«Леса моря. Жизнь и смерть на континентальном шельфе»

Введение

Познать — и сберечь

Вниманию читателя предлагается еще одна книга о море. Их было уже довольно много за последние годы. Они были посвящены разным проблемам — и это вполне естественно, потому что Мировой океан привлекает к себе интерес людей самых разных специальностей и профессий. Одни книги, промелькнув, не оставляли после себя никаких следов, к другим постоянно возвращаются, их помнят, их перечитывают.

И вот новая книга — Дж. Куллини «Леса моря. Жизнь и смерть на континентальном шельфе». Сразу же следует подчеркнуть, что на ярком и пестром фоне «морской» литературы эта работа не — может остаться незамеченной.

В чем же заключается своеобразие написанного Куллини? Однозначного ответа на этот вопрос быть не может, ибо неоднозначна сама книга. Прежде всего это относится к ее жанру: живой дневник исследователя-натуралиста и научно-философское эссе, лапидарная, почти газетная, публицистика и скрупулезно точные научные описания и, наконец, эпизоды, граничащие с фантастикой, — вес это причудливо перемешалось на страницах книги.

Вместе с автором мы скользим в густых зарослях водорослей, опускаемся в небольшом подводном аппарате на дно каньона, пробираемся через густые мангровые заросли, видим стремительный полет кальмара сквозь штормовую ночь… Мы внимательно следим за рассуждениями Куллини, в чем-то соглашаясь, а в чем-то и не соглашаясь с ним… И по его же воле мы вдруг оказываемся в центре огромного косяка, засасываемого в водозаборное устройство атомной электростанции, или же в ловушке-привидении рядом с погибающим от голода омаром, на которую как рок надвигается огромный трал. Короткая передышка, и со всех сторон нас окружают обезумевшие от ужаса лососи, которым преградила дорогу в родную речку огромная бесконечная сеть… Что это — мрачная фантастика? Больное воображение человека, смертельно напуганного техническим прогрессом? Такое ведь уже неоднократно встречалось и в антиутопиях, и на страницах газет и журналов, и в претендующих на научность футурологических работах. На этот раз, к сожалению, нет. Так может быть, так уже часто бывает.

Что же заставило Куллини написать эту странную книгу о море, а нас — читать ее? Почему не уменьшается наш интерес к Океану, покрывающему значительную часть поверхности Земли? Что порождает все новые и новые поколения исследователей этого чуждого нам мира, из которого когда-то вышли на сушу наши предки и каждый шаг в глубь которого дается нам с таким трудом?

Неизбежно возникает и еще один вопрос — а нужно ли вообще предпринимать эти шаги? Человечеству хватает дел на суше, огромные территории которой либо совсем не освоены, либо только начинают осваиваться. Более того, в родной для них среде, изученной гораздо более полно, чем море, люди не научились еще распоряжаться своим богатством разумно и по-хозяйски. Уже сейчас нам часто приходится восстанавливать и исправлять то, что было уничтожено и разрушено, не всегда по злому умыслу, чаще по незнанию, которое не позволяло, а иногда и по сей день не позволяет оценить в полной мере возможные последствия тех или иных решений и хозяйственных мероприятий. Этим придется заниматься и в дальнейшем. Казалось бы, уроки, преподанные природой, должны были научить людей осторожности в обращении с Океаном. Но, к сожалению, не всегда на ошибках учатся.

Море с древнейших времен влекло к себе людей (и не только романтиков). Особенно ярко это проявляется в нашу эпоху, когда на поверхности Мирового океана и в его глубинах в плотный узел противоречий переплелись политика и наука, мирная торговля- и военные демонстрации, вопросы международного права и современное пиратство, рыба и нефть. Современная цивилизация немыслима без вовлечения в сферу хозяйственной деятельности человека природных ресурсов моря. Вопрос — использовать или не использовать — уже не стоит перед нами. Проблема гораздо серьезнее: как использовать?

Вот этому главным образом и посвящена предлагаемая вниманию читателей книга Дж. Куллини.

Дж. Куллини пишет не обо всем Океане, а только о небольшой его части — континентальном шельфе Северной Америки: Новая Англия, Мексиканский залив, скалистые берега Калифорнии, Аляска. Автор знакомит нас с удивительным миром шельфа, наполняя книгу живыми описаниями природы этих далеких от нас районов земного шара.

Но Куллини не беспристрастный наблюдатель. Главное, что привлекает в этой книге, — личное отношение автора к тому, что происходит в описываемом им мире. А происходят там скверные вещи. Миллионы лет формировалась эта ни с чем не сравнимая по богатству и разнообразию система жизни, развиваясь по своим собственным законам. И вот в этот устойчивый и, по сути дела, весьма консервативный мир, где самые ничтожные изменения совершаются тысячелетиями, проник быстрый на решения Человек XX века, вооруженный всей технологической мощью своего времени. За примерами того, к чему приводит „решительное" вмешательство, не подкрепленное пониманием процессов, протекающих в природе, далеко ходить не надо. Они есть здесь же, в Америке. Достаточно вспомнить печальную судьбу прерий, превращенных в каменистую пустыню, и судьбу некогда населявших их бизонов. Примеры подобного рода, к сожалению, можно найти уже и на шельфе.

Именно против грубого вмешательства в жизнь континентального шельфа, чреватого подобными последствиями, страстно выступает Куллини. Иногда рисуемые им картины носят прямо-таки апокалипсический характер, но беда в том, что они вполне реальны. Так уже бывает, так наверняка будет, если вовремя не остановиться. Автор, однако, далек от мысли вообще не использовать континентальный шельф. Он прекрасно отдает себе отчет в том, что в современном динамично развивающемся мире человечеству не обойтись без природных ресурсов шельфа. Только использовать их надо разумно и экономно. А для того, чтобы это можно было сделать, надо изучать шельф, изучать тщательно, ничего не опуская, не пренебрегая никакими, казалось бы второстепенными, деталями. На уровне современных знаний мы далеко не всегда можем правильно оценить истинное значение того или иного наблюдаемого факта.

Проблемы, проблемы, проблемы… Сколько их возникает, когда речь заходит об использовании и эксплуатации континентального шельфа. Чисто биологические и природоохранные, экономические, социальные, политические, технические и т. д. Правда, многое остается за рамками книги, хотя автор и пытается по возможности полно охватить очень широкий круг вопросов. Но Куллини биолог, и естественно, что основное внимание он уделяет именно биологическим аспектам той чрезвычайно серьезной проблемы, имя которой — Континентальный Шельф. Все остальное его интересует и волнует постольку, поскольку оно сказывается на состоянии природной среды прибрежных участков моря.

Надо отдать должное автору — виновных он не щадит. Государственные службы Соединенных Штатов и крупные нефтяные корпорации, городские власти Нью-Йорка, устраивающие свалку отходов в открытом море, и ученые, выполняющие исследования по заказу тех или иных фирм (и заинтересованные в дальнейшем получении подобных заказов) — все эти организации и люди подвергаются резкой критике за непродуманность решений, корыстолюбие, Научную недобросовестность, пренебрежение сохранностью природной среды ради немедленной выгоды. За всем этим отчетливо прослеживаются контуры капиталистической системы хозяйствования, которая обрекает окружающий нас мир, в том числе и континентальный шельф, на хищническое разграбление.

В запале борьбы с нарушителями спокойствия на континентальном шельфе Куллини нередко наносит удары не глядя (эпизод разрушения ловушек для омаров советскими траулерами). Да, наши успехи в развитии морского рыболовства весьма значительны. Советский морской рыболовный флот — один из самых мощных и совершенных в мире, и мы справедливо рассматриваем это как большое достижение. Мы оказываем большую помощь в развитии морского рыболовства целому ряду развивающихся стран. Советские рыбаки, вооруженные надежными судами и совершенной техникой, строго соблюдают все международные соглашения, регулирующие промысел в территориальных и международных водах.

Вряд ли прав Куллини и тогда, когда он с нескрываемым ужасом пишет о перспективах развития техники лова, об осуществляемых и еще только разрабатываемых проектах. Дело не в самой технике и даже не в людях, которые ею пользуются. Дело в законах общественного развития, которым неизбежно подчиняются действия людей. И гигантские плавучие базы, обеспечивающие безопасность и облегчающие нелегкий труд рыбаков, не нанесут вреда природным ресурсам, если только вести промысел в строгом соответствии с научно обоснованными нормами вылова рыбы.

В настоящее время богатства моря используются крайне примитивно. В некоторых отношениях мы еще мало отличаемся от наших далеких предков, обеспечивавших свое существование охотой и сбором съедобных растений. Но если на суше мы уже давно разводим домашних животных и получаем высокие урожаи специально выращиваемых растений, то в море об этом пока приходится только мечтать. Еще очень много предстоит сделать, чтобы период „первобытного собирательства" (пусть контролируемого и даже прогнозируемого) сменился хорошо налаженной хозяйственной деятельностью, основанной на выращивании нужной нам морской продукции (будь то рыбы, беспозвоночные или водоросли). Однако это неизбежный путь, по которому должны развиваться эксплуатация и использование морских ресурсов. Совершенно прав Куллини, когда в первых, пока еще довольно робких, попытках введения марикультур видит большое будущее. Первые результаты обнадеживают. Надо сказать, что у Куллини это не просто красивая фраза — сам он активно работает в этой области.

Известная ограниченность общественно-политических взглядов автора сказывается в ряде предлагаемых им рецептов спасения шельфа. Иногда сдержанность и корректность изменяют ему и в чисто биологических вопросах. Вызывают удивление, например, склонность к антропоморфизации своих „героев" и отдельные излишне вольные трактовки и рассуждения о сложнейших научных проблемах. Это и попытки описать „чувства" животных, и рассуждения об особенностях эволюции и интеллекте дельфинов, и предположение о возникновении в будущем у кальмаров способности к активному полету, и многое другое. Правда, отдавая должное самокритичности автора, следует отметить, что сам он честно пишет в предисловии о спекулятивности подобного рода предположений.

Однако подобные недостатки не умаляют значения этой сравнительно небольшой по объему книги, так полно и ярко выразившей всю сложность проблем, возникающих перед Человеком, когда он сталкивается с окружающей его природой. «Теперь, когда техника, находящаяся в руках человека, соперничает с силами самой планеты, человек несет главную ответственность за судьбу континентального шельфа и все живущее на Земле», — так заканчивает Куллини свое предисловие.

В библиотечных каталогах его книга будет значиться как книга о шельфе. На самом деле она об ответственности — нашей общей ответственности за «зеленые холмы Земли» и за чистую воду Океана.

Охрана и защита окружающего нас мира во всем его многообразии и сложности стали законом жизни нашего общества. Сохранить нашу планету — вот задача, которая может быть решена только общими усилиями всех людей, живущих на Земле.

А. А. Добровольский

Предисловие

Континентальный шельф представляет собой особую среду. Во многих отношениях он принадлежит и суше, и морю. С точки зрения геологов шельф — это подводное продолжение суши, постепенно понижающееся в открытое море до определенной границы, откуда начинается континентальный склон, более круто спускающийся в глубь моря. В большинстве районов эта граница лежит на глубине около 200 метров, то есть 1/19 средней глубины Мирового океана. В прошлом бывало не раз, когда суша, это царство воздуха, яркого солнечного света, травы и деревьев, дождя и снега, рек и ледников, отвоевывала континентальный шельф у моря. За последний ледниковый период уровень Мирового океана понизился более чем на 150 метров. Вероятно, в прошлом нередко случалось и другое — море поднималось, заливая огромные равнины, а континентальный шельф продвигался в глубь материка и удваивал свою ширину за счет прибрежных равнин Соединенных Штатов. Под стать геофизическому динамизму континентального шельфа и его биологическая энергия. Шельф является чрезвычайно благоприятной естественной средой для водных растений и животных, и в этом отношении зеленая гладь, покрывающая шельф, совершенно непохожа на стерильно чистую голубизну глубоководных частей океана. Очень может быть, что в неописуемо стародавние времена жизнь на Земле началась на каком-нибудь первозданном континентальном шельфе, вдали от мрачного скалистого берега. Теперь шельф с удивительной щедростью обеспечивает существование всякого рода живых организмов, от бактерий до млекопитающих.

Для подробного освещения всех взаимосвязей геологических и физических факторов, условий существования сообществ живых организмов (биоценозов) и экосистем, а также влияния, оказываемого человеком на континентальный шельф, потребовалось бы много лет, книг и авторов. Я сделал попытку дать лишь некоторое представление об этом скрытом мире. Я попытался также дать общий обзор некоторых аспектов экологии пяти больших районов прибрежных вод Северной Америки.

Главное внимание я уделил проблемам, с которыми животные сталкиваются на шельфе, и будущему, которое их ожидает. Как морская выдра осуществляет экологический контроль над окружающей ее средой; как креветка реагирует на приливы и отливы и на сюрпризы, которые несет с собой взбаламученный поток; как рыба менхаден воспринимает самое незначительное потепление воды — таковы некоторые важные явления, происходящие на континентальном шельфе, и большинство из них все еще не получило должного объяснения. Специалисты, занимающиеся экологией моря, в общем сходятся во мнении, что их наука находится в младенческом возрасте. Нужны годы, а может быть десятилетия, упорной работы, чтобы с уверенностью ответить на многие вопросы, касающиеся как распределения и богатства жизни, так и более трудно уловимых факторов, управляющих функционированием и жизнеспособностью экосистем. Может статься, что некоторые вопросы никогда не получат абсолютно точных ответов, и, подобно прогнозам погоды, в них всегда будет присутствовать слово «вероятно».

Я сделал попытку ограничить основные проблемы, связанные с изучением окружающей среды в прибрежных водах и в открытом море, теми районами, где их воздействие ощущается или, возможно, будет ощущаться наиболее сильно. Такой подход помогает избежать повторений при описании каждой географической области в отдельности. При этом важно отметить, что в прибрежных водах Новой Англии скапливаются пестициды и тяжелые металлы и то же самое происходит в Мексиканском заливе и у берегов Южной Калифорнии; нефтяная пленка одинаково отрицательно скажется на организмах, обитающих у мыса Канаверал и у полуострова Кейп-Код; инсектицид ПХБ (парахлорфенил-парахлорбензол-сульфанаты). равно присутствует в заливе Пьюджет-Саунд и у побережья в Мексиканском заливе, штата Флорида.

В книге использована самая последняя литература по шельфу. Автор пользуется главным образом метрической системой мер, так как ей принадлежит будущее. Однако в главах „Впечатления" во многих случаях сохраняется английская система. Если океанографу, скажем, нужно затянуть полутораметровую планктонную сетку, он непременно попросит кусок веревки в пять футов. И рыбаки по-прежнему скажут об омаре, что он весит 3 фунта, а не 1,3 килограмма.

В ходе чтения книги читатель столкнется с некоторыми высказываниями, имеющими в высшей степени спекулятивный характер, например о наличии понятливости у китообразных и о способности кальмаров летать. Хотя подобные высказывания и могут вызвать удивление у ученых, все равно о таких вещах забавно думать, и по крайней мере некоторые специалисты, оставаясь наедине с собой, не отказывают себе в удовольствии поразмышлять об этом.

Все описания животных основаны на подлинных экспериментах и наблюдениях — как моих собственных, так и заимствованных из устных рассказов и книг. Пытаясь передать атмосферу мира других существ, писатели стремятся познать этот мир„до конца, но на пути к пониманию жизни, протекающей под водой, лежат два трудно одолимых препятствия — уровень развития науки и неадекватность наших ощущений. Тем не менее, в общем и целом, многие жители моря подобны нам в том отношении, что они видят и осязают, едят и пьют, совершают далекие путешествия, проявляют сильные симпатии к одному и антипатии к другому, делают ошибки и извлекают уроки. Но только человек в своих устремлениях познать море ставит перед собой далеко идущие цели и мысленно переносится в будущее.

Знание жизни океана и четкое представление перспектив, стоящих перед наукой, сейчас стало жизненно важным делом. Теперь, когда техника, находящаяся в руках человека, соперничает с силами самой планеты, человек несет главную ответственность за судьбу континентального шельфа и за все живущее на Земле.

Впечатления: I. Путешествие в неизвестную страну

Всего в нескольких милях от большого города на северо-востоке Соединенных Штатов проходит граница одного из наименее исследованных и наиболее важных девственных районов мира. Это уникальное место занимает огромную площадь с чередующимися светлыми и затененными участками. Скалистые рифы и каньоны, обширные темные и безмолвные равнины изобилуют жизнью.

Эта зона почти не менялась с самых ранних времен существования Земли, хотя в продолжение долгих зим ледникового периода и в результате других, более глубоких изменений в поведении беспокойной Земли, ее границы постоянно меняли свои очертания, а физические условия и, соответственно, жизнь, ее населяющая, подвергались многим переменам.

Исследователь, работающий в этих районах, попадает в необычное окружение. Нередко ощущается потеря ориентации и даже способности управлять своим телом. Границы между такими явлениями, как день и ночь, утрачивают остроту и четкость. Неожиданные сочетания красок удивляют и радуют глаз. Нужно быть готовым воспринимать новизну. Нужно суметь приспособиться. Даже смена времен года происходит здесь незаметно.

Интригующей естественной истории этой зоны, ее красоте и безлюдью могло бы позавидовать любое другое место на Земле. Но человеку здесь нелегко, а неподготовленного опасности ждут на каждом шагу. Больше чем в каком-нибудь другом районе Земли, человек в море только гость: остаться здесь он не может.

Это безлюдное место к тому же не менее уязвимо, чем другие. То, что его первозданная природа остается пока еще относительно нетронутой, объясняется его недоступностью, внушающей человеку страх. Но в конце концов человек стал вторгаться и сюда. Вооруженный новой техникой, он уже продвигается вперед, обшаривая каждый отдаленный уголок. Пока человеческая деятельность не успела еще нанести ощутимый вред этой части планеты, однако угроза серьезных нарушений надвигается, видимо, быстрее, чем понимание того, что сохранение этой великой естественной экосистемы в ее первоначальном здоровом виде жизненно важно для существования самой Земли.

Однажды вместе со своим товарищем я отправился в путешествие по континентальному шельфу у побережья Новой Англии. Дело было солнечным летним днем. Город был еще виден, когда, отойдя немного от берега, мы выключили мотор лодки. Я помню, как во внезапно наступившей тишине мне показалось, что я попал в какой-то далекий нереальный мир, хотя цивилизация была совсем рядом. Мы привели в порядок наши акваланги и взвалили их на спины. Затем, балансируя на противоположных бортах лодки, мы одновременно опрокинулись в холодную зеленую воду. Я тут же поплыл к Нэду, моему товарищу по подводным погружениям, чтобы окончательно подогнать снаряжение. Нэд был моим гидом, так как хорошо знал район, который мы собирались исследовать. Он бывал здесь много раз в качестве профессионального инструктора-подводника и фотографа, и от него я услышал красочные рассказы о подводных пейзажах. Одно только присутствие Нэда в воде обещало интересное путешествие. Двигаясь вдоль морского дна, слившись с его очертаниями, или подкрадываясь к омару между валунами, он, как это ни противоестественно, производит впечатление водного животного. Хотя и я не новичок и имею на своем счету несколько лет практики погружений, между мной и Нэдом такая же разница, как между жителем гор и туристом, делающим в выходной день вылазку в горы с рюкзаком на спине. Эти мысли быстро промелькнули в моей голове, в то время как в поле моего зрения, охватывающем теперь пространство в двух измерениях, снова попали далекие очертания города, и мне показалось, что он отодвинулся еще дальше.

Мы обжались и стали медленно опускаться в воду вниз ногами, дрейфуя в зеленом спокойном пространстве. Я взглянул вверх, и мне показалось, что мы удаляемся от тихо колеблющегося зеркала. Пройдя через эту блестящую гладкую поверхность, мы погрузились в новое измерение, в мир, где время, казалось, стояло на месте. Посмотрев вниз, я увидел Нэда в нескольких футах подо мной. От него медленно исходил каскад ярких серебристых пузырьков, которые потом проворно направлялись мимо меня к поверхности. Затем мы неожиданно, но очень мягко приземлились, как парашютисты, в заросли медленно колышущихся ламинарий и оказались приблизительно в 20 футах под поверхностью воды, на вершине небольшой скалы, по обе стороны которой дно уходило в глубину. Ламинарии виднелись повсюду, но на самом деле их было гораздо меньше, чем казалось, так как на этой глубине видимость не превышала 10 футов.

Заросли бурых водорослей — самая обычная картина, которую можно увидеть на мелководье в районе скалистого побережья Новой Англии. Такие водоросли встречаются в холодных водах всех морей мира. По сравнению с другими видами бурых водорослей, обитающих в водах Калифорнии, которые достигают в длину 100 футов и больше, или у берегов Чили, где они еще длиннее, водоросли, живущие в водах Новой Англии, невелики и обычно не превышают 20 футов. Теперь мы стояли около нижней границы зоны густых зарослей ламинарий. В этих водах такие водоросли можно иногда встретить даже на глубине 50–60 футов, но там это чаще всего небольшие растения, растущие на значительном удалении друг от друга.

В море, так же как и в горах, формы жизни меняются от одного горизонта к другому. Вертикальная зональность распределения животных и растений в море соответствует широтной зональности на суше. Даже в тропиках высокие горы могут служить убежищем для арктических, приспособленных к суровому климату видов, так как для больших высот характерен холодный климат. В океанах зональное распределение температур происходит в обратном порядке. С увеличением глубины вода становится все холоднее и остается такой в течение большей части года. Поэтому по мере приближения к экватору животные и растения, характерные для высоких широт, встречаются на все большей и большей глубине.

В местных условиях, однако, где вода сравнительно мутная, распределение ламинарий по зонам, вероятно, зависит скорее от освещенности, чем от температуры воды. Только самый верхний слой моря, глубиной в несколько сот футов, может служить местом обитания растений. В пределах этого слоя существует много разновидностей растений — от похожих на зеленые и коричневые волны зарослей прибрежных водорослей до упорных карликов, которые на краю вечного мрака с трудом добывают себе последние лучи тускло-синего света, при котором еще может осуществляться фотосинтез.

Свет может быть решающим фактором и для зонального распределения животных, которые ведут себя, как дети, играющие в прятки, — то прячутся, то ищут. Многие существа, живущие в открытом океане, по-видимому, предпочитают глубину, где господствует полумрак. Ночью они поднимаются к поверхности, привлекаемые светом звезд; в лунные ночи они остаются в чуть более глубокой воде и снова опускаются на свой обычный горизонт перед полным рассветом. Вблизи берега ночные животные прячутся в скалах или рифах или зарываются в грунт, где остаются до наступления темноты. Море, которое днем кажется почти лишенным жизни, ночью кишит ею.

Многие из наиболее известных морских животных — дневные. К ним относятся главным образом живущие в приповерхностном слое воды существа, которым добывать пищу помогает зрение. Некоторые рыбы и многие морские птицы ночью впадают в состояние оцепенения, напоминающее сон. Экологи-аквалангисты нашли, что для рыб, обитающих среди коралловых рифов, сутки делятся на резко разграниченные отрезки времени: на рассвете и в сумерках ночные и дневные формы изо дня в день в одно и то же время быстро сменяют друг друга.

Большинство же морских животных, по-видимому, одинаково активно и днем, и ночью. Обладая разнообразными органами чувств, эти виды воспринимают окружающую их среду по запахам, звукам или их отражениям, на ощупь, по игре света и тени. В эту группу животных входят очень разные организмы — от простейших до китов.

Таким образом, наряду с вертикальными пространственными перемещениями, зависящими от температуры воды, существует временное разделение активности, которое определяется конкретными адаптациями различных видов. Размеры животного, несомненно, также играют важную регулирующую роль. На открытом взору, освещенном солнцем мелководье у маленького животного очень мало надежды прожить долгую жизнь.

Теперь Нэд и я оказались рядом, и мы снова проверили наше снаряжение, но прежде чем спуститься со скалы, мне захотелось посмотреть, что находится под густым шатром ламинарий. Найдя щель на краю крутого уступа, я смог заглянуть под этот колышущийся коричневый пласт. Под шатром были видны «стебли» водорослей с их короткими, похожими на корни отростками — ризоидами, присосавшимися к скале. Гладкие плетевидные «стебли»[1], около 3/4 дюйма в диаметре, отстояли довольно далеко друг от друга, и я мог пробираться между ними по дну. Вода казалась кристально чистой и совершенно неподвижной. Под этим плотным ковром растений не ощущались ни течения, ни волнение на поверхности. Свет был мягким, и весь этот как бы затененный балдахином мир напоминал мне густой лес на суше. Как и там, под зарослями ламинарий другой растительной жизни немного. Главный «подлесок» этих морских джунглей чрезвычайно мало похож на растения и вообще на нечто живое. Эти водоросли, напоминающие кораллы[2], растут тонким хрупким слоем на камнях, ракушках и других твердых поверхностях. Как будто кто-то разрисовал их нежной розовой краской. Похожие на лишайник, эти водоросли иногда покрывают большие поверхности скал, правда, неравномерными участками. Особенно они любят затененные места.

На первый взгляд, под ламинариями не было животных организмов. Но это тоже оказалось иллюзией. При более внимательном осмотре на этой по внешнему виду голой скале обнаружилось большое разнообразие форм, мешанина из мягких, колючих, твердых, кожистых лоскутков. Я пригляделся как следует-и моим глазам открылось множество подробностей: проблески движения, крохотные щупальца, симметрично расположенные поры… Миры внутри миров. Богатая многообразная микрофауна, тысячи или, возможно, миллионы особей на квадратный фут. Только сильный микроскоп мог бы полностью обнаружить все разнообразие жизни в этом месте.

Единственными заурядными животными здесь были моллюски. Они передвигались по дну и вверх и вниз по водорослям. Иногда забравшийся в раковину улитки рак-отшельник проносился мимо с поразительной для этого почти неподвижного мира скоростью.

Я растянулся, как великан в лесу под дождем, выдыхая облака пузырьков, пробивавших себе дорогу через плетеную крышу, пока от них не остались только следы в виде серебристых пылинок. Довольно скоро мною овладело легкое чувство беспокойства: в таком месте может развиться водорослевая клаустрофобия. Я стал осторожно выбираться тем же путем, каким попал сюда.

Просто удивительно, как легко можно запутаться в зарослях ламинарий, а если ныряльщик еще впадет в панику — беды не миновать. Даже маленькую водоросль почти невозможно оторвать от скалы. В большинстве случаев застревает какая-нибудь часть снаряжения. Если сразу остановиться и дать задний ход, ныряльщик обычно освобождается, если же это не удается — достаточно несколько секунд поработать ножом. Но будьте осторожны: воздушный шланг, перекинутый со спины через плечо, можно принять за ствол водоросли. Часто стволы настолько ломкие, что, резко перегнув, достаточно перерезать их в одном месте или несколько раз согнуть и разогнуть, после чего они легко отделяются друг от друга. В крайнем случае нужно снять снаряжение и посмотреть, в чем дело. Если воздух кончается, акваланг придется бросить. Можно легко проскользнуть через растительность к поверхности только на запасе воздуха в легких.

Я выбрался из зарослей и прислонился к краю почти вертикальной скалы. На этой глубине отчетливо ощущалось легкое движение, производимое поверхностными волнами. Хотя я не видел Нэда, я знал, где он, потому что из-за скалы, в поле моего зрения, были видны столбики пузырьков, медленно поднимавшихся снизу.

Прежде чем спуститься глубже, нужно было проверить снаряжение. Манометр показывал, что была использована только четверть запаса воздуха, но я понимал, что с глубиной воздух будет расходоваться быстрее. Кроме того, нужно было продуться: по мере погружения в мокром неопреновом костюме плавучесть уменьшается. Когда я уходил с поверхности, я почти ничего не весил, теперь же, цепляясь за крутые уступы, подобно скалолазу на какой-нибудь планете с небольшой силой тяжести, я определенно был намного тяжелее.

Сделав два выдоха, я почувствовал себя другим человеком. Я отошел от скалы и, не тратя никаких усилий, повернулся, чтобы посмотреть на нее. Вероятно, так передвигаются космонавты в космическом корабле. Я спокойно плыл в любом направлении. Нормальные ощущения, возникающие при передвижении вверх и вниз, постепенно переходили в чувство полной свободы в безмерном пространстве.

По отвесному склону я опустился ниже и поплыл, работая ластами. Вода сразу стала холоднее. Разница была очень резкой. Мои губы и небольшие участки кожи лица, не прикрытые маской, почувствовали такой холод, как будто внезапно задул сильный январский ветер. Это был термоклин, граница, обозначающая глубину, до которой летнее солнце нагревает поверхностные воды. Миновав эту пограничную зону глубиной в несколько футов, я в буквальном смысле слова вернулся к зиме. Вдоль побережья термоклин начинает создаваться в первые теплые дни мая и июня. Вначале прогревается лишь тонкий слой воды, который все время держится у поверхности, не смешиваясь с более тяжелой водой под ним. Ветер может нарушить однородность этого слоя, перемешивая его с более глубокой водой, но он всегда восстанавливает свое положение. По мере того как теплеет, этот слой постепенно становится толще, устойчивее, и его нижняя граница, термоклин, резко отделяет его от слоя воды под ним. Ниже термоклина вода сохраняет ту температуру, которую она имела в течение прошедшей зимы, в то время как в нескольких футах над ним море переживает горячую пору лета. Затем, с наступлением прохладной осенней погоды, устойчивость поверхностного слоя нарушается. Когда вследствие морозных осенних ночей вода на поверхности быстро остывает, она опускается, и термоклин перестает существовать. Поверхностная вода смешивается с более глубокой водой, и теперь температура внизу достигает самого высокого уровня за весь год. Таким образом, на большую глубину весна приходит осенью, но лето за ней не последует.

У меня не было ясно выраженного ощущения холода. Хотя температура воды упала приблизительно с 65 до 40° F, холод, казалось, остался где-то за пределами моего мокрого костюма. Мне было приятно в воде, словно кожа, покрывающая мое тело, была лишена нервов.

Вместе с внезапным падением температуры немного увеличилась прозрачность воды, как будто рассеялся туман, и моему взору представилась впечатляющая картина. Футах в сорока от меня находился очень красивый мраморный каньон, чьи отвесные белые, почти светящиеся стены выглядели очень странно, как будто они были сделаны из лоскутков. Подобно миру зарослей, это место пробуждало иллюзии, но это было нечто возвышенное и легкое, как наполняющая душу поэзия. Здесь тоже иллюзии сливались с действительным миром, ибо я увидел, что стены были живыми. Они были покрыты широкими резиноподобными корковыми наростами, представляющими собой колонии своеобразных животных — оболочников. Такие колонии быстро растут, занимая все новые и новые участки скалы. На глубине 25–50 футов они могут полностью покрыть собой плоские, почти вертикальные поверхности. Как только оболочник займет какое-нибудь место, ничто другое уже не будет расти поверх него или кормиться им. Из расщелин в стене поднимались несколько небольших ламинарий, но на всем остальном пространстве живой мрамор светился в своей великолепной непорочности.

Дно каньона было узким, всего несколько, футов в ширину, покрытое илистым песком. Когда я встал на ноги, я немного взбаламутил воду. Я снова продулся и, находясь теперь на глубине около 45 футов, медленно поплыл вниз по круто опускающемуся дну. Стены каньона широко расступились и слились с остальной массой скалы.

Я двигался вдоль подножия гряды, в 60 футах от поверхности. Слева в сияющем безмолвии, расколотые каньонами и расщелинами, поднимались утесы. Справа, насколько я мог видеть, дно опускалось довольно отлого. Повсюду были каменные глыбы, по-видимому, оторвавшиеся от скалы.

Среди этого хаотического рельефа встречалось бесконечное количество пещер и ниш, которые явно должны были гораздо больше благоприятствовать разнообразию жизни, чем красивые, но однообразные стены. Здесь были губки различной формы, некоторые в виде шара, величиной с мою голову; другие росли прямо, изящно разветвляясь, как старинный подсвечник. А вот актинии, такие же, как те, которые встречаются в литоральных ваннах вдоль берега. Только там они толщиной с палец, здесь же актинии были крупные, как блюдца, и сплошь покрывали верхушки скал. В поисках моллюсков и другой добычи по дну медленно двигались огромные морские звезды.

Любой биоценоз, например такой, который открылся передо мной, эколог может описать с разных точек зрения. Прежде всего — с точки зрения способа добывания пищи. В прибрежной морской среде разные организмы питаются по-разному. Начнем с продуцентов, или фотосинтезирующих растений. Из них самые важные — это не бурые или другие бросающиеся в глаза водоросли, а скорее одноклеточные, диатомовые и другие — вся микроскопическая листва моря. Продуценты образуют основу фактически всех морских пищевых, или трофических, цепей — сложных систем взаимоотношений и неразрывных связей между жертвой и ее преследователем. Даже жизнь на больших глубинах, существующая благодаря остаткам пищи, которая на своем пути сверху вниз не раз усваивалась, другими организмами, — эта жизнь в конечном счете зависит от фотосинтезирующих организмов, обитающих в освещенном солнцем море на много миль выше.

Затем идут фильтраторы, питающиеся суспензиями. Это, по-видимому, самые многочисленные морские животные. Многие из них устраиваются в каком-нибудь одном месте и, пользуясь хитроумными приспособлениями, отфильтровывают небольшие частицы, в том числе и одноклеточные водоросли, из протекающей мим» них воды. Эти частицы сортируются: легко усвояемые идут в пищу, а неудобоваримые, предварительно уплотненные при помощи слизи, отбрасываются в виде катышей или нитей, — настоящая автоматическая конвейерная система по уборке мусора.

Еще одну большую группу составляют пасущиеся организмы, живущие на подножном корму. Для них морское дно выступает в роли огромной скатерти-самобранки. Но скатерть эта сделана из лоскутков, и перед многими живущими здесь существами стоит проблема выбрать среди этих лоскутков оптимальные для себя пищевые участки. Некоторые из этих организмов питаются донными водорослями или животными строго определенных видов, которые всегда можно отыскать в разнообразных донных сообществах. Другие без разбора поглощают богатый органическими веществами детрит.

Активные хищники образуют отдельную группу. Они, как правило, обладают высокоразвитой нервной системой, которая позволяет им обнаружить жертву на расстоянии и, совершив точно скоординированный энергичный рывок, завладеть ею. Не всегда можно провести разграничение между хищниками и пасущимися и даже фильтраторами. Морских звезд можно рассматривать и как хищников, и как пасущихся. Медуза — хищник, но по способу добывания пищи она несколько похожа на фильтраторов. Многие другие животные, находящиеся где-то между хищниками и пасущимися, питаются мертвыми организмами. Это мусорщики-некрофаги. К этой беспринципной группе могут быть отнесены такие разные животные, как крабы и акулы.

Последняя большая группа, так называемые редуценты, — прячущиеся существа. Это агенты энтропии, их присутствие незаметно, хотя иногда, в определенных местах, они во много раз численно превосходят организмы другого рода. Они выполняют завершающую функцию, необходимую для жизни биологического сообщества: расщепляют сложные органические соединения и вновь вводят составляющие их элементы в круговорот веществ в природе. В море, так же как и на суше, самые обычные редуценты — бактерии и грибки. Кроме них, особые виды червей, моллюски, ракообразные и другие животные тоже трудятся, превращая камень, раковины и дерево в пыль. Эти существа работают незаметно, и их действия нередко имеют весьма неприятные для человека неожиданные последствия — когда, например, корабельные черви подтачивают устои деревянного моста или плотину, или когда сверлящая губка уничтожает устричный садок. Тем не менее полное отсутствие этих редуцентов оказалось бы гибельным для естественной среды, так как без них такие стойкие, трудно разрушаемые материалы, как рифы и затопленное дерево, с поразительной скоростью скапливались бы в прибрежных водах.

Медленно плывя вдоль основания утеса, я приблизился к куче огромных валунов, лежащих у вертикальной стены. Некоторые из них были величиной с автомобиль. На полпути до вершины этой груды из расщелины, живо напомнив мне картину художника-сюрреалиста, высунулись две черные ножки с плавниками на концах. Плавники трепыхнулись и сплелись на мгновение, затем совершенно исчезли из виду. На дне, около валунов, я заметил другое движение; это было нечто живое, но вело оно себя как-то странно. Подплыв ближе, я увидел, что это была нейлоновая сетка Нэда с защелкой наверху. Надежно примотанная веревкой к камню, она тряслась и крутилась, и судорожно дергалась. Разобравшись в неясной массе из ног и хлопающих хвостов, я насчитал четырех превосходных омаров, энергично пытавшихся освободиться. Однако их совместные действия, направленные в разные стороны, в общем погашали друг друга, и сетка плясала и билась, описывая по дну небольшие круги.

Взглянув в ту сторону, куда исчез Нэд, я увидел вспышку света, осветившую довольно большую пещеру у меня под ногами. Внезапно свет исчез, и, достигнув через несколько секунд входа в пещеру, я оказался лицом к лицу с огромным омаром, вырывавшимся из одетой в перчатку руки Нэда, который крепко держал его за клешни.

Я взял у Нэда омара и чуть не упустил его. Мы осмотрели его. Он был добрых два фута в длину, а клешни больше человеческой руки. Тут Нэд указал на широкий кончик брюшка, и я увидел на похожих на листья твердых пластинках, которыми кончалось брюшко, две зарубки. Я вспомнил, что таким образом ловцы омаров метят самок, обладающих большими репродуктивными способностями. Нашего омара уже два раза ловили и отпускали, сделав зарубки в качестве сигнала для других ловцов.

Осмотрев эту большую самку, мы отпустили ее у входа в пещеру, и она медленно попятилась назад и исчезла из виду. Я надеюсь, что следующие хищники в человеческом облике, с которыми она повстречается, не тронут ее и она сможет произвести на свет огромный выводок малышей-омаров.

Несмотря на все усилия, предпринимаемые омарами, человеческая деятельность наносит тяжелый, часто опустошающий урон их владениям. На банке Джорджес, одном из самых лучших нерестилищ омаров, драги рыболовных судов около десятка государств без разбора уничтожают популяции этих животных. Правда, большинство траулеров интересует донная рыба, однако и они нечасто выбрасывают омаров назад в море.

Даже когда их отправляют обратно в воду, омары и икра, которую самка носит у себя под брюшком, настолько смяты рыбой, а сети вытаскивают ее тоннами, что большинство их погибает.

Очень молодым личинкам омаров большой вред наносит нефтяная пленка. Эти личинки в течение некоторого времени ведут планктонный образ жизни и при этом живут на самой поверхности моря. Теперь, когда поговаривают о добыче нефти у берегов Новой Англии, продолжительность жизни молодых омаров сильно уменьшится.

Недавно было сделано открытие, что взрослых омаров почему-то привлекает запах очищенной нефти, особенно керосина. Это еще один опасный сигнал. Животные чувствуют фантастически низкие концентрации керосина в морской воде. Это вещество так сильно влияет на омаров, что ловцы омаров стали использовать пропитанные керосином брикеты в качестве приманки. Большая порция керосина, выплеснутая в море, может привлечь к себе омаров со всей округи площадью в несколько сотен квадратных миль. В таких случаях животные будут собираться вместе в чрезвычайно большом количестве и вступать в ненужные драки между собой. Кроме того, в результате усиления дневной активности эти ночные животные будут чаще подвергаться риску встречи с такими хищниками, как акулы, скаты, другие большие рыбы, тюлени и человек.

В наши дни, когда продовольственные ресурсы, используемые на разные нужные и ненужные цели, быстро сокращаются, океаны становятся все более и более важным источником пищи. Но одновременно с этим, как это ни парадоксально, они превращаются в захламленные дороги, колодцы для сточных вод, выгребные ямы для индустриализированного общества. Загрязнение, которое ставит под удар морское рыболовство во всем мире, — это зловещая угроза человечеству, которое уже сейчас испытывает белковый голод. Самой большой опасности подвергаются районы континентального шельфа, представляющие собой самую перспективную область для потенциального производства пищи. Значение этой проблемы увеличивается с той же скоростью, с какой развивается индустриализация шельфа.

Пока мы стояли у основания утеса, омары в сетке у Нэда немного поутихли. Воздуха у каждого из нас оставалось еще на несколько минут. Нэд указан на усеянный камнями отлогий склон, спускавшийся в текучую темноту. Я кивнул. Нам обоим хотелось увидеть, где он переходит в ровное дно.

Держа в руке сетку с омарами, Нэд посмотрел на свой наручный компас и оттолкнулся. Я последовал за ним, наблюдая за игрой света, испускаемого его фонариком. Его луч осветил казавшийся бесконечным скалистый сад, полный всяких экзотических форм и красок. Мы были похожи на астронавтов, медленно передвигавшихся по какой-то фантастической планете, освещая прожектором ночную тьму. За маленьким движущимся кружочком света была зеленоватая пелена, поглощавшая все яркие краски, как только луч проносился мимо.

Без фонарика, даже внимательно вглядываясь в окружающий нас ландшафт, удалось бы увидеть лишь несколько оттенков красок, от серо-зеленого к черному. Толща воды над нами поглотила самый яркий участок спектра, но, освещенные искусственным светом, организмы, населявший скалистый склон, обнаружили свои настоящие краски. Они окружали нас со всех сторон, образуя густые скопления, встречающиеся лишь в немногих естественных биотопах на Земле. Краски здесь не столь разнообразны и насыщены, как на тропических коралловых рифах, но. в радиусе нескольких ярдов виднелись многочисленные оттенки желтого, оранжевого, красного и пурпурного цветов. Хотя большинство этих форм и похоже на растения, но на самом деле это животные, либо обособленные, либо объединенные в колонии, растущие вертикально или покрывающие скалы, как мох. Эти существа как нельзя лучше отвечают нашим представлениям о биосфере как о тонкой оболочке жизни, туго натянутой на поверхность земного шара.

Я остановился на минутку и, лежа на дне в нескольких дюймах от скалы, стал наблюдать за небольшим голожаберным моллюском, грациозно занимавшимся воспроизведением себе подобных. Это покрытое пятнышками кремового и лимонного цвета существо, не встревоженное фонариком Нэда, плавно передвигалось туда и назад, оставляя за собой тонкую, прозрачную нить, которая в виде петель и завитков приклеивалась к камню. Внутри нити, состоявшей из плотного слизистого вещества, находились сотни, может быть, тысячи крохотных, похожих на жемчужинки яиц. Спустя много дней они превратятся в микроскопические подвижные личинки — молодь этого вида. Еще некоторое время они будут плавать внутри своей цитадели, защищающей личинки от большинства пасущихся животных и хищников, которым, вероятно, не по вкусу этот слизистый защитный покров. Затем, когда личинки достигнут пика своей крошечной силы, они каким-то непонятным образом освободятся из своего желейного заключения (возможно, некоторые виды растворяют или усваивают его при помощи ферментов) и присоединятся к несущемуся в водовороте планктону.

Теперь личинки стали частью огромного дрейфующего мира. Голожаберные моллюски и несметное количество других существ, непохожих друг на друга и все же, как ни странно, функционально одинаковых, мерцают в воде, затягивая бесконечно малые частички пищи — главным образом одноклеточные водоросли — в водовороты, создаваемые крохотными, кругообразно расположенными, быстро вибрирующими волосками — ресничками. Побуждаемые заложенными в них инстинктами, возможно, реагируя на освещенность, температуру и давление, эти дрейфующие младенцы моря способны перемещаться только в вертикальном направлении. Они не могут двигаться против потоков воды, образующих горизонтальные течения. Пассивно передвигаясь и выжидая, личинки таким образом претворяют в жизнь заложенное в них стремление к расселению. По мере того как личинка будет расти, она станет активнее входить в свою новую роль: опробовать дно, разведывая его самые неуловимые свойства, которые, как зафиксировано в ее полученной по наследству памяти, пригодятся ей в будущем. Некоторые личинки, подхваченные течениями, идущими от берегов экваториальной Африки, обнаружат необходимые для своего развития условия лишь в тучных мелководьях северо-восточного побережья Южной Америки, если до этого их никто не съест или не одолеет болезнь.

Когда пройдет определенное время, а условия среды (пища, температура и другие жизненно необходимые факторы) окажутся соответствующими требованиям организма, личинка претерпевает метаморфоз, превращаясь во взрослую форму. Происходят еще более причудливые изменения, чем при превращении гусеницы в бабочку. Способы питания, передвижения, адаптации к трехмерному миру теперь должны быть приспособлены к услрвиям существования в почти двухмерной среде на дне моря. Фильтраторы могут стать хищниками или некрофагами; крохотные пловцы становятся роющими или ползающими животными или просто прикрепляются к какому-нибудь месту на всю жизнь. Есть много стадных видов животных. В их личинках заложено влечение к себе подобным. Так постепенно создаются большие скопления взрослых организмов и обеспечивается возможность успешного размножения в будущем.

Однако превращение личинок вряд ли сокращает население планктонного сообщества. Существуют дрейфующие организмы другого рода, развитие которых не сопровождается сменой образа жизни. Они никогда не поселяются на дне моря. Такие постоянные жители открытого моря известны под названием голопланктона (от греческого слова holos, что значит «целый», «весь»), в отличие от меропланктона (означающего «частично планктонный»), в состав которого входят личиночные формы животных.

Независимо от своей принадлежности к той или иной группе животных, весь планктон, взятый в совокупности, составляет неразрывное целое со всей жизнью в море. Условия, поддерживающие жизнь дрейфующих огромными массами сообществ, должны охраняться не только для того, чтобы обеспечить сохранность системы взращивания и расселения таких разных организмов, как губки и меч-рыба, но также и потому, что от этих невидимых живых плеяд зависят обширные и сложные связи в морских пищевых цепях. Экологов моря тревожит угроза, какую представляют для жизни планктонных сообществ сбрасываемые в море отходы, тепловые электростанции, утечки нефти и другие связанные с развитием техники явления. Возможно, что эта проблема окажется более важной, чем преданный широкой гласности вопрос о заморе рыб.

Нэд и я продолжали свой путь через царство низших животных. Мы плыли мимо губок, кишечнополостных, мшанок, червей, похожих на миниатюрные метелки из перьев для смахивания пыли, торчащие из-под камней. Мы видели моллюсков, плеченогих, чьи раковины напоминали лампу Аладдина, морские огурцы с венчиками из красных щупалец, усоногих раков, оболочников. Многих из этих животных я тут же узнавал по коллекциям, которые я собирал у побережья северной части штата Мэн и у берегов приморских провинций Канады. Там их можно видеть на мелководье у берега, а здесь мы встретились с этими холодолюбивыми видами в нижней зоне, не соприкасающейся с более теплым слоем над термоклином.

Однако мы недооценили бы значение этого процветающего сообщества, если бы описали его просто как биогеографическую зону. Это место является также живым музеем, «экспонирующим многочисленные реликты, сохранившиеся со времен темного геологического прошлого. Многие из этих существ дошли до нас в почти не изменившемся виде с того невообразимо отдаленного времени, когда континенты и океаны жили и умирали неизвестно где, когда горы поднимались внезапно, а опускались медленно, когда полярность нашей планеты менялась бесчисленное количество раз. Случалось, что ледниковый холод отдаленно ощущался даже в тропических морях, и уровень моря изменялся, подчиняясь ритму наступания ледников. Море впитывало в себя все изменения, и тем не менее населяющие его существа всегда могли найти в нем устойчивые и изобильные районы. И наоборот, наземные виды, преследуемые огнем и льдом, засухами и сотрясениями Земли, появлялись и исчезали со страшной быстротой. В море животные перемещались из одной эры в другую, не имея особых побудительных причин к тому, чтобы изменять свою основную форму и функцию. И они продолжали фильтровать темные воды и прочесывать богатый донный ил, как делали это издавна, с отдаленных времен господства беспозвоночных. По-видимому, эволюция в океане проходила более спокойно, чем на суше. Испытывая только отдаленное эхо внезапных поголовных вымираний и замен наземных видов животных, океаны постепенно давали пристанище новым типам жизни и в то же время сохраняли многие древние виды.

Конечно, в послеледниковое время и наша морская зона пережила относительно сложную историю. Я знал, что подводный пейзаж, который мы исследовали, претерпел огромные и разрушительные изменения, и пытался представить себе, как могла выглядеть вся эта местность после того, как ее выскребли и отполировали миллионы тонн медленно движущегося льда. Во время последнего наступания ледников, когда вода была скована льдом, уровень Мирового океана был приблизительно на 350 футов ниже. Далеко на восток отсюда большая часть нынешнего континентального шельфа оставалась нетронутой льдом, а здесь под тяжестью ледника местность деформировалась, сползая под уклон. По мере того как лед таял и отступал на север, суша, приспосабливаясь к обстановке, стала возвращаться в свое первоначальное положение, море же приходило в себя более медленно.

Около 10 тысяч лет назад, в те времена, когда североамериканский ледниковый покров отступал по всему фронту, экологическое восстановление среды, возможно, происходило быстро. Это глубокое холодное место, вероятно, было частью широкой мелкой бухты, не более 20 футов глубиной, усеянной маленькими островками, превратившимися теперь в многочисленные подводные гряды и небольшие возвышенности. Наверное, здесь была богатая морская жизнь, так как благодаря установившемуся после отступания льда мягкому климату вода нагревалась в соответствии с сезонными изменениями температуры. Невозможно даже себе представить, какое разнообразие морских птиц обитало здесь, вероятно, их было больше, чем в любое последующее время, ибо за гнездовья боролись не только местные виды, существующие теперь, но также и те, которые все еще не могли найти себе подходящих, свободных от льда участков севернее этих мест. Тюлени, моржи, киты и их родня, по-видимому, тоже находили себе убежище в этой мелководной, богатой островами акватории, сулившей изобилие нищи, уединение и безопасность, когда нужно было выводить детенышей.

Но море продолжало непреклонно подниматься, и в конце концов оно заняло господствующее положение над воспрянувшей сушей, которая пришла в спокойное состояние первой. Около 3 тысяч лет назад береговая линия находилась почти там же, где сейчас. Даже тогда, претерпев быстрое и глубокое изменение, побережье Северной Америки, должно быть, было вместилищем невероятного богатства жизни.

Однако в течение последних нескольких десятилетий виллы и курорты, чередующиеся с гигантскими дымовыми трубами и резервуарами, мусорными свалками и загрязненными нефтью гаванями, видоизменили береговую линию на протяжении многих миль. Будущие палеонтологи, без сомнения, будут сопоставлять кратковременные и обратимые действия больших наступаний ледников со сменившим их периодом вырождения — периодом экологического упадка, наступившим с беспрецедентной быстротой и отмеченным почти мгновенно нахлынувшей волной вымирания. Этот упадок будет несомненно приписан разрушительной геологической силе совершенно нового рода, деятельности социально агрессивного вида, который безрассудно растрачивает ресурсы и выделяет огромные количества непереработанных отходов производства, перегружающих естественный круговорот веществ в природе. Человек, это господствующее над всеми наземное животное, совсем недавно стал важным членом морской экосистемы, но сомнительно, что он успеет воспользоваться ее богатствами.

Мой ручной глубиномер показывал, что мы достигли глубины 90 футов. Валуны и булыжники попадались все реже и реже, и тут покатое дно стало ровным. Впереди была песчаная равнина, простиравшаяся дальше, чем мы могли видеть. Отдыхая, я старался разобраться в том, что меня окружало. Когда я дышал, раздавались странные глухие звуки. Они были отчетливо слышны, но не вызывали эхо. Вода была очень чистая, и, несмотря на сумеречное освещение, вдали на темной равнине смутно виднелось небольшое скопление камней, похожее на холмик. Вокруг стояла невероятная тишина. Нигде на земле я не встречал такого полного спокойствия. Стоя на этом месте — может быть, до меня здесь никогда не ступала нога человека — между склоном, на котором копошилась чуждая мне жизнь, и открытой водной равниной, я почувствовал себя в полном одиночестве.

Я очнулся от мечтаний, когда заметил рядом Нэда, чем-то очень занятого. Он приметил на дне камбалу и неподвижно завис над ней, разглядывая ее замечательную маскировочную окраску, благодаря которой рыба почти полностью сливалась с рисунком дна. Мое приближение спугнуло камбалу. Она насторожилась, взглянув одним глазом в моем направлении. Нэд вздрогнул от удивления, когда рыба, как наэлектризованная, внезапно ушла от нас. Она рванулась с места и волнообразными движениями полетела через равнину, как вспугнутая птица. Мы последовали за ней, но камбала исчезла где-то за кучей камней, на некотором расстоянии от нас.

Разбросанные на песке, на темном фоне светились раковины моллюсков всех размеров. В большинстве своем это были довольно типичные двустворчатые моллюски. Мое внимание, однако, привлекло множество крупных пустых раковин гребешков. Я внимательно посмотрел вокруг, пытаясь увидеть живых моллюсков. Из-за темного в- крапинку рисунка заметить моллюсков было труднее, чем их безжизненно бледные раковины. Тем не менее я нашел одного, который имел не менее восьми дюймов в ширину. Это был уроженец северных вод, черноглазый родственник голубоглазого гребешка, хорошо известного охотникам за морскими деликатесами. Черноглазый гребешок тоже очень вкусен, и трех или четырех больших экземпляров вполне достаточно, чтобы насытиться. Их свежий мускул-замыкатель удивительно нежен. Этот гребешок широко распространен вдоль побережья штата Мэн, даже на глубине 5 — 10 футов, но в поисках покоя он уходит и более глубоко.

По сравнению с другими моллюсками гребешки — существа активные и полные жизни. Тот, которого я держал, вдруг хлопнул своими створками, выпустив в сторону струю воды. Этот мощный толчок освободил животное, и, вырвавшись из моих рук, оно суетливо понеслось к другому месту, быстро хлопая своими створками, как кастаньетами, пока не остановилось в нескольких футах от меня. Такой способ плавания позволяет гребешку успешно спасаться от медленно движущихся хищников, например морских звезд, а иногда и от людей. Так как моя сетка была полна омаров для обеда, я не был больше склонен выступать в роли хищника.

Из жителей, видимых для глаза, открытое плоское дно населяют либо животные с такой защитной окраской, как у гребешков, которых трудно обнаружить, либо умеющие спасаться от преследователей со скоростью камбалы. Огромное большинство здешних обитателей скрыто в безопасности в донных отложениях. Целый мир роющих животных — черви, моллюски и многие другие, вплоть до самых мелких, — кишат в переплетающихся норках и ходах, скрытые от наших глаз всего несколькими дюймами осадков. Я был самым заметным объектом в этой местности, грозовым разрядником для любого достаточно крупного хищника, который мог бы мной заинтересоваться. Конечно, шансы повстречаться здесь с опасной акулой невелики, особенно в таких холодных водах, как эти. И все же подобная вероятность вызывает у подводного исследователя чувство такого же волнения, какое испытывает человек, совершающий пешеходную прогулку по территории, где обитают медведи-гризли. Темные, тихие места весьма располагают к самопознанию. Здесь, на глубокой водной равнине, легко осознаешь, насколько хрупок род человеческий, но в то же время учишься избавляться от беспричинных страхов, возникающих оттого, что слишком часто посматриваешь через плечо на неясные очертания.

У скопления камней Нэд делал круговые движения фонариком, чтобы привлечь мое внимание. Там под выступом, в маленькой темной нише, лежала крупная треска. В луче яркого света казалось, что она отдыхает, дыша размеренными глотками и напыщенно взирая на нас. Затем я заметил у нее высоко на боку рану. Было совершенно очевидно, что этот прокол мог быть сделан молодым, очень небольшим копьеносцем. Рана, видимо, уже частично зажила. Мы присели на корточки на расстоянии около 6 футов от ниши и с любопытством наблюдали за треской, не желая в то же время мешать спокойному течению процесса самоисцеления. Однако описание этой мирной картины требует некоторого дополнения.

На дне, возле самой ниши, где находилась рыба, лежала банка из-под пива. Она была без единого пятнышка, совершенно новая, сделана из алюминия — великолепно выполненный технологически предмет материальной культуры, резко контрастирующий с неправильными формами камней и обтекаемыми контурами рыб. Это был первый образец загрязнения, который мы увидели, и его молчаливое воздействие на меня было неожиданно сильным: я пожалел, что со мной не было кинокамеры, чтобы заснять эту сцену — бесцеремонное присутствие незваного гостя, смотрящего в лицо раненой рыбе.

В тот день это было нашим последним открытием. Запас воздуха у нас был на исходе, и мы не могли больше оставаться под водой. Нэд посмотрел на свой компас и показал, откуда мы пришли. Мы поплыли вместе в направлении невидимых скал. С глубины 90 футов можно было бы подняться сразу и поплыть к нашей лодке по воде. Но из чувства предосторожности — заранее никогда не знаешь, не идет ли в этот момент у тебя над головой какая-нибудь лодка, — мы решили подняться поближе к нашему якорю. Мы достигли основания утеса у каменных пещер, где нам повстречалась самка омара, и отсюда, с глубины 60 футов, стали подниматься. Постепенно темное дно стало удаляться. Медленно проплывая мимо странных мраморных утесов, мы почувствовали, что наш путь наверх, к зеленой яркости, не требует от нас никаких усилий. Я немного продулся, замедляя свой подъем, подобно воздухоплавателю, попавшему в штиль. Мы оказались рядом с зарослями ламинарий, затем над ними, и вдруг вода сразу потеплела. В ушах у меня шумело от воздуха, попадавшего в слуховые проходы. Вид кругом сделался невыразительным, но зато становилось все светлее и светлее. Пузырьки воздуха, который я выдыхал, блестели впереди меня, направляясь к свету.

Мы появились на поверхности в конце яркого солнечного дня в нескольких ярдах от нашей лодки. Небо было безоблачным, если не считать белого конденсационного следа реактивного самолета, аккуратно разрезавшего линию горизонта над городом. Я отдыхал, повиснув на борту лодки, и наблюдал за узкой полоской, обозначавшей курс самолета в голубом небе. Наше погружение длилось около 50 минут, и за это время мы покрыли расстояние, которое люди, летевшие там, в небе, одолели бы за каких-нибудь 50 миллисекунд. Что могли они увидеть, глядя со своей высоты на быстро меняющуюся перспективу морского побережья? Могли они заметить, как высыхают заболоченные земли, проникнуть в окаменелую землю под асфальтом, распознать болота, на месте которых некогда были широкие просторы плодородной земли, чей покой нарушали лишь полные жизни реки во время сезонных разливов? Могли они оценить беспримерное экологическое явление, когда один вид животных в одно мгновение эволюционного времени стал господствовать в физиографии местности, которая лежала перед ним? А как насчет забытых пространств, откуда мы только что возвратились? Могли они представить себе скрытые под водой равнины и хребты, над которыми они должны, были пролететь, или покрытый длинными рубцами покатый профиль континента, спускающийся в долины, наполненные беспредельной тишиной, и, наконец, далеко за горизонтом могли они увидеть позвоночный столб нашей планеты, Срединно-Атлантический хребет, внушающий благоговейный страх своей огромностью, поднимающийся со дна, чтобы пронзить середину Атлантического океана?

Самолет выглядел крохотным серебряным дротиком, стремительно несущимся через свой собственный разреженный океан. А я, поддерживаемый более послушными силами, лежал и продолжал наблюдать. Может быть, среди пассажиров там, наверху, найдется один или два, знакомых с естественным устройством того пространства, которое они обозревали. В наше время есть люди, знающие много фактов об океане — о строении морского дна и его динамических силах, составе морской воды, ее циркуляции и о морской жизни даже на самых больших глубинах. Люди — хорошие собиратели фактов. Ученые и инженеры и их компьютеры стали большими специалистами по сбору и сопоставлению растущего потока данных науки. Но лишь изредка, подобно вспышке, озарившей голову мудреца, некоторые факты на фоне шума научного исследования низкого напряжения синтезируются в полный смысла взгляд на природу.

Стоящая перед человечеством экологическая дилемма явилась следствием главным образом того, что развитие техники опередило наше понимание природы. Призыв стремиться к большему, чем можно охватить умом, становится для современного общества опасным. Благодаря развитию техники человек настолько расширил границы своей деятельности, что она способна сейчас изменить физическую географию больших пространств Земли.

Изменение пути океанских течений, блокирование больших проливов, осуществление крупномасштабных изменений климата — все это в пределах возможностей человека; однако он все еще не вполне понимает, как в норме устроен механизм таких явлений, как течения и климат.

Людям необходимо научиться преодолевать соблазн делать что-то просто потому, что это возможно сделать. Нужно отдавать себе отчет в том, как социальная деятельность человека отразится на природе. По сравнению с человеком остальная природа ограничена узкими рамками: физическими пределами времени и пространства для совершения и поддержания жизненно важных процессов, переплетенными с бесконечно более многочисленными и тонкими биологическими пределами. Вместе с новыми техническими знаниями должна прийти готовность уважать и возможности, какими обладает природа, в противном случае будущее человека, как и окружающая его среда, окажется под угрозой. Если мы потеряем наш маленький рай, нам уже некуда будет деться.

Наблюдая за исчезающим следом самолета, я подумал о том времени, когда всепожирающий город — будет ли это подводный нефтепровод или новый плавучий аэропорт — непременно доберется сюда, чтобы завладеть и задушить естественные сообщества, населяющие пространство вокруг нас и под нами.

Грозовые тучи, созданные руками человека, как щупальца, все туже охватывают нашу планету в воздухе и на море. Гроза еще только приближается, но она может разразиться, когда расточительное ведение хозяйства и применение технологических изобретений вразрез с законами природы достигнут своей высшей точки.

Можно ли вовремя остановить этот растущий разрушительный натиск, тщательно планируя и понимая, насколько важно помешать крушению многих простых и непрочных экосистем? Океаны — это последняя, жизненно необходимая человеку целина, его, теперь уже единственный, оплот на Земле и, может быть, его последний шанс доказать себе, что он наделен разумом.

Новая Англия

I. Ракообразные Новой Англии

В прибрежной зоне Новой Англии весна. Над холодным морем и по его поверхности, направляясь по важным делам в искусственно созданных транспортных средствах, перемещаются с разными скоростями и на разной высоте толпы путешественников. Торговые корабли всех разновидностей точками усеяли прибрежные воды этого густонаселенного промышленного района. Электронные глаза обшаривают небо и море в поисках всего — от военных секретов до меч-рыбы. Здесь и там можно заметить ранних предвестников толпы любителей летних развлечений, как этот вот неустрашимый моряк, приехавший сюда на уикэнд в непромокаемой куртке для защиты от ветра и водяных брызг. Внимательный наблюдатель заметит также бакланов, гаг, тюленей и многих других птиц и млекопитающих, только что возвратившихся из своих зимних мест обитания, чтобы здесь, среди северных скал и небольших бухт, вывести свое потомство. Но даже самый тонкий наблюдатель не сможет увидеть одно из самых замечательных явлений в этих водах: весеннюю миграцию омаров (Homarus americanus) через континентальный шельф из своих зимних убежищ на кромке банки Джорджес к каменистым отмелям у самых берегов.

По малоизвестным причинам побуждение совершать путешествия испытывают даже те существа, которые на первый взгляд кажутся слишком примитивными и плохо экипированными для такого мероприятия. С покрытой водой окраины Североамериканского континента, с более чем 200-метровой глубины, мигрирующий омар доходит до береговых отмелей Новой Англии. Он проходит 10 километров в день через обширные участки песка, прерываемые случайными валунами, окаменелыми руслами рек, остатками древних болот, затопленными ледниковыми моренами и кладбищами слонов.

Это длинное путешествие, осуществляемое омарами, было открыто в 1970 году доктором Рихардом Купером и его сотрудниками из Национального управления морского рыбного хозяйства Соединенных Штатов. Ограниченные передвижения омаров были известны и до этого. Поздней осенью животные уходят из мелководья, особенно вдоль далеких северных берегов, и снова возвращаются туда весной. Весь этот путь в обе стороны равен всего лишь нескольким километрам. Однако последние исследования Купера показывают, что существуют две разные популяции омаров: прибрежная, в основном немигрирующая, и популяция, живущая в открытом море. Каждую весну и осень члены последней передвигаются километров на триста. Более того, путешествующие омары, по-видимому, никогда не останавливаются на полпути. В центральном районе широкого континентального шельфа в водах Новой Англии до сих пор не встречались сколько-нибудь значительные немигрирующие популяции омаров.

Проследить путь омара, когда он проходит через континентальный шельф, работа невыполнимая, и исследовательская группа Купера не пыталась соревноваться с биологами, идущими по следам гризли, к которым прикреплены радиопередатчики. Вместо этого они решили выяснить две вещи — откуда омар родом и где его позже находят. При этом они использовали простой, но наглядный метод составления карт миграций омаров.

Из восьми мест вдоль окраины банки Джорджес были выловлены и измерены 5700 омаров и определен их пол. Затем под панцирем каждого животного была прикреплена бирка, таким образом, что она сохранялась даже после линьки. После этого омаров выпустили в их места обитания. Хотя предложенное вознаграждение было номинальным — рыночная стоимость экземпляра плюс один доллар, — ловцы омаров от Нью-Йорка до Нантакета проявили достаточно любознательности и доброй воли. В результате за два года ученым возвратили 400 омаров. Интересно отметить, что среди них не было ни одного из северной части залива Кейп-Код.

Измерения возвращенных мигрирующих омаров показали, что они росли быстрее, чем прибрежные немигрирующие омары. Известно, что рост холоднокровных животных зависит непосредственно от температуры. На внешнем шельфе Новой Англии придонная температура остается около 10 °C в течение всего года, что объясняется глубиной воды и близостью теплого течения Гольфстрим. Поэтому у мигрирующих омаров рост не замедляется, как это происходит с прибрежными животными, которые в продолжение нескольких зимних месяцев живут при низких температурах, близких к температуре замерзания.

Омар

Побережье Новой Англии и континентальный шельф

Район банки Джорджес с указанием потенциальных нефтяных участков

Размножение, однако, тоже зависит от температуры, и для успешного протекания этого процесса необходимо, чтобы температура воды была на несколько градусов выше 10 °C. Оптимальная температура — около 18 °C. В относительно мелких водах нашего северного побережья такая температура бывает только летом. Купер и его коллеги нашли, что большинство переселенцев составляли самки. Ученые считают, что длительное путешествие к летнему мелководью связано с процессом размножения.

Как возникла миграция? Возможно, что свыше 10 тысяч лет тому назад предки кочующих омаров жили среди многочисленных валунов на отмелях у края унылой плейстоценовой прибрежной равнины, будущей банки Джорджес. По мере сокращения ледников море постепенно становилось глубже, а обитатели дна все меньше и меньше ощущали сезонное потепление воды. Чтобы найти летние отмели для нереста, омарам приходилось двигаться на север и запад. Сначала это были короткие путешествия вдоль сравнительно круто спускающегося дна до точки, где континентальный склон переходит в континентальный шельф и уклон дна резко меняется. Но со временем, по мере того как море наступало на сушу, омары стали уходить дальше.

Если миграционные пути действительно формировались таким образом, то омары не могли достигать северной части полуострова Кейп-Код, потому что здесь путь преградили бы большие глубины залива Мэн. Из поколения в поколение их маршрут постепенно удлинялся, все время отклоняясь в сторону Лонг-Айленда, Род-Айленда, Мартас-Виньярда и Нантакета. При этом они неизбежно пересекали древнюю береговую линию, давно залитую морем. В то же время миграционный путь омаров, обитающих далеко на востоке от полуострова Кейп-Код, стал заметно короче: сегодня они поднимаются лишь на самые высокие участки банки Джорджес, где глубины не превышают 15–20 метров.

Теории о поведении организмов в исчезнувшем прошлом никогда не выйдут за рамки предположений, и эволюция миграций омаров останется интригующей тайной. Вообще явление миграции не может не поражать воображения. Я думаю, что ни одна группа наземных животных не обладает такими детальными сведениями об окружающем их мире, какие впитали в себя и продолжают впитывать чуткие усики, сложные стебельчатые глаза и изящные ходильные ножки северного омара, когда он движется через континентальный шельф, чтобы продолжить свой род.

Информация о размножении омаров накапливается уже в продолжение многих десятилетий, и теперь биологи имеют достаточно ясное представление об этом процессе. Вообразим себе, что мы присутствуем при зарождении нового поколения омаров в их естественной среде. Тогда, возможно, перед нами предстанет такая картина.

Большая самка изо всех сил старалась сбросить свою старую кутикулу[3]. На это у нее ушла большая часть дня. Теперь, в серо-зеленых сумерках, она в изнеможении лежала в своей норе у подножия рифа. Ее старая кутикула лежит в одном метре от нее, как призрачная копия ее самой. Через некоторое время самка станет пожирать ее, чтобы восстановить утраченные запасы органических и минеральных веществ. Но теперь она ждет, когда ее новые покровы, пока еще мягкие и не полностью расправленные, затвердеют.

Из-за валуна в трех метрах от самки появляется омар-самец. Он продвигается зигзагами, то вперед, то назад, а его антенны в это время рассекают воду широкими круговыми движениями. По размеру он почти в два раза меньше ожидающей его самки. Сначала кажется, что он пройдет мимо пещерки, не останавливаясь. Однако, как будто почувствовав некий молчаливый призыв, он замедляет шаг и направляется к входу.

Не проявляя колебаний или осторожности, а наоборот, с сознанием того, что цель достигнута, он останавливается в метре от самки, которая по-прежнему остается неподвижной. Затем внезапно им овладевает новый вид деятельности. Антенны начинают ритмично раскачиваться, напоминая сигналы семафора. Он становится на кончики ножек и, как угорелый, быстро-быстро перебирает ногочелюстями (видоизмененные конечности, расположенные снизу вокруг рта и служащие для удержания пищи). Такое возбужденное состояние самца, возможно, примитивно выражает предвкушение близкого удовольствия.

В конце концов самец прямо подходит к самке и обходит вокруг, исследуя ее при этом своими непрерывно действующими антеннами. Через несколько минут у нее, по-видимому, возникает ответное чувство, и она начинает проявлять признаки взаимности, лениво поглаживая самца своими антеннами. Но подобное проявление страсти нисколько его не удовлетворяет. После игры антенн он близко придвигается к ней и начинает осторожно опрокидывать ее своими ходильными ножками. Все еще как будто в полусне или гипнозе, она помогает своему не вышедшему ростом супругу, протягивая свои нескладные клешни вперед и скрещивая их, как танцовщица со сложенными над головой руками. Ее клешни располагаются по одной линии с телом, и она легко опрокидывается. Во время спаривания самец балансирует на своих больших клешнях. Происходит соединение сложных копулятивных органов, и в тело самки попадает сперма, которая сохранится там в течение многих месяцев.

О поведении омаров во время спаривания мы знаем главным образом из наблюдений над содержащимися в морских аквариумах животными. Только что закончившая линьку самка выделяет сильнодействующее вещество феромон. Теперь известно, что такие химические вещества — их можно обнаружить и по запаху, и по вкусу — вырабатывают и многие водные и наземные животные, включая человека. Они способствуют тому, чтобы спаривание происходило в оптимальный для самки период. Что касается омаров, границы действия и острота хеморецепции у них не изучены, но можно предполагать, что омары способны воспринимать химическое раздражение на значительном расстоянии.

На успех спаривания влияют относительные размеры самца и самки. Большой самец не может спариваться с маленькой самкой, но успешное спаривание больших самок с меньшими по размеру самцами — дело вполне обычное. Осеменение самки всегда происходит не позже чем через день или два, после линьки, а чаще всего через несколько часов. После того как панцирь самки затвердеет, спаривание становится физически невозможным, и самка в этот период вступает в борьбу с любым встретившимся ей самцом. После спаривания сперма сохраняется самкой в небольшом мешочке в течение года и более, пока не начнется откладка яиц. Оплодотворение яйцеклеток осуществляется в процессе кладки. Икринки, выходящие из яичника, движутся по двум небольшим трубкам — яйцеводам — и выходят наружу через отверстия, расположенные на брюшной поверхности тела.

К откладыванию икры самка готовится несколько дней. Она удаляется в какое-нибудь тихое место и, опираясь на конец брюшка и клешни, становится похожей на треногу. При этом нижняя поверхность брюшка оказывается довольно высоко надо дном. Оставаясь в таком положении, она старательно очищает нижнюю поверхность тела от налипших на нее частиц грунта. Эту операцию она совершает с помощью задних ходильных ножек, выполняющих работу кирки, гребня и щетки.

Только после того как все брюшко и небольшие раздвоенные отростки на нем — так называемые плавательные ножки-становятся безупречно чистыми, начинается откладывание икры. Самка ложится на спину и загибает кончик брюшка по направлению к голове. Тонкие нити оплодотворенных икринок попадают в образующееся при этом чашевидное пространство. Она осторожно сгребает икринки вместе; они соединяются и прикрепляются к панцирю и плавательным ножкам. Прикрепление осуществляется с помощью выделяемой вместе с потоком икры слизи, которая быстро затвердевает в морской воде. В зависимости от размера самка откладывает от 5000 до 100000 икринок за один раз. Когда она носит на себе икринки, или, как говорят, когда она «в икре», из-под ее брюшка виднеется нечто вроде плотных гроздьев маленьких темно-зеленых бусинок.

Каждая крохотная икринка — ее размеры не превышают величины семени помидора — представляет собой сложную «систему жизнеобеспечения», в которой заключен зародыш омара. Особые свойства оболочки икринки обеспечивают доступ кислорода к зародышу и удаление за счет диффузии углекислого газа и продуктов обмена. Каждая икринка содержит в себе запас пищи в виде желтка. В ранний период развития эмбрион занимает лишь незначительную часть объема яйца. Пока это незаметный, почти бесцветный пузырек, плавающий наверху заполненного пищей резервуара.

Растущий эмбрион поглощает все больше и больше зеленоватого желтка, и у него появляются ярко-красные пигментные клетки. На более поздней стадии эмбрионального развития у каждого крошечного протоомара образуется пара больших фасетированных глаз, подобных глазам насекомых. Наблюдателю, внимательно рассматривающему при помощи лупы и специальной лампы скопления эмбрионов, заточенных в своих маленьких прозрачных пузырьках, открывается удивительная палитра живых красок. На фоне темно-зеленых остатков желтка рассеянные поодиночке и объединенные в группы красные пигментные клетки и внезапно появляющиеся в фасетках эмбрионов вспышки призрачного света создают поразительную иллюзию соприкосновения с фантастическим ирреальным миром. Но вот через несколько месяцев крошечные эмбрионы, взращенные в питательном бульоне, готовы к выклеву. Они хорошо подготовлены к традиционным трудностям жизни в океане. Однако в последнее время появилось много новых и зловещих опасностей, к которым эмбрионы никак не приспособлены.

В 100 метрах от скалистого побережья у Нормане-Boy, на южной стороне мыса Кейп-Энн около Глостера, штат Массачусетс, параллельно берегу на глубине 20 метров лежат расположенные в одну линию огромные камни. Чем вызвано такое расположение камней, остается загадкой, ясно одно — что они ледникового происхождения и принесены сюда тысячи лет назад ледником из Канады. Теперь эти похожие на рифы камни в изобилии предоставляют пещерки и расщелины для морской жизни, в том числе и для омаров.

На дне, в узком проходе между двумя монументальными камнями, крупная самка омара, защищенная сзади крутым возвышением дна, всю летнюю ночь выпускала в свет свой выводок. Туго набитые прежде гроздья икры теперь опали и сплющились. Более половины их содержимого уже ушло, но полностью процесс выклева будет закончен не раньше чем через день или два. Время от времени сильными взмахами хвоста она подгоняет освобожденные личинки, которые кружатся маленькими облачками, подобно ласточкам, кувыркающимся на порывистом осеннем ветру. Длиной всего в человеческую ресницу, малыши омаров похожи на „большеголовых" куколок комара. Как только ограниченное и неподвижное эмбриональное существование личинок заканчивается, они плывут наверх, побуждаемые врожденным тяготением к свету, включая лунный и звездный, и инстинктивной антипатией к земному притяжению. Тем временем первые орды детенышей, выклюнувшихся ночью, достигают поверхности и на заре нового дня пускаются в дрейф. Становится все светлее и светлее, и перед личинками раскрывается новый динамичный мир.

На залитой солнцем поверхности моря жизнь личинок омаров определяется совершенно иными факторами. Здесь их подстерегает значительно больше опасностей, чем в сравнительно спокойных условиях морского дна. Солнечная радиация и резкие перепады температуры, внезапные ураганные ливни и завихрения воды — вот что ждет омарят на поверхности моря. Самые большие бедствия для них — это неожиданные изменения температуры и быстрое распреснение после сильного ливня, вызывающие иногда гибель личинок на большом пространстве. Маленькие, грациозные морские птицы, похожие на малиновок, выхватывающие свою крошечную жертву с самой поверхности моря, тоже представляют большую опасность для личинок. Но все это не идет ни в какое сравнение с опасностями жизни в планктонных джунглях.

Экологию животных сравнивают с игрой, в которой на карту ставится жизнь. Победителям в качестве вознаграждения предоставляется не более, чем возможность и дальше принимать участие в игре. Стратегия игры для крохотных игроков-личинок заключается в том, чтобы вырасти как можно быстрее, ибо в мире планктона. удача зависит от силы и аппетита, а личинки омара, как известно, сами каннибалы. Окруженные пищей и в течение некоторого времени чистой водой личинки омаров дрейфуют по дорогам предков вдоль берегов Массачусетс кого залива.

От Кейп-Энн поверхностные воды медленно текут на юг и запад среди небольших скалистых островков со скудной растительностью, мимо Беверли-Харбора и Марблхеда. Новое поколение омаров путешествует вместе с течением, так как, хотя личинки в своей «весовой категории» существа сильные, они не могут долго плавать самостоятельно в горизонтальном направлении. К тому времени, когда прибрежное течение огибает полуостров Нахант и входит в Бостонскую гавань с внешней стороны, с животными и их окружением происходят важные перемены.

Во время пути личинка омара, выклюнувшаяся в водах Норманс-Воу, проходит по крайней мере одну, а возможно, и две линьки. В отличие от взрослых особей, личинки растут очень быстро, и линьки совершаются через каждые несколько дней. Перед линькой новый панцирь образуется под тесным старым, сбросив который, животное в течение короткого промежутка времени быстро увеличивается в размерах. С каждой линькой личинка вступает в новую стадию развития. Например, личинки, начавшие свое путешествие у Кейп-Энн, достигают Бостонской гавани, находясь уже на второй или третьей стадии. Они почти удвоились в длину (их первоначальный размер мы сравнили с величиной ресницы человека), но их внешний вид изменился мало. Непропорционально большая голова придает им довольно агрессивный вид. И это впечатление не обманчиво: ежедневно они поглощают пищи в несколько раз больше, чем весит их собственное тело.

Море возле Бостона представляет собой беспорядочную лоскутную смесь чистой холодной океанской воды с дурно пахнущими потоками загрязнений. В ясный день пассажирам воздушного лайнера, приближающегося к аэропорту Логан в Бостоне, хорошо видно, как в глубокую голубую воду вливается несколько потоков молочного цвета. Похожие на пальцы, они указывают на раскинувшийся во все стороны мегалополис, как бы обвиняя его. У города Лини, к северу от Бостонской гавани, сточные воды выливаются в море из трубы диаметром шесть метров, растекаясь огромным веером около четырех километров в длину и двух в ширину, и в конце концов смешиваются с окружающей водой. 95 миллионов литров нечистот (не подвергнутых обработке, если не считать просеивания через сеть с 3–8 дюймовыми ячейками) каждый день поступают в море только из одного этого источника.

Вид самой воды тоже вызывает беспокойство. Во время приливов и отливов резко выделяются полосы, или зоны, обозначаемые разводами нефти и разнообразным мусором: современные пластики, резина и другие, неопознанные материалы. Эти зоны простираются вертикально, в глубину. Как сообщают водолазы, они образуют фактически светонепроницаемые стены. В некоторых отчетах встречаются выражения „коричневый занавес" и „коричневый снег". Зловоние, исходящее отсюда, пропитывает всю атмосферу данной местности, и поэтому нет ничего удивительного в том, что запах моря у городской черты неприятно поражает обоняние моряка, возвращающегося из плавания в открытом океане.

Личинка омара входит в загрязненные воды, по-видимому, не обладая ни инстинктом уклонения, ни естественным механизмом защиты против новой угрозы. Величественная поступь эволюции никак не может угнаться за быстрыми изменениями, происходящими в современном индустриализованном океане. И в самом деле, личинкам омара меньше всего подходит такая среда, потому что больше всего загрязняющих веществ скапливается как раз в приповерхностном слое моря, где они обитают.

Некоторые из таких веществ, например металлы, всегда присутствовали в море, но в небольших количествах. На протяжении чуть больше столетия, которое насчитывает Век Нефти, в прибрежных водах появились нефтепродукты, состоящие из тысяч компонентов, отравляющих морские организмы, и их концентрации непрерывно увеличиваются. Загрязнение нефтью во всем мире в результате человеческой деятельности намного превосходит естественные истечения из разбросанных в разных местах нефтяных источников. За последние два или три десятилетия появились и другие вещества, такие, как инсектициды (ДДТ, ПХБ и т. д.), и разнообразные промышленные загрязнения. Накопление этих веществ идет так быстро и в таких беспримерных количествах, что ученые не успели еще дать научной оценки потенциальных экологических воздействий ни отдельных веществ, ни их сочетаний. А таких животных, как омары, внезапное загрязнение поверхности моря застало врасплох.

К концу лета омары вдоль всего побережья Новой Англии отметали икру, а многие личинки начали уже оседать на дно. Сезонные изменения, влияющие на жизнь омаров, однако, в разных участках побережья протекают в разное время. В более теплых водах южнее Кейп-Кода репродуктивный цикл и развитие личинок по крайней мере на месяц опережают эти процессы в более прохладных водах у берегов штата Мэн. Оптимальная для роста омаров (как взрослых, так и личинок) температура воды, являющаяся главным регулятором жизненных функций водных беспозвоночных, находится в пределах 15–20 °C. Однако в том, что в южной части Новой Англии, от Баззардс-Бей до Лонг-Айленд Саунд, промысел омаров пребывает в бедственном состоянии, температурные условия не виноваты. Они здесь гораздо ближе к идеальным, чем в прибрежных водах штата Мэн.

В начале июня массы омарят начинают появляться в планктоне прибрежных вод Род-Айленда. Так же как в водах Нормане-Boy, их подхватывает медленное юго-западное течение. Они движутся целыми стаями вдоль побережья, мимо промышленных гаваней и выветренных мысов, тихих, безлюдных особняков и новых пригородных домов, в изобилии появляющихся на склонах холмов. Во время своего путешествия, занимающего все лето, они делят свой путь с возрастающим количеством лодок, которые оставляют за собой следы нефти и мусора. В некоторых местах эти следы настолько ничтожны, что человеческому глазу они не видны, но для существ, величина которых измеряется миллиметрами, они могут оказаться губительными.

К тому времени, когда личинки достигают подходов к Лонг-Айленд Саунд, они провели в составе планктона недели три, и многие готовы перейти в четвертую стадию. Для большинства предстоящая линька будет последней в их жизни на поверхности моря.

Вид омаров в четвертой стадии претерпевает внезапное изменение. В процессе одной этой линьки они сбрасывают с себя облик личинки комара и становятся миниатюрными омарами. С этого времени крохотные животные, длиной с половину спички, начинают вести себя тоже иначе. У них исчезает первоначальный инстинкт стремления к свету. Теперь личинок привлекают твердые предметы, расщелины, тенистые места и другие укрытия. Иногда личинки в четвертой стадии и даже старше прилипают к кусочкам соломы, дерева и другим плавающим обломкам. Но большинство из них, несмотря на то что они умеют очень хорошо плавать и вполне способны остаться на поверхности воды, начинают медленно погружаться на дно.

Самка омара 'в икре'

У оседающих личинок есть что-то общее с парашютистами военного времени, спускающимися на чужую, кишащую врагами территорию. Личинки, которым повезло, пройдя сквозь окутанную темнотой воду, приземляются на каменистое дно и сразу же приступают к поискам ближайшего укромного места. Менее же везучие оказываются на песчаном дне, где трудно найти надежное укрытие. Многие из этих неудачников становятся жертвами маленьких камбал и других бродячих хищников. Но даже находясь среди камней, омарята далеко не чувствуют себя в безопасности. Большинство движущихся существ равного им или большего размера и некоторые на вид неподвижные животные являются их потенциальными врагами. Их родичи, главным образом крабы и более взрослые омары, представляют особую опасность. Повсюду шныряют небольшие агрессивные рыбки, а в каждой расщелине спрятаны щупальца-ловушки. Пройдут годы, прежде чем вновь поселившиеся на дне омары займут такое положение в мире морского дна, что вероятность стать чьей-нибудь жертвой будет практически равна нулю.

Донные биоценозы шельфа Новой Англии изучены подробно, может быть, даже лучше, чем в остальных районах шельфа Северной Америки. И все же наши знания о естественных группах организмов, живущих в этих скрытых песках и камнях, далеко не полны. Экология моря, занимающаяся вопросами динамики жизни подводных организмов, их популяций и взаимосвязей внутри сообществ, включающих разные виды, намного отстала от экологии суши. Решающую роль в этом играет неравенство условий наблюдений. Гораздо труднее внимательно следить за тем, что происходит под шатром ламинарий, чем вести наблюдения в обычном лесу на суше. Пройдет еще немало времени, прежде чем понимание экологии морского дна достигнет адекватного уровня. Недавно, однако, в прибрежных водах Новой Англии и восточной Канады морские экологи внесли ясность в интересную проблему экологического равновесия в донном сообществе, включающем четыре звена пищевой цепи, начиная с бурых и других морских водорослей.

Хотя бурые водоросли Новой Англии не принадлежат к самым крупным видам, они относятся к самым продуктивным в мире. Один из видов способен за год роста в 20 раз увеличить свой первоначальный вес. Однако такой рост еще не означает соответствующего увеличения размеров водорослей из-за частого в этих водах сильного волнения, ломающего и отрывающего длинные тонкие слоевища. Брюхоногие моллюски и морские ежи наносят водорослям еще больший вред, тормозя их рост.

Особенно сильный ущерб наносят бурым водорослям морские ежи. Среди пышных зарослей, обычных для каменистого дна прибрежных районов Северо-Востока, биологи нередко встречают лишенные растительности зоны. Внутри этих опустошенных участков количество морских ежей часто в восемь раз превосходит их число на остальной окружающей местности. Эти колючие животные полусферической формы, чуть побольше половинки теннисного мяча, медленно движутся гуртом, выщипывая все на своем пути, пока не останутся одни голые камни.

По мнению некоторых ученых, загрязнение моря сточными водами в какой-то мере способствует увеличению популяций ежей. Молодые морские ежи находят себе пищу в отложениях нечистот и других отстоях сточных вод. Однако быстрый рост численности морских ежей более явно связан с другим явлением, происходящим на шельфе Новой Англии.

В этом районе главные враги морских ежей — омары. Сильные бронированные ракообразные разгрызают свою покрытую иглами жертву и лакомятся тягучими, острыми на вкус внутренностями, особенно наслаждаясь икрой и молоками, которые и у людей считаются деликатесом. По последним подсчетам, один взрослый омар съедает несколько сотен морских ежей в год. Крабы тоже охотятся за ежами, но они едят меньше и более мелкие экземпляры, чем омары. Если учесть, что омары также едят крабов, то в конце концов главным хищником, уничтожающим ежей, по-видимому, выступают омары. Теперь биологи считают, что уничтожению зарослей бурых водорослей морскими ежами благоприятствовал чрезмерный лов омаров в прибрежных водах. Таким образом, хищничество на четвертой ступени цепи морские водоросли — ежи — омары — человек, видимо, наносит сильный ущерб первой.

Хищнический вылов омаров и других видов, живущих в шельфовых водах Новой Англии, быстро растет, и, как это ни поразительно, нарушение экологического равновесия воздействует даже на водоросли. К этому нужно добавить, что влияние перелова на общую естественную среду прибрежной зоны, наглядно выявленное в отношении лесов бурых водорослей, — только первое открытие, возможно, потому, что это происходит у берега, в районе, где работает много специалистов-биологов. Следующая проблема касается явлений, происходящих дальше от берега, где чрезвычайно богатые рыбные пастбища Новой Англии разрабатываются так беспечно, как будто завтра никогда не наступит.

II. Что-то неладно с рыболовством

У наружного края континентального шельфа к югу от Новой Англии господствуют пески банки Джорджес. Лишь кое-где встречаются небольшие возвышения и валуны ледникового происхождения. Однако здесь есть места, где на морском дне обнаруживаются рубцы и царапины, которые появились отнюдь не в результате естественных процессов. На песке в беспорядке лежат предметы материальной культуры, вернее, то, что от них осталось, как будто здесь только что прошелся ледник. Один из них покоится в воде на глубине 170 метров и представляет собой старую, сплющенную ловушку для омаров, сделанную из проволоки в пластиковой Обмотке. В ловушке находится один живой обитатель. Опустив усики, с неподвижными клешнями, омар забился в угол ловушки. Он находится в заточении уже более трех месяцев. По ту сторону ловушки на песке лежат останки его собратьев, омаров и крабов. Все съедобное в пределах досягаемости, включая кусочки раковин, уже давно съедено умирающим от голода пленником.

От ловушки по песку тянется на запад беловатый, тускло отсвечивающий на темном дне трос, постепенно теряющийся вдали. Этот трос, его еще называют донный линь, через 500 метров поворачивает на юго-восток. Его конец лежит в полутора километрах отсюда, недалеко от верховьев каньона Атлантис, на самом краю шельфа. К нему прикреплены 100 ловушек на расстоянии 20 метров одна от другой. Ловушки и омары, заключенные в них, потеряны. Пойманные животные никогда не попадут на рыночные прилавки. Они не оставят и потомства. Лини, связывающие ловушки с поверхностью моря, были уничтожены, когда над ними прошли траулеры, таща за собой свои тяжелые орудия лова.

Первоначально трос с ловушками был в два раза длиннее. На месте его удерживали маленькие якоря. Они были прикреплены к концам троса, отсюда же наверх поднимались тонкие лини к буйкам. Первый траулер прошел примерно над серединой троса. Острый край металлической детали трала легко разрезал его пополам. Второе судно, находившееся в километре к востоку и шедшее вдоль кромки каньона, зацепило восточный конец донного линя. Мощный трал легко вырвал легкий якорь и вся цепочка ловушек потянулась за ним, как завязанный узлами хвост бумажного змея. Затем донный линь с привязанными к нему ловушками запутался в груде камней. Линь лопнул, и двухкилометровая связка ловушек осталась лежать на дне по ходу трала, на котором остались лишь покореженный якорь и несколько запутавшихся ловушек. Возможно, что и они в конце концов где-то легли на морское дно на большом расстоянии друг от друга, когда под аккомпанемент соленых матросских словечек их по очереди выпутали из сети трала и выбросили за борт.

В установленных только за несколько часов до прихода траулеров ловушках была свежая приманка, и лов шел хорошо. В течение нескольких последующих дней во многие ловушки попалось по два, а то и по нескольку прекрасных омаров. Приманка сгнила, и узники начали медленно умирать от голода. Иногда в ловушку вползал краб или маленький омар и, загнанные в угол, они становились пищей для более взрослого родственника. Ослабленные от голода животные легко поддавались болезням и погибали от них. Погибшие съедались другими или в течение какого-то времени служили приманкой, привлекая в ловушки других омаров.

В конце концов большая часть омаров, обитающих в этой местности на протяжении нескольких квадратных километров, были пойманы в эти ловушки-привидения. Многие мигрирующие животные тоже попадали в эту систему ловушек, лежащую на пути сезонных миграций в обе стороны от каньона Атлантис и по направлению к нему. Через год, вследствие плохого улова в этой зоне и частого присутствия иностранных судов, ловцам омаров пришлось попытать счастья в другом месте.

Наш одинокий омар сидел в ловушке-привидении на глубине 170 метров. День был солнечный, и песчаное дно было на удивление сильно освещено, настолько, что можно было видеть очертания предметов, хотя их детали терялись в тени. Вдруг омар почувствовал пульсирующую вибрацию, которая становилась все сильнее и сильнее, пока не заполнила все вокруг. Она была невыносима. К счастью, вскоре шум стал стихать. Затем появился косяк рыбы; она явно была в каком-то смятении, если не в испуге, и двигалась вперед, как будто подгоняемая чем-то, находившимся пока еще вне пределов 15-метрового радиуса видимости. Вдруг, подпрыгивая и дергаясь, в направлении, параллельном движению рыб, появилась огромная деревянная плита, величиной с амбарную дверь. Ее волокли по песку тросы. Как будто заранее прицелившись, доска обрушилась на ловушку-привидение и исчезла во мгле. Каким-то чудом омар остался невредимым, сжавшись в смятой проволочной сетке.

Когда-то омаров в Новой Англии ловили простейшим способом: во время отлива их собирали руками на берегу. Их было так много в лужах на каменистых пляжах и под большими камнями, что приблизительно до 1840 года никому и в голову не приходило охотиться за ними в открытом море. Однако к этому времени запасы омаров на береговой линии истощились, и рыбаки стали использовать уже появившиеся в Европе снасти для лова омаров. Теперь прибрежные жители Новой Англии ловили омаров сеткой, похожей на перевернутый открытый зонтик. Такую сетку-кринолин спускали на веревке с весельной шлюпки на глубину 2–3 метров. Приманкой служила рыбья голова, привязанная к центру сетки. Смотря в чистую воду, рыбаки могли наблюдать за каждым движением жертвы; часто за считанные минуты в сеть заползало несколько омаров. На модном морском курорте тех дней повар заказывал свежих омаров за час до того, как подать их на стол, точно так же, как овощи с огорода.

Известная всем деревянная ловушка для лова омаров стала широко применяться на побережье Новой Англии на рубеже XIX и XX веков, хотя она была придумана в Голландии еще в 1713 году. Такая ловушка по-прежнему используется повсеместно наряду с другими, сделанными из проволоки в пластиковой обмотке. Лов омаров при помощи ловушек на внешней части континентального шельфа начался каких-нибудь двенадцать лет назад. Но особого расцвета этот метод достиг в самом конце последнего десятилетия, когда предприимчивые дельцы оборудовали свои баркасы дополнительными баками для горючего, мощными лебедками и навигационными системами — лоранами и радарами, для того чтобы обнаруживать крохотные буи-указатели в 200 километрах от берега. Люди, ведущие промысловый лов омаров на самых внешних участках шельфа, с трудом добывают себе средства к существованию и начинают сворачивать свое дело. Даже некоторые пионеры дальнего лова, получив скромную денежную компенсацию от правительства Соединенных Штатов за убытки, якобы нанесенные советскими траулерами, прекратили здесь свою деятельность. Между тем оставшиеся ловцы крабов и рыболовы, пользующиеся тралами, продолжают свое вынужденное взаимодействие, в результате которого не только повреждаются орудия лова, но и наносится тяжелый урон популяциям омара.

В ближайшие годы ожидается введение новых правил рыболовства на банке Джорджес. Вероятно, будут выделены особые зоны для установки ловушек и лова рыбы траловыми сетями. Ширина этих зон — от десяти до пятнадцати километров. Они пройдут от края континентального шельфа по направлению к берегу. Такая мера поможет избежать международных споров и исков о возмещении убытков, а участки для ловушек будут служить убежищем для рыб, которые придут сюда из перенаселенных районов. Кроме того, установка лесок с ловушками вне пределов досягаемости траулеров избавит ловцов омаров от утраты ловушек (которые недаром называются ловушками-привидениями).

25 января 1975 года консорциум ловцов омаров штата Род-Айленд, промышлявших в водах Ньюпорта, заявил об утрате ловушек и снаряжения стоимостью в 150000 долларов у кромки банки Джорджес. В течение одной ночи несколько иностранных судов прошли через снасти, установленные в 240 километрах от Кейп-Кода, перерезав все тросы, соединявшие ловушки с буями на поверхности. Этот случай, когда в одно мгновение 3000 ловушек, расставленных на сотнях квадратных километров богатого омарами дна, превратились в ловушки-привидения, не имел себе равных в истории. Однако общее число подобных происшествий за год, пусть и гораздо меньшего масштаба, чрезвычайно велико, и эта проблема все усугубляется.

Считается, что в прибрежной части штата Мэн ежегодно гибнет до 300000 ловушек. В среднем каждая ловушка-привидение исключает из экологического и экономического оборота по крайней мере нескольких омаров. По самым скромным подсчетам, в штате Мэн за год ловушками-привидениями уничтожается более миллиона омаров. А ведь точно не известно, какова средняя продолжительность действия такой ловушки. В отличие от ловушек, которые периодически вытягивают на поверхность, вынимают добычу, а затем снова швыряют за борт, ловушки, лежащие на дне, могут действовать долго, в течение многих лет. Деревянные в конце концов сгнивают или уничтожаются корабельными червями, но ловушки, сделанные из проволоки с пластиковым покрытием, практически не разрушаются.

Омары и крабы попадают в ловушку, даже если в ней нет приманки, просто в поисках убежища. После нескольких недель пребывания под водой ловушка густо обрастает животными и растениями и становится заманчивым укрытием для ракообразных. Кроме того, слабые, раненые или даже просто линяющие омары, попавшие в плен, могут служить приманкой для очередных жертв.

Не только ловушки, но и другие приспособления, например жаберные сети, оставшиеся в воде, продолжают ловить рыбу после того, как над ними утрачен контроль со стороны рыбаков. Если выйти за пределы Новой Англии, эта проблема все больше и больше тревожит рыбаков Карибского моря, где под угрозой находится колючий омар. А в северо-западной части Тихого океана самой большой опасности подвергаются камчатский краб,[4] краб-магистр и угольная рыба (ловится жаберной сетью).

Понемногу начинают вырабатываться меры, направленные на уменьшение вреда от ловушек-привидений. Создано простое устройство для высвобождения животных, попадающих в ловушку. Одна сторона ловушки представляет собой сплетенную из хлопковой бечевки сетку размером 20x20 сантиметров, которая через два-три месяца сгнивает. В штате Вашингтон снабжение ловушек таким устройством предписано законом, и, может быть, штаты Новой Англии скоро последуют этому примеру. Однако не так-то просто убедить рыбаков в необходимости подобных нововведений. Пренебрежительно относящихся к закону рыбаков в конце концов наказывают, но все-таки принудительное распространение закона в районах рыболовства осуществляется со скрипом.

И все же, даже если удастся добиться того, чтобы животные не погибали в ловушках, это вряд ли спасет промысел омаров в Соединенных Штатах от упадка. В ответ на вызванное инфляцией взвинчивание цен количество рыбаков с каждым годом растет, а улов так же неуклонно снижается. Например, в штате Мэн он упал с 10 миллионов килограммов в 1962 году. До 7,4 миллиона в 1972 году. Однако стоимость улова за это десятилетие поднялась с 11 миллионов долларов более чем до 18 миллионов. За последние годы добыча омаров в Канаде также сильно сократилась. В отличие от Соединенных Штатов, Канада ввела ограничения на промысел омаров, благодаря чему количество ловцов остается приблизительно постоянным. По мнению некоторых биологов, резкое падение запасов канадских омаров вызвано скорее аномально низкой температурой воды в море, чем хищнической деятельностью человека.

На шельфе Новой Англии в опасном положении пребывают не одни только омары. Под угрозой находится весь прибрежный запас рыбы и, в конце концов, возможно, вся экосистема. В сезон самого интенсивного рыболовства, с июня но декабрь, суда более десятка стран одновременно бороздят банку Джорджес. Непрерывно действуют электронные рыбоискатели. День и ночь опускаются и поднимаются огромные сети, скрипя под тяжестью разных видов рыбы, крабов, омаров, кальмаров, гребешков, морских звезд и многих других животных. Когда трал медленно поднимают с глубины на борт, все животные, за исключением тех, что находятся в верхнем слое живого груза, испытывают невыносимое давление. Глаза вылезают из орбит; икра и внутренности выдавливаются наружу; даже омары и крабы оказываются раздавленными. Статистические данные об уловах не дают точного представления о масштабах нашего вмешательства в жизнь океана. Цифры указывают лишь вес пойманной трески или желтохвостой камбалы, но никто и никогда не учитывал, что при этом во много раз больше погибает самых разных живых организмов и грубо разрушается инфраструктура экосистем морского дна.

Подсчитано, что американские траулеры, как правило, выбрасывают 80 % улова. Это свидетельствует об излишней привередливости жителей Соединенных Штатов в отношении продуктов моря. У европейского рыболовного флота, который обслуживает Старый Свет, обладающий более разносторонними вкусами, зря пропадает гораздо меньшая часть улова. Японцы, издавна питающиеся дарами моря, а сегодня включающие их в свой рацион в еще большей степени в силу трудностей жизни на перенаселенном острове, видимо, получают за свои старания больше, чем какие-либо другие народы. Внутренности и отходы перерабатываются в пищу для животных, в рыбные концентраты, превращаясь в источник белка, которого не хватает в более голодных районах мира. На банке Джорджес японский флот охотится даже за кальмарами, которые идут как для внутреннего потребления, так и для вывоза на другие рынки с увеличивающимся спросом, как, например, в Италию. А если американские рыболовы и дадут себе труд сохранить какого-нибудь кальмара, то используют его только в качестве приманки. И как бы в насмешку, многие виды рыб, которых американцы никогда бы не купили, возвращаются к ним после переработки в других странах в виде рыбных палочек и других подобных продуктов.

Несмотря на меры, предпринимаемые для того, чтобы избежать коммерческих потерь, интенсивное рыболовство, в соединении с современной технологией, таит в себе большую опасность для морского рыбного промысла. Гидробиологи и представить себе не могли последствий интенсификации лова в течение последних десяти лет, пока сами не опустились на дно и не увидели собственными глазами бесчисленные борозды и глубокие царапины от драг и тралов, густой сетью покрывшие песчаное дно банки Джорджес. До сих пор еще не известно, какое общее воздействие оказал траловый лов рыбы на всю трофическую пищевую систему нашего моря. Серьезных исследований по этой проблеме не проводилось. Многие небольшие рыбы, включая молодь важных промысловых видов, кормятся червями, двустворчатыми моллюсками, небольшими креветками и другими обитателями морского дна. Сильное разрушение дна тралами постепенно может подорвать экосистему района банки.

Тралы предназначены для того, чтобы ловить все встречающееся на их пути на поверхности дна или непосредственно над дном. Некоторые сети достигают таких гигантских размеров, что свободно могли бы покрыть половину футбольного поля. Через отверстие трала высотой до 15 метров может свободно пройти большой двухэтажный дом.

С борта судна спускается главный трос, с которым трал соединяется двумя поводковыми тросами. Последние прикреплены к боковым краям отверстия сети. Примерно по середине поводковых тросов вертикально располагаются овальные или прямоугольные плиты, края которых оббиты металлом. Эти плиты тяжелее воды. Когда их опускают за борт, они располагаются по ходу движения судна и входят в воду бок о бок, увлекая за собой сеть. Сначала плиты погружаются вертикально, но это продолжается недолго, так как они привязаны к тросам наподобие воздушного змея к шнуру. При движении судна под действием протекающей между ними воды плиты расходятся в стороны. Они действительно очень напоминают двух „летящих" позади судна воздушных змеев, но только располагаются вертикально и все время стремятся разойтись все дальше и дальше. При этом они заставляют входное отверстие трала оставаться открытым в горизонтальном направлении.

Нижний край отверстия утяжелен большими свинцовыми грузилами, которые прикреплены очень близко друг к другу. Между ними на некотором расстоянии помещаются подобно небольшим колесам твердые резиновые ролики. Они позволяют тащить трал по неровному грунту. Трос с поплавками, тянущийся вдоль верхнего края входного отверстия, поддерживает его открытым в вертикальном направлении.

Когда идет лов камбалы, тралмейстер прикрепляет к верхнему краю входного отверстия специальные цепи, которые таким образом оказываются вынесенными вперед по отношению к нижнему краю на несколько метров. Цепи волочатся по дну и вспугивают рыб. Обычно камбалы лежат на дне, слегка зарывшись в песок, и поэтому часто могут избежать трала. Всплывшие рыбы почти наверняка в него попадают. Правда, часть камбал остается непотревоженной, они продолжают жить и оставлять после себя потомство. Современные электрические приспособления, которые теперь стали появляться на некоторых судах, более совершенны. Подобно граблям, они прочесывают песок, и под действием электрических разрядов вся камбала в окрестностях выходит из своих убежищ. И все же это только примитивный пример возможностей, какие предоставляет рыбному промыслу современная техника.

Сегодня траулеры снабжены устройствами, позволяющими точно определить количество рыбы в косяке, находящемся на значительной глубине. В числе последних изобретений гидролокатор бокового обзора, который включен круглые сутки и может обнаруживать косяки рыб на расстоянии 13 километров от судна по горизонтали. Теперь на открытом внешнем шельфе рыбе буквально некуда скрыться. Глядя на экран гидролокатора, наблюдатель узнает вид рыбы по форме и плотности косяка, на каком расстоянии от дна она находится, ее ориентацию по отношению к течениям и особенностям донного рельефа, скорость ее передвижения. Вся эта информация передается на ленту самописца, находящегося на борту судна, в виде точек, клякс и пятен. Но и при этом иногда случаются ошибки. Однако благодаря самым новым достижениям в области тонкого акустического зондирования можно опознать один экземпляр рыбы, проходящий» через невидимый поисковый пучок звуковых волн. Теперь нет необходимости регистрировать данные на ленте. Новая система включает в себя специальный компьютер, который мгновенно переводит полученные акустические сигналы в данные о рыбе.

Такая аппаратура будет способствовать максимальному развитию селективного рыболовства, которое, вполне вероятно, отразится на некоторых экосистемах. Что происходит после массового уничтожения некоторых важных видов, обычно хищников, находящихся у вершины пищевой пирамиды? Возможно, то же самое, что случилось в Гранд-Каньоне: человек уничтожил здесь пум, и это повлекло за собой непомерное увеличение популяции оленей. В результате им не хватило корма, и начался катастрофический падеж оленей. Признаки подобного явления, может быть, уже появляются на банке Джорджес, где в последнее время наблюдается сильное увеличение численности бычков-подкаменщиков, северных родственников морского ерша. Пикша (Melanogrammus aeglefinus) которая подверглась на банке слишком энергичному лову, как полагают, питается икрой подкаменщиков. Никто толком не знает, какую пищу предпочитает подкаменщик, может быть, икру сельди — вот так оно и идет.

Пикша может служить классическим примером того, как успех рыбного промысла превращается в бедствие. Живя главным образом на отдаленных от побережья банках, этот вид, в отличие от его близкого родственника трески, никогда не играл важной роли в традиционном рыболовстве в водах Новой Англии. Однако в двадцатые годы нынешнего столетия изобретение новых мощных двигателей для морских судов дало возможность вести регулярный лов рыбы в отдаленных районах, и пикша стала поступать на рынок в больших количествах. К концу 20-х годов добыча этой рыбы резко снизилась. Затем, во время кризиса 1929–1930 годов, по соображениям экономического характера лов рыбы сильно возрос. Начиная с 30-х годов и до начала 60-х пикша, по мнению ихтиологов, вылавливалась в море у Новой Англии в количествах, близких к возможностям естественного воспроизводства и выживаемости.

В промысловой ихтиологии понятия воспроизводства и выживаемости объединены в один статистический показатель, отражающий количество рыб каждой возрастной группы, или численность по годовым классам данного вида. Используя статистические данные, полученные при подсчете рыб каждого возраста в выборке (в районах умеренного климата возраст рыбы можно определить по годичным кольцам роста, расположенным на чешуе и костях внутреннего уха), биологи могут предсказать возможности рыбного промысла на ближайший срок. Пикша, например, начинает появляться в местах лова в возрасте трех лет, когда она достигает 40 см длины. Но многие особи этого возраста могут еще проскользнуть через установленные правилами двенадцатисантиметровые ячейки сети. Согласно статистике, успешнее всего ловятся 4, 5 и 6-летние рыбы, так как именно эти годовые классы составляют основную массу вылова. Однако прогнозы, сделанные учеными при помощи ЭВМ, указывают на уменьшение популяций в данном районе, что же касается пикши, то вполне возможно, что ее запасам на банке Джорджес вскоре придет конец.

Кажется нелепым, что в нынешней беде, постигшей рыбу, виновата она сама. Численность годовых классов пикши 1962 и 1963 годов на банке Джорджес была очень велика, в семь-восемь раз больше средней численности поголовья в предыдущие годы. Рыба стала прибывать в места лова в 1965 году, и русские траулеры, которые начали действовать в этом районе незадолго до того, стали ловить пикшу с целеустремленным рвением. Подстегиваемый присутствием плавучих рыбозаводов, промысел пикши здесь продолжался до конца 1969 года, когда крах стал очевидным. Запасы рыбы резко уменьшились против предыдущих лет. Только r одном 1967 году годовые классы 1962 и 1963 годов дали 90 % всего улова. К концу десятилетия почти не осталось взрослой рыбы, способной метать икру. После 1963 года новые сильные годовые классы не появлялись, и ученые из Национального управления морского рыбного хозяйства США считают, что шансы на восстановление запасов пикши очень сомнительны.

Эта недавняя история с ловом пикши свидетельствует еще и о том, с какой черепашьей скоростью достигаются международные регулирующие соглашения. Эта скорость не соответствует быстро развивающейся технике лова. Международная комиссия по рыболовству в Северо-Западной Атлантике (ICNAF) была образована в 1950 году. В нее входят представители 17 стран, которые промышляют рыбу на континентальном шельфе восточного побережья США и Канады. Однако члены этой комиссии не имеют единого мнения и большого желания подчинить свои национальные интересы общим. К тому же для проведения в жизнь выработанных комиссией правил не существует никакого центрального органа.

В середине 60-х годов ICNAF были определены только размеры ячеек сетей для многих видов рыб, включая пикшу. По мнению ученых, однако, уже в то время явно ощущалась необходимость установить предел общего вылова каждого вида и предел для лова вообще. Наконец в 1970 году впервые вступила в силу система квот. В отношении пикши квота составляла 12000 тонн для каждой страны-участницы в год. В 1972 году забота о будущих запасах пикши на банке заставила снизить эту квоту до 6000 тонн или, исходя из того, что попадающаяся в сети пикша весит в среднем 1,5 килограмма, до 4 миллионов голов рыбы.

Наконец, в 1974 году экономисты из ICNAF взглянули фактам в лицо. Начиная с этого года преднамеренный лов пикши был запрещен, хотя разрешалось сохранять 10 % пикши, случайно попавшей в сеть во время промысла других видов рыб. Однако многие биологи считают, что все эти меры приняты слишком поздно. Даже при условии полного прекращения лова пикши для восстановления ее популяций на банке Джорджес после 1976 года потребовалось бы несколько сильных годовых классов, а они не появились. Похоже на то, что смертность от естественных причин или от случайного улова по-прежнему будет держать поголовье пикши на грани вымирания или приведет к полному ее уничтожению.

Хотя из всех видов, промышляемых на банке Джорджес, в самой большой опасности находится пикша, большинство других видов также добывается в количестве, максимально допускаемом уровнем их воспроизводства. Тем не менее банка и прилегающий к ней залив Мэн изобилуют треской, сайдой, несколькими видами камбал, хеком, сельдью, макрелью, кальмарами, креветками, гребешками. Человеческому разуму трудно представить себе, что и эти запасы могут истощиться. Но здесь уместно вспомнить историю бизона на равнинах Запада. Подобно бизону, пикша — стадный вид, живущий на полном опасностей открытом пространстве. Популяции обоих видов животных, число которых, как казалось, было безгранично, подверглись истреблению уже через несколько десятилетий после того, как они были открыты человеком, вооруженным техникой. Так и нынешний практически не регулируемый траловый лов на банке может за несколько лет резко уменьшить количество остальных промысловых животных. Сейчас такой катастрофе противостоит только несколько международных соглашений, реализация которых не обеспечена нужным количеством людей.

В настоящее время за соблюдением правил промысла следит патрульная служба ICNAF, в которую входят суда всех государств — членов этой организации. Большую инспекционную работу проводит персонал Национального управления морского рыбного хозяйства США совместно с судами береговой охраны. Иногда поймать иностранных нарушителей помогают сведения, поступающие от какого-нибудь американского судна, находящегося в районе нарушения, или от самолета-наблюдателя, заметившего траулер в зоне ограниченного лова, например в районе нереста пикши. В последние годы наибольшее количество пиратских рыболовных судов, промышлявших в американских водах, было задержано канадской патрульной службой. Но фактически таких судов было замечено очень мало, так как они выходят на промысел главным образом ночью. И, наконец, задержание с поличным еще не гарантирует неминуемости наказания, ибо исключительное право осуществить его принадлежит стране нарушителя, и, как правило, шлепок по рукам — это самое худшее, что его может ожидать.

Несколько лучше обстоит дело с правилами против браконьерства в отношении донных животных шельфа, включая омаров, крабов и двустворчатых моллюсков, которые начиная с 1973 года находятся под защитой закона Соединенных Штатов. Хотя этот федеральный закон звучит очень напыщенно — Закон о рыбных ресурсах континентального шельфа — его основной целью является сохранение омаров в каньонах на банке Джорджес. До сих пор перед судом предстали очень немногие из нарушителей, но некоторым пришлось заплатить солидный штраф за противозаконный лов. В июне 1975 года береговой охраной был задержан болгарский траулер с 500 фунтами омаров на борту. Дело слушалось в Федеральном окружном суде в Бостоне, приговорившем нарушителя к штрафу в 425000 долларов в пользу Соединенных Штатов.

Тем не менее закон не отличался полнотой и ясностью. Вначале морские животные, подлежавшие охране, были перечислены в списке под своими обычными местными названиями (прибойный моллюск, краб-дубильщик, королевская улитка и т. д). Однако в разных местах они звучат по-разному и часто относятся к разным видам. Пренебрежительное отношение к научным названиям, признанным всем миром, вызывает в международном общении путаницу в деле, требующем точного понимания. В списке подлежащих охране донных животных также обнаружены бросающиеся в глаза упущения, например забыты гребешки. Два их вида, которые сейчас находятся в опасности, имеют крайне важное значение как промысловые животные на Атлантическом шельфе США. В лучшем случае закон был полумерой, так как он совершенно не учитывал пелагических (не донных) животных, обитающих в водах шельфа, а также других фактов, как, например, выбрасывание в море раздавленных омаров и крабов.

13 апреля 1976 года президент Форд подписал новый закон об охране и управлении рыбными промыслами. По этому закону юрисдикция США распространяется на все промыслы в пределах 200 миль (310 километров) от берега. Соглашения с соседними странами (Канадой, Багамскими островами, Мексикой) еще не подписаны.

Однако новый закон не устранил всех неясностей из правил прибрежного рыболовства. Одно из главных положений этого закона разрешает иностранным рыболовам входить в любую зону, где есть больше рыбы, чем могут добыть американские рыбаки. Оценка рыбных запасов будет отныне зависеть от статистических уловок и подоплеки политической игры. Что касается потенциально вредных методов лова, то никаких изменений в этом отношении как будто не предвидится.

Ответственность за проведение в жизнь законов, регулирующих рыбный промысел, лежит на Береговой службе Соединенных Штатов. Она должна иметь в своем распоряжении больше самолетов, судов и хорошо подготовленного личного состава. Постоянно проявлять бдительность в мирное время, охраняя миллионы квадратных километров континентального шельфа, — в этом должна заключаться совершенно новая сфера деятельности Береговой службы.

Пикша

Многие рыболовы Новой Англии с надеждой смотрят на новый закон. 200-мильная зона означает, что контроль Соединенных Штатов распространится почти на все рыбные промыслы на банке Джорджес. К сожалению, все эти меры мало помогут сохранить рыбу. Вероятно, континентальный шельф будет, как и раньше, принимать парад иностранных траулеров и плавучих рыбозаводов, чьим владельцам-государствам Государственный департамент США предоставит статус наибольшего благоприятствования для рыболовства. Возможно, что действительно эффективные правила будут осуществлены на принадлежащем США континентальном шельфе слишком поздно, чтобы спасти подорванную уже экосистему моря, омывающего наши берега.

III. Океаническая нефть: восприимчивость к ней животных

Тихие районы, каждой весной и осенью пересекаемые омарами Новой Англии, имели удивительно неспокойную историю. Геологические особенности континентального шельфа сформировались около 150 миллионов лет назад, и в продолжение всего этого времени уровень моря часто колебался; теплые и холодные воды сменяли друг друга, а экосистемы процветали или приходили в упадок, в зависимости от причуд климата и океанических течений. Со времени формирования северной части Атлантического океана, отделившей Северную Америку от Европы и Северной Африки, начали образовываться осадочные отложения. Мелкие раковины, растения и животные вместе с продуктами эрозии некогда высоких Аппалачских гор толстым слоем покрывали первоначальную береговую линию, заставляя ее прогибаться вниз. В некоторых районах открытого моря, прилегающих к восточной части Соединенных Штатов, толщина осадочных пород достигает 13,5 километра.

Первых ученых, пытавшихся реконструировать модель дрейфа континентов, поставили в тупик нынешние береговые линии. Оказалось, что значительно лучше совпадают контуры более крутого континентального склона, начинающегося за внешней границей шельфа. Сам же шельф, как теперь считают геологи моря, целиком является продолжением суши. Основные породы, подстилающие шельф, представляют собой непосредственное продолжение основных пород, подстилающих сушу, а покрывающие их осадочные отложения имеют главным образом наземное происхождение.

Шельф Новой Англии образовался в совсем недавнее геологическое время. Подводные возвышенности и равнины, крутые хребты и россыпи валунов и гравия со дна бывших озер и рек — все это было создано ледниками и айсбергами, наступавшими с севера и северо-запада около 18 тысяч лет назад. Передовые участки ледников, выступавшие далеко вперед по отношению к основной массе льда, формировали впадины и долины, часто уходящие на несколько десятков километров за пределы шельфа.

Самая выдающаяся особенность моря, омывающего Новую Англию, это залив Мэн — огромная впадина, почти полностью находящаяся в пределах континентального шельфа. Средняя часть залива представляет собой неправильной формы чашу с соединяющимися между собой впадинами, которые достигают свыше 300 метров глубины. В некоторых участках залив глубже, чем лежащая далеко на юго-востоке банка Джорджес, представляющая собой наружную часть шельфа. Резко поднимаясь вдоль мористого края залива Мэн, банка Джорджес выдается на восток, подобно гигантскому пальцу. Когда-то энергично наступавшие с северо-запада языки ледника оставили после себя глубокие впадины, заполненные теперь водами залива Мэн. Двигаясь полукругом против часовой стрелки, они достигли моря на северо-востоке. Здесь, на восточной оконечности банки Джорджес, находится классическая, вырезанная ледником U-образная долина, частично наполненная осадками и лежащая на 250 метров ниже уровня моря. Некогда эта долина, названная Северо-Восточным проливом, была самой южной точкой, до которой доходили тысячи айсбергов, дрейфовавших, медленно тая, в Атлантический океан.

Даже во время своего отступания ледник хорошо обработал сушу. Мощные безымянные реки стремительно вытекали из его сердцевины и прорезывали на шельфе широкие проливы и дельты. У границы между шельфом и континентальным склоном зарождались нынешние подводные каньоны. Между большими реками от главного тела ледника откалывались огромные массивы льда, которые, тая, образовывали запруды и озера, медленно покрывавшиеся растительностью и превращавшиеся в конце концов в болота.

Климат в этой зоне был суровым. Сначала здесь могли существовать только тундровые растения. Большая часть животных, за исключением постоянных жителей севера, вероятно, оставались далеко на юге. Очень возможно, что, когда появились кормовые растения, здесь стали пастись стада мохнатых мамонтов и какой-нибудь забредший мастодонт. Должно быть, эти крупные животные периодически мигрировали на север и юг вдоль внешнего края шельфа — их кости попадаются в рыбацкие сети в прибрежной полосе от Новой Англии до штата Джорджия.

Как видно, континентальный шельф Новой Англии, особенно банка Джорджес, в течение какого-то времени был местом, имевшим не только локальное значение. В настоящее время банка Джорджес славится богатыми запасами питательных веществ и умеренным подводным климатом, создающими чрезвычайно благоприятные условия для всего живого. Ее репутация как промыслового места распространилась далеко за пределы Новой Англии, а в прошлом ее славу создавали многие поколения бакланов, гагарок, дельфинов и китов и немногие поколения рыбаков. В последнее время- банка Джорджес снова вызвала интерес: как выяснилось, в некоторых ее районах толщина осадочных отложений достигает 7,6 километра — а это первый признак скрытого присутствия нефти.

9 декабря 1974 года-директор Геологической службы Соединенных Штатов доктор У. Е. Маккелви выступил перед членами межштатной комиссии по нефти в городе Феникс, штат Аризона. Речь д-ра Маккелви унесла его слушателей далеко от Феникса, славящегося сухим мягким климатом, ибо ее темой была нефть на внешнем крае континентального шельфа по другую сторону Соединенных Штатов. Маккелви сказал, что, по оценке Геологической службы, Атлантический шельф (участок шельфа между Новой Англией и Флоридой, простирающийся от берега до глубины 200 метров) может дать от 10 до 20 миллиардов баррелей нефти и 55 триллионов кубических футов природного газа. Он напомнил собравшимся петрократам, что эти цифры целиком основаны на данных, полученных эхолотом, который указывает на возможность присутствия нефтеносных пластов, обычно залегающих на тысячи метров глубже песчаного грунта.

Позже, в 1975 году, Геологическая служба снизит свои оценки запасов нефти и газа, но в вопросах морской геологии Маккелви обладал максимальной информацией. Он обрисовал своим слушателям структуру Атлантического шельфа Соединенных Штатов, который извивается в направлении с северо-востока на юго-запад, то сужаясь, то расширяясь от 80 до 350 километров. Атлантический шельф, тянущийся вдоль континента 3000-километровой окаменелой морской змеей, имеет в разрезе четковидное строение. Он состоит из ряда глубоких, наполненных отложениями впадин, разделенных арками, или платформами, породы, покрытыми тонким слоем осадков. Глубина отложений, подстилающих дно впадин, колеблется от 3000 до 13500 метров и более, и чем толще этот слой, тем больше вероятность найти нефть.

Самый северный и наиболее глубокий осадочный бассейн на восточном побережье Соединенных Штатов располагается на банке Джорджес. Этот бассейн примерно овальной формы имеет около 300 километров в длину и 130 километров в ширину. Его центр находится приблизительно в 200 километрах юго-восточнее Кейп-Кода, но самые большие надежды возлагаются на южную часть бассейна, в полосе, идущей параллельно кромке континентального шельфа. Здесь осадочные отложения имеют наибольшую толщину, а 60 — 100-метровая глубина воды не создает трудностей для бурения. По данным геологических изысканий, банка Джорджес является одним из двух или трех мест на Атлантическом шельфе, где вероятнее всего найти нефть.

Сегодня в Новой Англии нет, возможно, более важного экономически и в то же время более дискуссионного с точки зрения экологии вопроса, чем добыча нефти из моря. В течение вот уже нескольких лет проводятся совещания, публичные заслушивания, специальные правительственные конференции, посвященные обсуждению этой проблемы, и число подобных мероприятий растет чем дальше, тем больше. Новая Англия ежегодно потребляет 430 миллионов баррелей нефти, чтобы удовлетворить 84 % ее энергетических потребностей. Вся нефть ввозится, причем большей частью из-за границы. Добыча нефти из моря в какой-то мере решила бы проблему безработицы: Новая Англия постоянно страдает от безработицы, которая здесь намного превышает средние цифры по стране. В то же самое время жители Новой Англии платят высокие цены за топливо, вынужденные бороться с более суровым климатом, по сравнению с тем, в котором живет большинство их соотечественников. Поэтому естественно, что они с растущим пониманием относятся к высказываемому на юге и на западе мнению, что Новая Англия должна внести свою долю в разработку морских нефтяных резервов и производство нефтепродуктов и тем самым пополнить топливный бюджет страны.

Но в то же время есть понимание и другого рода. Оно заключается в том, что развитие нефтяной промышленности в этом районе создает угрозу прибрежной и морской окружающей среде. Добыча нефти и строительство нефтеперерабатывающих заводов и нефтяных причалов вдоль глубоководного побережья Новой Англии, особенно в северной части штата Мэн, вызовут всякого рода частные и общие проблемы и опасности.

В 1973 году Массачусетский технологический институт (МТИ) опубликовал результаты работ, посвященных изучению последствий крупных утечек нефти в водах, омывающих Новую Англию. В продолжение многих недель ученые этого института изучали скорость распространения нефти на воде и влияние ветра, течений и очистительных мер. Были имитированы утечки нефти, которые фактически не причинили никакого ущерба. Район эксперимента, количество излившейся в море нефти, приливы и отливы, волнение на море, деятельность людей и оборудование для борьбы с загрязнением — все это было запрограммировано и контролировалось одним огромным компьютером.

Исследователи МТИ прежде всего занялись прибрежным районом, где планировалась добыча сырой нефти. Выбрав четыре предполагаемые нефтеносные зоны на банке Джорджес, они ввели в программу для ЭВМ данные о сезонных изменениях ветра и модели течений. Затем были имитированы и изучены в условных водоемах для различных условных сезонов года продолжительностью каждый в 150 условных дней условные случаи попадания нефти в море в результате утечек из скважин, столкновений танкеров, повреждений нефтепроводов и других несчастных случаев.

Течения и ветры в районе шельфа Новой Англии, вероятно, изучены лучше, чем в каком-нибудь другом сравнимом месте в мире, но ценность попыток смоделировать сложную среду, даже при помощи самого хитрого компьютера, существенно снижается из-за недостатка внимания к имеющим решающее значение деталям. Отдавая должное исследованиям МТИ, нужно сказать, что полученные результаты действительно показывают возможные перемещения нефти в прибрежной полосе моря при средней силе ветра и среднем состоянии моря. И в исследовании откровенно говорится, что средние данные не позволяют делать точных прогнозов. Это замечание может подтвердить всякий, кто знаком с погодой в Новой Англии. И еще: как знает всякий опытный игрок в азартные игры, основанные на средних данных результаты бывают точными только в случае больших количеств проб или событий. А это определенно нежелательное обстоятельство, когда дело касается утечек нефти.

Из всех смоделированных нефтяных пятен в районе банки Джорджес берега достигли лишь немногие. В зимних условиях во время многочисленных проб, сделанных в течение 150 дней, нефть ни разу не подходила к берегу. (Выбор периода времени в 150 дней был основан на некоторых работах по исследованию скорости разложения разлитой в море нефти. По истечении этого срока остатки нефтяной пленки превращаются в плавающие комки мазута.) Смоделированные зимние результаты оказались утешительны по той причине, что в это время года погода на море очень плохая и поэтому трудно, опасно и часто невозможно проводить операции как по сдерживанию нефти, так и по очистке от нее моря.

Однако во время экспериментов, соответствующих летним месяцам, в 5 % случаев нефть достигла побережья Новой Англии, главным образом в районе Кейп-Кода, причем для этого потребовалось всего 30 суток. Этот результат не был приятным с точки зрения потенциального экономического воздействия на прибрежные города в разгар туристского сезона. Кроме того, программист, расшифровывавший данные компьютера, явно ограничился теми случаями, когда нефть оказывалась у берегов Канады, хотя, согласно отчету МТИ, при относительно небольших изменениях в характере океанских течений вероятность того, что весной и летом нефть может оказаться в заливе Фанди, возрастает от 0 (как было предсказано) до 10 %.

К сожалению, в отчете МТИ очень мало внимания уделено проблеме потенциального воздействия утечек нефти на богатую пелагическую и донную среду самой банки Джорджес. Указав на малую вероятность того, что в случае гипотетических аварий нефть достигнет берега, авторы отчета продемонстрировали позицию «с глаз долой, из сердца вон», из-за чего остались без ответа многие вопросы, касающиеся влияния нефти на коммерчески важный рыбный промысел на банке Джорджес и на рыбный промысел в районе Новой Англии, и без того уже находящийся под угрозой. Однако отсутствие в отчете МТИ деталей и авторитетных рекомендаций в отношении потенциальных бедствий, которые могут быть вызваны нефтью в прибрежной полосе, значительно возмещается обсуждением вопроса о загрязнении нефтью берегов. Постулировав, что наихудшим вариантом было бы размещение нефтеочистительного завода в северной части залива Мэн — это означало бы, что нефть придется доставлять с банки Джорджес или еще откуда-нибудь танкерами, а не по нефтепроводу (первое в значительно большей мере способствует утечкам нефти, чем второе), — программисты МТИ представили созданную компьютером ужасающую картину распространения нефти на десятки миль вдоль побережья штата Мэн и в Канаду.

Еще раз было доказано, что летом возникают наилучшие условия, при которых разлившаяся нефть может разноситься далеко по воде и достигать удаленных берегов. При обычно небольшой скорости юго-западного течения (0,1 узла) крупное нефтяное пятно объемом 3,8 миллиона литров (1 миллион галлонов), появившееся в одной миле от берега залива Мачиас, легко могло бы достичь Акейдского Национального парка, залива Пе-нобскот, а возможно, и Портленда. Есть предположение, что остатки такого пятна, главным образом в виде комков мазута, могут достичь даже северной части побережья штата Массачусетс. ЭВМ предсказала со 100-процентной вероятностью, что если бы юго-западное течение было остановлено или под воздействием ветра потекло в обратном направлении, пятно объемом 1 миллион галлонов, появившееся в водах залива Мачиас, подгоняемое сильными приливными течениями, достигло бы берегов Канады у залива Фанди.

Созданные ЭВМ модели траекторий движения нефтяных пятен около побережья обычно слишком упрощены. Особенно это относится к моделям для северной части штата Мэн. По причинам математического характера и особенностям программирования компьютер лучше всего моделирует прямые береговые линии без заливов и полуостровов. Смоделированной береговой линии не хватает еще одной важной черты, которая навечно делает северную часть штата Мэн несовместимой с нефтяной промышленностью: вдоль побережья от залива Пенобскот на север густо разбросаны сотни больших и маленьких островов и обнажаемые во время отлива скалы. Представим себе пленку нефти шириной в несколько километров, попавшую в сильное приливное течение. Она приближается к острову, разделяется, когда остров перехватывает часть нефти, и продолжает двигаться уже в виде двух полос, которые, в свою очередь, перехватываются другими островами, расположенными на ее пути. В результате, когда нефть наконец достигает береговой линии, она оказывается разбитой на огромное число отдельных пятен. Это неимоверно затрудняет работы по сдерживанию и уничтожению нефтяных загрязнений.

Исследователи МТИ считают, что присутствие островов в районах с сильными приливными течениями должно рассматриваться как серьезное лимитирующее обстоятельство при выборе места для строительства береговых нефтеочистительных заводов. Даже зная это, программисты не могли создать никакой надежной модели движения нефтяных пятен в заливах и гаванях, расположенных в районе эксперимента, так как в их распоряжении не было достаточной информации о приливных течениях у побережья штата Мэн.

Хотя физические аспекты появления нефти в море были определены количественно и запрограммированы, подвергнуты анализу и обсуждены в многочисленных научных статьях, в отчетах правительственных промышленных комитетов и в специальных комиссиях и тому подобное, сравнительно мало что известно о влиянии нефти на биологию моря, выраженном в виде обоснованных цифр и неопровержимых фактов. Во многих случаях отсутствуют даже оценки "ballpark" (это выражение, широко используемое в настоящее время технократами, означает количественную оценку, хотя и неточную, но находящуюся в пределах здравого смысла).

Утверждение, что разлитая нефть содержит в себе биологическую угрозу, звучит несколько парадоксально, ибо это вещество создано самой жизнью. Нефть, представляющая собой невероятно сложную химическую смесь, — это остаток еще более сложных форм материи и энергии, в которых миллионы лет назад на какие-то мгновения замерцала жизнь, а затем прекратила свое существование. На протяжении миллионов лет медленного распада огромные массы остатков растений и животных постепенно аккумулировались в огромных бассейнах, или карманах, Земли. Скрытые от высоких температур и разлагающего воздействия кислорода и бактерий, они превратились в нефть. Существует ошибочное мнение, что нефть якобы сосредоточена в больших подземных бассейнах. На самом деле она присутствует в недрах в таком же виде, как подземная вода, занимая небольшие промежуточные пространства и трещины между песчинками или крохотные щели в пористой породе. Нефть очень часто бывает смешана с соленой водой. Когда бур проникает в нефтеносные отложения глубоко под земной поверхностью, огромное давление заставляет жидкость выходить из трещин, и она начинает просачиваться на многие мили вокруг, пока не достигнет скважины, откуда вырывается наружу, часто со взрывной силой.

Нефть состоит в основном из двух элементов — углерода и водорода, хотя в ней присутствуют в разных количествах и другие элементы, главным образом кислород, азот и сера. Атомы различных элементов вступают между собой в соединения. Каждое такое соединение представляет собой молекулу, а одинаковые молекулы, взятые в совокупности, образуют вещество.

Химия нефти основана на том, что у атомов углерода есть тенденция присоединяться друг к другу, образуя цепочки атомов. Углеводороды — соединения, составляющие основную массу нефтяной смеси, — состоят только из углерода и водорода. Самый простой углеводород — это метан, затем идут этан, пропан и бутан. В зависимости от величины молекул и веса соединения бывают легкие или тяжелые. Самые легкие соединения, включая вышеупомянутые, — это главным образом природные газы. А соединения, состоящие из молекул с большим весом, — это жидкости при комнатной температуре и атмосферном давлении. Для любого данного ряда соединений температура кипения (при которой жидкость превращается в газ) обычно увеличивается с молекулярным весом. Температура кипения часто используется для классификации соединений и смесей нефти.

Химики называют семью углеводородов, которая начинается с метана, парафиновым рядом. Это название она получила по самым большим молекулам в этом ряду, имеющим 18 или более атомов углерода. При комнатной температуре эти соединения находятся в твердом состоянии; они образуют парафин. Члены парафинового ряда составляют главную фракцию многих видов сырой нефти. К счастью, эти углеводороды почти не растворяются в воде, в силу чего они не очень токсичны, хотя, как известно, могут оказывать анестезирующее или наркотическое воздействие на различные морские организмы.

В химическом отношении все зло, заключенное в нефти, идет в первую очередь от семьи так называемых ароматических углеводородов. Они получаются в результате того, что соседние атомы углерода соединяются двойными связями, образуя химически стабильные кольца, состоящие из шести атомов углерода. Самым простым ароматическим углеводородом является бензин.

Подобно парафинам, ароматические углеводороды отлич-аются большим многообразием, благодаря тому что они присоединяют к себе боковые цепи и даже многократно повторяющиеся кольца. Они обладают сильной склонностью вступать в реакции со своим химическим окружением и замещать атомы, например хлора, водородом. Такие замещенные соединения легче растворяются в воде и, таким образом, вступают в гораздо более тесный контакт с водной жизнью, чем парафиновые углеводороды. В то же самое время ароматические углеводороды намного более ядовиты.

Трудно представить себе судьбу омара, рыбы или какого-нибудь другого неосторожного существа, пойманного в липкие объятия нефтяного пятна. Вообразите себе для сравнения судьбу человека, попавшего в атмосферу какого-то нового губительного смога. Постепенно он станет проникать в кожу, образует пленку на глазах, в ушах и органах дыхания, вызовет потерю координации движений, дезориентацию, а затем быструю смерть.

Острая токсическая реакция на разлитую нефть вызывается присутствием в нефти легких ароматических веществ и их замещенных производных. Эти соединения, обычно их называют растворимыми ароматическими производными (РАП), составляют около 5 % всего веса сырой нефти, но в очищенных продуктах, например газолине и керосине, их содержание доходит до 20 %.

Ученые определили смертельные концентрации РАП в морской воде. Они установили, что многие морские организмы, начиная с водорослей и кончая рыбами, быстро погибают даже при ничтожных, едва различимых концентрациях РАП: от 5 до 50 частей нефти на миллион частей воды. Особенно чувствительны к нефти пелагические креветки. Они чувствительны уже к одной части нефти на миллион частей воды, что эквивалентно двум каплям на полную ванну воды. Интересно, что обыкновенные береговые улитки, литторины, — самые резистентные к нефти из всех известных животных. Их способность выделять обильные количества слизи на открытых участках тела, вероятно, предохраняет их и делает невосприимчивыми к РАП в концентрациях, в 100 и более раз превышающих концентрации, смертельные для креветок.

Личинки морских организмов, особенно рыб, по-видимому, в 10-100 раз чувствительнее взрослых животных. Возможно, что в основном все дело здесь в уровне развития. Главные нервные центры, дыхательные и другие органы крошечной, в толщину бумажного листа, личинки расположены настолько близко к поверхности ее тела, что ядовитые вещества попадают на эти жизненно важные участки через покровы. Наоборот, нефть, попадая на кожу человека или другого крупного животного, быстро проникает лишь на ничтожно малую глубину и не вызывает никаких токсических реакций, так как первой линией защиты является вся масса тела.

Очень слабые двигательные возможности — еще одна причина, почему личинки так восприимчивы к нефти. Не имея сил плыть против даже самого незначительного течения, личинки вынуждены дрейфовать, Циркуляция вод океана выносит их в нужном им направлении, и этот дрейф продолжается до тех пор, пока они не обретают способности сами управлять своими движениями. Такой порядок хорошо служил личинкам много миллионов лет, но он перестает действовать в присутствии нефти в море.

Обладая очень низким уровнем толерантности, личинки восприимчивы к самым незначительным концентрациям РАП. Воздействие РАП выражается в появлении дефектов развития, получивших название тератогенных. Это мрачное слово впервые широко прозвучало в связи с трагедиями, вызванными употреблением талидомидных препаратов, а затем во время войны во Вьетнаме, когда рождение детей с уродствами связывали с использованием гербицидов в военных целях. При крайне низких концентрациях, которые не были непосредственно летальными, РАП вызвали аномалии в развитии тресковой икры, плавающей на поверхности моря. Так, у некоторых эмбрионов не была развита голова, хотя вид туловища был нормальным. Во многих случаях развитие происходило правильно, но у выклюнувшейся из икринки личинки трески тело было искривленным. У других личинок тело было деформировано в такой степени, что походило на штопор, они были неестественно слабыми и не могли нормально плавать. Все погибли вскоре после появления на свет.

Представители нефтяной промышленности, занимающиеся вопросами окружающей среды, давно уже навязывают мнение, что ароматические углеводороды с низкой температурой кипения испаряются вскоре после появления нефти в воде. Они считают, что опасные токсические соединения присутствуют в морской воде очень недолго, обычно не более четырех дней. На первый взгляд, эти данные выглядят утешительно. Основная масса летучих соединений действительно исчезает примерно за такое время. Однако самые последние научные наблюдения свидетельствуют о более сложной судьбе разлитых ароматических углеводородов, которые зловещим призраком встают на пути обитателей моря.

Двое ученых из Океанографического института Вудс-Хол на мысе Кейп-Код, биолог Хауард Сандерс и химик Макс Блюмер, представили очень ясную картину поведения нефти в морской среде. Однако оба они подчеркивают, что еще больше нам предстоит узнать. К несчастью, пока их усилия, предпринятые с минимальными денежными средствами и без поддержки, если не считать помощи, оказанной им для проверки результатов и объективного анализа, — пока эти усилия вызвали оскорбительные нападки, инспирируемые крупными нефтяными магнатами.

Буревестник

В специальных докладах, написанных в псевдонаучном стиле, было сделано несколько довольно жалких попыток дискредитировать исследователей из Вудс-Хола. Такие работы, претендующие на объективность, но злоупотребляющие доверчивостью читателей, составляются, печатаются и распространяются промышленностью в качестве не подлежащих обложению налогами научно-исследовательских проектов. Появление этих частных публикаций можно отчасти объяснить тем, что им не удалось бы пройти через объективное рецензирование, которое требуется для опубликования работ в научных журналах.

Одно из таких грязных наукообразных произведений с нападками на работу д-ра Сандерса содержало буквально десятки вопиющих ошибок, и в течение многих недель оно было предметом шуток в Вудс-Холе. Но этот доклад не представлял собой легкого чтения. Он был наполнен авторитетно звучащими данными, профессиональными терминами и заключениями, которые приукрашивали и выставляли в ложном свете новые факты о влиянии нефти на жизнь моря. Легко представить себе негодование Сандерса по поводу искаженного изложения его исследования, но едва ли не столь же сильным было опасение ученых, что конгрессмены и федеральные распределители финансовых средств, не зная истинного положения дел, примут его на веру.

Исследования, проведенные Блюмером, Сандерсом и их сотрудниками, свидетельствуют об удивительной склонности соединений РАП проникать в донную среду. Как было установлено, обычно они доходят до глубины 10 метров, но при штормовых волнах и бурном море могут проникнуть гораздо глубже. После аварии, случившейся в феврале 1970 года с танкером «Эрроу» во время шторма в заливе Чедабукто в Новой Шотландии, капельки нефти были обнаружены на глубине 80 метров. Через несколько недель после катастрофы нефтяная эмульсия с танкера «Эрроу» распространилась от устья залива в сторону моря полосой 10 километров в ширину и 70 километров в длину.

РАП не только лучше, чем другие фракции нефти, растворяются в морской воде, но они, кроме того, прилипают к крошечным плавающим частичкам, существующим в естественном состоянии в бессчетных количествах, наподобие облаков пыли в воздухе. Возможно, что главным образом через посредство вот этих загрязненных частиц токсические ароматические вещества и переносятся на дно. Таким образом, дождь почти невидимых смертоносных веществ аккумулируется над дном вблизи места возникновения нефтяного пятна, быстро распространяясь во все стороны. Д-р Блюмер проследил распространение нефти по морскому дну на пространстве более 20 квадратных километров после утечки нефти в заливе Баззардс у побережья штата Массачусетс, которая характеризовалась в промышленных сообщениях как «небольшая». Ядовитая волна, продвигаясь вдоль дна, оставила после себя очень мало живого; гибель червей, моллюсков, донных креветок, актиний и других организмов, не умеющих быстро уходить от опасности, достигла огромных размеров.

Есть еще одно последствие, которое затрагивает через пищевые цепи и человека. Медленно исчезающий привкус нефти заставляет с новым чувством формулировать проблему общественного здоровья. Человеку угрожает рак, агентами которого являются соединения, известные под названием полициклические ароматические углеводороды (ПАУ) и обладающие очень высоким молекулярным весом. Представляя собой тяжелые молекулы, состоящие из многочисленных связанных ароматических колец, соединения ПАУ имеют крайне высокие точки кипения и поэтому их способность испаряться с нефтяной пленки ничтожно мала. Они образуют большую фракцию вездесущих мазутных комков, продолжающих плавать или прибиваемых к пляжам через много месяцев после утечки нефти. Соединения ПАУ также быстро достигают дна, где они сохраняются в отложениях в течение многих лет. В отличие от легких ароматических веществ, ПАУ не очень токсичны; они постепенно накапливаются в тканях и органах морских организмов, получающих их вместе с пищей и в процессе дыхания. Ракообразные аккумулируют в своем теле особенно много ПАУ. Таким путем даже в тех районах, где после утечки нефти исчезла всякая жизнь, эти долговечные химические вещества включаются в пищевые цепи. Когда жизнь начинает возвращаться, ПАУ прежде всего попадают в организмы донных животных, затем по очереди переходят в организмы различных хищников и, наконец, через определенные виды съедобных морских животных — к человеку.

К счастью, ПАУ — не главные компоненты сырой нефти. Однако, как явствует из исследования, проведенного Скриппсовским океанографическим институтом, пятно такой нефти объемом 11 миллионов литров (3 миллиона галлонов) содержит 45–90 килограммов известных канцерогенных веществ, попадающих в морскую среду. Сюда не входят многие специфические соединения ПАУ, не проверенные на канцерогенность. Даже эти неполные оценки вызывают тревогу в свете современных медицинских теорий, согласно которым для сильнодействующих канцерогенов не существует порога безопасности. Этиологические данные показывают, что длительное воздействие небольших количеств этих веществ вызывает рак.

Морские организмы — фильтраторы, такие, как устрицы, гребешки и некоторые виды рыб, — быстро накапливают в себе токсичные продукты распада нефти, образуя самый вероятный путь для прямого воздействия разлитой в море нефти на здоровье людей. Проблема влияния нефти на вкус морских продуктов получила название "tainting", означающее «порча», «загнивание», «болезнь в скрытом состоянии». В случае с устрицами и другими съедобными двустворчатыми моллюсками положение стало критическим. Каждый из таких организмов профильтровывает до 300 литров морской воды в день, и даже незначительная концентрация нефти в окружающем их море теоретически может увеличиться более чем в 20 000 раз в теле животных и значительное время поддерживаться на таком высоком уровне.

Заболевают и сами моллюски. В 1971 году нефтяное пятно возникло в заливе Пенобскот, около Сиерспорта в штате Мэн. Его появление вызвало почти немедленную гибель двустворчатых моллюсков. Затем, в 1974 году, исследования, выполненные биологами из отдела морских и прибрежных рыбных промыслов (штат Мэн), показали, что у многих из тех моллюсков, которые выжили после воздействия на них нефти, в гонаде возникают опухоли. Последние имеют злокачественную природу. Запрет на лов моллюсков в широком районе вокруг Сиерспорта все еще остается в силе.

На континентальном шельфе Новой Англии особую тревогу вызывает вопрос о будущей судьбе омаров. Чрезмерный вылов и гибель омаров в ловушках-привидениях ставит промысел омаров под удар, нефтяная же эпопея может покончить с ним вообще.

Недавние опыты показали, что, как это ни странно, омаров привлекают некоторые фракции нефти. Растворимые циклические соединения с ветвистой цепью (ЦСВ) и ароматические углеводороды привлекали омаров при концентрациях меньше чем 60 частей на миллиард частей воды. Омары в лабораторных резервуарах с жадностью поедали полоски бумаги, пропитанные керосином, который представляет собой смесь углеводородов, богатых ЦСВ. Дальнейшие наблюдения показали, что какие-то неидентифицированные компоненты одного из видов сырой нефти нарушают чувство обоняния омаров. Влияние загрязнений на поведение водных животных представляет собой новую область исследования, и ученые начинают понимать, что они делают лишь первые шаги в этом направлении. Придется выполнить еще много экспериментов с различными видами сырой нефти и разными ее фракциями, прежде чем можно будет точно предсказать, какое влияние оказывают на природные популяции утечки нефти и слив ее в море с судов. Однако похоже на то, что, пока исследования будут разворачиваться, нефтяная промышленность намного опередит их в своем воздействии на объект этих исследований.

Предполагаемый нефтеносный участок на банке Джорджес лежит в зоне, через которую проходит большая часть главных миграционных путей омаров от кромки шельфа к Лонг-Айленду (штат Коннектикут), Род-Айленду и заливу Массачусетс. Крупное месторождение нефти в этом районе потребует установки десятков платформ для обслуживания многочисленных буровых скважин. Мало-мальски крупная авария, если она произойдет, нанесет рыбным промыслам ущерб, размеры которого сейчас трудно предсказать, но даже обычные операции на нефтеносном участке могут нести в себе угрозу для мигрирующих омаров. Данные, полученные Береговой службой, указывают, что при максимальной эксплуатации крупного участка неизбежны небольшие утечки нефти, в результате которых в год теряется 378000 литров (100000 галлонов) нефти. Еще больше нефти может попасть в море за счет сепараторных установок, отделяющих нефть от воды. Содержание нефти в таких сливах зависит от количества морской воды, попавшей в нефть при подводном бурении.

Еще одним, потенциально гораздо более крупным источником загрязнения, связанного с морским нефтепромыслом, станет использование танкеров и барж для транспортировки нефти вместо нефтепровода. Обслуживающие крупное месторождение суда могут ежедневно сливать 8000 литров (2100 галлонов) водяного балласта в море.

Представьте себе мигрирующего омара, приближающегося к невидимой стене, высящейся над темным морским дном. Эта стена — неровная, разреженная химическая завеса длиной свыше 200 километров с торчащими через определенные промежутки буровыми вышками, напоминающими сторожевые башни на враждебной границе. Омары остановятся, направятся в другую сторону или же останутся, привлеченные запахом нефти. Смертельно отравленными окажутся лишь немногие из них, но под воздействием этого наркоза сотни тысяч животных могут остаться на месте, впервые в своей долгой истории не выполнив своей коллективной миссии на нерестилище. Даже короткая задержка может сорвать сложный ритм нереста, что роковым образом повлияет на численность личинок.

Никто не знает, откуда приходят новые рекруты, чтобы пополнить огромные популяции омаров на кромке шельфа. Джозеф Узманн из Национального управления морского рыбного хозяйства считает, что личинки, родившиеся на отмелях северной части банки Джорджес, возможно, служат главным источником пополнения запасов омаров на всей внешней части шельфа. Господствующие здесь течения стремятся направить малышей омаров длинной и широкой дугой через каньоны. Если на внешнем шельфе Новой Англии откроется нефтяной промысел, личинкам придется пробираться через тонкие пленки нефти, а может быть, и через крупные нефтяные пятна. Эти крошечные, дрейфующие на поверхности моря существа, вероятно, более чувствительны к нефти, чем взрослые, тяготеющие ко дну особи.

Развитие нефтепромыслов на банке Джорджес угрожает не только омарам. Обитающие на поверхности моря личинки таких рыб, как пикша и сельдь, чрезвычайно восприимчивы даже к тончайшим нефтяным пленкам. Хотя главные нерестилища этих рыб расположены около восточной оконечности банки, их личинки, так же как личинки омаров, находятся во власти течений. ЭВМ МТИ, предсказавшая направление дрейфа гипотетических нефтяных пленок, могла бы с такой же точностью проследить возможное движение скоплений личинок пикши относительно данного нефтяного месторождения. Хотя этого не было сделано, ясно, что направляющиеся на юг и запад течения будут часто выносить большую часть беспомощных личинок прямо в зону максимально ожидаемой добычи нефти.

Трудно объяснить, чем вызвано несерьезное отношение к утечкам нефти и постоянному загрязнению моря нефтью, проявившееся в исследованиях района банки Джорджес. То, что науке еще мало известно о долгосрочном действии нефти на экосистемы прибрежной полосы моря, никак не может служить оправданием для такого отношения. Даже Федеральный совет по качеству окружающей среды (СКС) в своем отчете за 1974 год отнес банку Джорджес к наиболее благополучным районам и первоочередным в отношении развития нефтепромысла. Вселяет надежду то обстоятельство, что обзор Национальной Академии наук, сделанный независимо от СКС, подверг его отчет резкой критике за пренебрежение к рыбным промыслам.

Голос разума тверд, но среди криков, отстаивающих сиюминутные экономические выгоды, он звучит тихо и его трудно услышать. Утверждениям нефтяных промышленников о полной безопасности операций по транспортировке нефти трудно верить после многочисленных случаев утечки нефти в 1974 и 1975 годах, в том числе и того, который, хотя и «никак не мог произойти», тем не менее произошел в пункте выгрузки в заливе Бантри, в Ирландии. Экономическая выгода, которую принесут несколько лет добычи нефти на банке Джорджес, несопоставима с последствиями этой добычи для рыбных промыслов, которые прекратятся на гораздо больший период времени, а может быть, и навсегда. Весьма вероятно, что спустя несколько лет после действительно тщательного изучения воздействия добычи нефти на прибрежные экосистемы и разработки действенных мер контроля над загрязнением ограниченный и безопасный нефтяной промысел на банке станет реальностью. А в настоящее время мы просто еще ничего не знаем. Мы знаем только, что, пока нефть остается в недрах, она не представляет опасности. Рыбные богатства в районе Новой Англии истощаются и могут погибнуть, но их можно было бы восстановить, если бы мощным целительным силам природы дали возможность действовать. Пока же их постепенно подавляют. По всей вероятности, следующее десятилетие будет иметь решающее значение для будущего окружающей среды на скрытом от глаз пространстве моря Новой Англии, а от того, как будут обстоять дела на шельфе Новой Англии, будет зависеть судьба остальных участков подводной окраины континента.

Атлантическая окраина континента. Умеренная зона

I. Великие долины моря

В своей книге «Край моря» Рейчел Карсон назвала береговую линию юго-восточных районов Соединенных Штатов «песчаным краем». Этот термин можно также применить к континентальному шельфу, тянущемуся от Нью-Йорка до Флориды. В северной части шельфа редко можно встретить камни, принесенные айсбергами. Дальше на юг попадаются россыпи ракушечника (конгломерат естественно сцементированных раковин), а на кромке шельфа лежат окаменелые рифы. Но этот микрорельеф теряется в песчаной пустыне, занимающей пространство в 150000 квадратных километров.

Профессионалы знают, что эта Атлантическая окраина континента в геологическом отношении достигла зрелого возраста или даже старости: вулканы больше не действуют, а землетрясения случаются редко. В отличие от Тихоокеанской окраины континента, восточное побережье Северной Америки расположено далеко от активных центров земной коры и районов столкновения тектонических плит Земли. Южнее Нью-Йорка история прибрежного моря очень мало отличается от истории района, расположенного севернее. В продолжение более 150 миллионов лет огромные бассейны, или впадины, как у берегов Новой Англии, так и у побережья Центральной Атлантики, медленно заполнялись отложениями. Однако территории, находящиеся в Центральной Атлантике, никогда не испытывали на себе огромный вес и воздействие плейстоценовых ледников.

В окраину континента входят зоны континентального шельфа и континентального склона (который начинается там, где уклон дна резко возрастает.) и континентальный подъем, где континентальный склон постепенно переходит в плоскую абиссальную равнину.[5] Для того чтобы рассмотреть шельфовую зону в географической перспективе, по-видимому, необходимо вкратце дать представление об окраине континента Северная Америка. События происходящие на отмелях окраин континентов, могут оказать пагубное влияние на гораздо более широкие пространства окружающей среды.

Глядя на карту скрытого под водой восточного края континента, легко убедиться в его огромной протяженности (все штаты восточного побережья и района Аппалачских гор могли бы поместиться на нем). Однако трудно представить себе распределение его глубин. Размеры печатной страницы как в научных, так и в популярных изданиях требуют нарушения пропорции горизонтального и вертикального масштабов при публикации карт континентального шельфа, из-за чего возникают искажения. Они особенно заметны в изображении континентального склона, который не похож на обрыв, как показано на картах, а очень медленно, почти незаметно опускается в глубь океана. Люди, развивавшиеся в течение долгого времени как наземные существа и лишь недавно научившиеся летать и погружаться в океан, только начинают постигать расположение и очертания этого огромного скрытого пространства.

Зимняя камбала, или черноспинка

Чтобы представить себе относительно точную картину окраины континента как отрезка суши, вообразите, что вы находитесь в самолете, постепенно спускающемся по направлению к посадочной полосе с высоты 4500 метров. Вначале самолет находится в таком же положении по отношению к земле, как объект на уровне моря по отношению к нижней части континентального подъема. Когда самолет садится, у пассажиров возникает иллюзия, что земля медленно поднимается им навстречу; для пассажиров корабля, находящегося в 300 километрах к востоку от мыса Гаттерас, эта иллюзия становится реальностью. Вот корабль входит в синие воды Саргассова моря, огромной массы теплой морской воды без сильных течений, образующей приповерхностный слой центральной части Северной Атлантики. Но если бы можно было увидеть нижнюю часть континентального подъема, то на открывшейся нам картине мы не могли бы разглядеть почти никаких деталей. С самолета, летящего на высоте 4,5 километра, предметы величиной с дом едва различимы.

С корабля же небольшие подводные холмы 10-50-метровой высоты, разбросанные тут и там в этом районе, показались бы крошечными точками, а самые крупные из живущих на большой глубине существ, например, полярные акулы, достигающие 10 метров в длину, — вероятно, вообще были бы не видны.

Представьте себе для наглядности какой-нибудь подводный телескоп, например акустическое устройство, позволяющее видеть сквозь мили воды в темноте. Как некоторые морские млекопитающие, видят" при помощи звука, так и человеку, смотрящему вниз с корабля, представился бы целый мир животных, висящих в пространстве: рыбы, креветки, кальмары и другие существа меньших размеров образуют в толще воды скопления, подобные облакам самой причудливой формы. Около дна изобилие жизни возрастает. На картине, увеличенной во много раз (которая сравнима с изображением, полученным глубоководной камерой), можно обнаружить как самих животных, так и признаки их существования. Хотя насыпи, следы и норки попадаются довольно редко, есть много других свидетельств присутствия разнообразных существ. Здесь представлены все главные систематические группы — от простейших и до рыб. В самом деле, сообщества, встречающиеся на дне глубокого моря, самые разнообразные из всех существующих на Земле.

Двигаясь по направлению к отдаленному берегу, корабль постепенно теряет «высоту», по мере того как дно, вначале очень медленно, поднимается ему навстречу. Средний уклон дна в этом районе равен только 1: 100, что составляет 10 метров на километр. Ныряльщик или пассажир подводной лодки, находящейся на дне в этом районе, не увидели бы этого склона. Однако теперь, держа курс на запад, корабль приближается к геологической формации, которая резко нарушает монотонность безмолвной, погруженной во мрак равнины.

Атлантическая окраина континента от полуострова Кейп-Код, штат Массачусетс, до мыса Канаверал, штат Флорида

Подводный каньон Гаттерас — самое заметное образование на континентальном подъеме и склоне в этом районе. Он простирается с северо-запада на юго-восток более чем на 250 километров. Его верховье, располагающееся в верхней части континентального склона, состоит из веерообразной сети далеко отстоящих друг от друга трещин, которые постепенно сходятся вместе и сливаются в один большой центральный канал. Корабль, находящийся над серединой континентального подъема, пересекает каньон, лежащий на глубине 3800 метров. Эхолот, измеряющий глубины дна, наносимые на навигационную карту, показывает, что в этом месте каньон представляет собой U-образную долину глубиной 50 метров и шириной 1000 метров, прорезанную в отлого опускающейся местности. Однако западнее, в верхних участках каньона, каналы в три или четыре раза глубже и уже, они похожи на настоящие ущелья с V-образным сечением и крутыми склонами.

Если посмотреть с высоты самолета вниз, жизнь на дне все еще будет незаметна. Однако где-то впереди, в огромной разветвленной системе верховий каньона Гаттерас, можно будет обнаружить мутьевой поток, спускающийся по одному из ущелий. На расстоянии такой поток был бы, вероятно, похож на движущееся вниз большое облако пыли. Подобно обвалам на суше, эти подводные мутьевые потоки возникают, когда со склонов верховьев каньонов обрушиваются накопившиеся здесь осадочные отложения.

Нью-Йоркская бухта и ее окрестности. Места свалок, районы перспективного развития нефтяной промышленности и атомных электростанций и типичные зоны экологической чувствительности

Считают, что мутьевые потоки вместе с эрозией, вызываемой естественным течением воды, играют главную роль в образовании и сохранении подводной системы каньонов. По мнению некоторых геологов, новые подводные каньоны образуются низвергающимися массами отложений, доставляемых к наружной части континентального шельфа реками в периоды понижений уровня моря.

Приближаясь примерно к нижней границе континентального склона, которая проходит на глубине 2000 метров, мы вступаем в поверхностные воды Гольфстрима. Только неуловимые изменения в химии воды и ее плотности отличают эту область от западной части Саргассова моря, которое мы только что покинули. Но если бы нам вздумалось бросить здесь якорь, Гольфстрим немедленно дал бы о себе знать, так как он мчался бы под неподвижным кораблем со скоростью семи или восьми километров в час, оставляя за собой пенящийся след в северо-восточном направлении.

Главным истоком этого большого океанского течения служит не Мексиканский залив, как считали картографы в XIX веке, а воды западной части Карибского моря, ниже Юкатанского пролива. К тому времени, когда течение поворачивает на север и на восток и проходит между Кубой и Флоридой, оно становится очень мощным. Однако свою наибольшую скорость и силу Гольфстрим проявляет, достигнув восточного побережья Северной Америки. В узком Флоридском проливе он течет со скоростью почти 11 километров в час (6 узлов). Это самая большая скорость, известная для течений в открытом море. Гольфстрим размывает дно в этом районе, препятствует образованию отложений и переваливает через гребень узкого шельфа Флориды.

Воздушные путешественники, приближаясь к Майами или к Форт-Лодердейлу со стороны моря, могут видеть, как четко отграничивается глубокая кобальтовая синь Гольфстрима от мутно-зеленой прибрежной воды. С высоты полета реактивного самолета кажется, что течение здесь проходит невероятно близко от берега. На самом же деле это расстояние составляет 2–3 километра, а иногда и более.

Люди, с их вечной склонностью все измерять сухопутными мерками, забывают, что „реки" в море не идут ни в какое сравнение даже с такими реками, как Миссисипи или Амазонка, имеющими глубину лишь несколько десятков метров. Один только Гольфстрим переносит воды в сто раз больше, чем все реки на Земле. У юго-восточной части Соединенных Штатов это течение достигает в глубину более километра, заполняя огромную невидимую водную долину, достигающую в ширину более 8 километров. Оно соприкасается с районами, которые все еще известны человеку меньше, чем Луна.

Дно континентального склона у мыса Гаттерас намного более неровное, чем на глубоководных пространствах, лежащих далее к востоку. Размытые каналы, остатки огромных подводных оползней и выходы скальной породы — обычный для этого места рельеф. Крутизна склона теперь заметно увеличивается, уклон здесь составляет 1: 10 и 1: 20. Сам склон расположен в нескольких сотнях метров под днищем корабля. С самолета, летящего на такой высоте, мы смогли бы увидеть даже крупную рыбу, плывущую у дна. Однако по мере того как мы приближаемся к границе шельфа и склона, раскинутая во все стороны веерообразная система притоков каньона Гаттерас исчезает из поля зрения. Теперь заметны лишь несколько ближайших каналов.

На большинстве подходов к континенту граница между шельфом и континентальным склоном представляет собой узкую зону с резко возрастающим уклоном дна. Однако около внешней кромки шельфа в районе штата Северная Каролина, на глубине 110 метров, находится своеобразный известняковый риф, который изгибается к югу и исчезает недалеко от южной части Флориды. Этот риф возник во время последнего ледникового периода, когда уровень моря был ниже. Его своеобразие состоит в том, что он образован не из кораллов, а из известковых водорослей. Это означает, что в прежние времена около границы шельф — склон море было относительно прохладным и неглубоким.

Теперь роли изменились: окаменевший риф, оказавшийся на слишком большой глубине, чтобы на нем в сколько-нибудь значительных количествах могли расти водоросли, лежит у внутреннего края Гольфстрима, а яркие кораллы Карибского моря (хотя и не рифообразующего типа) украшают фестонами бывшую скалу, имеющую растительное происхождение. Экзотические тропические рыбы, моллюски, морские звезды и многие другие существа обосновались здесь, в сотнях километров севернее их обычных пастбищ. Большинство из них попали сюда из Карибского моря с водами Гольфстрима и случайно наткнулись на этот плацдарм на шельфе прежде, чем теплое течение поворачивает на восток и вливается в глубокие воды Северной Атлантики.

Риф посещается также и более крупными и независимыми животными. Дельфины и киты, должно быть, хорошо знают его извилистую трассу, пролегающую вдоль наружной части шельфа, а морские черепахи, вероятно, пасутся в его тенистых гротах, время от времени поднимаясь на лазурную поверхность моря, чтобы подышать и поклевать португальских корабликов.[6]

Недалеко от того места, где начинается суша, есть еще одно геологическое образование. Расположенная параллельно внешнему рифу и приблизительно соответствуя ему по рельефу, простирается цепь низких барьерных островов и дюн, которые образуют нынешнюю внутреннюю границу континентального шельфа между Нью-Йорком и Флоридой. Контуры дюн более изменчивы, чем рифа и их много. Остатки параллельных цепочек некогда береговых дюн были обнаружены как на теперешнем шельфе, так и на материке, далеко от сегодняшней береговой черты. Во время медленных, осуществлявшихся на протяжении геологических эпох колебаний уровня моря эта песчаная равнина с небольшим уклоном и со слегка приподнятыми краями и являлась континентальным шельфом. Нынешняя прибрежная равнина, представляющая собой значительную часть некогда существовавшего и будущего шельфа Центральной Атлантики, уже разграблена человеком, который со времен сэра Уолтера Рейли последовательно осуществлял замыслы, направленные против природы. Теперь начинается вторжение на внешнюю часть шельфа. Оно будет быстрым, массированным и, по всей вероятности, катастрофическим, ибо на долю подводной среды выпало гораздо меньше понимания, чем его проявили по отношению к территории, расположенной за барьерными дюнами.

Внешний вид песчаного шельфа создает обманчивое впечатление полного однообразия. Но даже состав песка сильно меняется в зависимости от места. Количество углекислого кальция, биогенного материала, содержащегося в песке, увеличивается в районе Центральной Атлантики с севера на юг. К югу от Нью-Йорка количество отложений из ракушечника на шельфе увеличивается очень постепенно, но у мыса Гаттерас наблюдается резкий скачок. Вдоль побережья Флориды количество этих отложений снова возрастает постепенно. И наконец, у Майами песок состоит почти исключительно из известковых скелетов морских организмов, начиная от кораллоподобных водорослей и кончая двустворчатыми моллюсками. Там, где у дна проходят сильные течения, на нем остаются только крупные куски ракушечника, а тонкий песок уносится течением. Под более спокойными водами может накапливаться мелкий белый песок. В отличие от темно-желтого песка, который покрывает дно северного шельфа, этот полутропический песок, когда его рассматривают под микроскопом, оказывается состоящим из остатков некогда живых существ. Увеличенная до таких же размеров, щепотка песка из Нью-Джерси выглядит как коллекция безжизненных, неодинаково истертых камешков.

В приустьевых районах больших рек, многие из которых ныне уже не существуют, так как они слились с другими или промыли новые пути к морю, образовались разбросанные скопления необычного песка. Здесь, вероятно в период понижения уровня моря, в большом количестве скапливались тяжелые минералы, наподобие поверхностных золотых россыпей на континентальном шельфе. Эти пески обычно окрашены в темные тона — зеленый, пурпурный и черный. Содержание в них таких металлов, как титан и никель, достаточно высокое и может представить коммерческий интерес. Геологи университета Дьюка открыли богатое месторождение гранулированного фосфорита в нескольких километрах от устья реки Кейп-Фир на шельфе Северной Каролины. Фосфорит — ценное сырье для производства удобрений, и компании, связанные с горной промышленностью, проявили интерес к дальнейшим изысканиям в этом районе.

Присутствие этих песков никоим образом не связано с загрязнением. Их накопление было естественным процессом, вызванным выветриванием материковых пород, обломки которых реками уносились в море. Металлы, являющиеся серьезными загрязнителями в чистом виде, становятся безвредными, входя в состав минералов, так как они упрятаны в инертные химические соединения, практически нерастворимые в воде. Если, однако, начнется добыча и обработка минеральных песков, что повлечет за собой нарушение целостности дна и сброс в море отходов и побочных продуктов процесса обогащения минералов, природной среде шельфа в этом районе будет нанесен серьезный ущерб. Вместе с развитием нефтепромыслов разработка шельфовых песков явится первым крупным вторжением человека в подводные пределы района Центральной Атлантики. Промышленная эксплуатация шельфа приобретает такие темпы и размах, что вся предыдущая деятельность человека на шельфе кажется просто детской игрой. Постоянные портовые причалы и атомные электростанции на морском побережье уже существуют в чертежах; предполагается строительство плавучих аэропортов и даже городов. Вся эта лавина разработок приведет к тому, что коренные обитатели подводных пустынь, как это водится, сначала получат благочестивые напутствия, а затем с ними быстро разделаются.

II. Между песком и небом

Способы использования пространства и других условий окружающей среды жителями континентального шельфа отличаются удивительным разнообразием. Многие из них, выйдя из личиночного состояния и осев на одном месте, передвигаются на расстояния, измеряемые метрами и даже сантиметрами. Многие, превратившись во взрослых особей, вообще не передвигаются, оставшись навсегда прикрепленными к твердому субстрату. В то же время есть и такие существа, которые всю свою жизнь проявляют охоту к перемене мест. Но и они остаются в каких-то определенных границах и, как правило, предпочитают селиться в пределах континентального шельфа. Четкое разграничение зон морского „климата", обусловленное господствующими течениями на континентальном шельфе, — характерная черта вод Атлантического побережья Северной Америки. Эти зоны называются биогеографическими, что подразумевает пространственную организацию жизни. Местоположения этих зон жизни определяются главным образом очертаниями береговой линии, от которой в большой степени зависит направление прибрежных течений.

В водах, омывающих восточное побережье Соединенных Штатов, лежат три большие биогеографические зоны, или провинции, отделенные друг от друга тремя песчаными отмелями: полуостров Кейп-Код, мыс Гаттерас и мыс Канаверал (известный также под названием мыс Кеннеди). На севере полуостров Кейп-Код встает на пути холодного Лабрадорского течения 60-километровым барьером, заставляя его отклоняться от берега. Различие в морской флоре и фауне к северу и югу от мыса особенно заметно на внутренней части шельфа. Для многих бореальных[7] и арктических организмов северное побережье мыса служит южной границей распространения, а животные из теплых вод Атлантики достигают его южного берега. По мнению экологов, четкость этой границы можно объяснить распределением температур воды в летний сезон. Летом разница в температуре океанской воды к северу и югу от мыса составляет не меньше 5 °C, и, по-видимому, от этого зависит, какой зоне отдадут предпочтение те или другие виды организмов, от водорослей и до рыб.

У мыса Гаттерас это явление повторяется. Район возле этого мыса, известный как «Кладбище Атлантики» из-за опасной судоходной обстановки, представляет собой зону резких контрастов, в которой три потока морской воды соперничают за господство на шельфе. Как-то странно представить огромные массы воды, которые текут вместе, но при этом сохраняют свою самостоятельность, образно говоря, пробивая себе головой дорогу через широкие фронты, перемещающиеся вперед и назад вдоль побережья; однако именно так все и происходит. Из-за разницы в температуре, солености и ряда других физических свойств вода смешивается медленно. В районе мыса Гаттерас Вирджинское прибрежное течение, идущее с севера, встречает более теплую и соленую воду Каролинского шельфа. Оба эти потока наталкиваются на тропическую, очень соленую воду Гольфстрима, который в некоторых местах удален от берега всего на несколько десятков километров.

Обычно и Вирджинское течение, и Гольфстрим отклоняются к морю клином песчаных отмелей, простирающихся далеко в море. Однако иногда сильные северо-восточные ветры отжимают Вирджинские воды к югу от мыса. В этих случаях говорят, что так называемый Гаттерасский барьер сломался. Такие „поломки" случаются чаще всего поздней осенью и зимой, а обнаружить их можно позже, благодаря интересному биологическому явлению. Северные планктонные личинки, например съедобной мидии, появляются намного южнее естественных мест их обитания. Они оседают и растут в заливах и бухтах Северной Каролины на всем пути до Кейп-Фир, но когда наступает лето, вода становится невыносимо теплой для северных иммигрантов, и их популяции полностью погибают.

Правда, за десять тысяч летних месяцев эволюции у каких-нибудь мидий могла возникнуть некая полезная мутация, позволившая им выжить; возможно, это был жизненно важный фермент, устойчивый к высоким температурам. Вполне могло случиться, что во время ледникового периода имело место общее распространение холодноводных организмов на юг. Затем первоначальный климат медленно, на протяжении нескольких веков, восстанавливался, что, возможно, способствовало постепенному появлению приспособленных форм. Адаптации такого типа могли возникать быстрее у микроорганизмов, например у бактерий, многие из которых дают новые поколения с потенциально благоприятными мутациями и адаптивными признаками каждые 20 минут. Конечно, подобные продвижения, освоение новых ареалов организмами-первопроходцами происходят в обоих направлениях. Тропические животные непрерывно заходят далеко на север, вплоть до мыса Гаттерас, где они поселяются главным образом на внешнем крае шельфа.

Подавляющее большинство тропических морских форм обитает в более южных водах. На Атлантическом побережье Флориды наблюдается переход от чисто тропических сообществ в сообществам, предпочитающим умеренные климатические условия. По непонятным причинам, мыс Канаверал является серьезным препятствием для распространения многочисленных видов прибрежных водорослей, тогда как расселение животных вдоль узкого песчаного шельфа в этом районе ограничивается не так сильно.

Хотя мы привыкли думать о песке как об относительно стерильной биологической среде, для континентального шельфа такое представление совершенно не подходит. Самые маленькие среди донных животных, однако более крупные, чем бактерии, которыми они часто питаются, относятся к так называемой интерстициальной фауне. В эту группу входят многочисленные виды простейших, проворные брюхоресничные черви, медленно движущиеся тихоходки, или водяные медведи, и свободноживущие нематоды, или круглые черви. Биологи мало что знают о жизни этих существ, если не считать знания их строения. В большинстве случаев эти организмы не родственны между собой и непохожи друг на друга, за исключением того, что все они имеют крохотные размеры и живут в столь необычном месте, каким являются узкие щели между песчинками. В некоторых районах эти интерстициальные животные встречаются в огромных количествах и очень разнообразны; их поселения порой занимают несколько кубических сантиметров песка. Понятно, что экологи заинтригованы динамикой этих лиллипутских сообществ.

Хотя жизнь псаммофильных организмов[8] скоротечна, тем не менее она продуктивна, так как эти животные обеспечивают запас пищи для некоторых более крупных обитателей песка, без разбора поглощающих все, что попадется. Они переваривают органическое содержимое, оставляя минеральные крупинки, чисто промытые мощными пищеварительными соками.

Обитателей шельфа, поселяющихся в песчаном грунте и большую часть времени остающихся скрытыми под поверхностью дна, относят к инфауне. Организмы, живущие на поверхности песка, составляют эпифауну. Для некоторых групп животных, например для червей, строящих трубчатые домики, характерны оба способа существования. Некоторые виды этих червей живут в толще песка; другие же прикрепляют свои трубки к камням или раковинам моллюсков, выступающим над поверхностью дна. Многие из этих червей строят свои домики непосредственно из песка, и если рассматривать эти трубки через увеличительное стекло, они выглядят, как замечательные произведения искусства природы.

В процессе своей работы черви выбирают отдельные песчинки. Конечно, человеку, наблюдающему за ними, не дано проникнуть в тайну того, какими критериями руководствуются черви в этом отборе, но, по-видимому, важное значение имеют для них величина и, возможно, структура песчинок. Клейкие выделения кожных желез цементируют песчинки, и вся постройка принимает вид контуров тела животного. А если рассматривать все это под большим увеличением, взору представляются красивые, иногда просто поразительные формы, похожие на детали современной архитектуры, мозаичные конструкции, способность которых к функционированию может сохраняться сотни миллионов лет.

Другие черви блуждают по слабо укрепленным ходам довольно глубоко под поверхностью. Интенсивное питание, сопровождающееся заглатыванием песка в одном месте, приводит к тому, что на поверхности образуется небольшое кратерообразное углубление. На противоположном конце норки, там, где происходит выброс фекалиев, имеющих вид плотных песчаных трубок, вырастает миниатюрный вулкан. Шахтеры, живущие глубоко в песке, содержат его в состоянии биологического беспорядка. Разрыхляя верхний слой пород, устилающих дно континентального шельфа, они возвращают питательные вещества на поверхность, улучшая тем самым условия существования организмов, живущих в этом слое.

В песке находят себе приют и как бы добавление к полученной от природы броне, защищающей их от назойливо любопытных челюстей и клешней, двустворчатые моллюски — сердцевидки и их родственники. Большинство двустворчатых моллюсков — животные-фильтраторы. Две мясистые трубки, называемые сифонами, отходят от заднего конца тела заключенного в раковину животного и достигают поверхности песка. Морская вода засасывается в один из сифонов; в мантийной полости моллюска струя, несущая планктон и разнообразные съедобные частички, фильтруется через сетчатые жабры. На поверхности жабер происходит замечательный процесс сортировки пищи, во время которого частички пищи отбираются или отбрасываются в зависимости от размеров. При помощи миллионов быстро бьющих крохотных волосков-ресничек кусочки пищи проталкиваются вперед к ротовому отверстию. Животное отдает предпочтение небольшим частичкам. Более грубый материал направляется назад и из мантийной полости выбрасывается наружу. После того как начальный поток воды прошел через жабры-фильтры, он изливается наружу через второй сифон. Таким образом, зарывшееся животное пропускает через себя непрерывную струю из невидимого ему моря. Подобная система служит и другим животным, удел которых — весь свой век рыться в грунте, в том числе многим червям и ракообразным. Кроме пищи, циркулирующая вода несет с собой жизненно необходимый кислород и уносит продукты обмена.

Двустворчатые моллюски ведут двойную жизнь. Подобно многим другим оседлым донным существам, у большинства двустворчатых планктонные личинки обитают в толще воды. Размером с самую маленькую, едва различимую невооруженным глазом песчинку берегового песка, личинки похожи на крохотных моллюсков, только с одной поразительной разницей: они плавают при помощи уникального эмбрионального органа — паруса-велюма, представляющего собой лопастевидный вырост в форме зонтика. В действии он выглядит как цевочное колесо или несущий винт вертолета, хотя это только кажется, что парус крутится. Личинки плавают за счет быстрого биения ресничек, расположенных по краю паруса. Более того, когда личинка, которую зовут велигер или парусник, движется в воде, парус служит ей для питания. Он ловит и сортирует частички пищи, наподобие того, как это делают жабры взрослого моллюска.

Имя врагам велигеров легион. Маленькие личиночные раковинки легко раздавливаются более крупными противниками или растворяются под действием их пищеварительных соков. Однако самое опасное время наступает, когда велигеры поселяются на дне, где они подвергаются превращению и становятся взрослыми. Велюм дегенерирует и отпадает, и слабо подвижная молодь моллюсков должна искать укрытия от хищников, теперь сконцентрированных в почти двумерном пространстве. Чаще всего спрятаться совершенно негде, кроме как между песчинками. Из миллиона яиц, откладываемых в среднем самкой моллюска, в первый год жизни выживает, может быть, только десяток. Однако уцелевшие растут очень быстро, а у более крупных особей гораздо больше шансов выжить. Они просто становятся слишком большими для многих любителей полакомиться нежным мясом молоди моллюсков. Тем не менее некоторые хищники сохраняют вкус к моллюскам, пока те не достигают промысловых размеров. Часто создается впечатление, что вездесущие двустворчатые, наряду с червями, представляют собой "фирменное блюдо" бентичсских пищевых цепей.

Очень подвижные и хищные обитатели песка открытого шельфа представлены роющими, плавающими, ползающими и прыгающими формами. Крупные брюхоногие моллюски, чаще всего из рода Busycon, Lunatia или Polynices, охотятся за добычей, глубоко зарывающейся в песок. Обычно это двустворчатые моллюски — мелкие мии, циприны, спизулы и др. Движущаяся лунатиа с ее гладкой округлой раковиной, имеющей в диаметре несколько сантиметров, и огромной ногой, движения которой напоминают движения амебы, имеет вид существа, сошедшего со страниц научно-фантастического романа. Она крейсирует по дну, зарывшись в песок, так что наружу торчат, как крохотные перископы, два небольших щупальца; только маленькие песчаные волны указывают путь, пройденный животным. Когда улитка обнаруживает добычу, она поворачивает ногу вниз и погружается в песок, для того чтобы найти на глубине 50 сантиметров, а иногда и больше несчастную жертву. В отличие от более крупного брюхоногого моллюска, который разрушает раковину своей добычи своей собственной раковиной, лунатиа использует маленькое сверло. Этот хищник вырезает небольшое отверстие в раковине своей жертвы, которой может оказаться и меньшая по размеру лунатиа ибо эти животные — каннибалы. Он вставляет свой хоботок в отверстие и высасывает содержимое раковины. Автограф, оставляемый лунатией, — тщательно высверленное отверстие со скошенным краем — можно увидеть на пустых раковинах, разбросанных по всему побережью Центральной Атлантики.

Скользящие, ползающие и прыгающие существа, скитающиеся по поверхности песка, имеют разнообразные формы и размеры. В число скользящих входят морские звезды, а также быстрые крабы, которые полубе-гают-полуплавают по дну. Быстрота — общее свойство, присущее всем членам этой группы. Даже морские звезды, обитающие здесь, быстро скользят по дну и выглядят лихачами по сравнению с их медлительными, льнущими к скалам родственниками на севере.

Среди сталкеров[9] в умеренной зоне Атлантического шельфа встречается рак-богомол (Squilla). У этих существ передняя пара ног[10] увеличена и несет на конце очень твердый и заостренный членик — палец. Такие специализированные хватательные конечности складываются и прижимаются к телу. Они очень похожи на ноги хищного насекомого богомола, однако у Squilla отличаются большей мощностью и прочностью. Несмотря на свои небольшие размеры — величина известных видов колеблется от 1,5 до 30 сантиметров, раки-богомолы — активные хищники.

Гидробиологи относят все многочисленные виды раков-богомолов к двум группам, различающимся но способу охоты, — «копьеметателям» и «крушителям». «Копьеметатели» хватают свою жертву, обладающую чаще всего мягкими покровами, выбрасывая вперед упоминавшиеся выше зазубренные пальцы передних конечностей, каждый из которых вооружен твердым копьевидным зубцом. У некоторых видов скорость, с которой наносится удар по жертве, достигает 1000 метров в секунду. Это один из примеров наивысшей скорости движения, на которую способны животные. Крупный «копьеметатель» способен пронзить своим копьем палец человека и поймать и съесть рыбу длиной до 11 сантиметров.

У «крушителей» членик передней конечности, следующий за пальцем, увеличен в размерах и одет очень мощным панцирем. Сила ударов, которые могут нанести с помощью этих члеников более крупные особи, равна пробойной силе пули небольшого калибра. Был случай, когда раки пробили аквариум, сделанный из двухслойного небьющегося стекла. Одним ударом они могут раздробить раковину моллюска средней величины. Некоторые крушители нападают на крабов. Рак-богомол обычно подкрадывается к своим собратьям-ракообразным сзади и наносит первый оглушающий удар. Затем он разбивает обе клешни краба и только после этого тащит свою жертву к песчаной норке среди скал.

Для раков-богомолов и других затаивающихся хищников, например камбал или осьминогов, чьи логовища чаще всего встречаются среди совершенно голых скал или в обломках кораблей, быстрота реакции и скорость движения являются факторами, от которых зависит их судьба. Большинство этих животных, чья роль ежеминутно меняется — то они охотятся, то охотятся за ними, — обладают и другими полезными приспособлениями, например способностью быстро менять цвет или почти мгновенно зарываться в грунт. Несмотря на то, что в этой среде, как кажется, жизнь полна риска, голую и ровную поверхность песка драпирует сплошная живая ткань, сотканная из невидимых нитей.

Над песком скитаются самые крупные и быстрые жители континентального шельфа. Больше всего здесь рыб, хотя по временам здесь встречаются и кальмары, морские черепахи, млекопитающие и птицы. В пределах этого обширного мира, полного движения в отличие от статичности мира, расположенного под — поверхностью дна, животные подпадают под обычные иерархические категории жертвы и хищников. Самые уязвимые живут в поверхностных слоях моря и часто объединяются в группы, по-видимому для защиты. В умеренной зоне Атлантического шельфа одним из самых характерных животных такого рода является менхаден (Brevoortia tyrannus), рыба, образующая огромные косяки и предоставляющая пищу для миллионов других, в том числе и для человека.

При рождении косяк менхаденов — это всего лишь заявка на будущее, своего рода неясный призрак, оставленный родителями на нерестилище. Это плотная масса мельчайших дрейфующих икринок, затерянных в водах средней части шельфа. За несколько часов волны рассеивают икринки на площади в несколько квадратных километров, и через два дня из них выводятся личинки. Последние самостоятельно проделывают свой путь к эстуариям вдоль центрального и юго-восточного побережий США.

Личинки из первой волны нереста (в октябре) достигают прибрежной полосы поздней осенью. За ними следуют все новые и новые волны, особенно в районах южнее мыса Гаттерас, где нерест может продолжаться даже весной. Если море у берегов все еще теплое, личинки входят в эстуарии. Некоторые из них могут быть очень велики (Чесапикский залив и залив Далавэр), другие же, как, например, расположенные между внешними банками мыса Каролина и островами у побережья штата Джорджия, занимают небольшую площадь. В холодную погоду вода в мелких верхних участках эстуариев охлаждается и иногда даже замерзает. В подобных случаях личинки менхадена проводят зиму в сравнительно теплой прибрежной воде, возле бухт. В холодной воде человеческая кожа не ощущает разницы температуры в два-три градуса, но для холоднокровных организмов такая разница может означать жизнь или смерть.

В эстуариях при 5 °C малек менхадена выглядит полным жизни и энергии, однако после холодной ночи, когда температура воды понижается до 3 °C, он чаще всего погибает.

Ко времени, когда менхадены достигают эстуариев, они вырастают примерно до трех сантиметров в длину и становятся мальками. Тело их приобретает пропорции взрослой рыбы, а способность к передвижению попадает под активный контроль самого животного. Оставаясь в течение нескольких месяцев в богатых пищей эстуариях, рыбы быстро растут, и у них начинает проявляться стремление к образованию косяков. Вначале они остаются вместе только при случайных встречах, однако в конечном счете в относительно ограниченных пределах эстуария процесс образования косяка идет быстро. Теперь становится понятным значение первоначального распада плотной массы икринок на нерестилищах континентального шельфа с последующей индивидуальной миграцией личинок к берегам: в новом поколении осуществился жизненно важный процесс перемешивания особей. Рекруты в косяки молоди приходят из районов нерестилищ совершенно разных косяков взрослых рыб, что эффективно препятствует инбридингу.

Когда менхадены оставляют эстуарии, они достигают от 5 до 16 сантиметров в длину и становятся доступными для хищников, нападающих и сверху, и снизу. Они пока еще уступают. в размерах мелким остроротым врагам, таким, как игла-рыба и крачки, и в этот период размеры косяков сильно уменьшаются.

На просторах открытого шельфа сбиться в большой и плотный косяк — единственная защита против более крупных хищников. Иногда ночью или в мутной воде присутствие огромных призрачных масс рыбы может обратить потенциальных врагов в бегство. Голодные морские свиньи или киты, при помощи своих локаторов охотясь за пищей издалека, могут по ошибке принять косяк у поверхности, скажем, за плывущее бревно. Главных же врагов, наделенных плавниками, косяк благодаря своему объему, по-видимому, сбивает с толку. Отдельную рыбу или несколько менхаденов можно заметить, догнать и схватить, но толкущаяся, бурлящая, почти непробиваемая стена рыбы — совсем другое дело. Одна потенциальная жертва сливается с массой себе подобных. Возможно, именно поэтому хищник теряется и отказывается от своих планов, по крайней мере это выглядит именно так. Может быть, у него возникает какое-то примитивное ощущение несоразмерности возможностей его небольшого рта и такого гигантского объекта. Предпринимается несколько стремительных атак, от края косяка отделяется несколько жертв, но тут же стена восстанавливается.

Атакуемый косяк оповещается об опасности чрезвычайно быстро. Ужас распространяется невидимой волной; охваченные паникой пловцы на флангах косяка передают сигнал бедствия посредством специального рода вибраций. Если атака осуществляется с какой-то одной стороны, весь косяк может в ответ на нападение повернуть в противоположном направлении. Обычно хищник пытается урвать себе что-нибудь с краев косяка и редко продолжает погоню в течение долгого времени. Однако этот же самый удивительный инстинкт менхадено в, заставляющий их держаться вместе при любых обстоятельствах, позволяет человеку вылавливать весь косяк до последней рыбки.

Для некоторых рыб континентального шельфа яркий и беспокойный мир, в котором живут менхадены, остается неизвестным, так как они поселяются в поверхностных слоях воды лишь на очень непродолжительный личиночный период своей жизни, перед тем как уже навсегда опуститься в придонные участки или прямо на дно. Из донных рыб Атлантического шельфа прежде всего нужно упомянуть камбал, которые представлены большим числом разных видов.

Икринки многих видов камбал поднимаются к поверхности. Личинки вступают в жизнь, имея вид крохотных, прозрачных, активно изгибающихся стерженьков, которые несут на своей брюшной стороне огромный желточный мешок. Активное питание начинается, когда запас желтка подходит к концу. Мальки камбалы становятся жадными пожирателями планктона, но вскоре они начинают стремиться на дно, где их диета меняется и состоит теперь из крохотных червей и ракообразных. Сначала юные отпрыски камбалы худощавы, но при этом выглядят как типичные рыбы. Затем вдруг с ними происходят удивительные анатомические изменения, а их поведение приобретает черты, свойственные существам, живущим в двумерном мире.

В течение нескольких дней глаз перемещается с одной стороны головы на другую и останавливается рядом с другим глазом. Теперь оба глаза находятся совсем рядом. С этого времени рыба начинает плавать на боку. На первый взгляд кажется, что камбала инертное животное. Но такое впечатление обманчиво. Она часто спокойно лежит на дне, пока какая-нибудь маленькая креветка или червячок не окажутся слишком близко. Стремительное движение — и жертва исчезает между открывающимися в боковом направлении челюстями. Это вертикальное расположение челюстей создает впечатление, что эволюционное развитие камбалы еще не завершилось, однако, было бы напрасно искать какие-либо признаки вторичного изменения положения рта, которое привело бы его в соответствие с возникшим ранее приспособительным положением глаз и всего тела камбалы. В этом и нет необходимости, так как при нападении на добычу движения челюстей вбок не менее эффективны, чем работа нормально расположенных челюстей у других видов рыб.

Камбала быстро плавает, но, кроме этого, ей помогает ускользать от преследования волшебный маскировочный механизм. Камбала обладает особыми клетками — хроматофорами, содержащими темный пигмент.[11] Эти клетки могут расширяться или сжиматься по воле самой рыбы. Сжимая свои пигментные клетки, темная камбала может стать за 60–90 секунд светло-серебристо-серой. Однако крайние переходы от светлого к темному наблюдаются не так часто, как бесконечные вариации рисунков, гармонирующих с местом пребывания животного в данный момент.

Вероятно, наиболее заметными из рыб, снующих по континентальному шельфу, самыми знакомыми для человека и чаще всего упоминаемыми в литературе, например у Хемингуэя, являются «gamefishes»- «спортивные рыбы».[12]

К тому времени, когда они становятся взрослыми, эти хищники, находятся у вершины пищевой пирамиды, опережают в росте почти всех своих врагов. Однако человек — это особенный враг, враг, склонный посягать на них на всех фазах их развития.

Неумышленные формы человеческого хищничества сильнее всего бьют по этим видам в молодом возрасте, иногда даже до того, как они вывелись из икры. Хотя о размножении и ранних периодах жизни этих рыб, которые нерестятся на континентальном шельфе, известно довольно мало, недавно появились сведения о луфарях (Pomatomus saltatrix). Прозванные «chopper»[13] за их прожорливость, они снискали расположение спортсменов в районе Центральной Атлантики. Главные нерестилища луфарей находятся на внешних участках шельфа за южной оконечностью впадины каньона Балтимор. А именно в этой зоне предполагается добыча нефти, что неизбежно повлечет за собой загрязнение моря. Невидимая нефтяная пленка нанесет икре и личинкам луфаря столь же сильный ущерб, как потомству трески в водах Новой Англии. Популяции луфаря, вероятно, будут уменьшаться.

В районе Центральной Атлантики молодь луфарей мигрирует к берегу и собирается вдоль побережья и у устьев заливов. Косяки молодых луфарей, возможно, особенно пострадают от строительства крупных электростанций в этой прибрежной зоне.

Даже аристократы среди «gamefishes», стремительные парусники могут не избежать опасности. Хотя мы очень мало знаем о том, где откладывается икра и выводятся личинки этих широко распространенных рыб, но точно известно, что один вид, атлантический парусник (Istiophorus platypterus) нерестится у песчаной косы вдоль восточного побережья Флориды. Освоение прибрежных участков континентального шельфа этого района идет полным ходом. Намечается строительство большого количества электростанций, а недавно появилась идея о строительстве нефтеочистительного завода около Форт-Пирса. Пока еще не поздно, нужно тщательно исследовать прибрежную зону, чтобы узнать, в каких местах обычно нерестится парусник.

Как ни странно это может показаться, «gamefishes» нашли себе защитника в лице своего главного врага. Спортивное рыболовство в умеренной зоне Атлантического шельфа стало крупным делом. По последним подсчетам, в одной только Флориде морская рыбная ловля удочкой приносит доход от 2 до 4 миллиардов долларов в год. Повсюду, начиная с ранней весны и до поздней осени, тысячи американцев отправляются в море на лодках и ловят рыбу на блесну, ориентируясь на стаи возбужденных птиц, парящих над косяками кормящихся рыб. Жители таких приморских городов, как Рехобот, Морхед-Сити и Фернандина, нанимают суда, способные выходить в открытое море. Фрахт судна для рыбной ловли на внешнем участке континентального шельфа теперь стоит 400 долларов в день. Пока еще большинство капитанов рыболовных команд уповают на традиционно большие уловы, однако некоторые высказывают опасения, что с индустриализацией шельфа богатым уловам придет конец. Неожиданно осознав неизбежность заката любимого вида спорта, спортсмены-рыболовы, которые до сих пор проявляли консервативное отношение к этой проблеме, становятся защитниками окружающей среды. Их забота о горсточке видов переходит в заботу обо всей экосистеме континентального шельфа.

III. Горячая нефть, горячая вода, горячий атом

На восточном побережье Соединенных Штатов идет стремительное наступление на новые пограничные территории. На этот раз роль пионеров играют не фермеры, стремящиеся получить земельные участки, а промышленники, стремящиеся получить прибыль. В этой новой волне экспансии на восток лидируют два энергетических гиганта — нефтяная и электротехническая промышленность.

Нефтяники открыли, что, так же как на банке Джорджес в Новой Англии, под поверхностными песками умеренной зоны Атлантического шельфа лежат глубокие бассейны, заполненные осадочными породами. Теперь заинтересованные круги, представляющие промышленность, политические органы и защитников окружающей среды, сосредоточивают свое внимание на трех потенциальных хранилищах морской нефти: желобе каньона Балтимор, юго-восточном побережье штата Джорджия и бассейне плато Блейк.

Выступ континентальной коренной породы в водах Лонг-Айленда образует северный край желоба каньона Балтимор. Получивший свое название по небольшому подводному каньону, расположенному около средней его части, желоб простирается на 650 километров к югу до мыса Гаттерас. В районе южной части штата Ныо-Джерси, где желоб достигает верхних участков континентального подъема, его ширина максимальна и составляет 200 километров. Мощные осадочные породы располагаются на отдельных участках вдоль оси желоба, тянущейся с севера на юг почти параллельно береговой линии, в 100 километрах от нее. Их толщина более 13000 метров (примерно 8 миль).

Мощное сейсмическое зондирование, при помощи которого ведется изучение строения шельфа до глубины подстилающих пород континентального щита, обнаружило на дне желоба каньона Балтимор гигантский погребенный риф. Первоначально его ошибочно приняли за хребет, образовавшийся в результате подъема основных пород. В действительности же этот риф образовался, вероятно, 50-100 миллионов лет назад. В те времена для моря в районе побережья штата Нью-Джерси были характерны тропическая температура воды и медленное накопление осадков. Древний риф, должно быть, ответил на опускание дна тем, что стал расти вверх. Геологи полагают, и не без оснований, что он не уступал по своим размерам австралийскому Большому Барьерному рифу наших дней.

Этот погребенный риф не следует смешивать с тонкой полоской водорослевого рифа в водах штатов Северная и Южная Каролина. Простираясь вдоль неизвестного нам дикого побережья, омываемый молодым, расширяющимся Атлантическим океаном, риф в Нью-Джерси действительно жил в древние времена. Весьма вероятно, что многие населявшие его в то время, а теперь окаменевшие существа еще неизвестны палеонтологам.

16 миллионов акров подводной окраины континента в районе желоба каньона Балтимор считаются перспективными для развития промыслов нефти и природного газа. В этом районе явно назревает конфликт между интересами рыбных промыслов и добычей нефти. Здесь на среднем и внешнем участках шельфа находятся главные нерестилища многих важных видов рыб, включая менхаденов, различных камбал и луфарей. Полный список видов, дрейфующая икра которых концентрируется в этом районе, достигает нескольких десятков, а нефтяные пятна и постоянные утечки с мест добычи и с танкеров могут погубить чувствительные эмбрионы рыб и подвергающиеся осаде рыбные промыслы Северо-Западной Атлантики.

Менхадены в косяке

К югу от желоба основные породы, постепенно поднимаясь, образуют дугу Кейп-Фир, центр которой расположен на уровне границы между штатами Северная и Южная Каролина. Затем основные породы снова опускаются более чем на 3000 метров от уровня нынешнего морского дна напротив юго-восточной части штата Джорджия. Именно здесь ведутся интенсивные изыскательские работы, однако о нефтяных запасах в настоящее время известно очень мало.

Примерно в 250 километрах от берега, напротив штатов Южная Каролина, Джорджия и северной части штата Флорида, лежит плато Блейк, занимающее площадь 180000 квадратных километров. Фактически это часть континентального склона, структурный придаток, оставшийся от того времени, когда Америка и Северо-Западная Африка отделились друг от друга. На внешней кромке плато Блейк некогда процветал еще один риф. С той поры, когда он достигал поверхности моря, прошло 125 миллионов лет. Теперь риф лежит под толщей воды в 3000 метров.

Благодаря большому количеству осадков, накопившихся за этот огромный промежуток времени, контуры плато Блейк сгладились, чему еще очень способствовала работа морских течений, и в первую очередь Гольфстрима. В ближайшем будущем запасы нефти, если она есть в отложениях плато Блейк, выкачиваться не будут, вследствие трудностей и расходов, связанных с большой глубиной, колеблющейся от 450 до 1800 метров.

В апреле 1974 года Совет по качеству окружающей среды США (СКОС), представляющий федеральную консультативную организацию при исполнительной власти, направил президенту Никсону свой доклад, определяющий размеры ущерба, который добыча нефти на атлантической и тихоокеанской окраинах континента может причинить окружающей среде. Доклад СКОС был составлен на основании нескольких интенсивных, но краткосрочных (примерно годичных) исследований, предпринятых университетами и научными консультантами некоторых отраслей промышленности в рассматриваемых районах. В него также вошли отчеты МТИ о банке Джорджес в Новой Англии и аналогичные исследования, проведенные в центральной зоне Атлантического шельфа Институтом морских наук в штате Вирджиния. Несмотря на его значительный вес (5 томов общей толщиной в 20 сантиметров), доклад СКО имеет несколько больших недостатков. Главным из них является явная преждевременность попытки оценивать будущие районы бурения в зависимости от степени опасности, которую они представляют для окружающей среды.

Было установлено, что на Атлантическом побережье наименьшему риску подвергается район банки Джорджес, а за ним следует район южной части каньона Балтимор. Северная часть каньона Балтимор и прибрежные воды юго-восточной части штата Джорджия были определены как районы умеренного риска. При расчетах общей степени риска во внимание принимались региональные экономические выгоды, включая занятость населения, стоимость нефтеочистительного производства, а также планы развития энергетических потребностей данного района. Но так же, как и в исследованиях МТИ по банке Джорджес, в этих расчетах в качестве единственного критерия для оценки степени опасности, которой подвергается окружающая среда, была использована вероятность того, что разлившаяся нефть достигнет берега. Возможность воздействия нефти, будь то крупная катастрофа или же небольшие, но постоянные утечки, на жизнь самого шельфа полностью игнорировалась. Нам предстоит еще очень большая работа по изучению жизни континентального шельфа, однако в рассматриваемом докладе этот факт никак не был отражен и тем более не была подчеркнута важность этих исследований. Развитие крупных нефтяных промыслов окажет катастрофическое воздействие на миграционные пути рыб и процессы расселения их личинок, и тем не менее в докладе СКОС континентальный шельф рассматривается сам по себе, как будто это безжизненный участок поверхности Луны.

Даже если вновь открываемые запасы нефти в море по своему объему не будут полностью соответствовать существующим прогнозам, за континентальным шельфом все равно останется важная роль в планах американских технократов, составляемых на годы вперед. Конечно, так же как это произошло с запасами на шельфе Северной Аляски, добыча нефти в море не сможет долгое время обеспечивать потребности экономики, что уже в восьмидесятых годах вызовет острую нужду в энергии, эквивалентной 17 миллиардам баррелей нефти в год. Ключевым словом здесь служит слово «эквивалент», ибо одна нефть никак не сможет «прокормить» торгово-промышленно-военное чудище. Поэтому в составляемых сейчас планах предусматривается использование континентального шельфа и в качестве резервуара, и в качестве приемника для обслуживания других источников энергии. Борясь до последнего вздоха против ненавистных им мер по защите природы, которые влекут за собой замедление или отсутствие роста экономики, организации, ответственные за национальную валовую продукцию, будут создавать все больше и больше наспех спроектированных и построенных энергетических машин, таящих в себе самую большую в истории человечества, рыб и всего Мирового океана опасность для окружающей среды.

В начале 80-х годов во многих местах вдоль береговой границы континентального шельфа США должна войти в действие новая с иголочки линия сверхмощных электростанций. На район Центральной Атлантики придется довольно большая доля этих электростанций со средней мощностью 2200 мегаватт. В основном это будут атомные электростанции, но риск, связанный с использованием мирного атома, представляет собой только часть опасности для окружающей среды.

Для охлаждения реакторов потребуется непрерывный поток морской воды. Пройдя через системы охлаждения, морская вода, теперь уже теплая, будет выкачиваться назад в океан. Зеленые воды открытого шельфа, которые будут участвовать в обоих процессах — и охлаждать реакторы, и принимать обратный поток, — кажутся безграничными по сравнению с аккуратными и привлекательно небольшими электростанциями (как плавучими, так и береговыми), какими они выглядят на масштабных чертежах архитекторов. Поэтому изображение охладительной системы в виде реки, изливающейся в океан из станции, вызвало бы удивление. А между тем инженеры предусматривают использовать для охлаждения примерно 8 миллионов литров воды в минуту. Через агрегаты силовой станции мощностью 2200 мегаватт в обе стороны пройдет больше воды, чем переносят в межень такие известные реки, как Потомак в Вашингтоне, округ Колумбия, Джемс-Ривер в Ричмонде, штат Виргиния, и Саванна в Огасте, штат Джорджия.

Водозаборные туннели для гигантских силовых электростанций наводят на мысль о современном варианте реки Стикс, модифицированной в соответствии с требованиями современной техники, но также ведущей в царство мрака, смерти и редко встречающейся очищенной самородной серы. Страшная сущность атомной радиации заключается в том, что ее воздействие не ограничивается способностью убивать. Все существа, которых хоть немного затронет беспечный атом, могут измениться под влиянием коварной алхимии, и нанесенный ею вред навсегда перейдет в гены многих поколений.

Но первыми пострадают мириады жителей моря, для которых у водозаборных сооружений не будет выставлено предупреждение, согласно преданию, висевшее у входа в ад: «Оставь надежду всяк сюда входящий». Ниже приводится гипотетический ряд событий, которые, по-видимому, будут часто совершаться вокруг одной из гигантских охладительных систем, намеченных к постройке на шельфе в 80-е годы.

… Косяк медленно двигался в теплых поверхностных слоях воды около побережья. Казалось, что большую часть времени он пребывал в пустоте, движущейся дыре в жидком зеленоватом пространстве. Но сверху над этой зеленью нависал серебристый потолок. Потолок придавал этому миру неповторимый физический смысл. Иногда он пенился и вздымался мощными волнами; иногда он лишь слабо колыхался, как в зеркале отражая косяк в его ничем не заполненном окружении. Но на континентальном шельфе пустота иллюзорна, и по мере того как эта огромная блинообразная масса рыбы медленно двигалась на юг, она без устали пожирала кишащий вокруг планктон. Плотность едоков была настолько большой, а фильтровали воду они настолько интенсивно, что за косяком в дымке зеленого моря оставался кристально чистый след. Рыбаки сравнивают такие морские пейзажи с полосой скошенной травы на лугу, и до того как на рыбных промыслах стали широко использоваться самолеты-корректировщики, рыбаки в поисках косяков менхаденов ориентировались на этот сигнальный след.

Еще на рассвете косяк пришел в возбужденное состояние, и хотя его притягивали к себе участки теплой воды, косяк все больше и больше охватывала паника. И в этот момент появилась огромная стая луфарей. Приближаясь с юго-востока, «чопперы» сразу же учуяли менхаденов и ринулись на них. Как стадо бизонов, обложенных индейцами, менхадены сбились в единый массивный клин. В ответ на строго направленную атаку луфарей они хлынули на север, за пределы зоны вытекающей откуда-то теплой воды, мимо огромного подковообразного бетонного барьерного острова, защищающего плавучую электростанцию. В сумрачной мутной воде ведущий край косяка наткнулся на что-то широкое и темное. Из-за слабого шума движущейся воды это было настолько похоже на отделившуюся часть самого косяка, что ведущие менхадены попытались слиться с ней, и им это удалось. Подгоняемый потоками, бегущими со скоростью почти одного метра в секунду, медленно движущийся каскад из пяти сот тысяч рыб исчез в водозаборном сооружении электростанции, которое поднималось над морским дном, подобно гигантскому грибу…

Сегодняшние проекты морских водозаборных сооружений включают огромную трубу до 5,5 метра в диаметре и высотой примерно в половину расстояния от дна до поверхности. На постепенно понижающемся Атлантическом шельфе большинство таких сооружений будет находиться на расстоянии менее 5 километров от берега и совсем близко от поверхности, часто в пределах 5 метров. Наверху вертикальной трубы будет установлено похожее на широкополую шляпу сомбреро, только сделанную из бетона, приспособление, которое создает своеобразный водоворот, заставляя врывающийся в водозаборник поток воды двигаться по кругу по стенкам трубы. Благодаря этому вокруг водозаборного отверстия возникают почти горизонтальные, а не вертикальные токи воды. Идея, лежащая в основе создания подобных преобразователей, заключается в том, что рыбы значительно лучше распознают горизонтальные течения, чем вертикальные. При этом они стремятся двигаться против течения, что хорошо иллюстрируется поведением форели в быстрой речушке. Несколько исследований, в ходе которых проверялась эффективность применения подобных устройств на относительно небольших трубопроводах, доставляющих воду для охлаждения электростанциям, построенным в 60 — 70-х годах, показали, что эти преобразователи действительно в среднем уменьшают количество уничтожаемой рыбы. Таким образом, их применение представляет собой хотя и небольшой, но все-таки шаг в нужном направлении. К сожалению, они еще не проверены на гигантских установках, начало эксплуатации которых планируется на 80-е годы. Успешное действие приспособления в малых масштабах еще не гарантирует его успеха на более крупных водозаборниках. К тому же поведение рыбы на континентальном шельфе в целом изучено гораздо хуже, чем поведение форели, а скорость течений, к которым рыба привыкла на шельфе, гораздо меньше скорости движения воды около водозаборных установок.

…Когда косяк находился в прибрежных водах штата Нью-Джерси, внезапно наступили осенние холода, и за несколько дней температура поверхностных слоев воды снизилась на несколько градусов. Ветер, который сопутствовал перемене погоды, достиг штормовой силы, и на протяжении нескольких километров от берега вода стала необычно мутной. Однако на чувство направления мигрирующего косяка это не повлияло, и менхадены упорно продолжали двигаться на юг, пока однажды ночью в середине октября они не оказались в пределе видимости огней Бич-Хейвена, расположенного на внешнем берегу мыса. Реакция на тепло была импульсивной, делом мгновения. После неожиданного похолодания, вызвавшего довольно резкое снижение температуры окружающей воды, эта реакция взяла верх над природным чувством направления, побуждавшим косяк двигаться в нужную сторону. Тепло воспринималось длинными тонкими телами пловцов. Ощущение смены температуры было легким, как прикосновение пера. Человек, плывя через перемежающиеся температурные зоны, ничего бы не заметил, кроме разве что самых чувствительных к температуре людей, но даже и они не могли бы указать на источник тепла. Но рыба почувствовала и знала, и эти нежные излучения были соблазнительными. В темной воде за несколько минут весь косяк изменил направление и двинулся на север.

Где-то перед рассветом, в пяти километрах от берега, косяк оказался неподалеку от источника тепла. В сотнях метрах отсюда с 15-метровой глубины поднимались струи теплой воды, которая, медленно растекаясь по поверхности, перемещалась к югу. Тепло — температура воды теперь была на несколько градусов выше температуры окружающего океана — притягивало к себе менхаденов. Однако здесь происходило что-то еще, какие-то запахи и вибрации наполняли воду, и все это приводило косяк в какое-то нервозное состояние. В пространстве, заполненном теплой, слегка колеблющейся водой, стоял легкий запах смерти, ибо теплые струи несли в себе бесчисленное количество недавно погибших планктонных организмов. Однако тревога, охватившая косяк, была вызвана главным образом растущим ощущением близости хищников. До этого менхаденам никогда еще не приходилось осязать и обонять столь мощную эманацию, исходившую от хищников. Здесь кишели акулы, каранксы, крупные сциены, кобии и многие другие, стремившиеся на юг, но так же, как и менхадены, прервавшие свою осеннюю миграцию под действием этого теплого оазиса.

Около береговой заборной трубы вода несется со скоростью метра в 'секунду. Для сравнения, это скорость течения быстрой реки и самых сильных приливных течений. Ничего не подозревающие рыбы, если они окажутся слишком близко, могут быть унесены потоком в трубу, так и не успев оказать никакого сопротивления. И только стремительные пловцы могут избежать такой участи. Сама по себе огромная труба с ее заградительным устройством, имеющая 20 метров в диаметре, может оказаться привлекательной помехой на открытом песчаном шельфе. Известно, что многие виды рыб привлекают твердые предметы в воде. После того как водозаборная конструкция будет установлена, вокруг нее быстро вырастет сад из деликатесов для подводных гурманов, не говоря уже о том, как трудно будет избавиться от живого ковра, которым обрастет установка. Не исключена возможность, что приемная труба станет огромной ловушкой-привидением, которая непрерывно будет привлекать к себе все новых и новых забывших о бдительности рыб, а затем проглатывать их. Более того, причиной постоянной гибели многих видов могут быть хищники, которые, преследуя рыбу, будут загонять ее в водозаборное отверстие. Подобные случаи уже известны, но в исследованиях, проводимых в настоящее время, им уделяется недостаточное внимание. Уже сами по себе размеры новых электростанций дают основание предполагать, что эта проблема может приобрести беспрецедентные масштабы.

Поглощение рыб и других животных силовыми станциями теперь обозначают словом «entrainment», что означает «увлечение с собой», «унос». У заборного отверстия единственным реальным барьером против «увлечения» служит сделанная из тяжелых стальных стержней решетка. Она предназначена прежде всего для того, чтобы не дать проникнуть в отверстие большим полузатопленным бревнам, любопытным либо обуреваемым манией самоубийства ныряльщикам или аналогичным по размеру объектам. Таким образом, за исключением самых крупных морских организмов, любой обитатель континентального шельфа может попасть в трубу. А попав в нее, спастись уже невозможно. Ни одно животное, кроме, может быть, лосося в расцвете сил, не в силах противостоять этому мощному потоку, который, пройдя через заградитель, увеличивает скорость до двух-трех метров в секунду. Плотная живая масса поперечным сечением в 30 квадратных метров несется во тьме мимо гладких и молчаливых стен к гибели. в течение многих минут ничего не происходит; никаких изменений температуры или направления, никаких препятствий. Затем вдруг поток достигает установленной на берегу насосной станции, и для большинства взрослых рыб наступает конец путешествию.

Резкий удар — и рыбы задерживаются на подвижном решете. Прижатые друг к другу и лишенные возможности двигаться, рыбы переносятся наверх этими решетами, действующими, как эскалатор. По всей ширине к решету, на расстоянии метра или около того друг от друга, прикреплены неглубокие корзины. Когда решето поднимается из потока охлаждающей воды, рыбы освобождаются от сжимающей их силы течения и падают в корзины, которые продолжают медленно двигаться наверх. Перед тем как решето повернется на огромном валу и начнет спускаться по другой стороне вниз, непрерывно бьющие под большим давлением из горизонтально расположенного ряда форсунок струи воды выталкивают рыб из мелких корзин. Рыбы и все, что попало вместе с ними в заборное отверстие, падают в прилежащий коллектор, обычно расположенный на уровне земли. При помощи труб или естественного канала коллектор соединен с морем чаще всего через находящуюся вблизи гавань или залив. Теоретически рыбы теперь свободны и могут без дальнейших происшествий вернуться в свою среду.

Большая часть рыб, если только они остались в живых, возвращается в чрезвычайно жалком состоянии. Многие умирают от ушибов и шока прежде, чем успеют покинуть насосную станцию. Разбитые и помятые, часто с «рашперными отметинами», оставленными прутьями решета, они становятся легкой добычей врагов, крупных и мелких, включая болезнетворных микробов, для которых царапины и ушибы служат открытыми воротами. Никаких исследований для определения количества рыб, возвращающихся в свою естественную среду с помощью подвижных решет, не проводилось.

Конечно, не все рыбы попадают на решета. Личинки и молодь большинства видов достаточно малы и не застревают в двухсантиметровых ячейках. Вместе с планктоном, в котором представлены все главные группы животного мира, они погружаются в царство Плутона. При подходе к реактору река морской воды, несущаяся по гигантскому трубопроводу, разделяется на рукава. Подобно тому, как это происходит в системах, обеспечивающих циркуляцию жидкости в живых организмах, эти ответвления становятся все тоньше и тоньше. В течение нескольких секунд огромный единый поток вливается в сеть стальных капилляров, оплетающих пещероподобную напорную камеру, содержащую пар, перегретый атомным огнем до нескольких сот градусов. Прохладная морская вода делает свое дело — почти мгновенно пар внутри толстостенной камеры конденсируется и готов для другого рабочего цикла; почти мгновенно тепло, утраченное паром, поступает в охлаждающий поток, в котором все еще пульсирует жизнь.

Инженеры обозначают увеличение температуры охлаждающей жидкости в процессе работы электростанции через ΔТ. Например, если вода поступает в охлаждающую трубу при 10 °C и нагревается до 25 °C, то ΔТ будет 15 °C. Вначале считавшееся допустимым значение ΔТ для электростанций 80-х годов составляло 25 °C. Возражения специалистов по защите окружающей среды против действий организаций, занимающихся строительством коммунальных сооружений, привели пока только к символическому снижению ΔТ, скажем, с 25 до 22 °C.

Хотя термическое воздействие на морскую среду зависит от многих факторов, например от возраста и вида организмов, времени года и скорости изменения температуры, биологи сходятся во мнении, что ДГ более опасна в теплых южных районах, чем в прохладных северных водах. Температура теплой летней воды в районе Флориды близко подходит к абсолютному верхнему пределу, при котором может существовать жизнь в море. Поэтому увеличение температуры в районе выброса теплой воды на 5–6 °C может оказаться роковым для многих живущих здесь существ, в то время как в водах Новой Англии к аналогичному результату привел бы только подъем температуры на 10–12 °C.

Между ΔТ и объемом использованной для охлаждения воды существует обратная связь. В относительно теплых зонах, таких, как Мексиканский залив, для одного цикла охлаждения электростанция должна накачать большее количество морской воды, чтобы свести к минимуму повышение температуры и помешать образованию зон отработанной воды, температура которой близка к летальной. Но повышение скорости забора воды опасно само по себе, так как усиливает «увлечение». Даже если бы изменения температуры контролировались и поддерживались на безопасном уровне, чрезвычайно сильная турбулентность вблизи насосов и конденсаторных труб все равно причинила бы серьезный вред пойманным в ловушку организмам.

Использование показателя ΔТ может привести к ошибкам, если принимать во внимание только количественную сторону температурных изменений. Абсолютное число градусов, на которое меняется температура, обычно не столь важно, как скорость этого изменения. В охлаждающих «капиллярах» оно происходит практически мгновенно. Говоря языком физиологов, организм, подвергающийся внезапному сдвигу температуры, испытывает тепловой шок. Хотя действительный перепад температуры оказывается не больше того, которому животное подвергается в течение нормального годичного цикла, внезапный резкий переход от тепла к холоду и наоборот часто таит в себе серьезную опасность и даже может привести к смерти. Тонкие механизмы, лежащие в основе процессов обмена веществ, деятельность нервов и мозга, нормальное развитие икры и эмбрионов — все это в результате теплового шока оказывается на шаткой грани, за которой нарушаются жизненно важные функции. Живые организмы, особенно холоднокровные, температура тела которых соответствует температуре окружающей среды, и в первую очередь те, кто обитает на континентальном шельфе, где «погода» меняется со скоростью черепашьего шага в течение всего года, — эти организмы не могут вынести темпа жизни нового индустриализированного океана.

Когда сеть охлаждающих „капилляров" снова превращается в одну магистральную линию, по которой вытекает использованная вода, поток, теперь уже теплый, несет тот же планктон, с той только разницей, что каждый организм, входящий в его состав, подвергся удару большей или меньшей силы. Многие уже погибли или умирают. В ряде ранних исследований по определению результатов «увлечения» консультанты-биологи, работавшие в электрокомпаниях, сообщали, что большинство обитателей планктона уцелело после прохождения через охлаждающие системы при ΔТ до 15 °C. Но более поздние работы показали, что эти выводы сделаны слишком поспешно.

Доктор Эдвард Карпентер из Государственного университета штата Нью-Йорк в Стоуни-Брук на Лонг-Айленде собрал веслоногих раков, попавших в водозаборную трубу относительно небольшой электростанции в Миллстоун-Пойнт на Лонг-Айленд Саунд, вблизи Нью-Лондона, штат Коннектикут. Почти все крохотные рачки, испытавшие на себе ΔТ в 13 °C, были в этот момент еще живы. Пользуясь той же планктонной сеткой, Карпентер наловил рачков того же вида неподалеку от местонахождения станции, но достаточно далеко от отверстия выпускной трубы. У него были все основания считать, что эти контрольные животные не прошли через механизмы станции. Затем он поместил обе группы в небольшие садки из планктонной сетки, погруженные в морскую воду, и начал наблюдать за поведением рачков.

С самого начала «увлеченная» группа проявляла признаки недомогания. Их плавательные движения были беспорядочными и слабыми, из-за чего они погружались на дно садка в 2,5 раза быстрее, чем контрольные. Спустя три с половиной дня примерно половина рачков, прошедших через охлаждающую систему, погибла. Через пять дней смертность в этой группе достигла 70 %, в то время как в контрольной группе погибло всего 10 % рачков, возможно, от старости или повреждений, полученных во время лова. Электростанция в Миллстоуне выбрасывает воду в глубокий прибрежный водоем, и когда д-р Карпентер взял пробы из придонных слоев, он нашел огромное количество мертвых копепод, медленно погружавшихся на дно.

По мнению д-ра Карпентера, в смерти рачков и, вероятно, других планктонных организмов, попадающих в заборное отверстие Миллстоунской электростанции, виноваты главным образом гидравлические и механические удары, вызываемые мощной турбулентностью. В какой-то момент случилось так, что реактор бездействовал, а охлаждающая система продолжала работать. Рачки, собранные в этот период, вели себя так же, как и рачки из группы, подвергшейся тепловому воздействию, а через пять дней примерно столько же их и погибло. Однако вопрос о влиянии теплового шока, вызываемого отработанными водами электростанции в Миллстоуне и других станций, имеющих более высокое ΔТ, остается нерешенным, так как Карпентер специально предупреждает, что еще никто не изучал последствия собственно теплового воздействия на копепод отдельно от сопутствующего механического воздействия. Кроме того, до сих пор еще не известно, как соотносится вред, причиняемый другим видам планктонных организмов турбулентностью и избыточно высокой температурой.

Используя свои данные и данные о скорости потока в охлаждающей системе, Карпентер вычислил, что через электростанцию ежегодно проходит 610 миллиардов веслоногих рачков. Такая астрономическая цифра выше человеческого разумения. Дальнейшие расчеты показали, что она составляет по крайней мере 0,3 % продуктивности веслоногих рачков (мера, которой измеряется увеличение биомассы копепод в процессе их роста и размножения) на пространстве свыше 333 квадратных километров на восточной оконечности Лонг-Айленд Саунд. Трудно даже себе представить, что означает потеря такой массы рачков для пищевых цепей, включающих рыб и другие взаимозависимые организмы. Может быть, одна электростанция не уничтожит столько рачков, чтобы вызвать их нехватку. Ну а две или три в одном районе? Сколько этих огромных новых хищников может сосуществовать с установившимися пищевыми цепями на континентальном шельфе?

Карпентер считает, что его данные преуменьшают действительные потери, потому что прохождение через электростанцию наносит вред не только веслоногим рачкам, но и другим видам зоопланктона. Научные данные, представленные Совету по защите окружающей среды в 1975 году, свидетельствовали о том, что большая электростанция может уничтожить почти весь годовой «урожай» личинок двустворчатых моллюсков вдоль 50-километрового отрезка побережья.

Даже на небольшой Миллстоунской электростанции биологические потери не ограничивались веслоногими рачками и личинками. В течение одной недели в августе 1972 года примерно 150 миллионов молодых менхаденов прошли через Миллстоунскую охлаждающую систему и осели медленным серебристым дождем на дно отстойного бассейна, чтобы умереть. Рыбки едва достигали трех сантиметров в длину, и сначала они легко проходили через подвижные решета. Невероятно, но первые три или четыре дня все возрастающую гибель рыбы или не замечали, или не хотели обращать на нее внимания. Но затем подвижные решета стали сгибаться под тяжестью рыбы, забившей в конце концов ячейки. При уничтожении рыбы не присутствовал ни один ученый со стороны. Этот случай не получил почти никакой огласки среди местного населения. Карпентер прибыл сюда уже после того, как пришлось остановить электростанцию, чтобы очистить входные отверстия от тонн застрявшей в них рыбы. Он наблюдал, как нанятые рабочие орудовали шлангами, чтобы смыть горы рыбы с берегов отстойного бассейна, в который поступает вытекающая из охлаждающей системы вода. По подсчетам Карпентера, погибло 150 миллионов рыб. Вероятно, Миллстоун в этом отношении побил мировой рекорд.

Со дна открытого шельфа на глубине от 10 до 20 метров из длинной перфорированной трубы на протяжении нескольких сот метров в море поступает вода из охлаждающей системы крупной электростанции. Это устройство — инженеры называют его перфораспылителем — похоже на поливочную машину с отверстиями по всей ее длине. В принципе подобное приспособление должно уничтожить смертоносное жало, которым оказывается сконцентрированная в одном месте изливающаяся горячая вода. Эта цель достигается рассеиванием последней на большой площади, однако тем самым создается просто более обширная, но отнюдь не менее опасная зона, привлекающая морских рыб.

Как и водозаборное сооружение, распылитель отработанной воды представляет собой привлекательную помеху, но действует гораздо более утонченным образом. Вокруг распылителей время от времени будут возникать зоны относительной теплой поверхностной воды площадью до нескольких квадратных километров (с температурой воды на один-два градуса выше температуры окружающей воды). Чем ближе к распылителю, тем теплее вода, и разница в температуре между нею и окружающей водой может составлять пять-шесть градусов. Известно, что рыбы воспринимают перепады температуры, измеряемые сотыми долями градуса, на расстоянии ста метров в горизонтальном направлении. Поэтому невозможно даже приблизительно определить, какие последствия повлекут за собой потоки тепла, изливающиеся в море.

Теплая вода может распространить свои щупальца на много километров, используя господствующие поверхностные течения. Некоторые виды, особенно совершающие сезонные миграции, не смогут устоять против соблазна пожить в теплой воде и останутся в ней, как в ловушке, на зиму. Таким образом, спасая рыб от «увлечения», распылители не в силах спасти их от теплового удара.

В январе 1972 года в районе атомной электростанции, расположенной в Устричной бухте на побережье штата Нью-Джерси, произошел впечатляющий случай. Зимой в этом районе рыба обычно не держится. Однако на сей раз, вероятно, еще осенью ее привлек теплый поток воды. Как и в других подобных случаях, ущерб был нанесен, когда электростанцию на короткое время остановили для заправки топливом. В течение ночи температура воды в зоне выбросов упала с 15 °C почти до точки замерзания. Это привело к тому, что называют Холодовым шоком, который не менее опасен, чем воздействие аномально высокой температуры воды. Для рыбы, несколько месяцев влачившей на перенаселенном небольшом участке полуголодное существование, это означало смерть. Тысячи менхаденов погибли, покрыв берега крохотного сбросового бассейна гниющими трупами.

Локальный, не соответствующий сезону нагрев воды в море способствует появлению коварных, уничтожающих жизнь изменений. Например, болезнь, вызываемая газовыми пузырьками.

При повышении температуры растворимость газов в воде быстро снижается. Даже небольшой нагрев может привести к перенасыщению воды растворенным воздухом. При дыхании рыбы используют кислород. Парциальное же давление азота, поступающего в кровь, оказывается выше, чем то, которое обычно характерно для организма, и газ начинает выделяться из раствора. Это приводит к эмболии — закупорке сосудов образующимися пузырьками. Эмболия, как правило, имеет летальный исход. Самое большое насыщение воздухом характерно для холодных вод Атлантического шельфа, естественно, ранней весной. По мнению биолога Дж. Б. Пирса, специалиста по рыбным промыслам, легкий подогрев воды вокруг тепловых выбросов чреват величайшей опасностью для менхаденов, начинающих свою весеннюю миграцию на север.

Теплые зоны, создаваемые на континентальном шельфе новыми сверхмощными электростанциями, могут привлечь астрономическое количество рыб, как постоянно живущих там, так и мигрирующих видов. В то время как сами рыбы могут умереть с голоду вследствие истощения местных пищевых ресурсов, паразитирующие на рыбах животные и болезнетворные микроорганизмы будут процветать. Это тоже создает новую, острую, потенциальную угрозу для экосистемы.

В районах с умеренной температурой воды тепловые зоны подобны тропическим оазисам. Они создают вполне подходящие условия для проникновения представителей одной биогеографической зоны в другую. Такие очаги теплой воды могут служить пристанищем и инкубаторами для экзотических организмов, которые зимой живут вблизи зон выбросов, а летом осваивают и прилегающие территории. Эта ситуация напоминает периодическую колонизацию моря у побережья Северной Каролины съедобной мидией, но, в отличие от этого моллюска, который путешествует по своим естественным морским дорогам, сравниваемые с ним обитатели Карибского моря, возможно, чаще всего достигают шельфа Центральной Атлантики при непреднамеренном содействии человека. Идущие на север суда несут на своих корпусах настоящие морские джунгли. Ни один таможенный инспектор не ощупывает, не рассматривает, не обнюхивает многоцветные заросли, покрывающие днище судна. Ни один закон не требует очистки обросшего ракушками и водорослями днища судна, пересекающего биогеографическую границу. Но если в океан будут поступать большие массы подогретой воды, такие меры могут стать необходимыми. Отряды в высшей степени нежелательных чужеземцев уже стали вторгаться в воды шельфа Центральной Атлантики, и ученые полагают, что это только авангард армии захватчиков.

Устричная бухта, часть устья залива Барнегат, омывающего побережье штата Нью-Джерси, стала ареной первого известного вторжения тропических морских животных в воды Северной Америки. Центральная ассоциация по электроэнергии и освещению штата Нью-Джерси (ЦЭОД) начала эксплуатировать электростанцию в Устричной бухте в 1969 году и сразу столкнулась с экологическими проблемами. Одной из них было упомянутое выше уничтожение менхаденов в результате холодового шока, но, настоящим камнем преткновения стали корабельные черви,[14] два вида которых постоянно обитают в заливе Барнегат. Несколько портовых сооружений в самой Устричной бухте, в которую поступает теплая вода, сильно пострадали от моллюсков древоточцев, период размножения которых благодаря круглогодичному подогреву растянулся, а активность усилилась.

Когда доки вышли из строя, их владельцы предъявили ЦЭОД иск о возмещении ущерба. Судебный процесс затянулся, так как ответчик отрицал свою вину, ссылаясь на то, что корабельные черви представляют собой естественное явление в этом районе. Но в июле 1974 года в Устричной бухте были открыты два новых для этого места вида корабельных червей, ближайшие естественные популяции которых встречаются лишь южнее мыса Канаверал, во Флориде. Вероятно, они попали сюда с какой-нибудь деревянной яхтой и нашли идеальные тропические условия в Устричной бухте.

Это судебное дело было решено в пользу владельцев портов, но подобный его исход имел крайне неблагоприятные экологические последствия. Через год один из этих тропических видов сильно размножился и распространился в залив на расстояние более 15 километров от устья Устричной бухты. Лабораторные эксперименты специалистов Гарвардского университета, выступавших в этом судебном процессе от имени пострадавших, показали, что по крайней мере отдельные половозрелые особи этого вида могут пережить зиму и при обычных условиях, характерных для залива. Более того, они, вероятно, могут размножаться даже вдали от теплого потока на протяжении большей части лета.

В настоящее время ведется изучение других экзотических обитателей моря в этом районе. Программой исследований руководит д-р Рут Тернер, которая в течение нескольких лет занималась проблемой корабельных червей в Устричной бухте. Она пришла к выводу, что и другие оккупанты ждут своего часа. По ее мнению, подобная история может повториться в любом районе моря с умеренными условиями, если там появятся мощные источники тепла. В конце концов это может привести и к более серьезным последствиям, чем появление корабельных червей, а именно к болезням ценных промысловых видов рыб и ракообразных. Зоны аномально теплой воды станут источником инфекций, которые, оставаясь необнаруженными в течение многих лет, при благоприятных условиях дадут вспышку эпидемии. Мигрирующие же рыбы послужат переносчиками болезней. Мертвый и умирающий планктон в районе теплового выброса превратится в нечто вроде естественного бактериального инкубатора небывалых размеров. Некоторые наиболее стойкие типы патогенных организмов могут хорошо приспособиться к местным водам и даже дать новые штаммы. В отличие от рыб и других более высоко организованных существ, бактерии обладают чрезвычайно простой физиологией, и тепловой шок для них не опасен. Следовательно, периодические остановки электростанции, временно восстанавливающие обычные условия, не обязательно приведут к уменьшению возможности заболеваний, а холодовой шок только ускорит гибель рыбы.

Биологи из университета в Майами предвидят еще одну проблему, связанную с влиянием теплых вод на рыб и человека. В одной небольшой местности на побережье Карибского моря широко распространено отравление людей некоторыми рыбами, живущими среди рифов. Это отравление называют сигуатерой. Оно вызывается особыми сине-зелеными водорослями. Рыбы, питающиеся этими водорослями, становятся в высшей степени токсичными для человека, хотя, по-видимому, сами они совершенно не страдают от отравления. Токсины передаются также хищникам, наделенным плавниками. Поэтому какой-нибудь каранкс или барракуда могут быть столь же или даже более ядовитыми, чем их травоядная жертва. Если сигуатера появится в водах северного шельфа, где тропические условия создаются индустриальным способом, рыба, добываемая там, должна будет проходить тщательный контроль, прежде чем она попадет на стол людям.

Гигантские приемные конструкции и распылители, установленные в интенсивно используемых водах восточного побережья, могут представить собой и более серьезную и тревожную угрозу для живущих здесь людей и их хозяйственной деятельности, чем периодическое уничтожение рыбы. Захватывающий роман „Челюсти" настойчиво поднимает следующий вопрос: почему большая белая акула слоняется именно у данного отрезка побережья? Одной из причин может быть наличие водозаборных и сливных конструкций. Вполне вероятно, что оборудование, установленное на дне моря, привлечет акул и других хищников. Отсюда, при условии, что нынешние планы строительства будут претворены в жизнь, недалеко и до берега, и до своеобразных возбуждающих шумов, производимых людьми в воде. А все эти шумы, по мнению некоторых ученых, акулы ошибочно принимают за звуки, издаваемые их естественной добычей ранеными или искалеченными рыбами, тюленями и морскими свиньями. Вопросы, поднятые романом «Челюсти», пока еще не стали предметом исследований, касающихся влияния электростанций на континентальный шельф. И очень жаль, потому что, если все останется как есть, придется учредить институт наблюдателей за акулами в районах некогда безопасного побережья и заставить отдыхающих плавать, подобно пойманной в сети рыбе, в огромных противоакуловых укрытиях, а в этом не так уж много хорошего.

Недавно электротехнической промышленностью была выдвинута новая идея: установить в водах шельфа плавучие атомные электростанции (ПАС). Хотя эта идея сейчас находится только на стадии рассмотрения, она получила сильную поддержку со стороны некоторых федеральных чиновников, причастных к производству электроэнергии.

Проект этот в нынешнем виде выглядит так. Построенная в "мокром доке" на одной из береговых строительных площадок, каждая ПАС состоит из баржи или парома, на котором установлена сама электростанция. Вся эта плавучая конструкция имеет почти квадратную форму (с длиной стороны около 120 метров), ее осадка составляет 10 метров, водоизмещение — 145000 тонн, а над поверхностью моря она поднимается почти на 55 метров. На станции предусмотрено помещение для 112 человек обслуживающего персонала. Рабочая часть станции состоит из герметизированного водного реактора, подобного используемым теперь. Производительность станции 1150 мегаватт.

ПАС группами по две и более устанавливаются в районах с 10 — 20-метровыми глубинами. Электростанция со всех сторон защищена массивным бетонным молом. Два небольших отверстия в моле обеспечивают свободную циркуляцию морской воды и проход для лодок, которые доставляют персонал на станцию и со станции. Конструкторы ПАС заявляют, что мол устоит против самого плохого, что можно ожидать от Всевышнего и человека, а именно против самых страшных ураганных волн и взрывов в результате аварии нефтяного танкера или судна со сжиженным природным газом.

Первое предложение относительно выбора места для строительства плавучих атомных электростанций было выдвинуто в 1972 году Электрогазовой компанией коммунального обслуживания штата Нью-Джерси. Она предлагала построить две ПАС на континентальном шельфе на расстоянии 4,5 километра от берега, в 19 километрах северо-восточнее Атлантик-Сити. Передача электроэнергии на материк должна была осуществляться по подводному кабелю.

Однако энтузиазм проектантов был охлажден исключительно важными аргументами. Генри У. Кендалл, физик МТИ и председатель Союза заинтересованных ученых, заявил, что крупная авария на ПАС приведет к худшим последствиям, чем аналогичная неудача на суше. Выступая перед комиссией конгресса в 1973 году, Кендалл сказал:

«…когда остатки радиоактивного горючего и продукты распада расплавят защитные конструкции реактора… в результате контакта между этими веществами и океанской водой очень большое количество твердых радиоактивных отбросов попадет в Мировой океан. Это уже будет настоящей катастрофой, какой наша страна еще никогда не испытывала. В реакторе крупной атомной электростанции задействовано, к примеру, такое количество стронция-90, какого вполне достаточно, чтобы загрязнить тысячи кубических миль воды сверх допустимого уровня, установленного Комиссией по атомной энергии…»

Крупнейшие течения Мирового океана связывают между собой страны и континенты. В течение всей истории Земли они были проводниками жизни и регуляторами климата; теперь эти артерии океана могут получить опасные дозы самых ядовитых из известных веществ. Медленно передвигающееся радиоактивное облако, сея невидимую смерть, окажет опустошительное воздействие на богатые рыбные промыслы Северо-Западной Атлантики. Хотя океанические водные массы перемешиваются медленно, долговечность многих радиоактивных отходов неизбежно приведет к тому, что в конце концов все главные системы течений окажутся загрязненными. После того как Гольфстрим отворачивает от восточного побережья Соединенных Штатов, он разветвляется на два потока, один из которых устремляется к Исландии, а другой — к северо-западным берегам Европы. Таким образом, утечка радиоактивных веществ, включающих стронций-90 и чрезвычайно опасный плутоний, из парализованной плавучей атомной электростанции у побережья Нью-Джерси нанесет ущерб дружбе народов, и это еще самое меньшее из возможных последствий.

Комиссия по атомной энергии (теперь она переименована в Комиссию по ядерному урегулированию, КЯУ) посчитала опасения Кендалла преувеличенными, отметив, что авария, в результате которой реактор расплавится, «в высшей степени маловероятна». Однако Комиссия признала, что, действительно, авария, о которой говорил Кендалл, в состоянии отравить огромные пространства океана, и предложила предпринять дополнительные исследования для изучения поведения в море опасных отходов ядерного материала, особенно плутония. Несмотря на то что официальный орган, по сути дела, отклонился от прямого ответа на этот вопрос, тем не менее стало немыслимо относиться к высокому уровню содержания ядерных отходов в море в духе часто повторяемой броской фразы: решение проблемы загрязнения — в разбавлении.[15]

В последние годы высказываются различные мнения относительно возможной террористической деятельности, направленной против атомных станций, заводов по переработке топлива, транспортных средств для перевозки урана и плутония. Теперь, когда перестал быть секретом тот факт, что любой студент-физик, даже при скромных познаниях в механике, может изготовить при помощи куска украденного плутония величиной с грейпфрут примитивную, но действующую атомную бомбу, — теперь немыслимое перестало быть невозможным. Начиная с 1974 года принимаются гораздо более усиленные меры в отношении ядерной безопасности в общественном секторе. Управление по энергетическому исследованию и развитию (УЭИР) и Комиссия по ядерному урегулированию планируют на будущее еще более жесткие меры по обеспечению безопасности.

Если в грядущие годы тучи еще более сгустятся, как ожидают КЯУ и УЭИР, тогда необходимо придумать какие-нибудь охранительные меры и для континентального шельфа.

Осьминог

Широкое применение атомной энергии означает, что мир теперь всецело зависит от придуманных человеком мер против опасностей, с которыми естественные целебные силы экосистем Земли не могут справиться. Мы только еще начинаем подвергать сомнению целесообразность использования ядерной энергии с позиций, которые касаются восприимчивости окружающей среды, пределов поглощения радиации, характеристик рассеивания и здоровья биосферы. Не следует забывать и о социальном аспекте проблемы. Ответы на все эти вопросы не придут сразу, но, может быть, когда некоторые из них будут получены, они не позволят разумно мыслящим существам следовать старыми путями. Начиная с 80-х годов, возможно, возникнет необходимость в патрульной службе, которая будет защищать уязвимые установки на континентальном шельфе, осуществлять наблюдение за близлежащими берегами, а "подозрительных" рыбаков подвергать досмотру.

IV. Порча моря

В первые дни февраля на открытом мелководном шельфе в холодной воде Нью-Йоркской бухты, внутри дельтообразного равностороннего кармана, образуемого 350-километровым, отрезком побережья Лонг-Айленда и Нью-Джерси, начинают собираться стаи. Рыбы попеременно то немного продвигаются вперед, то недолго отдыхают на песчаном дне, отлого поднимающемся к поверхности. Во время плавания эти рыбы длиной около трети метра похожи на миниатюрные ковры-самолеты, парящие прямо надо дном. Когда они отдыхают, их уплощенные тела сливаются с окружающим песком. Этот вид рыб не образует косяков, и обычно они живут сами по себе, но к своим нерестилищам в заливах и эстуариях — Барнегат, Навесинк, Гаритан, Джамайка и многих других — они идут широко растянувшейся волной.

Это зимняя камбала (Pseudopleuronectes americanus), или черноспинка. Этот вид обитает в мелководной части континентального шельфа, и его ежегодные миграции в эстуарии можно наблюдать вдоль всего Атлантического побережья, от приморских провинций Канады до мыса Гаттерас. Нью-Йоркская бухта лежит почти в центре ареала этого вида и исторически является местом, в котором находят приют большие популяции камбалы.

Хотя ни один из эстуариев, в которые заходят для нереста взрослые рыбы, не сохранился в первозданном виде, более того, многие из них сильно загрязнены, камбалы встречают здесь относительно небольшие трудности. Во-первых, холодная вода ранней весны сама по себе содержит больше растворенного кислорода, чем в другое время года. Во-вторых, в период нереста рыбы едят очень мало или совсем ничем не питаются и, таким образом, избегают накопления в их тканях ядовитых веществ. Наконец, загрязнения, в том числе нефть, пестициды, детергенты и другие химические вещества, концентрируются в основном в поверхностном слое. В эстуарии относительно пресная вода располагается над более солеными слоями, и физический барьер, образуемый перепадом плотности, гало-клин (наподобие термоклина), препятствует проникновению загрязнений с поверхности на глубину. Донные виды рыб могут, пользуясь чистыми нижними слоями соленой воды, постоянно связанными с открытым морем, проникать далеко внутрь эстуариев, где верхний двухметровый слой воды сочетает в себе качества воды, сброшенной в море после промывания танков нефтеналивного судна, и сточных отходов химического предприятия.

Самки камбалы откладывают икру ночью. В отличие от икры многих морских рыб, включая и других камбаловых, икра Pseudopleuronectes americanus тяжелее воды. Гроздья икры содержат клейкое вещество, благодаря которому пакеты икринок удерживаются на дне. Через две-три недели инкубационного периода из икринок выклевываются личинки. Они имеют хрупкое тело длиной в два миллиметра, огромные глаза и похожи, как и все вообще личинки, на фигурки из мягкого стекла. В течение следующих нескольких недель они дрейфуют, но при этом остаются в системе эстуария и всегда держатся около дна. Все это время они питаются за счет содержимого подвешенного снизу луковицеобразного желточного мешка, по мере медленного сокращения которого личинка все более и более становится похожей на рыбу.

Пройдет еще немного времени, и нетерпеливый глаз переместится на другую сторону головы; и с этих пор жизнь маленькой рыбы будет проходить только на дне моря. В движении ее тело будет копировать контуры морского ложа; в состоянии покоя юная камбала научится принимать его окраску и узоры.

К середине лета сеголетки-камбалы покинут и слабо, и сильно загрязненные эстуарии и переместятся на прибрежные участки. По всей дуге побережья, в вершине которой стоит город Нью-Йорк, пути молодых камбал сходятся в точке, в которой загрязнение моря, по-видимому, не имеет равного в мире.

В течение вот уже более сорока лет город Нью-Йорк и его города-спутники официально используют примыкающий к ним континентальный шельф в качестве свалки, хотя, конечно, океан служит людям мусорной ямой уже давно. Сегодня канализационный отстой, портовая грязь, кислоты и другие химические вещества, строительный мусор и еще несколько категорий отбросов, сопутствующих цивилизованной жизни, в громадных количествах сваливаются в море лишь в 10 километрах восточнее Санди-Хук (Нью-Джерси). Еще дальше от берега десятилетиями исчезали под волнами устаревшие боеприпасы и другое военное имущество, исключительно токсичные химикалии и материалы с невысокой радиоактивностью. Для каждого вида отходов отведено свое место. Благодаря такой практике можно обнаружить их специфическое влияние на окружающую среду и помочь избежать комбинаций, оказывающих особо вредное воздействие. Однако серьезные попытки по регулированию, контролю, поддержанию порядка и постепенному поэтапному прекращению создания разнообразных свалок только недавно получили свое отражение на бумаге. В качестве наблюдателей за подводными свалками Агентство по защите окружающей среды (АЗС) и Береговая служба США проявили себя не с лучшей стороны. АЗС отвечает за изучение влияния крупных свалок в районе Нью-Йоркской бухты на жизнь, населяющую ее вбды.

Одна из самых близких к берегу свалок и, может быть, самая главная с точки зрения ее воздействия на чувства людей, это свалка содержимого канализационных отстойников. Канализационный отстой, сбрасываемый с барж, образует густой, тяжелее воды, раствор, растекающийся по дну. В 1974 году почти 4 миллиона кубических метров отстоя было сброшено во внутреннюю часть Нью-Йоркской бухты.

В том же 1974 году организации, представляющие интересы охраны окружающей среды и отдыхающих в окрестностях Нью-Йорка и северной части Нью-Джерси, подняли серьезную тревогу. На расстоянии менее одного километра от нескольких пляжей ученые из местных университетов обнаружили то, что они назвали «черный майонез» (ЧМ). Этот термин не только более благозвучен, чем канализационный отстой, но и точно отражает цвет, структуру и органическое богатство отстоя. АЗС было, видимо, застигнуто врасплох и в предварительном докладе заявило, что, хотя сгустки ЧМ были действительно найдены, они не имеют никакого отношения к главной свалке, находящейся в море в 10 километрах от пляжей. Таким образом, заявило АЗС, отстой не был принесен донными течениями к берегу, как утверждали ученые, занимающиеся охраной окружающей среды. Однако это утешительное заявление не объяснило присутствия сгустков отстоя у берегов. Должно быть, какие-то неразборчивые в средствах люди ради своего удобства недавно устроили свалку около пляжей, под носом у общественности и Агентства по защите окружающей среды. Сам факт существования незаконной свалки служит свидетельством того, что попытки осуществить комплексный контроль за сбрасыванием отходов в океан в большой мере оказались несостоятельными. Блуждающие сгустки отстоя и отдельные нарушители закона, время от времени попадающие в руки Береговой охраны, несомненно представляют только вершину айсберга противозаконной деятельности, которая особенно процветает далеко за горизонтом, там, где находятся официальные свалки.

В 240 километрах на юго-юго-запад от главных свалочных площадок Нью-Йорка другие тошнотворные продукты оскверняют чистое ложе шельфа Центральной Атлантики. До 1973 года Филадельфийская свалка отстоев находилась в 16 километрах от мыса Кейп-Мей, штат Нью-Джерси, практически у входа в залив Делавэр. Теперь эту площадку переместили на 60 километров восточнее Оушн-Сити, штат Мэриленд, и дело идет полным ходом (только в 1974 году в море было спущено 700 000 тонн жидких отходов). Кроме того, есть данные, свидетельствующие о том, что и здесь, так же как и в Нью-Йоркской бухте, устраиваются незаконные свалки вблизи берега. Тревожное увеличение содержания тяжелых металлов в тканях двустворчатых моллюсков, поселяющихся в прибойной зоне, зарегистрировано специалистами Агентства по защите окружающей среды и другими учеными. Следы явно ведут к канализационным свалкам Филадельфии, и возникают серьезные опасения, что загрязнение важных районов промысла рыбы на шельфе может нанести ощутимый вред здоровью людей.

Канализационный отстой имеет сложный состав. Это комбинация зловонных отходов миллионов уборных, кухонь, домовых, торговых и промышленных выгребных ям. Большая часть сточной воды отфильтровывается, после чего остается вязкий отстой, который или подвергается дальнейшей сушке, или прямым ходом выбрасывается на свалку. Неочищенный отстой — это невероятно богатая смесь химических веществ органического происхождения, и когда его сбрасывают в океан, он превращается в великолепную питательную среду для простых форм жизни, прежде всего для бактерий. Для концентрированных органических веществ эта роль естественная и нормальная, и те же самые морские бактерии, которые завершают разложение тканей мертвой рыбы или любого другого органического субстрата, завладевают отстоем.

К счастью, в отстое редко встречаются очень ядовитые для морских форм жизни вещества. Но сам по себе объем органического материала буквально подавляет способность донной среды к естественному круговороту веществ. Огромные массы бактерий используют кислород настолько интенсивно, что его содержание опускается ниже уровня, необходимого для существования более высоко организованных форм жизни. Поэтому в местах накопления сбросов отстоя над дном появляются громадные участки „мертвого моря". Здесь гибнут не только двустворчатые моллюски, черви, зарывающиеся в грунт креветки и другие обитатели дна. Даже рыбы не могут проникнуть в придонный слой воды, в котором содержание растворенного кислорода близко к нулю. Если такой слой безжизненной воды, образовавшийся над свалкой отстоя, начнет дрейфовать вдоль дна, оказавшиеся на его пути обитатели моря, накрытые этим невидимым облаком смога, задохнутся и погибнут. Это явление, вероятно, происходит уже много лет, хорошо иллюстрируя поговорку: «с глаз долой, из сердца вон». Если бы нечто подобное случилось на суше — скажем, постепенная гибель сотен акров леса, окружающего мусорную свалку, — этого бы не потерпели еще задолго до того, как на свет появилось Агентство по защите окружающей среды.

Хотя большинство морских бактерий считаются безвредными для окружающей среды и человека, отстой в море консервирует и долго хранит множество специфических микробов человека. Результаты микробиологических исследований поначалу выглядели утешительно. Они показали, что типичные бактерии кишечного тракта человека, так называемая кишечная палочка, попадая в морскую воду, быстро погибают. Однако эти эксперименты не были проверены в условиях большой свалки отстоя. Позднее было установлено, что даже через полтора года после захоронения отстоя на дне моря в нем еще сохраняется большое количество самых распространенных кишечных спутников человека Escherichia coli. Кишечные бактерии были найдены в шельфовых отложениях в радиусе 11 километров от Нью-Йоркской свалки, а фекалии распространились более чем на 30 километров вдоль шельфового канала, идущего к подводному каньону реки Гудзон. Сам по себе Е. coli безвредный вид. Однако благодаря большому количеству и легкой узнаваемости они используются как индикатор присутствия среди загрязнений человеческих фекалиев, которые могут содержать и настоящие болезнетворные формы.

По своей долговечности и устойчивости к методам очистки сточных вод хуже вирусов, пожалуй, нет никого. Находясь ниже бактерий на эволюционной ступени развития, вирусы даже в малых количествах могут вызвать опасные инфекционные заболевания. Случайное или вызванное какими-то иными причинами сбрасывание канализационного отстоя на мелководье вблизи пляжей, в районах, где производится лов рыбы, идущей для питания людей, превращает проблему общественного здоровья в дело исключительной важности. Двустворчатые моллюски, преимущественно мии и устрицы, получили печальную известность за их способность накапливать в себе вирусы, среди них и вирус полиомиелита. Зараженные вирусами морские продукты вызывают вспышки и такой болезни, как гепатит. Проблема вирусов остается главным камнем преткновения в использовании канализационного отстоя в сельском хозяйстве. Даже в лабораторных условиях невозможно как следует очистить отстой от вирусов, а он является основным источником питания для микроскопических водорослей, которыми, в свою очередь, питаются устрицы. Даже если в окружающей среде возбудители имеются в самых ничтожных количествах, устрицы накапливают их до уровня, который становится уже весьма опасным, и доставляют их прямо по назначению. Гораздо менее опасно использовать сухой, обработанный отстой в качестве удобрения для наземных сельскохозяйственных культур. А в свете стремительно растущей стоимости очищенных химических веществ, применяемых в сельском хозяйстве, захоронение на континентальном шельфе больших количеств органических нитратов, фосфатов и других соединений, пригодных для удобрения, представляется чрезвычайно расточительным.

Захоронение в море грунта, вынутого при дноуглубительных работах, имеет во многих отношениях такие же последствия, как сброс канализационного отстоя. Отвалы грунта из портовых каналов погружаются на баржи и сбрасываются в этом же районе, практически рядом с берегом. На дне моря, всего в восьми километрах от Хайленда, штат Нью-Джерси, загрязненный ил в виде вязкой массы, сходной по своим физическим свойствам с отстоем, покрывает чистый песок. Кроме того, вынутый при дноуглубительных работах грунт часто бывает богат веществами органического происхождения, вызывающими естественный рост бактерий, что приводит к кислородному истощению среды. Но даже хорошо промытый грунт, поступающий из землечерпалок, может привести к массовой гибели донных животных, и такие прецеденты уже были. В отличие от большинства видов отстоя, грунт, вынутый при дноуглубительных работах, содержит большое количество ядовитых веществ антропогенного происхождения: нефть, металлы, кислоты и другие химикалии. В некоторых местах сброса грунта не удалось обнаружить даже признаков жизни. Если, однако, на участках сброса жизнь продолжается, ее разнообразие сильно уменьшается; в донных сообществах начинают господствовать небольшие, колючие, чрезвычайно плодовитые черви и некоторые другие стойкие существа, которые редко встречаются среди обычных жителей песчаного шельфа.

Рыбаки, промышляющие в водах. Нью-Йоркской бухты, давно знали о наличии мертвых зон по соседству со свалками отстоя и грунта, вынутого при дноуглубительных работах. Тем не менее, несмотря на участившиеся случаи болезни кожи у донных рыб во всем районе, на рыбном промысле это, в общем, не отражалось. Распространение этого заболевания (его симптомы — кровоизлияния, появление гнойных язвочек на коже), по-видимому, связано с наличием свалок отстоя, грунта или того и другого. Некоторые рыбаки называют эту болезнь морской проказой, но точнее всего ее определяет термин „плавниковая гниль". Результаты последних исследований, проведение которых было вызвано широким распространением заболевания, что имело тяжелые последствия для донного промысла на обширной территории шельфа, легли в основу важного решения Агентства по защите окружающей среды о прекращении к 1981 году захоронения отходов на шельфе.

Сходная форма опустошительного заболевания наблюдалась у омаров, крабов и креветок, добытых поблизости от зон свалок. Среди симптомов — черные пятна на жабрах и разрушение панциря, который покрывается рубцами и выглядит обожженным. В тяжелых случаях конечности и членики брюшка нагнаиваются и отпадают. В нормальных условиях ракообразные обладают замечательной способностью к регенерации: ноги и клешни, оторванные хищниками или утраченные в драке с соперниками, легко вырастают снова. Но у животных с разъеденными конечностями из Нью-Йоркской гавани, помещенных для наблюдения в аквариум с чистой водой, восстановления не происходит.

Дело не ограничивается развитием явных симптомов. Исследователи обнаруживают у рыб, имеющих нормальный внешний вид, микроскопические повреждения и разрывы тканей. Возбудителями заболевания у креветок, по-видимому, являются определенные бактерии, которые получают доступ в организм через небольшие повреждения, например царапину или стертое место. Эти бактерии растворяют и поглощают хитин, образующий панцирь креветки. Причина же разрушения покровов и тканей у рыб не совсем ясна. Если рыбы являются жертвами хронического патогенного воздействия химических веществ, то за краткосрочным эффектом, который мы сейчас наблюдаем, может последовать длительный скрытый период развития заболевания. Биологам следует обратить внимание на возможность обнаружения опухолей и других признаков рака, вызванного канцерогенными химическими веществами, даже у тех рыб, у которых внешние повреждения отсутствуют.

Самый большой ущерб «плавниковая гниль» наносит камбалам, которые часто находятся в непосредственном контакте с морским дном. У зимней камбалы (Pseudopleuronectes americanus), может быть, потому что она населяет самые загрязненные участки, симптомы этого заболевания проявляются чаще, чем у других представителей этой группы рыб. Однако „плавниковая гниль" и микроскопические очаги патологического разрушения тканей теперь встречаются и у других камбаловых.

Ранней весной через огромные нерестилища на континентальном шельфе Центральной Атлантики над подводными прериями дрейфуют только что оплодотворенные икринки желтохвостой камбалы. Эти икринки, в отличие от икры зимней камбалы (Pseudopleuronectes americanus), легче морской воды, и они медленно поднимаются к поверхности моря. Там они становятся членами планктонных сообществ. Они дрейфуют в прозрачном, волнующемся океане, освещенном лучами солнца, часто вне пределов видимости земли. Во время дрейфа личинки претерпевают те же изменения, что и их кузины в илистых эстуариях: у них перемещается глаз, и они постигают искусство управлять пигментной окраской своего тела. Меняется и само поведение личинок: преобразуется чувство ориентации и равновесия, что делает возможным спуск на несколько десятков метров в глубь моря и переход к постоянному жительству на песчаном дне шельфа.

Желтохвостая камбала — ржавая лиманда (Limanda ferruginea) населяет широкие плёсы континентального шельфа. Некогда эта красочная рыба длиной до 45 сантиметров, с большими, беспорядочно разбросанными по ее коричневатой или оливковой спинке красновато-коричневыми пятнами и ярким желтым хвостом, встречалась к востоку от банки Джорджес в таких количествах, что дно было усеяно этой плоской рыбой, как галькой. Теперь ржавая лиманда, всосанная ненасытными пылесосами оснащенного техникой флота, резко уменьшилась в числе, особенно в прежних местах обитания в Северо-Западной Атлантике.

Довольно крупная популяция этой рыбы сохранилась в районе Центральной Атлантики. Большое нерестилище в центральной части шельфа простирается примерно от Нью-Йорка до Делавэра. Как и прибрежная черноспинка (Pseudopleuronectes americanus), ржавая лиманда мечет икру весной. Но этим сходство между двумя видами камбалы и ограничивается: развитие их протекает совершенно по-разному.

Малыши ржавой лиманды остаются в поверхностных слоях в течение нескольких недель, питаясь окружающими их планктонными организмами. В то же самое время крохотные развивающиеся рыбки становятся жертвами соседей покрупнее, имеющих самые разнообразные контуры и формы. Медузы, плавающие крабы и креветки, молодые кальмары и многочисленная молодь других видов взимают свою обычную разорительную дань, не говоря уже о целеустремленном хищничестве человека. Однако в более удаленных от берегов Нью-Йоркской бухты водах личинок ржавой лиманды подстерегают новые опасности. На самом густо населенном участке нерестилища ржавой лиманды есть углубление дна, которое может стать местом нефтяных разработок. Расположено оно в северной части каньона Балтимор. Впервые ихтиологи установили местонахождение нерестилища камбаловых в конце 40-х годов, в те времена, когда никому и в голову не могло прийти, что рыбы здесь могут подвергаться опасности. Однако даже сейчас влияние нефти на размножение ржавой лиманды остается не изученным, хотя биологи думают, что появление уродов у трески, вызываемое воздействием ничтожных количеств нефти на икру, — явление не единичное, и подобные аномалии могут проявиться у многих других видов рыб, обитающих на континентальном шельфе.

Изучая нефтяные загрязнения на дне Нью-Йоркской бухты, специалист по морской нефти Джон Фаррингтон из Вудс-Холского океанографического института нашел, что на всем протяжении шельфа вплоть до континентального подъема в осадках встречаются углеводороды нефти, имеющие антропогенное происхождение. Фаррингтон заявил, что шельфовые отложения в прибрежных водах Нью-Йорка стали подобны естественным нефтеносным пескам, каковыми они не являются. Еще до того, как из глубоких пластов желоба каньона Балтимор были подняты на поверхность первые баррели нефти, со свалок грунта, вынутого при дноуглубительных работах, вдоль морских путей тонкой струей текла нефть, распространяемая морскими течениями.

В 35 километрах к востоку от Лонг-Бранча, штат Нью-Джерси, в специально отведенный район, занимающий больше места, чем расположенные ближе к берегу главные зоны сброса канализационного отстоя и вынутого грунта, сбрасываются отходы производства химических кислот. Кислотные отходы, содержащие тяжелые металлы и другие примеси, сбрасываются многими промышленными предприятиями, расположенными на побережье Центральной Атлантики. Район сброса расположен внутри обширной зоны нереста менхаденов, но никаких исследований влияния химических продуктов на личинок рыб и другие организмы не проводилось.

За пределами континентального шельфа находится еще одна химическая свалка, которая затмевает все остальные. Она известна как Глубоководная свалка (ГВС) 106, так как она начинается в 106 милях от ближайшей точки побережья южной части штата Нью-Джерси. ГВС-106 — это место сброса самых токсичных отходов, производимых американской промышленностью. В 1974 году три дюжины компаний, включая такие гиганты, как «Дюпон» и «Америкен цианамид», захоронили около 400000 кубометров опасных химических веществ на ГВС-106. Сюда сбрасывают токсичные металлы (такие, как ртуть, кадмий и мышьяк), канцерогенные вещества, экспериментальные биоциды и нейротоксины.

Сбрасывать эти смертоносные материалы здесь, может быть, и лучше, чем сливать их в какой-нибудь водоем прямо за фабрикой, но насколько лучше? Насколько серьезно химические вещества влияют на морскую жизнь у начала континентального склона? Как быстро и в каких количествах они достигают дна? Есть ли какое-либо взаимодействие между водами, окружающими ГВС, и водами, находящимися вблизи подводного каньона Гудзон? Ни на один из этих вопросов никто никогда не пытался дать ответ. Ученые из Вудс-Холского океанографического института и Агентства по защите окружающей среды провели обследование района ГВС-106 лишь летом 1976 года.

Прямо на юг от ГВС-106 есть еще одна глубоководная свалка, существующая еще со времен Манхеттэнского проекта, приведшего к созданию атомной бомбы в конце второй мировой войны. В этот район поступают отходы с низким содержанием радиоактивных веществ из многочисленных гражданских и военных источников. Как и в случае с ГВС-106, на экологическую обстановку в районе этой радиоактивной свалки никто не обращает внимания.

Личинки рыб, дрейфующие с планктоном в поверхностных слоях воды в Нью-Йоркской бухте и на всем Атлантическом шельфе, начинают испытывать на себе действие другого врага — крохотных частиц различных пластиков. Они попадают в море из разных источников, которые только сейчас становятся известными. Один из них — это, как полагают, мусор, сбрасываемый с судов. Каждый год прибрежные воды Соединенных Штатов получают из этого источника тысячи тонн пластиков, которые не разлагаются. Химический состав морской воды, высокая температура, бактерии — ничто не может заставить их исчезнуть (за исключением, пожалуй, длительного воздействия солнечного света), хотя может показаться, что кусочки поли-стирольной пленки, полиэтиленовые мешочки, целлулоидные воротнички или кусочки обертки спустя какое-то время все-таки исчезают. К сожалению, пластики не исчезают: они постепенно распадаются на все уменьшающиеся в размерах фрагменты. Это физическое измельчение протекает быстрее в относительно мелководных участках, например, во время штормов, когда волны поднимают со дна и бросают в пенящееся море песок, наделенный абразивными свойствами. В зоне прибоя волны быстро превращают уродующие вид моря пластиковые изделия в невидимые кусочки, которые поверхностные течения снова отправляют на континентальный шельф.

Хотя это звучит нелепо, такая, казалось бы, полезная хотя бы с эстетической точки зрения операция имеет потенциально самые тяжелые последствия для окружающей среды. Недавно были обнаружены личинки рыб и другие планктонные организмы, у которых внутренности были забиты микроскопическими частичками пластика. Такое засорение организма отходами промышленного производства нельзя назвать незначительным злом; для личинок закупорка пищеварительного тракта совершенно неперевариваемым материалом чревата смертельным исходом. И хотя нам пока известно лишь несколько таких случаев, они предвещают появление новой болезни окружающей среды еще не установленных размеров. В отличие от вирусов и бактерий, микрочастички пластиков не заразны, но они чрезвычайно долговечны, широко распространены и, по-видимому, обладают притягательной для своих жертв силой.

Сейчас в нескольких приморских центрах рассматриваются предложения о сбрасывании твердых городских отходов в спрессованном виде. Одним из таким центров является город Нью-Йорк, где проблема твердых отходов стоит с особой остротой. «Отцы» города, должно быть, часто устремляют мечтательный взгляд сквозь смог и бетон к пустынному горизонту на юго-востоке. Город ежедневно производит 37 тысяч тонн твердых отходов (цифра 1974 года). Участки, отведенные под свалки, уже занимающие десятки квадратных километров, использованы почти до предела. Сейчас предпринимаются отчаянные попытки найти им какую-то замену, притом на долгий срок. Одно из таких предложений состоит в том, чтобы увозить мусор по железной дороге в какое-нибудь удаленное место, но, учитывая нынешний темп производства отходов, через ближайшие тридцать лет эта свалка потребует площади, сравнимой со штатом Род-Айленд.

Таким образом, морское дно представляет для городских правителей заманчивое решение проблемы мусора, как с экономической, так и эстетической точки зрения. Однако никто не может точно предсказать, какое экологическое влияние окажет на континентальный шельф, не говоря уже о более глубоких водах, захоронение большого количества спрессованного мусора. Возможно также, что возникнет и большая эстетическая проблема. Многие виды пластических материалов, продукты из пенопласта, некоторые изделия из резины, старые электрические лампочки и другие отбросы подобного рода, способные держаться на поверхности воды, выскользнут из тюков, когда последние намокнут и лопнут или когда металлические обручи, скрепляющие тюки, заржавеют и распадутся. Правда, обручи из дорогой нержавеющей стали сохраняются в течение неопределенно долгого времени, но даже перевязанные нержавеющей сталью тюки из-за разрушения некоторых компонентов в конце концов дадут усадку и станут рыхлыми. Плавающие предметы высвободятся из упаковки и поднимутся на поверхность. Отсюда они уже легко могут попасть на любой пляж, вопрос лишь в том, когда это произойдет.

Измельчение мусора перед укладкой в тюки в значительной мере решит проблему плавучих отходов, но частички пластика, которые неизбежно сохранятся, могут подвергнуть опасности окружающую морскую жизнь. Особенно опасны в этом отношении штормы, при которых волнение распространяется до дна на большой площади континентального шельфа. Разрушение спрессованных тюков на относительно небольших глубинах может способствовать хроническому появлению крохотных кусочков пластика, которые станут угрозой для планктонных организмов, на пространстве в несколько сот квадратных километров.

Предполагалось, что тюки с отходами будут играть роль искусственных рифов и, в конечном счете, содействовать рыболовству. Понятно, что для промысловых траулеров такая возможность исключается; что же касается рыбаков, ловящих на удочку, то они испытают одно разочарование, когда их снасти навечно запутаются в мусоре. Такие нагромождения подводных горных кряжей не вызовут радости и у аквалангистов. Кто получил бы удовольствие от исследования мрачных, как будто сошедших с картины кубиста каньонов или гротов, устланных отбросами? Возможно, однако, что рыба и не обойдет такую свалку. Есть предложение применять в таких местах жаберные сети или ловушки, подобные тем, какими ловят омаров, и подкрепляется оно как будто разумными аргументами, но это предложение требует внимательного изучения. Тщательному рассмотрению должна быть подвергнута и проблема «плавниковой гнили» и прочих признаков неблагополучного положения на шельфе, проявляющихся у рыб и моллюсков, так же как и проблема аппетита потребителей, а возможно, и общественного здоровья.

Все проблемы, связанные со свалками на шельфе, вероятно, будут обсуждены к 1981 году, если, конечно, Агентство по защите окружающей среды не откажется от своих нынешних намерений. Однако, как показывают взаимоотношения этой организации с автомобильной промышленностью, Агентство может утратить контроль над тем, что оно считает лучшим для окружающей среды. Более того, оно, возможно, не до конца отдает себе отчет в том, что с натиском времени и ростом экономики оно может способствовать сохранению важных, еще не затронутых частей естественного мира все меньше и меньше. Перед лицом растущего „мусорного" кризиса постоянно испытывающие финансовые трудности и плохо управляемые города, такие, как Нью-Йорк, в ближайшем будущем могут получить временные разрешения на захоронение в океане твердых отходов. Так куда же мы движемся?

В начале лета на глубоководных равнинах и в огромных скрытых каньонах морского дна начинается еще один сбор камбал.

Ритуальные вакханалии массового нереста, для которого рыбы собираются на границе вечного мрака и холода, у ворот, ведущих в потусторонний биологический мир Земли, по-видимому, характерны для существ, известных под названием длинная камбала (Glyptocephalus cynoglossus). Полные жизни икринки длинной камбалы медленно поднимаются наверх сквозь многосотметровую толщу воды и развиваются на залитой солнцем поверхности моря. Мы не знаем, сколько времени личинки дрейфуют с поверхностными течениями и какими неведомыми нам дорогами путешествуют вдоль континента. Однако рано или поздно они неизбежно возвращаются назад, в глубины моря. Долго опускаются они вниз в постепенно темнеющей воде, как пассажиры воздушного лайнера, идущего на посадку в густом тумане, и наконец тихо ложатся на сумрачное дно. Новый двухмерный мир доступен для адаптированных к темноте глаз этой небольшой рыбки лишь в радиусе нескольких метров. Даже в полдень он освещен тускло. Однако, скрытая от глаз, здесь раскрывается панорама самого впечатляющего подводного ландшафта на окраине континента Северная Америка.

Расположенный как стрела в луке Нью-Йоркской бухты, подводный каньон Гудзон начинается узким ущельем, которое, пересекая наружную часть шельфа, становится все более глубоким. Верхний конец ущелья теперь лежит на прибрежных участках шельфа, но в прежние времена он был продолжением долины реки Гудзон. Первоначально возникший в результате вековой работы потоков талой ледниковой воды, прибрежный конец ущелья заполнен поздними отложениями.

Начинаясь одним распадком, ущелье расширяется и углубляется и становится центральным каналом системы каньона реки Гудзон. На нижнем и среднем участках склона и на верхней части континентального подъема этот каньон разветвляется на сотни больших и малых „рукавов". Его веерообразная система достигает на верхней границе склона ширины 300 километров. По своей структуре каньон подобен каньону Гаттерас, но по величине каньон Гудзон затмевает своего южного собрата. От глубины 200 метров, то есть от границы между шельфом и склоном, главная ось каньона реки Гудзон величаво спускается вниз и тянется в глубь океана на 400 километров, достигая тысячеметровых глубин.

Биологи исследовали каньон при помощи специально оборудованных тралов и драг, рассматривали его илистые глубины на фотографиях, снятых дистанционными камерами, и в ярком свете прожекторов подводных аппаратов. Все имеющиеся пока сообщения указывают, что каньон вместе с несметным числом его ответвлений заселен гораздо богаче и разнообразнее, чем смежные с ним территории окраины континента. Особенно много здесь больших крабов, омаров и разнообразных донных рыб. Не столь заметно здесь изобилие более мелких существ, которые поддерживают жизнь крупных хищников и животных-некрофагов.

Рыболовы-промысловики начинают проявлять интерес к каньонам. По мере того как истощаются биологические ресурсы шельфа, предпринимаются поиски глубоководных видов, как, например, длинной камбалы, особенно иностранными флотами, чьи крупные суда несколько лучше оборудованы для тралового лова на больших глубинах, чем американские. В верховьях каньона уже начинают ловить омаров и крабов с помощью ловушек. Пока, однако, большинству районов каньона не грозит чрезмерная эксплуатация благодаря ограничениям, наложенным на использование рыболовных снастей и судов для глубоководного лова.

Биологическое богатство каньонов, по сравнению с окружающими их зонами континентального склона и подъема, вероятно, можно объяснить высокой концентрацией питательных веществ, стекающих по каналам с континентального шельфа, биологическая продуктивность которого очень велика. Течения приурочены к ложу каньона и, возможно, связаны с приливами и отливами. Прокручивая фильм с эффектом ускоренного движения, который снимался в течение 72 часов в каньоне реки Гудзон, ученые заметили, что чистая вода вдруг стала полностью непрозрачной, когда медленно ползущее облако ила, а возможно органического детрита, прошло мимо объектива, направляясь, как казалось, вниз по склону. Через несколько минут вода снова стала чистой, и можно было видеть, как краб, подобно деревенскому жителю после снежной бури, очищает от наносов свою норку.

Полосатый окунь

К сожалению, тот же самый механизм, который обеспечивает транспорт пищи по каньону в относительно бедные глубоководные участки моря, с таким же успехом может служить и для переноса возбудителей заболеваний и загрязнений. В первую очередь это относится к каньону реки Гудзон, единственное в своем роде ущелье которого проходит неподалеку от нескольких свалок.

Некоторые океанографы в настоящее время ищут возможности направлять загрязнения вниз по каньону либо непосредственно с помощью течений, либо с помощью более тонких методов, в основе которых лежит перенос загрязнений живыми организмами или циркуляция их по пищевым цепям. Это самая до сих пор потаенная и нетронутая среда на нашей планете, и вот теперь ей грозит лавина мусора. В настоящее время так мало еще известно о динамике функционирования, экологических требованиях и пределах возможностей морских экосистем, что непрерывно осуществляемое в огромных масштабах сбрасывание отходов в непосредственной близости от главного канала, ведущего в пучину моря, по меньшей мере безрассудно.

Совершенно непозволительно и дальнейшее загрязнение вредными веществами — нефтью, ядовитыми химикалиями, продуктами выщелачивания или измельченными частичками твердых отходов — донных отложений на внешней части шельфа, ибо это может создать угрозу для всего живого в каньонах. Каньоны сами по себе уникальны и заслуживают того, чтобы остаться нетронутыми как заповедники. Кроме того, эти богатые районы могут служить приютом для многочисленных пострадавших от злоупотреблений видов, например омаров. В век более обширных научных познаний в области экологии и технологии, чем наш, умелое использование каньонов дало бы возможность регулярно снимать урожай морских продуктов с их глубин. И прежде чем люди махнут рукой на эти отдаленные и нетронутые районы морского дна и па лежащую над ними толщу поды, как на ничего не стоящую пустыню, давайте вспомним, что это слово однажды уже было произнесено по адресу большей части континентальной Северной Америки к западу от Пенсильвании. И что наши потомки, чье мировоззрение, надо полагать, будет гораздо шире и глубже, чем наше, сурово осудят трагическую близорукость нынешнего поколения, если оно позволит претвориться в жизнь планам получения нефти с морского дна, строительства плавучих атомных электростанций, сброса отходов в океан и других потенциально крупных посягательств на морскую окружающую среду.

Впечатления: II. Портреты за завесой воды

Исследования скрытой от глаз человека целины континентального шельфа все еще находятся в начальной стадии. Аквалангисты за время одного погружения могут осмотреть примерно около 100 квадратных метров шельфа, не больше. Даже при использовании новейшей аппаратуры можно пробыть под водой всего несколько часов и за это время провести наблюдения на площади менее одного квадратного километра. Поэтому самые главные, крупномасштабные, если не сказать туманные, представления об окраине континента мы получаем из работ ученых, которые со специально оборудованных надводных судов на ощупь пробиваются сквозь скрывающую свои секреты завесу воды. Вести исследовательскую работу в море трудно, утомительно, а иногда и опасно, но она сторицею вознаграждает исследователя. Более чуждый, чем любая наземная территория, но все же более близкий и более притягательный для человеческой натуры, чем космос, океан, который пронизывал и регулировал культурную эволюцию человека с самого начала, наверное, еще очень долгие годы будет манить к себе ученых, исследователей, любителей приключений и поэтов.

Моя первая непосредственная встреча с просторами и масштабами континентального шельфа произошла, когда, окончив университет по специальности морская биология, я принял участие в пятидневном рейсе вдоль юго-восточных берегов Соединенных Штатов. Ниже приводится отчет об этом рейсе. В нем традиционные путевые впечатления сочетаются с самыми разнообразными переживаниями, которые я испытывал, когда мы медленно, с остановками, имея время для наблюдений, продвигались по полному жизни мелководью Атлантики.

День первый

В один из поздних осенних дней после полудня всех на корабле вдруг охватило обостренное чувство ожидания. Швартовы были отданы, и дрожь от работающих на холостом ходу двигателей стала более заметной. Неожиданно послышался долгий низкий гудок, и судно стало отходить от места своей стоянки.

Я наблюдал, как росла щель между кораблем и пирсом, превращаясь постепенно в широкую полосу гладкой темной воды. Вместе со своими товарищами я махал рукой друзьям, остававшимся на берегу. Приобретенное университетом за два месяца до этого, исследовательское судно все еще вызывало любопытство, собирая небольшую толпу всякий раз, когда оно приходило или уходило. Едва лишь корабль вышел из небольшой гавани в открытое море, он стал выглядеть более солидным, чем казался на стоянке; на несколько следующих дней он станет для нас и домом, и местом работы. Здания лабораторий недалеко от берега и белые дома небольшого южного городка на противоположном берегу быстро уменьшались, превращаясь в обычный береговой пейзаж, на который лишь мельком бросаешь взгляд, двигаясь к единственно важной цели путешествия.

Мои последние впечатления о суше — длинные цепочки дюн, увенчанных перьями метельчатой униолы, по берегам двух островов, лежащих у выхода из залива. Когда мы покинули эстуарий, повеяло прохладой; воздух утратил запах сухой земли, и стало как-то легче дышать. С юго-востока из-за линии горизонта появились длинные волны, и судно отдалось во власть извечного ритма моря.

Многим людям, и мне в том числе, требуется некоторое время, чтобы приспособиться к пышному приему, который оказывает им батюшка океан. Как и всегда, ты собираешь всю свою волю и полон решимости на этот раз не поддаваться морской болезни, и поэтому каждый раз испытываешь удивление, когда первое ощущение тошноты доходит до твоего сознания. Оглянувшись вокруг, я понял, что не только я почувствовал первые предупредительные симптомы. Наступление морской болезни располагает к сдержанности даже самых шумных. Несколько моих товарищей довольно внезапно перестали общаться с окружающими. Как это было у моряков в старину и как водится сейчас, они тихо сидели, уставившись на море или глядя назад, в направлении исчезающих берегов.

Подходило время обеда, и многие покинули заднюю палубу, одни — предвкушая свиные отбивные, которые должны были подаваться на обед, другие — спасаясь бегством от их запаха, проникавшего из камбуза через полуоткрытую дверь. Что касается меня, я решил пропустить обед.

Я перешел к борту, подышать прохладным морским воздухом. Самое лучшее лекарство от морской болезни — это свежий воздух. Если подступает тошнота, духота внутренних помещений корабля обязательно ускорит рвоту.

Хотя я и не обедал, я все же был в состоянии любоваться красотой солнечного заката, услаждая свое зрение и душу этим зрелищем. Скоро появился один из членов нашей группы, товарищ по несчастью, который сказал, что он тоже не испытывает удовольствия при мысли о еде. Мы разговаривали, пока солнце не ушло за горизонт. Разговор касался главным образом судна, рейса и того неизвестного мира, который лежал впереди по курсу, ожидая, когда состоится наше с ним знакомство.

Наше судно было небольшим, оно имело всего только 120 футов в длину и 28 футов по мидель-шпангоуту (в самом широком месте). Тем не менее на его борту было много разнообразного снаряжения для сбора материала и аналитической работы и несколько тысяч метров легкого и тяжелого стального троса. С его помощью мы могли получить образцы и снимки с любых глубин вплоть до абиссали. Так как судно и снаряжение для исследовательской работы были с иголочки новыми, наши действия на море пока скорее напоминали действия человека, который, перед тем как войти в воду, осторожно пробует ее ногой: главная задача состояла в том, чтобы опробовать механизмы и людей на континентальном шельфе.

Номинально за всю научную работу в этом рейсе отвечал один человек, назначенный научным руководителем. Он разработал план рейса, его проект был признан лучшим, и все другие ученые и студенты на борту вращались вокруг него, как спутники на орбитах разной высоты. Это был океанограф с мировым именем. Студенты называли его (за спиной, конечно) Эр Джи,[16] отчасти из желания как-то приглушить сияние ореола, окружавшего его как ученого и человека, и сделать его ближе и понятнее. Л в большинстве случаев (и в личном обращении) его называли «Доктор».

Хотя его тень и достигала гигантских размеров, сам Эр Джи был человеком небольшого роста, косоглазым, сосредоточенным, с редкой необычной улыбкой на лице, более походившей на гримасу. Кроме того, в некотором роде он был эгалитаристом. На берегу и в море он почти всегда носил один и тот же рабочий комбинезон. Эр Джи неотступно присутствовал при самом незначительном ремонте или регулировке научного оборудования. Ходили слухи, что Эр Джи подвержен сильным приступам морской болезни, хотя наверняка никто этого не знал.

Накануне выхода в море Эр Джи вкратце познакомил нас с планом рейса. Вначале мы отправимся на юг к точке на границе континентального шельфа, лежащей прямо на восток от Чарлстона в Южной Каролине и напротив северного выступа плато Блейк. Затем мы, держа курс па северо-восток, пройдем зигзагами над центральным и внешним участками шельфа и поднимемся немного севернее мыса Гаттерас. Большинство станций (запланированные для взятия образцов и фотографирования дна остановки) мы сделаем на зигзагообразном отрезке пути. На борту кроме биологов идут еще и геологи. Они собираются взять разные пробы донных отложений, начиная от тонкого песка и кончая ракушковой галькой, а также образцы остатков затонувших рифов. Наконец, в зависимости от времени, мы проведем одно или два испытания снаряжения на континентальном склоне или подъеме в районе Гаттераса, а затем вернемся в порт.

Между тем бархатистая темнота опустилась на поверхность моря. Только слабый отблеск заката оставался на небе. Судно плавно скользило по легчайшей зыби. Земля давно уже скрылась из глаз. Ночь была нежная; все вокруг было словно окутано мягкой тканью, сотканной из воздуха и воды, и эту иллюзию нарушали лишь волны, разбегавшиеся от носа корабля. Смутно белеющие барашки волн рассыпались перед нашим судном, но, разрезая волну, оно, казалось, не оставляло за собой следов. Ночь и океан быстро воссоединялись вновь за нашей кормой.

Неожиданно машины встали. Одновременно зажглись огни на носовой палубе, и мои ночные размышления прервались. На какое-то мгновение я почувствовал боль в глазах, ослепленных внезапной вспышкой света. И сразу мой контакт с ночью исчез: она отступила перед сиянием огней, охватившим корабль. Наступало время для науки; мы прибыли на первую станцию.

Появился Эр Джи. Вдвоем с техником он нес свою новую камеру. Поставив эту тяжелую штуку на палубу, они прислонили ее к лееру и начали прикреплять к ней трос. Минуту спустя я уже помогал удерживать камеру на слегка качающейся палубе судна. В это время Эр Джи извлек из своего комбинезона отвертку, что-то напоследок отрегулировал и дал знак рукой машинисту у лебедки. Все устройство стало медленно опускаться, поддерживаемое у леера сильными руками. Темная вода сомкнулась над ярко-желтой конструкцией, похожей на вертикально стоящую лестницу, к которой, одна за другой, были прикреплены сама камера, мощная электронная лампа-вспышка и приспособление, называемое «пинджер». Оно посылает к поверхности звуковые импульсы, помогающие контролировать вертикальное положение троса, когда конструкция опущена на большую глубину. Все эти три части рабочего оборудования были заключены в цилиндрические кожухи, способные вынести высокое давление. Сооружение в целом имело около шести футов в высоту и двух в ширину. Наблюдатели, стоящие у леера, могли видеть, как этот мерцающий предмет отражал судовые огни с большой глубины. «Здесь не менее 40 футов», — сказал кто-то. Затвор камеры и лампа-вспышка управлялись торпедообразным грузом, прикрепленным к кожуху шестифутовым линем. Когда груз прикасался ко дну, уменьшение натяжения линя приводило в действие механизм фотосъемки. Камера была сфокусирована на восемь футов с небольшим наклоном, что давало возможность избежать попадания в объектив теней от кожуха и груза спускового механизма. Установленная таким способом камера могла зафиксировать на каждом кадре около 40 квадратных футов морского дна.

Вместе с остальными я двигался вдоль леера к середине судна, под верхнюю палубу, куда не достигал яркий свет с носовой палубы и кормы. Машинист лебедки замедлял теперь скорость спуска камеры, так как она уже почти достигла дна. На палубе, как раз над нами, Эр Джи следил за длиной опускаемого троса, произнося нараспев цифры, обозначавшие расстояние между камерой и дном. Так отсчитывают время перед стартом управляемого снаряда. Я представил себе, как он пытался в одно и то же время наблюдать за своим тросом и за темным участком воды внизу. Как по сигналу, почти в ту же секунд)', когда он кончил считать, на воде вспыхнул короткий, как биение пульса, огонек. Было что-то магическое в том, что мы увидели вспышку света, дошедшую до нас со дна через всю эту толщу темной воды. Эр Джи стоял, наклонившись над леером, и его лицо сияло характерной для него улыбкой. Машинист лебедки намотал на барабан четыре или пять метров троса и снова стал медленно разматывать его для следующего снимка.

Я попытался представить себе, что происходит под нами на глубине 50 метров, где ведущие ночной образ жизни рыбы, крабы, кальмары и другие животные рыскали по песку, до предела обострив все свои органы чувств, чтобы не пропустить добычу и самим не стать чьей-то жертвой. Как они реагировали на присутствие неуклюжего предмета в ночной воде? Вспышка, должно быть, произвела ошеломляющее впечатление на оказавшихся вблизи животных, чья нервная система адаптирована к темноте. Даже у находившихся в десятках метров от этого места существ внезапные бесшумные сверкания, вероятно, вызвали испуг. Интересно, какова была бы реакция наземных существ — птиц, млекопитающих, насекомых, — если бы подобный предмет, только, может быть больших размеров, в какой-нибудь день или ночь стал медленно спускаться к ним сквозь облака, вспыхивая прерывистым солнечным светом? Испуг? Вполне возможно, что некоторые проявили бы любопытство, даже поддались бы искушению сопровождать его, и в связи с этим мне очень хотелось бы знать, нашлась ли какая-нибудь рыба или кальмар, которые следовали за нашей камерой. Конечно, идя по ее следу, они могли воспользоваться благоприятным моментом, чтобы подбирать легкую добычу — червей и креветок, у которых из-за сильных вспышек света были временно утрачены или замедлены их нормальные защитные реакции.

Камера должна была оставаться под водой почти два часа, так как в кассете было семьдесят кадров. Еще какое-то время я смотрел, как маленькие рачки или случайная рыба метались в освещенном пространстве около судна. Но вдруг я почувствовал усталость и, поскольку ничего особенно увлекательного больше не предвиделось, решил лечь спать и хорошо выспаться перед тем, как заступить па свою раннюю вахту.

День второй: 03.45

Кто-то тряс меня за плечо, и я увидел, что в открытую дверь моей каюты льется яркий свет. Я еще не пришел в себя после сна и не сразу сообразил, где я нахожусь. Затем я что-то пробормотал и в ответ услышал: «Ваша вахта». Человек ушел и, спасибо ему, закрыл дверь. Мой товарищ по каюте на верхней койке даже не пошевельнулся. Он заступал на вахту в восемь.

Пол в каюте немного покачивался, и в темноте это как-то сбивало с толку. Я зажег маленькую лампочку для чтения у моей койки и достал одежду из шкафчика рядом с крохотным умывальником. Прислонившись к стене, я натянул брюки. В каюте и так было не повернуться, представляю, каково было бы одеваться здесь при хорошем волнении.

Моя вахта была с четырех до восьми утра, не самое лучшее время, но выбирать было не из чего, так как я был последним в списке принимавших участие в экспедиции. Я утешал себя мыслью, что несколько раз увижу восход солнца над океаном. В мою обязанность входило следить за глубиномером, находившимся в маленьком помещении, которое открывалось на заднюю сторону капитанского мостика. Вахтенный был рад моему появлению и, кратко объяснив мне, что нужно делать, удалился.

Я отмотал кусок ленты с барабана самописца и увидел, что в течение последнего часа под нами было ровное дно, находившееся почти на 80-метровой глубине. Прибор, тихо стрекотавший и щелкавший в углу комнатки, отсчитывал время, которое периодически посылаемые с судна звуковые сигналы тратят на то, чтобы, отразившись от дна, вернуться обратно. Отраженные импульсы регистрировались на медленно двигавшейся бумажной ленте, и бесконечный ряд отметок, шедших тесно одна за другой, образовывал на ленте сплошную грязную линию. На этой же ленте была обозначена вертикальная шкала с отметками глубины воды. Моя работа состояла в том, чтобы каждые пятнадцать минут отмечать на ленте время, а также направление и скорость судна. На основе этой информации предполагалось начертить точный профиль дна по ходу судна.

Эта небольшая и однообразная операция оставляла мне свободными 14 из каждых 15 минут, и я коротал время, разговаривая с рулевым.

Наша беседа происходила в почти полной темноте, только шкалы приборов светились мягким желто-зеленым светом. Мы видели перед собой бескрайний, теряющийся в дымке простор между океаном и небом, на котором вырисовывалась еле видная тусклая луна, висевшая высоко на востоке по левому борту от носа судна. Я узнал, что рулевой, как и большинство остальных членов команды, был рыбаком, летом промышлявшим креветок, а зимой, если позволяла погода, гребешков и менхаденов. Продолжительность коллективного опыта матросов по добыванию в этих водах средств к существованию составляла около 200 человеко-лет. Некоторые из них раньше служили в Береговой охране. Говоря о работе в море, они напускают на себя вид знатоков, что выражается в небрежном тоне и употреблении особого жаргона, в котором, по мнению некоторых лингвистов, сохраняются элементы речи их предков эпохи Елизаветы.

Члены команды, кроме того, были еще и хорошими биологами-практиками, знавшими места обитания и поведения жителей шельфа лучше, чем биологи-специалисты. Они пользовались колоритными местными названиями рыб, например менхаденов они называли поги, мелких камбал — морской язык. Они хорошо различали даже близкородственные виды. Местные капитаны траулеров знали сотни квадратных миль шельфа наизусть или имели самостоятельно выполненные карты с данными о грунтах, местонахождении рифов и обломков кораблей, необычных течениях и популяциях животных. В прежние годы такие люди были незаменимыми гидами для ученых, начинавших изучение подводной целины.

Если команда была составлена из универсальных знатоков моря и его населения, то биологи и геологи, принимавшие участие в этой экспедиции, были специалистами довольно узкого профиля. Хотя мощные приборы, которыми располагали ученые, давали им большие возможности, чем дает членам команды их единственное средство познания — глаза, уши, носы, подошвы ног и, наконец, собственный зад, — я чувствовал, что важны оба способа и вида знаний. Действительно, чтобы понять природу подводного мира, необходим, вероятно, их синтез.

Многие ученые сегодня проводят слишком много времени в стенах лабораторий, исследуя экологию с помощью компьютеров, получающих неполноценную информацию вследствие несовершенства наших знаний. Хуже того, они, ученые, вовлекаются в деятельность бюрократической машины. Новая Большая Наука требует отвлечения огромного количества времени, предназначенного для науки, на дипломатические уловки и компромиссы, имеющие целью вырвать деньги у ведающих фондами организаций. Невольно возникает вопрос: не душит ли бюрократический спрут будущих Ньютонов, Дарвинов и Эйнштейнов? Мы теряем возможность остановиться и осмотреться и, вероятно, подавляем в себе способность размышлять и проверять, интегрировать и синтезировать. Даже возникающие в повседневной жизни вопросы, имеющие большое практическое и личное значение для ученых, теперь часто познаются случайно.

09.00:

Вскоре после завтрака, к которому я чуть прикоснулся, у нас была очередная станция, во время которой мы использовали небольшой биологический трал, представлявший собой миниатюрный вариант промыслового трала. Мы находились у кромки шельфа, на самой дальней из запланированных нами на юге точек. Улов был чрезвычайно разнообразным, с большой примесью ярких форм Карибского моря — морские звезды, крабы, крупные и небольшие моллюски, и много рыбы, и все они обитали на покрытом ракушником дне, на стометровой глубине.

Содержимое сети было сброшено в фанерный лоток, и вместе с другими я копался в этой шевелящейся массе, когда мне попалась интересная рыбка. Что-то удивительно уродливое было в ее голове, на которой выделялись выпуклые глаза с листовидным лоскутком кожи между ними. Большая часть ее тела была покрыта перекрывающими друг друга маленькими пластинками и увеличенными чешуйками, придававшими рыбе потрепанный вид. Всем этим нелепостям противостояла окраска тела — в красную и синюю крапинки, с большим пятном чистого желтого цвета под каждым грудным плавником.

Я нагнулся и взял ее в руки и в то же мгновение услыхал хриплый возглас: «Осторожно, она обожжет вас!» Вздрогнув, я выронил рыбу из рук, еще не успев даже понять, что это относится ко мне.

Член команды, наблюдавший за сортировкой улова, подошел ко мне и, указав на рыбу, которую я бросил, сказал: «У нее есть жало, у этой…» И тут из глубины моей памяти всплыла книга, в которой была описана эта рыба. Это одна из скорпеновых рыб Карибского моря, имеющих ядовитые шипы вдоль спины и в брюшных и анальных плавниках. Она не представляет смертельной опасности для человека, как некоторые пользующиеся дурной славой тропические виды рыб Тихого океана, но получить порцию яда вдалеке от медицинской помощи было бы тоже не очень приятно. Чувствуя себя несколько глуповато, я поблагодарил этого человека за предупреждение. Разбор улова продолжался; однако теперь все занимались этим делом заметно осмотрительнее.

15.30:

Погода, определенно, обходилась с нами благородно. В течение всего дня на море почти никакого волнения. Мой желудок прочно стал на свое обычное место; я бросил вызов ветрам, где бы они нам ни находились, и с энтузиазмом принялся за обильный ленч, после которого вздремнул, наслаждаясь теплым октябрьским солнцем. Моя кожа стала покрываться розовым загаром.

Камера, по-видимому, доставляла Эр Джи массу неприятностей. Вид у него был весьма неприветливый, и никто не рисковал заговаривать с ним. Дело в том, что во время первых испытаний, проведенных накануне, внутри камеры была обнаружена незначительная влажность — не течь, а всего лишь водяные пары, попавшие внутрь кокуха или самой камеры еще до того, как все оборудование было спущено в воду. После погружения камеры линзы запотели, и все снимки были испорчены. Эр Джи и его техник разобрали камеру на части, которые сейчас пребывали в сушильной печи при низкой температуре. Как только они высохнут, камера снова будет собрана и опробована.

Судно теперь продвигалось в северном направлении вдоль внешней части шельфа. Стоя на верхней палубе по правому борту, я, вероятно, видел вдаль не меньше чем на 18 миль, такой это был синий-пресиний, ясный, теплый осенний день. Мой наблюдательный пост находился где-то около правого «берега» Гольфстрима, и я внимательно вглядывался в этот спокойно текущий мир с помощью хорошего бинокля.

На карте Гольфстрим изображен как прямой поток тропической морской воды, плавно изгибающийся при переходе в Северную Атлантику. Но в районе, примыкающем к юго-восточной части Соединенных Штатов, Гольфстрим начинает часто менять свой курс; иногда такие повороты превращаются в почти замкнутые петли. Вода при этом движется но замкнутому кругу и возвращается к отправной точке. Здесь, после слияния отходящего и возвращающегося потоков, главное течение снова устремляется вперед. Участок, окруженный узким потоком воды Гольфстрима, становится своеобразным прудом в открытом море, населенным своей флорой и фауной. В поперечнике такие „пруды" могут достигать 200 километров.

Петли получили название колец Гольфстрима, и внешне они похожи на старицы, которые разбросаны вдоль сумрачных рек прибрежных равнин юга Соединенных Штатов. Однако в отличие от этих особенностей рельефа суши, сформировавшихся в результате многовекового процесса эрозии, сменившегося длительным процессом старения, кольца Гольфстрима образуются в течение всего лишь нескольких дней или недель. Через год с небольшим они постепенно исчезают. Только населявшие их рыбы и другие существа остаются в качестве иммигрантов в новой пелагической среде.

В связи с тем, что Гольфстрим отделяет Саргассово море от вод континентального склона, кольца, образующиеся по обе стороны течения, имеют различные свойства. Кольцо, расположенное со стороны берега заключает в себе часть Саргассова моря, то есть имеет теплую сердцевину. На противоположной стороне Гольфстрима воды континентального склона вторгаются в карман петли, и это кольцо, заключающее в себе холодную воду, вливается в Саргассово море.

С точки зрения биологов, кольца являются районами экологической конфронтации между различными пелагическими сообществами. Внезапное вторжение чужеродной воды, по количеству равной водной массе Великих озер, с ее специфической жизнью, в зоны, расположенные по одну или другую сторону Гольфстрима, создает предпосылки для эволюционных изменений в результате конкуренции, хищничества, гибридизации и других взаимодействий. Для сравнения (хотя и грубого) представьте себе кусок Африканской саванны шириной в сотню километров, перенесенный в Небраску. Многие животные, оказавшись в новых для них условиях, погибли бы в течение короткого времени, хотя не исключено, что могли бы возникнуть какие-нибудь удивительные приспособления. Наиболее удачливыми колонизаторами обычно бывают менее заметные представители фауны, в своем большинстве не имеющие яркой окраски, не придерживающиеся специальной диеты, не обладающие узко специализированными физиологическими особенностями или устойчивой манерой поведения. Особенно хорошо переносят новую обстановку некоторые микроорганизмы, и они могут оказать на окружающую среду вначале незаметное, а затем все усиливающееся влияние путем поглощения и экскреции биологически активных веществ.

Примерно в 15 километрах от правого борта нашего судна, как раз в русле Гольфстрима, на освещенной солнцем воде маячил увеличенный биноклем, как бацилла под стеклом микроскопа, длинный, глыбообразный нефтяной танкер. Танкер тоже шел на север, пользуясь поддержкой течения, скорость которого составляла 4 узла.

Вид танкера навел меня на мысль о потенциальном развитии нефтепромысла в этом районе. Я представил себе дно под нами на кромке шельфа, зияющий край океана, все дальше спускающийся в море. Под танкером было в два раза глубже, чем под нами. Несколькими километрами дальше континентальный склон внезапно прерывается. Дно выравнивается и, продолжаясь в южном направлении, сливается с огромным, удивительным плато Блейк. Отрезанные от континента и лежащие под толщей воды, в три-четыре раза превышающей глубину континентального шельфа, отложения этой сумеречной пустыни площадью 80 тысяч квадратных километров, по мнению Геологической службы США, богаты нефтью. Маловероятно, чтобы на плато Блейк начались изыскания до того, как будут разработаны нефтяные залежи на самом шельфе. Я попытался представить себе сюрреалистический вид леса буровых вышек па отдаленном горизонте. Если глубинные породы плато Блейк действительно содержат в себе большие- количества нефти и газа, оно, вероятно, будет одним из последних резервов США. Я бы очень хотел знать, будем ли мы в конце концов экономно использовать наши драгоценные ресурсы, как это подсказывает благоразумие. Быть может, созданный моим воображением лес платформ, который вырастет здесь через двадцать или тридцать лет, вместе с эскадрой супертанкеров, обслуживающих по-прежнему бешено развивающуюся национальную экономику, не материализуется. И очень может быть, что перед лицом будущего без нефти нашими последними запасами распорядятся более обдуманно, чем когда-либо.

20.00:

Обед сегодня вызвал у всех восторг — жареная королевская макрель — кавалла. Это была большая, весом в 40 фунтов, рыба, пойманная одним из членов команды. После обеда я помог сделать кой-какие химические анализы в лаборатории, а потом повертелся немного среди играющих в карты и читающих в салоне для ученых. Это претенциозное название относилось к помещению семь на десять футов, со столом и длинной скамьей у одной стены и книжным шкафом с небольшим количеством детективных романов у другой.

Был тихий вечер. Следующая станция была запланирована после полуночи. Мне быстро надоело смотреть, как играют в покер, спать тоже не хотелось, и я вышел на палубу.

Ночи, проведенные на море на борту небольшого судна, могут вызвать у человека первобытные чувства, всколыхнуть в сознании самые глубокие пласты, которые лежат значительно глубже, чем наша повседневная память. При соответствующем настроении в нас просыпаются затаенные образы того далекого прошлого, когда молодая жизнь еще только набирала силу; ум мысленно переносится назад, к безграничному пространству, где царил порядок и где воздух, вода и жизнь не были замараны грязью. Может быть, появлению этих чувств способствует недостаточное разнообразие раздражителей — реакция на однообразие жизни в ограниченном пространстве, когда день и ночь видишь одни и те же лица и слышишь жужжание машин, лишь иногда ненадолго смолкающее. Суматошная круглосуточная работа на борту также, по-видимому, играет здесь свою роль.

Какова бы ни была причина, но ночью на палубе обычные представления затуманиваются, и вы чувствуете прилив искренности и внезапное освобождение. Как только сделаешь один шаг из ярко освещенных внутренних помещений и встретишься с гипнотизирующим ликом вселенной, дух товарищества и концентрированное веселье жизни на борту тут же испаряются. Время и приносимые hv перемены, ускользающие от наземного млекопитающего в сутолоке повседневной жизни, здесь, на море, кажется, приостанавливают свой бег. Легче всего догнать их ночью. Появляется такое чувство, словно ты будешь жить вечно, словно здесь можно прожить не одну, а множество жизней. Зачарованный безбрежной океанской ночью, я мог бы часами лежать на палубе, паря в нежном воздухе и блуждая среди мерцающих звезд.

День третий: 14.30

Погода стала меняться. В течение утра бриз превратился в умеренный юго-западный ветер, а вместе с ним начало оживать и море. Не прошло и двух часов, как нас уже качало на длинных волнах, высотой семь или восемь футов от подошвы до гребня. К счастью, теперь я, кажется, крепко стоял на ногах.

На рассвете мы остановились для работы на станции, и тут же, из ниоткуда, появилась небольшая стая птиц. Они были чуть поменьше перепелки, голова, спина и крылья — черные, грудка — чисто-белая. Кто-то признал в них малых гагарок (Plantus alle). Этот вид размножается в Арктике, а зимует в открытом море. Наша стоянка была южнее, чем их обычные места зимовок, но маленькие, пухленькие птички, казалось, чувствовали себя здесь как дома. Когда они ныряли и плавали в чистой голубой воде, быстро взмахивая крыльями, они напоминали миниатюрных пингвинов. Плавая под водой вокруг корабля и под ним, они, казалось, гонялись за добычей. Никто не видел, как гагарки улетели; через несколько минут они просто бесследно исчезли в голубом просторе.

Позже, утром, я увидел пару великолепных дельфинов. Они плыли бок о бок на довольно большом расстоянии от судна, твердо придерживаясь своего курса. Когда они появлялись из воды, их тела казались белыми в солнечном свете, и на фоне глубокого синего цвета моря это выглядело великолепно. Полистав справочник, я решил, что это были атлантические белобокие дельфины (Lagenorhynchus acutus); они водятся в более северных водах, а на этой широте встречаются относительно редко.

Когда, через некоторое время после этого, мы остановились для очередной станции, появилось несколько обыкновенных дельфинов, афалин. Как всегда, они близко подошли к судну. Пока все мы вырывали друг у друга фотоаппараты, дельфины медленно плавали вокруг нас, и иногда казалось, что наш вид доставлял им развлечение.

С левого борта, о который бились длинные волны, разыгрывалась наиболее удивительная сцена: дельфины наблюдали за людьми, а люди — за дельфинами. Когда мы соскальзывали к подошве волны, прямо перед нами поднималась сверкающая стена воды и из нее дельфины с какой-то застывшей ухмылкой в упор смотрели нам в глаза через несколько метров пространства и геологические эпохи времени. В следующее мгновение, когда судно высоко поднималось на наступавшей волне, казалось, что дельфины исчезали, но они тут же, словно по волшебству, снова появлялись сохраняя прежнее положение. Иногда какой-нибудь дельфин, состязаясь в скорости с волной, пропадал под судном, а затем, как торпеда, появлялся у правого борта. И еще долго в ущерб чистой науке, которая вынуждена была на время отступить, сохранялась эта странная зрительная связь между разделенными пространством людьми и дельфинами.

Было такое ощущение, что это мы выставлены напоказ — экземпляры, содержащиеся в террариуме, дрейфующем в открытом океане. Дельфины занимали здесь господствующее положение, как существа, постоянно проживающие в этом мире. Они могли плавать вокруг судна, даже когда оно шло на полной скорости. Они явно были хозяевами положения и осознанно пользовались своей свободой, в то время как мы такой свободой не обладали, и у меня стало появляться чувство зависти к ним.

И подобное чувство оправданно. Мир, в котором живут дельфины, занимает около трех четвертей нашей общей планеты. Благодаря своим природным качествам, отточенным эволюцией, они не попали, как мы, в полную зависимость от техники, чтобы выжить. Более того, дельфины никогда не испытывали нужды в технических средствах, чтобы обрести хорошую жизнь. Представьте себе среду, в которой можно жить нагим, почти в полном комфорте, текучий рай, где никто не нуждается в одежде и крове и повсюду вкусная пища, которую можно схватить когда угодно. Возможности путешествовать практически безграничны. Связь осуществляется быстро. Она является функцией как способности дельфинов (и других китообразных) генерировать и получать невероятно сложную акустическую информацию, так и уникальных физических условий подводного мира, часто позволяющих передавать звуки на сотни, а иногда и тысячи миль. Вот привлекательная проблема для кабинетного антрополога. Как развивалось бы общество, состоящее из существ, от природы наделенных такими качествами?

У дельфинов и их родственников мало общего с людьми, и мы, может быть, не способны представить себе даже основ их интеллекта, сформировавшегося в условиях океана. Разное направление эволюции этих двух групп животных было обусловлено влиянием совершенно различных факторов окружающей среды на протяжении десятков миллионов лет. Какой-нибудь беспристрастный наблюдатель может даже вообразить, что китообразные с их огромным мозгом давно уже превзошли людей в способности создавать абстракции. Мозг афалины (Tursiops truncatus), несколько крупнее человеческого и имеет больше борозд, складок и извилин, что свидетельствует по крайней мере об одинаковом порядке сложности ее мозга и мозга человека. У крупных китов площадь мыслительной ткани в шесть раз больше нашей. Интересно, что некоторые виды крупнейших динозавров обходились мозгом величиной чуть больше грецкого ореха.

Позволительно думать, что в благоприятной для их физического существования среде дельфинам и китам нужно тратить относительно немного умственных усилий на то, чтобы управлять деятельностью своих обтекаемых тел и другими жизненно важными функциями. Их, должно быть, гораздо меньше тревожат всяческие превратности, чем нас, если вспомнить о таких наших проблемах, как неблагоприятный климат, добывание хлеба насущного, ведение хозяйства, поиски работы и тому подобное. Допустим также, что они не знают парализующей ум агрессивности, неустойчивости и паранойи, развившихся у людей за тысячелетия жизни на земле в грязи, скученности и условиях жестокой конкуренции. В мире, в котором живут дельфины, интриги и тайные заговоры для достижения власти и возвеличения отдельных личностей или групп бессмысленны в своей основе. Война среди этих общительных животных — дело неслыханное; даже серьезные схватки между отдельными особями внутри вида — редчайшее исключение. Только' хищные киты косатки нападают на других китообразных ради пищи и, возможно, развлечения. Может быть, высокоорганизованные косатки считают другие виды животными или неполноценными китами, и не наступит ли такое время, когда мы будем свидетелями того, как косатки устанавливают свое господство над ними, как поступали самые агрессивные группы древних людей со своими родичами или другими современными им предками человека.

Конечно, в Мировом океане сосуществуют больше видов китообразных, чем когда-нибудь гоминид в Африканской саванне. Просто море настолько огромно и обладает таким разнообразием ресурсов, что агрессивная конкуренция не получила среди дельфинов и китов такого развития, как у человека. Интересен также тот факт, что дельфины и киты редко сопротивляются, когда на них нападают люди. Вероятно, они просто не могут уразуметь, что хищник способен напасть на них с поверхности моря.

Если дельфины и их родственники действительно свободны от суеты нашей жизни, требующей от человека так много забот и дум, что же тогда происходит в их крупном мозгу? О чем они думают? Таинственные, счастливые призраки, они материализуются из обширных текучих пространств океана и дразнят наше воображение. Что они думают о нас?

Многие ученые считают, что дельфины обладают своим языком и что когда-нибудь мы сможем общаться с ними. Одно из обоснований разумности попыток установить связь с дельфинами (хотя, возможно, оно выдвинуто в насмешку) состоит в том, что такая связь подготовит наше человеческое общество к контактам с инопланетянами. Однако разумнее было бы предположить, что наделенные интеллектом существа из космоса прежде войдут в контакт с дельфинами. Не исключено, что после краткого осмотра нашей планеты пришельцы быстро придут к заключению, что, кроме дельфинов, на Земле нет другой действительно разумной жизни.

День четвертый

С глубоководной камерой постоянно что-нибудь случалось. Мы сделали восемь станций для погружения камеры и не получили ни одного удовлетворительного результата. Настроение Эр Джи установилось на отметке стоического спокойствия. Все восхищались безграничным упорством этого человека.

После того как была устранена первая неприятность, связанная с конденсацией влаги в камере, неожиданно отказал селекторный блок. Многие из нас, вероятно, махнули бы рукой и отослали бы эту чертову штуку на завод для ремонта, но Эр Джи и его помощник, полистав технический справочник, похожий на книгу фразеологических оборотов Берлитца, вскоре выставили напоказ все внутренности этого узла. На всякий случай они сперва его высушили, как раньше сделали это с камерой, а затем при помощи испытательного электронного прибора и ящика с запасными деталями принялись совершать какие-то таинственные обряды в «сухой» лаборатории под верхней палубой. В конце концов он заработал.

Вчера поздно вечером были получены первые хорошо экспонированные снимки, по они были не в фокусе. Сначала мы подумали, что все дело в длине троса, привязанного к грузу спускового механизма, и что если его укоротить, то затвор сработает, когда камера окажется ближе ко дну. Трос укоротили, затем укоротили еще раз, но улучшение было минимальным, и стало ясно, что объективы камеры были заранее сфокусированы на слишком короткое расстояние. Придется еще раз снимать тяжелый кожух и пломбы.

Из-за этой камеры, которая заботила всех биологов, многие из нас вряд ли обратили внимание на то, что одна группа на борту преуспевала, пополняя запасы проб и образцов на каждой станции. Пользуясь простыми драгами, геологи заполняли угол в «мокрой» лаборатории, расположенной недалеко от носовой палубы, фрагментами истории плейстоцена, которые устилали древний берег моря. Самые интересные образцы, помеченные веселыми желтыми бирками, указывавшими широту, долготу и глубину, были представлены кусками пористого известняка, покрытыми коркой из кораллов, губок и представителей большей части остального животного царства. Это были остатки процветавшего некогда водорослевого рифа, окаймлявшего отмели на краю прибрежной равнины, которая в те времена была в два раза шире, чем теперь.

Интересно, какие реки текли по своим широким руслам в океаны ледникового периода и, пенясь, с грохотом обрушивались на безмолвный ныне риф, лежащий на глубине девяноста пяти метров? В этой низменной прибрежной местности, находившейся гораздо южнее ледника и почти соприкасавшейся тогда с Гольфстримом, вероятно, господствовал умеренный климат. Повсюду расстилались необъятные пространства болот — дикая равнина, простершаяся от горизонта до горизонта, давшая приют птицам и шумевшим на ветру травам. Какие леса и саванны, лежавшие за этим побережьем, знали блуждавшие стада плейстоцена — мамонты и ламы, верблюды и бизоны — и их хищные враги, саблезубые тигры, которые сделали этот район своей последней стоянкой всего несколько тысяч лет тому назад? И наконец, когда море поднялось па берег, чтобы истребовать свой континентальный шельф, сыграло ли оно решающую роль в гибели последних популяций этих животных в Северной Америке? По мере того как море поднималось, они вынуждены были концентрироваться в районах, в которых становились как никогда уязвимыми, ибо здесь господствовал входивший в силу кровожадный Человек.

21.00

Мы шли прямо на восток. С середины дня мы находились к северу от мыса Гаттерас. С нашей самой мелководной стоянки был виден большой, в черно-белых полосах маяк, несущий службу над опасными мелями и узким континентальным шельфом — здесь его ширина равна всего 30 километрам. Это было идеальное место, чтобы сделать глубоководную станцию, но время кончалось. Теперь, когда Эр Джи думал, что с камерой все в порядке, ему до смерти хотелось получить несколько глубоководных снимков. На нашей последней остановке камеру собирались подвергнуть окончательному испытанию.

Погода, однако, вызывала у нас некоторую тревогу. Весь день дул сильный ветер с юго-запада, скоростью 25 узлов, при порывах — до 35. Море было покрыто внушительными волнами, и судно плясало над ними, проделывая какие-то очень сложные движения. К счастью, никто не испытал рецидива морской болезни, хотя аппетит заметно упал и все старались избежать заданий, требовавших большой сосредоточенности. И еще, все сознательно избегали узких проходов под палубами, где стены противно валились прямо на тебя, а пол неожиданно уходил из-под ног только для того, чтобы тут же с силой вернуться назад.

В 18.00 мы услыхали подробную сводку погоды, переданную Береговой охраной. Небольшие суда предупреждались о приближении холодного фронта. В сводке также было упомянуто, что вдоль быстро движущегося фронта ожидаются сильные шквалы, которые в районе мыса Гаттерае должны пройти рано утром.

Некоторые из нас стали размышлять о том, что означает слово «сильные», но мы успокоили себя, решив, что наше судно не вполне подходит под определение «небольшое».

Мы пришли к месту очередной станции через час, и мне было любопытно посмотреть, как пройдет операция с камерой в бурную погоду. Эр Джи поблизости нигде не было видно, и я подумал, что он в последний раз проверяет эту злополучную камеру. Теперь судно по-настоящему покачивало, и при ходьбе приходилось напрягать все силы. Выполнять какую-нибудь работу, требовавшую координированных действий, было бы сейчас совсем не легко. С этими мыслями я проходил мимо трапа, ведущего в „сухую" лабораторию, как вдруг снизу до меня донеслись какие-то странные приглушенные звуки. Я встревожился и стал спускаться по трапу. Вдруг до меня дошел запах рвоты. На полу в углу я увидел Эр Джи. В его правой руке была зажата большая отвертка, перед ним лежал корпус камеры, зажатый между двумя тяжелыми корзинами.

И Эр Джи, и корпус камеры, и небольшая душная комнатка раскачивалась и кренилась вместе с судном, и между приступами тошноты Эр Джи ставил болты и поворачивал отвертку, вкладывая в это все силы своего дергающегося в такт качке тела.

Я предложил свою помощь, держал и поворачивал корпус, чтобы ему было максимально удобно работать. В молчании и, к счастью, быстро работа была закончена. Пробормотав «спасибо» и «мне нужно только полчаса…», Эр Джи исчез в направлении своей каюты. Я с трудом добрался до своей койки, лег и включил вентилятор на всю катушку. Тошнота и состояние одурения стали постепенно проходить, и, неожиданно для себя, я уснул.

День пятый: 03.45

Побуждаемый чувством самосохранения, я быстро проснулся и вскочил на ноги. Палуба вздымалась, как живое существо в конвульсиях. Я заметил, что мощного гула двигателей не слышно. Почему мы стоим? Ведь на это время не было запланировано ни одной станции. Порадовавшись, что лег не раздеваясь, я стал осторожно шарить в темноте в поисках ботинок. Нащупав их во время короткого затишья, я надел ботинки и, спотыкаясь, отправился в салон, освещенный слепящим светом. Там в полном одиночестве сидел какой-то геолог.

«Что происходит? — спросил я, держась за стену. — У нас станция?» — «Это вторая проверка камеры, — ответил он. — Я узнал об этом несколько минут назад, когда встал. Мы стоим с десяти часов вечера. Первый раз она возвратилась с помятой кассетой». Я с сомнением покачал головой: «Какая глубина?» «Тысяча восемьсот метров; этой проклятой штуке нужно три четверти часа, чтобы обернуться туда и обратно.» — «Где она теперь?» — «Поднимается; лучше бы нам пойти туда.» — «Без такой амуниции в эту погоду не обойтись,» — прибавил он, указав на вешалку с плащами и непромокаемыми брюками.

Из тихого и светлого внутреннего помещения мы попали в ревущую темную ночь. Как видно, мы находились в центре шторма. Соленые брызги, смешиваясь с дождем, придавали ему неприятный вкус. Он хлестал широкими горизонтальными полосами по всей палубе, покрывая пеленой огни, светившие теперь далеко не так ярко, как прежде. У леера шипели взбунтовавшиеся волны. Их верхушки поднимались высоко над нашими головами, а пена, рассекаемая ветром, разлеталась во все стороны. В этих условиях о точном расположении морской поверхности можно было только догадываться.

Камеру теперь поднимали при помощи лебедки, установленной на корме. Я осторожно пробрался через палубу в угол к самому лееру и стал наблюдать за появляющимся из темной глубины тонким стальным тросом, который наматывался на барабан со скоростью чуть больше двух километров в час. И вдруг я увидел нечто, заставившее меня вздрогнуть от неожиданности: какой-то яркий стреловидный предмет появился из темной гущи ветра и тут же принял образ кальмара величиной с огурец. Пролетев по прямой, как будто выпущенный из лука, над освещенной палубой в футах шести от меня, он исчез в подхватившей его ночи. Когда я отошел под прикрытие верхней палубы, находясь под впечатлением от увиденного, мне даже показалось на какое-то время, что рассвирепевшая погода не так уж плоха. Я живо представил себе кальмаров, мечущихся в штормовых волнах в эту пору, когда нормальные границы их мира расширились, включив в себя новое, кружащее голову царство.

О летающих кальмарах я знал и раньше, но одно дело — прочесть об этом в книге, и совсем другое — увидеть яркий образ животного, несущегося через шторм; я не был подготовлен к его восприятию во плоти. Интересно было бы знать, не явился ли я свидетелем одного из мгновений эволюции естественного полета, которых было так немного за всю историю жизни на Земле.

Тело кальмара снаружи одето мантией, в которой располагаются мощные группы мышц и нервные узлы. При сокращении мантии вода энергично выталкивается из мантийной полости через узкое отверстие, расположенное на конце эластичной трубки — воронки. Кальмар представляет собой живое воплощение принципа реактивного двигателя, снабженного к тому же гибкими плавниками. Когда на поверхности моря животное достигает своей предельной скорости, оно обретает способность лететь по воздуху.

Если когда-нибудь случится, что кальмары действительно станут летать, этому будет предшествовать появление важных приспособлений, включающих, среди прочего, перестройку мускулатуры и возникновение опорных скелетных образований. Это обеспечит превращение плавников в крылья. Конечно, могут возникнуть и другие важные проблемы: потеря влаги из организма и даже солнечные ожоги тоже могут представить собой серьезную опасность. Но как бы там ни было, способность этих существ к планирующему полету уже предполагает наличие хорошо развитой системы координации движений в воздухе. Более того, можно себе представить, что в результате относительно небольших приспособительных изменений в сложной оптической системе глаз кальмар сможет видеть одинаково хорошо как в воздухе, так и в воде. Специалисты по беспозвоночным животным с полным правом отнесутся ко всем этим рассуждениям, как в высшей степени спекулятивным, но созидающие силы поразительных эволюцпомных изменений не раз сосредоточивались и на менее важных объектах, чем глаз кальмара и его удивительное универсально подвижное тело.

Специалисты по эволюционной теории, занимаясь этим вопросом, могут рассуждать о преадаптациях[17] и давлении отбора. Добывать пищу с воздуха кальмару не составит труда, ибо у него как макрохищника есть потенциальное преимущество перед другими летающими собратьями, особенно летучими рыбами, которые, обладая миопическими глазами, довольствуются поглощением различной органической мелочи. И кальмары, и летучие рыбы, по-видимому, планируют, чтобы уйти от преследователей, но если бы они действительно могли разглядеть свою жертву с воздуха, то кальмары воспользовались бы своим умением летать для выполнения более важных функций.

Конкуренция среди нескольких видов кальмаров на ограниченном пастбище, возможно, обеспечила бы давление отбора, которое провело бы какой-нибудь немногочисленный вид через ряд небольших внутренних и внешних изменений, пока, наконец, через бесконечное число поколений, он не обрел бы способности непрерывно держаться в воздухе на манер парящих морских птиц.

«Видно!» — завопил мой товарищ, с напряженным вниманием смотревший вниз, вдоль поднимающегося троса. По сигналу машинист лебедки притормозил. Камера медленно поднималась, мерцая желтыми бликами на фоне темной воды. Из-за качки ее корпус вращался как бешеный. Два раза я дотягивался до него, но не мог поймать. С третьей попытки я поймал его, но получил удар. Моя рука, привыкшая к тепловатой смеси дождя и брызг Гольфстрима, прикоснулась к холодному, как лед, металлу. Это напомнило мне, что па глубине нескольких сот метров, у обращенного к берегу края Гольфстрима, проходит граница холодных вод континентального склона. Когда мы втаскивали камеру, изо всех сил стараясь удержать ее на судне, которое бросало из стороны в сторону, я стал размышлять о том, как трудно реально представить себе, что этот аппарат работал в холодной, разрушающей среде, почти в двух километрах под нами.

К моему удивлению, сам Эр Джи появился из затененной кабины машиниста лебедки и помог нам нести все это оборудование по качавшейся палубе в «мокрую» лабораторию. Он выглядел гораздо лучше, чем накануне, но, хотя он улыбался своей мрачной улыбкой, по глазам Эр Джи было видно, что он измучен. В лаборатории мы поставили корпус на пол. Эр Джи быстро вытер его досуха тряпкой, отщелкнул скобу и пробормотал: «Ну, на этот раз намотка сработала».

Я не мог определить, была ли в его голосе надежда или нет. Я был почти уверен, что он тут же вынет пленку и отправится в темную комнату, и поэтому очень удивился, когда он устало сказал, как будто читая мои мысли: «Думаю, что сейчас я не в состоянии налить фиксаж в ванночку; оставим пленку до утра». Мы привязали корпус камеры к кронштейну и ушли из лаборатории. Было 04.30.

08.30.:

Было прекрасное утро. Волны по-прежнему были высокими, но теперь они выстроились в правильные ряды, и судно уже не качало так сильно, как в предыдущий вечер. Над головой, между небольшими, гонимыми ветром облаками, проглядывало ярко-синее небо. Воздух был намного холоднее и суше, пахло свежестью, как от только что выстиранного белья. Когда солнце пробивалось сквозь облака, море блестело синью, как небо.

Мы направлялись домой. Работягам-геологам нужно было сделать еще несколько станций на шельфе, но в общем работы осталось относительно немного. После вчерашней непогоды и утомительного напряжения сил было приятно это сознавать.

Я сидел в салоне вместе с остальными, когда туда вошел Эр Джи, держа катушку с пленкой, еще мокрой после обработки. Все разговоры прекратились. Эр Джи вытащил кусок пленки из катушки и поднес его к свету. Кадрики были правильной прямоугольной формы, экспозиция ровной. Мы столпились, чтобы рассмотреть пленку лучше. Изображения были четкими! Складки отложений, узкие дорожки, холмики, норы, рыба!

Все было ясно и четко видно.

«Аллилуйя», — сказал он.

Мексиканский залив

I. Море изобильного многообразия

Континентальный шельф Мексиканского залива, возможно, заключает в себе большее разнообразие, чем любая другая зона подобного масштаба в пределах прибрежных вод Северной Америки. Состав вод шельфа и их циркуляция сложны, вследствие того что они смешиваются с водами рек, стекающих с прилегающих к шельфу районов Соединенных Штатов. Характер дна чрезвычайно разнообразный. Фауна и флора сочетают элементы умеренного пояса Атлантики и Карибского моря в пропорциях, зависящих от места и времени года. Выбрать отправную точку для исследования мелководного пространства залива трудно. Наверное, лучше всего начинать в месте, которое сохраняет связь с отдаленным геологическим прошлым залива и в то же время отражает нынешнее состояние концентрированного биологического богатства этого района. Назовем его «страной холмов» континентального шельфа.

Креветка

Весь широкий скат северо-западной части Мексиканского залива усыпан несчетным количеством подводных холмов. Многие из них находятся далеко от берега, на едва заметно углубляющемся шельфе. Другие встречаются еще глубже — на континентальном склоне или за ним. Здесь, в таком удалении от суши, подводный климат в основном океанический, с характерными для него чистой водой, стабильной соленостью и минимальными перепадами температуры. Биологию шельфа определяет влияние Карибского моря.

Покрытые многоцветным ковром, сотканным из живых организмов, эти холмы получили у некоторых ученых название «цветочные рифы». Их населяют многочисленные тропические существа, и для некоторых из них этот район является крайней северной границей их постоянных поселений в водах, омывающих Северную Америку. Холмы не являются настоящими коралловыми рифами, хотя на них и живут рифообразующие кораллы, качающиеся рощи горгонарий, или плетевидных кораллов, морские перья, актинии, сидячие полихеты с перистыми щупальцами и чашевидные губки. Все они уроженцы тропиков. В тенистых галереях, под прочными сводами, так редко встречающимися на открытом шельфе, и в окружающей каждый холм толще воды, внушающей относительное спокойствие, миллионы пловцов ищут убежище и пищу.

Тайна происхождения этих своеобразных холмов скрыта от нас тысячами метров осадочных пород и десятками миллионов лет геологических эпох. Ученые, занимающиеся вопросами происхождения земной коры, следующим образом воссоздают события, приведшие к появлению холмов.

В течение немыслимо долгого промежутка времени, названного юрским периодом, в районе Мексиканского залива создавались условия, приведшие к установлению там сухого климата. Чрезвычайно малое количество атмосферных осадков, выпадавших в этой зоне, и солнце, многие тысячелетия иссушавшее эту пустыню, были причиной того, что реки истощались и высыхали задолго до того, как они достигали огромного внутреннего моря, простиравшегося значительно дальше на север и запад, чем сейчас. Испарение превышало пополнение запасов воды.

Только мелководный проход, частично заполненный массивным рифовым барьером, соединял на юге более глубокий участок залива с морем. Приток морской воды из узкого Атлантического океана, тогда только что образовавшегося в разрыве между Африкой и Америкой, предохранил этот район от полного высыхания. Как и ныне, проход в залив лежал между полуостровами Юкатан и Флорида. Последние, по мнению некоторых геологов, представляют собой мегаатоллы — бесчисленные кубические километры коралловых известняков, сросшихся на поверхности вулканов, которые охватывают все это пространство пунктирной линией.

На протяжении десятков тысяч веков морская вода, поступавшая в огражденный рифом залив, испарялась. На большом пространстве древнего моря, особенно в северо-западных его районах — ныне превратившихся в засушливые земли Техаса и Луизианы, — вода достигла критического уровня солености. Образовался перенасыщенный раствор, в котором соль начала кристаллизоваться и оседать на дно. Время и постоянный приток морской воды обусловили появление мощных соляных пластов, достигавших нескольких сотен метров в толщину.

Спустя много времени эре чрезвычайно высокой солености пришел конец. Море углубилось, и циркуляция его поверхностных вод усилилась. Климат стал более влажным. По мере того как реки возвращали этому району химические питательные вещества и устилали дно отложениями, биологическая продуктивность вод северной части залива быстро возрастала.

Медленно оседавшие отложения постепенно погребли под собой залежи соли. В течение долгого времени циркуляция донных вод залива, вероятно, оставалась слабой. Только в приповерхностном слое было достаточно много кислорода, чтобы поддерживать жизнь, и эпоха за эпохой частички этой жизни, начиная с диатомовых водорослей и кончая гигантскими пресмыкающимися, отмирая, погружались в безжизненные глубины. С течением времени здесь накапливались большие запасы органического вещества, недосягаемые для прожорливых мусорщиков, которые не могли проникнуть в лишенные кислорода придонные слои воды. Эти братские могилы, смешиваясь слой за слоем с песком, илом и солью, превратились в нефть.

Восточная часть Мексиканского залива

Образование холмов началось еще позже. Это медленный процесс, возможно, продолжающийся и по сей день. Соляные пласты под тяжестью отложений начали спрессовываться и стали такими же твердыми, как покрывавшие их глинистые сланцы и песчаник. Но по мере того как росла толща отложений, под действием силы сжатия температура внутри пластов соли стала повышаться. К тому времени, когда над солью образовался слой осадочных отложений толщиной 2500–3000 метров, её температура достигла 100 °C при давлении 600 килограммов на 1 квадратный сантиметр. В таких условиях соль становится пластичной — такой же мягкой, как масло в теплую погоду. Выжимаемая, как зубная паста из тюбика, из-под возвышавшихся над ней гор балласта, соль стала медленно течь в направлении участков с меньшим давлением, находя щели и слабые места. Большую часть времени ее движение было направлено вверх.

Ученые полагают, что скорость движения соли не превышает нескольких миллиметров в год, но этот поток непреоборим. Его гигантская сила вызвана к жизни огромным весом лежащих сверху тысячеметровых отложений. В конце концов соляной поток достигает поверхности и легко сбрасывает с себя скальные и осадочные породы и отложения, обломки которых рассыпаются вокруг вновь родившегося соляного купола. Снаружи он похож на обычный холм, поверхность которого, сложенная из камней, песка и глины, служит прибежищем для живых существ; внутри же залегает соль. Силы, заставляющие соль двигаться, работают вкупе с эрозией и растворением до тех пор, пока соль не перестает течь.

Западная часть Мексиканского залива

Господствующие факторы, определяющие геофизические и геохимические условия в этом районе, сконцентрированы на шельфе в северной части залива. С незапамятных времен река Миссисипи течет в это богатое формами жизни море. В течение всей своей истории эта исполинская река вносила самый крупный вклад питательных веществ, жизненно важных для прибрежных и морских пищевых цепей Мексиканского залива. Каждую весну в это полутропическое море вливаются ниагары питательных элементов — нитратов, фосфатов, силикатов, железа, калия и многих, многих других. Более тяжелые материалы быстро оседают в дельтовых участках еще до того, как они достигают открытого залива, но растворимые вещества и невесомые органические остатки выносятся на континентальный шельф, растекаясь во все стороны.

Особенно внушительной силой эта река, вероятно, обладала в эпохи таяния континентальных ледников. В продолжение всего года ледники таяли медленно, но летом, когда таяние достигало максимального уровня, в реку, возможно, поступало на порядок больше воды, чем это происходило уже на памяти человека. Недавно морские геологи обнаружили доказательства интенсивного таяния ледника и последующего разлива Миссисипи, имевших место около 11600 лет назад. По мнению ученых, этот разлив мог быть одной из причин, вызвавших легендарное наводнение, «всемирный потоп», на заре человеческой цивилизации. Передаваемая из поколения в поколение людьми первобытного общества, эта легенда в конце концов была записана авторами Ветхого завета, Платоном и другими.

Временами река, должно быть, покрывала всю равнину, простирающуюся от Миссури на юг, а нынешний континентальный шельф от Флориды до Техаса, как можно предположить, представлял собой сплошную болотистую низменность. Самая высокая местность этого района, вероятно, была усеяна своеобразными соляными куполами, разбросанными теперь на шельфе между Техасом и Луизианой. Огромная, в 300 километров шириной, дельта, от которой остались насыпи, протоки, бугры и каналы, прослеживается на наружном участке шельфа. Многие из этих образований едва различимы; их контуры стерлись в результате эрозии, образования отложений, которыми сопровождался подъем уровня моря, а позднее — и под действием подводных течений. Широкая долина — Миссисип-ская впадина, — врезавшаяся почти на 30 километров в шельф и уходящая в глубину моря, вероятно, представляет собой почти целиком заполненный осадками крупный подводный каньон. Далеко за шельфом протянулось еще более впечатляющее образование, живее всего напоминающее о былом величии и славе реки, — так называемый Миссисйпский веер, или конус. Площадь его составляет 216000 квадратных километров. Он образован отложениями, которые плавно спускаются в виде узкого языка в глубь залива. В северно-восточной части залива этот веер похоронил под собой большую часть континентального склона, до широты юга Флориды. Многие геологи теперь считают, что веер в основном образовался быстро и относительно недавно, в период таяния ледников.

В нынешние времена река стала вести себя более степенно. Но и сегодня она несет свыше 14,5 миллиона литров воды в секунду — величина, достаточная для того, чтобы заполнить водохранилище Нового Орлеана за две с половиной минуты. Во время весеннего пика Миссисипи проносит до 45 миллионов литров воды в секунду. Иначе говоря, более 70 % всей пресной речной воды, поступающей в прибрежные воды Соединенных Штатов, обязано стоку Миссисипи.

В 150 километрах южнее Галвестона, штат Техас, на широкой подводной равнине поднимается остроконечный холм, соляное основание которого уходит очень глубоко. Его вершина отстоит от поверхности моря всего на 30 метров. Этот холм находится у кромки шельфа; его склоны круто опускаются на глубину свыше 100 метров. Хотя его вершина, имеющая форму неправильного овала, достигает почти километра в длину, этот холм не отмечен на навигационных картах. Его прекрасные сады, кишащие рыбами, существуют в полной неизвестности всего в нескольких метрах под килем проходящих над ним крупнейших кораблей мира. Сама эта возвышенность ничего особенного собой не представляет — таких в северо-западной части залива много. Но благодаря своему местоположению, красоте, многообразию жизни и все еще первозданной среде она может рассматриваться одновременно и как символ, и как своеобразное введение в естественную историю континентального шельфа этого района.

Рядом с холмом проходит медленное течение, несущее со стороны Юкатана и открытого моря разнообразные пелагические организмы. Сила течения, изобилие и многообразие его жителей меняются из года в год и от сезона к сезону. По мере того как воды течения минуют холм, последний взимает с него дорожный сбор с помощью миллионов сборщиков, которые очищают море от переполняющего его планктона. Освобожденное от изрядной доли своего живого груза, течение одновременно обогащается за счет членов специфической семьи, населяющей холм. Здесь начинают жизнь икринки, споры и личинки, отсюда отправляются они в свои скитания по северной части Мексиканского залива. Для большинства планктонных организмов их путешествие кончается очень быстро. Опасностям, угрожающим их жизни, нет числа; каждый отдельный индивидуум имеет ничтожные шансы выжить, тем не менее из поколения в поколение сохраняется достаточно особей для непрерывного воспроизводства вида. Однако в современную эпоху можно поручиться только за само течение. Его путь ведет в уникальный по своим биологическим и геологическим, физическим и химическим свойствам уголок океана, в море изобильного многообразия.

II. Следы в море

В западной части залива течения имеют тенденцию направляться на север. Бывает, что их ответвления движутся в сторону берега, неся свои дрейфующие сообщества вдоль побережья Техаса. Случается, за планктоном увязывается рыба, и тогда в водах Техаса и иногда Луизианы летом появляются тропические виды.

На эти берега попадают также выбрасываемые морем плавающие водоросли — Sargassum[18]. Пучок желтых "листьев" с пильчатым краем и небольшие кожистые плавательные пузыри могли появиться на свет в далекой Атлантике, восточнее Бермудских островов, и проплыть кружным путем до Карибского моря, а оттуда пронестись в западный район Мексиканского залива. Выброшенные на техасские берега водоросли несут в себе почти те же самые замаскированные сообщества животных, путешествующих в попутных течениях, что и обрывки Sargassum'a, которые проносит Гольфстрим вдоль атлантических пляжей от Флориды до мыса Кейп-Код.

Время от времени движущиеся на север от Мексики течения переносят огромные выводки личинок, появившихся в результате массового нереста какого-нибудь существа на континентальном шельфе. Одним из самых известных жителей этого района является креветка из семейства Penaeidae, которую биологи называют Penaeus aztecus, или коричневая креветка. «Коричневенькие», как их прозвали рыбаки, вместе с другими двумя видами — белой креветкой (Penaeus setiferus) и розовой креветкой (Penaeus duorarum) — являются объектом наиболее усиленного промысла в заливе. Все эти три вида, встречающиеся па Атлантическом шельфе умеренной зоны в небольших количествах, представлены исключительно обильно в Мексиканском заливе. Из них P. aztecus занимает первое место в статистике улова для большей части побережья залива, более того, его добыча составляет основу промысла в Мексиканском заливе.

Нерестятся креветки в центральном участке шельфа, возможно, вблизи одного из куполообразных соляных холмов. Как только тусклый подводный пейзаж окутывает тьма, из песка, в котором они провели весь день, как будто поднятая по тревоге, появляется стая коричневых креветок. Еще совсем недавно эта песчаная равнина на глубине 60 метров казалась совершенно безжизненной. Только приглядевшись очень внимательно, можно было бы обнаружить присутствие креветок. Вот от легкого дыхательного движения, производимого каким-то скрытым от глаз существом, чуть заметно сдвигается в сторону песчинка или две. Там пара изящных усиков, выглядывающих из песка менее чем на два миллиметра, периодически подергиваются, чтобы получить свежую информацию о происходящем в простирающемся над ними море; здесь, как выпуклый перископ, смело высовывается глазной стебелек, но он так же незаметен на огромном пространстве шельфа, как только что поднявшийся росток. А через несколько часов в беспросветной темноте подводной ночи дно оживляется. Кругом неслышно бурлит жизнь, занятая отправлением своего самого важного биологического ритуала.

Крохотные икринки начинают выходить во мглу. Как облака, а каждая самка откладывает от нескольких десятков до сотен тысяч икринок, медленно сносятся они вниз по течению. По мере того как густые скопления дрейфующих икринок пересекают обманчиво ровное пространство, они постепенно рассеиваются. Для роя икринок песчаная складка на их пути равносильна встречe с горной цепью, вызывающей турбулентность в атмосфере, а плывущую мимо рыбу можно сравнить со шквалом, после которого на воде еще долго остаются воронки и водовороты.

Примерно через двенадцать часов внутри каждой икринки совершаются большие изменения. В ответ на усилия крошечной новорожденной протокреветки, получившей название науплиус, тонкая оболочка яйца начинает разрушаться. Это существо напоминает небольшое кургузое насекомое с одним-единственным, как у Циклона, крошечным коричневатым глазком и грушевидным тельцем, от которого наподобие коротких побегов отходят три пары плавательных конечностей. На конце каждой ножки находится пучок длинных волосков, помогающих науплиусу при движении, так как силенок ему еще не хватает. Когда наблюдаешь за науплиусом в капле воды под микроскопом, кажется, что он плавает с помощью старой истрепанной метелочки. Прокладывая себе путь в воде, это существо развивает максимальную скорость, двигаясь толчками. Однако по сравнению с затраченными усилиями науплиус движется безнадежно медленно и часто останавливается для отдыха.

Подобно многим другим окружающим их пловцам, науплиусы фактически бесцветны и прозрачны. Это надежно защищает их от хищников, ориентирующихся с помощью зрения. Очень вероятно, что жители мира планктона обладают и многими прочими приспособлениями и инстинктами, которые используются ими как для оборонительных, так и для агрессивных целей. Успех удара и контрудара, преследования и уклонения от встречи с противником, может быть, всецело зависит от способности обнаруживать едва заметные волны рассекаемой при чьем-то движении воды или остающиеся позади кого-то крошечные водовороты, бесконечно малые перепады температуры, электрические излучения и различия в запахе, который исходит от хитинового жала или отстоящего от пего на какой-нибудь миллиметр уязвимого участка тела.

В своем большинстве личинки креветок живут очень мало. Те из них, кто плывет на средней глубине и в поверхностных слоях воды, становятся жертвами других планктонных путешественников, а оказавшиеся у дна подвергаются еще и другим опасностям. Зияющие ловушки-сифоны засасывают их под поверхность песка, где их поедают черви, двустворчатые моллюски и даже некоторые живущие в песке ракообразные.

В этих местах повсюду со дна поднимаются обширные заросли горгонарий и морских перьев. И те, и другие — кишечнополостные животные, относящиеся к группе восьмилучевых кораллов. Это живые ловушки, обжигающие щупальца которых парализуют жертву при первом же прикосновении. И морские перья, и горгонарии, подобно известковым кораллам, представляют собой колонии, состоящие из огромного количества отдельных особей — полипов. Внешне морское перо Renilla, называемое иногда морской фиалкой, действительно очень похоже на красивый цветок. Поддерживающая ножка несет дисковидную лопасть из мягкой ткани, на которой располагаются полипы. Днем, когда полипы сокращены, верхняя поверхность коралла выделяется своей яркой окраской — обычно это красивый пурпурный или фиолетово-пурпурный цвет. Но ночью та же поверхность принимает вид гофрированного кружева, отдаленно напоминающего наложенные друг на друга геометрические фигуры. Распускаясь и покрывая весь пурпурный диск, полипы, всегда имеющие по восемь щупалец, образуют сплошной переплетающийся покров. И колония становится белой, как привидение. Шевеля своими многочисленными щупальцами, эта прозрачная смертоносная паутина поджидает крохотных пловцов. Полипы выполняют две функции, к которым они очень хорошо приспособлены, — поймать пищу и переварить ее. Они обладают мягкими эластичными стенками, и, когда охота идет хорошо, каждый полип Renilla ловит своими щупальцами и заталкивает в желудочную полость десятки только что вылупившихся науплиусов креветок.

В течение одной недели гибнет 80 % молоди креветок. Но зато оставшиеся личинки претерпевают за это время несколько линек, сопровождающихся ростом и изменением формы. Подобно своим родственникам омарам, молодь креветок в своем развитии проходит через ряд внешне непохожих друг на друга стадий, но метаморфоз их отличается большей сложностью.

Менее чем за два дня науплиусы линяют четыре раза, вырастая за это время примерно от 0,3 до 0,6 миллиметра в длину. После пятой линьки эти похожие на паучков существа неожиданно начинают щеголять заметно удлиненным «хвостом» и увеличенной «головой», оснащенной новыми шипами и щетинками. Если пренебречь парой впервые появившихся сложных круглых глаз, все животное на этой стадии напоминает ершик для мытья бутылок. Любопытно, что личинка креветки, теперь называемая протозоеа, похожа на личиночную форму крабов (зоеа) и имеет некоторое сходство с самыми молодыми личинками омаров.

По сравнению с колючей, агрессивной протозоеа, примитивный науплиус представляет собой, по сути дела, лишь едва ожившее яйцо. Действительно, его развитие обеспечивается еще запасами желтка, аналогично эмбрионам омара, которые проходят стадию, соответствующую науплиусу, все еще находясь в оболочке яйца. Единственное адаптивное преимущество, которое креветка имеет, выпуская своих отпрысков на волю в стадии науплиусов, по-видимому, заключается в том, что в физиологическом отношении производство науплиусов обходится дешевле. Если бы, подобно омарам, креветкам пришлось производить такие сложные „модели" личинок, как протозоеа, они могли бы быстро исчезнуть. Весьма вероятно, что небольшие креветки просто не в состоянии продуцировать и вынашивать более крупную и дольше развивающуюся икру в количествах, достаточных для того, чтобы необходимое для существования вида число особей могло выжить и достичь половой зрелости. В среднем на протяжении многих поколений вид должен произвести молодняка в количестве, достаточном по крайней мере для того, чтобы обеспечить нулевой прирост популяции (то есть замену каждой пары производителей в следующем поколении), в противном случае его судьба будет окончательно решена. Если какому-либо виду удается превзойти этот нулевой прирост, это тоже беда, хотя и другого рода, но когда потребности вида в необходимых ресурсах начинают обгонять имеющиеся возможности, он неизбежно исправляет свою ошибку посредством саморегулирования.

Переход личинок из состояния науплиусов в протозоеа сопровождается очень важным изменением их поведения, заключающимся в том, что последние начинают кормиться сами. Вначале, однако, как это характерно для молоди многих животных, они ведут себя, как близорукие. Личинки должны что называется носом уткнуться в свою пищу, состоящую главным образом из неспособного к активному движению фитопланктона и, возможно, органических остатков. На этой стадии у них еще отсутствует сложное, требующее хорошей координации движений, пищевое поведение, включающее приближение к пищевым частицам и овладение ими.

Протозоеа в своем развитии проходит три стадии, с каждой линькой становясь все крупнее и крупнее. Это, однако, не относится к шипам и отросткам, самые длинные из которых не превышают трех миллиметров. Линяющим протозоеа третьей стадии предуготовлено появиться на свет в совершенно новом обличье.

На этом очередном этапе развития личинки креветок получили название мизидных, из-за их большого внешнего сходства с рачками из примитивного отряда мизид (Mysidacea). Давнее происхождение мизид, вероятно, было связано с тем, что их предки сохраняли во взрослом состоянии некоторые особенности строения личинок. Это явление, получившее название неотении[19], по-видимому, вызвано замедлением процесса развития, тогда как рост животного продолжается. Иногда оно затрагивает почти весь организм, иногда же проявляется только на отдельных системах органов.

До наступления мизидной стадии гидробиологам трудно отличить личинку бурой креветки от личинок ее многочисленных и разнообразных родственников, обитающих в водах Мексиканского залива. Во время сезона наиболее активного нереста, с весны до поздней осени, вдоль континентального шельфа плывут науплиусы и неотличимые друг от друга протозоеа более дюжины видов креветок. Однако на мизидной стадии каждый вид начинает обнаруживать характерные для него признаки, например у многих из них появляются выросты, напоминающие рога млекопитающих.

У некоторых видов мизидные личинки могут служить почти карикатурным объектом для исследования явлений свирепости. Как жаль, что у ацтеков или древних римлян не было планктонных сеток и микроскопов! Если бы ацтекские и римские ремесленники могли бы воплотить в изготовляемых ими шлемах полководцев и солдат всю свирепость мизидных личинок, то полчища варваров разбегались бы при одном взгляде на них.

Главная особенность головы мизидной личинки — это толстая, выдающаяся вперед игла — рострум. У некоторых видов он прямой и ничем не украшенный, как копье; у других он зазубренный и похож на упрощенную модель молнии. Выдаваясь прямо вперед между глазами, заостренный клювовидный рострум производил бы чрезвычайно внушительное впечатление отлитый в бронзе, увеличенный, скажем, в 2000 раз. Толстые глазные стебельки, несущие на своих свободных концах небольшие вздутия, покрытые фасетками, направлены вперед под углом 45° к продольной оси тела.

Тело у мизидных личинок более вытянуто в длину, чем у протозоеа. Функционирующие конечности располагаются на грудном отделе позади головы; на кончиках ног заметны крошечные клешни. Брюшной отдел — он теперь хорошо виден и уже похож па брюшко взрослой креветки — образует самую длинную часть тела. Перекрывающие друг друга твердые пластинки на заднем его конце раскрываются в виде веерообразного хвоста. Появление хвоста предоставляет животному новое важное преимущество. Вместе с ним появляется и способность сильными короткими толчками плавать задом наперед, что в дальнейшем помогает мизидной личинке избегать преследования.

Результаты некоторых исследований планктона Мексиканского залива дают основание предположить, что на мизидных личинок суточный цикл оказывает более сильное влияние, чем на их личиночных предшественников. Днем они плавают у поверхности, а ночью опускаются на дно. Там они начинают пользоваться своими крохотными клешнями, осторожно роясь в песке в поисках каких-нибудь съедобных крашек, но в то же время постоянно оставаясь начеку, подобно бдительным комарам, к которым они теперь приближаются по размерам. При самом отдаленном намеке на опасность начинает действовать защитный рефлекс. Нервное возбуждение но гигантским нервным волокнам передается хлопающему хвосту — вееру. В мгновение ока личинка покидает дно, снова переходя к свободному парению в темной толще воды.

В течение первой, дрейфующей, фазы жизни креветок различные популяции личинок, вылупившихся в северном районе залива, заполняют все главные и проселочные дороги. Их путь лежит туда, куда их несут течения в этом море многообразия; они проходят над затопленными мысами и барьерными островами, наподобие тех, что встречаются на Атлантическом шельфе; они парят над сотнями увенчанных рифами соляных куполов и погребенными подводными каньонами. Бесчисленное множество личинок пересекает огромную зону влияния реки Миссисипи.

Спустя неделю после нереста, новое поколение креветок широко рассеивается по всему континентальному шельфу. Однако с ходом времени процесс рассеивания сменяется на противоположный. В какой-то момент, возможно на мизидной стадии, у личинки появляется ощущение каких-то неуловимых изменений в окружающей ее воде. Что именно определяет поведение этих маленьких существ, точно неизвестно. Может быть, здесь действуют химические сигналы, равно как и физические, например колебания температуры воды. Но как бы то ни было, результаты потенциально сложного поведения скоро становятся очевидными. Личинки бурой креветки, белой креветки и других видов — все начинают двигаться к эстуариям рек вдоль всего побережья северной части Мексиканского залива.

Заманчиво поразмышлять о мотивах и механизмах, лежащих в основе миграции крохотных креветок. Весьма возможно, что химические вещества, содержащиеся в воде эстуариев, проникают в воды шельфа. Некоторые из них креветка может обнаружить даже при низких концентрациях. Но перед ней встает труднопреодолимая проблема: локомоторный механизм еще очень слаб. Способность личинки к активному плаванию все еще недостаточна для длительного путешествия против течений.

Представьте себе море в 20 километрах от побережья Луизианы. Течения здесь своенравны. Хотя обычно в этих местах они движутся параллельно берегу, но эту основную картину очень усложняют ветры, колебания стока рек, топография дна и другие, менее значительные факторы, действующие незаметно для человека, но тем не менее важные для жизни планктонных организмов. Единственную стабильную и надежную помощь им оказывает приливный цикл. В открытом море приливные течения слабы, но они способны переносить орды личинок: вода течет один-два километра но направлению к берегу, а затем отливает назад.

Представьте себе также мизидную личинку на открытом шельфе, до которой неожиданно донеслись едва различимые запахи земли. Всю свою короткую жизнь она знала только почти лишенную запахов, очень соленую океанскую воду, омывающую ее жабры. Во всяком случае она еще не осознала новые стимулы, которые теперь вызывают в ней непривычные ощущения. Возможно, это заставляет мизидную личинку опускаться ко дну в поисках пищи или просто прицепляться к какому-нибудь неподвижному кусочку водоросли или раковины. В таком случае она, по-видимому, остается на одном месте, пока отливное течение продолжает переносить в море волнующие запахи прибрежного эстуария. Но когда наступит прилив, эти стимулы исчезнут и снова вернется успокаивающая обоняние вода открытого моря. И опять мнзидная личинка начинает плавать в полосе воды, плавно движущейся к берегу. Со сменой прилива все это повторяется вновь, и постепенно маленьких креветок — лениво, урывками, но зато непрерывно, в одном направлении — относит туда, где приливные течения становятся все сильнее и сильнее. Так они добираются наконец до илистых эстуариев.

Описанная здесь картина является результатом умозрительных размышлений, и никто не знает, действительно ли креветки движутся к берегу со стороны открытого шельфа именно таким образом. О личинках других животных, например кольчатых червей и моллюсков, известно, что они сильно реагируют на запахи предпочитаемых ими осадков и источников пиши. Они опускаются на дно в таком состоянии, как будто бы в воду добавили какое-то наркотическое вещество. Спустя некоторое время, если источник раздражения был слабый, они снова начинают плавать.

Что же касается мизидных личинок, то наличие у них каких-то тонких механизмов адаптивного поведения, связанного с приливами и отливами, которые несут обширную информацию относительно возможных направлений движения, не покажется таким уж неправдоподобным, если учесть длительность совместного существования креветок и приливов.

Какой бы механизм ни лежал в основе их движения к берегу, личинки креветок начинают появляться в прибрежних водах, например в заливе Эскамбия, в Миссисипском проливе, в заливах Баратария и Галвестон, уже через две недели после нереста. К этому времени большинство из них претерпело еще одну линьку, перейдя от третьей мизидной стадии в первую постларвальную. Эта линька снова качественно изменяет внешний вид животного, но не так радикально, как это имело место в процессе предшествующих превращений. Личинки сохраняют свое удивительное вооружение — рострум, но благодаря тому, что они теперь заметно увеличились в объеме, он не производит такого сильного впечатления, как раньше. Тело животного удлинилось, и хотя оно все еще остается более тонким, чем у взрослых особей, сейчас это существо более похоже на креветку, чем в любом из его прежних обличий. Эти хрупкие и грациозные пловцы, в беспорядке прибывающие к берегу с континентального шельфа, теперь уже достигают около сантиметра в длину.

Я вспоминаю, как однажды ранним утром я пролетал на легком самолете над отдаленным районом северного побережья Мексиканского залива. Под нами разворачивалась любопытная панорама. С высоты птичьего полета прежде всего бросалась в глаза полоса, где встречаются море и суша. Господствующие цвета внизу — темные и мрачные: темные подступающие к морю дубовые и сосновые леса; темные заболоченные пространства с разбросанными там и сям отдельными деревьями; темные извивающиеся рукава в дельтах рек. В более крупных бухтах и каналах коричневые и серо-зеленые оттенки заливаемых приливами отмелей с увеличением глубины постепенно уступали место однообразному темному цвету. На фоне мрачных тонов резко выделялись неожиданно появлявшиеся то здесь, то там картинки. Вот устричный риф метров в двести длиной, едва касающийся поверхности воды. Он тускло-белого цвета, с плоской верхней поверхностью, настоящая карикатура на илистого цвета дорогу, проходящую по гребню плотины в Атланте, которая начинается и оканчивается в воде. Он также является царством беспозвоночных, построенным совместными усилиями природы и незаметных архитекторов, но его корни уходят в плейстоцен. А вот еще сюрприз: белая лента взморья впереди и распыленная в полете над заполненной темной водой низиной стая белоснежных цапель.

Второе впечатление, приковывающее внимание к этой пустынной местности, — ее удивительно ровный рельеф. Конечно, легко себе представить, что при постоянном подъеме уровня моря — может быть, три или четыре сантиметра в год, такая, скорость не раз имела место в прошлом, — большая часть того, что теперь считается сушей в этом районе, может через два или три поколения людей снова стать частью континентального шельфа.

Теперь выключим назойливо жужжащий мотор самолета, чтобы почувствовать тишину морского пейзажа, расстилающегося под нами. Однако несравненно лучше ее можно оценить, когда находишься там, внизу, плывя в лодке по течению в эстуарии, тихим утром, среди спокойных потоков планктона и мелких рыб, плавающих семян и уймы гниющей болотной травы, птиц и семьи завтракающих дельфинов. Когда находишься вровень с поверхностью воды, трудно сказать, где кончается континентальный шельф и начинается влияние суши. Человеку свойственно стремление все классифицировать и раскладывать по полочкам, но окружающая среда настолько многообразна, что никаких «полочек» не хватит.

В этой зоне между морем и сушей органические осадки создают такую концентрацию корма для молодых креветок, находящихся на постларвальной стадии развития, какая раньше им никогда не встречалась. В то же самое время соответственно увеличивается угрожающая им опасность. Впервые креветки становятся объектом питания для многочисленных хищников, обитающих над поверхностью воды. Если креветки попали на мелководье, молодая цапля может схватить их одним ловким движением своего рапирообразного клюва. Если молодая креветка поднимется слишком близко к поверхности, то она может быть выхвачена из своего струящегося мира щипцами клюва какой-нибудь охотящейся крачки, зимородка или черного водореза.

Вполне вероятно, что характерное для взрослых особей стремление днем зарываться в песок, а кормиться ночью возникает вскоре после того, как креветки входят в прибрежные воды. Любой нарушитель этого суточного ритма быстро и неизбежно уничтожается не только птицами, но и разнообразными водными хищниками: рыбами, кальмарами и родичами-ракообразными, например быстро плавающими голубыми крабами.

Суточный ритм поведения креветок обусловлен реакцией на свет, и здесь нет ничего странного. Но в поведении креветок есть и иные особенности, которые действительно кажутся достаточно своеобразными. Недавние исследования поведения другого вида ракообразных, рака-крота (Сalliа-nassa), показали, что эти животные способны обнаруживать икс-лучи. Рак-крот, спасаясь бегством от невидимого радиационного поля, созданного в лабораторном аквариуме, искал защищенные от излучения участки. Такие способности совершенно чужды людям, которые абсолютно ничего не чувствуют, когда в зубоврачебной или туберкулезной клинике техник включает рентгеновский аппарат. Возникает много вопросов. Что чувствует рак-крот — световое-излучение, неприятное тепло, боль? В каком диапазоне может быть обнаружена ионизирующая радиация? Обладают ли этой способностью другие ракообразные? Весьма вероятно, что на этот вопрос "можно дать положительный ответ; так, например, исследователи подвергли испытанию муравья-древоточца, и это сухопутное членистоногое существо оказалось даже более чувствительно к рентгеновскому облучению, чем рак-крот.

Стремление избежать ионизирующей радиации, возможно, является наследием очень далекого прошлого. Может быть, в какое-нибудь невероятно отдаленное от нас время эта своеобразная черта появилась в результате адаптации древних членистоногих к интенсивному солнечному излучению или какому-либо другому виду радиации.

Если это так, тогда стремление увернуться от облучения рентгеновскими лучами представляло бы собой одну из самых старых среди известных специфических поведенческих реакций, ибо предки рака-крота и муравьев вступили на разные пути эволюционного развития сотни миллионов лет тому назад.

Тут начинаешь думать, что в случае, если Землю постигнет ядерная катастрофа, не все будет потеряно. Те существа, которые смогут обнаружить опасную радиацию в воде и в воздухе и которые найдут себе убежища на длительный срок, порядка нескольких десятков лет, окажутся в самом выгодном положении и унаследуют Землю.

Выживающие в джунглях эстуариев бурые и белые креветки растут очень быстро. В течение лета в теплой, как кровь, солоноватой воде креветки, которые приобретают форму взрослых животных после трех постларвальных стадий, увеличиваются в длину на 25–45 миллиметров в месяц. Эстуарии относятся к самым продуктивным естественным системам на Земле. Приливы от Техаса до Флориды постоянно обеспечивают в них постоянство необходимых условий — температуру, химические факторы и обильную пищу, — для того чтобы меньше чем за шесть месяцев довести креветок до рыночной величины.

Во время жизни креветок в эстуарии наступает момент, когда у них начинает развиваться стадное чувство и, подобно многим другим видам морских организмов, они стремятся быть вместе. Согласно общепринятому мнению, животные одного вида держатся в одном месте, и группы бурых креветок четко отделяются от компаний белых креветок.

До наступления половой зрелости полчища креветок покидают эстуарии и возвращаются на открытый шельф. Обычно это происходит через шесть-семь месяцев после нашествия личинок из моря. Часто креветок подгоняет зима. Для северной части Мексиканского залива характерны резкие перепады температуры при переходе от одного слоя к другому. В течение января во многих внутренних районах Миссисипского пролива вода холодная, иногда ее температура опускается до 12 °C, в то время как в нескольких километрах от берега вода относительно теплая, не ниже 18 °C. (Для сравнения, температура 18 °C представляет летний максимум для шельфовых вод севернее Кейп-Кода в Новой Англии.) Зимой вдоль побережья залива образуются временные обратные термоклины, благодаря тому, что более теплая и более соленая вода открытого моря ослабляет влияние более холодной, но зато более свежей воды поверхностных слоев. Позже, весной, под мощным воздействием экваториального солнца быстро образуется истинный термоклип. Креветки всегда предпочитают теплую воду холодной. Таким образом, если зима очень суровая, взрослые животные могут перебраться в отдаленные участки континентального шельфа.

Здесь креветки заканчивают свой полный цикл развития, и приходит время воспроизвести себе подобных. Половая зрелость ракообразных наступает в открытом море; затем следует беспорядочное спаривание и нерест. При благоприятных условиях самки белой креветки, и, вероятно, других видов тоже, нерестятся до четырех раз в год. До последнего времени, несмотря на случающиеся иногда бедствия, как, например, увеличивающийся хищнический лов со стороны человека, эта необыкновенная скорость воспроизводства сохраняла популяции креветок на высоком численном уровне. Однако после рыболовного сезона 1971-72 года с креветками во всей северной части залива что-то начало происходить. Хотя ловцы креветок умножили свои усилия, улов резко упал. Этот спад был особенно заметен в расположенных полукругом богатых промыслах (от Паскагулы, штат Миссисипи, до Порт-Артура, штат Техас), где добывается примерно 20 % морской продукции, большую часть которой составляют креветки. В Луизиане, например, улов креветок упал с 92 миллионов фунтов в 1971 году до 60 миллионов в 1974 году. По традиции, Луизиана занимает первое место в стране по добыче креветок; эти рекордные цифры отражают невероятное естественное изобилие креветок в прибрежных инкубаторах штата, растянувшихся на тысячи квадратных километров.

Некоторые ученые приписывают причину упадка плохой погоде в этом районе, особенно сильным дождям в 1973 году, но вряд ли дело только в этом. Никогда прежде не наблюдался такой массовый спад в улове креветок во всем районе, а бывали и более дождливые годы, чем 1973-й.

Есть более вероятное объяснение: интенсивность промысла в конце концов пересилила способность креветок поддерживать свой естественный уровень изобилия. Если бы интенсивность промысла осталась на нынешнем уровне, это привело бы к тому, что нулевой прирост популяции креветок опустился бы до более низкого уровня, ибо чем меньше креветок на континентальном шельфе, тем труднее было бы ловить их. Однако промысел с помощью орудий лова, созданных в индустриальный век, больше не гарантирует эффективности действия этого принципа саморегуляции, который обеспечивал сохранение нормальных взаимодействий между хищником и жертвой. Человек стоит на пороге изобретения таких средств, заменяющих глаза и уши, клыки и когти, которые смогут обнаружить и заманить в ловушку последний косячок креветок, скрывающийся в ночных глубинах залива. Установление квот на лов креветок в различных частях Мексиканского залива может в скором времени стать таким же необходимым, как квоты на лов рыбы в Северо-Западной Атлантике. Пока же в лове креветок в водах Мексиканского залива лишь зимой и летом наступает 'кратковременная и, в общем-то, символическая пауза.

Потенциально для креветок гораздо большую опасность, чем климатические колебания и даже современный промысел, представляют в основном невидимые, бесцветные и непахнущие загрязняющие вещества, поступающие в эстуарии и мелководные участки. Эти коварные потоки, сфокусированные в заливе, как лучи проникающей радиации, поступают с хлопковых полей, нефтяных скважин, из городов и из многочисленных других источников. Действуя втихомолку, некоторые из этих веществ убивают личинок и других обитателей планктона при первом же соприкосновении с ними и вызывают слабость и болезни почти у всех остальных форм жизни. Многие вещества были до сих пор совершенно не знакомы нашей планете. Как следствие этого у животных совершенно отсутствует реакция на опасность, сравнимая хотя бы с ответной реакцией рака-крота на рентгеновское облучение. Так же, как и при лучевой болезни, в заливе долгое время нельзя будет обнаружить ни одного намека на боль, ни одного признака явного повреждения, а потом выяснится, что уже слишком поздно и жертва безнадежно больна.

Многие химические вещества убивают не сразу. Это медленно действующие яды, накапливающиеся во всех звеньях морских пищевых цепей до человека включительно. Многие из них специально предназначены для уничтожения насекомых, близких родственников креветок, а механизм воздействия этих ядов как на тех, так и на других одинаковый. Тщательные наблюдения за выживанием креветок должны иметь более далеко идущие цели, чем простое обеспечение высоких уловов. За размножением, физиологией и поведением животных должен быть установлен регулярный контроль. Такие наблюдения за креветками смогут обеспечить получение своевременных сигналов о грозящей опасности загрязнения в пределах всей экосистемы шельфа вообще. Ибо участь ракообразных вплетена в судьбу всего живого в Мексиканском заливе неисчислимыми нитями.

III. Морские леса

Нечасто среди уловов коричневых и белых креветок попадается третий вид, тоже названный по цвету. Это розовая креветка (Penaeus duorarum), которая заканчивает перечень видов креветок Мексиканского залива, важных с точки зрения потребления человеком. То, что розовые креветки обитают в северо-западной части залива, это игра случая, так как обычно они живут за сотни километров отсюда, главным образом вдоль юго-западного побережья Флориды.

Подобно своим северным кузинам, розовые креветки нерестятся на шельфе. Наибольшее количество нерестящихся особей концентрируется около Драй-Тортугаса, района рифов и коралловых островков близ города Ки-Уэст. Промысловый лов велся здесь в течение десятилетий, но только в конце 50-х годов стало известно, что в районе Тортугаса находится нерестилище.

В этот же период Бюро рыбных промыслов США и университет в Майами стали получать доказательства того, что взрослые особи, нерестящиеся в Тортугасе, прибывают из мангровых эстуариев Эверглейдса, а личинки P. duorarum,подобно их сородичам из районов Техаса, Луизианы и Миссисипи, каким-то образом мигрируют обратно через 150 километров открытого шельфа. Спустя десять дней рассеянные тучи молодых креветок появляются у входа во Флоридский залив. Затем вся эта полупрозрачная креветочная мелкота большой компанией движется в тихую заводь на откорм и остается там до тех пор, пока у нее тоже не появится тяга к общественной жизни, побуждение к нересту и навязчивая идея из области географии, которая неодолимо будет влечь ее в море.

Несмотря на свои небольшие размеры, район юго-западной Флориды заслуживает того, чтобы его включили во все дискуссии по естественной истории Мексиканского залива. Для его морской среды характерны качественные различия. Тропические условия проявляются здесь более постоянно и распространяются на более широкие зоны, чем в какой-либо другой части залива, за исключением, пожалуй, уже упоминавшейся «страны холмов».

В море у юго-западной части Флориды рыбы, беспозвоночные, растения, даже своенравные времена года (сырость и сушь заменяют здесь тепло и холод) — все это регулярно приносится из соседнего Карибского моря. Менее заметны признаки тропиков, распространяющиеся из густо заросшей береговой зоны и проникающие в этот район с помощью течений. Для розовой креветки и ее крупных и мелких товарищей по жизни в море одним из самых важных признаков является запах мангровых деревьев.

Белая цапля

Вдоль внутреннего края юго-восточной части Мексиканского залива располагается единственный на востоке Соединенных Штатов мангровый лес, имеющий важное значение. Здесь в тесном соседстве растут три вида деревьев, обычно называемых по их цвету: красные, черные и белые. Побережье Тен-Таузенд-Айлендс (Десяти Тысяч Островов), граничащее с Эверглейдским национальным парком, является центром мангрового района, который представляет собой сплошной лес, вдающийся в глубь суши на 30 километров. До сильных ураганов 1935 и 1960 годов здесь встречались красные и черные мангровые деревья, достигавшие в высоту почти 30 метров, что вплотную приближалось к мировому рекорду. К северу, в направлении к Форт-Майерсу, площадь лесов уменьшается, а деревья становятся более мелкими. Выше Сарасоты наблюдается дальнейшее мельчание леса, превращающегося в кустарник, годный лишь для изготовления засовов на ворота. Его протяженность на север и юг увеличивается или уменьшается в зависимости от климатических циклов.

Черное мангровое дерево (Avicennia nitida) более устойчиво к зимним холодам, чем другие два вида. Обладая способностью давать ростки из пня, оно появляется то здесь, то там в виде небольших зарослей в Луизиане и Техасе. Черное мангровое дерево уникально в том отношении, что оно обладает системой, подачи воздуха", доставляющей кислород корням, которые растут в анаэробном болотном иле. Вокруг дерева, расходясь лучами от ствола, из ила поднимаются ростки пневматофоров, похожие на костлявые пальцы. Ситовидные по своей структуре, они соединяются с корнями, выполняя функцию аэрации.

Белое мангровое дерево (Laguncularia racemosa) обладает аналогичным приспособлением. Однако вместо пневматофоров функции аэрации выполняют отверстия в нижней части ствола, пропускающие воздух к корням через ходы в самом дереве. Оба эти дерева устойчиво переносят как соленую морскую воду, так и пресную, но на прибрежной полосе у самого моря растут редко.

Самый заметный вид мангровых деревьев — это красный мангр (Rhizophora mangle). Эти обращенные лицом к морю деревья — создатели суши. 'Обычно они выживают даже тогда, когда море находится в своем самом лютом настроении. Благодаря им возникают острова, которые сначала поодиночке вырастают на мелководье, а затем постепенно сливаются, как будто их прочно связывает густая сеть из тонких, но очень надежно прикрепленных к грунту деревьев. На Тен-Таузенд-Айлендс этот процесс активно продолжается. Здесь встречаются все стадии геоботанической эволюции низкого тропического побережья. Иногда они подвергаются сокрушительному воздействию сильных штормов (невозможно точно предугадать, где и когда они обрушатся), которые всего за несколько часов стирают с лица земли или разламывают на куски медленно, в течение столетия, набиравшие силы деревья. В результате сотни километров береговой линии, извивающейся среди лабиринта приливных бухточек и низин, становятся похожи на запутанную десятикилометровую карту.

Кроме штормов, есть и другие разрушительные силы, посягающие на жизнь мангрового леса. В морской лесистой местности встречаются организмы, которые можно было бы назвать морскими термитами. К экологической гильдии редуцентов-разрушителей принадлежат корабельный червь Teredo (в действительности это двустворчатый моллюск) и сверлящие дерево ракообразные Sphaeroma, относящиеся к отряду равноногих раков (Isopoda). Вообще они играют полезную роль. С них начинается цикл разрушения леса в море, окончательно завершаемый более мелкими существами, морскими грибами и бактериями. Без разрушительной деятельности корабельных червей и других подобных им существ воды вдоль лесистых берегов быстро задохнулись бы от огромного количества мертвого дерева.

Время от времени и в разных местах уплощенные, похожие на клопов Sphaeroma и корабельные черви, что случается значительно реже, атакуют живые мангровые деревья. Но даже и это может быть полезным: изреживая заросли и сохраняя открытыми водные протоки внутри них, эти животные обеспечивают непрерывный доступ питательных веществ и препятствуют чрезмерному скоплению гнилого дерева.

Большая продуктивность мангровых зарослей, объясняемая интенсивным фотосинтезом, который обеспечивается всей окружающей морской средой в южной части Флориды, составляет их главный вклад в жизнь моря. Богатый детрит, образуемый разлагающимися листьями и древесиной, служит основой для новых пищевых цепей, которые идут параллельно или сплетаются с обычными трофическими системами, начинающимися с фитопланктона. Создание физических мест обитания, особенно огромной сети защищенных водных протоков, тоже имеет большое значение. Мангровые леса, вероятно, важны для розовой креветки и многих других членов пищевых цепей па широком мелководном континентальном шельфе.

Чтобы получить представление о мангровых лесах или чтобы приступить к исследованию этой единственной в своем роде экосистемы, лучше всего пройтись по их затененным петляющим водным протокам на каком-нибудь бесшумном транспортном средстве, например в каноэ. Со стороны открытого побережья кажется, что лес недоступен. Вход в него появляется неожиданно- в виде небольшого приливного канала. Начинаясь у небольшой песчаной отмели, канал затем уходит к покрытому чистым песком дну, на глубину длины байдарочного весла. Вода прозрачна, видно, как рыба шныряет впереди лодки. Опустился занавес тени. Прищуренные от солнца глаза получили передышку, плечи неожиданно ощутили прохладу. Безжалостное южное солнце Флориды осталось позади.

Если день ветреный, слышен ровный шелест листьев в кронах деревьев над головой. Даже в сильный ветер деревья не издают особого шума и не раскачиваются. Красные мангровые деревья вдоль небольших каналов стоят настолько прочно, что одолеть этот заслон под силу только ураганам, которые одним ударом вырывают их с корнем из вязкого ила. Внизу, под пологом леса, только легкие, прерывистые воздушные потоки дают понять, что наверху, на высоте десяти или пятнадцати метров, в кронах деревьев шумит ветер. В период массового появления насекомых мангровый лес лучше всего посетить в ветреный день. Не потому, конечно, что легкий ветерок мешает комарам и всякой мошке летать вдоль каналов, а скорее потому, что в завихряющихся воздушных потоках их органы чувств, указывающие дорогу к источнику тепла, перестают надежно работать. Тем не менее некоторые из этих противопехотных снарядов находят свою мишень при любых условиях, и поэтому даже в жаркую погоду вы почувствуете себя счастливым, если на вас брюки и рубашка с длинными рукавами.

Внутри лес выглядит совершенно иначе, чем густой, залитый солнцем барьер, ограждающий его от залива. Сюда проникает так мало света, что здесь почти нет нижнего яруса растений. Здесь увидишь лишь низкие сплетения крепких корней Rhizophora mangle, широко раскинутых плетевидных молодых деревьев, обреченных вянуть в тени своих родителей, и пневматофоров Avicennia nitida, окружающих покрытые илом стволы в виде геометрических фигур, наподобие тех, что в свое время придумали друиды.[20]

Сначала ландшафт представляется однотонно мрачным и совершенно лишенным животной жизни. Но по мере того, как глаза начинают привыкать и обнаруживают различия в оттенках и фактуре окружающего зеленого занавеса, повсюду становятся заметны признаки жизни. И тогда возникает впечатление, будто вы попали в царство крабов. Отряды черных крабов величиной с тарантулов бегают по деревьям. Они похожи на пауков, но ведут себя, как белки. Удивительно проворные, они мигом взбираются вверх по стволу и по боковым тонким ветвям. Чтобы близко рассмотреть краба, можно выбрать любое дерево и, взявшись одной рукой повыше за ствол, медленно двигать ею вокруг дерева. Тогда несколько этих маленьких плоскотелых существ обязательно подберутся поближе к наблюдателю, осторожно перебирая своими остроконечными ножками. Если он не будет шевелиться, они позволят хорошо рассмотреть себя. На близком расстоянии сходство краба с пауком исчезает. Животное одето твердым гладким панцирем, лишенным волосков, и создается впечатление, что оно облицовано тонким мрамором. Крабы пользуются такой же защитной косметикой, что и омары, камбалы, кальмары и многие другие животные: на черном или темно-оливковом фоне его тела разбросаны желтые и красные пигментные клетки — хроматофоры.

Если древесному крабу нужно бежать от опасности, он избирает путь наверх; в том случае, когда этот путь блокирован, он упадет на землю и помчится в ближайшее отверстие или щель среди корней. Только в безвыходном положении он будет искать прибежища в воде, скрываясь под затонувшими стволами или за песчаными отмелями рядом с чистыми, глубокими протоками. Почему в защитном поведении крабов проявляется такая избирательность? Вероятно, это можно объяснить тем, что на деревьях благодаря своему акробатическому мастерству они могут постоять за себя в единоборстве с более крупными хищниками: птицами и енотами, а в воде, на фоне светлого песчаного дна или серебристого приповерхностного слоя, подвижное черное пятно хорошо заметно для глаз молодого снука[21].

Конечно, многие виды крабов постоянно живут в воде, но они обладают такими приспособлениями, как прочный панцирь, защитная окраска, умение прятаться или, наоборот, двигаться с высокой скоростью. Последним свойством наделен хорошо известный голубой краб (Callinectes sapidus), промысловый вид, высоко ценимый во всем районе Мексиканского залива и вдоль умеренной зоны Атлантического побережья вплоть до Кейп-Кода на севере. Столь же быстрые и неуловимые, как рыбы, эти крабы обычно живут в открытой воде, но иногда можно видеть, как они, крадучись, пробираются по дну прозрачных мангровых каналов.

На небольшом чистом участке, на открытой песчаной отмели виднеются норки манящего краба; сотни отверстий диаметром в цент образуют сторожевое охранение колонии, единственное поселение такого рода вдоль канала. Наступает отлив, и вскоре манящие крабы трогаются на поиски корма. Наполовину высунувшись из норок, крабы смотрят на свой мир маленькими стебельчатыми глазами.

Среди опорных корней вдоль протока движется редко встречаемый крупный, красно-черный, мускулистый на вид краб. В этом необычном лесу крабы присваивают себе роль самых различных животных: белок, койотов, а иногда и пумы.

Другие жители берегов канала менее активны, чем крабы, но тем не менее благодаря их количеству они хорошо заметны. Разнообразные моллюски прикрепляются к деревьям над приливной зоной, крепче держась на участках, полностью заливаемых водой. На открытых пространствах среди корней деревьев и наверху в их кронах разнообразные пауки плетут свои ловушки, иногда достигающие почти двух метров в диаметре.

Впереди показалось сильно освещенное пространство, и лодка оказывается на поверхности уединенного солоноватого озерца, окруженного мангровыми деревьями. Вода неподвижная, глубина ее меньше метра, прозрачность уменьшилась; песчаное дно сменилось илистым. Мангровые деревья вокруг озера из-за плотно сплетенных ветвей выглядят сплошной зеленой стеной. Разнообразие в эту картину вносит стоящая в отдалении группа деревьев, на которых в состоянии послеобеденного оцепенения отдыхают крупные птицы. Одно дерево особенно перегружено, сидящие на нем птицы выглядят, как заморские фрукты. Большей частью это коричневые пеликаны.

Рядом, на открытом водном пространстве, царило беспокойство. Мелкие рыбки в возбуждении выскакивали из воды и снова исчезали в ней, как дождевые капли. Вдруг послышались резкие звуки и всплески. Вокруг лодки материализовались несколько небольших тарпонов[22], устроивших охоту на мелюзгу. Вдруг две рыбы одновременно выпрыгнули из воды; затем еще одна и еще. Они около полуметра в длину, а высота, на которую они прыгнули, почти в два раза больше длины их тела.

В таком месте можно было бы провести всю жизнь. Нескончаемая масса практических и академических знаний лежит спрессованной в нескольких метрах по вертикали, от крон деревьев до торфянистого ила мангрового озера. Правда, если вы торопитесь, наблюдения лучше делать во время прилива. Во время отлива даже каноэ может завязнуть в иле. Но если уж вы решились, пуститься в поход по гладкому, похожему на плюшевый ковер илу не так уж плохо. Редко можно увязнуть в нем выше колена. Воображение представляет ил населенным вредными или даже смертельно опасными существами, но светлая и лирическая обстановка кораллового рифа с его муренами, скорпеновыми рыбами, жгучими кораллами и акулами куда более опасна. Единственное, что представляет действительную опасность в иле, — это устричные раковины и, в качестве спутника цивилизации, разбитое стекло. И то, и другое действует одинаково, хотя в некоторых местах попадаются раковины более острые, чем стекло.

Как бы то ни было, выбираешься на песчаную отмель у входа в бухту с чувством облегчения. Таща за собой на веревке лодку и шлепая по прозрачной, теплой воде ногами, получаешь удовольствие от ощущения твердой опоры под собой. Шероховатое дно пустынного континентального шельфа за изгибающимся устьем бухты простирается далеко вниз, до невидимого подводного горизонта. Там нет ни захвативших всю территорию ларьков с жареными сосисками, ни пляжных зонтов, ни портативных радиоприемников, ни запаха мазей, ни пловцов-спасателей. При ближайшем рассмотрении можно заметить и следы более важной культуры: холмики песка над норками спрятавшихся червей, извилистую дорожку, оставленную брюхоногим моллюском, быструю, V-образно изгибающуюся рыбку, метнувшуюся в заросли водорослей. К концу дня на фоне наступающего заката ибис планирует над мангровым лесом подобно доисторическому птеродактилю, внушая мысль о том, что этот окружающий, нас мир имеет богатую и непрерывную историю.

Еще позже, когда уже наступила темнота, каждый удар веслом, несущий к дому, шевелит жидкий огонь, концентрированное воплощение мерцающих над головой звезд. Галактики одноклеточных растений вспыхивают, как микроскопические пульсары; миллионы их начинают светиться в волнах, вызванных ударом весла. Вокруг них в темноте плывут мириады других существ, которые все вместе составляют единый Планктон, простирающийся от спутанных корней мангровых деревьев через просторы шельфа дальше в открытое море. В этих крошечных существах, зависящих от солнечного света и благополучия мангровых лесов, свершаются основополагающие биохимические процессы, и с этой точки зрения они более важны, чем ибисы, рыбы, моллюски и черви. Без них стало бы невозможным существование более высоких форм жизни, включая и человека. Нигде во всей тонкой оболочке биосферы, туго натянутой на поверхности земного шара, экологический изоляционизм не сможет просуществовать длительное время. Нигде этот принцип нельзя лучше проиллюстрировать, чем на примере Мексиканского залива, где тропические и умеренные зоны сходятся воедино в петляющих океанских течениях, в массах специфических для этого района питательных веществ и в сплетающихся потоках жизни, которые имеют свои приливы и отливы, зависящие от великих циклов, свершаемых Землей.

IV. Пропитанный нефтью шельф

Несмотря на тот факт, что разработки подводных залежей нефти впервые начались в Мексиканском заливе, надежной информации об экологической обстановке на нефтепромыслах и вокруг них потрясающе мало. Конечно, исследования проводились, но они не всегда выполнялись на должном уровне и были посвящены ограниченному кругу проблем: либо пытались выяснить, какое влияние оказывает нефть, достигающая берега, либо изучались только устойчивые к нефти организмы, либо вне рассмотрения оставались наиболее чувствительные к нефти личиночные стадии, либо полностью игнорировались вопросы о влиянии нефти на сообщества живых организмов и сублетальном ее воздействии. Почти всегда при рассмотрении планов экспериментов или их интерпретации напускается много тумана. Более того, всегда эти исследования прямо или косвенно финансируются нефтяной промышленностью.

Начиная с конца 40-х годов, в заливе имели место многочисленные случаи утечек нефти. Многие из них были более крупные, чем утечка в районе Уэст-Фалмут, на Кейп-Коде, некоторые — сравнимы с катастрофой в проливе Санта-Барбара, в Калифорнии, когда там прорвало трубопроводы. Но в районе Мексиканского залива никакой исследовательской работы, хоть сколько-нибудь похожей на исследования, проведенные после этих двух случаев, предпринято не было.

Нефтяные платформы и трубопроводы начали появляться на побережье штата Луизиана в 1948 году. В северо-западной части залива добыча нефти со дна моря постепенно увеличивалась, и теперь здесь имеется не одна сотня скважин, из которых качают нефть и природный газ. С точки зрения потенциальных крупных утечек нефти и хронического загрязнения больших пространств самую серьезную опасность для морских экосистем представляют огромные масштабы современного производства. Кроме того, известно, что некоторые старые нефтепроводы протекают. Многие из них заброшены. Никто даже толком не знает, где они пролегают.

Следующей возможной стадией в региональной индустриализации шельфа будет появление суперпортов. Это расположенный на некотором удалении от берега заякоренный причал для танкеров, который состоит из насосных станций, трубопроводов и, возможно, подводных резервуаров для хранения нефти. Два таких сооружения планируется создать в северозападном районе залива. Сейчас рассматривается вопрос о создании еще трех таких причалов на Атлантическом шельфе.

Расположенный на глубине около 40 метров в западной части дельты Миссисипи, проектируемый Луизианский морской нефтяной порт (ЛМНП) предназначается для груза танкеров водоизмещением 300000 тонн и более, которые преимущественно будут использоваться в 80 — 90-х годах. В основном они будут доставлять сырую нефть из Персидского залива на нефтеочистительные заводы США.

ЛМНП представляет собой совместный проект девяти нефтяных компаний. Он включает пять дисковидных якорных бакенов, две насосные платформы, платформы для размещения персонала и пять нефтепроводов, каждый диаметром 1,2 метра. Пропускная способность этой установки — 4000000 баррелей сырой нефти в день.

В 50 километрах на юго-юго-восток от Фрипорта, штат Техас, консорциум из двенадцати нефтяных компаний строит другой комплекс, Сидок, на 34-метровой глубине. Сидок будет почти тождествен ЛМНП.

Трубопроводы предполагается вести по дну шельфа, от подводных буровых скважин до резервуаров на берегу. Но нет никакой гарантии, что трубы будут постоянно оставаться на своем месте. Беспокойные морские течения, усиливаемые периодически возникающими ураганами, перемещают донные отложения и они принимают вид огромных, медленно движущихся волн, достигающих иногда двух метров в высоту. Зарытая в дно труба может попеременно то покрываться, то обнажаться каждые три или четыре года. Особенно неустойчива прибрежная часть шельфа штата Луизиана с ее куполообразными илистыми холмами, обычно имеющими сердцевину из выходов соли. Покрывающий их ил поступает сюда вместе с огромным притоком осадочных материалов из дельты Миссисипи. В 1974 году в дельте Миссисипи опрокинулись две буровые вышки, принадлежавшие «Шелл ойл компании». По мнению геологов, эта авария была вызвана крупным оползанием донного грунта. Все это произошло во время урагана «Камилла». Движение отложений в таких масштабах могло бы согнуть трубу диаметром в 4 фута, как соломинку.

Новые трубы будут самыми большими из всех, когда-либо прокладывавшихся на морском дне. Учитывая нынешнее положение дел, необходимо установить очень тщательный первоначальный контроль за качеством. В мае 1976 года Департамент внутренних дел США объявил, что завершение прокладки нефтепровода на Аляске будет задержано на несколько месяцев ввиду необходимости проверить тысячи сварных швов. Когда трубы ЛМНП и Сидок уже будут закопаны, взглянуть на них еще раз вряд ли удастся.

Источником неисчислимых опасностей являются огромные танкеры, которым обычно нужно 15–20 минут, чтобы пройти пять километров, прежде чем они могут остановиться. Две меры безопасности намного увеличили бы шансы избежать новых мировых рекордов по утечкам нефти в Мексиканском заливе: обеспечение танкеров двойным потайным днищем и двумя винтами или любыми другими средствами для улучшения их маневренности. Даже при самой небольшой скорости супертанкер, нагруженный нефтью „под завязку", обладает такой инерцией, что при встрече с неподвижным объектом катастрофа неминуема. Для Соединенных Штатов требование осуществить такое дорогостоящее переоборудование всех крупных танкеров, как иностранных, так и своих, которые входят в наши прибрежные воды, представляет некоторые трудности, но, может быть, его выполнение помогло бы избежать более крупных расходов позже.

В прошлом не предпринималось никаких попыток очищать шельф в северо-западной части залива от разлитой нефти. Заботиться об окружающей среде начинали только в тех случаях, когда угроза загрязнения нефтью берегов становилась реальной. Однако нефть накапливается и в отложениях и в живых организмах, под мутной завесой воды. То, что скрыто от глаз и игнорируется людьми, занимающимися исследованиями по договору, заключенному с промышленниками, становится бесспорным для вкусовых луковиц. В прибрежных районах Луизианы хорошо известно что различные виды рыб и моллюсков, особенно устриц, имеют сильный привкус нефти. Теперь с этой проблемой сталкиваются и в других районах.

Многие американцы хорошо знакомы с приукрашивающими действительность телевизионными коммерческими фильмами и другими рекламными передачами о том, что буровые вышки способствуют увеличению изобилия морской жизни, особенно рыб. Но ученые, так же как и рыболовы, считают, что на относительно открытом дне континентального шельфа вышка действует как соляные холмы. Многие морские существа просто переселяются сюда из окружающего пространства, так как им нравится ориентироваться на твердое трехмерное сооружение. По-видимому, здесь мы наблюдаем концентрацию рыб в одном месте, а не реальное увеличение ее численности. Теперь буровые вышки привлекают и рыболовов.

Все это сейчас преподносится как пример благотворного влияния на природные ресурсы. Так ли это, покажет время. Степень растянутого на годы риска и конечный результат присутствия небольших концентраций нефтяных продуктов в диете любителей рыбы пока еще всего лишь предмет досужих рассуждений. Вокруг нефтяных платформ вырос единственный в своем роде промысел красного и серого луцианов[23]. К концу 60-х годов основная промысловая добыча луциана на шельфе северо-западного района залива передвинулась с естественных, банок и соляных холмов к новым искусственным «рифам». Кормящаяся в тени большой нефти и, возможно, пропитанная ею рыба отправляется на восток, доходя до рынков Панама-Сити, штат Флорида, и расходится среди розничных торговцев и владельцев ресторанов по всему побережью залива.

Строительство новых нефтедобывающих комплексов, прокладка новых трубопроводов и бурение новых и новых нефтяных скважин в северозападном районе Мексиканского залива требует немедленной активизации мер по охране окружающей среды, контроля за качеством оборудования и независимых экологических оценок. Запасов нефти в заливе хватит, вероятно, еще на несколько десятилетий. Без необходимой заботы живая морская среда и ее пищевые ресурсы не смогут уцелеть в век нефти.

V. Отравленный колодец

Представьте себе Мексиканский залив, особенно его широкий континентальный шельф, простирающийся на восток и запад от дельты Миссисипи, как верхнюю часть какого-нибудь гигантского организма. С виду этот организм похож на чрезвычайно пышное и продуктивное дерево. Роль листьев в кроне играет фитопланктон, эта микроскопическая листва моря. Животные, обитающие в огромной, раскиданной во все стороны кроне, полностью обязаны ей своей жизнью. В свою очередь, эта крона со всей связанной с ней жизнью зависит от большого ствола, струящиеся корни которого собирают питательные вещества с Аппалачских и Скалистых гор.

Для жизни Мексиканского залива Миссисипи всегда имела большое значение благодаря своему ни с чем не сравнимому бассейну — огромному складу, из которого постоянно поступают важнейшие элементы. Испокон веку эта система доставки снабжает залив необходимым количеством веществ для тонко приспособленных метаболических систем и созданных природой морских сообществ. Но субконтинент, питающий реку, резко изменился. Многочисленные города с их беспрецедентной концентрацией промышленных предприятий извергают свои специфические отходы прямо в реку. Много других Вредных соединений попадают в систему Миссисипи: они либо содержатся в медленно просачивающихся грунтовых водах, либо смываются с поверхности миллионов квадратных километров обильно удабриваемых сельскохозяйственных земель.

Река несет свое новое бремя молчаливо, но с чувством отвращения. Избыток питательных веществ, дающий рекордные урожаи кукурузы и пшеницы, может задушить пастбища моря, переудобряя их. Болезни и смертность одолевают морские пищевые цепи гораздо быстрее под действием искусственно изготовленных химикалиев и ядов, неизвестных в истории жизни на Земле до последних микросекунд геологического времени. Подобно огромной воронке, Миссисипи вбирает в себя все, что приносится водой с огромного пространства от северных склонов Скалистых гор до Аппалачских. Воздействие мегатонн отходов американского образа жизни конца двадцатого века не поддается измерению. Если учитывать разнообразие отходов цивилизации, то придется признать, что Миссисипи и ее притоки, должно быть, являются самыми загрязненными в мире.

Для северной части Мексиканского залива характерны слабые течения. Весной, во время тихой погоды, Миссисипи иногда образует на континентальном шельфе последовательно расположенные островки пресной воды. Эти скопления вод Миссисипи, когда их начинает сносить вдоль побережья, смешиваются с морской водой очень медленно. Обычно они движутся на запад, так как основная масса речной воды достигает моря через юго-западный рукав дельты. Однако во время больших стоков воды такие же островки могут образовываться у выходов из ее восточных рукавов. Эти образования напоминают кольца Гольфстрима. Иногда они прослеживаются в течение нескольких недель, на расстоянии сотни километров от места зарождения. Морские животные, встретившись с массой пресной воды, немедленно обнаруживают резкое изменение солености; те, которые не могут этого избежать или не обладают устойчивостью к распреснению, не выживут после такого длительного крещения. Это естественный ход событий, нечто вроде небольшого лесного пожара, необходимого для обновления леса. В последнее время, однако, эти огромные плавающие, островки" пресной воды стали представлять гораздо большую опасность для всех существ, встречающихся на пути их следования. Тысячи новых веществ попадают в море и включаются в пищевые системы континентального шельфа. После того как речная вода смешивается с морской, отходы остаются главным образом на поверхности, где они прежде всего покушаются на особую и малоизвестную среду, представленную тончайшим поверхностным слоем (микрослоем) морской воды.

Некоторые гидрохимики считают, что самый верхний слой воды, невероятно тонкую, пленку" между водой и атмосферой, следует рассматривать как некий реально существующий мир, отдельно от всей остальной толщи океанских вод. Эти соображения основываются на том факте, что химические свойства и концентрации многих материалов у самой водной поверхности резко отличаются от таких же характеристик в более глубоких слоях, начиная с глубины уже 1 миллиметра.

Краб и устрицы среди корней мангрового дерева

Разнообразные химические вещества образуют естественную плавающую пленку, обычно незаметную для случайного наблюдателя. Эти химикалии, получившие название поверхностно-активных веществ, в основном органического происхождения, и в нормальных условиях они образуются из мертвых организмов. Поверхностно-активные вещества растворяются в воде только частично и благодаря особенностям своей молекулярной структуры образуют на воде пленку. Нередко случается, что одна часть какой-нибудь молекулы полностью растворима или смачиваема, а другая — нерастворима. Такие соединения распространяются по воде в виде молекулярных пленок; они обнаруживают химическую «водобоязнь», выражающуюся, грубо говоря, в том, что один конец молекулы смачивается, а противоположный «торчит» над водой.

Предполагают, что эти пленки обладают целым рядом особенностей, которые влияют на взаимодействие Мирового океана и атмосферы. Метеорологи и океанографы только начинают постигать основы таких взаимоотношений, воздействующих, например, на планетарное равновесие углекислого газа (СО2). Теперь, как и раньше, океаны поглощают большую долю СО2, выпускаемого в атмосферу. Поэтому, несмотря на колебания в производстве этого газа, в воздухе остается относительно постоянное и сбалансированное его количество. По крайней мере так обстояло дело до последнего времени.

Химикам ясно, что морские поверхностные пленки оказывают большое влияние на поглощение СО2 океаническим колодцем. Химическая природа веществ в пленке, микротемпературы, эффект турбулентности и присутствие организмов — все это влияет на движение газов через поверхность раздела между воздухом и водой. Эта область исследования настолько сложна, что пока нет ни реального представления об отношениях между атмосферой и океаном, ни модели этих отношений. К тому же естественное состояние поверхностного слоя в океане быстро изменяется под действием неестественных примесей. Невидимый геохимический дерматит может быть только началом серьезных проблем здоровья всей планеты, таких, например, как постоянный подъем температуры поверхности Земли (парниковый эффект) вследствие избытка СО2 в атмосфере. Хотя специалисты по физике атмосферы, например Уоллас Бреккер из Колумбийского университета, считают, что от серьезных последствий парникового эффекта нас отделяет лет сто, а может быть, и больше, другие опасности, сфокусированные на поверхности моря, уже отчетливо видны.

Биологи тоже признают уникальность поверхностной пленки воды, называя совокупность обитающих в ней крохотных организмов нейстоном (греческое слово, означающее «плавающий на поверхности»). Неожиданная мысль о том, что нейстон живет своей, особой жизнью, возникла лишь после того, как было установлено, что в верхнем слое моря толщиной всего I миллиметр живет больше бактерий, чем в следующем за ним слое толщиной 100 метров. Такие концентрации бактерий на самой поверхности — явление естественное. Это свободно живущие морские бактерии. Они здесь кормятся, или, точнее, поглощают через свою клеточную мембрану разнообразные естественные жиры, углеводы, белки, минеральные вещества, витамины и другие питательные химические соединения, которыми так богата поверхностная пленка. Эти полезные бактерии жизненно необходимы. Они не только сами служат пищей для более крупных организмов, но еще и активно участвуют в разложении сложных питательных веществ, которыми только после этого могут воспользоваться одноклеточные водоросли. В результате разрушения бактериями растительных и животных остатков и различных отбросов освобождаются нитраты и фосфаты, столь необходимые для «листвы моря».

Океанический микрослой поставляет корм маленьким потребителям и другим, более необычным способом. При волнении пузырьки воздуха в массе отрываются от поверхности и уходят в более глубокие слои воды. Каждый такой пузырек, пройдя через зону нейстона, тут же становится микрокосмом со своей органической пленкой и сопутствующими бактериями. Когда пузырек лопается, снова достигая поверхности, от него остаются лишь бесформенные частички органического вещества, своего рода лакомые кусочки с прилипшими к ним бактериями, вероятно имеющие высокую пищевую ценность для зоопланктона, например для веслоногих рачков. По определению гидробиологов, общая площадь поверхности образующихся пузырьков, средний размер которых не превышает булавочной головки, составляет три-четыре процента поверхности Мирового океана. Это означает 1018, или триллион триллионов лопающихся пузырьков в секунду, дающих миллионы тонн в год в высшей степени обогащенной пищи для планктона.

В настоящее время вопрос о действительном вкладе «пузырькового детрита» в морские пищевые цепи все еще остается областью абстрактных рассуждений, хотя, должно быть, он играет меньшую роль, чем имеющие первостепенное значение процессы фотосинтеза, протекающие в фитопланктоне. Но оба эти механизма, лежащие в основе существования жизни в море, теперь подвергаются изменениям. В фитопланктоне быстро накапливаются ядовитые органические химические соединения и тяжелые металлы, а пузырьки несут на себе тонкое покрывало, сотканное из разных ядов.

В списке изготовляемых человеком материалов, обнаруженных в поверхностной пленке, встречаются некоторые знакомые названия: ДДТ, ПХБ (инсектициды), кадмий, ртуть; некоторые менее известные: эндоосульфан, эндрин, дильдрин, токсафен, и множество совершенно новых, причем с каждым годом этих веществ, получающих названия, еще находясь в пробирках, становится все больше и больше.

Со времени появления книги Рейчел Карсон «Безмолвная весна» химической угрозе наземной среде и источникам пресной воды стали уделять больше внимания, чем морю. Однако в середине 70-х годов обнаружены серьезные признаки опасного загрязнения морских пищевых цепей на всех уровнях. Заметное уменьшение скорости роста морских микроводорослей, самых мелких, самых многочисленных и разнообразных форм фитопланктона, было отмечено в присутствии таких хлорорганических соединений, как ДДТ и ПХБ. Уровень содержания загрязняющих веществ в воде, при котором их действие можно обнаружить, ничтожно мал — меньше части на миллиард частей воды. Но хлорорганические вещества плохо растворяются в воде. Эти гидрофобные соединения быстро «подхватываются» мелкими частичками. Особенно легко они привлекаются жирами (липидами), входящими в состав поверхностной мембраны живых клеток. В лабораторных условиях 98 % ДДТ и ПХБ, смешанных в банке с морской водой, было поглощено планктоном за шесть секунд.

В некоторых бухтах и гаванях Соединенных Штатов эти вещества уже появились в концентрациях, достаточных для того, чтобы нарушить нормальную жизнедеятельность наиболее чувствительных представителей фитопланктона. Если эти вещества будут продолжать накапливаться на континентальном шельфе и количество их достигнет критического уровня, разрушение морских пищевых систем может начаться в огромных масштабах.

Многие загрязняющие вещества, длительное время сохраняющиеся во внешней среде, обладают свойством накапливаться, причем процесс этот начинается с очень небольших количеств, привносимых в море реками или атмосферными осадками. Такие соединения, особенно если они хлорорганического происхождения, поглощаются из воды микроорганизмами, и в первую очередь одноклеточными водорослями или бактериями. Последние, в свою очередь, являются пищей для разных животных-фильтраторов, например плавающих в толще воды веслоногих рачков или обитающих на дне двустворчатых моллюсков. Животные-фильтраторы поедаются более крупными хищниками, которые становятся последней, а иногда предпоследней ступенькой этой своеобразной лестницы потребления. На каждой стадии все больше и больше загрязняющих веществ накапливается в живых организмах.

Это явление можно сравнить с процессом чистки пылесосом, во время которого каждое следующее питающееся животное вбирает в себя загрязняющие вещества с большей площади. Клеточка водоросли извлекает яд из нескольких капель воды, количество которой уместилось бы в наперстке; небольшой моллюск поглощает миллионы или миллиарды одноклеточных водорослей; утка проглатывает тысячи небольших моллюсков. Несколько дюжин уток, съеденных одним стоящим на верхней ступени хищником, равносильно накоплению в его теле яда примерно с одного квадратного километра прибрежной воды. Конечно, большая часть яда не остается в тканях животного, но по сравнению с первоначальным уровнем, когда в воде содержались лишь следы яда, его количество увеличивается в тысячи, а то и в миллион раз.

Эта классическая идея накопления загрязняющих веществ в пищевых цепях была впервые сформулирована в начале 60-х годов, когда хорошо проверенных данных было еще относительно мало. Сейчас нам известно гораздо больше о том, какую роль играют токсичные химические вещества в водных экосистемах.

Коэффициенты накопления на самых низших уровнях пищевой цепи вызывают изумление. Проведенное в 1975 году исследование биоконцентрации обычных инсектицидов бактериями в воде показало, что один из видов накапливал бета-хлордан в количестве, в 55900 раз превышающем его содержание в окружающей воде.

Такие бактерии в поверхностном слое океана могут включать экзотические яды в пищевые системы континентального шельфа гораздо быстрее, чем это предполагалось ранее. Личинки морских существ, многие из которых питаются бактериями, обычно намного чувствительнее к токсичным веществам, чем взрослые особи тех же видов. Разница в восприимчивости между личинками и взрослыми составляет три порядка (или 10³, что равно 1000 раз).

Накопление по пищевой цепи не единственный способ, при помощи которого морские животные аккумулируют ядовитые вещества. Непосредственное поступление химических соединений из воды через кожу и особенно жабры весьма обычно у рыб и ракообразных. Таким способом яд поглощается иногда в большем количестве, чем с пищей.

Ракообразные, главным образом креветки и крабы, как родственники насекомых, больше всех страдают от инсектицидов и подобных им соединений в море. Недавно появилась чрезвычайно тревожная информация об отравлении ракообразных, особенно в прибрежных водах Мексиканского залива.

В 1969 году в заливе Эскамбия вблизи Пенсаколы, в западной части Флориды, было обнаружено большое количество аэрохлора-1254, одного из самых распространенных соединений ПХБ. Хотя по своей химической природе соединения ПХБ подобны ДДТ, они используются не как инсектициды, а как промышленные хладоносители и в ряде других производственных процессов. Главным источником загрязнения был завод синтетического волокна в Монсанто на реке Эскамбия, где концентрация ПХБ достигла многих сотен частей на миллиард частей воды. Хотя самые большие концентрации ПХБ были обнаружены у устриц и мелкой рыбы в заливе Эскамбия, белые и розовые креветки тоже оказались сильно зараженными. В 1969 году, случайно ли, нет ли — неизвестно, но промысел креветок в заливе Эскамбия потерпел крах. В 1968 году общий улов составил более 1 000 000 фунтов. Год спустя он опустился до 234 000 фунтов, а в 1970 году — до 52 000 фунтов. С тех пор Монсанто уменьшил спуск ПХБ в реку Эскамбия, и промысел снова восстановился. Но остатки аэрохлора продолжают встречаться в организмах креветок, пойманных в этом районе.

Ученые пестицидной лаборатории Агентства по охране окружающей среды в Галф-Бризе, штат Флорида, обнаружившие ПХБ в заливе Эскамбия, расширили свои исследования и стали заниматься вопросом о влиянии очень низких концентраций ПХБ, вызывающих сублетальный эффект. Один из экспериментов был поставлен для определения способности зараженных креветок переносить изменения солености окружающей воды. Когда креветок, содержавшихся в воде почти такой же солености, как в океане, поместили в солоноватую воду с содержанием соли, в пять раз меньшим, чем в морской, животные, имевшие следы ПХБ в своем теле, стали умирать. Как полагают исследователи, объясняется это тем, что отравленные креветки не могли регулировать концентрацию соли в крови. В противоположность незараженным креветкам, которые оставались здоровыми при самой низкой концентрации солей, кровь жертв ПХБ стала водянистой, утратив необходимый баланс в содержании натрия, кальция, магния и калия. Этот эксперимент воспроизвел условия естественного стресса, действию которых креветки неоднократно подвергаются за свою жизнь. Речь идет о быстром распреснении воды в эстуарии после сильных дождей. Полученные результаты свидетельствуют о том, что даже следовые количества ПХБ уменьшают шансы креветок выжить.

В другом исследовании, проведенном с ПХБ в Галф-Бризе, было показано, что это токсичное вещество действует на жизнь моря избирательно. В аквариум, содержавший разнообразные организмы из прибрежных вод Мексиканского залива, был введен аэрохлор-1254 в концентрации от 1 до 10 частей на 1 миллиард частей воды. Через четыре месяца резко сократилось количество видов и отдельных представителей ракообразных, моллюсков и мшанок. Однако на количество кольчатых, червей и немертин, кишечнополостных (актинии) и иглокожих (морские ежи), оболочников (асцидии) и плеченогих присутствие загрязняющих веществ никакого заметного влияния не оказало. Количественно в контрольных аквариумах (не получивших ПХБ) преобладали ракообразные; уменьшение числа ракообразных наблюдалось в аквариумах, содержащих аэрохлор в соотношении 1:1000000000, а в сообществах, получивших 10 частей на I миллиард частей воды, стали преобладать асцидии.

Содержание ПХБ в воде в соотношении 1:109 или 10:109 — это достаточно высокие концентрации, которые пока трудно обнаружить в море в естественных условиях, однако некоторые локальные участки прибрежных вод, такие, например, как залив Эскамбия, лежащие на пути стоков предприятий с потенциально вредным производством, должны постоянно находиться под пристальным наблюдением. Более того, благодаря движению воздушных масс ПХБ, представляющие собой летучие вещества, быстро попадают в самые отдаленные районы. Концентрация ядовитых веществ в Мировом океане постоянно растет. Ясно, что долго так продолжаться не может.

Экспериментальные данные о возникающих под влиянием ядовитых веществ изменениях в природных биоценозах вместе с исследованиями, раскрывшими роль ПХБ в нарушении способности креветок регулировать химический состав крови в условиях пониженной солености, указывают на то, что судьба многих морских животных незавидна. Это в первую очередь относится к ракообразным и моллюскам, имеющим большую пищевую ценность. Впереди нас ждут прибрежные биоценозы, в которых доминируют черви, кишечнополостные и кожистые асцидии, столь неаппетитные на вид.

Может быть, из-за того, что крабы более выносливы и менее склонны к странствованиям, чем креветки, и поэтому их легче содержать в лаборатории, их реакции на хлорорганические соединения, особенно пестициды, были изучены более широко. Однако в самой общей форме результаты воздействия этих соединений, вероятно, одинаково проявляются у всех ракообразных, включая креветок.

В 1975 году исследователи описали влияние двух инсектицидов на голубого краба (Callinectes sapidus), наиболее ценный среди прочих ракообразных промысловый объект в заливе, да и во всей умеренной зоне Атлантического побережья. При этом специально изучалось действие ядов, которые содержались в тканях животных лишь в небольшом количестве. Этими токсикантами были ДДТ и Ми реке. Последний широко употребляется во всех южных районах США для борьбы с некоторыми видами муравьев. Снова ученых интересовали дозы, которые не убивают на месте, а медленно калечат животное.

Следовые количества как ДДТ, так и Мирекса вызвали резко выраженное повышение уровня интенсивности обмена веществ, последствия которого не ясны. Дальнейшие исследования показали, что Мирекс чрезвычайно эффективно подавляет рефлекс аутотомии (самокалечения), представляющий собой защитную реакцию ракообразных; он заключается в том, что ногу или клешню, схваченную хищником, ее владелец просто отбрасывает и тем самым часто спасает себе жизнь. Запрограммированное самокалечение проходит почти бескровно, и раненое животное через некоторое время полностью восстанавливает утраченную конечность. Но эта чудесная способность была подавлена у молодых крабов после того, как в их телах накопился Мирекс в концентрации всего 20: 109. Было также обнаружено, что Мирекс вызвал истончение верхней части карапакса краба. По мнению ученых, оба вида повреждений могут сильно уменьшить шансы краба спастись от хищников.

Еще в одной статье, опубликованной другим биологом в 1975 году, было описано поведение голубых крабов, подвергшихся воздействию смертельных доз растворимых в воде пестицидов. Живо описанные наблюдения над обреченными животными («Острое воздействие заставляет крабов метаться, появляется чрезмерная возбудимость… за всем этим следуют потеря равновесия, конвульсии и смерть через 24–96 часов…») вызывают в воображении мрачные картины, которые с каждым годом становятся все более и более вероятными. Пляска смерти ракообразных, может быть, уже начинается в отдельных, узколокальных районах. Она в конце концов может охватить миллионы личинок, а возможно и взрослых особей, в масштабах целых водных бассейнов.

Ученые, занимающиеся вопросами защиты окружающей среды, недавно высказали предположение о том, что, возможно, имела место гибель ракообразных, о которой мы просто ничего не знаем. Согласно этой теории, экокатастрофа ракообразных может остаться необнаруженной, если она затронет главным образом личинок и молодых, еще недоразвитых особей. Они малы и незаметны, и их тела будут быстро съедены животными-мусорщиками. В случае, если будут затронуты более крупная и более подвижная молодь и взрослые особи, загрязнение местного значения может вызвать замор, масштабы которого будут явно не соответствовать размерам зараженного участка. Многие ракообразные, особенно крабы, сами являются мусорщиками, действующими на широком пространстве. Они приползут с разных сторон в пораженный участок, чтобы полакомиться своими погибшими родичами. В результате может произойти нечто вроде взрыва биологической бомбы замедленного действия, гибель популяции целого района, начавшаяся в одной небольшой, смертельно опасной центральной зоне.

Резкое снижение численности голубых крабов уже наблюдается на огромном пространстве от Нью-Йорка до Мексиканского залива. Начиная с конца 60-х годов лов крабов во многих районах юго-восточной части Соединенных Штатов резко упал. В одной лишь Луизиане в 1972 году добыча крабов уменьшилась наполовину (с 10,9 миллиона фунтов до 5,0 миллиона) по сравнению с предыдущим годом. Ученые подозревают, что главной причиной упадка промысла крабов являются пестициды, попадающие в море вместе с частичками почвы, смываемыми с сельскохозяйственных угодий во время дождей.

Еще один класс беспозвоночных, двустворчатые моллюски, стал недавно объектом пристального внимания со стороны ученых, пытающихся понять, какое влияние оказывают на море чужеродные ему химические загрязнения. Изучение устриц, мидий и других распространенных форм несколько отличается от исследований ракообразных, так как, в общем, двустворчатые моллюски обладают гораздо большей сопротивляемостью по отношению к таким веществам, как хлорорганические соединения и тяжелые металлы. Кроме того, они отличаются от раков по способу питания. Будучи фильтраторами, они улавливают из воды, прогоняемой через мантийную полость, мелкие планктонные организмы и крохотные частички органической природы. Исследования двустворчатых моллюсков выявили способность этих животных накапливать в себе яды. Приведем несколько примеров.

Содержание ДДТ в тканях устриц по сравнению с окружающей средой возрастает в 7000 раз: если в морской воде концентрация этого препарата составляла всего 1:109, то в моллюсках она увеличилась до 7: 106.

В условиях эксперимента за 6 — 10 недель количество таких токсичных металлов, как кадмий и ртуть, увеличивается в устрицах в 750–916 раз по сравнению с содержанием этих веществ в искусственно загрязненной морской воде.

Для изучения процессов накопления дильдрина в пищевых цепях небольшим солоноватоводным пластинчатожаберным моллюскам Rangia cuneata скармливали загрязненный фитопланктон. Конечная концентрация дильдрина у моллюсков в 65000 раз превысила его содержание в воде.

В качестве сноски к этому примеру следует добавить, что Rangia является главным кормом для голубых крабов в эстуариях Луизианы.

Во многих исследованиях такого рода каких-либо патологических изменений у двустворчатых моллюсков обнаружить не удалось. Однако у некоторых их видов начинают появляться сублетальные симптомы. В нормальном состоянии мидии прикрепляются к скалам и другим объектам при помощи биссуса, представляющего собой пучок прочных шелковистых нитей. Недавно было обнаружено, что концентрация пестицида эндосульфана, равная 0,5: 106, тормозит образование биссуса. Гребешки, молодь которых тоже пользуется биссусовыми нитями, чтобы прикрепиться к подводным растениям, еще более чувствительны к эндосульфану, чем мидии. Вероятно, в скором времени проявятся и другие специфические опасности, угрожающие двустворчатым моллюскам. Но главное, что должно нас заботить в отношении этих животных, подвергающихся воздействию широкого спектра загрязняющих веществ, — это их роль в передаче токсикантов на следующий уровень пищевой цепи, на котором уже фигурирует человек.

Кроме пестицидов, моллюски, так же как и ракообразные, накапливают тяжелые металлы. Теперь хорошо известно, как влияет ртуть на окружающую среду и здоровье людей. Менее известно влияние опасных металлов, например кадмия, который поступает в море со свалок металлического лома, свинцовых рудников и из промышленных источников, таких, как предприятия, занимающиеся гальванопластикой.

О присутствии кадмия в пищевых цепях в северной части Мексиканского залива известно очень мало. В Южной Флориде было обнаружено, что мангровые деревья обладают способностью накапливать кадмий и другие металлы. В первую очередь это касается листьев, причем концентрация содержащегося в детрите эстуариев кадмия увеличивается почти в 200 раз после того как листья сгнивают. Так как органические осадки образуют основу питания для экосистемы мангрового, леса, здесь наблюдается главное средоточие тяжелых металлов. Поэтому самые строгие меры предосторожности в отношении свалок, деятельности некоторых промышленных предприятий и других источников загрязнения металлами мангрового водного бассейна были бы совершенно оправданы.

Следующую ступень в трофической цепи после макробеспозвоночных, представленных креветками, крабами и двустворчатыми моллюсками, занимают главным образом рыбы. Из всех существ, обитающих в море, рыбы наиболее широко распространены и имеют наиболее непосредственное отношение к человеку. И поэтому нет ничего удивительного в том, что огромные и все растущие усилия ученых направлены на определение размеров ущерба, причиняемого человеческой деятельностью морским рыбам. Данные, полученные в результате исследований, недавно проведенных в прибрежных водах Соединенных Штатов, внушают тревогу. Последствия замора рыб в районах электростанций и хищнического лова при помощи технически совершенных орудий достаточно ясны. Можно себе также представить (хотя и не всегда можно применить) те действия, которые нужно предпринять, чтобы улучшить положение дел в этом отношении. Бесконечно труднее найти средство против химического отравления наших наиболее ценных морских ресурсов. Преобладающие симптомы едва заметны, сублетальны, но, подобно злокачественной опухоли в не чувствующей боли ткани, они уже делают свое разрушительное дело.

Работы, опубликованные в 1975 году, показали, что четыре пестицида — ДДТ, паратион, малатион и Севин — в концентрации 10: 109 замедляли процесс исцеления раненых рыб. Причины, обусловившие влияние этих химических веществ на заживление ран, не были исследованы, но сами по себе причина и следствие вскрывают существование сублетального загрязнения, о котором раньше никто не подозревал.

Севин, или карбарил, разрекламированный как безопасный инсектицид, стал широко применяться после того, как в Соединенных Штатах было запрещено пользоваться ДДТ. Не в пример хлорорганическим соединениям, которые сохраняются в среде в течение многих лет, Севин начинает разрушаться в морской воде через несколько дней. К несчастью, производные, получающиеся в результате процесса распада, более токсичны, чем сам Севин, и намного более стойкие.

Те же самые биологи, которые проводили исследования с исцелением ран, нашли, что Севин и его производные нарушают стадное поведение обитающей в эстуариях рыбы менидии. В присутствии этого отравляющего вещества, влияющего на нервную деятельность в концентрации 0,1: 109, рыбы не держатся, как обычно, вместе в косяке, а расплываются в разные стороны и занимают вдвое большее пространство, чем нормальный косяк такой же численности.

По-видимому, Севин и его производные оказывают также остаточное действие. После того как использованные в эксперименте рыбы были помещены в чистую воду, нормальное стадное поведение восстановилось только через три дня. Подобно Севину, многие другие пестициды являются нервными ядами, и все эти вещества следует испытывать на предмет их влияния на адаптивное поведение морских животных. Выживание рыб, которые держатся косяками, во многом зависит от безупречности восприятия и точности их нервно-мускульных реакций, благодаря чему косяк реагирует на угрозу со стороны хищника как единое целое. Отклонение от автоматизма группового поведения приводит животных к гибели. В нормальных условиях такое поведение выполняет социальную функцию, способствуя сохранению вида, но если косяк неуверенно пользуется освященной временем моделью оборонительных навыков, он может быть уничтожен до последней рыбы.

Результаты других исследований обнаруживают различия в чувствительности к загрязнениям рыб разных видов и некоторые странные симптомы.

Еще в 1968 году было установлено, что обитающий в прибрежных водах Техаса судачий горбыль (Cynoscion nebulosus) содержит такое количество продуктов распада ДДТ, какого вполне достаточно, чтобы вызвать озабоченность по поводу возможных нарушений процесса его размножения.

Молодь полосатого окуня[24] особенно чувствительна к определенным пестицидам. ДДТ, — эндрин, эндосульфан и Дурсбан весьма ядовиты для этих рыб уже при концентрации около 1: 109.

Пестицид токсафен, используемый хлопководами на всем Юге, в концентрации 8: 109 вызывал гибель гамбузий (Gambusia affinis), питающихся личинками комаров. Хотя в глазах общества токсафен котируется невысоко, за последние одиннадцать лет он применялся в Соединенных Штатах в больших количествах, чем другие пестициды. Сейчас его расходуют почти 60 миллионов фунтов в год. Токсафен еще более летуч, чем ПХБ. Последние исследования показали, что количество токсафена, переносимого воздушными потоками над западными районами Северной Атлантики, в два раза превосходит концентрацию ПХБ и более чем в десять раз — концентрацию других пестицидов, обнаруженных до сих пор в атмосфере над океаном. Токсафен — чрезвычайно стойкое вещество, и, несмотря на его интенсивное использование, его химический состав в значительной мере еще не определен, так как он представляет собой сложную смесь нескольких многохлористых органических соединений, вследствие чего практически невозможно делать какие-либо предсказания о его воздействии на окружающую среду.

С присутствием в воде токсафена в сублетальных дозах было связано заболевание рыб, выражающееся в разрушении костей и особенно в серьезном ослаблении позвоночника. По-видимому, дело кончится тем, что рыбы будут ломать себе спины при самых обычных своих движениях. Хотя у морских рыб эта странная болезнь еще не наблюдалась, ее нужно искать в районе дельты Миссисипи, ибо вспышка этого заболевания, вызываемого токсафеном, была обнаружена у сомов в реке Миссисипи.

Выявляется все больше и больше химических отравляющих веществ, достойных занять место в списке пожирателей живого. Вполне вероятно, что в отдельных районах прибрежных вод северной части Мексиканского залива загрязняющие вещества содержатся в концентрации, гибельной для многих популяций рыб и ракообразных. Косвенным свидетельством в пользу этого предположения может служить участь, постигшая недавно заметного члена следующего, более высокого звена трофической цепи.

Официальная печать штата Луизиана, который некогда гордился беспримерным богатством своей живой природы, сейчас воспринимается лишь как память о прошлом. На печати изображен коричневый пеликан (Pelecanus occidentalis), который, согласно исследованию, опубликованному в 1922 году Национальным музеем США (Смитсонианский институт), процветал в районе дельты Миссисипи. В 1922 году места гнездования луизианских пеликанов были объявлены федеральным заповедниками, чтобы защитить их от любителей собирать яйца. В течение последующих десятилетий меры по охране пеликанов продолжали соблюдаться и даже усиливались, но все они оказались бесполезными, когда места кормежки пеликанов начали загрязняться ДД'Г и другими аналогичными веществами, разнообразие и количество которых постоянно растут. Постепенно увеличивавшаяся смертность достигла кульминационной точки в конце 50-х годов. К этому времени один за другим погибли все пеликаны. Птица, ставшая символом штата Луизиана, исчезла.

В начале 1968 года управлением по охране живой природы и рыбных промыслов Луизианы был предпринят честолюбивый орнитологический эксперимент. Из Флориды были доставлены несколько сот коричневых пеликанов, и в течение некоторого времени казалось, что в заливе Баратария, к западу от дельты Миссисипи, сформировалась процветающая колония. В течение нескольких лет подряд пришельцы успешно выводили птенцов. Но в июне 1975 года пеликанов Луизианы снова постигло бедствие. Со всего района залива Баратария приходили сообщения о смерти птиц. Для должностных лиц управления по охране живой природы это было полной неожиданностью. Из 465 привезенных пеликанов погибли более 300.

В университете штата Луизиана шесть мертвых птиц были подвергнуты анализу на пестициды. Химики нашли эндрин, дильдрин, токсафен, ДДЕ (токсическое производное ДДТ), гексахлорциклогексан, гептахлор и ПХБ. По мнению специалистов, один только эндрин содержался в количестве, летальном для птиц. У всех, кроме одной, он содержался в концентрации более чем 300:109 (по стандартам департамента внутренних дел США такая доза считается летальной). Даже если бы птицы смогли уцелеть, получив высокую дозу одного отравляющего вещества, дополнительный эффект, вызванный совместным действием нескольких токсикантов, оказался бы для них роковым.

Начиная с 1973 года эндрин широко применялся на хлопковых полях штатов Луизиана, Миссисипи и Арканзас. Хлорорганические соединения, найденные в организмах пеликанов с берегов залива Баратария, доставила сюда, как считают, сама Миссисипи, безмолвно, невидимо несущая смертоносные потоки этих веществ. В статье, опубликованной в журнале «Audubon», было сообщено, что управление по охране живой природы начало пополнять гнездовья пеликанов. К голосам ученых — специалистов по защите окружающей среды, предлагавших переселить птиц на восток от дельты, где у них, возможно, было бы больше шансов выжить, не сочли нужным прислушаться. Луизиане, кажется, суждено продолжать брать взаймы пеликанов и превращать их в современных двойников канареек, которых однажды взяли в шахты, чтобы их гибелью доказать присутствие там ядовитых гадов. «Audubon» приводит слова представителя управления по охране живой природы и рыбных промыслов Луизианы, который как будто согласен с учеными, что новые партии пеликанов будут живы-здоровы до тех пор, пока в прибрежные воды штата не поступит следующая сверхдоза хлорорганических соединений.

В этом районе судьбу пеликанов разделили скопа и некогда процветавшие прибрежные популяции белоголовых орланов. Оба эти вида питаются в основном рыбой, и в процессе выбора пищи птицы сами постепенно превращаются в жертву. Рыба, которую они чаще всего ловят, движется, вероятно, несколько медленнее, чем это обычно свойственно рыбам, так как их оборонительные рефлексы и реакции притуплены из-за присутствия в их телах отравляющих веществ.

Много сообщений об отдельных случаях отравления морских птиц хлорорганическими соединениями получено из других районов Северной Америки и из Европы. Настоящие эпидемии страшных уродств и других отклонений от нормы наблюдаются у новорожденных крачек. Некоторые другие птицы ведут себя так, словно они оглушены или одурманены; иные из них слишком уж ручные. Такие птицы обычно вскоре умирали. При проверке оказывалось, что в их организмах содержались очень высокие концентрации ПХБ или пестицидов. В мертвых птицах, вынесенных на берег, как правило, также 'обнаруживался высокий уровень содержания хлорорганических соединений. Нередко птицы были очень истощены и почти полностью лишены жировой прослойки.

Известно, что ДДТ, дильдрин, ПХБ и другие хлорорганические соединения накапливаются в жире. Жировые ткани обладают какой-то химической притягательной силой для этих веществ, недаром они хранятся в растворах натуральных масел. Таким образом, большие скопления этих загрязняющих веществ в теле птицы могут быть относительно безвредными. Этот же запас становится биохимической бомбой замедленного действия, если животное испытывает недостаток пищи или необходимость тратить больше энергии, чем обычно. Когда животное находится в стрессовом состоянии, накопленный жир быстро расходуется, а яды перестают быть химически пассивными. Они в больших количествах попадают в кровь и циркулируют вместе с нею, нарушая работу некоторых исключительно важных ферментов. Некоторые яды аккумулируются вокруг нервных центров, в таких случаях смерть наступает очень быстро.

Подобно пеликану и скопе, человек является одним из главных потребителей морских продуктов питания, и похоже, что он будет все больше и больше использовать эти ресурсы. Не в пример птицам, люди, в общем, не накопили еще опасных количеств загрязняющих веществ, получаемых из пищевых цепей, хотя в Японии уже отмечены печальные случаи этого рода. Однако нынешние симптомы, проявляемые живой природой в Мексиканском заливе и других местах, представляют собой только верхушку айсберга. Продолжающееся загрязнение шельфовых вод, а соответственно и флоры и фауны данного района химическими веществами, старыми и новыми, на десятки лет опережает истинную научную оценку той опасности, которую оно представляет для здоровья людей. Неизвестно не только воздействие па человека большинства химических загрязняющих веществ. По мнению многих ученых, некоторые вещества сами по себе не представляют серьезной опасности, однако в. комбинации с другими соединениями могут вызвать серьезную интоксикацию с летальным исходом. Простые математические расчеты показывают, что в процессе накопления в Мексиканском заливе тысяч (а может быть, и сотен тысяч, если включать в это число соединения нефти) физиологически активных химических веществ, концентрации которых никому еще толком неизвестны, может возникать бесчисленное множество разнообразных комбинаций этих соединений, обладающих синэргическим действием. Такие астрономические возможности должны были бы подвигнуть теоретиков на выполнение расчетов, аналогичных тем, в которых выясняется вероятность существования жизни в звездных системах нашей галактики, за одним исключением — в этом случае цифры будут указывать вероятность продолжения жизни в том виде, в каком мы ее знаем, на этой планете.

Появилось слишком много данных, подтверждающих эти размышления, чтобы отбросить их как научную фантастику. Конечно, маловероятно, чтобы первый же синэргический эффект загрязнения вызвал серьезные осложнения у человека. Катастрофизм в стиле Кусто или мутантный морской. «Штамм Андромеды», некогда предвиденный Паулем Эрлихом, следует считать мало похожими на правду. Более вероятны сублетальные воздействия и отдаленные по времени последствия, возможно, в виде эпидемий уродств, напоминающих события, связанные с употреблением талидомида. Еще более вероятно постепенное увеличение частоты заболевания раком, обусловленного воздействием окружающей среды. В Соединенных Штатах жертвы рака, вызванного загрязнением моря и в первую очередь употреблением зараженных морских продуктов, по-видимому, прежде всего появятся среди населения районов, примыкающих к северной части Мексиканского залива.

Целая комбинация факторов делает это предположение реальным.

Во-первых, в этом районе по традиции производится и потребляется большое количество морских продуктов, которые в основном добываются на прибрежных участках шельфа, то есть там, где загрязнение моря оказывается самым сильным. Например, 95 % общего улова в штате Луизиана приходится на виды, обитающие в эстуариях, а одним из главных мест обитания креветок, крабов и устриц на всем побережье Мексиканского залива является залив Баратария.

Во-вторых, добыча нефти, сопровождаемая хроническими утечками печально известных мощных и стойких канцерогенных веществ, производится в северной части залива в течение более длительного времени и более интенсивно, чем в любом другом месте на Североамериканском шельфе.

В-третьих, изобилие и разнообразие промышленных и сельскохозяйственных химических веществ, поступающих в прибрежные воды в этом районе, намного превосходят загрязнения воды в других местах.

Креветки, в дневное время зарывшиеся в песок

Кое-какие прецеденты уже есть. В 1973 году на побережье Мексиканского залива были зарегистрированы две вспышки гепатита. Установлено, что его источником были устрицы из предположительно безопасных районов вблизи дельты Миссисипи. Зараженные устрицы доставлялись в рестораны по всему побережью вплоть до Техаса. Десятки людей серьезно заболели.

Химические вещества, загрязняющие море, должно быть, распространяются приблизительно таким же способом, как вирус гепатита.

Обитатели прибрежной полосы моря, такие, как устрицы, крабы, креветки и некоторые рыбы, подвергаются постоянному воздействию загрязняющих веществ и соответственно накапливают их в относительно больших количествах, чем животные, населяющие более удаленные от берега участки. Однако распределение токсикантов в водах залива неравномерно, и весьма вероятно, что только в местах, где концентрация ядовитых химических веществ в настоящее время достигает наибольшего уровня, съедобные виды содержат их в таком количестве, которое делает употребление этих организмов в пищу опасным для человека. К сожалению, максимальные концентрации токсикантов, как это произошло, например, с эндрином, обнаруживаются уже и в главных районах рыбных промыслов. Хорошо еще, что люди не привыкли есть рыбоядных птиц.

Наконец, думая о жидком химическом супе, льющемся из Миссисипи и менее крупных рек, важно помнить, что рыбы, устрицы, моллюски и ракообразные накапливают опасные вещества в гораздо больших количествах, чем содержит питьевая вода в Новом Орлеане и других городах, загрязнение которой вызвало такую панику. Вполне может статься, что статистическое увеличение смертности людей от рака, вызванного употреблением зараженных морских продуктов, уже находится в „инкубационной" стадии, которая часто длится двадцать лет. Как это имеет место в Японии, болезнь, вызванная загрязнением окружающей среды, прежде всего поразит самых бедных людей, живущих вблизи наиболее загрязненных бухт и питающихся местной рыбой. Именно она является для них главным источником белка. Подобно пеликанам, они все время едят рыбу, содержащую яды в такой концентрации, которая в сотни тысяч, а то и в миллион раз превышает их концентрацию в воде.

В зоне Мексиканского залива осуществляется несколько программ по контролю за загрязнением отдельных районов. Однако площадь очень велика, а действуют эти программы выборочно. Недавно были начаты исследования синэргических эффектов, но количество комбинаций химических веществ, требующих изучения, безнадежно велико. Может быть, более действенны были бы меры, лежащие в сфере общественного здоровья: инспекционные, осмотры в доках или на рыбных рынках; пристальное внимание к видам, пойманным в подозрительных районах, например вокруг нефтяных вышек; снабжение всех выловленных рыб и ракообразных специальными бирками с обозначениями места промысла. Однако, в свете чрезвычайной сложности этой проблемы, лучший способ уменьшить риск, угрожающий здоровью людей и окружающей среды, заключается в том, чтобы уничтожить источники загрязнения.

Печально было слышать из уст такого ученого, как Джордж Вудвелл, одного из авторов концепции о накоплении живыми организмами ядовитых веществ, что ДДТ продолжает аккумулироваться в океане, так как во всем мире он используется в таких же или даже больших количествах, чем в начале 60-х годов, когда его производство в США достигло максимального уровня. Под звон фанфар Агентство по защите окружающей среды в 1972; году запретило на бумаге использование дильдрина и эльдрина, а в 1975 году начало разрабатывать планы по запрещению хлордана и гептахлора и, возможно, мирекса и эндрина. Однако наша проблема, связанная с использованием пестицидов, зародилась не сегодня. Национальная академия наук США недавно опубликовала данные, свидетельствующие о том, что лишь четверть уже присутствующих на суше, в грунтовых водах и в атмосфере хлорорганических соединений достигли пока моря, в большинстве случаев на их разложение требуются десятки лет. Таким образом, даже если бы мы перестали пользоваться этими соединениями, среди которых по крайней мере некоторые являются канцерогенными, нам еще в течение, возможно, полустолетия пришлось бы переживать волнения из-за рассеянной по всем прибрежным областям опасности. Может быть, если нашими действиями будет руководить разум, нам удастся избежать проблем, подобных тем, которые появились в Японии. Но если мы будем продолжать приучать нашу окружающую среду к опасным химическим веществам, наши уловы в скором времени окажутся несъедобными и в конце концов многие рыбные угодья, особенно в северной части Мексиканского залива, придется подвергнуть долгосрочному карантину.

Охрана здоровья морской среды требует тщательной проверки всех химических отходов промышленного производства. Ибо среди них могут быть вещества совершенно новые, непроверенные, находящиеся вне подозрений — и способные убить нас. Будучи раз выпущены в море, эти вещества неотвратимо распространяются дальше обитателями континентального шельфа. До тех пор, пока мы будем проявлять беспечную терпимость к поступлению в море химических веществ, время, несомненно, будет не на нашей стороне.

В Мексиканском заливе время, отмеряемое очаровательными солнечными закатами и тихими ритмичными движениями волн на широкой, зеркальной поверхности моря, всегда двигалось медленно. В течение миллионов лет время измерялось здесь медленным наслоением осадков, скрывавших засыпанные песком залежи нефти, богатыми пищей потоками, возвращением в солоноватые воды бухт и бухточек крохотных ракообразных и огромных стай птиц. Теперь встречающиеся по всей акватории северной части залива загрязнения осквернили ее, подобно гнилым пятнам на кожуре сладкого плода. Кажется, что естественное течение времени в Мексиканском заливе вдруг повернуло вспять: отмеряемое ныне утечками нефти и уменьшением биологического разнообразия, оно движется к мрачной и враждебной эре.

Тихоокеанское побережье

I. Круговорот камня

Тихоокеанское побережье Северной Америки производит иллюзорное впечатление незыблемости. Для того, кто знаком с плоскими, песчаными побережьями Атлантики и Мексиканского залива, пейзаж Торри-Пайнз, Биг-Сур, Пуэнт-Рейе и других мест, расположенных дальше на север от них, кажется громоздким. Начинаясь у широких берегов, округлые холмы большими волнами простираются в глубь материка. Массивные утесы примостились рядом с праматерью океанов. Только осыпи гальки, скатившейся с вершин холмов, да остроконечные верхушки скал, кое-где виднеющиеся над прибрежными волнами, нарушают у исследователя этих зелено-золотистых берегов ощущение бесконечного покоя, царящего вокруг.

Такая картина типична для многих районов береговой линии Калифорнии. К северу, по направлению к штату Орегон, берег постепенно становится все более крутым и внушающим почтение. Отличительная черта здешней береговой местности — действительно впечатляющие горные цепи, большую часть года увенчанные снегом, как, например, на полуострове Олимпик в штате Вашингтон. Начиная с Пьюджет-Саунд и далее на север встречаются большие затопленные горные долины, образующие глубокие морские бухты и узкие проходы к материку, напоминающие фиорды. Есть места, где лесистые склоны и горные реки круто спускаются к открытому побережью, а есть и такие, где можно поставить палатку в пятидесяти ярдах над приливной отметкой и слушать хор весенних лягушек на фоне гула прибоя.

Дно, скрытое под поверхностью волнующегося Тихого океана, столь же разнообразно и эффектно, как и суша. Расположенные на прибрежной части континентального шельфа холмы и равнины, утесы и рифы, пространства, усеянные скальными породами и песком, образуют мелководное морское ложе, совершенно не похожее на огромную песчаную равнину, которая простирается, почти не прерываясь, от Новой Англии до Техаса. Вдоль Тихоокеанского побережья многочисленные подводные каньоны врезаются в прибрежную окраину континента. Лучше всех известны каньоны в водах южной части Калифорнии. Они названы по географическим пунктам, расположенным у их начала: каньоны Хуенеме, Мугу, Редондо, Ньюпорт. Иногда, как, например, каньон Ла-Холья, они начинаются в нескольких сотнях метров от берега и круто уходят вниз, к глубинам континентального склона.

Детальные исследования нескольких каньонов у берегов Южной Калифорнии показали, что они ведут к глубоким чашеобразным бассейнам, лежащим на удалении от берага. Мутьевые потоки, несущие песок и гравий, животных, обитающих у берега, например моллюсков, обрывки ламинарий, а также пивные банки и другие разнообразные предметы, низвергаются в каньоны, а оттуда на дно бассейнов.

Глубокие бассейны, также получившие свои названия по противолежащим населенным пунктам (Санта-Барбара, Санта-Моника, Санта-Ката-лина, Сан-Педро), в течение долгого времени заполнялись осадками. Обычно их глубина составляет 500 — 1500 метров. Из-за того3 что в бассейнах есть впадины и воронки, океанские течения в основном проходят над ними и придонные слои воды застаиваются. В течение многих лет (точнее, десятилетий) в самой глубокой части бассейна Санта-Барбара концентрация кислорода может оставаться близкой к нулю. Это обстоятельство эффективно уничтожает здесь всякую жизнь. Известно, что некоторые неосмотрительные косяки рыб входят в слои воды, лишенные кислорода, и погибают всей массой, так же как и те несчастные существа, которые попадают в бассейны вместе с мутьевыми потоками, мчащимися сверху. В то же самое время естественный недостаток кислорода способствует накоплению ценных для науки данных.

Большая часть отложений поступает в бассейны не с мутьевыми потоками, а падает непрерывным легким дождем из толщи вод. Даже в Южной Калифорнии есть достаточная разница между временами года — определяемая зимними штормами и летними штилями, — для того чтобы характер отложений, опускающихся в Санта-Барбара и другие бассейны, менялся в течение года.

Актиния

Зимние осадки состоят из более грубого материала; к лету большая его часть оседает, а очень мелкие частички, с высоким содержанием органических веществ, еще продолжают медленно опускаться вниз. Таким образом, в глубине анаэробного бассейна, где никакие роющие животные вроде червей и моллюсков не нарушают поверхности дна, годовой цикл образования отложений можно проследить по переходу от осадков грубой структуры к осадкам с мелкозернистой структурой, которые имеют вид тонких прослоек. Регулярно чередующиеся слои, каждый из которых соответствует одному году, изучаются учеными, и этот илистый архив дна содержит сведения о промежутке времени, превышающем столетие. В осадочных отложениях, в некоторых случаях с точностью до года, можно найти свидетельства о времени поступления в морскую среду ДДТ, ПХБ и металлов.

Наряду с каньонами и бассейнами заметной особенностью круто уходящей вниз западной окраины континента являются подводные морские горы. Обычно они стоят обособленно друг от друга и по форме похожи на вулканы. Они, однако, совсем не такие, какими их представляет себе большинство людей. В тех случаях, когда высота гор достигает более 500 метров, крутизна их склонов обычно не превышает 20–30°. На дне моря, никогда не подвергавшемся мощному эрозионному воздействию ледников, не может быть пиков, как у горы в Маттерхорн; такое бывает только в художественных произведениях.

Чрезвычайно изменчивый и складчатый характер дна в водах Тихоокеанского побережья и близость глубоких районов океана к суше заставили некоторых ученых отказаться от термина «континентальный шельф» и назвать подводный участок этого региона континентальным бордерлендом (пограничная территория). Циклопические черты здешнего подводного ландшафта — каньоны, бассейны, морские горы, — кажется, соответствуют традиционному представлению о духовном складе людей западного мира. Точно определенное, давно установленное деление на зоны Атлантической окраины континента — шельф, склон, подъем — действительно представляется здесь неуместным, ибо Тихоокеанское побережье по всем признакам продолжает оставаться неспокойной, неустановившейся границей между сушей и морем.

Более того, было бы совершенно неправильно приписывать этой скалистой местности древнее происхождение и неизменность. Состояние дремоты, в котором пребывает этот золотой берег, иногда прерывается сильными судорогами. Периодически в масштабе одной человеческой жизни и непрерывно в масштабе геологических эпох, землетрясения напоминают о том, что в течение длительного времени на этой стороне континента происходит непрекращающееся сложное движение пластов Земли. Вдоль Тихоокеанского побережья в результате горообразовательных процессов сформировались самые молодые геологические структуры в Северной Америке. Здесь, под скрытыми и перепутанными поверхностными слоями осадочных пород и толщей морской воды находится место соприкосновения двух величайших плит земной коры. Движения этих плит вызывают появление холмов, утесов, гальки, гор, фиордов, бассейнов, вулканов и землетрясений.

То, о чем будет говориться ниже, не имеет целью дать полное изложение теории тектоники плит. В элементарных учебниках геологии и научно-популярных источниках вроде книги Н. Калдера «Беспокойная Земля» этот вопрос рассматривается достаточно серьезно. Здесь же будет дано общее представление о прошлом, настоящем и будущем Тихоокеанского побережья.

Подобно неправильной формы щиткам пресмыкающихся, пласты коры образуют прочную шкуру планеты Земля. Широкие плиты простираются под бассейнами океанов и подстилают целиком все континенты. Теперь известно, что существуют также очень небольшие плиты; точнее их было бы назвать фрагментами. Самая же удивительная и существенная особенность всех плит — это то, что они находятся в движении.

Плиту уместно уподобить эскалатору, который медленно движется по горизонтали, от одного места к другому. По-видимому, силой, приводящей в движение плиту-эскалатор, является тепло, поднимающееся из глубин Земли. Тепло это заставляет твердые породы плавиться и бурлить под тонкой оболочкой планеты.

Даже твердый камень, если его разогреть и приложить к нему силу, приобретет текучесть. Инженеры называют такое пластическое движение крипом — ползучестью. Неудивительно, что оно осуществляется очень медленно, но при постоянном действии тепла и давления это движение обладает непреодолимой силой.

В местах, где плиты начинают ползти, в земной коре образуется трещина, или рифт. Величайшие рифтовые системы рассекают морское ложе, образуя охватывающую вею Землю сеть протяженностью 40 тысяч километров. Когда снизу поднимается лава, к примыкающим друг к другу плитам в рифтовой зоне добавляется новый материал. Поступая почти непрерывно, он заставляет лежащие рядом плиты расходиться, а в это время по обе стороны рифта медленно, рывками поднимаются параллельные цепи гор.

Теперь ученые научились слушать, как движутся плиты. Сейсмометр, прибор, фиксирующий очень низкочастотные колебания, был опущен на дно океана около Срединно-Атлантического хребта. Он записал звуки, напоминающие хруст и грохот камнедробилки. Звуки эти, длинные и растянутые, недоступны слуху человека и лежат вне его опыта, но когда скорость воспроизведения записи увеличили в тридцать раз, то, как сообщили слушатели, они напомнили им,»шум в переполненном кегельбане». Шумы такого рода звучали минут десять — пятнадцать, после чего наступали часы глубокого молчания.

Западная окраина континента от залива Пьюджет-Саунд до Калифорнийского залива

Когда плита движется под океаном, она уносит с собой отложения, подводные горы, острова, все, что попадается ей на пути. Этот процесс получил название расширения океанического дна. На суше разломы в течение миллионов лет могут оставаться скрытыми под отложениями, реками или дном больших озер, которые постепенно образуются в расширяющихся долинах. Со временем, однако, трещина получит выход к морю, и начнется новая фаза дрейфа континентов.

Так как плиты находятся в тесном контакте друг с другом по всей Земле, движение одной плиты заставляет потесниться другую, и так далее; наиболее слабые места лежат вблизи краев континентов. Там, где океаническая плита движется по направлению к плите, несущей на себе большую массу континентальной коры, океаническая плита вынуждена погрузиться под континентальную. В таких местах под воздействием невообразимой силы трения материал коры уничтожается теплом, дробится и подвергается трансформации. Этот процесс постепенного погружения (субдукции) является одним из главных преобразователей Земли. Особенно ему обязан нынешний скалистый пейзаж Тихоокеанского побережья.

Расположение главных бассейнов, мест сброса сточных вод и естественных истечений нефти у побережья Южной Калифорнии

В течение длительного периода времени, начиная с юры, геологическая эволюция западного побережья Северной Америки шла нерешительно, как бы временно, только для пробы. Некоторые геологические особенности в зоне раздела океан — континент производят впечатление, как будто некие капризные боги уже не одну эру ведут грандиозную игру с плитами коры причем один играет за континентальную плиту, другой — за океаническую.' Даже основные правила игры, определяющие движение плит, резко изменились. А может быть, все дело в том, что участники игры не спешат сделать очередной ход.

85 — 150 миллионов лет тому назад у побережья океана, находившегося на месте Тихого, поднялись горы Сьерра-Невада. Ложе этого океана простиралось от древнего действующего океанического разлома прямо по направлению к прото-Калифорнии. Погружение океанического ложа под западный край континента играло большую роль в процессах горообразования. Некогда Сьерра была гораздо выше, чем теперь. Многочисленные действующие вулканы извергали лаву и затмевали небо пеплом над всей цепью этих гор.

Согласно одной из теорий эволюции Тихоокеанского побережья, ложе океана и покрывавшая его кора, которые медленно и непреодолимо, размывая все на своем пути, опускались под континентальную плиту, на глубине нескольких километров раскалялись до чрезвычайно высоких температур. Массы расплавленного камня, или магмы, просачивались наверх через изломы или слабые зоны в покрывавшей их континентальной горной породе. Эта магма была творцом вулканов Сьерры, и ливни пепла и реки лавы должно быть, нередко добирались до побережья Калифорнии; оно было более узкое, чем теперь, и лежало у самого подножия Сьерры.

Другие геологи начинают считать, что Тихоокеанский край континента разрастался на запад благодаря аккреции, или наносам земли, либо постепенному присоединению цепочек островов, получивших название островных дуг, которые возникли, возможно, на расстоянии сотен или даже тысяч километров от края континента. Островные дуги создаются в результате вулканической деятельности в месте схождения двух океанических плит. Этот процесс аналогичен тому, который стимулирует вулканические явления вдоль окраины континента. Так как плиты движутся, островные дуги могут быть увлечены и включены в континентальные массы. Возможно, что основание самих гор Сьерра когда-то было островной дугой, которая позднее вошла в состав Северной Америки.

Такие древние островные дуги сильно эродированы или замаскированы покровом отложений и более поздних вздыманий коры, но хитроумные ключи к их разгадке остались. Одним из них является присутствие сульфидных руд ряда металлов, в том числе и благородных: меди, золота, серебра, цинка и свинца. Крупные чистые залежи богатой руды характерны для современных островных дуг. Открытие вытянутых вдоль континента поясов таких залежей привело к тому, что теоретики, изучающие тектонические плиты, стали работать вместе с геологами-практиками.

Когда-то, вероятно несколько десятков миллионов лет назад, направление, в котором шло расширение морского дна, изменилось и стало северовосточным. Никто не знает, сколько времени продолжалось это великое, все перемалывающее движение на восток. Когда Тихоокеанская плита перестала наконец подталкивать прото-Калифорнию, на дне океана напротив нынешних городов Сан-Диего, Лос-Анджелеса и Санта-Барбары остались глубокие впадины, или грабены. Они постепенно заполнялись осадками и органическими веществами и превратились в нефтеносные бассейны.

Затем Тихоокеанская плита стала подвигаться на север. Это изменение направления, возможно, совпало с соответствующим сдвигом, происходившим в центре раздвигания. А может быть, оно было вызвано чрезвычайным усилением деятельности земной. коры вдоль рифта, известного как Восточно-Тихоокеанское поднятие. Теперь субдукция происходила вдоль огромной впадины в морском дне северной части Тихого океана, которая потом будет названа Алеутской впадиной.

Лобовые столкновения Тихоокеанской и Североамериканской плит прекратились; теперь они терлись боками на протяжении тысяч километров. Вместо того чтобы двигаться относительно спокойно по слегка изгибающейся поверхности Земли, обе гигантские плиты изменили свое поведение; началось то, что лучше всего определяется термином «сбросовая деятельность». Нередко бывало, что их края сцеплялись друг с другом. Проходили десятилетия, но те силы, которые передвигали плиты в течение сотен миллионов лет, не прекращали своей работы. В конце концов, столетие-два спустя, напряжение становилось слишком большим. Зона сцепления, шириной, возможно, в несколько километров, не выдерживала, разражаясь сильным землетрясением, и плиты начинали скользить в двух или трех метрах друг от друга, наверстывая упущенное за все годы покоя. Громыхающие удары следовали один за другим, пока, через несколько недель или месяцев, края плит не занимали новое положение глубоко в недрах Земли.

Подобно крохотным айсбергам между двух огромных ледяных полей, застряли в давке вдоль Тихоокеанского побережья небольшие плиты коры, названные по местности, против которой они находятся (например, Фарал-лон-Плейт, Хуан-де-Фука Плейт). Эти мини-плиты, возможно, откололись от более крупных и, вероятно, недолговечны. Хуан-де-Фука Плейт теперь, по-видимому, ведет натиск на остров Ванкувер и, вероятно, через несколько миллионов лет исчезнет. Ее смерть в буквальном смысле потрясет Землю и, может быть, будет отмечена рождением одного-двух новых вулканов.

Словно для того, чтобы усложнить эту геологическую головоломку, активная рифтовая зона Восточно-Тихоокеанского поднятия вторглась в Северную Америку. Около 4 миллионов лет назад этот рифт, начинавшийся в районе экватора, изогнулся на север под районом, где ныне находится Калифорнийский залив. Залив теперь очень быстро расширяется, на шесть сантиметров в год. В то же самое время, вследствие того, что Тихоокеанская плита движется на север, Калифорнийский полуостров, лежащий на этой плите, укорачивается в направлении с юга на север. Дело кончится тем, что он передвинется к северу от границы США, Тихуана достигнет широты Сан-Франциско, а некоторые части этого прекрасного города после каждого нового сильного землетрясения будут совершать короткие прыжки и в конце концов перенесутся далеко на север.

В последнее время геологи склоняются к мнению, что активная рифтовая зона, начинающаяся под Калифорнийским заливом и продолжающаяся под штатом Калифорния, распространяется дальше к северу; по-видимому, она уже достигла долины Империал. Пробурив отложения, геологи измерили температуру тепловых потоков в слоях породы подо дном долины. Эти измерения вместе с другими исследованиями, проведенными на молодых риолитических куполах вулканического происхождения у озера Солтон-Си, подтверждают теорию распространения рифтовой зоны на север. Через несколько миллионов лет воды Калифорнийского залива, возможно, будут плескаться там, где сейчас расположены Индио и Палм-Спрингс.

Господствующая ныне модель дрейфа континентов лучше всего подтверждается существованием большого разлома Сан-Андреас в прибрежной части Калифорнии. Все, что находится к западу от этого разлома, лежит на Тихоокеанской плите; суша к востоку от него покоится на Североамериканской плите. Но, по мнению некоторых геологов, чрезвычайно сложные движения коры в Южной Калифорнии приводят к тому, что все новые и новые куски Северной Америки нагромождаются на Тихоокеанскую плиту. Им, вместе с остальным Тихоокеанским побережьем и подводными континентальными бордерлендами, как видно, еще долго суждено пробивать себе дорогу на север, сокрушая все на своем пути.

Лишь сравнительно недавно люди начали понимать, что движение суши и морского дна вдоль разломов сметет с лица земли города, ядерные реакторы, нефтеочистительные заводы и трубопроводы. Все это будет очень медленно уноситься прочь. Заглядывая в далекое будущее, один известный ученый-геолог предсказывает, что через 50 миллионов лет последние стойкие остатки нефтяных вышек, электростанций, Лос-Анджелеса, Санта-Барбары и, возможно, Сан-Франциско медленно низвергнутся к страшные глубины Алеутской впадины.

Если тень Джона Мюира продолжает наблюдать за величественными проявлениями сил природы на Тихоокеанской окраине Северной Америки, можно быть уверенным, что окончательная судьба прибрежной зоны Калифорнии будет угадана правильно. Во время большого землетрясения в Индио в 1872 году Мюир, пытаясь успокоить своих встревоженных соседей, шутя говорил, что дно Йосемитской долины собирается провалиться. «Выше голову; улыбнитесь и похлопайте в ладоши, ведь это Мать-Земля посадила нас к себе на колени, чтобы покачать нас и сделать нас хорошими», — сказал он.

Сам Мюир не верил в существовавшую тогда теорию об углублении долины в результате катаклизма. Но его неуместная веселость не нашла отклика у соседей. Тогда Мюир перешел на более серьезный тон и заключил так: «Во всяком случае… к таким величественным похоронам нельзя относиться с пренебрежением».

По-видимому, через 50 миллионов лет с небольшим, считая от сегодняшнего дня, Мать-Земля будет с грандиозным размахом хоронить западное побережье Соединенных Штатов и все, что на нем сконцентрировано. Но, как в большинстве легенд о выдающихся событиях, конец никогда не бывает таким, каким он представляется. По-прежнему будут возникать и обновляться залежи руды и легкие стратосферные ветры будут разносить над всей Землей вулканическую пыль. Можно предсказать, что плиты коры по-прежнему будут ползти и сталкиваться, хотя небольшие, возможно, исчезнут или их заменят другие. Земной шар по-прежнему будет вертеться, хотя и чуть-чуть медленнее из-за гравитационного влияния луны. Синие и белые пятна вод планеты по-прежнему будут резко выделяться на фоне опустевшей земли. Только один вопрос остается совершенно без ответа: кто или что сможет узнать обо всем этом?

II. Круговорот воды

Недалеко от неровной западной окраины континента проходит широкий поток воды. В противоположность атлантическому Гольфстриму, он движется с севера на юг, к тому же он холодный. Можно сказать, что эта полоса воды начинается на дальнем севере Тихого океана, ниже Алеутских островов, но так же верно и то, что у нее нет ни точного начала, ни конца. Этот огромный поток шириной почти в 600 километров известен под именем Калифорнийского течения и является частью океанической круговой системы течений, которые двигаются в северном полушарии по часовой стрелке.

Наблюдателю из космоса, ошеломленному видом быстро вращающейся Земли с ее причудливо меняющимся облачным покровом и сезонными цветовыми поясами, эта глобальная картина циркуляции океана показалась бы удивительно стабильной. В продолжение по крайней мере нескольких тысячелетий крупные системы течений в океанах являли собой пример постоянства и точности. Для нашего наблюдателя, снаряженного прибором, воспринимающим инфракрасные лучи, поверхность Земли, разные участки которой имеют различную температуру, предстала бы в виде яркой цветной мозаики. Но его внимание привлекло бы занимающее всю поверхность океана образование, вид которого неизбежно вызвал бы ассоциацию с живым организмом: отчетливое, как в анатомическом атласе, объемное изображение циркуляционной системы живой планеты.

Вдоль берегов континентов, образующих западные границы океанских бассейнов, движутся самые большие потоки воды на Земле, объединенные под одним названием "западные пограничные течения". Это такие течения, как Гольфстрим в Атлантике и Куросио, или Японское течение, в северозападной части Тихого океана. К северу от Японии Куросио становится шире и изгибается по направлению к Северной Америке. Ответвление этого потока в конце концов достигает Тихоокеанского побережья Аляски, благодаря чему многие его порты, как, например, Валдиз, весь год свободны ото льда. Однако большая часть этого субарктического потока, рожденного Куросио, поворачивает на юг и становится Калифорнийским течением, которое господствует над северо-восточным краем этого величайшего из океанов.

Довольно хорошо изолированные друг от друга штилевой полосой, тянущейся вдоль экватора, гигантские круговороты ветра и воды в северном и южном полушариях стремятся сохранить свою самостоятельность. К югу от Калифорнийского полуострова Калифорнийское течение начинает поворачивать на запад, и его воды вскоре попадают под воздействие зоны северо-восточных пассатов в сотни километров шириной.

У этой системы ветров и потоков воды есть двойник к югу от экватора, и, таким образом, западные пограничные течения пополняются прошедшей по двум гигантским кругам водой, чему в большой степени способствуют пассаты обоих полушарий.

Большие западные реки океанов, стремящиеся к полюсам планеты, отклоняются, однако, от своего курса встающими на их пути берегами континентов. Но еще более важную роль играет едва заметное влияние вращения Земли, заставляющее воды в северном полушарии отклоняться вправо, то есть двигаться по часовой стрелке, а в южном полушарии — влево, против часовой стрелки. В результате возникает зеркальная картина циркуляции вод океана севернее и южнее экватора.

Механизм влияния, которое оказывает вращение Земли на систему океанских течений, по-видимому, заключается в том, что она, поворачиваясь, как бы постоянно уходит из-под движущегося по ее поверхности объекта. Это явление называется эффектом, или силой, Кориолиса, по имени французского математика, впервые описавшего это не ощущаемое, но мощное влияние. Как будто невидимая рука или магнит заставляют объекты сворачивать с прямой дороги на изогнутые тропинки. Этой силе противостоит сила трения, и поэтому сила Кориолиса более заметна в воздухе и на воде, чем на суше. Отклоняющее влияние вращения Земли сильнее всего проявляется вблизи полюсов, постепенно ослабевая в более низких широтах, а на экваторе оно отсутствует. Существуют даже занимательные анекдоты о заблудившихся полярных исследователях, блуждающих по кругу. Однако артиллеристы, летчики и астронавты, птицы и рыбы должны учитывать в своей деятельности силу Кориолиса, иначе они не попадут в цель или не доберутся до места назначения — если путь длинный, отклонение может составить сотни километров.

Незаметные силы планетарного эффекта Кориолиса можно смоделировать и сильно увеличить, на небольших вращающихся системах, по своим масштабам более доступных человеческому восприятию. Хорошее представление об этом эффекте можно получить, попытавшись провести линию при помощи поверочной линейки на вращающемся диске фонографа. Еще лучше принять участие в игре в мяч на каруселях. Когда один игрок, находящийся на такой вращающейся поверхности, бросает мяч своему партнеру, ясно видно, что мяч летит между ними по плавной кривой. Представим себе, что карусель, вращающаяся против часовой стрелки, — это северное полушарие (если смотреть со стороны Северного полюса). Участник игры, бросивший мяч, увидит, как он изменил направление, полетев по часовой стрелке, то есть направо от игрока, который должен поймать мяч. Играть в мяч на карусели, вращающейся по часовой стрелке (представляющей южное полушарие, если смотреть со стороны Южного полюса), так же трудно, но мяч отклонится влево. Как это ни странно, наблюдатель, стоящий рядом с каруселями, не увидит никакого отклонения, ему будет казаться, что мяч летит прямо. Таким же довольно таинственным образом сила Кориолиса перестает обнаруживаться, если наблюдать за движением Земли с неподвижного пункта в космосе. Но реальность всегда уклончива, ибо астрономы тут же укажут, что и в великой вращающейся галактике, несущей нашу солнечную систему на одной из своих вытянутых в разреженное пространство рук, за пределами нашего опыта, также проявляется сила Кориолиса, только более высокого порядка.

В море самые большие течения, или круговороты, подчиняющиеся силе Кориолиса, целиком охватывают океанические бассейны и связывают самые отдаленные континенты. В течение всей истории Земли течения играли роль широких дорог для расселения живых существ, служили миграционными путями, указывали путь к великим открытиям. По ним путешествуют рыбы, семена, сплавной лес, плоты и прочие плавучие предметы, неся на себе перепуганных животных и полных решимости людей.

Описанная схема движения вод в океане, вероятно, была важным фактором, определяющим успехи и неудачи древних навигаторов. Маршрут Колумба на юг к Новому Свету, по сути дела, представлял собой путь наименьшего сопротивления, так как пролегал по Северо-Атлантическому кольцу. Колумб двигался на юг по Канарскому течению, которое медленно поворачивает по часовой стрелке, соединяясь с идущим на запад Северным Экваториальным течением в поясе пассатов. Недавно Тур Хейердал в своей экспедиции на «Ра» шел почти по этому же пути. Хейердал, по-видимому, овладел практическим опытом примитивного использования течений в большей степени, чем любой другой исследователь на протяжении последних веков. В своей более ранней экспедиции на «Кон-Тики» он и его смелые товарищи проплыли более 7000 километров. Они начали свое путешествие в течении Гумбольдта недалеко от Перу, а затем повернули на запад, в просторы центральной части тропического района Тихого океана.

Некоторые антропологи высказали предположение, что индейцы с северо-запада Тихого океана достигали Гавайских островов на своих мореходных каноэ. Вероятнее всего, их маршруты определялись небольшими кольцевыми течениями, связанными с Калифорнийским течением на широте Мексики. Но эти течения часто бывают слабыми и ненадежными, и большинство таких экспедиций (если они действительно предпринимались) находили свой печальный конец в пустынных просторах восточной части Тихого океана.

Удивительно, что в разных местах вдоль Тихоокеанского побережья обеих Америк, от Британской Колумбии до Эквадора, были найдены остатки материальной культуры, имеющей сходство с китайской. Большинство этих находок, по самым приблизительным данным, относятся к ранним векам нашей эры. Археологи думают, что это следы нескольких волн беженцев, покинувших страну по религиозным мотивам, которые отправились на прочных судах, чтобы найти себе новое пристанище. Вначале они вошли в Куросио и, должно быть, не одну сотню дней плыли по большому кругу в северной части Тихого океана, прежде чем Калифорнийское течение принесло их к берегам Америки.

Бесспорно, величайшими океанскими путешественниками были полинезийцы, пришедшие из Азии. В период европейского средневековья эти «викинги восходящего солнца» распространились по всей Океании наперекор ветрам и течениям. За несколько сот лет полинезийцы заселили большую часть островов в центральном и западном районах Тихого океана, многие из которых это крошечные точки суши затерянные в океане.

К тому времени, когда этих вод достигли европейцы, ветры и течения, с которыми нужно считаться, вероятно, уже хорошо были известны исследователям. Сэр Фрэнсис Дрейк и капитан Джеймс Кук, должно быть, прекрасно знали Калифорнийское течение, но в старинных картах таких путешествий, полных восторженных описаний островов и континентов, часто опускались подробности, относящиеся к этим круговым морским дорогам, соединяющим дальние страны. Возможно, что великие капитаны защищали свои профессиональные интересы и репутацию, а может быть, просто как истинные мореплаватели они помалкивали о таких делах, которые не касались „сухопутных моряков".

Великие морские течения являются главным механизмом, регулирующим температуру на Земле. Большое количество солнечного тепла, получаемого экваториальными районами, уносится к полюсам океанскими течениями, которые к тому же направляют туда и огромные массы воздуха. Течения — творцы климата, им обязаны своим существованием и обильно поливаемые дождями леса в высоких широтах, и безводные прибрежные пустыни. К Тихоокеанскому побережью Америки Калифорнийское течение приходит, уже отдав изрядную долю тепла на дальнем севере. Этот поток холодной воды оказывает унифицирующее влияние на большую часть западного побережья Северной Америки и одновременно создает морскую экологию, совершенно не похожую на ту, которая характерна для Атлантического шельфа. Здесь заметно стерты биогеографические различия между отдельными районами, которые так резко очерчены на восточном побережье. Другие особенности, различающие эти два побережья, являются следствием комбинированного влияния течений и топографии. Тихоокеанская прибрежная зона, ширина которой иногда достигает нескольких сот километров, характеризуется относительно высокой продуктивностью, так как Калифорнийское течение несет огромный и постоянный поток органических веществ из плодородных северных районов Тихого океана. На Атлантическом побережье главный вклад в плодородие прибрежных участков вносят реки, а Гольфстрим по сравнению с Калифорнийским течением стерилен. У Тихоокеанского побережья происходят апвеллинги — подъемы глубинных вод, доставляющие к поверхности питательные вещества. На восточном побережье этого практически не бывает.

Неся холодную воду на юг, Калифорнийское течение одновременно осушает воздух. Оно принимает в себя влагу, приносимую морскими ветрами, дующими в направлении Южной Калифорнии и Калифорнийского полуострова. Именно сухой, мягкий климат ответствен за явление второго порядка: огромную концентрацию населения в районе между Санта-Барбара и Сан-Диего.

Таким образом, ясно, что во многих отношениях взаимодействие относительно круто уходящей в море окраины континента с Калифорнийским течением определяет уникальность этого района. Геологические особенности и закономерности перемещения огромных масс воды — лишь внешнее проявление его своеобразия. Биологические процессы, протекающие у Тихоокеанского побережья, также неповторимы и больше нигде не встречаются у берегов Северной Америки.

III. Плавучие леса

Основу первичных пищевых цепей океана составляет фитопланктон, микроскопические одноклеточные организмы, являющиеся в то же время настоящими растениями. Фитопланктон называют травой моря, но на это растительное сообщество можно также смотреть как на лес, микроскопический в одном отношении и огромный в другом. Большинство участков этого леса незаметно связаны между собой, но в поверхностных слоях моря он распространяется как сплошная зеленая волна. Находится ли он под ярким синим небом или несущимися слоистыми облаками, в мягкой дымке морского тумана или в бурных штормовых волнах, — этот плавучий лес-невидимка во многих отношениях сходен с некогда нетронутым пышным ковром вечнозеленых деревьев, покрывавшим северо-западные прибрежные холмы и простиравшимся далеко в глубь и в верх материка до границ распространения растительности.

Образное сравнение фитопланктона с лесом представляется мне неплохим методом, для того чтобы подойти к рассмотрению сильно отличающихся между собой по масштабам явлений, управляющих основными аспектами жизни в Калифорнийском течении и вдоль него. Весной и летом вдоль побережья дуют сильные северо-западные ветры. Эти воздушные потоки, формирующиеся в зоне высокого атмосферного давления над северными районами Тихого океана, дуют параллельно Калифорнийскому течению. Поверхностные слои воды у побережья, увлекаемые ветром и течением и непрерывно вынуждаемые поворачивать по часовой стрелке под действием силы Кориолиса, устойчиво движутся на запад. По мере того как эти поверхностные массы воды отгоняются от берега, они заменяются поднимающейся из глубины холодной водой. Достигнув поверхности, вода, в свою очередь, медленно отходит в море. Подобное перемещение воды продолжается до тех пор, пока дует ветер. Непреоборимые физические законы превращают это явление в характерную особенность всего региона.

Апвеллинги, или подъемы воды из глубоких слоев, у побережья северной части Тихого океана наиболее интенсивно и постоянно протекают с конца весны до конца лета (с мая до сентября). Самая большая зона апвел-лингов охватывает район от Пуэнт-Рейес, севернее залива Сан-Франциско, до побережья центральной части штата Орегон. Это явление, однако, характерно не только для вод, прилегающих к берегам Соединенных Штатов, оно наблюдается во многих местах Мирового океана, главным образом вдоль западных побережий континентов. Пожалуй, наибольшего размаха апвеллинги достигают у побережья Перу. Весьма масштабны они и у побережий Британской Колумбии, Калифорнийского полуострова и Панамы.

Отдельные случаи апвеллингов, так же как и крупные океанские поверхностные течения, можно обнаружить при помощи термочувствительного оборудования на борту космических спутников. Однако они дают только поверхностную картину. Возможно, в будущем какой-нибудь оптический прибор, основанный на принципе сканирования, графически изобразит «анатомию» этого процесса, которую с таким трудом, штрих к штриху, воссоздавали океанографы, теоретики и экспериментаторы, манипулируя аппаратурой, спускаемой с борта корабля в глубины морей.

Поверхностные воды, отойдя от побережья, в конце концов снова опускаются. Однако это может произойти в десятках километров от зоны апвеллинга. Ученые считают, что спустя некоторое время развивается непрерывное циклическое движение воды, возникает конвекционная ячейка. Говоря грубо приблизительно, она представляет собой широкую полосу воды, медленно вращающуюся на одном месте вдоль побережья. В ветреную погоду передний край такой полосы смещается вдоль побережья к югу, описывая при этом спираль. Раз установившись, прибрежная конвекционная ячейка медленно перемещает воду до тех пор, пока ее движущая сила, северный ветер, не перестанет дуть на несколько дней. От двух до четырех недель требуется для того, чтобы в пределах одной типичной ячейки вода, органические вещества и планктон в том или ином виде вернулись в исходную точку.

Глубинные воды, поднимающиеся на освещенную солнцем поверхность, несут с собой массу питательных веществ для растений. По сравнению с поверхностными слоями вода из глубин насыщена питательными веществами, возникающими в результате разложения бактериями органических остатков, погружающихся в лишенные солнца глубины. Таким образом, апвеллинг выносит на свет нечто вроде компоста, имеющего очень сложный состав, но зато богатого и способного стимулировать рост водорослей.

В наш век спутников сравнительно нетрудно представить себе, как апвеллинг формируется в водах южного Орегона. Мы даже можем нарисовать в уме картину того, как все большее количество питательных веществ — нитраты, фосфаты, силикаты и другие — насыщает эту широкую полосу моря, пока этот своеобразный водоворот медленно направляется на юг.

Зону апвеллинга легко вообразить себе в виде громадного первого блюда на пышном банкете, в котором участвуют обитатели моря. Но, чтобы понять то, о чем пойдет речь ниже, необходимо перестроить свое воображение на явления совершенно иных, микроскопических масштабов.

Со времени изобретения микроскопа в XVII веке люди стремились при помощи своего интеллекта, воображения и интуиции проникнуть в природу фитопланктонных клеток. Им удалось собрать множество фактов, породивших множество теорий, и все же еще многие грани и нюансы этого микроскопического мира остаются загадочными. Возможно, что еще больше фактов остается за пределами возможностей микроскопа; возможно, что они недоступны даже для самого сложного и чувствительного аналитического инструмента, установленного в тщательно стерилизованной, снабженной кондиционером наземной лаборатории.

Чтобы осветить биологические границы этого замкнутого внутри себя мира, нужно настроить себя на другую систему представлений. В ней знакомые формы примут угрожающие размеры, а затем выйдут за пределы повседневного опыта. Физические законы воспринимаются совершенно по-другому существами, столь малыми по сравнению с человеком, что игольное ушко для них показалось бы ничуть не меньше, чем для нас мост через пролив Золотые Ворота.

В мире фитопланктона мы сталкиваемся с некоторыми неожиданными биофизическими и биохимическими явлениями. Они обычно ускользают от внимания людей, привыкших воспринимать более весомые вещи, однако именно они являются основными силами, управляющими жизнью существ, размеры которых колеблются в пределах от 0,001 до 0,0001 сантиметра.

Для этих организмов форма тела играет исключительно важную роль, более того, она способна варьировать. Их генетический аппарат устроен так, что особи одного вида при определенных условиях могут внешне несколько отличаться друг от друга. Но сделанный фитопланктонным организмом «выбор», или, скорее, внешнее проявление его генотипа, — отнюдь не результат прихоти. Оно продиктовано такими жизненно важными факторами, как плавучесть и эффективность поглощения питательных веществ. Так, увеличение площади поверхности их тела за счет уплощения, образования выростов или, наоборот, углублений, — короче говоря, любая особенность, помогающая им избежать сходства с простым шаром, может иметь разнообразные последствия. Такие представители фитопланктона, как диатомовые водоросли, лишенные способности активно передвигаться, используют форму тела для уменьшения скорости погружения. Способность «спускаться на тормозах» в воду помогает таким видам дольше оставаться на залитой солнцем поверхности воды.

Странная, на первый взгляд, форма тела фитопланктонных организмов может способствовать ускорению транспорта необходимых веществ через стенку клетки. В качестве грубой аналогии можно сказать, что губка сферической формы впитывает в себя воду медленнее, чем плоская губка того же объема. Добавьте к этому простые или листовидные выросты, и скорость абсорбции намного возрастет. Организация фитопланктонных организмов не очень сложна, но все детали расположены настолько искусно, что нашим инженерам и во сне не приснилось бы такое решение, даже в нынешний век миниатюризации. У диатомовых нет таких явно выраженных органоидов движения, как, например, жгутики, которыми обладает другая большая группа фитопланктонных организмов — растительные жгутиконосцы. Однако некоторые диатомовые как будто способны изменять плотность своего полужидкого содержимого. Образование газовых вакуолей, небольших внутренних «мешочков», играет ту же роль, что и у некоторых сине-зеленых водорослей — очень примитивных микрорастений, обладающих многими чертами бактерий. Другой способ, с помощью которого, как предполагают, фитопланктонные организмы могут изменять свою плотность, — это накопление, жира и капелек слизи (и то, и другое легче воды). Используя тот или другой механизм изменения плавучести, а возможно, и их комбинацию, фитопланктонные организмы, на первый взгляд совершенно пассивные, могут не только сохранять свое положение в толще воды, но и активно мигрировать вверх и вниз.

Представители мира фитопланктона испытывают при передвижении ограничения и трудности, с которыми людям никогда не приходится сталкиваться. Речь идет об изменениях плотности и вязкости воды. Плотность связана с весом и, следовательно, с явлением водоизмещения. Холодная вода плотнее теплой; соленая вода плотнее пресной. Планктон может оказаться ниже уровня скачка плотности, например термоклина. Подобно шарику, долетевшему до потолка, микроорганизм может оказаться физически неспособным достигнуть верхних, сравнительно разреженных слоев воды. Вязкость, являющаяся мерой сцепления молекул жидкости, тоже может значительно изменяться в мире, заселенном фитопланктоном. Орга-.низмы величиной с человека ощущают силу этих факторов окружающей среды только в крайних или ненормальных обстоятельствах — плавая, скажем, в Большом Соленом озере (плотность) или в бассейне, наполненном патокой (вязкость).

Исходя почти из любой шкалы измерения, можно сказать, что разбавленный химический суп, каким является морская вода, никогда не бывает очень хорошо перемешанным. Это особенно справедливо в отношении используемых водорослями питательных веществ, которые под влиянием самых разных сил концентрируются или рассеиваются в определенных местах.

Апвеллинг, действующий в крупных масштабах, представляет только одну из этих сил. Используя тот или иной способ передвижения по вертикали, члены фитопланктонного сообщества могут натолкнуться на участки высокой концентрации питательных веществ, хотя не ясно, ищут ли они активно такие участки. Известно, однако, что, оказавшись в условиях изобилия питательных веществ, одноклеточные водоросли поглощают такие вещества, как фосфат, быстрее, чем они могут быть использованы ими. Такое „переедание" приводит к накоплению излишков. Позже, оказавшись на голодном пайке, клетки используют эти излишки для поддержания высоких темпов размножения.

Некоторые организмы, обитающие в жидком океаническом супе, не пренебрегают возможностью отхватить более существенный кусок, чем просто нитраты и фосфаты. Хотя эти существа, называемые аутотрофными, обычно осуществляют фотосинтез, они могут также становиться и хемотрофами[25]. Это значит, что они абсорбируют и переваривают в растворенном виде такие вещества, как сахара и аминокислоты, присутствующие в морской воде в низких концентрациях. Хемотрофное питание осуществляется главным образом ночью. Благодаря ему некоторые представители фитопланктона населяют пространства, которые закрыты для чисто аутотрофных организмов. Например, некоторые жгутиконосцы столь же часто встречаются на больших глубинах, куда уже не проникают лучи солнечного света, как и у поверхности воды. По-видимому, они не живут постоянно в глубоких водах, а периодически совершают вертикальные миграции на расстояние одного-двух километров. Но в то время, когда они находятся вне досягаемости света, они могут существовать только как хемотрофные организмы.

Для существования большинства видов фитопланктонных организмов свет абсолютно необходим, и тем не менее обычно они не могут долго оставаться в условиях идеальной освещенности.

Свет в море ослабевает с глубиной. Средняя глубина зоны проникновения света, в которой клетки водоросли получают достаточно света для поддержания роста, составляет 200 метров.

Каждый конкретный вид фитопланктонных организмов приурочен к какой-то более или менее определенной глубине. Большинство форм встречается, однако, не очень далеко от поверхности моря. Некоторые же виды лучше всего себя чувствуют в условиях меньшей освещенности. Клетки, обитающие в полумраке, быстро увеличивают содержание хлорофилла. Таким образом, в более глубоких участках освещенной зоны накопление запасов этого алхимического вещества обеспечивает высокие темпы работы действующей при помощи солнечной энергии фабрики, которая превращает углекислый газ и воду в простой сахар. Чем больше в наличии хлорофилла, тем больше световой энергии можно уловить и использовать для осуществления химических превращений. Когда эти клетки возвращаются в зону с более высоким уровнем освещенности, избыток хлорофилла исчезает, вероятно, крохотные растения просто переваривают его.

Самка морского льва

Изменения, сопровождающие переход клеток от существования в условиях яркого освещения к жизни при низких уровнях освещенности, совершаются в течение нескольких часов, или за один цикл деления. Так, во время апвеллинга различные фитоорганизмы, движущиеся в конвекционной ячейке, регулируют свой зависящий от солнечной энергии производственный процесс с максимальной эффективностью. Поднимаясь вверх или опускаясь вниз, они пользуются чем-то вроде автоматической заслонки, и крохотный органический мотор продолжает плавно крутиться, не зная ни напряжения, ни холостых оборотов. Реакция микроводорослей на различную интенсивность света снова вызывает в памяти образ леса в море, ибо такая адаптация соответствует появлению «солнечных» и «теневых листьев у высших» растений.[26]

Суточный цикл фотосинтезирующей деятельности планктонных водорослей окутан тайной. В большинстве районов океана, особенно у экватора, самым продуктивным временем рабочего дня аутотрофных фотосинтезирующих организмов является раннее утро. Фотосинтез в тропическом фитопланктоне, добытом из моря и помещенном в специальные инкубаторы с постоянным освещением, в 8 часов утра протекает почти в 6 раз интенсивнее, чем в 7 часов вечера. Эти колебания постепенно уменьшаются к северу от экватора и совершенно исчезают между 60 и 70° северной широты. Ученые не дают какого-либо окончательного объяснения этому явлению. Они выдвигают предположения об усталости клетки или перенасыщении ее ненужными продуктами, но действительные причины повышенной утренней активности фитопланктона еще ждут объяснения.

Рост численности фитопланктонных организмов в основном определяется наличием доступных для них ресурсов. Даже несмотря на способность клеток регулировать количество содержащегося в них хлорофилла, в условиях плохой освещенности скорость их размножения снижается. При очень высокой концентрации микроскопических водорослей, когда можно говорить о «цветении» воды, клетки, находящиеся в поверхностном слое, затеняют клетки, оказавшиеся внизу. Это способствует стабилизации плотности фитопланктона. Нулевой рост популяции устанавливается самой популяцией.

Однако в верхних, хорошо освещенных слоях воды предел роста численности фитопланктонных организмов часто определяется наличием питательных химических веществ. В шельфовых водах наиболее дефицитное из них — азот, который входит в состав растворенных в морской воде аммониевых и нитратных соединений. Азот — ключевой элемент аминокислот, представляющих в свою очередь кирпичики, из которых построены белки. Клетки, испытывающие недостаток азота, переключаются на производство главным образом углеводов. Если дефицит азота затягивается, у водорослей развивается, вялость", как это бывает у людей, придерживающихся низкокалорийной диеты. Деление клеток прекращается. Скорость фотосинтеза падает, достигая в конце концов 5 % нормального значения.

Баланс пищевых веществ имеет большое значение для успеха в конкурентной борьбе разных фитопланктонных организмов. В начале весеннего периода роста, а также во время апвеллинга вода богата питательными веществами, и вскоре господствующее положение занимают несколько быстрорастущих видов. В результате их интенсивного роста обычные «минеральные удобрения» частично истощаются и начинают появляться органические «отходы» жизнедеятельности первой волны микроскопических водорослей. В этот момент становятся заметными другие виды, частично хемотрофные, способные поглощать органические вещества в среде, в которой не хватает других питательных веществ. Со временем, по мере того как все большее количество видов начинает пользоваться все усложняющейся пищевой базой, фитопланктонные сообщества перемешиваются между собой, как в кастрюле. Этот процесс приводит на ум еще одну аналогию с развитием наземного леса. Первые растения, появляющиеся на открытом пространстве, представлены обычно несколькими быстрорастущими видами. За ними следуют другие виды, например такие, которые могут расти в затененных местах, и сапрофиты, питающиеся органическими продуктами, поставляемыми их аутотрофными соседями. В конце концов создается разнообразное и единое сообщество организмов. Но, в противоположность темно-зеленым волнам, покрывающим первозданные прибрежные горные кряжи, леса, плавающие в умеренных водах, каждый год исчезают и появляются вновь.

Сезонная смена одних видов фитопланктона другими также происходит как-то таинственно. В каком-нибудь месте в какое-то определенное время один или несколько видов намного превосходят числом все остальные, но это господство временное. В течение нескольких дней или недель они начинают постепенно исчезать со сцены (правда, не полностью), и их место занимает один — три других вида. Изменение концентрации питательных веществ, должно быть, играет важную роль режиссера этого красочного парада организмов, но этим, вероятно, исчерпывается далеко не все. Почти все сведения по экологии фитопланктона получены в результате лабораторных исследований, проведенных на одном или двух выращенных в колбах видах, что не дает истинной картины жизни в океане.

Борьба между разными видами фитопланктонных организмов находит свое выражение в выделении ими сложных органических веществ в воду. Некоторые из них подобны феромонам (то есть действуют как внешние гормоны). Они ускоряют рост клеток, выделяющих эти вещества во внешнюю среду. Другие же являются боевым отравляющим оружием и препятствуют росту конкурентов.

Большое контролирующее влияние на рост численности фитопланктонных организмов оказывают питающиеся им представители зоопланктона. Проходит немало времени, прежде чем весной зоопланктон начинает успешно развиваться, но когда фитопланктон достигает полного расцвета, микроскопические животные начинают действовать. Численность зоопланктона, в котором доминируют копеподы, в конце концов быстро увеличивается и сразу же начинается пир.

Копеподы, или веслоногие, — это мелкие рачки, похожие на изящных бескрылых насекомых. С помощью необычно быстрых взмахов своих усиков они мечутся в толще вод то туда, то сюда.

Эти крохотные существа часто рассматриваются как единая группировка. Все они вегетарианцы, или первичные консументы в морской пищевой цепи. Однако между двумя различными видами может быть такая же разница, как между лосем и кроликом. Распространенное представление о веслоногих как о благородных пастбищных животных не соответствует действительности. Известно, что некоторые виды являются прожорливыми хищниками, которые нападают и пожирают других веслоногих. Особенно охотно они это проделывают с мелкими личинками рыб. Один из этих крохотных хищников, Labidocera, по временам в изобилии населяет Калифорнийское течение. Колючие и сильные, Labidocera, достигающие нескольких миллиметров в длину, интенсивно охотятся за личинками калифорнийских анчоусов. Нападая на все, что попадается ей на пути, Labidocera убивает гораздо больше того, что может съесть. Искалеченные и умирающие личинки анчоусов, с вырванными из тела кусками, усеяли дно аквариума, в котором биологи изучали поведение этого веслоногого выродка. Такие исследования дают веские основания предположить, что Labidocera уничтожает большую долю ежегодного пополнения поголовья анчоусов.

Однако, в полном соответствии с законом экологической пирамиды спроса и предложения пищевых продуктов, в планктоне гораздо больше травоядных, чем плотоядных форм. Выяснилось, что большинство представителей зоопланктона очень привередливы в еде. Многие виды веслоногих выбирают себе одноклеточные водоросли, размеры которых колеблются в очень узких пределах, автоматически отбрасывая слишком крупные и слишком мелкие клетки. Только что вылупившиеся личинки калифорнийского анчоуса питаются почти исключительно одним видом жгутиконосцев. Об этом свидетельствует тот факт, что нерест анчоусов точно приурочен к периоду массового размножения этих организмов. Велигеры, или личинки, таких моллюсков, как морское ухо, или халиотис, питающиеся мельчайшими клеточками водорослей, также очень разборчивы.

В течение многих лет из года в год специалисты по экологии планктона, определяя присутствие фитопланктона, измеряли лишь его общую продуктивность или концентрацию хлорофилла. Это делалось главным образом ради удобства. Такой метод позволял получить количественные данные; он давал возможность избегать больших затрат времени на тщательный микроскопический анализ планктонных проб; он соответствовал растущей тенденции применять в своей работе современные автоматические химические анализаторы, например для определения присутствия радиоактивных изотопов, скажем, 14С. Но при этом терялась возможность прогнозировать характер связи между изобилием фитопланктона и успешным его использованием основными организмами, составляющими следующее звено пищевой цепи. Теперь ученые считают, что личинки таких рыб, как калифорнийский анчоус, погибнут от голода, находясь среди массы «хлорофилла», если будет отсутствовать определенный вид одноклеточных водорослей. Покойный Д. Д. X. Стрикленд из Скриппсовского института океанографии, тонкий знаток мира планктона, кратко подытожил эту проблему следующими словами: „Животные не едят первичную продукцию или 14С, или хлорофилл, или что-нибудь в этом роде. Они едят растения. И их очень интересует, какого рода растение они едят". По-видимому, микроскоп останется важным инструментом в изучении фитопланктона. И в первую очередь это относится к исследованиям, связанным с рыбными промыслами или с определением влияния загрязнений на главные организмы в пищевых цепях.

С дальнейшим ходом сезона роста в мире планктона наблюдается все большее оживление. Веслоногие стремительно носятся в воде, словно ласточки в небе прерий. Велигеры тучами толкутся у поверхности воды, напоминая рой прозрачнокрылых насекомых в летний вечер.

В результате сезонных изменений, протекающих в этом плавучем лесу, со свойственным ему разнообразием взаимоотношений между фито- и зоо-планктонными организмами, возникает исключительно пестрая картина, поражающая разнородностью составляющих ее деталей. Интенсивное потребление пищи приводит к заметному истощению пастбищ. Хотя в местах с высокой концентрацией питательных веществ могут по-прежнему возникать плотные скопления диатомовых или жгутиковых водорослей, рано или поздно и они будут уничтожены ордами крохотных голодных существ.

Аквалангистам приходилось встречать слои концентрированного планктона толщиной всего лишь около сантиметра. С помощью лазерной голографии, которая недавно стала применяться в морской биологии, ученые засняли кубический метр морской воды. Оптическая аппаратура, дающая большое увеличение, позволила им увидеть, что в относительно большом объеме воды лишь кое-где разбросаны плотные гроздья живых существ.

Исследования, проводимые в более широких масштабах, в открытом море, с использованием батометров и приспособлений для сбора планктона, также показывают, что планктон повсюду распределяется неравномерно. В водах Калифорнии образуются длинные лентовидные скопления планктона, расположенные параллельно береговой линии. В этих же местах на многометровой глубине океанографы также находят хорошо обособленные слои, зеленые от содержащегося в них фитопланктона. И обычно вокруг этих зеленых слоев, как детвора в день Святого Патрика вокруг огромного стола, уставленного сластями, беспорядочно суетятся веслоногие рачки и другие планктонные животные.

Загадочная лоскутная структура мира планктона обманывает восприятие наблюдателя, смотрящего на волнующийся океан с берега или с борта корабля или созерцающего однообразное водное пространство с высоко летящего самолета. Возможно, в море нет другого такого явления, для которого были бы столь характерны парадоксы, как это присуще миру планктона. Невероятно сложные интегрированные плавающие сообщества, иногда простирающиеся на сотни и тысячи квадратных километров, являются результатом существования этого микромира. Перехват невидимых лучей солнечного света и множество способов абсорбции питательных веществ, потребление одной пищи и отказ от другой, экскреция, привлечение, отпор противнику, синэргизм и антагонизм — все это происходит в пространстве величиной с точку на этой странице.

Процессы, протекающие в этом мире „простой" жизни, по своей сложности легко могут соперничать с экономикой США. К концу сезона вариации в горизонтальном и вертикальном распределении в пелагических биоценозах достигают максимума. По словам Рамона Маргалефа, специалиста-планктонолога, скопления планктонных организмов на этой последней стадии развития «меняются каждую минуту, как облака на небе».

Осенью и зимой в пелагических лесах наступает состояние покоя. Большая часть,"листьев" погибает, и они опускаются в темноту; питательные вещества уже не поднимаются из глубин так активно, как весной и летом. Конечно, жизнь здесь теплится, медленно отсчитывая время в студеной тишине, в ожидании, когда возвратятся длинные дни, жаркое солнце и плавный напор глубинных вод, подобно живительному соку, поднимется к листве от корней.

Пытаясь проникнуть в тайны сложных миров, составляющих мир планктона, человек буквально по крохам добывает знания, облегчающие их понимание. Такие важные события, как, например, нарождающийся "красный" прилив, могут зависеть от незаметного колебания молекул или незначительного сдвига в температуре или интенсивности света. Не раскрыты еще многие секреты планктона. Они нелегко поддаются пониманию человека. Они еще долго могут оставаться неуловимыми, потому что лабораторные колбы и нынешний аналитический подход не в состоянии охватить во всей полноте такое сложное явление, как апвеллинг. В этом мощном круговороте морской воды расстояния, измеряемые милями, не менее важны, чем микроны.

IV. Красные приливы

Некоторые фитопланктонные организмы, динофлагелляты, имеют склонность образовывать очень большие скопления, известные под названием „красные приливы". Иногда такие участки „цветения" моря достигают нескольких километров в ширину. Часто они располагаются параллельно береговой линии. Возникают красные приливы в результате быстрого размножения водорослей. Они могут существовать в виде отдельных клеток, либо в виде коротких цепочек, состоящих из нескольких клеток. При максимальной плотности популяции в литре морской воды содержатся миллионы водорослей.

Хотя красные приливы изучаются уже более 100 лет, ученые не пришли еще к окончательному мнению относительно многих аспектов их биологии; в частности, пока не известны причины, вызывающие,"цветение" моря. Известно, что подвижные организмы, образующие красный прилив, активно движутся с помощью жгутиков в поисках зон, в которых скапливаются растворенные питательные вещества. Перемещаясь с места на место, они часто покрывают огромные по их масштабам многометровые расстояния. Когда найден участок, содержащий оптимальное количество пищи, клетки часто образуют резко очерченный слой, который регистрируется океанографическими приборами как зона максимального содержания хлорофилла.

Совершенно непонятно, как скопления фитопланктонных организмов держатся вместе, образуя четкий горизонтальный слой. Планктонологи обращают свой взгляд на концентрирующие механизмы физической природы, такие, как вихревые течения, но действительно ли они причастны к этому — никто не знает. Тех, кто наблюдает за красными приливами с близкого расстояния, изумляет вид воды, неожиданно приобретающей цвет томатного супа, как будто кто-то прямо на глазах проводит краской пограничную линию на поверхности моря.

Некоторые организмы, встречающиеся в красных приливах, обладают чрезвычайно интересным свойством биолюминесценции. Установлено, что биохимическая основа свечения крохотных одноклеточных растений подобна той, которая заставляет светиться жуков-светляков. Динофлагелляты, очевидно, вспыхивают главным образом в ответ на физические раздражения. Ночью это сияние, освещающее верхушки волн, представляет захватывающее зрелище. Рыбы, плывущие через светящийся фитопланктон, оставляют за собой яркий зеленый след. Это привело биологов к мысли, что биолюминесценция водорослей выполняет защитную функцию. Сторонники этой гипотезы „сигнала тревоги" считают, что миллионы крохотных прожекторов, направленных на кормящееся ночью животное-фильтратор, делают заметным этого преступника для хищников. Такие пожиратели водорослей, возможно, не любят яркого освещения и отступают в более глубокие слои. Не все виды динофлагеллят обладают способностью светиться, и причина этого тоже неясна.

Появлению красных приливов на поверхности моря часто предшествуют сильные дожди, увеличивающие сток рек в море. В такое время питательные вещества поступают в прибрежные воды в большей, чем обычно, концентрации, и ученые давно подозревают, что именно это «переудобрение» моря вызывает красные приливы. В последние годы накопилось много примеров, указывающих на существование связи между появлением красных приливов и все учащающимися случаями загрязнения моря. По соседству с местами сброса городских канализационных сточных вод в морскую среду, например в Токийском заливе в Японии и Ослофиорде в Норвегии, массовые вспышки размножения ядовитых динофлагеллят становятся обычным явлением. Рост Gonyaulax catenella, наиболее массового вида в красных приливах в водах северо-западной части Тихого океана, стимулируется детергентами, содержащими нитрилотриацетатную кислоту.

Многие виды динофлагеллят имеют сложный цикл развития, в котором чередуются свободно плавающие планктонные фазы и фазы неподвижные, встречающиеся в бентосе. Эта схема жизненного цикла характерна для многих обитателей моря, но, в противоположность большинству из них, у ушедших на дно динофлагеллят все жизненные процессы заторможены. Эта стадия получила название покоящейся стадии, или цисты. В этот период динофлагелляты не движутся и не растут. Находясь в пассивной обороне, они окружают свои одноклеточные тела похожим на раковину покрытием, подобным оболочке пыльцевых зерен высших растений. Это одно из самых стойких веществ, способное противостоять почти любому химическому воздействию, доступному человеку и природе. Даже кипящие кислоты не в состоянии разрушить его. Инцистированные особи совершенно безболезненно переносят даже воздействие мощных пищеварительных соков животных, которые питаются живущими в отложениях организмами.

Спустя какое-то время, может быть годы (доподлинно никто этого не знает), по какому-то неуловимому сигналу из крохотных цист, которые на континентальном шельфе встречаются тысячами в одном грамме песка, появляется новое поколение плавающих планктонных организмов. Недавно некоторые биологи высказали мысль, что причиной красных приливов является такое массовое синхронное эксцистирование динофлагеллят, которые за несколько лет могли накопиться в бентосе от сменявших друг друга незначительных по объему популяций жгутиконосцев. Возможно, что стимулом к эксцистированию может служить смена температуры, солености или появление питательных веществ в оптимальной для роста водорослей концентрации, но опять-таки никто ничего не знает наверняка.

Если бы не тот факт, что несколько видов динофлагеллят крайне токсичны для многих высших форм жизни, включая человека, красные приливы, вероятно, ни у кого не вызвали бы интереса, кроме разве что горсточки кабинетных ученых да любознательных любителей морских прогулок. Однако среди дюжин безвредных видов в прибрежных водах Северной Америки четыре вида несут теперь ответственность за миллионные убытки, которые время от времени несут индустрия туризма и рыбная промышленность. Два из них вызвали смертельные отравления людей.

В Новой Англии жгутиконосец Gonyaulax excavata (прежнее название G. tamarensis) стал широко известен как опасный вид только начиная с 1972 года. В тот год были обнаружены ядовитые моллюски вдоль побережья штатов Мэн, Нью-Гемпшир и Массачусетс, одновременно было зарегистрировано несколько случаев подозрительной гибели рыб и птиц. Все это привело к запрету промысла моллюсков на несколько недель. Несколько раз сообщалось о появлении заболеваний, связанных с красными приливами, но быстро принятые меры предотвратили серьезную опасность.

В прибрежных водах Канады вот уже двадцать с лишним лет пристальное внимание приковывает G. excavata, С ним связывают многочисленные случаи гибели людей, употреблявших в пищу зараженных моллюсков.

Каждое лето начиная с 1972 года ядовитые водоросли появляются в водах Новой Англии, распространяясь на юг до Кейп-Кода. Некоторые ученые считают, что увеличивающееся количество сточных вод и тепловых выбросов вдоль побережья Новой. Англии, возможно, создает благоприятные условия для развития опасного G. excavata.

В Мексиканском заливе губительные свойства красных приливов приписываются двум видам, Gymnodinium breve и Gonyaulax monilata. Наибольшее влияние красные приливы оказывают в этом районе на всякого рода рыбу. Рыбы, пойманные в этих водах, главным образом у побережья Флориды и Техаса, отличаются странным поведением. Вдруг какая-нибудь плывущая вполне нормально рыба совершает рывок к поверхности и начинает сновать вверх-вниз, то наполовину высовываясь из воды, то снова уходя под воду. По-видимому, ее мучает удушье; сделав последний „вдох", она погибает. Случалось, что целые косяки кефали вдруг выскакивали на поверхность, вставали на хвосты и, выпустив фонтанчик воды, умирали. После такого массового падежа все пляжи бывают завалены гниющей рыбой, и индустрия туризма надолго замораживается.

Красные приливы Мексиканского залива редко связываются с серьезными заболеваниями людей. Однако отдыхающие на берегу и катающиеся на лодках люди испытывают сильное раздражение дыхательных путей, сопровождающееся кашлем, чиханием и чувством жжения. Полагают, что эти симптомы вызываются содержащей токсины водорослей водяной пылью, срываемой порывами ветра с гребней волн, красных от кишащих в них жгутиконосцев.

Красные приливы в районе Тихоокеанского побережья особенно опасны для человека. Встречающийся среди многочисленных безвредных организмов Gonyaulax catenella требует самого пристального внимания. Этот вид, обычно образующий цепочки клеток, в изобилии появляется только в прибрежных участках Северной Калифорнии (Сан-Франциско) и распространяется дальше на север. В пространстве и времени он распределен очень неравномерно. В течение многих лет большие участки побережья бывают свободны от этого красного прилива, и вдруг океан расцвечивается розовым, подобно облаку на закате.

Сезон расцвета G. catenella падает на период с июля до конца сентября. В дневное время "цветение" моря незаметно. Характерные для других форм чрезвычайно плотные популяции, окрашивающие воду в красный цвет, образуются редко. Но ночью на отдельных участках побережья, начиная от Пуэнт-Рейеса до Алеутских островов, эти водоросли начинают светиться. Для индейцев, живущих на побережье Тихого океана, появление красивых мерцающих огоньков на гребнях волн служит сигналом, предупреждающим о том, что моллюсков есть нельзя.

Для человека и большинства других животных, на которых проводились опыты, паралитический яд, содержащийся в зараженных G. catenello моллюсках (или ПЯМ), является одним из наиболее опасных среди известных ядов. Его действие почти в пятьдесят раз сильнее действия кураре, знаменитого яда, которым амазонские индейцы смазывали кончики своих стрел. ПЯМ, по-видимому, состоит не из одного соединения, а из группы родственных органических химических веществ.

О том, какую опасность для человека представляет G. catenella, можно судить хотя бы по тому, что его используют современные политические охотники за головами из Центрального разведывательного управления. После дистилляции и концентрации яд, полученный из водорослей, был применен для отравления стилетов, используемых наемными убийцами ЦРУ. Бесконечно малое количество чистого ПЯМ, нанесенное на стилет, подействует в течение нескольких минут, так как это высококонцентрированное вещество попадет непосредственно в кровеносную систему. Губы начнут дрожать и онемеют, затем, вероятно, то же самое произойдет с пальцами рук и ног; очень скоро после этого наступит паралич конечностей. Когда паралич охватит грудные мышцы и диафрагму, жертва умрет от удушья.

Во всех известных случаях отравления ПЯМ описаны именно такие симптомы, но появляются они лишь спустя длительное время, от двух до двенадцати часов. Отравление всегда являлось результатом употребления в пищу моллюсков, выловленных по соседству с ядовитым „цветением" моря. Время между отравлением и появлением первых симптомов заболевания зависит от того, как долго пробудет яд в пищеварительной системе, прежде чем он попадет в кровь, и индивидуальных физиологических особенностей отравленного человека.

Даже самое тяжелое паралитическое отравление моллюсками поддается такому простому методу лечения, как искусственное дыхание, надо только проявить при этом должное упорство. При отсутствии больничного аппарата достаточно воспользоваться способом «рот в рот». Выздоровление обычно наступает быстро, приблизительно через сутки после появления первых симптомов.

Самые серьезные случаи отравления — со смертельным исходом — вызывало употребление мидий и других двустворчатых моллюсков (мий, кардиумов и т. п.), пойманных в водах с высокой соленостью. Устрицы, обитающие гораздо ближе к берегу, в солоноватых бухтах, например в системе Пьюджет-Саунд, почти никогда не соприкасаются с G. catenella. Двустворчатые моллюски обычно заражены сильнее других организмов, так как они являются фильтраторами и соответственно задерживают огромное количество клеток G. catenella. Сами двустворчатые приобрели устойчивость по отношению к ПЯМ, и в мягких тканях мидий, мий и ряда других видов токсины накапливаются в больших количествах. Исключительную известность за свою способность сохранять очень высокие концентрации ядов получил моллюск Saxidomus gigantea, широко распространенный у северо-западного побережья Тихого океана. ЦРУ использовало S. gigantea в качестве главного источника яда для отравления оружия.

Хотя на побережье северной части Тихого океана двустворчатые моллюски заражены сильнее всего, другие животные, в том числе крабы и брюхоногие моллюски, как выяснилось, содержат в себе достаточное количество ПЯМ, чтобы вызвать отравление у человека, употребившего их в пищу. Возможно, эти существа получают токсины, питаясь очень мелкими двустворчатыми.

Неоднородное, мозаичное пространственное распределение ПЯМ может ввести в заблуждение. Известно, что мидии и некоторые другие виды, обитающие на банках, расположенных всего лишь в одном километре друг от друга, сильно отличаются по токсичности. Одних можно есть совершенно безбоязненно, другие несут с собой смерть. Кроме того, ПЯМ может сохраняться в тканях моллюсков в течение нескольких недель после того, как в данном участке исчезнут последние G. catenella.

Каждый год на Тихоокеанском побережье люди болеют (и иногда умирают) от ПЯМ. Источником этих отравлений почти никогда не бывает пища, подаваемая в ресторанах. Чаще всего жертвами токсичных водорослей бывают туристы, например студенты колледжей, совершающие вылазки к морю, и путешествующие вдоль побережья сентиментальные любители природы из Де-Мойна или Тулсы. Начинающим рыболовам-любителям от Калифорнии до Аляски следует справляться в местных органах здравоохранения или у опытных рыбаков относительно съедобности моллюсков в данной местности. Но самым мудрым было бы следовать старому правилу индейцев и воздерживаться от употребления моллюсков в период с конца весны, когда волны только еще начинают окрашиваться в розовый цвет, и до осени.

V. Леса бурых водорослей[27]

В море водоросли часто образуют почти настоящие леса. Аквалангисту, совершающему погружение около Ла-Хольи, — Монтерея, острова Сан-Хуан, Амчитки и многих других пунктов, было бы понятно, почему можно говорить о лесе. В этих местах даже по высоте господствующие здесь растения, простирающиеся от дна до поверхности, а глубины здесь составляют 10–25 метров, вполне выдерживают сравнение с деревьями. Термины, которыми описывают это морское сообщество — рощи, древостой, крона, подрост, — также подкрепляют его сходство с наземным лесом.

Ламинарии и близкие к ним виды — самые крупные из всех видов водорослей и находятся на противоположном конце того ряда, который начинается с фитопланктонных организмов. Однако интересно отметить, что в пространственном отношении «леса» бурых водорослей занимают крайне мало места по сравнению с фитопланктоном. Гигантские водоросли растут очень узкой полосой, в то время как «листва» фитопланктона, хотя обычно она и не простирается на большую глубину, покрывает всю водную поверхность планеты.

Ламинариевые живут в холодной воде. Для каждого района характерно несколько видов этих водорослей, но как группа они распространены по всему миру там, где летние температуры воды не поднимаются выше 20 °C. Вдоль восточного побережья Северной Америки буйные заросли этих водорослей не встречаются южнее мыса Кейп-Код, хотя отдельные чахлые растения можно видеть иногда вплоть до северных районов штата Нью-Джерси. В Северной Америке наибольшего развития и разнообразия ламинариевые достигают на Тихоокеанском побережье. Благодаря охлаждающему влиянию Калифорнийского течения они процветают вдоль континентального бордерленда до северной части Калифорнийского полуострова.

Огромные растения: Macrocystis — в Южной Калифорнии, Nereocystis в Пьюджет-Саунд, Laminaria в ледяных водах дальнего Севера, а также более мелкие виды, образующие заросли наподобие густых кустарников, — все это лишь часть того, что может увидеть натренированный и хорошо вооруженный глаз альголога. Подобно большинству живущих в море существ, ламинариевые имеют два разных обличья, но их превращение еще более удивительно, чем длинный ряд существ, сменяющих друг друга в процессе метаморфоза животных, или изменения, совершающиеся у микроскопических водорослей при переходе от активного образа жизни к состоянию покоя во время инцистирования.

Первых биологов, начавших заниматься ламинариевыми, озадачивал вопрос об их зарождении, пока кто-то не заметил крохотные капсулы — сорусы[28], образующиеся вдоль краев толстых кожистых «листьев», или пластин. Сорусы были похожи на семена, хотя слишком маленькие для таких мощных растений, но исследователей ждали и другие сюрпризы.

Зрелые сорусы являются только вместилищем для гораздо меньших по размеру «семян», в каждом сорусе их содержится от шестнадцати до шестидесяти четырех; это число всегда представляет собой экспоненциальное кратное от двух и варьирует у разных видов. Микроскопические «семена» были названы более подходящим для них именем — зооспорами, ибо они умеют плавать, пользуясь при этом крохотными жгутиками. Более того, одноклеточные зооспоры обладают гаплоидным набором хромосом, то есть вдвое меньшим числом этих образований, несущих в себе гены, чем это характерно для растений данного вида.

Предположим, что клетки какой-то крупной бурой водоросли содержат тридцать хромосом, образующих пятнадцать пар. Каждый член пары очень похож на своего партнера, хотя между ними можно найти много небольших различий. Эти различия проявляются в тонких деталях структуры молекул ДНК (дезоксирибонуклеиновой кислоты), которые, растягиваясь, извиваясь и петляя, проходят внутри каждой хромосомы и несут в себе информацию о наследственных признаках. Для нас важно лишь то, что между так называемыми гомологичными хромосомами в данной паре действительно существуют небольшие различия.

Значение зооспор заключается в том, что в процессе их образования происходит распределение гомологичных хромосом одной пары между разными клетками. В противоположность нормальному делению клеток, как это имеет место при росте растений, когда сначала хромосомы удваиваются (внешне это несколько напоминает продольное деление), а затем строго поровну расходятся в образующиеся новые клетки, при формировании зооспор осуществляется редукционное деление. Каждая из новых двух клеток, которые образуются внутри молодого спорангия, получает лишь по одной гомологичной хромосоме из каждой пары хромосом родительской клетки. Таким образом, набор хромосом в них оказывается вдвое меньшим. Почти сразу же эти клетки снова делятся и дают начало уже четырем клеткам. В результате очень тонкого процесса, называемого кроссинговером, в период подготовки к редукционному делению гомологичные хромосомы каждой пары обмениваются друг с другом целыми участками, так что образующиеся зооспоры получают несколько отличающиеся друг от друга, а главное от родительского растения, комбинации генов.

При каждом последующем делении первые четыре зооспоры передают точные копии своего половинного набора хромосом дочерним клеткам. Этот процесс продолжается до тех пор, пока спорангий не окажется заполненным спорами.

Зрелые зооспоры не имеют почти ничего, кроме существенно важного генетического груза, созданных ранее энергетических запасов и жгутиков, обеспечивающих поступательное движение. Тем не менее они готовы пуститься в важное и рискованное путешествие через окружающий их гидрокосмос.

По какому-то неизвестному сигналу спорангии раскрываются, и крохотные зооспоры начинают быстро расплываться во все стороны. Некоторые зооспоры подхватываются поверхностными течениями и вместе с фитопланктоном, вероятно, проделывают многокилометровый путь, прежде чем достигнут дна. Но такое путешествие выпадает на долю далеко не всех зооспор. Многие из них остаются внутри родительского леса или неподалеку от него. Эти зооспоры, мягко опускающиеся на дно, попадают на благодатную почву, уже не однажды доказавшую свою способность вырастить здоровое поколение водорослей.

Достигнув дна, маленькие клеточки начинают создавать поселение. Еще одно характерное свойство этих колонистов заключается в том, что они поровну разделены на мужские и женские особи. Каждая спора прикрепляется к субстрату, прорастает и превращается в небольшое странное растение — гаметофит, то есть размножающееся половым способом. Гаметофиты могут быть мужскими и женскими. Это alter ego мощного, но бесполого спорофита, который мы и имеем в виду, говоря о гигантских водорослях. Гаметофиты представляют собой самостоятельное поколение, которое до недавних времен было плохо знакомо биологам, так, как они микроскопически малы, живут недолго и труднодоступны.

Все известные гаметофиты разных ламинариевых — крохотные, похожие друг на друга растения. Едва различимые невооруженным глазом, этими ни водоросли предстают под микроскопом в виде разветвленных стелющихся нитей, состоящих всего из нескольких клеток. Мужские растения имеют менее крупные клетки и сильнее ветвятся, чем женские. Почти все, что известно о гаметофитах, получено из лабораторных культур, хотя после того как зооспоры активно выходят в заросли ламинарий, они в продолжение какого-то времени должны расти. Это своего рода микроскопическая „трава", покрывающая тусклое морское дно.

Женские растения производят, как правило, небольшое количество особых, одетых плотной оболочкой клеток. Каждая содержит яйцеклетку, которая зреет по мере того, как набухает окружающая ее камера, и в конце концов лопается. Яйцеклетка выталкивается из камеры, но остается висеть на ней снаружи. Тем временем в мужских гаметофитах так же активно идет процесс формирования половых клеток. На кончиках ветвей мужских растений образуются специальные органы — антеридии. Из каждого антеридия и выходит крошечная спермоподобная клетка с двумя жгутиками, после чего мужское растение умирает.

Теперь стратегия размножения, призванная увековечить растение, достигает кульминации. Смысл полового размножения заключается в рекомбинации, или перемешивании, генов, которая увеличивает пластичность, а соответственно и способность данного вида приспособляться к внешним условиям. От поколения к поколению появление различных комбинаций генов обеспечивает возникновение новых адаптивных признаков, необходимых организмам для того, чтобы выжить в этом постоянно меняющемся мире.

Многие простые организмы — бактерии, обитатели фитопланктона, простейшие, даже морские анемоны, плоские черви и некоторые высшие растения — сохраняют способность к бесполому размножению, обычно воспроизводя точные копии путем простого деления тела. Но и они обладают половым размножением, показывая, что и в животном, и в растительном царстве существует потребность в регулярной корректировке изданий. Радикальные изменения в новых тиражах организмов встречаются редко. Может пройти много поколений, прежде чем завершатся какие-нибудь очень сложные процессы отбора. К несчастью для организмов, живущих в современную эру чрезвычайно быстрых изменений среды, у природы нет возможности ускорить редактирование и пересмотреть графики изданий.

Подобно комару, обшаривающему рощу секвойи на уровне моховой подстилки, мужские половые клетки водорослей ищут яйцеклетки, свисающие с женских гаметофитов. Когда они сливаются, их хромосомы объединяются попарно, и при этом восстанавливаются их первоначальное количество и расположение, характерные для большого спорофита. Можно смело утверждать, что произошло очень важное событие, ибо две соединившиеся половые клетки произошли из зооспор, упавших с разных родительских растений. Таким образом, риск инбридинга — близкородственного скрещивания — сводится к минимуму; брак заключается между гомологичными хромосомами, которые родом, так сказать, из разных частей города, возможно даже из разных городов и штатов.

Теперь водоросль становится растущим феноменом. Крошечная оплодотворенная яйцеклетка начинает делиться. Она растет на верхушке женского гаметофита, который вскоре становится незаметным. Сначала за счет пролиферации клеток образуется маленькая однослойная пластинка, которая позднее становится многослойной. Из клеток нижнего слоя вырастают тонкие ризоиды. Из верхней части пластинки начинает формироваться слоевище. Появляются более толстые ризоиды, похожие на обнажившиеся корни дерева, единственная функция которых, однако, заключается в том, чтобы удерживать растение на каменистом дне.

У обычной гигантской бурой водоросли Южной Калифорнии, Macrocystis pyrifera, растущий ствол выбрасывает пластинки, или фотосинтетические «листья», отделенные правильными интервалами. Рост Macrocystis — одно из самых ярких чудес подводного мира, ибо огромные слоевища вырастают на 30 сантиметров в день, обгоняя в скорости роста любое другое растение. В расцвете своих сил эта гигантская водоросль может увеличиться на 25 метров за 120 дней непрерывного роста.

В конце концов Macrocystis образует многочисленные стволы, в большинстве случаев ответвляющиеся от одного основного ствола у дна. В одном спорофите насчитывали до 130 отдельных «ветвей», включая молодые побеги. Однако это редкость, обычно же число стволов не превышает тридцати-сорока. После того как эти длинные вымпела, выбрасывающие тонкие, заостренные пластинки, достигают поверхности, они некоторое время продолжают расти, а затем перепутываются с другими, образуя лиственный шатер на расстоянии 10–30 метров от морского дна.

Слоевища поддерживаются на поверхности при помощи наполненных воздухом пузырьков — пневматоцистов. А основания каждой листовидной пластинки Macrocystis есть небольшие воздушные пузырьки. Одно взрослое растение имеет тысячи таких пузырьков, благодаря которым слоевища поддерживаются в вертикальном положении. У некоторых других видов ламинариевых, произрастающих в водах западного побережья, пневматоцисты намного крупнее, особенно у таких форм, как Pelagophycus и Nereocystis. У первой есть всего один пневматоцист, который поддерживает все растение. Pelagophycus по виду очень отличается от Macrocystis. Единственный гладкий плетевидный ствол поднимается к поверхности, где он заканчивается воздушным пузырем емкостью до 2,6 литра. Подобно воздушному шару с кожаной оболочкой, этот крупный пневматоцист поддерживает две расходящиеся массы пластинок, свисающих с поверхности, как огромный потертый занавес.

Хотя по своей величине Macrocystis держит абсолютный рекорд, среди бурых водорослей имеются и другие очень крупные виды. Примером могут служить бурые водоросли из рода Cystoseira в заливе Монтерей. Они обладают многолетним стволом, поднимающимся над поверхностью дна не более чем на метр. Ежегодно растение выбрасывает наверх репродуктивное слоевище. Оно вырастает до 10–15 метров и затем, когда его репродуктивные возможности истощаются, умирает. Крупные бурые водоросли, встречающиеся у берегов Аляски, также известны своей способностью к стремительному росту.

Как эти растения добиваются таких феноменальных темпов роста, почти в сто раз превышающих скорость роста деревьев? Отчасти, должно быть, этому способствуют физические условия. Для того чтобы вырастить небольшие мясистые пузырьки, требуется гораздо меньше энергии и ресурсов, чем на создание толстых, тяжелых, обладающих сложным строением стволов, которые необходимы крупным наземным растениям. Кроме того, морские растения окружены питательными веществами; для того чтобы поглощать их, им не нужно пронизывать корнями кубометры каменистой почвы, вступая при этом в запутанные конкурентные отношения с соседними деревьями.

По-видимому, главный объект конкуренции в лесах бурых водорослей — это свет, и не всегда победителями оказываются более крупные виды. В водах острова Амчитка из группы Алеутских островов встречается несколько видов, относящихся непосредственно к роду Laminaria. Эти водоросли напоминают собой широкие ремни. Обычно они не доходят до поверхности моря на несколько метров. Но тем не менее Laminaria подавляют более крупный вид Alaria fistulosa, образующий непосредственно под поверхностью воды лиственный шатер. Этот вид способен подняться из глубины на 25 метров и более, но в начале своего развития он заслоняется другими формами, так как наиболее густо Alaria поселяется в мелководных и открытых участках у берега. Когда в ходе одного из экспериментов аквалангисты-биологи срезали секаторами все растения Laminaria на разных глубинах, гигантская Alaria быстро разрослась и распространилась далеко окрест. Противоположное явление наблюдается в Южной Калифорнии, где огромные «кроны» Macrocystis затеняют местные виды водорослей, образующих своеобразный «подлесок».

Самозатенение тоже ограничивает рост, когда «листва» становится слишком густой. Молодые растения могут поселяться только по краям густых скоплений их родителей-спорофитов. Часто новые побеги не находят достаточно благоприятного участка дна — например, если им мешает передвижение песка или участки оказываются слишком глубокими либо слишком мелкими, — и их рост в этих случаях сильно задерживается, пока среди зарослей взрослых растений не появится свободное место.

Через несколько лет водоросли достигают расцвета. Теперь крупные заросли зрелых растений по обилию жизни, нашедшей в них приют, могут соперничать с тропическим лесом в сезон дождей. Как и в настоящем лесу, наибольшее разнообразие населения наблюдается в нижнем ярусе. Бросаются в глаза похожие на цветы актинии, большие морские звезды и морские ежи, крабы и моллюски. Из всех обитающих здесь брюхоногих моллюсков наибольшую известность, конечно, получила улитка морское ухо, представленная несколькими разными видами. На покрытых илом участках, ограниченных каменистыми грунтами, встречаются, иногда в удивительных количествах, живущие в трубках-черви. Один из них, Diopatra, выставляет свою трубку над поверхностью песка. В очевидной попытке замаскировать эту незащищенную часть своего жилья Diopatra обклеивает ее со всех сторон песчинками, небольшими ракушками и тому подобным материалом. Между ризоидами среди детрита часто попадаются обрывки Macrocystis, которые служат этим всеядным червям и пищей, и укрытием одновременно. Здесь на дне поселяются миллионы особых, сверлящих скалы двустворчатых моллюсков. Они изрешечивают мягкие, построенные из песчаников и сланцев террасы и мелководные уступы у побережья Калифорнии. За века своей деятельности они могут изменить рисунок дна и даже повлиять на скорость эрозии берега, но на жизнь водорослей они, вероятно, оказывают небольшое влияние.

Между скалами и низкими рифами, среди кожистых стволов водорослей рыщут осьминоги и многочисленные донные рыбы. Но господствующее положение с точки зрения роли, которую они играют в пищевой цепи, в этом царстве водорослей, освещаемом колеблющимися солнечными лучами, занимают рыбы. По временам кажется, что пространство между «листьями» пусто; но стоит минуту понаблюдать, как в бронзовых просветах, словно мифические лесные духи, вдруг появляются рыбы.

Хлеб насущный многих из этих рыб составляют небольшие, часто защищенные твердой оболочкой, или панцирем, организмы: крохотные гидроиды, ракообразные, моллюски, черви и мшанки, в изобилии поселяющиеся на поверхности крупных растений. Колышущиеся боковые пластинки слоевищ похожи на хорошо снабжаемый магазин самообслуживания для пасущихся рыб. Лари для овощей заполнены не хуже, чем мясные прилавки, ибо несколько видов менее крупных водорослей поселяются на больших растениях.

Вдоль уходящей в глубину опушки Калифорнийской рощи водорослей есть возможность повстречаться с главными плотоядными животными морских джунглей. Здесь, подобно большим мрачным хищным птицам, патрулируют морские львы и акулы. Первые встречаются чаще, чем вторые, а может быть, они просто более заметны.

Многие виды акул ведут себя чаще как мусорщики, а не как хищники. Эти бескрылые стервятники моря движутся бесшумно, как привидения, разыскивая мертвых, слабых и уязвимых. Однако есть среди них и исключения. В водах Калифорнии большая белая акула (Carcharodon сагсаrias)[29] с агрессивностью, не свойственной животным, питающимся падалью, охотится за тюленями и морскими львами. Этот вид нападает и на людей, купальщиков и аквалангистов, вероятно, принимая их за свою обычную добычу, на пространстве от Ла-Хольи до Фараллонских островов в водах Марин-Каунти в Северной Калифорнии. Несколько таких встреч оказались роковыми для человека.

Тихоокеанское побережье нередко посещают также и другие виды акул. Воды у острова Санта-Каталина облюбовали синие акулы (Prionace glauca), стройные, грациозные животные, если и представляющие опасность для человека, то очень небольшую. Биологи из Государственного университета в Лонг-Биче, установившие звуковые передатчики на нескольких из этих акул, обнаружили, что днем они рассеиваются по всему пространству воды между островом и материком, ночью же стремятся сгруппироваться около острова. Сотни акул приходят сюда с наступлением темноты и рыщут поблизости от берега Санта-Каталины, возможно, в надежде поживиться рыбой или каким-нибудь другим животным, покинувшим свое укрытие в зарослях водорослей или среди гальки, покрывающей дно.

В водах Южной Калифорнии иногда встречаются косатки, хотя более обычное место их пребывания находится дальше на север. Это главные хищники планеты. Косатки кормятся в основном другими млекопитающими- тюленями, морскими львами и дельфинами. Они производят впечатление очень разумных животных и, как ни странно, не проявляют враждебности к человеку. Несмотря на случаи, упоминаемые в эскимосском эпосе, документально подтвержденные факты о нападении косаток на человека отсутствуют. Имеются интригующие рассказы о том, как косатки нападали на собачьи упряжки, застигнутые на небольших плавучих льдинах, не обращая при этом внимания на столь же уязвимых владельцев собак (возможно, они просто пощадили их). Число любителей подводного плавания в Пьюджет-Саунде неуклонно растет, несмотря на постоянно происходящие здесь сборища братства „убийц" или их чрезвычайно многочисленных семей. Никаких сообщений о нападениях на аквалангистов не поступало.

Аквалангист, который боится встречи с крупным хищником, чувствует себя в большей безопасности вблизи или внутри зарослей бурых водорослей. Такое душевное состояние, возможно, характерно для многих живущих здесь существ. Пребывание в этом лесу не только внушает чувство защищенности от грозных теней, скользящих вдоль края зарослей, но и какое-то подсознательное ощущение покоя. Густые заросли водорослей разбивают и укрощают самые яростные штормовые волны. В бушующую ночь морская выдра, спрятавшись между слоевищами Macrocystis, должна чувствовать себя действительно уютно. Конечно, зимой температура ее водяной постели не превышает 10 °C, но морская выдра чувствует себя вполне комфортабельно, когда спит в холоде.

Другие, менее крупные животные, поселяющиеся внизу, в темных вьющихся слоевищах и на морском дне, вероятно, узнают о шторме по повторяющимся время от времени движениям воды и по заглушенному отдаленному реву прибоя на каком-нибудь незащищенном берегу. Вспоминается рассказ Джона Мюира об ощущениях, испытанных им во время путешествия в высокие горы Сьерры. В своих походах он никогда не пользовался палаткой, а укрывался от штормов и сильных ночных ветров густых зарослях кустарника, «где над головой, как крыша, гнулись и трещали ветви… Ветер, вначале напоминавший легкое дыхание, а к полуночи усилившийся до штормового, обрушил на мою крышу из листьев резкие удары. Со скал у меня над головой неслись оглушительные звуки»

В конце концов штормы уничтожают подводные леса, но тем самым они обеспечивают их возрождение. Ослабленные разрушительной деятельностью морских ежей, брюхоногих моллюсков, крабов, сверлящих двустворчатых моллюсков и других существ, ризоиды могут не устоять перед силой шторма. Рубщики водорослей также неумышленно расшатывают и разъединяют их опоры, внося свой вклад в гибель зарослей калифорнийской Macrocystis.

Незакрепленное растение, влекомое током воды, запутывается в соседних растениях. Некоторые из них, не выдержав дополнительного бремени, тоже обламываются. Даже остающиеся прикрепленными ко дну перепутавшиеся водоросли погибают. Многочисленные слоевища плавающих и прикрепленных растений образуют такой клубок, что отделить их друг от друга невозможно. Аквалангисты-биологи видели, как восемнадцать гигантских растений были безнадежно сплетены в одну массу, подобно огромному свалявшемуся клубку ниток. В конечном итоге мертвые и умирающие растения отрываются и уносятся течениями. Одни прибивает к берегу на удивление туристам, другие же, изорванные в клочья, увлекаются мутьевым потоком во впадину Санта-Барбара, представляющую собой грандиозное кладбище водорослей.

После особенно сильного шторма заросли, в которых уже до этого было довольно много растений с разрушающимися ризоидами, сильно редеют. Дюжины плавающих слоевищ служат началом цепной реакции приводящей в конце концов к гибели значительной части растений.

Остается спорным вопрос о том, в какой степени морские ежи угрожают зарослям ламинариевых. Вызвано ли наблюдаемое в последние годы увеличение численности морских ежей деятельностью людей, вопрос еще более спорный. Хотя ежи действительно причиняют ущерб бурым водорослям особенно их ризоидам, ясно, что эти колючие существа не могут уничтожить существующие плантации целиком, даже в Южной Калифорнии Вспышки размножения морских ежей, как, например, имевшая место в водах Пуэнт-Лома, около Сан-Диего, не получили, однако, объяснения

Ламинариевые и морские ежи сосуществуют в продолжение длительно времени, и надо надеяться, что так будет и впредь. Большую опасность для водорослей в море, прилегающем к побережью Калифорнии представляет все увеличивающееся загрязнение, начиная от нефти и кончая тепловыми выбросами. Заболевания, вызываемые действиями человека паразитами или промышленными отходами, могут нанести водорослям гораздо более серьезный урон, чем морские ежи. Фактически ничего не известно о врагах, выносливости и нуждах крохотных гаметофитов Небходимо продолжать исследования и проявлять больше заботы о зарослях этих удивительных растений и окружающей их среде

На почти лишенном растительности дне — так как жившие на нем взрослые спорофиты уничтожены или сильно поредели — происходит быстрое, почти волшебное пробуждение. Мягкие лучи солнечного света достигают морского дна в том месте, где в течение пяти или шести лет преобладала глубокая тень. Молодые спорофиты разрастаются, как сорняки в поле это наиболее опасное время. Наибольший ущерб нежным растениям наносят пасущиеся рыбы и перемещения донных отложений. Струйки песка медленно переметаемого по дну, засыпают побеги, сравнивая их с грунтом!

Однако такое раннее прореживание действует благотворно. Через несколько месяцев остается в живых лишь относительно небольшое количество растений, но зато они теперь находятся на достаточном расстоянии друг от друга. Растения тянутся вверх вдоль пронизывающих воду лучей света — бронза на бронзе. Через год это единственное в своем роде сообщество восстанавливается. Молчаливый висячий лес, простершийся между мрачным дном моря и освещенной солнцем волнующейся поверхностью, становится убежищем для множества сцементированных в единое целое жизней.

VI. Загрязнение моря нефтью: преодоление последствий

В водах Южной Калифорнии, на участке приблизительно от Пойнт-Консепшен до Пойнт-Фермин, площадью около 2600 квадратных километров, то в одном, то в другом месте морского дна тихо сочится нефть. Это истечение, вероятно, продолжается уже очень давно. Экзотические животные плейстоцена, саблезубые тигры, страшные волки и их копытные жертвы, возможно, осторожно принюхивались к комьям битума, прибитым волной к доисторическим берегам и скалам. Позже для многих из этих созданий неожиданная встреча с тем же самым веществом оказалась роковой. Их кости были найдены на месте выхода липкой нефти в районе нынешнего Лос-Анджелеса; теперь это место называется Ла Бреа Тар Пите[30]. Еще позже, но задолго до того, как огромные нефтяные платформы испортили вид, открывающийся с холмов Санта-Барбара на пролив, индейцы, жившие на побережье, поняли, откуда берутся комки мазута; ныне это место побережья известно как Коул Ойл Пойнт[31]. Они даже нашли применение битуму, валявшемуся на берегу. По сообщениям первых испанских поселенцев, индейцы замазывали им щели в лодках.

Как считают геологи-нефтяники, подводное истечение нефти у берегов Южной Калифорнии (упомянутые выше 2600 квадратных километров) по своим размерам занимает одно из первых мест в мире. Установлено, что в день уходит от 100 до 900 баррелей нефти (один баррель нефти содержит 160 литров, или 42 галлона). Исходя из оценки интенсивности просачивания, доля Южной Калифорнии в естественном загрязнении нефтью Мирового океана составляет около 8 % (примерно 11 300 баррелей в день).

Главные нефтеносные пласты в Южной Калифорнии часто залегают близко от поверхности морского дна. Например, пласт у Дос-Куадрос, из которого в 1969 году произошел известный выброс нефти из скважины в проливе Санта-Барбара, поднимается к морскому дну в нескольких местах. Большая часть углеводородов у самой поверхности дна давно уже выщелочены, но крупные, сохранившиеся до наших дней скопления нефти были найдены на глубине всего 100 метров под слоем осадков. Этот факт вместе с превалирующим здесь неравномерным движением коры, раскалывающим тонкий слой лежащей сверху породы, как яичную скорлупу, является главной причиной чрезвычайно высокой скорости истечения нефти в этом районе. Длинный отрезок бордерленда Тихоокеанского побережья в районе Калифорнийского полуострова, хотя он еще почти не исследован, тоже считается зоной интенсивного истечения нефти. Возможно, что места выхода нефти непрерывно меняются при таком тектоническом хаосе, но несомненно, что нефть вытекает здесь в море уже не один миллион лет.

Однако в последние микросекунды геологического времени положение изменилось. В результате человеческой деятельности в Мировой океан попадает теперь в десять раз больше нефти, чем от всех естественных истечений. В прибрежных водах Соединенных Штатов искусственное загрязнение нефтью более чем в двенадцать раз превосходит естественное.

Как справиться с нефтью в море-вот новая проблема для человека и для морских организмов, которым ее присутствие угрожает все сильнее и сильнее. Ниже следует продолжение рассуждений о загрязнении моря нефтью, начатых в главах, посвященных Новой Англии. Hо если в них главное внимание уделялось острым и очевидным последствиям неконтролируемых утечек нефти и подчеркивался тот факт, что морские животные проявляют явную чувствительность к нефтяному загрязнению, то здесь дается общий обзор делающей первые шаги технологии контроля за нефтью и операций по очистке моря. Высказываются также соображения относительно того, сможет ли жизнь, населяющая море, справиться с нефтью, и рассматриваются в высшей степени сложные проблемы, с этим связанные.

В настоящее время единственно надежный способ очистки открытого водного пространства от больших количеств нефти заключается в использовании больших маневренных плавучих заграждений, похожих на боны. Их либо ставят на якорь на пути плывущей нефтяной пленки, либо ведут на буксире за парой судов. В обоих случаях люди, работающие на них, пытаются поймать нефть в U-образный карман, напоминающий трал. Пойманная пленка легко попадает в карман, откуда она выкачивается в цистерну, находящуюся на барже-танкере.

Эффективность использования заграждений зависит от количества разлившейся нефти и своевременности начала работ. Очень большое значение имеют также скорость течения в данном районе и состояние моря, а именно высота волн.

Течение и волны могут сильно расстроить самые продуманные планы борцов с загрязнением, даже если люди и оборудование прибудут на место происшествия практически мгновенно. И при очень умеренном течении терпят неудачу даже самые лучшие заграждения. Это происходит в основном из-за того, что движущаяся вода под сдерживаемой (следовательно, неподвижной или почти неподвижной) нефтяной пленкой начинает увлекать за собой пузырьки и капельки нефти, отрывающиеся от обращенного навстречу течению края пленки. Некоторые из этих нефтяных пузырьков снова поднимаются наверх и сливаются с нижней поверхностью пленки, но уже значительно ближе к бонам. Таким образом, нефть постепенно перетекает все ближе и ближе к ловушке. Здесь ее становится все больше и больше, а нижняя поверхность нефтяного слоя опускается все глубже и глубже. Наконец нефть достигает нижнего края заграждения. Здесь она неизбежно подхватывается течением и уносится дальше. Чем сильнее течение, тем быстрее происходит «утечка». Когда она начинается, край пленки довольно быстро приближается к карману ловушки; в конце концов вся нефть уходит.

По расчетам инженеров-экономистов, современные плавучие заграждения действуют достаточно эффективно, если скорость течения не превышает 2 узлов (3,7 километра в час). Однако течения — это еще не все. Даже при меньшей скорости течения усилия людей могут быть сведены на нет волнением моря. Заграждения работают надежно лишь при высоте волн не более 1,5 метра. Теоретически можно сконструировать гигантские ловушки, которые успешно удаляли бы нефтяную пленку и при более сильных течениях и высоких волнах. Однако обслуживание и материально-техническое и энергетическое обеспечение всего этого комплекса, включающего и сами ловушки, и транспорт, и баржи, оказываются чрезвычайно дорогостоящими и сложными. Ученые Массачусетского технологического института поставили перед собой задачу проанализировать эффективность возможных действий по сдерживанию крупных утечек нефти и очистке от нее моря. Для этого с помощью вычислительных машин они разыграли ряд сценариев. В программы были введены три варианта места действия: крупный нефтяной причал, средний по размерам порт, имеющий только очень небольшие баржи для приемки разлитой нефти, и, наконец, отдаленный участок открытого моря. Другими переменными, введенными в программы, были время, необходимое для приведения в готовность заграждений и барж, их объемы и скорость утечки нефти. Предполагалось, что максимальная скорость течения равна I узлу и что утечка произошла в тихую погоду при слабом волнении.

Как и ожидалось, контролировать „отдаленный участок" было труднее всего. Даже при относительно низкой скорости разлива, 380000 литров в час-(100 000 галлонов), 55–60 % общего объема утечки (10000000 галлонов) будет потеряно.

Самыми важными факторами, от которых зависел успех очистки моря на отдаленном участке, оказались наличие танкеров-барж для удаления нефти и их грузоподъемность. Программой предусматривалось, что использоваться будут небольшие баржи (емкостью 3500 тонн) и что они начнут прибывать на место не раньше чем через сутки после начала утечки. В такой ситуации действия самых крупных заграждений-ловушек (имеющих предположительную емкость в 2000000 галлонов), даже при условии, что они смогут приступить к работе через час после начала происшествия, будут неэффективны. Более половины нефти будет утрачено.

Даже при утечке в крупном нефтяном порту самое большое значение имело время прибытия барж. Ведь если окажется, что в момент утечки находящиеся вблизи баржи будут загружены, использовать их в операции по очистке можно будет только после разгрузки. При задержке в 12 часов и высокой скорости утечки (500 000 галлонов в час) будет потеряно 90–95 % нефти — и все это несмотря на часовую готовность заграждений. Заключение, полученное в результате исследования, проведенного МТИ, проникнуто сдержанным оптимизмом. Короче говоря, компьютерные программы предсказывают, что при условии, если будет приведена в действие быстро реагирующая, находящаяся в боевой готовности система, то есть если заграждения прибудут на место разлива через один-два часа, а баржи — не позже, чем через пять часов, то можно будет удалить с поверхности моря 75 % разлившейся нефти.

Авария, случившаяся в октябре 1974 года на крупном пункте выгрузки нефти в заливе Бантри, Ирландия, продемонстрировала удручающий разрыв между данными, полученными вычислительной машиной, и действительностью. Сырая нефть изливалась в море всю ночь, и это заметили только утром, когда местная гавань оказалась заполненной нефтью. Всего вылилось примерно 2,4 миллиона литров (650000 галлонов). Ветры начали гнать нефть из бухты. Задержать удалось лишь малую толику того, что оказалось на воде. Было уже слишком поздно — прежде чем были мобилизованы люди и техника, нефть разлилась вдоль побережья на 35 километров. Эта утечка нанесла большой экономический урон; в частности, живущие на литорали и в сублиторали водоросли погибли как от нефти, так и от детергентов, использованных для очистки берега.

В том же 1974 году в Магеллановом проливе произошла не запрограммированная, а реальная утечка нефти на «отдаленном участке». «Метула», один из крупнейших танкеров, обслуживающих трубопровод на Аляске, наскочил на скалы на полной скорости в 14 узлов. Это огромное судно, тормозной путь которого составляет 3–4 километра, врезалось в скалы, пройдя после снижения скорости всего лишь 250 футов. Из разбитого носового отсека хлынуло 1,6 миллиона галлонов (6000 тонн) нефти. Позже корпус открылся еще в нескольких местах. Спустя два месяца из судна, терзаемого приливами до 7 метров высотой и течениями скоростью 5–6 узлов, излилось в здешние неспокойные воды еще более 50000 тонн, сырой нефти. Освобожденная нефть покрыла 2600 квадратных километров моря. Сотни километров побережья были густо покрыты вязкой массой слоем в несколько дюймов.

После катастрофы с «Метулой» не было предпринято никаких мер для очистки моря от нефти. Лишь через несколько месяцев нефтяные компании, чьи интересы были затронуты, послали на место происшествия несколько научных наблюдателей. То же самое сделало Чилийское правительство. Полученные отчеты резко отличались между собой. Один эксперт сообщил, что, по данным аэросъемки, на берегу присутствует лишь очень небольшое количество нефти. Другой прошел по побережью много миль пешком и нашел слой нефти толщиной до 18 дюймов, слегка прикрытый галькой и~ песком. Вода, отступавшая при отливе, сияла всеми цветами радуги.

Береговая служба США тоже послала своих наблюдателей и служащих на место катастрофы. Они привезли с собой новое оборудование, например портативные насосы большой емкости, и перекачали оставшуюся на «Метуле» нефть в менее крупные танкеры. Главная цель Береговой службы заключалась в том, чтобы приобрести опыт для создания в США подвижных команд по контролю за утечками нефти.

Приятно отметить, что Береговая служба работает над созданием системы быстрого реагирования на утечки нефти. Но если специальные команды теперь можно мобилизовать и доставить самолетами в любое место страны очень быстро, то переброска тяжелого оборудования, которое необходимо им для работы, судов, с которых они ведут свои операции, и особенно барж для сбора нефти все еще осуществляется со скоростью улитки.

Печально, что возможность справиться с нефтяным пятном в водах, где скорость течений превышает 2 узла, а высота волн — 5 футов, практически равна нулю. Это обстоятельство, по существу, сводит на нет серьезные усилия по очистке моря, почти постоянно предпринимаемые вдоль большей части западного побережья, от Алеутских островов до Мексики. В особенности печально, что оно уничтожает надежду на успех очистных работ в прекрасном и опасном проливе Хуан-де-Фука между островом Ванкувер и полуостровом Олимпия, штат Вашингтон, в случае, если там произойдет катастрофа, подобная той, которая постигла „Метулу". Через несколько лет все больше тяжелых танкеров будет курсировать между пунктом забора нефти из трубопровода Аляски в Валдизе и расположенными в Пьюджет-Саунде нефтеочистительными заводами. Как обычно, гигантские нефтевозы будут встречаться с течениями скоростью 5, а иногда и 7 узлов, будут сталкиваться в тумане с другими судами, а во внутренних проливах Пьюджет-Саунда (Розарио и Харо), ведущих к очистительным заводам, их будут подстерегать подводные скалы. В таких районах команды по очистке моря от нефти будут чувствовать себя трагически беспомощными, особенно в случае крупной утечки.

Для борьбы с разлитой нефтью используют также дисперсантные вещества. Этот метод несколько менее эффективен и явно менее приемлем с точки зрения вреда, наносимого окружающей среде. В основном эти вещества являются детергентами. Они не удаляют нефть, а вызывают ее осаждение путем эмульгирования. Сплошная масса нефти распадается при этом на крохотные капельки. До какой-то степени неспокойное море механически рассеивает нефть. Бурные волны разбивают нефтяную пленку, превращая ее в пенистую коричневую смесь из нефти и воды, которую команды по очистке называют «шоколадным муссом». Предполагается, что добавление дисперсанта завершит работу, так как образуемая им смесь состоит из таких маленьких капелек, что морские бактерии могут быстро окружить и разложить и нефть, и сам дисперсант.

К сожалению, самые эффективные из проверенных до сих пор диспер-сантов оказывают очень сильное побочное воздействие на морскую жизнь, поражая чувствительные живые ткани. Их влияние особенно гибельно для многих видов фитопланктонных организмов. Наружная клеточная мембрана наряду с белками включает и жировые вещества — лиииды. Когда детергенты растворяют их мембраны, живые клетки просто разрываются. Добавив немного дисперсанта к капле морской воды под микроскопом, можно увидеть, как разбросанные по предметному стеклу крохотные клетки в один миг погибают от неслышного микровзрыва протоплазмы.

Многие дисперсанты оказались токсичными для рыб. Некоторые из этих соединений вызывают острую реакцию быстрее и при меньших концентрациях, чем сама нефть. Есть факты, свидетельствующие о том, что дисперсанты нарушают функционирование нервной системы у рыб. Некоторые вещества вызывали у одного вида камбаловых резкое нарушение работы механизмов, координирующих поведение рыб в зависимости от физических условий внешней среды, и сбои в цикле их активности, определяемом приливами и отливами.

И наконец, последний, сильно разрекламированный метод, заключающийся в использовании для разложения нефти специально выращенных и искусственно рассеиваемых в воде бактерий. Пока этот метод находится в младенческом возрасте. Здесь есть масса трудностей. Бактерии, используемые вместе с дисперсантами, страдают от их губительного действия не меньше, чем фитопланктон. С другой стороны, без дисперсантов не обойтись, так как, если пленка остается целой, бактериям не хватает кислорода или они испытывают недостаток азота, отчего сокращается образование белка, замедляются рост и размножение. Микробы не в состоянии проникнуть в массу нефти, и ее разложение происходит только по краям.

Температура воды тоже играет важную роль. Активность бактерий непосредственно зависит от температуры окружающей их воды. Определенный штамм, высеянный в тропические воды, может атаковать нефть с большой энергией; в холодном, темном, зимнем море, прилегающем к полуострову Олимпия, он будет действовать несравненно менее эффективно.

Со временем дрейфующая пленка нефти будет уничтожена, но это же произойдет и в том случае, если она не будет подвергнута обработке, а время действует не в пользу жизни в море и на побережье (если оно находится на пути движения нефтяной пленки).

Самый крупный и наиболее известный случай загрязнения нефтью моря, омывающего Тихоокеанское побережье, произошел 28 января 1969 года, когда из скважины в проливе Санта-Барбара неожиданно забил фонтан. За первые десять дней в море вытекло, по приблизительным оценкам, от 10000 до 50000 баррелей сырой нефти. Очень сильная утечка продолжалась до середины марта. Даже в июле из большой трещины на морском дне рядом с заделанной скважиной все еще вытекало несколько сот баррелей в день.

Какое-то количество этой тяжелой нефти прибило к берегу. Пляжи и скалы вместе с усеивающими их птицами оказались покрыты сплошным слоем нефти. Масса нефти застряла в зарослях водорослей, и, конечно, много ее осело на дне. Не было предпринято никаких попыток очистить море. Большая часть работы по борьбе с нефтью в Санта-Барбара была предоставлена морским существам; какой ценой они заплатили за победу и насколько полной была эта победа — осталось неизвестным.

Вызывает — удивление, как мало внимания исследователей привлекла судьба некоторых явно важных морских сообществ этой местности, например зарослей бурых водорослей. Несколько любознательных аквалангистов поплавали вокруг каймы зарослей с риском для своих мокрых костюмов (нефть растворяет прорезиненный неопрен) и сделали сообщения газетным репортерам. Правда, учеными Университета Южной Калифорнии и Калифорнийского университета в Санта-Барбара были проведены количественные экологические исследования, однако они ограничились наблюдениями за рыбами в открытом море (подальше от водорослей) и прибрежными организмами, живущими на литорали (это были главным образом мидии и усоногие раки). Ученым не удалось сколько-нибудь подробно исследовать ни сообщества, населяющие подводные леса, ни богатые и разнообразные биоценозы подводных скал и донных илов осадочного происхождения; более того, было продемонстрировано удивительно поверхностное и несерьезное отношение к делу.

Макс Блумер, эксперт по нефти из Вудс-Хола, штат Массачусетс, указал, что исследователи в Санта-Барбара пренебрегли сублиторальными ракообразными — пожалуй, наиболее чувствительными к нефти существами в море. Блумер указал, что некоторые амфиподы[32](небольшие рачки, внешне напоминающие креветок) по своей чувствительности к углеводородам нефти могут успешно соперничать с самыми точными аналитическими приборами. Даже минимальные дозы этих соединений вызывают у рачков появление сублетальных симптомов.

Специалисты, занимающиеся проблемами экологии моря, подвергли критике исследования, проведенные в Санта-Барбара после катастрофы, за то, что не были использованы современные методы количественных измерений. В нескольких важных случаях, касающихся как сублиторали, так и литорали, исследование проводилось некорректно. Повторные наблюдения, так же как и контрольное изучение биоценозов, не подвергшихся загрязнению, осуществлены не были.

Камбала

Будь исследования в проливе Санта-Барбара проведены более тщательно и вдумчиво, они могли бы помочь составить более или менее полное представление о влиянии нефти на жизнь в открытых прибрежных водах. Интересные наблюдения, проведенные у берегов Мексики, дают основание предположить, что нефть усиливает рост бурых водорослей. Возможно, что эти растения обладают высокой степенью устойчивости к нефти; они выделяют слизь, которая предохраняет поверхность слоевища от соприкосновения с нефтью. Однако некоторые исследователи высказывают мнение, что усиление роста вызвано селективной гибелью животных, пасущихся в зарослях, например морских ежей, сдерживающих рост водорослей, которые могли бы развиваться более интенсивно, если бы их не грызли и не щипали.

Что касается рыб в Санта-Барбара, то прежде всего следует отметить, что изучались не те рыбы, которых нужно было обследовать прежде всего, хотя легко понять, почему работа велась так, а не иначе. Те виды рыб, которые можно было поймать тралом на открытых участках залива, и стали объектом внимания ученых. По своей природе эти пелагические формы не привязаны к какому-либо определенному району моря и перемещаются на большие расстояния; они легко избегают участков, содержащих ядовитые вещества, какими являются места утечек нефти. Поэтому неудивительно, что на таких формах последствия аварии в Санта-Барбара сказались мало. Труднее увидеть и поймать виды, обитающие на каменистом дне и в зарослях бурых водорослей, которые не подверглись количественному изучению, если не считать сообщений о случайных находках небольших кусочков мазута в желудках морского окуня.

Уже одно это обстоятельство должно было бы заставить специалистов срочно разработать программу изучения ближних и более отдаленных последствий влияния нефти. Примером такого типа вопросов, требующих срочного ответа, может служить проблема рака, вызываемого действием нефти, у рыб и питающихся ими хищников. В этом направлении, однако, ничего сделано не было.

После события в Санта-Барбара не было предпринято практически никаких усилий и для того, чтобы узнать, что происходит на морском дне, особенно в непосредственной близости к берегу, где пенящиеся волны, песок и органический детрит могли заставить тонны нефти опуститься на дно. Однако здесь следует умерить критику, ибо в то время все полагали, что самые токсичные соединения растворимых ароматических производных быстро испаряются из пленки на поверхности воды. И все же нельзя не отметить, что только на основании качественного исследования, оставившего вне поля зрения главные компоненты фауны, руководитель группы, изучающей влияние нефти на экологию моря, заявил, что сублиторальным донным сообществам в Санта-Барбара не причинено никакого ущерба. После этого исследователи сконцентрировали свое внимание на литоральных, весьма устойчивых мидиях.

В сентябре 1969 года, после небольшой утечки нефти в Баззардс-Бей в районе Кейп-Кода, ученые Вудс-Холского океанографического института обнаружили, что на глубине по меньшей мере 10 метров погибло огромное количество бентосных организмов. Собранные данные показали, что здесь нашли свою смерть десятки видов обитателей моря. Комментируя этот факт, один из ученых заметил, что если бы они ограничили свои исследования двустворчатыми моллюсками, они пришли бы к заключению, что утечки нефти не имеют каких-нибудь важных последствий для жизни моря. У двустворчатых наблюдалось только временное снижение темпов размножения.

Недавно выяснилось несколько интересных фактов, свидетельствующих о способности морских рыб приспосабливаться к постоянному присутствию нефти. Эти эксперименты были проведены в 1975 году исследователями из Вудс-Хола на небольших участках, что, однако, не умаляет важности сделанных ими выводов. Объектом служил фундулюс (Fundulus heteroclitus), устойчивый вид, обитающий в прибрежных гаванях и эстуариях.

Одна группа изучаемых фундулюсов, «экспериментальная» группа, была взята из Уайлд-Харбора, находящегося в центре зоны, охваченной нефтью при утечке 1969 года у Кейп-Кода. Хотя с тех пор прошло пять лет, здесь еще можно было выжимать нефть руками из донного ила. Контрольная группа рыб была родом из незагрязненной бухты в нескольких милях от места утечки. Сразу же после утечки фундулюсы в Уайлд-Харборе либо погибли, либо куда-то ушли, но через несколько месяцев довольно большая популяция этих рыбок снова восстановилась. Их привычка жить у дна и кормиться донными организмами и детритом, по-видимому, и обусловила непрерывный контакт с остатками нефти в отложениях. Это в свою очередь стимулировало появление неожиданных адаптивных изменений в метаболических процессах.

Когда нефть (и продукты ее распада) попадает в кровеносную систему рыбы через жабры или кишечник, ее следы нелегко найти. Ученые решили проверить печень у двух популяций рыб, так как давно известно, что в этом органе осуществляется обезвреживание ассимилированных ядов, начиная с тяжелых металлов и кончая алкоголем. Поэтому именно в печени стали искать скрытые последствия контакта рыб с углеводородами нефти.

У рыб «экспериментальной» группы не было обнаружено никаких внешних признаков повреждения печени, и поэтому ученые решили идти вглубь — исследовать узкие промежутки между плотно упакованными клетками и сами клетки, максимально используя возможности современных биохимических и электронномикроскопических методов. Особенно их интересовали липиды, или жиры. В печени рыб имеется несколько видов липидов, выполняющих различные метаболические функции. Некоторые липиды используются как резервные энергетические вещества, другие впитывают и растворяют сложные органические соединения, в том числе хлорорганические пестициды и, возможно, углеводороды нефти. Под такой химической охраной эти экзотические вещества, будучи связаны с их липидными молекулами-опекунами, могут без особых последствий долго оставаться в организме, но могут и выводиться наружу.

Соединения, относящиеся еще к одной группе липидов — фосфолипиды, входят в состав клеточных мембран. После окончания анализов оказалось, что количество фосфолипидов в печени рыб из двух различных популяций фундулюсов было совершенно разным.

Некоторые «экспериментальные» рыбы имели почти на порядок больше фосфолипидов, чем контрольные из чистого эстуария. В то же время у «экспериментальных» особей не хватало триглицеридов — липидов, выполняющих главным образом энергетическую функцию. Интересно отметить, что если бы ученые не провели такого глубокого исследования, как они это сделали, они могли бы прийти к заключению об «отсутствии последствий», так как общее содержание липидов у рыб из обеих популяций было одинаковое.

Электронограммы, сделанные с очень тонких срезов печени, выявили у экспериментальных рыб мощную пролиферацию специализированных мембран внутри клеток. Эти клетки были забиты плотно упакованной эндоплазматической сетью, на мембранах которой осуществляется интенсивный синтез белка. Ученые не могут объяснить значение этого отчетливо выраженного, но небольшого и второстепенного проявления последствий воздействия нефти. На первый взгляд, ненормально высокий уровень содержания фосфолипидов у рыб из Уайлд-Харбора мог означать, что углеводороды нефти вызвали «разрушение клеточных мембран и что соответственно потребовалось увеличение количества фосфолипидов для регенерационных процессов.

Однако наблюдаемый в клетках печени с помощью электронного микроскопа избыток богатых фосфолипидами эндоплазматических мембран как будто противоречит первому объяснению. То, что эти мембраны играют главную роль в процессах синтеза белка, дает основание предполагать, что обезвреживающие яд ферменты (являющиеся белками, выполняющими в высшей степени специфические химические задачи) образуются с большой скоростью. Такие ферменты могут нейтрализовать ядовитые соединения нефти в любом месте тела рыбы.

Было выдвинуто и такое объяснение: вырабатывая повышенное количество фосфолипидов, обладающих самыми сильными детергентными свойствами по сравнению с другими имеющимися у них липидами, рыбы, возможно, осуществляют очистку своего организма. Свободные фосфолипиды захватывают углеводородные молекулы в кровеносной системе, давая возможность рыбе непрерывно очищать свой организм от нефти. Постоянное вымывание токсичных углеводородов из тела предотвращает их опасное скопление в жизненно важных тканях.

Преодоление опасности с помощью внутренних резервов организма, демонстрируемое фундулюсом, можно рассматривать как вселяющий надежду пример естественной приспособляемости к необычной форме стресса. Мир природы чрезвычайно эластичен и жизнеспособен. Биологи, вероятно, обнаружат хитроумные мобилизующие механизмы, позволяющие сосуществовать с нефтью, и у некоторых других морских существ. Естественно предположить также, что организмы, обитающие по соседству с природными «источниками» нефти у берегов Калифорнии, давно уже приобрели любопытные адаптации такого рода.

Очень возможно и то, что поскольку загрязнение моря нефтью, добываемой человеком, осуществляется повсеместно, особенно в прибрежных водах, хронические сублетальные поражения могут наблюдаться у морских организмов на мелководье повсюду. То, что обнаружено у фундулюса, представляет собой лишь первое открытие подобного рода, маленькую частичку всего спектра физиологических реакций (или лучше сказать — уязвимости) живого организма. Ученым следует обратить особое внимание на разрушительное влияние нефти на поведение и химические средства общения, имеющие жизненно важное значение для каждого из живущих в воде существ, от водорослей до рыб. Серьезная опасность подобного рода угрожает омарам в водах Новой Англии; что же касается других морских организмов, то пока еще таких исследований не проводилось.

На кого-нибудь история с фундулюсом может подействовать ободряюще, и, действительно, было бы преждевременно говорить, что океаны умирают от нефтяного загрязнения. Но некритический оптимизм по поводу способности природы к самоочищению равным образом необоснован. Любой организм, который должен изменить свой метаболизм, чтобы справиться с распространяющейся угрозой загрязнения, расплачивается за это, но какой ценой — пока еще неизвестно. Может статься, что за увеличенные резервы фосфолипидов фундулюсы платят некоторым уменьшением количества откладываемой икры или сокращением энергетических запасов, в которых может возникнуть необходимость при нехватке пищи, или уменьшением фондов тех адаптивных ферментов, которые обеспечивают приспособление к внезапным изменениям солености или температуры воды.

Есть много причин, по которым у рыб, вынужденных затрачивать метаболическую энергию для борьбы с пагубными последствиями загрязнения моря нефтью, ослабевают приспособительные реакции, помогающие им выживать в и без того полной превратностей окружающей среде. Это снижение приспособляемости может обостриться, когда животные или растения находятся в динамических фазах своего жизненного цикла — например, в период размножения и выращивания потомства, во время линьки или личиночного периода быстрого роста. Из-за того, что все эти виды деятельности предъявляют повышенные энергетические требования, существа, испытывающие дополнительный стресс от загрязнения, могут произвести недоразвитое потомство, действовать нерешительно при встрече с хищником и поплатиться за это жизнью. Современные люди могут по достоинству оценить эту ситуацию: недаром, оповещая население города о смоге, школьников предупреждают о необходимости воздержаться от действий, требующих излишнего напряжения.

Как показывает пример с фундулюсом, морские животные пока более эффективно и изобретательно справляются с нефтью в море, чем человек. Однако вследствие обусловленного влиянием нефти роста энергетических потребностей организмов, превышающих возможности их обменных процессов, вместе с целым спектром синэргических последствий и огорчительной склонностью человека злоупотреблять возможностями, которые ему предоставляет море, — ожидать, что экология континентального шельфа останется нетронутой, было бы слишком оптимистично. Сейчас намечается тенденция перенапрягать возможности органической природы — толкать ее к пределам приспособляемости, — что может со временем повлечь за собой гибель большинства существ, обреченных на существование в загрязненном нефтью море.

VII. Ароматическая смесь загрязнений

Тихоокеанское побережье снискало легендарную известность за сказочное природное многообразие. Особенно славится этим Калифорния: золотые пляжи и величественные горы; пустыни и леса умеренного пояса; альпийские и арктические климатические зоны; обширные необжитые пространства и крупные города. Под стать многообразию ландшафтов штата и его культурное и социальное разнообразие. Некоторые благословляют такое положение вещей, другие проклинают. Чувство, испытываемое последними, всецело обязано тому, что сейчас происходит в кильватере интенсивной человеческой деятельности в прибрежной зоне этого региона — добыча и обработка нефти, дноуглубительные и намывные работы, городские мусорные свалки, пестициды, радиоактивные отходы и тепловое загрязнение. Таково злополучное разнообразие загрязнений в море, покрывающем Калифорнийский бордерленд.

На полосе побережья шириной всего 50 километров живет большинство населения Калифорнии, насчитывающего более 20 миллионов человек, а точнее — 85 %, или 17 миллионов человек. Это одна тринадцатая часть населения Соединенных Штатов. Бо́льшая часть калифорнийцев сосредоточена в двух районах: в скоплении городов вокруг залива Сан-Франциско и в таком уникальном по своей притягательности для человека месте, как Южная Калифорния, на отрезке побережья между Санта-Барбара и Сан-Диего. Равным образом большое население этих районов несет наибольшую ответственность за непрерывный упадок качества подводной окружающей среды.

Самый большой урон бордерленду Калифорнии нанесен в результате просто пренебрежительного отношения к природе. В отличие от Атлантического, на Тихоокеанском побережье относительно мало эстуариев, однако эти продуктивные прибрежные пространства постигла та же участь, что и эстуарии на восточном побережье. По крайней мере 50 % эстуариев (залива Сан-Франциско пока не будем касаться), лагун и маршевых болот уничтожено в результате дноуглубительных и намывных работ. 62 % из числа остальных понесли тяжелый урон от загрязнения. Эта потрясающая статистика была приведена в журнале "New Scientist" от 24 апреля 1975 года, в статье, в которой в обобщенном виде излагается доклад Комиссии прибрежной зоны Калифорнии.

Залив Сан-Франциско, возможно, самая уникальная и во многих отношениях самая ценная часть Калифорнийского бордерленда (бывший министр внутренних дел Стюарт Удолл назвал его „величайшим и единственным в своем роде резервом этого региона"), используется как свалка и площадка для намывных работ. Эти работы ведутся здесь с I860 года. За это время у залива было отвоевано более 40 % площади, которая используется для строительства аэропортов и других целей. Конечно, это не могло не оказать существенного влияния на экологию залива. Экологи моря Джоэль Хеджпет и Джефферсон Гонор назвали фауну в некоторых районах залива Сан-Франциско «вырождающейся». Ученые считают, что прежде этого не было. Например, обнаруженные в разных местах побережья залива кучи пустых раковин, оставшихся от времен индейских поселений, свидетельствуют о существовании многообразной и богатой фауне моллюсков в период, предшествующий современной истории.

В отличие от других видов воздействия человека на природу, намывы сами по себе не представляют для залива Сан-Франциско какого-то нового явления. В продолжение многих тысячелетий, когда морское дно было стабильным, в заливе скапливались значительные наносы вследствие эрозии окружающих его гор и притока осадков по системам рек Сакраменто и Сан-Хоакин. Человек ускорил этот естественный процесс на несколько порядков.

Интересно, что некоторые геологи на западном побережье изучают явление, во многом противоположное тому, что происходит в заливе Сан-Франциско. Это, вероятно, самая существенная форма перестройки окружающей среды, которую можно себе представить, — вынос песка из прибрежных участков в открытую береговую зону. В отличие от широких, плоских, стабильных шельфовых зон Атлантического океана и Мексиканского залива, куда песок больше фактически не выносится реками, для Тихоокеанского шельфа, круто уходящего в море, характерен тонко сбалансированный бюджет песка. Песок поступает на взморье западного побережья главным образом вместе с водами, стекающими с суши, например во время не часто случающихся половодий. Недавно аквалангисты и наблюдатели, спускавшиеся на большую глубину в подводных аппаратах, видели, как песок каскадами спускался вниз по подводным каньонам Калифорнии. Они считают, что этот транспорт донных материалов из мелкой прибрежной зоны в глубокие бассейны происходит непрерывно и в крупных масштабах.

Ученые высказывают опасение, что плотины на некоторых реках западного побережья опасно нарушают равновесие отложений. К таким же последствиям могут привести и дноуглубительные работы для устройства портовых бассейнов в устьях небольших, но в отдельные сезоны весьма активных рек Южной Калифорнии. Такие бассейны могут превратиться в искусственные ловушки для песка. Короче говоря, на многих участках побережья ощущается сильный недостаток песка. Если эта проблема настолько серьезна, как об этом думают некоторые геологи, тогда многие прибрежные песчаные участки дна и песчаные пляжи в конце концов будут унесены течениями и волнами в каньоны. Только непрерывное пополнение песка, который из крупных источников перемещается вдоль побережья иногда на тысячи километров, сдерживает эрозию. Если приток песка из рек каким-либо способом сдерживается, эрозия берегов легко справляется с таким препятствием, как узкие пляжи и косы, и тогда вся сила тихоокеанских зимних штормов обрушивается на сложенные из мягкого песчаника утесы и некогда уединенные дюны.

Между Санта-Барбара и Сан-Диего, хорошо вписываясь в небольшой изгиб побережья, лежит Южно-Калифорнийская бухта. Подобно ее двойнику на восточном побережье, Нью-Йоркской бухте, этот участок мелководья — наиболее загрязненное пространство Тихоокеанского побережья. Так же, как и в Нью-Йоркской бухте, в Южно-Калифорнийской бухте различного рода отходы сбрасываются глубоко в море. Но если на востоке каньон Гудзон играет роль одного гигантского «мусоропровода», то здесь эту функцию берут на себя несколько более мелких каньонов.

Главное различие между чрезмерным загрязнением моря у побережья Южной Калифорнии и на континентальном шельфе в районе Нью-Йорка состоит в способах сброса отходов. У берегов Южной Калифорнии отсутствуют огромные централизованные свалки для отстоев и других твердых отходов. Здесь весь этот мусор переправляется прямо в море по огромным трубопроводам. Некоторые трубы уходят от берега более чем на 10 километров. Несколько трубопроводов обслуживают Большой Лос-Анджелес. Округа Ориндж, Вентура и Сан-Диего и крупные промышленные предприятия также имеют в своем распоряжении большие трубопроводы, выведенные в море.

По гигантским канализационным магистралям несется месиво из взвешенных твердых и растворенных органических и неорганических материалов, некоторые компоненты которых инертны, а некоторые токсичны. Оказавшись на морском дне, сточные воды, будучи легче холодной морской воды, поднимаются, пока не достигнут зоны термоклина. Здесь, однако, происходит нечто вроде инверсии в атмосфере: сточная вода попадает в ловушку, так как она плотнее воды поверхностного слоя моря. Потоки нечистот с большой скоростью распространяются вдоль нижней границы термоклина, подобно большим слоистым облакам. Вредные вещества осаждаются на поверхности переносимых водой частичек и ядовитым дождем возвращаются на дно или разносятся главными морскими течениями на много километров.

Сброс отходов в море у берегов Калифорнии вызывает у морских организмов такую же реакцию, как и свалки Нью-Йорка. По крайней мере у тридцати видов донных рыб из прибрежных вод округов Вентуры, Лос-Анджелеса и Ориндж обнаружены признаки разрушения плавников. Особенно пораженной оказалась доверская камбала (Microstomem pacificus). По временам поражение плавников и опухоли встречаются у 80 % особей этого вида. Особенно много больных рыб у полуострова Палос-Вердес, где уже недалеко от берега глубины превышают 200 метров.

Об опасном уровне загрязнения прибрежных вод Южной Калифорнии, к сожалению, свидетельствуют не только бросающиеся в глаза симптомы — заболевания плавников у прибрежных рыб. Несмотря на разбросанность морских свалок и сложность физической природы и геологических структур этого района, степень загрязнения здесь моря и его последствия известны больше, чем в любом другом сравнимом с ним по площади участке шельфа Соединенных Штатов. Большая часть сведений получена учеными, работавшими по программе изучения прибрежных вод Южной Калифорнии (ПИПВЮК) в Эль-Сегундо, и СкриПпсовским океанографическим институтом в Ла-Холья.

Одна из самых неожиданных находок заключалась в том, что большая доля загрязнений привносится в море из воздуха, либо с частичками пыли, либо с дождем. В атмосферных осадках чаще всего встречаются два класса «твердых» загрязняющих веществ — хлорорганические соединения и токсичные металлы.

Несмотря на то, что использование инсектицида ДДТ (и его не менее (.токсичного производного ДДЕ) было прекращено в 1971 году, он все еще продолжает загрязнять море у берегов Калифорнии. Количество ДДТ, выпадающего с осадками в Южно-Калифорнийскую бухту, сейчас определяется цифрой 1,5 метрической тонны в год. Почти столько же поступает в бухту со всеми сточными водами и еще больше с поверхностным стоком суши, резко увеличивающимся после штормов. Тем не менее количество ДДТ, поступающего в море, резко уменьшилось по сравнению с уровнем 1971 года, когда в этот небольшой серповидный уголок моря из одних только сточных вод графства Лос-Анджелес поступило 19 тонн этого хлорорганического соединения (ббльшая их часть поставлялась химическим предприятием, производившим пестициды).

Действительно, с 1971 года достигнут успех, но ученые с беспокойством указывают, что в 20-сантиметровом поверхностном слое донных отложений на участке площадью 20 квадратных километров в районе Палос-Вердеса в Южной Калифорнии содержится около 200 тонн ДДТ/ДДЕ. Никто не знает, ни сколько времени понадобится для разложения этого яда, ни масштабов угрозы, нависшей над морскими организмами этого района.

В то время как приток новых поступлений ДДТ сократился, уровень загрязнения бухты ПХБ остается опасно высоким. Теперь сточные воды содержат приблизительно в три с половиной раза больше ПХБ, чем ДДТ. В водах, стекающих с суши в прибрежные воды Южной Калифорнии, обнаруживается зловещее присутствие еще одного хлорорганического вещества — потенциально канцерогенного дильдрина. Концентрация диль-дрина в сточных водах обычно выражается соотношением 1: 109. По сравнению с ДДТ и ПХБ, эти цифры на первый взгляд не вызывают тревоги. Однако при более внимательном рассмотрении оказывается, что концентрация дильдрина в здешних водах в 10–20 раз выше, чем в любом другом месте шельфа Соединенных Штатов, куда поступает это вещество. Если еще принять во внимание, что животные в морских пищевых цепях, накапливая яды, значительно повышают их концентрацию, такие сильные инъекции дильдрина, вводимые в узкие зоны, прилегающие к трубопроводам, существенно увеличивают риск возникновения раковых заболеваний у рыб, птиц, млекопитающих и даже человека.

В Южно-Калифорнийской бухте наблюдается своеобразная зависимость между поступлением загрязнений в море и погодой. Пестициды, ПХБ и другие токсичные соединения, смываемые с поверхности земли и приносимые реками, попадают в море, как правило, на протяжении короткого промежутка времени — только в период штормов. А штормовых дней здесь в году бывает очень немного. Потоки загрязненной воды достигают прибрежной зоны, что ведет на отдельных участках к очень тяжелым последствиям. Ничего подобного могло бы не быть, если бы то же количество токсикантов поступало в море более равномерно в течение года. Никаких серьезных исследований, посвященных изучению влияния сезонных колебаний интенсивности загрязнения прибрежных участков акватории, не проводилось. А ведь именно в небольших бухтах можно было бы получить исчерпывающие данные по этой проблеме.

Хлорорганические вещества воздействуют на жизнь в море около берегов Калифорнии точно так же, как и в Мексиканском заливе. Почти мгновенно свой первый удар ДДТ и ПХБ наносят по фитопланктону, поглощающему эти вещества, подвергая опасности эти крохотные растительные клетки.

В водах Тихоокеанского побережья концентрация ПХБ, ДДТ и ДДЕ, вместе взятых, в фитопланктоне обычно равна одной или нескольким частям на миллион частей воды. Это не так уж много по сравнению с содержанием хлорорганических веществ в фитопланктоне Атлантического побережья (22 части на миллион частей воды в заливе Св. Лаврентия), но выше, чем в водах открытого моря (1 часть на миллион частей воды). Недавно проведенные исследования показывают, что любые клетки, даже если они содержат низкие концентрации этих веществ, уже подвергаются опасности. Концентрация 0,2:106 клетках одного, правда очень чувствительного, вида оказалась достаточной для того, чтобы подавить их рост. У четырех или пяти других видов наблюдались сильные поражения при концентрации 5: 106.

Эксперименты с несколькими видами фитопланктонных организмов, выращенных в одинаковых культурах, показывают, что в тех культурах, куда вводятся низкие концентрации хлорорганических веществ, наиболее чувствительные формы погибают. В этом отношении ПХБ оказались более сильно действующими, чем ДДТ/ДДЕ. Только 100 частей ПХБ на триллион частей морской воды изменяет состав фитопланктонных сообществ, созданных в лаборатории. Хотя разнообразие сообществ уменьшилось, когда наиболее чувствительные виды погибли, общий уровень содержания хлорофилла и, следовательно, интенсивность фотосинтеза почти не изменились. Это указывает на то, что численность более стойких видов увеличилась и они возместили убытки. Таким образом, только определением количества хлорофилла невозможно обнаружить влияние очень низких концентраций ПХБ в морской среде, но оно может ощущаться личинками рыб или ракообразных, жизнь которых зависит от какого-нибудь чувствительного вида фитопланктонных организмов, которым они кормятся.

Биологи нашли, что в районах с хронически высоким загрязнением хлорорганическими соединениями уменьшается число видов фитопланктонных организмов. Они высказывают опасение, что изменения в фитопланктонных сообществах могут иметь глубокие последствия, затрагивающие пищевые цепи, даже в том случае, если интенсивность фотосинтеза в океане не будет меняться.

Поднимаясь выше по пищевой цепи, ядовитые хлорорганические вещества достигли рыб, птиц и морских млекопитающих Калифорнии. Вызывает тревогу, что в прибрежных районах Палос-Вердеса в тканях доверской камбалы обнаружен очень высокий уровень содержания ДДТ (5:106), почти в два раза превышающий норму, допущенную Управлением по контролю за качеством пищевых продуктов, медикаментов и косметических средств США (FDA). Это несомненное следствие накопления огромных, невидимых глазу масс ДДТ в донных отложениях всего этого района.

Явные свидетельства отравления рыбы пестицидами обнаружены учеными, работавшими по программе ПИПВЮК, и так же, как в случае с рыбой фундулюс, обитающей в местах с загрязненными нефтью отложениями, всю историю рассказала печень, на этот раз доверской камбалы. Хлорсодержащие углеводороды активно взаимодействуют с липидами, и поэтому ДДТ и родственные ему соединения концентрируются в печеночной ткани в огромных количествах. В условиях крайнего загрязнения печень намного увеличивается вследствие усиленного накопления жиров, необходимых для нейтрализации хлорорганических веществ.

Печень доверской камбалы, пойманной в водах полуострова Палос-Вердес, заметно больше по размерам, чем у того же вида из других мест. У рыб из Палос-Вердеса с пораженными плавниками печень была почти в два раза больше, чем у здоровых экземпляров в районе острова Санта-Каталина, служившем контрольным участком. Это открытие позволило ученым из группы ПИПВЮК высказать предположение, что поражение плавников каким-то образом связано с хлорорганическим загрязнением.

Ученые этой группы также установили, что волна остатков ДДТ в водах Палос-Вердеса мигрирует на юг в воды округа Ориндж. В 1975 года ученые обнаружили пятикратное увеличение концентрации ДДТ у доверской камбалы, выловленной в море у округа Ориндж. Так как возможность увеличения притока ДДТ в этом районе исключена, они считают, что этот пестицид поступает сюда с севера. Это, как с надеждой заключают ученые свое сообщение, означает, что происходит постепенное разбавление крайне высокой концентрации ДДТ в донных осадках у Палос-Вердеса. Остается вопрос: сколько времени займет этот процесс и как далеко это вещество уйдет (Мексика?), прежде чем оно практически исчезнет?

Вследствие высоких уровней содержания ДДТ на промысел рыбы в водах Калифорнии время от времени вводился запрет. В годы, когда ДДТ использовался в больших количествах, FDA нередко признавало уловы (главным образом скумбрии) негодными для употребления в пищу. Можно было бы надеяться, что урок хорошо усвоен. Печально, но это далеко не так. В течение 1974 года где-то в высоких политических сферах принимались решения, позволявшие "кризисное использование" ДДТ в районах лесоразработок на северо-западе Тихоокеанского побережья. Это было сделано вопреки тому факту (хорошо документированному в журнале «Audubon»), что для этой цели имелись более безопасные и не менее эффективные химические вещества. Теперь благодаря ДДТ Тихоокеанская окраина континента охвачена таким глубоким кризисом, который лесопромышленники, протащившие выгодный им законопроект, вряд ли могли себе представить.

Как и в Мексиканском заливе, пестициды в водах Калифорнии отравляют хищников, питающихся рыбой, хотя умирает главным образом молодь.

У морских львов (Zalophus californianus), собирающихся на островах Чэннел в водах Южной Калифорнии для выведения потомства, концентрация ДДТ/ДДЕ в организме достигает сотен частей на миллион, отчего участились случаи преждевременных родов. Многие детеныши рождаются на четыре месяца раньше срока. Эти жалкие маленькие создания лишены меха, у них нарушена нормальная координация движений; они дышат неправильно и вскоре после рождения умирают. Концентрация хлороргани-ческих веществ в организме разрешившихся преждевременно самок в 2–8 раз выше, чем у тех, которые донашивают свое потомство до конца.

Бурые пеликаны Калифорнии (Pelecanus occidentalis), подобно своим сородичам в Мексиканском заливе, несут большие потери. Основной пищей пеликанов в Южной Калифорнии служит анчоус. В конце 60-х годов у этой небольшой пелагической рыбы, живущей в водах Калифорнийского течения, были замечены крайне высокие уровни содержания пестицидов, в основном ДДЕ (В 1969 году — в среднем 4,3: 106).

Самые северные гнездовья пеликанов на Тихоокеанском побережье находятся на острове Анакапа, вблизи острова Санта-Крус, примерно в 110 километрах западнее Лос-Анджелеса, и на Исла-Соронадо-Норте у северо-западного побережья полуострова Калифорния. В 1969 году в этих местах было замечено 1125 гнезд, однако к концу сезона в них появилось всего лишь четыре оперившихся птенца. Концентрации пестицидов в целых яйцах, собранных для анализа в птичьих колониях, в среднем составляли более 900: 106. Концентрация яда в разбитых (вследствие истончения скорлупы, вызванного ДДТ/ДДЕ) яйцах в среднем превышала 1200: 106.

Начиная с 1969–1970 годов рождаемость пеликанов неуклонно повышается. Содержание пестицидов в организмах анчоусов снизилось в 28 раз, а в яйцах пеликанов — в 9 раз. В 1974 году почти каждое гнездо давало одного оперившегося птенца, хотя это количество на 30 % ниже нормы, обеспечивающей стабильность популяции.

Однако надежда на то, что такая благоприятная ситуация на Тихоокеанском побережье будет сохраняться и впредь, может оказаться напрасной. Если время от времени в том или другом месте, в лесных или сельскохозяйственных угодьях будет разрешено применять ДДТ или другие сильные пестициды, которые в конце концов неизбежно попадут в воды Калифорнийского течения, — тогда надежды нет. Анчоусы будут продолжать нести в себе достаточно яда, чтобы обеспечить постепенное вымирание пеликанов, по крайней мере в Южной Калифорнии. Возможно также, что, ускоренная неоправданным ростом применения хлорорганических веществ, смертоносная волна будет красться вдоль побережий полуострова Калифорния и Центральной Америки. Коварные токсичные осадки будут продолжать отравлять все живое в море — от фитопланктона до обитателей морского дна. Окольными путями, которые в Мексиканском заливе, по-видимому, становятся реальностью, токсичные вещества, пока еще в сублетальных дозах, доберутся и до человека.

История загрязнения моря у берегов Калифорнии ядовитыми металлами в настоящее время хорошо известна. И опять-таки, здесь она лучше документирована, чем в любом другом месте побережья Соединенных Штатов. Кроме того, ученые Калифорнии сделали очень много для понимания механизмов воздействия металлов на биологические системы, хотя еще больше предстоит сделать.

Пласты отложений, четко прорисованные в цилиндрических колонках грунта, взятого из бассейна Санта-Барбара, рассказывают короткую и грустную историю загрязнения Южной Калифорнии. Этот рассказ неполный. В нем, например, не говорится о газах, входящих в состав облаков смога, и об отравляющих органических материалах, содержащихся в сточных водах. Но зато отложения убедительно и трезво рассказывают об изменениях, которые вызвали металлы в трех средах — на суше, в прибрежном море и даже в воздухе изучаемого района.

Ртуть и свинец служат особенно хорошими индикаторами загрязнений, так как они быстро переходят из воды в осадочные породы. Содержание ртути в отложениях бассейна Санта-Барбара стало увеличиваться примерно с 1900 года. Концентрация же свинца начала резко расти с 40-х годов.

Океанографы Скриппсовского института полагают, что загрязнение этими металлами морской среды происходит главным образом через воздух. Например, в районе Лос-Анджелеса двигатели внутреннего сгорания ежедневно извергают в атмосферу 18,4 тонны свинца. Как и пестициды, металлы возвращаются на сушу (или в море) с дождем и пылью. И так же, как в случае с пестицидами и ПХБ, атмосферные осадки, как видно, вносят в море столько же свинца, сколько оно получает от всех сточных вод Южной Калифорнии.

Согласно нынешним отнюдь не точным экологическим представлениям, свинец не несет в себе особой опасности для морской среды. Однако в прибрежные воды Южной Калифорнии из антропогенных источников поступает в 2 раза больше свинца, чем из естественных, например в результате эрозии или из рудных отложений. Что касается ртути, попадающей в Южно-Калифорнийскую бухту, вклады человека и природы теперь эквивалентны. И свинец, и ртуть постоянно следует держать под контролем, а животных, стоящих у вершины пищевой пирамиды, время от времени обследовать, чтобы выяснить, не испытывают ли они вредного (возможно, синэргического) влияния этих элементов.

Ртутное загрязнение, видимо, должно сказываться в первую очередь на млекопитающих, ожидающих потомство: людях, морских львах, морских свиньях и китах. В отличие от многих других ядовитых веществ, действие которых нейтрализуется биохимическим барьером в плаценте, соединения ртути, как известно, проникают в зародыш млекопитающего животного из кровеносной системы матери. Еще неокрепшая система кровообращения у эмбриона может оказаться гораздо более чувствительной, чем материнская.

Первые признаки воздействия ртути на нервную систему людей появились в Японии. Источником ртутного отравления оказалась употребляемая в пищу зараженная рыба. FDA Соединенных Штатов установило "директивный" предельно допустимый уровень содержания ртути в рыбе, идущей в пищу людям, выражающийся соотношением 0,5: 106. Однако эта директива в большинстве случаев не выполняется.

Концентрация ртути в организме крупных рыб, таких, как тунец и меч-рыба, часто превышает этот предел, хотя некоторая часть ртути обязана накоплению ее в предшествующих звеньях пищевой цепи. В некоторых районах Австралии, где мясо акулы широко употребляется в пищу, сильную тревогу вызывает высокий уровень содержания ртути, достигающий отношения 3: 106 у самых распространенных съедобных видов.

И снова самому большому риску подвержены ненасытные любители рыбы или, что более обычно, бедняки, поддерживающие свое существование белками, которые они поймали сами, или акульим мясом, по дешевке купленным у пирса. Маловероятно, чтобы рыбные обеды несколько раз в месяц могли причинить кому-нибудь вред, но регулярная рыбная диета — дело иное. Известный медицинский журнал («New England Journal of Medicine», 1971, т. 285, № 1, стр. 49–50) обратился к беременным женщинам с советом избегать регулярного употребления рыбы с содержанием ртути даже вдвое меньшим, чем допущено FDA. Для сравнения напомним, что отравление в Ниигата, Япония, в 1965 году, в результате которого шесть человек умерли и сорок один остались инвалидами на всю жизнь, было вызвано рыбой со средней концентрацией ртути 1: 106.

В последнее время тревогу на Тихоокеанском побережье вызывает беспримерно высокая концентрация еще одного металла — кадмия, обладающего чрезвычайно токсичными свойствами. Хроническое отравление кадмием приводит к болезни почек и перерождению костных тканей. Так же как и трагический случай отравления ртутью, случаи отравления кадмием отмечаются главным образом в Японии. Эта странная болезнь, получившая название itai-itai (ой-ой!), начинается с болей в суставах. В конце концов в результате повреждения скелета деформируется фигура. Верхняя часть тела сгибается вдвое или сильно наклоняется вперед. Одновременно идет разрушение почек. Во многих случаях эта тяжелая болезнь была результатом длительного употребления риса, содержащего кадмий в количестве приблизительно 1: 106.

Недавно ученые из университета в Сан-Хосе и морских лабораторий в Мосс-Лендинге обнаружили постоянно высокий уровень содержания кадмия в планктонных организмах, обитающих в районе полуострова Калифорния. Вначале избыточное количество кадмия было обнаружено в пробах, взятых для обычного анализа южнее Сан-Диего. В планктоне оказалось почти в три раза больше металла, чем в пробах, взятых ранее из разных мест вдоль Тихоокеанского побережья и из района между Гавайскими островами и Калифорнией. Новые данные о содержании кадмия в районе полуострова Калифорния намного превышают данные, полученные другими учеными в результате более ранних исследований Атлантики и Карибского моря.

Исследователи из Мосс-Лендинга решили повторить эксперимент, чтобы еще раз убедиться в правильности своих результатов. Они приняли дополнительные меры предосторожности. Пробы брались с резиновой лодки, в нескольких сотнях метров от их судна, чтобы исключить возможность попадания в планктонную сетку крупинок краски или ржавчины. Все детали их оборудования были сделаны из нейлона и пластмассы, за исключением латунных колец сетки, которые, однако, тоже были покрыты толстым слоем стекловолокна.

Результаты подтвердились. Почти все пробы, взятые южнее Сан-Диего, содержали кадмий в концентрации 10:106 и более, а некоторые — 20,9: 106. Большое количество металла было обнаружено не только в прибрежных водах. Даже пробы из открытого моря, в 500 километрах от центрального участка побережья полустрова Калифорния, содержали кадмий в отношении (16–17): 106.

Планктонологов-детективов озадачивает это резкое увеличение количества кадмия в планктоне непосредственно к югу от Сан-Диего. Казалось бы, такие высокие показатели должны быть характерны для районов, расположенных вблизи крупных источников сточных вод, севернее Сан-Диего, в направлении Палос-Вердеса, где в море со стоками поступает 50 тонн кадмия в год — больше, чем в каком-либо другом месте этого района. Но как показывают расчеты, эти 50 тонн, попав в Калифорнийское течение, разбавляются в морской воде до нормального уровня еще до того, как воды течения достигнут полуострова Калифорния. Уже в районе Лос-Анджелеса концентрация кадмия в планктонных пробах составляет всего лишь (3,5–3,9): 106.

Причины скопления кадмия в море к югу от Сан-Диего пока неизвестны. В статье, опубликованной в журнале «Science» (т. 190, от 28 ноября 1975 г.), исследователи, открывшие это загадочное явление, делают следующее заключение: «…данные по планктону дают основание предположить, что экстраординарная ситуация с этим токсичным элементом объясняется какими-то необычными факторами, присутствующими у побережья полуострова Калифорния. Необходимо исследовать причины их появления».

Известно, что ламинариевые и другие крупные виды водорослей тоже накапливают кадмий в избыточных количествах. В ламинариях, добытых в море около Британских островов, количество этого металла измеряется несколькими частями на миллион, что в несколько тысяч раз превышает его содержание в морской воде.

Симптомы отравления, вызванного ассимиляцией кадмия, могут в скором времени появиться у некоторых высших морских хищников, например у морских львов и морских выдр. Анализ почечных тканей этих двух видов животных показал, что его количество уже измеряется отношениями 570: 106 и 960: 106 соответственно.

Однако здесь блеснул луч надежды. В университете Британской Колумбии у животных, относящихся к трем разным видам, были обнаружены ферменты, обезвреживающие действие кадмия. И снова в роли спасителя выступает печень. В печени серого тюленя (Halichoerus grypus), северного морского котика (Callorhinus ursinus) и медного калифорнийского окуня (Sebastes caurinus) имеются специальные белки, связывающие тяжелые металлы, — металлотионины. Более того, содержание этих белков и их активность могут меняться. Инъекции хлорида кадмия морским окуням сопровождались повышением уровня активности металлотионина.

Наличие у морских организмов таких естественных защитных механизмов против загрязнения производит сильное впечатление. Может быть, подобные исследования нужно предпринять также и в отношении людей, хотя нельзя с уверенностью сказать, обладает ли человек таким же врожденным физиологическим механизмом самозащиты, способным предохранить его от опасности, которую он создал собственными руками.

Последняя важная тема, связанная с загрязнением прибрежной полосы моря у Тихоокеанского побережья, касается теплового загрязнения. В этом районе проектируется строительство целого ряда крупных береговых электростанций. Некоторые проекты, такие, как создание огромной атомной электростанции в Диабло-Каньоне, около Сан-Луис-Обиспо, в Калифорнии, вызывают возражения не только из-за спуска в море горячей воды. Повышенная сейсмическая активность береговой зоны Калифорнии делает строительство здесь атомных электростанций более рискованным, чем в каком-либо другом месте страны. Что же касается теплового воздействия на экологию прибрежной полосы, его исключительная опасность уже доказана.

Бурые водоросли особенно чувствительны к повышению температуры воды, и в связи с этим их состояние меняется в зависимости от сезона. Биологи и аквалангисты давно уже убедились, что растения Macrocystis выглядят более здоровыми зимой, чем летом. Зимой их пластинки имеют свежий вид, они относительно гладкие и не покрываются коркой. Летом же на них образуется корка обрастаний; ощипанные животными, края пластинок становятся неровными.

Однако тщательные наблюдения показали, что в открытом море против Южной Калифорнии идеальными для роста крупных спорофитов являются как раз летние температуры. У Macrocystis максимальная интенсивность фотосинтеза достигается при температуре около 21 °C. Таким образом, плохое состояние растений летом не является непосредственным результатом действий температуры. Главную роль, по-видимому, играет деятельность многих живущих в зарослях водорослей животных, которые становятся более активными во время сезонного повышения температуры воды. Обычно наиболее активное поедание водорослей наблюдается в конце лета, на протяжении 4–6 недель. В исключительных случаях необычно тепло бывает в течение большей части года. Так было в 1957–1959 годах. Результаты оказались опустошительными. Заросли водорослей почти полностью исчезли на обширных пространствах. Они восстановились только тогда, когда восстановился нормальный температурный режим. Отрасли промышленности, занятые переработкой бурых водорослей, понесли ощутимый урон.

Очень большие тепловые стоки вблизи зарослей водорослей будут поддерживать температуру воды на более высоком уровне, чем обычно, в продолжение всего года, что вызовет изменения в экологии. Около строящихся (или проектируемых) крупных атомных электростанций в радиусе нескольких километров вода будет на 1–2 градуса выше окружающей. Даже такое небольшое повышение температуры вызовет активизацию деятельности животных, которые сначала завладеют, а потом и окончательно уничтожат леса макроцистиса и других крупных водорослей. Если температурный режим изменится на больших участках моря, чувствительность гигантских растений и их малоизученных гаметофитов может отчетливо проявиться и в более северных водах.

Несколько лет тому назад, когда планировалось удваивать производство электроэнергии каждые десять лет, некоторые футурологи предсказывали, что к 2000 году вдоль побережья Калифорнии атомные электростанции будут располагаться через каждые десять миль. Если бы это осуществилось, сеть теплых потоков и участков воды с повышенной температурой на континентальном бордерленде стала бы настоящим бедствием для природной среды. В районах произрастания ламинариевых их гибель лишила бы сотни видов животных места обитания, что можно было бы рассматривать как подлинную экокатастрофу. Обо всем этом пока еще мало что известно, и, проектируя электростанции, связанные с большими тепловыми выбросами, следует проявлять чрезвычайную осторожность.

В Южной Калифорнии люди, так же как и бурые водоросли, стали страдать от животных, деятельность которых стимулирована искусственным нагреванием воды. (Когда в Лос-Аламитосе начала действовать небольшая электростанция, из более теплых южных вод сюда мигрировала масса скатов-хвостоколов и акул. Интересно, что станция в Лос-Аламитосе рекламировалась как великолепное место для любителей плавания в теплой воде и сёрфинга. Вместо этого пришлось периодически закрывать пляжи, чтобы установить в зоне купания сетевые заграждения против этих нежелательных и потенциально опасных гостей.

Море, прилегающее к западному побережью Северной Америки, выглядит бескрайним, могущественным, неприступным и чистым. Непрекращающийся тяжелый рокот волн, набегающих на берег, — такой неотъемлемый от планеты, большую часть которой занимает Океан, — кажется таким же самоуверенным, как и всегда. Для завершившей свой долгий и трудный перелет крачки эпохи миоцена сверкающие гребни волн выглядели точно так же, как и для крачки наших дней. Эхолокационный аппарат серых китов, которыми некогда изобиловали здешние воды, также не уловил бы каких-либо изменений в очертаниях бордерленда континента, хотя если бы раз в несколько тысяч лет какой-нибудь левиафан поднимался из своей водной могилы, он мог бы заметить, что некоторые подводные вехи медленно, по неуклонно сдвигаются.

Морской окунь

Однако это кажущееся постоянство и незыблемость обманчивы. Скалы и вода будут продолжать вести себя, как всегда, даже если не будет ни одного живого существа, чтобы заметить это. Но все красивое и ценное, что есть в море, создано творцами, развившимися в пространстве между волнами и скулами и породившими дивные сообщества жизни, освещаемые пробивающимися сюда лучами солнца.

Удивительные по красоте и представляющие собой в самых разных отношениях большую ценность, полные жизни и в то же время такие уязвимые места лежат очень близко от поверхности океана и его окраин. Это крайне чувствительное к посторонним воздействиям пространство, настоящее царство водорослей — от мельчайших планктонных форм до растений-гигантов — претерпело за последние пятьдесят лет колоссальные изменения. В течение какого-то времени эти изменения остаются невидимыми, но их последствия прорываются теперь в морских биоценозах на всех уровнях.

Влияние этих изменений на существа, населяющие Тихоокеанское побережье, столь многообразно, что о многом мы можем только догадываться. Это и судорожные усилия погибающих зеленых клеток, и гноящаяся зудящая язва или пульсирующая опухоль на обтекаемом теле, и преждевременные роды, струя теплой жидкости и недоумение самки, лежащей на влажной скале над холодным морским прибоем. Таково истинное положение дел в природной среде на Тихоокеанском побережье.

Впечатление: III. Берега «внутреннего космоса»

Это было чем-то вроде зеркального изображения космического запуска по программе НАСА. Двое людей в небольшой герметичной капсуле, которая зависла над голубой бездной. Оборудование и средства связи прошли проверку, но сам момент погружения в воду происходит без фанфар. Никакого отсчета времени, только резкий звон стальных скоб и тросов — и "Нектон" отделяется от судна.

Путешествие по "внутреннему космосу" будет коротким, всего лишь на глубину 600–700 футов, но мы приземлимся в такой точке планеты Земля, которую до нас не видел ни один человек.

Я спущусь гораздо глубже тех мест, в которых я бывал в костюме аквалангиста. Подводный аппарат доставит меня на территорию, которую я только рисовал в воображении во время своих предыдущих путешествий надо дном внешней части континентального шельфа. Я буду пристально всматриваться в темнеющую воду и увижу песок, лежащий далеко внизу. Передвижение по этим равнинам на краю лишенной солнца пустыни можно сравнить с посещением новой планеты, мира, населенного экзотическими и прекрасными созданиями, но смертельно опасного для человека, не защищенного техническими приспособлениями.

Ниже приводятся выдержки из дневника, который я вел в июле 1974 года во время организованной биологами из Национального управления морского рыбного хозяйства США (NMES) экспедиции, занимавшейся изучением бентоса. В качестве приглашенного члена этой научной группы я совершил два погружения в подводном аппарате «Нектон» на дно подводного каньона на самой кромке континентального шельфа.

11/VII — 74, четверг

Отправление из Вудс-Хола задержалось на несколько часов. Наконец все погружено и закреплено, включая пару новых батарей, приобретенных в городе в последнюю минуту. Они предназначены для ярко-желтого подводного аппарата «Нектон», закрепленного на кормовой палубе.

Наконец, около 5.30 пополудни, судно покидает Большую гавань. Мы на борту стального катамарана, длина которого 95 футов. Палубы перекинуты в нескольких футах над ватерлинией. Судно начинает покрываться ржавчиной, но выглядит прочным. Его спаренные корпуса уверенно продвигаются через Виньярд-Саунд. Волнение умеренное. Я не могу, обнаружить у себя никаких признаков морской болезни даже после довольно плотного обеда — жареной куриной грудки с рисом и зеленым горошком.

Перед заходом солнца юго-восточнее острова Чаппаквиддик появляется кит. Сначала мы видим струи воды в воздухе — может быть, десять или двенадцать футов высотой, — затем, подойдя поближе, слышим медленное, ритмичное хлопанье огромных хвостовых плавников. Их размеры трудно определить (несколько футов в длину?). Плавники поднимаются почти вертикально, секунду или две спокойно раскачиваются, затем неторопливо опускаются в воду. Виден только один большой кит, но рядом с ним как будто есть еще один, поменьше (мать и детеныш?).

Тени гребней волн на воде становятся длиннее. Нантакет пропал из вида в сумеречной дымке на востоке. Мартас-Виньярд выглядит теперь длинным, низким, бесформенным чернильным пятном на розовом горизонте, и я рисую в своем воображении последних китов на Земле, отдыхающих в летнем море вблизи островов, сыгравших такую большую роль в их. уничтожении.

12/ VII-74, пятница

Рассвет занимался медленно. Все вокруг окрашено в синевато-серые тона. Волнение по-прежнему слабое, но уже ясно ощущаются признаки перемены погоды. Мы находимся почти в 100 милях южнее Мартас-Винь-ярда. Скоро будем у места нашей станции у вершины Витч-каньона.

Со своей койки через открытую дверь на палубу я вижу узкий отрезок моря. Непрерывно качаясь из стороны в сторону, оно выглядит пустым до самого горизонта. Но вот у самого судна промелькнул буревестник. Стоя на палубе уже после рассвета, я насчитал дюжину серых буревестников и приблизительно столько же малых качурок. Солнце находится на высоте нескольких градусов над горизонтом и, бросая неземной свет, окрашивает в розовый цвет оперение буревестников.

Мы ждем, когда наступит время завтрака для нашей смены, а пока ближе знакомимся друг с другом. Имена запоминаются легче. Дик — главный специалист. Ему около сорока, он старший биолог в NMES, и один из виднейших ученых-подводников в стране. Джо, теоретик Дика, технический эксперт и личный адьютант, тоже работает биологом в NMES. Он немного старше всех нас, говорит тихо и приветлив. В группу Дика входят также Клифф, Кен и Роджер. Они самые молодые на борту, отличные аквалангисты, по образованию биологи. В лаборатории их зовут драгунами Дика. Клифф не такой веселый, как двое других, но все трое жаждут деятельности и за завтраком обсуждают деловые вопросы.

Подводники Рич и Джерри — уроженцы западных штатов. Их медлительный, тягучий говор выделяется на фоне более резких голосов остальных участников экспедиции, выходцев из Новой Англии. Оба они добродушно-веселые, только Рич несколько более контактен. Оба выглядят заправскими акванавтами, но в этом качестве они работают в корпорации, которая сдает внаем «Нектон». Вообще же и тот и другой профессиональные геологи. Рич имеет степень доктора философии и преподает в Колорадском университете, Джерри кончает диссертацию на степень магистра в Калифорнии.

Тед работает на факультете прикладной океанографии в университете Нью-Хемпшира. Подобно мне, он здесь в роли приглашенного специалиста. Он занимается проблемой захоронения в океане брикетированных твердых отходов из городов. Связь между этой темой и программой, по которой работает NMES, заключается в возможности привлечения большого количества рыбы в места свалок тюкованных отходов, но разработка этой идеи находится в начальной стадии. Тед привез несколько небольших тюков, каждый высотой около двух футов, чтобы уложить их на дно с помощью „Нектона". Эти „первенцы" будут снабжены пинджерами, и Тед рассчитывает, что через год он получит их обратно для исследования. Команда из четырех человек, так же как и само судно, предоставлена компанией из Нью-Джерси. За исключением Арнольда, повара, членов команды почти не видно за завтраком. Тони, капитан судна, появляется на минутку, жуя бутерброд с копченой колбасой, и берет чашку кофе к себе на мостик. Остальные — это Ангус, крупный человек со светлыми вьющимися кудрями и сильным шотландским акцентом, и Оззи, помощник капитана, высокий, сухопарый и очень спокойный парень.

Наша работа началась с установки указательного буя, который должен служить базисной точкой в районе погружения. Его поместили на восточной стороне Витч-каньона, поблизости от края последнего, где глубина составляет 600 футов. Мы находимся в нескольких милях мористее вершины каньона, глубоко врезающегося в континентальный шельф. В нескольких сотнях ярдов на запад от буя глубина каньона достигает 1200 футов.

Довольно подробная карта, составленная при помощи эхолота, показывает, что дно каньона имеет сложный рельеф. В некоторых местах края каньона обрывисты или образуют вдающиеся в глубь каньона выступы. Между ними в каньон впадают боковые ответвления — «притоки». Наша карта почти ничем не отличается от топографического изображения любого небольшого каньона, типичного для юго-запада Соединенных Штатов, но исследователю, спустившемуся на дно при видимости 50 футов, покажется, что он очутился на горной тропинке при вечернем тумане.

Первыми совершают погружение Джо и Рич. Это разведывательный рейс, для того чтобы определить местонахождение „поселений", как их называют в группе NMES: круто скошенные, почти вертикальные склоны, образованные толстым слоем глины. Многочисленные животные, главным образом крупные омары, крабы и рыба-хохлач[33], вырыли или просверлили в глине норки. Стены каньона усеяны множеством отверстий от четверти до трех футов в диаметре, и почти из каждого выглядывает странная физиономия. Эта картина приводит на память пещерные городища. В. прошлом году группа Дика первая обнаружила подводные поселения на западной стороне Витч-каньона. По ее первоначальной оценке, вряд ли еще где-нибудь на Земле есть столько омаров, сколько здесь. На этот раз они собирались более тщательно обследовать верхнюю часть каньона и сделать видеозапись всех типов рельефа и всех представителей крупных видов животных, уделив особое внимание рыбам. Если позволит время, будут совершены погружения и в нескольких других каньонах, расположенных дальше на восток на внешней кромке банки Джорджес.

Через два часа вернулись Джо и Рич. Погружение этого опытного дуэта, от спуска до подъема, прошло без неприятных неожиданностей. Они не нашли ничего похожего на «поселения», которые видели в прошлом году. Собираясь возвращаться, они наткнулись на глинистый участок дна на глубине 650 футов, так что, должно быть, «поселения» все же удастся обнаружить. Следующая пара наблюдателей спустится глубже.

Джо ставит свою магнитную ленту на видеомагнитофон, и мы смотрим на экране телевизора материал, отснятый час тому назад прямо под нами. Его самые интересные кадры посвящены кальмару длиной примерно в фут, который ест небольшую камбалу. Несколько брезгливо, не торопясь, он ощупывает переднюю часть рыбы, отрывает и выбрасывает голову и затем уже приступает к еде всерьез, работая невидимым для нас клювом.

Магнитная лента не дает такой четкости изображения, как кинопленка. Над Джо подшучивали, что он подсунул бракованную пленку «Подводного мира» Жака Кусто. Но полученные материалы вполне достаточны для того, чтобы составить общее представление об объекте работ.

Днем усиливается ветер. Белые барашки покрыли все море, и поэтому Дика и Джерри невозможно поднять на борт, хота они поднялись на поверхность уже час назад. Их первая попытка пристать к судну оказалась неудачной, и у «Нектона» немного пострадал руль, когда волной его сильно ударило о борт корабля. Пока судно маневрировало, пытаясь отойти от аппарата на 50–60 ярдов, они подпрыгивали на волнах, словно пробка. Наконец драгуны подошли к подводному аппарату в резиновой лодке „Зодиак". Они завели тросы с судна, одновременно страхуя свое транспортное средство. Когда исследователи выкарабкивались из душной от спертого воздуха кабины «Нектона», Дика сильно тошнило, а Джерри был близок к этому. Как-никак их качало под углом 90°.

С изменением погоды исчезли серые буревестники; однако качурки остались с нами. Они единственные живые создания, видимые на открытом всем ветрам водном пространстве. В конце дня я позволил себе выпить пива, и теперь меня подташнивает. Я не думаю, что в этом виноват обед — я съел только свиную отбивную с картофелем. Вечером мне стало совсем худо, и в предчувствии плохой погоды и вынужденного поста на целую неделю я немного загрустил. Пытаясь уснуть наперекор качке, я подумал: куда же в такие вот штормовые ночи деваются качурки?

13/VII-74, суббота

Проснувшись, я почувствовал себя лучше — даже голодным. Море заметно успокоилось. Приняв на всякий случай пилюлю меразина, я с удовольствием позавтракал. Мы идем назад к указательному бую. В соответствии с нашей программой, на ночь мы отходим приблизительно на 10 миль и, достигнув глубин около 350 футов, становимся на якорь.

По моему мнению, подводные работы целесообразно и безопасно проводить только в дневное время, но так было не во всех экспедициях, в которых я участвовал. Капитан считает, что наше решение становиться на якорь в ночное время позволит сэкономить большие топлива, чем если бы мы дрейфовали или маневрировали всю ночь.

Как-то среди ночи на крючок удочки, сделанной из троса, которую поставило трио Дика, попалась акула. Оззи, помощник капитана, говорит, что он вытянул ее около двух часов. Это самец синей акулы длиной в семь или восемь футов, стройный и гладкий. Он болтается за бортом, привязанный хвостом к ручке лебедки. Струи йоды, обтекающие акулу, заставляют ее плавники мерно колебаться. Рыло и один большой, не имеющий века глаз скрыты под водой. Другой глаз вырван крючком. Дика выводит из себя вид мертвой акулы. Он говорит, что это зрелище вызывает у него отвращение, и приказывает выбросить ее.

Мы стоим около указательного буя. Кен и Рич первыми спустятся под воду. Они возьмут с собой на дно одну из двух моих экспериментальных рамок.

Мое пребывание на судне связано с темой моей научной работы. Я занимаюсь проблемой обрастания кораблей и подводных сооружений животными. В экологическую группу животных-обрастателей входят губки, кишечнополостные, мшанки, усоногие раки, оболочники и многие другие. Обрастания утяжеляют суда, тормозят их ход и вредят другим долговременным подводным сооружениям. Но, с другой стороны, обрастания являются важным источником питания для рыб, небольших крабов и омаров. Дика обрастания интересуют с точки зрения общей продуктивности территории каньона. Через год мы надеемся достать мои экспериментальные рамки, в которых находится набор шестидюймовых керамических и деревянных панелей. Подсчет и измерение прикрепившихся к панелям животных дадут возможность получить качественные и количественные данные о важных звеньях морских пищевых цепей, которые на наружных участках шельфа никогда не изучались.

Задание Теда в буквальном смысле слова связали с моим. Его небольшие тюки с отходами сочли целесообразным привязать к основаниям моих рамок: тогда подводный аппарат сможет их установить одновременно. Его пинджеры прикрепляются к рамкам, так же как и несколько несжимаемых указательных буйков, которые будут торчать футах в двадцати надо дном.

Первая рамка опускается без помех. Кен и Рич помещают ее у небольшого уступа на крутом склоне каньона, на глубине 720 футов. В центре „поселения" появляется первая экспериментальная установка — тюк с отходами. Но веревки, соединяющие тюк с рамкой, каким-то образом перепутались: когда Кен и Рич вернулись с отснятым на видеоленту материалом, стало ясно, что они установили рамку вверх ногами.

Связь между подводным аппаратом и поверхностью осуществляется при помощи гидрофонов. К приемному устройству на борту судна подключен преобразователь, который опускается за борт с той стороны, с которой производится погружение. Таким образом, звук человеческого голоса передается непосредственно водой, которая является гораздо лучшим проводником, чем воздух. Громкий крик будет слышен на глубине по меньшей мере 10 километров.

Теперь наступила моя очередь совершить погружение. В качестве командира со мной отправляется Джерри. Подводный аппарат имеет около 10 футов в длину, по форме он похож на широкую торпеду. На небольшой рубке находится входной люк. Я вползаю первым. Как научный наблюдатель я буду сидеть на корточках или лежать на полу. Он покрыт пенопластом и вполне комфортабелен. В носовой части есть несколько иллюминаторов из органического стекла, через которые я буду проводить наблюдения. Я имею возможность смотреть вперед, вниз под углом, вверх под углом и по сторонам. Джерри сидит на маленькой скамеечке под люком. Я вижу его руки, лежащие на ручках управления, но его голова скрыта от меня, так как она находится в рубке. Расположенные кольцом иллюминаторы обеспечивают Джерри круговой обзор.

Начало было очень плохим, так как, не успев еще открепиться от судна, мы уронили в воду вторую экспериментальную рамку. Она выскользнула из слабо державших ее «механических рук» «Нектона» и удивительно быстро стала опускаться через синюю воду.

Минут через пять мы последовали за ней. Мы находились в сотне футов от судна, когда Джерри начал стравливать воздух, и аппарат медленно укрылся под волнами. Точный момент погружения трудно зафиксировать.

Кристально чистая в солнечном свете вода на поверхности отливает яркой синью. Даже смотря вниз, я вижу голубое сияние, исходящее из какого-то неопределенного, но сильного источника света, скрытого в глубине. В воде множество нежных и прозрачных телец, отличающихся по форме и размерам. Один из помощников Дика называет их морскими соплями, но, судя по некоторым особенностям их геометрии и способности к движению, можно заключить, что многих из них — живые организмы. Я вижу плывущих сальп около фута длиной, гребневиков и изредка сокрашлющихся медуз. Некоторые из медуз, тело которых имеет форму колокола, совершенно неподвижны, а их щупальца вытянуты в радиальном направлении. Это особый тип поведения, при котором животное, медленно погружаясь в толщу воды, пассивно ловит свою мелкую добычу. Медузы похожи на живые, опускающиеся вглубь планктонные сетки. Невидимое волнение, производимое нашим аппаратом, вспугивает этих небольших животных и они пускаются в плавание толчками, напоминая собой быстро мигающие глаза. Медузы другого вида, значительно более крупные, непрерывно пульсируют, как некий футуристический метроном. За их прозрачными телами тянутся длинные изящные щупальца.

Мы проходим глубину в 300 футов, и вода по направлению к поверхности светлеет и становится сине-зеленой; внизу сгущаются сумерки. Джерри включает светильник, в лучах которого видно, что вода наполнена органическими частицами; эта картина напоминает снежную вьюгу в совершенно тихий вечер. Только здесь "снежинки" медленно "падают вверх" мимо иллюминаторов опускающегося аппарата.

Спокойно падая, мы подходим к 600-футовой отметке и проходим ее. Дна еще нет. Теперь в беззвучном мире вокруг нас, за пределами снопа искусственного света, все кажется окутанным темнотой. Только какая-нибудь стройная сальпа промелькнет мимо, подобно блуждающей комете среди моря звезд.

Затем стало светлее, внизу появилось желтоватое пятно — отраженный свет нашего прожектора, и мы увидели дно с высоты футов двадцать пять. Оно материализовалось перед нашими глазами (точно так же это происходит при глубоководных спусках аквалангистов), когда мы сели на покатую песчаную равнину на глубине 675 футов: неопределенные формы превратились в холмики, впадины, песчаные складки и небольших животных.

Джерри слегка стучит по глубиномеру, чтобы проверить глубину, и затем докладывает о нашем приземлении людям из мира над нами. Они отвечают прозаичными словами. Хотя мы садились мягко, аппарат поднял густое облако ила; правда, оно довольно быстро рассеялось. В воде по-прежнему носится органический снег. Теперь, когда мы стоим на месте, он больше не поражает воображение. Легкое течение переносит большие снежинки в горизонтальном направлении.

Рельеф вокруг нас ничем особенно не примечателен, если не считать, что вся местность усеяна невероятным количеством норок, углублений и насыпей. Повсюду виднеются выбросы грунта (сделанные червями) и небольшие животные. На каждый квадратный метр приходятся сотни представителей макроскопической фауны. Больше всего небольших актиний, морских перьев и червей, поселяющихся в трубчатых домиках. В том направлении, куда свет прожектора проникает сквозь легкие взвешенные частицы, видимость составляет около 25 метров. На неосвещенной стороне подводного аппарата пейзаж напоминает лунную ночь. Детали расплывчаты, но без освещения неясные формы и тени на слабо отражающем свет дне кажутся более удаленными от нас, чем на самом деле.

Наружный термометр показывает 10 °C. Стены аппарата, конденсируя влагу из воздуха, стали прохладными и влажными. Вокруг все тихо, внешний мир кажется безмятежным. Однако психологические глубины менее спокойны, и у меня появилось чувство страха. Тишина, притаившаяся в четверти дюйма от нас, за тонкой стальной стенкой, наваливается всей своей тяжестью. Если в нашем металлическом яйце вдруг появится трещина, мы не уцелеем. На глубине 675 футов давление легко раздавит лобные пазухи и сплющит наши грудные клетки. Даже если бы мы успели добраться до дыхательных аппаратов, сложенных вместе с запасными батареями за сиденьем Джерри, шансы на спасение были бы ничтожны. Чтобы открыть люк, нам пришлось бы ждать, когда зальет подводный аппарат, а быстрый подъем с этой глубины скорее всего вызвал бы чреватую смертельным I исходом кессонную болезнь.

На мой первый вопрос „что если" Джерри реагирует быстро. Он решительно заявляет, что подводные аппараты безопаснее самолетов, а тем более легковых автомобилей. В случае каких-нибудь затруднений или повреждений у «Нектона» есть пять разных способов добраться до поверхности, в том числе, если понадобится, сброс всего двигательного агрегата.

Теперь мы медленно движемся вверх по отлогому скату, делая пару футов в секунду. Мы пытаемся найти потерянную экспериментальную рамку. После консультации с людьми наверху мы приблизительно определили ее местонахождение. В нескольких метрах от нас наш прожектор — нащупал двух омаров. Они пытаются укрыться в небольших углублениях. Интересно, какие эмоции вызывает у них паше чудовищное средство передвижения, ослепляющее их светом и оглушающее шумом двигателя?

Я пытаюсь заснять на видеоленту общий вид рельефа и животных. Вся местность кажется относительно плоской. Из песка торчат несколько высоких цериантусов (Cerianthus), ближайших родственников актиний, затем появляются крупные крабы, которые ведут себя осторожно. Увидя нас, они перестали бегать и остановились у самой границы освещенного участка. Эти крабы редко предстают перед наблюдателем в своем истинном виде. Белые, ярко сверкающие отражающие поверхности на передней части их панциря и клешнях причудливо искажают их форму. Ветвистый мягкий коралл типа Alcyonium выглядит почти пушистым. Такой вид ему придают полностью расправленные полипы. Единственная морская звезда небольших размеров представляет здесь, на открытом участке дна, всех своих многочисленных и разнообразных родичей.

Мы остановились, чтобы прощупать окрестности гидролокатором. Наше устройство не отличается большой чувствительностью, но Джерри думает, что если рамка не попала в глубокий овраг или за какую-нибудь возвышенность, она даст хорошее отражение. Вдруг я замечаю совсем рядом, с аппаратом какое-то движение. Это мини-вулкан, медленно извергающий ил, — плод неудержимой деятельности скрытого от глаз червя.

Я пытаюсь представить себе ту невероятную биомассу, которую скрывают несколько сантиметров ила. Биоценозы, возникающие на илистом дне, связаны сложными отношениями во времени и пространстве. Экологи, изучающие морское дно, нашли, что только горсточка видов, некоторые пластинчатожаберные моллюски и черви, могут селиться в девственно плотном песке. Опускаясь на дно, крохотные личинки этих первых поселенцев способны проникать между плотно примыкающими друг к другу, почти стерильно чистыми песчинками. Они постепенно разрыхляют более глубокие слои грунта и поставляют на поверхность дна органическое вещество. Эти животные-фильтраторы, выступающие в роли первопроходцев, добывают себе пропитание из толщи лежащей над ними воды.

Постепенно на разрыхленном дне поселяются другие существа. Органические вещества проникают на большую глубину; поселяющиеся здесь же бактерии и простейшие увеличивают их питательную ценность для многих организмов, питающихся донными отложениями: кольчатых червей с хорошо развитыми жабрами, сипункулид[34], роющих ракообразных, двустворчатых моллюсков, иглокожих и многих хищников. В конце концов небольшие локальные поселения беспозвоночных животных соединяются, образуя простирающийся на много километров мегалополис из трубок, туннелей и узких трещин и полостей в толще грунта, которые также постепенно обживаются различными организмами. Для развития таких хрупких сообществ, тонкого налета на поверхности плотных пород, образующих дно шельфовой зоны, требуются годы.

Движемся дальше. Несколько раз нам казалось, что мы у цели, но потом выяснилось, что приемник гидролокатора принял эхо от валунов, без сомнения оставленных здесь исчезнувшими ледниками, которые некогда находились по ту сторону континентального шельфа, к северу. Обширные отложения глины, в которых теперь образовались поселения животных, были также принесены сюда реками талой ледниковой воды.

Один из валунов лежит в неглубокой впадине. Поверхность камня покрыта актиниями и гидроидами. Вместе они производят впечатление букета цветов, в котором первые похожи на гвоздики, а вторые, один из видов Tubularia, выглядят как экзотические маргаритки с розовыми серединками. Эти Tubularia самые большие из виденных мной, более 10 дюймов в длину.

Одна из наиболее удивительных особенностей окружающего пейзажа — это густые поселения обитающих в трубках многошетинковых червей — полихет. Трубки у них зеленоватого цвета, высотой в дюйм и немного тоньше соломинки. Они так густо торчат из песка вокруг цветущего валуна, что производят впечатление низко подстриженной лужайки. Однако четкая граница их распространения проходит лишь в метре от основания камня. Должно быть, здесь имеет место комменсализм, если не симбиоз.[35] Присутствие камня с поселившимися на нем кишечнополостными, по-видимому, представляет собой какой-то важный компонент в экологической нише полихет. Возможно, опускающиеся на дно остатки пищи кишечнополостных используются червями.

Гидролокатор Джерри явно показывает, что поблизости есть какой-то предмет, и мы направляемся к нему. Напрягая все свое зрение, я всматриваюсь во тьму вод спереди и сбоку. Мы находимся на глубине около 600 футов, на плоском участке дна шельфа восточнее каньона. Видимость здесь лучше чем в момент посадки: футов сорок.

Джерри говорит: «Это ловушка-привидение». Мы подплываем к ней и видим две ловушки для омаров с перепутанными линями. Никакого соединения с поверхностью нет. Ловушки деревянные, старые и разбитые, с недостающими или сломанными планками. Они больше не представляют опасности для омаров и крабов. Как бы в насмешку, они теперь служат жилищем для крупного нитеперого налима (Urophycis), который, похоже, выкопал небольшое углубление под планками. Джерри маневрирует, чтобы я смог снять хорошие видеокадры, а рыба все время поворачивается к нам головой.

Мы находимся под водой уже два часа. Никаких признаков пропавшей рамки. Мои ноги, втиснутые где-то между видеоустройством и сидением командира, затекли. На этом участке больше нет хороших мишеней для гидролокатора. Мы решаем подняться и извещаем об этом наших друзей, находящихся в 600 футах над нами. Перед самым концом связи из приемника гидролокатора послышалась целая серия щелкающих звуков, затем еще и еще. Каждая группа щелчков продолжалась две-три секунды. Джерри высказал предположение, что где-то неподалеку находятся дельфины.

Раздается свист сжатого воздуха. Пока воздух не начнет расширяться, подъем происходит очень медленно. С высоты нескольких метров над дном я оглядываюсь назад и вижу оставленную аппаратом широкую, восьмидюймовую, дорожку, уходящую через песок в неизвестность. Затем на какой-то неопределенной глубине мы снова попадаем в сероватый мрак. На уровне около 500 футов вода над нами приобретает зеленоватый оттенок. Постепенно становится все светлее и светлее, и наконец на 100-футовой глубине все вокруг становится синим. С глубины 50 футов уже видно, что наверху неспокойно, и мы быстро поднимаемся, пробиваясь в мир солнечного света и бурных волн. Я думаю о безмолвном тусклом мире, оставшемся далеко под нами, и о множестве живущих в нем существ, которые не знают и никогда не узнают раскачивающихся синих волн. Большинство из них обречены всю жизнь провести в почти полной темноте и холоде, царящих на окраине континента.

Море довольно бурное, и наш подводный аппарат порядком швыряет из стороны в сторону. На всякий случай с судна спустили на воду «Зодиак». Я вижу лодку и сидящих в ней ухмыляющихся драгун, внимательно следящих за нами. Но все в порядке, и я даже не чувствую тошноты. Мы подходим к борту судна без посторонней помощи. Через десять минут нас поднимают. На палубе раздаются приветственные возгласы — немного покровительственные, но зато полные энтузиазма. Это поздравляют меня с благополучным завершением первого погружения.

Щелчки, которые мы слышали перед самым подъемом, исходили, вероятно, от обыкновенных гринд. Группа из пяти или шести этих 15 — 20-футовых созданий была замечена с судна приблизительно в то же время, когда их зафиксировал приемник гидролокатора. Но связист на поверхности ничего не слышал, так что киты, надо полагать, направили свои биологические локаторы прямо на «Нектон». Услышав необычные шумы, они «держали нас под наблюдением» с помощью звуковых волн через всю толщу вод.

Ночью небольшие качурки, видимо, ослепленные ярким светом на палубе, дважды влетали в мою открытую каюту. Они ведут себя покорно и не издают ни звука, когда я ловлю их и выпускаю в ночь подальше от света.

14/VII-74, воскресенье

После завтрака охотники за акулами разделывают двух небольших синих акул ради их невыразительных челюстей и хвостов. Туши выбрасываются за борт, и они тонут, истекая жиром и кровью.

Утром Роджер и Рич совершают глубоководное погружение в каньон, частично по ошибке. Мы контролируем их спуск по приемнику гидролокатора, ожидая услышать, что они приземлились на глубине 650 или 700 футов. Но глубинное течение, как видно, проносит их мимо предполагаемого места посадки. Рич сообщает, что они проходят глубину в 800 футов, но дна все еще нет, затем следует цифра "850". Наконец «Нектон» садится на крупный песок и гальку на глубине 920 футов.

Номинальный предел погружения нашего подводного аппарата составляет 1000 футов. Компания, которой принадлежит «Нектон», подвергла его испытанию без людей, подвесив на кабель, на глубине в три раза больше этой. Поэтому Рич считает, что с аппаратом ничего не случится.

В этом погружении на стене каньона, примерно на глубине 750 футов, обнаружен обширный и живописный участок «поселений». Рич думает, что это место является продолжением той зоны, где была установлена первая экспериментальная рамка. Однако в этом первобытном хаосе ни Рич, ни Роджер не смогли сориентироваться и вспомнить местонахождение сетки.

Их видеосъемки великолепны. На экране мелькают огромные омары и хохлачи (Lopholatilus chamaelonticeps). Один омар выглядывает из проржавевшей насквозь 55-галлонной железной бочки, лежащей на боку. Хвост животного, наверное, касается дна его цилиндрического жилища. Его клешни выглядят тяжелыми, как окорока. Передняя часть омара наполовину заполняет отверстие бочки, и Дик прикидывает, что этому матриарху лет семьдесят пять и весит он около пятидесяти фунтов.

В полдень около судна на несколько минут появляется черепаха логгерхед, или каретта ложная. Ее сопровождают несколько небольших рыбок (рыбы-лоцманы?). У Оззи, помощника капитана, есть охотничий лук с прикрепленной к нему катушкой и леской и несколько очень мощных рыболовных стрел. Он появляется во всеоружии, готовый прицелиться в черепаху, но его останавливают протестующие вопли инакомыслящих. Он пожимает плечами и исчезает.

Днем погружаются Тед и Джерри. Они тратят свое донное время на еще одну попытку найти потерянную рамку, которую теперь все с раздражением называют не иначе как «дрянь» или «хлам». Их попытка тоже не увенчалась успехом.

В конце дня мы встречаем омароловов. Их лодка, имеющая в длину 35–40 футов, приписана к Билс-Айленду, штат Мэн, но в это лето ведет лов в водах Род-Айленда. Вся «команда» состоит из двух молодых людей и двух молодых женщин. Они обратили внимание на наш подводный аппарат, находившийся на задней палубе. Последовал короткий громкий разговор, в результате которого Дик и Кен отправились в «Зодиаке» с двенадцатью бутылками пива и полбутылкой шотландского виски. Взамен мы получили полторы дюжины великолепных омаров. Кен, Роджер и Клифф — родом из Мэна, и они знают, как обращаться с омарами. Главный секрет заключается в том, что их нужно кипятить в морской воде, а не в пресной или даже в подсоленной пресной воде. Под руководством трио из штата Мэн повар Арнольд готовит на обед фантастическое блюдо из омаров.

После обеда и перед заходом солнца мы с интересом смотрим на появляющиеся на горизонте суда. Их становится все больше и больше. Они держат курс в нашем направлении, и вскоре становится ясно, что это иностранные траулеры. Они, видимо, сосредоточиваются к северу от нашей стоянки на кромке шельфа, и мы вынуждены отойти порядком на восток, чтобы стать на якорь.

Ночью я долго стою на палубе и смотрю на то, что представляется мне городом, свет от которого простирается на несколько километров по горизонту. Этот город состоит из одинаковой высоты низких домов, и это движущийся город. Прибывшая флотилия, должно быть, насчитывает по меньшей мере 40 кораблей, возможно, представляющих несколько стран. Они ведут промысел в районе вершины Витч-каньона, в 6–8 милях от края шельфа.

Как-то нет настроения идти спать. Мелькающие и толкущиеся в ночи корабли выглядят огромными по сравнению с нашим. Мое воображение рисует маленькую качурку, взирающую на тучи альбатросов, с неистовством поглощающих пищу. Я хотел бы посмотреть, на что будет похоже дно, после того как этот флот закончит свое массированное наступление на подводные пески.

Для всего сообщества донных организмов встреча с тяжелыми тралами чревата худшими последствиями, чем массированный бомбовый удар, предпринятый эскадрильей Б-52. Удивительная структура морского дна, пронизанного многочисленными ходами, разрушается, превращаясь в жидкую смесь ила и частичек мягкой живой ткани. Удушающая пелена взмученного ила высоко поднимается над оставшимися в живых, затем она медленно оседает, чтобы задушить рыбью икру и искалеченных обитателей донных отложений, которыми насладятся бродячие пожиратели трупов, устроив себе мимолетный пир.

Разом уничтожается все это формировавшееся годами хрупкое многообразие, симбиотические и комменсальные отношения, сложная пространственная организация биоценозов, словом, то, что играет важную роль в массовом синхронном размножении животных, ведущих сидячий образ жизни.

Неужели это возможно, чтобы такие райские сады в океане, как банка Джорджес и залив Аляска, превратились в сотворенные человеком пустыни, как это случилось на Среднем Востоке, где территории, покрытые теперь бесплодными песками, некогда занимали леса, изобиловавшие животными? Мы точно не знаем, насколько жизнестойки и упорны подводные биоценозы. На наружных участках шельфа редко происходят крупные естественные катаклизмы. Последним бедствием, которое постигло банку Джорджес, было Висконсинское оледенение. Можно думать, однако, что непрерывное хищническое разрушение структуры естественных отложений и оголение дна на широких пространствах континентального шельфа в конце концов приведут к вымиранию ведущих форм, к упадку и затем исчезновению крупных рыбных промыслов, и никто не в силах предсказать, сколько потребуется времени на их возрождение.

15/VII-74, понедельник

Когда я встал и вышел на палубу, там уже было несколько наблюдателей. Но они смотрят не на рыболовную флотилию, которая все еще маячит на горизонте, а на помощника капитана Оззи. Он вздернул пойманную им еще одну акулу и с расстояния в несколько футов посылает в нее просто для практики одну стрелу за другой из своего здоровенного лука. С такой дистанции он стреляет почти без промаха. Глянцеватый бок этой крупной рыбы пробит множеством сочащихся отверстий. Оззи предложил пострелять по очереди, но все отказались. У него есть жилет из искусственной оленьей кожи, отделанный бахромой, который он часто носит. После этого случая кто-то из группы Дика прозвал Оззи «Нэтти Бампо», или «Умертвитель Акул».

Утром я совершу погружение в паре с Ричем. Это будет последний спуск, посвященный обесславленному теперь мусору. Мы отказались от попыток найти потерянную рамку, но вместо этого постараемся определить место, где на глубине 720 футов, на участке поселений, была установлена первая рамка. Это будет как бы репетиция перед извлечением ее в будущем году, которое, я надеюсь, все же состоится.

Мы решаем начать с осмотра северной оконечности участка, так как предполагаем, что рамка находится как раз здесь. Из-за недостатка балласта погружение происходит очень медленно, и Рич высказывает опасение, что течения могут отнести нас далеко в сторону. С глубины 300 футов мы поднимаемся на поверхность, и через открытый люк зодиаковцы передают Риму 20 фунтов свинца. Этот маневр предпринят несколько против правил. Рич советует мне не двигаться с места, пока открыт люк. Попавшая в подводный аппарат волна может отправить его через синюю воду прямо на дно, как камень.

Мы снова погружаемся, на этот раз без приключений, и теперь спускаемся намного быстрее. Сумерки сгущаются на глазах, заметно быстрее, чем в прошлый раз, но зеленый отсвет над головой исчез, только когда мы очутились ниже 400-футовой отметки. На глубине 650 футов мы достигаем дна. Ощутимый удар — и аппарат садится на умеренно крутом склоне.

В последние мгновения нашего свободного падения слева по борту мы увидели линь, который, изгибаясь, уходил вверх и пропадал из виду. Это, по-видимому, часть приспособления, поставленного человеком для ловли омаров, но самой ловушки не видно. Рич сразу же начал спускаться по склону, к 720-футовой отметке, где должна находиться рамка с прикрепленными к ней тюками мусора и отходов.

Мы быстро движемся по гладкому песчаному дну, усеянному множеством разнообразных мелких животных и массой раковин гребешков (Placopecten). По мере того как мы опускаемся, склон как будто становится круче. Это, возможно, самый крупный и самый северный из боковых каньонов, зафиксированных эхолотом с нашего судна. Через переднее оконце я вижу нечто похожее на фрагмент большого, украшенного скульптурами фонтана эпохи Возрождения или на гигантскую раковину устрицы около 4 футов в длину и 3 футов в ширину. Этот предмет имеет небольшое углубление и оброс гидроидными полипами (Tubularia) и актиниями. Последние все светлые и довольно маленькие, за исключением одного гиганта, явно другого вида, имеющего сходство с утолщенной венериной мухоловкой. Его щупальца располагаются двумя венчиками. А верхняя часть, должно быть, имеет дюймов десять в поперечнике.

Рич сравнивает сложную конструкцию, на которой растут актинии и гидроиды, с огромной ископаемой костью, принадлежащей какому-нибудь гигантскому существу. Мне еще кажется, что этот предмет похож на крупный обломок старого рифа, покрытого водорослями, — такие встречаются в водах Северной Каролины. Но мы соглашаемся, что наши сравнения все же не слишком точны.

Сейчас мы на глубине 720 футов и отправляемся на юг вдоль песчаного дна, имеющего уклон примерно в 20°. Мне кажется, что мы очень долго идем над песком, на котором господствуют небольшие розоватые креветки и беспанцирные раки-отшельники. Везде, сколько мы можем видеть, разбросаны сломанные раковины гребешков; иногда попадаются целые, но и они пустые.

Рич говорит, что впереди он видел несколько кальмаров, улепетывавших с нашего пути. Вдруг с освещенной стороны аппарата чуть выше нас я вижу двух из них. Они плывут бок о бок, соревнуясь с нами в скорости. С расстояния в несколько метров их стройные, блестящие тела представляются почти искусственными. На этом расстоянии не удается рассмотреть, как работает их реактивный двигатель, и кажется, что они несутся сквозь толщу воды без видимых усилий. С подобающей бдительностью и любопытством, они следуют за нами великолепным строем, словно эскорт НЛО.

Я никогда не видел кальмаров на свободе с более близкого расстояния, чем сейчас. Я наблюдал за ними в аквариумах и несколько раз во время моих подводных плаваний, но тогда они казались более осторожными. Однажды я мельком, какую-то долю секунды, видел, как кальмар летел или, скорее скользил по воздуху в штормовую ночь.

Ученые из Вудс-Хола подтвердили мнение, что Loligo peleal, распространенный вид кальмаров на шельфе, днем находятся на дне, а ночью поднимаются в средние слои воды. Эти небол'ьшие волки ночного моря активно плавают, держась маленькими группами. Заметив добычу, обычно это небольшая рыба, кальмар подбирается к ней ближе, молниеносно выбрасывает вперед пару длинных щупалец и завладевает ею. Подобно волкам, они как будто чувствуют некую слабинку своей жертвы. В их охотничьем поведении они учитывают фактор расстояния, что помогает им экономить энергию. Они пренебрегают теми существами, которые оказываются на расстоянии более метра от пути их движения.

Некоторые наблюдения над кальмарами, проведенные в дневное время, представляют еще больший интерес. Ученые, наблюдавшие поведение кальмаров, сообщают, что они легко находят зарывшихся в песок животных, таких, как крабы или креветки. У этого движущегося реактивным способом охотника, глядя на которого, кажется, что он никогда не останавливается, хватает терпения в продолжение многих минут не шевелиться, зависнув надо дном. Как только кальмар заметит хоть малейшее движение, он, пустив в дело свой сифон, начинает разметать песок и даже, если в том есть необходимость, раскапывает его своими щупальцами.

В своих систематических поисках добычи кальмар пользуется очень занятным приемом, который описан доктором Фрэнком Боулзом из лаборатории морской биологии в Вудс-Холе. Кальмар движется вперед и назад на манер газонокосилки, размывая песок струями воды, выпускаемыми из сифона. Это движение, как видно, имеет ту же функцию, что и охотничий крик совы, — заставить жертву обнаружить себя.

Ни я, ни Рич точно не знаем, к какому виду принадлежат кальмары, на которых мы смотрим. Мы решили остановиться и понаблюдать, что будет делать эта пара, которая следует за нами по пятам. Они тоже останавливаются, но только на момент. Затем они, по-прежнему вместе, поворачиваются и медленно уплывают в темноту.

Мы все еще плывем вдоль песчаного склона. Плотность жизни здесь фантастична. Куда ни посмотришь, всюду мелкие рыбы и ракообразные. Вот одна из самых обыкновенных донных рыб, 4–6 дюймов длиной. Она имеет сигаровидную форму, на испещренной переливчатыми сине-зелеными пятнышками спине выделяются вертикальные серые полосы. Больше всего здесь камбал всех размеров; самые крупные достигают 15 дюймов в длину. Омары и крабы скрываются в углублениях или рыщут, как привидения, на границе освещенного участка. Несколько раз нам снова попались кальмары — словно чего-то ожидая, они смотрели на нас, но ни один не последовал за нами.

Начинают появляться признаки биоценозов, населяющих глинистые участки дна. Крупные, кажущиеся очень твердыми куски глины вперемежку с небольшими холмиками то тут, то там выдаются наружу из-под тонкого слоя песка. Вот первый попавшийся нам на глаза хохлач, небольшой, около двух футов в длину. Мы проскочили эти глинистые участки — они были шириной всего метров тридцать — и снова оказались над песчаным дном. На открытых глинистых грунтах поселяются совершенно иные животные, чем на песчаных. Кажется, что некоторые крабы приурочены к глине. Розовые креветки и лишенные раковин раки-отшельники большей частью встречаются на песке. А омары предпочитают глинистое дно.

Мы идем на глубине 720 футов в южном направлении, но иногда нас относит то к западу, то к востоку. Благодаря этому мы узнаем рельеф, нанесенный на карту с судна. Обогнув большую спускающуюся к западу террасу, мы как будто возвращаемся на юго-восток. Склон становится заметно круче. Внизу справа от нас вид совершенно таинственный. Свет от нашего прожектора поглощается тьмой уже на расстоянии нескольких метров. Маленький краб движется вниз по склону, но тут же теряется в сумерках. Какое расстояние отделяет нас от поверхности дна каньона, или притока, или чего-нибудь другого, что представляет собой эта пребывающая в темноте в продолжение многих тысяч лет пучина?

Глинистые участки становятся более обширными и неровными. Появляется первый крупный хохлач, и тут же мы замечаем смотрящего на нас из ямки в глине огромного омара. Еще несколько хохлачей плывут впереди нас. Неуклюжие видения, они застенчивы и уходят с нашего пути. Большинство из них движется довольно медленно, но вдруг один, длиной в 4 фута, рванулся и нырнул вниз головой в бочковидное отверстие в глинистом дне, как в одиночный окоп под обстрелом.

Это территория изучаемых нами поселений. Склон здесь очень крутой, с хаотически разбросанными выступами и размытыми глинистыми обрывами. Здесь господствуют гигантские хохлачи и омары, и они настолько впечатляют, что перестаешь обращать внимание на всякую мелкую живность. Повсюду видны норки, большей частью занятые. Изобилие полосатых крабов и золотистых морских окуней, длина которых достигает 8 дюймов. Бросается в глаза оседлый обитатель этих мест, полихета, с копной длинных, изящных, как у медузы, щупалец, извивающихся и вытягивающихся по дну во всех направлениях.

Мы продолжаем медленно продвигаться вперед по неровному крутому склону, как вдруг Рич говорит: «Я вижу ее». Он включает гидрофон и поет: «Мы нашли хлам».

«Нектон» остановился около рамки, которая лежит вверх ногами, немного накренясь набок, как и запечатлела ее видеолента. В этом положении пинджер почти целиком прикрыт перевернувшимися тюками с отходами. Акустический сигнал, вероятно, сильно заглушен. Мы решаем попытаться поставить рамку на место.

Механическая рука «Нектона» управляется вручную, манипулятор прост в работе, но на этой глубине для управления им требуется сила. Каждый квадратный дюйм корпуса нашего аппарата испытывает давление свыше 300 фунтов, а металлический стержень с зажимными клещами на конце имеет диаметр поперечного сечения 3/8 дюйма. При помощи троса и блочного приспособления Рич выдвигает «руку», а я произвожу манипуляции с рамкой, пользуясь клещами. В первую минуту кажется, что мы задумали невозможное, но затем я пробую подтолкнуть эту штуку вниз по склону. Она медленно переворачивается и принимает правильное положение. Линь, к которому прикреплен указательный буек, все-таки остается запутанным вокруг верхней части рамки, но буек поднимается на высоту около 12 футов над ней, и мы решаем напрасно не рисковать и оставить все как есть.

Мы докладываем на пост управления, что все в порядке, и они велят нам подняться. Однако Рич и я настаиваем на необходимости провести краткий осмотр дна вокруг рамки. Разрешение приходит быстро, проделав очень короткий путь по служебным инстанциям, и мы медленно опускаемся вниз по склону.

Под вертикальной стеной на глубине 740 футов мы натолкнулись на удивительное зрелище. Яркий свет „Нектона" падает на поверхность скалы, на которой кишмя-кишат проворные создания. Я никогда не видел таких крупных креветок — а это были они: около пяти дюймов в длину, красновато-коричневые, с блестящей белой полосой по бокам. Их длинные нежные усики непрерывно колышутся. В нервном возбуждении эти существа движутся, как наэлектризованные. По-видимому, нестерпимо яркий свет, прорезавший темноту, пробудил в них самые потаенные рефлексы. Вода здесь кажется очень прозрачной. Все в этом мире — мрачные горные хребты и осыпающиеся склоны, и леденцового цвета креветки, танцующие неподалеку на скалах, — неприязненно чуждо.

Это мир преувеличений. За участком, где, как в галлюцинации, нам явились креветки, мы вступаем в зону больших ям. Из одной из них показывается огромный омар и смотрит в нашем направлении. Он выглядит более крупным, чем заснятый Роджером экземпляр, свисавший из 55-гал-лонной бочки. Омар посемафорил нам своими усиками, а затем, не проявив ни малейшего колебания, стал вразвалку спускаться с небольшого возвышения, расположенного под его убежищем, прямо к выступу, на который мы опустились. Когда он останавливается, прислонившись к нашему аппарату, через нижний передний иллюминатор я вижу его брюшко, а через боковой — переднюю часть его тела. Из оконцев в рубке Ричу видно, как омар шевелит усиками перед его лицом. Невероятно! Неужели он нисколько нас не боится? Что это — животное, у которого нет естественных врагов и поэтому он не испытывает страха перед неизвестным? Или просто, как любого мотылька, его с бессмысленной страстью привлекают наши огни? Рич тут же говорит, что последнее предположение несостоятельно, потому что другие омары этого не делали. Он думает, что наш гость хочет посмотреть, годится ли «Нектон» в пищу.

После продолжавшегося минуту пристального осмотра омар покидает нас. Не торопясь, этот герцог Витч-Каньонский отправляется дальше, чтобы проинспектировать другие подвластные ему территории. Мы бы охотно последовали за ним, но нас настойчиво зовут сверху. Они требуют, чтобы мы поднимались.

Когда мы наконец стартовали, Рич выключил все лампы, и внутренние, и наружные. По мере того как глаза приспосабливались к темноте, видимость постепенно тоже улучшалась, и нам открылся серебристо-серый мир. Сумерки в полдень. Трудно сказать, с какой скоростью мы поднимаемся. 'Если судить по глубиномеру, мы находимся в 40 футах над дном, и перед нами, открывается обманчиво ясный вид рельефа с перемежающимися неровными участками света и темноты. Как видно, мы попали в течение, которого не заметили на дне, и теперь оно плавно несет нас. В залившем все вокруг сумраке открывающийся внизу призрачный пейзаж кажется удаленным от нас на много миль. Рич говорит, что мы, во-видимому, дрейфуем вверх по местному боковому каньону, раз в продолжение такого долгого времени дно остается в поле нашего зрения.

Когда расстояние до дна достигло примерно 75 футов, мы перестали его видеть и снова стали свободно подниматься через серые воды, постепенно начавшие зеленеть. В 100 футах ото дна Рич выпускает немного воздуха, чтобы замедлить подъем, и теперь мы движемся к поверхности в сопровождении множества крохотных сверкающих пузырьков. В густой синеве, открывающейся наверху, они представляют собой великолепное зрелище, не то, что в нижних слоях, где вода имеет удручающе серый оттенок.

Внезапно мы попали в бурное волнение, которое после двух с половиной часов полного спокойствия показалось нам довольно неожиданным. Испытывая бортовую и килевую качку, мы приближаемся к месту встречи с судном.

Это был мой последний прямой контакт с донным миром на наружном участке континентального шельфа. Следующие погружения, в Витч-каньон и в два других, каньоны Гидрограф и Оушеанограф, образующие заметные „зарубки" на кромке шельфа дальше на восток, совершили другие члены группы. Дно этих двух последних каньонов на больших пространствах покрыто галечником и валунаму, указывающими на относительную близость эпохи доисторических ледников.

Эти каменные поля населяет богатая фауна. Между серыми камнями, подобно цветам, высовываются мясистые, малинового цвета актинии (Теа-Па); пятилучевые и многолучевые морские звезды встречаются здесь гораздо чаще, чем на участках с более мягким дном, где я проводил наблюдения.

На уровне 1000-футовой отметки в каньоне Оушеанограф Джо и Рича сопровождал косяк, состоявший примерно из семидесяти пяти обыкновенных колючих акул. Они вертелись вокруг «Нектона», подходили совсем вплотную к иллюминаторам аппарата, потом исчезли из поля зрения. Джо заснял их. Возбужденное, беспорядочное поведение акул резко контрастирует с осторожной бдительностью и военной выправкой кальмаров, которых я видел. Но Джо справедливо заметил, что поведение донных животных, наблюдаемое из сильно освещенного подводного аппарата, производящего странные звуки, вряд ли следует принимать за норму. Джо считает, что участники погружения должны в продолжение какого-то времени сидеть на одном месте, приспособиться к темноте и, может быть, пользоваться для наблюдений инфракрасной трубкой ночного видения (ноктовизором) или другим подобным оборудованием, незаметным для животных.

После этих погружений до конца экспедиции мое участие в открытиях друзей заключалось лишь в том, что я просматривал их видеозаписи. Но нигде больше мы не встретили такого разнообразия донного рельефа и такого изобилия живых существ, как на территории «поселений» в Витч-каньоне. Если зайдет речь о том, чтобы сохранить некоторые районы наружной части континентального шельфа как уникальные и ценные природные комплексы, этому участку каньона следует отдать предпочтение в первую очередь. Пока же на многих снимках экзотического мира дна и его обитателей, к сожалению, заметны свидетельства вторжений. И я стал вести журнал, в который заносил сведения о захламлении дна.

В течение двадцати двух коротких спусков на дно самого наружного участка шельфа и его каньонов я и другие увидели и засняли: десятки бутылок и банок из-пой напитков, многочисленные банки из-под красок емкостью в один галлон, семь 55-галлонных бочек, запутанную проволоку № куски тяжелого троса от рыболовных снастей и судовых такелажных принадлежностей, части нейлоновых сетей, подшипник оси трала, бесконечное количество запутанной веревки, несметное число картонных коробок, затонувшую радарную антенну, не поддающиеся счету ловушки-привидения, некоторые из них деревянные, другие же сделаны из покрытой пластиком проволоки.

То, что почти ничего не весящие отбросы с судов быстро достигают дна, ясно показывают кадры, снятые Кеном. Однажды днем, сидя в «Нектоне», он снял креветку, которая билась над чем-то, по виду похожим на мертвых белых червей. При более внимательном рассмотрении оказалось, что это были кусочки недоеденного спагетти, выброшенные за борт нашим коком после ленча всего за час до этого.

Дару, полученному креветкой, вероятно, суждено было скоро исчезнуть, но вид большей части захламленного ландшафта напомнил мне грязный городской парк. Вот более точное сравнение: загрязнять эту богатую морскую пустыню, находящуюся в 150 милях от ближайшего города, — по сути дела, то же самое, что устроить мусорную свалку на великолепном отдаленном участке национального парка. Если же принять во внимание, что виденное нами лишь на нескольких крохотных участках, вероятно, характерно и для обширных пространств континентального шельфа, то можно продолжить сравнение и представить себе наши национальные парки, такие, как йеллоустонский, йосемитский или Мак-Кинли, замусоренными ненужным хламом на всей территории — от лесов, чистых рек и лугов до возвышенностей и отдаленных утесов.

Осуществляемый как нечто само собой разумеющееся, сброс в море отходов с тысяч кораблей создает проблему загрязнения, выходящую далеко за пределы эстетики: нефть, токсичные химические вещества и пластические материалы убивают все формы морской жизни — от млекопитающих, птиц и морских черепах до личинок рыб и крошечных свободных клеток, от которых зависит все. Даже суда морских исследовательских институтов повинны в общем грехе — с них тоже выбрасывают мусор в море.

В последний вечер нашей экспедиции вокруг судна кружились много небольших качурок. Может быть, мы привели за собой этих птиц издалека, за десятки миль отсюда. Когда появился кок с собравшимися за день отходами и отправил их за борт, качурки подлетели к подветренной стороне судна, как голуби, и стали вылавливать остатки еды, медленно погружавшиеся в воду в компании полистирольных чашек, полихлорвиниловых и полиэтиленовых мешочков, вощеных пакетов из-под молока и алюминиевых консервных банок.

Аляска и Арктика

I. Мир без лета

Вот уже по меньшей мере несколько миллионов лет, может быть с одной или двумя короткими передышками, мир океана в высоких широтах находится во власти льда. 7 миллионов лет назад, в плиоцене, замерзшие моря и ледники, по-видимому, господствовали на дальнем севере. Предшествующий этому периоду промежуток в 30 миллионов лет представляет собой пробел в наших знаниях, просто потому, что до сих пор еще не взяты образцы отложений на морском дне Арктики, соответствующие этому времени. Но геологи, работавшие на уникальном исследовательском судне, дрейфующем ледяном острове Т-3, недавно получили удивительные сведения о ранней истории Северного Ледовитого океана. В длинных колонках, взятых с глубокого морского дна, были в изобилии обнаружены остатки тепловодного фитопланктона. Их крохотные не изменившиеся скелеты, изученные под микроскопом, показали, что некогда климат Ледовитого океана был мягким и что в нем кишела жизнь.

Эта ранняя эпоха естественной истории Арктики продолжалась много миллионов лет. Началась она в конце мелового периода и захватила значительную часть эоцена. Но где-то между эоценом и ранним плиоценом, как раа в течение таинственных 30 миллионов лет, зима одержала верх. За исключением того долгого теплого межледникового периода, который, по мнению палеоклиматологов, начался 2 700 000, а кончился 2 400 000 лет тому назад, Северный Ледовитый океан был круглый год закован льдом, что в экологическом отношении ограничивало его развитие.

Это не значит, однако, что ледовые условия не изменялись. Лед находится в постоянном движении, беспрерывно перемещаясь и крутясь на манер огромных облачных масс во время надвигающейся бури. В биологическом отношении здесь есть жизнь, и взаимосвязь, и движение, но для того, чтобы выжить в темноте под многометровой толщей воды, требуется почти сверхъестественная настойчивость, а если защитой служит лишь несколько сантиметров подкожного жира, то необходима еще и удивительная выносливость. Число видов обитающих здесь организмов весьма ограничено, и пищевые цепи в этих холодных водах коротки.

Зимой под морским льдом микроскопические золотисто-зеленые клетки ждут возвращения света. Под 30-сантиметровым слоем льда живут несколько видов диатомовых. Некоторые растут, прикрепившись к его нижней поверхности. Ранней весной подо льдом начинает светлеть, и в конце концов включается механизм клеточного деления. Биологическая продуктивность за какие-нибудь несколько недель резко возрастает. В умеренных широтах для достижения этого уровня понадобились бы месяцы. В разгар такого скрытого цветения бесчисленное количество амфипод, маленьких, похожих на креветок рачков с уплощенным телом, поднимается с темного дна, чтобы покормиться на плодородных пастбищах. Как раз в это время карибу[36] шагают через покрытую свежей зеленью июньскую тундру.

На Арктическом шельфе крупные водоросли встречаются редко. Они не могут жить на выскобленных льдом мелководных участках, а на глубине более 10 метров они тоже не растут. Глубоко в мире, лишенном лета, удивительные морские растения поселяются на пологих склонах и россыпях булыжника и даже мелкой гальки. Все эти поверхности несут на себе плотную живую оболочку. Здесь встречается несколько видов растений, но биология этого уникального леса почти не известна, так как биологи начали заглядывать в этот мир только начиная с прошлого десятилетия.

Здесь доминируют водоросли, разрастающиеся в виде сплошной корки. По каменным подводным склонам они опускаются вниз, на глубину 80–90 метров, в холодный и безмолвный мрак. Ученые еще не вели на этих глубинах прямых визуальных наблюдений, но они думают, что эти растения обладают удивительными специальными приспособлениями для жизни в условиях очень скудного света и вечного холода (около -2 °C). Живя на краю враждебного внутреннего космоса, эти маленькие, похожие на подушку создания словно вплотную подошли к тому, чтобы стать объектом экзобиологии[37].

В больших реках Аляски — Каннинг, Сагаваниркток, Купарук и Кол-вилл, — текущих с хребта Брукса к морю, взрослые арктические гольцы (Salvelinus alpinus) и их развивающиеся икринки в продолжение восьми темных месяцев находятся в заточении подо льдом в глубоких омутах, которые откроются только весной. Сами икринки защищены даже от самых сильных холодов, так как они располагаются в толще слоя крупной гальки в руслах рек, а их существование поддерживают медленные подземные течения. Встречаемый только в Арктике, голец представляет собой крупную обтекаемой формы рыбу, связанную тесным родством с форелью и лососем. С наступлением оттепели и вскрытием льда оставшиеся в живых взрослые и наиболее крупные экземпляры молоди возвращаются в море, покормиться и набрать жиру, и остаются там до конца следующего лета, когда они снова направляются в реки, чтобы отметать икру и перезимовать. Тоже весной, где-то в конце мая, во вскрывающихся реках появляются мальки. Многих из них разбушевавшаяся стихия вымывает из густо населенных галечных нерестилищ и разносит на много километров вдоль рек. В среднем в продолжение четырех лет они остаются пресноводными существами, до тех пор пока зов не побудит их устремиться на приполярное пастбище Арктического континентального шельфа.

Южнее области распространения гольца, в системе более теплых рек и морей обитают лососи. Их жизненный цикл напоминает развитие гольцов. Среди лососевых рыб, обитающих в Северной Америке, есть несколько эндемичных видов. Они распространены от Берингова моря до Северной Калифорнии, хотя в своих путешествиях по океану иногда добираются и до прибрежных вод Японии. Атлантический лосось из рек Восточной Канады устремляется к богатым пастбищам у берегов Западной Гренландии.

Самыми заметными обитателями черно-белой пустыни являются морские птицы и млекопитающие. Но даже эти создания, которые благодаря своей верхней одежде не страдают от холода, должны приспосабливаться к устанавливаемым льдом законам.

Паковые льды Арктики покрывают площадь размером около 10 миллионов квадратных километров. В полярных морях средняя толщина льда равна 3–4 метрам. Постоянные или многолетние льды иногда далеко заходят в область континентального шельфа, и зимой они соединяются с сезонным прибрежным льдом. Сильные ветры и течения ускоряют замерзание разводий и вызывают торошение вновь образующегося льда. В таких местах ледяные глыбы вздыбливаются над поверхностью и выталкиваются вниз под воду, образуя спрессованные ледяные хребты. Скрытые под водой части такого хребта могут достигать глубины 45 метров. Они стирают мелководные участки морского дна вследствие того, что паковые льды почти непрерывно перемещаются.

Движение паковых льдов причудливо и сложно. Ледовый остров Т-3, с его небольшим сторожевым и научным отрядом, начал свое путешествие в 1952 году около Северного полюса. Он продрейфовал тысячи километров, дважды обогнув море Бофорта по большой окружности. В 1970 году он вышел из этого кольца и направился через Канадскую Арктику по направлению к Гренландии. Открытые проходы, или разводья, в том числе очень крупные, площадью до 500 квадратных километров, известные под названием «полыньи», тоже движутся под покрытым облаками небом, прочерченным на манер пакового льда полосами. Лед никогда не бывает сплошным. По последним оценкам, от 2 до 10 % моря Бофорта даже зимой остается открытым благодаря перемещающимся разводьям.

Поздней весной образовавшийся осенью прибрежный лед начинает взламываться и уходит в сторону моря вместе с многолетними льдами. Начиная с конца июня и до сентября холодная, унылая отмель в районе Прюдхо-Бей и дельты реки Маккензи свободна ото льда. Однако в течение всего этого периода, точнее с конца июля до начала октября, ветры нередко пригоняют сюда большие плавучие льдины. Но на глубине лета нет, это только иллюзия, порождаемая солнцем. Полярное лето, озаренное незаходящим солнцем, проникающим через лед и в течение какого-то времени пронизывающим мрачные воды, не приносит ощутимого тепла.

Южнее границ «настоящей» Арктики, в заливе Аляска и на шельфе Северо-Восточной Канады, лед не так вездесущ, но даже и здесь он иной раз оказывает заметное влияние на жизнь континентального шельфа и (потенциально) на человека.

Дрейфующие айсберги, подводная часть которых намного больше надводной, бороздят пески континентального шельфа. На подводных снимках, полученных северо-восточнее пролива Белл-Айл, остров Ньюфаундленд, отчетливо видны оставленные айсбергами на шельфе борозды до 30 метров в ширину, свыше 6 метров в глубину и длиной 1–2, а некоторые 3 километра. На Аляске это явление, видимо, характерно только для более мелких участков фиордов, так как здесь айсберги редко встречаются на наружной части шельфа, но далеко на юге, на шельфе Тихоокеанского побережья, куда в прошлом достигали ледники, такие углубления, видимо, должны быть в порядке вещей.

Скребущий и истирающий дно шельфа айсберг напоминает огромный современный рыболовный трал. И тот, и другой разрушают донные отложения и биоценозы прикрепленных организмов, но ущерб, наносимый айсбергом, не столь обширен. Краб может убежать от него. Кроме того, плавучий лед не выискивает непременно самые продуктивные места.

Айсберги откалываются от ледников, когда те достигают моря. Такие места часто расположены у верховьев глубоких фиордов, особенно на южном побережье Аляски. А в темных глубинах вдоль погружающейся ледяной скалы начинает действовать еще один экологический механизм, обусловленный законами существования льда. Медленное, но происходящее на широком фронте таяние айсберга на большой, в несколько сот метров, глубине приводит к тому, что более легкая пресная вода постоянно поднимается наверх. Она захватывает с собой нижние слои морской воды, вызывая явление апвеллинга. Придонные воды в изобилии выносят наверх переработанные на большой глубине питательные вещества, необходимые для водорослей, обитающих в поверхностных слоях.

Наконец, лед и климат ответственны за существование в бореальных и арктических[38] районах крайне интенсивных сезонных стоков воды с суши в море. На протяжении долгих месяцев вдоль замерзшего побережья условия жизни остаются неизменными. Затем вдруг в воды континентального шельфа начинают поступать массы пресной воды, ила и органических веществ. Организмы, оказавшиеся на пути этого потопа, должны быть готовы к тому, чтобы либо суметь приспособиться к новым условиям и извлечь из них максимальную пользу, либо умереть.

Экологов давно уже интересует вопрос о связи между разнообразием форм жизни и географической широтой того или иного района. По мере продвижения от тропиков к полюсам наблюдается довольно закономерное уменьшение количества видов животных и растений и на суше, и в море. Хотя вследствие перекрывания биогеографических зон и существования мигрирующих видов это утверждение не может считаться абсолютно точным, контраст между влажным тропическим лесом и тундрой или коралловым рифом и арктическим заливом является наглядным доказательством его справедливости в целом.

Наблюдения, проведенные на обширных пространствах, указывают, что разнообразие и изобилие видов зависят главным образом от стабильности физических условий. Простое заключение, что в теплых водах разнообразие больше, чем в холодных, таким образом, не является, в строгом смысле слова, правильным. Значительно усовершенствованная техника для взятия проб в отдаленных районах и прямое наблюдение посредством подводных аппаратов показали, что холодное, темное, но совершенно не меняющееся глубоководное дно моря может соперничать по разнообразию населяющих его животных с тропиками.

Поэтому представляется, что разнообразие видов наблюдается не обязательно там, где этому благоприятствуют физические факторы, а скорее в тех местах, для которых характерны долговременные гармония и равновесие природной среды. Для описания таких экосистем, где одна форма жизни находится в зависимости от другой и между ними существуют сложные, запутанные отношения, ученые пользуются выражением „биологическая аккомодация". Пищевые цепи разрастаются и в высшей степени усложняются. Ресурсы становятся разнообразными. Естественные биоценозы приобретают большую стабильность. Если численность одного вида неожиданно уменьшится, скажем из-за болезни, у хищников остается пять других видов, годных в пищу.

И наоборот, если условия существования будут подвергаться постоянным изменениям, разнообразие форм жизни уменьшится. Жизнь в условиях резких и сильных колебаний температуры, солености, освещенности и доступности пищи предъявляет крайне большие требования к энергетическим резервам организмов, к их защитным механизмам и выносливости. Может быть, в основе всего здесь лежит умение "предугадывать" события. Существа, населяющие северные мелководные моря, должны суметь выжить в условиях многих непредвиденных обстоятельств. А физическое разрушение определяется не только климатом и льдами.

Летом жизнью морских биоценозов в прибрежной зоне от залива Аляска на юг управляет удивительный и совершенно не предсказуемый фактор. Огромные бревна носятся в волнах, давя своей тяжестью мидиевые банки и водоросли. Считается, что для северо-западной части Тихого океана это явление представляет собой главный механизм, обеспечивающий очистку дна, которая играет. обновляющую роль, подобно урагану или удару молнии в лесу.

Самец морского льва

Даже землетрясения, которые на Аляскинском шельфе чаще всего происходят в районе пролива Принс-Уильямс, до острова Кадьяк, нарушают сложные экологические системы моря. Сильное землетрясение, случившееся на Аляске в страстную пятницу 1964 года, приподняло на 2–3 метра дно отмели, где жили моллюски, разбросав их по побережью. Вызванные землетрясением мощные волны — цунами — смели в море сотни тонн почвы, камня, деревья, разбитые сейнеры, здания и много других предметов. Какое воздействие оказывают землетрясения на потаенные ходы и галереи, пронизывающие верхний слой дна континентального шельфа в открытом море, неизвестно.

Северо-восточная часть залива Аляска; залив Принс-Уильям и его окрестности

Побережье и континентальный шельф Северной Америки и Северо-Западной Канады (вверху) и побережье и континентальный шельф Южной Аляски (внизу)

Адаптацию живых организмов к существованию в суровых, иногда непредсказуемых условиях на земной поверхности называют физической аккомодацией. В местах, где трудно жить, биоценозы гораздо менее устойчивы, чем в тропиках. Пищевые пирамиды построены неплотно. Любой вид может надеяться на относительно небольшое количество источников пищи, иногда только один или два, а гибель одного вида может иметь серьезные последствия, так как он увлечет за собой стоящих над ним членов пирамиды, рассыпав ее, как карточный домик.

Мир без лета известен меньше, чем любая другая морская среда. Первое подробное описание биологии и развития представителя морских беспозвоночных (небольшого двустворчатого моллюска), пойманного в проливе Принс-Уильямс, у южного побережья Аляски, было опубликовано только в 1973 году. О жизни большей части сублиторальных морских животных этой зоны, не говоря уже об Арктике, мы все еще знаем очень мало.

II. Жизнь теплокровных животных в холодном море

В длинные дни короткого лета на водной поверхности арктических районов Северной Америки находят себе пристанище самые живописные на Земле птицы и млекопитающие. Здешняя комбинация мигрирующих животных и постоянных обитателей более разнообразна, чем в Антарктике. Все это крупные, экзотические существа. Подобно мегафауне африканских саванн, некоторые виды, например моржи и гаги, объединяются в стада и стаи, которые, когда наступает время, скитаются по широким, открытым холодным ветрам пространствам. Другие живут обособленно или объединяются в небольшие группы. К ним относятся единственные в мире живущие в открытом море медведи, покрытые блестящим мехом охотники, которые держатся вдоль края беспримерных водорослевых джунглей, и огромные, прилетающие сюда на лето с юга альбатросы, которых в это время можно встретить чуть ли не у северного полярного круга. Хотя, в общем, их не так много и встречаются они неравномерно, эти сообщества теплокровных животных на континентальном шельфе, простирающемся от залива Аляски до залива Святого Лаврентия, представляют собой последние остатки диких животных плейстоцена, этого «Века млекопитающих».

Экзотические создания североамериканских морей намного пережили своих тяжеловесных сухопутных современников, но за историческое время они сильно уменьшились в числе. Некоторые легендарные обитатели северного шельфа уже исчезли. Последняя бескрылая гагарка, «пингвин Севера», умерла на каком-то безлесном каменистом острове около Исландии в середине прошлого века. Эта последняя птица, возможно, исчезла незамеченной, но вдоль восточного побережья Канады многие тысячи ее соплеменниц стали жертвами моряков, убивавших их ради развлечения, поедавших их яйца и, наконец, использовавших их мясо в качестве приманки для рыб.

В Беринговом море и в заливе Аляска морская корова Стеллера (Hidro-damalis gigas) исчезла примерно в то же время, что и бескрылая гагарка. Это замечательное животное, которое, как полагают, весило не менее 10 тонн, было распространено по крайней мере до Монтерея в Калифорнии. Некоторые современные исследователи считают, что этот питавшийся ламинариями гигантский ламантин состоял в особом родстве с морской выдрой, которая некогда тоже обитала на обширном пространстве побережья в районе северной части Тихого океана. Морская выдра, или калан (Enhydra lutris), сама была на грани вымирания. Теперь эти животные встречаются, как говорят биогеографы, в дизъюнктивных (разорванных) ареалах. По данным за декабрь 1974 года, самая северйая из популяций, обнаруженных в водах Калифорнии, находилась в зарослях бурых водорослей у Санта-Бич, в округе Санта-Крус. Иногда отдельные каланы встречались и дальше к северу вдоль побережья Калифорнии, и есть надежда, что и там возникнут колонии с вновь выведенным потомством. Однако в настоящее время 1700 морских миль отделяют каланов Калифорнии от их ближайших родственников, обосновавшихся в проливе Принс-Уильямс на Аляске.

По последней переписи, популяция каланов в Калифорнии насчитывает немногим более 1600 животных. Популяция выдр, известная науке как северная, обитающая вдоль всего Аляскинского хребта и гораздо дальше, вдоль Алеутской цепи, но без учета всех островов, включает около 120000 особей. Специалисты в области сравнительной анатомии, основываясь главным образом на различиях в строении черепа, считают, что калифорнийская популяция, возможно, является самостоятельным подвидом. Если специалисты правы, тогда небольшая южная популяция уникальна, а ее существование подвергается опасности.

Аляскинские каланы все еще живут в нетронутой пустыне, благодаря тому, что они не испытывают давления со стороны человека-охотника. Эти млекопитающие здесь процветают. Их жизнь протекает в крупных зарослях морских водорослей, что же касается их экологии, рассказ о ней пойдет ниже.

Недалеко от берега одного из островов Алеутской цепи большая самка калана ласкает своего крохотного детеныша и через минуту ныряет в густую кожистую бахрому. В двух метрах ниже поверхности она, сделав поворот, выбралась из зарослей водорослей и продолжает плыть вниз. Взвешенные в воде растения образуют четкий барьер, внушающий животному чувство покоя. По ту сторону зарослей простирается подернутый дымкой залив, полный опасностей; но сегодня у Алеутской впадины не слышно зловещей болтовни косаток. В прозрачном холодном море стоит полная тишина, и это изящное животное чувствует себя спокойно, когда, достигнув дна, поросшего водорослями, как кустарником, оно скользит под ними над крупным серым песком и камнями.

В 300 метрах над уровнем моря молодой белоголовый орлан не сменивший еще своего грязно-коричневого оперения, обозревает водную равнину, по которой от самого горизонта катятся волны и, одолев покачивающийся барьер водорослей, набегают на округлые камни, лежащие на берегу. За ними начинает подниматься суша. За грядой низких холмов виднеется высокая возвышенность, с которой, подобно сбитым сливкам на вулканическом пудинге, сочится узкой лентой летний снег. Около густого шатра водорослей подпрыгивает на волнах небольшая стайка гаг. Немного раньше орлан камнем упал перед ними, утки нырнули в волну и пропали. Они вновь появились около растительной бахромы, но уже на пятьдесят метров дальше, напротив калана с детенышем, и орлану снова пришлось набирать высоту.

Каланы ясно видны птице. Когда мать ныряет, маленький мозг орлана начинает медленно уразумевать представившуюся ему возможность. Однако он еще молод и очень не уверен в своих силах и поэтому просто описывает большой круг.

В пятнадцати метрах под поверхностью наш взрослый калан снует под шатром водорослей. Боком он задевает валун, и его мех оставляет небольшой вихрь микроскопических пузырьков, следующих за ним по пятам. Вдруг, неожиданно появившись на открытом пространстве, похожем на поляну в густом лесу, калан вспугивает кормящуюся гагу. Утка пятится в воде, и от этого неожиданного движения у нее взъерошиваются перья. Затем она поворачивается и исчезает, яростно работая лапками.

Под мертвым слоевищем притаился крупный зеленый морской еж, величиной с жареный пирожок. С помощью камня размером с кофейную чашку калан наносит ему легкий, но точный удар. Хищница сгребает свою треснувшую в нескольких местах, но еще не окончательно взломанную жертву и, повернувшись, направляется к шатру водорослей на поверхности моря.

В то время, когда калан начинает подниматься, точно повторяя путь, по которому он спускался, орлан принимает решение. Теперь он не устремляется вниз по прямой, но осторожно планирует над небольшим млекопитающим, которое виднеется в грубых переплетениях растений. Затем птица начинает спускаться, все быстрее и быстрее. Она видит, как маленький каланенок судорожно бьется в слоевищах. На расстоянии тридцати метров от цели, предвкушая успех, орлан начинает тормозить, вывернув хвост книзу и напрягая мышцы крыльев, чтобы нанести точный удар на такой ненадежной почве, как вода.

Гибкое полутораметровое тело самки пробивается через густолиственную слабоосвещенную «крону» водорослей, и, как блестящее облако, внезапно появляется она рядом со своим детенышем. Под треск хлопающих крыльев орлан останавливается в двух метрах от своей жертвы, попирая воздух согнутыми лапами. С резким шипением калан переворачивается и бросается на детеныша, прикрывая его своей спиной. Несмотря на открытый рот и сильные лапы, по-видимому, мать тоже уязвима, так как каланы животные медлительные и их физические данные не подходят для ведения жестокого ближнего боя. На этот раз дело решили размеры. Через несколько секунд птица поднимается, тяжело взмахивая крыльями.

Мать скользит на боку, положив своего малыша к себе на живот. Затем, повернувшись на другую сторону, она подбирает треснувшего морского ежа, которого уронила на плотные слоевища в момент внезапной атаки. Устроив ежа у себя на груди, она медленно разбирает животное на части, с наслаждением высасывая его внутренности.

На памяти человека район обитания каланов простирался от северных островов Японии через Алеутскую цепь к побережью Северной Америки до полуострова Калифорния. Теперь же от этого некогда огромного ареала остались отдаленные друг от друга участки — Советские Курилы и Командорские острова, Алеутские острова и Южная Аляска и небольшой изолированный участок на центральном побережье Калифорнии. Недавно небольшие группы каланов с Алеутских островов были переселены в прибрежные воды штатов Орегон и Вашингтон и к побережью Британской Колумбии.

На основе исследований, проведенных на одном из островов Алеутской цепи — Амчитке, было высказано предположение о том, что каланы влияют на экологию зарослей ламинарий и других крупных видов водорослей и их биоценозы. В водах Амчитки крупная популяция каланов (20–30 животных на квадратный километр их естественной среды) в год поедает по меньшей мере 35 тонн организмов с квадратного километра. Каланы не привередливы к еде. Известно, что в их рацион входят разные животные: от рыб и ракообразных и до моллюсков морское ухо и даже глубокозарывающихся двустворчатых моллюсков, однако морские ежи — один из основных продуктов их питания.

В водах Амчитки и соседних с ним островов на глубинах меньше 20 метров морские ежи встречаются редко. В большом числе их можно найти только в глубоких расщелинах среди камней, но даже в таких укромных уголках они редко достигают крупных размеров. В местах, где морских ежей мало, ламинарии и некоторые другие крупные формы образуют у берега почти сплошной растительный покров. Их «кроны» часто располагаются на двух уровнях — у поверхности и в одном-двух метрах над дном. Животные, населяющие эти желтые джунгли, более разнообразны, чем на открытом дне.

Совсем иная картина наблюдается в другой группе островов, отстоящих от Амчитки на 400 километров. Вокруг этой группы — они называются острова Ближние — отмели покрыты почти сплошным ковром из морских ежей. Они достигают больших размеров — 9 сантиметров в диаметре. Кончиками пяти своих зубов, торчащих изо рта, обращенного ко дну, они щиплют растения, как жирные колючие гусеницы, и, по-видимому, именно они главным образом виноваты в том, что ниже литоральной зоны почти не видно водорослей. На островах Ближних каланы были полностью истреблены русскими охотниками за мехом в конце XVIII века. Здесь еще не восстановилась способная к воспроизведению популяция. По мнению ученых, именно этим можно объяснить, почему между морскими биоценозами у островов Ближних и в водах Амчитки наблюдается такая, резкая разница.

Иногда пернатым ныряльщикам удается поживиться любимым кормом каланов. Теперь известно, что Гаги и другие нырковые утки достигают внушительных глубин. У побережья Норвегии биологи засняли их на дне на глубине между 25 и 50 метрами, когда утки кормились червями, ракообразными и особенно икрой некоторых видов рыб, которая откладывается на дне в виде тонкого слоя. На такой глубине птицы, должно быть, торопятся, потому что вместе с рыбьей икрой они проглатывают песок и гравий. Известно, что в водах Амчитки гаги не гнушаются и морскими ежами, но употребляют их мало, и это вряд ли наносит ощутимый урон продовольственной базе млекопитающих. Кроме того, из-за плохой маневренности и, возможно, врожденной клаустрофобии птицы предпочитают кормиться в открытом море.

В тех местах, где каланы пожирают тонны ежей, водоросли растут пышно и густо. Этот факт, в свою очередь, дает повод к размышлению о том, что каланы играли важную роль в выживании гигантских млекопитающих из отряда сирен, питавшихся бурыми водорослями. Весьма вероятно, что леса водорослей пришли в упадок после погрома, учиненного над каланами, и морские коровы погибли от голода. Крупные заросли водорослей повышают биологическую продуктивность данного участка, дают приют самым разнообразным животным и обеспечивают стабильность биоценозов. Во владениях каланов обитает гораздо больше рыбы, чем на выскобленных морскими ежами участках дна. Питающиеся рыбой тюлени перебираются сюда и сосуществуют с каланами. Даже белоголовые орланы чувствуют себя лучше на островах, вокруг которых ламинарии процветают, чем в местах, где водоросли погибли.

Орланы на Алеутских островах питаются в основном рыбой. Последние наблюдения, сделанные на Амчитке, свидетельствуют о том, что эти свирепые птицы ловят в море детенышей каланов, когда матери оставляют их на короткое время на поверхности, чтобы нырнуть за кормом. Обычно орланы сидят на берегу, на высоком месте, подкарауливая момент, когда около маленького каланенка никого не будет, а затем устремляются вниз на свою жертву.

В отличие от тюленей и китов у каланов под их красивым густым водоотталкивающим мехом есть изоляционный слой воздуха. Это плюс высокая интенсивность обмена веществ при полном покое организма обеспечивает им чувство комфорта в суровых природных условиях. У них нет подкожного жира. Удивительный ценный мех этих созданий чуть не стал причиной их исчезновения, и, между прочим, он явился стимулом для ранних исследований побережья Аляски русскими. Во времена, когда охота на каланов достигла своего пика, район промысла простирался до Южной Калифорнии. Для преследования этих проворных животных в их густо заросшем водорослями царстве русские капитаны нанимали (чаще всего насильственно) алеутов с их байдарками (лодки типа эскимосских каяков) и увозили их в далекие края, например на остров Чэннел в районе Санта-Барбары.

Зимой для каланов опасны только самые суровые морозы. От них главным образом страдают лишь популяции этих животных в Беринговом море. Отсутствие открытой воды и корма для каланов губительно. Создается впечатление, что, подобно некоторым тюленям, они утрачивают чувство ориентации и уходят далеко от берега. Когда быстро формирующийся ледяной покров накрепко закрывает все трещины и проходы, истощенные животные в своих блужданиях иногда оказываются в нескольких километрах от берега. Многие при этом погибают.

Каланов часто называют „животные, использующие орудия", хотя остается неясным, как это соответствует уровню их интеллекта. (Они умнее собак?) На Алеутских островах каланы не удаляются от охраняющих их прибрежных зарослей ламинарий. Они никогда как будто не ныряют глубже 20 метров, хотя изобилие ежей и другой вкусной пищи заметно увеличивается как раз ниже этого уровня. В Калифорнии, однако, по сообщениям наблюдателей, они обычно достигают глубины 30 метров и более. Возможно, что поведение каланов определяет страх перед огромными хищниками. Заросли водорослей на глубине более 20 метров становятся не такими густыми, поэтому на Алеутских островах, где косаток больше, чем в водах Калифорнии, они придерживаются этой глубины.

Калан представляет собой хрупкий символ теплокровной жизни в северных морях. На Аляске эти усатые создания тесно связаны с ненадежной длинной и узкой полосой ламинарий, повторяющей контуры дикого побережья. В Калифорнии каланы существуют исключительно из милости человека. Незащищенные законом, они могут быть истреблены ловцами моллюсков, специализирующимися на добыче морского уха[39], в течение нескольких недель, но спасенные таким образом моллюски вряд ли будут заметны. Крупные экземпляры морского уха стали большой редкостью на всем побережье, а не только там, где живут маленькие группы каланов.

Каланы уязвимы сегодня не меньше, чем в те времена, когда они были объектом широкого промысла. Однако в наши дни самая большая опасность для них, по-видимому, исходит от плавающей нефти. Клейкая масса нефти, покрывая мех животного, уменьшает или уничтожает находящийся под ним изоляционный слой воздуха, и калан умирает, окоченев от холода. Такая же судьба выпадает на долю вплотную столкнувшихся с нефтью птиц.

Еще одним символом хрупкой границы между жизнью и смертью в северном океане является сам континентальный шельф, крупные обитатели которого приспособились к укороченному сезону роста и к скудным пищевым пирамидам. В разгар арктического лета млекопитающие чувствуют себя надежно, только плавая и кормясь на шельфе, а в остальное время года лед здесь тоньше, чем в других районах моря. Самый крупный арктический кит — гренландский кит (Balaena mysticetus), и даже преследующий его эскимос, по сути дела, являются обитателями шельфа.

Гренландский кит единственный из больших китов не покидает Арктику круглый год. Каждую весну эти киты длиной 20 метров и более мигрируют вдоль северо-западного побережья Аляски. Они держатся поблизости от кромки льда у самого берега и лениво следуют на север вдоль континентального шельфа за тающим льдом.

Обычно гренландские киты плавают в одиночку или маленькими группами по двое — по трое. Иногда какого-нибудь кита сопровождает стайка белух, зубатых китов, похожих на крупных морских свиней. Случается, что движение на север задерживается не взломанным еще льдом, и тогда множество китов собираются вместе и играют, ожидая возможности продолжить свое путешествие. В такое время эскимосы, которые освобождены от обязательств, накладываемых Международным соглашением по китам, ловят их столько, сколько им нужно, чтобы прожить.

Хотя голос гренландских китов еще не записан на ленту учеными, охотники-эскимосы слышали его; вероятно, это объясняется усиленным эхом, возникающим в окружающих полынью льдах. Они говорят, что голос кита «похож на звук гитары в воде».

К июню гренландские киты Западной Арктики огибают мыс Барроу и исчезают. Никто не знает, куда они направляются. В сентябре они снова появляются у мыса Барроу; на этот раз они опережают движущийся на юг паковый лед. Взрослые киты, отставшие от своих товарищей, рискуют попасть в ловушку, но эти нежноголосые гиганты устроены, как ледоколы, и у них нет спинного плавника, который помешал бы им пробираться подо льдом. По сообщениям наблюдателей, не найдя полыньи, чтобы подышать воздухом, они разбивают новый лед толщиной в фут. Осенью гренландские киты исчезают в Чукотском и Восточно-Сибирском морях.

По данным, собранным специалистом по охране китов Скоттом Маквеем, общая популяция гренландских китов в Западной Арктике насчитывает от одной до двух тысяч животных. Отдельная популяция этих китов живет в Канадской Арктике, но в последнее время их встречают очень редко. По-видимому, несмотря на то, что промысловая охота на гренландских китов была прекращена более 50 лет тому назад, их поголовье восстанавливается очень медленно.

Летом вдоль северо-западного побережья Аляски иногда появляются мигрирующие серые киты и косатки. Кроме гренландского, в число настоящих китов Арктики входят белуха и почти мифический единорог моря — нарвал (Monodon monoceros). В стадии зрелости особи этого неуловимого зубатого кита имеют в длину всего 4–5 метров. Если анатомия этих животных была изучена на экземплярах, выбросившихся на берег, то о биологии этого вида мы практически ничего не знаем.

Кроме китов, мелководные северные моря населяют многочисленные тюлени нескольких видов, морские львы и моржи. Подобно китам, большинство из них издает звуки под водой. По-видимому, некоторые из этих звуков служат для эхолокации, но специалист по морским млекопитающим Г. Карлтон Рей считает, что с помощью подводного пения, гудков, визгов и рева тюлени, как вехами, отмечают границы своей территории. Иногда записи, которые делаются подо льдом, фиксируют страшный шум. Однако вопрос о том, как с помощью звуков можно провести территориальные границы или сообщить об этом кому-нибудь, еще ждет своего решения.

Большинство научных исследований, посвященных морским млекопитающим, представляют собой феноменологические описания. Но в жизни морских млекопитающих есть еще много загадочного. Например, содержащиеся в неволе тюлени могут засыпать под водой, и пока еще совершенно не ясно, как и в какой степени это умение используется ими в естественных условиях. Непонятно также, чем объясняется поразительная разница в поведении китов, например между южным настоящим китом, который ласково дразнит и ихекочет своего детеныша крупным обрывком водоросли, и косатками, этими большеголовыми кошками моря, чьи садистские игры с молодыми тюленями и морскими львами недавно были запечатлены на пленку.

Неизвестно даже, с помощью какого физического механизма большинство китов издают звуки. Как устроен голосовой аппарат у огромного кита-полосатика, производящего взрывоподобные звуки силой 150 децибелл? Специалист по китам Роджер Пейн в лекции, прочитанной в марте 1976 года в Гавайском университете, выразился так: «Эти крики гигантов… производят ошеломляющее действие… как если бы голова слушающего находилась на расстоянии ярда от работающего на полную мощность реактивного двигателя». По мнению некоторых биологов, киты-полосатики могут воспринимать совсем слабые звуки, которые усиливаются благодаря явлению резонанса в их огромных грудных полостях. Кашалоты же способны фокусировать издаваемые звуки с помощью звуковых линз — специальных жировых подушек, имеющихся у них в голове. В настоящее время, однако, такие объяснения представляются слишком абстрактными. Как трагично, если какое-нибудь удивительное явление станет ясным к тому времени, когда будет слишком поздно спасать его живой источник.

В мире морских млекопитающих еще столько неизвестного, так много невероятного в их поведении и адаптивных возможностях. По-видимому, очень стоило бы попытаться разгадать тайну спящих в воде тюленей и пения китов. Если человек собирается исследовать океан изнутри, ему придется пересмотреть свои земные предрассудки. Наши свободные братья морские млекопитающие воспринимают реальную действительность нашей общей планеты совсем не так, как мы. И мы не можем позволить себе потерять их глаза и уши и их голоса.

Береговая линия Аляски

Континентальный шельф Аляски и Арктики остается последним оплотом морских млекопитающих в Северной Америке. Он имеет не меньшее значение и как приют для морских птиц. Морская естественная среда Крайнего Севера отличается такой же хрупкостью и подвержена такому же долговременному урону, как тундра и альпийские зоны. Почти каждая тончайшая ниточка жизни имеет значение; здесь все важно, ибо где тонко, там и рвется. Старые эскимосы знали это, но они были беднее, чем те, кто следует за ними по замерзшим отмелям и штормовым заливам с нефтяными вышками и плавучими заводами. Чтобы сохранить оставшихся каланов, тюленей и китов в принадлежащих им по праву местах, чтобы гарантировать непрерывное возвращение гаг, чистиков и величественных альбатросов, всю северную морскую экосистему нужно взять под защиту и охранять ее со скрупулезной заботой.

III. Последняя подводная граница

Лосось достиг вод континентального шельфа в середине короткой ночи. Хотя эти рыбы мигрируют небольшими группами, у них нет того инстинкта, который заставляет другие виды сбиваться в косяки. Лосось был сильным и быстрым, и его поведение определялось инстинктом, свойственным всем представителям вида.

Теперь лосось почувствовал, что вокруг него что-то изменилось. Волны наверху стали немного слабее, как будто океанические течения сжимали и выравнивали морское дно. На рассвете вода показалась чуть менее прозрачной, чем на открытых пространствах северной части Тихого океана, где лосось плыл несколько дней назад. Но было еще одно воспоминание; оно неотступно преследовало рыбу, не давая покоя ее мозгу. Оно не ослабевало; наоборот, с каждым новым глотком морской воды оно становилось более ясным и отчетливым. Запах дома дразнил и тянул этого гибкого пятнистого пловца к далеким берегам.

На фоне снежных вершин множество разбросанных по морю кораблей пыхтело в свинцовых волнах. Почти каждое судно тащило за собой толстый, туго натянутый трос, который под углом опускался в воду. Один корабль затмевал своими размерами все остальные, он был странной формы и не двигался. Он лежал на воде, как примитивная карикатура на человеческую фигуру — тело без рук, но с ногами, сходство с которыми придавала глубокая выемка в кормовой части судна. Одно судно поменьше плавно вошло в эту V-образную щель, где вода была спокойной, и через несколько минут начало разгружать свой груз рыбы. Неподалеку, внизу, лосось чувствовал гудение многих мощных моторов, но каким-то образом он разминулся с тралом.

Приближаясь к берегу, рыба стала наталкиваться на куски плавучего льда. Почти в это же самое время переносимые водой запахи резко усилились. Ароматы гумусовых и смолистых веществ из болот и лесов распространялись в море тысячами струек. Если бы их можно было видеть, они, вероятно, походили бы на потоки пыльцы, плывущей в воздухе над тысячами квадратных километров вечнозеленых возвышенностей. Но если бы была возможность изобразить отдельные запахи и их комбинации при помощи цвета, получилась бы картина с невероятным разнообразием красок и оттенков. Мозг рыбы, заключенный в ее обтекаемой формы голове, различал эти стимулы с большей точностью, чем человеческий глаз способен различить оттенки цвета.

Под небольшим плавучим ледяным полем произошла внезапная перемена. Свет как будто потускнел, а органы обоняния рыбы стали воспринимать нечто совершенно непривычное. В присутствии новых, густо пропитавших всю воду запахов лосось изо всех сил старался не потерять самообладания. Из-за попавшей под лед тонкой коричневой пленки старого нефтяного пятна сбитая с толку рыба не знала, куда плыть; беспорядочно кидаясь то вперед, то назад, она пыталась восстановить отказавшее ей чувство направления.

Еще не полностью одурманенная, она вышла из-подо льда и поплыла, словно через завесу, в чистое море. Ее мозг медленно очищался от химического дурмана.

Вдоль побережья лосось встречал все больше и больше своих родичей, испытывавших те же чувства, что и он сам. Возбужденные, растерянные, они плыли к бухтам и фиордам, приходя в себя в освежающей воде сильных течений.

Вместе с отливом наступило узнавание. Поздним тихим вечером лосось последовал за многими другими в постепенно мелеющий залив с темной зеркальной поверхностью. Отсутствие обычного волнения и отлив спасли много рыб в заднем эшелоне косяка. Предсмертная дрожь и приносимые отливным течением химические сигналы страха, испускаемые задыхающимися и перепуганными рыбами, заставили остатки косяка повернуть и двигаться вдоль огромной изгибающейся сети. Хотя уже наступили сумерки, еще можно было различить мертвых запутавшихся птиц и множество рыб, которые, напрягая последние силы, пытались вырваться из сети. Несколько судорожных движений жаберных крышек и смерть сковывает маленький мозг и тело очередной жертвы.

Этот рассказ о лососе в самом общем виде поднимает некоторые вопросы, связанные с нынешними и будущими взаимоотношениями человека с наиболее пока благополучным районом Североамериканского континентального шельфа. Перелов рыбы и загрязнение нефтью будут, по-видимому, представлять собой главную опасность для северных вод. Начать эту главу с лосося нас побудило то обстоятельство, что этой рыбе из всех обитателей северных экосистем с морской и пресной водой угрожает, пожалуй, наибольшая опасность.

Жизненный цикл лосося в пресной воде широко известен — стремительное путешествие в прозрачные холодные реки — нерестилища, лежащие вдали от моря, иногда в сотнях километров от него. После нереста тихоокеанский лосось рода Onchorynchus всегда погибает, а атлантический (Salmo salar) может вернуться в море и продолжать жить, отправляясь на нерест в продолжение нескольких лет подряд. Икра развивается медленно, и, вылупившись, молодь рыбы остается в пресной воде в среднем от года до двух. Для большинства лососей морская фаза жизни начинается, когда рыба достигает 15–20 сантиметров в длину. Этот период жизни лосося известен хуже; миграции некоторых видов все еще не полностью исследованы биологами.

Спускающиеся из реки в море молодые лососи, или, как их называют, смолты, запоминают запах воды эстуария. Память о нем, сохраняемая в тайниках обманчиво поверхностного рыбьего "интеллекта", остается свежей в течение одного, двух и даже трех лет, пока рыба скитается в поисках богатых пастбищ, расположенных в 5000 километров от родных рек. Когда лососи достигают зрелости, мощный внутренний зов к воспроизводству себе подобных влечет их назад, и эти великолепные пловцы отправляются в обратный путь, избирая только им одним хорошо известные дороги. На каком расстоянии их совершенные миниатюризованные обонятельные компьютеры могут почуять родную воду, распознав ее аромат среди тысяч других запахов, никому не известно, но рыба всегда безошибочно находит то место, куда стремилась, причем всегда в одно и то же время года.

Однако с каждым годом лососей возвращается все меньше и меньше. В самой большой опасности, как видно, находится атлантический лосось. Экономисты из Национального управления морского рыбного хозяйства высказывают опасение, что, если не будут предприняты максимальные усилия для возрождения некоторых северных рек Новой Англии, Salmo salar в скором времени навсегда исчезнет из вод США. Этот вид уже почти пропал в большинстве районов некогда огромной области его распространения по другую сторону Атлантического океана, от северной Испании вокруг Британских островов и Скандинавии до арктических районов России. В результате промышленного загрязнения, заиления нерестилищ, вызванного нерадивым ведением лесного хозяйства, а также в результате перелова рыбы в далеких северных реках осталось только небольшое количество размножающихся популяций.

Последнее надежное прибежище для крупной серебристой океанической форели (атлантический лосось состоит в более тесном родстве с форелью, чем с настоящим тихоокеанским лососем) — реки Канады. Но даже здесь начиная с 1973 года отмечается заметное уменьшение численности возвращающейся рыбы и пополнения популяций. Канадские биологи уверены, что нынешний спад количества рыб, возвращающихся на нерест, обусловлен интенсивным ловом атлантического лосося в открытом море у Западной Гренландии. Этот огромнейший район откорма атлантического лосося был открыт в 1960 году. В следующие годы улов в Западной Гренландии увеличился почти в 50 раз, достигнув рекорда в 1971 году, когда было добыто 5,8 млн. фунтов рыбы. Такой уровень промысла, по мнению канадских ученых, не может долго продержаться и уже теперь представляет серьезную угрозу для будущей добычи атлантического лосося в Канаде.

В северных районах Тихого океана крупнейшими добытчиками лосося являются японцы. Они тоже ведут промысел в открытом море, с помощью громадных жаберных сетей. Американские и канадские рыболовы, действующие недалеко от побережья в бухтах и фиордах, тоже предпочитают вести лов жаберными сетями, хотя они применяют их в гораздо меньших масштабах. Практикуются также лесы для глубоководного ужения с наживленными крючками.

В последние годы заключались и пересматривались соглашения на лов тихоокеанского лосося, касающиеся главным образом Японии, Канады и Соединенных Штатов. Однако многие аляскинские рыболовы, особенно те, уловы которых зависят от количества стекающихся в Бристольский залив, севернее Алеутской цепи, крупных косяков этой рыбы, по-прежнему думают, что японский флот ловит „американского" лосося в количестве, превышающем оговоренную квоту. К сожалению, в каком-то смысле японский промысел лосося можно считать непроизводительным, так как рыба, которую они берут, достигает менее половины того размера, которого она бы достигла, завершив морскую фазу своего жизненного цикла.

В то время как лосось вращается в центре споров, ведущихся рыболовами-промысловиками северной части Тихого океана, менее, но тоже хорошо известные рыбы, обитающие на дне залива Аляска, могут стать даже еще более серьезной темой для разговоров. Такая крупная и вкусная рыба, как тихоокеанский палтус, за последнее время сильно уменьшилась в количестве. Намечается упадок и других видов. Перед современным рыболовством в северной части Тихого океана возникают большие трудности. Уильям Л. Салливан, из Бюро Госдепартамента США, считает, что по сравнению с изученностью в этом отношении Северной Атлантики наши знания о биологии рыб и рыбных запасах в северных водах Тихого океана еще очень поверхностны. В то же самое время деятельность Комиссии по рыбным промыслам в северо-восточной части Тихого океана (NPES) оставляет желать лучшего. Например, в 1975 году в число ее членов входили не все государства, промышляющие в этом районе.

Салливан подчеркивает, что работа Комиссии не выдерживает сравнения с деятельностью аналогичной организации по Северной Атлантике, ICNAF. На рыбных промыслах в северной части Тихого океана очень плохо ведется регулирование улова и его учет по видам и количеству.

По сравнению с Северной Атлантикой, где рыбу ловят еще с доколумбовых времен, притом при помощи непрерывно усложняющейся техники, северо-восточная часть Тихого океана представляет собой новый рубеж. До 30-х годов, когда сюда пришли канадские и американские траулеры, лов здесь вели лишь индейцы, эскимосы и алеуты, притом с помощью самых примитивных средств и только на расстоянии однодневного хода байдарки от берега. Теперь обширные пространства океана бороздят оснащенные могучей техникой рыболовные флотилии.

Весьма вероятно, что следующий этап совершенствования средств эксплуатации живых ресурсов моря приведет в будущем к непоправимым последствиям. Среди самых необыкновенных новшеств выдвигается идея создания искусственного острова-судна, заменяющего плавучую базу: такие суда, уже появившиеся на чертежных досках, придут на смену нынешнему поколению плавучих рыбозаводов. Они смогут оставаться на местах промысла в продолжение до четырех лет.

В Польше создан проект такого базового судна длиной в 220 метров. Оно будет сопровождать флот из 40 траулеров длиной 45 метров, суточный улов каждого из которых составит 1000 тонн рыбы. Корма базового судна будет представлять собой своеобразную гавань для отстоя траулеров и специального транспорта. Такое судно будет принимать сырую рыбу, обрабатывать ее и передавать транспортным судам, которые будут переправлять улов на берег и возвращаться с припасами для флота.

Остров-база, этот город-завод, предназначенный исключительно для обработки рыбы, потребует примерно 100000 тонн дизельного топлива в год. Такая цифра представляется практически нереальной, и поэтому польский проект предусматривает использование атомной энергии. Траулеры будут удовлетворять если не все, то по крайней мере часть своих энергетических потребностей с помощью электрических аккумуляторов, заряжаемых на базовом судне.

Если такие чудовищные создания, как острова-базы, когда-нибудь сойдут с чертежных досок в океан, их, по всей видимости, будет трудно остановить. В случае если промыслы на шельфе станут нерентабельными или будут находиться под национальной юрисдикцией, новые флоты, вероятно, перебазируются в район континентального склона, в глубокие международные воды. Два специалиста из университета Британской Колумбии, из них один математик, недавно показали, что сокращение рыбных ресурсов может быть выгодным. Уменьшающиеся уловы не обязательно сдержат чрезмерную добычу, если только они не приведут к вымиранию объектов промысла, так как некоторые виды, становясь редкими, приобретают чрезвычайную ценность, как это произошло с моллюском морское ухо. Другими примерами промысловых животных, приближающихся к точке исчезновения, могут служить некоторые виды китов и, возможно, тихоокеанский палтус и ржавая лиманда.

Даже на Крайнем Севере сохранность таких видов, как гренландский кит и разнообразные морские птицы, находится под угрозой. Эскимосы, которые испокон веков охотились на этих животных, освобождены от запретов на охоту, предусмотренных федеральными законами, и от обязательств, накладываемых международными соглашениями. Сегодня, как и в старину, они продолжают охотиться на этих животных для поддержания своего существования, получив право заниматься этим даже в заповедниках. Однако сейчас стерлись границы между современными и примитивными методами охоты и рыболовства. На северо-западном побережье Аляски широко распространены и эффективно используются мотосани и подвесные лодочные двигатели. Здесь, у берегов Берингова моря, яйца морских птиц являются распространенным продуктом питания. Моторизованное снаряжение позволяет людям достигать гнездовий на отдаленных островах гораздо легче и более часто, чем прежде. Это похвально с точки зрения безопасности и эффективности, но не появится ли слишком много любителей собирать яйца?

Проблема гренландских китов стоит более остро. Нынешние китобои-эскимосы, завидя с кромки весеннего льда свою огромную добычу, по-прежнему выходят в море на больших лодках-умиаках, чтобы не отпугнуть китов шумом моторов, но, подойдя на близкое расстояние, они атакуют кита при помощи гарпуна, головка которого начинена взрывчатым веществом. Иногда, чтобы прикончить крупного гренландского кита, требуется несколько таких гранат. К чести эскимосов, у них почти весь пойманный гигант идет в дело. К их бесчестью, по сведениям, сообщенным Скоттом Маквеем, из шести загарпуненных китов они фактически добывают одного, остальные же, будучи смертельно раненными, уходят или тонут.

Альбатросы

В конце концов, возможно, придется прекратить и эту охоту, ставящую под угрозу наши самые редкие естественные ресурсы, даже если она осуществляется с целью добыть пропитание. Если побережье Арктики действительно начнет активно осваиваться и богатая нефтью тундра будет из конца в конец охвачена сетью дорог, местное население увеличится очень быстро. Подумать только, что может наступить время, когда в охоте на гренландского кита примут участие самолеты-наблюдатели, а вертолеты будут зависать и надо льдом, и над открытой водой!

С дальнейшим развитием и эксплуатацией районов субарктических и арктических побережий все живое в море будет испытывать все большее воздействие человека. Даже те популяции животных, которые прямо не подвергаются преследованию, могут быть доведены до полного исчезновения. Особенно сильно пострадают птицы.

Теперь в желудках северных морских птиц, например тупиков и чистиков, все чаще обнаруживают кусочки пластика и резины. Такая «пища» приводит к засорению желудка — и смерти птицы. Большая часть подобного мусора сбрасывается в море с судов. В северной части Тихого океана кайры, тупики, буревестники и глупыши попадаются в жаберные сети и погибают в них. В водах западного побережья Гренландии в жаберных сетях одних только датских рыбаков за год погибло примерно полмиллиона толстоклювых кайр. Считают, что это количество составляет одну треть годовой продуктивности этого вида в западной части Северной Атлантики.

Однако если эксплуатация живых морских ресурсов на севере имеет какую-то историческую преемственность и находится, по крайней мере в теории, под довольно эффективным контролем, то другое главное богатство, скрытое здесь под дном мелководного моря и под береговой полосой, представляет собой совершенно новую региональную проблему, с которой раньше здесь никогда не сталкивались.

Добыча подводной нефти и предстоящий ввод в действие крупного причала в Валдизе являются в настоящее время самыми тревожными аспектами северной промышленной революции. В водах Аляски в отдельных местах уже ведется добыча нефти. В 1963 году разведаны промышленные месторождения нефти и газа в заливе Кука. Уже более пятнадцати действующих скважин загрязняют эту глубоководную холодную акваторию. По оценке специалиста из корпорации „Эксон", истечения в заливе Кука составляют 0,03 % всей добываемой здесь нефти.

Очковая гага

С начала 70-х годов над рыбаками, как повторяющийся ночной кошмар, висела угроза захвата богатого лососем залива Качемак огромными нефтяными платформами. Сейчас она становится реальностью.

Залив Качемак, находящийся у города Гомера на полуострове Кенай, представляет собой один из самых продуктивных морских районов Аляски. Вдобавок к тому, что через него проходит миграционный путь всех пяти видов лососей, обитающих на Аляске, залив является отличным местом лова двух видов промысловых креветок и трех видов крабов, в том числе камчатского краба (Paralithodes camtschatica). Биологи из принадлежащей Национальному управлению морского рыбного хозяйства лаборатории в Аук-Бей на Аляске считают, что по обилию креветок залив Качемак равен или даже превосходит самые продуктивные районы Мексиканского залива.

В середине 1976 года в заливе Качемак внезапно начался замор рыбы и ценных ракообразных. Оказалось, что бур застрял в подстилающих дно слоях, и, чтобы спасти дорогое оборудование, инженеры решили произвести взрыв на дне между опорами платформы. Подводные взрывы наносят ущерб всем формам жизни в море в радиусе нескольких километров от места взрыва. Похоже, что воды Аляски будут теперь все чаще подвергаться такого рода вмешательству человека.

В начале 1976 года министр внутренних дел США Томас К. Клеппе удивил многих специалистов по охране окружающей среды и энергетиков, решив продать лицензии на добычу нефти на больших участках залива Аляска. Это, вместе с развитием нефтепромыслов в заливе Качемак, создает предпосылки для нарушения нормального хода лососей в результате химического воздействия на обоняние, благодаря которому рыбы находят путь домой. Вопрос о чувствительности лосося к нефти в морской воде изучен очень мало. В экспериментах, проведенных в лаборатории в Аук-Бей с водой из залива Прюдхо-Бей, молодь лосося раегировала на сырую нефть в концентрации, выражающейся соотношением 1,6:106. Взрослая рыба, возвращающаяся на нерест, может проявить не меньшую чувствительность. Известно, что по крайней мере две фракции нефти, низкомолекулярные парафины и ароматические соединения, действуют на многие организмы как наркоз. Вполне возможно, что крупная утечка нефти или даже незначительное загрязнение большого пространства континентального шельфа помешает тысячам рыб достигнуть своих родных рек. Даже если нарушения чувства ориентации имеют временный характер, их влияние на развитие икры и нерест, приуроченные к точно определенному времени, может привести к уменьшению репродуктивной эффективности локальных стад в реках всей Южной Аляски.

Что нефть и морские птицы не сочетаются друг с другом, известно всем, но пока этот современный закон природы не привлек к себе достаточного внимания в северных районах Тихого океана. Среди птиц наиболее уязвимы перелетные гаги и другие утки. Сотни тысяч птиц между заливом Аляска и Пьюджет-Саунд в разное «время года могут оказаться на пути дрейфа нефти, попавшей в море в результате аварий танкеров или фонтанирования скважин. Может случиться, что опасность не минует даже парящих в одиночку над северными водами великолепных весенних и летних визитеров Аляски — черноногих и темноспинных альбатросов. Малые качурки, буревестники и альбатросы (все они близкие родственники) обладают необычно низкой температурой тела и, вероятно, замедленным обменом веществ. Это значит, что на них может сильно воздействовать даже очень небольшое количество нефти. Утратив лишь малую толику своих теплоизоляционных средств, они могут умереть от гипотермии или необратимого переохлаждения, в то время как птица с более интенсивным обменом веществ выжила бы.

Наверное, залив Аляска с его страшными штормами и частыми землетрясениями представляет собой наихудшее из всех до сих пор намеченных мест для крупномасштабных нефтяных разработок. В докладе Совета по качеству окружающей среды за 1974 год работы в заливе квалифицируются как чрезвычайно трудные и опасные для людей, оборудования и морской среды. Если лежащие под этой дикой и неукротимой массой воды песок и камни действительно скрывают нефть, то, по мнению Совета, за ее добычу следует приняться только после решения всех технологических и теоретических проблем, иначе даже небольшие просчеты могут привести к тому, что весь холодный континентальный шельф окажется покрыт обломками, мертвыми телами и нефтью.

Геологи составили карту наблюдавшейся за последнее время сильной сейсмической активности на морской полосе, параллельной побережью, от острова Кадьяк до пролива Принс-Уильямс. Зона, неблагоприятная в этом отношении, простирается и дальше на восток. Это в первую очередь относится к районам Чугачских гор и горной цепи Святого Ильи. Большая часть континентального шельфа, не говоря уж о более глубоких участках дна, никем здесь не исследовалась, если не считать случайных наблюдений рыбаков. Возможно, что чувствительные щупальца сейсмологических аппаратов откроют новые сдвиги земной коры под скрывающими их песками шельфа.

Способность нефтяных платформ, подводных буровых устройств и нефтепроводов выстоять против сокрушительной силы крупного или, если хотите, даже небольшого землетрясения не подвергалась серьезной проверке.

Нефтяной промышленности на Аляске уготована тяжелая судьба. Если залив Аляска — самое плохое место для бурения на свободной ото льда части континентального шельфа, то Валдиз — это наихудшее в Соединенных Штатах место для порта отправки нефти. Когда нефть с нынешних разведывательных скважин на Северном склоне потечет через Аляскинский нефтепровод, в Валдизе ежедневно будут находиться под погрузкой два или три крупных нефтетранспорта. Провожаемые взглядами многочисленных каланов, танкеры войдут в пролив Принс-Уильямс, пока мало изученный биологами. Некоторое время они будут двигаться на север мимо величественных гор, скрывающих в себе непреоборимые геологические силы, Способные сдвигать на много-миль твердые породы, льды и воды. Наконец корабли повернут в залив Валдиз — длинный фиорд, ведущий в Порт-Валдиз. Последний представляет собой пятнадцатикилометровую губу, ширина которой достигает 6 километров.

В 1973 году университетом Аляски был издан доклад на 500 страницах под названием «Исследования окружающей среды Порт-Валдиз». Это единственное исследование природной среды района Валдиза, предпринятое до принятия решения о развитии порта. Программа исследований, оплачиваемая компанией, обслуживающей нефтепровод Аляски, комитетом, ведающим финансированием программ морских исследований, и Институтом морских наук университета Аляски, предполагала изучение химических, биологических и геологических проблем. Однако в процессе работы были сделаны серьезные упущения.

Авторы доклада главное внимание уделяли фитопланктону и первичной продуктивности и фактически пренебрегли следующей ступенью в пищевой цепи — чувствительным к нефти зоопланктоном. Данные, касающиеся зоопланктона, относительно немногочисленны, но и они ясно говорят о том, что исследования проводились главным образом в теплое время года. Ученые, ведущие полевые работы в условиях сурового морского климата, конечно, заслуживают всяческого сочувствия, но парад супертанкеров, а с ним и опасность нефтяного загрязнения, не приостановится на зиму. Хотя донные биоценозы были подвергнуты изучению и входящие в их состав организмы довольно тщательно распределены по таблицам, в докладе не затронуты вопросы о роли нефти, находящейся в воде, и в первую очередь о тонкой нефтяной пленке, покрывающей огромное количество взвешенных в воде мелких частиц, сносимых в море потоками воды из ледниковых отложений. Бросается в глаза отсутствие соображений по поводу накопления нефти в донных отложениях. Какие бы меры ни принимались против попадания нефти в воду в районе нефтяного причала, небольшие нефтяные пленки будут неизбежно попадать из губы в фиорд, ведущий к морю. Эта нефть будет поступать из установок для обработки балластной воды в порту и из неподдающихся контролю источников, например капель дождя, стекающих с гигантских танкеров, а в порту всегда будет находиться какой-нибудь из них или даже несколько. Если нефть достигнет мягкого донного ила, она останется в этих холодных водах на многие десятилетия.

Самое большое удивление вызвало то обстоятельство, что в биологической части доклада ни слова не говорится о нектонных организмах. Холодные мутные воды Порт-Валдиза кормят массу молоди рыб, которые пополняют ценные промысловые популяции в близлежащих водах.

Очень серьезный недостаток исследования природной среды Валдиза связан с его геологическим аспектом. Можно, конечно, утверждать, что эти чрезвычайно важные упущения обусловлены расположением объекта исследования за географическими границами района работ. Но здесь, как на любой границе, за близорукость можно поплатиться. Речь идет об огромном, площадью в 1100 квадратных километров, леднике Колумбия, который теперь в виде глыб и огромных обломков льда стекает в пролив Принс-Уиль-ямс, непосредственно к западу от залива Валдиз. В 1973 году, сразу после того, как исследовательская группа университета Аляски выпустила в свет свои «Исследования окружающей среды Порт-Валдиз», у гляциологов из Геологической службы США появилось подозрение, что ледник Колумбия может в скором времени расколоться и отступить.

В настоящее время, встречаясь с морем у вершины будущего глубокого залива и фиорда, ледник заканчивается внушительным выступом шириной 6–7 километров, возвышающимся над поверхностью воды на 100 метров и более. Летом крупные глыбы льда, обрушивающиеся в море, иногда вызывают достаточное волнение, чтобы раскачать небольшие прогулочные лодки, снующие в проливе Принс-Уильямс.

В течение 1973 года гляциологи впервые стали замечать образование огромных трещин вдоль западной части ледника. Летом 1974 года ученые Геологической службы США приступили к работе. При помощи небольшой, управляемой по радио платформы им удалось выполнить глубинное бурение ледника вдоль его фронтального выступа. Их данные показали, что ледниковая морена (огромное скопление обломков горных пород, валунов и песка, увлекаемых за собой спускающимися с гор потоками льда) очень узкая и, по-видимому, не простирается на большую глубину под ледником.

При помощи специального эхолокационного оборудования, установленного в различных точках этой громадной ледяной реки, ученые нашли, что язык ледника продолжается под водой примерно на 30 километров. В некоторых местах лед с той части ледника, что выступает над поверхностью моря, продолжает стекать вниз в подводный фиорд глубиной 600 метров. Необходимо провести глубинное зондирование анатомии ледника, чтобы выяснить, насколько прочна порода, на которой находится ледник. При отсутствии крепкой опоры под длинным языком ледника, выступающим в пролив Принс-Уильямс, лед может быстро стать неустойчивым. Когда огромная масса льда ничем не подпирается и не сдерживается, он не может оставаться прочным. И если снегопады не "подкармливают" ледник в достаточной степени, чтобы уравновесить летние потери, ледник начнет отступать. По мнению гляциологов, воздействию всех этих факторов сейчас и подвергается ледник Колумбия, что может закончиться его отступанием, которое надолго останется в памяти людей.

В конце лета 1975 года на центральном участке языка ледника, обращенного к проливу Принс-Уильямс, произошли необычно сильные ледопады. Наблюдатели из Геологической службы думают, что это разминка перед колоссальным «прыжком» ледника, который выразится в том, что в течение следующих 30–50 лет в пролив может обрушиться 220 кубических километров льда. Если то, что ученые называют «большое отступание», действительно началось, язык ледника будет ежегодно укорачиваться на 1–2 километра. В конце концов ледник достигнет стабильного положения далеко в глубине материка, у вершины фиорда.

Лед, обрушивающийся кубическими километрами в пролив Принс-Уильямс, станет препятствием на пути движения супертанкеров, и такие намеки уже существуют. В конце лета и осенью 1975 года предполагаемого маршрута супертанкеров достигли несколько сот айсбергов. В своем большинстве это небольшие, несколько метров в поперечнике, и мелкой осадки обломки. Но, задетый судном, идущим со скоростью 15 узлов, такой айсберг массой несколько тысяч тонн может смять корпус танкера как фольгу. Самые крупные айсберги, которые в настоящее время могут оторваться от языка ледника Колумбия, обнажив слой морены толщиной 30 метров, — эти айсберги, несомненно, в состоянии "прикончить" любой суперкорабль.

Береговую охрану сильно тревожит увеличивающаяся угроза, которую представляют собой айсберги. Она планирует построить радарную станцию в районе залива Валдиз и требует установления радаров на всех нефтяных транспортах, входящих в пролив Принс-Уильямс. Необходимо будет также наладить регулярное патрулирование лодок и самолетов Береговой охраны, так как радары пропускают небольшие айсберги, особенно когда море неспокойно. При сильном волнении даже человек может заметить их, когда будет уже слишком поздно. Некоторые айсберги содержат в себе большие количества породы, которая уменьшает их плавучесть, и они спокойно дрейфуют под поверхностью воды.

В районе этой гигантской ледяной скалы господствующие течения движутся по направлению ко входу в залив Валдиз и оттуда в центральную часть пролива. Если лед начнет откалываться со скоростью, несвойственной ледникам, в пролив могут попасть сотни тысяч айсбергов одновременно. В самом деле, один кубический километр льда эквивалентен миллионам айсбергов, каждый объемом в 1000 кубических метров. По оценкам Геологической службы США, за год в пролив может поступить в 4–5 раз большее количество льда, и тогда даже небольшие айсберги загромоздят пролив Принс-Уильямс. Возможно и другое: увлекаемые течениями, они будут держать курс на юго-запад и юг; сверкая на темной воде, они поплывут навстречу входящим в пролив танкерам.

В 25 километрах западнее ледника Колумбия, недалеко от северо-западного берега пролива Принс-Уильямс, располагался эпицентр землетрясения, происшедшего на Аляске в страстную пятницу 1964 года. Оно приподняло дно более чем на 10 метров, а вызванные землетрясением волны цунами высотой свыше 30 метров стерли с лица земли все, что встретилось им на пути. Небольшой город Валдиз был опустошен.

Сейчас, в период энергетического кризиса, весьма вероятно, что в скором времени в районе Порт-Валдиза, проливе Принс-Уильямс и на шельфе Южной Аляски начнется разведка нефти, что чревато немалой опасностью для природной среды этих мест. Но самой пагубной может оказаться разработка нефти на Арктическом шельфе. В Канаде, в дельте реки Маккензи, впадающей в море Бофорта, в конце 60-х годов открыто более десятка в высшей степени продуктивных залежей нефти. Вероятно, им сопутствуют крупные месторождения природного газа. Холодные пески дельты реки Маккензи прячут под собой, по-видимому, самый богатый источник наиболее распространенного вида энергетических ресурсов в Канаде. Так же как и в заливе Прюдхо-Бей, США, где расположено гигантское месторождение нефти, нефтеносные пласты простираются далеко под морем Бофорта. Некоторые изыскатели выдвигают смелую рабочую гипотезу, согласно которой весь этот район является вторым Мексиканским заливом, только скрытым подо льдом.

Возможные последствия крупной утечки нефти в Северном Ледовитом океане подвергают тяжелому испытанию прогностические способности специалистов. Ни обслуживающие нефтяную промышленность ученые, ни их критики, главным образом из Геологической службы США и академии, не могут предсказать хоть сколько-нибудь уверенно обстановку, которая может сложиться в условиях плохой погоды и сильных подвижек льда, заставляющих ледяные поля циркулировать по спирали и, наползая друг на друга, образовывать разводья. Одно можно сказать определенно — следует ждать самого худшего.

Возьмем такую возможность, как выброс нефти из скважины на Арктическом шельфе. Канадские эксперты указывают, что если это произойдет в конце лета или осенью, незадолго до замерзания моря, утечка нефти из скважины может продолжаться в течение девяти или десяти месяцев. Считают, что остановить выброс нефти на открытом шельфе моря Бофорта после его замерзания невозможно. Обычно применяемый метод борьбы с подводными фонтанами нефти состоит в том, что на некотором удалении от первой скважины бурят другую, которая уменьшает давление на аварийной скважине. Но оборудование для бурения на открытом шельфе нельзя оставлять на месте на всю зиму, так как оно будет снесено при подвижках льда. Из средней скважины, вышедшей из-под контроля примерно на год, в темные холодные воды подо льдом может излиться почти 90000 куби-ческих метров сырой нефти.

Подо льдом нефть станет распространяться тонким слоем на сотни или даже тысячи километров. Подводные ледяные хребты будут перехватывать ее и, оказывая на нее давление, посылать в непредсказуемых направлениях. В результате море может покрыться пятнами, охватывающими гораздо более обширную площадь, чем в случае, если бы образовалась одна сплошная пленка. По расчетам ученого из Геологической службы, движение льда будет способствовать распространению нефтяной пленки в воде. Лед, циркулирующий по спирали над местом утечки, увлечет за собой нефть, и в конце концов вода окажется загрязненной на большой части моря Бофорта.

Если часть пленки достигнет поверхности открытой воды и попадет под действие волн, нефть превратится в крошечные стойкие капельки. Если же эта тончайшая нефтяная взвесь («шоколадный мусс») снова попадет под лед, особенно под многолетний лед, лежащий за наружной частью шельфа, она может покрыть огромные участки моря.

Так называемый вечный арктический лед проходит до 40 километров в сутки, деформируя и перемещая пак. Однако движением по спирали перемещения льда не ограничиваются. Кроме этого, вся плавающая оболочка полярного моря испытывает медленный вертикальный подъем головных слоев. Средняя толщина арктического льда составляет 3–4 метра. Он находится в состоянии непрерывного динамического равновесия. Каждую зиму снизу образуется новый лед толщиной около метра, и каждое лето столько же льда тает и испаряется с поверхности моря. Есть еще один важный фактор, заключающийся в том, что в этой полярной пустыне почти не выпадают осадки. В результате лежащие под водой слои льда постоянно по очереди перемещаются кверху. Через три или четыре года какой-нибудь из них поднимается наверх. То же самое произойдет и с нефтью.

Тонкая пленка нефти, застрявшая под паковым льдом, вмерзнет в него в течение первой зимы. По мере летнего таяния льда она будет все ближе перемещаться к поверхности. И в конце концов на льду появится темная пленка, готовая поглощать тепло.

Альбедо, или отражательная способность, чистого морского льда очень высоко. Лед отражает почти всю солнечную энергию, которую он получает в результате почти постоянной солнечной радиации в продолжение всего арктического лета. Но нефтяная пленка может намного снизить альбедо.

В 1971 году в «Journal of Geophysical Research» (т. 76, стр. 1150–1575) были опубликованы расчеты, показывающие, как ледяное поле будет реагировать на изменение альбедо. Снижение альбедо на 10 % летом вызовет уменьшение толщины льда на 60 %. Понижение альбедо всего на 20 % приведет к исчезновению льда через 2 года. Для десятипроцентного снижения альбедо на 1 квадратном километре льда, покрытого нефтяной пленкой предполагаемой толщины, потребуется всего 10 кубических метров нефти.

Нужно иметь в виду вероятность того, что беспорядочное движение ледяных полей и разводий легко разобьет сплошную нефтяную пленку на многочисленные более мелкие пятна. По мнению гляциологов из Геологической службы США и Вашингтонского университета, каждое нефтяное пятно способно вызвать таяние льда на площади, в десять раз превосходящей его собственные размеры. Эти же ученые произвели расчеты и второй возможности, обусловленной хроническим загрязнением Северного Ледовитого океана. На основании типичных рабочих данных, полученных нефтяной промышленностью, ученые пришли к заключению, что поступление нефти в море Бофорта составит примерно 0,1 % общего объема добычи. Они предполагают, что здесь будут действовать гораздо больше буровых вышек и в более рискованных условиях, чем те, которые сейчас существуют в заливе Кука, где, по оценкам концерна „Эксон", утечки составляют 0,03 %. По предварительным расчетам геологов из Геологической службы США, запасы нефти, которая может быть извлечена из моря Бофорта, составляют от 4 до 10 миллиардов кубических метров, и поэтому общий объем предполагаемых хронических утечек будет находиться в пределах от 4 до 10 миллионов кубических метров. В совокупности пятна нефти толщиной (как предполагается) в 1 миллиметр покроют пространства от 400000 до 1 миллиона квадратных километров, или от 20 до 50 % всей поверхности моря Бофорта.

Это все, что пока нанесено на умозрительную карту будущего состояния Северного Ледовитого океана. Ничего более определенного специалисты пока не могут предсказать. Возможно, что за пределами покрытого нефтью льда начнется сильное таяние. Темная открытая вода поглощает тепло ничуть не хуже, чем темная нефтяная пленка. Большое количество отражаемой теперь солнечной радиации будет поглощаться в виде тепла океаном. Растаявшие крупные массы льда создаются вновь не так уж легко. Зимнее замерзание может и не восстановить прежнего равновесия между сезонными приростом и потерями от действия тепла. Если в результате этого установится новое равновесное состояние пакового льда, то есть изменятся его толщина и площадь, это может вызвать непредсказуемые в настоящее время последствия для климата Земли и жизни в море. Все эти опасения были недавно высказаны учеными. Но пока это всего лишь гипотезы.

Нефтяные компании не проявляют особого беспокойства в отношении утечек нефти в Арктике. Даже в открытых в летнее время на больших площадях шельфовых водах производить очистку будет трудно из-за присутствия плавучих льдин. Подобно небольшим движущимся островам, они могут появиться в любое время и парализовать действия команд, обслуживающих заградительные устройства. Нефть, разлитую в разводьях между паковыми льдами, можно собрать только в том случае, если операция по очистке будет начата сразу после утечки. Иначе она уйдет. Даже на поверхности льда проводить очистку зимой будет крайне трудно и рискованно для людей и оборудования. К такому мнению пришли специалисты, принимавшие участие в проводившихся Береговой службой испытаниях, во время которых было разлито всего несколько баррелей нефти.

Физическую чувствительность арктического пакового льда к нефти превосходит только биологическая чувствительность обманчиво выносливых существ этого региона. Загрязнение пространств открытой воды между льдами вызовет гибель млекопитающих и птиц, собирающихся здесь с окружающих территорий площадью в тысячи квадратных километров. Более 175000 гаг и других уток слетаются весной, еще до вскрытия льда, в узкие пространства открытой воды в дельте реки Маккензи.

По расчетам, опубликованным в журнале «Science» (от 5 марта 1976 года), сильный выброс нефти в водах, прилегающих к дельте реки Маккензи, может загрязнить сотни километров побережья Аляски и Канады. Он может привести к массовой гибели птиц, морских млекопитающих и рыб, таких, как арктический голец. На всем шельфе этого района могут исчезнуть водоросли и планктон, служащий пищей для последних гренландских китов. Как показано шведскими и американскими учеными, чрезвычайно малая скорость биологического распада нефти в холодной воде означает, что нефть излившаяся в Северный Ледовитый океан, будет оставаться практически в первоначальном виде в продолжение 50 лет.

Есть еще одна опасная возможность. Арктика действует как гигантская конденсирующая ловушка для переносимых по воздуху химических веществ, например пестицидов и радиоактивных изотопов. Эти вещества постоянно доставляются в Арктику ветрами с юга. Под действием резкого перепада температур Крайнего Севера, прозванного метеорологами „холодной стеной", из воздуха исторгаются последние осадки, и на льду и в живой природе на верхушке мира происходит постепенное накопление токсичных материалов. Таким образом, с течением времени, сезон за сезоном таяния льда, в морях Крайнего Севера будет скапливаться все больше отходов, принесенных сюда из далеких источников загрязнения.

Эффект совместного действия нефти с ее канцерогенными свойствами и загрязнений, попадающих сюда с осадками, может сказаться и на арктических млекопитающих. Основной источник пищи прибрежных эскимосов окажется отравленным. Как скоро это случится, сказать невозможно. Наука занимающаяся этими вопросами, еще очень молода.

Арктический шельф — место особое. Его экологическая ткань соткана из нежных и туго натянутых нитей. На протяжении многих миллионов лет законы льда и физические условия позволяли очень небольшому числу видов существовать в своеобразном мире арктических морей. Теперь на арктические моря начинают опускаться темные десятилетия власти нефти, и все живое должно либо заново приспосабливаться, либо погибнуть.

Философский подход к океану

I. Морская целина: идеалы и насущная необходимость

Экологические взаимосвязи между человеком и морем расширились до такой степени, что уже невозможно постигнуть их умом. Это особенно справедливо в отношении наиболее индустриализованных районов, таких, например, как побережье Северной Америки. Попытайтесь представить себе размеры изменений, происшедших на побережье только за последние 350 лет, с тех пор как закончилось господство существовавшей здесь испокон веку культуры североамериканских индейцев. Затем вспомните, что 90 % этих изменений совершилось в течение последних 50 лет, а 90 % из них — за последние 15. Нельзя также забывать, что, поскольку процесс естественных изменений происходит чрезвычайно медленно, а условия, существующие в подводной пустыне, являются оптимальными для сообществ большинства живущих в ней организмов, фактически каждое даже небольшое изменение оказывает пагубное воздействие на морскую систему. Если с этой точки зрения смотреть в будущее, то оно представляется в мрачном свете.

Вероятно, самое худшее заключается в том, что мы не знаем во всех подробностях, что происходит на континентальном шельфе. Мы относительно мало знаем, какие морские создания живут на шельфе, как они живут, где они встречаются в изобилии, а где редко. Еще меньше мы знаем о том, как деятельность человека в конечном счете сказывается на жизни моря. И меньше всего мы знаем о жизненно важных связях между организмами в пищевых цепях. Снижение численности или полное вымирание одного или нескольких скромных видов, поддерживающих жизнь других, может сократить число обитающих в море живых существ, признанных ценными для человека.

Вообразите ученых, изучающих море, в роли ткачей в каком-то примитивном обществе, которое, отправляя нечто вроде религиозного обряда, занято выработкой декоративной ткани сложного рисунка и огромных размеров. Все ткачи принялись за работу на разных участках. На одних участках работа идет быстрее, на других — медленнее. Качество рисунков, их художественные достоинства сильно отличаются друг от друга; иногда приходится переделывать целые куски заново. Некоторые части ткани получаются низкосортными, в то время как другие выполнены блестяще.

Ученые пытаются моделировать окружающую нас (возможно, идеальную) ткань жизни, структурные формы которой сверхизысканны и почти совершенны. Эта умозрительная копия никогда не достигнет полного сходства с оригиналом ни в деталях, ни во всей сложности его функциональных особенностей (даже в случае, если она смоделирована компьютером), хотя со временем она становится более совершенной. Наиболее характерной особенностью взятого нами образца в настоящее время является наличие большого количества белых пятен между небольшими участками физических и биологических особенностей, которые нам известны. Эти участки представляют собой островки в океане экологического невежества.

Морская целина: идеалы и насущная необходимость

Изменения, совершающиеся теперь в обычно дремлющей экосфере, подобны цепной реакции. Скорость вымирания увеличилась по сравнению с прошлым во много раз. Даже поражающая воображение гибель животных в североамериканском плейстоцене и в эпоху рептилий растягивалась на тысячи и миллионы лет соответственно. В нынешнюю эпоху тысячи видов находятся под угрозой исчезновения, для которого потребуется всего только несколько десятилетий. Многих из них уже нет.

Опубликованный в январе 1976 года министерством внутренних дел США список находящихся в опасности или угрожаемом положении животных во всем мире включал 435 видов. В докладе, подготовленном для Конгресса в 1975 году, ученые Смитсонианского института высказали рекомендацию добавить к этому списку почти 3000 видов растений. Некоторые исследователи, особенно в области биологии моря, считают, что в беде находятся много других видов. Они полагают, что преобладание наземных животных в этом списке, так же как его скромные размеры, только вводят в заблуждение. Скрытая от глаз человека жизнь на окраине континента, может быть, исчезает с ничуть не меньшей скоростью, чем более заметные создания на суше.

Некоторые ученые заглядывают дальше и предсказывают наступление эры, когда целые экосистемы окажутся в угрожаемом положении. О том, что крупные и жизненно важные экологические системы уже сейчас находятся под угрозой, свидетельствует трагический упадок американских солончаков. Многие экологи моря указывают теперь на банку Джорджес, чье живое богатство уже обобрано или подорвано и которую вот-вот начнут бурить для добычи нефти, как например морской экосистемы, которую в будущем ожидает крах. Они утверждают также, что мелководные районы северной части Мексиканского залива и некоторые участки моря, прилегающие к Южной Калифорнии, возможно, тоже подвергнутся такому стрессу, с которым восстановительные силы природы не смогут справиться. Крупные утечки нефти в северо-западной части Тихого океана или в водах Аляски будут оказывать на все живое в море опустошительное воздействие, исцеление же будет происходить чрезвычайно медленно и, скорее всего, оно не будет полным.

Хотя и с запозданием, сейчас появились новые идеи, вселяющие надежду на сохранение по крайней мере нескольких небольших участков подводной целины на континентальном шельфе. Под толщей воды скрыты такие уникальные и ценные места — Акейдия и Эверглейд, Биг-Тикит и Редвидс на северном побережье, каньоны банки Джорджес, в которых обитают омары, и каньон Гудзон, древний риф на кромке шельфа штата Южная Каролина и соляные холмы в северо-западном районе Мексиканского залива. Отдельные участки, заросшие бурыми водорослями, и фиорды от Калифорнии до Алеутских островов также имеют право считаться невозместимым национальным достоянием. Несмотря на то, что многие места выведения морских млекопитающих и птиц не попали под этот статус, их миграционные пути и места зимовок должны получить такую же защиту и стать заповедниками. Нужно оберегать даже такие места, которые люди не находят привлекательными, потому что, например, кишащие жизнью пески шельфа и биоценозы в щелях и узких промежутках между валунами в каменистых россыпях представляют собой не менее интересные и уникальные зоны жизни на Земле. Многие заповедники должны получить статус районов неприкосновенной природы. Промысловое рыболовство в них должно быть запрещено. Использование их в качестве зон отдыха следует также ограничить. В относительно мелководных местах, таких, скажем, как северозападная часть Мексиканского залива, суда должны направляться в обход границ заповедника. Потенциальные источники загрязнения, например порты, нефтяные причалы и источники тепловых стоков, должны быть удалены от заповедников на много километров.

Необходимо предпринять подробные экологические исследования предложенных заповедных участков, с тем, чтобы удостовериться в том, что в их границах может быть обеспечено самостоятельное существование естественной системы. Могут возникнуть специальные проблемы в отношении мигрирующих видов, выходящих за пределы заповедника в опасные районы, как это происходит с бродячими стадами в крупных национальных парках Африки. Возможно, что потенциально опасные транспортные средства и промышленные предприятия будут вынуждены придерживаться минимальных расстояний от заповедников, которые будут варьироваться в зависимости от характера их воздействия на среду. Рассчитать зону воздействия теплового загрязнения будет довольно легко. Определить опасность от рассеивания специфических химических веществ или твердых микрочастиц будет более трудно.

По отношению к континентальному шельфу мы находимся в таком же положении, в каком мы оказались, когда перед нами открылась земля, полная естественных богатств и красоты. Из-за экологического невежества большая часть этого богатства и прекрасные ландшафты, которые великий эколог Алдо Леопольд назвал морем прерий, уничтожены пыльными бурями, эрозией и, в более близкие к нам времена, нитратными удобрениями, отравившими источники пресной воды. Наш континентальный шельф более уязвим, чем пустынные прерии, хотя бы потому, что он более доступен. Находясь рядом с наиболее населенными районами страны, шельф — не в пример Западу — будет «завоеван» не поколениями пионеров, с трудом продвигавшихся по целине, а мощной техникой, притом всего за несколько лет.

Создание морских заповедников не следует рассматривать просто как угождение прихотям нескольких эстетов, занимающихся подводным плаванием, ученых и энтузиастов погружений в подводных аппаратах. Потребность сохранения возможно более широкого разнообразия подводных ландшафтов и биоценозов обусловлена вескими причинами, которые опираются на общие экологические принципы и на более специфические нужды биомедицины.

Новые аргументы, приводимые учеными для обоснования необходимости сохранить окружающую среду, диктуются тем, что ускоренный темп вымирания сильно сузит будущие возможности человека. Биотическое многообразие среды подводной пустыни представляет собой кладезь, обеспечивающий генетическую изменчивость. В каком-то смысле она является обширным хранилищем книг, где наряду с произведениями огромной ценности встречаются и нестоящие работы. Особенно хорошо представлены здесь руководства типа «Как достигнуть лучшей жизни». Они сложно зашифрованы и содержат указания, как управлять самыми сложными из существующих механизмов, но их таинственные формулы, относящиеся к любым превратностям жизни на Земле, могут быть расшифованы и использованы человеком.

Генетическое разнообразие наземных растений имеет неоценимое значение для растениеводства. Ржи, пшенице и другим хлебным злакам переданы гены диких трав, устойчивых к болезням и засухе. Но уже сейчас генетики сокрушаются по поводу утраты сотен видов диких растений, от которых можно было бы позаимствовать полезные качества для хлебных злаков.

На континентальном шельфе естественное генетическое многообразие может иметь чрезвычайно важное значение для развития в будущем марикультур, то есть для ведения морского хозяйства. Марикультура отстает от агрокультуры на столетие и больше, но предпринятые недавно попытки селекции устриц и креветок вселяют надежду на то, что отставание скоро будет ликвидировано. Дикие популяции этих животных на шельфе, возможно, обладают генами, которые вызовут увеличение скорости роста разводимых форм и повысят их сопротивляемость болезням и паразитам.

Приблизительно в последнее десятилетие стало известно, что дикая природа обладает удивительными запасами лекарств, к описи которых ученые только начинают приступать. В первую очередь это касается моря, в котором фармакологи открыли вещества с совершенно новыми лечебными свойствами. Из губок добывают новые антибиотики; у оболочников найдены противоопухолевые вещества; другие морские организмы доставляют теперь антикоагулянты и средства для сердечно-сосудистой терапии. Особенно примечательны работы с целью получения сильнодействующих лекарств против рака из таких невероятных источников, как морские звезды и водоросли.

В Австралии было обнаружено, что пользующаяся дурной славой морская звезда «терновый венец», Acanthaster planci, содержит вещество, обладающее замечательными противоопухолевыми свойствами. Еще большие надежды подают водоросли. В начале 1976 года исследователи Гавайского университета открыли, что химическое вещество, выделенное из морских сине-зеленых водорослей, Lyngbya, оказалось эффективным в борьбе с лейкемией. Свое название аплисиагоксин будущее лекарство получило по имени моллюска морской заяц, Aplysia, в организме которого было обнаружено это вещество и который кормится сине-зелеными водорослями. Накапливая аплисиатоксин, морской заяц и сам может стать ценным источником получения этого соединения.

Фармацевтические компании проявляют растущий интерес к обитателям моря как возможному источнику новых антибиотиков. Работа в этой области только началась. Живой континентальный шельф может стать уникальной кладовой для фармацевтов, содержащей таинственные пока соединения (некоторые, правда, в очень небольших количествах), в которых, возможно, заключена надежда на излечение или облегчение еще не побежденных наукой физических недугов человека. Есть теоретики, высказывающие предположение, что некоторые морские животные-долгожители, например актинии, обладают секретом, который поможет намного удлинить отпущенный человеку век.

Прочитав обо всех этих вещах, читатель может сказать: „Зачем тянуть время, тратя его на ловлю морских зайцев, сбор водорослей или еще чего-нибудь в этом роде? Все это можно разводить в больших масштабах в неволе и таким образом удовлетворить наши нужды в лекарствах." Конечно, именно так и будет, но спросим себя, какое следующее создание, живущее на диком шельфе, окажется бесценным для нашего здоровья?

По-видимому, не лишним будет сказать, что в то самое время, когда мы открываем жизненно важные для нас противоядия среди ресурсов природы, все больше и больше канцерогенных химических веществ просачивается в мелководные пространства наших морей из порождаемых человеком источников. Какая ирония заключается в том, что мы скребем, драгируем, душим, отравляем и ошпариваем до смерти мириады живых аптек, которые могут спасти нас от широко распространенных заболеваний, в которых повинны мы сами. Сохраняя места обитания живых существ на суше и на море в первозданном виде, мы обращаем свой капитал в самую твердую валюту для нас, наших детей и внуков.

В конечном счете, широкая программа по созданию морских заповедников, может быть, получит признание хотя бы потому, что она послужит людям лучше, чем извлечение нефти со дна моря и строительство морских электростанций. Но сейчас преимущественные права предоставляются нефтепромыслам, супертанкерам и портам в открытом море; добыче песка и гальки с морского дна для строительства новых дорог; технически оснащенным рыбным промыслам, опустошающим целые экосистемы.

Еще одна опасность, угрожающая хрупкой среде и живой природе на шельфе, исходит от индустрии отдыха. На суше этот вид человеческой деятельности уже привел к опустошительным результатам. Пока еще туристы не вытоптали и не разорили континентальный шельф. Разрушений, аналогичных тем, которые они причиняют альпийской зоне Новой Англии и районам юго-западной пустыни, пока, в общем, не отмечено, но наступление начинается. В 1960 — начале 70-х годов дельцы, поставляющие сувениры антикварным магазинам по всей стране, подвергали динамитным взрывам коралловые рифы у островов Флорида-Кис. Практически все, что оставалось после них, становилось собственностью туристов-аквалангистов. В 1975 году федеральное правительство констатировало, что рифы находятся в угрожаемом положении, и запретило добычу живых кораллов. Не говоря уже о том, что эта акция чрезмерно запоздала, может случиться, что она не даст нужных результатов, ибо биологи теперь получили бесспорные доказательства того, что коралловые рифы Флориды поражены необычной болезнью. В районах массовых подводных экскурсий распространилась бактериальная инфекция, в результате которой быстро увеличивается количество мертвых белых участков рифа. Эта болезнь редко встречается на отдаленных рифах, так как она начинается в тех местах, где коралловые ветви обломаны. Наибольшее же количество повреждений оставляют за собой хорошо снаряженные любители подводного плавания.

На горизонте маячит нечто большее. Проблемы, аналогичные тем, что связаны с коралловыми рифами у берегов Флориды, усложнятся и расширятся, если доступ в подводный мир будет облегчаться и в дальнейшем. Самое худшее, что нас ожидает, — это появление новых средств передвижения для отдыхающих. В скором времени в гаражах, рядом с мотосанями, спортивными велосипедами и планерами, появится личный подводный мини-аппарат, работающий на батареях, подобно появляющимся сейчас на улицах городов небольшим электроавтомобилям. Уже не говоря о том, что они лягут тяжелым бременем на и без того перегруженную спасательную команду Береговой службы, приход таких машин обречет на гибель прекрасные подводные пейзажи. Представьте себе проводимые во время уикенда спортивные соревнования подводных кабриолетов, поднимающих облака донного ила среди клумб так похожих на цветы беспозвоночных или плотных пучков икры донных рыб.

К тому же, такая деятельность ставит под угрозу места, имеющие историческое значение. Уже есть примеры, когда ныряльщики, обнаружив в относительно мелкой воде обломки погибших древних кораблей, фактически уничтожили их. По мере того как возможность проникнуть на большие глубины будет упрощаться, серьезность этой проблемы будет расти. Даже ученые иногда ведут себя неподобающим образом. Вскоре после того, как у мыса Гаттерас в 1973 году был обнаружен бронированный корабль времен Гражданской войны «Монитор», место гибели которого стало первым подводным заповедником США, эта реликвия была повреждена драгой морских геологов.

Быть может, некоторые районы быстро осваиваемого континентального шельфа, имеющие природную или историческую ценность, станут рассматриваться как музейные экспонаты. И действительно, уже высказываются предложения приравнять уникальные биотопы к коллекциям художественных ценностей. Их сохранение может быть обеспечено или государством, или частным сектором. Последнее явилось бы чем-то неслыханным для Соединенных Штатов. Предлагая бесценные в экологическом отношении участки подводного пространства для продажи бизнесменам, можно было бы сохранить многообразие жизни при помощи той же самой силы, которая разрушала его. Редкостные участки будут, вероятно, становиться все более редкостными, и поэтому вкладывать капитал в их покупку станет выгодно. Специалист по китам Роджер Пейн предложил, чтобы у музеев естественных мест обитания были бы свои советы директоров и попечители, хранители и сторожа. Независимо от того, в чьем ведении будут эти музеи — в государственном или частном, — не все коллекции следует выставлять для обозрения. Иногда, например в сезоны нереста, некоторые „экспонаты" должны быть закрыты для публики. Охрану можно было бы подобрать из добровольцев, не боящихся опасностей, создав службы наподобие Корпуса мира.

Идея организации музеев для защиты редких и подвергающихся опасности биотопов сначала была выдвинута для наземных территорий, но так же легко она может быть распространена на континентальный шельф. Подводные участки можно охранять с помощью приборов дистанционного прослушивания в сочетании с использованием аквалангистов и подводных аппаратов.

По всему Североамериканскому шельфу деградация морской среды происходит быстрыми темпами. Основное ее проявление — уменьшение многообразия жизни, вызываемое в одних местах переловом, в других — загрязнением, и повсюду — уничтожением нетронутой целины. Постепенная гибель естественных биоценозов и разрушение пищевых цепей начинается с прибрежных отмелей. От этой волны, зародившейся в умирающих болотах, эстуариях и гаванях, уже пошла зыбь, распространяющаяся дальше на континентальный шельф.

Как Барри Коммонер подчеркнул в своей книге „Замыкающийся круг", кризис окружающей среды вызван не биологическими свойствами человека, которые скромны и очень медленно меняются со временем, а скорее его социальной деятельностью, которая меняется и растет со скоростью злокачественной опухоли. Однако оптимист может заметить, что, в отличие от большинства биологических свойств, социальные действия подвластны сознанию, которое может обуздать и контролировать их. Или это не так?

Нам следует остановиться, чтобы задать следующий отрезвляющий вопрос: действительно ли люди умнее рыбы из бассейнов, где ее разводят, или фруктовых мошек, оставляющих после себя достаточно ресурсов для поддержания жизни, возможно, целого поколения? До сих пор не было убедительных признаков того, что человек обладает стойким «эко-интеллектом», который поставил бы его выше менее заметных существ. По-видимому, мы вступаем в первые годы глобального голода, дефицита энергии и нехватки сырья. Стараясь довести рост численности населения и экономики до своего логического конца, сохраняя верность давно скомпрометировавшей себя политике отношения к естественным ресурсам, человек может просто прийти к более эффектному концу, чем какой-нибудь другой вид.

Единый живой океан необходим земле как экологическое целое. Узкие полосы океанских вод, омывающих континенты и острова, — одно из самых богатых мест на Земле. По сравнению с континентальными шельфами обширные отдаленные районы океана подобны пустыням. У человека еще осталось время, чтобы защитить эти жизненно важные участки моря, мудро используя их для удовлетворения разумных нужд умеренного по количеству населения. Человек с надеждой смотрит на последние относительно чистые и нетронутые тралами уголки моря. Человечество и континентальный шельф переживут кризис окружающей среды вместе — или погибнут.

II. Марикультура

Рост мировых запасов продовольствия в последнее время отстает от темпов роста населения. Новая теория, возлагавшая надежды на мистическое увеличение производства продуктов питания при помощи технического процесса, имевшая целью опровергнуть расчеты сторонников мальтузианства, не оправдала ожиданий. Хваленое злаковое зерно, которое каким-то чудодейственным способом должно было увеличить мировое производство хлеба, дает обильные урожаи только в тех местах, где оно получает большие дозы все более растущих в цене удобрений и пестицидов. Ожидаемое чудо в отношении добычи рыбы — удвоение, затем утроение ее, — впервые предсказанное в 50-х годах, тоже не материализовалось.

Начиная с 1970 года, несмотря на быстрый технический прогресс, мировая добыча рыбы почти не увеличилась. Ежегодный улов колебался между 65 и 70 миллиардами тонн; из них около 55 миллиардов тонн добыто в море. Небольшой упадок был зарегистрирован в 1971 и 1972 годах. По предположению экономистов, непомерное вздорожание топлива может вызвать дальнейший спад. Цены на топливо сильнее всего бьют по крупным флотам таких стран, как Япония.

Предельный улов порядка 70 миллиардов тонн гораздо ниже тех прогнозов, которые делались до конца 60-х годов. Тогда специалисты предсказывали, что еще до конца столетия мировая добыча превзойдет 110 миллиардов тонн ежегодно. Теперь ихтиологи повсеместно придерживаются мнения, что за исключением одного сомнительного случая промысловый лов в настоящее время ведется на максимальном уровне, который д пускается возможностями естественного воспроизводства. На некоторые участках интенсивное траление и, возможно, непрерывное уничтожение важных хищников неизбежно приводит, с одной стороны, к постоянному перелову, а с другой — к почти полному разрушению самих экосистем. Сам человек как искусный хищник смог сохранить свое независимое положение по отношению ко многим эксплуатируемым им системам, но теперь появились ясные признаки того, что разграбление и отравление самых важных из экосистем — источников ресурсов — ведет к их полному истощению. В последнее время это стало справедливо не только в отношении некоторых лучших сельскохозяйственных почв, но и в отношении континентальных шельфов. В конце концов, человеку, этому умному всеядному животному, может быть, придется приспособить свои вкусы к более ограниченному меню. Не исключена возможность, что ранее не употреблявшиеся в пищу существа, обитающие в морях, различные черви, морские ежи и им подобные, вместе с их двойниками на суше, — благодаря своей стойкости против загрязнения войдут в пищевой рацион большой части человечества.

В общей тенденции к сокращению объема урожая, который человек собирает в море, возможно, имеется одно важное исключение. Это небольшие, похожие на креветку создания, имеющие научное название эуфау-зиид, но повсюду известные как криль. В исключительном изобилии криль водится в водах, окружающих Антарктику, образуя скопления, простирающиеся иногда на многие километры. Совсем недавно они привлекли внимание промысловых флотов. Экспериментальный лов антарктического криля стал впервые проводиться Советским Союзом, Западной Германией, Чили и Японией. Русские взялись за это дело с наибольшим размахом и энтузиазмом. Они предсказывают, что без ущерба запасам криля улов можно довести до 100 миллионов тонн в год. Начиная с 1973 года они выпускают в продажу криль в гомогенезированном виде под названием паста «Океан». По общему мнению, русские потребители плохо приняли переработанный криль.

Будущее криля на мировом белковом рынке зависит от многих факторов: кто будет есть его и кто будет доставлять его тем, кто будет вынужден потреблять его в пищу, так как у него не останется другого выбора. Выдвигается также экологически неоправданное предложение использовать криль в качестве белковой добавки в корм домашнему скоту. Эта идея неоправданна в том отношении, что. 10 (и больше) килограммов криля, которые могли бы оправдать затраченные на их добычу средства (скажем, на дизельное топливо для обычного антарктического траулера, правда, на атомных судах это соотношение изменится), дадут на выходе только 1 килограмм, скажем, свинины. Хуже того, при невысокой продажной стоимости криль пойдет в богатых странах на корм домашним животным, как это имеет место с изрядной долей добычи анчоусов.

Неопределенное будущее промысла криля беспокоит также тех, кто пытается спасти крупных китов от вымирания. Жизнь мигрирующих горбатых китов, небольшого количества оставшихся синих китов, финвалов и, возможно, нескольких других видов, видимо, прямо зависит от антарктического криля. Никто точно не знает, как эти большие гладкие киты находят свой корм. Они не фильтруют наугад морскую воду, как некогда считали, но ищут достаточно густые скопления планктона. Если люди уменьшат огромные запасы криля, который, как и самые последние киты, встречается только на окраинах света, тем самым мы приговорим этих гигантов к гибели; это равносильно тому, чтобы перебить их гарпунами.

Теперь мало кто из специалистов по прогнозированию рыболовства рекламирует криль. Нынче оптимисты переключили свой энтузиазм на марикультуры. Начиная с конца 60-х годов подводное сельское хозяйство в Соединенных Штатах превратилось из горсточки любительских садков, в которых разводили главным образом устриц и креветок, в крупную отлично оснащенную технически отрасль производства, получающую огромные денежные ассигнования от государства, федеральных властей и крупных корпораций.

Хотя марикультура намного отстала от агрикультуры, к середине 70-х годов уже появилось какое-то количество экологически грамотно и умело организованных морских ферм, которым не хватало совсем немного, чтобы стать рентабельными. Однако маловероятно, чтобы даже максимально быстрое развитие марикультур разрешило проблему угрожающего голода. Большинство фермеров заинтересовано в получении максимальной прибыли от рискованных капиталовложений. В настоящее время наиболее выгодно вкладывать деньги в разведение морских животных, пользующихся спросом на рынках, снабжающих рестораны: омаров, креветок, лосося и устриц, подаваемых на одной створке (даже створки должны быть определенного размера и формы, в противном случае устрица бракуется).

Как это ни парадоксально, то обстоятельство, что крупный бизнес вкладывает капиталы в марикультуры, способствует возникновению конфликтов между компаниями по поводу качества прибрежной воды. Например, компании «Вейерхауз» и «Юнион карбид» инвестировали большие суммы денег в разведение лосося в Пьюджет-Саунд. Сброс пестицидов и других химических веществ с предприятий обеих компаний может иметь вредные последствия для лосося. Однако если этот новый аквабизнес действительно станет прибыльным, виновники загрязнения прибрежных подводных ферм могут подвергнуться серьезной критике и даже быть привлечены к суду.

Существует надежда, что вне огороженных подводных пастбищ, принадлежащих корпорациям, лососи внесут свой вклад и в мировые запасы продовольствия, и, одновременно, в эволюцию наших знаний об океане. «Дикие» лососи — необыкновенные существа. Они странствуют далеко за пределами континентального шельфа, но, как бы далеко ни пролегали их миграционные пути, в конце концов они всегда возвращаются домой.

В настоящее время промысел лосося ведется как раз на той фазе его жизненного цикла, когда он находится в море. Это очень дорогостоящее дело, приводящее как к совершенно неоправданным затратам на топливо, оборудование и рабочую силу, так и к истощению природных ресурсов этой ценной рыбы. Недавно ихтиологи высказали сомнение в разумности погони за лососем через весь океан: ведь его можно поймать и с берега, применив метод, известный американским индейцам многие сотни лет.

У устьев лососевых рек индейцы ставили большие воронкообразные ловушки, образующие запруды. Они ловили рыбу, когда она была в превосходном состоянии, с нагуленным жиром, до изнурительного путешествия вверх по реке к месту нереста. Индейцы легко контролировали размер своего улова. В мелких реках при желании они могли поймать в ловушку целый косяк, но они брали только то, что могли использовать, а остальным рыбам предоставлялась возможность следовать дальше, для выполнения своей неотложной миссии.

По сути дела, индейцы занимались морским сельским хозяйством, то есть пассивно использовали океан как пастбище. Такое отношение к дарам океана особенно похвально, так как при этом обеспечивается сохранение вида. Еще одна причина, почему экономисты делают ставки на лосося, — это легкость, с какой некоторые виды лососей можно выводить из икры. Инкубаторы могут вместить сотни тысяч и даже несколько миллионов рыбок длиной до 20 сантиметров. В возрасте, когда лососи достигают такой длины, они обычно спускаются по рекам в море, и вот тут морские фермеры могут обратить себе на пользу невероятную обонятельную память, заложенную в нервной системе этой маленькой рыбы. Преимущество инкубаторной системы состоит в том, что малышей-лососей можно вырастить в любом месте, где имеется чистая холодная вода (лучше всего около 10 °C), а затем выпустить в заранее приготовленное место. Пробыв несколько дней в плавучих клетках, погруженных в воды устья реки, молодая рыба на всю жизнь запомнит специфический состав воды в этом месте. Замечательная особенность жизненного цикла лосося заключается в том, что рыба кормится и вырастает на открытых пространствах океана, а затем возвращается точно в определенное место, притом происходит это всегда также в точно определенное время.

Исследователи частных компаний и университетов в Соединенных Штатах выпустили инкубаторных лососей и получили высокий процент возврата как на Атлантическом, так и на Тихоокеанском побережье. Некоторые специалисты с западного побережья предлагают попытаться акклиматизировать Тихоокеанского лосося, особенно кижуча (Onchorynchus kisatch), в прибрежных водах северной части Новой Англии. Печально, но шансы на восстановление инкубаторным способом популяции блокированного со всех сторон атлантического лосося, Salmo salar, в Новой Англии плохие. Этот вид, когда-то встречавшийся вплоть до реки Гудзон, вследствие загрязнения и других препятствий лишился теперь доступа ко всем рекам, по которым прежде он поднимался на нерест, за исключением тех, которые текут в самой северной части штата Мэн. Атлантический лосось более трудно поддается выращиванию в инкубаторах, чем его тихоокеанский кузен. Он растет медленнее, требует в несколько раз больше места и более восприимчив к болезням, чем выносливый кижуч.

Япония приступила к осуществлению большой программы по разведению молоди лосося и выпуску ее в открытое море. В скором времени созданный в Хоккайдо инкубаторный комплекс будет производить до 1,3 миллиарда молодых рыб в год. Их будут расселять в относительно незагрязненные реки на островах северной Японии, а по возвращении после нагула осторожно отлавливать, используя метод ловушек.

По-видимому, восстановления и увеличения запасов лосося можно добиться только при условии тесного международного сотрудничества, более тесного, чем в области рыболовства и морского права. Запрещение промысла лосося в открытом море сберегло бы большие денежные средства и дало бы стимул очистить лососевые реки вместе с их эстуариями во всем северном полушарии. Может быть, эта мера помогла бы восстановить популяции «дикого» Salmo salar. Истинно международная программа по увеличению запасов лосося, включающая меры борьбы с загрязнением, устройство инкубаторов и развитие системы промысловых ловушек, с избытком возместила бы затраты, с которыми связан лов лосося в открытом море.

Несомненно, что наиболее смелую и дальновидную идею международного сотрудничества в этом вопросе выдвинули д-р Тимоти Джойнер и его коллеги из Национального управления морского рыбного хозяйства в Сиэтле, штат Вашингтон. Джойнер предлагает расселить «подростков» лососевых видов из северной части Тихого океана в далекие районы южного полушария, где благодаря отсутствию местных видов они не встретят никакой непосредственной конкуренции. Выпуск юных лососей нужно производить в максимально удаленных на юг точках, с тем, чтобы рыба могла достичь огромных скоплений криля в антарктических водах. Криль — превосходный корм для лососей, и Джойнер мысленно представляет себе, как после нагула рыбы возвращаются в астрономических количествах в точки выпуска, расположенные вдоль побережий Огненной земли, Окленд-ских островов и, может быть, острова Кергелен.

Если такое массовое производство лосося, которое Джойнер назвал первым шагом на пути к планетарной марикультуре, действительно пойдет, как задумано, появится все более усложняющаяся конструктивная система международных связей по рыболовству — главным образом между Чили, Аргентиной, Новой Зеландией и странами северного полушария. Однако остается открытым вопрос о стабильности пищевых цепей в антарктических морях. Потребление лососями криля может подорвать кормовую базу китов.

Хотя меры по увеличению запасов лосося являются, вероятно, наиболее динамичным примером крупномасштабной марикультуры будущего, есть более скромные организмы — мидии и бурые водоросли, — обладающие возможностью давать в океане огромные урожаи.

Мидии относятся к двустворчатым моллюскам; это родственники мий, гребешков и устриц. Мидии особенно удобны для разведения, так как наиболее перспективные виды живут в холодных водах, где моллюски относительно редко болеют и мало хищников. При определенной температуре воды мидии растут значительно быстрее, чем большинство других промысловых моллюсков.

Есть еще одно стратегическое преимущество в пользу разведения мидий. Во многих районах это самые распространенные в естественных условиях моллюски, и когда их личинки-велигеры переходят от планктонного образа жизни к оседлому, они проявляют тенденцию скапливаться вместе, группами. На хорошо организованной мидиевой ферме новый урожай буквально засевается рядом с готовым к сбору предыдущим урожаем. В отличие от многих других промысловых двустворчатых, мидии могут расти, прикрепившись к любому твердому субстрату. В отличие же от устриц, мидии не деформируются, когда им дают возможность образовывать плотные друзы, что наиболее экономично и удобно при разведении их в культуре. Они обычно прикрепляются пучком твердых нитей, биссусом, к опущенным в воду канатам. Благодаря этому культивирование мидий экономически очень выгодно, так как их можно разводить, используя весь объем водного пространства.

В настоящее время для культивирования мидий применяются свитые узлами канаты, вертикально свисающие с поплавков или плотов. Мидии растут гроздьями по всей длине каната. Продуктивность этих висячих морских садов кажется неправдоподобной. В Пьеджет-Саунд, на морской ферме Лумми-Индианз, штат Вашингтон, где также занимаются разведением лосося, с одного акра в слое воды толщиной от 20 до 30 метров собирают 150000 фунтов белка мидий.

В США мидии мало потребляются в пищу, но зато они очень популярны в Европе. Особенно ценится во всем мире вид Mytilus edulis. Приготовленная на пару, Mytilus имеет восхитительный ореховый аромат и входит во многие рецепты для приготовления блюд из морских продуктов. Специалисты по марикультуре, такие, как д-р Брюс Миллер из университета в Нью-Гемпшире, считают, что успешный сбыт мидий на американском рынке зависит от того, насколько американцы будут психологически подготовлены к тому, чтобы включить их в свой рацион, и от искусности рекламы, наподобие той, которая некогда «превратила» не пользующуюся спросом скумбрию в очень популярную теперь рыбу тунец.

Очень печально, что большая часть получаемого в настоящее время урожая мидий в Соединенных Штатах уходит на корм скоту. Но, как бы то ни было, как потребители фитопланктона мидии и другие двустворчатые моллюски представляют собой наиболее экономически выгодные и экологически удобные объекты для марикультуры. Однако, являясь фильтра-торами, они предъявляют большие требования к качеству воды. Хотя двустворчатые моллюски довольно стойко переносят присутствие загрязнений, они обладают способностью накапливать в своих тканях ядовитые и опасные вещества в больших количествах. Помещенные в чистую воду, зараженные мидии через некоторое время освобождаются от опасных микробов, но в тканях устриц многие химические вещества, особенно канцерогенные полициклические ароматические углеводороды (ПАУ) остаются навсегда. Вероятно, это относится и к другим двустворчатым моллюскам. Конечно, если утечка нефти произойдет вблизи мидиевой или устричной фермы, животные погибнут. Такое же разрушительное действие, возможно, будет иметь загрязнение пестицидами или ПХБ. Организация в будущем крупных хозяйств по выращиванию двустворчатых моллюсков с целью производства белков для питания людей станет возможной только при условии, что прибрежные воды будут очень чистыми.

Крупномасштабное культивирование бурых водорослей в открытом море развилось очень быстро. Финансирование, кадры, оборудование, материально-техническое снабжение обеспечивается военно-морскими силами США. В основе этой идеи лежит много причин, но создание нынешних ферм для выращивания бурых водорослей, по-видимому, связано с установлением арабскими странами эмбарго на вывоз нефти.

Специалисты военно-морского флота затратили много времени на разработку модульных поверхностей для прикрепления водорослей. Проектируемая система, образующая искусственный субстрат, состоит из нейлоновой сети, натянутой на легкую складную раму, достигающую нескольких сот метров в поперечнике. Предполагается, что все это устройство имеет форму круга с расходящимися по радиусам перекладинами; установленный в центре поддерживающий столб сделает устройство похожим на перевернутый зонтик. Круг, служащий субстратом, будет устанавливаться горизонтально на глубине около 20 метров от поверхности, образуя ложное дно для водорослей, которые будут расти вверх, как на естественном грунте. В будущем водоросли будут выращиваться в хозяйствах, организованных далеко от побережья, в зоне Калифорнийского течения.

На случай, если эти экспериментальные работы окажутся рентабельными, имеются далеко идущие планы. Мелкие модульные водорослевые фермы можно будет объединить в плантации различной конфигурации, простирающиеся на десятки километров. Сопротивление таких огромных „полей" водорослей движущейся воде сделает решение проблемы их закрепления трудным, если не вообще невозможным; и весьма вероятно, что возникнет необходимость позволить им свободно дрейфовать. Искусственные поля можно было бы смонтировать и заселить водорослями где-нибудь в северо-восточной части Тихого океана. Новые рощи можно будет держать на якоре, до тех пор пока сопротивление движению водных масс, увеличивающееся по мере роста растений, не достигнет предельных величин, после чего их можно будет освободить и предоставить Калифорнийскому течению медленно нести их на юг.

Когда-нибудь, в 80-х годах, этот воображаемый метод марикультуры в океане, возможно, станет похожим на смесь современного высокопродуктивного лесного хозяйства со старинным способом — отгонным животноводством. Огромные дрейфующие морские леса, вероятно, будут обслуживаться людьми на небольших, но мореходных судах. Они будут постоянно следить за направлением движения этого большого, погруженного в море препятствия. Время от времени водоросли придется отводить буксирами от морских путей и островов на подходах к южной Калифорнии. Затем выросшие бурые водоросли достигнут конца своего путешествия, возможно, где-нибудь у Сан-Диего. Сбор урожая и обработку можно будет производить на плавучих заводах, после чего складные поля будут возвращаться в исходный пункт.

Главной задачей этого грандиозного предприятия будет не производство продуктов питания или традиционно добываемых из бурых водорослей желатиновых продуктов. Интересы ВМС также не состоят в том, чтобы создать из водорослей прикрытие для подводных лодок. На бурые водоросли возлагаются надежды как на живой и быстро возобновляемый источник энергии. При помощи дешевые процессов ферментации и последующей очистки морские водоросли можно превратить в высокопроизводительное топливо. Полученные из бурых водорослей спирты и углеводороды с низким молекулярным весом могут с успехом применяться в двигателях внутреннего сгорания. Однако для производства одного барреля топлива потребуются тонны водорослей. Поэтому вопрос о рентабельности получения энергии из бурых водорослей еще далеко не решен. И все же просторы океана плодородны и бесконечно обширны, и для людей инициативных есть много других многообещающих возможностей. Например, бурые водоросли могут заменить нефть в производстве пластмасс и, кроме того, способствовать увеличению запасов рыбы и других съедобных морских организмов, привлекаемых возможностью жить среди громадных дрейфующих масс растений.

Но прежде чем мы очистим, вспашем и засеем целину океана, мы должны посмотреть вперед и спросить: готова ли прикладная биология действовать в масштабах планетарной марикультуры? Как долго сможем мы продолжать управлять редким доставшимся нам наследством Земли — многообразием жизни? Какое влияние окажет широкое распространение генетически выведенной в будущем породы суперлососей на некоторые морские экосистемы? Случится ли так, что „посадки" бурых водорослей, напоминающие лоскутное одеяло, когда-нибудь сделают Калифорнийское течение похожим на искаженный вариант хлебных полей штата Айова? И повлечет ли за собой высокоинтенсивное ведение морского хозяйства новую волну применения аквапестицидов, скажем, против покрытых раковинами и иголками вредителей, объедающих урожай, волну, которая осквернит весь вертящийся в океане круговорот жизни? Умозрительно не трудно себе представить, что миллиарды людей могут жить, питаясь мидиями, но жить подобно мидиям — еще менее привлекательная перспектива.

III. Индустриализованный шельф

В следующем десятилетии на окраине Североамериканского континента ожидается массовое осуществление индустриальных проектов. Независимо от того, будут ли электростанции построены на побережье или в море, они будут представлять опасность для всего живого на континентальном шельфе до тех пор, пока не будут придуманы надежные методы, предохраняющие рыб от попадания в ловушки и от увлечения в трубы потоками воды. Следует найти способы конструктивного использования рек нагретой воды, которые наносят ущерб морю, или разработать систему сухого охлаждения. На участках, куда вливается теплая вода, можно организовать какие-то формы марикультуры, но как предупреждает автор статьи, помещенной в журнале «Aquaculture» (1975, т. 6, с. 8), накопление опасных радиоактивных веществ в морских продуктах вблизи атомных электростанций может стать препятствием для сбыта их на рынках в соответствии с принятыми в США законами. Предстоит еще установить подлинные размеры воздействия таких морских продуктов на общественное здоровье (главным образом имеются в виду заболевания раком). Необходимо разработать методы утилизации полезной энергии тепловых потоков. Идея «негодного» тепла несовместима с положением технологического общества, стоящего перед лицом постоянно растущей угрозы энергетического кризиса.

Есть надежда, что сброс отходов на континентальном шельфе уменьшится, но случится это или нет, будет зависеть от этического подхода к вопросу сохранения природы, от готовности отказаться от сиюминутного соблазна навести временную экономию. Переработка отходов, содержащих металлы, в органические удобрения решительным образом повлияет на качество воды и оздоровит состояние окружающей среды на шельфе.

Конечно, необходимо полностью прекратить спуск особо токсичных и канцерогенных химических веществ в окружающую среду. Воодушевляют такие новые научные достижения, как обработка сточных вод, содержащих ПХБ, бактериями, но исследования в этом направлении все еще на десятки лет отстают от пока еще неразрешенной проблемы химических отходов. Сброс твердых отходов с судов во всем Мировом океане остается серьезной угрозой для небольших рыб, птиц и, возможно, других существ. Такое положение можно исправить простейшими мерами: изъятием из употребления неразлагающихся пластических материалов и установкой приспособлений для спрессовывания мусора. Научно-исследовательские океанографические суда должны показывать пример в этом отношении всем, кто сегодня бороздит моря.

Но больше всего угрожает окраине континента Большая нефть. Планируется добыча нефти на банке Джорджес, на шельфе Центральной Атлантики, в водах южной Калифорнии, в заливе Аляска и, возможно, на арктическом шельфе, с которой неизбежно будут связаны исступленное челночное движение танкеров, прокладка нефтепроводов, строительство причалов на море и очистительных заводов на берегу.

Начиная от залов заседаний федеральной администрации по делам экономики и до местных торговых палат — всюду заявки на разработку подводной нефти ухитряются утверждать с чрезвычайной быстротой. Почти все лица, имеющие политические или экономические интересы на индустриальном шельфе, настаивают на бурении полным ходом, правда, после общественного слушания, посвященного окружающей среде шельфа. Такого рода слушания, проведенные в 1975 году в районах, намеченных для разработок, были основаны на недостаточной научной информации, оставившей без внимания такие непосредственно относящиеся к делу факты, как чувствительность омаров Новой Англии к некоторым фракциям нефти, вызывающим нарушение их поведения. Однако подобные слушания, до того как эти факты стали известны, поглотили больше человеко-часов, чем было отпущено на исследование влияния нефти на данную подводную среду. Характерно, что на эту работу был отпущен всего один год. В официальном, утвержденном федеральными властями исследовании донной фауны на банке Джорджес, например, были заняты пять человек, из них двое с неполным количеством рабочих часов.

У научных работников усиливается впечатление, что исследования влияния загрязнений на шельф представляют собой не более чем уступку закону — они проводятся только формальности ради. Они считают, что качество региональной морской среды несомненно пострадает. Некоторые ученые, которых не вводит в заблуждение снижение производства углеводородных веществ и которые смотрят дальше, полагают, что нынешние планы индустриализации побережья окажут сильное воздействие также и на людей.

В районе Новой Англии вероятность обнаружения богатых запасов нефти вызвала призывы в пользу строительства новых нефтеочистительных заводов на нетронутом северном побережье. В этом отношении большое внимание уделяется Истпорту, штат Мэн. Представители нефтяной промышленности и некоторые местные деловые люди подчеркивают, что развитие здесь нефтеперерабатывающей промышленности будет благом для района Истпорта-с точки зрения занятости населения и экономического развития. Однако многие местные жители не разделяют такой уверенности. Экономисты из МТИ и других институтов указывает, что большая часть рабочих, нанимаемых для строительства и эксплуатации современного нефтяного причала и очистительного завода, набирается не из нуждающихся в работе, но неквалифицированных местных жителей, а из приезжих, законтрактованных главными компаниями и фирмами.

Что касается крупномасштабного промышленного развития в отдаленных и относительно нетронутых местах побережья, давно требуют ответа несколько трудных вопросов. Если причалы и нефтеочистительные заводы вызовут рост и перемены в удаленных районах, что эти районы потеряют? Вместо того чтобы превращать такое место, как Истпорт — а таких мест остается все меньше и меньше, — в индустриальный центр, почему бы не поставить заводы в уже существующих промышленных районах?

Некоторые специалисты по планированию промышленности, нефтяные компании и политики намечают строительство новых нефтеочистительных заводов в нескольких разбросанных друг от друга точках на побережье Новой Англии. В дополнение к Истпорту большим вниманием пользуются Сирспорт, Портленд, Бостон и Провиденс. В настоящее время в Провиденсе находится единственный в Новой Англии нефтеочистительный завод, небольшое предприятие производительностью 7000 баррелей нефти в день. Ближайшие крупные заводы расположены в северной части штата Нью-Джерси.

С точки зрения эффективности борьбы с утечками нефти разбросанность нефтяных портов и нефтеочистительных заводов имеет мало смысла.

Концентрация заводов и средств для борьбы с загрязнениями в одном месте была бы экологически безопаснее и, может быть, экономически более выгодна. Если бы все нефтеочистительные заводы были сосредоточены в одном районе, транспортные пути были бы более короткими, а количество пунктов, посещаемых супертанкерами 80-х годов, — более ограниченным. Оборудование для очистки загрязнений можно было бы сосредоточить в нескольких стратегических точках побережья, лежащих на пути нефтевозов. В таких условиях возможность контролировать утечки максимально возрастет и, кроме того, сведется к минимуму их потенциальное воздействие на нерестилища, на дикие и живописные берега и на места отдыха на побережье.

Одно-два централизованных предприятия но переработке нефти вместо полдюжины дали бы большую экономию средств благодаря тому, что можно было бы избежать дорогостоящего дублирования усилий и оборудования. Если мы серьезно намерены остановить зловещие потоки разлитой нефти, это обойдется недешево. Группа специалистов по подводному бурению из МТИ рекомендует всем новым нефтяным портам иметь в своем распоряжении собственный комплекс для очистки (боны, баржи, команда). Согласно предсказаниям компьютера, без этой локальной защиты нельзя будет вовремя добраться до места утечки нефти, даже находящегося недалеко от берега, чтобы сдержать и собрать ее. По подсчетам группы МТИ, годовая стоимость самой скромной местной системы очистки превзойдет, вероятно, 1 миллион долларов.

Разбросанность нефтяных предприятий на побережье особенно неблагоприятно отразится на штатах Новой Англии. Отдаленные районы побережья процветают благодаря летнему туризму главным образом потому, что в них еще хорошо ощущается аромат, оставшийся от колониальных времен. Но причал для танкеров нельзя спрятать за фасадом морского музея. А пока еще не придуман нефтеочистительный завод, который поражал бы взоры публики своими изящными формами.

Что же нас ждет в будущем? Нам говорят, что запасов нефти на банке Джорджес при условии, что они окажутся значительно большими, чем предполагают, хватит на 15–20 лет. Даже арабская нефть практически истощится через 40 лет. Что же тогда будет с выросшими, как грибы, нефтяными городами и их экономикой? Превратятся ли планируемые нефтяные центры в города-привидения, наподобие тех небольших западных городов, которые были основаны во время непродолжительной погони за драгоценными металлами? В крупных индустриальных центрах бездействующие очистительные заводы будущего можно будет переделать и использовать для каких-нибудь других полезных целей, но для отдаленных мест, каким, например, является Истпорт в штате Мэн, это маловероятно.

При решении вопроса о строительстве нефтеочистительных заводов в Новой Англии будут учитываться многие факторы: экономические, научные, эстетические и т. д. Но при этом нужно иметь в виду одну вещь. Как только заводы начнут вторгаться в естественный ландшафт побережья, а загрязнения начнут накапливаться в отложениях, пути назад не будет. Прецедентов сколько угодно.

В районе Центральной Атлантики ожидается обильный приток нефти из впадины каньона Балтимор, и вопросы, поднятые в связи с развитием нефтяной промышленности на континентальном шельфе Новой Англии, могут возникнуть и здесь. Если нефтеперерабатывающие заводы, движение танкеров и комки мазута распространятся вдоль оставшихся нетронутыми берегов, куда мы отправимся для перемены обстановки?

Есть еще один хороший аргумент в пользу концентрации нефтеочистительных заводов, транспортных средств и, может быть, других проектируемых предприятий, например электростанций, в обособленные энергетические объединения: концентрация облегчила бы охрану этих сооружений от диверсии, которые могут совершаться как со стороны побережья, так и со стороны открытого моря. В следующем десятилетии и дальше безопасности на континентальном шельфе будут серьезно угрожать три следующих фактора. Во-первых, используемая аквалангистами-любителями аппаратура весьма совершенна и обладает большими возможностями; во-вторых, удручающая тенденция к разрушительной деятельности партизанского движения в национальном и международном масштабах может со временем усилиться; наконец, планируемое вдоль континентального шельфа строительство будет иметь большое промышленное и стратегическое значение. Рассредоточенные на широком пространстве, эти сооружения станут легко уязвимыми мишенями.

Подводные нефтепромыслы будет особенно трудно охранять, и они могут стать первыми объектами диверсии или шантажа. В Северном море британские нефтяные и газовые платформы подвергались угрозе несколько раз. Однажды управление ВМС Великобритании было охвачено настолько сильной паникой, что ввело в действие команду по борьбе с разрушителями подводных сооружений. Безопасность нефтепроводов можно будет обеспечить, только проложив их глубоко в грунте. Установленное даже на большой глубине оборудование может быть подвержено опасности со стороны небольших, легко управляемых подводных аппаратов. В следующие десять лет вполне можно ожидать и предумышленных утечек нефти.

В Мексиканском заливе в скором времени начнется строительство первых в Соединенных Штатах морских «суперпортов» (ЛООП и Сидок). Технические эксперты утверждают, что в отношении утечек нефти суперпорты безопаснее обычных гаваней; к тому же они освободят и без того перегруженные гавани от танкеров. Однако северо-западная часть Мексиканского залива уже перенасыщена нефтяными вышками. Лучшие места для строительства суперпортов можно было бы найти дальше на восток, не тревожа, конечно, нетронутый шельф Флориды; но, как бы то ни было, северо-западную часть Мексиканского залива следует избавить от огромных нефтевозов.

В прибрежных водах Техаса и Луизианы уже присутствует гораздо больше нефти, чем в других районах континентального шельфа Соединенных Штатов. Почему же так мало материалов, связанных с исследованиями нефтяных загрязнений на побережье Мексиканского залива, проникло в научные издания, охотно предоставляющие свои страницы такой теме? Почему ни один национальный симпозиум не сосредоточил своего внимания хотя бы на самых крупных утечках нефти, случившихся в этом заливе за последние годы? Почему исследования, проведенные в менее важных нефтеносных районах страны, особенно в Новой Англии и Калифорнии, внесли больший вклад в понимание воздействия нефти на жизнь моря, чем работы, предпринятые в районе побережья залива?

По-видимому, ответ на эти вопросы связан с тем фактом, что большая часть исследовательских работ по нефтяному загрязнению в Мексиканском заливе финансируется нефтяными компаниями. Тесемки от кошелька нефтяной индустрии очень и очень длинны. Одной из самых крупных организаций ученых, изучающих море, в этом районе является Консорциум университетов Мексиканского залива по проведению исследований (GURC). Основанный в 1965 году, GURC представляет собой объединение ученых из двадцати двух колледжей и университетов всего юга от Флориды до Техаса, в том числе одного из Мексики. Список 80 корпораций, вкладывающих денежные средства в исследования, проводимые GURC, включает 18 нефтяных и газовых компаний, среди которых несколько хорошо известных гигантов. Почти все остальные непосредственно связаны с нефтяной промышленностью, например компании по бурению скважин, по прокладке труб, по изготовлению различного оборудования и др. Такие организации, как GURC и подобным же образом финансируемая корпорация исследовательских учреждений Техаса, стремятся монополизировать проведение научных работ в области загрязнения моря нефтью в этом регионе. Это все особенно актуально в современную эпоху, когда правительство почти не отпускает средств на научные исследования. Ученый, не принадлежащий к этой группе, имеет мало шансов получить субсидию для проведения самостоятельной работы. Такое достойное сожаления положение должно быть изменено. Чтобы будущие изыскания, например экологические исследования, связанные со строительством портовых сооружений в море, заслуживали доверия, в них должны принимать не меньшее участие те ученые, работа которых обеспечивается не нефтяной индустрией, а средствами из других источников.

Подобно прибрежным нефтяным портам ЛООП и Сидок, создание которых предполагается в Новой Англии, проектируемые морские причалы в Мексиканском заливе должны быть обеспечены полным постоянным контингентом людей и комплектом оборудования для борьбы с загрязнением. Так как шельф начинает индустриализоваться чем дальше, тем больше, следует ожидать столь опасного уровня загрязнения обширных и жизненно важных районов. Все это не может быть оставлено без внимания. Береговая служба США частично взяла на себя роль наблюдателя за соблюдение законов, связанных с охраной — окружающей среды, и за очисткой моря от загрязнений. Однако обремененной многими другими обязанностями Береговой службе трудно осуществлять этот надзор.

Шаги, предпринимаемые Береговой службой — например развитие методов контроля над загрязнением моря токсичными веществами и формирование команд для борьбы с ним — следует продолжать и расширять. В предвидении того, что в будущем загрязнение может проникнуть во все уголки шельфа, возможно, следовало бы создать национальную службу по охране морской среды, обеспечив ее полным штатом. Такую организацию можно было бы представить себе в виде морской группы Агентства по защите окружающей среды.

Для Тихоокеанского побережья наибольшую опасность будут представлять танкеры, которые уже приступают к перевозкам нефти с северного склона Аляски. С точки зрения охраны среды было бы безопаснее при перевозке нефти обходить южнее опасные проливы, ведущие в Пьюджет-Саунд.

Новые планы предусматривают создание огромных танкеров для перевозки сжиженного природного газа Аляски из Валдиза в южную Калифорнию. Возможно, что большая часть нефти будет перевозиться таким же образом. Из соображений безопасности суперкорабли могли бы держаться в 100 километрах от побережья, используя попутную скорость Калифорнийского течения и большей частью хорошие условия погоды на подступах к портам.

Концентрация нефтеперерабатывающих заводов на побережье Тихого океана имела бы те же преимущества в борьбе против потенциального загрязнения, что и на восточном побережье. Вопросы экономики, экологии и эстетики, связанные со строительством больших энергетических сооружений, должны быть подвергнуты тщательному общественному обсуждению. Ведь такие сооружения могут еще больше загрязнить и так уже загрязненные участки моря. Однако новые методы контроля, если их применять к окружающей среде с таким же рвением, с каким коммерческое телевидение выполняет заказы промышленности на рекламу, могут привести к снижению загрязнения в сильно развитых районах. Конечно, эти методы необходимо будет применять всюду, независимо от того, где будут размещены новые нефтеочистительные заводы.

Таким образом, главным фактором риска остается, видимо, вероятность крупных утечек. Понятно, что в условиях северных туманов и штормов (пролив Росарио в штате Вашингтон и залив Мэн) эта вероятность будет большей, чем в водах у солнечных южных берегов. С психологической точки зрения, утечки нефти будут сильнее всего ощущаться вблизи развитых районов, например у популярных пляжей и приморских курортов, облюбованных промышленными магнатами. Так позволяет думать катастрофа в районе Санта-Барбара. Может быть, памятуя этот случай, капитаны танкеров будут немного более осторожны на подходах к южной Калифорнии, чем к Пьюджет-Саунду.

Вызвавшее удивление разрешение на разработку нефти в заливе Аляска, данное в 1976 году министром внутренних дел США Клеппе, несмотря на предупреждения со стороны федерального Совета по качеству окружающей среды и большинства других правительственных и независимых групп, знакомых с этим районом, по-видимому, повлечет за собой реакцию, которая окажет потрясающее действие на окружающую среду. Уже взволнованные ожиданием того, что принесут им айсберги и штормовые волны в проливе Принс-Уильямс, жители Аляски начинают проявлять беспокойство в связи с установкой производственных платформ на южном шельфе. Нельзя не удивляться этому неразумному стремлению во что бы то ни стало «выкачать Америку первой» — такое прозвище получила программа по использованию континентального шельфа. Если наши внутренние резервы так малы, как их оценивают специалисты, должны ли мы сжечь большую их часть в следующие 10–15 лет? Стоимость извлечения сырой нефти из подводных залежей в трудных и опасных условиях залива Аляска может оказаться выше цены на арабскую нефть.

Берингово и Чукотское моря и море Бофорта представляют собой в этом отношении еще более рискованное место, чем воды южной Аляски. Но так как специалисты считают, что континентальные шельфы в высоких широтах Арктики, возможно, скрывают громадные запасы нефти, как видно, попыток их разработки не миновать.

Если так или иначе в окрестностях арктического шельфа развернутся нефтепромыслы, тонкие экологические нити в этой части мира будут находиться в натянутом состоянии в течение десятилетий или порвутся — и уже навсегда. Хронические утечки или крупная катастрофа могут буквально убить большие участки самой северной части континентального шельфа.

Крупная утечка нефти на новых арктических промыслах, вероятно, отразится и на расположенных южнее участках Тихоокеанского побережья. Придется строить новые нефтеочистительные заводы сверх тех, которые обрабатывают нефть, добываемую в Прюдхо-Бей, видимо, на западном побережье. Сколько же нетронутого подводного бордерленда останется после этого в стороне от путей тяжелых транспортов, перевозящих сырую нефть?

Пока же нефть действительно является властелином континентального шельфа, и она будет оставаться им еще какое-то время. Острую угрозу уникальным и неповторимым местам, официальным и неофициальным подводным паркам будут представлять громадные корабли и проложенные под водой трубопроводы. В течение многих лет хроническая опасность для всех омывающих континент морей будет еще исходить от едва заметной тонкой пленки нефти, распространяющейся на поверхности воды. В толще вод континентального шельфа и на его поверхности поразительно сложные и полные жизни естественные сообщества уцелеют только в том случае, если человек сознательно согласится быть их хранителем.

IV. Техника: от ракет до мидий

Техника — это самое загадочное из всех творений человека. Она угрожает нам, кормит нас, изнеживает нас. И исцеляя нас, грозит шоком в будущем. Техника превратила современного человека в господствующий над всем миром организм. Она уже произвела значительные изменения в физических и биологических системах нашей планеты. Некоторые осуждают ее самые непривлекательные достижения, говоря, что они ведут нас к глобальному экоубийству. Другие видят в ней единственную надежду в будущем.

До сих пор техника сумела сделать очень немногое, чтобы повернуть вспять ход деградации морской природной среды. Даже скромные примеры "технологической фиксации" — нового понятия, заключающегося в том, что ученые и инженеры всегда могут найти те или иные теоретические или технические способы спасения будущего от излишеств настоящего, — даже эти примеры не материализовались. Техника пока еще не принесла нам существенного уменьшения загрязнения моря нефтью; мы не нашли эффективных способов использовать отработанное тепло, не умеем лечить гниение плавников, хотя мы могли бы положить конец загрязнению, которое, вероятно, вызывает эту болезнь.

В то же время рост техники, предназначенной для эксплуатации тех или иных ресурсов моря, был феноменальным. В основном он связан со все более усиливающимися и расширяющимися поисками минеральных богатств на морском дне. Разработка подводных запасов нефти, в частности, увеличила угрозу, хотя и косвенную, здоровью океана. Прямая атака техники на жизнь в море началась вместе с изобретением новых рыболовных орудий, оказавшихся такими мощными, что они в состоянии буквально перепахать континентальный шельф. Новые, технически более сложные рыболовные снасти теперь доступны каждому, кто в состоянии купить их. Стоя на своем комфортабельном мостике, рыбак конца двадцатого века может точно засечь местонахождение своей добычи, до предела набить ею свою сеть, опорожнить ее на плавбазе-острове и вернуться за новым уловом. Техника лова достигла таких вершин до того, как сформировалось ясное понимание двух несомненных фактов: что рыбные промыслы недолговечны и что между человеком и всей окружающей его средой должно существовать равновесие.

Даже не связанная с эксплуатацией морских ресурсов техника тоже может действовать на подводную среду разрушительным образом. Примеров тому много. Два из них можно будет наблюдать в будущем — один из них представляет собой сверхзвуковые транспортные самолеты (SST), летящие с опустошительным гулом над широкими пространствами водной планеты, и другой — гидролокатор, основанный на использовании достижений бионики, новинка, предназначенная для ориентирования под водой и коммуникации между военными подводными лодками. Такой гидролокатор подражает естественным звукам в море и поэтому не может быть обнаружен вражескими подслушивающими устройствами. И сверхзвуковые SST, и гидролокатор такого рода несут с собой пока еще не ясную, но несомненную угрозу морским млекопитающим, ибо неизвестно, какое влияние они окажут на поведение последних.

Конечно, создано много и таких технических средств, которые вносят огромный вклад в сохранение природной среды океана. И все же, хотя эта дружественная техника обладает большой мощью, она выполняет в основном пассивную роль. Сама по себе она неспособна ни наводить чистоту, ни поддерживать порядок в природной среде океана; вместо этого она расширяет наши представления о мире. Главным образом благодаря спутникам люди теперь в состоянии оценить свое взаимодействие с природой на всей земной поверхности. Эта новая способность восприятия позволяет осуществлять контроль, формулировать и следить за соблюдением законов по охране морской среды с беспримерной точностью и объективностью.

Прототипом спутников для дистанционного наблюдения за океаном является спутник для изучения земных ресурсов (ERTS), впервые запущенный в 1972 году. Первоначальная задача спутников этой серии состояла в выявлении таких земных проблем, решению которых могла бы помочь космическая техника, в частности, этот разведывательный спутник должен был помочь разработать новые методы изысканий и съемок ресурсов Земли. Очень скоро эта орбитальная обсерватория весом 891 килограмм превзошла первоначально возлагавшиеся на нее надежды. Делая ежедневно 14 оборотов вокруг Земли и фотографируя одновременно полосу земного шара шириной 185 километров, ERTS оказался особенно ценным для практической геологии и сельского хозяйства.

ERTS сфотографировал прежде мало известные районы, обладающие геологическими особенностями, характерными для мест залегания полезных ископаемых и нефти. Из космоса можно нанести на карту и измерить пространства, занятые сельскохозяйственными культурами и лесами, выявить болезни, оценить урожай и даже заметить колебания в росте растений.

Благодаря спутнику мы получили много совершенно неожиданных сведений о море. Съемки из космоса показали, что огромные естественные участки мутной воды на континентальном шельфе Техаса содержат скопления бурых креветок. Много раз поступали сообщения об обесцвеченных полосах и пятнах на море, появившихся после сброса отходов в Нью-Йоркской бухте. ERTS может также обнаружить апвеллинги и «цветение воды» в местах скопления водорослей. При помощи автоматической передачи изображения района, где происходит подъем воды, можно зафиксировать различия в температуре воды даже в 2 °C. Такая аппаратура дает также возможность фиксировать границу океанских течений, таких как Гольфстрим, с помощью данных о распределении температуры воды в океане.

На передаваемых на Землю телеметрическим способом изображениях легко обнаружить нефтяные пленки и большие потоки нагретой воды, сбрасываемой электростанциями. Эти характерные особенности можно усилить при помощи искусственного подцвечивания первоначального изображения, имеющего различные оттенки серого цвета. В результате получается очень подробная псевдоцветная фотография.

Видеозаписи, передаваемые со спутника, обладают вполне хорошей четкостью. Можно различить небольшие объекты, имеющие всего 90 метров в диаметре, и даже трассы шириной 15 метров. Из космоса можно было бы, вероятно, следить за передвижением таких крупных кораблей, как нефтяные танкеры. Разрешающая способность оптической аппаратуры спутников не позволила бы уловить большинство рыболовных судов, однако с помощью компьютеров можно было бы, по-видимому, добиться, чтобы стали видимыми волны, бегущие в кильватере относительно небольших судов.

Таким образом, уже недалеко то время, когда спутники широко начнут применяться для проверки правильности курсов кораблей, установления фактов незаконного сброса отходов, наблюдения за морскими заповедниками и для защиты рыбных пастбищ в открытом море, хотя для одновременного охвата наблюдениями большой площади земной поверхности потребуется несколько спутников, вращающихся по разным орбитам.

Из космоса можно 'будет проводить и еще более точные наблюдения. Согласно рассекреченным недавно данным, в начале 70-х годов был запущен первый, военный разведывательный фотоспутник США, десятитонная «Большая птица». Благодаря электронному увеличению изображения «Большая птица» может фиксировать объекты диаметром в одну треть метра. Одним из недостатков этого спутника является невозможность получать изображения очень крупным планом при помощи видеотехники. Фотографирование с него производится классическими фотоаппаратами с высокой разрешающей способностью, а пленка доставляется на Землю в специальных, снабженных парашютами капсулах, подбираемых на лету.

Использование спутников для наблюдения за рыбными промыслами имеет хорошие перспективы, если принять во внимание то обстоятельство, что Таможенная служба собирается при их помощи осуществлять надзор за небольшими рыболовными и прогулочными судами, подозреваемыми в контрабандной доставке наркотиков в разные пункты побережья США. Если «Большая птица» и ее потомки с их мощными электронными и фотооптическими способностями станут более доступными и удобными в употреблении, выборочную проверку нелегальных уловов можно будет производить из космоса. Хорошо, если при помощи спутников можно было бы отличать омара от кальмара, камбалу от трески и других видов. Со временем, может быть, даже величина ячеек сети будет определяться дистанционными датчиками. Такое инспектирование под эгидой ООН или другой международной организации позволило бы осуществлять контроль над промыслами в территориальных и международных водах во всем мире.

Новшества, подобные космической разведке, появились также и во внутреннем космосе. Последние факты и цифры засекречены, но известно, что уже в начале 60-х годов ВМС США установили акустические приемники на Атлантической и Тихоокеанской окраинах континента Северная Америка. Такое устройство может обнаружить и определить местонахождение подводной лодки или надводного корабля в любом месте океана в радиусе не менее 80 километров. За последнее десятилетие система подводного прослушивания подверглась многим усовершенствованиям. Теперь она с большой точностью устанавливает места падения испытательных ракет в Тихом океане, ставшем своего рода полигоном.

Дистанционное слежение почти за всеми судами, приводимыми в движение гребным винтом, осуществляется благодаря акустическому свойству, названному «автограф двигателя». Индивидуальные особенности судовых двигателей и даже форма корпусов определяют характер вибраций, возникающих при вращении винта. Производимые движущимся судном звуки можно легко опознавать, подобно отпечаткам пальцев человека. Современные пассивно слушающие устройства, помещенные на наружной части континентального шельфа и на склоне, могут обнаруживать подобные вибрации на расстоянии тысяч миль. Такая техника должна помогать охране морских заповедников и определенных, особенно восприимчивых к внешним воздействиям районов, где скапливаются рыбы, например нерестилищ. От будущих рыболовов, которые будут вести лов на судах с реактивным двигателем или с подводными крыльями, более трудных для опознавания, можно будет потребовать установки на судах специальных акустических сигнализирующих приспособлений, работающих на определенной частоте. Акустический контроль можно будет использовать и в районах промысла криля на широких просторах океана, окружающего «дно мира».[40]

Кроме спутников и прослушивающей аппаратуры, имеется еще один, давно существующий механизм для контроля за морской средой, обладающий огромными потенциальными возможностями для обслуживания всей планеты. Устроенная иначе, но не менее сложно, чем изощренные творения техники, регистрирующие визуальную и звуковую информацию, мидия собирает химические данные. Распространенные по всему миру, эти небольшие двустворчатые моллюски абсорбируют и концентрируют в себе углеводороды нефти, хлорорганические соединения, тяжелые металлы, патогенные микроорганизмы и даже радиоактивные осадки, например стронций-90 и плутоний.

Идея глобальной «вахты мидий» получила в последнее время большую поддержку, особенно со стороны д-ра Эдварда Голдберга и его коллег из Скриппсовского океанографического института в Калифорнии. Агентство по защите окружающей среды Соединенных Штатов и ЮНЕСКО проявили интерес к этому плану, с помощью которого можно будет непрерывно, с минимальными затратами, определять масштабы загрязнения моря во всем мире.

Идея заключается в том, чтобы постоянно вести учет количества концентрируемых этими двустворчатыми моллюсками химических веществ. Относительные количества различных токсикантов, накапливаемых мидиями, в различных географических районах уже установлены. Особое преимущество мидий заключается в том, что один из ее видов, Mytilus edulis, существует повсеместно в прохладно умеренных и бореальных окружающих континенты водах. Это как раз те области, где сосредоточено большинство индустриальных стран и где, следовательно, в море попадает самое большое количество загрязнений. В тропиках придется использовать другие виды, сравнивая их нормы накопления загрязнений со стандартными, взятыми по М. edulis.

Сторонники «мидиевой вахты» в США предлагают призвать добровольцев для поездок по всей стране и, может быть, по всему миру для сбора образцов мидий во всех районах — от промышленных до нетронутых индустрией. Потребуется какая-то техническая подготовка; образцы должны отвечать определенному стандарту. Простые анализы можно будет делать прямо на месте, будь то автофургон или лодка. Образцы для более сложного анализа нужно будет посылать в лаборатории. Различные ткани мидий — биссус, печень, раковина — накапливают разные вещества в разной степени. Они смогут служить дополнительным источником проверки точности лабораторных результатов.

Идея «мидиевой вахты» прекрасна своей простотой, но не следует упускать из виду одно важное обстоятельство. Преобразуя в ходе обмена веществ некоторые химические соединения неизвестным до сих пор образом, моллюски могут ввести исследователей в заблуждение. Необходимо будет предпринять параллельные исследования, чтобы понять, что данный уровень содержания токсичного вещества в организме мидии означает для других существ в морской пищевой цепи: водорослей, рыб и людей, если назвать только несколько самых чувствительных звеньев.

Крупномасштабные проблемы не решаются с помощью внезапного технического озарения. Однако многочисленные отдельные усовершенствования, сочетающие в себе секретные электронные новинки спутников со спокойной работой мидий в мутной воде, смогут способствовать постепенным изменениям во взаимодействии между человеком и природной средой океана.

V. Морское право

Больше, чем какое-либо другое естественное явление, океан осознается как величайшая объединяющая система Земли. В своей совокупности Мировой океан образует динамическую, интегрирующую силу огромной сложности. Он трансформирует мощные внешние влияния, такие как лучистая солнечная энергия и движение небесных тел, в жизненно важные для Земли природные явления. В то же самое время между океанами, атмосферой и сушей постоянно осуществляется обмен огромным количеством материи и энергии в масштабах всего мира. Даже рассматриваемый сквозь призму времени океан предстает перед нами как единый образ. В каком-то смысле его воды старше его ложа или большей части породы, слагающей дно континентального шельфа. В физическом, химическом и биологичееском отношении океаны управляли ходом эволюции земного шара. Еще совсем недавно многие стороны деятельности и стремления господствующего вида во вселенной находились под контролем моря. По своей мощности это влияние намного превосходит то, которое человек может оказать на море.

В 1608 году голландский юрист по имени Гуго Гроций написал документ, ставший известным как «Свободное море». В преамбуле он говорит: «… предметом нашего обсуждения является океан… тот океан, который со своими приливами и отливами окружает земной приют человечества и который не может находиться под запретом, будучи сам скорее обладателем, чем обладаемым». Гроций предложил установить трехмильную зону, на которую распространяются территориальные права прибрежных стран.

В продолжение более чем трех столетий Мировой океан и его ресурсы за пределами трехмильной зоны рассматривались как международные. В течение всего этого времени море обеспечивало человечество торговыми путями; рыбными пастбищами и полями битвы, но идея о возможности владения большими участками моря привлекала ничтожное внимание. Вероятно, в те времена, когда людям требовались дни и недели, чтобы пересечь открытые пространства в мокрых, холодных, скрипучих небольших суденышках, психологически невозможно было представить, что кто-то может владеть такой территорией. Стремясь к безопасности и покою на подступах к берегам своих государств, даже самые ревностные экспансионисты, начиная с Елизаветинской эпохи и кончая Второй мировой войной, смотрели на море как на нечто, принадлежавшее внешнему, не связанному с сушей пространству. Более того, с практической точки зрения, морские пути, за исключением рискованных проливов, были слишком широкими, чтобы их можно было все время охранять, а рыбные ресурсы были неисчерпаемы. В таком случае зачем же ломать себе голову и заявлять на них права?

Понятие «свободное море» — и, если взять шире, морское дно — не было четко оговорено в международном праве до середины XX века. Первый значительный шаг по направлению к национальной морской экспансии был сделан президентом Гарри С. Трумэном в 1945 году. Это относительно малоизвестная Доктрина Трумэна о правах США на дно континентального шельфа и его ресурсы. В декрете ничего не говорилось о покрывающей его воде и плавающих в ней ресурсах.

Сначала мотивы этого распространения юрисдикции на подводные пространства не были ясны, но в 1946 году стала проводиться работа на небольших платформах, а затем они были отбуксированы вместе с буровым оборудованием на небольшое расстояние от берега. К 1949 году из мелководных подводных скважин в Мексиканском заливе потекла нефть.

После такого драматического вызова идее свободного океана со стороны США три страны Южной Америки, расположенные на побережье Тихого океана, сделали шаг дальше. В 1952 году, Чили, Перу и Эквадор провозгласили свои суверенные права на 200-мильную морскую зону от береговых линий их государств, объявив своей собственностью все ресурсы этой акватории. В частности, они были заинтересованы в установлении контроля над огромными запасами тунца, которые были обнаружены в зоне апвеллинга недалеко от побережья.

Вскоре много других стран начали заявлять права на расширение своих территориальных вод за пределы обычной трехмильной зоны. В 1958 и 1960 годах ООН были созваны две конференции для пересмотра и уточнения международного морского права. В результате была принята конвенция о континентальном шельфе (права на который были заявлены Трумэном еще до этого), и подтверждены принципы свободы рыболовства и судоходства в открытом море. В то время немного было известно о том, что находится на дне океана и под ним за пределами континентального шельфа. Тогда трудно было предвидеть, что наступит быстрое развитие морской техники, особенно в области разведки и разработки ресурсов в отдаленных районах моря.

Вопросы морского права снова рассматривались Генеральной Ассамблеей ООН в 1970 году. Было принято решение о созыве в 1973 году конференции для рассмотрения проблем, касающихся установления режима дна Мирового океана и его ресурсов, расположенных вне границ, на которые распространяется национальная юрисдикция.

Хотя на подготовку конференции ушло три года, она превратилась в простую процессуальную сессию, а рассмотрение трудных вопросов было отложено на следующий год. Конференция по морскому праву была созвана в 1974 году в Каракасе. На ней были представлены сто пятьдесят стран, но никаких соглашений не было принято. Конференция в Каракасе стала только первой сессией в ряду трудных международных встреч — в Женеве в 1975 году, в Нью-Йорке — в 1976-м.

Предметом обсуждения являются ресурсы океана: ценные рыбные промыслы, особенно такие занимающие широкие ареалы виды, как лосось и тунец; потенциально огромные залежи нефти на глубине нескольких километров под водой, осадочные породы в зоне континентального подъема; марганцевые конкреции — куски содержащей металл руды размером в картофельный клубень, покрывающие громадные участки дна на больших глубинах.

Будущее международной экономики и эффективное использование редких металлов и необходимых для жизни резервов белка зависят от того, будут ли открытое море и глубоководные зоны океана признаваться как общее достояние всего человечества (res communes) или как бесхозное имущество (res nullius). Политика, основанная на принципе res nullius, может оказаться очень дорогостоящей почти для всех. Она может привести к разрушительной конкурентной гонке великих держав за обладание последним, еще никем не присвоенным богатством планеты. Принцип res communes представляется логичным и гуманным для нашей Земли, которая уже начала испытывать недостаток важных промышленных металлов и продовольствия. Мировое сообщество в целом получило бы наибольший выигрыш, если бы ресурсы океана добывались с максимальной эффективностью и заботой об их сохранности. Однако для управления деятельностью различных стран на глубоководной территории океана потребуется сильная международная власть. Дублирования чрезвычайно дорогостоящих усилий можно будет избежать только в том случае, если ожесточенная международная конкуренция уступит дорогу долгосрочной аренде, или приобретению прав на разработку ресурсов океана, стимулирующих сохранение богатств вместо расточительной погони за сиюминутной прибылью.

Без сильного международного органа власти океан и его ресурсы из общего достояния выродятся в нечто похожее на res nullius. Такое положение будет напоминать то, что эколог из Калифорнийского университета Джерретт Хардин назвал «трагедией общинных земель», имея в виду уничтожение общинных пастбищных земель в Англии в XVII веке. Каждый фермер, живший на границе с общинной землей, стремился извлечь из этой земли максимальную выгоду, все время увеличивая свое стадо, которое паслось на общественном пастбище. В этом обществе индивидуалистов не была развита этика, которая требовала бы от членов общества сохранения принадлежавшей всему обществу собственности. Ни один фермер не хотел ограничивать себя, так как в противном случае его часть общинной земли была бы просто захвачена другими. Таким образом, личная выгода отдельных членов общества привела к коллективному безрассудству, уничтожившему общинное владение землей.

Еще одна, последняя, возможность заключается в том, чтобы разделить весь океан на участки, предоставив их в индивидуальное пользование отдельным государствам, но такой план не лишен недостатков. Осуществление контроля над ресурсами океана отдельным государством-собственником может быть с экологической или экономической точки зрения благоразумным или вредным, в зависимости от этики владельца, связанной сложными путями с национальным богатством и уровнем жизни населения данной страны.

Для загрязнений не существует государственных границ, и они будут переходить в соседние секторы, принадлежащие другим странам. Как это ни предосудительно, может случиться, что некоторые страны посчитают выгодным для себя сбрасывать отходы в море, уверенные в том, что часть их попадет на соседние участки океана.

На практике океан с его системой течений и заключенной в нем жизнью остается в основном общинной собственностью, даже если его разделить на отдельные участки или сектора. По-видимому, будет трудно избежать столкновений эгоистичных практических интересов; остается надеяться, что в конце концов они будут признаны всеми участниками спора нерациональными.

Ясно, что необходим совершенно новый подход к проблеме использования океана, чтобы избежать трагедии. Защита ресурсов океана от хищнического разграбления должна выйти из стадии ни к чему не обязывающих соглашений. Интернациональное дружелюбие полезно, но наличие санкций и обязательств может играть более важную роль для будущего управления океаном. Промысел таких видов, как лосось, тунец и киты, которые передвигаются по экономическим зонам, принадлежащим нескольким странам, можно контролировать при помощи угрозы применения экономических санкций к государствам — нарушителям принятых соглашений. Использование спутников облегчит наблюдение за соблюдением законов морского права, но осуществление полицейского надзора за широкими пространствами океана останется дорогостоящим.

И, наконец, использует ли человек драгоценные металлы, рассыпанные на дне морском, и заключенный в водах открытого моря белок, наилучшим образом или же растранжирит свое морское наследство в течение следующих нескольких десятилетий, будет, возможно, зависеть от силы Организации Объединенных Наций. Пример, показанный странами с высокоразвитой техникой, такими, как Соединенные Штаты и Советский Союз, тоже будет иметь первостепенное значение, так как только несколько из всех стран мира обладают возможностью извлекать ресурсы с больших глубин и обеспечить охрану морской среды.

Что касается районов, окружающих континенты, осуществление морского права будет предоставлено отдельным государствам. Связанные с ними проблемы отличаются еще большей остротой, чем те, что относятся к глубоким районам океана. Необходимо определить ценность живых морских ресурсов и сложных экосистем и организовать их охрану, а подводным местам, выделяющимся своей исключительной красотой и продуктивностью, нужно предоставить такой же статус, каким пользуются их двойники на суше.

Вследствие роста населения и промышленности в приморских районах законы, касающиеся защиты окружающей среды в Соединенных Штатах и, вероятно, в других странах тоже, зашли в тупик. В самом деле, кто несет ответственность за ущерб, наносимый естественным системам? В настоящее время после заключения, которое федеральное агентство по защите окружающей среды дает в результате исследовательской работы по изучению воздействия конкретного объекта на среду, ответственность за причиненный ей вред ложится на это агентство, разрешившее данную операцию. Например, после того как агентство санкционировало сброс отходов в прибрежные воды штата Род-Айленд, оказались заражены двустворчатые моллюски, и компания, которая ведет добычу морских продуктов в этом районе, предъявила иск агентству. С ростом числа промышленных предприятий и расширением изучения их вредного влияния на среду, вместе с уменьшающейся способностью среды к самоочищению вследствие непрерывного роста ее загрязнения такие судебные процессы, по-видимому, будут происходить всё чаще и чаще.

Выполнить адекватное исследование, особенно в морской среде, чрезвычайно трудно. Работа, на которую на суше обычно отводится один год, в море может дать предварительные результаты только через десять лет. Итогом большинства морских исследований являются всего лишь таблицы распределения и количества визуально наблюдаемых животных в районе предполагаемого вредного воздействия. Иногда даже и эта работа выполняется плохо. Например, когда пренебрегают пробами, которые нужно брать в ночное время, многие виды организмов полностью не учитываются, и, таким образом, искажаются общие количественные данные. Малопоказательны и сезонные исследования, а им часто отдают предпочтение. Очень редко принимаются во внимание требующие крайне осторожного обращения личиночные стадии организмов. И что хуже всего, потенциальные вредные последствия того или иного проекта почти никогда не моделируются и не проходят испытаний на местных животных и растениях.

Главной же причиной неполноценности работ является то обстоятельство, что они проводятся под влиянием консультанта-заказчика. Частная исследовательская лаборатория финансируется теми, кто кровно заинтересован в одобрении потенциально опасного для среды проекта. В результате получается нечто вроде направленного исследования, так как лаборатории очень часто крайне нуждаются в контракте, а финансирующая их корпорация может поручить своему консультанту нанять другую лабораторию, если ее, корпорации, интересы не будут учитываться в нужной ей мере. Чтобы порвать этот порочный круг, необходимо обязать компании вносить определенные суммы денег в региональный фонд для изучения вредных влияний, который будет поступать в распоряжение независимого комитета, руководящего работами, связанными с охраной окружающей среды. На заключение договора можно объявлять конкурсы для выявления компетентности исследовательской организации в данной теме.

Необходимо внести несколько существенно важных усовершенствований в действующую в настоящее время систему. Такие органы, как агентства по защите окружающей среды, не в состоянии контролировать все оригинальные исследования, связанные с изучением вредных воздействий. Таким агентствам многое приходится принимать на веру. В мире конкурирующих корпораций, которые раздают миллионные взятки по всему свету, — какую ценность могут представить мидиевая банка, садок для креветок или заросли бурых водорослей? Если тяжбы рыболовов будут направлены против агентства по защите окружающей среды, этой федеральной организации придется все время ходить по судам, между тем как виновники загрязнения океана будут продолжать заниматься своим делом. В случае если агентство выиграет дело, никто не несет ответственности за причиняемый окружающей среде вред. Такое положение поощряет выполнение исследований на низком уровне, а затем небрежный надзор и контроль за природной средой. Во всех случаях проигрывает окружающая среда.

До недавнего времени право предъявлять иск ограничивалось случаями конкретного неблагополучия. Конкретное неблагополучие традиционно рассматривалось как прямой физический или экономический ущерб, наносимый одной стороной другой. В 1972 году в Верховном суде США слушалось дело, связанное с охраной окружающей среды (Сьерра-клуб против Мортона). Сьерра-клуб стремился задержать строительство огромного комплекса отдыха, запланированного компанией, владеющей предприятиями Уолтера Диснея, в Минерал-Кинг-Вэлли, отдаленной части Национального парка секвой в Калифорнии. На этот раз, однако, ущерб, возмещения которого требовал истец, не носил экономического характера. Но в этом деле была еще одна особенность. Клуб пытался действовать как законный опекун этой долины, не сделав стандартного заявления, что его члены пользовались долиной в качестве места отдыха и т. д.

Большинством в четыре голоса против трех суд вынес решение, что Сьерра-клуб не имел права, или «положения», предъявлять иск, так как он не заявил о своей заинтересованности в последствиях, которые могли быть вызваны потенциальным неблагополучием. Однако решение суда впервые ясно показало, что отдельный человек может обращаться в суд в случае неблагополучия эстетического характера. Вдохновенный таким оборотом дела, Сьерра-клуб заново сформулировал иск от имени одного или нескольких лиц в том плане, что в Минерал-Кинг-Вэлли под угрозой находятся нетронутые территории, имеющие для его членов ценность как места отдыха. Но для судьи Уильяма О. Дугласа этого оказалось недостаточно. Он высказал особое мнение, что иск по поводу конкретного неблагополучия был бы действителен в том случае, если бы он был предъявлен от имени Минерал-Кинг-Вэлли против Мортона. А Сьерра-клубу пришлось бы только показать, что он является опекуном, или «ближайшим другом», предъявляющим иск от имени долины. Дуглас выдвинул тот аргумент, что если корпорации и другие подобные организации, не представляющие собой отдельные личности, правомочны предъявлять иски, так почему же этого не могут делать деревья, реки и другие естественные объекты?

Особое мнение, высказанное Дугласом в деле Минерал-Кинг-Вэлли, основывалось на эссе профессора права университета южной Калифорнии С. Дж. Стоуна. Этот случай подвергся серьезному обсуждению в юридических журналах Гарвардского и Северо-Западного университетов. Такая «гипотеза о правах» находящихся под угрозой природных систем и объектов может в конце концов получить широкий отзвук. Если бы омары, менхадены и креветки, заросли ламинарий и морские выдры обладали бы правовым положением, если бы от их имени можно было предъявлять иски против конкретных организаций, загрязняющих море, ответственность за ущерб, причиняемый морской среде, легла бы непосредственно на виновных. Тогда результаты предварительных исследований, посвященных возможным последствиям осуществления того или иного проекта, играли бы главную роль при решении вопроса о его дальнейшей судьбе. Если бы потенциальных виновников загрязнения можно было бы за ущерб, наносимый природному организму, привлекать к суду с помощью «друзей природы», появился бы сильный стимул хорошо выполнять исследования и максимально точно оценивать риск.

Сейчас назрела необходимость в какой-то степени скоординировать законы людей и закон природы. В своих самых наглядных проявлениях цивилизация является попыткой сделать мир человека независимым от окружающей среды, и гуманные аспекты этой независимости продолжают оставаться важными для людей — например, сохранение надежного запаса продовольствия и стремление избавиться от естественных катастроф и болезней. Однако сейчас наблюдается чрезмерное уничтожение животной жизни. Если виды будут продолжать вымирать ускоренными темпами, а экосистемы все больше разрушаться, тогда рассчитанное на длительное время «эволюционное представление» на сцене «экологического театра», придуманного воображением Дж. Е. Хатчинсона, в конце концов лишится актеров, реквизита и, может быть, самого театра.

Сосуществование человека с природой является в каком-то смысле надеждой, имеющей всемирное значение. В своей лекции, прочитанной в 1975 году по поводу получения им Нобелевской премии, Альберт Клод, ссылаясь на глубины, открытые им в живой клетке, сказал: «Жизнь, эта антиэнтропия, бесконечно перезаряжаемая энергией, представляет собой восходящую силу, которая стремится к порядку среди хаоса, к свету среди тьмы неопределенности, к мистической мечте о любви среди самопожирающего огня и безмолвного холода».

Жизнь — это физическая природа, пытающаяся спасти себя от себя самой. Эволюция сознания — удивительный процесс, в котором человек, видимо, превзошел все остальные создания природы. Но он подвергает опасности этот универсальный эксперимент. Расточительно и без нужды сокращая возможности эволюционного процесса производить выбор, человек грешит против естественного закона, компрометируя свою гордость — свой интеллект.

Подобно расчету вероятностей в отношении промышленной катастрофы, будь то столкновение супертанкеров или, что еще хуже, несчастный случай на атомном производстве, — наша планета сама представляет собой какую-то невероятность, один из миллиона шансов попасть в цель в темноте. Со своими текущими водами и ветрами, медленным, холодным динамизмом, воздвигающим удивительные монументы, мягким солнечным светом и пригодностью для жизни Земля может достигнуть почти полного совершенства как место жизни человеческой популяции разумной величины, такой популяции, которая своей цивилизованной деятельностью не подавит восстановительные силы природы. Это наш единственный дом, единственный постоянно обитаемый остров крохотного архипелага в невообразимо огромном море.

Морское дно

Примечания

1

Водоросли относятся к низшим растениям, лишенным разделения на стебли и листья. Такой тип строения получил название слоевцового. Тело многоклеточных водорослей, или слоевище, может достигать весьма внушительных размеров и иметь сложное „расчленение". Именно такие слоевища часто характерны для очень крупных бурых водорослей, к которым относится и описываемая автором ламинария. Слоевище ламинарии состоит из крупной пластины и ствола, прикрепляющегося к субстрату с помощью небольших разветвленных выростов — ризоидов. Эти отделы, однако, ни по своему строению, ни по функциям не соответствуют листьям, корням и стеблям высших растений. — Прим. ред.

(обратно)

2

Речь идет о так называемых кораллиновых водорослях, относящихся к группе красных водорослей, или багрянок. Для них характерно сильное обызвествление слоевища. Наиболее обычны виды родов Lithothamnion и Lithophyllum, слоевища которых представляют собой иногда весьма массивные твердые корки, покрывающие поверхность подводных предметов. Литотамнион относится к числу важнейших рифообразующих форм. — Прим. ред.

(обратно)

3

Покровы омаров, как и других членистоногих животных, состоят из двух частей — кутикулы и подстилающего ее тонкого слоя живой ткани, называемого гиподермой. Последняя и выделяет хитин — основное вещество кутикулы, который пропитывается известью. Это придает покровам значительную прочность. — Прим. ред.

(обратно)

4

Камчатский краб (Paralithodes camtschatica) только внешне напоминает настоящих крабов. Этот вид, как и некоторые другие близкие к нему формы, произошел от раков-отшельников… От настоящих крабов они отличаются меньшим числом ходильных ног (4 пары вместо 5) и рудиментарным асимметричным брюшком. — Прим. ред.

(обратно)

5

К сожалению, в научной и популярной литературе до сих пор не существует единообразия в терминологии, используемой для обозначения вертикального членения морского дна. Шельф часто обозначается как материковая отмель, а в некоторых случаях даже как континентальный склон. Наиболее характерные предельные глубины этой зоны около 200 метров, однако в разных участках Мирового океана эта величина может колебаться от 50 до 400 м. Участок, который Куллини вслед за другими американскими авторами называет континентальным склоном, в отечественной литературе часто фигурирует под названием материковый склон. Он довольно круто уходит вниз до глубины 2500–3000 метров. Далеко не всегда выделяется как самостоятельная зона упоминаемый в книге континентальный подъем (или поднятие), который на глубине около 5000 метров переходит в ложе океана, или абиссаль. Здесь глубины достигают уже 6000 метров. Иногда континентальный подъем включают в зону абиссали и рассматривают как верхне-абис-сальную подзону. Кроме того, в книге не упоминается о существовании так называемых глубоководных впадин, или ультраабиссали, дно которых лежит на расстоянии 10000-11000 метров от поверхности моря. — Прим. ред.

(обратно)

6

Португальский кораблик (p. Physalia) — колониальное животное, относящееся к группе сифонофор (тип кишечнополостные). Физалии обитают на поверхности моря. Над водой обычно выдается окрашенный в голубой или красноватый цвет пузырь, служащий одновременно и поплавком, и парусом. На нижней поверхности пузыря располагаются отдельные особи колонии, имеющие весьма различное строение в зависимости от выполняемых ими функций. Португальские кораблики дрейфуют по поверхности океана, подгоняемые морскими течениями и ветром. — Прим. ред.

(обратно)

7

Бореальными называются виды животных и растений, обитающие в умеренных (бореальных) областях Мирового океана. — Прим. ред.

(обратно)

8

Псаммофильные, то есть «любящие песок», животные поселяются в узких пространствах между песчинками и составляют уже упоминавшуюся интерсти-ци. альную (промежуточную) фауну. Этот удивительный фаунистический комплекс лишь сравнительно недавно привлек пристальное внимание зоологов. В его состав входит большое число древних форм, сохранивших очень примитивные признаки. — Прим. ред.

(обратно)

9

Сталкер (от английского stalk — идти крадучись, подкрадываться). Автор употребляет этот термин для обозначения особой категории хищных животных, которые не преследуют свою добычу, а поджидают ее, затаившись в укромном месте (подстерегающие хищники), или едва заметно подкрадываются к беспечной жертве. — Прим. ред.

(обратно)

10

Автор не совсем точно приводит описание конечностей раков-богомолов. Вслед за ротовыми конечностями — специальными придатками сегментов головного отдела, служащими для измельчения пищи, — следуют 8 пар грудных конечностей. Из них первые пять пар превращаются в так называемые ногочелюсти. Первая пара ногочелюстей используется раком как своеобразные осязательные органы. Крупные хватательные ножки, описываемые Куллини, — это вторая пара ногочелюстей. Следующие три пары служат для передачи пищи к ротовому отверстию и для рытья норок. Последние три сегмента грудного отдела несут ходильные ноги. — Прим. ред.

(обратно)

11

Автор приводит устаревшие данные о механизме действия хроматофоров. По современным представлениям, сами клетки не изменяют свой объем и форму. Перемещаются лишь гранулы пигмента в их цитоплазме. Пигмент либо равномерно распределяется по всей клетке, либо концентрируется в ее центре. — Прим. ред.

(обратно)

12

Под этим названием Куллини объединяет различные виды рыб, являющиеся излюбленным объектом спортивного рыболовства. К ним относятся преимущественно крупные, быстроплавающие формы: тунцы, луфари, парусники, меч-рыба и т. п. — Прим. ред.

(обратно)

13

от английского слова «chop», которое означает «рубить», «сечь» — Прим. перев.

(обратно)

14

Животные, известные как „корабельные черви", относятся не к червям, а к двустворчатым моллюскам. Свое название они получили за вытянутую червеобразную форму тела, на переднем конце которого располагаются створки рудиментарной раковины, превратившейся в сверлящий аппарат. С помощью этого приспособления моллюск разрушает древесину, проделывая в ней глубокие трубчатые ходы. — Прим. ред.

(обратно)

15

здесь игра слов: английское слово «solution» означает и «решение», и «растворение». — Прим. перев.

(обратно)

16

По инициалам — R. J. — Прим. перев.

(обратно)

17

В свое время учение о преадаптациях было подвергнуто резкой критике за свою телеологическую идеалистическую сущность. Сейчас этот термин довольно широко используется в биологии для обозначения тех или иных морфологических и функциональных особенностей организма, облегчающих последнему приспособление к существованию в новых условиях. Такого типа признаки возникают случайно и независимо от меняющихся условий. Их ни в коем случае нельзя рассматривать как целенаправленную "подготовку" к возможным изменениям в будущем. — Прим. ред.

(обратно)

18

Род Sargassum относится к группе бурых водорослей. В Саргассовом море обитает два вида плавающих саргассумов, лишенных ризоидов и других прикрепительных образований. — Прим. ред.

(обратно)

19

Автор несколько вольно трактует явление неотении. Обычно этим термином обозначается способность личинок достигать половой зрелости. Классическим примером неотении могут служить аксолотли — личинки саламандр из рода Ambystoma, всю жизнь проводящие в воде, где они достигают половой зрелости и размножаются. У некоторых форм метаморфоз подавлен настолько полно, что взрослые особи в природе неизвестны.

Значительно шире распространено явление гетерохронии, при котором различные системы органов развиваются с разной скоростью. По-видимому, именно это Куллини и имел в виду. Неотения, по сути дела, лишь „частный случай" проявления гетерохронии. Однако вряд ли стоит смешивать эти два понятия.

Вызывает сомнение и гипотеза о неотеническом происхождении мизид. Скорее всего это весьма древняя группа высших раков, сохранившая целый ряд примитивных признаков. Внешнее сходство между мизидами и личинками десятиногих раков (отряд Decapoda), к которым и относятся креветки, скорее всего нужно рассматривать как своеобразное проявление биогенетического закона. Весьма вероятно, что древние предки Decapoda обладали теми же примитивными признаками, что и современные мизиды. — Прим. ред.

(обратно)

20

Друиды — могущественное жреческое сословие в обществе древних галлов. Друиды были хранителями веры, богословами, владели весьма редким в те времена искусством письма. Среди них встречались врачеватели и астрономы, поэты и прорицатели. Прим. ред.

(обратно)

21

Снуки, или робало (род Centropomus), — рыбы, относящиеся к отряду окунеобразных. Распространены у западных и восточных берегов Центральной Америки. Активные хищники, держащиеся в солоноватых водах и эстуариях. Заходят в реки. Питаются главным образом рыбами и ракообразными. — Прим. ред.

(обратно)

22

Тарпоны (рол Megalops) — представители небольшого отряда тарпонооб-разных. Внешне немного напоминают сельдей. Крупные экземпляры атлантического тарпона, о котором идет речь, в длину достигают 2,5 метра и весят свыше 150 килограммов. Активные хищники. Довольно часто выскакивают из воды или перекатываются по ее поверхности — Прим. ред.

(обратно)

23

Луцианы, или марго (род Lutianus), относятся к семейству рифовых окуней (отряд окунеобразные). Большинство луцианов естественных условиях держатся около скал, мангровых зарослей или среди кораллов. Представляют собой важный промысловый объект. — Прим. ред.

(обратно)

24

Полосатый окунь (Roccus saxatilis) относится к семейству каменных окуней (отряд окунеобразные). Ценный промысловый вид. Крупные экземпляры достигают 1,5 м в длину и весят до 50 кг. — Прим. ред.

(обратно)

25

В отечественной литературе используется несколько иная терминология: все организмы разделяются на аутотрофов и гетеротрофов. Первые способны сами синтезировать органические соединения из неорганических. Вторые же могут использовать только готовые органические соединения и заключенную в них энергию для поддержания собственных обменных процессов. Кроме того, существует еще группа так называемых миксотрофных организмов, которые в зависимости от условий существования легко переходят от одного типа обмена к другому.

Аутотрофы в свою очередь подразделяются на фотосинтезирующие организмы, использующие для синтеза органических веществ энергию солнечного света, и хемосинтезирующие. Для последних источником энергии служат реакции окисления различных химических веществ (соединения серы, железа и т. д.).

Разделяются на две группы, отличающиеся по способу поглощения пищевых веществ, и гетеротрофы. Одни заглатывают небольшие оформленные кусочки органического происхождения с помощью специального ротового отверстия (у одноклеточных организмов оно получило название цитостома, или клеточного рта). Такой тип питания называется анимальным. Другие же поглощают растворенные в окружающей среде органические вещества отдельными участками или даже всей поверхностью тела. Это — сапрофиты.

Говоря о диатомовых водорослях, Куллини имеет в виду миксотрофные и гетеротрофные сапрофитные формы. — Прим. ред.

(обратно)

26

Растения, живущие в условиях полной освещенности (гелиофиты), и растения, предпочитающие затененные участки (скиофиты), различаются по строению листьев. Часто даже у одного растения листья, расположенные на затененных ветвях («теневые» листья) и хорошо освещенных («солнечные» листья), отличаются друг от друга по целому ряду морфоанатомических особенностей. — Прим. ред.

(обратно)

27

К отделу бурых водорослей относится большое количество разнообразных видов, слоевища которых окрашены в желтовато-бурый цвет благодаря высокому содержанию таких пигментов, как каротины и ксантофиллы. Именно они маскируют зеленый цвет хлорофилла, также содержащегося в клетках этих водорослей. Подавляющее большинство видов имеет макроскопические размеры. Это относится и к порядку ламинариевых (Laminariales), о представителях которого главным образом и идет речь в настоящей главе. В американской гидробиологической и ботанической литературе широко используется термин "kelp". Под этим названием, часто встречающемся и на страницах книги Куллини, объединяются формы, относящиеся к нескольким родам (Laminaria, Macrocystis, Nereocystis и др.), спорофиты которых достигают в длину нескольких метров, а то и нескольких десятков метров. Кроме того, сюда же относят и представителей другого порядка — фукусовые водоросли (Fucales): Ascophyllum, Fucus, Sargassum и др. — Прим. ред.

(обратно)

28

Куллини не совсем точно пользуется терминами. У ламинариевых органами бесполого размножения спорофитов служат одноклеточные спорангии, которые развиваются на поверхности пластин. Внутри спорангиев формируется от 16 до 128 зооспор в зависимости от видовой принадлежности растения. Сорусами же называются встречающиеся у некоторых других водорослей группы спорангиев. — Прим. ред.

(обратно)

29

Широко распространенное название этого вида акул — „белая акула"-совершенно не отражает настоящей окраски животного, в которой доминируют темно-серый, бурый или даже черный цвет. — Прим. ред.

(обратно)

30

Ямы Для Мазута. — Прим. перев.

(обратно)

31

Мыс Сырой Нефти. — Прим. перев.

(обратно)

32

Амфиподы, или бокоплавы, — отряд высших раков, представленный преимущественно морскими формами. Рачки обладают сплющенным с боков телом, которое несет сложно дифференцированные конечности, приспособленные для выполнения самых различных функций. Куллини допускает некоторую вольность, сравнивая амфипод с креветками, на которых они похожи очень мало. — Прим. ред.

(обратно)

33

Хохлач (Lopholatilus chamaeleonticeps) — крупная, достигающая в длину 60 см рыба из семейства бланквиловых (отряд окунеобразные), обитающая в Северо-Западной Атлантике. — Прим. ред.

(обратно)

34

Сипункулиды — небольшая группа древних морских организмов, обладаю-, щих червеобразным телом и ведущих роющий образ жизни. — Прим. ред.

(обратно)

35

Традиционное, но не совсем точное употребление широко используемых в биологической литературе терминов. В последние годы все отчетливее проявляется тенденция применять термин „симбиоз" в его первоначальном смысле для обозначения любых закономерно встречающихся форм совместного существования разноименных организмов. Отношения, складывающиеся в симбиотической системе, в зависимости от их характера подразделяются на комменсализм (один из партнеров извлекает ту или иную выгоду — облегчается добывание пищи, перемещение в пространстве, защита от врагов и т. п., тогда как для другого эти отношения совершенно безразличны), паразитизм (отношения в системе характеризуются той или иной степенью антагонистичности) и, наконец, мутуализм (оба партнера в системе извлекают обоюдную выгоду, так что их существование друг без друга становится уже по-просту невозможным). Закономерное возникновение симбиотических отношений обусловлено тем, что хотя бы один из членов такой системы частично или полностью утратил способность самостоятельно регулировать свои отношения с внешней средой. Решение непосильных для него задач он и возлагает на своего партнера по системе, который выступает, таким образом, в роли посредника.

Случай, рассматриваемый Куллини, вряд ли можно вообще трактовать как симбиоз (в широком смысле этого слова), а тем более как мутуализм. Скорее всего речь идет о небольшом, четко очерченном биоценозе с прочными трофическими связями. Оба вида, образующие это сообщество, вполне способны и к самостоятельному существованию. — Прим. ред

(обратно)

36

Карибу — так в Америке называют диких северных оленей, совершающих сезонные 500-600-километровые кочевки по тундре. — Прим. ред.

(обратно)

37

Наука, изучающая внеземные формы жизни. — Прим. перев.

(обратно)

38

Арктическая, или циркумполярная, и бореальная, или умеренная, — названия двух из восьми зоогеографических областей, выделяемых обычно в Мировом океане. Каждая область характеризуется своим, только ей присущим составом фауны, что позволяет проводить довольно строгое фаунистическое районирование как океана, так и суши. — Прим. ред.

(обратно)

39

Морское ухо, или халиотис (род Hallotis), — примитивные брюхоногие моллюски с уплощенной уховидной раковиной. В местах обитания почти повсеместно являются объектом промысла. Ценится из-за высокого качества перламутра и как пищевой объект. — Прим. ред.

(обратно)

40

Имеется в виду Антарктида. — Прим. ред.

(обратно)

Оглавление

Введение

  Познать — и сберечь

  Предисловие

  Впечатления: I. Путешествие в неизвестную страну

Новая Англия

  I. Ракообразные Новой Англии

  II. Что-то неладно с рыболовством

  III. Океаническая нефть: восприимчивость к ней животных

Атлантическая окраина континента. Умеренная зона

  I. Великие долины моря

  II. Между песком и небом

  III. Горячая нефть, горячая вода, горячий атом

  IV. Порча моря

  Впечатления: II. Портреты за завесой воды

Мексиканский залив

  I. Море изобильного многообразия

  II. Следы в море

  III. Морские леса

  IV. Пропитанный нефтью шельф

  V. Отравленный колодец

Тихоокеанское побережье

  I. Круговорот камня

  II. Круговорот воды

  III. Плавучие леса

  IV. Красные приливы

  V. Леса бурых водорослей[27]

  VI. Загрязнение моря нефтью: преодоление последствий

  VII. Ароматическая смесь загрязнений

  Впечатление: III. Берега «внутреннего космоса»

Аляска и Арктика

  I. Мир без лета

  II. Жизнь теплокровных животных в холодном море

  III. Последняя подводная граница

Философский подход к океану

  I. Морская целина: идеалы и насущная необходимость

  II. Марикультура

  III. Индустриализованный шельф

  IV. Техника: от ракет до мидий

  V. Морское право Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg