«Становясь его Музой»

Становясь его Музой (fb2) - Становясь его Музой [ЛП] (пер. Romantic books | Переводы Группа) (Его Муза - 1) 385K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - К. С. Мартин

Внимание!

Данная книга предназначена только для предварительного ознакомления!

Просим Вас удалить этот файл с жесткого диска после прочтения. Спасибо.

Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды.

Эта книга способствует профессиональному росту читателей.

Любое коммерческое и иное использование материала,

кроме предварительного ознакомления, запрещено.

Оригинальное название: K.C. Martin "Becoming His Muse"

Название на русском: К.С. Мартин "Его Муза"

Перевод: Оксана Волкова (1-7 главы),

Юлия Убагс (8-10 главы)

Редактор: Леся Мельник

Вычитка: Анастасия Ланцова

Оформитель: Ксюша Манчик

Обложка: Ксения Субботина

Переведено специально для группы:

Любое копирование без ссылки

на переводчика ЗАПРЕЩЕНО!

Пожалуйста, уважайте чужой труд!

Аннотация

Связи между студентами и преподавателями запрещены. Но когда дело касается любви, правила не так важны.

Логан О'Шейн – мировая знаменитость, автор, ищущий источник вдохновения. Это подталкивает его стать профессором в колледже небольшого городка.

Ава – студентка-художница, грезящая о переезде в Нью-Йорк после выпускного, хотя ее мечты идут вразрез с планами ее консервативных родителей.

Когда Логан встречает Аву, он находит в ней вдохновение, свою музу.

Их запретная связь вдохновляет обоих на страсть высшего уровня.

Их секрет опасен и может разрушить их будущее. Вот только есть ли оно у них?

Глава 1

Логан О’Шейн — знаменитость. Я, Ава Николс, уж точно нет.

Он стоял на небольшом выступе, поставив ногу на ещё одно возвышение. Рука его медленно поднималась от книги до рта, а позади него, на столике, стояла пепельница. Логан О’Шейн настолько знаменит, что они разрешили ему курить в аудитории.

Все, в большинстве своём студенты, в дуэте с факультативными слушателями, наблюдали за танцем сигареты в его руках и за тем, как растворяется дым над его головой, успевая при этом слушать и учтиво молчать. Я ловлю себя на ожидании мимолётных моментов, когда он поднимает свои жгучие зелёные глаза, пристально изучая каждого из нас. Должно быть, это добавляет весомости его словам. Трижды мы встретились взглядами и трижды мне становилось безумно жарко. Я сидела в третьем ряду, слева от центра, с тяжёлым рюкзаком на коленях.

Не могу отрицать, он красив, у него притягивающий взгляд и голос, гипнотизирующий целую аудиторию, но сейчас в моей голове крутится лишь одна мысль: «Логан О’Шейн тот ещё мудак».

Может быть, это потому, что он так самоуверен, высокомерен и, безусловно, как же без этого, самовлюблённый. Хотя, возможно, это его серый костюм создаёт подобное ошибочное мнение. И почему ему так важно, чтобы его чтению внимали, как молитве?

Помимо шляпы он вздумал задушить себя галстуком, а из-под чуть потёртого твидового пиджака сверкала белизной рубашка. Дорогие брюки плотно облегали его ноги, и казались чуть ли не малыми ему в самых интересных местах, когда О’Шейн опирался на подиум при чтении отрывков из своего шедевра.

Когда он поднял голову, я была снова пронзена искрящимися зелёными глазами; глазами, подобными тем, что украшали голливудских красавцев 20-ых годов. Его подача была твёрдой, острой, от его колкостей становилось больно, но, вероятно, сильнейший дух крылся в нем. Какая-то необузданная первобытная энергия будоражила сердца каждого в этой аудитории.

Я старалась сфокусироваться на том, что он читал, и конспектировать… Я слышала, как слова постепенно начали приобретать смысл — провокационный, умышленно заумный или низкий, чуть ли не развлекательный. Он говорил о «правде жизни». Но все его фразы, после торжественного финала (разумеется!) станут просто словами. Эти слова — часть его удивительной карьеры, распутной репутации, индивидуальности и гениальности. Только вот я не уверена, что он гениален. Лишь в его глазах есть жизнь, и их естественное сияние внушает правду, или, может, хоть кто-то не замечает этого. И я ему завидую.

Моя подруга Руби, которая и подсадила меня на его книги, внимательно ловила каждое слово и движение профессора О’Шейна (как и все собравшиеся, по правде говоря).

Руби – любитель литературы, а Логан О’Шейн творит эту самую литературу. Хотя лично меня ничего так и не впечатлило, так что я впустую трачу свое время. Это, скорее всего, потому что я художник, а не писатель. Мне нравится видеть то, что я создаю, игра света и тени, теней и цветов. Словами легче управлять, и это уже не то; стрелы вонзаются в смысл, но ни один писатель не чувствовал этого сам. Я могу передать свои эмоции, не думая о правилах пунктуации. Я пишу картины. Писатели же описывают их словами. И чем же тысячи слов лучше материализованного вида? Выражаюсь я не ахти, но повторюсь, я — художник.

Я выдохнула и стала терпеливо ждать окончания лекции. У нас с Руби взаимовыгодное сотрудничество: я составляю ей компанию на некоторые мероприятия, а она компенсирует мне потраченное время позированием в студии. Живые модели слишком дороги для начинающих художников, и я не могу упускать такой шанс – и пускай её книжный клуб самая нудная организация на свете.

Во время очередного эмоционального пассажа, мистер О’Шейн изящно снял с себя шляпу и запустил пальцы в свои густые, тёмные волосы. Он приподнял брови и усмехнулся, когда персонажи его творения от ссоры перешли к занятиям... любовью. Я бросаю взгляд на аудиторию. Женщины в удивлении разинули рты, мысленно уже изнывая от восторга, но тщательно скрывая это. Мужчины взметнули брови, копируя самого чтеца, им тоже понравился психологический ход мастера.

Я смотрю за спину О’Шейна, который, казалось, забыл о своей сигарете. И в этот момент его гений расцвёл, а мир на страницах ожил в речи мужчины. Я замерла.

Темные пряди волос упали ему на лицо, он откинул их и вздохнул. Затем посмотрел на страницы и продолжил чтение:

— «Её губы перекрыли мне дыхание, остановили мои тирады. Оказавшись в ней, я почувствовал себя орудием её воли, её духа, её свободы. Я в её вкусе. Я сопротивляюсь этому факту. Я хочу, чтобы ненависть питала её страсть. Хочу, чтобы она отступила. И она не сможет устоять».

Все выдохнули. Он перевернул страницу, чтобы описать новую главу этой печальной и темной любви, являющейся лишь частью более крупной истории, включающей войны, парашюты, шпионаж и семейные предательства. Он не придаёт своим словам особого смысла, связности. Я снова жалею, что сейчас здесь.

Он перекладывает шляпу, закуривает очередную сигарету (будто сам участвовал в половом акте), но все это выглядит настолько наигранно, будто отрепетировано. Интересно, заметил ли это кто-нибудь? Похоже, нет.

Он меня заинтриговал, и мне стало неудобно; мне это не нравится. Когда мы встречаемся взглядами, я ещё сильнее стискиваю коленки, мне не хватает воздуха, и я стараюсь медленно дышать, чтобы успокоить сердцебиение. Это часть его очарования. К тому же, Руби сказала, что своими романами Логан О’Шейн очаровывает как женщин, так и мужчин. Он пишет жёстко и понятно, этакий Хемингуэй 21 века. Неудивительно, что он так самовлюблён.

— «Мы провели закат и встретили рассвет вместе. Но мы не спали. Мы были обнажены, обнажены телами и душами. Клянусь, сама Атлантика была расположена к нам – серое небо над водной гладью успокаивало бурлящие, кипящие характеры. Мы стали такими… одинаковыми, похожими. Многие проводят жизнь в поисках этого. А мы так неожиданно… нашли».

Логан О’Шейн закончил своё выступление и зал взорвался аплодисментами. А вот я не посчитала нужным опустить свой рюкзак, чтобы освободить руки. Это, конечно, грубо с моей стороны, но не страшно. Он не нуждается именно в моих овациях.

Я смотрю, как он надевает шляпу, и затем его взгляд скользит по восторженной аудитории и останавливается на мне. Его довольная улыбка спадает, когда он видит мои неподвижные руки.

Несколько секунд спустя он выдохнул в микрофон финальное «спасибо» и захлопнул книгу, затем сложил свои бумаги и замер, ожидая окончания аплодисментов.

— Мы можем, наконец, уйти? – одёрнула я Руби.

Та отрицательно покачала головой.

— Сейчас время «Вопросов и ответов». Я должна поучаствовать. Хочу задать пару вопросов, и ещё купить его книгу.

Я закатила глаза. Надеюсь, Логан не видел этого (хотя мне казалось, что он просто сверлит меня взглядом после того, как я обделила его аплодисментами). Он в который раз закурил. Черт, как можно быть таким великолепным? Я отвлеклась от своих мыслей, ибо полились вопросы. Обернувшись, я увидела блондинку с галёрки.

— Спасибо вам, — сказала она, — замечательное чтение.

Логан одарил её лёгкой улыбкой. Девчушка прочистила горло. Мужчина ждал.

— Я просто хотела спросить, эм… Откуда вы черпаете вдохновение? – как только она договорила, то тут же передала микрофон дальше, потому что покраснела, как помидор. Логан оперся на трибуну и очень постарался не закатить глаза.

Он взял тайм-аут на раздумье. Насколько я знаю, это один из самых задаваемых вопросов и один из самых сложных. Он запускает руку в карман и вытягивает пачку сигарет, вынимает одну и закуривает. Я слежу за красными бликами на кончике сигареты, и, как и сотни других, жду ответа. Наконец, он выдыхает:

— Я начал трахаться в юности. Продолжил в зрелости. Вот мой секрет – я трахаюсь.

Все начали нервно посмеиваться, особенно парни. Наш колледж имел славную репутацию прогрессивного учебного заведения, но на деле ничем не отличался от своих собратьев, так что местные повесы действительно нервно хихикали.

— Если ты хочешь что-то написать, если тебе нужны идеи, ты должен войти в обычный мир… и трахаться. Я использую только это слово. И очень рекомендую этот способ. Не существует творчества без секса.

Его зелёные глаза вспыхнули, и он снова затянулся. Мне показалось, что он подмигнул мне, хотя это могло быть и игрой дыма его сигареты. Руби посмотрела сначала на меня, потом на Логана и взметнула руку вверх.

— Да-да? — ответил Логан, указывая на неё.

— Моя подруга — девственница, но она прекрасный художник. Так что же, вы считаете, она никогда не является по-настоящему творцом?

Какого черта?

— Руби! — вскрикнула я. Все обернулись. Сдала сама себя с потрохами.

Глаза Логана заплясали. С меня на неё, с неё на зал, с зала — на меня. Он хмыкнул. Я услышала шепотки позади.

— Вы правы, — произнес он, — она никогда не была настоящим творцом.

Ну вот же! Я же говорила, что он мудак.

О’Шейн бросил на меня последний взгляд и переключился на следующего оратора. Я даже не смогла сказать, что Руби соврала!

— Зачем ты это сделала? Ты подставила меня! Я не девственница.

Она весело улыбнулась.

— Два месяца я выслушивала, что у тебя уже Бог знает сколько времени, не было свиданий. А теперь половина аудитории просто ест тебя глазами! Я оказала тебе услугу.

Скрестив руки на груди, я ответила:

— Давление на жалость — часть творческого процесса.

Стоило мне посмотреть на зал, как я замеила, что половина ребят, сидящих возле нас, наблюдают за мной. Однако, это не мешает мне следующие двадцать минут злиться на подругу.

Когда время «Вопроса и ответа» закончилось, Логан обратил свой последний ответ на меня.

— Вернёмся к ситуации с девственностью, — сказал он. Мне захотелось провалиться сквозь землю, придумывая план мести для Руби.

— Если вы держитесь подальше от мира, зовете это «девственность», вы никогда не уловите смысла, пока не почувствуете. Вы снижаете порог боли и поднимаете уровень комфорта. Без боли и страданий не будет искусства. Никакой жизни. Не бойтесь той откровенности, с которой я говорю с вами. Вы закончите колледж, войдёте в обычный мир и…

Он умолк, но за него продолжили несколько парней, хором сказав:

— …будете трахаться!

— Вот именно.

Логан подмигнул и зал снова взорвался аплодисментами. Я закатила глаза и из последних сил попробовала сдержаться от мата, но, признаю, что он прав. Он знает кое-что о творческом процессе. Но этот заносчивый хрен ходит вокруг да около.

Ну и что, что он знаменит? Ну и что, что он чертовски хорош?

Глава 2

Вместе с толпой любителей литературы нашего колледжа мы оказываемся в холле, где организован фуршет. Руби оказалась права. Солгав, что я девственница, она сделала меня популярной. Я никогда не получала столько предложений составить компанию. Отклонив их все, я взяла бокал с вином и подошла к столу с закусками.

Я выбрала смои любимые канапе — кусочки сыра с соленьями (помидоры-черри, корнишоны, кусочки сельдерея). Они напоминают мне о коктейльных вечеринках у родителей, которые я всегда ненавидела. Я смотрю на тарелку с корнишонами и задумалась, смогла бы я их нарисовать, и влияет ли их размер и внешний вид на их вкус. В поле моего сосредоточенного созерцания вторглись длинные тонкие пальцы со следами никотина, чтобы выбрать морковь в соседней тарелке. Я чувствую запах сигаретного дыма. Хмурый О’Шейн стоит рядом, кривя губы, являющиеся единственной мягкой частью на его небритом бескомпромиссном лице.

— Почему вы не аплодировали? — Его зеленые глаза впились в мое лицо.

Он застиг меня врасплох этим вопросом, не говоря уже о его взгляде и близости. Я быстро отвела глаза в сторону и снова сосредоточилась на корнишонах, чувствуя, как моя спина становится влажной от волнения. Я не ожидала этого. Не зная как реагировать, просто пожала плечами:

— Не думала, что вы заметите.

— Конечно, заметил. Я же писатель. — Он продолжил внимательно смотреть на меня.

Я стараюсь собраться с мыслями.

— Кого беспокоит одна нехлопающая рука, когда аплодируют сотни рук?

— Две руки, — поправляет он. — Меня заботит. — И он со злостью откусывает морковь.

Я немного отодвигаюсь от него. Его близость мешает мне мыслить ясно. Но он снова приближается, взяв канапе с сельдереем.

— Это действительно было так ужасно? — Его тон становится мягче.

Я сбита с толку. Ему интересно, что я думаю? Почти сто человек аплодировали ему, почему бы не поговорить с ними?

Его взгляд становится спокойнее, а поза менее напряженной. Он ждет моего ответа. Похоже, ему действительно небезразлично мое мнение.

— В какой-то степени я нашла ваше произведение интересным и проницательным.

— В какой-то степени? — повторяет он.

Я вздыхаю и выкладывая всю правду:

— На самом деле я пришла сюда с подругой. Это она помешана на литературе и писателях. Мне же литература не интересна.

— Вы не должны говорить об этом вслух. Это звучит глупо.

Я поднимаю брови. Да неужели? Он считает меня глупой?

— По крайней мере, в отличие от этой толпы, я не льщу вам.

Он рассмеялся, его явно позабавили мои слова.

— Разве вы не знаете, что мы, писатели, зависим от подхалимов и девственных принципов?

Я хмурюсь и накалываю на зубочистку перец с оливкой.

— Это в продолжение темы девственности, о которой говорила девушка, сидящая рядом с вами, — продолжил он.

— Моя подруга ошиблась.

— В том, что ты девственница или художник?

Мои плечи напряглись.

— Вы ясно дали понять, что для вас эти две вещи несовместимы.

— Значит, вы оскорблены тем, что все говорят о «трахе»? — Он наклоняется ко мне и продолжает шепотом. — Это был спектакль. Я играл роль писателя, и вы единственная это поняли. Я видел это в ваших глазах.

Я в недоумении.

— Зачем играть? Почему нельзя быть просто собой? — шепчу я. От его голоса по моей коже бежит тепло, исходящее от него. Мы стоим так близко, что со стороны, должно быть, кажется, будто мы делимся страшной тайной.

— Если вы задаете этот вопрос, значит, должны знать на него ответ.

Я пытаюсь придумать, что сказать, но как назло ничего не приходит в голову. Он стоит рядом и смотрит на меня. Мой взгляд падает на его губы, и я не могу оторваться от них. Когда я снова поднимаю глаза и встречаюсь с ним взглядом, он признается мне еле слышно:

— Так легче жить.

Он отходит от меня, стряхивая невидимые пылинки со своего пиджака. Оглянувшись, он замечает, что не вызывает особого интереса, и возвращается ко мне.

Я все еще пытаюсь осмыслить его слова и понять, почему так реагирую на его близость.

— Вы хотите выбраться отсюда? — спрашивает он с видом заговорщика.

— Да!

Я сейчас с удовольствием бы смешивала краски в студии, а не тратила время здесь. Он с дерзкой улыбкой на губах смотрит на меня, удивившись моему энтузиазму, и тут меня осенило…

— О… Вы имеете ввиду… вместе? — я нервно смеюсь.

Он сужает глаза, улыбка исчезла.

—Вы не можете уйти, ведь вам еще нужно раздать автографы.

Логан медленно тянется к вину. Неужели я задела его эго?

— Я думал, вы сможете спасти меня от себя самого, — бормочет он.

Между нами возникает неловкая пауза. Затем он берет корнишон, подносит его ко рту и некоторое время изучает его:

— Знаете, что я думаю о корнишонах? Одни — твердые и большие — напоминают мне член, другие — маленькие и мягкие — набухший клитор. — Он подмигивает мне, скользит по огурцу языком, сосет его и глотает.

На мгновение я теряю дар речи. Не уверена, что кто-то может спасти этого парня от себя самого, но меня ему не запугать.

— Вы можете сексуализировать все овощи или это распространяется только на маринованные огурцы? – произнося это, я тянусь за морковкой.

— Зачем останавливаться на овощах? — Помидор-черри отправляется в его рот.

Он пытается поймать мой взгляд, но я закатываю глаза:

— О, пожалуйста, прошу вас…

— Мне нравится, как это звучит. Я, наверное, сделал бы что угодно, чтобы еще раз услышать это.

Я поперхнулась морковкой.

— Вы девственница? — Логан пристально смотрит на меня.

— А вы? — я встречаюсь с ним взглядом

От смеха в его бокале появляются пузырьки. Я ухмыляюсь и добавляю:

— Насколько мне известно, люди, которые много говорят о сексе, на деле им не занимаются.

Я ставлю пустой бокал на стол. Он задумчиво гладит свой подбородок.

— Теоретически, скорее всего, вы правы, но мой случай — исключение из правил.

Я приподнимаю брови. Неужели он хочет произвести на меня впечатление? Его горячие взгляды и его известность могут соблазнить кого угодно, но сейчас просто разыгралась моя фантазия от выпитого вина.

Я замечаю, что какая-то женщина маячит недалеко от нашего столика и пытается привлечь к себе внимание Логана. Он собирается уйти, но прежде наклоняется так близко, что я ощущаю запах мыла и одеколона (и это завораживает меня) и шепчет:

— Мы девственники друг для друга — вот, что имеет значение.

Он бросает на меня последний жгучий взгляд, прежде чем подойти к женщине, стоящей в трех шагах от нас. У меня создается впечатление, что внутри этого мужчины часы, и он точно по минутам знает, когда и что нужно сделать. Вероятно, это происходит потому, что он часто участвует в подобных мероприятиях.

После его ухода я еще некоторое время пытаюсь привести в порядок свои мысли и эмоции и избавиться от наваждения по имени Логан. Его внешность, его запах, даже его интеллект — от всего этого можно легко потерять голову, но его высокомерие, агрессивность, его «трах» вызывают во мне раздражение. Я окончательно запуталась в своих эмоциях.

Я оглядываюсь и замечаю Руби с Джонатоном, ее бывшим. Вероятно, он пришел совсем недавно. Они оба смотрят в мою сторону, и я направляюсь к ним.

Руби изумленно улыбается.

— Тебе повезло! Логан О’Шейн целых пять минут беседовал с тобой.

Я пожимаю плечами:

— Пять минут, которые я не могу вернуть.

— Ты, наверное, шутишь? Ты представляешь, сколько людей пыталось с ним заговорить, а он просто прошел мимо них, ссылаясь на то, что голоден. И подошел именно к столу, у которого стояла ты. Да и во время чтения его взгляд был сосредоточен на тебе.

— Он определенно запал на тебя, — добавляет Джонатан.

Джонатан — «сладкий мальчик» с волнистыми светлыми волосами и карими глазами. Мне до сих пор не понятно, почему они с Руби расстались, или, как она говорит «взяли перерыв». Они по-прежнему проводят вместе много времени. И, если бы Джонатан успел к началу мероприятия, мне бы не пришлось изводить себя. Зато теперь Руби должна мне два часа в качестве натурщицы.

— Теперь мы можем идти? — спрашиваю я.

Руби с виноватым взглядом сунула мне одну из трех книг, которые держала в руках.

— Я купила каждому из нас книгу, и сейчас мы их подпишем. — Она показала на очередь, похожую на хвост удава.

— А потом мы можем уйти?

— Да. Пить пиво.

Она ведет нас к очереди, и я терпеливо продвигаюсь в толпе людей, желающих познакомиться с Логаном. По какой-то причине, я нервничаю, когда вижу, как он общается со своими поклонниками. Я не отрицаю — он привлек меня и ненавижу себя за это. Я пытаюсь убедить сама себя, что попала под его обаяние, по крайней мере сейчас я ощущала, что это он настоящий художник, а не я.

Когда подошла очередь Джонатана получать автограф, то он довольно скованно общался с писателем, не смотря на то, что обычно свободно общается с незнакомцами.

Джонатан, по словам Руби, спортсменом с душой поэта. И затем я вспомнила о причине их «перерыва». Оказывается, Джонатан стал чувствовать себя по отношению к Руби братом, и секс с ней начал казаться ему кровосмешением.

Пока я обдумывала все это, настала очередь Руби брать автограф.

— Кому я должен подписать книгу, дорогая? — Логан одаривает мою подругу одним из своих «фирменных» взглядов. Очередная часть шоу, как мне кажется.

Он замечает меня, и я не удивлюсь, если часть этого представления предназначена для меня, но тут же одергиваю себя — это шоу для всех присутствующих.

Моя подруга, всегда грамотно и четко формулирующая свои мысли, в этот раз почему-то заикается:

— Р-р-руби.

— Отличный выбор имени, как раз соответствует красивому румянцу на твоих щеках, — говорит Логан, что-то выводя ручкой на развороте книги.

Теперь моя очередь. Я кладу свой экземпляр перед ним. О’Шейн смотрит на меня и улыбается. Его улыбка выглядит дразнящей и очень сексуальной.

— Моя подруга купила мне книгу.

Он смотрит вслед Руби.

— Так вы и она… Вы вместе? — Он щелкает пальцами. У меня уходит меньше минуты, чтобы понять, что он подразумевает. Он так думает, потому что ему не удалось утащить меня для быстрого траха?

— О чем вы? — спрашиваю я его, делая вид, что не поняла его вопроса.

— Удивлен, что вы спрашиваете. Не думаю, что вы захотите знать ответ.

Он открывает книгу. Наконец-то, а то я уже начинаю чувствовать себя не в своей тарелке, чувствуя нетерпеливые вздохи за моей спиной.

— Подпишите это для Ав… — начинаю я, но мои слова заглушает звон разбившегося бокала и мой голос теряется в шуме и последовавшей суете.

Я наклоняюсь, чтобы повторить свое имя, но он обрывает меня:

— Не говори мне.

Я достаточно близко, чтобы ощутить запах его одеколона, смешанный с запахом его тела и сигарет, и это сочетание притягивает меня. Со мной никогда прежде не случалось такого.

Логан шепчет:

— Я не хочу знать твое имя, но хочу знать все остальное о тебе.

Я мигаю и выпрямляюсь, когда он что-то пишет на развороте книги. Возвращая книгу, наши пальцы соприкасаются, и я ощущаю электрический разряд, прошедший по моей коже.

— Что ты собираешься делать? — спрашивает он, включая все свое обаяние.

Осознавая, что он потратил на меня больше времени, чем на остальных, отвечаю честно, на автомате:

— Иду пить пиво с друзьями.

— Где? — Он заглядывает на толпу позади меня.

— В «Микеланджело».

— Я найду тебя там позже. — И он переключается на следующего поклонника, который практически оттолкнул меня в сторону.

Как в тумане я направляюсь к выходу, где меня ждали Руби с Джонатаном. У меня не было возможности отказать Логану и сообщить ему, что, возможно, он не сможет найти меня позже. Во-первых, потому что «Микеланджело» не самый популярный бар, и незнакомцу трудно его найти самостоятельно, а во-вторых, я подумала, что эта часть вечера с пивом не является обязательной, и поэтому решила вообще никуда не ходить.

— Он снова общался с тобой больше регламента, целых пять минут, — сияет Руби. — О чем вы говорили в этот раз?

— Ни о чем…

Я не могу вспомнить его слова. Его запах вытеснил все детали. Я чувствую, что меня втянуло в убаюкивающую мутную глубину, ощущения похожи на те, которые возникают у меня, когда я занимаюсь живописью, и время летит незаметно – ни одному человеку до этого не удавалось меня ввести в транс. Я заставлю себя очнуться от наваждения.

— Ну что? — спрашивает Руби.

— Он спросил, что я делаю позже.

— И что ты ответила? — интересуется Джонатан.

— Я сказала, что мы идем в «Мик» пить пиво, но собираюсь идти домой.

Руби хватает меня за руку.

— Если есть хоть малейший шанс, что он присоединится к нам, ты сейчас не уйдешь.

— Но ты же говорила, что в «Мик» я могу не идти. Я устала, и завтра мне рано вставать, нужно поработать в студии.

— Ава, сделай это ради меня. Пожалуйста. Если он придет, а тебя не будет, он просто уйдет. — Руби умоляюще смотрит на меня.

— Ну не знаю…

— Еще два часа! Я буду позировать тебе голой в течение двух дополнительных часов.

Я смеюсь:

— Отлично. Я иду с вами на час. И этот час ты тоже компенсируешь мне позированием. Договорились?

Она смотрит на толпу вокруг Логана:

— А что если он не освободится через час?

Я смотрю через плечо и сталкиваюсь с Логаном взглядом, он скользит им по нашей группе. Я не хочу, чтобы у него сложилось неправильное впечатление. Оценив оставшихся поклонников, я обращаюсь к Руби:

— Если он не найдет нас через час, значит, он познакомился еще с какой-нибудь поклонницей. Ты должна реально оценивать наши шансы, Руби.

Когда мы забрали наши пальто, Джонатан спросил:

— Что он тебе написал, Ава?

— Не знаю, не смотрела еще.

— Мне вот написал: «Джонатану — богу среди смертных». — Он пожимает плечами. — Это заставляет меня задуматься — может, он гей?

Джонатан сложен как античный бог, так что Логан просто констатировал факт, а говорит так Джонатан для того, чтобы охладить пыл Руби. Но безуспешно.

— Ни в коем случае он не гей! — возражает Руби. — Смотри, что он мне написал: «Руби, свечение которой дороже драгоценных камней.»

— Он может быть бисексуалом, — не сдается Джонатан. Он знает, что Руби волнует вопрос о бисексуальности.

После того как натянула пальто, я открываю свою книгу. Почерк Логана уникален, для меня он выглядит как произведение искусства – очевидно, что он изучал скоропись и стенографию. Сосредоточившись на комбинации букв, соединяющей в себе круги, линии и завитки, я пытаюсь вникнуть в смысл.

— Так что там? — спрашивает Руби, заглядывая мне через плечо.

— «Для девушки, которая видит через дерьмо. Неправильный №1 со мной: я хочу видеть тебя голой».

— Определенно не гей, — говорит Руби нараспев и мы выходим на улицу.

Глава 3

Я вдыхаю насыщенный аромат осени — на улице стоят последние дни «бабьего лета». И стараюсь не думать о глазах Логана О'Шейна и его загадочной связи со мной, в том числе и о странной надписи, которую он сделал на форзаце книги: «Я хочу видеть тебя голой». Что значит эта фраза? Просто констатация факта или в ней скрыт какой-то смысл? Он хочет, чтобы я просто показала ему свое голое тело, или обнажилась перед ним духовно, открылась настолько, чтобы можно было увидеть мою душу и все секреты, которые там скрыты?

Он назвал это №1. Интересно, будет ли №2? И хочу ли я это выяснить? Я не уверена, но чувствую, что хотела бы иметь дело с этим №1. Дрожь пробегает по моей спине, но уже не от холода.

По дороге в бар Руби без остановки говорит о Логане.

— Как вы думаете, сколько ему лет?

— Древний, — отвечает Джонатан.

— Ему не может быть больше сорока.

Джонатан вздыхает:

— Всю информацию о нем вы можете найти в интернете. Ему 33 года, но выглядит старше. Наверное потому, что много курит.

— Ты смотрел информацию о нем? — изумленно спрашивает Руби.

— Знай врага, — пожимает плечами Джонатан.

— Что ты имеешь против него? Он прославился благодаря своему таланту, вполне заслуженно!

— Как всегда ты смотришь на все сквозь розовые очки, Руби, — качает головой Джонатан.

— Ненавижу, когда ты так говоришь. Ты просто завидуешь.

Я прикрываю ухмылку. Мне сложно поверить, что Руби пришла к такому выводу.

— Ты просто веришь, что он особенный и не такой как все. Боготворишь его до такой степени, будто он не человек, а божество. Руби, учись реально смотреть на вещи и тогда тебе не придется разочаровываться.

— Не в этот раз, — отвергла и этот аргумент Руби.

Я замедлила шаг, позволяя им уйти вперед – спорить они могут и без меня. Для меня ясно, что Джонатан все еще любит Руби, и ему больно от того, что Руби не хочет реально смотреть на мир, создавая себе проблемы.

Мои мысли опять возвращаются к Логану. Тридцать три? Я не думаю, что он древний, хотя он выглядит взрослым и опытным, в отличие от большинства студентов в кампусе, в том числе и Джонатана. Он не похож на античного бога, но его сексуальность, таинственность, внешний лоск будоражат воображение. Он сказал, что облажался в детстве, но теперь я думаю, что это часть его легенды, создающей интригу в его образе писателя. Но, тем не менее, в глубине его глаз я видела боль. Вероятно, у него было трудное детство, раз повзрослев, он решил, что играть проще, чем быть собой.

Тридцать три. На двенадцать лет старше меня. Слишком стар… Для чего?

Я одергиваю себя. Руби права, у меня слишком давно не было секса, поэтому я все еще нахожусь под воздействием сексуальной и творческой ауры Логана, его гипнотического взгляда. Я рада, что несколько минут была объектом его внимания, и в то же время, знаю, что таким взглядом он смотрит на всех, а мне не хочется быть одной из многих.

Мой мозг и мое тело ведут борьбу – мозгами я понимаю, что ни к чему хорошему это не приведет, но тело хочет ощутить себя в объятиях этого чертовски привлекательного мужчины. Я боюсь этих чувств, потому что Логан уже сегодня будет в Нью-Йорке или где-нибудь еще.

И, не смотря на уверенность Руби, что он к нам присоединится, я не думаю, что оставила такое уж незабываемое впечатление, тем более у него всегда есть выбор из сотен женщин, готовых бросится в его объятья. Не могу отрицать – меня тянет к нему, я хочу иметь личное непредвзятое представление о его душе, о его писательской славе с трудом завоеванной, и, конечно, он для меня привлекателен сексуально.

Ну почему я не могу просто вернуться домой и не думать об этом красивом мужчине, который уверен, что я девственница. Скорее всего этому виной те два месяца, что я не встречаюсь с парнями, и то, что мой единственный сексуальный опыт был в прошлом году.

Я разочарованно вздыхаю, пытаюсь отогнать мысли о Логане, как о Сексуальном Высокомерном возможно Гениальном Писателе и сосредоточиться на его недостатках. И снова терплю неудачу. В этом человеке нет недостатков. Даже курение делает его брутальным и граничит с его сексуальностью. Отсутствие загара можно объяснить тем, что он много работает. Мне понравились его руки, захотелось их нарисовать. Мне понравились его глаза, способные зажечь маленькие пожары и отразить их в глазах присутствующих. Мне понравились его губы, растянутые снисходительной улыбкой, даже если это меня раздражало, но и хотелось попробовать эти губы, созданные для поцелуев.

Я должна принять правильное решение относительно продолжения сегодняшнего вечера.

Что же мне делать, если он все-таки найдет бар и присоединится к нам? Если будет сидеть рядом со мной, и его зеленые глаза будут бросать мне вызов, а он снова будет отпускать шутки о моей девственности. Я не девственница, но ему удалось заставить меня снова почувствовать себя невинной.

Боже! Куда меня снова несет?!

Я делаю глубокий вдох, пытаясь обуздать свои дикие фантазии и возвращаюсь в реальность, которая заключается в том, что я иду в бар пить пиво с моими друзьями, а затем пойти домой. Я начинаю зевать, вспомнив, что в 6:30 должна встретиться с Дженни в студии.

Мои мысли снова перескакивают с одного на другое. Наверное, я просто избегаю мыслей об обещании Логана присоединиться к нам (конечно же, он даже не попытается найти бар, потому что окружен поклонницами, которые, без сомнения, готовы на все ради него).

Я думала, что почувствую облегчение, признав, что не увижу его снова. Но почему-то я завидую неизвестным, более смелым девушкам и почему-то мне кажется, что я упустила что-то важное.

Глава 4

Очнувшись от своих мыслей, я поняла, что топчусь в трех шагах от бара, на крыльце которого стоят улыбающиеся Руби и Джонатан. Это заставило меня улыбнуться. Оказавшись внутри, Руби выбирает столик, сидя за которым, мы можем видеть входную дверь.

— Если он придет, то сразу заметит нас. Ты будешь сидеть здесь, Ава. Ты — наш маяк.

Я смеюсь:

— Сомневаюсь, что твои надежды сбудутся. Возможно, мне уже нашли замену.

Руби хмурится.

— Мне кажется, он легко увлекается, — продолжаю я, — а он был окружен девушками, способными увлечь его.

— Его увлекла ты! — отвечает мне Руби тоном, не терпящим возражений.

— За каких-то пять минут? Не смеши меня. И, если честно, я не давала ему никаких оснований для того, чтобы он пришел. На самом деле я была с ним груба, — и про себя добавляю (даже слишком).

Руби качает головой:

— Я иногда тебя просто не понимаю, Ава. Ты с головой ушла в свою живопись и пропускаешь половину прикольных и интересных моментов, которые нас окружают, в том числе и замечательных людей.

Джонатан кивает в знак согласия и поднимает руку, чтобы привлечь внимание официантки.

— Что ты собираешься делать после выпуска? — продолжает Руби. — Закроешься в какой-нибудь каморке и будешь надеяться, что тебя заметят? Мне кажется, ты это делаешь, чтобы позлить родителей.

— Я не гашу свои страсти Руби. Я серьезно отношусь к живописи, ты это знаешь. И это никоем образом не связанно с моими родителями.

Она поднимает руку в примирительном жесте.

— Я не хотела ударить тебя ниже пояса, — вздыхает она. — Просто расстроюсь, если он не появится. Я надеялась, что если произведу приятное впечатление, то он согласится посмотреть мои работы.

— И, возможно, не только работы, — ухмыляется Джонатан.

Руби бьет Джонатана по плечу, а затем поворачивается ко мне:

— Ава, забудь, что я говорила о твоих родителях. Я знаю, что ты талантлива.

Она оглядывается на одну из моих картин, которая висит в баре. Менеджер «Микеланджело» попросил студентов-художников придумать свои варианты «Моны Лизы». Я вошла в десятку тех, чьей картиной он решил украсить стены бара.

Джонатан заказывает три бокала пива у Лауры, молоденькой официантки с пышными формами.

Я очень хочу нарисовать ее, но она слишком застенчива. Она даже не смотрит на меня после того, как я предложила ей быть моей натурщицей. Лаура подумала, что я насмехаюсь над ней, потому что она полненькая. Но она великолепна, даже если не соответствует нынешним стандартам красоты. Я тоже не совершенство и не стремлюсь быть идеальной, хотя довольно привлекательна с точки зрения современных стандартов: большая грудь, длинные ноги, каштановые волосы. Но я никогда не потеряю те лишние 7 килограмов, которые набрала в первый год после того, как переехала от родителей в общежитие. Эти килограмы защищают меня от ожиданий моих совершенных родителей.

Руби по прежнему размышляет по поводу Логана:

— Я хочу, чтобы Логан стал нашим преподавателем, вместо той гречанки. Я имею в виду, что Логан более земной и реальный. Я многому могла бы у него научиться.

Джонатан кивает.

— Ты имеешь в виду, то, как он пишет романы, или то, о чем он пишет?

— Конечно то, как он пишет, — восклицает Руби. — Хотя было бы трудно сопротивляться небольшому дополнительному обучению. Если, конечно, Ава даст мне зеленый свет.

Джонатан неловко перебивает:

— Ты же знаешь, что не смогла бы сделать этого, Руби. Он официально был бы преподавателем. И тебя могли бы отчислить.

— Прекрати истерить, я шучу.

Когда приносят пиво, Джонатан выпрямляется.

— Спасибо, Лаура, — произносит он, ослепительно улыбаясь.

Девушка отвечает ему робкой улыбкой.

Когда Лаура отходит от нашего стола, Руби удивленно смотрит на Джонатана:

— Что это было? Вас что-то связывает?

Джонатан выглядит удивленным:

— Что? Нет. Я просто стараюсь быть дружелюбным с ней, и пытаюсь доказать ей, что не все парни мудаки. Неужели ты ревнуешь?

Руби закатывает глаза:

— Забудь.

Джонатан бросает мне взгляд победителя и одним глотком выпивает половину бокала, а затем попытался скрыть неизбежную отрыжку.

— Я думаю, что ты молодец, — замечаю я, — это может повысить самооценку Лауры. Только не переигрывай, чтобы у нее не создалось ложное впечатление о твоей вежливости, иначе тоже перейдешь в разряд мудаков.

— Я не пытаюсь стать для Лауры больше, чем другом, — пожимает плечами Джонатан.

— Если у тебя это получится, считай, тебе повезло.

Я поднимаю свой бокал в шутливом тосте, и делаю глоток прохладного янтарного напитка.

Дверь в бар открывается и Руби, оживляясь, смотрит на вошедших. Это небольшая группа студентов, смутно знакомых. Я замечаю в руках одного из них книгу, которую мне навязала Руби, значит, они тоже были на «литературных посиделках».

— Держу пари, что он появится с минуты на минуту, — говорит Руби после того, как входная дверь снова закрывается.

— Почему ты уверена, что он найдет этот бар? Я начала без труда его находить только на втором курсе.

— Потому что ты была вся в творчестве, пока не встретила меня, и я стала иногда выводить тебя в свет. Ты же знаешь, как тяжело тебя куда-нибудь вытянуть.

— Ты заставляешь меня думать, что я отшельник, а я просто сосредоточена на том, что мне интересно.

— Сосредоточена? Да ты практически одержима!

— Нет, я прочитала, что для того, чтобы достичь в чем-то успеха, нужно потратить десять тысяч часов. И сейчас я набираю эти часы.

— Это же практически целая жизнь. Просто помни, что другие сферы твоей жизни так же требуют времени.

Мы заказываем еще пива и, мечтая, говорим о том, как после колледжа уедем в Нью-Йорк. Руби станет писателем, я — художником, а Джонатан, после еще одного года обучения, – архитектором.

Выпив половину второго бокала, я все больше думаю о том, что Логан не придет. У него есть более важные дела, чем болтать с мечтательными студентами. Кроме того, он, наверное, устал от всей этой суеты – декламирование, ответы на вопросы, автографы. Я едва ли могу представить, как устает человек от своей литературной славы. Если бы это была я, то умерла бы от таких нагрузок. Это напоминает мне о том, что завтра нужно рано вставать.

— Что ж, думаю, мне пора.

— Уже? — Руби в отчаянии смотрит на входную дверь.

— Прошло почти 45 минут. Он не придет.

Джонатан прав, говоря о неспособности Руби принять реальность. А я никогда не признаюсь, что так же немного разочарована.

— Давайте еще по пиву, — предлагает Джонатан и делает жест Лауре.

— Не нужно, — возражает Руби. — Ава права, он не придет. Если хочешь — оставайся.

— Побережем печень, — бормочет Джонтан.

Лаура незаметно подходит к нашему столику.

— Рассчитай нас, — просит Джонатан.

— Конечно. — Она опускает руку в карман передника.

Я пытаюсь поймать ее взгляд, но она избегает смотреть в мою сторону.

Когда Руби достает кошелек, чтобы расплатиться, мы слышим глубокий, обволакивающий голос:

— Кажется, я пропустил все веселье?

Глава 5

Логан О'Шэйн появляется из-за Лауры и бросает свое пальто на подлокотник кресла. Он смотрит на наш столик, пытаясь определить с какой стороны ему присоединиться к нам.

Джонатан не двигается, чтобы освободить место рядом с собой, и Руби самодовольно улыбаясь, произносит:

— Мы возьмем еще три бокала пива, Лаура. Господин О'Шэйн, что Вы пьете?

— Гленливет.

Лаура кивает и отходит. Взгляд Логана уже блуждал от Джонатана к Руби и, наконец, остановился на мне. Я подсела ближе к Руби, освобождая для него место. Он садится рядом со мной.

Я чувствую себя странно. Мне кажется, я похожа на желе, оказавшись между взволнованной энергией Руби и сексуальной уверенностью Логана.

За моей спиной Руби что-то лепечет о великолепном чтении, о том, что она все еще не может поверить в то, что он присоединился к нам, Логан говорит ей ответные любезности, а я с нетерпением жду, когда он обратит на меня внимание.

— Ты в порядке? — шепчет Джонатан. Я мигаю, неспособная скрыть свою идиотскую улыбку до тех пор, пока Лаура не вернулась с напитками, и я смогла спрятать губы в своем бокале. Логан и Руби закончили обмен любезностями, когда я одним глотком осушила почти половину бокала и пыталась скрыть неизбежную в таких случаях отрыжку.

Логан берет свой стакан и подносит его к губам. Хорошие. Хорошие губы. Да. Я отвожу взгляд, делая очередной глоток, и слышу удовлетворенный вздох Логана. Он расслабляно откидывается на спинку диванчика, и я чувствую, как его бедро соприкасается с моим. Я хочу отодвинуться к Руби, но мою ногу словно магнитом притягивается к Логану. Почувствовав, что я не двигаюсь, он придвигается еще ближе, тем самым нагревая все под столом, по крайней мере там, где я сижу.

— Итак, кто сомневался, что я появлюсь? — спрашивает Логан, глядя на нас.

Джонатан, пробежав взглядом по мне и Логану, остановил его на Руби и ответил:

— Руби до последнего верила, что Вы придете.

— Позвольте мне предположить, — ухмыляясь, Логан поворачивается ко мне, — это были вы?

Я пожимаю плечами, охлаждая его игривость:

— О, я действительно не была уверена.

Он поднимает бровь. Руби вступает и пытается принести извинения за меня, но Логан просто усмехается мне и говорит:

— Это нормально. Честно говоря, ваше безразличие освежает.

Его нога прижимается еще крепче к моей, но сейчас я почти равнодушна к этому. По-моему я выпила слишком много пива.

Логан поворачивается, чтобы включить Джонатана и Руби в наш разговор:

— Обычно я вызываю сильные эмоции. Любовь. Ненависть. И это становится немного утомительным.

А вот я считаю утомительным его дерзкую самоуверенность.

— Вы не очень-то и стараетесь скрыть свое пренебрежение, — говорю я.

Он поворачивается ко мне снова, слегка прищурив свои зеленые глаза.

— Что заставляет вас так думать?

— У вас есть те, кто ест из ваших рук, но вас даже не волнует, что вы кормите их.

Почувствовав удар по голени, я бегло взглянула на Руби, которая умоляюще смотрела на меня, моля не быть сукой с ее кумиром. Но почему-то мне кажется, что ему нравится моя стервозность.

— Она хотела сказать, что вы великолепно выступили на встрече с читателями, — произносит Руби.

Логан очаровательно улыбается ей.

— Вы действительно драгоценность для друзей, Руби. Не каждый стал бы выгораживать друга в такой ситуации, но ваша подруга уже сказала мне, что вы практически вынудили ее прийти на встречу. — Прежде, чем сделать очередной глоток виски, он смотрит на меня и добавляет: — Это заставляет меня задуматься, что еще человек может вынудить вас сделать?

Он подмигнул мне? Я выпучиваю глаза на Руби, но она так же изумлена. Когда Джонатан спрашивает о последней книге Логана, тот наклоняется вперед и облокачивается на стол, отвечая на вопрос. Руби тянет меня назад и шепчет:

— Он запал на тебя. Почему ты не можешь просто быть хорошей?

У меня есть ощущение, что Логан «в ударе» может, в самом деле, оставить синяки.

— Если он не может быть хорошим, почему я должна?

— Сравни его с теми первокурсниками и парнями со старших курсов, и скажи, с кем бы ты хотела оказаться в постели.

— Сравнивают в реальных условиях, Руби, а мы просто выпиваем.

Теперь она таращится на меня, но я не собираюсь сознаваться, что меня все больше влечет к Логану. Ему об этом тоже не нужно знать.

— Ты же знаешь, к чему может привести пьянка, — не отстает Руби. — Я просто говорю, что на твоем месте…

— Хочешь поменяться? — шепчу в ответ, хотя боюсь, что не смогу заставить ногу отлепиться от Логана.

Джонатан пытается вовлечь нас в разговор.

— Руби, тебе не кажется, что эпизод, где пара сначала борется в дюнах, а потом занимается сексом, — самая невероятная часть истории?

Руби становится красной, как свекла, и пытается объяснить Логану, глаза которого с интересом мерцают, свою точку зрения. Нет сомнений, что Джонатан получил не один удар под столом.

— Я просто сказала, что реагировала бы по-другому, и все. Но у меня нет характера и мотиваций Иезавели. Это соответствует повествованию, конечно. И это действительно было великолепно!

— Цитата, — произносит Джонатан, взмахивая рукой, чтобы проиллюстрировать слово, — «Никакая женщина в здравом уме не взяла бы его в задницу, брошенная в дюнах на два дня». Конец цитаты.

Джонатан пытается сдержать отрыжку от пива.

Руби кипятится, мне становится интересно, о чем же эта книга, а Логан, смеясь, отвечает:

— Просто, чтобы прояснить ситуацию — я никогда не утверждал, что Иезавель была в здравом уме.

— Значит, все ваши книги о траханье? — спрашиваю я.

Он прекращает смеяться и, откашлявшись, симулирует серьезность:

— Жизнь, моя дорогая, и есть траханье. Или вы пытаетесь трахнуть кого-то, или они пытаются трахнуть вас или трахаться с вами, или вы пытаетесь избежать одного из трех.

Я качаю головой, не соглашаясь с его философией:

— Это глупо, цинично и невероятно удручающе.

— Но это правда.

Он склоняется ко мне, и я вдыхаю мускусный аромат его одеколона:

— Позвольте мне объяснить вам на примере ваших друзей. Он пытается трахнуть ее. Она пытается избежать его. Теперь он пытается трахаться с нею, глупо вовлекая меня, между прочим, а она прилагает все усилия, чтобы трахнуть меня. Я имею в виду, что очень заметно, что она этого хочет.

Он откидывается назад, забирая с собой свой восхитительный аромат, и выглядит еще более дерзким и уверенным.

Руби отворачивается от Джонатана и ослепительно улыбается Логану:

— Я сожалею, что вы видели нашу ссору. Джонатан знает, как я люблю Ваши книги. Я сделала бы, что угодно, лишь бы писать так, как это делаете вы. С такой мощью и слой. Мне действительно жаль, что вы не будете нашим преподавателем в этом году.

Логан потягивает виски:

— Ваше желание может осуществиться.

Руби морщит лоб.

— Что вы имеете в виду?

— Ваш Декан предложил мне это место. Кажется, Кари Анадонаполус отказалась в последний момент по семейным обстоятельствам.

— Что? Вы бы согласились? — Руби практически подпрыгивает на месте. Нет, не практически. Она подпрыгивает.

— Я рассматриваю это предложение. — Он отводит взгляд от Руби и находит мои глаза. — Может, действительно стоит уехать из Нью-Йорка на некоторое время, сменить декорации, найти новые источники вдохновения.

Логан пристально на меня смотрит, и я чувствую, что краснею, чувствуя тяжесть в груди, и мои колени дрожат, не смотря на то, что я сижу.

— У вас, наверное, есть более важные дела, чем болтаться в колледже небольшого города, — произношу я в свое пиво.

— Самое важное, что я должен сделать, это написать следующий роман, и до сих пор я ничего не делал в Сохо.

— Не может быть! — восклицает Руби, будто ей двенадцать лет. — Вы напишете свой новый роман здесь? — Ее глаза сияют, как у ребенка.

— Я обсужу эту идею со своим агентом. Думаю, он будет не против.

— Ваш агент… Ничего себе… — Руби потрясена.

— Пойду покурю. — Логан поднимается из-за стола, доставая сигареты.

— Вы вернетесь? — в голосе Руби сквозит отчаяние.

Он подмигивает ей.

— Закажите мне еще виски, и я обязательно вернусь.

Когда Логан отходит, у меня возникает чувство, что он забрал половину тепла моего тела с собой.

— Ничего себе, — произносит Джонатан, — этот литературный мудак вышел на новый уровень.

— Ревнивый, — говорит Руби нараспев.

— Сумасшедшая, — отвечает Джонатан, подражая ей.

Руби раздраженно вздыхает, и я понимаю, что она готова отдать оставшуюся часть своего разума.

— Я иду спать, — прерываю я их перепалку, и скольжу по дивану, где еще сохранилось тепло Логана.

— Нет! — восклицает Руби, схватив меня за руку.

— Хватит, Руби. Он тебя заметил. Моя работа сделана. Он сказал, что вернется, если ты закажешь ему еще виски.

Лаура снова подходит к нам. Я гляжу на Джонатана, веки которого уже отяжелели от пива.

— Я бы исключила Джонатана сразу, — произношу я, и Лаура впервые смотрит на меня, затем переводит осторожный взгляд на Джонатана. Возможно, эти взгляды — все, на что она способна.

— А если он заблудится или уйдет с тобой? — не отстает Руби.

Я смеюсь, скосив глаза в угол дивана.

— Он оставил свою шляпу. Это дает хорошее преимущество.

Руби заказывает второй гленливет и не отрывает взгляд от двери.

Я выхожу из бара и вдыхаю вечерний воздух. Сигаретный дым смешивается со свежим воздухом и, когда я смотрю налево, то вижу неясную фигуру, прислонившуюся к цементной коробке сеялки.

— Уже ходите?

— Поздно. А мне рано вставать.

— Почему бы тогда совсем не ложиться? Я знаю, по крайней мере, несколько вещей, которые не дадут нам уснуть. — Он проходит ко мне с усмешкой, которая делает его взгляд более дерзким.

— Нас? — я нервно усмехаюсь. — Это Руби положила на вас глаз, не я.

— О, я видел, что и ваши глаза блуждали по мне весь вечер. Что касается меня, то я уже раздел вас взглядом раз шесть или семь.

— Вы знаете, что дерзки, как черт?

— Хороший выбор слова, — он хищно усмехается и подходит ближе. — Да, я знаю это. А вы видите это, не так ли?

— Траханье — это не то, что мне нужно.

Он поднимает бровь.

— Это нужно большинству женщин.

— Полагаю, что не похожу на большинство женщин.

— Это я заметил, — усмехается он.

И затем он улыбается такой искренней улыбкой, такой настоящей и сексуальной, что я чувствую, как слабеют мои колени.

— Игра, — произносит он и взмахивает рукой. — Дерзкий, самоуверенный писатель с чипом в плече помогает продать книги.

Тон его голоса изменился, он расслабленно смотрит в темноту.

— Это еще одна причина, чтобы уехать из Нью-Йорка. Оставить на время игру и погрузиться в реальность, — его глаза смотрят в мои, — в присутствии настоящей музы.

Я не могу выдержать его пристальный взгляд и смотрю вниз на ноги. Это он мне предлагает быть музой?

— И вы знаете мое имя? — спрашиваю я, заставляя себя смотреть на него. Мне помогают в этом темнота и тени деревьев.

Логан качает головой.

— Ваше имя — наименее впечатляющая деталь о вас. — Я замираю от обиды, а он продолжает: — Это правда для большинства людей, между прочим.

— Для того, кто сделал себе имя, вы ужасно отзываетесь о других.

— Это так, но даже если вы знаете мое имя, то это тоже наименее впечатлительная деталь обо мне. Хотите узнать кое-что интересное?

Я боюсь своей реакции.

— Думаю, мне уже хватит впечатлений за один вечер.

Я нервно смеюсь и начинаю отступать, хотя не могу оторвать взгляд от губ Логана. Я знаю, что мой самоконтроль пропорционален расстоянию между нами. Мне нужны расстояние, пространство и трезвый ум, прежде чем я смогу осмыслить сегодняшний вечер.

Логан смотрит, как я ухожу.

Я боюсь, что он последует за мной, но он бросает взгляд на двери. Гм… Он не уйдет без своей шляпы. Возможно, он будет наслаждаться вторым виски и болтать с Руби немного дольше, и она добьется своей ночи со знаменитостью.

Как только он скрылся за дверью бара, я быстрее пошла к общежитию. Я чувствую, что убегаю от чего-то. Или кого-то. Но также чувствую, что независимо от того, как быстро я бегу, что-то или кто-то все же догонит меня.

Глава 6

Восходящее солнце середины сентября льет оранжевый свет на влажные зеленые газоны, когда я иду к студии на встречу с Дженни. Мое воображение все еще находится во власти сна, в котором я видела человека с зелеными глазами, носящего мягкую фетровую шляпу.

И ничего другого.

К сожалению, я не помню подробностей, но этим утром я проснулась на краю оргазма, и с переполненным мочевым пузырем. Иногда, когда я слишком долго валяюсь в постели вместо того, чтобы сходить в туалет, мои сны становятся сексуальными и возбуждающими, и иногда я даже кончаю интенсивно и восхитительно. Но этот сон оставил меня в состоянии желания. Желания чего-то, находящегося вне моей досягаемости.

Когда сонная Дженни появляется в студии, я уже сделала несколько эскизов цветными пастелями, но тут же их отставила.

— Это бесчеловечно, будить так рано, — ворчит она.

— Это всего лишь на 90 минут раньше, чем твоя первая пара, — отвечаю я, вытаскивая тонкие карандаши и мелки.

— Это тоже бесчеловечно. Все должно начинаться после 10:00, — не соглашается она.

Я делаю последние приготовления, потому что никогда не смотрю, как мои модели раздеваются. Я ожидаю, когда они «обнажат все» буквально и фигурально, но только на подиуме, до и после этого они – мои друзья и знакомые, неприкосновенность частной жизни которых я ценю и уважаю.

— Какой ты хочешь видеть меня сегодня? — спрашивает Дженни с нерешительным энтузиазмом.

— Убитой горем.

Она кивает, осмысливая мою просьбу. Дженни посещает курсы актерского мастерства, и уже сыграла несколько ролей в нашем студенческом театре, поэтому она – одна из немногих моделей, которым я плачу, а не выторговываю часы, как с Руби и Джонатоном или, иногда, покупаю пиво для парней.

Я добавляю:

— Убитой горем, как если бы тебя бросил парень сразу после секса.

— Блин. Ты прям описываешь мою жизнь в прошлые выходные.

Я смеюсь, зная, что она не обидится. Дженни – тот тип людей, которые живут, любят и играют на грани. Уверена, она неплохо учится, но ровно настолько, чтобы ее не отчислили. Она – та, кого я называю «шлюхой опыта»; она не может найти то, что ей действительно интересно. Мне жаль, что я не могу быть такой же смелой и открытой новым ощущениям, как Дженни; моя жизнь могла бы быть более захватывающей в реальности, а не в моих картинах. Дженни могла разбить себе сердце в прошлые выходные и влюбиться в следующие, у меня же была единственная любовь — живопись. Не то, чтобы я была отшельницей, у меня есть друзья и время от времени я встречаюсь с парнями. Мы весело проводим время, а некоторые из них, иногда, вдохновляют меня на новые картины. Но это бывает редко. Мне нравится секс, и я очень люблю хороший секс. Но это случается еще реже.

Когда я смотрю, как Дженни располагается на диване, то думаю о том, что у нее есть хороший секс и всегда, даже не смотря на то, что мы все пользуемся одними и теми же парнями из колледжа. Она похожа на шеф-повара, который из плохих продуктов может сделать изысканное блюдо. Так что, если Дженни взялась за дело, то секс обязательно будет хорошим.

Мой карандаш летает по листу, я пытаюсь запечатлеть как можно больше деталей: обиженное выражение лица, положение тела на диване, поза, полная стыда и горя, — это то, что мне нужно, и Дженни здорово передает это. Я почти закончила эскиз, когда будильник на моем телефоне сообщил, что наше время истекло.

Дженни заворачивается в одеяло, на котором лежала, и подходит посмотреть, что получилось.

— Ничего себе, Ава. Это великолепно. Ты понимаешь меня лучше, чем я сама.

— Я почти получила то, что хотела. Ты сможешь прийти в четверг, в это же время?

Она стонет.

— Только если ты принесешь кофе.

— Без проблем!

Я начинаю собирать свои вещи, пока она одевается.

— Пару новичков начали посещать курсы в этом году, — сообщает она. — Держу пари, они согласятся позировать тебе за пиво.

Она подходит ко мне. На ней тренировочные штаны и обтягивающая сиреневая майка, которая не скрывает ее выступающие соски.

— У них большие тела, — добавляет она, словно убеждая меня.

— Ты уже видела их голыми? — полушутя спрашиваю я, и она отвечает с лукавой улыбкой:

— О, да. Оба парня горячие.

Я всматриваюсь в ее удовлетворенную улыбку.

— Оба в одно и то же время?

— Как ты догадалась? —хихикает она.

Я смеюсь немного нервно. Знаю, что она непостоянна, но не понимаю, как можно так экспериментировать.

— Похоже на ваших курсах хватает острых ощущений.

— Мне кажется, что ты эти ощущения получаешь здесь, смотря целый день на обнаженные тела.

Смотреть – это одно, но большая часть моего творческого процесса — соло.

— Но и такой секс тоже может быть классным, — говорит она ободряюще.

— Я не совсем это имела в виду, Дженни.

— Не все художники так серьезно относятся к своей работе, как ты.

— Возможно, — вздыхаю я.

Бывает, некоторые студенты отвлекаются во время работы, но не я. Хотя иногда бывает трудно не отвлекаться, когда позируют парни. Они не относятся к этому серьезно (особенно, когда позируют за пиво). Некоторые, раздеваясь, думают, что это прелюдия к чему-то большему.

Даже Джонатан оказался на грани эрекции, когда в последний раз позировал мне. Он был немного смущен, но моя невозмутимость успокоила его. У меня строгие правила – я не смешиваю работу и удовольствие. Возможно, Руби считает меня одержимой, но я знаю, что это поможет мне однажды в нью-йоркской галерее.

Дженни берет свою спортивную сумку.

— До четверга, Ава. Я люблю кофе со сливками и тремя ложками сахара.

Она подмигивает и выходит из комнаты.

Глава 7

Из студии я иду через главную аллею кампуса, чтобы занести художественные принадлежности в общежитие перед первой парой «Истории средневекового искусства». Курс читает доктор Тенненбаум. Я прослушала все лекции, что он вел, начиная с «Введения в Историю искусств» в первый год обучения. Он был первым профессором, который оценил мой талант, рассказал мне о конкурсе «Мона Лиза» в «Мике», и поощрял и поддерживал меня. Ему около пятидесяти, он солидный, респектабельный мужчина, чье любимое времяпрепровождение — бродить по картинным галереям и выглядеть таинственным. Если бы я захотела выйти замуж, то он вполне бы мог стать моим мужем. Мама думает, что мое замужество произойдет вскоре после того, как я выучусь. Она еще не знает о моих планах относительно Нью-Йорка. Я собираюсь рассказать о них, когда приеду домой на День благодарения.

Когда я иду к аудитории, то слышу, что кто-то зовет меня. Я оглядываюсь, но никого не вижу, хотя голос кажется знакомым.

— Ава, здесь!

Я замечаю движения в окне корпуса английского отделения и в тот же миг чувствую еле ощутимый запах сигаретного дыма. Щурясь от яркого света, я вижу кого-то на широком подоконнике. Рука, держащая сигарету, лежит на открытом окне.

Логан О'Шэйн — это именно он.

Значит, он действительно знает мое имя.

Я смущенно улыбаюсь и краснею. Он подзывает меня жестом. Я колеблюсь, и он гасит свою сигарету и отбросает ее на несколько метров. Он делает это с небрежной силой и изяществом, от которого мое сердце начинает биться быстрее. Мгновение и он направляется ко мне.

Мне становится жарко, я лукавлю, возлагая ответственность за это на сентябрьское солнце. Фрагменты моего сна возрождаются: твидовый жакет на полу, тяжелое дыхание, плечо у моих губ, я лежу на спине, прогибаясь…

— Куда вы спешите этим прекрасным утром, мисс Николс?

Вместо того чтобы ответить на его вопрос, я задаю свой:

— Это кампус для некурящих. Как вы убедили декана позволить вам курить в кабинете?

— А он не знает, — подмигивает Логан. — Я нарушаю правила. Некоторые правила, как вы знаете, созданы для того, чтобы их нарушили.

Я еле сдерживаюсь, чтобы не показать раздражение, вызванное его словами.

Он стоит передо мной и комфортно себя чувствует в обтягивающей рубашке цвета хаки с белыми кнопками. Его зеленые глаза сначала были озорными, теперь пристально смотрят в мои. Такой знакомый взгляд. Этот голодный взгляд из моего сна.

Я нервничаю и мне становится не по себе из-за того дурацкого сна. Подробности. Его нагота. Моя. Только все это размыто. Мои глаза блуждают по его одежде, пытаясь воссоздать то, что мое подсознание попыталось запомнить. И я краснею.

— Итак, зачем вы звали меня? — спрашивает он с очаровательной улыбкой.

— Я? Это вы окликнули меня и сами подошли ко мне.

Взволнованная я обороняюсь, но понимаю, что он застал меня врасплох. Фактически он поймал меня между сном и явью. Его глаза смеются надо мной.

— Просто дразню вас, мисс Николс. Хороший выбор глагола, между прочим, — говорит он с ухмылкой.

— Что? — Я смущена, пытаюсь отогнать отголоски сна и успокоиться. Стараюсь казаться безразличной к его подавляющему присутствию в реальности.

— «Подошли», — произносит Логан. — Чтобы подойти, нужна цель и мотивация, как будто у персонажа есть замысел по отношению к его цели.

Ох.

— Персонаж, являющийся вами?

— Щеголеватый джентльмен подошел к красивой студентке на ее пути к… Куда?

Он только что сказал «красивой»? Я? И «щеголеватый»? Он?

— Куда вы спешите, Ава?

Верно. Занятия...

— На лекцию по «Истории искусств».

— Ах, да. Доктор Тенненбаум.

— Вы уже познакомились с другими профессорами? Вы ведь недавно здесь.

Логан пожимает плечами.

— Я не мог уснуть. Вот и изучил преподавательский состав на сайте.

— Впечатляет.

— У меня были другие планы, более волнующие, но они провалились. Или скорее… убежали.

Что он имеет в виду?

— Вы убежали от меня вчера вечером, — поясняет он.

— Я не убегала! — слишком быстрый ответ. — Мне нужно было уйти. Сегодня утром у меня была работа в студии.

Он кивает, наблюдая за мной.

— Значит, я не испугал вас?

Мне становится жарко под его пристальным взглядом. Я качаю головой, желая сама себе солгать убедительно.

— Нет, нет. У меня была забронирована студия и модель.

Логан кивает, будто понимает серьезность моей одержимости живописью, моей потребности вчера бежать от него со всех ног.

— Ясно. А вы серьезно относитесь к своей работе.

— Да. Очень.

— Но на самом деле вы не равнодушны ко мне, не так ли?

Он запускает руки в карманы, на его восхитительных губах сексуальная ухмылка, зеленые глаза безотрывно смотрят на меня. Я отчаянно пытаюсь отвести взгляд, собрать все свое остроумие и самообладание, но его глаза, кажется, хотят проникнуть прямо в мою душу и уничтожить любую рациональную мысль. Я не знаю, что сказать. Мой разум кипит, мое тело вибрирует, я пытаюсь контролировать свою реакцию на его взгляд, его присутствие. Конечно, я неравнодушна к нему.

— Нет, — вздыхаю я.

Признание выпускает что-то внутри меня, и мне, наконец, удается отвести взгляд вниз. Это небольшое поражение, и пусть я почувствовала облегчение, но та часть меня, которая чувствует себя в безопасности, разочарована. Но Логан, кажется, знает что-то обо мне, то, чего я еще не поняла. Это вызывает во мне раздражение. Любопытство. И осторожность.

Логан наклоняется, и тихо произносит:

— Хорошо.

Он удовлетворен.

Я сжимаю кулаки, впиваясь ногтями в кожу. Плохо, что я неравнодушна к нему, и он должен знать это. Если он допоздна изучал сайт колледжа, то должно быть читал и правила, запрещающие отношения между студентами и преподавателями. И сейчас он меня дразнит, проверяет.

Я оглядываюсь, но никто, кажется, не обращает на нас внимания. Интересно, как они могут не замечать волны желания и напряженности между нами. Внезапно я понимаю, что Логан выглядит как студент. Он не преподаватель. По крайней мере, пока. Но поскольку его наняли, он теперь профессор, а значит, не должен флиртовать со мной. И я не должна желать его.

— Мне пора, — произношу я, отчаянно нуждаясь в большем количестве пространства между нами.

Он отступает, но его взгляд скользит по мне с ног до головы.

— Ясно. Вы серьезный студент, мисс Николс. Если я смогу чем-то помочь вам как преподаватель, пожалуйста, не стесняйтесь — заходите ко мне. — Он показывает на окно, из которого появился несколько минут назад.

Я киваю.

— Я буду помнить об этом.

Логан уходит, и теперь я свободно могу идти на пары.

Слово «щеголеватый» все еще будоражит мой разум и кровь, бегущую по моим венам.

Глава 8

Я не вижу Логана нескольких дней, и это отлично, потому что мне нужно охладить свою голову, да и не только ее. Этот мужчина для меня под запретом: он хоть и временный, но преподаватель, а я студентка.

Я могу сколько угодно фантазировать о нем, но не более. Полагаю, он придерживается того же мнения. Мысль о том, что он думает обо мне, сводит с ума, и чтобы отвлечься, я иду в студию. До выпуска я должна написать достаточное количество картин, которые в новом году выставят в Галерее «Меллман». Несколько галеристов с восточного побережья посетят выставку, возможно, будет и представитель Нью-Йорка. Я должна думать о будущем и не отвлекаться.

Утро четверга с Дженни получается весьма продуктивным. Обещанный кофе с тремя ложками сахара придает ей больше воодушевления, чем обычно, и некоторые из поз Дженни довольно провокативны.

Когда Дженни уходит на тренировку перед парами, я некоторое время смотрю на опустевший подиум, и начинаю рисовать по памяти. Изгиб бедра, упругие икры, вытянутые пальцы. Густые темные волосы, убранные за плечо. Маленькая возбужденная грудь с торчащими сосками. Подстриженный лобок. Я стараюсь рисовать быстро. Несколько штрихов здесь, несколько там.

Вскоре позы становятся все более раскованными. Ее ноги разведены, руки приподнимают волосы, губы кокетливо выпячены. Дженни, испытывающая желание. Она хочет, чтобы ею овладели. Взгляд через плечо. Ее глаза просят.

Я откладываю законченные наброски, и вспоминаю свою последнюю сессию с Джонатаном. Я соединю их. Я создам из двух тел одно.

Звук шагов за спиной возвращает меня к реальности, и я смотрю на листы у моих ног. На некоторых из них непонятные загогулины, другие же наполнены эротикой. Эти я оставлю себе, остальное выброшу. Я слышу покашливание за своей спиной и оборачиваюсь. Логан О'Шэйн собственной персоной стоит в дверях. Несмотря на то, что сейчас всего лишь 7:30 утра.

— Я так и знал, что найду тебя здесь.

Я удивлена. Даже учитывая, что он накрепко поселился в моей голове и мечтах, странно видеть его вот здесь и сейчас. Это невероятно. Сейчас он красивее, чем в моих мечтах. Его густые темные волосы слегка растрепаны. На нем старые потертые джинсы и клетчатая рубашка с белой майкой. Он улыбается мне и его глаза задорно сверкают.

— Не помешаю?

Я качаю головой, пытаясь за этим жестом скрыть свое изумление и смущение, а еще то, что у меня просто отняло речь.

Я смотрю, как он переступает порог студии. У него сексуальная походка, он словно наслаждается каждым моментом, каждым своим шагом. Он осматривает каждый предмет в студии, в то время как я работаю и пытаюсь взять в руки себя и свои мысли. Студия — это моя территория, мой дом, поэтому я пытаюсь смотреть на Логана не как на небожителя, а как на мужчину, писателя, который случайно забрел сюда. Чтобы не молчать, спрашиваю:

— Вы уже освоились в новом кабинете?

— Да, и чувствую себя как дома. Загляни как-нибудь ко мне.

Не самая удачная идея.

— И как Вам занятия?

— Полагаю, найдется горстка перспективных студентов. Хотя меня заинтриговал отнюдь не студент-писатель. — Его зеленый взгляд удерживает мой.

Я отворачиваюсь, возвращается моя нервозность, и я начинаю собирать с пола эскизы, чтобы отвлечься.

— Не надо, — говорит он и подходит сзади. Его взгляд скользит по газетным страницам, расстеленным вокруг мольберта.

— Могу я нарисовать тебя? — И в эту минуту он похож на ребенка, дорвавшегося до новой игрушки.

— А Вы сможете? — удивленно спрашиваю я, сомневаясь, что ему это удастся.

— Я бы хотел попробовать. Ты сможешь попозировать мне? — Он показывает на подиум и стул, задрапированный для работы с Дженни.

Откинув самоуверенность, я пожимаю плечами. Что ж, я закончила, так почему бы и нет? Мне любопытно, сможет ли он изобразить что-то большее, чем «палка-палка огуречик, получился человечек».

Я захожу на подиум и сажусь на стул, когда он берет карандаш. Он смотрит на мое лицо и волосы несколько тягучих минут. Я чувствую себя застенчиво под его взглядом, но мне это нравится.

— Ты не собираешься раздеться?

Это смешит меня, и я встаю.

— Понятно, это еще один из Ваших способов соблазнения. А я-то думала, что Вы серьезны.

— Я серьезен.

Я смотрю на него, и понимаю что сейчас, в своей студии, у меня все под контролем.

— Тогда нарисуйте меня в одежде.

— Хорошо. — Он начинает делать эскиз, а я сажусь и терпеливо жду. Он рассматривает меня, изучает лист, снова меня, его глава перебегают с меня на лист и назад. Он творит.

— Это не так интересно. Ты же знаешь, — говорит он, воссоздавая увиденное на листе. — Я знаю, ты идешь на многое, чтобы уговорить моделей раздеться. Даже посещаешь литературные чтения.

Я улыбаюсь.

— Тут Вы правы.

— И знаешь, это так расстраивает, когда модель отказывается раздеваться. Ведь ты стремишься запечатлеть красоту человеческого тела, воспеть ее на хосте или бумаге, но ничегошеньки не можешь сделать с тем, что некоторые люди настоящие ханжи, и не воспринимают красоту форм.

Хмурюсь.

— Окей, вы высказали свою точку зрения.

Как писатель, он, конечно, кое-что понимает в искусстве, и я буду лицемеркой, если буду нарушать собственные же правила. Я нервничаю. Стесняюсь. Я всегда говорю своим моделям расслабиться, но обычно я художник и стою за мольбертом, а не модель перед ним. Слова и чувства — разные вещи. Как говорится, легче сказать, чем сделать.

Я тяжело вздыхаю и снимаю свитер. Логан улыбается и берет новый лист бумаги. Я чувствую жар, движущийся по моей коже вслед за стягиваемой футболкой. На мне лишь бюстгальтер и джинсы.

Логан хмурится.

— И это все? Если не собираешься идти до конца, то верни, как было.

Да он берет меня «на слабо»! Я краснею с головы до пят и каждой частичкой своего тела чувствую смущение и гнев. Я готова снять с себя всю одежду, но не хочу уступать ему.

— Чего ты боишься? — говорит он так мягко, что я с трудом соотношу этот голос с ним.

— Это такая уловка?

— Разве? — Кажется, он заинтригован.

Я размышляю над ответом и, наконец, признаю:

— Мне не нравится, что сейчас я потеряла контроль. Предпочитаю сидеть за мольбертом.

Он делает несколько шагов ко мне, все еще держа карандаш между пальцами.

— Легче смотреть, а не быть изучаемым, да?

Пожимаю плечами.

— Не знаю, легче ли. Это другое. Я чувствую себя некомфортно. И, наверное, в этом смысле да, легче.

Логан стоит перед подиумом и смотрит на меня, а я смотрю на него сверху вниз. Отсюда он не кажется таким пугающим. И в эту минуту я ловлю себя на мысли: «я испытываю перед ним страх. Почему?»

— Скажи, ты бы чувствовала себя более комфортно, если бы я тоже был голым.

Я смеюсь.

— Это было бы странно. — Выбор слова, кажется, смущает его, но это первое, что пришло на ум. — Я имею в виду, что это было бы неловко.

Логан кивает, кладет карандаш на подиум и касается моей ноги, точнее моей обуви. Обычно в студии я хочу ж сабо и сегодня на мне коричневые Данско. Логан разувает меня.

— Что вы делаете?

— Думаю, тебе стоит снять джинсы, а для этого лучше снять обувь.

Я снова смеюсь.

— И почему вы думаете, что я сниму джинсы?

Он смотрит на меня и в его глазах танцуют бесята, на губах ухмылка. Он у моих ног, его руки скользят по моим щиколоткам. В моем животе порхают бабочки.

— Потому что я собираюсь красиво тебя попросить об этом. — Он облизывает губы, улыбается и склоняется передо мной в поклоне. — О, великолепнейшая художница, не будете ли вы так любезны, явить себя скромному писателю во плоти? – Я вздрагиваю при слове «плоть», а Логан добавляет: — Или, по крайней мере, в нижнем белье?

Он выставляет свои руки в просящем жесте и уморительно смотрит на меня своими зелеными глазами. Я начинаю хихикать, — этот мужчина может быть очаровательным, когда захочет.

— Разве тебе не любопытно, как я могу тебя отблагодарить?

Конечно же, любопытно.

— Я могу оголиться лишь до нижнего белья, милостивый государь, — отвечаю я так же напыщенно. Что ж, в каком-то смысле я обязана ему. Хотя нет. Я на себе должна испробовать собственное лекарство. Мне есть чему поучиться, будучи наблюдаемым, а не наблюдателем, и мое сопротивление доказывает это. — Вернитесь к мольберту и отвернитесь, сер.

Логан насмешливо смотрит на меня, но слушается, хотя его взгляд выдает, что он доволен словно ребенок, получивший желаемое. Он может рисовать меня почти голой, но я не хочу, чтобы он смотрел, как я снимаю джинсы.

Я всегда даю своим моделям уединиться, потому что по мере того, как они раздеваются, то словно переходят из одной роли в другую. Эти моменты, когда одежда покидает кожу, являются чем-то личным, интимным, тем, чем вы по доброй воле решаете поделиться с другими.

Когда ты занимаешь любовью, то раздевание является частью ритуала, прелюдии, а когда позволяешь рисовать себя, то оба соблюдают определенные границы. Когда эти границы ломаются или искажаются, то они могут стать неудобными и грязными. Нагота ради искусства должна рассматриваться иначе, чем нагота ради секса, и разница между ними очень тонкая. Искусство, в большинстве случаев, призывает нас чувствовать. А когда люди чувствуют больше всего? Правильно. Когда обнажены. Когда занимаются сексом.

Я откладываю джинсы в сторону и поправляю трусики. Я давно не брила лобок, потому что, как любезно заметила Руби совсем недавно, у меня не было секса больше двух месяцев. И хотя меня это абсолютно не трогало раньше, сейчас я чувствую застенчивость. Я прилагаю все усилия, чтобы вести себя так же бесстрашно, как мои модели. Я знаю, что хочу быть привлекательной для Логана. И это злит. Мне не нравится быть уязвимой. Мне не нравится быть объектом чьего-то внимания, особенно его. Но я чувствую, что должна доказать ему и себе, что могу это сделать.

— Теперь можете смотреть, — говорю я, садясь на стул.

— Отлично. — Он выходит из-за мольберта, и я чувствую, как его глаза прожигают мою кожу. Несколько штрихов ложатся на бумагу.

— Раздвинь ноги, — приказывает Логан. Он меня удивляет, и в то же время противоречиво влияет на меня: хочу послать Логана куда подальше и одновременно хочу подчиняться.

— Зачем?

— Потому что я хочу нарисовать тебя. Зачем еще? — Он кажется раздраженным, властным. — Опусти руки между ног, ладони на стул и немного наклонись, чтобы я мог видеть грудь.

Я закатываю глаза.

— А затем скажите выпятить губы?

— Само собой. — Он не отрывается от мольберта.

— Обычно я позволяю моделям самим выбирать позы.

Логан останавливается и смотрит на меня.

— Почему? Как тогда ты получишь желаемое?

— Я подсказываю им, что делать. И не отношусь к ним как к манекенам, указывая, какую им принять позу.

— И как ты это делаешь? — Кажется, Логан действительно хочет знать что-то новое об этом процессе, так отличающимся от его собственного.

— Я прошу их изобразить чувство или воспоминание. Таким образом, я пытаюсь запечатлеть что-то настоящее, подлинное.

— Это какое-то конкретное чувство?

— Как когда. Например, тоска, печаль или миролюбие. Иногда злость, неудовлетворенность, равнодушие.

— О. Тогда как насчет тоски?

И в этот момент я понимаю, как тяжело моим моделям. Ну вот как я изображу тоску?

— А знаешь, — говорит Логан, — лучше желание. Покажи мне желание.

Желание?

— Что?.. Как?..

Он с вызовом смотрит на меня.

— Что, тяжело? Я удивлен. Ты же вся просто кипишь в глубине души.

— Минуту назад вы сказали, что я ханжа.

— Да ну? Ханжи — это маленькие вулканы, которым нужен правильный сдвиг, чтобы начать извергаться. Выпусти свой огонь. Покажи его. Свое желание. Мужчине. Мужчине, который является для тебя загадкой.

Я закрываю глаза, не до конца уверенная, пора ли хватать джинсы и бежать отсюда, или пойти дальше и доказать, что я могу то, чего прошу от своих моделей. «Мужчине, который является для меня загадкой?» Логан намекает на себя. И боюсь, он это знает. Но он, не останавливаясь, рисует, творит что-то из моего упрямства, и мне любопытно, что у него получится. И еще любопытнее, что будет, если я подчинюсь его просьбе.

— Вы покажете мне набросок?

— Если обещаешь не сильно критиковать.

Я сажусь, провожу пальцами по волосам и немного встряхиваю их, позволяя красновато-коричневым волнам упасть на плечи. Кладу руки между ног, при этом сжимая грудь, заставляя ее полноту покинуть уютные чашечки. Я раздвигаю ноги и упираюсь пятками в подножку стула. Чувствую себя девушкой с календарей 50-х годов. Знаю, такой позе не хватает жизни, поэтому я вытягиваю из себя сексуальность, ощущаю жесткий стул под попой, дерево, нагретое мною, и выгибаю спину, создавая ожидающее напряжение. Оно требует освобождения, как пружина, которая хочет расслабиться, как крик, желающий вырваться наружу. Это желание, а значит и нужда.

Я помню свои наброски с Дженни и сама становлюсь Дженни. Я чувствую ее желание, ее ожидание, когда на рисунках появился Джонатан. Я представляю Джонатана позади меня, возбужденного, готового. Но это не тот Джонатан, а таинственный мужчина, подкрадывающийся ко мне, готовый выпустить пружину, которая удерживает меня. У него глаза Логана и его движения. Представляю его пальцы на моем позвоночнике. Моя спина напрягается в ожидании, рука стользит к резинке моих трусиков, а затем ниже. Мое дыхание меняется. Я вжимаюсь в деревянную поверхность стула и чувствую разочарование. Не стул я хочу чувствовать между ног…

— Отлично, я закончил. — И я возвращаюсь из мира грез. Кожа пылает, губы приоткрыты… Удивленно моргая, я закрываю рот.

Глаза Логана блестят, когда он смотрит на меня.

— Ты хорошо поработала. Это я никак не мог достойно нарисовать тебя. Мои способности ограничены, по крайней мере, когда дело касается карандаша и бумаги. — Он подмигивает мне.

Мда, это плохая компенсация за то, чего я сейчас жажду. Если Логан сейчас попытается соблазнить меня, я точно не буду возражать. Я соскальзываю со стула:

— Могу я посмотреть?

Он кивает.

— Но не будь слишком строга ко мне.

Поднимаю джинсы, свитер и футболку и вижу, как Логан отступает от мольберта. Так он просто дразнил меня? Когда я поворачиваюсь к рисунку, то понимаю, что он смотрит на мое едва одетое тело, тело, которое жаждет его прикосновений, но отчаянно держит дистанцию.

Рисунок…. Он наполнен светотенью — свет и чернота. Я вижу себя, но это голодная версия меня. Я действительно так выгляжу? Возможно, ему так кажется. А еще я голая. Он проигнорировал мое нижнее белье и дорисовал то, что было скрыто. Мои соски совсем другой формы, зато мои лобковые волосы темные, густые, и такой длины, что практически накрывают стул. Я начинаю смеяться, сначала это тихое хихиканье, а затем уже полноценный смех.

Вокруг меня слова. Десятки слов. Волосы на моей голове – это темная, густая масса, в которую вплетены слова. Секс. Страх. Голод. Тепло. Экономия. Владение. Тяга. Вино. Смех. Печаль. Ребенок. Дыхание. Предложение. Пожирание. Месть. Красота. Скольжение. Отрицание. Желание. Поедание. Захват. Любовь. Похоть. Зависимость. Притяжение. Сплетение. Рабство. Сдача. Владычество. Обладание.

— Неужели все настолько плохо? — говорит он, делая шаг ко мне.

— Вот такой вы меня видите?

— Да, когда я заглянул внутрь тебя. Когда ты позволила мне увидеть это.

Смех иссяк и на его место возвращается неловкость. Логан видел то, чего я не замечала в себе, хотя чувствовала глубоко в душе. Никто не видел и не замечал этого. До сих пор.

— Разве это ужасно? — В его голосе уловка, сомнения, страх. — Ты хотела быть уродливой?

— Нет. Нисколько.

— Я стремился к реалистичности, но я не художник.

Я отворачиваюсь от тревожного образа и смотрю ему в лицо.

— Это прекрасно. Даже если я единственный человек, который это видит или думает, это так.

— Спасибо.

— Но мои соски выглядят не так.

— Нет? — Его взгляд скользит по моему лифчику. А потом к моим трусикам. Он возбужден, но не прикасается ко мне.

— Помните надпись, которую вы сделали в моей книге? — Я говорю, уронив свитер и футболку и натягивая джинсы. Мне все равно, что мой живот выпячивается, когда я наклоняюсь. Мы только что поделились чем-то более личным, чем секс. Он уже видел мою душу.

— О том, что хотел бы увидеть тебя голой? — Я киваю. — И о том, что это неправильно?

Его взгляд скользит по моему телу и, в конце концов, останавливается на моих глазах, как будто в глубинах он ищет зарытые сокровища.

— Что, если я ошибался в том, что это неправильно?

— А что, если это не так?

Я застегиваю джинсы, чувствуя скованность одежды на коже. Тепло и сырость от моих трусиков переходят на джинсы. Я натягиваю футболку. Все это время Логан наблюдает за мной, а я за ним.

— Вы пришли сюда, чтобы соблазнить меня?

Он не может сдержать улыбку.

— Сама жизнь – долгое соблазнение. Утро — это просто череда моментов... Все может случиться. Или ничего.

Пауза затягивается. В ней много всего. И ничего.

— Говорите, как писатель. Загадочно и поэтично. Но это не ответ на мой вопрос.

Логан стоит на расстоянии вытянутой руки от меня. Интересно, он знает, что если бы коснулся моей кожи, то мог бы обжечься? Что бы он подумал, если бы знал? И если он знает, то о чем он думает?

— Могу я оставить рисунок себе?

— Конечно.

— Подпишите его. – Теперь мой голос такой же командный, как и его ранее. Не знаю, тон моего голоса или что-то еще повлияли на Логана, но он колеблется мгновение, прежде чем подходит к мольберту и тянется к карандашу. Он наклоняется, чтобы подписать нижний правый угол, а я встаю позади него и провожу пальцами вдоль его позвоночника, так, как я представляла, это несколько минут назад. Он вздрагивает, но ничего не говорит, лишь вручает мне карандаш.

Его глаза встречаются с моими, и я вижу его желание.

— Мне нужно идти, — хрипло говорит он. — Пара через пятнадцать минут.

Я почти не думала о времени, но если это правда, то сейчас почти 8:30, а значит, и студия вскоре будет заполняться студентами.

— Спасибо, что позволила нарисовать тебя. — Логан отступает к двери, не сводя с меня глаз. Я киваю.

Он так и не коснулся меня. Так почему у меня такое чувство, будто меня только что трахнули?

Глава 9

Я не иду на пары, а возвращаюсь в свою комнату, чтобы принять душ и... снять напряжение. Желание, что я чувствовала на подиуме, требовало высвобождения, и я мастурбирую в теплой воде.

Немного удовлетворенная, вытираюсь, а затем сажусь на край кровати, чтобы причесать волосы. Рядом со мной лежит рисунок, подписанный Логаном О'Шэйном. Меня охватывает гнев. Тогда в смущении я выбежала из студии, чувствуя себя раскрытой, возбужденной и заинтригованной, теперь же я чувствую азарт.

В чем заключается его игра? Почему он искал меня, дразнил, а потом оставил неудовлетворенной? Это его способ привлечь меня? Он испытывает меня? Мне хочется бежать к нему, ворваться в его кабинет и требовать объяснений, но он, вероятно, придумает какую-нибудь простенькую отмазку. Нет, лучше держаться от него подальше и, вообще, общаться с парнями моего возраста. Да и до выпуска всего восемь месяцев. Мне нужно сосредоточиться на учебе, создании портфолио и работе в Нью-Йорке. Таков мой план на будущее.

Чертов Логан О'Шэйн!

Он будоражит мои мысли и тело. Я до сих пор чувствую желание, которое он вызвал во мне в студии. Я хочу, чтобы его длинные пальцы сейчас касались меня. Хочу притянуть его губы к своим, чтобы он ими исследовал мое тело, пока...

Я разочарованно переворачиваюсь на кровати. Вспоминаю всех парней, которые подходили ко мне на чтениях. Мне нужно отвлечься. Нужно развеяться. Нужно хорошенько потрахаться, и выбросить Логана О'Шейна из головы.

***

Стивен Мэллори, выпускник. На третьем курсе мы вместе ходили на английский, так что не совсем незнакомцы. Отправляю ему сообщение в Фейсбуке, спрашивая, не хочет ли он потусоваться вечером. Он ответил, что придет после тренировки по баскетболу. Поэтому с еще большим нетерпением, я жду Руби и Джонатана в Студцентре.

Я пересказываю им события сегодняшнего утра, сказав только, что Логан удивил меня в студии. От удивления Руби выпучивает глаза.

— Ничего не было, — говорю ей, одновременно пытаясь убедить и себя, что это правда. — Я уверена, что он просто изучал кампус. И случайно забрел ко мне.

— В 7:30 утра?

Руби приподнимает бровь, а Джонатан говорит:

— Будь осторожна, Ава. Игра с огнем может сжечь.

— Логан разыгрывает партию, — говорит Руби и качает головой. — И, честно говоря, на твоем месте, не знаю, смогла бы я контролировать себя.

Джонатан накручивают лапшу на палочки для еды.

— Я слышал, что его попросили покинуть университет после того, как он связался со студенткой.

— Это было больше пяти лет назад, господин Гугл. И тогда девушка соблазнила его. — И тут глаза Руби начинают сиять. — Хотя, возможно, ради свидания со знаменитым писателем, стоит вылететь из универа.

Джонатан закатывает глаза и начинает перекривлять Руби:

— О, Логан, я сделаю все, чтобы ты написал, как…

Руби толкает Джонатана в бок, чтобы тот заткнулся, а его миска чуть ли не переворачивается на поднос.

— Эй, еда не виновата, Руб.

— Ты уже трахался с той официанткой, Лаурой?

— Нет! — Однако я вижу, что Джонатан задет этими словами.

— Нам нужно окончательно разойтись, чтобы начать нормально дружить, — как ни в чем не бывало продолжает Руби.

Джонатан бледнеет.

— Что ты хочешь сказать? Ты же?..

— Пошла дальше? Конечно.

Джонатан отталкивает тарелку.

— Я наелся. — Он берет сумку с книгами. — Много задали. Ты же знаешь... — И, не смотря ни на кого из нас, он относит свой поднос с грязной посудой и уходит.

— Как ты можешь быть такой жестокой, Руби? Он все еще влюблен в тебя!

— Именно. А он должен жить дальше. — Она вздыхает. — Мне не нравится быть такой с ним, но он должен с кем-то спать, чтобы мы могли оставить прошлое позади.

— Пообещай мне, что никогда не станешь профессиональным экспертом по отношениям. Так с кем ты была?

— Какой-то парень. Я даже не кончила. — Она кладет корочку от пиццы и отодвигает бумажную тарелку. — Но я бы очень хотела найти такого, как Логан О'Шэйн.

Я молча прикусываю губу.

— Некоторые из ребят в моей группе пытаются вести себя как он, но это земля и небо. Ты либо рожден с такой харизмой, либо нет.

Я наклоняюсь и шепчу.

— Ты бы действительно переспала с профессором, если бы выпал шанс?

— Если бы у меня был шанс с кем-то вроде мистера Логана О'Шэйна? — Она облизывает губы.

— Я серьезно, Руби.

Она хмурит лоб и задумывается.

— Я не знаю. Разве что не специально. Родители убьют меня, если я вылечу отсюда. Хотя нет, мои, вероятно, просто отрекутся от меня, а вот твои родители будут рассматривать убийство.

Руби смотрит на меня, и я задаюсь вопросом, права ли она на счет моих родителей. Отец, конечно, сделал бы мою жизнь адом, но, в конце концов, любовь перевесила бы стыд и разочарование. Ведь так? Или нет?

— Ава?

Я отвлекаюсь от размышлений и в этот момент понимаю, что прикусила губу. Я выпускаю ее и чувствую прилив крови, который заполняет маленький отпечаток.

— Думаешь об этом?

— Нет! — Я отодвигаю греческий салат. — Ты же знаешь, я не могу. Мне нужно закончить обучение, если я хочу уехать в Нью-Йорк.

Улыбка растягивает губы Руби.

— Только не попадись. И разве правила созданы не для того, чтобы их нарушать?

Она говорит прямо как Логан.

— Это слишком рискованно. Как сказал Джонатан, если будешь играть с огнем, то сгоришь.

Руби качает головой.

— Послушай, Ава. Лишь диплома мало, чтобы оказаться в Нью-Йорке. Нужен опыт. Ты всегда говоришь, что хотела бы быть хотя бы наполовину такой же смелой, как Дженни Фриман. И вот он — твой шанс.

Словно по мановению волшебной палочки, Дженни проходит мимо нашего стола с йогуртом.

— Руби. — Она замечает нас и останавливается. — Ты ведь изучаешь литературу? Заценила нового преподавателя? — Ее глаза сверкают.

— О, да. А еще он потрясный писатель.

— И красавчик.

— Ава тоже так думает.

Я пинаю Руби под столом.

Дженни обращает внимание на меня.

– Заинтересованная художница? Интересно.

Я прочищаю горло и голосом заучки произношу:

— Я думаю, вы обе забыли, что Совет университета внедрил новую политику, запрещающую отношения между преподавателями и студентами.

— Кто говорит об отношениях, дорогая? Я говорю о сексе.

Руби смеется.

— Согласно их определению, слово «отношения» — это эвфемизм для секса.

— А?

— Это означает, что в определение «отношения» слово «секс» тоже входит. — Мне нравится Дженни, и я не хочу, чтобы Руби высмеивала ее скудный словарный запас.

— Но как они могут запрещать, если это по обоюдному согласию? Если обе стороны хотят этого? Мы же не школьники.

— Вот именно. Мы лица брачного возраста, которые ведут свои дела сами. — Руби бросает на меня многозначный взгляд.

— У тебя когда-нибудь была интрижка с профессором? — спрашиваю я Дженни.

— Нет, только с разными помощниками. Но, если бы мне выпал шанс, я бы однозначно замутила с Ричем Тенем. Он мужик на десяточку по десятибалльной шкале.

— Доктор Тенненбаум? — удивленно спрашиваю я.

— Чертовски верно.

— Похоже, ты очарована, — говорит Руби.

— Знаете, он рано поседел, но он не настолько стар. Ему всего тридцать пять или тридцать семь лет. Во время летних выступлений он был словно Просперо. Так отпадно смотрелся в мантии.

— Я не знала, что ты так хорошо его знаешь. — Ну, я вообще не знала, что он позволяет студентам называть его Ричем.

— Хотела бы я узнать его получше. Если ты понимаешь, о чем я. Но он не реагирует на мой флирт. — Она хмурится. — И, вероятно, не отреагирует с этой новой политикой. — Дженни улыбается, быстро смирившись со своим разочарованиям.

Я не удивлена, что мои друзья заметили доктора Т. Полагаю, до того, как появился Логан, он был здесь самым симпатичным преподавателем, хотя я никогда не чувствовала к нему влечения. Думаю, это потому, что когда отец отвернулся от меня, то профессор поддержал меня. Хотя это так странно – защищать его от девушек.

— А парни твоего возраста, Дженни? — я говорю, думая о парнях, о которых она говорила на днях.

— Они еще мальчишки. Им нужно время, чтобы вырасти. Все, мне пора. Увидимся.

Она машет нам ложкой и уходит.

— И она права. Мужчины в возрасте более опытные. Они знают гораздо больше о том, как доставить удовольствие женщине. — Руби оценивающе смотрит на меня. — Ава, ты должна думать, также как Дженни, то есть не думать. Я знаю, ты сама должна принять решение касательно Логана О'Шэйна, но я бы на твоем месте ухватилась за шанс потанцевать на его костях. Он войдет в историю литературы, я уверена. И если ты станешь его любовницей, вы окажетесь там вместе. Ну, это если он напишет о тебе. Ведь было бы круто?

Я содрогаюсь.

— Совсем не круто. Это не привлекает меня.

— Но ОН ведь привлекает?

Я киваю, вспоминая сегодняшнее утро и свое неудовлетворенное желание.

— Мне неприятно это признавать, но да. Опять же, временами меня привлекает Брэд Питт, но я не собираюсь прыгать к нему в постель.

Руби в отчаянии запрокинула голову.

— Ава! Как ты можешь так поступать с моей логикой? Если бы Брэд Питт случайно снимался здесь и посмотрел бы на тебя, ты была бы в его постели, не колеблясь!

Я не могу сдержать улыбку.

— Наверно, нет. Но это не одно и то же.

— Одно и то же!

— И что ты хочешь этим сказать? — смеюсь я.

Руби делает паузу и замирает.

— Черт, я забыла. Все, о чем я сейчас могу думать, так это голый Брэд Питт.

— Дело в том, — говорю я, возвращаясь к нашей дискуссии, — что профессора недоступны. Так что мне придется преодолеть желание переспать с одним из ухажеров, которых ты так любезно мне подкинула.

Руби вздыхает.

— Как скажешь. Но мы обе знаем, что это лишь временная замена.

— Я не нарушитель правил, Руби.

Она снова вздыхает, и на этот раз тяжелее.

— Знаю. Я тоже. Но, по крайней мере, мы можем помечтать.

***

Позже, тем же вечером, приходит Стивен. Когда я открываю дверь, то стараюсь не представлять на его месте Логана. Когда я даю Стивену пиво, то стараюсь не думать о пальцах Логана, скользящих по стакану с виски. Когда с плеч Стивена соскальзывает куртка, я стараюсь не представлять, как срываю претенциозный твидовый пиджак Логана. И когда Стивен неуклюже ласкает мои груди, я стараюсь не думать, как бы Логан ласкал их своими губами.

Я останавливаюсь, пока все не зашло слишком далеко.

Стивен смущен, разочарован, и немного взбешен, когда я прошу его уйти. Но я поняла кое-что важное: мне нужно нарушить не свое вынужденное воздержание от секса, а правило в моей голове.

Глава 10

На следующий день, после пар, я набралась смелости пойти в кабинет Логана. В конце концов, он меня пригласил. И нет ничего странного в том, что студент собирается проконсультироваться с преподавателем другого факультета. Может, мне нужна помощь с исследованиями?

Стремясь сохранить хладнокровие, я иду по зданию, в котором расположен факультет английского языка. Я пробираюсь в преподавательскую часть, где расположены кабинеты профессоров. У меня не было причин посещать это крыло с третьего курса, когда пришлось оспаривать низкую оценку за реферат об «аде» Данте, в который я включила несколько рисунков, чтобы проиллюстрировать свои слова, а еще, когда я написала статью о Шекспире, используя несколько древнеанглийских шрифтов, найденных в интернете. Статья выглядела круто, но была практически неразборчива. И как только я предоставила ее копию в стандартном шрифте, мне поставили двойку. Мое творчество не было оценено по достоинству.

Несмотря на то, что я сказала Логану, что мне лучше рисовать, чем читать, я нахожу время и для чтения, в конце концов, обучение этого требует. И последние несколько дней я читаю его романы. Я хочу узнать о нем больше. Хочу понять, из-за чего вся суета вокруг него. Кое-что из того, что я уже читала, интеллектуально претенциозно, однако много грубого, интуитивного и честного. Некоторые романы даже прекрасны, поскольку его же слова заставляют чувствовать, хотя это чувство не всегда хорошее. Я узнала, что Логан гораздо более многослойный и сложный, чем я думала изначально, и поэтому он стал еще больше интриговать меня. По своей работе я знаю, что важно не путать искусство с художником, но это одна из тех размытых линий, без которых вы не можете обойтись. Люди способны делать уродливые и красивые вещи, и эти вещи часто отражают уродство и красоту их создателя.

Притяжение, которое я чувствую к Логану О'Шейну, благодаря моему бурному воображению, только усилилось. Но когда я подхожу к его кабинету, я говорю себе, что делаю это для того, чтобы укротить свое воображение отрезвляющими фактами реальности. В конце концов, он просто человек. Мужчина. А я просто женщина, способная сказать «да». Или «нет».

Я поднимаю руку, чтобы постучать, и замираю. Через полуоткрытую дверь я вижу его за столом, с ручкой в руке, над раскрытой тетрадью, страницы которой под направленным на нее светом светятся белые. Я смотрю, как он подносит ручку ко рту, и та касается его нижней губы. Он на мгновение закрывает глаза.

Думает? Составляет новое предложение? Это творческий момент, который мало кто видит. Я наслаждаюсь этим, понимаю, но не часто мне удается наблюдать процесс творчества, иную его форму. Он прекрасен, с оттенком грусти, потому что напоминает мне о нашей разобщенности, намекает на непроницаемость другого человека, открывает пропасть, которую любовь и искусство стремятся преодолеть, хотя бы временно.

Логан отрывает взгляд от тетради и поворачивает голову. Я еще не постучала. Я не двигаюсь с места. Он видит меня и кажется удивленным. Но быстро вскакивает и подходит к двери.

— Входи, — говорит он, открывая дверь пошире. Я заглядываю внутрь. В комнате темно, лишь свет лампы над столом. Он задернул плотные шторы, хотя, должно быть, оставил окно приоткрытым, потому что темно-синяя ткань колеблется, будто на ветру. Уверена, ему нужен свежий воздух, чтобы избавиться от запаха дыма.

— Входи, — повторяет он.

Я колеблюсь.

— Боишься, что укушу?

Нервно смеюсь.

— Это всего лишь вопрос времени, не так ли?

Он приподнимает бровь и улыбается.

— Я не люблю спешить. Так что ты в безопасности. Некоторое время.

Безопасность — это не то, что я чувствую, когда переступаю порог; я знаю, что делаю первый шаг через порог своих собственных запретов. Я чувствую прилив страха и смелости.

Я удивлена, что здесь все чисто.

Он обходит меня и идет к своему столу.

— Мои личные вещи приехали поездом. Мой агент все устроил. Я просто не мог вернуться в город.

Он не говорит почему, и я не настаиваю. Я слишком занята, осматривая кабинет.

Меньше, чем за неделю он обустроил его так, будто работает здесь уже с десяток лет. Он заполнил полки книгами, поставил двухместную бархатную кушетку с подушками, которые соответствуют изношенному ковру, брошенному поверх плит. Большое кожаное потрепанное кресло пристроилось рядом с его столом, заваленным бумагами, книгами, старой печатной машинкой, стоящей в одном углу, и компьютером, с одной стороны от которого кофейная кружка и бутылка зеленой воды с другой.

— Что там? — спрашиваю я, указывая на непонятную жидкость в бутылке.

— Витаминный комплекс. Он нейтрализуют виски.

Я гляжу на маленькую пепельницу у окна.

— Вы ведь не расскажете, правда?

— Думаю, это зависит от того, сколько еще правил, ты планируешь нарушить. И если тебе интересно, есть ли у меня здесь алкоголь, то да, виновен. В нижнем ящике, слева. И все. Ты работаешь на полицию? — Он улыбается.

Я отрываюсь от изучение его офиса, хотя загипнотизирована семейными фотографиями, большинство из которых старые черно-белые или выцветшие цветные, по крайней мере двадцатилетней давности. Я хочу спросить о них, но чувствую, как его взгляд перемещается вверх и вниз по моим ногам. Инстинкты подсказывают не поворачиваться к нему спиной, они твердят, что он в любую минуту готов наброситься.

Когда я поворачиваюсь, то вижу, что Логан приблизился ко мне и теперь смотрит сверху в мои глаза. На переносице его носа есть едва различимая ямка, словно его когда-то ломали, а затем быстро вправили. Я бы этого и не заметила, если бы мы не стояли так близко друг к другу.

— А как насчет того, чтобы быть в моем кабинете? Это противоречит правилам? — тихо говорит он.

Мы оба просто стоим, но потом он протягивает руку ко мне. Его указательный палец проходит вдоль моего мизинца. Это крошечное движение, едва заметное, но оно вызывает дрожь. Я смотрю на движения его груди под белой рубашкой. Две пуговицы расстегнуты, и я вижу гладкую загорелую кожу. Я не вижу волос на груди, только гладкую кожу и край крошечного шрама рядом с ключицей.

— Ты мог бы преподать мне урок, — говорю я, даже не подозревая, каким низким стал мой голос, будто какое-то желание, поселившееся в моих костях, поднялось и протекает через мои мышцы и кожу.

— Так вот почему ты здесь? Для урока? — шепчет он хрипло.

Я качаю головой. Что я здесь делаю? Посреди его кабинета с желанием, сочащимся через мою кожу?.. Я чувствую, что могу сгореть.

— Есть несколько вещей, которым я хотел бы тебя научить, Ава.

У меня перехватило дыхание, но я успеваю сказать:

— Если это выходит за рамки чтения и письма, то это определенно против правил.

— Ох, да. Определенно. Тебе нравится нарушать правила, Ава?

Я качаю головой. Я привыкла следовать правилам. И это помогало мне на протяжении многих лет. Потому какая-то часть моего мозга подводит итог этой ситуации, и я отступаю от него, разрушая магию его слов, которую он плетет вокруг меня, словно паутину желания…

— Мы не можем этого сделать, — говорю я, качая головой.

— Сделать что, Ава? Мы просто стоим в моем кабинете и разговариваем. Двое взрослых, по обоюдному согласию…

Он ничего не делает, но его голос подталкивает меня к чему-то, чего я не могу иметь.

— Я могу заявить на вас за сексуальное домогательство.

На секунду он выглядит испуганным, а потом смеется и отходит от меня к своему столу. Он тянется за сигаретой, но не зажигает ее.

— Я неправильно понял тебя, Ава? Я думал, тебе... интересно. Любопытно. Или ты испугалась?

Я могла бы посмеяться над всем этим и уйти. Я могла бы обходить это здание десятой дорогой до конца обучения. Я могу больше никогда не видеть Логана О'Шэйна и забыть, что когда-либо встречалась с ним. Или не могу?

— Вы часто этим занимаетесь?

— Чем?

— Пытаетесь соблазнить студенток?

— Я искушаю только тех, кто этого стоит.

«Тех». Множественное число. Я не единственная.

— И скольких моих сокурсниц вы уже соблазнили?

Его бровь вздрагивает, и он пристально смотрит на меня.

— Мне кажется, ты ошибаешься в моих намерениях. Меня интересует качество, а не количество. Не более одной в одном месте. Но я больше не хочу искать новое жилье и переезжать.

— Почему?

Он долго на меня смотрит.

— Мне нужно отдохнуть от Нью-Йорка, и закончить новый роман.

Он осматривает кабинет.

— Это подходящее место для работы.

— Но вы могли бы найти такой кабинет где угодно. Все, что нужно, это взять с собой «личные вещи».

Логан вертит сигарету длинными пальцами. Кажется, что он хочет зажечь ее. Странно, но он нервничает. Он поднимает взгляд с сигареты и смотрит на меня. Эти прекрасные темно-зеленые глаза... Но вместо того, чтобы практиковать сексуальный взгляд, Логан несколько раз моргает и говорит.

— В другом месте не было бы тебя.

Меня? Мои ноги отказываются держать меня, и я благодарна за следующие слова.

— Присаживайся, Ава. Расслабься.

Он садится за стол, а я чуть ли не падаю в кожаное кресло, напротив. Подушки вокруг меня испускают запах табака. Не от сигарет. Это похоже на трубочный табак. Я осматриваю его кабинет и замечаю старую изогнутую трубку, на одной из книжных полок.

— Вы курите трубки?

— Вот что тебе интересно? Нет. Эта трубка моего деда, как и кресло, в котором ты сейчас сидишь.

Я тру кожу кончиками пальцев.

— Приятное.

— Они путешествуют со мной, потому что всегда были источниками вдохновения. Я придумал много сюжетов в этом кресле. Трубка — это воспоминание о деде, своего рода тотем. Он был добр ко мне, когда я был маленький.

— А шляпа? Она тоже его? – Мягкая фетровая шляпа лежит на шкафу в углу комнаты.

Логан смотрит на нее и рассеянно проводит пальцем по ожогу.

— Нет. Она принадлежала отцу. — Его голос изменился, он стал жестче. — Он был не очень добр со мной.

Логан смотрит мимо меня, вспоминая что-то неприятное, кажется, это рвется из него, но не похоже, что он собирается рассказывать. Я хочу знать больше, но чувствую, что сейчас не время.

— Так почему вы ее храните?

Логан долго всматривается в мои глаза, а затем его взгляд смягчается.

— Я расскажу тебе однажды, но не сейчас.

Я смотрю на фотографии на полке. Почти уверена, что среди них есть хотя бы одна, где он с дедушкой, но Логан, похоже, не хочет говорить о своем прошлом. Это его право. Семейные отношения сложны, даже для меня. Но мне очень любопытно.

— Думаю, в юности вы были смутьяном, а еще настоящим очаровашкой.

Он улыбается, и мне кажется, что я отвлекла его от неприятных воспоминаний.

— Думаю, что ты видишь во мне что-то, что никто уже очень долго и не пытался искать. Мне нравится это, Ава.

— Вы имеете в виду, потому что я не подлизываюсь к вам и вашей работе?

— И это тоже. Даже больше. Ты художник по праву. Я видел это в студии. Чувствовал.

Я смеюсь.

— Даже если я девственница?

— Но это не так. Я знал, что ты не девственница, как только посмотрел тебе в глаза. Но ты неопытна. В искусстве и сексе.

— Эй! — Я встаю, чтобы уйти.

Моя реакция забавляет его.

— Я не хотел обидеть тебя. — Он улыбается.

— Вы ничего обо мне не знаете. – Не знаю почему, но я злюсь и случайно задеваю книжную полку, на которой стоит драгоценную трубка его деда.

Его лицо становится серьезным, а взгляд искренним.

— Мне очень жаль, Aва. Я действительно так думаю. — Он поглядывает на дверь. — Беги, если хочешь, но я бы предпочел, чтобы ты осталась и выслушала меня.

Я хочу бежать и в то же время не хочу. Не могу понять своих чувств к этому мужчине. В один момент он притягивает меня, а в следующий — отталкивает своим высокомерием. Я раздражена и заинтересована, а это не желательно для меня. Но мне любопытно, поэтому я снова сажусь, пытаясь избавиться от раздражения.

— Кресло, в котором ты сидишь. Я сказал тебе, что в нем я чувствую вдохновение. Там начались все мои романы. И я сказал тебе сесть в него не просто так.

— А почему?

— Я нашел еще один источник вдохновения... — Логан позволяет этому предложению повиснуть в воздухе. Я задерживаю дыхание, а он продолжает. — Тебя, Ава. Я нашел тебя. — Он подходит ко мне.

— Когда несколько дней назад я увидел тебя, в аудитории, у меня появились новые идеи. Новые чувства. — Он наклоняется ко мне, загораживая с обеих сторон своими руками. Я чувствую себя в ловушке. Чувствую его запах. Его жар. Мой мозг кипит. Тело покалывает.

— Ты вдохновляешь меня, Ава. Я уже год не мог писать, а теперь мне кажется, что я могу написать с десяток книг.

Я чувствую энергию, исходящую от него, хотя он не касается меня, и откидываюсь в кресле.

— О чем вы говорите?

— Я хотел бы приблизиться к этому источнику вдохновения. К тебе.

— Вы хотите меня использовать?

Логан отступает назад к столу. Думаю, я его обидела. Но что он имеет в виду, когда говорит, что я его вдохновляю?

Одна из его рук зарывается в волосы, другая ныряет в карман. Слишком быстро, чтобы увидеть, возбужден ли он. Мне ненавистно признавать, но его близость вызвала всплеск влажности между ног. Мне не нравится, что я теряю контроль. Я выпрямляюсь. Чувствую гнев, хотя не понимаю почему. Я встаю.

— Это такая техника соблазнения? Вы рассказываете девушке, что она вас вдохновляет, и вот вы уже спите вместе?

— Ава…

— Конечно, я чуть не повелась. Как художник, я знаю, как важно вдохновение…

— Ава! Я не хочу тебя использовать ...

— И как это будет? Вы хотите, чтобы я ошивалась рядом? Вы будете трахать меня, пока не встретите другую? И что потом? «Прощай, любимая»? Или посвятите мне пару слов в благодарностях к книге?

Он качает головой.

— О, даже не так? Что ж.

— Это действительно не так хорошо. — Кажется, он разговаривает сам с собой, но все же я отвечаю, и яростнее, чем это необходимо.

— А чего вы хотели? Думали, я просто раздвину ноги, мечтая вдохновить гениального писателя. Наверное, это срабатывало раньше, или вы не думали…

— Ава…

— Вот это нужно, чтобы написать популярные романы? Вы подпитываетесь девушками или девственницами.

— Ава, пожалуйста...

— Скажите мне, Логан О'Шейн. Когда вы позволили прозе так запятнать вашу душу?

Он отступает, но лишь на секунду.

— Ты еще так молода, чтобы быть циником, Ава. Когда это случилось? Тебя обманули? Какой-то мудак трахнул тебя и бросил?

Теперь он пересекает линию. Я хочу уйти, но Логан отрезает путь к двери. Он так быстро подходит ко мне, что я падаю в кожаное кресло. Он кладет руки по сторонам от меня и практически заталкивает меня туда. Я быстро и рвано дышу. Чувствую запах его кожи.

— Скажешь мне, Ава Николс. — Его взгляд удерживает меня. – Неужели один или несколько толчков оставили тебя неудовлетворенной, мокрой и влажной на простынях, жаждущей освобождения, готовой взорваться и сделать свой мир ярче, чем он когда-либо был, а твой партнер был настолько глуп, чтобы понять это и не довести тебя до оргазма?

Логан мягко смотрит на меня. Мне кажется, что он заглядывает глубоко в меня и видит все мое недовольство, весь мой голод. Видя, что это так, как я и не подозревала.

Затем он встает, отходит от кресла, но все еще удерживает мой взгляд с какой-то жгучей интенсивностью, которая заставляет меня чувствовать, будто я заслуживаю того, чтобы меня отшлепали.

— Когда ты позировала для меня, я увидел проблеск желания в тебе, Ава. Его достаточно, чтобы создать художника, если ты захочешь этого. Вот чему я могу научить тебя. Но сначала нужно сломать.

О чем он говорил? Сломать? Меня? Ни за что.

— Я хочу сломать тебя, Ава. Я хочу трахать тебя. Чтобы ты стонала. Чтобы ты кричала. И если ты согласишься, моя слова будут очищены.

Он взглянул на бумаги, разбросанные на столе. И я замечаю в его глазах отчаяние. Возможно, он оценивает мою реакцию.

— «Только сломанные стремятся сломать других», — говорю я, цитируя строку из его второго романа «Пробуждение живых».

Его губы превращаются в широкую, но кривую улыбку.

— Не думал, что ты прочитаешь все, что я написал.

— Я пытаюсь.

Логан поднимает бровь, уловив мой взгляд.

— Зачем?

— Потому что вы написали эти книги. Создали их. И потому что создание чего-то требует от нас усилий.

логан глубоко вздыхает, кажется, что он побежден, но это и вздох облегчения.

— Кто-нибудь говорил тебе, что ты слишком мудра для своих лет?

О’Шейн примостился на край стола и скрестил ноги. Его руки не так далеко от меня, но кажется, что далеко.

— Когда я впервые увидел тебя в аудитории и посмотрел в твои глаза, я думал, что ты старше и мудрее. Мне показалось, что ты видела и делала вещи, от которых устала, и задалась поиском ответа о значении происходящего. Возможно, ты мало видела и знала, но этот не важно, потому что то, что я видел в тебе, было отображением меня. А это не часто случается со мной, Ава. Это впервые за очень и очень долгое время.

Мы, не моргая, смотрим друг на друга, и что-то проходит между нами, словно мы заглядываем друг другу под кожу, меняемся ролями и личностями. Это длится буквально несколько секунд. Но внезапно приходит осознание, что мы в кабинете Логана, в здании факультета, я студентка, а он профессор. И в то же время, мы оба – это что-то гораздо большее. Я почти могу коснуться этого. Затем я чувствую, как холод опускается сверху и рассеивает происходящее между нами.

— Ты знаешь, что есть правила об общении преподавателей и студентов?

— Да, мне сообщили. Но, как я уже говорил, некоторые правила...

— Можно нарушать?

— Да.

— А что, если я не нарушитель правил?

Он ухмыляется.

— Тогда ты не сможешь стать настоящим художником.

Это как удар под дых. И это то, что я и сама иногда чувствую.

Мы разрываем взгляд, который намекает на нашу будущую тайну. Я знаю, что это безумие связываться с Логаном О'Шейном, но также знаю, что безумием было бы не сделать этого. Он знает то, чего не знаю я. Он увидел во мне то, чего не видел никто: место, которое я едва понимаю, место, в котором я должна жить, чтобы быть художником.

— Я могу научить тебя, Ава. Если ты научишься доверять мне. Я покажу, как доверять себе. Я знаю, что ты изголодалась. Позволь мне сломать тебя.

Он протягивает мне руку, и я осознаю, что это первый раз, когда он действительно касается меня, а не задевает меня. Он разворачивает мою руку запястьем вверх.

— Это больно?

— Если я скажу что да, ты остановишься?

— Да, если это правда.

— Я не хочу причинять тебе боль.

— Ты только что сказал, что хочешь сломать меня.

— Это не одно и то же.

— Почему?

— Есть разница между ломанием, разрушением, уничтожением и возрождением.

Логан целует внутреннюю часть моего запястья. И как только прикосновение его губ посылает волну желания во всем моем теле, я понимаю, что пути назад нет.

— Будь моим вдохновением, — говорит он, запястье нагревается от его дыхания.

Его зеленые глаза сквозь ресницы смотрят на меня, и он шепчет:

— Будь моей музой.

Конец первой книги.

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg