«Выбирая судьбу»

Выбирая судьбу (fb2) - Выбирая судьбу [Going Home - ru] (пер. Елена Юрьевна Елистратова) (Going Home - ru (версии)) 1098K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Даниэла Стил

Даниэла Стил ВЫБИРАЯ СУДЬБУ

Тропой, что некогда вела меня наверх, теперь в обратный путь. Как разрослись дубы, пока скиталась я, Взяв в спутники воспоминанья о тебе и боль разлуки! Итак, спускаюсь вниз, в тепло родной долины. Эдна Винсент Миллей

ГЛАВА 1

День выдался ослепительно солнечным, а без десяти десять утра раздался телефонный звонок из «Агентства Карсон». Заболел стилист, и кому-то нужно работать на съемках на побережье. Свободна ли я? Справлюсь ли? А сколько? Да, свободна. Справлюсь. И цена была названа нормальная. Сто двадцать долларов в день, плюс издержки. После того как я поработала стилистом в Нью-Йорке, удача улыбнулась мне здесь, в Калифорнии. Я сумела произвести впечатление, и мне хорошо платили. К тому же работа была нетрудной: раз или два в неделю. Вместе с алиментами нам с Самантой вполне хватало на безбедное существование. Порой работы не было несколько недель, однако мы справлялись и были счастливы.

В один серый, дождливый день мы покинули Нью-Йорк, точно пионеры-первопроходцы, когда-то отправившиеся исследовать новый мир. Мне было двадцать восемь лет, моей дочери почти пять. И наверное, страшно было нам обеим. Отважный новый мир! Итак, мы пустились в путь, в Сан-Франциско, где у нас не было ни одного знакомого человека. Но там было так красиво, что стоило попытать счастья.

Мы прожили здесь чуть менее трех месяцев до того дня, как мне позвонили из «Агентства Карсон» и предложили работу на побережье. Мы обитали в крошечной квартирке с живописным видом на залив и городок Саусалито вдали. Могли выглянуть в окно и увидеть прямо перед собой мачты многочисленных яхт, которые качались на волнах возле причала яхт-клуба. В те солнечные дни, когда у меня не было работы, мы с Сэм устраивали вылазку на пляж. Я загорала, а она носилась по песку как угорелая, иногда взлетая вверх по ступеням, чтобы выбраться на лужайку. В Нью-Йорке падал снег, а мы лежали на пляже. В общем, сделали правильный выбор. Нашли чудесное место и были счастливы. Мы были совсем одни в этом мире и еще не набрались опыта бывалых путешественников, но я знала — все будет хорошо. Смотрела на дочь — загорелую, здоровую, на себя в зеркало по утрам и понимала, что поступила правильно. Тут я выглядела лет на десять моложе и наконец снова обрела вкус к жизни. В двадцать восемь лет Джиллиан Форрестер словно заново родилась — в городе, который раскинулся на живописных холмах, подпирающих горы, чувствуя на себе дыхание близкого океана. В Сан-Франциско!

В то утро я сначала взглянула в окно на гору Тамальпаис, а затем уж посмотрела на часы. Было девять тридцать, а грузовик от «Агентства Карсон» должен был прибыть в десять. Члены съемочной группы ехали все вместе, за исключением людей из кинокомпании, снимавшей рекламный ролик. У тех был свой грузовик. И вероятно, собственные идеи. Я на минуту задумалась, как им понравится моя «помощь». Не исключено, что не очень. Рекламные агентства всегда старались взять лишние рабочие руки, однако операторы и прочие были не в восторге от подобной подстраховки. Мне уже приходилось это слышать: «Что? Стилист? Приятель, да ты, наверное, шутишь… Из Нью-Йорка? О господи!» Да, но не все ли равно? Деньги мне платили, а любить меня они не обязаны. Главное, моя работа нравилась агентствам, и они мне звонили.

Школьный автобус забрал Саманту, и мне вполне хватило времени, чтобы принять душ, влезть в старые джинсы, рубашку из денима и набросить куртку с множеством карманов. Угадать насчет погоды было сложно. Стояло начало апреля, если съемка затянется до ночи, будет холодно. Да и туман опустится — раньше или позднее. Я сунула ноги в старые сапоги для верховой езды, затянула волосы узлом на макушке. Все ли готово? Быстрый телефонный разговор с соседкой, которая должна была дождаться, когда в полдень школьный автобус высадит Саманту, и увести ее к себе, пока я не вернусь домой. Да, теперь я готова к работе на «Агентство Карсон»!

Нам следовало снять ролик про сигареты в скалах над заливом к северу от местечка Болинас. У них были четыре модели, несколько лошадей и много оборудования. Должен был получиться один из тех рекламных роликов, где все пышут здоровьем, где свежий воздух и обманчивая атмосфера беззаботности. Свежего воздуха было хоть отбавляй, чего не скажешь о беззаботности. Для того-то я и потребовалась. Вот моя работа на сегодня: следить, чтобы модели выглядели как надо, подавать закуски да смотреть, чтобы девушки не уселись на лошадей задом наперед и никто не свалился с утеса. Легкая работа за сто двадцать долларов. И вероятно, будет весело.

Ровно в десять часов раздался гудок машины, и я вылетела за дверь со своей «волшебной сумкой». Лейкопластыри, аспирин, успокоительные, лак для волос, косметика, записная книжка, набор ручек и карандашей, английские булавки, зажимы для одежды и книга. Книга представляла собой сборник рассказов, которую мне ни разу не довелось читать на съемках. Но это давало возможность питать прекрасную иллюзию, что «когда-нибудь, однажды…».

Одним прыжком преодолев три ступеньки, ведущие к нашей квартире, я увидела, что перед домом стоят темно-зеленый крытый грузовичок и джип наподобие военного. Грузовичок был полон разнообразного реквизита; на заднем сиденье разместились две заспанные девицы в свитерах с натянутым до самого подбородка воротом и в косынках. Ну прямо близнецы-неразлучники, эти наши девушки-модели. Впереди восседали двое устрашающе мужественных красавцев, также в свитерах под горло, с тщательно уложенными волосами, закрывающими уши, и с решительными подбородками. Судя по общему впечатлению, они были геями, и я поняла, что они и есть наши модели-мужчины на сегодня. Полный комплект. По крайней мере, эти хотя бы явились на съемку. Впрочем, подобное давно перестало меня волновать. В Сан-Франциско люди обязательно приходят. Здесь не Нью-Йорк. Работы не так много, поэтому, если уж им звонят, они являются. «Королева мужской красоты» возле окна помахал рукой, а сидевший на водительском месте мужчина вышел из машины и с улыбкой направился ко мне. Невысокий, крепко сбитый, с угольно-черными волосами и кустистыми бровями — я уже встречалась с ним на других съемках. Он был их главным художником, симпатичным парнем. Звали его Джо Трамино.

— Привет, Джиллиан! Как поживаешь? Рад, что ты с нами.

— Я тоже. По-моему, отличный день для съемок! А ребята в джипе тоже с тобой?

Мы стояли на тротуаре. Джо закатил глаза в манере своих неаполитанских предков.

— Угадала. Это представители клиента. Их там трое. Эта реклама для нашего самого крупного заказчика. Я тебя с ними познакомлю. — Он заспешил на своих коротеньких ножках к джипу, и один из сидящих внутри мужчин опустил стекло. — Это наш стилист, Джиллиан Форрестер. Джилл… Джон Экли, Хэнк Тодд, Майк Уиллис.

Все трое закивали, заулыбались и пожали мне руку с довольно безразличным видом. У них был ролик на пятьдесят тысяч долларов для очень важного клиента. Вот что их волновало. Флиртовать с гримершей в их планы не входило.

— С ними поедешь или с нами? И там и там народу, что сельдей в бочке. — Джо пожал плечами и внимательно поглядел на меня, дожидаясь ответа.

Я знала, что нравлюсь ему и кажусь «симпатичной телкой». Я была чуть выше него ростом, и моя кожа была поразительно белой — сам-то Джо смуглокожий. Наверное, этот контраст его и очаровал. Русые волосы, голубые глаза — лично я не думала, что они так уж меня красят, но ему, похоже, нравилось данное сочетание. А еще я догадывалась, что ему нравится моя попа.

— Джо, я поеду с группой. Без проблем… Рада была познакомиться, джентльмены. Увидимся на съемке. — Я взглянула на Джо, который уже повернулся спиной к джипу, и рассмеялась. — Удивлен? Кем ты меня считаешь? Неужели я сноб?

Дружески шлепнув его по спине, я плюхнулась на заднее сиденье рядом с девицами. Ребята на переднем сиденье болтали о своем. Послушать их, так мужская мода катится под откос. В зеркальце заднего обзора я видела, как Джо закатил глаза, усмехнулся и вдавил педаль газа в пол. Мы пронеслись мимо джипа в направлении Ломбард-стрит, которая должна была вывести нас на мост Золотые Ворота.

— Джо, ты водишь, как чертов итальянец! — Я вцепилась в спинку переднего сиденья, чтобы не придавить спящую рядом со мной девушку.

— Я и любовью занимаюсь, как итальянец.

— Догадываюсь.

— Что толку в догадках? Испытай меня как-нибудь. Попробуй, тебе понравится.

— Да, конечно.

Я улыбнулась, после чего погрузилась в собственные мысли. Тем временем мы уже находились возле самого моста. Золотые Ворота неизменно производил на меня ошеломляющее впечатление. Меня охватывало ощущение поразительной мощи и красоты, и я устремляла взгляд в головокружительную высоту, замирая от восторга, точно ребенок. Темно-оранжевый цвет опорных башен пламенел на фоне синего неба, а взлетающие вверх тросы напоминали хвост воздушного змея.

— На что засмотрелась, столичная штучка? — Джо заметил, как мое лицо расплывается в улыбке.

Прислонившись к окну, я тянула шею, чтобы поглядеть вверх.

— Смотрю на ваш мост, Джо, как последняя провинциалка!

— Да ладно. Сейчас тебе будет обзор получше.

Откинувшись на спинку сиденья, Джо повернул ручку в потолке машины и сдвинул панель. Обнаружилась стеклянная крыша, а если открыть в ней люк, обзор становился и вовсе отличным. В солнечном свете над нашими головами взмывал ввысь мост Золотые Ворота, и свежий ветер Северной Калифорнии дул нам прямо в лицо.

— Вот это да… Здорово! Можно, я встану? — Люк был достаточно большим.

— Давай. Только не наступи на девчонок. И смотри, чтобы не заметили копы. Выпишут мне штраф.

Я видела, как Джо снова уставился на мой зад, пока я осторожно втиснула ноги между спящими девушками и высунулась наружу. Да, тот еще итальянец. И тот еще мост! Ветер бил мне в лицо так, что было трудно дышать, и волосы разлетались во все стороны. А над головой был… он. Мой мост. И горы, и океан. А далеко позади нас — город. Моя Калифорния. Потрясающее ощущение.

Я почувствовала, как Джо тянет меня за полу куртки. Мы миновали мост, я забралась внутрь и села.

— Ну как, счастлива?

— Да.

— Все вы, с Восточного побережья, просто чокнутые. — Но вид у Джо был довольный.

В машине царила приятная атмосфера. Каждый занимался своим делом. Мы ехали работать, и никто никого не напрягал. Огромная разница с тем, что я наблюдала, когда работала в Нью-Йорке — сначала в рекламном агентстве, а потом в модном журнале. В Калифорнии все было по-другому!

— А кто снимает рекламу? «Шаззем» или «Баркли»?

Мне доводилось слышать, что компания «Шаззем», очень трендовая, производила значительную часть стильной кинопродукции в городе, зато «Баркли» давно зарекомендовала себя на рынке телепрограмм.

— Ни те, ни другие. Вот почему с нами потащились эти парни от заказчика. Они рвут на себе волосы. Ведь я взял да замутил с другой съемочной компанией. Молодая, однако многообещающая. Даже не компания, так, небольшая группа. Молодой парень и его команда. Посмотришь на них — лентяи, ни на что не годные фрики, но свое дело знают. И денег запросили немного. Думаю, они тебе понравятся, с ними легко работать.

Я кивнула, гадая — а я-то им понравлюсь? Как правило, «фрики» не в восторге от стилистов из Нью-Йорка, притом, что сейчас жительницу Нью-Йорка опознать во мне было сложно.

К этому времени мы уже проехали Саусалито и Милл-Вэлли и по петляющей горной дороге двигались в направлении Стинсон-Бич. Вдоль дороги высились громадные эвкалипты, и воздух был напоен их ароматом. Как будто мы ехали не на работу, а на загородный пикник.

И модели уже проснулись, все были в веселом расположении духа. Мы перевалили на другую сторону горы, откуда открывался такой вид, что захватывало дух. Постоянно возникали огромные панорамные участки, горы в самых неожиданных местах обрывались утесами, а внизу шумел океан, налетая на скалы и рассыпаясь бурной массой брызг. Сочный зеленый, мягкий коричневый и ярко-синий цвета. Страна, которую поцеловал Бог.

Распевая песни, мы спустились с горы и промчались мимо городка Болинас, съехав на побережье в местечке, названия которого я не знала. Оно не отличалось от других таких же мест. Снова горы, океан, скалы и поразительная красота вокруг. Как же я радовалась, что отправилась сюда!

— Джилл, ты как ребенок на дне рождения!

— Замолчи, занудный итальяшка. Сан-Франциско для меня сплошной праздник.

— Совсем не то что Нью-Йорк, правда?

— Слава богу.

— Даже так? — Джо снова улыбнулся и съехал с главной дороги на грязную колею, которая тянулась через холмы высоко над линией берега.

— Что за чертово место? — Модели выгнули шеи, но смотреть было не на что. Многие мили отделяли нас от цивилизации. И по-прежнему никакого признака, что где-то поблизости ждет съемочная группа.

— Через минуту сами увидите. Операторы искали это место три недели. Там потрясающе. Участком владеет одна старая дама, она живет на Гавайях и не появлялась тут много лет. Она сдала его нам на один день.

Миновав изгиб дороги, мы стремительно понеслись вниз, на плато, которое угнездилось между холмами с одной стороны и утесами с другой. Здесь океан атаковал берег с такой яростью, какой я не видела даже в прославленном Биг-Сур. Крутые склоны покрыты деревьями, напоминающими огромные флаги. Внизу из воды торчали огромные валуны, о них разбивались волны, и брызги взлетали так высоко, что деревья вполне могли бы пить эту воду.

Вскоре я увидела джип и удивилась, как это представители заказчика добрались сюда раньше нас, особенно учитывая манеру Джо водить машину. Тем не менее они уже находились тут, припарковались возле трейлера, доставившего на съемку лошадей. Еще тут был старый автомобиль и обшарпанный грузовик, его обступила группа каких-то хиппи. Мы выскочили из грузовичка, и все слились в единую разношерстную толпу. Каждый был готов внести свою лепту в готовящийся спектакль.

Контролеры из «Агентства Карсон» стояли поодаль, нервно просматривая свои заметки. Модели вернулись в пикап, чтобы навести красоту и причесаться. Я осталась с Джо и компанией парней, у которых был такой неряшливый вид, будто они только накануне сбежали из дома.

Я наблюдала, как они выгружают тяжелое оборудование — легко, словно оно ничего не весило. Джо стоял возле кабины грузовика вместе со светловолосым парнем. Парень был высок и мускулист, с лохматой головой, широко расставленными глазами и приятной улыбкой. На его щеках, когда он улыбался, появлялись ямочки. Я заметила, что он смотрит на меня.

— Джилл, подойди-ка на минутку! — позвал Джо и помахал мне рукой.

Я двинулась им навстречу, гадая, из какой группы этот парень. Он казался моложе, чем остальные, и заняться ему, похоже, было нечем.

— Джилл Форрестер, это Крис Мэтьюс. Он управляет этим сумасшедшим домом.

— Привет!

Его улыбка стала еще шире, и я увидела, что у парня прекрасные зубы. А глаза были светло-зелеными. Он не протянул мне руки. По-моему, его вообще не интересовало, кто я такая. Удостоив меня кивком, парень просто стоял, наблюдая за работой своей группы и продолжая болтать с Джо. Кажется, я была здесь лишней.

— Эй… ты куда? — спросил Крис, когда я решила вернуться в пикап и взглянуть, как там мои модели.

— Подумала, что вы двое слишком заняты. Я сейчас вернусь.

— Подожди, я пойду с тобой. Хочу посмотреть, что снимаю. — Оставив Джо, он зашагал по склону холма рядом со мной, по пути пиная кочки мысками сапог и посматривая на небо. Типичные манеры мальчишки.

Модели представились, и я с радостью отметила, что они выглядели как надо. Сразу видно, профессионалы. Хорошо, что им не нужно объяснять азы. Неделей раньше мне довелось работать на съемке с полудюжиной юнцов, которые не умели толком причесаться.

Крис стоял поодаль, а потом покачал головой.

— Джо! — крикнул он, и тот отреагировал немедленно. У парня оказался чертовски громкий голос. Он поманил Джо, и я поняла, что у нас проблема, но вмешиваться не хотела. Очевидно, решать им с Джо.

— Уже иду. В чем дело? — Коротышка-итальянец поспешал, отдуваясь. Он чувствовал, что стряслась беда. Только этого ему не хватало — сейчас, когда у него на шее сидели ребята из руководства.

— У нас проблема. Из-за нее наш бюджет трещит по швам. У вас пять моделей. А нам нужны четыре. — У Криса был недовольный вид, а Джо изумился.

— Неужели? — Он покосился на пикап и покачал головой. — Нет, малыш. Считать не умеешь? Раз, два, три, четыре. — Джо тыкал в них пальцем по очереди, и он был прав. Четверо.

— Пятеро. — Крис начал считать заново, и мы с Джо рассмеялись. Палец Криса указывал на меня.

— Четверо. Расслабься. Я стилист. Думала, ты знаешь.

Джо наградил его дружеским тычком, и Крис расхохотался, отчего на его щеках снова выступили ямочки.

— Черт, надо было сказать раньше. Мое дело — щелкать хорошие кадры. Тебя бы я тоже поснимал!

— Лестью вы ничего не добьетесь, мистер Мэтьюс.

— Нет. Зато стилист будет на моей стороне. Пошевеливайтесь, леди. Я начну съемку через пять минут. И знаете, что случится, если ваши модели не успеют подготовиться? — И он окинул меня таким свирепым взглядом, что мне вдруг показалось, будто я никуда не уезжала из Нью-Йорка. Все они одинаковы! Я кивнула. Не иначе, сейчас он пригрозит меня уволить. — Все очень просто. Если они не будут готовы, мы валим отсюда и надираемся в стельку. Полагаете, я собираюсь надрывать задницу и работать целый день? Исключено. — Крис воздел руки с таким отчаянием, что мы с Джо расхохотались.

Затем Джо попытался сделать серьезное лицо. Он видел, что за ним наблюдают мужчины из джипа.

— Слушай сюда, ленивая бестолочь. Хватит угрожать моей замечательной гримерше. И уноси свою задницу. Давай, пошевеливайся. — Джо издал воинственный клич, и Крис помчался вниз по холму. Мы наконец были готовы снимать.

К нам подвели лошадей, модели облачились в костюмы, камеры расставили. Один из помощников Криса разжег огромный костер, а я решила проверить еду — мы снимали сцену пикника. Каждый продукт был надежно приклеен к своему месту на скатерти и обильно полит лаком, чтобы выглядеть аппетитно. Я расстелила скатерть на земле, ослабила узел шейного платка у одного из парней, пригладила волосы девушкам-моделям, нанесла чуть побольше румян на щеки второго парня и отошла в сторону. Потом, в процессе съемок, идеальный порядок будет нарушен, и мне прибавится хлопот.

Работа закипела, и я с удовольствием наблюдала за Крисом. Он шутил со всеми, снимал с самых неожиданных ракурсов и помыкал моделями. Через полчаса все уже были на грани истерики. Представители «Агентства Карсон» не знали, то ли им возмущаться, то ли спасаться бегством. И вдруг Крис исчез. Скрылся под скалой. Я испугалась, подумав, что мы потеряли нашего фотографа. Вытаращив глаза, мы с Джо бегом бросились к обрыву, чтобы посмотреть, что случилось. Внизу плескался океан, и Джо звал Криса, напрягая глотку. Ответа не было, и в воде никого не было. Он просто исчез. О господи!

— Крис! — снова взревел Джо, и эхо казалось бесконечным.

— Тихо. Чего вам надо? Напугать меня до смерти? Я просто курю. Успокойтесь. — Крис сидел на краю зубчатого уступа, надежно скрытого от глаз, в шести футах ниже. Обхватив ногами крепкий куст, он раскуривал косяк с марихуаной.

— Чокнутый сукин сын, какого черта… — Джо кипел от ярости, однако с видимым облегчением.

Меня же разбирал нервный смех. Парень явно был с приветом, но у него это получалось так естественно, что все были готовы простить ему самую дурацкую выходку.

— Так у нас сейчас перерыв? — Я делала вид, будто мне все нипочем, но это было совсем не так. Ведь только что я была уверена, что Крис погиб!

— Да, конечно. Вы курите?

Я кивнула, но затем покачала головой:

— Но только не на работе.

— И тебе не следует, придурок. Сейчас же поднимайся сюда и продолжай снимать. Что я скажу вон тем ребятам? — Джо разнервничался всерьез.

— Ты действительно хочешь знать, что им сказать? — Крис развеселился. — Так скажи им, что они могут…

— Давай, Крис, пожалуйста… — Но к этому времени на меня снова напал смех.

Со стороны сцена выглядела глупо. Мы с Джо, глядя куда-то вниз, беседовали с невидимым кустом, который вырос в скале, а наш гений киносъемки не спеша курил травку. Мы помахали руками остальным, чтобы дать им знать: все в порядке. Но в любом случае посмотреть сейчас на нас — обхохочешься.

— Ладно, малыш Джо. Иду-иду. Раз, два, готово. — И с этими словами сильное, стройное тело пролетело мимо нас и приземлилось на площадке. Кристофер Мэтьюс извлек из кармана некий предмет, и не успела я опомниться, как воздух вспорол пронзительный свист. Дунув в игрушечный свисток, он достал водяной пистолет. — Вперед, ребята. Цирк зажигает огни. — В следующий момент Крис окатил струей воды присутствующих, включая проверяющих из «Агентства Карсон», и остался доволен собой. — По местам… Мотор! — Из недр другого кармана возникли солнечные очки, и он начал изображать режиссера, а я тем временем вернулась к сцене пикника.

Одна из лошадей наступила на скатерть, и мне понадобились минут десять, чтобы расставить все по местам. Потом я села на подножку грузовика Криса и стала наблюдать, как они работают. У меня возникло ощущение собственной бесполезности, и все же было весело. Такой замечательной съемки я не видела много лет.

— Что думаешь, Джилл? — Джо с размаху плюхнулся рядом со мной и закурил сигару.

— Трудно сказать. Он или гений, или сущий кошмар. Воздержусь от суждений, пока не увижу ролик. Однако работать с ним интересно. Сколько ему лет? — По моим прикидкам, парню было года двадцать два. Наверное, выпускник каких-нибудь новомодных операторских курсов.

— Точно не знаю. Вроде тридцать с чем-то, но никто не даст ему своих лет. Крис ведет себя как двенадцатилетний мальчишка. И, видит бог, как я надеюсь, что он даст приличный материал. Иначе мне придется забыть о работе прямо с сегодняшнего дня. — Мы оба покосились в сторону его коллег, и Джо покачал головой. Он был прав. Чтобы оправдать подобные выходки, работа Криса просто обязана быть гениальной.

Даже удивительно, как слаженно работала его команда. Все проходило гладко, без сучка, без задоринки. Ребята делали именно то, что нужно, и модели держались на редкость естественно и раскованно. Съемка шла своим чередом. Мне трудно было судить наверняка, но, похоже, процесс завершался. Неожиданно мне стало ясно, что конец действительно настал. На секунду Крис застыл неподвижно, оглядел происходящее невидящим взглядом и начал заваливаться на бок, хватаясь за сердце. На сей раз я была уверена, что он не придуривается и ему действительно плохо. Может, передоз, мелькнула у меня мысль, когда Крис растянулся на земле.

Мы с Джо подлетели к нему в одно мгновение, и Джо осторожно перевернул Криса, лежавшего лицом вниз. Мы перекатили его на спину, я пощупала пульс, и тут по лицу Криса расползлась озорная мальчишеская улыбка. Он тихо рассмеялся.

— Здорово я вас одурачил, правда? — Он был в восторге. Однако торжествовать ему оставалось недолго.

Навалившись на него, Джо прижал его к земле и, глядя мне в лицо, указал на что-то за своей спиной. Я сразу сообразила, что он затеял. Ведро воды, приготовленное для лошадей! Я побежала за ведром, выплеснула немного, чтобы легче было тащить, и поспешила назад. И опрокинула его на Криса. Вылила всю воду, что там была. Но он лишь засмеялся громче, и в следующую секунду уже я лежала на земле, а он дергал меня за волосы, которые и без того растрепались.

Люди из агентства подбежали посмотреть, что происходит. Помощники Криса и модели также вносили свою лепту во всеобщее светопреставление. Вход бесплатный! Я слышала, как орет Джо, пытаясь перекричать царивший на площадке гвалт, что съемка окончена и беспокоиться не о чем. А я пыталась бороться с Крисом Мэтьюсом, пока не почувствовала, как нечто твердое и остроконечное упирается мне в ребра. Я попыталась рассмотреть, что там такое.

— Не двигаться, Форрестол! Просто поднимайся и иди. — Выражение его лица, слова — все это было как в вестерне класса «Б».

— Во-первых, меня зовут Форрестер. Во-вторых, ты вообще-то понимаешь, что делаешь? — Я старалась не выдать своего испуга и даже изобразить строгость, но у меня ничего не получилось.

— Сейчас мы прокатимся верхом, юная леди. Шевели ногами… Вот так.

Я уже поняла, что Крис больной на всю голову, поскольку опознала предмет, которым он ткнул меня под ребра. Это был пистолет. Черт возьми, во что втравил меня Джо за сто двадцать баксов? Я не для того к нему нанималась, чтобы меня пристрелили. Господи, а Саманта?

— Двигайся… вот так. — Крис шел рядом, следя за каждым моим движением, а я вытаращенными от ужаса глазами пыталась заметить Джо в мешанине рук и ног в грязной луже на земле. Они так и барахтались в ней. Я видела, что Крис ведет меня к лошадям. Одной рукой он ловко отвязал одну из лошадей от задней дверцы трейлера, а другой, невидимой для меня, продолжал тыкать пистолетом мне в спину.

— Хватит! Отстань! Достаточно повеселились. — По крайней мере, мне точно было невесело.

— Ничего подобного. Веселье только начинается. — Крис заметил валявшийся возле трейлера мегафон, подтянул к себе ногой, пинком подбросил вверх и поймал, не выпуская из рук ни поводьев, ни пистолета. Он точно знал, что делает, и каждое движение сопровождал ослепительной улыбкой. К черту его улыбку! С меня хватит. — Бруно! — загремел его голос в мегафоне. — Подбери меня в восемь в Болинасе, в «Уотсоне»!

Я видела, как в толпе кто-то помахал рукой в ответ, и почувствовала, как впивается в ребра дуло пистолета. Что это, «Уотсон»? И почему в восемь? Сейчас едва пробило час. И что он собирается со мной делать?

— Садись на лошадь. Ты ведь умеешь ездить верхом, правда? — На лице Криса внезапно появилось встревоженное выражение, словно у маленького мальчика, кому подарили игрушечный пистолет, в котором не было пистонов.

— Да, умею. Но, по-моему, все это совсем не смешно. У меня маленькая дочь. Если ты меня застрелишь, то разрушишь сразу несколько жизней. — Фразы, как в мелодраме, однако в данных обстоятельствах я не могла придумать ничего иного.

— Я учту.

Мои слова его нисколько не тронули, и я взлетела в седло, радуясь, что обула сапоги для верховой езды. Что же произойдет дальше? Крис уселся сзади, и пистолет продолжал упираться мне в спину, как и прежде. Меня охватил новый приступ страха, когда Крис пустил лошадь быстрой рысью, а затем и легким галопом. А если оружие случайно выстрелит? Как же меня угораздило! Горная дорога была каменистой и ухабистой, лошадь могла споткнуться, и тогда…

Через минуту плато, на котором мы снимали ролик, скрылось из виду, сменившись диким пейзажем, каким я так восхищалась по пути сюда. Однако совсем другое дело, когда скачешь по горам на лошади; теперь за все эти красоты я не дала бы и медного гроша. Внезапно меня охватила ярость. Впавший в детство безумец решил поиграть моей жизнью! Возомнивший о себе сопляк, глупый беспечный хиппи, который думает, будто может творить все, что душе угодно. Сначала курить травку прямо на съемочной площадке, затем притворяться мертвым, а потом еще и застрелить меня… Что ж, он ошибается. По крайней мере, я так просто не сдамся. Я напряглась и резко повернулась с намерением столкнуть Криса с лошади. Но моя атака временно захлебнулась — в прямом смысле, посредством струи холодной воды прямо в лицо. Водяной пистолет! Вот чем Крис угрожал мне с самого начала.

— Ты гнусный, отвратительный… — Я бормотала несвязные слова, и мои глаза заливала вода. Мне хотелось убить Криса. — Ты кусок дерьма… а я-то думала…

— Заткнись. — На сей раз он направил струю воды прямо мне в рот, и я сдавленно рассмеялась, отплевываясь. Да, Кристофер Мэтьюс — это нечто.

Пока длилась водяная атака, лошадь решила остановиться, но я заметила это, лишь вытерев глаза. Тогда я увидела, что мы находимся около утеса, а внизу простирается Тихий океан.

— Правда красиво? — Лицо Криса было безмятежным. Ни дать ни взять — ковбой на отдыхе.

Я кивнула и стала смотреть на океан. У меня снова возникло знакомое ощущение, будто я наконец нашла место, куда стремилась всю жизнь. Я уже забыла об истерическом состоянии, охватившем меня во время скачки в горах с пистолетом возле самых ребер. Теперь я наблюдала, как птица не спеша пикировала к воде, и представляла себя на месте этой птицы, мысленно наслаждаясь полетом, когда Крис медленно повернул мое лицо к себе и поцеловал меня. Это был долгий, нежный, бережный поцелуй. Отнюдь не поцелуй взбалмошного юнца. Поцелуй мужчины.

Когда мы отпрянули друг от друга и я открыла глаза, то увидела, что Крис улыбается. Вид у него был очень довольный.

— Вы мне нравитесь, леди. По-моему, вы называли свое имя?

— Иди ты к черту!

Выдернув поводья из его рук, я велела ему держаться крепче и пришпорила лошадь. Это как раз была моя стихия: я начала ездить верхом с пяти лет. Восхитительное, головокружительное ощущение — нестись по горам, где не увидишь ни дома, ни человека; только прекрасная легконогая лошадь и красавец-мужчина, пусть даже сумасшедший, в седле за моей спиной.

— Ладно, дерзкая девчонка. Ездить верхом ты действительно умеешь. Вот только знаешь ли, куда направляешься?

Я нервно рассмеялась. Действительно, куда? Я покачала головой, и ветер подхватил мои волосы, бросив Крису в лицо. Но он не возражал. В любом случае у него тоже имелась грива волос, только чуть короче моей.

— А тебе куда нужно? — Можно подумать, я смогла бы найти дорогу. Этот мир принадлежал ему, а я была здесь лишь туристкой. Но очень счастливой.

— В Болинас. Давай назад, на дорогу вон там внизу. Потом первый поворот направо, да не свались в воду, я не умею плавать.

— Вот бы тебя и утопить. — Однако я последовала его указаниям, пустив лошадь шагом вниз по склону горы, а затем и легким галопом вдоль дороги, пока не увидела, что направо тянется еще одна дорога.

— Да, вот сюда. — Крис пришпорил лошадь вместо меня, и я попыталась шлепнуть его в шутку, но он вдруг снова приставил водяной пистолет к моему уху.

— Знаете, кто вы, мистер Мэтьюс?! — крикнула я, и ветер подхватил мои слова. — Вы заноза в заднице и наглец.

— Да, мне это часто говорят. Эй, а теперь снова направо, потом налево.

На дороге были всего одна-две машины, и я пустила лошадь туда и повернула, как было приказано. Я снова с радостью отдалась скачке, и мне даже начинал нравиться этот чокнутый с лохматой головой и водяным пистолетом. Было приятно чувствовать его крепкие руки на своей талии. Наши бедра соприкасались.

— Сюда? — Место было ничем не примечательное, на уровне берега, но, кроме деревьев, ничего не было.

— Поезжай через вон ту рощу… и сама увидишь.

Так я и сделала. Длинная полоса песчаного пляжа, небольшая бухта. С другой стороны обнаружился еще один чудесный пляж, который уходил вдаль на пару миль и упирался в горы, круто обрывавшиеся в океан. Вид, от которого захватывало дух.

— Вот это да!

— Это и есть Болинас, а вон там Стинсон-Бич. Плавать умеешь?

Крис рассмеялся, заметив выражение моего лица. Затем спешился и протянул руки, чтобы подхватить меня. Очутившись на земле рядом с ним, я снова отметила, какой же он высокий. Мой рост пять футов семь дюймов, а в нем наверняка не менее шести и трех.

— Разумеется, я умею плавать, а вот ты нет. Забыл?

— А я попробую научиться.

Я удивленно наблюдала за ним, гадая, что он еще задумал. Крис сбросил куртку и сапоги и начал снимать футболку. Что дальше? Джинсы? Я не совсем понимала, для чего все это.

— Чего смотришь?

— Позволь, я спрошу первая. Что ты делаешь?

— Мы можем искупать лошадь, отсюда и до конца пляжа, вон туда — это легкая дистанция, а потом покатаемся верхом. А еще поплаваем и все такое. Снимай одежду. Я привяжу все это к седлу.

Ах, да. Конечно. Поплаваем и все такое. Все такое? Что ж…

Я снова подняла волосы наверх, сняла куртку и сапоги… потом футболку, джинсы и трусики. Мы были одни на пляже. Апрель выдался теплый, однако на этой стороне бухты в солнечный вторник на пляже Болинас не было никого, кроме нас. Совершенно обнаженные, мы стояли у подножия гор, смотрели друг на друга и улыбались — Кристофер Мэтьюс и я, а лошадь, по-моему, удивлялась и гадала, что произойдет дальше. Мне тоже было не по себе. Что станет делать Крис — набросится на меня и возьмет силой или снова окатит водой из водяного пистолета? С ним никогда не знаешь заранее. Но он с безразличным видом привязал мою одежду к седлу и повел лошадь в воду. Мы вошли в воду втроем. Вода была холодной, но Крису холод был нипочем; он заходил все дальше с лошадью на поводу и оглядывался через плечо, желая убедиться, что я благополучно следую за ними. Да, я шла за ними, и мне-то было чертовски холодно, но я очень не хотела, чтобы Крис заметил это. Я нырнула, уйдя под воду, в надежде, что так станет теплее, и поплыла мимо него к противоположному берегу. Ощущение было сказочным. Улыбнувшись, я вынырнула и посмотрела на Криса. Итак, я в Калифорнии, переплываю с одного пляжа на другой в компании лошади и молодого чокнутого киношника. Неплохо, миссис Форрестер, весьма неплохо.

Мы медленно вышли на пляж с противоположной стороны, и Крис привязал лошадь к длинному бревну, которое волны выбросили на берег. И опять никого, только он и я. Будто в кино или во сне. Крис растянулся на солнышке и закрыл глаза, не пытаясь приблизиться ко мне. Он делал что хотел, и я была вольна следовать его примеру.

— Крис, ты всегда проводишь свои съемки так, как сегодня? — Я тоже легла на песок на благоразумном удалении от Криса. Подняв голову, я всматривалась в океанские дали.

— Не всегда. Но по большей части. Нет смысла работать, если на площадке скука смертная. — Похоже, он действительно так считал.

— Джо говорит, ты знаешь свое дело.

— Он зануда, но вообще-то хороший парень. Регулярно подкидывает мне работу.

— И мне тоже. Мне очень нужна работа. С ним приятно сотрудничать. — Кажется, мы с Крисом нашли подходящую тему для разговора. Мне казалось немного странным беседовать о работе, лежа обнаженной рядом с голым мужчиной на пляже.

— Откуда ты, Джилл? Старый добрый Восток?

— Да. Нью-Йорк, однако мне тошно в этом признаваться.

— Плохое место. Крыша едет. Я к нему ни на пушечный выстрел; и не менее сорока тысяч футов над землей.

— Ты прав. Я здесь лишь три месяца, однако ощущения у меня примерно такие же.

— Ты замужем?

Как-то запоздал он с этим вопросом. А может, у него такой стиль?

— Разведена. А ты?

— Я свободен, как чайка над морем. — Крис указал на парившую птицу, которая лениво описывала головокружительную дугу. — Мне так нравится.

— А порой бывает одиноко, не так ли? — Судя по виду Криса, он отнюдь не страдал от одиночества. Я не заметила у него того затравленного взгляда, какой появляется, когда пытаешься выжить.

— Да, наверное, бывает одиноко, но… я много работаю. Нет, мне не одиноко.

Я могла только позавидовать ему. Мелькнула мысль: он живет с девушкой? Но спрашивать не хотелось. Впервые я встретила парня, у которого есть и смелость, и стиль, и чувство юмора впридачу.

— Ты разводишь философию. Ты философ? — Перевернувшись на живот, Крис разглядывал меня с веселой усмешкой.

— Философ? Да… Что в этом плохого?

— Ты много читаешь.

Я кивнула.

— И чувствуешь себя жутко одинокой.

Его слова меня возмутили. Как будто он был небожителем, взирающим на меня с высоты Олимпа.

— А ты слишком много болтаешь.

Я встала и на секунду задержала на нем взгляд прежде, чем скользнуть в волны. Крис мне нравился, но я хотела немного побыть одна. Кажется, он подобрался ко мне слишком близко и слишком много увидел. И я начала подозревать, что он меня интересует. Даже очень. Любопытно, о чем он думает, что собой представляет. Крис Мэтьюс — именно тот, кого я давно ждала, но теперь, когда я его встретила, мне стало страшно.

Внезапный всплеск воды рядом застал меня врасплох. Я быстро обернулась, чтобы посмотреть, не напало ли на меня какое-нибудь местное чудовище. Но это был всего-навсего Крис, который плыл рядом со мной. Потом, развернувшись, он двинулся прямо на меня. Ну точно большой ребенок. Я ждала, что Крис поднырнет под меня снизу или попытается утащить в глубину. Но он ничего такого не сделал. Просто поплыл ко мне, волна подтолкнула его, и он меня поцеловал.

— Пора возвращаться. — У него было умиротворенное выражение лица, и я обрадовалась.

Бок о бок мы поплыли к берегу. Я направилась к тому месту, где мы лежали, но Крис взял меня за руку и произнес:

— Вон там чудесная бухточка. Я тебе покажу.

Не выпуская моей руки, он вел меня за собой. Обогнув мыс, мы подошли к крошечной бухточке, которая располагалась среди поросших высокой травой песчаных дюн, словно потаенный сад. Неожиданно я почувствовала себя сильной и такой желанной, как никогда за эти долгие годы. Я хотела Криса, он это знал, и я знала, что он меня хочет. Но… это было чересчур поспешно. Я едва знала его… Это неправильно… Это… Мне стало страшно.

— Крис… Я…

— Тише. Все будет хорошо.

Он обнял меня. Мы стояли в высокой траве, наши ноги увязали в песке. Потом я почувствовала, как качнулась в такт с ним, мы легли на песок, и я ему отдалась.

ГЛАВА 2

— Крис, ты часто этим занимаешься? — Солнце еще ярко сияло в небе, и мы так и лежали в бухте.

— Чем? Трахаюсь? Да… я часто этим занимаюсь.

— Нет же, самоуверенный грубиян. Я хочу сказать — вот так. Здесь, в этой бухте. С женщиной, которую даже не знаешь. — Мне было не до смеха. Все это казалось подстроенным заранее. То, что ему было известно про эту бухту, и все остальное.

— Что ты хочешь сказать? Я тебя знаю. Тебя зовут… подожди секунду, я вспомню… Тебя зовут… — Крис почесал голову с придурковатым видом, и мне захотелось его стукнуть. Но вместо этого я рассмеялась:

— Ладно. Я поняла. Не суй свой нос?

— Наверное. Я скажу тебе, когда мне начнет надоедать. Ньюйоркцы обожают задавать кучу вопросов.

— О-о, вот как?

Я понимала, что мои слова звучат нелепо, однако сознавала, что Крис прав. По сравнению с калифорнийцами, жители Нью-Йорка действительно производят много шума — по целому ряду причин. Вероятно, оттого, что привыкли жить в тесноте. Множество людей на головах друг у друга, целый мир ужасающей безымянности, поэтому, уж если вцепятся в кого-нибудь зубами, то загрызут расспросами до смерти.

— Хочешь проехаться верхом, Нью-Йорк?

— По пляжу?

Крис кивнул, копаясь в песке в поисках ракушек.

— С удовольствием. Но на сей раз сяду позади тебя.

— Ничего, если без седла?

— Наоборот. Потрясающе.

— Ты тоже потрясающая, Нью-Йорк! — прошептал Крис, когда склонился надо мной и поцеловал, поднимая меня и помогая встать. Что бы Крис ни делал, все имело особый чувственный привкус, будто он наслаждался жизнью на всю катушку. Хотя наверняка больше всего любил секс. — Смотри… Я нашел для тебя подарок. — Крис вложил в мою руку какой-то предмет, а потом направился к лошади.

Я раскрыла ладонь и посмотрела. Учитывая его чувство юмора, можно было предположить, что мне здорово повезет, если «подарок» не окажется найденной на пляже медузой. Но это была не медуза, а «песчаный доллар», странного вида плоский морской еж, похожий на древнее ископаемое, с отпечатком цветка на обеих сторонах. Такой хрупкий, тонкий, почти просвечивающий насквозь.

— Крис, он чудесный. Спасибо! — Я догнала его и поцеловала в шею, чувствуя, как снова во мне что-то перевернулось. У меня не было мужчины с тех пор, как я приехала в Калифорнию, и еще целую вечность до того. А Крис был потрясающий мужчина.

— Хватит меня целовать. Иначе возьму тебя прямо здесь, посреди пляжа.

— К чему эти пустые обещания?

Я дразнила его, и Крис это понимал. Но он схватил меня за руку, повернул лицом к себе, и не успела я опомниться, как мы уже лежали на песке и снова любили друг друга. А когда все закончилось, мы оба даже рассмеялись от восторга.

— Ты одержимый. Так и знайте, мистер Мэтьюс!

— Это ты меня вынудила, я не виноват.

— Как бы не так. И если ты пытаешься внушить мне чувство вины, то напрасно. Я очень рада.

— Я тоже. А теперь… Давай покатаемся.

Крис расстегнул подпругу, снял седло и положил его на песок. Умелой рукой погладив лошадиную морду и лоснящиеся бока, легко взлетел на спину нашей кобылки и протянул мне руку.

— Чего ждешь, Джилл? Струсила?

— Нет, не угадал. Я просто счастлива. И на тебя приятно смотреть.

Да, зрелище было поразительным — высокий парень, гордо восседавший на песочно-желтой лошади; его загорелая кожа резко выделялась на фоне ее бледного бока. И оба были так грациозны, что мне вспомнилось стихотворение, которое я читала еще в детстве. Да, Крис был очень красив.

— На тебя тоже приятно смотреть. А теперь прыгай сюда.

Он подал мне руку, и я села на лошадь, обняла его за талию и прижалась к нему. Ветер снова подул нам в лицо. Даже не помню, когда в последний раз испытывала столь восхитительные ощущения. Лошадь стремительно летела по пляжу, унося меня и мужчину, которого я любила. Любила? Криса? Да я едва знала его. Но какое мне дело? Я уже была в него влюблена. С самой первой минуты.

Мы носились галопом по пляжу до самого заката. Потом быстро искупались, прежде чем неохотно отправиться обратно.

— Хочешь проплыть с лошадью на другую сторону? — спросила я.

Я немного волновалась, потому что начинался прилив. Крис тоже заметил, что вода прибывает.

— Нет, на сей раз лучше поедем по дороге. Не так весело, зато благоразумно.

— Благоразумно? Вот, значит, как? Начинаю подозревать, что ты решил купать лошадь лишь для того, чтобы заставить меня раздеться. — Прежде мне это даже не пришло в голову.

— Ты так считаешь? — Крис обиделся, и я сразу пожалела о своих словах. — Что ж, ты угадала. — Он радостно рассмеялся, а я стояла, не в силах отвести от него глаз. Взрослый мальчишка, который забрал мое сердце под прицелом водяного пистолета. Оригинально.

— Каков будет следующий пункт в ваших планах, господин разбойник? Привяжете меня голой к столбу и оставите до утра? — На это он вполне был способен.

— Нет. Я тебя покормлю.

— Внутривенно или обычным путем?

— У тебя отвратительный юмор, Джиллиан. Обычным, разумеется. Поедем к «Уотсону», лучше в Болинасе ничего нет. Бывала там?

— Нет.

— Подожди, вот увидишь.

Мы сели на лошадь и спустились с пляжа на принадлежавшую штату территорию, медленно миновали пустую парковку и выехали на дорогу. Езды до Болинаса было пятнадцать минут, и мы добрались туда в тот момент, когда садилось солнце и, казалось, весь мир тонул в красных и золотых огнях.

Мы остановились перед маленьким обшарпанным строением в викторианском стиле, привязали лошадь, и я огляделась по сторонам. На веревке сушилось белье, снаружи стояли велосипеды и мотоциклы самого странного вида, а в траве играли две кошки и собака. Какие-то парни то входили, то выходили из дома под неброской вывеской, которая гласила: «Уотсон-Хаус», но дополнительных сведений не сообщала.

— Что это за место?

— Ресторан, глупышка. А ты что думала?

— Откуда мне знать? Крис, мне нужно позвонить соседке и сказать ей, что я опаздываю. Она присматривает за моей маленькой дочерью.

— Не беспокойся. Там есть телефон.

Он не спеша поднялся по ступеням и, не постучавшись, распахнул сетчатую дверь, защищающую дом от мух и москитов. Внутри было мило и по-домашнему уютно, и Крис Мэтьюс был тут своим.

— Привет, ребята. Как дела? — Крис прошел в кухню и сунул нос в большую кастрюлю, которая стояла на чисто вымытой плите.

В кухне находились три девушки и мужчина. У мужчины были длинные, до пояса, волосы, аккуратно забранные в хвост кожаным шнурком, и густая борода. Помимо джинсов на нем было надето нечто, напоминающее верхнюю часть пижамы. Но больше всего меня поразили его глаза — яркие и приветливые. Не шевельнув ни единым мускулом, он улыбнулся. Девушки были молоденькие, хорошенькие и одеты просто.

— Джиллиан, это Брюс… Анна, Пенни и Бет. Они тут живут. — Брюс и девушки поздоровались, и Крис провел меня в маленький зал, декорированный предметами в викторианском стиле и лампами в стиле «Тиффани».

— Что это за место, Крис? Тут очень чисто.

— Правда? Это коммуна хиппи. Но, чтобы заработать на жизнь, они держат этот ресторан, и здесь лучшая еда на этой стороне залива. Ты должна попробовать улиток.

— Так и сделаю.

Я заказала улиток, они действительно оказались превосходными. И курица в красном вине тоже. А еще домашний хлеб, салат, шоколадный мусс и пирог с клубникой! Трапеза, достойная королей. Крис был прав, еда была выше всяких похвал. Но не только это. Дружеская атмосфера заведения согревала сердце. Я не ошиблась с самого начала — здесь было ощущение настоящего домашнего очага с кучей детей. В данный момент в доме жили двадцать семь человек, и каждый принимал посильное участие в работе ресторана. Они сновали туда-сюда, пока мы сидели в мерцающем свете свечей за одним из восьми столиков. Казалось, Криса здесь знают все. Порой кто-нибудь подсаживался к нам на пару минут, а потом отправлялся в кухню или наверх.

— Ты часто тут бываешь?

— Да. Особенно летом. Снимаю лачугу в Болинасе и иногда просто прихожу сюда, чтобы поболтать с ребятами. И поесть. Но лишь в особых случаях. — Крис снова поддразнивал меня, и у него это выходило так мило. Лицо озарила улыбка, а взгляд говорил, что он вовсе не хотел задеть моих чувств. Он был человек легкий и обходительный.

— Сколько лет твоей дочери? — Крис казался безразличным, однако мне было очень приятно, что он спрашивает.

— В следующем месяце ей исполнится пять. Порой она сущий кошмар. Самое большое ее желание в жизни — стать ковбоем. Если бы она знала, что мы целый день проведем с лошадью да без нее, так не разговаривала бы со мной неделю! Наверное, моя дочь решила, будто мы переехали сюда, чтобы сделаться ковбоями.

— Давай как-нибудь возьмем ее покататься верхом? Она храбрая девочка?

— Храбрости ей не занимать. Она была бы рада. Мне было столько же, когда я начинала.

— Я догадался, но ковбойское седло с непривычки отбивает задницу. Я, кстати, заметил.

Я слегка покраснела, придумывая какую-нибудь колкость в ответ, но не выдержала и, рассмеявшись, подняла руки, признавая свое поражение.

— Ты прав.

Мы болтали о всяких пустяках, но больше всего о Калифорнии, о нашей работе и о том, как нам обоим нравится простая жизнь, когда в дом ввалилась группа людей, показавшихся мне смутно знакомыми.

— Куда ты смотришь? — Крис заметил, что я разглядываю пришедших.

— По-моему, я знаю этих ребят, но вряд ли мы знакомы. — Все они были похожи на хиппи, как Крис и обитатели дома. Наверное, распространенный здесь тип людей — вот что меня поразило.

— Ты их знаешь? — Он удивился.

— Нет.

— Что ж, давай проверим. Это любопытно. — Крис помахал им рукой, приглашая подойти.

Мне захотелось провалиться сквозь землю.

— Крис… нет… право же… послушай, я… — Но потом я сообразила, где видела их раньше. Это были помощники Криса. Он понял, что я их узнала, и рассмеялся вместе с ними. Они слышали наш обмен репликами и догадывались, что Крис снова затевает один из своих трюков.

— Ты гнусный обманщик, Крис Мэтьюс! Привет, мальчики. Рада видеть вас снова. Как там, не передрались? И не утопил кто-нибудь проверяющих из «Агентства Карсон»?

— Нет, они отчалили на джипе сразу после того, как уехали вы. А мы целый день пили вино с Джо и моделями. Им же заплатили за день, вот мы и подумали: почему бы нет? А как у вас?

Они обращались скорее к Крису, чем ко мне, и я уступила ему главную роль. Он тоже хотел знать, как прошла съемка и что они в итоге наснимали. По общему мнению, все завершилось удачно, и я от души порадовалась за Джо Трамино. Мне было бы больно думать, что Джо пострадал из-за нашей выходки. Нашей? Что ж, я умчалась с Крисом, и это очень плохо. Они никак не ожидали подобного от «стилиста из Нью-Йорка». Впрочем, я сама от себя такого не ожидала.

Вскоре мы заплатили по счету и впятером вышли на улицу, где возле нашей кобылки стояли грузовик Криса, автомобиль и трейлер для перевозки лошадей. Я была рада снова видеть нашу лошадку. Она напомнила мне о том, что произошло на пляже.

— Я возьму машину. Спасибо, что пригнали ее сюда.

Они пожелали нам доброго вечера и занялись лошадью, а мы прыгнули в автомобиль Криса, который не внушал мне особого доверия. Пока Крис возился с воздушной заслонкой, я размышляла о том, что возвращение домой по петляющей горной дороге вряд ли доставит мне удовольствие. Впрочем, в обществе Криса путь, наверное, покажется легким.

Так оно и вышло. В эту ночь тумана не было, и луна заливала дорогу нежным серебристым светом.

Я распевала знакомые с детства старинные баллады, и Крис время от времени подпевал. В лунном сиянии мы смотрели друг на друга и изредка целовались. Мы почти не разговаривали. Зачем? Нам просто было хорошо.

Мне стало грустно, когда я увидела съезд на автостраду. Жаль, что путь домой был таким недолгим. Как же не хотелось снова видеть столпотворение людей и машин. Мне так понравилась пустынная горная дорога… и наш уединенный пляж.

— Где ты живешь, Джилл? — Мы уже ехали по мосту, и было приятно видеть огни Саусалито, Тибурона и Бельведера на одной стороне залива и Сан-Франциско на противоположной. Обычно после заката опускался туман, и возможность полюбоваться видами выпадала нечасто.

— Я живу на берегу залива.

— Отлично. — Он повернул на первом же съезде, я назвала адрес, и через несколько минут была дома.

— Сюда, Крис. Мне нужно заскочить к соседке, забрать Сэм.

— Сэм? — Он удивленно приподнял бровь.

— Мою маленькую дочь.

Крис кивнул. Мне было отрадно думать, что он, может, ревновал.

— Мне подождать или не нужно?

— Было бы хорошо, если бы ты подождал. Я скоро.

Я позвонила в соседскую дверь и подняла свою полусонную дочь с кушетки. У нее закрывались глаза, но она еще не успела крепко заснуть. Я с удивлением отметила, что сейчас, оказывается, всего девять часов вечера. Поблагодарив соседей, я вышла и увидела, что Крис сидит на моем крыльце. Я приложила палец к губам и подала ему ключ, чтобы не разбудить Саманту, которая уже успела задремать у меня на руках.

Крис внимательно посмотрел на Саманту и одобрительно кивнул. Затем отвернулся, чтобы отпереть дверь. Неожиданно хриплый со сна голос девочки нарушил тишину ночи:

— Мамочка, а кто это?

Я усмехнулась, а Крис засмеялся. Он открыл дверь, и я опустила дочь на пол.

— Сэм, это Крис Мэтьюс. А это Саманта… а теперь пора спать, юная леди. Я принесу тебе пижаму, а потом ты, если захочешь, выпьешь стакан молока.

— Хорошо.

Сев в кресло, Саманта сонно разглядывала Криса, который разлегся на диване, вытянув длинные ноги. Сейчас его волосы были еще более растрепанными, чем днем после пляжа. Я взяла пижаму дочери и пошла в кухню, когда услышала, как она хриплым шепотом спрашивает:

— А ты настоящий ковбой?

В ее голосе звучало столько надежды! Мне стало интересно, что Крис ответит.

— Да. Ты не против?

— Я? Нет-нет. Я тоже хочу быть ковбоем! — сообщила дочь заговорщицким тоном.

— Правда? Здорово. Может, мы как-нибудь проедемся верхом вместе. Но сначала… знаешь, что тебе нужно сделать? — Я не видела ее лица, но могла представить, как она делает большие глаза и с нетерпением ждет, что последует дальше. — Ты должна пить много молока и сразу ложиться спать, если скажет мама. Тогда ты вырастешь большой и сильной, и из тебя получится отличный ковбой.

— Я должна пить эту гадость?

— Только если хочешь быть ковбоем, глупышка.

— Ну, ладно.

Я вошла в комнату со стаканом молока, исполненная благодарности к Крису за его слова. Впервые в жизни дочь выпила молоко, можно сказать, залпом и бросилась в кровать, на прощание помахав Крису рукой.

— Спокойной ночи, мистер… мистер Крис… увидимся на родео, — пробормотала Саманта.

Я уложила ее в постель, поцеловала на ночь и вернулась в гостиную, где обнаружила Криса, который был весьма горд собой.

— Спасибо. Ты сильно упростил мне задачу.

— Саманта молодец. Мне она понравилась. Очень милый ребенок.

— Ты не видел ее днем. Сейчас-то она была полусонная. В следующий раз ей, возможно, захочется испытать на тебе новый трюк с лассо и как следует огреть кнутом. Дочь сущий бесенок. — Но мне было приятно, что Сэм ему понравилась.

— Ты тоже сущий бесенок. И я не уверен, что следует давать тебе в руки лассо. Вдруг захочешь удушить меня? Ты же всерьез пыталась сегодня столкнуть меня с лошади, когда думала, что я тычу в тебя пистолетом. Но я этого ожидал. — Крис усмехнулся, вспоминая наши приключения.

— Тебе повезло, что ты был начеку. Я собиралась задать тебе трепку.

— Не хочешь попробовать еще раз?

Крис протянул ко мне руку. Я шагнула к нему, чувствуя, что родилась заново. Как давно никто не хотел меня как женщину! Никого-то я не интересовала. Теперь меня хотели. А безразлична я ему или нет — это выяснится позднее.

ГЛАВА 3

Телефон снова зазвонил в среду, в девять пятнадцать, и я разрывалась между желанием услышать голос Криса и надеждой получить новую работу. Я очень нуждалась в деньгах.

— Алло!

— Джиллиан? Это Джо.

— Привет. Потрясающая вчера была съемка.

— Да уж. Я просто подумал, что надо позвонить тебе и убедиться, что ты не держишь на меня зуб за то, что втравил в этот дурдом. И еще я хотел удостовериться, что Крис не столкнул тебя со скалы или еще что.

Держу зуб? Вот это да.

— Ничего подобного. Я отлично провела время. Самые легкие сто двадцать долларов в моей жизни. Однако Крис заставил меня поволноваться с этим своим водяным пистолетом.

— Правда? Я думал, ты знала.

— Нет, даже не догадывалась. И в результате он рисковал полететь кувырком с лошади, хотя в конце концов все обошлось.

— Рад слышать. Послушай, я звоню, чтобы кое-что спросить. Ты свободна вечером в пятницу?

Вечером в пятницу… Значит, это не работа. Свидание. А я хотела отправиться куда-нибудь с Крисом, а не с Джо.

— Это ежегодный бал арт-директоров, такая тусовка, — объяснил он. — Я подумал, что тебе может понравиться.

Ладно. Почему бы нет?

— Конечно, Джо. Буду рада пойти.

А если позвонит Крис? А если…

— Отлично. Надень что захочешь. Можно что-нибудь и вовсе чудное. Ничего официального. Вечеринка будет в бывшем портовом складе, в новом деловом центре. Необычно, да? Но, наверное, будет весело.

— Звучит заманчиво, Джо. Спасибо за приглашение.

— Всегда пожалуйста, синьорина. Рад, что ты сможешь выбраться. Я заеду за тобой в восемь. Увидимся. Пока, Джилл.

— Пока.

Мы попрощались, и я задумалась, не совершаю ли ошибки. Еще ни разу Джо никуда меня не приглашал, и мне не хотелось попасть в неприятную ситуацию с человеком, от которого зависит моя работа. Нужно быть осмотрительнее. Не сказала бы, что Джо мой тип. И что, если Крис захочет… О-о, к черту. Я решила, что он поймет. В любом случае, я уже дала согласие. Поговорю с Крисом… Я могла бы с ним договориться, если бы он позвонил.

Но получилось так, что неделя пролетела, а звонка от Криса не было. Мы с дочерью ходили на пляж. Я выкрасила пол в кухне красными, белыми и синими полосами и нарисовала на потолке звезды. Рекламное агентство «Фриман и Бартон» подкинуло мне работу — часа на два днем пятницы; только от Криса известий не было. Я могла бы позвонить ему, но не хотела. Он ушел от меня в среду, с первыми лучами солнца, и обещал позвонить. Только не уточнил, когда… Может, в следующем году? Или Крис намеренно держит паузу, не желая торопить события? Нет, на него это не похоже. Вероятно, он слишком занят… съемки и все такое. Однако сплошная работа без развлечений тоже не в стиле Криса. В общем, к вечеру пятницы, накрывая ужин для Саманты, я совсем пала духом.

— Мамочка, почему ты уходишь?

— Я подумала, что там может быть весело, а ты все равно будешь спать и тебе без меня не будет скучно. — Ради Сэм я напустила на себя беззаботный вид.

— Нет, будет! А ко мне придет няня? — Я кивнула, затем указала ей на ужин, к которому она еще не притронулась. — Может, я привяжу няню к стулу, а конец веревки подожгу. Так делают индейцы. Это называется «индейский подарок».

— Нет, «индейский подарок» — это когда что-нибудь даришь, а потом забираешь обратно. — Я вспомнила о Крисе и внутренне съежилась. — И ты не станешь привязывать няню ни к стулу, ни к чему-либо еще. Иначе, когда вернусь домой, отшлепаю тебя так, что ты запомнишь на всю жизнь. Ясно?

— Ладно, мамочка.

Саманта с обреченным видом начала пить молоко, а я пошла в свою спальню, чтобы выбрать наряд для сборища арт-директоров. Можно и вовсе что-то чудное, сказал Джо. Порывшись в шкафу, я достала цветастую цыганскую юбку, о существовании которой давно забыла, и оранжевый топ на лямках. У меня была пара новых ботинок из оранжевой замши, да еще золотые серьги-кольца, и я знала, что все вместе будет отлично смотреться… Сейчас приму ванну, и, может, мне станет полегче.

Я слышала, как дочь возится в своей комнате. Без десяти восемь я пошла взглянуть, как она там, и объявила, что пора спать.

— Ну все, Сэм. Убирай игрушки и надевай пижаму. Няня придет с минуты на минуту.

— Какая ты красивая, мама! Ты идешь с мистером Критсом?

Мое сердце сильно забилось. Я покачала головой. Нет, не с «мистером Критсом», но, боже мой, как жаль, что не с ним. Неожиданно я подумала: что, если Крис тоже будет на этой вечеринке?

В восемь часов позвонили в дверь, появился Джо Трамино, а заодно с ним и няня.

— Привет, Сэм у себя в комнате. Ей пора спать, а я уже ухожу. Привет, Джо! Доброй ночи, Барбара. Пока, Сэм! — Я послала дочери воздушный поцелуй и вышла на крыльцо вместе с Джо. Боялась, что Сэм сейчас что-нибудь ляпнет. Лучше убраться от греха подальше.

— Джилл, ты выглядишь сногсшибательно!

В глазах Джо я видела искреннее восхищение. Меня даже кольнуло чувство вины — почему я не могу искренне порадоваться предстоящей вечеринке? Может, мне все-таки удастся повеселиться?

— Вы тоже отлично смотритесь, мистер Трамино! Просто великолепно. — Джо был в замшевых брюках табачного цвета и темно-красной водолазке. Мне пришло в голову, что вместе мы смотримся странно. Наверное, это мне просто кажется из-за плохого настроения. Мы направились к машине Джо, припаркованной на обочине, и он помог мне забраться в салон. Забавно изображать «девушку» Джо, для которого я всегда старалась быть «своим парнем», но так обычно и бывает, если отправляешься на свидание с коллегой.

— По дороге мы могли бы заехать куда-нибудь и поужинать. Знаешь ресторан «Николь»?

— Нет. Я ведь недавно в городе.

— Тебе там понравится. Французская кухня. Пальчики оближешь. — Джо так старался угодить мне, что у меня защемило сердце.

Бедняга! Я знала, что в агентстве его считают завидной добычей. Он не красавец, ему тридцать шесть лет, у него отличная работа и внушительное жалованье. Отличный парень, с хорошим чувством юмора. Но Джо меня не заводил. Не заводил раньше, а теперь дело и вовсе осложнилось. Ведь он не Крис!

За ужином мы шутливо пикировались, и я усиленно делала вид, будто отношения у нас исключительно товарищеские. Однако Джо пустил в ход тяжелую артиллерию. Постоянно подливал мне густого красного вина, да и столик оказался одним из лучших в зале. И он выбрал действительно прекрасный маленький ресторан, выдержанный в стиле летнего павильона в саду. На столах были скатерти в красную и белую клетку; в зале горели свечи.

— Джо, а кто должен быть на этой вечеринке? Там будут знакомые лица? — Я старалась говорить безразличным тоном, но вопрос задала неслучайно.

— Обычная компания. Арт-директора почти всех рекламных агентств в городе, куча моделей, киношники; в общем, ничего особенного. — Но Джо был начеку. Знал, что я думала о Крисе, и теперь выжидал, что я скажу дальше.

— Ну и отлично. Подобные мероприятия случаются в Нью-Йорке каждый год, однако город такой большой, что никогда не встречаешь знакомых. Просто жуткое скопление народу, как и вообще везде в Нью-Йорке.

— Тут совсем по-другому. Масштабы не те. Сан-Франциско вообще город маленький. Все в курсе дел друг друга.

К чему он клонит?

— Вот я, например, знаю, что ты будешь страдать, если влюбишься не в того парня. Я имею в виду Криса, Джилл. — Вот он и начал разговор.

— Неужели?

— Послушай, в тот день я вовсе не собирался изображать сводника. Просто подбирал команду, чтобы выполнить работу. Если хочешь знать, у меня в списке значилась другая гримерша, но она заболела. Джилл, Крис классный парень, и я от него балдею, однако он совершенно аморальный тип. Коллекционирует женщин, и ему плевать на всех, кроме своей драгоценной особы. С ним весело. Но не вздумай в него влюбиться. Может, лезу не в свое дело, но я должен тебя предостеречь. И еще, на всякий случай. Не питай надежд, его там сегодня не будет. Крис терпеть не может подобные вечеринки. Послушай, он настоящий хиппи. А ты нормальная девушка из Нью-Йорка и, наверное, из хорошей семьи. И ты уже натерпелась бед, разведена… Не связывайся ты с ним.

Ничего себе выступление.

— Джо, мне почти нечего добавить, ты сам все сказал. Разумеется, я в него не влюблена. Я познакомилась с ним не далее как в прошлый вторник и с тех пор не видела… — Как жаль, что не видела! — И я с тобой согласна, с этим типом неплохо работать, но, наверное, отношения с ним были бы сущим кошмаром. Однако я большая девочка и сама могу о себе позаботиться. У меня нет с ним отношений…

Нет отношений? Как знать.

— Верю тебе на слово. Но мне будет очень жаль, если я услышу, что вы двое затеяли нечто серьезное. И еще буду чувствовать себя виноватым, черт возьми, и бросаться на стены в припадке ревности. Ладно, за тебя.

Джо разлил то, что еще оставалось в бутылке, мы чокнулись, и я залпом осушила бокал, желая, чтобы припадок ревности случился с ним как можно скорее.

Мы уехали из «Николь» и покатили по Бродвею в центр, мимо неонового безумия вывесок кабаре с обнаженными по пояс красотками. Затем свернули на Баттери-стрит возле въезда на Оклендский мост. Прежде эта территория являлась частью порта, и в двух кварталах отсюда еще можно было видеть причалы. В начале девятисотых здесь была свалка, и только недавно это место сделалось одним из самых модных районов города. Сюда перебрались многие рекламные агентства, а перестройка велась уже много лет. В результате уродливые складские строения перемешались с суперсовременными зданиями — сплошное стекло и кое-где кирпич.

Возле одного такого склада Джо и припарковал машину, и мы вошли внутрь. Зрелище показалось мне ошеломительным. Километры и километры блестящего зеркального пластика, свисавшего с потолка до самого пола. Пульсирующий свет, неоновые огни — помещение выглядело так, будто вот-вот разлетится миллионом сверкающих осколков. На полу высились горы целлофанового конфетти, и рок-группа психоделического толка, облаченная в джинсы и рубашки из серебряной металлизированной ткани, грохотала своей музыкой так, что закладывало уши и ухало сердце. В одном углу обустроили бар в виде айсберга, и девушка, разливавшая напитки, была обнажена до пояса. Всю ее одежду составляла юбка, сделанная из пластиковых сосулек. В центре зала и вдоль стен толпились гости. Их одежда… как раз то, что Джо назвал «чудным». Атлас цвета фуксии, зеленая замша; платья, полностью открытые спереди или сзади, кажущееся отсутствие вообще какого-нибудь платья… волосы мыслимых и немыслимых цветов и фактур, невообразимые прически. Тяжелые ботинки и голубые джинсы. Безумная обстановка, на которую может отважиться лишь артистическое сообщество, и никто больше. Я даже почувствовала себя Золушкой в своем цыганском наряде. Однако хорошо, что я его надела. В таком виде меня почти не замечали, и я могла сколько душе угодно глазеть на остальных, оставаясь тем не менее частью тусовки.

Я заметила, что одна группа гостей стоит чуть поодаль, уставившись в потолок. Джо потянул меня за руку.

— Взгляни-ка.

То, что я увидела, заставило меня рассмеяться. Под потолком, футах в двенадцати над полом, был подвешен маленький, но совершенно нормальный каток, на котором танцевала девушка в облегающем костюме. Она двигалась медленно и грациозно, повинуясь собственному ритму, а не под безумный психоделический рок. Девушка была восхитительна.

— Где они отыскали такое чудо?

— Не знаю. Посмотри вон туда.

Джо ткнул куда-то пальцем, и на сей раз я увидела балерину, которая тихо кружилась в углу, через каждые несколько минут падая замертво на пол. Потом она оживала, поднималась и начинала выписывать пируэты, прежде чем снова умереть на полу. Смотреть на нее было еще интереснее, чем на фигуристку. Я начала оглядываться по сторонам в надежде заметить очередную диковину, и не ошиблась: некий джентльмен в прекрасном костюме спокойно и чинно, точно директор преуспевающего банка, расхаживал по залу, ни с кем не заговаривая, и выдувал огромные пузыри — вероятно, предварительно затолкав себе в рот куски жвачки размером с мой кулак. Это было поразительно. Мало-помалу в результате расспросов стало ясно, что эти три персонажа, как и общий декор зала, были предоставлены компанией по устройству праздников под названием «Чудеса внаем». Ее возглавлял один молодой художник из Сан-Франциско, решивший, что это будет круто. Он не ошибся, было действительно круто, и успех вечеринки был обеспечен.

В течение вечера мы с Джо теряли и находили друг друга десятки раз. Я встретила несколько знакомых из других агентств, с кем-то танцевала — казалось, этой череде партнеров не будет конца, и все они были на одно лицо. Похожи друг на друга, как две капли воды, но никто не был похож на Криса. Никто из них не был Крисом. А вот Крис-то как раз отсутствовал. Но я находилась здесь, и мне удалось повеселиться.

Мы уехали после трех часов ночи. Вечеринка была в полном разгаре, но мы решили, что нам достаточно. Джо отвез меня в Буэна-Виста, выпить кофе по-ирландски и полюбоваться видом на залив и сверкающие огни Саусалито на противоположном берегу. Вечер удался.

Он подъехал к моему дому, и я отметила, что не горит ни одно окно. Значит, няня тоже заснула. Плохо дело.

— Спасибо, Джо. Вечер был отличный. Лучшей вечеринки я не припомню за много лет.

— А я не припомню лучшего свидания за много лет. Может, как-нибудь повторим?

— Конечно, Джо. Спасибо тебе.

Я легко поцеловала его в щеку, вставила ключ в замочную скважину и быстро открыла дверь. Когда Джо повернулся и зашагал к своему автомобилю, вздохнула с облегчением. Никаких сцен возле двери. Никакого напряга. Мир и покой.

Я разбудила няню и предложила вызвать ей такси, но она сказала, что у нее своя машина. Няня ушла через пару минут после отъезда Джо, и мы с Самантой остались одни в тишине дома.

Да, в доме было тихо, даже слишком. Няня сообщила, что за весь вечер телефон ни разу не зазвонил. Никаких сообщений. Проклятие.

ГЛАВА 4

Утром в субботу солнце поднялось явно раньше нас, и мы с Сэм отправились на пляж к яхт-клубу, чтобы до обеда успеть немного позагорать. Мы валялись на песке, и у нас состоялась долгая дискуссия о преимуществах жизни ковбоя, а еще я рассказала ей о вечеринке. Сэм удивилась. Балерина, фигуристка и человек, который выдувал огромные пузыри жвачки? Здорово! Да, значит, вечеринка действительно была супер. Самое забавное, что газеты так о ней и написали, примерно в тех же словах, что и Сэм.

В полдень мы сжевали по хот-догу с картофельными чипсами, сидя на каменных ступенях возле яхт и бросая кусочки булки морским чайкам.

— Мамочка, что мы сегодня будем делать?

— Ничего особенного. А почему ты спрашиваешь? — У меня не было планов, я чувствовала себя немного усталой — удалось поспать всего три часа, прежде чем меня разбудила Саманта, которая пришла получить свои кукурузные хлопья. Привилегии Спящей красавицы мне не полагалось.

— Пойдем посмотрим лошадок!

А как насчет поиграть в футбол? Боже, Сэм, ты же девочка…

— Мы можем посмотреть на лошадок в «Голден-Гейт-парк». — Особого энтузиазма я не испытывала.

— Отличная мысль, мне нравится. — Голос, который я услышала за спиной, принадлежал отнюдь не моей дочери. Это был мужской голос. Я обернулась, хотя уже знала, кого увижу. Это был Крис. — Привет, Джилл. Привет, цыпленок. Вам, девочки, дома не сидится. Я заезжал к вам дважды. Никого не было дома.

— Ты заезжал? Тогда почему не оставил записку?

— Не догадался. В любом случае я решил, что рано или поздно мы где-нибудь пересечемся.

Конечно, но, черт возьми, вышло скорее «поздно», чем «рано». Да какая разница? Главное, Крис снова появился.

— Рада тебя видеть. Как там наш ролик? Получился?

— Отлично. Трамино в нас влюбится.

В нас? Как трогательно. Но я видела, что Крис искренне гордится удачной съемкой.

— Однако не будем говорить о работе. По-моему, вы собирались смотреть лошадей в парке? Можно мне с вами?

Я не видела Криса целых три дня. Теперь я пригласила бы его даже к зубному врачу, если бы он согласился. Эти три дня показались мне вечностью.

— Пойдем с нами, мистер Крис, пожалуйста! — Сэм умоляюще протянула к нему ладонь.

— В самом деле, Крис, почему нет?

— Благодарю, дамы. Только не называй меня «мистер Крис», юная леди. Иначе я начну звать тебя Самантой. Как тебе это понравится?

— Бррррр. — В подтверждение своих слов дочь скорчила такую гримасу, что мы с Крисом расхохотались.

— Значит, зови меня Крисом. Просто Крис, и все. Договорились? — Дочь собиралась разразиться потоком восторженных воплей, но я покачала головой, и Крис вопросительно повел бровью. — Не пойдет? Да ладно, Джилл, не будь такой занудой. — Он от души забавлялся, и мне тоже стало легче. Порой правила, усвоенные в детстве, вылезают из меня в самый неподходящий момент.

— Пусть так! — Я благосклонно кивнула, и воцарился мир.

— Ладно, Сэм. Называй меня дядя Крис. Как тебе такой вариант?

— Это мне нравится больше. Дядя Крис. Хорошо. — Саманта улыбнулась и протянула ему последний ломтик жареного картофеля.

— Спасибо, Сэм. Хочешь прокатиться на закорках? Потом посажу тебя в грузовик.

— Да! Да! — Она вкарабкалась Крису на спину и обняла его за шею.

Я несла пляжные полотенца и собственное счастливое сердце. Впереди нас ожидал веселый день.

Мы зашли ненадолго домой, чтобы скормить Крису бутерброд с тунцом, отправить Сэм в туалет, привести в порядок мои волосы и прихватить корзинку с разными вещами, вроде плюшевого медведя Саманты и бутылки красного вина, чтобы выпить на природе. В парке мы смогли прокатиться на паре изрядно уставших гнедых. Саманта сидела с Крисом, и он коротко поведал ей о том, как мы катались верхом на пляже в день съемок и переплыли с одного берега на другой вместе с лошадью. На девочку его рассказ произвел сильное впечатление. На меня тоже.

Вскоре мы посетили японский чайный дом, где жевали странные маленькие пирожные и пили чай. А потом до пяти часов валялись на траве в ботаническом саду. Сэм играла с плющевым мишкой, мы с Крисом потягивали вино, затем вместе играли в пятнашки и в прятки. Великолепный был день! Нам очень не хотелось возвращаться домой, но становилось прохладно.

— Что скажете насчет ужина по-домашнему, мистер Мэтьюс?

— А ты умеешь готовить? — Казалось, он обдумывает мое приглашение, и мне сразу вспомнилось предостережение Джо. Может, у него дела?

— Да, умею. А если ты такой привередливый, то иди к черту.

— Большое спасибо. Но если выбирать, то уж лучше я поужинаю у тебя дома. Если не остается ничего другого. — Крис улыбнулся, и Сэм издала ликующий вопль, выражающий, кстати, и мое настроение.

По дороге мы купили кое-что в супермаркете, и, когда очутились дома, Крис вызвался искупать Сэм. Я тем временем приготовила спагетти, мясную подливку и огромную миску салата.

Крис и Сэм вышли из ванной рука об руку. Дочь выглядела подозрительно довольной. Не иначе, двое заговорщиков решили сделать вид, будто она искупалась, предположила я. Да какая разница? Никто еще не умер оттого, что вовремя не залез под душ.

— Эй, Джилл… с ужином возникла одна проблема.

— Что такое?

— В мясной подливке черви… только не говори Сэм.

— Где? — Я едва не завизжала. Черви? Дело не в том, чтобы не расстроить Сэм. При одной мысли о червях меня затошнило.

Крис поковырял вилкой в миске и извлек длинную скользкую макаронину.

— Только взгляни на это. Таких здоровенных червей я еще не видел.

— Это же спагетти!

— Правда? Ты не шутишь? — По его лицу расползлась мальчишеская улыбка.

Мне захотелось огреть его сковородкой.

— Сам ты червяк. А теперь быстро все за стол!

— Джиллиан! — Лицо Криса застыло в суровой гримасе, которая напомнила мне отца, и мое сердце сжалось.

Мы втроем уселись за стол. Возникла неразбериха, и все это продолжалось до тех пор, пока Сэм не настало время идти спать. С едой было покончено.

Разве можно было сравнить этот вечер с тем, что я накануне провела с Джо на безумном балу арт-директоров? Мы были счастливы, все трое. И к черту предостережения Джо Трамино! Чем плох Крис Мэтьюс? У него собственный стиль, он обожает шутить и устраивать розыгрыши. И в нем живет очаровательный мальчишка, отчего мне кажется, будто он больше дружит с Сэм, чем со мной. Однако это был мужчина, добрый и хороший, и я видела впереди только счастливые дни.

— Можно мне завтра взять вас обеих на пляж? — Крис растянулся на диване, потягивая вино, и дожидался, пока я закончу мыть посуду.

— Конечно. Наверное, будет здорово. Стинсон-Бич? — Наши глаза встретились. Мы оба помнили, что произошло там между нами.

— Да, Стинсон-Бич. Джилл, полагаю, тебе следует кое-что знать. Есть девушка, с которой я живу… Это ничего?

ГЛАВА 5

Меня ошеломило открытие, что Крис живет не один. Подобная мысль уже мелькнула у меня в самый первый день, но я прогнала ее. Не хотела ничего знать. Не хотела, чтобы у него кто-то был. Крис сказал, что девушка почти ничего не значит для него. Не о чем беспокоиться. Он это уладит. И произнес он это так легко и просто, что я поверила, что так оно и будет.

Ночь Крис провел у меня и сумел вовремя перебраться с моей постели на диван, прежде чем проснулась Сэм. Ей необязательно это знать. Не сейчас. Позднее.

Мы отправились на Стинсон-Бич в десять часов утра, после обильного завтрака, который состоял из тостов по-французски и омлета с беконом. Мы собрали также корзинку для обеда на пляже. День снова выдался замечательный, но на сей раз, когда мы добрались до пляжа, я была немного разочарована, увидев там немало людей. Пляж не принадлежал нам одним. Сэм умчалась играть с другими детьми возле воды, и мы с Крисом остались вдвоем.

— Для тебя это так важно, Джилл? — Я поняла, что он имеет в виду.

— Ты имеешь в виду свою подружку? — Он кивнул. — И да, и нет. Весьма болезненное открытие, и я ревную. Но это твое дело. Наверное, разницы особо никакой, если она ничего для тебя не значит. Что ты собираешься делать? — Вот это и был ключевой вопрос.

— Она уйдет. Она просто девочка-хиппи, которую я подобрал прошлой зимой. У нее совсем не было денег, она молоденькая, и я подумал, что надо протянуть ей руку помощи.

— Полагаю, не только руку. — Эта особа начинала действовать мне на нервы. Она обрастала плотью. И оказалась настоящей, живой девушкой. А еще она жила с Крисом.

— Ты действительно ревнуешь? Остынь, детка. Она уедет. И я ее больше не люблю, если это тебя волнует.

— У нее красивое тело?

— Да, однако у тебя тоже, поэтому хватит об этом. Была только одна девушка, которая по-настоящему что-то значила для меня, но это в прошлом.

— Кто она? — Я хотела знать все.

— Азиатка, с ней я жил когда-то давно. Сейчас она в Гонолулу. Далеко отсюда, очень далеко.

— Не думаешь, что она вернется?

— Не думаешь, что пора бы закрыть рот? Кроме того, я по уши влюблен в твою дочь. Поэтому оставь меня в покое. Из тебя получится злющая теща. Ты просто создана для этой роли.

Я швырнула в него горсть песка, целясь в грудь, а он опрокинул меня на спину и поцеловал.

— Что ты делаешь, мама? Дядя Крис с тобой играет? Я тоже хочу поиграть. — Саманта тоже улеглась на песок и ткнулась в нас головой.

— Это называется «искусственное дыхание», и в эту игру могут играть только взрослые. Пойди слепи мне лошадку из песка.

Сэм решила, что это замечательная мысль. Да и наша игра ей показалась скучной. Она помчалась к приятелям, а мы с Крисом смеялись и смотрели ей вслед.

— Крис, ты прекрасно ладишь с детьми. И это наводит меня на мысль, нет ли у тебя собственных отпрысков?

— Джилл, это все равно что удар слева. Нет у меня никаких детей. Я бы с ума сошел.

— Почему?

— Ответственность! У меня на нее аллергия. Давай лучше побежим к воде — кто быстрее?

И мы побежали. Я опередила его на полдюйма, в результате меня окатило холодной волной прибоя. Аллергия на ответственность, вот как. Ладно. Извини, что спросила.

— Кто-нибудь хочет обед по-китайски? — Мы возвращались со Стинсон-Бич домой в прекрасном расположении духа. Весь день Сэм играла, а мы с Крисом говорили о съемках. Он был одержим работой. Когда он упоминал о ней, в его глазах загорался огонь. А я ему завидовала. Когда работаешь гримершей, подобного накала эмоций не испытываешь. Тебе только и остается, что добавлять последние штрихи к чужому труду. К работе Криса, например. Это он был творцом.

Приглашение на обед по-китайски было принято с радостью. Когда мы приехали в Чайна-таун, Сэм была поражена. Действительно, там нашлось на что поглазеть! Многие дома были выстроены наподобие пагод, а вдоль улиц тянулись лавчонки, набитые самым разнообразным товаром. В воздух поднимался аромат благовоний, и над каждой дверью позвякивали крошечные колокольчики.

— Ты любишь китайскую еду, Джилл?

— Обожаю.

Казалось даже странным, что Крис спрашивает об этом. Ему полагалось бы знать обо мне все. У меня было такое чувство, словно мы с Крисом прожили вместе не один год.

Мы втроем набросились на курицу фу-йонг, свинину в кисло-сладком соусе, креветки в хрустящей корочке из теста, соте из акульих плавников, жареный рис и чай. К чаю прилагались печенья, внутри которых были спрятаны бумажки с предсказаниями. В конце трапезы мне казалось, что я лопну. Крис, похоже, испытывал то же самое. А Сэм и вовсе заснула за столом.

— Хороша компания, если посмотреть со стороны, — произнес Крис и, оглядевшись, воздел руки в жесте отчаяния, а я засмеялась. — Я-то ждал, что мое последнее печенье сообщит, что к утру мне суждено превратиться в яичный ролл. По-моему, я уже превращаюсь.

— Я тоже. Поехали домой. — Я заметила загадочное выражение его глаз, но вслух он ничего не сказал. Молчала и я. Момент был упущен.

— Прежде чем мы вернемся назад, я хочу тебе кое-что показать. Сэм поспит в машине. Я ее отнесу.

Мы не спеша пошли на парковку, где Крис оставил свой грузовичок, а я пожалела, что спящая у него на руках Сэм не сможет бросить последний взгляд на чудеса Чайна-таун. Но мы же здесь не в последний раз…

— Куда мы едем?

Крис вырулил на Бродвей и взял направление на запад. Вскоре мы пересекли Ван-Нуйс-авеню и двинулись в один из лучших жилых кварталов города.

— Увидишь.

Мы проехали весь Бродвей до пересечения с Дивисадеро, затем Крис повернул направо. Мы очутились на гребне холма, откуда можно было видеть залив и горы на противоположном берегу. Невероятная тишина. Красота, от которой захватывало дух. Сан-Франциско был великолепен, и он принадлежал нам.

Крис включил малую передачу, и мы тихо покатили вниз с холма, к заливу, мимо роскошных, ухоженных домов на Пасифик-Хайтс, на многоцветную Ломбард-стрит. И мне стало жаль, что все закончилось.

Вскоре я поняла, что Крис везет нас домой.

— Выше нос, еще не конец!

— Правда? — Я воспрянула духом.

Миновав причал, он припарковался неподалеку от яхт-клуба.

— Давай выйдем. Сэм крепко спит. Можем посидеть немного.

Мы вышли из машины, и нас окутала ночная прохлада. Мы смотрели на залив и слушали тихий плеск волн, набегавших на узкую полосу пляжа. Самый умиротворяющий момент сегодняшнего дня; как же мне было хорошо. Мы сидели на низкой каменной ограде, болтали ногами и любовались океаном. Слов не требовалось. Все казалось ясным, и мне больше не было одиноко.

— Джилл…

— Да?

— По-моему, я в тебя влюбился. Я не умею признаваться в любви, но, кажется, что да, люблю.

— Кажется, я тоже тебя люблю. И не беспокойся — мне приятно это слышать, какие бы слова ты ни выбрал.

— Однажды ты можешь пожалеть о том, что полюбила меня. — Крис повернулся ко мне, стараясь разглядеть мое лицо в темноте.

— Сомневаюсь. Я знаю, что делаю. И думаю, что успела тебя узнать. Крис, я люблю тебя. — Он обнял меня и поцеловал, а потом мы улыбались друг другу в темноте. Как прекрасен был этот мир!

Оставшиеся несколько кварталов до моего дома мы проехали в молчании. Крис осторожно забрал Сэм из кабины, отнес в дом и положил на кровать. А потом посмотрел на меня и вышел из комнаты.

— Крис, что тебя тревожит?

— Сегодня я возвращаюсь к себе. И не пытайся заставить меня чувствовать себя виноватым. Никогда. Ты поняла? Никогда, Джилл, никогда… впрочем, ты и не сможешь.

Я хотела ответить, но Крис исчез. Я видела в его глазах странный огонь, когда он говорил все это… а потом он ушел.

ГЛАВА 6

Понедельник выдался хлопотным. Я получила отличную работу в агентстве, которое прежде меня не нанимало, и провела целый день, подбирая аксессуары для съемки рекламы текстильных изделий. Обегала кучу бутиков и универсальных магазинов в поисках украшений, обуви нужного размера, дамских сумочек, шляп и прочего. Стилисту, помимо вкуса и воображения, нужны также сильные, крепкие ноги. Уж приходится побегать, поверьте!

Арт-директор агентства пригласил меня на деловой завтрак в «Эрни», и я с интересом наблюдала, как вокруг мелькают разные известные личности. Арт-директору было лет сорок пять, он недавно развелся, и таких сексуально озабоченных типов я прежде не встречала. Он пытался уговорить меня поехать после завтрака выпить кофе с коньяком в его апартаменты на Телеграф-Хилл, откуда открывался прекрасный вид. Вы, верно, шутите? У меня работа. А еще у меня Крис.

Моей последней остановкой в тот день был универсальный магазин «Магнин», и я от души развлекалась, выбирая собольи накидки, горностаевые муфты и всякое-такое — из норки или леопарда… Все это великолепно смотрелось бы с моими тканями. А какое это было восхитительное ощущение, когда выбираешь меха!

Сэм снова отправилась к соседям на весь день и была обижена, когда я приехала за ней в отличном расположении духа и в новом черном шерстяном платье, которое в последнюю минуту купила в магазине «Магнин». Я казалась себе шикарной и преуспевающей, как те люди, которых я видела, когда обедала в «Эрни».

— Мама, это новое платье?

— Да. Тебе нравится?

— Нет. Оно черное.

Суровый приговор, Сэм. А мне нравится. Но я знала, что дочь сердится, потому что я была занята целый день и не смогла сходить с ней на пляж. У меня была выгодная работа. Два дня и четыреста долларов.

— Не обижайся, Сэм. Сейчас я приготовлю обед, а ты расскажешь, как прошел твой день.

— Он был такой… без счастный.

— То есть несчастный? Неужели все настолько плохо?

Но она вдруг пулей помчалась к нашему дому, и я сразу сообразила почему. На крыльце сидел Крис, тщательно выбритый. Лохматые светлые волосы вымыты и вдобавок новые чистые джинсы. В руках он держал охапку цветов.

— Вот это да! Какие красивые!

— Как и ты, Джилл. Послушай… Вчера я повел себя не лучшим образом и теперь жалею. Правда, очень жалею. Сегодня мы проведем чудесный вечер, и…

— Успокойся. Вчера был отличный вечер, и предыдущий тоже. Крис, все нормально.

— Вы про что? Я не понимаю.

Я забыла, что с нами Сэм, и она озадаченно смотрела на нас.

— Ничего, Сэм. Иди и вымой руки. А я приготовлю ужин.

— Нет, Джилл, ничего не надо готовить. Я тебя увезу. Вызови няню.

— Сейчас?

— Да. С Сэм я договорюсь. — Крис указал на телефон, а сам вышел из гостиной и отправился договариваться с Сэм.

Он явно переживал… Цветы и все такое. И он прав — кое в чем он поступил плохо. Но не слишком. Просто сказал, что живет с девушкой, это было честно, и уехал ночевать домой, это было обидно, — но нужно же ему время от времени появляться дома. Самое смешное, что я действительно хорошо его понимала. И знала, что Крис не хотел меня обидеть.

Я позвонила няне, и она согласилась приехать через полчаса. Но нужно было еще задобрить Сэм. Я не была уверена, что Крис сумеет ее уговорить. Может, я, но не он. Я поставила цветы в вазу и стала дожидаться, когда выйдет дочь. Долго ждать не пришлось.

— Дядя Крис говорит, что ты уходишь. Но, наверное, так надо. Он сказал, что ты весь день очень много работала. Мамочка, ты можешь выйти погулять.

— Спасибо, Сэм.

Было немного странно получать разрешение у ребенка трех футов роста. Но, что бы Крис ни сказал моей дочери, уж лучше так, чем если бы она обиделась. Потом он начал отдавать указания мне, и в который раз меня поразила мысль о том, как хорошо иметь мужчину в доме.

— Теперь иди одеваться. Надень что-нибудь красивое и сексуальное. Я собираюсь тобой похвастаться. Волосы распусти. И, между прочим, миссис Форрестер, — он понизил голос и, когда я проходила мимо, прошептал мне в ухо: — Черт, я так в тебя влюбился, что даже мысли путаются. Ты сводишь меня с ума.

— Рада слышать.

Я крепко поцеловала его в губы и буквально впорхнула в свою спальню, где начала одеваться, прислушиваясь к звукам, долетавшим из гостиной: Крис ржал, как лошадь, а Сэм разыгрывала крутую сцену из ковбойского фильма. Как приятно было слышать их, и я находилась на седьмом небе от счастья.

— Куда мы едем?

— Вечеринка на Клэй-стрит. Мой конкурент устраивает прием. Но сначала я должен тебе кое-что сказать.

Что на сей раз? Крис остановил грузовик, съехав на обочину, повернулся ко мне, посмотрел как-то странно, сжал в объятиях и поцеловал так крепко, что было даже больно.

— Ты выглядишь потрясающе. Я просил тебя надеть что-нибудь сексуальное, однако не предполагал, что ты заставишь меня сходить с ума!

— Льстец.

Но мне было приятно. Я надела зеленую с золотом индийскую тунику в стиле хиппи и узкие черные бархатные брюки с ботинками из черной замши. Как Крис и просил, распустила волосы, а под туникой на мне ничего не было. Похоже, отсутствие белья возымело эффект. Крис снова взялся за руль, но, похоже, сгорал от страсти.

Вечеринку устраивал один киношник из Сан-Франциско, который снял фильм про наркотики, ставший хитом. Хотел отпраздновать новоселье в роскошном новом доме. Когда мы приехали, по пустому дому слонялись не менее двух сотен гостей под заунывные звуки блюза. Музыка была повсюду. Стереосистема — единственное, что новоиспеченный хозяин дома удосужился установить. Полное отсутствие мебели, голые стены. Украшением дома являлись гости, а уж тут красоты хватало с избытком. Молодые, красивые люди, все в стиле Криса. Среди них были девушки в индийских туниках и тесно облегающих джинсах, с гривами волос и томными глазами олененка Бемби. И длинноволосые парни примерно в такой же одежде. Почти все обкуренные; резкий запах марихуаны витал в воздухе, повисая в комнатах тяжелыми клубами.

Дом представлял собой крикливую пародию на викторианский особняк с широкой парадной лестницей, которая казалась бесконечной и словно взлетала в самые небеса. Перила облепили люди, они оживленно болтали или сжимали друг друга в страстных объятиях. Все это выглядело как типичная вечеринка, какие закатывали в Сан-Франциско. Я была о них наслышана, однако своими глазами никогда не видела.

— Многовато для тебя, Джилл?

В подобной обстановке я чувствовала себя старомодной и чопорной. Неужели это отражалось на моем лице?

— Нет, все нормально, мне даже нравится.

— Пойдем, я проведу тебя по дому и познакомлю кое с кем из здешней публики.

Крис взял меня за руку, и мы стали пробираться от одной группы гостей к другой, на ходу затягиваясь от чьей-то самокрутки с марихуаной или гашишем. Прямо на полу стоял огромный кувшин с красным вином, и мы постоянно подливали себе в бокалы. Таких кувшинов тут было штук пятьдесят, расставленных в стратегически важных местах дома.

Какая-то сдержанная она была, эта вечеринка. И гораздо спокойнее, чем арт-директорская гулянка, которую я посетила в пятницу. Я ждала, что в любую минуту может произойти нечто необычное. От подобной публики того и жди, что сорвут с себя одежды и в припадке безумного веселья начнут корчиться на полу. Напротив — гости постоянно куда-то исчезали, один за другим. Мы наблюдали за происходящим часа два, а потом я спросила у Криса:

— И это все? Или я что-то упускаю?

Похоже, мой вопрос его удивил. И он явно колебался.

— Что, например?

— Не знаю. — Наверное, я зря спросила. Мне стало стыдно.

— Малышка Джиллиан, ты недалека от истины. Но я думал, с нас хватит той тусовки, что на первом этаже.

Мы действительно все время оставались на первом этаже дома. Если можно назвать это первым этажом. В этом доме первый этаж представлял собой два головокружительных пролета, выстроенных на крутом склоне холма. Ведь это Сан-Франциско! Мы-то подъехали к дому со стороны улицы.

— И на втором этаже что-то происходит? — поинтересовалась я.

— Вероятно.

Что-то он темнит. Может, просто дразнит меня? Или они там курят марихуану и гашиш?

— Крис, я хочу посмотреть. Покажи мне.

Он представил меня каким-то своим знакомым, потом мы целовались в углу, затем сели на пол, чтобы поболтать. Вскоре я заметила, что многочисленные гости, которые перемещались с первого этажа на второй, обратно уже не возвращались. По мере того как продолжалась вечеринка, толпа редела, и сейчас на полу рядом с нами оставалось несколько человек. Мы казались галькой, оставшейся на песке после того, как схлынет волна.

— Вечер завершился? Или веселье все-таки продолжается?

— Джиллиан Форрестер, ты въедливая заноза. Но ты спросила, поэтому… Ладно, поднимайся. Мы идем наверх. — У него был такой тон, будто он объявлял главный номер программы. — Но я не уверен, что тебе там понравится.

— От каких таких страшных открытий вы хотите меня уберечь, мистер Мэтьюс? Или надо подождать и самой увидеть?

Мы прокладывали себе путь на второй этаж, обходя лежавших на ступеньках лестницы немногочисленных гостей. Они были под кайфом или просто пьяны. Признаков жизни почти не подавали. Звучавший из стереодинамиков блюз сменился хардкор-джазом. Взвизгивающие ноты заставляли вздрагивать, а причудливый рваный ритм музыки сотрясал дом и буквально сводил с ума.

На верхней площадке первого пролета лестницы Крис обернулся и посмотрел на меня долгим взглядом, а потом начал целовать, лаская мою грудь. Туника на мне была тонкая, и прикосновения его ладони ощущались так, словно я была голой. Неожиданно мне ужасно захотелось домой, чтобы заняться с ним любовью.

— Джилл, тут две сцены… вот здесь закидываются ЛСД. Смотреть особенно не на что, и я бы не советовал. А наверху занимаются кое-чем иным.

— Героин? — Я сделала большие глаза. Не нравилось мне это. Незачем мне на это смотреть.

— Нет. Не героин. Другое… Пошли, по крайней мере, я знаю, что ты это выдержишь.

Усмехнувшись, Крис сжал мою ладонь и решительно направился наверх, увлекая меня за собой. Над нами был стеклянный потолок, единственным источником света здесь были две огромных свечи. Понадобилась минута, прежде чем привыкли глаза. Я знала, что в помещении огромное скопление людей, но не могла определить, сколько их было, что они делали и что это вообще за место. Удивило лишь то, что тут было относительно тихо. Но вскоре я увидела, где нахожусь.

Мы находились в комнате, которая занимала весь этаж дома, нечто вроде лофта, со стеклянным потолком и несколькими окнами. Как и во всем доме, здесь не было мебели. Зато кое-что происходило. Активно. Вокруг нас было целое море плоти — без малого двести гостей, которых мы раньше видели внизу, только без джинсов и рубашек, были вывернуты в странных позах, в группах по четверо, пятеро или шестеро, и все они занимались любовью. Это была оргия.

— Джилл, ты в порядке?

— Да, Крис, только…

— Что, дорогая? Нам необязательно в этом участвовать.

Но я уже уставилась на то, что происходило у него за спиной. Две девушки совокуплялись друг с другом, а двое мужчин жадно гладили их тела, в то время как третья девушка проворно орудовала языком в промежности у одного из них.

— Я… да… Крис… Нет, я не хочу.

Разумеется, я не хотела. Но я была настолько поражена, что утратила способность выражаться связно. Мне было двадцать восемь лет, и я из года в год слышала о подобных развлечениях. Но видеть это собственными глазами… И участвовать в этом я не желала.

Крис взял меня за руку и медленно повел вниз по лестнице, улыбаясь и время от времени останавливаясь, чтобы поцеловать. Улыбка была теплой, а поцелуй нежным. Кажется, он не жалел, что мы ушли.

— Я отвезу тебя домой.

— И вернешься сюда один?

Мое сердце упало, и наверное, отчаяние отразилось у меня на лице.

— Нет, глупышка. Не волнуйся. Я обойдусь. Групповой секс — такая скука.

Я задалась вопросом, сколько раз он успел попробовать, прежде чем решил, что это скучно. Но вслух ничего не сказала. Я была ему благодарна. И радовалась, что сейчас поеду домой. Хватит, достаточно насмотрелась. Мое образование можно считать законченным и без групповухи. Видела, и довольно.

— Спасибо, Крис. Я ужасно старомодная, да?

— Нет. Ужасно милая. — Он улыбнулся, разглядывая меня сквозь полупрозрачную тунику, потом поцеловал одну грудь и вывел меня за дверь.

Путь до моего дома не занял много времени. Мы молчали, и мне казалось, будто сейчас мы близки как никогда. Крис остановил машину и помог мне выйти. А меня волновал вопрос: останется ли он на ночь? Я заплатила няне, и она уехала, сказав напоследок, что сообщений не было. Это вызвало у меня улыбку. Тот единственный, кто мне нужен, уже был со мной.

— Хочешь вина, Крис?

Он покачал головой.

— Злишься, что мы уехали?

— Нет. Просто мне нравится, как ты выглядишь. Ладно, Джилл, время позднее. Пошли спать. Завтра много работы.

— У меня тоже.

Ощущение милого домашнего уюта не покидало меня, когда мы, погасив лампы в гостиной, на цыпочках пробрались мимо комнаты Сэм в мою спальню. Я радовалась, что Крис остался, и подумала: как забавно, что мы легко перешли на этот дружеский тон. «Пошли спать, время позднее. Завтра много работы». Сейчас он снимет джинсы, заведет будильник, расслабленно сидя на краю постели, а потом поцелует меня и пожелает спокойной ночи, прежде чем заснуть. Даже если Крис не станет заниматься со мной любовью — пусть так, мне все равно было уютно и спокойно.

Улыбаясь, я расчесывала волосы. Он удивленно спросил:

— Что ты делаешь, Джилл?

— Расчесываю волосы на ночь.

— Это ты не догоняешь. Гроша ломаного не дам за групповуху, однако домашней оргии лишиться не собираюсь. Иди сюда, давай займемся делом.

Крис встал и шагнул мне навстречу, протянув руки, чтобы сорвать с меня одежду. Я расстегнула пуговицы на его рубашке, а потом мы стояли, тесно обнявшись, наслаждаясь близостью друг друга. Мои брюки упали на пол, и наши тела слились.

ГЛАВА 7

— Эй, Крис… уже светает. А ты так и не поспал. — Я ощутила укор совести, хоть и несильный.

— Я не жалуюсь. А ты? Однако мне скоро на работу. Мы начинаем в шесть. — Сейчас было около пяти часов. — Давай оденемся и выйдем на улицу. Хочу посмотреть восход солнца.

— Я тоже.

Но в моей душе солнце уже встало. Мы разыскали свою одежду, которая так и лежала кучей на полу, вышли на улицу и уселись на крошечном газоне перед моим домом. Было прохладно, и земля была сырая. Но было так здорово сидеть здесь и смотреть, как над Восточной бухтой поднимается солнце.

— Сегодня нет тумана. Хорошо для съемок. Хочешь поехать и посмотреть?

— Была бы счастлива, но не могу. Нужно везти Сэм в школу, и в десять часов у меня тоже съемка. Сначала где-то на природе, а в десять в опере, между прочим. Полагаю, будет весело.

— Не сомневаюсь. Кто, по-твоему, будет фотографом? — Усмехнувшись, он схватил мои волосы и оттянул голову назад, чтобы поцеловать в губы.

— Значит, ты тоже работаешь на этой съемке?

— Как думаешь, кто порекомендовал им тебя? — Крис сделал загадочное выражение лица.

— Как бы не так. Они объяснили, что это Джо Трамино дал им мой телефон. Обманщик!

— Ну, ладно, зато я сказал им, что ты опытный стилист.

— Уже после того, как мне дали эту работу.

— После того, как ты получила ее. Черт, вот что значит женское самомнение!

— Не станем упоминать самомнение некоторых мужчин. Но я рада, что мы будем работать вместе. Мы сможем прокатиться верхом — через оркестровую яму прямиком по Ван-Нуйс?

— Можно попробовать… Никогда не поздно попытаться. — Крис заключил меня в объятия, и мы упали на мокрую траву и лежали там, улыбаясь друг другу в первых лучах утреннего солнца. — Джилл, мне нужно бежать. Увидимся на съемке.

— Такого неприличного утреннего прощания наш квартал еще не видел, Крис Мэтьюс! Однако мне нравится.

— Это хорошо, потому что оно не последнее. А твои соседи, если им не нравится, пусть проваливают куда подальше.

— Они могут заявить на меня в полицию, — игриво заявила я, провожая его до машины.

— Мы как-нибудь обсудим это, но не сейчас.

Крис хлопнул дверцей грузовика, включил передачу, а я смотрела ему вслед и гадала, что он имел в виду. Но, как бы там ни было, будет здорово поработать с ним сегодня. И было отрадно сознавать, что главный фотограф станет страдать не меньше моего. Ведь я точно знала, чем именно он занимался накануне вечером. Ни мне, ни ему не удалось поспать ни минуты. К черту оргию на Клэй-стрит: мы с Крисом устроили собственную!

Я приехала в Опера-Хаус ровно в десять. На минуту задержалась, чтобы полюбоваться великолепным зданием, а потом вошла внутрь, улыбаясь. Подумать только, Крис — и вдруг в таком месте.

Я направилась к служебному входу, и там мне объяснили, куда идти. Я прошла за кулисы, где занялась одеждой, которую предстояло рекламировать, и реквизитом, подобранным накануне. Здесь же находились представители агентства, и они, похоже, остались очень довольны вещичками, которые я нарыла. Съемка наверняка пройдет на ура.

Они привезли с собой семь топ-моделей из Сан-Франциско и еще трех выписали из Лос-Анджелеса. Девушки как на подбор были красавицами, а наряды, в которых им предстояло блистать в нашем рекламном ролике, просто роскошными. Все они — начиная с вечерних платьев и заканчивая пляжными ансамблями — должны были продемонстрировать преимущества новых искусственных волокон.

Я распределила одежду и аксессуары между моделями и решила найти Криса. Поиски были недолгими. Он и его команда вольготно расположились в струнной секции оркестровой ямы. Они поедали лепешки-такос и сандвичи с салями, запивая их вишневой содовой.

— Завтрак или уже ранний обед? Привет, мальчики.

— Не угадала. Между тем и другим. Хочешь поучаствовать?

Крис сделал страшное лицо, а потом усмехнулся, намекая на скрытый смысл вопроса. Интересно, в курсе ли они, подумала я, имея в виду команду Криса? Более или менее? Скорее уж менее, чем более. И это хорошо… очень хотелось, чтобы Джо Трамино повременил со своими соболезнованиями. Не раньше, чем мы сами будем знать наверняка.

Я спрыгнула в яму, приземлившись возле Криса, села и взяла такос и стакан с вишневой содовой.

— Знаете что, мальчики? Вы едите редкостную гадость. Бр-р-р.

— Знаете что? Она права.

Все радостно закивали, не переставая жевать, а вскоре нам объявили, что модели и декорации готовы и можно начинать. Нам разрешили использовать кое-что из оперных декораций, и было забавно рассматривать их сзади, стоя за кулисами. Сначала моей задачей было проверять каждую девушку перед выходом, потом просто отслеживать соблюдение деталей, когда они выходили во второй и третий раз в той же самой одежде. Между делом я рассматривала ложи и большой ярус и воображала, будто пою для сидящих там зрителей… или сижу среди разряженной публики — великосветское мероприятие, белые галстуки, фраки и все такое. Эти дни остались в далеком прошлом; странно даже вспоминать.

— О чем задумалась, Джилл? — спросил Крис.

— Так, пустяки. А ты что делаешь тут, за кулисами?

— Мы уже закончили.

— Уже? Сейчас только… — Я взглянула на часы и обомлела. Было пятнадцать минут пятого.

— Совершенно верно. Мы пашем шесть часов подряд. Поехали, заберем Сэм и посидим на пляже возле пристани.

— Слушаюсь, босс. — Я отсалютовала, вскинув руку, и мы вышли из театра.

Вот и пролетел день совместной работы. На сей раз никаких диких выходок. Только тяжкий труд да поцелуи украдкой в оркестровой яме.

Мы забрали Сэм и пошли на пляж. Она гонялась за чайками, а мы играли в слова на песке до тех пор, пока не село солнце.

— Сэм, пора домой! — Дочь находилась в дальнем конце пляжа, и у нее были другие планы. Но Крис сумел поменять их очень быстро.

— Идем, цыпленок. Хочешь проехаться верхом?

— Хорошо, дядя Крис.

Она галопом понеслась через весь пляж нам навстречу, вскочила на спину Крису, и я смотрела, как он несет ее домой, увязая ногами в песке. Ребенок и мужчина, которого я любила… Саманта Форрестер и ее «лошадка». Мой мужчина.

— Что делаешь сегодня, Джилл? Есть работа?

Всю неделю Крис оставался у нас на ночь, и завтракать втроем казалось обычным делом. Банальная повседневность, но для меня словно рождественский подарок каждый день.

— Ничего. Давай съездим в Стинсон-Бич, Крис? Можем забрать Сэм после школы.

— Нет. У меня сегодня в три часа работа. Очередная реклама сигарет.

— Вот и хорошо. Займусь делами дома. Ты придешь на обед? — Я задала этот вопрос впервые и теперь ждала ответа, затаив дыхание.

— Пока не знаю. Посмотрим.

Он не появился. Отсутствовал два дня. Когда Крис снова пришел в четверг, казалось, будто он никуда не пропадал. Но оставил крошечную зарубку в моем сердце. Что уж говорить о Сэм! Если Крис не объявится до конца недели, решила я, придется воплотить давнюю мечту дочери — привязать ее к стулу и воткнуть ей кляп. Я больше не могла слышать вопросы Саманты.

Я хотела спросить, где он шлялся, да не осмелилась. Приготовила бургеры и жареный картофель, и после обеда мы втроем поехали в «Свенсен» на Хайд-стрит. Там подавали лучшее в городе мороженое.

— Хочешь прокатиться по канатной дороге, Сэм? — Она была занята клубникой, а нам достался каменистый путь. Достойный выбор.

— Канатная дорога? Здорово!

Действительно, было здорово. Мы вскочили в вагончик, едва он подошёл, и понеслись навстречу «Рыбачьей пристани», где Крис купил Сэм раскрашенную черепаху. Как можно сердиться на такого парня? Он носился вокруг нас, точно огромная собака, веселил мою дочь, и его поцелуи возвращали мне некое подобие уверенности. Когда настала пора возвращаться домой, мы снова являли собой сплоченное трио, и все было хорошо. Почти.

— Хочешь завтра в Болинас, Джилл?

Мы уже погасили свет и легли в постель.

— Посмотрим, какая будет погода. — Меня терзали сомнения.

— Не будьте занудой, мисс Джиллиан. Я говорю про уик-энд. Кое-кто предоставляет мне свою лачугу до понедельника.

— Правда? — Я обрадовалась. — Это было бы отлично.

— Именно так я и подумал. А теперь хватит ворчать. Я вернулся, и я тебя люблю. — Крис поцеловал меня в шею и ласково провел ладонью по губам, заставив замолчать. А потом мы лишились еще одной ночи сна. Зато снова обрели друг друга.

Уик-энд в Болинасе получился чудесным. «Лачуга» оказалась небольшим домом с двумя спальнями, выстроенным в лесу. Каждый день мы ходили на пляж, обедали в «Уотсоне», а в остальном у нас были тихие домашние вечера. Упоительное ощущение мира и покоя не покидало меня те несколько дней, что мы там провели. После Нью-Йорка Сан-Франциско казался мне тихим, но после Болинаса я начала думать, что и он слишком шумный и суматошный. В Болинасе мы провели несколько золотых дней, исполненных упоительного безделья. И мне было очень жаль покидать его в понедельник.

Неделя после загородного уик-энда выдалась хлопотной. Я получила новый заказ от «Агентства Карсон», однако на сей раз Криса со мной не было. У него нашлись другие дела. Вечерами он появлялся, чтобы пообщаться с нами, а уж на ночь приходил почти всегда. В конце недели снова исчез, потом объявился вечером в воскресенье и больше не покидал нас всю следующую неделю. Это было немного странно — то, как Крис приходил и уходил. Но я уже привыкла, и наша жизнь текла ровно и гладко.

Мы были невероятно счастливы вместе, и теперь я даже не расстраивалась, когда он исчезал, — его отлучки давали мне время для себя, и это тоже было неплохо.

Неделя пролетала за неделей, и к концу мая я вдруг сообразила, что мы вместе уже два месяца, которые казались мне двумя годами. Я сделалась для Криса Мэтьюса и женой, и матерью, и подружкой, и приятелем… И мне не верилось, что было время, когда я его не знала. Крис стал мне лучшим другом и любимым мужчиной. И с ним всегда было весело. Конечно, он был эгоистом, не без этого, и никогда не делал того, чего не хотел, и заставить его было невозможно — да я и не пыталась. Я понимала и принимала его характер и привычки. Во многих отношениях я чувствовала, что старше его. Однако и жизненный опыт был совсем другой. У меня была Сэм, и это делало меня взрослой. У Криса не было ничего подобного. Его заботил исключительно он сам. И иногда, под настроение, еще и я.

Утром в четверг мы лежали под деревом в парке, наслаждались жизнью и любили друг друга. А потом я вспомнила, что следующий уик-энд выпадает как раз на День поминовения. Не то чтобы этот факт сильно менял наши планы — почти все выходные сливались в один долгий день, кроме тех случаев, когда у одного из нас была работа в понедельник.

— Крис, что делаешь в этот уик-энд? Это ведь праздник.

— Да, праздник. Между прочим, я переезжаю за город.

— Очень интересно. Но я поняла. Я ведь просто спросила. — Я сорвала травинку и пощекотала его щеку, размышляя, когда же он наконец спровадит девицу, с которой жил. Пока не удосужился.

— Джилл, я не шучу. Я действительно переезжаю. В Болинас, на все лето. Хочешь со мной?

— Это в шутку или всерьез?

Я слышала об этом впервые, если не считать туманного замечания двумя месяцами ранее насчет того, что обычно Крис проводит лето в Болинасе. Но «обычное» казалось вообще не в духе Криса; по-моему, он вообще никогда ничего не планировал.

— Я серьезно. Я подумал, что смогу переехать завтра или в субботу. И собирался сказать тебе. Почему бы тебе и Сэм не пожить у меня?

— А что потом? Она так к тебе привязалась, Крис! А если привыкнет к тому, что ты постоянно с нами, то будет горевать, когда все вернется на круги своя. Однажды Сэм уже пережила это, со своим отцом…

— Не преувеличивай. С нами она будет счастлива, и в любом случае ты говорила, что собираешься отправить ее на Восток, чтобы она увиделась с отцом. Это отвлечет ее от меня. Когда она поедет к нему?

— С середины июля до конца августа. Приблизительно на полтора месяца.

— Вот и хорошо. Тогда зачем напрягаться? Она проведет полтора месяца с нами и еще полтора с отцом. А мы сможем побыть вдвоем… Пожалуйста, Джилл! Мне бы этого очень хотелось. — Крис смотрел на меня с выражением несчастного, умирающего с голоду ребенка, и мое сердце растаяло. Я не знала, смеяться мне или скакать от радости. Было бы так чудесно жить с Крисом… Но что потом?

— Посмотрим… А что с работой? — Возражение было так себе, и мы оба это знали.

— Не глупи. Я работаю, когда живу в Болинасе, и ты тоже сумеешь. Там есть телефон. Тебе будут звонить туда… черт, может, ты вообще этого не хочешь? Тогда забудь.

Я сразу почувствовала себя неловко, и Крис обиделся. Но он даже не предупредил меня, что переезжает! В этом весь Крис.

— Нет, я хочу, хочу… Ладно, будь по-твоему. Я поеду. Просто боюсь, что привыкну к тебе. Можешь хотя бы попытаться это понять? Крис, я тебя люблю и хочу жить с тобой. Но в конце лета, когда настанет пора возвращаться в Сан-Франциско, я поеду к себе домой, а ты к своей подружке. — Я давно даже не заикалась о ней.

— Если хочешь знать, Джилл, ты ошибаешься. Она съезжает на следующей неделе. Мы с ней договорились.

— Неужели? Она съезжает? Вот это да!

— Именно, малышка. Вот я и подумал — если летом все получится, то в сентябре вы с Сэм можете поселиться у меня. Дом достаточно большой, и места хватит всем.

А твое сердце, Крис? Глупая мысль, конечно. Я знала, что он нас любит. А какая потрясающая новость! Его девушка съезжает… наконец.

— Знаете что, Крис Мэтьюс? Я вас люблю. И в Болинасе будет отлично. Отвезите меня домой, я хочу собрать вещи.

— Да, мэм. К вашим услугам.

Пока мы ехали, меня поразила мысль, что я ни разу не видела его дома. Я знала, что Крис живет где-то на Сакраменто, и все. Внезапно меня охватило желание посмотреть на дом, в котором нам предстояло поселиться в сентябре. Нет, это может подождать. Крис же сказал: «если летом все получится». Но почему нет? Я не находила причин, почему может быть иначе. Совсем никаких причин.

ГЛАВА 8

— Крис! Сэм! Завтрак готов.

Большое блюдо, украшенное красной глазурью, практически исчезло под горой сандвичей с арахисовым маслом и вареньем. Рядом стоял кувшин молока. Мы собирались позавтракать под огромным деревом позади маленького домика, который Крис всегда снимал на лето. Теперь это был наш загородный дом. И это было настоящее чудо. В прошлом году Крис заново покрасил его, дом сиял желтым цветом, и яркие цветовые пятна были повсюду. Простой, в деревенском стиле, но очень удобный, он находился рядом с пляжем — чего же еще желать?

— Я иду, мама. Дядя Крис сказал, что днем мы поедем кататься верхом. — Саманта подошла к столу, гремя тяжелой ковбойской кобурой, которую подарил ей Крис, и со счастливым видом сунула в рот сандвич.

— Хочешь поехать с нам, Джилл?

— Конечно.

Поверх головы Сэм я бросила долгий взгляд на Криса, и мы обменялись заговорщицкими улыбками. Все получалось. Прекрасно. Мы прожили в Болинасе месяц, и жизнь казалась настоящей сказкой. Катались верхом и плавали, любовались звездным небом по ночам и были так влюблены друг в друга, что едва отдавали себе отчет, что происходит вокруг.

Предполагалось, что через две недели Сэм уедет, чтобы провести остаток каникул с Ричардом, и впервые я не так переживала из-за предстоящей разлуки с дочерью. Мне не терпелось остаться одной с Крисом. Хотя разве может жизнь быть еще лучше, чем сейчас?

— Джилл, что с тобой?

Мне вдруг сделалось дурно. Наверное, это отразилось на моем лице. Желудок словно подкатил к самому горлу, затем вернулся на место. Ощущение возникло такое, будто я на американской горке, взлетаю высоко, потом падаю, только в замедленном режиме.

— Не знаю… Вероятно, съела что-нибудь.

— Арахисовое масло? Вряд ли. Может, ты перегрелась на солнце? Иди приляг. Я пригляжу за Сэм. — Я последовала совету Криса, и через полчаса мне стало лучше.

— Ты все-таки хочешь ехать с нами кататься, любовь моя?

— Лучше не сегодня. Покатаюсь завтра.

— Вот черт. Забыл тебе сказать. Сегодня вечером я уезжаю в город. Завтра у меня съемка.

— Тебе везет. — У меня-то работы не было уже недели три. Летом жизнь замедляет ход. Но меня это не волновало. В Болинасе мы жили весьма скромно. — Когда вернешься? — Впрочем, какая разница, мы не строили планов, предпочитая проводить дни в ленивом безделье.

— Завтра вечером или послезавтра. Зависит от того, как быстро управимся со съемкой. Это будет документальный фильм по заказу штата. — Крис улыбнулся. — Не беспокойся. Я вернусь.

— Рада слышать.

Но он не вернулся — ни следующим вечером, ни через день. Крис приехал только через три дня, когда я уже с ума сходила от тревоги. Я звонила в дом на Сакраменто, но там не брали трубку.

— Крис, где ты был?

— Работал. Зачем было беспокоиться? Ты знала, что я вернусь. Так из-за чего шум?

— Шум из-за того, что с тобой могла произойти беда.

— Занимайся своими делами, а о себе я позабочусь сам. — Вот так всегда. Конец разговора.

— Отлично. Завтра я тоже поеду в город. Звонил Джо Трамино, в «Агентстве Карсон» есть для меня работа.

— Хорошо.

Его не было три дня, и чем же он занимался все это время? Даже не позвонил… Но мне не хотелось спрашивать.

В тот вечер Крис вел себя так, будто ничего не произошло, и на следующее утро я села в его машину, оставив Сэм на попечении Криса, и покатила через горы. Мне нужно было успеть к девяти часам. Джо пригласил меня на завтрак, если съемка закончится вовремя. Она и закончилась, и Джо повез меня на поздний завтрак к «Энрико», в начале Бродвея, с видом на Монтгомери-стрит и возведенный недавно финансовый район. Мы сидели на веранде, погода была теплой и солнечной, и в кронах растущих перед рестораном деревьев шелестел прохладный ветерок.

— Ты славно поработала сегодня. Как поживаешь, Джилл? — Вид у Джо был встревоженный. Он знал.

— Прекрасно.

— А ты вроде бы похудела.

— А ты вроде моей мамочки.

Но Джо не ошибся. Мне действительно нездоровилось с того дня, как за завтраком меня едва не стошнило от сандвича с арахисовым маслом. После того случая прошла неделя. Но, наверное, проблема в том, что я тревожилась из-за отсутствия Криса.

— Ладно. Но я оказался прав. До сих пор кусаю локти из-за того, что свел тебя с этим парнем… и бросаюсь на стену в своем офисе, потому что схожу с ума от ревности. Ты разве не слышала? — Мы оба расхохотались, и я покачала головой.

— Ты несешь чушь, Джо, однако умеешь повысить мою самооценку. И заруби себе на носу: мы с Крисом по-настоящему счастливы. Ты нам обоим оказал отличную услугу. Все хорошо.

Я чувствовала себя глупо — зачем уверяю его, будто счастлива? Но тревога Джо была искренней, и я должна быть честной. Он сделал щедрый подарок нам всем, включая Сэм.

Завтрак получился чудесный. Мы обсудили и съемку, и еще много всего. Когда поднялись из-за стола, мне не хотелось уходить. Джо был хорошим товарищем, и было так уютно сидеть и наблюдать, как снуют туда-сюда посетители, и болтать обо всем и ни о чем.

На обратном пути я сделала остановку возле своего дома, забрала почту и кое-какие мелочи, например, нового воздушного змея для Сэм, и поехала в Болинас. Я явилась немного раньше, чем планировалось, но было бы так приятно переодеться во что-нибудь легкое и отправиться на пляж. Становилось очень жарко.

— Эй, народ! Я вернулась. — Но дома было пусто. Наверное, они сейчас были на пляже. Может, даже отправились в Стинсон-Бич. — Эй! Есть кто-нибудь? — Никого. Иначе Сэм с восторженными воплями вылетела бы мне навстречу.

Я сбросила туфли в гостиной и пошла в кухню, чтобы выпить чего-нибудь холодного. Тогда-то и заметила, что дверь спальни закрыта. Закрытая дверь в Болинасе? Странно. Я вдруг встревожилась — все ли в порядке? Материнский инстинкт заставил екнуть сердце… Сэм?

Я шагнула к двери спальни, остановилась, сделала глубокий вдох и повернула ручку. Но в спальне я увидела не Сэм, а Криса. Он занимался любовью с другой женщиной… в нашей с ним постели.

— О-о-о… я…

Я стояла как громом пораженная, губы застыли в этом жалобном «О», а глаза налились слезами. Крис обернулся на звук открываемой двери. И единственное, что меня поразило, так это его лицо, совершенно лишенное всяких эмоций, под стать ягодицам, которые мозолили мне глаза. Ни страха, ни смятения. Ничего. При моем появлении девушка под ним вздрогнула, сдавленно ахнула и обвела комнату вытаращенными от страха глазами, будто в надежде испариться через окно. Разве я могла ее винить? Мне тоже было неудобно и стыдно. Наверное, нам обеим следовало бы вылететь в окно, бросив Криса на произвол судьбы. Но мы никуда не делись. Девица осталась лежать, руки Криса крепко сжимали ее плечи. А я хлопнула дверью. Что я могла сказать? Однако потом мне пришло в голову, что один вопрос я все же обязана задать. Никогда в жизни я так не злилась! Я резко повернулась, рывком распахнула дверь и крикнула:

— Мне плевать, что ты делаешь и кто она! Но где моя дочь?

В постели снова испуганно ахнули, и Крис обернул ко мне искаженное от злости лицо.

— Какого черта, Джилл? Вообразила, будто я связал ее и спрятал под кроватью? Гилморы взяли Сэм на пикник еще утром. Я сказал, что заберу ее в шесть часов.

— Не трудись.

Девица ерзала под ним, пытаясь ослабить железную хватку его рук. Ужас и невыносимый стыд ситуации стали для меня вторым ударом.

— Я вернусь через час, чтобы собрать вещи.

Я снова хлопнула дверью, схватила сброшенные в гостиной туфли и сумочку и босиком бросилась к машине. С Кристофером Мэтьюсом покончено. Если таков его стиль, пусть делает со своей жизнь все, что заблагорассудится. Я не желаю в этом участвовать… нет, спасибо… Жалкий, испорченный, гнусный обманщик… Я ехала к Гилморам, и слезы градом катились по моему лицу. Меня душили рыдания. Хотелось только одного — схватить в охапку Сэм и унести ноги из этого чертова дома. Навсегда. Теперь я могла радоваться лишь тому, что не сдала свой городской дом. Мы с Сэм могли вернуться туда сегодня же вечером и сделать вид, будто ничего не произошло. Крис никогда не существовал на свете… Крис умер…

Покрышки взвизгнули, когда я резко свернула на подъездную дорожку, ведущую к дому Гилморов. Остановила автомобиль позади их многоместного «универсала», выключила зажигание и вытерла глаза. У меня было такое чувство, будто мир вокруг меня рухнул. Как я смогу посмотреть в лицо Сэм?

Когда я выходила из машины, появилась Элинор Гилмор. Она помахала мне рукой, стоя босиком в дверях дома.

— Привет, Джиллиан! Как прошел день?

Как прошел мой день…

— Прекрасно. Спасибо, что взяли Сэм на пикник. Не сомневаюсь, ей понравилось. — У Гилморов было пятеро детей, двое из которых примерно одного возраста с Сэм, так что она наверняка повеселилась. Для нее ходить в гости к Гилморам — все равно что на игровую площадку.

— Привет, мама, можно мне остаться на обед? — Сэм, громко топая, вылетела на мой голос.

— Нет, дорогая, нам нужно ехать домой. — Домой. В Сан-Франциско, в наш дом возле яхт-клуба.

— А-а-а… мама… — Дочь издала долгий жалобный вой и скорчила гримасу. Но я покачала головой.

— Сейчас мне не до шуток, Сэм. Мы возвращаемся домой. Спасибо, Элинор. А теперь поехали. — Я решительно взяла дочь за руку и повела к автомобилю, попрощавшись с Элинор Гилмор и ее выводком, который высыпал на крыльцо в полном составе. — Тебе было хорошо?

— Да! У нас будет что-нибудь вкусное на обед? Давай устроим пикник с дядей Крисом!

— Нет. Ты же только что была на пикнике. А у меня для тебя сюрприз. Нам придется вернуться в город на несколько дней, чтобы мамочка смогла заняться кое-какими делами. — Это показалось мне подходящим объяснением. Все равно дочь скоро уедет вместе с отцом.

— Почему? Я не хочу возвращаться в город. А дядя Крис тоже поедет?

— Нет, милая. Ему придется остаться здесь. — Еще как придется. К тому времени, как мы подъехали к дому Криса, я уже кипела от ярости. Мне даже не было больно. Я просто желала убить его. Однако мне не хотелось, чтобы Сэм догадалась, что стряслась беда.

Когда мы подъехали, Крис уже ждал нас на крыльце.

— Джилл…

— Привет, дядя Крис. Пикник был отличный.

— Привет, Сэм. Сделай мне одолжение, пойди и полей еще раз мои цветы. Они умирают от жажды, как ковбой в пустыне. Спасибо.

— Конечно, дядя Крис. — Сэм явно обрадовалась поручению и понеслась выполнять его.

— Джилл… — Он пошел за мной в дом, а я направилась в спальню.

— Забудь, Крис. Не трудись ничего объяснять. Мне это неинтересно. Я видела, что тут происходило, и хватит. Я просто возвращаюсь в город вместе с Сэм сегодня вечером. И как-нибудь устрою, чтобы машину ты получил обратно уже завтра.

— Да имел я эту машину!

— Как, ее тоже? Ну и ну. — Я рывком открывала один ящик за другим, и сваливала вещи беспорядочной кучей в чемодан, который лежал на смятой постели. Той самой постели. Где он имел эту девицу. Мерзавец. — Мог бы по крайней мере застелить кровать.

— Послушай, Джилл, пожалуйста…

— Нет. Никаких «пожалуйста». Просто молчи. Я уезжаю к себе. Немедленно.

— Послушай, из-за чего шум? Она для меня никто. Что это меняет в наших с тобой отношениях? Это просто девица, которую я подцепил в городе. — В его голосе звучало отчаяние.

— Неужели? Просто девица? Я заинтригована. Удивительно слышать, что она для тебя ничего не значит. Но и я, вероятно, тоже. Сколько я тебя знаю, столько ты живешь с какой-то девушкой. Ты приезжаешь, уезжаешь, приходишь на обед, остаешься на ночь, а потом исчезаешь на три дня. А теперь, для полноты картины, еще и трахаешь какую-то девицу. В нашей постели… черт, это твоя постель, но мне плевать. Предполагалось, что мы живем вместе. А я не делаю таких вещей. Наверное, в этом-то моя большая ошибка.

— Нет, Джилл. Это не ошибка. Я люблю тебя такой, какая ты есть. Но я мужчина, пойми, и мне иногда нужны приключения.

— А я тогда кто?! — Я кричала так, что от моего голоса, казалось, сотрясались балки.

— Ты не приключение, Джилл. С тобой у меня серьезно. Я тебя люблю. — Его голос упал почти до шепота, и он смотрел на меня умоляющими глазами, стоя в дверях комнаты. — Пожалуйста, Джилл, не уходи. Ты мне нужна. Мне жаль, что так вышло.

— И мне жаль. Но я все равно ухожу. — Однако моя решимость ослабела. Со мной у него серьезно? Что бы это значило? — Крис, это будет повторяться, снова и снова. Я чувствую. И никогда не смогу смириться. Прости. — Прости? Мне-то за что, черт возьми, просить прощения? Тем не менее.

— Но зачем делать из мухи слона? Сущий пустяк.

— Может, для тебя пустяк, но не для меня. Неужели ты не понимаешь, каково это — войти сюда и увидеть, как ты всаживаешь в нее свое орудие — твоя задница у меня перед носом, а ее ноги раздвинуты от стены до стены! — Я вспомнила эту картину, и мне сделалось дурно.

— Здорово описываешь. — Крис уже успокоился и даже обрел привычное чувство юмора.

— Да, наверное, было здорово. С того места, где я стояла, выглядело именно так. Но знаешь, что я почувствовала? Что я полная дура. Не устраиваю тебя как женщина. Если тебе с нами плохо, так и скажи. Одно я знаю точно — стоит мне повернуться спиной, как ты бежишь и трахаешь еще кого-нибудь. Джо Трамино был прав. — Зря я это сказала! Не следовало приплетать сюда Джо.

— И что же этот паршивый итальяшка обо мне наговорил? — Крис внезапно разозлился.

— Ничего. Забудь. Он только сказал, что ты сделаешь меня несчастной. Похоже, Джо был прав.

— Мерзавец. Мы были с тобой так счастливы! И ведь подумай — заявись ты домой вовремя, нашла бы нас с Сэм мирно ужинающими на кухне, и ничего бы не изменилось. Ты бы ничего не узнала. И, если бы ты действительно меня любила, то поняла бы. И ничего бы не изменилось даже теперь, когда ты знаешь…

— Шутишь?

— Нет. С тобой это тоже могло бы случиться, Джилл! И я бы не бросил тебя из-за этого. Ты права, мы живем вместе. И я тебя люблю, и понимаю, как делаются дела — а вот ты нет.

Тут я задумалась — неужели Крис прав? Это меня потрясло. Он говорил так спокойно, будто это само собой разумеется и случается сплошь и рядом. Но почему это должно было произойти со мной? Почему я должна была увидеть это собственными глазами?

— Джилл, переночуй здесь. Может, утром ты изменишь решение? Все это глупо, и ты перепугаешь Сэм, если потащишь ее обратно на ночь глядя. Завтра у меня работа в городе. Если по-прежнему будешь настроена уехать, я сам вас отвезу.

Мне не хотелось спать в доме, где все это произошло, но насчет Сэм Крис был прав. Я колебалась, и он это понимал.

— Хорошо… Ради Сэм. Но держись от меня подальше. Я лягу на диване. А спальню возвращаю в твое полное распоряжение прямо сейчас. — Я сбросила свой кое-как собранный чемодан на пол и вышла.

— Я приготовлю ужин, Джилл. А ты пока отдохни. Ты слишком взвинчена.

— Не без причины, прошу заметить. Но ужин для Сэм сделаю сама. А я вообще есть не хочу. Так что корми себя.

Я пошла проверить, как там дочь, прежде чем браться за ужин. Сэм все еще старательно поливала цветы, делая вид, что не слышала нашего скандала. Но, боюсь, она слышала все.

— Сэм, чего бы тебе хотелось на ужин, дорогая? Может, холодного цыпленка?

— Хорошо, мама. — Теперь я поняла, что Сэм действительно все слышала — слишком уж покладисто она себя вела. Однако я была ей благодарна.

— Какая ты у меня умница.

— Спасибо, мама. А дядя Крис будет ужинать с нами?

— Нет. — Я непроизвольно стиснула зубы.

— Ладно.

Дочь съела своего цыпленка практически без единого слова, а потом сама надела пижаму и сказала, что готова лечь спать. Мое сердце разрывалось от тревоги за Сэм, когда я укрывала ее одеялом. Невыносимо — я снова дала ей понять, что мужчины приходят в нашу жизнь лишь затем, чтобы нас бросить. Или заставить нас бросить их. Несправедливо! Я ненавидела Криса — ведь это из-за него все повторилось. Ненавидела себя — как я могла это допустить? Мне не следовало жить в его доме в Болинасе, и теперь я горько сожалела о своей ошибке, целуя Сэм на ночь и выключая свет в ее комнате.

— Увидимся утром, дорогая. Сладких снов. — По моей щеке скатилась слеза, когда я вернулась на кухню, чтобы сделать себе чашку кофе. Я чувствовала, что сейчас упаду без сил. Что за день у меня выдался! И завтрашний день обещает быть не лучше.

— Как ты, Джилл?

Я и не слышала, что Крис вошел на кухню.

— Отлично, спасибо. Не согласишься ли приглядеть пока за Сэм? Я хочу пройтись.

— Да, конечно. Я подежурю.

Я чувствовала на себе его взгляд, когда тихо притворила за собой дверь и двинулась по дороге к пляжу. Стоял тихий вечер, воздух был напоен теплом. Похоже, туман еще не спустился, но прежде я была слишком занята, чтобы это заметить. Я посмотрела вверх и увидела, как в небе загораются яркие огоньки звезд. Однако даже это зрелище не могло меня утешить.

Прибой тихо наползал на пляж. Я легла на прохладный песок, чтобы подумать. Или чтобы не думать вовсе. Мне, в общем, было безразлично, что делать. Лишь бы находиться одной и подальше от Криса. И как можно дальше от его чертова дома.

Я наблюдала, как мимо прошла бродячая собака и фыркнула, нюхая воду. Не понимая толком, что делаю, я разделась, голая скользнула в воду и медленно поплыла, направляясь к песчаной оконечности Стинсон-Бич, вспоминая тот день, когда мы с Крисом преодолели это расстояние вплавь вместе с лошадью после съемок. В тот день, когда мы познакомились. В самый первый наш день… с тех пор миновало три месяца, и как же тот день отличался от сегодняшнего!

Переплыв на противоположный берег, я растянулась на песке под ярким лунным светом и стала размышлять, что же со мной будет дальше. Сумею ли я еще раз кому-нибудь поверить? Вскоре я услышала шаги за спиной и обернулась, охваченная внезапным испугом.

— Джилл! — Это был Крис.

— Что ты здесь делаешь? Ты обещал, что подежуришь возле Сэм. — Хотя бы эту малость он мог бы для нас сделать!

— С ней все хорошо. Она крепко спит. А я хотел поговорить с тобой.

— Нам не о чем говорить. Но как ты догадался, что я здесь?

— Я тоже пришел бы сюда.

— Вот уж не думала, что ты такой сентиментальный. — При этих словах мои глаза снова налились слезами.

— Я просто хочу, чтобы ты знала, Джилл, как ты мне дорога. — Крис сел рядом со мной на песок, и я видела, как в темноте блестит его мокрое тело.

— Я лучше вернусь к дочери. — Я не хотела ждать. Не желала ничего слышать, что бы он ни сказал.

— Посиди со мной минуту, пожалуйста. — Было что-то в его голосе, отчего у меня защемило сердце. Точно так, как в ту минуту, когда Сэм безропотно пошла спать.

— Зачем, Крис? Какой смысл? Мы все сказали друг другу.

— Нет. А если даже сказали, разреши мне посидеть возле тебя несколько минут и помолчать. Мысль, что ты от меня уходишь, разрывает мне сердце.

Я крепко зажмурилась и подавила приступ рыданий, прежде чем слезы подкатили к горлу.

— Хочешь пройтись?

Я молча кивнула, и мы побрели вниз по пляжу. Рядом, но врозь. Я чувствовала себя ужасно одиноко.

— Крис, нам лучше вернуться.

Мы были на полпути к мысу с другой стороны, и нам еще предстояло добраться до залива, доплыть до Болинас-Бич и уж затем отправиться домой. На это уйдет почти полчаса, и я начала всерьез беспокоиться из-за Сэм, которая осталась в доме одна. Если дочь проснется и обнаружит, что рядом никого нет, ей станет страшно. Опасности-то, в общем, никакой, но и хорошего мало.

— Ладно, Джилл. Я хотел сделать остановку в нашей бухте. — Крис говорил тоном маленького мальчика, которого только что жестоко обидели, а для меня его слова прозвучали точно пощечина.

— Как ты можешь? Ты действительно ничего не понял?

Очарование прогулки в молчании под луной исчезло. Я помчалась к заливу. Добежав, бросилась в воду и что было сил поплыла на другой берег. Но Крис оказался на пляже раньше меня и, когда я выбралась на сушу, схватил меня за плечи и крепко обнял.

— Просто помолчи, Джиллиан Форрестер! Сегодня я поступил по-свински. Но я тебя люблю, и если ты до сих пор не знаешь, как сильно я тебя люблю, тогда ты полная дура. — И он впился в мои губы. Этот поцелуй тронул меня до глубины души.

— Крис…

— Помолчи. Нам нужно возвращаться к Сэм. — Он решительно взял меня за руку, подвел к тому месту, где лежала моя одежда, и стал смотреть, как я одеваюсь. Потом натянул джинсы. Кроме джинсов, на нем ничего не было.

Когда я оделась, Крис снова взял меня за руку и молча повел к дому. В доме горел свет и все было тихо. Я направилась к Сэм и с облегчением убедилась, что она действительно крепко спит. Выходя из ее комнаты, увидела, что дверь в нашу с Крисом спальню открыта. Он успел навести порядок. Кровать была застелена свежим бельем, в вазе стояли сорванные в саду цветы.

— Ты идешь спать? — Крис сидел на краю постели, улыбаясь уголками губ.

— Ты хорошо потрудился. — Ничто в комнате больше не напоминало о той сцене, что шокировала меня днем. Вот только я не могла забыть ее. Она засела в моем мозгу, точно саднящая заноза.

— Ты мне не ответила. Ложишься или нет?

Крис щелкнул выключателем, а я стояла в темноте и гадала, что же мне делать дальше. Не желала ложиться в постель, но и оставлять его тоже не хотела. Я размышляла: а если он прав? Вернись я домой тогда, когда должна была вернуться, и ничего бы не узнала, и ничего бы не изменилось. Вот только я явилась раньше, чем предполагалось.

В темноте Крис молча лег на свою половину постели, а я медленно вошла в комнату и стала раздеваться. Ладно, буду спать с ним, но заниматься любовью не стану. Да он, может, и не захочет. Уже получил сегодня свое. Я внутренне содрогнулась, вспомнив, что сегодня произошло в этой самой постели. Скользнула под одеяло, повернулась спиной к Крису, и силы меня оставили. Я провалилась в сон.

Утром меня разбудил аромат жарившейся грудинки. Я взглянула на часы: пять утра. За окном был туман.

— Доброе утро, спящая красавица. Завтрак на столе.

Я чувствовала себя скорее спящим чудовищем, нежели красавицей, и от запаха грудинки мне стало дурно. Тошнота напомнила о вчерашнем. Очевидно, мои нервы были вконец расстроены.

— Привет, мама! Мы сделали твои любимые вафли.

— Вафли! И вы оба уже одеты. Похоже, вообще не ложились. — Не спала как раз я и чувствовала себя совершенно разбитой! Однако нужно было изображать веселье. Хотя бы ради Сэм.

Я встала, причесалась, почистила зубы, после этого мне стало полегче. И вафли оказались чудесными. Я съела целых две, чем очень порадовала Сэм.

— Правда, вкусные, мама?

— Замечательные! — Я быстро взглянула на Криса, но он был занят, убирая посуду после завтрака. — Почему вы поднялись в такую рань?

— Мне нужно быть на месте съемки в шесть часов. И, если ты по-прежнему намерена ехать в город, нам пора в машину. Я уже опаздываю. — Стоя возле раковины, он внимательно посмотрел на меня.

— Отлично. Спасибо. Пойду соберу вещи Сэм и оденусь. Буду готова через десять минут. — Хватит джинсов и рубашки. В любом случае, в городе мне делать нечего. Разве что поздравить Джо Трамино с его потрясающей прозорливостью.

В машине дочь выглядела подавленной, и я пыталась расшевелить ее и заставить петь песни, пока мы кружили по горной дороге. Я радовалась туману; он скрыл от меня великолепные пейзажи Стинсон-Бич и Болинаса, которые я покидала. Мы видели лишь небольшой отрезок пути впереди и возвышавшиеся над нами холмы, верхушки которых тонули в тумане.

В этот ранний час дорога была пустой, и через тридцать минут мы уже въехали в город. Крис остановился около крыльца нашего дома и, усадив Сэм к себе на плечи, отнес к дверям.

— Еще увидимся, цыпленок. — Казалось, она вот-вот расплачется. Но он спустил Сэм на землю и что-то шепнул на ухо, отчего ее личико вдруг расцвело.

— Хорошо, дядя Крис. До свидания. — Она побежала в дом, хлопнув за собой сетчатой дверью. А я повернулась к Крису.

— Что ты ей сказал? — Я должна была знать. Не хотела, чтобы он обманул ее, пообещав вернуться.

— Тебя не касается. Это наш с ней секрет. Для тебя у меня тоже кое-что есть. И не трать время зря, думая, что на этом всё. Потому что ясно как день — ничего еще не закончилось. Я этого не допущу. Ты меня слышишь? — Крис пронзил меня взглядом, а потом поцеловал в лоб, прежде чем отвернуться, шагнуть к автомобилю и укатить прочь.

Он сильно ошибался. Для меня все было кончено.

В девять часов я отвезла Сэм в школу и с радостью отметила, что она приняла возвращение без видимых возражений. А вскоре поехала домой распаковывать вещи.

Мне надо было позвонить во все рекламные агентства, с какими работала, и сообщить, что я снова в городе. А что потом? Рыдать? Да. Почему бы нет?

Но я просто слонялась по дому и пила кофе, а затем настало время забирать Сэм из школы, и мы отправились в зоопарк. Просто руки не поднимались разбирать эти чемоданы или браться за телефон и звонить в агентства. Слишком было тягостно и уныло. По пути домой мы с Сэм пообедали в «Хиппо», где у нас возникла небольшая стычка из-за меню.

— Но я не люблю горилл, мама! Он такие страшные!

— Сэм, это такие гамбургеры. Они назвали их гориллами.

Дочь смотрела на гамбургер с опасением, но в конце концов согласилась попробовать, пригрозив тем, что встанет и убежит, если котлета все-таки будет страшной. Естественно, страшного ничего не было, поэтому и гамбургер, и картофель фри исчезли в считаные минуты.

Возвращались домой в сумерках — этот летний день оказался неожиданно приятным. Я выкупала Сэм и уложила спать. Но я знала, что рано или поздно, но до меня дойдет: Криса больше со мной нет.

— Можно войти? — Мое сердце воспарило, когда я увидела лохматую гриву светлых волос. — Ты должна была запереть дверь.

— А ты должен был слушать, что тебе говорят. А я сказала тебе держаться подальше. — Но я была ужасно рада видеть его. Мне даже захотелось обнять Криса, обвить руками шею… Весь день его отсутствие давило на меня, будто стопудовый рюкзак за спиной.

— Какая ты вредная, Джилл. Но я вернулся бы в любом случае, потому что обещал Сэм. — И Крис с довольным видом растянулся на диване.

— Не надо было обещать.

— Завтра я отвезу вас обеих в Болинас. Я решил, что день в городе пойдет тебе на пользу.

— Да, это был хороший день. Однако мы остаемся здесь.

— В таком случае я тоже. Но это глупо — торчать тут, когда дом в Болинасе стоит пустой.

— Так пусть он не будет пустым. Возвращайся. Мне безразлично, где ты находишься.

— Неужели? — Соскользнув с дивана, Крис неспешно направился к моему креслу. Я курила сигарету, внутренне содрогаясь. — Зато, видишь ли, мне не все равно, где находитесь вы, миссис Джиллиан Форрестер. И я хочу, чтобы ты была со мной. Разве ты до сих пор не поняла? — Он уже нависал надо мной, крепко ухватившись руками за подлокотники кресла. Его лицо медленно приближалось, и я поняла, что сейчас он меня поцелует.

— Крис, не нужно! — Я отпрянула, но он наклонился еще ниже и поцеловал меня. — Прекрати!

— Нет, это ты прекрати. Сколько можно! Ладно, я согласен каяться всю следующую неделю. Однако все хорошо в меру. — Крис сгреб меня в охапку, стащил с кресла, отнес в спальню и бросил на постель.

— Крис Мэтьюс, убирайтесь из моего дома! — закричала я, вскочив, но он обеими руками легонько опрокинул меня обратно на постель. И в следующее мгновение, одним проворным движением, накрыл меня своим телом. Вот так конец отношений! Мы начали заново.

— Итак, возвращаемся в Болинас или нет? Кстати, погода отвратительная. — Лежа в постели, мы видели, что за окном снова клубился густой туман.

— Не вижу особого смысла, Крис. У меня на следующей неделе три съемки, а в пятницу приезжает Ричард, чтобы забрать Сэм. Давай останемся в городе.

— Ладно. — Он был на удивление сговорчив.

— Но я хочу остаться здесь, не на Сакраменто-стрит.

Там, где квартира Криса.

— Почему?

— На то есть причины. Не следует будоражить Сэм такими вещами, которые она точно выложит отцу. Я бы не хотела, чтобы она сказала ему, что мы бросили наш дом и переехали к тебе. В Болинасе все по-другому. А еще… Ладно, не важно. — То есть это было очень важно — для меня. Я не хотела жить там, где — как мне было наверняка известно — он уже переспал с сотней разных девиц, и с многими из них за последние три месяца. Даже в Болинасе мне все чудился кисловатый привкус. В городе, по крайней мере, я могла остаться у себя.

— По-моему, ты чокнутая. Но я согласен. Все равно у меня полно работы.

Итак, следующую неделю мы провели в городе, жили в моем доме и склеивали кусочки разбитой тарелки. Меня поразило, как это оказалось легко; впрочем, все благодаря Крису. На него невозможно было сердиться. Его очарование было неотразимо. И, самое главное, этого мужчину я любила.

В конце недели я снова собрала вещи Сэм, вытолкала Криса из нашего дома, и мы сели, поджидая Ричарда, отца Саманты. Он уже звонил мне и сообщил, что ему пришлось ехать по делам в Лос-Анджелес и в полдень, пятнадцатого июля, он прилетает в Сан-Франциско, чтобы забрать дочь. Это означало, что он появится в нашем доме часам к двум. Если Ричард что-нибудь обещал, это было всерьез. Неизменная пунктуальность моего бывшего мужа могла свести с ума.

Итак, наступило пятнадцатое июля, и он прибыл незамедлительно, в десять минут третьего пополудни. Наглаженный, наутюженный — темно-серый костюм, галстук в белую и темно-синюю полоску, белоснежная рубашка и отполированные до блеска туфли. Странно было смотреть, как Ричард входит в наш дом, и думать, что это тот самый мужчина, за которого я некогда вышла замуж и к которому каждый вечер возвращалась с работы. Он вообще был словно существом из другого мира. Наверное, и я кажусь ему незнакомкой? Ведь я больше не та Джиллиан, которую он когда-то знал.

— Она готова к отъезду. — Я следила, чтобы мой голос звучал уверенно. Даже нацепила на лицо веселую улыбку — ради Сэм. Однако мне было невыносимо видеть, как дочь уезжает на целых полтора месяца. Без нее моя жизнь станет бесцветной и пустой.

— Ты хорошо выглядишь, Джиллиан. Много загорала?

— Да. На противоположном берегу залива. — Я отвечала намеренно уклончиво, и меня снова поразила мысль, насколько бессодержательны наши с ним беседы с тех пор, как мы развелись. А о чем мы вообще говорили раньше? Честно, я не могла вспомнить.

— У меня список мест, где мы с Сэм будем находиться в следующие недели. Если ты куда-то поедешь, пошли моей секретарше свой маршрут, чтобы мы могли разыскать тебя, если срочно понадобится. — Его лицо было как натянутая маска.

— Об этом не беспокойся. Ты обо мне услышишь. Я буду звонить Сэм. — Мои слова, похоже, не обрадовали его. Я нагнулась, чтобы крепко обнять дочь и поцеловать на прощание. Она уже стояла в дверях.

— До свидания, мамочка! Пришли мне красивые открытки… и попрощайся за меня с дядей Крисом! — Я заметила, как при упоминании имени Криса глаза Ричарда округлились. Он вопросительно посмотрел на меня.

— Рада была повидаться, Ричард. Желаю приятного полета. До свидания, родная. Береги себя.

Автомобиль плавно отъехал от обочины, и я стала махать им рукой, глядя, как удаляется маленькое личико Сэм в заднем стекле салона. Она махала мне в ответ. Как же мне будет одиноко без нее!

Телефон вовсю звонил, когда я вернулась в дом, и я схватила трубку, радуясь возможности хоть с кем-то поговорить.

— Мне можно возвращаться? Большой злой волк уже ушел?

— Да. И увез Сэм. А я сейчас расплачусь.

— Я так и думал. Приеду через десять минут, и мы вернемся в Болинас, как только захочешь.

Почему-то сейчас воспоминание о девушке, с которой спал Крис, не причиняло мне прежней боли, и я действительно захотела вернуться. За ту неделю, что мы прожили в городе, кисловатый привкус исчез, и теперь я желала поскорее уехать из своей квартиры. Без болтовни Сэм здесь будет мрачно, как в пустыне.

Крис сдержал слово и через десять минут уже стоял в гостиной с двумя большими бутылками в руках.

— Я не знал, какое вино тебе нравится — красное или белое. Вот и принес оба. Хочешь выпить?

— Догадайся! Накатим как следует. — Мы выпили по два бокала красного, а потом пустились в путь. В Болинас. На сей раз вдвоем и в приподнятом состоянии духа.

ГЛАВА 9

Следующий месяц я снова прожила будто во сне. Ни у меня, ни у Криса особой работы в городе не было, и почти все время мы слонялись по пляжу или валялись в гамаке под раскидистым деревом возле дома. И любили друг друга.

За целый месяц мне лишь раз пришлось выбраться в город на съемку, а Крису — раза два. Поэтому с деньгами было туговато, но мы были счастливы. Я воспользовалась алиментами, и Крис, казалось, не возражал против моей финансовой помощи.

Восхитительное было время! Я пыталась писать картины, а Крис извел километры пленки, снимая меня в стиле ню. От Ричарда приходили краткие письма, от которых веяло холодом; в них сообщалось, что с Сэм все в порядке. Когда я звонила, дочь казалась вполне счастливой.

Эпизод с девицей в нашей постели больше ни разу не повторился, и Крис выказывал мне преданность, о какой я даже не мечтала. Джо Трамино ошибся. И мне, и Крису жизнь представлялась безоблачной, за исключением того, что однажды я перегрелась на солнце, и пару раз съела что-то несвежее. А еще частенько кружилась голова. Но я не тревожилась, поскольку в целом чувствовала себя прекрасно. Однако Крис захотел, чтобы я посетила врача.

— Джилл, а вдруг это язва? Почему бы тебе не отправиться со мной в город? Я туда поеду как раз через два дня. А о приеме ты могла бы договориться прямо сейчас.

— По-моему, это просто нервы. Но для твоего успокоения… Ладно, я поеду с тобой.

Я договорилась о приеме у врача, однако тут же попыталась выбросить это из головы. Мне не хотелось размышлять о проблемах. Жизнь была прекрасна.

— Поднимайся и сияй, как солнце.

— Который час? — Меня снова тошнило, но я не хотела признаваться в этом Крису.

— Семь тридцать. Этак мы опоздаем. Вставай, я приготовил тебе кофе. — Его деловой тон был просто невыносим. Я попыталась скрыть, как мне плохо, стараясь сдержать тошноту — меня мутило от запаха кофе.

Мы выехали в девять. Крис замешкался, разыскивая какое-то съемочное оборудование, чему я была очень рада. Мне стало полегче, но я понимала, что путешествие по головокружительному горному серпантину на пользу не пойдет. Так оно и получилось.

— У тебя больной вид, Джилл. Все в порядке?

— Конечно. Все хорошо. — Наверное, я побледнела.

— Что ж, в любом случае хорошо, что ты покажешься врачу. У моей сестры было нечто похожее, но она целый год делала вид, будто ничего не замечает. И вдруг я узнаю, что она в больнице, и у нее прободение язвы. Это не шутки.

— Она поправилась?

— Разумеется. Сестра здорова. Так что не беспокойся. Но, по крайней мере, ты будешь знать наверняка. — Действительно… по крайней мере, я буду знать. — Я все-таки хочу показать тебе дом, прежде чем мы вернемся на пляж. Может, нужно сделать там что-нибудь, прежде чем ты въедешь. Я велел также отделать комнату Сэм; надеюсь, тебе понравится. — Крис бросил на меня смущенный, взволнованный взгляд, отчего мое сердце расцвело. Как будто мы собирались пожениться. Подобное ощущение возникает у новобрачных, когда они говорят о своем будущем доме.

— Я сообщила домовладельцу, что съеду первого сентября. Он сказал, что меблированное жилье сдать не проблема, так что он не останется без жильцов. И я рада. Мне было так неловко, что я сообщила ему буквально накануне. — Мы тянули с этим разговором до последнего, однако, как сформулировал Крис, «все срослось». — Я уже считаю дни!

Перегнувшись через сиденье, Крис поцеловал меня, и мы покатили в город, болтая о пустяках и рассказывая неприличные анекдоты. Я снова чувствовала себя хорошо, и нам было вместе прекрасно.

Он высадил меня перед «Фицхью-билдинг» на Юнион-сквер на полчаса раньше назначенного. Чтобы убить время, я решила заглянуть в магазин сети «И. Магнин», который находился на противоположной стороне площади.

На углу я увидела мима и громко рассмеялась, заметив, что он пародирует мою походку. Потом нырнула в недра магазина элегантной одежды и очутилась в сказочной стране. Возник соблазн зайти в отдел мужской одежды, что располагался справа от входа, но я передумала. Все равно — что бы я здесь ни подобрала, Крис это не наденет. Ведь джинсовые рубашки тут не продавали! Улыбнувшись, я двинулась дальше, пока мое внимание не привлекли вешалки с женскими свитерами, и я принялась перебирать их один за другим.

Через двадцать минут я вышла из магазина в новом красном шелковом свитерке под горло, источая благоухание нежных духов. Все это исключительно для храбрости; почему-то у меня появилось подозрение — то, что мне предстояло услышать от врача, будет нелегко принять.

Сверившись со списком на первом этаже «Фицхью-билдинг», я нашла фамилию врача, который был мне нужен. Говард Хаас, доктор медицины, офис 312. В «Фицхью» располагались исключительно медицинские кабинеты. Пока я поднималась в лифте, мне казалось, будто я могу войти в любой из этих кабинетов и столь же благополучно выйти из них. Но у меня была назначена встреча с доктором Хаасом. Его рекомендовал мой нью-йоркский врач.

В очереди на прием сидели еще шесть или семь человек. Журналы были скучными, воздух душным, и я начинала нервничать. Да еще эти новые духи! Их запах теперь казался мне тошнотворным.

— Миссис Форрестер, проходите, пожалуйста. — Ждать пришлось недолго.

Я проследовала за медсестрой к тяжелой дубовой двери в самом конце коридора. Медсестра вошла в кабинет, и я за ней. Обстановка здесь показалась мне нарочито старомодной. Наверняка этот доктор Хаас лысый и носит очки в роговой оправе! Однако я ошибалась. На вид ему было сорок пять; похоже, все свободное время доктор играл в теннис. Слегка седеющие волосы, синие глаза; он тепло улыбнулся, пожимая мне руку.

— Не желаете ли присесть, миссис Форрестер? — Несмотря на его обворожительную улыбку, я уже подумывала ответить отрицательно. Но разве у меня был выбор?

— Спасибо. — Я казалась себе школьницей, стоявшей перед директором в новой школе.

— Давайте сначала ознакомимся с вашей историей, а потом вы объясните, в чем проблема. Если, конечно, таковая действительно имеет место. — Он снова улыбнулся, и я начала припоминать, чем болела за свою недолгую жизнь. Стоило ли оно упоминания? Удаление миндалин в возрасте семи лет, частые ушные боли в детстве, да еще Сэм. — У вас, похоже, завидное здоровье. Итак, зачем же вы ко мне пришли?

Я рассказала ему про головокружения, тошноту и слабость. Доктор кивал, однако ничего не записывал. Ему уже все было ясно.

— Когда у вас в последний раз были месячные?

— Месячные? — Я уже думала об этом, но боялась признаться себе. — Несколько недель назад. По крайней мере, мне так кажется. — Я боялась, что упаду в обморок.

— Вам так кажется? То есть вы не уверены? — Он смотрел на меня, как на полную дуру.

— Нет. Я уверена, что так и было. Но они продолжались лишь несколько часов.

— Это вас удивило?

— Да.

Его тон мог бы меня позабавить, однако мне было не до смеха. Он говорил со мной, как с юной девушкой с задержкой развития. Тщательно подбирал слова, и они отскакивали от поверхности его стола, словно теннисные мячики, пущенные расчетливой, уверенной рукой.

— А предыдущие месячные?

— То же самое. Но я решила, что это из-за смены климата. Или из-за стресса. Или чего-то еще.

Жалкие отговорки.

— Однако месячные у вас все-таки были?

— Да. — Я хотела добавить «сэр», но сдержалась. Доктор заставил меня сгорать от стыда. А еще мне стало страшно.

— А грудь? Вы заметили какие-нибудь изменения? Например, набухание?

Ничего я не заметила и так ему и сказала.

— Хорошо. Давайте посмотрим.

Он снова просиял ослепительной улыбкой, а я начала мысленно молиться. Но поздно! Вся эта история с походом к врачу смахивала на то, как наудачу проверяешь список сдавших и проваливших экзамен, понимая, что совершенно не готовилась. Однако надежда есть всегда! По крайней мере, я надеялась.

Итак, доктор Хаас посмотрел. И увидел. Я была на втором месяце беременности. Может, там были все два с половиной. Кошмар.

— Мои поздравления, миссис Форрестер. Думаю, малыш появится на свет в марте.

Поздравления?

— Мы проведем полный анализ — формальность, на всякий случай. Хотя какие сомнения? Вы беременны. — Он улыбнулся.

— Но я… невозможно… да, доктор, спасибо. — Я поведала ему про удаление миндалин, но забыла сообщить, что больше не замужем. Мои поздравления! Вот еще.

Доктор Хаас велел мне снова прийти на прием через месяц, и я полетела вниз в лифте, точно камень, брошенный в бездонную шахту. По крайней мере так я себя ощущала. А что я скажу Крису? Он собирался встретить меня у входа. Я бросила взгляд на наручные часы — судя по всему, Крис уже минут десять дожидается меня. Но, может, его там не будет? При этой мысли я немного приободрилась. Вдруг он забыл? Вдруг… Я решила, что сообщу ему, когда мы вернемся в Болинас, сядем под деревом возле нашего дома, и снова воцарится мир и покой.

Едва выйдя на улицу, я увидела, что Крис ждет меня, и мое сердце ушло в пятки. Мне захотелось расплакаться. Я открыла дверцу машины села рядом с ним и попыталась улыбнуться:

— Привет!

— Что сказал доктор?

— Я беременна.

— Ты… что? — Дальнейший обмен репликами, пока мы пробирались через пробки делового центра, был словно из комедии про Лорел и Харди. Совсем не то я планировала, но ситуация вообще вышла из-под моего контроля. — Подожди, Джилл. Ты же предохраняешься.

— Да, конечно, я предохраняюсь. И все-таки я беременна. Мои поздравления.

— Ты сошла с ума?

— Нет. Это сообщил врач.

— А ты сказала ему, что не замужем? — Крис даже побледнел.

— Нет. Забыла.

— Ничего себе.

У меня вырвался истерический смешок. Но я взглянула на него и сразу пожалела о своей неуместной веселости. Казалось, Крис готов был взорваться.

— Какой у тебя срок? — спросил он.

— Два или два с половиной месяца. Послушай, Крис… Мне очень жаль… Я же не нарочно. Я предохранялась.

— Ладно. Но ты меня просто убила. Разве ты ничего не поняла, когда у тебя была задержка? И почему, черт возьми, ничего не сказала мне?

— У меня шли месячные… типа того.

— Типа того? Не верю своим ушам!

— Кстати, куда ты меня везешь? — Мы уже четверть часа бесцельно кружили по Маркет-стрит.

— А я знаю? — Крис поглядел в зеркальце заднего обзора, а потом на меня. Неожиданно его лицо прояснилось. — Придумал! Мы едем в Сан-Хосе.

— В Сан-Хосе? Зачем? — Может, он хочет придушить меня и выбросить мой труп где-нибудь на полуострове?

— В Сан-Хосе есть одно заведение — Центр планирования семьи, и они делают аборты. Там работает мой приятель.

— Браво.

Путь до Сан-Хосе мы проделали в гробовом молчании. Украдкой бросали друг на друга взгляды, но не обмолвились ни словом. Наверное, Крис не хотел, а я боялась. У меня было такое чувство, словно я совершила гнуснейшее преступление.

Приятель Криса оказался очень любезным. Записал нужную информацию и сказал, что позвонит. Я побрела обратно к машине, ощущая себя одинокой и несчастной. Меня тошнило. Дорога в Сан-Хосе отняла у нас полтора часа, и возвращаться домой предстояло по пробкам, а нам в конце концов нужно было доехать до Болинаса! У меня не было сил даже размышлять об этом. И я не хотела думать про аборт. Все, что угодно, только не это.

По пути в Сан-Франциско Крис пытался завести шутливый разговор, но мне было больно слушать его. Я видела, что он приободрился. Испытал настоящее облегчение оттого, что сумел оперативно принять меры, чтобы выпутаться из ситуации. А я умирала от отчаяния.

— Крис, останови машину. — Мы только что выехали из Южного Сан-Франциско.

— Здесь? Тебе плохо?

— Да. То есть нет. Просто останови машину. — Он встал на обочине и поглядел на меня с тревогой, а я посмотрела ему в глаза. — Крис, я буду рожать.

— Сейчас? — Он едва не сорвался на крик. Похоже, его расстроенные нервы были на пределе.

— Нет, не сейчас. В марте. Я не хочу делать аборт.

— Что?

— Что слышал. Я собираюсь родить этого ребенка. Я не прошу тебя на мне жениться, но и ты не проси меня отказаться от него. Я не откажусь.

— Но почему? Ради бога, Джилл, почему? Тогда нам конец. Не говоря уж о том, во что превратится твоя жизнь. У тебя уже есть ребенок, зачем еще один?

— Потому что я тебя люблю и хочу, чтобы у меня было твое дитя. И считаю, что поступаю правильно. Когда двое любят друг друга настолько, чтобы жить так, как жили мы с тобой, тогда это преступление — не завести ребенка, плод этой любви. Ничего не могу с собой поделать, Крис. У меня нет выбора. — Я смотрела на него, и мои глаза наполнялись слезами.

— Ты серьезно?

— Да.

— Господи. Что ж, поступай так, как лучше для тебя. Мы поговорим об этом. Но ты слишком много на себя берешь, Джилл!

— Знаю. Если я избавлюсь от ребенка, то мне будет только хуже. Останешься ты со мной или нет, но я хочу его родить.

— Ладно, малышка. Решать тебе. — Крис завел мотор, и мы помчались в направлении города, не сказав больше ни слова.

ГЛАВА 10

Мы приехали в Болинас ночью. Не заезжали на Сакраменто, где предполагали посмотреть дом. Не тратили времени на еду. И почти не разговаривали. Но я слишком устала, и мне было безразлично. У меня выдался тяжелый день. Я рухнула в постель и провалилась в сон.

На следующее утро, перевернувшись на другой бок, я увидела, что Крис лежит, уставившись в потолок, и выражение лица у него самое несчастное.

— Крис… Честно, мне очень жаль. — Между прочим, я вовсе не жалела. Только духу признаться в этом у меня не хватало.

— Не надо сожалеть. Может, по-своему ты и права. Насчет ребенка.

— А по-твоему?

Он перевернулся на бок и, приподнявшись на локте, долго смотрел на меня, прежде чем ответить.

— Нет, Джилл. Только не для меня. Но ты вчера сказала, что это не имеет значения. Ты и сейчас так думаешь?

— Да. — Мой голос дрогнул, упав почти до шепота. Крис меня бросает. — Мы расстаемся?

— Нет. Ты уезжаешь в Нью-Йорк.

Мое сердце упало. Мне захотелось закричать, заплакать или умереть. Но я не хотела возвращаться в Нью-Йорк.

— Крис, я туда не вернусь. Ты можешь меня бросить, но я туда не вернусь.

— Джилл, тебе придется уехать. Если ты хоть немного любишь меня. Ты вообще делаешь что хочешь. Значит, ты задолжала мне одно желание. — Крис рассуждал весьма здраво, однако его доводы не убеждали.

— При чем тут мое возвращение в Нью-Йорк? А что потом? Я тебя больше никогда не увижу? — О господи!

— Я буду приезжать. Джилл, я люблю тебя по-прежнему. Но я не вынесу, если ты останешься здесь. Ты будешь ходить с животом, и все узнают. Джилл, мы работаем в одном бизнесе! Разве ты не понимаешь, что в курсе будут все? Уж Джо Трамино об этом позаботится. Да мало ли сплетников. — В его голосе звучали горечь и печаль.

— А кому какое дело? Ладно, допустим, у нас ребенок. У многих есть дети. И ведь мы любим друг друга. Так из-за чего шум? Или ты вдруг стал таким добропорядочным, что полагаешь, будто дети должны появляться только в законном браке? Это чушь, полная чушь. И тебе об этом известно.

— Нет. Кроме того, я буду чувствовать себя виноватым. Ты же видишь, я прихожу, ухожу, временами вообще исчезаю. Я не всегда буду таким, но сейчас мне это необходимо. По крайней мере, мне нужно знать, что я свободен и могу делать то, что хочу. А если ты будешь сидеть рядом с унылым лицом и огромным животом, я сойду с ума.

— Значит, я не буду делать унылое лицо.

— Не получится. И это не твоя вина. Я думаю, ты молодец. На твоем месте я бы от него избавился. Прямо сегодня.

— Что ж, мы с тобой разные, вот и все.

— Ты сама это сказала. Послушай, я с самого начала предупреждал, что ответственность взрывает мне мозг. А что, по-твоему, этот ребенок? Это долг, который вяжет по рукам и ногам.

— Крис, что ты хочешь от меня услышать?

— Я хочу, чтобы ты вернулась домой. И ты поедешь, даже если мне придется затолкать тебя в самолет силой. Ты уже предупредила домовладельца, что съезжаешь, значит, только и осталось, что позвонить в грузовую компанию, собрать вещички и сесть в самолет. Именно это ты и сделаешь, даже если мне придется сунуть кляп тебе в рот и связать. И даже не трудись со мной спорить. Без шансов. У тебя две недели. Можешь прихватить еще пару дней и пожить это время у меня, но не дольше. Возвращайся в Нью-Йорк, и у нас еще может что-нибудь получиться. А если останешься в Сан-Франциско, тогда все кончено. Я никогда тебе этого не прощу. Я всегда буду думать, будто ты осталась, чтобы доставать меня. Так что сделай мне одолжение… уезжай.

Крис вышел из комнаты, а я уткнулась в подушку, задыхаясь от рыданий. И через несколько минут услышала шум отъезжающей машины.

Вечером Крис вернулся, но решение он уже принял. Я должна была уехать. И к концу недели я знала, что уеду. По-иному не получалось. Крис сумел убедить меня. И его наигранная веселость в те дни перед моим отъездом была самой большой жестокостью по отношению ко мне. Ничего хуже быть не могло. Он был таким добрым и любящим, каким я его никогда не видела. А я любила его еще сильнее, чем прежде. В эти несколько недель Крис разбил мне сердце, но я почему-то все равно его любила. Таким уж он создан. Разве можно его винить? Вскоре мне начало казаться, будто это я поступила с ним несправедливо, когда приняла то решение. И, главным образом, тем, что взяла и забеременела. Но у меня не было выбора. Моя добродетель требовала, чтобы ребенок родился.

Когда отец привез Сэм обратно, Крис помог мне сообщить дочери, что мы уезжаем, и собственноручно упаковал мои вещи. Он не полагался на удачу. Вероятно, тогда Крис Мэтьюс и любил меня, но этим поступком высказался яснее ясного. Он хотел, чтобы я уехала. И я должна была уехать.

Время, казалось, растянулось на тысячу дней. Но он пришел, этот ужас последнего дня. Прости-прощай. Это становилось просто невыносимо, однако хуже всего была последняя ночь.

— Доброй ночи, Крис.

— И тебе тоже… Джилл, ты понимаешь, что я не хочу так с тобой поступать, но не могу иначе. Может, мне тоже хочется, чтобы ты оставила этого ребенка, но я пока не уверен. Наверное, со временем я смогу это принять. А сейчас я чувствую себя законченным сукиным сыном.

— Ты не виноват, что все так по-дурацки получилось.

— Да, действительно, по-дурацки. Извини, что ты из-за меня забеременела. Черт, лучше бы…

— Не надо, Крис. Я-то не жалею. Я рада, даже если…

— Зачем тебе этот ребенок, Джилл?

— Я уже объясняла. Я хочу, чтобы ты всегда был рядом. Вот и все. У меня нет выбора.

Мы лежали в темноте, держась за руки, и мой мозг продолжал лихорадочно работать. «Это наша последняя ночь. Последний раз, когда я лежу в его постели. Все кончено…» Я знала, что Крис никогда не приедет в Нью-Йорк, ведь он ненавидит этот город. Крис не захочет видеть своего ребенка. Какой ему тогда смысл приезжать?

— Джилл, ты плачешь?

— Н-нет. — Но меня уже душили рыдания.

— Не плачь. Пожалуйста, не плачь, Джилл. Я тебя люблю. Пожалуйста. — Мы лежали обнявшись и плакали. В последний раз. В последний… — Прости меня, Джилл!

— Все в порядке, Крис. Все будет отлично.

Вскоре он заснул в моих объятиях, этот мальчик, которого я так любила, мужчина, который любил меня и теперь сожалел, разбил мне сердце и предал меня. В наши лучшие времена он наполнял мое сердце таким восторгом и счастьем, каких я не знала прежде. Кристофер Мэтьюс, взрослый ребенок! Красавец мужчина с душой мальчишки. Мужчина, скакавший по пляжу на неоседланной лошади в тот день, когда мы встретились. Разве я могла стать для него ярмом? Знаю, мне следовало настоять на своем. Но я не осмеливалась.

Я лежала без сна, пока не начало светать, а потом свернулась калачиком, уткнулась в спину Криса и заснула, слишком измученная, чтобы плакать. Наша последняя ночь завершилась. Наступил конец.

ГЛАВА 11

— Да послушай! Не смотри на меня так. Очень хорошо, что ты вернёшься в Нью-Йорк. У тебя там много друзей. И я приеду всего через пару месяцев. Джилл, я не собираюсь объяснять тебе снова и снова и не хочу даже стоять рядом, пока ты носишь эту маску вселенской скорби.

Мы стояли в аэропорту, и у Криса был вид Христа, идущего на Голгофу. Его грызла совесть? И в этом тоже я виновата?

— Хорошо, извини. Ничего не могу с собой поделать. Я… — Черт. Какой в этом смысл? — Я вернула тебе ключ от дома в Болинасе?

— Да. Ты взяла с собой лыжные ботинки? Вчера я видел их в саду. По-моему, классные. Не надо их бросать.

Какой хороший мальчик, Крис. Практичность — безопасная тема, не так ли?

— Я их взяла.

Я посмотрела на Криса, и он ободряюще мне улыбнулся — мол, умница, раз уезжаешь. Это была такая игра. Добрый дядюшка Крис провожает тетушку Джиллиан в аэропорту, и она не устраивает истерик. Вот так. Улыбнитесь, сейчас вылетит птичка. Интересно, подумала я, для кого мы разыгрываем эту сцену? Для пассажиров в аэропорту, друг для друга? Или хотим обмануть самих себя? Мы были воплощением всех «несчастливых концов», какие только можно найти в книгах, и тем самым все испортили. Даже не пытаясь протянуть друг другу руки, просто тянули время перед посадкой в самолет.

Тихий голос Криса, ничего не значащие слова и пустые улыбки твердили об одном: «Не внушай мне чувство вины», — и мое измученное лицо словно кричало в ответ: «Я тебя ненавижу»!

— Я положила твой дождевик на заднее сиденье.

— Хорошо.

— А где Сэм? — Я взвилась от паники. Этим утром мои нервы были на пределе.

— Расслабься. Она вон там, играет с мальчиком. Не сходи с ума, Джилл. Все будет хорошо.

— Разумеется. — Я кивнула, глядя себе под ноги и стараясь не ляпнуть какую-нибудь глупость. — Вечером я тебе позвоню, как доберемся до места.

— Почему не подождать до воскресенья? Тариф на связь будет дешевле. Мы же не можем взять в привычку созваниваться каждый день, — говорил Крис, глядя куда-то поверх моего плеча.

— Не каждый день. Просто я подумала — тебе ведь захочется узнать, что мы добрались благополучно. — В моем голосе уже зазвучали раздраженные ноты.

— Если самолет упадет, я об этом узнаю. Устраивайся на новом месте, потом через пару дней позвони.

Я снова кивнула, исчерпав все темы для беседы.

— Хочешь жвачку?

Я покачала головой, отвернулась и заплакала. Женщина, которая стояла за мной в очереди, наверное, сочла меня ненормальной. Но я больше не могла видеть Криса. Это было выше моих сил.

— Просим пассажиров с зелеными посадочными талонами «Американских авиалиний», рейс сорок четыре назначением в Нью-Йорк, пройти на посадку в самолет, выход Д, ворота двенадцать. Просим пассажиров…

— Твой рейс.

Я судорожно вздохнула, ища глазами Сэм.

— Знаю. Мы можем подождать. Слишком много народу… нет смысла торопиться.

— Нет смысла тянуть, Джилл. Если пора идти, значит, пора.

Вот спасибо, мистер Мэтьюс, сукин ты сын… но я послушно кивнула, пытаясь сдержать рыдания.

— Я… да… о господи, Крис!

Я вцепилась в его куртку, в последний раз коснулась ладонью его щеки и отвернулась, ничего не видя из-за слез. Мне хотелось кричать, выть, упасть на колени, уцепиться за хромированную стойку авиакомпании — только бы прекратить все то, что происходило вокруг без моего согласия. Я хотела остаться. О-о боже, как же я хотела остаться! И еще мечтала, чтобы Крис обнял меня, но он этого не сделал. Крис знал — протяни он ко мне руки, и моя решимость покинет меня, и я вообще никуда не уеду.

— Сэм, неси своего мишку и возьми маму за руку.

Я схватила наши плащи, ладошка Сэм скользнула в мою ладонь, и толпа повлекла нас к самолету. Я чувствовала, как злится Крис за то, что я устроила спектакль. Плевать. Никогда я не ощущала себя такой одинокой и несчастной, как сегодня. Я теряла то, что любила и хотела больше всего на свете. Увижу ли я Криса когда-нибудь? Еще не уехав, я уже тосковала по нему. Любя и ненавидя одновременно.

— Крис…

— До свидания, Джилл, мягкой тебе посадки. Поговорим в воскресенье.

Я отвернулась, сжала руку Сэм и направилась к выходу вместе с остальными пассажирами. Между нами и Крисом было уже человек десять, но я смотрела прямо перед собой, не желая снова оглядываться назад на то, чего все равно не увижу.

— Джилл! Джилл!

Я остановилась среди людского потока и обернулась, чтобы его увидеть. Люди шли мимо, толкали нас с Сэм, но я должна была его увидеть! Должна!

— Джилл! Я тебя люблю!

Он все-таки сказал. Он все-таки сказал! Вот из-за чего я продолжала любить этого мужчину! Ах, это противоречие последней минуты, когда мое сердце падало в его ладонь прежде, чем успевало рухнуть на пол ванной и разбиться вдребезги.

— Пока-пока, дядя Крис! Пока! Мамочка, можно мне будет посмотреть кино в самолете?

— Наверное. — Я оглядывалась на Криса, и сейчас наши глаза сказали то, чего мы не смогли сказать другу утром. Так было проще.

— Мамочка…

— Позднее, Сэм. Пожалуйста.

Нас, как овец, загнали в самолет, и вскоре Сан-Франциско остался далеко внизу, стремительно уменьшаясь, пока не исчез. Как Крис.

ГЛАВА 12

В полете Саманта вела себя как ангел. Самолет был забит под завязку, еда была отвратительной, а я словно онемела. Контузия, психическая травма. Я сидела, откинувшись на спинку кресла, в положенное время кивала стюардессе или качала головой, старалась улыбаться дочери и делать вид, будто слушаю ее болтовню. Мой мозг словно умер в аэропорту Сан-Франциско, и где-то в груди был орган, который назывался сердцем. Но я ощущала его скорее как арбуз. Интересно, что случится, если я вдруг встану? Может, оно вывалится наружу?

Мы провели в Сан-Франциско почти восемь месяцев, а теперь возвращались в Нью-Йорк. Почему? Глупый вопрос. Я знала почему, но не хотела верить в происходящее. Я возвращалась в Нью-Йорк, потому что забеременела, и Крис не пожелал, чтобы я находилась рядом. Но по какой причине? Вот об этом мне думать не хотелось. Правда могла оказаться слишком болезненной. Как и мысль, что он будет делать теперь, когда меня нет. Познакомится с кем-нибудь? Влюбится? Поселит у себя новую девушку?

Крис сказал, что приедет в Нью-Йорк, но приедет ли? Мне не верилось. Точнее я знала, что он не приедет. Итак, каков итог? Я одинока. Беременна. И возвращаюсь в Нью-Йорк.

Первые три часа пятичасового перелета в Нью-Йорк я провела в безмолвных стенаниях. Четвертый — проспала. А на пятый начала закипать. К черту этого Криса. Пропади все пропадом.

Я возвращалась в Нью-Йорк и собиралась выжать из него по максимуму. Схвачу этот город за горло и буду держать, пока он не даст мне то, чего хочу. На Крисе Мэтьюсе свет клином не сошелся, и теперь, когда самолет описывал низкий круг над огнями Лонг-Айленда, я поняла, что радуюсь возвращению. Пусть Сан-Франциско красив, полон безмятежности и солнечного света, но и Нью-Йорку есть, что предложить. Кипучая энергия! Словно живой организм, этот город дышал, внушая тебе желание вскочить и ринуться в бой. Если угодно, Нью-Йорк пронизывала музыка, собственный ритм — тяжелый, гипнотический, сокрушительный, и я почувствовала его в то мгновение, как шасси самолета коснулись посадочной полосы.

— Мамочка, мы прилетели?

Я улыбнулась дочери и кивнула. Взяла маленькую теплую ладошку Сэм в свою и выглянула в иллюминатор, в неизвестность, где не было ничего, кроме голубых сигнальных огней. Но я-то знала, что лежит там, на противоположном берегу реки. Мы вернулись в Нью-Йорк и собирались использовать этот шанс.

Мы вышли из самолета и направились в зал выдачи багажа. Внезапно у меня возникло желание схватить наше барахло и бежать на мост, чтобы охватить взглядом восхитительную панораму. Я хотела видеть и слышать этот город, вдыхая его запахи. Я хотела убедиться, что Нью-Йорк по-прежнему стоит на месте и ждет нас.

— Мама, а где сегодня мы будем спать? — Саманта сжимала в руках своего плюшевого мишку, взволнованно глядя на меня.

Неожиданно меня осенила идея.

— Увидишь. Мы остановимся в одном особенном месте.

Я заскочила в телефонную будку, нашла в справочнике номер и набрала. У Саманты и Джиллиан Форрестер изменились планы.

Квартира, в которой мы жили раньше, была сдана. Я предупредила жильцов, что возвращаюсь, и у них был месяц на сборы. Но так как уведомление я отправила лишь две недели назад, оставшиеся две недели нам предстояло жить в каком-нибудь отеле. Я заранее выбрала тихий, респектабельный и недорогой отель неподалеку от нашего прежнего места жительства. Но к черту. Ведь мы в Нью-Йорке! К черту тишину и респектабельность. Уж две-то недели можно себе позволить.

— Куда ты звонила, мамочка?

— Туда, где мы будем жить. Тебе там понравится. А через две недели переедем в нашу квартиру.

Я поняла, что дочери необходимо это слышать. Наверное, я нуждалась в грандиозной авантюре, чтобы вытащить себя из депрессии, но ее спасением сейчас стало бы что-то родное и знакомое. Да, все правильно. Мы обе получим то, что нам нужно. Сначала две недели для меня. А потом дочь благополучно переедет домой.

Когда мы наконец явились получать багаж, наши чемоданы бесцельно крутились на ленте транспортера. Я нашла носильщика, который должен был донести их до такси.

— Куда, леди? — Это был типичный нью-йоркский таксист, с потухшей сигарой, торчавшей из складок физиономии, покрытой двухдневной щетиной.

— В отель «Ридженси», пожалуйста. Угол Шестьдесят первой и Парк-авеню.

Я откинулась на спинку сиденья, мои глаза сияли. Сэм села мне на колени, и мы помчались в город. Наш город, мой и Саманты. Да, этот город нам подходит. И он будет принадлежать нам, как раньше.

ГЛАВА 13

В типично нью-йоркском стиле мы мчались в город очертя голову. Перескакивали с полосы на полосу, распугивая прочих водителей. Сэм это не впечатлило, зато у меня возникло восхитительное, головокружительное чувство, будто катаешься на американской горке, истерически хихикая, а окружающий мир проносится мимо, превращаясь в расплывчатую массу огней и неясных очертаний.

Мы проехали по мосту Куинсборо, вниз по Шестидесятой улице, встали на светофоре на углу Шестидесятой и Третьей. Вот оно, представление начинается! Длинноволосые стиляги сидели на террасе ресторана «Желтые пальцы», критически разглядывая друг друга и прохожих. Облегающие и просвечивающие свитера на девушках, а брюки молодых людей на грани непристойности; во всем виден точный расчет, чтобы шокировать, однако остаться в границах дозволенного. Я отметила и блестящие серьги, и браслеты, и африканские парики, и броскую косметику на лицах — все эти мелкие детали, которых не увидишь в Калифорнии. Там на подобное никто не осмелится, зато как это по-нью-йоркски! Через дорогу громадное здание универсального магазина «Блумингдейл», как стена каньона, а между ним и рестораном бурный поток уличного движения. Гудящие клаксоны, битые крылья, да еще фургон компании электротоваров «Эдисон», застрявший, к развлечению водителей и пешеходов. И всю улицу заливали огни — вывески ресторанов, магазинов, кинотеатров и уличной рекламы, и это ощущение огромного города мгновенно пленило меня. Мы повернули направо, на Третью авеню, проехали несколько кварталов в направлении центра в потоке других машин — они зажимали нас с боков, висели на хвосте и внезапно ускорялись, чтобы успеть проскочить на зеленый. Потом налево, к Парк-авеню, на которую мы попали, обогнув по кругу островок зелени в центре. Визг тормозов — это автомобиль остановился перед нашим отелем. Я обрадовалась — как хорошо, что сделала этот звонок из аэропорта! «Тихий» отель меня бы сейчас убил. А вот этот — то, что нужно. Роскошный «Ридженси».

Швейцар в ливрее помог нам выйти из такси и улыбнулся Сэм. Двое мальчишек-коридорных поспешили схватить наши чемоданы. Я расплатилась с водителем и не поскупилась на чаевые, точно сорила шоколадками на Хеллоуин. Ах, какая разница! Оно того стоило.

Вращающаяся дверь втолкнула нас внутрь, дочь вцепилась в мою руку. Мы очутились возле стойки. Она была огромной, словно алтарь в стиле барокко, сплошь мрамор и позолота.

— Добрый вечер, мадам. Чем могу служить? — На портье были смокинг и черный галстук-бабочка. Он говорил с французским акцентом. Превосходно.

— Добрый вечер. Я миссис Форрестер. Я заказала номер по телефону час назад. Номер на двоих, с двумя кроватями.

Привстав на цыпочки, Сэм выглянула из-за края стойки, и портье улыбнулся нам.

— Да. Действительно. Но, сожалею, мадам, вышло небольшое недоразумение…

О-о, только не это. Нет номеров! И я почувствовала себя Золушкой, которая мгновенно из принцессы в кружевах и атласе снова стала замарашкой.

— Какое недоразумение? По телефону мне ничего не сообщили. — Я старалась сохранить повелительный тон. Портье не должен видеть, как я разочарована!

— Просто у нас нет свободных двухместных номеров, мадам. Я полагал, что вы согласитесь взять до утра два соседних одноместных, однако теперь вижу, что это не совсем подходит для мадемуазель. — Он кивнул Сэм и снова улыбнулся. — Конечно же, ты захочешь спать вместе с мамой. — Я была готова согласиться хотя бы на одноместные, но портье продолжил: — Однако могу предложить кое-что получше. У нас есть один свободный люкс. Несколько просторнее, чем вы хотели.

И намного, намного дороже. Такую прорву денег на баловство я потратить не могла. Люкс? Ни в коем случае.

— Но, если позволите, я бы внес изменения в ваш счет. Поскольку по телефону вам был обещан номер на двоих, мы выставим вам именно эту сумму. Надеюсь, мадам понравится люкс. Это один из наших лучших номеров.

— Очень любезно с вашей стороны. Спасибо.

Я одарила его сияющей улыбкой и с удовольствием отметила, что парень был просто ошеломлен. Похоже, не совсем растеряла свой шарм. И еще я порадовалась, что на мне было то черное платье, что я купила летом в «Магнине». По крайней мере, оно соответствовало здешней обстановке. Когда лифт плавно возносил нас на двадцать седьмой этаж, я ощущала себя исключительно важной персоной.

— Сюда, пожалуйста!

Мы шли за коридорным, который нес наш багаж. Я казалась себе совершенно потерянной; уверена, что и Сэм тоже. Коридор с его бежевыми стенами был бесконечным. Ступая по толстой красной ковровой дорожке, мы шагали мимо столиков в духе Людовика XV, с мраморными столешницами, которые были расставлены на уважительном расстоянии друг от друга, и мимо дверей с массивными бронзовыми ручками. Эти двери были скромно отмечены маленькими золотыми цифрами.

Молодой человек отпер дверь в дальнем конце коридора, и она распахнулась настежь. 2709. Это для нас. Класс! Это был угловой номер с отличной панорамой на Нью-Йорк. Высотки сияли огнями, вдали виднелся Эмпайр-стейт-билдинг, а ближе к нам возвышались небоскребы компаний «Пан американ» и «Дженерал моторс». Далеко внизу элегантная Парк-авеню простиралась длинной серо-зеленой лентой, подмигивающей огоньками светофоров. Небоскребы будто прорезала Ист-Ривер, и широкое пространство между нами и краем водной глади было занято уютными домиками жилой застройки Восточных Шестидесятых улиц. О большем я не могла и мечтать.

Коридорный скромно удалился после того, как я поблагодарила его и выдала очередные щедрые чаевые. Теперь можно было осмотреться. Комната была выдержана в желто-белых тонах: толстые ковры, богатые ткани обивки, плотные атласные шторы, и на всем отпечаток респектабельной роскоши. Возле двери располагались бар и крошечный кухонный уголок с обеденной зоной, напротив — огромная стойка с мраморной столешницей. У меня возникло чувство, будто я должна была совершить здесь нечто грандиозное. Например, выписать чек на четыреста тысяч долларов.

Спальня была нарядной и уютной. Мебель в стиле французского Прованса, обои и покрывала с узором из крошечных цветочков, а еще огромный букет свежих цветов. Какая роскошь! А ванная! Ах, эта ванная! Просто мечта. Все из парижского фарфора, мрамора и бронзы. Махровые полотенца, ванна глубиной фута три. А еще гардеробная, которая казалась будуаром французской маркизы.

— Сэм, тебе нравится? — Я улыбалась, упиваясь небывалой удачей.

— Нет. Я хочу в Сан-Франциско. — Две большие слезы скатились по ее щекам, и я почувствовала, что время остановилось. Бедняжка Сэм.

— Милая… Я знаю… и я тоже. Но некоторое время мы поживем в Нью-Йорке. А потом когда-нибудь вернемся. Но нам и тут будет хорошо. Ты снова пойдешь в свою школу и… — Мои доводы звучали неубедительно. Меня уже грызла совесть за то, что я радовалась возвращению в Нью-Йорк. У дочери был такой несчастный вид, будто ее предали.

— Можно мне сегодня спать с тобой?

— Конечно, милая. Хочешь есть?

Сэм покачала головой и плюхнулась на краешек постели, по-прежнему не выпуская из рук плюшевого мишку. Портрет воплощенного отчаяния.

— Хочешь молока с печеньем?

Вдруг это поможет?

Я схватила телефонную трубку — обтекаемые линии, элегантный бежевый цвет; потом изучила маленькую карточку на телефоне и нажала нужные кнопки. Обслуживание номеров? Я заказала печенье с молоком для Сэм и бокал шампанского для себя. Я еще не забыла атлас и кружева. Золушка все еще находилась на балу.

Когда принесли огромный поднос под розовой льняной салфеткой, Сэм устроилась у меня на коленях. Она грызла печенье и медленно тянула молоко, а я с жадностью выпила шампанское. Ну и сцена, если посмотреть со стороны!

— Дорогая, пора спать!

Дочь сонно кивнула. Безропотно позволила снять с себя одежду и забралась в постель.

— А мы скоро поедем обратно?

— Посмотрим, дорогая. Посмотрим…

Ее глаза уже закрывались и вдруг снова распахнулись. Дочь бросила на меня пронзительный взгляд:

— Завтра, как только проснусь, я напишу письмо дяде Крису!

— Отличная мысль, Сэм. Но теперь давай спать. Сладких снов!

Ее веки сомкнулись опять, и я улыбнулась. Маленькая фигурка дочери казалась особенно хрупкой в этой огромной постели. Завтра она «напишет» Крису, то есть нацарапает что-то огромными каракулями… для него лично.

Я погасила свет в спальне и вернулась в гостиную. В руке по-прежнему бокал с шампанским, а в голове картина — спящая Саманта в моей постели… и Крис тоже.

Сцена в аэропорту Сан-Франциско была такой далекой — будто с тех пор миновала тысяча лет. Наши дни в Калифорнии теперь представлялись смутным сном. Я смотрела на огромный город, который свернулся у моих ног, точно дракон, и гадала: а вернемся ли мы в Калифорнию? То есть захочу ли я вообще вернуться? Чтобы меня околдовать, Нью-Йорку хватило часа. Покорительница других миров, я мечтала завоевать свой собственный. Вступить с Нью-Йорком в схватку и выйти из нее победительницей. И не важно, какую цену мне придется заплатить.

ГЛАВА 14

— Доброе утро, мадемуазель! Как вам спалось? — На сей раз я проснулась раньше дочери.

— Хорошо. — Сэм сонно взирала на меня; она явно была в замешательстве.

— Мы в отеле. Помнишь?

— Да. Я хочу написать письмо дяде Крису. — Она действительно ничего не забыла.

— Вот и умница. Но у нас на сегодня много дел. Поэтому вставай. А вскоре мы пойдем гулять.

Сначала я должна была сделать несколько звонков. Я поговорила с жильцами моей квартиры — нужно было убедиться, что они съедут вовремя. Затем школа для Сэм. Мы приехали как раз к началу учебного года, да только по стандартам Нью-Йорка заявление следовало подавать еще год назад. Плохо дело! Но я знала — если потрудиться и обзвонить побольше школ, одна из них точно примет мою дочь. И оказалась права. Школа находилась ниже по той же улице, что и отель, и я договорилась, что после обеда мы вместе с Сэм придем ее посмотреть.

Я также обзавелась няней. А вскоре настало время уладить еще одно дело. Работа. И я опасалась, что ее мне будет найти непросто. За тот год, что я прожила в Сан-Франциско, экономический спад привел к тому, что вакансий почти не было. Мой опыт ограничивался рекламой и работой в журнале. Но, если верить аналитическим отчетам, попадавшимся мне на глаза, именно в этих сферах было труднее всего найти работу. И я так долго отсутствовала! Перед отъездом трудилась в журнале «Декор», но у меня почти не было надежды пристроиться туда снова. Конечно, оставалась возможность работать «свободным художником», как в Калифорнии. Однако я понимала, что в Нью-Йорке этим не проживешь. Здесь жизнь обходилась дорого. В общем, «Декор» оставался моей единственной надеждой. По крайней мере, стоило попытаться. Может, Ангус Олдридж, главный редактор, что-нибудь придумает? Или у него на примете есть место в каком-нибудь другом журнале? От меня не убудет, если я позвоню.

— Пожалуйста, соедините с Ангусом Олдриджем. Это миссис Форрестер. Джиллиан Форрестер. Я подожду.

Ангус Олдридж был обаятельным, элегантным и опытным редактором. Дорогущие костюмы от Билла Бласса, приветливая улыбка и проникновенный взгляд, который негласным посылом «я все знаю» наповал разил провинциальных барышень. Ангусу было тридцать девять лет, в отпуск он уезжал кататься на лыжах, преимущественно в Европу. Родился в Филадельфии, лето проводил в штате Мэн вместе с семьей или на греческих островах, но уже без семьи, и окончил школу журналистики в Йельском университете. Наш редактор! Наш бог. Наш мистер Олдридж.

Теплая улыбка готова служить прикрытием для самого холодного и бессердечного редактора, которого вы могли вообразить, однако мне нравился Ангус. Он был почти лишен претенциозности; «просто» Филадельфия и Йель, да еще Восточная Шестьдесят четвертая улица, и ему нравилось быть их воплощением. Они были его иконой. Ангус и цента ломаного не дал бы за все эти Уичиты или Бертренды или подобные им дыры, куда он раз в месяц отправлял свой журнал. Но он умел держать лицо и играл по правилам, поэтому с ним хорошо работалось.

— Да. Я жду.

— Джиллиан? Вот это сюрприз. Как дела, дорогая?

— Отлично, Ангус. Просто замечательно. Очень рада тебя слышать, по-моему, мы не виделись сто лет. Как жизнь? И журнал, разумеется?

— Лучше не бывает, дорогая. Ты вернулась насовсем? Или просто приложиться к животворным истокам, чтобы прийти в себя после Сан-Франциско?

— Пока не знаю. — При этих словах у меня в который раз сжалось сердце — от тоски по Сан-Франциско.

— Джиллиан, дорогая, я опаздываю на встречу. Почему бы тебе не заскочить как-нибудь? Как насчет пообедать сего… нет, зав… в четверг? Обед в четверг. Вот тогда и поговорим.

— Хорошо, в четверг. Это было бы отлично. Рада была пообщаться, Ангус, увидимся! И до четверга не загоняй себя в гроб работой. Мне не терпится узнать все новости.

— Хорошо, дорогая. В четверг. В час дня. «У Анри»? Прекрасно, тогда и увидимся. Хорошо, что ты вернулась.

Вранье. Местный речевой оборот.

«„У Анри“… совсем как в старые времена, когда нам было, что „обсуждать“. Добрый день, мистер Олдридж… Сюда, мистер Олдридж… сухого мартини, мистер Олдридж?.. Из представительских расходов, мистер Олдридж!.. Какая пошлость, мистер Олдридж».

Но мне нужна была работа, и Ангус всегда мне нравился именно таким, какой есть. Но почему я вдруг заговорила по-нью-йоркски? Где Крис? Где Сан-Франциско? Новая я? Или хотя бы старая… Куда, черт возьми, я подевалась? Я была так околдована, вернувшись в Нью-Йорк, что мне показалось, будто у меня развивается шизофрения. Словно стала другим человеком, едва ступила на землю с трапа самолета.

В четверг я выясню у Ангуса насчет работы. Наверное, это легче всего сделать за обедом. Или труднее? Посмотрим. В любом случае следует попытаться. Ему только и нужно, что сказать «нет». И это будет для меня точкой старта.

Что дальше? Кому звонить? Подождать, пока не увижусь с Ангусом, или звонить сразу всем? Пожалуй, еще один звонок. Джон Темплтон. Редактор менее изысканного, не столь остроумного и более приземленного журнала для женщин «Вуманс лайф». Меньше глянца, зато больше конкретики и разнообразия тем. Журнал рассказывал, чем кормить ребенка после того, как ему удалили гланды; как налепить цветную пленку на стену в ванной; какой диеты придерживаться, если от вас уходит мужчина; как «своими руками» сшить юбку из остатков занавески. Подобно своему журналу, Джон Темплтон не был любителем зря морочить голову. «Либо да, либо нет, работай или уходи» — такая вот личность, все по делу, даже оторопь берет. Но мы с ним несколько раз встречались и нравились друг другу. Вероятно, он меня вспомнит. И до того, как устроиться в «Декор», я порой получала от него разовую работу. Итак, я позвонила.

Снова жужжание коммутатора, щелчки, быстрая дробь и затем сдавленный вздох.

— Мистера Темплтона, пожалуйста.

Офис мистера Темплтона отозвался воркующим, внушающим робость, самоуверенным юным голоском. Секретарша! Которая верила — то есть была уверена — что она хотя и не лучше и не умнее самого мистера Темплтона, но по-своему всесильна. Секретарши неизменно пугали меня. Это вечное «объясните, в чем дело», поскольку, разумеется, они могут разобраться с вашей проблемой не хуже босса. Вот только если бы вы желали поговорить с ними, а не с боссом, то так бы сразу и сказали, но это соображение не приходит им в голову.

— Мистера Темплтона, пожалуйста. Это Джиллиан Форрестер.

— Сожалею, мисс Форрестер. Мистер Темплтон сейчас на совещании… нет, боюсь, сегодня он очень занят, а завтра уезжает в Чикаго на целый день. Вероятно, и я могла бы вам чем-нибудь помочь?

— Нет. Знаете, я хотела все же поговорить с мистером Темплтоном. Дело в том, что… я только что вернулась из Калифорнии, а раньше иногда брала работу в «Вуманс лайф» и… — Черт. Почему все секретарши такие?

— Может, вам следует поговорить с управляющим по кадрам? — Лед в голосе и умеренная доза снисходительности. Типа, «у меня-то есть работа. А у тебя?»

— Нет. Мне действительно нужно встретиться с мистером Темплтоном.

Вот сейчас будет спектакль. Девица начнет заливать, что не может это организовать, поскольку у него якобы весьма плотное расписание на всю неделю, а на следующей неделе они подписывают номер, и номер идет в печать, а потом босс уезжает в Детройт, где пробудет всю неделю… Представление начинается!

— Очень хорошо, мисс Форрестер. Как насчет пятницы в девять пятнадцать? Боюсь, это единственное окно у его расписании… Мисс Форрестер? Мисс Форрестер?

— Значит, в девять пятнадцать? Спасибо. Я хотела уточнить… в эту пятницу? Нет-нет, это просто прекрасно… номер, по которому мне можно перезвонить? Да, разумеется. Отель «Ридженси», номер двадцать семь ноль девять… то есть шесть… нет. Простите, все-таки двадцать семь ноль девять. Точно так. Мне отлично подойдет. До встречи в пятницу. — Ну и ну. Разрази меня гром!

Итак, начало положено. И если ничего не выгорит ни с «Декором», ни с «Вуманс лайф», я могу позвонить в другие места. По крайней мере, маятник я качнула.

— Сэм! Как насчет прогулки в зоопарк?

Мы с дочерью вышли на Парк-авеню и направились на запад, к Центральному парку. Она два раза прокатилась на пони, пока я любовалась панорамой города — потрясающее зрелище. Пятая авеню простиралась в оба конца насколько хватало глаз, и я представляла всех этих счастливцев, что обитали в роскошных пентхаусах по левую от меня сторону, и акул бизнеса, заключающих миллионные сделки в офисах справа. Небоскреб «Дженерал моторс» взлетал в небеса, и по сравнению с ним другие здания казались карликами. Я как будто увидела город заново и теперь поразилась — какой он огромный!

— Сэм! Давай устроим особенный обед?

— Я пока не голодная.

— Ну, дорогая, не капризничай. Ты же хочешь еще посмотреть зверюшек?

Но дочь лишь покачала головой, и я нагнулась, чтобы ее поцеловать. Она все еще отчаянно цеплялась за тот мир, который мы только что покинули. О котором я изо всех сил старалась не думать. Крис…

— Пошли, Сэм.

— Куда мы идем? — В ней проснулся интерес.

— Через дорогу. Сейчас увидишь. Вон там. — Я указала рукой. — Это «Плаза».

Мы остановились, чтобы полюбоваться лошадьми и нарядными каретами, а потом по ступенькам поднялись туда, где начиналась волшебная сказка отеля «Плаза». Отель сам по себе был целым городом внутри города, отмеченный той же непринужденной элегантностью, что и океанский лайнер, самодостаточный и выставляющий напоказ свое богатство. Ковры под нашими ногами были толстыми, как матрасы, над головами колыхались листья-веера многочисленных пальм, и толпы людей с решительным видом сновали туда-сюда. Кто-то жил в этом отеле, другие просто пришли на обед. Мне нравилась эта деловая суета. Это был Нью-Йорк.

— Кто это?

Сэм остановилась под огромным портретом маленькой девочки с пухлыми румяными щечками, которая позировала рядом с мопсом, и на ней были сползающие гольфы и синяя юбка в складку. Судя по ее лицу, та еще проказница. Одного взгляда на эту девочку было достаточно, чтобы догадаться — ее родители развелись, и она живет с няней. Мисс Парк-авеню собственной персоной. Картина напоминала карикатуру, но я знала, кого тут хотели изобразить.

— Это Элоиза. Маленькая девочка из сказки. Говорят, она здесь жила вместе с няней, собакой и черепахой.

— А где была ее мама?

— Не знаю. Наверное, уехала в путешествие.

— Она была настоящая? — Сэм сделала огромные глаза. Ей понравилась девочка на картине, которая нависала над ней.

— Нет, ее придумали. — Я заметила табличку под картиной: «Посмотрите комнату Элоизы. Спросить у лифтера». — Эй, хочешь, покажу еще кое-что?

— Что?

— Сюрприз. Идем.

Мы легко нашли лифты, и я в туманных выражениях попросила лифтера отвезти нас туда, куда нужно, и мы плавно поехали на этаж, где находилась цель нашего визита. В лифте было полно разряженных дам и упитанных мужчин, а за спиной я слышала испанскую и французскую речь и еще один язык, похожий на шведский.

— Сюда, юная леди. Вторая дверь направо.

Я поблагодарила лифтера, и он подмигнул. И вот я осторожно распахнула дверь… Комната Элоизы была словно воплощенная мечта маленькой девочки, и я улыбнулась, когда услышала восторженные возгласы дочери.

— Сэм, это комната Элоизы.

— Ой, как здорово!

Это была настоящая витрина, розовый ситец и тюль, любые игрушки, какие только можно представить, и все в таком восхитительном беспорядке, который любой ребенок мечтает устроить в своей комнате, да так, чтобы не отругали взрослые. Высокая сухопарая женщина, говорившая с английским акцентом, играла роль «няни». Она с серьезным видом устроила для Сэм экскурсию по этому святилищу. Да, наш визит удался.

— Мы придем сюда еще? — Дочь с трудом возвращалась к действительности.

— Обязательно. А теперь, как насчет обеда?

Сэм кивнула, еще под впечатлением от увиденного, и мы важно прошествовали в Пальмовый дворик, где под деревьями звучали рояль и скрипки, а дамы расселись за столиками, покрытыми розовыми льняными скатертями. Здесь еще сохранилась атмосфера викторианской утонченности, как в моем детстве, когда бабушка иногда приводила меня сюда выпить чаю.

Сэм съела гамбургер и выпила огромный стакан клубничной содовой, пока я сражалась с шестидолларовой порцией шпината. А вскоре мы отправились в свой отель, вполне довольные проведенным временем.

По дороге мы зашли посмотреть школу для Сэм, и, удовлетворенная тем, что там увидела, я записала дочь в группу, чтобы начать обучение завтра утром.

Оказавшись в номере, я поразилась тому, как много успела за день. В Нью-Йорке в каждую минуту происходит столько событий, что за полдня успеваешь провернуть дел на неделю вперед. Я договорилась о двух встречах по поводу работы, записала Сэм в школу, пообедала в «Плазе» и позаботилась о том, чтобы развлечь свою девочку. Совсем неплохо.

А теперь я получила несколько часов свободы. Приехала няня, и я поручила дочь ее заботам. Я хотела позвонить Пэг Ричардс и сгорала от нетерпения.

С Пэг Ричардс мы росли вместе и ходили в одну школу. Она была мне как сестра. Мы с ней совершенно разные, однако понимаем друг друга. И заботимся друг о друге. Как сестры, как близкие подруги.

Пэг Ричардс отличалась крутым нравом, была упрямой и прямолинейной. Лицо в веснушках и огромные карие глаза. Всегда первая, если надо затеять в школе кавардак, а также навести порядок. Отчитать девицу, сделавшую ей гадость, или поддержать одноклассницу, которую никто не любит и которой все пренебрегают. Короткие взлохмаченные волосы, мужские туфли на шнурках и полное отсутствие интереса к одежде и косметике, на чем помешаны большинство девочек. И мальчики ее заинтересовали позднее, да и то не особо. Да, это моя Пэг. Просто Пэг. Сорванец. Капитан команды по хоккею на траве, она сильно изменилась за те два года, что я провела в Европе, делая вид, будто изучаю искусство. Когда я вернулась, Пэг училась в престижном женском колледже Брайарклифф и воспринимала жизнь исключительно серьезно. Язык стал еще грубее, но мне показалось, что я заметила следы туши на ее ресницах. Через три года Пэг ведала закупками детской одежды для шикарного универсального магазина, выражалась как грузчик и уже точно пользовалась тушью и даже носила накладные ресницы. Она жила с каким-то журналистом, много играла в теннис и тратила уйму времени на то, чтобы расшатать общественные устои. Тогда ей было двадцать три года. А спустя пять лет, когда я только вернулась из Калифорнии, Пэг все еще была не замужем, ни с кем не встречалась и выполняла ту же самую работу.

Пэг делала для меня все. По-матерински опекала в школе, составляла мне компанию после рождения Саманты, когда я вынужденно сидела дома, поддерживала во время бракоразводного процесса и помогала справляться с бедами, валившимися на мою голову. Мой самый верный друг, преданный союзник и беспощадный критик. Нельзя стыдиться или обманывать того, кого знаешь всю жизнь и кто знает тебя. Тому, кого знаешь всю жизнь и кто знает о тебе все, ты обязательно скажешь правду, какой бы горькой она ни являлась.

Коммутатор отозвался в универсальном магазине, где она работала, и я попросила соединить меня с ее кабинетом. Пэг была на проводе через полминуты.

— Пэг? Это я. — Разговаривая с Ангусом, я была ультра-деловой жительницей Нью-Йорка, а сейчас снова становилась школьницей.

— Джиллиан! Какого черта ты приперлась в Нью-Йорк? Давно ты тут?

— Прилетела вчера вечером.

— Где остановилась?

— Поверишь, если я скажу, что в «Ридженси»? — Подруга охнула, а я рассмеялась.

— Ну и ну. Так что произошло? Нашла сокровище там, на Западе? Вроде бы времена «золотой лихорадки» давно миновали.

Любопытная Пэг.

— Так и есть. И не одно. — Она заставила меня вспомнить о Крисе, и я вздохнула.

— Вот как? Джилл, ты в порядке?

— Да, все хорошо. А как ты?

— Пока жива. Когда я смогу увидеть и тебя, и мою подружку Сэм? Она с тобой?

— Конечно, со мной. И ты можешь увидеть нас, как только пожелаешь. Я чувствую себя чужой в этом сумасшедшем городе. Не знаю, с чего начать. Зато я попала на бал.

— Ну, разумеется, если живешь в «Ридженси»! Кстати, хочу сразу прояснить ситуацию. Ты вернулась насовсем или просто заскочила с визитом?

— Сердцем — второй вариант. Но, по правде говоря, мы вернулись.

— Конец романа?

— Неизвестно, Пэг. Похоже, да. Это длинная история. В общем, мне пришлось вернуться.

— Ты совсем меня запутала. Но я бы не удивилась, узнав, что ты порвала с любовником. То, что ты сообщила о девице в его постели в том доме на пляже, мне совсем не понравилось.

Я уже забыла, что в отчаянии написала подруге письмо, рассказав о ситуации.

— Этот кризис мы преодолели.

— Значит, случилось что-то еще? Господи! Мне бы хватило одного раза. Старушка Джилл, неужели ты ничему не учишься? Однако давай увидимся, и ты поведаешь мне все, что пожелаешь. Может, сегодня вечером?

— Сегодня вечером? Конечно… почему бы нет?

— Не слышу энтузиазма. Ладно, черт с тобой. Я заскочу в отель после работы, и мы выпьем. Ужасно хочу увидеть твою разбойницу-дочь. Джилл, я так рада, что ты приехала!

— Спасибо, Пэг. До встречи.

— Да. Кстати, оденься поприличнее, когда я приду. Поведу тебя обедать в «Двадцать одно».

— Куда?

— Ты слышала. Отметим твое возвращение.

— А обслуживание в номере для этого не сгодится?

— Нет.

Пэг повесила трубку, а я довольно улыбнулась. Как же хорошо, что я здесь. Мне уже казалось, будто моего романа с Крисом не было вовсе. Я вернулась в Нью-Йорк, где когда-то начинала. Надеюсь, скоро у меня появится работа. И вечером я буду обедать в шикарном ресторане. Похоже, Нью-Йорк натянул одну из самых лучших своих масок и собирается плясать под мою дудку.

ГЛАВА 15

Пэг заказала столик на первом этаже возле бара в знаменитом ресторане «Двадцать одно». Метрдотель, который проводил нас к столику, был ее добрым знакомым.

— Ну-ну, по крайней мере, с тех пор, как я уехала из Нью-Йорка, ты стала вращаться в высших кругах. Очень неплохо!

— Представительские расходы. — Пэг выдала улыбку доброй феи и для начала заказала двойной мартини. Это для меня тоже стало новостью.

Воссоединение Пэг и Саманты в отеле сопровождалось бурными объятиями и восторженными воплями, да и мы с ней не сдерживали чувств. Пэг похорошела, при этом стала еще острее на язык. Она обнимала и тискала Сэм, а потом бросилась ко мне, и мы хлопали друг друга по плечу и смеялись. Как же было здорово снова видеть Пэг!

Пока она пила мартини, я восхищенно разглядывала зал ресторана и его посетителей. Сливки общества, в общем. Толстосумы Нью-Йорка выбрались пообедать. И я вместе с ними.

Что касается манеры одеваться, Сан-Франциско мечется между стилями лихих хиппи и биржевых маклеров пятидесятых годов, практически не признавая середины. Тамошние дамы консервативны и по сей день носят шерстяные платья пастельных тонов, без рукавов и длиной по колено, а также шляпки и перчатки для завершения образа. Зато радужная палитра Нью-Йорка ослепляет. Броский и даже вызывающий, сдержанно-элегантный или иностранный шик — поразительное разнообразие образов, стилей и цветов. Как я уже отметила, глядя на публику в ресторане «Желтые пальцы», когда водитель остановился на светофоре по пути из аэропорта, жители Нью-Йорка умеют бросить вызов. Еще как умеют.

Как раз такая публика оккупировала соседний с нами столик. Обилие драгоценностей, дорогие наряды «прямо из Парижа» — шелка и кремовый атлас. Прически от известных парикмахеров, а маникюр такой, что мне немедленно захотелось отрубить себе руки. В баре пятидесятилетние мужчины выгуливали своих потрясающей красоты подружек-моделей, смахивающих на манекены, юных девушек с тщательно подведенными глазами и ультракороткими стрижками. Я даже удивилась — неужели короткие стрижки снова вошли в моду? В Калифорнии предпочитали длинные гладкие волосы, но в Нью-Йорке естественность была дурным тоном. Что тут красивого?

В зале царил полумрак, и скатерти были так туго накрахмалены, что могли, наверное, стоять не хуже самих столов. Над головой висела богатая коллекция игрушечных машин и самолетов. Достаточно было бросить взгляд на этот потолок, и вы сразу понимали, где находитесь — в ресторане «Двадцать одно»! Приглушенное позвякивание серебряных приборов, тонкого фарфора и невесомого хрусталя вперемешку с тихим гулом голосов.

— На что уставилась, деревенщина? — Пэг рассматривала меня с веселым удовольствием.

— Я потрясена. Ведь я почти забыла, как выглядит Нью-Йорк. Все кажется необычным. У меня такое чувство, что мне придется заново учить язык и вообще хорошенько встряхнуться, чтобы вернуться в Нью-Йорк по-настоящему.

— Ну, что касается того, как ты выглядишь, то у меня возражений нет. Вкус еще не растеряла.

На мне было белое шерстяное платье и подаренный бывшей свекровью жемчуг. Волосы я стянула в плотный узел на затылке.

— Вон тот парень справа смотрит на тебя так, будто готов съесть. Прямо маньяк какой-то. Ты великолепна!

— Спасибо, только иди ты со своими комплиментами…

— Миссис Форрестер! Что за язык? Больше никуда тебя не поведу.

— Замолчи, пожалуйста! — Я нервно рассмеялась, потягивая красный вермут.

— Только после того, как узнаю, что привело тебя в Нью-Йорк.

— Уймись, Пэг. — Мне не хотелось рассказывать про Криса. Я надеялась просто хорошо провести вечер.

— Ага, значит, я угадала. Ладно, маленькая скрытная девочка. Расскажешь сейчас или позднее?

— Да рассказывать-то нечего.

— Неужели? Джилл, разве мама не читала тебе сказку про Пиноккио? Следи за носом… он растет и становится длиннее… еще длиннее, а потом…

— Пэг Ричардс, вы заноза в заднице. Я просто вернулась, вот и все.

— Я обиделась. Думала, что мы подруги.

— Конечно, мы подруги. — Мой голос осекся, и я глотнула вермута.

— Хорошо. Проехали. Что ты хочешь съесть?

— Что-нибудь легкое.

— Ты больна?

Теперь Пэг рассматривала меня серьезно, а я мысленно схватила мешок Санта-Клауса, где вместо подарков были всевозможные отговорки, но не выдержала и сдалась:

— Нет. Я беременна.

— Что? Ничего себе. И ты приехала, чтобы сделать аборт?

— Нет. Просто вернулась.

— А Крис? Он знает?

— Да.

— И что?

— Я здесь.

— Так он тебя бросил? — В ее глазах вспыхнуло пламя. Моя верная подруга!

— Нет. Мы решили, что так будет лучше.

— Мы? Или он? Это не в твоем духе.

— Пэг, все это не важно. Крис не хочет, чтобы сейчас его что-то связывало, и я его понимаю. Он не готов. Поэтому так будет лучше. — Но я видела, что мои слова для Пэг прозвучали неубедительно. Да я и сама в них не верила.

— Джилл, ты сошла с ума! Ты хочешь родить этого ребенка?

— Да.

— Почему?

— Потому что я люблю Криса. И хочу родить его ребенка.

— Это очень важное решение. Надеюсь, ты понимаешь, что делаешь. — У Пэг был такой вид, будто ее окатили ледяной водой.

— Думаю, да.

— Заказать еще выпивки? Не знаю, как ты, но мне нужно выпить.

Я покачала головой.

— Послушай, нельзя, чтобы мы испортили себе вечер. Все прекрасно, я в полном порядке. Честно, Пэг. Так что расслабься.

— Тебе легко говорить. Мне нравится волноваться. Кроме того, ты всего только мама. А я собираюсь стать бабушкой, а это огромная ответственность. — Я рассмеялась, и она подняла бокал, провозглашая тост: — За тебя, чертова дурочка! Вот сукин сын! Подобного я не ожидала. А ведь была такая благовоспитанная девочка! Куда что подевалось.

Мы рассмеялись, а потом сделали заказ. Больше данной темы мы не касались. Но я знала, что Пэг прокручивает ситуацию в голове, и мне предстоит выслушать много чего. Слишком легко она сдалась, это не в ее стиле. И Пэг не успокоится, пока не сделает того, что, по ее мнению, она должна для меня сделать. В общем, меня ожидает ад на земле. Может, Пэг решила, что сейчас мне не вынести взбучки? Наверное, она права.

Мы сидели в ресторане до начала двенадцатого, а когда собрались попросить счет, к нашему столику подошел высокий привлекательный мужчина.

— Привет, Пэг, могу я предложить вам обеим выпить? — Мужчина обращался к Пэг, однако улыбался мне.

— Здравствуй, Мэтт. Что ты тут делаешь?

— Я мог бы задать тебе тот же вопрос, но не буду.

— Ах, прости. Это Джиллиан Форрестер. Мэттью Хинтон.

— Добрый вечер. — Мы пожали друг другу руки через стол. У Пэг был довольный вид.

— Дамы, так как насчет выпить?

Я хотела отказаться, но Пэг сделала мне страшные глаза и приняла приглашение.

Мы немного поболтали. Мэтт оказался адвокатом, работал на Уолл-стрит и состоял в том же теннисном клубе, что и Пэг. Ему было лет тридцать. Легкие непринужденные манеры, но, на мой вкус, слишком навязчивое обаяние. У меня возникло ощущение, будто он рассматривает меня с ног до головы, как кусок мяса, прикидывая, стоит ли его покупать. Мне это показалось возмутительным.

— А что, дамы, если я отвезу вас обеих в «Раффлс»? Выпьем немного, потанцуем.

На сей раз я опередила Пэг:

— Нет, спасибо. Только вчера я прилетела из Калифорнии и до сих пор чувствую себя невыспавшейся.

— Мэтт, она моя лучшая подруга и самая большая заноза в заднице. Только и делает, что портит людям веселье.

— Пэг, а почему бы тебе не поехать без меня? Я отлично доберусь на такси.

— Нет, я тоже пас. Извини, Мэтт.

Он скорчил шутливо-трагичную физиономию, воздел руки, и мы дружно оплатили наши счета. То есть это сделали Мэтт и Пэг, а я переживала из-за того, что подруге пришлось платить за мой ужин. Однако вечер получился чудесным.

Мэтт предложил развезти нас обеих по домам, и Пэг согласилась. Через несколько минут мы уже подъехали к «Ридженси», и Мэтт оценил, что я живу в таком отеле. Я поцеловала Пэг в щеку, поблагодарила за ужин, стараясь не дать ей сказать ни слова. Что бы она сейчас ни заявила, это наверняка покажется мне неприятным. Мэтт терпеливо дожидался на тротуаре, возле открытой дверцы такси.

— Он тебе понравился? — шепнула Пэг мне на ухо, когда я высвобождалась из ее объятий.

— Нет, черт возьми! И не вздумай меня сватать! А вот за ужин спасибо, — ответила я хриплым шепотом, под стать ее собственному; к тому же подкрепила слова суровым взглядом.

Но Пэг промолчала, и это было дурным знаком. Я прямо видела, как она приступает к осуществлению своих планов на Мэтта, пока бедняга будет подвозить ее до дому.

— Спокойной ночи, Мэтт. Спасибо, что подвезли. — Я пожала ему руку и направилась к вращающейся двери отеля, махнув на прощание Пэг.

— Джиллиан! — воскликнул Мэтт.

— Что?

— Я позвоню завтра.

— Э-э…

Но он уже исчез, хлопнула дверца, и такси растворилось в нескончаемом потоке автомобилей.

ГЛАВА 16

Телефон зазвонил на следующее утро, когда я мужественно сражалась со второй чашкой кофе. Я рассеянно сняла трубку, держа в другой руке газету.

— Алло!

— Он тебе понравился?

— Пэг! Остынь, пожалуйста. Я тебе все сказала вчера. С тех пор ничего не изменилось.

— Да что с тобой такое?

— Я все еще люблю Криса.

— Да, и это заведет тебя в тупик. Он ведь бросил тебя, не забыла?

— Пэг, хватит. Давай не будем об этом. Зато вечер вчера получился отличный.

— И я так думаю. А еще… черт. Ладно, Джилл. Я молчу. Однако хорошо бы тебе с ним встретиться. Это было бы удачное начало в Нью-Йорке. У него множество знакомых.

— Не сомневаюсь. Но Мэтт меня нисколько не воодушевляет.

— Поняла. В следующий раз подыщу тебе хиппи, дурочка. — Пэг рассмеялась, и мне сразу стало легче. — Ладно, просто я хотела замолвить словечко за беднягу Мэтта. А сейчас мне пора бежать — деловая встреча. Я тебе позвоню.

— Хорошо, Пэг. Увидимся.

Не успела я повесить трубку, как телефон зазвонил опять. На сей раз я догадывалась, кто это может быть. И оказалась права.

— Джиллиан?

— Да.

— Доброе утро. Это Мэттью Хинтон.

— Доброе утро. — Дальше что? Сегодня я была не в настроении.

— Джиллиан, я хотел пригласить вас на ужин, но подвернулось кое-что получше. Один из старших партнеров в нашей фирме предложил мне два билета на премьеру в оперу сегодня вечером. Как вы на это смотрите?

Я могла сколько угодно корить себя за внезапную перемену настроения. Однако случай был слишком заманчивый, чтобы пропустить его.

— Мэттью, это было бы чудесно! Вы меня балуете.

— Ерунда. Представление начинается в восемь часов, а потом мы сможем поужинать. Я заеду за вами в семь тридцать. Согласны?

— Конечно, согласна! Значит, увидимся. И спасибо.

Я взглянула на свое отражение в зеркале и почувствовала себя виноватой — согласилась встретиться с Мэттом только из-за оперы. Но, черт возьми, это действительно королевский подарок!

Он прибыл ровно в семь тридцать и даже присвистнул — долго и со значением, отчего у меня чуть не разболелась голова. На мне было кремовое атласное платье, подчеркивающее то, что еще оставалось от моего калифорнийского загара. Должна признать, я сама была польщена, когда перед выходом из гостиничного номера осмотрела себя в зеркале.

Мэтт был весьма привлекателен в строгом вечернем смокинге с сапфировыми запонками и на мгновение напомнил мне бывшего мужа. Я снова вступала в мир солидной респектабельности, пусть даже на один вечер. И этот мир был за миллион световых лет от той жизни, которую я делила с Крисом.

Такси остановилось перед Линкольн-центром, где на площади в причудливом ритме взмывали вверх грациозные струи фонтана. Небольшие группы изысканно одетых любителей оперы направлялись в том же направлении, что и мы, и я даже забыла о присутствии Мэтта, разглядывая яркие платья и красивых людей. Очевидно, мне довелось стать участницей События с большой буквы.

Из-за неприметных углов и темных закутков выскакивали фотографы, слепя вспышками камер входящую в зал публику. Сразу было ясно, кто займет места в ложах — их наряды поражали великолепием, и драгоценности сверкали.

— Мистер Хинтон, одну минуту, пожалуйста.

Мэттью повернул голову влево, чтобы увидеть того, кто его окликнул, и я проследила направление его взгляда. Свет ударил нам в лицо, и фотограф щелкнул затвором.

— Можно узнать, кто ваша дама? — спросила стоящая рядом с фотографом чернокожая девушка.

Ее гибкую фигурку тесно облегало ослепительно-красное платье, а в выборе прически она предпочла натуральный стиль. Девушка раскрыла маленькую записную книжку и с улыбкой записала мое имя. Я не верила своим глазам. Казалось, вокруг творилось сущее столпотворение, и любителям оперы приходилось буквально силой прокладывать себе путь среди репортеров и фотографов.

Мэттью повел меня к лестнице, ведущей в ложи, где ему улыбнулся пожилой капельдинер.

— Добрый вечер, мистер Хинтон!

Ну и ну.

— Мэтт, вы часто бываете в опере?

— Иногда случается.

Однако что-то начинало казаться мне подозрительным.

Давали «Лючию де Ламермур» с Джоан Сазерленд, и представление оказалось великолепным. В перерывах шампанское лилось рекой, и светские фотографы усердно продолжали собирать дань.

— Я заказал столик в «Раффлс», поскольку вы отказали мне в этом удовольствии вчера. Не возражаете?

— Нет.

В «Раффлс» нас вновь засыпали всеми этими «добрый вечер, мистер Хинтон» — со стороны каждого официанта, кто находился в поле зрения. Пэг была права. Мэтт действительно был светским человеком.

Однако вечер оказался чудесным, разговор необременительным, к тому же у Мэтта обнаружилось приятное чувство юмора. Он заказал копченого лосося, жареную утку и суфле. Мы выпили еще шампанского и немного потанцевали в приглушенно-оживленной атмосфере клуба. Обстановка, созданная по замыслу знаменитого дизайнера Сесиль Битон, была лишена тепла, зато публика явно принадлежала к сливкам Нью-Йорка.

В час мы были уже в «Ридженси» и, прощаясь в холле отеля, пожали друг другу руки. Вечер завершился. Все было именно так, как я предполагала. Премьера в опере. Всего-то. Не меньше и не больше. Пока на следующее утро не увидела газеты.

Утром телефон снова зазвонил в девять часов, но на сей раз я спала.

— Ты говорила, что не собираешься с ним встречаться!

— Что?

— Ты слышала. — Это была Пэг. — Как опера?

— Там было очень мило, спасибо. — Я старалась сбросить с себя сонное оцепенение и вдруг насторожилась. — Откуда ты знаешь, что я была в опере? Тебе звонил Мэтт? — У меня мгновенно испортилось настроение.

— Нет. Прочитала в газетах.

— Вот черт. Он тебе звонил. — Я села в постели.

— Он мне не звонил. У меня в руках сегодняшний выпуск «Вуманс вэар дейли», и я цитирую. «Кто новая возлюбленная плейбоя Мэтью Хинтона? Конечно, это Джиллиан Форрестер. Вчера вечером они посетили оперную премьеру, которая состоялась… Они занимали ложу его отца, а позже их видели в „Раффлз“, частном дискоклубе, где собираются сливки общества. Они пили шампанское и танцевали до утра».

— Бога ради! Я вернулась в отель уже к часу ночи! — Я была ошеломлена. «Новая возлюбленная плейбоя Мэттью Хинтона»? Боже.

— Я еще не закончила. «На миссис Форрестер мы увидели кремовое атласное платье с открытыми плечами. Похожее платье было в прошлогодней коллекции модного дома „Диор“. Приятная молодая женщина. Так держать, Мэтт!»

— Большое спасибо. Между прочим, платью уже шесть лет, и неизвестно, кто его шил. Пэг, ничего глупее не слышала. Я в шоке.

— Тогда успокойся. «Таймс» ограничилась фотографией. На ней ты выглядишь прекрасно. Теперь скажи… Мэтт тебе нравится?

— Нет, разумеется. Черт, да откуда мне знать? Я так радовалась, что пойду на премьеру, а он пресный, как овсянка. Сплошные стереотипы и такой добропорядочный, что ужас. И если честно, то мне совсем не нравится, что газеты тычут в меня пальцем и называют новой возлюбленной.

— Не будь занудой. Расслабься и получай удовольствие.

— Как бы не так.

— Ну, по крайней мере некоторое время можешь ходить на свидания.

— Еще чего! Чтобы газеты потом обсуждали, что мы с ним ели на обед. Оно того не стоит. Однако спасибо за знакомство, Пэг.

— Привереда. А может, ты в чем-то права. Мэтт немного скучный. В любом случае, оставлю себе вырезки из газет и подпишу: «Моя подруга Джиллиан Форрестер — новая возлюбленная плейбоя»!

— Какая пошлость. — И я повесила трубку, рассмеявшись. Не послать ли пару газетных вырезок Крису?

Огромный букет роз принесли в тот момент, когда я заказывала завтрак. Карточка гласила: «Прошу прощения за газеты. Надеюсь, вы сумеете выдержать бурю. В следующий раз ужинаем в „Недик“. Мэтт». Выдержать бурю? Правильно сказано. Совсем не того я ожидала. Я положила цветы на стол и сняла трубку — телефон звонил снова. Может, это Пэг?

— Джиллиан, вы меня простили? — Это был Мэтт.

— За что? Это был обычный выход, чтобы отпраздновать мой второй день в Нью-Йорке. Однако вы пользуетесь популярностью, мистер Хинтон!

— Не такой уж большой, как, видимо, полагает «Вуманс вэар». Давайте поужинаем сегодня?

— Чтобы подтвердить слухи?

— А почему бы нет?

— Простите, Мэтт, но мне это не подходит. Однако вчера я провела действительно чудесный вечер.

— Не знаю, верить ли вам, но весьма рад, если это так. Я позвоню в конце недели, и мы решим, как еще можно подразнить прессу. Вы любите лошадей?

— В каком смысле? В качестве блюда или средства передвижения?

— В смысле развлечения. Можно посетить конноспортивную выставку. Как вам такая идея?

— Звучит заманчиво, но мне нужно подумать. Мне предстоит уладить много дел, Мэтт. — И у меня не было желания заводить роман под пристальным вниманием репортеров и фотографов.

— Хорошо, деловая леди. Я вам позвоню. Желаю приятного дня.

— Спасибо, и вам того же. Кстати, благодарю за розы.

Вот это да! Всего три дня в Нью-Йорке, и на моем столе розы. А еще две фотографии в колонках светских сплетен, ужины в ресторанах «Двадцать одно» и «Раффлс», да еще открытие сезона в опере. Неплохо, миссис Форрестер. Совсем неплохо.

ГЛАВА 17

Наступил четверг — время ланча с Ангусом. Я отчаянно хотела получить у него работу, однако почти не нервничала. Стоял великолепный солнечный день. Настроение у меня было приподнятое, и жизнь казалась прекрасной.

Я прибыла в ресторан «У Анри» в две минуты второго. Ангус уже дожидался меня в баре, ослепительно элегантный, тщательно выбритый. Волосы, правда, слегка поредели на макушке, и умелая рука парикмахера приложила немало усилий, чтобы это скрыть. Стоило мне переступить порог, как лицо Ангуса озарилось привычной улыбкой.

— Джиллиан! Ты выглядишь потрясающе. Просто божественно! Очень посвежела, да еще этот загар! Сделала новую прическу!

Позднее, наслушавшись комплиментов, я набралась смелости спросить, не светит ли мне шанс обрести работу в священных чертогах журнала «Декор», и получила от ворот поворот. Душка Ангус был так очарователен и любезен, его улыбка сделалась еще шире, чтобы я знала — «ему действительно жаль», «он бы с радостью, но…». Он произнес все, что положено. «Это ужасно… дела идут не важно… но ведь ты все равно не была бы у нас счастлива, дорогая?» Отчасти Ангус был прав, но я искала работу, и он был первый, о ком я подумала. И вообще, мне, может, понравилось бы снова работать у них, но… Если ты уходишь из журнала «Декор», то уходишь навсегда. Как из монастыря или материнского чрева. Назад дороги нет.

Однако ланч прошел отлично, к тому же на следующий день у меня была назначена встреча с Джоном Темплтоном.

Пятница началась сплошным ливнем и жуткой нервной дрожью, которая выдавала мое отчаянное желание получить работу в «Вуманс лайф».

Я тряслась в автобусе по пути в редакцию, жалея, что не выпила еще одну чашку кофе, чтобы походить на деловых людей, которые любят свою профессию и находят в ней источник энергии и вдохновения. Я понимала, что произвожу обратное впечатление, и хотела исправить это. Важно делать вид, будто тебе ничего не надо. Плыть на всех парах по течению, и тогда работа сама свалится тебе в руки, как созревшее яблоко. А если вам необходима работа, потому что нет денег или вам некуда себя деть, так это сразу бросится в глаза. Нужда отпугивает. Никому не нравится голодный бедняга, который сидит на углу улицы. Вам его жаль, но вы держитесь от него подальше и не дадите ни гроша, невольно опасаясь очутиться с ним «на одной доске». Его скорбь как будто заразительна. Зачем испытывать судьбу?

В десять минут десятого я стояла у отделанного черным мрамором входа в редакцию журнала «Вуманс лайф» с бронзовой табличкой на двери: 353, Лексингтон. Внутри смахивали пыль с канделябров — весьма безвкусных, а я поспешила ко второй из четырех лифтовых кабин. В лифте звучала музыка, и я воспряла духом. Медленно поднимаясь, я надеялась, то есть отчаянно внушала себе надежду, что через час выйду отсюда, получив заветный приз под названием «работа».

Половина десятого. Третий этаж… секретарша в приемной…

— Миссис Форрестер, присаживайтесь, пожалуйста. Секретарь мистера Темплтона сейчас выйдет.

Обтянутое виниловой кожей кресло; семь номеров журнала «Лайф», два выпуска «Холидэй» и последние номера «Вуманс лайф» на низком столике, который изо всех сил пытался притвориться элегантным творением «Ван дер Роэ». Седьмая за утро сигарета, второй приступ тошноты как напоминание о моем положении. Я вдруг заметила, что у меня взмокли ладони, и тут появилась улыбающаяся дамочка примерно моего возраста, похожая на уроженку Кливленда, которая должна была представить меня пред светлые очи мистера Темплтона. Внезапно я ощутила себя простушкой, малосведущей в своем деле и совершенно бесполезной — по сравнению с этой особой. В конце концов, у нее-то была работа, не так ли?

Будет тебе, Джиллиан, успокойся… Три длинных коридора, единственным назначением которых, очевидно, было произвести впечатление на посетителей и лишить их способности ориентироваться в пространстве, — со мной этот фокус сработал, не успела я дойти до второго. Затем приемная, вся в бежевых тонах, с большой оранжевой пепельницей на столе, еще один псевдомодернистский столик и дверь. Дверь с большой буквы. В проеме стоял Джон Темплтон и улыбался. Энергичный и явно напряженный, однако настроенный вполне дружески. Быстро впустил меня в кабинет, предложил кофе, раскурил трубку и заговорил о пустяках, рассыпаясь в похвалах Сан-Франциско. В общем, комедия под названием «Джон Темплтон, добрый приятель свободной художницы Джиллиан Форрестер, блудной дочери Нью-Йорка, которая наконец вернулась домой». Роль мне отлично удавалась. Я знала, какой должна быть Джиллиан Форрестер. И, если ему угодно изображать друга, значит, все будет отлично. Я расслабилась, любуясь видом из окна. Расспросила о детях, сказала о Нью-Йорке все, что положено, и поинтересовалась, как «Вуманс лайф» переживает кризис в издательском деле. Я будто забыла, что явилась на собеседование, и была сейчас человеком, который знает, что такое издательский бизнес.

Последовала краткая лекция — о положении в издательском деле вообще и об изданиях, которым грозит закрытие, и о тех, которым не грозит, хотя положение их — «насколько нам известно» — исключительно серьезно.

Неожиданно на середине очередной сентенции, когда я пила уже вторую чашку кофе, Джон поднял голову и, устремив на меня пристальный взгляд, спросил:

— Джиллиан, почему вы вернулись?

Джон Темплтон не числился среди моих ближайших друзей, чтобы с ним откровенничать. Итак? «Мне пришлось…» «Мне захотелось…» «Я скучала по Нью-Йорку…» «Постучала в ваши двери, чтобы найти работу» — единственным правдоподобным объяснением была бы чистая правда, но это выглядело бы нелепо, и я не знала, с чего начать. Казалось, прошло лет восемь, хотя в действительности вряд ли дольше трех секунд, пока я таращилась в кофейную чашку, прислушиваясь к гулу в ушах. Потом подняла голову и произнесла две внятные фразы, которые только смогла придумать:

— Я захотела на время уехать из Сан-Франциско. А теперь думаю, может, мне следует вернуться.

Смысла в моих словах было мало. Разве что вообразить, будто в Сан-Франциско меня разыскивает полиция нравов? Но Джон принял это объяснение и только поинтересовался, вернулась ли я насовсем. Вот чего я сама не знала… и так ему и ответила. Я сказала, что вернулась по крайней мере на полгода, или на год, или навсегда, в зависимости от того, как пойдут дела в Нью-Йорке и что будет со мной через год.

— Вы уже пробовали искать работу? — спросил Джон.

— Да… и нет. То есть я позвонила вам потому, что… знаете ли, мне нравится журнал «Вуманс лайф». Я не хочу возвращаться в рекламный бизнес. К тому же, как вы только что отметили, многие издания близки к тому, чтобы закрыться. Вот я и подумала, может, мне нужно позвонить вам.

— А ваше прежнее место, «Декор»? Вы звонили Ангусу Олдриджу?

— Да. Не получилось.

Джон кивнул, а я порадовалась собственной честности. Всегда подозревала, что они в определенном роде соперники. Но в любом случае я сыграла в открытую.

— Джули Уэйнтрауб…

Что? Она-то тут при чем? Зачем, черт возьми, он говорит о ней?

— Джули Уэйнтрауб? — Это было единственное, что я могла сказать, чтобы вернуться в русло разговора. Может, Джон повторит то, что я пропустила мимо ушей?

— Вы ее помните. Вы с ней работали над парой проектов. Рождество и…

Разумеется, я ее помнила, но не могла сообразить, зачем Джон назвал это имя.

— Так вот, как я уже сказал, на прошлой неделе она повредила тазовую кость, и ей предстоит лежать пластом недель восемь или десять. Или даже двенадцать. Джин Эдвардс и девочки лезут из кожи вон, чтобы заменить ее, и все равно у нас проблемы. Я как раз подумываю взять кого-нибудь на временную работу, даже на неполное время, например, три-четыре дня в неделю. По-моему, вам следует обдумать такую возможность. Предупреждаю вас, Джиллиан: рабский труд за смешные деньги, и ваше имя даже не будет указываться. Зато неполная рабочая неделя, поэтому вы сможете больше времени проводить с дочерью. Что думаете?

Что мне было думать? Кто-то где-то любит меня! Вот что я думаю! Подожди, вот я расскажу Крису!

— Джиллиан, перестаньте улыбаться. Отвечайте же что-нибудь.

— Я полагаю, уважаемый мистер Темплтон, что яблоня наконец бросила мне на колени яблоко. И я его беру. Серьезно — я очень этого хочу. Скажу… что это просто отлично. Как во сне.

— Вы сможете начать с понедельника? — Я молча кивнула, чувствуя, что язык мне не повинуется. — Хорошо. И можете строить свои планы с учетом того, что у вас есть работа по крайней мере на восемь недель. Я хочу, чтобы вы обсудили с Джули то, чем она занималась в последнее время. Сейчас мы трудимся над мартовским номером. Это все, что вам пока нужно знать. Вот в понедельник и приступайте к штурму крепости.

Я только блаженно улыбалась во весь рот, мысленно благословляя тазовую кость Джули Уэйнтрауб.

— Прекрасно, Джон! — Глупая усмешка никак не желала покидать мое лицо.

Он встал, и мы пожали друг другу руки. Я взяла плащ и выпорхнула из кабинета, словно на крыльях. В бежевой приемной секретарша больше не казалась небожительницей, в лифте звучала моя любимая мелодия, а бронзовые цифры 353 на табличке здания смотрелись по-домашнему уютно. Итак, со следующего понедельника я выхожу на работу!

Вернувшись в отель, я подумала: не позвонить ли Крису? Я колебалась, опасаясь, что он остудит мой пыл, будет безразличен или вообще не станет меня слушать. А я хотела, чтобы он возликовал вместе со мной. Ведь удовольствие от нового долгожданного платья — отчасти предвкушение того, что скажет по этому поводу прекрасный принц. С замиранием сердца ждешь, что он восхищенно ахнет и воскликнет: «Какая ты красавица!» Поэтому, когда принц заявляет, что платье замечательное, но вот тебе сбросить бы еще фунтов десять, или что для этого платья у тебя маловата грудь, или ноги недостаточно длинные… у тебя падает сердце, а твоя звезда тускнеет. Такое же чувство одолевало меня по поводу работы, и я не желала, чтобы Крис стер с нее позолоту. Но, право же, мне так хотелось ему рассказать! Поэтому я выжидала… однако часам к четырем не выдержала и набрала номер. Затаив дыхание слушала, как на том конце провода гудок звучит за гудком, а душа наполнялась разочарованием. Похоже, его нет дома.

— Да?

Так он все-таки дома. Отлично! А я между тем ощущала себя девчонкой лет четырнадцати.

— Крис? Это я! И я нашла работу! Стилистом в журнале «Вуманс лайф». Начиная с понедельника, следующие восемь или десять недель буду заменять редакторшу, которая загремела в больницу. Разве не здорово? — Все это я выпалила на одном дыхании. Будто я не взрослая женщина, не профессионал, черт возьми. Я радовалась и смущалась оттого, что говорила с Крисом, и собственные слова показались мне детским лепетом. Или дело было во мне и я представляла себя маленькой и глупой?

— Это очень хорошо, Джилл. Некоторое время тебе будет чем себя занять. Но почему бы не поискать что-нибудь на срок побольше? Ведь так через два месяца ты снова будешь на мели.

Принц в своем духе… типа, как неудачно смотрится эта юбка с твоими ногами…

— Послушай, Джилл. Думаю, тебе не следует больше сюда звонить. Только не сходи с ума и не злись. Все это ерунда. Временная мера. Я теперь живу не один. Она будет вносить половину платы за дом, и это мне поможет.

— Не один? Она? И давно? И кто она такая, черт подери, что мне больше нельзя звонить тебе? Что все это означает? — Господи, что я несу, это же не мое дело! Почему дрожу и вот-вот хлопнусь в обморок? Третья сигарета… кому интересна эта работа у Джона Темплтона? Между мной и Крисом все кончено. Королева мертва, да здравствует королева…

— Послушай, Джилл, все это ерунда. Ты ее даже не знаешь, и это только временно.

— Нет, я очень даже ее знаю. Слышу по твоему голосу. Кто же она? Ты сам говоришь, все это ерунда, так расскажи, кто она. — Я уже срывалась на крик.

— Мэрилин Ли.

Сукин сын! Так я и знала. Та самая, о которой Крис однажды сообщил мне на пляже. Единственная и неповторимая, которую он любил. Однако предполагалось, что между ними все давно закончилось. А теперь выясняется, что ничего не закончилось. Эта девица вернулась.

— Эй, Джилл, остынь! Она позвонила вчера и сказала, что приехала в город на пару недель, вот и остановилась у меня. Может, на месяц, сущая ерунда.

— Прекрати твердить, что это ерунда, Крис, пожалуйста, прекрати! — Снова истерические нотки. — Если это такой уж пустяк, почему же мне нельзя тебе позвонить? Боишься ее огорчить? Она разозлится, узнав, что я звонила? Ревнует? Да с чего ей ревновать, Крис? Ты ее не забывал, так что она ничего не теряет.

— Полегче, полегче, не принимай это близко к сердцу. Ребенку может повредить, если ты станешь расстраиваться.

Ребенку? С каких это пор его волнует ребенок?

— Ладно, Крис, забудь. Это твоя жизнь. Я только хотела сообщить тебе про работу. Сейчас я повешу трубку. Чтобы не принимать близко к сердцу. Крис… я больше не буду тебе звонить. Желаю счастья. — Глупая и нелепая фраза. Почему я не могу быть спокойной и беззаботной? Он ведь услышит, как ты плачешь, дурочка…

— Джиллиан… Малышка, ты же знаешь, что я тебя люблю.

— Иди и скажи это Мэрилин! — И тут я разрыдалась, чувствуя себя униженной, словно умоляла его о любви. Почему не сдержалась? К чему эти слезы? Но остановиться я не могла.

— Джилл, я позвоню на следующей неделе.

— Не нужно. Не трудись понапрасну. Вдруг Мэрилин не понравится? Хотя бы раз в жизни, Крис, доведи дело до конца, не бросай на полпути. Если желаешь быть с ней — будь. Хочешь находиться со мной, приезжай в Нью-Йорк. Но не надо портить жизнь ни ей, ни мне, ни себе, разрываясь между всеми женщинами, с которыми ты провел хотя бы час. Просто для разнообразия — будь честен с самим собой!

— Если собираешься меня оскорблять, я тебе не позвоню.

— Отлично. Расскажи все это Мэрилин.

— Джилл, я думал, ты меня понимаешь. Ты единственная, кто знает, каково мне приходится. Что, по-твоему, я должен делать? Притвориться, будто я не такой, какой есть? Не могу. Так уж устроен.

Господи, он повернул все так, что теперь я должна пожалеть его. Маленький мальчик, пинающий ногой грязь, потому что никто в целом мире его не понимает. Бедный милашка Крис, а рядом большая гадкая Мэрилин, да еще я, злобная тетка.

— Поговорим об этом как-нибудь в другой раз. Я люблю тебя, Джилл.

Значит, Крис живет с другой. Утро мгновенно растеряло свое очарование, от былой радости не осталось и следа. Казалось, я вышла из кабинета Джона Темплтона месяц тому назад. Кому вообще нужен этот глупый журнал «Вуманс лайф»?

ГЛАВА 18

Однако понедельник удался на славу. Я была занята делом и не вспоминала о своих невзгодах целый день.

Без двадцати девять я вылетела из отеля и смешавшись с толпой, поспешила в деловой центр. Ощущение было головокружительное. До работы я добралась на автобусе, и, когда впереди замаячили призывные бронзовые цифры «353», они показались мне родными. Я обменялась улыбками и пожеланием доброго утра с уборщиками, которые снова начищали бронзовые ручки и смахивали пыль с люстры. Я очутилась в родной стихии. В лифте звучала музыка — ненавязчивая, но игривая, и, когда я вышла на третьем этаже, кофемашина весело звякнула, возвещая о собственном, весьма значительном вкладе в общее дело. Я находилась дома.

Я пошла на поиски кабинета Джона Темплтона. После нескольких неудачных попыток я все-таки обнаружила его — секретарша восседала на прежнем месте, в бежевом с головы до ног; она явно хотела соответствовать обстановке в приемной!

— Миссис Форрестер, мистер Темплтон на совещании. Он сказал, что вам следует повидать Джин, то есть миссис Эдвардс, а в одиннадцать часов он примет вас и группу декораторов. — Снова обмен улыбками, а потом… — Да, миссис Форрестер, миссис Эдвардс покажет вам кабинет, в котором вы будете работать. И, пожалуйста, найдите мистера Порселли и сообщите номер своей страховки. Выплата в четыре.

Волшебные слова! Однако все это было реальностью.

Кабинет Джин Эдвардс скрывался в недрах лабиринта, притаившись между двумя кабинетами побольше. Крошечное помещение было завалено образцами тканей, подушечками для булавок, яркими плакатами, грязными кофейными чашками и клочками бумаги, на которых от руки вдоль и поперек были нацарапаны заметки. Веселый и приветливый кабинет, заставленный растениями в горшках. Стрела со словом «вверх», намалеванным на ней красными буквами, была обращена тем не менее вниз, а огромный плакат, который гласил «Улыбнись», являл собой фотографию маленькой девочки. Со слезами на глазах она смотрела на вожделенное мороженое, упавшее на тротуар к ее ногам.

Я ждала Джин, а сотрудники тем временем заходили и выходили, заглядывали в кабинет и пробегали мимо. Я казалась себе гостьей.

Я сидела в одиночестве, нервничала, и мне не терпелось приступить к работе. Где же Джин? Где вообще все? По-моему, тут у всех, кроме меня, были дела. Как будто велась большая игра, в которую меня не принимали. Минуты летели одна за другой, я успела просмотреть три последних номера журнала.

— Дожидаетесь Джин?

Услышав голос, я подняла голову и встретилась глазами с мужчиной лет сорока. У него были черные волосы, яркие голубые глаза и щегольская, тщательно ухоженная бородка.

— Да.

— Друг или недруг? — Его глаза весело блеснули.

— Не уверена, но, кажется, я здесь работаю.

— А-а, новая секретарша. Отлично. — Его лицо тут же поскучнело, и не успела я ответить, как он уже поспешил прочь по коридору.

Я чуть не поперхнулась от раздражения. Надо же, секретарша!

Я снова принялась ждать, и едва пробило десять, в кабинет ворвалась Джин с кипой рекламных проспектов, лоскутов тканей и пленок с негативами. Ее улыбка вернула утру былое сияние, и долгое ожидание показалось мне одним мгновением.

— Привет! Мне сказали, что в моем кабинете дожидается новая секретарша. — Она оглядела меня, и мне сразу захотелось рассмеяться в ответ. — Не давайте ему себя в обиду, просто это его стиль. Он немного грубиян. И едва не умер, когда я ему сказала, что вы супруга французского посла и согласились прийти к нам, чтобы обсудить грядущую фотосессию в вашем доме!

— Отлично. А кто он? Важная шишка? — Я подозревала, что да.

— Более или менее. Его зовут Гордон Харт. Старший арт-директор и заместитель редактора.

— Это скорее «более», чем «менее». Трудно с ним ладить?

— Иногда. Просто он не отличается приветливостью. И мы все сходим с ума, когда сдаем в набор новый номер. Сами увидите.

— Мне это знакомо.

— Отлично. Послушайте, сейчас у меня нет времени вводить вас в курс дела. Через пять минут в кабинете Темплтона начинается совещание декораторского отдела, и мне нужно забрать все это барахло со своего стола. На столе Джули вы найдете список дел, которых вам хватит, по крайней мере, на всю следующую неделю. Вы должны найти мне для съемки самую необычную столовую, а еще мы снимает детские и… Черт, что там еще? Вам нужно переговорить с редактором кулинарного отдела насчет чего-то там на завтрашнее утро, и Джон собирается поручить вам интервью на следующей неделе. Через неделю-другую я немного приду в себя, однако до тех пор вам, так сказать, придется в основном разгребать завалы. Готовы? Пора бежать на совещание. Стоп. Надо просмотреть, что мы там наснимали в прошлую пятницу. Лампы! Пообщаемся позднее. Кабинет Джули — то есть ваш — через две двери от моего.

Все это время, разговаривая со мной, она копалась в вещах на своем столе, рассовывая бумаги по папкам, складывая стопкой фотографии и делая пометки. Однако поток слов не замедлялся ни на секунду. Одна из тех энергичных, неутомимых женщин, которые в свои тридцать с небольшим живут исключительно ради карьеры. Сильная, компетентная, но очень милая — редкое сочетание! Наблюдая за Джин, я догадалась: она также была разведена.

Совещание у Джона Темплтона было кратким и по делу. Раздали отпечатанные на ротапринте листки с перечнем того, что должно было появиться в будущих номерах журнала, и я слушала с напряженным вниманием, будто пропустила первые две недели в начале школьного года и теперь должна догнать свой класс.

К полудню я следовала за Джин обратно по коридору. Она скрылась в своем кабинете, а я миновала еще две двери и вошла в свой.

Я осторожно открыла дверь, гадая, что найду за ней, а потом застыла, оглядываясь по сторонам. То, что я увидела, мне понравилось. Две стены были выкрашены в синий, третья в оранжевый, а четвертая была из кирпича. На полу пушистый ковер коричневого цвета, на стенах фотографии, плакаты и крошечные забавные таблички. «Слишком много хорошего — это замечательно» — изречение, предписываемое актрисе Мэй Уэст, две другие гласили: «Мерзость» и «Отвага». А позади письменного стола красовалась четвертая, на которой было написано: «Не сегодня, малыш Джонни». Два горшка с растениями на столе и целая выставка цветов из разноцветной бумаги в углу. Кабинет оказался невелик, но в нем было удобно работать. Я плюхнулась в кресло и громко произнесла:

— Мадам директор!

И моментально ощутила себя победительницей шоу «Королева на день». Место как раз для меня, я находилась в этом кабинете как дома, и чувство первого дня в школе исчезло.

— Наверное, я должен извиниться? Кстати, как поживает посол? — В дверях стоял Гордон Харт и с серьезным выражением лица наблюдал за моими попытками освоиться в новом кабинете.

— Полагаю, отлично, мистер Харт. А вы как?

— Весь в делах, благодарю. А вы почему бездельничаете?

На минуту мне показалось, будто он это всерьез, и я попыталась придумать что-нибудь едкое в ответ. А потом увидела, что его лицо смягчилось.

— По-моему, я неожиданно поступила на фабрику, где надо вкалывать за троих.

— Не льстите себе, так оно и есть. И смотрите, чтобы Элоиза не застукала вас сидящей с пустыми руками. Сойдет хотя бы ложка. Можете ей сказать, что выбираете реквизит для фотографии.

— Настолько плохо, да? А еще я слышала, что наш арт-директор тоже не подарок. — Я приподняла брови и постаралась не рассмеяться.

Но я знала — насчет Элоизы он прав. Элоиза Фрэнк, заведующая редакцией и постоянный кошмар на двух ногах! Я помнила ее с тех дней, когда подрабатывала в «Вуманс лайф» фрилансером. Элоиза начинала репортером в газете, сейчас ей было шестьдесят лет, но выглядела она на сорок, и сердце ее было сделано из цемента пополам с битым стеклом. Однако Элоиза была профессионалом. Мелкая сошка ее ненавидела, коллеги боялись, и лишь Джон Темплтон отдавал Элоизе должное, отлично зная ей цену. Она понимала, что это значит — издавать журнал, всегда держала руку на пульсе и обладала безошибочным чутьем насчет того, что хорошо и правильно для ее издания.

— Между прочим, миссис Форрестер, завтра ровно в девять часов общее собрание. Вам надлежит там быть.

Я почти забыла о присутствии Гордона, припоминая зверства Элоизы Фрэнк.

— Отлично, мистер Харт. Я буду.

— Это в ваших интересах. А теперь за работу. — И он исчез, предоставив мне возможность поразмышлять.

Было трудно понять, когда Харт говорил серьезно и когда шутил. А шутил ли он вообще? Во всем, что бы он ни сказал, чувствовался некий сарказм. Глаза смотрели прямо на вас, брали в плен… выворачивали наизнанку… на мгновение стискивали… и вдруг разжимали хватку, предоставляя вас самому себе в тот момент, когда вы ожидали этого меньше всего. Как будто жизнь — игра. Высокий рост и поджарая фигура подчеркивали худобу лица, которое напоминало мне один из портретов кисти Эль Греко. В тот день я этого вспомнить не смогла. Вероятно, поэтому, несмотря на веселый блеск в его глазах, мне почудилось что-то еще… затаенная боль, нечто такое, что придавало Гордону Харту вид совершенной недосягаемости.

— Прекрасно, мистер Харт. Займитесь своими делами, а я займусь своими, и будем надеяться, что мы с вами не станем действовать друг другу на нервы, — тихо пробормотала я, принимаясь перебирать стопку бумаг с заметками на моем столе. Мне предстояло основательно потрудиться. И многое наверстать.

Я была так поглощена работой, что подняла голову лишь в пять часов, забыв обо всем, в том числе и о Гордоне Харте. Я налила себе чашку кофе из стоявшей в коридоре кофемашины и вернулась за стол в тот момент, когда раздался телефонный звонок.

— Как успехи? — Это была Джин Эдвардс.

— Дело идет. Но чувствую, что тону. Целый день разбираюсь с записками на столе Джули. По-моему, начинаю входить в курс проблем.

— За один-то день? Неплохо. Вас предупредили о завтрашнем собрании?

— Да, спасибо. Заходил Гордон Харт и сообщил.

— О, это большая честь! Как правило, он разговаривает только с Джоном Темплтоном и с Господом Богом. И то не уверена, снисходит ли он до Бога.

— Это меня не удивляет. У него такой вид, будто он настоящий…

— Не продолжайте, Джиллиан. Однако вы правы. Просто не наступайте ему на ногу, и все будет в порядке. Гордон Харт помешан на совершенстве, но вы вряд ли можете ставить это ему в вину. Он спрашивает с себя строже, чем с кого-либо из нас. И всегда готов к нападению.

— Наверное, от него надо держаться подальше.

— Ну, вам самой это решать. А теперь я должна бежать. У меня сегодня гости.

— Хорошо, Джин. Увидимся завтра. Спасибо за помощь. — Я медленно положила трубку и задумалась над последним замечанием Джин насчет Гордона Харта. Одно было ясно: он весьма привлекательный мужчина, хотя и с ужасным характером.

Я взглянула на часы и решила, что пора собираться домой. Я обещала Сэм пиццу. Было бы чудесно провести вместе несколько часов, прежде чем она отправится спать.

Выходя из кабинета, я в последний раз оглянулась через плечо и улыбнулась. Это был чудесный день. Я снова чувствовала себя востребованной. Мне нравилась работа, которую я нашла!

Я медленно шла по коридору, повернув направо, попала в лабиринт. Еще раз направо и налево, и вот я на площадке перед лифтом. Как и Гордон Харт, с самым деловым видом, с большим желтым конвертом в одной руке и огромным портфелем в другой.

— Работа на дом? — поинтересовалась я.

— Да, в левой руке. Нет, в правой. По понедельникам я преподаю рисунок с натуры. В портфеле мои старые наброски обнаженной натуры. Хочу показать их в классе.

Тут прибыл лифт, полный людей с других этажей. Гордон увидел знакомого и завел разговор, поэтому я решила, что выйду тихо и незаметно, ни сказав ему ни слова. Однако когда я шагнула к вращающейся двери, он оказался у меня за спиной, и мы ринулись навстречу Лексингтон-авеню друг за другом, как шарики жевательной резинки из автомата.

— В какую сторону направляетесь, миссис Форрестер? Я пройдусь до жилого квартала и возьму своего двухколесного друга. Может, пойдем вместе? — И мы медленно двинулись сквозь людские толпы Лексингтон-авеню.

— Вы добираетесь до работы на велосипеде?

— Иногда. Но это не то, что вы думаете. У меня мотоцикл. Купил его в Испании прошлым летом.

— Наверное, страшно на забитых машинами улицах?

— Не особенно. Я вообще мало чего боюсь. Просто не думаю об этом.

Или не хочет думать?

— У вас есть дети? — Нужно же было о чем-то говорить по дороге.

— Сын. Изучает архитектуру в Йеле. А у вас?

— Дочь. Ей пять лет, и она еще в том возрасте, когда предпочитают разносить дома вдребезги, нежели их строить.

Гордон Харт рассмеялся, и я заметила, что у него приятная улыбка. Стоило ему забыть о необходимости принимать грозный вид, и он становился вполне земным человеком. А еще я обратила внимание на странный блеск в его глазах, когда спросила про сына.

По пути в жилой квартал мы говорили о Нью-Йорке, и я сказала, каким странным все кажется, когда сюда возвращаешься, насколько отличается этот город от Калифорнии. Добавила, что люблю Нью-Йорк, однако чувствую себя чужой. Все равно, что смотреть на животных в зоопарке.

— Вы давно вернулись?

— Неделю назад.

— Вы снова привыкнете к Нью-Йорку и, вероятно, больше никогда его не покинете. Просто будете твердить, как все тут странно устроено. Именно так мы все и поступаем.

— Вероятно, скоро я вернусь в Калифорнию. — У меня полегчало на душе, когда я произнесла эти слова.

— Прежде я говорил то же самое про Испанию. Но это невозможно. Мы никогда не возвращаемся обратно.

— Почему? — Наивный вопрос.

— Потому что вы уезжаете, когда чувствуете, что должны уехать, или же вас вынуждают обстоятельства и люди. И частица вашей души умирает. Она остается там навсегда. А на новое место переезжает то, что от вас осталось.

Это прозвучало как приговор, однако я понимала, что это правда. Одна часть меня умерла, когда я уехала из Сан-Франциско, а другая осталась с Крисом.

— Вынуждена признать, мистер Харт, что вы рассуждаете здраво. А что заставило вас уехать в Испанию?

— Как говорится, момент умопомешательства. Мой брак только что потерпел крах, ужасно надоела работа. Мне было тридцать два года, и я прикинул — не уеду прямо сейчас, значит, не уеду никогда. Полагаю, я был прав. Ни разу не пожалел, что уехал в Испанию. Провел десять лет в крошечном городке неподалеку от Малаги. Оглядываясь назад, могу сказать, что это было лучшее время моей жизни. «Потерянные годы», как называют это в нашем бизнесе. Но я не считаю, что прожил их напрасно. Я вспоминаю их с любовью.

— Вы когда-нибудь думали о том, чтобы вернуться?

— Да, но в тридцать два, а не в сорок девять. Теперь я слишком стар для столь серьезных поступков. Пройденный этап. Сейчас вот это… — Его рука описала дугу, указывая на силуэты городских зданий.

— Но это же абсурд! Вы можете вернуться в любое время, когда пожелаете. — Я почему-то даже разволновалась из-за того, что он отказался следовать за своей мечтой. А ему, похоже, было все безразлично.

— Приятно, что вы приняли это близко к сердцу, но уверяю вас, я слишком стар, чтобы уповать на иллюзии, будто можно прожить в Испании на черством хлебе или сделаться художником.

Мы стояли на углу Шестидесятой улицы. Я была почти дома. Харт пожал мне руку, и я заметила, что веселые искорки еще не погасли в его глазах. Почему-то наш разговор доставил ему удовольствие. Я вынуждена была признать, что за пределами рабочего кабинета — несмотря на явную склонность к сарказму — Харт был, можно сказать, приятным человеком.

Он зашагал прочь, а я свернула на Парк-авеню и добралась до «Ридженси», думая исключительно о дочери. Я совершенно забыла о Гордоне Харте.

— Привет, радость моя! Что ты сегодня делала?

— Ничего. Мне не нравится Джейн. И я хочу вернуться к дяде Крису. Мне тут плохо. — Сэм, с заплаканными глазами, выглядела несчастной и взъерошенной. Джейн — ее няня. Обе стороны были явно не в восторге друг от друга. Сэм умела быть невыносимой, если прикладывала старания.

— Как ты знаешь, здесь твой дом. Скоро мы переедем в нашу квартиру. Все наладится, а потом и дядя Крис приедет нас проведать, а еще у тебя появятся новые друзья в школе, и…

— Нет. А в парке ходила большая и злая собака. — Господи, Сэм была такой милой, с этими огромными глазами, которые смотрели прямо на меня. — Где ты была целый день? Я так хотела, чтобы ты находилась со мной.

Вот он, кошмар всех работающих матерей, заключающийся во фразе: «Где ты была целый день?» А это вообще удар ниже пояса: «Я так хотела, чтобы ты находилась со мной!» Приехали! Сэм, милая, мне ведь нужно работать… тогда у нас будут деньги и я… Ладно, мне просто надо работать, Сэм, я без этого не могу, вот и все.

— Я тоже хотела быть с тобой. Но я работаю. Я тебе уже сто раз объясняла. Я думала, ты поняла. Эй, как насчет пиццы? С грибами или с колбасой?

— С грибами или с колбасой? — Дочь просияла, когда я вспомнила про пиццу.

— Ну, давай же. Выбирай. — Я улыбалась, радуясь, что в нашем доме снова воцарился мир.

— Ладно. Пусть будет с грибами.

А потом я увидела, как дочь подняла голову и посмотрела на меня. Она явно что-то задумала.

— Мамочка…

— Что, дорогая?

— Когда приедет дядя Крис?

— Не знаю.

Через полчаса принесли нашу пиццу, и мы с Сэм набросились на еду. Казалось, наши проблемы остались позади. Я понятия не имела, когда приедет Крис и приедет ли вообще. И, в конце концов, мне это безразлично. У нас с дочерью было все, что нужно. У меня есть она, у нее есть я. А еще у нас на столе в стиле Людовика XV, гордости отеля «Ридженси», лежала огромная аппетитная пицца с сыром и грибами. Что еще можно требовать от жизни? Я посмотрела на дочь, и мне захотелось смеяться — так было хорошо. И какой сегодня выдался замечательный день! Сэм взглянула на меня и улыбнулась. Она тоже почувствовала, как добра к нам жизнь.

— Мамочка!

— Что?

— Можно, я кое-что у тебя попрошу?

— Конечно. Только не вторую пиццу.

— Нет, мама, я не про пиццу. — Сэм смотрела на меня с укором, удивляясь моей бестолковости.

— Тогда что же?

— Вот если бы у меня вскоре появилась маленькая сестренка!

ГЛАВА 19

Второй рабочий день получился даже лучше первого. Я чувствовала себя в своей стихии. Это собрание сотрудников ничем не отличалось от любого другого, зато я получила возможность взглянуть на лица тех, с кем мне предстояло трудиться.

Джон Темплтон вел собрание в стиле председателя совета директоров в фильме пятидесятых годов. Гордон Харт стоял где-то в задних рядах, откуда наблюдал за спектаклем, а я сидела рядом с Джин. Выходя из зала, я втайне надеялась, что Гордон скажет мне что-нибудь, когда мы прошли мимо него, однако он был занят — инструктировал помощника редактора насчет одного из проектов, о котором докладывал Джон.

За те два часа, что длилось собрание, была затронута лишь одна тема, имевшая ко мне непосредственное отношение. Чернокожий певец Милт Хаули согласился дать интервью журналу «Вуманс лайф», и эту работу Джон Темплтон поручил мне. Похоже, мне позволили снять самые сливки!

Когда я вернулась к себе в кабинет, позвонил Мэттью Хинтон, и я позволила соблазнить себя приглашением на открытие конноспортивной выставки, которая должна была состояться следующим вечером. Я снова не смогла устоять.

А перед ланчем я позвонила Хилари Прайс. Ее секретарь сообщила, что Хилари находится в Париже, на показах модных коллекций.

Я встречалась с Хилари в те годы, когда только начинала работать. Одно время мы даже вместе трудились в журнале, но с тех пор она взлетела на впечатляющую высоту в известном издании о моде. Это вам не «Вуманс лайф», а ультрамодный журнал, где раскрашивают женские лица в зеленый, а потом приклеивают к ним павлиньи перья.

Мы понравились друг другу с первого взгляда. И если с Пэг нас связывала восхитительно бурная, грубоватая и очевидная дружба, то здесь все было спокойно и вежливо. Однако мне всегда казалось, что я должна подняться до уровня Хилари, что, в общем, было мне на пользу. Труд увенчался успехом лишь отчасти: я по-прежнему могу позволить себе распустить волосы и сбросить туфли. Она, так сказать, расширяет горизонты, моя Хилари. Невозмутимая, сдержанная, элегантная, остроумная. Бесспорно, сильная. Но главное — добрая. Настоящая нью-йоркская штучка, образованная женщина, которой я восхищалась. Хилари модная и умеет выглядеть ярко; то, что называется рафинированная. Но, несмотря на изысканную внешность, очень тихая. Ей примерно лет тридцать пять, ее возраст — под завесой тайны. Она никогда не говорит… и ничем себя не выдает. Как и я, Хилари разведена и живет то в Милане, то в Париже, то в Токио. Ее первым мужем был стареющий итальянский граф, о котором она вскользь упоминала как о Чекко — наверное, сокращенно от Франческо. Когда Хилари выходила за него замуж, он был на пороге смерти — или она так думала. Но старый хрыч умудрился прожить еще достаточно, чтобы через три недели после развода вновь жениться на девице семнадцати лет.

Телефон зазвонил в кабинете Хилари, на втором гудке она сама взяла трубку.

— Алло!

— Хилари? Это Джиллиан.

— Рада, что ты вернулась, дорогая! Фелисия передала мне твое сообщение. Но что привело голубку назад в Мекку? — Она весело рассмеялась.

— Кто знает? Господи, как же хорошо снова услышать твой голос. Каким показался тебе Париж?

— Изысканным. И дождливым. Коллекции были отвратительные. В Риме было гораздо лучше. И я столкнулась с Чекко, своим бывшим. У него новая любовница. Восхитительная девица, точно кобыла с белой гривой.

— Как он?

— Жив, что в его возрасте уже замечательно. Волосы дыбом, как подумаешь, сколько ему теперь должно быть лет… Не иначе, он тратит целое состояние, чтобы переписать цифры в паспорте. Бумага давным-давно протерлась до дыр…

И мы обе рассмеялись. Порой Хилари была злой на язык! Я никогда не видела Чекко, но впечатление о нем у меня сложилось плохое.

— Джиллиан, дорогая, как твои дела? Ты не ответила на мое последнее письмо, и я уж начала беспокоиться.

Как всегда, в ее хрипловатом голосе ощущался едкий сарказм, однако под ним таилась теплота. И этот ее тон, который давал понять человеку, что им искренне интересуются. Такой у Хилари был дар. Возможно, она выработала его в себе, однако я думаю, что это было от чистого сердца. Хилари была очень рада меня слышать и потребовала отчет: «Обо всех твоих новостях, дорогая! Иными словами, самое главное, Джиллиан: когда ты вернулась? давно ли ты здесь? и чем занимаешься?» Я кратко ответила на первые два вопроса, а потом рассказала ей про работу в «Вуманс лайф», про Джона Темплтона, про настоящее чудо — по меркам Нью-Йорка, когда тебе удается найти работу на восемь недель, про сломанные тазовые кости Джули Уэйнтрауб и даже про поиски необычной столовой. Я подумала — вдруг Хилари что-нибудь подскажет?

В трубке снова раздался веселый смех, а затем приказ:

— Эй, ты там, притормози! Что за чушь насчет Джули Уэйнтрауб и столовой? Если я правильно тебя поняла, ты ищешь сломанные тазовые кости, ты только что купила столовую Джули Уэйнтрауб? Или ты только что купила тазовые кости Джули Уэйнтрауб и сломала свою столовую… И есть ли у меня… что? Таз или столовая? У меня есть и то, и другое, но ты не получишь ни того, ни другого, и совершенно ясно, дорогая, что Нью-Йорк совсем вскружил тебе голову.

К этому времени я уже смеялась во весь голос, пытаясь объяснить все с самого начала, хотя знала, что Хилари и без того все прекрасно поняла.

— Если честно, Джиллиан, я никогда не встречалась с Джули Уэйнтрауб, но счастлива, что у тебя есть работа. Похоже, место как раз для тебя. Кстати, один мой давний друг работает как раз в этом журнале — его зовут Гордон Харт. Ты с ним уже знакома? Хотя за два дня ты вряд ли успела.

— На самом деле мы как раз знакомы. Он вполне приятный человек, правда, сыплет колкостями. Вот уж не догадывалась, что он твой друг; ты ни разу о нем не упоминала.

— Много лет назад я знала его жену, когда она была моделью, а я только что приехала в Нью-Йорк. Они разводились, и Гордон Харт собирался отбыть в Испанию. Наверное, хотел стать Эрнестом Хемингуэем от искусства или еще что. Через много лет я столкнулась с ним в Испании, а потом, уже работая в журналах, мы встречались на работе. Он один из тех немногих, благодаря кому подобные мероприятия не превращаются в кошмар. Харт талантливый, приятный. Что до сарказма, то это способ держать всю эту публику на расстоянии. Возвел вокруг себя стену высотой в милю… Но, главное, дорогая Джиллиан, как твой Кристофер, твоя большая любовь?

— Хилари, пока не знаю. Не могу об этом говорить.

— Правильно. Меньше слов, лучше настроение. Если я буду тебе нужна, ты знаешь, где меня найти. Почему бы тебе не заскочить вечером в четверг, выпить после работы? И мы поболтаем обо всем. И я прикину, кого еще пригласить к обеду. Например, Гордона. И еще четверых-пятерых. Жаль, времени осталось мало. Может, есть кто-то, о ком ты хотела бы меня попросить особенно?

— Нет, на твое усмотрение. Замечательная идея! Только, пожалуйста, деловая леди, подумайте насчет столовой, она нужна мне позарез. Хилари, ты просто чудо. Спасибо тебе. В котором часу в четверг?

— В шесть?

— Отлично. Я буду.

Да, это было приглашение, которое следовало принять! Хилари устраивала лучшие званые обеды во всем Нью-Йорке. И ее разведка работала как надо. В тот же день она мне перезвонила и сообщила, что вспомнила такую столовую, просто зашибись! Владельцами была супружеская чета, оба актеры. И во время занятий на курсах по сценографии жена, вооружившись кистью и красками, набросилась на столовую комнату в своей квартире. Теперь она называла ее «природная среда». Хилари дала более конкретное описание: «Когда ешь, чувствуешь, будто все обитатели джунглей заглядывают к тебе в тарелку». Она убедила меня, что попробовать стоит, поэтому я позвонила и договорилась, что приеду и посмотрю сама.

Столовая оказалась сногсшибательной, словно декорация к фильму: повсюду нарисованы деревья и цветы, над головой облака, озеро на полу, из-за нарисованных кустов высовывает головы всякое зверье. Мебель такая, что прямо сейчас на сафари, за исключением великолепного стеклянного стола, уставленного бесчисленными подсвечниками. Да, это было нечто!

Я назначила дату съемки.

Итак, я выполнила, по крайней мере, одно задание редакции. Я поспешила в отель; выпью-ка бокал чудесного холодного белого вина и немного посплю, пока дочь гуляет в парке.

Открыв дверь номера, я услышала телефонную трель, и впервые мне не пришло в голову предположить, что это может быть Крис. Разумеется, это был не он. Звонил Гордон Харт.

— Привет, я узнал от Хилари, что завтра вечером мы вместе приглашены к обеду. Могу я вас подвезти? — Его голос звучал мягче, чем в офисе. Скорее, как накануне, когда мы шли по улицам Нью-Йорка.

— Это было бы чудесно, но мы с ней договорились встретиться пораньше, чтобы выпить. Я не виделась с Хилари после отъезда из Нью-Йорка.

— Тогда не буду мешать. Как вам нравится работа?

— Нескучная и немного напоминает сумасшедший дом. Боюсь, я растеряла навыки.

— Уверен, вы справитесь. Я собирался сегодня пригласить вас на обед, но вы исчезли. Может, перенесем на другой день?

— Была бы рада.

— Тогда, считайте, договорились. Желаю хорошего вечера, Джиллиан. Увидимся завтра.

— До свидания.

Странный звонок, странный мужчина. Кажется, что между ним и остальным миром лежит целая пропасть. Говорит приятные слова, а сам холоден, как лед, и это сбивает с толку. И все же Гордон Харт — живой человек, не то что Мэттью Хинтон, например. Есть в нем и сила, и характер, и душа. И чувствуется, что в какой-то момент своей жизни он страдал. Вот только из-за чего? Или из-за кого? С этими мыслями я заснула.

Я проснулась, когда телефон зазвонил снова, и стала нашаривать рукой трубку, спросонок не отдавая себе отчета в том, что делаю. На сей раз это действительно был Крис. Сейчас мои мысли были исключительно приятные, я была сама нежность и думала лишь о том, как же сильно его люблю. Сонно улыбаясь, я посылала воздушные поцелуи, вслушиваясь в звук любимого голоса. А потом перевернулась на бок, чтобы посмотреть, который час… четверть пятого… значит, четверть второго в Сан-Франциско. И почему-то сразу вспомнила про Мэрилин. Не успев себя одернуть, едко поинтересовалась: «Где же Мэрилин? Разве она не приходит домой на обед»? Ох, вот и сорвалось с языка. Я прямо видела, как вздрогнул и отпрянул Крис, будто я залепила ему пощечину. Потом мы беседовали о моей работе, о погоде, о проектах Криса, о его съемках. И старательно избегали говорить о Мэрилин. Нелепый получился разговор. Мы играли в игру, и Мэрилин была тут как тут, словно слушала нас по параллельному телефону. Нам было неловко. Я была обижена и сердилась, а Кристофер явно ощущал себя дураком. Поделом. Пусть бы ему стало совсем плохо. Но подобные чувства Крису были неведомы.

ГЛАВА 20

В среду на открытии конноспортивной выставки было примерно то же самое, что на премьере оперы. Великосветское мероприятие! Место, чтобы себя показать и других посмотреть. Мэтт, как всегда, был очарователен, но мне показалось, что его лоск несколько потускнел. Он уже начал мне надоедать. Потом мы пообедали в «Каравелле», где все кланялись и расшаркивались перед месье Хинтоном. На сей раз газеты были милосерднее, чем прежде, но и полностью игнорировать нас не стали. Отметили наше присутствие, напечатав лишь фотографию.

В четверг я явилась брать интервью у Милта Хаули. Он обитал в пентхаусе на Юнион-Нэшнс-плаза, и я, собираясь с мыслями, замерла на тротуаре. Глядя вверх, в который раз поражалась величественным высоткам Нью-Йорка. Здесь все стремилось ввысь, было огромным. У вас захватывало дух от этой довлеющей мощи, и каждую минуту каждого дня вы знали — это то самое место. Мекка. Содом. Ад и райский сад. И я, подобно любому другому человеку, пронизанному трепетом жизни, была им очарована и покорена. Разглядывая дом высотой в пятьдесят этажей, я неожиданно поняла — мы с Нью-Йорком квиты, пусть даже завтра я уеду отсюда, чтобы никогда не вернуться. Именно такое обещание я себе дала, когда наш самолет приземлился в Нью-Йорке. Я держала этот город за хвост. А он держал меня за горло.

В апартаменты Милта Хаули меня впустила миниатюрная блондинка. По определению Хаули, его старушка. Нынешняя любовница. И с этого момента мой день завертелся, как вихрь. Из Рокфеллеровского центра Хаули нужно было бежать на встречу в «Даблдэй», чтобы подписывать поклонникам диски, потом к своему агенту для обсуждения контрактов, затем к трем часам на обед в итальянском ресторане, где в промежутке между салатом и фруктовым мороженым удалось вклиниться и мне, чтобы взять у него интервью. Интересная личность! Милт Хаули начал десять лет назад в Чаттануге, штат Теннесси, где пел блюзы, и успел выпустить незначительный хит в Голливуде, прежде чем вляпался в какое-то протестное движение, которое с завидной регулярностью, тридцать семь раз, приводило его в тюрьму. В общем, ему стало не до карьеры. Однако теперь он снова был на коне, этот мистер Суперзвезда. Три альбома за год, причем каждый разошелся миллионом копий, контракт на два фильма и выступления в Лас-Вегасе, Голливуде и Нью-Йорке. Полный набор.

После обеда в арендованном лимузине я отправилась с ним в аэропорт. Хаули собирался на званый обед в Белом доме. С ним было весело, и он мне понравился. В нем чувствовался мужчина, и у него легко было брать интервью. Отвечал честно, не злословил, и бьющий через край юмор помогал переносить напряжение его рабочего распорядка.

Помощник перенес чемодан Хаули в машину еще днем, и пока мы неслись в аэропорт, Милт спокойно отвечал на мои вопросы, отдавая дань двойному бурбону и регулярно пополняя содержимое стакана. Будто сидеть в лимузине, пить на ходу спиртное и давать интервью, когда президент страны ждет тебя к обеду, было для него делом обычным. Да, в нем чувствовался стиль.

Я бросила на Хаули последний взгляд, когда он шел на посадку в самолет. Но сначала Хаули склонился ко мне, чмокнул в щеку и промурлыкал в самое ухо:

— Джиллиан, ты классная… для белой дамочки, конечно!

Рассмеявшись, я помахала ему рукой. Мне оставалась ровно семьдесят одна минута, чтобы добраться до дома Хилари.

Хилари открыла мне дверь. Выглядела она прекрасно. Смесь Генри Бендела, Парижа и самой Хилари. Само совершенство, а не женщина — из тех, кому другие женщины завидуют, зато мужчины побаиваются; не дай бог, испортишь прическу. Она проводила время с гомосексуалистами, женщинами и старыми друзьями. Все ее любовники были до неприличия молоды и привлекательны. Со временем почти все они перекочевывали в ранг друзей. Наверное, непросто любить Хилари. Я бы могла пожалеть ее, если бы только осмелилась. Жалость — то, о чем в отношении Хилари Прайс думаешь меньше всего. Скорее уж уважение. Нечто вроде того чувства, что внушала мне моя бабушка. Жесткие, напористые женщины подобного типа призывают к совершенству и вас — надо отдать им должное! Таковы женщины, которых друзья возносят на пьедестал: одной рукой они делают все для этих самых друзей, а другой — кастрируют своих мужчин и собственных сыновей.

Хилари являлась иконой стиля. Все, к чему бы она ни прикоснулась, приобретало степень совершенства: маникюр, дом, обеды, которые она готовила, работа и дружба. Но была другая Хилари, которая могла быть холодной и жестокой, однако эти качества она приберегала для тех, кто осмеливался разозлить ее. Мне еще ни разу не случалось вызвать ее гнев, чему я очень радовалась. Я-то была свидетелем тому, какой сокрушительной могла быть Хилари; воистину потрясающее и ужасное зрелище! Вероятно, мужчины чувствовали это, поэтому и держались от нее подальше.

Наши отношения с Хилари были далеки от той сентиментальной непринужденности, которой я могла наслаждаться в обществе Пэг или прочих подруг. Ни за что не стала бы ковырять при ней в зубах или выражаться, хотя и знаю кое-какие неприличные словечки. Не появилась бы я в доме Хилари в джинсах и поношенном свитере. Но с ней меня связывает нечто такое, что невозможно с другими. Они-то знали меня с детства, и когда мы собирались вместе, снова становились школьницами, словно не было этих долгих лет и наши отношения только начались. Однако с Хилари мы сдружились, будучи взрослыми женщинами, отсюда, наверное, и повышенные требования друг к другу. Кроме того, было невозможно представить, чтобы Хилари ходила в школу — разве что в костюмах от «Шанель» и с тщательно уложенными волосами. Неужели она могла бы играть в хоккей? В гостиной мадам де Севинье — пожалуйста. Но не на спортивной же площадке!

На разговоры у нас было часа полтора, пока не явится первый гость, и мы обсудили почти все, что хотели. Хилари заметила — кратко и едва ли не безразличным тоном, — что у нее новый любовник. Молодой немец по имени Рольф. Поэт, моложе нее и — по словам Хилари — «милое дитя». Его ожидали к обеду. Как и раньше, она жила одна, потому что так ей было удобнее. Вот бы мне так. Ее принцы мечты все умерли или сгинули, если вообще существовали. А мои принцы все еще дожидались своего часа. Ведь Крис, как бы я ни любила его, отнюдь не был принцем. И даже я это понимала.

Я не хотела говорить о Крисе, однако Хилари сама завела о нем речь, пока смешивала себе второй коктейль.

— Джиллиан, что суждено, то сбудется. Даже лучше — сбудется на твоих условиях. А если ничего не получится — как ни тяжело тебе будет, однако попытайся осознать, что ты немного потеряла. Не сомневаюсь, Крис — привлекательный парень, но вряд ли он тебе подходит. По правде говоря, я считаю, ты заслуживаешь большего. И Крис никогда не сможет дать то, что тебе действительно нужно. Он слишком похож на меня. Не верит в тот порядок вещей, в какой веришь ты. Однако какой бы ты ни выбрала путь, знай, что я всегда рядом и готова помочь или выслушать. Больше мне нечего сказать.

Слова Хилари меня тронули. Беспокоила мысль, что она думает, будто Крис для меня недостаточно хорош. Неправда, он достоин… я хотела, чтобы он был меня достоин, и не важно, сколько мне пришлось бы пережить. Я была готова лезть из кожи вон… лишь бы у нас все получилось.

Пока я об этом размышляла, Хилари подошла к книжной полке и вскоре вернулась с переплетенной в кожу и очень старой на вид книгой. Вещица в стиле Хилари или моей бабушки.

— Вот, прочитай. Тебе это может показаться банальным, но в этих словах немалая доля правды.

И она протянула мне книгу, раскрытую на первой странице, где твердым почерком коричневыми чернилами было написано:

Тот, кто вымаливает радость, Погубит быстротечной жизни сладость. Того, кто поцелуем счастье провожает, Своей улыбкой вечность принимает.

Внизу вместо подписи стояла буква «Л» и дата.

— Он был первым мужчиной, с которым я спала, Джиллиан. На тридцать лет меня старше — а мне тогда было семнадцать. Величайший скрипач Европы, и я любила его так сильно, что думала, будто умру, когда он сказал мне, что теперь я большая девочка и он решил, что больше мне не нужен. Я хотела умереть, но не умерла. Никто никогда не умирает, и я поняла, что в этих стихах заключена правда. Они помогают мне жить.

Я была тронута. Книга все еще находилась в моих руках, когда раздался звонок в дверь. Хилари встала, чтобы впустить гостя, и вошел высокий красивый молодой человек года на три моложе меня, со светлыми волосами и большими зелеными глазами. Он обладал грацией юноши, в нем не было и намека на неуклюжесть. Наблюдать за ним было сродни чувственному удовольствию. Только немного смущал полный обожания взгляд, устремленный на Хилари. Это и был Рольф. Он поцеловал мне руку и назвал меня мадам, отчего я почувствовала себя столетней каргой. Однако именно этого и ожидала Хилари; ей это нравилось. Таким образом она могла не напрягаться. И на меня снизошло озарение. Я поняла, что Хилари сама сделалась тем знаменитым скрипачом, мужчиной, которого любила двадцать лет назад. Она давала им от ворот поворот, всем этим мальчишкам, когда чувствовала, что они в ней больше не нуждаются. Как профессиональная танцовщица на выпускном балу. Странная мысль. Может, она выдает им бронзовую медаль с выгравированными строчками, которые я только что прочитала? Так сказать, подарок в честь окончания школы. Я тихо рассмеялась, Хилари покосилась на меня, а Рольф смутился, словно его угораздило сказать нечто неподобающее. Бедняга Рольф.

Вскоре прибыли и остальные гости. Редактор из офиса Хилари, элегантная итальянка, Паола ди Сан-Фракино, дочь графа или вроде того. Она прекрасно говорила по-английски, и в ней чувствовалось превосходное воспитание. Вскоре появилась бойкая девица, чем-то напоминающая лошадь. Смех у нее был громкий, а лицо доброе. Она только что опубликовала свою вторую книгу, только внешне ничем не выдавала принадлежности к писательской братии. Зато обладала чувством юмора и весьма оживила компанию собравшихся. Ее муж был музыкальным критиком в одной английской газете, и оба они напоминали мелкопоместных сельских сквайров. Писательница была в тунике с ворохом марокканских украшений и не могла похвастать утонченностью и шиком Хилари или Паолы, однако в ней ощущался собственный стиль. Супруг не обладал неземными достоинствами Рольфа, зато на меня словно повеяло свежим воздухом. Златовласый поэт начинал меня утомлять. Потом появился ужасно напыщенный, но симпатичный француз, владелец картинной галереи на Мэдисон-авеню, и последним из гостей пришел Гордон Харт, который был знаком и с Паолой, и с Рольфом. Они с Хилари обнялись, и он проследовал к бару, чтобы смешать себе коктейль. Было заметно, что Гордон чувствует себя как дома. В отличие от Рольфа, у которого был такой вид, будто ему не разрешено ни до чего дотрагиваться без дозволения Хилари. Прежде чем что-нибудь сделать или открыть рот, Рольф бросал неуверенный взгляд на Хилари. Так же вела себя я, когда только вышла замуж. Было странно видеть, как кто-то другой делает те же глупости, что и ты раньше.

Вечер получился восхитительный. Как будто порхаешь на трапеции в составе акробатической группы — туда-сюда. Поговорив о японской литературе, мы бросились обсуждать французские гобелены, новые вспышки насилия в Париже, последние статьи Рассела Бейкера, политический подтекст произведений американской — в противовес русской — литературы на рубеже XX века. Затем — о гомосексуалистах в Италии, об упадке церкви и организованных религиозных течениях в нашем обществе… и дальше… рассуждения о восточных культах, философии йоги и китайской «Книге перемен». Было интересно, хотя отнимало все силы. Такой вечер можно выдержать не чаще раза в полгода. А потом еще долго приходить в себя. Типичный вечер у Хилари!

Больше всего мне понравились писательница и Гордон. Они были и образованными, и начитанными, но более приземленными в отличие от остальных. Неизмеримо ближе к реальности — а после романа с Крисом я стала особенно ценить реальное. Канули в прошлое дни, когда я наслаждалась чисто теоретическими посылами. Я научилась уважать здравый смысл.

Стоило гостям разойтись, как вечер потерял флер сверхинтеллектуальности. Гордон отвез меня в отель, и мы еще поболтали обо всем и ни о чем. Когда мы подъехали к отелю, я ждала, что Гордон пригласит меня выпить. Ничего подобного.

— Как насчет вместе поужинать завтра? — спросил он.

— С удовольствием, — ответила я.

— Отлично. Я позвоню вам завтра утром и сообщу когда. У меня в пять часов совещание с Джоном, так что это вряд ли будет раньше восьми.

— Мне подходит. Спасибо, Гордон. И еще раз спасибо, что подвезли. Доброй ночи.

Я уже предвкушала завтрашний ужин. Поднимаясь в лифте, сделала себе мысленную зарубку: купить новое платье.

ГЛАВА 21

— Мамочка, куда ты идешь?

— На ужин, дорогая.

— Опять?

— Да. Но я тебе обещаю, что в выходные останусь дома. — Малоубедительный компромисс.

— Это что, новое платье?

— Это что, инквизиция?

— Что такое «инквизиция»?

— Это, Сэм, когда задают слишком много вопросов.

— Так что, это новое платье?

— Да.

— Мне нравится.

— Вот это приятно слышать! Спасибо.

Растянувшись на диване, дочь окинула меня критическим взглядом.

— Знаешь, мама, а у тебя толстеет живот! Раньше ты была такая худая, а теперь нет.

— Растет живот? Разве? — У меня екнуло сердце. Мне казалось, еще ничего не заметно.

— Совсем чуть-чуть. Не беспокойся.

Зазвонил телефон, и я поцеловала дочь в макушку.

— Не стану. А теперь беги в ванную, а я отвечу на звонок.

Сэм ушла, а мне вдруг стало грустно. Наверное, звонит Гордон, подумала я. Хочет сказать, что наши планы отменяются. Его задержали в редакции. Или он отравился за завтраком. Или сломал лодыжку. Может, простуда или другое свидание… Ничего страшного, Гордон… Я понимаю… но как же мое новое платье?

— Алло?.. Да, это я… Алло, Крис… Да… Что такое? Нет, я не злюсь… нет… нет… Я одна… Ладно… хорошо… Я уже собиралась уходить, меня пригласили на обед… «Быстро же ты»? Что ты хочешь этим сказать? Просто обед, с другом Хилари. — И почему я должна оправдываться? — Нет, это не сальный итальянский граф, этот человек работает в журнале «Вуманс лайф»… Знаешь, что я думаю? Что ты мог бы воздержаться от подобных замечаний. Для человека, который живет с другой девушкой, ты слишком обидчив, мой милый… Ах вот как… И в чем же разница? Хочешь, чтобы я объяснила? Вряд ли. Я все еще беременна, или ты уже забыл эту маленькую подробность? Не поздно для чего? Забудь, это не обсуждается. Как поживает Мэрилин? Ладно, я не хочу об этом слышать. Не оправдывайся, и так все ясно. Уезжает? Когда? Поверю, когда увижу. Послушай, Крис, хватит выносить мне мозг насчет сегодняшнего вечера. Я здесь, потому что ты так захотел. Это была не моя идея. Хорошо, сменим тему… Не станем огорчать дядю Криса, правда? Она в порядке. Да, по-прежнему спрашивает о тебе. А ты сегодня вспомнил про свою маленькую семью? С чего бы это? Мэрилин устраивает тебе сцены? Послушай, Крис, я думаю, что было бы лучше, если бы ты перестал сюда звонить. Я этого не вынесу. Все только осложняется. У тебя есть Мэрилин, я тебе не нужна, и мне с этим не справиться. Я сама тебе позвоню. Прекрасно. Понимаю. Слушай, катись к черту! У тебя есть она, поэтому не висни у меня на шее, сделай одолжение. Тогда напиши мне. Нет, я встречаюсь с доктором на следующей неделе. Думаю, что все в порядке. Не знаю. Устала немного, а так все хорошо. Крис, как ты там? Я так тоскую по тебе, сил нет. Нет, я вовсе не поэтому встречаюсь сегодня с приятелем Хилари…

В дверь позвонили.

— Слушай, Крис, мне нужно идти. Я тебе позвоню. Ладно, ладно. Нет, не раньше понедельника. Выходной. Я и забыла. Послушай, мне нужно идти. Я люблю тебя. Крис? Да, ребенок. Я знаю. — Занятный получился разговор по телефону. А под дверью дожидался Гордон.

Мы с Гордоном провели чудесный вечер. Он повез меня в маленький итальянский ресторанчик, а потом мы отправились выпить в ресторан на южной стороне Центрального парка. Он располагался на крыше небольшого, неприметного на вид офисного здания. Но, едва выйдя из лифта, мы будто очутились в другом мире. Ресторан был в индийском стиле. Девушка в золотом сари, поприветствовав нас, распахнула перед нами занавес с богатой вышивкой, и мы вошли в зал. В воздухе висел густой аромат ладана. Столики были низкими и длинными, и зал, казалось, пульсировал в такт музыке. Мне захотелось закрыть глаза и раскачиваться, повинуясь этому чувственному восточному ритму. Каждый столик украшала одна-единственная роза, официанты были сплошь высокие и смуглые, многие с бородой, а некоторые даже в тюрбанах.

Мы пили экзотические напитки, и я молча наблюдала за тем, что происходило вокруг. Похоже, куда бы ты ни отправился в Нью-Йорке, всегда найдешь что-нибудь новое! Вот, пожалуйста, под иным углом, глядя на север — Центральный парк, который лежал внизу, как детская игрушка, украшенная рождественскими огоньками. С трех сторон парк окружали здания. Мне казалось, что я нахожусь за много миль от привычного мира, а пейзаж за окном — лишь искусно выполненная декорация, призванная напомнить о Нью-Йорке, и не более.

Гордон заказал легкое белое вино и пирожные с розочками. После того как официант принес заказ и удалился, Гордон посмотрел на меня и спросил:

— Джиллиан, почему вы не остались на Западе?

— Я захотела вернуться.

— Это неправда. Вы решили сбежать? По-моему, вы на это способны.

— Не уверена, что понимаю вас. Нет, я не сбегала. Просто вернулась.

— Из-за мужчины?

Я долго колебалась, а затем кивнула.

— А вы? Почему вы уехали из Испании?

— Проголодался.

— Теперь вы не желаете говорить правду. — Я улыбнулась и достала розу из вазы, чтобы потрогать лепестки.

— Хорошо. Скажем так — мое время вышло.

— Вы сбежали? Или она? — Я имела право задать этот вопрос.

— Ни я, ни она. Или мы оба. Она совершила самоубийство, а после этого я уехал.

Его лицо выражало грусть, отнюдь не то потрясение, что испытала я. Никогда не приходилось мне встречать столь прямолинейных мужчин. Невероятно.

— Простите, Гордон. — Я отвернулась. Зря мы затеяли эти расспросы. Не следует играть в столь опасную игру. Нам обоим было тяжело вспоминать прошлое.

Он отвел взгляд. Его лицо было серьезно и печально.

— Все в порядке. Это произошло давным-давно. Ее звали Хуанита. Она была самая красивая девушка, которую мне приходилось видеть. Добрая и чистая, словно дитя. Я узнал, что Хуанита была проституткой в Малаге. И поэтому она убила себя. Самой смешное, что я бы не стал поднимать шум. Мне было безразлично, ничего бы не изменилось. И в любом случае я подозревал нечто подобное. Но она не знала. Человек, который сообщил мне, сказал и ей. Она умерла, прежде чем я успел вернуться домой. После этого я уехал. Больше не мог оставаться там. Собственно, я никогда не был там своим, хотя мне в Малаге нравилось. А ваш мужчина, Джиллиан? Кто он?

— Обычный человек. — Я не хотела говорить о Крисе, поскольку не могла отплатить Гордону той же искренностью. Для меня Крис пока не ушел в прошлое в отличие от его Хуаниты. Рана болела. И если рассказ Гордона был повествовательным, мой прозвучал бы как исповедь.

— Вы продолжаете отношения?

— Нет… то есть не совсем. Мы общаемся. Но я думаю, все кончено. — В глубине души я понимала, что лгу, ведь я вовсе не считала, что все кончено.

— Каким он был?

— Как мой отец.

— А каким был ваш отец?

— Если одним словом… подлец. — Я подняла голову и усмехнулась, испытав облегчение, оттого что сказала.

— И о чем это вам говорит, Джиллиан?

— Только о плохом. Но я не замечала сходства до недавнего времени.

— Вы были счастливы с этим человеком?

— Да, очень счастлива. В нем много хорошего, иначе я бы не оставалась с ним так долго. Но внутри он подлец, как мой папаша. Не подарок. Теперь я понимаю. В нем нет того, что мне нужно. Я знала это с самого начала, однако закрывала глаза. Не хотела знать. — Было так странно говорить о Крисе, будто наша история уже в прошлом.

— Тогда почему вы оставались с ним, раз уж вы не можете мне сказать, почему уехали? Тот факт, что он подлец, на самом деле ничего не объясняет. Вероятно, он нравился вам и таким.

Да, Гордон не ошибся. Так оно и было.

— Я уехала, потому что он меня заставил. Я оставалась с ним, поскольку любила его. Не могла без него. Мечтала, чтобы все получилось. И все было хорошо, пока я соблюдала его условия. Да, я оставалась с ним, потому что было еще кое-что. В общем, запутанная история.

— Она еще не завершена, Джиллиан?

— И да, и нет. — Я подняла голову и взглянула Гордону в глаза. — Да, все кончено, потому что я думаю, что он меня не любит. И нет, потому что я ношу его ребенка. В этом смысле наша история никогда не завершится. — И мне стало страшно от того признания, которое я только что сделала.

— Кто-нибудь знает?

— Только одна подруга. И мой герой знает, разумеется. Но ему, похоже, безразлично.

— Вы думали о том, чтобы сделать аборт?

— Да. Я рассматривала подобную возможность. Но я хочу этого ребенка. Понимаю, что беру на себя тяжелую ношу, но не могу по-другому.

— Значит, вы поступаете правильно. Однако, Джиллиан, как бы я ни восхищался вашей решимостью, для такой женщины, как вы, данный стиль жизни неприемлем.

— Да. Я собиралась хранить тайну. Не знаю, что сегодня на меня нашло. Просто сорвалось с языка. — Я попыталась улыбнуться, не глядя на Гордона, и почувствовала, как он взял мою ладонь в свою руку.

— Не печальтесь, Джиллиан. Вы обязательно справитесь.

— Спасибо за доверие. Сейчас мне это нужно, как никогда.

Странно, какая-то карусель откровений. Не прошло и часа, как мы с Гордоном Хартом исследовали каждый шрам и каждую отметину, которую нанесла жизнь каждому из нас. Будто нам обоим понадобилось вызнать все о прошлом друг друга. А потом, почти не отдавая себе отчета, я снова забросила мяч на его половину поля:

— А ваш брак?

— Джиллиан, в каком-то смысле брака не было.

— Но вы сказали…

— Бога ради, не смотрите на меня так. Я был женат. Но с тем же успехом мог вовсе не жениться. Все произошло быстро. Много боли и никаких чувств.

— Тогда каким образом вы оказались связаны узами брака?

— Легко. Я был вынужден. Или мне казалось, будто я обязан жениться. Дело было двадцать пять лет назад, я совсем недолго встречался с одной девушкой… Ну и…

— Она забеременела?

— Да. И отказалась делать аборт, вот я и решил совершить благородный поступок. Я женился на ней. Провальная была затея. Как только родился Грег, мы развелись. Вот как все случилось.

— Что ж, по крайней мере, у вас есть сын. Вы с ним близки?

— Вряд ли. Грег — приятный молодой человек. Образованный, независимый, с чувством юмора. Но для меня чужой. Когда уехал, я выбросил Грега из головы и вообще попытался забыть о его существовании. И никогда не видел, каким он был в раннем детстве. Не забывайте, что я десять лет провел в Испании. Когда вернулся, Грегу было пятнадцать. Трудно стать отцом пятнадцатилетнему парню, которого ты даже не знаешь.

— Возможно, когда-нибудь у вас получится.

— Грег считает меня приземленным. И он прав — я такой и есть. Чтобы завоевать его уважение, мне следовало бы совершить нечто грандиозное. Например, стать художником во имя мира в Афганистане. Однако благородный подвиг не входит в мои планы. А теперь, леди, когда мы открыли друг другу достаточно тайн нашего темного прошлого, пора доставить вас домой. Уже поздно.

Он сделал знак официанту в тюрбане, и стало ясно, что с откровениями покончено. Гордон Харт взял события этого вечера под свой контроль. А потом взглянул на меня и произнес:

— Наверное, вы как-то странно влияете на меня. Много лет я ни с кем так не разговаривал.

Это был приятный комплимент. Гордон протянул мне руку, помогая подняться с подушек, на которых мы сидели. Он сжал мою ладонь бережно, но крепко, и не выпускал моей руки, пока мы спускались на лифте. Мы вышли на улицу. Вечер был чудесный, дул легкий ветерок. С противоположной стороны улицы доносилось тихое ржание лошадей, запряженных в нарядные кареты.

— Этот город кажется мне декорацией из фильма. Какой-то он нереальный. — Я снова оглянулась и увидела, что Гордон за мной наблюдает.

— Идемте, Джиллиан. Прогуляемся до отеля пешком.

До «Ридженси» было три квартала, и мне было приятно чувствовать, как Гордона обнимает меня за плечи. Во время этой короткой прогулки мы не сказали ни слова. Когда подошли к отелю, он посмотрел на меня с улыбкой.

— Как насчет того, чтобы завтра пообедать за городом? Я собираюсь навестить друзей в Бедфорде. Вам было бы полезно подышать деревенским воздухом.

Гордон не сказал: «Я хочу, чтобы ты была со мной». Просто: «Вам полезно подышать деревенским воздухом». Я была бы рада, если бы он произнес эти слова. Гордон ждал, что я отвечу.

— С удовольствием.

— Может, возьмете с собой дочь?

— У нее другие планы. Спасибо. Она проведет день в гостях у школьной подруги.

— Отлично. Тогда я заеду за вами в одиннадцать часов. И не грустите из-за сегодняшнего вечера. Вам нужно было выговориться, и мне тоже. — Гордон не сделал попытки поцеловать меня, лишь погладил по руке прежде, чем уйти.

Мы помахали друг другу на прощание. Я вошла в отель, размышляя, что уготовило мне будущее, опасаясь, что волшебство может рассеяться уже на следующий день.

— Джиллиан, будьте добры, достаньте из бардачка карту.

Мы неслись по Ист-Ривер-драйв. Верх машины был опущен, и Гордон держался довольно прохладно, когда я села к нему в автомобиль. О признаниях вчерашнего вечера мы не вспоминали; былой теплоты почти не осталось.

— Конечно. — Я щелкнула крышкой в приборной панели, извлекла карту и подала ему.

— Разверните ее, пожалуйста.

Меня немного удивил его тон, однако я послушно раскрыла карту и рассмеялась. Внутри обнаружилась карикатура, где я и Гордон Харт в весьма смешном виде поедали хот-доги под фонарным столбом возле здания с вывеской «Вуманс лайф», в то время как две собаки, чихуа-хуа и сенбернар, деловито задирали задние лапы возле этого же самого столба. А из окон выглядывали все сотрудники журнала. Заголовок гласил: «Давай сбежим подальше!» Гордон казался польщенным, когда я подняла голову, не скрывая восторга.

— В таком случае вы должны мне обед на этой неделе.

— Договорились. Гордон, вы — молодец!

— И вы тоже.

Обед в Бедфорде удался. И мне понравились друзья Гордона, так что день пролетел незаметно. К пяти часам я уже находилась в отеле. Как раз вовремя, чтобы встретить Саманту.

В воскресенье мы с дочерью с помощью Пэг переехали в нашу прежнюю квартиру, и нам было ужасно жаль покидать «Ридженси». По крайней мере, мне. Сэм радовалась, что вернулась домой. Я же не горела энтузиазмом. Вечер воскресенья ушел на то, чтобы отмыть полы и выбросить хлам из шкафов и чулана. У меня едва получилось хоть немного поспать перед началом новой рабочей недели.

— Саманта! Завтракать! Быстро, а то опоздаешь в школу!

Мне пришлось приложить героические усилия к тому, чтобы начать этот день — отправить дочь в школу и самой явиться на работу. Я подрастеряла навыки: собрать все к восьми часам утра было равносильно тому, чтобы вскарабкаться на вершину айсберга на роликовых коньках. Вскочить и одеться в шесть в Сан-Франциско было гораздо легче. Впрочем, проблема в том, что там мы надевали меньше одежды.

— Сэм! Пошевеливайся! Да где же ты?

— Иду, мамочка! — Дочь появилась, размахивая ковбойским пистолетом, который когда-то подарил ей Крис. — Вот я!

— Хорошо, дорогая. Ешь кукурузные хлопья. Нам нужно торопиться.

— Ковбои не едят кукурузные хлопья. — Она, казалось, была оскорблена.

— Очень даже едят. Не капризничай, Сэм. — Я пила на ходу кофе, держа в другой руке салфетку и прикидывая, не надо ли почистить туфли.

На работе меня ожидали тысяча телефонных звонков и подготовка к съемкам детских комнат. Следовало договориться насчет съемки экзотической столовой и выполнить массу мелких поручений, которые припас для меня Джон Темплтон.

Во вторник, как было условлено, мы с Гордоном пообедали вместе, и он пригласил меня на официальный прием. Его устраивали для прессы в Музее современного искусства вечером в среду.

Днем в среду я примчалась с работы домой, чтобы надеть черное бархатное платье и длинное пальто из малинового атласа, и стала дожидаться Гордона, который должен был заехать за мной в семь часов. И пока ждала, когда он появится, вдруг поняла, что радость от предвкушения очередного выхода с Гордоном приправлена изрядной долей уныния. Крис не звонил целую неделю! Как всегда, мне было больно. Я отчаянно тосковала по Крису Мэтьюсу, по его объятиям, по спокойному голосу. Даже по равнодушию. От него я могла принять что угодно.

— Мамочка! В дверь звонят! — Голосок дочери заполнил всю квартиру.

— Я сама открою. — Я даже не услышала звонка. Это пришел Гордон.

— Готовы? Господи! Вы выглядите сногсшибательно. Джиллиан, да вы просто красавица. — Окинув меня восхищенным взглядом, он легонько поцеловал меня в лоб.

— Благодарю вас, сэр. Как провели день?

— Как обычно. Джиллиан, что-то не так?

— Нет. Почему вы спрашиваете?

— У вас такой вид, будто выдался тяжелый день. Вы нездоровы?

Какой вы наблюдательный, мистер Харт!

— Нет. Просто немного устала. Не хотите ли выпить, прежде чем мы поедем?

— Нет. Думаю, нам пора.

— Ты кто? — Внезапно Саманта возникла в дверях, с любопытством рассматривая гостя.

— Гордон, это Саманта. Сэм, а это мистер Харт.

— Он кто?

— Мой товарищ по работе и друг тети Хилари. — Я наблюдала за ними с настороженностью. Вдруг она скажет какую-нибудь грубость и Гордон рассердится? Ведь он не привык разговаривать с детьми.

— Можно потрогать твою бороду? Она настоящая? — Дочь осторожно приблизилась, и Гордон наклонился к ней.

— Да, она настоящая. Привет, Саманта.

Я с замиранием сердца ждала, что сейчас дочь дернет его за бороду, но она только погладила ее, и у меня перехватило в горле.

— Будто у лошадки. Ты знаешь?

— Это комплимент, — перевела я.

— Саманта, ты любишь лошадей?

— Да! Ужасно люблю!

Последовала длительная дискуссия, и я удивилась — похоже, Гордон неплохо разбирался в этом предмете. Но я была просто поражена, когда он взял блокнот с моего стола и в одну минуту сделал несколько набросков для Сэм, чем привел ее в восторг.

— Джиллиан, нам нужно ехать. Саманта, надеюсь, мы еще увидимся.

— Конечно. Приходите к нам в гости, мистер Гордон.

— Мистер Харт, Сэм. Спокойной ночи, дорогая. Слушайся Джейн. — Мы крепко обнялись и расцеловали друг друга, а потом Гордон вызвал лифт.

— Очень мило с вашей стороны, Гордон. Спасибо.

Мы ждали такси, и мое настроение улучшилось. Мне было приятно видеть, что он понравился Саманте.

— Умная девочка и очень непосредственная, — произнес Гордон.

— Точно. — Я рассмеялась и покачала головой.

Подъехало такси, и мы поспешили в музей.

Вечер получился прекрасный. Было приятно следовать за Гордоном, который знакомил меня с присутствующими. Мы, можно сказать, произвели фурор. Гордон входил в попечительский совет музея — факт, о котором он забыл упомянуть, приглашая меня на вечеринку. Тут присутствовала и Хилари, только без Рольфа, она была ослепительна в длинном облегающем черном вязаном платье, поверх которого была накинута не менее длинная облегающая белая накидка. Гордон пригласил ее поужинать с нами после завершения мероприятия. Я подумала, что это любезно с его стороны, но Хилари отказалась.

На сей раз Гордон повез меня ужинать в «Лютецию», где его принимали так, будто он владелец заведения. Или, по крайней мере, вносит арендную плату.

В музее мы столкнулись с Мэттью Хинтоном. Его сопровождала ослепительная рыжеволосая красотка, которая повисла на его руке так, будто была ему обязана по гроб жизни. Мы поздоровались весьма прохладно, и было ясно, что он испытывает интереса к той, кого газетка «Вуманс вэар» неделю назад назвала его новой возлюбленной, не больше чем я к нему.

И пусть общество Гордона Харта не делало меня героиней светской хроники, однако я наслаждалась от души.

ГЛАВА 22

В пятницу было светопреставление. Супружеская пара, обладатели экстравагантной столовой, была окружена целой толпой, жаждущей поскорее приступить к съемке. Четыре часа спустя мы все еще только начинали. Во время съемки хозяева умудрились нагрузиться спиртным и пытались перевернуть обстановку вверх дном, отчего наш фотограф едва не сошел с ума от злости. В полночь съемка завершилась, и я гадала, сделали ли мы хотя бы один приличный снимок. И у нас оставались дела, поскольку мы обещали всем ужин в качестве компенсации за проявленное терпение. Наконец в два часа ночи я доползла-таки до дому, совершенно без сил. Мне казалось, я вот-вот умру.

Через час после того, как легла спать, я снова встала, и меня вырвало. Бил озноб, живот свело судорогой. Неужели я теряю ребенка? Мне следовало позвонить Пэг, или врачу, или уж Гордону. Кому-нибудь, у кого есть голова на плечах. У меня головы не было, зато был животный ужас, когда тебя охватывает предчувствие смерти. Сейчас мной руководил инстинкт. Поэтому я набрала номер Криса.

— Алло!

— Крис? По-моему, я теряю ребенка. Чувствую себя ужасно. Мы работали до часу ночи… Нет, я серьезно. Нет, я не пьяна… Мне очень плохо… Что мне делать?

— Джиллиан, прекрати плакать. Зачем ты мне звонишь? Я ничем не могу тебе помочь, и ты помнишь, о чем мы говорили. Позвони врачу… Послушай, я сейчас занят. Позвоню тебе в понедельник.

В понедельник? В понедельник? Что он хочет этим сказать? Вот мерзавец… Я набросила на себя первое, что попалось под руку, и поехала в отделение срочной медицинской помощи при больнице Ленокс-Хилл. Там я провела всю ночь. Меня лечили от переутомления и истерии. В полдень отправили домой. Я чувствовала себя усталой и хотела спать. Едва я добралась до дому, как позвонил Гордон.

— Где вы находились все утро, ранняя пташка? Я звонил в девять часов. Слышал, вчерашняя съемка напоминала сумасшедший дом.

— Да. Так оно и было. — И потом я рассказала ему про ночь в больнице. Умолчала лишь о том, как звонила Крису.

Гордон посочувствовал, сказал, что навестит меня в воскресенье. И почему бы мне не взять выходной в понедельник?

Я проспала целый день. А когда проснулась, посыльный принес от него цветы — маленькую корзинку, похожую на гнездышко, наполненную крошечными синими и оранжевыми цветами. Карточка гласила: «Работа — неплохое снотворное, но вы, похоже, ошиблись дозой. Желаю хорошенько отдохнуть. Примите извинения от вашего старшего арт-директора, Гордона Харта». Забавно. Заботливо и мило. Не то что какое-нибудь бесцеремонное послание, подписанное «Г.», что всегда раздражает.

В воскресенье Гордон позвонил снова. Я чувствовала себя лучше, но по-прежнему очень усталой, поэтому он решил, что заходить ко мне не следует. Зато пригласил меня пообедать с ним в четверг.

Днем я лежала в постели, радуясь, что с Гордоном все так просто. Может, в данной ситуации я даже преисполнилась чувства некоего высокомерия, будто держала ее в своих руках. Неожиданно в дверь позвонили. Черт, кого еще несет? Я встала, чтобы открыть. Это был Гордон.

— Я передумал. Кроме того, Хилари говорит, что вы любите, когда по воскресеньям к вам заходят вот так, запросто. Мы с ней только что обедали, и она передает вам привет. Можно войти?

— Конечно. — Но я разозлилась. Просто кипела от раздражения. Я выглядела чучелом. И ведь он согласился не приходить! Мне было нехорошо, и непрошеный визит в моем списке прегрешений значился как акт давления.

— По-моему, вы не очень рады меня видеть, миссис Форрестер.

— Просто вы застали меня врасплох. Хотите чашку чаю?

— Да. Но я сам приготовлю чай. А вы ложитесь.

— Нет, все в порядке. Не хочу ложиться. Я уже выздоровела. — Я не собиралась доводить дело до одной из сцен из серии «А теперь скажите мне, доктор…», чтобы Гордон сидел на краю моей постели…

Из кухни доносилось чертыхание и звон посуды. Наконец появился Гордон.

— Вы выглядите прекрасно. Но я мало что смыслю в подобных проблемах.

С невозмутимым видом сел напротив, затеяв малозначительный разговор и с удовольствием оглядываясь по сторонам. Саманты не было, в квартире царила удручающая тишина.

Пока я придумывала натянутое, претенциозное замечание ни о чем, Гордон подошел к кровати, сел и поцеловал меня. Борода царапала мою кожу, однако губы были мягкими. И я была в таком замешательстве, что не удержалась и поцеловала Гордона в ответ. Потом он отстранился, взглянул мне в глаза и обнял меня.

Гордон меня обнял! Это были приятные объятия. Такие, о которых я грезила, когда мне было восемь лет и по которым тосковала сейчас, двадцать лет спустя. И вот, пожалуйста, меня обнимал замечательный Гордон Харт. Неожиданно я разрыдалась. Затем попыталась сделать вид, будто это несерьезно, потому что боялась, что он захочет сделать слишком решительные шаги вперед, а я пока не была готова к подобным сценам.

— Хотите, чтобы я за вами ухаживал?

— Что?

— Миссис Форрестер, мы могли бы посвятить следующие несколько недель совместным обедам дважды в неделю и наслаждаться прелюдией. Я мог бы ухаживать за вами, и мы бы говорили друг другу приятные вещи. Через три недели вы, вероятно, согласились бы лечь со мной в постель. Но мы можем отправиться в постель прямо сейчас и продлить наслаждение на целых три недели. Что скажете?

— Нет. Простите, но я не могу. Знаю, что потом пожалею, но тут уж ничего не поделаешь. — Мой голос упал почти до шепота, когда я произносила все это, глядя на собственные руки, которые положила на колени.

— Хорошо…

Я была несколько разочарована тем, что Гордон так легко отступил, однако испытывала облегчение.

Некоторое время мы тихо беседовали. Слушали шелест дождя и целовались на тахте в гостиной, и с каждым поцелуем мне хотелось, чтобы Гордон целовал меня еще. Мы не могли оторваться друг от друга, а потом он поцеловал мою грудь, и мое тело рванулось ему навстречу, и вдруг мы рука об руку бросились в мою спальню, целуясь и лаская друг друга на ходу. Чуть не снесли лампу, спеша добраться до постели. Гордон сбросил одежду, и я с изумлением увидела, что на нем не было нижнего белья.

— Вот это да, Гордон Харт! У вас всегда серьезный вид, а вы, оказывается, целый день разгуливаете по редакции без трусов! А если сломается «молния»? — Я уже смеялась. Действительно, очень смешно!

— Такого еще ни разу не случалось.

— А если вы попадете в аварию? Моя бабушка всегда говорила…

Тут уж он взревел от смеха. Подскочил ко мне, помог мне снять с себя последнее, что еще оставалось…

— Джиллиан, ты прекрасна!

Гордон сказал это так, будто эти слова шли из глубины его души. А потом была вечность, когда наши тела сплетались и соприкасались, проникая друг в друга. Мы наслаждались любовью, а позднее просто лежали, ощущая полную близость и доверие. Нам было так легко друг с другом! Ведь мы давно стали друзьями. Нашли… не любовь, а приязнь и симпатию. Впервые в жизни мне не надо было кричать: «Я тебя люблю!», чтобы оправдать то, о чем мне всю жизнь твердили — это плохо! Мы обнимались и смеялись, и я чувствовала, что мне улыбается весь мир.

С Гордоном мне было так хорошо, как никогда не было с Крисом, что казалось странным, ведь я не любила Гордона. Но в этот день я перестала злиться на Криса. Я занималась любовью с Гордоном не потому, что хотела отомстить Крису из-за Мэрилин, а потому, что так мне захотелось и он мне нравился.

Я лежала в объятиях Гордона и улыбалась. А он чертил восьмерки, обводя пальцем мои груди, и мне вспомнилось стихотворение с заглавной страницы книги Хилари: «Того, кто поцелуем счастье провожает, своей улыбкой вечность принимает».

ГЛАВА 23

Во всех отношениях октябрь был хорошим месяцем. Множество встреч и дел. Саманта была довольна школой. А я, хотя и не полюбила Нью-Йорк, все-таки добилась большего, чем простое примирение с этим городом. Нью-Йорк был ко мне добр, старался изо всех сил и вел себя просто паинькой. Осенью в Нью-Йорке наступает особый сезон, который длится совсем недолго, однако успевает влюбить вас в себя на весь оставшийся год и, уезжая, вы навсегда запомните Нью-Йорк, залитый золотистым светом. Но если вас угораздит остаться, вы увидите и грязь, и сажу, и слякоть, а потом почувствуете вонь и нестерпимый зной нью-йоркского лета. Однако осенью город становится прекрасным — в красных, золотых и коричневых тонах, когда воздух прозрачный, свежий и бодрящий, а улицы светлые и чистые. Люди шагают будто на параде, аромат жареных каштанов витает повсюду. Молодежь остается в городе на уик-энд, и думаешь — да, в этом городе живут симпатичные молодые люди, потому что летние уик-энды уже в прошлом, а для лыж пока рано. Это мой любимый период и, если уж в сердце есть теплый уголок для Нью-Йорка, так это для Нью-Йорка в это волшебное время года, очарование которого длится две, три или четыре недели поздней осени.

В этот раз Нью-Йорк постарался на славу. Эти чудесные дни наступили и были еще лучше и красивее, чем прежде. Нью-Йорк казался мне женщиной, вечно замученной делами. Меня отнюдь не восхищает образ жизни этой особы, но, учитывая ее место в этом мире, я должна со всем уважением признать, что и у нее бывает торжественный выход. А в октябре это получается стильно.

Мы с Гордоном виделись два-три раза в неделю, ходили в какое-нибудь милое местечко, встречаясь где-нибудь после работы. Или один из нас готовил ужин — у меня или у него дома. Примерно в середине месяца мы объединяли наши ресурсы и имена из адресных книжек и устраивали вечеринку. Безумно веселую, с толпой народа и привычным набором забавных стереотипов — как большинство вечеринок в Нью-Йорке.

У Гордона было весьма плотное расписание, да и у меня дел было по горло, так что в наших отношениях не ощущалось повседневности. Мы не злоупотребляли временем друг друга, просто все казалось само собой разумеющимся, как погода. И жизнь текла своим чередом.

Наступил праздник Хеллоуина, и с его окончанием Саманта стала намного богаче и счастливее — собрала богатую дань в нашем доме и в доме Гордона. Он свозил девочку к себе, чтобы испытать терпение соседей, и она была в восторге. К этому времени Саманта и Гордон успели крепко сдружиться.

День благодарения мы решили отпраздновать вместе, тихо, у меня дома, и я как раз собиралась покинуть офис, чтобы забрать нашу индюшку, когда зазвонил телефон. Это была Джули Уэйнтрауб.

— Привет! Я только что говорила с врачом, и, похоже, у вас есть работа еще на месяц. Вот ведь как вышло, а? На самом деле мне нравится отдыхать, а еще тут есть парочка стажеров, ради которых стоит задержаться. Кому нужен Джон Темплтон при подобном раскладе? — Она пыталась шутить, но я слышала боль и разочарование. Это совсем невесело — лежать плашмя на спине, когда в тебя вонзаются иглы и держат на вытяжке. Хоть со стажерами, хоть без них. Я бы предпочла Элоизу Фрэнк. Бедняжка Джули.

— Джули, ты уже сказала Джону?

— Да, я только что ему звонила. Наверное, мчится по коридору, чтобы принести благую весть.

— Будет тебе! Ты же знаешь, здесь все ждут, когда ты вернешься. Только так и говорят: «Когда Джули вернется…» — Это была не совсем правда, но я решила, что мои слова ее поддержат.

— Спасибо, что попыталась утешить. Между прочим, я видела статистику по последнему номеру. Мне понравилось. Может, когда я выйду отсюда, у меня больше не будет работы…

Я понимала, что это стало бы для нее страшным ударом.

— Я тут просто изображаю принцессу Грейс. Временная должность! Могу натянуть белые перчатки, если тебе от этого полегчает. — И она рассмеялась. Это уже было похоже на настоящую Джули… — Послушай. Серьезно, что сказал доктор? Дело на поправку?

— Неизвестно. Никто мне почти ничего не говорит. Я только понимаю, что они хотят что-то сместить, а это означает, что будет еще один хирург-ортопед, снова операционная… не самое любимое мое место. И еще четыре недели. Уныло это, вот что.

— Да ладно, выше нос! Наверное, лучше сделать все сейчас, чем возвращаться в больницу через полгода. С этим шутки плохи. Кроме того, не думаешь ли ты, что я стану замещать тебя каждые полгода, как по расписанию? — Я услышала, что Джули снова усмехнулась. — В субботу или воскресенье заскочу тебя проведать и расскажу все новости. Кстати, помнишь тот миленький диванчик в кабинете Джона?

— Да.

— Говорят, будто вчера Льюис Баркли трахнул на нем Элоизу.

Льюис был редактором отдела красоты. Странноватый тип: даже ярая феминистка не стала бы возражать против его кандидатуры в качестве редактора в отделе красоты. В нем не было ничего мужского. Абсолютно.

Однако шутка удалась, и на другом конце провода Джули зашлась смехом.

— Эй, послушай, не надо так… очень больно. — Снова фырканье и сдавленный смех. — И, кроме того, ты все перепутала. Сегодня утром мне уже рассказали эту историю. Это Элоиза трахнула Льюиса.

— Ладно, Джули, я должна идти, но я заскочу в эти выходные. Хочешь, чтобы я тебе что-нибудь принесла?

— Да. Секс.

— А эти молодые врачи? Прибереги одного для меня. Джули, нам так тебя не хватает! Просто не дождусь, когда можно будет взвалить работу на твои плечи. Хочу побыть безработной.

— Это не твоя специальность. Не продержишься и шести месяцев. А если полагаешь, что я собираюсь проваляться тут полгода, то ошибаешься. Поэтому хорошенько береги мою работу… Увидимся. Эй, Джиллиан… Спасибо тебе.

— Это тебе спасибо. И бросай этот чертов телефон, пока мы обе не разревелись от умиления. Увидимся… и береги себя.

«Бедняжка Джули». Это прозвучало неубедительно, и я задумалась, как в действительности обстоит дело. В эту минуту телефон зазвонил опять, и меня известили: «Миссис Форрестер, мистер Темплтон хотел бы видеть вас через пять минут».

Через полчаса, когда я покидала кабинет Джона, мне больше не хотелось смеяться.

Джон пообщался с Джули, как она и предупреждала, но он также побеседовал с ее врачом. О поправке не шло и речи. У нее был низкий гемоглобин. Доктора подозревали самое плохое. Они не были уверены, просто подозревали, поэтому и собирались оперировать, чтобы знать наверняка. Думали, что у Джули, возможно, рак костей. Джули не знала.

Когда Джон замолчал, я почувствовала ужасную слабость. Мне сделалось дурно. Он велел никому не сообщать. Слава богу, ему хватило такта не заводить речи о том, что моя работа из временной может стать постоянной. Иначе меня бы стошнило. Или я бы разрыдалась.

В общем, я пошла к себе в кабинет, закрыла дверь и прислонилась к ней. Слезы струились по моему лицу. Я не знала, как смотреть в глаза Джули в День благодарения. Какая ирония: мыльные оперы все-таки бывают. Порой даже с теми, кого знаешь.

На следующий день Сэм, Гордон и я устроили обед на День благодарения. Было чудесно и уютно. Я старалась не думать о Джули.

Я находилась на пятом месяце беременности и не видела Кристофера более десяти недель. Я все еще тосковала по нему, однако начинала привыкать. Была счастлива на работе, наслаждалась отношениями с Гордоном и вообще радовалась жизни. Ребенок был моим и почти не имел отношения к Крису, и мужчины на улице больше не были, как один, похожи на него. Они уже напоминали Гордона.

Гордон покинул мою квартиру вскоре после полуночи Дня благодарения, а в два часа ночи зазвонил телефон, и я едва не упала в обморок, услышав на линии голос Криса:

— Джилл, я сейчас в аэропорту. В следующем месяце у меня съемки в Нью-Йорке. Самолет приземляется примерно через шесть часов. «Американ эрлайнс». Встречай меня.

ГЛАВА 24

Самолет совершил посадку, и пассажиры начали спускаться по трапу — в основном мужчины, которые несли костюмы на плечиках в пластиковых чехлах и плоские чемоданчики для документов, и несколько женщин, среди которых одна была с двумя маленькими детьми. Люди. Еще люди. Но Криса не было. Где же он? Неужели опоздал на рейс? Или я не расслышала названия авиакомпании? Может, он прилетит следующим рейсом? И тут появился он. Улыбающийся, сонный и очень красивый — красивее, чем я его помнила. Если бы Крис остановился, я бы бросилась в его объятия. Но он просто шагнул ко мне, и мы пошли рядом.

— Привет, Джилли, как жизнь?

Как жизнь? После почти трех месяцев разлуки? Ах ты, негодяй…

— Отлично.

— Разве ты меня не поцелуешь? — И он подставил щеку для поцелуя, когда мы очутились в зоне выдачи багажа.

— Подожди, пока доберемся до дому.

— Вот как? Леди изволит сердиться? — Крис даже развеселился.

Его веселило все, и я в особенности. Я чувствовала себя глупо и пыталась придумать, что бы такое ответить.

Он был занят исключительно своими вещами. А я наблюдала за ним и размышляя, отчего же так привязана к этому мужчине. Почему, глядя на Криса, я до сих пор способна верить в прекрасных принцев? А ведь я верила.

Я смотрела на него и хмурилась. Он казался выше и шире в плечах, был загорелым и пышущим здоровьем! Совсем не то, что мы, бледные обитатели Нью-Йорка.

Крис подхватил последнюю из своих сумок, и мы направились к выходу, чтобы взять такси. Пока ехали в город, я смущалась. Я уже привыкла слышать только его голос по телефону, и было странно смотреть в глаза этому высокому, загорелому мужчине. Он заметил мою меховую шапку, и она ему понравилась. А еще сухо бросил, что я не похожа на беременную.

— Ты что, избавилась от него?

— Крис, все дело в пальто. Под одеждой пока не очень заметно.

— Ну да. Я бы ни за что не догадался, что ты беременна.

Я понимала, что он лжет, однако это замечание было настолько в духе Криса, что мне захотелось убить его. Но я сдержалась.

Когда мы добрались до дому, Крис бросил сумки в прихожей и направился на кухню, где Саманта вслух рассуждала о достоинствах своей учительницы.

— Дядя Крис!

Крики, вопли, объятия. Дикие прыжки и снова вопли. Было так забавно наблюдать за их встречей! Два моих самых любимых человека обнимались и смеялись. И я засмеялась вместе с ними; мне вспомнились наши дни в Калифорнии. Солнечный свет, пляж, любовь!

— Дядя Крис, я хочу показать тебе свою комнату. Но тебе, мама, нельзя входить!

— Ладно. Я приготовлю завтрак.

Они удалились рука об руку. Саманта рассказывала ему о школе, а Крис спрашивал, хорошо ли она себя вела и не забывала ли класть мед в кукурузные хлопья, как он ее учил.

Бедняжка Сэм, она скучала по Крису не меньше меня. Он был для нее как постоянный папа, а наши дни в Калифорнии внушали иллюзию нормальной семейной жизни.

— Завтрак! Идите за стол!

— Ща-а-ас…

Приглушенный ответ донесся из глубины квартиры, а потом появился Крис. Его голова была обмотана скакалкой, а Саманта прыгала у него за спиной и громко понукала свою «лошадку».

— Лошади не садятся завтракать за мой стол, мистер Мэтьюс.

— С каких это пор? Похоже, за эти месяцы многое изменилось.

Мы все засмеялись и принялись за яйца, вафли и тосты с грудинкой. Мы ели, болтали и шутили друг с другом, и я поняла — как же мне не хватало Криса!

Когда с завтраком было покончено, пришла няня, чтобы повести Саманту в парк.

— Не хочу! Я останусь с дядей Крисом. — Дочь надулась, явно намереваясь плакать.

— Ладно, цыпленок. Маме и мне нужно поговорить. А ты иди в парк и поищи сена для лошадок. Когда вернешься домой, я буду тут. Вперед, галопом!

Саманта все еще сомневалась, но потом ушла, помахав нам на прощание:

— Пока, дядя Крис! Увидимся. Пока, мамочка!

— До свидания, дорогая!

— Джиллиан, ты по-прежнему балуешь дочь. Ничего не изменилось.

— Ей нужна любовь.

— Ее как раз очень любят. Что ей нужно, так это чтобы ты проводила с ней больше времени. И баловством горю не поможешь. Не будь у тебя этих чертовых алиментов, ты не стала бы нанимать няньку, чтобы та водила ее в парк. Вам обеим было бы лучше!

— Я должна работать, знаешь ли.

— Это не оправдание… Мне нужно принять ванну. Где наша комната?

— Я тебе покажу. — Я двинулась вперед по коридору, досадуя на Криса. Что он знает о детях?

— Джилл, налей мне ванну, ладно? А я пока распакую сумки.

Я открыла краны, чувствуя раздражение. Снова мной помыкают! «Да, сэр, мистер Крис, сэр. Ваша ванна готова, ваша честь, сэр…»

Он вошел в ванную комнату обнаженный. Я заметила след от купальных плавок — летний загар еще не успел смыться.

— Ты подглядываешь.

— Не смеши.

— Да ладно тебе! Раздевайся, будем принимать ванну.

— Я уже мылась перед отъездом в аэропорт. Я распакую твои вещи.

— Нет, свои вещи я буду разбирать сам. Снимай одежду и забирайся в ванну. Хочу видеть твой живот.

— Крис, я не буду принимать ванну.

— Но ты это сделаешь. Ну же, девочка, шевелись. — Он вытянулся в ванне, глядя на меня снизу вверх. — И шапку тоже можешь снять. Я сказал, что она мне нравится, но, полагаю, сейчас ты обойдешься без нее.

— Ну, хорошо. — И под его внимательным взглядом я начала поспешно раздеваться, чувствуя себя полной дурой.

Обнаженная, я встала возле ванны, и Крис протянул мне руку, помогая забраться в воду.

— Да, ты действительно беременна.

— Кто тебе сказал?

— Намыль мне спину, Джилл.

— Конечно.

Я послушно взяла благоухающее гарденией мыло и принялась намыливать спину Криса, улыбаясь каждой родинке и веснушке. Я могла бы составить карту, показывающую расположение каждой из них. Подробнейшую карту! Я была счастлива… Скажи мне кто-нибудь, что на следующий день после Дня благодарения я стану намыливать спину Кристофера Мэтьюса, я бы рассмеялась этому человеку в лицо. Однако вот мы вдвоем, в ванне, и я широко улыбаюсь.

— Чему радуешься, маленькая толстушка?

— Что ты хочешь этим сказать — «маленькая толстушка»?

— То и хочу сказать, маленькая толстушка. Так чему ты радуешься?

— Ничему. Нам. Тебе. Как хорошо, что ты снова со мной, Крис. Совсем не то, что говорить по телефону. Я стала забывать, как ты выглядишь. Ты же не можешь передать через трубку взгляд или улыбку. Как же я по тебе соскучилась!

— Да, я знаю.

Почему-то с нами снова оказалась Мэрилин. Я видела, что Крис тоже подумал о ней. Она словно находилась здесь, я видела, как она пускает пузыри на поверхности воды, точно выпускает газы.

— Ладно, хватит. Теперь вымой мне грудь.

— Брось, Крис, ты вполне можешь вымыться сам.

— Нет, я хочу, чтобы меня вымыла ты. Намыль мне грудь. Послушай, не сделаешь ли ты мне одолжение? Пожалуйста, раздобудь в понедельник нормальное мыло. И выброси эту дрянь, воняющую орхидеей.

— Это не орхидея, а гардения. Из универсального магазина «Магнин».

— Вот и выброси его. Попробуй мыло из обычной бакалеи.

— Ты плебей.

— Я, может, и плебей, но не педераст. И не желаю вонять дурацкой гарденией. А теперь вымой мне грудь.

И я намылила его грудь, а потом нагнулась, чтобы поцеловать… Он снова улыбался.

— Иди сюда, маленькая толстушка… скорее же.

Мы брызгали друг на друга мыльной пеной, как во французском фильме. Пытались заняться любовью в скользкой ванне, залив водой весь пол, и смеялись до колик, будто дети.

— Давай же… — И Крис, не смыв мыльной пены, помог мне выбраться из ванны. Мы любили друг друга прямо на полу в ванной комнате.

Потом мы лежали и улыбались друг другу.

— Крис!

— Да, малыш?

— Я тебя люблю.

— Знаю. И я тебя тоже люблю. — Он слегка сжал мою руку и поднялся. — Я встану под душ и смою пену. Принеси мне стакан молока.

— Конечно.

Жизнь возвращалась в привычную колею. Крис пел в душе, а я, голая, наливала ему стакан молока, и мыльная пена застывала на коже коркой. Неожиданно я подумала о Гордоне. Какая разница между ним и Крисом! С Гордоном я становилась старше, Крис же возвращал меня в юность. И эта сторона моей души еще не рассталась с мечтами; они никак не желали исчезать.

Я поставила стакан с молоком на раковину в ванной и отправилась в спальню. Тем временем Крис продолжал наслаждаться паром и горячей водой. И тут зазвонил телефон.

— Джиллиан? Как насчет того, чтобы пообедать вместе? — Это был Гордон.

Господи, что же я ему скажу? Хорошо, что Крис в ванной и не может нас слышать.

— У меня возникли кое-какие дела, извини, Гордон.

— Какие-нибудь проблемы?

— Нет. Но сейчас я не могу вдаваться в объяснения. Давай пообедаем в понедельник.

— Ничего плохого не случилось?

— Нет, не беспокойся. И еще, Гордон… Мне очень жаль.

— Ничего страшного. Все равно у меня полно работы. Увидимся в понедельник. Позвоню тебе позднее. До свидания.

— Кто это был? — раздался из ванной голос Криса.

Я не заметила, что вода больше не шумит.

— Приятель из редакции.

— О-о-о… У маленькой толстушки завелся любовничек?

— Нет. И прекрати называть меня маленькой толстушкой.

— Ладно. — Крис послал мне воздушный поцелуй.

Меня поразило, что он сразу почувствовал себя как дома — в этом у Криса был талант. Я направилась в ванную, чтобы смыть мыльную пену. Я размышляла о Гордоне и о том, что сказала ему и Крису. Нет, Гордон не любовничек. И нет, ничего не случилось. Беда только в том, что я солгала им обоим, и мне от этого тошно. Да, этот месяц, пока Крис будет жить у меня, обещает быть интересным!

Я вошла в спальню, и Крис шлепнул меня по попе.

— Накинь на себя какое-нибудь старье, Джилл. Я хочу пойти прошвырнуться.

— Хорошо, любимый…

Хлопнула дверь, и стены квартиры задрожали от восторженного вопля:

— Дядя Крис! Дядя Крис! Привет, мамочка! Угадай, кого я встретила по дороге домой? Горррдона! — Это имя прокатилось у нее во рту, словно стеклянный шарик. — Я сказала ему, что приехал дядя Крис, а он ответил, что это здорово. Просил передать тебе привет.

Счастливого Дня благодарения… В эту самую минуту я почувствовала себя индейкой, отправляемой на убой.

ГЛАВА 25

Я стояла перед дверью кабинета Гордона и не решалась войти. Что ему сказать?

— Миссис Форрестер, я могу вам чем-нибудь помочь? — Секретарша с любопытством наблюдала, как я топчусь под дверью.

Я осторожно нажала на ручку двери, постучала и переступила порог. У Гордона было совещание. При моем появлении в кабинете он так посмотрел на меня…

— Что, Джиллиан? — Его взгляд был холоден и непроницаем.

— Простите, я не знала, что вы заняты. Зайду позднее.

— Я вам позвоню, когда закончится совещание.

Почувствовав себя лишней, я тихо притворила за собой дверь и побрела в свой кабинет, гадая — что же дальше? Вздохнув, я взяла из кофемашины чашку кофе и пачку сдобного печенья и села за стол. Ясно, что ничего хорошего меня не ждет. И не Гордона же винить за это! Я бы на его месте обиделась.

Телефон зазвонил через час, когда я пыталась сосредоточиться на работе, хотя мысли были далеко.

— Джиллиан, жду тебя внизу через десять минут.

— Гордон, я…

— Все обсудим внизу.

— Хорошо.

Но он меня не услышал, потому что уже положил трубку. Закрыв глаза, я ждала, что в голове наконец прояснится, затем поднялась из-за стола. Вот было бы нелепо, если бы мы встретились в лифте! Но этого не произошло. Когда я спустилась, Гордон ждал меня на улице и, как только я поравнялась с ним, стремительным шагом двинулся по Лексингтон-авеню, да так, что я едва поспевала за ним.

— Почему ты мне не сказала, что он приезжает? Неужели думала, что я не смогу этого принять?

— Разумеется, нет! Я сама не знала, что он приедет. Он позвонил сразу после твоего ухода, и через несколько часов уже был у меня.

— По какому праву?

Трудный вопрос, однако! Мы переходили улицы на красный свет, на ходу ругались с водителями — и все это с такой скоростью, словно за нами гнались тысяча чертей.

— Гордон, при чем здесь какое-то право? Просто он снимает здесь фильм и не знает, как обстоят дела.

— А как именно они обстоят? Не уверен, что сам понимаю. Кто твой любовник — он или я?

— Он отец моего ребенка. Я с ним жила. И мы расстались при весьма непростых обстоятельствах.

— Просто трагедия! Если я правильно помню, непростые обстоятельства, о каких ты упомянула, заключаются в том, что он тебя выгнал. Неужели забыла? Или это ничего не значит? Стоило ему прилететь сюда, и все снова наладилось? Предполагаю, что он остановился у тебя?

Ответ «да» застрял у меня в горле, и Гордон с силой схватил меня за руку и повернул лицом к себе.

— Это так?

— Да! У меня! И что из этого?

— Я не желаю, чтобы этот сукин сын вертелся возле тебя, Джиллиан! Ни одной минуты!

Люди на улице начинали оборачиваться на нас. Гордон с такой силой сжал мою руку, что мои глаза наполнились слезами.

— Гордон, мне надо все как следует обдумать. Пожалуйста.

— Джиллиан, пора бы тебе повзрослеть! Не лги самой себе! Что тут обдумывать? Ты ему не нужна. Неужели не понимаешь?

— Может, и нужна. — Я вздрогнула от собственных слов.

— Вот, значит, как ты заговорила. Значит, мной хорошо заполнять пустоту, когда его нет рядом, так? Ну и сука же ты. — Гордон отдернул руку, и мне даже показалось, что сейчас он меня ударит. Но он сдержался. — Хорошо, тогда я тебе кое-что объясню. Хочешь знать, почему все твои мужчины смешивают тебя с грязью? Потому что ты именно этого от них хочешь. Ты готова проглотить любое оскорбление. Я был первым порядочным мужчиной в твоей жизни, и как ты себя повела. Посмотри как следует, потому что видишь меня в последний раз!

— Гордон, мне нечего тебе сказать. Не хочу тебя обманывать. Я любила этого человека. А ты очень много значишь для меня. Я люблю тебя. Не могу без тебя.

— Ты хочешь меня использовать, но я для этого не гожусь. Я слишком стар для подобного. Я не собираюсь играть в игры с фотографом-хиппи и его недалекой подружкой. Потому что ты дура! Полная дура! — Обеими руками он схватил меня за плечи и начал трясти, и тряс до тех пор, пока у меня не застучали зубы, а потом я заметила, что с противоположной стороны улицы к нам направляется полицейский.

— Гордон! Давай поговорим об этом где-нибудь в другом месте. Смотри…

— Нам не о чем говорить. — Еще раз встряхнув хорошенько, он оттолкнул меня. — Проваливай к черту! — А потом зашагал прочь и скрылся за углом в тот момент, когда ко мне подошел полицейский.

— Леди, вы в порядке?

— Да, все хорошо, спасибо.

— Мне показалось, что тот мужчина вам досаждал. Я решил вмешаться.

— Небольшое недоразумение.

Потрясенная до глубины души, я побрела обратно в редакцию. Сцена с Гордоном была ужасна. Я его потеряла. Все было кончено. И ради чего? Через несколько недель Крис уедет. Вероятно, навсегда. Что же я натворила, черт возьми?

Перспектива возвращения в редакцию казалась мне исключительно унылой. У меня не было ни малейшего желания вникать в текущие дела. Хотелось побыстрее попасть домой и спрятаться. Но видеть Криса также не хотелось, и я предпочла работу.

День тащился, как улитка, а мое сердце будто истекало кровью. И вдруг я поняла, что больше не вытерплю. Уронив голову на руки, я зарыдала. Звонил телефон, но я не отвечала. Мне было безразлично, кто звонит. Подождут. Зато слезы текли и текли. Будь ты проклят, Крис! Он только тем и занимался, что ломал мою жизнь.

— Джиллиан! — Я услышала голос, но не успела поднять голову и посмотреть, кто пришел, как руки Гордона крепко обняли меня. — Дорогая… Прости меня. — Он осторожно помог мне встать.

— О-о, Гордон, я… я… — Слова давались мне с трудом.

— Тише…

— Я скажу ему, чтобы уезжал.

— Успокойся. Ничего ты ему не скажешь. Мы подождем, пока он не уедет, и посмотрим, что ты будешь чувствовать.

Я была поражена. Подняла голову и взглянула на него:

— Ты не сможешь так поступить!

— Я смогу все, что захочу. Думаю, ты права. Тебе следует разобраться в себе. Поэтому, если сможешь смириться с моими приступами плохого настроения, мы позволим ситуации идти своим чередом. Как тебе мое предложение? — Гордон нежно поцеловал меня в лоб, и слезы хлынули снова. Он был невероятно добр ко мне. Всегда.

— Это прекрасное предложение, если ты в нем уверен.

— Я уверен.

Он крепко обнял меня, а через полчаса отвез домой. Поворачивая ключ в замке, я со страхом представляла, как сейчас встречусь с Крисом.

Войдя в квартиру, я увидела настоящую кучу-малу, которую устроили Крис с Самантой. Ее игрушки были разбросаны по всей гостиной.

— Привет, Сэм. Привет, Крис. Как дела?

— Порядок. Однако странный тут народ. Такие столичные штучки. А сами толком не знают, о чем снимают свой чертов фильм, хоть и пыжатся. Сплошное дерьмо.

— Следи за своим языком, когда рядом дети!

— Да, мэм. Как прошел день?

— Ничего особенного. Но, послушай, похоже, что следующие несколько недель я буду очень занята. И работать придется допоздна. — Это означало, что мне нужно находить время для Гордона.

— Без проблем. Вероятно, как только начнутся съемки, я вряд ли буду появляться дома раньше одиннадцати или двенадцати ночи.

— Ничего страшного.

— Может, для тебя. Но, по-моему, ничего веселого. Однако хлеб есть хлеб, и в данном случае денег отвалят прилично.

Однако оплачивать этими деньгами наши счета он не собирается, отметила я.

— Послушай, Крис, ты не распаковал тот маленький чемодан. Хочешь, я займусь этим? — Чемодан так и стоял посреди комнаты.

— Давай. Просто свали все содержимое в ящик в шкафу.

Можно подумать, у меня наготове дюжина пустых ящиков, только Криса и дожидаются. Всего три дня в Нью-Йорке, а мне кажется, будто это я у него в гостях!

Я пошла в свою спальню, держа в руках мыло, которое купила в аптеке. Разорвала упаковку, мысленно помахав на прощание гардениям из магазина «Магнин». Нагнулась, чтобы открыть чемодан. Пришлось повозиться с замком, прежде чем он сработал. Оказалось, что чемодан набит свитерами и нижним бельем. Там был даже лыжный костюм, а еще желтые листы бумаги: «Я тебя люблю. М.», «Кто целует тебя теперь? М.», «Больше, чем вчера, но меньше, чем завтра. М.», «Возвращайся домой поскорее. М.»… Я собрала их и свалила горой на ночной столик на половине Криса. Итак, Мэрилин возникла снова. Она захватила мою спальню, ванную, кухню, встала мне поперек горла. Вошел Крис и спросил:

— Что это?

— А ты посмотри. Записки от твоей дамы сердца. — Как будто он нарочно оставил мне этот чемодан. Чтобы я их нашла.

— Эй, но ты же не думаешь…

— Нет, не думаю. Но в любом случае восторга не испытываю. Их около дюжины. Я прочитала только четыре или пять. Извини.

Крис ничего не ответил, однако прочитал их, порвал на мелкие клочки и спустил в унитаз.

Странное это было время — первая неделя жизни с Крисом. Мы то обсуждали тему Мэрилин, то старательно делали вид, будто этой девицы вообще не существует. Но она почти постоянно словно находилась с нами. Засела у нас в мозгах — по крайней мере, у меня. А еще я поняла, что изменилась, стала более независимой. Я по-прежнему зависела от Криса как идеи, но перестала цепляться за реального человека. Выяснилось, что с реальным Крисом, мужчиной из плоти и крови, жить труднее, чем мне представлялось. Я увидела Криса в ином свете, и он порой выглядел довольно неприглядно. Я также поняла, что Гордон во многих отношениях меня избаловал. С ним было легко. Гордон был чуткий, заботился обо мне и предпочитал лечить раны, нежели растравлять их. И все-таки я продолжала сиять, улыбаться и любить Криса. Знала, что это глупо, нельзя терять голову, однако радовалась, что снова могу дотронуться до него, стоит лишь протянуть руку. Какие бы чувства ни связывали меня с Гордоном, Крис — это Крис.

В четверг Джули сделали еще одну операцию, и в клинике только и твердили, что ее состояние удовлетворительное, она находится в реанимации, но навестить ее нельзя. В переводе с больничного языка «Удовлетворительное» не значило почти ничего. Реанимация — это серьезно. Туда не попадают те, кто сломал палец на ноге. И у тех, кто там лежал, было мало перспектив выбраться оттуда. В отделение реанимации попадают очень больные люди и мониторы ежеминутно фиксируют их состояние. Этими сведениями доктора могут поделиться исключительно друг с другом, но не с посторонними, поэтому мы не могли узнать, как в действительности обстоят дела у Джули. «Удовлетворительно» — вот и все.

В пятницу Джон Темплтон вызвал к себе в кабинет меня, а также Джин, Гордона, Элоизу Фрэнк и еще троих, кого я не знала, хотя их лица были мне знакомы. Как только мы сели и Джон завел разговор о Джули, я поняла, что здесь собрался круг избранных, кому предстояло узнать правду о ней. Очевидно, появились новости о ее здоровье.

— Как вы знаете, вчера Джули прооперировали. Врачи сделали биопсию костной ткани. У нее… — Пауза. Отдадим должное Джону, он умеет создать драматический эффект. — У нее рак. Прогноз неясный. Может, год или даже два. А может, это дело нескольких недель. Они сами не знают. Многое зависит от того, как она оправится после операции. Сейчас Джули очень слаба, и мы будем следить за ее состоянием. Она не принимает посетителей, но, как только я что-нибудь выясню, сразу вам сообщу. А пока мы можем лишь молиться. И я еще раз просил бы вас не разглашать эти сведения остальным сотрудникам. Для этого будет достаточно времени. Если в течение нескольких следующих недель ей станет получше, то она будет рада видеть всех, кто захочет ее навестить. Благодарю вас. Мне очень жаль.

Послышались приглушенные «спасибо, Джон» и стук отодвигаемых стульев. Мы вышли из кабинета, не глядя друг на друга.

Гордон проводил меня в мой кабинет и вошел сам, закрыв за собой дверь. Он обнял меня, и мы оба заплакали. Гордон Харт, мужчина, повидавший многое, потерявший возлюбленную Хуаниту, кому было безразлично, что эта девушка когда-то была проституткой, сейчас плакал по Джули Уэйнтрауб. И мы стояли обнявшись, оплакивая Джули, а также друг друга.

ГЛАВА 26

Удивительно, но внезапное появление Криса почти не коснулось моих отношений с Гордоном. Спасибо Гордону! Он прилагал титанические усилия, чтобы наша жизнь катила по прежней колее. Ни резких спадов или подъемов, никакого давления — несмотря на то, что мы встречались реже. И, что неизбежно, реже занимались любовью.

Напротив, наша жизнь с Крисом была подобна плаванию по бурным водам. Как всегда, нас кидало из стороны в сторону, поскольку настроения менялись каждый час. У нас возникали прекрасные моменты, на смену им приходили гнев, слезы и горечь — с моей стороны, потому что тема Мэрилин возникала постоянно. Нам нужно было все больше времени на выяснение отношений, и стало ясно, что ситуация требует разрешения. Установить истину и сделать выбор в пользу одной из двух взаимоисключающих возможностей. Слишком долго мы болтались где-то посередине. Крис предпочел бы оставить все, как есть. Но только не я.

Что до Джули, то она, пробыв две недели после операции в коме, начала приходить в себя с такой скоростью, на какую мы и не надеялись. Она была бледной и измученной, но, на удивление, бодрой духом. Не утратила былого чувства юмора, продолжала живо интересоваться делами редакции и подсказала нам несколько отличных идей для следующего номера. Для сотрудников журнала ее палата превратилась в некий клуб отдыха и встреч. Дни напролет кто-то появлялся, кто-то исчезал, и в любое время, когда ни приди, возле ее постели обязательно сидели пять или шесть редакторов. Грозная Элоиза Фрэнк, по правде говоря, была бесподобна. Она приходила каждый день, но не болталась без дела, подобно типам, которые являлись, чтобы понюхать запах эфира и понаблюдать за умирающей. Элоиза не изменила себе и здесь: властная, жизнерадостная, активная и острая на язык. Она организовала общество доноров крови — в нашем журнале и других изданиях, где у нее были знакомые редакторы, чтобы снизить расходы на регулярные переливания крови, так необходимые Джули. Пусть Элоиза настоящая стерва, но я ее уважала. В конце концов, выяснилось, что у нее доброе сердце. Она меня удивила, и не только она одна. Поразительно, как слетает шелуха, обнаруживая истинную суть. Порой ты ждешь от людей помощи, а они тычут тебя лицом в грязь. А явный аутсайдер, на кого ни за что не поставишь, помогает тебе, окружая любовью и заботой. Это было приятно наблюдать. Элоиза проявила лучшие человеческие качества, как и все мы. Мы встали в магический круг, пытаясь вытолкнуть Джули на поверхность, отдавая свою кровь и вместе с ней кое-что еще — волшебную сыворотку жизни, которая придает сил, чтобы двигаться дальше.

Я просила Криса пойти со мной и проведать Джули, но он отказался.

— Какой смысл, Джилл? От этого толку ни мне, ни тебе, и я с ней даже незнаком. Кроме того, шляться по больницам и похоронам вообще не в моих правилах. С моей стороны это было бы лицемерием. Все равно, что ходить в церковь, в которую я тоже не верю, как тебе известно.

— Крис, это называется «человечность». Или ты в это тоже не веришь? — Вот и новый предмет для взаимных нападок и упреков!

Ничто в мире не бывает определенным раз и навсегда, и ситуация с Крисом не стала исключением. Дело решилось бы проще, будь все плохо, окажись он действительно злодеем с Дикого Запада. Но Крис не злодей. Он бывал хорошим и плохим, милым и омерзительным, красивым и безобразным. Сплошной серый цвет. Но, даже будь он черным, это не меняло дела. Я все равно его любила.

Месяц подходил к концу, но я так и не приняла решения, как и Крис. Но он-то приехал сюда вовсе не ради этого. Просто всех бы устроило, если бы я что-нибудь решила.

Последние дни были наполнены нежностью, ведь мы не знали, когда увидимся снова. И я опять упивалась счастливыми мгновениями, желая сохранить их в памяти. Будто наслаждалась сумерками прекрасного летнего дня, когда вспыхивают огоньки светлячков. Я любила Криса так же сильно, как любила его в Калифорнии. Горечь, которую я испытывала при мысли о Мэрилин, на время была забыта. Я смирилась с тем, что он возвращается к ней; тут я была бессильна.

Похоже, Гордон понимал, что происходит, и не просил меня увидеться с ним в эти пять или шесть дней, оставшихся до отъезда Криса. Он меня избегал, за что я была ему благодарна. Я хотела побыть наедине с Крисом. Взяла дополнительный отгул на работе, и мы, прихватив Саманту, отправились за город взглянуть на первый снег. Мы играли в снежки, прыгали в снегу, целовались, смеялись и распевали рождественские гимны.

Рождество наступало в следующую среду, и я надеялась провести праздник с Крисом, но он, казалось, вознамерился вернуться. Его работа завершилась, и у него не было причин оставаться в Нью-Йорке — за исключением меня. Однако подобный довод на Криса не действовал. Если он решил уехать, то уезжал, вот и все.

Я думала, что он уедет в эти выходные, хотя Крис не обмолвился ни словом, и мысленно собралась с силами, готовясь принять удар. Мне предстояло купить подарки на Рождество, но я отложила поход по магазинам до его отъезда. Не хотелось терять ни секунды из того времени, что нам осталось провести вдвоем.

Проснувшись в пятницу, я увидела, что Крис уже одет. На его лице застыло выражение из серии «мне нужно кое-что тебе сказать», и я замерла. Сейчас он объявит, что уедет после обеда.

— Я решил, когда именно мне ехать.

— Давай выкладывай. Не томи.

— Джилл, сделай одолжение, не смотри на меня так. Из-за тебя я чувствую себя подлецом. Ты даже заставляешь меня думать, что лучше свалить прямо сейчас, лишь бы покончить со всем этим.

— Извини. Просто я… Ну, ты ведь знаешь, каково мне.

— А я чем могу помочь? Я как раз собирался тебе сказать, что уеду на следующий день после Рождества. Двадцать шестого, в четверг. Так годится? Надеюсь, что не расстроил твои планы.

— Какие еще планы? Крис, я люблю тебя! Ура! Давай пойдем покупать подарки вместе!

— О господи… Лучше мне уехать… подарки в Нью-Йорке? Знаешь, что творится сейчас в магазинах? И тебе в твоем положении лучше не толкаться в очередях.

— Да ладно! Не будь таким занудой. Мы не задержимся там надолго. В любом случае я хочу показать Саманте Санта-Клауса.

— Зачем ей смотреть на него? Вредно забивать голову ребенку всей этой фигней.

— Послушай, Крис. Сделай мне одолжение. Ну, пожалуйста!

— Хорошо-хорошо. Но потом мы будем делать то, что скажу я.

— Договорились… Крис, а как же Мэрилин?

— Что — Мэрилин?

— Ну, Рождество и все такое.

— Ты, по-моему, забываешь, что я на ней не женат. Это моя проблема. И еще, Джиллиан… я больше не собираюсь обсуждать с тобой эту тему. Я серьезно. Тема закрыта.

— Ладно. Принеси мне чашку кофе. Я оденусь через полчаса.

Я купила для Криса часы «Патек-Филипп», что с моей стороны было сущим безумием. Но я знала, что ему понравится. Он любил красивые вещи, а часы были действительно прекрасны. Совершенно плоские, как на картине Сальвадора Дали, с простым, но изящным циферблатом, и с черным замшевым ремешком. Маме я купила халат, ящичек для сигар отцу — я знала, что их у него штук двенадцать, но лучше ничего придумать. Подобрала забавные мелочи для Хилари и Пэг, а для Джули — самую сексуальную ночную рубашку и три книги исключительно фривольного содержания. Для Гордона я приобрела антикварное издание «Дон Кихота» в кожаном переплете. И несколькими днями раньше заказала для Саманты кукольный дом. Я знала, что Крис не одобрит подобного выбора. Зато дочь будет в восторге.

Я решила послать Джону Темплтону шотландский виски — не очень оригинально, однако для него в самый раз, а для Джин Эдвардс и женщин в редакции купила смешные шляпы, которые задолго до Рождества нашла в магазине подержанных товаров, предполагая, что мы вместе от души над ними посмеемся.

Двадцать третьего декабря мы с Гордоном пошли в клинику проведать Джули. Она плохо выглядела. Глаза неестественно блестели, будто в лихорадке. Мы принесли ей бутылку шампанского и вручили подарки. Но зрелище было настолько печальным, что раз или два мне пришлось отвернуться, чтобы скрыть слезы.

Потом я преподнесла свой подарок Гордону, а он подарил мне чудесный, обитый кожей сундучок ручной работы, «волшебную шкатулку для твоих сокровищ, Джиллиан… и старых любовных писем». Внутри обнаружилась карточка со стихами, подписанная: «С любовью, Г.». Я была тронута. Это был удивительный подарок, при всей своей обыденности очень личный… как раз в стиле Гордона. Мне всегда хотелось иметь такую шкатулку, куда можно прятать эвкалиптовые орешки, сухие цветы, пуговицы от рубашек и другие милые мелочи, которые для постороннего человека не значат ничего, но дороги тому, кто понимает их скрытый смысл. Гордон собирался провести Рождество с сестрой в Мэриленде, что облегчало мою задачу.

В Сочельник мы с Крисом остались дома. Делали попкорн в камине и каждые десять минут гнали Саманту обратно в постель. Мы украшали елку и целовались, он наряжал макушку, а мне остались нижние ветви, потому что лестница меня бы не выдержала.

— Ну, маленькая толстушка, желаешь получить свой подарок сейчас? — Его глаза загадочно блестели.

— Да! А ты?

— Конечно.

Я принесла коробочку от «Картье» и забеспокоилась. Может, я все-таки не угадала с подарком? Упаковка казалась такой шикарной и даже чванливой по сравнению с крохотной коробочкой, завернутой в дешевую бумагу, которую Крис вложил мне в ладонь.

— Сначала ты, — произнесла я.

Крис начал срывать обертку, строя догадки насчет того, что может обнаружиться внутри. Потом сел, с коробочкой в руке, которую еще не открыл, а я задержала дыхание, проклиная себя — лучше бы я купила что-нибудь для его стереосистемы, или теплый свитер, или новые лыжные ботинки…

Крис открыл коробочку, и на его губах появилась улыбка. Он сдавленно фыркнул, а я почувствовала себя Санта-Клаусом. Ему понравилось! Ура! Крис завел часы и стал прикладывать их к запястью, вертеть, протирать и восхищенно рассматривать, а потом чуть не задушил меня в объятиях — так был доволен.

— Твоя очередь…

— Хорошо. Посмотрим…

Я начала срывать синюю фольгу, под которой оказалась серебряная с красным картонная коробочка, вроде тех, что продаются в магазинчике мелочей. Я ее открыла и увидела бархатную шкатулочку цвета ночной синевы, на которой было вытиснено гордое слово «Тиффани». Крышка со щелчком распахнулась, явив свету ослепительные бело-голубые сполохи покоящегося на бархате бриллианта на тонкой золотой цепочке. Это была подвеска. Я едва могла дышать. Я была поражена, ослеплена, и мне даже захотелось плакать.

— Обманщик! Плут! Болван! Я так тебя люблю! Как ты мог додуматься подарить мне такое! — Я обнимала Криса, сдерживая слезы. — Любимый, как же это красиво, просто с ума сойти!

— Ну, не знаю. Может, когда-нибудь я захочу его забрать и продать. — Типичное для Криса замечание.

— Я не отдам. Надень. У меня дрожат руки.

Я побежала к зеркалу, и бриллиант сверкал, точно прожектор, слепя мне глаза. Вот это да! Мы погасили свет и некоторое время разглядывали нашу елку. А любили друг друга и лежали в полусне, держась за руки.

— Послушай, Джилл…

— Да, любимый?

— Давай поженимся побыстрее, пока не родился малыш.

— Ты хочешь на мне жениться?

— Да. По-моему, именно так я и выразился, разве нет?

— Я согласна! — Я не стала спрашивать про Мэрилин. Вряд ли Крис сказал это всерьез. И все же я очень надеялась, что он не шутит. Прижавшись к нему теснее, я заметила, что он надел мои часы. Улыбнувшись, я дотронулась до бриллианта на шее, а затем крепко уснула.

ГЛАВА 27

Наступило Рождество. Было много суеты и восторженных криков Саманты. Как я и предвидела, кукольный домик заслужил горячее одобрение дочери и неодобрительный взгляд Криса.

Вечером мы долго гуляли в Центральном парке. Землю засыпало снегом, было безлюдно. Все отмечали праздник с родными и друзьями. Нам очень нравилось, что мы в парке одни.

— Крис!

— Что?

— То, что ты сказал вчера ночью, это серьезно?

— Да. Плохо, если ребенок будет незаконнорожденным.

— Так вот почему ты идешь на это?

— Нет, это не в моем характере. Просто я решил, что лучше убрать тебя с глаз, пока этот тип Гордон не повезет тебя к алтарю на своей инвалидной коляске.

— Крис! Он не такой уж старый. И с чего ты решил, будто Гордон собирается на мне жениться?

— Я, может, добрый малый, но не идиот. Кроме того, я умею читать.

— То стихотворение!

— Да, оно самое. И еще кое-что. Кстати, у меня такое чувство… Как думаешь, когда ты сможешь приехать? Наверное, тебе следует дать мне недели две, чтобы… привести дом в порядок.

— Да уж. Две недели — это хорошо. Все равно я не сумею приехать раньше. Нельзя бросить журнал в трудную минуту. Крис, как ты будешь объясняться с… — Я имела в виду Мэрилин.

— Предоставь это мне. Просто занимайся своими делами и приезжай.

— Мне потребуется время, чтобы снова сдать квартиру и собраться. Кроме того, журнал…

— К черту твой журнал! Ты нужна мне больше, чем им всем.

— С каких это пор? Правда, Крис?

— А ты как считаешь? — Мы снова поцеловались и пошли домой, взявшись за руки.

Лежа в ту ночь в постели, я рассматривала его вещи, сваленные горой в углу, и до меня начало доходить, что Крис уезжает. Я заплакала, потому что мне стало грустно. Но было тут кое-что еще.

— Крис, не так-то все просто! Есть проблемы. Например, Мэрилин и другие женщины. Наверное, у тебя всегда будет какая-нибудь Мэрилин. Я этого не выдержу. Мы с тобой разные, и порой я довожу тебя до бешенства. Я часто думаю о нас, и мне становится не по себе.

— Ты пытаешься сказать, что не хочешь за меня замуж? Тогда отдавай мой бриллиант.

— Нет, я серьезно. Я не хочу сказать, что не выйду за тебя. Просто боюсь.

— Меня?

— Нет, конечно… хотя да. Некоторым образом.

— Тогда не выходи за меня.

— Но я мечтаю, чтобы мы поженились…

— Я понимаю. Давай спать. Господи, да окажись ты в раю, все равно нашла бы, из-за чего дергаться. Прекрати ныть.

— Я не ною.

— Завтра мне рано вставать.

Как это на него похоже. А мне хотелось пообщаться.

— А когда ты хочешь, чтобы мы поженились, дорогой?

— Ты все об этом? Как только ты будешь готова. В родильной палате, если это сделает тебя счастливой. Годится?

— Да. Спокойной ночи. Но послушай, Крис…

— Что еще?

— Счастливого Рождества.

— Спокойной ночи.

На следующее утро я с тяжелым сердцем провожала Криса. Мне всегда было грустно, если кто-то уезжал. После отъезда Криса я чувствовала себя такой одинокой!

Странно, когда я вернулась в свою квартиру, у меня возникло желание позвонить Гордону и искать у него утешения, однако это было бы подло. К тому же я еще не решила, что ему сказать. В общем, все просто. «Гордон, я уезжаю. Мы с Крисом решили пожениться». Но как же это произнести? Как вообще приступить к разговору?

В понедельник я сообщила Джону Темплтону о своем уходе, и мне удалось избежать встречи с Гордоном, причем я целый день кляла себя за это. Трусиха! Остаток недели просидела дома с сильной простудой, разрываясь между спальней и гостиной, где стояли наши чемоданы, которые на глазах распухали, набитые вещами. Я хотела уехать из Нью-Йорка сразу после Нового года, и будь, что будет!

Я пряталась от Гордона всю неделю, решив, что сообщу ему новость на вечеринке у Хилари в канун Нового года. Может быть, шампанское облегчит разговор — и мне, и ему.

Хилари устроила очередной прием. В полночь она произнесла чудесный тост, поднимая бокал в честь своих гостей. Мы тоже подняли бокалы и выпили за Хилари, а потом все расселись маленькими группками. Разговоры вполголоса, комната в огнях свечей; нас окружала волшебная аура новогоднего праздника по-нью-йоркски — с ноткой грусти и умиления.

А потом Гордон посмотрел на меня, улыбнулся краешком губ и тихо произнес, чтобы нас не могли услышать:

— За тебя, Джиллиан. Пусть Новый год будет исполнен мудрости и покоя, а твой малыш станет для тебя радостью. И пусть Крис будет добр к тебе. Vaya con Dios. Ступай с Богом. — Слезы хлынули из моих глаз, когда он поднял бокал и встретился со мной взглядом. Он знал!

— Почему я вечно теряю лучших сотрудников? — вздохнул Джон Темплтон, когда мы столкнулись с ним в коридоре.

— Джон, спасибо за комплимент, но вы прекрасно справитесь без меня. Вы ведь справлялись раньше.

Он лишь покачал головой и двинулся дальше. Снова я его увидела только в пятницу на вечеринке, которую мне устроили на прощание. Мы с Гордоном пришли вместе и почти не разговаривали друг с другом. С того новогоднего праздника у Хилари он был любезен, однако держался отчужденно, и казалось, будто его мысли заняты чем-то иным. А вскоре наступила пора прощаться с коллегами, и тут-то и выяснилось, что именно происходит. Гордон тоже уходил из журнала. Когда он повез меня домой, я спросила, почему он не сообщил мне раньше.

— Когда ты решил?

— Я давно размышлял об этом.

— Нашел новую работу?

— Нет. Возвращаюсь в Европу.

— В Испанию?

— Нет. В Эз. Это маленький городок на юге Франции. Вероятно, сейчас там сущий ад — туристы, пиццерии и все такое, но десять лет назад было очень красиво. Вот я и решил съездить и посмотреть. Хочу остаток жизни посвятить живописи в каком-нибудь красивом местечке вроде этого, а не растрачивать годы в этих чертовых джунглях.

— Я рада, что ты уезжаешь, Гордон. Наверное, ты поступаешь правильно.

Он кивнул, улыбнулся и поцеловал меня в лоб, высаживая возле отеля. На два последних дня в Нью-Йорке мы с дочерью снова поселились в «Ридженси».

— Увидимся завтра.

— Да. Я тебе позвоню.

Мы договорились вместе провести субботу — мой последний день в Нью-Йорке. Отъезд был назначен на утро воскресенья.

Вечером я отправилась в клинику навестить Джули, и это было самое трудное из всего, что я сделала до отъезда. Что я могла сказать? «Спасибо за работу»? «Удачи»? «Скоро увидимся»? Нет, я могла лишь пытаться не заплакать.

Мы немного поговорили, но мысли Джули путались, и она заснула прежде, чем я ушла. Ее мозг был под воздействием демерола или что они там ей давали. Джули высохла, поблекла и теперь казалась седой и постаревшей. Она была такая маленькая и хрупкая в больничной кровати!

Я смотрела, как Джули спит; потом погладила ее по руке, и она открыла глаза и улыбнулась. Я поцеловала ее в щеку и машинально прошептала что-то вроде «спасибо, Джули». Она снова закрыла глаза и впала в забытье. Бросив на нее последний взгляд, я услышала собственный голос: «Ступай с Богом». Те же самые слова, что сказал мне Гордон.

ГЛАВА 28

Каким-то чудом нам снова дали тот же самый номер. Мы уезжали, как и возвращались, — стильно. Номер был прежним, но сколько всего произошло за эти четыре месяца. Даже не верилось. Будто прошла целая вечность.

Мы заканчивали завтрак, когда зазвонил телефон. Это был Гордон.

— Миссис Форрестер, это ваш гид и организатор светских мероприятий. Мы разработали программу вашего пребывания. — Я усмехнулась, предвкушая дальнейшее. — Сначала гид заедет за вами и доставит в пункт номер один вашего сегодняшнего маршрута: Пятьдесят девятая улица и Пятая авеню. Оттуда дряхлая лошадь повезет вас вокруг Центрального парка. Никто не знает, не сдохнет ли она на маршруте. Но в случае, если все-таки сдохнет, гид доставит вас на место назначения на собственном горбу. Просьба не надевать сапог со шпорами, поскольку у вашего гида чувствительные ребра. Благодарим за понимание, миссис Форрестер. Далее, вы отправитесь на завтрак в отель «Плаза», в Эдвардианский зал, а после вам предоставляется на выбор: а) небольшая остановка в Аукционной галерее; б) посещение Музея современного искусства; в) поход по магазинам; г) вы сможете послать гида куда подальше и отправиться домой, чтобы отдохнуть. Затем вас отвезут в «Голландский бар», где вам положены полторы порции выпивки — просьба показать бармену свой купон. А позднее доставят в «Каравеллу», где вы отобедаете. Проверьте фотоаппарат. И не забудьте надеть золотые туфельки и свитер с норковым воротником — впрочем, сойдет и лисица. После обеда в «Каравелле» вы отправитесь в «Раффлс», где потанцуете вместе с гидом. И опять-таки: не надевайте шпор! У вашего гида весьма чувствительные пятки. А затем вам предстоит поездка в одно из самых очаровательных тайных местечек Нью-Йорка, где вас ожидает сюрприз. Вот такую программу сегодняшнего дня мы организовали для вас, миссис Форрестер. Добро пожаловать в Нью-Йорк.

Меня в который раз поразило, какой же Гордон замечательный человек, к тому же он умеет держать удар.

— Гордон Харт, вы неподражаемы. Когда мы начинаем?

— В одиннадцать подходит?

— Ну…

— Тогда в половине двенадцатого. Я встречу тебя в холле.

— Гордон, послушай…

— Да?

— Я обещала Сэм сводить в зоопарк «в самый последний раз».

— Без проблем. Когда?

— Сейчас она с няней, и мы с ней посоветуемся.

— Часа в четыре, после дневного сна?

— Пожалуй. Я попрошу, чтобы она не уходила.

— Отлично! Скоро увидимся.

Гордон появился в холле ровно в одиннадцать тридцать. У него был довольный вид.

— Итак, мистер гид, что же дальше?

— Красивая карета. Но сначала вас ждет колесница.

Мы вышли из отеля через вращающиеся двери, и я поискала глазами его автомобиль, удивляясь, кому может принадлежать этот нелепый, алый, точно пожарная машина, «роллс-ройс», припаркованный чуть ли не у входа в отель. На номерном знаке в конце стояла буква Z, и это означало, что автомобиль взят в прокат. Наверное, ее арендовал какой-нибудь техасец. Или человек с хорошим чувством юмора.

— Мадам!

Картинно взмахнув рукой и широко улыбнувшись, Гордон распахнул передо мной дверцу алого «роллс-ройса». Рядом с автомобилем стоял шофер в ливрее, который взирал на происходящее с серьезным видом. Сцена была совершенно абсурдная, и я восторженно ахнула. Смеялась так, что почти сгибалась пополам. Смотрела то на Гордона, то на машину, пока не потекли слезы.

— Гордон, право же…

— Садись. Я решил, что ты должна хорошенько запомнить свой последний день в Нью-Йорке.

Действительно, этот день получился незабываемым. Я забралась в «роллс-ройс» и обнаружила в салоне бар, телевизор, стереосистему, телефон и вазу с алой розой. Прямо сцена из мелодрамы; Рок Хадсон и Дорис Дэй!

Мы выполнили все то, что запланировал Гордон, за исключением того, что после завтрака вместо пунктов а), б), в) и г) отправились на прогулку, а потом вернулись в отель, чтобы забрать Саманту. Ярко-красная машина вызвала ее живейший интерес, и она спросила:

— Это подарок? Можно нам забрать ее себе?

Саманта так таращила глаза, что мы с Гордоном расхохотались.

— Нет, милая, это только на один день. Ради смеха. Подарок от Гордона.

— Что тут смешного? Она мне нравится.

— Саманта, вспомни этот день, когда станешь большой девочкой, — серьезно произнес Гордон, и у меня возникло подозрение, что она действительно вспомнит.

Когда мы очутились на пересечении Шестьдесят четвертой улицы и Пятой авеню, водитель остановил машину и распахнул дверцу с моей стороны. Мы вышли и отправились в зоопарк. У Гордона в руках был фотоаппарат, которого я раньше не заметила.

— Хочу сделать несколько снимков. Не возражаешь?

— Нет. Мне бы хотелось взять на память несколько фотографий. На одной из них обязательно должна быть машина. — Я улыбнулась ему через плечо, стараясь не потерять из виду Саманту.

— Джиллиан, у меня нет твоих снимков, а мне бы хотелось… Кто знает, может, мы никогда не увидимся.

— Гордон, не говори глупостей. Мы обязательно увидимся!

— Эз и Сан-Франциско расположены отнюдь не по соседству, моя дорогая. И ты не знаешь, что произойдет, когда оставляешь кого-то. Если я говорю «прощай», то имею в виду — «навсегда».

— А когда я прощаюсь, то говорю себе, что мы еще увидимся.

— И ты в это веришь?

— Не совсем. — Мне стало грустно. Я взглянула на Гордона, но он смотрел в сторону.

Итак, следующий час Гордон фотографировал Саманту с воздушными шариками, с попкорном, верхом на пони, возле бассейна с тюленями. И меня тоже. Он ловил момент. Щелкал нас, когда наши рты были набиты кукурузой, а глаза закрыты. Или когда мы смеялись. Или махали руками. Гордон снимал, бегал вокруг нас… Щелк, щелк, щелк… последний день в жизни Гордона и Джиллиан… «Не пой мне песен, не рассказывай сказок, не проливай по мне слез»… но вспоминай меня добром.

Последний оставшийся снимок был сделан водителем — мы втроем стояли возле распахнутой дверцы красного «роллс-ройса», и Саманта держала в руках красный воздушный шарик. А я, садясь в салон, поняла, что это будет единственная фотография, на которой присутствует Гордон.

Остаток дня мы провели в соответствие с планом «гида» и в полночь были готовы покинуть «Раффлс» и отправиться за обещанным сюрпризом. «Роллс-ройс» был еще наш, и мы покатили в пригород, на восток. Я предположила, что мы направляемся к дому Гордона. Так оно и случилось.

Мы приехали, поднялись наверх. Гордон открыл дверь, вошел первым, щелкнул одним выключателем, вторым… зажег свечи и вернулся ко мне, чтобы помочь снять пальто. В комнате было множество цветов и бутылка шампанского в ведерке со льдом на журнальном столике возле низкого дивана. Гордон растопил камин и включил музыку. Забавная, однако, сцена, если учесть, что дама собирается уехать и выйти замуж за другого мужчину, ожидающего ее за три тысячи миль отсюда, и носит его ребенка! Тем не менее я была польщена. Знала, что моя жизнь с Крисом будет по-своему прекрасна, но и проблемы будут возникать. Жизнь с Крисом соткана из другого материала, никакого шампанского и свечей. Грустно признавать, но мы редко выходим замуж за шампанское и свечи. Напротив, нас прельщают голубые джинсы и мятые футболки, кока-кола и подгоревшие тосты. И мы прячем шампанское и свечи в волшебную шкатулку. Глядя в далекую перспективу, могу заметить, что с кока-колой и подгоревшими тостами жить легче.

Гордон словно прочитал мои мысли, потому что вручил мне пробку от шампанского и произнес:

— В твою волшебную шкатулку.

Я взяла пробку и улыбнулась, а он вдруг забрал ее и что-то написал на ней. Когда вернул пробку, на ней стояла дата. Только дата, и все.

— Не хочу, чтобы через пятьдесят лет твои дети ломали головы над инициалами, которых им все равно не разгадать.

Если вдуматься, эта фраза была исполнена глубокой печали, ведь я знала, что Гордон не шутит.

— Когда ты уезжаешь в Европу? — спросила я.

— Примерно через месяц.

— Что об этом думает Грег? Ты уже сообщил ему?

— Я звонил Грегу вчера. Знаешь, Джиллиан, он удивился. По-моему, я наконец совершил поступок, который заслужил одобрение моего сына. Отказался от «материального», которое он ставил мне в вину, и готов сделать нечто такое, что ему понятно. Грег сказал, что на следующее лето приедет повидаться со мной. Думаю, он это всерьез.

— Уверена! И я его понимаю. Я бы сама не отказалась от возможности провести лето на юге Франции.

— Что, уехать из солнечной Калифорнии?

— Гордон, ты будешь мне писать?

— Может быть… Однако я не силен по части переписки. Вряд ли Крису понравится наша затея. Но я сообщу, где нахожусь.

Гордон уже отдалялся от меня, и это было заметно.

— Крис не станет возражать. И я хочу получать от тебя весточки… пожалуйста…

— Он же не дурак, и я ему не нравлюсь, насколько мне известно. Я его не виню. Джиллиан, не давай Крису повода сделать тебе больно.

Я кивнула, и Гордон разлил шампанское по бокалам. «Луи Редерер» 1956 года. Любимое шампанское Шарля де Голля. И Гордона Харта.

Мы осушили наши бокалы, а потом молча сидели и смотрели на огонь в камине. Каждый думал о своем. Мы хорошо владели собой, многое сказали друг другу глазами, и слова были почти не нужны. Я знала, что расставание с Гордоном будет одним из самых тяжелым мгновений моей жизни… последняя минута… самый последний взгляд. Однажды я уже пережила это, с Крисом, но сейчас мне было ничуть не легче.

Я повернулась, чтобы взглянуть на Гордона, сидящего на диване. Великолепной формы голова, аккуратная бородка, глаза закрыты. И вдруг резкое движение его руки, звук лопающегося стекла — его бокал рассыпался вдребезги в камине. Я поняла значение этого жеста. Наверное, если запустить бокалом в камин и смотреть, как летят осколки, проще осознать тот факт, что между нами тоже все кончено.

Гордон встал, молча взял мое пальто, и мы медленно направились к двери.

Всю дорогу до отеля мы держались за руки и наблюдали, как за окном пролетают огни большого города. То, что осталось от прошлого снегопада, лежало в водостоках, покрываясь сероватым налетом.

Машина остановилась около «Ридженси». Гордон хотел выйти, но водитель уже успел открыть дверцу с моей стороны.

— Нет. Не выходи. Пожалуйста. — Мой голос срывался.

Гордон крепко обнял меня и поцеловал в макушку. Я подняла к нему лицо, и мы поцеловались. Я крепко зажмурилась, и слезинка медленно скатилась по щеке. Тогда я открыта глаза и увидела, что Гордон тоже плачет…

— Я люблю тебя, Гордон.

— Прощай, любовь моя. Всегда помни, как ты мне дорога.

Я вышла из автомобиля и побежала к вращавшимся дверям, ни разу не оглянувшись. До свидания… до свидания… увидимся… только не навсегда…

Какой смысл размышлять, как могло бы сложиться у меня с Гордоном? Я выбрала Криса. Я любила его. В лифте, зажмурившись, я шептала:

— Я люблю Криса… Я люблю Криса… Я люблю…

ГЛАВА 29

Перелет в Калифорнию прошел спокойно, но я чувствовала себя немного неуютно. Казалось, будто я нахожусь в каком-то коконе, подвешенном между двух миров, в особом месте, где легко прятаться и размышлять. У меня было пять часов, чтобы окончательно покинуть мир Гордона и снова войти в мир Криса. И я радовалась, что это время принадлежит только мне и никому больше.

Я парила над небоскребами Нью-Йорка, и мое сердце болезненно сжималось, когда я видела, как внизу стремительно уменьшаются и исчезают места, которые за последние пять месяцев стали частью моей жизни. Казалось, будто я скатываюсь по радуге на другой ее конец. Вот уже самолет описывает круги над полуостровом, приближаясь к Сан-Франциско, и во мне нарастает радостное возбуждение. Я возвращаюсь к Крису… К Крису… К Крису!

Я взглянула на Сэм и крепко сжала ее руку. У меня возникло чувство, словно мы наконец очутились дома.

Мы приземлились точно в назначенное время и, войдя в здание аэропорта, сразу увидели Криса. Он улыбался, глядя на меня. Мы посмотрели в глаза друг другу, и в моем мире все встало на привычные места. Нью-Йорк, Гордон, Джули Уэйнтрауб — все они находились за миллион миль отсюда, на другой планете.

— Тяжелый перелет?

— Нет, летели отлично. Сложная неделя в Нью-Йорке. Было много работы.

Мы забрали наши чемоданы и погрузили их в микроавтобус «фольксваген», который Крис одолжил у приятеля. С замиранием сердца я ждала, что Саманта сейчас выложит ему про вчерашний «роллс-ройс». Мне очень не хотелось вдаваться в объяснения прямо сейчас. Но дочь не сказала ни слова. Наверное, вспомнит о нем позднее, месяца через два, когда я меньше всего буду к этому готова. Но к тому времени уже будет неважно.

Мы покатили в город, и я выглядывала в окно с непередаваемым ощущением: «Бог мой, вот это да!» Сан-Франциско всегда заставляет сердце замереть, подхватывает и уносит ввысь, и мне кажется, что я лечу. Я мечтала проехать через весь город, чтобы снова увидеть то, что любила, но романтика была не в духе Криса. Ему бы и в голову не пришло, что я хочу полюбоваться городом. Поэтому мы сразу поехали домой. Свалили чемоданы в гостиной, и я отправилась посмотреть, что можно найти в холодильнике. Ничего. Добро пожаловать домой! Две наполовину пустые бутылки содовой, три кока-колы, заплесневелый лимон и открытая банка арахисового масла, которая завалялась, наверное, с прошлого июля.

— Крис, тут нечего есть!

— Знаю. Но еще не поздно сгонять в магазин. Ты поведешь мою машину, а я верну автобус.

— А как же Сэм?

— Мы возьмем ее с собой.

— Хорошо, но я хочу уложить ее спать пораньше. Сказывается разница во времени, и она устала с дороги.

— По-моему, Сэм вовсе не выглядит усталой.

Дочь носилась по дому и уже хозяйничала в «своей» комнате.

Да, все ясно — я вернулась. Холодильник пуст, мы едем в супермаркет. Никаких роз и шампанского. Это было вчера. Но я же знала, что меня ждет. Розам и шампанскому я предпочла заплесневелый лимон и выдохшуюся содовую. Знала, что могу выбрать розы и шампанское, но не пожелала. Я захотела ездить с Крисом за едой и раскатывать в одолженном у его приятеля микроавтобусе.

— О чем задумалась, Джилл?

— О том, как я тебя люблю.

И это были не пустые слова. Я вернулась домой, и это было здорово. Я натянула джинсы, заколов булавкой «молнию» там, где она не сходилась, надела свитер Криса и свой плащ, и мы отправились возвращать «фольксваген» и покупать продукты. Мы казались семьей, и Крис был очень красив. Я так радовалась, что казалось, лопну от счастья.

Когда мы вышли из дому, я кое-что вспомнила.

— Крис? Куда мы положим малыша?

— Сделай одолжение, уймись. Приехала всего час назад и уже придираешься ко мне. Куда-нибудь да положим. Прекрати меня доставать.

— Я не достаю. Просто подумала.

— Отлично, тогда прекрати думать. Встретимся в «Сейфуэй» через десять минут.

Крис чмокнул меня в щеку и укатил, помахав рукой. Резко сдал назад, едва не стукнув машину, когда я уже хотела включить зажигание.

— Не забудь вытащить воздушную заслонку! — крикнул он.

— Ладно. Хватит меня доставать! — Мне захотелось отплатить ему его же монетой.

— Иди ты. — Усмехнувшись, Крис покатил прочь.

— И тебе того же, приятель.

Господи, как же хорошо, что я вернулась. Здесь не пахнет элегантной роскошью и совсем не похоже на волшебную сказку. Зато это моя собственная сказка и в то же время реальность. Прекрасная реальность. Как и Крис.

ГЛАВА 30

Крис жил в старом доме в викторианском стиле на улице Сакраменто, недалеко от элегантного района Пасифик-Хайтс. Мы находились на западной оконечности города, где утренний туман рассеивался не раньше полудня, когда солнце уже вовсю освещало центральную часть. Часов в пять туман наползал снова, а по ночам можно было слышать, как где-то вдалеке раздаются тревожные гудки, предупреждая корабли о тумане.

Для меня Сан-Франциско всегда был зачарованным городом, нечто вроде замка из мечты. Потрясающе красивый — открытки не врут, и при этом непринужденным образом жизни, напоминающим о Европе. Люди приветливые, но не притворно, как в Лос-Анджелесе, а скорее в духе маленьких городков на Западе. С одной стороны, большой город, с другой — и не город вовсе. В считаные минуты вы можете оказаться за городом или на пляже, а проехав пару часов, увидите горы.

У нас был маленький садик, где Саманта копала червяков и выискивала улиток. А сам дом напоминал бомбоубежище. Было бы неплохо, если бы Крис соизволил потратить хотя бы немного времени на то, чтобы привести его в порядок. Но у него вечно находились дела поважнее, поэтому дом продолжал ветшать. В Сан-Франциско дома в викторианском стиле встречаются довольно часто. Внешне они полны очарования, а внутри обнаруживаются неровные полы и арочные потолки, и окна часто расположены в нишах.

Утром в постели я смотрела на потолок, на деревья в окне. Было так тихо, что мне казалось, будто я нахожусь где-то за городом. Взглянула на Криса, который и не думал просыпаться, и радостно улыбнулась. Я полюбила бы Сан-Франциско даже без Криса. В конце концов, я влюбилась в город еще до того, как встретила этого мужчину. Я услышала, что Саманта уже бродит по дому, и встала, чтобы приготовить ей завтрак. Больше никаких нянь. Мы с дочерью справимся сами.

Когда я выбиралась из постели, Крис повернулся на живот и открыл один глаз.

— Который час? Возвращайся в постель.

— Я должна покормить Сэм. — Я поцеловала его. — Доброе утро, Крис. Как же я рада, что вернулась!

— Да, любовь моя. Принесешь мне стакан апельсинового сока?

— У меня предложение получше. Ты пока можешь не вставать. Я позову, когда завтрак будет готов.

— Хорошо. — Он отвернулся и снова заснул. Ну точно мальчишка — взъерошенные волосы, рука закинута за голову и одеяло почти на макушке.

Завтрак получился длинным и шумным — мы обсуждали, чем займемся сегодня. У Криса были какие-то дела, а Саманта желала «пойти повидать Джулиуса», то есть отправится на знаменитую детскую площадку Джулиуса Кана на бывшей военной базе в Пресидио.

— Сэм, «Джулиус» будет завтра. Сегодня мы останемся дома, разберем вещи и немного наведем тут порядок. Разве ты не хочешь помочь маме?

— Нет. — Дочь начала хныкать.

— Ладно. А как насчет того, чтобы поискать червей в саду? — Подумать только! Чтобы я да предложила такое?

— Отличная идея, мамочка. Посмотрим, может, я и для тебя накопаю червяков.

Восхитительно.

Я намеревалась распаковать вещи. Но больше всего мне хотелось привести в порядок дом. Раньше это было логово Криса. Однако теперь, если мы решили пожениться, пора здесь кое-что изменить. Надо, по крайней мере, повесить новые занавески, постелить покрывало, вымыть ванную комнату!

Я начала поиски чистящих средств, а Крис тем временем направился к двери и крикнул:

— Пока, разбойники, увидимся!

Я же подумала, что очаровательная Мэрилин, вероятно, блистала разнообразными талантами, однако хозяйкой была плохой. Может быть, это добавляло ей очарования?

Часам к двум дом приобрел приличный вид, и мы с Сэм вышли, чтобы купить цветы.

— Давай купим лозы, мамочка?

— Розы, Саманта. Но лучше купить ромашек, васильков и каких-нибудь красных цветов.

— Розы!

— Нет, что-нибудь другое красное. Розы стоят слишком дорого.

— А мы теперь бедные, да? И мы умрем с го-о-о-лоду? — Дочь таращила на меня глаза, в которых страх смешивался с восторгом от столь странной перспективы.

— Нет, мы не умрем с го-о-о-лоду. Просто не хотим тратить слишком много денег, вот и все.

— Ясно. — Саманта казалась разочарованной. — А когда мы купим малыша?

— Нужно подождать. Почти два месяца. Как видишь, еще не скоро.

— А почему не сегодня?

— Дом пока не готов.

Я вспомнила, что сегодня утром подыскала подходящее место для ребенка и хотела сказать Крису. Небольшое помещение с окном, где хватит места для колыбели, стула и маленького шкафчика. Из него выходили две двери — одна в нашу спальню, вторая в коридор. Нам он был не нужен. Если его обустроить, получится то, что нужно. Таким образом, ребенок будет находиться рядом с нами и в то же время не в нашей комнате. Разумеется, это не насовсем, примерно на полгода. Позднее мы переселим малыша в комнату к Сэм.

Дом Криса, хотя и небольшой, насчитывал достаточно комнат. На первом этаже были гостиная, крошечная столовая и кухня. На втором этаже располагались две спальни, а еще выше — студия, служившая Крису рабочим кабинетом. Это была его священная территория. И речи не могло идти, чтобы устроить малыша там. Кроме того, наверху гуляли сквозняки и отсутствовали батареи отопления. А здесь был огромный камин, который у Криса почти всегда топился.

Когда Крис приехал домой, я рассказала, что придумала насчет комнаты для ребенка, и он обещал купить краску и заняться ремонтом.

— Джиллиан, тут как-то странно пахнет. Что это такое?

— Это, любимый, совершенно незнакомый тебе запах чистоты. Я мыла и скребла целое утро.

— Неужели тебе обязательно было нужно этим заниматься? Ты, случайно, не заболела?

— Нет. — Я поцеловала его и улыбнулась. По-моему, Крис начал волноваться за ребенка. Или за меня. Это что-то новое. У меня даже защипало в глазах.

Крис нагнулся и прошептал мне на ухо:

— Отделайся от Сэм.

— Что?

— Ну, отправь ее куда-нибудь. Я хочу заняться с тобой любовью.

— Сэм, милая, как там червяки? Нашла?

— Нет. Наверное, они уснули.

— Не хочешь поискать еще раз, пока не стало слишком холодно?

— Ладно. Дядя Крис, давай я тебе тоже принесу? Мама любит червяков!

— Конечно, и мне тоже принеси.

Сэм хлопнула задней дверью и выскочила в сад с двумя старыми ложками, зубочисткой и бумажным стаканчиком в руках. Крис схватил меня за руку и повел наверх.

— Эй, подожди минуту! Не торопись!

— Не буду ждать. Я на взводе целый день. Пошевеливайся, женщина!

Мы побежали, смеясь и хихикая, и я чуть не споткнулась о верхнюю ступеньку, что задержало нас, но ненадолго.

— Я их нашла. Целых три! — Вот и Саманта вернулась. Дверь нараспашку, в руке пригоршня грязи и какой-то извивающейся гадости. — Эй, вы что, заболели? Почему вы спите?

— Просто решили вздремнуть. Твоя мама устала.

— Ну, ладно. Вот они. Это тебе. — Она высыпала отвратительную массу в руку Криса и удалилась, распевая во все горло.

— Господи, Джиллиан, меня сейчас стошнит!

— Сначала я. — Смеясь, мы наперегонки бросились в ванную.

Крис прибежал первым, выбросил червей в унитаз и спустил воду.

— Кто придумал чушь, будто девочки сделаны из корицы с сахаром? Почему до сих пор никто не рассказал этого Сэм?

— Крис, это же шутка!

— Хороша шутка! Что-то я не видел, чтобы ты тянула руку за этим чудесным угощением. — И мы снова залились смехом, пока я наполняла ванну водой.

— Давай съездим покататься после ужина. Я еще толком не видела город.

— Джилл, зачем тебе это надо?

— Да будет тебе, Крис! Пожалуйста! Сделай мне особое одолжение, ладно?

— Хорошо-хорошо. Но по-быстрому. Хочу посмотреть игру по телевизору.

— Есть, сэр.

— Кстати, миссис Форрестер, скажите — когда мы поженимся? Или вы пока не приняли решения? — Тон у Криса был шутливый, но я понимала, что он говорит всерьез.

— Что ж, нужно проверить мое расписание… Как насчет субботы?

— Почему не завтра?

— У тебя есть разрешение на брак?

— Нет. — Он сразу сник.

— Вот почему. Сегодня у нас понедельник, мы можем отправиться за разрешением завтра, поэтому остаются среда, четверг, пятница… Если хочешь, мы можем пожениться в пятницу.

— Нет. В пятницу я работаю. Суббота будет как раз… Джилл, ты уверена, что хочешь этого? Осознаешь, на что идешь? Из меня получится не самый лучший муж в мире.

— Похоже, вы готовы дать задний ход!

— Я не из тех, кто идет на попятный. Но ты должна знать наверняка.

— Кто бы говорил. Я-то уверена, а ты замолчи и ложись в ванну, иначе я останусь без прогулки.

Крис повез нас по Бродвею, вдоль старых величественных особняков, свернул налево на Дивисадеро, вниз по крутому склону холма, где Стив Маккуин снимал сцену преследования в «Буллите», мимо дома, где снимали еще какое-то кино… А потом спустились к заливу. На противоположном берегу раскинулся городок Саусалито, а за ним возвышались горы. Когда я спускалась с холма, мне вдруг показалось, будто я пионер, покоритель Дикого Запада, который пересек горы и вдруг увидел Тихий океан. Разумеется, теперь дороги стали другими, однако восхитительное чувство первооткрывателя осталось прежним — тут я могла поспорить на что угодно! У меня даже захватило дух при виде этой картины. Мы доехали до причала и сидели в припаркованной машине, глядя на воду и на клубившийся туман, который медленно наползал на город через мост Золотые Ворота, с трудом продираясь сквозь его грандиозные конструкции. Туман плыл к тюрьме Алькатрас; взвыли сигнальные сирены. Вскоре Крис спросил:

— Насмотрелась?

— Нет. Но ты можешь везти нас домой.

— Я хочу увидеть площадь! — воскликнула Сэм с заднего сиденья. — И людей, которые кричат «Харе Кришна!», носят оранжевые простыни и колокольчики.

— Наверное, они уже разошлись по домам, но мы можем поехать на Юнион-сквер.

Крис очень старался нам угодить.

— А твоя игра? — спросила я.

— У нас еще есть время. — Он улыбнулся. Похоже, тоже радовался прогулке.

Мы покатили по Ломбард-стрит, туда, где дорога делает резкий поворот перед Ливенуорт-стрит. Саманта восторженно вопила всю дорогу, наслаждаясь каждой минутой нашей поездки. Спускаясь, мы видели Окленд и Оклендский мост. Вверх по Пауэлл, прямо за вагончиком фуникулера; мы махали руками, и пассажиры, в основном туристы, махали нам в ответ. Юнион-сквер была такой же, как всегда. Эта часть города меня не особенно восхищала, зато это место любила Сэм, которая сейчас была разочарована — кришнаиты уже разошлись. Чтобы ее утешить, по пути домой Крис проехал через китайский квартал.

— Хотите ужин по-китайски?

— Нет, возвращаемся домой, ты же собирался посмотреть игру. Впечатлений и так хоть отбавляй. Но какой же ты молодец, что спросил!

— Давайте остановимся и устроим ранний ужин.

— Крис, хватит. Поехали домой!

— Тихо! Сэм, а ты что думаешь?

— Я хочу ужинать тут. Можно?

— Да, мэм.

Ужин был восхитительный, и я, как всегда, объелась. Крис с Самантой неплохо управлялись с палочками для еды. По крайней мере, Крис, потому что дочь почти все хватала пальцами и только помогала себе палочкой. Я же взяла вилку, чем заслужила поток уничижительных комментариев от них обоих. Но я очень проголодалась. И не умела есть палочками.

Направляясь домой, мы проехали по Бродвейскому туннелю, и это стало для Сэм вишенкой на торте. Туннель! Мне тоже досталась своя вишенка. Мы с Крисом переглядывались. Я послала ему воздушный поцелуй и одними губами произнесла: «Спасибо, я тебя люблю». Он ответил: «Я тебя тоже». И, богом клянусь, это была чистая правда. Что бы ни выпало на мою долю в последние месяцы, что бы ни делал Крис, я, Мэрилин или кто там еще, — этот взгляд словно закрыл старый счет. Может, тяжелые времена еще вернутся, однако предсказание исполнилось. «Грядут счастливые перемены» — пелось в песне. Они уже наступили. Правда-правда!

ГЛАВА 31

Во вторник утром я отвезла Сэм в ее старую группу, а потом мы с Крисом поехали в центр города получать разрешение на вступление в брак. В бюро было полно мексиканцев, маленьких детей и весьма странных персонажей. Одни выглядели слишком старыми, чтобы жениться, а другие, по-моему, не очень-то и хотели. Наверное, молодежь теперь вовсе не женится, решила я, потому что мы оказались единственной молодой парой. Впрочем, мы тоже не были типичными влюбленными — я находилась на седьмом месяце беременности; самое время сыграть свадьбу. Я стояла в джинсах и свитере Криса, с выпирающим животом, и клерк, покосившись на меня, покачал головой:

— Надеюсь, вы добьетесь своего, мадам!

И бросил осуждающий взгляд на Криса, отчего тот скривился, а я рассмеялась.

— Видела того старого придурка? Нет, ты видела?

— Да, и что? Какая тебе разница? — Какие мы чувствительные! Бедняга Крис.

Мы забрали Саманту, и Крис высадил нас у дома.

— У меня дела, так что встретимся позднее.

— Какие дела?

— Разные. А теперь выметайся из машины. — После посещения бюро Крис пребывал в дурном настроении.

— Хорошо. Пока.

Мы с Сэм направились в дом, и я вдруг встрепенулась — уж не собирается ли он увидеться с Мэрилин? Пришло же в голову! У меня не было причин так думать, а последние два дня напоминали сказку. Но мысль будто вцепилась в меня и не отпускала. Неужели мне суждено вечно тревожиться из-за женщин Криса и подозревать его? Одно он усвоил наверняка: былая откровенность обошлась ему очень дорого. Я сомневалась, будет ли он так же честен со мной в следующий раз, когда выкинет подобный фокус. Так я терзалась весь день и уже начала потихоньку сходить с ума. Когда Крис вернулся домой, я испытала такое облегчение, что мне стало безразлично, где его носило. Я намеренно не спрашивала его о том, что он делал, потому что была твердо убеждена: он занимался такими делами, о которых мне лучше вовсе не знать.

— Ты не хочешь спросить, где я был?

— Нет. А надо?

— Что с тобой?

— Ничего. Почему ты спрашиваешь?

— Ты смешная. Хорошо себя чувствуешь?

— Да. Я в полном порядке. — Однако меня снова одолевали подозрения насчет Мэрилин.

— Иди сюда, дурочка. Уж не думаешь ли ты… — Я отвернулась, понимая, о чем Крис подумал. — Эй, Джиллиан… Господи, не плачь! Не из-за чего тут плакать, все хорошо… эй, малышка…

И тут я, как последняя дура, разрыдалась в его объятиях и призналась, о чем переживала весь день.

— Я же тебе сказал. Там все кончено. Тебе больше не надо страдать из-за этого. А теперь пошли посмотрим, что у меня в автомобиле.

Крис взял меня за руку, помог спуститься с крыльца, открыл дверцу машины и начал срывать газеты с того, что лежало на заднем сиденье. Это была колыбель, очень красивая старинная колыбель из темного полированного дерева, с изящной резьбой.

— Крис…

— Сегодня в Стоктоне был аукцион. Я хотел сделать тебе сюрприз. Нравится?

— Крис! — И я снова расплакалась.

— Из-за чего ты рыдаешь теперь?

— Крис…

— Это я уже слышал. А теперь успокойся, глупышка. Улыбнись. Вот так. Уже гораздо лучше.

— Я помогу тебе вытащить ее из машины.

— Нет, ты неси то, что мы положим в эту колыбель, а уж колыбель я заберу сам. Только придержи двери. — И он потащил колыбель вверх по ступеням крыльца.

— Только не поцарапай ее! — Я распахнула двери как можно шире.

— Тебе бы только придираться. — Весело улыбнувшись мне через плечо, Крис поставил колыбель на пол в коридоре.

— Хочешь, скажу кое-что? Ты изменился.

— Ты тоже. — Мы долго смотрели друг на друга, понимая, что это правда.

ГЛАВА 32

Следующие два дня прошли тихо и спокойно. Утром Сэм уезжала в школу, а Крис находился в студии наверху, работая над какими-то проектами. Он спускался ко второму завтраку, и мы могли посидеть вместе полчаса, прежде чем наступало время забирать Сэм с игровой площадки. У нас вырабатывался четкий распорядок дня, и мне казалось, будто я вовсе никуда и не уезжала. Только сейчас все было гораздо лучше, чем раньше.

В четверг за завтраком я сообщила Крису, что собираюсь поехать в город и кое-что купить.

— Что именно?

— Свадебное платье.

— Джиллиан, ты шутишь? Не хочешь же ты сказать…

— Да. Я мечтаю надеть что-нибудь новое. Традиция.

— У тебя есть кое-что новое: малыш. Разве в родильных отделениях теперь продают свадебные платья?

— Хватит, Крис, не злись. Мне нужно новое платье.

— Ты уже решила, какого оно будет цвета? Может, красное?

— Крис! Зря я тебе сказала.

— Нет. Делай, как нравится. В конце концов, это твоя свадьба.

— И твоя тоже, между прочим. Но мне хочется быть красивой, а надеть-то нечего.

— Зачем тебе прихорашиваться? Ты кого-то пригласила?

— Нет, но я собиралась поговорить с тобой и об этом…

— Джиллиан! Мы просто идем к мировому судье и женимся. Никаких зевак. Надевай, что хочешь, черт с тобой, но никого не приглашай. Я серьезно.

И вид у него действительно был серьезный.

— Хорошо, любовь моя. Не волнуйся.

— Чего мне волноваться? — Но Крис явно был раздражен и удалился в студию, а я стала собирать тарелки со стола.

Уложив Саманту спать, я оделась, чтобы ехать в город, и поднялась к Крису — сообщить, что ухожу.

— А чем не годится вот это?

— Что?

— То, что на тебе сейчас.

— Крис, не могу же я надеть на свадьбу черное. Я же не на похороны иду! Ты же сказал…

— Знаю-знаю. Давай, купи себе еще и фату с пластиковыми вишенками.

Я поняла, что к нему вернулось хорошее настроение. По-моему, он находил ситуацию весьма забавной. Когда я закрыла за собой дверь, Крис запел во все горло.

— Грядет невеста…

— Чтоб тебя, Кристофер. — Но он только запел громче.

Я решила, что это будет целое событие. Поставила машину на парковку возле Юнион-сквер и направилась в «Магнин». У них во всех витринах были выставлены наряды для морских круизов. Очутившись внутри магазина, я почувствовала, будто снова переместилась из Сан-Франциско в Нью-Йорк. Здесь все выглядели по последней моде. Казалось, Сакраменто-стрит осталась далеко-далеко отсюда.

Я вошла в лифт и стала изучать длинный список отделов, который был прикреплен над дверью. Мне нужен был отдел «для беременных». Лифтерша, взглянув на меня с улыбкой, сказала:

— Вам на шестой.

Я не сдержалась. Улыбнувшись ей в ответ, спросила:

— Свадебный салон?

Ее лицо застыло. Я засмеялась и попросила нажать шестой.

— Простите, я решила, что вы говорите серьезно.

Выходя из лифта, я снова рассмеялась. Да, милая леди. Куда уж серьезнее.

Отдел одежды для беременных, как всегда, не внушал оптимизма. Я перебрала все вешалки и ничего не нашла. Ткани дешевые, цвета унылые, сплошные бантики на животе или отрез под грудью и тому подобное, чего я терпеть не могу.

— Чем я могу вам помочь?

— Я ищу что-нибудь, чтобы надеть на свадьбу сестры. Свадьба будет днем, скромная, и я не хочу выглядеть официально. — Я сообщила продавщице все, что ей нужно было знать.

Мы искали, искали, однако ничего не нашли. Черный цвет отметался сразу, как и белый. Не годился также и красный, а к тому времени, когда мы пересмотрели все, я поняла, что не гожусь для этого отдела.

— Не хотите ли надеть платье с пальто? Вчера мы получили кое-что, вам очень пойдет. Сшито, как на заказ, цвет — светло-серый.

Серый? На свадьбу? И мне не нужно еще одно пальто.

Но продавщица принесла великолепное дымчато-серое платье строгого прямого силуэта, с длинными рукавами. Пуговицы спереди до самого низа, слегка закругленный воротничок, широкие манжеты. Никакого отрезного пояса или бантика на животе, только два очень больших кармана, расположенные наискось с обеих сторон. Пуговицы были обтянуты серой тканью. Пальто оказалось изысканно простого кроя — те же прямые линии, маленькая золотая цепочка схватывала талию на спинке. Выглядело божественно, а с бабушкиным жемчугом и с черными туфлями…

— Сколько?

— Сто сорок пять.

Черт! Но ведь это моя свадьба! И я смогу носить их потом. В конце концов, я получаю целое новое пальто!

— Беру.

— Отлично. На вас смотрится потрясающе. Ваш муж будет в восторге.

— Да, действительно.

Может, ему понравится. Но сто сорок пять долларов? Я скопила некоторую сумму денег, поэтому по дороге домой убеждала себя, что совершила разумную покупку.

Когда я приехала домой, Крис с Самантой ели мороженое на кухне.

— Что ты купила, мамочка?

— Новое платье.

— Я хочу посмотреть!

— Не раньше субботы. То есть через два дня.

Крис снова принялся напевать: «Вот грядет невеста». А я пошла наверх и повесила платье и пальто в самый дальний угол шкафа. Я была довольна собой. Какой красивый цвет! Серый, словно сияющий изнутри. Как туман. Мое свадебное платье.

Ранним утром пятницы Крис спрыгнул с кровати, растолкал меня и велел принести ему стакан апельсинового сока.

— Сейчас?

— Да. Сейчас! Я должен быть в Окленде к восьми часам. Мы снимаем фильм, и мне нельзя опаздывать. Давайте, леди, пошевеливайтесь!

— Ладно. — И я выбралась из постели, не слишком обрадованная ранним подъемом.

Крис прихватил с собой кучу коробок, блокнотов и всякого барахла, в котором я не разбиралась. Он быстро поцеловал меня и сказал, что домой вернется поздно и чтобы мы ужинали без него.

— А теперь ложись снова в кровать.

Я стояла в дверях и смотрела, как Крис заводит машину. Помахала ему рукой и радостно прокричала: «Я тебя люблю!», опасаясь, что мой вопль — или чихание и кашель мотора, или его: «Я тебя тоже», когда он выехал со двора, разбудит всю округу. Я легла еще немного поспать, прежде чем настанет время кормить дочь завтраком и собирать ее в школу.

Без Криса в доме было непривычно тихо, вот только Сэм ворчала и капризничала. Похоже, у нее начинается простуда, решила я. Нужно попросить Криса проверить батарею в ее спальне. Мне казалось, что она едва греет.

По дороге домой я сделала остановку у хозяйственного магазина на нашей же улице, решив купить краску для комнаты будущего малыша. Чудесный ярко-желтый цвет. Если не куплю, подумала я, Крис никогда не соберется ее приобрести. Итак, я погрузила краску в багажник и отправилась домой.

Когда я подходила к двери, в доме заливался телефон. Пока я открывала замок, звонок прервался. Наверное, ошиблись номером. Звонки, адресованные Крису, обычно поступали через автоответчик, а о том, что я вернулась, не знал никто.

В доме был полный порядок, поэтому я поднялась наверх в нашу спальню, открыла шкаф и стала разглядывать свое новое платье. Оно было красивым. Вдоволь насмотревшись, я решила примерить его.

Я вертелась перед зеркалом, обув черные туфли, и надев бабушкин жемчуг. Взяла в руку сумку из крокодиловой кожи. Собрала волосы в пучок и почувствовала себя настоящей новобрачной. Как же это не похоже на мою первую свадьбу! Небо и земля. Я тихо засмеялась, глядя на себя в зеркало.

— Джиллиан Форрестер, как же вы изменились!

Телефон зазвонил опять, и на сей раз я успела взять трубку.

— Миссис Мэтьюс?

Наверное, какой-нибудь магазин обзванивает потенциальных покупателей. Поэтому я завела обычное:

— Извините, но нам не нужно… Это вообще-то уборщица… Нет, не раньше завтрашнего дня. — Зачем называть свое имя? В любом случае, этого человека мы не знали.

— Это Том Барди. Я друг Криса.

— Да? — Я вспомнила, что однажды уже слышала это имя.

— Миссис… мы сегодня утром работали на съемках в Окленде и…

— Да? — Господи, неужели что-нибудь случилось?

— Крис упал с крана, когда делал снимок. Мне очень жаль, что приходится сообщать вам такое, но… он умер. Сломал шею при падении. Я звоню из клиники Святой Марии в Окленде. Вы меня слушаете?

— Да… слушаю. — Я окаменела.

— Как вас зовут?

— Джиллиан.

— Джиллиан, с вами все в порядке? Вы можете приехать?

— Нет. Крис забрал машину.

— Ладно, оставайтесь дома. Просто сядьте и выпейте чашку кофе. Я скоро приеду. И привезу вас сюда.

— Зачем?

— Ну, они хотят знать, что делать с… телом.

С телом? С каким телом? С телом! Крис не тело! Крис! Крис! И я тихо заплакала.

— Сейчас можете повесить трубку. Скоро я буду у вас.

Я сидела на краю постели, не двигаясь, не в состоянии даже повернуть голову или пошевелиться. Я сидела в своем новом сером платье, глядя на черные туфли, и тихо плакала. А потом услышала шаги того, кто поднимался по лестнице, уверенные шаги мужчины, который перескакивал через две ступени. Крис! Все это ложь, дурацкий розыгрыш, сейчас он обнимет меня и скажет, что это была шутка. Я подняла голову: передо мной стоял незнакомый молодой мужчина и смотрел на меня. В его взгляде я читала сострадание.

— Я Том, — произнес он. — Вы в порядке?

Я кивнула. Но какое тут в порядке…

— Может, сделать вам чашку кофе?

Я покачала головой. Потом поднялась, не помня, куда собиралась ехать и что делать. Но сознавала, что этот молодой мужчина явился сюда неспроста.

— Господи, вы беременны… Мне так жаль.

Я понимала, что он действительно мне сочувствует. Я видела свое отражение в зеркале, и Том Барди стоял у меня за спиной. На мне было новое платье, с которого я еще не срезала ярлычок.

— Мне нужно переодеться. Я буду готова через минуту. — И я снова заплакала. — Это мой свадебный наряд.

Том Барди с сомнением посмотрел на меня, наверное, думал, что у меня истерика. Он заметно нервничал, явно не зная, как контролировать ситуацию.

— Нет, все в порядке. Мы собирались завтра пожениться. — Мне пришлось взять себя в руки, чтобы объяснить.

— Я думал, вы уже… По-моему, Крис говорил что-то о своей жене и о маленьком мальчике по имени Сэм. Вот только он не упоминал про малыша.

— О маленькой девочке Сэм. То есть о Саманте. Господи, что же мне делать? Скоро я должна забирать дочь из школы.

— Какая школа?

— Школа Томаса Эллиса.

— Вы пока одевайтесь, а я позвоню в школу и скажу, чтобы подержали ее некоторое время у себя. Это ненадолго. — Он развернулся и направился к лестнице. — Где у вас телефон?

— В кухне, за дверью.

Я снова надела джинсы и свитер Криса, схватила сумочку. Серое платье, наполовину вывернутое наизнанку, лежало на незаправленной постели, возле футболки в которой спал Крис. Боже, добрый наш Господь, ласковый Иисус, что же Ты наделал?

Мои деревянные сандалии застучали по ступенькам Я слышала, как Том повесил трубку.

— Все улажено, они оставят вашу дочь до половины пятого. К тому времени мы уже вернемся. — У него снова был смущенный вид. — Вы знаете, что делать? Они там спросят. Что вы будете с ним делать?

Об этом я не подумала.

— Не знаю. Может, позвонить его матери? — Черт, где она живет? Попробую вспомнить. Чикаго? Нет. Детройт. Нет. Денвер? Да, Денвер. Я встречалась с ней однажды, когда она заехала повидать Криса. Они не был особо близки, а его отец давно умер.

Я набрала межгород.

— Пожалуйста, справочную Денвера.

— Простите, но вы можете набрать самостоятельно. Наберите триста три, затем три пятерки.

— Помогите мне. Мой муж только что погиб. Несчастный случай.

— Да… конечно. Простите. Одну минуту, пожалуйста.

— Справочная. Какой город? Я могу вам помочь?

— Да. Денвер. Хелен Мэтьюс. Адреса не знаю.

Через минуту линия снова ожила.

— Номер шестьсот шестьдесят три семьдесят пятнадцать. — Я повторила. Почему у меня такой спокойный голос, почему я так замечательно владею собой? Шестьсот шестьдесят три семьдесят пятнадцать… А теперь набери его и скажи милой даме. Давай, скажи ей. Крис мертв. Да, миссис Мэтьюс, все правильно, он умер… Господи… Я несколько раз нажала на рычажок телефона. — Оператор? Оператор?

— Да, мэм. Хотите, чтобы я набрала для вас номер?

— Да. Пожалуйста.

— Через станцию? Или дозвониться до абонента?

— Через станцию. Нет, до абонента… нет… все равно… не знаю…

— Простите, но я должна знать точно.

— Тогда абонента, пожалуйста. Хелен Мэтьюс.

Телефонистка набрала номер, и телефон дал два звонка.

— Алло?

— Вызываю миссис Хелен Мэтьюс.

— Это я.

— Говорите, пожалуйста.

— Алло… Это Джейн?

— Нет, миссис Мэтьюс. Это Джиллиан Форрестер. Я подруга Криса. Не знаю, помните ли вы меня. Мы с вами встречались прошлым летом, когда вы находились здесь.

— Да, я вас помню. Как поживаете? — Голос матери Криса звучал удивленно.

— Спасибо, хорошо. А как вы?

О-о, Крис, я не могу произнести эти слова. Я посмотрела на Тома Барди и поняла, каково было ему, когда он звонил мне. Я крепко зажмурилась и села, вцепившись в телефонную трубку обеими руками.

— Если вы ищете Криса, то его здесь нет. Он в Сан-Франциско. А вы где? Боюсь, связь плохая.

Действительно. И через несколько минут станет еще хуже.

— Я тоже в Сан-Франциско. Знаете, миссис Мэтьюс, с Крисом произошел несчастный случай. Он… погиб. — Господи, будь добр к ней… — Миссис Мэтьюс, мне тяжело это говорить, но в больнице хотят знать, что делать с… Я подумала, лучше позвонить вам и спросить, что… — Боже, она заплакала. Почтенная милая дама, с которой я познакомилась прошлым летом, теперь плакала. — Миссис Мэтьюс? Вы в порядке? — Глупый вопрос, и я снова взглянула на Тома. Он смотрел в окно, повернувшись ко мне спиной.

— Да. Я в порядке. — Она собралась с силами. — Не знаю, что вам сказать. Его отец похоронен в Нью-Мексико, где он когда-то жил, а брат похоронен в Вашингтоне. Был убит во Вьетнаме.

Господи, за что ей все это? Крис рассказывал мне о брате.

— Миссис Мэтьюс, может, вы хотите, чтобы я привезла его в Денвер?

— Нет. Не вижу в этом смысла. Моя дочь живет во Фресно. Наверное, лучше сделать все в Сан-Франциско. Я вылетаю сегодня же, но сначала нужно позвонить его сестре.

— Вы можете остановиться у меня. В доме… — В его доме. Нашем доме… Что она подумает, узнав, что мы жили вместе? Слишком поздно беспокоиться из-за этого.

— Нет. Я остановлюсь в отеле с Джейн, своей дочерью.

— Я встречу вас в аэропорту. Позвоните и сообщите, когда вылетаете.

— Дорогая, вы не обязаны!

— Я так хочу… Миссис Мэтьюс, мне ужасно жаль. — Мой голос снова задрожал.

— Да, дорогая. — В ее голосе тоже звенели слезы.

Том Барди наблюдал за мной и, когда я повесила трубку, подал мне чашку кофе.

— Хотите чего-нибудь покрепче?

Я покачала головой и сделала глоток. Кофе был холодным.

— Нам пора ехать.

Я кивнула и направилась к двери.

— Я хочу сделать еще один звонок. Пожалуйста… — Пэг. Я должна позвонить Пэг! К кому еще мне обратиться?

Я набрала ее рабочий номер:

— Мисс Ричардс, пожалуйста.

— Одну минуту. Офис мисс Ричардс.

— Я хотела бы с ней поговорить.

— Простите, но мисс Ричардс на совещании.

— Найдите ее. Скажите, что звонит Джиллиан Форрестер. Она возьмет трубку.

— Хорошо, оставайтесь на линии.

— Джиллиан? Что случилось? Я на совещании.

— Знаю. Пэг… Он погиб. — И я разрыдалась.

— Когда?

— Сегодня утром… несчастный случай. Сломал шею… проклятый кран… — Слова давались мне с трудом.

— Я вылетаю сегодня вечером восьмичасовым рейсом. По крайней мере, проведем вместе субботу и воскресенье. Ты в порядке?

— Нет.

— Ты только держись, пока не явится тетушка Пэг. Тогда и поплачешь. Я буду у тебя сегодня же вечером.

В восемь рейс плюс пять часов длится перелет — получается час ночи, минус разница в три часа. Пэг будет у меня в десять.

— Слушай, не надо меня встречать. Я возьму такси. Адрес тот же?

— Да.

— Тебе что-нибудь нужно?

— Только ты. Пэг, спасибо, я у тебя в долгу.

— Мне пора бежать; не стоит благодарности. Послушай, у тебя есть либриум или еще что-нибудь?

— Да, но я не хочу.

— Прими. Послушай тетю Пэг и прими.

Но я знала, что не стану пить лекарство.

— Ладно, еще раз спасибо. До свидания.

— До свидания.

Я взглянула на Тома Барди, который так и стоял посреди кухни.

— Хорошо. Едем.

И он вздохнул с заметным облегчением. Наверное, боялся, что я начну звонить всем, кого только знаю, а ему придется стоять и слушать.

ГЛАВА 33

Мы ехали в Окленд в молчании. Мне нечего было сказать. И я была благодарна Тому за то, что он не пытался разговаривать со мной. Он просто вел машину. Очень быстро. Я смотрела в окно, без слез, без мыслей, лишившись способности что-либо чувствовать. Я ехала в машине Криса с человеком по имени Том Барди, которого до сегодняшнего дня ни разу не видела. Все казалось странным, поэтому я ни о чем не думала.

Автомобиль вдруг резко повернул, и я сообразила, что мы буквально влетели на парковку при больнице Святой Марии в Окленде. Том повел меня в отделение «скорой помощи».

Внутри было много людей, все длинноволосые, в джинсах. У них был испуганный вид, и они жались друг к другу, словно пытаясь согреться. Съемочная команда. Том подвел меня к стойке и что-то сказал дежурной медсестре. Она подняла голову и произнесла:

— Миссис Мэтьюс?

— Да, — солгала я, поскольку не была уверена, как она воспримет правду. А у меня не было сил на объяснения. Какая теперь разница?

— Пройдите сюда, пожалуйста.

Она повела меня в маленькую комнату, на двери которой висела табличка с надписью: «Не входить», а сверху горела красная лампочка. И там был Крис, с умиротворенным лицом он лежал на каталке, одетый в то, в чем вышел из дому утром. Одна половина его лица в песке, но внешне никаких следов травмы. Они ошиблись! Он не умер, а просто спит. Я отерла его щеку от песка и пригладила волосы. Наклонилась, чтобы поцеловать, и у меня перехватило дыхание. Я хватала ртом воздух, отчего из горла вырывался странный хрип. Склонилась к его лицу, обняв голову ладонями. Он был каким-то чужим. Тело Кристофера Колдуэлла Мэтьюса. Это больше не Крис.

Медсестра молча стояла в углу и наблюдала. Но мне было безразлично. Я совсем о ней забыла. Она медленно подошла ко мне, взяла за локоть и отработанным движением повлекла назад к двери. Я оглядывалась, ждала, что Крис вот-вот пошевелится, или встанет, или откроет один глаз и подмигнет. Это просто один из мерзких розыгрышей, вроде звонка Тома Барди. Послушайте, медсестричка, я же знаю, что он водит вас за нос.

Но она крепко держала мой локоть и вела дальше по коридору, пока мы снова не очутились возле стойки.

— Будьте любезны, подпишите вот здесь… и здесь. — Медсестра протягивала мне шариковую ручку.

Я два раза написала «Джиллиан Форрестер» и обернулась, не понимая, что мне делать дальше.

— Вы уже звонили в похоронное бюро?

— Нет. — Господи, он еще не успел остыть!

— В противоположном конце коридора есть телефонная кабинка. Полистайте «Желтые страницы». Может, найдете что-нибудь подходящее.

Конечно. Полистайте «Желтые страницы». Задайте работу пальцам. Господи.

«Хобсон». «Хобсон»… Есть такое. Похоронное бюро Джорджа Хобсона. «Доверьте нам ваших любимых». Я знала парня, который делал им рекламную кампанию. Я поискала их номер в справочнике и позвонила.

— «Дом Хобсона», — пропели в трубке сладким голосом.

Боже…

— Это миссис Форрестер. Я бы хотела поговорить насчет…

— Конечно. Одну минуту, пожалуйста.

— Да? — Низкий приглушенный голос ударил по барабанным перепонкам.

Наверняка «голубой». Так оно и было, как я узнала позднее, когда в приемной «Дома Хобсона» он семенил мне навстречу с жеманной, словно приклеенной к лицу улыбкой, в слишком облегающем черном костюме.

Я поведала ему свою историю. Он заверил, что проблем не возникнет. Одна из их машин сможет забрать мистера Мэтьюса в три часа. Подходит ли это мне? Я ответила утвердительно.

— Вы сможете встретиться с нами здесь, в три тридцать, миссис Форрестер, и уладить формальности?

— Да, хорошо.

— Вы сестра усопшего?

— Нет, жена.

— Простите. Я услышал, что ваша фамилия Форрестер. — Он был готов рассыпаться в притворных извинениях.

— Да, правильно, Форрестер. Я сообщу в клинику, что вы заберете мистера Мэтьюса в три. — Мне было безразлично, что он там себе думал. Я была женой Криса, и какая разница, что мы не зарегистрированы официально.

Я сказала медсестре за стойкой, что автомобиль «Хобсона» заберет Криса в три часа. Затем направилась к Тому.

— Может, вы хотите сейчас вернуться в город? Я вас отвезу, а мою машину заберет кто-нибудь другой.

— Нет. Я подожду тут. А вы возвращайтесь. Какой смысл вам здесь сидеть…

— Я остаюсь.

Похоже, это было его окончательное решение. Я была ему благодарна, поэтому не стала возражать.

— Хотите прилечь? Вам что-нибудь нужно?

— Нет, я в порядке.

— Вы уверены?

— Вполне. Спасибо.

Том кивнул и подошел к группе людей, которые последними видели Криса. Они все посмотрели в мою сторону, потом поспешно отвели глаза и обменялись рукопожатием с Томом. Я видела, как он передал одному из них ключи, и вскоре они ушли.

— Том, я смогу доехать от «Хобсона» на машине.

— Нет. Что, по-вашему, сказал бы на это Крис?

Это был удар ниже пояса, и я вздрогнула.

— Хорошо.

— Пойдемте, через дорогу есть кафе. Я возьму вам гамбургер.

— Я не могу есть. — При одной мысли о еде меня затошнило.

— Тогда вы выпьете чашку кофе.

Мы сели, выпили кофе, закурили. Время шло, но мы сказали друг другу не более десяти слов. Приятель Криса, которого я раньше никогда не видела, сейчас стал для меня самым близким из друзей. Я нуждалась в нем. Он был моей опорой.

Наконец появилась машина «Хобсона», длинный коричнево-красный катафалк. Катафалк для Криса.

Криса вынесли на узких металлических носилках. Он был укрыт зеленым материалом наподобие брезента и пристегнут к носилкам с помощью ремней. Носилки быстро исчезли в задней части катафалка, дверца закрылась. Шофер посмотрел на меня и спросил:

— Желаете следовать за мной или встретимся на месте?

— Мы поедем за вами, — произнесла я, не глядя на Тома. Я не хотела разлучаться с Крисом.

Неожиданно я сообразила, что крепко стискивала руку Тома, пока мы наблюдали за погрузкой Криса. Мои ногти больно впивались в его руку, а он молчал. Наверное, даже не заметил.

Мы сели в машину Криса, Том запустил мотор…

— Не забудь про заслонку, — сказала я ему. Слова Криса. «Не забудь про воздушную заслонку», — сказал он мне в тот самый день, когда я вернулась… Воздушная заслонка… И я бросилась на грудь Тому Барди. Я плакала, обливаясь слезами и задыхаясь от рыданий.

— Готовы ехать? — спросил шофер катафалка.

Том взглянул на меня, и я кивнула. Откинувшись на спинку сиденья, я жалела, что не приняла либриум, как советовала Пэг. Но нет. Я хотела справиться с этим сама, без успокоительных. Однако как хорошо, что Бог послал мне Тома!

ГЛАВА 34

В похоронном бюро «Дом Хобсон» меня провели в маленький кабинет, обставленный элегантной мебелью в стиле Людовика IV. Том остался дожидаться снаружи. Вошел человек, чей голос я слышала в телефонной трубке. Я уже видела его в холле.

— Я мистер Феррари. Вы миссис Форрестер, не так ли?

— Да.

— Итак… когда похороны?

— Пока не знаю.

— Разумеется. Мы хотим положить мистера Мэтьюса в нашем Георгианском зале, который я вам покажу после того, как вы посмотрите вот эти бумаги. Затем я представлю вам нашего гримера, и мы спустимся, чтобы выбрать гроб. На этом ваши хлопоты закончатся. Сегодня пятница, поэтому я бы предложил хоронить в воскресенье. Или лучше в понедельник?

Сочувственная улыбка аллигатора, поглаживание по руке. Господи, да убери ты от меня свои лапы! Мистер Феррари походил на массовика-затейника в круизе по Карибам.

— А теперь…

Чтоб тебе провалиться.

— Ах, да. И еще, миссис Форрестер. Надо бы сегодня к вечеру привезти нам костюм для мистера Мэтьюса, в том числе туфли.

Костюм? Я даже не знала, был ли у Криса вообще костюм.

— Зачем?

Очевидно, мой вопрос шокировал этого типа.

— Чтобы положить его в нем. — Снова улыбка и печальная гримаса — на сей раз он сожалел о моей тупости.

— Чтобы его положить? Я хочу, чтобы гроб был закрытый. Пусть лежит в том, что на нем сейчас.

— На нем костюм?

— Нет, мистер Феррари. У него нет никакого костюма, и мне нравится то, что на нем сейчас. — Я начала раздражаться, и неожиданно мне стало немного легче. — Мне нужно посоветоваться с его матерью насчет деталей. Она приезжает сегодня.

— Откуда?

— Из Денвера. — Но не беспокойтесь, мистер Феррари, мы за все заплатим. Вы получите свои деньги. Поэтому я и подписываю все эти ваши бумаги.

И он мне улыбнулся, в полной уверенности, что миссис Мэтьюс согласится с ним насчет костюма. Может, она действительно согласится. В конце концов, она мать Криса.

— А теперь, не взглянуть ли на гробы?

Мы вышли из маленького душного кабинета, и я увидела, что Том по-прежнему ждет.

— Мы не задержимся надолго, — сказала я, и Том кивнул.

Мистер Феррари удивленно поднял брови. Он явно собирался разыграть спектакль целиком.

Почему-то именно в лифте мне пришло в голову, что я выгляжу сущим чучелом. В джинсах, сандалиях и старом свитере Криса. Бедный мистер Феррари. С кем только не приходится иметь дело в наши дни! Однако не исключено, что это к лучшему. Может быть, счет не окажется заоблачным. Я ничего не знала о финансовом положении миссис Мэтьюс. А если оплачу похороны из своих сбережений, потом сама буду на мели. Похороны могут стоить тысячи долларов.

Мистер Феррари открыл дверь, за которой находилось помещение, заполненное гробами. Они демонстрировались, как машины в автосалоне: на платформах, вдоль стен, с распятиями и без, с разнообразными украшениями и металлической отделкой, с внутренней обивкой из атласа, бархата и муарового шелка. Я смотрела, как мистер Феррари набирает в грудь побольше воздуху, чтобы обрушиться на меня с речью. Ни дать ни взять, автомобильный дилер во всей красе.

— Я возьму вот этот.

— Этот?

— Да.

— Очень хорошо, но разве вы не хотите, чтобы я показал вам…

— Нет. Сколько он стоит?

Он сверился со списком и сообщил:

— Триста двадцать пять долларов.

— Отлично. — Я повернулась и вышла из зала, нажав кнопку лифта, прежде чем мистер Феррари успел опомниться и догнать меня.

Наверху мы с мистером Феррари пожали друг другу руки, и я собралась уезжать.

— Мистер Мэтьюс будет готов сегодня в семь часов вечера. Но вы еще не видели зал!

— Не сомневаюсь, мистер Феррари, что все будет прекрасно. — Силы покидали меня, и мне не терпелось убраться отсюда.

— Вы не передумали насчет костюма?

— Нет. Благодарю вас. — И со всем достоинством, на которое была способна, я направилась к двери. Том шел следом за мной.

Когда мы оказались на улице, он спросил:

— Вы в порядке?

— Мне гораздо лучше. Поедемте, нужно забрать Сэм. — Я назвала ему адрес школы. Было почти половина пятого. Дочь наверняка гадала, что же могло случиться.

В школе Сэм рисовала картинки в кабинете дежурной и выглядела веселой.

— Где ты была? — спросила она.

— Нам пора, дорогая. Поедем домой.

Дочь взяла куртку и направилась к двери, со свернутыми в трубочку рисунками в руке. Когда она удалилась на приличное расстояние и не могла нас слышать, дежурная вышла из-за стола и пожала мне руку.

— Примите мои соболезнования, миссис Форрестер.

— Спасибо. — Мне нужно привыкать. В ближайшие несколько дней будет море соболезнований.

Том ждал в машине. Мы вышли вместе с Самантой.

— Кто это?

— Друг дяди Криса.

— А-а. — С ее точки зрения достаточная рекомендация.

Они с Томом говорили всю дорогу до дома, поэтому я не могла думать ни о чем. Я очень устала и будто окаменела.

— Том, я хочу сделать остановку в цветочном магазине. У вас есть время?

— Разумеется.

— Мама, зачем тебе цветы? У нас их полно дома.

— Хочу кое-кому послать. — Господи! До меня дошло, что я должна объяснить дочери. Но что ей сказать и как?

В цветочном магазине я заказала на двести долларов полевых цветов всевозможных оттенков, которые надлежало доставить в похоронное бюро к семи часам вечера. Я не могла представить, чтобы ему принесли белые или розовые гладиолусы. Только не для Криса.

Я вышла из магазина. В машине Том и Саманта щекотали друг друга. Какой же Том молодец!

Он довез нас до дома и спросил, не хочу ли я, чтобы он зашел в квартиру.

— Нет необходимости. Я в порядке. Но я могла бы покормить вас обедом.

— Нет. Я поеду домой, спасибо.

— Хотите, я вас довезу?

— Нет. Я живу всего в шести кварталах отсюда. Дойду пешком. А сейчас припаркую вашу машину.

Мы с Сэм стояли перед домом и смотрели, как он паркует автомобиль. Потом Том вышел и приблизился к нам. У него был усталый вид. Некоторое время он стоял перед нами, не зная, что сказать.

— Том, большое спасибо. Вы были невероятно добры. Вы замечательный. — Меня снова душили слезы.

— И вы тоже, Джиллиан. — Он нагнулся и поцеловал меня в щеку, взъерошил волосы Сэм и двинулся вниз по улице, опустив голову. Похоже, Том плакал.

— Мамочка, почему ты плачешь? Тебе больно?

— Да, немного.

— Тогда я тебя полечу, и тебе станет лучше.

— Спасибо, дорогая. — Мы с дочерью взялись за руки и вошли в опустевший дом.

Миссис Мэтьюс позвонила, когда Сэм доедала ужин. Она сообщила, что прилетает в девять часов, но я не должна встречать ее в аэропорту. Я ответила, что все равно встречу, и занялась поиском няни для Саманты. Я позвонила единственной из наших соседок, с кем успела познакомиться, и она сказала, что будет рада посидеть с Сэм. И еще:

— Джиллиан, я слышала в новостях… Мои соболезнования.

Соболезнования. Соболезнования!

— Спасибо, миссис Джегер. Спасибо. — В новостях? О господи.

Сэм была не ребенок, а золото. Съела свой ужин, пошла в ванную и легла спать без всяких пререканий. Один раз она спросила про Криса, но я ее отвлекла. Не хотелось, чтобы его уход в памяти дочери был связан со слезами и горем, чего в следующие несколько дней она насмотрится вдоволь. Лучше рассказать ей, когда смогу говорить спокойно. Когда это будет? Но все равно: только не сейчас.

Миссис Джегер пришла в восемь часов, и я поспешила в аэропорт, встречать миссис Мэтьюс. Перед отъездом не забыла переодеться во что-то простое и черное. Мои джинсы и свитер Криса были брошены на кровать, которую я до сих пор не заправила. Рядом с серым платьем.

ГЛАВА 35

Я стояла в аэропорту и ждала, пока объявят о посадке самолета. Огляделась по сторонам — интересно, которая из стоявших вокруг меня женщин может быть Джейн? Ни одна не напоминала тот образ, что я себе нарисовала, и я перестала о ней думать и сосредоточилась на огнях на летном поле. С полдесятка самолетов выстроились в очередь на взлет. Другие шли на посадку.

— «Юнайтед эрлайнс», рейс четыреста два из Денвера, совершил посадку. Пассажиры выйдут через ворота номер три. Рейс четыреста два…

Миссис Мэтьюс была в числе первых, кто вышел из самолета, и я узнала ее сразу. Невысокая дама, которая в молодости, наверное, была симпатичной. Седые волосы и аккуратный черный костюм. Она оглядывалась по сторонам. Кажется, она меня вообще не узнала.

— Миссис Мэтьюс!

— Джиллиан?

— Да.

— Спасибо, что приехали.

Она продолжала оглядываться, а я твердила ей, что все в порядке, то, что говорят в подобных случаях.

— Что-то я не вижу Джейн. Она сказала, что встретит меня.

Мы вместе стали озираться по сторонам, и вдруг миссис Мэтьюс замахала рукой. Я увидела, что к нам направляется высокая девушка. Крис в женском обличье. Как странно было смотреть на девушку и видеть Криса! Его походка, тот же высокий рост! Когда она приблизилась, оказалось, что у нее глаза Криса. Я могла бы в ужасе содрогнуться, но как загипнотизированная смотрела на Джейн. Не могла отвести от нее глаз. Она подошла к матери, молча обняла и прижала к себе. И я пожалела, что приехала в аэропорт. Я была здесь лишней. Они нуждались друг в друге, а я была чужой. Я отвернулась, чувствуя себя неловко, и пыталась придумать, что сказать Джейн. «Мои соболезнования»? Нет. Только не от меня. Я не произнесу этих слов. Я оглянулась на девушку, снова поражаясь ее сходству с Крисом, и тогда она выпустила из объятий мать и направилась ко мне. И обняла меня.

— Я знаю, Джиллиан, знаю. Не стану говорить, что соболезную, потому что понимаю ваши чувства. Крис писал мне на прошлой неделе.

— Он мне не говорил.

— Он бы и не сказал. Мама, почему мы не идем забирать твой багаж? — И мы втроем медленно направились к эскалатору, в зону выдачи багажа.

Мы взяли чемоданы миссис Мэтьюс и пошли на парковку.

— Простите, машина не слишком просторная. Крис… я… То есть нам она вполне нравилась. — И снова воцарилось неловкое молчание.

Мы едва обменялись парой слов, когда въезжали в город. О чем нам было беседовать? Но потом, будто повинуясь желанию нарушить молчание, мы вдруг заговорили все разом и нервно засмеялись. Мы говорили о Сан-Франциско, о погоде в Денвере, о полете — о чем угодно, только не о Крисе и его безвременной гибели.

— Джиллиан, когда должен родиться ребенок? — спросила Джейн.

— Месяца через два. У вас ведь трое, не так ли?

Джейн кивнула, а я старалась не смотреть на миссис Мэтьюс, надеясь, что она ничего не услышала. Ведь все мы склонны забывать, что у наших современных, свободомыслящих друзей есть родители. И у талантливого, свободного от условностей Кристофера Колдуэлла Мэтьюса есть мать, которая, вполне возможно, не считает, что незаконнорожденный ребенок — это так уж замечательно. Собственно, и Крис так не считал, поэтому я имела основания опасаться, что миссис Мэтьюс придет в ужас. Я почувствовала, что она на меня смотрит, и осмелилась бросить быстрый взгляд в ее направлении и неуверенно улыбнуться. В конце концов, мы встречались один-единственный раз.

Она посмотрела на меня, тоже неуверенно. Ее губы тронула слабая улыбка.

— Надеюсь, вы не осудите меня за эти слова, но я рада. Второй мой сын тоже не успел жениться, и Крис… — Она замолчала. Мне захотелось ее поцеловать, но я была за рулем.

— Вы сделаете остановку… там… по дороге в город?

— Нет, мама, почему бы тебе не подождать до завтра? Давай поедем прямо в отель.

— Нет, Джейн, я хочу сегодня. Мне нужно его видеть.

— Миссис Мэтьюс, я заказала закрытый… Но можно сделать по-другому. — По-другому… Как будто что-то можно исправить! Ведь Крис лежит там, неподвижный…

— Господи, — чуть слышно выдохнула она. — Неужели он… У него сильные…

— Нет, он выглядит… хорошо. — Я хотела сказать — «красиво», но не смогла. Он действительно был такой красивый, этот спящий мужчина, которым я часто любовалась поздно ночью или рано утром. Такой умиротворенный.

— Мама, я думаю, что Джиллиан права. Давай оставим его как есть.

Миссис Мэтьюс молча кивнула.

После этого разговор прервался. Все уже было сказано; мы погрузились в свои печальные мысли, пока не приехали в бюро «Дом Хобсона». Я вырулила на их парковку и остановилась. Мы вышли, и я повела обеих женщин за собой.

В холле за стойкой сидела девица, бледная… Как смерть? А в углу мистер Феррари беседовал с какими-то людьми. При нашем приближении он оглянулся и коротко кивнул с таким видом, будто я заслужила его одобрение тем, что наконец переоделась. Тупица.

Я приблизилась к девице и произнесла:

— Мистер Мэтьюс, Георгианский зал. Куда нам идти?

— Сюда, прошу вас.

Она пошла по длинному коридору, мимо других залов с открытыми дверями, и я старалась туда не заглядывать, из страха увидеть покойника. Девица остановилась у последней двери слева, и мы вошли. Он был там, тот ящик темного дерева, который я выбрала несколько часов назад. И цветы, которые купила на Сакраменто. Красные, желтые и голубые, вперемешку с белой гипсофилой. Цветы были такими свежими! Не мрачными, не мертвыми. Они были легкими, как музыка Моцарта или Дебюсси. Именно то, что я хотела.

По обе стороны от гроба в бронзовых канделябрах горели две толстых свечи, а перед гробом стояла молитвенная скамеечка. Вдоль стен располагались два низких дивана и несколько стульев. В приглушенном свете обстановка казалась торжественной, как в церкви. Неподходящее место для Криса. Я так и слышала, как он говорит нечто вроде: «С ума сошла, Джилл?» Но по-иному быть не может; и, похоже, его мама считала, что все правильно.

— Красивые цветы, Джиллиан! Это вы их купили?

Я кивнула. Миссис Мэтьюс подошла к гробу. Джейн сжала мою руку, и мы стояли и наблюдали, как преклоняет колени женщина, потерявшая обоих сыновей и мужа. Всех своих мужчин.

Потом она поднялась, и ее место заняла Джейн. Миссис Мэтьюс опустилась на один из диванов и сидела, глядя себе под ноги. Мне не хватило смелости смотреть на нее. Это было выше моих сил.

Джейн встала и направилась ко мне. Заботливо подняла мать с дивана и повела к выходу.

— Идем, мама. День был длинный, и я сказала в отеле, что мы будем к десяти часам.

В холле я спросила Джейн, в каком отеле они остановились.

— В «Сэре Фрэнсисе Дрейке».

— Я отвезу вас туда.

По пути в отель Джейн поддерживала обычный разговор, поглаживая мать по плечу и ласково обнимая ее.

— Миссис Мэтьюс, мне ужасно неловко спрашивать именно сейчас, но… когда, по-вашему, должны состояться похороны?

— Если в воскресенье… не слишком ли рано?

— Наверное, так даже лучше. Вы хотите отпевать Криса в церкви? Мне очень жаль, что приходится обсуждать это так… так рано… Но они хотят знать… то есть «Хобсон».

— Мерзавцы, — поморщилась Джейн.

— Джейн! Они выполняют свою работу, как и все остальные.

Мы с сестрой Криса промолчали, но наши мнения по этому поводу совпадали, и «мерзавцы» — это было еще мягко сказано.

— Крис ходил в церковь? — спросила миссис Мэтьюс.

— Нечасто. — Лучше немного приврать, чем ответить «никогда».

— Я пресвитерианка, а его отец был методистом. Но для Кристофера, наверное, было безразлично. Он не выказывал предпочтения ни одной из сторон.

Можно сформулировать и так. В каком-то смысле это была правдой.

— Возле нашего дома есть небольшая пресвитерианская церковь. Утром я поговорю со священником.

— Можно мне пойти с вами?

— Конечно. Простите, я не хотела распоряжаться единолично… Просто подумала…

— Джиллиан, вы молодец. Не стоит из-за этого беспокоиться.

— Утром я приеду, заберу вас, и мы съездим к нему вместе.

По-моему, сидевшая на заднем сиденье Джейн скрипнула зубами. Действительно, она и Крис — два сапога пара. Церковное отпевание для Криса! Нет, оно не для Криса, а для его матери и для нас. Вот для кого устраиваются похороны. Погребальная песнь для живых, а не чествование покойника.

Перед отелем мы снова обнялись, и они направились в холл: высокая светловолосая девушка с походкой Криса и миниатюрная дама в черном костюме. Она была чуть ниже меня, но казалась совсем крошечной. Может, потому, что она была матерью Криса? Я взглянула на наручные часы и решила вернуться в бюро «Хобсон». Хотя бы на минуту. Чтобы побыть наедине с Крисом. Миссис Джегер не станет возражать, если я немного задержусь. Она поймет.

Я снова припарковалась около конторы и вошла. К моему облегчению, мистер Феррари уже ушел. Мертвенно-бледная девушка по-прежнему сидела за стойкой и пила кофе из пластикового стаканчика. Я вспомнила, как раньше пила кофе в редакции «Вуманс лайф». Разумеется, для нее это лишь работа. Но каким же надо быть человеком, чтобы выбрать работу в похоронном бюро, недоумевала я. В журнале ты чувствуешь пульсацию самой жизни. Люди, краски, звуки! А работать в таком месте — все равно, что похоронить себя заживо.

Я нашла нужный зал и медленно вошла. Села на один из стульев и задумалась, откинувшись на спинку стула и закрыв глаза. Сидела не шелохнувшись, вспоминая… Счастливые мгновения и милые словечки… Пятнадцать часов назад Крис, стуча каблуками, сбежал по ступенькам своего дома, а теперь я сидела в мертвой тишине этого зала, а он лежал в гробу, заваленном яркими цветами… Может, если задержать дыхание, зажмуриться и досчитать до тысячи, я проснусь и кошмар рассеется? Открыв глаза, я судорожно вздохнула. Ничего не изменилось, за исключением того, что я задыхалась, и ребенок толкался сильнее, возмущенный тем, что ему на минуту перекрыли кислород.

Я медленно приблизилась к гробу и встала на колени, на молитвенную скамеечку, глядя туда, где должна была покоиться голова Криса, которой не видела. По моим щеками медленно текли слезы и падали на бархат, которым была обита скамья. Потом встала и вышла. Я брела, едва передвигая ноги. Мне хотелось бы ощутить присутствие Криса рядом с собой. Предполагается, что именно так нужно чувствовать себя в данных обстоятельствах. Я понимала, что Крис лежит в том гробу. Он ушел, а я осталась одна.

Машина Криса была единственной на пустой парковке «Хобсона». Я завела мотор, не забыв про воздушную заслонку, и сквозь туман покатила домой. Когда я приехала, время близилось к полуночи, и я беспокоилась насчет миссис Джегер. Открыв дверь своим ключом, я вошла, бросила пальто на стул в прихожей и двинулась на кухню. Надеялась увидеть миссис Джегер именно там. Окно в кухне было единственным, где горел свет.

— Миссис Джегер! Миссис Джегер!

Может, проснулась Сэм? И я пошла наверх. Добравшись до площадки второго этажа, увидела, что в нашей комнате горит свет. Дверь была открыта, и я заметила Пэг. Она стелила мою постель.

— Пэг! Ты святая! — Я стояла, бессильно привалившись к дверному косяку, и смотрела на нее.

— О чем ты говоришь? Марш в постель. Вот так, садись. Я тебе помогу.

— Пэг, ты, вероятно, устала. По твоему времени сейчас три часа утра.

— Хуже. По твоему времени. Не спорь. Для того я и притащилась в такую даль.

— Господи, Пэг! Ума не приложу, что стану делать, если однажды вырасту, а тебя не будет поблизости?

— Закрой рот. Хватит молоть чепуху.

— А что с миссис Джегер?

— Она ушла прямо перед твоим возвращением. Кажется, она не очень-то была склонна мне доверять. Однако я наговорила столько всего и так быстро, при этом выпроваживая ее за дверь, что она ушла. Где ты была?

— Встретила в аэропорту миссис Мэтьюс и сестру Криса, потом повезла их в «Хобсон», затем высадила у отеля и… опять поехала в «Хобсон».

— В «Хобсон»? Как я понимаю, это местное похоронное бюро? Слушай, чего ты добиваешься? Хочешь убить себя и ребенка?

— Да. То есть нет. Ну да, «Хобсон» — похоронная контора. Нет, я не хочу убивать ни себя, ни ребенка. Пэг, должен же был кто-нибудь ее встретить!

— А больше было некому?

— Мне так захотелось.

— Хорошо. А теперь, как насчет горячего шоколада или еще чего-нибудь? И я привезла тебе из Нью-Йорка таблетки.

— Какие таблетки?

— Для успокоения. Я позвонила твоей акушерке, и она дала мне рецепт.

— Боже мой, Пэг…

— Ты сегодня принимала либриум?

Я покачала головой.

— Так я и предполагала.

Я обвела взглядом комнату. Все было так, как я оставила, уезжая, только Пэг убрала одежду с кровати. Новое серое платье висело на вешалке на дверце шкафа.

— Пэг, пожалуйста, спрячь его подальше. Не хочу видеть.

— Конечно. — И платье исчезло в недрах шкафа.

— Похороны в воскресенье, так что в понедельник ты уже сможешь быть на работе.

— Ты меня выгоняешь, что ли? Я сказала, что меня не будет всю неделю.

Пэг… Пэг… невероятная Пэг, которая держала мне голову, когда я впервые напилась, которая всегда, всегда находилась рядом! Я только позвонила, и через несколько часов она примчалась сюда, пролетев три тысячи миль, чтобы быть рядом. Я вошла, а она уже стелила мне постель. Пэг обращалась со мной, как с пациентом, была мне ночной сиделкой… прилетев из Нью-Йорка. Ради меня. Вот пример дружбы, которой Крису было не понять, но… благодарю тебя, Господи, за то, что у меня есть Пэг! Таких, как она, одна на десять миллионов человек. И повезло же мне, что я училась вместе с ней в школе!

Пэг дала мне таблетку и горячий шоколад, а я сидела и думала, что Крис сейчас лежит в зале у «Хобсона»…

— Пэг!

— Постарайся не разговаривать. Только скажи, где мне спать. Можно лечь в комнате Сэм?

— Пэг, спи здесь. В комнате дочери лягу я.

— Попробуй спустить на пол хоть одну ногу, и я испробую на тебе свой знаменитый хук слева.

— Хочешь сказать, тот самый, за который тебя чуть не выгнали из школы?

— Именно. — Она рассмеялась.

— Пэг!

— Да?

— Знаешь, я…

— Знаю.

Пэг погасила свет, я начала засыпать, а она тем временем взяла пустую чашку из-под шоколада. Казалось, ее фигура растворяется в воздухе, и на минуту я попыталась побороть сон и представить, что надо мной стоит Пэг Ричардс. Но нет, этого не может быть. Ведь Пэг в Нью-Йорке… Наверное, это Крис. Не забыть сказать ему об этом утром. Он посмеется вместе со мной…

ГЛАВА 36

Солнечный свет заливал комнату, и я слышала внизу голоса. Господи, который час? Без четверти двенадцать. Я спрыгнула с постели и выбежала на лестничную площадку.

— Крис? Сэм? Почему вы меня не разбудили? Сегодня же…

Нет. Господи, нет… Я села на ступеньку, закрыв руками лицо. Пэг рванула наверх ко мне, за ней Сэм. Подруга помогла мне встать и повела обратно в спальню.

— Тетя Пэг, а что такое с мамой?

— Сэм, просто она очень устала. Будь большой девочкой! Пойди вниз и поставь тарелки в раковину. Вот умница.

И Сэм застучала пятками по ступенькам. Пэг усадила меня на край постели. Расположилась рядом, обняв за плечи, а я разрыдалась, дрожа всем телом. Так мы и сидели, пока не вернулась дочь. Вид у нее был озадаченный и немного встревоженный. Я поглядела на нее и попыталась улыбнуться, однако заплакала сильнее.

— Пэг, я не могу остановиться, просто не могу.

— Это нормально, Джилл. Все будет хорошо. Лучше пойди и умойся.

— Мне нужно позвонить миссис Мэтьюс. Мы хотели поговорить со священником.

— Джейн уже звонила. Они с матерью приедут сюда к часу.

— Я их отвезу.

— Нет. Они возьмут такси. Прекрати геройствовать. Ты эгоистка, Джилл. Подумай о ребенке. Ты любила Криса, так позаботься хорошенько о его малыше.

Жестко, да? Однако меня словно окатили холодной водой. Подруга была права.

— Пожалуйста, Пэг, больше никаких таблеток, ладно?

— Послушай, тебе тут звонили много людей. Парень по имени Том Барди. Спрашивал, чем помочь. Я сказала, что мы дадим ему знать. А еще Хилари Прайс, Гордон Харт… а еще… Джон Темплтон… а еще…

— Откуда им известно? — Я взглянула на Пэг и поняла. — Ты им сообщила?

— Только Гордону и Джону Темплтону. Перед тем как лететь к тебе. А еще звонила твоя мать. Наверное, ей позвонил Гордон.

— Я не хочу разговаривать ни с кем из них. — Я видела, что Пэг наблюдает за мной. — Нужно позвонить священнику. Черт, где телефонный справочник? — И я начала шарить под кроватью, а тем временем зазвонил телефон. Звонок раздался рядом со мной, и от испуга я вздрогнула.

Пэг сняла трубку и некоторое время молчала, слушая.

— Я должна посмотреть, дома ли она. — Пэг бросила на меня взгляд, а я покачала головой и махнула рукой. Прикрыв трубку ладонью, она прошептала: — Это Гордон. Хочешь поговорить? — Пэг подала мне трубку и увела из спальни Сэм, плотно прикрыв за собой дверь.

— Гордон? Алло… Спасибо за звонок… Пэг сказала мне… Что?

— Я мог бы приехать на пару дней, если нужно помочь.

— Нет-нет, Гордон, спасибо. Лучше не надо. Это было бы… Я хочу сказать, что это не очень хорошая идея.

— Джиллиан, как ты себя чувствуешь?

— Сегодня мы должны были… — И я снова заплакала, пока Гордон продолжал что-то говорить.

— Джилл, мне очень жаль.

Вот опять, на сей раз от Гордона. «Мне жаль. Соболезную».

— Спасибо.

— Джиллиан, понимаю, что сейчас слишком рано думать об этом, однако почему бы тебе не вернуться в Нью-Йорк вместе с Пэг? Ведь в Калифорнии о тебе некому будет позаботиться.

— Нет. Я останусь здесь. — Вот самая сильная фраза из тех, что я произнесла за последние два дня, за исключением краткой стычки с мистером Феррари. Для меня фраза просто роковая; гораздо важнее, чем вопрос, надевать ли на Криса костюм или нет. Никто не заставит меня отсюда уехать. Не сейчас. Вообще никогда. Нет!

— Хорошо. Но все-таки подумай. Ты уверена, что тебе не нужна моя помощь?

— Я сообщу, если что-нибудь понадобится. Делать уже ничего не надо. Все… — Я снова рыдала. — Я больше не могу говорить… Спасибо за звонок… Спасибо за все.

— Джиллиан, мы с тобой. Прошу тебя, помни об этом.

Я выдавила очередное «спасибо» и положила трубку, хотя Гордон все еще оставался на линии.

Я позвонила священнику, и когда приехали миссис Мэтьюс и Джейн, мы вместе отправились к нему, чтобы обо всем договориться. Нам назначили на половину третьего. Раньше никак не получалось — из-за воскресной службы. И, наверное, ему еще надо было пообедать. К тому времени, когда мы все обсудили, время нашего обеда миновало, и мы стояли на улице возле церкви, не зная, что делать дальше.

— Вернемся домой!

— Джиллиан, я бы хотела съездить в «Хобсон», — заявила миссис Мэтьюс.

Джейн и Пэг молчали, и я предложила вернуться за машиной. Мы медленно брели к дому, Джейн и Пэг шли сзади и тихо переговаривались, а мы с миссис Мэтьюс обсуждали, какие отрывки из Библии нам выбрать для похорон. А что потом? Ребенок станет ее внуком или внучкой, и она, может, полюбит его. Может, даже он будет похож на Криса.

Сэм увидела нас из окна и замахала руками. Я видела, что они с миссис Джегер о чем-то горячо спорят. Вероятно, Сэм намеревалась выйти к нам.

— Давайте сядем скорее в машину, а то дочь расстроится, потому что захочет поехать с нами.

Мы помахали ей в ответ и сели в автомобиль — со всей скоростью, на которую оказались способны две женщины, — одна беременная, а другая намного старше и не столь проворная.

По дороге в похоронное бюро мы не проронили ни слова. Я поставила машину на то же место на парковке, что и накануне. Все так же молча мы вошли и направились таким знакомым теперь коридором в тот зал, где лежал Крис. Я ожидала, что в зале никого не будет, но увидела там Тома Барди и съемочную команду. Они с благоговейным видом толпились в зале и поочередно расписывались в белой с золотым обрезом книге, предназначенной для гостей, которые тем самым могли показать, что исполнили долг.

Нужно было познакомить всех друг с другом. Кто-то переминался с ноги на ногу, и никто не знал, что сказать. Через пару минут они заторопились прочь, оглядываясь на меня. Я заметила, что одна из девушек плачет, и какой-то парень ведет ее к выходу, обняв за плечи. Хорошо ли она знала Криса? Может, тоже любила его? Спала ли с ним? Жалела ли меня? Мне стало любопытно, и от этого я немедленно почувствовала себя виноватой.

Том Барди задержался на несколько минут, чтобы кое-что мне сказать.

— О смерти Криса сообщили в газете сегодня утром.

— Что там написали?

— Это была маленькая новостная заметка, на одиннадцатой странице. Не некролог; просто сообщили, и все.

— Я слышала, что еще одно сообщение было вчера вечером.

— Да. — Он кивнул, а затем вышел вслед за остальными.

Я направилась туда, где лежала книга соболезнований. В ней было много всяких имен, и этих людей я не знала. Жаль, я не приехала пораньше. А затем мой взгляд остановился где-то на середине списка… Вот оно. Десятое сверху. Мэрилин Ли, косой изящный почерк. Мэрилин Ли! Вероятно, сейчас она страдает так же, как и я. Бедняжка Мэрилин. Я надеялась, что ей удалось улучить несколько минут наедине с Крисом. С нашим соперничеством покончено. Две вдовы, стоящие рядом у гроба.

— Джиллиан, от кого все эти цветы?

— Цветы?

Я оглянулась, с удивлением отмечая, что цветов действительно прибавилось. По крайней мере, дюжина новых букетов; некоторые были очень красивые, другие простые. На столе я увидела также стопку желтых листов бумаги и карточек и поняла, что это постаралось похоронное бюро. Уведомления на желтой бумаге содержали описание каждого букета и имя человека, который его прислал. Сзади была подколота карточка с соболезнованием. Белые лилии — от кинокомпании. Желтые и белые розы — Хилари Прайс. Цветы на подставке — Джон Темплтон с коллегами. Букетик ландышей — Гордон Харт. И прочие цветы. От друзей. Я протянула руку, ища Пэг, и опять заплакала. Бедная миссис Мэтьюс! Боюсь, ей не станет легче, когда она это увидит.

Мы сидели возле гроба пару часов. Люди приходили и уходили, их было немного. Они кивали нам, один или двое пожали руку миссис Мэтьюс и произнесли дежурное: «Мои соболезнования». Сколько раз она уже слышала эти слова? Соболезнования по мужу, по первому сыну и теперь по Крису.

Ближе к концу дня появился подтянутый мужчина в темном костюме, и я сначала решила, что это сотрудник похоронного бюро. Он казался таким серьезным, официальным, однако миссис Мэтьюс поднялась и сказала:

— Джиллиан, это мой зять, Дон Линдквист.

Мы пожали друг другу руки, а он поцеловал миссис Мэтьюс и обнял за плечи Джейн. После обмена приветствиями я представила Пэг, а потом он подошел к гробу и склонил голову. Вернувшись к нашей маленькой группе, Дон предложил отвезти нас домой, а позднее — пообедать. Я отказалась, и Пэг сердито взглянула на меня. Но я боялась, что не выдержу этого.

— Я за рулем, и у меня здесь машина.

— Ясно.

Итак, мне больше не нужно исполнять обязанности водителя для Джейн и ее матери, и от этого я даже немного расстроилась. У меня отняли еще одну обязанность. То, что создавало иллюзию занятости, помогало сохранять рассудок…

После их отъезда Пэг произнесла:

— Вот и все. Пора ехать домой.

— Нет. — Во мне проснулся дух противоречия. — Ты поезжай домой к Сэм. Уже поздно. Скажи ей, что я задержусь.

— Джиллиан, ты тоже поедешь домой. Если захочешь, потом вернешься сюда.

Старушка Пэг и ее старое доброе «раз-два, взяли»! Она была права. Я встала, надела пальто и вышла вместе с ней, обернувшись на гроб, где лежал Крис. Еще один разок.

— Где ты находилась целый день? Никто со мной не играет. Только старая толстая миссис Джегер. Мне она не нравится. — Саманта злилась, чувствуя себя всеми покинутой. — А где дядя Крис? — Она заплакала. Я обняла ее и стала покачивать, утешая.

— Ты помоешься вместе со мной? — Дочь заметно повеселела, забыв про Криса. Она помчалась наверх, перепрыгивая через ступеньки.

Пэг сказала, что займется обедом, поэтому я тоже пошла наверх, радуясь, что мне не пришлось давать объяснения насчет Криса. Да и горячая ванна, решила я, пойдет мне на пользу. Мое тело словно налилось свинцом, и спина побаливала весь день. Живот стал слишком выпирающим, и я, карабкаясь по ступенькам, чувствовала себя неповоротливой толстухой.

За обедом дочь была в хорошем расположении духа, и мы веселились и сыпали дурацкими шутками, чтобы развлечь Сэм и друг друга. Мне все представлялось забавным. Какое облегчение, что я далеко от «Хобсона», от этого темного деревянного ящика, от желтых листков и карточек с соболезнованиями, от удушливого аромата цветов, от миссис Мэтьюс и Джейн! И даже шутка насчет канарейки показалась мне остроумной. Сэм, Пэг и я смеялись, пока по нашим щекам не потекли слезы.

Мы уложили Сэм спать и вышли в прихожую.

— Пэг…

— Нет. — Некоторое время мы с вызовом смотрели друг на друга. И я даже подумала, что ненавижу ее. Она не сможет запретить мне туда вернуться. — Нет, Джиллиан, ты туда не поедешь.

— Поеду.

Пэг встала, загородив собой лестницу. А я даже предположила, что все-таки получу от нее хук слева. Неожиданно до нас обеих дошло, какими дурами мы кажемся со стороны, и меня снова разобрал смех. В следующую минуту мы обе сгибались пополам от смеха. Как в тот раз, когда отцепили сиденье на унитазе в туалете мисс Макфарлан и она провалилась внутрь. А мы мчались по коридору и слышали ее вопли, а потом, запыхавшись, спрятались на заднем крыльце и смеялись до упаду.

— Почему вы веселитесь? — Дочь встала между нами.

— Быстро в постель, юная леди! — Пэг прогнала ее обратно в спальню, а я схватила пальто и сбежала вниз по ступенькам. Когда она вышла из комнаты Сэм, я находилась уже возле двери, с ключами от автомобиля в руке.

— Увидимся, Пэг!

— Хорошо. Но, если не вернешься к одиннадцати, я вызову полицию.

— К тому времени я точно вернусь.

Я послала ей воздушный поцелуй, закрыла дверь и вышла на улицу, которую уже заволокло туманом. Некоторое время я просто сидела в машине и слушала, как тревожно гудят сирены.

ГЛАВА 37

За стойкой в похоронном бюро «Дом Хобсон» сидела все так же девица, в том же самом платье, с тем же самым стаканчиком кофе в руке. Девица читала газету. По крайней мере, она умела читать. И тогда я кое-что вспомнила.

— Позвольте, на одну минуту?

Она подняла голову — в глазах застыло удивленное кроличье выражение. Никто никогда ни о чем ее не спрашивал. Только «Как пройти к миссис Джонс?» или «Где Греческий зал?». Она подала мне газету, и я раскрыла ее на одиннадцатой странице. Где эта чертова заметка? Вот она, в рамке в самом низу страницы.

«Вчера в Саффорд-Филд в Окленде, во время съемок документального фильма упал с крана и разбился насмерть Кристофер Колдуэлл Мэтьюс, в возрасте тридцати трех лет, проживающий на Сакраменто-стрит, 2629. Его быстро доставили в клинику Святой Марии в Окленде, но у пострадавшего была сломана шея, и он умер».

Вот и все. Как было, так и написали. Теперь люди прочитают и подумают: «Вот не повезло», или «Чокнутые хиппи», или «От этих киношников можно ждать всякого»…

— Спасибо. — Я отдала газету девице, а она сверлила меня удивленным взглядом. Я даже улыбнулась ей, но для бедняжки это было чересчур. Подобное не значилось в ее инструкции.

Я направилась в зал, где лежал Крис, и у меня возникло ощущение, будто я хожу сюда всю жизнь. Вроде как навещаю одряхлевшую тетушку в доме для престарелых. Казалось, Крис всегда находился здесь, а я являлась в «Хобсон», чтобы повидать его. Так у меня появилось место, куда я теперь могла приезжать. Но здесь был мертвый Крис. А живой Крис жил на своей половине смятой постели, в тапочках, которые имели обыкновение валяться в противоположных углах комнаты, в старой зубной щетке, оставшейся лежать на раковине, или в студии — я до сих пор не могла заставить себя подняться туда. Цепляться за мертвого Криса было нелепо, однако он был для меня более реален, чем живой Крис, с кем мне предстояло жить дальше. Этот живой Крис будет приходить ко мне внезапно, в моменты озарения, когда я стану мыть посуду или думать, что слышу его приближающиеся шаги. Этот Крис останется со мной навсегда, но сейчас его временно заслонил Крис, лежавший в том ящике. Его навещают разные люди и расписываются потом в книге соболезнований.

Войдя в Георгианский зал, я проверила по книге, кто еще тут побывал. Интересно, может, Мэрилин опять приходила? В списке обнаружились два имени. Я сняла пальто и стала подбирать лепестки, осыпавшиеся за последние несколько часов. Мне не хотелось, чтобы зал выглядел неопрятно. И вдруг подскочила, как ужаленная, осознав, что в зале я не одна. Я резко обернулась — уж не привидение ли у меня за спиной? Но это был Том Барди. Он тихо сидел в углу и курил.

— Привет.

— Привет.

Я хотела побыть наедине с Крисом. Но это даже лучше, что Том здесь. В его присутствии я просто сидела на стуле и боролась с навязчивым желанием встать, подойти к гробу и заглянуть в него. Убедиться, что Крис действительно внутри.

Никто не приходил. Только тишина и полная неподвижность.

— Уже половина двенадцатого, Джилл. Вы собираетесь домой?

— Нет, я хочу остаться тут на ночь. Наверное, вам это покажется странным, но такова традиция… в нашей семье.

— Пэг это предвидела.

— Пэг? Она вам звонила? — Мне стало все ясно.

Том быстро ответил «нет» и энергично затряс головой. Я поняла, что он лжет. Пэг звонила, вот почему Том Барди уже находился здесь, когда я приехала. Наверное, прыгнул в машину и помчался сюда, чтобы успеть занять место в углу, когда я приеду. Пэг снова меня спасала. И Том Барди тоже. Господи, что бы я делала без них! Мне бы послать их к черту, но я не могла без них обойтись. Правда, не могла.

— Том!

Он спал, устроившись в углу дивана. Я хотела ему сказать, что собираюсь кое-что сделать. Открыть гроб. Решила убедиться, что там действительно Крис и на нем рабочая одежда. Что они, в конце концов, не напялили на него дурацкий костюм.

Я на цыпочках подошла к ящику темного дерева, сняла «каскад» роз, заказанный его матерью, и отступила, затаив дыхание. Мне было очень страшно, однако я должна была это сделать. Сейчас или никогда. Завтра будет поздно. Вернутся Мэтьюсы, они придут в ужас. А потом мой Крис окажется в распоряжении семьи, священника и тех, кто явится в церковь. Сегодня же он принадлежит только мне. И он все еще Крис. Не Кристофер Колдуэлл Мэтьюс тридцати трех лет, проживающий… И я по-прежнему Джилл. Не то что «возлюбленные братья и сестры, мы собрались здесь…». Почему эти слова произносятся исключительно на свадьбах и похоронах? «Возлюбленные». Кем? Богом? Если Бог меня любил, почему поступил со мной так жестоко? Я вспомнила слова Гордона: «Ступай с Богом». Похоже, Бог завел меня куда-то не туда. Не в ту пятницу.

Я оглянулась на Тома. Спит… В боковой стенке гроба торчал ключ декоративного литья. Ключ легко повернулся, и тогда я попробовала поднять крышку. Она была очень тяжелой. Но я все-таки откинула ее, и она осталась лежать набоку, открывая взгляду обивку серого бархата. Я заглянула в гроб. Там был Крис… Крис… и он был такой же, как в больнице в пятницу. Только они стерли песок с его лица. И что-то было неправильно… Но что? Волосы! Они неправильно зачесали волосы. Я вернулась за сумочкой, вытащила расческу и причесала его волосы так, как он их носил, — на уши, немного взлохматив спереди. Потом нагнулась и поцеловала волосы чуть выше лба, как всегда целовала Сэм, когда ее причесывала. Я хотела взять Криса за руку, но она была окоченевшей и неподвижной, как у восковой куклы. И он был таким бледным! Преклонив колени на молитвенной скамеечке, я долго смотрела на него, в полной уверенности, что видела, как он вздохнул или пошевелился. Я сидела и не сводила с него глаз, а потом встала и обняла его. Странно! Тело Криса не отзывалось на мои прикосновения, оно оставалось неподатливым, это гибкое тело с мягкой кожей. Свет проник в гроб, коснулся его лица, и это снова был Крис. Тот, кто лежал рядом со мной в постели, спящий мальчик-мужчина, которым я часто любовалась по утрам, когда ночь сменялась бледным рассветом. Мои слезы капали на его руки, рубашку, стекали по моей шее. Добрые слезы. Не те судорожные рыдания, что сотрясали меня два предыдущих дня. Я оплакивала Криса, а не себя. Целовала его щеки, глаза, руки — они были так странно сложены у него на груди. Я положила к нему в гроб крошечный белый цветок и сняла с его шеи тонкую золотую цепочку. Может, это было противозаконно. Но Крис всегда носил ее, и я знала, что он не стал бы возражать против того, что ее взяла я. Это было… как обручальное кольцо. Навеки, пока смерть не разлучит нас. Возвращая крышку на место, я отвела взгляд: я не хотела видеть, как под ней исчезает любимое лицо.

Я посмотрела на Тома, который по-прежнему спал на диване, и опустилась на один из стульев. Наступило утро, все было окутано серой дымкой, и мы так и сидели втроем — Том, Крис и я. Хорошо, что я это сделала. Взглянула в лицо смерти. Я трогала смерть, целовала ее. Я похоронила Криса в этом деревянном ящике, попрощалась с мертвым Крисом, и теперь живой Крис начинал снова возрождаться к жизни. Я никогда больше не увижу его тела, не дотронусь до лица. Но, проснувшись утром, снова увижу улыбку Криса, услышу смех, вспомню голос и любимое лицо. Крис вернулся ко мне и останется со мной навсегда. Я откинулась на спинку стула и провалилась в сон.

Кто-то тряс меня, и я, открыв глаза, с недоумением уставилась на Тома Барди. Я совершенно забыла, где нахожусь.

— Хотите кофе?

— Да. Который час?

— Половина девятого. Вы долго проспали. Я и сам вырубился.

Да, спала я долго. Том вернулся с двумя стаканчиками кофе. Мы выпили кофе и немного поговорили. Днем зал не выглядел таким уж мрачным, ведь в окна проникал солнечный свет.

Вскоре прибыли миссис Мэтьюс вместе с Джейн и Доном. Аккуратные, строгие. Миссис Мэтьюс в новом черном наряде, Джейн в пальто и платье цвета морской волны, а Дон в темном костюме.

Том сказал, что отвезет меня домой, но мы оба были на машинах, вот и поехали друг за другом, направляясь на запад города. Улицы были пустынны по причине раннего утра выходного дня. Миссис Мэтьюс велела мне прибыть сразу в церковь, так что мне не нужно было возвращаться, и я радовалась, что смогу провести несколько часов дома. Я сказала «прощай» и Крису, и «Хобсону». Мне было даже любопытно, кто завтра будет лежать в Георгианском зале. Я никогда не забуду это помещение.

Я остановилась перед домом, и Том, помахав мне рукой, двинулся дальше. Пэг и Сэм завтракали, и я присела к столу, чтобы выпить чашку кофе. Я чувствовала себя невероятно усталой, но на меня начинали снисходить мир и покой — впервые с пятницы. После завтрака я поднялась в спальню и легла на нашу постель. Я не спала, просто лежала там, радуясь, что Пэг и Саманта ушли в сад, от меня подальше. Сегодня мне хотелось только одного: чтобы меня оставили в покое.

В половине второго Пэг пришла меня проведать:

— У тебя примерно полчаса.

Я вспомнила, что когда-то она была подружкой невесты на моей свадьбе. Пэг ворчала, горько жалуясь на то, что ей пришлось нацепить уродскую фату, которую я ей выбрала. Но дело закончилось тем, что Пэг стала главной заводилой на церемонии и вообще была образцовой подружкой невесты, вот только сожгла фату, закурив прямо перед тем, как нам нужно было идти к алтарю. Вот она какая, Пэг!

Я уложила волосы и приготовила все, кроме платья. Я еще не решила, что надеть. Черное платье, которое носила в Нью-Йорке, выглядело поношенным, а твидовое пальто было светлым. Темно-синее платье стало мне тесным, а на угольно-черном спереди было пятно от яйца — спасибо Саманте. Я забыла отнести его в химчистку после переезда в Сан-Франциско. Значит, оставалось только «свадебное», светло-серое платье, которого Крис даже не видел, висевшее в недрах шкафа, куда Пэг упрятала его по моей просьбе в ту ночь, когда приехала в мой дом.

Через двадцать минут я стояла перед зеркалом — серое платье и пальто, черные туфли, бабушкин жемчуг. Волосы забраны в аккуратный пучок. Именно так я хотела выглядеть в день нашей с Крисом свадьбы. Но на свадьбу опоздала — на целый день и целую вечность. Я дотронулась до золотой цепочки, которую утром сняла с шеи Криса… Слишком поздно.

ГЛАВА 38

Миссис Мэтьюс и Линдквисты дожидались меня в комнате священника за церковью. Мы встретились, подавленные, облаченные в траур. Каждый из нас был погружен в свои мысли. Беседа со священником заняла несколько минут, потом он ушел, а мы услышали, как где-то вдали зазвучала тихая печальная музыка. У меня совсем вылетело из головы, что надо бы переговорить с органистом. Мы вошли в церковь, и я села на переднюю скамью вместе с семьей Криса. Пэг и Том Барди расположились позади нас, и я оглянулась на нее, всего один раз. Я протянула подруге руку, и она сжала ее. Вскоре я заметила, что в церкви собрались еще человек семьдесят или восемьдесят. Не так уж много. Не сравнить с пышными похоронами, которые мы устроили бабушке. Однако, если смотреть глазами Криса, который не любил находиться в толпе, народу набилось более чем достаточно. Я увидела девушку в черном платье с вуалью, через проход слева, и сразу догадалась, кто она. Это была Мэрилин. Наши глаза встретились, и это был долгий взгляд. Не настоящее родство душ, не связь, какую я ощущала с семьей Криса. Однако мы с ней понимали друг друга лучше, чем его родные могли понять любую из нас. Мы обе остановились перед пропастью. А Крис двинулся дальше.

Крис лежал в гробу, усыпанном цветами.

— Возлюбленные братья и сестры… да покоится он с миром. Аминь.

Мы встали, чтобы вознести безмолвную молитву, и орган заиграл — по-моему, это был Бах, а я пожалела, что забыла заказать музыку Равеля. Сотрудники «Хобсона» покатили гроб по проходу, миссис Мэтьюс, опираясь на руку Дона, медленно побрела за гробом. Сейчас она казалась еще миниатюрнее, чем раньше. За ней шла Джейн, а потом уже я, гадая, не собирается ли Мэрилин замкнуть шествие. Направляясь к выходу, я чувствовала, что присутствующие наблюдают за нами, провожают нас взглядами, и услышала несколько сдавленных всхлипов и громких рыданий. Эти люди могли плакать, мы — нет. Я была уверена, что Мэрилин тоже не плачет. Как правило, громче всех на похоронах плачут те, кто знал покойного меньше остальных.

Выйдя из церкви, мы погрузились в длинный красно-коричневый лимузин от «Хобсона», сразу за гробом. Я видела, как Пэг села в автомобиль Тома Барди, и процессия тронулась. Вниз по Сакраменто до Гоф-стрит, а потом по автостраде за черту города, где расположены многочисленные площадки по утилизации подержанных машин, а также кладбища.

По дороге Джейн и Дон перебрасывались словами, а мы с миссис Мэтьюс хранили молчание. Мы сидели рядом; опустив голову, она смотрела на собственные колени, а я в окно. Я узнала эту дорогу — по ней проезжали мы с дочерью, прилетев из Нью-Йорка. Взятый напрокат микроавтобус «фольксваген» и красно-коричневый лимузин. Всего одна короткая неделя, а мы как будто на другой планете.

Мы собрались возле могилы. Нас четверо, да еще Пэг с Томом и пятеро человек, которых я не знала. И Мэрилин. Сначала я ее не увидела. Она находилась поодаль. Была очень красивая и печальная, и вуаль нежно-серым облачком закрывала ее лицо, отчего огромные глаза казались еще больше. Черное платье превосходного кроя. В ней угадывалась особая грация, свой стиль, достоинство. Мэрилин стояла такая одинокая, и все же — она пришла сюда ради Криса и вопреки всем нам. Я восхищалась ее смелостью. Наверное, на ее месте я бы сделала то же самое, но нервничала бы и смущалась. Ничего подобного в Мэрилин я не заметила.

Священник читал «Отче наш», а мы стояли, склонив головы. Потом воцарилось молчание. Я вздрогнула, когда громкий голос возвестил:

— Кристофер Колдуэлл Мэтьюс, мы предаем тебя земле и в руки Господа.

И я мысленно добавила: «Ступай с Богом».

Мы вернулись к машинам. Выезжая, я оглянулась и увидела, что Мэрилин так и стоит возле могилы. С прямой спиной, надменная и одинокая. Вдова в черной вуали.

ГЛАВА 39

Линдквисты покинули Сан-Франциско сразу после похорон и забрали с собой миссис Мэтьюс. Она собиралась пожить некоторое время во Фресно. Я обещала позвонить, когда родится малыш. На том мы и расстались. Они высадили меня возле дома, и я увидела машину Тома Барди. Когда я вошла, Том, Пэг и Саманта разговаривали, но замолчали при моем появлении.

— Привет, мамочка! Где дядя Крис? — В ее голосе я слышала печальную мольбу. Пара огромных глаз взирала на меня, желая наконец получить ответ.

Сейчас или никогда. Я глубоко вздохнула и произнесла:

— Сэм, присядем на минуту.

— Он уехал, как мой настоящий папа?

— Нет. Крис не уехал. — Я не хотела, чтобы моя дочь пришла к выводу, будто в этой жизни мужчины только и делают, что уезжают и время от времени возвращаются. Может, так оно и было, но только не с Крисом. — Сэм, помнишь, как бабушка Джин отправилась на небеса?

— Ты про папину маму?

— Да.

Пэг и Том встали, направились на кухню и тихо прикрыли за собой дверь. Мне показалось, что Пэг плачет. Я должна была сказать дочери нечто такое, что будет сопровождать ее всю жизнь.

— Знаешь, дорогая… Иногда Бог любит человека очень сильно. И смотрит, чтобы этот человек совершил все, что должен был в жизни. А потом берет его к себе, на небеса.

— Он всех любит так сильно?

— Да, всех, но некоторым людям позволяет задержаться здесь подольше. А других забирает к себе пораньше.

— Мамочка, а тебя Бог тоже очень сильно любит? — У нее задрожал подбородок.

— Сэм, милая, со мной ничего не случится. — Я понимала, к чему она ведет. — Но Бог захотел, чтобы дядя Крис помог Ему в одном деле. Поэтому сейчас дядя Крис на небесах, с Богом и бабушкой Джин.

— Он когда-нибудь вернется, чтобы нас проведать?

— Не так, как ты представляешь, Сэм. Однако каждый раз, когда ты станешь думать про дядю Криса, это будет, как если бы он заглянул к нам в гости. Если ты будешь вспоминать дядю Криса, он всегда будет с тобой. Мы будем говорить о нем, думать о нем, любить его и дальше. И поэтому он останется с нами навсегда.

— Но я хочу, чтобы дядя Крис находился с нами здесь!

— Я тоже, но так уж пожелал Бог. Мы будем по нему скучать, но у меня есть ты, а у тебя есть я. И я очень-очень тебя люблю. — Дочь бросилась в мои объятия. Мы обе плакали. — Сэм, пожалуйста, не огорчайся. Дядя Крис не хотел, чтобы ты печалилась. Ему не грустно и не больно, и он по-прежнему нас любит.

Мы сидели обнявшись, слезы дочери смешивались с моими. Маленькие пальчики сжимали мой затылок, будто Сэм отчаянно искала у меня защиты. Мы укачивали друг друга, а потом дочь замерла, и я увидела, что она заснула. Моя маленькая храбрая девочка, которая на прошлой неделе сунула в руки Криса трех червей и которой придется смириться с тем, что он ее покинул! Я сидела и смотрела на Сэм в сгущающихся сумерках, затем уложила ее на кушетке. На лице дочери еще не высохли слезы.

Я глубоко вздохнула и пошла искать Пэг и Тома. Они все еще сидели на кухне, но глаза у обоих были подозрительно красными.

— Может, хочешь выпить? — спросила Пэг.

— Вряд ли это поможет.

— Где Сэм?

— Заснула на кушетке. Я не буду будить ее к ужину. Она тоже измучилась за эти два дня. Надеюсь, она спит крепко.

— Хотите, я перенесу ее в кровать? — предложил Том.

— Спасибо, это отличная мысль. Наверное, я тоже лягу. У меня нет сил.

Я едва ковыляла вверх по лестнице. Том шел впереди с Сэм на руках. Ее руки и ноги бессильно болтались, точно у тряпичной куклы. Пэг — за мной. Я чуть не попросила ее подтолкнуть меня, потому что верхняя площадка лестницы вдруг показалась мне недостижимо далекой.

Я рухнула навзничь в постель, даже не сняв нового серого платья. Пришла Пэг, чтобы помочь мне раздеться.

— Пэг, я не могу!

— Просто сними платье. И лежи.

Я разделась, а Пэг задернула шторы и погасила свет. Я провалилась в сон — так же внезапно, как Сэм.

Меня кололи ножами. Кто-то пытался меня убить или искалечить. Спину разрывало от боли. Мне располосовали живот, терзая каждый мускул. Господи, помоги! Я силилась проснуться и избавиться от мучительной боли. Сбежать от кошмарного сна. Я проснулась, измученная, измочаленная, как тряпка, и повернулась, чтобы взглянуть на часы возле постели. Подняла голову, чтобы лучше видеть, и знакомая боль пронзила меня снова, разрывая спину и подбираясь к животу, точно руки, терзающие мою плоть. Я закричала, и Пэг вбежала в мою спальню в то мгновение, когда я пыталась отдышаться. Боль отступила.

— Джилл! Что с тобой? Я слышала, ты кричала. Господи, у тебя жуткий вид.

— Я неважно себя чувствую. — Я попыталась сесть, и меня опять скрутило от боли. Вцепившись в простыню, я извивалась на постели, стараясь не завопить во весь голос.

— Не двигайся. Я позвоню доктору. Как его зовут?

— Морс. Номер в блокноте на кухне… Скажи ему… Кажется, у меня схватки… — Новый приступ нестерпимой боли; я пыталась побороть панику и справиться с болью. Сейчас придет Пэг…

— Он велел немедленно привезти тебя в клинику. Сможешь дойти до машины?

Я попробовала встать, но не сумела даже сесть. Тогда попыталась перекатиться на край постели и тут увидела, что на том месте, где я лежала, расползается кровавое пятно.

— Господи, Пэг, что это…

— Ты только не волнуйся, Джилл. Я позвонила Тому, он приедет и побудет с Сэм. Том перенесет тебя в машину.

Я снова легла. Мне было так больно, что я не могла разговаривать. Пэг теряла очертания и расплывалась, потом возвращалась опять. Боль не отпускала, сжимая меня в стальных объятиях, поднимала вверх и с размаху швыряла на… Похоже, это были острые скалы. Я хотела держать Пэг за руку, но не могла — меня сотрясали судороги. А вскоре я увидела в дверях Тома Барди. И в следующую минуту он уже стоял надо мной, а затем подняли с постели вместе с одеялом и перенесли в машину Криса. Я видела, как Том и Пэг переглянулись. Вскоре я, вероятно, потеряла сознание, потому что в следующий раз, когда открыла глаза, надо мной горели тысячи ламп. Шум, люди, позвякивание металлических инструментов. У меня закружилась голова. Я будто парила под этими лампами и над людьми, висела между двумя мирами. Некоторое время я еще парила, а потом… Боже мой, они разрывают мне внутренности… убивают меня… Боже… Крис… Пэг… умоляю, остановите их, я больше не вынесу. Я не могу… не могу… не могу… Вокруг меня сомкнулась тьма.

Я проснулась в странной комнате. Кажется, меня тошнило. Оглядевшись, увидела Пэг. Потом все поблекло опять. Сознание то прояснялось, то меркло. Просыпаясь, я видела Пэг. Затем она исчезала. Снова прояснение и опять мрак. Где-то в другом мире кто-то лежал в кровати в окружении капельницы и трубок. Что они с ней делали? Я все видела ясно, но не знала, кто эта женщина. Мне было любопытно, однако не настолько, чтобы спрашивать. Я слишком устала… слишком устала…

Господи, как же болит у меня внутри!

— Пэг, что произошло? — Я повернула голову, чтобы поговорить с ней. Мой живот… он плоский… ребенок… — Пэг, ребенок…

Но я уже поняла, что произошло. Мой малыш умер.

— Лежи, Джиллиан. Ты долго была без сознания.

— Плевать. — Я затряслась в рыданиях, и боль усилилась.

Вскоре я спросила, который час.

— Два часа.

— Дня?

— Да, Джилл, но сегодня вторник.

— Вторник? Господи, помилуй.

Сиделки приходили и уходили, Пэг тоже, да и время не стояло на месте. Мне больше некуда было спешить, да и думать было не о чем. Сэм находилась дома с Пэг и миссис Джегер, а Крис и малыш умерли. Теперь всё было безразлично. Всё и все. И Крис, и ребенок, и Сэм, и Пэг, и я сама. Пустота.

Наверное, Пэг снова взялась за телефон, потому что снова принесли цветы — от Хилари, от Гордона, от Джона Темплтона и коллег. Смахивало на еще одни похороны. Только на сей раз мне было все равно.

Еще я поняла, что в больнице женщин, которые потеряли детей, принято помещать в родильное отделение вместе с остальными. Вероятно, с психологической точки зрения это гуманный прием современной медицины. Так нужно. Особенно когда слышите, как неподалеку пеленают новорожденных, и они вопят. И вам хочется умереть.

Меня проинформировали насчет того, сколько весил мой ребенок, какой был срок, какая у него была группа крови и сколько он прожил на свете. Семь часов и двадцать три минуты. А я его даже не увидела. Это был мальчик.

К концу недели я немного окрепла, и врачи решили отпустить меня домой в воскресенье. Да и в любом случае мне было пора. Пэг нужно было возвращаться в Нью-Йорк.

— Я останусь еще на неделю.

— Нет, даже не думай. Ты и так находишься тут целую вечность. Возишься со мной и с моими нескончаемыми бедами.

— Хватит драматизировать. Я остаюсь.

— Послушай, Пэг. Я позвоню в агентство и найму няню. Мне предписано не отрывать задницу от стула три недели. Ведь ты же не собираешься терять столько времени, правда?

Пэг дрогнула, и мы пришли к компромиссу. Она останется до следующей среды.

В воскресенье я отправилась домой. Меня выпустили на свободу вместе с полудюжиной юных мамочек, у которых сияли глаза, а на руках покоились младенцы, завернутые в одеяльца нежных расцветок. Пэг приехала на машине, чтобы забрать меня, и я выхватила у медсестры свой маленький саквояж, забралась в машину и воскликнула:

— Давай, Пэг, уберемся из этого ада скорее!

Она дала полный газ, и мы умчались. На Сакраменто-стрит.

Дома царил идеальный порядок. Энергичная женщина, моя Пэг Ричардс, постаралась. В дверях меня ждала дочь с букетиком цветов, которые она нарвала в саду. Как же хорошо снова находиться вместе с ней! Меня грызло чувство вины, потому что я мало думала о дочери, пока лежала в клинике. Я о ней почти забыла! Почти перестала ее любить! Но теперь я снова была со своей дорогой Сэм…

Пэг уложила меня в постель и принесла чашку чаю. А я почувствовала себя пусть и больной, но королевой. Мне абсолютно ничего не нужно было делать. Только лежать и принимать заботы окружающих.

Я была еще очень слаба, и хорошо, что Пэг взяла на себя все контакты с внешним миром. После моего возвращения домой телефон звонил дважды. В первый раз это была миссис Мэтьюс, вторым звонившим был Гордон. Пэг бросала на меня вопросительные взгляды, а я качала головой. Не сейчас. Все и так всё знали. Мне нечего было добавить. Миссис Мэтьюс заверила бы меня, что ей очень жаль, а я и без того горевала и чувствовала себя соответственно — зачем же огорчать пожилую даму еще больше? Гордон начал бы уговаривать меня разрешить ему приехать в Сан-Франциско. Или чтобы я вернулась в Нью-Йорк. Зачем мне это выслушивать? Ведь я выбрала джинсы и ромашки… и они были дороги мне, как прежде. Нью-Йорк, журнал и прочее — я не желала ничего слышать. Что бы ни случилось, все это осталось позади.

Я просмотрела почту и увидела, что Гордон прислал фотографию, где мы втроем стоим на фоне красного «роллс-ройса». Едва взглянув на фотографию, я бросила ее на прикроватный столик. Пэг молча наблюдала за мной.

— Пэг, это было сто лет назад.

Она кивнула и сунула фотографию обратно в конверт.

Единственное доброе дело, которое сделала мне клиника, так это отсрочка. Я хотя бы ненадолго ушла от жестокой реальности, так внезапно разрушившей мою жизнь. Мне не пришлось бродить по дому, трогать вещи, смотреть на них и вспоминать. Не сразу. А теперь мне нужно было отлежаться.

Пролетели еще несколько дней, и в среду Пэг уехала, после бурных объятий, прощаний и благодарностей. Она обещала звонить и писать. Сказала даже, что весной выберется на недельку в гости. Том Барди повез ее в аэропорт, и я задумалась — похоже, тут кроется нечто большее, нежели простое желание мне помочь. За те полторы недели, что Том и Пэг провели вместе, между ними установилась связь наподобие той, что порой наблюдаешь во время морского путешествия. Пришельцы из разных миров, они оказались вместе. Только это не увеселительный круиз; они вынуждены бороться с тяжелыми обстоятельствами, когда одна беда следует за другой. Пэг с Томом бросили мне спасательный круг и ухватились за него сами. Вероятно, позднее, вернувшись из путешествия, они осознают, что ничто их больше не связывает. Потом, когда встретятся снова… если встретятся… Перед отъездом Пэг не сказала ни слова; так что я могла лишь догадываться.

Том принадлежал миру Криса и напоминал его своей прямотой и неприязнью к условностям. Но был проще, чем Крис, добрее, без этой безжалостной честности. Кстати, и без особой искры тоже, если на то пошло. Однако я подозревала, что именно поэтому с Томом было бы проще жить. А еще он не был мастер говорить, и я заметила — до того, как Пэг уехала, — что он смотрел на нее с неким благоговением. Впрочем, над этим мне еще предстояло поразмыслить.

К этому времени я обзавелась новой няней. Потянулись день за днем. Ко мне возвращались силы, а душевная боль, напротив, успела притупиться. И, как я обещала Сэм, Крис всегда был с нами. Мы говорили о нем, и его лицо, возникая в памяти, озаряло мои дни, и во сне я слышала голос Криса. Наверное, поэтому я много спала. Легкий способ сбежать от мира; во сне со мной всегда находился Крис. Он ждал, пока я не засну, чтобы протянуть руку и потянуть на свою сторону… прочь от опустевшего дома… и от жестокой реальности.

ГЛАВА 40

В марте из письма Джона Темплтона я узнала, что Джули Уэйнтрауб, пролежав в коме почти три недели, скончалась, так и не придя в сознание. И это было милосердием небес, поскольку ее последние ясные дни были исполнены мучительной боли. Для меня это стало завершением целого этапа собственной жизни: Крис, ребенок, Джули. Все ушли! Моя жизнь начала заполняться призраками. Почти все дни я сидела дома, немного рисовала, занималась Самантой и наблюдала, как течет время. Я отчасти набрала потерянный вес, а долгие прогулки с дочерью вернули мне здоровый вид.

Нас часто навещал Том Барди. Привозил небольшие подарки для Сэм и оставался на обед. Нам было приятно его присутствие. Мы с дочерью полюбили его. Том никогда не упоминал Пэг, но если о ней говорила я, то ловил каждое мое слово. Было интересно наблюдать это, и я гадала, знает ли Пэг. Однажды я не выдержала и спросила:

— Том, ты получаешь весточки от Пэг?

— Нет. — Он покраснел.

— Почему бы тебе не звонить ей иногда?

— Звонить ей?

У него был такой изумленный вид, что я оставила эту тему. Они оба были взрослыми людьми; Пэг умела брать быка за рога — таких решительных и откровенный людей, как она, еще поискать. Том также производил впечатление мужчины, который умеет о себе позаботиться. Поэтому я решила не лезть в чужие дела.

От Гордона — до того, как он отбыл во Францию, — я получила два письма. Это были страстные мольбы подумать о себе и о нем, приехать к нему. Но я не хотела покидать Сан-Франциско. Не хотела покидать Криса.

До сих пор я так и не разобрала вещи Криса. Когда было особенно одиноко, я открывала шкаф и смотрела на ботинки, джинсы и свитера. Его запах словно тянул ко мне руки, и казалось, будто Крис просто вышел на минуту. Студия была в неприкосновенности. Лишь однажды я поднялась туда, чтобы поискать кое-какие документы. Все в доме знали, что ходить туда запрещено. Студия становилась чем-то вроде святилища.

Я регулярно писала Пэг и рассказывала ей о наших делах. Знала, что подруга очень устает на работе, но неожиданно она намекнула, что готова приехать. Ей было известно, что мы ждем ее, и я надеялась на скорую встречу.

В своих письмах Пэг мне советовала: «Тебе нужно встречаться с мужчинами… найти работу… отправиться в путешествие…» Но она ни разу не предложила мне вернуться в Нью-Йорк. Пэг все понимала.

В конце мая у Сэм закончился школьный год, и однажды утром мы с ней сидели за завтраком и вспоминали, что со дня смерти Криса миновало пять месяцев. Казалось, что мы с Сэм так жили всегда, и вместе с тем можно было думать, будто в это утро Крис только что прошел по дому. Я поддерживала эту иллюзию: Крис жив.

Мне было одиноко, но это было другое одиночество, не то, что терзало меня в Нью-Йорке, когда я вернулась. Тогда на меня накатывало яростное чувство обиды; не находя себе места от тревоги, я пребывала в состоянии бесконечного отчаяния — пусть в то время даже не отдавала себе в этом отчета. Это было время гнева. Но весной я уже не испытывала гнева. Все было не так, как прежде. За исключением того факта, что я снова была одна. И я покорно признала, что это одиночество уже навсегда. Мой корабль бросил якорь, ему больше некуда было плыть. Да я и не хотела. Я посвящала больше времени живописи, читала и много размышляла. Наверное, так живут монахини. Порой мне казалось, будто я нахожусь в темном туннеле. Мне нужно пройти его насквозь. А когда доберусь до противоположного конца… если, конечно, доберусь… вот тогда посмотрим.

В июне Сэм предстояло отправиться к отцу, а я подумывала, не поехать ли в горы, на озеро Тахо, чтобы немного развеяться, но не решалась. Мне было хорошо дома, ведь там меня окружали вещи Криса. Я была счастлива спать в его постели, носить его свитера и рабочие рубашки. Вот я наконец и вышла замуж за Криса. Но моим мужем стал мертвец, который увлекал меня за собой. Я была почти так же мертва, как он.

— Сэм, звонят в дверь! Будь большой девочкой и посмотри, кто пришел. Я наверху. Только сначала спроси, кто там.

И в следующую минуту Том Барди летел вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступени.

— Пэг приезжает! — крикнул он.

— Когда?

— Завтра!

— Правда? Ты уверен? Но откуда ты знаешь? — Странно. Я-то почему ничего об этом не слышала.

— Она только что мне звонила.

Казалось, Том даже рассердился на меня за то, что я сомневаюсь. Как будто мои расспросы могут отменить ее приезд. Но я же ничего не знала! Разве что был смутный намек в одном из ее писем.

— Пэг прилетает завтра утром. Я поеду ее встречать.

Мне хотелось спросить, нельзя ли и мне с ним поехать. В конце концов, я знала Пэг всю жизнь. И вот, пожалуйста, — посторонний мужчина едет встречать ее в аэропорту. Однако я промолчала. Вероятно, так захотела сама Пэг. Ведь она сообщила ему, а не мне.

Зазвонил телефон, это была Пэг.

— Завтра я прилетаю.

— Знаю.

— А-а…

— Том стоит здесь рядом.

— Передай ему от меня привет. Можно мне снова пожить у тебя?

— Конечно. Буду счастлива. Как думаешь, насколько тут задержишься?

— На неделю, может, на две или три. В моем распоряжении три, но на обратном пути мне нужно навестить маму.

— Отлично. Том говорит, что встретит тебя. А потом сюда? Ладно, увидимся завтра, Пэг. Жду не дождусь. — Мы попрощались, и я повесила трубку.

— Она хотела со мной поговорить?

— Ей нужно было бежать. Том, Пэг будет здесь завтра.

Он обиделся. Так когда-то вел себя Крис. Так же дулась Саманта.

Вскоре Том исчез, грохоча каблуками по ступенькам лестницы, и в следующий раз, когда я увидела его в дверях своего дома, он стоял за спиной у Пэг. У него был такой вид, словно он надеется сорвать джекпот в лотерею. Пэг бросилась ко мне в объятия. Мы смеялись, кричали от радости и обнимались. Сэм тоже принимала во всем этом живейшее участие. Прямо вечер встречи выпускников.

— Добро пожаловать домой! Как же нам тебя не хватало!

— Да, вижу, тут ничего не изменилось. Господи, как же здорово, что я вернулась!

Том отнес багаж Пэг на второй этаж, в комнату Саманты, и спустился к нам. Мы вместе пообедали и еще посидели немного, а потом они отправились на прогулку и сказали, что пойдут в кино. Я легла спать рано и не слышала, как вернулась Пэг.

На следующее утро подруга спустилась к завтраку с тем особенным выражением лица, которое означало, что она собирается со мной поговорить. Матушка Пэг. Самое время почитать нотацию.

— Джиллиан! — Вступление было сделано твердым тоном.

— Да, Пэг? Или мне следует обращаться к тебе Маргарет? Похоже, сегодня тебя надо называть полным именем.

— Где Сэм?

— Пошла погулять с друзьями. Почему ты спрашиваешь?

— Мне надо с тобой поговорить, но я не хочу, чтобы слышала Сэм. Джилл, когда вчера я сказала, что тут ничего не изменилось, я даже не предполагала всей правды. Джилл, вещи Криса до сих пор в доме! Его бумаги, одежда, даже зубная щетка. Что ты с собой делаешь? Тебе двадцать девять лет. Он мертв. А ты нет. Готова поспорить на что угодно — ты даже не касалась его студии. Я угадала?

Да, Пэг била ниже пояса. Это было правдой, но как же ей понять? У Пэг горячее сердце, она живет насыщенной жизнью. Но она никогда не была замужем, не рожала детей, не теряла любимого мужчину или его ребенка!

— Пэг, ты не понимаешь!

— Понимаю лучше, чем ты думаешь. Мне гораздо виднее, чем тебе. И Том тоже видит. Он сказал, что ты носишь одежду Криса и говоришь о нем так, будто он еще жив. Ты ничем не занята. Никуда не ходишь. Господи, Джилл, у меня даже мурашки по коже!

— Я не собираюсь тебя пугать. Просто мне нравится такая жизнь. А ты говоришь так, будто я извращенка, разгуливающая в мужской одежде. Хватит проедать мне мозг, слышишь? — Я начала раздражаться, потому что мне не нравились ее слова.

— У меня нет права так с тобой разговаривать, однако… Я тебя люблю, Джилл, и не могу видеть, что ты с собой делаешь. Ты совершила много ошибок, но я всегда была на твоей стороне. Ты вернулась в Нью-Йорк, чтобы рожать его ребенка. Я не сказала ни слова, полагая, что ты, наверное, права. Я так не поступила бы. Но, по крайней мере, могла тебя понять. А сейчас… Это уже болезнь. Прошу тебя, Джилл, открой глаза… пожалуйста… посмотри, что ты делаешь с собой… и с Сэм. Какого черта! Да понимаешь ли ты, как это на нее влияет?

Я снова не сомневалась, что Пэг права, однако взвилась, чтобы дать ей отпор. Но когда я наконец соизволила посмотреть на Пэг, то увидела, что она плачет. Из-за меня, из-за Саманты и, может, даже из-за Криса. Мои глаза тоже налились слезами. И я разрыдалась, уронив голову на кухонный стол. За десять минут многие месяцы с таким трудом обретенного покоя рассыпались в прах. Я достигла покоя, потому что жила иллюзией и боялась взглянуть правде в лицо. Вероятно, мне было бы проще свыкнуться со смертью Криса, если бы у меня был его ребенок. Но с потерей малыша не осталось ничего. Ничего реального. Поэтому я создала свой мир, мир иллюзий, средоточием которого явился Крис. В эти десять минут раковина, в которую я спряталась, треснула пополам. И я оказалась голой, беззащитной, истекающей кровью — открытой всем ветрам, от которых старательно пряталась все эти месяцы. Беззащитная перед лицом правды. Крис давно был мертв.

Пэг дала мне возможность выплакаться, бесшумно передвигаясь по кухне. Только один раз она положила руку мне на плечо и произнесла:

— Джилл, я сожалею.

— Не надо.

Пэг была права. Я поступала плохо и, в том числе с Самантой.

— Пэг, ты мне поможешь?

— Чем, дорогая?

— Разобрать вещи Криса.

Она кивнула.

— Когда?

— Прямо сейчас.

— Правда?

— Да. Если я не сделаю это сейчас, наверное, не сделаю никогда. И останусь навечно жить в этой паутине, которую сама вокруг себя сплела.

— Вот и хорошо. Приступим.

Долгие часы мы разбирали, сортировали и раскладывали вещи по коробкам. С тем же успехом я могла бы заняться этой работой на следующий день после похорон; разницы не было. Моя боль никуда не делась. Ее не стало меньше.

Кое-что я отобрала для миссис Мэтьюс: подумала, что ей захочется хранить эти вещи как память о сыне. А себе взяла небольшую стопку того, с чем была не в силах расстаться. Ведь эти вещи напоминали мне о Крисе. Только на сей раз я сложила их в коробку. Пусть лежат. Я не собиралась их носить или нюхать каждый вечер. Но я буду знать, что они у меня есть. Остальное мы отправили в чулан на первом этаже. Потом отдадим в благотворительные учреждения.

Ближе к концу дня я вспомнила, что скоро придет дочь, и мы закончили работу. В любом случае, на первых двух этажах нам делать было нечего. Вещей Криса там больше не было.

— Завтра студия.

— Хочешь, чтобы нам помог Том?

— Да.

На следующий день мы снова разбирали вещи. Я много чего отдала Тому, например, профессиональное оборудование, которое могло ему пригодиться. Мы трудились весь день как одержимые, и в шесть часов вечера студия опустела. То, чем был богат в своей земной жизни Кристофер Колдуэлл Мэтьюс, было собрано и убрано. Конец эпохи.

ГЛАВА 41

Завершилась вторая неделя пребывания Пэг в Сан-Франциско, и меня стало разбирать любопытство. Подруга не говорила об отъезде, а я не хотела задавать вопросов, чтобы она не подумала, будто я ее выгоняю. Почти все время Пэг проводила с Томом, и я редко ее видела. Но, кажется, она была счастлива, и город Сан-Франциско, похоже, был рад принять ее в свои объятия.

Мы с Сэм радовались последним дням, которые могли провести вместе, прежде чем она на месяц уедет к отцу. Я подумывала найти работу. Да, визит Пэг всколыхнул мою жизнь. Как обычно.

Однажды я изучала объявления из раздела «Требуются», когда в дверях появилась Пэг с тем особенным выражением лица, означающим «я должна с тобой поговорить».

— Давай выкладывай. К чему этот официальный вид? Заходи и садись. Только не устраивай мне разнос. Я была хорошей девочкой. Вот, просматриваю объявления о работе, представляешь?

— Неужели я кажусь тебе такой занудой?

— Именно. Так в чем дело?

— Ну… Том и я, мы собираемся пожениться.

— Пэг! Вот здорово! — Я вскочила и обняла ее. — Когда?

— Завтра.

— У вас есть разрешение на брак? — Именно этот вопрос я задавала Крису не так давно.

— Да.

— Вот это новость! Неужели ты не могла хотя бы намекнуть?

— Сама не знала. Честно, Джилл, я не была уверена. У меня было такое чувство, когда я вернулась в Нью-Йорк, но я не получала от Тома известий…

— Господи, Пэг, просто не верится. Значит, чудеса случаются… для некоторых. — И мы обе отвели глаза, понимая, что ее мечта началась с моего кошмара.

Вскоре в дверь позвонил Том, я поцеловала его и поздравила, а он густо покраснел.

— Пэг вам сказала?

— Что она должна была сказать?

И он покраснел еще больше, а мы с Пэг залились хохотом.

— Дорогой, она шутит. Конечно, я ей сказала.

У него словно гора с плеч свалилась.

Томас Хьюго Барди и Маргарет Эллисон Ричардс вступили в брак на следующий день, вместе с целой толпой странных людей, которые, кажется, так и толклись в мэрии с того самого дня, когда за разрешением туда приходили мы с Крисом. Бумага так и осталась у меня.

Мы с Самантой стояли в сторонке и вместе с приятелем Тома наблюдали за церемонией, затем всей компанией отправились пообедать в Саусалито. Потом Том забрал вещи Пэг из моего дома, и молодые поехали к нему, где собирались провести медовый месяц. После их отъезда я не могла не задуматься над тем, какая пропасть лежит между мечтами, которым предаются девочки в школе, и тем, что получается в итоге. Пэг всегда клялась, что сбежит с профессиональным ковбоем или с кем-то подобным. Ей выпал счастливый шанс. У них с Томом все сложится. Вот только интересно, знает ли мать Пэг? Грозная миссис Ричардс, на которую Пэг была похожа, как горчица на устрицу! У мамаши наверняка найдется пара ласковых слов.

К полудню следующего дня они явились ко мне на обед. Болтали с Сэм, сидя за столом на кухне, и у них был такой вид, словно они женаты лет семь.

— Что ты собираешься делать со своим нью-йоркским барахлом?

— Одна из девушек в моем офисе сказала, что соберет все и пришлет сюда по почте. Там, собственно, не так уж много вещей. Часть из них она оставит себе, потому что будет снимать мою квартиру. — И я вспомнила, что в следующем месяце истекает срок аренды дома Криса и мне нужно подписать договор на продление. — Знаешь, они там, в офисе, все были такие милые. Признались, что подозревали, что нечто подобное произойдет рано или поздно. А еще предложили поработать в Окленде и в качестве подарка на свадьбу купили мне офис.

— Будешь добираться до работы целую вечность?

— Справлюсь…

— А что сказала твоя мама? Вчера я забыла спросить.

— Такое, чего лучше не повторять. Но ей придется смириться.

Мы еще посидели, болтая о пустяках, но я снова затосковала по Крису. Все так запуталось. Я ни за что не призналась бы в этом Пэг, но мне было больно видеть их с Томом. Впрочем, уверена, что она все понимала.

— Джиллиан!

— Да?

— Почему бы тебе не попутешествовать или не придумать еще что-нибудь? И, по-моему, тебе следует переехать в дом поменьше.

— Пэг, остынь. Я вычистила дом и выполнила все твои указания. На этом остановимся. Пили лучше Тома. Прижми немного каблуком. Покажи ему, что такое законная жена.

— Ты только не обижайся. Я серьезно. По крайней мере, ты могла бы куда-нибудь съездить. У тебя пока нет работы, а Сэм будет с отцом. Почему бы тебе не отправиться на Гавайи?

— Я терпеть не могу Гавайи. Мы с Ричардом ездили туда, когда еще не родилась Сэм, и там целыми днями лил дождь как из ведра.

— Тогда куда-нибудь еще!

— Я подумаю над твоим предложением. — Но я не собиралась ни о чем думать. Выбросить из дома вещи Криса — это одно. Но покинуть дом — совсем другое.

Том и Пэг собрались уходить и обещали заглянуть завтра или послезавтра.

— Послушайте, ребята, у вас же медовый месяц! Нянчиться со мной совсем не обязательно.

— Нам просто нравится твой кофе, — произнес Том, потрепав меня на прощание по плечу.

Может, им казалось, что они должны заботиться обо мне? Очень мило с их стороны. Решили, что обязаны мне, ведь это я свела их вместе? Я радовалась, что они рядом. Было так приятно на них смотреть. Однако мое одиночество ощущалось острее, когда я видела, как они уходят или держатся за руки… Крис был мертв целую вечность.

ГЛАВА 42

Я получила от Гордона письмо, где он рассказывал, как идут дела и как нравится ему Эз. Он подумывал, не устроить ли выставку в Париже в конце осени, если все сложится и работа будет продвигаться прежними темпами. Жизнь наладилась, он снял крошечный домик с потрясающим видом и стеклянным потолком и учился играть в кегли.

Гордон предложил мне навестить его, если буду летом в Европе. Я могла бы провести у него месяц, если бы захотела, но по его тону было понятно — он догадывается, что я не приму приглашения. Я не видела Гордона несколько месяцев — или несколько лет? Мне казалось, будто я постарела. Нет, не стала мудрее. Просто сильно изменилась.

Я как раз собирала вещи Сэм и размышляла, как все-таки хорошо, что со мной Том и Пэг. С ними мне не будет так одиноко. Без дочери дом опустеет. Но это лучше, чем если бы она исчезала по выходным и отец морочил бы ей голову постоянными визитами, живи он неподалеку. Не вырастет ли моя дочь с ощущением, что отец ей совсем чужой человек? Со мной получилось именно так. Наверное, это цена, которую платишь. Или цена, которую платят отцы.

Зазвонил телефон… Вероятно, Пэг.

— Алло?

— Allo? Allo? Oui?.. Allo?

— Да, я слушаю. — Связь была отвратительной, будто гномы перемалывали камни в угольной шахте.

— Мадам Фо-ррресс-тэр, пожалуйста. Звонок от месье А-рта. — Снова в горле телефонистки прокатилось французское «ррр», и я сразу вспомнила школьных преподавателей французского.

— Это я.

— Джиллиан?

— Да, Гордон, ты сошел с ума, если звонишь мне на другой конец света! Наверное, ты там разбогател!

— Я сижу и любуюсь самым потрясающим закатом, что мне доводилось видеть за всю жизнь. Не мог тебе не позвонить. Я хочу, чтобы ты приехала.

— Полюбоваться закатом? Думаю, что обойдусь. Ты требуешь слишком многого, Гордон, это ведь так далеко. Я хочу еще немного задержаться в Сан-Франциско.

— Но почему бы тебе не приехать? Привезла бы Сэм, ей бы тут понравилось.

— Через два дня ее забирает отец. Сэм проведет с ним лето или, по крайней мере, целый месяц. А я собираюсь сидеть дома и заниматься хозяйством.

— Для кого?

— Для себя.

— Джиллиан, пожалуйста, не отвечай прямо сейчас. Прошу, обдумай мое предложение!

— Ладно.

— Лжешь. Ничего ты не станешь думать. — Тут Гордон попал в точку.

— Правда-правда. Я напишу и дам тебе знать, что я решила.

— Нет. Если напишешь, это будет означать, что ты не приедешь. Я позвоню тебе через пару дней. Есть прямой рейс из Лос-Анджелеса в Ниццу. Я мог бы встретить тебя там.

— Я была там еще ребенком!

— Что ж, значит, тебе пора сюда вернуться. Пожалуйста! — В его голосе прозвучали умоляющие нотки.

— Хорошо, я подумаю. Как вообще дела?

— Прекрасно. Я счастлив здесь. Ты была права.

Хоть тут-то я рассчитала правильно. Это несправедливо! Никто не виноват, что Крис упал с крана.

— Как Грег?

— Провел у меня весенние каникулы. И был просто очарован городком. Сказал, что снова приедет в июле. — В голосе Гордона отчетливо послышалось что-то новое, несмотря на старания гномов испортить связь.

— Послушай, эта беседа стоит целое состояние. Мы скоро поговорим еще.

— Подумай, Джилл… Я не могу без тебя.

— До свидания.

— Пока. Я позвоню тебе в конце недели.

Ты мне нужна… я не могу без тебя… Сколько времени прошло с тех пор, как я слышала от мужчины такие слова? Месяцы? Или годы? А Крис? Была ли я ему необходима или он просто меня хотел? Да и Гордону я тоже не была нужна. До того как наступил конец. Когда в последний раз мужчина говорил, что не может без меня? Вечность назад?

«Я не могу без тебя…»

Я позвонила Пэг и обо всем рассказала. Реакция последовала незамедлительно: «Поезжай!» Это было равносильно приказу. Но я же заранее знала, что она скажет именно так. Зачем я ей звонила? Чтобы услышать именно это слово?

— Не говори чушь! Отправиться на юг Франции и вконец запутать отношения с Гордоном?

— Что запутать? Он был к тебе очень добр. Или у тебя есть на примете кто-нибудь получше, о ком я не знаю? Джиллиан, на твоем месте я бы такой шанс не упустила.

— Пэг, как бы не услышал Том!

— В общем, если не поедешь, значит, ты совсем свихнулась.

И мы попрощались, досадуя друг на друга. Я злилась на Пэг и на себя тоже — зачем я ей звонила? Теперь несколько дней придется выслушивать ее уговоры и понукания, а потом все лето она будет пилить меня за то, что я не поехала!

Сэм с Ричардом улетели в Лондон. Перед отъездом бывший муж взглянул на меня, как мне показалось, с жалостью.

— Печально, Джилл, что тебе пришлось это пережить.

А ведь он знал едва ли половину истории.

— Мне тоже жаль. Но мы отлично справляемся. Сэм нравится в Сан-Франциско. — Что бы ни говорить, лишь бы уйти от главной темы.

— Ты больше не летаешь в Европу. Почему бы тебе не отправиться туда летом? Ты могла бы забрать дочь. И это отличная возможность снова попутешествовать.

— И вернуть молодость?

— Я этого не сказал.

— Но подумал. Что ж, посмотрим. — В этом сезоне все просто помешались на Европе.

Я обещала Сэм, что позвоню, и она, как всегда перед расставанием, посмотрела на меня глазами, полными слез. Мне вспомнилось, как раньше переживала я; у меня разрывалось сердце, когда они уезжали, а я стояла на крыльце и махала рукой им вслед.

Я сидела, прислушиваясь к тишине опустевшего дома. Разглядывала игрушки, которые Сэм бросила в гостиной. Интересно, как люди справляются с одиночеством, если у них нет детей?

Телефон зазвонил снова. Я надеялась, что это Пэг. Вот было бы здорово, если бы они с Томом заглянули в гости и наполнили дом голосами и жизнью.

— Алло! — А-а, снова Гордон. Господи. А я даже не успела толком подумать. Не сейчас… мне нужно время. Еще немного времени, пожалуйста! Только не сейчас. Ах, это вечное «не сейчас»!

— Джиллиан, каково твое решение? Но прежде, чем ты ответишь, я скажу, что пойму тебя, если откажешься приехать. Ты нужна мне здесь, но я пойму. У меня нет права…

— Я приеду. — Я так удивилась собственному ответу, что чуть не свалилась со стула.

— Неужели?

Похоже, от изумления упала не только я.

— Да. Я приняла решение. Прямо в эту минуту, если хочешь знать. — Я до сих пор не могла опомниться.

— Когда ты приедешь?

— Не знаю. Правда, я не думала о поездке вот до этой самой минуты. Когда следующий рейс?

— Завтра.

— Слишком скоро.

— Хорошо. Будет еще рейс, через неделю, считая с завтрашнего дня. Тебе должно хватить времени, чтобы собраться. А Сэм?

— Она только что уехала, минут десять назад.

— Хорошо. Я встречу тебя в Ницце, через неделю, считая с завтрашнего дня. Я буду в аэропорту. И еще, Джиллиан, дорогая… спасибо. Тебе тут очень понравится.

Я пробормотала что-то в ответ и повесила трубку. Господи, что же я наделала? Просто решила устроить себе отпуск. Протянула руку и позволила себе почувствовать, что я нужна одному мужчине, потому что и мне, мне тоже был нужен Гордон! Восхитительное ощущение. Крис… Крис, дорогой мой, прости. Однако, поднимаясь по лестнице, я вспомнила Криса. И Мэрилин. Настоящего Криса — он бы меня понял.

— Пэг? Я только что говорила с Гордоном. Уезжаю через неделю, считая с завтрашнего дня.

— Мы немедленно к тебе приедем.

Пэг с Томом примчались, да еще с бутылкой испанского вина, которую мы прикончили за час, веселясь и хлопая друг друга по спине. Они мной гордились. Ужасно гордились. Но у меня было такое чувство, будто я предала Криса. И, улучив момент, я вышла на кухню, чтобы принести лед. И хотя бы на минуту сбежать от счастливой пары.

Том двинулся следом за мной. Стоя у меня за спиной, он наблюдал, как я возилась с подносом для льда. Я пыталась не заплакать и не оглянуться. Тогда Том взял меня за руку и повел обратно в комнату.

— Джиллиан, он бы одобрил. Крису не понравилось бы видеть тебя такой.

— Знаю, однако ничего не могу с собой поделать. Я должна ехать, но… мне пришлось себя заставить.

— Понимаю. Люби его, Джиллиан, помни, каким он был. Но не превращай Криса в призрак. Он был не из таких. И ты не из тех женщин. Мы все будем помнить Криса. Может, ты никого больше не полюбишь так, как его. Но давай начистоту — ты никогда не любила Криса живого так, как любишь мертвого.

Правда. Вот это была правда. У меня были и сомнения, и тяжелые минуты. Но я его любила! Я взглянула на Тома, и слезы снова потекли по моим щекам.

— Я любила Криса! — с вызовом воскликнула я.

— Конечно, любила. Но будь смелой, Джилл. Не останавливайся на полпути. Раньше ты всегда шла до конца, и он тоже.

Обняв Тома за шею, я расплакалась. Почти пережила… не останавливайся на полпути… сделай шаг навстречу, протяни руку… чтобы снова любить… нужно быть смелой… чтобы отправиться в Эз… чтобы любить Гордона. И быть достойной памяти Криса.

Когда мы вернулись, Пэг взглянула на нас и сказала:

— Целовались на кухне, да? Послушай, Джилл, мне неловко тебя просить, но… нельзя ли нам снять этот дом, когда ты уедешь? Нам придется покинуть наш дом. Он слишком маленький и жутко меня раздражает. Срок аренды истекает в этом месяце, и нам нужно срочно подыскать что-нибудь приличное.

— Разумеется! Можете въезжать хоть завтра.

— Ну, наверное, неделю-то мы можем подождать.

Мне было приятно думать, что в этом доме после меня будут жить люди. Живые люди. Наши друзья в доме Криса.

Через неделю Том и Пэг отвезли меня в Лос-Анджелес. Я настаивала, что могу долететь из Сан-Франциско до Лос-Анджелеса и там просто сделать пересадку. Но они собирались повидать родителей Тома и хотели проводить меня.

— Откуда мне знать, что ты не проторчишь все лето в «Диснейленде», а нам скажешь, будто находилась во Франции?

— Ты мне не доверяешь?

— Нет. — И я снова не поняла, шутит Пэг или говорит всерьез.

Поездка была веселой. Мы по очереди садились за руль, так что прибыли в Лос-Анджелес очень быстро.

— Рейс сто пятнадцать «Пан-Америкэн», выход через ворота сорок три… заканчивается посадка в самолет компании «Пан-Америкэн», вылетающий в Ниццу, Франция, рейс…

— Мне пора.

— Да.

Мы стояли в аэропорту, ужасно волновались и не знали, что еще сказать. Почти как в похоронном бюро «Дом Хобсон». Господи, как я ненавижу прощаться!

— Пэг, береги себя… я напишу… Том…

Он сжал меня в объятиях, точно огромный медведь, а потом настала очередь Пэг. Она выглядела потрясенной.

— Теперь беги в свой проклятый самолет, пока я не хлопнулась в обморок! — Старушка Пэг в своем репертуаре.

— До свидания, ребята!

Том весело, по-мальчишески ухмыльнулся:

— Мы будем содержать твой дом в образцовом порядке! Только предупреди, когда будешь возвращаться, чтобы мы успели смахнуть паутину.

Я кивнула, они помахали мне, и я направилась к выходу на рейс сто пятнадцать. Затем оглянулась. Пэг и Том стояли и смотрели мне вслед.

ГЛАВА 43

Туристический сезон еще не наступил, поэтому салон самолета был полупустой. Перелет предстоял долгий, и большинство пассажиров предпочитали делать остановку в Нью-Йорке. Почти все в самолете выглядели по-европейски, я сидела одна, и в моем распоряжении были целых три кресла — через проход от мужчины, который тоже путешествовал в одиночестве. Время от времени он косился на меня, и я решила, что он попытается завести разговор. Поэтому я избегала смотреть в его сторону.

Почти весь полет я дремала, иногда поглядывая в иллюминатор и думая о Пэг. Какой же долгий путь мы прошли! И о Томе я тоже размышляла. Он стал незаменимым другом, и мне казалось, что они с Пэг отлично подходят друг другу. Разве год назад кто-нибудь мог поверить, что это случится? И вообще, разве нам дано заглядывать на год вперед?

— Простите, вы случайно не Лилиан Форрест? По-моему, мы встречались в Нью-Йорке, — произнес мужчина, сидевший через проход от меня.

— Джиллиан Форрестер. Вы почти угадали. — И я снова отвернулась, надеясь, что он уймется, установив мою личность. Я не стала интересоваться его именем, из опасения, что это подтолкнет мужчину к дальнейшим расспросам.

— Вы не поверите, но я видел вас на вечеринке, которую вы устраивали в октябре прошлого года. В Нью-Йорке. Прекрасная вечеринка!

— Спасибо.

— Я работал в одном банке в Нью-Йорке, и моя девушка сказала: «Знаешь, меня пригласили на такую классную вечеринку! Эта женщина действительно умеет их устраивать!» И она оказалась права. Поверите ли, но после этого она вышла замуж, меня перевели в Лос-Анджелес, а моя сестра родила близнецов. Понимаете, столько перемен, и все с прошлой осени!

— Да, год у вас выдался хлопотный. — Я внутренне поморщилась, опасаясь, что поощряю его болтовню.

— Порой сижу и думаю: ну кто бы год назад поверил, что все так обернется? И вот я здесь, в Лос-Анджелесе. Ведь это целый новый мир! Новая жизнь!

— Понимаю, о чем вы. Действительно, кто бы мог поверить? — И я снова отвернулась к окну, чтобы взглянуть на облака.

— Но знаете что, Лилиан? Вы изменились. Я едва вас узнал. Вот только ваше лицо… его не забудешь. Да, вы стали другой. Изменились внешне.

Все правильно, приятель. Я стала другой. Изменилась.

Я отвернулась и проспала остаток пути до самой Ниццы.

— Пожалуйста, пристегните ремни и не вставайте. Мы приземляемся в Ницце приблизительно через пятнадцать минут. Местное время пятнадцать тридцать пять. Спасибо, что выбрали «Пан-Америкэн». Надеемся, вам понравился полет. Если желаете зарезервировать обратный билет, пожалуйста, подойдите к нашему офису в главном здании аэровокзала. Спасибо и до свидания.

Самолет тряхнуло, и он остановился на бетонной полосе, подрулив к зданию аэровокзала. Спускаясь по трапу, я осматривалась по сторонам. Гордона не было. Потом я вспомнила про таможенный досмотр. Гордон должен ждать меня на той стороне. Я чувствовала себя на удивление спокойной, лишь немного досадуя, что не успела как следует причесаться перед посадкой. Спала до последней минуты, вот и пришлось приводить себя в порядок, не вставая с кресла. В общем, вид у меня был помятый.

Таможенник, по виду уроженец Северной Африки, поставил штамп в моем паспорте, едва взглянув на меня. Американский паспорт. Вы сидите у них в печенках, но здесь, по крайней мере, никто не потрошит ваш багаж. Не то что в Штатах.

— Счастливо, Лилиан. Увидимся! — Мой приятель с соседнего ряда.

Но Гордона нет. Может, застрял в пробке? А если… О-о, пусть будет пробка! Боже, умоляю, не поступай со мной так. Чем я заслужила Твою ненависть? Нет, только не это. И я начала паниковать. Но в следующую минуту подняла голову и увидела Гордона. Он был выше, чем мне помнилось. Похудел, бородка стала гуще, а глаза на загорелом лице казались ярко-синими. В его позе сквозила неуверенность, словно он сомневался, следовало ли ему находиться здесь и встречать меня. Нас будто разделяли прошлые месяцы, историю которых я читала в глазах Гордона… как и он в моих.

— Осторожно, мадам, ступенька. Осторожно, месье, ступенька.

Из зоны таможенного досмотра вели две крутые ступеньки, и дежурный предупреждал прибывающих пассажиров. Да, месье, вы правы: ступенька действительно крутая. В моих ушах звучали слова Тома: «Будь смелой, Джилл! Не останавливайся на полпути». Я шагнула вниз, медленно, осторожно, глядя себе под ноги. Всегда обдумывай свой шаг, чтобы идти уверенно.

Гордон смотрел на меня с сомнением, словно не веря своим глазам. Потом медленно привлек к себе и обнял.

— Я вернулась, — прошептала я, уткнувшись в его плечо.

Он закрыл глаза и обнял меня крепче:

— Теперь знаю. Я думал, что потерял и тебя тоже.

Мы взглянули друг на друга, и в наших глазах отразилось все — и прожитые годы, и люди, которых мы любили, и те, кого, так или иначе, потеряли… его жена… мой муж… Хуанита… Грег… Крис… Они словно стояли вокруг нас и смотрели, как мы уходим. Мы с Гордоном возвращались домой.

Оглавление

ГЛАВА 1

ГЛАВА 2

ГЛАВА 3

ГЛАВА 4

ГЛАВА 5

ГЛАВА 6

ГЛАВА 7

ГЛАВА 8

ГЛАВА 9

ГЛАВА 10

ГЛАВА 11

ГЛАВА 12

ГЛАВА 13

ГЛАВА 14

ГЛАВА 15

ГЛАВА 16

ГЛАВА 17

ГЛАВА 18

ГЛАВА 19

ГЛАВА 20

ГЛАВА 21

ГЛАВА 22

ГЛАВА 23

ГЛАВА 24

ГЛАВА 25

ГЛАВА 26

ГЛАВА 27

ГЛАВА 28

ГЛАВА 29

ГЛАВА 30

ГЛАВА 31

ГЛАВА 32

ГЛАВА 33

ГЛАВА 34

ГЛАВА 35

ГЛАВА 36

ГЛАВА 37

ГЛАВА 38

ГЛАВА 39

ГЛАВА 40

ГЛАВА 41

ГЛАВА 42

ГЛАВА 43 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg