«Если»

Если (fb2) - Если [ЛП] (пер. Stage Dive & Planet of books | К.Scott| Т.Cole Группа) 1013K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Н. Г. Джонс

Данная книга предназначена только для предварительного ознакомления! Просим вас удалить этот файл с жесткого диска после прочтения. Спасибо.

«Если»

Н. Г. Джонс

Одиночный роман

Название: Н. Г. Джонс, «Если»

Переводчик: Елена К. (с 32 главы), Matreshka (пролог — 31 глава)

Редактор: Mistress

Вычитка: Чеширский кот

Переведено для группы:

18+ 

(в книге присутствует нецензурная лексика и сцены сексуального характера)

Любое копирование без ссылки

на переводчика и группу ЗАПРЕЩЕНО!

Пожалуйста, уважайте чужой труд!

Если …

Мне не обезобразили бы лицо

Я не последовала бы за своей мечтой в ЛА.

Тот нарик не напал бы на бездомного парня

Я не пригласила бы незнакомца на День Благодарения к себе.

Я не влюбилась бы.

Если не потеряла бы его.

______________________________________

Если…

Я не сидел бы за рулем той машины.

Я видел бы мир как все остальные.

Моя «гениальность» медленно не уничтожала бы меня.

Я просто бы исчез, прежде чем узнал ее.

Она не зажгла бы искру.

Если это искра не разожгла бы безумие.

Содержание:

Часть I

Пролог

1 глава

2 глава

3 глава

4 глава

5 глава

6 глава

7 глава

8 глава

9 глава

10 глава

11 глава

12 глава

13 глава

14 глава

15 глава

16 глава

17 глава

18 глава

19 глава

Часть II

20 Глава

21 глава

22 глава

23 глава

24 глава

25 глава

26 глава

27 глава

28 глава

Часть III

29 лава

30 глава

31 глава

32 глава

33 глава

34 глава

35 глава

36 глава

37 глава

Эпилог

Часть

I

Зрение

Пролог

ЕСЛИ. Я всегда ненавидела это слово. Его использовали только для того, чтобы говорить о том, чего никогда не будет, чтобы описать перспективы, которых я никогда не достигну.

Если бы у тебя не было этих шрамов на лице...

ты могла бы стать моделью,

сейчас у тебя был бы парень,

мальчишки в школе никогда бы не высмеивали тебя,

ты бы получила больше прослушиваний.

Что хорошего в этом слове для меня? Какой смысл напоминать мне о том, чего я никогда не испытаю? Жизнь, которой у меня никогда не будет?

«Если» — это нереализованный потенциал. Мечты, что никогда не станут явью. И ничего не пугало меня больше, чем это. Полагаю, поэтому я решила рискнуть всем, чтобы стать профессиональной танцовщицей. Я знала, что у меня был потенциал, и я не позволю страху или осуждению встать на моем пути. Со стороны это могло выглядеть глупо: такая молодая девушка как я, вылетает из колледжа, покидает Мэдисон, Висконсин и отваживается отправиться сама по себе в ЛА. Девушка с повреждениями на лице преследует карьеру в индустрии, которая основана на физической привлекательности. Но я не была дурочкой, я работала в течение первых полутора лет в колледже, чтобы накопить денег, у меня за плечами было пятнадцать лет танцевальных тренировок, и у меня было такое бесстрашие, которое появляется только тогда, когда ты всю жизнь живешь с обезображенным лицом.

Я знала, что могу прославиться. Я верю, что мои родители тоже так думали, но у нас были разные мысли о моем потенциале. Они хотели, чтобы я закончила колледж и начала подниматься по карьерной лестнице, чтобы у меня был этот клочок бумаги, который подтверждал, что они не зря потратили кучу денег на мое образование. Но как по мне, это бы оставило меня жить с одним гигантским «ЕСЛИ». Что, если бы я ушла из колледжа и рискнула?

Я уже жила с таким большим количеством «что, если», что не собиралась пополнять список еще одним подобным пунктом.

Мой отец дал мне прозвище Бёрд (прим. пер. англ. — птичка), и я полагаю, что у него было какое-то предчувствие, поскольку я вылетела из гнезда гораздо раньше, чем он надеялся. И как у птички всегда кощунствовал риск стремительно упасть на землю, впервые вылетев из гнезда в этот мир. Но, не рискнув, как бы я смогла надеяться взлететь?

1 глава

Бёрд

Мне просто стоило взять такси.

День был долгим. Этим утром, после того как преподавала шумным четырехлеткам, как танцевать, я пошла домой, чтобы поесть, принять душ и отправилась на длительную смену в «Босса Нова» — ресторан, где я работала.

Я ничего не имела против работ, которые у меня были. Да, я много была на ногах, но иначе здесь было никак. Ты работал, платил по счетам и в конечном итоге добивался успеха. Я не позволяла себе думать о тысячах, а может, даже миллионах мечтателей, которые выполняли эту формулу и в конечном итоге ничего не добивались. Я не могла связать себя с подобной работой и позволить себе даже мысль о том, что существовал шанс, что я не преодолею все трудности.

Но это было тяжело. Переходить от одного прослушивания к следующему, чувствуя, что я была так хороша как те, кому перезванивали… за исключением того, что это было не так. Боясь конца месяца, когда я должна буду перевести деньги, чтобы оплатить необходимые счета, иногда принимая помощь от моей сестры Джессы, когда я просто не могла свести концы с концами, независимо от того, как сильно старалась.

Сейчас как раз было то время месяца, когда счетов было много, а денег мало.

Я встречалась с Джорданом, своим лучшим другом, снаружи «Ярости», клуба, в котором он работал. Мы почти всегда возвращались домой вместе на машине Джордана. Если у меня была смена, когда не было у него, он обычно подвозил меня.

— Дерьмо, Бёрд, мне жаль. Два человека не пришли, и я должен остаться на вторую смену.

— Ох, это отстойно, — нахмурилась я. Джордан тоже был танцором. Он отвел несколько классов ранее этим утром, и сейчас он, скорее всего, будет работать в «Ярости» до закрытия.

— Я высплюсь, когда умру. — Он приобнял меня за плечи. — Дерьмо, я бы хотел, чтобы моя машина не была в мастерской. Я бы дал тебе доехать на ней домой. У тебя есть деньги на такси? Я не хочу, чтобы ты шла домой одна.

Я кивнула. Это была ложь. В смысле, правда, у меня были наличные с чаевых, но я должна оплатить аренду квартиры и счета, и эти деньги были мне на еду, на оставшуюся часть недели, я не хотела питаться одной лапшой. Я любила Джордана, но он уже так много мне помог, и я не хотела, чтобы он выложил еще тридцать пять баксов за меня.

Джордан был прав, что беспокоился. Здание с нашей квартирой находилось недалеко от границы со Скид-роу (прим. перев. — нищенский район в ЛА), и это был самый отдаленный район от центра города. Жителям нашего здания был предоставлен доступ к бесплатной парковке, но это были отдельные гаражи в нескольких кварталах.

Возвращаться к нашему зданию значило пройти через Скид-роу, место, где жить было позором. Бездомные люди спали под брезентом, повсюду воняло мочей, и мусор валялся вдоль улиц. Я считала себя смелой и без предрассудков, как тех хипстеры, что переезжают в преступные районы, думая о том, раз они не на улице, то как-то избегут опасности. Если я не буду лезть в чужие дела, никто не побеспокоит меня, сказала я себе. Но правда была в том, что у меня почти всегда был Джордан, все шесть футов четыре дюйма (прим. перев. примерно 192 см) его сложенного телосложения танцора рядом со мной.

Я думаю, что это был один из моих недостатков — я не любила признавать, что была напугана.

Кроме того, было не так поздно, только семь тридцать или около того. Со мной все будет в порядке. Я знала, что если скажу Джордану, что поеду на автобусе, он заставит меня взять деньги, поэтому я просто спасу себя от смущения, а его от спора.

— Ты уверена?

— Да. Я справлюсь, дорогой, — сказала я ему, когда потянула за его блестящие короткие шорты. — Я бы хотела заполнить их так же, как и ты.

— Милая, у тебя тоже есть задница, — он поцеловал меня в висок и оглянулся на клуб. — Я должен идти. Напиши мне, когда доберешься домой, чтобы я знал, что ты в безопасности.

— Хорошо.

Поездка на автобусе домой была дольше чем на такси, но за что платишь, то и получаешь. К сожалению, к тому времени, когда я вышла из автобуса, солнце давно село, и я должна была возвращаться домой по еще большей темноте, чем предполагала.

Когда я вышла из автобуса, подумала, что голос Джордана ворчит на меня, чтобы взяла такси. Я сделала быстрый подсчет в уме, и это не стоило хлопот и денег, когда я просто могла пройти пять минут и быть в безопасности своего многоквартирного здания. Я огляделась вокруг и сделала глубокий вдох, поддерживая себя в этой короткой прогулке.

Если я не буду лезть не в свое дело, никто не будет связываться со мной. Как правило, так здесь все обычно и происходило.

Эш

Бьюсь об заклад, что никто, кто знал меня несколько лет назад, не подумал бы, что я закончу на Скид-роу. Я знаю, я и не должен был. Но именно здесь мне и надо быть. Скрываясь. Там, где я могу быть забыт, и где могу забыть людей, которых я обидел, и возможности, что разрушил.

Я потерял это все — с некоторыми вещами просто не было другого выбора кроме как потерять их, а от других я отказался сам.

В свое время у меня было кое-что ценное, что-то, что давало мне так много надежд — моя способность изображать мир таким образом, каким его видел только я. Но я больше не мог этого делать, потому что это пробуждало нечто безобразное во мне. Единственное решение в этом безобразии — было прекратить это.

У меня больше не было цели. Не было работы, на которую надо было ходить. Не было друзей, чтобы их навещать. Я мог проводить недели на Скид и затем перемещаться в другое место на некоторое время, может, остановиться и навестить брата, единственного человека из моей старой жизни, с кем я все еще общался. Но это все было то же самое: монотонное пятно автомобилей, деревьев, зданий и людей с их сотовыми телефонами.

Люди жили своей жизнью вокруг меня, а я жил как призрак, бродя по улицам ЛА.

Хотя это странно, как среди серости депрессии и нищеты, свет может сиять сквозь щели.

Этим светом была девушка. Когда я был на Скид, она проходила в разные часы дня. Обычно я проводил все время внутри своей головы, отключаясь от мира, но когда я слышал ее смех или голос, у меня не было выбора, кроме как обратить внимание. Я не хотел использовать слово «взволнованный», но я бы солгал, если бы сказал, что знание того, что она пройдет мимо меня не приводило меня в это состояние.

Обычно она была с парнем, высоким и мускулистым, но я осмелился бы предположить, что он не играл за ее команду. Не знаю, почему это радовало меня, что они, вероятно, не в отношениях, но так и было.

У меня был способ восприятия мира, который отличался от других людей. Это был подарок, который я лелеял, но когда я отказался от своей старой жизни, я отказался и от него тоже. И все же эта девушка была необычной, с ее темно-рыжими взрывными кудрями. Когда ветер поднимал их, они развевались за ней как языки пламени на колеснице. Ее длинные ноги, ее добрые карие глаза, ее полные губы, ее веснушки на слегка загорелой коже, она была лучшим из того, что могла предложить природа. Смесь всего прекрасного, что может быть в женщине. Но меня беспокоило то, чего не видели все остальные.

Вокруг нее всегда был ореол лавандового цвета, то, как ее смех мелькал перед моими глазами и отправлял волны тепла от моей шеи к кончикам пальцев, где я чувствовал ворсистость, как у уютного одеяла. Мой мир был бесцветным и тусклым более года, как и все остальное, но она была ходячим сиянием.

Я старался не смотреть на нее, когда бы она ни приходила с ее другом, но это было невозможно. Как ты мог не смотреть на человека, который сияет, кто заставляет запах мочи на Скид-роу превратиться в что-то пахнущее как духи?

Это девушка, простыми действиями, как пройти мимо и улыбнуться, вынуждала меня вернуть подарок, от которого я отказался. Она была как кусок торта, кинутый в лицо тому, кто был на диете. Каждый раз я бросал его обратно. Иногда желание схватить гребаный кусок и влепить в свое лицо было таким сильным, что я должен был оставить свой пост на Скид и немного побродить. Вернуться в мир более обычных красок. Мир, где я пробовал еду, слушал музыку и мог ощущать на своей коже то, что трогал своей плотью.

Девушка не знала о моем существовании, и это было идеально. У меня не было шанса узнать ее, и мне это нравилось.

2 глава

Бёрд

СКИД-РОУ — слово синоним уныния и разбитых мечтаний, тем не менее, я должна была попытаться пройти через нее, чтобы достичь своих. Всякий раз, когда я проходила, то пыталась смотреть прямо вперед, не признавая свои страхи и сомнения о своем переезде в ЛА. Так много их существовало во внешнем мире, и я не нуждалась в том, чтобы свалить их на себя.

И так же, как Скид-роу разбивает идеальную картинку солнечных пляжей и домов на холмах, которые представляешь себе в Лос-Анджелесе, тот факт, что мой изъян препятствует моим шансам получить работу, стал отрезвляющим реальность, вскоре после моего приезда.

Мой путь домой через Скид-роу, так же известной как 5-ая, был как прогулка через огромную метафору. Иногда казалось, будто мои родители хотели, чтобы подобное место существовало, чтобы запугать меня.

Тем не менее, несмотря на то, как упорно я пыталась смотреть вперед, не допуская напоминаний отчаяния, я всегда замечала этого парня: одинокий, тихий, сгорбившийся, всегда смотрит вниз, как будто ему плевать на окружающий мир. Я могла поклясться, что чувствовала, как он наблюдает за мной, но всякий раз, когда я специально перемещала свой взгляд, он опускал свой. Неважно стоял он или сидел, его глаза были сосредоточены на земле. Мы никогда не говорили, мы никогда не пересекались взглядами, но я всегда знала, что он там, и у меня было чувство, что он всегда тоже меня видел. Он не был на своем месте каждый день.

Я могла видеть его в течение нескольких дней или недель подряд, и затем он мог исчезнуть. Через некоторое время он снова появлялся, как будто никогда не уходил. Казалось, что он всегда носил одну и ту же белую футболку, потускневшую из-за дней ношения на улице, джинсы с дырками, под которыми виднелась его кожа, и ботинки, чьи тонкие подошвы говорили о бесчисленных путешествиях. Несмотря на бороду, я могла сказать, что он был молод. Слишком молод, чтобы сдаваться.

Мы были просто двумя людьми, никак не связанными, за исключением одной и той же улицы, которую мы время от времени делили на несколько минут.

То есть, это было до вечера, когда я шла одна от автобусной остановки, вместо того, чтобы взять такси.

Я проделала половину пути до дома, чувствуя себя менее тревожно с каждым шагом приближения к месту назначения. Аллея была тихой. Большинство бездомных были под их самодельными навесами или мрачно сидели в тени. Я прошла мимо случайного прохожего, который также совершал короткую прогулку через ад из своей относительно комфортабельной жизни. Затем я заметила что-то боковым зрением. Это было прямо на том месте, где обычно был тот парень. В темноте я не могла понять, что происходит, но слышалось шарканье и подозрительное бормотание. Казалось, что-то было не так.

На чистом инстинкте (и наивности) я подкралась, чтобы лучше рассмотреть. Вот тогда-то я и увидела, что мое предчувствие в какой-то степени было верным. Два человека окружили парня, мимо которого я проходила сотни раз, толкали его, смеялись, издевались над ним. Он стоял неподвижно, руки в карманах, взгляд, как всегда, опущен в землю

— Возьми эту гребаную сумку, — сказал один из них.

Я даже не думала. Я просто видела, что кто-то нуждается в помощи. Если бы я просто продолжила свой путь, ничто бы не побеспокоило меня. Ну, я собиралась свести это все на нет.

— Эй-эй! — крикнула я. — Оставьте его в покое!

Темные фигуры перестали двигаться, переключив свое внимание на меня.

— Как насчет того, что ты не будешь лезть не в свое дело, сука! — крикнул один из парней, ринувшись ко мне. Второй злоумышленник остался позади с их первоначальной жертвой, прижимая его к стене.

Мой рот начал действовать задолго до того, как мой мозг разобрался в ситуации, и прямо напротив меня оказалось рычащее лицо. Рубцы осыпали кожу грабителя под его темно-синим балахоном. Он был дерганым, скорее всего наркоман, и его нервозная энергия не давала ему оставаться спокойным.

— Разберись с ним, — сказал он своему другу, удерживая свой взгляд на мне, почти вынуждая меня что-нибудь сделать.

Наркоман улыбнулся. Его десна кровоточила, один из зубов был сколотым и коричневым, и была дырка, на месте, где должен быть еще зуб. От запаха его футболки, что ударял мне в нос, было очевидно, что Наркоман не мылся неделями. Он был молод, но выглядел потрепанно. Хоть его возраст в годах, возможно, был близок к моему, его тело прошло через годы, которые считались как десятилетия, перенеся нападение его собственных рук.

Я шагнула вправо, надеясь, что просто смогу уйти, не поддавшись на провокацию, и сделать звонок в полицию, когда буду вне поля зрения, но он преградил мне путь.

Его взгляд осмотрел мое лицо. Сначала здоровую сторону, затем его взгляд перешел на другую. Иногда из-за того, как я закрывала волосами лицо, люди его сначала не видели. Я обычно могла назвать точный момент, когда кто-то замечал изъян. Это всегда была миллисекунда, когда глаза расширялись или челюсть застывала. Другие могли не заметить, но у меня была целая жизнь, чтобы распознать эти маленькие подсказки. Конечно, этот парень не заботился об общественных нормах.

Он начал смеяться,

— Ох дерьмо, Скарфейс (прим.перев. Лицо со шрамом), да ты в ударе!

Я стиснула зубы. Эти растянутые слова мудака не задели меня.

— Черт побери, похоже, что ты раскрывала свой рот слишком много, и кто-то добрался до тебя вперед меня, — сказал он насмешливо.

— Ида на хрен, — сказала я. Я знала, что это было глупо, но ощущалось так правильно. Боже, это ощущалось правильно.

— И ты все еще не выучила урок! Сейчас я разберусь с тобой и с твоим дружком тоже, — он указал туда, где стоял его друг наркоман и таинственный парень.

— Нет, — сказала я, снова сделав шаг вправо, надеясь, что мое вызывающее поведение защитит меня. Я не покажу им страх. Но он схватил меня за руку. Его прикосновение разбудило гнев во мне, о существовании которого я не знала. Я вырвала свою руку из его хватки так сильно и ударила его прямо в лицо. Затем я почувствовала отдачу от удара. Это не было так больно, как звон в моей голове как клаксон. Затем меня начали тащить между двумя зданиями, мой рот накрыли, когда я пыталась закричать.

Автомобиль просвистел мимо, и там были люди под брезентами и самодельными одеялами из газет, но я чувствовал себя полностью одинокой. Я молилась, чтобы кто-нибудь подошел, но окружающая тишина не вселяла надежду. Никто не подошел спасти нас. Меня тянули в пропасть. Я делал все, что могла, вырывалась из захвата этого отвратительного Наркомана и размахивала длинными ногами. Но он, должно быть, был под кайфом, так как его сила была намного больше, чем казалось по его телосложению.

— Оставь ее в покое, — мой собрат по несчастью, жертва грабежа закричал, все еще прижатый к стене. — Отпустите ее, и я отдам вам все мои вещи. — Это был первый раз, когда я услышала его голос. Все это время издалека он был похож на грустного художника. Речь внезапно вернула его к жизни.

Наркоман хихикнул.

— Мы разберемся с вами обоими, ублюдок.

Первый Наркоман прижал меня к кирпичной стене, он обыскал мою сумку, открыл кошелек и перевернул его.

— Где гребаные деньги?

— Я не знаю... это все, что у меня есть, — солгала я. Я в любом случае облажалась, и не отдам им свои деньги так легко. Он был недоволен и схватил меня за талию, как будто я была преступником. Страх увеличивался в моем желудке, в моей груди и наполнял мою голову, в результате чего давление было такое сильное, что было трудно думать или дышать.

— Гребаная Скарфейс, у тебя чертовски красивое тело, — сказал он, его вонючее дыхание касалось моей щеки, как ядовитый туман. Его движения по моему туловищу сменились от безличных и быстрых до медленных и агрессивных, ощупывая мою талию и двигаясь к небольшим холмикам моей груди, сжимая один своей мерзкой рукой.

— Нет! — сказала я, отмахиваясь от его руки. Он поймал мою руку за запястье и прижал ее к моему боку.

— Скажи привет моему маленькому другу, — прошептал он мне в ухо, когда потерся об меня, в результате чего в моем животе поднималось восстание. — Я собираюсь заставить твоего дружка наблюдать.

Порыв движения взорвался на противоположной стене от моей, где меня удерживали. Друг-наркоман упал на землю, плюхнувшись на свою задницу, когда мой новый бездомный союзник ударил его в челюсть. Наркоман упал с отвратительным глухим стуком.

— Беги! — закричал он, но я стояла замерев, мои ноги были почти парализованы от смеси страха и адреналина. Наркоман лежал на земле и стонал.

— Берегись! — закричала я, когда Наркоман освободил меня и прижал моего нового друга к земле.

Я кричала, прося помощи, пока они боролись. Они перекатывались по земле, когда я кричала и ощупывала грязный бетон в поисках моего сотового телефона, чтобы позвонить. Но драка резко прекратилась. Наркоман встал, что-то блеснуло в его руке, когда он опустил это на землю. Звук упавшего металла раздался эхом между зданиями.

Наркоман подбежал к другому Наркоману, который встал и пытался вернуть свое равновесие.

— Пойдем, нам нужно убираться отсюда к чертям собачьим! — он потянул своего друга за футболку, но дезориентированный грабитель едва мог стоять на ногах. — К черту это, — сказал Наркоман, отпуская и оставляя своего «друга» позади.

Мое внимание перешло к парню, который спас меня, когда он поднялся на ноги, сжимая свой бок. Темная жидкость сочилась через промежутки между его пальцами.

— О боже мой, — сказала я себе под нос, понимая, что он был ранен ножом. Я подбежала к нему, мои дрожащие руки зависли над его телом, не зная, как помочь. Блеск янтарного света осветил его лицо. Он поднял голову и наши глаза встретились. Я почти ахнула, когда увидела его глаза: потрясающе идеальный серо-зеленый цвет окружал черные зрачки. Я знала, что это было глупо, но мне в голову пришла мысль, что никто с такими пронзительными глазами не должен жить на улице. Я имею в виду, никто не должен быть бездомным, конечно, но он просто выглядел таким молодым, и таким... эффектным, даже с этой неопрятной бородой.

— Я сказал тебе бежать, — выдохнул он, когда рухнул на одно колено. — То, что ты сделала — было глупо. — Я была одновременно впечатлена и оскорблена его способностью ругаться, после того, как он получил ножевое ранение. Я ждала, по крайней мере, спасибо за мой отважный импульс.

Сирены наполнили воздух, когда красное, белое и синее промчалось по аллее. Кто-то увидел, как меня тащил Наркоман, но было бы уже слишком поздно, если бы не незнакомец, который дрался, чтобы защитить меня от невообразимого.

Эш

Я никогда не был сентиментальным. Не то чтобы эмоции не имели значения для меня, скорее всего наоборот. Я глубоко тронут теми вещами, которые чувствую, это почти дефект. Но я пытаюсь проживать все свои ежедневные дела. Чтобы делать, создавать и быть вдохновленным настоящим, не приступами ностальгии. Цели и задачи, праздники, даты на календаре — все это бессмысленно для меня.

Кроме того Сара была мертва и с ней у меня не было выбора. Я не мог видеть ее, смеяться с ней, спорить с ней. Я стал более чувствительным с тех пор, как она умерла. Так как приближались праздники, я обнаружил себя в яме: кружась, падая, не в состоянии схватиться и выползти из отчаяния.

Я задавался вопрос, как бы все было, если бы я умер вместо нее. Или как все было бы, если бы она не умерла. Я, вероятно, был бы успешным художником к этому времени, но я позволил этим мечтам умереть вместе с ней.

Я задавался вопросом, ходила ли еще моя мать в комнату Сары и плакала в ее подушку. Я задавался вопросом, пил ли мой отец все еще в своем сарае. Прошло около двух лет, и я наделся, что для них все стало лучше. Я не знаю. Я так долго не видел их.

Я изгнал себя, но это не значит, что жизнь стала более приятной. Как прокаженный, я изолировал себя, чтобы перестать ранить других, но иногда я так сильно скучал, что хотел скрести собственную кожу, чтобы почувствовать что-то другое. И раз чувство вины заставило меня уйти, я не мог избавиться от этого чувства. Оно присосалось ко мне как пиявка, всасывая каждый день, делая меня немного слабее, осушая мою волю, чтобы выжить.

В тот день, я сел на автобус до последней остановки, так далеко от пятой улицы как это возможно. Как сентиментальный дурак, я играл с единственной вещью, что осталась у меня от Сары: небольшая латунная брошка в форме кисти. Я помнил, когда она дала ее мне. Ей было около четырнадцати. Она нашла ее на какой-то барахолке и сказала, что она напоминает ей обо мне. Я никогда не носил ее. Какой семнадцатилетний парень будет носить украшение, даже маленькую брошку? Но я помню, думал, что было круто, что у меня есть сестра, потому что братья не делают подобного. Поэтому я носил ее в своем кармане, и частичка Сары всегда оставалась со мной.

Я раздумывал остаться в автобусе, чтобы уехать в другом направлении и завершить цикл, но это небольшое ограничение заставило меня нервничать, так что я вышел и побродил.

Я бесцельно бродил и не обращал внимания, где окажусь в конечном итоге. Как бессмысленный гул, следующий к приводному сигналу, в конечном итоге через несколько часов я вернулся на пятую улицу.

Вот когда я почувствовал себя истощенным. Нет, я не устал. Это было истощение, что сокрушило мозг. Каждая клетка была высушена, истощение не останавливалось на физическом. Если бы вы нашли кого-то в пустыне, на его последнем издыхании, когда каждый последний кусочек влаги испарился из его тела, и спросили бы, хотел бы он стакан воды, чтобы выжить, он нашел бы способ пропищать: «Да». Настолько опустошенный, насколько был я, просто закрыл бы глаза и умер.

Поэтому когда я рухнул на землю и опустил голову, и эти гребаные наркозависимые начали донимать меня, я не собирался бороться. В действительности, я надеялся, что они прикончат меня. У меня даже не было энергии сопротивляться им. Но я надеялся, что они посмотрят в мои глаза и увидят, что там не было ничего, и избавят меня от этого несчастья.

Возможно, ножом по горлу? Пулей в голову?

И это привело меня к этой девушке.

Эта девушка.

Я был так близок к разрешению моей ситуации. Моя семья больше не беспокоилась бы обо мне, и я не страдал бы от бремени жизни каждый день. Если эти наркоманы не убьют меня, они, по крайней мере, надерут мне задницу, и превратят неосязаемую боль, что сопровождала меня ежедневно, во что-то осязаемое. По крайней мере, эта боль отвлечет меня от зияющей пустоты, что наполняла каждую клеточку моего тела.

Это был как какой-то извращенной поворот судьбы, как будто какое-то божество пытается поиграть со мной: человек, который напомнил мне, что не имеет значения, как сильно я старался, я не мог потерять себя полностью, этот человек и вмешается.

Я надеялся, что смогу дать неудачникам то, чего они хотели, то, чего я хотел, и они отпустят ее. Но как только она сломала невидимую стену, разделяющую действующих членов общества от тех, кто сделал эти улицы своим домом, она попала в неприятность, и не смогла бы уйти без шрамов.

Когда этот кусок дерьма, вор-наркоман, прикоснулся к ней, ярость вытащила меня из тумана ненависти к самому себе.

Ее крики были как осколки стекла, кислый вкус, захвативший мои вкусовые рецепторы, мои кончики пальцев покалывало от потребности. Они не потушат ее свет, не остановят ее смех. Она была единственной причиной в мире, что связывала меня с моей старой оболочкой. Внезапно я снова стал заботиться о жизни, только в этот момент. Эти больные ублюдки не причинят ей боль.

Мое онемение было надломлено изнутри яростью, которая взорвалась как бомба. Я даже не почувствовал нож, что вонзили в мою плоть.

Эта девушка, по какой-то причине, я не мог отключиться от нее. Я видел ее также ярко, как привык видеть все остальное.

Она заставила меня захотеть снова творить. Это было опасно. Гораздо более опасное чем то, что могли сделать эти глупые грабители. Я должен был держать желание на расстоянии, или иначе я бы потерял контроль. Потому что мое искусство разрушает людей, о которых я забочусь. Оно превращает меня в монстра.

До этого момента, рыжеволосая девушка, которая сияла как маяк в тумане, была пустой угрозой. Существовал невидимый барьер, где девушки, как она не видели парней, что скрывались в переулках. Я был в безопасности от ее способности прорваться к частям моего мозга, которые были в состоянии покоя благодаря большому количеству лекарства

Тем не менее как-то, она увидела меня. Мерцая в темной аллее, как какой-то ангел-хранитель, которого я не хотел.

Я так упорно пытался не существовать. Но она вынудила меня. Она заставила меня принять участие в жизни.

Я хотел умереть, но она силой вернула меня к жизни.

И я не был счастлив по поводу этого.

3 глава

Бёрд

Я нашла свой телефон и в панике позвонила Джордану. Скорая забрала парня, который спас меня. Я даже не знала его имени. Фельдшеры не позволили мне сопровождать, несмотря на мою настойчивость, что он спас мне жизнь, и я должна быть там ради него.

Наркоман был настолько дезориентирован от удара в лицо, что даже не смог встать на ноги, полиция задержала его сразу. Они взяли мое заявление, и я отказалась ехать в больницу. Я знала, что была в порядке и не хотела вешать на себя медицинские счета.

Как и ожидалась, Джордан не поднял трубку, так как был на работе, поэтому я оставила ему голосовое сообщение. Когда я была в безопасности своей квартиры, подумала о том, чтобы позвонить своей сестре, но знала, что она разозлится. Мне нужно было немного отойти от инцидента, прежде чем я могла рассказать ей. Если я сделаю это сейчас, то буду вся в слезах.

Я и так еле держалась. Была так близка к тому, чтобы моя жизнь непоправимо изменилась. Мой желудок скрутило узлом от боли. Иногда то, что почти случилось, тоже может мучить нас.

Я включила музыку и попыталась танцевать, но энергия нервозности была неблагоприятной. Я просто хотела знать, что он выжил. Что я не вызвала ряд событий, которые привели к смерти. И одна мысль продолжала крутиться: «Как парень, который стоял и покорно принимал нападение на себя, мог активизироваться в бесстрашного героя ради меня?» Этот контраст сбивал с толку. Он дрался с двумя мужчинами за меня, но когда был один, и его толкали и пихали, он просто стоял.

В разгар этой мысли, которая в сотый раз крутилась в моей голове, мой телефон зазвонил.

— Привет, — сказала я. Уже был почти час ночи, и я знала, что должна кое-что объяснить.

— Какого черта случилось? Твой голос до смерти напугал меня.

— Я не хотела, чтобы ты беспокоился. Но я увидела, как кое-кого грабили, и попыталась вмешаться и... на меня тоже напали.

— Что? Напали? Где?

— По пути домой.

— В такси?

— На пятой улице.

— Ты должна была взять такси...

— Я знаю.

— Черт побери, Бёрд! Почему ты не сказала мне?

— Это не так уж важно. Я не хотела, чтобы ты тратил свои деньги на меня.

— Ну, по-видимому, это важно! О чем ты думала?

Я промолчала. Я не знала, о чем думала. Просто не думала, что подобное случится со мной. Джордан вздохнул.

— В голосовом сообщении ты сказала, что в порядке. Это так?

— Да, просто синяк.

— Так что случилось?

Страх вновь охватил меня, будто это происходило снова и снова, и мои глаза наполнились слезами. Я прочистила горло.

— Как я и сказала, я шла домой по пятой улице, и заметила кое-что подозрительное, как будто к кому-то приставали. Я не подумала и вмешалась.

— Боже, иногда твое сердце больше чем твой мозг, — сказал он. — А ты умная, так что это говорит о многом.

— Я не уверена, должна ли я сказать «спасибо» за это или нет.

— Ну, что случилось дальше?

— Один из парней подошел ко мне и потянул с улицы к аллее.

— О боже, — пробормотал Джордан.

— Но парень, которого я спасла, превратился в ниндзя. Он толкнул того, кто держал его, и затем ударил его в голову.

— Святое дерьмо.

— И он боролся с другим, который потом пырнул его ножом. Копы нашли их обоих.

— Ого. Он в порядке?

— Не знаю. Я должна найти способ добраться до больницы. Я не могу позволить ему остаться там одному. Не после того, что он сделал для меня. Я надеялась, что ты поедешь со мной.

— Конечно. Тревор подберет меня. Я попрошу его подвезти нас.

— Уже поздно. Я чувствую себя ужасно, что ему придется быть нашим шофером.

— Позволь мне позаботиться о Треворе. Не беспокойся ни о чем. Кстати я все еще зол на тебя за то, что солгала, но я рад, что ты в порядке.

— Я знаю. Уверена, что буду выслушивать об этом еще целую вечность.

— Будешь. В действительности, я собираюсь периодически вламываться, пока ты будешь в душе, чтобы напоминать тебе ежедневно, — сказал он.

— Как будто тебе нужно еще больше причин, чтобы ввалиться в мою квартиру. Иногда я задаюсь вопросом, может, ты притворяешься геем, чтобы просто видеть меня голой.

— Размечталась, принцесса.

***

К тому времени, когда мы приехали в больницу, мой таинственный парень ушел. Медсестры не дали мне никакой информации. Только сказали, что ему не обязательно было оставаться, и что он не умер. Я испытала облегчение, но также была расстроена. Он подумал, что я просто приняла его помощь, а потом забыла о нем, как только его увезли на машине скорой помощи? Я чувствовала себя в неоплатном долгу перед ним. Он спас мне жизнь. Я ощущала тошноту при мысли, что могло произойти, если бы он не вступился. Он не должен быть на улицах, забытый. Я хотела помочь ему, подружиться с ним, может, найти ему работу. Я хотела сделать что-нибудь для него в ответ, но он так быстро исчез.

Тревор настоял на том, чтобы отвезти нас на ночной перекус в закусочную. Тревор, в отличие от нас с Джорданом, не был танцором. У него была постоянная работа в качестве помощника продюсера новостей. Джордан также не был так беден как я, даже и близко. Вот почему он был так щедр, но это заставляло меня чувствовать себя убогой. Джордан работал в клубе в дополнении к доходу, который получал от преподавания хореографии. Его клубные выступления оплачивались лучше, и он на самом деле получил танцевальную работу. Время простоя в танцевальных выступлениях становилось короче, но его вера в индустрию развлечений была незначительной, и пока простой полностью не исчезнет, он отказывался бросать.

Они были прекрасной парой. Тревор — блондин с темно-голубыми глазами и улыбкой, как будто из рекламы зубной пасты. У Джордана была гладкая кожа цвета какао-бобов и удивительное сильное тело, вылепленное танцами с самого раннего детства. Его зубы также были идеальными.

И вот я, сидела напротив этих красивых мужчин. Может, на расстоянии кто-то мог подумать, что я была красивой, но ближе, все становилось ясной: я была обезображенной.

— Ладно, Бёрд. Сделаем так. Ты никогда не будешь ходить домой ночью одна. Или Джордан или я, с тобой всегда будет мужской эскорт, в любое время, когда ты будешь возвращаться домой с работы.

— Мужской эскорт? — кокетливо спросила я, поднимая бровь.

— Отвали, сучка, — сказал Джордан, и все мы рассмеялись.

— Парни, это просто невозможно. Я живу здесь полтора года. Произошел просто неприятный инцидент. Нападение было личным, и я уверена, что эти ребята будут в тюрьме некоторое время.

— Она такая чертовски упрямая, — Джордан закатил глаза, когда говорил Тревору.

— Она прямо здесь, — ответила я, указывая на верхнюю часть своей головы.

— Ага, ты типа здесь, — вступил в общий разговор Тревор. Я схватила французскую картошку с его тарелки и бросила в него. Она отскочила от его груди в его тарелку, и он скормил ее Джордану. Иногда они могли быть такими милыми, что это вызывало у меня рвотный рефлекс.

— Тревор понимает, что ты моя жена «без секса». Моя психическая стабильность зависит от твоего существования. И мы можем быть столь же упрямы. Больше никаких ночных прогулок домой. И никаких споров.

— Да, папочка, — сказала я. Джордан был первым человеком, которого я встретила, когда переехала в ЛА. В мой первый рабочий день в нашей танцевальной школе, он встал рядом со мной и представился. Вы когда-нибудь встречали кого-нибудь и слышали тот самый щелчок? Вот так это и было. После пяти минут нашего разговора я знала, что мы будем настоящими друзьями. Тогда я жила в комнате для гостей в трехкомнатной квартире, которая досталась в наследство матери-одиночке с двумя детьми, и Джордан был тем, кто помог мне найти мою квартиру, в которой живу сейчас, через коридор от него.

Я думаю, что Джордан считал, что я под его ответственностью, а Тревор был его парнем и поддерживал это. Они знали, что я была одна здесь, и чувствовали, что их долг наблюдать за мной, как два старших брата.

— Ну, хорошо, что он в порядке. Я знаю, что ты хотела увидеть его, но, по крайней мере, ты в курсе о его состоянии, — сказал Тревор, возвращая разговор к моей неудавшейся ночной миссии.

— Он часто в этой местности. Я надеюсь, что увижу его поблизости. Я просто чувствую, что должна помочь ему. Часть меня думает, что своим героизмом я сделала только хуже. Он мог просто убежать, но поставил свою жизнь под угрозу из-за меня.

— Откуда ты знаешь, что он часто поблизости? — спросил Джордан.

Я поняла, что в какой-то степени раскрыла свой маленький секрет: что я замечала его месяцами до этого маленького инцидента.

— Я видела его поблизости. Просто замечала его. Не знаю, почему,— сказала я, возившись с содержанием своей тарелки, чтобы избегать зрительного контакта. Но я знала. Потому что было некое ощущение его присутствия. Что-то, что заставляло меня захотеть узнать его историю. И это заставляло меня чувствовать себя отчасти стервой. Что заставляло меня проходить мимо десятка других бездомных людей и относить их к такому человеческому движимому имуществу улицы, но заставляло подумать дополнительно о том парне? Дело было в его поразительных серо-зеленых глазах? Его таинственной задумчивости? В том факте, что я чувствовала, что он наблюдал за мной? Или потому что он был молод и бездомным, и моя жизнь немного отличалась бы, если бы я не сорвала куш, когда меня удочерили младенцем, я оказалась бы в таком же положении, как и он? В некотором смысле меня освободили от этого, и это пробудило мое скрытое любопытство.

— Знаешь... это может вызвать действительно большой интерес у людей. Девушка спасает бездомного парня, бездомный парень спасает девушку. Бьюсь об заклад, мы бы могли поднять немного денежных средств для него. Эти вещи распространяются довольно легко.— Теперь Тревор нацепил свою продюсерскую кепку.

— Я подумаю об этом. Не уверена, что хочу быть в новостях. — Хотя я хотела, чтобы моя жизнь была в центре внимания, я не хотела, чтобы мое лицо оказалось на ТВ. В первом случае в центре внимания будут мои танцевальные таланты, а во втором мое лицо будет заполнять экран. — Может, мы просто могли бы показать на экране его.

— Мы можем. Простой подумай об этом. Это может и правда помочь ему. И если мы сделаем это, журналисты помогут нам найти его.

Предложение было заманчивым, но я хотела увидеть, могла ли найти его сама сначала. Из того, что я могла сказать, он был своего рода замкнутым, и я не была уверена, что он воспримет хорошо то, что в его истории будут копаться журналисты.

***

Тревору нужно было готовиться к работе, поэтому он завез нас с Джорданом и вернулся к себе. У нас у обоих открылось второе дыхание, и я расстелила свой футон, пока Джордан опускал иглу на моем проигрывателе и отмечал некоторые танцевальные движения, пока говорил. С оранжевой драпировкой футон был единственной мебелью в моей однокомнатной квартире, он служил в качестве дивана в течение дня и раскладывался на ночь в качестве кровати.

— Сейчас будет проигрыш.

— Вот почему мне нравится использовать эту музыку. Она заставляет меня чувствовать легкость.

Джордан делал высокую арабеску, его мышцы сокращались, когда он полностью вытянул свои длинные конечности, его пальцы на ногах тянулись идеально. Он был гениально-одаренный, тем не менее, непринужденный танцор. Его физические пропорции были созданы, чтобы восхищаться ими в движении. Когда он практиковал подъемы, его абсолютная мощь заставляла меня чувствовать, как будто я бросала вызов гравитации. Наблюдать за движениями Джордана отвлекало меня от беспокойства, что все еще бежало мурашками по моему телу.

— Итак, мы устроим День благодарения у тебя, да? Ты знаешь, моя квартира в жутком беспорядке, — я оценила, что Джордан пытается восстановить нашу нормальную рутину, планируя праздники.

— Наверное, но у тебя больше места — настаивала я. — Рассматриваешь ли ты вариант уборки? — спросила я, уже зная ответ на вопрос.

— Даже если я уберусь, все завалено моими вещами. У меня может быть больше квадратных метров, но у тебя меньше мебели комната более просторна.

— Поверь мне, я не минималистка. Это отсутствие мебели называется бедностью. Но естественно, я рада принять гостей. Хотя у меня нет стола.

— Мы просто перетащим мой через коридор,— сказал он, пока делал последовательные повороты по полу.

— И большинство блюд нам придется готовить на твоей кухне, моя плита слишком маленькая и становится чертовски жарко, когда я использую ее. Будем только я, ты и Тревор, верно?

— Да. Это идеально, мы можем готовить у меня, зависать у тебя. Объединить наши квартиры это почти как получить действительно небольшой домик.

И так и было. Мы плавно перемещались из его квартиры в мою. Наши двери были прямо через узкий коридор, и у нас были ключи от квартир друг друга. Сбегать за туалетной бумагой? Фильтры для кофе? Миндальное молоко? Просто сбегать и совершить налет на тайник Джордана. И я не могла сосчитать количество раз, когда Джордан просто врывался через мою дверь, чтобы показать мне забавное видео на YouTube (даже если я была в душе), как будто это было вопросом национальной безопасности.

— Итак, есть парень, с которым я хочу тебя познакомить, — сказал он, когда перемещал свои руки из первой во вторую позиции и наоборот.

— Парень? — спросила я, как будто не услышала его.

— Да, его имя Хавьер, — сказал он, перемежая предложение с пируэтом. — Он красивый, он гетеросексуал, у него восхитительный акцент. Он художник по декорациям. Я подумал, что могу свести вас двоих на сви...

— Черт, нет,— сказала я, прежде чем он смог закончить.

— Б-ё-ё-ё-рд, — он растянул мое имя, как плачущий ребенок.

— Я не хожу на свидания вслепую, — я никогда не говорила вслух почему, как я предполагала, он понимал мои причины.

— Значит мы пойдем гулять. Ты, я, Тревор и Хавьер. Это не будет свидание вслепую.

— Это все еще будет свиданием. Я не хочу такого давления. — По правде сказать, я не хотела оказывать давления на кого-то еще. Если я не понравлюсь ему, то он будет мудаком, потому что не дал девушке с изуродованным лицом шанс. Это должно было случиться естественно, и, к сожалению, для меня, естественные встречи были крайней редкостью. Большинство парней проходило прямо мимо меня к девушкам с безупречной кожей.

Джордан наклонился к деревянной ручке футона.

— Ты молода, и так упорно трудишься. Я просто не хочу, чтобы ты упустила эти годы. Ты бы могла быть в колледже сейчас, знакомиться с парнями, ходить на свидания, наслаждаться своей молодостью, но у тебя нет жизни в кампусе. Поэтому ты должна выходить отсюда! Все что ты делаешь — это работаешь, ходишь на прослушивание и спишь.

В словах Джордана был смысл, но отказ был частью мое повседневной жизни с танцами, и мне больше не было ничего нужно в мире свиданий. Я привыкла оставлять это без внимания. Не то чтобы у меня вообще не было интереса, но интерес всегда был мимолетным. Я была девушкой в старшей школе, которая была другом, которой всегда можно доверять. Когда я получала парня, это всегда было ненадолго, потому что он либо двигался дальше, либо его заботило, что подумают другие. Поэтому мой послужной список, касающийся противоположного пола, был смущающе тухленький.

Я даже не могу сказать вам, сколько легкомысленных взрослых говорили мне мимоходом, какой красивой я могла быть. Как моя единственная в своем роде внешность могла обеспечить успех в модельном и танцевальном мире. Танцевальный мир — суров. Ты постоянно боишься за свой вес. Твое тело рассматривается как товар, как будто твои ноги и грудь, и задница не привязаны к душе, что может быть повреждена. Как ни странно я была благословлена в том плане, которым многие танцоры не могли похвастаться: я была высокой, худой, моя грудь была небольшой и скромной. Все дело в мое лице, то о чем большинству людей не приходилось беспокоиться, удерживало меня. Особенно в балете, где каждый волосок должен быть прилизан. Неиспорченное лицо было важно, и половина меня выглядела, как будто Эдвард Руки-ножницы потрудился над ним.

Я всегда это осознавала, и полагаю, другие женщины могли чувствовать себя похоже, с висящим животиком или иными «изъянами». Но мой был не просто каким-то общим человеческим недостатком. Это была история, которая умоляла быть рассказанной. Ты не мог смотреть на мое лицо, не задаваясь вопросом... почему?

Красота симметрична, а одна половина моего лица не совпадала с другой. Это была хитрость моего уродства, что была особенно тревожной. Я не была рождена с большим носом или амблиопией, или толстыми лодыжками, кое-кто сделал это со мной.

И, тем не менее, я все равно приехала в ЛА. По наивности я думала, что люди увидят мой талант танцовщицы и будут впечатлены достаточно, чтобы забыть о моем лице. Но я была здесь больше года и едва прошла первый этап прослушивания. Когда эти негативные мысли прокрадывались в мою голову, я оттесняла их назад в темную трещину моего мозга, где они жили. Я уже была бедной и не могла позволить себе сомнений.

Я никогда не говорила о своей неуверенности вслух, даже Джордану. Я притворялась, как будто это не беспокоило меня, что люди менее талантливые, чем я получают больше работы, потому что сказать — сделать это реальным. Я знала, что другие могли назвать это заблуждением, но разве не должны вы быть немного помешаны следуя за мечтой?

— Позволь мне, по крайней мере, показать тебе фотографию. Он великолепен. — Вот почему я знала, что это будет бессмысленно. ЛА изобилует красотой, а я не была красивой.

— Может, завтра, но я устала,— сказала я.

— Я тоже.

Я задалась вопросом, останется ли Джордан на ночь со мной или пойдет к себе. По правде говоря, я все еще была немного потрясена и не хотела быть одна, но я не хотела признавать это после всех заверений, что сделала раньше.

Я открыла диван-футон и вытащила подушку.

Проигрыватель остановился, Джордан убрал иглу в сторону и осторожно положил пластинку обратно в чехол.

— Положи подушку и для меня тоже, — сказал он.

4 глава

Эш

Я застонал почти в экстазе, когда горячая вода обрушилась на мое тело. За ночь до этого, я удрал из больницы так быстро, как мог. Я ненавидел замкнутое пространство, и особенно чертовски ненавидел больницы. Поэтому позволил наложить себе швы, ответил на вопросы копов, затем удрал из этого стерильного, бездушного места.

Происшествие немного шокировало меня, и я на мгновение задумался, пытаясь разобраться, что буду делать дальше. Во мне было много беспокойной энергии, и я не знал, куда ее деть. После нескольких часов, нервотрепка поутихла, и первое что мне захотелось сделать — это принять душ. Второе — по-настоящему отдохнуть. Из-за болеутоляющих я чувствовал головокружение, поэтому использовал всю энергию, что у меня была, чтобы добраться до этого душа и затем уснуть в чистой постели.

Когда помылся, я вышел и аккуратно обмотался полотенцем вокруг талии. Все мое тело болело от драки, и рана от ножевого ранения пульсировала по всей моей левой стороне. Обезболивающие помогли не так уж хорошо. Я подозревал, что с моей подноготной, доктора специально не дали мне достаточно, чтобы боль исчезла совсем.

— Я не знал, что ты здесь, — сказал мой брат Миллер.

— Иисус! — я повернулся, испугавшись, и из-за этого стежки на моих швах сильно натянулись. Я поморщился.

— Святое дерьмо, Эш. Что, черт побери, произошло?

— Ничего, мужик.

— Чувак, не время для твоей херни.

Я не выносил, как он просто завалился без предупреждения, а у меня едва хватало энергии держать глаза открытыми, не говоря уже о том, чтобы объяснять, откуда взялось ножевое ранение. Но это был его гостевой домик — его правила.

— Какие-то парни доставали меня, и одна цыпочка попыталась вмешаться. Затем они начали приставать к ней, если серьезно, я думаю, что они хотели изнасиловать ее. Поэтому, я вступился.

Миллер покачал головой.

— Почему ты просто не можешь остаться здесь? Ничего из этого не случилось бы, если бы ты просто остался здесь.

— Ты знаешь почему.

— На самом деле, нет. Почему? Потому что ты не любишь замкнутое пространство? Ну, здесь тепло, у меня есть бассейн, двор... ты можешь проводить снаружи большую часть времени. Там не безопасно, мужик. — Он указал на мир за пределами его ухоженного газона.

Мы оба знали, что реальные причины не имели отношение к моей клаустрофобии. Но мы были парнями и не хотели обсуждать тяжелые моменты. Поэтому проходили через это примерно раз в месяц, Миллер настаивал, чтобы я остался на дольше, чем просто ночь здесь, когда я показывался, чтобы постирать или принять душ. Затем я рассказывал ему, что не буду жить в его гостевом домике, это было неправильно для меня просто жить здесь вот так, и я предпочитал жить снаружи без каких-либо ограничений. Я был как дикое животное, попытки одомашнить меня только заставляли меня огрызаться с теми, кто заботился обо мне.

Миллер вздохнул и сел.

— Так что случилось с девушкой?

— Она в порядке. Ее не пырнули ножом и не изнасиловали, это стоит учесть.

— Бесстрашный поступок с ее стороны. Она...?

— Бездомная? Наркоманка? Нет, она обычный человек, прогуливающийся по улице.

— И правда бесстрашная.

— Беспечная.

— Чувак, ты должен поблагодарить ее.

Я схватил чистую футболку из сумки и натянул через голову.

— Возможно. Но она не должна была ставить себя под удар ради меня. И со мной все было бы в порядке. То, что она встряла, все разрушило. Эти отвратительные мудаки увидели красивую девушку и превратились в диких зверей.

— Тем не менее, я бы сказал, что это восхитительно, что кто-то вмешался, особенно одинокая девушка.

— Наверное. Я не могу позволить себе идеализировать ее. Да без разницы. Я больше никогда не увижу ее, но если увижу, дам ей твой номер, чтобы вы могли подружиться. — Мне было больно, и я был истощен, и все еще взбешен, ну знаете, потому что получил удар ножом. Я вздохнул. — Извини, мужик, я придурок. Я просто устал и немного не в настроении.

— Не в настроении?

Брр, я ненавидел, что он всегда пытался контролировать мое гребаное психологическое благополучие.

— Не в настроении как нормальный человек, а не «не в настроении в стиле Ашера». — Я привирал. В этот момент, спасибо выбросу адреналина, я был в состоянии действовать как-то, похоже на норму. Но я был «не в настроении с тиле Ашера», когда эти мудаки подошли ко мне.

— Голоден? — спросил он.

— Нет. Просто устал.

— Эй, ты знаешь, я должен спросить это, — Миллер вздохнул. Я знал, что приближается. Праздники были не за горами. — Мама с папой принимают гостей на День благодарения.

— Я не могу, бро. — Я был придурком, потому что отверг родителей, но я не мог смотреть им в глаза. Они думали, что хотели моего присутствия, но я был источником всех их проблем. Я делал им одолжение, оставаясь в стороне.

— Я знаю, — сказал он грустно. — Они тоже по тебе скучают.

— Миллер! — его жена, Элла, позвала его. Она обычно не приходила поздороваться, чему я не огорчался.

— Ужин, — сказал Миллер, указывая большим пальцем в направлении дома. — Ладно, ну отдыхай. Я оставлю тебе поесть и принесу. И, пожалуйста, оставайся. Встреться со мной, прежде чем уйдешь.

— О'кей. — Мои веки начали бунтовать, закрываясь на полуслове.

— Отдыхай, мужик,— он хлопнул меня по плечу, и я дернулся, готовясь к боли.

— Ух, — сказал я одурманено, устроившись на прохладных простынях.

Бёрд

Я лежала на своем футоне и смотрела «Ходячие мертвецы» с аккаунта «Нетфликс» Джордана. Спасибо Господу за не настолько бедных друзей.

Сегодня у меня был выходной, и все, что я хотела делать — это лежать на диване и двигаться только для того, чтобы позволить своим легким вдыхать и выдыхать. Была проблема с однообразностью: она забирала так много энергии, что едва оставалась, чтобы тренировать навыки, за которыми я приехала сюда.

Выгодой обучать несколько классов была в том, чтобы заставлять себя пересматривать и оттачивать собственные навыки несколько раз в неделю, и поскольку я уже находилась в студии, я могла остаться, чтобы немного потренироваться. Но чаще всего моя энергия сохранялась и выливалась в прослушивания. Танцы начали ощущаться больше как рутина, усиливая мою неуверенность, когда они должны были быть тем, что заставляло меня забыть о ней.

Я начала дремать славным послеобеденным сном, когда зазвонил мой телефон. Это была моя сестра, Джесса, с которой я разговаривала примерно несколько раз в неделю и которой не звонила с нападения. С тех пор как у нее появились дети, она все больше и больше относилась ко мне по-матерински, и я просто знала, что она придет в бешенство, когда расскажу ей об инциденте. Я уже несколько раз игнорировала ее звонки, поэтому у меня не оставалось выбора, кроме как, наконец, принять его.

— Привет, Бёрди!

— Привет...

— Ты спала?

— Типо того.

— Ох, ну, как дела? — звук детского ТВ-шоу раздавался на заднем фоне.

— Дети смотрят телевизор с объемным звуком?

— На самом деле так громко? Подожди, я убавлю громкость. — Звук телевизора был заменен на воркование и бормотание ребенка.

— Это Эмми? — спросила я.

— Да, — сказала Джесса ласковым голосом. — Она только что проснулась и на удивление в хорошем настроении. Хочешь поздороваться?

— Конечно.

— Скажи привет тете Бёрд!

Лепетание Эми прошлось по мне, заставляя чувствовать тепло и нежность.

— Привет, маленькая Эм! — сказала я в трубку.

— Ладно, дай-ка я положу ее в манеж.

Вот как обычно проходили звонки моей сестры, 85% это была ее словесная борьба с материнскими заботами с нашими фрагментами попыток поговорить.

— Ладно, Эми в безопасности, а Бенджи спит, так что можешь мне рассказать о себе. Как у тебя дела?

— Хорошо, работа, ничего нового. Я взяла дополнительные занятия в танцевальной школе, чтобы обучать пятилеток. Боже мой, они такие милые. Проблемные, но милые.

— А как обстоят дела с деньгами? Все в порядке?

— Да, спасибо тебе.— Моя сестра была причиной, почему я могла позволить себе жить одной, даже в крошечной квартире ЛА. Она была единственной поддержкой от семьи, которая у меня была. И я очень старалась не просить, но временами приходилось, иначе счета не будут оплачены. — Как поживает Алек?

— Хорошо, как обычно занят на работе, и скоро праздники, поэтому мы готовимся к ним. Ты приедешь домой? — она уже знала ответ.

— Нет... я в любом случае я не могу это себе позволить.

— Я куплю тебе билет.

— Дело не только в этом. Ты знаешь это. Не то чтобы я была приглашена.

— Не глупи. Если формальное приглашение это все, что тебе нужно, чтобы приехать домой, я скажу маме...

— Нет. В любом случае у меня есть планы.

Она вздохнула, что означало, что она признала еще одно поражение в битве «Затащи Бёрди домой».

— В любом случае, кое-что еще случилось на этой недели. Хотя я в порядке.

— Что? Что случилось?

— На меня напали, когда я шла домой с работы.

— Напали? Боже мой! Видишь? Все, я поговорю с Алеком. Мы поможем тебе оплатить жилье в более благополучном районе. Я не могу позволить тебе жить так.

— Нет, все в порядке. Мне нравится здесь. Мое здание в хорошей части центра города ЛА, я просто должна проходить через несколько не очень благополучных домов.

— Ну, то это также плохо.

— Я не хочу переезжать. Вы ребята сделали достаточно для меня. В нападении я сама виновата.

— Как ты сама можешь быть виновата?

— Я попыталась быть добрым самаритянином, и это вышло мне боком.

— Я убью тебя когда-нибудь, ты понимаешь это? Тебя и твой огромный рот.

— Но ты же любишь меня за это.

— Не помню такого.

Мы с сестрой были во многом разными. Конечно, так как меня удочерили, мы не были биологическими родственниками. Она была настоящим биологическим ребенком моих родителей. У моих родителей были только мы двое. Позвольте мне объяснить — я никогда не чувствовала себя другой. Мои родители были одинаково строги с нами. Но пока моя сестра делала все, чего они хотели — идеальная миниатюрная блондинка с идеальным мужем бухгалтером и живописной маленькой семьей — я всегда уклонялась. Я была рыжеволосой смешанной девушкой (чего я точно не знала, но думаю, была смесь черного и белого. Я была другой в физическом смысле) с огромным шрамом на лице.

Я не родилась уродиной, просто отличалась от нормы, и как будто Бог думал, что я не считала себя другой достаточно, он дополнительно пометил мое лицо. Я никогда не могла сосредоточиться в школе, хотя мои учителя говорили, что у меня блестящие способности. Вот причина того, почему мои родители отправили меня на танцы. Они думали, это взрастит во мне уверенность, потому что я ненавидела ходить в школу, ненавидела, как дети глумились надо мной, хотя моя популярная старшая сестра делала все, что могла, чтобы защитить меня. Они всегда надеялись, что это поможет израсходовать кое-какую энергию и улучшит сосредоточенность в школе, но думаю, что их надежды провалились. Они хотели, чтобы танцы стали инструментом, чтобы сделать меня податливой, а все что они сделали, это еще больше увеличили мое желание уклоняться.

— Так что произошло? — спросила она.

— Я возвращалась домой и увидела, как какие-то люди изводят парня. Я сказала кое-что, и они прицепились ко мне тоже.

— О боже мой. Я правда хочу стукнуть тебя по башке.

— Что нового?

— Так они забрали твои вещи?

— Нет, парень, за которого я заступилась, внезапно превратился в Чака Норриса, ударил одного и боролся с другим. Это было безумие. Один из них пырнул его ножом. Полиция приехала в самый последний момент.

— Они напали с ножом? О боже мой, — если бы на ней было жемчужное ожерелье, она бы сжимала его. — Сколько их было?

— Их было двое. И один атаковал ножом.

— Копы поймали этих ребят? — ее голос дрожал.

— Да. Сразу же. Один был на месте происшествия, другой не смог убежать далеко из-за ударов, которые получил.

— Я полагаю, ты будешь выдвигать обвинения?

— Не буду. Детектив звонил мне вчера сказать, что они принимают заявление. Но я рада, что мне не нужно давать показания. Судя по всему, они рецидивисты, поэтому получат по заслугам по-настоящему.

— Вчера? Когда это случилось?

— Несколько дней назад.

— И ты рассказываешь мне только сейчас?

— Я не хотела волновать тебя.

— Ты просто отсрочила неизбежное. Я беспокоюсь о тебе, что ты там сама по себе. Ты молода и красива и одинока, и это делает тебя мишенью. Ты знаешь это. Ты так молода, чтобы жить одна. — Моя сестра всегда пыталась напомнить мне, как красива, она думала, я была. Я закатила глаза.

— Я не одна. У меня есть друзья. И ты должна приехать в гости. Я думаю, что ты навоображала себе какое-то жуткое место. ЛА полон людей, так же как и Мэдисон.

— Но у тебя там нет семьи.

— Да, но также у меня больше нет семьи дома. — Я почувствовала обиду в ее молчании. — Ты же знаешь, что я не имею в виду тебя.

— Я знаю. — Последовала пауза, но она сменила тему, вернувшись к нападению. Ну, это то, как я называла это с настоящего момента, особенно моей сестре. Я не могла заставить себя сказать ей, что на самом деле произошло. Я не хотела, чтобы она беспокоилась еще больше. Она уже была вся на нервах.

— Что случилось с парнем, который получил ножевое ранение?

— По-видимому, он в порядке.

— Ты видела его после?

— Нет, он бездомный, я думаю. Он исчез после того, как ему наложили швы. Я пыталась найти его в больнице, но он ушел до того, как я приехала. И с тех пор его не было на своем обычном месте. Я бы хотела найти его. Поблагодарить. — Чувство тошноты вернулось в мой желудок, когда я подумал о том, что бы случилось, если бы он не вступился. — Парень Джордана хочет сделать его объектом интереса для людей. Но я еще не уверена насчет этого... я все еще думаю об этом.

— Бьюсь об заклад, ты заработаешь ему много денег этим способом.

— Я знаю, но что-то мне говорит, что он не захочет внимания. И я скептически отношусь к этим сборам денег. Я слышала о том, что случается, и как человек попадает в еще большие неприятности. Не то чтобы я не хотела делать этого, но мне кажется это так же бесполезно, как заклеить пластырем ножевое ранение.

— Удачное сравнение.

— Не то чтобы я против этого... Просто сначала я хочу поговорить с ним. Я не хочу толкать его на что-то, не убедившись, что он согласен на это.

Джесса вздохнула, как будто пыталась прийти в себя после плохих новостей. Плач ребенка раздался в моей трубке.

— Дерьмо, я имею в виду черт... это Эм. Я должна идти.

— Ладно.

— Бёрд?

— Да.

— Ты правда в порядке? Я имею в виду во всем?

— Я в порядке. Клянусь. — Но я знала, что она говорила не только о нападении.

— Ладно. Я люблю тебя, поговорим позже. И, пожалуйста, будь осторожнее!

— Тоже люблю тебя.

5 глава

Эш

После того как съел еду с тарелки, которую Миллер оставил на кухонном столе (рядом с чеком на сто долларов, который я положил в карман), и сделал несколько сэндвичей с собой, я направился в центр ЛА. Я проспал около четырнадцати часов и не пребывал в том же унынии как, когда грабители подошли ко мне.

Инцидент разбудил какую-то потребность внутри меня, изобразить что-то на холсте. К сожалению, холст был дорогим, как и краски. Я уверен, что словосочетание «голодающий художник» имеет прямое отношение к огромной стоимости материалов для художников.

Мне нужно было осторожнее относиться к этому желанию, и это раздражало. Вот поэтому для меня было безопасно совсем не рисовать. Я не хотел ничего пробуждать. У меня была сторона, которая была бешеная, особенно когда дело касалось того, чем я увлечен. Соблазн рисовать провоцировал другие стороны меня, которые я не мог контролировать. Это не всегда могло помочь, но я сводил риск к минимуму.

Каждый раз, когда я видел эту девушку, утопающую в цвете и свете, это освещало эти маленькие искры во мне. Но я был в состоянии ослабить это. Я видел ее только по несколько секунд за раз, и моя «жажда» не была такой сильной. Но этот взрыв хаоса и адреналина, который мы испытали вместе, толкнул меня к переломной точке. Сенсорный опыт был подавляющим, и пока я спал, то грезил об этом: кремовый оттенок ее голоса путешествовал неровными волнами по моему видению, когда она кричала остановиться.

Наблюдая, как ее лавандовое очертание желтеет, когда она пытается не скулить от страха. Прозрачные фигуры плавали прямо передо мной, как разбитый бокал, когда моя злость нарастала. Постоянная вонь мочи в переулке, перебиваемая запахом бензина, когда чертов мудак толкнулся своими бедрами к ней.

Действие было более живое, чем я испытал за последние несколько лет. Теперь я был вынужден создавать, потому что в это раз, это было больше чем несколько секунд, и это было больше чем наблюдать за ней на расстоянии. Между нами появилась связь.

Поэтому у меня была идея. Я пошел в центр и купил несколько баллончиков с дерьмовой краской. Затем пошел к мусорным контейнерам, собрал пустые коробки и выровнял их. Как только было достаточно, я зашел в здание, которое было мне знакомым, и был доступ к крыше.

Разложил весь картон, готовый преобразовывать формы, цвета и свет, которые жили в моем видении физической реальности.

Я потряс банку с ярко-желтой краской, мои пальцы покалывало от знакомого звука перемешивания краски. Затем я начал распылять. Красное. Голубое. Зеленое. Краска распылялась, заполняя унылые коричневые коробки, в которых когда был чей-то товар фирмы Home Depot.

Когда устал фокусироваться на небольших деталях — гнилые зубы Наркомана, слезы текущие по лицу девушки — моя рука начала дрожать. Я ухватился за баллончик еще крепче, но дрожание осталось, и я бросил его вниз на картон.

Я не мог выразить то, что хотел, на этих кусках картона. Слишком боялся потеряться в искусстве. Не мог отказаться от лекарств, которые вызывали периодический тремор. Я был напряжен. Я не позволю — не смогу позволить — вдохновению завладеть мной.

Я не должен был пытаться рисовать. Я считался вундеркиндом в семь лет, когда творил многое лучше, чем взрослый. Я мог видеть вещи в своей голове, и затем мои руки и глаза просто знали, как манипулировать карандашом или кистью, чтобы воплотить это в реальность.

Что делало меня уникальным в юношеском возрасте — не только моя способность копировать что-то, что я видел, но также интерпретировать вещи, выражать их в форме. Этого не было, пока моя мама не заметила, что я говорю что-то типо: «Голос Сары похож на фейерверк», или «Из-за Миллера мои пальцы холодеют», она вынудила меня выразить всё это. Оказалось, что у меня была не только способность рисовать мир, но я чувствовал более утонченно, чем все остальные. Одно питало другое, обеспечивая невероятно хорошее творчество.

Конечно, у меня были уроки и тренировки, но мои настоящие способности пришли изнутри, бешеная истерия цвета, зрения, звука, прикосновения, вкуса. Что-нибудь стоящее случалось с полной открытостью. Это означало никаких умеренных эмоций и никаких удушающих лекарств.

Поэтому через несколько часов я пнул, раскрашенный краской, картон, раздраженный и пораженный. Может, другим будет в удовольствие, изображенное на картоне, но я видел, что это дерьмо. Дерьмо. Дерьмо.

Я упаковал свои баллончики с краской и направился вниз. Полагал, что вернусь на Скид на какое-то время. То место, где не нужно волноваться о том, что тебя выгонят за бродяжничество. Достаточно времени прошло, чтобы девушка влилась в свою повседневную жизнь, и нам не нужно было проходить через весь этот неловкий процесс благодарности. Может, она даже не узнает меня в течение дня. Это было бы идеально.

Я продолжил идти несколько минут, когда я услышал, как кто-то крикнул:

— Эй!

Я продолжил идти. Я не знаю никого. Это не мое дело.

— Эй!

Дерьмо. Я узнал нотки и «облик» голоса. Да, иногда одни и те же звуки звучат одинаковыми, но эти были точно ее. Я восхищался ими слишком долго, чтобы не признать это.

— Эй, ты, — я опустил голову и ускорил темп, надеясь, что про меня забудут.

Бёрд

— Симмонс, Фонтено, Ортега, Свон. Все остальные, спасибо вам. Это все на сегодня.

Еще один отказ, еще один день в жизни Аннализ Робин Кэмпбелл, так же известной как Бёрди или Бёрд. Боль никогда не притуплялась, но я не позволяла этому остановить меня. Я знала, что легко не будет, поэтому не могла злиться, что это тяжело. По крайней мере, это я повторяла себе. Правда была в том, что то, что я любила, становилось источником боли для меня. Это должно было стать моим спасением. Я могла танцевать и забыть о том, что была другой. Но после полутора лет в ЛА, танец стал способом пролить свет на изъян. Я просто нуждалась в перерыве, одном перерыве, чтобы напомнить себе, какого это чувствовать радость, когда я танцую, вместо давления и разочарования.

Я натянула свои митенки, закинула ремешок сумки на плечо и вышла из зрительного зала центра ЛА, который был в нескольких минутах ходьбы от моего дома. Было раннее послеобеденное время, и я была голодна. Я сканировала улицу в поисках дешевого хорошо места, чтобы поесть, и затем увидела его.

Это было как предзнаменование. Два проваленных прослушивания за неделю, и также была безуспешна в поисках парня. В действительности, я раздумывала о том, чтобы принять предложение Тревора и устроить журналистское расследование, если он не покажется на своем месте к концу недели. Но вот и он, идет прямо через улицу. Это было как обнаружение редкой птицы, которую вы меньше всего ожидали увидеть или что-то подобное.

— Эй. Эй! — крикнула через улицу, но он смотрел прямо вперед. Его руки были в карманах потрепанного пиджака цвета хаки, который был частью его одежды в более прохладные дни. Почти все его волосы в беспорядке были заправлены в шапочку, а рюкзак перекинут через плечо. Я не была уверена, но думала, что увидела, что его походка увеличила скорость, когда я позвала его, но я не позволю ему уйти на этот раз.

— Эй, ты! — я не могла поверить, что все еще не знала его имя. Я посмотрела в обе стороны и решила попытаться обогнать несколько проезжающих машин, когда побежала через улицу. Я заработала несколько гудков и ругательств. — Эй! — позвала я, в погоне за ним, затем перед ним, преграждая ему путь.

— Эй, — сказала я снова, задыхаясь.

Его глаза были еще более ясными днем. Он повернул лицо в сторону и фыркнул, затем нетерпеливо посмотрел на меня снова. Я не могла сказать, был ли он раздражен, зол или и то и другое.

— Я звала тебя, — сказала я, слабо веря, что мой крик, бег, сигналы автомобилей и нецензурная брань в моем направлении не привлекли его внимание.

— Ладно.

— Ты не помнишь меня? — спросила я, почти обиженно.

Он поправил лямку рюкзака, которая соскользнула с плеча.

— Помню.

— Ты расстроен? — до сих пор мое общение с этим парнем было «настоящим удовольствием».

— Нет.

— Ладно... ну, я хотела поблагодарить тебя за то, что спас меня. Я пыталась найти тебя в больнице, но ты ушел.

Его глаза беспокойно метались и он кивнул. Черт побери, скажи что-нибудь. Ты молчаливый ублюдок!

Я чувствовала, что теряю его. Мне нужно было сказать что-нибудь, что-нибудь, чтобы поддержать разговор (если это вообще можно так назвать).

— Мой друг, он представляет KTLA, и он хотел сделать репортаж о тебе и то, что ты сделал для меня. Мы надеялись, что сможем собрать немного денег, чтобы помочь тебе встать на ноги.

Взгляд, которым он посмотрел на меня, заставил меня захотеть проглотить последние несколько предложений.

— Я не ищу благотворительности. И не хочу попасть в новости, но спасибо, — сказал он, обходя меня.

— Подожди! — сказала я, делая шаг в сторону напротив него. — Я не хотела обидеть тебя... Я видела тебя здесь все время, когда шла на работу и с нее. И...я... я не думаю, что ты хочешь благотворительности, но то, что ты сделал для меня — ты спас мою жизнь. Я просто хочу сделать что-то, чтобы отблагодарить тебя. Ты не осознаешь то, что сделал?

Он прикусил внутреннюю часть губы и опустил взгляд.

— Я рад, что ты в порядке, но мы квиты.

— А ты? Ты в порядке? — спросила я. — Я была так напугана, что это серьезно. — Я посмотрела на его торс и заметила, что он был одет в чистую белую футболку.

— Мне повезло. Это была поверхностная рана. Глубокая, но не повредила ничего, и они наложили швы.

— Я пыталась навестить тебя в больнице.

— Я знаю. Ты сказала это.

— Ох, — сказала я смущенно.

— Я просто хотел убраться оттуда как можно скорее.

И сейчас казалось, что наш разговор подходил к реальному завершению. Но я все еще хотела сделать что-нибудь для него. Очевидно, деньги и общественное признание не то, чего он хотел.

— Так что ты делаешь на День благодарения? — спросила я.

Он оживился немного, вопрос застал его врасплох.

— На самом деле не думал об этом.

— Я бы хотела пригласить тебя. Будет честью для меня видеть тебя в качестве гостя.

— Спасибо. — Это не было принятием моего приглашения.

— Будет маленький круг. Только мой друг, Джордан, тот, кто провожает меня домой большинство ночей. Я не знаю, заметил ли ты. — Я чувствовала себя немного глупой, полагая, что этот парень замечает, как я хожу домой. На самом деле я никогда не видела, чтобы он смотрел на меня до нападения. — Ох и его парень. Будет приятно, если будет четыре человека. Мы все не местные, так что это будет наш собственный маленький День благодарения.

Он кивнул, затем поднял взгляд к небу, постукивая ногой. Я полагала, что он пытался найти способ сказать «нет». Он стал значительно приятнее в течение этого короткого разговора.

— Я сейчас осознала, что даже не знаю твоего имени! — сказала я, вытягивая руку. Только после того, как сделала это, задумалась чистый ли он. От него не пахло или что-то подобное, но он был бездомным, и я не могла избавиться от этой мысли.

— Эш, — сказал он, пожав мою руку. Его руки не были чистыми. Его пальцы были покрыты попурри из цветов. Это выглядело как аэрозольная краска.

— Бёрди, Бёрд... можно и так и так.

— Бёрд, — повторил он, с первым намеком на улыбку.

— Я расскажу тебе все об этом на День благодарения, — усмехнулась я.

— Я не знаю...

— Пожалуйста, позволь мне отблагодарить тебя.

Наши руки все еще были соединены, и мы оба, казалось, поняли в одно и то же время, резко разорвав контакт.

— Может быть.

— Ладно. Ну, я живу в одном из домов на шестой между ЛА и Мэин, квартира 7b. Мы начнем около пяти. Я приготовлю достаточно еды и на тебя, а я бедный танцор. Поэтому не дай этой еда пропасть впустую.

Еще одна улыбка. На этот раз это была полномасштабная полуулыбка. Я задавалась вопросом, как он выглядел без щетины.

— Увидимся, — сказал он. Казалось, что его глаза перестали быть сфокусированными, как будто он осматривал мой силуэт.

— Я увижу тебя у себя, — сказала я, уходя прочь, прежде чем он смог ответить.

6 глава

Бёрд

Наши с Джорданом квартиры были наполнены ароматами блюд, приготовленных на День благодарения. Вишневые и тыквенные пироги пеклись в моей духовке, заполняя пространство пряным сладким ароматом, в то время как главные блюда готовились на кухне Джордана. Между уборкой и готовкой, я смогла принять душ только через четыре часа. Джордан и Тревор вышли, чтобы захватить предметы последней необходимости в магазине, прежде чем он закрылся, и с пирогами, которые находились в духовке, я закрыла переднюю дверь и направилась в душ.

Из-за своей работы я часто ходила в лосинах и толстовке, или своей стандартной «во всем черном» манере одеваться. Поэтому я воспользовалась возможностью принарядиться, даже если это будет только для моих «мужей» геев. Я распустила свои волнистые локоны, сделав сзади две небольшие косы по бокам, и надела красивое синее платье на тонких лямках, которое было заужено в районе лифа и с юбкой в стиле 1950-х. Я чувствовала себя женственной, и осмелюсь сказать... красивой.

Финальным штрихом был макияж. Это всегда было приятным делом, но я боролась с этой частью дольше всего. Макияж должен был не только подчеркнуть особенности, но и скрыть недостатки. Ну, мой изъян не мог быть скрыт, и я чувствовала поражение, даже пытаясь. Поэтому нанесла основу и консилер и решила подчеркнуть черты лица. Я подкрасила свои карие глаза черной подводкой и тушью. Нанесла на, слегка покрытые веснушками, щеки абрикосового цвета румяна, и накрасила губы красным блеском, которым редко пользовалась. Когда я сжала губы, зазвенел дверной звонок.

— Сказала вам, что буду в душе, — заворчала я, открывая дверь. Но это был не Джордан, забывший ключи, и... это заняло у меня секунду, чтобы понять кто это.

У парня напротив меня были волосы в беспорядке, но не под шапочкой, вместо этого скрученные в пучок. Его борода была сбрита и была похожа на щетину недельной давности. И вместо клетчатой рубашки на пуговицах, которую он носил, на нем была чистая рубашка и джинсы. На секунду я подумала, что ошибаюсь, но когда заметила знакомый рюкзак на его плече, поняла, что это именно он.

— Эш... — я очень пыталась не звучать удивленной. — Ты пришел!

У меня не очень хорошо вышло скрыть свое удивление.

— Я могу уйти. Я пойму, если ты не ждала меня. — Он уже начал делать шаг назад.

— Не ждала тебя? Не глупи. — Я правда не ждала его. Я шагнула в сторону, чтобы дать ему войти и задумалась, было ли это достаточно умно, приглашать кого-то, кого я не знаю в свою квартиру без парней здесь, но я не знала, что еще сделать. Я имею в виду, он спас мою жизнь, поэтому я чувствовала себя довольно безопасно в его присутствии.

— Как ты вошел?

— Кто-то выходил, когда я заходил. — Он огляделся вокруг и почесал плечо, как будто это была его нервная привычка. — Я принес это. — Он протянул мне коробку, и я заглянула через целлофан, увидев разнообразие пирожных.

— Ох, ты не обязан был приносить это! — сказала я, удивленная и озадаченная его щедростью. Разве он не бедный? Он купил эту новую одежду и пирожные, чтобы прийти сюда? В любом случае я чувствовала, что поставила его в позицию, когда он вышел за рамки своих возможностей. — Спасибо тебе.

— Пожалуйста.

Мы стояли еще несколько секунд, но казалось, будто несколько веков, потому что он не говорил, а его молчание заставляло меня говорить всякие глупости.

— Ты побрился. Ты правда выглядишь хорошо. — И снова я чувствовала себя, как будто не должна говорить, потому что это прозвучало немного лично, чтобы сказать кому-то, кого я не так хорошо знаю. Но боже, он выглядел даже моложе чем прежде. Ему просто не могло быть больше двадцати пяти, но я думала, что все-таки он был ближе к двадцати. Он выглядел посвежевшим, и я могла увидеть лицо, которое он прятал под бородой, и оно было мальчишеским, но худощавым.

Он заправил грубые завитки его каштановых волос. Его глаза осмотрели меня снизу вверх.

— Ты выглядишь очень красиво сегодня. Красочно.

Спасибо Господи, что моя дверь распахнулась и Тревор с Джорданом зашли, смеясь над чем-то и шурша пластиковыми упаковками. Их смех разрушил неловкость между мной и Эшем.

Потребовалось несколько секунд, чтобы заметить, что кроме меня еще кто-то был в комнате.

— Ох, привет, — сказал Джордан. Я могла сказать, что он не узнал Эша, потому то не замечал его так, как я замечала его.

— Джордан, это Эш. Парень, который помог мне, когда на меня напали. — Я хотела сказать «спас», но знала, что Эш возненавидит то, что я назвала его моим «спасителем». И это было больше чем просто нападение, но я не хотела, чтобы тяжесть слова на «И» опустилась на мужчин.

— Ох... Оооооооххх! — сказал Джордан. — Боже, спасибо тебе огромное. — Он сгреб Эша в крепкие объятия, и Эш немного колеблясь, вернул жест. Джордан несколько раз похлопал его по плечу. — Эта девушка. Она единственная в своем роде. Не знаю, что бы делал без нее.

Эш улыбнулся.

— Это мой парень — Тревор. — Джордан указал в направлении Тревора.

Тревор подошел, чтобы тоже обняться, и я поняла, что должна была предупредить Эша, что здесь будет телевизионный продюсер. Я не хотела, чтобы он думал, что я пытаюсь раздуть новостной сегмент.

— Приятно познакомиться с тобой, — сказал Эш, возвращая крепкое объятие.

— Взаимно. Это здорово, наконец, встретиться с тобой. Я знаю, что Бёрд боялась, что ты исчез навсегда.

Я была немного смущена, потому что это звучало так, как будто я говорила о нем, хотя именно это я и делала.

— Она упоминала, что пригласила тебя пару недель назад, но сказала, что ты, вероятно, не придешь.

— Полагаю, что я не дал определенного ответа. У меня не было номера или чего-то подобного, и я не знал, как ответить на приглашение. — Мы все немного рассмеялись. Казалось немного грубо, смеяться над его затруднительным положением, даже если он сам пошутил.

— Ну, ты выглядишь как довольно сильный парень, — сказал Джордан, сжимая бицепс Эша. Я полагаю, так и было. Он был выше меня, а я высокая, поэтому он, по крайней мере, был шесть футов (прим.перев. примерно 183 см). Он был худой, не тощий, но с идеальным строением и с правильным количеством мышечной массы. Это заставило меня задаться вопросом о его питании. Но если и было изобилие чего-то на Скид-роу, это были склады с едой. — Не хочешь помочь нам перенести стол и несколько стульев с другого конца коридора?

Эш взглянул в мою сторону, прежде чем адресовал Джордану.

— Буду рад.

Джордан так вел себя с ним. Он заставлял людей чувствовать себя как дома. Я не была безынициативной, но Джордан окружал людей своей теплой аурой. Он знал, как очаровать людей. И в моих взаимоотношениях с Эшем до этого момента, я чувствовала, что на самом деле слишком сильно давила на него, в своих усилиях проявить признательность. Как будто я иногда заставляла его защищаться. Вы знаете, когда он называл меня глупой и игнорировал на улице.

Минуту спустя Тревор направлял двух других, пока они маневрировали по коридору со столом Джордана, сокращая расстояние между нашими квартирами. Я немного отодвинула мебель, чтобы освободить место для стола. К тому моменту, как они принесли стулья, Эш казался более расслабленным, и я слышала, как Джордан говорит ему об озабоченной чихуахуа Тревора, которой запрещено приходить на День благодарения, с тех пор как он трахает наши лодыжки.

***

— Итак, Эш, — ты родом из ЛА? — спросил Джордан.

— Сан-Диего. Мой отец работал здесь, но моя семья переехала в Пасадену пару лет назад.

Это было странно, слышать о его происхождении. У него была семья, которая жила не так далеко, и, тем не менее, большую часть времени он проводил на улице. Обычно на ужинах люди спрашивают насчет семьи, работе, хобби. Ты пытаешься воссоздать историю человека, основанную на этих кусочках информации. Но что-то случилось между взрослением в семье военных в Сан-Диего и жизнью на лице в одиночестве в ЛА. И что бы это ни было, это не был разговор для ужина.

— Бёрд упоминала, что вы все приезжие?

— Кто не такой в этом городе? — подхватил Тревор, откупоривая вино. Он налил мне немного, затем Джордану. Наклонил бутылку в сторону Эша, предлагая.

— Нет, спасибо, — все, что он сказал.

— Да, я из Мэдисон, Висконсин. Джордан из Бостона. Тревор из Сан-Франциско.

— Сколько тебе лет, если ты не против, что я спрашиваю? — спросил Тревор. Тревор был самый старший в компании — ему было двадцать семь.

— Двадцать один. — Мы одного возраста.

— Как твоя рана? — спросил Джордан, его глаза расширились от осознания. — О боже мой, я только что понял, что ты поднимал этот тяжеленный стол! Извини!

— Нет, нет. Все в порядке. Она хорошо заживает. Передвигать стол не было проблемой.

— Джордан ужасный хозяин. Ты пришел, и он сразу загрузил тебя работой, — упрекнула я.

Эш взгляну на меня с полуулыбкой. Это был редкий момент за ужином. Я смотрела на него, пока он наблюдал за Тревором и Джорданом, а затем взглянул на меня, но наши глаза едва встретились. Я безумно хотела задать ему тысячу вопросов, но по какой-то причине обнаружила, что отчаянно пытаюсь вести себя спокойно за столом.

Не заняло много времени, прежде чем мы все насытились. Джордан сказал, что мы будем играть «Карты против всех», но сначала ему нужно убрать беспорядок в своей квартире, чтобы найти колоду. Он сказал Тревору, что ему нужна помощь. Джордан подошел ко мне и прошептал на ухо, когда я положила свою тарелку в раковину.

— Ты в порядке, что я пойду поищу карты?

— Конечно. Ты в буквальном смысле в другом конце коридора. Я буду в порядке здесь, — прошептала я в ответ.

Затем остались только мы вдвоем.

Я начала собирать тарелки и загружать их в раковину. Не спрашивая, Эш подошел к раковине, расстегнул и закатал свои рукава, и начал очищать тарелки.

— Ты не должен делать это. Ты гость.

— Пожалуйста, позволь мне отблагодарить тебя, — сказал он, возвращая мне мои слова.

— Ладно, ты можешь очищать и передавать тарелки, а я буду мыть.

— Звучит как план.

Когда он передал мне первую тарелку, я посмотрела на его руки.

— Твои руки чистые.

Он странно посмотрел на меня, как будто задумался, должен ли обидеться.

— Я имею в виду, что когда видела тебя последний раз, казалось, как будто ты использовал баллончики с краской.

— Ох, да. — Казалось, он был удивлен моим наблюдение.

— Ты рисуешь граффити?

— Что-то вроде. Я не вандал. Я нахожу большие коробки, распрямляю их и затем использую как холст. Это новый вид для меня. Я использую это только последний год.

— Новый вид? А что еще ты использовал?

— Разное. Акварель, акрил, масло. Я рисовал углем и пастелью. Много раз я комбинировал. Но краски и холсты дорогие. В любом случае сейчас мне нужно не так много. Я пытался рисовать баллончиками, но лучше не делал бы этого.

— Почему нет?

— Я потерял свое видение.

— Что?

— Художественное, не глаза.

— Ох. — Являясь творческим человеком, мне было грустно за него. Потерять свое видение — это как потерять сердцебиение. Как путешественнику потерять компас. Это заставило меня задаться вопросом: вот почему он бродяжничал? Я посмотрела на него, когда он передал мне следующую тарелку. Его большие глаза были немного опущены, и от этого он выглядел и молодыми печальным в одно и то же время.

— Итак, Бёрд?

— Да?

— Я имею в виду имя. Ты сказала, что расскажешь историю, если я приду.

— Так вот почему ты здесь. Я ненавижу разочаровывать, но это не стоило визита,— сказала я с ухмылкой.

— Полагаю, что должен сам оценить. — Это так здорово, что он поддерживал разговор со мной, без того, чтобы я вытягивала каждое слово. Может, ему нужен был друг или два, чтобы помочь ему выбраться из его положения.

— Ну, когда была маленькой, я была очень худой. Просто кожа да кости. Мо колени были двумя гигантскими коленными чашечками. И у меня были очень худые ноги. Как у птички. Я любила прыгать и танцевать. Так это и прицепилось. Ноги больше не худые из-за танцев, да и мне больше не десять лет, но прозвище осталось. — Его глаза опустились на мои ноги, я уверена, непроизвольная проверка моих мышц.

— Ты танцовщица?

— Да, хотя иногда так не кажется

— И какой твой вид танца?

Я мягко рассмеялась, обычно люди спрашивают, какой стиль танцев, а не какой мой вид танцев. Но это казалось намеренно, как будто он пытался быть дерзким со мной.

— Модерн, классический балет, джаз.

Он кивнул, как будто моего ответа было достаточно.

— Как долго ты рисуешь?

— С тех пор как себя помню.

— Ты хорош в этом? — спросила я.

— А ты? — спросил он, приподняв бровь.

— Я не смог найти их! — закричал Джордан, врываясь через дверь как мой собственный вариант Крамер. — Я думаю, что одолжил их Дэмиену или Джони? Дерьмо.

Тревор и Джордан очистили стол, пока мы домывали посуду. Между употреблением алкоголя и срочностью очистки стола, я знала, что Джордан планирует для нас то, что мы называли «Танцевальная вечеринка 2000», что означает просто танцевать как придурки по моей квартире. Даже хотя почти десятилетие прошло с двухтысячного, добавлять это число к чему-либо все равно казалось новым и современным.

— Я должен уходить, — сказал Эш, когда протянул мне последнюю тарелку.

Это ощущалось так неправильно. Как я могла привести этого человека в дом, этого парня художника, и просто отпустить его, и позволить улице поглотить его, чтобы стать еще одним безликим бездомным? Я не могла ничего сделать с тысячами, мимо которых проходила каждый день, но у меня был шанс помочь ему.

— Еще слишком рано. Мы планировали еще немного потусоваться. Ты не должен уходить. Можешь переночевать здесь сегодня, если хочешь. Мы, возможно, будем бодрствовать всю ночь.

И вот я снова говорю нелепости, которые были слишком бесцеремонны и просто идиотские. Я едва знала этого парня. Но доверяла ему, что он не причинит мне боль, и мои парни здесь. Не то чтобы я была одна.

— Слушай, спасибо тебе за все это. Я оценил это. Но я не люблю стены, — сказал он. — Можно сказать, что я тоже как птичка. Мне просто нужно выбраться отсюда.

— Ты уверен?

Он сосредоточил глаза на мне, чтобы выразить свою искренность и сказать подчеркнуто:

— Ты заставила меня чувствовать себя желанным гостем, Бёрд.

— Ладно.

Я хотела спросить увижу или его снова, что, может, мы станем друзьями, но затем подумала, что это будет странно, потому что, в то время как мы были из одного и того же мира, в другом смысле мы были с совершенно разных планет. Я знала, что увижу его снова, где-нибудь на улице, когда он будет бродить со следами краски на пальцах. Как я могу возвращаться в свою уютную квартиру и есть свою еду, зная, что парень, который спас мою жизнь, был одинок? Как я могла просто принять, что у него нет дома, и что в самом-то деле означает, что он не любит стены? Было так много вопросов к нему. Он не был карикатурой нищеты, которую многие из нас создали в своих головах. Он был сложным. Я могла сказать, что у него было так много истории, чтобы поделиться, и я хотела услышать каждое слово. Но я не сказала ему ничего из этого. Я просто отпустила его.

7 глава

Бёрд

Прошло несколько недель со Дня благодарения, и я не видела Эша с тех пор. В некотором смысле это было облегчение. Проходить мимо него на улице, прежде чем я узнала его, было проще, чем сейчас, когда он спас мою жизнь, когда мы разделили трапезу, мыли посуду вместе и делились намеками о том, кем мы были. Сейчас мне было страшно. Равнодушие больше не было вариантом. И это заставляло меня думать обо всех других, когда я шла домой по 5-ой улице.

У каждого была своя история. Они все были людьми, которых вытолкнули на улицу, поэтому все остальные не должны чувствовать вину или отвращение или любое ужасное чувство, которое провоцировалось проблемами с «отбросами общества». Но именно история Эша интриговала меня. Что-то внутри говорило мне, что его история была уникальна. И именно эта история ворвалась в мою жизнь.

Я подумала, что, возможно, никогда не увижу его снова. Мы становились ближе. и он не любил стены, а зная меня, Джордана и Тревора — мы бы в каком-то роде стали этими стенами. Он пытался исчезнуть, и я не отпущу его. Поэтому я решила, что он нашел новое место, где спрятаться.

Одним вечером, когда Джордан был на поздней репетиции местного рождественского шоу, в котором он был хореографом, я захватила кое-какой ужин для него, после своей смены в ресторане. Когда я проходила по многолюдным улицам центра ЛА к месту, где проходила репетиция, мой разум был приятно пустым, впитывая окружающий вид. Здания. Кирпичи. Гудки машин. Две женщины, которые смеялись. Магазин с предметами для рисования.

Магазин «Все для искусства».

Так же как и в тот день, когда я шла с прослушивания и увидела Эша через улицу, это казалось предзнаменованием. Или может, я видела предзнаменования там, где хотела их увидеть. В любом случае я обнаружила, что толкаю дверь магазина; колокольчик зазвенел в тихом магазине, объявляя о моем приходе.

Кроме одного семестра в классе по искусству, этот мир был не изведан для меня. Проход за проходом был заполнен красками, тюбиками, бутылочками, кистями и бумагой — и из-за всего этого у меня была сенсорная перегрузка.

— Могу я чем-то помочь вам? — спросил тощий паренек. Я заметила, что он отводит глаза, как и другие люди, которые замечают мои шрамы.

— Эм... Я бы хотела сделать подарок другу, но ничего не знаю об искусстве.

— Вы знаете, что ваш друг предпочитает использовать?

— Я думаю, что он перечислил мне почти все, и он сказал, что любит смешивать.

— Ладно... хммм... — сказал парень, подперев подбородок рукой. — На какую сумму рассчитываете?

— Это своего рода прихоть, поэтому не на большую. — От моего краткого просмотра товаров магазина я поняла, что Эш был прав: все это дорого.

— Ладно, кое-какие вещи выставлены на распродажу. Вы были в его студии? Знаете, что у него есть?

— У него нет студии и места, чтобы рисовать. Я не думаю, что у него есть что-нибудь.

— Ладно... — я думаю, что ввела парня в еще большее замешательство, но подумала, что рассказывать всю предысторию — это чересчур.

— Я полагаю, что лучший способ объяснить будет... если бы вы начали с самого начала, что бы вам понадобилось?

Казалось, что ему пришла идея, и он выпрямился.

— У нас есть много праздничных предложений, так что это прекрасное время, чтобы пополнить запасы. Ему понадобится мольберт, и вот этот стоит сорок долларов на распродаже.

Мой желудок немного скрутился в узел. Это еще даже были не краски! Но я кивнула, когда он схватил длинную, узкую коробку.

Он взял большой лист бумаги, который не был идеальным, но подходил для большинства красок и рисунков углем.

Когда я пересказала все средства, что упоминал Эш, парень взял коробку угольных мелков, коробку пастели и акварель с несколькими кистями.

— Вот здесь мы должны остановиться. Этого достаточно, чтобы поэкспериментировать, и он сможет создать смесь из разных цветов. Это отлично для начала.

Мой желудок скрутило, когда я смотрела на корзину, задаваясь вопросом, какая будет общая сумма. Но все это было важным, и я не хотела ни от чего отказываться.

— Что насчет возврата? На случай, если ему что-то не понравится. — Это больше было о том, если вдруг я никогда не увижу его снова.

— Тридцать дней, нераспечатанное, с чеком.

Я сделала глубокий вдох и последовала за ним к прилавку.

— Сто семьдесят три доллара и тридцать один цент. Вы сэкономили шестьдесят два доллара на распродаже.

На самом деле я ничего не сэкономила. Это была на сто процентов импульсивная покупка. Импульс, который я едва могла себе позволить. Но это ощущалось таким правильным, поэтому я протянула свою кредитку, и прочитала небольшую молитву, чтобы боги чаевых благословили меня на этой неделе за мою щедрость.

***

Я еле вошла с несколькими пакетами и мольбертом подмышкой в танцевальную студию.

И пять, шесть, семь, восемь. И раз, два, три...

Я наблюдала как бледную, маленькую брюнетку подбрасывал в воздух гибкий мужчина. Я бы хотела быть на шоу, но труппа уже была собрана к тому времени как Джордан получил работу. Джордан заменял первоначального хореографа, который резко оставил шоу ради другого.

Я пыталась быть незамеченной, но мои пакеты шуршали, и деревянные ручки кистей хлопали друг об друга внутри. Джордан развернулся и махнул мне.

— Хорошо, устроим перерыв на сорок пять минут на обед, и затем все будут готовы, вовремя!

— Помоги, — умоляла я, когда Джордан забрал сумку из моих рук.

— Что, ради всего святого, это такое? — спросил он.

— Я купила это для Эша.

— Эша? Ты видела его после Дня благодарения?

— Нет, но он сказал мне, что любит рисовать, и я подумала, что это будет хорошая благодарность.

— И куда он отнесет все это? В свою квартиру?

Я подумала об этом. И решила, что могу держать все это у себя, а он сможет брать, когда ему будет нужно.

— Ох, неважно, он найдет способ. А если нет, я верну все это.

Джордан посмотрел на меня с подозрением.

— Что? — спросила я оборонительно. Я была немного раздражена из-за того, что тащила все эти вещи.

— Я не собираюсь говорить то, что думаю, — сказал Джордан, растягиваю свою шею и натягивая на переносицу свои модные очки в толстой оправе.

— Ох, даже не начинай это, — огрызнулась я.

— Послушай, он бездомный и, вероятно, облажался сверх меры, но я не слепой, и знаю, что и ты тоже не слепая.

— Пожалуйста, не говори со мной, как будто я ребенок, когда я только на пять лет младше тебя, — сказала я, передавая ему его еду.

— Спасибо тебе, — сказал он, беря ее. — Ну, он милый. Вежливый. Не говори мне, что ты не заинтригована.

— Я хочу помочь ему, потому что он спас меня от самого худшего, что может случиться с женщиной. Вот и все. Он бездомный, ради всего святого! Я уверена, что мое суждение намного лучше, чем ты думаешь, — зло прошептала я.

— Ладно-ладно, виноват. И я не собираюсь осуждать тебя. Я имею в виду, если бы ты видела весь послужной список парней, с которыми я зависал.... но со всей серьезностью, будь осторожна. Если он приходит, убедись, что я дома. Скажи мне, чтобы я мог проверить. Я знаю, что ты хочешь быть его другом, и это благородство духа, которое я ценю в тебе, но есть так много всего, что мы не знаем. Улицы — испорчены. И он там, означает, что он тоже испорченный, неважно насколько адекватным он может казаться.

— Я не наивна. Я понимаю, но просто хочу помочь ему. Я чувствую себя в долгу перед ним. И, конечно, буду осторожна. Доверься мне, попытаться помочь этому парню — это как вырывать зубы, поэтому я сомневаюсь, что он даже придет за этими вещами.

— Я думаю, что он хочет твоей помощи, просто ему мешает гордость или что-то подобное.

— Что заставляет тебя говорить это?

— Он пришел на День благодарения, не так ли?

Джордан был прав. Но это озадачивало меня больше всего, если я хочу с кем-то дружить, то хотя бы разговариваю с этим человеком. Если мне нужна помощь, я сглатываю гордость и опираюсь на друга. Но почему Эш был таким сдержанным, если он правда хотел моей помощи?

— В любом случае, — сказал Джордан, откусывая кусок курицы, — мне любопытно узнать, хорош ли он?

8 глава

Эш

Слишком хороша.

Вот какой она была. Я существую в мире крайностей, и я должен оставаться спокойным. Я не мог позволить себе пойти туда, куда она зовет меня.

Когда мы сидели на ужине на Дне благодарения, я пытался не смотреть на нее, так же, как я всегда пытаюсь не смотреть.

Она могла зажечь меня. Ее палец был прямо на переключателе.

Если я попаду под влияние этих вещей, что делали меня веселыми, у меня появятся навязчивые идеи. Эта комбинация — навязчивые идеи и одержимость — всегда приводила к порочному кругу, который я пытался разорвать.

Но я не мог позволить себе быть одурманенным этим. Поэтому, когда все стало чересчур, когда Джордана и Тревора больше не было, чтобы отвлечь меня, когда я осознал настоящий потенциал ее эффекта на меня, то понял, что мне нужно немедленно уходить. Потому что это могло привести к опасному и неизведанному.

Искусство всегда было центром моей мании, а она была воплощением искусства, и я боялся, что каким-то образом она могла попасть в мое безумие.

Поэтому я отправился к дому своего брата, вернул одежду, которую одолжил, и снова вернулся к одиночеству улиц. Он как всегда предложил мне остаться в гостевом доме, но я чувствовал страх его жены так же четко, как если бы она умоляла меня не оставаться. Я бы обдумал это однообразие, поскольку были праздники, и это было б неплохо, но я не мог так долго быть рядом с братом. Он самый лучший брат в мире, но встречаться лицом к лицу с кем-либо из моей семьи, напоминает мне, как сильно я подвел всех.

Хотя я взял раскладной телефон, который он дал мне. Миллер умолял меня. Сказал, что ему просто нужна возможность, быть со мной на связи. Я не думал, что это слишком безумная просьба.

Все было хорошо на протяжении двух недель. Я занимал свои дни скитаниями. Пытался отвлечь себя от видения, что приходило ко мне, манило меня рисовать. С тех пор как я встретил ее, это становилось все труднее и труднее. Но я не мог делать и то и то. Я не мог рисовать с энергией и сохранить здравомыслие. Как только шлюзы открылись бы, ничего не могло остановить оглушительные, разрушающие волны.

Ночью я отправлялся на новое место, туда, где я знал, что она не увидит меня. Я хотел убедиться, что она в безопасности. 5-ая улица не была местом, чтобы ходить в одиночку таким хорошеньким девушкам как она. Но она показывалась не часто, и когда это происходило, она была с Джорданом. Хорошо.

Это я мог выдержать — то, как было, прежде чем она спасла меня. Я был зол, когда она сделала это. Она подставила себя под большой риск, а я не стоил этого. Но в то же время, это доказало мне, что она была всем, чем я думал она была: храбрая, добросердечная, даже пылкая. Мое шестое чувство никогда не подводило меня.

В одну ночь я заметил, что она идет домой с Джорданом и кучей пакетов. Я узнал логотип знакомой коробки у нее подмышкой. Она несла художественные принадлежности. Она с таким же успехом могла бы держать чашу с крэком под носом у наркомана. Это для нее? Она собиралась рисовать или чертить? Было так много всего, чему я мог научить ее. Было так много всего внутри меня, что я глубоко похоронил.

Потому что я боялся снова стать тем самым человеком.

Бёрд

Была пятница, и я с нетерпением ждала таких редких свободных выходных. У меня было только занятие утром для маленьких непосед, как я называла их, а затем короткая обеденная смена в ресторане. Шоу Джордана было на этих выходных, и я удостоверилась, что мое расписание было свободно для этого события.

Погода была прекрасна. Небо было идеально голубое с несколькими облаками. Дул приятный легкий ветерок, достаточный, чтобы надеть легкий свитер. Тем не менее, в то время как небо надо мной выглядело чистым, я вскоре вдохнула запахи Скид-роу, которые были подхвачены чудесным ветром: мочу, что никогда не выветривалась (спасибо прекрасной погоде ЛА), запах тела и мусора.

Художественные принадлежности, которые я купила для Эша, все еще лежали в пакетах на полу моей квартиры. Я смирилась с тем, что верну их на следующей неделе, как только это подойдет к отметке тридцать дней.

Видимо Джордан был неправ. Эш не хотел моей помощи. Он не давал мне никаких скрытых подтекстов или играл в игры разума. Он просто не хотел брать подачки от меня.

Но, конечно же, как он всегда умел делать, когда я меньше всего ожидала увидеть его, он был на своем старом месте. Я остановилась. В этот раз, вместо того чтобы притвориться, что не видит меня, он оттолкнулся от стены, на которую опирался, и посмотрел прямо на меня.

— Эш... — в моем голосе звучало неверие. — Эй. Я думала, ты избегаешь меня.

— Просто у меня был временный перерыв от этого места.

— Почему ты вообще захотел взять перерыв от этого места? — спросила я саркастично. Интересно, была ли моя шутка бесчувственна. В любом случае это был его дом. Но он улыбнулся, глядя вниз и в сторону. Если бы вы могли стереть то, что нас окружало, и переместить нас в другое место в ЛА, мы могли бы быть похожи на двоих молодых людей, которые флиртуют.

— Ох! — сказала я, как будто это не была первая вещь, о которой я подумала, как только увидела его. — У меня есть кое-что для тебя.

— Да?

— Да, ты сказал мне, что любишь рисовать.

— Люблю.

— И ты сказал, что все это дорого. Поэтому я кое-что купила тебе. Я подумала... ну знаешь, когда тебе будет нужен перерыв от всего этого, ты можешь прийти ко мне и рисовать.

— Ты правда не должна была делать это, — сказал он, качая головой. Его борода снова начала отрастать, и я бы хотела видеть больше его лица. Он был в своей старой одежде: вязаная шапочка, белая футболка, легкая куртка.

— Я захотела. Счастливого рождества.

— Я не знаю, что ты купила мне, но эти вещи достаточно дороги, и я знаю, что ты сама пытаешься свести концы с концами.

— Позволь мне отблагодарить тебя, — сказала я. Это был наш способ заткнуть другого.

Он продолжал улыбаться.

— Ладно.

— Так ты хочешь увидеть все это? Если ты не будешь использовать что-то, или тебе не понравится что-то, мы можем произвести обмен, но осталось не так уж много времени. Я купила все это некоторое время назад.

— Как насчет сегодня?

Я не ожидала такого поворота.

— Ну, я по пути на работу, но рано освобожусь. Как насчет в три? Позже я пойду на шоу. Джордан выступает в нем в роли хореографа.

— Хорошо. В три.

Я изучала его лицо, и не могла сдержать комментарий.

— У тебя скоро снова будет полноценная борода.

— Тебе не нравится? — я поняла, что, скорее всего это было не подражание моде, и с моей стороны было бестактно так говорить.

— Я имею в виду, ты выглядишь хорошо, мне просто нравилось, как ты выглядел на Дне благодарения — было видно твое лицо.

Он провел пальцами по красновато коричневым грубым волосам и кивнул.

— Хорошо, мне нужно идти на занятия. В три?

— В три.

9 глава

Бёрд

Я пришла домой около двух тридцати. Я думала, что смогу встретить Эша по пути домой, но его нигде не было видно. Я позвонила Джордану, чтобы рассказать ему об импровизированном визите, но он ушел на весь день, готовиться к шоу, которое будет этим вечером, и был не в восторге. Он попросил меня постараться и перепланировать встречу, но как можно перепланировать встречу с кем-то, с кем ты не можешь войти в контакт? Эш появится на моем пороге, и да будет так.

Как только я прошла через дверь, я вытащила все из пластиковых пакетов, которые просто стояли у двери. Я собрала мольберт и расставила все краски, кисти, пастели на одном из моих складных столиках — ближайшая мебель, что была к обеденному столу.

Около трех я села на свой футон с чашкой горячего чая, ожидая стука в дверь в любую минуту. Настало три часа и прошло. И вот уже три пятнадцать, и три двадцать пять, и я знала, что должна встать, и я была взбешена. Но также я была уставшей от того, что рано встала утром и задремала, закутавшись в плед.

Стук в дверь вырвал меня из сна, и я посмотрела на свой телефон. Три сорок пять. Я подскочила, пытаясь встряхнуть свое оцепенение после дремоты, и подошла к двери. Через глазок я наблюдала, что Эш беспокойно переминается с ноги на ногу.

— Ты опоздал, — сказала я, открывая дверь.

— Прости, мой автобус опоздал. — Этот маленький намек о его жизни заинтриговал меня больше. — Когда тебе будет нужно, чтобы я ушел, просто скажи.

— Шоу не начнется раньше семи часов,— я указала на пространство у окна, которое обустроила для него. — Там все вещи.

Он опустил свою сумку на пол и подошел к мольберту, листая страницы бумаги, что я прикрепила к нему.

— Слишком много всего, Бёрд.

— «Спасибо» будет достаточно.

Он смотрел на принадлежности почти в оцепенении, выглядя напряженным и неуверенным. Он сказал, что потерял свое видение, и я задавалась вопросом, было ли с этим связано какое-либо беспокойство.

— Почему бы тебе не повозиться с этим? Нарисуй или напиши что-нибудь.

— У тебя чистый дом, а искусство — это беспорядок.

— Мне все равно. Я бы не пригласила тебя сюда и не купила все эти вещи, если бы было по-другому.

— Я говорил тебе, что больше не рисую. — Он собирался бороться со мной изо всех сил, и я была готова принять вызов.

— Ну, это неправда. Я видела краску на твоих пальцах.

— Это не считается.

— Потому что это краска из баллончика?

— Просто потому, что это не считается.

— Беспорядок — это просто часть процесса. Разве ты думаешь, что я не спотыкаюсь или не забываю идеально вытягивать пальцы ног? То, что ты сторонишься этого, не делает тебя лучше. А совершая ошибки, ты как раз становишься лучше.

Он вздохнул, взял кисть и провел пальцами по щетине.

— Ты можешь включить какую-нибудь музыку?

— Конечно.

— Что-то легкое. Громкая музыка отвлекает.

— Хмм, — сказала я, думая, что включить, когда потянулась к своему телефону.

— Нет. Вот это, — сказал он, указывая кистью в направлении моего проигрывателя.

— Ох, я не думала, что такой молодой парень как ты, оценит это.

Он неодобрительно поднял на меня брови.

— Почему бы тебе не выбрать? — предложила я.

— Ты потанцуешь?

— А?

— Если я собираюсь, как по команде, рисовать, это как раскрыть свою душу. Я хочу, чтобы ты раскрыла мне свою. Это справедливо.

— Так вот как это должно быть? Ты показываешь мне свое, а я тебе свое?

— Я бы сказал наиболее классный вариант.

Этот обмен фразами заставил мое сердце затрепетать. Это было странно интимно, и низкий тон его голоса был почти соблазняющим. Эш был прав. Для меня это было просто мазать краски на холст, но когда он приравнял это к танцам, я поняла всю уязвимость в том, что просила его сделать.

— Хорошо. Хотя ты все еще можешь выбрать музыку.

Он положил кисть и присел на корточки, чтобы рассмотреть мою полку с пластинками.

— У тебя здесь на самом деле коллекция.

— Да. Это моего отца.

— Вы близки?

— Раньше были. А ты со своим?

— Раньше были. Он...? — конечно, он подумал об этом, кто бы расстался со своей коллекцией пластинок, пока не умер?

— Ох, нет... мои родители были очень строгие, по большей части нам не разрешали слушать музыку. Но в одну из ночей, мой отец пришел домой с работы и направился в свое логово, где слушал эти пластинки. Я пришла и села к нему на колени, и мы танцевали. Он ужасно двигался, — сказала я, смеясь, — на мой шестнадцатый день рождения, он восстановил проигрыватель и отдал мне всю свою коллекцию.

— Ничего себе.

— Да, это самый лучший подарок, который я когда-либо получала.

Он начал открывать конверт.

— Закрой глаза. Я не хочу, чтобы ты увидела, прежде чем музыка заиграет.

Я фыркнула.

— Хорошо.

Я сжала руки по бокам, когда прислушивалась к шагам Эша, пластинка была вытащена из конверта, затем он установил ее в проигрыватель и опустил иглу.

Знакомые аккорды пианино заполнили комнату, и я мгновенно признала песню Битлз, Golden Slumbers.

Я открыла глаза, а Эш уже распаковывал угли. У нас была сделка, поэтому я начала двигаться, и меня не заботило, что он делал, пока я танцевала. Мне нужно было сосредоточиться на музыке и своем теле. Поначалу я нервничала, даже была немного застенчива, но когда бы я ни смотрела на Эша, его нижняя губа была прикушена, и его руки порхали, когда его глаза перемещались от меня и назад на мольберт перед ним.

Не было причин чувствовать застенчивость, потому что мы оба были в своей стихии. Мы были похожи. Конечно Эбби-Роуд (прим.перев. двенадцатый альбом британской рок-группы The Beatles) предназначен, чтобы перетекать от одной песни к другой. Поэтому проникновенная мелодия Golden Slumbers плавно влилась в скандирование Carry That Weight, которая закончилась тяжелой, почти эротичной игрой гитары. Поэтому я подошла к задней части мольберта и играла в воздухе на гитаре, безмолвно ртом повторяя слова для него. Он улыбнулся, но был где-то в другом месте, его шапка почти слетела с головы, открывая мягкие шелковистые кудри и волны. Его язык был немного высунут изо рта, когда он оценивающе смотрел на холст. Отыграли последние строчки песни, когда я мягко перескочила в свое танцевальное пространство. Затем я подбежала к проигрывателю и переключила иглу на Oh Darling, так как знала эту пластинку наизусть, и не ощущала, что Her Majesty, будет хорошей песней для танца. Когда я подняла иглу, он заметил, остановившись посмотреть, как будто это сбило его концентрацию.

— Не беспокойся, я просто переключаю, — сказала я.

Эту песню я чувствовала всей душой, покачивая бедрами из стороны в сторону, позволяя своим конечностям тянуться. Я сжала ткань своей футболки и потянула ее, как будто она была в огне. Когда я сделала это, то забыла что этот странный и загадочный мальчик может наблюдать. Прошло так много времени с тех пор, как я танцевала ради чистого удовольствия. Всегда были лишь тренировки, прослушивания или демонстрации. Здесь не было никакого осуждения, страха быть отвергнутой, просто пространство, чтобы двигаться и выражать себя.

Комната была наполнена творческой энергией. В этом слове не было ничего другого кроме — кайф, наркотик. Метафизический. Эш отстранился от меня, так же как и я от него, но мы были связаны — мое тело, его кисть. Песня подходила к концу. Я вытянула руку и подняла иглу, и заметила тишину. Эш не двигался. Он наблюдал за мной все время. Я подняла глаза и наши взгляды встретились.

Все энергия, которая пощипывала мою кожу и направляла мое тело, сгустилась между нашими взглядами, и мы оба отвели взгляд так же быстро, как и наши глаза встретились. Я отвернулась, в поисках отвлечения в другой пластинке. Я вытащила Тома Уэйтса, сразу перешла к песне Please Call Me, Baby и снова начала танцевать.

Эш вернулся к своей работе, а я вернулась к своей. Мы делали это, даже не знаю, насколько долго, потому что время исчезает, когда ты танцуешь.

— Я закончил, — наконец сказал он, отступая от мольберта. Его лицо, руки и рубашка были покрыты радугой краски и пастели.

Я сделала усилие, чтобы не подглядывать, и хотя я не могла знать, но была уверена, что картина будет хороша. Но Эш, казалось, не выглядел удовлетворенным.

Я обошла и ахнула, когда увидела работу. Это была я, но это была вариация меня, взрывающаяся цветом, движением, мои волосы превратились в нечто другое — потустороннее, закручивая меня в бесконечном цвете.

— Это прекрасно, — сказал я. На моем лице не было шрама. Казалось, будто он мог видеть, как я танцую в своих мечтах. — Я не знала, что ты рисуешь меня.

— Это дерьмо, — сказал он.

Я пребывала в полном неверии. Я не знала, что его дар был экстраординарным. Он только что нарисовал картину на скорую руку, и она была восхитительна.

— Это изумительно. Как ты можешь так говорить? — спросила я.

— Детали, линии они недостаточно точные. Я не всегда могу держать руку достаточно ровно, и я сдерживаюсь. Это не похоже.

— Похоже? На что?

— Бёрд, когда я вижу тебя, танцующую под эту музыку, — он сделал паузу, и передвинул иглу влево, чтобы запись перестала играть. — Когда я вижу, как ты танцуешь, я вижу тебя в радужно-голубом, бледно-зеленом, розовом и в цвете индиго. Вихри оранжевого и золотого как закат обволакивают твои движения. Вкрапления серебра, которые искрятся как луна, отражаются в темном океане, мерцающем вокруг тебя.

Хотя его слова были поэтичными и завораживающими, я не знала, что делать с ними. Он произносил их, как будто, то, что он говорил, было ясно как божий день. Поэтому я просто стояла неподвижно, без эмоций, позволяя ему выразить свое разочарование.

— А это, — он указал на рисунок концом своей кисточки, — не похоже, — сказал он. — Это не так красиво и динамично.

Я понимала, что он имел в виду красиво в художественном смысле, но что, если он просто назвал меня красивой?

— Но ты можешь практиковаться.

— Нет, не то чтобы я не могу. Я не хочу.

Шапка Эша соскользнула полностью, и его растрепанные волосы были вымазаны краской. Он покачал головой, вытаскивая себя из потерянности своего собственного раздражения.

Когда он посмотрел на меня, он тихо рассмеялся, увидев мое замешательство.

— Ты, должно быть, думаешь, что я чокнутый. Прости, я немного теряю голову, когда рисую. Поэтому я больше не делаю это.

— Нет ничего плохого в том, чтобы терять голову. Вот почему мы все занимаемся искусством.

Он прочистил горло.

— Ты когда-нибудь слышала о синестезии?

— Синестезия? Я не знаю, но кажется, это слово звучит знакомо.

— Возможно, потому что она рифмуется с анестезией.

— Возможно.

— Это когда твои ощущения перекрывают друг друга. Ты можешь видеть звуки или пробовать на вкус слова. У меня полимодальная синестезия, а это значит, что куча ощущений нахлынывает на меня сразу.

— Подожди. Ты видишь звуки?

— Это одна из модальностей, — он сделал кавычки в воздухе, — да.

— Это невероятно. Что ты видишь?

— По-разному. Музыка отличается, скажем, от рева пожарной машины. Однообразные звуки, как белый шум, я не вижу. И эмоции иногда заставляют меня видеть цвета, и ощущать что-то на моей коже и кончиках пальцев, и иногда я пробую на вкус эмоции или слова или даже прикасаюсь к ним. У меня очень редкий случай. Большинство людей имеют одну или две модальности, у меня их больше, чем пара.

Я посмотрела на картину и указала на нее.

— Так ты видишь это? — спросила я в неверии.

— В большей степени, но как я и сказал, но не совсем верно. То, что я вижу, более красиво.

Он случайно снова выдал это слово мне, и его последствия вызвали приятный трепет в моем животе. Он не говорил это, что бы снискать расположение или заставить меня чувствовать себя лучше. Он говорил, потому что для него это был важный факт.

— Это изумительно. Это беспокоит тебя? То, что они все сразу обрушиваются на тебя?

— Голубой цвет беспокоит тебя? Ветер беспокоит твою кожу? Я никогда не знал ничего другого. Это не беспокоит меня. Это может отвлекать. Время от времени это утомительно. Но некоторая окружающая среда может так действовать на любого. Даже нормальный человек не всегда может долго выносить рок-концерты, хоть и любит рок. Я привык любить это. Так или иначе, сейчас это намного слабее. Искусство помогало мне уменьшать давление, когда синестезия становилась сильнее.

В этот момент раздался стук в дверь. Я не ждала никого, и, подойдя к двери, посмотрела в глазок. Тревор.

— Эй! Что ты здесь делаешь? — спросила, распахивая дверь и обнимая его.

— Джордан сказал мне забрать тебя. Я пытался дозвониться до тебя и предупредить. Оставил голосовое сообщение. — Я даже не слышала, что мой телефон звонил.

— Сколько время?

— Почти шесть.

— О боже мой! Дерьмо! Я должна собираться!

Тревор посмотрела на Эша.

— Привет, Эш.

— Привет, — сказал Эш.

Затем я сложила дважды два: Джордан хотел, чтобы Тревор проверил меня. Эш сорвал рисунок с мольберта и свернул его, несмотря на то, что он еще не высох.

— Я пойду.

— Ты не должен убегать, ты все еще можешь позависать с Тревором.

— Нет, я должен идти.

— Ты можешь оставить вещи здесь. Приходи когда захочешь рисовать. Хотя наверно ты должен предупреждать меня.

Он кивнул и начал уходить.

— Подожди, — сказал он. — Теперь у меня есть телефон. — Это звучало так свежо и мило, поскольку он говорил о телефоне, как о каком-то артефакте.

Он вытащил небольшой складной черный телефон, и если бы я ничего не знала о нем, с его заляпанными краской волосами, джинсами и щетиной, я бы решила, что он хипстер с забавным телефон.

Мы обменялись номерами.

Я проводила его до двери.

— Я бы хотела снова создавать с тобой искусство, — сказала я. — И я не думаю, что ты чокнутый. Я думаю, что ты потрясающий.

Он натянул свою шапку на глаза и потянул ее обратно, чтобы его волосы не лезли в лицо.

— Спасибо тебе, — сказал он. И только тогда я заметила, что он сбрил бороду, которую я видела ранее сегодня. Он развернулся и ушел.

Эш

Топая по коридору после того, чем бы это, черт побери, ни было с Бёрд, я чувствовал себя живым, и у меня кружилась голова. Я не позволил ей увидеть это, но она расшевелила во мне то, что я пытался сдерживать.

У большинства людей души были скрыты внутри их разума и тел, но у Бёрд она была вывернута наизнанку. Ее танец, за которым следовали широкие прозрачные цветные ленты, был воплощением божественного дара. Ее танец был самым ближайшим местом, куда я мог попасть к небесам, не умирая.

Когда она танцевала под Oh Darling, цвета вокруг нее усиливались, ее ореол лавандового затемнялся до пурпурного. Ясные угловатые очертания, как экзотические кристаллы, рождались и умирали в великолепном взрыве, как фейерверки в моем поле зрения. Тепло, которое она часто излучала, перемещалось от моих плеч к моим пальцам, как это обычно и происходило, но в этот раз оно также перешло в моему торсу и опустилось ниже к паху, и это было за гранью небес. Это был экстаз. В этот момент я понимал ощущения Бернини, когда он любил свои скульптуры и Караваджо, когда он рисовал.

В этом была причина, почему я держал это в себе, изолированный, подальше от того, о чем я заботился. Чувствовать себя хорошо было опасно. Мне нужно быть спокойным, мне нужно было сдерживать цвета, ощущения и вкусы настолько неосязаемыми, насколько это было возможно. Я ненавидел лекарства, потому что они притупляли и крали все, кем я был. Но у меня не было выбора: препараты были необходимым злом, чтобы сдерживать мою болезнь.

Когда Бёрд подтолкнула меня рисовать, она думала, что я боюсь облажаться, но я давно облажался. Я боялся снова стать в этом хорош.

Она не знала это, но за прошлый год, Берд дала мне что-то, на что смотреть вперед в будущее. В то время как остальная часть мира померкла, она блистала, как будто ничего не изменилось для меня. Я мог только представить, как бы она выглядела, если бы я перестал принимать лекарства — и это были опасно соблазняющие мысли. Наблюдать за ней, видеть, как она смеется, ощущать это на кончиках моих пальцев, напоминало мне о старых временах. Хороших временах. В этом была проблема моей болезни, она всегда начиналась с того, что я чувствовал себя хорошо, но почти никогда не заканчивал так.

Лекарств было недостаточно. Они не изменяли того, что случалось, или кем я мог стать. Они притупляли неизбежное, они могли отсрочить неизбежное, но они не могли остановить неизбежное.

Берд была соблазнительным проводом под напряжением. Она стояла там, ее пальцы были на переключателе, даже не зная о том, как близка она была каждый раз, когда мы встречались. Она соблазняла меня... она была моим спусковым механизмом... а я не хотел делать это с ней. Я не хотел, чтобы кого-то постигла такая же судьба, как и мою сестру Сару.

То, что Бёрд оказалась в моей жизни, не соответствовало плану. Это шло против всех жертв, на которые я пошел. Я оставил свое искусство, свою душу позади.

Может, это не был переключатель, может, это регулятор силы света, и она поворачивала рычаг так медленно, что я даже не мог сказать, что она это делала, и затем свет ослепит, и уже будет слишком поздно.

10 глава

Бёрд

Я ходила на оба представления шоу Джордана, и оба были великолепны. В настоящем стиле Джордана, это не было обычным рождественским шоу. Для того, у кого был небольшой бюджет, он превратил это в высокое искусство. История Рождества, которую я видела сотни раз, становилась откровением через движение. Я не была одинока в этом. Шоу получило хорошее освещение в «ЛА Таймс». Для местного театра у него был хороший резонанс. В дополнении к обоим шоу, я также приняла участие в последующих вечеринках. Так как в понедельник утром мне нужно было рано вставать, я решила зависать дома одна в воскресенье вечером, пока Джордан проводил вечер у Тревора.

Я использовала свободное время, чтобы прибраться. Единственное преимущество квартиры-студии было в том, что уборка была легкой. Мольберт стоял там, где Эш оставил его, и я улыбнулась на пятнышки краски на полу под ним. У меня было предчувствие, что пройдет время, прежде чем я увижу его снова. Так искусно, как он творил, он, казалось, был больше расстроен, чем рад, когда я подтолкнула его рисовать. С того дня я была так занята, что у меня даже не было возможности подумать над тем, что он рассказал мне о своей синестезии. Поэтому наконец, после того как я зажгла несколько ароматических свечей, чтобы завершить уборку и освежить квартиру, я села со своим лэптопом и проделала кое-какой поиск.

Если честно, этот феномен звучал так невероятно, что я хотела убедиться, что он и правда существовал.

Ну, он правда существовал. И версия Эша, интенсивность, с которой он описывал все это, и различные комбинации, была чрезвычайно уникальна.

Я начала немного завидовать ему. У большинства из нас было всего пять чувств, каждое из которых ограничивалось определенными рамками — глаза видят отражение света, уши слышат звуки волн, тактильные прикосновения чувствуют физический мир, нос улавливает запахи.

Но Эш мог пробовать прикосновения, видеть звуки, чувствовать эмоции на кончиках пальцев. Как восхитительно, должно быть, ощущать мир такой разнообразной палитрой. В этом смысле он казался супергероем со специальной силой. Но как большинство супергероев, он был измучен проблемами. Что-то обременяло его, и я думала, поэтому-то он и был там, где был.

Эш интриговал меня, как никто прежде. У меня был Джордан, но у Джордана был Тревор. И это было здорово, но я была одинока. Я хотела кого-то, кого могла исследовать и раскрывать. Эш казался таким человеком. Казалось, что в его груди хранился сундук мыслей и творчества. Я хотела миновать его спокойную наружность и узнать о таинственном художнике, который бродил по улицам.

Ох, и он был привлекательным. Интригующий плюс привлекательный обычно равнялось чему-то, что я не могла рассмотреть в нем. Реальность была такова, что казалось, у него не было будущего, не было своего места в обществе. Я была бедной, но у меня было видение. Эш потерял его. Как сказал Джордан, улицы — дерьмо, и зачастую люди, что живут там, такие же.

Когда я просматривала страницы для большего количества статей о синестезии, зазвонил мой телефон, и я была удивлена, что на дисплее высветилось имя Эша

— Здравствуй?

— Привет.

— Как жизнь? — спросила я беспечно.

— Я бы хотел попытаться снова порисовать, если ты не против.

— Конечно, — я села на свое сиденье. — Когда хочешь?

— Я тут неподалеку. — Что я была уверена, было кодовым обозначением его обычного места.

— Ну, я просто тусуюсь дома.

— Тогда я зайду.

Он был у моей двери через минуту. Когда я впустила его, то была удивлена увидеть, что он был почти побрит на этот раз, с небольшой щетиной, обрамляющей его лицо.

— Ты выглядишь так молодо... — сказала я, когда впускала его.

— Я выглядел старше прежде?

— Незначительно. Просто каждый раз, когда ты бреешься немного больше, ты выглядишь моложе. Ты определенно выглядишь как кто-то, кому едва исполнилось двадцать. Борода скрывает это немного.

— В этом есть смысл, — сказал он, опуская свою сумку на пол. — И я прекрасно чувствую себя в двадцать плюс один.

— Что случилось с предыдущим рисунком? — спросила я.

— Какое это имеет значение? Он был дерьмовым.

Я вздохнула. Он был решительно настроен, что это был кусок дерьма, и я не могла изменить это.

Его одежда пахла свежо. Это не значит, что от него когда-то воняло, я предполагала, что у него был какой-то доступ к месту, где он мог помыться и побриться, но сегодня от него пахло свежим порошком — запах, который я всегда находила успокаивающим. Наконец, я отважилась спросить об этом.

— Где ты побрился? У тебя есть убежище?

Он посмотрел на меня через плечо. Он уже направился к мольберту и держал в руках тюбик с голубой акриловой краской.

— У своего брата, у него есть гостевой домик. Когда мне нужно место, чтобы остановиться, он позволят мне помыться там, постирать, поесть, немного поспать, но я никогда не остаюсь больше чем на одну ночь за раз.

— Он не позволяет тебе?

— Я не хочу.

— Почему нет?

— Потому что я не люблю стены и не хочу этого.

Было очевидно, что я зашла слишком далеко. Но тот факт, что у его брата было достаточно денег, чтобы иметь гостевой домик в ЛА, в то время как он был бездомным, добавляло таинственности.

— Он тот, кто подарил мне телефон. Он старше, поэтому переживает.

Разговорчивость Эша стала для меня сюрпризом.

— У меня тоже есть старшая сестра, которая переживает за меня. Я понимаю это.

— К тому же моя невестка немного холодная.

— А?

— Ответ на твой вопрос, почему я не останусь. Я не остался бы в любом случае, но я могу провести еще дополнительный день, чтобы успокоить своего брата. Хотя я не могу сказать, что она не хочет видеть меня там, но я бы лучше просто ушел. Она дает мне толчок.

— Ох... — мне было грустно за него, даже хотя он не казался грустным из-за своей невестки.

— Ну, — сказал Эш, снимая свою куртку, чтобы продемонстрировать белую футболку с блеклыми цветными пятнами, что порошок не мог отстирать, — готова танцевать?

Эш

Я осознал, что посещаю Бёрд два-три раза в неделю с нашего первого танцевально-художественного сбора. Поначалу звонил я, затем в один день позвонила она, а затем мы перестали созваниваться заранее. Я привык к ее графику и стал просто приходить. Я знал, что испытываю свои границы, но опыт, что мы делили, был таким соблазнительным. Я все еще ненавидел свои работы, а Бёрд говорила мне, как сильно любила то, что я рисовал, но она не понимала. Она не знала, на что прежний я был способен. Конечно, технические навыки являются необходимым условием в искусстве, но было что-то еще, что-то, что позволяло полностью теряться в вдохновении, и я не мог позволить себе это.

Каждый раз, когда я приходил к ней, я чувствовал головокружение и счастье. Я не чувствовал это долгое время, и это было намеренно. Всякий раз, когда я видел ее, я боялся, что это настанет день, когда я стану слишком легкомысленным, слишком перевозбужденным, что я увязну в спирали, из которой, казалось, невозможно выползти. Но каждый раз этого не происходило, и у меня появлялось немного больше уверенности, чтобы видеть ее, немного больше выразительности в каждой работе. Хотя меня всегда что-то сдерживало. Должно было.

Я посещал ее постоянно около трех недель. Я заметил, что Джордан часто заглядывал, чтобы поздороваться. Я видел что-то плохое в его взгляде. Как будто что-то было не так со мной. Но через некоторое время Джордан перестал заходить, или же оставался, чтобы по-настоящему поболтать с нами. Мне нравился Джордан. У него была большая душа. Я завидовал, что он мог быть таким, пока я должен был оставаться таким сдержанным.

Я пришел к ней в пятницу вечером. Я не позвонил и ожидал, что, когда постучу в дверь, она будет со своими друзьями. Но она открыла дверь с улыбкой, ее лавандовая аура прекрасно обрисовывала ее контур. Позже, я ощущал запах лаванды вокруг нее. Это было новым.

Бёрд не ожидала компании, и она была в свободной розовой майке без бюстгальтера и в крошечных шортиках. Ее ноги были длинные и стройные, и было трудно не посмотреть на них хотя бы украдкой. Тепло начало распространяться к моей шее. Майка прижималась к контуру ее маленькой груди, и мне пришлось отвлечься, начав обсуждать дела.

— Ты готова к нашему сеансу? — спросил я.

— Я когда-нибудь отказывала тебе? — ответила она, направляясь к футону, покачивая бедрами.

Это было игриво, но я не позволял себе думать, что она флиртовала. Я оглянулся на футон и бокал вина был в ее руке. Она была немного навеселе.

Я стал чаще навещать своего брата, чтобы побриться и постирать. Я хотел быть чистым ради нее, и она сказала, что ей нравится мое побритое лицо. Глубоко внутри я знал, что это плохой знак. Мне нужно было отрастить бороду и собирать в нее крошки от пищи. Мне нужно было позволить себе стать потным и грязным. Недостаточно, чтобы вызывать отвращение, но достаточно, чтобы оттолкнуть.

Она схватила свое вино и закончила одним глотком.

— Ты хочешь выпить? У меня есть лучшее коробочное вино, которое можно купить за деньги.

— Нет, спасибо. Я не пью. — Я не могу пить.

— Эй, могу я поинтересоваться? — спросила она застенчиво.

— Да?

— Ты можешь показать мне, как рисуешь? Научить меня чему-нибудь?

— Эм, конечно. Я могу обучить тебя технике или двум.

— Как тот парень. Боб... или как там его. — Она понизила голос. — Счастливое облачко тут, счастливое деревце там (прим.переч. — речь идет об американском художнике Бобе Россе. Известен своими телевизионными программами, в которых рассказывал и показывал, как самому нарисовать картину маслом).

Я рассмеялся, вспоминая, как смотрел эти шоу, когда был ребенком, и как его мягкий голос был похож на кучевые облака.

— И затем я могу немного поучить тебя танцевать.

— Не уверен, что ты захочешь взвалить на себя такую колоссальную задачу. Серьезно, мы можем заработать травмы.

— Сомневаюсь в этом.

Черт побери, она была прекрасна. Прекрасна так, как никто раньше. У меня не было смелости спросить, но я думал, что она была смесью белого и черного, или какой-то необычной смесью. Было похоже, как будто божественное существо взяло лучшее из обоих миров и соединило это вместе, чтобы создать Бёрд. Но это был не только ее внешний вид. Она источала легкость, которая заставляла меня чувствовать себя комфортно с ней, как только я встретил ее.

Она вытащила пластинку Эл Грин и опустила иглу. Этот альбом мог играть без остановки, и там не было ни одной плохой песни.

В отличие от Бёрд, которая на самом деле обучала танцам, я никогда не учил никого рисовать. Я был эгоистичен в своем ремесле, но как только она попросила, я захотел поделиться им с ней.

— Итак, обучайте меня мистер... как твоя фамилия?

— Торо, — сказал я.

— Конечно, твоя фамилия должна быть Торо.

— Что это должно означать?

— Просто это синоним интеллекту. Мыслитель? В далеком прошлом. Как ты думаешь, вы состоите в родстве (прим. Генри Дейвид Торо — американский писатель, мыслитель, натуралист, общественный деятель, аболиционист)?

— Никакого родства, о котором я бы знал.

— Итак, Эш Торо.

— Ашер Торо, а ты?

— Аннализа Кэмпбелл.

— Мне нравится это.

— Неужели мы только что узнали полные имена друг друга? — сказала она сквозь смех.

— Мы знаем то, что важно. Итак, что ты хочешь нарисовать? — спросил я.

— Ты скажи мне, учитель.

— Давай начнем с чего-то простого. Как насчет дерева, осенью, чтобы ты могла поиграть с цветом?

Она улыбнулась.

— Звучит идеально.

— Ладно, мы будем использовать акриловые краски, потому что если ты промахнешься, то сможешь закрасить, как только краска высохнет.

— Ох, ты совсем в меня не веришь, — сказала она, подходя и становясь передо мной у мольберта. Она была так близко, я мог ощущать ее тепло, хоть мы и не соприкасались. Бледное свечение, что касалось ее, теперь задевало меня.

Я выжал зеленый и белый, и показал ей как смешивать для правильного оттенка. Затем сказал ей наносить короткие, отрывистые штрихи, но ее были, прямо скажем, детские и неуклюжие.

— Нет, посмотри, ты пытаешься нарисовать дерево. Тебе нужно просто сфокусироваться на листе, а затем потянуть туда, где свет падает на лист, даже лист, который ты видишь как зеленый — вбирает много оттенков зеленого.

— И вот почему я танцовщица, — сказала Бёрд.

— Вот, — сказал я, захватывая часть ручки кисти сзади, — позволь мне направить тебя. — Это была ошибка. Ее лавандовый запах становился сильнее, и я также мог ощущать запах ее фруктового шампуня, и ее изгибы, которые прижимались к моему паху. Тепло прокатилось по задней части моей шеи и к моим кончикам пальцев, и хоть я и держал дерево, но чувствовал теплоту уютного одеяла, накрывающего меня.

— Хорошо, — сказала она, едва шепча. Ее голос превратился в прозрачные лазурные и цвета морской пены волны в моей линии прямой видимости.

Я скользнул пальцами к концу кисточки, так чтобы моя рука была над ее нежной рукой. И дерьмо, я просто мужчина, и просто хотел ее так сильно. Но я сфокусировался на пустом листе на мольберте.

— Так ты начинаешь мягко, неуверенно, пока не найдешь ритм. — Мои слова были легким ветерком у ее уха, — просто расслабься. — Я осторожно направлял ее руку, и она позволила мне вести. Я использовал руку своей музы, чтобы заполнить холст зелеными мазками. — Это будет основа, но скоро мы заполним ее коричневым и оранжевым, и даже розовым.

— Мы? Ты сделаешь всю работу, но мне нравится это,— сказала она завороженно, как будто была в том же трансе, что и я. Она отклонилась назад, положив свою голову на переднюю часть моего плеча. Мое сердце так сильно билось, я боялся, что она ощутит это. Я направил ее руку к чашке с водой, и она опустила кисть. Но я не отпустил ее. Я не хотел отпускать, и я также не думал, что она хотела этого.

— Давай вернемся к этому, мы можем работать над этим каждый день понемножку, — сказала она, поворачивая ладонь так, что она могла переплести свои пальцы с моими. Тепло было везде, как прилив теплой воды, подталкивающий меня делать то, чего она хотела.

— Теперь я покажу тебе как танцевать.— Она сделала поворот, используя мою руку, затем повернулась лицом ко мне. Ее кожа сияла сквозь крошечные веснушки на носу и ее щеках.

Заиграла следующая песня в альбоме.

— Я люблю эту песню, — сказала Бёрд, потянув меня к отрытому пространству на полу, когда начала играть «How Can You Mend a Broken Heart».

— Есть единственный способ танцевать под подобную песню, — сказала она, делая шаг ближе, перемещая мои руки к ней на талию, когда она обернула свои вокруг моей шеи.

Это было чересчур. Калейдоскоп оживленных цветов, сильный запах лаванды, сладкий вкус, как нектар, цветущий теплом через мое тело.

Я всего лишь мужчина.

Мы нежно раскачивались из стороны в сторону, наши тела окутывали друг друга, как мягкие волны. Она была высокой, и поэтому мне не требовалось почти никаких усилий, чтобы касаться ее носа своим, я даже не чувствовал, что это происходило. Наши лбы встретились, ее маленький носик прижался к моему. Все усилилось. Сливовый, пурпурный, лаймовый и кобальтовые цвета превратились в звезды, проходящие через свои жизненные циклы. Они рождались, жили и умирали прямо перед нашими глазами, так что я чувствовал, что если не сделаю чего-нибудь, то задохнусь от всех цветов, вкусов и ощущений.

Затем мои губы прикоснулись к ее: пухлым, упругим, мягким. Ее поцелуй был самым вкусным, что я когда-либо пробовал. Это было не из-за синестезии, это был ее настоящий вкус, и ощущение ее полных губ, прижатых к моим, было бесконечным. Я ждал пощечины, но ее не последовало. Ее нежные руки притянули меня ближе, пока мы не стали одним целым. Она так нежно потянула мою нижнюю губу, я мог почти пропустить это чувство, если бы не сфокусировался на этом моменте. Даже с закрытыми глазами, я мог видеть глазами своего воображения, вихри быстро движущихся цветов, что закручивались вокруг нас. Тепло обрушилось на меня как водопад. Ее прикосновения были как ветер.

Я знал, что сделал что-то ужасное. Пересек грань, к которой даже не должен был подходить.

Но я просто мужчина.

Я провел пальцами по спине по хлопку ее майки, над ее задницей, и мы переплелись. Я чувствовал, как растворяюсь в ней, наши цвета закручивались в ослепительных кругах, как краски, которые растекались на вращающемся столе. Мне нужно было остановить это, но волны тепла, которые были нежные, прежде чем полностью накрыли меня как бушующая река, притягивали меня ближе к ней. Она была такой мягкой, все в ней было бархатистым и гладким, и от этого мои поцелуи становились грубее. Я пропутешествовал к изгибу ее нежной шеи, к месту за ее ушком и втянул ее запах, намек на мыло с поцелуем цветка, что только я мог ощущать. Я прижался губами к секретному местечку, и она выпустила стон, звук, который я прежде не слышал от нее, и я увидел кое-что новое в ее голосе: небольшой всплеск золота и фиалки, что взорвался и исчез как фейерверк.

Ты должен остановиться, Эш.

Боже, я не хотел. Больше чем что-либо я хотел пройти весь этот путь, чтобы исследовать каждый сантиметр ее гладкой кожи, увидеть различные тени и формы ее стонов, и вкусить остальной вкус ее тела, но у меня были правила. Я утвердил эти правила для себя годы назад, и были причины для них. Воспоминания о смерти вспыхнули передо мной, и тепло, что проходило через меня, стало таким холодным, мои губы почти стучали друг об друга.

Вкус ее поцелуя превратился в кислое молоко. Лаванду поглотил бензин. Я должен был заставить себя вспомнить. Я должен был найти способ борьбы с этой обрушившейся волной.

Черт побери, прекрати, Эш!

Наконец, мои рациональные мысли закричали достаточно громко, чтобы услышать их, и я отстранился. Она смотрела на меня несколько секунд, ее взгляд был пустым, губы слегка приоткрыты. Я понимал ее замешательство. Лишь секунду назад я поглощал ее, но я не мог позволить переключателю щелкнуть. Сейчас я боялся, что было поздно. Я должен был уйти.

— Все в порядке? — спросила она, кладя руку на мою щеку. Я сделал шаг назад. Попятился от ее прикосновения, как будто она отталкивала меня, когда на самом деле все, что я хотел, отнести ее на футон и поглощать каждую часть ее тела.

— Да. Мне жаль. Я не должен был делать этого. — Я пытался выставить все, как будто это была моя вина, дать ей выход из этого положения.

— Здесь не о чем сожалеть, — сказала она. — Я тоже хотела этого.

Аххх. Она все усложняла для меня, я должен был отказаться от нее, как кто-то отказывается от наркотика. Быстро и без лишних церемоний.

Это буквально было больно. Было больно отвергать ее. Было больно так, что мой член пульсировал. Все это было гребаным отстоем — но мне нужно было немного воздуха. Стены стали давить на меня. Я не должен был нарушать своих правил, я разбил их. Я должен был выбраться из этих стен. Они все больше сужались, ее небольшая квартирка опускалась на меня.

— Я... я ухожу.

— Я сделала что-то не так? — спросила она.

— Нет, это не ты. Я просто должен уйти, — сказал я. Мне просто нужно было пространство. Я должен выйти наружу и подальше от нее. Мое желание к ней душило меня.

Она стояла беспомощно, когда я схватил свою сумку.

— Мне жаль, — сказал я, когда открыл дверь.

11 глава

Бёрд

Джордан ввалился в мою ванную, чтобы воссоздать живую версию сцены в душе из фильма «Психо».

— Мы идем тусоваться сегодня, — триумфально объявил он.

— И это не могло подождать, потому что...? — спросила я, ополаскивая волосы.

— Потому что ты вела себя действительно чертовски странно на этой неделе. И я не мог выдержать это. Это срочно.

Брр. Иногда я хотела, чтобы он не был таким хорошим другом. Я просто хотела побыть одна после унизительного спора с Эшем.

— Я правда не хочу никуда идти.

— Я не помню, что спрашивал тебя, — сказал он.

Я выключила воду, и Джордан протянул мне полотенце, как мы делали это сотни раз, потому что привыкли так.

Я вздохнула, даже не осознав это. Джордан ухватился за это.

— Поговори со мной.

— Я просто устала.

— Я что, выгляжу как полный идиот? Должно быть, так и есть, — сказал он, следуя за мной из ванной.

— Я в порядке. У меня просто была не очень хорошая неделя. Вот и все.

— Я заметил, что Эш не приходит, — сказал он.

Мой взгляд переместился на него, а он рассматривал свои ногти, как будто пытался выяснить, нужен ему маникюр или нет.

Я не рассказала Джордану о поцелуе. Я не рассказала Джордану, что мои чувства к Эшу сменились от благодарности и увлечения к чему-то большему. Часть меня была смущена. В этом огромном городе у меня наконец-то появились чувства к этому бродячему художнику. Но дело было не только в смущении. Еще был отказ. Я уже привыкла к парням, которые боялись того, что подумают другие. С Эшем было по-другому. Он был умудрен опытом. Смотрел прямо внутрь меня. Он видел и испытывал мир по-другому. Он никогда не рисовал мой шрам, и я всегда задумывалась, было ли это потому что он видел меня, или потому что не видел. Ну, я полагаю, у меня был ответ. По глупости я подумала, что мое лицо не имеет значения. Что физическая деформация это что-то, на что он мог не обратить внимания. Но я видела, как он отшатнулся, когда я вытянула руку и прикоснулась к нему.

Как будто пытался убедить себя, что ему все равно, но понял, что наделал, когда поцеловал меня. Я всегда думала, что хорошая или плохая химия действует в обоих направлениях, но я ощущала поцелуй по всему телу: мурашки по рукам и спине, небольшие электрические искры прямо под кожей, как статические. И, тем не менее, Эш убежал.

Так что, главное, почему я не рассказывала Джордану: я не хотела его жалости. Я едва обсуждала, что чувствовала из-за шрама. Я притворялась, что он не беспокоил меня. Я ни разу не произнесла вслух, что не прошла прослушивание из-за своего лица. Я знала это. И была уверена, что Джордан тоже знал, но я всегда натягивала улыбку и показывала миру, что ничего из этого не беспокоит меня.

Но это была ложь.

— Это не удивительно. Он, вероятно, бродит по Уилширу, пока мы разговариваем, — съязвила я.

— Что происходит с вами двумя?

Было проще соврать, когда Джордан не спрашивал, но я ненавидела врать открыто, поэтому перенаправила вопрос:

— Почему ты спрашиваешь?

— Потому что очевидно, ты нравишься ему, ты, красивая сучка.

Я закатила глаза. Если бы он только знал.

— Поверь мне, ты понял все не так.

— Так я также буду неправ, если скажу, что он тоже тебе нравится?

Я посмотрела в глаза цвета оникса Джордана так, как будто говорила: «Заткнись, пожалуйста». Затем заняла себя раскладыванием одежды.

— Милая, сейчас я скажу то, что должен сказать, потому что люблю тебя.

— О боже... — пробубнила я. Иногда Джордан брал на себя роль отца, даже хотя был ненамного старше меня, и это вызывало такую же реакцию, как и когда мой отец читал мне нотации.

— Он милый. Черт, он горяч. Он кажется приятным. И я понимаю, что ты чувствуешь связь. То, что вы делаете, когда он рисует, а ты танцуешь. Я понимаю это, это прекрасно. Но...

— Я знаю-знаю. Он бездомный, он, вероятно, трахнутый на голову или бывший наркоман или бог знает кто еще! — сказала я, подбрасывая руки в воздух. Я ругала себя больше, чем набрасывалась на Джордана.

Джордан поджал губы и пошевелил шеей.

— Ох, верно. Я забыл, что Бёрд знает все.

— Не я тут читаю нотации, — сказала я.

— Я не хочу, чтобы тебе было больно.

— Слишком поздно, — пробормотала я, немедленно пожалев об этом.

— Что-то случилось? — спросил он.

— Нет. Ничего не случилось. Судя по всему, я даже не могу заполучить бездомного парня, — сказала я.

— Так из-за этого ты такая странная? — спросил он, вставая с футона.

— Я не знаю. Я больше не хочу говорить об этом. Ты не должен волноваться насчет Эша. Он не заинтересован, и бог знает, когда покажется снова. Ты знаешь, что он любит исчезать. Мы просто друзья.

Взгляд Джордана задержался ненадолго, как если бы он решал, должен ли накричать на меня из-за моего вранья. Но он выбрал сдаться.

Он поцеловал меня в макушку.

— Хоть ты и была сварливой сучкой на этой неделе, я все равно люблю тебя.

— Я тоже люблю тебя, — ответила я. Я подразумевала это, но просто устала быть отвергнутой, и вкладывать энергию в искреннее признание в любви еще больше утомляло меня.

Ох, и реакция Джордана была еще одной причиной, по которой я не хотела говорить ему. Я знала, что никто, даже Джордан не сможет понять, что происходит между мной и Эшем. Люди видели нас только снаружи. Мои шрамы, его ситуацию. Мы видели друг друга изнутри.

12 глава

Бёрд

Ошеломленная, я сидела на полу танцевальной студии. Я никогда не заходила так далеко в процессе прослушивания. В этот раз это был телевизионный сегмент на шоу награждения. Я могу попасть на телевидение!

— Хорошо, дамы, начинаем! — окликнул нас хореограф, который вел прослушивание. Он инструктировал нас еще пару минут, и я чувствовала себя готовой. Я плавно переходила от одного движения к другому, каждый шаг укоренился в моей мышечной памяти, как если бы я выучила их заранее.

Когда мы протанцевали последний тур, я знала, что великолепно справилась. Если они позволили мне пройти так далеко, мои шрамы, должно быть, не проблема. Вместе с другими девушками мы наблюдали как хореограф и два других человека придвинулись друг к другу и говорили. Они бросали на нас быстрые взгляды, пока обсуждали нас. Я могла поклясться, что видела, как несколько раз они смотрели на меня.

После того, что казалось мучительно долгим процессом отбора, они сказали, что выбрали танцоров.

— Миллер. Стоктоун. Линн. Мунн... — Список продолжался до тех пор, пока нас всех не поблагодарили. Кэмпбелл произнесено не было.

Этот раз ударил больнее, чем другие. Конечно, я могла бы воодушевиться этим. Я подобралась немного ближе к настоящему выступлению, и это означало, что они были непредубежденными. Я знала, что чертовски хорошо справилась. Я знала это. Иногда ты просто знаешь. Но этого оказалось недостаточно, и я задавалась вопросом, смогу ли я когда-либо сделать достаточно.

Как обычно я отрицала все сомнения, что на постоянной основе обосновались в моих мыслях.

Я буду в порядке. Эта боль может длиться немного дольше, но это просто часть шоу-бизнеса. Я подписалась на это.

Я сглотнула тяжелый комок в горле и отправилась в уборную, так быстро как могла. Мой мочевой пузырь был готов взорваться, пока я ждала результатов, и единственная хорошая новость, полученная от них — я, наконец, могла облегчиться.

Я рванула в кабинку, захлопнула дверь, защелкнула замок и почти вслух вздохнула, когда начала писать. Спустя какое-то время вошли девушки. Они болтали и смеялись.

Еще несколько кабинок захлопнулось, и затем они продолжили свой разговор.

— Вы видели девушку, которая буквально выбежала отсюда? Мне показалось, она была действительно опустошена. Я думала, что она расплачется.

— Ты имеешь в виду ту со шрамом?

— Да. Мне так жаль ее. Мне интересно, что произошло?

— Вероятно, автомобильная авария или что-то подобное. Или же Фредди Крюгер нанес ей визит.

Несколько из них рассмеялись.

— Так говорить жестоко, — сказала другая.

— Ох, да ладно. Она выставила себя на всеобщее обозрение.

— Свои танцевальные способности.

— Нет, весь образ. Они никогда не возьмут танцора с весом в сто пятьдесят килограммов независимо от того, насколько он хорош. Они никогда не выберут танцора с подобным лицом. Это ЛА, место на Земле, в котором всегда встречают по одежке.

— Так не должно быть, — сказал та, которая указала им на жестокость с их стороны.

— Послушай, я уверена, что она прекрасный человек. И она правда очень хорошенькая, судя по ее не изуродованной стороне. Но нереалистичные ожидания не делают никому одолжений.

— Наверное, — ответила девушка.

В этот момент я рыдала в свой компрессионный рукав, чтобы не издавать звуков. Из-за нескольких слов я мгновенно превратилась в девятиклассницу старшей школы, когда несколько чирлидерш сказали мне не беспокоиться насчет прослушивания, потому что я не подхожу под их физические стандарты. Я была маленькой. Побежденной. Внутри меня была огромная яма размером с шар для боулинга, наполненная отчаянием. Может, она была права. Может, я обманывала сама себя.

Я всегда представляла, что произойдет вот такая подобная сцена, и я с высоко поднятой головой заткну их фразой: «Мое лицо может быть покрыто шрамами, но я никогда не буду таким же уродливым человеком внутри, как вы».

Но сейчас я просто хотела уменьшиться до размера атома и исчезнуть. Уже давно я не чувствовала себя настолько уродливой. Незначительной. И я не чувствовала триумфа или дерзости.

Я хотела забыть весь этот опыт и никогда не говорить об этом.

Поэтому я ждала, когда они уйдут.

Я выскользнула из кабинки, вымыла руки и промокнула лицо салфеткой, но мои глаза были опухшими. Я покинула уборную так незаметно, как могла. Девушки стояли группкой дальше по коридору, но одна из них заметила меня и выпучила глаза. Я опустила голову и прошла мимо них. Они начали шептаться, но я покинула зону слышимости так быстро, как могла. Я просто хотела, чтобы последние несколько часов моей жизни исчезли.

Эш

Я чувствовал себя дерьмово из-за того, как в панике убежал из квартиры Бёрд. Я пойму, если она не захочет снова видеть меня, но я хотел — нуждался — увидеть ее.

Мою музу. Я всегда насмехался над этим словом. Клише. Слабое. Сентиментальное. Я был независимо потрясающим. Эксцентричным. Увлекал за собой. Мне не нужна была муза. Но, видимо, тут уже не было выбора. Я понял, что муза не просто вдохновляет. Она вырывает из тебя искусство, как хищник вырывает кишки. Хаотично, жестко, но у художника нет выбора в этом вопросе. Муза решает.

Медленно Бёрд вытаскивала художника, которого я похоронил, художника, которым я боялся стать вновь. Художника, который умер, когда погибла моя сестра.

Влюбленность в Бёрд станет последним толчком, который вытащит меня из самоизгнания. Если просто наблюдение за ней вынудило меня взять в руки баллончики с краской, то, что я сделаю, когда по-настоящему буду с ней?

Когда мы целовались, я был в ужасе, что этой волны сексуальной энергии может быть достаточно, чтобы щелкнул переключатель. Но я не позволил себе возбудиться. Вместо этого я начал беспокоиться, а когда я беспокоился, мое волнение также могло стать спусковым крючком. Я принял больше лекарств чем обычно, и подумал, что это работает, потому что чувствовал себя дерьмово, но не чувствовал, что теряю контроль.

Но Бёрд уже так глубоко вросла в меня, что я не мог держаться на расстоянии. Теперь, когда мы поцеловались, она была воплощением сексуальности и искусства, две мои любимые вещи воплотились в одном величественном, ярком человеке.

Поэтому я обнаружил себя у ее двери. Я стоял там примерно десять минут, прежде чем постучал. Я был готов что меня прогонят, или что я не найду радостную Бёрд, которая всегда была готова творить.

Я постучал.

Ничего.

Я ждал.

Снова постучал.

Ждал.

Я собрался уходить, хоть и знал, что она была там. Я мог слышать ее передвижения за дверью. Когда я повернулся, то услышал, как отодвигается засов, и дверь распахнулась. Никакого приветствия. Я осторожно повернулся и двинулся к двери. Дверь была широко распахнута — знак, что мне разрешено войти, но меня не будут приветствовать.

Я заслуживал холодного приема.

Я шел неспешно, кинул сумку на обычное место. Я бы хотел, чтобы мои шаги не издавали никакого шума, но мои ботинки, ударяющиеся о деревянный пол, привлекали еще больше внимания к неловкому молчанию.

Она яростно очищала свою крошечную кухню, и было очевидно, что она задалась целью не смотреть на меня. Мольберт стоял там, где и обычно, и зеленые листья нашего недорисованного дерева все еще были там.

— Привет, — сказал я, закрывая за собой дверь.

Она отвернула свое лицо подальше от меня.

— Привет.

Я определенно не собирался спрашивать, хочет ли она танцевать.

— Не стесняйся рисовать или что-то еще, — пренебрежительно сказала она.

Ее лавандовая аура была тусклой и почти белой, но это было больше связано с тем, что я чувствовал, чем с тем, что она на самом деле была таковой.

Хотя не имело значения, как сильно она пыталась отстраниться, она не могла скрыться от меня. Я мог видеть ее голос. Тот, что, обычно был подвижным, живым и фантастическим как танцы, был неуверенным и слабым. Она не смотрела на меня. Она плакала.

Я задавался вопросом, должен ли вообще быть здесь, но она впустила меня. Она хотела, чтобы я был здесь. Я должен быть здесь ради нее, независимо от того, как она приветствовала меня в своем доме, хотя каждая рациональная мысль говорила, что она не должна была меня приглашать. Я подошел к мольберту, который стоял рядом с кухней, пытаясь рассмотреть ее, но Бёрд только сильнее отстранилась, шкрябая уже чистую дверь.

Я начал чувствовать напряжение, и мой рот наполнился вкусом лакрицы. Я ненавидел лакрицу.

— Бёрд.

Она продолжила тереть.

— Бёрд, — в этот раз я положил руку ей на плечо.

Она перестала мыть, и затем бросила губку, сняла свои розовые резиновые перчатки, бросила их и начала плакать.

Наблюдать за ее болью было то же самое, как чувствовать, что кто-то нападает на меня. Я слышал ее крики в аллее. Иглами на моих кончиках пальцев. Острые формы как осколки стекла в моем видении. Мой желудок сжимался от тошноты.

— Что случилось? — спросил я, опускаясь на колени.

Она встала, отвернулась от меня, как будто не хотела видеть мое лицо.

— Чего ты хочешь, Эш? — спросила она, глядя в окно со скрещенными руками.

— Я пришел сюда, чтобы повидаться с тобой. — Это был первый раз, когда я был честен о причине визита.

— Если ты хочешь рисовать, твои вещи здесь. — Она кивнула головой в сторону мольберта, но не показала мне свое лицо.

— Я сказал, что пришел увидеть тебя.

— Зачем? Потому что я такой хороший друг? Потому что я предоставляю тебе место, где можно позависать?

— О чем ты говоришь?

— Я понимаю это. Я знаю, что все видят, и они притворяются, что этого нет. Как будто чертовски ужасно сказать это вслух.

Я стоял на месте, неуверенный, как ответить на боль, что сочилась из нее. Она всегда была такой сияющей, я никогда не думал, что увижу, как она будет вот так плакать.

Она провела пальцами по своим густым рыжим локонам и откинула волосы назад, затем повернулась лицом ко мне.

— Я знаю, как выгляжу. Я знаю, что никогда не буду танцевать профессионально в этом городе или любом другом, потому что это все, что имеет значение, — сказала она сквозь слезы. — И я знаю, что ни один парень не захочет меня, потому что всегда будет кто-то, у кого нет подобного на лице. — Она ткнула пальцем в поврежденную сторону лица.

В этот момент я почувствовал себя самым большим куском дерьма на планете. Я думал, что она прекрасна, и у меня даже никогда не было мысли, что она могла подумать, что я оставил ее из-за шрамов. Я не был слепцом, я видел их, но они просто были частью ее, как и ее карие глаза, ее курносый нос, веснушки, ее элегантная походка, улыбка. В то время как я видел шрамы, как все другие, я мог видеть то, что не замечали другие. Я мог видеть скрытую красоту, которой обладала Бёрд, видимую для такого как я, кто живет за пределами пяти чувств, как большинство других одержимых.

Она была в буквальном смысле звездой, ярко сияющей, проходя по планете и украшая ее своим присутствием. Она была тем, что обычно высматривают на ночном небе, задумываясь о бесконечных возможностях. Она была светом, который мы пытались схватить, но никогда не могли прикоснуться. Вот кем была Бёрд: падающей звездой. Танцующей звездой.

Я думал, что она знает это. Я думал, что потому-то она излучает свет. Я никогда не предполагал, что Бёрд может даже на секунду задумываться, что она далека от совершенства. В этот момент, я хотел, чтобы она почувствовала себя лучше. Меня не заботило то, что я должен был сдержать свои чувства под замком, меня не заботила потеря контроля.

Я подошел к ней и положил свою руку на ее, сжав.

— Ты думаешь, что из-за этого я ушел?

— Мне не нужно, чтобы ты лгал мне. Я слышала все, что ты мог бы думать. И я не хочу твоей жалости.

— Хорошо, потому что я не собираюсь тебя жалеть, — сказал я.

Она вздрогнула, не ожидая от меня такой резкости.

— Потому что то, что я собираюсь сказать тебе — правда. Я хочу, чтобы ты понимала это. — И сейчас я немного злился на мир, из-за которого она так чувствовала себя, что верила им, а не себя, злился на себя за то, что никогда не говорил ей, как вижу ее. Я сильнее сжал ее тонкую руку. — Я наблюдал за тобой месяцами, думая, что любой парень будет самым счастливым, заполучив тебя. Я наблюдал, как ты сияла и смеялась. Я наблюдал твою улыбку и твои яркие волосы, что горели красным как пламя. Ты необычная, красивая и изящная. Тебя окружает волшебная аура, и ты даже не знаешь этого. — Я положил вторую руку на нее и притянул ее, даже не осознавая этого.

— Ты превосходишь других. Ты самое яркое создание на всей Земле. С твоим смехом, таким ярким и красочным, не сравнится ни одно световое шоу на планете. В холодную ночь, когда я один на улице, я думаю о тебе и чувствую, как теплое одеяло накрывает меня. Шрамы не портят такой тип красоты, они усиливают ее. И даже если бы я не был благословлен увидеть физическое воплощение твоей души, ты все еще была бы великолепной. Твои длинные волосы, нос кнопкой, твои веснушки, твои глаза, твои губы... — Мои мысли вернулись к ее поцелую. Я никогда не ощущал таких губ, как у нее. Я понятия не имел, что упускал, пока не поцеловал эти губы. — Твои ноги, твои руки, твоя попа, твоя грудь, то, как ты двигаешься. Ты чертовски сексуальна и также чертовски мила, черт побери.

Я разразился тирадой, и мне было плевать.

— И это правда, Бёрд. Никакой жалости. Нисколько.

Я опустил взгляд и понял, что сжимаю ее в своих руках, не жестко, а страстно. Мы были так близки, и я чувствовал жар. Неоновые черточки зеленого, желтого и индиго мерцали перед глазами как лазер. Я опустил свои руки ниже по ее рукам, отпуская ее, но она схватила меня за руки.

— Тогда почему ты ушел? — потребовала она ответа.

— Это никак не связано с тобой, а полностью связано со мной.

— Ответ все еще недостаточно хорош. Ты не можешь поцеловать девушку так, как целовал меня, и просто вот так уйти. Ты даже не позвонил.

— Я вернулся.

— От этого все еще больно. Это все еще странно.

— Разве ты не видишь, что моя жизнь испорчена? Я сломлен. Разрушен. Я не тот парень, о котором такая девушка, как ты, должна думать. — Я не мог сказать ей, что боялся, что она может заставить меня взобраться на вершину и затем рухнуть в черную дыру. Потому что хоть я и не хотел, чтобы она имела дело со мной, я хотел ее. Если я расскажу ей слишком много и слишком рано, я уверен, что она сбежит. Я хотел снова почувствовать этот кайф, я знал, что мои ощущения с ней будут не похожи ни на что другое.

— Ты не хочешь меня, Бёрд. Ты хочешь саму идею обо мне. Скромном художнике. Пареньке, который спас тебя... рисовал тебя. Но я загадка, которую ты не захочешь разгадать. Я вопрос, на который ты не хочешь получить ответ. Было проще, когда я просто рисовал, а ты танцевала.

— Ничего никогда не было просто между нами.

Ее слезы высохли, но глаза были покрасневшими из-за опустошения. Я был прямо на краю, боролся с желанием прыгнуть в теплый, яркий, многоцветный бассейн поцелуя Бёрд.

— Вот как ты видишь меня? Ты говоришь, что шрамы не имею значения, что ты видишь меня не так, как другие? То же самое и для меня, Эш. Я не вижу, где ты живешь. Я не вижу, как много ты делаешь. Я вижу кого-то, кому больно, кто боится заботы, или может, думает, что не заслуживает ее. Но я также вижу честного и нежного, и забавного, и чувствительного человека. Я чувствую тебя. Я чувствовала тебя так много раз, когда проходила мимо, прежде чем узнала тебя. — Она сжала мою руку. — Ты другой. Понимаешь, создается то самое то ощущение, когда ты просто знаешь.

— Понимаю.

— И я. Вот почему я не могла позволить тебе исчезнуть. Вот почему я практически умоляла тебя прийти на День благодарения. Я просто знала. Я хотела узнать тебя.

Она взяла меня за руки и обернула их вокруг своей талии. Ее руки скользнули к моей груди, моей шее, и она провела пальцами под моей шапкой и по моим волосам, так что шапка упала на пол. Ощущение статистического электричества прошло от ее прикосновения.

— Позволь мне сделать выбор, — сказала она.

13 глава

Бёрд

Язык Эша был кистью, мои губы холстом. Я проводила пальцами по очерченным выпуклостям его живота под футболкой. Мы все еще танцевали и рисовали, но на этот раз наши тела были инструментами и поверхностью, на которой мы создавали свои рисунки.

Эш скользнул пальцем под мою майку, его теплые руки касались моей кожи. Когда Эш проводил пальцами по моему телу, я ощущала покалывания, как будто от электричества, и задавалась вопросом, может, в каждом из нас есть немного синестезии. Затем я сдернула его футболку через голову, наконец-то увидев, что было под его покрытой краской одеждой. Мои глаза сразу переместились на свежий шрам на его боку: остаток от его героизма. Я провела указательным пальцем по нему и опустилась на колени, поцеловав его. Именно поэтому, несмотря на обстоятельства, я всегда чувствовала себя в безопасности с ним. Он мог никогда не узнать, как благодарна я была ему.

Он наклонился, взял меня за руку и потянул меня встать на ноги. Он не хотел моей благодарности, я знала, что он сделал все это не для того, чтобы быть героем. Это была часть характера.

Я не хотела говорить Эшу, что я девственница, но побоялась, что он почувствует мою неопытность, если дело зайдет так далеко. Я понимала, что двадцатиоднолетняя девственница это что-то невероятное в наши дни, но мои отношения с парнями были сомнительными в лучшем случае. Я могла шалить с ними, но я не была настолько глупа, чтобы полностью отдать себя кому-то из них.

— Прекрасная Бёрд, — выдохнул он в мое ухо, когда стащил лямку моей майки и поцеловал меня в плечо.

Я захихикала и извивалась от ощущения.

Мы переместились к футону, я легла под него. Мы переплелись друг с другом, обволакивая друг друга теплом. Прикосновения Эша были страстными, но терпеливыми. Это было похоже на то, как он обучал меня рисовать — стремиться к большой картине, но сначала обратить внимание на мелкие детали — нежные поцелуи, ласковые поглаживания, сладкие укусы, кроткие взмахи его языка.

Затем мы были обнаженными, и он был больше чем готов. Я приподняла свои бедра по направлению к нему, показывая, что я готова.

— У тебя есть презерватив? — выдохнул он в мое ухо.

Я кивнула, когда вытянула руку к маленькому боковому столу рядом с футоном за одним из четырех презервативов, которые я хранила там, и которые появились у меня после последнего посещения гинеколога. Я внимательно наблюдала, как он разорвал фольгу и раскатал презерватив, мой желудок сжался от нервного предвкушения.

Он целовал мою ключицу, оставляя мягкие покалывания, пока поднимался выше.

— Эш, я...

Он поднял голову от мой шеи, его растрепанные волосы упали ему на глаза.

— Я... это неловко, — сказала я, опуская свой подбородок.

Он наклонил голову в сторону, нежно поднимая мой подбородок и проводя пальцем по моей нижней губе.

— Скажи мне.

— Я девственница.

Он отстранился.

— Ох. Мне жаль. Я не хотел давить на тебя.

— Нет, я просто хотела, чтобы ты знал, но я хочу этого.

Он вздохнул и зарылся лицом в ложбинку между моими грудями.

— Ох, так же как и я, ты понятия не имеешь, но ты…

Я прижала указательный палец к его надутым губам.

— Я просила позволить мне сделать выбор самой. — Я убрала его волосы с глаз.— Я выбрала тебя.

Эш посмотрел мне в глаза, его безупречные зеленые вперились в мои, и кивнул. Он наклонился и прижался к моим губам в нежном поцелуе, от которого у меня перехватило дыхание.

— Мы сделаем все, что ты захочешь, — прошептал он в мои губы.

***

Наши обнаженные конечности выглядывали из-под пледа, который я накинула на нас. Голова Эша лежала у меня на животе, пока я накручивала на палец один из его диких локонов. Я была в оцепенении от опьяняющего головокружения, что окружало нас как мягкое облако. Ты не думаешь о будущем, о последствиях. Ты просто живешь в моменте, впитывая опьяняющий кайф влюбленности.

Эш поднял голову, расположив подбородок на моем животе. Его щетина царапала чувствительную кожу, но я не хотела, чтобы он сдвигался с места.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он, проводя кончиком среднего пальца вдоль моего бедра.

— Хорошо. — Ох, это было гораздо лучше, чем хорошо. — Расскажи мне что-нибудь, — сказала я лениво.

— Например? — спросил он.

— Знаешь, я гуглила тебя.

— А? — спросил Эш подозрительно.

— О синестезии.

— Я знаю, — сказал он.

— Откуда?

— Ты оставила свой лэптоп открытым последний раз, когда я был здесь, и это было прямо на экране.

Я шлепнула себя рукой по лбу.

— Сделай себе одолжение и никогда не проси меня помочь тебе скрыть тело. Я не очень хороша в том, чтобы заметать следы. — Он рассмеялся, и его порывистые вдохи щекотали мой живот. — Так расскажи мне что-нибудь. Я хочу узнать, что ты видишь.

Он вздохнул.

— Это больше не так сильно, кроме как с тобой. — Его принятие заставляло меня чувствовать себя по-другому, не так как я привыкла. Это было счастливое по-другому.— Оно всегда со мной, но не столь яркое. Оно более приглушенное сейчас.

— Так твоя жизнь, как одна большая папка Лиза Франк? Потому что я люблю такое (прим. Лиза Франк бизнессвумен, создатель папок с цветными картинками, на которых изображена радуга, а также разные животные).

— Лиза кто?

— Ох, не бери в голову, ты никогда не был десятилетней девочкой... — Я провела рукой по его шелковистым волнам. — Ты скучаешь по этому?

— Эм, ага. — Казалось, ему сложно сказать простое «да».

— Это может пройти с возрастом?

— По куче причин. — Это был один из ответов Эша, который не был ответом, но я спустила все на тормозах.

— Так расскажи мне об одних из самых ярких вещей, что ты видишь. Расскажи о своих любимых.

Он сделал паузу на секунду, чтобы подумать, и затем приподнялся, чтобы оказаться рядом со мной на боку, опираясь головой на руку.

Он прищурился, воссоздавая каждую деталь в голове.

— Твой смех. Он идеально маслянисто-золотистый, как например, когда выпекаешь что-то до совершенства. Теплый... мягкий... мои кончики пальцев пощипывает и они теплые. А голос, когда ты говоришь... другой. Скажи мне что-нибудь, чтобы я мог описать его.

— Эм...— я нервно рассмеялась.

— Ах, вот он. — Он провел пальцем в воздухе перед нами. — Твой смех. Его брызги. — Я наблюдала, как его глаза видели что-то, что я не могла. — Ладно, скажи что-нибудь. Что угодно, — приказал он.

— Меня зовут Бёрди, — сказала я, совсем уж не оригинально.

— Бёрди, какое твое настоящее имя? — спросил он тихо. Он уже знал ответ. Слова не имели значения прямо сейчас, просто мелодия наших голосов. Он слушал, но его глаза уставились вперед, наблюдая за иллюзорным танцем цвета перед ним.

— Аннализа Робин Кэмпбелл.

Он указал в никуда, просто перед нами, когда его палец сделал тонкую горизонтальную волну.

— Зеленая и синяя краска танцует в пределах моей видимости. Прозрачная как свет. Освежающая. Твой смех теплый, но голос холодный. Как окунуться в бассейн в жаркий день. Они двигаются как длинные волны, и когда ты останавливаешься, распадаются. У тебя самый лучший голос и смех, который я когда-либо видел.

— Вау, спасибо. Ты видишь свой голос?

— Со мной это не работает. Теперь ты скажи мне что-нибудь.

Я чувствовала себя скучной по сравнению с его необыкновенным даром. Не было возможности сказать ему, что я чувствовала без того, чтобы просто сказать это. Его способность позволяла ему делиться чувствами, не говоря ни слова. Это казалось более безопасным для него, чтобы выражать, а для меня — слышать. Я еще не могла выразить все, что чувствовала, я уже и так поделилась многим о себе с ним в эту ночь.

— Бьюсь об заклад, ты хочешь знать, как мое лицо стало таким, — сказала я поверхностно, чтобы отвлечься от не таких уж поверхностных чувств, которые я испытывала к нему.

— Бьюсь об заклад, что ты хочешь знать, как я попал туда, где ты нашла меня, — сказал он. — Как насчет того, что я не буду спрашивать, и ты не будешь спрашивать?

Я не возражала рассказать Эшу, но я понимала, что это был его способ, сказать мне, что он еще не готов поделиться этой историей. И я понимала. Мы оба пытались защитить, по крайней мере, какую-то часть себя. Вскоре я получу ответ. Просто не сегодня.

— Не знаю, как ты, — сказал Эш, — но мне нужно привести себя в порядок и правда нужно отлить.

— Мне тоже. Хочешь принять душ вместе? Я всегда хотела сделать это с кем-то.

— Еще один первый раз сегодня? — спросил он.

Я подмигнула ему.

Я уставилась на его длинное худое тело и упругую задницу, когда он пошел в ванную, давая ему время пописать, и последовала за ним, когда услышала, что включился душ.

Он уже ждал меня весь мокрый, когда я присоединилась к нему. Он притянул меня под распылитель и поцеловал, а вода каскадом потекла с его лба на мой нос и глаза, отчего я сморщила лицо. Он убрал лишнюю воду с моего лица, лаская сторону, который никто прежде не касался.

Когда люди целовали или обнимали меня, они всегда поворачивались к «хорошей стороне». Люди не касались шрама из уважения, как я предполагала, но я всегда чувствовала, что они думали, что он был заразным. С Эшем всегда казалось, что у него не было никаких задних мыслей.

— Бёрди! Бёрд!

Прежде чем я смогла ответить на паникующий зов Джордана, он был в ванной. У моей полупрозрачной занавески для душа не было роскоши скрыть личность моего компаньона, не то чтобы у Джоржана уже не было догадок.

Я могла только предположить, что он мог подумать, что я была в какой-то принудительной ситуации, когда вошел и увидел разбросанную одежду и шум из душа. Джоржан знал, что я была девственницей.

— Дерьмо, — прошептала я себе под нос. Я высунула голову. — Джордан, могу я получить немного личного пространства. — Я указала взглядом на выход.

Он поджал губы и наклонил шею из стороны в сторону.

— Ладно-ладно, — сказал он, опуская подбородок и смотря на Эша, который стоял позади меня. Он обернулся с какой-то дерзостью, взмахнул пальцем в воздухе и крикнул: — Эш, тебе лучше хорошо вести себя с моей девочкой. У нее есть два мужа гея, которые гиперопекающие...

И он ушел.

Я знала это «ладно-ладно». Это означало: «Ты маленькая лживая сучка. Я так и знал, что ты врушка».

Я бы хотела как-то объяснить, но это не имело значения. Все, что имело значения, — это был человек передо мной.

14 глава

Эш

Я проснулся после первой ночи с Бёрд более оживленным, чем вообще когда-либо был. Я чувствовал, что был готов принять любой вызов. Чувствовал себя обновленным. Я хотел творить, не сдерживаясь. Я хотел выразить свою энергию на мольберте, как будто разрезать запястья и брызгать краской прямо из вен.

Я перекатился на футоне на пустое место рядом с собой. Бёрд не было рядом, но затем я учуял запах кофе, и мои глаза переместились к кухне, где она стояла в моей рубашке, излучая мягкий оттенок фиолетового. Я подумал, что позже уловлю ее запах, когда надену эту рубашку, и это обеспечит нескончаемую кладезь энергии.

— Доброе утро, — сказала она кокетливо.

— Доброе утро, — ответил я, подпрыгивая с кровати.

— Ты хочешь кофе?

— Конечно, — сказал я, подходя к ней и обнимая сзади, впитывая ее аромат: лаванда смешанная с мылом и приятный аромат ее мягкой кожи.

Она была теплой, и мои кончики пальцев покалывало от уюта, который я чувствовал всякий раз, когда на самом деле позволял себе это делать из-за Бёрд.

— Сколько время? — спросил я.

— Семь. У меня занятие в девять часов с малышками.

— Во сколько ты выходишь?

— Восемь пятнадцать.

Я взял кружку из ее руки и поставил на столешницу. Я разрывался от энергии, и я снова взял ее. Столько всего в ней я еще не исследовал.

В этот момент меня настигло осознание. Я был не просто в замечательном настроении. Я был в фан-чертовски-тастическом настроении. И я был не просто возбужденным, я был оголодавшим. Если бы ей не нужно было на работу, я бы, вероятно, нашел десять различных способов заняться с ней любовью до полудня. Я знал, к чему это приведет, но было так хорошо, так чертовски хорошо ощущать энергию в каждой клеточке моего естества. У меня была ясность ума, которую я не испытывал в одиночестве на улице, изолируя себя в безмолвном страдании.

Переключатель щелкнул.

И когда это произошло, я не мог — не хотел — останавливать это. Я хотел взбираться выше и выше, пока не потеряю почву под ногами и упаду. Был единственный путь вниз, и он был — неприятный.

Вчера я брал ее нежно и страстно. Дважды. Это было идеально, и интимно и наша связь была на таком уровне, который я не испытывал прежде. Я все так себе и представлял: это был сенсорный опыт, которому бы позавидовал Тимоти Лири (прим.перев. американский писатель, психолог, участник кампании по исследованиям психоделических препаратов, разработчик программного обеспечения — одних из первых индексируемых ЭВМ психологических тестов). Но утром я взял ее жестко. Она больше не была девственницей, и я хотел показать ей не только как заниматься любовью, но и как трахаться.

Она была милой, красивой, но еще и чертовски сексуальной. Я хотел, чтобы она чувствовала себя так же жарко, как и тот жар, что поглотил мое тело как лесной пожар, когда она прижала свои губы к моим.

У нас было все. Она была всем. Мы были всем.

На этот раз ее стоны были громче, небрежнее и учащеннее, как будто я укрощал ее. Было чувство, что сейчас четвертое июля — яркие, громкие, живые, прерывистые вспышки света и красок.

В отличие от тех двух раз, в этот раз она кончила, громко и жестко, и я пробовал на вкус ее плоть и видел солнечные лучи.

— Ничего себе,— сказала она, когда мы, задыхаясь, прислонились к кухонному столу. По взгляду в ее глазах, я видел, что она пытается осмыслить все это, и я понимал ее, было много все, что нужно было уложить в голове. Но мой разум был быстр, и я мог осмыслить все лихорадочно. Я уже придумал все, что хотел сделать сегодня, как я хотел принять позитивное дыхание жизни, которое она вдохнула в меня, и распылить его на сто холстов.

— Не возражаешь, если я возьму его с собой? — спросил я, уже начиная складывать мольберт.

— Он твой, — сказала он, все еще в оцепенении. — Ты уходишь?

— Ну, ты скоро уйдешь, а у меня есть страстное желание кое-что нарисовать, — сказал я, сбрасывая так много принадлежностей в свою сумку, сколько туда вмешалось.

— Ох, ладно.

Мне казалось, возможно, для нее это все чересчур, что она может чувствовать себя неуверенно, что я забрал ее девственность и художественные принадлежности и никогда не вернусь, но она не понимала, что была Солнцем, а я Землей, и вся моя жизнь крутилась вокруг нее.

— Когда ты освободишься? — спросил я. Казалось, что ее тело выдохнуло, хотя она не выпустила вдох.

— Джордан попросил меня о ланче после занятия с детьми, и затем у меня смена в ресторане, и я не освобожусь до девяти, — сказала она.

— Хорошо, — сказал я, скользнув в джинсы. Она хотела, чтобы я спросил ее? Потому что я хотел быть с ней каждую минуту, но не хотел давить на нее..

— Хочешь потусоваться вместе? — спросил я.

— Угууу, — она улыбнулась, как будто думала, что я никогда не спрошу это. — Дерьмо, мне нужно собираться, мне выходить через двадцать минут.

— Хорошо, — сказал я, смотря в ее глаза и подходя к ней ближе, так что мы оказались нос к носу, и я ощущал, что это возбуждает ее и нервирует. Я поцеловал ее. Без языка, просто прижал свои губы к ее и потянул за край своей футболки, что все еще была на ней, и сдернул ее с нее. — Она нужна мне, — сказал я у ее губ.

И вот она стояла передо мной полностью голая, солнце сияло вокруг нее, пытаясь конкурировать с ней, но это было бесполезно, и я мог брать ее снова и снова и снова. Она скрестила руки, как будто я только что не пробовал соленый вкус этих грудей, и задвигала губами, как будто хотела сказать что-то, но колебалась.

— Что такое?

— Я... я пытаюсь разобраться, как сформулировать это...

— Как получится будет прекрасно.

— Я не хочу, чтобы ты жил на улице, — ее голос дрожал, как будто ее переполняли эмоции, которые я даже не думал, она испытывала. — Я беспокоюсь.

Как будто произошло мягкое нажатие тормоза, и ее беспокойство замедлило мои мысли.

Я забеспокоился.

Все люди, которые заботились обо мне, все переживали. Вот почему я пытался оттолкнуть ее, но она была Солнцем, а я просто Землей, и ее сила притяжения была слишком мощной. Я не хотел, чтобы ей было больно, или чтобы она переживала. Я не хотел, чтобы она страдала бессонницей, мучаясь, куда я исчез. Но неизбежное было неизбежным.

У меня в руках все еще была футболка, она все еще была обнаженной, и я подошел к ней. Я погладил ее щеку — особенные маленькие веснушки, которые были как брызги корицы.

— Нет. Со мной все было в порядке до сих пор. Увидимся сегодня вечером?

Она кивнула. Я задумался, осознавала ли она, какую ошибку совершила. Что я не вернусь домой как нормальный парень. Что я пойду на улицы. Улицы были моим домом. Я задумался, откроет ли она дверь, когда я приду. Я надеялся, что нет, потому что я не остановлюсь, если она откроет. Мой импульс сработал на полную катушку, я уже катился по холму имени Бёрди Кэмпбелл, набирая скорость с каждым оборотом.

Я скользнул в свою футболку и направился к двери.

— Ты не собираешься что-нибудь съесть?

Еда была в самом низу моего списка приоритетов. Она оглядела кухню.

— Вот, — сказала она, хватая банан и какой-то батончик и засовывая их в мой карман пиджака.

15 глава

Эш

— Я шел так быстро, как мог до ближайшего магазина художественных принадлежностей. Я заполнил тележку огромным количеством холстов 18x24, тюбиками краски и направился к кассе, где девушка пробила мне покупки.

— Ты учитель? — спросила она.

— Нет, — сказал я, желая, чтобы она прекратила болтовню, и я мог бы двигаться дальше.

— Так много бумаги.

— Мне нужно нарисовать много картин.

Я вытащил пачку денег. Все мои личные деньги. Мои сбережения давно закончились к этому времени, и большая часть денег была от моего брата, который периодически подсовывал мне их. Я сохранил большую часть, тратив как можно меньше на еду и предметы первой необходимости.

Когда все было оплачено, у меня осталось только двадцать пять долларов и двадцать один цент. Это инвестиция. Еда могла подождать. Искусство будет моей едой. Бёрд будет моей едой.

Дальше мне нужно было найти место. Там, где я мог свободно рисовать, нападая на холст без посторонних глаз. Я не хотел стен. Я избегал их, когда была возможность. С Бёрд стены были терпимыми, но когда я был один, наедине со своими мыслями, я часто замечал стены и чувствовал себя в их ловушке.

Я быстро пересек центр ЛА, в охапку со своей сумкой и художественными принадлежностями, которые только что купил. Время проходило впустую, а мне нужно было безопасное место, которое я мог бы посещать неоднократно, и трат на транспорт. А самое главное. мне была нужна приватность и отсутствие стен. Но вот в чем был смысл города — даже когда ты был снаружи, ты был окружен стенами, что тянулись до неба. В городе было только одно место, где действительно не было никаких стен.

Я рванул обратно к зданию Бёрд, сгорбившись и тяжело дыша, когда оказался у передней двери. Я ждал, пока кто-то выйдет и проскользнул внутрь, как делал обычно. Я вызвал лифт до верхнего этажа и затем искал лестничную клетку. Я помчался наверх и нашел дверь на крышу. На двери была щеколда и затвор.

Я бился в нее снова и снова пока щеколда не сорвалась с двери. Солнце ослепило меня на секунду. Я был в своей новой студии с панорамным видом на ЛА, здесь была нужная мне приватность и никаких дерьмовых стен.

Пока я пытался отдышаться, солнце начало палить, поэтому я сорвал свою футболку. Я установил мольберт.

Затем я начал работать

Бёрд

Джордан ждал меня снаружи класса, чтобы мы могли пойти в нашу любимую закусочную. Этим утром я проснулась от сообщения: Я отвезу тебя на занятия, затем у меня есть поручение, потом я отвезу тебя на обед.

Я была без ума от Эша, но также была напугана. Я знала на что это похоже. Я знала, что подумает моя сестра, если узнает. Джордан уже вставил свои пять копеек: будь осторожна, вероятно, под этим задумчивым гением скрываются одни проблемы.

Моя дружба с Джорданом была беззастенчивой, но вчера был первый раз, когда я была смущена. Я переживала, что Джордан подумает обо мне, я хотела поделиться всеми волнующими чувствами и моментами, которые я разделила с Эшем, но я не была уверена, примет ли он это.

Поэтому я подготовила себя к допросу и то, что Джордан подумает, что я лгала ему. Что, кстати говоря, было совсем не так. Я не планировала, чтобы все прошло именно так. После нашего первого поцелуя я думала. что была безразлична Эшу.

Мы решили оставить обсуждение для обеда, но Джордан сказала, что у него есть какие-то новости для меня.

Мы сидели друг напротив друга в потрепанной красной кабинке.

— Итак, кто первый? — спросила я.

— Что-то подсказывает мне, что твои новости гораздо запутаннее, чем мои. Поэтому я расскажу тебе то, что первоначально пришел сказать прошлой ночью, прежде чем увидел, как ты прошла дефлорацию.

Мое лицо вспыхнуло.

— Ауч, Твоя мулатская задница покраснела!

— Ты и правда сказал «прошла дефлорацию»? И ты даже не знаешь, правда ли это.

— Если бы я мог поставить свои деньги на это, я бы это сделал. У тебя была эта улыбка на лице всю дорогу до студии и когда мы ехали сюда.

Это было так очевидно?

Я закатила глаза.

— Вернемся к первоначальной теме. Что ты хотел рассказать мне?

Он выпрямился, улыбнулся, сделал глубокий вдох и проговорил:

— Ладно, я не хочу слишком радоваться заранее, ноооо... догадайся, кто позвонил мне вчера?

— Я не знаю, папа Римский?

— Алана Роше Демилл.

— Ты лжешь, — провозгласила я в неверии.

— Клянусь, я не обманываю тебя.

— Что? — я почти подпрыгнула на месте. Алана Роше Демилл была основателем одного из самых престижных танцевальных коллективов в стране. — Зачем? Что она хотела?

— Ну, это был ее ассистент, но видимо, дочь друга ее семьи была на рождественском шоу и ей понравились мои вступления.

Я почти дрожала от радости за Джордана, впитывая его новость.

— Так что вот что я знаю на данный момент, и это совершенно секретно. Она нашла финансирование для шоу под названием «Танец Ноктюрн». В основном это походит на «Цирк дю Солей», но с большим акцентом на танец вместо акробатики. Тонны ресурсов будут потрачены на костюмы, освещение и спецэффекты, чтобы сделать из этого почти сюрреалистичные танцы и сенсорный опыт.

Мне захотелось пнуть себя за то, что сразу подумала об Эше и каково ему будет смотреть такое шоу. Я хотела прожить хотя бы пять минут, не думая о нем.

— Звучит изумительно.

— Ведь так? Она хочет новую хореографию. Она в поиске, и когда увидела мое шоу поставила меня в шорт-список финалистов. Это все, что я знаю.

На мгновение я смотрела на Джордана молча, и затем подняла кулаки вверх и завизжала, затем он завизжал, и мы переплели нашу руки вместе, вертели ими и визжали.

— Хотя я не хочу слишком радоваться, — сказал он, когда мы перестали визжать.

— Радуйся. У тебя все получится. Ты пойдешь и скажешь, что ты тот самый. Ты не просто прекрасный танцор, у тебя великий танцевальный ум. Ты заслуживаешь этого больше, чем все, кого я знаю. Пришло твое время, черт побери! — Я чувствовала себя тренером в конце игры, который подбадривает своего звездного игрока сделать «большой шлем» (прим. в бейсболе означает ситуацию, когда коллеги игрока, который должен пойти «на биту», уже смогли занять все 3 базы на бейсбольной площадке. Большой Шлем — это такая ситуация, когда у бьющего получается осуществить хоум-ран со всеми базами.)

На глазах Джордана навернулись слезы. Мы оба пожертвовали многим, чтобы следовать за мечтой. У нас обоих было так много моментов, где приходилось проглотить свою гордость и легче было встать и уйти. Я понимала, что это значит для него.

— Бёрд, если я получу это шоу, ты пойдешь со мной. Ты будешь на моем шоу. Не только потому, что ты моя подруга, но и потому, что ты очень одаренная танцовщица. И это не вздор.

Сейчас у меня навернулись слезы.

Мы оба обмахнули глаза, отказываясь проливать слезы. Мы сохраним их до момента, когда он официально получит это место. Когда. Не Если.

— Теперь твоя очередь, — сказал он, когда официантка поставила нашу еду на столик.

— Я не знаю, что сказать... с чего начать.

— Что происходит между вами с Эшем? Потому что, если я помню верно, последний раз, когда мы разговаривали, ты была твердо уверена, что ничего нет, и что он никогда не захочет тебя, и когда я пришел вчера, все было прямо противоположно. Кстати, у меня почти случился сердечный приступ, когда я попал на эту сцену.

— Я уверена, что так и есть. — Я вздохнула. — Вот что получается, когда суешь свой нос, — усмехнулась я. Я подумала мгновение и вздохнула. — Я не знаю, он пришел и.... ну, на прошлой неделе мы целовались, и он резко ушел.

— Хмммм. — Джордан хмыкнул скептически. — Вот почему ты была такой раздражительной.

Я показала ему средний палец.

— И затем он объявился вчера, сказал, что хотел увидеть меня и что ушел, потому что не думал, что я должна связываться с ним. Я думала он был не заинтересован...

— Бёрд. Аууууу. Он влюблен в тебя.

— Ох, перестань, — сказала я, махнув рукой перед собой, как будто отмахивалась от слов Джордана. — Слишком рано. — Но мое сердце запело от этих слов.

— Ты слепая? Всегда так — милая, очаровательная девушка, ведет себя как тупица, когда кто-то прямо перед ее носом поклоняется земле, по которой она ходит.

— Конечно, поэтому он избегал меня любой ценой. Во всем этом есть смысл.

— Но затем он всегда появляется у твоей двери, так?

Это заткнуло меня.

— Я знаю, это кажется очевидным, но я должен спросить. Вы двое? — Он сделал круг из пальцев одной руки и просунул в него указательный палец другой.

Я сжала губы вместе, чтобы сдержать очевидную улыбку, и кивнула.

— Ты маленькая шлюшка! — сказал он. Мы оба рассмеялись. Но я наблюдала как выражение его лица изменилось. Я знала. что грядет: лекция.

— Бёрд, я не собираюсь читать тебе нотации. Ты не дурочка. Я знаю, ты все понимаешь. И я знаю, что принимаешь решения, зная о риске. Но в чем его проблема?

Я вздохнула.

— Я еще не знаю всего. Но знаю, что у него доброе сердце и истерзанная душа. которая беспокоит его. И знаю, что он рисковал своей жизнью, чтобы спасти меня, — напомнила я Джордану. Я думаю, иногда он забывал это.

Он кивнул.

— Я просто думаю, что ты заслуживаешь мира. И знаю, что я всего на несколько лет старше тебя, и ты ненавидишь, когда я веду себя как защитник, но увлечение, любовь, притяжение, они создают что-то красивое. И может, это просто то, что придет и уйдет — из-за этих слов мое сердце кольнуло — но мы живем не в кино. Что он будет делать со своей жизнью? У него есть планы уйти с улиц?

Реальность ситуации ужалила меня. Не то чтобы я этого не знала, но я была в эйфории от нас, и как любая двадцатиоднолетняя идеалистка, я хотела верить, что наша особая магия может исправить все.

— Он гений. В нем столько потенциала.

— Я знаю. Но гениальность не оплачивает счета, и гениальность может быть мучением.

— Я хочу помочь ему найти его путь в жизни, — сказала я.

— Я надеюсь на это, Бёрди, — ответил Джордан.

16 глава

Бёрд

Я должна была устать из-за того, что рано проснулась и восемь часов провела на ногах, но мои нервы гудели, когда я пришла в свою квартиру. У меня было сильное предчувствие, что я увижу Эша сегодня вечером, и ни логика, ни доводы не могли ослабить его. Но в то же самое время другая сторона меня задавалась вопросами: что будет дальше, кто мы друг для друга, и о чем я вообще думала?

Я решила ненадолго вести себя хладнокровно. Я не хотела так рано становится ноющей и все такое с Эшем. Я уже начала делать эти расчеты в уме. Должна ли я позвонить ему? Должна ли я дождаться его звонка?

Было почти десять, когда я пришла домой.

Не прошло много времени как раздался стук в дверь. Пришел Джордан, которому я всегда была рада, но он был не Эш.

— Теперь мы стучимся, а?

— После вчерашнего — да, — сказал он, слегка бренча на своей гитаре. Иногда он приходил и бренчал на ней, пока мы болтали. — Урок выучен.

Я направилась в ванную, чтобы освежиться и окликнула его над включенным краном.

— Как дела?

— Я только что говорил по телефону с ассистентом Рош. У меня запланирована встреча с ней в среду.

— О боже мой, это замечательно! — ответила с полным ртом пасты и зубной щеткой.

Еще один стук.

— Я открою! — крикнул Джордан.

Я воспользовалась возможность вернуться в гостиную, я не хотела выскакивать вперед. Мне нужна была минута притвориться, что волнение не льется из меня через край из-за его прихода.

Когда вошла в гостиную, я была шокирована зрелищем. Эш был покрыт всеми цветами краски, которая у него была, его лицо загорело, а щеки покраснели.

— Ничего себе.

— Очевидно, Эш рисовал весь день, — предположил Джордан.

— Привет, — сказал Эш, — затаскивая все оборудование. чтобы поставить его на место.

Я подошла к нему.

— Где все, над чем ты работал?

— Еще не могу сказать, — подмигнул он.

Пот поблескивал на его коже, как у человека, который трудился на солнце весь день.

— Будешь есть? — спросила я, заметив, что карман пиджака, в который я засунула еду, был все еще выпуклым.

— Не голоден.

Джордан начал направляться к двери.

— Ты играешь на гитаре? — спросил Эш, не глядя на него, когда продолжил распаковываться.

Джордан развернулся.

— Балуюсь.

— Не уходи. Я хочу увидеть это. — Иногда он делал это, говорил, что хотел бы увидеть музыку, и я знала. что это было в буквальном смысле. Эш повернулся ко мне. — Не возражаешь если я приму душ?

— Сколько угодно, — подмигнула я.

Эш посмотрел на меня игриво и украдкой шлепнул меня по заднице, когда шел в душ. Я подпрыгнула и развернулась, чтобы убедиться, что Джордан не видел этого. К счастью, он смотрел на свою гитару.

— Я все видел, маленькая шлюшка, — сказал Джордан, как только Эш оказался вне пределов слышимости, не отрывая своего взгляда от гитарных струн, с которыми возился.

Я озорно посмотрела на его.

— Полагаю, это комплимент от самой большой, знакомой мне, шлюшки, — заявила я, когда пошла к микроволновке, чтобы разогреть еду. которую принесла с работы для Эша. Я не знала, откуда он берет еду, и хотела убедиться,что он ест что-то, хотя казалось, он был не из любителей поесть.

— Так как оно?

— Как...?

— Девочка, ты понимаешь, о чем я. Как дела с его Ч?

Я нервно потирала шею, когда украдкой посмотрела в сторону ванной. Я сгорю от стыда, если Эш услышит нас.

— Эм....

— Ох, черт. Твое лицо треснет от улыбки.

— Прекрати.

— Да. Ты не можешь перестать улыбаться. Должно быть он присунул тебе по самые гланды.

— Я даже не понимаю это выражение. Он не присовывал ничего. Он вставлял. Было бы странно... — я понизила голос до шепота. — Было бы странно если бы парень присовывал к тебе член.

— Перестань быть буквальной и пытаться перевести разговор.

— Что ты хочешь узнать? — прошептала я.

— Большой оргазм? Да или нет?

Я сдержала улыбку, когда опустила взгляд и кивнула.

— Черт, девочка! Он точно присунул.

Я приложила палец к губам, чтобы он был потише. Затем, я наклонилась, как будто уменьшение расстояния между нами привело к каким-то изменениям.

— Сегодняшнее утро. Оно было... вау.

— Выкладывай

— Он просто... прежде всего, его тело.

Джордан поднял бровь и кивнул в знак одобрения.

— Но он просто... у меня не было много опыта..., но я могу сказать, что он знал, что делает. Я имею в виду... я почувствовала себя такой... возбужденной и желанной.

— Ну, видя, как он только что пришел, выглядя как будто был атакован радугой, а это была краска, я могу сказать, что есть в нем что-то дикое. Он странный, и под этим я подразумеваю — интересный, загадочный художник.

— Да... я понимаю, что он другой. — Я пожала плечами, когда повернулась вытащить еду из микроволновки и втайне улыбаясь сама себе. Мне нравилось, что Эша было трудно понять. От этого я чувствовала себя особенной, что была единственным человеком, которого он отдаленно, но подпустил к себе.

— Итак. Насколько у него большой...?

В этот момент Эш вышел из душа одетый в свои боксеры и одну из своих белых маек. Он выглядел посвежевшим, а его загар оттенял его мудрые глаза. Я поймала себя на том, что пялилась на Эша дольше чем должен тот, кто пытается вести себя хладнокровно. Было так легко попасть под его чары.

Мы с Джорданом притворились, что каждый занят своим делом. Когда я посмотрела на него, Джордан послал мне знающий взгляд.

— Я положила тебе еду, — сказала я Эшу.

— Спасибо, — сказал он одними губами, как будто это был наш секрет, и затем откусил кусочек, оставив остальную еду на тарелке.

— Ладно, Джордан, покажи мне, что ты можешь, — сказал Эш.

— Дай подумать, — Джордан наиграл пару раз. Затем начал играть Smashing Pumpkin — 1979 и при этом петь. Джордан не Билли Корган, но хорошо попадал в ноты.

— Мииило, — сказал Эш. Это его сторона была такая веселая. Он был обаятельным и приветливым, и энергичным. Мне нравилось. что он мог быть скрытным и общительным в зависимости от настроения.

Эш притянул меня, покружил, отчего я завизжала и рассмеялась. Он привлек меня ближе, из-за чего я упала ему на грудь, и прошептал в мое ухо:

— Давай дорисуем наше дерево.

Он небрежно выдавил немного красного и желтого на палитру и перемешал их кистью. Как и в последний раз, он управлял моей рукой сзади, положив подбородок мне на плечо. Я рассмеялась, когда он испещрил бумагу оранжевыми листьями с помощью моей руки. Джордан не мог видеть лица Эша, когда он оставлял поцелуи на моей шее, из-за чего мне было щекотно, и я хихикала, когда он покачивал бедрами вместе со мной. Было такое ощущение, будто он был опьянен нами, и мне было комфортно, что я не одна такая. Музыка и живопись хлынули со всех сторон, и я на мгновение забыла, что Джордан был здесь, но не полностью исключила его. В действительности Джордан был часть происходящего, его музыка витала в воздухе вокруг нас.

Джордна закончил песню, и Эш отстранился.

— Ты не возражаешь? — спросил Эш его.

— Нет, если ты не возражаешь, что я потанцую с твоей дамой.

— Так долго как она не возражает, — ответил Эш игриво.

Я мгновенно узнала первые аккорды. Я не знала, что Эш умеет играть на гитаре. И откуда он знал, что я люблю эту песню? Он не мог знать этого. Просто у нас было столько общего.

Джордан вытянул руку, и сделав реверанс, я приняла ее. Он игриво вел меня в простом танце, пока Эш пел песню, но заменял «Лайла» на «Бёрди».

Как будто Эш не мог быть еще более загадочным и сексуальным, теперь он пел мне песню.

Как и Джордан, Эш не Эрик Клэптон, но его голос плавный. Эш играл на гитаре на удивление хорошо. Я вспомнила, как он однажды сказал мне, что может видеть разные цвета и формы, соответствующие нотам и аккордам, и задумалась, помогает ли это ему играть.

Джордан стал подпевать Эшу. Два этих великолепных парня пели мне, и я была наполнена любовью и светом до краев. Джордан вел меня в танце, и я чувствовала будто парила, едва касаясь пола. Когда они спели мое имя, я захихикала. Я ощущала, как краснею из-за того, что оказалась в центре их внимания. Каждый раз, когда Джордан пел припев, он приседал немного, чтобы мы смотрели глаза в глаза, и притворялся, что жалобно умоляет меня песней.

Мы провели следующие три часа, лениво подрисовывая листья на дерево, танцевали и пели.

У меня было немногое, но в этот момент я почувствовала, как хороша жизнь. Я чувствовала себя самой счастливой девушкой в мире.

Ночь была волшебной.

17 глава

Бёрд

— ЭЙ... ЭЙ.

Я проснулась, когда Эш убирал волосы с моего лица.

Я немного испугалась.

— Все в порядке? — спросила я тихо.

— Да, да. Я просто хочу кое-что тебе показать.

— Эм... ладно... — ответила я, на ощупь ища телефон, чтобы проверить время. Было три часа утра.

— Лучше это будет что-то хорошее, Эш, — сказала я игриво. Мне не нужно было вставать рано на следующий день, но у меня был долгий день на работе. Я села, ожидая, что он что-то подарит мне.

Я включила лампу и увидела, как Эш направился в зону кухни, без футболки и босиком, только в паре джинсов. Его каштановые волосы были растрепанными, и несмотря на душ, некоторые пряди были в ярко-зеленой краске. Мышцы его живота выпирали, так же как и талии, и бедер, казалось, будто он потерял часть веса за последние недели.

— У тебя есть фонарик? — спросил он. К счастью, после переезда в ЛА и испытанного отключения электричества, я осознала, что фонарик нужен всегда.

— Да, в ящичке у окна. — Я лениво махнула рукой. — Подожди, зачем нам нужен фонарик?

— Увидишь, — сказал он с улыбкой. Несмотря на то, что я была разбужена посреди ночи, его энтузиазм был заразителен. После нашего первого секса, Эш открылся. Он стал энергичным и воодушевленным. Он проводил весь день, рисуя, хотя сказал, что картина была сюрпризом, и он хотел закончить, прежде чем показать мне. Я понятия не имела, где он хранил ее, но предполагала, что у своего брата. Казалось, что его затянуло в какой-то водоворот художественного вдохновения, Он не ел много, и последние две ночи едва спал. На самом деле, я поймала его вчера, когда он возвращался с прогулки перед рассветом. Я спросила, что не так, он ответил, что ему просто нужно было подышать свежим воздухом, что у него много идей и ему хотелось пройтись и собрать все мысли в кучу. Несмотря на все это, у него все еще оставалось много энергии и страсти в дневное время. Это включало в себя секс. Я чувствовала себя желанной и сексуальной, как будто он не мог насытиться мной. Иногда Эш был терпеливым и медленным, и нежным. В другие разы все было дико, почти животно.

Эш провел последние несколько дней у меня. Я понимала, что мы поторопились, но просто не могла отправить его назад на улицы. Эш спорил со мной, говорил, что ему не нужно спать, и он не хотел навязываться, но он не навязывался. В конечном итоге в конце каждой ночи мы оказывались в моей кровати. Что оставляло всего несколько часов, прежде чем мне нужно было идти на работу, а ему туда, где бы он ни проводил время, занимаясь своим секретным проектом.

Он осмотрел меня сверху донизу.

— Возможно, ты захочешь надеть штаны.

— Мы пойдем на улицу?

— Почти. Тебе не нужно одеваться полностью, просто не быть раздетой.

Я хихикнула.

— Неизвестность действительно сводит с ума.

— Мы не собираемся далеко. Тебе не нужно ничего брать с собой. — Эш схватил покрывало с моего футона. — За исключением этого. Сегодня прохладно.

Я скользнула в шлепки, и он схватил меня за руку, практически вытянув из квартиры на лестничную клетку.

— Куда, черт возьми, ты ведешь меня? — спросила я, когда мы поднимались по лестнице.

Мы поднимались по пролету за пролетом, пока не оказались у металлической двери, и дальше уже было некуда идти: двери на крышу. Я никогда не поднималась сюда прежде. Для этого никогда не было причин. Эш толкнул тяжелую дверь своим плечом, и она громко заскрипела, когда открылась. Что бы мы ни делали сейчас, это ощущалось озорным, и мне в какой-то степени нравилось это.

Он провел меня вокруг небольшой конструкции у двери. Прежде чем я смогла спросить что-нибудь, я увидела это: целое пространство покрытое квадратами цветов. Так много их. Даже в темноте они были яркими.

Эш включил фонарик и осветил им крышу.

— Вот над чем я работаю. Вот они, но я не хотел говорить тебе, пока не закончу. Просто я больше не мог держать это в себе.

— Ты был наверху все время?

Эш гордо кивнул.

— Могу я? — спросила я, указывая на фонарик. Он передал его мне в руку. Я посвятила на пол, пытаясь разглядеть абстрактные фигуры. Казалось, они были в произвольном порядке, но, основываясь на формах и цветовой гамме, я могла сказать, что они разделяли общую тему. И затем я уловила проблеск смолы под ними. Крыша стала, своего рода, случайным произведением искусства, когда яркие цвета краски устилали смолу тем же цветом, в котором Эш приходил вымазанным последние несколько дней. И сейчас я поняла, почему он был загорелым и потным — он работал на крыши.

— Вау... так много, — дюжины и дюжины удивительных квадратов цвета. Я хотела узнать большее, но знала, он сохраняет это как сюрприз, поэтому не стала спрашивать. — Я не могу дождаться, когда ты расскажешь об этом. Что ты будешь делать, когда закончишь? Может, мы сможем найти галерею, чтобы провести выставку или что-то подобное?

— Есть кое-что еще, что я хочу показать тебе, — сказал он. — Пошли.

Я последовала за ним на еще одно место на крыше с прекрасным видом на центр ЛА, и даже тени холмов и долин, которые простирались вдаль.

— Я подумал, тебе понравится это, — сказал он. На полу стояла бутылка сока, крекеры и сыр. Не то чтобы он потратил много денег, но зная его положение — это был бесценный жест. — Нет ничего лучше тишины сумерек, — сказал он. — Мир спит и весь принадлежит тебе.

Вот как это ощущалось — двое детей улизнули в тайный дом на дереве. Это было наше личное место и время. Конечно, я могла переживать, что арендодатель выяснит это, или из-за отсутствия сна, но это то, что однозначно делало Эша уникальными для меня. Магия между нами всегда ощущалась как секрет, который никто не мог понять.

Мы сели рядом для небольшого пикника. Я поставила фонарик светом вверх, как будто это была наша свеча, и немного вздрогнула, когда садилась.

— Холодно? — спросил он.

— Немного.

— Иди сюда,— предложил Эш, раскрывая покрывало и набрасывая на свои плечи. Он раздвинул свои ноги шире, и я расположилась между его коленей, когда он накрыл нас одеялом.

— Я никогда не была на пикнике в середине ночи.

— Лучшее время, — я услышала ухмылку в его голосе.

Я налила каждому из нас по кружке сока, и мы пили в тишине.

— Я хотел бы услышать историю, как ты оказалась в ЛА. Ты рассказывала мне немного об этом, но у меня есть ощущение, что за этим скрыто намного больше. Когда ты переехала сюда, Аннализ — он всегда называл меня Бёрд и то, что он использует мое настоящее имя, демонстрировало, будто он хочет придать значимости этому вопросу.

— Ну, Ашер... примерно полтора года назад. Я училась в колледже и на самом деле знала, чего хочу. Мне просто нужно было набраться смелости, чтобы сделать это.

— Ты боялась?

— Не то чтобы переезда сюда, а того, как отреагируют мои родители. Они были строгими. У них были очень конкретные ожидания, и танцевальная карьера не была одним из них.

— Но предполагаю, что они оплачивали тебе годы танцевальных уроков. Очевидно, что ты хорошо натренирована.

— Ну, спасибо тебе, — сказала я с ужасным британским акцентом. — Так и было, но это было частью того, чтобы вылепить идеальную дочь. Я думаю, по большей части они делали это, чтобы у меня появилась уверенность в себе… из-за моего лица.

Он нежно гладил поврежденную сторону моего лица своим большим пальцем.

— Так, как они восприняли это?

— Хуже некуда. Они пытались отрицать это, но я уже была совершеннолетней. Поэтому они сказали, что не будут поддерживать меня финансово, и я ожидала этого.

Эш ничего не сказал, но я чувствовала, что он кивнул, и наклонился чуть-чуть вперед-назад со мной в своих руках. Я чувствовала себя в безопасности, чтобы продолжить.

— Не то чтобы в один день мы объявили, что перестанем разговаривать. Конечно, мы спорили, но все спорят со своими родителями. Но прежде чем я уехала, все взорвалось. Мне казалось, они пытались обидеть меня. И вот так... мне больно. Я зла. Они не верят в меня. И я знаю, что это никак не связано с талантом, а связано с моим лицом. Они просто как все остальные люди здесь. Из всех людей я думала, именно они не будут обращать на это внимание. И я знаю, они не хотели обидеть меня... но я нуждалась в их поддержке. Я нуждалась услышать от них, что это нормально — следовать за своей мечтой, но они сказали мне, что у меня ничего не получится.

— Они сказали, что я ошибаюсь в самой себе. Заставили меня полюбить танцевать и хотели, чтобы я забыла это. Итак, я оставила все позади. И сейчас это не просто мечта, это способ доказать родителям, что они ошибаются. Они отрезали меня от своей жизни, и я чувствую себя преданной, так же как и они, и я не хочу возвращаться, пока у меня не будет возможности показать себя. Они хотят извинений, хотят, чтобы я прибежала к ним и сказала, что нуждаюсь в них, чтобы вернулась и стала адвокатом или доктором, или кем-то подобным.

— Думаешь, вы помиритесь?

— Полагаю, они пытаются. Но с этим всегда следуют условие: «вернись домой, и мы оплатим твое обучение». Они ни разу не позвонили, чтобы сказать, как сожалеют, и что уважают мои решения. Я не принимаю это. Здесь так сложно. Очень сложно. Приходится глотать свою гордость, это высасывает душу и истощает физически. У меня нет места ни для чего, кроме надежды. Я не прошу их денег. Просто хочу их поддержки.

Умиротворенная тишина опустилась между нами. Было здорово простоя сидеть в объятиях Эша, его теплое дыхание контрастировало с холодным ночным воздухом. В этот момент в городе полном людей мы двое были только одни. Я поняла, почему он любил ночные пикники на крыше.

— Ты все сможешь, Бёрд.

— Я знаю.

— Нет, ты будешь успешной за пределами своих смелых мечтаний, — сказал он, что прозвучало как факт.

Я посмотрела на него и грустно улыбнулась.

— Должна упомянуть, что моя сестра всегда поддерживает меня в этом. Она беспокоится, что я здесь одна, так же как твой брат о тебе. Что насчет тебя? Твоя семья поддерживала твои таланты?

— Да. Больше, чем я мог желать этого. И я был другим. Мой дед был военным, как и его отец. Типично для моей семьи. И вот у него появляется сын, который видит радугу в звуках, и кто любит искусство и музыку. Мягко говоря, это было, вероятно, интересно для них, но мои родители поощряли меня.

— Это здорово. Так продолжается до сих пор?

— Это не имеет значения.

— Почему?

— Я изменился. Также я не вижусь со своими родителями.

— Почему нет?

— Моя семья больше не такая как прежде. Мы развалились.

— Развод?

— Нет, моя сестра умерла.

— О боже мой.

— И мы больше не такие как раньше. Ничто не такое как раньше.

— Сколько ей было лет?

— Пятнадцать. Я учился в колледже, изучал искусство, а Миллер уже закончил юридический колледж. Она была самой младшей.

— Как ее звали?

Он выдержал паузу. Я ощущала, как его дыхание перехватило в горле.

— Сара.

Он сказал ее имя, как будто его было физически больно произносить. Я могла сказать, что он больше не будет говорить о ней. Тишина воцарилась после того как он это сказал — пустота, что отражала ее отсутствие.

Я подумала спросить его, как умерла его сестра, но он не предлагал много информации. Эш был умен, то было осознанное упущение информации. Он еще не мог рассказать. Потребуется больше ночей на крыше или в моей квартире для этих печальных деталей.

— Твой брат, предполагаю, старше тебя?

— Да, на семь лет. Он женат и юрист. Работал в офисе окружного прокурора, но сейчас в индустрии развлечений, потому что больше платят.

Я рассмеялась.

— Что смешного?

— Ох, моя сестра адвокат. Она не практикует. Вышла замуж и сразу обзавелась детьми.

— Предполагаю, что ты твои родители рады этому.

— Очень.

— Она танцует?

— Она ужасная танцовщица. Я хочу сказать, это издевательство. Я убеждена, что это можно использовать как одну из форм психологической пытки... может, как тактику допроса.

Эш запрокинул голову от смеха. Я осознала, что первые несколько недель наших отношений он не смеялся, я имею в виду настоящий смех.

— Предполагаю, это не семейный талант.

— Я не знаю, насколько дело в генетике. Меня удочерили.

— Ну, твои родители счастливчики, что у них есть ты.

— Иногда я задаюсь вопросом, думают ли они, что совершили ошибку.

— Не делай этого. Они заботятся о тебе так, как умеют. Даже если этот способ дерьмовый. Мы все бываем такими.

Я вздохнула.

— Забавно, — сказал Эш. — Я представлял, что когда мне будет больше двадцати, у меня будут ответы на все вопросы. Как будто это был пик взросления. И вот я, и я все еще ребенок. Я задаюсь вопросом, уйдет ли когда-нибудь это чувство.

— Я не знаю. У меня есть работа и квартира, и мне все еще кажется, что я во что-то играю. В довольно хреновую игру, должна я добавить.

Внезапно, я почувствовала, как Эш потянул меня на себя, когда лег. Я игриво завизжала и перевернулась, так что я оказалась сверху.

— Ох, да ладно, я хочу показать тебе самый красивый смог над головой.

— Как романтично! — я шутливо потеряла сознание.

— Бёрд?

— Да?

— Ты олицетворяешь мечту.

Я опустила голову и медленно покачала ею. Он мог быть таким романтичным. Положительная сторона встречаться с чувствительным художником.

— Так и есть. И в один день, маленькие девочки увидят тебя на сцене или по телевизору и будут мечтать быть тобой, когда вырастут. Думаю, ты должна летать. Не уверен, что земля заслуживает того, чтобы ты по ней ходила.

— Перестань, — сказала я, — чувствуя себя потрясенной. — Не ставь меня на пьедестал. Мне суждено упасть с него.

— Ты всегда будешь на пьедестале, так же как эти маленькие балерины в шкатулках. Твои родители ошибаются. Из-з тебя я снова начал рисовать. Тот факт, что ты вообще заметила мое существование, когда все, что я хотел, спрятаться... ты ослепляющий цвет в мире бежевого.

Казалось, будто Эш пытался заполнить меня надеждой, которая испарялась из меня с каждым отказом со времени моего приезда в ЛА.

— Что насчет тебя, Эш? Ты как супергерой. У тебя есть самая близкая способность к суперсиле, какую я когда-либо видела. И как Кларк Кент или Брюс Уэйн, ты пытаешься скрыть это, но твой талант нашел способ показать себя миру. Твой дар не должен быть спрятан на какой-то крыше. Твои родители были правы.

Он притянул меня и поцеловал так, как будто, может, у него еще не было ответов, но он знал, что хочет быть со мной.

Мы официально превратили дом на крыше в любовное гнездышко, окруженное вихрем цвета на открытом, без стен, черном смоляном полу крыши.

Потом я лежала, завернутая в одеяло, но Эш активизировался. Я задалась вопросом, откуда в нем появляется энергия. Как этот парень здесь, мог быть тем же парнем, что позволял бить себя недели назад? Как он мог быть тем же парнем, который опускал голову каждый раз, когда я украдкой пыталась посмотреть на него?

— Я не могу дождаться, чтобы ты увидела все, когда я закончу, — сказал он. Его голос колебался, когда он пересекал крышу.

— Я тоже, — сказала, засыпая. Мои глаза медленно закрывались, и я подумала, мы должны вернуться вниз. Мы должны быть осторожны, болтаясь на крыше. Я села и открыла глаза, чтобы сказать Эшу, что мы должны возвращаться. Когда я увидела его, то ахнула в ужасе.

Эш

Я не понимал, почему Бёрд взбесилась из-за того, что я ходил по краю крыши. Он был широким, все было нормально. Если бы я ходил по той же самой ширине в нескольких метрах над землей, мысль о падении не проскочила бы в ее разум. Мне нравилось ощущение смотреть через край на одну сторону, а затем видеть ее на другой. Взволнованность с одной стороны, безопасность с другой. Мир вращался быстро, но Бёрд все еще держала меня на земле. Я чувствовал себя превосходно. Чувствовал себя чертовски превосходно.

Я не собирался падать, просто не собирался. На самом деле, балансировать на краю было определением жизни. Эта крыша была моей, все, что имело значение на данный момент, было здесь — мое искусство и моя девочка. Мне нужно было столько всего сделать, поэтому смерти не было в моих планах. Я мог упасть с этой крыши и разбиться, и, тем не менее, я бы не умер, потому что не мог. Я еще не закончил здесь.

Сначала я рассмеялся на ее испуг. Я думал, что она сочтет это забавным, когда сойдет первичный шок. Потом я немного покачался, пытаясь рассмешить ее, так как она не сделала это с первого раза.

Она сказала мне спуститься, и я балансировал на одной ноге с руками, прижатыми к бокам, чтобы показать Бёрд, как могу. Затем я немного покачался, чтобы подразнить ее.

Она начала плакать. Я не понимал. Я не хотел обидеть ее. Просто хотел показать, что благодаря ей я чувствую себя, будто управляю миром, что я могу завоевать что угодно.

Я спрыгнул и пытался дотянуться до нее.

Она спросила сумасшедший ли я. Сказала, что это не смешно. Она унеслась прочь от меня.

Я не понимал. Я дела все это для нее, а она плакала. Я пытался поцеловать ее, но она оттолкнула меня. Она сказала, что я напугал ее. Сказала, что заботилась обо мне.

Постоянно горящий факел энергии, проносящийся через мое тело, казалось, затухал. Ее слезы тушили пламя.

Впервые за несколько дней я начал чувствовать небольшую усталость. Как будто ее слезы затмили палящее солнце на небе черными острыми углами. Я чувствовал лакрицу. Миллионы микроскопических игл кололи мои руки, как будто они засыпали.

Я думал, что нам было весело, но она сказала, что с нее хватит, она хочет пойти внутрь и лечь спать.

Я не понимал.

18 глава

Эш

Мы должны были вместе наблюдать рассвет, но вместо этого она плакала, и ее слезы затемняли розовый и оранжевый свет солнца, поднимающегося на горизонте. Я наблюдал за ней, спящей рядом со мной. Я чувствовал себя не спокойно и хотел выпрыгнуть из собственной кожи. Я уже и не помнил, когда в последний раз спал больше нескольких часов, если вообще спал. Поначалу неугомонность ощущалась как что-то новое, как суперсила, открывшаяся во мне, но сейчас она стала неизбежным зудом. Я хотел спать и забыть, как расстроил Бёрд.

Я просто хотел рассмешить ее. Она сказала, что все хорошо, она просто устала и хотела отдохнуть, и просила меня больше так никогда не делать. Но я не мог перестать думать о том, как она умоляла меня спуститься с этого выступа, как я все время пытался рассмешить ее, отчего она ''еще больше паниковала.

Мертвая тишина в комнате прерывается звуками капающей воды. Я оглядываюсь в поисках источника звука. Вода, капающая через окно. В оконном стекле трещина, и я в замешательстве наблюдаю, как она расползается в разных направлениях, и окно разбивается.

Осколки стекла врезаются в мою кожу, когда сильный порыв воды затапливает квартиру. Нам нужно убираться отсюда. Я трясу Бёрд, но она не открывает глаза. Она истекает кровью. Вокруг нее больше нет лавандовой ауры. Она потускнела. Я кричу ее имя, но она лежит, не двигаясь. Я должен вынести ее отсюда, но не могу двигать ногами. Вода все быстрее заполняет квартиру, и я зову на помощь. Вода накрывает Бёрд, и я кричу. Затем вода поглощает меня, и я снова кричу. На этот раз не вырывается никакого звука, но из моего рта вылетают белые пузыри из-за пенящейся воды.

Я ощущаю, что чьи-то руки схватили меня и оторвали от нее. Я пытаюсь забрать ее с собой. И затем теряю сознание.

Я снова открываю глаза. И на этот раз я вообще не могу двигаться. Такое ощущение, будто я зажат в мощные объятия, но, когда пытаюсь двигаться, слышу тихий треск швов. Я опускаю голову и обнимаю себя с помощью белой рубашки. Я оглядываюсь вокруг, чтобы понять, где нахожусь, и понимаю, что я в какой-то комнате с крошечным окошком на двери. Я использую стену для поддержки, чтобы подняться на ноги и кричу через маленькое окно. Затем бью по двери снова и снова, пока мое плечо не начинает неметь. Комната маленькая и вода заполняет ее. Мне нужно выбраться отсюда. Если я не утону в воде, то рубашка и эти стены задушат меня. Я ненавижу гребаные стены. Невидимая рука сжимает мое горло. В комнате не хватает воздуха. Стены сдерживают его. А потом потолок и стены начинают сближаться со всех сторон. Рука сжимает крепче.''

Я подскочил, задыхаясь, в поисках Бёрд. Мне нужно было убедиться, что она жива, что вода не поглотила ее, но ее не было в кровати. Моя голова ужасно болела, как будто от похмелья. Я так устал, проснувшись из-за кошмара.

— Бёрд? — закричал я, мой голос был похож на скрежет, и в нем было замешательство. Не последовало никакого ответа. Я встал, пошатываясь, и пошел на кухню. Там была записка.

«Эш,

Мне нужно было на работу, и я не хотела тебя будить. Тебе нужно поспать. Я буду работать до 11 вечера.

— Б.»

Я огляделся, в попытках понять, сколько времени. Было два часа дня. Дерьмо. Я вспомнил прошлую ночь. Вспомнил крышу и как напугал ее. Я знал, что ее слезы и слишком большое количество сна, разрушили мою эйфорию. Я потянулся в рюкзак за таблетками, последние несколько недель я принимал более низкую дозу, так как из-за лития мои руки иногда дрожали, и снижение дозы почти полностью избавляло от этого побочного эффекта. В этом состоянии я еще больше наслаждался своим рисованием. Даже при низкой дозе моя синестезия была сдержанной, но по крайней мере у меня было больше контроля над кистью.

Я говорил себе, что это то, чего хотела Бёрд — чтобы я снова полюбил искусство. Она вытащила меня, дала мне материал, заставила меня вспомнить эту потерянную любовь. Много лет я предпочитал избегать соблазна, и варился в своей вине и боли, спрятанный в одинокой аллее на 5-ой улице. Но на всей Земле не существовало никакой силы воли, чтобы я мог противостоять этому рядом с Бёрд. Это то же самое, что обвинить кого-то за то, что у тебя нет силы воли, чтобы перестать пить воду или вдыхать воздух.

Таблетки — единственное, что удерживало меня от того, чтобы не поддаться полной эйфории. Они притупляли мою синестезию, так же как и эйфорию.

Я проглотил еще одну таблетку. Может, это остановит неизбежное падение, приближение которого я чувствовал своими внутренностями, то же самое чувство, что и перед большим падением на американских горках. Мой чертов стабилизатор настроения.

Я побрел к раковине и выпил стакан воды. Мой желудок скрутило от голода. Мне нужно было перекусить, но я потратил все деньги. Возможно, у меня осталась пара долларов. Чертовски типично.

Хоть мой желудок и урчал, я больше не хотел есть еду Бёрд. Я не хотел, чтобы она обеспечивала меня, но, черт, я был голоден.

Я ударил кулаком по столу в раздражении. Накопленные месяцами деньги были потрачены. Я копил их, чтобы мне никогда не пришлось голодать или есть в дерьмовой столовой для бездомных. Сейчас я мог позвонить брату, но мне не нравилось просить. Я брал деньги, только когда он оставлял их на кухонном столе в гостевом доме. Эти картины были моими самыми лучшими работами за долгое время, но они меня не прокормят. В моей голове было много грандиозных планов для картин, но все эти планы казались детскими фантазиями. Сейчас я смотрел на реальность: я был сломлен, голоден, у меня не было никакого способа получить деньги, голова пульсировала, желудок болел. Единственное, что меня радовало, позже я мог увидеть Бёрд. Несмотря на то, что вчера я довел ее слез в заключительных муках своей эйфории. Мне нужно было найти способ объяснить ей, что я просто шутил. Я знаю, это казалось жестокой шуткой, но я просто пытался оседлать волну несокрушимости, которая накатывала на меня рядом с ней.

Я нашел крекеры, сыр и сок, которые покупал для нашего пикника, и съел все до последней крошки.

В ванной я увидел себя в зеркале. Я определенно потерял вес за последние недели. Даже мое лицо казалось немного худее. Бёрд приносила мне еду с работы, но меня ничего не интересовало. Пища — это самый низкий приоритет, когда ты чувствуешь себя несокрушимым. Я не помнил, когда последний раз полноценно ел. Я многое не мог вспомнить. Мои воспоминания кружились, как быстрая карусель.

Мне нужно было выйти из квартиры. Давление стен вокруг меня увеличивалось, я чувствовал, что они могут рухнуть и раздавить меня в любое время. Мне нужно было к чертям убираться из этого места и выяснить, как справиться с этим. Я не хотел, чтобы Бёрд видела это. Это было жалко и печально, а ей не нужно было это в своей жизни.

***

Я использовал крайнюю возможность заработать деньги: сдача плазмы. Мне хватило, чтобы взять такси до Миллера и немного на еду. Моей целью было проскользнуть в гостевой домик, постирать и, может, раздобыть еды в холодильнике. Честно говоря, я слишком устал, чтобы строить более сложные планы. Я просто хотел попасть туда и во всем разобраться.

Когда я приехал туда около пяти, дома никого не было. Это было облегчением. Я не чувствовал себя готовым болтать с Эллой. Она была вежливой, но ее негодование тлело на медленном огне. Она вышла замуж за хорошего брата, успешного брата, а я был просто обузой для него. Я был белой вороной и использовал его. Я был плохим парнем.

Я проскользнул в гостевой домик и даже не побеспокоился о том, чтобы включить свет. Все мои планы о том, что я сейчас что-нибудь сделаю, прекратили свое существование, и я завалился на кровать, уснув глубоким сном.

Меня разбудил голос издалека. Когда я перевернулся, застонав от головной боли и дезориентации, я понял, что это Элла. Она не была громкой, но в ее голосе была писклявость, которую было сложно не услышать.

Я не знал, сколько проспал, но все еще был уставшим. Усталость — это неправильное слово. Так же как и истощение. Потому что это было не просто отсутствие физического покоя. Я хотел исчезнуть в небытие сна. Там, где я бы не чувствовал боль, ненависть к самому себе и отчаяние. Я бы не чувствовал ничего. Мой мозг функционировал в том направлении, которое еще не было изучено. Он вел меня куда-то, и у меня не было выбора кроме как следовать за ним. Первая часть поездки была быстрой, дикой и бешеной. Вторая часть была ненадежной, медленной и, возможно, самой опасной.

Я был болен. Это не болезнь, которую можно посмотреть или измерить с помощью термометра, но тем не менее, это была физическая болезнь.

Моя первая мысль была о Бёрд. Я посмотрел на часы. Было десять утра. Я проспал всю вторую половину дня и ночь, но было ощущение, будто я просто вздремнул. Я поплелся к холодильнику и нашел кое-что, что мог засунуть себе в рот. Я надеялся, что прием пищи поможет облегчить вялость.

Так как я не включал свет, должно быть, Миллер и Элла не знали, что я был здесь, и сейчас я не был против этого.

Я забросил пару кусков хлеба в тостер и вытащил упаковку холодных мясных закусок, и поплелся к своему телефону. Он был разряжен, а зарядку я оставил у Бёрд. Я ощутил укол паники. Думала ли Бёрд, что я ушел из-за событий прошлой ночи? Я хотел оставить ей записку, что буду у брата, но мой разум был так затуманен от голода и истощения, что я забыл. Я облажался.

Я попытался вспомнить ее номер, но я никогда не запоминал его. Она занесла его сама в мой телефон, и каждый раз, когда звонила или я набирал ее, на экране высвечивалось «Бёрди». Отстой.

Была среда, и я знал, что обычно по утрам у нее занятия, а потом перерыв перед работой в ресторане. Если потороплюсь, то смогу добраться до нее. Черт. У меня не было денег.

Я открыл ящик в гостевом домике, где Миллер иногда оставлял мне двадцатки, но там была только мелочь. Он не ждал меня. Я знал, что сейчас он был на работе. Самое раннее, когда я смогу вернуться к Бёрд — вечером. Она решит, что я просто снова исчез, не позвонил ее, и все из-за того, что она плакала. Я, бл*дь, довел ее до слез.

Я подумал, что, возможно, в главном доме есть зарядка, и я смогу зарядить свой телефон. Это бы исправило всю ситуацию. Затем я смогу поесть, немного поспать и позже вернуться к Бёрд. После того как я съел два сэндвича, я открыл стеклянную дверь и вышел из темноты гостевого домика. Прикрыв глаза от солнца, я пошел к бассейну, что было единственной дорогой от гостевого домика к главному.

От голоса Эллы мои виски больно пульсировали. Она была вовлечена в разговор, но я слышал только ее голос, как будто она разговаривала по телефону. Морально я уже приготовился к разговору с ней.

Ее тень была сбоку от дома, я мог видеть, как она ходит вперед-назад, но она не замечала меня. Элла любила болтать с подружками по телефону. Она владела бутиком, и у нее был ненормированный рабочий день. Казалось, что всякий раз, когда я ее видел, она болтала по телефону с одной из сестер из женского общества или что-то в этом духе.

— Я не знаю... просто такое ощущение, будто Миллер слепой.

Я остановился послушать. Она говорила дерьмо о моем брате?

— Нет, это просто из-за ребенка... его брат неуравновешенный. Такое чувство, будто вся семья находится в отрицании. И Миллер в первую очередь. Я понимаю, он потерял Сару, и цепляется за Ашера, но он потерян. — Она всегда звала меня Ашером, как будто отказывалась со мной фамильярничать. И она только что сказала, что это из-за ребенка?

— Нет... технически, он не причинял никому боль намеренно, но он непредсказуем. Он бродяга, ради всего святого! И только потому что он выглядит чистым, благодаря нам, должна добавить, что он красноречивый и маленький гений... все слепы к тому факту, что он бомж! Ты бы хотела такого рядом со своим ребенком?... Мы спорили прошлой ночью. Я сказала ему, что он должен забрать ключ у Ашера, а Ашер должен найти работу. С ним нужно быть жестче из лучших побуждений! Но Миллер взбесился. Сказал, что я не понимаю. Я понимаю, что Ашер не хочет становиться лучше... ему слишком легко. Все нянчатся с ним. Я думаю, что он преувеличивает свои проблемы... Знаешь, Сара не была сестрой только Ашера, Миллер тоже потерял сестру... Мне иногда кажется, что Ашер важнее для Миллера, чем я... В любом случае, Миллер сдался и сказал, что поговорит с ним, но он всегда такой мягкотелый, когда дело касается Ашера. Поэтому я не знаю...

Я думаю, что это одно — знать, что о вас думаю, и совсем другое — это услышать. Она была права. Я был неудачником. Во мне был нереализованный потенциал. Но больше всего меня беспокоило, что я поставил Миллера в трудное положение. У него скоро появится ребенок, а я встал между ним и Эллой. Я не был ее фанатом номер один, но они любили друг друга. Они пытались построить семью, а я был ребенком, на которого она никогда не соглашалась.

Бремя. Я всегда буду бременем. Неважно, что я делал, я был им для Миллера и моих родителей. Даже если сегодня я найду работу и пересмотрю прием лекарств, я уже принес столько непоправимого вреда, что каждый раз, когда они будут просто видеть меня, это будет бередить старую рану.

Я прошел на цыпочках в гостевой дом, взял свой ключ, оставил его на кухонном столе и ждал, пока Элла вернется в дом. Затем я ушел.

19 глава

Бёрд

Прошло три дня с тех пор как я видела Эша, и я начала выходить из себя. Той ночью на крыше все было хорошо, пока он не сделал кое-что глупое.

Он стоял на краю, дразня меня. Его глаза были дикими, он думал, что это было забавно, но я была в ужасе. Чем больше я умоляла, чтобы он спустился, тем больше он шатался, смеялся, пока я не начала плакать, потому что решила, что слезы докажут ему, что я серьезна. Это сработало, он спрыгнул и начал убеждать меня, как сожалеет, как будто не мог понять, почему я так серьезна насчет этого. Казалось, будто он хотел умереть, или он был безумно незрелым и глупым, что было странно, так как я всегда думала о нем, как о зрелом во всех отношениях. Впервые я на самом деле была зла на Эша. Зла, что он рисковал своей жизнью, что дразнил меня, и зла, что он взбесил меня так сильно.

Эш продолжал извиняться, и я верила в его искренность, но что-то ощущалось не так. Я не могла понять, в чем дело. В теории, то, как он вел себя, было забавным. Он был вдохновленным, гонимый искусством и энергией, но также он не ел и не спал, а иногда его энергичность превращалась из забавной в пугающую. Я думала это все из-за нового проекта — он был взволнован, и как многие художники в муках вдохновения отодвинул все остальное на задний план. Эш нуждался в отдыхе. Он начинал сходить с ума.

Поэтому после того как он извинился, по крайнем мере, пятьдесят раз, я сказала ему, что прощаю. Затем я умоляла его поспать. Не лежать в кровати и ждать, пока я усну, чтобы он мог расхаживать по квартире или ускользнуть на крышу. Я хотела, чтобы он закрыл глаза и уснул. И он так и сделал.

Он спал, пока я готовила завтрак и готовилась к работе. В какой-то степени это было мило. Я не видела его таким умиротворенным с его первой ночевки. Ему нужен был отдых, и затем он возьмет себя в руки.

Но когда я вернулась, Эш уже ушел. В этот раз это ощущалось тяжелее. Квартира была пустой. Если бы не было мольберта и нашего недорисованного дерева, то, казалось бы, что он никогда не существовал. И тем не менее, мольберт — в качестве единственной детали, доказывающей его существование — был плохим знаком. Если он не взял его с собой, он, вероятно, не работал над своим проектом.

Я обозвала себя параноиком и позвонила ему, что все прояснить. Эш всегда брал трубку, но не в этот раз. Он не был на крыше. Он не был на своем месте в аллее. Он исчез. Я не спала всю ночь, безрезультатно звонила ему. Меня все время перекидывало на голосовую почту.

На второй день его отсутствия, я нашла его зарядку от телефона. Это еще больше смутило меня. Это означало, что он планировал вернуться или ему просто было плевать, заряжен ли телефон? Он был ранен? Зол? Неизвестность съедала меня, и теперь я страдала от бессонных ночей.

Я хотела позвонить в полицию или больницу, но что-то подсказывало мне, что его исчезновение было преднамеренным. От этого было чертовски больно. Мне казалось, что он ушел из-за нашей небольшой ссоры. Это все, что я смогла придумать.

Эш появился к концу третьего дня. Мы с Джорданом возвращались домой вместе, как будто последних трех месяцев не существовало. Эш был на своем месте с опущенной вниз головой. Он снова был тихим парнем, который желал быть забытым.

—Эш? ЭШ? — крикнула я, побежав к нему. Он выглядел больным, а на его лице были пятна грязи. Я никогда прежде не видела его в таком состоянии. Казалось, что он прошел войну.

Джордан стоял рядом со мной, когда я присела перед Эшем.

— Привет, — сказал он без особого энтузиазма. — Выглядишь прекрасно.

— Что... что ты делаешь на улице? Где ты был? — спросила я, повысив голос. Я была встревожена, но также зла на него.

— Я болен.

— Ты болен? Почему ты просто не пришел ко мне?

— Я не хотел обременять тебя, — сказал он.

— Обременять? Эш, ты не бремя, черт побери! — огрызнулась я. Но он выглядел невероятно больным, поэтому я сделала глубокий вдох, чтобы еще больше не наброситься на него. Джордан тоже выглядел озадаченным. Мне было неудобно рассказывать ему, что Эш пропал, вместо этого я сказала, что он у своего брата. Что в принципе могло быть правдой.

— Нам нужно пойти к доктору, — сказала я.

— Нет... никаких докторов.

— Хорошо, ну, отведем тебя ко мне, тебе нужно принять душ, поесть супа и поспать.

Мы с Джорданом помогли ему встать на ноги. Джордан послал мне недоумевающий взгляд, а я проговорила одними губами в ответ:

— Спасибо тебе.

Когда мы пришли ко мне в квартиру, я наполнила Эшу ванну. Когда он снял свою одежду, я была шокирована увидеть ссадины и синяки по всему его телу.

— Что произошло?

— Я возвращался от своего брата. Это адский путь, — пробормотал Эш.

— Что? Это же... очень далеко!

— Да, я подрался с кое-какими кустами и забором, — сказал он, поморщившись, когда опускался в воду, от которой шел пар.

Я села на край ванны, когда он откинулся назад, закрыл глаза и вздохнул.

— Как ты мог сделать это?

Он открыл глаза и посмотрел на меня.

— Как ты мог так уйти? Ты не звонил, ты не думал, что я переживаю? Я волновалась! — ругала его я.

— Бёрд, я уже какое-то время забочусь о себе сам. Я не хотел, чтобы ты беспокоилась за меня. Я болен и знаю, что у тебя большое сердце, и ты бы захотела помочь мне.

— Ты подумал, что я буду беспокоиться и поэтому исчез? Изумительная логика, — фыркнула я. — Ты просто исчез. Это ненормально, Эш.

Он поморщился и потер свой лоб одной рукой.

— Я думал, так будет лучше.

— У тебя есть люди, которые могут позаботиться о тебе, место, куда можно пойти. Что насчет твоего брата?

— Я больше не собираюсь туда.

Я подбросила свои руки в воздух в раздражении.

— Ты знаешь, что самое большое бремя, Эш? Слышать, как ты говоришь мне, что чувствуешь себя бременем. Ты не чувствуешь себя желанным рядом со мной? Поэтому тебе лучше быть на улице, идти бог знает сколько миль, чем быть здесь со мной? Тебе кажется, что ты не можешь попросить меня о помощи?

— Нет, это не то, что я имею в виду. Бёрд, ты успешная, ты собранная. А я бремя, ты можешь так не считать, но это факт. Ты заботишься обо мне, а я просто пытаюсь отделиться от тебя.

— Мне не нужно, чтобы ты делал выбор за меня, Эш. Я не глупая.

— Я знаю, что ты не глупая, и именно поэтому я не могу понять, почему тебе не плевать на меня, — огрызнулся он.

— Потому что мне не плевать, Эш. И я не буду оправдываться за это, — сказала я, выбегая из ванной.

Слезы катились по моим щекам, когда я открыла банку супа, поставив ее на плитку. Я так сильно заботилась об Эше, но он был как вода. Неважно, как упорно я пыталась удержать его, он всегда ускользал сквозь мои пальцы. Я хотела сказать ему, что он был лицемером, говоря мне, что я была привлекательной и красивой, несмотря на мой изъян, тем не менее, он все же не желал принимать любовь и заботу к нему.

— Бёрд. — Он встал позади меня. — Бёрд? — его голос был мягче во второй раз.

— Да? — сказала я. Я прочистила горло, чтобы скрыть свои эмоции, но от этого мой слезы стали более очевидными.

— Извини, — сказал он.

Я кивнула. Я не хотела говорить, потому что слезы полились бы снова.

— Нет, правда, извини. Я облажался. Когда это происходит, у меня есть привычка исчезать. Я не предоставил тебе выбор. Забрал его у тебя. Иногда мне кажется, что если я уйду, то все станет лучше.

— Это нездорово.

— Я знаю, — пробормотал он.

— У тебя в жизни есть столько всего хорошего, но по какой-то причине ты вбил себе в голову, что не стоишь этого. Ты должен прекратить.

Эш не ответил, но заговорил через несколько мгновений:

— Я ходил к своему брату, после того как мы тусовались на крыше, и услышал, как моя невестка говорит кому-то по телефону, что у них с братом будет ребенок. Он даже еще не рассказал мне. И она сказала, что не хочет видеть меня рядом с малышом, потому что я не живу нормальной жизнью. Она сказала, что я обременяю своего брата, и она права... я в полном беспорядке. И я не...

— Не говори так, — сказала я. Я знала, как он хотел закончить предложение, и не хотела слышать этого. Я устала слушать о том, кто и чего достоин. Мир не был так устроен, так почему мы должны были?

— Я уже причиняю тебе боль.

— Эш, я забочусь о тебе. Я хочу помочь тебе. Хочу. — Одна слезинка просочилась, когда я моргнула. — Невозможность помочь тебе причиняет мне боль. Если бы я думала, что ты неудачник, обречен на меньшее, чем обменяться своим даром с миром, я бы не захотела помогать тебе. Я бы знала, что в этом нет смысла. Но ты не такой, каким видишь себя. Я могу не видеть ауру, цвета или вкус моих чувств, но я вижу то, чего не видишь ты. Я вижу, кем ты можешь стать. Перестань убеждать меня, что ты не стоишь моего времени. Потому что ты стоишь. Ты особенный, Эш. Я не остановлюсь, пока ты не поверишь в это. Я не знаю, что произошло, и отчего ты думаешь, что не стоишь усилий. Но может, когда-нибудь ты наконец расскажешь мне. Но гарантирую тебе, ты стоишь этого. И твоя невестка сука, — сказала я.

Он мягко рассмеялся.

Эш прижался грудью к моей спине, когда обнял меня, окутывая любовью. Возможно, мы еще не были готовы признаться друг другу, но мы тонули в этом чувстве. Я вдохнула его запах, он больше не пах землей и потом, только мылом.

— Я просто так боюсь, что причиню тебе боль, — сказал он.

— Тогда не делай этого.

Эш

В тот вечер, когда Бёрд нашла меня на улице, после многих дней скитаний и чувства, будто я дерьмо, я принял решение больше не убегать от нее.

Может, это было эгоистично, потому что я знал то, чего не знала она, но Бёрд была убедительной. Она убедила меня, что каким-то образом вместе мы все исправим. Несмотря на печаль, которая окутывала меня последние три дня, пока я бесцельно бродил, спал на скамейках и в аллеях, я просто медленно нашел свой путь обратно к ней. Ее лавандовое свечение сияло как маяк через туман моей депрессии.

Я понимал, что будет сложно бороться с самим собой. У меня были взлеты и падения, и я просто хотел вспомнить, каково это быть Ашером до лекарств. Но я застрял в дыре. Я хотел увидеть Бёрд во всех цветах, и я хотел ощущать мир таким же ярким, как раньше. Я хотел энергии, чтобы закончить проект на крыше. Я не хотел беспокоиться о том, чтобы вырисовывать мельчайшие детали, и все испортить одной малейшей встряской руки.

Мне нужен был новый старт. Я хотел подняться из глубины так быстро, как мог. Я знал, что ничего не вытащит меня из дна так быстро, как отказ от приема лекарств.

В последнее время я не принимал много лекарств, но все же употреблял их. Я начал думать, что они были бесполезной попыткой сохранить мой баланс. Прошло два года с момента моего упадка, и может, я мог бы отлично справиться и без них.

Я устал быть привязанным к баночке таблеток. Я устал проверять уровень лития. Даже живя на улице, я никогда не был по-настоящему свободен из-за них. Я был рабом таблеток, которые затормаживал два основных процессе, которые делали меня собой: мою синестезию и искусство.

Большую часть своей жизни я прожил без лекарств и был в порядке. Может, настало время попытаться снова жить без них. Может, это лекарства сдерживали меня, словно костыль, который не позволял бегать.

Они исказили мое видение на холсте, на которое я полагался большую часть своей жизни. Мне нужно было так много сделать в жизни. Я хотел выбраться из-под давления лекарств. Я мог сделать это. Я сделаю это. Ради Бёрд. Ради Сары.

Поэтому этой ночью, после того как Бёрд заснула, я взял свою баночку с таблетками и спустил оставшиеся в унитаз. Я собирался быть нормальным Эшем и больше не смотреть на мир в его обычной серости.

Я мог сделать это.

Часть

II

Голос

20 Глава

Эш

Я БЫЛ ПРАВ

Прошло четыре недели, с тех пор как Бёрд нашла меня на улице, вернувшегося к старому образу жизни. Я позволил ей думать, что это какой-то грипп, который сморил меня из-за недостатка сна. Ее было не сложно убедить. Во многих отношений мое самочувствие таким и было: мое тело и голова болят, и единственное, что я хочу, это спать.

На третьей неделе туман начал рассеиваться сам по себе. Мне было не нужно лекарство. Мне просто была нужна Бёрд и мое искусство. Бёрд помогала мне забыть чувство вины. Она наполняла меня чувствами, которых я боялся. Все время я боялся потерять контроль и причинить ей боль. Но я учился сосредотачивать эти чувства в своем искусстве. Это был самый здоровый способ существовать, не используя лекарства, которые вызывали онемение.

Бёрд была на занятии с маленькими непоседами, как она их называла, и я решил прогуляться. Прошло немало времени, с тех пор как я последний раз это делал, так как провел большую часть времени в несчастном тумане.

Солнце светило на мою кожу, и казалось, что жизнь наполняла меня силами. Недели назад солнце казалось раздражающим фактором, напоминающим, как хорошо я должен себя чувствовать. Ничего не может быть хуже осознания, как хорошо что-то может ощущаться, особенно если ты это не чувствуешь.

В этот раз я держался подальше от 5-ой улицы.

Ребенок кричал, не истерил, а просто испытывал голосовые связки визгом, как любят малыши. Взрыв белого взорвался и так же быстро исчез.

Я прошел дальше, минуя строительную бригаду. От стука молотка перед глазами появились темно-фиолетовые точки.

Моя синестезия возвращалась в полной мере, больше ничем не сдерживаемая. Дерьмо, я думал, Бёрд светилась прежде, но теперь она была не от мира сего. Я предполагал, что другим будет трудно понять, кто не видел вещи так, как я. Представьте, что ваш любимый человек светится как небесное существо. Вот так было со мной в отношении Бёрд. Но это не ослепляло, она была мягкой и сияющей. Это успокаивало. Ее аура каким-то образом сменила цвет от лавандового до мятно-зеленого, а потом до цвета щербета с золотистым отливом. Я никогда не уставал от нее.

Мне никогда не надоедало смотреть на совершенство ее красоты: на ее рот и розовые губы. На крошечные веснушки, которые покрывали ее нос и щеки, и немного рассыпались на подбородке и лбу. На ее волосы цвета тлеющих углей. Пышные, дикие, крупные завитки, из-за которых она казалась еще более женственной в моих глазах. Ее кожа — сливочная, практически бледная, когда она долго не была на солнце, но она становилась похожей на карамель, когда Бёрд позволяла себе наслаждаться солнечными лучами. Ее упругое с мышцами тело было мягким на ощупь.

Собака залаяла. Красные треугольники.

Возвращение синестезии было равносильно встрече со старым другом. С таким другом, с которым вы сразу же ладите, неважно, сколько времени были порознь. Никакой неловкости в общении. Нет необходимости менять свой ритм жизни. Как будто вы никогда не расставались.

Сегодня утром впервые за некоторое время у нас с Бёрд был секс. Мое желание было снижено из-за болезни, а она не хотела заразиться. Она, очевидно, не понимала, что я не был заразным. Я планировал, наконец, все ей рассказать, но хотел быть в здравом рассудке. Не стоит находиться в депрессии, когда хотите поделиться такими важными новостями.

Секс с Бёрд — это как окунуться в теплую радугу. Я видел цвета, как и всегда, когда мы занимались любовью или трахались, но сейчас они были металлическими как ртуть. Мне казалось, что я купался в них, из меня исходили разнообразные цвета, на которые она меня вдохновляла. Сладкий и кисловатый вкус завладели моими вкусовыми рецепторами, когда мы нежно толкались навстречу друг другу. Низкие стоны. Мягкие вздохи. Нежные касания. Когда было жестко, ее поцелуи ощущались другими. Вкус ее рта всегда был одинаковым, но когда я был изголодавшимся, когда я тянул, стонал, рычал, хватал, кусал... я ощущал плоть. Как будто тончайший сухой стейк из выдержанной говядины. Вы когда-нибудь тосковали по стейку, когда ничего не удовлетворяло вас кроме куска мяса с розовым соском вокруг него. Этот первый кусочек, это облегчение, которое наполняет вас интенсивной животной тягой — вот как на вкус ощущается секс с Бёрд.

Ничто не сравниться с тем, каково быть внутри нее. Ничто.

Я вошел в кофейню, где должен был встретиться с Бёрд после ее занятия, пройдя окольным путем.

Сел за стол, наблюдая за толпой вокруг себя. Я привык быть окруженным людьми, которые жили под брезентом, хранили свое имущество в тележках и засовывали себе в руки иглы средь бела дня. Но сейчас около меня стоял бизнесмен, который разговаривал по телефону, стоя в очереди и смотря на доску с меню, женщина, одетая в дизайнерские тренировочные штаны, которая кормила свою дочь куском торта, пара человек моего возраста, придумывающие какой-то «революционный» бизнес-план. Последнее заставило меня почувствовать себя настоящим победителем. Я просто пытался справиться с собой, чтобы нормально функционировать каждый день, а они пытались завоевать весь мир.

Своим боковым зрением я увидел, что мне машут, и отвлекся от наблюдения за людьми. Бёрд стояла на цыпочках, и ее сексуальный живот виднелся в нижней части ее обрезанной футболки. Ее длинные ноги были облачены в черный спандекс. С тех пор как я впервые увидел ее, я стал большим фанатом этого материла. Ее тело было создано для спандекса.

— Привет! — сказала она радостно, запечатлев поцелуй на моих губах. — Ты сегодня хорошо выглядишь. Я так рада, что ты, наконец, чувствуешь себя лучше.

— Да, сегодня у меня была долгая прогулка. Моя энергия вернулась.

— Можешь не рассказывать! —подмигнула она. — Уверен, что все еще не хочешь обратиться к доктору? Ты так долго болел.

— Сейчас мне лучше, поэтому это бессмысленно.

—Мужчины, —фыркнула она. — Я просто боюсь, что у тебя может быть мононуклеоз. Усталость и все такое. — Она наклонилась и прошептала: — И, если это так, я боюсь, потому что не могу отказать твоему утреннему желанию секса.

— Это не мононуклеоз. Не переживай, — сказал я ободряюще.

Маленькая девочка с крошками от торта по всему лицу подбежала к Бёрд и положила руки ей на колени. Я подумал, что она ее ученица или что-то подобное.

— Ооо, привет, малышка, — сказала Бёрд нежно, когда наклонилась, чтобы их глаза были на одном уровне.

— Фто это? — сказала маленькая девочка, указывая своим пухлым пальчиком на одну сторону лица Бёрд. Я наблюдал, как яркость в улыбке Бёрд исчезла. Этот маленький вопрос вызвал глубокую печаль, этот маленький пальчик закручивался и сверлил внутри глубокой раны.

— О боже мой, извините, я не знаю, что вселилось в нее. Пойдем, Эппл! — сказала ее мама «Дизайнерские Штанишки».

— Нет, все хорошо. Уверена, я бы спросила то же самое в ее возрасте. — Бёрд натянула свою милую фальшивую улыбку. Она снова вернула свое внимание к девочке.

— Когда я была маленькой девочкой, кое-кто сделал мне бо-бо.

Маленькая девочка надула губы и поцеловала свои пухлые пальчики, затем приложила их к лицу Бёрд, как будто исцеляла. Глаза Бёрд засверкали от слез.

— Ладно, Эппл, пойдем. — Ее мама была явно подавлена и схватила дочку за руку, потянув в сторону.

Бёрд протяжно выдохнула.

— Эй, — я вытянул руку под столом и положил на ее ногу. — Ты в порядке?

— Да. я порядке. Это не первый раз. Я все время работаю с детьми ее возраста. — Она улыбнулась и пожала плечами, быстро выдохнув, будто расслабляла их, будто выпускала этот эпизод из своей памяти. — Я пойду закажу чай, хочешь чего-нибудь?

— Нет, я в порядке, спасибо.

Она отошла от нашего столика. Я думал надавить на нее и узнать, что же случилось, но у нас был договор, и если я узнаю все, то и она узнает тоже. Кроме того, у нее была возможность сказать мне больше, если бы она захотела, но очевидно, она не была настроена ничего обсуждать.

Через несколько минут Бёрд вернулась с двумя кружками, от которых шел пар.

— Что это? — спросил я, когда она протянула мне одну.

— Ты должен попробовать этот чай, он мой любимый. Тайский кокосовый зеленый чай. — Воцарилось негласное напряжение, когда я чувствовал себя кем-то с Y-хромосомой. Я не хотел, чтобы Бёрд обеспечивала меня, но она была щедрой по своей сути, и она не считала, что я нахлебник, если она мне что-нибудь покупала, она просто делилась.

Мне нужно было найти работу.

Я был похож на бродячее животное, которого Бёрд нашла на улице. Мне нужно было выбрать, хотел ли я быть домашним котом или уличным. Я не мог быть обоими.

— Спасибо, — подмигнул я ей. Я подавил соблазн сказать ей, что не стоило, но я не хотел, чтобы она чувствовала себя плохо, делая что-то милое.

— Итак, по дороге сюда я позвонила своем боссу, — сказала она. — Он сказал, что есть вакансия помощника официанта для нескольких его ресторанов, а также кухонного работника. Ты упоминал, что не хочешь быть официантом, я не стала утруждаться, спрашивая об этом.

Я был не очень хорош в обслуживании других — я мог нагрубить. Даже с Бёрд у меня не было ангельского терпения. Я также не был хорош в работах, по крайней мере, исходя из моего небольшого опыта работы в старшей школе и колледже. Я прорабатывал несколько недель или месяцев, но всегда случался какой-нибудь инцидент, когда я огрызался или не появлялся на работе, вместо этого оставаясь в кровати неделями. Но я сказал себе, что на этот раз все будет по-другому.

— Возможно, я могу готовить спагетти из банки... — признался я.

— Я думаю, что помощник официанта — хорошее начало, ты всегда можешь перевестись на кухню. Карло сказал, что нужна помощь, тебе просто нужно заскочить и переговорить с ним. Я сказала им, что это может быть через несколько дней, потому что ты все еще болеешь.

— Хорошо, я зайду на этой неделе.

Это официально: я превратился в домашнего кота.

Бёрд

— О боже мой, о боже мой, о боже мой! — кричал Джордан, когда ворвался в мою квартиру, тряся телефон в воздухе.

— Тебя одобрили? Тебя одобрили! — сказала я. — Аааа! — Мы с Джорданом начали прыгать вверх и вниз. Эш вышел из ванной с полотенцем, обернутым вокруг бедер.

— Я так понимаю, случилось что-то очень хорошее? — сказал он, когда мы завизжали.

— Мое ухо! — я услышала Тревора через динамик.

— Алана сама позвонила мне! Она хочет встретиться завтра. Шоу будет из трех различных актов. Я буду хореографом одного из них. Темой шоу будет притча, рассказанная через животных. Наш акт будет о джунглях в ночное время. Свечение темных костюмов, инфракрасный прожектор, неоны — это будет удивительно. Ты должна будешь прослушаться, но я хочу тебя в деле.

— Поздравляю, мужик! — Эш похлопал Джордана по спине.

— Они хотят начать быстро. Шоу через четыре с половиной месяца, и будет идти 4 недели по выходным. Если будет успех, то оно отправится в тур.

— Это безумие!

— Знаю. Они будут вызывать на кастинг, но я хочу тебя на одну из ведущих ролей, и это означает индивидуальное прослушивание.

— О боже мой, о боже мой! — я запрыгнула в объятия Эша, обхватив его ногами. Он держал меня одной рукой, пока пытался удержать полотенце другой.

— Ты получишь роль, — сказал он, и я приложила палец к его губам.

Я уговорила Эша остаться у меня в квартире после того, как нашла его, и его аппетит наконец вернул ему потерянный вес. Я взяла с него обещание не усердствовать и не погружаться с головой в работу. Я понимала, что иногда вдохновение захватывало и держало твой разум в плену, пока ты не выдохнешься, но если ты не справишься с этим как художник, ты сгоришь, или даже хуже. Иногда то, что делает тебя художником, ангел вдохновения, может превратить тебя в демона.

Я собиралась помочь Эшу найти баланс в своей жизни. Я понимала, что у него была хватка, и он мог добиться коммерческого успеха. Я начала осознавать, что наше положение улучшается. Джордан получил огромный проект, у меня будет прослушивание всей жизни, а Эш устроится на работу и закончит свой проект.

— Хорошо, девочка, — сказал Джордан, оттаскивая меня от Эша. — Нам нужно обсудить твое прослушивание, я хочу, чтобы все прошло успешно, но осталось совсем мало времени. — Он повернулся к Эшу. — Могу я забрать ее?

Эш улыбнулся, но улыбка была напряженной. Он все еще был немного истощен.

— Конечно. Заставь ее сиять, как она сияет в моих глазах.

***

Перед последним большим прослушиванием я выпила слишком много воды. Вот почему я так сильно хотела в туалет и оказалась там, подслушивая, как эти девушки меня высмеивают. Мне не нужен был подобный негатив в моей жизни, поэтому я не стала пить много воды утром, и сейчас мое горло было сухим как в пустыне, когда я стояла перед Джорданом, Аланой Роше Демилл и главным продюсером «Танец Ноктюрн».

Я не могла поверить, что АЛАНА была здесь, но, очевидно, она сильно верила в этот проект и будет контролировать все, включая кастинг.

— Вы готовы? — спросил Джордан совершенно без эмоций, как будто не видел меня в душе или не совершал набег на мой холодильник сотни раз.

Я прочистила горло, отчаянно пытаясь получить хоть немного влаги, и кивнула. Он нажал «воспроизведение» на iPhone, подключенному к колонке, и заиграла песня «Never is a Promise» Фионы Эппл. Меня попросили прийти с оригинальным произведением, и я провела последние две недели неистово, подбирая его.

Вытянув руку в первом такте, я закрыла глаза, и нервозность, от которой покалывало мою кожу, растаяла как теплый воск. Я была бесстрашна. У страха не было выбора. Я должна все сделать правильно. Если я провалюсь, то я не заслуживаю находиться в ЛА. Я просто соберу свои вещи. Люди готовы убить за такую возможность, и я должна поступить справедливо.

Я едва помнила сам танец, так как каждое движение было своим собственным отдельным моментом времени. И вот стихает последняя нота, и я стою в поклоне.

Я подняла голову, ища в обычно безэмоциональных глазах намек на уверенность, и я заметила вспышку улыбки Джордана, означающую, что все прошло хорошо.

Я ожидала, что меня отошлют. Но Алана прошептала что-то Джордану, затем наклонилась и пробормотала что-то продюсеру. Она посмотрела на меня, подняла палец, жестом показывая подойти к столу.

Я хотела подбежать к ней, но мое тело двигалось с трудом, будто тащилось по грязи. Алана была элегантной женщиной среднего возраста, ее телосложение и поза до сих пор бесспорно относили ее к танцовщице. Ее с проседью волосы были прямыми и подстриженными до плеч, на ней был надет безразмерный свитер, который должен был казаться громоздким, но хорошо сидел во всех нужных местах.

Когда я оказалась у стола, она пригласила меня подойти ближе, я наклонилась, и она сжала мое лицо рукой, на которой было несколько громадных колец, резко поворачивая мое лицо из одной стороны в другую.

— Ты не получала много работы из-за своего лица? — спросила она со слабым французским акцентом. Алана ослабила свою хватку, и я резко выпрямилась. Мои глаза переместились к Джордану и другому парню, но по их выражению лица, казалось, им было так же некомфортно, как и мне. Я должна была обидеться и, возможно, выбежать из зала, но Джордан предупредил меня, что она необычная и было что-то такое в ее прямоте — в индустрии полной обмана — это было комфортно.

Поэтому я едва покачала головой.

— Ну, большинство людей идиоты, которые не могут рассмотреть истинную красоту, если она не jeté’ (прим. перев. с фр. находится) у них перед носом, — сказала она в отвращении. — Если бы эти придурки потратили меньше времени, рассматривая несколько шрамов и больше фокусируясь на твоей технике и силе духа, они бы заметили, что ты отличная танцовщица.

Уголком глаза я увидела, как Джордан заулыбался во все зубы. Он понял, что она сделала мне комплимент.

Этим вечером мне позвонили. Я буду участвовать во всех трех актах «Танец Ноктюрн», не только у Джордана.

21 глава

Бёрд

В эту ночь мы с Эшем праздновали, поедая пиццу на крыше. Это стало нашим постоянным тайным местом сборищ. Пока он болел, с его разрешения я собрала все его рабочие принадлежности и спрятала внизу в шкафчике. Сейчас мы были окружены просто черной смолой, покрытой брызгами яркого цвета.

Время от времени, особенно в ночное время, Эш становился обеспокоенным, когда находился в закрытом пространстве. Он не любил стены, потому что из-за них чувствовал приступы клаустрофобии. Крыша служила источником пространства и свежего воздуха. Мы провели несколько идеальных ночей, когда он не мог уснуть, сооружая импровизированную кровать и засыпая там.

Именно в эту ночь Эш впервые признался мне в любви.

— Кушать подано, худышка! — сказала я, открывая коробку с пиццей.

— Кто бы говорил, птичьи ножки.

— Удар ниже пояса! — я игриво дразнила его.

— Ох, я люблю твои ножки, — сказал он, притягивая одну к себе и нежно целуя внутреннюю часть моей голени. — Длинные, подтянутые, кремовые...

Я захихикала.

— С другой стороны, твои ступни. Никто не предупреждает тебя, когда ты начинаешь встречаться с сексуальной танцовщицей, что ты сначала должен проверить их. — Он схватил мою ступню, когда я попыталась вырваться из его хватки.

— Эти ступни собираются танцевать во всех актах «Танец Ноктюрн», — сказала я, насмешливо сгибая и растягивая пальцы на ногах. Я была очень счастлива, что Эш чувствовал себя лучше.

— Думаю, я готов снова рисовать.

— Это здорово. Но, пожалуйста, береги себя на этот раз. Ты не должен снова доводить себя до истощения.

— Знаю. Не буду.

— Потому что ты нужен мне здоровым, и я не хочу снова видеть тебя в том состоянии. Ты не можешь снова так оставить меня. Все только начинает налаживаться.

— Я не оставлю.

Он посмотрел на меня с лукавой ухмылкой.

— Что? — спросила я.

— Ничего. Я просто подумал. — Эш ухмыльнулся. — Ты смелая маленькая птичка.

— Смелая?

— Да, и решительная.

— И как ты пришел к таким выводам?

— Ты переехала в ЛА, обеспечивала себя сама, когда твои родители могли заплатить за то, что они хотели для тебя. Ты вкладываешь свою душу в прослушивания, где люди судят тебя, и ты продолжаешь это делать. А также я пришел к этому выводу из-за того... как ты проявила себя в ночь нашего знакомства. Я повел себя как мудак. Так и не поблагодарил тебя. Это было невероятно смело, ты храбрый человек. Думаю, самая храбрая из всех моих знакомых. Это редкое качество, ты бы понравилась моему отцу.

— Почему ты так говоришь?

— Он всегда рассказывал о людях в военном деле, и о том, что видел. О том, как люди рисковали собой ради кого-то другого. А ты даже не знала меня, Бёрд. Как я и сказал. Смелая.

— Или невероятно глупая.

Он поднял свой кусок пиццы.

— Неа, для некоторых смелость может выглядеть именно так, особенно для трусов.

— Глубокая мысль. Ты сам это придумал?

— Я бы хотел сказать да, но это звучит слишком хорошо.

— Ну, спасибо. Рада, что хотя бы один человек не считает меня абсолютно глупой.

Он покачал головой.

— Я должен кое-что тебе сказать.

Когда люди говорят подобное — не жди ничего хорошего.

Мой желудок скрутило. Я всегда боялась, что существует что-то недосказанное, но все шло хорошо, и я убедила себя, что дело во мне — я всегда жду чего-то плохого.

— Что? — я пыталась звучать спокойно, но слова вышли с долей паники.

Эш опустил взгляд, колеблясь. Мое сердце забилось быстрее.

— Я люблю тебя. — Его бледно-нефритовые глаза встретились с моими.

Я чувствовала себя будто в фильме про супергероев, где девица в беде падает навстречу своей смерти, и затем из ниоткуда вылетает герой, подхватывает ее и взлетает в небо. Из крайности в крайность.

Эш был моим супергероем, за исключением того, что вместо сверхчеловеческой силы или способности летать, у него была суперчувствительность и волшебная кисточка.

Не знаю, почему, но я расплакалась. У меня не просто были глаза на мокром месте, по моим щекам текли слезы. Думаю, из-за того, как далеко зашел человек передо мной. Он был тем, кто даже не хотел защищать собственную жизнь, тем, кто всегда опускал голову, хотел быть забытым. А сейчас он пришел в себя.

— Почему ты плачешь? — спросил он, вытирая слезы.

— Потому что однажды ты станешь удивительным, а у меня есть возможность увидеть, как ты развиваешься перед моими глазами.

Он обнял меня и поцеловал в макушку.

— Ох, и я тоже. Люблю тебя. Уже некоторое время, — призналась я.

— Аналогично.

В ту ночь мы спали под открытым небом.

Эш

— Где Сара? — спросил я, когда проснулся.

Мама плакала в объятиях отца. Миллер стоял у подножия моей кровати, его глаза были опухшими и красными.

— Пап? — спросил я. Кто-то должен сказать мне, как Сара.

Его нижняя губа дрожала. Мой желудок ухнул вниз. Я никогда не видел своего отца плачущим. Он был сильным солдатом. Его выражение лица всегда оставалось бесстрастным.

— Эш... Сара умерла, — сказал отец. — Она не смогла.

Ноги моей матери пошатнулись, и Миллер рванул вперед, чтобы помочь отцу поймать ее.

Кап.

Кап.

Кап.

По окнам начала стекать вода. Затем они разбились. Комната наполнялась водой с невероятной скоростью.

Я наблюдал, как мои мама, папа и брат сражались, когда вода накрывала их. Я наблюдал, как их тела дергались, когда они глотали воду вместо воздуха. В конце концов все они замерли.

Я утонул последним.

Затем снова открыл глаза. Я был сухим. Я был в объятиях ткани.

Я проснулся в маленькой палате, обитой войлоком. Все было черно-белым. В углу лежала девочка лицом вниз.

— Сара? — спросил я. — Сара? — я подбежал к ней и опустился на колени, не в состоянии перевернуть ее из-за смирительной рубашки.

Я опустился ниже, толкая Сару плечом, пока она не повернулась.

Но это была не Сара. Девушка была яркой, несмотря на тусклость всего остального. Красивая девушка с карими газами и огненно-рыжими волосами. И она была мертва.

— Не можешь уснуть? — спросила Бёрд, когда я лежал с открытыми глазами. Сны были нечастными, но время от времени они всплывали на поверхность, как подсознательное напоминание. Они не позволяли мне ничего забыть. Чувство вины отчаянно пыталось цепляться за меня.

— Не позволяй мне нарушать твой сон.

— Нет, я уже проснулась. — Берд положила подбородок мне на грудь.

— Я хорошо сплю, — сказал я, почти защищаясь.

— Я знаю. Хотя иногда ты дергаешься во сне. Кошмары?

Я не хотел рассказывать ей, что с тех пор как начались наши отношения, у меня были кошмары о ее смерти, как предупреждение держаться от нее подальше.

— Я не очень много помню.

— Хм... — сказала Бёрд, как будто не была уверена, верить ли мне.

Она провела пальцами по моей футболке. Ее игривое прикосновение было на вкус как сахарная вата. Мои ощущения были усилены с тех пор как я перестал принимать лекарства.

— Твои пальцы холодные. — Я схватил ее за руку и обернул вокруг нее свою.

Мы лежали в тишине еще немного. Я видел ее слова, прежде чем понял их смысл. Красота сверкающих прозрачно-синих и бирюзовых волн иногда отвлекала меня от звука ее голоса.

— ... мне было пять. И моя мама оставила меня на маленькой детской площадке, что примыкала к нашей церкви. Она ушла буквально на пару минут, просто повесить ящик для пожертвований. Когда она вернулась, меня не было.

Я посмотрел ей в глаза, но она опустила взгляд на мою грудь, рисуя на ней воображаемые вихри кончиками пальцев.

— Пастор и мама начали искать меня, и она нашла меня не слишком поздно, блуждающей по тихому тротуару. Всю в крови. По-видимому, я даже не плакала. Мое лицо изуродовали. Я не помню ничего.

Она рассказывала мне историю своих шрамов.

Мое сочувствие быстро превратилось в гнев, так же как в ту ночь, когда эти куски дерьма пытались изнасиловать ее в переулке, я видел острые формы, напоминающие битое стекло. Я чувствовал на вкус что-то кислое. Я хотел вернуться во времени и причинить боль мерзавцу, который причинил боль Бёрд.

— Они нашли того, кто это сделал?

— Нет.

Я покачал головой в смятении. Я знал, что она не помнила этот момент, ведь каждый день она смотрела в зеркало, что было живым напоминанием произошедшего. Ее жизнь навсегда изменилась из-за случайного акта жестокости. Я хотел сказать ей, что она прекрасна, но, казалось, сказать ей это, будет преуменьшением. Ты не сможешь успокоить радугу, сказав, что она красочна, или сказав звезде, что она сияет. Иногда молчание говорит больше, чем слова.

Мы заключили сделку, и я знал, что в конце концов время настанет. Если я собирался быть прежним Эшем, я должен помнить о нем и той боли, что он испытал.

— Как ты знаешь, мою сестру звали Сара. Она была на четыре года младше меня. Она умерла в автомобильной аварии и эм... — я перестал говорить, потому что в моем горле образовался комок размером с кулак. — Я больше не был прежним.

Бёрд перестала игриво чертить вихри пальцами. Она положила ладонь мне на грудь и нежно гладила.

— Почему? — спросила она нежно.

— Я был за рулем, — произнес я, едва в состоянии связать слова вместе. — На ее месте должен был быть я.

— Нет. Это не так. — Тон Бёрд был на удивление решительным. — Как это случилось?

— Грузовой автомобиль врезался в нас, мы потеряли управление, перевернулись и рухнули в ручей. — Я сделал глубокий вдох, пытаясь сохранить самообладание. — Ей было только пятнадцать. Ребенок.

— Это был несчастный случай. Ты не можешь винить себя.

— Но я виноват, и я не могу заставить чувство вины исчезнуть. Я ушел из дома, потому что не мог просыпаться каждый день и быть свидетелем того беспорядка, который создал. И я просто хотел все забыть.

— Эш, из того, что я слышала, у тебя прекрасная семья, и уверена, они скучают по тебе. Уверена, они не винят тебя.

— Но я виню себя.

— Ты не виноват.

Но Бёрд не понимала, что меня нужно винить. Я сделал больно всем, кого любил: моей сестре, Миллеру, маме и папе. Я даже не мог больше смотреть им в глаза. Я думал только о том, что каким-то образом испорчу жизнь Бёрд, потому что я был настолько сломлен, насколько она даже не понимала. Тем не менее, я боялся потерять ее и не знал, как сказать ей. Я собирался сделать этой ночью, но когда она посмотрела на меня, напуганная тем, какие плохие новости я мог принести, я почувствовал к ней только любовь. Я знал, что она для меня на первом месте во всем. Я никому не позволю ранить ее, включая себя. Вместо этого я решил признаться ей в любви. Потому что это было правдой, и потому что она была причиной, почему я хотел жить.

Этой ночью я раскрыл ей кое-какую правду, но сохранил одну самую важную.

Я кивнул, но слезы, скользящие по моим щекам, отражали реальность. Я обвинял себя. Я всегда буду это делать.

22 глава

Бёрд

— Нервничаешь? — спросил Джордан, как только мы вышли из его машины и направились в танцевальную студию для нашего первого рабочего дня.

— Немного, — призналась я.

— Ты надерешь им задницы.

— Ты же знаешь, в первый день всегда страшно, — сказала я. — И там будет Алана.

— Она выбрала тебя. Она тебя полюбит.

Я вздохнула и покрутила шею, пытаясь освободить нервную энергию, которая нарастала в моих мышцах.

— Знаю-знаю. Все будет хорошо, — сказала я.

Я знала, что обладала талантом, но это был мой первый крупный проект, и я очень волновалась, что буду выглядеть любителем. Мне просто нужно начать, и затем все будет в порядке.

Мы прибыли раньше других танцоров, так как Джордан был ответственным. Пока он болтал с другим помощником, я пошла к станку, чтобы разогреться. Пока я молча оттачивала движения, начали подходить другие танцоры. Нервозность начала стихать. Но вдруг, словно какое-то испытание силы духа, после того как я уже разболталась и была представлена своим новым коллегам, в дверь вошло смутно знакомое лицо. Я изучала ее черты лица, пытаясь понять, кто это, когда меня осенило — она была одной из стайки танцовщиц, которые насмехались надо мной в уборной несколько недель назад. Нервозность, которая начала утихать, возродилась с новой силой, когда я пыталась бороться с этой болезненной ситуацией.

Как только я ее узнала, наши взгляды встретились, и я наблюдала, как ее ликующая улыбка превратилась в хмурое выражение, с которым она отчаянно пыталась бороться. Я сразу же начала обдумывать, как выйти из этой ситуации. Должна ли я противостоять ей и заставить чувствовать себя ужасно? Должна ли рассказать Джордану и поставить ультиматум, чтобы ее уволили? Если я расскажу Джордану о том, что она сделала, как обидела меня, то у него сразу сработает инстинкт защитника. Он подергает за ниточки и добьется ее увольнения. Но это была не я. Мысли о мести не так уж плохи, но я не из тех, кто причиняет боль. Это ужасно.

Поэтому я знала, что не буду искать мести. Но мне нужно было пару мгновений, чтобы взять себя в руки, поэтому я направилась в уборную. История повторялась, и дверь уборной открылась, когда я заканчивала со своими делами. На этот раз это не была группа хихикающих девушек, раздавались только одинокие шаги. Мне даже не нужно было проверять, кто это. Я почувствовала.

На этот раз я торжествовала. Я не была маленькой. Не хотела исчезнуть. Я вышла из кабинки, и там стояла она, притворяясь, что проверяет себя в зеркале. У меня был соблазн отметить все ее недостатки, слабая попытка сравнять счет, но я отказалась от этого желания. Она повернулась о мне, когда я встала у раковины слева от нее.

— Привет, — сказала она весело.

— Привет, — сказала я спокойно.

Мы продолжили стоять в тишине несколько секунд, но напряжение ее внутренней битвы заполнило воздух между нами.

— Я, эм... я не знаю, помнишь ли ты, но мы как-то были на совместном кастинге. Может, пару месяцев назад?

— Да, я очень хорошо это помню.

Ее плечи поникли, и она повернулась ко мне, прислонившись к стойке.

— Я, эм... боже... я переживаю об этом с того момента. Ты была в уборной, когда все говорили?

— Да, — сказала я, оставаясь бесстрастной. Я хотела, чтобы она чувствовала каждую унцию неловкости.

Она опустила взгляд. Ее мышцы лица напряглись, глаза блестели. Ее голос дрожал, когда она снова заговорила:

— Я правда сожалею об этом. Я пыталась их остановить, но... это не оправдание. — В ее взгляде плескалась нервозность.

Я кивнула.

— Я не спорила с ними, но я... я не знаю.... я думала об этом после и поняла, что должна была послать ее к черту. Я была сосредоточена на том, чтобы казаться милой среди толпы девчонок, которых едва знала. И ты намного лучше танцуешь, чем любая из них. Это несправедливо.

Я не хотела признаваться, но я понимала. Есть моменты, когда мы думаем, что должны говорить самым громким голосом в несправедливых ситуациях, и тем не менее, моменты проходят, а мы разочаровываемся в себе. Со мной тоже это случилось в той уборной.

— Я очень сильно переживаю по этому поводу. И я сказала себе, что если наши пути снова пересекутся, я извинюсь. Неважно, насколько будет неловко. Потому что это не я, я не такой человек.

Я ощущала ее дискомфорт. Ей понадобилась вся смелость, чтобы последовать за мной в уборную и столкнуться лицом к лицу с тем, что она сделала, вместо того чтобы разыгрывать непонимание.

— Как тебя зовут? — спросила я.

Она немного оживилась.

— Марли.

— Я Бёрд, — сказала я. — Какая у тебя роль?

— Я разноцветный попугай номер три в первом акте и кои-бабочка во втором, — сказала она в самоуничижительной манере.

— Я уверена, что съем тебя во втором акте, поэтому думаю, мы квиты, — сказала я невозмутимо.

Она пялилась на меня некоторое время, неуверенная, как реагировать, затем мы обе одновременно рассмеялись.

— Хотя серьезно. Спасибо за попытку. Я не видела, кто говорил, но помню, что именно сказали. И я помню то, что сказала ты. Для меня многое значит то, что ты извинилась. Хотя я не хочу жалости, со мной все в порядке. И я хочу, чтобы мы двигались дальше и забыли об этом.

Она улыбнулась и кивнула, облегченно выдохнув.

— Конечно.

— Но если ты сможешь дать мне имя и адрес той сучки, я отправлю ей мешок дерьма.

— По рукам, — сказала Марли, и мы вышли из уборной на свою первую репетицию.

***

Это происходило перед моими глазами, но я не заметила, пока не оказалось слишком поздно.

Моя жизнь изменилась в одночасье. В один день я преподавала в танцевальной школе и обслуживала столы, а на следующий день уже трудилась для крупного проекта.

Дни смешались. Иногда я была настолько физически истощена, что вырубалась, как только приходила домой. Эш снова начал работать помощником официанта и работал над своим художественным проектом. Казалось, мы были на правильном пути. Но я была настолько погружена в трудности шоу, что не заметила малейших изменений. Как Эш ускользал по ночам на крышу, пока я спала глубоким сном, или как он снова перестал бриться и есть.

Я редко бывала дома, а Эш стал другим... я думала, что он изменился в лучшую сторону. Со мной у него была жизнь. Если он уставал, то спал. Если бы голоден, то ел. Он знал, что не был обузой. Если что-то было не так, он не исчезал как в последний раз. Он знал, что может на меня рассчитывать.

Эш наконец открылся мне, почему он оставил свою прежнюю жизнь позади, и я помогла ему собрать ее воедино.

У нового энергичного Эша были приступы вдохновения. Я видела его неустанную живопись. Я слышала, как он бормочет бессвязные предложения, и принимала это за волнение. Я принимала его способность отстоять долгие часы в ресторане, и затем рисовать на крыше за стремление достичь цели. А правда была в том, что я была слишком уставшей, чтобы увидеть что-то другое.

Когда я спрашивала, как у него дела, он отвечал, что все чудесно. Он делал мне массаж ног после долгого дня и разговаривал, и я могла положить голову на подушку, закрыть глаза и быть благодарной, что у него есть энергия для нас обоих.

В четверг вечером я пришла домой и заметила, что моя дверь открыта нараспашку, а его нигде не видно. На полу были разбросаны бумаги — эскизы, которых я не видела прежде.

— Эш? — позвала я.

Но он не отозвался. Глубоко внутри я чувствовала, что-то не так. У меня всегда было предчувствие, что Эш мне что-то недоговаривает, что есть что-то большее в его истории. Наши отношения перешли на другой уровень, и мы делились своими переживаниями, при этом никто ни на кого не давил. Поэтому я не давила. Многое происходило в моей жизни, и он заверил меня, что у него все хорошо, и этих слов мне было достаточно.

Я побежала на крышу и распахнула дверь.

Эш расхаживал в нижнем белье, весь покрытый краской. Я стояла молча, пытаясь осмыслить происходящее передо мной. Он даже не заметил моего присутствия.

Краска была повсюду. Не в беспорядочном, хаотичном порядке. Он был в процессе того, чтобы разрисовать крышу. Я потянулась поднять фонарик с земли и осветила всю работу.

Это был захватывающий горизонт глазами Эша. Фуксия, бирюзовый, светло-лиловый, зеленовато-голубой, темно-синий, серебряный и бесчисленное множество других цветов кружились в его исполнении неба. В этой работе была своя история: мужчина сидел на земле, а девушка с волосами цвета огня пыталась поднять его в небо. Затем они в звездах, их тела переплетены.

Это была наша история, но она была волшебной, отбрасывая реальность пределов человеческого тела.

Картина была цельной, созданная на крыше и переходящая на вертикальные поверхности, которые ее окружали.

— Эш?

Он резко повернулся.

— Ох, спасибо, господи, спасибо, господи, — сказал он отчаянно, направляясь ко мне. — У вышел за пределы бумаги. А мне нужно было столько всего нарисовать, что я выбрал это место. Все пришло так быстро, и я думаю, что мы должны обратиться в гребаные галереи и на шоу, чтобы они все увидели это. Потому что бумага — это просто гребаный пустяк. Кому нужна бумага, когда есть кирпич, смола и мое тело? Кто сказал, что бумага или холст должны быть основой? Кому нужна студия? Это просто ерунда.

— Эш?

— Но черт. Мне нужна краска. Моя закончилась. Краска не пустяк. Она нужна мне, — он провел по волосам вымазанной в краске рукой, оставив огромную оранжевую полосу.

— Эш, — на это раз я сказала решительнее, но мои слова едва долетели до него.

— Я собираюсь сходить купить кое-какие краски. И затем позвоню мэру, потому что он захочет это увидеть.

Я чувствовала, что оцепенела, но в то же время мое тело дрожало. Я не знала, что делать, Эщ словно был на другой планете и не был в состоянии прочитать мои сигналы.

— Эш, уже поздно. Арт-магазины закрыты. И ты не можешь рисовать на крыше. Это здание нам не принадлежит.

— Нет. Но будет принадлежать. И я собираюсь за краской, потому что хочу превратить весь город в инсталляцию. И лучшая часть в том, что ты сможешь увидеть мое произведение с неба.

Он пошел в сторону двери.

— Эш! — закричала я. Он остановился и повернулся. — На тебе нет одежды! — закричала я.

— А да. Конечно. — Он натянул джинсы и обувь и снова направился к двери.

— Твоя футболка, — я пыталась остановить его и найти способ пробиться к нему. Я чувствовала себя такой одинокой на крыше. Наше маленькое тайное место стало секретом, который я больше не хотела держать.

— Эш, пожалуйста, не уходи. Ты ведешь себя неправильно. Что-то не так.

Он подошел ко мне и сгреб в объятия.

— Бёрд, все правильно. Ты хотела этого. Благодаря тебе это произошло. Ты моя муза. Ты вдохновляешь меня. Если бы я мог рисовать в воздухе, на небе и в облаках, и показать тебе то, что я вижу, я бы так и сделал. Но это лучшее, что я могу предложить. Я делаю это для тебя. Это моя любовь к тебе, и я собираюсь показать ее всему миру.

— Эш, я просто хочу, чтобы ты был в порядке.

Он страстно поцеловал меня, скользнув пальцами мне в волосы. Я пыталась его оттолкнуть, но его хватка была крепкой.

— Ты такая красивая. Ты охвачена светом и формой, вкусами и звуками. И я нарисую тебя тысячу раз. — Его взгляд расфокусировался, и прежде чем я могла ответить, он уже начал говорить о другом.

— Боже, ты так меня возбуждаешь, — сказал он. Я ощущала, как он твердеет напротив меня.

— Не сейчас, Эш, — сказала я решительно. Он целовал мою шею, схватив меня жестче, почти до боли. — Перестань. — впервые я была по-настоящему раздражена.

— Ты такая вкусная, — застонал он мне в шею.

— Перестань! — закричала я, отталкивая от себя его лицо. Мое тело дрожало, так же как и голос. — Эш, расскажи мне, что происходит. Я должна знать. Ты меня пугаешь.

Он остановился, посмотрев на меня так, будто я глубоко его оскорбила.

— Ты боишься меня? Ты мой мир, Бёрд. Думаешь, я могу причинить тебе боль? Да я спрыгну с гребаной крыши ради тебя! — Он помчался к краю. Изображения той ночи, когда он забрался на парапет крыши, вспыхнули в моей голове. На это раз я думала, что он прыгнет, если я его не остановлю. Складывалось впечатление, что он считал себя непобедимым.

Я покачала головой, теперь всхлипывая.

— Мы можем просто пойти домой? Затем сможем поговорить.

Мне нужно былой увести его с крыши и находиться рядом с людьми, которые были в здравом уме. Из-за Эша мне казалось, что я теряю рассудок.

Его ноги хаотично стучали по полу.

— Мне нужно идти

— Эш, подожди. Пожалуйста, не уходи, — умоляла я, мой голос дрожал от отчаяния.

— Я вернусь. Куплю краски и вернусь.

Он поцеловал мою мокрую щеку и быстро пробежал через дверной проем.

Я пыталась поспеть за ним, но мои ноги дрожали из-за переживаний, и он был слишком быстрый. Я не могла здраво мыслить. Не знала, как его остановить. Я не была его семьей. Я не знала законов: что делать, если кто-то теряет свой рассудок.

Он так быстро ушел.

***

Я знала, что Джордана нет дома, но все равно неустанно колотила по его двери, надеясь, что он появится волшебным образом. Конечно, он не ответил.

Эш убежал на улицу без футболки, телефона или кошелька. Я боялась за его безопасность. Он не был в здравом уме. Как будто какой-то переключатель щелкнул в его голове.

Я схватила свой телефон, чтобы позвонить в полицию, но внезапно меня осенило. Я опустилась на пол рядом с сумкой Эша и вытащила его телефон.

Мои руки бесконтрольно дрожали, когда я включила его и пролистала небольшой список контактов.

Милл.

Я никогда не говорила с Миллером. Я не была уверена, что он знал о моем существовании. Последнее, что я слышала, Эш хотел дать ему личное пространство. Но если Миллер для Эша, то же самое, что и Джесса для мня, то он поможет.

Я нажала «вызов». Звук моего нервного дыхания и телефонные гудки конкурировали за мое внимание.

— Эш? — ответил мужской голос. Должно быть, он спал. Я забыла, что уже почти полночь.

— Привет... Я... — мой голос дрожал. — Привет, Миллер, я Бё... Аннализа. Я знаю твоего брата.

Его голос стал отчетливым.

— Все хорошо? Что-то не так?

— Я не знаю. Я его девушка и, эм, он просто вышел из себя. Выбежал на улицу без футболки и без бумажника. Я не знаю, что с ним происходит.

— Как тебя зовут?

— Аннализа.

— Все хорошо. Ты звонила копам?

— Еще нет.

— Когда он ушел?

— Несколько минут назад.

— Он вел себя странно до этого? Гиперактивно?

— Полагаю да.

— Он спал?

— Может, не очень много. Я много работаю, поэтому не часто нахожусь рядом. Думаю, да, он был перевозбужден, но последние дни я уходила почти на весь день... иногда засыпала прежде, чем он возвращался со своей смены в ресторане. Я не знаю, что делать.

— Ничего, если я приеду к тебе? На случай его возвращения?

— Да.

— Ладно, я буду через тридцать минут. Если он вернется, старайся не выпускать его. Хорошо?

— Эм, ага.

— Я уже в пути. Напиши мне свой адрес.

Эш

Два года назад

Клянусь, я видел Сару. Я был в студии, наконец снова начав рисовать. После ее смерти, я заболел. Я не мог встать с кровати, мое тело болело, еда была неприятной. Давление того, что я должен вернуться в колледж через несколько недель, а также предстоящее шоу еще больше приклеивали меня к кровати.

В конце концов, моя мама, которая сама была не в очень хорошей форме, пригласила к нам доктора. Он давал нашей семье Ксанакс, как будто раздавал конфеты на Хэллоуин. Через несколько недель, как раз когда пришло время возвращаться в колледж, я начал чувствовать, что снова могу двигаться. К третье неделе, вернувшись в Нью-Йорк, я уже чувствовал себя не просто хорошо, чертовски фантастично. Я чувствовал себя так, будто могу рисовать дни напролет, и у меня было так много идей. Такое обычно случалось. Я ходил несколько недель в своей фазе «сумасшедший художник Эш», как моя семья называла ее. Затем я мог потерять вдохновение и бездельничать какое-то время. Но тем не менее, Сумасшедший Художник Эш был лучше.

Как будто миллиарды крошечных пожаров бушевали в моих клетках. Давление из-за смерти Сары и все, что пришло с этим, немного ослабило мои креативные мысли, но сейчас появилось ощущение, словно кто-то отсоединил маленькую пробку, которая удерживала плотину от взрыва, и я фонтанировал идеями. Я был бушующей рекой с цветом и формами и движениями, которые переводились в физическую форму.

У меня не было времени на сон, на еду и на занятия. Две недели, целых две недели беспрерывного потока идей. Эта выставка прославит меня. Я больше не буду просто мальчиком-вундеркиндом, я стану гребаным мужиком.

Кто-то просунул голову в студию, которую я использовал. Я подставил к двери закрытую банку красной краски, и она взорвалась. Я не буду тактичен с тем, кто прерывает мой поток идей. Но затем я остановился. Лицо в двери. Черты были такими знакомыми. Я видел их пятнадцать лет из своих девятнадцати лет жизни. О боже мой, Сара жива!

Я распахнул дверь, мои руки были покрыты красной краской, и посмотрел в коридор.

— Сара! Сара!

Не последовало никакого ответа. Я напугал ее. Все это время она была жива, и ей было страшно возвращаться домой из-за всей этой драмы, причиной которой она стала, из-за чувства вины, что пробудила во мне. Сара слишком близко к сердцу воспринимала это, чтобы снова показаться.

Шел снег, но у меня не было времени взять куртку. У нее уже была фора. Я выбежал на лестничную клетку, перепрыгивая пять-шесть ступенек за раз, чтобы поймать ее.

Я вышел на улицу южного Манхэттена.

— Сара! — закричал я. Я начал бежать. Я должен найти ее. Должен привести домой. Тогда все будет по-прежнему.

Я пробежал мимо метро и услышал приближающийся поезд. Если она бежала, то она могла направиться именно туда. Я сбежал вниз по ступенькам, перепрыгнул турникет и скользнул в вагон, как раз перед тем как закрылись двери. Чернокожая женщина с квадратной стрижкой и кучей пакетов между ног посмотрела на меня.

— Мисс... Мисс, вы видели девушку? Около шестнадцати лет. У нее, эм, каштановые волосы. Вот такой длины, примерно... — я указал на свои плечи. — Зеленые глаза. Рост примерно сто шестьдесят пять сантиметров.

Мои глаза метнулись к поручню, за который я держался, он был испачкан красной краской.

— Извините. Нет.

Я огляделся вокруг несколько раз, пытаясь найти ее. Затем я увидел ее в следующем вагоне. Ее затылок был закрыт прямыми каштановыми волосами, которые скользили из стороны в сторону. Я побежал в конец своего вагона и распахнул двери, громкий стук ехавшего поезда отдавался в моих ушах. Зеленые огни пульсировали передо мной синхронно с яростными звуками.

К тому времени, когда я достиг следующего вагона, она снова ушла. Я поднял голову и через маленькой окошко увидел, что она в следующем вагоне. Я следовал за ней весь путь до конца, но когда достиг последнего вагона, ее там не было. Должно быть, она просто сошла. Я вышел на платформу. Мне было так жарко. Так чертовски жарко. Я сорвал с себя футболку, засунул ее в задний карман и продолжил поиск.

Люди толпились на Центральном вокзале Нью-Йорка, как рабочие муравьи, собирающиеся на свои посты. Она могла уйти куда угодно. Но я должен найти ее. Если я не найду ее на этот раз, то мы никогда не увидим ее снова.

Вся станция гудела звуками и запахами, и мои зрение наполнилось кругами, квадратами и узорами синего, красного и зеленого цветов.

Проходя мимо металлической облицовки здания, я увидел свое отражение: без футболки, покрытый краской, волосы липкие от пота.

Я чувствовал лакрицу. Я всегда ощущал ее вкус, когда был расстроен или встревожен. Крошечные иглы кололи меня. Не больно, просто это отвлекало.

Я должен найти Сару. Сейчас почти февраль. У нее нет денег. Должно быть, ей холодно.

— Сара! Мне жаль! Вернись! — я кричал во всю силу легких.

23 глава

Бёрд

Миллер был таким же высоким, как и Эш. Но его глаза более медные, и его тело намного шире. Его каштановые волосы коротко подстрижены, и не взлохмачены, как у Эша. Их сходство было неуловимым. По одежде Миллера я могла сказать, даже встретив его посреди ночи, что он был адвокатом.

Он постучал и, когда я открыла дверь, поднял палец, сигнализируя, что говорит по телефону.

— Да. Уильям Ашер Томас Торо. Он лечился в Бельвью в Нью-Йорке и затем его перевели в нью-йоркский медицинский центр. Его доктор Сэрвус. Это важно — он не шизофреник. У него синестезия, и это смешалось с его прошлым... Никакого аминазона... Я понимаю, но если я узнаю, что меня не послушали, кому-то придется, черт побери, заплатить... Спасибо.

Он определенно адвокат.

Он посмотрел на телефон, прежде чем перевел взгляд на меня.

— Привет, я Миллер. Брат Ашера. — Я только сейчас осознала, что он назвал первое имя Ашера — Уильям. Несмотря на то что разговор об этом не заходил, меня расстроил тот факт, что он никогда мне об этом не говорил. Я почувствовала себя так, будто никогда по-настоящему его не знала.

— Привет, я Аннализа, но все зовут меня Бёрд.

— Бёрд? — его глаза осматривали мою квартиру, как будто на самом ему не были нужны никакие объяснения. Он снова посмотрел на меня. — Я не знаю, как он это делает. Полагаю, некоторые вещи не меняются, — сказал он больше сам себе. — Так, у Эша есть девушка?

— Да, — сказала я. — Мы познакомились, когда он спас мою жизнь. Наркоманы напали на меня, и он их остановил.

Он немного отстранился, обдумывая новости.

— Так, это ты встряла и остановила этих придурков? — он указал пальцем на меня. — Слава и благодарность тебе.

— Полагаю, я все усложнила, сделав это.

— Вы оба живы, и это плюс. Так, я сделал несколько звонков по дороге сюда, до сих пор его нигде не подобрали. Я знаю людей в Департаменте Полиции Лос-Анжелеса, если они увидят кого-то похожего на него, то дадут мне знать и доставят его в медицинский центр. Если он вернется сюда, мы сделаем это сами.

— Подожди. Я не понимаю, что происходит. Что с ним не так? — Миллер делал все слишком быстро, а я просто пыталась понять, что происходит.

На него снизошло озарение, и он потер лоб.

— Ох, извини... Я не подумал спросить... Эш не рассказал тебе... — его голос утих.

— Рассказал мне, что?

Он сделал глубокий вдох и выдохнул слова:

— Бёрд, у него биполярное расстройство. Сильное.

— Биполярное расстройство?

Я слышала это словосочетание миллионы раз, но никогда не задумывалась об этом. Воспринимала это как «шизофрения» или «психотическое расстройство». Эти слова звучали повсюду и описывали неустойчивое поведение, но я никогда не придавала им большого смысла, потому что мало об этом знала. В моем ежедневном словаре не было места этим словам.

— Ты знаешь, что это?

— Думаю, да... — туман в голове начал рассеиваться, давая мне сложить все воедино: его нередкая необоснованная печаль или безграничная энергия. Как будто в нем было три человека: мой Ашер, больной Ашер и бешеный Ашер. До этого момента я в какой-то степени любила это в нем.

— Ну, это когда человек переходит из состояния эйфории в депрессию, и это намного хуже, чем просто перепады настроения. Иногда это выходит за крайность, особенно если он не спит. Ему поставили диагноз только пару лет назад, и у него есть кое-какие проблемы с принятием. Сейчас Эш проходит через маниакальную фазу. И полагаю, он отказался от своего лития. До этого он только единожды доводил себе до настолько плохого состояния. Он ненавидит препараты, потому что они притупляют его органы чувств. По крайне мере, об этом ты ведь знаешь?

Я слабо кивнула.

Все комментарии Эша о потери зрения и его возвращении обрели новый смысл. Каким-то образом я почувствовала, будто толкала его вернуть его «зрение» обратно, не осознавая это.

— Как я могла не догадаться? — спросила я у себя вслух.

— Не кори себя. Я уверен, что у него было это годами, прежде чем мы заметили. Мы всегда считали, что Ашер чересчур энергичный и эксцентричный. В семье, полной обычных людей, он один был с неординарными способностями, и мои родители хотели поддержать его художественную сторону. Поэтому, когда он становился гиперактивным, не ложился спать, не ел или вел себя как полный придурок, мы просто думали, что это его метод работы. Он много веселился, когда был подростком, вытворял сумасшедшие вещи, в то время как ни у кого из нас не было мужества рисковать. Девушки любили его... извини.

— Ммхм. — У меня не было энергии ревновать к каким-то школьницам.

Затем он спал или хандрил несколько дней или недель подряд, мы просто думали, что он чувствительный художник или просто устал так упорно трудиться или быть вечно веселым подростком.

Я покачала головой в неверии. Я была и подавлена, и взбешена. Чувствовала, будто Эш предал меня, не сказав обо всем этом. Но больше всего я была напугана, что никогда не верну его. На крыше он казался таким отдалившимся, как будто был заложником внутри другого человека, как будто кто-то использовал его тело и разум в качестве убежища.

— Так, как вы узнали?

— Не знаю, рассказывал ли он тебе, но наша сестра умерла.

— Да, Сара.

— Да. У него была глубокая депрессия. В это время он изучал художественное искусство в Нью-Йорке. И для него это стало делом всей жизни. У него был особый способ видения мира, который он мог выразить на холсте. На него было много давления, потому что приближалась выставка, а он не хотел ее отменять. Доктор прописал ему кое-какие антидепрессанты. Мы не раздували из этого такое уж большое дело. Доктора часто прописывают антидепрессанты после подобного. Ну, очевидно, данные лекарства вызвали манию. В Нью-Йорке у него не было семьи, которая могла за ним присматривать. У него случился срыв, и его нашли на улице, пока он бродил, испытывая галлюцинации. Его поместили в специальное лечебное учреждение на некоторое время, но мы смогли привести его в норму.

— О боже мой. — Все начало обретать смысл. Кусочки складывались вместе, когда я лучше узнавала Эша, но всегда чего-то не хватало. После слов Миллера у меня сложилась полная картина. Эш не был просто печален из-за смерти сестры, он заболел из-за этого. Он был потерян в биполярном расстройстве и чувстве вины, и теперь я понимала, почему он чувствовал себя бременем для тех, кого подпускал близко.

— Ему пришлось вернуться домой. Все его планы в Нью-Йорке ушли на второй план. Его художественная карьера остановилась, потому что он перестал рисовать. Изначально, принимая литий, он был не похож сам на себя. Ему было плохо, а разум был затуманен. Доктор настаивал, что вскоре это уйдет, но Эш был очень расстроен. И затем в один день он просто встал и ушел. Прошли месяцы, прежде чем я снова его увидел и сейчас... такое чувство, будто я не могу достучаться до него. И поверь мне, я пытаюсь.

— Я тоже чувствую нечто подобное.

— Тот факт, что ты удержала его в одном месте дольше, чем на ночь — чудо. Он не хочет привязываться. И чертовски ненавидит стены.

Мы оба рассмеялись. Но это был печальный смех, потому что мы были частью самой печальной шутки в мире.

— Да, мы часто ходили на крышу. Ты знаешь, почему он ненавидит стены?

— Не возражаешь? — спросил Миллер, указывая на деревянный стул.

— Пожалуйста.

Он сел, посмотрев на свой телефон, и затем протяжно выдохнул, когда приготовился к рассказу.

— Во время аварии Эш некоторое время находился с уже мертвой Сарой. Они были затоплены. Не полностью. Машина была под наклоном, и сторона Сары была под водой, а его медленно опускалась.

— О боже мой, — прошептала я и накрыла рот в неверии.

— Эш был в сознании какое-то время, хотя по какой-то причине не помнит этого. Возможно, из-за того, что ударился головой, но мы предполагаем, причина психологическая. Затем, не так уж много времени спустя, когда его нашли в Нью-Йорке, все было так же как и сегодня. При нем не было никаких вещей и документов, поэтому его не сразу идентифицировали. У него были галлюцинации, и он продолжал говорить им, что видит звуки и все подобное, и они решили, что он шизофреник. Они вкололи ему торазин, от которого немеет лицо, и становится сложно общаться. Несколько дней он был заперт в лечебнице Бельвью. Его нужно было сдерживать... и с тех пор он ненавидит долго находиться внутри помещений.

Что-то в том, как Миллер произнес последнее предложение, снова вызвало мои эмоции. Наверное, потому что я поняла, что внутри Эша, неважно, был ли он шумным и деятельным или тихим и печальным, был бездонный колодец страха и боли. Он был потерян, когда я его нашла, и я думала, что он нашел свой путь, но нет, впереди еще долгий путь. Эгоистично я думала, что я та, кто приведет потерянного человека на путь истинный, но все это время я шла в неправильном направлении.

Я наклонилась и накрыла лицо руками, когда полились слезы. Миллер был гораздо крепче, чем я. Это было его не первое родео, и он вел себя как профессионал. Он знал весь порядок действий. А хоть мне и не нравилось это признавать, мне было страшно. Я любила человека, который был болен, и сейчас я узнала многое из того, что он не рассказал мне. Я любила Эша с чистотой и интенсивностью первой любви. Моя жизнь разграничилась на период до того, как я влюбилась в Эша, и на период — после. Он изменил меня. Мои чувства к нему были настолько глубоки, что я чувствовала, будто тону рядом с ним.

Миллер нежно потер мою спину, но это не помогло, потому что я хотела, чтобы Эш сказал мне, что все будет хорошо.

— Нам просто нужно отправить его в больницу, и ему станет лучше.

— Но он уже был там прежде. Правда ли ему станет лучше?

— Я не знаю, но я должен верить, что так и будет. Я не могу потерять еще и брата. И я просто надеюсь, что то, что Эш нашел тебя, и ты пыталась направить его жизнь в правильном направлении — хороший знак. Может, это был неверный шаг. Стресс, любовь, даже его искусство могут быть спусковым курком. И мне кажется, проблема Эша в том, что, хоть медикаменты и помогают, ему нравится состояние эйфории. Он ненавидит, что лекарства притупляют его ощущения, и я не нашел способа убедить его принимать их постоянно. Он пропускает медицинские осмотры, у него нет терпения экспериментировать с новыми препаратами, от которых может быть меньше побочных эффектов. Что еще более важно, я не могу найти способ заставить его пережить смерть Сары.

Может, Миллер и пытался успокоить меня, но в его словах я слышала только непреодолимое препятствие. Я понимала глубину вины Эша. Я понимала, что любила его за то, как глубоко он мог чувствовать. Это было здорово, когда касалось его любви ко мне, но было опасно в плане того, как он чувствовал раскаяние или отчаяние.

Затем зазвонил телефон Миллера.

— Миллер Торо... Хорошо... Как?.. Иисус... Хорошо. Да, я адвокат, поэтому не надо объяснять... Я скоро буду. — Миллер поднял голову. — Ну, они арестовали Эша, когда он бросил кирпич в витрину магазина с художественными принадлежностями. Гребаный Эш. Мой знакомый из полиции везет его в больницу.

Эш

Я заплачу им. Мне просто нужно немного краски, а все закрыто. Почему эти магазины закрыты? Разве они не понимают, что у великолепия нет рабочих часов?

Я пытался убедить офицеров, что владельцы поймут. Мэр увидит мои работы, и у них будут проблемы, если они заберут меня, потому что у меня много работы. Важной работы.

— Из-за вас я чувствую вкус несвежих крекеров, — сказал я офицеру. — А ваш голос выглядит как плавающие какашки. — У него был ужасный акцент, который звучал как смесь худшего, что могло предложить восточное побережье, и я задумался, что он делал в полиции ЛА вместо того, чтобы быть в департаменте полиции восточного побережья.

Я был спокоен. Я был чертовски спокоен, пока они не попытались сковать меня наручниками. Потому что я знал, что последует дальше. Я не могу быть заперт в одном из этих гребаных мест.

— Я художник! Вы не можете так поступать! Вы должны поставить это окно в рамку, потому что оно будет стоить миллионы! — кричал я, когда они приковали мои руки к ногам и подняли меня на заднее сиденье машины.

Я выворачивался и выкрикивал свое имя, чтобы люди на улицах знали, если я исчезну, они смогут сказать СМИ, кем я был. Начнется международный розыск.

— Я должен сказать Бёрд, — я обратился к жирному копу с не менее уродливым голосом из задней части автомобиля.

— Да, я уверен, что птицы захотят услышать твои историю. Расскажешь это доктору.

— Нет, придурок, Бёрд — это человек, который разговаривает, а не говорящая птица. — Я сделал глубокий вдох, думая о том, как могу объяснить этому простому человеку, что я должен быть свободен. — Послушайте, я не сумасшедший, — пот стекал по моему лбу и в глаза, заволакивая мое зрение. Я хотел пить, и когда соленая струйка попала мне на губу — это было прекрасно. — Бёрд — очень важный человек. Вы не поймете, но она сияет, и ее голос как северное сияние, и... — я затих и сделал еще один глубокий вдох, потому что изо всех сил пытался казаться адекватным, но говорил слишком быстро для этих имбицилов. Мне нужно было разговаривать с ними медленно, как будто они были детьми. Но было тяжело поддерживать их черепаший темп, потому что мне нужно было рисовать. — Послушайте, хорошо. Послушайте, Бёрд зовут — Аннализа Робин Кэмпбелл. И я не могу ее потерять. Поэтому хорошо, подождите. Подождите, есть кое-кто. Миллер Торо — мой брат, и он знает кое-кого. Поэтому просто позвоните ему, и я смогу вернуться к своей инсталляции.

— Чувак, ты бросил кирпич в витрину магазина.

Я забыл об этом.

Я начал злиться, чувствуя себя в ловушке наручников. Как только меня перестали отвлекать мои собственные мольбы, все вокруг начало казаться маленьким, и я почувствовал, что не могу дышать.

— Эта машина сужается, — сказал я офицеру как можно спокойнее. Но он и парень с какашечным голосом о чем-то болтали и смеялись. Затем я решил, что больше не могу терпеть. Воздух все тяжелее поступал в легкие. Мое лицо и грудь были прижаты к сиденью и из-за каждого паникующего вдоха, казалось, я получал все меньше кислорода.

— Переверните меня... лучше нет, освободите руки. Я не буду бороться. Мне нужно дышать, — выдохнул я.

Они забыли обо мне. Я буду забыт и умру здесь.

Извините офицеры, но моя жизнь находится под угрозой. Они не знали, что машины опасны? Если мы разобьемся, я не смогу выбраться. Мне плевать, если это их взбесит, мне нужен воздух. Мне, бл*дь, нужен воздух.

— Откройте окно, я не могу дышать! — кричал я. Если бы я мог получить немного кислорода, то мыслил бы более ясно. Я мог бы дышать.

Я бился лбом в дверь перед собой.

— Выпустите меня! Выпустите меня! — я чувствовал, что синею, и мог видеть голубые вспышки перед глазами.

Бах. Бах. Бах.

Я ударялся с каждым разом сильнее. Я заставлю их выслушать, даже лучше, я потеряю сознание, чтобы не ощущать болезненное стискивание груди. Мелькавшие мысли о смерти прекратились. Мне было плевать, что с каждым ударом еще больше теплой жидкости стекало по моему лбу, пока я больше не мог ничего видеть кроме своей крови.

— Выпустите меня! Выпустите меня!

24 глава

Бёрд

Я шла за Миллером, когда он подошел к столу медсестры.

Когда он заполнял документы и разговаривал с медсестрой, Джордан и Тревор вбежали в психиатрическое отделение.

— Слава Богу, — вздохнула я. Мне казалось, что меня выбросило в альтернативную реальность, а при виде своих мальчиков, я снова стояла ровно на земле.

— Он в порядке? — спросил Джордан.

— Не знаю, мы только что приехали.

Джордан обнял меня, а Тревор положил руку мне на плечо в успокаивающем жесте.

— Бёрд, я так сильно был занят шоу и так часто оставался у Тревора, что даже не заметил.

— Как ты думаешь я себя чувствую? Как идиотка. Как я могла позволить этому так далеко зайти?

— Не вини себя, — сказал Тревор. — У тебя не было подобного опыта раньше. Психические расстройства часто не диагностируются.

Но это не было не диагностированным. Эш знал и не сказал мне.

Миллер подошел к нам, и я представила всех друг другу.

— Я думал, что он одиночка. Он не рассказывал мне о своих друзьях. Может, поэтому он перестал так часто приходить, — сказал Миллер. Это было неподходящее время, чтобы сказать ему, что Эш подслушал разговор Эллы.

— Могу я поговорить с тобой минутку? — спросил меня Миллер.

— Конечно.

Миллер отвел меня подальше.

— Он бунтовал, когда его привезли сюда, поэтому ему вкололи успокоительное. Плюс тот факт, что он не спал больше пары часов всю прошлую неделю, а может, и дольше, означает, что он не проснется до завтра. Затем они назначат лекарства, на что потребуется пара дней. Затем, возможно, попробуют кое-что еще.

— Кое-что еще?

— Я не хочу тебя волновать.

— Ты не думаешь, что уже достаточно поздно для этого?

— Электрошоковая терапия. Знаю, звучит устарело, но в основном шокотерапия.

— Нет, — выдохнула я. — Они будут пропускать через его мозг ток?

— Я только что разговаривал об этом с доктором. Вот что они делали в Нью-Йорке. Это не так плохо, как звучит. При острых случаях, особенно, когда у пациента появляются галлюцинации — это способ немного повлиять на его мозг и помочь лекарству действовать быстрее. Будет очень низкое токовое напряжение.

Я понимала, что Миллер руководствовался интересами Эша, и он был его братом, а я просто его новой девушкой, но мое сердце сжималось от картинок, которые я видела по телевизору, когда людей мучили подобным образом: депрессоры языка, толстые кожаные пряжки ремней, чтобы связать руки и ноги, сильные судороги. Я просто не могла представить Эша в подобном виде.

— Бёрд, спасибо тебе за все. Но тебе нужно пойти домой. Отдохнуть. У меня есть твой номер, и когда он будет в состоянии разговаривать, я позвоню тебе. Зная Эша, думаю, он на захочет, чтобы ты видела его в таком состоянии. И я должен первым с ним поговорить. Думаю, ты понимаешь.

Я понимала. Но я не могла избавиться от чувства. что Миллер не понимал то, что было между мной и Эшем. Мы были моложе его, и он только что узнал обо мне. Он мог решить, что меня не будет здесь на следующей неделе. Но он был прав по поводу того, что Эш не захочет, чтобы я видела его в таком состоянии в больнице. Теперь тот раз, когда он сказал, что «болен», и исчез, стал намного понятнее.

— Хорошо, но, пожалуйста, позвони мне. Я не смогу мыслить здраво, пока не увижу его и не узнаю, что все хорошо.

— Обещаю, рассказывать тебе новости каждый день, если хочешь.

— Пожалуйста.

Я всмотрелась в глаза Миллера и увидела, что он действительно устал. Не только от этой ночи, а от того, что из всей семьи он единственный разбирается с проблемами Эша.

Я неловко обняла Миллера. и, как только собралась развернуться и уйти, он снова заговорил:

— Подожди, еще кое-что...

— Да?

— Дерьмо. Не знаю, правильно ли то, что я собираюсь сказать. Я даже не знаю, сколько времени вы с Эшем встречаетесь. Но я чувствую необходимость сказать тебе это.

Что бы он ни собирался сказать, это ни звучало хорошо, и у меня на сердце стало тяжело.

Миллер вздохнул.

— Я знаю, что Эш может быть забавным и загадочным, а его способность — гениальность — соблазнительной. Но он болен. Очень серьезно болен. И я должен разбираться с этим. Это моя обязанность. Я его брат. Но ты молода и должна подумать, что значит для тебя быть с таким, как Эш. Просто по тому, как вы познакомились и как ты пришла ему на помощь, подвергнув риску себя, я понимаю, что ты из того типа людей, что будут держаться за него. И я рад за Эша. Я знаю, что не могу его спасти. Но, пожалуйста, подумай об этом сейчас. Потому что если ваша связь станет крепче, а потом ты уйдешь, я не уверен, что он с этим справится. После смерти Сары ему было плохо. Не думаю, что он вынесет еще один подобный удар. Если у тебя получилось вытащить его из своей оболочки, то значит, он очень сильно привязан к тебе.

До этого момента Миллер был настолько собран, и я была поражена уязвимостью в его заявлении. По какой-то причине я не обиделась на его предположение о том, что я могу захотеть уйти и не вернуться. Я понимала, что он изо всех сил пытается защитить Эша и меня в процессе.

— Я понимаю, что наши с Эшем отношения для тебя в новинку. Но мне нужно, чтобы ты понимал, что это не просто какая-то глупая интрижка. Между нами что-то настоящее. Я люблю его. И пробраться под его оболочку было дико сложно, и я думала, что у меня подучилось, но теперь мне кажется, что я даже поцарапала поверхность.

Миллер вздохнул и немного наклонился.

— Бёрд, из-за тебя он снова рисует. Он всегда говорил, что рисование — это его душа. Ты дотянулась глубже, чем любой из нас мог мечтать. Мне просто нужно убедиться.

— Конечно.

Я повернулась к обеспокоенным Тревору и Джордану. Я не знала, что будет дальше, но понимала, что все изменилось и мы никогда не вернем то, что было.

***

Дорога домой была мрачной. Казалось, что я возвращаюсь домой с похорон. Я устала, была перегружена информацией, а завтра у меня была репетиция, которую нельзя было отменить из-за моей личной жизни. Тревор высадил нас и поехал к себе. Думаю, он хотел дать нам с Джорданом время, чтобы я могла поплакать, покричать. Но мне не хотелось даже разговаривать.

Когда мы оказались в моей квартире, Джордан молча сделал чай и протянул мне кружку.

Я несколько раз опустила чайный пакетик, затем подняла его за веревочку, чтобы он поднялся над водой, а затем снова опустила. Я фокусировалась на этом повторяющемся жесте какое-то время, пока Джордан не заговорил.

— Так что ты собираешься делать? — спросил он.

— Что ты имеешь в виду?

— Пойми... — я могла сказать, что он пытался смягчить слова. Я застряну с сумасшедшим? Он это хотел сказать? Черт, даже родной брат Эша сказал это же. — Ты думаешь, ему станет лучше? Ты хочешь пройти через это с ним?

Я подула на пар сверху чая, но он вернулся. Я задумалась, будет ли так и с Эшем: постоянные попытки избавиться от проблемы только для того, чтобы она вновь появилась.

— Миллер сказал, что это поддается лечению. Есть множество медикаментов, чтобы поддержать людей в стабильном состоянии. Проблема в том, что Эш от них отказывается. Думаю, он ненавидит, что они притупляют его синестезию и искусство, а это очень важная часть его самого. Ты можешь представить, что будешь принимать лекарства, из-за которых будешь нервным и дерганным и не сможешь танцевать? Вот через что он проходит.

— Значит, он остановится на лекарствах?

— Ну, Миллер сказал, что они могут много чего попробовать, но Эш... я не знаю. Полагаю, он не хочет. Часть меня чувствует, что он думает, будто не заслуживает улучшения своего состояния.

— Почему?

Я запустила пальцы себе в волосы. Потому что он обвиняет себя в смерти сестры. Винит себя в том, что разрушил жизнь родителям. Разрушил свою семью.

— Не знаю, — сказала я.

— Твоя карьера только начинается. Думаешь, сейчас подходящее время разбираться с этим?

— Так что я должна делать? Избегать его?

— Нет, но ты не замужем за ним. Ты можешь быть рядом и поддерживать, но я не хочу, чтобы ты встречалась с ним. Что если это только начало? Ты хочешь быть уверена, что он принимает лекарства, спит и достаточно ест? Это чересчур для той, кто должен наслаждаться расцветом своей жизни.

— Я не хочу быть его другом, Джордан. Я люблю его... очень сильно. — Тяжесть выбора, который я должна принять, наконец-то ударила по мне, и я не могла сдержать слезы. Я уже так устала плакать.

— Ты даже не была с другими парнями. Может, ты тянешь слишком много груза на себя, потому что потеряла с ним свою девственность.

Комментарий Джордана взбесил меня. Он снова вступил в роль старшего брата, разговаривая со мной, будто я была какой-то школьницей, которая прислуживается перед кем-то, кто просто ее поцеловал.

— Не привлекай всю эту хрень с девственностью. Это не имеет ничего общего. Я потеряла ее, потому что люблю его, а не наоборот. И тот факт, что я потеряла ее так поздно, не делает меня наивной и не затуманивает моих решений. Это просто маленький кусочек того, что мы разделили.

— Мне жаль, — ответил Джордан сочувствующе.

— Я просто не могу покинуть его, когда он больше всего во мне нуждается. Я не хочу.

— Я люблю твою отчаянную преданность, но иногда это может быть ошибкой.

— Я должна дать ему шанс. Я понимаю, что он не рассказал мне подробностей, потому что боялся моего ухода.

— Пойми, это уже вторая его госпитализация. Это очень серьезно.

— Джордан, из-за меня он получил ножевое ранение. И теперь, когда все так тяжело, я должна уйти? Он спас мою жизнь.

— Поэтому теперь ты жертвуешь своей ради него?

— Я понимаю. Понимаю, как это выглядит. Понимаю, что просто должна двигаться дальше. Найти кого-то без такого жизненного багажа. Но это не любовь. Любить — это значит принимать человека со всеми недостатками.

Как только я сказала эти слова, я поняла, что приняла решение. Я не брошу Эша. Я помогу ему пройти через все это.

25 глава

Бёрд

Ожидание. Его можно считать социально приемлемой формой психологических пыток. Ожидание звонка после кастинга. Ожидание выплаты по чеку.

Ожидание того, что твой парень снова станет мыслить здраво.

Волнение о предстоящем шоу должно было отвлечь меня. Благодаря ему время должно было течь быстрее. Но оно не облегчало напряжения, что охватило каждую клетку моего тела, пока я ждала воссоединения с Эшем. Как и обещал, Миллер поддерживал связь, но Эш все еще не был собой. Восстановление могло занять недели. Из-за электрошоковой терапии его кратковременная память стала более туманной, и он все еще находился в стадии своей мании. Он все еще не был моим Эшем. Я уважала тот факт, что Миллер был его семьей и думал, что я должна подождать, и пока не навещать Эша, но было непросто. Я хотела послать куда подальше Миллера, и сказать Эшу, что мне плевать, если ему стыдно, что я увижу его в таком состоянии. Я хотела это сделать, но понимала, что они были правы.

Прошла только неделя, но с каждым днем с момента, когда я последний раз видела Эша, я все больше падала духом.

— Давай, Бёрд! — крикнул Джордан, когда я пропустила шаг. Он знал, где были мои мысли, но это не понизило его ожиданий по поводу меня. Его работой было сделать свой акт как можно лучше, и он оставлял свое сострадание к нашим проблемам на время вне репетиций.

— Он опускает тебя, затем раз, и два, и три... — он продемонстрировал пике, которое я должна была выполнить.

Я вытерла пот со лба.

— Дерьмо. Хорошо. Поняла. Давайте.

Мой партнер подбросил меня в воздух и опустил. Я выполнила движения и завершила связку.

— Вот так! Наконец! — зааплодировал Джордан. — Сделай это еще пять гребаных раз и прервемся на обед. — Признаю, в подобные моменты мне хотелось ударить Джордана по голове. Он был отличным другом, но требовательным хореографом. Он ожидал совершенства от всех, и я не была исключением.

К концу дня я была готова наполнить ванну солью и страдать по Эшу. Семья Тревора уехала из города, и я отклонила предложение Джордана позависать с ними. Я ждала такси с Марли, когда подъехала машина.

— Бёрд, залезай, я забираю тебя на ужин, — неповторимый акцент раздался из темноты автомобиля. Конечно, я должна поехать, но посмотрела на Марли, словно извиняясь.

— Все хорошо, девочка, увидимся завтра. — Мы обнялись, и я залезла на заднее сиденье «Мерседеса».

— Здравствуйте, Алана, — сказала я нервно. Она настояла, чтобы я звала ее по имени, но мне всегда казалось, что этим я не уважаю ее достижения, хотя это не так.

— У тебя нет планов?

— Нет, просто вечер в одиночестве в горячей ванне.

— Я думала, у тебя есть парень.

— Да... он... не в городе.

— Чем он занимается?

— Художник.

— Хмм, — сказала она с лукавой усмешкой. — Мой второй муж был художником. По жизни был ублюдком, но они очень страстные. Не только в сексе, они любят жизнь с огоньком. — Я наблюдала, как она будто что-то припоминала, свернув губы в шаловливую ухмылку.

Я кивнула, боясь продолжать эту тему. Я не стыдилась Эша, но сейчас, когда полюбила человека с психическим заболеванием, я поняла. как мало люди их понимают.

— Как его зовут? Я знакома со многими местными художниками.

— Ну, он, эм... еще не такой известный.

Она приподняла подбородок и посмотрела на меня, как будто видела мои слова с другой точки зрения.

— Ну, мне было бы интересно увидеть его работы. Давай устроим это.

— Конечно, — сказала я взволнованно. Мы мечтали получить больше возможностей.

Мы пришли в причудливый итальянский ресторанчик в нескольких кварталах от моего дома.

— Я выгляжу не очень, — сказала я, выпрямляясь перед входом.

Алана засмеялась насмешливо.

— Высокая, стройная, двадцатиоднолетняя девушка говорит, что выглядит не очень. Моя дорогая, ты еще не способна на это.

После заказа воды для меня и бокала вина для нее, она прищурилась, осмотрев меня сверху вниз. Она указала на меня пальцем, когда наклонилась.

— Ты очень напоминаешь мне меня много лет назад.

— Да? — не было ничего более лестного, чем сравнение с самой влиятельной в мире танцев женщиной самой этой женщиной.

— Джордан рассказывал мне о тебе, как ты упорно трудилась. Как оставила семью, чтобы приехать сюда.

Я кивнула.

— Я сделала то же самое, приехав из Бельгии.

— Мой поступок не такой же смелый.

Она хмыкнула, не одобряя мою скромность.

— Нет, я вижу это в тебе. Бесстрашие. Знаешь, почему я выбрала тебя? Хотя ты едва танцевала профессионально?

— Наверное, я бы хотела сказать, потому что вам понравилось, как я танцую.

Она махнула рукой, как будто мои слова были раздражающей банальностью, когда отпила из бокала.

— Ко мне приходило много танцоров с хорошей техникой. Ты, моя дорогая, притягиваешь людей. В тебе есть теплота и отзывчивость. Да, ты двигаешься с силой и грациозностью. Но также танцуешь с душой. У тебя есть способность показывать эмоции своим телом. Я уже знала, когда ты только вошла на прослушивание, даже прежде чем ты сделала первое движение.

Я потеряла дар речи. Недели назад я плакала в объятиях Эша, убежденная, что у меня никогда не будет шанса на карьеру профессиональной танцовщицы. И сейчас Алана Роше Демилл говорит мне, что я молодая версия ее.

— Не знаю, что сказать.

— Ничего и не нужно. Если бы я подумала, что ты остановишься на этом, я бы тебя не выбрала, но Джордан сказал, что ты самый трудолюбивый человек, которого он знает.

Я ужасно крепко обниму Джордана, когда увижу его в следующий раз.

— В любом случае у моей речи есть цель. «Танец Ноктюрн» точно получит много внимания. И не только здесь, но и в других штатах. Мне нужны представители бренда для выступлений. Я хочу, чтобы ты была одним из них, еще будет Джордан и Луи.

Я была ошарашена. Все мои страхи о том, что мое лицо будет перед камерами подавляли любое воодушевление от того, что она меня выбрала.

Прежде чем я могла что-либо ответить, прибыл официант. Он был привлекательным парнем со светлыми волосами и серыми глазами. Алана соблазнительно наклонилась в его направлении и смотрела на него как кошка на мышку. Полагаю, мы были похожи. Когда мы хотели чего-то — или кого-то — то следовали за этим.

После кокетливого подшучивания и принятия нашего заказа, он отошел от столика. Все это время мой разум обдумывал ее предложение, и я была благодарна тому, что Алана так зациклилась на этом молодом пареньке, что это дало мне время подумать.

— Вы хотите меня как лицо «Танец Ноктюрн»?

— Ты уже им являешься, мы просто сделаем это более... публично.

Я должна согласиться. Нельзя отказывать Алане. Но мой желудок сжался от волнения.

— Ты нервничаешь, потому что надо будет сниматься на камеру?

— Честно говоря, да.

— Ну, мы справимся с этим. Я не допущу такой глупости.

Я пристыженно потупила взгляд. Я бы хотела справиться с этим. Мне бы хотелось, чтобы внешность не играла никакой роли. Но я слишком хорошо знала реальность. Люди будут оставлять комментарии под видео, будут спрашивать, и мое лицо станет центром внимания.

— Бёрд, в своей жизни я поняла, что если для тебя что-то не имеет значение, то и для людей тоже. Например, как этот официант. Я могу затащить его в кровать сегодня. Некоторые женщины думают, что слишком стары для подобного. Мне плевать.

Безусловно, это была самая уникальная зажигательная речь, которую я слышала.

— Если ты не хочешь, я предложу кому-то другому. Но это должна быть ты. Сейчас ты можешь сказать, что слишком взрослая для молодых парней или можешь трахнуть официанта блондинчика.

Она откинулась в своем кресле и допила бокал вина.

Я кивнула. Настало время метафорически затащить в кровать официанта.

Эш

Я ощущал вкус солодки, когда шел в комнату посещений. С тех пор как я потерял контроль над собой три недели назад, я впервые увижу Бёрд. Я скучал по ней, но рад, что они с Миллером подождали, пока я снова не стану собой, прежде чем мы снова увидимся. Мне и так было достаточно плохо, что она стала свидетелем моего срыва.

Я боялся, что она будет смотреть на меня по-другому — с сочувствием и жалостью. Я никогда не буду прежним в ее глазах. Не знаю, как убедил себя, что ничего не закончится. Не закончится на том, что Бёрд будет плакать, что моего брата вытащат из постели беременной жены посреди ночи, а мои родители не смогут навестить меня, потому что я отворачивался от них.

Я боялся этого круга боли. Именно поэтому изолировал себя. Но Бёрд вытащила меня, и теперь добавилась к списку людей, которых я подвел. Но в этот раз было что-то другое. Я жаждал вернуться к ней. Возобновить жизнь, которую мы делили. Я мог сделать это. Я облажался, но это не было редкостью. Рецидивы случались.

Мне просто нужно было найти лечение, которое не так сильно притупит мою синестезию. Это может занять время, но Бёрд того стоила. В том, случае, если она здесь не для того, чтобы расстаться. Я почти ожидал этого.

И если она сделает это, то моя единственная причина на исцеление исчезнет.

После электрошоковой терапии мое сознание было затуманенным часами. Я бы предпочел, чтобы она не приходила в тот день, когда у меня было лечение, но ее шоу было уже не за горами, и это была ее единственная возможность прийти.

Санитар открыл дверь в комнату посещений, и я застыл на мгновение. Она стояла ко мне спиной. Ее темно-рыжие завитки волос почти прикрывали ее спину, и я улыбнулся. В этом месте было не так легко улыбаться. Фиолетовый оттенок окружал ее, и я был рад, что электрошоковая терапия и медикаменты еще не забрали это. Она всегда будет сиять, независимо от того, настолько затуманен для меня остальной мир.

— Бёрд.

Она повернулась с огромной улыбкой на лице. Я вздохнул, невероятное облегчение нахлынуло на меня, и я почти расплакался. Но из-за этого я бы выглядел не совсем уравновешенным, поэтому подавил слезы.

Она нарядилась для меня. Красная помада, волосы собраны на одну сторону, цветастое платье. Почти так же она выглядела на День благодарения. У электрошоковой терапии также был странный побочный эффект — я возбуждался. Не так как обычно. У меня была ненасытная, пульсирующая боль внутри, с которой было необходимо разобраться, когда останусь один. Сегодня у меня еще не было шанса облегчить ее, и при виде Бёрд моя температура от шеи до талии поднялась. Я и почти забыл, как ее присутствие буквально разжигало меня.

Моя неспособность сгрести ее в объятия и увидеть ее стоны наполнила мне, как сильно мне нужно отсюда выбраться. Я снова хотел быть собой. Большинство людей здесь были безумными. То есть безнадежно сумасшедшими, которых забрали с улицы для всеобщей безопасности. Многие из них ходили туда-сюда, болтали сами с собой, и в течение дня у них случались вспышки агрессии. Кому-то это может показаться развлечением, но слышать, как кто-то в пятидесятый раз кричит, что его вытащит мексиканский картель — утомляет. Я не был таким. Знаю, так могло показаться пару недель назад, но я не был одним из них.

Бёрд подошла и обняла меня. Я вдохнул запах ее шампуня с ароматом тропиков и ее уникальный запах лаванды. От этого запаха я снова почувствовал себя прежним Эшем. Я забыл каково это — чувствовать что-то другое, кроме неприятной стерильности психической больницы. Бёрд задрожала в моих объятиях. Я видел тонкие волны ее слез. Я чувствовал себя последним дерьмом, потому что она плакала из-за меня. Но в отличие от Сары она была жива. Я все еще мог все исправить.

Наши лбы были прижаты друг к другу, и мы целовались. Неуверенно.

— Я так сильно скучала, — прошептала она, снова меня обнимая.

— Я тоже, Бёрд. Мне так жаль, — выдохнул я в ее сладко пахнущие волосы.

Мы заняли белый пластиковый стол. Все в этом месте было холодным. Нам нужно было столько всего сказать, но эта комната лишала нас близости. Получить здесь комфорт было как разогреть машину на морозе. Я хотел быть на крыше с Бёрд, где мы бы могли свободно и открыто разговаривать.

— Как дела? — первое, что она спросила.

— Хорошо. Я чувствую себя нормально и хочу, на хрен, выбраться отсюда.

— Ты звучишь, как ты.

Я кивнул.

Она осмотрела меня с ног до головы яркими карими глазами, сначала она выглядела удовлетворенной, но потом вздрогнула.

— Что случилось? — спросила она, проводя пальцем по слабому шраму как раз под моими волосами. Я надеялся, что она не заметит, так как он был не таким уж большим. Но шишка, которая была там неделю, была огромной. Раны на голове ужасно кровоточат, даже маленькие. — Это сделали полицейские?

Я опустил взгляд.

— Нет... я, эм, сделал это с собой.

Она медленно опустила руку от шрама.

— Почему ты не рассказал мне?

Я много думал об этом, лежа в кровати и уставившись в потолок, в то время как в коридоре посреди ночи изредка завывали пациенты.

— Все было так хорошо, я думал, что так и продолжится. Думал, ты не увидишь эту мою сторону. Большую часть своей жизни я жил нормально. Убедил себя, что последний срыв был случайностью, и я мог быть прежним Эшем. Я просто хотел снова жить своим искусством. Я скучал по своим способностям, по синестезии. Я хотел попробовать, каково это быть с тобой и просто быть собой. Я не хотел отпугнуть тебя.

Она рассмеялась.

— Ты правда думаешь, что мог меня отпугнуть? Эш, ты жил на улице, когда мы познакомились.

Ее шутка наполнила меня огромной признательностью. Как я мог найти человека, который смотрел сквозь все мои барьеры, которыми я себя изолировал? Как я заполучил девушку, чей смех был таким же мягким, как растопленное масло?

С ней я чувствовал себя так, словно заслуживал второго шанса.

— Нужно было рассказать мне. Если бы ты был честен, я бы лучше смогла увидеть знаки. Тебя бы, вероятно, здесь не было.

— Может быть, — я не был уверен, что верил ей. — Слушай, я не знаю, как много ты знаешь. Но когда на меня накатывает мания, и я перестаю есть и спать, я не очень много помню. Как будто я одержим. Мой разум так быстро работает, что я еле успеваю угнаться за мыслями.

— Я пыталась узнать как можно больше.

— Я просто хочу сказать, если я сказал что-то, что обидело тебя или сделал что-то плохое, то это был не я. Знаю, звучит как отмазка. Но это правда не я. Это захватывает меня. Как будто... как будто твоя куртка застряла в дверях метро, и оно начинает двигаться. У меня нет выбора и приходится бежать, неважно, насколько это безумно.

— Эш, я видела, что ты не был собой, даже когда это произошло. Я не расстроена случившимся. Только тем, что узнала об этом в последний момент. Я понимаю почему. Но я была очень напугана, потому что в тот момент не знала то, что знаю сейчас.

— Извини, — я потянулся через стол к ее руке, и она позволила мне ее обхватить. Физический контакт был для меня терапевтическим, но также он насмехался над моим неуправляемым либидо.

— Я немного узнала Миллера. Он уверен, что скоро тебя выпишут. И я знаю, что он работает над тем, чтобы ты просто получил штраф за витрину.

— Витрину?

— Ту, что ты разбил...

— Ох, да. — Это была временная потеря памяти из-за электрошоковой терапии, но я изо всех сил старался это скрыть. — Миллер твой фанат.

Она начала играть с моими пальцами обеими руками.

— Он хороший брат.

— Да.

Она понизила голос, смягчив оттенок волн цвета индиго, которые я видел.

— Эш, я просто хочу, чтобы ты в первую очередь заботился о себе. Как я и сказала, я читала об этом. Там говорится, что тебе нужен распорядок дня. Диета. Минимальный стресс. Искусство может подождать. Я хочу твоего выздоровления. Когда ты поправишься, ты снова будешь продуктивным.

Я не был полностью убежден. Моим самым большим страхом было то, что мое искусство всегда будет страдать ради здоровой психики.

— Мой самый большой страх, что я больше не буду великим художником снова. Что должен буду сделать выбор.

— Ты не можешь создавать искусство в состоянии страха. Сам знаешь. Твоя синестезия — дар, но это ты, Эш. У тебя есть способности, с синестезией или без. Думаю, есть что-то, может, препараты, которые ты еще не пробовал, которые смогут стабилизировать твое состояние, не обнажая все твои эмоции. Нам просто нужно быть терпеливыми и активными. Ты пробовал только литиум. Есть много всего.

Она продолжала говорить «мы». Мне было грустно, что она присваивала себе мои проблемы. Ей не нужно в этом разбираться. Но я был счастлив, что был не одинок. Она все еще хотела меня, даже сломленного.

— Но я хочу быть откровенной. Я здесь. И никуда не собираюсь. Я люблю тебя, Эш.

Меня охватило ощущение нежности.

— Боже, ты понятия не имеешь, как я люблю тебя. Я приложу все усилия, чтобы бороться с этим для тебя, — сказал я.

— Сделай это ради себя. — Делать для себя не стоило того. Я должен сделать для нее.

Я кивнул, чтобы успокоить ее. Затем снова на нее посмотрел, особенно на перед ее платья.

— Кстати, выглядишь очень сексуально, — прошептал я. Мое стимулированное электрошоком либидо больше не могло сопротивляться.

— Спасибо, — сказала она кокетливо.

— Не могу дождаться, когда снова смогу добраться до твоего тела.

— Я тоже. — Было весело снова быть нами. Я даже забыл о запертых окнах, пластмассовых столах и суровых санитарах.

— Я много думаю о тебе здесь, — признался я.

— Ох, да? Как и я, — усмехнулась она.

— Правда? — сказал я наклонившись. — И о чем ты думаешь?

Она посмотрела из стороны в сторону с озорной улыбкой, наклонилась и прошептала:

— Я касаюсь себя.

Я протяжно выдохнул. В гребаной комнате ожидания мой дружок стал чертовски твердым, что довольно смущало.

— Я не надела трусики, — прошептала она.

Позже в палате мне придется доставить себе удовольствие.

Я поправил брюки под столом.

— Я столько всего сделаю с тобой, когда выйду отсюда, но если мы не сменим тему, я буду не в состоянии встать и уйти.

Ее золотистый смех запорхал в воздухе.

— Расскажи мне про шоу. — Я хотел сфокусировать разговор на нормальных темах.

— Оно уже скоро! Ты можешь поверить, что продажа билетов уже началась?

— Вау.

— Да. Реклама делает много шума. Уже есть статья в «Нью-Йорк Таймс», а дебютного шоу еще даже не было! Не могу дождаться, когда ты его увидишь. Постановку, костюмы — это невероятно. Не могу поверить, что мы сделали это. В некоторых сценах свет полностью гаснет, и от наших костюмов исходит сияние, отчего мы выглядим, будто летим в темном небе джунглей. Не могу дождаться, когда ты это увидишь.

— Я тоже. Твои танцы — одна из самых великолепных вещей в мире. — Я подмигнул, и она перестала играть с моими пальцами, просто схватив руки.

— Эш, мы пройдем через это. Ты и я. Будем жить нашими мечтами. И ничего скрывать. Пожалуйста, больше не скрывай от меня ничего. Мне нужно знать, когда ты чувствуешь себя подавленным или у тебя стресс. Все получится, только если мы будем честными.

Она наклонилась через стол и поцеловала меня снова, затем попыталась вытереть следы от помады, но я схватил ее руку. Я не хотел стирать их.

— Мне нужно возвращаться. Генеральная репетиция. Но я приду, как только появится возможность. Позвони, когда сможешь. Я люблю тебя.

— Я тоже люблю тебя.

Затем она ушла, и все цвета и звезды в моем видении ушли вместе с ней. И я снова был окружен бесцветностью.

Бёрд

— Бёрди! Иди сюда! Есть новости. — Джордан помахал мне, и я спрыгнула со сцены. Увидев, что Эш пошел на поправку, я почувствовала облегчение.

И еще более обнадеживающим был его оптимизм. Мне всегда казалось, что он считал, что не заслуживает быть любимым, но он принял мою любовь и желание помочь ему.

— Что такое? — спросила я Джордана.

— У меня есть грандиозные новости, и мне не терпится тебе рассказать.

— Тогда не томи!

— Мне только что звонила Алана. Угадай что? У нас будет тур!

— Тур? Ты имеешь в виду самый настоящий тур? Я думала, они будут решать это после наших выступлений в ЛА.

— Да, но никто не ожидал, что билеты на шоу так рано распродадут. Уже распроданы билеты и на новые даты. Шоу вызвало большой интерес, и они хотят воспользоваться моментом.

— О боже мой! — Но я не могла симулировать энтузиазм, который был бы у меня при других обстоятельствах. Тур означал множество поездок, долгие часы в дороге, постоянные изменения в ежедневной рутине. Это не было нужно Эшу в его жизни.

— Ты не кажешься такой радостной, как я предполагал.

— Нет... нет... это здорово. Просто я не рассчитывала, что все произойдет так быстро.

— Ну, они еще будут подбирать даты. Это ведь не на следующей неделе.

— Понимаю...

— Что происходит?

Я закатила глаза и вздохнула в раздражении.

— Это из-за… ну, Эша.

— Что насчет Эша?

— Его скоро выписывают, и я не уверена, что это удобное время планировать что-то подобное.

— Ты шутишь?

— Нет, не шучу, Джордан.

— Бёрд, ты не можешь отказаться от карьеры из-за парня. Мир движется слишком быстро, и ты останешься позади.

— Так что я должна делать? Просто собраться и уехать? Вот как положено в мире?

— Когда тебе двадцать один, и у тебя впереди вся жизнь? Да. Есть и другие люди, кого можно полюбить. Или в один прекрасный день вы снова найдете друг друга.

— Но я нужна ему.

— Так вот кем ты станешь? Нянькой?

— Арр. Я устала от нравоучений, Джордан, — зашипела я.

— Ну, ты можешь сказать Алане, если решишь отказаться. Она поверила в твою страсть и способности, так же как и я. Но, может, твоя страсть в том, чтобы быть чьей-то девушкой.

Я сердито посмотрела на Джордана. Он включил начальника, который лез не в свое дело.

— Мне просто нужно время все обдумать. Все слишком быстро.

— Бёрд, в этом мире твой дублер всегда дышит тебе в спину. У нас есть определенные обязательства. Всегда была вероятность, что мы отправимся в тур. Ты знала это.

Я кивнула. Я знала это. Я просто не знала, что у моего парня будет психический срыв. Я не могла и помыслить, что откажусь от Эша, когда он говорил, что станет лучше для меня.

— Мне нужно вернуться.

— Бёрд, любовь — это наркотик. Она играет с твоим разумом, подумай об этом, — сказал он, постукивая ручкой в руке по виску.

Я пыталась осмыслить его слова, но я была в любовной эйфории, а в таком состоянии трудно заботиться о ком-то, кроме человека, который дарит тебе это ощущение.

26 глава

Эш

— Эш, к тебе посетитель, — сказал мне Карлтон, мой любимый санитар.

Я был озадачен, так как никого не ждал. Я наделся на визит Бёрд в качестве сюрприза, но самым настоящим сюрпризом было увидеть Джордана в комнате ожидания.

— Привет, мужик, как дела? — спросил я, обменявшись рукопожатиями и обнявшись.

— Потихоньку. Хорошо выглядишь, — сказал он.

— Ох, не неси херню.

— Нет, серьезно. Мы волновались за тебя.

— Да, ну, вот такой вот я, — сказал я саркастично.

Это был не первый раз, когда я видел Джордана, с момента поступления сюда. Однажды он приходил с Бёрд, но я был удивлен видеть его одного. Особенно, когда я был уверен, что со дня на день меня выпишут, и это казалось излишним.

Я спросил Джордана о шоу и Треворе, и мы обсудили насущные темы. Но я чувствовал, что он обдумывает что-то, и я оказался прав.

— Так, я пришел поговорить с тобой кое о чем.

— Да? Валяй. — Джордан выглядел так, будто ему некомфортно, что было редкостью для парня, который обнял меня при нашей первое встрече.

— Ты спрашивал насчет шоу. И как я сказал, все очень хорошо. Когда последний раз ты говорил с Бёрд?

— Вчера по телефону. А что?

— Она рассказала тебе про тур?

— Ну, какое-то время назад она сказала. что дела с шоу обстоят хорошо, и что тур в процессе планирования.

— Так я и подумал.

— Что происходит? — спросил я.

— Послушай, ты знаешь, что Бёрд для меня как сестра. И я знаю, ты заботишься о ней. Если бы я был на твоем месте, я бы хотел знать. Надеюсь, ты не подумаешь, что я пытаюсь лезть не в свое дело.

— Ладно

— У нас будет тур. Он планируется, пока мы с тобой разговариваем. Мы думаем о семи-десяти городах. Но следующий шаг — международный.

— Здорово! Так в чем проблема?

— Бёрд сказала, что не собирается в нем участвовать.

— Что? — Это не имело смысла. Она хотела этого. Она сможет путешествовать по миру и делать то, что любит больше всего. Ее мечта наконец воплотилась в жизнь.

Джордан неловко посмотрел на стол, и прежде чем он произнес это, я нутром почуял, что вылетит из его рта.

— Эш, она боится оставлять тебя. Хочет быть здесь ради тебя. И она понимает так же, как и я, что ты скажешь ей ехать, но она боится, что либо тебя не будет по ее возвращению, либо... — он показал на комнату вокруг нас.

Бёрд солгала. Бёрд хотела честности, но не думала, что я выдержу правду. И она была права, без нее мне было бы тяжело, но это не обо мне, речь шла о возможности, которая выпадает лишь однажды. Упустив ее, ты редко когда получишь второй шанс. Я знал все об упущенных возможностях.

— Я не могу заставить ее поехать.

— Не можешь. Я просто подумал, что ты должен знать. Я не знаю, каких действий жду от тебя, и уверен, что в итоге ты разберешься, но потом будет поздно. Сейчас все еще есть время изменить ее решение. Я ничего не сказал боссам в надежде, что Бёрд передумает. Но я ждал, а ничего не поменялось. И скоро я должен дать им знать о ее решении.

Я протяжно выдохнул и провел рукой по короткой стрижке, было странно ощущать ежик, а не привычные пряди.

— Эш, она чертовски любит тебя. Достаточно, чтобы отказаться от своей мечты. Она по уши влюблена в тебя. И я знаю это чувство, быть настолько увлеченным кем-то, что все вокруг кажется незначительным. Но мне повезло, что этот человек покинул меня, и это заставило меня пройти через боль и осознание, что я никому не нужен. А теперь у меня есть Тревор и карьера, которую я так упорно добивался. Не знаю, понимаешь ли ты это чувство... может, ты чувствуешь подобное к ней.

— Конечно, именно это я чувствую к ней. — Я затих на мгновение. Бёрд была единственным человеком, которому я признался в своих чувствах. Мне было нелегко делиться тем, что между нами было, но мне было необходимо понимание Джордана.

— Здесь у меня много времени, чтобы все обдумать. И, вероятно, я учу ученого, но я знаю, какой я счастливчик. Не знаю, за что мне она досталась, но я решил, что, когда выйду отсюда, буду делать все ради нее. Это единственный способ мне не сорваться с края, потому что, откровенно говоря, я не особо забочусь о себе. Но она заслуживает того, кто будет любить ее достаточно, чтобы держать себя в руках.

— Да ладно тебе, мужик, ты тоже достоин этого.

Я тихо рассмеялся.

— Ты понятия не имеешь, что я натворил.

— Я знаю тебя. Как бы то ни было, но ты достоин этого.

Я хотел верить ему, но убийство сестры и разрушение своей семьи не может быть забыто.

— Что я должен делать? — спросил я. Кто-то должен был посоветовать мне, как заставить ее бросить меня. Но ее верность была непохожей на все, что я когда-либо знал. Она останется, потому что я спас ее жизнь. Она останется, потому что не бросает людей, когда они падают, останется, потому что любит меня.

— Я не могу рассказать тебе это.

— Ты хочешь, чтобы я оставил ее, да?

— Не знаю. Я просто не хочу, чтобы она совершила самую большую ошибку в своей жизни.

— А эта ошибка — я.

— Это не то, что я сказал.

— Нет, все нормально. Или я, или тур. И я понимаю, что в этом нет ничего личного.

***

Привилегии. Я принимал их как должное, но пребывание здесь напомнило мне обо всех, что у меня были. Как много я растратил попусту.

Использовать телефон было привилегией, которую я должен был заслужить. Это заставляло меня задуматься, кто был важнее для меня.

Бёрд всегда была первым человеком, которому я звонил, получив возможность.

— Привет, — сказала она, и я мог слышать улыбку в ее голосе.

— Привет.

— Как дела?

— Хорошо. Не могу дождаться выписки. Я могу снова стать сумасшедшим, просто пялясь на эти стены. — Ох уж этот юмор психиатрической больницы.

— Мне не нравится, когда ты шутишь о сумасшествии.

— Юмор — лучшее лекарство.

— Наверное. Так любая информация, когда ты сможешь выбраться из этого места?

— Завтра у меня сеанс с психиатром. Полагаю, он произведет оценку моего состояния. Затем мне придется разобраться с тем, что я разбил витрину. Впрочем, Миллер занимается этим. Он думает, что меня не арестуют, просто заставят заплатить штраф, учитывая мое... состояние.

— Хм-м... Ну, знаешь, что сделает меня счастливой?

— Что?

— Ты вовремя пришедший на пятничное шоу. Я отложила тебе билет. Тебе только нужно сказать в кассе «Поле его мечты» (прим.перев. имеется в виду фильм)

— Так, ты упоминала в последний раз, что все билеты на шоу распроданы. Это хорошо. Означает ли это, что у тебя появилась постоянная работа? Будет здорово, если не придется беспокоиться о следующей работе.

Последовала тишина. Я бы не придал этому значение, если бы не узнал информацию от Джордана.

— Все еще под вопросом. Все сосредоточены на том, чтобы взорвать ЛА выступлением.

Бёрд была самым открытым человеком из всех, кого я встречал, но она солгала мне, боясь, что я не выдержу правду. Бёрд храбрая, а сейчас она была напугана.

— Уверен, что-то грядет.

— Да, — в ее голосе сквозила неуверенность. Бёрд не привыкла лгать.

— Послушай, я должен идти. Меня ждет соблазнительный обед из чуть теплых зеленых бобов и сэндвича с сухой курицей.

— Мы откормим тебя позже. Я бы хотела увидеть тебя на этой неделе, но скоро шоу...

— Не стоит. Сфокусируйся на шоу. Я никуда не денусь.

— Я люблю тебя.

— Тоже люблю тебя, Бёрд.

Я положил трубку и закрыл глаза, протяжно выдыхая. Сложнее того, что я собирался сделать, были только похороны Сары.

Тяжелый удар ладонью по моей спине встряхнул меня.

— Эй, бро, готов убраться отсюда? — сказал Миллер. Утром я получил уведомление, что меня считали психически здоровым.

— Да.

— Полагаю, ты хочешь немного перекусить? — сказал он. — И затем объяснить мне, почему твоя выписка была таким долбаным секретом.

— Да. — Знаю, я просил больше у своего брата, чем должен, но я хотел попросить о еще одном одолжении.

27 глава

Бёрд

Предполагалось, что это будет лучший вечер в моей жизни. Вечер, когда я выйду на сцену, окруженная огнями и светом, и обнажу свою душу зрителям, излучая радостное волнение.

Место Б5.

Место, с которого красивый парень со светло-зелеными глазами и каштановыми волосами должен был смотреть на меня как никто другой с вихрями цвета при каждом движении. Он бы увидел калейдоскоп сложных форм, синхронно пульсирующих с музыкой. Почувствовал бы мой танец кончиками пальцев. Но сегодня, даже будучи звездой, даже с выступлением всей жизни, я была обычной. Сегодня танцевать было больно.

Два дня назад я позвонила в больницу поговорить с Ашером, когда не получила его ежедневный звонок. Мне сказали, что он больше не пациент. Это не имело смысла. Я просила их проверить снова и снова, пока меня не отвергли. Я позвонила Миллеру, который захотел встретиться лично. Я потребовала от него ответа, прежде чем согласилась, и услышала только «он уехал». Я не поверила ему. Эш бы не уехал. Не снова. У нас были планы. Эти планы включали друг друга. Последнее, что мне сказал, что он никуда не собирается.

Он бы не обманул меня. Не оставил бы меня.

Я встретилась с Миллером снаружи театра во время перерыва. Едва слышала его в тумане недоверия. Я не могла сосредоточиться на значении слов, слышала только фрагменты.

Эш покинул Калифорнию.

Я не знаю, куда он направился.

Как только он пришел в себя, у меня не стало контроля.

Я пытался предупредить тебя.

Мне жаль.

Миллер сунул что-то в мою руку. Я ощутила объятие, но не думаю, что обняла в ответ. Не думаю, что много ему сказала. Ну, вообще-то сказала, но почти не помню ничего. Я чувствовала только боль, наполняющую мое тело. Каким-то странным образом я почувствовала, что, возможно, вот каково быть Ашером. Боль была эмоциональной, но моя голова кружилась, зрение было затуманено, желудок сжался из-за тошноты, температура поднялась, горло пересохло, а пальцы онемели. Все эти физические реакции к одной эмоциональной. Если Ашер чувствовал себя так, я наконец поняла, почему он мог так ощущать все происходящее: так интенсивно, и с хороших, и плохих сторон. Но я не понимала, почему он меня покинул.

Я ненавидела Миллера, ненавидела Эша. Ненавидела всю семью Торо в этот момент. Я не верила Миллеру. Он бы не отпустил Ашера, не зная, куда он направляется. Мне было плевать, насколько взрослым был Эш или каковы законы, это не имело значения. Миллер всегда говорил, что ставит Эша на первое место. Я понимала это, но и ненавидела.

Эш однажды сказал мне, что я должна летать. Думаю, я это и сделала, влетев в свою гримерную подальше от остальной части трупы. Там я наконец смогла облегчить физическую боль слезами. Как будто во мне открылся клапан, и все вокруг начало затапливать.

Теперь в одиночестве я открыла конверт дрожащими руками, вытащила сложенное письмо и брошку. Пробежала глазами краткое сообщение и повертела в руках то, что он мне оставил. Прощальный подарок еще больше сбил меня с толку.

В дверь раздался стук, и прежде чем я смогла ответить, она открылась. Должно быть, я забыла запереться.

Вошла Алана. Я пыталась вытереть слезы, но в моем состоянии это было бессмысленно.

— Бёрди, что случилось? — спросила она, закрывая за собой дверь. За последние пару месяцев Алана стала кем-то вроде эксцентричным образом матери для меня. Похожая на черствую, бельгийскую, танцевальную версию Мэри Поппинс.

— Нет... нет, — сказала я, вытирая слезы руками, изо всех сил пытаясь заглушить поток, но не получалось.

— Расскажи мне, дорогая. Что-то случилось?

Последнее, что мне хотелось, рассказать Алане Роше ДеМилл, что я плакала из-за парня. Она хотела, чтобы мы фокусировались и радовались, а перед собой она видела опустошенную девушку, которая сломалась под давлением.

— Я взволнована, очень взволнована. Просто кое-какие личные неприятности.

Ее взгляд переместился с туалетного столика на письмо, залитое свежими слезами. Я сжимала брошку, которую он мне оставил, и думала, что она проткнет мне ладонь.

— Просто поплачь, слезы не остановятся, пока ты не закончишь, — сказала она, хватая салфетки и протягивая мне их. — Затем мы возьмем немного льда и огурцов, потому что я не могу позволить, чтобы моя лучшая танцовщица была с опухшими глазами весь вечер.

Я позволила себе плакать, и она оказалась права — слезы остановились, когда я позволила им сделать свою работу. Алана сидела молча. Одна из моих героинь сидела рядом и просто позволяла быть уязвимым человеком. Это было нереально.

— Это из-за любви?

— Ммхмм, — сказала я, боясь, что разговор о нем даст мне больше причин для слез.

— Нет лучшей причины для слез, чем любовь. Он художник?

— Да.

— Он не придет сегодня?

Я покачала головой. Она села на маленький диван в моей гримерке, и мы сидели в тишине какое-то время.

— Свою фамилию ДеМилл я получила от любви. Я тоже была молода. Ты все еще думаешь, что любовь может вторить магию. Такой любви нет.

Я думала, что моя любовь излечит Эша.

— Он был вашим мужем?

— Да, но недолго. Я была очень молода, за годы до того, когда создала танцевальную компанию «Роше ДеМилл». Он тоже был танцором. Прекрасным танцором. Но он тоже меня оставил. Не так, как твой парень. Джин решил, что это мир не для него, и я нашла его в ванне. Было слишком поздно вернуть его назад.

— Мне жаль. — Я восхищалась женщиной перед собой, которая была сильна перед лицом трагедии и давала мне силу. Я могла пройти через это. Я любила Эша, но могла жить без него. Прожить отличную жизнь. Алана помогла мне понять это в голове, но пройдет много времени, прежде чем мое сердце по-настоящему в это поверит.

— Сначала была злость, затем печаль. Но я поняла, что то, что он сделал, было не из-за меня. А из-за него. Я тоже думала, что умру. Но не умерла, и ты не умрешь. — Она наклонилась вперед. — Этот парень не единственный источник любви. Ты можешь собирать ее по кусочкам от всех, чтобы сделать равнозначной тому, что он дал тебе. Но любовь уже окружает тебя. Поэтому настало время отвернуться от него и собрать свои кусочки любви.

— Хорошо, — пробормотала я. Возможно, мне понадобится целая жизнь, чтобы собрать столько кусочков любви, чтобы они соответствовали любви Эша, но мне нужно это сделать, если я собираюсь пережить душевную боль и отдать себя сегодня без остатка.

— Мне нужно что-то сделать с твоими опухшими глазами.

Она направилась к двери и остановилась.

— Ох, и секс. Много секса также поможет. — Мэри Поппинс и в подметки не годится Алане Роше ДеМилл.

Она вышла из гримерки, и я решила собрать свой первый кусочек. Я жаждала этого с того момента, как оказалась в гримерной. Это было интенсивное желание. Глубокая потребность, и я убеждала себя, что на самом деле не хочу этого. Но Эш вырвал мое сердце и обнажил все, что скрывалось там, все, что я подавила. И как он однажды сказал мне: не знаю, перестанем ли мы чувствовать себя детьми.

Я прочистила горло и схватила телефон, набрав номер, по которому не звонила с момента переезда ЛА.

— Бёрди? — женский голос на том конце провода снова заставил меня почувствовать себя ребенком. Мне просто хотелось упасть и позволить кому-то поймать меня.

Я плакала в динамик.

— Мам, это я. Я... — рыдания заглушили слова. — Просто хотела поздороваться.

Я начала собирать первые кусочки.

28 глава

Бёрд

У меня было похмелье. Не из-за алкоголя. А от зависти.

Прошлым вечером Джордан сделал предложение Тревису. Я знала, что это грядет и была счастлива... по-настоящему счастлива. Но мои раны не зажили, и, как и любая рана, были подвержены инфекции. Болезнь от зависти захватила власть надо мной. Прошел почти месяц с момента исчезновения Эша. Он был здесь: его голос, прикосновения, улыбка... и затем он ушел. И вместе с собой забрал все краски и магию, которую привносил своим присутствием. Из-за меня мир Эша сиял ярче, но он делал со мной то же самое. Не думаю, что он до конца осознавал это.

Это должны были быть самые счастливые недели в моей жизни. «Танец Ноктюрн» взорвал публику, и обзоры были очень хорошими. Не имея никаких обязательств перед Эшем, я решила направиться в тур. Я надеялась, что занятого графика будет достаточно, чтобы прогнать агонию от потери Эша. Но теперь танцы приносили мне боль, вскрывая кровоточащую рану.

Алана была права, что я танцевала своей душой, и это включало в себя все страдания, которые я испытала от потери Эша.

Поэтому я обнаружила себя на крыше. В одиночестве. Я никогда не думала, что окажусь здесь без него. Ничего не было прежним без него.

Я не была на крыше с тех пор, как он оказался в больнице. Это было его пространство, иногда нашим, но я никогда не чувствовала потребности приходить сюда самостоятельно. Последний раз, когда я была здесь, я испытала один из самых страшных опытов в своей жизни, когда оказалась зрителем погружения Эша в безумие. Я надеялась, что вернусь сюда с ним, когда ему станет лучше. Но он так и не вернулся ко мне.

Теперь крыша была зияющей дырой. Великолепные рисунки, которые он рисовал в разгаре своей мании, были вопиющим вандализмом. Я была окружена нашей историей, но у нее не было конца, и никогда не будет.

Одно дело сказать человеку, что ты его не любишь, что бросаешь. Но Эш просто исчез. Это было очень похоже на то, будто кто-то внезапно умер. Уход Эша был травмирующим событием для меня.

Я наблюдала за рассветом, когда слезы текли по моим щекам, и вспоминала все счастливые моменты, которые мы здесь разделили, но как паразит скорбь влезает в каждое счастливое воспоминание, заражая их.

Я была в ярости из-за Эша, но в то же время сделала бы все, чтобы встретить с ним рассвет.

Холодный ночной воздух быстро рассеились, когда солнечные лучи прорезали его своим теплом. Лучи сияли вдоль крыши, подчеркивая какофонию сцен вокруг меня. Я осмотрела все в последний раз, задумчиво и злобно, и затем навсегда попрощалась с этой крышей.

***

Попрощавшись с нашим тайным местом, я вернулась к своему футону и попыталась уснуть. Моей первой покупкой с зарплаты будет кровать. Настоящая кровать.

Я проснулась днем. В последнее время я так уставала. Вся моя энергия сохранялась для шоу и притворства перед своими приятелями, что я счастлива.

Я поплелась на кухню и начала подогревать чайник. Я даже не повернулась поприветствовать Джордана, когда услышала, что он вошел. Он был единственным, перед кем мне не стоило притворяться.

— Привет, Бёрди.

— Привет.

— Что делаешь? Я думаю, мы можем заняться чем-то веселым и устроить выходной! — он думал, что, если будет чересчур веселым, это может оказаться заразным, но это не пробило мою непроницаемую печаль.

— Просто хочу остаться и отдохнуть. Не очень хорошо себя чувствую.

Он вздохнул и обнял меня за плечи.

— Бёрд, ты никогда не почувствуешь себя лучше, если не приложишь усилия к этому. Ты должна жить!

Я опустила подбородок и замотала головой. Я не хотела вынуждать себя быть счастливой. Я хотела раздумывать о своем горе.

— Я знаю, это кажется концом света. Так всегда с первой любовью, но в конце этого есть свет. В конце концов, боль уйдет.

Джордан не понимал. Я не могла рассказать ему, пока не была уверена. Была вероятность, что наша с Эшем связь не закончится. Последние месячные были семь недель назад. Я находилась в стадии отрицания, каждое утро надеясь, что проснусь с болью внизу живота. Я также не могла заставить себя сделать тест. Я была слишком напугана. Положительный результат подтвердит, что я потеряла все: свою любовь и карьеру. Всегда был вариант прервать беременность, чтобы сохранить карьеру, но даже в таком случае потеря приведет меня к опустошению, которое ужасало меня. Я была рождена в результате нежелательной беременности, но мне дали шанс. Я бы не смогла убить ребенка, которого мы с Эшем создали, даже если это означало бы растить его в одиночку.

— Это не то же самое. Мы не расстались. Я не знаю, где он. Все ли с ним хорошо. Вдруг он снова вернулся на улицы. Я не получила объяснений. Я даже не уверена, любил ли он меня на самом деле, — сказала я горько.

— Он любил тебя, Бёрд. И я уверен, что все еще любит.

— Тогда почему? Ты ведь не избегаешь человека, которого любишь. Не покидаешь его ни с того ни с сего. Я не могу двигаться дальше. Продолжаю думать об этом.

— Бёрд... я не могу говорить за него, но, если подумать, он влюбился в тебя с первого раза, когда нарисовал тебя. Может, даже раньше. Не думаю, что любовь была проблемой.

Чайник начал гудеть, прерывая разговор. Я убрала его с огня и налила воды в чашку.

— Хочешь? — спросила я.

— Нет, — ответил Джодан с глубокой печалью в голосе.

Я сфокусировалась на том, чтобы сдержать слезы. Завтра у меня будет встреча на телевидении для местной станции новостей, и я не могла позволить себе пойти с опухшими глазами.

— Бёрд. Ты знаешь его лучше, чем кто-либо. Ты знаешь, что он обожал тебя. Я просто... может, он хотел позволить тебе расцвести самостоятельно.

— В таком случае это очень иронично, потому что мне кажется, что я увядаю.

Джордан вздохнул. С момента ухода Эша у нас было несколько версий подобного разговора. Я была уверена, что Джоржан был сыт этим по горло, так же как и я. К этому времени я потеряла в весе, И Джордан беспокоился.

— Прошло только три недели. Ты все переживешь. Есть так много парней. Ты можешь заполучить любого парня, ну, натурала, из нашей трупы. Все загипнотизированы тобой.

Я рассмеялась от абсурдности заявления, что я могу заполучить любого. Настолько забавно, что я стала объектом всеобщей похоти. Статус оказывает интересный эффект на людей.

— Я не могу сказать тебе, что Эш был простым парнем. Он уникальный. Он очень талантливый. Но его великолепие порождало огромные проблемы. Ты действительно была под ударом. Ты слишком молода, чтобы связывать свою жизнь с кем-то, у кого тяжелые психически проблемы. Ты помнишь ту ночь, когда нашла его? Ты правда хочешь переживать, что это повторится? Ты правда хочешь быть нянькой для него?

— Я знаю твое мнение по этому поводу. Ты выразил его предельно ясно.

— Ты, по крайней мере, должна признать, что он не идеален. Это к лучшему. Нет худа без добра.

Худа без добра.

Я пожала плечами, отклонив попытку Джордана найти что-то позитивное в ситуации. Я понимала его логику. Но у сердца были свои желания. Оно было упрямым. Оно боролось, билось, кричало и болело, пока ты не сдашься или не обретешь терпимость к боли. Последнее было моим единственным вариантом.

Мой телефон зазвонил, спасая меня от продолжения дискуссии о моих страданиях. Обычно я бы отклонила вызов, но с тех пор как ушел Эш, я отвечала на все, надеясь, что это будет он.

— Алло?

— Могу я поговорить с Аннализой Кэмпбелл?

— Это я.

— Здравствуйте, меня зовут Рейчел Мильнер. Я с «Шоу Эллен». Обычно зрители составляют петиции по поводу гостей, которых хотели бы увидеть, и в сети распространяется одна касаемо вас.

— Да? Я понятия не имею.

— Да, прошло двадцать четыре часа, и она уже собрала пятьсот тысяч подписей.

— Что? Я... эм.. полагаю не выходила в сеть со вчерашнего дня. Вау. Не знаю, что сказать.

— Я бы хотела пригласить вас на шоу. Мы были бы рады видеть вас в качестве гостя. Поэтому надеюсь, что ответите согласием.

Несколько публичных появлений, которые у меня были с тех пор, как Алана дала мне эту работу, подготовили меня к тому, что надо соглашаться без колебаний.

Я стала чем-то вроде местной знаменитости благодаря нашему спектаклю, но петиция от пятисот тысяч людей? Это было нереальным.

Эта новость подарила первый намек на подлинное счастье, которое у меня было с тех пор, как уехал Эш. Также это обострило страх, который я чувствовала из-за своего будущего.

Мы с Джорданом как обычно исполнили свой праздничный танец с визгом.

— Бёрд, так здорово видеть тебя счастливой! — сказал он, крепко меня обнимая.

— Мне жаль, что я была такой обузой. Я очень счастлива за вас с Тревором. Вы созданы друг для друга. У вас будет миллион детишек, дом с высоким забором и все такое.

— И однажды это будет и у тебя.

Я сопротивляюсь с желанием поставить под сомнения его добрые слова.

— Ладно, вернемся к новости, что ты только что взорвала гребаный интернет!

— Я бы так не сказала.

— Одевайся. Мы отпразднуем пиццей! — объявил Джордан. Пока я рылась в комоде, Джордан искал в интернете доказательство петиции. — Ох, я кое-что нашел. — Он начал читать вслух. — Здесь говорится, что ты являешься источником вдохновения и свидетельством упорства... Нетрадиционной красоты.... Ты танцуешь с грациозностью, которая управляет людьми... что ты ролевая модель для маленьких девочек... Полагаю, что девочки-подростки из ЛА начали эту петицию и она распространилась. — Он посмотрел на меня. — Бёрд, это изумительно!

— Не могу в это поверить, — воскликнула я.

— Я могу. Тебе лучше заколоть свои рыжие волосы. Мы с тобой прокатимся, — ухмыльнулся он.

Часть

III

Прикосновение

29 лава

Эш

Пять лет спустя

Я пошарил рукой по кровати и выдохнул с облегчением, когда обнаружил, что место рядом со мной пустое. Я не очень много помнил о прошлой ночи и был шанс, что кто-то находился рядом со мной. Я перекатился как бревно, пока не упал с кровати, и едва поднялся на ноги.

Холодок в комнате напомнил мне, что я голый, и я натянул штаны, свисающие с лампы. Затем почуял запах кофе. Это правда кофе? Да. Я никогда не чувствовал его аромат, пока он не был по-настоящему сварен. Мне нравился запах кофе. Я бы не возражал, если бы он время от времени окутывал меня. В отличие от лакрицы, которая всегда была частью моих эмоций, хоть я и ненавидел ее.

Черт. Это не я варил кофе, значит, кто-то другой. Я направился в ванную, использованный презерватив в унитазе подтверждал, что я не один. Я вздохнул, расчесал пальцами волосы и завязал их над головой. Затем, сильно закатив глаза, направился на кухню, думая о том, чтобы вышвырнуть того, кто бы там ни был.

— Доброе утро, — сказала наигранно девица, будто была какой-то гребаной школьницей. На ней была моя футболка. Я ненавидел, когда они надевали их.

— Доброе. Этим утром у меня встреча, я вызову тебе такси. — Ее лицо поникло. — В ящике много стаканов, которые можно взять с собой на улицу. — Я махнул рукой на пространство кухни, как будто это поможет ей.

Затем открыл дверь своего кондо, поднял свежий номер «Таймс», быстро пролистал, и мой день стал еще хуже. Хуже удара по яйцам.

Она была одета как экзотическая птица, возвышаясь над головой какого-то мускулистого танцора. Аннализа «Бёрд» Кэмпбелл. Гласил заголовок. Так много изменилось за пять лет с того момента, как я уехал из ЛА и обосновался в Нью Йорке. Но одна вещь не изменилась — то, что я чувствовал из-за этой девушки. За исключением того, что теперь она была женщиной, и добилась всего, чего хотела, и, вероятно, ненавидит меня, если вообще обо мне думает.

Такова была цель. Вызвать ненависть к себе. Она должна была вычеркнуть меня из своей жизни. Я не мог ее вычеркнуть, поэтому это было бременем, которое мне приходилось нести. И бессмысленное количество цыпочек, прошедших через мою кровать, ничего не изменило. Я думал, что однажды нашел кого-то вроде нее, но она не походила на Бёрд, даже близко.

— Такси?

— А? — спросил я, забыв, что безымянная фанатка все еще была здесь.

— Ты собирался позвонить в такси?

Грудастая брюнетка стояла надо мной, когда я сел за обеденный стол.

— Ох, да. Эм... — я пошарил в поисках телефона.

— Забудь, я вызову сама. — Я думал, что должен был чувствовать вину, но испытал облегчение, что она наконец уходила. Дверь за ней захлопнулась, и я снова мог погрузиться в мысли о Бёрд. Они всегда были как шторм: любовь и сожаление, удовольствие и боль, гордость и позор. Даже когда она не являлась частью моей жизни, мысли о ней воодушевляли меня. Я все еще чувствовал всепоглощающий жар. Но сладкий вкус, который я привык ощущать на своем языке был заменен лакрицей. Я думал о сказанном Миллером, взгляде чистейшего опустошения на ее лице, когда он рассказал ей новости. Я думал о том, как мои последние слова о ней были обещанием совместной жизни. Я оплакивал тот факт, что смог сделать ей что-то хорошее только причинив боль.

Может, если бы мы встретились позже, сейчас все было бы по-другому. Но мы встретились, едва повзрослев, и слепо окунулись в любовь, а я разбирался, как быть со своим биполярным расстройством и ненавистью к самому себе. Ну, я до сих пор пытаюсь разобраться с последним, если быть честным.

Миллер помог мне обустроиться в НЙ сразу после больницы. Он не был в восторге, так как именно в этом городе случился мой первый большой маниакальный эпизод, но мы откровенно поговорили. Я рассказал ему, почему мне нужно было уехать и к моему удивлению, он был согласен со мной.

Какое-то время я вел обычную жизнь. Низкооплачиваемая основная работа, небольшая квартирка, и по вечерам я бродил по городу, делая его своим холстом. Как иронично, что я не занимался вандализмом будучи бездомным, но как стабильный член общества использовал кирпичные стены, парковые скамейки, фонарные столбы и все, что считал правильным для создания своего искусства.

Когда я приехал в НЙ, деньги не имели значение, мне нужна была стабильность. Поначалу я верил, что мы с Бёрд снова начнем путь друг к другу, но реальность все расставила по своим местам. Мы были просто гребаными детьми. В конце концов решения должны быть приняты, руководствуясь логикой, а не любовью. Моим первым шагом в становлении мужчиной было оставить Бёрд, чтобы она могла жить настоящей жизнью. У мужчин нет времени на детские мечты.

Было больно, и боль была причиной того, почему я по ночам разрисовывал город. Только так я мог выпустить боль.

В конце концов мне назначили «Ламиктал», который не притуплял мою синестезию.

Как только я нашел то, что могло поддерживать мое функционирование и сохраняло мои чувства, я начал создавать как сумасшедший.

Запахи, цвета, вкусы и ощущения накладывались друг на друга. Но ничто не сияло так, как Бёрд.

Рисуя, я каждый раз описывал свои чувства к Бёрд. Если я перестану рисовать, то перестану ее чувствовать. Если я перестану рисовать, это будет как будто Бёрд умрет.

Какое-то время я следил за ее успехом, но это было чересчур. Я знал, что принял верное решение. Она добилась заслуженного успеха. Мне было достаточно этого. Это было около трех лет назад, когда та же рука судьбы, что свела наши с Бёрд пути, снова вмешалась.

Я был в Алфавитном городе (название нескольких кварталов Нью-Йорка, расположенных в районах Ист-Виллидж и Нижний Ист-Сайд в Нижнем Манхэттене). В этот раз у меня был веб-сайт, на котором я размещал места своих будущих инсталляций. Он начал приносить неплохие средства, и я стал кем-то вроде загадочной фигуры в НЙ.

Я разрисовывал уличный фонарь, создавая иллюзию, что он плавится на дорогу, когда подъехал лимузин. Это был не тот район, где запросто ездили лимузины.

Механический гул опускающегося окна наконец вынудил меня повернуться и признать чье-то присутствие.

Моей первой мыслью было, что это богатая сталкерша, которая западала на высоких молодых парней.

— Ты УАТТ? — Внезапно показалась голова симпатичной брюнетки с карими глазами. Я мог сказать, что она была небольшого роста, хотя и видел ее только до плеч. Ее макияж и прическа были свежими, а темное пальто, накинутое на плечи, по виду стоило мою месячную зарплату.

— Я не знаю, о чем ты говоришь, — сказал я, мои руки были полны свежей краски, и я стоял перед свежевыкрашенным столбом.

— Я пыталась найти тебя. На твоем сайте увидела, что здесь ты будешь в следующий раз, и приезжала сюда каждую ночь последние четыре недели.

Я скептически посмотрел на нее.

— Мы можем поговорить? — спросила она.

— О чем?

— Меня зовут Шайла Болл Холден. Я владею несколькими галереями по всему миру и хочу обсудить твое творчество.

Я давно отказался от мечты стать кем-то великим. Убедил себя, что довольствуюсь рисованием на улице. Но ее слова всколыхнули что-то, что бездействовало: желание, чтобы мое имя было рядом с художниками, которыми я восхищался.

Я склонил голову набок, чтобы посмотреть вглубь лимузина, но не смог много увидеть. Что-то в машинах все еще вызывало у меня клаустрофобию. Клаустрофобия ударяла как молния, я никогда не знал, когда или где стены начнут сокращаться. Но эта женщина привлекла мое внимание, поэтому я решил рискнуть.

Я вздохнул.

— Хорошо, но мне нужно открыть окно.

Она улыбнулась и открыла дверь, и я скользнул внутрь, когда она передвинулась на свое сиденье. Я был удивлен, увидев, что мистер GQ разговаривал по телефону рядом с ней.

— Это мой муж. Я вроде как оторвала его от чего-то важного, но очевидно, что он не в восторге, что я в одиночку шляюсь по округе в поисках какого-то таинственного художника.

Я кивнул.

— Итак, я большая поклонница твоего искусства. Оно дерзкое, необычное, полное текстуры, движений и света. И то, как ты показываешь пейзажи и людей почти не от мира сего, как галлюцинации при приеме наркотиков. — Я так долго изолировал себя и свою работу, что забыл, каково это, когда кто-то восхищается мной в моем присутствии. Последний раз это была Бёрд.

— Спасибо.

— Как тебя зовут?

Я натянул часть от лыжной маски, чтобы скрыть свою личность.

— УАТТ.

Она улыбнулась.

— Достаточно справедливо. Я бы хотела выставку твоих работ во всех моих галереях.

Все произошло слишком быстро. Как будто история Золушки. Это не казалось чем-то реальным. Мои таланты заслуживали этого счастья, но я все еще не чувствовал, что я его заслуживал. Я просрал свой шанс годы назад. В реальной жизни не бывает второго. Я должен принять свою судьбу или жить как монах, зарабатывая покаяние за то, что разрушил свою семью и обидел Бёрд.

— Я не знаю.

— Что тут можно обсуждать? — спросил муж. Я упустил момент, когда он закончил говорить по телефону.

— Ну, вы оба неожиданно пришли ко мне посреди ночи...

— Это единственный способ найти тебя, — прервала Шайла. — Поверь, если бы был другой способ...

— Верю, но вы не можете винить меня в том, что здесь многое стоит обдумать.

— Да, но у меня великолепный инстинкт. Я знаю, что продается. Уличные художники в топе, ты в топе и твой стиль идеально сочетает в себе высокое концептуальное искусство и чистую красоту. Современные музеи искусства высоко оценят это. Ты понимаешь, что вокруг тебя шумиха, не так ли?

— Я не обращаю внимание на подобное.

Шайла рассмеялась.

— Ты уже звезда. Все хотят большего от таинственного УАТТ.

— Вау, эм... могу я подумать?

— Да, но мне нужен способ связи с тобой.

— Как насчет подстраховки с обеих сторон. Мне нужна новая картина в офис, — предложил ее муж.

— Кандинского недостаточно? — Шайла игриво прыснула, посмотрев на мужа.

— На самом деле, ранний подарок на день рождения, — сказал он. — Я знаю, как ты любишь эту картину, поэтому она переедет в твой офис. Теперь мне нужно заполнить пустое место. — Я наблюдал как выражение нахальства на ее лице сменилось на чистое ликование. Было очевидно, что они любили друг друга и никакие деньги не могли этого изменить, но я также не мог поверить своим ушам — Кандинского обменивали как на рынке.

— У него была синестезия.

— Извини? — спросила она.

— Кандинский. У него был тот же самый... дар. Я могу видеть звуки и эмоции. Как сверхчувствительность.

— Я слышал об этом, — сказал ее муж. — Интересно. Тэйлор, кстати. Тэйлор Холден.

Имя казалось знакомым. Я покопался в своей памяти и вспомнил. Я видел его по телевизору и в журналах. Они с женой были видными филантропами, они искали новые художественные таланты, чтобы добавить к своему портфолио. Они не особо старше меня, и близость наших возрастов заставила меня доверять им. Может, потому что я чувствовал, что мы можем каким-то образом помочь друг другу.

— Это многое объясняет, — сказала Шайла с энтузиазмом любителя искусства, который нашел скрытую тайну за картиной. — Так этот рисунок в районе проезда под Манхэттенским мостом... тот на Бруклинском мосту, он состоит из света и под всеми этими формами и цветами...

— Да, я начал там работу и сыграл... я думаю, это был Бах. Вот как Бруклинский мост выглядит для меня, когда я смотрю на него через Баха.

— Вау... — сказала она себе под нос в изумлении.

— Хотя это не всегда так скрупулёзно.

— Мне нравятся твои композиции. Как современный кусочек Рима. Я люблю пытаться понять скрытый смысл историй.

— Спасибо, — вежливо кивнул я. Я не заботился о признании своей личности, во всяком случае, когда оно ко мне приходило. Я хотел, чтобы мои работы получили признание. Я хотел, чтобы имя получило признание. Предпочитал относительное одиночество.

— Поэтому, я бы хотел купить первую работу, — сказал Тэйлор, вытаскивая телефон из пиджака. Это твоя гарантия, не просто деньги, но когда люди узнают, что я заполучил первую картину УАТТ в свой дом, они последуют примеру. В мире коллекционеров полно эгоистичных придурков, которые сразу захотят вытеснить меня с рынка, сделав неконкурентоспособным, чтобы размахивать своими херами.

Я рассмеялся. Он был крут. Как Джеймс Дин в костюме от «Армани».

— Все, что я нарисовал, снаружи, — сказал я, указывая в сторону окна.

— Хорошо. Значит мы получим что-то новое. Мы можем договориться о направлении работы и затем ты создашь что-то новое благодаря своему нечеловеческому таланту.

— Я, эм...

Тейлор наклонился и прошептал что-то на ухо Шайле. Она ухмыльнулась и кивнула.

— Как насчет ста тысяч долларов?

— Ста тысяч дол... — я подавился от такой до безобразия огромной суммы

— Думаю, это да, — улыбнулась Шайла.

— Хорошо, я начну составлять договор. Полагаю, у тебя нет адвоката?

— Мой брат, — пробормотал я, все еще не веря.

Тэйлор начал что-то печатать в своем телефоне, и я повернулся к Шайле.

— Почему?

— Потому что когда-то во мне тоже увидели потенциал и развили его. И потому что ты принесешь нам обоим кучу денег.

30 глава

Бёрд

— Извините меня, мисс, вы Бёрд Кэмпбелл? — нервно спросила меня женщина в кофейне, держа за руку свою дочурку.

— Да, — я улыбнулась, когда вытерла руки бумажной салфеткой.

— Извините, что беспокою вас, но моя дочь ваш огромный фанат. Она любит танцевать и вы ее герой. — Я посмотрела на маленькую девочку, которая нервно раскачивалась из стороны в сторону; ее лодыжки были скрещены, голова опущена. У нее был синдром Дауна. Я присела перед ней на колени.

— Приветик. Как тебя зовут?

— Савва, — сказала она. Имя кольнуло мое сердце на мгновение, вызывая воспоминания, которых я не делала.

— Привет, Сара. Приятно познакомиться с тобой. Я слышала, ты любишь танцевать?

— Да, — сказала она, наконец встретившись со мной взглядом.

— Какое у тебя любимое движение?

— Мне нлавица задилать ногу.

— Ооооо мне тоже. Я люблю супервысоко выбрасывать ногу.

— Мамочка поведет меня завтра на шоу.

— Вау! Это здорово. Я так горда. Знаешь, что... Я поговорю с твоей мамочкой, чтобы ты могла встретиться со всеми танцорами. Со всеми цветами, птицами, рыбами и деревьями.

Она улыбнулась, я взяла ее руку и встала.

— Ох, спасибо большое! — сказала ее мать. — Скажи спасибо, Сара.

Маленькая девочка обняла меня за ногу, и я почти растаяла. Мы сделали совместное фото, и я сказала ее маме, чтобы та взяла специальный пропуск в кассе. Это немного напомнило мне Эша. Имя Сара. Также разговор о том билете, который я оставила ему, а он так и не забрал.

Я привыкла, что некоторые девочки (и даже иногда мальчики), их родители, амбициозные танцоры останавливали меня, чтобы сказать, что я была их вдохновением, и как сильно они любили мои работы. За последние пару лет я стала вроде как культовой знаменитостью. Настоящий взрыв произошел, когда спортивная марка одежды назначила меня лицом компании «Лети, Бёрд, лети», в рекламе которой я танцевала под ритмичную музыку, заканчивая большим прыжком в замедленной съемке.

Люди кричали «Лети, Бёрд, лети», когда узнавали меня на улицах. В одночасье меня стали приглашать на разные ток-шоу и интервью с известными личностями. Я получила кучу поддержки, даже стала лицом MAC. Я жила мечтой.

Я никогда не думала о себе как о ролевой модели. Я просто хотела танцевать. Но я осознавала, что были миллионы детей, которые нуждались в ком-то, кто поверит, что их мечты достижимы. Может, у них и не было обезображенного лица, но они чувствовали себя покинутыми, и я понимала их. Это стало удивительным вознаграждением в расцветающей карьере танцора.

Я села и склонилась к своему кофе. Я только закончила свои трехмесячные гастроли и в «Нью-Йорк Таймс» должна была появиться большая статья об этом, поэтому я перелистнула на раздел искусств, когда что-то привлекло мое внимание. Казалось, что меня сильно ударили в живот, что еще больше напомнило мне об Эше. Я не могла понять, как что-то эмоциональное могло проявиться физически.

Это была статья о выставке, и мои руки задрожали, когда я поднесла статью ближе к лицу. Сфотографированное изображение было почти идентично картине Эша,

нарисованной пару лет назад на крыше в тот момент, когда я обнаружила его в состоянии мании. Заголовок гласил: «Вид на ЛА с птичьего полета». Имя художника УАТТ.

Я прикрыла рот, чтобы скрыть громкий вздох.

Уильям Ашер Томас Торо.

Это невозможно. Так не могло быть. Мы не могли быть на странице раздела искусств, как будто нас свела какая-то космическая художественная судьба. Но было слишком много совпадений. Я не знала, что произошло с рисунками на крыше. Я туда не возвращалась, а арендодатель никогда ко мне не обращался. Я думала, что рисунки либо оставили для красоты, либо стерли. Шанс, что кто-то повторил это, были ничтожно малы.

Как будто, чтобы убрать все сомнения, название статьи было секретным подтверждением для меня.

Как будто написанная для меня, статья отвечала на многие вопросы, которые крутились в моей голове насчет того, что стало с Эшем. Я всегда переживала, что он снова стал жить на улице. Я почувствовала сильное облегчение, когда поняла, что это не так. Но в то же время я была разбита. Разбита из-за того, что он начал жить с начала и стал жить дальше, будто меня не существовало. Со мной случилось то же самое, но у меня не было выбора.

УАТТ был анонимным уличным художником, который стал известен пару лет назад. Его последние произведения были проданы за миллионы, а работы выставлялись в Нью-Йоркском музее современного искусства и других современных музеях по всему миру.

Я думала, что пережила то, что между нами было. У меня была отличная жизнь. Как и сказала Алана, я смогла построить что-то из любви, которую по кусочкам собрала от окружающих: моей сестры, Джордана, Тревора, моих родителей и всех друзей, которых завела в танцевальном мире. Но, держа эту статью перед собой и будучи вынужденной вспомнить об Эше, я осознала, что, хоть кусочков любви и хватило, чтобы помочь мне пережить потерю Эша, их сумма не была равнозначной той, что он дал мне.

Пока я пялилась на статью в изумлении, зазвонил мой телефон.

— Привет, Джесса.

— Подожди, мама на второй линии. Подготовься к тому, что она только что прочитала статью.

— Хорошо... — я снова начала общаться с родителями, благодаря Эшу, который разбил мое сердце и дал понять, как важно прощать людей, которые всегда будут в твоей жизни несмотря ни на что. Мы все были не правы: мои родители, из-за того что так резко ответили, а я за то, что была упрямой и своенравной. Но мне уже было не девятнадцать лет, и, как однажды сказал Эш, я поняла, что они заботились так, как умели.

Раздался щелчок.

— Алло?

— Привет, мам, — сказала я.

— Алло? Джесса?

— Да, я тоже здесь.

— Где Бёрд? Она тоже на связи?

— Мам, я была первой на линии.

— Джесса?

— Нет, это Бёрд.

— Это Джесса

— Ради всего святого, ваши голоса так похожи.

— Будь уверена, мы обе здесь. Кстати, Бёрд, — разговоры по конференц-связи для моей матери, которая была против технологий, были формой ада на земле. — Я только что

видела статью! Собираюсь взять ее в церковь на этих выходных и всем показать, поставлю ее в рамку, как и другие.

— Здорово, — сказала я.

— Хотя... — я ждала, пока моя мать-перфекционистка скажет свое «но».

— Да?

— У тебя такие красивые волосы, мне бы не хотелось, чтобы они всегда стягивали их сзади.

— Я должна носить этот головной убор с собранными волосами. На этом фото я какаду. У какаду нет рыжих вьющихся волос. Но спасибо за комплимент.

— Мы с твоим отцом гордимся тобой. Мы все еще обсуждаем нашу прекрасную поездку в Нью-Йорк на твою премьеру.

— Спасибо.

Я услышала, как Джесса пробормотала себе что-то под нос. С момента моей популярности я стала «идеальной» дочерью. Думаю, Джесса немного ревновала. У нас не было соревнований, и мы не винили друг друга в том, что наши родители пытались выделить идеального ребенка, но от этого я не чувствовала себя менее уютно из-за внимания ото всех этих звонков. Не то чтобы наши родители пытались возвысить одну дочь над другой, но, когда они выделяли меня, казалось, будто Джессы не существовало. Я знала это чувство.

— Как дела, Джесса? — спросила я. Я покончила с маминой минуткой гордости и, честно сказать, со всем этим разговором. Я хотела вернуться к статье об Эше. Я не могла рассказать им. Они мало что о нем знали. Джесса знала все расплывчато: он художник, с которым я встречалась пару месяцев, и который со мной порвал. Я свела все подробности к минимуму. Она не знала, как мы познакомились или о его болезни. На расстоянии так было проще. Джесса бы не поняла наших отношений. Она бы просто пыталась убедить меня, что я сумасшедшая, что заинтересовалась им.

После еще пары минут разговора, я ловко отвертелась от дальнейшей болтовни, чтобы вернуться к более интересной задаче.

Была среда и этим вечером запускалось шоу УАТТ. Я знала людей в НЙ, которые могли достать мне приглашение при необходимости, но самой сложной частью будет найти анонимного художника. Я свернула газету и вернулась в свою квартиру.

Хавьер был в душе. Он находился в паре комнат от меня, но я чувствовала себя очень отдаленной от него, не в плане пространства, а в плане времени, мой разум вернулся на пять лет назад.

Я услышала, как скрипит кран душа, и через пару минут он вышел, войдя на кухню в полотенце с зализанными назад черными волосами.

— Я проснулся, а тебя нет, — сказал он со своим сексуальным испанским акцентом.

— Я проснулась около пяти, не хотела тебя тревожить. — Он обнял меня и вдохнул аромат моих волос. Я ощутила, как его член пульсирует позади меня, и обычно я старалась угодить ему, но сейчас была слишком озадачена статьей. Я вырвалась из его хватки.

— Что не так?

— Ничего, просто не выспалась и теперь устала, думаю, я вздремну.

— Хорошо. Мне нужно проверить декорации. Увидимся вечером?

— Не уверена. Позвони, как закончишь, хорошо? — Он подарил мне долгий поцелуй и затем вернулся в комнату переодеться. В течение последнего года мы с Хавьером время от времени встречались, но серьезные отношения у нас были три месяца. Да, именно с Хавьером Джордан пытался свести меня все эти годы. У меня были проблемы с тем, чтобы строить с кем-то отношения (интересно, в чем причина?), особенно с тех пор, как моя

карьера пошла в гору, и я стала много путешествовать. Я решила, что следующие пару лет на первом месте будет карьера, а затем буду искать долгие и стабильные отношения.

Но Хавьер был настойчивым, горячим Латиносом, и он часто был со мной в дороге, поэтому казалось правильным дать ему шанс.

Я почувствовала, как Хавьер поцеловал меня в висок, а затем услышала щелчок двери. Я попрощалась с ним, но мой разум был сосредоточен на беспокоящих меня вопросах, и я чувствовала, что заслуживала получить ответы.

В течение пяти лет каждый раз, когда со мной случалось знаковое событие, я думала о парне на крыше, который сказал мне, что я справлюсь. О парне, рядом с которым я впервые в жизни почувствовала себя красивой. Мы должны были праздновать эти победы вместе. Каждый раз мысли становились все более мимолетными. И до сегодняшнего дня, что бы ни происходило: вечер премьеры, важное интервью или новая рекламная кампания, если эта мысль не приходила мне в голову, она была в моем сердце.

Я решила, что воскрешу в памяти ту девушку, которая не примет «нет» за ответ от парня, который хотел спрятаться.

31 глава

Бёрд

Войти было несложно. Но сложно было найти кого-то, кто хоть что-то знал о УАТТ. Я была осторожна, чтобы не натолкнуться на него. Я была уверена, что здесь находились журналисты, которые просто умирали от желания получить сенсацию. Но я спрашивала в толпе: Кто такой таинственный УАТТ? Знал ли кто-то его настоящего? Жил ли он в Нью-Йорке?

Казалось, большинство людей признавали его анонимность и было сложно не казаться очень настойчивой, когда я не хотела менять тему.

Что я могла сказать? Я верю, что УАТТ моя первая любовь и человек, которого я забрала с улицы, а потом узнала, что он страдает биполярным расстройством, и затем он исчез, когда мы спланировали счастливое будущее? Я понимала, что мое поведение граничило с безумием. Перестань, Бёрд. Но копия крыши, которую он нарисовал, будто символизировала его желание, чтобы я увидела это.

Точная копия того, что он рисовал на крыше. На мгновение я задумалась, может, он просто взломал ее и транспортировал на вертолете. Я рассматривала сюрреалистическую историю нашей любви, и так же как настоящая экспозиция закончилась внезапно, наши тела переплелись формой и цветом, поэтому ты не можешь понять где начало, а где конец. Справа рыжеволосая девушка сидела одна, а парень был нарисован в виде контура на расстоянии, но под краской был виден кирпич. Она взрывалась яркостью, а он выглядел незавершенным.

— Разве это не странно? — спросил мужчина, когда я уставилась на экспозицию, пытаясь не дать своим чувствам поглотить меня.

— Извините?

— Ее волосы тоже рыжие и кудрявые, как у вас… Это необычно. Она на самом деле похожа на вас. И это довольно эротично.

— Да, полагаю так и есть. — Затем начала свое бессмысленно расследование. — Мне интересно узнать об этом парне. Кто он? Как думаете, он может быть здесь, среди нас?

— Возможно. Почему бы не спросить ее? По слухам, она его знает. Я верю, что она его менеджер. — Мужчина подмигнул мне и указал в направлении платиновой блондинки средних лет с модной угловой стрижкой.

— Думаю, я спрошу, — ответила я. Уверена, мужчина просто шутил, предлагая спросить ее, но я наконец смогла подобраться хоть к кому-то, кто его знает.

— Извините меня, — сказала я, прерывая ее разговор. Да, это было грубо, но я просто больше не могла ждать.

— Да?

— Могу ли я поговорить с вами наедине?

— Эм, конечно. — Она извинилась перед собеседниками и, казалось, оба были раздражены и поглощены любопытством. Ее серые глаза с густой черной подводкой вперились в меня, в мои черты лица. — Подождите, вы «Лети, Бёрд, лети»?

Я улыбнулась.

— Да. Бёрд Кэмпбелл.

— Так рада с вами познакомиться. — Как только она узнала во мне знакомое лицо, то сразу потеплела ко мне. — Что я могу для вас сделать?

— Это прозвучит странно, но... УАТТ.

Она сморщила лоб.

— Мхмм...

— Думаю, что я знаю... знала... его.

— Я не имею право ни с кем обсуждать его личность. Извините. Он оторвет мне голову.

— Понимаю. Но мне очень важно его увидеть.

— Могу передать это ему. Обычно так и делаю, когда женщины хотят с ним встретиться.

Этот комментарий был как плевок в лицо.

— Уильям Ашер Томас Торо. УАТТ, — прошептала я.

Ее глаза расширились на краткое мгновение, словно для нее было проблемой просто присутствовать при разоблачении личности.

— Не могу это подтвердить. Но могу взять ваши личные данные или данные вашего менеджера, и сказать ему, что вы были здесь. Сегодня он отсутствует. Он не приходит на свои шоу по объективным причинам.

— Ладно, знаете, не важно. — Моей надеждой было каким-то образом поймать и потребовать ответы. Оставлять свой номер телефона казалось для меня отчаянием, как у девушек, которые делали это, чтобы он мог решить, стоят ли они его времени. — Вы можете... может, не рассказывать ему?

Я пришла сюда уверенная, решительная, а теперь чувствовала неловкость.

— Эм... хорошо. Вы уверена?

— Да. Мне просто было любопытно. Мне нужно идти. Очень жаль, что прервала ваш разговор.

Было сложно сбежать с шоу, но я сохранила самообладание, когда сделала это. Я была успешна в танцевальном мире, независима, встречалась с сексуальным и добрым мужчиной, и тем не менее у Эша была способность превращать меня в двадцатиоднолетнюю девушку, которая отчаянно пыталась познать его.

Эш

Я провел день открытия своего шоу в поисках Бёрд. Мне каким-то образом удалось избежать большую часть ее недавнего успеха. Было несложно запереться у себя в студии, пьянствуя, затем занимаясь физическими упражнениями, чтобы алкоголь побыстрее выветрился из моего тела, а большую часть времени просто лежать. Я делал все, чтобы забыть ее, но этим утром ее образ не выходил из головы. Я не мог перестать думать о Бёрд, и задавался вопросом, если вдруг она, как и я, взяла газету и увидела нас в одном разделе.

Я задавался вопросом, испытает ли Бёрд отвращение к тому, кем я стал. У меня был успех в карьере, но я не мог снова вернуть то, как сидел с ней на крыше, держа в объятиях. Ни деньги, ни успех художника не могли соответствовать этому.

Я увидел Паулу, свою правую руку, в толпе. Мы пытались быть осторожными в наших взаимодействиях. Только моя семья и доверенные деловые партнеры, которые также являлись моими друзьями, знали о моей двойной личности. Все знали, что Паула осуществляла связь внешнего мира с УАТТ, поэтому мы не хотели, чтобы люди задавались вопросом, был я мужчиной или женщиной.

Мой телефон известил о сообщении.

Паула: Следуй за мной.

Она отошла от толпы, и я последовал за ней в помещение, отдельному от шоу. Подставки, брезент, стремянки и инструменты были разбросаны повсюду. Очевидно, это была своего рода мастерская.

— Привет, мистер Торо, — сказала она нахально. Мы были близки, и я не просил ее обращаться ко мне как к «мистеру».

— Что за шпионские игры агента 007? — спросил, когда она поцеловала меня в щеку.

— Кое-что странное случилось ранее.

— Хорошо.

— Кое-кто спрашивал о тебе. Видимо шпионила в толпе, а потом нашла меня. И прежде чем ты скажешь, что нет ничего необычного... она знает твое настоящее имя.

— Ты..

— Конечно нет! Разве я не доказала свою верность?

— Конечно же.

— Есть одна загвоздка. Она в каком-то роде не простая личность.

Моя шея покраснела, но я не мог позволить себе ложную надежду.

— Ты еще долго собираешься дразниться?

— Ты смотрел популярный видеоролик? «Лети, Бёрд, лети»?

Сегодня я отказался от своего самопровозглашенного запрета на Бёрд и смотрел его снова и снова.

— Бёрд... — сказал я тихо.

— Так ты ее знаешь?

— Ох дерьмо. Дерьмо. Ты взяла ее информацию?

— В этом и проблема, я попыталась взять ее и затем ее настрой изменился, и она ушла. Она просила не рассказывать тебе. Конечно, я собиралась сделать это в любом случае.

— Она все еще здесь? — спросил я почти безумно.

— Она ушла около получаса назад. Эй... что происходит, Эш?

— Она девушка с крыши. Она та чертова девушка! — закричал я, раздраженно указывая на то, что за дверью.

— Ты знаешь, что я не могла сделать исключение. Откуда я могла знать, что ты с ней знаком?

— Я не расстроен из-за тебя. Я... просто. Черт. — Внезапно я был ошеломлен возможностью снова ее увидеть. Что бы я ей сказал? Для чего она надеялась увидеть меня?

— Я не знала, что она реальна. Ты всегда делал ее такой... волшебной.

— Потому что она такая и есть.

32 глава

Бёрд

После замечательного шоу, и проведя некоторое время за кулисами с фанатами, в том числе с маленькой Сарой, с которой я познакомилась в кафе, я отправилась домой через заднюю часть театра. Как обычно, фанаты выстроились по обе стороны, надеясь на фотографии и автографы. Хавьер ждал меня в своем черном внедорожнике всего в нескольких шагах. Я ненавидела то, как это заставляло меня чувствовать, будто я убегала от простых людей.

Темная нью-йоркская улица была скользкой от свежего дождя. Звук машин, проезжающих по лужам, перекрывал гудение людей вокруг меня. Мне всегда нравилось, как в Нью-Йорке, когда ночью прошел дождь, на земле, как в темном зеркале, отражались, красные и оранжевые уличные огни.

Я дошла до конца очереди фанатов, глядя на мокрые улицы, думая, что скажу Хавьеру, как я хотела бы отправиться домой пешком, когда увидела мираж. Наблюдая, он стоял через улицу, будто ждал, чтобы поймать мой взгляд.

— Извините, ух, снова, для кого я это подписываю? — спросила я фаната, который сунул мне ручку и программку в мои руки.

Я оставила автограф и тогда, не глядя, почти пересекла дорогу. Такси издало звуковой сигнал, и я отскочила назад, в то время как он наехал на лужу, обрызгав мои штаны грязной водой. Это вывело меня из моего оцепенения. Я подняла руку, чтобы сказать, ему подождать и вернулась к машине Хавьера.

— Я пойду домой пешком. Я только что увидела старого друга, нам нужно многое наверстать. Просто возвращайся в свою квартиру. Увидимся завтра?

— Все в порядке? — спросил он. Я соврала и сказала ему, что все хорошо.

Эш все еще имел свою мальчишескую внешность, и он все еще был худой, но выглядел более подтянутым. Его плечи были шире, а челюсть более выраженной. Он обменял свою униформу, состоящую из выцветших, потертых, испачканных краской джинсов и белой футболки, на чуть менее непринужденный стиль. Его холщовая куртка была заменена на темно-синюю, с капюшоном, которая была новее и более подходящей. У него все еще была легкая щетина и растрепанные волосы, в которые я обычно запускала пальцы, хотя теперь его стрижка выглядело дорогостоящей.

Я не знала, что сказать, так как мои глаза наполнились слезами. Я была так зла на него. И все же радость — это то, что пыталось пробить эти эмоции, когда я, наконец, оказалась лицом к лицу с ним.

— Здравствуй, УАТТ, — сказала я, подчеркнув его новую личность.

Он улыбнулся мне. Я ответила ему тем же. Затем мы обнялись. Я почувствовала, что становлюсь слабой, возвращаясь к той девчонке, которая любила его, и мне пришлось сделать усилия над собой. Я заслужила ответы.

— Мы можем поговорить? — Спросил он, его глаза покраснели.

— Да. Я изрядно обрызгана, — сказала я, указывая на свои мокрые, грязные брюки. Я была на грани дрожи от холода.

— Если ты не возражаешь, я думаю, нам обоим хочется уединения. Моя квартира в нескольких минутах езды на такси.

Мы ехали, молча, к кирпичному пятиэтажному зданию в нижнем Манхэттене. Он жил на верхнем этаже. Квартира была огромной, с оригинальными деревянными полами и белыми стенами, покрытыми произведениями искусства, часть из них — его собственные. Некоторые, не найдя места на стене, беспорядочно прислонялись к стенам и колоннам. Стопки книг разной высоты стояли по всему пространству квартиры. Было так много окон, но, ни одной шторы или занавеса. Его лофт был полностью открыт, никаких комнат, только перегородки, в тех местах, где они были необходимы.

Он никогда не любил стены.

— Твоя квартира великолепна.

— Спасибо. Хочешь чего-нибудь выпить? Чай? — спросил он.

— Конечно. У тебя есть стиральная машинка и сушилка, которыми я могла бы воспользоваться? Я не хочу, чтобы грязь взялась коркой.

— Ох. Конечно. Конечно.

Эш протянул мне полотенце и повел в ванную, где я надела свои лосины, из сумки со снаряжением для танцев. Он вежливо настоял на том, что сам загрузит мои штаны в стирку, где—то на другом конце его огромного лофта.

Я ждала его возвращения за кухонным островком, гипнотизируя себя чайным пакетиком, как всегда делала, ожидая, пока остынет мой чай.

— Я не могу поверить, что ты здесь, — наконец-то сказал он, выводя меня из моего оцепенения.

— Я тоже не могу.

— Я так счастлив за тебя, за весь твой успех.

— Похоже, ты тоже хорошо постарался для себя.

Он пожал плечами, как будто это не имело значения.

— Как Джордан?

— Великолепно. Он теперь тоже большая шишка. Руководитель хореографии «Танцы Ноктюрн». Они с Тревором живут в районе залива. У них есть маленькая дочь. Я ее крестная мать.

— Это здорово.

Я не могу этого делать, шутить, как будто он не вырвал мое сердце и не раздавил его пять лет назад. Я не могу позволить ему отделаться так легко.

— Почему ты ушел? — Я подавила ком в горле.

Эш вздохнул и покачал головой, схватившись за край столешницы.

— Я знаю, что ты не поверишь, но я сделал это, потому что любил тебя. Больше, чем желал собственного счастья.

— Ты прав. Я не верю.

— Бёрди, посмотри на свою жизнь. На все, чего ты добилась с тех пор, как я ушел. Ничего из этого не произошло бы, если бы я был рядом.

— Ты этого не знаешь.

Я ненавидела, что это звучало так, будто я умоляла его. Это не так, но я говорила, как моя версия, пятилетней давности. Во мне была какая-то часть, будто застрявшая, не получившая ответ на свой вопрос, и мне нужно было вернуться к этой части себя, чтобы поставить точку.

— Знаю. Ты отправилась в тур сразу после этого, не так ли?

— Как ты узнал?

— Потому что я следил за твоей карьерой, Бёрди. Уйти от тебя было самой трудной вещью, через которую мне когда-либо пришлось пройти. Единственное, что может составить конкуренцию — это похороны моей сестры.

— А ты знаешь, что было самым трудным, что мне приходилось делать? Танцевать сквозь слезы в свою первую большую ночь. Я плакала во время всего этого шоу. Эта ночь должна была стать лучшей в моей жизни и стала самой болезненной. Ты говорил, что никуда не уйдешь, а затем ушел!

Я вздохнула. Я не хотела, чтобы Эш видел мои слезы.

— Ты вернул радость моим танцам. А потом забрал ее. Ты украл ее у меня. То, что я любила больше всего на свете, ранило, потому что напоминало мне о тебе. Я плакала через каждый сет. Каждый. Я продолжала искать тебя на твоем месте, потому что отказывалась верить в то, что ты можешь просто оставить меня. В течении следующего года, каждый раз, когда я танцевала, мое сердце обливалось кровью. Оно было пустым. И хуже всего было не знать, почему или куда ты ушел. Ты так задолжал мне. Ты даже не попрощался.

— Я не мог…

— Почему, почему ты не мог? Потому что ты уходишь, когда становится тяжело? Потому что ты не можешь столкнуться с болью, которую причиняешь? — Зная его проблемы, это был удар по больному, но он заслужил его.

— Потому что я не смог бы сделать этого, если бы увидел, как ты плачешь. И мне нужно было, чтобы ты меня ненавидела. Мне нужно было, чтобы ты меня забыла.

— Ну, это сработало, не так ли? — усмехнулась я. — Я бы сделала для тебя все, что угодно, Эш. Все, что угодно.

— В том то и дело.

— Я даже не знаю, зачем я здесь, — сказала я, размышляя о том, что стоит просто сбежать.

— Ты знаешь, почему ты здесь.

— Ох, не смей, Эш. У меня отличная жизнь. У меня есть великолепный парень. Я здесь не для того, чтобы возродить детскую любовь.

Его лицо опустилось, и вместо того, чтобы наслаждаться болью, как я надеялась, я почувствовала сочувствие. Я представляла себе, как однажды увижу его и брошу ему в лицо свою прекрасную жизнь и горячего парня, но в реальной жизни это было не так приятно, как в моих фантазиях. Может быть, потому, что это было именно то, чего он хотел для меня все это время.

— Если все так идеально, что ты здесь делаешь?

— Ты пришел ко мне, Эш.

— Ты тоже ко мне приходила.

Я сжала кулаки и прижала их к островку, словно якоря, которые могли удержать меня от очарования Эша.

— Бёрд. Клянусь, что последние пять лет я хотел быть рядом с тобой. Это все, чего я когда-либо хотел. Я пытался выбросить тебя из головы и убедить себя, что поступил правильно. И я верю, что это так. Но я не хотел этого делать. Я никогда не хотел этого делать. Я поступил так, потому что я обещал, сделать то, что было лучше для тебя. Я бы тоже все сделал для тебя. И я сделал. Мы были молоды, и ты приняла бы неверные решения. И мне нужно было научиться жить самостоятельно. Как справиться с моей болезнью. Я не идеален, даже близко, но я хорошо справляюсь.

Я смягчила свой голос.

— Я рада за тебя. — Я больше не могла удерживать маску обиды на своем лице. — Эш, я беспокоилась о тебе все эти годы. Вернулся ли ты на улицу, вдруг у тебя был рецидив. Я так сильно переживала.

Когда эмоции прорвались наружу, я почувствовала, как Эш обхватил меня руками.

— Нам нужно было расти самостоятельно. Мне нужно было отпустить тебя, чтобы ты могла летать Бёрди… летать.

Я издала сопливый смех сквозь слезы.

— Я не могу в это поверить. Я не могу поверить, что вся эта боль была для чего-то хорошего. Ты так сильно меня обидел.

— Я знаю.

Это было не то же самое, когда Хавьер обнимал меня. Мы были вместе несколько месяцев, но я не могла так откровенно разговаривать, как с человеком, которого не видела пять лет. Мы видели друг друга наизнанку. Нам не нужно было копать.

— Прости, Бёрди. Я сделал единственное, что должен был. Я знал, что ты сильная. Я всегда знал, что ты добьешься успеха, и я отказывался быть тем, кто тебя удержит от этого, — прошептал Эш мне на ухо.

Но я не хотела верить Эшу. Я не хотела, чтобы ему было так легко, но я чувствовала его искренность. Он был прав. Я бы не отправилась в турне, не увидела бы мир, не стала бы лицом одной из самых успешных франшиз всех времен. Той женщиной, на которую так много девушек смотрели в поисках силы перед лицом препятствий. Уход Эша сделал меня сильнее. Я могу ненавидеть его за это, или смириться с этим.

— Бёрд, ты все еще сияешь ярче, чем кто-либо другой. Ты все еще пахнешь лавандой, и вокруг тебя излучается аура. Твой смех по-прежнему сливочно-золотой, а твой голос похож на чистейшие бирюзовые волны океана. Я все время рисую тебя такой, как в памяти. И я хотел, чтобы это как-то вернуло тебя ко мне. Я много раз рисовал и проигрывал пластинку, надеялся, что это сработает, что взглянув за мольберт, я увижу, как ты танцуешь.

Я почувствовала, что снова возвращаюсь к той девушке, которая по глупости влюбилась в измученного, бедного художника.

— И ты здесь. И я не могу избавиться от ощущения, что как-то все это вернуло тебя. Моя боль разлетелась по сотням полотен. Бёрд… пожалуйста. Тебе не обязательно приглашать меня обратно в свою жизнь, я просто хочу, чтобы ты поняла то, что я сделал, я сделал из любви. Любви, такой чистой, что я никогда не смогу найти ее снова. Мы все просто пытаемся сделать все возможное, правильно?

Я задушила слезы, упорно пытаясь удержать свою горечь.

— Наверное.

— Мне жаль. Я сожалею, что с тех пор, как вошел в твою жизнь, все, что сделал, это усложнил ее. Если бы я мог вернуться и сделать так, чтобы ты меня никогда не встречала…

— Я никогда не говорила, что сожалею, что встретила тебя. В то время, несмотря на бедность и борьбу, те месяца, были одними из лучших в моей жизни. Вот почему мне было так тяжело. Речь ни о том, что я хотела бы никогда тебя не встречать, а в том, что я хотела бы, чтобы ты никогда не уходил.

Эш вытер единственную слезу, подушечкой своего большого пальца, и мурашки по коже поднялись по моим рукам и груди. У меня перехватило дыхание, и он это почувствовал. Я могла сказать это по тому, как темные ресницы, окружающие его зеленые глаза, трепетали. Он мягко обхватил мою шею сзади и обнял меня. Я решила перестать сопротивляться и просто позволить себе избавиться от горечи, которую чувствовала. Это единственное, что угнетало меня.

Его губы коснулись моего уха, затем ласкали мою щеку. Я хотела уйти, оставить его, как он оставил меня. Но это мое сердце и тело жаждало иного. Им было нужно иное.

Я нуждалась в этом, в последний раз. Лишь еще раз. Я молила об этом много ночей, засыпая в слезах.

Я подняла губы, чтобы встретиться с его, и поцелуй быстро превратился из мягкого в голодный. Как два человека, которые знали, что ключ от бесконечной пустоты, был спрятан, где-то внутри другого, и мы должны были поглощать друг друга, чтобы отыскать его.

Эш толкнул меня на стойку, чуть не порвав мои лосины, стягивая их с меня.

Задыхаться, хватать, стонать, толкаться, потеть, плакать.

Мы пытались наверстать все нами упущенное. Мы пытались причинить друг другу боль. Мы пытались излечить боль друг друга. Это было неправильно. Все происходило не так, как я планировала. Но когда дело касается Эша, ничего не имеет значения.

Эш

Она снова была в моих руках. Держать Бёрд было все равно, что держать вселенную в своих руках, со всей ее бесконечной яркостью и возможностями, объединенными, в одном человеке.

Когда я вонзился в нее, меня затопило всеми пересекающимися ощущениями, которая могла вызвать только она. Прозрачная струящаяся радуга света окутала нас своим деформированным цветом. Меня охватило мягкое тепло, словно меня обернули мехом в холодную зимнюю ночь. Я попробовал сладкую смесь ее рта в сочетании с соленостью ее слез. Она была нектаром богов.

Я цеплялся за Берд, и если бы я ее отпустил, поток света забрал бы ее и унес прочь. Я не мог отпустить ее снова. И я понял, через какую боль ей пришлось пройти, потому что сам боялся пройти через это сейчас, когда она снова была в моих руках.

Затем, раскинув руки и ноги, под растрепанным одеялом, мы лежали на моем диване. Как и в те вечера, когда мы создавали наше искусство вместе, казалось, что время просто переставало существовать, и мы можем остаться здесь навсегда.

— Я хочу кое-что показать тебе, — сказал я ей, проводя пальцем по ее шелковистой коже.

— Что?

— Просто завернись в одеяло, — ответил я, натягивая джинсы. Я привел ее в другой конец своего лофта, к винтовой лестнице, которая вела к моей частной террасе на крыше.

— Стены, — пробормотала она, осознанно.

— Стены, — повторил я.

— Ты спишь здесь?

— Иногда. Здесь бывает зима, знаешь ли? — ухмыльнулся я.

Я обошел вокруг и включил наружные обогреватели. Была ранняя осень, еще тепло, но после дождя воздух был холодным.

— Здесь мило, — прошептала она.

— Это были мои любимые времена. И тот факт, что ты смогла достаточно понять меня, и позволить мне быть там. Что ты будешь спать там вместе со мной. — Я стянул несколько сухих подушек с подлокотника дивана.

— Всегда казалось, что мы просто разбили лагерь под смогом, — раскритиковала Бёрд. — Мы были просто городскими ребятами.

Я поцеловал ее в плечо. Я продолжал находить способы прикоснуться к ней, чтобы убедиться, что это не галлюцинация. Я не мог поверить, что она была здесь, что это было реально.

Мы сидели в тишине, она сидела у меня между ног, точно так же, как мы привыкли делать это на ее крыше, наблюдая за включением и отключением различных огней в окружавших нас зданиях. За мигающими огнями самолетов, пролетающих над головой.

— Знаешь, некоторое время после твоего ухода, я думала, что была беременна.

Ее слова сверкнули, как меч в ночи.

— Бёрд… если бы я когда-либо мог подумать, что это возможно, я бы никогда…

— Я знаю. По крайней мере, я так думаю. Я даже не знаю, зачем рассказываю тебе это. Может быть, это мелочно с моей стороны, давить на чувство вины. Я просто, я была так напугана в то время, и ты был тем человеком, на которого я смогла бы опереться. Я ничего не сказала Джордану, так как он был моим начальником, и я рада, что умолчала об этом, так как не была беременна. Это была аменорея, причиной которой стал жесткий график и стресс.

Мое тело ощущалось, как тяжесть, опускающаяся на дно океана. Я не знал, что сказать. Я оставил ее так беспечно и причинил столько боли, пока убеждал себя, что это к лучшему. Но это было не так, каждый из вариантов был ужасным.

— Бёрд…

— Здесь не о чем говорить. Это все бессмысленно, и я не виню тебя. У тебя не было бы причин думать, что я могу быть. Мы были очень ответственны. Но тебе так легко довериться. Даже после всех этих лет. Это то, что мне пришлось удерживать в себе долгое время.

Несмотря на то, что этого не произошло, возможность беременности сильно ударила по мне. Это вызвало страх, о котором я начал задумываться, когда мне стало за двадцать. Страх того, что я могу передать мой дар или мое проклятие, скорее всего, оба.

— Ты — единственная женщина в мире, с которой я когда—либо мог представить ребенка. Но это было к лучшему. Не только, потому, что я ушел, но и потому, что он мог быть похож на меня. — Я почувствовал, как она напряглась в моих руках.

— Нет. Эш, ты не ошибка. Ты — редкость.

Слова, которые я сказал ей давным-давно, когда она плакала. Тогда я решил перестать бояться того, что чувствовал к ней, и позволил этим чувствам овладеть мной.

— И я была бы благословлена иметь такого ребенка, как ты, но этого не случилось.

— Такое ощущение, что бы я тогда ни сделал, это был бы неправильный выбор. Это всегда был бы неправильный выбор.

— Почему ты так жесток к себе?

Я никогда не смотрел на это так. Я просто видел в этом честность. У большинства людей кишка тонка, чтобы быть честными с собой.

— Потому что я заслужил это.

— Сара не была твоей виной.

Она подобралась к сути проблемы, и я хотел поверить в это, но даже Берд не знала всей правды.

— Была.

— Это был несчастный случай. Грузовик врезался в вас. Это могло случиться с кем угодно.

— Нет… не случилось бы.

Я знал, что должен, наконец, рассказать все Бёрд, если мы хотели получить второй шанс.

— Я сказал Саре, что хочу прокатиться, когда наши родители были за городом, а Миллер учился на юридическом факультете. Я взял машину моего отца, когда не должен был. Я был ответственен за нее. Но я чувствовал себя на вершине мира, и я ускорялся, ругался, безумствовал. Ей было весело, ей было всего пятнадцать лет, и она просто хотела быть со своим старшим братом. Я думал, что увидел, как что-то выбежало на дорогу, лиса или что-то такое, и нажал на тормоза…

Сожаление гейзером вылилось из меня. Я никогда и никому не рассказывал этого. Я не признавался никому, что был безумным, когда это случилось. Я так долго жил с секретом. Потеря потрясла меня: Сара, Бёрди, мои родители.

— Бёрд, это случилось из-за моей болезни. В то время я этого не осознавал, но когда мне поставили диагноз, это имело смысл. Этого не случилось бы, если бы это были мои родители. Я был причиной. Я убил ее.

— Эш, ты болен. И ты был просто ребенком. Ты не знал. Ты никак не мог этого узнать. Ты знаешь, что то, что происходит во время маниакальной фазы, это не ты. Ты знаешь это.

Она была права, но я так долго внушал себе чувство вины, что не мог ее отпустить.

— Я даже не могу посмотреть в глаза своим родителям. Они были уничтожены. Вся моя семья была разрушена, потому что я долбанутый на голову. Я все еще вижу ее… в моих снах кровь, то, как она висела вверх ногами, когда вода просачивалась вовнутрь.

Она прижала мою голову к своей груди.

— Эш, тебе нужна помощь. Не только таблетки. Тебе нужно кое с кем встретиться. Ты никогда не овладеешь контролем, если не будешь работать над этим. И я просто танцовщица. Я не могу это исправить.

— Я в порядке. У меня все под контролем, — защищаясь, ответил я ей.

— Я видела бутылки в мусорном ведре, — прошептала она. — Возможно, ты удержишься на качели, но у тебя есть, над чем работать. Ты заслуживаешь быть счастливым.

Я сомневался.

— Однажды я видела фильм, и в нем, один персонаж сказал: «Иногда хорошие люди попадают в ад, потому, что не могут себя простить».

— Я бы согласился, разве, что знаю, что я еще не в аду, — ответил я.

— Почему?

— Потому, что я бы не влюбился в того, кто танцует в вихре цвета, чей смех выглядит, как крошечные мимолетные галактики.

Бёрд смотрела вниз с болезненным выражением лица. Она не хотела слышать эти слова, она им не доверяла.

— После смерти сестры, я захотел исчезнуть. И я так и сделал. Но ты увидела меня, ты увидела меня.

— Ты должен пообещать мне, Эш. Тебе нужно взять телефон и обратиться к терапевту. Решись на это. Тебе нужно поработать над этим. Обещай мне, — твердо сказала Бёрд, обхватывая мое лицо ладонями и глядя мне прямо в глаза. Я бы это сделал. Все, что угодно, чтобы вернуть ее.

— Хорошо.

Некоторое время мы провели в размышлениях, затем Бёрд заговорила:

— Я видела, что у тебя есть проигрыватель.

— Ты правильно увидела. И я почти дублировал твою коллекцию.

— Подражатель.

Я рассмеялся.

— Что скажешь, если мы вместе создадим какую-то картину? Давай поработаем над этим.

Так что мы спустились вниз, танцевали и рисовали, пока могли держать свои глаза открытыми, а затем уснули.

Эш

На следующее утро я проснулся и потянулся к Бёрд. В отличие от многих других, я с нетерпением ждал ощущения теплого тела рядом, но простыни были холодными. Я надеялся, что она будет готовить нам кофе или завтрак, чтобы мы могли оживить те прекрасные картины утра в то время, когда мы жили в ее крошечной квартире.

Проходя через лофт с каждым шагом, осознание становилось все яснее. Я снова ее потерял.

Затем, на кухонной стойке, я заметил что-то. Это была медная булавка в форме кисти. Когда я ушел, я положил ее в конверт, вместе с письмом, и попросил Миллера отдать его ей.

«Берди,

Ее дала мне Сара, и я думаю, она хотела бы, чтобы ты ее получила. Сохрани ее для меня.

Эш».

Теперь у нее была записка для меня.

«Эш,

Я не могу позволить себе снова пострадать. Ты оставил меня, чтобы дать мне возможность расти. Теперь я делаю то же самое ради тебя. Сдержи свое обещание.

Бёрд».

Я сел на один из стульев позади себя, пока сжимал медную брошку, между большим и указательным пальцами. Настала моя очередь почувствовать, каково это, быть оставленным, для моего же блага.

33 глава

Эш.

Прошло несколько недель с тех пор, как Бёрд пришла и ушла. Лети Бёрд, лети — это она и сделала. Она улетела от человека, который в ее глазах встал и ушел несколько лет назад. Она так и не знала о том, что знал я. О том, что она отказалась от тура, чтобы остаться в Лос-Анджелесе, со мной. Я не выдал Джордана. Я не думаю, что обвинения ее лучшего друга поможет кому-нибудь, и я не хочу еще больше опустошать ее.

Я сдержал свое обещание. Я позвонил терапевту. Пришло время поговорить о вещах, которые меня по-настоящему мучили. Лишь один разговор с Берд показался мне терапевтическим. Но также пришло время серьезно поговорить с кем-нибудь о ночных кошмарах и клаустрофобии. Самостоятельно назначенное лечение выпивкой поставило меня на путь мучительного одиночества.

В прошлом, когда я находился в больнице, я не привлекал терапевтов. Им нужно было знать, что я в здравом уме и не представляю опасности для себя и окружающих. Это все о чем они беспокоились, но это так же, единственное, что они от меня получали в больнице.

У меня не было номера телефона Бёрд, но я зашел на ее сайт и страничку в Фейсбук, и оставил ей сообщение. Я не ждал ответа. Я не собирался сдаваться, но для начала, мне нужно было разобраться со своим дерьмом, чтобы иметь шанс вернуть ее.

Первые несколько сеансов были для меня неуклюжими и неловкими, но в конечном итоге я все рассказал своему терапевту, и мне поставили диагноз — ПТСР. Выросший в военной семье, я всегда связывал ПТСР с войной, но авария, едва не утопившая меня рядом с моей мертвой сестрой, застряв в ловушке машины, вина оставшегося в живых, затем, спустя несколько недель, брошенный в комнату, в смирительной рубашке, без понимания того, почему. Мое тело и подсознание не понимали обстоятельств, они познали только ужас.

Он сказал, что именно поэтому мне было так трудно справиться с биполярным расстройством. У меня были массовые триггеры, которыми я не занимался, а некоторые симптомы были не моим биполярным расстройством, а ПТСР. Мое пьянство было связано с притуплением психологической боли, а лекарства не могли справиться с травмой.

Я был в своей студии, занимаясь своим последним творением, когда зазвонил мой сотовый. Я проигрывал Шопена, затерявшись в изображениях серебристого, ледяного синего и бледно-розового, поскольку их геометрические фигуры распускались, как цветы.

Обычно, я даже не приносил свой телефон в студию, но в своих сообщениях для Берд, я оставил свой номер телефона, и взял его на случай, если она позвонит. Это был Миллер. Я проигнорировал его. Миллер позвонил снова. И снова.

— Работаю, — наконец раздраженно ответил я.

— Отец болен, — сказал он.

Мои вкусовые рецепторы стали горькими, мои пальцы онемели. Цвета распались и исчезли из поля зрения, когда музыка отошла на задний план.

— Что ты имеешь в виду?

— У него случился сердечный приступ. Серьезный. Тебе нужно приехать сюда.

Я не ответил. Я не видел отца много лет. Месяцы, которые я провел в родительском доме после смерти Сары, были самыми несчастными. Дом моего детства, который когда-то был полон движения и жизни, был полон смерти и страданий. Моя мама, в любой момент могла разразиться слезами. Иногда я слышал, как она плачет в комнате Сары посреди ночи. Мой отец, который обычно был сухим, как пустыня, жил в состоянии постоянного пьянства. Он исчезал в своем сарае на несколько часов, потому что и он чувствовал удушающее горе дома. Миллеру, который был в колледже, не приходилось жить в чистилище. Миллеру не приходилось жить с призраком Сары. Миллер не видел, на что стали похожи мои родители. Миллеру не приходилось иметь дело с тем, что он был причиной всего этого.

Я был убежден, что видеть меня было частью проблемы. Втайне они обвиняли меня. Потом я заболел. Я единственный, кто должен был умереть. Вместо этого они застряли, живя с биполярным убийцей их дочери и неудавшимся художником, в то время как улыбающаяся девушка, с мечтами однажды стать ветеринаром, была мертва.

Кошмары стали хуже. Моя комната начала уменьшаться и давить на меня каждую ночь. Я начал ускользать наружу среди ночи, чтобы я мог дышать.

Затем однажды я ушел, чтобы они могли двигаться дальше. Я не мог заставить себя снова столкнуться с ними. Не после неудач, которые я потерпел. Их жизнь была лучше без их блудного сына.

— Черт возьми, Эш. Просто приезжай сюда! — крикнул Миллер.

— Хорошо. — Я не был уверен, что буду делать, когда доберусь туда, но, по крайней мере, я мог быть там для моего брата.

Бёрд

Встреча с Эшем была ошибкой. Все было хорошо до того, как я его увидела, а теперь все было не так. Мне снова больно. Одна ночь была полна всего очарования, которое я помнила. За эти годы я убедила себя, что мы не такие уж особенные, что это было просто мечтательное чувство первой влюбленности. Но теперь я была старше, я испытала намного больше, и все же, связь, которую я чувствовала с Эшем, не сильно изменилась.

Прошло более трех недель с тех пор, как мы воссоединились, и я все еще думала о нем. Прежде чем вернуться в Лос-Анджелес я сказала Хавьеру, что мне нужно немного пространства. Было не справедливо по отношению к нему, что я не полностью отдавалась нам. Я думала, что это так, но на самом деле, этого было не достаточно. Он вписался в список идеального парня. Эш же был катастрофой, с ним было так много «но», и все же он был тем, кого я жаждала.

Я вернулась в свою квартиру в Лос-Анджелесе. Я взяла небольшой отпуск, и просматривала пробег нового шоу «Танцы Ноктюрн» в Вегасе. Отпуск не мог наступить в худшее время. Мне нужно было отвлечься, и единственное, что я могла сделать — это распаковать свои вещи.

Прошло всего шесть месяцев с тех пор, как Джордан и Тревор переехали в Сан-Франциско. Тревор получил место исполнительного продюсера в своем родном городе, и они хотели воспитывать там свою дочь. Джордан больше не будет вламываться в мою квартиру. Он был занят своей важной ролью в «Танцы Ноктюрн» и воспитанием ребенка. Пару раз в неделю мы пытались говорить по телефону, но их маленькая Анна, названная в честь ее крестной матери, занимала большую часть его времени. С этим перерывом в моем графике он собирался приехать и провести со мной несколько дней, в то время пока Тревор пожертвовал собой и остался с Анной. Это были бы просто Джордан и Бёрд, как в старые добрые времена. Интересно, как я расскажу Джордану про Эша. Он видел тот кошмар, который я пережила после того, как ушел Эш. Он предупреждал меня — и был прав — о нем. Как я смогу объяснить, что снова упала ему в руки?

Я затащила свои пустые сумки в хранилище, и тогда-то я столкнулась с другим наследием Эша. Там было несколько коробок, маркированных его именем, заполненных квадратными бумажными холстами, которые он нарисовал на крыше. Его «секретный проект». В течении многих лет я притворялась, что их не существует, но я не могла от них избавиться.

Я сделала все возможное, чтобы сохранить их, сортируя и упаковывая каждую коллекцию по отдельности.

Я вытащила самую большую коробку, протащила ее до своей квартиры и выложила красочные квадраты на пол моей гостиной. Все они были абстрактными, и, возможно в этом была суть, но я всегда чувствовала, что в них есть, какой-то секрет, секрет, который он так и не смог мне рассказать. Смотря на них некоторое время, я заметила, что две части, лежащие рядом, перетекали друг в друга, как две части головоломки.

Я просканировала все части и нашла еще одну пару, которая соответствовала. Внезапно я оказалась на четвереньках, собирая кусочки, отчаянно пытаясь разгадать тайну. Я потеряла счет времени, пот стекал по лбу, когда я соединяла и переставляла квадраты. Но когда я закончила, это все еще выглядело, как одно большое пятно. Я смотрела на него, возможно около часа, изо всех сил пытаясь проникнуть в мысли Эша, чтобы понять значение этой головоломки. Я выругалась про себя и в поражении поплелась наверх. Джордан скоро будет здесь, и мне нужен душ. Поднявшись, я в последний раз взглянула на очередную насмешку от Эша. И тогда я увидела это.

Вблизи эта картина была лишь размытым пятном, но с этого расстояния, она образовала огромную картину. Это были я и Джордан, танцующие на свету. Я наконец-то увидела золотые всплески моего смеха, которые всегда описывал Эш. Он даже нарисовал себя, держащего гитару позади нас. Я была как четвертый зритель, наблюдающий за сценой из дальнего угла. Я очень отчетливо вспомнила эту ночь. Это была одна из самых счастливых ночей в моей жизни. После того, как много лет назад, девчонки из ванной комнаты заставили меня почувствовать себя уродливой, я никогда ну чувствовала себя более красивой. Я не имела многого, но в той комнате, ночью, у меня было все, что мне было нужно.

Я не думаю, что Эш когда-либо намеревался показать кому-то это произведение. Я думаю, что он создал его для меня.

Эш

Миллер выглядел уставшим, когда забирал меня из аэропорта Лос-Анджелеса. У них с Эллой только недавно родился третий ребенок. Я был не очень близок со своими племянниками из-за географии, а еще я продолжал держаться подальше от личного пространства Эллы. Я даже не был уверен, как она относится ко мне теперь, когда я перестал быть неудачником. Но, лживый блядун, охочий до выпивки дядя, все еще не был хорошим примером для подражания, не то чтобы они об этом знали. Я хранил свои пороки в тайне.

— Возвращение блудного сына, — сказал Миллер. Он пытался быть беззаботным и веселым, но я мог сказать, что он был в стрессе.

— Итак, как дела у папы?

— Он стабилен. Они проводят анализы. Его будут наблюдать еще несколько дней. Чувак, я думал мы его потеряли. Они с мамой гостили у меня дома, у нас был маленький пикник, на заднем дворе. — Еще одно семейное мероприятие, в котором я не принимал участия. Я отклонил достаточно приглашений, чтобы они перестали меня приглашать.

— Он смеялся, затем начал кашлять. Он сказал, что у него болит рука и плечо, а потом просто рухнул.

— Дерьмо.

— Да уж. Он посинел, и я сделал ему искусственное дыхание. Скорая приехала вовремя, братан.

— Значит, он идет на поправку? Это же хорошо, правда?

— Я так думаю. Но это все произошло лишь пару дней назад. Он все еще восстанавливает силы.

Мы въехали на подъездную дорожку Миллера.

— Элла сейчас у своей мамы. Их дом ближе к больнице, и ее родители помогают ей с детьми, пока я остался с мамой и папой.

Он достал мой чемодан с багажника своего БМВ и передал мне.

— Гостевой домик в твоем полном распоряжении. Тебе что-нибудь нужно? Там есть все необходимое. Хотя еды нет, так как дом пустует в эти дни.

— Не-а, спасибо. Я думаю, что мне просто нужен душ.

— Круто. — Он посмотрел на свои часы. — Я закажу еды. Мексиканская или пицца?

— Мексиканская. Нет смысла пробовать пиццу где-нибудь еще, когда ты живешь в Нью-Йорке. И я реально соскучился по мексиканской еде Южной Калифорнии.

— Хорошо, просто приходи в главный дом, когда закончишь, — засмеялся Миллер.

Вернуться в гостевой домик было, как вернуться во времени. Бледно-голубые стены, накрахмаленные белые простыни, белые шкафы, маленькая мраморная кухонная стойка, где Миллер обычно оставлял мне еду и деньги. Трудно было поверить, что я был тем ребенком. Что это я жил на улицах какое-то время своей жизни. Я никогда не считал себя бездомным, но задавался вопросом, считают ли так другие бездомные люди. Это дерьмовая ситуация, а не личность.

После душа я направился в главный дом, как только подъехал парень из службы доставки.

— Итак, я думаю, что после этого мы должны отправиться в больницу, — небрежно заявил мой брат, разбирая коробки с едой.

Я посмотрел на Миллера. Неужели он думал, что просто вскользь упомянет об этом?

— Мы не договаривались об этом. Я только что приехал.

— Ты, блин, должно быть шутишь надо мной.

— И ты бредишь, если думаешь, что надавишь на меня ради воссоединения семьи.

Внезапно Миллер схватил свою тарелку, полную еды, и бросил в стену. Формы, которые соответствовали разбитому стеклу, разлетевшиеся по всей кухне, вспыхнули в моем видении.

— Ты эгоистичный мудак, Эш.

— Пошел ты.

— За что ты наказываешь нас? А? Что сделали мама с папой?

— Наказываю вас? Это не имеет никакого отношения к тебе, Милл.

— Разве? Ты уверен? Это меня родители вечно расспрашивают о тебе! Я тот, кто должен компенсировать уход, и твой, и Сарин. Я должен был следить за твоей задницей, когда ты снова и снова терял свой разум. Не говори мне, что это не имеет ко мне никакого отношения!

Это был не Миллер. Он никогда не выходил из себя. Но, полагаю, в каждом это есть.

— О, и где же ты, бл*дь, был, когда умерла Сара? Где ты был? Ты удрал в колледж, как только у тебя появился шанс. Ты едва ли был дома неделю.

— Я не мог остаться дома. Я просто не мог.

— Ну, с чем бы ты не столкнулся за эти последние несколько лет, я обещаю, что это было совсем не похоже на месяцы после смерти Сары. Это было похоже на жизнь в бесконечных поминках. Ее тела не стало, но весь дом остался в трауре. Мама была чертовым зомби, отец едва держал себя в руках, а я буквально сошел с ума! Но ты должен был уйти. У тебя было время, чтобы прийти в себя и найти себя.

— Так это твое оправдание, поэтому ты оставил нас?

— Оправдание? Мне пришлось уйти. Я даже смотреть на них не мог. Именно я убил Сару. Должен ли я тебе это объяснять? Я убил Сару.

Я никогда не говорил этих слов никому в моей семье. И они никогда не говорили их мне. Я думаю, именно это позволило чувству вины со временем расти и становиться таким тяжелым. Эта правда стала чудовищем, высасывающим жизнь из нашей семьи.

— Ты считаешь, что это так, Эш? Ты думаешь, что мы так думаем? Это был чертов несчастный случай!

— Нет. — Я сжал переносицу, отчаянно пытаясь предотвратить появление слез.

— Я убил ее. Я, бл*дь, сошел с ума на дороге в тот день. Я был безумен. Я мчался, пытаясь заставить ее думать, что я такой крутой водитель, управляясь с папиной тачкой на механике. Я резко нажал на тормоза. Я, черт подери, убил Сару!

Миллер умолк, как будто из него высосали всю браваду его тирады.

— Бро, ты думаешь, мы не могли бы сообразить об этом сами? Это была наша вина. Мы игнорировали сигналы годами, мы просто позволили тебе пройти через это, и мы просто считали, что Эш — чувствительный, Эш — уникальный. Мама и папа винят себя, если уж на то пошло. Но, в конце концов, в этом никто не виноват. Мы все старались сделать лучшее, на что были способны. У тебя расстройство, то, что ты говоришь и делаешь, когда находишься в таком состоянии, не ты. Это было первое, о чем нам рассказал доктор.

Я закатил глаза. Я ненавидел принимать тот факт, что у меня не было контроля над собой.

— Разве не ты говорил мне об этом однажды? Что было ощущение, будто кто-то другой был на месте водителя, а тебя лишь взяли в сумасшедшую поездку? Случившееся было несчастным случаем. Это не твоя вина. И даже если ты ехал, как мудак, тот грузовик был слишком близко.

— Я не могу встретиться с мамой и папой после всего того, что я им причинил. Я так много раз облажался. Прошло слишком много времени, чтобы я мог вернуться.

— Мы все потеряли Сару. Это было ужасно, но она мертва, и, в конце концов, мы должны были принять это и двигаться дальше. Но никто из нас не может принять то, что ты не часть семьи. Я потерял сестру, но и тебя я потерял тоже. Мама и папа потеряли двоих детей. Мы все хотим, чтобы ты вернулся. И я знаю, ты думаешь, что уже слишком поздно, но это не так.

Щеки Миллера были мокрыми от слез, и мои глаза горели в попытке удержать свои. Я дал Бёрд обещание. Я никогда не смогу сдержать его, пока не помирюсь со своей семьей. Я никогда не смогу столкнуться лицом к лицу со своей болью, если не смогу встретиться с ними, и никогда не смогу заполнить ту пустоту, которая образовалась, когда я оставил их позади.

— Папа нуждается в тебе.

— К черту, — пробормотал я про себя. Я отсутствовал так долго, создавал эту пропасть между нами, что физически было трудно согласиться. — Хорошо, мужик.

Мы по-медвежьи обнялись, давая друг другу старые добрые братские похлопывания по спине. Я чувствовал себя легче. Мне казалось, что меня держат под кучей камней и, наконец, кто-то смещает их один за другим, чтобы я снова мог дышать.

— Дерьмо, — сказал Миллер, глядя на созданный им беспорядок. — Элла оторвет мне яйца.

— Где чистящие средства? — спросил я, когда он начал собирать осколки фарфора с пола.

— Хм, вниз по коридору, там есть маленький шкаф. Он полон этой ерундой.

Я подошел к шкафу, схватил ведро, метлу, швабру и несколько случайных бутылочек с жидкостью, которые, казалось, выполняли одну и ту же функцию, но по какой-то причине у Эллы было приблизительно пятнадцать штук этой фигни.

Я вернулся на кухню, как раз в тот момент, когда Миллер повесил трубку. Раньше его лицо было покрасневшим, сейчас же оно было болезненно серым.

— Папа… умер, — сказал он.

34 глава

Бёрд

Я запрыгнула на руки Джордана, когда он вошел.

— Бёёёрд! — пропел он, раскручивая меня по большому кругу. — Что это все такое? — спросил он, глядя на картинки на полу и подводя меня.

— Я кое-что складывала в своем хранилище внизу, и наткнулась на старые вещи Эша. Я подумала, что пора их откопать. Я хочу, чтобы картина была смонтирована и обрамлена. Ты не увидишь этого с близкого расстояния, но издалека это мы.

— Мы?

— Да, помнишь ту ночь, когда Эш взял твою гитару и играл «Лейла», а мы в это время танцевали?

— Да… на самом деле.

— Хочешь верь, хочешь нет, но это, вероятно, стоит кучу денег.

— Чего-чего?

Я рассказала ему о том, как я наткнулась на Эша в Нью-Йорк Таймс. Я не упомянула ту часть, где мы встречаемся с ним и занимаемся сексом.

— Ты уверена, что это был он?

— Джордан, на выставке была та самая картина, которую он нарисовал на крыше, когда я нашла его, прежде чем он разбил окно в художественном магазине.

— Вау. Я просто не могу в это поверить. Конечно, талант был всегда в нем, я просто сомневался, сможет ли он собраться.

— Я никогда не сомневалась, — ответила я.

Джордан бросил свою сумку на пол и побежал наверх, чтобы увидеть предполагаемый вид картинок.

— О, боже мой. Гений. Как, черт возьми, он это сделал?

— Понятия не имею. У меня нет идей. Я все это время предполагала, что это какая-то абстрактная вещь.

Джордан вернулся вниз, и мы сели на мой диван.

— Это безумие, что он стал каким-то выдающимся художником. Ты подумываешь о том, чтобы связаться с ним?

Вопрос удивил меня. Я думала, что среди всех людей, именно Джордан будет тем, кто станет отговаривать меня от встречи с Эшем, после всех этих лет. Но его тон звучал так, будто он был всецело за.

— Ну, на самом деле, это я собиралась рассказать тебе дальше. Я поспрашивала вокруг и вышла на его менеджера или что-то типа того. Она не сказала бы мне, кем он был, даже если я уже знала. Я увидела это в ее глазах, когда произнесла его полное имя. Во всяком случае, я сдалась, решив, что это все равно глупо. Но после моего выступления, он был там, ждал снаружи.

— Вау.

— Ага.

— Что он тебе сказал? — спросил Джордан.

— Он пригласил меня к себе, чтобы мы могли поговорить. Он клянется, что оставил меня, потому что не хотел меня сдерживать. — Я сделала паузу и посмотрела в окно, пытаясь скрыть грусть, которую я все еще чувствовала.

— И?

— Я не знаю, Джордан. Я просто не могу позволить себе принять этот факт. Он оставил меня, как будто я ничего не значила.

Джордан посмотрел вниз и мягко покачал головой в сочувствии.

— Я чувствую себя так глупо, — сказала я.

— Почему?

— Потому что я выбросила все, что обещала себе сделать, если когда-нибудь снова встречу его.

— Ты занималась с ним сексом? — с выпученными глазами спросил Джордан.

Я посмотрела вниз и кивнула, но он ничего не сказал. Никакого выговора. Никаких осуждений.

— Так что же все это значит?

— Ничего. Это было несколько недель назад. Я ушла посреди ночи, пока он спал. Я оставила ему записку, о том, что больше не позволю ему причинить мне боль. Он писал мне сообщения, но я не могу позволить себе вернуться обратно.

— Ты действительно не веришь ему.

— Я хочу. Правда, хочу. Но мне так долго было больно. Он просто взял и ушел. Никаких объяснений. Он даже не попрощался. Что если бы «Танцы Ноктюрн» провалились? Что если бы мы не отправились в тур? Что если бы я никогда не пробилась? Тогда что будет его оправданием? Мы могли бы быть счастливы. Он принял решение за нас. И я просто не могу поверить, что он просто не встанет и не уйдет, когда что—то снова станет трудным. Он делал это так много раз. И он сделал это, когда я поверила, что он действительно хочет быть со мной.

Джордан слушал, молча, но его поведение изменилось. Его взгляд был направлен сквозь меня, как будто он думал о чем-то другом.

— Скажи мне, что ты не думаешь, что я должна дать ему еще один шанс, потому что я не получу от тебя одобрения, которого жду.

— Бёрд, мне нужно тебе кое-что рассказать. Но думаю, сперва мне нужно найти какое-то защитное снаряжение.

Его попытка пошутить заставила меня напрячься.

— Что?

— Я просто хочу, чтобы ты знала, что я сделал то, что считал лучшим для тебя. Я сделал это из любви. И я не думал, что расскажу тебе, но теперь все по-другому.

— Выкладывай уже.

— Когда ты сообщила мне о том, что не отправишься в тур из-за Эша, я понимал, что ты допускаешь огромную ошибку. Из-за всей этой ситуации, ты перестала мыслить ясно. Ты хотела быть рядом с ним, но я понимал, что твое суждение было затуманено.

Я чувствовала, что Джордан готовился к плохой части.

— Я навестил Эша в больнице. Он казался совершенно здоровым. Он был в своем уме. И я рассказал ему. Я сказал ему, от чего ты готова отказаться ради него, вот и все.

Мне понадобилось несколько ударов, чтобы осмыслить все то, о чем поведал Джордан.

— Это все? — с сарказмом спросила я.

— Я просто знал, что он заботился о тебе, и он не хотел бы, что бы ты упустила такую возможность.

— Ты сказал ему оставить меня? — Я подскочила с дивана.

— Нет, я никогда не говорил ему этого. Я просто рассказал ему то, что он должен был знать. Он сам понимал, что пока он рядом, ты будешь делать все возможное, чтобы помочь ему.

— Я не верю тебе, — усмехнулась я. — Все эти годы ты знал об этом и ничего не рассказал мне?

— Я не хотел, чтобы ты злилась на меня. Он сделал свой выбор и ушел. Если бы я рассказал тебе, это ничего не изменило бы.

— Боже мой, Джордан, — закричала я, сжимая волосы в кулаках. — Как ты думаешь, почему он вообще оказался на улице? Он считал себя бременем. И ты пошел к нему, чтобы объявить, что он снова стал обузой. Конечно же он ушел! Ты заставил его думать, что он причиняет мне боль!

— А разве нет?

— Не твое дело. Не твое гребанное дело! — Я ткнула в него пальцем. — Что происходит с мужчинами, которые принимают решения за меня? — спросила я в отчаянии. — Ты хоть понимаешь, как опасно это могло быть? Мне плевать, насколько нормальным он казался. Там много чего происходит. Человек с такими проблемами как у него, может быстро попасть в ужасную ситуацию.

Джордан потер рукой лоб.

— Я не… он снова выглядел хорошо. Ты была моим приоритетом. Я не хотел, что бы ты сожалела.

Я саркастично засмеялась.

— Думаешь, у меня не было никаких сожалений после его ухода?

— Я боялся, что если сразу расскажу тебе обо всем, то есть риск, что ты все бросишь и попытаешься найти его. Потом прошло время, и я решил, что ты двигаешься дальше.

— Ты не должен был принимать решения.

— Когда Эш ушел, ты смогла воплотить в жизнь свои мечты. И теперь он вернулся. Может, так и должно было быть? Какой смысл был говорить тебе об этом раньше?

— Это позволило бы мне намного меньше страдать. Сколько ночей я спрашивала себя, почему? Почему он лгал, почему он сказал, что будет там, а потом просто ушел. Это из-за тебя! Ты вмешался! Ты действовал за моей спиной! А затем ты лгал об этом годами. Ты мой лучший друг, и ты меня обманул. Ты смотрел, как я страдаю, и ты не сжалился, чтобы облегчить мою боль.

— Ты тоже солгала Эшу. Ты не рассказала ему о туре, потому что знала, что он скажет тебе ехать. Или, может быть, ты знала, что он уйдет сам.

— Не переводи стрелки на меня, — сорвалась я.

Джордан сделал паузу, закрыл глаза и глубоко вздохнул, прежде чем снова открыть их.

— Мне очень жаль, Бёрди. Мне действительно очень жаль.

— Тебе не жаль. Ты говоришь мне это сейчас, только потому, что он может снова нарисоваться.

— Я говорю тебе это сейчас, потому что хочу, чтобы ты увидела полную картину того, почему он принял такое решение. Я думаю, он любил тебя, и думаю, именно поэтому он и ушел. Я думаю, что это единственная причина, почему он ушел.

— Неважно, Джордан.

— Я действительно думал, и все еще так думаю, что это к лучшему. Посмотри на все, что ты имеешь.

— Господи, ты такой всезнайка. У тебя нет ответов абсолютно на все, Джордан.

— Ты думаешь, что ты во всем разбираешься, со своим идеальным мужем и маленьким азиатским ребенком.

— Мило, очень мило, Бёрд.

— Пять лет. Ты провел в этой лжи пять лет. Ты всегда считал, что Эш помеха. Ты уже давно принял решение.

— Это не правда. Мне нравился Эш.

— На расстоянии. И ты, как никто другой, должен знать, каково это — жить на задворках общества. Для людей, осуждающих тебя, не зная тебя лично.

— О, так из-за того, что я гей, я должен стать покровителем бездомных?

— Вот оно, дамы и господа. Что на самом деле чувствует Джордан! — объявила я для невидимой аудитории.

Джордан закатил глаза.

— Ты заставил Эша чувствовать, что он — проблема, которую нужно устранить.

Джордан отвел взгляд. Ему стало стыдно.

Я подошла к картине и указала вниз.

— А это то, что он думал о тебе. Ты манипулировал им.

Я не думаю, что когда-либо еще, до этого момента, была так зла. Всегда было что-то, что не имело смысла в уходе Эша. Это заставило меня почувствовать. Я представила наши отношения, и то, как мы важны друг другу. У Джордана был ответ на все это. Он наблюдал за тем, как я страдаю, но продолжал хранить тайну. Все это время он знал, что поступил неверно, действуя у меня за спиной.

— Я не могу тусоваться с тобой сегодня. Просто не могу, — сказала я, поднимаясь по лестнице. — Тебе не обязательно уходить, но если бы ты это сделал, было бы замечательно.

— Я уйду, — сказал Джордан. — Я люблю тебя, Бёрди.

Я подняла руку, чтобы заставить его заткнуться. Я не хотела слышать эту чушь. Действительно не хотела.

Я пошла в ванную, сточила немного горячей воды и ополоснула лицо, в попытке добиться некоторой ясности. Я услышала, как дверь в мою квартиру закрылась. Джордан ушел.

Я вернулась к лестнице, посмотрела через край перил вниз на картину. Тогда все было гораздо проще.

Эш

Я опоздал. Слишком поздно, черт возьми.

Мы с Миллером поспешили в больницу. Наша мама сидела в комнате ожидания, одна, смотря вниз. Ее глаза были сухими, возможно, она еще пребывала в шоке. Это случилось так быстро. Она разговаривала с ним. Они шутили о том, что посадят его на жесткую диету, когда он вернется домой. Миллер сообщил им, что я приду. Судя по всему, он уже решил, что не примет от меня «нет» в качестве ответа.

Она ушла, чтобы принести кофе, и когда вернулась, вокруг него будто ад разверзся. Потом он умер.

— Мама, — окликнул ее Миллер.

Я думаю, что в тот момент, когда она увидела своих сыновей, реальность только что случившегося ударила по ней. Она встала и разрыдалась, практически вопя. Мы оба обняли ее. Это не было неловким. Там не было места для нее. Мы все были сломлены.

Она повернулась ко мне, обхватила мое лицо руками и притянула меня к себе.

— Мой мальчик… мой красивый мальчик. — Она обняла меня, рыдая мне в грудь. — Твой отец так сильно тебя любил. Мы так по тебе скучали.

Я хотел, чтобы мое сердце согрелось этими словами, но оно было перегружено сожалением. Я всегда опаздываю.

Я был уверен, что она рассердится, но все, что я почувствовал, это ее безусловную любовь. Не знаю, почему я позволил себе думать, что глядя на меня, мои родители видели только смерть Сары. Моя болезнь и чувство вины затмили мои мысли. Я видел только тьму.

Бёрди была моим единственным светом в то время. Как раз перед тем, как покинуть ее, я стал Эшем, который жил с надеждой. Затем я позволил ей уйти, погружаясь снова в тень. Сделал бы я это снова? Да, черт возьми. Я бы сделал это снова, чтобы Бёрд стала той звездой, какой она является сейчас. Но это — упущенная возможность увидеться с отцом — была ценой, которую я должен был заплатить.

Я думал, что у меня еще есть время. Мой отец всегда был таким крепким. Я все еще думал о нем, как о человеке, который возвышался надо мной. Он навсегда останется бесстрашным морским пехотинцем. Я вспомнил, как в детстве, он был похож на супергероя, надевая свою форму. Он ушел на войну и вернулся невредимым. Я думал, что мой отец никогда не умрет.

— Мама, прости меня, — прошептал я ей в макушку.

— Я просто рада снова тебя видеть. Дорогой, я знаю, как тебе было больно. Я просто хотела, чтобы мы могли помочь. Я лишь хотела, чтобы ты позволил нам.

— Никто не мог. Я сам себе злейший враг. Я очень сожалею по поводу отца, но я останусь здесь. Я сделаю это ради тебя.

— Ты мне ничего не должен. Я привела тебя в этот мир. И это я должна о тебе заботиться.

Я позволил себе горевать столько времени, сколько мне было нужно и, когда моя мама была слабой, я не оставил ей времени прийти в себя. Траур временный, но я предположил, что я разрушил ее непоправимо.

Миллер вмешался:

— Мам, мы обо всем позаботимся. Я знаю, ты с папой уже договорились обо всем с похоронным бюро. — Она кивнула.

— Почему бы нам не отправиться домой? Элла встретит нас там, чтобы мы могли быть все вместе, — сказала она.

Эш

Дом моего детства едва изменился, это касается и моей комнаты и спальни Сары. Как и сказал Миллер, мы оба умерли, оба застряли во времени. Желание выпить зашевелилось во мне. Я не употреблял ни глотка с тех пор, как встретился с Бёрд, и это было не сложно. У меня снова появилась надежда. Но столько эмоций закручивалось внутри меня сейчас, и я не мог справиться со всеми.

Моя мать приняла несколько снотворных, чтобы заставить себя немного отдохнуть. Она была в больнице два дня подряд. Миллер разговаривал по телефону внизу, Элла работала над организацией похорон. Я бродил по дому.

Это вызвало много воспоминаний. Я увидел призраков: Миллера, бегущего за нами с Сарой по коридору, и моего отца, который кричал, чтобы мы прекратили. Я увидел нас с Миллером под светящимся одеялом посреди ночи. Я увидел себя, как стучался в дверь ванной в школьное утро и орал Саре поторопиться, напоминая ей, что несмотря ни на что, она все равно будет выглядеть дерьмово. Она обоооожала это.

Я проскользнул в комнату Сары и запер за собой дверь. Комната была заполнена символами, которые доказывали ее существование: футбольные трофеи, школьные фотографии, плакаты ее любимых музыкантов и групп. Я провел много времени в музеях и теперь оказался в болезненном мемориале моей сестры.

На ее столе лежал альбом — скрапбук. Я взял его и пролистал страницы. Наброски рисунков карандашом, шнурок, билетик на концерт. Детское домашнее задание. Там было написано предложение, и она должна была его закончить.

В одном из них говорилось: «Когда я вырасту, я хочу быть…»

И своим неуклюжим почерком он ответила: «Как мой брат Эш. Он повсюду видит радуги и рисует их».

Я захлопнул альбом, сел на ее кровать и заплакал. Я не оправдал это. Я перестал видеть радугу. Я позволил ей убить мой дух, когда это было последним, чего она хотела.

Я почувствовал, что начал проваливаться в яму. Монстр депрессии может поглотить меня, если я не найду способ остановить это. Я взглянул на ее ванную, когда уродливые мысли пытались заставить меня услышать их. Я знал, что они были иррациональны. Я знал, что мне нужно позвонить своему терапевту. Мне, возможно, нужно будет пересмотреть свои лекарства: путешествие, неожиданный сильный стресс, триггеры. Но я не хотел звонить. Я лишь хотел прислушаться к уродливым мыслям.

Я знал, что уничтожу свою мать, Миллера и даже Бёрд, но падение было таким внезапным и быстрым, как будто кто-то выбил почву из-под моих ног, и не было ничего, что могло бы замедлить спуск.

Я встал и вошел в крошечную ванную Сары, роясь в поисках чего-нибудь, что остановит это свободное падение. Чтобы чувство опустошенности прошло раз и навсегда. Там ничего не было, и я был настолько растерян, что ударил зеркало, висящее передо мной, оно разлетелось на осколки.

Они смотрели на меня: осколки стекла, сотни разбитых Эшей смотрели на меня, осуждали меня, издевались надо мной.

Я засунул свою чертову руку в раковину, дотянулся до осколка и схватил его. Кровь потекла, когда я сжал свое запястье, и он врезался мне в ладонь. Мучительная боль снова заставила меня почувствовать себя настоящим. Это заставило меня кое-что понять и отвлечься от опустошающего чувства свободного падения.

Рингтон моего телефона отвлек меня от сжимания осколка. Я покачал головой, как будто пытался разрушить чары, и вытащил телефон из кармана.

Я не узнал номер.

— Эш? — ручка на двери дернулась. — Эш? — Миллер начал стучать в дверь. — Там все хорошо? Мы слышали удар.

— Привет?

— Э..эш? — голос на другой линии был пронизан слезами.

— Да?

— Это я… — Бёрд, но что-то было не так.

— Бёрд? Ты в порядке?

— Я… ты нужен мне здесь. Умо… пожалуйста. — Она была в истерике. В одно мгновение я позабыл обо всех своих страданиях, и мне захотелось, чтобы ей стало лучше.

— Успокойся Бёрд. Что случилось?

— Джордан. Джордан — это всё, что она смогла произнести.

35 глава

Бёрд

Я проснулась от ужасного сна. В том состоянии, когда у тебя болит голова, ты не знаешь, в каком веке ты сейчас находишься или кто ты вообще. Снаружи было темно, но солнце еще светило, когда я плюхнулась в кровать, чтобы остыть, после того как Джордан поведал о том, что он лгал мне пять лет.

Я спустилась вниз, громко хихикая над картиной, все еще разложенной на полу моей гостиной. Мои два любимых парня. Мои два самых больших разочарования. Я посмотрела время на микроволновке: 8:31. Потрясающе. Я бы наверняка не смогла спать всю ночь. Я порылась в темноте, разыскивая электрочайник, и щелкнула включателем. В ожидании, пока закипит вода, я взяла пульт и включила телевизор.

Шли вечерние новости, я застонала, не в настроении смотреть их, но если честно, у меня не было настроения смотреть хоть что-либо.

Блаблаблабла… движение… блаблаблабла… сюрприз, снова будет тепло… произошла авария на I-5, перевернулся тягач, большое число погибших.

С горячей кружкой чая в руках, я смотрела в экран телевизора. В это самый момент камера с вертолета увеличила картинку происходящего.

Я покачала головой из-за неразберихи. Автомобили были перевернуты, несколько было разбито так, что повсюду были обломки, казалось, что движение приостановилось на мили за ней.

Ситуация могла быть намного хуже. Я ненавидела подобные сравнения, как будто это был способ, чтобы сказать — отстойно быть тобой! Но в этот момент, это позволило мне посмотреть на все под другим углом. Все не так плохо, как кажется. Ну, большинство вещей.

Я пролистала каналы, и беззастенчиво смотрела Love and Hip Hop (прим. переводчика: реалити-шоу о личной жизни нескольких музыкантов, исполнителей или продюсеров) некоторое время. Как бы ни была запутана моя личная жизнь, радовало, по крайней мере то, что я не была одной из этих людей. Потом я задумалась о своем телефоне. Я предположила, что вероятней всего Джордан пытался позвонить или написать мне. Я ничего не слышала от Джессы или мамы несколько дней, и вероятно это они проверяют, как я добралась домой.

Я сбегала наверх и нашла свой телефон, запутавшийся в простынях.

Пятнадцать пропущенных вызовов.

Это было не похоже на звонок по телефону среди ночи. Я просто знала, что что-то было не так.

Я посмотрела журнал вызовов.

Тревор.

Тревор.

Тревор.

Джесса.

Джесса.

Тревор.

Тревор.

Тревор.

Тревор.

Тревор.

Тревор.

Мама.

Джесса.

Тревор.

Алана.

Я возилась со своим меню, чтобы добраться до голосовой почты: «Приветик, Бёрди. Джордан написал мне, что возвращается домой. Я слышал, у вас двоих произошла небольшая ссора. Отстой. Он должен был вернуться около часа назад. И он не отвечает на звонки. Я подумал, может ты что-то слышала от него».

Я нажала на следующее: «Бёрд… о, боже мой. Джордан попал в аварию. Я не могу поверить в это», едва внятно говорил Тревор: «Позвони мне, когда прослушаешь это. Мне нужно, чтобы ты позвонила мне. Где ты?»

Я проиграла сообщение Джессы: «Бёрд. Мне только что звонил Тревор. Произошло что-то действительно плохое. Он пытается связаться с тобой. Он звучал мрачно».

Я отказалась от остальных сообщений и набрала Тревора, выпрыгивая из кожи вон от тревоги. Теперь Тревор не отвечал. После четырех последовательных звонков он ответил.

— Бёрд! — зарыдал он. — Я не могу в это поверить.

— Во что поверить?

— Джордан ушел. Джордан ушел, — прозвучал его голос.

— Что? Тревор, о чем бога ради, ты говоришь?

— Ты смотрела новости? Он был в том месиве. Он даже не успел попасть в больницу.

— О, боже мой. Нет. Нет, — прошептала я себе. Этого не случилось. Я все еще была наверху, спала в своей кровати, где я, проснувшись, поняла бы, что это все было неким сном, чтобы я могла простить его за то, что он сделал. Но я не просыпалась.

— Подожди. Я не понимаю. Он в больнице? — Я подумала, что если продолжу спрашивать, то может, я получу другой ответ.

— Нет. Нет… — плакал он.

— Где ты?

— В больнице.

— Мне нужно приехать.

Он быстро собрался.

— Я не хочу, чтобы ты водила в таком состоянии. В любом случае автострада здесь заблокирована на несколько миль. Приезжай завтра.

— Я не могу сидеть здесь, — воскликнула я. — Я не могу находиться здесь в одиночестве.

— Пожалуйста, Джордан не хотел бы, чтобы ты сейчас ехала в таком состоянии. Просто оставайся в безопасности.

— Я не могу быть одна, — заплакала я. — Боже мой. — Я опустилась на пол. Это все не реально. Это все было не реально.

— Как Анна? Она в порядке?

— Она с моей мамой. Я еще не сказал ей. Я не знаю, как сообщу это нашей маленькой девочке.

— Этого не происходит, — прошептала я.

— Пожалуйста, позвони кому-то из друзей, чтобы он остался с тобой. Бёрд, мне нужно идти. Родители Джордана на другой линии. Я люблю тебя, девочка. Пожалуйста, останься дома сегодня вечером. Мы будем ждать тебя завтра. Посмотри, сможешь ли ты найти того, кто сможет поехать с тобой. Мне не нравится идея, чтобы ты ехала одна.

В этом был весь Тревор, его муж только что умер, а он беспокоится о моей безопасности за рулем.

— Я люблю вас, ребята, — плакала я в трубку. — Мне так жаль.

— Я люблю тебя. Мы должны быть сильными ради друг друга. Ты нужна мне. Анна будет нуждаться в тебе.

Я повесила трубку и сидела в темноте, звук моих рыданий раздавался громче телевизора.

Я только что унаследовала дочь и потеряла лучшего друга. Прекрасный образец человека. Того, кто сделал мир лучше. Он не был идеальным, но его самой большой ошибкой было слишком много заботы. И последнее, что я сделала для него, это выставила его из своего дома и отправила в последний путь в его жизни.

Осознание этого ворвалось в мое сердце. Я привела Джордана к смерти.

Скорбь набегала быстрыми волнами, каждая из которых была больше предыдущей, такими, что я едва могла отдышаться от утопления.

Джордан был моим одеялом безопасности, когда я переехала в Лос-Анджелес. Он защищал меня, он наставлял меня, он направлял меня. Я чувствовала себя в безопасности, потому что существовал Джордан. Я воспринимала его как должное: его лекции, его опеку. В трудные времена ему пришлось нелегко со мной. Но сейчас, я бы убила за одну из его лекций.

Я смотрела на свою дверь, ожидая Джордана, который вбежал бы с новостями или истерическим видео на YouTube, как в дни нашего соседства. Но дверь была неподвижна. Джордан никогда не войдет в нее снова.

Я не хотела оставаться одна. У меня были друзья, которых я приобрела за эти годы. Мы с Марли сблизились с тех пор, как она извинилась передо мной в ванной, но немногие понимали, что для меня значит Джордан. Я думала о картине, лежащей на моем полу. Лишь небольшое количество людей жили в то время, когда мы с Джорданом проживали в квартирке на Скид-Роу, когда мы были начинающими танцорами. Так мало людей знало меня, я имею в виду, по-настоящему знали меня. Мои величайшие страхи, мои слабости, уязвимые места. Я тонула, и мне нужен был кто-то, кто обернул бы свои руки вокруг меня и вытащил на берег. Как будто невидимая сила взяла меня за руки, направила мои пальцы к моим сообщениям в Фейсбуке, а затем к последнему, которое я получила от Эша. Я не открывала ни одного, вплоть с самого первого, моя сила воли была не достаточно сильной, чтобы не ответить, если бы я прочла их.

Мой отец болен. Он стабилен, но я еду в Лос-Анджелес, чтобы быть со своей семьей. Я просто хотел, чтобы ты знала, что я пробуду в городе какое-то время. И я знаю, что у тебя великолепная жизнь, но я держу свое обещание.

В сообщении был указан номер телефона Эша, и я прижалась к нему своим пальцем. Он был кораблем, пробивающимся сквозь волны, плывущим мне на помощь. Эш был слишком близко ко мне, чтобы сопротивляться.

Эш

Квартира была погружена в полную темноту, когда я вошел внутрь. Хрупкое колебание ее всхлипываний было единственной вещью, которую я смог увидеть. У нее был самый причудливый, озаряющий смех, который я когда-либо видел, но у нее были и самые печальные, самые разбитые рыдания. Я на секунду закрыл глаза, но цвета продолжали жить в моем воображении, и даже с закрытыми глазами мне не удалось избежать ее страданий.

— Бёрд?

— Я здесь.

Я последовал за ее голосом и, наконец, увидел, мягкий фиолетовый свет, который обрамлял ее темную фигуру.

— Я не могу в это поверить. Я не могу в это поверить, — шептала она, сидя на подоконнике, наблюдая за центром Лос-Анджелеса.

— Мне очень жаль, Бёрд. — Я провел рукой по ее мягким кудряшкам.

Она развернулась и прижалась ближе к моему телу, и я обнял ее, когда ее тело содрогнулось от страданий. Я обнимал ее в тишине, пока моя рубашка впитывала ее слезы.

— Он рассказал мне о том, что сказал тебе. Я понятия не имела.

— Я предполагал, что он мог это сделать.

— Я была так зла на него. Я никогда не хотела, чтобы ты чувствовал себя бременем. Ты никогда не был бременем для меня, Эш. Никогда.

— Я знаю, что ты никогда не воспринимала меня таковым, Бёрд. Я знаю, что ты любила меня.

— Но ты ушел.

— Потому что знал, что ты отказалась бы от шоу. Я дал тебе возможность рассказать мне. Когда ты этого не сделала, я знал, что это значит. Это означало, что я был на твоем пути. И ты слишком сильно любила меня, чтобы это увидеть.

Она застонала, словно боль была физической:

— Это так больно. Я не знаю, как с этим справлюсь.

— Ты сильная, Бёрд. Сильнее, чем я.

Она начала отчаянно плакать:

— Это моя вина. Это все моя вина. Я сказала ему уйти. И он возвращался домой, и именно тогда попал в аварию. Он должен был провести следующие несколько дней со мной. Как, однажды, мне объяснить все это его маленькой девочке?

— Бёрд, в том, что случилось, не было твоей вины. Это был несчастный случай.

Она скрыла свои карие глаза от меня.

— Почему тебе так легко говорить эти слова мне, но не себе?

Ее слова подняли огромный валун из груды камней, которые так долго давили на меня. Как будто вся боль, которую я когда-либо чувствовал, имела цель. Поэтому, в этот момент, я мог быть здесь, для нее, и понимать то, что она чувствовала так, как никто другой бы не смог. Это было не только чувство потери, но и чувство ответственности. Я готов был чувствовать свою боль на протяжении тысячелетия, лишь бы я мог облегчить ее.

Я не верил, что Бёрд была виновата. И в тот скоротечный момент, когда она бросила мне вызов, я смог выйти за пределы себя и увидеть, что, возможно, смерть Сары тоже не была моей ошибкой.

Глаза Бёрд мельком увидели мою руку, небрежно замотанную в пропитанную кровью марлю. Она схватила ее:

— Что случилось с твоей рукой?

— Ничего. Это пустяк.

— Скажи мне.

Я не хотел, чтобы речь шла обо мне.

— Мой папа сегодня умер.

— Боже мой. Этого не может быть на самом деле, — она склонила голову к своим рукам. — Мне очень жаль. И ты здесь. Я не хотела отрывать тебя от дел. Я понятия не имела.

— Нет никого больше, с кем бы я предпочел быть. Ты нужна мне.

— Ты это сделал? — спросила она, глядя на мою ладонь.

— Не специально. Я разбил зеркало.

— Эш…

Мы спасаем друг друга. Это то, что мы делаем. Годы назад она бесстрашно вмешалась, когда я был депрессивным ребенком, который хотел исчезнуть. Сегодня, я был мужчиной, который был на грани срыва. В обоих случаях она спасла меня.

Я наконец-то понял, что был здесь, чтобы теперь спасти ее.

Бёрд позвонила мне, погружаясь в одинокие воды скорби. Ей нужно было, чтобы я вытащил ее из черных глубин, куда мог проникнуть лишь крошечный проблеск света, и вернул ее на берег. Но для того, чтобы я смог это сделать, мне самому придется плыть к этому одинокому мерцающему свету. Я бы не смог вытащить ее из глубины, если бы не хотел вытащить и себя вместе с ней.

— Позволь мне позаботиться об этом, — сказала Бёрд.

— Не нужно, все в порядке.

— Пожалуйста, позволь мне отблагодарить тебя, — наш способ убедить другого принять помощь, когда мы были слишком слабы, чтобы признать, что нуждаемся в ней. — Позволь мне позаботиться о тебе. В любом случае это меня отвлечет.

Я уступил, и она вернулась с аптечкой.

— Бёрд, я держу свое обещание. Я получаю помощь. Ты была права. Тут не все так просто. И я буду стараться изо всех сил, чтобы мне стало лучше.

Она ласково мне улыбнулась. Она знала, чего я хотел, но сейчас не время просить второй шанс. Я бы хотел заслужить ее возвращение. Я бы хотел, чтобы она действительно поверила, что я ее больше не оставлю.

— Это все, чего я когда-либо хотела для тебя.

Как только новая повязка была обернута, она поцеловала мою руку.

— Так лучше? — спросила она.

Я ничего не мог поделать с собой. Я притянул ее к себе и поцеловал. Поцелуй был нежным, сладким. Этой ночью мы не зайдем дальше этого поцелуя.

Она прижалась своим лбом к моему, и слезы вернулись вновь. Я понимал этот тип горя. То как он будет казаться неподвижным, но затем он вырвется из тебя еще до того, как у тебя появится шанс остановить его.

— Я просто хочу исчезнуть, — плакала она.

— Я не позволю этому случиться, Бёрд. Я больше никогда не выпущу тебя из виду.

36 глава

Бёрд

Хотела бы я сказать, что помню многое о поминках и похоронах Джордана, но все было, как в тумане. Я помню только то, что Эш всегда был рядом. Он всегда присутствовал, словно воздух, необходимый, но не навязчивый. Его присутствие дало мне силы пережить те тяжелые дни. Но именно в дни после похорон было сложнее всего. Когда мне пришлось постараться и узнать, как начать жить без моего лучшего друга.

Это произошло так внезапно. Мы не успели подготовиться или попрощаться. Смерть Джордана даже не осознавалась вплоть до того, пока мы его не похоронили. И когда это произошло, я чувствовала, что каждое мгновение каждого дня я пыталась двигаться вперед по зыбучим пескам. И чем сильнее я старалась, тем глубже тонула.

Эш был рядом. Он обнимал меня на полу ванной, пока я плакала. Он слушал меня, когда мне нужно было поговорить, а иногда он сидел со мной в полной тишине. Он был моей силой, когда мне казалось, что я не смогу собрать свою.

Я познакомилась с мамой Эша на похоронах его отца. Я узнала, от кого он унаследовал свои мудрые глаза. Обстоятельства, при которых мы встретились, были далеко не идеальны, но она была любезной, учитывая ситуацию. Она также настояла на том, чтобы Эш как-нибудь привел свою «подругу» на ужин, как любая любопытная мама.

Когда мы вернулись в мою квартиру после похорон его отца, Эш был молчаливым. Но эта тишина не была умиротворенной. Я чувствовала, что внутри него что-то бушует. Вещи, которые он боялся показать мне.

Он хотел быть сильным для меня, но я должна была позволить ему быть слабым. Я должна быть той, кто позаботится о нас.

Эш пошел на кухню, налить себе немного воды, и я последовала за ним. Он наполнял стакан, стоя ко мне спиной. Я подошла к нему сзади и прошептала:

— Это нормально, грустить, Эш. Тебе не нужно скрываться от меня.

Он перестал наполнять стакан и осторожно отставил кувшин на стойку. Затем он развернулся, не моргая, он смотрел прямо в мои глаза, но при этом он боролся из последних сил.

Я смотрела в его зеленые глаза, обрамленные бледно-розовым цветом, подчеркивая случившееся горе и нежно гладила его по щеке.

— Скажи мне, что ты чувствуешь, Эш. Позволь мне помочь тебе. Позволь мне отблагодарить тебя.

Я обняла его и почувствовала два больших вздоха, когда он отпустил свои слезы. Он обнял меня, словно я была единственной вещью, способной удержать его на плаву.

Ашер не скрывал своих чувств за загадочными формулировками, чтобы позже наказать себя. Он рассказал мне обо всех своих сожалениях, своих страхах. Он рассказал мне все, его кошмары, где смерть его сестры превратилась в мою. Он рассказал мне о том, как он испугался, что снова сорвется. Как он боялся того, что однажды лекарства перестанут помогать, или отнимут у него синестезию. В каком он был ужасе от того, что его отправили в больницу, и обо всех подробностях его первого срыва.

Тогда я и осознала, что Эш повзрослел. У меня наконец-то был весь Эш. Не только его кусочки. Весь он.

***

Через две недели после смерти Джордана, я отправилась навестить Тревора. Он был родом из Сан-Франциско, что означало его семья была рядом, помогая ему, но Анна теперь была также и моей ответственностью. Тревор и Анна были моей семьей.

Пока меня не было, Эш отправился к своей маме на семейную встречу. Когда он рассказал мне о своих планах, это вызвало первый проблеск радости в моей душе после смерти Джордана.

Я подъехала к их загородному дому. Моему сердцу было больно, зная, что я не услышу громкого смеха Джордана в его гостиной, и что меня не встретят у двери одним из его медвежьих объятий, который включал в себя дополнительное вращение. Я принимала свое время с Джорданом как должное. Это так легко сделать, когда думаешь, что у тебя есть все время мира с этим человеком.

Я позвонила в звонок и услышала шум за дверью, включающий в себя лай собаки и крик Анны.

— Это Боуди!

— Привет, красавица, — сказал Тревор, распахнув дверь. На его лице была улыбка, но я могла видеть и мешки под глазами от слез и недостатка сна.

— Привет, красавчик, — сказала я в ответ. Это была наша с ним шутка, поскольку Тревор действительно был чертовски великолепен.

Мы обнялись, но, в отличие от наших обычных приветствий, это объятие затянулось. А затем они превратились в крепкие объятия, когда мы оба заплакали. Тревор был окружен семьей на протяжении всех похорон, и это был первый раз, когда мы с ним были одни. Джордан почти всегда был рядом с нами, и это сделало его отсутствие более ощутимым.

Мы проплакали несколько минут, но потом, я заметила маленькую Анну, растерянно смотрящую на нас. Этой бедной маленькой девочке пришлось многое пережить.

Я вытерла слезы и опустилась на колени:

— Привет, мой маленький цветочек, — сказала я, целуя ее в лоб. Она смотрела на мои волосы, будто была загипнотизирована, и завивала их вокруг своих пальчиков. Она всегда была очарована моими волосами.

Я подарила ей поцелуй Эскимоса. Анна мягко обхватило мое лицо своими ручками. Мое лицо было просто лицом тети Бёрди, которое целовало ее, смеялось с ней, танцевало с ней. Она не видела моих шрамов.

Мы расположились на их заднем дворе, наблюдая за тем, как Анна играет в своем миниатюрном игровом комплексе.

— Эта маленькая девочка — то, что поддерживает меня сейчас, — сказал он.

Я потерла плечо Тревора. Я не считала правильным говорить ему, какую потерю чувствовала сама. Какими бы мои чувства не были, его боль должна была быть десятикратной.

— Как твои дела, Бёрд?

— Я в порядке. — Мне потребовались все мои силы, чтобы задушить узел, который поднялся с самого желудка.

— Я знаю, он хотел бы, чтобы мы были счастливы. И однажды я буду, но прямо сейчас я так сильно по нему скучаю.

— Я тоже, — сказала я.

— Ты была ему сестрой, которой у него никогда не было. Он так сильно любил тебя, Бёрд.

Слова подтолкнули узел вверх так, что я больше не могла сдержать слезы. Я чувствовала, что должна признаться Тревору. Я должна была сказать ему, что я та, кто отправил его на тот свет раньше времени.

— Тревор, я была резка с ним в последний раз, когда мы виделись. Господи, если бы я могла вернуть этот момент назад. Я бы никогда не позволила ему уйти.

— Не делай этого. Братья и сестры ссорятся. Люди, которые заботятся друг о друге, ссорятся. Дерьмо случается. Джордан попал в дерьмовый шторм. Мы не можем жить своей жизнью с этим «а что, если…». Их слишком много, черт возьми. Ты знаешь, что он должен был вернуться только на следующей неделе, но из-за работы я заставил его приехать раньше, чтобы он мог присмотреть за Анной. Я мог бы сидеть здесь весь день, спрашивая себя, почему я это сделал.

— Ты не должен поступать так с собой.

— Точно, и ты не должна.

Я провела остаток дня, смотря Netflix с Тревором, учила Анну некоторым танцевальным шагам и делала все возможное, чтобы снова научиться жить. Мы с Тревором договорились делать это чаще. На следующий день я вернулась домой.

***

Вернувшись домой из Сан-Франциско, я обнаружила Эша на кухне, неистово трудившегося над несколькими кастрюлями и сковородами.

Это был первый раз, когда я почувствовала себя нормально за какое-то время.

— Привет, — перекрикивала я звуки проигрывателя и шипение. Он подпрыгнул и развернулся. На нем был одет мой потрепанный фартук, и я взорвалась смехом.

— Замечательно. Просто посмейся над человеком, который достаточно уверен в своей мужественности, чтобы носить потрепанный передник в цветочек.

— Прости, это забавно. Хотя в этом есть что-то странно сексуальное…

Зрелость была Эшу к лицу. Конечно, ему было только двадцать шесть, но, вау, двадцать шесть ему шли. Двадцать один тоже выглядели хорошо, но двадцать шесть были похожи на Эша с посыпочкой сверху.

— Могу ли я помочь? Я не помню, чтобы ты был грандиозным поваром…

— Вот для чего люди изобрели интернет.

— Оу, это будет ужааааасно. Как все прошло у твоей мамы?

— Все было хорошо. Все еще тяжело. Все пытаются быть позитивными и чтить память отца забавными историями, но я столько всего пропустил. Я не могу не чувствовать себя мудаком.

Я сочувствую ему. Я бы хотела повернуть время вспять и подарить ему те годы. Но важно было то, что он сразу отпускал эти мысли, вместо того, чтобы позволить им гнить внутри себя.

— Я понимаю. Но ты не такой. Ты один из самых заботливых людей, которых я знаю.

Он одарил меня полуулыбкой.

— Все так стараются, чтобы я чувствовал себя желанным, потому что они боятся, что я снова уйду.

— Я тоже все об этом знаю.

Эш не прокомментировал это. Я не пыталась бросаться в него этим, это была просто честность. Эш был идеален, но во мне все еще сохранилось, то сомнение, что он снова мог исчезнуть. Я никак не могла избавиться от этого страха.

Мы накрыли восхитительный ужин, состоящий из переваренной пасты и резиновой курицы под пармезаном. По иронии судьбы, это было самое большее, что я съела за несколько недель.

Я отлучилась в ванную, и когда я вышла из нее, проигрыватель снова включился, проигрывая песню, которая вернула меня в то время, которое я провела вместе с Эшем в моей маленькой квартирке. Это была та песня, под которую мы впервые поцеловались.

— Могу я пригласить тебя на танец? — спросил он, протянув мне руку.

Я улыбнулась и покачала головой, когда подошла и протянула ему свою руку. На этот раз это были не два робких ребенка, прокладывающих себе путь к поцелую. Я комфортно прижалась к нему, когда он положил свою руку мне на бедро и поднял другую вверх и в сторону, и мы мягко покачивались из стороны в сторону.

Я положила голову ему на плечо и ощутила его запах, слабый сохранившийся запах бергамота и апельсина, его гель для душа. Он прислонился своей щекой к моей, так что щетина его бороды слегка поцарапала мою щеку.

У нас ничего не было, только пару поцелуев. Вокруг нас было слишком много смертей. Я просто пыталась выжить. Но, в конце концов, я почувствовала, как мое тело наполнилось желанием. Свободной рукой я провела по груди Эша, его шее, затем сквозь его волосы, потянув за них и подняв свои глаза, привлекая его к своим губам.

Он схватил меня, и я обхватила его ногами, когда он отнес меня к моему огромному подоконнику. Это было одно из моих любимых мест в квартире. С другой стороны от нас был центр Лос-Анджелеса, город, который, несмотря на все хорошее и плохое в нем, объединил нас.

— Я хочу, чтобы ты был внутри меня, — умоляла я. — Это все, что я хочу чувствовать.

Он освободился от джинсов:

— Я мог бы жить внутри тебя, — сказал он, прижимая свое теплое тело к моему.

37 глава

Бёрд

Следующим утром я готовила для Эша, трудясь над панкейками, яйцами и беконом.

— Святой ад, — сказал он, подходя к пиршеству в своем обнаженном великолепии.

—Ты ведь понимаешь, что люди в здании через улицу могут видеть тебя, — сказала я, бросив в него свой фартук.

— Ну, если ты так настаиваешь, — ответил Эш, надевая его. Он полез в холодильник, чтобы что-то прихватить, открывая мне вид на его голую задницу, по которой я быстро шлепнула.

Я снова влюбилась. Не снова. Я никогда не переставала любить Эша. Но эта любовь была глубже, уходя корнями глубоко в землю. Мы лучше понимали себя как личностей, что позволяло нам быть цельными друг для друга.

— Бёрд, я должен вернуться в Нью-Йорк, — со всей серьезностью сказал Эш во время завтрака.

Мое сердце замерло. Я была неосторожной. Я снова открыла свою душу Эшу, а он возвращался к своей прежней жизни. Он никогда не говорил того, что мы вместе. Между нами никогда не было серьезных отношений.

— Оу, — произнесла я.

— Бёрд. Я должен вернуться к работе. У меня есть несколько проектов, которые я должен закончить. Я никогда не планировал так долго оставаться в Лос-Анджелесе.

— Конечно. Я понимаю.

— Но, я не хочу, чтобы это закончилось.

— Я тоже.

Боюсь, что я слишком быстро прыгнула обратно. Он все еще содрогался и говорил во сне. Он только начал посещать терапевта. И мы жили на противоположных концах страны.

— Так, как мы это сделаем? — спросил он.

— Я не знаю. Я даже не знаю, где буду через несколько месяцев, — сказала я. На этот раз я не хотела отказываться от чего-то, ради кого-то.

— Я могу работать где угодно.

— Эш, тебе все еще нужно закончить и другие дела в Нью-Йорке. Ты лишь прошелся по поверхности существующих проблем.

— Ты права, — сказал он, вставая, чтобы отнести тарелку в мойку. — Но я вернусь к тебе, Бёрд. И если ты мне позволишь, я буду готов жить с тобой даже на гребанной Луне, если придется. Я хочу всю оставшуюся жизнь компенсировать те пять лет, которые я потерял. Я хочу наблюдать за твоими танцами по всему миру. Я хочу иметь с тобой детей. Мы не должны выбирать между нашей карьерой и друг другом. Мы можем иметь все это.

— Я знаю Эш. И я так сильно люблю тебя, но…

— Но, я оставил тебя и разбил твое сердце. Я знаю. Знаю, — сказал он с сожалением.

Я хотела прыгнуть в его объятия, я хотела сказать ему, что я хочу все это тоже, но я так боялась. У нас и прежде были моменты, моменты настолько безупречные, и я думала, что они никогда не закончатся, но затем они исчезали.

— Прости, Эш. Я втянула тебя в свою жизнь и не задумывалась об обязательствах, которые у тебя были. Я бы могла подождать, просто я не знаю, готова ли я прыгнуть.

— Бёрд, я все понимаю. Но я возвращаюсь только, чтобы стать достойным мужчиной для тебя. Я тебя не отпущу. Не торопись. Я буду ждать тебя. И если мне придется ждать вечность, то я так и поступлю.

***

Эш уехал на следующий день.

Я наконец-то поступила мудро насчет нас. Было такое ощущение, что наши отношения всегда были связаны с чрезвычайными обстоятельствами. Потеря моего лучшего друга снова ускорила все, это сделало меня слишком открытой для его любви. Я не могла позволить ему так легко вернуться, не после того, как он оставил меня в первый раз.

Я упаковала специальный проект, чтобы доставить его в багетную мастерскую. Это заставило меня задуматься о том, что еще у меня осталось от Эша. Я вернулась в хранилище и принесла остальные коробки с маркировкой «Эш».

В одной из них были все художественные принадлежности, которые я купила для него. В другой коробке хранились все его сумасшедшие зарисовки, которые он оставил на полу во время своего срыва. Еще одна была заполнена множеством рисунков, которые он создал во время наших танцевально-художественных занятий. И еще в нескольких были другие его проекты с крыши. Но здесь был еще один одинокий проект, спрятанный в углу одной из коробок. Свернутый и завязанный резиновой лентой, он казался забытым и заброшенным. Я сняла резинку и развернула его.

Наше дерево. То, которое нам так и не удалось закончить. Некоторое время я смотрела на него, сидя на полу.

Это дерево ждало годами, чтобы быть законченным. Если я чему-то и научилась от смерти Джордана, так это тому, что ты не должен позволять людям уходить. Я собиралась держать его за руку, точно так же, как и собиралась много лет назад, прежде чем наши отношения внезапно оборвались. Потому что я любила Эша. Нельзя позволять людям, которых любишь, уходить. Нельзя тратить впустую больше ни минуты, потому что минуты драгоценны, и они могут быть отняты раньше, чем у тебя появится шанс сказать или сделать то, что ты всегда хотел.

Я любила его, и я не собиралась любить в страхе. Я очень хотела любить Эша бесстрашно.

Я отпустила Эша, чтобы он мог исцелиться, после того, как он провел недели рядом со мной, отдавая всего себя, помогая мне исцелиться, несмотря на его собственную потерю. Но это не мой стиль. Это не Бёрди Кэмпбелл. Я иду ва-банк. Я люблю сильно. Я же позволила страху и боли диктовать, как мне любить. Ну, больше нет.

Я свернула дерево обратно и приготовилась вернуться к делам любовным.

Эш

У меня был первый день десенсибилизации (прим. переводчика: десенсибилизация и переработка движением глаз — метод психотерапии, разработанный Френсин Шапиро для лечения ПТСР). Она должна была помочь перепрограммировать мой мозг, чтобы справиться с ПТСР. Меня заставляли вспоминать и произносить все те вещи, которые приводили меня в такое состояние. Это было отстойно, но я должен был проработать их. Я должен избавиться от этих моментов.

Я начал заниматься терапией сразу же, как только вернулся, я просто адски скучал по Бёрд. Ничего не чувствовалось правильным без нее.

Я хотел быть с Бёрд, но я не мог давить на нее. Это было бы эгоистично. Я понимал, как тяжело любить кого-то вроде меня. Я понимал, что ей самостоятельно нужно принять решение — доверяет ли она мне снова.

В тот вечер я погрузился в живопись. В моем воображении образовался ряд новых кусочков. Как правило, искусство было словно течение, но я застрял. Все, о чем я мог думать, это Бёрд. Какими полноценными ощущались вещи возле нее. Вся моя энергия была направлена на то, чтобы противостоять желанию позвонить ей и умолять ее приехать сюда. Я должен был уважать ее выбор, даже если он мне не нравился, но это так выматывало.

Потом позвонили в дверь.

— Что за…? — выругался я про себя, когда посмотрел в глазок.

Там никого не было.

Я открыл дверь и выглянул наружу.

Я увидел лазурные и бирюзовые волны, когда голос произнес:

— Есть кое-что, что ты должен закончить, УАТТ.

Размеренными шагами она подошла к углу, где была расположена моя дверь. Я не мог поверить не своим ушам, не своим глазам. Она держала картину, бумага скручивалась вдоль краев, словно долгое время пробыла в таком состоянии. Я узнал прерывистые штрихи зеленого, оранжевого, розового и желтого.

— Я очень долго ждала, чтобы закончить это. Нам нужно определить, на чем мы закончили мои уроки. Я до сих пор не знаю, как нарисовать одно долбанное дерево.

— Ты была моим любимым, и единственным, учеником.

Она опустила картину вниз, когда я обернул свои руки вокруг ее талии и поцеловал ее мягкие губы. Запах лаванды заполнил мой нос. Она была самой сладкой, самой яркой и самой ароматной вещью.

Я отклонился назад, чтобы посмотреть в ее оливково-золотые глаза.

— Ты просто в гости? — Я не хотел строить предположений.

Она ухмыльнулась и посмотрела вниз.

— Я тут подумала, может после дерева ты мог показать мне, как нарисовать лес, а потом реку. Или я могла бы научить тебя чему-нибудь. Несколько упражнений?

— Для этого нам потребуется много времени. Ты ужасный художник, а я ужасный танцор.

— Я знаю, — кивнула она, переплетая наши пальцы.

Я снова притянул ее к себе, смакуя ее поцелуй и волну оттенков и ароматов, сопровождающих его.

Она была редкостью. Она была моей. На этот раз навсегда.

Ее глаза наполнились слезами, когда она целовала меня в ответ.

— Что случилось? — спросил я.

— Прости. Я счастлива, это просто…

— Я знаю, порой хорошие чувства порождают и грустные.

Она скучала по своему лучшему другу, человеку, к которому она бы отправилась, чтобы рассказать обо всех новых планах. Я понимал это, я всегда думал о том, как бы Сара полюбила Бёрд.

— Эш, я просила тебя быть смелым и смотреть в глаза своим страхам. И я должна сделать то же самое. Я боялась того, что чувствую к тебе. Мне было страшно любить тебя, но я люблю. Любила. И всегда буду.

— Бёрд, я проведу каждый день, заглаживая свою вину.

— Нет. Нет, хватит жить прошлым. Нет больше сожалений. Давай любить друг друга сейчас. Давай рисовать и слушать музыку, и танцевать, и… — улыбнулась она.

— Трахаться? — прошептал я ей на ушко.

— Мммхмм, — озорно усмехнулась она. Затем она проговорила это слово для меня, своими полными, розовыми губами.

— Давай сделаем все это, и не обязательно в таком порядке, — сказал я, забирая картину из ее рук.

Мы провели ночь, заканчивая это дерево, и это было лучшее дерево, наполненное оранжевыми, зелеными, розовыми, желтыми, пурпурными, синими, золотыми и красными цветами.

Но это дерево было только началом.

Мы собирались строить гораздо больше вместе.

Эпилог

Бёрд

— Я представляю вам «Центр Сары и Джордана»! — произнес Тревор, разрезая ленточку.

Тревор, Эш и я решили, что это будет самым лучшим способом сохранить и почтить память Сары и Джордана, и помочь нам справиться с их потерей. Это место предназначено для молодежи из группы риска, чтобы у них был доступ к урокам танца, искусства и прочим видам деятельности. Получить горячую еду, а также был специалист в штате, чтобы помочь детям, которым нужно было с кем-то поговорить.

Следующей крупным проектом Тревора с нашей помощью, было создание бесплатной психиатрической клиники в их честь.

Раздались аплодисменты, и здание наполнилось членами сообщества. Мы провели день, общаясь с родителями, детьми и местными лидерами, а также общались с прессой.

Хотя события этого дня были захватывающими, в последнее время я быстро уставала и была слегка одержима идеей возвращения на наш диван.

— Приятно вернуться в Лос-Анджелес, — сказала я.

Я только что закончила свой годовой тур в Вегасе, с новым танцевальным шоу. В этот период Эш разделил свое время между Нью-Йорком и Вегасом.

За это время он добился огромных успехов в своей терапии. Его клаустрофобия почти исчезла, его ночные кошмары уменьшились почти до нуля, а перепады настроения, которые лекарства не могли целиком подавить, были под контролем. Нам всегда приходилось следить за его биполярным расстройством, но сейчас мы были вооружены лучше, чем когда-либо до этого.

О, и мы следовали клише и поженились в Вегасе. Потому что решили, что ожидание было для чайников. Мы не хотели терять время. Мы дождались приезда наших родных и поженились прямо в пустыне. Многое может случиться за полтора года.

— Устала? — спросил Эш.

— Угу.

— Как наш маленький танцор?

Я потерла свой маленький живот.

— Ты имеешь в виду малыш УАТТ? — ответила я.

— Ты можешь себе представить, если этот малыш получит оба таланта? — спросил он.

— Это было бы что-то… О нет, что нам делать, если у него окажутся две левые ноги и он едва сможет нарисовать фигуру из палочек?

— Мы засунем его обратно, — сказал Эш.

— О, вы, художники, такие драматичные.

— Вот за это ты и любишь меня. — Эш поцеловал меня в висок.

— Ты прав, — сказала я, восхищаясь изображением Джордана и меня, танцующих на другой стороне нашей гостиной.

Эш

Она была особенной, с ее ярко-красными завитками волос и ее яркими зелеными глазами. Полупрозрачный розовый оттенок окутывал ее. Ее крики были похожи на цветные солнечные лучи, такие же красивые, как и у смеха ее матери. Аура Сара Торо.

Из всего, что я создал, она была моим самым прекрасным шедевром. Потому что моя муза принимала равную долю участия в ее создании.

Теперь у меня было два человека, для которых я бы сделал все, что угодно. Два человека, которые подталкивали меня стать лучше.

Они были моим миром, а я — их. Моя жизнь имела смысл и ценность.

Потребовалось некоторое время, чтобы найти свое место в мире, но наконец-то я его нашел. Оно было там, где были Бёрд и Аура.

Они были моим домом. Они были моим здравым смыслом.

Бёрд

Возможно, «если» не такое уж и плохое слово. Оно наполнено возможностями. Это слово предвосхищает риски. Исключает бесконечную возможность. «Если» означает, что нет ничего абсолютного. И, возможно, это хорошо.

Конец

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg