«Забытые опылители»

Забытые опылители (fb2) - Забытые опылители (пер. Павел Иванович Волков) 3262K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Стивен Бухманн - Гэри Пол Набхан

Стивен Бухманн, Гэри Пол Набхан ЗАБЫТЫЕ ОПЫЛИТЕЛИ

Мы можем никогда не узнать, когда древние народы впервые обнаружили, что растения можно опылять вручную, без привлечения их естественных опылителей. Однако этот барельеф из дворца ассирийского царя Ашшурнацирапала II (884–859 гг. до н. э.), обнаруженный в Кальху, является самым ранним известным изображением такого события. Мужские цветки, зажатые в левой руке, используются для того, чтобы стряхивать с них пыльцу и переносить её на восприимчивые женские цветки этой финиковой пальмы, одного из первых одомашненных культурных растений. В настоящее время оригинал хранится в Музее Искусств Метрополитен в Нью-Йорке.

Посвящение

Посвящается энтомологам и ботаникам студенческих лет Стива: Филипу А. Адамсу, C. Юджину Джонсу-младшему, Роббину В. Торпу, Герберту Дж. Бейкеру и Ирэн Бейкер, и Э. Гортону Линсли. Пусть ваши сады для опылителей всегда будут в цвету.

Также посвящается трём научным писателям, которые помогли нам вспомнить о связях между сельскохозяйственными угодьями и окружающей дикой природой: Амадео Реа, этнозоологу, Эфраиму Хернандесу Шолокоци, агроэкологу, и Дэвиду Эренфельду, декану факультета биологии охраны природы.

Предисловие

По следам я отыскала отца, который отошёл недалеко от сада и сидел, привалившись к стволу дерева. В пальцах он осторожно сжимал существо, похожее на осу и всё ещё живое. Оно было размером с мою ладонь, и у него был жёлтый узор в виде цифры «8» на обоих прозрачных крыльях — настолько отчётливый, что казалось, будто его нарисовал там какой-то старательный школьник или Бог. Отец выглядел так, словно перед ним только что разверзлись небеса.

Он сказал мне:

— Опылителей больше нет.

— Что?

— Здесь нет насекомых, способных опылять сад. Посмотри на эту штуковину. Как она смогла бы узнать, что нужно делать с фасолью «Чудо Кентукки»?

Я не могла понять, прав он был, или неправ. Я имела лишь слабое представление об опылении. Я знала, что большей частью его производили трудолюбивые пчёлы.

— Думаю, мы должны были принести с собой ещё и нескольких пчёл в карманах.

Он посмотрел на меня так, словно я была его очень большим новорождённым ребёнком, словно он ужасно любил меня, но мир уже никогда не будет тем, на что надеялся каждый из нас.

— Рэй Энн, дорогая моя, — сказал он, — Ты не сможешь просто принести пчёл. Тебе пришлось бы принести сюда с собой ещё и весь мир, а для него тут просто нет места.

— Я знаю.

Барбара Кингсолвер ТУСОН, АРИЗОНА

Великие истины иногда настолько плотно окружают нас и бывают настолько явными, что оказываются незаметными. Одна из них — господство на суше цветковых растений и насекомых. Не говоря уже об их ошеломляющей биомассе, к настоящему времени биологами были описаны почти четверть миллиона видов растений и три четверти миллиона видов насекомых, что в сумме составляет целых две трети всех видов живых организмов, о существовании которых на планете нам известно. Другие наземные и пресноводные группы живых существ, от простейших до позвоночных, выглядят крайне бледно в сравнении с ними.

Совместное господство этих двух крупных групп — вовсе не случайность. Это результат коэволюции — процесса в рамках естественного отбора, в ходе которого виды приспосабливаются друг к другу и таким образом строят продуктивные экосистемы. Взаимодействие между растениями и насекомыми продолжалось очень долгое время. Оно началось более 100 миллионов лет назад, вместе с возникновением цветковых растений, и укрепилось вместе с их господством в мировой флоре в течение раннего кайнозоя, примерно 40 миллионов лет спустя. Многое в их коэволюции было мутуалистическим: виды, а чаще целые комплексы видов образовывали прочное неразрывное партнёрство со своими союзниками-насекомыми. Такие отношения, взятые в более широком смысле, находятся в числе основных тем экологии. Например, муравьи, которые являются одними из самых многочисленных насекомых, распространяют семена растений, защищают их от травоядных и обогащают почву, в которой они растут. Насекомые-детритофаги вроде термитов и древогрызущих жуков преобразуют мёртвую растительность в питательные вещества, которые могут быть вновь полностью усвоены живыми растениями. И Стивен Бухманн и Гэри Набхан прямо напоминают нам и заставляют задуматься над тем фактом, что насекомые требуются для воспроизводства большинству цветковых растений.

Существует неразрывная цепочка причинно-следственных событий, которая тянется прямо к нашему собственному виду: если растениям, в том числе многим пищевым и кормовым культурам, как и представителям природной флоры, для существования нужны насекомые, то и людям для их существования тоже нужны насекомые. И не просто один или два вида насекомых вроде дружелюбных и привлекательных медоносных пчёл, а намного большее число видов насекомых, огромное количество видов. Причина этого состоит в том, что миллионы лет коэволюции тонко настроили отношения между теми или иными растениями и их особыми опылителями. Форма и окраска цветков, их аромат, расположение на стеблях, сезон цветения и дневной график выработки пыльцы и нектара, а также другие качества, которыми мы восхищаемся, но редко когда их понимаем, тонко приспособлены для привлечения конкретных видов насекомых, а эти специалисты, в свою очередь, будь то жуки, бабочки, пчёлы или какие-то другие группы, генетически приспособлены к тому, чтобы соответствовать определённым видам цветов. В меньшей степени то же самое справедливо для взаимодействия между растениями и видами птиц, летучих мышей и других позвоночных, зависящих от рациона, состоящего из пыльцы и нектара.

Природа, как мы понимаем, остаётся продуктивной и гибкой благодаря бесчисленным тысячам случаев такого партнёрства. Эти связи хрупки, о чём нам напоминают те печальные случаи, к которым обращаются Бухманн и Набхан — когда один из партнёров исчезает, другой, как минимум, оказывается под угрозой, а иногда и вовсе обречён, если оказывается, что он не приспособлен больше ни к какому другому партнёру. Ни одно явление в природе не иллюстрирует собою ярче тот принцип, согласно которому природоохранные меры должны распространяться на экосистемы, а не просто на отдельные виды. Если последний из видов опылителей, приспособленных к данному растению, уничтожен пестицидами или изменениями среды обитания, вскоре за ним последует и само растение. И когда те или иные популяции уменьшаются или исчезают, последствия этого передаются по оставшейся пищевой сети, ослабляя другие межвидовые отношения.

Те люди, которым нет дела до мира природы (надеюсь, что благодаря убеждению их число становится всё меньше), сделают полезное дело, если оценят последствия, которые несёт человечеству упадок сообществ опылителей. Восемьдесят процентов от общего числа видов пищевых растений во всём мире, по нашим данным, зависит от опыления животными, которые почти все являются насекомыми. Один из каждых трёх глотков пищи, которую мы едим, и напитков, которые мы пьём, попадает к нам на стол благодаря прямому или косвенному участию крылатого зверинца опылителей.

Получены удручающие данные о том, что численность диких опылителей снижается по всему миру. У многих из них уже произошло сокращение ареала. Некоторые уже серьёзно пострадали или столкнулись с неизбежным риском полного исчезновения. Их ряды редеют не только из-за сокращения площади местообитаний и других знакомых факторов оскудения среды, но также из-за разрушения хрупкой «биологической ткани» взаимоотношений, связывающих экосистемы воедино. Ради своей собственной пользы человечество должно проявить внимание к забытым опылителям и к бесчисленному множеству зависящих от них видов растений. В последующих главах Бухманн и Набхан приводят убедительный довод в пользу более целенаправленных исследований комплексов опылителей и пристального внимания к их статусу как неотъемлемой части планирования природоохранных мероприятий и экологической реставрации экосистем в будущем.

Эдвард О. Уилсон

МУЗЕЙ СРАВНИТЕЛЬНОЙ ЗООЛОГИИ

ГАРВАРДСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ

Благодарности

Прошло уже почти пять лет с тех пор, как мы собрали вместе первый совет учёных-специалистов по охране природы для того, чтобы привлечь внимание к ужасным последствиям игнорирования взаимодействия растений и опылителей в большинстве дискуссий по поводу биологического разнообразия и стабильности сельскохозяйственной деятельности. На однодневном симпозиуме под названием «Охрана отношений мутуализма» мы уделили особое внимание разорванным отношениям между редкими пустынными суккулентными растениями и их опылителями, численность которых во многих случаях резко снизилась. Тему симпозиума сочли достаточно важной, чтобы обеспечить его финансирование со стороны Комиссии по выживанию видов МСОП, Международной организации по изучению суккулентных растений, Международной организации по охране летучих мышей и грантовой программы фонда Пью по охране окружающей среды. Корпорация «Hueblin», занимающаяся реализацией продукции, полученной из культивируемой агавы — то есть, текилы — помогла обеспечить поездку участников из трёх латиноамериканских стран, руководствуясь собственной обеспокоенностью снижением численности дикорастущих агав и их природных опылителей.

Мы особенно благодарны за стимул, который дали нам участники того первого симпозиума; многие из них немедленно взяли на вооружение концепцию «забытых опылителей» Стива. Многие из них побуждали нас и дальше работать над этой проблемой; среди них Джордж Рабб, Тэд Флеминг, Винс Тепедино, Мерлин Таттл, Кэти Сэлей, покойная Марисела Соза, Гектор Арита, Абисаи Гарсия, Тэд Андерсон, Альберто Буркес, Луис Эгиарте, Роберт Бай-младший. Редакторы «Species» и «Conservation Biology» любезно напечатали основные моменты этой встречи в своих журналах, и эти заметки вызвали ещё большую волну откликов со стороны учёных всего мира.

С того времени мы пользовались благом финансовой и моральной поддержки о стороны Аризонского Музея пустыни Сонора, Фонда генетических исследований Уоллеса и Глобального фонда Уоллеса, фонда Джеральдины Р. Додж, фонда Бет Дж. Стокер и издательства «Айленд Пресс». Мы благодарны за сотрудничество Чарльзу Сэвитту, Барбаре Дин, Барбаре Янгблад, Лайзе Магнино, Роберту Уоллесу, Шарлотте Фокс, Скотту МакВею и Виктории Шумейкер, которые увидели, что эта книга хорошо вписывается в более обширную кампанию «Забытые опылители», усиливая её общественное восприятие и образовательный охват. Мы благодарны коллеге — писателю-биологу и жительнице Тусона Барбаре Дж. Кингсолвер за разрешение процитировать её чарующую историю о том, почему не всегда можно принести опылителей с собой в недавно разбитые сады.

Четыре человека заслуживают особого внимание за благословение кампании своими талантами. Иллюстрации Пола Мирочи не только украшают суперобложку и страницы этой книги, но и являются ключевым элементом в попытке кампании «Забытые опылители» привлечь воображение людей удивлением, естественной красотой и изяществом опылителей всего мира. Мрилл Инграм, координатор нашей кампании, с марта 1995 года помогал нам ценными идеями, советами, материально-техническим обеспечением и творческими навыками управления. Дэвид Хэнкокс, исполнительный директор нашего музея, дал позволение на неограниченное использование ресурсов музея в целях всестороннего исследования истолкования обществом взаимодействий между растениями и животными на местах и через средства массовой информации. Удостоив нас честью написания предисловия, Эдвард О. Уилсон, заслуженный профессор Гарвардского Университета, продемонстрировал тем самым, что эта тема должна быть важным компонентом будущих дискуссий на темы мирового биологического разнообразия и охраны беспозвоночных, поскольку его уже в течение нескольких десятилетий так красноречиво признают лидером среди «эко-политиков».

Мы также благодарны коллегии советников, неофициальных консультантов и студентов-практикантов кампании: Роберту Майклу Пилу, Винсу Тепедино, Питеру Бернхардту, Джудит Бронштейн, Элизабет Доннелли, Стиву Уолкеру, Джеймсу Кану, Серхио Медельину, Филу Торчио, Беверли Ратке, Марку Диммитту, Мелоди Аллен, Мерлину Таттлу, Эндрю Мэтсону, Еве Крейн, Нику Вейсеру, Брайену Миллеру, Питеру Фейнзингеру, Джину Джонсу, Люсинде МакДейд, Брюсу Павлику, Стиву Прчалу, Майклу Грегори, Кэрол Кохран, Синди Хензель, Рэйчел Левин, О. Т. Кизеру, Маргарет Макинтош, Саре Ричардсон. Особая благодарность Кристине А. Брэмли за её неустанную помощь в печати и бесчисленных сменах формата в последнюю минуту, и ещё за редактирование, когда рукопись переходила с наших зачастую не перекрёстноопыляемых компьютеров систем Dos и Macintosh к рецензентам и сотрудникам редакции издательства Айленд Пресс. Мы выражаем особую благодарность Дону Йодеру за улучшение нашей рукописи благодаря его превосходным навыкам в редактировании материала, а также Кристине МакГован и Биллу ЛаДью из издательства Айленд Пресс.

Также мы благодарим всех остальных людей, которые присоединились к нам во время полевых исследований на разнообразных проектах в прошлые годы, в том числе Умберто Сюзана, Марло Бухманна, Марлиз Бухманн, Мелиссу Бухманн, Джастина Шмидта, Хайварда Спанглера, Джеймса Хаглера, покойного Эдварда Саузвика, Дини Эйсиковиц, Роберта Брукса, Дуга Янегу, Брайана Данфорта, покойного Джорджа Эйкворта, Роббина Торпа, Лиз Слоусон, Ави Шмиду, Глорию Хоффман, Джин Джонс, Маркуса Кинга, Карла Никласа, Чарльза Шипмана, Джерома Роузена, Джоша Тьюксбери, Эдварда Уилсона, Джоша Кона, Джона Таксилла, Марка Фишбейна, Джоно Миллера, Марка Минно, Ричарда Фелгера, Роберта Минкли, Уильяма Всисло, Джона Олкока, Стива Тенеса, Карен Стриклер, Боба Шмальцеля, Дэвида Рубика, Луиса Эгиарте, Кэролайн Уилсон, Джеймса Кейна, Чарльза Коннора, Эллен Ордвей, Вероник Делесаль, Кристиана Петровича, Махджира Мардана, Уильяма Шаффера, Стефани Задор, Лупе Мальду, Эвана Сагдена и Альберта Джекмана.

Особенно хочется поблагодарить первую группу волонтёров программы «Тревога в пустыне» (под руководством Синтии Хензель) из Аризонского Музея пустыни Сонора. Если вы интересуетесь волонтёрской деятельностью на полевых работах, работой бок о бок с профессиональными преподавателями-экологами, редкими пустынными растениями и их опылителями, звоните в Аризонский Музей пустыни Сонора в Тусоне и запрашивайте график полевых работ «Тревоги в пустыне». Адрес электронной почты Стивена Бухманна (E-mail) — buchmann@ccit.arizona.edu. Недавно мы добавили адрес электронный почты для нашей кампании по информированию общественности «Забытые опылители» в Аризонском Музее пустыни Сонора. Наш адрес там: fpollen@azstarnet.com. К тому времени, когда вы читаете эти строки, этот адрес должен быть активным «списком рассылки» в Интернете для тех, кто заинтересовался биологией опыления и нашей кампанией «Забытые опылители» в Музее пустыни. Мы ждём от вас ответа и надеемся, что вы присоединитесь к нашим усилиям в рамках кампании «Забытые опылители» — вы также можете захотеть приобрести опыт в устройстве наших садов для опылителей и изучить связанные с ними выставки при личном посещении Аризонского Музея пустыни Сонора в нескольких милях к западу от Тусона в Аризоне. Самое лучшее время для наблюдения за дикими цветами, а также за птицами и пчёлами приходится на март/апрель, и ещё раз в июле/сентябре после того, как у нас проходят летние муссоны, когда пустыня и впрямь пахнет дождём.

Выражаем особую благодарность Махджиру Мардану за то, что он открыл для нас мир гигантских медоносных пчёл Малайского полуострова. Мы признательны Салеху Мохд Нуру («Пак Те») и его семье охотников за мёдом за то, что они поделились с нами своим традиционным опытом сбора мёда, а также своим страстным желанием сохранить эти равнинные тропические леса и свои деревья туаланг.

Наконец, мы хотим выразить признательность множеству ботаников, зоологов, фермеров, пчеловодов, охотников за мёдом, специалистов в области экологической реставрации и натуралистов, которые никогда не забывали о важности растений и их опылителей. Эта книга с любовью написана на основе их работы. Любые фактические ошибки, упущения или неверные утверждения остаются полностью на нашей совести и не обязательно отражают точку зрения соответствующих учреждений, сотрудников или связанных с ними организаций по охране окружающей среды. Также мы не одобряем никакие продукты или услуги, указанные в списках в приложениях.

ВВЕДЕНИЕ Вспоминая об опылителях

Сейчас поздняя осень — почти день зимнего солнцестояния — но благодаря тому, что день солнечный, ещё не поздно отыскать жёлто-чёрного шмеля, копошащегося на одном из последних цветов нашего сада в этом году. Он садится на веточку каллиандры опушённолистной, похожую на волшебную палочку, и поддаётся магии её ярких цветов — островка ярких красок среди пейзажа, где остальные растения уже обсеменились. Тычинки у каллиандры опушённолистной красны, точно нос у клоуна, и грузный шмель ползает около них, вокруг них и через них так ловко, что неуклюжим его точно не назовёшь. Он забрался туда, чтобы собрать нектар, сладкий жидкий корм, которого в это время года становится всё меньше и меньше. И вдобавок, с точки зрения цветка, сам шмель является ресурсом, которого может не хватать; цветок в изобилии производит нектар и пыльцу, но до тех пор, пока это существо не сядет в его середину, его собственное воспроизводство никоим образом не гарантировано.

Яркость и броский внешний вид цветков — это всего лишь визуальное напоминание о том факте, что численность опылителей очень часто бывает недостаточно высокой. Им выгодно делать дорогостоящие вложения в рекламу — лепестки служат своего рода пахучей доской объявлений — для привлечения насекомых к своей середине. И она адресована не всякому посетителю цветков: одни опылители более успешны и больше верны растению, чем другие. Разнообразие жизни в том или ином месте — это не просто случайная подборка предметов; это довольно предсказуемая совокупность организмов, связанных некими экологическими процессами. Услуги по опылению входят в число процессов с наиболее тесным взаимодействием; они задействуют и цветковые растения, и животных. Когда опылители, которые кормятся и гнездятся в природных местообитаниях, оказывают услуги по опылению в соседствующих с ними сельскохозяйственных угодьях, цветниках на заднем дворе или плодовых садах, то мы говорим, что эти окультуренные ландшафты получают пользу от услуг, оказываемых окружающими их природными сообществами.

Во времена войны в Персидском заливе на пустынном Ближнем Востоке один из нас высадился в другой пустыне, в пустыне Сонора, чтобы наблюдать за конкуренцией среди животных за скудные природные ресурсы. В этом случае самым скудным ресурсом сезона было не ископаемое топливо в форме сырой нефти, а нектар, высокоочищенное топливо, которое используют колибри. Вдоль участка высохшего речного русла размером почти с футбольное поле на протяжении всей зимы жили колибри калипты Коста, но сейчас эти места были наводнены другими мигрирующими колибри, прилетающими из Мексики. Все куртины юстиции калифорнийской были густо усеяны кроваво-красными цветками, и каждый из участков цветущей растительности превратился в обороняемую территорию.

Незадолго до рассвета начинались жужжание и треск крыльев колибри, которые продолжались целый день. Каждая из птиц занимала оборонительный рубеж у определённого кустарника и прогоняла от него других птиц или даже бабочек. Затем она вилась над ним и засовывала свой язык в трубчатый цветок, полный нектара. Колибри облетал куст кругом, стрелой бросался к одному из цветков, затем зигзагами перелетал к следующему, и так далее, пока не замечал соседний куст, усыпанный цветами. Некоторое время птица кормилась цветочными сахарами на соседнем кустарнике, затем останавливалась, чтобы посидеть на вершине самой высокой ветки, отдыхая между вылетами на кормление. Однако отдых никогда не бывал слишком долгим, потому что на сцене объявлялся другой колибри, и вновь начиналась скоростная воздушная погоня или «собачьи бои».

Относительная бесплодность окружающей пустыни Сонора и бедность её птичьего населения подчёркивает важную, но зачастую не признаваемую особенность тех зарослей юстиции калифорнийской. Для перелётных нектароядных видов это оазис в пустыне — богатый питательными веществами остров в море совершенно некалорийного песка. Для юстиции калифорнийской колибри — не единственные доступные опылители, но они принадлежат к числу самых преданных и эффективных из них; они редко «растрачивают попусту» пыльцу юстиции, прилипающую к их клювам и перьям, на другие виды цветковых растений, как это часто делают медоносные пчёлы. И эти крохотные суетливые птички не делают надрезов на цветочной трубке юстиции, как ворующие нектар гигантские чёрные пчёлы-плотники из пустыни, языки которых слишком коротки для того, чтобы законно попасть внутрь через парадный вход. Уберите всех колибри из этого оазиса — и плотность зарослей кустарников, и даже расстояние между ними, вне всяких сомнений, изменится.

Это книга об одном из самых важных в мире процессов, связывающем растения и животных — о том процессе, который не только позволяет нам оставаться сытыми и одетым, но также кормит и наших домашних животных, и их диких родственников. И что ещё важнее, он заставляет зелёный мир, эту нежную плёнку жизни вокруг нас, известную как биосфера, бурлить от работы бесконечных циклов, механизмов обратной связи, сдержек и противовесов. Этот экологический процесс, опыление, связывает воедино растения и животных. Фактически, спектр видов животных, задействованных в переносе пыльцы от одного растения к другому, просто изумителен своим разнообразием. В свою очередь, многие из семейств семенных растений достигли своего нынешнего видового разнообразия, находясь под эволюционным влиянием бесчисленных животных-опылителей этой планеты. И все эти отношения между образующими пыльцу растениями и переносящими пыльцу животными составляют существенную часть того, что учёные-биологи называют в настоящее время биологическим разнообразием.

И всё же, хотя двадцатый век близится к своему концу[1], многие из жителей Северной Америки лишены какого бы то ни было мысленного образа того «биологического разнообразия», которое учёные считают таким важным. Хотя это свежевыдуманное слово за последнее десятилетие расползлось по заголовкам множества газет и журналов, а также по радио- и телевизионным передачам, опрос за опросом лишь подтверждает то, что очень немногие американцы понимают (или просто в курсе этого?), что же именно экологи и другие учёные в действительности понимают под биологическим разнообразием. Подобные опросы указывают на то, что лишь немногие американцы знают, что пыльца играет роль в воспроизводстве растений, тогда как большинство из них считает её неприятностью, аллергенной пылью. Похоже, ещё меньшее число людей знает, что нынешний темп утраты видов является кризисом биологического многообразия беспрецедентных масштабов. Учёные обстреливают общественность зубодробительными цифрами, графиками вид/ареал, уравнениями, предсказаниями конца света. Но зачастую они просто не в состоянии передать ощущение того, насколько сильно все мы зависим от этого великолепного разнообразия форм жизни, или насколько велик их вклад в появление того, что мы едим, пьём и носим на себе. Когда люди, наконец, слышат о кризисе биологического разнообразия, слишком часто всё выглядит так, словно это происходит где-то далеко, в каком-то экзотическом тропическом лесу, а не прямо у нас на заднем дворе, по соседству, на нашем огороде, на наших сельскохозяйственных угодьях, в закупочном отделе нашего супермаркета или в местной точке фастфуда, торгующей бургерами, тако или пиццей.

Но вся суть вопроса такова: кризис опыления в наше время стал очевидным событием и в сельской, и в городской местности, и не только в Северной Америке, но также и на других континентах. Это не просто проблема, волнующая активистов по спасению тропического леса, вегетарианцев или пчеловодов. Это проблема, которая может помочь нам найти точки соприкосновения между фермером и специалистом по экологии леса, между пчеловодом и шаманом индейцев майя, между сторонником органического садоводства, оператором службы по контролю вредителей и защитником летучих мышей. Однако для того, чтобы найти такие точки соприкосновения, от многих из нас потребуется больше, чем просто чтение сельскохозяйственной статистики и оценок видового разнообразия. Нам будут нужны рассказы, ароматы, вкусы и образы, которые сообщают нам о том, как работает мир, и что окажется под угрозой, если мы будем попросту игнорировать потребности опылителей и местообитаний, где проходит их жизнедеятельность. Поэтому мы вдвоём будем рассказывать вам истории, разбавляя их объяснениями общемировых тенденций, а в это время Пол Мироча будет представлять новые, привлекающие взгляд читателя образы, иллюстрирующие наши истории. Возможно, что в таком изложении принципы экологии опыления будут пониматься более ощутимо, а утрата видов будет рассматриваться не как биологическая игра чисел, а как беспечное разрушение других жизней, которые обогащали собой эту хрупкую землю. Мы думаем, что каждый из нас пытается помнить о жизни таким образом.

ВСПОМИНАЕТ ГЭРИ:

Зачастую бывает трудно понять, когда или как начинали своё развитие обоюдно полезные отношения, но в данном случае, полагаю, всё началось в 1984 году. Это было время, когда мы со Стивом вместе предприняли наш первый длительный выход в поле — к тому месту, где пустыня встречается с тропиками, где западная цивилизация встречается с цивилизацией Мезоамерики, где современное сельское хозяйство граничит с древним туземным сельским хозяйством. Когда мы со Стивом приехали в предгорья Сьерра-Мадре, Материнских гор Мексики, были посеяны семена дальнейшего сотрудничества. По мере путешествия по узкому коридору, который, извиваясь, вёл нас всё глубже и глубже в дикие дебри сьеррас, мы узнавали о дополнительных интересах и навыках друг друга. Эти горы — и ещё сопоставления, которые они позволяли сделать — дали начало этой книге, в которой в равной мере уделено внимание как охране экологических процессов, так и благополучию наших ферм и природных угодий.

Нас угораздило попасть в такое место, одно из немногих, что пока ещё остались в Северной Америке, где опылители продолжали соединять генные пулы диких полевых растений и местных полевых продовольственных культур. Это было такое место, где тыквенные пчёлы[2] с их древней привязанностью к туземным растениям начинали вытесняться завезёнными медоносными пчёлами. Также это было то место, где летучие мыши южные длинноносы, опылители агав, используемых для местного производства мескаля, были изгнаны из обжитых пещер взрывами динамита из-за неуместного страха перед недавно объявившимися летучими мышами-вампирами. И так вышло, что это стечение обстоятельств будет красной нитью тянуться через все истории, которые вы готовитесь прочитать.

Но я продолжаю свой рассказ. Ранее в 1984 году, заканчивая полевые работы для книги «Собирательство в пустыне», написанной совместно с Полом Мирочей, я начал слышать истории от коренных американцев из Аризоны — истории, которые меня озадачили. Они утверждали, что поток генов, существующий между сельскохозяйственными культурами на их фермах и местными сорными растениями, вызвал рост разнообразия их культурных растений в недавние исторические времена, что отмечается в их устных традициях. В частности, традиционные фермеры племени оодхам из южной Аризоны утверждали, что выращенные ими столовые тыквы иногда становились горькими из-за контактов с отвратительно пахнущими дикими тыквами, которые росли неподалёку. Также они говорили, что некоторые из их перцев чили стали слишком жгучими, чтобы их можно было есть, возможно, под влиянием огненно-жгучих перцев чилтепинов, которые дико росли в ближайших каньонах. Похоже, это является свидетельством в пользу явления, которое великий этноботаник Эдгар Андерсон назвал интрогрессивной гибридизацией — непрерывного потока генов между двумя близкородственными растениями, результатом которого иногда становятся новые полевые или придорожные сорняки.

Любопытно, однако, то, что дикие виды, которые могли бы свободно скрещиваться с перцами и столовой тыквой, редко произрастают по соседству с индейскими полями в Аризоне. Это заставило меня подозревать, что устные традиции пришли из областей Мексики, лежащих к югу от Аризоны — там у моих друзей из племени оодхам есть дальние родственники, живущие в местах, где повсеместно произрастают дикие тыквы и перцы чили. Кроме того, пожилые индейцы-фермеры из Аризоны не могли вспомнить, какие именно опылители прилетали, чтобы посетить местные тыквы и перцы, поэтому было сложно сказать, действительно ли пыльца могла преодолевать значительные расстояния между культурными растениями на поле и ближайшими зарослями их диких родственников.

Иногда прекрасные мысли вроде этой — моей догадки насчёт потока генов — вначале кажутся мне несколько дурацкими и ненаучными, поэтому я знал, что должен быть внимательным, пытаясь документировать места, где на индейских полях сохранялся поток генов. Моим первым намерением было позвонить коллеге — жителю Тусона Стиву Бухманну, потому что он был уважаемым специалистом в области экологии опыления, у которого были и приборы, и методики, позволяющие подтвердить, действительно ли перцы чили становились более жгучими, а тыква — более горькой, или же нет. К счастью, Стив сказал, что эта проблема его заинтересовала. Вскоре он согласился помочь мне поставить эксперименты, призванные определить, сохранялся ли ещё поток генов между дикими и культурными растениями на полях мексиканских индейцев.

И вот одним жарким и влажным августовским днём мы со Стивом направились на юг через границу пустыни к Онавасу в штате Сонора. Там, где Рио Яки петляет среди изумрудных предгорий Сьерра-Мадре, мы обнаружили несколько самых северных участков листопадных тропических лесов в тех местах, где они перемежаются с кустарниками пустыни Сонора. Предгорья Сьерра-Мадре поросли гигантскими колонновидными кактусами, похожими на зонтики кронами колючих кустарников из семейства бобовых, гигантскими капоковыми деревьями и древовидной ипомеей. Ниже их, в поросшей зеленью речной долине, мы обнаружили скромный участок полевых культур, за которыми ухаживал старейшина племени оодхам, дона Педро Эстрелла.

В первых числах августа дон Педро и его сын, занимающийся производством мескаля, отвлекись от своих прочих забот, чтобы засадить участок кукурузой, тыквой и другими сельскохозяйственными культурами, где у них была возможность доступа к ирригации. Ко времени нашего приезда ростки тыквы едва начали появляться из пустынной почвы, но в прилегающих лесных районах тыквы уже бурно вились по кустам и пням. Мы со Стивом ходили вокруг поля, по самые бёдра в буйном густом подросте тыквы вонючей. Стив подошёл к растению тыквы и замер на мгновение, держа сачок наготове, чтобы сделать быстрый взмах в сторону летающих рядом насекомых, выписывающих виртуозные воздушные петли.

Внезапно он махнул сачком вниз, накрыл им большой жёлто-оранжевый цветок тыквы и изловил крупную одиночную пчелу. Посадив её в баночку, он быстро определил мощную оранжевую пчелу как Xenoglossa strenua — вид, который опыляет только столовую тыкву и родственные ей горлянковые тыквы рода Cucurbita. Это — как подробно зафиксировало наше дальнейшее исследование — было то самое животное, которое коэволюционировало вместе со столовой тыквой и тыквой-горлянкой, и всё ещё служило мостом между дикими и домашними видами в семействе тыквенных. Без таких подвижных пчёл-посредников у самих растений не было никакой возможности обмена генами или гарантии появления последующего поколения сеянцев. И именно это, несомненно, и было сутью проблемы и целью нашего пребывания в сельскохозяйственных районах Соноры.

Многие из наземных растений, за исключением перекати-поля и некоторых других бродяг, прочно укореняются в почве. Это означает, что они должны столкнуться с последствиями образа жизни сидячих организмов, прочно закрепившихся на одном месте. Тем не менее, огромному множеству растений требуется надёжный способ перемещения пыльцы от других особей их собственного вида для образования семян. Их потребность в переносе пыльцы, гарантирующем перекрёстное опыление и появление плодов, содержащих способные к прорастанию семена — это норма среди диких видов тыкв и их прирученных родственников. В этом случае кто-то (насекомое, птица, млекопитающее) или что-то (ветер, вода, сила земного притяжения) должен перенести эту пыльцу с какого-то растения на его сородича. Если капризный порыв ветра или голодная пчела семейства галиктид соберёт пыльцу, но перенесёт её на цветок другого вида, то весь обмен половыми продуктами становится в буквальном смысле бесплодным.

На другом уровне генетический обмен между растениями в крупной популяции может позволить им избежать эффектов вредных мутаций, связанных с инбридингом. В случае с культивируемыми тыквами некоторые из них больше не обладают естественной устойчивостью к мучнистой росе и другим болезням сельскохозяйственных культур. Однако, находя и передавая гены устойчивости от диких тыкв к гибридным разновидностям тыквы, современные селекционеры сельскохозяйственных культур вывели стойкие к мучнистой росе разновидности, которые становятся гордостью вашего обеденного стола или позволяют причудливо вырезанному фонарю со страшной физиономией пугать маленьких мальчиков и вампиров на Хэллоуин.

Будучи сидячими существами, многие наземные растения приобрели в процессе эволюции химические и физические аттрактанты, которые увеличивают вероятность того, что какие-то животные отыщут их цветки и унесут их пыльцу на другие экземпляры их собственного вида. И посредники, и сами цветковые растения можно, таким образом, назвать мутуалистами. В обмен на передачу пыльцы от одного растения к растущим по соседству сородичам опылители-мутуалисты получают пищу, защиту, химические вещества или место для спаривания внутри цветков или рядом с ними. (Как мы увидим дальше, этот обмен не всегда бывает честной сделкой.) Честная она, или нет, но эта торговля между растениями, птицами и пчёлами — как раз то, что заставляет живой мир следовать своим репродуктивным циклам. Однако этот факт — основополагающий для снабжения пищей нас самих — был легко забыт большинством городских жителей, которые не собирают свою пищу каждый день с побегов растений, а охотятся на лощёные фрукты и затянутые в плёнку овощи в местном супермаркете.

ВСПОМИНАЕТ СТИВ:

После нашей первой поездки, положившей начало исследованиям опыления в Онавасе, Гэри в течение двух лет упорно работал над документированием потока генов между культурными растениями и их дикими родственниками. В поле или в лаборатории совместно с нами работали другие талантливые учёные: Лаура Меррик, Джош Кон, Синди Бейкер, Амадео Реа, Эллен Ордвей, Чарльз Шипман, Фернандо Лоаиса-Фигероа и Беттина Мартин. При помощи флуоресцентных красителей мы отследили «поток пыльцы» между столовой и дикой тыквами. Мы идентифицировали аборигенных пчёл-опылителей. Мы оценили плоды на наличие «гибридных» признаков. В наших лабораториях мы запустили анализ генетической изменчивости при помощи электрофореза. И мы брали интервью у местных фермеров и потребителей. Конечно, часть местных горожан из Соноры была озадачена Гэри и его постоянно меняющейся командой.

Чтобы полностью документировать переопыление и гибридизацию в полевых условиях, эти весьма разнообразные методы должно использоваться комплексно. И хотя некоторые из них дают немедленные результаты, правильный анализ и интерпретация других требуют целые месяцы или даже годы. В итоге мы документировали односторонний поток пыльцы от тыквы-горлянки к столовой тыкве посредством местных пчёл, а также, в меньшей степени, скрещивание между культивируемыми перцами чили и дикими перцами чилтепинами при посредстве пчёл-галиктид.

Но именно в тот момент, когда в моём сачке жужжала та крупная оранжевая пчела с тыквы, я понял, что есть один ценный урок, который нужно усвоить: пока нам не удавалось истолковать то, каким образом опылители вписываются в общую картину, было трудно понять происхождение культурного растения или сорняка, не говоря уже о том, чтобы оценивать здоровье сельскохозяйственной экосистемы. Два десятилетия назад наш коллега Питер Кеван из Гуэлфского университета в Онтарио писал, что «зачастую неизвестные, но, несомненно, важные взаимосвязи между опылителями и растениями являются серьёзным пробелом» в нашем понимании как сельскохозяйственных, так и природных сообществ. С тех пор, как Питер предупредил нас о необходимости смириться со скудным объёмом наших знаний, было проведено много работы, но его утверждение остаётся справедливым и по сей день. Точное знание экологии опыления остаётся самым слабым звеном в наших усилиях по спасению находящихся под угрозой исчезновения растений от риска дальнейшего снижения численности. И ещё это слабое звено в наших усилиях по поддержанию продуктивности сельхозугодий на уровне, достаточном для прокорма бурно растущего человеческого населения мира.

В тот же день, когда я изловил сачком пчёл с тыквы близ Онаваса, мне пришлось принять как должное результаты сборов другой группы пчёл в тропических лесах по соседству. Я наложил несколько пахучих промокательных бумаг на стволы деревьев, и они вскоре привлекли множество блестящих металлически-зелёных пчёл с длинными язычками, относящихся к подсемейству эуглоссин — из тех же самых родов, которые я изучал на редких орхидеях в Панаме. Здесь, в сотнях миль к северу от того места, где предполагалось их наличие в соответствии с картами их распространения, я зарегистрировал новые данные об этих «орхидных пчёлах» для штата Сонора. Это напомнило мне о том, как мало мы знали о распространении некоторых из самых примечательных опылителей обеих Америк. Вскоре я понял, что о разрушении людьми их местообитаний мы знали ещё меньше.

Когда мы покидали Онавас, Гэри заметил, что со времени его прошлого визита к индейцам пуэбло здесь появилось много новых белых ящиков-ульев, заселённых медоносными пчёлами. Они были маркированы названиями мест продажи пчёл со всей территории Мексики. По своей предыдущей работе с Департаментом сельского хозяйства США я знал, что международные организации по развитию активно способствовали распространению пчеловодства с экономическими целями в сельских районах Мексики. Я ещё не понимал, насколько вездесущим стало интенсивное пчеловодство и производство мёда даже в отдалённых районах мексиканских сьеррас. Я задался вопросом: что сделает конкуренция с медоносными пчёлами за пыльцу и нектар с множеством видов местных пчёл или других насекомых-опылителей в этих местах?

Перевозка пчёл из одной части страны в другую тоже взволновала меня. А что, если новые пчёлы несли на себе паразитических клещей или болезни, которые вызывали снижение численности видов в других местностях? Меня волновало то, что медоносные пчёлы могли быть обречены пережить цикл расцвета и упадка, который переложил бы проблему предоставления услуги опыления на пока ещё остающихся в этих местах аборигенных пчёл-опылителей, численность которых уже снижается.

Пока мы добирались на север к американской границе в Ногалесе, штат Аризона, я понял, что конкуренция со стороны медоносных пчёл была всего лишь одной из многих потенциальных угроз, разрушающих старые отношения между местными растениями, сельскохозяйственными культурами и опылителями в той или иной местности. Мы были свидетелями того, как огромные грейдеры и трактора расчищали древние индейские поля, выравнивая и объединяя возделанные участки для осуществления массовых посадок хлопка и сафлора. Мы видели, как кампезинос небрежно носили заплечные распылители пестицидов, зачастую неправильно используя препараты для уничтожения множества насекомых на своём пути — как вредителей, так и совершенно посторонних видов. Мы видели обочины дорог, недавно опрысканные гербицидами для расчистки местной растительности с целью посадки экзотических африканских пастбищных трав для разведения крупного рогатого скота. Когда мы вернулись обратно в Аризону, мы проезжали поле за полем, возделанные и даже выровненные по лазерному лучу в целях ирригации — стерильный ландшафт, чистый до самого края шоссе. Мало где в таких в высшей степени окультуренных сельскохозяйственных ландшафтах могли жить местные опылители, особенно пчёлы, устраивающие гнездо в земле. Если использование земли в дальнейшем не изменится к лучшему, скоро останется очень мало мест, где сможет спокойно жить одинокий побег тыквы или одиночная пчела.

И потому эта книга о «Забытых опылителях» всего мира берёт своё начало в нашем общем интересе не только к растениям, но и к их опылителям, не только в естественной истории, но и в культурной истории прошлого и настоящего времени. Хотя один из нас учился прежде всего как биолог-специалист по пчёлам и цветам, а другой — как специалист по экономической ботанике, нам обоим нравится быть на полевых занятиях вместе с учёными и натуралистами иных убеждений. Ведь именно вокруг походного костра, на полевой станции или на отдалённом исследуемом участке такие люди зачастую делятся друг с другом своими самыми удивительными историями, гораздо более эмоциональными и менее загромождёнными техническим жаргоном, чем те рассказы, которыми они обмениваются, возвратившись в лаборатории или аудитории. Мы надеемся, что наши истории о полевых исследованиях, составляющие важнейший вопрос экологии опыления, оживут в вашем воображении и, возможно, посеют какие-то семена в плодородную почву.

Тем не менее, эта книга во многих случаях рассказывает об обществах, где пренебрегли экологией опыления.

На всём протяжении маршрута путешествия из Соединённых Штатов в Мексику и обратно мы собрали удивительно большой массив научных свидетельств, документирующих нарушенные взаимоотношения между растениями и опылителями, уменьшение количества семян, наблюдаемое среди редких растений и коммерчески важных культур, а также снижения численности популяций животных-опылителей. Мы получили напоминание о том, что биотические взаимодействия, критически важные для выживания видов, находящихся под наибольшей угрозой исчезновения, поняты плохо и исследованы меньше, чем они того заслуживают. Например, в одном из регионов Соединённых Штатов опылители были известны лишь для одного из каждых пятнадцати видов растений, которые подвергаются опасности исчезновения и находятся под охраной государства. И если опылители этих видов остаются неизвестными и не находятся под охраной, насколько велика вероятность того, что сами растения продолжат размножаться? В многих случаях охрана опылителя должна повлечь за собой реформы в международной политике, потому что многие мигрирующие опылители перемещаются между странами с весьма различными взглядами и возможностями по отношению к охране природы.

Мы также получили напоминание о том, что первые тревожные сигналы от разрушенных диких местообитаний предвещают будущие проблемы, с которыми мы столкнёмся на землях, возделываемых в целях получения продовольствия. Многие из лучших сельхозугодий вблизи больших городов уже исчезли, погребённые под зданиями, автомобильными парковками, ресторанами быстрого питания и торговыми центрами. Проблемы, связанные с природоохранной биологией, о которых мы здесь говорим — это не просто тайные страхи, касающиеся лишь материально обеспеченных любителей понаблюдать за птицами и половить насекомых. Эти проблемы должны вызвать отклик в душе каждого человека, которому небезразлично, откуда появляется наша пища и полезно ли её есть. В конце концов, один из каждых трёх глотков вашей еды сделан из растений, опыляемых животными.

По этой причине нам остаётся лишь надеяться на то, что эту книгу прочитает столько же фермеров, садовников, бакалейщиков, поваров высшего класса, управляющих земельными участками, чиновников высокого ранга и плодоводов, сколько учёных, студентов, учителей и натуралистов-любителей. Главы с 1 по 5 излагают фундаментальные принципы экологии опыления через «притчи», исследования классических случаев, раскрывающих сведения о растениях, опылителях и процессах опыления. Главы с 6 по 8 объясняют, как эти процессы были нарушены. Главы с 9 по 12 обращаются к вопросам восстановления ландшафтов и сельского хозяйства. В дополнение к приложениям, раскрывающим полезные детали экологии опыления и источники материалов и информации, приведены библиография и словарь технических терминов. В тексте эти термины напечатаны курсивом.

Глава 1. Безмолвная весна и бесплодная осень Надвигающийся кризис опыления

Жаркой летней ночью в пустыне Сонора в Аризоне летучая мышь южный длиннонос (Leptonycteris curasoae) посещает цветки гигантского колонновидного кактуса — сагуаро (Carnegiea gigantea), цветка штата Аризоны.

ВСПОМИНАЕТ СТИВ:

Бассейн реки Вирджин на юго-западе Юты — это место, где собраны редкости: от высоких тёмно-красных стен каньона и деревьев юкки до множества менее известных живых сокровищ, кишащих под ногами. Это был мой первый раз на реке Вирджин, но Гэри и раньше совершал паломничество в эти места, собирая редкие дикие подсолнечники, чтобы использовать их для привития устойчивости к заболеваниям массово выращиваемому гибридному культурному подсолнечнику. Но во время этой поездки мы прибыли на реку Вирджин не ради растущих здесь подсолнечников, а на поиски редкого крохотного вида мака. Этот мак рос на окаймлённых гипсом утёсах и холмиках, слишком суровых для того, чтобы там росло что-либо ещё, но с ним было связано одно местное животное, которое мы надеялись встретить — пчела, такая же редкая, как и само растение.

Мы прилетели в виртуально-неоновую, накрепко спечённую жарой реальность Лас Вегаса в одно утро в конце весны. Там мы арендовали транспорт, на котором за два часа добрались на северо-запад, в более возвышенную часть водораздела Вирджин, где тёмно-красные утёсы формации Чинле окружают песчаные долины. Под нами в одной из долин россыпь сочно-зелёных полей люцерны контрастно выделялась на фоне розовых дюн бэдлендов, аргиллитов цвета какао и бледно-серых обесцвеченных гипсовых холмиков. От самого основания ближайших утёсов по равнине были разбросаны заросли знакомых низкорослых кустарников — вонючего креозотового куста, гутиерресии и саркобатуса; их корни конкурировали за скудную дождевую воду этих полупустынных земель. Эта местность выглядела малообещающей для наших поисков пары растения и животного, над которыми нависла одна из самых серьёзных угроз исчезновения во всей Северной Америке, но наша охота уже началась.

Мак, о котором идёт речь, обладает красивыми цветками, окрашенными в цвет слоновой кости, и названием, которое слышали очень немногие люди: Arctomecon humilis. Единственный партнёр мака «медвежий коготь» из числа животных знаком ещё меньшему числу людей, потому что это пчела, лишь недавно описанная как новый вид — Perdita meconis. История их трудного совместного выживания в не-столь-уж-нетронутой среде обитания — это напоминание о том, насколько мало мы знаем о редчайших из редких даже в стране, которая затрачивает на мониторинг и защиту окружающей среды больше средств, чем любая другая страна мира.

Вполне возможно, что мак «медвежий коготь» никогда не был ни широко распространённым, ни многочисленным от природы видом. Однако он стал чрезвычайно редким в течение последнего века деградации среды обитания и последнего десятилетия частых засух. В 1979 году он был внесён в список видов, подвергающихся опасности исчезновения, на государственном уровне. Вскоре после этого за время пятилетнего засушливого периода почти все растения мака, дающие семена, погибли, и вряд ли появились хоть какие-то сеянцы, способные их заменить. Многие из этих многолетников живут, самое большее, какие-то пять лет, но гораздо меньше, если они подвергаются стрессу. К концу 1980-х годов ряды мака «медвежий коготь» поредели настолько сильно, что защитники природных ресурсов, которые лучше всего знали о положении дел, могли лишь предсказывать, что он вымрет к 2000 году.

Мы прибыли на место в конце влажной весны, так что прогноз для нас не выглядел слишком уж мрачным. Однако мы с Гэри блуждали вверх и вниз по аргиллитовым и гипсовым холмикам формации Менкопи значительно больше часа, прежде чем я наткнулся на первый цветущий мак. В волнении я завопил Гэри, чтобы он подошёл ко мне, потому что сомневался, что он смог бы разглядеть его с какого-то расстояния: мак был всего лишь 6 дюймов в высоту, с восковыми голубыми листьями. Цветы несли бархатистые белые лепестки, а в центре находилась масса ярких оранжево-жёлтых тычинок — они напоминали миниатюрную яичницу, обращённую к солнцу.

Мы огляделись вокруг и поняли, что находились среди широкой, дугообразно изогнутой полосы, образованной сотней или больше маков и протянувшейся более чем на 50 ярдов или около того. Большинство растений уже закончило цвести, но достаточно многие из них цвели позже, чем обычно, поэтому нам повезло увидеть сразу несколько цветков. По правде говоря, нам повезло вообще просто увидеть эти маки. Отпечатки копыт крупного рогатого скота и следы внедорожников петляли прямо через самую большую заросль маков, несмотря на множество огромных знаков, установленных неподалёку и предупреждающих, что это место было закрыто для движения транспорта.

Крошечная пчела, подлетающая к лепестку — Perdita meconis. В очень немногих местах вроде этого участка в южной Юте она собирает пыльцу и нектар редкого карликового мака «медвежий коготь» (Arctomecon humilis) и попутно опыляет его.

Обильные дожди способствовали активному образованию плодов в наступающем сезоне, но, едва встав на колени, чтобы исследовать плод, я понял, что одной только хорошей погоды было недостаточно для гарантии того, что плоды будут содержать полноценное количество семян. Каждый из частично вскрывшихся плодов напоминал миниатюрную пасхальную корзину, дополненную ручкой и удерживающую семена до тех пор, пока они не смогут прорасти с летними дождями. Нормально опылённый плод мог бы содержать в себе более 30 крупных блестящих семян чёрного цвета. Однако многие из плодов, которые я просмотрел, уже съёжились из-за отсутствия опыления или, возможно, из-за прекращения развития семян, которое было результатом недостаточного питания материнского растения.

Мы не взяли с участка ни единого семени, но сумели легко подсчитать их количество в плодах, созревших раньше всех. Они едва начали вскрываться, подсыхая и растрескиваясь. Несколько плодов содержало от 25 до 30 семян, но по большей части их было значительно меньше. Я выкрикивал Гэри результаты своих подсчётов: 23, 20, 12, 14, 7, 18, 1, 4, и 11 семян в плоде. Или многие из растений испытывали нехватку питательных веществ для того, чтобы все яйцеклетки созрели в жизнеспособные семена в их плодах, или же их цветы с самого начала не были опылены: в среднем плод содержал менее половины максимального числа семян, которое он мог произвести в оптимальных условиях.

Единственными потенциальными опылителями, которых мы наблюдали во время наших экскурсий к макам на рассвете и закате, были завезённые медоносные пчёлы, вероятно, с ближайшей пасеки. Они трудились на цветах энотеры и гречихи, но большей частью облетали стороной цветки «медвежьего когтя». Местные опылители, возможно, проявляли большую активность на участке раньше в этом сезоне, но их нигде не было видно, хотя мы провели в этом месте больше двух дней.

К счастью, в 1988 году группе энтомологов из Университета штата Юты повезло на этом участке гораздо больше, чем нам. В мае того года Винс Тепедино, исследователь-энтомолог из Службы сельскохозяйственных исследований Министерства сельского хозяйства США в Логане, Юта, предложил своей ассистентке, студентке Бонни Сноу, заняться сборами насекомых на этом участке. Бонни изловила вид одиночной пчелы, в то время ещё не описанный энтомологами — тот самый, который избегал внимания учёных на протяжении более чем столетия после того, как биологами были описаны сами маки.

Фактически до этого пчела была собрана лишь один раз на другом виде мака, в дюнах Келсо в восточной Калифорнии, более чем в сотне миль к западу от реки Вирджин. Пчелу в дюнах Келсо собрал Терри Грисволд, и когда он увидел, что Бонни Сноу принесла в его лабораторию тот же самый вид, он понял, что эти экземпляры отличались от любого другого вида этих мест. Грисволд назвал новой вид Perdita meconis. Его коллега Винс Тепедино вскоре вернулся обратно в поле, чтобы побольше узнать об отношениях между любящей маки одиночной пчелой и маком, находящимся под угрозой исчезновения.

Тепедино обнаружил, что на водоразделе реки Вирджин любящая маки пчела проявляет непреклонную привязанность к маку «медвежий коготь», несмотря на доступность в этих местах значительного разнообразия других растений, цветущих в пределах дальности её вылетов. Пчелу даже не находили на других видах маков ближе, чем на дюнах в Келсо. На протяжении всего времени, пока за этой одиночной пчелой проводилось наблюдение, она сохраняла преданность лишь этим двум видам мака, которые ещё предстоит обнаружить произрастающими совместно.

Иными словами, Тепедино, Грисволд и их коллеги документально зафиксировали то явление, возникновение которого в естественных условиях теоретики сочли бы крайне маловероятным: опылитель, который, по крайней мере, в одном местонахождении, специализируется исключительно на посещении редкого растения, вида с крайне ограниченным местообитанием. Пчела, которая посещает только один вид цветов, называется монолектом; однако, если быть точнее, пчела, любящая мак, является олиголектом, сильно ограниченным в выборе растений — специалистом по небольшому набору близкородственных растений, по одному виду на каждом из участков. Для Северной Америки известно совсем немного хорошо документированных примеров истинно монолектичных пчёл, которые связаны исключительно с единственным источником пыльцы. Среди них — Trachusa larreae, которая всецело зависит от креозотового куста в пустынях Юго-запада; Cemolobus ipomoaeae, которую обеспечивает пищей исключительно единственный вид ипомеи; и ещё Hesperapis oraria, которая посещает только один вид подсолнечника, растущий на дюнах и обитающий на 200-мильном участке равнин побережья Мексиканского залива между Новым Орлеаном и северо-восточной Флоридой.

Вполне очевидно, что такая крайняя специализация в природе является не нормой, а своего рода исключением, которое подтверждает правило: судьбы множества растений и связанных с ними животных тесно сплетаются на том или ином уровне. Это явление иногда называется «принципом дронта», или «принципом взаимосвязанного вымирания», потому что, когда 300 лет назад на острове Маврикий был истреблён дронт, численность дерева, зависящего от дронта, начала снижаться. Почему? Некоторые ученые утверждают, что его семена требуют прохождения через пищеварительный трактат вымершей птицы, или же кого-нибудь другого со столь же потрясающей способностью разрушать прочные оболочки семян для их прорастания. В случае с монолектичными пчёлами и их растениями-хозяевами можно было бы ожидать, что упадок растения вызовет явно выраженный ответ в связанной с ним популяции животного.

Теоретики долго утверждали, что такие ограниченные отношения вряд ли имеют эволюционный смысл: зачем было бы опылителю ограничивать своё пищевое поведение единственным источником корма, особенно если этот ресурс изначально был редким от природы? В случае с маком «медвежий коготь» этот вид мог никогда не быть широко распространённым, но пережил драматичное локальное падение численности. Любящая мак пчела, явно не читала современных теорий оптимального сбора корма — иначе она отказалась бы от мака и переключилась бы на другие растительные ресурсы.

Вместо этого, как выяснил Тепедино, пчела необходима маку в качестве переносчика пыльцы, осуществляющего опыление, поскольку перекрёстное опыление приводит к образованию значительно большего количества семян. За время одного полёта в поисках пищи эта пчела посещает множество цветков мака, регулярно контактируя с рыльцем каждого из цветков, и наблюдалось, что она неоднократно перемещается между растениями, что в итоге приводит к их взаимному опылению. Иными словами, пчела, любящая маки — это не случайный или неразборчивый во вкусах посетитель цветков. Её поведение и облик эволюционировали таким образом, что она стала стабильно успешным опылителем этого редкого растения.

Сидя в своём офисе в Логане, Юта, Тепедино однажды высказал нам мысль о том, что «эта пчела, возможно, также должна быть внесена в список видов, подвергающихся угрозе исчезновения, как и сам мак, поскольку она известна из такого небольшого количества местообитаний». Если мы официально признаём, насколько усилило проблемы, связанные с их естественной редкостью, давление со стороны человека, это стало бы первым случаем в континентальной части Соединённых Штатов, когда и растение, и один из его ключевых опылителей охранялись бы совместно на федеральном уровне. Нельзя сказать, что сам мак подвергся бы опасности исчезновения, если бы пчела на водоразделе реки Вирджин подверглась локальному вымиранию, потому что две другие пчелы также посещают мак «медвежий коготь». Но эти три пчелы посещают его последовательно, волнами в течение сезона цветения мака. Первый вид, который появляется на растении — достаточно обычная местная пчела, известная под мелодичным названием Synhalonia quadricincta; затем прилетает любящая мак редкая пчела Perdita meconis; и последней, «уверенно последней», как говорит Тепедино, прилетает европейская медоносная пчела — аутсайдер.

Мы прибыли на Землю Мака «Медвежий Коготь» в конце сезона его цветения — настолько поздно, что его уже не посещали даже многие из домашних или одичавших медоносных пчёл этих мест. В нескольких милях к северу от нас, где маки росли прежде, их место заняли городские постройки. Мы можем лишь приблизительно определить прежний ареал самих пчёл. Много лет назад Стэн Уэлш, глава ботаников Юты, писал, что маки «медвежий коготь» «следует расценивать как национальное достояние, как сокровища огромной ценности, и охранять для будущих поколений». Чего он не знал — так это того, что будущие поколения любящей этот мак пчелы выживут лишь тогда, когда это растительное достояние останется живым и здоровым в границах родного местообитания.

Подумайте, что могло бы произойти, если бы по случайному стечению обстоятельств общемировая или местная тенденция к потеплению климата увеличила бы продолжительность засухи больше, чем на семь лет — предполагаемую максимальную продолжительность жизни группы маков. Количество пыльцы и нектара, доступных для питания пчёл, будет слишком мало, чтобы прокормить их популяцию. Если влажные условия вернутся, находящиеся в состоянии покоя маки смогут затем прорасти на гипсовых почвах формации Менкопи, но они смогут не найти ни единой пчелы, оставшейся в живых и способной опылить их цветы.

Вполне вероятно, что завезённые медоносные пчёлы или другие неспециалисты (насекомые) смогли бы оказать маку какие-то услуги по опыления. Однако отношения тысячелетней давности между любящей мак пчелой и маком «медвежий коготь» перестанут действовать. И почти наверняка выживание мака окажется под большей угрозой, поскольку его резервный опылитель, некогда встречавшаяся в изобилии медоносная пчела, в настоящее время переживает драматическое падение численности популяции по всей Северной Америке.

Если же рассматривать эту притчу в своего рода глобальном контексте, нас ждут как хорошие, так и плохие новости. Хорошие новости — то, что монолектичные и олиголектичные пчёлы составляют довольно малый процент от всех известных опылителей. Как мы уже давали понять ранее, мало кто из растений танцует лишь с одним партнёром. Плохие новости — это то, что случаи взаимосвязанного вымирания должны быть поводом для беспокойства не только для защитников природы, которые заботятся о растениях, находящихся под угрозой исчезновения, или об их редких опылителях. Разнообразное ранее естественное сообщество может обеднеть, даже когда один или оба партнёра по опылению снизили численность, но не вымерли по всему миру.

Ботаник Роберт Бойд из Обернского университета недавно написал: «самый благоразумный подход к сохранению [редких в данной местности растений] состоял бы в том, чтобы сохранять и контролировать не только [растение], но настолько много компонентов экосистемы, насколько это возможно. Среди них, вероятно, оказались бы опылители, распространители семян и другие организмы, которые играют важные роли в жизненном цикле растения». Но такой экосистемный подход мог бы быть дорогостоящим, поскольку он предполагает, что мы достаточно много знаем о динамике взаимодействия между растениями и животными. Фактически же мы лишь начинаем понимать даже самые очевидные отношения между цветами и их опылителями.

ВСПОМИНАЕТ ГЭРИ:

В некоторых случаях первой начинает уменьшаться популяция не растения, а животного, с которым оно могло коэволюционировать, поскольку они взаимно приспосабливаются друг к другу на протяжении веков и тысячелетий. За последние несколько лет я несколько раз был свидетелем такой ситуации на расстоянии тысячи миль от пустыни Мохаве, в самом сердце Мехико. Я не могу представить себе среду обитания, более отличную от мест жительства мака, чем та, которую я обнаружил в Педрегале — заросшее лавовое поле, расположенное среди похожего на большой город университетского городка Национального автономного университета Мексики, входящего в число крупнейших университетов мира. Там, на расстоянии лёгкой прогулки от некоторых из самых лучших лабораторий Мексики, эколог Луис Эгиарте взял меня с собой на участок мониторинга опылителей, который он заложил в 1982 году вместе с нашим общим другом Альберто Буркесом.

На протяжении многих ночей в период между 1982 и 1994 годами Луис и Альберто сидели среди некоторых из их любимых цветущих растений с заката до раннего вечера. Они подсчитывали количество посещений ради питания нектаром, сделанных летучей мышью южным листоносом — видом, численность которого, как предполагается, снижается на территории центральной Мексики. Цветок, которому так благоволили Луис и Альберто, является дальним родственником агавы, из которой производят мескаль. Это маленький розеточный суккулент, у которого нет обиходного английского названия, известен просто как Manfreda brachystachya. Я дал этому растению прозвище «сеньора Манфреда», хотя уверен, что Луис и Альберто не станут закрывать глаза на этот антропоморфизм.

«Сеньора Манфреда», подобно многим своим родственникам, производящим мескаль, испускает мускусный аромат и выделяет обильный нектар в глубине своих бледных трубчатых цветков. Сами цветки прикрепляются сбоку вдоль стебля высотой от 4 до 6 футов и расположены так, чтобы обеспечить свободный доступ питающимся нектаром летучим мышам. Хотя «сеньору Манфреду» посещают и другие виды летучих мышей, а также бражники и колибри, южный листонос остаётся её самым обычным гостем. Эта летучая мышь — не просто ещё одна сосущая нектар симпатичная мордашка: она ещё и очень успешный опылитель.

И они опыляют. Луис показал мне, как он отмечает каждый цветонос, который посещался ими, поэтому позднее он мог соотнести частоту посещения его летучими мышами с количеством плодов, завязывающихся на каждом растении. Я хорошо помню удивление в его голосе, когда он заново пересчитывал открытое им сокращение на 75 процентов количества образуемых плодов в период между 1982 и 1985 годами: «Вначале мы думали, что были свидетелями постоянного снижения количества завязывающихся плодов. Но почему? Позже мы поняли, что количество посещений растений летучими мышами в наш первый сезон было значительно выше, чем во время нашего второго сезона в 1985 году». Луис и Альберто продолжали показывать, что уменьшение количества плодов напрямую отражает снижение посещаемости цветков летучими мышами, даже при том, что по-прежнему присутствовали другие посетители цветов — бражники и колибри. Они также отметили, что в ботаническом саду неподалёку от их участка у агав, которые в 1982 году посещались летучими мышами до 100 раз за ночь, в 1985 году посещаемость снизилась до 20 раз за ночь.

Я выспрашивал у Луиса всё новые подробности. «После сбора большего количества данных, на что ушло несколько лет, — рассказывал он, — я понял, что мы были свидетелями колебаний — но не обязательно исключительно снижения — как численности летучих мышей в данном месте, так и обилия плодоношения растений». Луис сел и показывал мне график за графиком, документирующий тесную корреляцию между двумя явлениями: посещением опылителями и плодоношением. Когда летучие мыши посещали растения часто, плодоношение было хорошим; когда они почти отсутствовали, плодоношение было плохим. Выселите летучих мышей из Педрегала, прогнозировали данные, и плодоношение соответствующим образом ухудшилось бы.

Глядя мимо Луиса и всем телом ощущая давление бурлящей жизнью столицы, я не мог не задаться вопросом о том, как долго летучие мыши продолжат селиться в одном из самых больших и загазованных городов в мире. Один из участков изучения растения уже был потерян из-за строительства нового здания в университетском городке. Университетские эксперты по летучим мышам понятия не имеют, где летучие мыши пока ещё могут найти для себя укромный уголок в Педрегале или за его пределами. Хотя обилие плодоношения «сеньоры Манфреды» в Мехико ещё не обрушилось в необратимое пике, оно в конечном счёте будет зависеть от того, сколько летучих мышей выживет среди городской ночной жизни. Другие нектароеды пока ещё могут каждую ночь кормиться нектаром в Педрегале, но, если летучие мыши исчезнут со сцены, то каждую осень у Луиса и Альберто будет оставаться гораздо меньше плодов для подсчёта.

Прошло уже гораздо больше 30 лет с тех пор, как Рэйчел Карсон предсказала безмолвную весну, лишившуюся хора насекомоядных птиц — весну, когда «ни одна пчела не гудела среди цветов». Это пророчество услышали во всём мире, и оно, возможно, больше, чем любое другое, сделанное во второй половине столетия, изменило характер восприятия фермерами, управляющими природными территориями и власть предержащими понятия «защита окружающей среды». Однако Рэйчел Карсон также предсказала бесплодную осень — осень, когда «не было опыления, и не будет никаких плодов».

Карсон предполагала, что бесплодная осень стала бы более привычным явлением в сельских местностях Америки по двум причинам. Первая из них, говорила она, это когда «пчела может принести в свой улей ядовитый нектар, и начнёт делать ядовитый мёд». Это предсказание оказалось верным, поэтому были предприняты значительные усилия, призванные снизить отравление домашних медоносных пчёл гербицидами и пестицидами. Однако эти усилия при всей их тщательности совершенно не распространялись на защиту диких опылителей от прямого и косвенного воздействия ядовитых химических соединений на фермах и в дикой природе. И второй причиной был отмеченный ею факт, что «многие травы, кустарники и деревья в лесах в своём воспроизводстве зависят от местных насекомых; без этих растений на долю многих диких животных и домашнего скота досталось бы совсем мало корма. В настоящее время интенсивная обработка почв и химическое уничтожение живых изгородей и сорняков лишают этих насекомых-опылителей последних убежищ и рвут те нити, которые соединяют жизни друг с другом».

Из всех комментариев Р. Карсон этот, возможно, был менее всех прочих удостоен внимания или понимания: то, что местообитания дробятся путём физического уничтожения и химического разрушения их биоты. Результаты воздействия такой фрагментации местообитаний на опылителей и количество получаемых семян недавно были зарегистрированы для таких непохожих друг на друга местообитаний, как участки высокотравной прерии в Айове и сухие кустарниковые заросли «чако серрано» в Аргентине. И вновь превосходная интуиция Р. Карсон взяла верное направление и дала устрашающе точный прогноз на будущее.

Сейчас оказывается, что многие из растений, изученных к настоящему моменту, демонстрируют признаки естественной ограниченности в опылителях. То есть, в естественных условиях 62 процента из примерно 258 подробно изученных видов растений страдает от недостаточного плодоношения из-за слишком редких посещений их успешными опылителями. Если это состояние является нормой в дикой природе, то насколько сильно подвергается опасности процесс восстановления растительности из-за нарушения людьми взаимодействий между растениями и их опылителями?

В Айове, где высокотравная прерия некогда занимала 5 миллионов акров, остались нетронутыми лишь 200 акров первозданной прерии. Эколог прерии Стивен Хендрикс выявил чрезвычайно низкий уровень образования семян у трёх видов диких цветов прерии в самых маленьких, более всего изолированных фрагментах этой остаточной прерии. И не то, чтобы пчёлы и бабочки больше не считали привлекательными единственный флокс, далею пурпурную, или аморфу. Опылителям просто пришлось покинуть самые маленькие участки зарослей этих растений, потому что награды, получаемой от растений, просто не хватает на поддержание популяции животных на этих островках остаточных местообитаний.

Двое специалистов по экологии опыления, Питер Фейнзингер и Марсело Айзен, обнаружили почти такие же тенденции на уровне целого сообщества в сухих субтропических кустарниковых зарослях «чако серрано» в северо-западной Аргентине. Там фрагментация местообитаний за последние три десятилетия вылилась в снижение численности местных опылителей вроде одиночных пчёл; это падение численности снизило успешность воспроизводства, по меньшей мере, 16 разных видов деревьев. Фрагменты площадью в 5 акров или менее просто не могли поддерживать достаточную численность диких опылителей, и потому в рядах опылителей стали доминировать домашние медоносные пчёлы (в данном случае, африканизированные пчёлы).

По мнению ботаников Субодха Джайна и Дж. М. Олсена, фрагментация среды обитания — это ни больше, ни меньше, чем «вопрос жизни и смерти» для перекрёстного опыления растений, как накопление пестицидов — для насекомоядных птиц. В 1979 году Винс Тепедино предсказывал, что местности, в природе которых велика доля специализированных опылителей или облигатно перекрёстноопыляемых растений, вскоре станут местами, где будет наблюдаться высокий темп утраты видов. В недавнем интервью Тепедино с сожалением сказал нам, что его предсказание, возможно, было более точным, чем он сам того желал: «Меня поразило то, насколько много недавно зафиксированных случаев совпадает с предсказаниями из той старой статьи. В настоящее время мы осознаём, что неспециализированные опылители вроде пчёл-галиктид — это единственные, кто остался для выполнения большей части работы по опылению кактусов и других редких растений».

Хотя может показаться, будто Карсон и Тепедино прожили свою жизнь в роли пророков Судного Дня, есть ещё одна, даже более основополагающая черта, которая их объединяет: это любовь к выяснению естественной истории межвидовых отношений. И хотя эта любовь заставляла их обоих грустить об утрате некоторых взаимоотношений, которые они считали жизненно важными для живой природы, они также славили жизнеспособность существующих в наше время отношений между растениями и животными, людьми и всем прочим. Чтобы получить представление о том, что именно подвергается опасности, мы непременно должны вначале исследовать разнообразие и сложность ненарушенных отношений между видами. Это исследование перенесёт нас с водораздела реки Вирджин в Юте на «острова сирот» Галапагосского архипелага, однако совершенно не отклонится от этой основной темы: биологически богатое место богато не только видами, но и их взаимоотношениями. И наоборот, утрата биологического разнообразия — это всегда больше, чем просто утрата видов: это также исчезновение экологических отношений.

Глава 2. Цветки В ожидании кораблей, готовых принять их на борт

Цветы предлагают своим опылителям множество поразительно разнообразных форм, красок и ароматов, призванных привлечь их к спрятанному вознаграждению. Здесь изображено 13 видов устройства выбранных произвольно цветков, призванных иллюстрировать огромное богатство их форм.

ВСПОМИНАЕТ ГЭРИ:

Неважно, сколько я читал о Галапагосских островах до того, как сам попал на этот знаменитый архипелаг. Романтические представления ещё продолжали плавать у меня в голове, когда я впервые ступил на их вулканические побережья. Я прибыл туда с группой студентов и профессоров, чтобы совместно изучить характер биогеографического районирования по всей цепи из 45 островов, ставших знаменитыми благодаря Дарвину, но стройные картины, уже сложившиеся у меня в голове, быстро превратились в хаос. Моё путешествие туда проходило в 1973 году, значительно раньше, чем Очарованные острова превратились в Мекку для экотуристов. Сегодня острова ежегодно осаждает более 25000 увешанных камерами «туристо», и уже разрабатываются планы постройки роскошных отелей.

Моё внимание было всецело посвящено растениям, которые колонизировали береговые линии Галапагосов, но я с удивлением увидел, какой пустынной была земля в действительности. Выбравшись с борта «Кристобаль Кэрриер» на причал Эквадорской службы национальных парков, я оглядывал сверкающие чёрные, мокрые от прибоя лавовые потоки на острове Фернандина. Там мне подумалось о том, насколько лёгким было моё путешествие по сравнению с тем, что совершали семена, клубни, насекомые, птицы и рептилии, когда «выиграли в лотерею» случайное расселение на большое расстояние — с материковой Южной Америки в сторону архипелага. Но, так или иначе, они прибыли на эти дальние берега, чтобы основать здесь размножающиеся популяции.

Я предполагал, что из-за того, что Галапагосы находятся так близко к экватору, каждый из островов будет представлять собой обособленный, но всё же буйно-зелёный тропический рай. Я воображал береговые линии, покрытые ковром зелени и усеянные крупными цветами кричаще-ярких расцветок, которые посещают всевозможные сверкающие бабочки и колибри. Неважно, сколько раз я читал об иссушающем воздействии Гумбольдтова течения, или о трудностях расселения с ближайшего материкового массива, лежащего на расстоянии в 500 миль, я всё ещё пребывал в шоке от суровой действительности. Неудивительно, что Герман Мелвилл назвал их Los Huerfanos — «Островами сирот» — за их скудную флору, которая на большинстве островов вызывает такое ощущение, что они населены исключительно бродягами, жертвами кораблекрушения из мира ботаники.

Вместо того, чтобы обнаружить здесь целую радугу красок цветков, которая ассоциировалась у меня с дикими тропическими цветами, я раз за разом наблюдал одни и те же мелкие белые и жёлтые цветки. Вместо замысловатых цветков на длинных ножках, глубоко специализированных к посещению их строго определёнными животными-опылителями — цветков вроде орхидей и геликоний, которые я наблюдал в низинных тропических лесах по побережью Эквадора — я видел мелкие кубки, чаши и колокольчики неспециализированных видов, открытые для кого угодно. Рядом с ними были свисающие серёжки ветроопыляемых колонистов — и никакого сногсшибательного шоу призёров садоводческой выставки для местного флориста. Я понюхал воздух на мысе Эспиноза, но не уловил ни малейшей нотки приятных ароматов цветочного мира: мои ноздри получили лишь укол насыщенного солью морского бриза.

Мы высадились на берег рядом с невысокими мангровыми зарослями, полными хрипло кричащих пеликанов. Зелёная морская черепаха бултыхалась в окружённом натёками лавы углублении, ожидая следующего прилива; её беспомощность на некоторое время привлекла наше внимание. В том месте, когда мы забрались на массивный натёк чёрной, как смоль, лавы пахоэхоэ и аа возрастом менее двухсот лет, я был поражён тем, насколько мало я увидел животных, посещающих цветы, распустившиеся на чахлых кустах, кактусах и осоках, торчащих на крохотных лоскутках скудной вулканической почвы. Я заметил пауков, змей и ящериц, но ничего и близко похожего на колибри, бражников или других бабочек. Может быть, подумалось мне, растения здесь являются «сиротами» в другом смысле? Они выглядели так, словно у них не было опылителей, способных соединить цветущее растение с его ближайшим сородичем.

Разнообразие опылителей на Галапагосах действительно замечательно мало. Пионерные однолетние растения на пляжах поблизости опыляются ветром, как марь и спороболюс, или в какой-то мере способны к самоопылению, как это характерно для диких томатов, когда не хватает опылителей. Кроме томатов, лишь немногие дикие цветы вроде ипомеи, сезувиума и хлопчатника должны всецело полагаться на пчелу-плотника Дарвина (Xylocopa darwini) — единственный аборигенный вид пчёл на архипелаге. Бабочки, которые часто направляют отбор в сторону появления ярких розовых, жёлтых, оранжевых или голубых цветков, душистых и обладающих длинной трубкой, представлены в крылатом бестиарии Галапагосов лишь двумя местными видами.

Может показаться удивительным, но древовидные опунции на островах не зависят от одиночных пчёл в плане опыления, как и большинство их материковых сородичей. Вместо них перемещение значительной части пыльцы кактуса с одной высокой древовидной опунции на другую обеспечивает длинный клюв кактусового земляного вьюрка Geospiza scandens. Несмотря на то, что лишь немногие виды цветковых растений на Галапагосах обильно выделяют нектар, этот особый вид дарвиновых вьюрков стал отчасти нектароядным. Он с жадностью высасывает скудное питательное вознаграждение, всё ещё имеющееся в этом цветке опунции; но материковые предки этого растения дают куда более щедрую награду. Такая проверенная временем выработка нектара возвращает нас к эволюции их предков-кактусов в местообитаниях, где нектар привлёк бы множество одиночных пчёл в качестве гостей и опылителей их цветков.

Опыление опунций на другом морском острове, Си Хорз Ки близ западного побережья Флориды, помогло специалистам по экологии опыления чётко сформулировать основной принцип, напрямую относящийся к сохранению биологического разнообразия. Этот принцип объясняет некоторые особенности растений, обитающих в небольших местообитаниях, напоминающих остров, где опылители могут быть слишком редкими, чтобы гарантировать приемлемый уровень перекрёстного опыления. Он предсказывает, что в данном случае будет проявляться сильное давление отбора, которое позволит растениям самоопыляться — то есть, пыльца в цветке будет образовываться в течение времени, благоприятного для оплодотворения того же цветка, на котором она образуется. Не обладая способностью самоопыляться, растение, вероятнее всего, исчезнет из флоры острова, пострадав от невысокой успешности размножения.

В 1980 году Юджин Спирс приплыл на лодке на остров Си Хорз Ки в поисках различий между островными и материковыми популяциями растений, особенно в их взаимодействии с аборигенными опылителями. Как выразился Спирс, его особенно интересовало три вопроса: «Являются ли менее многочисленными и менее предсказуемыми опылители одного и того же вида растений, растущего на островах, по сравнению с сопоставимыми территориями на материке? Снижена ли успешность размножения у островных популяций по сравнению с материковыми?… [И] если это так, можно ли отнести это на счёт ограниченности в опылителях?» Ограниченность в опылителях — вот ключевая фраза в данном случае. Это выражение, которое используют биологи, чтобы отметить, что растения не посещаются переносящими пыльцу животными достаточно часто, чтобы гарантировать образование большого количества семян в плоде. Для растения быть ограниченным в опылителях означает главным образом остаться вне досягаемости для потенциальных партнёров по размножению.

Спирс решил изучать одновременно два растения. Первым из них была Opuntia stricta — кактус-опунция с простыми чашевидными цветками, которые производят обильную пыльцу, но дают мало нектара. Вторым видом была Centrosema virginianum — многолетняя лиана семейства бобовых, известная как «бабочкин горох», чьи высокоспециализированные лепестки плотно охватывают органы размножения. Насекомые, посещающие этот вид, должны уметь садиться на лепесток-лодочку и обращаться с похожими на крылья лепестками, если от них требуется выставить наружу восприимчивое к пыльце рыльце пестика и оставить на нём пыльцу. Оба растения произрастают как на полуострове Флорида, так и на ближайших к нему островах вроде Си Хорз Ки, лежащего всего лишь в 5 милях от берега в Мексиканском заливе.

За эти годы Спирс обнаружил, что в целом количество пчёл, посещающих цветки растений на Си Хорз Ки, было меньше, чем на материке. Это было особенно справедливо для посещений цветков опунции, которые в течение часа получали лишь от трети до четверти того количества пчёл, что получали цветки на материке. Медоносных пчёл на Си Хорз Ки нет, но одиночные пчёлы и общественные шмели, которые там жили, посещали как «бабочкин горох», так и опунцию гораздо менее исправно.

Что интересно, пчёлы, живущие на Кис, переносят пыльцу с цветка на цветок на более короткие расстояния, чем пчёлы на материке. Большая часть пыльцы опунции на Си Хорз Ки переносится менее чем на ярд от цветка, на котором она образовалась. На материке, однако, значительная часть пыльцы регулярно переносится на расстояние свыше 4 ярдов, с одной опунции на другую. Ограниченное распространение пыльцы на Си Хорз Ки, возможно, увеличило вероятность инбридинга, который в некоторых случаях может быть вреден для популяций растений. Иногда инбридинг (особенно у растений в несходных местообитаниях) может в итоге снизить энергию роста растений и репродуктивный успех в популяциях — отсюда термин «инбредная депрессия». В иных случаях инбридинг приводит к быстрому росту разнообразия, или, как выразился эколог Питер Фейнзингер, к «инбредной эйфории», явно заметной у таких растений, как гавайские «серебряные мечи». Инбридинг — это один из нескольких процессов, способных ещё сильнее сузить генетические «бутылочные горлышки», которые уже сами по себе жёстко ограничивают многие островные популяции. Возможность скрещивания только с ближайшими родственниками и немногими близкими соседями зачастую имеет свои недостатки.

Шмель (Bombus sp.) собирается посетить двусторонне-симметричный цветок гороха посевного (Pisum sativum).

Самые основательные различия между материковыми и островными растениями стали очевидными, когда Спирс вручную переопылил «бабочкин горох», используя количество пыльцы, вполне достаточное для оплодотворения каждой яйцеклетки. Он сравнил завязываемость плодов при его ручном неродственном опылении, когда цветки оплодотворялись пыльцой, перенесённой с явно отличающихся растений, и при естественном опылении цветов. Спирс обнаружил, что осуществлённый им перенос пыльцы на «бабочкином горохе» замечательным образом увеличил образование плодов на растении. Но почему это произошло? В 1981 году посещения пчёлами цветков «бабочкиного гороха» были настолько нечастыми, что ни один из 40 цветков, наблюдаемых Спирсом на Си Хорз Ки не превратился в плод. Недостаток опылителей в этом изолированном местообитании был главным фактором, ограничивающим репродуктивный успех, а в конечном счёте и выживание «бабочкиного гороха».

Цветы кактуса опунции не специализированы по сравнению с «бабочкиным горохом». Из-за того, что они могут привлекать разнообразных неспециализированных опылителей, доля завязывающихся плодов кактуса на Си Хорз Ки практически не отличалась от таковой на материке. Но всё же количество семян в плодах опунции на острове было гораздо ниже, чем на материке. Это поставило перед Спирсом интригующий вопрос: «Если различия между сообществами опылителей и в репродуктивном успехе возникли между популяциями растений на расстоянии около пяти миль, насколько глубоким будет воздействие на популяции, изолированные ещё большими расстояниями?»

Спирс заключил, что «ограниченность в опылителях может быть важной селективной силой, действующей на популяции растений» — в особенности на те, что расположены на отдалённых океанских островах. Он предположил наличие двух путей, благодаря которым дефицит опылителей мог формировать облик растительности. В первом случае растения, которые закрепились в похожих на острова местообитаниях, могли бы в итоге приобрести независимость от определённых животных-опылителей, от которых зависели их предки. Они могли бы осуществить это, приспосабливаясь к самооплодотворению или к ветроопылению. Тогда они смогли бы формировать плоды в отсутствии специализированных опылителей, или вообще любых животных, если уж на то пошло.

Или же, рассуждал Спирс, «затруднения, связанные с опылением, могли [действовать] как фильтр отбора, запрещая колонизацию островов видам растений с особенностями цветков и системами размножения, которые требуют определённых животных-опылителей». Иными словами, недостаток переносчиков пыльцы может прервать род каких-то растений, попавших на острова, которые не могут обходиться без специализированных опылителей. Они окажутся неспособными произвести достаточное количество потомства, чтобы создать на острове постоянную популяцию, если будут лишены контакта именно с этими опылителями. Наконец, Спирс заметил, что «растения, которые колонизируют новое местообитание, рискуют забыть дома своих обычных опылителей». Это особенно справедливо для растения со столь же специализированным цветком, какой есть у «бабочкиного гороха». В отсутствии шмелей, способных «вскрыть» его цветки, чтобы добраться до спрятанных пыльцы и нектара, образование семян у «бабочкиного гороха» резко снизилось.

Есть более наглядный способ представить себе «фильтр отбора» Спирса. Допустим, что вы — это растение со специализированным цветком. Вы оказываетесь на острове — достаточно большом, чтобы предоставить подходящее местообитание для ваших потенциальных партнёров по размножению, но лишённом необходимых местообитаний или ресурсов для специальных опылителей, которые знают, как проникнуть в ваши цветы. Ваш шанс передать свои гены — и оставить больше потомков, способных заселить остров — будет почти таким же небольшим, как у двух моряков (одного пола), оказавшихся единственными людьми, попавшими на остров после кораблекрушения. Для многих перекрёстноопыляемых видов маленький необитаемый остров, будь он близ побережья Флориды или в группе других таких же в составе Галапагосского архипелага, едва ли можно было бы назвать раем.

История Си Хорз Ки замечательно похожа на ту, с которой несколькими годами ранее столкнулись Питер Фейнзингер и Ян Линхарт в ходе своих исследований опыляемых колибри цветов на островах Тринидад и Тобаго, за много миль от южноамериканского побережья. На меньшем из двух островов, Тобаго, жило меньше видов колибри. Также наблюдалось значительное снижение завязывания плодов на растениях со специализированными цветками по сравнению с обладателями более открытых и менее специализированных цветков, доступных самым разнообразным животным, посещающим их. Линхарт и Фейнзингер чётко документировали разносторонние риски, которые несёт крайняя зависимость от единственного опылителя — те же самые риски, что волновали Юджина Спирса. Как предполагает их исследование колибри, «высокоспециализированные отношения растения и его опылителя особенно восприимчивы к нарушениям любого рода, потому что любой фактор, воздействующий на относительную доступность растения, либо его опылителя, обязательно оказывает воздействие на обе популяции». В то же самое время они признавали, что это явление не ограничивалось колибри и длинными трубчатыми цветками: «Растения, которые зависят от определённых насекомых в плане опыления, демонстрировали сильное снижение семенной продуктивности, если численность их опылителей оказывается недостаточно высокой, и такие изменения могут оказывать воздействие на их географическое распространение».

Значение их выводов — или, по крайней мере, широта их применимости — зависит от того, насколько широко распространено явление специализированных цветов в пределах растительного мира. Если неспециализированные цветы являются нормой, а цветы со специализированными флагами, спусковыми механизмами, трубками и тоннелями — это исключения, вряд ли что-то будет зависеть от того, что волны выбросят на отдалённых островах несколько причудливых цветов, которые не сможет обслужить бедный выбор потенциальных опылителей, которые там водятся. Но что, если бесчисленные цветы на материке, которые мы видим и обоняем вокруг себя, породили такое множество разнообразных форм в качестве ответа на разнообразие форм их особых опылителей? Если дела обстоят именно так, то специализированные цветы могут появляться часто. И фрагментация местообитаний по всему миру на участки, похожие на острова, стала бы основанием для нашего вполне уместного беспокойства, потому что специализированные цветы — это нечто большее, чем просто симпатичные отклонения от нормы.

Краеугольным камнем этой проблемы является наше понимание растительного разнообразия. Просто спросите себя: почему цветы приобрели такое множество форм? Чтобы ответить на этот вопрос, мы должны вспомнить, для чего предназначены цветы, и почему такие сложные структуры впервые эволюционировали более 100 миллионов лет назад. Цветы содержат половые органы растения, а внутри женских органов — потенциальные семена или гаметы. Особенности строения цветков должны защитить их от высыхания, повреждения, замерзания, ожогов или поедания травоядными животными. И в то же самое время, защищая эти органы, лепестки и чашелистики не должны препятствовать доступу к цветку, чтобы могла приноситься и уноситься пыльца. И более того, форма цветка должна увеличивать вероятность того, что пыльца попадёт на восприимчивые к ней рыльца как раз в нужное время. Далее цветок должен продолжать защищать рыльца, пока из пыльцевых зёрен прорастают пыльцевые трубки, содержащие половые клетки, которые мигрируют через ткани столбика, чтобы в итоге оплодотворить завязи. Наконец, закрытые цветы зачастую продолжают защищать развивающиеся семена от великого множества невзгод, которым подвержены цветы и плоды до своего раскрытия — от хищников-насекомых до иссушающих ветров.

Эти функции одинаково важны для цветков, которые опыляются животными, ветром, водой, или же самоопыляемые. Эти задачи выполняют самые различные формы цветков, зависящие, однако, от того, являются ли агентами рассеивания пыльцы ветер, летучие лисицы, мухи, бражники, другие бабочки, колибри, жуки или пчёлы. Для семенных растений полагаться на ветер для рассеивания пыльцы — это самый древний способ обеспечения перекрёстного опыления, которое, в свою очередь, уменьшает некоторые проблемы, связанные с инбридингом. Вскоре после завоевания древних массивов суши в силуре, более 400 миллионов лет назад, ранние наземные растения начали буквально пускать на ветер, почти как пыль, огромные количества спор, а позже — и настоящей пыльцы, каждое зёрнышко которой обладало низкой питательной ценностью, но не стали вкладываться в создание замысловатых цветочных структур, вознаграждений и ароматов, призванных привлекать голодных животных. Однако без помощи животных-переносчиков летающие в воздухе половые продукты этих колонистов суши — плаунов, хвощей и множества ныне вымерших групп — столкнулись с проблемой достижения «островков безопасности» на репродуктивных органах потенциальных партнёров по размножению. Однако перенос гамет ветром и водой не просто отдаёт всё на волю случая, но может даже убить чувствительные ядра половых клеток внутри пыльцевого зерна.

Части цветка показаны на этом опыляемом колибри цветке фуксии (Fuchsia sp.). Хотя цветы чрезвычайно изменчивы по размерам и форме, они все обладают этими основными частями, которые сформовались путём естественного отбора благодаря животным или абиотическим факторам, осуществляющим их опыление.

Может показаться статистически невероятным событием, что крошечное зёрнышко пыльцы или микроскопическая спора может быть унесена ветрами, бесцельно парить в воздухе, а потом приземлиться точно «в цель». И всё же выигрыш в этой воздушной лотерее выпадал достаточному количеству гамет для того, чтобы затянуть зеленью обширные болота каменноугольного периода. Фактически, эти опыляемые ветром растения были настолько многочисленными и успешными, что их наследие в виде спрессованного органического мусора в форме угля, сырой нефти и нефтепродуктов, торфа и природного газа послужило топливом для современного мирового промышленного роста. Не будет преувеличением утверждать, что многое из современной человеческой культуры — от автомобилей до самолётов и созревающих в теплице помидоров — было бы невозможным, если бы не было тяги к размножению у древних обитателей болот каменноугольного периода, наудачу бросающих свои гаметы на ветер.

Увеличенные пыльцевые зёрна разнообразных цветковых и хвойных растений, демонстрирующие большое разнообразие в размерах и скульптуре поверхности.

Даже сегодня тысячи видов растений по-прежнему полагаются на перенос их спор по воздуху, и пыльцевое зерно — это ни в коем случае не устаревшая репродуктивная стратегия. Самые разнообразные растения, от крохотных, жмущихся к земле тайнобрачных до высочайшего бамбука и крепчайших деревьев на планете, по-прежнему придерживаются стратегии «просто секс, и никакого шоу», заключающейся в выработке масс дешёвых гамет вместо дорогостоящих и эффектно выглядящих сексуальных аттрактантов, предназначенных для немногих. Великие циркумбореальные сосновые, еловые и пихтовые леса Канады и России — это живые примеры того, что такое щедрое разбрасывание триллионов и триллионов пыльцевых зёрен было весьма успешной репродуктивной стратегией на протяжении миллионов лет.

Конечно, почти все эти пыльцевые зёрна промахиваются мимо цели, образуя жёлтые кольца разводов вокруг альпийских озёр или вызывая воспаление в наших слезящихся глазах и текущих носах. Хотя каждый год на одном акре сосновых деревьев образуются миллиарды пыльцевых зёрен, они могут дать начало лишь десяткам тысяч орешков сосны и только нескольким новым сеянцам сосны. Если смотреть с этой точки зрения, то сосновые орешки в вашем местном магазине здорового питания — это не просто результат несколько непредсказуемой случайности, но их цена ещё и сильно занижена!

Ветроопыление, однако, — не совсем уж «выстрел в тумане», каким его когда-то считали. Сейчас признано, что многие из современных растений, и цветущие покрытосеменные, и нецветущие голосеменные, по-прежнему практикуют древнее искусство прямого ветроопыления — анемофилию. Но не думайте, что эти любители ветра неразборчивы в рассеивании пыльцы просто потому, что ещё не склонили животных к выполнению работы по переносу пыльцы или спор. Фактически, недавние совместные работы Стива и Карла Никласа из Корнелльского университета показали, насколько умно могут быть устроены некоторые структуры ветроопыляемых растений.

До 1980-х годов ботаники не особо задумывались о значении формы ветви и шишки женского растения сосны в плане улавливания пыльцы. Именно тогда Никлас — настоящий палеоботаник и пионер-математик в областях аэродинамики и биомеханики растений — решил заняться этой богатой уравнениями проблемой в своей лаборатории в Итаке, штат Нью-Йорк. Используя свои познания в области окаменелостей, Никлас создал масштабные глиняные модели сосновых шишек и других репродуктивных органов ныне вымерших родов. Его особенно интересовали шишки с вертикальными остроконечными выростами, функции которых были неизвестны. Рассудив, что эти вертикальные нити могли бы работать подобно заграждениям для снега, снижая скорость пыльцевых зёрен, чтобы те плавали в воздухе вокруг шишек, он решил проверить эту идею опытным путём в самодельном ветровом туннеле. Глиняные модели были обожжены, окрашены в чёрный цвет и установлены в качестве мишеней в ветровом туннеле. Затем он собрал пыльцевые зёрна сосен и других хвойных, и поместил их над мишенями.

Запустив движение пыльцы, Никлас отснял серию её фотографий при мощных стробоскопических вспышках света с интервалами 400 раз в секунду. Проявленные негативы демонстрировали блестящие белые точки — пыльцевые зёрна — с дискретными интервалами, хореографическую картину траекторий отдельных зёрен во время их танца в сложном узоре потоков воздуха, создаваемых мишенями. На видеозаписи было видно, как некоторые из пыльцевых зёрен выполняли красочные пируэты, медленно вращаясь по спирали и в вихрях, возникающих за шишками. Хотя некоторые из наблюдаемых пыльцевых зёрен улетали от глиняных моделей, другие оказывались захваченными красивым вихревым узором, в итоге сталкиваясь, зачастую далеко не сразу, с похожими на бутоны шишками.

На рисунке — группа мужских цветков на ветке хохобы (Simmondsia chinensis), рассеивающих по ветру свои пыльцевые зёрна. Напротив — восприимчивый к ней одиночный женский цветок, приспособленный к опылению при помощи ветра. Линии изображают сложный рисунок потока воздуха, создаваемый цветками и листьями растения.

Читая ранние статьи Карла Никласа, Стив задался вопросом о том, могло ли строение ветроопыляемых покрытосеменных также направлять поток летящей по воздуху пыльцы вокруг их цветков. Он пригласил Никласа к сотрудничеству, приспособив его инновационные методы для изучения растений, с которыми Стив работал уже много лет. Они выбрали для изучения известный «шампуненосный» кустарник хохобу (Simmondsia chinensis), уроженца пустыни Сонора в Аризоне, Калифорнии и соседней Мексике. Прежде всего, они хотели узнать, успешно ли женские цветы хохобы улавливали летающие в воздухе зёрна пыльцы, выпущенные с соседних «мужских» растений — ведь хохоба является двудомной, а это означает, что мужские и женские цветки несут различные растения.

После сбора свежих ветвей в Тусоне и отправки их самолётом через всю страну в Итаку, ветки, густо увешанные женскими цветками, были помещены в качестве мишени в ветровой тоннель Никласа. Женские цветки хохобы типичны для большинства ветроопыляемых покрытосеменных. Они мелкие, бледно-зелёного цвета, лишены красивых лепестков и не выделяют никакого нектара, запаха или иных средств привлечения, которые могли бы соблазнить животных подойти поближе и сыграть роль посредников. Каждый висячий цветок с трёхлопастным рыльцем/столбиком сидит под двумя жёсткими, направленными вверх листьями, которые очень напоминают уши кролика. Эти на первый взгляд несущественные особенности строения много значат для хохобы, позволяя ей оставить глубокий след в продуваемом всеми ветрами мире конкурентов за пыльцу.

Когда двое мужчин выпустили тысячи пыльцевых зёрен хохобы в освещённый стробоскопическим светом ветровой тоннель, их глазам открылись кое-какие весьма необычные аэродинамические особенности. Похожие на кроличьи уши листья, растущие над каждым женским цветком, оказывали значительное воздействие на улавливание пыльцы. Ровный поток воздуха вокруг листьев делает резкий скачок вниз, что показывают изменения в траекториях пыльцы. Когда воздух образует вихри вокруг «кроличьих ушей», его скорость снижается; в результате на восприимчивые к пыльце вытянутые рыльца падает настоящий дождь из пыльцы, и оплодотворение проходит успешно — фактически, настолько успешно, что хохоба, возможно, отказалась от стратегий привлечения насекомых, характерных для её предков, и всецело положилась на собственное эргономичное строение и пустынные бризы.

Хотя опыление при помощи ветра гарантирует успех при сравнительно низком вложении энергии в цветок, опыление животными будет работать в таких местах, где ветер ничего не сможет сделать. Самое основное неудобство в конкуренции для ветроопыляемых хвойных — то, что они должны расти довольно плотным древостоем, чтобы успешно работал их «пыльцевой дождь». Представьте себе одинокую сосну, растущую в изоляции из-за того, что когда-то давно североамериканская ореховка или западноамериканская сойка унесла семечко из леса. Она может вырасти в прекрасное, ровное молодое деревце, но у неё будет очень мало шансов как получить пыльцу из других мест на свои женские шишки, так и выиграть в лотерее с рассеиванием своей собственной пыльцы. У хохобы могут возникнуть дополнительные трудности. Если в одной и той же заросли, где есть лишь одно или два мужских растения, произрастает слишком много женских растений, пыльцы будет недостаточно для распространения. Если вместе произрастает слишком много мужских кустов, они могут дать одинокому женскому растению слишком большое количество пыльцы по отношению к количеству семян, которые может произвести единственное женское растение.

В противоположность им колибри и пчёлы, придерживающиеся постоянных кормовых маршрутов, обладают возможностями доставлять пыльцу «до порога», даже если речь идёт о значительных расстояниях. Наш друг Джош Кон обнаружил в горах Чирикауа в Аризоне одиночных тыквенных пчёл[3], перемещающих пыльцу с одной дикой заросли тыквы на другую на расстояние свыше полутора миль, когда у женских цветков в том месте не было доступной местной пыльцы. Такое направленное перемещение пыльцы позволяет перекрёстноопыляемым растениям произрастать на большем расстоянии друг от друга. Теоретически, в лесу или в пустыне в одном местообитании может сосуществовать больше видов, опыляемых животными, чем могло бы позволить одно только опыление при помощи ветра.

Когда Уильяма Бургера, ботаника из Филдовского музея, спросили, почему существует так много видов цветковых растений, он представил следующий эволюционный сценарий, в котором за цветочные ресурсы конкурируют всё более и более специализированные виды:

Насекомые-опылители могли искать и находить изолированные цветущие экземпляры, и тем самым поддерживать поток гена в местах, где этого не могли сделать ветроопыляемые растения… Хотя роль в становлении господства покрытосеменных растений играли [многочисленные] факторы, важнейшим из новшеств, возможно, было опыление насекомыми, которое позволяет осуществляться половому размножению с перекрёстным опылением в сильно рассеянных популяциях, насчитывающих сравнительно мало особей… [В данном случае] большое значение имели любые факторы, позволяющие родословной линии сохранять успешность воспроизводства при низкой численности популяции.

Иными словами, животные-опылители позволили сосуществовать многочисленным видам цветковых растений, вместо того, чтобы допустить господство в растительном покрове плотных популяций нескольких видов, вытесняющих другие растения. Полемика относительно появления этого новшества по-прежнему бушует, однако недавнее открытие в окаменевшем лесу подлило масла в огонь.

Окаменелость, недавно раскопанная в Аризоне, отодвинула в прошлое вероятную дату возникновения пчёл и ос, заставив и энтомологов, и ботаников чесать голову в размышлениях над происхождением цветковых растений и их посредников в половом размножении. За последние несколько лет Тим Демко нашёл более 100 ископаемых пчелиных гнёзд внутри гигантских окремнелых брёвен в Национальном парке «Петрифайд-Форест» в северо-восточной Аризоне. Этих гнёзд оказалось достаточно, чтобы вставить палки в колёса теории происхождения пчёл, которая господствовала на протяжении последних пяти десятилетий. Демко обнаружил разветвлённые гнездовые норы, вероятно, сделанные ранними пчёлами, а также россыпь коконов, построенных осами — всё это сохранилось внутри огромных стволов ископаемого дерева, ориентировочно идентифицированного как родственное роду Araucarioxylon. И что особенно удивительно в этих новых находках из Петрифайд-Форест — это их значительный возраст. Ископаемые стволы были датированы триасом — от 207 до 220 миллионов лет до настоящего времени.

Этот факт вряд ли вскружит вам голову, если вы не знаете, что ископаемые остатки взрослых пчёл любого возраста — или, если углубляться в этот вопрос, их личинок и нор — представляют собой чрезвычайную редкость геологической летописи. До открытия Демко самыми старыми бесспорными ископаемыми пчёлами были образцы возрастом 80 миллионов лет, сохранившиеся в золотых могилах из янтаря — ископаемых смолы и соков некоторых деревьев — из пляжных и наземных отложений мелового периода в Нью-Джерси. Древние пчёлы с побережья Нью-Джерси были в высшей степени общественными и принадлежат к роду Trigona — безжалых изготовителей мёда, которых в наши дни содержат индейцы майя в южной Мексике. Окаменелости, обнаруженные Тимом Демко и его коллегой Стивеном Хасиотисом, значительно старше. Если дальнейшее изучение подтвердит, что они действительно были сделаны древними пчёлами (никаких ископаемых остатков самих пчёлы в тоннелях найдено не было), они окажутся самыми ранними среди всех других окаменелостей такого рода и заставят нас дальше думать об эволюции пчёл и цветов.

Самые древние ископаемые остатки тела осы датируются примерно 116 миллионами лет назад, самые древние бесспорные ископаемые остатки пчелы — 80 миллионами, а самое старое осиное гнездо — примерно 75 миллионами лет назад. Покрытосеменные, или цветковые растения известны по окаменелостям возрастом не старше 120 миллионам лет, хотя они, возможно, эволюционировали несколько раньше. В девятнадцатом веке Чарльз Дарвин назвал их происхождение «отвратительной тайной». Сейчас мы столкнулись с вероятностью того, что пчёлы, возможно, жужжали ещё за 140 миллионов лет до того времени. Возможно ли, что пчёлы эволюционировали настолько раньше, чем цветы появились и украсили собой те древние ландшафты?

Сама мысль об этом когда-то казалась невообразимой. В действительности же она по-прежнему заставляет ощетиниваться многих энтомологов и ботаников. Так происходит из-за того, что многие биологи по-прежнему молчаливо полагают, что пчёлы были необходимы для того, чтобы подстегнуть внезапную адаптивную радиацию цветов — взрыв, который мы можем наблюдать в меловых отложениях. Пчёлы, как считается, играют главную роль в этом раннем росте разнообразия цветковых растений. Соответственно, или цветковые растения эволюционировали гораздо раньше, чем кто-либо мог предположить, или же самые ранние пчёлы прекрасно обходились без них. Возможно, они обедали пыльцой ранних голосеменных, таких, как папоротники[4], саговники, хвойные и их родственники, прежде чем настоящие цветковые растения начали демонстрировать свои привлекательные краски и вознаграждение в виде пищи. Демко и Хасиотис смело предполагают, что эффектно выглядящие цветковые растения, возможно, могли эволюционировать, приманивая пчёл как переносчиков пыльцы, независимо от других более ранних семенных растений.

Тем не менее, самые древние из ныне живущих групп покрытосеменных опыляются жуками, трипсами, примитивными «зубатыми» молями и мухами. Мало у кого из этих растений есть средства направления пыльцы на какое-то расстояние от одного растения к другому представителю этого же вида, исключающие ошибки. Тем не менее, они, очевидно, стали сравнительно надёжными для переноса достаточного количества пыльцы в нужное место в нужное время. Ископаемые остатки покрытосеменных из раннего мела демонстрируют цветки, обладающие широкими, похожими на листья тычинками, явно приспособленные к насекомым, кормящимся пыльцой. Самые ранние пионеры среди покрытосеменных — во многом напоминающие ныне живущие роды Degeneria, Drimys, Magnolia, Zygogynum — обладают цветками, которые привлекают посетителей-насекомых запахами, похожими на винный, и предоставляют укрытия гостям-насекомым, ищущим защиту от хищников. В свою очередь, жуки и их родственники приобрели в процессе эволюции сенсорные механизмы, сделавшие их более отзывчивыми на цветочные приманки и вознаграждение. Жуки не обязательно были единственными опылителями самых ранних цветковых растений, но они наверняка были среди гостей, включающих мух и прочих насекомых, которые посещали самые ранние «цветочные банкеты» ради пыльцевых зёрен, богатых крахмалом и нуклеиновыми кислотами.

По мере того, как насекомые всё регулярнее получали более питательные лакомства в награду за свои услуги по распространению пыльцы, некоторые из них начали специализироваться на поиске определённых видов цветков. И это, вероятнее всего, привело к появлению у цветковых растений большого разнообразия форм и размеров цветков, а также времени цветения. В 1970-х годах палеоэколог по имени Хьюз составил график увеличения количества видов цветковых растений во времени. Основываясь на данных по ископаемым остаткам, он признал всего лишь 500 явно отличимых видов растений, датированных поздним карбоном (286 миллионов лет назад). В те времена опыление при помощи ветра всё ещё было нормой, но жуки уже начали собирать богатую белком пыльцу семенных папоротников, перетаскивая её понемногу с одного растения на другое.

К раннему мелу, около 144 миллионов лет назад, существовало примерно 3000 видов растений, и некоторые из них регулярно принимали в гостях жуков, мух, дневных и ночных бабочек, муравьёв и ранних ос и пчёл. Однако опыление растений насекомыми, вероятно, началось раньше и не в то же самое время, когда цветковые растения начали наращивать своё разнообразие. Тем не менее, некоторые группы вроде бабочек наращивали видовое разнообразие синхронно с растениями, вначале питаясь нектарами, которые становились всё разнообразнее, а затем превращаясь в регулярных опылителей одних и тех же растений. Эволюцию сложных цветков с кругами лепестков, или с лепестками, слившимися в трубку, вероятно, стимулировало разнообразие посещающих их насекомых, нараставшее в позднем мелу, менее 100 миллионов лет назад. К концу мелового периода 65 миллионов лет назад, когда выработка цветками нектара стала более обычным явлением, а опылители вроде пчёл образовали современные семейства и многие из родов, появилось не менее 22000 видов растений.

С позднего мела начался взрывной рост разнообразия покрытосеменных растений, итогом которого стали, по оценкам специалистов, почти 250000 видов, существующие на Земле в наши дни. Глубокие воронковидные цветки появились в раннем кайнозое, и некоторые из этих форм начали коэволюционный танец с колибри. Другие позвоночные-опылители — летучие мыши, поссумы-медоеды, кассики, гавайские цветочницы, опоссумы, лемуры и обезьяны — воздействовали на эволюцию цветка главным образом в пределах последних 50 миллионов лет.

Сегодня в низинных влажных тропических лесах обеих Америк позвоночные опыляют, вероятно, около 5 процентов деревьев полога леса и от 20 до 25 процентов растений нижнего яруса и подлеска. В тех же самых лесах пчёлы и другие насекомые могут обрабатывать 95 процентов деревьев полога леса и 75 процентов разной теневыносливой мелочи. Пытаясь вычислить эти проценты для множества участков леса в неотропическом регионе на протяжении последних двух десятилетий, Камаль Бава из Массачусетского университета определил, что менее 3 процентов всех растений низинных тропических лесов полагается на ветер в целях опыления. В местах вроде Биологического Заповедника «Ла Сельва» в Коста-Рике ветер был зарегистрирован как агент распространения пыльцы всего лишь для 7 из 507 видов растения, что составляет менее 1,5 процентов флоры. Ясно, что в обладающих наибольшим разнообразием тропических лесах безраздельно властвуют опылители-насекомые: пчёлы, жуки, бражники и другие ночные и дневные бабочки, а также осы, и каждая группа опыляет не меньше видов растений, чем ветер.

В течение прошлого века специалисты в области экологии опыления общими усилиями выделили некоторые тенденции в коэволюции растения и опылителя, которые господствовали в течение последних 135 миллионов лет. Во-первых, цветок покрытосеменных растений в том виде, в каком мы знаем его сегодня, эволюционировал в течение мелового периода — в то время, когда возникло опыление насекомыми — и это предполагает, что многие из его основных особенностей могли коэволюционировать совместно с насекомыми. Во-вторых, эти цветы начали полагаться на партнёров-насекомых, мутуалистов, в оказании ими разнообразных услуг, которые растения не могли получать самостоятельно. Наконец, чтобы привлечь внимание этих мутуалистов, цветок в общем случае должен был предлагать какую-то награду — нечто такое, что мутуалист не сможет найти сам.

Но независимо от того, кем является животное-опылитель, беспозвоночным или позвоночным, эти вознаграждения цветов для появившегося в процессе коэволюции мутуалиста имеют какую-то цену, которая не уплачивается при опылении ветром. Опыляемое животным растение может сэкономить часть энергии благодаря необходимости вырабатывать меньшее количество пыльцы в цветке, но оно должно вложить ещё большее количество своих ресурсов в изменение признаков своего цветка, чтобы привлекать и вознаграждать некоторых опылителей. Какие-то растения вкладывают значительную часть своего ежегодного энергетического бюджета в создание цветков соответствующих окрасок, размеров, формы и запаха для привлечения опылителей. А когда появляется животное, у него должна быть возможность добраться до нектарников, в которых в нужное время накапливается питательный нектар, а затем оно также должно коснуться или встряхнуть пыльники, которые выпускают пыльцу.

Высокие затраты на рекламу и вознаграждение, связанные с успешным опылением животными и образованием плодов, сказываются на росте некоторых растений. Ричард Праймак и Памела Холл из Бостонского Университета отслеживали рост и репродуктивный успех орхидеи башмачка бесстебельного (Cypripedium acaule) в течение нескольких лет, проведённых в широколиственных лесах восточного Массачусетса. Это розеточное растение образует единственный лишённый нектара розовый цветок на стебле высотой в один фут — цветонос, лепестки и репродуктивные органы составляют до 18 процентов сухого веса растения. По оценкам Праймака и Холл, если растение среднего размера успешно привлекает шмелей, опыляется и производит единственную коробочку, наполненную несколькими тысячами крохотных семян, на следующий год это усилие уменьшит площадь его листьев на 10–13 процентов и уменьшит вероятность его цветения в следующем сезоне на 5-16 процентов. Один успешный эпизод цветения и плодоношения может лежать бременем на всём растении до четырёх последующих лет.

И всё же у башмачка бесстебельного может быть серьёзное основание вкладывать так много энергии в эффектно выглядящий цветок, из которого образуется всего лишь один плод в год — и лишь семь плодов для группы из 64 растений за целый четырёхлетний период. По крайней мере, в настоящее время в лесах восточного Массачусетса ощущается явная нехватка шмелей — возможно, из-за распыления пестицида в прошлом, или из-за другой человеческой деятельности. Лишь 2 процента розовых башмачков посещаются шмелями успешно, получая в итоге опыление и образуя плод. Если такой эффектный цветок не может привлекать шмелей к своим поллиниям, то как же живётся менее экстравагантным цветкам?

Мартин Бёрд, эколог из Висконсинского университета, поражён тем, что этот огромный вклад в приманки и вознаграждение иногда оказывается не в состоянии привлечь достаточное количество опылителей. Бёрд решил, что этот факт сам по себе говорит нам нечто очень существенное о взаимодействиях растений и животных: «Сам по себе привлекательный облик цветков даёт основание полагать, что услуги опылителя нельзя получить легко». И тот факт, что опылителей часто не хватает по сравнению со спросом на них, заставляет многих экологов ощущать сильную тревогу. Почему? Потому что численность некоторых опылителей, низкая от природы, снижается ещё больше из-за воздействия человека, ощущающегося как в окультуренных, так и в диких местностях почти на всех континентах.

Глава 3. Опылители Ожидающие приманку и готовые взвиться в воздух

Живые драгоценности влажных тропических лесов Неотропической области: группа пчёл-эуглоссин (Euglossa spp.) вьётся и садится на цветы орхидеи (Clowesia thylaciochila). Увеличенная вставка показывает пчелу, которая только что посетила цветок и несёт на своей груди похожие на нагрудный значок жёлтые поллинии орхидеи — мешочки, содержащие пыльцевые зёрна.

ВСПОМИНАЕТ СТИВ:

Это было в самом начале дождливого сезона, когда трястись на ухабах вечно грязной Трубопроводной дороге в Панаме было ещё достаточно легко — мы смогли бы даже приехать вовремя, чтобы проделать работу, как запланировали. Мой друг за рулём привык работать и в гораздо худших условиях, чем сейчас. Я также был хорошо знаком с этой узкой извилистой дорогой, много раз приземляясь на ружьё, когда массивные ребристые шины зелёной «Тойоты» катили по колее, прорезающей «Национальный парк Соберания» — последний равнинный первичный тропический лес, оставшийся в зоне Панамского канала. Мы дали водителю Дейву Рубику прозвище «Бешеный пёс», потому что он был одним из самых отчаянных тропических биологов. В академических кругах доктор Рубик был известен своими исследованиями так называемых безжалых пчёл, которые опыляют многие из растений в этом лесу. Разносторонние интересы Рубика, однако, выходят далеко за рамки изучения безжалых пчёл, и простираются от печально знаменитых (жалящих) африканизированных пчёл до современного джаза. В этот день я собирался помочь Дейву Рубику разложить пахучие приманки, чтобы привлечь самцов великолепной группы пчёл, известной как эуглоссины — этих летающих драгоценностей тропического леса.

К тому времени, когда мы сели в «Тойоту» на рассвете, дождь уже шёл. Его стук, усиленный шумом цикад и кобылок, почти заглушал ритмы джаза из стерео Рубика, пока мы петляли по дороге к нашей самодельной рабочей станции на дорожной отметке «Десятый километр». Внезапно Дейв яростно затормозил, и меня отбросило на отделение для перчаток, в котором он хранил свои вонючие приманки. Я взглянул вперёд как раз вовремя, чтобы заметить огромную пятнистую кошку, которую мы едва не сбили. Моё сердце бешено колотилось, потому что я осознал, что кошка, скрывающаяся в подлеске, была ягуаром — первым, которого и Дейв, и я увидели в дикой природе. Это был ещё один знак того, что Национальный парк Соберания сохранил участки девственного тропического леса — редкость в Панаме в наше время.

Наконец мы припарковались и продолжили давно начатую работу — составление ежемесячной переписи пчёл-эуглоссин, чем Рубик и его коллеги непрерывно занимались на протяжении более чем 100 месяцев. В этом густо заросшем лесом местообитании мы не должны были упорно искать пчёл на цветах — они сами искали бы нас. Мы хотели привлечь их тремя синтетическими химическими приманками: цинеолом — с лекарственным запахом мази «Vicks Vapo-Rub», метилсалицилатом — с сильным конфетным ароматом, похожим на леденцы с «зимней свежестью», и печально известным скатолом — с сильнейшим запахом свежего, тёплого помёта млекопитающих.

Рубик хранил все три пахучих вещества в контейнерах фирмы «Тапперуэр», но проявлял особую осторожность при обращении со скатолом — его контейнер буквально вопил любопытному: «ЗЛОВОННО — ХРАНИТЬ ПЛОТНО ЗАКРЫТЫМ!» Достаточно небольшого зазора — и эта острая вонь держалась бы на нашей одежде и коже несколько дней. Но Рубик проходил через эту энтомологическую рутину так много раз, что теперь она была его второй натурой. Мы предлагали насекомым эти три приманки на кусочках промокательной бумаги, прикрепляемых к деревьям у обочины на высоте груди. А потом мы с Дейвом раскладывали алюминиевые садовые стулья посреди дороги, наблюдали за полётом искристо-голубых бабочек-морфо, слушали трубный гул цикад и ждали, пока разноцветные с металлическим блеском самцы пчёл-эуглоссин последуют по воздушным запаховым дорожками к нашим смоченным приманкой бумажкам.

Нам не пришлось ждать слишком долго. Уже в первые пять минут я услышал высокий гул любопытного самца целиком зелёной Euglossa imperialis со свисающим вниз хоботком такой же длины, как и его тело. Вскоре до бумажек добрались другие самцы пчёл-эуглоссин, скрыв их под блеском своих металлических зелёных, пурпурных, медных и золотых красок, сверкая, словно драгоценные камни, в пылающем солнечном свете тропиков. Многие из них ненадолго взлетали, хотя некоторые бродили вокруг бумажек в течение нескольких минут, если их не пугали.

Иногда Дейв вставал со стула, подходил к одной из бумажек и быстро захватывал пчелу кончиками пальцев, чтобы определить её. Похватав руками и отпустив за эти годы уже десятки тысяч таких пчёл, он мог быстро определить любой из 57 видов, которые жили по соседству в этом тропическом лесу. Все они пользуются специализированными, уплощёнными в скребки волосками на передних ногах, чтобы выскрести запах из рваных волокон промокательной бумаги. Они нетерпеливо собирали летучие запахи с промокательных бумажек, поскольку распознавали их как те же самые химические вещества, которые имеются у большинства орхидей в тропическом лесу Соберании.

Послание было очевидным: эти запахи служили указателями для пчёл — так же, как отметка «Десятый километр» была ориентиром для нас с Дейвом. Однако остаётся неясным, как пчёлы на самом деле используют химические вещества, которые собирают. Какие преимущества, возможно, могли получать пчёлы, добавляя некие запахи к своему репертуару полового поведения?

Пчёлы подсемейства эуглоссин были достаточно плохо известными до конца 1960-х годов, когда Каллоуэй Додсон и Роберт Дресслер воспользовались методом газовой хроматографии для того, чтобы проанализировать химию некоторых пряных ароматов неотропических орхидей — ключ, как они считали, к экологии эуглоссин. К тому времени в музейных коллекциях насекомых находилось мало экземпляров самцов пчёл-эуглоссин, потому что никто не нашёл надёжного способа их отлова. (Это ещё остаётся особенно справедливым для самок и в наши дни.) После выяснения состава некоторых из этих остро пахнущих химических зелий из запахов, напоминающих мяту, корицу и ваниль, учёные заметили, что самцы эуглоссин в больших количествах собираются на любой материал, смоченный этими имитациями цветочных ароматов. Они начали прикреплять промокательные бумажки, пропитанные каждая своим типом химических веществ, к коре тропических деревьев, как сделал Рубик в Панаме, и как мы сделали тогда на северных границах тропических лесов, где они соседствуют с мексиканской пустыней Сонора. И — вуаля! Малоизвестные пчёлы, кажется, появляются из ниоткуда, пополняя собой разнообразие эуглоссин, которое и представить себе нельзя было до тех пор, пока любопытными натуралистами не стали повсеместно использоваться запахи.

В начале 1960-х годов учёные сперва полагали, что самцы соблазнялись орхидеями, не дающими им вознаграждения в виде пищи, потому что цветки имитировали смолистые гнёзда, построенные самками пчёл. Позже предположили, что цветочные ароматы использовались как аттрактанты, так как выяснилось, что самцы пчёл используют запахи как точку сбора, к которой они могли бы сходиться, устраивая место для свиданий, похожее на токовища, используемые в качестве мест для брачных демонстраций птицами вроде полынного тетерева. Однако, по мере того, как накапливалось всё больше информации, стало ясно, что эти пчёлы находятся в зависимости от острых запахов цветков орхидей, которые являются прекурсорами для их собственных половых феромонов, нужных для привлечения к себе самок для спаривания. По странному капризу природы пчёлы могут красть сексуальное послание орхидеи и превращать его в свой собственный афродизиак.

Чтобы использовать запахи, счищенные с лепестков орхидеи (или с промокательной бумаги), пчёлы каким-то образом «перерабатывают» летучие соединения в увеличенных губчатых железах в своих задних ногах. Очевидно, пчёлы смешивают их со своими собственными химическими выделениями или иначе преобразуют их биохимическим путём. В любом случае такие афродизиаки, представленные в виде аэрозоля, выделяемого группой самцов пчёл, собирающихся и устраивающих демонстрации на «токовище», оказывают непреодолимое действие на их потенциальных брачных партнёрш.

Некоторые детали этой истории остаются лишь предположительными. Это не такая уж и лёгкая задача — подтвердить в условиях тропического леса, что самки эуглоссин выбирают своих брачных партнёров по принципу «у кого лучше пахнет лосьон после бритья». Однако такой выбор брачного партнёра по запаху не вызвал бы особого удивления, так как пчёлы являются превосходными химиками. На самом деле среди пчёл есть и другие известные примеры выбора брачного партнёра при помощи обоняния. Самки пчелы-плотника (Xylocopa varipuncta) на американском Юго-западе выбирают себе брачных партнёров, будучи привлечёнными их сладким ароматом, далеко распространяющимся по ветру. Это продемонстрировали, используя синтетический феромон самца пчелы-плотника для привлечения самок этого вида, Стив и его коллеги по работе в поле — Уильям Всисло, в настоящее время в Смитсоновском институте тропических исследований в Республике Панама, и Роберт Минкли из Обернского Университета — на нескольких участках в пустыне Сонора близ Финикса и Тусона.

Сама плотность скопления пчёл в каждом листе приманки из промокательной бумаги позволяет легко узнать, активно ли самцы эуглоссин опыляют растения в ближайших окрестностях. Конечно, эти временные скопления служат лишь косвенным признаком их местного изобилия на самих цветах. Чтобы узнать об этом поточнее, вам нужно будет подняться высоко в полог тропического леса и поискать цветущие орхидеи, на которых видно, что их пыльцу уже унесли. Есть несколько простых способов получить прямое свидетельство посещения пчёлами этих эпифитных цветков — цветков, которые укореняются или прицепляются высоко на стволах деревьев.

Как только пчела поймана, вы легко сможете разглядеть большие жёлтые сдвоенные выпуклости, торчащие на её голове. Каждая из них представляет собой свежий поллиний — ярко-жёлтый мешочек пыльцы, который прикрепился к этому самцу, пока тот добывал на орхидее её восхитительный сексуальный парфюм. Поллинии орхидей — это изумительные изобретения, особый способ упаковки зёрен пыльцы в контейнеры с плотной оболочкой для переноски их животными. Поллинии орхидей напоминают два ярко-жёлтых яичных желтка, прикреплённых к кожистому, но гибкому коричневому стебельку. Когда пчела-эуглоссина протискивается сквозь ранее не посещавшийся цветок орхидеи, поллинии приклеиваются к её панцирю, часто на труднодоступных «островках безопасности», откуда пчёлы не могут удалить их даже самыми энергичными движениями передних ног — аналогично тому, как вы с трудом сможете почесать зудящую поясницу. В течение нескольких дней пчела-эуглоссина может таскать поллинии, прикрепившиеся в таких местах, которые могут показаться людям смешными — между глаз, на макушке, торчащими на брюшке — пока не посетит другой цветок орхидеи того же самого вида, который может отцепить свою награду с злополучного посредника. Когда самец эуглоссины заползает в другой цветок орхидеи на спине, животе или боку, в зависимости от формы цветка, поллинии в буквальном смысле «отстают». Давление цветка заставляет два мешочка пыльцы оторваться — их сдирает восприимчивое клейкое рыльце, успешно гарантируя перекрёстное опыление.

За те годы, что Рубик и его коллеги месяц за месяцем осматривали пчёл, по их оценкам значительно меньше 5 процентов из числа пчёл, собирающихся на промокательных бумажках, недавно посещали орхидею — у них отсутствуют «значки» из мешочков пыльцы и клейкие отметины. Учёные заинтересовались тем, почему так мало особей в этих местах носит поллинии орхидей. Это представление в целом соотносится с другими исследованиями опыления орхидей: не все посещения пчёл заканчиваются успешным взятием пыльцы или переносом её с одного цветка на другой. Даже при том, что исследования Рубика говорят, что пчёлы-эуглоссины Соберании имеют более стабильную по годам численность популяций, чем почти все остальные насекомые, когда-либо изучавшиеся, нет никаких признаков того, что посещения пчёл и доступность поллиниев орхидей находятся в состоянии некоего «совершенного равновесия», которое подразумевали ранние трактовки мутуализма между растениями и животными из учебников.

Хотя пчёлы-эуглоссины зависят от пыльцы и нектара, собранных с растений других семейств, в плане питания, они обладают многочисленными специализированными адаптациями, которые помогают им извлекать выгоду из ароматов цветков орхидей. В свою очередь формы цветков тропических орхидей, размер пыльцевого мешочка и его размещение на пчёлах, а также «клей» поллиниев — всё это указывает на некоторый уровень адаптации цветка к эуглоссинам в качестве агентов распространения пыльцы. Однако сообщения о «непоколебимой» приверженности каждого вида пчёл-эуглоссин к партнёрству исключительно с одним особым видом орхидеи-хозяина не получили подтверждения в недавнем исследовании специалистов по экологии растений.

Теперь мы знаем, что каждый отдельно взятый вид орхидей часто посещается «гильдией» пчёл-эуглоссин, часто из нескольких родов, и каждого из них привлекает свой особый аромат. Чтобы получить свою собственную специфическую смесь ароматов, пчела может посещать несколько видов орхидей, грибов, или даже сочащиеся раны на дереве. Орхидеи, в свою очередь, выработали способы, гарантирующие то, что их поллинии будут перенесены только на другой цветок их собственного вида и не будут «разбазарены», оставленные на цветке совершенно иного вида. Каждый род орхидей — а иногда также и некоторые виды — обладает заранее определённой «картой» мест на теле посещающей его пчелы, куда приклеивается его драгоценный груз пыльцы. Во время каждой последующей встречи с цветком этого же вида специфическая форма цветка вынуждает пчелу вертеться и разворачиваться так, что эти движения увеличивают вероятность успешной передачи нужным образом размещённого пакета пыльцы. Этот не просто гарантирует опыление и последующее оплодотворение: это также гарантирует перекрёстное опыление между растениями одного и того же вида. Независимо от того, сколько видов пчёл посещает одну и ту же орхидею, все они носят её наклейки с мешочками пыльцы на одном и том же месте, прежде чем сдадут их орхидее того же вида.

Для цветов выгоды, полученные от животных, очевидны: перенос и правильное размещение пыльцы — именно поэтому мы называем этих животных «опылителями», а не просто «посетителями цветов». Но какую пользу получают от цветов животные? Это гораздо более скользкий вопрос. Ответы на него так же различны, как различны виды пользы, предоставляемой растениями: защита от непогоды, укрытие от хищников, безопасные убежища для спаривания, ключевые точки для защиты территории, места засады для охоты, а также притягательные источники питательного нектара и пыльцы, смол, масел, снадобий, духов и других дополнительных химических соединений. И как мы уже видели, некоторые пчёлы подсемейства эуглоссин могут преобразовать запахи орхидей для изготовления своих собственных сексуальных приманок.

Если это польза, то какова её цена? Иногда биологи определяют «цену услуг по опылению» только в рамках цены калорий, сожжённых опылителями, перемещающимися от одного цветка к другому в границах своей территории — по своему кормовому маршруту. Например, затраты на перемещение колибри-отшельника, движущегося по кормовому маршруту между цветками геликонии металлической могут быть высокими, поскольку эти растения растут зачастую более чем в сотне ярдов одно от другого, заставляя колибри-отшельника преодолевать почти милю по лесным воздушным коридорам, чтобы получить достаточно нектара для питания во время своего утреннего путешествия.

Но разнообразные затраты на услуги по опылению могут также рассматриваться с позиции эволюционных представлений, то есть как вклад в специализированные морфологические и химические адаптации, а также ограничения, которые специализация накладывает на использование других ресурсов. Например, чтобы добыть нектар одного особого вида Heliconia, колибри сопутствующего ему вида должны поворачивать свою голову под углом более чем на 90 градусов, почти вверх тормашками, чтобы позволить своим клювам добраться до скрытых нектарников. Конечно, их клювы также должны иметь соответствующую длину и кривизну. Геликония в изобилии предлагает богатый энергией нектар своим жужжащим друзьям, которые могут совершить этот акробатический трюк. Как отметил орнитолог Стив Хилти, «при этом пыльца помещается на подбородок и в основание клюва, тем самым снижая вероятность того, что пыльца [этой геликонии] позже окажется на цветках неправильного вида растений». Иными словами, когда переносящий пыльцу колибри погружает клюв в трубчатый цветок нужного вида, форма цветка определяет точность переноса пыльцы с подбородка или клюва; в цветке неподходящего вида пыльца может быть стёрта, но попадёт в неправильное место, вдалеке от восприимчивого к ней рыльца.

Поэтому применительно к опылителям затраты на посещение цветов можно оценивать множеством различных способов. В дополнение к непосредственным затратам энергии на полёт от одного цветка к другому существуют также последующие поведенческие и метаболические затраты на сбор, перенос и обработку вознаграждения, полученного от цветов. Пчёлы-эуглоссины должны не только переносить поллинии; они должны также обрабатывать цветочные запахи, прежде чем те приобретут адаптивную ценность. Их визиты на цветы орхидеи, отнимающие много времени, также делают их лёгкой мишенью для хищников — клопов-крупноглавов и пауков-бокоходов — или для таких паразитов, как клещи. Все эти затраты достаточно заметны: биолог-счетовод может приблизительно подсчитать время, которое пчела-эуглоссина тратит на сбор корма, или вероятность того, что она будет атакована хищником или паразитом.

Но эволюционную цену сосредоточения на вознаграждении орхидеи трудно спрогнозировать даже самому способному счетоводу. Пчёлы-эуглоссины — это очень энергичные летуны, способные преодолевать длинные кормовые маршруты, и вдобавок снабжённые сенсорным аппаратом для обнаружения орхидей на пути следования. У них есть специализированные органы — хоботки, которые напоминают рыболовные удочки — позволяющие им добираться до пищи, скрытой глубоко внутри цветков. Также вероятно, что значительная часть процесса обработки пчелой аромата орхидеи и использования его в качестве афродизиака запрограммирована генетически. Возможно, следуя на ранних стадиях становления своей эволюционной линии по пути специализации на сборе половых аттрактантов с орхидей и из других источников, эти сильно специализированные настоящие пчёлы оказались запертыми в своей роли сборщиков запахов. И как же самцам пчёл-эуглоссин приходится делить своё время между цветами, которые богаты запахом, и цветами, которые предлагают кормовой нектар? (Самцы не заинтересованы в сборе пыльцы с цветов.) Это возможность выбора затрат на время кормления, с которой мало кому из других пчёл приходится сталкиваться в жизни.

Однако для нескольких других сочетаний растений и опылителей эволюционные затраты такого обязательного мутуализма были приблизительно рассчитаны. Легче всего это оказалось сделать для насекомых, которые вознаграждаются за услуги по опылению питательными семенами для своего потомства, как в случае с купальницей Trollius и мухами, которые размножаются в её цветах. Количество яиц мухи, найденных в цветке, почти точно соответствует расчётному балансу между затратами и выгодами, предполагаемыми при поддержании этого мутуализма на протяжении долгого времени.

Однако классический пример такого мутуализма «семя за семя» наблюдается у пустынной юкки и её опылителя-моли — облигатная зависимость, впервые открытая в 1876 г. Чарльзом Валентайном Райли, всего лишь за два года до того, как он стал национальным энтомологом в правительстве Соединённых Штатов. Основываясь на кропотливых исходных наблюдениях Райли, такие учёные, как Джон Аддикотт, Джудит Бронштейн и Олле Пеллмир, продемонстрировали, как у некоторых видов самка моли обменивает размещение пыльцы на рыльцах юкки на небольшую часть жизнеспособных семян для прокорма своего потомства. Эти самки юкковых молей обладают специализированными ротовыми органами, которые позволяют им собирать пыльцу с бледных бархатистых цветков юкки — пыльцу, которую они затем носят с собой большую часть своей недолгой жизни. Также существуют моли-«подражатели» или «разбойники», которые пользуются преимуществами этого мутуализма, но их нашли ещё не у всех видов юкки.

Пример мутуализма, наблюдаемого в пустыне Чиуауа в Аризоне, Нью-Мексико и Мексике, где растения юкки вроде этой Yucca elata опыляются специализированной молью рода Tegiticula. Моль активно собирает пыльцевые зёрна, сгребает их в шаровидную массу своими удлинёнными ротовыми органами и заталкивает пыльцу в восприимчивое к ней рыльце пестика. Мы не знаем ни одного другого опылителя, который преднамеренно опыляет цветок. Эта моль поступает таким образом, чтобы гарантировать запас семян для своих прожорливых личинок, развивающихся внутри незрелых плодов.

Олле Пеллмир из Университета Вандербильта описал, что происходит, когда моль прорезает завязь цветка юкки и откладывает внутри неё свои яйца:

Затем она приближается к рыльцу и активно закладывает небольшое количество пыльцы. Поступая таким образом, она гарантирует, что доступность развивающихся семян не будет ограничена отсутствием пыльцы, ведь это единственная пища её потомства… После появления на свет личинка потребляет лишь малую часть развивающихся семян, оставляя многие из них нетронутыми. Возвратная специализация растения путём исключения иных опылителей привела к появлению облигатной взаимной зависимости между юкками и их опылителями, поскольку ни один из этих видов не может успешно размножаться без другого.

Согласно Пеллмиру, это тот случай, когда исчисление энергетических затрат становится очень интересным. Если бы моль могла увеличить число яиц, откладываемых в плод, она получила бы выгоду, но воспроизводство растения, вероятно пострадало бы из-за меньшего количества способных к прорастанию семян, что стало бы закономерным итогом большего успеха моли. Вместо этого Пеллмир и его коллега Чед Хат обнаружили, что юкки склонны сбрасывать цветы, содержащие большое количество отложенных яиц, особенно если цветок был плохо опылён молью. Иными словами, естественный отбор благоприятствует моли, которая откладывает как раз нужное количество яиц, чтобы обеспечить размножение, но многократно и надёжно опыляет этот самый цветок. С эволюционной точки зрения моли, которые перегружают развивающийся плод слишком большим количеством яиц, а также бездельники, когда речь идёт о предоставлении услуг по опылению, не имеют преимуществ: цветок сбрасывается, семена перестают развиваться, личинки моли остаются без пищи и умирают. Это избирательное сбрасывание плодов поддерживает симбиоз между молями и юкками устойчивым на протяжении эволюционного времени, так, чтобы выгода от приспособленности одного вида не ложилась бременем на другой.

Конечно, окончательная цена этого мутуализма совершенно очевидна: каждый из мутуалистов терпит неудачу в размножении, когда не может найти другого в нужном месте в нужное время. Джудит Бронштейн из Аризонского университета наблюдала такое явление на краю травянистых равнин в горах Санта-Рита, всего лишь в 30 милях к югу от своей лаборатории, где она постоянно исследует биологию юкки высокой (Yucca elata). Бронштейн пишет: «юкки в Санта-Рита цвели на месяц позже, чем в прошлом году, и закончили цветение не синхронно с появлением большинства особей юкковой моли. В результате плоды юкки, в которых завязались семена, были самыми ранними; растения, которые цвели позже, цвели совершенно впустую».

Мы наблюдали более долговременное нарушение мутуализма между юккой и молью, работая в парке Папаго в Аризоне — сейчас это деградировавшая природная область в центре Финикса — столицы штата. Вплоть до 1930-х гг. фотографии парка Папаго показывают, что юкки ягодоносные (Yucca baccata) представляли собой заметную отличительную особенность естественной растительности тех мест. Возможно, из-за взрыва численности грызунов и кроликов, последовавшего за сокращением численности хищников в этой местности юкки, похоже, оказались просто выгрызенными начисто. Единственные юкки, остающиеся в парке Папаго — те, что были высажены там в пустынном ботаническом саду в 1940-х и 1950-х гг., и они цветут лишь местами, и то не каждый год. Культивируемые в саду юкки никогда не давали семян — или моль исчезла в этих местах, когда снизилась численность местной популяции, или количества цветущих в настоящее время растений недостаточно для поддержания существования жизнеспособной популяции личинок моли.

Одной из самых парадоксальных эволюционных затрат, сопровождающих партнёрство по опылению в мутуалистических отношениях, оказывается уязвимость для «мошенников» и «разбойников» вроде дополнительных видов молей, которые в настоящее время ассоциированы с партнёрством моли и юкки. Эти оппортунисты присваивают преимущества, даваемые растением-хозяином, но не обеспечивают взаимной выгоды. Также существуют разбойники и мошенники, пользующиеся преимуществами, которые дают пчёлам, молям и колибри мутуалистические связи с различными цветами. Например, некоторые особи колибри пилоклювого рамфодона прокалывают венчики тропических цветов, чтобы получить нектар в обход пыльцы, истощая тем самым запас пищи, доступной эуглоссинам или колибри, которые проникают в цветок со стороны его зева.

Конкуренция с мошенниками и разбойниками может не только ограничить ресурсы, доступные надёжному опылителю-мутуалисту, но и снизить успешность плодоношения того цветка которому он тысячелетиями предоставлял услуги опылителя. К счастью для растений, численность мошенников и разбойников редко превосходит численность мутуалистов, которых привлекает та же самая совокупность цветков, иначе коэволюционирующее сообщество могло бы прийти в упадок. Несомненно, существует пороговая плотность растений-хозяев — точка, за которой такие «паразиты» не получат поддержки в своих обманных играх. Мексиканский эколог Франсиско Орнелас определил, что численность многих ворующих нектар колибри значительно ниже, чем у тех видов, которые предоставляют услуги опылителей:

У такого рода предприимчивости — получения нектара в обход пути, используемого опылителями — есть одно следствие: редкость данного явления. Представители третьего вида используют преимущества мутуалистических содружеств и попадают в зависимость от плотности мутуалистических взаимодействий. Редкость расхитителей нектара стала бы эволюционным результатом специализации растения к определённому набору истинных опылителей… Ворующие нектар колибри выглядят редкостью в природе и/или отклонением от нормы в местных масштабах.

Любой разрыв связей между растением и его истинными опылителями, который снижает обилие цветов, также ставит в опасное положение разбойников и мошенников. Поэтому естественная редкость расхитителей нектара может усугубиться либо сведением леса, которое напрямую уничтожает имеющиеся источники нектара, либо снижением численности «законных» опылителей, которое в конечном счёте ведёт к снижению репродуктивного успеха в популяции кормового растения.

Случаи облигатного мутуализма — в частности, симбиоз между единственным видом опылителя и единственным видом растения — составляют лишь небольшой процент от общего числа взаимоотношений между растением и опылителем: риск сверхзависимости, должно быть, слишком велик, чтобы такие отношения сложились у многих видов. Тем не менее, даже при том, что случаи облигатного партнёрства редки по сравнению с взаимодействиями, складывающимися между неспециализированными видами, они зачастую оказывают непропорционально большое влияние на структурирование сообществ растений и животных. Лучший пример такого рода можно найти во влажных тропических низменностях по всему миру, где деревья фикуса-душителя играют ключевую роль в прореживании леса и поддержании существования плодоядных видов.

В целом ряде стран, от Перу до Новой Гвинеи, фикусы представляют собой критически важный ресурс для самых разнообразных животных в сообществах тропического леса — от летучих мышей и приматов (в том числе людей) до попугаев и райских птиц. В некоторых лесах фиги составляют до 70 процентов рациона позвоночных. В мире существует более 750 разных видов фикусов, и большинство из них полагается на различные виды крохотных ос как на единственных опылителей. А эти осы, в свою очередь, зависят от части развивающихся семян фикуса, используемых в пищу на критически важной стадии их жизни. Вот, что пишет Джудит Бронштейн:

Фикусы были названы замковым камнем среди мутуалистов тропических лесов — замковым камнем называется тот, который скрепляет всю арку. Основная мысль здесь состоит в том, что, если вы начнёте убирать замковые камни, это станет бедствием для многих животных, которые полагаются на них… Это могло бы случиться, например, при выборочной заготовке деревьев, на которых селятся фикусы-душители. Или же, распыляя инсектициды, вы истребляете ос, что в дальнейшем приведёт к тому, что их деревья-хозяева станут более редкими, или, возможно, вымрут, поскольку деревья не смогут рассчитывать ни на каких других местных опылителей. Они должны полагаться на самых высокоспециализированных фиговых ос для достижения успеха в размножении. Оба мутуалиста исполняют причудливый эволюционный танец и не могу сменить партнёров… Считается, что популяции могли бы погибнуть, если бы исчезли фикусы или их облигатные мутуалисты-опылители. Если бы это случилось, можно было бы ожидать целый каскад событий вымирания. Можно предположить, что облигатные паразиты мутуалистов вымрут, а обезьянам придётся коренным образом изменить свой рацион, или же они начнут голодать. Вместе с более мелкими животными, питающимися плодами и семенами фикусов, возможно, уменьшилось бы количество корма для таких хищников, как хищные птицы и ягуары. И это не тривиальный пример, а весьма реальная угроза из-за сведения тропических лесов.

Один из лучших примеров взаимной коэволюции представляют собой соцветие инжира (Ficus carica) и крохотные осы-бластофаги (Blastophaga spp.), которые опыляют эти деревья, растущие главным образом во влажном тропическом лесу. Здесь мы видим сложную анатомию фиги с сотнями её цветков, осу, откладывающую яйцо внутри цветка, бескрылого самца осы и новое поколения бластофаг, появляющихся на свет сквозь стенку зрелого плода.

Пытаясь предсказать воздействие фрагментации тропического леса на фикусы и их партнёров, Бронштейн и её коллеги задались вопросом: «Какое количество деревьев фикуса необходимо для того, чтобы позволить сохраниться популяции осы?» По их изначальным оценкам нужно было бы от 95 до 294 деревьев какого-то одного конкретного вида фикуса, чтобы поддержать существование популяции опылителя на протяжении минимум четырёх лет. Позднее Дойл МакКей, коллега Бронштейн из Монпелье, подсчитал, что потребовалось бы минимум 300 взрослых деревьев фикуса, чтобы гарантировать 99 %-ную вероятность выживания ос-бластофаг. Затем МакКей задался вопросом: «Какую площадь леса следует сохранять, чтобы гарантировать поддержание существования минимальных жизнеспособных популяций фикусов и ос?» Его ответ обескураживает. В зависимости от вида, могло бы потребоваться от 800 акров до 800 квадратных миль, чтобы гарантировать долгосрочное выживание фикусов, осы и всех прочих зависящих от них птиц и млекопитающих.

Чаще риски, связанные с такой жёсткой зависимостью, оказываются слишком высокими, чтобы способствовать столь строгому облигатному мутуализму. Вместо этого мы обнаруживаем, что большинство мутуалистов может считаться продуктом распределённой коэволюции — то есть, «гильдия» опылителей совместно специализируется на работе с набором определённых растений, которые обладают схожими формами цветков и способами подачи себя, но могут цвести либо последовательно, либо перекрываясь в пространстве и времени. Если не заметно, что цветок либо опылитель участвует в мутуалистической игре, то у них обоих найдётся другой выбор.

Конечно, не все опылители обязательно специализируются на определённом наборе цветов со схожим обликом: некоторые, подобно медоносной пчеле, представляют собой неспециализированных «мастеров на все руки». Чтобы увидеть, насколько широкими могут быть пристрастия опылителя, давайте вернёмся из тропического леса обратно в пустыню Сонора, где мы живём и работаем, и рассмотрим исследование реакции медоносных пчёл на разнообразные вознаграждения из цветочной пыльцы, сделанное в прошлом десятилетии.

ВСПОМИНАЕТ СТИВ:

Ай! Я остановился, чтобы отцепить рукав моей рубашки и кусочек живой плоти от ветки сенегалии Грегга, преодолевая скалистый склон бахады над каньоном Пима. Здесь, в горах Санта-Каталина, не далее чем в 15 милях от Национального парка Сагуаро и центра Тусона, я еженедельно в течение последних десяти лет собирал образцы в пяти домашних колониях европейских медоносных пчёл, чтобы проверить богатый урожай пыльцы, собранный местными пчёлами. Хотя дело было прохладным утром в середине ноября, медоносные пчёлы летали в окрестностях, словно большие звенья миниатюрных самолётов. Отыскав ульи, я услышал гудение машущих крыльев тысяч рабочих пчёл, находящихся в воздухе и активных в этих местах, как минимум, 11 месяцев в году. Всё говорило о том, что я наверняка найду новую пыльцу, если соберу образцы из этих ульев.

В отличие от сбора мёда, сбор образцов пыльцы из ульев легко сделать — это не беспокоит пчёл, находящихся внутри, как бывает, когда их дом разламывают на куски, чтобы стащить 50 фунтов мёда. Не надевая костюма пчеловода или защитной сетки, я просто медленно и целенаправленно прошёл мимо струящихся потоков пчёл и присел за ульями. Там я одновременно вытянул выдвижные ящички из дерева и плотной ткани, называемые пыльцевыми ловушками. В каждой из них находились низкие округлые холмики из кучек шариков пыльцы из пыльцевых корзиночек пчёл, окрашенные во все цвета радуги. Пчёлы действительно работали на совесть.

Там лежали тысячи этих комочков — все примерно одинакового размера, но пестреющие разными оттенками жёлтого, оранжевого, зелёного, коричневого и белого цвета — в каждом из них преобладал определённый вид пыльцы диких цветов, произрастающих в окрестностях. Это было любопытно, поскольку во время своей экскурсии в каньон я видел мало цветов. Однако пчёлы способны увидеть дикие цветы, которые ускользают от нашего взгляда — и, кроме того, они могли недавно собирать корм на площади в 60 квадратных миль. Как однажды выразился Э. О. Уилсон, если бы пчёлы были размером с людей, а расстояние их вылета увеличилось бы в той же пропорции, то единственная колония пчёл, размещённая ровно в центре Техаса, собирала бы пыльцу и нектар с диких цветов на половине этого штата. Эти пчёлы обладали глубокими знаниями того, что находилось в цветке в любой час дня или время года на удивительно большой площади пустыни Сонора близ Тусона.

Цвет каждого шарика указывал на то, что каждая отдельная пчела, собирающая корм, обнаружила и успешно доставила в своё гнездо два маленьких груза пыльцы. Каждый из этих шариков содержал до нескольких десятков тысяч пыльцевых зёрен, склеенных вместе слюной пчелы или отрыгнутым мёдом. И за целый год в этих ловушках я в итоге собрал комочки пыльцы, принадлежащей 55 видам цветковых растений из 40 родов и 25 семейств — около четверти всех видов растений, цветущих в пределах их досягаемости.

Короче говоря, медоносные пчёлы обладают самым широким спектром пыльцевой диеты — полилектией — среди всех известных опылителей. Известно, что они также собирают мельчайшие частицы самых неожиданных материалов, отличающихся от пыльцы, в том числе споры плесени, сырных клещей, муку, угольную пыль и опилки. Они даже собирают пыльцу с обычно ветроопыляемых и лишённых нектара цветков вроде злаков и амброзии. Фактически, до 30 процентов пыльцевого рациона в пустыне Сонора может поступать от аборигенных и завезённых растений, которые считаются анемофильными — по сути, ориентированные на опыление ветром через строение их цветка, летучесть пыльцы и общее строение растения.

Используя пыльцевые ловушки в каньоне Пима, я определил не только количество пыльцы, ежегодно собираемой медоносными пчёлами — часто от 50 до 85 фунтов на колонию в год — но также и то, какие типы цветков они посещали. В прошлом десятилетии маргаритки, мескитовое дерево, креозотовый куст, лилии, хохоба, амброзия дельтовидная, омела и горчица давали до трёх четвертей пыльцевого рациона медоносных пчёл в предгорьях Санта-Каталины, но эта пропорция вскоре может измениться. Ниже по склону бахады, на котором я стоял, было видно землеройное оборудование, готовое содрать аборигенную растительность, живущую на изучаемом мною участке.

Это был знак предстоящих перемен массового характера в окрестностях этого места и во многих других местах. Кактусовый лес вскоре должны были заменить 500 новых роскошных домов, и пейзаж вокруг них украсят лишь немногие эффектно выглядящие аборигены вроде кактусов сагуаро и опунций, а вдобавок к ним — множество разнообразных новичков. Когда мигранты с востока, из Калифорнии или Мексики приезжают в Тусон, они привозят с собой множество экзотических растений для украшения ландшафта — австралийский эвкалипт, африканский сумах, оливковое и перечное деревья. Хотя медоносные пчёлы, несомненно, приспособятся к ним, юкковая моль и одиночные пчёлы, коренные жители местообитаний вроде этого, вряд ли заживут лучше. И что касается личной жизни местных аборигенных растений: какое воздействие окажут на них очередная фрагментация среды обитания и длительное опыление экзотическими для них пчёлами? Масштабные изменения в местной растительности могут означать истощение их пищевых ресурсов и могут неизбежно привести к их локальному вымиранию — временной или постоянной утрате популяции в данном месте. Локальное вымирание одной популяции не ведёт к неизбежному вымиранию вида. Но в этом случае встаёт один большой вопрос: сколько популяций может исчезнуть до того, как целый вид будет признан находящимся под угрозой исчезновения? Как мы увидим далее, единого ответа на этот вопрос нет, но есть очень чётко выраженные и тревожные тенденции.

Глава 4. Опасности случайных связей Синдромы опыления и ландшафт растения и опылителя

В горном облачном лесу близ Сан-Вито в Коста-Рике крошечный солнечный колибри (Phaethornis longuemareus) собирается посетить необычное растение (Columnea florida) из семейства Gesneriaceae. В течение года близ кончиков его листьев ненадолго появляются парные красноватые пятна — визуальные указатели, которые птицы учатся ассоциировать со сладким нектаром, скрытым в трубчатых цветках на стеблях под ними.

ВСПОМИНАЕТ СТИВ:

Я оглядывал предгорья над долиной Напа, пока мы бродили по горным хребтам — мы шли группой, растянувшись хвостом за моим профессором энтомологии Роббином Торпом из университетского городка Дэвис Калифорнийского университета. По сравнению с нижней частью склонов и дном долины, где пышные виноградники заглушали ещё остающиеся островки естественной растительности, растительность на возвышенностях была очень скудной. Высоко на горных хребтах, где на поверхность выходила поблёскивающая зелёная серпентиновая скала, карликовый чапараль был ещё более разреженным из-за того, что на серпентиновых почвах на него действовало адское варево странных химикатов — некоторые из них ядовиты для растений.

Хотя многие из моих друзей-студентов отпускали комментарии по поводу того, насколько бедным был растительный покров, каждый куст или дерево, растущие в отдалении от остальных, можно было разглядеть целиком по отдельности и почувствовать их запах: сосна серая, кипарис Сарджента, местная форма толокнянки. Это преимущество не осталось незамеченным для меня. Я занимался изучением флоры и фауны Внутреннего Берегового хребта, протянувшегося вдоль края континента. Я попросил Роббина показывать мне какие-либо растения, уникальные для этой области, какие он заметит.

Примерно в этот момент сильный и необычный аромат заставил меня замереть на тропе. Хотя мы находились на несколько миль выше любого из виноградников, я распознал запах как практически идентичный букету вина «Каберне-Совиньон», разлитого в долине Напа, которое я недавно с удовольствием попробовал. Оглядевшись, я понял, что аромат мог исходить лишь из одного места — от тёмно-каштановых цветков широколистного кустарника, растущего вдоль тропы. Это был не просто какой-то кустарник, а каликантус западный, известный ботаникам как Calycanthus occidentalis.

Даже сейчас, наслаждаясь стаканчиком богатого танином вина, я вспоминаю ту вспышку обонятельного распознания, которая пронеслась у меня в голове в тот момент, когда я ощутил запах каликантуса: «Жуки. Он должен опыляться изнывающими от страсти жуками-блестянками!» Не видя опылителей, я предсказал — просто по подсказкам окраски и аромата цветков — как минимум, одну из групп животных, которые могли бы переносить пыльцу с растения на растение у каликантуса западного в этих предгорьях Напа.

Таблица I: Синдромы опыления

Синдром | Опылитель | Период цветения (a) | Окраска | Запах | Форма цветка (b) | Глубина цветка | Указатели нектара | Вознаграждение

Кантарофилия | Жуки | Днём и ночью | Разнообразная, обычно неяркая | Сильный, фруктовый или аминный | Актиноморфный | От плоского до чашевидного | Нет | Пыльца или пищевые тельца |

Сапромиофилия | Падальные и навозные мухи | Днём и ночью | Лилово-коричневая или зеленоватая | Сильный, часто как разлагающийся белок | Обычно актиноморфный | Нет, или глубокий, если имеются ловушки | Нет | Нет |

Миофилия | Журчалки и мухи-жужжала | Днём и ночью | Разнообразная | Разнообразный | Актиноморфный или зигоморфный | Нет, или до умеренной | Нет | Нет, или пыльца и нектар |

Мелиттофилия | Пчёлы | Днём и ночью или только днём | Разнообразная, но не ярко-красная | Присутствует, обычно сладкий | Актиноморфный, цветок горизонтальный или висячий | Нет, или до умеренной | Присутствуют | Нет (41,6 %) и пыльца; открыто расположенный или скрытый |

Сфингофилия | Бражники | Ночью или в сумерках | Белая или от бледной до зелёной | Сильный, обычно сладкий | Обычно актиноморфный, цветок прямостоячий | Глубокая узкая трубка или шпорец | Нет | Обильный нектар (22,1 %); скрытый |

Фаленофилия | Мелкие ночные бабочки | Ночью или в сумерках | Белая или от бледной до зелёной | Умеренной интенсивности, сладкий | Актиноморфный или зигоморфный | Умеренно длинная трубка | Нет | Нектар; скрытый |

Психофилия | Дневные бабочки | Днём и ночью или только днём | Ярко-красная, жёлтая или синяя | Умеренной интенсивности, сладкий | Актиноморфный или зигоморфный | Глубокая узкая трубка или шпорец | Присутствуют | Нектар (22,8 %); скрытый |

Орнитофилия | Птицы | Днём | Ярко-красная | Отсутствует | Актиноморфный или зигоморфный | Глубокая широкая трубка или шпорец | Нет | Обильный нектар (25,4 %); скрытый |

Хироптерофилия | Летучие мыши | Ночью | Грязно-белая или зелёная | Сильный, ферментированный | Щёткообразный или чашевидный | Нет | Обильный нектар (18,9 %) и обильная пыльца; открытый

Источник: С изменениями из Wyatt (1983). Концентрации нектара даны по Pyke and Waser (1981).

a. «Период цветения» означает время раскрытия цветков

b. «Актиноморфный» означает радиально симметричный; «зигоморфный» означает двусторонне-симметричный.

Эта игра в вопросы и ответы интриговала и заставляла страдать от головной боли биологов на протяжении большей части этого века: насколько возможно логическим путём выявить животных-опылителей какого-либо вида растения, просто заранее зная ключевые характеристики цветка и животного? Взаимодействующий набор признаков растения и животного, который имеет последовательный характер, известен как синдром опыления. (Таблица I). Как мы увидим далее, эта рутина распознавания характера взаимодействия, как и любая игра в вопросы-ответы, можем быть очень интересной, но в ней зачастую недооценивается сложность и изменчивость отношений, сложившихся в природе. Некоторые биологи наших дней откладывают в сторону эту игру по выявлению «классических отношений» и берутся за другую, более сложную. Из-за того, что эта новая игра требует больше эмпирических наблюдений над сбором корма опылителем и над характером цветения всех растений того или иного ландшафта, она лучше отражает разнообразие типов взаимодействия растения и опылителя.

Эта новая парадигма, недавно предложенная экологом Джудит Бронштейн, позволяет нам выделить ландшафты растения и опылителя. Эти образцы ландшафта рассказывают нам о взаимодействии жука не только с каликантусом, но и обо всех других цветах, которые жуки последовательно посещают, а также обо всех других животных, которые посещают кусты каликантуса и его соседей. Как и основное правило в игре синдромов опыления, это также предполагает, что существуют ключевые признаки цветковых растений и опылителей, которые не изменяются независимо, а сгруппированы вместе в пространстве и времени. Но, в противоположность другому предположению игры синдромов опыления, мы в настоящее время признаём, что такие признаки изменчивы как внутри вида, так и от вида к виду. Не все популяции каликантуса могут цвести в одно и т же время или привлекать одних и тех же жуков. Аналогичным образом одни жуки могут активно опылять каликантус, тогда как другие могут лишь изредка посещать его, предпочитая обращать свою активность на другие растения по соседству. Чтобы играть в какую-то игру, мы должны узнать, какие особенности цветков имеют значение для опылителей, и какие особенности животных формировали морфологию и фенологию цветка с течением эволюционного времени. Чтобы более чётко показать некоторые из этих особенностей, давайте вернёмся к каликантусу.

Внимательнее разглядывая цветы каликантуса каштановой окраски, мы начинаем замечать подсказки, указывающие на то, что это действительно могли быть цветки для жуков. Цветки длиной полтора дюйма образованы мясистыми, почти суккулентными тепалиями — это нечто среднее между лепестками венчика и чашелистиками чашечки — которые защищают вознаграждение, находящееся внутри них. Они не производят никакого нектара, но наполнены ярко-жёлтыми, довольно маслянистыми пыльцевыми зёрнами. А на кончике каждой из красноватых долей околоцветника, находящихся в самой глубине цветка, мы встречаем шероховатые белые «пищевые тельца», содержимое которых известно как трубчатый белок. Такие пищевые тельца встречаются внутри многих примитивных цветов и, возможно, поддерживают пищевой интерес жуков, поэтому они меньше повреждают нежные части растения, когда ищут богатую белком пыльцу себе на обед. Держась внутри защищающего их цветка, вне досягаемости для большинства хищников, жуки также часто спариваются с другими особями своего вида.

Эти особенности цветка напоминают о примитивных цветковых растениях Новой Гвинеи и Новой Каледонии, которые изучались как «живые ископаемые» с целью реконструкции условий, при которых в процессе эволюции впервые возникло опыление животными. Такие цветы обладают либо сладким и пряным, либо сильным и неприятным ароматом — пахнут, словно гниющий тропический фрукт, или, что ещё хуже, как пара заношенных грязных и потных носков, привезённых домой из летнего лагеря. В провинции Гуанакасте в Коста-Рике есть один вид дерева, Sapranthus palanga, которому студенты дали прозвище «дерево тысячи грязных носков». В обоих случаях эти цветки с широко раскрытым венчиком предлагают множество аттрактантов (вроде их ароматов) и видов вознаграждения (маслянистая жёлтая пыльца и беловатые пищевые тельца), которые могут чувствовать и переносить как жуки, так и мухи. Когда жуки кормятся пыльцой каликантуса, часть её прилипает к их твёрдой кутикуле. Позже, когда жуки перемещаются для кормления на другое растение, она пассивно переносится на органы размножения (в том числе на восприимчивые к пыльце рыльца) других цветков.

На холмах долины Напа в Калифорнии произрастает каликантус западный (Calycanthus occidentalis). Крупные цветки обладают многими примитивными особенностями, в том числе мясистыми тепалиями и белыми пищевыми тельцами. Цветочный аромат напоминает смесь перезрелых фруктов и вина «Каберне Савиньон». Этими цветами привлекается в качестве опылителей множество жуков-блестянок и стафилинид.

Однако жуки не всегда оказываются самыми успешными опылителями. Фактически же они безмятежно кормятся на разных цветах, многие из которых никогда не опыляют. У некоторых видов вроде каликантуса они переносят пыльцу, стараясь отыскать побольше белых пищевых телец и партнёров по размножению. Но чаще они сбрасывают больше пыльцы, чем доставляют на другой цветок, пока бродят между растениями. Кроме того, если неподалёку окажется другой пряно пахнущий привлекательный вид, они могут сразу же броситься к нему для кормления и вообще не доставят пыльцу на совместимый цветок первого вида.

Этот способ случайного переноса пыльцы жуками специалисты в области биологии цветения назвали «беспорядочным»[5] опылением, потому что эти насекомые склонны поедать и загрязнять экскрементами такие цветы во время путешествия по ним. Редко когда один вид цветов зависит исключительно от одного вида жуков (если так вообще бывает). Бродящих повсюду жуков, в свою очередь, едва ли когда-либо привлекал аромат исключительно одного вида из их окружения. Мутуализм в данном случае свободный, рассеянный, если, конечно, эти отношения можно назвать мутуализмом. И всё же среди экологов, опытных в игре синдромов опыления, стало общепринятым относиться к цветкам каликантуса как к «цветкам жуков». Вытянутые цветки фукьерии известны как «цветки колибри», а белые трубы цветущих по ночам цереусов — «цветки бражников», хотя учёные зафиксировали и других животных, опыляющих или, как минимум, посещающих эти цветы и кормящихся на них.

Это соотнесение типов цветка с «гильдиями» сходных животных, кормящихся на цветках, похоже, стало повсеместным способом времяпрепровождение для людей. Словно участники игры синдромов опыления, представители многих аборигенных культур предполагают, что близкородственные друг другу животные посещают цветы определённой формы, чтобы питаться их похожим на мёд нектаром. Экологи просто отсеяли из этого фольклора всё лишнее, выявив множество цветочных ресурсов, которые привлекают животных, а также множество приспособлений животных к форме цветов. Например, дневные и ночные бабочки пользуются скручивающимся в спираль хоботком, похожим на соломинку, чтобы сосать нектар, находящийся на дне глубоких цветочных трубок.

Любопытным натуралистам не потребовалось слишком много времени, чтобы начать ассоциировать кормовое поведение чешуекрылых с теми или иными формами, окрасками и размерами цветков. Во многих языках существуют названия для растений, которые означают, по сути, «бабочкина трава» — как в случае с ластовнем (Asclepias tuberosa) в умеренных областях Северной Америки. Монарх и данаида гилиппа — одни из многих видов, которые часто посещают этот многолетник с оранжевыми цветками на всём пространстве его ареала. В испанском лексиконе народов Латинской Америки есть несколько замечательных ассоциаций между цветком и опылителем, в которых оба они известны под одним и тем же народным названием. Например, название chuparosa («сосальщик роз») относится не только к колибри, но и к красному трубчатому цветку такого типа, какой есть у Justicia californica. Это правда, что колибри в обеих Америках активно разыскивают трубчатые цветки, которые зачастую обладают красной или оранжевой расцветкой и богаты нектаром. Колибри понимают, что красный цвет сигнализирует о возможном присутствии нектара неподалёку. В действительности этот цветовой стимул для колибри настолько силён, что, если накрасить губы помадой, набрать в приоткрытый рот вина и встать там же, где установлены кормушки красного цвета с сахаром или на улицу выставлены пурпурно-красные цветы в горшках, колибри будут часто кормиться прямо у вас изо рта.

Исходное предположение о том, что некоторые «гильдии» животных обладали сильной привязанностью к конкретным классам цветков, впервые были формально выведено натуралистом из Mилана Фредерико Дельпино в серии статей, изданных в период между 1868 и 1875 гг. Пауль Кнут, ещё один гигант в области биологии цветения, часто считается автором классификации синдромов опыления, созданной около 1910 г. Эти синдромы позже были выверены и дополнены великим немецким специалистом по биологии опыления Стефаном Фогелем в новаторском очерке, опубликованном в 1954 году. В этом очерке Фогель предположил, что, выявив некоторые характерные особенности, которые он назвал “Stil” («стиль»), специалисты по биологии цветения могли бы предсказать, кто из посетителей цветков может являться истинным опылителем. Неважно, идёт ли исследование в поле или по гербарию: Фогель утверждал, что кто угодно смог бы увидеть, что формы цветов указывают на их гармоничные отношения с определёнными животными. А его очерк иллюстрировал эти синдромы опыления такими красочными гравюрами, что каждый из видов отношений быстро превратился в прописную истину в биологической литературе. К его чести, Фогель предупреждал своих читателей о том, что такие синдромы должны рассматриваться как рабочие гипотезы, которые следует проверять в полевых условиях. Однако другие учёные приняли цветные гравюры, иллюстрирующие классификацию Фогеля, за истину в последней инстанции. На два десятилетия, прошедшие после его публикации в 1954 году, биологи превратили синдромы опыления в стереотипы, как будто отношения тет-а-тет между растениями и их опылителями были нормой в мире природы.

Влияние Фогеля на исправление этих упрощений было несколько ослаблено, поскольку его публикации появились только в Германии. Другие передовые учёные вроде Христиана Шпренгеля, Пауля Кнута и Германа Мюллера помогли превратить использование синдромов в обучающий инструмент в современных исследованиях в области биологии цветения, но в более популярных работах их предостережения не были учтены. К тому моменту, когда в 1979 г. был издан классический учебник Кнута Фегри и Леендерта ван дер Пейла «Основы экологии опыления», синдром опыления надёжно закрепился в качестве преобладающей парадигмы для изучения взаимодействия между цветами и их опылителями. Хотя ранние исследователи подразумевали, что это лишь концепция, которую нужно использовать экспериментально, гибко, в современной ботанической литературе она так или иначе превратилась в догму. Слишком многие биологи-путешественники рассматривали классификационный подход, связанный с синдромами опыления, как указатель, дающий ответы на все вопросы, и забывали о поиске других признаков и того, на что они указывали. Однако мы полагаем, что эта методология всё равно может использоваться в качестве неоценимого эвристического инструмента студентами, натуралистами и биологами, которые не являются специалистами в области биологии опыления per se.

Некоторые формы, ароматы, питательные награды и время раскрытия цветков оказались прочно связанными с эволюционным влиянием единственного вида жука, пчелы или летучей мыши. Словарь названий для этих «цветов, любящих животных», модный в настоящее время среди некоторых биологов — кантарофилия, мелиттофилия, хироптерофилия — это побочный продукт более ранних систем классификации. Герберт Бейкер с коллегами разработал эту классификацию, чтобы принимать во внимание не только морфологию цветка, но также и химический состав нектара и пыльцы.

В настоящее время мы знаем, что многие из этих взаимоотношений представляют собой вовсе не простые истории близких отношений тет-а-тет. Эколог Калифорнийского университета Николас Вейзер впервые столкнулся с трудностями при использовании такого рода проецирования, когда пытался объяснить время цветения и завязывания семян «цветками колибри» у фукьерии временем миграции колибри по засушливым районам юго-запада США. Вейзер и другие были удивлены, обнаружив, что во многих зарослях фукьерии пчёлы-плотники воровали нектар или опыляли красные трубчатые цветки чаще, чем птицы. Позже летом, пока пустынные пчёлы опыляют «цветки колибри», те же самые колибри, которые движутся через пустыню, опоздав к цветению фукьерии на две недели, могут опылять 13 различных видов растений с горных лугов, представляющих восемь различных ботанических семейств и несколько синдромов.

Исследования Лиз Слоусон из Пустынного ботанического сада в Финиксе, штат Аризона, в области биологии цветения и опыления агавы Пальмера (Agave palmeri) также показали сложную историю адаптации цветков и «гильдий» первичных и вторичных опылителей. Эти массивные агавы используют репродуктивную стратегию «большого взрыва», то есть, цветут лишь один раз после того, как в течение нескольких десятилетий накопят запасы питательных веществ; затем каждое отдельное растение погибает, а его гены передаются следующему поколению через семена, высыпающиеся из плодов. Их цветоносы выглядят, словно декоративные канделябры на фоне пламенеющих летних небес Аризоны во время заката.

Хотя устройство цветоноса явно видоизменено (открытые и тесные группы цветков находятся на коротких горизонтальных ответвлениях), когда ночная тьма сменяется рассветной прохладой, на сцене появляются другие нарушители. В эти ранние утренние часы можно увидеть и услышать тучи голодных шмелей, медоносных пчёл и пчёл-плотников, а также бумажных ос и гигантских оранжево-чёрных ос-помпилид. Они жадно хлебают обильный нектар, а самки пчёл уносят в гнёзда пыльцу. Так происходит потому, что даже на участке, плотно заселённом местными летучими мышами, цветочных богатств с избытком хватает для всех едоков. Но, как уже говорилось ранее, на многих участках нет мигрирующих летучих мышей, следующих по «нектарному коридору», либо их численность сильно снизилась из-за разрушения укрытий летучих мышей внутри пещер или из-за отравления пестицидами. Лиз решила, что, если летучих мышей действительно не хватает, пчёлы, прилетающие рано утром, получают большую часть пыльцы и нектара агавы. К счастью для агав Аризоны, пчёлы весьма успешно осуществляют опыление цветов агавы, даже если эволюция их цветка, вероятнее всего, определялась их танцем в паре с летучими мышами.

В другом месте, в низинных тропических лесах, единичный вид пчёл-эуглоссин может посещать до восьми различных видов орхидей, цветущих один за другим в своих панамских местообитаниях. Вейзер и его коллега Мэри Прайс сделали вывод о том, что «отсутствие узкой специализации, похоже, является правилом среди опылителей», добавляя, что среди различных растений, которые посещали колибри на определённом участке, «большинство цветов не соответствует «синдрому опыления птицами»».

Почему же тогда некоторые экологи продолжают использовать синдромы опыления как инструмент для обучения теме взаимоотношений растения и животного? Ответ прост. Игра синдромов остаётся полезной в качестве отправной точки, когда о посетителях цветков растения мало что известно. Она может не предложить нам полного диапазона животных, среди которых следует искать потенциальных опылителей, но поможет определить нескольких из них. Подход с использованием синдромов опыления по-прежнему может с успехом применяться студентами и другими новичками в игре опылителей.

В некоторых случаях мы можем лишь догадываться о том, какими могли бы быть исторические отношения между растением и его основными опылителями, поскольку эти отношения мутуализма были в значительной степени разрушены изменениями в современном пейзаже. Такой дедуктивный подход обычно используют биологи, посещающие фрагменты местообитаний, в которых сохраняются лишь неспециализированные опылители типа медоносных пчёл. Морфология цветка и химия нектара, например, могут использоваться для того, чтобы предсказать присутствие опылителя в недавнем прошлом — если этот опылитель был особенно важным для определения характера эволюции признаков цветка растения. И даже если растение могло вымереть ещё до того, как была соответствующим образом исследована его экология опыления, животные, которые когда-то его посещали, всё ещё могут демонстрировать признаки адаптации к виду его цветков. Кроме того, некоторые выводы, сделанные на основе изучения современной фауны и образцов недавнего исторического прошлого, могут быть использованы для того, чтобы подтвердить то, каким образом происходило изначальное взаимодействие между растением и опылителем.

Известно несколько замечательные примеров детективной работы в области экологии, результатом которых была идентификация опылителей иного рода, чем те, которых наблюдают за посещениями этих растений в наши дни. В одном из случаев специалист по экологии растений Пол Кокс скептически воспринял прочитанное сообщение из вторых рук о том, что крысы опыляют туземную гавайскую лиану Freycinetia arborea, известную как иеие. Она обладала весьма немногими признаками растения, опыляемого нелетающими млекопитающими. Поэтому он решил провести четыре дня в укрытии в лесах над Кеалакекуа, на Гавайях, где росло некоторое количество лиан. За всё это время он не видел на растениях никаких крыс и выявил лишь одного регулярного посетителя цветов иеие — птицу, известную как японская белоглазка. Но белоглазка была впервые завезена на Гавайи из Японии в 1929 году, поэтому её недавний вклад в опыление цветков иеие не мог объяснить некоторых особенностей соцветий растения. Женские цветоносы иеие богаты сахарами-гексозами и некоторыми аминокислотами, которые независимо эволюционировали у цветков многих растений, привлекательных и для древесных птиц, и для летучих мышей. Кокс чувствовал, что история лианы иеие должна была скрывать других птиц.

Просматривая тысячи страниц журналов гавайских натуралистов девятнадцатого века, Кокс встретил записи, свидетельствующие о том, что острова были некогда населены несколькими птицами, которые в настоящее время находятся под угрозой исчезновения или вымерли: гавайская ворона, оуэ и похожая на клеста птица, последний раз наблюдавшаяся в 1894 году и жившая когда-то в районе Кона Кост[6]. Кокс взял старые музейные образцы этих птиц и начал изучать перья на их головах с использованием сканирующего электронного микроскопа, разыскивая пыльцевые зёрна. К удивлению своих коллег Кокс обнаружил значительные количества пыльцы характерного облика на оперении головы экземпляров оуэ и «клеста» Кона, и некоторое количество такой же пыльцы на перьях головы гавайской вороны. Эти пыльцевые зёрна выглядели идентичными тем, которые он получил с 57-летнего экземпляра лианы иеие. Очевидно, эти три птицы регулярно совали свои головы в прицветники мужских растений лианы иеие, а также, несомненно, посещали женские цветоносы ради награды иного рода. Сомнения Кокса имели под собой солидное основание: в цветках иеие не было ничего такого, что предполагало бы приспособление к опылению крысами; фактически же то старое утверждение основывалось на ошибке, которая усилилась за счёт многократного обращения к ней за все эти годы. Вместо этого, предположил Кокс, цветонос иеие эволюционировал для того, чтобы позволить доступ к цветкам самым разнообразным птицам, варьирующим по размеру от завезённой белоглазки (птица длиной 4 дюйма) до редкой гавайской вороны (почти 20 дюймов в длину). Оуэ, гавайская ворона и «клёст» Кона — все эти птицы почти вымерли незадолго до конца девятнадцатого века, поэтому иеие, должно быть, некоторое время страдала от недостаточного опыления и плодоношения. Однако эти многолетние лианы смогли сохраниться, потому что они могут энергично размножаться, ветвясь и повторно укореняясь. К концу 1930-х годов завезённые японские белоглазки, вероятно, начали брать на себя опыление лианы. Интенсивность плодоношения, несомненно, вновь возросла.

В другом широко освещённом случае с Гавайскими островами большое количество «кардинальских цветов» семейства лобелиевых (Lobeliaceae) пострадало от вымирания в прошлом веке, вынуждая ко-адаптировавшихся к ним опылителей перейти к использованию других цветочных ресурсов. Из примерно 273 видов, подвидов и разновидностей лобелиевых, описанных в историческое время с Гавайских островов, лишь у 27 процентов есть достаточно значительные популяции, способные уберечь их от скорого вымирания. Четверть видов вымерла в течение прошлого века; ещё 19 процентов видов, подвидов и разновидностей могут считаться редкими или находящимися под угрозой исчезновения. Это катастрофическое снижение разнообразия в крупнейшем семействе растений Гавайских островов ставит перед нами вопрос: что же случилось с их коэволюционировавшими опылителями? В течение многих лет биологи полагали, что множество гавайских птиц, известных как гавайские цветочницы, могли коэволюционировать совместно с лобелиевыми, поскольку некоторые из них обладают длинными, изогнутыми вниз клювами, которые соответствуют форме цветочных трубок некоторых «кардинальских цветов».

Но когда биолог Колин Кори отправилась искать гавайских цветочниц, посещающих цветки двух редких лобелиевых в области Коолау на острове Оаху, в течение 136 часов наблюдения она не смогла зафиксировать на этих растениях ни одной птицы. Несколько бражников, мелкие чёрные пчёлы (местный род пчёлы Hylaeus, семейство коллетид) и завозные медоносные пчёлы были единственными посетителями цветов, которых она зарегистрировала на обоих видах лобелиевых. Она также обнаружила, что эти два редких растения в настоящее время способны к самооплодотворению: им может быть не нужна птица или любое другое животное для переноса пыльцы с растения на растение, чтобы завязать семена. Кори пришла к выводу, что взаимозависимость между гавайскими цветочницами и лобелиевыми не поддерживается современными наблюдениями обоих организмов на Оаху.

Тем не менее, недавно команда зоологов пришла к выводу иного рода, утверждая, что признаки ныне живущих организмов невозможно понять исключительно в рамках их современного состояния. Когда Томас Смит, Леонард Фрид и их коллеги изучили собранные в недавнем прошлом музейные образцы одной из гавайских цветочниц, ииви, они обнаружили, что её клюв в девятнадцатом веке был длиннее, чем в наши дни. Затем они обнаружили немного записей из недавнего прошлого — девятнадцатого века. Эти записи документировали кормление цветочниц ииви на ныне редких или вымерших представителях лобелиевых с длинными трубчатыми цветками, которые производили обильный, богатый сахарами-гексозами нектар, но не имели никакого запаха — это особенности цветков, которые соответствуют скорее птицам, чем насекомым, которых зарегистрировала Кори. Длинный клюв хорошо служил бы цветочнице ииви, когда эти цветы встречались значительно чаще.

Большинство особей ииви наблюдалось кормящимися на открытых цветках дерева охайя лехуа (Metrosideros), которые лишены трубчатых венчиков, определённо приспособленных к птицам. Смит, Фрид и их коллеги выдвинули гипотезу о том, что, когда в девятнадцатом веке численность лобелиевых снизилась, некогда обычные цветочницы ииви начали переходить на другие цветочные ресурсы ради выживания. Цветочницам не требуются никакие специальные адаптации клюва, чтобы добывать нектар из цветков охайя. Зоологи предполагают, что изменение в рационе с трубчатых цветков на открытые привело к возникновению движущего отбора в сторону появления более коротких клювов. Иными словами, особи ииви с самыми длинными, сильнее изогнутыми вниз клювами пропали из размножающихся популяций в течение последней сотни поколений. Надклювья у ииви нашего времени на 2–3 процента короче, чем у ииви, поступивших в коллекции до 1902 г., когда лобелиевые были ещё довольно обычны в лесах.

Почти вымершая цветочница ииви (Vestaria coccinea) с Гавайского архипелага является единственным известным опылителем нескольких местных цветов вроде этого вида Clermontia. Её сильно изогнутый клюв позволяет птице успешно добывать нектар из такого рода изогнутых цветков.

Такие примеры указывают на то, что действительно существуют долгосрочные сделки, заключённые между совокупностью опылителей и определенным растением, но эти сделки редко бывают настолько эксклюзивными или жёсткими, что другие организмы постоянно остаются «за рамками», будь эти «другие» японскими белоглазками или гавайскими деревьями охайя. К сожалению, многие экологические исследования недавнего прошлого демонстрируют тенденцию к исключению этих других организмов из той картины, которую они создают в соответствии с тем, как определены их цели. Чтобы преодолеть эту тенденцию к рассмотрению только пары из растения и животного — а не взаимодействия цветочных ресурсов и опылителей в местообитании в целом — Джудит Бронштейн убедила нас отступить на шаг назад и взглянуть издалека на весь пейзаж экологических взаимодействий, вращающихся вокруг доступности нектара и пыльцы.

Правда, Бронштейн, как и многие другие до неё, признаёт, что «мы удивительно мало знаем о том, как опылители отвечают на пространственные и временные изменения своих цветочных ресурсов». Мы знаем, что опылители в процессе кормления обычно перемещаются между участками цветочных ресурсов. Однако мы редко знаем, насколько далеко они путешествуют каждый отдельно взятый день, чтобы свести концы с концами, не говоря уже о тех расстояниях, которые они преодолевают на протяжении всей своей жизни, путешествуя за кормом. Ботаники на острове Барро Колорадо, в Ла-Сельва и Монтеверде в Коста-Рике — это одни из тех немногих, кто точно зафиксировал, сколько видов растений конкурирует за одного и того же опылителя в данном ландшафте — или, напротив, как растения подверглись действию отбора, чтобы цвести в разное время и с разной интенсивностью, чтобы минимизировать конкуренцию друг с другом.

Самый полный обзор, который нам известен — это 50-месячное исследование насекомых, которые обслуживают 133 вида растений, обитающие на 80 акрах греческой фриганы — пострадавшей от перевыпаса и пожаров средиземноморской экосистемы трав и кустарников близ Афин. В этом нарушенном сообществе, которое мало кто из экологов счёл бы особенно богатым, Петаниду и Эллис документировали самое высокое разнообразие опылителей из когда-либо зарегистрированных: ошеломляющие 666 видов насекомых, в том числе более 225 видов одиночных пчёл. Как ни странно, климат на этом участке настолько переменчив, что лишь 20 процентов от всей фауны опылителей обнаруживались на протяжении всех пяти лет исследований. В этом месте не было зафиксировано никаких летучих мышей или птиц. Но на каждый цветок во фригане приходится в среднем по пять видов насекомых-посетителей, будь то осы, пчёлы, дневные или ночные бабочки, жуки или мухи.

Постепенно Бронштейн и другие учёные занялись интеграцией различных исследований вроде работы по греческой фригане, чтобы дать нам расширенное представление о ландшафте растения и опылителя. Хотя дополнительные исследования, в настоящий момент находящиеся в процессе работы, ещё добавят красок и глубины резкости в эти картины, здесь уже можно предварительно обрисовать некоторые из данных закономерностей. В первом типе ландшафта господствуют неспециализированные опылители, связанные с цветами, которые цветут последовательно один за другим или не перекрываясь по времени друг с другом. Этот вид ландшафта очень обычен в тропиках, но может также встречаться в местообитаниях с резко выраженными сезонными изменениями, вплоть до арктической тундры. В тундре и во влажных тропиках периоды цветения множества растений в одном местообитании дополняют друг друга, и они не обязательно конкурируют за одних и тех же опылителей. Кроме того, одно растение на протяжении долгого сезона цветения могут последовательно посещать разные опылители. Например, лаванда в южной Испании посещается 70 различными видами пчёл, дневных и ночных бабочек — у каждого вида свой пиковый период активности на протяжении трёхмесячного сезона цветения.

На полевой станции в Скалистых горах в Колорадо Лесли Риэл и Ник Вейзер обнаружили свидетельство наличия последовательных случаев мутуализма: цветущие дельфиниумы снабжали колибри пищей сразу по их прилёту на горные луга. В дальнейшем колибри опыляли поздно цветущие трубчатые цветки растений рода Ipomopsis. Где бы эти два цветка ни росли вместе, они посещались одним и тем же набором видов колибри, но демонстрировали лишь небольшое перекрывание по времени цветения. Однако на заливных лугах западного Колорадо ниже полевой станции в Скалистых горах орхидея Spiranthes diluvialis демонстрирует опасности последовательного мутуализма. Седония Сайпс и Винс Тепедино показали, что из-за того, что шмели полагаются на эту редкую орхидею только как на источник нектара, для обеспечения их пыльцой на протяжении всего сезона им должен быть доступен ряд последовательно цветущих растений. При отсутствии этих кормовых ресурсов в данной местности для перекрёстного опыления этой небольшой орхидеи останется слишком мало шмелей. Следовательно, присутствие других видов, обеспечивающих дополнительные источники пыльцы для шмелей, может быть столь же критичным, как и сами опылители для орхидеи.

Другой пример этого первого вида ландшафта был недавно описан на участках леса в Японии, где шмели на протяжении всего сезона последовательно посещают множество облигатно перекрёстноопыляемых цветов. Самая ранняя трава зацветала в апреле, но плохо давала семена, особенно там, где фрагменты леса находились в обжитых районах. Похоже, что шмелиные колонии этого сезона ещё не стали достаточно большими, чтобы обслуживать области, где цветов было недостаточно для их привлечения. Когда наступал июнь и зацветала следующая трава, на островках леса среди сельскохозяйственных и жилых местностей было вполне достаточно вознаграждения для шмелей; вторая трава лучше обсеменялась в обеих местностях. Третья многолетняя трава цвела в августе, и она также не была ограничена в опылителях.

Во втором типе ландшафта растения и опылителя господствуют неспециализированные опылители растений, которые цветут все одновременно. Такая ситуация часто наблюдается в пустынях и субтропических местообитаниях, где растения дружно реагируют на начало короткого сезона дождей, но может быть обычной также в умеренных и высокогорных областях. Растения в этих ландшафтах явно конкурируют за опылителей. И каждое из них может пострадать от низкого репродуктивного успеха, потому что там пчёлы или бабочки могут двигаться без разбора от одного вида к другому, по пути растрачивая пыльцу впустую. Некоторые тропические травы вроде Calathea occidentalis устраивают необычайно роскошные цветочные представления, конкурируя за самых успешных опылителей, которыми в данном случае являются пчёлы, редко появляющиеся в изобилии. Бабочки, более обычные посетители цветков, гораздо менее надёжны в плане переноса пыльцы от одной калатеи к другой, хотя они извлекают очевидную выгоду из обилия нектара, связанного с этими многовидовыми представлениями. Весенние дикие цветы на сицилийском побережье демонстрируют схожую тенденцию бурного одновременного цветения, которое привлекает самых разнообразных насекомых-опылителей.

Третий тип ландшафта отличается господством специализированных опылителей, которые посещают растения, обладающие продолжительным периодом цветения в среде обитания, где не выражена сезонность климата. Недолго живущие осы, например, должны искать фикусы нужного вида, последовательно цветущие в их ограниченном местообитании на протяжении всего года, иначе они вымрут. К счастью для ос, очень мало фикусов из одной популяции цветёт одновременно.

В четвёртом ландшафте растения и опылителя неспециализированные мигрирующие опылители вроде нектароядных летучих мышей последовательно переходят на разнообразные растения, снабжающие их нектаром по мере их миграции из тропических в аридные местообитания умеренного климата. Даже там, где есть только один источник нектара, доступный определённому виду летучих мышей, он обычно цветёт в одной последовательности с другими растениями, опыляемыми летучими мышами, растущими на севере и на юге вдоль пути миграции летучей мыши. Таким образом летучая мышь может специализироваться только на одном виде цветов в каждом отдельно взятом местообитании, но они связаны в «нектарный коридор» последовательных периодов цветения вдоль миграционного маршрута летучей мыши.

Эта концепция «нектарного коридора» для мигрирующих видов, в общих чертах определённая в середине 1970-х гг. Донной Хауэлл из журнала «Исследования Национального Географического общества», недавно была окончательно сформулирована и разработана Тэдом Флемингом. Его работа уделяет основное внимание географической последовательности растений, используемых летучими мышами малыми листоносами — одним из нескольких опылителей гигантских колонновидных кактусов, агав и манфред. Эти летучие мыши склонны использовать нектар агав поздней осенью и ранней весной, и нектар ипомеи древовидной зимой. Летом, перелетая каждый месяц на большие расстояния, они явно разыскивают обильно цветущие заросли различных агав и колонновидных кактусов, собирая корм на расстоянии целых 60 миль от своих дневных укрытий. Миграция колибри из северной Мексики на юго-запад США в течение месяца каждую весну явно совпадает со сходной последовательностью цветения с юга на север различных видов и популяций фукьерий. Мы сопровождали Тэда в некоторых из его ночных визитов в земли кактусов пахицереуса и сагуаро рядом с морем Кортеса близ Байя Кино в поисках вылизывающих нектар мигрирующих летучих мышей. Хотя летучие мыши — это не исключительные опылители ни для гигантских колонновидных кактусов, ни для растущих рядом с ними агав — вспомните, что Лиз Слоусон показала, что они могут вполне приемлемо опыляться пчёлами и осами по утрам, когда раскроются цветки — фактически на некоторых территориях растения могут сталкиваться с нехваткой пыльцы, особенно в те годы, когда летучие мыши редки и нечасто посещают цветы.

И последний из типов ландшафта, описанных Дж. Бронштейн, довольно редок: здесь господствуют специализированные опылители, каждый из которых связан с ограниченным числом видов растений, цветущих одновременно. Этот ландшафт можно обнаружить в пустынях, сезонных субтропических кустарниковых зарослях или в высокогорной тундре. Там мы обнаруживаем господство олиголектичных одиночных пчёл, устраивающих гнездо в земле и связанных с единственным широко распространённым доминирующим растением типа креозотового куста или мескитового дерева, или ночных бабочек, которые специализируются только на одной местной юкке. Такие специализированные насекомые сталкиваются с серьёзными проблемами, если появляются до или после цветения своего единственного типа цветочных ресурсов — например, если запоздалый снег убьёт самые ранние цветы или даже задержит весь сезон цветения. Это может также происходить в пустынях после тёплых безморозных зим, которые способствуют раннему развитию цветочных почек — за целые недели до того, как прилетят мигрирующие опылители. Это ещё один тип ландшафта, где все опасности беспорядочных связей проявляются слишком очевидно. Юкки и юкковые моли составляют один из примеров облигатного партнёрства, которое складывается между специализированными опылителями и синхронно цветущими растениями — и потому они сильно подвержены влиянию множества дестабилизирующих сил. Неудивительно, что такие отношения тет-а-тет составляют менее одного процента от всех наблюдаемых случаев взаимодействия растения и опылителя в местообитаниях, которые были интенсивно исследованы.

Но другие ландшафты растения и опылителя могут оказаться столь же уязвимыми, как те, в которых опылители специализируются на синхронно цветущих растениях. Если специализированный или неспециализированный вид, зависящий от последовательного цветения нескольких видов, обнаруживает, что одно звено в этой цепи разорвано, скажем, из-за разрушения среды обитания, или из-за избирательного удаления растения, представляющего собой критически важное звено, он может оказаться неспособным выждать без корма, пока станут доступными другие ресурсы. Иными словами, даже опылители, которые не демонстрируют жёсткой зависимости от единственного вида цветов, могут стать уязвимыми из-за своей зависимости от целого списка цветочных ресурсов.

Более 20 лет назад выдающийся специалист по экологии тропиков Дэн Дженсен обеспокоился уязвимостью таких взаимодействий, когда сухие субтропики Коста-Рики фрагментировались всё сильнее, превращаясь в мешанину островков вдоль Панамериканского шоссе. Дженсен пророчески писал об опасностях, с которыми придётся столкнуться облетающим кормовой маршрут колибри, которые каждый день должны искать пищу на маршруте длиной от 10 до 12 миль, пролегающем через сухой лес, чтобы собрать достаточно корма для себя и для своего молодняка. Когда значительная часть леса вдоль их маршрутов вырублена или превращена в пастбище, весь маршрут превращается в ничто. Дженсен писал: «То, что скрыто от наших глаз… представляет собой гораздо более коварный вид вымирания: это исчезновение экологических взаимодействий».

Хотя немногочисленные зарегистрированные случаи истинно облигатных опылителей и синхронно цветущих растений остаются особенно уязвимыми, другие три типа ландшафтов растения и опылителя также могут пострадать из-за исчезновения мутуалистических отношений. Однако каждое из них произойдёт по своему собственному сценарию и в своём собственном темпе. Легче предсказать взаимосвязанные вымирания для строгих мутуалистов, у которых не окажется японских белоглазок или деревьев охайя лехуа, способных остановить их падение в пучину вымирания. Однако и другие типы взаимоотношений также могут подвергнуться глубокому разрушению. И едва мы начинаем уделять внимание ландшафтам растения и опылителя во всей их полноте, как понимаем, что большая картина быстро ломается, трескается или разлетается в клочья.

Глава 5. Пчёлы в бестиарии, летучие мыши на колокольне Зверинец опылителей

Пчёлы бывают всевозможных форм и размеров, как показывает эта подборка из 11 видов — от крохотной Perdita до гигантской пчелы-плотника (Xylocopa) в центре. Обратите внимание на чрезвычайно длинный хоботок пчелы эуглоссы (Euglossa) и груз пыльцы на шмеле (Bombus sonorus). Пчёлы показаны здесь примерно вдвое крупнее их натуральной величины.

ВСПОМИНАЕТ СТИВ:

Я с трудом шагал по маленькому пустынному оврагу, тянущемуся напротив холма Хорнед Лизард, провожая глазами пчёл, стрелой летящих в кроны цветущих деревьев за нектаром. Деревья горели золотыми цветками на окраине Тусона, где кустарниковая растительность пустыни Сонора даёт стол и дом замечательно разнообразным аборигенным пчёлам. Я находил их тысячами — жадно пьющих из всех блестящих жёлтых цветков, которые одновременно устроили настоящий взрыв цветения. Древовидные бобовые, наиболее привлекательные для пчёл в середине весны, формально названы Cercidium microphyllum, но местные жители знают их как мелколистные пало верде. За период, редко продолжающийся свыше трёх недель, каждый пало верде производит огромные массы нектара и пыльцы, привлекающие бесчисленных аборигенных пчёл с площади около одного акра. Некоторые осы, мухи, клопы и жуки также не могут устоять перед приманкой цветков пало верде.

Под пологом кроны одного пало верде я обнаружил кактус сагуаро высотой 6 футов, выпустивший огромный белый цветок — впервые за 30 лет своего роста. Лиана мателея сплела их воедино — дерево-няньку и недавно повзрослевший кактус — на короткий период времени. Под деревом и кактусом росло около дюжины колокольчиков. Некоторые начали цвести, когда были не более 4 дюймов в высоту, в возрасте шести недель. Многие из них недавно миновали пик цветения; их эфемерные цветки увядали, а семенные коробочки вскоре должны были лопнуть и раскрыться.

Я сделал взмах в сторону очень быстро летящего серого пятна пчелы, но промахнулся. Это была земляная пчела. Это моя старая знакомая: крупная серая самка Centris pallida, предвестница весны. Между прочим, я начал изучать брачные повадки этого вида с другим своим знакомым, энтомологом Джоном Олкоком, почти 20 лет назад.

Я стал мысленно очищать образ нужного мне объекта поиска, чтобы суметь отличить аборигенных одиночных пчёл от вездесущих медоносных пчёл на этом и соседних деревьях. Я начал отбрасывать остальных по характеру полёта, размерам и окраске. Попадалось много роющих пчёл, совсем немного особей, принадлежащих к семейству пчёл-листорезов, и даже несколько пчёл-коллетид. Были активны также пчёлы-плотники и шмели. Затем я отловил столько видов, сколько смог выловить за день, записывая их источники нектара и периоды активности.

Вернувшись в конце дня в Аризонский музей пустыни Сонора, я высыпал свой улов на лист бумаги из записной книжки и рассортировал груду теперь уже неподвижных пчёл на группы, чтобы показать их Гэри. В каждой кучке были пчёлы, которые выглядели достаточно сходными друг с другом, чтобы принадлежать одному и тому же роду или виду. Всего в течение лишь нескольких утренних часов я собрал одиночных и примитивных общественных аборигенных пчёл, принадлежащих к 6 семействам, 20 родам и, возможно, к целым 50 различным видам. Мы идентифицировали представителей родов Anthophora, Ashmeadiella, Centris, Chalicodoma, Coelioxys, Diadasia, Ericrocis, Gaesischia, Megachile, Triepeolus и Xylocopa — язык можно сломать на таких названиях. Определить количество видов было труднее, потому что некоторые из более сложных для распознания вариантов фактически могут оказаться новыми видами.

Ясно было одно: мы с Гэри жили среди богатой, но совершенно неизвестной фауны опылителей из пустыни Сонора, включающей и пчёл. Возможность изловить нечто неизвестное науке, активно размахивая сачками в кронах даже самых обычных здесь деревьев, была вовсе не таким уж и нереалистичным ожиданием для дневной охоты на пчёл. Мало кто из специалистов по биологии пчёл задерживается на одном месте достаточно долго, чтобы собрать полную выборку обитающих там животных-опылителей. Даже если они сосредотачиваются только на одном участке местности, мало кто из пустынных энтомологов уделяет время сбору образцов на протяжении всего периода цветения даже немногих самых многочисленных растений пустыни Сонора. То, что я сумел найти, могло бы удивить моих коллег, поскольку эта пустыня — вовсе не бесплодная пустошь, если речь заходит о жизни цветковых растений и опылителей.

На южном склоне холма в Аризоне самка пчелы-плотника (Xylocopa californica arizonensis) показана в полёте, возвращающейся к своей гнездовой галерее внутри высохшего стебля дазилириона (Dasylirion wheeleri). Она слепила пыльцу и нектар с находящихся неподалёку цветков прозописа и фукьерии в крупные хлебцы для своего прожорливого червеобразного потомства.

По сравнению с другими пустынями мира пустыня Сонора, окружающая Тусон и протянувшаяся в Мексику, чрезвычайно богата аборигенными видами растений. На 800 акрах, окружающих холм Хорнед Лизард, наши коллеги Джен Боуэрс и Рэй Тёрнер определили почти 350 видов растений. Гэри и его студенты собрали ещё 366 видов в двух смежных каньонах в 30 милях к югу, на краю пустыни близ Тумакакори, Аризона. Флора Музея пустыни, в том числе с находящихся рядом Тусонских гор, включает более 580 видов растений — а эти растения могут быть домом для почти 1000 видов аборигенных пчёл этой же горной цепи. Это сделало бы его самым богатым участком пчелиной недвижимости среди известных где-либо в мире.

Пчёлы игнорируют несколько экологических аксиом, которые являются решающими факторами, определяющими разнообразие у других форм жизни. Одно из таких правил состоит в том, что по мере своего продвижения на север или на юг, удаляясь от тропических зон, окаймляющих экватор, вы будете встречать всё меньше и меньше видов животных и растений. Иначе говоря, местное разнообразие видов для многих видов живых организмов достигает максимума в низинных тропических областях — в областях, заключённых между 30 градусами к северу и к югу от экватора. Но в случае с пчёлами этого просто не наблюдается. За немногими исключениями их видовое разнообразие и изобилие снижаются по мере движения из областей сухого умеренного климата в субтропики в обоих полушариях. Таким образом, пчёлы достигают своего наибольшего изобилия и разнообразия в пустынях и саваннах мира. Согласно некоторым оценкам, примерно 1500 видов пчёл обитает на территории сухих субтропических пустынь и полузасушливых нагорий в пределах часа езды из Тусона. Однако во влажных тропических лесах Нового и Старого Света пчёлы — это явно скудно представленная группа опылителей. Тропическим горным вершинам, похоже, странным образом не хватает разнообразия пчёл. Такие местообитания поддерживают жизнь поразительного множества опылителей — мух, жуков, дневных и ночных бабочек, птиц, летучих мышей и других млекопитающих, которые просто превосходят пчёл своим числом.

Однако свой проигрыш по количеству видов пчёлы, особенно общественные, живущие многочисленными колониями, восполняют общей биомассой. Есть одна группа пчёл, которая относительно богато представлена в тропиках Нового Света — это полностью общественные мелипонины. Среди этой группы роды безжалых пчёл Melipona и Trigona относительно многочисленны во влажных тропических лесах, особенно если считать количество колоний на акр и их долю в общей биомассе опылителей. Эти общественные насекомые также чрезвычайно важны в роли «замковых камней» таких сообществ из-за своей деятельности: «побочным продуктом» опыления является циклическое обращение ими большого количества азота в этих лесах. Дейв Рубик подсчитал, что 26 процентов всех пчёл в тропических лесах Французской Гвианы — это безжалые пчёлы. Таким образом, хотя общее видовое разнообразие пчёл в тропиках выглядит сниженным, важность некоторых групп пчёл возрастает непропорционально сильно.

Вне тропиков пчёлы часто превосходят своим количеством большинство других таксономических групп опылителей вроде колибри, летучих мышей, бабочек или жуков. Применительно к континентальной территории Соединённых Штатов по оценке нескольких энтомологов существует от 4000 до 5000 видов аборигенных видов пчёл, устраивающих гнёзда в почве или внутри ветвей. Другие богатые пчёлами континенты или регионы — это те, где имеются большие пространства пустынь или саванн, такие как Австралия, где обитает около 3000 различных видов пчёл, Африка с её более чем 3000 видов и страны Средиземноморья с примерно 3000 видов в их фаунах пчёл.

По всему миру специалисты по таксономии дали названия и каталогизировали примерно 25000 видов пчёл и как минимум 4000 видов ос, принимающих активное участие в опылении, среди 103000 известных видов отряда Hymenoptera. В вышеупомянутую таксономическую группу пчёл и ос входит один из каждых десяти видов животных, населяющих Землю в настоящее время. Судя по графику роста количества недавно обнаруженных и названных видов пчёл за последние десятилетия, существует, возможно, до 40000 ныне живущих видов пчёл.

Пока мы не можем сказать, почему пчёлы расселены по миру так, как это наблюдается в настоящее время. Кроме того, мы не знаем, какие исторические последствия распространения растений в прошлом, или конкурентных взаимоотношений между опылителями, или доступности участков для устройства гнёзд, возможно, повлияли на то, где обитают пчёлы в наше время. Но даже в этом случае мы можем обнаружить несколько общих закономерностей со своей точки обзора на вершине горы в пустыне. С одной стороны, больше видов пчёл существует в областях со средиземноморскими климатом и растительностью: это области с тёплыми местообитаниями и сезонной засухой, которые часто образуются у границ субтропических областей. Пчёлы чрезвычайно многочисленны и разнообразны в пустынях Израиля, на юго-западе Соединённых Штатов и на севере Мексики, в Соноре.

Неоднородность распределения цветочных ресурсов в пространстве и времени может быть одной из движущих сил, которая создала разнообразие кормовых стратегий пчёл. Летним и зимне-весенним дикорастущим цветам нужны различные наборы видов пчёл, обслуживающих один и тот же участок земли. Кроме того, погода в разные годы порождает совершенно различные сочетания видов пчёл в сухих местностях. Как отмечалось в упомянутом выше исследовании греческой фриганы, лишь пятая часть от всей фауны насекомых этой полупустынной местности появлялась или проявляла активность на протяжении всех лет исследований. На местное разнообразие пчёл также оказывает влияние конкуренция между пчёлами и другими живыми существами, посещающими цветы. Когда мигрирующие колибри пропускают цветение фукьерий, длиннохоботные пчёлы-«грабители» собирают небывалый урожай нектара.

Насколько нам известно, обилие пчёл зависит от доступности подходящих материалов — субстратов — в которых они могут гнездиться. Большинство пчёл устраивает гнёзда в земле, так что, возможно, не слишком удивителен тот факт, что местообитания, где в изобилии есть голая земля, вроде каменистых пустынь, показывают наибольшее видовое разнообразие. Вытаптывание домашним скотом может уменьшать количество гнездовых участков в полупустынных саваннах и на полях, но в настоящих пустынях рогатый скот распространён настолько редко, что каменистые почвы в этих местах по-прежнему дают кров множеству пчёл. Кроме того, поскольку наводнения на скалистых склонах в пустынях — это редкое явление, подземные норы пчёл редко затопляются и разрушаются. И при этом почвенные бактерии и грибки не портят их пищевые запасы так часто, как в низинных тропических лесах. Потому в итоге на лоскутном одеяле пустынных и полупустынных участков земли существует меньше ограничений для разнообразия пчёлы, чем в более влажных местообитаниях.

В статье, которая по-прежнему является предметом обширных дискуссий даже при том, что была написана треть века назад, ныне покойный великий Дж. Эвелин Хатчинсон открыто задался вопросом о том, почему в том или ином месте может обитать именно столько видов животных. За помощью с ответом на этот вопрос Хатчинсон интуитивно обратился к Святой Розалии, когда проведал её покрытые минеральной корочкой кости в гроте близ Палермо в Сицилии. Там, в усыпальнице, устроенной для этой святой двенадцатого века и скрытой в глубинах горы Монте Пеллегрино, он разгадал ту старую экологическую загадку, размышляя над прудом с водяными жучками. Так или иначе, Хатчинсон признал, что великое зоологическое разнообразие мира возникло из-за взаимодействия неких сил. Везде, где наблюдалась мозаика различных физических и биотических микросред обитания, разнообразие процветало. Эта мозаика особенно благоприятствовала мелким животным; фактически, количество видов увеличивается прямо пропорционально уменьшению среднего размера тел животных в сообществе. Пустыни представляли собой мозаику местообитаний и наверняка запускали адаптивную радиацию или рост видового разнообразия мелких опылителей вроде пчёл. Каждая из этих сред обитания также обладала различным набором аттрактантов и вознаграждений, предоставляемых цветами. По мере того, как пчёлы распределялись по различным микросредам обитания для устройства гнёзд, они также вырабатывали способы получения наибольшего преимущества в использовании каких-то цветочных ресурсов. За исключением немногочисленных паразитических пчёл и нескольких «пчёл-стервятников» (падальщиков), все ныне живущие пчёлы — настоящие растительноядные существа, которые отказались от пристрастия к мясу в пользу вегетарианской платы за свои услуги: они желают нектара и пыльцы. И как только они вступили на путь специализации к рациону из жидкого нектара и пыльцевых зёрен, они выработали новые и зачастую причудливые физиологические и морфологические адаптации.

Представьте себе цветочный нектар в качестве топлива для полёта и добавьте к нему «пчелиный хлеб» из богатой белками и липидами пыльцы как пищу для потомства — этот необычный набор пищевых пристрастий потребовал эволюции нового инструментария у пчёл. Их языки приобрели различную форму, подходящую для работы по высасыванию нектара из цветочных кубков, чаш и ваз разнообразных форм. В результате пчёлы разделились на две чётко разграниченных группы: с длинными и короткими языками. Широкий, зачастую двухлопастный язык короткоязыких пчёл явно сформировался первым. Когда миллионы лет спустя на сцене появились глубокие трубчатые венчики, более многочисленными стали пчёлы с более длинными языками. Язык пчелы — это изумительный орган, который полезен не просто для вылизывания нектара. Он также используется как мастерок для намазывания слюны и других восковых или маслянистых выделений на стенки нор, чтобы подземные стенки их норок оставались защищёнными от влажности, грибков и опасности обрушения. На самом кончике языка у каждой пчелы есть бахромчатая складка, похожая на ложку — флабеллум — которая позволяет языку быстро лакать нектар, скрытый в ямках и щелях внутри нектарников каждого цветка.

Иногда мелиттологи в шутку называют пчелу «летающим швейцарским армейским ножом», и на то есть веские причины. Пчёлы в большей степени, чем любые другие посетители цветов, позвоночные или беспозвоночные, демонстрируют причудливые структурные приспособления на своих ногах для добывания средств к существованию из мира цветов. Их передние ноги могут быть вооружены изогнутыми в форме полумесяца открывалками для бутылок. На их задних ногах могут находиться шпоры на голенях, скребки для пыльцы, щётки и корзиночки, которые вы можете увидеть у общественных пчёл вроде медоносных пчёл и шмелей. Изучите волоски на задних ногах различных пчёл при помощи ручной или препаровальной лупы, и вы увидите значительные различия в их расположении, размерах и строении. Пчёлы, которые обычно добывают пыльцу путём вибрационной обработки цветка, обладают очень тонкими волосками, которые захватывают и удерживают мелкие сухие зёрна. Однако пчёлы, опыляющие столовые и горлянковые тыквы на американском Юго-западе и в Мексике, обладают более грубыми и редко сидящими волосками, которые помогают им переносить массивные маслянистые пыльцевые зёрна культурных столовой и горлянковой тыкв.

Среди сотен видов «орхидных пчёл», или эуглоссин, мы видим ещё более причудливую структурную адаптацию к работе с дарами, которые предлагают цветки. Большинство орхидей, опыляемых самцами этих пчёл, играет в обманную игру, не предлагая пчёлам ни нектара, ни пыльцы в качестве питательных приманок в обмен на перенос пыльцы. Самцы пчёл, однако, собирают цветочный аромат со специальных участков ткани орхидеи. Они могут это делать благодаря своим интересным образом видоизменённым передним ногам, на которых имеются специализированные волоска, используемые для скобления выделяющих аромат участков у орхидей. При этом летучие соединения впитываются благодаря капиллярному эффекту, далее передаются с передних ног на средние, а затем на странным образом вздутые задние ноги, на которых имеются резервуары, заполненные губчатыми волосками. Здесь самцы запасают духи из орхидеи, пока они не будут востребованы в качестве любовного средства для привлечения самок пчёл. Комплекты инструментов на их ногах не только позволяют им заготавливать сексуальные ароматы с цветов, но также помогают самцам перерабатывать духи в своё собственное мужское зелье — неотразимо привлекательный пчелиный одеколон.

Некоторые из самых замечательных приспособлений для работы с цветками обнаружены у пчёл тропических стран. Высоко в пологе влажного тропического леса Коста-Рики и Панамы мы видели ярких, быстро летающих пчёл-антофорид. Известные под названиями Centris и Epicharis, эти красавицы увлечены работой с маслами. На их передних ногах растут волоски, которые в ходе их эволюционной истории были преобразованы в напоминающие расчёску скребки. Когда эти пчёлы посещают жёлтые цветы растений тропического семейства Malpighiaceae, они используют скребки для масла, чтобы разрывать имеющиеся на цветках пузырьки, содержащие свежий и питательный корм. Далее собранные масла переносятся в гнездо — они удерживаются между жёсткими бурыми или чёрными щетинками на задних ногах пчелы. Потом эти цветочные масла смешиваются с пыльцой, собранной с других видов растений, а затем эту масляную кашу предлагают развивающемуся молодняку.

Если это покажется недостаточно любопытным, попробуйте представить себе «ножную гонку», которая на протяжении тысячелетий шла в Капской области Южной Африки. Здесь пчёлы из рода Rediviva приобрели в процессе эволюции очень длинные передние ноги — в некоторых случаях длиннее, чем всё их тело. Возможно, ноги со временем увеличивались в длину в ответ на эволюцию цветков их двушпорцевых хозяев из рода Diascia. У этих родственников львиного зева с течением времени удлинялись цветочные шпорцы, содержащие внутри богатые энергией и питательные липиды, желанные для этих специализированных пчёл. На кончиках нелепо удлинённых передних ног Diascia[7], опять же, имеются впитывающие масло волоски.

Такие «комплекты инструментов» хорошо служат пчёлам в их «танцах» с цветами, которые не всегда проходят на равных. Можете назвать это хоть танцем, хоть эксплуатацией обеих сторон друг другом, бесхитростной и простой. Возможно, понятие «вознаграждение цветка» представляет собой случай неправильного употребления слов, восходящий к более ранним временам, когда биологи полагали, что эти коэволюционные отношения представляли собой мутуализм равных, который неизменно приносил равную выгоду обоим партнёрам. Конечно же, не все цветки обязаны выделять огромные количества высокопитательных масел для прокорма своих опылителей или их голодного потомства.

ВСПОМИНАЕТ СТИВ:

Некоторые пчёлы настолько крохотные, что просто удивительно, как мне удаётся увидеть их в полёте. К счастью, у меня есть несколько друзей, которые работают сачками быстрее, чем я. Однажды я был на поле низкорослого ползучего молочая, гадая над тем, что же вообще могли накопить их крохотные цветки, чтобы предложить опылителю. Через мгновение я увидел, как один из моих коллег махнул своим сачком по макушкам зарослей молочая, а затем сунул голову в мешок из воздушной газовой сетки. Странное поведение? Да, но только если вы не Джером Роузен из Американского музея естественной истории, и если вы не ищете весьма крохотную пчелу. Расстроенный, я подошёл к Роузену и поглядел на него сквозь мельчайшие ячейки переплетённой сетки:

— Похоже, вы ничего не поймали.

— Вы просто не можете увидеть мелких пчёл, — проворчал Роузен. На самом деле он изловил мельчайшую из мелких пчёл подсемейства панургин, известную как Perdita minima. Её название перекликается с тем фактом, что самая мелкая особь этого вида достигает в длину всего лишь 3/50 дюйма. Это — самая мелкая пчела во всём мире, и она бросает вызов осе-бластофаге и некоторым трипсам в борьбе за право считаться самым маленьким опылителем в мире. И всё же она гарантированно оказывает услуги по опылению ползучего молочая, который в тот день пристал к ступням Роузена. То количество пыльцы и нектара, которое молочай производит для этой пчелы, означало бы голод для других видов опылителей. Но с этой Perdita лилипутских размеров это срабатывает.

Противоположную крайность по отношению к Perdita minima представляет собой чёрный гигант, огромная пчела-листорез с Молуккских островов, живущая за полмира от неё. Альфред Рассел Уоллес, со-открыватель эволюции путём естественного отбора, жил на этих островах в девятнадцатом веке и обнаружил замечательных пчёл длиной около 2 дюймов, живущих в наружных ответвлениях ходов «картонных» гнёзд термитов. Chalicodoma pluto — это самая большая в мире пчела. У этого вида с выраженным половым диморфизмом самки обладают гротескно увеличенными жвалами и другими частями ротового аппарата. Они используют специализированный набор инструментов, чтобы собирать смолу растений и переносить её в гнездо. До конца 1970-х годов эта удивительная пчела была известна только по типовому образцу в британском Музее естествознания, собранному Уоллесом, но потом была вновь открыта Адамом Мессером, в то время аспирантом из Университета Джорджии. Вы можете рассаживать Perdita minima дюжинами на антенны потерянной пчелы Уоллеса.

Конечно же, существует много насекомых-опылителей меньшего размера, чем самая мелкая пчела. Существует более 500 видов цветочных трипсов, активно участвующих в опылении, но в типичном случае они не ориентированы на перенос пыльцы с одного цветка на другой того же самого вида. Они, однако, являются успешными опылителями многих цветов. Фактически же недавно было продемонстрировано, что крохотные трипся были очень успешными облигатными опылителями некоторых деревьев семейства диптерокарповых из полога тропических лесов Индонезии. В типичном случае длина трипсов варьирует в пределах от 0,04 до 0,12 дюйма.

В этой главе мы можем лишь мельком увидеть некоторые изумительные и очаровательные формы, размеры и особенности поведения бесчисленных насекомых, которые посещают и опыляют цветы. Чтобы в полной мере воздать должное насекомым-опылителям, которые не являются пчёлами, нам потребовалось бы множество страниц на исследование каждой из крупных групп насекомых-опылителей (жуки, дневные и ночные бабочки, мухи и осы) просто для того, чтобы охарактеризовать их биологическую изменчивость, относительную важность для процесса опыления и примеры их удивительного образа жизни. Тем не менее, здесь мы приводим несколько наглядных примеров, чтобы определить место этих живых организмов в концептуальной структуре обширного всемирного бестиария опылителей. Со времени своего возникновения более чем за 100 миллионов лет до настоящего времени различные семейства и роды самых крупных и успешных отрядов насекомых (Coleoptera, Diptera, Hymenoptera и Lepidoptera) наращивали своё разнообразие ради эксплуатации широкого диапазона цветковых растений с использованием различные стратегии. Некоторые специализируются на нескольких родственных растениях; другие — неспециализированные виды, обладающие более широким рационом.

Если бы мы нам пришлось встать на колени среди ярко окрашенных и ароматных диких цветов высокогорного луга, наше внимание вскоре привлекли бы к себе гости, приглашённые попировать на этом банкете. Воздух наполнен тысячами летающих насекомых всевозможных размеров, окрасок и форм. Общий шум их работающих крыльев особенно громок; вот раздалось гудение шмеля, пролетевшего прямо над нашими головами. Более мелкие насекомые есть повсюду — от крошечных соломенно-жёлтых трипсов, незаметно пирующих на пыльце внутри цветков, до ловких, как акробаты, мух-журчалок, до мух-жужжал, жуков-златок, ос-помпилид, пчёл и крылатой галереи нарочито ярких бабочек.

Все эти насекомые — посетители цветов, но не все возьмут с собой пыльцу, которая может быть передана следующему цветку в череде их визитов. Некоторые появились здесь, чтобы «резать глотки» цветкам и разграблять их сладкий нектар или красть пыльцу, не выполняя условий негласного договора с цветами. Некоторые насекомые, особенно пчёлы, мухи и бабочки, являются превосходными и надёжными опылителями, которым местная флора «поручает» работу по доставке пыльцы день в день. Давайте теперь отвлечёмся от луговых цветов и изучим многообразие этих опылителей.

Более крупный, чем все остальные вместе взятые, отряд Coleoptera (включающий более 350000 описанных видов по всему миру и множество ещё ожидает своего открытия) — это самый крупный ныне живущий отряд насекомых, и так, вероятно, было всегда. От жуков-блестянок, опылителей каликантуса западного, до специализированных пластинчатоусых жуков, которые забираются в цветки гигантских амазонских водяных лилий и опыляют их — жуки являются клиентами и предпочтительными переносчиками пыльцы у тысяч цветковых растений на многих континентах.

В наши дни примерно 30 семейств жуков заняты трудами по опылению, часто действуя методом, который получил название «беспорядочного» опыления. Хотя этот ярлык ужасно нелестен для этой древней родословной линии необычайно успешных насекомых, он указывает на способ их проникновения в цветок и гастрономические изыскания. Так, жуки-блестянки и стафилины, привлечённые ароматом каликантуса западного, весело хрумкают особыми кормовыми тканями и видоизменёнными лепестками в дополнение к пыльцевым зёрнам. Занятые этим делом, не забывая многократно спариваться и испражняться, они успешно распространяют гаметы — как каликантуса, так и свои собственные.

Всякий раз, когда кровожадная самка комара, надоедливо жужжа, летает вокруг наших голов в тёмной комнате, мы вряд ли станем благодарить самцов её вида за опыление редких орхидей на торфяных болотах Висконсина. Однако самцы комаров разыскивают нектароносные орхидеи и другие растения и являются надёжными опылителями во многих частях света. На высокогорных лугах в области умеренного климата часто встречаются десятки видов, ползающих по открытым, широким скоплениям цветков на растениях вроде борщевика Мантегацци. Наше внимание отвлекают жужжание высокого тона и стремительные движения пушистой и золотистой мухи-жужжала с чёрным клювообразным ротовым аппаратом, который используется для извлечения нектара из цветов, растущих по соседству. Итак, мухи — это чрезвычайно разнообразные и важные опылители во всём мире. Отряд Diptera, к которому они принадлежат, включает более 150000 описанных видов. А среди тех видов, которые любят вкушать пищу, поданную на половинке лепестка, имеется, по меньшей мере, 45 семейств мух, которые обычно посещают цветы.

Трубчатые цветки, которые часто бывают розового или жёлтого цвета со сладким запахом и обильным нектаром в глубине, привлекают тех красавиц с чешуйчатыми крыльями, за которыми охотятся «бабочники» (новая порода охотников за бабочками, которые охотятся с помощью бинокля, записной книжки и карандаша). Дневные бабочки активны днём и насчитывают примерно 16 семейств, представители которых регулярно посещают цветы в поисках нектара. Отряд Lepidoptera, к которому принадлежат ночные и дневные бабочки, согласно текущим оценкам современных специалистов в области таксономии, включает не менее 100000 ныне живущих видов. Несведущий в энтомологии человек может удивиться, когда узнает, что ночные бабочки, кузены дневных видов (на самом деле дневные бабочки, вероятно, произошли эволюционным путём от далёких ночных предков), превосходят их численностью в соотношении примерно до десяти к одному. И ещё ночные бабочки — это чрезвычайно важные опылители растений, цветущих по ночам, включая дурман священный и многие кактусы.

Пусть и не столь многочисленные, как пчёлы, осы, их «коллеги» по отряду Hymenoptera, также опыляют некоторые цветы. На американском Юго-западе многие осы-помпилиды (вроде гигантского Pepsis, охотящегося на птицеедов) — важные посетители цветов и опылители местных видов ластовня. Аналогичным образом цветки норичника особенно хорошо приспособлены к посещению их осами. Многие осы обладают слишком гладкими телами, особенно в сравнении со своими мохнатыми родственницами пчёлами, чтобы переносить на себе много пыльцы. Однако у некоторых ос есть ноги, снабжённые грубыми волосками, которые подходят ля сбора и переноса пыльцы с цветка на цветок, когда они занимаются своим обычным делом — поиском сладкого нектара внутри цветков. Существует примерно от 10 до 15 тысяч видов ос, которые в той или иной степени играют роль опылителей цветковых растений.

Сложно сказать, кто мог бы быть самым крупным в мире опылителем из числа позвоночных — но не потому, что мы не знаем, кто из посетителей цветов является самым большим среди них, а потому, что не знаем, кто из них надёжно переносит пыльцу с цветка на цветок. Однако мы предполагаем, что это достижение принадлежит мадагаскарскому лемуру, который в настоящее время находится под серьёзной угрозой исчезновения. По сравнению с самой крошечной пчелой (Perdita minima) или с трипсом лемур вари оказывается в тысячу раз крупнее их, считая от головы до кончика хвоста — всего около 4 футов длиной. Это самый крупный из четвероногих лемуров, пока ещё оставшихся на этой планете. Этот лемур также находится под значительно большей угрозой исчезновения, чем самая крошечная из пчёл — не только из-за продолжающегося уничтожения низинных тропических лесов Мадагаскара, но также и потому, что на него охотятся и ставят ловушки — он считается деликатесной едой для людей на всём протяжении своего ограниченного ареала. В дикой природе остаётся от 1000 до 10000 этих лемуров. Около 500 особей содержатся в неволе в сотне разных зоопарков по всему миру. Подвид Varecia variegata variegata считается находящимся под угрозой вымирания согласно критериям Международного союза охраны природы. Международное общество сохранения природы присвоило его охране и защите мест обитания уровень «высокого приоритета», поскольку он остаётся популярным объектом охоты на Мадагаскаре.

В знаменитом недавнем исследовании, подтверждающем, что крупные нелетающие млекопитающие могут быть успешными опылителями, Хиллари Морланд из Общества охраны дикой природы провела несколько сезонов, наблюдая за 10-фунтовыми лемурами вари. Эти лемуры жили в лесу из «дерева путешественников» (Ravenala madagascarensis). Это необычное растение, считающееся национальным деревом Мадагаскара, имеет одиночный ствол, похожий на пальмовый, который может вырастать на 100 футов в высоту, прежде чем на нём раскроется единственный вертикальный веер из листьев, похожих на банановые. На протяжении 40 часов наблюдений в дневное время лемуров видели забирающимися вверх по стволам, и они 57 раз посещали бледно-жёлтые цветки «дерева путешественников». Добравшись до цветоноса, лемуры пользуются своими ловкими руками, чтобы оттянуть жёсткие прицветники, защищающие около дюжины цветков, а затем засовывают свою морду внутрь каждого цветка, чтобы выпить его нектар. Нектар «дерева путешественников» является самой важной после фруктов пищей этого лемура. Похоже, что ни одно другое позвоночное Мадагаскара не обладает сочетанием проворства и силы, необходимым для того, чтобы раскрыть прицветники и получить цветочный нектар «дерева путешественников». Морланд и её коллеги, вне всяких сомнений, подтвердили, что этот 10-фунтовый лемур переносит на своей шерсти пыльцу с одного растения на другое, и что его союз с «деревом путешественников» очень древний.

Конечно, длина от головы до хвоста — это не единственный способ определить максимальный размер опылителя. Другой показатель — это размах крыльев, и некоторые из летучих лисиц раскрывают предплечья, чтобы позволить своим крыльям покрыть пространство шириной в 5 1/2 футов. Самые крупные летучие лисицы, однако, являются в первую очередь пожирателями плодов, и лишь в скромную вторую очередь — посетителями цветов, пьющими нектар. Кроме того, эпизодический перенос ими пыльцы не всегда достигает нужной цели. Но некоторые более мелкие летучие лисицы из рода Pteropus не расходуют понапрасну ресурсы цветов, как делают их родичи-переростки. Род Pteropus включает от 56 до 59 видов, встречающихся от островов Индийского океана на востоке до далёких островов южной части Тихого океана на западе. Бывало, некоторых из них обнаруживали далеко в море, на расстоянии 200 миль от любой суши, так что разумно считать, что летучие лисицы действительно могут быть способны переносить пыльцу на некоторое расстояние между островами.

На островах и полуостровах, где летучие лисицы не представляют редкости, зачастую ощущается нехватка других позвоночных-опылителей. Действительно, многие растения полагаются исключительно на летучих лисиц в переносе пыльцы с растения на растение. Пол Кокс и его коллеги сообщают, что летучими лисицами посещалось более 92 родов растений из 50 различных семейств. К сожалению для растений, которые полагаются на этот вид-«замковый камень», численность многих популяций летучих лисиц подверглась почти столь же резкому снижению, как и в случае с лемурами. На Филиппинах, где в 1920-х годах могли собираться группы до 150000 летучих лисиц, самые крупные скопления в наши дни редко насчитывают больше пары сотен особей. Три вида летучих лисиц с тихоокеанских островов уже вымерли. Двенадцать других видов являются предметом беспокойства МСОП, а Служба охраны рыбных ресурсов и диких животных США присвоила трём видам статус находящихся под угрозой исчезновения на тихоокеанских островах, на которые претендует правительство США.

Во многих отношениях североамериканскими эквивалентами летучих лисиц являются нектароядные виды летучих мышей из семейства американских листоносов (Phyllostomidae). Доказано, что тринадцать родов в подсемействе Glossophaginae являются опылителями самых разных растений: от бананов и древовидной ипомеи до высоких агав и колонновидных кактусов. В одной лишь Мексике имеется 11 нектароядных видов из семи разных родов, и 6 из этих видов не водятся больше нигде, кроме Мексики. Два из них местами являются редкими, и есть неподтверждённые сообщения, что численность нескольких других видов снижается.

Помимо летучих лисиц и нектароядных летучих мышей-листоносов 15 других родов летучих мышей опыляют растения на разных континентах. Все вместе они объединяют ещё не менее 75 видов, которые питаются нектаром или пыльцой сосудистых растений, в том числе некоторых растений, считающихся редкими. Оказывается, непропорционально большой процент из 56 находящихся в угрожаемом положении видов отряда Chiroptera (рукокрылых) составляют потребители нектара, а также опылители — и это также справедливо для десяти видов летучих мышей, которые уже вымерли. Питающиеся нектаром летучие мыши — это значительная часть из 533 видов млекопитающих, считающихся находящимися под угрозой исчезновения в соответствии с данными Глобальной оценки биологического разнообразия.

Сообщается, что другие, нелетающие млекопитающие опыляют некоторые растения, но многие из этих сообщений в лучшем случае вызывают лишь улыбку. Наши коллеги Чарли Дженсен и Джон Терборг проделали колоссальную работу, чтобы установить, что такие нелетающие млекопитающие, как опоссумы, мармозетки и тамарины являются истинными опылителями в неотропических лесах, и другие люди, несомненно, воспользуются их строгой методологией, чтобы добавлять виды в списки опылителей. Но общепризнанные случаи, когда нелетающие млекопитающие выступают в качестве опылителей, поступают главным образом из Австралии, где хоботноголовые кускусы, крапчатые сумчатые мыши, соневидные поссумы, перьехвостые кускусы, сахарные летающие поссумы, щеткохвостые поссумы и пятнистые кускусы входят в число сумчатых, которые регулярно кормятся на цветах. Есть также сообщения об опылении белками, рыженогими крысами, галаго, тупайями, енотами, кинкажу, олинго и длиннохвостыми ласками. Однако многие из этих гостей-млекопитающих повреждают цветы, добывая из них нектар, и проводят необычно много времени на одном и том же дереве, вместо того, чтобы переносить пыльцу с одного растения на другое. Если окажется, что еноты действительно являются настоящими опылителями цветковых растений, они станут чемпионами мира в тяжёлом весе среди опылителей, потому что могут более чем в два с половиной раза превосходить по весу самого толстого лемура вари.

Млекопитающие могут быть самыми крупными позвоночными, которые успешно работают опылителями растений, но они едва ли будут так разнообразны, как пернатые опылители всего мира. Более 1500 видов птиц, как минимум, из 18 семейств действительно являются успешными опылителями растений. Такие обиходные названия, как медососы, цветочницы, цветоеды и медоуказчики[8], указывают на то, что эти виды полагаются на нектар в качестве пищи. Они варьируют в размерах от 2-дюймовых колибри до гавайских ворон, которые крупнее их в десять раз.

Возможно, из всех континентов в Австралии шире всего распространено явление птиц-опылителей. В одной только Австралии хотя бы один вид птиц был замечен в посещении примерно 250 видов растений. Около 70 видов медососов могут успешно опылять австралийские растения. Лорикеты, другие попугаи, белоглазки, артамы, чекановые трясогузки, нектарницы, иволги, личинкоеды-свистуны, шипоклювки, сорокопутовые мухоловки, пищухи, шалашники и сорокопуты также замечались за добыванием пыльцы или нектара из австралийских цветов.

Неудивительно, что медососы и некоторые другие нектароядные птицы обладают щеткообразными языками, что имитирует морфологическую адаптацию к сосанию нектара, обнаруживаемую у некоторых пчёл. Их языки слишком явно эволюционировали для вылизывания липкого нектара. Азиатские цветоеды и медоуказчики, гавайские цветочницы, африканские сахарные медососы, австралазийские медососы, палеотропические белоглазки — все они демонстрируют схожие приспособления к специфическим особенностям цветов вроде длинных трубок и обильного выделения нектара в дневное время. Совершенно очевидно, что неотропические колибри не обладают монополией среди птиц на приспособление к добыванию вознаграждения из цветков.

Тем не менее, по меньшей мере 42 рода кормящихся нектаром птиц по всему миру в настоящее время включают виды, которым угрожает потеря цветочных ресурсов и мест гнездования. Среди них не менее 26 видов колибри считаются находящимися под угрозой полного уничтожения. Некоторые, вроде колибри Дорна и чилийского колибри-эльфа, оказались в угрожающем положении из-за сокращения ресурсов нектара, которое является следствием массового сведения тропических лесов ради расширения сельхозугодий. Кроме того, орнитологов по-прежнему беспокоит судьба примерно 22 других видов отшельников, кокеток, эрионов и металлур из семейства колибри, а также 37 видов белоглазок, 7 цветоедов, 11 медососов, 4 медоуказчиков и 7 трупиалов.

Хотя рыбы умеют ползать, а некоторые планируют и летают, ни одна из них не была указана в качестве опылителя в журналах, которые мы регулярно читаем. То же самое можно сказать о лягушках и саламандрах. Таким образом, снижение численности земноводных по всему миру не будет непосредственно затрагивать процесс образования семян у цветковых растений. Но единственная рептилия, пробралась в наш список опылителей, словно напоминая нам о том, что Мать-Природа редко говорит «никогда». Гекконы — это единственная группа ящериц, которых застали за опылением длинных цветков новозеландского льна — они просовывали свои языки в цветочные трубки, чтобы сосать нектар. Эти замечательные рептилии живут на нескольких прибрежных островках Новой Зеландии, но подвергаются серьёзной опасности исчезновения из-за завезённых птиц и млекопитающих. Во время кормления нектаром эти гекконы часто чешутся об пыльники льна таким образом, что у них на подбородке и горле остаётся много золотистой пыльцы. Оказывается, чешуйки на их горле видоизменены, чтобы удерживать пыльцевые зёрна льна — почти так же, как шерстинки летучей мыши малого листоноса в Аризоне, которые видоизменились, чтобы увеличить площадь их поверхности для эффективного сбора и переноса пыльцы. Затем гекконы уходят, унося с собой часть этой пыльцы на другой цветок, иногда на растении, расположенном на значительном расстоянии от первого.

Если подводить итог вышесказанному, то по нашим консервативным оценкам может существовать от 130 до 200 тысяч видов беспозвоночных и позвоночных, которые регулярно посещают цветы тех высших растений, которые зависят от животных, гарантирующих взаимное перекрёстное опыление. Это число видов животных составляет, как минимум, половину от количества цветковых растений (кроме злаков), описанных для флор континентов мира. Сколько из них является надёжными и успешными опылителями — это ещё предстоит увидеть. И лишь нашим внукам будет суждено узнать, какая часть этих животных и растений выживет в следующие 50 лет, поскольку биологическое разнообразие всей планеты стоит перед лицом беспрецедентной угрозы.

Глава 6. Осколки волшебной сказки Разрыв связей в фрагментированных местообитаниях

В сумерках огромный бражник (Manduca quinquemaculata) кружится прямо над сладко пахнущими трубчатыми цветками дурмана (Datura discolor). Обратите внимание, что длинный хоботок — язык — слегка изогнут и просунут глубоко внутрь цветочной трубки, чтобы сосать нектар.

ВСПОМИНАЕТ ГЭРИ:

Для пустынных экологов это был сон в летнюю ночь — в такую ночь, которая должна понравиться ещё и ночным бабочкам. У двух видов растений, зацветающих ночью, бутоны, готовые цвести, лопались и испускали свой пьянящий аромат. Я выехал в пустыню Сонора на границе США и Мексики — по одну сторону от меня охраняемые территории, усеянные хлопковыми полями и скотоводческими ранчо, а по другую сторону — свалки мусора. Уже больше года мы с мексиканским экологом Умберто Сюзаном занимались картированием и мониторингом редкого цереусового кактуса, цветущего ночью, и мы надеялись, что эта ночь вознаградит нас за потраченные усилия.

Хотя я знал, где именно на территории, превышающей несколько сотен акров, можно было отыскать каждый из цветущих кактусов, я всё же должен был видеть много цветов, потому что популяции Peniocereus striatus цветут лишь несколькими периодическими волнами каждый год. Вместе с добровольцами из мексиканских и американских университетов, расположенных ближе к цветущим растениям по обе стороны государственной границы, мы надеялись увидеть ночную бабочку, которая, как предполагалось, могла быть переносчиком пыльцы и могла связывать воедино эту популяцию, расположенную на территории двух государств.

Единственной переменной величиной, которую мы не зафиксировали, было локальное распространение двух довольно обычных бражников: линейчатого (Hyles lineata) и помидорного (Manduca quinquemaculata). Я начал беспокоиться о бабочках ещё днём, когда пришёл на исследуемую местность, готовясь к переменам, которые должны случиться ночью. Отмечая бутоны, готовые вот-вот распуститься, я увидел самолёт сельскохозяйственной авиации, летевший прямо в мою сторону — он прилетел, чтобы распылять инсектициды на хлопковых полях с мексиканской стороны кактусовых зарослей. Когда самолёт совершал свой первый заход над полями с целью уничтожения всех личинок, питающихся коробочками и листвой хлопка, он держал свои распылители открытыми слишком долго: инсектициды распылялись далеко за краем поля, в охраняемой зоне по другую сторону границы. Можно было видеть, как химический туман оседал в местах, где между хлопковыми полями рос кактус, и ещё среди густо растущих деревьев, тоже в пределах границ охраняемой зоны.

В тот же день в сумерках мы с Умберто пошли на отлов опылителей-бражников в полосе чахлых растений дурмана, выживших по краю хлопкового поля. Его цветы раскрылись до цветков кактуса, поэтому он уже привлекал и последних дневных пчёл, и первых вечерних бражников. Некоторые утверждают, что цветки Datura, или дурмана потчуют бабочек сдобренным алкалоидами нектаром, который может опьянить их — нектаром, который даже более привлекателен, чем у цветков кактуса. Мы намеревались выяснить, правда ли это. Каждые пятнадцать минут, начиная с 18:45 и закончив уже после 20:00, мы с Умберто обходили полосу дурмана, облавливая сачками все раскрытые цветки и считая количество бабочек в каждый отрезок времени.

Результаты наших обловов — и в эту ночь, и за девять других ночей — были удручающими. На сорняках орошаемых земель, которые в ином случае смогли бы прокормить популяцию бабочек большей плотности, чем в самой пустыне, бражники в этом году встречались крайне редко. Но почему? Подсказку относительно причины этого дал нам местный фермер. Он вызывал самолёт сельскохозяйственной авиации на свои поля для их опрыскивания каждые восемь дней благодаря Мексиканской программе контроля численности вредителей, субсидированной федеральным агентством США. Такая частота распыления химикатов принесла опустошение в ряды личинок большинства бабочек, питающихся хлопком и другими культурными растениями по соседству, не говоря уже о тех взрослых особях, которые предпочитают цветки дурмана и кактуса. Обычно на 2000 акрах посадок культурных растений в этой долине распыляется три тысячи двести галлонов пестицида, большая часть из которых предназначена для вредителей на 350 акрах, занятых хлопком.

Когда опустилась темнота, а также резко снизилась температура, раскрылись цветки кактусов-цереусов. Каждый из наших добровольцев подсел к колонновидному растению, усаженному множеством трубчатых цветков, но в течение следующих нескольких часов мало кто из них услышал, как летит ночная бабочка. Десятки пластинчатоусых жуков прилетели воровать нектар из цветков, но за всю ночь были замечены всего лишь два бражника.

Наш суммарный подсчёт цветочных почек, раскрывшихся цветков и созревших плодов в этом сезоне указывал на то, что произраставшие вдоль границы цереусы действительно были ограничены в опылителях в течение лета 1991 года. Из примерно 64 цветочных почек, которые образовались изначально, лишь 27 процентов были опылены и развились в зрелые красные плоды. В некоторых из наиболее изолированных, но уязвимых к опрыскиванию фрагментах приграничной популяции завязываемость плодов составила всего лишь 5 процентов от образовавшихся цветочных почек. И если плод полноценно опылённого цереуса может содержать целых 360 семян, многие из зрелых кактусовых плодов, которые мы разрезали, содержали менее 100 семян. В одном находилось лишь 48 семян, что говорит о том, что было оплодотворено менее одной седьмой от общего количества яйцеклеток.

Эти подсчёты указывали на признаки ограниченности в опылителях. Мы предположили, что кактусу для образования семян требуется перекрёстное опыление, но его пыльца недостаточно часто перемещалась между растениями. Несколько актов опыления вручную, которые мы сделали для того, чтобы посмотреть, может ли цереус самоопыляться, завершились неудачей, что указывает на то, что цветки оказались самонесовместимыми. На другом участке, вдали от мест использования пестицида для сельскохозяйственных нужд, где опылители водились в изобилии, одно растение произвело 24 готовых к опылению цветка, и из них 21 превратился в плод. Это растение явно накопило вполне достаточный запас питательных веществ для того, чтобы обильно плодоносить, если опылителями будет доставлено достаточное количество пыльцы на ожидающие её цветы.

Все признаки указывали на переплетение двух проблем. Прежде всего, преобразование людьми пустынных местообитаний в поля, скотоводческие фермы и дома уменьшило размер участка произрастания кактусов в этом приграничном ландшафте. И далее инсектициды и другие химические вещества снизили численность доступных опылителей, способных соединить рассеянных выживших представителей вида. Через какое-то время мы начали называть дилемму цереусов «химически инициированной фрагментацией местообитаний», словно многословный диагноз смог бы излечить беды пустыни. В действительности же место обитания кактусов было разорвано сильнее, чем это могла бы показать какая-либо карта. Даже на охраняемой территории, где естественная растительность пустыни, казалось, была ненарушенной, разлёт брызг инсектицида резко снижал частоту посещений ночными бабочками цветов кактуса.

По краям полей периодически применялись гербициды, чтобы истреблять дурман — растение, которое в иных случаях оказывается настолько многочисленным, что может поддерживать доступность бабочек для цветков цереуса, потому что каждое лето он цвёл в течение значительно большего количества ночей, чем кактус. Дурман — это также кормовое растение для личинок бражников наряду с «дьявольским когтем»[9] и «койотовым табаком»[10] — двумя другими сорняками, которые растут на орошаемых полях и рядом с ними. Местные фермеры, однако, не испытывают такой большой любви к этим растениям, как их предшественники в этой области — индейцы племени оодхам. Год за годом сорняки опрыскивают, выдирают и срубают, как только до них доходят руки работников с ферм. Хотя гербициды и мотыги редко добирались до зарослей кактусов-цереусов, мы всё равно наблюдали мало свидетельств появления молодой поросли этих растений, цветущих по ночам. Кролики и другие растительноядные животные массами бегают вокруг орошаемых полей и часто скусывают все молодые растения кактусов, какие находят на пустынных холмах над полями. Кроме того, в холмы пришли лесорубы, чтобы вырубить мескитовые и железные[11] деревья, среди которых прячутся цереусы. Поэтому многие из них остаются без защитного укрытия, полностью открытые жгучим лучам солнца летом, колючим заморозкам зимой и топчущим копытам крупного рогатого скота круглый год.

Однако мы ещё не были полностью убеждены в согласованном воздействии преобразования земель и затопления территории химикатами, пока не изучили сонорские цереусы в местности, относительно свободной от обоих видов воздействия. Более чем в 200 милях к югу по побережью моря Кортеса мы обнаружили другую популяцию того же самого вида кактусов в области, весьма удалённой от любой сельскохозяйственной деятельности, способной причинить ей ущерб. Хотя она была значительно суше, чем места произрастания кактуса вдоль границы, и там было доступно гораздо меньше растений дурмана, плотность проживания ночных бабочек, которую мы наблюдали на пустынном побережье, была не менее чем в восемь раз выше.

Там мы поместили кисточками флуоресцентный краситель в раскрывающиеся цветки и далее наблюдали, как посещающие их ночные бабочки просовывали свои хоботки сквозь отягощённые красителем и пыльцой пыльники вглубь цветков в поиске нектара. Затем, взяв с собой ультрафиолетовые фонари, мы пошли на поиски других мест, которые посетили бабочки и где они оставили вместе с пыльцой флуоресцентную пыль. По мере того, как мы уходили всё дальше и дальше от цветка, который изначально посыпали красящим порошком, мы были поражены тем, что частота нахождения других цветков, получивших порошок, не падала немедленно. На расстоянии более 250 ярдов от «базового лагеря» мы всё ещё находили вполне отчётливые следы того, что бабочки-бражники занимались перекрёстным опылением цветков цереуса. Эти простые по сути индикаторы питали нашу уверенность в том, что вдоль побережья моря Кортеса растения цереусов показали бы высокий уровень образования семян, а их генные пулы не пришли бы в состояние застоя.

Вернувшись с побережья на границу, мы ощущали определённую печаль. Соединённые Штаты организовали природоохранную зону вдоль границы более 50 лет назад, не зная, что в границах этой территории и немногих других мест к северу от Мексики обитает редкий кактус. Однако, обнаружив его, смотрители сочли его статус по существу находящимся в безопасности, поскольку сборщики кактусов не могли разыскать его или выкопать (именно поэтому я избегаю приводить здесь конкретные названия мест). Чего они не предвидели, так это того, что учреждение природоохранной зоны стимулирует рост сельского хозяйства в деревнях-пуэбло на другой стороне границы. Были организованы рестораны для обслуживания американских туристов, и им требовались мясо, овощи, масло и дрова, чтобы их клиенты постоянно могли хорошо питаться. Поэтому поля были расчищены до самого края заповедника, а дрова тайком рубили даже в пределах его территории. Пестициды, гербициды, экзотические травы и кролики вторглись на заповедные земли, в частности, во владения цветущих ночью растений.

Мы слишком поздно поняли, что растения кактусов не могли считаться находящимися в безопасности только лишь потому, что они номинально находились под защитой на охраняемой территории в США. К северу от границы их было слишком мало, чтобы произвести достаточное количество пыльцы для удовлетворения запросов каждого цветочного рыльца. В сущности чтобы добиться удовлетворительного перекрёстного опыления для завязывания семян, им нужен был приток пыльцы из-за границы. Однако численность их быстрокрылых опылителей в данном месте была подорвана. Фрагмент популяции, который выжил на охраняемой территории, продолжит снижать свою численность до тех пор, пока численность нового поколения сеянцев не сможет сравняться с количеством растений, выпадающих из-за разного рода естественных и рукотворных воздействий. Одного лишь присутствия растения кактуса в пределах границ охраняемой территории было недостаточно для того, чтобы гарантировать его выживание.

Если бы пограничные области пустыни Сонора были единственным в мире местом, где фрагментация местообитаний оказывала воздействие на редкие растения, у нас едва ли была бы причина для беспокойства. Но в последние годы подобные сообщения поступали со всего света. Тщательно выполненная работа Изуми Вашитани с примулой Зибольда (Primula sieboldii) представляет нам самый драматичный случай потери опылителя из-за фрагментации местообитаний, вызванной разрастанием городов. Вашитани и его коллеги недавно описывали, как эта многолетняя трава изначально обитала в широком спектре влажных местообитаний по всей Японии, но в последние годы [она] подверглась опасности уничтожения из-за разрушения мест обитания из-за деятельности человека. В частности, её местообитания в заливных поймах были почти полностью уничтожены… [Однако, один участок площадью 10 акров] сообщества влажного высокотравного луга в пойме реки Аракава в городе Урава, соседствующем с северо-западным Токио, был закрыт для посещений как естественный заповедник с 1961 года. Этот участок населён остаточной популяцией P. sieboldii. [Она] страдает от значительного ограничения доступности опылителей, потому что заповедник окружён городскими районами и полями для гольфа, которые ограничивают количество местообитаний, подходящих для опылителей.

Когда некоторое время назад мы взяли интервью у японского поэта и защитника окружающей среды Нанао Сакаки о популяции примулы, он уподобил её бонсаи: «[популяция] растения сократилась…, а того, что осталась, так мало в масштабах Японии. Вода вокруг неё была мутной, загрязнённой, полной пестицидов и помоев. Когда-то первоцвет рос прекрасными коврами». Теперь от них остался лишь маленький коврик.

На пике сезона цветения Вашитани не увидел ни единого насекомого-посетителя на 68 цветках более чем за 16 часов постоянных наблюдений. В целом фауна насекомых заповедника выглядит обеднённой, но особенно заметно отсутствие шмелей — самых активных опылителей других популяций первоцвета на соседнем острове Хоккайдо. Там шмелиные матки по-прежнему переносят пыльцу между имеющими разный облик длинностолбчатыми и короткостолбчатыми цветками, гарантируя высокую семенную продуктивность. Однако в остаточном местообитании вдоль реки Аракава семенная продуктивность уже не меняется: она незначительна, или же полностью отсутствует у некоторых из растений.

Шмелям могли быть необходимы пыльца и нектар из дополнительного источника корма, когда примула не цветёт, но доступного запаса этих источников корма могло не оказаться. Кроме того, использование инсектицидов на полях для гольфа по соседству или вытаптывание гнездовых участков в заповеднике, возможно, вредило шмелям. Примулы из заповедника Тайимагахара просто не выживут достаточно долго, если их опылители нуждаются в других ресурсах, которые нельзя найти в остаточном местообитании, где сохраняется редкое растение. Вот, почему Дэниел Дженсен напоминает нам о «постоянных внешних угрозах», которые могут подорвать способность растений и животных к восстановлению численности в маленьких заповедниках. Всякий раз, пока мы будем сталкиваться с давлением, исходящим извне границ охраняемых территорий, мы и в дальнейшем будем становиться свидетелями низкого репродуктивного успеха и снижения численности популяций растений на таких территориях.

Конечно, фрагментация местообитаний не окажет воздействие на всех опылителей одинаковым образом и в равной степени. В северной Европе Дженнерстен изучал фрагментацию природных местообитаний в ландшафтах, где преобладали модернизированные фермы, желая выяснить её воздействие на посещаемость пчёлами цветков редких растений и итоговый уровень семенной продуктивности. Он обнаружил, что сокращение размеров участка произрастания некоторых редких цветов, похоже, оказывает влияние на короткохоботных шмелей быстрее, чем на длиннохоботных. Хотя опыление, произведённое Дженнерстеном вручную, повысило семенную продуктивность редких диких цветов на самых маленьких участках местообитаний вчетверо, его успех оказывался значительно менее выдающимся в случае больших популяций, которые были едва затронуты промышленным сельским хозяйством. В похожем на островок фрагменте местообитания, где сохранилось совсем немного диких цветов, период выработки ими нектара и пыльцы был слишком коротким, чтобы поддерживать существование разнообразных местных опылителей, которым требуется питание на протяжении длительного периода активности. Когда размеры участка становились слишком маленькими, короткохоботные шмели были в числе первых, кто уходил на поиски источников корма в другие места.

Явление исчезающих пчёл и снижения темпа воспроизводства растений привлекло достаточно внимания, и потому ему дали название «эффект Олли». Когда размер популяции падает ниже некоторого порога, она больше не может поддерживать существование своих экологических партнёров и будет терять свою жизнеспособность. Принцип, впервые объяснённый ведущим экологом У. К. Олли на примере микроскопических организмов, известных как коловратки, чётко применим к редким растениям, которые не могут поддерживать существование опылителей или распространителей семян, необходимых для восстановления их популяций. Если только не произойдёт быстрого отбора редких мутантов, который позволит появиться какой-то другой форме воспроизводства — самоопыления, как это имеет место у арахиса, или вегетативного клонирования, как у картофеля — популяция растения вымрет, едва только пропадёт его бессменное животное-опылитель.

Если вы вдруг захотите взглянуть на вид растения, шаг за шагом неуклонно сдающего свои позиции под явно выраженным давлением фрагментации местообитаний, то вы не найдёте лучшего места для наблюдений, чем в Западной Австралии. На территории, где сельское хозяйство и прокладка дорог на протяжении последнего века быстро нарушили целостность полупустынных местообитаний, остаётся лишь 16 маленьких популяций шишконосного кустарника, известного как банксия Гуда. В девяти из остающихся популяций насчитывается в среднем лишь по восемь растений на участок. Более крупные популяции состоят в среднем из 150 растений, но они изолированы границами фермерских хозяйств или заповедников. И всё же даже в самых больших популяциях образование семян больше не достигает своего максимального потенциала. Это происходит не из-за того, что бедные почвы или усиленная конкуренция уменьшают количество шишек, которые могло образовать растение. Вместо этого ситуация выглядит так, словно шишки оплодотворяются не полностью.

В меньших по численности популяциях семенная продуктивность заметно хуже даже при том, что сами кусты примерно того же размера, что в охраняемых популяциях. Экологи из расположенного по соседству Перта обнаружили, что в пяти из девяти самых маленьких популяций, каждая из которых занимает менее 200 квадратных ярдов, в течение десятилетия не образовалось ни одной жизнеспособной шишки. Все эти популяции у обочин дорог слишком маленькие, чтобы привлечь к себе внимание опылителей — ночных хоботноголовых кускусов или медососов, которые активнее всего на рассвете. Хотя кусты расположены вдоль таких дорог, на которых вряд ли наблюдается хоть сколько-нибудь регулярное движение транспорта ночью или на рассвете, опылителей нигде не было видно.

Б. Б. ЛаМонт, один из экспертов по исчезающим банксиям в Западной Австралии, заключил, что ценность популяций по обочинам дорог в сохранении банксии Гуда как вида является незначительной: самые мелкие участки уже являются функционально вымершими, поскольку у них полностью отсутствуют средства для восстановления. Он и его коллеги не выбирают слов помягче: «Пусть управляющих земельными участками и специалистов по моделированию популяций отрезвит мысль о том, что ряд маленьких популяций не может обладать такой же ценностью для охраны природы, как одна большая популяция с той же общей численностью особей… Может существовать такой порог, ниже которого локальное вымирание неизбежно». Беверли Ратке и Эрик Джулс из Мичиганского университета разделяют эту обеспокоенность:

Фрагментация местообитания немедленно уменьшает размеры популяций вида, усиливает их изоляцию, окружает их матрицей, состоящей из новой окружающей среды — такой, как сельскохозяйственные территории или [городская] среда, и обычно изменяет окружающую их среду…. [Это] часто рассматривается как одна из самых больших угроз для биологического разнообразия наземных местообитаний… Все доступные свидетельства указывают нам, что в процессе фрагментации местообитаний количество и разнообразие опылителей снижаются.

В Австралии мелкое сумчатое млекопитающее, известное как сахарный летающий поссум (Petaurus breviceps) лазает среди похожих на шишки цветков банксии (Banksia burdettii), представителя семейства Proteaceae. Эти млекопитающие наряду с некоторыми питающимися нектаром птицами являются важными опылителями этого крупного рода растений.

Хотя фрагментация местообитаний наверняка затрагивает воспроизводство популяций редких растений, не всегда ясно, кто был их первоначальными опылителями, или какие силы привели к упадку опылителей. Калифорнийский ботаник Брюс Павлик размышлял об этой дилемме применительно к энотере Антиокских дюн, редкому подвиду, который в настоящее время встречается исключительно на площади менее 12 акров песков в местах слияния рек Сан-Хоакин и Сакраменто. Нескольким акрам песков, поддерживающим существование этой энотеры — а кроме неё ещё и желтушника головчатого Контра-Коста и аподемии Ланге, бабочки семейства риодинид — первым было присвоено обозначение «критически важного местообитания» после их включения в список на федеральном уровне в соответствии с Законом об исчезающих видах в 1973 году. Но всё равно присвоение статуса этой охраняемой области, возможно, было сделано слишком поздно для предотвращения утраты опылителей энотеры, известной как Oenothera deltoides подвид howellii.

ВСПОМИНАЕТ ГЭРИ:

Посетив Антиокские дюны весной 1995 года, через много лет после прочтения работы Павлика, я оказался эмоционально не подготовленным к жалкому состоянию остающихся там популяций растения. Я не мог поверить тому, насколько плотно они были окружены фабриками, электростанциями и ярдами железнодорожных путей. Мне показалось, что они были подавлены экзотическими сорняками вроде костреца, дикого овса, василька солнечного и плетей дикого огурца. Я слышал непрерывный рёв тяжёлых машин, выезжающих из работающего по соседству завода по производству гипса. Под линиями высокого напряжения, натянутыми между огромными стальными башнями, росло, распластавшись по земле, растение, покрытое опушением, с серыми выгнутыми листьями и огромными белыми цветками, окружённое со всех сторон конкурирующими сорняками.

Участок зарослей энотеры, который я посетил, биологи любовно прозвали «Ямой». «Яма» была раскопана ранее в этом веке для добычи песка. Стоя в её самом глубоком месте, я ощущал какую-то угрозу, вырисовывающуюся по всем сторонам горизонта.

В течение более чем столетия Антиокские дюны глубоко деградировали из-за добычи песка, были захвачены чужеземными травами, потеснены фабрикой по производству строительных плит, задушены гипсовой пылью, вытоптаны местными отдыхающими, а раньше ещё и опылялись инсектицидами, которые использовались на соседних виноградниках. Размер территории дюн, покрытой естественной растительностью, съёжился с более чем 200 до менее 30 акров. Несколько тысяч энотер, которые сами по себе не растут больше нигде в мире, остались менее чем на 12 из этих акров.

Даже после того, как эти жалкие акры были номинально взяты под охрану как часть Национального заповедника Антиокских дюн, вы можете почувствовать, что они по-прежнему подвергаются разного рода неприятностям. Однажды энотеру и желтушник растоптали «защитники окружающей среды», которые пробовали спасти кита-горбача Хамфри — знаменитое китообразное, которое в 1987 году заблудилось в речном русле рядом с дюнами. Брюс Павлик говорит о «ките-убийце» Хамфри с ноткой чёрного юмора в голосе. Павлик замечает, что общественности гораздо легче проявить внимание к огромному киту, оказавшемуся не на своём месте, чем к маленькой заросли растений, которые всё ещё находятся на своём месте, но подвергаются опасности со стороны общества сверх всяких рациональных пределов.

Когда Павлик и его студенты предприняли попытку осуществить самоопыление этой энотеры в саду у стен его офиса в Миллс Колледже в соседнем Окленде, они лишь подтвердили предположение, которое родилось в ходе их полевых исследований: это облигатно перекрёстноопыляемый вид, то есть, он не способен образовать зрелые семена без перемещения пыльцы с одного растения на другое. За время двухлетней засухи, когда этот дикорастущий цветок интенсивно изучался в остатках его местообитаний в Антиокских дюнах, значительно меньше половины его завязей развилось в зрелые семена. В 1987 году только 20 процентов завязей энотеры превратились в зрелые семена — это всего лишь треть от процента, который показывали в том году более обычные виды энотер из центральной Калифорнии. По оценкам Павлика, из общего количества завязей энотеры, образовавшихся в Антиокских дюнах в 1987 году, 65 процентов не смогли превратиться в семена из-за ограниченности в опылении.

Павлик признаёт, насколько сильно он был разочарован недостаточно частым появлением насекомых, которых он и его студенты наблюдали рядом с энотерами: «Мы оставались там ночь за ночью, надеясь поймать бражника, но так и не увидели ни одного из них». В последнее время исследователям всё же удалось заметить там взрослого бражника, посещающего цветки, хотя единственная личинка бражника была замечена на стебле энотеры в 1994 году. Подобно большинству видов энотер из Калифорнии, подвид с Антиокских дюн демонстрирует все адаптации цветков, необходимые для привлечения бражников с раннего вечера до темноты. Очевидно, взрослые бражники там не задерживаются. Энтомологи предположили, что бражники недостаточно часто посещали цветы на Антиокских дюнах на протяжении, по крайней мере, 35 лет. Возможно, их численность была подорвана в те дни, когда для опрыскивания виноградных лоз по соседству с дюнами массово использовались пестициды. Те виноградники уже давно заброшены, но бабочки так и не появились вновь.

На нескольких акрах фрагментированных дюн в Антиоке, Калифорния, живёт несколько сотен экземпляров редкого подвида энотеры (Oenothera deltoides howelli). Его опылителей, бражников из родов Hyles и Manduca, не замечали в этой местности в течение нескольких десятилетий из-за крупномасштабного использования пестицидов и гербицидов в этом регионе.

При отсутствии бабочек студенты Павлика зарегистрировали нескольких шмелей, довольно мелкую пчелу Sphecodogastra и нескольких мух, которые посещали цветы. Похоже, что шмели были среди них единственными успешными опылителями, потому что к их брюшкам прилипало большое количество пыльцы; после этого они перемещались на следующее растение, где часто опудривали ею рыльца другого цветка энотеры. Хотя шмели довольно редки в Антиокских дюнах и их видели посещающими цветки всего лишь в течение краткого периода времени, пары часов после рассвета, они могут быть причиной появления небольшого количества семян, наблюдаемого в заповеднике. После засухи конца 1980-х количество образуемых семян увеличилось — возможно, благодаря посещению растений разнообразными неспециализированными насекомыми, выживающими среди заводов. Но пока по-прежнему нет никаких признаков того, что бражники возвращаются.

Павлик продолжает беспокоиться о судьбе энотеры с Антиокских дюн. Даже при том, что она способна производить большое количество семян на одно растение, она на протяжении многих десятилетий была ограничена недостатком успешных опылителей. Кроме того, «семенной банк» в песке на участке, который изучал Павлик, беден по сравнению с другими дикими цветами. У энотеры с Антиокских дюн «меньший остаточный банк [семян], и потому меньший запас устойчивости к эрозии генетического разнообразия и катастрофическим событиям, которые сокращают численность популяции взрослых растений».

Генетическая эрозия, как подчёркивает Павлик, возникает неизбежно. Если мы взглянем на ослабевшие биотические взаимодействия во фрагменте местообитания, где находится популяция редкого растения, то сможем увидеть, что этой эрозии будут способствовать многочисленные факторы. Генетики Дж. М. Олсен и Субодх Джайн выделили некоторые порочные взаимодействия, которые могут усиливаться всякий раз, когда фрагментация разрывает взаимодействие между растениями и животными. Например, в маленькой популяции растений будет выше вероятность дрейфа генов и утраты генов вследствие этого. А из-за того, что в ней существует меньше потенциальных партнёров по размножению, также вероятно, что инбридинг снизит гетерозиготность — меру генетического разнообразия популяции. Инбредная депрессия привела бы к образованию меньшего количества семян, а также к их более низкой всхожести — это документально зафиксировал Эрик Менгес для маленьких популяций растения горчиц прерии со Среднего Запада. Как только темп появления сеянцев отстанет от смертности взрослых растений, размер популяции может сократиться настолько, что она больше не будет привлекать достаточно большого количества опылителей, что и случилось с Banksia в Западной Австралии. Уменьшенный генный поток будет явно заметен среди опылённых растений, но многие будут оставаться неопылёнными и потому окажутся вообще не в состоянии завязать семена. Питер Лесеика показал, что в случае, когда опылители у редкой монтанской горчицы[12] были утрачены или не имели к ней доступа, не только падала семенная продуктивность, но и семена, которые смогли завязаться, обладали высокой степенью инбредности, а их проростки — пониженной выносливостью. При таком положении дел награда, доступная распространителям семян, будет настолько малой, что они покинут это место, и это в итоге будет означать появление меньшего количества молодых растений и дальнейшее ослабление генного потока между растениями.

Как только опылители и распространители семян покидают эту территорию, численность других видов растений, которые они обслуживали раньше, также может начать снижаться. Беверли Ратке и Эрик Джулс предупреждали об этом:

На успех опыления одного вида растения также может непосредственно повлиять присутствие другого вида растения, которое поддерживает жизнь опылителей… [Например], неудачное цветение рано цветущих видов заставит перелётных колибри покинуть эти места. В результате виды, цветущие позже, ожидает низкая посещаемость цветов и снижение количества образующихся семян. Разрыв в таких последовательных мутуалистических отношениях мог бы вызвать каскадные вымирания во всём сообществе.

Такое предупреждение о конечных результатах фрагментации местообитаний следует рассматривать в контексте. Если фрагментация местообитаний путём физического уничтожения растительности и химического истребления биоты не зашла слишком далеко, то исследованные случаи, приведённые здесь, могли бы оказаться исключениями, а не правилом. Но что, если они — лишь вершина айсберга, самые явственные примеры разрыва отношений между растением и опылителем, а в это же самое время многочисленные схожие случаи избежали нашего внимания, ускользнули из нашего коллективного поля зрения, не попадаются на глаза и не приходят на ум? Что, если фрагментация местообитаний начала угрожать тропическим растениям и их опылителям так же остро, как видам из пустынь и умеренного климата? Что, если наши оценки темпов разрушения местообитаний не смогут принять во внимание темпы обеднения биоты в древостое и травостое из-за пестицидов, охоты и иных воздействий?

Эту историю можно рассматривать с разных сторон, но ясно одно: в суровых ледяных морях, окружающих фрагменты местообитаний, опылителей ещё меньше, чем на «видимой вершине айсберга».

Глава 7. Чтоб нектара хлебнуть, собирайся в путь Угрозы мигрирующим опылителям

В окрестностях маленькой деревни Сьерра Эль-Кампанарио в горах Сьерра-Мадре штата Мичоакан в Мексике находится около десятка мест массовых скоплений, или зимовочных мест бабочки монарха (Danaus plexippus), популяции которой берут своё начало в Соединённых Штатах и Канаде в тысячах миль от этого места. Здесь они свисают яркой бахромой со священных пихт оямель, и лишь в солнечные дни отправляются в полёт, чтобы пососать нектара и попить воды.

ВСПОМИНАЕТ ГЭРИ:

Ветер из бабочек. Нас обдувал ветер из бабочек, но всё ещё могли слышать чарующие напевы древесниц, трупиалов и дубоносов, а также отдалённое эхо игры на маримбе. Мы со Стивом вместе с нашими друзьями совершили паломничество к мексиканским местам зимовки монарха, одного из самых активных опылителей и любителей нектара ластовня, какого когда-либо знал мир. Мы были поражены, оказавшись окружёнными примерно 12 миллионами бабочек, сконцентрированных на территории всего лишь 3 акров. Множество их порхало в вышине в прохладном февральском воздухе, тогда как другие тысячами трепетали на каждом из соседних стволов пихт оямель[13]. Эти «священные пихты» образовывали нарушенный лес, покрывающий склон Сьерра Эль-Кампанарио на высоте 8700 футов.

Однако не все монархи вокруг нас ещё могли летать, или хотя бы находили силы трепетать крыльями. Один ослабевший монарх медленно полз по траве между моими ногами, а затем свалился на землю. Он прилетел в Мичоакан три месяца назад, совершив более чем 2000-мильный перелёт с севера, и все жировые запасы, которые могли бы оставаться у него, были теперь почти исчерпаны. Долгая миграция и прохладная зима настолько истощили его силы, что он не сможет получить достаточно калорий из цветочного нектара в этих местах, чтобы выживать хотя бы до следующей недели. В течение среднестатистической зимовки в приюте дикой природы Эль-Росарио на землю может свалиться целых 20000 монархов на один акр — это добыча для дубоносов, трупиалов, мышей и муравьёв.

На расстоянии нескольких дюймов от ног нашего гида я насчитал три дюжины мёртвых и умирающих бабочек, образующих оранжево-чёрно-жёлто-бежевое месиво из бабочек поверх вулканических булыжников на склоне горы. Изгибаясь дугой, среди этого кладбища беспозвоночных ползла с остановками гусеница пяденицы; её окраска была почти такой же, как у ныне безжизненных монархов. Другие оставались в мире живых: один сел отдохнуть на голову Стива, а другой в это же время прицепился прямо к моим джинсам, где некоторое время трепетал крыльями перед тем, как вернуться к неподвижным массам сородичей, цепляющимся за ближайшую пихту оямель.

Прямо над нами разворачивалось другое зрелище, достойное созерцания. Яркая черепица из десятков тысяч монархов колыхалась в бризе, образуя единое целое с ветвями священной пихты, словно они сами были пучками пихтовых игл. Я запрокинул голову назад и взглянул прямо вверх: в каждом столбе воздуха, который поднимался между деревьями, находились тысячи других монархов, и они взмывали вверх, едва только первые лучи солнечного света пробились в лес, согревая их и побуждая лететь к ближайшим нектароносным растениям и водоёмам, чтобы утолить их общую жажду.

Когда я разговаривал с лепидоптерологом Уильямом Кальвертом, который провёл большую часть зимы, пытаясь устроить перепись зимовочных мест монарха в Сьерра-Мадре в Мичоакане, он сказал, что, по его оценке, до 30 миллионов бабочек собралось на территории немногим больше 12 акров, распределённой всего лишь по пяти официально охраняемым убежищам на соседних горных хребтах. Ещё одним из наших компаньонов по путешествию был Боб Пайл, основатель организации “The Xerces Society”, ставящей своей целью охрану беспозвоночных. Он назвал это «самым большим в мире скоплением живых организмов и их покойных родственников». Пожилой мексиканский крестьянин выразился иначе, когда шёл со мной по тропе, ведущей в Эль-Росарио: «Это святилище монархов, но также и их пантеон…»

Старик был прав. Десятки миллионов монархов переживают зиму благодаря специфической микросреде, которую предлагает им Сьерра Эль-Кампанарио, но в то же самое время там могут умереть миллионы из них. В течение большей части зим лишь от 5 до 10 процентов всей популяции убивают режущие клювы кассиков, дробящие клювы дубоносов, укусы ещё примерно 40 видов других потенциальных хищников или пронизывающие морозы зимних ночей. Но наш местный гид Хомеро рассказывал мне истории о том, что случалось с монархами, когда снежные бури добираются до высочайших хребтов Мичоакана. Когда несколько лет назад пришёл один снегопад с морозом, треть всех монархов была убита одним махом.

Уязвимость к непредсказуемым случайностям такого рода может на первый взгляд быть в порядке вещей — мигрирующие бабочки должны всей своей массой отправиться куда-то дальше. Но вся беда состоит в том, что мигрирующие монархи в настоящее время собираются вместе и переживают зиму на таком небольшом количестве участков, потому что значительная часть прежде подходившей им среды обитания была безвозвратно изменена. Монархи очень привередливы к структуре полога леса. Фактически же они делают остановку лишь в немногих из возможных участков леса, доступных им в местах зимовки в прибрежных районах Калифорнии и Поперечной Вулканической Сьерры в центральной части Мексики. Хотя эти две области характеризуются совершенно различным набором видов деревьев в лесах, они обе предлагают насекомым сомкнутый полог леса, обеспечивающий узкий диапазон прямого солнечного излучения и отражённого света, создающий для многих монархов буфер от климатических крайностей. Лесные участки также связаны с зимними источниками нектара, достаточным количеством стоячей воды, которую могут пить измученные жаждой монархи, и карманами прохладного влажного воздуха, который предохраняет их от дальнейшего обезвоживания.

Нетронутые леса священной пихты оямель в настоящее время составляют менее 2 процентов от общей площади территории Мексики — и среди этих 2 процентов достаточно большие участки леса с необходимыми водой, нектароносными растениями и подходящими температурами занимают ещё меньшую площадь. Многие некогда благоприятные лесные местообитания уже были расчищены для нужд сельского хозяйства, вырублены на древесину, пострадали от перевыпаса скота, а в других случаях деградировали из-за жуков-короедов и карликовой омелы. (Последние два вида встречаются маленькими очагами естественного происхождения.) Когда в центральной Мексике осталось всего лишь десять мест зимовки общей площадью менее 100 акров, подходящих для их использования монархами — и лишь пять из них законодательно охраняются — мигрирующие бабочки, возможно, начали скапливаться на них в концентрациях, значительно превышающих таковые в недавнем прошлом.

Та же самая тенденция оказывается справедливой в отношении зимующих монархов Калифорнии. Больше 21 участка из тех, что в прошлом часто посещались монархами, было уничтожено, а ещё 7 из 15 оставшихся в течение последних нескольких десятилетий были значительно повреждены калифорнийскими агентами по земельной собственности. Соответственно, Боб Пайл с успехом добился официального признания Международным Союзом Охраны Природы (МСОП) миграций монарха явлением в статусе «угрожаемого», хотя сам по себе вид Danaus plexippus не относится к видам, которым угрожает опасность в масштабах всей Земли.

Но есть и иная точка зрения на масштабный феномен монарха. Биолог Ричард Уэйн-Райт утверждал, что очень плотные и многочисленные зимовочные скопления монархов в Калифорнии и Мексике фактически были вызваны сведением лесов Северной Америки на площади в 300 миллионов акров — процессом, который начался через несколько веков после Колумба. Согласно Уэйн-Райту, лишь после 1864 года, когда сведение лесов приобрело значительные масштабы, монархи начали расширять свой ареал и концентрироваться лишь на немногих зимовочных участках. Превращение лесов в луга и пастбища, говорит он, фактически расширило ареал и повысило численность ластовня, который является источником алкалоидов для личинок и взрослых особей монарха. (Они откладывают горькие ядовитые алкалоиды ластовня в тканях своего тела, чтобы защитить себя от хищников — которые получают дозу «обучения с одной попытки», съев одну из этих красавиц, а затем извергнув её с рвотой.) Уэйн-Райт утверждает, что «великолепные ежегодные циклы миграций, встречающиеся только в популяциях монархов Северной Америки, эволюционировали в их современном виде в результате катастрофических экологических изменений, вызванных европейскими колонистами — это [то, что он называет] гипотеза Колумба».

Какова бы ни была причина этого — находится ли миграционный феномен монархов на подъёме или «под угрозой» — но невероятно большая часть всех монархов проводит треть года, собравшись всего лишь на нескольких участках. Другие мигрирующие виды сталкиваются со схожими проблемами — многие полагаются на относительно небольшое количество местообитаний в критически важной части своего миграционного цикла. Если то местообитание уязвимо для случайных обстоятельств, или даже для экстремальных погодных колебаний, то мигранты словно кладут все яйца в ту самую одну корзину из пословицы.

Но мигранты вроде монархов также уязвимы в другом смысле, поскольку они должны совершать очень далёкое путешествие — слишком большие пространства, которые нужно пересечь, и слишком много времени, за которое что-то может пойти не так. Если просто задуматься об их выигрыше в лотерее миграции на дальнее расстояние наперекор всем трудностям, и вдобавок о необходимости пересекать местность, пока растущие на ней цветы ещё дают нектар, можно лишь удивляться тому, что мигрирующие опылители не испытывают ещё более частых катастрофических падений численности из-за одних лишь природных бедствий.

Это одна из наших основных причин беспокойства в отношении трёх мигрирующих нектароядных летучих мышей, летящих через наш район границы США и Мексики, но она в такой же степени относится к некоторым популяциям монарха и других мигрирующих видов. Представьте себе на мгновение те опасности, с которыми должны столкнуться мигранты вроде двух видов летучих мышей-листоносов, пока летят к своим летним местам размножения на пустынных равнинах Нью-Мексико после зимовки в центральной Мексике (и обратно). Эти летучие мыши — не единственные опылители посещаемых ими растений, но даже когда есть и другие животные вроде пчёл, посещающих цветки по утрам, в те годы, когда летучим мышам не удаётся добраться до этих северных участков миграционного коридора, семенная продуктивность растений снижается. Хотя их численность может и не испытывать резкого однонаправленного снижения, как когда-то полагали, они продолжают сталкиваться с множеством естественных и искусственно созданных трудностей во время ежегодного путешествия, преодолевая примерно от 2000 до 4000 миль. Эта летучая мышь остаётся в списке находящихся в опасности видов в Соединённых Штатах и является предметом обеспокоенности у мексиканских защитников природы, участвующих в Программе охраны мигрирующих летучих мышей Мексики и Соединённых Штатов Америки — инициативе двух стран, связанной с летучими мышами. Для получения количества энергии, достаточного для того, чтобы совершать перелёты по 100 миль за ночь и принести потомство, эти летучие мыши должны следовать по маршруту, который эколог Тэд Флеминг называет «нектарным коридором» — делать петлю длиной в целых 3200 мили, которая соответствует последовательности зацветания цветковых растений как минимум 16 видов, в том числе древовидной ипомеи, нескольких видов агав и гигантских колонновидных кактусов. Летучие мыши, которые мигрируют по коридору на север, иногда добираясь до Тусона в Аризоне и национального парка Биг Бенд в Техасе, должны взять с собой новорождённый молодняк и далее путешествовать по безопасному маршруту, богатому нектаром и пыльцой, обратно через американский Юго-запад и северную Мексику. В настоящее время преодолеть этот путь не так уж и легко.

Представьте себя летучей мышью — или бабочкой- монархом, если уж на то пошло — путешествующей на юг из южных гор пустынного Нью-Мексико в конце лета. Первой опасностью для вас может стать американский владелец ранчо, превратившийся в истребителя мескитового дерева, поскольку многие владельцы ранчо опрыскивали заросшие кустарниками участки своих владений высокотоксичными гербицидами вроде 2,4-D, 2,4,5-T, тебуритиона, дикамбы или пиклорама, чтобы освободить место для чужеземных пастбищных трав — таких, как теф[14], ввезённый из Африки для кормления американского мясного скота. Эти химические вещества также могут убить ваши нектароносные растения. (Ещё они могут вызвать нарушения репродуктивной функции не только у домашнего скота, но и у видов из дикой природы или у домашних питомцев: увеличенную смертность зародышей после имплантации, уменьшенный вес при рождении, замедление роста и ухудшение выживаемости — все эти последствия в последнее время были зарегистрированы для данных гербицидов, применяемых на пастбищах.)

Если вам удастся ускользнуть целым и невредимым, вы можете переправиться через границу в северную Мексику. Там Вы попадёте на территории сонорских муниципалитетов, где проект «Граница — право знать» недавно документально зафиксировал бесконтрольное злоупотребление инсектицидами на многочисленных мелких фермах, выращивающих свою продукцию на экспорт в Соединённые Штаты и в другие места. Директор Аризонского центра информации о ядах Майкл Грегори установил, что при выращивании салата, кориандра, тыквы и перца чили на этих сельхозугодьях северной Соноры применяются тысячи фунтов очень токсичных инсектицидов. Известно, что целый ряд этих химических веществ, среди которых паракват и метомил, оказывает разрушительное воздействие на эндокринную систему, нарушая воспроизводство на протяжении нескольких поколений — не только у людей, но также и у многих видов в дикой природе. Летучие мыши, пчёлы и бабочки, пролетающие по этим узким долинам, могли и не кормиться на сорняках или культурных растениях на этих полях, но они окажутся восприимчивыми к каким-либо применяемым с воздуха аэрозолям, разлетающимся на дикую растительность по соседству с ними. К сожалению, лишь один из 48 мексиканских сельскохозяйственных рабочих, опрошенных в 1994 году Грегори и его коллегами, проходил то или иное обучение, организованное их правительством или представителями промышленности, и касающееся того, какие нужно применять инсектициды, на какой культуре и на какой стадии развития. Кроме того, пестициды, ещё не зарегистрированные в Мексике, приобретались в Соединённых Штатах и переправлялись через границу для использования на сельскохозяйственных растениях, для которых они никогда не предназначались. И их смертоносный шлейф тянется далеко за границы грядок, воздействуя как на вредителей, так и на посторонние виды.

Если вы минуете этот пункт, то можете снова попасть под воздействие гербицидов, используемых для преобразования пустыни или колючих кустарников в пастбища, засаживаемые чужеродными видами растений. Сонорские скотоводы уже преобразовали, как минимум, 930000 акров пустыни и зарослей субтропической растительности в тех самых местообитаниях, где летучие мыши и бабочки должны постоянно искать подходящие источники нектара по пути следования своими миграционными маршрутами. Владельцы ранчо иногда комбинируют расчистку бульдозерами азотфиксирующих пустынных деревьев семейства бобовых и кактусов с опылением гербицидами кустарников и однолетних растений перед посадками буфельской травы[15], которая в настоящее время популярна как корм для скота. Будучи единожды высаженными, эти травы не только побеждают в конкуренции с аборигенными видами, но и вызывают пожары в соседствующей с ними природной растительности, которая плохо приспособлена к частому горению. Кактусы и агавы особенно восприимчивы к пожарам, которые несут с собой эти чужеземные травы. Количество источников нектара для ночных и дневных бабочек также уменьшается в тех местах, куда была завезена буфельская трава, потому что травяной покров подавляет рост сеянцев аборигенных видов.

В орошаемых долинах Соноры вы, вероятно, попадёте в Хлопковый пояс Мексики. Там хлопок выращивается экстенсивным методом — и издавна используется, как минимум, в пять-десять раз большее количество пестицидов по сравнению с тем, что обычно применяется на пищевых культурах. Было обнаружено, что в речных долинах центральной Соноры содержание ДДТ в плоти нектароядных летучих мышей в четыре раза (4,5 части на миллион) превышало уровень, выявленный в недавнем прошлом у молочного скота в Аризоне на пике использования ДДТ в Соединённых Штатах. Нектароядные летучие мыши не считаются «биоаккумулятроами» пестицидов, в отличие от насекомоядных летучих мышей, которые кормятся на более высоком уровне цепи питания. И всё равно они находятся в опасности везде, где бывают случаи загрязнения такими химикатами их пищи и источников воды. Хотя летучие мыши листоносы и длинноносы, конечно, не столь уязвимы, как их родичи, питающиеся насекомыми, в большинстве своём ещё лишены роскоши возвращения к рациону, свободному от пестицидов.

Когда вы покинете долины, занятые товарным сельским хозяйством, и попадёте в скалистые останцы гор Сьерра-Мадре, вас изощрённо и цепко пленят жажда и страсти. Производители нелегального алкоголя делают напиток под названием «мескаль баканора» из диких агав. Эти виды агавы обычно заготавливались такими способами, которые позволяли растениям восстанавливаться вегетативным путём и периодически цвести, поэтому традиционный сбор растений в небольших масштабах не угрожал «нектарному коридору». Однако древние традиции мексиканских индейцев по использованию диких агав быстро исчезают, поэтому всё больший процент агав прекращает свой рост из-за неквалифицированных сборщиков. В лучшем случае растения сохраняются лишь благодаря расселению вегетативным способом и им никогда не позволяли цвести, пока они остаются доступными здоровому сборщику.

Однако если вы будете в шкуре летучей мыши, на некоторых отрезках вашего «нектарного коридора» у вас будет сильная сезонная зависимость от агав. В нескольких местах непрерывность коридора может быть нарушена чрезмерной эксплуатацией агав в южной части Соноры. Каждый год в одном только штате Сонора может заготавливаться более 1200000 диких агав — этого достаточно для того, чтобы снизить доступность нектара для больших скоплений мигрирующих летучих мышей и уменьшить генетическое разнообразие агав. Старожилы нескольких деревень в Соноре утверждают, что слишком алчные заготовители и засухи истощили местные популяции агав, которые прежде были многочисленными. Сегодня человек может провести целый день в пути от какого-либо пуэбло и не набрать зрелых агав в количестве, достаточном для изготовления галлона мескаля.

Пролетая дальше в холмы из центральной Соноры через Синалоа, вы сталкиваетесь ещё с одной опасностью. Другой вид яда травит ночных и дневных бабочек, и, возможно, ещё и летучих мышей. Фактически, распыление параквата на полях марихуаны искоренило чешуекрылых в целых долинах, где прежде они водились в изобилии. По словам Р. С. Пейглера, специалиста по бабочкам семейства павлиноглазок, индейцы племён яки и майо недавно жаловались, что не могут собрать достаточно коконов шелкопрядов, чтобы делать погремушки, которые испокон веков были частью их церемониальных традиций. Очевидно, распыление параквата резко снизило количество коконов многих бабочек, остающихся в субтропических колючих кустарниках.

А потом вас встречают динамитом. К югу от Синалоа летучие мыши-вампиры в течение многих десятилетий питались кровью домашнего скота. Однако недавно вампиры расширили свой ареал на север, приблизившись на расстояние около 150 миль к границе США и Мексики в Районе, штат Сонора. В многих местах, где вампиры появляются на территории скотоводческих ранчо, скотоводы, пытающиеся истребить вампиров, уничтожают места днёвок летучих мышей в пещерах и скальных укрытиях, используемые другими видами. Международный союз охраны рукокрылых недавно сообщил, что летучие мыши бразильские складчатогубы и южные листоносы серьёзно пострадали от взрывов динамита или поджогов укрытий летучих мышей владельцами ранчо. Из десяти важнейших зимовочных пещер складчатогубов в Мексике более половины потеряло от 95 до 100 процентов своих популяций. Такие потери местообитаний случились во многих частях ареалов нектароядных летучих мышей и бабочек в Мексике и Соединённых Штатах Америки.

ВСПОМИНАЕТ ГЭРИ:

Однажды у меня наступил момент осознания тяжёлого положения мигрирующих опылителей. Даже когда места их дневного отдыха охраняются в одной области, совокупные эффекты от разрывов связей на протяжении всего их «нектарного коридора» всё равно могут снижать численность прилетающих к нам выживших особей. Я стал непосредственным свидетелем этого затруднительного положения одним майским вечером, когда принимал участие в программе мониторинга нектароядных летучих мышей в национальном парке на приграничных территориях. Я вызвался пролезть в шахту, известную тем, что в ней собиралось до 10000 летучих мышей. В самом начале тёплого сезона уже прилетело, возможно, лишь 5000 особей, и большинство из них было беременными самками.

Добравшись до входа в шахту около восьми вечера, мы с сотрудником Службы национальных парков США сели и наблюдали, как десятки летучих мышей, трепеща крыльями, пролетали мимо нас, отправляясь на ночную кормёжку нектаром и пыльцой цветков кактуса. Из укрытия вылетало явно выраженными группами от двадцати до шестидесяти южных длинноносов. Они не образовывали непрерывного потока, как в некоторых гигантских пещерах летучих мышей, посещаемых туристами; это было больше похоже на пену, выходящую из горлышка бутылки. Они разлетались в нескольких направлениях к большим зарослям кактусов сагуаро в радиусе 60 миль отсюда.

Маленькая группа из трёх южных длинноносов (Leptonycteris curasoae) свисает с насеста на потолке тёмной пещеры, вернувшись после ночи, проведённой в пустыне Сонора. Их связи с цветками выдают усатые мордочки, обсыпанные пыльцой агав (род Agave).

Когда прошло полчаса, мы с другом надели наголовные лампы и медленно поползли по горизонтальной шахте к контрольному оборудованию. Зловоние гуано шибало мне в ноздри, пока мы двигались вперёд, замечая, что идём через извилистые следы гремучих змей и тропинки в тех местах, где пустынные черепахи заползали в шахту в прошлом. Всё это время я мог расслышать громкие жужжащие и шуршащие звуки, очень похожие на шум дождя и ветра по крыше во время грозы.

Почти добравшись до контрольного оборудования, я увидел мрачную картину: недавно сорвавшиеся с потолка летучие мыши лежали мёртвые в слое гуано, пожираемые личинками жучков-кожеедов. Только на одном отрезке шахты неподалёку от контрольного оборудования я насчитал от 50 до 100 скелетов летучих мышей, целых или несочленённых, обтянутых кожистыми шкурками. Мне стало интересно, сколько ещё их лежит под местами отдыха в десятках ярдов глубже в толще горы, но я не полез туда смотреть — некоторые из самок, возможно, рождали там потомство, и их нельзя было беспокоить.

Что же вызвало смерть такого количества летучих мышей в течение всего лишь нескольких дней? Для меня этот вопрос по-прежнему остаётся без ответа. Могли ли уже ослабленные летучие мыши пытаться собраться вместе, привлечённые теплом и гудением наших зондов температуры и влажности, самописцев технических данных и батареи? Могло ли попадание под опыление пестицидами в Мексике прикончить, наконец, некоторых из летучих мышей на северном рубеже их миграции? Могли ли они прилететь не ко времени цветения местных цветов, потому что спешили миновать область пустыни, которая была лишена природной растительности, преобразована или опустошена? Но каким бы ни был ответ, трупы летучих мышей плавали сейчас в море из гуано и жучков-кожеедов.

Подобно монархам, летучие мыши южные длинноносы не так редки, как многие виды, действительно находящиеся в опасности. Несколько упавших бабочек или летучих мышей не означают, что их вид находится под угрозой исчезновения во всём мире. Но что делает монархов и нектароядных летучих мышей поразительно схожими — то, что каждый из этих видов собирается в очень немногие популяции на протяжении значительной части каждого года. Существует 33 вида находящихся в угрожаемом положении мексиканских летучих мышей, которые собираются в пещерах, но, по словам мексиканского биолога Хектора Ариты, южный длиннонос — это один из всего лишь двух видов, которые живут колониями, насчитывающими свыше 200 особей. Что касается бабочек, то в пяти местах отдыха монархов в Мичоакане в сумме насчитывается в 20–50 раз больше этих бабочек, чем на всех зимовочных участках в Калифорнии, вместе взятых. Если одно место отдыха будет уничтожено, то вместе с ним в один миг может исчезнуть одна пятидесятая, двадцатая, или, возможно, даже одна десятая часть всех ныне живущих особей этого вида.

Часть растений — вроде некоторых агав — изобрела способы выживания в условиях таких внезапных колебаний численности опылителя. Агавы с зонтиковидными соцветиями, возможно, изначально сформировались благодаря поведению посещающих их летучих мышей, однако их цветы сохраняют достаточно неспециализированное строение, поэтому пчёлы и даже колибри перенесут пыльцу с одного цветоноса на другой. Даже когда численность других опылителей недостаточна, некоторые агавы обладают ещё одной запасной стратегией. Когда не посещённые опылителями и не оплодотворённые цветки вянут, они образуют на их месте маленькие растеньица, называемые детками. Эти детки, по сути, паразитируют на материнском растении и генетически идентичны своей маме — они лишены генетического разнообразия, связанного с перекомбинацией признаков при половом размножении. Но они позволяют маминому генетическому наследию сохраняться до тех времён, когда вернётся опылитель, чтобы позволить осуществиться перекрёстному опылению.

Не все растения используют такую политику страхования жизни. Если они в какой-то степени полагаются на мигрирующих опылителей, их способность завязывать семена чувствительна к любому возможному колебанию численности опылителя, вызванному естественными причинами или деятельностью человека. Уязвимость растения увеличивается сообразно длине миграционного маршрута опылителя, степени разобщения источников нектара на этом пути и степени скопления популяций опылителя. Всякий раз, когда в одну корзину кладётся слишком много яиц, или всякий раз, когда корзина слишком долго путешествовала по слишком сухой или каменистой земле, в результате наши яйца, вероятнее всего, треснут, будут разбиты, протухнут или высохнут.

Если бы мигрирующие летучие мыши или монархи были единственными существами, которые сталкиваются с опасностями, подстерегающими их на нектарном пути, эта история, возможно, была бы ничем не примечательной. Но добавьте к ним другие виды любителей нектара: тринадцать перелётных колибри, три вида дятлов-сосунов, две древесницы и пять трупиалов, которые перемещаются между тропиками и арктической областью Нового Света. Затем посмотрите на летучих лисиц, которые перемещаются с острова на остров в Тихом океане. Потом занесите в список участников ещё и бабочек-бражников, которые, как оказалось, за несколько ночей перелетают с одного горного хребта на другой. И пусть большинство растений остаётся сидячими организмами, постоянно укоренившимися в почве, существует целый флот животных, рискующих собственными жизнями, пока они служат местным растительным сообществам своего рода соединительной тканью между источниками пыльцы и восприимчивыми к ней рыльцами. И неважно, будут ли отделять друг от друга пыльник и рыльце цветка несколько футов или несколько миль, их животные-посредники всё чаще обнаруживают, что их окружают настоящие джунгли.

Глава 8. Держа земной шар в своих руках Неослабевающее давление на растения и их опылителей

Пошатываясь на ногах, самец пчелы ксеноглоссы (Xenoglossa angustior) только что покинул место своей ночёвки в цветке кабачка цуккини. Вскоре он приступит к ежедневным поискам самок пчёл своего вида, когда те посещают цветки ради нектара и пыльцы. Подобно многим территориальным самцам одиночных пчёл, это важный опылитель.

ВСПОМИНАЕТ ГЭРИ:

Мы гладили руками чуть влажную, покрытую ямочками твердокорую тыкву, словно это было чудо, явившееся нам. Впервые за шесть лет была обнаружена тыква Окичоби, всё ещё выживающая каким-то образом на юго-востоке Соединённых Штатов Америки. С помощью старого друга я, наконец, установил, что Cucurbita okeechobeensis (подвид okeechobeensis) ещё не вымерла, хотя, несомненно, находилась под угрозой исчезновения в своём болотном доме.

Другие натуралисты уже оставили надежду на то, что она будет когда-либо вновь обнаружена в дикой природе Флориды, потому что она столкнулась с серьёзными опасностями на всех фронтах. Тыквы были окружены чужеземными сорняками — от луноцвета колючего до горца — которые умело побеждали в конкурентной борьбе многие виды растений, являющиеся аборигенами этого болота, поросшего анноной сетчатой. Деревья анноны, которые десятилетиями служили опорой лазающим плетям тыквы, теперь переживали тяжёлые времена, потому что Управление водными ресурсами Южной Флориды решило поиграть вместо Господа Бога с уровнем воды в озере Окичоби, раз за разом то осушая, то подтапливая оставшиеся деревья анноны сетчатой. Неподалёку прежние местообитания были осушены и засажены сахарным тростником. Когда в водоёмах для сброса воды из ирригационной системы плодились комары, опрыскивание с воздуха держало под контролем как вредных, так и полезных насекомых. Оказалось, что такое распыление влияло на жизнь насекомых, не являющихся объектами контроля, даже на «охраняемых» природных территориях южной Флориды на расстоянии до 750 ярдов от того места.

Прошло много времени с тех пор, как я стоял по пояс в той болотной воде, кишащей аллигаторами, когда я понял, что было одно полезное насекомое, которое должно было жужжать над тем поросшим анноной болотом, но которое там никогда не видели. Среди энтомологов эта крупная оранжево-бурая аборигенная пчела известна под названием Xenoglossa strenua. Эту одиночную пчелу находили почти везде, где на юге Соединённых Штатов и в соседних субтропических районах Мексики росли тыквы и кабачки. Если тыква веками росла по берегам озера Окичоби (подозреваю, что так оно и было), то эта крупная пчела цвета красного дерева тоже должна быть там. Повсюду в обеих Америках, где цветки тыквы раскрываются ещё с доисторических времён, просто нет таких мест, где не было бы этой пчелы или её близких родственников. Фактически, опыляющие тыкву пчёлы в изобилии встречаются на ближайшем родственнике флоридской тыквы, на подвиде, известном как тыква Мартинеса, везде, где она растёт по Карибскому побережью Мексики. Но почему не здесь?

Прошло десять лет с тех пор, как тыква Окичоби была вновь открыта на острове в озере, но все кусочки мозаики ещё не сложились воедино. Недавно, однако, энтомолог Марк Минно из Гейнсвилля, во Флориде, заново открыл вторую популяцию тыквы Окичоби на расстоянии одной или двух миль от того места, где натуралист Джон Бартрам впервые описал этот вид в 1774 году. Там, в болотах вдоль реки Сент-Джонс близ озера Декстер, Бартрам обнаружил «вид Cucurbita, который разрастается и забирается на кусты и деревья высотой 20 или 30 ярдов, [и] который отражается в спокойной поверхности Реки, представляя очень красивую и нарядную картину». Марк Минно гораздо более сухо отозвался о своём открытии: «Нам просто однажды удалось побывать там и удалось увидеть эти тыквы на болотах; мы подумали, что они могли бы принадлежать к виду тыкв Окичоби. Нас просто изумило то, что никто по-настоящему не искал её там со времён Бартрама».

Минно не имел удовольствия плавать по такой спокойной реке, как та, что описывает Бартрам: он обнаружил тыкву на затопленной территории, когда пробирался по грудь в воде по другому болоту, населённому аллигаторами. Хотя его подкованность в энтомологии позволила ему определить нескольких «дынных червей» (личинок бабочек семейства Pyralidae), кормящихся на плетях растения, ему так и не удалось увидеть среди плетей одиночных пчёл, несмотря на то, что он периодически возвращался, чтобы контролировать тыквы. Плоды завязывались благодаря опылению медоносными пчёлами. Другие биологи, в настоящее время интенсивно работающие с популяцией тыквы на озере Окичоби, также указывают на появление плодов, но им также не приходилось сообщать ни об одной аборигенной пчеле.

Отсутствие сообщений само по себе не обязательно означает того, что опыляющая тыкву пчела когда-то существовала, но в настоящее время вымерла. Тем не менее, это симптом гораздо большей проблемы — проблемы отсутствия информации насчёт животных-партнёров некоторых из редчайших растений мира. Как однажды отметил Питер Кеван из Гуэлфского университета в Онтарио, доступная нам информация о взаимодействиях опылителей с растениями зачастую представляет собой самое слабое звено в нашей цепи понимания того, как функционируют экосистемы.

В 1989 году тыква Окичоби была внесена в список из примерно 250 видов растений, в отношении которых Центр охраны растений[16] прогнозирует вымирание в дикой природе в течение ближайших десяти лет. Даже если её продолжают выращивать в ботанических садах, существует высокая вероятность того, что она будет функционально вымершим видом в своей естественной среде обитания. Она будет таковой без животных, которые были связаны с дикими тыквами на протяжении тысячелетий — просто «живое биноминальное латинское название», как назвали экологи Роберт Мэй и Энн Мэри Лайлес разводимые в неволе виды, лишённые своего изначального экологического контекста.

Заполнение такой экологической пустоты может быть трудным делом, что подтвердил документально Уильям Штольценбург из организации «Охрана природы» в отношении двух гавайских видов рода Brighamia. Два вида розеточных растений известны в общей сложности едва ли больше, чем по 120 экземплярам, оставшимся в дикой природе на островах Молокаи и Кауаи. Они редко завязывают семена, за исключением тех случаев, когда опыляются вручную способом, который Штольценбург описывает как «смертельный акробатический номер человека-мотылька». Роль человека-мотылька в данном случае играют биологи из Гавайского центра охраны растений, которые спускаются на верёвке по краю 3000-футовых обрывов над морем. Затем, вися на верёвке, они наносят кисточкой заранее собранную пыльцу Brighamia на рыльца немногочисленных воронкообразных цветков, вырастающих на самых высоких в мире морских утёсах.

На вершине вулкана Халеакала на Гавайских островах растёт «ахинахина», или «серебряный меч» (Argyroxiphium sandwicense) — пример гигантизма в группе растений, которые мы обычно выпалываем на наших газонах, как одуванчики. Эти растения в настоящее время находятся в угрожаемом положении и для своего воспроизводства больше уже не могут полагаться на стабильную популяцию опылителей или на достаточное количество растений, находящихся поблизости.

Эти биологи-акробаты пробуют играть ту роль, которую некогда играли аборигенные опылители, которых Brighamia rockii и B. insignis потеряли в течение последних двух столетий. На сегодняшний день сохранилась лишь половина от исходного количества живших на Гавайских островах специалистов по добыванию нектара, и многие из оставшихся нектароядных птиц, от гавайской вороны алала до хохлатой гавайской цветочницы акохекохе, официально внесены в список видов, находящихся в угрожаемом положении или подвергающимся опасности исчезновения. Штольценбург напоминает нам о том, что идея взаимосвязанных событий вымирания предполагает, что упадок какого-то вида запускается упадком его эволюционных партнёров. «Если бы когда-нибудь можно было сделать подборку этапов, демонстрирующих взаимосвязанные вымирания, — заключает он, — то ею стали бы Гавайи».

Может быть, Штольценбург и был прав, присуждая победу этому сомнительному достижению Гавайских островов, но другие авторы могли бы возразить, что Мадагаскар в той же степени подвержен взаимосвязанным событиям вымирания. Малагасийская республика на острове Мадагаскар занимает место в пятёрке лучших стран мира, если говорить о степени эндемизма — проценте от общего количества видов, встречающихся только там и больше нигде в мире. Примерно 54 процента бабочек, 95 процентов рептилий, 46 процентов птиц, 41 процент летучих мышей, все приматы и все примерно тысяча видов орхидей уникальны для этого острова. К 1990-м годам лишь 10 процентов изначальной площади лесов Мадагаскара остались нетронутыми, и менее 2 процентов площади его территории получили номинальную охрану. Сведение лесов, сельскохозяйственное преобразование земель, охота и перелов в Малагасийской республике истощали популяции животных одну за другой. По данным МСОП, 18 видов приматов, 28 — птиц, 110 — рептилий, 22 — амфибий, 15 — рыб, и 45 — бабочек, являющих коренными обитателями Мадагаскара, пострадали от значительного снижения численности в последние десятилетия.

Если прав специалист в области природоохранной биологии Гарольд Куповиц из Калифорнийского университета, то даже эти мрачные цифры недооценивают серьёзную утрату биологического разнообразия Мадагаскара. Куповиц разработал модель, которая предсказывает число событий вымирания видов. Его модель основана на вероятности того, что произвольное уничтожение леса в различных районах окажет большее влияние на виды растений, известные только из немногочисленных местонахождений, чем на широко распространённые виды. К сожалению, распространение 87 процентов представителей хорошо изученной флоры орхидей Мадагаскара ограничено тремя местонахождениями или меньше. Отталкиваясь от крайне консервативной оценки, согласно которой две трети лесного покрова острова уже утрачены или были повреждены настолько, что более неспособны поддерживать жизнь орхидей, Куповиц предсказывает, что на Мадагаскаре уже должно было исчезнуть свыше 500 видов орхидей. Если сведение леса оставило достаточно слабо повреждёнными и ещё способными поддерживать существование жизнеспособных популяций орхидей лишь 10 процентов естественной растительности Мадагаскара, минимальная величина уже понесённых утрат приближается к 747 видам. Куповиц предупреждает, что эти оценки позволяют определить «выживание орхидеи» в понятиях минимально возможных величин — то есть, как единственное растение, всё ещё сохраняющееся в местообитании. Но многие из орхидей — исключительно перекрёстноопыляемые формы, и единственной особи недостаточно для поддержания существования популяции или вида жизнеспособными на протяжении какого-то периода времени. Куповиц признаёт, что такой вид, сохраняющийся в минимальном количестве, вероятнее всего, вымрет не из-за случайных событий, «а скорее из-за демографических проблем, которые ведут к инбредной депрессии или неспособности осуществить опыление».

Л. Андерс Нилльсон и его малагасийские коллеги устроили полевую проверку тенденций, которые предсказывает модель Куповица в отношении опыления орхидей во фрагментах лесных массивов. Нилльсон сосредоточил своё внимание на орхидее Cynorkis uniflora, которая вырабатывает нектар в цветочной шпоре, доступной лишь бражникам с очень длинными хоботками. В разобщённых фрагментах лесов на горных вершинах в фауне доступных орхидеям бражников образовался перекос: фактически в ней представлено значительно больше видов, ворующих нектар, чем истинных длиннохоботных опылителей. Этот дисбаланс изменил степень генетического разнообразия в остаточных популяциях орхидей, поскольку теперь длиннохоботные бражники-опылители прилетают за пыльцой на относительно немногие растения. И основная масса образовавшихся семян орхидей завязалась благодаря лишь нескольким донорам пыльцы, что указывает на сниженное генетическое разнообразие. Нилльсон пророчески высказался в своей интерпретации этих разрушений: «Экологические связи между кормовыми растениями для личинок, взрослыми насекомыми, похитителями нектара и опылением, соединяющие различные местообитания, вероятно, представляют собой критически важные компоненты в большинстве систем опыления в тропиках. Разрушение лесных местообитаний неизбежно вызовет более или менее серьёзные нарушения равновесия между гильдиями животных-опылителей на пространстве местообитаний, и взаимоотношения между организмами могут исчезнуть раньше, чем сами организмы».

В более новых оценках Куповиц и его коллеги перенесли своё беспокойство с судьбы одних лишь орхидей также на их опылителей и распространителей семян: «В реальном мире леса, вероятно, вряд ли когда-нибудь будут сведены полностью, и можно ожидать того, что некоторые особи переживут топор или плуг. Некоторые растения могут выживать в неблагоприятных условиях в течение продолжительных периодов времени, но смогут ли их опылители и другие комменсалы также выжить, чтобы могло продолжаться воспроизводство — вот, что выглядит маловероятным».

Хотя модель Куповица впервые была применена в отношении Мадагаскара, её также использовали для предсказания судьбы неотропических флор Южной и Центральной Америки. Пять из четырнадцати стран, обладающих величайшим в мире биологическим разнообразием — Бразилия, Мексика, Колумбия, Эквадор и Перу — расположены в этой неотропической области. В тех местах с 1950 года было расчищено 19 процентов изначально существовавших лесных территорий. На основании данных о местонахождениях 4258 видов неотропической флоры Куповиц, Торнхилл и Андерсен предсказали, что 3020 видов растений, ранее известных их трёх или меньше местонахождений, уже были утрачены, начиная с середины века. Если современные темпы сведения лесов не замедлятся, неотропики в целом могут терять дополнительно от 70 до 95 видов растений ежегодно.

Давайте посмотрим, что предполагает модель для одной отдельно взятой страны, известной своим огромным биологическим разнообразием — для Эквадора. Эквадор входит в первую десятку стран мира, если судить по видовому богатству и эндемизму. Одна восьмая из его 1120 видов бабочек встречается только внутри границ страны, что делает Эквадор третьей страной в мире по богатству фауны чешуекрылых. Кроме того, Эквадор, возможно, был домом для целых 20000 видов растений в начале этого века[17]. Но Эквадор также входит в первую десятку стран мира по темпам утраты лесов. Как минимум 54 процента эквадорских лесов, существовавших в 1950 году, было потеряно из-за лесоразработок, преобразования земель для нужд сельского хозяйства и нефтедобычи. Модель Куповица предполагает, что с 1950 года Эквадор, возможно, уже утратил 3275 видов растений, или 16 процентов от своей флоры. И при сохранении текущих темпов сведения лесов в стране это приводит к исчезновению ещё 67 видов цветковых растений ежегодно.

Орхидеи составляют существенную часть этих потерь. Среди плевроталлидных («с побегами, похожими на рёбра») орхидей, центр разнообразия которых находится в Эквадоре, 402 из 3405 известных видов, возможно, уже вымерли вследствие сведения лесов. В Эквадоре и соседних странах вырубка лесов способствует утрате одного вида орхидей рода Masdevallia ежегодно и одного вида рода Dracula каждые три года.

Куповиц, Нилльсон и другие авторы обращают особое внимание на тяжёлое положение орхидей по двум причинам. Во-первых, в число орхидей входит, возможно, один из каждых десяти видов цветковых растений на планете. Во-вторых, орхидеи часто являются эпифитами (они растут на других растениях), и потому чрезвычайно уязвимы на территориях, где происходит вырубка деревьев. Сведение лесов начиная с 1950 года, возможно, уже уничтожило 22 процента от 25000 видов орхидей, которые были описаны ботаниками. Просто вдумайтесь: к 2000 году около четверти самого большого в мире семейства растений может исчезнуть в результате вырубки лесов и преобразования земель тропических лесов Нового и Старого Света, которые осуществлялись в последние полвека.

Ранее мы отметили, что большинство так называемых «орхидных пчёл» эуглоссин не имеет жёстко ограниченных мутуалистических отношений лишь с единственным видом орхидей. Тем не менее, на многие виды этих пчёл наверняка окажет влияние утрата разнообразия орхидей из-за сведения лесов. Давайте допустим — вместе с экспертом по пчёлам-эуглоссинам Дейвом Рубиком — что от половины до трёх четвертей всех эуглоссин из неотропиков посещает орхидеи с некоторой частотой. В целом количество видов пчёл-эуглоссин на определённой территории может составлять от всего лишь 5 до целых 50, из которых от 15 до 30 видов активны в любой конкретный месяц. Основываясь на своих изысканиях в центральной Панаме, Рубик и его коллега Джеймс Акерман зарегистрировали 38 видов пчёл-эуглоссин, часто посещающих 51 орхидею. (Другие 19 видов пчёл не посещают их вообще или делают это редко. На отдельно взятом участке можно найти целых 24 вида орхидей.) Поскольку 36 из этих 38 видов пчёл были обнаружены на многих участках, их не обязательно ждёт вымирание, если будет уничтожен один из участков — но вот 11 видов самих орхидей могли бы исчезнуть. Однако 29 из этих видов пчёл посещают только один вид орхидей и потому будут особенно уязвимы, если та орхидея вымрет на всех этих участках.

Рубик и Акерман не обязательно видят коэволюцию орхидей и пчёл-эуглоссин находящейся в таком равновесии, что за каждой исчезнувшей орхидеей должна вымирать и пчела:

Орхидеи явно зависят от пчёл-эуглоссин в плане опыления, и многие из специализаций, возможно, возникли путём адаптации к определённым наборам опылителей. [Хотя нет] никаких свидетельств того, что эуглоссины [исключительным образом] зависят от орхидей из-за летучих химических соединений… виды, которые не переносят поллинии [орхидей], были немногочисленными. Эти данные подразумевают специализированную зависимость и, вероятно, указывают на то, что вид пчёл не может стать многочисленным, если у них нет хозяев-орхидей.

Если более трети (37,9 процентов) всех видов орхидей известно только из одного местонахождения, а свыше двух третей (68,2 процентов) обнаружено в трёх или менее местонахождениях, сведение леса возьмёт свою дань с многих географически ограниченных видов орхидей и пчёл-эуглоссин, зависящих от них. Если пчела обладает хотя бы частичной зависимостью от специфического вида орхидей, шансы на то, что она найдёт другие расположенные по соседству участки, где орхидея всё ещё могла бы существовать, очень малы. Если она не сможет переключиться на другую, менее специализированную орхидею для получения запахов, поллиниев или нектара, которые ей нужны, пчела неминуемо встанет на путь, ведущий к вымиранию.

И что ещё больше ухудшает положение, массовое уничтожение местообитаний — это не единственная угроза растениям и опылителям в странах с самым большим в мире биологическим разнообразием вроде Эквадора и Мадагаскара. Хотя многие из 26000 видов растений мира, которые находятся под угрозой исчезновения, уязвимы для бензопил, бульдозеров и плугов, их местообитания также могут деградировать или фрагментироваться более изощрённым путём. Леса могут деградировать, даже если их не вырубать подчистую, и результаты могут быть столь же разрушительными. В сухом лесу Ломас Барбудал в Коста-Рике биологи изучили разнообразие пчёл в нетронутых лесах, а затем вернулись 15 лет спустя, чтобы обнаружить, что этот же участок избежал сплошных вырубок, но не фрагментации. Они продемонстрировали, что разнообразие одиночных пчёл в тех местах снизилось из-за самых разнообразных факторов: потери душистых масел, которые требовались самцам пчёл для воспроизводства, потери гнездовых участков у самок, влияния пожаров на успех гнездования и потери источников нектара, критически важных для развития молодых пчёл. Среднее количество одиночных пчёл за один отлов, производившийся в тот же самый день года в том же самом месте, снизилось с 70 пчёл в 1975-м году до 37 в 1989-м.

Такое резкое и быстрое снижение богатства видового состава оказывается неожиданным, поскольку большинство моделей предсказывает задержку от 50 до 400 лет, прежде чем фрагментация местообитаний выльется в истребление или вымирание видов. Но всё равно эти самые модели предупреждают нас о том, что в итоге мы можем потерять не просто редкий вид, но также и некоторые из более преобладающих видов — те, которые осуществляют общий контроль над функциями экосистемы, а также виды, являющиеся самыми успешными в мире опылителями цветковых растений.

Нас тревожат результаты применения одной такой модели, разработанной Дэвидом Тилманом из Mиннесотского университета совместно с Робертом Мэем и другими в Оксфордском университете. Их модель фрагментации местообитаний пытается предсказать бремя вымираний, которое наше поколение передаёт другим поколениям, а также то, когда это бремя ляжет на их плечи в будущем. Они установили, что даже небольшое усиление фрагментации местообитаний угрожает множеству видов, особенно в таких местах, где большая часть местообитаний уже была фрагментирована. Их модель сравнивает последствия дополнительного разрушения местообитаний в тех случаях, когда уже было уничтожено 20 процентов растительности в рассматриваемой области. Если вы ускорите темп разрушения местообитания в этой области всего лишь на 1 процент, то темпы вымирания станут в восемь раз выше, если уже исчезло 90 процентов исходного растительного покрова, по сравнению с тем, когда было расчищено лишь 20 процентов защитного растительного покрова.

И всё же Тилман и его коллеги предупреждают нас о больших различиях в том, как проявляются последствия фрагментации местообитаний в тропических лесах по сравнению с лесами умеренного климата. В одном из разработанных ими сценариев моделирования разрушение всего лишь одной трети влажного тропического леса запустило вымирание 35 процентов от общего количества видов в этом месте. Большинство этих событий вымирания происходило не сразу же, а занимало до 400 моделируемых лет после того, как местообитание оказалось сильно фрагментированным. И напротив, та же самая степень разрушения уничтожила лишь 5 процентов от общего числа видов в лесу умеренного климата — но эти события вымирания произошли в пределах от 40 до 60 лет после фрагментации местообитания. В целом же более мелкие и многочисленные виды (вроде насекомых-опылителей) постепенно снижали свою численность в смоделированных лесах умеренного климата, тогда как во влажных тропических лесах потеря местообитаний значительно быстрее воздействовала на крупных позвоночных и на другие редкие виды.

Фрагментация местообитаний также усиливает подверженность опылителей воздействию агрессивных конкурентов, паразитов и болезней, а также пестицидов. «Фонд по борьбе с пестицидами»[18] и другие организации выразили свою обеспокоенность последствиями бесконтрольного использования пестицидов и гербицидов в пяти из четырнадцати стран, обладающих самым богатым биологическим разнообразием: в Эквадоре, Индии, Бразилии, Малайзии и Мексике. Людям и животным в этих странах приходится в большей степени подвергаться воздействию гербицидов и инсектицидов, применение которых часто сопровождает расчистку лесов и осушение болот с целью сделать территории пригодными для сельского хозяйства и скотоводства. В Эквадоре, например, пятую часть из 6200 тонн пестицидов, импортированных в 1990 году, составляли химические соединения, которые вызывают нарушения репродуктивной функции у людей и других животных: паракват, карбофуран, дихлофос, эндосульфан, метамидофос, метомил, монокротофос и фосфамидон. С 1980 года продажи пестицидов эквадорским фермерам возросли более чем вдвое. Однако, как подтвердил один эквадорский агроном (который попросил остаться неизвестным), применение пестицидов редко контролируется в достаточной степени для того, чтобы уменьшить их воздействие на людей, полезных насекомых или других животных: «Продавать фермерам пестициды так, как это делается в Эквадоре — это всё равно, что давать стрихнин людям, которые не знают, что это такое».

Подобного рода сообщения недавно пришли из Мексики, которая резко увеличила импорт пестицидов, следуя соглашению о Североамериканской зоне свободной торговле (NAFTA). По данным одного мексиканского должностного лица, в 1993 году в стране было использовано свыше 165 миллионов фунтов пестицидов — и в первые шесть месяцев после того, как NAFTA вступило в полную силу, импорт пестицидов подскочил ещё на 50 процентов. Однако Мексика уже пережила полтора десятилетия роста продаж пестицидов — оборот возрос со 199 миллионов долларов в 1980 году до 560 миллионов долларов и больше в 1990-м. В настоящее время работники мексиканских ферм распыляют множество жёстко контролируемых или запрещённых химикатов, которые известны как отрава для пчёл и других опылителей: альдрин, карбарил, хлордан, ДДТ, дильдрин, эндрин, гептахлор, малатион[19] и паратион. Двенадцать химикатов их числа тех, что в настоящее время используются в северной Мексике, известны разрушительным воздействием на эндокринную систему животных, в том числе многих опылителей, результатом чего, без сомнений, станет долгосрочное снижение репродуктивного успеха у некоторых видов. Если говорить о летальной токсичности для пчёл, не все инсектициды равны в этом плане. ДДТ умеренно ядовит для медоносных и одиночных пчёл, а высокотоксичные убийцы включают такие составы, как малатион.

Есть значительная доля иронии в том, что Мексика импортирует такие большие количества опасных химикатов из Соединённых Штатов и Канады как членов соглашения NAFTA — ведь Мексика является домом для значительно большего числа видов аборигенных видов-опылителей, чем водится в любой из двух других североамериканских стран. Давайте возьмём бабочек в качестве индикатора разнообразия опылителей. Мексика — это дом для 471 вида бабочек, 46 из которых являются эндемиками; Канада обладает менее чем одной третью от этого количества — 150 видами, и только 2 из них эндемичны; а Соединённые Штаты населены 292 видам, и лишь 22 из них уникальны. В сущности, все примерно 160 родов пчёл, известных на Североамериканском континенте, можно обнаружить в Мексике.

Бразилия — это страна, вызывающая, возможно, ещё большее беспокойство, поскольку её ставят на третье место в мире по степени эндемизма растений и животных, и на четвёртое среди всех стран по видовому богатству. Хотя её темп утраты лесов ставят «всего лишь» на шестое место среди стран мира, это преобразование лесов отчётливо сопровождается интенсивным использованием сельскохозяйственных химикатов, которые потенциально оказывают влияние на множество опылителей. Бразилия является как главным пользователем, так и главным производителем пестицидов в Латинской Америке. Её фермеры потратили на них с 1990 года 2 миллиарда долларов США — половину от затрат всех остальных пользователей в этом регионе, вместе взятых. Продажи пестицидов в Бразилии почти утроились с 1980 года, так что каждый из 23 миллионов сельскохозяйственных рабочих в стране использовал почти 5 фунтов пестицидов ежегодно. Эти химикаты используются для контроля над комарами, вредителями хлопка и сельскохозяйственными сорняками на недавно расчищенных территориях среди фрагментированных лесов и над сорными растениями по обочинам дорог. По оценкам одного бразильского токсиколога 280000 бразильцев — невероятные 2 процента от общей численности населения — ежегодно травятся пестицидами. Если уж сами люди подвергаются их действию в таких количествах, то просто страшно представить себе интенсивность их воздействия на вредителей и остальные виды беспозвоночных. Масштабы снижения численности опылителей, являющиеся следствием этой коварной связи между расчисткой земель и смертоносными химикатами, вряд ли станут известными ещё несколько десятилетий. Но нет сомнения в том, что и металлические, и «химические» бензопилы одинаково успешно рубят влажный тропический лес.

Когда Джеймс Пржеславски недавно брал интервью у эксперта по орхидеям Амазонии Каллавея Додсона, он понял, что Латинская Америка быстро движется к концу бесконечного леса. Вот, что говорит Додсон:

В Эквадоре есть старая пословица: «Жирные попугаи — худые дети». Когда её бросают вам в лицо, что вам делать? Последние два десятилетия разрушений были результатом перенаселения, при котором правительство стремилось снять напряжение в городах, отдавая поселенцам леса. Конечным итогом стало сведение лесов в почти невероятном темпе — вы просто не сможете поверить, насколько быстро они исчезают. И этот процесс не замедляется — он ускоряется, как только следующее поколение достигает репродуктивного возраста. Если воспроизводство останется на таком же высоком уровне, то, похоже, надежды просто нет. У попугаев она когда-то была. Теперь же они уходят, и по их пути следуют и орхидеи!

Обширные леса уменьшаются до постепенно съёживающихся фрагментов и на других континентах. В один прекрасный день мы сможем увидеть на крупных массивах суши этой планеты ту же картину, какую уже видим на островах: некогда самые обычные растения, которые в прежние времена могли привлечь разнообразный набор опылителей, окажутся ограниченными лишь одним неспециализированным видом-опылителем вроде европейской медоносной пчелы, столь обычной во многих вторичных местообитаниях, разбитых на отдельные фрагменты.

Если какое-то растение несёт нам пророческое послание, то это капоковое дерево — древо жизни индейцев майя. В ненарушенных лесах, произрастающих на различных континентах, натуралисты зафиксировали факты активного опыления этих гигантских капоковых деревьев насекомыми, древесными птицами, опоссумами, приматами и летучими мышами. Однако в островных популяциях капокового дерева в Западном Самоа доступен лишь один вид животного-опылителя, способный переносить пыльцу с одного дерева на другое у этого облигатно перекрёстноопыляемого растения: это летучая лисица Pteropus tonganus. Численность летучих лисиц в южной части Тихого океана снижается повсеместно. Если этот вид пострадает из-за чрезмерной охоты или окажется, что его местообитания лишились лесов, единственный опылитель капокового дерева на этих островах может исчезнуть. Том Элмквист, Пол Кокс и их коллеги высказались по этому поводу следующим образом: «Летучие лисицы — это критически важные опылители для лесных растений на изолированных океанских островах, где фауна опылителей обеднена… Утрата летучих лисиц имела бы серьёзные последствия для долговременной жизнеспособности изолированных островных экосистем».

Этот вывод созвучен беспокойству, которое выражают многие биологи — от Тома Лавджоя из Смитсоновского института до Эдварда О. Уилсона из Гарварда и Дэвида Кваммена из журнала «Outside». Смысл его становится ясен: океанские острова больше не являются самыми изолированными экосистемами на этой планете; некоторые фрагменты лесов в настоящее время демонстрируют те же самые симптомы. Эти фрагменты можно считать островами, которые омывает море суши, лишённой в данный момент многих ключевых видов мутуалистов, в том числе животных-опылителей. Вне всяких сомнений, далее мы увидим обеднённые фауны опылителей, наблюдаемые в остаточных лесах, а также фрагменты местообитаний, физическим и химическим путём лишённые растительности, на каждом из континентов, где есть естественная растительность. Как уже подчёркивалось ранее, лишь немногие из этих «островов» в настоящее время представляют собой уголки тропического рая для опылителей, и ничто среди островков лесов, прерий или пустынь в море деградировавших ландшафтов не напомнит нам об ушедшем в прошлое Эдеме — когда-то опылённом и плодоносном.

Глава 9. Хранители огня Охотники за мёдом и пчеловоды с древности до наших дней

В густых равнинных тропических лесах Малайского полуострова над пологом леса высятся огромные деревья компассии (Koompassia excelsa), которые на протяжении многих десятилетий служат безопасными убежищами сразу десяткам многочисленных колоний гигантской пчелы (Apis dorsata), свирепо защищающей свой дом. Деревянная лестница «ёлочкой» тщательно изготовлена семьями охотников за мёдом, которые заявляют свои права на эти деревья и из года в год регулярно собирают урожай мёда.

ВСПОМИНАЕТ СТИВ:

Влажный тропический лес Малайзии в два часа ночи не был похож ни на что из виденного мною когда-либо. Я был окружен плотным древостоем из тонких деревьев с прямыми стволами и гладкой корой, известных как диптерокарпы — почти тысяча различных видов деревьев на один акр. Время от времени над ним поднималась крона пальмы или массивный шатёр дерева семейства бобовых — как это происходило во влажных тропических лесах неотропиков, с которыми я был больше знаком — но эти палеотропические гиганты были лишены множества характерных орхидей и бромелиевых, которые украшают полог влажного тропического леса в Центральной Америке, где я работал ранее за свою карьеру.

Однако именно в эту ночь в тропическом лесу оставалось ещё кое-что незнакомое: начался древний ритуал сбора урожая мёда, который будет сопровождаться потрясающим пиротехническим представлением. Я стоял неподалёку от огромного дерева туаланг вместе со старыми и новыми друзьями, ожидая того момента, когда я стану свидетелем удивительного дождя из раскалённых угольков, падающего с тлеющих факелов, которые держат в 90 футах над нами. Где-то высоко в кроне туаланга 70-летний малайский охотник за мёдом и его 16-летний внук готовили свои приспособления для сбора мёда в колониях гигантских азиатских медоносных пчёл. На земле под ними трое певцов пели древние молитвы, являющиеся частью ритуала охоты за мёдом на деревьях туаланг.

Я пришёл сюда вместе с дюжиной других учёных-специалистов по пчёлам, чтобы увидеть одно из немногих гигантских деревьев туаланг близ озера Педу в провинции Кедах северной части Малайского полуострова около границы с Таиландом. Конечно, я был достаточно хорошо осведомлён о многих особенностях, которые отличают аборигенную азиатскую медоносную пчелу Apis dorsata — гиганта, достигающего полудюйма в длину — от домашней европейской медоносной пчелы Apis mellifera. Однако ничто из прочитанного мною и преподанного моими малазийскими коллегами не могло подготовить меня к тому способу, при помощи которого эти охотники за мёдом по-прежнему устанавливали контакт с гигантскими пчёлами посредством анимистических ритуалов — упрашивая, заклиная и, в конце концов, успокаивая пчёл, чтобы получить доступ к их блестящим сотам.

Я ощущал, как люди здесь научились встречать свирепость общественных пчёл своим собственным волшебством, как они поступали на протяжении бессчётных тысячелетий. Здесь я мог видеть, как некоторые из самых стойких поверий об исцеляющей силе дикого мёда стали явью — чистой и по-прежнему живущей в древнем гигантском улье, полном историй, возможно, таких же древних, как сама способность нашего собственного вида сочинять сказки.

Моим гидом был профессор Махджир Мардан, специалист по охоте за мёдом из Аграрного университета Малайзии близ Куала-Лумпура. Мардан узнал многое из индуистского и исламского символизма, связанного с пчёлами, на протяжении целого десятилетия визитов ко многим охотникам за мёдом. Из целого роя историй, которые он хранил в памяти, он выбрал одну, чтобы рассказать её нам — тем, кто стал самыми новыми паломниками к гигантскому дереву туаланг в диптерокарповом лесу:

«Говорят, в древние времена жила индусская служанка, которую звали Хитам Манис, «Тёмная сладость», поскольку она была темнокожей красавицей. Она влюбилась в сына правящего султана, который ответил ей любовью. Но они не могли вступить в брак, потому что она была незнатного происхождения. Она и её подруги — которых звали Даянг — были вынуждены бежать из дворца, потому что разъярённый правитель хотел убить её. Когда она убегала, металлическое копьё вонзилось в её сердце. Она и её подруги превратились в пчёл и улетели».

Профессор сделал паузу и предложил группе лечь на открытом земляном склоне, чтобы смотреть в крону дерева туаланг, ожидая того, что случится в этой истории дальше:

«Однажды принц, который уже был помолвлен с принцессой, заметил высоко на дереве соты. Он забрался за ними на дерево и обнаружил внутри них липкое сладкое вещество. Он позвал своих слуг, чтобы они принесли нож и ведро. Когда ведро спустилось вниз, они обнаружили, к своему ужасу, что в нём лежало тело принца, разрезанное на куски!

Бестелесный голос прокричал, что он совершил кощунство, когда воспользовался металлическим ножом, чтобы срезать соты, потому что сама Хитам Манис погибла от металлического предмета.

Затем золотой дождь пчёл заново срастил принца целиком».

Профессор снова сделал паузу, на сей раз с иронией в голосе, потому что он говорил о «золотом дожде», который пчёлы испускают в процессе массовой дефекации сразу после захода солнца. Этот самый «золотой дождь» однажды спутали с ужасающим «жёлтым дождём», смертоносной формой реальной биохимической войны, которая отравила тысячи сельских жителей в ходе Вьетнамской войны. В настоящее время благодаря работе Чета Мирочи и других учёных стало ясно, что жёлтый дождь древности далёк от смертоносного: помёт гигантских азиатских пчёл обогащает тропические почвы огромными порциями азота — питательного вещества, которое в тропических лесах зачастую бывает в дефиците. В этой малайской истории «золотому дождю» приписывают скорее укрепляющие, чем разрушительные качества — восстановление тела человека, который оказался разрезанным на куски из-за того, что не смог оказать уважение Хитам Манис.

Профессор Мардан закончил историю, напомнив группе, как эта легенда продолжает в настоящее время определять способ сбора тонких восковых сот охотниками за мёдом: «И до наших дней никакого металла — на всех этапах используется только оборудование из древесины, шкур и коровьих костей из уважения к преждевременной и мучительной смерти Хитам Манис».

Несмотря на опасную и беспокойную жизнь, которую ведут охотники за мёдом, они всегда относятся к гигантской Apis dorsata с величайшей нежностью, называя пчёл Хитам Манис, любовью, достойной принца. Они также показывают своё уважение к гигантским пчёлам тем, что называют их лишь иносказательно, используя такие поэтические прозвища, как «Распустившиеся цветы» или «Прекрасные друзья». Они кротко именуют себя Даянг, служанками Хитам Манис.

Пока я безуспешно пытался разглядеть охотников за мёдом на их самодельных лестницах, поднимающихся «ёлочкой» в крону дерева, Даянг, работающие внизу, наполнили воздух множеством заклинаний. Охота за мёдом всегда происходит после захода луны или в безлунные ночи, когда пчёлы не вылетают из своих гнёзд. Даянг и всем остальным наблюдателям на земле запрещено носить факелы и даже зажигалки рядом с деревом. Иначе от 30 до 70 тысяч особей Apis dorsata из каждого гнезда наверху бросились бы к огням, жаля всех, кого увидят.

Однажды за несколько недель до нас, когда один из помощников профессора Мардана не внял предупреждениям, он был атакован пчёлами всего лишь из одной колонии на этом дереве. Он получил гораздо больше 200 ужалений, и его нужно было нести милю вниз по крутой тропе; затем его госпитализировали, и с нами он уже не вернулся. Мы, подобно Даянг, должны были сделать всё возможное, чтобы избежать гнева гигантских пчёл, считающихся самыми воинственными среди примерно семи видов аборигенных пчёл Старого Света. По сравнению с этими гигантскими пчёлами африканизированные «пчёлы-убийцы», которые теперь водятся повсеместно на большей части обеих Америк — это всего лишь слегка докучливые существа.

Группа стояла в напряжении под туалангом — деревом семейства бобовых высотой 120 футов, известным науке как Koompasia excelsa. Мы осознали, насколько сильно рисковали жизнью два малайца, поднимающихся на высоту 90 футов в полог леса по крепким, но выглядящим такими хрупкими ступеням лестниц, расположенным «ёлочкой». Старший среди них, Пак Тех, лазил на это самое дерево с 1965 года, но по-прежнему твёрдо придерживался всех предосторожностей и табу. Жилистый 70-летний мужчина совершил ритуальное омовение, помолился, а затем оставил медовые подношения у основания дерева перед началом своего ночного подъёма на него. Его внук до этого принимал участие в ритуале как Даянг-часовой на земле, но это был самый первый раз, когда мальчик совершит подъём, чтобы играть роль охотника за мёдом и носильщика гигантского факела, которым они должны будут воспользоваться.

В три часа ночи они сидели в кроне туаланга настолько высоко, что я не смог бы разглядеть их, даже если бы было светло. Они намеренно ожидали, пока последние лучи лунного света не пропадут за горизонтом, а затем подали сигнал Даянгам поднять огромный ковш из коровьей шкуры на подъёмнике из верёвки и шкива, который они сделали. Один из «служанок» Даянг вновь затянул монотонные заклинания, которые будут периодически возобновляться весь остаток ночи, почти до самого рассвета. Мы едва могли разглядеть плохо видимый силуэт гигантского дерева, троих верхолазов и разбросанные по кроне пчелиные соты на фоне сияющих точек зодиакальных огней — огня иного рода в небесах.

Я сумел, наконец, расслышать Пака Теха, который крикнул, что лезет по огромной ветке над первым пчелиным гнездом. Наконец, он был готов забрать мёд и расплод в одной из восьмидесяти с лишним колоний, свисающих с дерева, словно громадные рождественские украшения. Теперь все Даянг громко пели, надеясь успокоить пчёл и гарантировать безопасный сбор урожая. Пак Тех попросил, чтобы ему дали тлеющий факел, сделанный из туго связанного пучка плетей определённых лиан. Длинный факел был зажжён в основании дерева как часть подготовительного ритуала. Иногда мы могли разглядеть его вспыхивающий кончик, напоминающий красный огонёк сигареты в тёмной комнате, или замечали вспышку каскада искр, когда кто-то тыкал им в ствол дерева. Из своего ненадёжного местоположения Пак Тех, его внук и третий верхолаз начали направлять жар, искры и дым факела в сторону сот, пробуждая пчёл от дремоты.

Затем, устроив «дождь искр», мужчины поднесли горящий конец факела к массивным сотам параболической формы, подпаливая их и сгоняя с них толстый слой пчёл. Внезапно Пак Тех начал энергично стучать тлеющим концом факела по ветке прямо над гигантскими сотами. Тысячи пылающих оранжевых и красноватых угольков разного размера дождём полетели вниз, словно фантасмагорический метеоритный дождь. Ни один фейерверк на Четвёртое июля не казался мне таким запоминающимся или долгим, как этот образец туземной пиротехники в ту особую ночь в тропическом лесу близ озера Педу. Каскад искр, вычерчивая дрожащие траектории, лениво падал на поляну под гигантским туалангом. До того момента я вытягивал шею, заглядывая под дерево снизу, но теперь попятился под защиту диптерокарпового леса.

Когда некоторые из пылающих искр долетели до земли, я услышал угрожающий рёв, доносящийся вслед за ними с дерева. Он отличался от всего, что я когда-либо слышал. Десятки тысяч рассерженных пчёл роем слетали со своих сот, следуя за огненным дождём, падающим от гнёзд гигантских пчёл до земли. Пчёлы из соседних колоний также взлетали и включались в шумную свалку. Их гул был настолько громким и близким, что я инстинктивно пригнулся и задержал дыхание, поскольку двуокись углерода в вашем дыхании — это стимул, который заставляет пчёл жалить. Я почувствовал, что содрогнулся до глубины души от неотвратимой мысли о том, что тысячи пчёл, готовых защищаться, могли бы найти меня, а также Даянг, прижавшихся друг к другу в темноте далеко внизу.

Вместо этого гигантские пчелы разлетелись в стороны, собираясь группами вокруг тех мест, где исчезли тлеющие угольки. Не проявляя угрозы, они расселись на земле и окружающей листве, где и останутся до тех пор, пока первый свет утра не поманит их обратно наверх, к остаткам их разграбленных гнёзд. Однако к тому времени Пак Тех уже уйдёт от дерева, а мёд из некоторых колоний будет собран.

Пока все мы, ошеломлённые, ещё толпились внизу, Пак Тех уже начал извлекать мёд из гнезда высоко над нами. Пользуясь лопаткой коровы, костью из плеча, он начал срезать соты. Затем он свернул восковой кусок длиной 3 фута так, чтобы его сладкое золотое сокровище осталось внутри — долгожданный праздник. Затем он уложил этот кусок сот в люльку из коровьей шкуры, которую загружал до тех пор, пока та не переполнилась. Каждый раз, когда он спускал люльку с мёдом и сотами людям внизу, вверх поднималась другая люлька из коровьей шкуры и ротанговой пальмы.

В течение следующих четырёх или пяти часов Пак Тех переходил от одной колонии к другой. Наконец в шесть часов утра жилистый старик и двое его помощников, изнурённые, добрались до земли. Там Даянг помогли им вылечить несколько укусов, которые достались им в эту ночь. (Они лечили рубцы Пак Теха мёдом гигантской пчелы, поскольку считали это верным средством!)

Пока Пак Тех и его внук наполняли люльку за люлькой, Даянг внизу переносили куски сот к огромному валуну, нависающему над входом в пещеру, полную нектароядных летучих мышей. Там люди отжимали и фильтровали остатки мёда из красивых восковых сот. Голодные и уставшие, мы сгрудились вокруг пачкающегося урожая и вместе с Даянг приступили к восхитительно сладкой трапезе из пчелиного расплода и мёда. Некоторые из нас сражались за лучшие куски сот — с личинками и куколками — чтобы плюхнуть их в стоящие наготове контейнеры с жидким азотом и провести дома анализ ДНК. Это был разительный контраст: с одной стороны древний ритуал сбора мёда, а с другой — современная высокотехнологичная гонка за скрытыми генетическими тайнами этих внушающих страх гигантских опылителей. Тем временем под валуном малазийцы продолжали фильтровать мёд в 7-галлонные ёмкости, ожидающие, когда их перевезут обратно на ближайшие деревенские рынки.

Действуя вместе, Пак Тех и его команда собрали с этого дерева почти тысячу фунтов мёда. Это было всего лишь одно из примерно десятка деревьев, за которыми они присматривают — деревьев, разбросанных далеко друг от друга в лесах, окружающих озеро Педу. Охота за мёдом туаланга позволяет каждому человеку из команды Даянг выручить за месяц на целых 150 долларов США больше, чем он смог бы заработать в качестве сборщика каучука или батрака на ферме. Сегодня охотники должны получить разрешение на сбор мёда с деревьев от султана провинции Кедах, потому что конкуренция сейчас стала такой же свирепой, как сами пчёлы — в настоящее время существует более 70 команд охотников за мёдом туаланга, которые из года в год конкурируют за те немногие гигантские медоносные деревья, что произрастают в местах их проживания. Все вместе они собрали целых 150000 фунтов мёда в течение лишь одного двух- или трёхмесячного сезона. Однако этот урожай может уменьшиться, поскольку дальнейшее сведение леса покушается на их деятельность и, конечно же, на жизнь гигантских пчёл в их тропическом лесном доме.

Профессор Мардан откровенно говорит о том, как заготовка древесины в окрестных лесах в настоящее время разрушает эту древнюю традицию: «Для многих сборщиков мёда собирательство мёда будет существовать всегда, пока есть пчёлы и лес. Но в настоящее время самой большой угрозой профессии сборщика мёда выглядит истощение запасов цветущих растений во влажном тропическом лесу, вызванное неразборчивыми лесозаготовками. Многие профессиональные сборщики мёда остро чувствуют, что деревья пчёл, которые дают хорошую древесину, должны быть защищены от лесорубов. Их мнению следует уделить первоочередное внимание».

Фактически, некоторые лесничие признают, что гигантские туаланги могут входить в число самых высоких деревьев, остающихся на Земле — они достигают высоты 150 футов или больше. Эти деревья хранят пережитки одних из самых древних отношений между пчёлами, запасами цветов и хозяйствующими людьми. Они также предоставляют охотникам за мёдом возможность получить существенную прибавку к их скудным доходам, избегая исчерпания лесных богатств — и не беспокоя гигантских пчёл настолько, что они навсегда покидают деревья. Пак Тех своими глазами наблюдал возвращение пчёл на одно и то же дерево, с которым он ежегодно работал начиная с середины 1960-х годов. Древние молитвы по-прежнему возносятся — и он по-прежнему использует коровью лопатку вместо металлического ножа и деревянную лестницу вместо алюминиевой — чтобы почтить Хитам Манис, тёмную сладкую богиню, для которой он сам и его семья являются служанками.

Далеко отсюда, на другом конце Евразийского континента, в восточной Испании, древние петроглифы в укрытии на склоне скалы изображают деятельность, подобную той, свидетелем которой я был возле озера Педу. В местечке Барранк Фондо близ Кастельона ваш взгляд поднимается по отвесной скальной стене туда, где пять человеческих фигур лезут по лестнице к гнезду, пока их семьи ждут внизу, охваченные жаждой попробовать мёд. Лестница тянется к гнезду, окружённому пчёлами — гнезду высоко на дереве. Духи пасущихся животных и других существ, ветвистых растений и округлые пятна — летучие мыши, птицы или другие пчёлы — кружатся у кроны дерева. Возраст петроглифов, изображающих диких медоносных пчёл в Барранк Фондо, оценивается, как минимум, в 6000 лет. Сходные изображения лестниц, ведущих к гнёздам гигантских азиатских пчёл, можно найти в убежище дикой природы Джамбудвип в Пахмархи, Индия — они датируются 500 г. до н. э.

Ева Крейн, основатель и бывший директор Международной Ассоциации по научному пчеловодству, документировала самые разнообразные доисторические наскальные изображения медоносных пчёл, возраст которых доходит до 10000 лет до н. э, а возможно, и больше. Крейн утверждает, что петроглифическое наследие — это одно из многих предположений в пользу того, что в ранних человеческих культурах «сформировались близкие отношения с пчёлами, у которых [они] забирали мёд — несмотря на жала — и пчёл часто почитали как волшебных, или даже божественных существ». Специалист по истории отношений с окружающей средой Кейт Томас напоминает нам о том, что эти близкие отношения людей с колониальными опылителями находили выражение примечательным образом:

С пчёлами можно было общаться, поэтому, когда они роились, их владельцы могли свистеть, хлопать в ладоши, звенеть колокольчиками и стучать в тазы и котелки. Это была древняя практика, восходящая ещё к временам Древнего Рима, но всё ещё повсеместно наблюдавшаяся в Англии восемнадцатого века. Её изначальной целью, похоже, было предупреждение соседей о приближающемся рое и предотвращение споров путём установления прав на собственность заранее… Но до начала современной эпохи шум повсеместно расценивался деревенскими жителями как средство обращения к самим пчёлам. Считалось, что он не позволит им улететь слишком далеко; он заставлял их «сплотиться» и поощрял сесть как можно скорее.

Доисторические петроглифы, изображающие медоносных пчёл, и связанные с ними ритуалы не ограничиваются Европой. Тысячи африканских наскальных изображений показывают нам лестницы, ведущие к сотам и пещерам; многие из них окружены роями нападающих и мечущихся пчёл. Всё это, от кривых в петроглифической символике пчелиных гнёзд в Алжире до сцен охоты за мёдом в Зимбабве, является вполне достаточным свидетельством того, что сбор мёда маленькой Apis mellifera был окружён ритуалами подобно сбору мёда гигантской Apis dorsata в наши дни.

Петроглиф, или наскальная роспись, из пещеры Аранья (Паучьей) в Бикорпе близ Валенсии в Испании. Одинокий охотник за мёдом лезет по верёвочной лестнице, чтобы собрать мёд, воск и, вероятно, расплод из сот медоносных пчёл, висящих высоко на поверхности утёса.

Трудно точно установить, когда на самом деле началось пчеловодство как противоположность охоте за мёдом. Ева Крейн думает, что самое раннее однозначное свидетельство существования пчеловодства — содержания пчёл на пасеке в ёмкостях, сделанных руками — изображено на четырёх сценах в храмах, расположенных вдоль Нила в Египте. Возраст этих расписных панелей составляет от 2400 до 600 года до н. э. Сцены явно изображают сбор, обработку и хранение мёда в больших глиняных сосудах. В могиле Пабесы красочные резные рельефы, датируемые временем между 660 и 600 гг. до н. э., демонстрируют активные связи между пчеловодами и летающими медоносными пчёлами: их ульи и сосуды для хранения мёда.

Начало пчеловодства, однако, может датироваться ещё более древними временами, задолго до того, как появились ульи, сделанные из тыквы-горлянки, керамики или деревянных ящиков. Возможно, самыми ранними ульями, о которых заботились люди, были просто куски уже заселённых пчёлами стволов деревьев, отпиленные и перенесённые к человеческим поселениям, где охочие до мёда медведи, барсуки или скунсы не могли добраться до них. Спустя века египтяне стали первыми кочевыми пчеловодами — они сплавляли нагруженные ульями баржи вверх и вниз по Нилу, предоставляя услуги по опылению фермерам в пойме и накапливая урожай мёда.

К 3500 году до н. э. египтяне уже были опытными пчеловодами, сплавляющими свои гружёные ульями баржи вверх и вниз по Нилу — первыми кочевыми пчеловодами. Иероглиф пчелы, показанный здесь, использовался для обозначения царя Нижнего Египта.

Пчеловодство можно датировать через связанные с ним артефакты, но когда же люди начали понимать, что пчёлы и другие существа были ответственны за опыление растений? И когда люди сами начали опылять культурные растения, чтобы те давали более высокие урожаи плодов? Археологи вновь обращаются к иероглифам египетских храмов как к документации ручного опыления фиников, интерпретируя сцены, датируемые 800 г. до н. э. Замечая, что женские растения финиковой пальмы, оказывающиеся в изоляции от производителей пыльцы, завязывали меньше плодов, земледельцы, выращивающие финики, возможно, догадались, что нужно приносить мужские соцветия и обметать ими соцветия на финиковых пальмах, дающих плоды. Эта практика, возможно, появилась у шумеров и ассирийцев, распространившись впоследствии среди других средиземноморских культур.

Хотя не все культуры в мире занялись ручным опылением своих самых ценных культурных растений, во многих из них есть собственные понятия и символы для естественного перекрёстного опыления. У индейских земледельцев, выращивающих кукурузу в пойме верхнего течения Миссури на Великих равнинах, есть древняя притча, напоминающая детям о том, что «кукуруза может путешествовать». Знаменитая садовница племени хидатса, известная как Женщина-Буйволова птица, знала, что различные разновидности кукурузы, посаженные в пределах «расстояния путешествия» друг от друга, переопылятся и потому утратят чистоту сорта или станут разноцветными. Поскольку разные разновидности кукурузы «приносят нам разную пользу», её люди пытались содержать каждую из них в чистоте, сажая её на значительном расстоянии от других.

Было бы неправильно думать, что туземные земледельцы, которых иноземцы научили приёмам опыления вручную, до того момента пребывали в неведении относительно управления перекрёстным опылением культурных растений. Такой вывод лежит в основе истории о том, как европейцы обучили индейцев-майя из племени тотонаков опылять ваниль — туземный вид орхидей на родине майя, в штате Веракрус в Мексике, который требует перекрёстного опыления. Некоторые утверждают, что мексиканские индейцы не представляли себе того, что их местные цветки тликсухитль нуждаются в перекрёстном опылении, чтобы в изобилии завязать стручки ванили. Лишь в 1836 году бельгийский ботаник по имени Моррен успешно опылил вручную цветки ванили, выращенной в ботаническом саду в Льеже. Известие об этом приёме быстро распространилось среди любителей ванили в Европе, и многие из них применили эту методику на своих оранжерейных посадках орхидей. Не прошло и десяти лет, как французские иммигранты в Мексике начали использовать такие методы опыления вручную и получили пятикратное увеличение урожая стручков ванили в долине реки Наутлы в южной Мексике. Молва говорила, что французские колонисты вскоре собирали намного больше стручков ванили со своих ограниченных посадок, чем их соседи-индейцы получают с больших посадок. Тотонаки обвиняли их в краже с их собственных плантаций. В надежде ослабить культурный конфликт (и, возможно, ради самозащиты), французские колонисты решили научить тотонаков новому приёму. И вскоре в результате применения этого новшества урожаи ванили у майя действительно увеличились.

Однако не стоит принимать эту историю как знак того, что в доисторическую и историческую эпохи майя не обращали внимания на выгоды от опыления культурных растений — они скорее просто способствовали оказанию этой услуги животными, нежели делали всю работу самостоятельно. Забота индейцев майя о безжалых пчёлах, и символизм, связанный с этой традицией животноводства, являются замечательным свидетельством их экологических догадок, касающихся отношений между культурными растениями и опылителями, зачастую скрытых или забытых. Майя с полуострова Юкатан и из соседних штатов долго охотились за мёдом не менее 17 различных видов туземных безжалых пчёл. Но важнее всего то, что четыре вида местных пчёл также содержались в их придомовых садах как полуодомашненные. Эти четыре безжалых пчелы, известные под общим названием «шунан каа» на языке майя, опыляют более 200 видов растений вокруг деревень аборигенов в мексиканских штатах Юкатан, Кампече, Кинтана-Роо, Табаско и Веракрус. Также они являются успешными опылителями не менее чем 16 сельскохозяйственных культур, которые произрастают в этой местности, в том числе кофе, кардамона, авокадо, лайма, манго, нансе и ещё нескольких тропических плодов и орехов.

Садовники без сомнения получают более высокие урожаи плодов, когда содержат сотни безжалых пчёл в виде искусственных колоний. Большинство искусственных колоний этих пчёл содержится в пустотелых стволах деревьев диаметром 10 дюймов в придомовых садах индейцев майя. Эти сады — богатый генетический запас разновидностей культурных растений народной селекции: как минимум, трёх дюжин плодов и клубней, четырёх дюжин трав, шести видов растений, дающих волокно и пригодных для изготовления утвари, десяти деревьев, из которых делают колья и сваи, и двадцати декоративных видов.

Традиция индейцев майя, связанная с заботой о местных пчёлах, явно сложилась в доисторические времена, о чём свидетельствуют священные тексты майя, известные как «Чилам Балам». Судьбы людей и пчёл часто переплетаются в историях и ритуалах майя. Например, когда пчеловод умирает, наследник его ульев должен немедленно пойти к пчёлам и сообщить им о смерти, уверяя их, что о них по-прежнему будут заботиться. Новый пчеловод не должен посещать кладбище или помогать готовить труп к похоронам из опасения, что он принесёт печаль в улей. Любой непредвиденный контакт со смертью должен сопровождаться ритуальным мытьём рук пчеловода, прежде чем он посмеет коснуться ульев. А если пчела случайно убита, её нежно заворачивают в листья, а затем хоронят. Из всех природных ресурсов, бывших в распоряжении индейцев майя, лишь маис был удостоен более сложных ритуальных излияний привязанности и уважения в сравнении с безжалыми пчёлами.

Пусть даже Колумб восхищался воском, полученным от этих безжалых пчёл, другие европейские колонисты чувствовали, что коренные американцы упустили нечто жизненно важное, не имея домашних медоносных пчёл. К 1620-м годам медоносные пчёлы много раз целенаправленно завозились в разные места Западного полушария. Вскоре завезённые пчёлы превратились в экологических конкурентов аборигенных пчёл родов Melipona и Trigona, но на полуострове Юкатан они не станут основным экономическим ресурсом вплоть до двадцатого века. Несмотря на конкуренцию со стороны апикультуры, мелипоникультура, или разведение безжалых пчёл, сохранилась среди индейцев майя, в том числе у тотонаков, культивирующих ваниль на территории штата Веракрус.

В настоящее время в мексиканских штатах Юкатан и Кинтана-Роо современные индейцы майя практикуют мелипоникультуру — содержание безжалых пчёл (Melipona beechei, Trigona spp.) — как они это делали уже сотни лет. Здесь пчеловод содержит своих пчёл-мелипон в пустотелых брёвнах, подвешивая блюдце с мёдом в качестве подношения им.

Существует множество культурных причин, объясняющих, почему майя не отказывались от своих местных пчел, даже при том, что домашние медоносные пчёлы производят больше мёда. Например, мёд местных пчёл, как считалось, успешнее лечил катаракту, конъюнктивит, простуды, лихорадки, изжогу, ларингит и осложнения при родах. Смеси пыльцы и мёда безжалых пчёл обладают отчётливо сладким, хотя и кисловатым ароматом, который приятнее, чем у мёда пчёл рода Apis. Мёд местных пчёл обычно добавляется к кашам атоле и приправам из тыквенных семян; мёд завезённых пчёл так не используется. Мёд местных пчёл не бродит и не кристаллизуется в обычных условиях хранения, поэтому он может сохранять свой аромат при хранении в течение двух или трёх лет без специальных мер предосторожности.

Возможно, самым важным было церемониальное использование мёда безжалых пчёл — в церемониях, для которых мёд от европейских пчёл просто не подошёл бы. Невин и Элизабет Вивер были, возможно, последними из сторонних наблюдателей, которые стали свидетелями обряда духовного возрождения у индейцев майя, связанного с безжалыми пчёлами — церемонии, называемой «Ханли Кол». Её празднование, которое ранее предписывалось проводить каждые четыре года на деньги разных пчеловодов деревни поочерёдно, в последние десятилетия стало очень редким. Чтобы возродить эту традицию, Виверам пришлось заплатить шаману из другой деревни, чтобы он прибыл и исполнил обряд, длящийся сутки. Однако, едва он прибыл, сотни местных жителей из числа юкатекских майя изъявили желание принять в нём участие. Чтобы обряд Ханли Кол был исполнен должным образом, потребовались более ста часов предварительной работы и пожертвования множества продуктов от местных растений и животных.

Эта церемония, предназначенная для того, чтобы позволить местной семье пчеловодов удвоить количество содержащихся у неё колоний, чередовала ритуальные приготовления, раздачу традиционной пищи и пение древних молитв семь раз. Молитвы обряда были обращены к Ноюм Каа, Великому богу пчёл, который пришёл из традиционного дома местных пчёл — Ял Коба, храма классических майя. По иронии судьбы, когда за несколько десятилетий до этого в деревню были впервые завезены европейские медоносные пчёлы, они вызвали большое волнение, потому что многие из местных майя принимали их за посланников Великого бога пчёл, упомянутого в церемонии. Однако они постепенно поняли, что мёд европейских пчёл не обладал ни одним из лечебных свойств, приписываемых местному мёду. С тех пор содержание ульев европейских медоносных пчёл считается занятием, преследующим сугубо экономические цели и лишённым какой бы то ни было искупительной культурной ценности. Традиционные церемонии майя не имеют никакой власти над пасеками завезённых европейских пчёл или над вездесущей африканизированной расой, ныне господствующей в этих местах.

В недавнем прошлом имело место косвенное подавление пчеловодства индейцев майя из-за недоверия испанцев к «колдовству», которым оно сопровождалось. Мексиканско-американский поэт Франсиско Аларкон напоминает нам об этом: «“Пчёлы — благочестивые служители цветов/ которые хранят для себя./ Они делают воск, который мы жжём во славу Господа/ За это мы их любим и уважаем их”/— сказал Мигель, искатель пчёл, когда его обманом заставили исполнить/ заклинания ульев, которые он знал лучше, чем “Ave Maria”».

К сожалению, количество колоний безжалых пчёл, о которых заботились майя, снизилось, поскольку всё большее число людей преследует исключительно экономические выгоды от содержания европейских медоносных пчёл, уделяя меньше времени аборигенным пчёлам. Число содержащихся индейцами колоний безжалых пчёл в настоящее время составляет лишь половину от того, что было в 1980 году. На сегодняшний день на полуострове Юкатан осталось лишь 530 семей, содержащих безжалых пчёл, и все эти майя содержат менее 5000 колоний, главным образом легче всего «приручаемого» вида Melipona beecheii. Сведение лесов позволило заложить в соседних областях плантации сахарного тростника и хенекена — плантации, где используются инсектициды, которые фактически истребили безжалых пчёл в некоторых местах прибрежных равнин. Генные пулы этих пчёл стремительно беднеют, и то же самое происходит с массивом культурных знаний о них.

Оказавшись в окружении участков вырубленного леса, некоторые земледельцы-майя, которым всё же пришлось отказаться от этой древней традиции пчеловодства, понимают, что их сборы мёда и урожая культурных растений в настоящее время стали необычно низкими. Некоторые винят в снижении количества мёда недостаточное количество цветов в вырубаемых ради древесины лесах, соседствующих с их придомовыми садами. Другие обвиняют в снижении урожая и сбора мёда локальную засуху, которая сопровождает вырубку леса. Любопытно, что некоторые земледельцы-майя винят в этом отсутствии дождей свой собственный отказ продолжать проводить приносящие дождь церемонии, которые всегда проводили их предки — церемонии, которые требуют оставлять на их полях мёд «шунан каа», безжалой пчелы. Без соблюдения этого ритуала урожаи будут страдать.

Потому садоводы майя должны поддерживать существование местных безжалых пчёл — медоносных пчёл недостаточно — чтобы и далее продолжать исполнять ритуалы, гарантирующие хорошие урожаи. По крайней мере метафорически майя осознали критически важную связь между местными опылителями и обильными урожаями. Когда сведение лесов уничтожает нектароносные растения и те немногие отдельные деревья, обладающие стволами, подходящими для содержания пчёл, петля обратной связи рвётся. Этому также мешают культурные перемены, не дающие молодым майя становиться садоводами и земледельцами, которые поддерживают существование древних обрядов благодарения, связанных с мёдом безжалых пчёл.

Сегодня, как никогда ранее, мелипоникультура майя стоит на распутье. С появлением на Юкатане африканизированных медоносных пчёл хорошо развитая индустрия, в основе которой находится европейская медоносная пчела, оказалась в опасности. В последние десятилетия Юкатан стал самым большим производителем мёда в Мексике. Сегодня, однако, продовольственные культуры, опыление которых зависит от европейских медоносных пчёл, находятся в рискованном положении. Если у аборигенных безжалых пчёл когда-либо и появлялась возможность для возрождения, то это именно сейчас. Однако лишь немногие молодые майя находят традицию привлекательной, даже если инновационные технологии делают её менее трудоёмкой. В их глазах она слишком сильно напоминает о «старом пути», которого они пытаются избежать.

Даже сталкиваясь с такими жёсткими разногласиями, традиции пчеловодства индейцев майя входят в эру оживления. Благодаря настоянию замечательного молодого этнобиолога Серхио Медельина Моралеса Фонд Макартуров недавно финансировал создание новой некоммерческой организации — “Asociación Civil Yik’el Kab”, названной в честь «аборигенных насекомых, которые производят мёд». В феврале 1991 года Медельин созвал эту активную коалицию пчеловодов майя и учёных для выработки стратегического плана, преследующего несколько целей: сохранение и распространение продукции безжалых пчёл, открытие новых рынков среди магазинов здоровой еды и фитотерапии, финансирование посадок ещё большего количества придомовых садов и организации участков восстановления тропического леса, на которых произрастают нектароносные растения, а также защита старых деревьев, пригодных для жизни диких пчёл и для изготовления ёмкостей для поселения их колоний.

Этот проект получил техническую поддержку со стороны некоторых из лучших экспертов Мексики по устойчивому развитию, в числе которых Артуро Гомес-Помпа, Энрике Кампос-Лопес и Хорхе Гонсалес-Асерето. И что, возможно, ещё важнее — в ходе обучения и планирования симпозиумов не менее 20 пчеловодов майя работали консультантами, и ещё сотни других приняли участие в опросе, озвучив проблемы и пути их решения. Если какая-то древняя экологическая практика и имеет шанс выстоять перед лицом трудностей нашего времени, то это может быть мелипоникультура индейцев майя.

Однако, как поняли Виверы, пожив среди своих соседей-майя, «сама по себе работа с [аборигенными безжалыми] пчёлами не может быть отделена от ритуалов, которые её сопровождают». Это не просто какая-то новая биотехнология; это живая культура. Если кто-то будет не в состоянии чтить ритуалы, к которым привыкли пчёлы, те могут вернуться в непродуктивное состояние. Именно поэтому разговор с пчёлами в своих придомовых садах — это работа пчеловодов-майя, которая отнимает больше всего времени: сохранение контакта, поддержание древнего огня — диалога между различными видами — ярко горящим и освещающим будущее.

ВСПОМИНАЕТ СТИВ:

Я снова был в дороге, на сей раз направляясь к «небесному острову» — горам Чирикауа близ границы Нью-Мексико и Аризоны. Я проезжал милю за милей и миновал яблоневые посадки ряд за рядом — Ред и Голден Делишес, Джонатан, Фуджи и Гренни Смит — пока не вырвался на вспаханную, но ещё не засаженную территорию площадью почти 200 акров. В середине её стояла огромная оранжерея, внутри которой было заключено видение того, как станет выглядеть в будущем управляемое опыление многих продовольственных культур.

Никогда раньше я не видел такого сооружения, одетого в стекло. Я с изумлением прикинул длину оранжереи, которая в одиночку занимала 10 акров — в три раза больше размеров известного нью-эйджевского туристического аттракциона в Южной Аризоне, известного как «Биосфера II». Стекло странно искажало небо вокруг и над ней в долине Элфрида — в одном из последних оплотов богарного земледелия Аризоны, распространённого ранее в этом столетии. Там, где когда-то росли приспособленные к жизни в пустыне аборигенные бобы тепари, земля и ископаемые грунтовые воды в её толще в настоящее время считаются слишком дорогими, чтобы оправдывать возделывание зависящих от дождей основных продовольственных культур. Внутри тепличной постройки был мир гибридных помидоров и мохнатых чёрно-жёлтых шмелей.

После того, как я припарковался, в дверях общего отдела меня встретил охранник, который сразу же позвонил резидент-менеджеру «Ферм Бонита». Менеджер помнил меня, поскольку я согласовал свой визит заранее за несколько месяцев. Никаким представителям конкурирующего агробизнеса, никому из торговых палат, никому из «Будущих фермеров Америки» не был разрешён доступ в эту высокотехнологичную, управляемую компьютерами фабрику томатов. Проверок службы безопасности было множество. Тем не менее, я был благодарен им за то, что они позволили мне посетить это впечатляющее сооружение. Самая близкая технология такого типа существует лишь в Нидерландах и в нескольких других европейских странах. Потому, в некотором смысле, это напоминало прогулку по голландской оранжерее.

А затем началась экскурсия. Фабрика, рассказывали они, эффективно захватывают солнечную энергию, но должна, тем не менее, использовать ископаемое топливо, чтобы контролировать микросреду путём охлаждения и нагревания. Было такое ощущение, словно мы прогуливались по лёгким и кровеносной системе внушительных размеров роботрона. Десятки миллионов долларов рискового капитала уже были вложены в развитие этого предприятия. Но это были жалкие крохи по сравнению с тем, сколько будет стоить запустить систему, когда она дойдёт до своего логического завершения. Корпорация планировала занимать теплицами ещё по 10 акров земли каждый год, пока все 200 акров распаханной земли, окружающей уже существующую постройку, не станут одной обширной контролируемой микросредой.

— А где же почва? — пробормотал я, немного смущённый. Менеджер указал на белые пластмассовые кирпичи, из которых вырастало каждое растение томата. Ни один из них не был заполнен хорошей землёй долины Элфрида. Вместо этого в них находились минеральная вата, датчики и выпускные трубки. По запросу — и под контролем датчиков водного стресса — производились автоматический полив и удобрение.

Я взглянул вниз на его ноги рядом с какими-то тонкими белыми трубками и вновь почесал в затылке. По этим трубопроводам, сказал он мне, перегоняется горячая вода для поддержания во всей оранжерее оптимальных температур для быстрого роста растений и созревания томатов. Эти же самые белые трубки разветвлялись, словно контактные провода для электрических вагонеток, которые перевозили «работников фермы» между рядами, где они подрезали и подвязывали растения на разных стадиях роста, а также собирали урожай. Местные испаноговорящие жители, которые преобладали среди немногочисленных работников, считали томатную фабрику гораздо более прибыльной и значительно более организованной, чем «грязная» работа в поле во времена их юности.

В сущности, в этом месте людям нужно было выполнять лишь совсем немногие задачи. Над их головами были не безоблачные небеса, а электрические кабели, мигающие огоньки и панели дисплеев, подключённые к электронным станциям сбора данных. Эти станции отправляли данные о температуре, влажности и питании на централизованные компьютеры, которые контролировали общие условия и определяли время доставки контролируемых веществ к каждому из растений.

Я разглядывал передовой край европейской системы проектирования теплиц, перенесённый на американскую почву, и едва знал, что сказать. Менеджер весьма гордился средой, где отсутствовали сорняки, поскольку это подразумевало, что его помидоры можно было вырастить в среде без гербицидов. Фактически же отсутствие сорняков также подавляло присутствие немногочисленных насекомых-вредителей, которые, случалось, залетали в теплицу, и потому не требовалось вообще никаких химических инсектицидов — биологические агенты контроля сдерживали развитие этих немногих заблудившихся бродяг.

Всё это было очень хорошо, и даже прекрасно, поскольку предприятие полагалось на услуги по опылению, оказываемые чувствительными к пестицидам шмелями, чтобы выращивать крупные помидоры, лишённые разного рода дефектов. Менеджер похвалился тем, что помидоры, фактически, выращены как «органический продукт». И мне пришлось спросить себя о том, можно ли считать минеральную вату, пластиковые капельницы и микродатчики органическими материалами.

Наконец, я попросил взглянуть на шмелей — это была реальная причина, по которой я хотел посетить «Фермы Бонита». Мне очень повезло: в Тусон только что прибыл воздушным транспортом груз колоний Bombus occidentalis. Партию уже привезли на ферму, так что у меня будет неплохая возможность увидеть их в действии. Эти шмели были закуплены в соответствии с ежемесячным планом обслуживания на торговом предприятии в центральной Калифорнии, связанном с транснациональной корпорацией с центром в Нидерландах. Колонии были взяты в аренду исходя из их способности по опылению определённого «объёма» тепличных помидоров. Шмели были выращены в полной изоляции от настоящих диких шмелей, в соответствии со строгими гигиеническими стандартами, с использованием самых последних высокотехнологичных методов работы в инсектарии.

Я увидел, что каждая колония шмелей сидела на платформе на высоте целых 6 футов над широкой центральной бетонной дорожкой: живая святыня среди всех этих проводов, стекла и пластика. Коробки были украшены чёрно-жёлтой торговой маркой “Natupol” и одобрением принадлежащей голландцам “Koppert Biological Systems” — транснациональной корпорации, которой принадлежит значительная часть заслуг в области технологического прогресса в размножении и выращивании шмелей на протяжении последнего десятилетия бурного роста этой главным образом европейской отрасли промышленности.

Во время моего первого посещения теплиц «Бониты» мне советовали не рисковать и не подходить слишком близко к жилищам насекомых, не говоря уже о том, чтобы заглядывать внутрь них. Однако прошли годы, и служба безопасности несколько расслабилась, поскольку «секреты», связанные с ярко раскрашенными чёрно-жёлто-белыми коробками, теперь стали известны значительно шире. Колонии Bombus недавно были проданы частным лицам, не имеющим отношения к корпоративной семье “Natupol”. Пчела вылетела из мешка, так сказать.

Чтобы получить доступ в мир контролируемых шмелей, достаточно с лёгкостью вынуть заглушку из круглого отверстия гнездового ящика. Красочная внешняя упаковка скрывала просто несколько хитроумно отлитых из пенополистирола стенок, слой внутреннего пластикового покрытия, дренаж и пластмассовую гравитационную поилку с сахарной водой, заимствованную в промышленном птицеводстве. Над ульем находился прозрачный полиэтиленовый пакет, почти идентичный тем, что используются в больницах для хранения человеческой плазмы крови для внутривенных вливаний. Здесь же внутри него была не кровь, а раствор искусственного нектара янтарного цвета, известного на «Фермах Бонита» и у других пользователей просто как «Пчелиное счастье». Но что бы ни было намешано в этом секретном рецепте, разработанном голландскими мастерами, он работал. Шмелям, похоже, явно нравилось лизать этот похожий на нектар эликсир в безопасности своих колоний. В этой лишённой нектара среде оранжереи обеспечение шмелей «Пчелиным счастьем» было совершенно необходимо, если они должны были опылять тысячи гибридных помидоров вокруг себя.

Подобно многим растениям, которые требуют звукового воздействия пчёл — растениям, среди которых голубика, клюква, баклажаны и киви — помидоры производят питательную пыльцу, однако не дают ни капли нектара. Цветки помидоров и многих из их паслёновых родственников могут завязывать некоторое количество плодов за счёт самоопыления, но они оказываются гораздо более плодоносными и производят плоды правильной формы и более высокого качества, когда к ним применено воздействие звуком или вибрационное опыление некоторых пчёл, исполняющих особый «вертящийся танец» на этих жёлтых и зёленых звёздчатых цветках. Но пчёлы, получающие пыльцу при вибрационной обработке цветков, должны либо иметь доступ к другим цветам, являющимся источником нектара, либо их следует подпитывать заменителем нектара. Владельцы высокотехнологичных пчелиных ранчо более чем готовы потчевать свой крохотный скот «Пчелиным счастьем» в обмен на услуги, которые те предоставляют.

Ранним утром среди пяти жёлтых лепестков раскрытого цветка показывается вздутый центральный конус пыльников, в котором созрела пыльца кремового цвета. Любой шмель, который случайно находит этот полезный груз, точно знает, что нужно делать, чтобы его получить. Хотя цветки томата совершенно лишены выраженного аромата, контрастные краски только что раскрывшихся цветков приманивают пчёл достаточно близко, чтобы они смогли определить, есть ли ещё здесь запас пыльцы.

Если вы сосредоточите внимание на цветах одного растения, то сперва услышите низкий гул от взмахов крыльев, а затем увидите, как крупный рабочий шмель садится на группу ещё не опылённых цветков томата. Выбрав один из них, он крепко захватывает его жвалами и ногами, а затем сильно изгибает своё брюшко в форме буквы «С» вокруг ярко-жёлтого конуса пыльников. Внезапно очертания его тела становятся размытыми из-за быстрых движений. Сразу же следует дрожь средней части его тела — грудные мускулы способны производить сильные сокращения — и пока его тело дрожит, можно расслышать мягкое пульсирующее гудение. Вы распознаете звуки, близкие к ноте до второй октавы — 512 циклов в секунду — когда видите, как он дрожит, сидя верхом на цветке томата.

Эти колебания достаточно хорошо подходят для того, чтобы заставить пыльцевые зёрна бешено танцевать внутри каждого полого пыльника в конусе. Вначале они лишь трясутся внутри пыльника, иногда сталкиваясь друг с другом. Затем, когда дрожь шмеля усиливается, пыльца оказывается взбаламученной настолько сильно, что начинает бурлить и рваться наружу через щели в кончиках пыльников, словно жидкий раствор. Когда рабочая особь шмеля вращается по кругу, прикладывая ещё больше усилий, пыльца взлетает перед ней плотным облаком. Тысячи пыльцевых зёрен вылетят наружу и прицепятся к нижней стороне её волосатой груди и брюшка. Через несколько секунд шмель прекращает гудеть, ослабляет хватку, снова прицепляется к цветку, а затем начинает жужжать во второй раз. Рабочая особь будет вновь и вновь повторять это поведение всего лишь в нескольких дюймах от вашего лица. Исполненная намерений собрать большой груз пыльцы, чтобы помочь прокормить колонию, она исполнит сотни таких сопровождаемых жужжанием оборотов, прежде чем её «пыльцевые корзиночки» наполнятся пыльцой.

А сейчас вы начинаете наблюдать за другой рабочей особью шмеля, сделавшей паузу между вылетами за кормом. Вися на тарзальных коготках одной из ног, она совершает быстрые чистящие движения другими своими ногами — это требует хорошего чувства равновесия. Всё её тело опудрено лёгким дождиком пыльцы, поэтому она решила поскрести тело и смести пыльцу в пыльцевые корзиночки на задних ногах, чтобы легче было нести её, возвращаясь в гнездо. Поскольку такие паузы для ухода за собой делают сразу многие шмели, этим утром цветы томата должны были просто взрываться от пыльцы.

ВСПОМИНАЕТ СТИВ:

Позже этим утром, прямо перед тем, как покинуть «Фермы Бонита», я в последний раз окинул взглядом оранжерею. Был уже почти полдень, но шмелей, ищущих корм на цветках, больше не было. Я огляделся и заметил то, что напоминало свежий, ещё упругий жёлтый цветок, а затем вынул из кармана камертон. Я быстро стукнул им об металлическую опору, а затем потрогал им конус цветка томата. Из него не выбросилось почти никакой пыльцы. Если бы это был ещё не тронутый цветок, взрыв пыльцы создал бы облачко. Я снова стукнул камертоном и попробовал повторить то же самое на другом многообещающем цветке. Никакого облака. Я мог лишь пожать плечами. Я признал, что шмели успешно собрали свой ежеутренний урожай пыльцы.

Если бы вы посетили теплицу вроде этой где-то лет десять назад, вы бы вряд ли увидели хоть одного рабочего шмеля — лишь людей с вибрационными устройствами на батарейках в руке. Задолго до того, как европейские производители тепличных томатов впервые освоили искусство содержания шмелей, они прекрасно знали, что превосходного качества плодов и более высоких урожаев томата можно добиться лишь в том случае, когда до каждого цветка физически дотрагивались и встряхивали его. Рабочие должны были носить туда-сюда по проходам между тепличными стеллажами гигантские вибрирующие устройства, сделанные, в частности, из дерева и металла, механическим путём добиваясь почти таких же результатов, каких шмели достигают на цветах паслёновых вот уже десятки тысяч лет.

Однако это было слишком трудоёмко и непомерно дорого по сравнению с другими затратами, с которыми неизбежно сталкивался владелец томатной фабрики: на инфраструктуру, отопление, охлаждение, удобрения, а во многих случаях и на частое применение пестицидов. Производители безуспешно пробовали найти другие средства замены шмелей быстрыми и дешёвыми механизированными установками: например, вибрирующими столами в качестве грядок для растений томата, или огромными звуковыми колонками, испускающими мощные звуковые волны, чтобы акустически извлекать пыльцу из пыльников томата. В конце концов они признали, что ни один из этих механических методов не был таким эффективным, как прикосновение и дрожь живого шмеля. К середине 1980-х годов производители томатов начали, наконец, добиваться успехов в содержании шмелей в теплицах благодаря усовершенствованиям в качестве искусственного нектара и новшествам в конструкции жилищ. Целая индустрия по разведению шмелей с оборотом в много миллионов долларов охватила Западную Европу и в течение пяти лет распространилась на другие континенты.

Да, промышленность изобрела новые приёмы пчеловодства, как жители Евразии или Северной Африки поступили с медоносной пчелой в Старом Свете, а майя или ацтеки — с безжалыми пчёлами в Новом Свете. Однако каждая из этих древних форм пчеловодства уходит корнями в уважение к магии пчёл и наполнена ритуалами, которые сформировались в ходе их отношений и призваны поддерживать в управляющих ими людях скромность и чувство благодарности. Короче говоря, и древняя апикультура, и ныне существующая мелипоникультура майя несут в себе культурные составляющие, которые направляют их прагматически, этически и духовно. Однако бомбикультура лишена культурного контекста такого рода, в котором она могла бы действовать. Шмели заменили собою вибрационные устройства на батарейках — суррогатных механических пчёл — однако с ними обращаются просто как с ещё одним достижением высоких технологий, пусть даже и биотехнологий. Для большинства производителей тепличных помидоров Bombus occidentalis наряду с другими видами, «одомашненными» в настоящее время, был просто генератором вибраций, более выгодным по цене, чем любой работник-человек.

ВСПОМИНАЕТ СТИВ:

Я остановился у последнего растения томата в конце ряда перед дверью, чтобы просто взглянуть ещё на один цветок томата. Я вынул камертон и вновь попробовал свой нехитрый фокус. Протяжный звон уже не смог вытрясти пыльцу из пыльников. Разглядывая цветок через ручную лупу, я заметил несколько предательских бурых отметин на пыльниках, которые в остальном были ярко-жёлтого цвета.

— А что это за бурые пятна? — спросил я у менеджера.

— Ах, эти? Мы называем их «шмелиными поцелуями», — ответил он. — Это места, где шмели вцепляются в пыльники, чтобы их не сбросило с цветка, когда они прожужжат себе все мозги. Знаете, это как та коричневая окраска, которая получается, когда вы откусываете яблоко, а потом на какое-то время откладываете его в сторону. Так производители томатов могут убедиться, что шмели сделали свою работу».

Покинув в тот день оранжерею, я попытался представить себе, на кого могут стать похожими производители томатов через два десятилетия — или даже через двадцать десятилетий от настоящего времени — после того, как станут проводить сезон за сезоном в старательных поисках «шмелиных поцелуев» на своих растениях. Прочувствуют ли они всю сладость этой метафоры всем сердцем, которое иной раз оказывается таким же непроницаемым, как кожура гибридных помидоров, которые они выращивают? Сложат ли песни, воздавая похвалу шмелиным поцелуям или своим пушистым чёрно-жёлтым посредникам, и появятся ли ритуалы, выражающие благодарность за предстоящий урожай?

Я не берусь судить. Возможно, тем не менее, что производителям томатов будет всё труднее и труднее обращаться со шмелями, не проявляя хоть какой-то привязанности, какого-то уважения к ним, или же какого-то осознания того, что они — члены нового «агросимбиоза», а не просто связанные чисто механически звенья одной цепи на какой-то ультрасовременной фабрике еды. Работая в таком месте, где их буквально окружают цветы, покрытые шмелиными поцелуями, как они смогли бы остаться безучастными к этому?

Глава 10. Новая пчёлка на районе Конкуренция между медоносными пчёлами и аборигенными опылителями

Современный американский пчеловод, надев защитную сетку и шляпу для защиты лица от жал пчёл-сторожей, осматривает своих медоносных пчёл (Apis mellifera) в улье Лангстрота — конструкции, изобретённой во время Войны между Севером и Югом. Он пользуется дымом, чтобы успокоить пчёл, но часто не носит никаких защитных перчаток, чтобы тем самым избежать раздавливания пчёл и появления запаха тревоги.

ВСПОМИНАЕТ ГЭРИ:

Осенью 1993 года мы с дочерью гуляли по Колониальному Вильямсбургу в Вирджинии, восхищённые оригинальными способами, которые придумала Служба национальных парков для того, чтобы напомнить нам, на что была похожа на первых порах жизнь в американской колонии. Весь персонал Парка был наряжен в одежды соответствующего периода, живо разыгрывая свои занятия в колонии. Они решили изобразить занятия различными ремёслами и кустарными промыслами, которые связывали с ранними этапами (англо-) американской жизни на Восточном побережье. Поскольку с каждым ноябрьским днём всё приближался День Благодарения, они убирали урожай, развешивали травы на сушку, делали новую партию свечей из жира недавно забитого скота и складывали в поленницы дрова, которые нужно будет использовать для выплавки металла в предстоящую зиму. Женщины пряли вручную и ткали шерстяные одеяла, расцветка которых совпадала с цветом осенней листвы: рыжеватая, ярко-оранжевая, малиново-красная и красновато-коричневая. Все они работали с целеустремлённостью, которую проявляли многие колонисты, когда обосновывались на новых землях и приходили, чтобы владеть ими. Но я всё равно продолжал задаваться вопросом: «Что значило их присутствие для коренных американцев? Как они изменили этот мир?»

Прошло 375 лет со времени ввоза медоносных пчёл в Северную Америку в Джеймстаун, Вирджиния, и их закрепления в других колониях вроде соседнего Вильямсбурга. В течение этого промежутка времени коренные американцы радушно приняли европейцев, а затем стали жертвами их болезней. Джеймстаун и Вильямсбург пришли в упадок, а после стали Национальными историческими заповедниками. Рыжих волков на Восточном побережье истребили, но недавно они были вновь завезены в Вирджинию. Однако в течение этих же самых 375 лет медоносные пчёлы распространились по всем мыслимым наземным местообитаниям Североамериканского континента. В настоящее время их численность измеряется миллиардами.

На мой взгляд, медоносная пчела — это гораздо более показательный пример колонизатора, чем житель Колониального Вильямсбурга, хотя оба они подходят на роль чужеземного захватчика на тропе экологического завоевания. Мало какие попытки колонизации были такими же успешными, как у медоносной пчелы. Со времён Джеймстауна был осуществлён целенаправленный ввоз многих других рас Apis mellifera во все уголки Земли. Распространение кочевого пчеловодства вдоль шоссе, проложенных с 1940-х годов, расселило колонии медоносных пчёл во все подходящие для использования ниши в континентальной части Соединённых Штатов. Они ещё более вездесущи, чем корова, слепень, перекати-поле и сборщик налогов. И лишь немногие из нас спросили: «Что означает их присутствие для аборигенных видов? Как они изменили мир?»

Может быть, уже слишком поздно получать представление о том, как выглядели ландшафты опылителей в Америке до прибытия медоносной пчелы. Всё, что мы можем сделать — лишь удивиться тому, скольких животных она уничтожила на своём пути. Многие из самых серьёзных ударов медоносных пчёл-колонистов по аборигенным пчёлам и растениям были нанесены, вероятно, в течение первых 50 лет после их завоза и распространения на запад. И в этом заключается вся трудность оценки их воздействия задним числом. В наше время практически невозможно найти какой-нибудь уголок мира, свободный от одичавших или домашних пчёл, где мы смогли бы узнать, на что было похоже первое столкновение между аборигенами и захватчиками. Из-за этого сложно продемонстрировать тот факт, что другие пчёлы были жертвами симметричной конкуренции[20] со стороны медоносных пчёл — разрыва единственным доминирующим экзотом множества отношений между растением и опылителем. Как незамедлительно отметили специалисты по экологии сообществ, у нас нет никакой «контрольной» или хорошо документированной точки отсчёта, чтобы проводить сравнения. Существует совсем мало «первобытных» сред, свободных от медоносных пчёл.

Тем не менее, изучение воздействия медоносных пчёл, в том числе африканизированной расы, на аборигенные виды Нового Света было всепоглощающей страстью нескольких учёных. Эти специалисты по исторической экологии и учёные, работающие в полевых условиях, предполагают, что Apis часто может побеждать в конкурентной борьбе такие аборигенные виды, как пчёлы, муравьи и осы. Медоносная пчела способна на это благодаря своей превосходной способности обнаруживать запасы цветов, направлять сородичей к награде (при помощи языка танца) и быстро собирать ресурсы. Она может разведать даже самые непостоянные источники пыльцы и нектара. Она также способна быстро решать, стоит ли отдельное цветущее дерево того, чтобы направлять к нему экспедицию. Но действительно ли ловкие медоносные пчёлы отнимают ресурсы, важные для выживания аборигенных пчёл? Понятие симметричной конкуренции было предметом нескольких исследований, которые многое прояснили.

Два десятилетия назад эколог Уильям Шаффер из Аризонского университета начал оценивать конкуренцию за нектар между завезёнными медоносными пчёлами и несколькими аборигенными видами, включая пчёл и муравьёв. Он сосредоточил внимание на экологии опыления аборигенной агавы Шотта (Agave schottii) — вида агав с похожими на ножи листьями. У агавы Шотта короткий цветонос, несущий десятки ароматных жёлтых трубчатых цветков. Они опыляются самыми разнообразными аборигенными пчёлами, в том числе пчёлами-плотниками, шмелями и более мелкими видами. Хотя Шаффера изначально интересовало то, какое воздействие оказывает воспроизводство агавы методом «большого взрыва» на аборигенных опылителей, он уделял всё больше и больше внимания медоносным пчёлам на своих участках на склонах гор Санта-Каталина.

В 1979 году Стив присоединился к этим исследованиям Шаффера, уже в процессе работы включив в исследование генетически отличимых кордовских медоносных пчёл («блондинов») и пыльцевые ловушки. Объёмы нектара, измерявшиеся как непрерывный сбор с открытых цветков и полный урожай с цветков, помещённых в мешочки, оценивались для рядов растений, которые были защищены липкой бумагой, чтобы исключить ищущих корм муравьёв, или же оставались нетронутыми. После наблюдений за характером использования нектара аборигенными пчёлами и муравьями на протяжении нескольких недель Стив также завёз колонии медоносных пчёл. Билл и Стив продолжали перепись опылителей на цветах, а также измерения количества нектара, в течение всего времени пребывания ульев и даже после их удаления.

На участке уже находились немногочисленные одичавшие медоносные пчёлы, но исследователи завезли колонии генетически отличных кордовских медоносных пчёл, чтобы определить воздействие больших количеств медоносных пчёл на аборигенных пчёл. И что же они установили? То, что медоносные пчёлы преобладали на участках зарослей агавы Шотта, где было больше нектара на одно растение. И что медоносные пчёлы предпочитали искать корм в те периоды времени — рано утром и в самом конце дня — когда ресурсы, предоставляемые цветами, были самыми обильными. Короче говоря, завезённые медоносные пчёлы обычно доминировали в фауне опылителей на самых продуктивных участках, но аборигены проявляли большую находчивость в других местах. Обнаруженное явление, несомненно, связано с чрезвычайно высокими потребностями медоносных пчёл в энергии цветочных сахаров. Медоносные пчёлы стали мастерами по обнаружению и дальнейшей передаче сведений о расстоянии и направлении до самых выгодных участков зарослей цветов. Как только эти участки обнаружены, они быстро и эффективно подавляют других пчёл — но не путём откровенной агрессии, а явным численным перевесом. Аборигены удерживают позиции лишь на менее продуктивных участках.

С этого места история становится сложнее. Когда грузовик привёз на исследуемый участок две колонии кордовских медоносных пчёл, они не оказали никакого влияния на количество одичавших медоносных пчёл на цветоносах. Это указывало на то, что местная популяция одичавших медоносных пчёл была достаточно большой, чтобы сопротивляться натиску пришельцев. Вначале новым пчёлам на районе позволялось свободно кормиться, чтобы увидеть, придут ли они к состоянию некоторого равновесия со своими конкурентами в течение нескольких дней. Затем две колонии кордовских медоносных пчёл убрали.

Всё случилось, когда команда Шаффера заметила, что количество одичавших медоносных пчёл, наблюдаемых на цветках, стало увеличиваться до тех пор, пока не приблизилось к предшествовавшему суммарному количеству светлых кордовских и более тёмных одичавших медоносных пчёл. Команда также документально зафиксировала то, что уровень посещаемости цветков шмелями и мелкими галиктидами, а также другими пчёлами вначале вырос, но затем снизился. Хотя эти эксперименты, проведённые командой Шаффера, были точными в деталях и комплексными, в их многолетних исследованиях выявляется несколько критически важных моментов. Прежде всего, даже на фоне присутствия среди скал колоний тёмных одичавших европейских медоносных пчёл, завоз и последующее удаление генетически узнаваемой кордовской породы оказало сильное воздействие не только на аборигенных пчёл и муравьёв, но также и на фуражиров из колоний одичавших медоносных пчёл, живших поблизости. По крайней мере, в Аризоне Шаффер и другие не обнаружили никаких участков для исследований, свободных от медоносных пчёл, чтобы полностью исключить влияние со стороны ищущих корм пчёл рода Apis.

Они выяснили, что перемещение в естественную среду обитания даже всего лишь нескольких крупных колоний медоносных пчёл может вызвать немедленные и далеко идущие последствия в рядах гильдий существующих там животных, питающихся нектаром и пыльцой, и повлиять на успех в воспроизводстве и плодоношении аборигенных растений вроде агавы Шотта, которую они изучали. Их пытливый экспериментальный режим был разумно разработан для фиксации изменений в видовом составе кормящихся нектаром пчёл, муравьёв и ос на отмеченных ими цветоносах в течение нескольких дней. Эти и подобные исследования дали нам бесспорные указания на то, что медоносные пчёлы, будучи чужеземными незваными гостями, оказывают огромное воздействие на местных (аборигенных) потребителей нектара.

Бернд Хайнрих, признанный пионер в области энергетики сбора пищи у насекомых и популярный автор книг по естествознанию, произвёл вычисления, призванные объяснить конкуренцию медоносных пчёл с аборигенными шмелями. Десятилетиями работая с колониями аборигенных шмелей, живущими и собирающими корм на сфагновых болотах Восточного побережья, Хайнрих понял, что шмели ведут скудную жизнь на грани риска. В отличие от колоний культурных и одичавших медоносных пчёл, которые накапливают огромные количества «ископаемого топлива» в виде мёда, запечатанного и запасённого в их восковых сотах, меньшие по численности шмелиные колонии едва способны высасывать нектар из цветков достаточно быстро, чтобы прокормить себя. В типичном случае у них остаётся лишь крошечное количество драгоценных запасов для прокорма их потомства. Если они остаются дома на протяжении слишком большого количества дождливых дней, колония начнёт голодать. Помните, что вы слышали о путешествующих через океан колониях медоносных пчёл, закрытых в бочках на судне? Они жили за счёт собственных накопленных запасов «ископаемого» нектара. У шмелей нет никаких подобных запасов мёда на экстренный случай.

Хайнрих рассуждал, что результаты симметричной конкуренции за ограниченные цветочные ресурсы между завезёнными медоносными пчёлами и аборигенными пчёлами можно вывести путём приблизительных вычислений. Как он выяснил, калифорнийская колония шмелей Bombus vosnesenskii использовала примерно 1,9 унции мёда и 1,2 унции пыльцы каждый день. Исходя из этих значений потребления пищи и вложений энергии рабочих особей и маток Хайнрих подсчитал, что шмелям для достижения стадии зрелого гнезда требуется примерно 5,3 фунтов мёда и 2,6 фунта пыльцы. На этом этапе появилось бы 375 способных к размножению потомков (самцов и неоплодотворённых самок).

Хайнрих полагал, что это был подсчёт минимального количества ресурсов, требуемых для продолжения существования колонии. Он сделал следующий вывод: «На каждый грамм мёда, произведённый медоносными пчёлами в подходящей для жизни шмелей местности у шмелей появилось бы примерно на 0,16 размножающихся особей меньше. Сильный улей медоносных пчёл в Соединённых Штатах собирает в среднем приблизительно 441 фунт мёда для собственного использования и около 88,2 фунтов излишков, которые могут быть собраны пчеловодом. В таком случае единственный улей медоносной пчелы мог бы гипотетически уменьшить популяцию способных к размножению шмелей на 38400 особей». Это эквивалент 102 колоний шмелей. Хайнрих увидел «слова, написанные на стене»[21], и для многих популяций шмелей они стали эпитафией:

Люди обеспечили их пищей, расчищая землю, выращивая продовольственные культуры и завозя множество цветущих сорных растений. Однако когда медоносные пчёлы присутствуют в местностях с аборигенной растительностью, где почти все доступные нектар и пыльцу обычно собирают дикие пчёлы, они оказывают неблагоприятное воздействие на популяции шмелей и других диких опылителей. Снижение численности диких популяций пчёл выглядит прямо пропорциональным суммарному количеству нектара и пыльцы, ставших недоступными им, хотя в настоящее время нет никаких данных, способных подтвердить или опровергнуть эту гипотезу.

Приняв сообщение Хайнриха близко к сердцу, мы попытались узнать, сможет ли оно найти подтверждение в области пустыни Сонора в Аризоне. Там мы обнаружили, что медоносные пчёлы могли собирать значительные количества пыльцы с любого из нескольких цветковых растений, от которых полностью зависит в своей жизнедеятельности пчела-плотник. Домашние колонии медоносных пчёл, используемые пчеловодами на среднем участке, часто собирали с цветочных богатств древнего пустынного леса из бобовых растений по сотне фунты пыльцы ежегодно. Напротив, самка пчелы-плотника с трудом пытается наскрести в пустыне 0,1 фунта пыльцы или меньше, чтобы заложить в каждую из камер своего гнезда примерно от 20 до 30 миллионов пыльцевых зёрен для своего потомства. Каждая колония медоносных пчёл по соседству объедает и тем самым губит её потомство, поедая «гнездовые эквиваленты», возможно, от 200 до 400 гнёзд пчелы-плотника, разбросанных на много квадратных миль скалистых горных склонов пустыни. Ясно, что медоносные пчёлы вступают в прямую конкуренцию за пищу с аборигенными видами вроде пчёл-плотников и шмелей, поскольку им всем доступны лишь конечные ежедневные запасы пыльцы и нектара с местных пустынных растений. Медоносные пчёлы буквально забирают пищу прямо изо рта у детей.

Специалисты по экологии сообществ, вероятно, ещё многие десятилетия будут спорить о том, насколько же распространена конкуренция в природе. Тем не менее, единственная вещь, с которой они в целом согласны, состоит в том, что, если два вида конкурируют за пищевой ресурс вроде нектара или пыльцы из цветов, то запасы данного ресурса оказываются ограниченными. Далее, один вид может быть лучше в сборе ресурсов, чем другой — возможно, уменьшая количество собранного другим видом. Таким образом, свидетельства прямой конкуренции между двумя или более видами в природе обычно определяется обстоятельствами. Очень немногие из когда-либо проведённых полевых исследований демонстрировали неопровержимое доказательство конкуриренции животных. Экологи и энтомологи думают, что медоносная пчела Старого Света (Apis mellifera) вытесняет аборигенных опылителей как с цветочных ресурсов, так и из географических областей. Она делает это не путём агрессивного взаимодействия на цветах (хотя некоторые виды безжалых пчёл дерутся на цветах), а подавляя всех прочих пчёл неоспоримой силой своих многочисленных колоний и быстро завладевая эфемерными источниками пищи.

Среди обычных типов пыльцевых зёрен цветов, опыляемых пчёлами, встречаются и такие, поверхность которых украшена шипастыми участками, как у одуванчика (Taraxacum) и хризотамнуса.

Дейв Рубик из Смитсоновского института тропических исследований в Панаме проводил обстоятельные наблюдения за конкуренцией медоносных пчёл с аборигенными на протяжении более чем 17 лет на одних и тех же участках в Латинской Америке, где он начинал свои исследования. В течение этого периода времени многие участки девственного тропического леса в окрестностях были вырублены, поэтому более обычными элементами ландшафта стали вторичные леса, обочины дорог и поля. Он документально зафиксировал то, как опылители отвечают на эти изменения на уровне ландшафта, и его результаты заставляют задуматься. Уже в 1978 году Рубик опубликовал данные, касающиеся количества завезённых медоносных, а также безжалых пчёл на цветущих растениях Melochia, Mimosa и Rhynchospora в равнинных тропических местообитаниях, и указывающие на конкурентные преимущества вновь прибывших видов. В долгосрочных экспериментах, проведённых во Французской Гвиане и Панаме, Рубик манипулировал числом колоний медоносных пчёл в областях, где в начале исследований пчёл не было вообще, или они были немногочисленными. Он также провел многолетнее исследование медоносных и аборигенных пчёл, посещающих цветущие заросли мимозы стыдливой (Mimosa pudica) с розовыми цветками. Он предсказал, что изменения в использовании ресурсов, вызванные колонизацией африканизированными пчёлами, могут привести к снижению численности популяций некоторых групп пчёл и других неотропических опылителей.

Теперь, почти 20 лет спустя, с учётом многочисленных дополнительных исследований, Рубик говорит, что «распространение медоносной пчелы и явно постоянную колонизацию ею тропической Америки можно уподобить масштабному эксперименту», так как сейчас они заселяют примерно 20 миллионов квадратных километров территории от северной Аргентины до юго-западной части Соединённых Штатов. И африканизированные пчёлы вряд ли намерены отступать. По факту они, вероятно, нанесут мощный удар по другим видам пчёл, а также по иным опылителям и растениям, на которых они кормятся. Хотя Рубик не обнаружил по сути никаких неблагоприятных воздействий на долгосрочную стабильность существования некоторых других апидных пчёл вроде сверкающих металлическим блеском пчёл-эуглоссин, он продемонстрировал господство над общественными безжалыми пчёлами на некоторых участках цветущих растений. Он также документально зафиксировал интенсивную, но спорадическую конкуренцию за пищу со стороны африканизированных медоносных пчёл, которая обострялась на короткие периоды времени, на несколько часов или дней, позволяя им эксплуатировать цветочные ресурсы значительно быстрее, чем другим пчёлам на этих же самых цветах. Кроме того, он сделал ужасное предсказание: африканизированные пчёлы способны вызвать локальное вымирание нескольких видов безжалых пчёл родов Melipona и Trigona после того, как периоды их сосуществования и совместного использования ресурсов продолжаются свыше десяти лет.

Везде, где дорожные строители прорубают себе путь через нетронутые тропические леса, в числе первых путешественников по этим дорогам оказываются лесорубы и африканизированные пчёлы. Завезённые медоносные пчёлы вначале колонизируют обочины дорог, а затем новые места рубок леса. Далее они вторгаются на участки вторичного роста леса, который начинается на заброшенных полях, расчищенных методами подсечно-огневого земледелия. И в конце концов они начинают вторгаться в остатки зарослей тропического леса, часто оказываясь конкурентами, но редко замещая остающиеся там аборигенные виды — аборигенов, которые до этого покинули нарушенные местообитания (или же были вытеснены оттуда). Долгосрочные исследования Рубика в Центральной Америке подтверждают то, что уже давно подозревали биологи на других континентах: медоносные пчёлы — это вид, любящий нарушенный порядок, который вначале следует за нарушениями сложившегося порядка, которые являются делом рук человека, а затем создаёт нечто подобное собственными силами. Но справедливо ли это исключительно для конкуренции пчелы с пчелой, или действительно ещё и для конкуренции медоносной пчелы с другими опылителями? За ответом мы обратились в Австралию.

Далёкие 65 миллионов лет назад, дрейфуя прочь от своих спутников по литосферной плите, молодой Австралийский континент унёс с собой поистине уникальный бестиарий. Среди этих безбилетных пассажиров были нетипичные группы видов пчёл, среди которых господствовало семейство коллетид, и млекопитающих, где преобладали сумчатые. Многие из них оказались энергичными опылителями. Сегодня, после того, как такая долгая изоляция защищала их от конкуренции с другими нектароядными видами, туземные опылители Австралии сталкиваются с серьёзными трудностями, вызванными появлением новичков. Однако этот континент может похвастаться самым большим и самым разнообразным набором видов пчёл-коллетид по сравнению с любым другим континентом, и многие из них нигде больше не встречаются. Хотя мы делаем особый упор на адаптивную радиацию многих групп пчёл-коллетид (особенно Leioproctus), на этом континенте существует множество представителей всех остальных основных семейств пчёл. Другие семейства пчел представлены особенно бедно или вовсе отсутствуют «у антиподов». Но это вовсе не означает, что Австралия бедна местными опылителями из числа насекомых и позвоночных. Скорее возраст материка и его длительная изоляция создали уникальный набор посетителей цветов, включающий, как минимум, десять семейств кормящихся на цветах жуков и пять семейств нектароядных птиц наряду с множеством мух из семейств журчалок и настоящих мух, а также пчёл.

Однажды в Западной Австралии мы прослушали лекцию, которая заставила наши умы обратиться к другой области последствий конкуренции. В Перте мы ходили на семинар профессора Р. Уиллса, темой которого были дающие нектар и пыльцу растения из чрезвычайно разнообразного растительного сообщества песчаных пустошей, известного как квонган. В ходе этой лекции мы узнали, что медоносные пчёлы изымают из туземной живой природы большое количество пыльцы и нектара. Двести лет назад Австралийский континент претерпел необратимые изменения из-за прибытия английских колонистов, которые привезли с собой несколько сувениров на память о своей британской родине: крыс, овец, крупный рогатый скот и разных птиц. Одним из животных, привезённых к антиподам, была европейская медоносная пчела — ещё один способ одомашнивания незнакомого ландшафта, превращающий его в подобие Северной Европы. Фактически они вступили в прямую конкуренцию с местными нектароядными птицами, а также с аборигенными пчёлами.

Почти до недавнего времени австралийских медоносных пчёл ценили все слои человеческого общества, а не только пчеловоды. Фермеры и защитники природы были одинаково влюблены в медоносных пчёл, так как обычно считается, что они оказывают значительные услуги по опылению как возделываемых продовольственных культур, так и местных растений. Эти взгляды подверглись радикальному пересмотру. По мере того, как проводилось всё больше исследований на тему симметричной конкуренции между завезёнными пчёлами и их местными коллегами, медоносная пчела стала выглядеть скорее как плохой герой вестерна. В настоящее время у исследователей-экологов и специалистов по природоохранной биологии есть надёжное свидетельство того, что медоносные пчёлы оказывают неблагоприятное воздействие на опылителей-позвоночных, в том числе на редких медососов и хоботноголовых кускусов. В частности, в критические периоды размножения и в засушливые годы выработка кустарниками нектара и пыльцы настолько мала, что аборигенные представители дикой природы, питающиеся нектаром, голодают, тогда как медоносные пчёлы захватывают необходимые им цветочные ресурсы.

В экологической и эволюционной перспективе медоносные пчёлы могут представлять угрозу для жизни буша, о которой до настоящего времени даже не подозревали. Мало того, что они вытесняют с цветов аборигенных опылителей — как насекомых, так и позвоночных — они ещё и поступают так, не заставляя надлежащим образом срабатывать механизмы опыления культурных растений или местных цветов, которые они посещают. Существенная часть австралийской флоры требует для своего плодоношения, чтобы сбор пыльцы сопровождался вибрацией — опыление вибрацией — а медоносные пчёлы на такой подвиг не способны. Раскрывшимся цветкам белладонны и местных помидоров из буша требуются другие опылители, чтобы вызвать их плодоношение. И если шмели и пчёлы-плотники превосходно делают свою работу и обычно способствуют появлению крупных плодов с множеством семян, то медоносные пчёлы оставляют эти растения неоплодотворёнными. Хотя медоносные пчёлы не используют звуковое воздействие на цветы для сбора пыльцы, они часто весьма многочисленны на австралийских цветах с пыльниками, снабжёнными порами, и это должно в какой-то степени объяснить опыление и завязывание семян. Австралия чрезвычайно богата такими цветами, особенно семейство диллениевых (Dilleniacae), включающее род Hibbertia. Другие цветы, опылению которых способствует жужжание, обычно можно найти среди представителей спаржево-лилейных семейств растений (Anthericaceae, Phormiaceae). В действительности в Австралии опыление вибрацией является настолько важным, что орхидеи, у которых нет высыпающихся пыльцевых зёрен, пошли на всё, чтобы давать цветы, успешно подражающие цветам, опыляемым при помощи вибрации, особенно представители родов Caladenia и Thelymitra.

В настоящее время в Австралии есть около 525000 домашних колоний медоносных пчёл и неизвестное количество одичавших колоний. При площади континента 2969236 квадратных миль полмиллиона австралийских колоний размещается на нём с плотностью всего лишь 0,18 штуки на квадратную милю — сравните с одной домашней колонией на квадратную милю в Соединённых Штатах. Здесь практикуются как кочевое пчеловодство — перевозка пчёл на грузовиках по шоссе к цветущим культурным растениям или участкам местных пустошей или лесов в цвету — так и стационарное пчеловодство, с долговременными стационарными пасеками. И что ещё больше усугубляет проблему, Австралия — это единственная страна, в которой обширные пространства местного буша определены как угодья для пчеловодства. Цель этого состоит в том, чтобы обеспечить пастбищами медоносных пчёл, так как для живой природы существуют другие охраняемые территории, где пчеловодство строго запрещается.

Такая политика вызвала дополнительные споры, которые на протяжении десятилетий бушевали между овцеводами и пчеловодами. Они боролись за такие вещи, как законный запрет финансируемого правительством выпуска насекомых, являющихся агентами биологического контроля и призванными истреблять вредоносный завозной сорняк. Завезённый из Европы синяк подорожниковый, известный как Echium plantagineum, является весьма агрессивным сорняком, захватившим миллионы акров в Новом Южном Уэльсе и других штатах. Растение было целенаправленно завезено садоводом для украшения сухого ландшафта, но, подобно другим растениям, завезённым в Австралию, оно вышло из-под контроля. И хотя оно ядовито для некоторых домашних животных вроде овец, оказалось, что оно в изобилии выделяет нектар. Пчеловоды, которым повезло расположить свои пасеки рядом с ним, получали прекрасный мёд. Короче говоря, это завезённое растение породило в обществе многочисленные дебаты и политическую перебранку между враждующими фракциями.

Обиходные названия растения, которые используют разные группы людей с отличными друг от друга убеждениями, весьма красноречивы. Для производителей зерна и плодоводов Echium — это «проклятие Паттерсон», поскольку это агрессивный сорняк на их возделанных полях. Но пчеловоды и овцеводы называют этот же сорняк «спасением Джейн». Пчеловоды всегда стараются разместить свои пасеки рядом с огромными зарослями Echium с фиолетовыми цветками, так как медоносные пчёлы старательно ищут его обильный нектар, и пчеловоды могут получать с него огромные сборы высококачественного мёда. Овцеводы, даже при том, что Echium известен содержанием в нём алкалоидов, особенно ядовитых для лошадей и овец, по-прежнему благоволят растению. В засушливые годы «спасение Джейн» — это единственное растение, которое выпускает сочные новые побеги сразу после дождя, и их нетерпеливо пожирают их дорогие мериносы и овцы других пород.

Если возможно обнаружить даже незначительные последствия конкуренции на цветках за пыльцу и нектар, то Австралия — это, несомненно, лучшее место для наблюдений. Так происходит из-за уникальной геологической и биологической истории самого южного континента. Австралия населена представителями трёх огромных семейств растений — Myrtaceae (эвкалипты), Proteaceae (протеи) и более знакомыми Leguminosae («плетнёвые деревья», или акации) — наряду с огромным изобилием пчёл-коллетид подсемейства эвриглоссин, так называемых «мембранных пчёл». Хотя богатые нектаром и пыльцой роды растений вроде Eucalyptus включают много видов, самый крупный род растений в Австралии — Acacia, известный местным жителям как «плетнёвое дерево» и насчитывающий от 700 до 1100 видов. Далее, австралийские растения и их опылители эволюционировали в течение миллионов лет не только в изоляции, но и главным образом в отсутствии очень конкурентоспособных общественных пчёл вроде следующих за поселениями человека медоносных пчёл. Однако род общественных пчёл Trigona был мощной силой, с которой приходится считаться другим животным, питающимся на цветах, во влажных тропических лесах Квинсленда и других территорий на крайнем северо-востоке материка. Однако туземная австралийская фауна пчёл никогда не испытывала ничего подобного нападению «мух белого человека» — завезённых из Европы медоносных пчёл — вплоть до их целенаправленной высадки на берег 200 лет назад.

Австралия также необычна наличием большого числа специализированных птиц вроде настоящих и серёжчатых медососов, энергетический бюджет которых во многом зависит от цветков, приспособленных к птицам. Это особенно справедливо для эвкалиптовых саванн «малли» и песчаных равнин Западной Австралии. И то, что Западная Австралия также является участком, на котором сосредоточены многие исследования конкуренции за нектар между местными птицами и завезёнными медоносными пчёлами — это не простое совпадение. Некоторые из этих опыляемых птицами цветковых растений даже выделяют нектар по ночам, чтобы его могла получить ночная смена опылителей или рано просыпающиеся птицы и пчёлы на следующее утро.

Многие из аборигенных австралийских растений используются в качестве источников нектара и пыльцы многочисленными колониями медоносных пчёл. В Западной Австралии Роберт Уиллс подсчитал количество медоносных пчёл, посещающих цветки 125 видов из 413 доступных на расстоянии полёта с изучаемых им пасек. В схожих местообитаниях в Южной Австралии медоносные пчёлы посещали более 180 видов исследованных аборигенных растений из имеющихся 360 видов. Медоносным пчёлам нужно взаимодействовать с тысячами видов местных австралийских животных, сама жизнь которых зависит от сбора нектара или пыльцы. В их числе муравьи, жуки, пчёлы, дневные и ночные бабочки, мухи и осы, а также много видов птиц и мелких млекопитающих. Это разношёрстная команда с разнообразными особенностями строения клювов, мордочек, хоботков и тел — отличительными чертами, которые, несомненно, делают некоторых из них лучше приспособленными опылителями по сравнению с другими.

Многие аборигенные австралийские пчёлы довольно мелкие по сравнению с крупными медоносными пчёлами, и они зачастую активны в разное время дня. Все эти поведенческие и морфологические различия развились в связи с необходимостью предоставления австралийским цветковым растениям различных по уровню и качеству услуг опылителя этими аборигенными и экзотическими животными. Изучение Дэвидом Патоном каллистемонов (Callistemon) показывает, что медоносные пчёлы иногда забирают более 90 процентов ресурсов, произведённых цветками этих растений. «Очевидно, — говорит он, — что взаимодействия между медоносными пчёлами и, как минимум, частью австралийской биоты вовсе не тривиальны… Количество нектара, взятого на этих «птичьих цветках» снижается прямо пропорционально увеличению посещаемости цветов медоносными пчёлами. Существует, однако, ограничение количества нектара, который могут украсть и присвоить медоносные пчёлы». Значительная часть нектара секретируется ночью, и это означает, что «ранние пташки» могут получить нектар до того, как проснутся медоносные пчёлы. Однако в середине утра, когда в крохотных мозгах пчёл-разведчиков крутится «запрос на нектар», цветы зачастую уже заполоняют эффективно организованные орды ищущих корм медоносных пчёл. После них остатков пищи в цветках оказывается очень мало. Поэтому пыльцы и нектара может просто не хватать одновременно и для медоносных пчёл, и для мелких аборигенных пчёл.

В настоящее время австралийские «козявки» вынуждены делить многие из своих цветочных кладовых с завезёнными европейцами. Аборигенные пчёлы значительно мельче пчёл рода Apis и обладают меньшими индивидуальными потребностями в энергии. Вдобавок небольшие коллетиды ищут корм во время полуденной жары, когда медоносные пчёлы гораздо менее активны. Медоносные пчёлы обычно летают за кормом при более низких температурах, что позволяет им выпивать большое количество нектара, которое накапливается в ранние утренние часы. Этот способ сбора корма явно даёт медоносным пчёлам заметное преимущество в самых острых конкурентных взаимодействиях, особенно если максимальное выделение нектара приходится на утро.

Но действительно ли потребление пыльцы или нектара медоносными пчёлами оказывается вредным для жизни аборигенных пчёл Австралии? Патон исследовал трофические отношения между 100 видами австралийских птиц (главным образом нектароядных медососов семейства Meliphagidae) и медоносных пчёл. В юго-восточной Австралии каллистемон морщинистый (Callistemon rugulosus) посещается преимущественно новоголландским филидонирисом (Phylidonyris novaehollandiae), размножение которого коррелирует с периодом цветения этого растения. Патон обнаружил, что эти медососы проигрывали медоносным пчёлам до 50 процентов доступного нектара. Когда медоносных пчёл было мало, птицы посещали каждый отдельно взятый цветок 9,6 раз в день; когда количество пчёл увеличилось, посещаемость цветов птицами упала до всего лишь 3 раз на цветок в день. Когда Патон увеличил количество присутствующих на участке пчёл, поставив рядом с зарослями каллистемона десять ульев, доминирующие взрослые самцы птиц расширили свои кормовые территории, вытесняя других птиц, что указывало на то, что значительную долю сладостей получали новые пчёлы-нарушители.

Патон также излагает некоторые интересные догадки, касающиеся перспектив растения. Каллистемонам для поддержания их плодоношения на нормальном уровне требуется перекрёстное опыление. Но медоносные пчёлы, обрабатывающие цветы, касались восприимчивых к пыльце рылец в течение лишь 4 процентов времени их изучения. Более крупные медососы, в противоположность им, дотрагивались до нужного места и оставляли там пыльцевые зёрна в течение более чем половины времени наблюдений. Кроме того, медоносные пчёлы редко перемещались между соседними растениями. Короче говоря, они просто не способствовали перекрёстному опылению так, как это делали птицы.

В последние годы в западной части Соединённых Штатов бушевала война между скотопромышленниками и защитниками дикой природы. Скотопромышленники утверждали, что их скот делает продуктивным использование природных пастбищ, которые слишком сухие, слишком каменистые или слишком крутые для земледелия или иного использования, и это позволяет их семьям успешно жить в отдалённых областях. Со своей стороны защитники природы утверждали, что крупный рогатый скот не является аборигенным обитателем обеих Америк, что он незаконно конкурирует с живой природой, и что он снижает разнообразие жизни, которую некогда могли прокормить дикие земли.

Фактически, медоносные пчёлы нанесли, возможно, такой же серьёзный удар, как и крупный рогатый скот, по структуре некоторых растительных сообществ. Дебаты между защитниками парков и кочевыми пчеловодами в Австралии достигают почти такого же накала, как между сторонниками движений «Земля прежде всего!» и «Мудрое пользование» в Соединённых Штатах. Линии фронта определены уже давно, и в настоящее время лишь немногие натуралисты могут комфортно прогуливаться по нейтральной полосе между этими двумя противоборствующими сторонами.

Утверждение о том, что когда-нибудь разведение европейских или африканизированных медоносных пчёл будет обсуждаться в Соединённых Штатах и Мексике так же эмоционально, как скотоводство в наши дни, может показаться предвестником конца света, но на самом деле именно в этом и состоит наше пророчество. В конце концов, медоносные пчёлы — это крохотный домашний скот, мохнатые и крылатые травоядные, которые способны «окультуривать» ландшафт в той же степени, что и завоз коров, овец или коз. Их «пастьба» на пыльце и нектаре попросту остаётся незамеченной. Может быть, они и жужжат тихо, но могут заставить грянуть большой экологический гром, когда дело дойдёт до изменения, возможно, навсегда, потенциального набора кормовых растений на пастбище, в буше, в малонаселённых или глухих районах.

Глава 11. Маленькие жизни, сохраняющие урожайность полей Экономика опыления

Этот вид самолёта сельскохозяйственной авиации, изрыгающего смертоносные инсектициды — обычная картина в сельскохозяйственных районах Соединённых Штатов и других стран. Зачастую эти химические зелья — комплексные смеси, которые в дополнение к растительноядным вредителям урожая, на уничтожение которых они направлены, убивают медоносных и аборигенных пчёл, а также других опылителей. Производители и специалисты по контролю над вредителями могут работать вместе, выбирая менее ядовитые вещества и применяя их только в случаях, когда это необходимо, когда опылители менее активны, и когда культурные растения не цветут.

Пустыня Большого Бассейна далеко не сразу кажется таким местом, куда вы пошли бы за коррекционным уроком по сельскохозяйственной экономике опыления. На первый взгляд она даже не кажется похожей на то место, которое вообще подходит для сельского хозяйства. Её почвы могут затруднить жизнь растений, поскольку они бывают сдобрены белыми кристаллами соли, чёрными щелочными корками или серными кислотами нездорового жёлтого цвета, образовавшимися на обнажениях сланцев. Это ландшафт, сильно поросший серыми непривлекательными кустарниками вроде полыни трёхзубчатой, кустарниковой лебеды, саркобатуса и колеогине. Летние дневные температуры могут перепозать через отметку 110 градусов и резко падать ниже 20 градусов[22] зимней ночью, и здесь никогда не выпадает достаточного количества осадков. Фермерам, выращивающим зерно или кормовые культуры, или же медоносным пчёлам она может казаться столь же чуждой, как Страна Оз, по сравнению с идеалом земледельца, который можно найти в плодородных житницах вроде Канзаса.

Тем не менее, земли Большого Бассейна возделываются. Местные кормовые бобовые и зерновые культуры выращивает пёстрый союз изобретательных и трудолюбивых мормонов, басков, японцев, скандинавов и других этнических фермеров. Для орошения полей они выкопали неглубокие колодцы или разместили свои поля на более песчанистых почвах ниже мест просачивания илистых солоноватых грунтовых вод. Некоторые берут воду в естественных источниках, из которых вода под воздействием силы тяжести поступает в оросительные каналы.

И именно в этой местности, рядом с местами просачивания грунтовых вод и источниками, отмеченными хрустящими кальциевыми и магниевыми корками, фермеры Большого Бассейна обнаружили приятный для себя сюрприз. Строящая земляные гнёзда аборигенная пчела Nomia melanderi часто водится в тех местах на влажных почвах, покрытых щелочной коркой, окружающей естественные места просачивания грунтовых вод. И всякий раз, когда фермеры сажали люцерну, донник, колосистую или перечную мяту, численность пчёлы вскоре начинала возрастать благодаря увеличению цветочных «пчелиных пастбищ», которые предлагали эти обширные посадки. В течение первой половины двадцатого века Центральная Юта превратилась в основную область выращивания семян люцерны в стране, с урожаями от 300 до 600 фунтов семян люцерны на акр. После модернизации — и благодаря эффективно работающим солончаковым пчёлам и пчёлам-листорезам в качестве управляемых опылителей — урожаи семян в наши дни обычно составляют более 1000 фунтов чистого семени люцерны на акр и часто достигают поразительного уровня 2400 фунтов на акр. А это означает множество проростков люцерны, продаваемых в супермаркете. К 1940 году люди поняли, что благодаря именно солончаковым пчёлам, а вовсе не медоносным, осуществилось опыление более чем половины цветов люцерны, появляющихся на полях. Каждая самка солончаковой пчелы лично способствовала появлению от одной пятой до трети фунта семян люцерны за один сельскохозяйственный сезон!

Хотя медоносные пчёлы и могут опылять цветы люцерны, они не имеют никакой склонности «вскрывать» эти сложные цветки бобовых — то есть, они редко «расстёгивают» лепестки лодочку и крылья, упруго прижатые друг к другу, чтобы высвободить скрытые внутри тычинки и рыльце пестика. Зато солончаковая пчела является мастером в этом деле, деловито «вскрывая» больше цветков этого бобового, чем отдельно взятое растение может превратить в зрелые плоды. В недавнем прошлом эта пчела естественным образом зависела от аборигенных бобовых трав вроде астрагала и лядвенца, разбросанных среди серых и пыльных ветроопыляемых кустарников горной пустыни Большого Бассейна. Самка солончаковой пчелы способна опылить 2000 цветков бобовых в течение дня и целых 25000 цветков за время своей жизни.

К концу 1940-х годов производители семян люцерны поняли, что этими аборигенными пчёлами, которых легко заметить благодаря переливающимся жемчужным блеском полоскам на брюшке, можно избирательно управлять ради получения фермерами выгоды. Если бы можно было заставить сразу 2500 самок пчёл собраться на одном акре полевых местообитаний, то будут полностью удовлетворены потребности в опылении сотни акров люцерны или мяты. На живущих по соседству фермеров произвели впечатление способности солончаковой пчелы к опылению. Первый искусственно созданный и обслуживаемый участок для жизни пчёл был организован в начале 1950-х гг. вблизи Бойсе в Айдахо, на ферме семьи Коллардов при поддержке учёных из Государственного университета Орегона. Нед Бохарт, вначале в одиночку, а затем при участии У. П. Стивена и Фила Торчио, между 1956 и 1960 гг. помогал фермерам создавать гнездовые участки для пчёл в Орегоне, Калифорнии, Айдахо и Юте, приспосабливая методику к условиям каждого региона. Фермеры вскоре научились пересаживать и размножать колонии этих аборигенных пчёл на управляемых искусственных пчелиных гнездовых участках, расположенных по соседству с посадками не только люцерны, но также и мяты, лука и сельдерея.

Самка солончаковой пчелы (Nomia melanderi) готова опылить цветок люцерны (Medicago sativa) на тихоокеанском северо-западе Соединённых Штатов. Эта пчела является аборигеном тех мест, гнездится стаями и стала первым видом гнездящихся в земле пчёл, который начали содержать в контролируемых условиях в качестве опылителя коммерческих посадок люцерны. Прямо под пчелой можно увидеть только что посещённый ею «вскрытый» цветок. Однако численность управляемых «пчелиных гнездовий» сильно сократилась из-за опрыскивания пестицидами с воздуха.

И именно так эволюционировало удивительное сельскохозяйственное новшество. Вместо того, чтобы рутинно полагаться на разведение чужеродных общественных медоносных пчёл, фермеры Большого Бассейна импровизировали, забирая «пробу» или «дернину» почвы с пчелиными гнёздами из исходного скопления и используя её для «засева» полевых районов, чтобы организовать новый гнездовой участок для этих одиночных, но компанейских пчёл. К 1960-м годам восторженные фермеры организовали кооперативы с целью устройства и защиты таких гнездовых участков. В истории использования медоносных и прочих пчёл в сельском хозяйстве США редко можно было увидеть распространение, развитие — мы просто ненавидим использовать термин «одомашнивание» — и коммерческое использование нового опылителя, взятого из числа аборигенных пчёл. Однако именно так и произошло в случае с солончаковой пчелой на посевных площадях люцерны.

ВСПОМИНАЕТ СТИВ:

Больше десяти лет назад мне встретилось одно из этих управляемых гнездовий солончаковой пчелы на востоке штата Вашингтон, содержащее, возможно, несколько тысяч пчёл. Оно занимало четверть мили в длину, образуя полосу шириной от 25 до 30 футов по краю поля люцерны. Взяв совок и прорыв ослепительно-белую поверхностную корку соли до влажной и песчаной почвы под ней, фермеры показали, что солончаковые пчёлы гнездятся неглубоко, на глубине лишь от 6 до 8 дюймов. Позже они узнали, что, если срыть бульдозером землю на глубину, возможно, 2 или 3 футов, и выстлать дно непроницаемым слоем пластика или бентонитовой глины, они могли бы начать создавать подобие защелоченной плайи, где устраивают гнёзда самки солончаковой пчелы. Уложив крупные камни, гравий, сетчатую ткань, песок, верхний слой почвы, а затем тонко размолотую каменную соль поверх водонепроницаемого слоя, они создали матрицу, подходящую для нор солончаковой пчелы. Затем они поместили там бетонные водонапорные трубы на расстоянии от 50 до 75 футов одна от другой таким образом, чтобы весь пчелиный участок мог быть подтоплен, и влага могла бы просачиваться вверх так же, как это происходит на естественных выходах щелочных грунтовых вод природного происхождения. Затем они брали пчелоблоки — куски земли из естественных скоплений гнёзд, содержащие куколки пчёл, лежащие в своих ячейках-колыбелях — и использовали их для «засева» новых гнездовий. И в завершение работы они разместили в некоторых местах над пчелиным гнездовьем теневую защиту, покрывая деревянные рамы камуфляжем из излишков военного имущества. Как рассказал мне Фил Торчио, «эти затенители работали просто волшебно. Под камуфляжем полуденные температуры снижались на 15–17 градусов». Торчио также должен был убедить фермеров в необходимости держать для пчёл достаточное количество кормовых пыльцы и нектара по соседству на смежных природных территориях или на орошаемых пастбищах, или же последующие поколения солончаковых пчёл оскудеют. Там, где фермеры принимали во внимание его замечания, пчёлы выживали.

В течение нескольких десятилетий солончаковые пчёлы были ключом к производству семян люцерны, гарантируя значительно более высокие урожаи семян на Американском Западе по сравнению с теми, что на тот момент получали по всему миру. Одни лишь эти семена, предназначенные для получения ростков, используемых как овощи, в дополнение к запасам посевных семян, оценивались в 115 миллионов американских долларов за 1000[23]. Почему? Потому что люцерна на сено — это основной вид кормовых культур в Северной Америке, и среди полевых культур лишь соя превосходит её по посевным площадям. К 1990 году сено из люцерны стоило почти 5 миллиардов долларов в год, и вместе с ценностью полученной с его помощью продукции вносило в американскую экономику вклад в размере 12 миллиардов долларов в год. Хотя вряд ли кто-то из проживающих за пределами Большого Бассейна подозревал об этом, аборигенные пчёлы в значительной степени определяли успех посадок важнейшей из культур, используемой для производства сена на прокорм домашнего скота в западной части Соединённых Штатов. Почти 85 процентов урожая семян люцерны в Соединённых Штатах было произведено на территориях, обслуживаемых солончаковыми пчёлами и пчёлами-листорезами (Megachile rotundata) — на площадях, включающих лишь 15 процентов всех земель, занятых под выращивание семян люцерны.

Затем на родину солончаковых пчёл в Большом Бассейне и на Тихоокеанском Северо-западе обрушилась беда — как раз в то время, когда там не было фактически никого, кто смог бы бороться с её причиной и защитить пчёл. Нед Бохарт из лаборатории Службы сельскохозяйственных исследований Министерства сельского хозяйства США в Логане, Юта, так вспоминает об общей последовательности событий: «старые фермеры в центральной Юте вспоминают, что в 1920-е и 1930-е годы было множество [естественных] гнездовых участков солончаковых пчёл с популяциями, измеряемыми миллионами особей. Хотя они и не осознавали этого, но эти пчёлы и были причиной высоких урожаев семян люцерны, которые сделали Юту одним из основных производителей в стране в то время». Бохарт продолжал:

Затем увеличивающийся спрос на семена заставил многих фермеров распахивать свои земли, даже если почва была сильно щелочной. Сокращение популяции произошло немедленно. Я вспоминаю, что слышал от фермера из Дельты в Юте, который описывал огромные стаи чаек, следовавшие за его плугом, чтобы кормиться зимующими личинками пчелы, которые валялись за его спиной, словно жареная кукуруза, пока он пахал землю. В 1940-х годах значительная часть областей вокруг Дельты была осушена и распахана… В 1950-х и в начале 1960-х годов дильдрин и паратион, которые очень ядовиты для солончаковых пчёл, широко применялись на посадках люцерны, чтобы справиться с клопом-слепняком Lygus. В результате площади и количество гнездовых участков солончаковой пчелы уменьшились, и пчёлы перестали быть важными опылителями, за исключением периферийных областей, где они отчасти избежали опасностей.

Распыление инсектицидов на пастбищах и сельхозугодьях убило значительный процент естественно обитающих в этом штате солончаковых пчёл. Фактически оказалось, что солончаковая пчела была несколько более восприимчивой к большинству инсектицидов по сравнению с медоносной пчелой. В 1973 году одно небрежное отравление пестицидами гнездовых участков солончаковой пчелы в штате Вашингтон вылилось в 287000 долларов потерянного дохода от производства семян люцерны. Повсеместно кооперативы, которые были организованы для защиты популяций солончаковой пчелы, заключили соглашения по контролю над использованием инсектицидов на площадях их посадок люцерны. До недавнего времени в Айдахо, Орегоне и некоторых частях штата Вашингтон эти соглашения поддерживали постоянство мутуалистических отношений между фермерами и пчёлами.

Однако даже солончаковые пчёлы, охранявшиеся на искусственных гнездовых участках, пострадали от снижения численности из-за поражения дрожжевыми и плесневыми грибками их подземных запасов пищи после обильных летних дождей, выпадавших в начале 1960-х гг. Хотя они остаются отчасти жизнеспособными в Вашингтоне и местами в Юте, их численность совершенно не сравнить с тем, какой она была когда-то. С запозданием, а возможно, что и слишком поздно, они нашли нескольких влиятельных адвокатов, чтобы защитить себя от дальнейшего ущерба.

Бедственное положение аборигенной пчелы едва ли станет передовицей газеты или главной темой выпуска вечерних новостей. Но в настоящее время положение промышленного пчеловодства в Америке очень шаткое. Оно стремительно сдаёт позиции из-за разнообразных угроз — двух видов клещей, грибковых, бактериальных и вирусных болезней, многочисленных пестицидов, гербицидов и экономических угроз, в том числе из-за уменьшения субсидий в условиях появления дешёвого импортного мёда из Китая и Мексики. В это же время африканизированные пчёлы расширяют занятый ими ареал и ставят под угрозу эту жизненно важную услугу по опылению растений. И хотя нападения на домашних европейских медоносных пчёл становятся основными новостями, мало кто из репортёров задаётся ключевым вопросом: если численность медоносных пчёл продолжит катиться вниз по своей нынешней траектории, то какие пчёлы или другие опылители заменят их в деле предоставления жизненно важных услуг по опылению наших обширных коммерческих и домашних сельскохозяйственных посадок?

Два талантливых брата — экономист Лоуренс Саузвик и ныне покойный специалист по биологии пчёл Эдвард Саузвик, оба из Нью-Йорка — когда-то задались этим самым вопросом и попытались на него ответить. Они предполагают, что в северной части Соединённых Штатов 50 процентов популяции домашней европейской медоносной пчелы может вскоре быть потеряно из-за трахейного клеща и клеща Varroa вкупе с другими паразитами и болезнями. Кроме того, в ряде южных штатов США может также иметь место полный отказ от содержания домашних колоний европейских медоносных пчёл, поскольку вторжение африканизированного подвида расширяется и множит долги пчеловодов. Если эти прогнозируемые убытки станут явью, как предполагают братья Саузвик, то может быть потеряна пятая часть урожая люцерны. И если не привлекать солончаковых пчёл и другие виды вроде люцерновой пчелы-листореза для заполнения пустоты, оставшейся после снижения числа колонии медоносной пчелы, то в Соединённых Штатах возможно сокращение урожая посевов люцерны на 70 процентов.

Если этот прогнозируемый ущерб урожаю перевести в экономические потери общества в плане уменьшения доступности люцерны или более высоких цен, то стоимость исчезнувших медоносных пчёл при отсутствии диких опылителей им на замену составила бы 315 миллионов долларов в год. Если, однако, окажется возможным тем или иным образом восстановить численность аборигенных опылителей и управлять ею в целях заполнения ниши, которую ранее занимали разводимые с коммерческими целями и одичавшие колонии медоносных пчёл, то тогда упадок одного только этого вида опылителя будет стоить американским потребителям «всего лишь» 40,5 миллионов долларов ежегодно. И как ни удивительно это может прозвучать, распространение и контролируемое разведение солончаковых пчёл, пчёл-листорезов и их прочих аборигенных родичей ради замены медоносных пчёл может вылиться в ежегодную экономию 275 миллионов долларов американским производителям, разводчикам и потребителям люцерны.

Когда братья Саузвик расширили свой анализ с опыления люцерны, включив в него более 60 видов прочих американских продовольственных культур, незамеченный экономический вклад аборигенных опылителей, особенно пчёл, внезапно стал очевидным. Если количество колоний медоносных пчёл вблизи сельхозугодий снизится так, как было указано выше — снижение на 50 процентов на севере и вероятное снижение на 100 процентов на юге — вне всяких сомнений, американскую экономику ждут совокупные ежегодные потери, исчисляемые миллиардами долларов. Итоги в целом шокируют: если ни один аборигенный вид пчёл-опылителей не заменит чужеземную медоносную пчелу в предоставлении жизненно необходимых услуг по опылению, ежегодные потери могли бы возрасти до целых 5,7 миллиардов долларов. Даже в туманных и напыщенных разговорах финансистов, оперирующих многими миллиардами долларов, это не такая уж мелочь.

Альтернативные опылители — дикие животные вроде нектароядных летучих мышей, бражников, дневных бабочек, одиночных пчёл и жуков-блестянок наряду с контролируемыми человеком видами, подобными солончаковым пчёлам и люцерновым пчёлам-листорезам — могли уменьшить такие ожидаемые убытки всего лишь до 1,6 миллиардов долларов, если о них должным образом заботятся в окрестностях сельхозугодий. По сути, братья Саузвик утверждают, что потенциальная ценность аборигенных опылителей для агроэкономики США могла бы составлять величину порядка, как минимум, 4,1 миллиардов долларов в год!

Многие американцы не замечают того, что их жизни неразрывно связаны с судьбой люцерны. Они могут и не понимать того, насколько много других культурных растений создают саму основу для их текущих доходов и образа жизни — культурных растений, которые опыляются главным образом дикими животными, которые не находятся на попечении и под контролем людей — фермеров и прочих. Как указали в 1983 году специалисты по биологии пчёл из Министерства сельского хозяйства США, две трети произведённых в США предметов потребления, которые получены благодаря насекомым, имеют форму люцерны и произведённых из неё продуктов.

Роберт и Кристина Прескотт-Аллен изучили 60 сельскохозяйственных культур, критически важных для североамериканской экономики, на предмет их относительной зависимости от диких и частично контролируемых опылителей. Они определили, что семь видов культурных растений, в настоящее время стоящих в Соединённых Штатах Америки около 1,25 миллиардов долларов ежегодно, опыляются в первую очередь дикими насекомыми. Среди них кешью, тыква, манго, кардамон, дерево какао, клюква и голубика высокорослая. Другой североамериканский вид, низкорослая голубика узколистная, которая в недавнем прошлом опылялась не менее чем 190 различными видами аборигенных пчёл на всём пространстве своего ареала, теперь сталкивается с недостаточной посещаемостью опылителями в некоторых областях, где её выращивают. Похоже на то, что чрезмерно фанатичный контроль над сорняками со стороны управляющих посадками голубики закончился потерей местообитаний и корма для аборигенных опылителей, от которых традиционно зависела голубика узколистная. Производство еще 18 основных видов продовольственных культур до некоторой степени зависит от диких опылителей. Кроме того, дикие животные критически важны для производства семян, используемых при размножении ещё 19 продовольственных культур на полях фермеров: к этой категории принадлежат лук, морковь, капоковое дерево, подсолнечник, земляника, корица, клевер, инжир и кокосовые орехи.

В 1976 году Сэмюэль Макгрегор из лаборатории Службы сельскохозяйственных исследований Министерства сельского хозяйства США в Тусоне высказал оценку, согласно которой, как минимум, 150 главных продовольственных культур в какой-то мере полагается на диких опылителей. В более новом обзоре Дейв Рубик документально подтвердил, что не менее 800 культивируемых видов растений полагается в плане опыления на диких пчёл и другие насекомых. Рубик также провёл подсчёт систем скрещивания для примерно 1330 видов культивируемых продовольственных видов по всему миру. Хотя в наших знаниях о воспроизводстве, требованиях к опылению и о том, кто именно занимается опылением многих из самых распространённых культур, встречаются совершенно удивительные пробелы, эта сводка представляет данные, которые демонстрируют тесную связь с природой. Он утверждает, например, что примерно 73 процента наших сортов растений хотя бы отчасти опыляются разнообразными пчёлами, что 19 процентов используют для перемещения своей пыльцы мух, 6,5 процентов используют летучих мышей, 5 процентов — ос, 5 процентов — жуков, 4 процента — птиц и 4 процента используют дневных и ночных бабочек. И вновь чётко продемонстрирована наша зависимость от пчёл, других насекомых и иных животных-опылителей. Исчезновение этих существ, перемещающих пыльцу, забрало бы еду прямо у нас изо рта.

Продовольственные культуры опыляет удивительный спектр аборигенных беспозвоночных: мошки, падальные мухи, львинки, мухи-журчалки, бражники, жуки-блестянки, жуки-пестряки, божьи коровки, осы-бластофаги, сфециды и складчатокрылые осы, пчёлы-галиктиды, «тыквенные пчёлы»[24], пчёлы-плотники, андреновые пчёлы, шмели, пчёлы-каменщики, пчёлы-листорезы и «кактусовые» пчёлы Diadasia. Другие пищевые растения опыляет множество диких позвоночных: от нектароядных летучих мышей и опоссумов до древесных птиц вроде садовых трупиалов, желтокрылых трауписов, чёрных дроздов, бурых соек и дятлов золотолобых меланерпесов. Если такое разнообразие диких опылителей существенно для здоровья и богатства нашего сельского хозяйства — и это непреложный факт — то почему же так мало людей в Соединённых Штатах и в других странах признаёт тот факт, что аборигенные животные вносят существенный вклад в экосистемы культурных растений в целом и в их опыление в частности?

Одна из причин — то, что Министерство сельского хозяйства США и другие составители сводок по сельскохозяйственной статистике отслеживают лишь цифры по медоносным пчёлам, но не по другими опылителями. В какой-то степени это логично, поскольку значительно легче посчитать колонии домашних медоносных пчёл, чем диких жуков на анноне сетчатой во Флориде и Пуэрто-Рико. И потому мы знаем, что к 1988 году существовало более 3,4 миллионов колоний медоносных пчёл под контролем 150000 пчеловодов, многие из которых были любителями и держали меньше 25 ульев. Из прочих пчеловодов 10000 были частично занятыми, а 1600 — занятыми полную рабочую неделю коммерческими производителями, которые все вместе ухаживали более чем за 99 процентами всех колоний. К 1994 году количество колоний, которые содержат частично или полностью занятые в этой сфере люди, снизилось с 3,2 до 2,8 миллионов. Как минимум один миллион этих колоний размещался на землях фермеров и находился у них в аренде в целях получения услуг по опылению культурных растений в течение сезонов цветения, так что 2 миллиона колоний более или менее постоянно находились в аренде на сельхозугодьях в разные периоды года.

И всё же даже по собственному допущению Министерства сельского хозяйства США медоносные пчёлы в настоящее время осуществляют лишь четыре пятых от всего объёма услуг по опылению насекомыми, который получают возделываемые культуры в стране. Многие из критиков говорят, что даже эта оценка необычно высока, поскольку значительная часть опыления, приписанного медоносным пчёлам, в действительности осуществили другие посетители цветов. (Наши собственные исследования дают основание полагать, что медоносные пчёлы были подтверждены в качестве преобладающих опылителей лишь для 15 процентов культурных растений мира.) Однако даже эта пятая часть всех случаев опыления культурных растений просто сброшена со счетов как сделанная «иными неизвестными опылителями», что одновременно и потрясает, и тревожит.

Хотя знакомая нам медоносная пчела (Apis mellifera) распространилась по всей планете, она не является панацеей для опыления наших культурных растений, а особенно — для диких цветов. Существует определённое неудобство в том, что медоносные пчёлы добились такого успеха в обнаружении и сборе предоставляемых цветами ресурсов до того, как их обнаруживают другие опылители. Кроме того, они упаковывают свою пыльцу, смачивая её нектаром и слюной и тем самым делая её нежизнеспособной, или, по крайней мере, заметно снижая вероятность того, что она будет стёрта и отдана ожидающему её рыльцу цветка. По словам Джеймса Томсона из Университета штата Нью-Йорк в Стоуни Брук, это делает медоносных пчёл «гадкими» опылителями, поскольку они могут фактически подорвать деятельность аборигенных опылителей, которые теснее связаны с тем или иным растением. Медоносные пчёлы выглядят почти преадаптированными к проживанию в нарушенных естественным образом местообитаниях, или в тех местах, что были разрушены действиями человека. Это делает их в некоторой степени «сорным» видом, практически спутником поселений человека.

Просто задумайтесь: медоносные пчёлы — это не безотказный и гарантированно успешный ответ в обеспечении наших разнообразных культурных растений услугами опыления. Они не взаимозаменяемы в соотношении один к одному с аборигенными пчёлами или другими опылителями. Судьба процесса опыления в наших сельских сообществах после завоза этих общественных чужаков больше уже никогда не будет прежней. И весьма отрезвляет мысль о том, что по мере того, как земной шар меняется всё сильнее и сильнее, некогда вездесущие медоносные пчёлы, вероятнее всего, оплатят опылением своё посещение лишь малой части нуждающихся в опылении цветов среди обширного цветущего ландшафта.

Сельскохозяйственная статистика говорит нам о том, что способность промышленного пчеловодства по предоставлению адекватных услуг по опылению снижалась в течение десятилетий. И она наверняка снизится ещё больше в грядущие годы. Количество колоний медоносных пчёл в Соединённых Штатах достигло максимума в 5,9 миллионов в 1947 году. Послевоенный рост использования хлорорганических пестицидов способствовал падению на 43 процента количества колоний медоносных пчёл в США: с 5,9 миллионов до всего лишь 4,1 миллионов в 1972 г. и лишь 2,6 миллионов в 1995 г. Даже с переходом на фосфорорганические пестициды и лучший контроль над колониями во избежание отравления пестицидами промышленность так никогда и не оправилась полностью. Хотя в наши дни официальная статистика определяет «колонии» в соответствии с иными критериями, 3,4 миллиона колоний — это самая высокая из ежегодных оценок, которые были зарегистрированы с 1947 г.

Если мы рассмотрим факторы, которые в настоящее время ограничивают способность медоносной пчелы оказывать услуги по опылению, то обнаружим, что некоторые из угроз могут представлять собой неразрешимую проблему. Трахейный клещ медоносных пчёл, поражающий дыхательную систему взрослых пчёл, был впервые обнаружен в Соединённых Штатах в 1984 году, но в настоящее время он встречается в большинстве штатов. В многих штатах пчеловоды сообщили о потерях колоний из-за этого вредителя, достигающих 50 процентов. Этого словно было мало, и три года спустя эктопаразит, известный как клещ Varroa, попал в Соединённые Штаты и в настоящее время поражает колонии пчёл более чем в 30 штатах. Также множество колоний продолжают уничтожать грибковые, протозойные и бактериальные болезни, и лечение лишь подавляет инфекции, но не устраняет их. Нозематоз поражает 60 процентов колоний в Соединённых Штатах; гнилец поражает ещё 2 процента. В сумме эти разнообразные вредители и болезни выливаются в потери пчеловодами 192 миллионов долларов ежегодно — не считая снижения цены урожая из-за уменьшения объёма услуг по опылению. Кроме того, ущерб не ограничивается лишь колониями пчёл в поле. Пчелиные соты, хранящиеся на складах, постоянно подвергаются нападениям пчелиной огнёвки, гусеницы которой прогрызают тоннели сквозь храящиеся на складах рамки, жадно пожирая сам воск.

Промышленное пчеловодство уже переживало не лучшие времена, когда в 1990 году, после более чем десятилетия отдельных залётов, африканизированные пчёлы решили переселиться на постоянное место жительства в континентальные Соединённые Штаты. С тех пор они помогли разнести клещей по популяциям медоносных пчёл в дикой природе и на возделываемых землях. В прошлом десятилетии в одной из областей Аризоны это привело к гибели 85 процентов одичавших медоносных пчёл. До 80 процентов американских пчеловодов, вероятно, вынуждены будут бросить свои ульи, как только в местах их работы появятся африканизированные пчёлы. Единовременная потеря 1,6 миллионов колоний медоносных пчёл уменьшит доход пчеловодов на 160 миллионов долларов, но опять же эта оценка не включает ценности культурных растений, опыляемых медоносными пчёлами. Полагают, что ценность этой услуги по опылению превосходит в 50–60 раз ценность мёда, воска, пыльцы и других продуктов пчеловодства.

Так или иначе, но американское промышленное пчеловодство стремительно изменилось. Дешёвый мёд, импортируемый главным образом из Китая, а также с обширных пасек в штате Юкатан в Мексике, вторгся на американский рынок. Поддержание цен на мёд прекращено; отказ от субсидий оказывает резкое влияние на экономику содержания пчелиных колоний. Являются ли такие субсидии для сельского хозяйства предметом политического или философского права — здесь мы это обсуждать не станем. Независимо от вашей позиции по данному вопросу их потеря нанесла удар по индустрии как раз в тот момент, когда страна должна была подчеркнуть, а не принижать важность всех опылителей. Как признано в одном недавнем сообщении Министерства сельского хозяйства США, в наши дни промышленное пчеловодство явно находится в состоянии беспрецедентного кризиса. Ответ эколога Джеймса Томсона на этот кризис — ровно такой же, как у многих других специалистов по экологии опыления: «Поскольку использование инсектицидов и разрушение местообитаний продолжают уничтожать популяции диких пчёл, потребность в контролируемых опылителях становится более острой и ценность медоносных пчёл как опылителей значительно перевешивает их ценность как производителей мёда».

Упадок последних лет в промышленном пчеловодстве не обязательно необратим. Однако он предполагает, что общество поступило бы мудро, если бы приложило силы к сохранению и контролю альтернативных опылителей, особенно многочисленных аборигенных пчёл, которые являются превосходными опылителями. Соответственно, канадский специалист по экологии опыления Питер Кеван призывал «к выяснению пределов возможностей медоносных пчёл и к расширению ролей аборигенных видов в коммерческом опылении возделываемых культурных растений». В свете этих тенденций горькой иронией выглядит тот факт, что многие исследовательские команды, работающие с альтернативными опылителями, с 1990 г. пережили сокращение штатов. Три четверти из них ожидают дальнейшего снижения поддержки команды. После первого международного симпозиума по не-апидным пчёлам и их роли как опылители урожая, собравшегося в Логане, Юта, в 1992 году, исследователи откровенно говорили о недостатке активности общества в получении основных биологических и культурных фактов, помогающих расширить разнообразие опылителей, обслуживающих сельскохозяйственные посадки и природные территории. Джеймс Томсон высказался об этом так:

Конечно же, все участники симпозиума в Логане единодушно выражали особую «позицию». Эта позиция включает в себя несколько элементов: давнее огорчение от того, что исследования и программы контроля медоносных пчёл получают непропорционально большое финансирование, тогда как другие примерно 30000 видов пчёл сидят на голодном пайке; почти заговорщическое удовольствие от возможности собраться на «альтернативную» конференцию с исследователями-единомышленниками; справедливое осознание того, что люди, работающие с не-апидными пчёлами, делают работу, обладающую значительной научной и коммерческой ценностью; и ещё осторожный оптимизм в отношении возможности формирования авангардной биологии опыления.

И всё же, даже если бы в Соединённых Штатах на нас не надвигались кризисы, связанные с медоносными и аборигенными пчёлами и самим опылением, нашлось бы множество весомых причин для поддержки использования аборигенных опылителей для многих культивируемых растений. Выгоды от аборигенных опылителей, даже при наличии медоносных пчёл, можно наилучшим образом продемонстрировать на примере тыкв и кабачков в засушливых юго-западных пустынях Аризоны и северной Мексики. В конце 1970-х годов Винс Тепедино изучал опыление тыквы на Гринвилльской ферме в Юте, где одиночная пчела, опыляющая тыкву (Peponapis pruinosa) обитала, как минимум, с 1953 года. Медоносные пчёлы также были обычны в этих местах. Благодаря усилиям этих двух видов пчёл, одного аборигенного и одного завезённого, плоды завязывались у 91 процента от общего количества раскрывшихся и готовых к опылению женских цветков тыквы. Тепедино стремился выяснить, какая из пчёл в большей степени отвечала за эту чрезвычайно высокую завязываемость плодов.

Хотя первоначальные наблюдения указывали на то, что единственное посещение женского цветка тыквы любой из пчёл с одинаковой вероятностью вызывало образование зрелой тыквы, Тепедино продолжал работать. Он обнаружил, что медоносные пчёлы решительным образом предпочитали посещать пестичные (женские) цветка ради нектара, тогда как аборигенная пчела пепонапис предпочитала тычиночные (мужские) цветы, где они активно собирали пыльцу. Кроме того, самцы аборигенных пчёл зачастую встречались с готовыми к спариванию самками в мужских цветках, где часто происходило спаривание. И что ещё важнее, представители обоих полов у аборигенных пчёл демонстрировали лучшие, чем медоносные пчёлы, навыки в поиске корма на цветках тыквы. К тому времени, когда медоносные пчёлы отправлялись в утрений полёт и добирались до открытых цветков тыквы, вылетающие раньше пчёлы пепонаписы уже опыляли их.

Наши исследования диких тыкв в пустыне Сонора в Аризоне и Мексике придают большое значение поведенческим различиям между аборигенными и медоносными пчёлами в качестве опылителей. Аборигенные ксеноглоссы и пчёлы-плотники были заметно надёжнее в сборе и дальнейшем переносе больших количеств пыльцы на восприимчивые рыльца. Мы определили, что для того, чтобы добиться образования полноценного количества семян у каждого женского цветка на растении тыквы, требуется в среднем 3,3 посещения их медоносной пчелой, но лишь 1,3 посещения пчелой Xenoglossa и 1,1 посещения пчелой-плотником.

В иных отношениях все аборигенные пчёлы ксеноглоссы также более эффективны, чем иные опылители тыквы, в том числе пчёлы-плотники. Они посещают больше цветков тыквы, чем другие пчёлы, и они приурочивают своё посещение ко времени, когда пыльца и нектар наиболее доступны. Они не только проявляют привязанность к разным видам тыквы, но ещё и являются сильными летунами, которые часто перемещают пыльцу между разделёнными большими расстояниями растениями одного и того же вида, тем самым поддерживая генетическое разнообразие в популяции.

Фактически мы документально зафиксировали замечательный уровень привязанности пчелы ксеноглоссы к различным видам тыквы — наши пчёлы едва ли посещали какие-то растения, отличные от представителей рода Cucurbita. Пчёлы часто спаривались внутри цветков тыквы. Иногда их брачная активность одновременно могла оставить пыльцу на рыльцах цветков. Покрытые пыльцой ксеноглоссы проводят долгое время, сидя, чистясь и выжидая на массивных рыльцах тыкв — такое поведение никогда не наблюдалось ни среди медоносных пчёл, ни среди других аборигенных пчёл, если уж на то пошло. Это маленькие скрытные жизни, которые кормят нас.

И когда мы плохо обращаемся с этими маленькими жизнями, последствия могут внезапно обрушиться на нас с самой неожиданной стороны. Взгляните, что случилось, когда канадское правительство перешло на биоразлагаемое фосфорорганическое соединение, известное как фенитротион, когда ДДТ впал в немилость. Оба они применялись буквально на десятках тысяч акров хвойного леса в попытках контролировать заражение еловой листовёрткой-почкоедом в Нью-Брансуике. Питер Кеван документально подтвердил, что фенитротион был косвенной причиной резкого снижения урожаев коммерческих посадок голубики узколистной на соседних с ними территориях. С появлением практики распыления фенитротиона с воздуха на больших площадях сборы урожаев голубики в Нью-Брансуике резко упали с 5,5 миллионов фунтов в 1969 году до всего лишь 1,5 миллионов фунтов в 1970 г. В течение четырёхлетнего периода потери Нью-Брансуика составляли в среднем миллион фунтов за сезон, в то время, как урожаи голубики в соседней Новой Шотландии оставались относительно устойчивыми.

В течение следующего десятилетия Кеван интерпретировал потери урожая на плантациях голубики в Нью-Брансуике с позиции самых разнообразных экологических перспектив. Он называет описанные ниже сценарий своей модели отношений между культурным растением, опылителями и другими животными «пирогом с голубикой». Из интервью, взятых в ходе полевых исследований, он узнал, что «фермеры, разводящие голубику, вешают все проблемы на промышленное лесоводство, и в частности на использование фенитротиона в рамках программы контроля численности еловой листовёртки-почкоеда. Точка зрения разводящих голубику фермеров выставлялась как верная: опылители на плантациях голубики были убиты фенитротионом». Действительно, это фосфорорганическое соединение, которое тесно связано с боевыми нервно-паралитическими газами, значительно более ядовито, чем ДДТ, для аборигенных одиночных пчёл и общественных шмелей. Кроме того, опрыскивание от еловой листовёртки-почкоеда точно совпадает по времени с периодом самого активного цветения голубики. В течение сезона 1970 года численность шмелей и пчёл-галиктид, обычно опыляющих голубику, была явно недостаточно высокой на тех полях, что соседствовали с лесами, где предпринималось опрыскивание в целях контроля численности листовёртки. Соответственно, урожаи ягод падали до тех пор, пока промышленными пчеловодами и разводчиками пчёл не были завезены колонии медоносных пчёл, призванные восполнить недостаток диких пчёл-опылителей — но восстановились они в полном объёме лишь несколько лет спустя, когда от местного использования фенитротиона в конце концов отказались. Кеван и его коллеги документально зафиксировали то, что в некоторых случаях возвращение к «нормальной» численности популяций у шмелей и других пчёл заняло целых восемь лет.

По иронии судьбы, в то же самое время, в 1970 году, голубике также был нанесён беспрецедентный ущерб местными певчими птицами — настолько серьёзный, что против производителей голубики, устроивших отстрел малиновок, скворцов, воловьих птиц и свиристелей, которые опустошали их плантации голубики, поднялся общественный протест. Что же случилось? Кеван полагает, что фенитротион коварно подкосил многочисленных паразитических ос и переносчиков болезней (птичьей малярии, которую переносят комары), которые держали под контролем популяции птиц, пожиравших голубику. Разрушения в окружающей среде, говорит он, устранили некоторые из факторов, ограничивающие популяции птиц: «Для птиц факторами могли быть хищники и/или болезни. Стаи голодных, но в остальном вполне здоровых птиц полетели бы в поисках корма на посадки культурных растений… Таким образом, потери урожая голубики можно отнести на счёт двух причин, которые обе являются результатами использования фенитротиона: снижение интенсивности опыления аборигенными пчёлами и увеличение ущерба плодам от больших популяций птиц… что приводит к потерям миллионов долларов».

Но небрежное использование средств сельскохозяйственной химии — это не единственная угроза опылению, а потому и стабильности нашего снабжения пищей. Другими беспрецедентными угрозами сопровождается генная инженерия ультрасовременных коммерческих культур — игра по высоким ставкам, которую ведут крупные транснациональные компании у нас в стране и за рубежом. Когда «биотехнологи» переносят отдельный ген, приносящий преимущество вроде устойчивости к гербицидам, насекомым или болезням (что имеет место у подавляющего большинства сегодняшних трансгенных растений), в культурные растения, нуждающиеся в перекрёстном опылении, они могут неосторожно позволить этим генам попасть в сорные родственные виды, совместимые при перекрёстном опылении. Многие из учёных задались вопросом: не создаст ли это настоящие суперсорняки? Норман Эллстранд из Калифорнийского университета в Риверсайде и другие учёные провели эксперименты с безвредными генетическими маркерами, желая выяснить, скрещиваются ли культурные растения, если представится такая возможность, со своими сорными родственниками при нормальных условиях ведения сельского хозяйства. Растущее количество таких исследований подтвердило, что так и происходит. Этот случайный, но столь же успешный перенос гена легко происходит там, где широко распространены пчёлы и другие насекомые-опылители, и в местах, где популяции сорняков находятся на расстоянии всего лишь нескольких сотен метров. Далее Эллстранд предсказывает, что маленькие, фрагментированные популяции из заросших сорняками местообитаний вблизи возделываемых полей с ещё большей степенью вероятности переопыляются с обширными посадками культурных растений, если они потревожены деятельностью человека.

Неконтролируемый перенос выгодных генов культурных растений в популяции сорных видов не уникален для продуктов биотехнологии. Прецедент уже имел место в случае традиционных продовольственных культур и их сорных родственников. У человека уже возникли затруднения, выражающиеся в уменьшении урожая культурных растений после того, как сорные родственники риса, сахарной свёклы, редиса, сорго, ржи, африканского проса и, вероятно, некоторых других растений стали более агрессивными благодаря приобретению новых генов от соседствующих с ними культурных растений.

В ряде случаев, зафиксированных нами в Аризоне и Соноре в Мексике, как у дикого перца чили (Capsicum annuum), обмен генами можно расценивать как положительный. Но в иных случаях горькие тыквы и быстрорастущие худосочные редиски не выиграют никаких голубых лент на окружных ярмарках. Если Эллстранд прав, то мы должны остановиться и признать, что генная инженерия может нести существенные риски в тех случаях, когда отношения между растением и опылителем уже находятся в беспорядке из-за нарушенных ландшафтов — или же в тех случаях, когда мы почти ничего не знаем о том, кто что опыляет, если уж на то пошло.

Далее, вполне очевидно, что мы, Homo sapiens, непрерывно вызывая разрушительные изменении в природе, ужасно плохо обращаемся с маленькими посредниками-опылителями, связывающими воедино цветковые растения планеты. И в то же время, начиная признавать неизмеримую, зачастую косвенную ценность всех диких опылителей для снабжения нас пищей, мы также начинаем осознавать, насколько глубоко мы разрушили их отношения с растениями.

Глава 12. Поддержание длительных отношений Сады опылителей и экологическая реставрация

Сады опылителей и другие способы привлечения пчёл, птиц и бабочек становятся очень популярными во всём мире. Здесь, в саду на заднем дворе, где растут овощи и цветы, есть источники корма для колибри и бабочек, цветущие растения, дающие нектар, пыльцу и листья (для гусениц), а также простые в изготовлении домики для опылителей (консервные банки с бумажными трубками для коктейлей или сверлёные деревянные гнездовые блоки для пчёл-листорезов и каменщиков). Эти методы не только гарантируют обильный урожай, но и увеличивают численность местных опылителей, многие из которых находятся в опасности из-за утраты местообитаний или злоупотребления пестицидами.

ВСПОМИНАЕТ ГЭРИ:

Рассвет пришёл вместе с каким-то низким гудящим шумом вблизи крытой веранды, на которой я спал. Бледно-лимонный свет пробивался сквозь разорванную гряду облаков над горизонтом. Была весна — время, когда колибри черногорлые архилохусы прилетают пировать на кроваво-красных цветках, покачивающихся в дуновениях бриза на долговязых ветвях фукьерии. Высоко на слегка волнистых горных хребтах к западу от Тусона тысячи ощетинившихся колючками фукьерий окрашивали поля пустыни в пламенеющий красный цвет. Однако фукьерии рядом с моей верандой были посажены наряду с другими самыми разнообразными травами, кустарниками и суккулентами специально для привлечения особых ночных и дневных бабочек, одиночных пчёл и птиц.

Пока продолжается утро, я тихо посчитаю посетителей на цветках в моём оазисе в пустыне, устроенном на заднем дворе. Все эти цветы были аборигенными обитателями области пустыни Сонора, но были подобраны одно к другом так, что лишь умножали удовольствие, которое я получал от своего личного сада для опылителей.

Я зашёл в дом и заварил чай. К тому времени, когда я оделся, порция ромашкового чая уже была готова сопровождать меня на ранней утренней прогулке по двору. Первые шаги за дверь вывели меня к самому низкому месту во дворе, где приятный ночной воздух всё ещё стлался над посадками столовых и горлянковых тыкв. Там, в точности так, как я это и представлял себе, рано просыпающиеся тыквенные пчёлы[25] уже опыляли жёлто-оранжевые цветка на ползущих по земле плетях. Низкое жужжание слышалось в цветке дикой тыквы дланевидной. Оно подтверждало, что тыквенные пчёлы уже бодрствовали, курсируя между цветками, пусть даже солнце стояло ещё недостаточно высоко, чтобы осветить эту часть двора и заставить цветки раскрыться полностью.

С фонарём в одной руке и кофейной кружкой в другой я заметил, как мелькнула одиночная пчела, движущаяся вокруг золотистых пыльников мужского цветка. Неподалёку я заметил самку тыквенной пчелы, опустившуюся на землю, чтобы затащить тяжёлый груз оранжевой пыльцы в своё гнездо, сделанное в усыпанной росой земле под пахучими плетями растения.

К тому времени, когда солнечный свет начал заливать двор, я сумел, наконец, увидеть колибри — черногорлых архилохусов и калипту Коста, летающих среди брызг цветков фукьерии, трубок юстиции калифорнийской и самодельных ярко-красных кормушек с сиропом, висящих на стропилах веранды. Одна калипта Коста немного покружилась у кормушки, пока её не спугнул чёрно-оранжево-белый масковый цветной трупиал, прилетевший к соседней кормушке с оранжевой каймой.

Трупиал защебетал красивую территориальную песню со своей жёрдочки на кормушке. Колибри, закладывая виражи, с шумом пролетел через весь двор и сел на крыше навеса, который я построил тоже из ветвей фукьерии. Самец калипты Коста отдохнул на крыше этого простого шалаша, а потом начал зондировать цветки, всё ещё цветущие на отрезанных ветвях фукьерии, которые я уложил поперёк балок навеса. Это было странное зрелище: колибри калипта Коста, опыляющий ещё живую часть архитектуры — ветку, которая несколько месяцев назад была срезана и уложена на крышу навеса.

Вскоре после этого другие пчёлы — и общественные, и одиночные — загудели на цветках цезальпиний и мескитовых деревьев, окружающих патио. Длинные и блестящие красные нити цезальпиний выглядели так, словно должны были привлекать колибри, но пчёлы-плотники и медоносные пчёлы были более обычными их посетителями; они обходили стороной пыльники и разворовывали нектар. Пчёлы-плотники обладали особенно большим опытом по части грабежа цветов, поскольку у них были похожие на стилеты ротовые органы, которые могли «перерезать глотку» любому трубчатому цветку, который им попадётся.

К этому времени я закончил пить чай и, держа садовый шланг в руке, поливал свой сад для бабочек и пчёл. Однако так рано весной более или менее часто встречались лишь парусники поликсены. Поливая ластовень и кирказон — кормовые растения для личинок, соответственно, данаиды гилиппы и кирказонового парусника — я осматривал их стебли и листву в поисках признаков присутствия первых молодых личинок. И хотя именно сегодня я не нашёл ни одной из них, я по-прежнему считаю поиск личинок таким же волнующим — а иногда и огорчающим — событием, как поимка сачком, а затем выпуск на волю первых взрослых бабочек во дворе.

Переводя наконечник шланга с одного растения на другое, я пробовал вспомнить, гусеницам какой дневной или ночной бабочки обычно служит основной закуской каждый из видов трав или кустарников. Побеги моей пассифлоры стали прекрасными кормовыми растениями для личинок перламутровки Euptoieta hegesia и геликонии Heliconius charithonia, которые обе довольно редки в Соединённых Штатах дальше от границы Аризоны с Мексикой. На влажной земле вокруг вербен и лантан сидела большая стая хвостаток Strymon melinus, которые там же и кормились, а вот пестрокрылые Pontia protodice, похоже, любили посещать «ослиный клевер»[26] и желтушник перистый на краю двора. «Бабочкин куст» буддлеи из пустыни Чиуауа в Нью-Мексико собрал на себе группу чужеземных репниц, а также более нежных зорек, аборигенного вида семейства белянковых.

Переходя ближе к фруктовому саду, я проверял, заняты ли деревянные гнездовые блоки для пчёл голубых осмий — искусственные гнездовья, которые я сделал в начале февраля. Пчёлы, должно быть, заметили вывеску «Дом на продажу», поскольку это — основной вид пчелиной недвижимости. В один не по сезону тёплый день в середине февраля одна из этих пчёл-осмий — вероятно, самец — прорыла себе выход сквозь толстую стенку из грязи: первый парень на районе. Однако ни один из его соседей не почувствовал себя готовым последовать за ним, и он вскоре исчез, потому что вернулось похолодание, принося с собой снег. После того, как снег растаял, а тепло вернулось в пустыню, из гнездового блока появились остальные пчёлы— это были главным образом самки — которые начали опылять яблони и деревья абрикосов и нектарин в мини-саду во дворе. Самки таскали один за другим грузы нектара и пыльцы обратно в сверлёный деревянный гнездовой блок для яиц, которые они вскоре отложат в глубине тёмных тоннелей.

Затем я полил группу опыляемых летучими мышами агав, несколько высоких сизых юкк, опыляемых ночными бабочками, дружественный к бражникам дурман, несколько диких перцев чили, опыляемых различными пчёлами-галиктидами, и дюжину или около того растений, опыляемых колибри, хотя некоторые из них также привлекали и медоносных пчёл. Под гигантскими пологами зрелых мескитовых деревьев стаями летали тысячи крошечных одиночных (Perdita) пчёл; были также цветущие ночью кактусы-цереусы и несколько энотер, ожидающих в тени, когда далее в этом сезоне начнут размножаться бражники.

Конечно, не все эти растения зацветут в наступающем году. И ни одно из них не образовывало достаточно больших зарослей для того, чтобы привлекать и поддерживать существование местной популяции опылителей. Но благодаря тому, что на природных территориях по соседству можно найти дополнительные пыльцу и нектар, многие виды опылителей могли прилетать во двор и улетать обратно, когда им захочется. И, возможно, именно так всё и должно быть: плавный переход из дикой природы на культивируемые растения и обратно.

Конечно же, такие личные и общественные сады, приносят очень большое удовлетворение тем, кто за ними ухаживает. Но есть ли у таких посадок какая-то настоящая природоохранная ценность перед лицом всевзможных нарушений равновесия в природе, вызванных людьми и рвущих тонкие и сложные взаимодействия между растениями и опылителями в мировом масштабе? Сам по себе маленький сад для опылителей, созданный для бабочек, колибри или пчёл, возможно, не сможет сохранить целые популяции или виды находящихся в угрожаемом состоянии или подвергающихся опасности исчезновения опылителей и растений. Однако он может напомнить садоводам, соседям и другим людям о главенстве драгоценной роли «замкового камня» среди них. Как однажды предупредил нас Стенвин Шетлер из Смитсоновского института:

Одна бабочка или один дикий цветок экосистемы не сделает. Богатая природная коллекция дополняющих друг друга бабочек, цветов и других организмов, а также их бесчисленные связи, возникшие в процессе эволюции, могут выжить лишь в случае, когда сохранено разнообразие естественных местообитаний. [И всё равно] сад для бабочек — это замечательное окно в местную окружающую среду. Словно световая ловушка или кормушка для птиц, сад для бабочек позволяет вам узнать, что происходит на данной территории или в какую сторону дуют экологические ветры. Это — убедительный указатель характерных особенностей и благополучия окружающих участков дикой природы.

Безусловно, мы редко вставали на защиту любой жизни, которую вначале не заметили, а потом не растили, чтобы досконально знать и любить. Такие сады опылителей могут предотвратить то, что основатель “The Xerces Society” Боб Пайл назвал «исчезновением опыта»: утрату прямого контакта с живой природой, запускающую цикл из неприязни, апатии, безответственности, а иногда и прямого презрения к естественным местообитаниям. Если дворовые наблюдатели за букашками окажутся сопричастными взаимоотношениям, которые наблюдают в своих садах, они могут стать более ревностными борцами за сохранение разделительных полос на шоссе свободными от гербицидов, за уверенность в том, что для контроля численности вредителей на продовольственных культурах используются только биологические агенты контроля, и за организацию коридоров, связывающих охраняемые территории.

Конечно же, охваченные садоводством территории в Соединённых Штатах огромны, поэтому ряды борцов за охрану природы среди них уже могут быть весьма многочисленными. Как узнала благодаря своим исследованиям Американская Национальная Ассоциация садоводов, около 44 миллионов американцев занимается разведением цветов, 30 миллионов выращивают овощи, а среди 26 миллионов, активно занимающихся ландшафтным дизайном своих дворов, неуклонно растёт процент тех, кто высаживает аборигенные растения. Примерно в половине всех домашних хозяйств в Соединённых Штатах есть как минимум один человек, занимающийся этими тремя видами деятельности вне дома, и есть большой потенциал для привлечения их к работе не только с растениями, но и с бабочками, пчёлами и другими полезными «букашками». Во всём мире количество людей, занятых сельхозработами не просто в качестве отдыха, а для получения ежедневного пропитания, просто астрономическое. И далее, совокупная суммарная стоимость предметов потребления сельскохозяйственного происхождения по всему земному шару составляет ошеломляющие 3 триллиона долларов.

Другой ответ, касающийся эффективности садов, проистекает из их контекста: если они каким-то образом объединены более масштабными усилиями по экологической реставрации, каждый экспериментальный сад может обрести невероятную важность. И не так уж и важно, будет ли исходный сад сравнительно небольшим, пока не изучены какие-либо методы, которые в дальнейшем смогут помочь исцелить физически или химически повреждённые или иным образом опустошённые земли. Мы памятуем о «принципе Дон-Кихота», сформулированном нашим земляком из Тусона Джимом Корбеттом, основателем движения «Убежище»: «Социальное значение культурного прорыва, в противоположность общественному движению, возникает не из того, что его делают широкие массы людей, а из того, что его решительно совершает кто-то один».

Если найдётся один такой человек, который наглядно демонстрирует, как «культурный прорыв» вроде разведения садов для опылителей может привести к появлению «общественного движения» с глубоким природоохранным значением, то это будет Мириам Ротшильд. Родившаяся в 1908 году в эксцентричной семье британских натуралистов, Мириам Ротшильд внесла инновационный вклад в энтомологию, химию, фармакологию, морскую экологию, права человека, и, как ни странно, в общественную безопасность: она была самой первой среди людей, кто установил в машине ремни безопасности. Тем не менее, самым долговременным вкладом может быть инициирование ею разведения «садов для бабочек» на Британских островах. За последние два десятилетия её садоводство для бабочек получило широкое распространение в качестве средства, призванного восстановить биологически разнообразный культурный ландшафт, который она называет «цветущим сенокосом». Взгляните, против чего, по её собственным словам, она боролась:

В Англии мы живем в зелёной пустыне, где современные методы ведения сельского хозяйства бульдозерами, осушением и опрыскиванием извели все лютики и маргаритки в траве и маки на полях зерновых, выкорчевали шиповник из живых изгородей, чтобы облегчить жизнь комбайну, колесящему на линии горизонта.

Я решила вернуть в сельскую местность средневековые цветущие сенокосные луга. Восстановление такого луга, говорили мне учёные, займёт тысячу лет. Я верю им — но я создала удивительно хорошую имитацию всего за десятилетие…

В конечном счёте я насчитала девяносто диких видов [растений] в поле, [но] нужные виды насекомых осваивались медленнее. Однако спустя примерно семь лет, на протяжении которых я каждое лето с нетерпением ждала их прилёта, первая бабочка воловий глаз выпорхнула из травы, когда собаки в игривом настроении гонялись друг за дружкой. Через день или два я заметила яркий голубой кусочек неба, попавшего в заросли жёлтого клевера — это прилетела первая голубянка икар. Теперь они размножаются на лугу… Здесь также поселились муравьи, и шмели тоже. И те, и другие — хорошие опылители, но каждый на свой манер.

Мириам Ротшильд начала создавать свой цветущий луг с того, что позволила зарасти дикой травой более чем 2 акрам лужаек для игры в шары и теннисных кортов в Эштон Уолд — поместье её семьи. Затем она собрала семена в соседних лесах, на живых изгородях и лугах, и посеяла их прямо на лугу, или пересаживала туда более уязвимые виды, когда их сеянцы становились достаточно выносливыми, чтобы могли сами бороться за жизнь. Она прикладывала особые усилия к сбору растений, которые обильно выделяют нектар. Эти нектароносные растения прокормили бы бабочек, которых любили и изучали она и её отец. Нектароносные растения, думает она, являются ключевым моментом для роста разнообразия фауны опылителей: «Вы действительно можете отказаться от разных романтичных идей обустройства дома для этих ангельских созданий», — сухо говорит она, и добавляет: «Лучшее, что вы можете сделать — устройте для них хорошую пивную».

Британские живые изгороди традиционно обеспечивали укрытиями и местами кормления представителей дикой природы, в том числе множество опылителей. В прежние времена на них ополчились приверженцы единообразных методов ведения сельского хозяйства, но во многих местах они были высажены вновь. В Европейском Экономическом Сообществе такие резервные программы неоценимы для охраны опылителей.

С тех пор, как Ротшильд дала лугу определённый толчок на пути к восстановлению, она заметила любопытное явление: там начались естественные процессы. Несколько других видов — от орхидеи офрис пчелоносной до льна слабительного и трясунки — добрались туда при помощи ветра или мелких животных. «Другие, — с надеждой говорит она, — придут следом за ними».

И другие действительно пришли следом за ними благодаря вдохновению Мириам Ротшильд, а также запасу семян диких цветов, которые она начала выращивать на другом участке площадью 90 акров. Её усилиями была создана сеть питомников, которые заложили основу для множества других программ по охране опылителей. Боб Пайл сказал нам, что, пока не пришла Мириам Ротшильд, «почти все сады для бабочек были размером с почтовую марку. Затем Мириам Ротшильд начала окультуривать свалки, места открытых горных работ и водохранилища, а также подземные хранилища отходов. Это было делано как раз вовремя».

Пока усилия Ротшильд не начали находить последователей, темп исчезновения бабочек в некоторых областях Англии местами был в десять раз выше, чем у позвоночных животных или сосудистых растений. Как защитник бабочек, Тим Нью отметил, что «в Британии природоохранная деятельность эволюционировала медленно, [проходя через] годы проб и ошибок». Ротшильд буквально дала ей хорошего пинка — предлагая высевать аборигенные нектароносные растения на полумиллионе акров частных садов в Великобритании, а также озеленяя полосы отчуждения (обочины) шоссе и свалки, чтобы увеличить численность редких бабочек в этих местах. После того, как эти пилотные проекты увидели Майкл Уоррен и другие защитники бабочек, Британское управление придорожными полосами решило сделать все свои разделительные полосы и обочины более дружественными к живой природе. Заново сформировав ландшафт вокруг санитарной свалки в Эссексе, и далее засеяв его кормовыми растениями для бабочек, новое поколение специалистов по природоохранной биологии показало всем, что редкие бабочки вполне могут получать пользу от экологической реставрации их местообитаний.

И что ещё более замечательно, британские защитники природы начали понимать, что для сохранения бабочек поддержание традиционных способов хозяйствования на земле важнее, чем просто сохранение нетронутыми охраняемых территорий. Это понимание сформировалось не в мгновение ока. За последние три десятилетия шашечница аталия исчезла во многих местах Великобритании — даже в двух заповедниках, специально организованных в 1960-х годах для охраны этой редкости. После этого специалисты по природоохранной биологии ещё раз перепроверили, что же плохого могло случиться с видом, который они называют Mellicta athalia. После изучения кормового поведения и физиологии этого вида они установили, что эта шашечница не настолько сильно зависит от наличия охраняемых «девственных» территорий, насколько от древней форме агролесоводства, которая была в ходу на Британских островах на протяжении 6000 лет. От этой традиции лесного хозяйства в значительной степени отказались в течение последних нескольких десятилетий. Она была заменена современными методами лесоводства, оставляющими участки расчищенного леса, слишком близкие друг к другу в пространстве и времени, чтобы это могло понравиться шашечнице. В некоторых областях управление охраняемыми территориями пришлось изменить, чтобы имитировать древнюю практику под названием «coppicing»[27], способ выборочной рубки ветвей и восстановления деревьев. Периодически срубая дубы, орешник и ясень — то есть, поощряя появление зарослей небольших деревьев — защитники природы стали свидетелями возвращения терновника, колокольчиков и первоцветов, а вместе с ними и шашечницы аталии.

Недавно они перенесли популяции этой шашечницы на изолированные территории, где ранее проживал этот вид. Как только они восстановили в тех местах традиционные методы лесопользования, они засвидетельствовали быстрый прирост популяции, который сохраняется уже значительно больше десятилетия. Короче говоря, они обнаружили, что примечательная бабочка стала пользоваться открытыми участками леса, которыми лесные жители, ведущие традиционный способ хозяйствования, обеспечивали их на протяжении тысяч лет. То есть, шашечницы аталии адаптировались к культурному ландшафту.

С тех пор, как был усвоен этот с трудом полученный урок с шашечницей аталией, британские биологи поняли, что другие уязвимые опылители в настоящее время ограничены местами, где за многие века существования человеческой культуры сложился тёплый микроклимат. Фактически, за последние 300 лет ведения записей о распространении британских беспозвоночных эти опылители ни разу не обнаружились ни в одном по-настоящему древнем местообитании. Вместо этого они продемонстрировали привязанность к известковым болотам с тонким почвенным слоем, на которых с доисторических времён копали торф, и к часто вырубаемым участкам лесов, где полог леса не смыкается, а так и остаётся на приостановленной стадии экологической сукцессии. В обоих этих типах открытых и освещаемых солнцем местообитаний бабочки процветают — летние температуры здесь на несколько градусов выше, чем на соседних плантациях деревьев или на буйно заросших болотистых землях с толстым слоем почвы.

Ещё ободряет тот факт, что в Англии завоевала популярность этика охраны других беспозвоночных. Эти зелёные острова — настоящий приют для большого количества видов шмелей — разнообразия, которое где-то ещё в мире мы увидим лишь на северо-востоке Соединённых Штатов или в Канаде. Шмели предпочитают, или, как минимум, выдерживают погоду, которая слишком холодна или влажна для медоносных пчёл и многих аборигенных видов, устраивающих гнёзда в земле. Великобритания — это страна садовников, пытливых натуралистов и защитников природы. Возможно, это проистекает из прекрасной традиции викторианской эпохи, которая создала Чарльза Дарвина и его друзей, постигающих местную естественную историю в его поместье в Дауне. Хотя это, вероятно, привело бы в изумление многих американцев, прилипших к своим телевизорам, но в Англии в процессе разработки находятся далеко идущие программы по мониторингу и охране многих беспозвоночных, в том числе мохнатых шмелей рода Bombus и паразитических шмелей-кукушек Psithyrus. В стране насчитывается 22 вида шмелей, и несколько из них редкие, находятся под угрозой исчезновения или локально вымерли из-за долгой истории сельскохозяйственного использования земель и вызывающего опасения уничтожения в недавнем прошлом значительных количеств древних живых изгородей, которые когда-то давали убежища пчёлам и другим представителям живой природы.

Одна из этих новых программ — «Стражи сельской местности», крупное британское природоохранное мероприятие, спонсируемое компанией «Хайнц» через британское представительство Всемирного фонда дикой природы и ставящее себе целью помощь в охране живой природы и местообитаний, существование которых находится под наибольшей угрозой. «Стражи» — инициативная и увлекательная программа — распространяли дешёвые наборы, содержащие плакат с изображением шмеля, увеличительную лупу, определитель по всем видам шмелей в Англии и упаковку семян любимых шмелями диких цветов для посева. Как часть работы «Стражей» и других программ, связанных с беспозвоночными, целая армия добровольцев — юных и старых натуралистов — в настоящее время регулярно сообщает различным местным и региональным центрам о появлении — или о заслуживающем внимания отсутствии — обычных и редких шмелей и других насекомых по годам и временам года. Далее эта информация каталогизируется в виде бесценных баз данных, в том числе в виде современных «геоинформационных систем», так что управляющие земельными участками, горожане, а по сути — любые заинтересованные люди могут приобщиться к этой сводке знаний. Нам стоило бы создать такие программы в Соединённых Штатах.

Многих биологов в последнее время осенила мысль о том, что эти британские виды, которые нашли убежище в таких изменённых культурой местообитаниях, могут быть реликтами более тёплого периода, который имел место более 5000 лет назад, когда летние температуры были в среднем на 1 или 2 градуса Цельсия выше, чем в наши дни. Если бы не было тех изменений природы человеком, сохранявших эти местообитания тёплыми и открытыми на протяжении последних пяти тысячелетий, многие из опылителей наверняка полностью исчезли бы с Британских островов. Когда Боб Пайл из общества «The Xerces Society» слушал, как его британские коллеги рассказывают одну за другой истории вроде этой, он осознал, что «практически каждая находящаяся под угрозой исчезновения бабочка, остающаяся в Англии, стала редкой из-за прекращения ухода за традиционным образом изменёнными ландшафтами — живыми изгородями, лугами, местами земляных работ и периодически вырубаемыми лесами — или из-за их уничтожения». Та же самая тенденция очевидна и в случае с британскими шмелями.

Для Северной Америки значительно сложнее сказать, какое воздействие на опылителей оказали применявшиеся на протяжении тысячелетий методы землепользования коренных американцев, хотя их метод подсечно-огневого земледелия, вероятно, способствовал приросту популяции голубянок Карнера[28] и других редких бабочек. На некогда обширных дюнах вдоль береговой линии озера Мичиган целые поколения школьников имели обыкновение прогуливать уроки и устраивать пожары в зарослях трав на песках и на болотах, поддерживая тем самым существование множества участков растительности различного возраста. Эти «лоскутые одеяла», во многом напоминающие те, что получались при использовании огня коренными американцами, поддерживали постоянные изменения местообитаний для нескольких редких растений и насекомых, уже утраченных на других участках дюн, где сохранение условий в статичном состоянии привело к местному исчезновению этих же видов. Но всё же дети, играющие с огнём — это не выход. Как написала ещё одна жительница окрестностей озера Мичиган, Стефани Миллс: «Если быть честным, деятельность по восстановлению окружающей среды должна быть неотделимой от предотвращения дальнейшего разрушения местообитаний». И разумеется, огонь сослужит далеко не одинаковую службу всем растениям и опылителям. На слишком сильно застроенной территории в качестве инструмента управления, призванного поддерживать существование мозаичных местообитаний, он явно совершенно бесполезен.

А смогла бы численность некоторых североамериканских опылителей возрасти, если бы поддержание природной среды в дюнах опять стало динамичным? Ответ на этот вопрос ищется в Антиокских дюнах на реке Сан-Хоакин в Калифорнии, которые мы посетили в одной из предыдущих глав, чтобы оценить статус подвергающейся опасности исчезновения энотеры. Около 20 акров среди этой короткой цепи дюн — единственный сохранившийся дом бабочки-риодиниды аподемии Ланге (Apodemia mormo langei). С тех пор, как в 1976 году аподемия Ланге впервые была признана находящимся в опасности видом, бывало, что численность её популяции снижалась до всего лишь 50 особей в самый разгар сезона размножения — опасно обеднённый генофонд. Некоторое время будущее этой яркой красновато-оранжевой бабочки выглядело не слишком ярким — чужеземные сорняки в ходе конкуренции подавляли её основное кормовое растение, эриогонум голый, известный как Eriogonum nudum var. auriculatum. Так как гусеницы и взрослые самки этой риодиниды никогда не встречаются слишком далеко от цветущих растений эриогонума, казалось, что численность бабочек упадёт вместе с количеством цветков эриогонума.

Но Майк Палмер, Стефани Задор и другие работники Службы охраны рыбных ресурсов и диких животных США стали свидетелями возрождения эриогонума на низких песчаных холмах, насыпанных ими в местах, где они ранее были срыты в процессе добычи песка в Антиоке. Эта команда высыпала 7000 кубических ярдов песка на новые 2 1/2 акра сформованных дюн, высадила эриогонум, и добилась тем самым значительных успехов, поскольку было замечено, что растения дают семена. Популяция аподемии Ланге отреагировала соответствующим образом. Фактически, она увеличилась почти до 2000 особей, которых удалось наблюдать в течение одного дня в 1991 году. И хотя численность бабочек в последнее время стремительно росла, потребуются дополнительные трудоёмкие усилия, чтобы их кормовые растения не страдали от последующей конкуренции с чужеродными сорняками. Но даже в этом случае по состоянию на апрель 1995 года проект по экологической реставрации в Антиокских дюнах уже можно расценивать как успешный в плане обеспечения этих риодинид большим количеством нектароносных и кормовых растений для личинок.

И всё равно в отношении использования аподемиями Ланге восстановленной растительности несколько вопросов остаются без ответа. Неподалёку от искусственных дюн находится старый виноградник, в котором всё ещё есть несколько виноградных лоз, а также много эриогонума. Как сказала Гэри Стефани Задор, «на винограднике растут тонны эриогонума, но аподемии посещают лишь его края». Её интересует, могли ли в почве виноградника всё ещё находиться в остаточных количествах какие-то химические соединения — стойкие пестициды или гербициды — которые не дают бабочкам искать корм в этом маленьком местообитании.

Возможно, ей нельзя дать однозначный ответ. Однако здесь ясно лишь то, что восстановление экологических условий, подходящих для поддержания жизни популяций бабочки нельзя просто закончить высадкой на искусственных дюнах нектароносных и кормовых растений для личинок. Как предупредила биорегионалист Стефани Миллс: «возможность реставрации экосистем того или иного рода — например, создание новых зарослей растений прерий — не должна создавать у нас обманчиваго ощущения, будто бы экосистемы можно перемещать с места на место, словно восточные ковры». Урок Антиокских дюн нагляден. Но каким бы жизненным он ни был, реинтродукция нектароносов и кормовых растений для личинок — это всего лишь отправная точка на пути длительного восстановления экологического равновесия.

Аподемия Ланге предпочитает для жизни определённые микросреды — возможно, в зависимости от сочетания в них трав и открытого пространства, солнечного света и защиты от ветров — но отказывается от других, которые выглядят почти идентичными, если судить по их растительности. Чтобы понять эти тонкие различия между одним местообитанием и другим «пустым пространством» в сотне ярдов от него, мы должны начать смотреть на мир глазами пчелы или бабочки, ощущать его запахи так, как это сделала бы ночная бабочка, и ощущать вкус смеси сахаров так, как их могла бы ощутить колибри. Конечно же, пища — это не единственная необходимая вещь, которую должен найти опылитель в определённом месте. В дополнение к пыльце и нектару многие опылители нуждаются в доступной стоячей воде неподалёку, а также в смолах, древесном соке и резине, которые помогают склеивать вместе материалы для гнезда. Должно быть обеспечено наличие гнездовых участков для заселяющейся туда взрослой особи, а также для её потомства. Подходящее укрытие может определяться доступностью материалов для устройства гнезда, нор или укрытий, а также достаточным количеством путей для спасения от потенциальных хищников. Каждый вид пчёл, колибри или бражников удовлетворяет эти основные потребности при помощи различных стратегий.

Все эти годы мы экспериментировали с устройством различных жилищ для аборигенных пчёл, стараясь выяснить их гнездовые потребности достаточно хорошо, чтобы можно было увеличить их разнообразие и численность. Мы поняли, что некоторые городские и сельскохозяйственные ландшафты страдают от нехватки отверстий, в которых нуждаются опылители — это брошенные норы грызунов, дупла деревьев, старые ходы жуков, «скелеты» кактусов, миниатюрные пещерки под булыжниками и валунами. Наши коллеги- энтомологи из Института Исследования Артропод Соноры, специализирующиеся на фауне пустыни, каждый год собирают в Тусоне международную конференцию под названием «Беспозвоночные в неволе» — или «Букашки в намордниках», как её называет Гэри. Они думают над разработкой способов содержания насекомых в неволе для публичных экспозиций в зоопарках и для учебных целей в школах, а также над тем, как продемонстрировать полезность использования искусственных мест для гнездования и других материалов в уже повреждённых местообитаниях, где запасы таких ресурсов были сильно истощены.

Мы сумели увеличить в местных масштабах плотность поселения аборигенных пчёл на наших собственных задних дворах, используя самые разнообразные и недорогие материалы для их привлечения. Набив устаревшие бумажные трубочки для питья марки «Sweetheart» в картонную упаковку из-под молока, зафиксировав их при помощи клея и прикрепив упаковку к ветке дерева в тени его кроны, мы «поймали на гнезде» пчёл-листорезов и каменщиц, поощряя использование ими этих искусственных жилищ и в последующие сезоны. Мы также привлекли маток шмелей, чтобы они устроили гнёзда возле наших садов, оставляя перевёрнутые глиняные горшки на земле возле наших посадок помидоров. Мы убедили других маток шмелей гнездиться весной, частично зарыв в землю деревянный ящик, наполненный обивочной тканью и снабжённый дренажем из трубок и просверленных в нём отверстий. Аборигенные шмели из Соноры с готовностью заселяют укрытия обоих видов.

В тенистых защищённых местах, соседствующих с нашими садами и огородами, мы подвесили просверленные толстые доски и набитые соломой жестянки или связанные пучки стеблей с рыхлой сердцевиной. Если в блоках мягкой древесины вроде сосны Ламберта и бузины насверлить отверстий различного размера, в них могут поселиться удивительно разнообразные аборигенные пчёлы и осы. Поскольку естественные места для гнездования зачастую в дефиците — пчелиную недвижимость трудно приобрести — сверлёные доски, блоки пенополистирола с отверстиями, бороздчатые листы древесины и гофрированного картона могут помочь пчёлам-листорезам, а также другим пчёлам основать свои популяции и обеспечить опыление садов по соседству.

Конечно, небольшие размеры большинства придомовых садов облегчают работу с ними. Те же самые методы привлечения опылителей, применённые на лугу или в восстановленных песчаных дюнах, сработают с куда меньшей вероятностью. Однако производители люцерны и сотрудничающие с ними учёные организовали обширные искусственные пласты почвы, которые привлекают более миллиона солончаковых пчёл (Nomia melanderi) на каждый акр увлажнённых, пропитанных солью земель, снабжённых несколькими дренажными трубами. Такие искусственные гнездовья можно создавать не только для обслуживания сельскохозяйственных культур, но и для того, чтобы помочь опылению реинтродуцированных аборигенных растений.

Может показаться, что это просто — организовать заповедники, которые станут домом для взаимодействующих популяций разнообразных опылителей и их хозяев из числа цветковых растений. Однако всё оказывается далеко не так. В действительности же мы нашли очень мало примеров заповедников для опылителей и цветов, организованных ради сохранения этих хрупких взаимодействий. Одно из мест, где уничтожение разнообразия тропических цветковых растений и их посредников, занятых переносом пыльцы, было остановлено, или, по крайней мере, предотвращено, находится в «Ломас Барбудал». Раскинувшийся среди живописных склонов вулканов в сухих листопадных лесах северо-западной скотоводческой области Гуанакасте в Коста-Рике, он охраняет сотни акров флористически богатых природных местообитаний. «Ломас-Барбудал» (название буквально означает «бородатые холмы» и дано за густой растительный покров несколько потрёпанного вида) — это островок охраняемых земель среди наступающего на него моря с острыми волнами циркулярных пил и мачете.

С тех пор, как прокладка Панамериканского шоссе открыла эту область, колонисты и поселенцы проложили через неё тропинки, дорожки и грунтовые дороги, позволяющие им охотиться, ловить рыбу и заготавливать древесину. Отчасти эта колонизация была случайной и незаконной; иные же программы финансировались транснациональными банками и активно спонсировались правительством Коста-Рики. Но какими бы разными ни были причины, эти некогда девственные леса и водоразделы — часть находящихся в серьёзной опасности и почти исчезнувших остатков «сухого листопадного тропического леса» — были лишены лесного покрова ради создания полей для выращивания мясного крупного рогатого скота и лошадей. Подсечно-огневое земледелие практиковалось в этих местах уже тысячи лет, но в последнее время люди вырубили, сожгли и распахали больше леса, чем когда-либо прежде. На протяжении долгого сухого сезона небеса задыхались и приобретали охристый оттенок из-за едкого дыма от множества пожаров, устроенных владельцами ранчо и фермерами. Попечитель и управляющие ресурсами «Ломас Барбудал» знают, что постоянные пожары и экономическая брешь в их бюджетных ресурсах из-за постоянной борьбы с огнём ставят под угрозу долгосрочное выживание этого маленького, но важного заповедника для опылителей.

Стив впервые посетил это место и его окрестности близ маленькой деревушки Багасез в 1972 году, когда оно было известно как «Станция Пало Верде» и являлось одной из точек на маршруте образовательных путешествий по изучению ураганов, которые устраивала Организация тропических исследований. Тысячи американских и иностранных биологов, изучающих тропическую экологию, прошли обучение по программе ОТИ, прослушав её «Основы» и другие курсы. Это консорциум членов образовательных учреждений, расположенный в Сан Хосе, Коста-Рика, и пример того, что можно сделать в тропиках для обучения и исследований. Почти все самые уважаемые биологи, и даже некоторые адвокаты и политические деятели, испытали на своей шкуре его интенсивный распорядок дня, расписанный от рассвета до заката. Но ещё раньше это место было частью обширного ранчо, занимавшегося разведением крупного рогатого скота и лошадей, собственностью «Comelco». В конце 1960-х и начале 1970-х эта местность представляла экотуристам виды не тронутых рукой человека галерейных лесов вдоль незагрязнённых рек и склоны холмов, поросшие гигантскими деревьями, образующими полог леса, фикусами-душителями и эпифитными орхидеями, бромелиями и прочей благодатью.

Сегодня на многих из тех нехоженых природных троп встречаются только разные «вакас», Биг-маки, «кабаллос» и древесный уголь. Лишь крошечные обособленные клочки и похожие на острова участки остались от того, что всего лишь два или три десятилетия назад было обширным лесистым, холмистым ландшафтом, покрытым одеялом зелени. Первые преподаватели факультета и студенты ОТИ во всех подробностях помнят, на что это было похоже — проводить занятия по опылению, раскачиваясь на лестницах или, дрожа, стоять на тонких ветках, размахивая энтомологическим сачком среди тучи пчёл. В те дни пчёлы буквально тучами летали среди просто сумасшедше красивых обильно цветущих деревьев семейства бобовых, а взмахи их крыльев создавали зловещий гул, который можно было расслышать на некотором расстоянии. Самые великолепные из этих деревьев взрывались кричаще-розовым (Tabebuia rosea) или золотым ливнем интенсивного лимонно-жёлтого (Tabebuia ochracea) цвета. Среди этого моря красочных древесных крон гудели миллионы мелких, средних и крупных туземных пчёл, особенно антофорид, в том числе чрезвычайно быстрых насекомых рода Centris. В те дни было нетрудно собирать длинные музейные серии или добывать образцы как свидетельства опыления. Сегодня же вам зачастую придётся напрячься, чтобы услышать случайного гостя-пчелу высоко наверху. «Безмолвная весна» для пчёл из Гуанакасте действительно настала — так получилось не только из-за пения лесных птиц, но и из-за почти безмолвных корон деревьев, зазывающих к себе пчёл, которые больше не прилетят и не станут сосать нектар.

Биологический заповедник «Ломас Барбудал» был детищем и дальновидным замыслом увлечённого тропического биолога — Гордона У. Фрэнки с кафедры энтомологии Калифорнийского университета в Беркли. Фрэнки десятилетиями работал в этих лесах, изучая, когда цветут растения и какие опылители привлекаются ими, чтобы пожинать их сладкую награду. Наряду с другими коллегами по работе он предположил, что Ломас Барбудал мог бы стать заповедником, охватывающим 5609 акров территории сухих лесов и прилегающих участков галерейных лесов.

Почему именно этот участок? Возможно, руководствуясь весьма эгоистичными соображениями, они хотели защитить исследовательские участки, на которых была взращена их карьера, и которые давали их душам некоторую отдушину в мире бетона, стали и стекла больших американских городов. Они уже знали, что эти леса были невероятно богаты местными видами деревьев, кустарников и трав, и что эти цветковые растения привечали почти непостижимо богатое собрание видов-опылителей — птиц, летучих мышей и насекомых. Здесь были особенно обильно представлены пчёлы, и этих биологов очаровали 20 или около того видов гигантских пчёл-антофорид — быстрокрылые и красивые представители рода Centris, в одиночку устраивающие гнёзда на земле, а иногда под оболочкой, окружающей гнёзда термитов. Большинство этих пчёл зависит от богатых энергией цветочных масел, которые дают деревья и лианы из семейства Malpighiaceae. Для пчёл этот источник масел — настоящая золотая жила. Господствующее растение этих белых вулканических склонов, которое стало пчелиной «нефтяной скважиной», известно под названием «нансе» (Byrsonima crassifolia), и из его маленьких жёлтых плодов готовится чудесно освежающий напиток. Однако в сухой сезон его крупные цветки — это то, что привлекает пчёл из трибы центридин. Каждый цветок несёт в чашечке железы, напоминающие миниатюрные пузырьки драгоценного масла. Но почти ни один из них не пропадает даром, потому что пчёлы смакивают его густым покровом волосков на своих задних ногах, чтобы перенести в своё скрытое гнездо. Эти цветочные масла наряду с пыльцой других растений в буквальном смысле превращаются в ещё большие стаи пчёл Centris, ожидающие массового цветения растений на следующий год.

Поэтому данный уникальный биологический заповедник был с самого начала предложен коста-риканскими биологами, различными американскими агентствами по охране природы и многочисленными «Друзьями Ломас Барбудал» в качестве заповедника для пчёл и маслоносных цветов, который будет гарантировать долгосрочное выживание исходного леса. Желаем этим храбрым пионерам всего самого лучшего в их усилиях по обузданию вырубки лесов и других угроз. Пусть же пчёлы Centris и дальше собирают цветочные масла для своих личинок, и мы надеемся, что гул их крыльев вновь раздастся над раскинувшимися вокруг сельскими районами Гуанакасте, когда они вернутся сюда.

Были осуществлены и другие крупномасштабные шаги по организации или преобразованию территорий, направленные на то, чтобы они превратились в места отдыха опылителей и обеспечивали их источниками корма поблизости. Например, в Аризоне Служба охраны лесов США и Служба национальных парков США применили меры по ограждению брошенных шахт так, что люди и дикие животные не могут проникать в них, но нектароядные летучие мыши могут продолжать влетать внутрь и вылетать на свои ночные смены. В настоящее время эти шахты стали важным пунктом в планах по восстановлению численности летучих мышей, потому что многие из естественных мест отдыха этих нектароядных животных были нарушены спелеологами, туристами или вандалами. Если такую охрану мест отдыха объединить с охраной или реинтродукцией нектароносных растений, эти действия наверняка пойдут на пользу летучим мышам.

В других регионах Соединённых Штатов привлекающие бабочек растения вроде ластовня регулярно высаживаются в составе озеленения обочин дорог. Но, как предостерегает нас разводчик садов для бабочек Джейята Эджилвсги, «Если полосы отчуждения на шоссе не будут достаточно широкими, всё, к чему вы придёте — это массовые убийства: автомобили будут сбивать бабочек, когда те начнут вылетать из маленьких зарослей диких цветов». Посадки на полосах отчуждения должны быть широкими, или же должны дополняться природной растительностью по другую сторону ограждения, чтобы бабочки нашли другие привлекательные ресурсы подальше от движущегося транспорта.

Продолжая мысль Стенуина Шетлера об охране природы, мы должны помнить, что единственная заросль нектароносных растений не образует «нектарного коридора». Что нам действительно нужно в Северной Америке, да и на других континентах тоже, так это группы квалифицированных экологов, садовников, наблюдателей за живой природой и специалистов по экологической реставрации, посвятивших свою работу каким-либо миграционным коридорам. Им следует определить типичный период миграции летучей мыши или бабочки-монарха и составить список цветочных ресурсов, доступных мигрантам в данной местности в течение этого периода. Они должны гарантировать защиту этих источников нектара, доступных естественным образом, и оберегать их от гербицидов и пестицидов, особенно когда вскоре должны прилететь мигранты.

И что ещё важнее, они должны объединить усилия с другими группами защитников опылителей, находящимися дальше на маршруте, чтобы выявлять какие-либо опасности или препятствия вдоль «нектарного коридора». Один образцовый образовательный проект в области охраны окружающей среды в настоящее время обеспечивает такое объединение более чем тысячи школ в одну линию, которая тянется через всю Северную Америку. Когда Элизабет Доннелли начала организовывать программу «Путешествие на север», она думала, что это стимулирует школьников «наблюдать фенологические изменения по месту их жительства, поможет им заметить, что «безмолвной весны» в их окружении уже нет». Сейчас, несколько лет спустя, Доннелли и её коллега Дженнифер Гасперини из университета Хэмлин задействуют более 25000 детей в день для отслеживания передвижений 15 мигрирующих видов. Дети не просто узнают, как передовые технологии могут помочь им контролировать численность и темп передвижения мигрантов — они также становятся защитниками этих животных. Как выразился один преподаватель, задействованный в программе: «Мои ученики внезапно увидели связь между бабочкой на заднем дворе, весенними температурами и далёкой страной Мексикой. Им удалось увидеть, как хрупка природа, и что все живые существа связаны друг с другом».

Представьте себе, как сделали в апреле 1995 года участники симпозиума Криса Дрессера по мигрирующим видам, что школьники смогли бы совершить паломничество по такому «нектарному коридору», двигаясь синхронно с мигрирующими опылителями. Представьте, как они спрашивают членов городских управлений вдоль этого коридора, почему на зарослях ластовня на разделительных полосах местных шоссе всё ещё используются гербициды, или почему деревья для отдыха в некоторых рощах не были защищены от освоения земель. Представьте себе, как американские дети работают совместно с местными ботаниками над выяснением того, какой аборигенный вид ластовня следует высаживать на каждом из отрезков этого коридора, или прибывают в Мичоакан, чтобы помочь мексиканским школьникам сажать пихты оямель или расчищать местные источники воды, важные для мест зимовок монархов. Если бы дети из США и Канады смогли увидеть праздник «Fiesta Cultural de la Mariposa Monarca» в маленькой деревушке Ангангуэо и изучить передающиеся из уст в уста многочисленные истории о монархах, остающихся в Мичоакане, это, возможно, вдохновило бы их пригласить мексиканских учащихся в гости в школы на далёком северном конце «нектарного коридора».

Культурные обязательства на том же самом уровне должны быть взяты также по отношению к немигрирующим опылителям, аборигенным растениям и продовольственным культурам, которые зависят от них. Четверть века назад зоолог Карл Джохансен предложил организовывать полевые заповедники для аборигенной растительности в качестве «хранилищ пчелиного корма» для некоторых аборигенных пчёл, важных для получения урожаев в северо-западной части Соединённых Штатов. Его предложение, однако, не было услышано, поскольку сельскохозяйственные производители по-прежнему расширяют свои поля в сторону прилегающих к ним природных районов, полагая, что они смогли бы восполнить отсутствующих опылителей просто путём найма кочевых пчеловодов, а не путём защиты мест обитания аборигенных пчёл. Сейчас, когда возникла дополнительная потребность в поддержке диких опылителей, мы надеемся, что все группы смогут научиться работать вместе, чтобы не тревожить человеческой деятельностью территории для жизни аборигенных пчёл и других насекомых вроде дневных и ночных бабочек, становящихся всё более и более редкими.

Но сейчас, когда промышленное пчеловодство в Америке вошло в настоящий штопор, мы начинаем замечать, что и остающиеся медоносные пчёлы, и аборигенные опылители часто нуждаются в диких кормах по соседству с сельскохозяйственными районами. Нам следует, наконец, научиться чему-то из добытой с таким трудом мудрости Западной Европы. На протяжении многих десятилетий европейские фермеры пытались оценивать экологические потребности аборигенных опылителей. Как признаёт немецкий защитник диких пчёл Пауль Вестрих, они долгое время сталкивались с проблемами разрозненных местообитаний. В настоящее время, говорит он,

полный комплекс местообитаний вида пчелы зачастую состоит из нескольких разрозненных местообитаний, [и] каждое из разрозненных местообитаний содержит лишь один из требуемых ресурсов. Гнездовой участок может лежать в нескольких сотнях метров от кормового участка, и их может разделять совершенно иной тип местообитаний, не используемых пчелой… Интенсивное землепользование очень часто ведёт к разрушению одного из участков разрозненных местообитаний и тем самым к потере или гнездового, или кормового участка. Вследствие этого популяция пчёл… угасает. Поэтому защита пчёл во многих случаях требует больше, чем охраны лишь одного участка.

Вестрих и его немецкие коллеги подчёркивают важность защиты утёсов, низинных пустошей, болот, листопадных лесов, подверженных оползням склонов, топей, берегов рек, дюн и дамб, сосоедствующих с сельхозугодьями, в целях охраны пчёл. Европейское Экономическое Сообщество считает, что защита природных территорий обеспечивает нечто большее, чем возможности отдыха для людей; она является основополагающим моментом в поддержании производительности сельского хозяйства.

Это послание, наконец, пустило корни на американской земле — или в том, что от неё осталось — на Статен-Айленде в Нью-Йорке. Там на свалку Фреш Киллс в течение последнего столетия было выброшено более 3 миллиардов кубических футов мусора, что создало одно из самых больших рукотворных сооружений в Северной Америке. Когда в 2005 году свалка будет закрыта[29], насыпь мусора там достигнет высоты 505 футов — самый высокий мыс на атлантическом побережье США от Флориды до штата Мэн.

На протяжении последних нескольких лет Мэри Юрлина и Стивен Хэндл из Ратгерского университета были заняты контролем деятельности опылителей в эксперименте по восстановлению природной среды, который, как они надеются, приведёт к полному восстановлению растительности на Фреш Киллс. Небольшие участки местных деревьев и кустарников уже были высажены на свалке — некоторые из них на расстоянии более чем в тысячу футов от ближайших массивов местных лесов, ещё остающихся на Статен-Айленде. Когда Юрлина и Хэндл осматривали клейтонии и дёрен, высаженные на различном расстоянии от леса, они с удивлением обнаружили несколько видов пчёл, посещающих цветы — даже на самых отдалённых участках. «Эти предварительные результаты, — сообщают они, — вселяют уверенность в восстановлении популяций важных мутуалистов цветов во вновь сложившихся растительных сообществах».

Но когда они провели мониторинг посещений пчёлами садовых разновидностей тыкв на различном расстоянии от остаточных лесных местностей, посещаемость пчёлами цветков тыкв сниалась по мере удаления от природной растительности. Смысл послания очевиден: поля и сады, на которых лежит нагрузка по снабжению нас пищей, никогда не должны располагаться слишком далеко от природных территорий, или тогда пострадают их урожаи. Сохраняющиеся природные территории и животные, их населяющие, играют всё более и более важную роль в поддержании стабильности снабжения всего мира продовольствием, волокнами и напитками. Мы не можем позволить дикой природе слишком сильно отдалиться от жизней опылителей, или от наших собственных жизней. Риск слишком велик — возможно, даже больше, чем гора мусора на свалке Фреш Киллс.

Библиография

Acosta-Ruiz, G., B. G. Carey, M.-A. Gonzalez, M. Gregory, B. Henson, and U. Navarro. 1994. Border-Right-to-Know Project: The 1993 Northeastern Sonoran Pilot Inventories. Bisbee: Arizona Toxics Information.

Adey, M., P. Walker, and P. T. Walker. 1986. Pest Control Safe for Bees: A Manual and Directory for the Tropics and Subtropics. London: International Bee Research Association.

Aizen, M. A. 1994. “Habitat fragmentation, native insect pollinators, and feral honey bees in Argentine ‘Chaco Serrano.’” Ecological Applications 4(2):378–392.

Aizen, M. A., and P. Feinsinger. 1994. “Forest fragmentation, pollination, and plant reproduction in a Chaco Dry Forest, Argentina.” Ecology 75(2):330–351.

Ajilvsgi, G. 1990. Butterfly Gardening for the South. Dallas: Taylor Publishing.

Alarcon, F. X. 1992. Snake Poems. San Francisco: Chronicle Books.

Allee, W. C. 1949. “Group survival value for Philodina roseola, a rotifer.” Ecology 30:395–397.

Anderson, E. 1995. Personal communication to Gary Paul Nabhan regarding Galapagos prickly pear and others.

Anderson, J., and J. L. England. 1985. Dwarf Bear-Poppy, Arctomecon humilis Coville Recovery Plan. Denver: U.S. Fish and Wildlife Service.

Andres, T. C., and G. P. Nabhan. 1988. “Taxonomic rank and rarity of Cucurbita okeechobeensis.” FAO/IBPGR Plant Genetic Resources Newsletter 75/76:21–22.

Anonymous. 1994. “A binational partnership to protect Mexican free-tailed bats.” Bats 12(4):6–7.

Arita, H. T., and C. Martinez del Rio. 1990. “Interacciones Flor-Murcielago: Un Enfoque Zoocentrico.” UNAM Instituto de Biologia Publicaciones Especiales 4:1—35.

Armstrong, J. A. 1979. “Biotic pollination mechanisms in the Australian flora: a review.” New Zealand Journal of Botany 17:467–508.

Attenborough, D. 1995. The Private Lives of Plants. London: BBC Books.

Baker, H. G., and I. Baker. 1983. “Floral nectar sugar constituents in relation to pollinator type.” In C. E. Jones and R. J. Little, eds., Handbook of Experimental Pollination Biology. Princeton: Van Nostrand-Reinhold.

——. 1990. “The predictive value of nectar chemistry to the recognition of pollinator types.” Israel Journal of Botany 39:159–166.

Barth, F. G. 1985. Insects and Flowers: The Biology of a Partnership. Princeton: Princeton University Press.

Bawa, K. S. 1990. “Plant-pollinator interactions in tropical rainforests.” Annual Review of Ecology and Systematics 21:399–422.

——. 1995. “Pollination, seed dispersal and diversification of angiosperms.” Trends in Ecology and Evolution 10(8):311–312.

Bernhardt, P. 1987. “A comparison of the diversity, density, and foraging behavior of bees and wasps on Australian Acacia.” Annals of the Missouri Botanical Garden 74:42–50.

——. 1989. Wily Violets and Underground Orchids. New York: Morrow.

Bernhardt, P., and L. B. Thien. 1987. “Self-isolation and insect pollination in the primitive angiosperms: new evaluations of older hypotheses.” Plant Systematics and Evolution 156:159–176.

Bohart, G. E. 1972. “Management of wild bees for the pollination of crops.” Annual Review of Entomology 17:287–312.

Bowers, J. E., and R. T. Turner. 1985. “A revised vascular flora of Tumamoc Hill, Tucson, AZ.” Madroño 32:225–252.

Bowman, M.J.S. 1994. “Biodiversity: what does it mean?” Biodiversity Letters 2:1–3.

Boyd, R. S. 1994. “Pollination ecology of the rare shrub, Fremontodendron de-cumbens (Sterculiaceae).” Madroño 41:277–289.

Bronstein, J. L. 1994. Lecture notes, “Animal/Plant Interactions.” Ecology and Evolutionary Department, University of Arizona, Tucson.

——. 1994. “The plant/pollinator landscape.” In L. Hansson, L. Fahrig, and G. Merriam, eds., Mosaic Landscapes and Ecological Processes. London: Chapman & Hall.

Bronstein, J. L., P-H. Gouyon, C. Gliddon, F. Kjellberg, and G. Michaloud. 1990. “The ecological consequences of flowering asynchrony in monoecious figs: a simulation study.” Ecology 71(6):2145–2156.

Brower, L. P. 1993. “The influence of temperature on crawling, shivering, and flying in overwintering monarch butterflies in Mexico.” In S. B. Malcolm and M. P. Zalucki, eds., Biology and Conservation of the Monarch Butterfly. Los Angeles: Los Angeles Natural History Museum.

Brown, D. E. 1994. Vampire: The Vampire Bat in Fact and Fantasy. Silver City, N.M.: High-Lonesome Books.

Bruman, H. 1949. “The cultural history of vanilla.” Hispanic-American Historical Review 29:360–373.

Buchmann, S. L. 1996. “Specialist vs. generalist bees: efficiency as pollinators of Cucurbita foetidissima.” Unpublished manuscript.

——. 1983. “Buzz pollination in angiosperms.” In C. E. Jones and R. J. Little, eds., Handbook of Experimental Pollination Biology. Princeton: Van Nostrand-Reinhold.

——. 1987. “Floral biology of jojoba (Simmondsia chinensis), an anemophilous plant.” Desert Plants 8(3): 111–124.

——. 1987. “The ecology of oil flowers and their bees.” Annual Review of Ecology and Systematics 18:343–369.

——. 1994. “Beekeeping without honey bees: attracting other bees to your garden.” Invertebrates in Captivity Conference Proceedings. Tucson: SASI.

Buchmann, S. L., and M. D. Buchmann. 1981. “Anthecology of Mouriri myrtilloides (Melastomataceae: Memecyleae), an oil flower in Panama.” Biotropica 13(2):7—24.

Buchmann, S. L., and J. H. Cane. 1989. “Bees assess pollen returns while soni-cating Solanum flowers.” Oecologia 81:280–294.

Buchmann, S. L., and M. K. O’Rourke. 1988. “Palynological analysis of dietary breadth of honey bee colonies in the Sonoran Desert (1980–1987).” Proceedings of the XVIII International Congress of Entomology. Vancouver, B.C.: ICE.

——. 1991. “Importance of pollen grain volumes for calculating bee diets.” Grana 30:591–595.

Buchmann, S. L., and C. W. Shipman. 1990. “Pollen harvesting rates for Apis mellifera L. on Gossypium (Malvaceae) flowers.” Journal of the Kansas Entomological Society 63(1):92—100.

Buchmann, S. L., M. K. O’Rourke, C. W. Shipman, S. C. Thoenes, and J. O. Schmidt. 1993. “Pollen harvest by honey bees in Saguaro National Monument: potential effects on plant reproduction.” In C. P. Stone and E. S. Bel-lantoni, eds., Proceedings of the Symposium on Research in Saguaro National Monument. Tucson: National Park Service.

Burd, M. 1994. “Bateman’s principle and plant reproduction: the role of pollen limitation in fruit and seed set.” Botanical Review 60:81—109.

Burger, W. C. 1981. “Why are there so many flowering plants?” BioScience 31(8):572–577.

Burgman, M. A., S. Ferson, and H. R. Akcakaya. 1992. Risk Assessment in Conservation Biology. London: Chapman & Hall.

Cane, J. H. 1994. “Nesting biology and mating behavior of the southeastern blueberry bee, Habropoda laboriosa (Hymenoptera: Apoidea).”Journal of the Kansas Entomological Society 67(3):236–241.

Cane, J. H., R. R. Snelling, L. J. Kervin, and G. C. Eickwort. 1996. “A new monolectic coastal bee, Hesperapis oraria Snelling & Stage (Hymenoptera: Melittidae), with a review of desert disjunctives in the southeastern U. S.” Journal of the Kansas Entomological Society (in press).

Carlquist, S. 1974. Island Biology. New York: Columbia University Press.

Carson, R. 1962. Silent Spring. New York: Houghton Mifflin.

Ceballos, G., and J. H. Brown. 1995. “Global patterns of mammalian diversity, endemism and endangerment.” Conservation Biology 9(3):559–568.

Center for Plant Conservation. 1992. List of Plant Species of Concern in the United States. St. Louis: Missouri Botanical Garden.

Collar, N. J., M. J. Crosby and A. J. Stattersfield. 1994. Birds to Watch 2: The World List of Threatened Birds. Washington, D.C.: Birdlife International, Smithsonian Institution.

Cory, C. 1984. “Pollination biology of two species of Hawaiian Lobeliaceae (Clermontia kakeana and Cyanea angustifolia) and their presumed coevolved relationship with native honeycreepers (Drepanididae).” Master’s thesis, University of California-Davis.

Cox, P. A., T. Elmqvist, E. D. Pierson, and W. E. Rainey. 1991. “Flying foxes as strong interactors in South Pacific Island ecosystems: a conservation hypothesis.” Conservation Biology 5(4):448–454.

Crane, E. 1983. The Archaeology of Beekeeping. Ithaca: Cornell University Press.

Curtis, J., T. Profeta, and L. Mott. 1993. After Silent Spring. Washington, D.C.: Natural Resources Defense Council.

Davidson, M. 1988. Convictions of the Heart. Tucson: University of Arizona Press.

Dinham, B. (ed.). 1993. The Pesticide Hazard. Atlantic Highlands, N.J.: Zed Books.

Dodson, C. H., R. L. Dressler, H. G. Hills, R. M. Adams, and N. H. Williams. 1959. “Biologically active compounds in orchid fragrances.” Science 164:1243–1249.

Doyle, J. A. 1977. “Patterns of evolution in early angiosperms.” In A. Hallam, ed., Patterns of Evolution. Amsterdam: Elsevier.

Eguiarte, L. E., and A. Burquez. 1988. “Reducción en la fecundidad en Manfreda brachystachya (Cav.) Rose, un agavacaea polinizada por murcielagos: los riesgos de la especializacion en la polinizacion.” Boletín de la Sociedad Botanica Mexicana 48:147–149.

Ehrlich, P. R., D. S. Dobkin, and D. Wheye. 1992. Birds in Jeopardy. Stanford: Stanford University Press.

Eickwort, G. C., and H. S. Ginsberg. 1980. “Foraging and mating behavior in Apoidea.” Annual Review of Entomology 25:421–446.

Ellstrand, N. C., and C. A. Hoffman. 1990. “Hybridization as an avenue of escape for engineered genes.” BioScience 40(6):438–442.

Elmqvist, T., P. A. Cox, W. E. Rainey, and E. D. Pierson. 1992. “Restricted pollination on oceanic islands: pollination of Ceiba acuminata by flying foxes in Samoa.” Biotropica 24(1):15–23.

Falk, D., and K. Holsinger. 1992. Genetics and Conservation of Rare Plants. Oxford: Oxford University Press.

Feinsinger, P. 1983. “Coevolution and pollination.” In D. J. Futuyma and M. Slatkin, eds., Coevolution. Sutherland, Mass.: Sinauer.

——. 1990. “Interacciones entre plantas y colibries en selvas tropicales.” Boletín de la Academia Nacional de Ciencias 59(1–2):31–54.

Feinsinger, P., J. A. Wolfe, and L. A. Swarm. 1982. “Island ecology: reduced hummingbird diversity and the pollination biology of plants, Trinidad and Tobago, West Indies.” Ecology 63(2):494–506.

Feinsinger, P., J. H. Beach, Y. Linhart, W. H. Rusby, and K. G. Murray. 1987. “Disturbance, pollinator predictability, and pollination success among Costa Rican cloud forest plants.” Ecology 68(5):1294–1305.

Fiedler, P. 1993. “Habitat fragmentation and its demographic consequences: overview and consequences.” In O. T. Sandlund and P. J. Schel, eds., Proceedings of the Norway/UNEP Expert Conference on Biodiversity. Trondheim: Norwegian Ministry of the Environment.

Fleming, T. H. 1993. “Plant-visiting bats.” American Scientist 81:461–468.

Fleming, T. H., R. A. Nuñez, and L. da Silviera Lobo Sternberg. 1993. “Seasonal changes in the diets of migrant and non-migrant nectarivorous bats as revealed by carbon stable isotope analysis.” Oecologia 94:72–75.

Ford, H. A., D. C. Paton, and N. Forde. 1979. “Birds as pollinators of Australian plants.” New Zealand Journal of Botany 17:509–519.

Free, J. B. 1993. Insect Pollination of Crops. 2nd ed. London: Academic Press.

Fritz, A.-L., and L. A. Nilsson. 1994. “How pollinator-mediated mating varies with population size in plants.” Oecologia 100:451–462.

Ginsberg, H. S. 1983. “Foraging ecology of bees in an old field.” Ecology 54:165–175.

Grant, V. 1994. “Historical development of ornithophily in the western North American flora.” Proceedings of the National Academy of Sciences, USA 91:10407—10411.

Grant, V., and K. A. Grant. 1983. “Behavior of hawkmoths on flowers of Datura metaloides.” Botanical Gazette 144:280–284.

Griffin, B. L. 1993. The Orchard Mason Bee. Bellingham, Wash.: Knox Cellars Publishing.

Griswold, T. 1993. “New species of Perdita (Pygoperdita) Timberlake of the P. californica species group (Hymenoptera: Andrenidae).” Pan-Pacific Entomologist 69:183–189.

Hafernik, Jr., J. E. 1992. “Threats to invertebrate biodiversity: implications for conservation strategies.” In P. L. Feidler and S. K. Jain, eds., Conservation Biology. London: Chapman & Hall.

Hagler, J. R., and S. L. Buchmann. 1993. “Honey bee (Hymenoptera: Apidae) foraging responses to phenolic-rich nectars.” Journal of the Kansas Entomological Society 66(2):223–230.

Hanscom, T., and W. Toone. 1995. “Economic independence and conservation in the tropics.” Wings 18:3–5.

Heinrich, B. 1975. “Energetics of pollination.” Annual Review of Ecology and Systematics 6:139–170.

——. 1979. Bumblebee Economics. Cambridge: Harvard University Press.

Hendrix, S. D. 1994. “Effects of population size on fertilization, seed production, and seed predation in two prairie legumes.” North American Prairie Conference Proceedings 13:115–119.

Hendrix, S. D., R. W. Cruden, and B. M. Molano-Flores. 1993. Effects of Landscape Fragmentation on the Reproductive Biology of Phlox pilosa. Ecological Society of America Abstract 273. Washington, D.C.: ESA.

Hennesssey, M. K., H. N. Higg, and D. H. Habeck. 1992. “Mosquito (Diptera: Culicidae) adulticide spray drift into wildlife refuges of the Florida Keys.” Environmental Entomology 21:714–721.

Hilty, S. 1994. Birds of Tropical America. Shelburne, Vt.: Chapters.

Howell, D. J. 1974. “Pollinating bats and plant communities.” National Geographic Society Research Reports 1373:311–328.

Hughes, N. F. 1976. Paleobiology of Angiosperm Origins. New York: Cambridge University Press.

Hurd, Jr., P. D., and E. G. Linsley. 1964. “The squash and gourd bees — genera Peponapis Robertson and Xenoglossa Smith — inhabiting America north of Mexico (Hymenoptera: Apoidea).” Hilgardia 35(15):375–476.

Hurd, Jr., P. D., E. G. Linsley, and T. W. Whitaker. 1971. “Squash and gourd bees (Peponapsis, Xenoglossa) and the origin of cultivated Cucurbita.” Evolution 25:218–234.

Janson, C. H., J. Terborgh, and L. H. Emmons. 1981. “Non-flying mammals as pollinating agents in the Amazonian forest.” Biotropica 13:1–6.

Janzen, D. H. 1974. “The de-flowering of Central America.” Natural History 83:49.

Jennersten, O. 1988. “Pollination of Dianthus deltoides (Caryophyllaceae): effects of habitat fragmentation on visitation and seed set.” Conservation Biology 2:359–366.

Jennersten, O., J. Loman, A. P. Muller, J. Robertson, and B. Widen. 1992. “Conservation biology in agricultural habitats.” In J. Harrison, ed., Ecological Perspectives of Nature Conservation. London: Elsevier.

Johansen, C. A. 1969. “Bee forage preserves.” American Bee Journal 109:96–97.

——. 1977. “Pesticides and pollination.” Annual Review of Entomology 22:177–192.

Johansen, C. A., and D. F. Mayer. 1990. Pollinator Protection: A Bee and Pesticide Handbook. Cheshire, Conn.: Wicwas Press.

Kevan, P. G. 1974. “Bees, blueberries, birds and budworm.” Osprey: Newfoundland Natural History Society Newsletter 5(3):54–62.

——. 1975. “Pollination and environmental conservation.” Environmental Conservation 2(4):293–298.

——. 1977. “Blueberry crops in Nova Scotia and New Brunswick — pesticides and crop reductions.” Canadian Journal of Agricultural Economics 25(1):64.

——. 1994. Ecologica Evodutiva de la Polinización. Mexico City: UNAM Instituto de Biologia.

——. 1994. “Honey hunting and gathering: a Malaysian tropical forest expedition for the adventurous tourist.” American Bee Journal 134:41–42.

Kevan, P. G., E. A. Clark, and V. G. Thomas. 1990. “Insect pollinators and sustainable agriculture.” American Journal of Alternative Agriculture 5(1):13–22.

Klinger, T., D. R. Elam, and N. C. Ellstrand. 1991. “Radish as a model system for the study of engineered gene escape rates via crop-weed mating.” Conservation Biology 5(4):531–535.

Kohn, J. R. 1988. “Why be female?” Nature 335:431–433.

Koopowitz, H. 1992. “A stochastic model for the extinction of tropical orchids.” Selbyana 13:115–122.

Koopowitz, H., A. Thornhill, and M. Andersen. 1993. “Species distribution profiles of the neotropical orchids Masdevallia and Dracula (Pleurothallid-inae, Orchidaceae): implications for conservation.” Biodiversity and Conservation 2:681–690.

——. 1994. “A general stochastic model for the prediction of biodiversity losses based on habitat conversion.” Conservation Biology 8(2):425–438.

Koopowitz, H., M. Andersen, A. Thornhill, H. Nguyen, and A. Pham. 1993. “Comparison of distributions of terrestrial and epiphytic African orchids: implications for conservation.” In A. Pridgeon, ed., Proceedings of the Fourteenth World Orchid Conference. Edinburgh: HMSO.

Kress, J. W., and J. B. Beach. 1994. “Flowering plant reproductive systems.” In L. A. McDade, K. S. Bawa, H. A. Hespenheide, and G. Hartshorn, eds., La Selva: Ecology and Natural History of a Neotropical Rain Forest. Chicago: University of Chicago Press.

Kress, J. W., G. E. Schatz, M. Andrianifahanana, and H. S. Morland. 1994. “Pollination of Ravenala madagascarensis (Sterlitziaceae) by lemurs in Madagascar: evidence for an archaic coevolutionary system?” American Journal of Botany 81(5):542–551.

LaMont, B. B., P.G.L. Klinkhamer, and E.T.F. Witkowski. 1993. “Population fragmentation may reduce fertility to zero in Banksia goodii — a demonstration of the Allee effect.” Oecologia 94:446–450.

LaSalle, J., and I. D. Gauld (eds.). 1993. Hymenoptera and Biodiversity. Wallingford, England: CAB International.

Lesica, P. 1993. “Loss of fitness resulting from pollinator exclusion in Silene spaldingii (Caryophyllaceae).” Madroño 40(4):193–201.

Linhart, Y. B., and P. Feinsinger. 1980. “Plant — hummingbird interactions: effects of island size and degree of specialization on pollination.” Journal of Ecology 68:745–760.

Linsley, E. G. 1966. “Pollinating insects of the Galapagos Islands.” In R. I. Bowman, ed., The Galapagos. Berkeley: University of California Press.

Lord, J. M. 1991. “Pollination and seed dispersal in Freycinetia baueriana, a dioecious liana that has lost its pollinator.” New Zealand Journal of Botany 29:83–86.

Lugo, A. 1988. “Estimating reductions in the diversity of tropical forest species.” In E. O. Wilson, ed., Biodiversity. Washington, D.C.: National Academy Press.

MacGregor, S. E. 1976.Insect Pollination of Cultivated Crop Plants. USDA Agriculture Handbook 496. Washington, D.C.: USDA.

Matheson, A., S. L. Buchmann, C. O’ Toole, P. Westrich, and 1. H. Williams (eds.) 1996. The Conservation of Bees. Academic Press, London: In press.

May, R. M., and A. M. Lyles. 1987. “Living Latin binomials.” Nature 326:642–644.

McKey, D. 1989. “Population biology of figs: applications for conservation.” Experientia 45:661–673.

Medellin-Morales, S., and M. M. Cruz-Bojorquez. 1992. Xunan Kab: Una experencia etnoecologica y de transferencia de tecnologia tradicionál en una comunidad Maya de Yucatan. Proyecto. Sostenibilidad Maya, University of California — Riverside.

Medellin-Morales, S., E. Campos-Lopez, E. Campos-Nanez, J. Gonzalez-Acereto, and V. Camara-Gonzalez. 1991. Meliponicultura Maya: Perspectivas Para Su Sostenibilidad. Proyecto Sostenibilidad Maya, University of California — Riverside.

Meeuse, B., and S. Morris. 1984. The Sex Life of Flowers. New York: Facts on File.

Menges, E. S. 1991. “Seed germination percentage increases with population size in a fragmented prairie species.” Conservation Biology 5:158–164.

Merrick, L. C., and G. P. Nabhan. 1985. “Natural hybridization of wild Cucurbita sororia group and domesticated Cucurbita mixta in southern Sonora.” Cucurbit Genetic Cooperative Newsletter 7:73–75.

Michener, C. D. 1974. The Social Behavior of Bees. Cambridge: Belknap Press/Harvard University Press.

Michener, C. D., R. J. McGinley, and B. N. Danforth. 1994. The Bee Genera of North and Central America (Hymenoptera: Apoidea). Washington, D.C.: Smithsonian Institution Press.

Mills, S. 1995. In Service of the Wild: Restoring and Reinhabiting Damaged Land. Boston: Beacon Press.

Mittermeier, R. A., I. Tattersall, W. R. Konstant, D. M. Meyers, and R. B. Mast. 1994. Lemur of Madagascar. Washington, D.C.: Conservation International.

Nabhan, G. P. 1973. “A characterization of Galapagos mangrove communities in relation to coastal geomorphological evolution.” Unpublished honors thesis, Prescott College, Arizona.

——. 1984. “Evidence of gene flow between cultivated Cucurbita mixta and a field edge population of wild Cucurbita in Onavas, Sonora.” Cucurbit Genetics Cooperative Newsletter 7:76–77.

——. 1989. Enduring Seeds: Native American Agriculture and Wild Plant Conservation. San Francisco: North Point Press.

——. 1995. “The dangers of reductionism in biodiversity conservation.” Conservation Biology 9(3):479–481.

Nabhan, G. P., and S. Buchmann. 1995. “Chemically-induced habitat fragmentation and disrupted plant/pollinator relationships.” Comments in Toxicology. In press.

Nabhan, G. P., and T. Fleming. 1993. “The conservation of mutualisms.” Conservation Biology 7(3):457–459.

Nabhan, G. P., and H. Suzan. 1994. “Boundary effects on endangered cacti and their nurse plants in and near a Sonoran Desert biosphere reserve.” In G. P. Nabhan and J. L. Carr, eds., Ironwood: An Ecological and Cultural Keystone of the Sonoran Desert. Conservation International Occasional Papers in Conservation Biology I. Washington, D.C., Conservation International.

National Association of State Departments of Agriculture. 1991. Honey Bee Pests — A Threat to the Vitality of U.S. Agriculture: A National Strategy. Washington, D.C.: NASDA.

Neff, J. L., and B. B. Simpson. 1993. “Bees, pollination systems and plant diversity.” In J. LaSalle and I. D. Gauld, eds., Hymenoptera and Biodiversity. Wallingford, England: CAB International.

New, T. R., R. M. Pyle, J. A. Thomas, and P. Hammond. 1995. “Butterfly conservation management.” Annual Review of Entomology 40:57–83.

Niklas, K. J. 1992. Plant Biomechanics: An Engineering Approach to Plant Form and Function. Chicago: University of Chicago Press.

Niklas, K. J., and S. L. Buchmann. 1985. “Aerodynamics of wind pollination in Simmondsia chinensis.” American Journal of Botany 72(4):530–539.

——. 1987. “The aerodynamics of pollen capture in two sympatric Ephedra species.” Evolution 41(1):104–123.

Nilsson, L. A. 1992. “Long pollinia on eyes: hawk-moth pollination of Cynorkis uniflora Lindley (Orchidaceae) in Madagascar.” Botanical Journal of the Linnean Society 109:145–160.

Noss, R. F., and A. Y. Cooperrider. 1994. Saving Nature’s Legacy. Washington, D.C.: Island Press.

Olesen, J. M., and S. K. Jain. 1994. “Fragmented populations and their lost interactions.” In V. Lennische, J. Tannah, and S. K. Jain, eds., Conservation Genetics. Bwerkes-Verlag, Switzerland.

O’Neal, R. J., and G. D. Waller. 1982. “On the pollen harvest by the honey bee (Apis mellifera L.) near Tucson, Arizona (1976–1981).” Desert Plants 6:81—109.

Ordway, E., S. L. Buchmann, R. O. Kuehl, and C. W. Shipman. 1987. “Pollen dispersal in Curcubita foetidissima (Cucurbitaceae) by bees of the genera Apis, Peponapis and Xenoglossa (Hymenoptera: Apidae, Anthophoridae).” Journal of the Kansas Entomological Society 60(4):489–503.

Ornelas, J. F. 1994. “Serrate tomia: an adaptation for nectar-robbing in hummingbirds?” The Auk 11(3):703–710.

O’Rourke, M. K., and S. L. Buchmann. 1991. “Standardized analytical techniques for bee-collected pollen.” Environmental Entomology 20(2):507–513.

O’Toole, C. 1993. “Diversity of native bees and agroecosystems.” In J. LaSalle and I. D. Gauld, eds., Hymenoptera and Biodiversity. Wallingford, England: CAB International.

O’Toole, C., and A. Raw. 1991. Bees of the World. New York: Facts on File.

Parker, F. D., and P. F. Torchio. 1980. “Management of wild bees.” In USDA Agriculture Handbook 335. Washington, D.C.: USDA.

Parker, F. D., S.W.T. Batra, and V. J. Tepedino. 1987. “New pollinators for our crops.” Agricultural Zoology Reviews 2:279–304.

Paton, D. C. 1990. “Budgets for the use of floral resources in mallee-heath.” In J. C. Noble, P. J. Joss, and G. K. Jones, eds., The Mallee Lands: A Conservation Perspective. Melbourne: CSIRO.

——. 1993. “Honeybees in the Australian environment.” BioScience 43(2):95—103.

——. 1995. “Overview of feral and managed honeybees in Australia: distribution, abundance, extent of interactions with native biota, evidence of impacts and future research.” University of Adelaide Zoology Department, Adelaide, Australia.

Pavlik, B. M., N. Ferguson, and M. Nelson. 1993. “Assessing limitations on the growth of endangered plant populations, II: Seed production and seed bank dynamics of Erysimum capitatum ssp. angustatum and Oenothera deltoides ssp. howellii.” Biological Conservation 65:267–278.

Pavlik, B. M., N. Ferguson, E. Manning, and M. G. Barbour. 1988. Demographic Studies of Endemic Plants at the Antioch Dunes National Wildlife Refuge. Vol. I: Seed Production and Germination. Sacramento: California Department of Fish and Game.

Pellmyr, O. 1989. “The cost of mutualism: interactions between Trollius europaeus and its pollinating parasites.” Oecologia 78:53–59.

Pellmyr, O., and C. J. Huth. 1994. “Evolutionary stability of mutualism between yuccas and yucca moths.” Nature 372:257–260.

Petanidou, T., and W. N. Ellis. 1993. “Pollinating fauna of a phryganic ecosystem: composition and diversity.” Biodiversity Letters 1:9—22.

Phillips, O. L., and A. H. Gentry. 1994. “Increasing turnover through time in tropical forests.” Science 263:954–958.

Phillips, O. L., and B. Meilleur. 1995. Survey of the Usefulness and Economic Potential of the Rare Plants of the United States. Final Report. St. Louis: Center for Plant Conservation.

Primack, R. B., and P. Hall. 1990. “Costs of reproduction in the pink lady’s slipper orchid: a four-year experimental study.” American Naturalist 136(5):638–656.

Prys-Jones, O. E., and S. A. Corbet. 1991. “Bumblebees.” In Naturalists’ Handbook No. 6. Slough, England: Richmond Publishing.

Przeslawski, J. 1995. “The end of the never-ending forest.” American Orchid Society Bulletin (January):44–49.

Pyke, G. H. 1983. “Relationships between honeyeater numbers and nectar production in heathlands near Sydney.” Australian Journal of Ecology 5:343–370.

——. 1990. “Apiarists versus scientists: a bittersweet case.” Australian Natural History 23:386–392.

Pyke, G. H., and L. Balzer. 1985. The Effect of the Introduced Honey-bee on Australian Native Bees. Occasional Paper 7. Sydney: New South Wales National Parks and Wildlife Service.

Pyke, G. H., and H. F. Recher. 1986. “Relationship between nectar production and seasonal patterns of density and nesting of resident honeyeaters in heathland near Sydney.” Australian Journal of Ecology 11:195–200.

Pyke, G. H., and N. M. Waser. 1981. “The production of dilute nectars by hummingbird and honeyeater flowers.” Biotropica 13:65–66.

Pyle, R. 1993. The Thunder Tree. New York: Houghton Mifflin.

Quammen, D. 1996. Song of the Dodo. New York: Knopf.

Rappole, J. H., E. S. Morton, T. E. Lovejoy III, and J. L. Ruos. 1993. Aves Mi-gratorias Nearticas en Los Neotropicos. Washington, D.C.: Smithsonian Institution.

Rathcke, B. J., and E. Jules. 1993. “Habitat fragmentation and plant/pollinator interactions.” Current Science 65:273–278.

Rathje, W., and C. Murphy. 1992. Rubbish! The Archaeology of Garbage. New York: HarperPerennial.

Regal, P. J. 1977. “Ecology and evolution of flowering plant dominance.” Science 196:622–629.

Reidinger, Jr., R. 1976. “Organochlorine residues in adults of six southwestern bat species.” Journal of Wildlife Management 40(4):677–680.

Rick, C. M. 1966. “Some plant/animal relations on the Galapagos Islands.” In R. I. Bowman, ed., The Galapagos. Berkeley: University of California Press.

Robinson, W. S., R. Nowogrodski, and R. A. Morse. 1989. “The value of honey bees as pollinators of U.S. crops.” Parts I and II. American Bee Journal 129:411–423, 477–487.

Rondeau, R., and T. R. VanDevender, P. D. Jenkins, C. D. Bertelsen, and R. K. VanDevender. 1993. “Flora of the Tucson Mountains.” In Proceedings of the Symposium on Research in Saguaro National Monument. Tucson: National Park Service.

Rothschild, M. 1985. “The flowering hayfield.” House and Garden (January): 24–25.

Rothschild, M., and C. Farrell. 1983. The Butterfly Gardener. London: Rainbird.

Roubik, D. W. 1978. “Competitive interactions between neo-tropical pollinators and Africanized honey bees.” Science 201:1030–1032.

——. 1980. “Foraging behavior of competing Africanized honeybees and stingless bees.” Ecology 63:836–845.

——. 1982. “Ecological impact of Africanized honey bees on native neotropical pollinators.” In P. Jaisson, ed., Social Insects in the Tropics. Paris: Presses de l’Université Paris XIII.

——. 1983. “Experimental community studies: time series tests of competition between African and neotropical bees.” Ecology 64:971–978.

——. 1989. Ecology and Natural History of Tropical Bees. Cambridge: Cambridge University Press.

——. 1990. “Niche preemption in tropical bee communities: a comparison of neotropical and malesian faunas.” In S. F. Sakagami, R. Ohgushi, and D. W. Roubik, eds., Natural History of Social Wasps and Bees in Equatorial Sumatra. Sapporo: Hokkaido University Press.

——. 1991. “Aspects of Africanized honey bee ecology in tropical America.” In M. Spivak, D.J.C. Fletcher, and M. D. Breed, eds., The African Honey Bee. Boulder: Westview Press.

——. 1995. Pollination of Cultivated Plants in the Tropics. Agricultural Services Bulletin 118. Rome: Food and Agriculture Organization of the United Nations.

Roubik, D. W., and J. D. Ackerman. 1987. “Long-term ecology of euglossine orchid-bees (Apidae: Euglossini) in Panama.” Oecologia 73:321—33.

Roubik, D. W., and S. L. Buchmann. 1984. “Nectar selection by Melipona and Apis mellifera (Hymenoptera: Apidae) and the ecology of nectar intake by bee colonies in a tropical forest.” Oecologia 61:1—10.

Roubik, D. W., J. E. Moreno, C. Vergara, and D. Wittmann. 1986. “Sporadic food competition with the African honey bee: projected impact on neotropical social bees.” Journal of Tropical Ecology 2:97—111.

Schaffer, W. M., D. B. Jensen, D. E. Hobbs, J. Gurevitch, J. R. Todd, and M. V. Schaffer. 1979. “Competition, foraging energetics, and the cost of sociality in three species of bees.” Ecology 60(5):976–987.

Schaffer, W. M., D. W. Zeh, S. L. Buchmann, S. Kleinhans, M. V. Schaffer, and J. Antrim. 1983. “Competition for nectar between introduced honey bees and native North American bees and ants.” Ecology 64(3):564–577.

Schmalzel, R. 1980. “The Diet Breadth of Apis (Hymenoptera: Apidae).” Master’s thesis, University of Arizona, Tucson.

Schmidt, J. O., and S. L. Buchmann. 1986. “Floral biology of the saguaro (Cereus giganteus). I: Pollen harvest by Apis mellifera.” Oecologia 69:491–498.

Schrader, E. 1995. “A giant spraying sound.” Mother Jones (January/February): 34–36, 73–74.

Seeley, T. D. 1985. Honeybee Ecology: A Study of Adaptation in Social Life. Princeton: Princeton University Press.

Sipes, S. D., and V. J. Tepedino. 1995. “Reproductive biology of the rare orchid, Spiranthes diluvialis: breeding system, pollination, and implications for conservation.” Conservation Biology 9(4):929–938.

Sipes, S. D., V. J. Tepedino, and W. R. Bowlin. 1993. “The pollination and reproductive ecology of Spiranthes diluvialis Sheviak (Orchidaceae).” In R. Sivinski and K. Lightfoot, eds., Proceedings of the Southwestern Rare and Endangered Plant Conference. Santa Fe: New Mexico Forestry Dept.

Sisk, T. D., A. E. Launer, K. R. Switky, and P. R. Ehrlich. 1994. “Identifying extinction threats.” BioScience 44(9):592–604.

Sladen, F.W.L. 1989. The Humble-Bee: Its Life History and How to Domesticate It. Worcester, England: Logaston Press.

Smith, T. B., L. A. Freed, J. K. Lepson, and J. H. Carothers. 1995. “Evolutionary consequences of extinctions in populations of a Hawaiian honeycreeper.” Conservation Biology 9:107–113.

Soberon-Mainero, J., and C. Martinez del Rio. 1985. “Cheating and taking advantage of mutualistic associations.” In D. Boucher, ed., The Biology of Mutualism. Oxford: Oxford University Press.

Southwick, E. E., and L. Southwick, Jr. 1989. “A comment on ‘Value of honey bees as pollinators of U.S. crops.’” American Bee Journal 129:805–807.

——. 1992. “Economic value of honey bees (Hymenoptera: Apidae) in the United States.” Journal of Economic Entomology 85(3):621–633.

Spears, E. E. 1987. “Island and mainland pollination ecology of Centrosema virginianum and Opuntia stricta.” Journal of Ecology 75:351–362.

Steiner, J. 1993. “Lange’s remarkable metalmark.” Tideline 13(1):1–4.

Stephen, W. P., G. E. Bohart, and P. F. Torchio. 1969. The Biology and External Morphology of Bees: With a Synopsis of the Genera of Northwestern America. Corvallis: Oregon State University, Agricultural Experiment Station.

Stolzenburg, W. 1992. “The lonesome flower.” Nature Conservancy News (March/April):28–30.

Sugden, E. A., and G. H. Pyke. 1991. “Effects of honeybees on colonies of Ex-oneura asimillima, an Australian native bee.” Australian Journal of Ecology 16:171–181.

Sugden, E. A., R. W. Thorp, and S. L. Buchmann. 1995. “Honey bee — native bee competition in Australia: focal point for environmental change and apicultural response.” Bee World (in press).

Suzan, H., G. P. Nabhan, and D. T. Patten. 1994. “Nurse plant and floral biology of a rare night-blooming cereus, Peniocereus striatus (Brandegee) Buxbaum.” Conservation Biology 8:461–470.

Tekulsky, M. 1985. The Butterfly Garden. Boston: Harvard Common Press.

——. 1990. The Hummingbird Garden. New York: Crown Publishers.

Temple, S. A. 1977. “Plant-animal mutualism: coevolution with dodo leads to near extinction of plant.” Science 197:885–886.

Tepedino, V. J. 1979. “The importance of bees and other insect pollinators in maintaining floral species composition.” Great Basin Naturalist Memoirs 3:139–150.

——. 1981. “The pollination efficiency of the squash bee (Peponapis pruinosa) and the honey bee (Apis mellifera) on summer squash (Cucurbita pepo).” Journal of the Kansas Entomological Society 54(2):359–377.

Thien, L. B. 1980. “Patterns of pollination in the primitive angiosperms.” Biotropica 12(1):1—13.

Thomas, J. A. 1991. “Rare species conservation: case studies of European butterflies.” Symposium of the British Ecological Society 31:149–197.

Thomas, K. 1984. Man and the Natural World. Oxford: Oxford University Press.

Tilman, D., R. M. May, C. L. Lehman, and M. A. Novak. 1994. “Habitat destruction and the extinction debt.” Nature 371:65–66.

Toledo, V. M. 1977. “Pollination of some rain forest plants by non-hovering birds in Veracruz, Mexico.” Biotropica 9(4):262–267.

Torchio, P. F. 1973. “Relative toxicity of insecticides to the honey bee, alkali bee, and alfalfa leafcutting bee.” Journal of the Kansas Entomological Society 46(4):446–453.

Torchio, P. F., T. L. Griswold, and F. Messina. 1994. “Biology and floral fidelity of Perdita meconis, a pollinator of a rare plant.” USDA Abstracts 9146965. Washington, D.C.: USDA.

Tuttle, M. 1990. America’s Neighborhood Bats. Austin: University of Texas Press.

Vane-Wright, R. I. 1993. “The Columbus hypothesis: an explanation for the dramatic 19th century expansion of the monarch butterfly.” In S. B. Malcolm and M. P. Zalucki, eds., Biology and Conservation of the Monarch Butterfly. Los Angeles: Los Angeles Natural History Museum.

Verey, R. 1985. “The wild bunch.” House and Garden (January):188–189.

Vinson, S. B., G. W. Frankie, and J. Barthell. 1994. “Threats to the diversity of solitary bees in a neotropical dry forest in Central America.” In J. LaSalle and I. D. Gauld, eds., Hymenoptera and Biodiversity. Wallingford, England: CAB International.

Walters, T. W., and D. Decker-Walters. 1993. “Systematics of the endangered Okeechobee gourd, (Cucurbita okeechobeensis, Cucurbitaceae).” Systematic Botany 18(2):175–187.

Waser, N. M. 1979. “Pollinator availability as a determinant of flowering time in ocotillo (Foquieria splendens).” Oecologia 39:107–121.

——. 1984. “Pollen shortcomings.” Natural History 93:26–31.

Waser, N. M., and L. A. Real. 1979. “Effective mutualism between sequentially flowering plant species.” Nature 281:670–672.

Waser, N. M., M. Price, and R. Menzel. 1996. “Specialization and generalization in pollination systems.” Ecology in press.

Washitani, I., R. Osawa, H. Namai, and M. Niwa. 1994. “Patterns of female fertility in heterostylous Primula sieboldii under severe pollinator limitation.” Journal of Ecology 82:571–579.

Watanabe, M. E. 1994. “Pollination worries rise as honey bees decline.” Science 265(16 August): 1170.

Weaver, N., and E. Weaver. 1981. “Beekeeping with the stingless bee Melipona beechei, by the Yucatecan Maya.” Bee World 62(1):7—19.

Weiss, S. B., P. Rich, D. D. Murphey, W. H. Calvert, and P. R. Ehrlich. 1991. “Forest canopy structure at overwintering monarch butterfly sites: measurements with hemispherical photography.” Conservation Biology 5(2): 165–174.

Westrich, P. 1995. “Considering the ecological needs of our native bees: problems of partial habitats.” In The Conservation of Bees. London: Academic Press.

Whynott, D. 1992. Following the Bloom: Across America with Migratory Beekeepers. Boston: Beacon Press.

Williams, C. 1995. “Conserving Europe’s bees: why all the buzz?” Trends in Ecology and Evolution 10(8):309–310.

Williams, I. H., S. A. Corbett, and J. L. Osborne. 1991. “Beekeeping, wild bees and pollination in the European community.” Bee World 72:170–180.

Wills, R. T., M. N. Lyons, and D. T. Bell. 1990. “The European honey bee in Western Australian kwongan: foraging preferences and some implications for management.” Proceedings of the Ecological Society of Australia 16:167–176.

Wilson, E. O. 1992. The Diversity of Life. Cambridge: Belknap Press.

Wilson, G. L. 1987. Buffalo Bird Woman’s Garden: Agriculture of the Hidatsa Indians. St. Paul: Minnesota Historical Society Press.

Wyatt, R. 1983. “Pollination and breeding systems.” In L. Real, ed., Pollination Biology. New York: Academic Press.

Xerces Society and Smithsonian Institution. 1990. Butterfly Gardening. San Francisco: Sierra Club Books.

Yasaka, M., Y. Sunaga, F. Kawasaki, and Y. Konno. 1994. “Effect of forest fragmentation on the fruit set ratio for three perennial herbs.” Japanese Journal of Ecology 44:1–7.

Yatskievych, G., and R. W. Spellenberg. 1993. “Plant conservation.” In Flora of North America Editorial Committee, eds., Flora of North America: North of Mexico. Vol. I. New York: Oxford University Press.

Yurlina, M. E., and S. N. Handel. 1995. “Pollinator activity at an experimental restoration and an adjacent woodland: effect of distance.” In Conserving Europe’s Bees. London: International Bee Research Association.

Глоссарий

Абиотическое опыление. Перемещение пыльцевых зёрен с растения на растение абиотическими носителями. Ветроопыление — самая обычная форма абиотического опыления, хотя в нескольких редких случаях с водными растениями в качестве переносчика используется вода.

Агава. Представитель рода Agave с многочисленными суккулентными видами, распространёнными в юго-западных пустынях и горах Северной Америки. Опыляется пчёлами — мелкие колючие формы, и летучими мышами, птицами или пчёлами — канделябровидные формы.

Адаптивная радиация. Процесс быстрого занятия биологической линией различных ниш, как в случае с галапагосскими вьюрками, гавайскими цветочницами или пчёлами рода Perdita.

Анемофилия. Буквально «любовь к ветру». Опыление некоторых цветковых и голосеменных растений ветром, форма абиотического опыления.

Апидная пчела. Общее название для любой пчелы в семействе настоящих пчёл Apidae, которое в настоящее время включает пчёл-эуглоссин, шмелей, безжалых пчёл, настоящих медоносных пчёл и многочисленных земляных пчёл.

Апикультура. Научное исследование медоносных пчёл и приёмов работы с ними в целях увеличения производства мёда, воска, пчелопакетов, пчелиных маток, или их коммерческой аренды для предоставления услуг по опылению по всему миру.

Африканизированная пчела (также известная как пчела-убийца). Подвид или раса склонных к самозащите медоносных пчёл, известный как Apis mellifera scutellata. Эти пчёлы, возникшие в Африке, были целенаправленно завезены в Южную Америку и в настоящее время распространились на юго-западе Соединённых Штатов.

Банк семян. Весь запас зарытых в земле семян, свежих и старых, от всех семенных растений, произрастающих в одном месте — механизм безопасности, гарантирующий, что в последующие годы смогут прорасти новые молодые растения всех видов.

Безжалая пчела. Группа общественных пчёл из тропиков Нового и Старого Света, которые образуют большие многолетние гнёзда и имеют отчётливо выраженные касты. Безжалые пчёлы обладают лишь зачаточным жалящим аппаратом, но часто защищают свои колонии при помощи агрессивного нападения, в том числе кусая вторгающееся к ним животное (обычно крупное млекопитающее).

Безопасные участки. В экологии семян окончательное место, куда попадает семя и где оно в итоге может прорасти и превратиться в сеянец или взрослое растение. Такое место защищает от охотников за семенами и суровых условий окружающей среды. Точно так же мы можем говорить о «безопасных участках» на теле пчёл, на которых они не могут счистить с себя пыльцевые зёрна, оставленные там некоторыми цветами.

Белоглазка. Посещающая цветки птица из семейства Zosteropidae, включающего примерно 80 видов в лесных областях от Африки до Новой Зеландии. У белоглазок бороздчатый и бахромчатый язык, они питаются насекомыми, нектаром и плодами.

Беспорядочное опыление. Способ опыления, обычно встречающийся у примитивных цветковых растений и осуществляемый жуками — получил такое название, потому что жуки ползают по цветку, обгрызают его части, поедают пыльцу и испражняются.

Биогеография. Исследование географического распространения организмов по континентам и океанским бассейнам. Биогеография также рассматривает их местообитания наряду с биологическими и историческими факторами, определяющими характер их распространения, наблюдаемый нами в настоящее время.

Биологическое разнообразие. Весь спектр разнообразия живых существ от генов до видов и таксономических группировок более высокого уровня, и включающий экологические взаимодействия, популяции и сообщества, в которых они живут.

Биомеханика. Математическое исследование механических или физических свойств биологических материалов — таких, как жёсткость и упругость древесины, используемой как консольная балка, или гидростатических «водяных скелетов» различных водных животных.

Биота. Совокупность животных, растений и других организмов, естественным образом встречающихся совместно в некоторой географической области.

Биофилия. Термин, введённый Э. О. Уилсоном, чтобы описать явно врождённое положительное отношение человечества к природному многообразию и к самой природе.

Бомбикультура. Культивирование и использование колоний шмелей (видов рода Bombus) для оказания услуги по опылению — как в случае недавнего усовершенствования вибрационного опыления помидоров в теплицах в Европе.

Бражники. Большая группа ночных бабочек семейства Sphingidae с хоботками, которые часто длиннее, чем их тело. Эти энергичные насекомые, часто известные как сфинксы или сфингиды, специализируются на богатом вознаграждении из нектара внутри ароматных, обычно белых трубчатых цветков, раскрывающихся ночью. Хорошо знакомый помидорный бражник — представитель этой группы.

Вегетативное размножение. Альтернативная форма размножения растений, при которой часть родительского растения или отпрыск (см. детка) превращается в генетически идентичный клон, но явно отдельное растение.

Вектор. Любой биологический или абиотический (например, ветер или вода) агент, который переносит что-либо направленным образом. В нашем случае, опылители являются «векторами» или переносчиками пыльцевых зёрен в окружающей среде и с цветка на цветок.

Ветроопыляемый. Растения, которые зависят от ветра для переноса их пыльцевых зёрен от растения к растению. Примерами являются сосны и хохоба.

Взаимная коэволюция. Самое крайнее выражение мутуализма: каждый из партнёров эволюционирует вместе со своим эволюционным «партнёром по танцу» — например, род длинноногих пчёл Rediviva и его растение-хозяин Diascia из Южной Африки с двойными шпорцами цветков. Ни один из них не может жить без другого, и оба они явно оказывали влияние на направление эволюции друг друга.

Взаимосвязанные вымирания. События вымирания растений или животных могут быть «связаны» в том смысле, что, когда вымирает один организм, он может состоять в мутуалистических отношениях с другими видами в пищевой цепи, и исходное событие может заставить вымирать также и другие формы жизни.

Взломщик. Опылитель, который прокрадывается «с чёрного хода» — как в том случае, когда ворующие нектар пчёлы-плотники могут надрезать трубчатый венчик, чтобы получить доступ, не забрав пыльцу и не осуществив опыление.

Вибрационное опыление. Специализированная форма заготовки пыльцы и опыления, используемая многими пчёлами (но не медоносными) для извлечения пыльцы из снабжённых порами пыльников многих цветковых растений — например, черники, клюквы, баклажанов, помидоров и белладонны. Примерно 8 процентов цветковых растений мира демонстрируют эту форму опыления, иногда называемую звуковой обработкой.

Вид в угрожаемом положении. Как подразумевается в американском федеральном законодательстве, вид растений или животных, который, скорее всего, подвергнется опасности вымирания в ближайшем будущем

Вознаграждение (цветка). Множество разнообразных аттрактантов, а часто и питательный корм, имеющиеся в цветках с целью приглашения посетителей цветов и продления их визита. Основные вещества, используемые для этого — пыльца, нектар, цветочные масла и пищевые тельца.

Вскрытый цветок. У некоторых бобовых вроде люцерны части цветка остаются закрытыми, пока их не посетит пчела, которая заставляет цветок раскрыться. Этот процесс часто сопровождается резким подъёмом пыльников, опудривающих пыльцой нижнюю часть тела пчелы. Наблюдая соотношение вскрытых и невскрытых цветков на поле, фермеры могут сказать, достаточно ли хорошо опыляется их культура.

Гавайская цветочница. Семейство Drepanididae из 23 видов мелких лесных древесных птиц, обитающих только в лесах Гавайских островов.

Галаго. Эта группа из семи видов млекопитающих, также известных как бушбеби, образует семейство Galagidae из Африки. Это мелкие, проворные древесные полуобезьяны.

Геккон. Любой представитель семейства ящериц Geckonidae. Один островной вид с островов близ побережья Новой Зеландии обладает видоизменёнными чешуйками на горле и является опылителем — возможно, единственным истинным примером опыления рептилиями.

Генетическая изменчивость. Различия в генах и относительных частотах их встречаемости внутри популяции организмов.

Генетическая рекомбинация. В половом размножении организмов это перетасовывание генов, приводящее к появлению новых комбинаций в ходе «сексуальной лотереи», в которой удачливый сперматозоид переносит некоторые гены в яйцо. В ходе сложного процесса мейоза один набор хромосом (со своим набором генов) передаётся отцом, и один набор — матерью. Результатом этого могут быть новые генотипы у потомства, которые зачастую могут позволить им выживать и приносить потомство в иной или неблагоприятной по другим причинам окружающей среде. Поскольку никакие два индивида не являются генетически идентичными, при половом размножении всякий раз образуются новые комбинации генов.

Генный пул. Аллели всех генов в пределах популяции свободно скрещивающихся организмов, с которой работают селекционеры растений.

Гетерозиготность. Показатель генетического разнообразия (на уровне генов) в естественной популяции. Он принимает во внимание количество локусов различных генов на хромосомах у различных индивидов.

Гибридизация. Размножение с участием двух родственных видов, итогом которого становится появление жизнеспособного потомства, обычно обладающего признаками, промежуточными между родительскими типами.

Гидрофилия. Опыление пресной или солёной водой, как в случае валлиснерии. Поскольку пыльца обычно повреждается при погружении в воду, эта форма опыления встречается редко.

Гнездо-приманка. Блок многократно просверленной древесины или связка соломы или полых стеблей, прикреплённые к стволам деревьев или зданиям, чтобы обеспечить пчёл местами для устройства гнёзд вблизи сельскохозяйственных или садовых растений с целью их опыления.

Гнездовой субстрат. Материал, обработанный, обычно путём сверления отверстий, для того, чтобы служить местом для устройства гнёзд пчёлами-листорезами и другими видами пчёл в соответствии планом контроля над опылением. Гнездовым субстратом могут быть бумажные соломинки, сверлёные доски, картон, пенополистирол или стебли с мягкой сердцевиной.

Гнездовой участок для пчёл. На тихоокеанском северо-западе Соединённых Штатов — инновационный подход к разведению пчёл, включающий организацию искусственных гнездовых участков для пчёл с просачивающейся снизу водой и коркой щелочных солей для распространения солончаковой пчелы (Nomia melanderi) в целях опыления люцерны.

Голосеменное. Древняя группа семенных сосудистых растений, известных с девонского периода до настоящего времени. Они размножаются при помощи групп шишек (стробилов) и опыляются главным образом ветром.

Даянг. В малазийском фольклоре имя служанок Хитам Манис: гигантской медоносной пчелы, известной как Apis dorsata.

Движущий отбор. Неслучайное и различное по характеру воспроизводство или распространение различных генотипов в популяции. Здесь отбор «направляется» различными силами в сторону одной крайности.

Двудомный. Разделение мужских и женских цветов по разным растениям, как у хохобы (Simmondsia chinensis).

ДДТ. Аббревиатура для химического соединения, известного химикам как дихлордифенилтрихлорэтан — очень стойкого хлорорганического инсектицида, полученного в 1940-е гг. и по-прежнему широко используемого за пределами Соединённых Штатов. В настоящее время многие насекомые обладают стойкостью к нему.

Детка. Растеньице, обычно отрастающее от цветоноса или основания материнского растения, форма вегетативного размножения, как у агав рода Agave.

Дефаунация. Процесс удаления фауны из некоторой области: целенаправленный, как в биогеографическом эксперименте с мангровыми островками во Флориде, или благодаря косвенным действиям людей.

Диптерокарп. Общее название для высоких деревьев-эмергентов в пологе влажных тропических лесов Старого Света в Малайзии и других частях Азии. Они принадлежат к ботаническому семейству Dipterocarpaceae, как и большинство видов деревьев в этих азиатских тропических лесах.

Диффузная коэволюция. Процесс, при котором два или более вида, образующие экологическую ассоциацию, эволюционируют более или менее совместно к их взаимной выгоде.

Длинностолбчатый цветок. Специализированная форма различных цветов на одном и том же растении. Некоторые обладают длинными пестиками (это длинностолбчатые цветки), тогда как другие (короткостолбчатые цветки) имеют очень короткие пестики с восприимчивыми к пыльце рыльцами. Сравните с короткостолбчатым цветком.

Дурман. Обычное название рода Datura, несколько видов которого обитает в пустынях на американском юго-западе. Дурман образует крупные, сладко пахнущие белые цветки, которые распускаются ночью и успешно опыляются бражниками.

Жесткокрылые. Самый большой отряд насекомых, включающий почти миллион описанных видов жуков[30]. Они характеризуются наличием передней пары крыльев, видоизменённой в роговые чехлы и известной как надкрылья. Многие формы вроде пластинчатоусых и блестянок посещают цветы и являются успешными опылителями.

Жёлтый дождь. Уникальный массовый полёт, сопровождающийся дефекацией, у гигантской азиатской медоносной пчелы Apis dorsata.

Журчалка. Любой представитель крупного семейства мух Syrphidae. Эти ярко окрашенные в жёлтый и чёрный цвета мухи подражают пчёлам и осам в своём стремительном полёте и охотно посещают цветки, чтобы вылизывать нектар и поедать пыльцу. Многие из них являются важными опылителями.

Завязь. Нижняя часть пестика цветка, содержащая яйцеклетки, которые после оплодотворения станут семенами в плодах цветковых растений.

Замковый камень (в мутуализме). Растение или животное, важность которого в сообществе необычайно сильно связана с другими растениями и животными. Когда вид, являющийся «замковым камнем», исчезает из системы, это может вызвать каскад взаимосвязанных событий вымирания. Фикусы в Неотропической области — пример таких видов.

Звуковая обработка. Акт освобождения пыльцы из цветка с пыльниками, снабжёнными порой, самкой пчелы, которая использует для этого сильные колебания, производимые сокращениями грудных летательных мышц. Также известная как вибрационное опыление, звуковая обработка наблюдается у голубики, клюквы, баклажанов, киви и помидоров.

Зигота. Результат слияния половой клетки спермы с неоплодотворённым яйцом. После оплодотворения эта зигота претерпевает клеточное деление и превращается в узнаваемый зародыш в течение ближайших часов или дней.

Инбридинг. Половое размножение, которое включает скрещивание близкородственных особей растений путём самоопыления и зачастую — возвратного скрещивания.

Инсектицид. Любое из множества обычно доступных, обычно получанных путём органического синтеза химических веществ сельскохозяйственного назначения, разработанных для уничтожения насекомых, которые являются экономически важными вредителями. Большинство из них, однако, обладает широким спектром действия и убивает или снижает численность множества полезных животных, в том числе пчёл-опылителей и других насекомых.

Исчезающее явление. Явление, находящееся под угрозой исчезновения, обычно из-за деятельности человека.

Исчезающий (вымирающий) вид. Вид, который находится под угрозой (глобального) исчезновения.

Каменноугольный период. Геологический период, который начался 365 миллионов лет назад и закончился за 290 миллионов лет до настоящего времени. Часть палеозойской эры.

Кантарофилия. Буквально «любовь к жукам». Опыление некоторых цветов, обычно примитивных, жуками. Эти цветы часто обладают пищевыми тельцами, богатыми белками или липидами.

Каскадные вымирания. Допущение того, что одно или несколько событий вымирания, особенно для ключевых организмов на трофических уровнях, может привести к быстрой последовательности вымираний других организмов, экологически связанных с первым.

Колибри. Все представители семейства птиц из Нового Света, известного как Trochilidae. Крайняя специализация к питанию нектаром из трубчатых, часто красноватых цветков встречается у обитающего в Новом Свете семействе Trochilidae, насчитывающем около 340 ярко окрашенных видов, многие из которых подвергаются опасности исчезновения. Много видов мигрирует по нектарным коридорам, некоторые могут использовать стратегию кормления на маршруте, и некоторые являются важными опылителями. Другие виды воруют нектар.

Корбикулярный. Относящийся к пыльцевой корзиночке (лат. corbiculum) на задних ногах самок медоносных пчёл, шмелей, безжалых пчёл и эуглоссин. У этих общественных пчёл пыльца смешивается с нектаром и упаковывается в ямки для переноски в гнездо.

Коридор местообитаний. Сплошная полоса или прерывистая «дорожка из камней» нетронутых или вторичных местообитаний, соединяющая две охраняемых области — как в предлагаемых проектах парков и заповедников живой природы, что позволяет животным переходить из одного местообитания в другое в поисках пищи и укрытий.

Кормовой маршрут. Стратегия сбора корма, при которой некоторые птицы и насекомые облетают по «маршруту» цветущие растения в установленном порядке изо дня в день. Эти животные знакомы с распределением и стадией цветения растений на их кормовом маршруте.

Короткостолбчатый цветок. Дарвином и другими ранними исследователями было замечено, что некоторые цветы принадлежат к двум типам, хотя образовались на одном и том же растении — это приём, способствующий перекрёстному опылению и увеличивающий обмен пыльцой между отдалёнными растениями. В одном из самых обычных случаев существуют длинно- и короткостолбчатые цветки. Короткостолбчатые цветки обладают короткими рыльцами, часто скрытыми глубоко внутри цветка. Обмен пыльцой (и её прорастание на рыльце) может быть успешным только когда он происходит с длинностолбчатого на короткостолбчатый цветок или наоборот. См. длинностолбчатый цветок.

Кочевое пчеловодство. Форма пчеловодства, практикуемая в Соединённых Штатах и других технологически развитых странах с развитым промышленным пчеловодством. Обычно пчеловоды используют грузовики для перевозки своих колоний, чтобы «следовать за цветением» и по мере необходимости опылять сельскохозяйственные культуры вроде миндаля в Калифорнии.

Коэволюция. Идея в эволюционной экологии, в соответствии с которой некоторые организмы, состоящие в мутуалистических отношениях, направляли или перенаправляли эволюционные траектории друг друга. Хорошие примеры действительно взаимной коэволюции отыскать сложно.

Ландшафт растения и опылителя. Термин, введённый Джудит Бронштейн для описания ситуации, при которой опылители и их цветковые растения-партнёры эволюционировали в рамках мутуалистических отношений на протяжении долгих периодов времени.

Лепестки. Множество привлекательных, часто красочных органов растения в составе цветков, которые появились в процессе эволюции как «доски объявлений» и распространители ароматов для того, чтобы сообщить об их присутствии опылителям и направить их к скрытым запасам нектара.

Летучая лисица. Крупный, до 4 футов в размахе крыльев, представитель семейства летучих мышей Pteropodidae из тропиков Старого Света. Летучие лисицы — важные опылители и распространители семян растений тропического леса.

Листочек околоцветника. Кольцо околоцветника в цветке, которое зачастую не дифференцировано на отличные друг от друга лепестки или чашелистики; наблюдается у примитивных покрытосеменных.

Локальное уничтожение. Уничтожение популяции в какой-то местности из-за деятельности человека или по естественным причинам.

Люцерновая пчела-листорез. Завезённый евразийский вид Megachile rotundata, принадлежащий к семейству пчёл-листорезов Megachilidae, который стал основой многомиллионного сельскохозяйственного бизнеса по опылению люцерны. Пчелу легко содержать в укрытиях из соломы, досок и в пенополистироловых гнездовых блоках.

Мелипоникультура. Сопровождающееся ритуалами содержание безжалых пчёл (мелипонин), особенно в контексте народных традиций, индейцами майя в некоторых местах Мексики и Центральной Америки. Эти пчёлы обычно содержатся в пустотелых брёвнах и их гнёзда периодически разоряются ради получения мёда и воска.

Мелипонины. Безжалые пчёлы, принадлежащие к родам Melipona и Trigona, которые встречаются в тропиках Нового и Старого Света. Это общественные насекомые, живущие постоянными многочисленными колониями.

Мелиттофилия.[31] Научное исследование всех пчёл — в противоположность апикультуре, содержанию медоносных пчёл рода Apis.

Меловой период (мел). Геологическая эпоха, длившаяся 75 миллионов лет, которая началась 140 миллионов лет назад и закончилась 65 миллионов лет назад вымиранием динозавров, морских рептилий и других групп. Самые ранние цветковые растения появились в процессе эволюции в начале этого периода или, возможно, несколько раньше.

«Мембранная пчела».[32] Любая пчела, принадлежащая к семейству коллетид (Colletidae). Коллетиды, также известные как «пчёлы-штукатуры», выделяют полиэфирную плёнку для выстилки ячейки своих подземных гнёзд. Они богаче всего представлены в Австралии.

Мескаль. Полученный перегонкой нелегальный ликёр, изготовленный в Мексике из запечённых и подвергнутых брожению растений рода Agave. В Соноре (Мексика) мескаль «баканора» по отношению к текиле — это как самогон для виски.

Миофилия. Буквально «растения, любящие мух». Опыление цветков мухами.

Монолектия. Связанное со сбором пыльцы поведение у некоторых одиночных видов пчёл, которые на всём протяжении ареала и из года в год специализируются на пыльце только одного вида или родственных видов одного рода. См. олиголектия и полилектия.

Мутуализм. Тип симбиоза, в котором все партнёры получают выгоду от ассоциации.

Настоящая муха. Любой представитель крупного семейства мух Muscidae в отряде Diptera.

Не-апидные пчёлы. Неофициальный термин, используемый мелиттологами для обозначения любой пчелы, не принадлежащей к роду медоносных пчёл.

Нектар. Водянистые выделения цветов, содержащие сахар, аминокислоты, липиды, а часто другие соединения вроде антиоксидантов. Нектар очень изменчив по концентрации сахаров в нём: пчёлы предпочитают нектар концентрацией от 30 до 50 процентов.

Нектарник. Специализированный участок цветочной ткани, обычно в основании самой глубокой части цветочной трубки, где выделяется нектар — смесь сахара и аминокислот в воде. Раствор нектара накапливается в этом месте, и опылители пьют его.

Нектарный коридор. Ряд различных растений, в течение определённого сезона предлагающих обильный нектар вдоль ежегодного пути миграции — как в случае агав и кактусов, предлагающих его летучим мышам на юго-западе Соединённых Штатов и в Мексике.

Неродственное скрещивание. Основной способ воспроизводства цветковых растений. Такие растения могут оплодотворяться только пыльцой других растений.

Неспециализированный. Опылитель, который в течение своей жизни посещает самые разнообразные цветки в поисках нектара и пыльцы. Неспециализированный цветок — это такой, который достаточно широко открыт и может посещаться и опыляться неродственными группами животных.

Облигатно перекрёстноопыляемое. Вид цветковых растений, который по причинам физиологической несовместимости должен получать и отдавать пыльцу в форме перекрёстного опыления. Он не может переопыляться между цветками на одном и том же растении. Благодаря перекрёстному опылению достигается высокий уровень завязываемости семян, а также увеличение генетической рекомбинации (перемешивания генов).

Облигатный мутуализм. Мутуалистические отношения между партнёрами, которые не могут выживать вне этих отношений. Противоположность факультативному мутуализму.

Общественная пчела. Общественные пчёлы — это те, которые живут вместе в общем гнезде и часто разделяют обязанности по поиску корма и работы в гнезде. Высшая форма общественного образа жизни подразумевает перекрывание поколений, то есть, пчела-мать живёт в гнезде вместе со своим потомством. Эти пчёлы, также известные как эусоциальные и включающие знакомых всем медоносных пчёл, шмелей и некоторых пчёл-галиктид, обладают перекрывающимися поколениями и отличающимися друг от друга кастами рабочих, самцов и королев, иногда наряду с разделением труда. См. одиночная пчела.

Ограниченный в опылителях. Положение дел, при котором опылители и, следовательно, пыльцевые зёрна, находятся в дефиците и тем самым ограничивают количество плодов и семян, которые могут образоваться в местной популяции растения.

Одиночная пчела. Большинство из примерно 40000 видов пчёл по всему миру — одиночные. Это означает, что каждая самка спаривается, а затем начинает сооружение подземного (или внутри одревесневших стеблей) гнезда, образующего боковые ответвления и заканчивающегося гладкостенными ячейками. Эти ячейки заполнены смесью нектара и пыльцы, которые обеспечивают всю пищу, необходимую молодой личинке для завершения развития во взрослую пчелу. См. общественная пчела.

Однодомный. Репродуктивная система, в которой и мужские, и женские цветки несёт одно и то же растение — как у различных видов тыкв, например.

Околоцветник. Ботанический термин, который в целом относится к кольцам лепестков в типичном цветке. Это цветочная ткань, которая ярко окрашена и выделяет цветочные запахи.

Олиголектия. Связанное со сбором пыльцы поведение у некоторых одиночных пчёл, которые специализируются на нескольких родственных цветах, удовлетворяя свои потребности в пыльце. Их постоянство в выборе цветков отмечается на всём протяжении области распространения их кормовых растений, одни и те же виды которых используются из года в год. См. монолектия и полилектия.

Опадение завязи. У цветов — явление, когда не в полной мере развитые завязь или плод позже отторгаются и опадают с растения.

Оплодотворение. Проникновение через мембрану яйцеклетки отдельной клетки сперматозоида в процессе оплодотворения. Образующаяся после оплодотворения комбинация из яйцеклетки и сперматозоида известна как зигота; в следующие несколько часов и дней она переходит к дальнейшему эмбриогенезу и клеточному делению.

Опыление. Процесс перемещения пыльцы из пыльников одного цветка на рыльце другого. За опылением следуют столь же жизненно важные процессы оплодотворения и завязывания семян. Опыление может производиться абиотическими средствами наподобие ветра и воды или животными вроде летучих мышей и пчёл.

Опыление вручную. Опыление человеком — обычно культурных растений или экземпляров, растущих на исследовательских участках, свежей или заранее запасённой пыльцой. Некоторые аборигенные растения, подвергающиеся угрозе исчезновения, в настоящее время должны опыляться вручную, чтобы завязать хоть какие-то плоды и семена.

Опылитель. Любое животное, которое не только посещает цветковое растение, но и производит опыление, ведущее к оплодотворению и далее к образованию плода и завязыванию семян. Однако не все посетители цветов являются истинными опылителями, поэтому длинные списки посетителей цветов обладают сомнительной ценностью, когда определяешь, кто фактически производит опыление.

Орнитофилия. Опыление приспособленных к птицам цветков древесными и летающими птицами. Обычно эти цветки не только крупные и красочные, но также обладают плотными тканями, поэтому проникающие внутрь них клювы и лапы птиц не повреждают яйцеклетки внутри завязей.

Орхидейные пчёлы. Представители группы чрезвычайно специализированных апидных пчёл, которые опыляют некоторые трибы и роды в огромном семействе орхидей. Известные также как эуглоссины, орхидейные пчёлы обладают металлическим блеском, обычно зелёного или синего цвета, а самцы высоко специализированы к посещению орхидей и сбору их цветочных запахов. Считается, что самцы некоторых видов орхидейных пчёл демонстрируют себя самкам на токовых площадках на полянах в тропических лесах. Орхидейные пчёлы водятся только в Новом Свете.

Охота за мёдом. Древняя практика разорения колоний общественных медоносных или безжалых пчёл ради мёда, воска и личинок для питания людей и других целей. Охота за мёдом, изображённая на росписях в пещерах и на петроглифах во многих частях света, предшествует пчеловодству.

Палеоботаника. Изучение давно исчезнувших и сохранившихся в ископаемом состоянии растений. Палеоботаника обычно включает формальное присвоение им названий и классификацию наряду с исследованиями их филогении, палеоэкологии или даже следов химических веществ.

Палеоцен. Эпоха кайнозойской эры, которая началась 65 миллионов лет назад по окончании мелового периода и закончилась через 11 миллионов лет.

Палеоэкология. Изучение ископаемых окружающих сред: анализ того, на что были похожи условия, когда были живы те растения и животные.

Перга. Народное название для пыльцы, смешанной с нектаром или мёдом и запасённой в открытых шестиугольных ячейках сот медоносных пчёл. Поскольку смесь также содержит уникальных полезных микробов, добавленных пчёлами, это может рассматриваться как случай разведения микробов.

Перекрёстное опыление. Перенос пыльцы с пыльников одного растения на восприимчивое рыльце на другом растении, который может завершиться завязыванием плода и оплодотворением. Также известно как ауткроссинг или ксеногамия.

Перепончатокрылые. Второй по величине отряд насекомых. Включает такие группы, как пилильщики, пчёлы, муравьи и одиночные и общественные осы. Название («перепончатое крыло») относится к двум парам их прозрачных крыльев. Они обладают полным превращением, протекающим от яйца к личинке через куколку и заканчивающимся взрослой особью, или имаго.

Пестик. Женский репродуктивный орган цветка, который далее подразделяется на завязь, столбик и рыльце.

Пищевое тельце. Специализированная растительная ткань, богатая белком и липидами, которая часто встречается в примитивных цветах вроде каликантуса западного. Пищевые тельца служат вознаграждением и продлевают пребывание жуков-опылителей внутри таких цветков.

Плодоношение, завязывание плодов. Плод образуется из цветка, когда яйцеклетки оплодотворены, а у растения есть достаточно энергии и запасов воды, чтобы сформировать плод и обеспечить его созревание. Завязывание плодов улучшается благодаря опылению.

Подвид. Таксономическое подразделение вида, которое рассматривается как выраженная географическая раса.

Покрытосеменное растение. Цветковое растение — господствующая форма растительной жизни в настоящее время, включающая около 246000 видов. Их «двойное оплодотворение» и уникально стойкие (к высушиванию, огню и истиранию) семена могут объяснить их необычайный эволюционный успех, начиная с мелового периода.

Полилектия. Особенности поведения, связанные со сбором пыльцы и кормлением у общественных и некоторых одиночных пчёл, которые обычно собирают пыльцу растений из неродственных семейств и родов на одной территории и на протяжении длительного периода времени. Один из самых полилектичных видов — завезённая медоносная пчела Apis mellifera, поскольку она обладает самым разнообразным пыльцевым рационом. См. монолектия и олиголектия.

Поллиний. Масса пыльцевых зёрен, собранных в одну распространяемую единицу для более успешного переноса специализированным опылителем. Поллинии обычно встречаются в семействах ластовневых и орхидных. Обычно эта пыльца в достаточной степени защищена от поедания опылителями.

Посетитель цветов. Любое животное, которое посещает цветок, чтобы найти пищу, укрытие, брачного партнёра, или просто отдохнуть. Таких посетителей не следует смешивать с истинными опылителями, которые осуществляют опыление и последующее оплодотворение яйцеклеток.

Последовательный мутуализм. Когда растения, произрастающие в одной и той же местности, имеют перекрывающиеся периоды цветения и опыляются группой коадаптированных мутуалистов — как в случае красных трубчатых или голубых цветов альпийских лугов, которые опыляются разными группами видов колибри по мере продолжения сезона вегетации.

Поссум-медоед, пяткоход. Семейство мелких млекопитающих Tarsipedidae, обитающих в юго-западной Австралии. Они обладают длинным, вытягивающимся вперёд языком для питания нектаром и пыльцой и являются превосходными опылителями.

Похититель нектара. Посетитель цветов, который «взламывает» цветки, забирая нектар путём силового проникновения внутрь и не осуществляя опыления.

Пул опылителей. Все опылители, которые посещают некоторое растение в данной местности.

Пчела-андренида. Представитель одного из самых крупных семейств пчёл, Andrenidae, распространённого по всему миру, но более разнообразного в умеренных областях севера, особенно на весенних цветах.

Пчела-антофорида. Семейство «земляных пчёл», Anthophoridae, самое большое и разнообразное семейство пчёл, включающее множество гнездящихся в земле одиночных форм, а также паразитических шмелей-кукушек, возникших в их рядах. Недавно это семейство было включено в состав семейства медоносных пчёл Apidae.

Пчела-галиктид. Любой представитель пчёл семейства Halictidae. Эти пчёлы могут быть ярко выраженными общественными насекомыми с хорошо оформленными кастами. Их часто привлекают потеющие люди, на которых они пьют пот ради получения влаги.

Пчела-каменщик. Обиходное название, данное любым пчёлам из рода Osmia, принадлежащим к семейству пчёл-листорезов. Они строят гнёзда из кусочков листьев и грязи. Один вид, голубую осмию (O. lignaria), легко использовать в качестве важного опылителя культурных плодовых деревьев.

Пчела-коллетида. Любая из крупного семейства пчёл (Colletidae), особенно разнообразного в Австралии и в других пустынных местообитаниях, известного также как пчёлы-штукатуры или «мембранные пчёлы»[33]. Они характеризуются наличием короткого раздвоенного хоботка или язычка.

Пчела-листорез. Любая пчела из крупного и разнообразного семейства Megachilidae. Эти пчёлы устраивают гнёзда в брошенных ходах насекомых в брёвнах или в других отверстиях, иногда в земле. Они переносят сухую пыльцу в щётке волосков на нижней стороне брюшка. Лучше всего известный вид этой группы, люцерновая пчела-листорез (Megachile rotundata), является контролируемым опылителем люцерны и других сельскохозяйственных культур.

Пчела-падальщик. Неофициальное название, данное Дэвидом Рубиком маленькой группе безжалых пчёл из рода Trigona. Насколько мы знаем, они представляют собой единственный пример пчёл, питающихся падалью.

Пчела-плотник. Гигантская, обычно целиком чёрная, главным образом тропическая пчела, обитающая и в Новом, и в Старом Свете. Их сильные жвалы используются для выгрызания в мёртвой древесине тоннелей для выращивания потомства. Термин относится главным образом к огромному роду Xylocopa, в настоящее время включаемом в семейство Apidae.

Пчеловодство. Целенаправленное содержание различными культурами медоносных и безжалых пчёл в ульях, сделанных из различных материалов, для получения мёда, воска, а иногда расплода. Сравните это занятие с более ранней охотой за мёдом, из которой оно возникло. Пчеловодство насчитывает как минимум 5000 лет.

Пыльник. Содержащая пыльцу часть цветочных тычинок. Пыльник обычно разделён на пыльцевые гнёзда и представляет собой микроспорангий, где образуются пыльцевые зёрна.

Пыльца. Микроскопические частицы в гнёздах пыльника, которые содержат мужские ядра спермиев. Пыльцевое зерно, или микроспора, состоит из очень прочной, обычно скульптурированной оболочки и внутренней цитоплазмы.

Реставрационная экология. Наука и процесс использования растений и животных для восстановления деградировавшего по вине человека участка до его прежнего состояния. Среди примеров — восстановление лесных массивов на местах рубок леса или шахтных отвалов.

Родентицид. Биоцид, разработанный для уничтожения грызунов.

Рудиментарный орган. Орган растения или животного, который некогда явно обладал важной функцией, но больше не нужен или используется редко.

Рыльце. Железистая женская воспринимающая часть на конце плодолистика/пестика, где приземляются и прорастают пыльцевые зёрна, посылая вниз пыльцевые трубки и половые клетки.

Сад для бабочек. Целенаправленные посадка и устройство специализированных цветочных садов с разнообразными нектароносами и кормовыми растениями для личинок в целях привлечения красочных бабочек. Первопроходцем в этой практике была главным образом Мириам Ротшильд в Англии; в настоящее время это популярное хобби в Европе и Соединённых Штатах.

Сад для опылителей. Сад, целенаправленно спроектированный для привлечения бабочек, колибри или пчёл. Современные сада для опылителей ведут своё происхождение от Schul-gartens (школьных садов) семнадцатого века.

Сад для пчёл. Современная практика устройства жилищ, состоящих из сверлёных досок, пустотелых соломинок и стеблей для привлечения аборигенных пчёл к домашним садам и общественным парковым насаждениям в качестве опылителей культурных и аборигенных растений. Иногда на эти территории завозятся дополнительные пчёлы.

Самонесовместимый. Цветковые растения, которые не способны опылять себя сами и для образования плодов и семян полагаются на генетически отличную пыльцу далёких от них или неродственных растений.

Самооплодотворяющийся. Цветковые растения, которые могут образовывать полностью жизнеспособные семена при опылении собственной пыльцой. То же самое, что и самоопыляющийся.

Сахарный летающий поссум. Представитель группы древесных аборигенных сумчатых Австралии, приспособленный к питанию сладкими выделениями деревьев, а также нектаром и пыльцой цветущих растений. Млекопитающие — опылители некоторых из этих растений.

Семенная тень. Картина распространения семян, сброшенных растением и разнесённых в разных направлениях и на разные расстояния различными агентами распространения семян.

Силур. Период палеозойской эры, который начался 441 миллион лет назад и продолжался в течение 28 миллионов лет.

Симбиоз. Два или больше непохожих друг на друга организмов, живущих вместе. Ассоциация может приносить пользу лишь одному или, возможно, всем так называемым симбионтам.

Симметричная конкуренция (взаимоограничение). Открытая конкуренция, при которой конкуренты на равных борются за ограниченное количество доступной пищи или других ресурсов.

Синдром опыления. Старая концепция, восходящая к ранним работам европейских исследователей, в том числе Пауля Кнута и Германа Мюллера, и предполагающая, что возможно предсказать посетителей, которых принимает цветок (колибри, летучая мышь, муха, дневная или ночная бабочка, пчела, жук), по набору морфологических характеристик цветка и предлагаемому им вознаграждению. Хотя эта концепция использовалась неправильно, она по-прежнему обладает большой ценностью в процессе обучения теме опыления.

Синдром опылителя. Система, используемая многими специалистами по биологии цветения в середине двадцатого века для описания некоторых групп цветов, классифицируемых согласно их физическим признакам (форма, размер, открытый или трубчатый, и т. д.), а также в соответствии с цветом, ароматом, типами и количеством предлагаемого цветком вознаграждения. Так, красные цветка с глубоким зевом, без аромата и с обильным нектаром в тропиках Нового Света чаще всего опыляются колибри. Поэтому такие цветки считаются опыляемыми колибри и принадлежащими к этому синдрому опылителя. Точно так же можно описать цветочные «гильдии», которые приспособлены к опылению мухами, жуками, птицами, дневными и ночными бабочками, а также летучими мышами.

Солончаковая пчела. Аборигенная североамериканская пчела, принадлежащая к роду Nomia. Эти пчёлы часто обладают привлекательными переливающимися полосками на брюшке. Один вид, Nomia melanderi, искусственно разводился как опылитель люцерны на специально построенных пчелиных гнездовьях с защелоченной почвой.

Спора. Репродуктивная клетка, способная к превращению во взрослое растение без слияния с другой половой клеткой.

Стиль. Немецкий термин, означающий столбик пестика; введён Штефаном Фогелем, выдающимся специалистом по биологии опыления.

Столбик. Средняя «соединительная» часть цветочного пестика, соединяющая рыльце наверху и завязь внизу.

Стохастический. Случайный; непредсказуемый.

Субтропический колючий кустарник. Растительная ассоциация прямо за границами истинных тропиков, для которой характерны сбрасывание листьев на время засухи и большое количество видов колючих деревьев и кустарников.

Таксономия. Научная классификация организмов и присвоение им названий.

Тамарин. Вместе с мармозетками это млекопитающее образует семейство Callitrichidae с 14 видами мелких насекомоядных приматов. Они водятся в лесистых районах неотропиков.

Токовище. Форма демонстрации, используемой самцами, как в случае некоторых птиц вроде полынного тетерева, когда самцы, распушив оперение, ходят с важным видом и издают звуки в присутствии самок, выбирающих брачного партнёра исходя из его демонстрации. Хотя у насекомых токовища редки, некоторые самцы пчёл-плотников устраивают демонстрации на нецветущих деревьях и кустах, где нет пищи, которую можно предложить посетившим их самкам как предполагаемым брачным партнёрам.

Трипс. Очень мелкое летающее насекомое с бахромчатыми крыльями и скоблящим ротовым аппаратом. Обычно трипсы вредят цветам из-за поедания пыльцы, но являются важными опылителями многих видов деревьев в некоторых лесах Юго-Восточной Азии.

«Тыквенная пчела».[34] Группа гнездящихся в земле пчёл-антофорид родов Peponapis и Xenoglossa, которые зависят от растений рода Curcurbita как от единственного источника пыльцы и в плане питания нектаром.

Тычинка. Мужское образование в цветке, содержащее пыльцевые зёрна. Она состоит из двух частей: длинной стройной ножки, или нити, и сидящего на её кончике пыльника, снабжённого камерами и образующего пыльцу.

Тычиночная нить. Обычно тонкая опорная ножка, которая несёт содержащие пыльцу пыльники в цветке. Вместе нить и пыльник составляют тычинку, мужской репродуктивный орган цветка.

Услуги по опылению. Акты опыления, осуществлённые всеми разнообразными животными, которые являются надёжными посетителями некоторого вида цветковых растений.

Факультативный мутуализм. Мутуалистические (выгодные для обоих партнёров) отношения, которые не являются обязательными. То есть, партнёры не должны заключать экологический «договор», чтобы процветать и выживать, чтобы оставлять больше потомства.

Фауна. Совокупность видов животных, обитающих в данной области. См. флора для растений.

Флагеллум. На паре антенн насекомого («усиках») это длинная палочковидная группа сегментов, которые несут чувствительные клетки. Они позволяют пчеле обнаруживать, например, присутствие молекул воды и запахов в воздухе.

Флора. Растения, обитающие вместе в географической области. См. фауна для животных.

Фрагментация местообитаний. Разделение естественных экосистем на многочисленные участки местообитаний из-за преобразования земель для нужд сельского хозяйства, лесоводства и городского строительства. Такие «распиленные» участки земли в итоге оказываются слишком маленькими и сильно разобщёнными, чтобы поддерживать существование полного набора ранее существовавших видов; многие из них в таком случае могут исчезнуть там.

Химически индуцированная фрагментация местообитаний. Деградация местообитаний, особенно сельскохозяйственных или нарушенных вторичных местообитаний, незаметно происходящая благодаря повсеместному использованию агрохимикатов и других биоцидов. Многим наблюдателям фрагментированные местообитания могут показаться неповреждёнными и даже здоровыми, но это не так.

Хлебец. Собранная смесь пыльцы, нектара и зачастую выделений тела самок пчёл, используемая в качестве полноценного рациона для одиночных пчёл. Такие пчёлы называются «массово» провиантирующими, потому что их личинки получают от своей матери всю пищу, которая им требуется для развития от яйца до взрослой особи, одномоментно.

Хлорорганические соединения. Большая группа соединений-инсектицидов, содержащих в составе атомы хлора. ДДТ, хлордан и гептахлор — часто встречающиеся хлорорганические соединения.

Хоботок. Языковой аппарат насекомого. Он может быть длинным и скрученным в спираль, как у бабочек, или довольно коротким и похожим на губку, как у мух.

Цветоножка. Самое основание цветка: стройный стебель, который держит цветок и прикрепляет его к родительскому растению.

Чашелистик. Часть цветка, которая обычно разделяется на кольцо похожих на лепестки зелёных придатков в основании цветка. Все вместе они формируют чашечку, которая выполняет защитную функцию. См. чашечка.

Чашечка. Греческое слово, означающее кубок. Оно относится к обычно зеленоватому кольцу чашелистиков, которые находятся в самом основании у многих цветков. См. чашелистики.

Чешуекрылые. Отряд насекомых, который объединяет дневных и ночных бабочек: насекомых с двумя парами крыльев, покрытых чешуйками. Хотя дневные бабочки более заметны, ночные значительно превосходят их по численности и представляют собой более важных опылителей.

Шмель. Обычное название для любых пчёл из рода Bombus или их гнездового паразита Psithyrus. Это крупные, пушистые, часто чёрные, белые и жёлтые или красноватые истинно общественные пчёлы, с королевой и перекывающимися по времени поколениями, распространённые главным образом на севере.

Экология опыления. Изучение экологических и эволюционных отношений, задействованных в процессе опыления.

Эндемизм. Явление, при котором вид ограничен маленькой географической областью распространения. Соответственно, «эндемичный» вид возник или эволюционировал в данной области.

Эпифит. Растение, которое растёт на другом растении, особенно во влажных тропических лесах. Эпифиты — это не паразитические организмы. Среди примеров — многие орхидеи, бромелиевые и папоротники.

Эуглоссины. Триба ярко окрашенных пчёл с металлическим блеском, обитающих только в тропиках Нового Света. Самцы собирают летучие пахучие соединения с орхидей и других ботанических источников и образуют «токовища». Самки часто посещают цветы с пыльниками, снабжёнными порами, и добывают из них пыльцу путём вибрационного опыления.

Яйцеклетка. Образование в женской части цветка, которое превращается в семя.

Янтарь. Сохранившаяся в ископаемом виде смола различных деревьев, особенно рода неотропических бобовых Hymenaea, но также и некоторых хвойных деревьев. Янтарь, особенно часто встречающийся в южной Мексике, Доминиканской Республике и в Балтийском море, зачастую содержит включения, в том числе растительный мусор и насекомых.

Приложение I. Призыв к выработке национальной политики в области опыления

Как учёные и педагоги, производители и потребители пищевых продуктов, мы обеспокоены тем, что основной факт жизни, наша зависимость от связи между растениями и их опылителями, плохо понят высшими чиновниками, общественностью, управляющими земельными участками и представителями пищевой промышленности. Мы объединились, чтобы настоятельно потребовать более глубокого понимания проблемы и соответствующих действий, принимая во внимание следующие принципы:

 Будущее наших ферм зависит от опыления. Опыление растений, часто происходящее при посредничестве животных, необходимо для завязывания семян, появления урожаев плодов и размножения большинства продовольственных культур. Животные-опылители также обслуживают самые разнообразные доминирующие деревья и травы в дикой природе. Однако опыление остается одной из самых слабых связей в нашем понимании того, как функционируют экосистемы и как могут быть гарантированы урожаи продовольственных культур. Экологию опыления следут преподавать в составе каждого курса основ сельского хозяйства и в каждом сельскохозяйственном колледже в Соединённых Штатах.

 Мы должны достойно оценивать выгоды, которые обеспечивает нам разнообразие опылителей. Услуги по опылению, помимо домашних медоносных пчёл, предоставляет множество разнообразных животных. Однако «даровые» услуги по опылению, оказанные продовольственным и лесным культурным растениям, редко попадают в правительственную статистику ценности защиты диких видов или «затрат» на поддержание урожайности в сельском хозяйстве. Национальная биологическая служба, Служба сельскохозяйственных исследований при Министерстве сельского хозяйства США и их коллеги из других стран должны составить полный перечень опылителей культурных растений и ключевых видов растений в дикой природе.

 Медоносные пчёлы переживают упадок. С 1990 года американские пчеловоды потеряли пятую часть всех своих домашних колоний медоносных пчёл из-за появления африканизированных пчёл и отказа от содержания ульев, распространения паразитических клещей и болезней, а также отмены субсидий на мёд, которые ранее помогали поддерживать производство. Теперь дикие опылители должны взять на себя решение части проблем по опылению культурных растений. В сумме дикие и домашние пчёлы предоставляют услуги по опылению, цена которых в 40–50 раз выше рыночной цены всего мёда, произведённого в Соединённых Штатах. Министерство сельского хозяйства США, Секретариат сельского хозяйства и водных ресурсов Мексики, и Министерство сельского хозяйства и продовольствия Канады должны осуществлять больше инвестиций в свои программы по изучению не-апидных пчёл, оказывать поддержку промышленному пчеловодству ради стабилизации ситуации и способствовать разнообразию в области опыления растений.

 Все опылители нуждаются в защите от деградации земель и ядов. Поддержка диких опылителей для культурных растений требует создания заповедных местообитаний или зелёных зон вокруг сельскохозяйственных земель. Поскольку дикие опылители зачастую более уязвимы к пестицидам и гербицидам, чем домашние медоносные пчёлы, использование ядохимикатов рядом с местами расположения их гнёзд или сбора корма должно тщательно контролироваться. Те, кто применяет пестициды, должны пройти лучшее обучение мониторингу здоровья популяций опылителей. Когда есть возможность выбора, они должны использовать инсектициды, которые известны как менее ядовитые для пчёл.

 Фрагментация местообитаний — основная угроза для опылителей. Хотя последствия её воздействия на аборигенных опылителей не поняты полностью, фрагментация местообитаний может сокращать их популяции из-за утраты местообитаний, пригодных для устройства гнёзд, беспорядочного использования природных пастбищ и агрохимикатов, а также уничтожения кормовых растений и источников нектара. По мере того, как участки местообитаний («острова») становятся всё меньше, их может оказаться недостаточно для поддержания жизни опылителей благодаря сочетанию растений, которые им требуются. Следует проводить постоянный мониторинг популяций и выявлять тенденции фрагментации местообитаний для выяснения конкретных причин снижения численности опылителя и убеждать людей, планирующих землепользование, в необходимости выделять зелёные зоны и коридоры, чтобы гарантировать выживание опылителя.

 Уменьшение количества опылителей в итоге означает уменьшение количества растений. Там, где фрагментация местообитаний и пестициды снизили численность популяций опылителей, растения в итоге пострадают из-за низкого успеха в размножении. Экология опыления многих растений была едва изучена при том, что это может быть критически важным для защиты некоторых из этих растений от вымирания. Мы должны выделять денежные средства на поддержку исследования этих взаимодействий и на включение мест гнездования опылителей и сбора ими корма в число местообитаний, обозначенных как крайне важные.

 Защита видов, подвергающихся опасности исчезновения, не должна вступать в конфликт с защитой источников пищи. Пестициды и гербициды не должны распыляться в непосредственной близости от растений, подвергающихся опасности исчезновения, редких опылителей и их местообитаний. Однако «санитарные разрывы при опрыскивании», установленные Агентством по охране окружающей среды США и Службой охраны рыбных ресурсов и диких животных США, были определены произвольно, без глубоких знаний конкретных отношений растения и опылителя. Такие произвольно определённые значения не только приносят огорчения владельцам ранчо и фермерам, но могут также оказаться бесполезными для защиты вида, который они призваны охранять. Перед тем, как утверждать такие санитарные разрывы, измерения должны проводиться непосредственно на месте специалистами по экологии опыления, знакомыми с видами, о которых идёт речь.

 В охраняемых местообитаниях нуждаются и растения, и опылители. В ряде случаев численность опылителей снизилась до такой степени, что экономически важные растения, которые они ранее обслуживали, страдают от снижения семенной продуктивности и урожаев плодов. В иных случаях снижение численности некоторых растений привело к снижению численности опылителей, которые специализируются на них. Это взаимное влияние заслуживает особого внимания и поддержки, чтобы обратить вспять эти тенденции и восстановить отношения. Когда речь идёт о необходимости спасения от вымирания, в критически важном местообитании необходимо устроить заповедник как для растений, так и для их опылителей.

 Мигрирующие опылители могут нуждаться в международной охране. Хотя темп размножения растений лишь изредка снижается из-за отсутствия опылителей, это положение дел ухудшили человеческая деятельность на ландшафтах, где они обитают, и разрыв миграционных коридоров. Учёные должны тщательно контролировать изменения в равновесии между растением и опылителем и давать оценку глобальным тенденциям.

 Опыление — экологическая служба, находящаяся в угрожаемом положении. Утрата биологического разнообразия означает больше, чем простой подсчёт уменьшающегося количества видов. Это также означает исчезновение отношений или разрыв экологических процессов вроде опыления, от которого зависим мы все. Один из каждых трёх глотков пищи, которую мы едим, зависит от опыления пчёлами и другими животными, прежде чем он сможет добраться до наших кухонных столов. И всё же тысячи видов животных-опылителей по всему миру подвергаются опасности исчезновения. Чтобы обратить вспять эти глобальные тенденции с далеко идущими последствиями, потребуются дополнительная охрана местообитаний, мониторинг, исследования и восстановление экологического равеновесия. Вышеуказанные «Десять пунктов плана», призыв к выработке национальной политики защиты опыления и опылителей, обсуждались и были приняты консультативным советом программы «Забытые опылители» в ходе первого симпозиума, проведённого в Аризонском музее пустыни Сонора в Тусоне, Аризона, весной 1995 года. План приняли следующие члены консультативного совета: Мелоди Аллен, д-р Питер Бернхардт, д-р Рон Битнер, д-р Джудит Бронштейн, д-р Стивен Бухманн, д-р Джеймс Кан, Элизабет Доннелли, д-р Питер Фейнзингер, Шарлотта Фокс, Мрилл Ингрэм, д-р Питер Кеван, д-р Эндрю Мэйтсон, инж. Серхио Медельин-Моралес, д-р Гэри Пол Набхан, д-р Роберт Майкл Пайл, Стив Прчал, д-р Беверли Ратке, д-р Винс Тепедино, д-р Филип Торчио и Стив Уолкер.

Приложение 2. Опылители основных видов культурных растений

ВИД КУЛЬТУРНОГО РАСТЕНИЯ[35] — ИЗВЕСТНЫЕ ОПЫЛИТЕЛИ[36]

Пшеницы (2) (Triticum spp.) — Ветер

Рис (2) (Oryza spp.) — Ветер

Кукуруза (Zea mays) — Ветер

Сорго (Sorghum bicolor) — Ветер

Просо (5 +) (Echinochloa, Eleusine, Panicum, Pennisetum, Setaria) — Ветер, пчела, насекомое

Рожь (Secale cereale) — Ветер

Ячмень (Hordenum vulgare) — Ветер

Овёс (Avena sativa) — Ветер

Фонио (Digitaria exilis) — Пчела

Киноа (Chenopodium quinoa) — Ветер

Картофель (Solanum tuberosum) — Шмель (Bombus)

Кассава (Manihot esculenta) — Пчела

Ямс (5 +) (Dioscorea spp.) — Пчела, жук, муха

Батат (Ipomaea batatas) — Пчела, (Melitoma, Ancylosceius)

Таро (Colocasia esculenta) — Муха

Маланга (Xanthosoma sagittifolium) — Пчела

Сахарный тростник (Saccharum offinarum) — Пчела, трипс

Сахарная свекла (Beta vulgaris) — Ветер, мелкие насекомые

Соя (Glycine max) — Пчела

Арахис (Arachis hypogaea) — Пчела (Megachile, Liptriches)

Фасоль (5 +) (Phaseolus, Lablab, Vigna) — Пчела, трипс;

Коровий горох (Vigna unguiculata) — Пчела

Горох (Pisum sativum) — Пчела, трипс

Голубиный горох (Cajanus cajan) — Пчела (Chalicodium, Xylo)

Нут (Cicer arietinum) — Пчела

Бобы обыкновенные (Vicia faba) — Пчела

Чечевица (Lens culinaris) — Насекомое, пчела

Кокосовая пальма (Cocos nucifera) — Пчела, ветер, муха, летучая мышь (Eonycteris, Macroglossus, Pteropus)

Подсолнечник (Helianthus annuus) — Пчела (Apis, Melitoma,) муха

Масличная пальма (Elaeis guineensis) — Жук (Elaeidobius), насекомое, пчела

Хлопчатник (Gossypium barbadense) — Пчела

Маслина (Olea europaea) — Ветер

Рапс (Brassica napus) — Пчела (Apis)

Сезам (Sesamum orientale) — Пчела, муха, оса

Огурец (Cucumis spp.) — Пчела

Карите (Vitellaria paradoxa) — Пчела

Миндаль (Prunus dulcis) — Пчела

Лещина (Corylus avellana) — Ветер

Горчица (Brassica juncea) — Пчела (Apis)

Сафлор (Carthamus tinctoria) — Насекомое, пчела (Apis)

Грецкий орех (Juglans major) — Ветер

Бразильский орех (Bertholletia excelsa) — Пчела (Euglossa, Epicharis)

Фисташка (Pistachia vera) — Ветер

Помидор (Lycopersicon esculentum) — Пчела (Bombus, Exomalopsis)

Капуста (Brassica oleracea) — Пчела (Apis)

Лук (2) (Allium spp.) — Пчела (Apis), муха

Капуста (Brassica oleracea) — Пчела (Apis)

Морковь (Daucus carota) — Муха, пчела (Apis)

Огурец (2) (Cucumis spp.) — Пчела (Apis)

Тыквы (4) (Cucurbita spp.) — Пчела (Apis, Xenoglossa, Peponapis)

Салат (Lactuca sativa) — Пчела, маленькие насекомые

Перец чили (Capsicum annuum) — Пчела

Баклажан (Solanum melanogena) — Пчела

Чеснок (2 +) (Allium spp.) — Пчела (Apis), муха

Шпинат (Spinacia oleracea) — Ветер, насекомое

Артишок (Cynaria scolymus) — Шмель (Bombus)

Бананы (2 +) (Musa spp.) — Птица, летучая мышь (Cynopterus, Macroglossus)

Апельсин (Citrus sinensis) — Пчела (Apis)

Арбуз (Citrullus lanatus) — Пчела (Apis)

Финиковая пальма (Phoenix dactylifera) — Ветер, пчела?

Авокадо (Persea americana) — Пчела, муха, летучая мышь (Pteropus)

Манго (Mangifera indica) — Пчела, муха, летучая мышь (Pteropus)

Ананас (Ananas comosus) — Птица

Мандарин (Citrus reticulata) — Пчела (Apis)

Лимон/Лайм (2) (Citrus spp.) — Пчела (Apis)

Грейпфрут (2) (Citrus spp.) — Пчела (Apis)

Дыня (Cucumis melo) — Пчела (Apis)

Папайя (Carica papaya) — Моль, птица, пчела

Груша (Pyrus communis) — Пчела, муха

Персик (Prunus persica) — Пчела

Слива (Prunus domestica) — Пчела

Инжир (Ficus carica) — Оса (Blastocephala, Ceratopogo nidae)

Земляника (Fragaria X ananassa) — Пчела

Абрикос (Prunus armenica) — Пчела

Вишня (Prunus avium) — Пчела

Смородина (2 +) (Ribes spp.) — Пчела, оса, муха

Пимента лекарственная (Pimenta dioica) — Насекомое, пчела

Бадьян, звёздчатый анис (Illicium verum) — Пчела, оса, муха

Кардамон (Elettaria cardamomum) — Пчела (Apis, Amegilla)

Перец (Piper nigrum) — Пчела, муха

Какао (Theobroma cacao) — Муха (Forcipomyia, Lasiohela)

Кофе (2) (Coffea spp.) — Муха, пчела (Apis, Melitoma)

Мате (Ilex paraguariensis) — Пчела

Чай (Camellia sinensis) — Насекомое, муха, пчела

Приложение 3. Природоохранные и исследовательские организации

Возможно, самый лучший единый сборник по природоохранной деятельности — справочник «Conservation Directory», ежегодно обновляемый и издаваемый Национальной федерацией охраны дикой фауны. Этот всеобъемлющий справочник содержит списки тысяч местных, национальных и международных природоохранных организаций, публикации по охране природы и имена руководителей многих охраняемых территорий. Другие исчерпывающе полные ссылки по интересующей тематике — «The New Complete Guide to Environmental Careers» (Island Press, 1993) и «Environmental Profiles: A Global Guide to Projects and People» (Garland Publishing, 1993). В списке ниже приведены адреса и краткое описание деятельности некоторых основных организаций, занимающихся охраной окружающей среды и природных ресурсов.

Американская ассоциация зоопарков и аквариумов

American Association of Zoological Parks and Aquariums Oglesbay Park

Wheeling, WV 26003

Эта национальная ассоциация создана в целях содействия ответственному подходу к содержанию и экспозиции животных зоопарками. Это сильное движение сторонников сохранения видов дикой природы в неволе.

Аризонский музей пустыни Сонора

Arizona-Sonora Desert Museum

2021 N. Kinney Road

Tucson, AZ 85743-8918

Tel: (520) 883-1380

Fax: (520) 883-2500

Адрес электронной почты: fpollen@azstarnet.com

Этот уникальный музей расположен в пустыне Сонора в южной Аризоне. Экспозиции делают основной акцент на животной и растительной жизни, геологии и истории этой субтропической пустынной области Аризоны, Калифорнии и северной Мексики. Будучи некоммерческой организацией, существующей за счёт членских взносов и активно занимающейся образовательной пропагандой среди студентов, педагогов и взрослых, музей проводит всесторонние собственные программы и поездки на полевые участки по всему миру. Он также издаёт информационный бюллетень «Sonorensis» и книги по естествознанию. Это дом для новых садов для опылителей, выставок членистоногих, и штаб-квартира информационной кампании по оповещению общественности «Забытые опылители» и программы для добровольцев «Тревога в пустыне».

Международная организация по охране летучих мышей Bat Conservation International (BCI)

P.O. Box 162603

Austin, TX 78716-2603

Телефон: (512) 327-9721

Эта организация стремится способствовать сохранению летучих мышей через усиление понимания обществом их экологической важности.

Секретариат СИТЕС, ЮНЕП (Программа ООН по окружающей среде)

CITES Secretariat, UNEP

15 Chemin des Anemones

Case Postale 356

1219 Chatelaine

Geneva, Switzerland

Это регулирующий орган, который контролирует торговлю видами, находящимися под угрозой исчезновения, и продукцией, полученной при их использовании.

Фонд защиты окружающей среды

Environmental Defense Fund

257 Park Avenue South

New York, NY 10010

Эта организация предоставляет помощь в научных, юридических и экономических вопросах, связанных с природоохранной биологией и неправомерным использованием пестицидов.

Международная ассоциация по научному пчеловодству

International Bee Research Association (IBRA)

18 North Road

Cardiff, CF 13DY

United Kingdom

Телефон: (+44) 1-222-372409

Факс: (+44) 1-222-665522

IBRA — некоммерческая организация, образованная в 1949 году и призванная улучшать образовательную и научную составляющую апикультуры по всему миру. Она является главным информационным центром для всей изданной информации о пчёлах мира с особым упором на апикультуру — изучение медоносных пчёл. К её библиотеке мирового класса могут обращаться как члены организации, так и сторонние посетители. IBRA спонсирует многочисленные международные научные коллоквиумы и конференции, а также издаёт научные журналы по пчеловодству, среди которых «Bee World», «Journal of Apicultural Research» и «Apicultural Abstracts».

Международный совет по охране птиц

International Council for Bird Preservation

32 Cambridge Road, Girton

Cambridge, CB3 OPJ

United Kingdom

Эта организация определяет меры по охране и присваивает охранный статус видам птиц во всём мире. Среди этих птиц много видов посещает цветы и является важными опылителями.

Международный союз охраны природы и природных ресурсов (МСОП)

International Union for the Conservation of

Nature and Natural Resources (IUCN)

Avenue de Mont Blanc

CH-196 Gland, Switzerland

Также известный как Всемирный союз охраны природы, это основное агентство по координации международных усилий по охране природы. МСОП издает справочники специалистов по окружающей среде, компетентных в области программ разведения в неволе и других вопросах.

Национальное Одюбоновское общество

National Audubon Society

950 Third Avenue

New York, NY 10022

Основная организация по исследованию птиц в Соединённых Штатах. Она также активно участвует в охране живой природы, общественной образовательной пропаганде, научных исследованиях и других аспектах охраны природы.

Национальная федерация охраны дикой фауны

National Wildlife Federation

1400 Sixteenth Street N.W.

Washington, DC 20036

Эта организация, ведущий сторонник сохранения живой природы, выпускает справочник «Conservation Directory», а также другие известные образовательные издания, в том числе детские «Ranger Rick» и «Your Big Backyard».

Национальный совет по охране природных ресурсов

Natural Resources Defense Council, Inc. (NRDC)

40 West Twentieth Street

New York, NY 10011

Телефон: (212) 727-2700

NRDC использует юридические и научные методы в целях мониторинга и оказания влияния на действия правительства и предложенные законопроекты, затрагивающие вопросы охраны природы и злоупотребления пестицидами.

Комитет по охране природы

The Nature Conservancy

1815 North Lynn Street

Arlington, VA 22209

Это ведущая организация, занимающаяся сохранением биоты путём охраны местообитаний через приобретение земель на местном, частном и государственном уровне, а также обустройства большого количества убежищ живой природы и участков для защиты растений. Она обслуживает обширные базы данных по распространению редких видов в обеих Америках, особенно в Северной Америке.

Североамериканская ассоциация любителей бабочек

North American Butterfly Association (NABA)

909 Birch Street

Baraboo, WI 53913

Это некоммерческая организация североамериканских лепидоптерологов, профессионалов и любителей, которые активно занимаются защитой и сохранением чешуекрылых, находящихся в угрожаемом положении и подвергающихся опасности уничтожения, и местообитаний, в которых они водятся. NABA открывает обществу радости наблюдения за бабочками как формы отдыха, не истощающей природных ресурсов.

Общество Консервационной Биологии

Кафедра ботаники

Society for Conservation Biology

Department of Botany

318 Hitchcock Hall

University of Washington, Box 355320

Seattle, WA 98195-5320

Это ведущее учёное сообщество в недавно возникшей области природоохранной биологии. Оно развивает и делает достоянием общественности новые идеи и распространяет информацию о результатах полевых и лабораторных исследований при помощи своего журнала «Conservation Biology».

Институт исследования артропод Соноры

Sonoran Arthropod Studies Institute (SASI)

P.O. Box 5624

Tucson, AZ 85703-5624

Телефон: (520) 883-3945

Адрес электронной почты: ArthroStud@aol.com

Эта некоммерческая организация содействует образовательной пропаганде и исследованию биологии аборигенных насекомых и других членистоногих пустыни Сонора. SASI предлагает штатные обучающие симпозиумы для преподавателей, спонсоров, мероприятия для членов организации, является устроителем ежегодной конференции «Беспозвоночные в неволе», издаёт информационный бюллетень «The Instar» и распространяемый среди членов организации журнал «Backyard BUGwatching», а также управляет Центром исследования членистоногих (Arthropod Discovery Center) в Тусонских горах.

Общество сохранения дикой природы и Нью-йоркское зоологическое общество

Бронксский зоопарк

Wildlife Conservation International and New York Zoological Society

Bronx Zoo

185th Street and Southern Boulevard

Bronx, NY 10460

Это два лидера в сохранении живой природы и сопутствующих исследованиях, в том числе в изучении летучих мышей.

Всемирный центр мониторинга охраны природы

World Conservation Monitoring Centre

219 Huntington Road

Cambridge, CB3 ODL

United Kingdom

Эта организация осуществляет мониторинг мировой торговли представителями дикой природы, состояния видов, подвергающихся опасности исчезновения, использования природных ресурсов и охраняемых территорий по всему миру.

Всемирный фонд дикой природы

World Wildlife Fund (WWF)

1250 24th Street N.W.

Washington, DC 20037

Эта крупная природоохранная организация, также известная как Международный фонд защиты природы, имеет отделения по всему миру и активно работает в области научных исследований и управления в различных национальных парках.

Общество «Ксеркс»

Xerces Society

10 Ash Street S.W.

Portland, OR 97204

Эта организация специализируется на сохранении насекомых и других беспозвоночных, особенно бабочек. Она издаёт красочный информационный бюллетень «Wings».

Приложение 4. Источники

В этом приложении приведён список полезных источников приобретения опылителей, гнездовых материалов, искусственного нектара, кормовых растений для личинок и получения сопутствующей информации. Поскольку мы не одобряем случайный завоз видов-опылителей или лёгких в содержании популяций из одной области в другую, мы призываем специалистов по экологической реставрации и других людей пользоваться этим списком рассудительно. Новый набор генов или чужеродный вид следует ввозить в ту или иную местность (за исключением полностью контролируемых ситуаций содержания в неволе, как в некоторых инсектариях и теплицах) только в силу исключительных обстоятельств и когда полностью отсутствуют аборигенные опылители — и в этом случае исключительно после всестороннего рассмотрения проблемы, после уплаты всех сборов, предусмотренных федеральным законодательством и законодательством штата, и при наличии на руках карантинных разрешений. Проверьте ваши местные ограничения на перемещение чужеродных пчёл через границы штатов и государственные границы, обратившись первым делом в сельскохозяйственный департамент вашего штата и в ближайшее отделение Службы контроля здоровья животных и растений Министерства сельского хозяйства США (USDA-APHIS). В противном случае вы рискуете нарушить инструкции, касающиеся защиты растений и дикой природы, действующие на территории штата и государства, и можете подвергнуться штрафу за это правонарушение.

ОПЫЛИТЕЛИ

Bees West, Inc.

P.O. Box 1378

Freedom, CA 95019

Телефон: (408) 728-4967

Коммерческий инсектарий для шмелей (Bombus occidentalis, B. impatiens), оказывающий также иные коммерческие услуги по опылению.

Biobest/W. R. Grace

1 Town Center Road

Boca Raton, FL 33486-1010

Телефон: (407) 362-1859

Факс: (407) 362-1865

Бельгийская компания, продающая шмелей.

Bio-Quip Products, Inc.

17803 LaSalle Avenue

Gardena, CA 90248

Телефон: (310) 324-0620

Факс: (310) 324-7931

Поставляет сачки для насекомых, коробки и другие расходные материалы.

Carolina Biological Supply Co.

2700 York Road

Burlington, NC 27215

Телефон: (800) 334-5551, (919) 584-0381

Поставляет комплекты для выращивания личинок репейницы и различных ночных бабочек, а также широкий ассортимент других материалов, особенно для востока США.

Carolina Biological Supply Co.

Powell Laboratories Division

Box 187

Gladstone, OR 97207

Телефон: (800) 547-1733, (503) 656-1641

То же самое, что указано выше, но для запада США и Канады.

Connecticut Valley Biological Supply Co.

82 Valley Road

P.O. Box 326

Southampton, MA 01073

Телефон: (800) 628-7748

Факс: (800) 355-6813

Предлагает комплекты для выращивания личинок репейницы и различных ночных бабочек, а также коконы и много других материалов.

Orchard Bees

Greg Dickman

4391 County Road 35

Auburn IN 46706-9794

Телефон: (219) 925-5076

Поставщик осмии голубой (Osmia lignaria), пчелы-каменщицы, а также бумажных соломинок, картонных гнездовых трубок и видеокассет об истории их жизни и пропаганде их культуры. Пчёлы поставляются в течение осени и зимы, а ранней весной как перезимовавшие взрослые особи в своих гнездовых трубках.

Brian Griffin’s Orchard Mason Bees

Knox Cellars

1607 Knox Avenue

Bellingham, WA 98225

Телефон: (360) 733-3283

Поставщик взрослых осмий голубых (Osmia lignaria), а также гнездовых материалов и образовательных материалов о них. Реализует стартовые комплекты под названием «опылители» с тремя заполненными гнёздами, каждое из которых содержит от шести до семи перезимовавших пчёл. Также продаёт картонные гнездовые трубки или просверленные сосновые доски в ассортименте в качестве гнездовых субстратов для пчёл, готовые для закрепления на стене и заселения гнездящимися самками. Гриффин также является автором популярной книги об этой пчеле под названием «The Orchard Mason Bee».

Insect Lore Products

P.O. Box 1535

Shafter, CA 93263

Телефон: (800) LIVE-BUG

Факс: (805) 746-0334

Поставляет комплекты для выращивания с личинками чертополоховки и юнонии коэнии для «сада для бабочек», а также комплекты для выращивания ночных бабочек и комплекты для знакомства с жизнью насекомых для детей.

International Pollination Systems U.S.A.

“The Pollination Company”

16645 Plum Road

Caldwell, ID 83605

Телефон: (208) 454-0086

Факс: (208) 454-0092

Предоставляет консультационные услуги, реализует расходные материалы и производителей различных пчёл (Megachile rotundata, Osmia lignaria, Bombus occidentalis, B. impatiens) для коммерческих садоводств и производителей полевых культур.

International Pollination Systems, Canada

Box 241

Fisher Branch, Manitoba

Canada ROC OZO

Телефон: (204) 372-6920

Факс: (204) 372-6635

Адрес электронной почты: 74514-3107@ compuserve.com

Основная цель International Pollination Systems состоит в снабжении пчёлами-опылителями и оказании помощи производителям, которые хотят запустить собственную программу по опылению или улучшить уже существующую. Они являются поставщиками солончаковых пчёл (Nomia melanderi), голубых осмий (Osmia lignaria), шмелей (Bombus spp.), медоносных пчёл (Apis mellifera) и пчёл-листорезов (Megachile rotundata).

John Staples

389 Rock Beach Road

Rochester, NY 14617

Телефон: (716) 865-4560

Предлагает яйца различных бабочек, в том числе парусника поликсена, адмирала, желтушки эвритемы и желтушки филодице; куколок парусника троила и яйца или куколок различных ночных бабочек. Также поставляет наборы для выращивания ночных бабочек и коллекции коконов для школ.

ГНЕЗДОВЫЕ МАТЕРИАЛЫ

D’adant & Sons, Inc.

51 South Second Street

Hamilton, IL 62341

Телефон: (217) 847-3324

Факс: (217) 847-3660

Поставщик полного ассортимента оборудования для пчеловодства. Также выпускает заслуживающую внимания книгу «The Hive and the Honey Bee» и периодическое издание «The American Beekeeping Journal».

Walter T. Kelley Co.

3107 Elizabethtown Road

P.O. Box 240

Clarkson, KY 42726-0240

Телефон: (502) 242-2012, (800) 233-2899

Факс: (502) 242-4801

Фирма-поставщик медоносных пчёл и оборудования для пчеловодства.

Mann Lake Supply

County Road 40 & First Street

Hackensack, MN 56452

Телефон: (800) 233-6663

Факс: (218) 675-6156

Фирма-поставщик и дистрибьютор медоносных пчёл.

H. J. Miller Custom Paper Tubes

P.O. Box 44187

Cleveland, OH 44144-0187

Телефон: (216) 741-0378

Факс: (216) 741-3170

Поставляет изготовленные по заказу бумажные трубки как гнездовой материал для одиночных пчёл.

Ustick Bee Board Co.

11133 Ustick Road

Boise, ID 83704

Телефон: (208) 322-7778

Поставляет деревянные сверлёные доски для гнездования пчёл, а также современные пенополистироловые гнездовые материалы для содержания люцерновой пчелы-листореза (Megachile rotundata).

Wild Birds Unlimited

1430 Broad Ripple Avenue

Indianapolis, IN 46220

Телефон: (317) 251-5904

Поставляет различные виды гнездовий и семян для аборигенных диких птиц.

ЗАМЕНИТЕЛИ НЕКТАРА

Biotropic U.S.A.

P.O. Box 50636

Santa Barbara, CA 93150

Телефон: (805) 969-9377

Поставки «Био-Нектара».

Nekton U.S.A., Inc.

1917 Tyrone Boulevard.

St. Petersburg, FL 33710

Телефон: (813) 381-5800

Поставки «Нектара-плюс».

ОРГАНИЗАЦИИ ПО ОХРАНЕ РАСТЕНИЙ

American Association of Botanical Gardens and Arboreta

P.O. Box 206

Swarthmore, PA 19081

Center for Plant Conservation

P.O. Box 299

St. Louis, MO 63166

Телефон: (314) 577-9450

Факс: (314) 577-9465

Directory of Native Plant Societies

New England Wild Flower Society

Garden in the Woods

Hemenway Rd.

Framingham, MA 07101

Forgotten Pollinators Campaign & Desert Alert

Arizona-Sonora Desert Museum

2021 N. Kinney Road

Tucson, AZ 85743-8918

Телефон: (520) 883-1380

Факс: (520) 883-2500

Адрес электронной почты: fpollen@azstarnet.com

National Council of State Garden Clubs

4401 Magnolia Avenue

St. Louis, MO 63110

Телефон: (314) 776-7574

National Wildflower Research Center

4801 LaCrosse Blvd.

Austin, TX 78739

Телефон: (512) 292-4100

Native Seeds/SEARCH

2509 N. Campbell Avenue #325

Tucson, AZ 85719

Телефон: (520) 327-9123

Факс: (520) 327-5821

Приложение 5. Классы опылителей для дикорастущих цветковых растений мира

(Во всём мире около 240000 видов цветковых растений)[37]

КАТЕГОРИИ ПЕРЕНОСЧИКОВ ПЫЛЬЦЫ / КОЛИЧЕСТВО ВИДОВ[38] ПО КАТЕГОРИИ / % ОТ ОБЩЕГО ЧИСЛА ВИДОВ ЦВЕТКОВЫХ (ПОКРЫТОСЕМЕННЫХ) РАСТЕНИЙ, ОПЫЛЯЕМЫХ ДАННЫМ ТАКСОНОМ

Ветер (абиотический) / 20 000 / 8,3 %

Вода (абиотический) / 150 / 0,63 %

Пчёлы / 40 000 / 16,6 %

Перепончатокрылые (Hymenoptera) / 43 295 / 18,0 %

Бабочки дневные / ночные / 19 310 / 8,0 %

Мухи / 14 126 / 5,9 %

Жуки / 211 935 / 88,3 %

Трипсы / 500 / 0,21 %

Птицы / 923 / 0,4 %

Летучие мыши / 165 / 0,07 %

Все млекопитающие / 298 / 0,1 %

Все позвоночные / 1 221 / 0,51 %

Приложение 6. Самые распространённые сельскохозяйственные пестициды[39]

В этом приложении приведён список обычных и торговых названий агрохимикатов (инсектицидов), которые смертельны или потенциально опасны для пчёл и других опылителей. Пестициды должны примениться только в тех случаях, когда их использование необходимо для защиты культурных растений от серьёзного ущерба, причиняемого насекомыми. Они должны использоваться исключительно с соответствующим персональным защитным оборудованием и в строгом соответствии с инструкциями на этикетке и законодательством. На этикетках часто указывается, является ли материал безопасным для пчёл (медоносных пчёл), а также в какое время года или суток его следует применять. Помните, что пестициды могут сноситься ветром при их распылении с воздуха, и опылители могут получить сублетальные дозы с не обрабатывавшихся специально культурных растений и сорняков с обочин дорог. Микрокапсулированные формы могут быть особенно опасными для пчёл, собирающих пыльцу, так как капсулы имеют тот же самый размер, что и пыльцевое зерно. Здесь для обозначения формы пестицида используются следующие сокращения:

D — дуст

EC — эмульгируемый концентрат

F — жидкотекучий

G — ганулированный сухой порошок

LS — жидкая суспензия

MA — применение в концентрации, аналогичной применяемой для борьбы с комарами

SP — растворимый порошок

ULV — применение в сверхмалых дозах

WP — смачиваемый порошок

ОСОБО ЯДОВИТЫЕ ДЛЯ ПЧЁЛ

Поскольку перечисленные далее пестициды чрезвычайно ядовиты для пчёл и других опылителей, они не должны примениться на культурных или сорных растениях во время цветения или же когда на них присутствует большое количество пчёл. Остаточная токсичность этих соединений зачастую достаточно высока для того, чтобы убить большое количество пчёл даже через 12 часов или больше после их применения.

Новые формулы пестицидов появляются ежедневно, и исследователям требуются годы для их проверки на различных культурных растениях и опылителях. Таким образом, для получения самой последней информации рекомендуем читателю обратиться к специализированным публикациям по пчёлам и безопасности пестицидов, в том числе изданным Международной ассоциацией по научному пчеловодству в Англии.

азинфос-метил

азинфос-этил

альдикарб

альдрин

аминокарб

ацефат

бендиокарб

вамидотион

гамма-гексахлорциклогексан

гептахлор

гептенофос

дельтаметрин

диазинон

дикаптон

дикротофос

дильдрин

диметоат

динитроортокрезол

диносеб

дихлофос

изобензан

кальция арсенат

карбарил (ULV)

карбосульфан

карбофенотион (D)

карбофуран (F)

киналфос

кротоксифос

малатион (D)

малатион (EC, ULV)

мевинфос

метамидофос

метидатион

метиокарб

метомил (D)

монокротофос

налед (EC, D, WP)

ометоат

оксамил

паракват

паратион

паратион-метил

перметрин

пиримифос-метил

пиримифос-этил

профенофос

пропоксур

ресметрин

свинца арсенат

сульпрофос

сульфотеп

тетрахлорвинфос

тиометон

тионазин

триазофос

фенамифос

фенвалерат

фенитротион

фенсульфотион

фентион

фентоат

флуцитринат

фоксим

форат

формотион

фосмет

фосфамидон

хлорпирифос

циперметрин

эндосульфан

эпокси фенол новолак

этримфос

УМЕРЕННО ЯДОВИТЫЕ ДЛЯ ПЧЁЛ

Эти пестициды должны применяться на культурных и иных растениях только поздним вечером, ночью или ранним утром, чтобы избежать накладки на время лёта пчёл. Их токсичность обычно сильно снижается в пределах 3–6 часов после применения.

аминокарб (ULV)

бинапакрил

ДДТ

деметон

деметон-с-метил

дильдрин (G)

диметилан

динитроортокрезол

динобутон

диоксатион

дисульфотон (EC)

дихлорфентион

дихлофос (MA)

гептахлор (G)

карбарил (ULV)

карбофенотион

кумафос

лептофос

малатион (MA)

малонобен

меназон

метоксихлор

метомил (LS, SP)

ниссол

оксамил

оксидеметон-метил

пиразофос

пиримикарб

пропоксур (MA)

ротенон (D)

темефос

тетрахлорвинфос

тетраэтилпирофосфат

тиодикарб

токсафен

фентион (G, MA)

фенхлорфос

фозалон

фонофос

форат (G)

форметанат

хлордан

хлорофос

хлорпирифос (MA, ULV)

хлорфенвинфос

циперметрин

эндосульфан

эндрин

этион

этиофенкарб

СЛАБОЯДОВИТЫЕ ДЛЯ ПЧЁЛ

Следующие пестициды оказались токсичными для медоносных пчёл менее всех прочих. (Их ядовитое воздействие на других опылителей остаётся в значительной степени неизвестным.) Сами по себе они могут применяться практически в любое время дня с соблюдением разумных мер безопасности для летающих опылителей на цветущих сельскохозяйственных растениях. Их токсичность довольно низка даже сразу после применения.

азоциклотин

аллетрин

амитраз

бромпропилат

вирус ядерного полиэдроза хлопковой совки

гидропрен

диенохлор

дикофол

динокап

дисульфотон (G)

дифлубензурон

изофенфос

карбарил (G)

карбофуран (G)

криолит

малатион (G)

манкоцеб

мирекс (G)

никотинсульфат

перметрин

пиретрум

приманки с фторосиликатом натрия

пропаргит

пропоксур (G)

риания

ротенон (EC)

сера

сернистая известь

тетрадифон

тиоциклам

токсин Bacillus thuringiensis (BT)

феназафлор

феназофлор

фенбутатин оксид

фензон

феноксикарб

фенсульфотион (G)

флувалинат

хинометионат

хлорбензидин

хлорбензилат

хлордекон

хлордимеформ

хлорпропилат

хлорфенетол

хлорфензон

хлорфенсульфид

хлорфентезин

цигексатин

шрадан

ТОРГОВЫЕ НАЗВАНИЯ И ОБЫЧНЫЕ НАИМЕНОВАНИЯ ДЛЯ ПЕСТИЦИДОВ

В данном разделе приведён список обычных и торговых названий для большинства сельскохозяйственных пестицидов, обычно использующихся во всём мире (безотносительно их токсичности для пчёл и других опылителей). Вначале даны фирменные торговые названия, а обычные названия, если они используются, могут следовать в круглых скобках.

абат (темефос)

Агротион (фенитротион)

азинфос (азинфос-метил)

азинфос-метил

азинфос-этил

Азодин (монокротофос)

Акарабен (хлорбензилат)

Акаралат (хлорпропилат)

Акарол (бромпропилат)

Аккотион (фенитротион)

Акрицид (бинапакрил)

Актеллик (пиримифос-метил)

аллетрин

альдикарб (G)

Альдрекс (альдрин)

альдрин

альфаметрин

амидитион

аминокарб (ULV)

амитраз

Антио (формотион)

арпрокарб (см. пропоксур)

Афуган (пиразофос)

Ацефат

Базудин (диазинон)

Байгон (см. пропоксур)

Байтекс (см. фентион)

Байтион (фоксим)

Бассанит (диносеб)

Белмарк (см. фенвалерат)

бендиокарб

бензола гексахлорид (Гамма-гексахлорциклогексан)

бензофосфат (фозалон)

Бидрин (дикротофос)

бинапакрил

Бромекс (см. налед)

бромофос

Бромофос-этил

бромпропилат

Валексон (фоксим)

вамидотион

Вапона (см. дихлофос)

Велзикол (см. гептахлор)

Вендекс (фенбутатин оксид)

Видат (оксамил)

вирус ядерного полиэдроза хлопковой совки

Галекрон (хлордимеформ)

Гамма-БГХ (гамма-ГХЦГ)

гамма-ГХЦГ

Гамма-Кол (гамма-ГХЦГ)

Гаммексан (гамма-ГХЦГ)

Гардона (см. тетрахлорвинфос)

Гексахлоран (гамма-ГХЦГ)

гептахлор (G)

гептенофос

гидропрен

Гусатион (A, K) (азинфос-метил)

Гусатион (M) (азинфос-этил)

Гутион (азинфос-метил)

Дасанит (см. фенсульфотион)

ДДВФ (см. дихлофос)

ДДТ

Дельнав (диоксатион)

дельтаметрин (см. эндометрин)

деметон

деметон-метил

деметон-с-метил

деррис (см. ротенон)

Децис (дельтаметрин)

диазинон

Дибром

Дидимак (ДДТ)

диенохлор

дикофол

дикротофос

Дилокс (трихлорфон)

дильдрин, (G)

Димекрон (фосфамидон)

диметилан

диметоат

Димилин (дифлубензурон)

Димит (хлорфенетол)

динитрокрезол (см. ДНОК)

динобутон

динокап

диносеб

диоксакарб

диоксатион

Дипел (Bacillus thuringiensis)

Диптерекс (трихлорфон).

Дисистон (см. дисульфотон)

дисульфотон, (EC, G)

Дитан (манкоцеб, манеб, или цинеб)

дитик

Дитиофос (сульфотеп)

дифлубензурон

Дифонат (фонофос)

дихлорфентион

дихлофос (MA)

диэтион (этион)

ДНБФ (диносеб)

ДНОК

Драза (метиокарб)

Дурсбан (см. хлорпирифос)

Золон (фозалон)

изобензан

изофенфос

Имидан (фомет)

кальция арсенат

Каратан (динокап)

карбарил (D, G, ULV, WP)

Карбикрон (дикротофос)

карбосульфан

карбофенотион (D)

карбофуран (G, F)

Карзол (форметанат)

Кельтан (дикофол)

Кепон (хлордекон)

Килваль (вамидотион)

киналфос

Ко-Рал (кумафос)

криолит

кронетон (этиофенкарб)

кротоксифос

кротонамид (монокротофос)

кумафос

Куратер

Ланнат (см. метомил)

Ларвин (тиодикарб)

Лебаицид (см. фенитион)

лептофос

линдан (гамма-ГХЦГ)

Лорсбан (см. хлорпирифос)

Маврик (флуванилат)

малатион (D, EC, G, MA)

манкоцеб

Матацил (аминокарб)

мевинфос

мекарбам

меназон

меркаптотион (см. малатион)

Мерфотокс (мекарбам)

Месурол (метиокарб)

метамидофос

Метасистокс (деметон-с-метил)

Метасистокс-Р (оксидеметон-метил)

метатион (фенитротион)

метидатион

метил-деметон (деметон-с-метил)

метиокарб

метоксихлор

метомил (D, LS, SP)

Мильбекс (хлорфенсульфид с хлорфенетолом)

мирекс (G)

Митак (амитраз)

Митокс (хлорбензидин)

Монитор (метамидофос)

монокротофос

Морестан (хинометионат)

Мороцид (бинапакрил)

налед (D, EC, WP)

натрия фторосиликат

Негувон (трихлорфон)

Немакур П (фенамифос)

Немафос (тионазин)

Немацид (дихлорфентион)

Никотинсульфат

Ногос (см. дихлофос)

Нувакрон (монокротофос)

Нуван (см. дихлофос)

Овекс, Овотран (хлорфензон)

оксамил

оксидеметон-метил

окситихинокс (хинометионат)

октаметилпирофосфамид (шрадан)

Омайт (пропаргит)

ометоат

Ортен (ацефат)

Офтанол (изофенфос)

паратион

паратион-метил

Паунс (см. перметрин)

Пентак (диенохлор)

перметрин

перхлордекон

Пидрин (см. фенвалерат)

пиразофос

пиретрум

пиримикарб

пиримифос-метил

пиримифос-этил

Пиримицид (пиримифос-этил)

Пиримор (пиримикарб)

Пликтран (цигексатин)

пропаргит

пропоксур (G, MA)

протиофос

профенофос

ресметрин

риания

Рианодин (риания)

Рипкорд (см. циперметрин)

Рогор (диметоат)

роннель (фенхлорфос)

ротенон (D, EC)

Сайфос (маназон)

Сапекрон (хлорфенвинфос)

свинца арсенат

Севин (см. карбарил)

сера

сернистая известь

Систокс (деметон)

Ситам (шрадан)

Сольвигран, Сольвирекс (см. дисульфотон)

Спур (флувалинат)

стирофос (см. тетрахлорвинфос)

Стробан (токсафен)

сульпрофос

сульфотеп

Сумитион (фенитротион)

супона (хлорфенвинфос)

Супрацид (метидатион)

Тамарон (метамидофос)

Тедион (тетрадифон)

текназен

Телодрин (изобензан)

темефос

Темик (G) (альдикарб)

Терракур (см. фенсульфотион)

тетрадифон

тетрахлорвинфос

Тимет (см. форат)

Тиодан (см. эндосульфан)

тиодикарб

Тиокрон (амидотион)

тиометон

тионазин

тиотеп (сульфотеп)

тиоциклам

токсафен

токсин Bacillus thuringiensis (BT)

триазофос

Тритион (см. карбофенотион)

трихлорфон

ТЭПФ

Ультрацид (метидатион)

Унден (см. пропоксур)

Фастак (альфаметрин)

фенамифос

феназафлор

фенбутатин оксид

фенвалерат

фензон

фенитротион

феноксикарб

фенсульфотион, (G)

фентион (G, MA)

фентоат

фенхлорфос

Фернос (пиримикарб)

Фикам (бендиокарб)

флувалинат

флуцитринат

фозалон

фоксим

Фолимат (фенитротион)

Фолитион (фенитротион)

Фольбекс (хлорбензилат)

фонофос

форат (EC, G)

форметанат

формотион

Фосвел (лептофос)

Фосдрин (мевинфос)

фосмет

фосфамидон

Фундаль (хлордимеформ)

Фурадан (см. карбофуран)

хинометионат

хлорбензидин

хлорбензилат

хлордан

хлордекон

хлордимеформ

хлорпирифос (MA, ULV)

хлорпропилат

хлорфенамидин (хлордимеформ)

хлорфенвинфос

хлорфенетол

хлорфензон

хлорфенсульфид

хлорфентезин

Хостатион (триазофос)

цигексатин

Цигон (диметоат)

Цидиал (фентоат)

Цимбуш (см. циперметрин)

Цинофос (тионазин)

Циодрин (кротоксифос)

циперметирин

циперметрин

Цитион (см. малатион)

шрадан

Экалюкс (киналфос)

Экамет (этримфос)

Экатин (тиометон)

Элькар (вирус ядерного полиэдроза хлопковой совки)

эндосульфан

эндрин

ЭПН

этион

этиофенкарб

этримфос

Ялтокс (см. карбофуран)

Примечания

1

Первое издание книги вышло в свет в 1996 году. — прим. перев.

(обратно)

2

Это обиходное название употребляется только в английском языке и не имеет русского аналога в специализированной литературе. Здесь и далее оно будет употребляться, когда из контекста неясно, о каком роде пчёл идёт речь. — прим. перев.

(обратно)

3

См. примечание к введению. — прим. перев.

(обратно)

4

Так в оригинале. Возможно, автор имел в виду семенные папоротники. — прим. перев.

(обратно)

5

В литературе на английском языке такой способ опыления носит название mess-and-soil pollination — буквально «грязно-земляное опыление», что больше соотносится с описанием автора. — прим. перев.

(обратно)

6

Вероятно, речь идёт о цветочнице Chloridops (Psittirostra) kona. — прим. перев.

(обратно)

7

Так в тексте. Возможно, всё же имеются в виду пчёлы рода Rediviva. — прим. перев.

(обратно)

8

Медоуказчики являются насекомоядными птицами и не интересуются ни нектаром, ни мёдом пчелиных гнёзд, поскольку поедают личинок и воск. — прим. перев.

(обратно)

9

«Дьявольский коготь» — растение Proboscidea parviflora, которое индейцы оодхам выращивают как культурное. — прим. перев.

(обратно)

10

Табак оттянутый (Nicotiana attenuata) — прим. перев.

(обратно)

11

Скорее всего, имеется в виду аризонское железное дерево (Olneya tesota). — прим. перев.

(обратно)

12

Идентифицировать эти два вида растений не удалось. В статье П. Лесеики упоминается название растения Silene spaldingii; этот вид произрастает в Монтане, но не является горчицей. — прим. перев.

(обратно)

13

Пихта священная (Abies religiosa). «Оямель» — испанское название этого растения. — прим. перев.

(обратно)

14

Eragrostis tef — прим. перев.

(обратно)

15

Cenchrus ciliaris, также известный как ценхрус реснитчатый, африканский лисохвост, буйволиная трава — прим. перев.

(обратно)

16

Center for Plant Conservation — природоохранная организация в США и Канаде. — прим. перев.

(обратно)

17

Сведения относятся к ХХ веку, оригинальные издания выходили в 1996 и 1997 гг. — прим. перев.

(обратно)

18

В настоящее время организация носит название «Сеть действий по борьбе с пестицидами». — прим. перев.

(обратно)

19

В России он больше известен как карбофос. — прим. перев.

(обратно)

20

В русском языке это явление часто называется «взаимоограничением» и не считается конкуренцией. — прим. перев.

(обратно)

21

Отсылка к библейскому сюжету о пире царя Валтасара — прим. перев.

(обратно)

22

В США используется шкала Фаренгейта, в переводе на градусы Цельсия эти значения будут, соответственно, свыше 43 и -6,7 градусов. — прим. перев.

(обратно)

23

Возможно, в оригинальном тексте в этом месте допущена ошибка. — прим. перев.

(обратно)

24

См. примечание к введению. — прим. перев.

(обратно)

25

См. примечание к введению. — прим. перев.

(обратно)

26

Wislizenia refracta. — прим. перев.

(обратно)

27

Метод основан на способности деревьев возобновляться пнёвой порослью. — прим. перев.

(обратно)

28

Plebejus melissa samuelis — этот подвид описан русским писателем В. В. Набоковым. — прим. перев.

(обратно)

29

Закрыта в 2001 году. — прим. перев.

(обратно)

30

Обычно такое количество видов указывается для насекомых в целом, с учётом ещё трёх крупных отрядов. — прим. перев.

(обратно)

31

Здесь явная ошибка: мелиттофилия — это приспособленность цветков к опылению пчёлами. Определение относится к понятию мелиттология. — прим. перев.

(обратно)

32

Название употребляется в английском языке. — прим. перев.

(обратно)

33

В англоязычной литературе. — прим. перев.

(обратно)

34

Название употребляется в английском языке. В русском языке аналога нет. — прим. перев.

(обратно)

35

Этот список сельскохозяйственных продуктов, самых важных для обеспечения человеческого рациона калориями, белками и жирами, взят с изменениями из работы R. Prescott-Allen and C. Prescott-Allen 1990. “How many plants feed the world?” Conservation Biology 4(4):365-374

(обратно)

36

Опылители даны по Roubik (1995), Free (1993) и личным наблюдениям, а также по данным Консультативных комитетов Министерства сельского хозяйства США.

(обратно)

37

Мы можем оценивать с достаточной точностью количество видов современных пчёл или бабочек, и т. д. Но что в настоящее время гораздо труднее, или вовсе невозможно сделать — это узнать, какая часть цветковых растений мира посещается и опыляется каждым из классов биотических опылителей. Поэтому числа в приведённой выше таблице должны приниматься исключительно как исходная оценка для дальнейших уточнений в последующие годы.

(обратно)

38

Оценки для опылителей взяты из Roubik (1995), Free (1993) и неопубликованных источников.

(обратно)

39

Ни авторы, штат Аризонского музея пустыни Сонора, ни кто-либо из участников кампании «Забытые опылители» не даёт рекомендаций по применению ни одного из вышеупомянутых инсектицидов или составов. Любые агрохимикаты должны применяться исключительно по необходимости и только безопасным способом в соответствии с указаниями и ограничениями на этикетке.

(обратно)

Оглавление

Посвящение

Предисловие

Благодарности

ВВЕДЕНИЕ Вспоминая об опылителях

Глава 1. Безмолвная весна и бесплодная осень Надвигающийся кризис опыления

Глава 2. Цветки В ожидании кораблей, готовых принять их на борт

Глава 3. Опылители Ожидающие приманку и готовые взвиться в воздух

Глава 4. Опасности случайных связей Синдромы опыления и ландшафт растения и опылителя

Глава 5. Пчёлы в бестиарии, летучие мыши на колокольне Зверинец опылителей

Глава 6. Осколки волшебной сказки Разрыв связей в фрагментированных местообитаниях

Глава 7. Чтоб нектара хлебнуть, собирайся в путь Угрозы мигрирующим опылителям

Глава 8. Держа земной шар в своих руках Неослабевающее давление на растения и их опылителей

Глава 9. Хранители огня Охотники за мёдом и пчеловоды с древности до наших дней

Глава 10. Новая пчёлка на районе Конкуренция между медоносными пчёлами и аборигенными опылителями

Глава 11. Маленькие жизни, сохраняющие урожайность полей Экономика опыления

Глава 12. Поддержание длительных отношений Сады опылителей и экологическая реставрация

Библиография

Глоссарий

Приложение I. Призыв к выработке национальной политики в области опыления

Приложение 2. Опылители основных видов культурных растений

Приложение 3. Природоохранные и исследовательские организации

Приложение 4. Источники

  ОПЫЛИТЕЛИ

  ГНЕЗДОВЫЕ МАТЕРИАЛЫ

  ЗАМЕНИТЕЛИ НЕКТАРА

  ОРГАНИЗАЦИИ ПО ОХРАНЕ РАСТЕНИЙ

Приложение 5. Классы опылителей для дикорастущих цветковых растений мира

Приложение 6. Самые распространённые сельскохозяйственные пестициды[39]

  ОСОБО ЯДОВИТЫЕ ДЛЯ ПЧЁЛ

  УМЕРЕННО ЯДОВИТЫЕ ДЛЯ ПЧЁЛ

  СЛАБОЯДОВИТЫЕ ДЛЯ ПЧЁЛ

  ТОРГОВЫЕ НАЗВАНИЯ И ОБЫЧНЫЕ НАИМЕНОВАНИЯ ДЛЯ ПЕСТИЦИДОВ Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg