«Неожиданное осложнение»

Неожиданное осложнение (fb2) - Неожиданное осложнение (пер. Best romance books|BRB|Лучшие романы о любви Группа) 1110K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Джанин Колетт

Джанин Колетт Неожиданное осложнение

Переводчик: Ксюша Попова

Best romance books

Данная книга предназначена только для предварительного ознакомления! Любое копирование и распространение, в том числе размещение на сторонних ресурсах, категорически запрещено.

Просим вас удалить этот файл с жесткого диска после прочтения.

Перевод осуществлен исключительно в личных ознакомительных целях, не для коммерческого использования. Автор перевода не несет ответственности за распространение материалов третьими лицами.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам

Глава 1

— Давай, Лия! Еще десять секунд, — подбадривает кто-то из толпы за ограждением.

Рекорд по самой длинной поездке на механическом быке в «Необъезженном жеребце» составляет одну минуту и тридцать пять секунд, и я вот-вот побью его.

Сжав бедра, я использую нижнюю часть тела, чтобы оставаться неподвижной, пока верхняя часть тела раскачивается. Этот способ сохранения равновесия я довольно неплохо освоила после того, как стала объезжать этот массивный кусок металла, встающий подо мной на дыбы, каждую неделю с тех пор, как пять лет назад начала работать здесь. Поднимая руку над головой, я обнажаю кожу, и рубашка двигается вверх по животу. Разумеется, парни сходят с ума, воображая на месте быка себя, и свою лучшую поездку в жизни.

— Пять, четыре, три, два, один! Она побила рекорд Дэйва! — звучит голос Пола через микрофон.

Крики толпы становятся громче, когда я добавляю еще секунды. Моя рука и предплечье горит от захвата веревки на шее быка. У меня начинает кружиться голова, но я не хочу останавливаться. Это все конкурентный характер семьи Пейдж. Хоть мы и можем быть милыми, нам нравится побеждать.

Словно моему телу известно, что ему больше не нужно держаться, он сдается без разрешения моего мозга. И я падаю прямо на спину на мат внизу.

— Ты сделала это, малышка. И ты выиграла пари. Думаю, я тебе должен, — говорит Пол, помогая мне.

Когда я поднимаюсь, он достает из кошелька стодолларовую купюру и передает ее мне.

— Спасибо, — говорю я, театрально засовывая деньги в задний карман и хлопая по попе.— Положу их в фонд бара «У Макконахи».

— Все еще нравится это чертово название, да?

Он не поклонник переименования своего бара в «У Макконахи». «Необъезженный жеребец» - детище Пола. Но, спустя тридцать пять лет, он готов продать его и отправиться на юг. Видимо, Сидар-Ридж, штат Огайо, не так хорош, как Бока-Ратон, штат Флорида.

— Мой бар, и я дам ему имя, — занимаю свое место за стойкой и пью воду из бутылки. — Только помни о нашей сделке. Никто не узнает, что бар мой. Я просто скажу им, что присматриваю за всем, пока ты играешь в гольф... или что ты там еще собираешься делать на пенсии, — говорю я, взмахнув свободной рукой в воздухе.

Пол откидывается назад и смотрит на меня, белые волосы на бровях торчат в разные стороны.

— Не могу сказать, что понимаю, но знаю, у тебя на это свои причины.

Передняя дверь бара открывается, и входит моя лучшая подруга Сьюзен со своей подругой Викторией. Каштановые завитки Сьюзен подпрыгивают, когда она заходит в бар и идет к месту у стойки.

— Минута тридцать девять секунд! — кричу я сквозь музыку.

Ее глаза за очками в толстой оправе расширяются.

— Я пропустила это? Черт возьми, — она хмурится, с недовольным видом поворачиваясь к Виктории. — Лия уже прокатилась на быке. Я же говорила, ты слишком копаешься.

Виктория закатывает глаза и перекидывает свои длинные черные волосы через плечо.

— Да наплевать. Увидишь, она сделает это еще не раз. Это всего лишь бык.

Рот Сьюзен округляется.

— Всего лишь бык? Ты пробовала продержаться на этой штуковине дольше, чем четыре секунды?

Виктория игнорирует Сьюзен и поворачивается ко мне.

— Я буду «Мохито».

Сжимаю губы, чтобы не сказать что-нибудь грубое. Мне не нравится Виктория. Не понимаю, почему Сьюзен тусуется с ней, но я терплю ее ради своей подруги. Мы с ней лучшие подруги с детского сада. Вот как все работает в Сидар-Ридж. Маленький город, крепкая дружба. И наша с Сьюзен самая крепкая. Даже если это означает, что я вынуждена иметь дело с Викторией, которая переехала сюда в прошлом году и словно клещ вцепилась в Сьюзен.

Вместо того чтобы показать отвращение, я улыбаюсь и делаю коктейль. Я предпочитаю не вести себя как стерва или играть. Да, я не живу в пузыре, но жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на злость. Предпочитаю веселиться. Я получаю удовольствие, показывая людям, как следует правильно проводить время.

Именно поэтому я покупаю «Необъезженного жеребца» и переделываю его в «У Макконахи».

Да, он будет назван в честь известного актера. Я безумно одержима этим сексуальным техасцем с тех пор, как увидела его во «Время убивать». Бесчисленное количество раз смотрела каждый его фильм, и могу процитировать его.

Я люблю Мэтью Макконахи и не стыжусь говорить об этом.

Ставлю два напитка на стойку, пиво для Сьюзен, «Мохито» для Виктории и смотрю в толпу. Снимаю с крючка под стойкой ковбойскую шляпу и хватаю свою специальную бутылку водки.

— Так, так, хорошо, хорошо! Давайте-ка начинать вечеринку! — кричу я, залезая на стойку в ковбойских сапогах. — Кто готов немного повеселиться сегодня вечером?

Пол запускает музыкальный автомат и тот играет классику «Pour Some Sugar on Me» от Деф Леппард. Затем все в комнате понимают, пришло время подняться для бесплатной выпивки. Мы проделываем подобное каждый субботний вечер, и людям это нравится. Бармены активизируются, чтобы принять заказы.

Я поднимаю бутылку и делаю посетителям знак открыть рты. В потертых шортиках и ретро-футболке «AC / DC», милой и обтягивающей, я хожу по стойке, наливая жидкость в готовые уста. Наливаю лишь по чуть-чуть, чтобы дать почувствовать вкус. Мне не нужно, чтобы кому-нибудь стало плохо. Вот почему моя специальная бутылка - это наполовину водка, наполовину вода.

Дальше по дороге открылся новый клуб «Скорость», и многие люди приходят сюда, чтобы разогреться. Моя цель - не дать им уйти. Довольно скоро это место будет принадлежать мне, и если ничего не выгорит, я потеряю двести тысяч, которые дали мне родители.

Для всех внизу, я городское посмешище. Блондинка, которая не ходила в колледж и все еще работает в баре, в котором работала в старшей школе. Хотя я, возможно, и объект насмешек, я здесь, чтобы помочь им расслабиться после долгого рабочего дня, и поэтому они открывают рты, как подростки на весенних каникулах.

Норин, одна из барменов, поднимается позади меня и начинает тереться о мою спину. Мало того, что она усердный работник, так ещё с ее короткими светлыми волосами, большими выразительными глазами и подтянутой фигурой, она просто сногсшибательна. Ее ладонь ласкает мое бедро, а затем путешествует вверх по животу. Глаза ребята внизу под нами вылезают из орбит.

Я ударяю ее бедром, и она идет по бару, ища посетителя, который хочет подняться и потанцевать с нами. Я нахожу симпатичную брюнетку и протягиваю ей руку. Джус, один из вышибал, подходит помочь. Когда девушка благополучно поднимается, я вручаю ей бутылку. Орошая разбавленной водкой жаждущие глотки она думает, что она душа вечеринки.

Следующая песня из музыкального автомата - «Cherry Pie» от «Варрант». Гарантирую, девяносто процентов людей здесь не знают, кто такой «Варрант». Я знаю это лишь потому, что Пол привил мне любовь к рок-музыке, с тех пор, как я начала работать здесь в восемнадцать. Тогда я не могла еще наливать выпивку, но я была классным ассистентом бармена.

Когда песня заканчивается, мы с Норин помогаем девочкам спуститься с бара, при этом ничего не сломав. Громкость музыки одновременно уменьшается, что позволяет пробиться гулу разговоров.

Некоторые могут подумать, что быть владельцем бара - сумасшедшая жизненная цель для двадцати трех лет, но это то, в чем я хороша. Это то, что я должна сделать. Моя семья тоже верит в меня, иначе они не заложили бы дом, чтобы помочь мне исполнить мою мечту.

Спустившись вниз за стойку, я вытираю руки тряпкой. Виктория начинает флиртовать с каким-то парнем, обсуждая механического быка, и я наклоняюсь, чтобы поговорить с подругой.

— Думала, ты взяла выходной? — спрашивает Сьюзен.

Я смеюсь, глядя на свое место за стойкой, когда я должна быть на стуле рядом со Сьюзен.

— Да, я так и сделала, но народу много. О чем я думала, беря выходной в уик-энд?

— Да ладно, Пол сказал, что ты на самом деле отлично проводишь время. Довольно скоро ты не сможешь отрываться здесь, так что живи, пока еще можешь.

С усмешкой, отвечаю:

— Чем взрослее ты становишься - тем больше тебя пытаются ограничить.

— Ты только что процитировала Макконахи передо мной?

Я откидываю голову и смеюсь. Мое хорошее настроение мгновенно исчезает, когда открывается входная дверь, и входит единственный человек, который влияет на меня, как никто другой.

Адам Рейнгольд.

Ростом шесть футов и сложен, как жеребец - воплощение мужчины. А еще так случилось, что он полицейский, борющийся с распространением наркотиков, и он не переносит меня

Он заходит в форме - безвкусный синтетический костюм - символ чести, защиты и порчи веселья. Клянусь, каждый раз, когда он заходит сюда, все замирают. С каштановыми волосами и темными глазами, он с гримасой изучает помещение.

С тех пор, как передозировка наркотиков убила его лучшего друга и моего бойфренда Брэда, он сделал своей миссией убедиться, что никто вокруг не балуется наркотиками. В то время как я восхищаюсь его стремлением держать наш город в чистоте, мне не нравится, что он постоянно заглядывает в мой бар, обращаясь с моими клиентами так, словно они преступники.

— Эй, Лия... ты пялишься, — Сьюзен тянется через стойку и зажимает мне нос.

Шлепаю ее по руке.

Она хихикает и садится на место, поднимая бокал к губам.

— Понимаю тебя. Он великолепен.

Я кладу руку на бедро и морщусь.

— Фу, мерзость. Он не великолепен. Он грубый, высокомерный и самый скучный человек, которого я знаю.

Сьюзен поднимает руки вверх, защищаясь.

— Согласна. Он унылый, и, черт возьми, если иногда он не заставляет меня нервничать, — она слегка дрожит. — Но на него, конечно, приятно смотреть.

Я прищуриваюсь, глядя на нее, и принимаю заказ от посетителя. Если я собираюсь остаться здесь, то могла бы продолжать делать напитки. Моя рука заполняет чашку льдом, когда я вижу, как Адам подходит к Кимберли, местной жительнице, которая ходила с нами в старшую школу. Она сидит на противоположном конце бара в короткой юбке и футболке, которая более откровенна, чем то, что она обычно носит.

Адам прислоняется к стойке, мускулистое предплечье опирается на дерево. Ткань его рубашки, совершенно не эластичная, крепко облегает его бицепс. Он разговаривает с Кимберли. Поначалу она кажется польщенной вниманием, но затем быстро цепенеет и, судя по всему, ей становится неуютно. Она смотрит на напиток перед собой.

Кимберли что-то отвечает ему, и он кивает, выглядя удовлетворенным, но недовольным ее ответом. Указывая пальцем он, кажется, что-то выговаривает ей, а затем уходит.

Когда он удаляется, я громко выдыхаю и понимаю, что моя рука все еще в машине для льда. Она так онемела, что я ее едва чувствую.

— Вот черт! — вытаскиваю ее и засовываю в задний карман, чтобы согреть.

Нервы на пределе, рука замерзла.

Я прошу одного из барменов закончить приготовление напитка и затем поворачиваюсь к Сьюзен.

— Давай-ка напьемся сегодня.

*** 

Спустя два часа, два шота, четыре пива и танец на столе, я плаваю в море долговязых конечностей и отлично провожу время.

— Лия, перестань трогать мои сиськи! — Джессика бьет меня по руке, когда я пытаюсь вытолкнуть ее DD из ее же майки.

У нее большая грудь и я просто хочу поиграть с ней.

Джессика - еще одна моя подруга с детских времен. Она миниатюрная и красивая, с длинными, вьющимися волосами каштанового цвета. С такими буферами она - мечта каждого парня.

Кладу голову ей на грудь и улыбаюсь.

— Они словно гигантские подушки.

Она отталкивает мою голову.

— Ты пьяна.

— Ага, — падаю вперед и использую ее плечо для поддержки.

— Думаю, тебе пора домой.

Я салютую ей, а затем ухожу искать Сьюзен.

И, конечно же, вижу Викторию.

— Где Сьюзен? — кричу я Виктории.

Всю ночь она разговаривала с ребятами из местного мотоклуба. Они не завсегдатаи в «Необъезженном жеребце» и я удивлена видеть их здесь. Они выглядят как люди, которых Адаму Рейнгольду стоило бы допросить.

— Она лижется с Рори О'Тулом, — Виктория делает такой вид, словно ее тошнит. — Он такой чудак.

И смотрит на обнимашки, происходящие в задней части бара. Она может думать, что Рори плох, но я знаю, что он самый милый парень в Сидар-Ридж и станет отличным парнем, в отличие от некоторых сомнительных персонажей, с которыми я видела Викторию.

Я кривлю губы и думаю о том, как бы мне добраться домой. Я не планировала сегодня пить, поэтому приехала на машине.

— Оставлю машину здесь и вызову такси.

— Я поведу. Дай мне ключи, — она протягивает руку, и я вопросительно смотрю на нее. В ответ она симулирует досаду. — Я выпила лишь один коктейль. Отвезу тебя домой, а потом дойду пешком до себя. Дом твоих родителей недалеко от моей квартиры.

Она странно мила, и это заставляет меня задаться вопросом, что у нее на уме, но, блин, будет неплохо не возвращаться утром к своей машине. Кажется, она трезвая, и я не видела, чтобы она пила что-то еще, кроме одного «Мохито».

Я киваю и принимаю ее предложение, пока икаю:

— Пойду, скажу Сью.

Когда я добираюсь до Сьюзен и Рори, дважды неловко стучу по ним плечам обоих, чтобы привлечь к себе внимание. Они отрываются друг от друга. Сьюзен использует тыльную сторону ладони, чтобы вытереть рот, блестящий от слюны Рори, его рот покрыт розовой помадой.

— Мы с Викторией уезжаем. Ты готова? — я вынуждена использовать стену, чтобы стоять прямо.

Сьюзен смотрит на Рори, который, глядя на нее, поднимает бровь. Она кивает, а затем поворачивается ко мне.

— Вообще-то, я планировала остаться с Рори. Возможно, пойти к нему.

Я смотрю на Рори, который смотрит на мою лучшую подругу, как на самый большой приз вечера. Почти уверена, он влюблен в нее с десятого класса.

Сьюзен - большая девочка. Она не делает плохих выборов, да и Рори - надежный парень.

Так что, я чмокаю ее и спрашиваю:

— У тебя есть защита?

— Лия! — она ударяет меня по руке. Затем наклоняется и еле шепчет: — Конечно, да.

Немного спотыкаясь, я выхожу из бара и вручаю Виктории ключи.

— Которая твоя? — спрашивает она, пока мы идем к стоянке.

Я указываю на свою машину.

— Голубая.

— Оу, — говорит она, не впечатленная очаровательным маленьким четырехдверным седаном, который вписался в мой бюджет.

Когда вы экономите каждый пенни, чтобы исполнить свою мечту о покупке бара, вождение модного автомобиля не стоит на повестке дня.

Мы забираемся в «Голубую блудницу», как мне нравится ее называть, и Виктория сдает назад, прежде чем я даже успеваю пристегнуться. Машина резко трогается, заставляя мою спину вжаться в сиденье.

Я прижимаюсь к пассажирской двери.

— Вау, ты слишком быстрая.

Виктория игнорирует меня и жмёт педаль в пол, вылетая с парковки. Я смотрю в заднее стекло, чтобы удостовериться, что на дороге нет машин.

— Мы на Мэйн-стрит. Ты сумасшедшая? — мой голос срывается.

Она открывает окно, чтобы протянуть руку и почувствовать ветер. Волосы падают ей в лицо, и, похоже, ее это нисколько не беспокоит. Я, должно быть, трезвею, потому что Виктория больше не выглядит такой невинной, как десять минут назад. Что-то в ней... не так.

Я все еще размышляю, а затем осторожно спрашиваю:

— Виктория, ты под чем-то?

Она улыбается широкой улыбкой, нетипичной для ее угрюмого лица, и слегка качает головой.

—Нет, Лия. Я же сказала, я трезвая.

Моё колотящееся сердце замедляет ритм. Она все ещё ведёт машину как маньяк, но, может, это всего лишь ее манера езды.

Она виляет и почти попадает в припаркованную машину.

— Я просто взяла небольшую горстку у этого парня в баре.

Мой желудок напрягается. Горстку?

— Горстку чего?

— Просто немного афганского коричневого.

— Что, блин, за афганский коричневый? — визжу я.

Она качает головой, словно я идиотка, и поворачивает на другую улицу слишком резко, потому что шины на правой стороне автомобиля поднимаются в воздух.

— Медленнее! — кричу я.

Но она не слушает. Я прижимаюсь одной рукой к ручке двери и кладу другую на приборную панель, молясь, чтобы мы добрались до моего дома целыми и невредимыми.

Виктория в трансе. Она начинает петь песню, и не ту, что играет по радио. Она как будто в эйфорическом оцепенении и не осознает, что происходит. Что бы она там не покурила, оно начинает действовать.

Мое сердце бешено стучит. Ладони потные, дыхание прерывистое. Я готова сесть за руль, если она сдастся. Улицы пусты, и мы летим по Сикамора-авеню, не по дороге к нашему дому, а в направлении к парку.

— Останови машину! — кричу я.

Она слышит меня, но не слушает.

— Виктория, останови гребаную машину.

Совершенно неожиданно, она ударяет ногой по тормозам. Машина все еще движется, несмотря на попытку остановиться, мчась к дереву на краю парка.

Бросившись на Викторию, я хватаю руль и, в последней попытке, проворачиваю его, чтобы избежать надвигающегося дуба. Широко раскрытыми глазами я смотрю в пассажирское окно на ограждение - нашу новую цель.

Автомобиль врезается в алюминий. Мое тело впечатывается в Викторию и возвращается назад с помощью ремня безопасности. Когда мы, наконец, останавливаемся, из машины идёт какой-то шипящий звук, а вокруг тишина.

Глядя в окно, я вижу, что ограждение в нескольких дюймах от моего носа. Я практически могу попробовать металл на вкус.

Это было близко, слишком близко.

Яркие красные и синие огни, вращающиеся вдалеке, быстро приближаются с громким звуком сирены.

Я закрываю глаза и заставляю себя сдержать слезы.

Моя жизнь разрушена.

Глава 2

Отстегнув ремень безопасности, я перелезаю через центральную консоль и вылезаю со стороны водителя. Дверь уже открыта, но Виктории нигде не видно. Тяжело дыша, обхожу машину. Вид заставляет мою спину покрыться потом.

«Голубая блудница» полностью разбита.

— Черт побери! — бью по переднему бамперу. Он изогнут, и висит на одной стороне. У меня нет денег, чтобы починить ее, или, не дай бог, купить новую. Я живу, считая каждую копейку.

Вот сейчас сначала удостоверюсь, что Виктория в порядке.

А затем прибью ее.

— Виктория, — кричу я в пустоту.

Топаю ногами, пока ищу ее. Территория довольно хорошо освещена, но я никого не вижу. Начинаю двигаться осторожнее, адреналин все еще курсирует по венам, но шаги становятся более контролируемыми.

— Виктория, где ты?

Она выползла и потерялась? Что, если у нее сотрясение мозга и она не знает, где находиться?

Я рыскаю, оглядываясь вокруг, ища следы крови, тело на земле, что угодно. Приближаются огни. Хорошо. Полиция сможет помочь мне найти ее.

Я в нескольких ярдах от парка, кричу, зовя ее, когда полицейская машина останавливается рядом с местом аварии, и из нее выходят двое полицейских.

— Остановитесь! — зовет меня мужской голос. — Покидать место аварии запрещено.

Я останавливаюсь и поворачиваюсь к ним.

— Я ищу подругу. В машине была еще одна девушка.

Один офицер, темнокожий джентльмен, держит одну руку на кобуре, а другую в воздухе, указывая второму офицеру:

— Пойди, посмотри, может, найдешь кого-то в лесу.

Затем он подходит ко мне и берет меня за руку. Я смотрю на его значок. Его зовут офицер Харпер.

— Мне необходимо, чтоб вы остались со мной. Скорая уже едет.

Чувствуя благодарность за то, что кто-то позаботится о том, чтобы найти Викторию, я возвращаюсь к полицейской машине с офицером Харпером, ожидая, когда приедет машина скорой.

— Ее зовут Виктория Фолоуэлл, — мои слова прерывистые. Дыхание неровное от адреналина, кипящего в крови. — Рост около пяти футов семи, может быть, восьми дюймов, черные волосы, карие глаза. Она была со мной в машине.

— Успокойтесь. Дышите глубоко. Сколько вы сегодня выпили? — спрашивает офицер, явно не заботясь о том, чтобы найти Викторию.

Я честно отвечаю, и, когда приезжает машина скорой, меня сопровождают к ней, где меня осматривают.

Спустя сорок пять минут я возвращаюсь к своему обычному нормальному состоянию. У меня, кажется, нет никаких травм, но врач хочет доставить меня в больницу на сканирование, от чего я категорически отказываюсь. Без страховки и с растущей кучей долгов, поездка в больницу - последнее, что мне нужно. Я подписываю бумаги и отказываюсь от дальнейшей медицинской помощи.

Пытаюсь позвонить Сьюзен. Она не отвечает. Как и мой брат Люк. Вероятно, он уже в стельку пьян. Я не могу позвонить родителям, без вариантов. Они рассердятся. Они те, кто постоянно беспокоится.

— Лия Пейдж, вы должны пройти со мной, — говорит офицер Харпер, когда я выхожу из машины скорой.

— Вы отвезете меня домой?

— Нет. Вы арестованы за вождение автомобиля в состоянии алкогольного опьянения.

— Но не я была за рулем. Я же говорила, это была Виктория. Вы задержали ее? Вы ее хотя бы искали? — мой голос дрожит. Не знаю, что делать с руками, так что размахиваю ими вверх-вниз.

Офицер Харпер просто смотрит на меня. Другой офицер сидит в патрульной машине, что-то печатая в ноутбуке.

— Это была Виктория! — кричу я, мое тело наклоняется к нему, словно если я приближусь к его уху, до него быстрее дойдет то, что я говорю. — Она была за рулем. Вы должны поверить мне.

Он берет меня за локоть и заводит руку за спину. И тут понимание ударяет меня. Виктория не пострадала и не потерялась в лесу. Она слиняла. Стерва сбежала с места аварии, потому что была под кайфом Бог знает от чего, и знала, что ее арестуют.

— Оу, нет, нет. Вы не понимаете. Я бы никогда не села за руль пьяной. Я работаю в баре. Я та, кто вызывает такси всем остальным, — умоляю я, в то время как офицер заводит вторую мою руку за спину и надевает наручники на запястья.

Он зачитывает мне мои права, но я не слышу ни слова. Все что я знаю, что арестована за преступление, которое не совершала.

Я содрогаюсь, и привкус желчи из моего желудка устремляет вверх.

— Пожалуйста, вы должны все проверить. Должен быть знак. Что-то, что покажет, что я была пассажиром.

— Можете написать заявление в отделении, — он кладет руку мне на голову и направляет меня на заднее сиденье патрульной машины.

Я чувствую себя животным. Запертым в клетке животным, с перегородкой между мной и двумя офицерами. Металл наручников впивается в запястья, и я стараюсь оставаться неподвижной, чтобы не порезаться. Ага, конечно. Все, что я хочу сделать, это извиваться, плакать и убраться отсюда к чертям.

*** 

Мы добираемся до участка. Офицер выводит меня из машины и берет мою руку, чтобы провести внутрь. Это скучная бежевая с коричневым комната с письменными столами в центре и кабинетам позади. Справа находится камера, где содержат преступников. Я дрожу от этой мысли. К счастью, меня усаживают на стул рядом со столом. Мои наручники сняли и надели снова, поэтому мои руки находятся передо мной. Небольшая любезность, которую я нахожу многообещающей.

Офицер Харпер садится с блокнотом и ручкой и берет у меня показания.

В передней части здания раздается громкий стук. Дверь хлопает о стену, и в нее входят двое мужчин. Первый - мужчина с темными усами, стрижкой под ноль и легкомысленной улыбкой. Жаль, что я точно знаю, кто он.

Нико Мартинес.

Он замечает, что я сижу на стуле и от взгляда на его лице - появившегося от того, что я тоже под арестом и на мне наручники - меня мутит. На нем джинсы и синяя толстовка, и он упирается, пытаясь освободиться от человека, держащего его сзади.

Адам.

Его правая рука на Нико, костяшки покраснели от силы захвата. Другая рука скрыта за Нико, удерживает его руки в наручниках. Челюсть Адама крепко стиснута, подбородок выступает вперед. Его рот - жесткая линия. Он толкает Нико в камеру, а затем цепляет наручники к круглому металлическому крючку.

Когда дверь закрывается, Адам поворачивается. Его лицо раскраснелось от борьбы, и грудь вздымается от крепкой хватки, с которой он держал Нико. Он заглядывает в комнату, ходячий тестостерон. И когда обнаруживает меня, сидящей за столом Харпера, его черные сапоги резко останавливаются на линолеуме. Темные глаза слегка расширяются, и он проводит рукой по волосам. Он выглядит потрясенным, увидев меня. Если бы я не была вне себя от такого поворота событий этим вечером, могла бы поклясться, что на его лице написано беспокойство.

Но я ошибаюсь.

Его брови нахмурены, но губы сжаты от злости. То же самое злое выражение лица, которое я видела последние семь лет.

Он направляется к офицеру рядом, по-видимому, спрашивая, почему я в наручниках и почему меня допрашивают. И лишь качает головой и уходит, с отвращением бормоча что-то себе под нос.

Да, это Адам, которого я сегодня знаю. Далек от лучшего друга моего парня, который часами играл со мной в баскетбол и рассказывал обо всем, от фильмов и музыки до жизни вообще. С тех пор Адам сильно изменился. Теперь он холодный, как виски со льдом.

— Вы понимаете, почему мне сложно поверить вашей истории, мисс Пейдж? — Офицер Харпер кладет ручку на блокнот. Откидывается на спинку стула, тело напряжено, когда скрещивает руки на груди. Его голос глубокий и властный, когда он говорит: — Автомобиль принадлежит вам, нет никаких признаков другого пассажира в машине или на земле. Вас нашли с открытой водительской дверью, пытающуюся покинуть место аварии. Вы говорите, что выпили четыре напитка в течение двух с половиной часов, а уровень алкоголя в крови был ноль целых сто девять сотых. Достаточно хорошая причина, чтобы хотеть сбежать.

— Нет! — я наклоняюсь вперед, умоляя человека, в чьих руках моя судьба: — Клянусь Богом, не я была за рулём. Вы хотя бы осмотрели место аварии?

— Подушка безопасности на пассажирском сиденье не сработала.

— И что?— я раздражена, мое будущее зависит от неисправного куска нейлона. — Я найду свидетелей. Свою подругу Сьюзен. Она знает, что у меня был водитель. Она видела, как я ухожу.

Офицер Харпер встает и кладет руку на мою, поднимая меня со стула.

Он отпускает меня? Слава Богу. Я знала, что он поймёт. Я не могу позволить, чтоб меня арестовали за вождение в нетрезвом виде, когда вся моя жизнь...

Подождите, куда он меня ведёт? Почему мы направляемся к камере! Я задержана?

— Вы не можете оставить меня здесь! — прошу я, когда он берет мои наручники и прикрепляет их к длинной цепи на стене.

— Штат Огайо очень серьезно относится к вождению в нетрезвом виде. Любой, кто превысил норму в ноль целых восемь десятых промилле, должен провести семьдесят два часа в тюрьме. У вас возьмут отпечатки пальцев и вам будут предъявлены обвинения. Возможно, вы захотите рассмотреть вопрос о том, чтобы взять адвоката. — Офицер Харпер закрывает за собой дверь, оставляя меня прикованной к стене.

— Я пройду тест на детекторе лжи. Проверьте меня на одной из этих машин. Вот увидите. Эй? Офицер Харпер, пожалуйста. Куда вы пошли? — кричу я в пустую комнату.

Рухнув на скамейку позади, рыдаю в ладони. Из-за слез мое лицо мокрое, я пребываю в полном отчаянии. Я никогда в жизни не чувствовал себя настолько беспомощной.

В горле пересыхает, желудок сжимается. Меня бросили в тюрьму. Меня не послушали, и я не смогла защитить себя, это самое беспомощное чувство, которое я когда-либо испытывала.

— Что такая симпатичная штучка как ты, делает в наручниках? — тёмный, зловещий голос Нико Мартинеса эхом отзывается с другого конца комнаты.

Я и забыла, что он здесь.

Поднимаю взгляд, и вижу, как его глаза проходятся вверх и вниз по моим ногам, мои шорты задрались достаточно высоко от промежности из-за того, что я сижу на скамейке. Поспешно свожу ноги вместе и проглатываю комок в горле.

— Испугалась? — говорит он, а затем ухмыляется. Его глаза-бусинки блуждают по моей груди, а затем вверх к лицу. — Или думаешь, я не достоин слышать даже звук твоего голоса?

Я поворачиваю голову в сторону и смотрю на стены из бетона. Он прав. Он не заслуживает и шепота. Нико - известная дрянь. Он на несколько лет старше меня, и занимается лишь тем, что растлевает молодежь Сидар-Ридж и любого города в районе шестидесяти миль вокруг. Я предпочитаю сидеть в тишине, чем слушать его и уделять хоть какое-то ему внимание.

Он смеется, низкое кряканье вылетает из его горла, находя мое неповиновение забавным. Может смеяться сколько угодно. Мы прикованы к противоположным стенам, а за пределами этой комнаты сидят офицеры. Самое худшее, что он может сделать со мной - заставить меня слушать его презренный голос.

— Я тебя знаю. Ты работаешь в «Необъезженном жеребце». Ага, точно. Чертовка, танцующая на барной стойке, — он наклоняется вперед, локти опираются на колени, заставляя цепь звякнуть по скамейке.

Кто-то, должно быть, застегнул его наручники спереди, как и мои. Это, или он просунул руки, и они оказались спереди. Чему я бы не удивилась, учитывая, что он закоренелый преступник.

Я снова смотрю на стену, но ему, кажется, нет дела до моего равнодушия.

— Думаешь, слишком хороша, чтобы болтать со мной, но, правда в том, что мы из одной лодки. Мы оба продаём веселье. Ты с помощью своего тела и выпивки. Я... используя некоторые другие вещи.

Моя голова резко поворачивается к нему.

— Мы совершенно не похожи.

Нико улыбается, радуясь, что я выхожу из себя. Я сжимаю челюсть, раздраженная тем, что даю ему то, чего он и хотел - внимание. Смотрю на дверь в поисках офицера Харпера. Он отошёл от своего стола. И я не вижу никого поблизости.

— Здесь только ты и я, крошка. Похоже, у нас вся ночь, чтобы узнать друг друга. Итак, давай познакомимся поближе, — Нико садится на скамейку.

Я хмурюсь, удивляясь, как ему удалось отойти от стены. Он скользит ближе, и я следую взглядом за металлом вокруг его запястья, чтобы убедиться, что он все еще прикреплён к металлическому крюку и пруту на стене.

Комната не очень большая, может быть, около десяти футов. Я двигаюсь в сторону, но мой единственный вариант - стена, прилегающая к двери. Если я продвинусь дальше, то буквально окажусь в углу.

Нико поднимается, глядя вниз на меня так, словно я его последняя трапеза перед казнью.

— Хочу посмотреть, как ты танцуешь.

Подходит ближе, цепь скользит по стержню, пока он идет. Он может быть привязан к пруту, но тот тянется по всей комнате. Нет разрывов, а это значит, что он сможет добраться до меня.

Я встаю и отступаю назад, надеясь, что длины его цепи не хватит, и она потянет его назад.

Не получается.

Нико шагает ко мне, все приближаясь. Я двигаюсь назад. Он хочет, чтобы я станцевала. Ну, у него получилось заставить меня, и теперь я двигаюсь ритмичными шагами, чтобы спасти собственную жизнь.

— Держись от меня подальше! — кричу я, надеясь, что один из офицеров меня услышит.

Глаза Нико темны, безжалостны и холодно смотрят на меня. Я знаю, что говорят эти глаза. Он не беспокоится о том, что его поймают. У него уже куча неприятностей. Он просто ищет небольшую награду за арест.

— Давай, милашка. Покажите мне, что ты делаешь для всех остальных. Одетая в такой наряд, — он облизывает губы, слюна скапливается в уголке рта, — ты же знаешь, тебе нравится такое внимание. Дай-ка мне попробовать.

Его тело толкается ко мне, заставляя мою спину врезаться в холодный бетон. Моя голова ударяется о стену, и череп вибрирует. С руками в наручниках он скользит пальцами к моей щеке. От него воняет ментоловыми сигаретами и марихуаной. Я поворачиваюсь в сторону и пытаюсь закричать, но его рука закрывает мне рот, блокируя звук.

У меня достаточно длинная цепочка, но я не могу обойти его. Не так. Не в тот момент, когда он играет роль главного, подавляя меня. Я пихаю Нико, но он отталкивает меня назад. Его грудь налегает на мою, бедра прижимают к стене нижнюю часть моего тела, а руки теперь лежат на моей талии.

— А ты дерзкая цыпочка. Именно таких я и люблю. Покажи мне, насколько дикой ты можешь быть.

Бью его кулаками. Но он слишком большой. Снова пытаюсь закричать, но он толкает плечо мне в шею, и мне тяжело дышать. Грубые руки пытаются рыскать по моим шортам, прижимаясь, чтобы почувствовать кожу. Я дергаю бедрами, делая все возможное, чтобы убрать его от меня. Чем больше усилий я прилагаю, тем сильнее он становится.

Я толкаюсь, пихаюсь, борюсь изо всех сил.

Дерусь, извиваюсь, мне нужно бежать. Судя по всему, он делал подобное раньше, и точно знает, как обращаться с жертвой.

Его большой палец рыскает по поясу моих шорт, и я думаю, что меня может стошнить, во рту ощущается привкус жёлчи.

Сосредоточившись на том, чтобы расстегнуть пуговицу на моих шортах, он расслабляет бёдра. Я использую возможность поднять колено. Мне нужно ударить его, причинить ему боль. Только я собираюсь двинуть ему прямо по шарам, когда две большие руки хватают Нико за плечи и оттаскивают его.

— Убирайся, нахрен, от неё, — громкое, резкое рычание Адама наполняет комнату.

Он швыряет Нико в противоположную стену, его предплечье у горла Нико. Лицо Адама пылает, глаза полны ярости. Зубы сжаты, квадратная челюсть напряжена.

— Она не одна из твоих шлюх, — с каждым словом он сильнее сжимает шею Нико.

— Похоже, я выбрал не ту девушку. Не знал, что она твоя, — произносит Нико, рвано дыша.

Я удивлена увидеть ухмылку на его лице.

— Ещё тронешь Лию, я тебя убью. Слышишь меня? — Адам говорит каждое слово идеально чётко, убеждаясь, что Нико не упустит угрозу.

— После всего, что мы пережили, эта девушка, заставляет тебя угрожать мне? Разве Брэд не был бы разочарован? Кроме того, разве она была не с ним?

Как только слова вылетают из уст Нико, Адам, поднимает его и швыряет в угол и тот падает на пол. Нико внизу, Адам наклоняется и пристёгивает его наручники к ножке скамейки. Теперь он не сможет двинуться дальше, чем на несколько футов.

Когда Адам оглядывается на меня, я, наконец, обращаю внимание на себя. Руки, защищаясь от насилия, крепко обнимают тело. Дыхание глубокое и быстрое. Я чувствую, как с каждым вздохом мое сердце падает в желудок. Мои глаза широко раскрыты, когда я смотрю на Адама. Он разглядывает меня, словно я раненный голубь. В течение многих лет он не смотрел на меня, и вот в каком я положении, когда он, наконец, решает обратить на меня внимание.

Я выпрямляюсь и убираю волосы с заплаканного лица.

— Я не могу здесь больше находиться с ним.

— Тебе вообще не следует здесь находиться, — Адам идёт по направлению ко мне.

Он пытается схватить мои руки, но я отшатываюсь. С медленными, контролируемыми движениями он пытается снова. Как можно нежнее он поднимает мои ладони и расстёгивает наручники вокруг моих запястий. Кожа его рук грубая и покрыта мозолями, но он прикасается ко мне так, словно держит новорожденного.

Я протягиваю пальцы и обхватываю запястье.

— Спасибо.

— Пойдём со мной, — он кладёт ладонь мне на поясницу и ведёт меня в главную комнату.

Как только он запирает камеру, из задней части здания появляется офицер Харпер.

— Где ты, черт возьми, был? — шипит Адам.

— В туалете. Мне сообщать тебе каждый раз, когда хожу отлить?

— Какого черта она делала в камере с Нико Мартинесом?

— Ты же знаешь, замок в другой камере сломан. Я приковал ее в противоположном конце комнаты.

— Он напал на нее! — кричит Адам в лицо испуганному Харперу. — Ты не помещаешь женщин в одну камеру с мужчинами, особенно с этим куском дерьма. Никогда. И кто, бл*дь, застегнул его спереди? Прямо сейчас, он прикован к чертовому полу, и его нельзя трогать, пока я не скажу, слышишь?

— Да, сэр, — говорит Харпер, указывая на то, что Адам выше его по званию.

— Пойдем, Лия. Ты проведёшь ночь в конференц-зале, — Адам ведет меня в комнату в задней части.

Она бежевая и безличная, чертов рай по сравнению с камерой.

Как только мы оказываемся в комнате, Адам поднимает наручники и покачивает ими у меня перед носом.

— Не надо давать повод снова надевать их на тебя.

Я сажусь на деревянный стул.

— Откуда ты знаешь, что я не сбегу? — с сарказмом спрашиваю я.

Сначала он говорит, что я не преступница. Теперь, обвиняет меня, что я одна из них. Похоже, холодный Адам вернулся на сцену.

— Ты бы никогда не поступила так со своими родителями. Вот почему, — добавляет он. — Я пойду к своему столу и возьму документы. Не вставай с этого места. Если двинешься, я пристегну тебя к гребаным ножкам скамейки Нико, поняла?

Эта игра плохой коп, хороший коп - крута. Опять же, никто не сравниться с Макконахи в роли полицейского в «Звезда шерифа».

Адам уходит, и я остаюсь сама с собой. Мои ноги не перестают дрожать. Нервы, испуг, или, кто знает, что еще? Может, это алкоголь. В любом случае, я не в порядке.

В центре стола стоит телефон. Мои друзья, скорее всего, все пьяны и уже дрыхнут. Люк, я уверена, не в форме, чтобы забрать меня. Я должна позвонить своей сестре, Эмме, и дать ей знать, что происходит. Она будет разочарована, но она не скажет родителям. Эмма - идеальная дочь, скрипачка в Питтсбургском симфоническом оркестре, которая никогда в жизни не попадает в неприятности. Она устроит мне взбучку. Это уж точно. Но я стерплю. Чем она, вероятно, будет недовольна больше всего, так это тем, что ее поднимут среди ночи.

Я встаю и подхожу к столу. Поднимаю трубку. Набираю номер, и тут появляется Адам.

— Какого черта ты творишь? — он бросает папки на стол и вырывает телефон у меня из рук.

— Мне разрешен один телефонный звонок, разве нет? — недоверчиво спрашиваю я.

Он швыряет трубку на телефон и толкает меня на стул. Вынимая наручники из кармана, он защелкивает один на моем запястье.

— Тебе нужно разрешение на звонок. Тебе нужно разрешение, чтобы стоять, сходить в туалет и чтобы говорить. Поняла? — прикрепляет другой конец наручника к деревянному краю стула.

— А чтобы дышать мне тоже нужно твоё разрешение?

Адам опирается руками на подлокотники и нависает надо мной, его лицо оказывается в нескольких дюймах от моего.

— Насколько мне известно, тебе нужно мое разрешение на существование, — взгляд темных глаз резок и серьезен.

У меня перехватывает дыхание, а желудок падает вниз. Он знает, как командовать, что бы это влияло на меня.

Абсолютная власть.

— Не обязательно быть таким козлом. Я просто звоню сестре.

Адам сглатывает, адамово яблоко выделяется от этого движения. Он пахнет лосьоном после бритья и мятой.

— И что Эмма сделает для тебя из Питтсбурга? Тебе лучше подождать до утра и позвонить родителям.

Я качаю головой и смотрю вниз. Адам все ещё нависает надо мной, руки напряжены. Не хочу больше смотреть ему в глаза.

— Я не могу позвонить им. Они будут подавлены.

— Надо было думать об этом до того, как ты села за руль, — он отталкивает стул и отходит назад, глядя на меня сверху вниз.

— Не я была за рулём! — я практически подпрыгиваю на месте, движение заставляет наручник впиться в запястье. И я потираю его свободной рукой. — Сколько раз мне повторять, что это была не я?

— Если за рулём была не ты, то кто?

— Виктория Фолоуэлл. Я объясняла это офицеру Харперу, но он не стал слушать. Да, я была пьяна. Не собираюсь лгать. Но я бы ни за что не села за руль. Она взяла ключи. Разбила машину и сбежала.

— С чего бы ей убегать? Она тоже была пьяна?

— Нет, но она была под чем-то. Когда я садилась в машину, я этого не знала. Внезапно она стала невменяемой. Я спросила, что она приняла, и она сказала какой-то «браун». Я не знаю.

— Афган браун, — говорит он со знанием дела.

— Да, — наклоняюсь вперёд и показываю на него рукой. — Что это за ерунда такая?

— Героин, — говорит он с привкусом горечи в голосе. — Он дешёвый и его можно курить.

— Думаю, она получила его от байкера, который был в баре. Она зависала с ним всю ночь.

Адам скрещивает руки на груди, пока его прищуренные глаза изучают мое лицо. Губы сжаты, выражение лица задумчивое.

— С чего бы мне тебе верить? Харпер уверен, нет причин думать, что за рулём был кто-то другой. Может, ты используешь Викторию лишь, чтобы избежать неприятностей.

Я сжимаю челюсть,

— Адам, ты же знаешь, я бы никогда не сделала подобное. Ты знаешь меня с пятнадцати лет. Разве я делала что-то подобное раньше?

— Люди меняются.

— Это ты изменился! — мое сердце громко стучит, адреналин пульсирует по венам.

Я делаю глубокий вдох, и с ним приходят слезы, с которыми я сражалась, не желая плакать перед ним. Опуская локти на стул, я прячу лицо в ладони. Не хочу, чтобы он видел мое отчаяние.

Я не вижу его, но чувствую, что он стоит там. Его жар, взгляд, осуждение, словно исходит от его кожи. Его рот молчит, но мысли будто бы кричат на меня.

— Я знаю, что ты думаешь обо мне. Девушка, которая трясёт задницей на барной стойке за чаевые. Видела хмурый взгляд на твоём лице каждый раз, когда заходишь туда, — поднимаю голову и смотрю на него. Уверена, моя кожа красная и покрыта пятнами, и тушь, вероятно, размазана по лицу.

— Я делаю это не ради нескольких баксов. Я делаю это ради своего будущего. Этот бар мой! В конце лета Пол продаёт его мне. Я бы никогда не сделала ничего, чтобы поставить под угрозу то, к чему стремилась в течение пяти лет. Я копила каждый пенни. Родители заложили дом. Бабушка продала облигации. И ты думаешь, я уничтожу все это? Ради чего? Ради коктейля и потому, что мне лень вызвать такси? — я вытираю лицо рукой. — Тебе этого не понять. Ты думаешь, все хотят уничтожить себя. Ну, не я. Я здесь, чтобы что-то сделать. И теперь, благодаря тебе и офицеру Харперу, я никогда не получу лицензию на алкоголь. Моя мечта никогда не сбудется, и я буду просто еще одной неудачницей в этом дурацком городе, — я выдыхаю через нос и смотрю в сторону.

Рядом с моим лицом повисает рука, держащая что-то белое. Я поднимаю взгляд и вижу, как Адам вручает мне салфетку. Я беру ее, вытираю нос, а затем пятна под глазами.

Он опускается на колени передо мной. Думаю, он собирается что-то сказать. Вместо этого просто смотрит на меня. На самом деле, смотрит на меня. Его темные глаза исследуют каждый дюйм моего лица. Рассматривая меня, спрашивая, оценивая. Все лишь одним взглядом. Я слышала, что можно сказать, лжет ли человек, лишь просто наблюдая за его языком тела. Можно слушать его дыхание, следить за ним глазами и понять, что он так отчаянно пытается не рассказывать тебе.

И он смотрит на меня именно так.

Он смотрит на меня так, будто пытается увидеть мою правду, расшифровать мою ложь и узнать, все ли, что он когда-либо думал обо мне, правда, верно это или нет, хорошо или плохо.

Я делаю дрожащий вдох, осознавая, что это конец. Он собирается отвести меня обратно в камеру и пристегнуть рядом с самым разыскиваемым преступником Огайо.

Вместо этого он кладёт руку в карман и достаёт ключи.

Осторожно поднимая мое запястье в наручнике, Адам открывает браслет, освобождая меня. Поднимает другую свою руку и кладет ее на мое запястье. Когда его пальцы потирают нежную кожу, я делаю резкий вдох. Большим пальцем он потирает место над красной линией, где наручники врезались в кожу, и я больше ничего не чувствую.

Я в шоке.

Его лицо по-прежнему серьезное, но глаза смягчаются.

— У меня есть к тебе предложение.

Мой рот приоткрывается, и брови приподнимаются.

— И?

— Я не буду тебя задерживать, — медленно говорит он, когда мои глаза расширяются, — если ты пообещаешь отработать сто часов общественных работ.

— С чего я вообще должна что-то делать? Я же сказала тебе, я невиновна.

— Или соглашайся или оставь все как есть, Лия. У Харпера есть рапорт. Он хочет, чтобы в понедельник утром ты предстала перед судом. Это небольшой городок, а значит, у меня на самом деле есть немного власти. Я могу помочь тебе, но только если ты будешь играть по моим правилам.

Я киваю, прекрасно все понимая. Я не в том положении, чтобы спорить.

— И это не повлияет на возможность получить лицензию?

— У тебя будет испытательный срок шесть месяцев. Если в течение этого срока ты попадешь в неприятности, любые неприятности, тогда я лично доставлю тебя к окружному прокурору.

Я сглатываю и выдыхаю.

— Я могу это сделать. Всего лишь сто восемьдесят два дня.

— А ты хороша в математике.

— Я много в чем хороша.

Если я не ошибаюсь, дыхание Адама учащается, когда я произношу эти слова. Нет, я, должно быть, ошибаюсь, потому что он быстро поднимается и отходит от меня.

— Моя смена окончена. Я отвезу тебя домой. Присядь на скамейку, пока я переоденусь, — он выходит из комнаты, прежде чем я успеваю что-то сказать.

Я делаю успокаивающий вдох, а затем иду к ближайшему туалету. Я устала, и не могу дождаться, когда попаду в свою комнату и натяну пижаму.

Умывшись и готовая отправиться домой, я сажусь на скамейку и, пока жду Адама, играю с потертыми краями шорт. Когда он возвращается, на нем больше нет кошмара из синтетики. Теперь он в спортивных штанах и обтягивающей футболке, гораздо больше похожий на Адама, которого я знала, когда была ребенком.

Проходя мимо, он протягивает мне мою сумочку, которую у меня забрали, когда я приехала, и кивает подбородком на дверь, давая мне понять, чтобы я следовала за ним. Мы подходим к его личной машине, пикапу, и я забираюсь на пассажирское сиденье.

Когда мы оказываемся на дороге, я ловлю себя на том, что смотрю на него краем глаза. Затем разрешаю себе повернуться и посмотреть получше. Если бы я не знала его, по тому, как его расставлены длинные ноги, одна рука покоится на руле, другая на коробке переключении передач, я бы подумала, что он беззаботный парень. Волосы зачесаны назад, хотя и слегка неопрятные, как и должно быть после двенадцатичасовой смены.

— Тебе жарко? — спрашивает он.

Я моргаю, пытаясь понять его вопрос.

— Нет. Я в порядке, — провожу рукой по волосам

И пытаюсь успокоить нервы. Я нервничаю и чувствую себя не уверенно.

Мужчины не заставляют меня чувствовать себя таким образом. Но вот я здесь, впервые за семь лет сижу рядом с Адамом, и чувствую электричество, пульсирующее между нами.

Что со мной не так? Это Адам. Он - мудак. Он был одним из тех, кто отказался от своей стипендии в Коннектикутском университете, чтобы остаться дома патрулировать улицы. Может быть, это бред из-за недостатка сна. Может, это потому, что он спас меня сегодня вечером. Спас от потери бара, спас меня от...

— Нико, — говорю я.

Голова Адама поворачивается, чтобы посмотреть на меня.

— Спасибо, что защитил меня.

Он снова смотрит на дорогу.

— Угу. Без проблем.

На его лице написано презрение. Преступник явно непростая тема для крутого копа.

— Что он сказал о Брэде ... он в ответе за то, что произошло?

Адам сглатывает и поджимает губы.

— Да.

Я откидываюсь назад и вспоминаю своего первого парня, который зачах очень быстро. Брэд был моим первым поцелуем. Первым свиданием. Моей первой любовью. Мы встречались в течение года, когда однажды он отменил свидание. Сказал, что у него другие планы. Эти планы захватили его жизнь на шесть коротких месяцев, пока его не нашли мертвым.

— Адам, — начинаю говорить я. У меня не было возможности поговорить с ним о Брэде, потому что много лет назад он вычеркнул меня из своей жизни. Вообще-то, я никогда ни с кем не говорю о Брэде. Мои воспоминания хранятся в маленьком укромном местечке в моем сердце.

— Мы на месте, — говорит он, подъезжая к моему дому и нажимая кнопку разблокировки дверей. И при этом не смотрит на меня.

От меня отмахнулись.

Вероятно, он снова стал вести себя как полный придурок. Я отстегиваю ремень безопасности и открываю дверь. Хочу сказать что-то еще, но уже слишком поздно. Мы потеряли то, что у нас было.

Глава 3

Хрум, хрум, причмокивание.

Открываю глаза и вижу картонную фигуру Мэтью Макконахи, смотрящую на меня. На нем джинсы, рубашка, ковбойская шляпа и ухмылка. Эти пронзительно голубые глаза каждый день приветствуют меня вместе с утренним солнцем.

А сегодня добавился еще и звуковой эффект.

Хрум, хрум, причмокивание.

Я поворачиваюсь и вижу своего брата Люка, который сидит в моем кресле, поедая миску с «Cap'n Crunch».

— А почему так рано? — спрашиваю я, потирая глаза.

В этом доме именно я ранняя пташка. Посмотрев на часы, я вижу, что только восемь утра. Я спала всего четыре часа, но чувствую себя странно отдохнувшей.

Люк же, наоборот, выглядит так, будто он все еще в одежде с прошлой ночи.

— Только пришел. Подумал заскочить и посмотреть, как прошла твоя ночь в тюряге, — говорит он с полным ртом «Crunch Berries».

Я падаю на кровать.

— Откуда ты узнал, что меня арестовали?

— Мой друг живет через дорогу от парка. Видел, что тебя увезли на заднем сиденье. Он сказал, твоя машина изуродована, — заявляет Люк, словно это самая захватывающая вещь, которую он когда-либо слышал.

— Приятно знать, что ты безумно сильно волновался обо мне, — скрещиваю руки на груди. — Между прочим, я в порядке.

Люк улыбается и берет огромную порцию хлопьев с ложки. Молоко течет тоненькой струйкой вниз по подбородку.

— Знаю. Только я услышал об этом, позвонил в участок. Они сказали, что тебя освободили, поэтому я пришел домой, чтобы посмотреть, как ты себя чувствуешь. Пока не забыл, твой надзиратель будет здесь в девять, — он хватает мой мобильный телефон со стола.

— Мой кто? — беру телефон и пролистываю сообщения.

— Кто-то написал смс и сказал, что ты должна быть готова в девять для общественных работ. Полагаю, это твоё наказание.

Я падаю обратно на кровать.

— Да, действительно наказание. Все это нелепо. Как только я найду Викторию, то сверну ей шею. Можешь поверить, что она села за руль моей машины, разбила ее и затем сбежала?

— Да, — говорит Люк. Подносит миску ко рту и выпивает оставшееся молоко. Закончив, ставит миску на стол и поворачивается ко мне.

— Если не ты была за рулём, почему тебя арестовали?

— Потому что была идиоткой и стояла у водительской двери. Вот офицер и предположил, что это была я, — машу рукой в воздухе, как бы стирая плохую карму. — Без разницы. Все нормально. Адам был там, и он исправил все и так будет до тех пор, пока я буду выполнять общественные работы. Это фигово, но все будет хорошо. Просто должна продолжать жить, понимаешь?

— Ладно, Макконахи, — Люк смотрит на меня с одним закрытым глазом. — С каких это пор ты дружишь с Адамом? Этот парень - кретин. В прошлом месяце он выписал мне штраф за то, что я ехал со скоростью шестьдесят, вместо пятидесяти пяти.

Я встаю и подхожу к комоду, где вынимаю одежду. Смотрю на свои ногти. Сегодня я собиралась сделать маникюр, а затем пойти в торговый центр. В «Форевер 21» есть действительно симпатичный джинсовый комбинезон. Полагаю, мне просто нужно пойти туда позже.

— Я должна делать то, что он говорит, или же мне предъявят обвинение в вождении в нетрезвом виде, и я не получу свой бар.

Люк свистит сквозь зубы.

— Черт. Мама и папа взбесятся.

Я указываю на него пальцем.

— Знаю. Поэтому им и не надо знать об этом.

Он наклоняет голову, рыжие волосы падают на лицо.

— Ты действительно думаешь, что я им скажу?

— Твоему другу, который живет у парка, лучше держать язык за зубами.

— Ага, не стал бы беспокоиться о нем. У меня слишком много грязи на этого чувака, — Люк встает и подходит ко мне, кладя руку мне на плечо. Каким-то образом ему удалось вырасти выше меня на три добрых дюйма. — Не волнуйся, твой секрет в безопасности со мной. — Он улыбается и добавляет: — При одном условии. Ты убеждаешь маму и папу позволить мне купить мотоцикл.

Я отпихиваю его руку.

— Ты себя угробишь.

— Почти как ты прошлой ночью, — он подмигивает, прекрасно зная, что не я была за рулем. — Где, кстати, твоя машина?

Желудок сжимается. Я и не подумала, что скажу родителям о машине.

— Люк? Лия? Вы встали? Я сделал булочки с корицей, — зовет папа с первого этажа.

— Сейчас будем! — кричу я. Затем поворачиваюсь к Люку. — Хорошо. Сделаю, что смогу, но ничего не могу обещать. Теперь иди в душ, а то от тебя несет. — Кладя руки ему на плечи, я поворачиваю его и выпроваживаю из комнаты.

— Тебе надо поговорить, уголовница. Так что иди первая.

Я закрываю за собой дверь. У меня есть только сорок пять минут, чтобы подготовиться. Отвечаю на смс с неизвестного номера, в котором говориться, что я должна быть готова в девять и спрашиваю, кто он, а затем спрашиваю, куда я отправлюсь.

Пока жду ответа, принимаю душ, одеваюсь и брызгаю на себя кокосовым спреем для тела. Когда растешь в доме с одной полноценной ванной, научишься приводить себя в порядок в мгновение ока.

Надев комбинезон с цветочками и босоножки на платформе, я спускаюсь вниз, и меня поражает аромат папиных самодельных булочек с корицей. Когда я прохожу через гостиную, миленький персидский котенок подходит, чтобы поздороваться. Поднимаю своего мальчика и прижимаю мордочку к своей щеке.

— Привет, Эдди. Хорошо спал ночью?

Он мурлычет, когда другой кошак ластится возле моей лодыжки. Я наклоняюсь, чтобы почесать голову трехцветному коту. Мистер Вудерсон не любит, когда его берут на руки.

Я назвала всех наших кошек в честь героев Мэтью Макконахи. Эти две милашки - Стив Эдисон из «Свадебного переполоха» и Дэвид Вудерсон из «Под кайфом и в смятении». И еще три маленьких парня прячутся где-то.

Моя мама одержима кошками. И под «одержима», я имею в виду, она их преданная фанатка. Я люблю кошек, но Пэм Пейдж с ума от них сходит, если вы понимаете, о чем я.

Дело в том, что кошки занимают половину гостиной. Вы слышали о кошачьем домике? Ну вот, там есть целый мир, посвященный ее пушистым младенчикам, в том числе колесо, чтобы они ежедневно бегали по нему, и семь башенок, чтобы они могли точить когти и играть. Там есть даже кровать для каждой кошки. Возможно, вы думаете, это не такое уж безумство, но над каминной полкой висит коллаж, посвященный каждому коту, который у нас когда-то жил - мертвому и живому.

Единственный человек, кто занимает еще больше места на стенах в этом доме - Люк. Он любимчик, потому что единственный мальчик в семье. Далее, Эмма. Она идеальна. Фотографии ее игры на скрипке с возраста десяти лет развешаны по всему дому. Что касается меня, ну, есть где-то одна или две фотографии. Я не воспринимаю это на свой счет. Я знаю, что они меня любят.

— Утро, солнышко! — говорит папа, когда я вхожу на кухню и ставлю Эдди на пол.

— Утро, Боб.

Да, я зову своих родителей по именам. Не потому что не уважаю их. Все наоборот. Они люди, у которых есть жизнь, а не только статус моих мамы и папы. Думаю, это необходимо признать.

Я хватаю булочку с противни. Она горячая и липкая. Целую его щеку и сажусь за стол.

Мама входит через заднюю дверь, в руке садовые инструменты. На ней солнцезащитный козырек и розовая футболка с кошкой. На ней написано: «Я молюсь за кошатников». Эту я купила для нее на День матери.

Увидев меня, она удивляется.

— Привет, детка. Не знала, что ты дома. Твоей машины нет на подъездной дорожке.

Я набиваю рот обжигающе горячей булочкой и бормочу:

— Я вчера выпила, поэтому попросила Викторию подвезти меня, — одно из моих главных достоинств - неспособность лгать. Рассказать правду? Конечно. Ложь? Никогда.

— Очень ответственно с твоей стороны. Я подвезу тебя позже, чтоб ты забрала машину.

На кухню заходит Люк, только что из душа, на нем чистые баскетбольные шорты и майка.

Я быстро дышу, чтобы охладить ожог на языке.

— Не беспокойся. Сегодня меня подвезет Люк.

Мама хватает стакан, наполняет его молоком и вручает мне.

— Вот держи, милая.

Глядя на молоко, я смотрю на Люка, который держит руки так, словно едет на мотоцикле и газует. Я прищуриваюсь.

— Хорошие новости, — папа тянется через столешницу и протягивает мне бумажку. — Бабушка провела деньги в фонд «Макконахи». У тебя еще сорок штук.

Люк свистит.

— Кто знал, что бабуля была богатенькой?

Мама шикает на Люка.

— Она не была богатенькой. Она просто помогает внучке исполнить мечту.

— Кроме того, — говорит папа, беря нож для чистки овощей, — после того, как Лия выплатит все Полу, это будет прибыльный бизнес.

Все эти разговоры о том, сколько денег уходит на бар, заставляют меня нервничать. Я знаю бухгалтерию этого бара, как свои пять пальцев. Знаю, как долго мне придется раскручивать его, прежде чем я смогу начать получать прибыль. Что не делает все это менее пугающим.

— Возможно, у бабули есть еще несколько баксов, чтобы и мои мечты сбылись, — говорит Люк. И снова смотрит на меня, показывая этот глупый жест мотоциклиста.

Произношу губами «нет».

Подняв брови, Люк поворачивается к папе.

— Ты слышал о ночи Лии?

Папа поднимает взгляд от нарезанной клубники.

— Нет. Произошло что-то интересное?

И тут раздается звонок в дверь, я быстро поднимаюсь.

— Я открою.

Выходя, показываю Люку фигу, а он держит свои запястья так, словно на них наручники, напоминая мне о моей насыщенной ночи.

Я открываю дверь, и неожиданно Люк перестает быть проблемой.

Мои глаза тут же натыкаются на мужское тело, одетое в обтягивающую оранжевую футболку, подчеркивающую мускулистую грудь. На нем джинсы и рабочие ботинки, а когда я смотрю на верхнюю часть его шестифутового тела, на нем солнцезащитные очки, отражающие ошарашенное выражение на моем лице.

— Адам, — понижаю голос до шепота. — Почему ты здесь?

Он опускает подбородок и смотрит на меня из-под солнцезащитных очков.

— У тебя нет машины, а твои общественные работы начинаются в десять.

Я пытаюсь закрыть дверь, чтобы никто не увидел, кто пришел, когда из-за моей спины выходит мама.

— Кто там? О, Адам! Какой сюрприз, — кладет руку на грудь — Все в порядке? Ты здесь не по работе?

Я снова смотрю на Адама, который смотрит на маму с улыбкой.

— Нет, мэм. Я здесь не по работе.

Мама опускает руку.

— Хорошо, тогда, добро пожаловать. Рада тебя видеть. Ты не был здесь с тех пор, как… учился в средней школе?

— Я был в старшем классе, миссис Пейдж, и я здесь, чтобы забрать Лию. Она согласилась добровольно помочь в «Доме для всех душ» вместе со мной.

Подбородок мамы опускается к груди.

— Лия? Моя Лия собирается строить дома?

— Видимо, она ищет, что можно было бы немного исправить, — изменение интонации в его голосе не остается незамеченным.

Я поворачиваюсь к ней и легкомысленно отвечаю:

— Как будто я могла отказаться целый день глазеть на горячих мальчиков-строителей. Просто хочу посмотреть, как они играют со своими молотками.

Она ударяет меня по руке.

— Такая бесстыдница, — поворачиваясь к Адаму, она использует свою руку, чтобы позвать его внутрь.

— Пойдем. Боб сделал булочки с корицей.

Я пытаюсь вмешаться.

— Нет, Адам должен...

— С удовольствием, — говорит он, входя в дом и проходя мимо меня.

Топаю ногой, а затем иду за ними на кухню.

Как только мы заходим, Люк смотрит на Адама и говорит вслух:

— Вот дерьмо, — затем закрывает рот рукой, чтобы скрыть улыбку.

— Привет, Люк. Мистер Пейдж, — Адам такой официальный. Даже слишком официальный для этого дома. Его глубокий голос еле слышен на нашей кухне с желтыми обоями.

Папа практически роняет нож, когда смотрит то на Адама, то на меня, затем обратно на Адама, явно задаваясь вопросом, какого черта он здесь делает.

— Здравствуйте, офицер. Могу я приготовить вам чашку кофе?

— Да, пожалуйста, — Адам садится на стул около кухонного островка. — Сливки, без сахара.

— Да, сэр, — неловко отвечает папа. Даже он немного напуган.

Мама, подняв брови, смотрит на меня, что говорит обо всех ее мыслях, о которых я не хочу думать. Я качаю головой, игнорируя ее. Она явно не понимает намека.

— Итак, Адам, как у тебя дела? Как мама? — спрашивает она.

— У нее все хорошо. Продолжает работать в газовой компании. Осенью Лэндон собирается в колледж, поэтому у нее полно забот, чтобы подготовить все к этому событию.

Не могу поверить, что Лэндон собирается в колледж. Когда я бывала у них, он был малышом с копной каштановых волос и этими резиновыми очками, которые заставляли детей выглядеть так, словно те носили очки для плавания. Он часами играл в гандбол на подъездной дорожке, выдумывая разные глупые игры. Я видела его в городе, но не понимала, сколько ему. Из-за чего мои двадцать три теперь кажутся древним возрастом.

— Мама постоянно спрашивает о Лии, — добавляет Адам.

В животе появляется странный трепет.

— Я дал ей понять, что присматриваю за ней.

Смотрю на Адама, который ведет себя так, словно то, что он сказал, нормально. Люк недоверчиво смотрит на меня из своего угла комнаты.

Папа кивает Адаму и указывает на меня своим ножом.

— Рад, что кто-то присматривает за ней. Она может ввязаться в кучу неприятностей.

— Я не о ней беспокоюсь, — говорит Адам. — А о мужчинах, которые ждут ее за пределами бара. Красивая девушка, идущая к своей машине в три часа ночи, это небезопасно.

— Откуда ты знаешь, когда я заканчиваю? — спрашиваю я.

— Видишь, Лия? — прерывает нас папа. — Я говорил тебе, первое, что мы сделаем, установим видеокамеры на парковке.

Мама снова прижимает руку к груди.

— Никогда и не думала об этом. Ты действительно думаешь, что она в опасности? Боб, нам надо все там проверить.

— Ребята, я в порядке. Я...

— Не волнуйтесь, миссис Пейдж, — говорит Адам, глядя ей прямо в глаза. — Она в безопасности. — Он произносит слова так, будто на всю оставшуюся жизнь может гарантировать мою безопасность.

— Что ж, — говорит папа, протягивая руку Адаму, — приятно знать, что в жизни у Лии есть хороший мужчина.

Я шлепаю себя по лбу. Адам создал у них неправильное впечатление. Его вообще нет в моей жизни. Он просто навязывается ради своего собственного больного удовольствия

Когда Адам с папой пожимают руки, клянусь, папа выглядит так, словно вот-вот заплачет.

Я хватаю Адама за руку и тащу прочь.

— Мы опаздываем, — говорю я, выходя из кухни.

Я иду через гостиную, когда Адам рявкает на меня.

— Сначала тебе надо переодеться.

Поворачиваюсь.

— Что не так с моей одеждой?

— Ты не можешь работать в этих босоножках, и этот наряд слишком милый для стройки.

Смотрю вниз на комбинезон. Слишком милый? Что он думает, я буду сегодня делать?

Не в настроении спорить, я поворачиваюсь и поднимаюсь наверх. Выбираю свою самую короткую пару удобных шорт, обтягивающую футболку и кеды.

Когда дохожу до низа лестницы, он сразу же снова гаркает на меня.

— Переоденься.

— А с этим что не так?

— Ты поранишь ноги.

— Ты меня разыгрываешь?

Адам медленно качает головой.

Поднимаясь по лестнице громко топая ногами, я надеваю пару легинсов капри, которые отлично обтягивают попу. И даже не жду его замечания. Вместо этого иду вниз, мимо него, мои платиновые светлые волосы развиваются в воздухе, и выхожу за дверь.

Его черный пикап «Джи-Эм-Си», с грязью, размазанной по бокам, грубый, типично мужской, мощный и вроде как сексуальный. Я оглядываюсь назад на Адама. Его джинсы чистые, но на них старые пятна краски и на коленке небольшая дырка. Ботинки выглядят так, словно их постоянно носят.

Его внешний вид и вид грузовика, который он водит, далек от образа правильного парня, который разгуливает по улицам в форме и управляет патрульной машиной.

Я сажусь в кабину грузовика и пристегиваюсь. Забравшись внутрь, перед тем, как отъехать, он проверяет зеркала и все слепые зоны.

— Куда мы едем? — спрашиваю я, когда мы поворачиваем на шоссе.

А в ответ грубое молчание от бездушного мужчины на водительском сиденье.

Отлично. Все равно я не хочу с ним разговаривать.

Я наклоняюсь и включаю радио. Адам тянется и выключает его.

— Какого черта? — выкрикиваю я.

— Не люблю слушать музыку, когда за рулем, — отвечает он, глаза на дороге.

— Легко отвлекаешься? Не можешь делать несколько дел одновременно, мистер Крутой Коп: — дразню его, но по его взгляду вижу, что он не любит, когда его дразнят. — Да и ладно, мне нужно наверстать упущенный сон. Разбуди меня, когда мы приедем.

Я откидываюсь на сиденье, поднимаю ноги на приборную панель и закрываю глаза. Мое лицо повернуто к солнцу, лучи светят на меня через окно, когда теплая рука потирает мое бедро, заставляя икры моих ног покрыться мурашками от того, как пальцы проходятся по моей коже. Мои глаза резко открываются. Когда я поднимаю взгляд, Адам качает головой.

— Обувь прочь с приборной панели, — его рука тянет мою ногу, заставляя ее упасть на пол.

Я опускаю другую ногу, а затем снимаю обувь. С самодовольной улыбкой на лице, возвращаю ноги на приборную панель, откидываюсь назад и закрываю глаза.

Кажется, ему нечего сказать о моих ногах в носках на панели, и я не собираюсь открывать глаза, чтобы узнать, беспокоит ли его это.

Глава 4

Может я проспала пять минут, а может и пятьдесят. Когда меня трясут за плечо, я не имею об этом представления.

— Мы на месте, — говорит Адам и вылезает из машины.

Потирая глаза, я широко зеваю, и смотрю в окно. Понятия не имею, где мы, черт возьми, находимся. Все, что я вижу - это открытое поле с тремя домами на разных этапах строительства. Один - фундамент для дома. Следующий - дом с сайдингом и окнами, но нет крыльца или ступенек, чтобы можно было войти. Последний, кажется, почти законченный дом с темной деревянной террасой спереди и белыми колоннами, обрамляющими переднее крыльцо.

Я надеваю кеды и проверяю свое отражение в зеркале козырька. Мои бледно-голубые глаза слегка покраснели от недостатка сна, но, учитывая, что прошлой ночью я спала всего четыре часа, выгляжу я довольно хорошо. Выйдя из машины, я наслаждаюсь долгим потягиванием.

Адам впереди меня идет к дому в центре. Следую за ним и останавливаюсь, когда мы добираемся до рабочего в футболке «Дома для всех душ». Делаю еще один шаг вперед, так что технически оказываюсь перед Адамом.

— Привет, мужик! — парень посылает Адаму восторженную улыбку и протягивает руку.

Они обмениваются одним из этих очень братских рукопожатий, включающих толчки грудью о грудь и похлопывание по спине.

— Вижу, ты привел добровольца, — говорит парень, когда видит меня.

— Это Лия, — Адам кивает на меня. — Ее привлекли к общественным работам. На сто часов.

Парень свистит сквозь зубы.

— Черт. Что ты сделала?

— Я ничего не сделала.

— Выпила и села за руль, — вставляет Адам.

Изо всех сдерживаюсь, чтобы не вцепиться ему в горло.

— Лия, это Тоби Кефлер. Он помогает управлять «Домами для всех душ».

Я все еще зло смотрю на Адама, когда Тоби тянется вперед и говорит:

— Рад познакомиться с тобой, Лия. Неважно, по какой причине, мы рады, что ты здесь.

Несмотря на раздражение, которое ощущаю из-за поведения Адама, я вежливо улыбаюсь Тоби. Он высокий и худой, с лохматыми волосами каштанового цвета и добрым лицом. Он напоминает мне Рори О'Тула, парня, с которым Сьюзен была прошлой ночью.

Качаю головой при мысли о прошлой ночи. Такое чувство, что это было лет десять назад. С тех пор много чего произошло.

— Пойдем, — говорит Адам, говоря мне, но смотря в сторону. Он входит в дом, не потрудившись помочь мне подняться, ступенек-то нет.

Оказавшись внутри, я сразу же чувствую запах опилок. Воздух наполнен крошечными частицами, и слышен громкий звук циркулярной пилы, которую использует парень в углу. Внутренняя сторона стен демонстрирует электрические провода, медные и белые пластиковые трубы, которые необходимо установить.

Я поворачиваюсь и вижу оранжевую футболку Адама, который поднимается по лестнице. Тоже иду вверх по лестнице, и, вместо того, чтобы последовать за ним по коридору, захожу в комнату, заставленную деревянными балками и с большой кучей гипсокартона на полу. Двое парней работают молотками, и я пользуюсь моментом, чтобы оценить прекрасные образцы, размахивающие этими самыми молотками. Я бы не возражала, если бы один из них так упорно потрудился надо мной…

— Кхе-кхе.

Покашливание привлекает мое внимание. Поворачиваю голову к Адаму, который смотрит на меня, подняв брови, выглядывающие из-под солнцезащитных очков.

— Думаю, нам лучше начать в другой комнате.

Прищуриваюсь и поджимаю губы. Вот кайфоломщик.

Мы заходим в соседнюю комнату, вероятно, спальню. Здесь никого нет, только несколько листов гипсокартона. Окна, все еще с ярлыками на стёклах, открыты и впускают утренний ветерок, уносящий запах стройки, который уже начал наполнять мой нос.

Адам на пару минут покидает комнату и возвращается с ящиком с инструментами и черным футляром. Ставя ящик на пол, он приседает, открывает его и протягивает мне шуроповерт. Я нажимаю кнопку включения, и эта штука оживает.

— Поосторожней. Не хочу везти тебя в больницу, — и забирает дрель из моих рук.

Тянусь и снова беру ее.

— Вообще-то я знаю, как пользоваться дрелью.

Он искоса смотрит на меня, когда открывает коробку, чтобы взять пару шурупов.

Хотелось бы, чтобы здесь была музыка или что-то в этом роде. Его равнодушие действительно заставляет меня хотеть болтать о всякой ерунде, а разговор с Адамом о ерунде, просто чтобы заполнить воздух, не то, что я должна делать прямо сейчас.

Он протягивает мне горстку шурупов, а затем подходит к куче гипсокартона. Поднимает лист, словно тот весит унцию, и держит его у стены.

— Я буду держать лист, пока ты будешь его прикручивать. Удостоверься, что ты... эй, подожди, пока я не скажу тебе, где сверлить. Не начинай делать дырки там, где не надо.

Когда мой шуруп в гипсокартоне, начинаю работать над следующим. Я знаю, нужно лишь прикрутить шурупы к стене на расстоянии двенадцати дюймов друг от друга. Игнорируя комментарии Адама, я закручиваю шурупы, пока лист не оказывается надёжно прикрепленным.

Закончив, я поднимаюсь и смотрю ему в глаза.

— Ну и чего глазеешь? Бери другой лист.

Адам смотрит на меня мгновение дольше, чем обычно, прежде чем взять следующий лист. Когда он поднимает его, мы понимаем, что на стене электрическая розетка, поэтому нам придется вырезать для неё отверстие в гипсокартоне.

— У меня нет рулетки. Я скоро вернусь, — Адам прислоняет лист к стене и снова оставляет меня в комнате.

Пользуясь возможностью, я смотрю на свои ногти. Лак облупился. Может, на этот раз стоит накрасить веселенький оранжевый. На ногах, наверное, надо бы сделать то же самое.

Барабаню пальцами по бедру и жду возвращения Адама. Он все не возвращается, поэтому я иду в соседнюю комнату, где работают милые ребята.

Выдав свою самую сладкую улыбку, спрашиваю:

— Мальчики, у вас есть рулетка и нож, которые я могу занять на время?

Более симпатичный тянется к своему ремню с инструментами.

— Можешь взять мои. Только не забудь задержаться и попрощаться, прежде чем уйдёшь.

Он подмигивает мне, я отвечаю тем же, а затем возвращаюсь обратно к своей работе.

В одиночку начинаю измерять стену, затем гипсокартон, отмечая, где мне нужно сделать надрез для розетки. Используя строительный нож, я вырезаю ровный прямоугольник и сдуваю пыль с идеального разреза.

— Что ты делаешь? — голос Адама звучит в комнате.

Я смотрю на него и посылаю ему «какого-черта-ты-думаешь-я-делаю» взгляд.

— Не могла подождать десять минут? — он качает головой и смотрит на меня, словно я маленький ребенок, которого нужно отчитать. — Эти материалы поступили в качестве пожертвования. Ты не можешь портить их, потому что у тебя нет абсолютно никакого терпения, — он отодвигает меня с пути. Затем поднимает лист шириной четыре и длиной восемь футов бросает его на другую сторону комнаты, как если бы это был лист бумаги.

— Зачем ты это сделал? — спрашиваю я, руки на бедрах, нога постукивает в раздражении. — По крайней мере, мог бы посмотреть, что у меня получилось, а не сразу сделал вывод, что я по полной облажалась.

Он громко рычит, а затем направляется к другой стороне комнаты. Поднимает гипсокартон, который, к счастью, все еще цел. Подносит его к стене, и, как я и знала, он идеально подходит. Адам несколько раз моргает, брови нахмурены. Он словно поверить не может, что крошка типа меня может на самом деле сделать что-то полезное.

Вместо того чтобы извиниться или сказать что-то приятное, он поднимает лист и говорит:

— Ладно, давай прикручивать.

Я в шоке открываю рот от того, насколько он груб. Вместо того чтобы встать на колени и прикрутить доску, как он хочет чтоб я сделала, беру рулетку и строительный нож, разворачиваюсь и иду к двери.

— Ты куда? — спрашивает он.

— Найти кого-то другого, с кем можно работать.

— Давай-ка кое-что проясним. Я рискую ради тебя своей задницей. Харпер с радостью привлечет тебя к суду, а я с удовольствием закрою на это глаза.

— Я здесь, разве нет? Я делаю работу. Не знала, что должна не отходить от такого неандертальца, как ты!

— Не думаю, что ты понимаешь, как это работает. Ты - преступница. Я - офицер.

Его слова заставляют меня остановиться, а затем я разворачиваюсь так быстро, что мои волосы попадают мне в щеку.

— Нет, Адам. Ты - козел. А я - дурочка.

И выхожу из комнаты в поисках более благодарного партнера.

*** 

Я провожу утро, работая с командой добровольцев, которые кажутся более чем счастливы от того, что я помогаю им. Мы шпаклюем и обклеиваем гостиную третьего дома, и никто не разговаривает во время работы. Время тянется медленно, но дело сделано.

Я стою на лестнице, растягивая ограждение по стене, когда краем глаза замечаю оранжевый цвет футболки Адама.

— Вот твоя труженица. Она знает, как запачкать руки, — говорит Тоби.

Я не поворачиваюсь, чтобы увидеть выражения лица Адама. Просто продолжаю работать.

— Удивлен, что она все еще здесь. Думал, давно ушла, — его баритон заставляет мой пульс ускориться.

— Ушла? Она была здесь, все утро и надрывала задницу. Без нее мы бы не закончили, — Тоби хлопает Адама по спине и выходит из комнаты. — Пойдемте, время ланча. Лия, ты идешь?

Живот урчит, но идея сидеть там с Адамом не очень-то мне нравится.

— Нет, все нормально. Вы, ребята, идите. Я скоро приду.

— Хорошо. Пошли, парни, давайте сделаем перерыв.

Тоби выходит из комнаты, но рыжая футболка все еще на месте. Он просто стоит там. И я не могу заставить себя оглянуться на него.

Спустя, кажется, вечность, Адам, наконец, уходит, и мои плечи расслабляются. Я вытираю свои инструменты, убираю их, а потом мою руки. И выхожу через заднюю дверь.

В поле стоит большое дерево, идеальное место, чтобы скрыться в тени от дневного солнца. Я сажусь на траву рядом с бархатцами, опираюсь спиной на ствол и закрываю глаза, вспоминая время, когда мы с Адамом были близки.

— Эта попытка тебе не удастся, — в спортивных штанах и футболке без рукавов он прошел мимо дверей раздевалки, которые ведут к баскетбольной площадке в нашей средней школе. Его загорелые руки были видны во всей красе, пока он нес спортивную сумку в одной руке, а рюкзак был перекинут через другую руку.

— Спасибо, капитан Очевидность, — закатив глаза, сказала я с глупой улыбкой. Согнула колени и сделала еще один бросок, но промахнулась. — Почему ты здесь так поздно?

— Практика длилась долго. Я должен был подвезти Нину. Она разозлится, что я поздно, — сказал он со стороны поля.

Я снова взяла баскетбольный мяч и повела его.

— О, верно, твоя девушка, — сказала я, дразня его.

Адам покачал головой на мой неудавшийся бросок. Положил сумку и рюкзак и пошел ко мне.

— Дай, — сказал он с протянутыми руками.

Я бросила ему мяч.

— Для правильного баланса твои ноги должны быть на ширине плеч, а одна нога немного впереди.

Стоя рядом с ним, я подражала его действиям. И видимо сделала что-то не так, потому что он посмотрел на меня, словно я была ребёнком, который сделал первый шаг.

— Вот, давай я тебе покажу, — Адам подвинулся и встал позади меня.

Его длинное худощавое восемнадцатилетнее тело было на одном уровне с моим. Он возвышался надо мной, просто поразив невероятный скачком роста, в мгновение ока превратившись из мальчика в мужчину. Я была не единственной, кто это заметил. Женское население нашей школы было вне себя от радости.

Адам положил руку на мою правую ногу, подвинув ее и показав, как правильно стоять.

— Наклонись и согни ноги для каждого броска. Вот так, — его колени были согнуты позади меня, а руки направляли мои бедра, показывая мне, как я должна двигаться.

Он схватил меня за руки.

— Когда ты делаешь бросок, твоё предплечье и запястье должны быть вытянуты прямо. Теперь посмотрим на цель. Никогда не своди глаз с цели. И бросай.

Держа мяч, я наклонилась и сделала бросок. И попала.

— Я сделала это! — подпрыгнула и развернулась, приземлившись лицом к лицу с Адамом.

Сердце тут же ускорило ритм, кожа запылала. Мы оказались ближе, чем когда-либо.

Посмотрев вверх, я увидела, как его темные глаза смотрят на меня. Мы стояли близко, настолько близко, что я чувствовала его дыхание на своей коже. А моя грудь вздымалась и задевала его.

Адам облизал губы, лишь немного наклонившись вперед. Я приготовилась к прикосновению, когда он неожиданно отступил.

Подхватил мяч с земли и начал водить его вокруг меня.

— Давай, лучшие три из пяти.

— Три из пяти, что? — я стояла неподвижно.

— Ты хочешь играть в баскетбол. Давай поиграем, — он сделал бросок, и получилось идеально. Снова взяв мяч, он опять сделал бросок.

— Я не хочу играть. Меня вынудили. Мистер Руггерс сделал это для меня неотъемлемым требованием в спортзале. Мне нужно выучить правила игры, иначе я провалюсь.

— Баскетбол - требование твоего учителя? — сказал Адам шокировано. Слишком шокировано.

Очевидно, он думал, что я недостаточно сильна, чтобы заниматься спортом.

Я положила руки на бёдра.

— К твоему сведению, я люблю баскетбол.

— Нет, это не так. Тебе нравится танцевать. Тебе следует разучивать импрессионистские движения с миссис Лауэр.

Он был прав. Так мне и следовало сделать.

— Там нет мест. И лично я думаю, что мистер Руггерс просто наказывает меня за перепалку, которую я устроила на чемпионате по баскетболу в прошлом году.

Смеясь, Адам откинулся назад.

— О, да. Вероятно, так и есть. Ты заставила весь стадион встать на ноги и скандировать: «Вой за фол», - качая головой и улыбаясь, он сказал: — Ты послужила причиной колоссальной драки. Им пришлось прекратить игру, чтобы оттащить игроков.

Я посмотрела вниз, переминаясь с ноги на ногу.

— Ладно, это был не лучший мой момент. Сью сказала, что это был нелепый крик, и я немного увлеклась. Я не хотела никакой драки.

Адам провел мяч между ног и по кругу.

— Хотя ты была права. Судья пропустил свисток. Я был одним из тех, кто скандировал вместе с тобой.

— Не важно. Теперь я должна делать упражнения, изучать разные броски и играть, чтобы сдать предмет.

— Почему здесь нет твоего парня, чтобы научить тебя?

— Брэду позвонили и он уехал. Не знаю, куда.

— Он просто оставил тебя здесь? — Адам сделал очередной бросок, и мяч попал в корзину. — Пойдем, я научу тебя.

Я внимательно посмотрела на него.

— Ты собираешься учить меня играть в баскетбол? Сейчас? А как же Нина?

Адам пожал плечами.

— Она может подождать. Теперь иди сюда и покажи, что умеешь.

Мы играли почти каждый день на протяжении пяти месяцев. Когда погода была хорошей, мы перемещались на школьный двор, а затем начали встречаться на подъездной дорожке. Мы проводили эти вечера, говоря обо всем: школе, друзьях, кино, жизни. Он готовился к учебе и собирался в университет, чтобы стать архитектором. Я был просто наивной десятиклассницей, все больше и больше впадающей в одержимость Мэтью Макконахи. Мы смеялись и играли, но в основном, просто разговаривали.

Легкий ветерок сдувает волосы с моего лица. После утра, проведённого за физическим трудом, он ощущается приятно. Я собираюсь подремать, но тут ветер исчезает.

Открываю глаза и вижу перед собой ноги в джинсах, блокирующие мой ветерок. Я смотрю вверх, и вижу возвышающегося надо мной Адама, держащего в одной руке два коричневых бумажных пакета, а в другой - две колы. Он протягивает руку с пакетами.

Я не шевелюсь и не говорю ни слова.

Он поднимает голову к солнцу и делает глубокий вдох. Когда смотрит снова вниз, то закрывает глаза, качает головой, а затем садится на землю рядом со мной.

Кладет пакет мне на колени и ставит колу около моего бедра. Начинает открывать свой пакет, вынимая абрикос, сэндвич и печенье.

Смотрю в свой пакет и вижу, что у меня то же самое.

— Это что-то типа предложения мира? — спрашиваю я.

Адам кусает сэндвич.

Я открываю свой пакет и начинаю с печенья.

— Кто приготовил эти ланчи?

С полным ртом, он отвечает:

— Я.

Удивившись, я поворачиваю к нему голову.

— Ты приготовил ланч для всей команды?

— Нет, — открывает свой лимонад и делает глоток. — Ты все еще сперва ешь свой десерт?

— Да, — отвечаю я. Затем проглатываю печенье. — Подожди, что ты имеешь в виду под «все ещё»?

Уголок его губ едва поднимается, словно он что-то вспоминает.

— Когда ты приходила ко мне домой, перед ужином ты всегда просила кусок пирога. Помню, как моя мама говорила, что это испортит тебе аппетит, и твой ответ был: «Что, если я подавлюсь и умру во время обеда? Вы действительно хотите, чтобы я умерла, не съев десерт в свой последний день жизни?»

Адам посмеивается. Я же шокирована тем, что он это помнит. Не думала, что Адам помнит хоть что-то о тех днях.

Когда он оглядывается на меня, улыбки на губах уже нет. Может быть, это потому, что я смотрю на него с самым смущенным выражением.

Отмахиваюсь от странности момента и говорю:

— Ну, знаешь, ветка этого дерева может упасть мне на голову и вырубить меня. Ты действительно хочешь, чтобы я умерла, не уничтожив это вкусное печенье?

Адам смотрит на поле и говорит:

— Нет. Нам этого не хотелось бы.

Мы сидим в тишине и едим свою еду. Наши ноги вытянуты вперед, и ветерок снова играет в ветвях деревьев.

— Отстойно, да? — я первая нарушаю тишину, говоря это. — Тебе пришлось отказаться от планов, чтобы нянчиться со мной?

— Нет. Я, так или иначе, был бы здесь.

Поднимаю брови.

— Ты часто помогаешь здесь?

— Три раза в неделю. Четыре дня работаю, и три других провожу здесь, — он говорит это небрежно, словно каждый двадцатипятилетний парень отказывается от отдыха, чтобы в жару строить дома для людей, с которыми не знаком. — Если хочешь прийти во вторник, успеешь отработать еще несколько часов до ночной смены.

У меня много вопросов, но не знаю, какой хочу задать первым.

Мне не выпадает шанс спросить что-то, потому что Адам открывает рот и говорит:

— Я так понимаю, Боб Пейдж научил своих детей, как обращаться с инструментами?

Я смеюсь от нелепости его комментария.

— Мой папа? Как использовать инструменты? Если под инструментами ты имеешь в виду миксер «Китчем Аид», тогда да, он научил нас всему, что мы знаем. Если ты о молотке и дрели, то ответ - нет.

Он смотрит на мои руки, держащие сэндвич с ветчиной.

— Кто тебя научил?

— Что? Думаешь, девушка с такой отличной попкой, как у меня, которая делает лучший «Лонг-Айленд» в городе, не может повесить что-то на стену?

Он пожимает плечами.

— Типа того. Ага.

Качаю головой на его предположение. Я должна повести себя, как стерва, и начать спорить с ним, но вместо этого говорю ему истинную правду:

— Знаешь, как мальчики записываются на факультатив по танцам в школе, чтобы знакомиться с девушками? Ну, я записалась на труд, чтобы познакомиться с мальчиками.

Адам издаёт низкий смешок, но я не могу сказать, он смеётся надо мной или действительно думает, что то, что я сказала, смешно.

— И чем все закончилось?

— Там я познакомилась с Брэдом.

Упоминание его мертвого лучшего друга изменяет ауру вокруг него. Легкий смех в голосе пропадает, как и беззаботное выражение на лице. Теперь у него серьёзный взгляд.

— Точно. Я забыл, — стена, которую он временно опустил, снова поднимается.

Кусаю сэндвич и жую. Глотаю и продолжаю:

— Оказывается, мне нравится работать руками. Существует много вещей, на которые я способна, и никто даже и не подозревает об этом.

Мускулы на его предплечьях напрягаются и расслабляются. Рот открывается и едва закрывается. Для мужчины, чье каждое движение продумано и заранее просчитано, ему, похоже, трудно решить, что он хочет сделать в этот момент.

— Лия, по поводу того, что ты сказала раньше, — на мгновение он прерывается. Эти темные глаза смотрят на меня так же, как прошлой ночью. — Я козел. Но ты - не дурочка.

Не ожидая своего рода извинения, я просто смотрю на него и жду остальную часть - часть, где он отчитывает меня или говорит что-то унизительное о моей карьере, моем баре, моем наряде, моей личности.

Вместо этого, он молчит.

В тишине я принимаю его слова за то, чем они и являются, и мы заканчиваем наш обед, сидя под деревом. Когда приходит время вернуться назад, я знаю, что должна что-то сказать. Он собирается идти к дому, когда я кладу руку на его предплечье и тяну его назад.

Он поворачивается ко мне, и мне вдруг становится неловко.

Я никогда не терялась, но есть что-то в том, как его рука застыла под подушечками моих пальцев, и как его плечи поднимаются без выдоха, заставляет меня замереть. Я ни издаю не звука.

Адам смотрит на мою руку на его руке и на мою кожу, соприкасающуюся с его кожей. Его лицо хмурится, и я умираю от желания узнать, о чем он думает.

Но я этого никогда не узнаю, потому что он вырывается.

— Не трогай меня, — говорит он.

А я стою и смотрю на его спину, когда он уходит прочь.

Глава 5

— Что за кретин, — говорит Сьюзен, сидя на перевернутом ящике на складе в «Необъезженном жеребце».

— А я о чем, — я считаю ящики «Абсолюта».

Комната маленькая и без окон, с металлическими полками. Она определённо известна, как комната с алкоголем, здесь мы держим выпивку. Под баром есть комната, где хранится пиво, а все для еды находится в задней части, возле кухни.

— Тебя арестовали, а он приходит и заключает с тобой сделку, чтобы вытащить из неприятностей?

Я отмечаю количество коробок на бумаге передо мной.

— Похоже, он даже слушал меня, когда я сказала, что не я была за рулем чертовой машины, — поднимаю взгляд от планшета и перехожу к «Грей гус».

— Ну, этот другой офицер, конечно же, должен был выслушать тебя, но как ужасный Адам Рейнгольд посмел вести себя, как какой-то рыцарь в сияющих доспехах, спасая твою задницу и твои мечты о владении баром.

Драматичность в ее речи заставляет меня прерваться, когда я поворачиваю голову.

Указываю на неё ручкой.

— Очень остроумно.

Она толкает очки вверх по тонкому носу и пожимает плечом.

— И мы даже не упомянули, что он спас тебя от нападения Нико.

— Спас? Да начнём с того, что я вообще не должна была там находиться. Я могла бы предъявить городу иск за такое.

— А почему не предъявила?

— Потому что... — пытаюсь думать о причине. Не придумав ни одной, топаю ногой от разочарования и бросаю на неё раздраженный взгляд. — Да иди ты.

Сьюзен смеется, ее блестящая розовая помада расползается в широкую усмешку.

— Несмотря на то, что Адам в какой-то степени придурок, он должен знать тебя. Твоя репутация идет впереди тебя. Черт, ты заставляла меня подвозить каких-то слишком подвыпивших девушек, о которых беспокоилась, потому что сама была занята и не могла уйти с работы.

Я качаю головой. Глаза сосредоточены на шнурках кед.

— Не думаю, что он обращает на это внимание.

— Да, полагаю, так и есть, — говорит она.

В комнате тишина, пока я перехожу к бутылкам с ромом и делаю заметки на планшете.

— Ты никогда не говоришь о Брэде.

Моя ручка останавливается на бумаге.

— О чем тут говорить?

— О многом. Чудесно, что вы с Адамом работаете вместе. Думаю, тебе необходимо все прояснить с ним по этому вопросу.

— Ты хочешь, чтобы мы поговорили о том, как у кого-то, с кем мы были невероятно близки, была героиновая зависимость, а мы были настолько чертовски слепы, что он умер вскоре после того, как все это началось? — я закрываю глаза и сильно прикусываю щеку изнутри. — Кстати, ты знала, что Виктория принимала наркотики?

Руки Сьюзен быстро поднимаются в защитном жесте.

— Никак нет, — она издаёт недоверчивый смешок. — И с вечера субботы никто ничего не слышал о ней. Я поспрашивала. Вчера она написала несколько хаотичных постов о своих новых леггинсах, поэтому я знаю, что она жива. А вот где она, вопрос.

Этот городишка катится прямиком в ад.

Эмма сказала, что никогда не вернётся. Она хочет жить в городе, в любом городе. Сидар-Ридж слишком маловат для неё.

Папа всегда говорит ей: Большой город, большие проблемы.

Для маленьких городов проблемы не меньше. Наши, похоже, усиливаются под микроскопом, куда мы помещаем каждого. Брэд умер семь лет назад, и мы все ещё тут, пытаемся убрать плохое. Кажется, это не работает.

— Не думаешь, что Виктория приняла дозу в моем баре? — спрашиваю я, как только мысль неожиданно появляется у меня в голове.

Сьюзен секунду размышляет об этом.

— Я не видела, чтоб она выходила.

Ударяю полку перед собой, заставляя ее качнуться, и провожу рукой по лицу. Если кто-то продаёт наркотики в моем баре, у меня будут огромные проблемы, и не я одна заплачу за это.

Тряся ногами, а затем руками, я танцую танец шимми в стиле Макконахи и сбрасываю плохие флюиды. Знание проблемы - самое главное в битве. У меня будет Джус и Рон, наш другой вышибала, чтобы проверять всех, кто приходит. Персонал будет настороже. Я поговорю с Полом и узнаю, что еще мы можем сделать.

— Давай поговорим о чём-нибудь другом. Как прошла твоя ночь с Рори?

Она краснеет, но пытается контролировать себя и беспечно выдаёт:

— Было клево.

Я киваю и остаюсь равнодушной к ее ответу, пока подсчитываю бутылки «Бакарди».

— Звучит хорошо. Значит, ты не собираешься дать ему еще одну попытку, верно?

— Я этого не говорила.

Не могу не улыбнуться. Сьюзен ведёт себя ужасно, когда западает на парня. Она думает, если произнесет это вслух, то все сглазит.

— А что насчёт тебя? — спрашивает она. — Готова дать кому-нибудь шанс?

— Нет, — отвечаю я, растягивая слово. Отмечаю в записях, что нам нужно больше «Капитан Морган».

Она вытягивает ноги. Ее черные конверсы почти достигают моих ног.

— Я таких вертихвосток как ты, ещё не видела.

— В этом даже нет смысла.

Перебросив кудри через плечо, она произносит:

— Конечно, есть. Ты самая большая дразнилка в мире. Ты сексуальна и вызывающе одеваешься, но, как только парень подходит, ты отказываешь ему и проявляешь равнодушие.

Опускаю планшет.

— Я могу быть немного вызывающей, но это лишь манера поведения. Однако ж, для записи, я очень сексуальна, — подчеркиваю это, указывая на своё тело сверху вниз. — Может быть, если бы ко мне подошел парень, который произнес бы не только «хей, детка», я бы заинтересовалась. Знаешь, я хочу чизбургер.

— Я не знаю, но уверена, ты меня просветишь.

— Человек, который изобрел гамбургер, был умным. Человек, который изобрел чизбургер...

— Был гением, — заканчивает она за меня. — Не думаю, что Макконахи имел в виду свою личную жизнь, когда говорил это.

— Мне не нужен просто какой-то парень. Я хочу мужчину. Мужчину, который выделяется в толпе. Ему все равно, что думают другие, и он не боится смеяться или плакать. И он дерзкий. Может быть, даже немного опасный.

— Твой чизбургер?

— Мой чизбургер, — мечтательно вздыхаю. — Не важно. Нет у меня времени на отношения.

— Это ведь ещё не «У Макконахи».

— Осталась всего лишь пара недель. Этот бар - любовь всей моей жизни, так что прямо сейчас в ней нет места для парня.

— Печально.

— Это называется обязательства.

— Ты должна взять обязательство уделить немного времени этим корням, — используя указательный палец, она делает круговое движение в направлении моей макушки. — У тебя что-то типа омбре, хотя ты его и не делала.

— Омбре все ещё в моде, верно? Некоторые платят большие деньги, чтобы специально иметь темные корни и осветлённые концы.

Она закатывает глаза.

— У тебя есть ещё немного времени, пока ты из шикарной превратишься в убогую.

Я поднимаю парочку прядей и смотрю на свои секущиеся кончики.

— С деньгами сейчас туго.

— Хорошо, что твоя лучшая подруга - парикмахер, — она имеет в виду себя. Сьюзен работает в салоне на Мэйн-стрит. — Мы должны освежить их. И побыстрей.

— Что мы освежаем? — в двери появляется фигура и слышится мужской голос, заставляющий нас подпрыгнуть.

Я хватаюсь за сердце, а потом ударяю брата в грудь.

— Хватит нас пугать!

Люк потирает грудь.

— Черт, женщина, не очень-то любезный способ поприветствовать своего кавалера.

Сьюзен поднимается с ящика.

— Ты не выходишь ни с кем в городе, но встречаешься с братом?

У Люка на лице написано отвращение, и я закатываю глаза на ее слова.

— Младший братик ведёт меня на обед.

Сьюзен складывает руки на груди.

— Правда? И куда?

Я поворачиваюсь к Люку.

— Да, куда мы идем?

Он прислоняется к дверной раме и улыбается.

— Это действительно самое замечательное место в городе. Подают потрясающие крылышки, и мы можем наблюдать за игрой, сидя за столом, пока нам подают бесплатное пиво.

Мои плечи опускаются.

— Мы едим здесь, правда что ли?

— С чего бы нам идти куда-то и тратить деньги, когда у тебя в распоряжении практически весь бар? — спрашивает он.

— Лишь то, что я работаю здесь, не значит, что ты можешь есть и пить все, что есть на складе.

Люк чертов Пэк-Мен. Парень приведет меня к банкротству до того, как я успею подписать новый контракт.

— Да, да, конечно, — говорит он, отступая и идя в бар.

Сегодня понедельник, так что здесь относительно тихо для обеденной толпы. У нас много событий во время футбольного сезона, но не так много летом. Кэндис, наш другой бармен, стоит за стойкой, и Норин вытирает стойку. Сегодня, в понедельник вечером, место будет забито. Такое только летом, когда толпы студентов приезжают домой.

Стоя за стойкой, я наливаю две колы из автомата. Когда передаю их Люку, на его лице написано разочарование.

— Серьезно? — говорит он.

— Тебе нет двадцати одного, — говорю я. Затем обхожу стойку, чтобы сесть рядом с ним.

Он склоняет голову. Я сочувственно похлопываю его по плечу и делаю глоток лимонада. Только собираюсь спросить его, сколько крылышек он хочет, чтоб я заказала, как сквозь витрину бара виднеются характерные синие огни полицейской машины.

Мы поворачиваем шеи, чтобы посмотреть наружу. Темные волосы и командная поза - первое, что отмечает мой мозг. Адам выходит из своей патрульной машины и подходит к белой «Альтиме», которая только что припарковалась на парковочное место возле входной двери. Кимберли, девушка, которую он опрашивал в баре в минувшие выходные, выходит из «Альтимы». Какое-то время оба стоят и разговаривают. Я удивлена, увидев его в форме. Думала, сегодня у него выходной.

В субботу ей, казалось, было неудобно разговаривать с ним, когда он расспрашивал ее с фотографией в руке. Сегодня она выглядит благодарной, на ее лице почти написано облегчение от встречи с ним. И она улыбается ему.

Почему она улыбается? Он не заставляет девушек улыбаться. Он должен делать их раздраженными, безумными, грустными... что угодно, но не улыбающимися.

— Похоже, твой надзиратель нашел себе новую подопечную, — говорит Люк.

Я пинаю его в лодыжку.

Он потирает ногу.

— А это за что?

Сьюзен подходит к нам и садится по другую сторону от меня.

— На что это вы, ребятки, смотрите?

Люк говорит через плечо.

— Парень Лии на улице.

Сьюзен поправляет очки, вставая, чтобы посмотреть.

— Похоже, он перешел к новой правонарушительнице.

Люк поворачивается.

— Я это и сказал. Почему ты не пинаешь Сьюз?

Через плечо я ударяю бумажной оберткой от трубочки Сьюзен.

— Да, вы оба выдали одну и ту же плохую шутку.

Кимберли наклоняется вперед и обнимает Адама, который просто стоит там, вытянув руки. Она отступает и машет, когда Адам возвращается к своей машине и забирается на водительское сиденье. Теперь она идет в бар, а Люк, Сьюзен и я смотрим, как она садится рядом. Сев на табурет, Кимберли поднимает глаза и видит, как мы трое пялимся на нее.

— Привет, ребята, — машет она нам.

Сьюзен и Люк усаживаются по-другому, ведя себя так, словно они совсем не шпионили.

— Все в порядке между тобой и хорошим офицером? — спрашиваю я, указывая подбородком на машину Адама, отъезжающую от бара.

— Ага, — говорит она, голос усталый. — В выходные кое-что произошло, и это было немного близко к дому.

— Видела, как ты разговаривала с ним в субботу, — говорю я.

Я знаю обо всем, что происходит в этом городе. Ни для кого не удивительно, что я задаю так много вопросов.

Сьюзен вздыхает и спрашивает:

— Здесь хоть что-то случается без твоего ведома?

Я ухмыляюсь.

— Неа.

Кимберли начинает рассказывать.

— Адам пришел сюда, ища того мальчугана, с которым я работаю в гастрономе. Его родители сказали, что он не вернулся домой. Я вспомнила, как парнишка сказал мне, что едет в дом в Пьемонте. Он даже упомянул имя друга, поэтому я рассказала об этом Адаму. Оказывается, Адам знал этот дом, и когда добрался туда, у парня была передозировка. Если бы Адам не появился, мальчишка, наверняка бы, умер.

Сьюзен ахает.

— Это невероятно.

— Откуда Адам узнал о доме? — вставляет Люк.

Кимберли отвечает.

— Видимо парень, которого я упомянула, известный дилер.

Воспоминание о том, как Адам вошел через двери полицейского участка с преступником в наручниках перед ним, всплывает у меня в голове.

— Нико Мартинес, — шепчу я.

— Ты его знаешь? — спрашивает Кимберли, кладя руку на сердце. — Похоже, сегодня они произвели второй арест. Он сказал, девушку нашли без сознания. Они никогда бы не добрались до нее, если бы не арест Нико.

Я моргаю от воспоминаний, как уголовник загнал меня в угол - его руки на мне, запах затхлых сигарет в его дыхании, и его колено, раздвигающее мои бедра - когда он медленно придвигался ближе.

Смотрю на Сьюзен, которая знает все о моей субботней ночи.

Она понимающе хмурится.

— Похоже, ты не единственная, кого Адам спас в ту ночь.

Глава 6

Сегодня вторник, и Адам стоит на моем переднем крыльце в девять утра. Лишь чуть-чуть приоткрываю дверь, надеясь, что мы сможем уехать без того, чтоб мои родители предложили ему зайти. Поскольку летом мой отец не преподает, он уже по локти в сахаре и тесте.

— Я сама могу поехать за рулем, — шиплю на него.

— И за рулем чего?

— Адам, это ты? — слышен голос мамы из кухни.

— Извини, Пэм. Мы опаздываем. Увидимся позже, — кричу через плечо и выхожу за дверь.

Сбегая по ступенькам веранды, я подхожу прямо к машине и пытаюсь убраться, прежде чем моя мама попытается заманить его папиным цитрусовым хлебом.

Я уже на тротуаре, когда понимаю, что Адам не идет за мной. Он стоит на одной из передних ступенек.

Наклоняюсь, вытягивая руки и спрашиваю:

— Что? Хочешь провести еще одно утро, притворяясь перед моими родителями, что ты мой парень?

Он стоит там, словно пребывая в замешательстве от того, почему я не хочу, чтобы он вошел в дом. Нет улыбки или хмурого взгляда. Даже намека на какое-то выражение. Просто озадаченная пустота.

Делаю движение рукой, призывая его спуститься по дорожке и сесть в грузовик. Спустя пару мгновений, до него доходит, и он идет ко мне. Каждый шаг агрессивный и четкий, когда он шагает по дорожке, направляясь прямо ко мне. На секунду я думаю, что он собирается открыть пассажирскую дверь. Вместо этого он подходит ближе.

Близко.

Очень близко.

Его движения замедляются до болезненно неспешных. Твердое тело находится всего в нескольких дюймах от моего. И тут я меняю свое мнение и думаю, что, возможно, он впечатается прямо в меня.

На улице уже тепло, но его кожа излучает жар, который намного теплее, чем утреннее солнце. Мое тело замирает и меня пронзает электричество. Я чувствую пульсацию от головы до кончиков пальцев, когда его рот приближается, находясь всего в нескольких сантиметрах от моего.

Его рот. Черт, этот рот. Губы поджаты и напряжены, и если на вкус его губы такие же потрясающие, как и на вид, тогда я не прочь согрешить.

Его голова отклоняется в сторону, и тело наклоняется, приближаясь к моему. Рука скользит вокруг моего тела, он наклоняется и слышен щелчок. Другой рукой он отодвигает меня в сторону, а затем открывает пассажирскую дверь.

Ага, он просто открывает для меня дверь.

Громко сглатываю и приглаживаю волосы. Да я и не хотела, чтобы он поцеловал меня. Просто думала, он собирался. Имею в виду, в моих голубых штанах для йоги моя попа выглядит просто невероятно.

Я потираю висок, размышляя, что, черт возьми, это такое было.

— Если они думают, что я твой парень, не хочется, чтоб они считали, что я не открыл бы тебе дверь, — он поворачивается и машет в сторону переднего окна.

Угу, там стоит Пэм Пейдж и машет Адаму в ответ.

Адам стоит с открытой для меня дверью, ожидая, когда я сяду. Заползаю в машину, убедившись, что он получил отличный вид на мою попу. Садясь, пристегиваю ремень безопасности и немного регулирую его так, чтобы он оказался чуть ниже моих девочек, немного приподнимая их. Хлопая ресницами, жду, когда он закроет дверь, словно он мой шофер.

Адам обходит машину и садится на своё сиденье. Моя дверь все ещё открыта, так что я наклоняюсь и с гневом закрываю ее.

Откидываясь на спинку сиденья, скрещиваю руки и смотрю на него. На нем снова рабочие джинсы, поношенные и со светлыми пятнами краски. На его ногах снова рабочие ботинки, а футболка сегодня белая. Он надевает солнечные очки и включает поворотник, прежде чем отъехать от обочины. Как мужчина, который выглядит настолько аппетитно, может вести себя, как идиот, когда я рядом.

Я закрываю глаза и в тишине предаюсь мечтам во время долгой поездки к черту на кулички.

Когда мы добираемся до дома, я разыскиваю Тоби и спрашиваю, где я нужна. Он вопросительно смотрит на Адама, который просто кивает подбородком.

— Привет, Лия. Ты можешь работать с Тимом и Гэри. Сегодня им может понадобиться дополнительная помощь, — Тоби идет к двум симпатичным мальчикам, которые в последний раз одолжили мне рулетку.

С улыбкой на лице я начинаю идти к ним. Делаю лишь несколько шагов, когда мозолистая ладонь хватает меня за руку и тащит назад.

— Сегодня она со мной. Это общественные работы, а не вечеринка, — глубокий грубый голос Адама слышится позади.

У Тоби на лице смущение, но он лишь пожимает плечами. Смотрит на свой планшет и говорит:

— Окей, сегодня утром вы занимаетесь ошкуриванием. Начинайте в спальне и двигайтесь вниз. В трейлере есть маски.

Я иду внутрь и оставляю Адама смотреть, как моя обтянутая голубым пятая точка уходит и поднимается по лестнице. Хватаю блок и начинаю шлифовать стены, когда вижу, как у меня на лице оказывается белая конусовидная маска. Я поворачиваюсь к Адаму, стоящему с очень серьёзным лицом.

— Я такое не одену, — отказываюсь я от оскорбительной штуковины.

Он снова пихает ее мне в лицо.

— Ты ее оденешь.

Отталкиваю его руку.

— Фу. Убери от меня эту уродливую вещь.

Подходя ближе, Адам теперь оказывается очень близко, глядя на меня вниз сосредоточенными и полный решимости глазами.

— Пыль может засорить твои легкие, что может привести к заболеваниям дыхательных путей и раку легких.

Я кладу руку на бедро и наклоняю голову в сторону.

— Немного излишне драматично, ты так не считаешь?

Его грудь двигается и лишь немного толкает мою. Он наклоняет подбородок и глаза к моей груди, и с рычанием произносит:

— Я не хочу, чтоб ты заболела.

Быстро вздыхаю. Волоски на затылке шевелятся.

— Отлично. Я надену это дурацкую штуковину.

Дрожащей рукой хватаю у него маску, но он забирает ее обратно.

Оттягивая резинку, Адам медленно помещает маску мне на голову. Пальцы задевают мою щеку, когда он опускает ее поверх моего носа и рта. Вытаскивает мой конский хвост из-под резинки и позволяет ему упасть. Выбившиеся волосы, должно быть, вырвались из плена, потому что он заправляет их за ухо.

Когда маска на месте, я парирую:

— А как насчет тебя?

— Мне она не нужна.

Я топаю ногой.

— А почему я должна носить эту страшную штуку?

— Потому что до меня мне нет дела, — Адам оборачивается, хватает шлифовальную колодку и возвращается к работе.

— А мне, может, есть, — добавляю я, когда бросаю ему маску.

Его спина прямая, мышцы напряжены, что видно через футболку, когда он глубоко вздыхает и тянется за ней. Хватает маску с земли и натягивает на лицо.

Мы проводим утро, работая молча. Он остается на другой стороне комнаты. Я держусь своей стороны. Он не комментирует, что я делаю, или как я это делаю. Не пытается меня поправлять, и не пытается переделать то, что я уже сделала.

Время от времени я поворачиваю голову и мельком смотрю на него. Когда его руки работают, выполняя круговые движения, трицепс напрягается под гладкой загорелой кожей.

По мере приближения к полудню, жара становится невыносимой. Поскольку мы шлифуем, нам не выдали вентилятор, он бы просто раздул пыль повсюду.

Я натягиваю футболку и дую на грудь.

— Здесь безумно жарко. Я едва могу дышать.

Мои волосы завязаны в милый конский хвост, но выбившиеся волосинки прилипли к шее. Знаю, Адам сказал, что я должна одеться так, чтобы не поцарапаться, но вряд ли это случится во время шлифовки. Решая, что его правила глупы, я снимаю футболку и отбрасываю ее в сторону. Теперь на мне простой спортивный лифчик черного цвета. И я все еще потная. Но, по крайней мере, теперь моя футболка не липнет к подмышкам.

Я оглядываюсь назад. Адам присел на пол, держа блок в руке, голова повёрнута в мою сторону, и он смотрит на меня. Его глаза слегка расширяются, когда он видит мою грудь, выглядывающую из верха лифчика.

— На мне твоя идиотская маска. Ты не можешь заставить меня надеть футболку.

Он моргает и смотрит вниз, внезапно очарованный кучей пыли, образовавшейся около ботинка.

— Я ничего не сказал.

— Ну да, — я отступаю, а потом возвращаюсь к стене, — у тебя на лице все написано.

*** 

Когда время приближается к обеду, я одеваю футболку, и мы идём вниз. Адам вручает мне пакет с обедом и затем уходит, чтобы поговорить с Тоби.

Я хватаю воду из кулера и сажусь на один из складных столиков. Открыв пакет, я вижу, что он собрал мне сэндвич с арахисовым маслом и желе, банан и шоколад Hershey’s Kiss. В обеде есть что-то странно очаровательное, словно он сделал его для своего ребенка. Тем не менее, есть в этом и нечто раздражающе-снисходительное.

Я открываю шоколад и бросаю его в рот. Металл стула под моей попой горячий, а стол стоит на солнце. Помещаю бутылку воды между своими девочками, и позволяю ледяному пластику охладить кожу.

— Что ты делаешь? — спрашивает Адам, беря стул на противоположной стороне стола и садясь. Он тянется к своему пакету и достаёт сэндвич.

— Защищаюсь от рака груди, — саркастично отвечаю я. — На что похоже то, что я делаю?

Он держит свой, теперь уже развёрнутый, сэндвич в воздухе.

— Выглядит так, словно ты пытаешься привлечь к себе внимание.

Поднимаю обёртку от шоколада и бросаю в него. Она попадает в висок, но он продолжает жевать свой чертов сэндвич.

Если он хочет, чтоб я показала ему, как обращать на себя внимание, я покажу, как это делается. Беру со стола банан и держу его около лица, всего в нескольких дюймах. Медленно, провожу рукой вверх по фрукту, вниз и обратно. Мой взгляд неторопливо оглядывает площадку, словно показательное выступление с нежным поглаживанием банана совершенно нормально.

Адам с раздражением бросает свой сэндвич.

— А теперь ты что делаешь?

Положив руку на грудь, я смотрю на него с самым серьезным, но смущенным лицом, которое могу изобразить.

— Проверяю на твердость. Не хочу впустую тратить банан, если не собираюсь его есть, — посылаю ему «будто ты сам не понимаешь» взгляд, переворачиваю банан и сжимаю кончик, чтобы открыть его.

— Ты неправильно открываешь банан, — говорит он, указывая на меня пальцем.

Кладу локоть на стол и поучаю его:

— К твоему сведению, это ты открываешь неправильно свои бананы. Обезьяны делают именно так. И поскольку для них это основной источник питания, думаю, они знают, что делают.

— Они так же едят жуков и дерьмо. Ты и это хочешь есть?

Я втягиваю щёки и раздраженно хмыкаю.

— Замолчи, — машу на него. — Пойди, арестуй кого-нибудь или ещё что.

— Уже был там, сделал это, — говорит он с ухмылкой, демонстрируя прекрасные белые зубы, которые приобрел, годами нося брекеты в средней школе. И возвращается к своему сэндвичу с арахисовым маслом и джемом.

Прищуриваясь, смотрю на него. Он такой самодовольной, что так и хочется ударить.

Снова сосредотачиваюсь на банане и очищаю его наполовину, позволяя белому блестящему кончику плода сиять на полуденной жаре. Высовываю язык и провожу по ободку, несколько раз обводя языком по кругу.

— Лия, — голос суровый, но я его игнорирую.

Открыв губы, смыкаю их вокруг банана и позволяю фрукту войти глубоко в горло. Сжимая губы на стержне, медленно и эротично вытаскиваю его.

— Лия, — он пытается запугать меня, но мне все равно.

Снова и снова провожу губами и языком вверх и вниз по стволу банана, делая самый великолепный минет в жизни.

Адам ударяет кулаком по столу и поднимается.

— Лия Мари Пейдж, какого черта ты творишь?

Быстро повернув голову, я смотрю на него и кусаю большой, прям-таки гигантский кусок. С полным ртом произношу:

— Ем свой банан, а что? Ты всегда кричишь на людей, когда они едят?

Он отталкивает стол, заставляя его качнуться. Я кладу руку, чтобы остановить его, пока Адам уходит к дереву в теньке.

Поворачиваю голову к столу рядом и вижу Тима и Гари с очень признательными выражениями на лицах.

Я откидываюсь назад и корчу рожицу.

— На что смотрите? — описываю пальцем круг в воздухе. — Отвернитесь, мальчики. У вас нет того, что нужно, чтобы справиться с такой девушкой.

Парни делают, как я сказала, и я смотрю в сторону Адама. Он стоит под деревом, глядя на поле.

Бросая банан на стол, я отталкиваю свой нетронутый сэндвич другой рукой. Я больше не голодна. Беру воду из декольте и выпиваю ее.

Все здесь выглядят так, словно вот-вот умрут. У меня такое чувство, будто я во дворе тюрьмы. Нам только не хватает уродливых оранжевых комбинезонов и цепей вокруг лодыжек. Интересно, сколько здесь таких же, как я, они здесь лишь потому что должны быть. Лишь потому, что мы вынуждены заниматься физическим трудом, не значит, что мы не можем повеселиться в процессе.

Идя вокруг, я поднимаю сухую грязь с помощью найков и провожу рукой по виниловому сайдингу одного из домов. Пот течет по спине, и на коже между бедер начинает появляться раздражение. Я бы что угодно сделала ради того, чтобы подул небольшой ветерок.

— Сегодня чертовски жарко. Я сваливаю, — говорит один работник другому.

Хотела б и я уйти вот так просто, приятель.

Оглядываюсь и вижу, как два парня встают, собираясь идти.

— Уходите? — говорит Тоби, подходя к поднявшимся мужчинам. — Да ладно, Рик. Нужно, чтоб ты помог мне поднять сайдинг на средний дом.

— Без вариантов, мужик. Не хочу получить тепловой удар. Мне завтра надо быть на работе, — Рик вынимает ключи из кармана.

Другой мужчина, сидящий за столом Рика, тоже встаёт.

— Да, я тоже уезжаю. Может, на следующей неделе будет попрохладней.

Еще два человека поднимаются, и могу сказать, начинается движение. Тоби оглядывает людей, когда они кивают друг другу, говоря, что на сегодня они закончили.

Вытянув руки, Тоби умоляет толпу:

— Да ладно, ребята, уже середина лета. Если мы все уйдём, потому что нам жарко, эти дома не будут построены вовремя.

Несколько человек не уходят, но, по большей части, толпа собирает свои вещи, чтобы вернуться домой. Я взволнованно барабаню пальцами по боку. Все девочки после работы отправляются в дом Джессики на вечеринку у бассейна. Я могла бы вернуться домой, натянуть бикини, провести два часа у нее дома и все ещё успеть вовремя на работу.

Смирившись с поражением, Тоби опускает руки и голову.

Я подхожу и кладу руку ему на плечо.

— Сейчас девяносто пять градусов, и мы работаем под прямым солнцем, — говорю я, указывая на безоблачное голубое небо. — Они добровольцы. Ты не можешь заставить их работать, если они этого не хотят.

С другой стороны, я рабыня. Может быть, если Тоби уйдет домой, Адам тоже закончит пораньше. Лишь думая об овальном бассейне Джессики, я уже ощущаю свежую и живительную влагу на коже.

Тоби поворачивается ко мне с печальными глазами.

— Нет, Лия, мы не можем потерять день. Видишь этот дом? — он указывает на самый дальний, с которым предстоит больше всего работы. — Это дом для Кэрри Микгус. Ее жестоко избил муж, и с прошлого лета она с двумя своими детьми живет в женском приюте. Мы пообещали ей дом вовремя, чтобы осенью они пошли в школу.

Он поворачивается к среднему дому, который доделан наполовину.

— Этот дом для семьи Фреймер. Два года назад во время пожара они потеряли дом и свою младшую дочь. Трое оставшихся детей получили серьёзные ожоги. Этот дом должен стать для них новым началом. — И этот, — он постукивает по столбу в передней части дома, — для Роджера и Вивьен Монтгомери. Роджер был ранен в Афганистане. Потерял обе ноги. Ему нужен дом, оборудованный для инвалидов. Он сражался ради нас, за нашу страну в пустыне. И если мы не сможем провести несколько недель на жаре, то для чего, черт возьми, мы хороши? Что мы за люди?

Мои пальцы перестают барабанить в ожидании бассейна. Оглядывая дома, я понимаю, какова их истинная цель. Мы не просто строим дома. Мы создаем дома для людей, которые очень много потеряли. Вот я, пытаюсь попасть на «Маргариту» к девочкам, а там, в приюте, есть женщина, ютящаяся с детьми, потому что над ней надругался любимый мужчина, семья детей с ожогами по всему телу и благородный военнослужащий, который сделал очень много для нашей безопасности. Они все ждут, когда будут готовы места, где они могли бы жить в мире и спокойствии.

Тоби смотрит на меня, на лице написано поражение.

— Волонтеры работают здесь семь дней в неделю, и я все еще не знаю, получится ли у нас закончить эти дома в срок.

Я наблюдаю за группой добровольцев, когда они уходят. Они не такие, как я. Они здесь по собственной воле. Они решили быть здесь не просто так. Ради великого дела. И они сдаются.

Ну а Лия Мари Пейдж не сдаётся.

— Тоби, а здесь есть где-нибудь радио? — спрашиваю я.

Он лишь смотрит на меня так, словно это самый странный ответ на печальные истории, которые он мне только что рассказал. Ладно, это не совсем то, что кто-то говорит, услышав такие удручающие вещи, но у меня есть план.

— Серьёзно, Тоби, достань мне чертово радио.

Я поворачиваюсь, подхожу к вентилю водопровода, прикрепленному к дому Монтгомери, и включаю его. Схватив шланг, я возвращаюсь к одному из складных столов, распутывая шланг из держателя.

Поднимаю пистолет шланга, прицеливаюсь в спину Рика и стреляю. Попадаю в цель и окатываю его ледяной водой, заставляя подпрыгнуть и поднять руки, словно в него попала пуля.

Рик издаёт громкий, девчачий крик.

— Господи Боже! Какого черта?

Толпа останавливается посмотреть, что, черт возьми, происходит.

Забираясь на стол, я держу наконечник шланга так, словно это пистолет.

— Ты сказал, тебе жарко. Просто хочу немного охладить тебя, — посылаю ему широкую улыбку, такую, какую выдаю посетителям за барной стойки в «Необъезженном Жеребце».

— Ты сумасшедшая? — спрашивает Рик — имея в виду не это, а как бы говоря «не-могу-поверить-что-ты-просто-выстрелила-в-меня-из-шланга».

— Ага, — говорю я. Стреляю в парня рядом с ним, который издаёт визг. — И ты сумасшедший, потому что уходишь. Почему ты решил помогать именно здесь?

Рик отвечает, снимая свою мокрую рубашку.

— Потому что над моей сестрой издевался собственный муж. «Дома для всех душ» помогли ей встать на ноги, и теперь я помогаю им.

Мое сердце замирает. Не ожидала, что он скажет нечто подобное.

— Как ты думаешь, команда, работающая над ее домом, уходила из-за жары?

— Нет, — говорит Рик, с понимающей улыбкой на лице качая головой.

— А ты, — я указываю шлангом на другого парня, который прыгает за Рика, чтобы его снова не облили... — Почему ты помогаешь здесь?

Парень выходит из тени Рика и оглядывает толпу. С позицией, демонстрирующей смирение, он говорит:

— Я выздоравливающий алкоголик. Мой куратор предложил мне заняться волонтерством, чтобы держаться подальше от искушения.

— И куда ты пойдешь, если уйдешь отсюда?

Мужчина жует губу, не желая отвечать на мой вопрос.

Подходит Тоби с радио в руках и кладет его на стол. Рада видеть, что это Bluetooth, я опускаюсь на колени и включаю его.

— Видите, — говорю я, синхронизируя свой телефон с радио, — проблема в том, что ваше сердце в нужном месте, но у вас нет никакого чертова веселья. Да, здесь жарко, и, да, если вы не будете пить воду, вы получите тепловой удар. Но мы не лодыри.

Я включаю техно песню под названием «Dive in the Pool (Let's Get Soaking Wet)». Мы используем ее в баре для конкурса мокрых футболок. Электронная музыка вырывается через колонки, и женщина начинает говорить через музыку, что всем, это очевидно, необходимо намокнуть.

— Все вы здесь не просто так. Я должна быть здесь, чтобы отработать часы. Но мы все нашли что-то особенное в этом проекте, и мы не остановимся, пока эти дома не будут построены. Я говорю, что мы сделаем перерыв и немного повеселимся! — нажимаю на пистолет на шланге и брызгаю в небо, заставляя воду пролиться на двадцать человек, стоящих передо мной.

Они смотрят на меня. Выглядят немного ошеломленными, вероятно, удивляясь, почему на складном столе танцует блондинка и создает дождь. Думаю, они собираются рассердиться на меня, но поскольку холодная вода поражает их кожу, они не сходят с ума. Им интересно.

Музыка играет, и Тоби делает громче. Несколько человек начинают смеяться, и пара качает головами, не зная, что делать. Мне все равно. Я просто лью воду и начинаю танцевать на столе.

Тоби кричит мне:

— У меня есть идея! Я скоро вернусь.

Он убегает к своему грузовику, а я продолжаю брызгаться и пританцовывать.

Люди начинают танцевать, и если бы у меня в руке была бутылка выпивки, я бы ощущала, словно стою в баре и раздаю всем шоты, конечно же всем, кроме парня бывшего алкоголика.

Тоби прибегает обратно с гигантской сумкой. Вытаскивает штуковину тридцатью шариками, которую можно наполнить за секунды. У него десяток таких.

— Ты по совместительству участвуешь и в детских вечеринках? — с сарказмом спрашиваю я.

Тоби смеется.

— Я купил их на день рождение сына. Достану еще. Пойдем, земля превратиться в грязь. Давай возьмем это на поле.

У Тоби восторженное выражение лица, и мне это чертовски нравится.

— На поле! — кричу я, размахивая рукой в воздухе, словно мы собираемся на битву.

Мы приводим всех в траву, и через несколько минут Тоби и Рик несут сотни воздушных шаров с водой. Все вооружаются и быстро разбегаются. Как дети, играющие в охоту, для прикрытия они прицеливаются и прячутся за деревом или валуном. Я получаю удар дважды и попадаю в нескольких человек.

Большинство людей бегает и играет. Некоторым просто нравится наблюдать за бесчинством, разворачивающимся перед ними. Взрослые мужчины и женщины играют в битву с водяным шарами в жаркий день. Кто-то переключил радио, и оно играет классический рок, который нравится всем. Почти все снимают обувь, бегая вокруг, как дети.

Уходит немного времени, чтобы поднять всем настроение. Как и детям, нам все равно, как глупо мы выглядим или насколько мокрые или грязные. Нас ничто не останавливает. Когда мы вырастаем, нас расстраивает и раздражает малейшие неудобства. Мы постоянно забываем остановиться и на мгновение найти радость в настоящем.

Все длится всего двадцать минут, но все успокаиваются, когда становятся немного безумными, какими бывают дети.

Это сумасшествие, но оно и прекрасно.

Когда шары исчезают, мы садимся на солнце и высыхаем. Вокруг вода, люди рассказывают анекдоты, и смех заразителен.

Рик хлопает Тоби по ноге и говорит:

— Давай, пойдем, поднимем этот сайдинг.

Тоби кивает с улыбкой, и они идут доделывать то, что не сделано. Надев обратно обувь, все возвращаются на свои места, не беспокоясь о мокрой одежде, ведь жара все еще не спала.

Я иду по полю, подбираю куски разбитых водяных шаров и кладу их в мусорный мешок. Закончив, я начинаю идти к своему рабочему месту, но не раньше, чем мои глаза замечают какой-то силуэт.

Мужчина под тенью дерева вдалеке смотрит на меня темными глазами.

Я останавливаюсь и оглядываюсь на него, ожидая чего-то - движения, взмаха рукой, улыбки, чего угодно. Но вместо этого я не получаю ничего.

Глава 7

— Спокойной ночи, Лия, — говорит Рик, вешая свой мини-холодильник на плечо.

— Удачной дороги домой, — говорю я, сидя на багажнике грузовика Адама, болтая ногами в воздухе.

Все собрались и ушли. Ну, почти все. Адам дуется где-то здесь. Я не разговаривала с ним, так как за обедом он чуть не бросил в меня складной столик.

Ладно, ладно, он не бросил его в меня, но определённо хотел.

Делаю глоток воды и снова надеваю кепку. Мои штаны покрыты засохшей грязью, и пятна шпаклевки на руках. Вокруг нет зеркал, но я уверена, что выгляжу безобразно. Проводя пальцами по хвосту, я нащупываю спутанные концы. Если бы девушки увидели меня, они бы, наверняка, поразевали рты. От меня, наверное, еще и мерзко пахнет. Поднимаю руку, чтобы понюхать.

— Не может быть, чтоб ты пахла так же плохо, как выглядишь, — говорит Адам, когда приближается к грузовику, заставляя меня подпрыгнуть и опустить руку.

— Ты бы себя видел, — парирую я. Мои слова намекают, что он выглядит ужасно, но на самом деле это совсем не так.

Эти «Левис» с низкой посадкой, пятнами и маленькими дырочками обнимают его бедра именно так, как нужно. Футболка обтягивает грудь, подчеркивая сильные плечи. Его волосы грязные, но не как мои. У него этот горячий вид «парень-который-целый-день-провёл-на-стройке» и это...

Ладно, ну-ка сейчас же перестань думать об этом.

Адам щелкает пальцами перед моим лицом, вытаскивая меня из мечтаний и с багажника пикапа. Он закрывает заднюю дверь и подходит к стороне водителя. Я иду к своей двери и забираюсь внутрь.

Он заводит машину, и мы отправляемся в путь. После тяжелого рабочего дня кондиционер приносит райское наслаждение. Я провожу пальцами по коже своего сиденья и опускаю голову в сторону. Глядя в окно, играю сама с собой в игру, придумывая самые странные имена из номерных знаков, мимо которых мы проезжаем. Первая пластина - ЛЗЗ Н498. Лиззи Прелюбодейка всплывает в моей голове.

— Ленивая Неделька, — говорю я себе.

— Раб Сока.

Поворачиваю голову.

— Что?

Он кивает на машину перед нами. На знаке Р7Б С32К.

— Робот Сопляк? — пытаюсь я.

Он качает головой.

— Мое лучше. Там Б на конце, — он перестраивается в средний ряд и ускоряется, чтобы увидеть номер другой машины — ГДА УС4А.

— Гадкая Устрица, — произносим мы одновременно, тихо посмеиваясь.

Но поскольку мы понимаем, что не должны развлекаться друг с другом, то возвращаемся к нашей привычной манере общения - он суровый и серьёзный, правильно держит руки на руле, и я вжимаюсь в сиденье как можно ближе к двери.

Провожу зубами по губе и снова смотрю в окно.

— Все так же частенько играешь в эту игру? — спрашивает он.

Качаю головой.

— Вообще-то нет. Просто пришло в голову сейчас.

— Брэд был на ней помешан. Его мозг мыслил иначе.

Я смотрю ему в глаза и соглашаюсь.

— Он, вероятно, придумал бы что-нибудь умное, типа как Где Усопший.

Он немного улыбается.

— Это было хорошо.

— Спасибо, — выдыхаю и кладу руки под попу, пока постукиваю ногами.

Мы проезжаем знак на «Крэкер бэррел». Мне нравится, что можно делать покупки в деревенском магазинчике, пока ждёшь свой столик. Учитывая мою любовь к кантри-музыке и ковбойским сапогам, я должна была вырасти на Юге. При мысли об их салате с курицей мой желудок издаёт громкий звук.

Адам недовольно стонет.

— Ты не поела, да?

— Съела половинку банана.

Его рука оставляет руль, и он поднимает ее, спрашивая:

— А как насчёт обеда, который я собрал?

— Была не голодна.

Он включает поворотник, и мы начинаем съезжать с шоссе.

Я смотрю в сторону, чтобы убедиться, что мы не врежемся в проезжающую машину.

— Куда мы едем?

— Накормить тебя.

Я кладу руку на его бицепс. Вена отчётливо видна на его гладкой коже.

— Нет. Все нормально. Я поем, когда доберусь до дома.

Его рука напрягается под моей, так что я быстро убираю свою.

Он продолжает ехать в крайней правой полосе.

— Уверена?

— Да. Спасибо. Это было... очень мило с твоей стороны.

Его челюсть напряжена. Костяшки рук на чёрном руле белые. Не так, словно он напуган или что-то подобное. Похоже на то, словно он держится за руль для контроля, боясь отпустить его. Его грудь поднимается и опускается, выдыхая, он ослабляет хватку. Разделяет губы. Рот открывается и закрывается, затем открывается снова.

— Мне не следовало так беситься сегодня.

Он прав, не следовало. Я молча соглашаюсь.

Он добавляет:

— Но ты не должна была вот так вот проверять меня.

Я практически подпрыгиваю на сиденье.

— Почему все, что я делаю, так сильно тебя злит?

Он смотрит на дорогу, ведя машину в полной тишине. Хмыкнув, я вжимаюсь в сиденье и обнимаю себя. Прохладная машина, которая несколько минут назад казалась раем, теперь похожа на арктическую тундру. Я потираю руки, чтобы избавиться от мурашек.

— Здесь так холодно. Я, словно мертвец, — мое тело начинает дрожать.

— Ужасное сравнение.

Наклоняясь, я уменьшаю кондиционер. Он собирается снова увеличить мощность, но я отпихиваю его руку. Не обращая внимания, он убирает мою руку и увеличивает прохладу.

— Ты самый выводящий из себя человек, которого я знаю. Когда эти часы закончатся, я никогда снова не хочу тебя видеть!

— Полностью согласен, солнышко. Сто часов тянуться словно вечность.

— Знаешь, мог бы и ускорить дело. Просто притворись, что я все отработала.

Он качает головой.

— И позволить тебе так легко соскочить?

— Не я вела машину! — кричу я. — Когда ты собираешься поднять задницу и начать искать Викторию? Ее уже нет неделю, и, кажется, всем наплевать.

— А тебе-то что? Если она действительно устроила аварию и сбежала, ты должна быть счастлива, что она где-то курит наркоту и умирает в углу.

— Лишь потому что она стерва не значит, что она заслуживает боли. Она должна быть в больнице и лечиться,

Адам выпускает шумный вздох. Его грудь опускается, когда хватка на руле ослабевает.

— Нет, это не так.

Я тяжело вздыхаю и отворачиваюсь от него.

Я знаю, я хороший человек, но он, кажется, каждый раз пытается очернить меня. Эти пристальные, свирепые взгляды. То, как он выглядит, когда видит, что я развлекаюсь со своими друзьями, и напрягает челюсть. Как он целенаправленно ошивается рядом, когда я заправляю машину, чтобы убедиться, что моя регистрация и документы актуальны, потому что я не могу этого сделать сама. Не реже одного раза в неделю я ловлю его, когда он следует за мной на своей патрульной машине, пытаясь поймать за превышение скорости или проезд на красный свет. То, как он всегда неодобрительно смотрит на мою одежду и то, как он практически преследует моих друзей и задает жару, когда они немного переходят черту. Он был проклятием моего существования в течение семи лет, но если думает, что может сломать эту девушку, то ему нужно кое-что узнать.

— Мы анализируем неудачу намного больше, чем успех, — говорю я окну.

— Мудрые слова.

— Это слова Макконахи, — говорю я. Вижу, как его рот начинает двигаться, поэтому я поднимаю руку, чтобы остановить его: — Прежде чем ты сделаешь какой-нибудь комментарий о том, что я недостаточно умна, чтобы придумать собственную цитату, позволь просто сказать, что я устала от этого, устала от тебя, потому что ты всегда находишь во мне недостатки, вместо того, чтобы заметить что-то хорошее. Мне не нужно твоё одобрение, но я, конечно же, и не хочу твоей снисходительности. Я устала пытаться показать тебе, насколько я классная. Потому что, на случай, если ты не заметил, я чертовски восхитительна.

Адам съезжает с шоссе, и я стараюсь заставить губы не дрожать. Я смотрю на приборную панель, пол, на своё сиденье. На что угодно, кроме него. Внутренняя часть его грузовика девственно чиста. Нетипично и глупо для подобной машины. Она должна быть грязной и с беспорядком внутри. Но нет, не машина Адама Рейнгольда. У него должен быть идеально чистый пикап. Самый идеальный, самый чистый пикап во всем Огайо.

Ненавижу его.

И его грузовик ненавижу.

Мы поворачиваем на мою улицу, и как только подъезжаем к дому, моя рука на ручке двери.

Я выхожу из машины, но до того, как закрываю дверь, он зовёт меня:

— Лия.

Останавливаюсь, рука на металлической раме. Я стою в открытой зоне между дверью и машиной. Не хочу смотреть на него. Так что я этого и не делаю. Я смотрю на чёрный тротуар под ногами. Он не говорит. Но он произнёс мое имя, поэтому, очевидно, ему нужно что-то сказать, но он молчит.

Вопреки здравому смыслу, я смотрю наверх. Взгляд этих угольно-чёрных глаз немного затуманен, и он кусает чёртову губу.

— Мы анализируем неудачу намного больше, чем успех, — говорит он.

Хмурю брови.

Он кладёт локоть на центральную консоль и наклоняется ко мне.

— То, что ты сегодня сделала. Это было... великолепно, — голос глубокой, низкий и полон смысла.

Мое сердце немного падает в желудок. Я смотрю в сторону и дышу, убеждаясь, что не показываю, сколько это простое признание моих действия значит для меня.

Или как смущает меня.

Отступая в сторону, я закрываю дверь. Вероятно, это не правильный ответ на его слова, но я делаю именно так. Поворачиваюсь и стараюсь не споткнуться по дороге к моему дому. Его грузовик все еще на обочине, когда я поднимаюсь по лестнице в дом, вставляю ключ в замок и открываю дверь.

Вхожу внутрь, закрываю дверь и прижимаюсь к ней спиной. Я внутри, кажется, вечность, когда слышу, как он уезжает. Легко постукивая головой о дверь, я пытаюсь понять, почему кожу покалывает, и почему сердце бьется так сильно, что я чувствую, словно оно вот-вот вырвется из груди.

— Лия, это ты? — спрашивает папа где-то в доме.

Отталкиваюсь от двери, пытаясь взбодриться, и следую за звуком его голоса на кухню. Он стоит над кастрюлей, отмеряя чашками сахар.

— Время для ирисок? — скидываю кроссовки и сажусь на столешницу.

— Угадала. Мне бы не помешала помощь, — он указывает на кастрюлю с остывающей массой для конфет.

Никто не спорит с Бобом Пейджем, так что я встаю, мою руки и снова сажусь на место. Придвигаю кастрюлю и чувствую прохладную массу.

Он смешивает сахар и кукурузный крахмал в кастрюле, пока я вытаскиваю массу для ирисок из другой. И разрезаю ее на однодюймовые полоски. С каждым разрезом я думаю о том, как Адам вернул мне мои же слова. Может быть, я та, кто все это время анализировала его неудачи, предполагая худшее и обвиняя его в том, что он плохой парень. Если так, я так же отвратительна, как и он.

— Все в порядке? — спрашивает папа, вливая кукурузный сироп в кастрюлю.

— Я сумасбродная? — спрашиваю я, разрезая массу.

— Тебе надо разъяснить это для меня.

— Нет, милая, ты совсем не сумасбродная, вот что ты должен был мне сказать.

— То, что я должен сказать, и что я скажу, — две разные вещи. Что тебя беспокоит? — он смешивает ингредиенты в кастрюле над пламенем.

Я вытаскиваю кусок разрезанной массы и чувствую ее липкую текстуру.

— Знаю, я кажусь недалёкой и нерешительной. Часть из этого - правда. Мне не нравится относиться к жизни слишком серьезно. И я получаю удовольствие. Жизнь - это весело, понимаешь?

— Это одно из твоих самых великолепных качеств.

Я ломаю ириску в руке.

— Нет никакого важного смысла существования. По крайней мере, не для внешнего мира. Но для меня все это гораздо большее. Я просто хочу, чтобы люди это видели.

Он издаёт понимающийся звук, пока помешивает, и его смесь доходит до кипения.

— Конечно, в этом рецепте много ингредиентов, не так ли?

Я внутренне стону. Вот и способ поддержать меня, папа.

Может быть, если бы я была Эммой с ее скрипкой, он остановился бы и сказал мне, насколько я удивительная. Или, если бы я была дорогим сыном Люком, он бы перечислил все его удивительные качества. Но нет, я просто Лия.

Он снимает кастрюлю с огня.

— Сахар, кукурузный крахмал, масло, кукурузный сироп, даже вода. Сладость и острота в одном флаконе. Это сложно и в то же время просто. Я считаю масло соленым, — говорит он, подмигивая. — Выбери вкус.

Бросаю массу для ирисок и вытаскиваю папину банку с ароматизаторами и пищевыми красителями. Просматривая их, выбираю экстракт ванили и небольшой пакетик оранжевой краски.

— Хороший выбор. Оранжевый - цвет веселья. И ваниль придает вкус, напоминающий мне вечер. И сильный аромат тоже.

Он добавляет их в кастрюлю, а затем выливает смесь в форму для выпечки.

— Такой позор, — говорит он, — столько времени уходит на приготовление конфет и лишь секунды, чтобы съесть. Они нравятся всем. Все комментируют насколько у них классный цвет и приятный вкус.

Он берет кусочек ириски одной рукой и кусок восковой бумаги другой. Заворачивает конфету в бумагу и закручивает в конце.

— Мы даже одеваем ее и заставляем выглядеть красиво, — держит конфету в воздухе. — Никто не знает, что в этом маленьком кусочке рая девять разных ингредиентов.

Я смотрю наверх и на секунду задумываюсь.

— Нет, там восемь ингредиентов.

— Назови их, — говорит он.

— Сахар, кукурузный крахмал, масло, соль, кукурузный сироп, пищевой краситель, экстракт ванили и вода.

— Ой, ты забыла один. Любовь, — добавляет он.

Я закатываю глаза.

— Видишь? Этот ингредиент никто не видит, следовательно, его никто не учитывает.

Я беру у него конфету и кручу ее в руках.

— Ты сравниваешь меня с конфетой?

Он улыбается.

— Ты больше, чем то, что на виду.

Разворачиваю конфету и засовываю в рот. Несмотря на то, что я бесчисленное количество раз делала их с папой, я никогда не принимала во внимание, что включает в себя их создание. Из чего на самом деле сделана конфета.

Опираясь на локти, я спрашиваю:

— Как мне позволить людям увидеть то, что внутри?

— Тебе просто нужно показать им, из чего ты сделана.

— И как я это сделаю?

— Пригласи их на свою кухню.

Поднимаясь, я обхожу столешницу и обнимаю папу.

— Спасибо. Боб.

— Без проблем, детка. А теперь, хочешь рассказать, где же твоя машина?

Глава 8

— Две с половиной сотни баксов? — барабанные перепонки Рори вот-вот лопнут от моего визга.

Люк свистит сквозь зубы, слыша цену ремонта «Голубой блудницы».

Рори закатывает глаза.

— Половина машины разбита, кондиционер надо ремонтировать... если только он тебе нужен.

— Поезжу с открытыми окнами, ничего страшного. Главное, чтобы работал мотор.

Он убирает в сторону каштановую прядь.

— Но ремонт все же выльется примерно в тысячу двести.

Я склоняюсь к Рори, который, так случилось, работает в семейной автомастерской. Моя страховая франшиза астрономическая, и если я подам заявку на ремонт, мой страховой взнос взлетит до небес. Оплата наличными - единственный вариант.

— А есть какая-то скидка «я-сплю-с-твоей-лучшей-подругой» или что-то в этом роде?

Люк смеётся в ладонь, щёки краснеют, явно позабавленный этим комментарием.

Обходя машину, Рори объясняет.

— Это «мне-очень-нравится-Сьюзен-и-я-помогаю-ее-подруге» скидка. Я беру с тебя только за детали.

Я падаю на кресло в гараже.

Люк подходит и садится на стол прямо передо мной. Кладёт руки мне на плечи.

— Все будет хорошо. Я не против возить тебя на работу.

Милое предложение, но ничего не выйдет.

— Летом. А потом что? Ты должен вернуться обратно в колледж, Люк. Мне нужна машина.

— Мама даст тебе свою.

Я стону.

— Знаю, что даст. Это нечестно, по отношению к ней.

— Или ты просто пытаешься не рассказывать ей, что произошла авария? — спрашивает он и тянет меня за косу.

Я снова стону.

— И это тоже.

Я сказала отцу, что попала в мелкое ДТП - не совсем ложь - и умоляла его не беспокоить маму. У них нет секретов, поэтому он сказал, что не расскажет ей, если она не станет спрашивать.

Я кручусь на стуле, держась руками за голову, и размышляю о том, как достать деньги, чтобы отремонтировать машину.

— Итак... — Рори неторопливо скользит тряпкой по капоту красного Форда, — ... Сью говорила что-нибудь обо мне?

Я поднимаю взгляд от своих рук, и Люк посылает мне взгляд, который говорит: Парень совсем плох.

Отвечаю ему: Я знаю.

Машина, паркующаяся перед гаражом, заставляет Люка и Рори повернуть головы и меня обернуться. Мы смотрим, как патрульная машина останавливается и продолжает работать на холостом ходу.

Дверь открывается, и я молча молюсь. Это не он. Пожалуйста, скажи, что это не он. Я отдам все, что угодно, только б это был не он.

Но мне не везёт.

Одетый в черную униформу, из машины выходит Адам. Его волосы убраны назад, и эти зловещие глаза прячутся за парой солнцезащитных очков авиаторов. Его рубашка идеально отглажена, ни единой складки.

Адам заходит в гараж и тут же останавливается при виде Люка и меня. Его напряжённый лоб не сочетается с мягкостью в глазах. Тот же самый взгляд, который он послал мне вчера вечером, когда отвез домой.

Рори делает к нему несколько шагов.

— Замена масла?

— У тебя есть время? — спрашивает Адам.

— Я как раз заканчивал с Лией, — Рори подходит к компьютеру на столе стоя на высоте, пальцы печатают по клавиатуре. — Я закажу детали, но мне нужен депозит.

— Сколько тебе надо? — прикусываю губу, надеясь, что сумма не слишком большая.

Он нахмуривается, на секунду задумавшись.

— Пятьсот баксов? Обычно я беру половину.

Я киваю на такую лояльность.

— Да, отлично. Спасибо, — вручаю ему свою карточку и наблюдаю, как он сканирует ее.

Топнув ногами, смотрю на Люка и подаю знак, что мы можем идти. Мы встаём и прощаемся с Рори.

Люк посылает Адаму натянутую улыбку. Тот подходит к Голубой блуднице и оценивает ущерб. Снимает очки и кладёт их в нагрудный карман. Нагнувшись, проверяет вмятины на пассажирской стороне автомобиля.

— Ты забыл заглушить машину, — язвлю я.

Все ещё сидя на корточках с рукой на двери машины, он говорит:

— Протокол. Всегда оставляй машину заведённой во время дежурства на случай вызова.

Я стою у открытой гаражной двери, спиной к улице, когда скрещиваю руки.

— Но это ведь время замены масла?

Он играет с ручкой на двери, когда говорит:

— У нас контракт с «О’Тулс». Они обслуживают все полицейские машины Сидар-Ридж.

Хорошо для Рори и его семьи. Новая автомастерская открывалась в паре городов от нас. Ценовая конкуренция, должно быть, убийственна.

Адам встает и кладёт руки на бёдра, глядя вниз на машину.

— Ее можно починить?

Рори отвечает через плечо:

— Частично.

— Я пыталась развести Рори на более приемлемую цену, — отвечаю я.

Рори защищается.

— Я дал скидку для друзей и семьи, — смотрит на меня. — Думал, ты делаешь в баре неплохие деньги.

Глядя в сторону, я отвечаю.

— Я выплачиваю кредит.

— Ты не училась в колледже, — Рори констатирует факт.

Ненавижу, что все в курсе моих дел.

— Нет, у Лии появилось дело поинтересней. Она...

Слова Адама обрываются, когда Люк начинает кашлять. Сильно кашлять. Так неожиданно, что я точно вижу, он не пытается быть деликатным. Адам поворачивается, но не двигается, чтобы увидеть, в порядке ли Люк. Он просто стоит, вопросительно глядя на меня.

Рори перестаёт заниматься тем, что делает.

— Ты в порядке, мужик? Мне не нужно готовиться к реанимации или что-то еще, да? Мой старик заставил меня научиться, но я не хочу делать тебе искусственное дыхание.

Люк успокаивающе поднимает руки.

— У меня все в порядке!

Рори прищуривается, глядя на Люка, а затем снова смотрит на свой компьютер. Брови Адама хмурятся, когда он оглядывает брата. Его глаза порхают от Люка ко мне и обратно, когда понимание отражается на его лице.

И это точно не тема для обсуждения.

Рори, не обращая внимания на то, что происходит между нами тремя, спрашивает:

— Адам, что ты говорил?

Мой взгляд направлен на Адама, холодный и серьезный, когда я говорю:

— Он просто хотел упомянуть, что я тону в долгах по кредитным картам.

Голова Адама наклоняется, и я поднимаю бровь. Мне так много всего хочется сказать ему, но не могу. Не здесь. Не сейчас. И даже если бы я это сделала, он мог бы и не понять.

Рори начинает идти к другой стороне гаража.

— Никогда бы не подумал, что ты любишь сорить деньгами. Полагаю порой то, что мы думаем о других, удивляет нас. Все нормально. Ты выберешься из этого, — возвращается с бутылкой Пеннзоля. — Адам, я сделаю это через пятнадцать минут. Лия, позвоню тебе, когда появятся детали.

Я опускаю голову.

Люк ободряющее держит меня за плечи.

— Пойдём. Может быть, мы приедем домой, и найдем старые подаренные на день рождения деньги. Держу пари, Эмма держит их под матрасом.

Возможно, он и прав. Эмма похожа на меня, мы обе любим копить. Хотя у нас разные методы. Мой шкаф забит одеждой, у меня есть вещи в разном стиле и все модные штучки. Бонус в том, что мне не нужно самое лучшее, так что подделка за десять баксов мне вполне подходит. И я не против найти что-то винтажное в Армии Спасения. Эмма же полная противоположность. У нее, вероятно, в шкафу двадцать футболок, но все они дорогущие, и она носит каждую.

Мы живём по средствам и знаем, как обойтись без нескольких предметов роскоши, если это означает получить то, чего мы хотим. Люк явно выбивается из семьи Пейдж и довольно расточителен. Он может выбросить сто баксов на Макдональдс и на какую-нибудь поездку.

Мы идём к Мэйн-стрит, где припаркована машину Люка, и ждём у перехода, пока загорится нужный свет.

«Джип Вранглер» едет по улице и начинает сигналить при виде нас. Джессика паркуется и машет нам.

— Привет, Лия! — на ней очень обтягивающая майка и миленькие зеленые шорты.

Глаза Люка слишком долго задерживаются на двойном DD, и я использую указательный палец, чтобы поднять его упавшую челюсть.

— Выходной? — спрашивает она из-под своих коричневых солнцезащитных очков в черепашьей оправе.

— Я работала в первую смену. Сегодня бабушке восемьдесят лет. Эмма приедет домой, — я рассматриваю ярко-красный холодильник на заднем сиденье.

— Мило, — говорит она с широкой улыбкой. — Эй, слышно что-то от Виктории?

Качаю головой.

— Я поспрашивала. Никто ничего не слышал от неё.

— Вот облом. Эй, послушай, у озера сегодня костёр. Ты должна прийти туда вечером.

— Я в деле, — быстро отвечает Люк.

Пихаю его локтем.

— Тебя никто не приглашал.

Он облокачивается оконную раму машины Джессики. Копна рыжих непослушных волос падает на лоб.

— Ты не устоишь перед такой улыбкой, да?

Не вижу его лица, но знаю, что он демонстрирует ей улыбку Люка Пейджа. Ту, которая срабатывает на девчонок в его колледже, но не единого шанса, что она сработает на Джессике. Она не из его лиги.

Похлопывая его по плечу как старшая сестра, она касается его руки и говорит:

— Если твоя сестра придет сегодня с тобой, ты можешь заглянуть и поиграть с большими детьми. Она пропускает наши тусовки.

Люк откидывается назад и победно вытягивает руки.

— Я буду там.

Отталкиваю его.

— Мы не можем. Семейные дела.

— С каких это пор ты динамишь вечеринку? Притащи свою прекрасную задницу к озеру, когда бабушка уйдет, — поддразнивает она меня. Затем ее голова движется в сторону. Что-то за моим плечом привлекает ее внимание. Она опускает солнцезащитные очки и глазеет поверх линз. — К слову о хорошей заднице...

Я поворачиваюсь и вижу, как Адам выходит из гаража О'Тулов и пересекает улицу, направляясь в магазин на углу. В своей уверенной манере он шагает так, словно владеет этим городом.

Джессика словно мурлычет:

— Есть что-то сексуальное в мужчине, который занимается тем, что защищает свой город.

Быстро оборачиваюсь.

— Тебе нравится Адам?

Стеснительно улыбаясь, она говорит:

— Думаю, он горячий.

Я не привыкла, что девушки считают его привлекательным. Он был действительно неуклюжим в старшей школе, пока не произошёл скачок роста. Став мужественнее, он начал встречаться с этой девушкой, Ниной. Затем Брэд умер, и с тех пор Адам был холостяком. Не то, чтобы я обращала на это внимание. Мне просто нравится знать, кто с кем встречается в городе.

Я складываю руки перед собой.

— Что ж, было приятно повидаться. Мы должны идти. Может, увидимся на озере.

Внимание Джессики возвращается ко мне.

— Повеселись с семьёй. Я заскочу в «Жеребца» в субботу!

Мы с Люком отходим от «Джипа», когда она вливается в поток и уезжает.

Он хватается за сердце и откидывается назад.

— Всего одна ночь, и я умру счастливым человеком.

Из меня вырывается смех. Взъерошиваю ему волосы и толкаю его через улицу.

— Мечтай, младший братик. Мечтай.

Когда мы возвращаемся домой, папа занят запеканкой, а мама играет с кошками. Я подбегаю к маленькой пожилой даме, попивающей Тома Коллинз в кресле в гостиной.

— Не это ли моя любимая внучка! — говорит она.

Я падаю на колени рядом с ее креслом и обнимаю ее.

— Эй! Я сейчас обижусь, — говорит Эмма, спускаясь с лестницы.

Ее светло-русые волосы длинные и прямые, покрывают лямки восхитительного хлопкового сарафана. На ней галоши, что заставляет меня смеяться, потому что она самая большая не любительница воды, которую я знаю.

Я крепко обнимаю бабушку. Ее хрупкие плечи тёплые под моими руками. Немного слишком костлявые, как по мне, но она выглядит здоровой.

Она наклоняет голову в сторону Эммы.

— Эта, по крайней мере, потворствует моей потребности в сексуальной фантастике. Ты даже не притворяешься, что подыгрываешь.

С руками на бёдрах, Эмма топает ногой.

— Если я не буду обсуждать с тобой свою сексуальную жизнь, я потеряю статус любимицы?

Я откидываюсь назад, чтобы посмотреть на бабушку. В ней четыре фута одиннадцать дюймов, но ее личность высотой в сто футов. Ее трость прислонена к креслу.

Она отмахивается от Эммы.

— Не волнуйся, ты все еще в завещании, — затем она поворачивается ко мне и громко говорит: — Не говори ей, но я трачу каждую последнюю копейку на выпивку и мужчин. Так ничего не останется.

Смеясь, я шепчу в ответ:

— Твой секрет в безопасности со мной. Просто надевай защиту. Мы не хотим, чтобы ты забеременела.

Бабушка толкает меня в плечо, и я падаю на пол.

Эмма стоит на месте и качает головой.

— Вы двое копии друг друга.

Встаю на ноги и иду к Эмме. Обнимаю ее, и мы немного покачиваемся.

— Привет, большая сестра, — говорю я.

Она отвечает:

— Привет, маленькая сестра, — что глупо.

Мы родились в один год. Ее день рождение двадцать третьего января, а мое тридцатого декабря.

Ее золотой сарафан открывает красивую загорелую кожу. Она всегда говорит, что я выиграла в генетическую лотерею с голубыми глазами, в то время как она девушка с карими глазами. Я, с другой стороны, отдала бы все на свете за ее легко загорающую кожу.

Эмма отпускает меня и проводит пальцами по волосам. Поворачивается к Люку.

— Привет, балбес.

Пока Люк рассказывает Эмме о костре сегодня вечером, я иду к бабушке и сажусь на ковёр рядом с ее креслом.

— Итак, расскажи-ка, встретила ли ты кого-нибудь? — спрашивает она.

— Это всегда твой первый вопрос.

Она прислоняет тыльную сторону руки ко лбу и откидывается назад.

— Мне недолго осталось. Когда доживёшь до моего возраста, часы начнут тикать громче. А я бы хотела успеть увидеть правнуков до своей кончины.

— Ты скорее получишь их от Эммы. Они с Паркером смотрят квартиры.

Бабуля наклоняется и на этот раз действительно шепчет.

— Мне не нравится этот мальчик.

Я разделяю ее чувства.

— Мне тоже.

Мы вдвоём единственные в семье, кто не впечатлён бойфрендом Эммы, Паркером Рилесом.

Прежде всего, он флейтист в Питтсбургском симфоническом оркестре. Во-вторых, он абсолютно претенциозный мудак. Он такой парень, который говорит о Моне, как о религиозном опыте или о том, как он был тронут до слез, когда шел по Великой стене. Он говорит Онтенманн вместо Интэнманн, и он сказал, что лучше покурит крэк, чем будет отовариваться в «Волмарт». Если бы он был здесь, то убедил бы Эмму сорвать костер и остаться с ним, чтобы посмотреть документальный фильм о какой-то скучной исторической личности, и потом они бы часами говорили об этом документальном фильме.

Но я отвлекаюсь.

Я ненавижу его не по этим причинам. Я ненавижу его, потому что каждый раз, когда он входит в дом моих родителей, он оставляет комментарии о «причудливом быте американцев» и «насколько интересно, должно быть, было расти в доме с одним душем».

Короче говоря, он кретин с флейтой.

— Твоя мама сказала, что ты встречаешься с полицейским, — говорит бабушка, а затем делает глоток своего напитка.

Я смотрю в столовую на сумасшедшую кошатницу, коей является Пэм Пейдж. Ей действительно нужно навести порядок в своих сплетнях.

— Прости, ба. Никаких фантазий с наручниками для тебя. Адам просто кое-кто, с кем я занимаюсь волонтерством.

— Адам? — она трясёт свой стакан, заставляя лёд стучать. — Это не тот мальчик из старших классов.

— Нет, это был Брэд.

Она опускает голову и посылает мне взгляд. Голубые глаза, которые я унаследовала от неё, с любопытством смотрят на меня.

— Я говорю о том, кто принёс тебя домой после того, как ты растянула лодыжку.

Я открываю рот от упоминания этого случая.

— Ты это помнишь?

— Подобный поступок никогда не забывается.

Она права.

Мы с Адамом практиковались на его подъездной дорожке, когда я попыталась сделать бросок из-под кольца. Это была плохая попытка. Я вела мяч, сделала три шага, подпрыгнула на левой ноге, изогнула правую руку с мячом и бросила, попав мимо кольца. Я сильно упала на землю и подвернула лодыжку.

Адам в мгновение ока оказался на земле рядом со мной. Его руки нежно трогали мою повреждённую ногу.

— Не думаю, что она сломана.

Резкая стреляющая боль прошла от ступни до икры. Мучаясь, я потянулась к лодыжке, но не смогла дотронуться до неё. Я зажмурила глаза, поджала губы.

— А такое чувство, что сломана.

— Хотя тебе надо бы показаться доктору. Черт, — он казался таким обеспокоенным.

Я открыла глаза и посмотрела вниз на лодыжку. Ожидая увидеть торчащую кость или что-то в этом роде.

— Что такое?

— У меня нет машины.

— О, — я прикусила губу, изучая его лоб. Он был нахмурен, зубы покусывали губу. Боль в моей лодыжке временно исчезла.

Временно.

— Ой! — я попыталась сдвинуть ногу, и обжигающая боль выстрелила прямо мне в голову. Мне пришлось сопротивляться слезам.

— Мы должны доставить тебя домой. Запрыгивай, — он повернулся и предложил мне спину.

— Я могу позвонить папе. Он заберёт меня.

— Я доставлю тебя до дома быстрее.

Он потянул меня за руку и накинул на плечо. Я обняла его за шею и позволила ему поднять меня с земли. Он поднял мою ногу одной рукой, а затем мою раненую ногу другой.

Через милю, я зарылась головой в его шею и вдохнула сладкий запах Адама, когда он рассказывал мне историю о каждой своей сломанной косточке - сломанная ключица на юниорском футболе, рука во время катания на роликах и нос от того, что попал под бейсбольную биту. Я обвинила его в том, что он ходячее несчастье. Он сказал, что рискованно всегда находится в гуще событий.

Когда мы добрались до дома, моя мама выскочила, словно безумная.

Оказалось, это было небольшое растяжение, которое зажило довольно быстро. Не было необходимости срочно спешить домой, но этот жест, он все эти годы жил в моей памяти... и, похоже, в воспоминаниях бабушки тоже.

— Именно так и поступают хорошие мужчины. Ты нашла одного, так держись за него, — говорит она.

Я хочу рассказать ей, почему именно снова общаюсь с Адамом, но тогда мне придется объяснить про несчастный случай, а мне не нужно, чтобы она беспокоилась обо мне или о баре. Особенно после того, как она обналичила свои облигации.

— Если он такой хороший, что ж он будет делать с такой грешницей, как я?

— Разве это не ангелы любят бегать с дьяволом? — дразнит она меня.

Я смеюсь. Маленький дьявол, вот кто я. Смутьянка, как любит называть меня мама. Правда в том, что я никогда не попадаю в беду. Раньше я выходила из дома посреди ночи, но кто из подростков так не делал? У меня были заслуженные весенние каникулы, и я посещала каждую вечеринку, на которую меня приглашали, пока не работала. Но преступница? Плохая девочка? Это часть фасада, изображение, которое я демонстрирую людям, которых знаю.

— Папа говорит, что я должна показать людям, насколько я хорошая внутри. Проблема в том, что я даже не знаю, с чего начать.

— Это просто, — говорит она, поглаживая мою щеку, как будто я четырехлетний ребенок.

Я нетерпеливо смотрю на неё, призывая ее мудрость.

— Просто делай то, что у тебя получается лучше всего.

Поднимая бровь, я спрашиваю:

— И что это?

— Организовывать вечеринку.

Глава 9

— Это была отличная идея! — Сюзанна кричит над толпой, желтая пластиковая шапка на голове.

Сегодня в «Необъезженном жеребце» Ночь Строителей, поэтому мы раздаем их всем, кто заходит.

— Мне нужно, чтобы ты прокатила людей на крутящемся шаре, — вручаю ей ремень с наличными, — пожертвование пять долларов за поездку, так что убедись, что они сначала заплатят.

Она помогает нам, так как персонал сегодня завален работой.

Она смотрит на крутящий шар три фута в диаметре свисающий с потолка. На сегодняшний вечер мы убрали быка, мяч висит над мягкими матами, где обычно стоит бык. Всадники, собирающиеся покататься на нем, должны подписать наш стандартный отказ от ответственности.

—Где ты его достала? — спрашивает она, указывая на мяч.

— Парни на свалке сделали его для меня.

Она издаёт смешок.

— Конечно же, сделали. Могу поспорить, они его и повесили.

— Черт, да, они и это сделали. Даже пригласили пожарного комиссара, чтобы пришел и проверил его на предмет безопасности. Он пришел с блестящей краской, — улыбаюсь я.

Она хихикает и хлопает меня по плечу.

— То, что ты делаешь, когда никто не смотрит, поражает меня.

— Давай просто надеяться, что никто не убьет себя. Слишком рьяных не пускать. Пол проверяет всех перед посадкой.

Слышен визг, поэтому мы обе смотрим вверх и видим девушку, летящую в воздухе на шаре, которая делает вид, что она Майли Сайрус. Хоть она может и думать, что сексуальна, на самом деле она выглядит слегка нелепо.

Я подхожу к бару, чтобы убедиться, что барменам не нужна помощь. Когда толпа увеличивается, им становится все труднее. Мы подаем некоторые специальные напитки, в том числе «Отвертку», «Ржавый гвоздь», «Харви Волбенгер», «Бархатная наковальня» и «Ерш». У меня даже есть две дополнительные девушки, которые ходят вокруг подавая недорогую выпивку из банок с краской.

С моими коротенькими шортами цвета хаки, яркой оранжевой майкой и восхитительными строительными сапогами, которые нашла за полцены, я прыгаю на бар и кричу своей толпе:

— Кто готов сегодня повеселиться?

Все одобрительно кричат, поэтому я продолжаю:

— Мы делаем что-то совсем другое. Когда вы вошли, вам дали каску. Удостоверьтесь, что она на вас, потому что здесь все будет немного сумасшедшим! Это активная строительная площадка, поэтому следите за падением обломков!

По команде бармены хватают свои пистолеты конфетти и выстреливают яркими желтыми стримерами в толпу. Комната заполняется бумагой, и все тянуться, чтобы схватить ее.

— Отлично! Сегодня мы собираем деньги для особенного благотворительного проекта. Он называется «Дома для всех душ», и вы можете найти информацию о нем на листовках на столах, — хватаю свою специальную бутылку водки. — А теперь вы все хорошенько поработали, поэтому пришло время вечеринки!

Пол включает мою песню, и я провожу свою субботнюю церемонию.

Персонал сегодня на местах. Девушки пришли пораньше, чтобы сделать коктейль по специальному рецепту. Рон, у которого оказывается талант при работе с графикой, сделал отличное объявление для нашей страницы в Фейсбук и Инстаграм. У нас есть белые майки с тематическим логотипом сегодняшнего вечера, напечатанные для нас на Мэйн-стрит. Все прониклись духом нашей темы, и меня радует, что у меня есть такая замечательная команда.

Я лью выпивку в чей-то рот, когда краем глаза вижу одного из парней, с кем общалась Виктория в ту ночь, когда приняла что-то. У него длинные светлые волосы и борода. Он стоит в дальнем углу и разговаривает с какими-то девушками. Все выглядит невинно, поэтому я отворачиваюсь и возвращаюсь к танцам. Сегодня Норин очень сексуальна, танцует тверк. Я знаю, что тоже кое что умею, но моя попа не умеет покачиваться вот так. Я похлопываю ее по плечу и возвращаюсь в другой конец бара. Хожу взад-вперед до того, как песня закончилась.

— Отличная вечеринка, Лия! — кричит Джессика сквозь музыку. Ее огромная грудь пытается выпрыгнуть из слишком обтягивающей майки. — Благотворительность звучит прелестно. Они ищут ещё волонтёров?

— Да!

Нам не только нужны люди на стройке, я так же могу использовать друзей для того, чтобы дни там шли повеселей.

— Несколько следующих недель я преподаю, но после с удовольствием присоединюсь.

Она убирает волосы и показывает свою великолепную шелковистую кожу. Она такая красивая. Мне нужно свести ее с кем-то. Возможно, она поладит с Тимом или Гэри из «Дома для всех душ».

— Я напишу тебе детали, — иду к вращающемуся шару, когда снова вижу парня из мотоклуба.

Он кладет руку в карман штанов, что-то вытаскивает и передает одной из девушек. В голове звучит тревога. Я смотрю на Джуса, который около входа, на другом конце бара. Рон находится сзади. Пол ближе всего, помогает девушке сойти с вращающегося мяча.

— Пол, — кричу ему я. — Захвати Рона.

Не задавая вопросов, Пол подзывает вышибалу весом двести пятьдесят фунтов, пока я прокладываю себе путь.

— Что это у вас здесь? — спрашиваю я девушек.

Я узнаю их. Они на год старше Люка, а значит все ещё в колледже и едва ли достигли возраста, когда им можно употреблять алкоголь.

— Ничего, — говорит одна, поднимая ладони вверх.

Другая цепляется за ремешок сумочки так, словно в ней лежит миллион долларов.

Поворачиваюсь к парню. Его глаза ясны. Поза уверенная, не как у человека, который сделал что-то незаконное. На секунду я задаюсь вопросом, может мне все привиделось. Смотрю на девочек, а потом оглядываюсь обратно на него.

— Что ты им дал?

Он ухмыляется мне, скорее усмехается, откидываясь на стену и скрещивая руки на груди, на нем рубашка с длинными рукавами, хотя сейчас середина лета и неописуемо жарко.

Мои ноздри раздуваются. Резко поворачиваю голову к девушкам.

— Вы купили героин у этого гада?

— Героин? Ни за что. Он слишком тяжёлый! Мы просто взяли пару таблеток, — говорит одна девушка, словно это самая нормальная вещь в мире. Она кладёт руку на бедро, подбородок наклоняется ко мне. — Да ладно, Лия, ты же знаешь, как веселиться. Что здесь такого?

— Я не развлекаюсь подобным образом, — заявляю я, когда Рон и Пол выходят из-за моей спины.

Рон хватает байкера, чтобы выгнать его.

— Наблюдайте за кожей, — говорит байкер.

Мне хочется убить его за то, что он говорит, как великий Макконахи из «Под кайфом и в смятении». Рона, похоже, это не волнует, когда он толкает парня на выход.

Я поворачиваюсь к девушкам.

— Вы что-то взяли? Где таблетки?

Взгляды, которые они посылают мне, показывают, что они осознают серьезность ситуации.

— Я вызову для вас такси.

— Ты не можешь заставить нас уйти, — произносит одна из них.

— Конечно, могу. В моем баре никаких наркотиков. И будь я проклята, если что-то случится с вами в мою смену.

— Это не твой бар, — говорит другая, хмыкнув и чересчур дерзко.

Из всего сказанного она услышала лишь это.

— Вон! — моя рука указывает на дверь.

— Да как угодно. Местечко то отстойное, — она начинает уходить.

Я следую за ними до выхода, чтобы убедиться, что они убрали отсюда свою мерзость.

Пока я провожаю девушек, Рон и Пол возвращаются внутрь. Джус сидит на табуретке в проеме.

— Он ушел? — спрашиваю я, имея в виду байкера.

— Ага, — отвечает Рон. И возвращается обратно к своему месту в задней части бара.

Я смотрю в окно на уходящих девушек. Хотелось бы, чтобы их кто-то отвез. Понятия не имею, что они приняли и когда это начнет действовать.

— Черт, — говорю я себе.

Выхожу на улицу. Я не могу с чистой совестью отпустить их, насколько бы злобно и инфантильно они себя не вели. Смотрю направо и вижу их на стоянке, они делают то, что я надеялась, они делать не будут. Они разговаривают с байкером-дилером.

— Передумала? — он отталкивается от уличного фонаря, на который опирался, и встает прямо. — Три - толпа, а четыре уже вечеринка.

Игнорируя его, я смотрю на девушек.

— Почему бы вам не вернуться? Я отвезу вас домой.

Люди идут от своих машин к бару, собираясь повеселиться. Я улыбаюсь им, пока они проходят мимо. Байкеру, похоже, все равно, есть у него зрители или нет. Его внимание сосредоточено лишь на мне и полоске кожи между моей рубашкой и шортами.

Его тяжелые ботинки стучат по бетону, когда он приближается. Чем ближе он подходит, тем большим кажется. Он прищуривает темно-карие глаза и медленно облизывает передние зубы.

— Готов поспорить, я могу показать тебе, как надо веселиться.

Он поднимает руку к моей щеке, но я отталкиваю ее.

— Не трогай меня.

Он снова усмехается. Голос низкий и немного раздраженный.

— Упускаешь прекрасную возможность. С твоими связями там, мы могли бы легко поиметь штуку за ночь.

Он делает шаг ближе, и я отступаю, опираясь на боковую дверь автомобиля. Бусинки пота блестят на коже, когда я нервничаю все сильнее. Запах кожи и чего-то сладкого пронизывает воздух, что странно, потому что на нем нет ничего из кожи. Только я собираюсь позвать Джуса, хотя он и стоит в передних дверях, когда появляется рука и отталкивает байкера назад.

Адам отталкивает меня в сторону и снова идет к парню. Байкер отступает, и Адам стоит над ним, дергая его за воротник, и тянет к патрульной машине.

Девушки убегают. Я кричу им, но это бесполезно. Один взгляд на Адама, и страх быть арестованным затмил любой здравый смысл, который у них возможно был.

— Какого хрена? — спрашивает байкер, когда Адам надевает на него наручники.

Он обыскивает парня и достаёт отвертку из заднего кармана. Поднимает ее к щеке байкера.

— Это, чтобы чистить твою трубу? — затем роется в переднем кармане. Он вытаскивает то, что выглядит как мини-воздушные шары и пакетик «Зиплок» с таблетками. И толкает парня.

— А это за что? — спрашивает парень, его лицо врезается в металл машины.

— За то, что ты такой гребаный отморозок! — Адам зачитывает ему права и хлопает дверью с такой силой, что я удивлена, что она не отваливается.

Он поворачивается и шагает ко мне.

— Черт побери, Лия, о чем ты, нахрен, думала?

Тело напряжено и полно гнева, плечи подняты, и руки крепко сжаты в кулаки. Лицо красное, челюсть напряжена. Я практически чувствую, как от него исходит горящая ярость.

Джус и Пол выбегают из главного входа.

— Что здесь происходит? — спрашивает Пол, его грудь тревожно вздымается. — Ты в порядке?

Я киваю, давая ему знать, что я в порядке, несмотря на то, что сердце бешено колотится в груди, и я не могу перевести дыхание.

Поворачиваясь к Адаму, я вздрагиваю, больше взволнованная произошедшим, чем думала изначально, и говорю:

— Он распространял наркотики в моем баре. Мы выгнали его.

Адам указывает на Джуса.

— Ты позволил ей выйти сюда с этим куском дерьма? — кричит он, сердитый, дикие глаза смотрят с обвинением и отвращением.

Расхрабрившись, Джус начинает идти к Адаму, но я удерживаю его за руку.

— Я вышла, чтобы позаботиться о тех двух девушках, которые сбежали, когда ты появился. Теперь они шатаются где-то, а в их организме таблетки.

— И что ты планировала делать? Отвезти их домой? Они бы снова вышли на улицу и сделали что, черт возьми, хотят.

— Я должна была попытаться, — кричу я, — не могла же я просто позволить им уйти.

Адам делает шаг ко мне.

— Этот город катится вниз, много лет люди в этом баре получали кайф, и теперь у тебя внезапно появилась совесть?

У меня открывается рот.

— Скажи, что ты на самом деле думаешь.

Пол вмешивается.

— Это неправда. Мы держим это место чистым. У нас никогда не было проблем.

Адам сжимает челюсть.

— Интересно, почему это, — он все еще смотрит на меня, когда приближается. — Милый наряд, — говорит он.

Я смотрю на свой костюм строителя. Моя челюсть дрожит.

— И что? Ты использовал наш бар для отслеживания сделок с наркотиками? Может, стоило поставить нас в известность.

— И ты бы поиграла в мстительницу, как сегодня? Этот парень маленькая пешка в огромной шахматной игре, что ведется с наркотиками в Сидар-Ридж. Он должен был вывести нас к более крупной рыбе, но теперь я должен забрать его и зарегистрировать.

— И что, это моя вина? Я пыталась помочь тем девушкам, — кричу я.

— Ты дурачишься, веселишься и делаешь вид, будто все в порядке. Но угадай что, милая? Это не мир Лии. Дерьмо случается. Люди умирают.

Он сделал это заявление так, словно я каким-то образом способствую кончине мира.

Мое тело дрожит. Я перестаю обнимать себя и поднимаю руки в воздух.

— Точно, Адам. Люди умирают. Он мертв!

— Кто мертв? — спрашивает он.

— Брэд! — кричу я.

Внезапно все вокруг замирает. Живот ухает вниз, а к голове приливает кровь и набегают слезы.

От самого сурового крика до самого низкого шепота, я протягиваю руки и заявляю:

— Брэд мертв.

Он выглядит так, словно его только что ударили в живот. Темные глаза блестят, влага скапливается в уголках, угрожая вот-вот пролиться. Его рот открывается и закрывается. Руки взлетают к волосам и убирают их назад, потянув за концы. Рот сжат. Сжат так сильно, что боюсь, он развалится на части, если ослабит напряжение.

— Не знаю, что у тебя за крестовый поход, но это его не вернет. Ты прав, что убираешь эту грязь с улиц, но ты не можешь делать это в одиночку. Мы здесь тоже пытаемся, — я указываю на Джуса и Пола.

Смотрю на Адама, мои глаза покалывает от влаги. Второй раз за много недель он спас меня. Неважно, нужно мне это было или нет, он был там. Как бы я не хотела злиться на него, я знаю, что в нем живет хороший парень. Я знала его однажды. Давным-давно. И хочу узнать его снова.

Он сжимает челюсть, глаза наливаются кровью. Но вместо того, чтобы видеть ненависть в его взгляде, я вижу только... страх. Взгляд, который он посылает мне, заставляет мой пульс ускориться, кожу начинает покалывать.

Я смотрю вниз на его костяшки. Они темно-красные и поврежденные. Никто, кто ненавидит кого-то так сильно, как я думала, Адам Рейнгольд ненавидит меня, не стал бы защищать этого человека с той страстью, с которой он защищал меня. И даже не один раз, а дважды.

— Спасибо, — шепчу я.

Его ресницы трепещут, когда мои слова долетают до него. Он понятия не имеет, почему я благодарю его. Это хорошо.

Делаю последний дрожащий, глубокий вдох и ухожу. Мне больше нечего сказать. Может быть, я не в себе, но я не хочу бороться. Не сегодня. Уже нет.

*** 

— Дай я тебя провожу, — говорит Джус, когда я выключаю свет в «Необъезженном жеребце».

— Я в порядке. Сомневаюсь, что что-то случится, пока я иду тридцать футов от задней двери к моей машине.

— Основываясь на том, что произошло раньше, всего в двадцати футах от входной двери, думаю, можно с уверенностью сказать, что тебе никогда не стоит делать предположения, — он придерживает для меня дверь, а затем смотрит, как я запираюсь. — Опять же, у тебя всегда есть личный телохранитель.

Я вытаскиваю ключ из замка и поворачиваю кольцо вокруг пальца.

— Да. Ты всегда где-то поблизости.

— Я говорил не о себе, — он кивает на Мэйн-стрит.

На углу, в патрульной машине лицом к парковке находится Адам.

Я закатываю глаза, а затем смотрю на небеса.

— Великолепно. Теперь у него какой-то комплекс спасателя, — начинаю идти к машине Люка, которую он разрешил мне взять на несколько дней.

— Он стоит там каждую ночь, — говорит Джус так, словно это всем известно.

Открывая дверь своей машины, я произношу через плечо.

— Хорошее место, чтобы забрать людей, покидающих бар. Он думает, мы обслуживает тех, кого не стоит, а затем позволяем всем садиться за руль.

— Ага, я сначала тоже так подумал, — он открывает дверь своей машины.

Я смеюсь про себя, пока открываю дверь и бросаю сумку на пассажирское сиденье. Оборачиваясь, опираюсь на дверную раму и спрашиваю:

— А теперь ты что думаешь?

— Я думаю, он ждет здесь тебя.

Глава 10

Мы с Люком подъезжаем к «Домам для всех душ». Я опоздала на четыре часа, поэтому точно знаю, какая встреча меня ждет.

Сегодня я особенно бодра. Несмотря на драму прошлой ночи, мы с Люком провели чудесное утро, делая то, чем обычно не занимаемся. Все это было частью плана по организации сбора денег прошлой ночью. Было потрясающе видеть сегодня утром, как все задуманное увенчалось успехом.

— Кто-то выглядит злым, — говорит Люк с водительского сиденья.

Мы оба поворачиваемся Адаму, который сверлит нас взглядом. Он стоит снаружи на грязной лужайке центрального дома. Его тяжелый взгляд можно почувствовать даже через толстое лобовое стекло.

— Уверен, что не хочешь остаться и помочь? — спрашиваю я Люка.

— Возможно, в следующие выходные. Прямо сейчас, я, пожалуй, буду держаться как можно дальше... от этого, — он неловко машет Адаму, который не отвечает взаимностью. — Удачи, — присвистывает Люк сквозь зубы.

— Мне она понадобится, — говорю я, хватая сумку, пока выбираюсь из машины.

— Где ты была? — набрасывается Адам еще даже до того, как дверь закрывается. — Я был у тебя в девять утра.

— А я уехала в семь, — машу Люку, когда он отъезжает. Поворачиваюсь к Адаму и вижу его позу крутого парня, с грязными джинсами, ботинками и скрещенными на футболке цвета глины руками. Копаюсь в сумке и протягиваю ему конверт.

— Я писала тебе, что опаздываю.

— И я ответил, что это неприемлемо, — упрекает он, беря у меня конверт. Заглядывает внутрь. — Что это?

— Деньги, которые мы собрали на Ночи Строителей в баре.

Его брови поднимаются.

— Ночь строителей?

— Да, прошлой ночью, когда ты обвинял меня, в трех грехах - любовь к вечеринкам, притворство и флирт - у нас была благотворительная ночь для «Дома для всех душ». И мы заработали приличную сумму.

Он в недоумении смотрит на конверт.

— Это все ты заработала?

— Только треть. Утром я купила игрушки для детей Фрамеров. В четверг я поговорила с их мамой, и она пригласила меня на обед. Нам нужно убедиться, что у Луизы Фрамер есть первоклассная печь, потому что эта женщина может готовить. О, и мы остановились у приюта, чтобы занести детям Микгуса ваучер в аквапарк. Я рассказала парку их историю, и они внесли свою долю, выписав бесплатные билеты на оставшуюся часть сезона.

— Ты принесла им подарки? — спрашивает он, явно ошарашенный.

— Да, чтобы поддержать их.

— И билеты в аквапарк?

— И ириски, — добавляю я, кладя руку в сумку и предъявляя банку. — Я сделала немного и для тебя тоже.

Он поднимает брови и заглядывает внутрь банки, глядя на ярко-оранжевые конфеты.

— Это ты сделала? — закрывая банку, смотрит на меня. Солнце светит ему в глаза, поэтому он щурится. — По поводу прошлой ночи...

Я иду к Тоби и протягиваю ему ириски.

— Я и тебе немного сделала. Итак, какой у нас на сегодня план?

Тоби и Адам обмениваются взглядами. Понятно, что они не привыкли к тому, что я так легко поддаюсь. Я стою и жду своего задания. Поскольку они мне ничего не поручают, я выбираю сама.

Обращаясь к Тоби, я говорю:

— Сегодня я хочу использовать электроинструменты, — мои руки на бедрах, подбородок поднят в воздух.

Глаза Тоби округляются в замешательстве.

— Ты когда-нибудь раньше ими пользовалась?

— Она брала уроки в старшей школе, и теперь думает, она - Джоанна Гейнс, — говорит Адам позади меня.

С резким взглядом я поправляю его:

— Чип использует электроинструменты. У Джоанны идеальный вкус, когда дело касается дизайна и обшивки досками, — затем обращаюсь к Тоби: — У вас здесь есть круговая пила?

Тоби выглядит сомневающимся.

— Предпочитаю, чтоб ты продолжала заниматься шпаклевкой. Не хочу, чтоб ты поранилась.

Я ахаю. Глаза округляются.

Прежде чем у меня появляется шанс объяснить ему, что я более чем способна как женщина, использовать электроинструменты и что я за выходные собрала целый город для котенка без помощи мужчины, рука Адама ложится мне на талию и тянет меня назад.

— Пошли, тигр. Хочешь что-нибудь построить? Мы построим, — говорит он, дергая мое тело.

— Да, именно, — говорю я в воздух, обращаясь к Тоби, хотя на самом деле ни с кем не спорю.

Моя рука опускается на внушительно предплечье Адама, когда он поворачивает меня и заставляет идти перед ним к только что построенному дому и обратно к тому месту, где есть циркулярная пила и куча деревянных брусков сечением два на четыре дюйма

Здесь тихо. И пусто. Интересно, захочет ли он снова поговорить о прошлой ночи. Часть меня хочет этого, а другая часть меня...

— Когда-нибудь использовала одну из них раньше? — спрашивает он, протягивая мне пару защитных очков.

— Ты про очки для плавания? Думаю, могу справиться с этим, — саркастически отвечаю я, хотя знаю, что он имел в виду настольную пилу. Увидев, что он не удивлен моим ответом, я добавляю:

— Правда, это было давно, — беру у него очки, надеваю их, а затем начинаю вытягивать волосы из-под ремня.

Он скрещивает руки на груди.

— Что ты делаешь?

— Я не знаю. Что я делаю? — руки проходятся по волосам, чтобы убедиться, что ни единой прядки не летает вокруг.

— Это строительная площадка. Не клуб. Не служба знакомств, — тон раздражающе похож на тон прошлой ночи.

Я глубоко дышу и думаю о том, что сегодня большой день. Наклоняю голову в его сторону.

— Тебе когда-нибудь в голову приходило, что женщины хотят выглядеть хорошо для себя, а не для мужчин?

Он опускает руки, обходит пилу, подходя к выключателю, который лежит на земле.

— Хочешь сказать, что не была бы счастлива поиграть там в игру «Тупой и еще тупее»? — вставляет ее в ближайший удлинитель.

Я оглядываюсь назад на Тима и Гэри, которые спорят о том, как занести в дом кусок гипсокартона.

— По крайней мере, они хотят, чтобы я был рядом.

Вытирает руки о джинсы.

— Ага, они хотят, чтобы ты была в порядке, — говорит он. Затем включает пилу.

Я прям-таки вижу, как у меня на лице расползается улыбка.

— Ой, Адам, ты что, ревнуешь?

Он перестает делать то, что делал, и смотрит на меня с самым серьезным выражением лица.

— Нет.

А теперь чувствую, как моя улыбка исчезает. Похоже, он сегодня весь день собирается быть угрюмым.

Подхожу к нему и смотрю вниз на пилу.

— Окей. Хочешь показать мне, что делать, или я должна просто попробовать?

— Теперь уже не так уверена, когда машина работает?

— Конечно, я уверена. Я просто дохожу до центра дерева и отрезаю.

Он кладет руки мне на бедра и отодвигает меня.

— Нет, если ты не хочешь начать смешивать напитки с протезом. Встань здесь, — показывает мне на место в стороне от лезвия.

Подходит и берет доску с земли. Кладет ее на стол, вытаскивает из заднего кармана карандаш и листок бумаги. Сделав пометку, он пишет на бумаге, а затем кладет карандаш за ухо.

— А это зачем? — спрашиваю я.

— Я сделал заметки, когда вчера конструировал шкаф для первого этажа. Стало слишком темно, чтобы закончить, — он кладет бумагу в карман. Затем кладет дерево на пилу и настраивает параметры.

— Иди сюда, — он тянет меня поближе, — стой сбоку от лезвия при резке. Видишь этот кусок здесь? — он указывает на прозрачную панель на пиле, на которую опирается доска. — Это называется забором. Держи древесину крепко, чтобы избежать отдачи.

Он подходит ко мне, и мое тело каменеет. Опираясь на меня, он кладет мою левую руку на ручку пилы, его рука поверх моей. Он начинает говорить о том, почему важно держать доску прямо и упоминает что-то о расщеплении, но все, о чем я могу думать, это то, что его рука идеально гладкая, но в то же время покрыта мозолями. Она теплая, мягкая и сильная, но когда он скользит по моей руке, я чувствую грубые участки на его ладони.

— Поняла? — спрашивает он.

Мой мозг поражает запах его туалетной воды.

Сглатываю и киваю.

Он включает лезвие, и металл начинает быстро вращаться. Он опускает наши руки, когда мы направляем клинок по дереву. Вырез сделан. Он выключает пилу.

— Мы должны сделать еще три, — Адам кладет деревянный брус рядом с домом и берет еще один. Его ноги останавливаются, когда он на мгновение замирает. Затем добавляет:

— Я собираюсь показать тебе еще разок, а потом можешь делать все сама.

Соглашаюсь и слушаю его. На этот раз он позволяет мне корректировать измерения и прикладывать их к линейке станка.

Он снова подходит ко мне, еще ближе. Его твердая грудь прижимается к моей спине, и, когда я слегка наклоняюсь, чтобы придержать доску, я мягко прижимаюсь к его паху. Он не двигается, и я не пытаюсь его отодвинуть.

Включаю пилу и позволяю ему вести мою руку вниз, как и раньше. Вырез готов через считанные секунды. Как только он сделан, Адам уходит и берет с собой свежеотрезанный кусок.

Я просто стою там.

Все еще.

Он возвращается с третьим куском и передает его мне.

— Хорошо, теперь ты. Давай резать.

Я делаю все возможное, чтобы не отрезать себе пальцы. Когда все доски порезаны, мы берем их в дом и заканчиваем собирать шкаф.

Адам стоит на коленях на полу, заколачивая в дерево последний гвоздь.

— Эй, Лия.

Я вздрагиваю от звука своего имени, практически роняя молоток. Это Рик.

— Тоби сказал, что ты хотела поработать с электроинструментом. Мы собираемся установить медные трубы для системы отопления. Если хочешь использовать паяльную лампу, твоя очередь.

У меня руки чешутся, так мне хочется попробовать паяльную лампу. Я действительно хочу попробовать, но знаю, что все это приведет к спору, а я здесь, чтобы работать. Не для удовольствия.

— Нет, спасибо. Я закончу все здесь, — поворачиваюсь к шкафу.

— Все нормально, — говорит Адам.

Смотрю вниз. Он сидит на корточках внизу, крепкие бедра виднеются из-под джинсов.

— Иди.

Мои глаза расширяются от удивления. Он по доброй воле отпускает меня, чтобы я не была рядом? И сделать что-то, что мне будет интересно?

— Да все нормально. Это часть моих ста часов. Я здесь не ради веселья.

— На самом деле, именно для этого, — он прислоняется локтем к бедру. — Это не должно быть похоже на работу. Цель волонтерства - помогать другим. Так что, иди, подожги что-нибудь. Просто не сжигай все место, — этот последний кусочек фразы он произносит с бессознательной ухмылкой.

Сжимаю губы и киваю.

Я почти выхожу из дома, когда оборачиваюсь и смотрю на Адама.

— Спасибо, — говорю я.

Меня вознаграждают понимающим кивком.

*** 

Отчищая краску на переднем портике почти законченного дома, я напеваю про себя и наслаждаюсь небольшой передышкой, которую мы получаем, когда солнце начинает садиться.

Здесь ощущается такое умиротворение.

Обычно, в это время я ищу, чем бы еще заняться. Куда я могу пойти сегодня вечером? Какие мероприятия у нас в баре? У кого вечеринка? Тем не менее, вот я, маленькая мисс Благодетель, отчищающая краску.

Не собираюсь лгать. Мне это нравится. Это странно освежает, просто требуется время, чтобы побыть одной. Если я не работаю, я с родителями, Люком или Эммой. Или я со своими подругами. Конечно, это тоже работа. Но это... другое.

Возможно, мне стоит заняться живописью или рисованием или чем-то в этом роде. Кого я обманываю? Я никогда этого не сделаю. Моя жизнь вращается вокруг вечеринок. Если я потеряю это, я потеряю свою сущность. А моя сущность довольно эффектная.

Работа с паяльной лампой сегодня была самой классной. Я была более напугана, чем думала, когда должна была зажечь ее. Но когда Рик позволил ей загореться, у меня в руках словно появилась огромная сила. Сила для создания. Сила для сооружения. Это было потрясающе.

Некоторые из других девушек, которые добровольно помогали сегодня в рамках своей женской благотворительной организации, присоединились к нам. Мы по очереди приваривали медные трубы для сантехники. На это ушло несколько часов, и когда все было сделано, мы дали друг другу пять. Нет ничего более повышающего самооценку, чем женщины, которые могут сделать все, что угодно.

Когда мы с Риком вернулись к кулеру, чтобы взять воды, я заметила знакомое лицо, почти с одобрением поглядывающее на работу, которую я проделала.

Взгляд, которым смотрел на меня Адам, почти напоминал тот, которым он смотрел на меня, когда мне было шестнадцать. Тогда, когда мы проводили время вместе по собственному выбору. Тогда, когда я думала, что у него начали появляться ко мне чувства.

— Ты когда-нибудь задумывался над тем, как это было, если бы за тобой везде следовали камеры? — спросила я Адама стоя на асфальте подъездной дорожки его родителей.

Он отбросил мяч назад, чтобы я могла сделать еще один бросок со своей позиции.

Его правая бровь поднялась, когда он ответил с легким смешком.

— Нет. Зачем?

— «Эд из телевизора», — я сделала бросок, напрягая запястья и локти, как он меня учил.

Когда мяч вошел в корзину, посмотрела на него из-за плеча. Его бровь все еще была вопросительно приподнята.

— Мэтью Макконахи? — мои руки и голова были вытянуты в раздражении.

Адам водил мяч перед собой, на лице появилась улыбка.

— Ты действительно повернута на этом парне.

— А что в нем может не нравится? Сексуальный акцент. Убийственное тело. Вьющиеся золотистые волосы. И, конечно, эти голубые глаза, — я была уверена, что вздохнула.

— Не могу спорить о голубоглазиках. Я тоже любитель таких, — небрежно сказал Адам, делая бросок в корзину.

Он забил «чисто». И набрал очко. А я покраснела.

Потом отбросил мяч обратно ко мне.

— Какой твой любимый фильм с ним?

— «Как отделаться от парня за десять дней», — пробормотала я, мысленно готовясь к броску. Ноги на ширину плеч, носочки кроссовок смотрят на кольцо...

— А как насчет «Киллер Джо»? Грязный полицейский в ковбойской шляпе и солнцезащитных очках? Парень - чистое зло. Он должен быть в твоей первой десятке.

Я перестала вести мяч и выпрямилась.

— Ты сказал, что не смотрел фильмы с Макконахи.

Он пожал плечами.

— Сделал маленькое исследование.

— И?

— Нормальный он, — Адам рванул вперед и вырвал мяч из моих рук, отправляя его в сетку и делая прямое попадание.

Прилив чего-то яркого прошелся по моей коже и устремился к голове и сердцу. Виной тому гормоны шестнадцатилетней, но иногда, когда я была с ним, даже если он не обязательно делал что-нибудь интересное, мое сердце учащенно билось, и я должна была успокоиться. Было нечто такое, что касалось его.

— Итак, есть планы на выходные? — спросила я.

— Поход.

— Тебе нравится спать на земле? — я вздрогнула. Мысли о сне с насекомыми, ползающими по мне, было достаточно, чтобы успокоить мое быстро бьющееся сердце.

С широкой, белозубой улыбкой Адам ответил:

— Каждые выходные. Кемпинг, походы, водные лыжи, разведение костра и поджаривание зефира. Как только земля оттаивает, я там. Это лучшее чувство в мире.

Взгляд в его глазах был полон честности, страсти к жизни на свежем воздухе. Казалось, он обретал покой в палаточном городке.

— Никогда не пробовала. Не думаю, что я из тех девушек, которые любят жить без удобств.

— Не, тебе бы понравилось. Я возьму тебя. Обещаю, это будут лучшие выходные в твоей жизни, — он подмигнул мне. — Эй, это от тебя кокосом пахнет?

— Это мой парфюм.

— Ты вкусно пахнешь.

И снова сердце быстро застучало. Трепет пробежал прямо к кончикам моих пальцев. Трепет, которого не должно было быть.

Я помчалась к нему и вырвала мяч у него из рук. Вместо того чтобы сделать бросок, я побежала, умоляя его преследовать меня.

Он так и сделал.

Адам преследовал меня по подъездной дорожке, смеялся и улыбался, охотясь за мной. Я наклонялась и уворачивалась, чтобы уйти, но в середине пути ему удалось обнять меня, заставляя нас ходить в тандеме – я держалась за мяч, он держался за меня.

Мы зашли в тупик. Он сильно прижимался ко мне, его худощавое тело впечаталось в мои мягкие округлости. Его хватка усилилась, но он больше не пытался взять мяч.

Моя грудь поднялась тяжело и быстро. Его голова упала мне на шею, я ощутила горячее дыхание на коже. Я закрыла глаза, и все, что я могла делать, это чувствовать. Чувствовать Адама, сжимающего меня. Чувствовать, как его сердце бьется мне в спину. Ощущать странное чувство желания, которое у меня было, когда я была рядом с ним.

Я не могла пошевелиться, потому что не хотела, чтобы он отпускал меня.

— Лия? — его губы прижались к моей шее.

— А? — слово вышло еле слышно

— Что происходит между нами?

Несмотря на то, что в горле пересохло, я сглотнула.

— Не знаю.

— Я хочу развернуть тебя, но если сделаю так, то поцелую тебя, и пути назад не будет.

Его рука сжала меня крепче. А мое тело все таяло.

— Тогда не разворачивай меня, — я молила Бога, чтобы он этого не сделал.

— Потому что ты не хочешь, чтоб я поцеловал тебя?

— Потому что хочу.

Рот Адама коснулся моей шеи. Крошечный поцелуй на коже чуть ниже моего уха. Кусочек ласки, от которой мое тело задрожало.

— Почему ты позволяешь ему относиться к себе так, как он это делает? Почему ты ждёшь его, когда я здесь? — выдохнул он.

Почему я ждала Брэда? Потому что я была верной. Потому что, хотя я лишь узнавала, что такое любовь, я знала, что, когда дал кому-то обещание, ты должен сдержать его.

— Привет, детки, — послышался голос Брэда позади нас.

Адам вытащил мяч из моих рук и повёл его к корзине. Он подобрал мяч, а затем подошел к Брэду, притворяясь, что момента, который мы разделили, не было.

Они двое разговаривали минуту, и когда мои ноги, наконец, смогли двигаться, я подошла к ним.

— Привет, — Брэд осторожно посмотрел на меня.

Я подумала, это было из-за того, что он был свидетелем момента между Адамом и мной, но, скорее всего, это было потому, что я не разговаривала с ним всю неделю.

— Привет, — сказала я, глядя на его правый глаз.

В уголке глаза было покраснение, словно у него лопнул сосуд.

— Я надеялся, что мы успеем в кино? — спросил он.

— Ты говорил, что сегодня не можешь гулять.

— Я чувствую себя хорошо, — Брэд посмотрел на свой телефон. Его черные волосы были идеально уложены. — Думал, позависать сегодня со своей девушкой, — он обнял меня и попытался притянуть ближе.

Адам просто водил мяч перед нами. Я кивнула и придвинулась к Брэду.

— Только никаких фильмов с Макконахи, окей? — сказал Брэд, когда мы подошли к его машине.

Это была последняя ночь, которую я провела с Брэдом. Если бы я была мудрее, то увидела бы, что его поведение было странным, что он похудел. Я так легко согласилась пойти с ним, потому что мы уже несколько недель не были на свидании. Новые друзья, с которыми он встречался, были для меня загадкой, но я никогда не спрашивала об этом. Я никогда не задумывалась о них. Я была слишком занята, проводя время и играя в баскетбол с другим парнем с каштановыми волосами и чёрными глазами.

На этой же неделе Брэд умер.

И после этого все изменилось.

Сьюзен говорит, что я должна поговорить о Брэде. Действительно поговорить о том, что произошло. Я удивлена, что даже разрешаю себе путешествовать по переулку памяти с воспоминаниями о баскетболе с Адамом. Чтобы пойти дальше, признать самые болезненные воспоминания.

Делаю глубокий вдох и возвращаюсь к работе.

Нанося краску аккуратными мазками, я делаю все возможное, чтобы переднее крыльцо выглядело как можно лучше для ветерана войны, который скоро назовет это место домом.

Когда на колоннах появляется первый слой краски, я пытаюсь добраться до козырька, но не могу дотянуться до него. Поднимаясь на стремянку, я вытягиваюсь, насколько могу, но в дальнем углу все еще есть одно пустое место. Пытаюсь подпрыгнуть, чтобы дотянуться до него, но лестница шатается, и я задерживаю дыхание, пока не понимаю, что не упаду.

— Дайка мне, — глубокий голос Адама слышен за моей спиной.

— Да, спасибо, — спускаюсь с лестницы и вручаю ему банку и кисточкой, наши пальцы едва соприкасаются. Я смотрю в другую сторону.

Адам поднимается и с легкостью покрывает краской пустое пятно. Несмотря на долгий день, он пахнет восхитительно. Как туалетная вода и мыло, смешанные с потом от тяжелой работы - так, как должен пахнуть настоящий мужчина.

— Хочешь остаться и нанести ещё слой, или хочешь уйти отсюда? — спрашивает он, поворачиваясь ко мне.

— Я хотела бы остаться, — говорю я.

На его лице появляется улыбка.

Хватаю чистую кисточку из соседнего ведра, окунаю ее в краску и начинаю наносить второй слой. Я приседаю и работаю над нижней частью. Адам отходит от лестницы и движется к пространству рядом со мной, работая над участками наверху. Мое плечо в нескольких дюймах от его колена, моя голова в непосредственной близости от его бедра. То, что я считала тихим опытом, теперь превратилось в гудящий момент неудобной тишины.

Остаюсь сидеть на корточках как можно дольше, но на моей кисти уже нет краски. Я поднимаюсь, как раз собираясь пойти, взять краску, но Адам подаёт мне банку. Я погружаю в неё кисть и возвращаюсь вниз.

Мне снова нужна краска, но в этот раз, до того, как я поднимаюсь, Адам опускает руку ко мне, и краска оказывается в пределах досягаемости. Взгляд на его лице - случайное понимание. Я благодарно киваю и возвращаюсь к работе.

Так мы и работаем. Два человека, в тишине красящих переднюю веранду, которые все же общаются друг с другом с помощью легких движений рук, кивков и взглядов.

Он работает наверху, я внизу. Садящееся солнце отбрасывает слабый оранжевый оттенок на белую краску.

Когда нижняя часть готова, я двигаюсь выше. Адам опускается ниже. Когда я тянусь, чтобы достать до нового места, мое плечо задевает его. Он не отодвигается. Когда он поворачивается, чтобы заняться дверью, его спина касается меня. Я не отступаю.

Я скольжу выше, он опускается ниже.

Я скольжу влево, он двигается на право.

Мы танцуем по кругу.

Забавно пытаться дистанцироваться от кого-то, когда находитесь в ограниченном пространстве, чем дальше вы отходите друг от друга, тем ближе становитесь.

Плечом к плечу. Кисть к кисти. Та же стена, тот же уровень, одно и то же место.

Когда последний участок готов, я оценивающе смотрю на крыльцо, и радуюсь прогрессу, которого мы достигли за сегодня. Вскоре Монтгомери смогут переехать. Чертовски приятные ощущения.

Посмотрев наверх, на участок над входной дверью, под карнизом крыши, я замечаю, что там есть необработанный участок. Для меня он был слишком высоко. Его должен был покрасить Адам.

Чем дольше я смотрю на него, тем больше понимаю, что это не грубый участок. Это резное дерево, и на нем надпись.

Я поднимаюсь на цыпочки и прищуриваюсь, чтобы прочитать надпись.

Для сердца, находящего утешение в моментах, взлелеянных прикосновением руки.

Слова звучат знакомо. Стихотворение? Песня? Я отступаю и кусаю губу, пытаясь вспомнить, где раньше слышала эти слова. Нет, не слышала. Я видела эти слова раньше. Давным-давно, написанные в блокноте. Слова, написанные тем, кого я когда-то любила.

Оборачиваюсь и смотрю на Адама.

— Это слова Брэда, — говорю я.

Он посылает мне полуулыбку и смотрит вверх на дерево.

— Не знал, запомнила ли ты.

— Запомнила? Он был прекрасным писателем. Хотя никогда никому не позволял читать свои стихи.

— Кроме тебя, — говорит Адам. — Тебе он позволял читать их.

Мой взгляд слегка затуманивается. Брэд держал блокнот в своей комнате, в котором записывал свои чувства. Он был творческим человеком в то время, тогда как я не могла оценить, насколько особенным был его талант.

— Почему эта цитата здесь? — спрашиваю я, указывая на дерево.

— На каждом доме есть строчки его стихов. Завтра, когда краска подсохнет, я пройдусь по буквам более темной краской.

— На этих трёх домах написаны слова Брэда?

— Да, — говорит Адам, — и на каждом доме, когда-либо построенном «Домами для всех душ».

Наклоняю голову в сторону.

— Сколько их?

— Двадцать восемь.

Я шокировано открываю рот.

— Хочешь сказать, что есть двадцать восемь домов с его цитатами? Одна и та же цитата или разные?

— Все разные, — Адам засовывает руки в карманы и кивает головой. — Пойдем, я покажу тебе две других, которые здесь.

Он спускается вниз по лестнице, пока я все ещё изумленно моргаю. Добравшись до нижней части лестницы, Адам оглядывается на меня, спрашивая глазами, иду ли я.

Я спускаюсь по ступенькам, и, когда добираюсь до него, мы идём бок о бок ко второму дому.

Не бойтесь неизвестности завтрашнего дня, когда радостно можете прожить сегодняшний день.

Громко выдыхаю. Я помню, когда он написал это.

— У твоего отца был рак. Все были опустошены. Кроме твоего отца, — я рассмеялась от странного воспоминания.

— У него был этот баннер, который гласил: «Я говорю раку отвалить. Посигналь, если любишь холодное пиво».

Это была самая странная вещь, но она сработала. Каждый день можно было услышать машины, проезжающие перед их домом. И каждый гудок заставлял мистера Рейнгольда улыбнуться.

— Брэд сказал, что твой отец был самым храбрым человеком, которого он когда-либо знал. Он написал эту цитату в эссе для школы. Получил A-плюс, — широко улыбаюсь, и когда смотрю на Адама, вижу, что он не разделяет мою радость.

Я продолжаю:

— У Мэтью Макконахи есть одно высказывание: «Я буду продолжать двигаться дальше и позволю моей душе летать. Даже если это лишь на один день». Оно напоминает мне о твоём папе. Напоминает мне о Брэде. И о тебе, — взволнованно взмахиваю руками, — Почему ты так на меня смотришь?

— Как?

— Словно я говорю что-то не так, — скрещиваю руки перед собой. — Ты смотришь на меня так, словно каждое слово из моих уст - самая глупая вещь, которую ты вообще слышал.

Его брови поднимаются.

— Я так смотрю?

— Да.

— Но я так не думаю, — просто говорит он.

— В самом деле? Потому что твои действия говорят об обратном, — повышаю голос в конце.

— Это совершенно не то, что я думаю.

Смотрю в сторону и вожу туда-сюда ногой.

— Ладно, ну а что ты думаешь?

— Думаю, что эти вечера на моей подъездной дорожке, одни из лучших воспоминаний за всю мою жизнь.

Моя рука пробегает по ключице, когда я слышу его признание. Я кусаю губу, удивляясь, как два человека, которые были настолько близки, превратились в эмоциональных незнакомцев, которыми мы являемся сегодня.

— В течение многих лет я наблюдала, как ты входил в бар и неодобрительно качал головой, — говорю я, глядя на деревянные доски пола. — Я знаю, когда ты выгибаешь брови, это означает, что ты думаешь самое худшее о человеке, на которого смотришь. Знаю, что когда ты раздражен, ты сжимаешь кулаки и крепко держишь их по бокам. Знаю, что когда злишься, то тянешь за концы своих волос. Я знаю это, потому что именно так ты ведешь себя рядом со мной.

Делаю вдох. Эти слова вылетели из ниоткуда. Я не была готова к тому, что произнесу их.

Адам проводит рукой по волосам и смотрит на поле. Теперь он стоит спиной ко мне, кладет обе руки на перила, склоняя голову.

— Я был более озабочен помощью тебе, и не увидел очевидные признаки того, что у Брэда были проблемы. Я знал, что он связался с неправильными людьми, но... — он делает паузу, звуча почти испуганно. — Я был его лучшим другом. Я знал, что он проводит слишком много времени в одиночестве. Он прекратил писать, перестал зависать со своими друзьями и игнорировал свою девушку. Он перестал жить.

— Все случилось так быстро...

— Я проигнорировал знаки, потому что меня больше беспокоили... — его грудь поднимается вверх и вниз, глаза смотрят на меня с мольбой, — другие вещи. — Слова вылетают так быстро, что я почти не замечаю их.

Кладу руку поверх его. Знаю, я не должна этого делать, но мне это необходимо. И я думаю, ему тоже необходимо это прикосновение.

Медленно, его глаза путешествуют от земли, на которую он смотрит, вверх, пока не встречаются с моими. Его взгляд затуманиваемся. Глаза словно стекло, и все, что я вижу в них, это мое отражение.

— Ты ничего не мог сделать. Никто из нас ничего не смог бы сделать. Мы были молоды. Мы не так уж много знали о наркотиках. Не знали о признаках. Никто не знал. Особенно не ты, — я крепче сжимаю его руку, давая понять, что я здесь для него. С этого момента я так хочу.

На самом деле. По-настоящему. Такими, какими мы были.

— Почему ты не уехал в колледж, как планировал? Что изменилось? — спрашиваю я.

Адам смотрит на наши руки. Я держу его руку, но он не держит мою. Он отодвигает ее, а затем делает глубокий вдох. Отступив назад, оглядывается на дом, потом на поле, а затем смотрит снова на меня.

— Когда тело Брэда опустили в землю, я не мог перестать смотреть на его маму. Не мог перестать задаваться вопросом, сколько еще матерей хоронили своих детей. Я хотел изменить ситуацию. Быть архитектором? Проектировать здания? Это не смогло бы удержать детей от гибели. А вот преследование такого куска дерьма, как Нико Мартинес, это важно.

Обвожу взглядом землю, на которой строятся дома.

— А это? Эти дома? Это зачем?

— Это способ сохранить его память.

Волна ностальгии проникает в мое сердце. Воспоминание о Брэде со мной на крыльце, качающемся с блокнотом в руке, его нежный голос читает строки, которые он написал.

Ибо, когда заканчивается день, и вечер становится неприветливым, может быть там, в глубокой темноте ночи, найдётся дом для всех душ, где можно обрести покой.

Все, что сделал Адам с момента смерти Брэда, было в память о нем. Его карьера, образ жизни, время, которое он тратит на строительство домов. Он не монстр, каким я думала, что он стал. Он святой.

Он ангел, а я – нет.

Семь лет игнорирования друг друга. Семь лет его бессердечного отношения ко мне, моих выходок, которые, как я знала, сводили его с ума. Семь лет потрачены впустую, и все лишь потому что я просто не понимала его.

Я делаю несколько шагов к нему, но останавливаюсь, чтобы не подойти слишком близко. Быть рядом с ним не то, что мне нужно.

— Адам, — его имя звучит как шепот. Мои слова застревают в горле. — Я больше не хочу ненавидеть друг друга.

Когда я смотрю на него, эти стеклянные глаза сияют надеждой и тоской, потребностью и отрицанием, все вместе. Я была потеряна в мальчике, которым он когда-то был, а теперь передо мной поразительный мужчина, который очень зол на мир по правильным причинам.

— Так давай и не будем, — говорит он таким низким голосом, что я рада, что стою достаточно близко, чтобы слышать. — И для справки. Я никогда не злился на тебя.

Несогласно качаю головой.

Адам кусает нижнюю губу, глаза блуждают по моему лицу.

— Ты лучше, чем этот город. Ты должна была уехать и сделать что-то сама.

Я отступаю, в желудке появляется болезненно ощущение. Он озвучил то, что думают все остальные. Я никто, никчемная вечная тусовщица из бара, которая не знает ничего другого. Вот почему я храню свои секреты и мечты при себе.

Он тянется и хватает меня за руки, потянув назад к себе. Его подбородок опускается вниз, пронзительный взгляд проникает прямо в душу.

— Теперь я знаю, что ошибаюсь. В ту ночь в участке ты доказала, что я неправ. На прошлой неделе доказала, что я ошибаюсь. Сегодня ты разрушила мои заблуждения. Ты все та же умная, здравомыслящий, сумасшедшая девушка, которую я так сильно хотел видеть, что делал все что угодно для этого.

— Я думала, ты просто хороший друг.

— Ничто из того, что я делал тогда, не было поведением хорошего друга.

Я открываю рот, и сердце буквально перестаёт биться. Ладно, не буквально, но все-таки.

— А теперь? — спрашиваю я осторожно. — Можем мы быть друзьями?

Я наблюдаю, как его тело напрягается. Видимо, это был неправильный вопрос. Он отпускает меня и поворачивается спиной. Поднимаю большой палец и кусаю ноготь. Не то чтобы мне нужно было больше друзей. У меня их достаточно. Нет человека, который не хотел бы быть моим другом. Я изумительная, весёлая, необычная. Люди практически в очередь встают, чтобы...

— Хочешь что-нибудь поесть? — спрашивает он.

Я опускаю большой палец и смотрю на него. Он все ещё стоит спиной ко мне, но его подбородок повернут к плечу.

— Да, — быстро отвечаю я. — В смысле, ага. Конечно.

Он вытаскивает ключи из кармана и начинает спускаться по лестнице. Смотрю вниз на свои забрызганные краской штаны для йоги и майку.

Собираю свои вещи и направляюсь к грузовику.

— Только мне нужно забежать домой и привести себя в порядок.

Он открывает свою дверь.

— Не волнуйся. Там, куда я тебя везу, нет никого на мили вокруг.

Глава 11

Мы едем вниз по Олд-Вест хайвэй, мимо парка, где Виктория врезалась на моей машине в дерево и мимо школы, где мой папа преподаёт английскую литературу. Впереди находится аэродром, который когда-то был военной базой, а теперь используется для немногочисленных коммерческих рейсов.

Пакет с фаст-фудом согревает мои колени. Мы остановились и взяли два чизбургера - ему с двойным беконом, оба с картошкой фри.

— Мы едем в аэропорт? — я потягиваю свой шоколадный коктейль через трубочку.

— А ты действительно серьёзно относишься к этой штуке с десертом, — он выдаёт улыбку. Прекрасную улыбку, которая заставляет меня втянуть трубочку еще сильнее. — Ты ведь не думаешь, что я позволю тебе умереть у меня на глазах?

— У меня есть видения о том, как ты порубил мое тело и разбросал кусочки по взлетно-посадочной полосе.

— Лия, это смешно, — говорит он, когда мы подъезжаем к воротам. — Я бы оставил тебя на ферме Блэкфорда. Там есть большое болото, рядом нет животных и людям до него не добраться. Однако ж у меня есть секретный путь. Они не найдут тебя несколько недель.

Наклоняюсь и ударяю его, пакет почти падает с моих коленей.

— Ты заранее все продумал!

Он смеется. Смех хриплый и раскатистый.

— Я полицейский. Поймаешь достаточно плохих парней, и начинаешь думать как они, — он наклоняется и шепчет уголком рта: — Не волнуйся. Думаю, ты мне слишком нравишься, чтобы избавляться от тебя.

Он выходит из грузовика и бежит к воротам. Используя ключ, открывает замок и массивные ворота. Запрыгивает обратно в грузовик и проезжает, только чтобы снова выбраться и снова закрыть ворота.

Я оглядываюсь на знаки «Не входить» и «Не нарушайте правила: нарушители будут задержаны».

— А нам можно находиться здесь?

— У меня есть ключ.

— И я уверена, его дали тебе для другой цели, не для... а что именно мы тут делаем?

На этот раз я получаю широкую, заставлю-даже-тьму-померкнуть улыбку.

— Ужинаем.

Я откидываюсь назад и позволяю ему доехать до места примерно в пятнадцати ярдах от конца взлетно-посадочной полосы.

Припарковав грузовик, он оставляет ключ в замке зажигания и выходит, закрывая за собой водительскую дверь. Хватает несколько одеял с заднего сиденья и подходит к задней части грузовика. Отстегивает заднюю дверь и поднимается, чтобы разложить одеяла. Соскакивает вниз, а затем возвращается к грузовику со своей стороны.

С все ещё открытой задней дверью, он расстёгивает пуговицу на джинсах и собирается расстегнуть молнию.

— Что ты делаешь? — взвизгиваю я.

Его руки замирают, когда он снова смотрит на меня.

— Переодеваюсь.

— Ах вот как, то есть ты переоденешься в чистую одежду, а я должна остаться в грязной?

Пожимая плечами, отвечает:

— Она уже была в грузовике, — наклоняется на заднее сиденье и роется в сумке, — держи, — и бросает мне футболку.

Я ловлю футболку и меня мгновенно ударяет опьяняющий запах кондиционера для белья, специй и мужественности.

— Ты что, нюхаешь мою футболку?

— Она воняет. Ты ее вообще стирал?

— Думал, что да. Отдай ее мне.

— Нет, все нормально, — я машу ему. — Отвернись, пожалуйста.

Адам закрывает дверь, и я снимаю свой топ. Он остается на стороне водителя, за задними колесами. Через боковое зеркало я вижу, как он переодевается. Руками берет футболку за край и поднимает ее вверх над головой. Его голая грудь представляет собой сплошные перекатывающиеся мышцы и демонстрирует самые великолепные плечи, которые я видела. Похоже, он может нести вес целого мира на спине и ни разу не споткнуться. У него широкая грудь, но он не похож на быка. Превосходно сложен и очень красив.

Когда он наклоняется, чтобы снять джинсы, я перебираюсь через консоль. Использую регулировку зеркал, чтобы настроить зеркало для лучшего обзора. Когда джинсы скользят по его ногам, меня встречает невероятный вид тугих, сильных бедер, одетых в черные боксеры. Слишком темно, чтобы понять, насколько хорошо эти боксеры обтягивают его, но я воспользуюсь своим воображением. И прямо сейчас мое воображение работает на полную мощь.

Он натягивает пару баскетбольных шорт и одевает майку. Пока он снова одевает свои рабочие ботинки, я натягиваю футболку и смотрю, как она опускается на мое тело, словно драпировка. Это не сексуально или лестно. Я всерьез подумываю о том, чтобы сверху надеть свой плохо пахнущий топ.

Моя дверь открывается, и он протягивает руку, чтобы взять у меня еду. Я выхожу и следую за ним назад, а затем позволяю ему помочь мне подняться в кузов.

Мы садимся на наши места, опираясь спинами на заднее стекло и вытянув ноги поверх одеял. Он роется в пакете и вытаскивает свой гамбургер и картошку, а затем вручает пакет мне.

Еда у него на коленях, и бутылка воды лежит между его бедер, когда он прислоняет голову к окну, смотрит на небо, закрывает глаза и вздыхает.

Когда его лицо нежится в лунном свете, я любуюсь его безупречными чертами - щетиной, отросшей за день, которая очерчивает его челюсть, бывшую когда-то узкой, а теперь точеной, что делает более утонченной его широкую шею, подразумевающую, что у него чувственный, низкий голос. Его миндалевидные глаза по бокам обрамлены крошечными морщинками. Если бы речь шла о ком-то другом, я бы сказала, что они появились от смеха. Но если говорить о нем, я знаю, они от беспокойства.

Его рот открывается, и эти пухлые губы выдыхают так глубоко, что я почти чувствую, как вес падает с его плеч и уносится в ночной воздух.

Мы сидим настолько близко, что легко заметить насколько физически он отличается от мальчика, которого я знала. Он всегда был выше меня, но теперь, сидя рядом с ним, от того, как он заполняет пространство вокруг, я чувствую себя практически коротышкой.

С каждой проходящей неделей, наблюдая, как он поднимает и двигает, забивает и закручивает, мне было трудно не замечать стальные мышцы его тела. А от вида его накаченной спины у меня слюнки текли.

Обычно, если бы кто-то сидел рядом со мной в полной тишине, я бы мысленно умоляла, чтобы тишину заполнили каким-нибудь разговором. Но с ним, помимо того, что я могу смотреть на него так долго, как будет дозволено, тишина странно удобная. Мой мир наполнен шумом - бурным, веселым, живым шумом, из которого я извлекаю пользу. Но прямо здесь, в этот момент, я в мире с самой собой.

Откидываюсь назад и закрываю глаза. Легкий ветерок щекочет мою кожу.

Гудение рядом звучит так, будто в конце взлетно-посадочной полосы двигатель самолета работает на холостом ходу. Двигатель грохочет, звук и скорость становятся громче. Он приближается, быстрее, чем я ожидала. С громким гулом и свистом самолет взлетает, позволяя ветру пролететь мимо наших ушей. Мои волосы немного поднимаются вверх у лица, и адреналин в моем теле пульсирует, направляясь в сердце, живот и мои глаза.

Я смотрю вверх, на моем лице улыбка, и странное ощущение проходит через меня. Может быть, такое происходит потому, что, когда я открываю глаза, передо мной не вид самолета или звездного неба, а скорее мерцающий лунный свет, отражающийся в его взгляде. Он смотрит на меня с таким же напряжением в глазах, какое чувствую я. Его зрачки расширены, выдавая возбуждение, такое же дикое, как у меня в груди.

Он смотрит вниз на мою вздымающуюся грудь и вверх на губы. Я сглатываю, и подавляю любые опасные мысли, проносящиеся у меня в голове.

— Твоя еда остывает, — ляпаю я. Зачем? Понятия не имею. Но произношу это, так что засовываю руку в пакет и достаю бургер.

Адам хватает немного картошки фри и закидывает в рот. Проглотив ее, спрашивает:

— Если бы прямо сейчас ты могла попасть в самолет и отправиться куда угодно, куда бы ты поехала?

Медленно жую и думаю.

— Колорадо. Пайкс Пик. Ты смотришь на меня так, словно это неправильный ответ.

Улыбаясь, он качает головой.

— Ты меня удивляешь. Есть целый мир, а ты выбираешь Скали́стые го́ры?

Я пожимаю плечами.

— Песня «America the Beautiful»[1] была написана на вершине этой горы. Вид был настолько ошеломляющим, что строчки родились на свет. Я хочу это почувствовать. Хочу увидеть это место. Это, и у меня есть фантазия из «Там где течет река».

— Там же играет Брэд Питт. Ты путаешься в своих любимчиках.

Откинувшись назад, я с удивлением смотрю на него.

— Посмотрите на него, он знает фильмы. В былые времена я не могла заставить тебя посмотреть хоть один, где не было копов и грабителей. Что изменилось?

— Девушка, — беззаботно говорит он. А затем кусает свой гамбургер.

— Она не местная, иначе я бы знала.

Он искоса смотрит на меня.

— Думаешь, ты знаешь обо всем, что происходит в городе?

— Сам знаешь, что так и есть, — демонстративно заявляю я. — Кто твоя последняя девушка?

Он глотает и отвечает:

— Мэгги, она из Колумбуса.

Смотрю, как он продолжает жевать. Я же не смогу проглотить и кусочек, пока не узнаю больше.

— Часто видитесь?

— Нет. Мы недолго встречались. И расстались.

Он продолжает есть, пока я смотрю на него, желая, чтобы он сказал больше. Он видит мой мне-нужно-больше-информации взгляд, но больше ничего не говорит.

— А почему все закончилось?

Останавливается и задумывается, вспоминая те времена.

— Она хотела обязательств. Я был не готов.

Я продолжаю спрашивать:

— А что теперь?

Он поворачивается ко мне, в его глазах словно прошлое столкнулось с настоящим, и говорит:

— Начинаю думать, может я уже готов.

Мне требуется около десяти секунд, чтобы понять, что я не дышу. Немного закашлявшись, киваю головой и говорю:

— Вот и все. Ты прямо сейчас должен поехать в Колумбус и рассказать Мэгги, прежде чем она найдёт себе какой-то утешительный приз.

Его брови нахмуриваются.

— Что я скажу ей?

Вскидываю руки в воздух.

— Что ты любишь ее.

Он отводит взгляд, а потом смотрит на меня, пока я смотрю на него в замешательстве.

— Нет. Не она моя единственная.

— Тебе действительно надо начать снова с кем-то встречаться. Я могу помочь. В смысле, я как купидон Сидар-Ридж. Учитывая количество парочек, которые я свела, люди должны начать называть своих первенцев в мою честь.

Его взгляд потухает, и тело отодвигается. Он отказывается доедать свой бургер и бросает его в пакет.

— Мне не нужна твоя помощь с поиском пары.

— Поправочка. Тебе не нужна моя помощь с тем, чтобы найти кого-то для развлечения. А что нужно, так это помощь с поиском девушки.

Прислонившись ко мне, он кладет руку на окно позади нас, и опускает вторую руку на колено, которое теперь согнуто. Его указательный палец прослеживает круги вокруг большого пальца.

— Хорошо, я сдаюсь. И какая девушка мне нужна?

Его широкая грудь согревает мое плечо. Я с трудом сглатываю и пытаюсь не обращать внимания на то, каково это, чувствовать себя загнанной им в угол, мое мягкое тело, окружено его твердым.

— Ну, она умная. Образованная. У тебя нет времени на глупышек. И она милая. Ты видишь столько мерзости на работе, что тебе нужен кто-то, кто видит, насколько прекрасен мир. Добрая и великодушная. Забавная, но не настолько, что не может расслабиться. И она сексуальна, но не демонстрирует это всем и каждому. Скрывает, не показывая другим то, что даёт тебе наедине. Потому что, давай посмотрим правде в глаза, ты бы не стал мириться с другими мужчинами, смотрящими на то, что уже принадлежит тебе.

Я немного поворачиваюсь к нему и нахожу взглядом его рот, и его нижняя губа настолько пухлая, что я хочу прикоснуться к ней. Его язык медленно скользит по этой полной губе, и мою кожу начинает покалывать, кровь пульсирует вниз по телу. Я ощущаю рокот, доходящий прямо до моей сердцевины, и он ускоряется, с интенсивностью мчась вниз по взлетно-посадочной полосе. Быстрее. Сильнее. Громче.

Самолет взлетает, пролетая прямо над нашими головами, заставляя нас пригнуться. Мои волосы качаются на ветру.

Я отворачиваюсь и смотрю прямо в ночь, на аэропорт, взлетно-посадочную полосу и надписи «Не входить». Провожу рукой по неровностям черной ткани багажника, чувствуя нагретую поверхность, и позволяя ей согреть мою ладонь.

Выдыхаю через губы и пробегаюсь рукой по голове и вниз по хвостику.

— Так что да, я определённо могу свести тебя с кем-нибудь.

Теперь Адам сидит, согнув ноги, руки лежат на коленях. Он улыбается и качает головой. Искоса взглянув на меня, спрашивает:

— А как насчёт тебя? Встречаешься с кем-то?

— У меня уже есть серьёзные отношения.

Удивлённо поднимает брови.

— По крайней мере, на ближайшие сорок лет. Если предположить, что я уйду на пенсию в шестьдесят.

И выдыхает.

— Бар, — с низким смешком он улыбается, почти самому себе, а затем морщит лоб. — Когда ты решила, что хочешь стать владельцем бара?

— В последний год в средней школе. Я начала работать в «Необъезженном жеребце» и влюбилась в эту работу. Знаю, о чем ты думаешь. Конечно, любому в восемнадцать понравилось бы работать в баре, но это было нечто большее. Это место, куда люди приходят хорошо провести время. Какая другая работа позволяет танцевать и разговаривать с людьми и получать за это деньги? Не пойми меня неправильно, это тяжелая работа. Инвентаризация, отчетность, безопасность, страхование, ответственность, постоянный поиск новых способов привнести что-то новое, например, новое коктейльное меню или новое блюдо. Воруют ли сотрудники? Проходят ли несовершеннолетние? Как нам бороться с конкуренцией? Имею в виду, я теряю сон, думая об этом, и это еще не мой бар. Но на любой работе трудно, я права? Но все ли они такие стоящие? Подожди, я не об этом. Ты коп...

— Я понимаю, что ты имеешь в виду. Надо заниматься тем, что любишь.

— Тебе нравится то, что ты делаешь? Даже если ты имеешь дело с подонками, подобными Нико Мартинесу?

— Да, — практически сразу же отвечает он. — Расскажи мне больше.

Я выдыхаю.

— К тому времени, когда я должна была отправиться на первый семестр учебы в колледже, я сказала родителям, что, для того, чем хочу заниматься, мне не нужна степень. Вместо того чтобы тратить тысячи долларов на обучение, я хотела отложить эти деньги на собственный бизнес. Честно говоря, не думала, что это произойдет так скоро, но когда Пол сказал, что продает «Необъезженного жеребца», я ухватилась за эту идею. И через два месяца он отправится во Флориду, а я буду гордым владельцем «У Макконахи».

На его лице смесь удивления и интереса.

— Почему ты меняешь название?

— По нескольким причинам. «Необъезженный жеребец» отлично работает, но новые бары появляются на каждом углу. Место не обновлялось последние тридцать пять лет. Полагаю, свежий взгляд привлечет еще больше людей. Я все равно сохраню суть бара, просто с новым поворотом. Обновлю аппаратуру, переделаю заднюю комнату, чтобы создать более расслабленную атмосферу, и освежу область около бара. Кроме того, он будет моим. Я не хочу просто покупать чужой успех. Хочу превратить его в свой собственный.

— Люди будут впечатлены твоим успехом, что подводит меня к следующему вопросу. Почему ты не хотела, чтобы Рори знал, что ты покупаешь бар? — говорит он. Затем добавляет: — Кстати, твой брат - ужасный актер.

Фыркаю, и это действительно непривлекательно.

И слишком занята смущением, когда Адам спрашивает:

— Лия, кто-нибудь знает, что ты покупаешь бар?

— Нет, — быстро отвечаю ему. Я уже привыкла, что только семья и Сьюзен знает о моих планах. — Никто не должен знать, что бар будет моим.

Он моргает в замешательстве.

— Почему?

Кусаю губы и думаю, какие бы лучше подобрать слова, чтобы объяснить это.

— Ты удивишься, как много всего люди рассказывают барменам. Мне нужно, чтобы они продолжали рассказывать мне, что происходит в городе. Так я остаюсь во главе толпы. Так я контролирую то, что происходит внутри бара.

— Полная хрень, — заявляет он.

Я шокировано отвечаю:

— Прости, что?

— Абсолютная ересь.

Удивлённо открываю рот и затем поворачиваю голову в противоположном направлении. Он кладёт руку на мой подбородок и поворачивает меня обратно к себе.

— Лия, — говорит он, голос серьёзен, в глазах ни намёка на шутку, — почему ты не хочешь, чтобы кто-то знал, что бар будет принадлежать тебе?

Я начинаю что-то говорить, но понимаю, что все бесполезно, поэтому отвечаю честно:

— Потому что никто никогда не примет меня всерьез.

— Почему ты так говоришь?

— По той же причине, по которой и ты так думаешь. Тусовщица Лия владеет баром? Люди думают, что я - взбалмошная цыпочка из бара, которая, несмотря ни на что, любит танцевать и веселиться. Если они знают, что я куплю бар, они уничтожат место и перестанут платить по счетам.

— Я никогда не позволю этому случиться.

— Отлично. Люди ведь обожают ходить в места, где полно копов.

Пытаюсь отодвинуться, но он удерживает мой подбородок, чтобы я снова посмотрела на него, тем самым заставляя меня ответить.

— Адам, я знаю свои сильные стороны, но что более важно, знаю и слабые. Поверь мне, когда я говорю, что единственный способ добиться успеха - не говорить никому, что бар принадлежит мне.

— Что не похоже на девушку, которую я знал. Моя Лия действует на нервы и говорит все, как есть. Если бы кто-то кинул тебя со счётом, ты бы встала на стойку и публично опозорила бы их. Если бы они разгромили твое место, ты бы как следует отделала их машину.

— У меня больше не может быть эго. Родители заложили дом, бабушка продала облигации. Я отдала каждый пенни, который у меня был, и мне нужно выплачивать колоссальный кредит. Вот почему, по крайней мере, сейчас, я хочу, чтобы все было так.

Он разрывает зрительный контакт и с каменным выражением лица смотрит вниз.

Провожу рукой по штанам и хлопаю ладонью.

— Так что, да, бар - любовь всей моей жизни. Нет места для романтики. И серьезных отношений, — делаю вдох, потому что говорю слишком быстро. — Давай поговорим о тебе. Слышала, твой рейд привел к спасению жизни молодого мальчика. Это почетно.

— Три года, — говорит он, глядя на аэродром. — Три года я собирал дело против Нико, и его, наконец-то, взяли, — похоже Адаму тяжело говорить об этом. — Я не мог быть частью тайного расследования, потому что он знает, кто я, но я смог помочь, — с отвращением качает головой. — Мы записали его телефонные разговоры, следовали за ним, когда он встречался с распространителями. Каждая сделка состояла из нескольких транзакций, звеньев, телефонных звонков и встреч. Мудак не ездил за рулем, он прыгал из машины в машину. За полгода он продал нашим парням героина на двадцать тысяч долларов. Можешь представить, сколько этой дряни гуляет по Сидар-Ридж?

Он подносит бутылку с водой ко рту и делает длинный глоток.

— Я пошел в этот дом в поисках ребенка, который, как сообщили, пропал без вести. Когда добрался туда, Нико продавал наркоту на крыльце. Я вызвал подкрепление, вломился и убрал его. Когда приехала скорая, они побежали в дом. Паренька вывезли на каталке, и он выглядел полумертвым.

Его губы сжимаются, сильная челюсть напрягается. Я знаю, о чем он думает. Это напомнило ему о Брэде.

Кладу руку ему на бедро.

— Ты сделал это. Взял Нико и спас жизнь ребёнку.

Адам кивает.

— Я ездил к нему в больницу. Прекрасный ребёнок. Собирается пройти курс восстановления, так что думаю, с ним все будет хорошо.

— Я горжусь тобой, — говорю я, глядя в глаза, в которых только что промелькнула куча эмоций.

Его рука лежит на моей, и в этот момент ее теплый вес согревает меня. Через двадцать четыре часа мой мир с ним превратился в новую вселенную.

Он делает еще один глоток воды, а затем смотрит на меня.

— Уже поздно, и мне утром на работу. Готова ехать? — спрашивает Адам.

Я киваю, даже если мое тело кричит «нет».

— Конечно. Слушай, а ты так и не сказал, куда бы поехал. Если бы ты мог отправиться в любую точку земного шара, то куда?

— Капри, Италия. Слышал, там невероятные закаты.

— Это ужасно романтично.

— Я достаточно романтичный парень.

Он встаёт и затем протягивает руку, чтобы помочь мне. Принимаю ее, и когда встаю, он поднимает другую руку к моему лицу и проводит большим пальцем по моей щеке.

— У тебя было пятнышко краски, — говорит он, чуть ухмыляясь.

— Мог бы сказать и раньше. Боже, я полная катастрофа, — хватаю подол слишком большой футболки и снимаю ее. — Это твоё.

Он отпускает меня и начинает собирать одеяла.

— Оставь себе, — говорит через плечо. — Ты выглядишь мило, — он собирает мусор, а затем спрыгивает с задней двери, прежде чем помочь мне спустится.

Мы залазим на передние сиденья.

Я надеваю ремень безопасности, когда слышу:

— Лия? — защелкиваю ремень, когда он произносит. — В следующий раз, когда будешь играть в «Подглядывающего», удостоверься, что повернула зеркала обратно.

Я закрываю глаза, испытывая унижение.

И остаток поездки мы проводим с румянцем на моем лице и улыбкой на его.

Глава 12

— Хорошо, так, так, так! — с важным видом я расхаживаю по барной стойке, одетая в потертые коротенькие шортики, верх от купальника и кожаный жилет. В паре с ковбойскими сапогами и шляпой, я одна из девушек-ковбоев в «Необъезженном жеребце».

— Сегодня я хочу видеть на барной стойке сексуальных крошек. Кто готов подняться сюда и потанцевать? — кричу я в толпу.

В воздухе взмывает десяток рук.

Пол включает что-то из Big & Rich[2], и бармены помогают нескольким девушкам подняться, так, чтобы те не упали. Поскольку девушки пытаются показать товар лицом, а у меня есть микрофон, я подбадриваю толпу спеть «Save a Horse (Ride a Cowboy)». Мне нравится использовать либо очень популярные песни, либо достаточно старые, чтобы убедиться, что толпа знает слова. Нет ничего хуже, чем люди, не участвующие в веселье.

Девушка раскачивается и наклоняется ко мне, так чтобы петь в микрофон. Она пахнет духами и отчаянием. Крепко удерживая микрофон, я позволяю ей петь. Когда она заканчивает, я спрыгиваю с бара и перехожу к громкоговорителю, который находится на полу рядом с механическим быком. Здесь я организовала временную сцену только для себя. Мне нравится дубовый бар, но иногда девушки, когда находятся там, становятся слишком раскрепощенным. Я хорошо провожу время, но, если мы не друзья, не прикасайтесь ко мне. Это жутковато.

Толпа поет изо всех сил. Веселье нарастает, когда открывается входная дверь, и входит тот, кого я не ожидала увидеть - по крайней мере, не в обычной одежде.

Присутствие Адама заставляет меня временно перестать петь, но никто, кажется, этого не замечает.

Они все заполняют пустоту, распевая хором.

Когда мой разум проясняется, я возвращаюсь к песне и притворяюсь, будто не вижу его.

Оглядывая комнату, он стоит у стены около входной двери. Он делал так раньше, но есть что-что в том, как он опирается на одну ногу, засунув руки в карманы, что дает мне понять - он здесь не по работе. Из его глаз ушла злость. На самом деле он выглядит немного потерянным.

Все столики заняты, и каждый стул тоже. Я остаюсь там, где стою, и продолжаю работать. После этого Пол поставит другую песню, и мы проведем конкурс на механическом быке. Приз - бесплатный счастливый час.

Заходят тринадцать человек, и, к тому времени, когда я заканчиваю проведение конкурса, и обстановка в баре возвращается к нормальной, я вспотела, и у меня пересохло в горле. Я возвращаюсь в бар и наполняю стакан водой, оглядываясь назад к главному входу. Пока мое дыхание успокаивается, сердце немного падает. Я поднимаю стакан к губам и выпиваю.

Пью вышеупомянутый напиток и почти удивляюсь, увидев Адама в дальнем конце бара. Он разговаривает с моей подругой Джессикой. Да, да разговаривает. Не допрашивает. Не выговаривает. Он действительно сидит на табурете, попивая пиво, как нормальный человек.

Быстро поворачиваюсь и проверяю свое отражение в зеркале за полкой. Боже, я выгляжу как мадам в притоне для шлюх. Не поймите меня неправильно, хочу сказать, я выгляжу хорошо. Ноги в коротких шортиках и живот, над которым я как следует работаю, чтобы сохранить красивым и подтянутым. Даже мои крошки милые и приподняты, и кожа немного блестит. Будем честны, я улучшаю этот наряд. Но, тем не менее, это немного слишком.

Я наклоняюсь и хватаю свою косметичку, которую держу в баре. Мне нужно немного свежего блеска для губ. Приседаю на пол, открываю косметичку и заглядываю в компактное зеркальце. Провожу пальцами под глазами, добавлю немного пудры и распыляю на себя немного парфюма. Поднимаясь с пола, я смотрю туда, где находится Адам. Или я должна сказать туда, где его нет. Он больше не в баре, и он не стоит у стены.

Мои плечи опускаются.

— Видела безумие, творящееся на танцполе?

Резко поднимаю голову, слыша слова Сьюзен.

— Эй, — говорю я, выныривая из своих мыслей, — когда ты пришла?

Сьюзен наклоняется над баром, волнение в ее глазах заставляет их округлиться, и они блестят.

— Джессика зажигает с Адамом. Типа, они танцуют. В том смысле, что Адам действительно двигается.

Если бы я сейчас держала в руках стакан, уверена, он бы упал на пол. Он танцует? С девушкой? С одной из моих подруг?

Моя голова чертовски быстро поворачивается к танцполу, и, конечно же, там Адам и Джессика. Ее длинные русые волосы качаются из стороны в сторону в такт с движениями тела. Они не касаются друг друга, но находятся достаточно близко. Слишком близко, как по мне. Ее двойное DD вот-вот коснется его груди.

Я практически чувствую, как у меня от удивления открывается рот.

Джессика - милая девушка. Она часть моей команды. Но она не тип Адама. Ей нравится кататься на лыжах, есть суши и бегать полу-марафоны ради благотворительных целей. Она учитель и ради забавы воспитывает собак из приюта. Она действительно красивая и забавная, и, черт возьми, впрямь идеальна для него.

— Самая сумасшедшая вещь, которую я видела Я даже не знала, что он ей нравится, — кричит Сьюзен со своей стороны.

Подхожу к ней и пожимаю плечом.

— Думаю, из них двоих может выйти ужасная парочка. Она вполне способна улучшить положение дел.

Кто-то машет деньгами, пытаясь привлечь мое внимание, чтобы я сделала им выпить. Я смотрю на парня и принимаю заказ.

Смешиваю «Камикадзе»[3], возможно, слишком энергично, поскольку Сьюзен говорит:

— Ты должна признать, они неплохо смотрятся вместе.

Я бросаю случайный взгляд на танцпол и притворяюсь равнодушной. Равнодушной? Ха! И случайно взглянув на них, я вижу, как рука Джессики пробегается по шее Адама, а затем по его спине и к заднице.

— Хм. Даю им время до конца песни, а потом они никогда снова не заговорят друг с другом, — наливаю напиток, открываю два пива и беру деньги у парня.

Когда я поворачиваюсь обратно к Сьюзен, ее глаза прищурены, а губы странно скривились. Она выглядит так, словно у нее инсульт.

— Он тебе нравится.

Откидываю голову назад и фыркаю.

— Кто? Адам? Ни за что.

Сьюзен медленно кивает, все еще проделывая эту странную штуку губами.

— Тебе. Нравится. Адам, — говорит она громче.

Я наклоняюсь над стойкой и закрываю ей рот рукой.

— Ты заткнешься? Сегодня здесь миллион человек. И нет, он мне не нравится. Он дерганый и скучный и...

— Невероятно горяч, — говорит Сьюзен, убирая мою руку ото рта. — Ты говоришь это все время. Он горячий, но унылый. Я не помню точно, что произошло, но вы были друзьями, а потом, однажды ты решила, что никому не разрешается симпатизировать ему, разговаривать с ним или даже упоминать его имя. Каждый раз, когда он заходит в этот бар, ты замираешь. А видя его на улице, начинаешь вести себя очень забавно. Я думала, что это имеет какое-то отношение к смерти Брэда, но все намного серьезнее, и я не могу поверить, что мне потребовалось столько много времени, чтобы увидеть это.

Поднимаю палец к ее лицу.

— Перестань сейчас же. Мне не нравится Адам и точка. Кроме того, я тебе говорила, мы объявили перемирие. Теперь мы друзья, — беру из холодильника пиво и открываю. Поднося бутылку к губам, делаю глоток и позволяю холодному напитку охладить мое тело.

Брови Сьюзен поднимаются.

— Ты пьёшь только когда он неподалёку.

Перестаю пить. Опустив бутылку, сурово смотрю на неё.

— Конечно, так и есть.

— Я больше ни слова не скажу. Но тебе лучше начать контролировать свои эмоции. Вы с Адамом много времени проводите вместе, и между вами ничего не может произойти. Если ты начнёшь встречаться с офицером полиции, и это всплывёт, все будут думать, что он заключил это соглашение, потому что вы спите вместе. Из-за этого он может потерять работу, а ты не получишь лицензию на выпивку. Все, ради чего ты и твоя семья так упорно трудились - каждый цент, который ты откладывала, дом твоих родителей, облигации бабушки и дедушки - будут потеряны.

Она права. Не то чтобы я думал о том, чтобы на самом деле связываться с Адамом. Может быть, у нас был момент в его грузовике, но даже если мы станем лучшими друзьями, ничто не изменит того, что связывает нас на вечность - Брэд. Я все еще его девушка, и он всегда будет его лучшим другом. Слишком много воспоминаний и даже больше сожалений, не позволяющих нам пройти мимо всего этого.

— Знаешь что? Думаю, Адам с Джессикой будут отлично парой. Мы должны подтолкнуть их, — возбужденно покачиваю головой.

— Рада, то ты так думаешь, потому что они идут сюда прямо сейчас.

Моя голова перестаёт двигаться.

— Привет, дамы! — говорит Джессика, пробираясь сквозь толпу людей, чтобы добраться до бара. Ее рука вытянута назад, потому что она держи Адама за руку, когда тащит его к стойке.

Ее кожа покраснела, но помада все ещё на губах. И я даже не могу заставить себя взглянуть на него. Отворачиваюсь и принимаю несколько заказов, уделяя все своё внимание напиткам. У барной стойки, опираясь на локоть, стоит красивый парень с темными волосами, в руках стодолларовая купюра. За ним стоит довольно приличная группа парней.

— Шесть шотов «Джеймсона, Джека и имбиря, два «Капитана» с колой, две «Стеллы», два темных «Чимай» и «Сэм Адамс», — кричит он свой большой заказ.

Начинаю с пива, а затем делаю коктейли. Когда всё стоит на стойке, называю сумму и спрашиваю, нужно ли ему что-то ещё. Его глаза задерживаются на моей груди. Мне приходиться прочистить горло, чтобы его внимание вернулось к моим глазам.

— Только твой номер, сладкая, — говорит он.

Опуская руку в задний карман, я хватаю маркёр, который положила туда раньше, и записываю номер телефона. Вручая номер парню, я вижу голову Рона в толпе. Он замечает обмен и с ухмылкой качает головой. Рон знает, мне нравится раздавать его номер. Так легче, чем отказывать кому-то и ждать, не закатят ли они сцену. В большинстве случаев, они встречают кого-нибудь до конца ночи и забывают обо мне. В противном случае, когда они звонят, то попадают на Рона, который притворяется моим парнем и отшивает их. Беспроигрышная ситуация.

Иду обратно к своим друзьям и Адаму, который отлично выглядит в голубой футболке и джинсах. У них все ещё нет напитков.

— Приятно видеть вас двоих вместе, — подмигивая, говорю я. — Что я могу вам предложить, детишки?

— Мне «Блю мун». Адам, ты что будешь?

Джессика смотрит назад на Адама, как и я.

Вместо того чтобы ответить ей, он смотрит на меня, пронизывая взглядом так сильно, что в комнате все замирает. Боковым зрением я вижу движение, но все, на чем могу сосредоточиться - это он. Холод пробегает по моему позвоночнику, а зубы покусывают нижнюю губу, потому что мне нужно что-то делать с моим ртом.

Его высокое тело стоит уверенно, но на лице написано расстройство. Не из-за напитка. Он расстроен чем-то другим.

— Я пас. Мне нужно идти, — говорит он, все ещё глядя на меня.

— Уже? Ещё ведь рано, — говорит Джессика.

Адам прекращает наши гляделки, смотрит вниз на неё и говорит:

— Ага, мне завтра рано вставать. Лия, я заберу тебя в девять.

Салютую ему.

— Есть, сэр.

В этот момент он смотрит мне в глаза, вниз на мою шею и грудь, выступающую из бикини и далее вниз к моему обнаженному животу, который сжимается от нервов. Я ощущаю его взгляд на своём пупке.

Смотрю, как его глаза скользят по моему телу, и когда мы снова смотрим друг на друга, он выдыхает:

— Возможно, тебе захочется немного прикрыться.

Он кивает, прощаясь с Джессикой и Сьюзен, и выходит из бара, пока я просто моргаю ему в след.

— Боже мой, — визжит Джессика, — ты должна завтра же замолвить за меня словечко перед ним!

Моя голова медленно поворачивается к Джессике.

— Словечко. Перед ним, — лепечу я.

— Мне он очень нравится. Он милый и вежливый. Когда мы танцевали, то поболтали, и он был по-настоящему забавным. Можешь в это поверить?

О да, я-то могу.

Она продолжает:

— Он не похож на других парней, с которыми я встречалась. Имею в виду, он спасает людям жизни! И давайте не забывать, как он хорош в форме. Не знаю, что это с ним, но в последнее время он ведёт себя по-другому. На днях я видела его в городе, и он улыбался. О Боже, эта улыбка. Я такая неудачница. Я краснею. Вы видите это? Я полностью очарована.

Моргаю, глядя на Джессику, вникая в ее слова. Она никогда так не отзывается о парнях, тем более, что в прошлом году ее предыдущий парень изменил ей. Все, что хочет девушка в жизни - встретить хорошего парня, осесть и завести детей. Если есть кто-то, кто стремится найти любовь, это Джессика.

— Верно. Думаю, из вас двоих получится отличная пара! — на моем лице самая широкая улыбка из возможных. — Полагаю, это повод для парочки шотов.

Когда я поднимаю бутылку «Южного Комфорта»[4], Джессика хлопает в ладоши от волнения. Сьюзен же, с другой стороны, выдает мне самый пессимистичный взгляд, который я видела.

Игнорируя ее осуждение, я наливаю две рюмки, вручаю одну Джессике и чокаюсь с ней.

*** 

— Так вы вчера с Джессикой отлично провели время, — говорю я с жердочки на большом камне.

Адам работает за столом с циркулярной пилой, обрезая часть, чтобы обойти дверь. Вместо того чтобы ответить на мой вопрос, он делает отметку на дереве.

— Она учительница в средней школе. Ас в математике.

Он не реагирует на мои замечания. Просто продолжает выравнивать дерево рядом с пилой. Нажимает на кнопку, и пила начина реветь. Разрезает дерево, выключает машину и сдувает пыль с линии отреза.

Он не отвечает мне, так что я продолжаю:

— Ты знал, что она была «юной мисс Огайо»? Она участвовала во многих конкурсах, пока была подростком. Речь не только о макияже и красивых платьях. Ей приходилось посещать больницы и общаться с больными детьми, добровольно помогать на кухне...

Он наклоняется, и я замолкаю, восхищаясь его спиной, прежде чем продолжить:

— А ещё она спасатель. Знает, как оказывать первую помощь.

Он поднимает предплечье и вытирает пот со лба. Сегодня девяносто градусов, и вообще ветра нет. Я подхожу к ближайшему кулеру и хватаю две бутылки воды. Вручаю одну из них Адаму.

— Спасибо, — говорит он. Открывает ее и выпивает до дна. Его адамово яблоко танцует с каждым глотком. Закончив, выбрасывает бутылку в соседнюю мусорку. — Сегодня чертовски жарко.

Я киваю в знак согласия и открываю бутылку с водой. Политика Адама в отношении штанов для йоги заставит меня умереть от теплового удара. Вот почему я зависаю в тени, пока он играет с инструментами.

Когда я делаю глоток, Адам скрещивает руки перед собой, хватает подол футболки и поднимает ее над головой. И теперь есть только блестящая золотисто-коричневая кожа и живот с шестью кубиками пресса, покрытый темными волосами. У него даже небольшие следы от загара по рукавам футболки, из-за работы того, что он весь день работает на улице.

Внезапно мне становится очень холодно. Очень-очень. Вода из моей бутылки пролетает мимо губ и попадает мне на футболку. Смотрю вниз и отпрыгиваю назад, держа бутылку с водой в воздухе.

— Дерьмо! — кричу я, оттягивая футболку от груди.

Адам смеётся.

— Думал, ты закончила с конкурсом мокрых футболок?

Я поднимаю голову и показываю ему средний палец.

— А не пойти бы тебе?

— Ты в порядке? — в глазах пляшут чертики.

— Со мной все отлично, — отвечаю я.

Подношу бутылку ко рту, чтобы все-таки попить. Я стараюсь не смотреть на его идеальное тело, когда он наклоняется над циркулярной пилой и делает другой разрез. То, что на нем эти проклятые облитые краской джинсы, которые заставляют его задницу выглядеть настолько эффектно, совсем не помогает. И рабочие ботинки...

— Лия?

Поднимаю глаза к его лицу.

С дьявольской ухмылкой, он произносит.

— Не возражаешь захватить мой молоток?

— Хм?

— И мою дрель. Мне надо кое-что вкрутить.

— Тебе что?

— Мне надо заколотить молотком гвоздь.

Хлопаю ресницами, пытаясь расшифровать, использует ли он грязные эвфемизмы или действительно хочет молоток и дрель.

— Лия, мой молоток? Дрель? Я понесу дерево в дом, а тебе нужно взять мои инструменты.

Да, он на самом деле имел в виду инструменты.

*** 

— Так ты правда думаешь, нам с Джессикой стоит сходит куда-нибудь вместе?

Я практически попадаю молотком по пальцу, вместо последнего гвоздя.

— Да, думаю, вам двоим стоит повеселиться вместе, — беря следующий гвоздь из кармана, подношу его к дереву и вбиваю неглубоко. — Ты какой тип, который встречается и ходит на свидание, или приворожил и бросил? — хлопаю по штанам в поисках другого гвоздя, но не нахожу его.

Адам подаёт мне гвоздь.

— Что это за вопрос?

— Я знаю все про всех в городе. Никогда не видела, как ты с кем-то выходил. Ты упоминал ту девушку, Мэгги, но больше никого. Почему?

Адам сжимает губы.

— Не знаю. Нет времени. Я много работаю. Не хожу на вечеринки, — он поднимается с пола, продолжая: — не пью, а если да, то это просто пиво. Кроме того, большинство девушек в этом городе не привлекают меня.

Я стараюсь игнорировать внезапную боль разочарования в животе и забиваю следующий гвоздь, выходит немного слишком криво.

— Эй, — говорит он, очевидно осознавая, что это прозвучало как оскорбление, — я не имел в виду тебя. Я имел в виду...

— Все хорошо. Я знаю, что ты имел в виду, — встаю и хватаю рулетку с земли возле коробки с инструментами. Измеряю пространство между концом отделки и стеной. — Кроме того, меня постоянно приглашают на свидания.

— Да, — его голос звучит безразлично, — я заметил.

Беру карандаш, торчащий за ухом, и пишу размеры на стене. В голове всплывает одно воспоминание, заставляющее меня рассмеяться.

— Один раз, когда я была с Эммой, к нам подошел один парень. Он засунул руку в мой напиток, схватил кусок льда и бросил его на пол, — снова смеюсь, потому что все это очень смешно. — И сказал: «Я просто пытался сломать лед».

Успокоившись, добавляю:

— Не волнуйся. Я знаю, как отпугнуть их. Он спросил, хочу ли я потрогать его бицепс. Я подняла руку, потерла рукав его футболки, и сказала самым суровым голосом, которым могла: «Выглядит как футболка, которую вполне мог бы надеть и мой парень», — усмехнувшись, я поднимаюсь. — Ох, ты бы видел, как быстро он убежал.

Я все еще улыбаюсь сама с собой, когда оборачиваюсь и оказываюсь лицом к лицу с Адамом. Он вообще не смеется. Вместо этого его брови сведены вместе, а взгляд такой, словно он слегка потрясен.

— Почти забыл, как сильно мне нравятся твои истории, — его рот изгибается в кривой усмешке.

Я прикусываю внутреннюю сторону щёки, когда смотрю на маленькую линию в уголке его улыбки. Она настолько идеальная, что я могла бы наклониться и поцеловать ее.

Качнув головой, игнорирую эту мысли.

— Ты собираешься стоять здесь весь день? Потому что эта штука сама себя не разрежет.

Я бросаюсь вниз по лестнице с рулеткой в руке и иду к циркулярной пиле на улице,

Адам идёт за мной.

— Ты сделаешь это.

Поскольку моя рубашка мокрая, жара переносится терпимее. Я надеваю защитные очки и делаю надрез. Он поднимает подбородок, давая мне знать, что все хорошо. Я вырезаю еще несколько штук, выключаю машину и иду к лестнице наверху. Прибиваю кусок отделки к стене, когда чувствую, что Адам возвращается в комнату. Оглядываюсь на него, пока работаю.

Уделяя слишком много внимания молотку в руке, он кивает головой, словно сам себе.

— Ты бы не расстроилась, если бы я пригласил Джессику в «Велосити»?

Его вопрос застает меня врасплох, и я спотыкаюсь о шнур питания, падая на пол.

— Черт!

— Ты в порядке? — Адам рядом со мной, мое запястье в его руке, и он направляет меня к скамейке.

Кожу пощипывает, но крови нет. Сложив губы трубочкой, он мягко дует на пульсирующую кожу, и мое поврежденное колено теперь последнее, что у меня на уме.

— Тебе нужен пакет со льдом? Уверен, у Тоби в грузовике должен быть.

Он смотрит вниз на мою ногу, и я не могу не смотреть на его четко очерченную челюсть и лёгкую щетину из великолепных темных волос, подчеркивающих эти невероятно мягкие губы. Его рука все еще держит мою, и теплота контакта кожи с кожей заставляет меня ощутить, словно мое запястье самая эрогенная зона на моем теле.

— Ты слегка покраснела. Хочешь пить? — говорит он, оставляя мою руку и подходя к холодильнику. Берет холодный чай и передаёт его мне.

— Спасибо, — говорю я, — он мне нравится.

— Я помню.

Вот такой у Адама способ общения со мной. Он продолжает держать дистанцию в эмоциональном плане, но время от времени происходит напоминание о прошлом, которое недолго, но мы разделили. Просто баскетбол на подъездной дорожке. Перекус на кухне его дома или у Брэда. Случайная поездка на машине, когда один из наших родителей подвозил нас. Но это происходило. Все это было реально.

— Да, Брэд подсадил меня на него. Ему нравилась малина.

— Тебе нравился персик, — его глаза серьезны.

Разворачиваю бутылку и вижу, что это персиковый холодный чай.

Делаю дрожащий вдох. По непонятной причине, мне хочется плакать, и я понятия не имею, почему. Не знаю, потому ли это, что мое глупое колено все еще болит или потому, что на первый план выходят воспоминания о Брэде.

Или, может быть, скорее всего, так происходит потому, что Адам, который несколько лет игнорировал меня, помнит, что мне нравился персиковый холодный чай.

Отворачиваюсь и пью, не желая смотреть на него. Я не реагирую на такие вещи. Я весёлая и смешная. Печальные дни - худшие дни. Вперед, только вперед. Вот что говорит мой любимый Макконахи, и так я живу. А не рыдаю над персиковым холодным чаем.

Выпиваю почти половину бутылки и подношу ее к груди.

— Думаю, «Велосити» - хорошая идея.

Он резко вскидывает голову, поднимая брови.

— Правда?

— Джессика для тебя идеальная девушка. Пришло время начать снова делать что-то для себя. Пойти на свидание с милой девушкой. Осесть.

Он наклоняется вперёд, зубы прикусывают нижнюю губу.

— А как насчёт тебя?

Мои брови взлетают вверх.

— Меня?

— Знаю, у тебя есть правило о том, что бар - твоя единственная любовь. Не думала отступить от этого правила?

С улыбкой, сминающей чувства, кипящие в моем животе, я произношу:

— Почти уверена, что я уже влюблена в идеального парня.

— Быстро ты.

— Сердцу известно, чего оно хочет.

Адам кивает, глаза смотрят вниз.

— Повезло тебе. Милый парень?

Закрываю глаза и делаю вдох.

— Он идеальный.

Несколько мгновений мы сидим в тишине, я держусь за холодную бутылку чая, а он смотрит вниз на мое колено.

— Можешь дать мне номер Джессики? — спрашивает он.

Если чертов чай не заставил меня плакать, его слова почти сделали это. Но я не буду лить слезы, не могу.

— С радостью.

Глава 13

Адам повел Джессику не в «Велосити». Он привёл ее в боулинг. Знаете, кто туда ходит? Настоящие пары, вот кто. Прям-таки как в сериале «Джоани любит Чачи».

— Боже мой, никогда не думала, что наступит тот день, когда ты придёшь в боулинг! — говорит Каролина из-за стойки для проката обуви. Она суперсексуальная уроженка Эквадора, которая во время каникул влюбилась в парня и переехала в Сидар-Ридж, чтобы быть с ним. Чтобы кто-то покинул экзотический Эквадор с его великолепными пляжами и джунглями Амазонки и обосновался Огайо? Должно быть это действительно любовь.

— Я тоже, — отвечаю на ее комментарий:

— Какой у тебя размер? — спрашивает она.

Отмахиваюсь.

— Я просто разведываю обстановку, — произношу я, поворачиваясь спиной к стойке и оглядывая помещение.

Сегодня космическая ночь боулинга, поэтому дорожки тёмные, типичное флуоресцентное освещение исчезло. Неоновые огни освещают полосы с огнями стробоскопов со стен и над головой. Рай для любителей всего кислотного.

— С какой целью? — спрашивает она, идеально белые зубы сияют в темноте.

— Ой, да просто так, — барабаня пальцами по краю, я смотрю на дорожки, пока не нахожу двух голубков, которые участвуют в небольшой прелюдии к боулингу.

Джессика подходит с «ты-так-хорошо-играешь-пожалуйста-научи-и-меня» взглядом. А я закатываю глаза. Хуже всего то, что Адам ведётся на это. Он делает шаг и встаёт позади нее, и с его телом, склонённым к ней, он ставит ее в идеальную позу для боулинга.

— Мне нужна дорожка. Предпочтительно третья или пятая.

— Обе заняты. Тебе придётся подождать, по меньшей мере, два часа.

— Два часа? Это нелепо, — оглядываюсь на четвертую полосу, где Джессика обнимает Адама после того, как сбила кеглю. Да, да всего одну кеглю. — Без разницы. Запиши меня. Я буду ждать.

— Ладно, какой у тебя размер? — она разглядывает меня, девушка с яркими карими глазами и роскошными темными волосами, и указывает на ряды непривлекательных пластиковых туфель, выстроившихся позади нее, которые до меня одевали сотни незнакомцев.

— Ни за что это не надену, — указываю на свои беленькие кеды. — Я буду в своих.

Ее розовая помада подчеркивает безупречную кожу. Она наклоняется вперед с указательным пальцем и говорит:

— Идя в твой бар, я играю по твоим правилам. Моя территория - мои правила. Так что, если хочешь играть, ты должна надеть туфли.

Прищурившись, я ухмыляюсь ей.

— Отлично. Седьмой размер.

— Лия?

Звучит знакомый голос за моей спиной. Я поворачиваюсь и вижу Сьюзен и Рори.

— Привет, ребята! У вас уже есть дорожка?

Они медленно кивают головами. Я практически подпрыгиваю на месте. Отлично. Я могу играть с ними и не буду похожа на сумасшедшую дамочку, играющую в боулинг в одиночестве.

— Кто готов к боулингу? — пританцовывая, взвизгиваю я.

Сьюзен смотрит на все это с растерянным выражением на лице.

— Ты же не любишь играть в боулинг, — невозмутимо произносит она.

— Конечно, люблю, — говорю я. Беру уродливые ботинки для боулинга у Каролины. — И смотри-ка! Я надену эти супер-восхитительные ботинки!

Сьюзен скрещивает руки на груди.

— Что это с тобой?

— Ты всегда говоришь, что мне нужно немного повеселиться, пока есть возможность. Сегодня вечером у меня выходной, и я решила попробовать свои силы в боулинге.

Неуверенная в моей честности, Сьюзен оглядывает помещение. Надеюсь, она не станет смотреть на четвертую дорожку. Если мне повезет, она посмотрит в другую сторону.

Неа. Она смотрит на дорожки.

Угу. Она только что заметила Адама и Джессику.

— Нет! — требует Сьюзен.

— Сью…

— Мы обсуждали это. Держись от него подальше.

— Так и делаю.

Она постукивает ногой по полу, на лице написано недовольство.

— Хорошо, хорошо, — сдаюсь я. — Просто хочу взглянуть. Посмотреть, может, им нужна помощь, чтобы узнать друг друга.

Она опускает руки и хватает меня за локоть, отводя в сторону от Каролины и Рори. И говорит тихим голосом:

— Послушай, я знаю, что ты делаешь, и из этого ничего не выйдет, вот только одному из вас в конце будет больно. Кроме того, даже ты сказала, что они будут идеальны друг для друга. Просто позволь им попробовать, Лия. Хорошо? Можешь ты это сделать?

Поворачиваю голову и смотрю в потолок. Выдыхаю. Ненавижу, когда она права.

— Да, я могу это сделать, — ставлю обувь обратно на стойку. — Зануда.

Повернувшись, громко объявляю:

— Если я тебе понадоблюсь, буду дома, обрезать ногти на ногах и смотреть фильм с Макконахи, — глубоко вздыхаю и добавляю. — Сама. С. Собой.

И начинаю уходить. Плечи опущены, походка медленная и печальная.

— Подожди, — зовёт Сьюзен.

С улыбкой останавливаюсь.

— Почему бы тебе не провести время со мной и Рори? Нет необходимости быть дома одной в свой выходной.

Я поворачиваюсь, возвращаюсь и беру ее под локоть.

— Мне нравится эта идея. А я могу взять фиолетовый шар?

Сьюзен качает головой.

— Это не мини гольф, Лия. Ты выбираешь шар, основываясь на подходящем весе.

— Во мне сто тридцать фунтов[5], — заявляю я.

Сюзанна останавливается и смотрит на меня с пустым выражением на лице. Я расширяю глаза, как бы спрашивая, в чем проблема. Она только начинает смеяться, а потом тянет меня вперед, Рори следует за нами.

— Ты на самом деле один из моих самых любимых людей в мире. Пойдём, посмотрим, чему мы сможем тебя научить.

Поп-музыка доносится из громкоговорителей. Я танцую под звуки леди Гаги «Bad Romance», когда мы направляемся к дорожке номер двадцать три. На самом деле самой дальней дорожке от четвёртой. Учитывая световые сигналы, другие занятые дорожки и расстояние, я вообще не вижу Джессику и Адама.

Рори останавливается в начале нашей дорожки у компьютера и начинает стучать по клавиатуре. На экране телевизора надо мной появляется мое имя.

— Ты в игре, Лия, — говорит Рори.

Поднимаю шар, который Сьюзен выбрала для меня, и бросаю его на дорожку к кеглям. Он не откатывается и на пять фунтов от меня, прежде чем делает серьезный крюк влево и направляется прямо в желоб.

— Да уж, это было ужасно, — говорю я.

Сьюзен недоверчиво смотрит на кегли.

— Наконец-то я нашла занятие, в котором ты ничего не смыслишь.

Щипаю ее за бок, и она взвизгивает.

— Не надо так этому радоваться.

— Нет, серьезно. Помимо игры на сцене, что у тебя получается реально плохо, ты - самый целеустремленный человек, которого я знаю. Кто ж знал, что боулинг был твоим криптонитом?

Качаю головой и показываю ей язык.

— Ты бросаешь мне вызов? Потому что я не уйду отсюда, пока не надеру тебе задницу в этой игре.

Она протягивает мне руку.

— У тебя две попытки. Попробуй ещё раз.

Принимаю ее руку. Затем, проверяю, вернулся ли мой шар на место, и подхожу к линии. На этот раз Сьюзен стоит рядом со мной и показывает мне, как встать правильно.

— Помести пальцы в отверстия, и найди равновесие для мяча на ладони. Немного прижми его к правой части тела. Держи колени согнутыми, плечи расслабь и поставь левую ногу на пунктирную линию.

Пытаюсь подражать ей, и на этот раз сбиваю семь кеглей.

— Да, детка, — кричу я.

Танцую танец победителя на дорожке под The Weeknd’s «Can’t Feel My Face». Обувь может быть дико непривлекательной, но она идеально подходят для танцев. Я танцую на дорожке, пока не оказываюсь рядом с кеглями.

Замираю, когда слышу голос Каролины через громкоговоритель.

— Никаких лунных дорожек на дорожках для боулинга, — она стоит за стойкой проката обуви, наклонив голову над микрофоном.

Делаю, как она сказала и возвращаю свою попу обратно на сиденье.

Сьюзен и Рори дают мне пять, и затем бросают свои шары.

В то время как мне стоило бы поинтересоваться, как там Адам и Джессика, я понимаю, что отлично провожу время. Кстати, вес шара не имеет никакого отношения к вашему фактическому весу.

Мы заказываем пиццу и едим ее во время игры.

Сьюзен рассказывает истории о женщинах, которые приходят в салон.

— Думаешь, это бармены слышат самые безумные истории, тогда попробуй стать парикмахером. Люди рассказывают буквально обо всем происходящем в своей жизни, — говорит она.

Мы узнаем, что Маккеннасы покупают таймшер на Арубе, Коннер Бландер отправляется в Университет Пердью на полную стипендию, у Вероны Наполи роман с кем-то из коллег с почтового отделения, и на Мэйн-стрит открывается новый «Старбакс».

Рори рассказывает анекдоты, самые банальные и идеально подходящие под вкус Сьюзен. Я рада, что они встречаются. Сью заслуживает хорошего парня, кого-то, кто относится к ней, как к принцессе, и заставляет улыбаться. Кажется, он искренне рад, что она рядом. Когда Рори смотрит на нее, становится ясно, что все, о чем он мечтал, сейчас перед ним.

Где-то на шестом круге, я выбиваю свой первый страйк, и, когда поворачиваюсь, чтобы получить поздравления, вижу, как Сьюзен и Рори обнимаются за компьютером, их лбы соприкасаются, и они улыбаются.

Волна меланхолии накрывает меня. Они находятся в идиллии начала новых отношений. Каждый фрагмент информации, узнаваемой друг о друге, является захватывающим, и ожидание того, что произойдет дальше, делает каждое свидание милым. Каждое прикосновение рук, каждый взгляд и застенчивая улыбка, от которых мурашки идут по телу. Они находятся в этой удивительной фазе отношений, и вот она я, играю роль третьего колеса.

Когда десятый раунд закончен, я поднимаюсь, пока не началась следующая игра.

— Я пойду, — говорю Сьюзен и Рори. — Буду в «Необъезженном жеребце», если захотите зайти после игры.

Сьюзен наклоняет голову.

— Ты уверена?

Поворачиваюсь к двери.

— Да. Просто вспомнила, что мне нужно помыть холодильник.

Она настороженно смотрит на меня, но не говорит ни слова. Обняв меня, прощается и возвращается к своему свиданию.

Сегодня будний день, поэтому на улицах людно, но не слишком. Большинство людей уже приехали домой на ужин. Салон мороженого - самый оживленный магазин на улице, а затем - магазин конфет, который в конце лета открыт допоздна. Рестораны освещены, но такие предприятия, как химчистка и аптека, закрыты.

Как бы я не любила насыщенную жизнь, мне нравится жить в маленьком городке. Я не могу представить себя нигде, кроме как в Сидар-Ридж. У нас есть великолепная Мэйн-стрит с тротуарами из булыжников и фонарями, тянущимися вдоль дороги. Десять тысяч жителей моего городка любят ходить по магазинам, которые привезли в наши край фирменную одежду. У нас есть собственный концертный зал, где Эмма выступала, когда была ребенком, первоклассная спортивная программа, в которой играл Люк, и танцевальная студия, где я провела много дней после школы.

Мимо, держась за руку, проходит парочка. Они кивают и желают мне хорошего вечера, и я отвечаю им тем же. Мои родители держатся за руки. Мои дедушки и бабушки тоже. Я знаю, что не подаю виду, но в глубине души действительно надеюсь найти кого-то, кто захочет держать за руку и меня. Когда растешь в семье, где каждый действительно заботится друг о друге, то со временем понимаешь, что правильный партнер, с которым ты разделишь жизнь, не принесёт тебе ничего, кроме радости.

К тому времени, как я добираюсь до «Необъезженного жеребца» там довольно тихо. Любой, кто пришел, чтобы выпить после работы, уже отправился домой. Сегодня не играют «Рэдс», иначе народу было бы полно. На телевизорах показывают «Pirates game», «SportsCenter» и «Fox News». Я останавливаюсь в главном офисе и просматриваю расходы на неделю. А потом сижу, разбираюсь с зарплатой, хотя это не тот день, когда я обычно занимаюсь подобным. Два года назад, когда Пол сделал меня менеджером, он передал мне весь контроль над этим местом. И тогда я поняла, что у меня отлично получится управлять этим бизнесом.

Часть меня задается вопросом, почему он продает бар мне. Знаю, я подходящий человек для этой работы. Просто, когда кто-то владеет бизнесом так долго, как он, можно было бы подумать, что он захочет передать ключи кому-то с большим опытом, возможно тому, кто не планирует обновлять место и давать ему новое имя.

Когда два года назад он объявил, что готовится к отставке, я начала вести агитационную работу. Люк помог мне сделать презентацию в PowerPoint, а Сьюзен – проект по ребрендингу, и у меня был идеальный бизнес-план для Пола. Я сама расписала всю финансовую часть, показывая, сколько могу предложить ему сразу, и как планирую ежемесячно выплачивать всю оставшуюся часть с процентами.

Он не рассматривал предложения от кого-то ещё. Бар всегда был моим.

И теперь я молюсь, чтобы не подвести никого. Знаю, мне необходимо сделать все зависящее, чтобы все сработало, но существует и множество внешних факторов. Кто-то может пострадать и подать в суд, или в городе может открыться новое место и все мои клиенты уйдут туда. Работники кухни могу напортачить с санитарными нормами, бармен может обслужить несовершеннолетнего, или вышибала может впустить не того человека.

Провожу руками по лицу и прижимаю пальцы к шее. Всевозможные вероятные развития событий делают все это самой страшной вещью, которую я когда-либо делала. Но я также знаю, что у меня все может получиться, и получиться хорошо.

Что-то на мониторе камеры безопасности над столом привлекает мое внимание. Около бара стоит высокая, худая женщина с темными волосами и бестактным отношением к окружающим. И так уж получилось, что она именно та, кого я ищу последних нескольких недель.

Я выскакиваю из задней комнаты в бар.

— Виктория! Где, черт возьми, ты была? — мои слова - смесь гнева и серьезной озабоченности, в основном, гнева.

Она поднимает руку и качает головой.

— Вау, а ты почему-то злишься.

— Почему-то? — вскрикиваю я.

Несколько посетителей в баре смотрят на меня. Рон делает шаг позади нее, осознавая возможную стычку - в смысле, вероятность того, что мой кулак окажется на ее лица.

— Ты разбила мою машину и оставила меня там, чтобы я выглядела виноватой.

Ее глаза бегают.

— О чем ты говоришь?

Меня начинает трясти от злости.

— Ты приняла героин, разбила мою машину, врезавшись в ограждение, и сбежала. Меня арестовали. Надели наручники и увезли. Не могу поверить, что так беспокоилась о тебе, а тебе и дела нет до того, что случилось.

Ее плечи расслабляются, и подбородок наклоняется, словно то, что я сказала, нелепо.

— Ты раздуваешь из мухи слона.

Она сошла с ума? Качаю головой в недоумении.

Я смотрю на нее, и явное отсутствие раскаяния на ее лице заставляет меня задаться вопросом, не под кайфом ли она сейчас.

— Тебе нужна помощь. Все может казаться забавным, и ты можешь чувствовать себя хорошо, словно на миллион баксов, но так будет не всегда. Ты только навредишь себе или кому-то другому.

Ее рот кривится. Похоже, она вот-вот плюнет.

— Ты всего лишь бармен, которая не училась в колледже и никогда не покинет пределы городка Сидар-Ридж. Лучшей жизни у тебя уже не будет, — она держит руки, демонстрируя планку. — Что ты собираешься делать, когда твои сиськи отвиснут, а волосы поседеют? Все еще будешь залазить на стойку и развлекать всех?

Зажмуриваю глаза и пытаюсь не обращать внимания на оскорбления. Никогда не была человеком, который позволяет словам причинять боль, и я не могу допустить этого сейчас. Открыв глаза, вижу на ее руке дорогу сумку «Гуччи» и золотые серьги в ушах. На ней кожаная куртка и джинсы, которые стоят больше, чем я получаю за неделю. Ее темные миндалевидные глаза обрамлены прекрасными ресницами. Шелковистые волосы каскадом струятся по плечам.

— Ты такая красивая снаружи, но внутри тебя один яд. Ты убегаешь от чего-то, но не найдёшь спасение в наркотиках, — говорю я.

Впиваюсь ногтями в ладони. Она не стоит того, чтобы рассказывать ей о Брэде. С ней не стоит делиться его памятью. Не стоит пачкать светлые воспоминания о нем.

Но он был всем, и будь я проклята, если его смерть не послужит цели.

— Я потеряла кое-кого, кого очень любила из-за того же дерьма, которым ты пичкаешь свое тело. У него не было второго шанса. Он не уберегся. Он умер на скамейке в парке с иглой в руке и записной книжкой на коленях. И спортзал, полный людей, оплакивал его, — на секунду я вынуждена отвести взгляд и сделать вдох, успокаивая жжение в горле. — Что бы ты ни делала с собой, это касается не только тебя. Ты причиняешь боль людям, которые тебя любят. Потому что, когда ты уйдешь, ничего не останется. Одних лишь воспоминаний недостаточно.

— Я пришла сюда не для того, чтобы слушать нотации.

Снова смотрю на неё. Лицо у нее невозмутимое, но взгляд безжизненный - либо от того, что она приняла, либо, может быть, мои слова попали в цель.

— Я хочу помочь тебе.

Она натягивает сумку на плечо и поднимает подбородок. Проводит языком по зубам.

— Можешь поиграть в доктора Фила с кем-то другим. Мне это не нужно.

Мне больно от того, что я не смогла достучаться до нее.

— Позвони копам, — говорю я вышибале, все еще глядя на Викторию.

— Не трудись. Я ухожу.

— Ты в черном списке, Виктория.

Подняв бровь, она смотрит на меня.

— Мне все равно здесь никогда не нравилось.

— В каждом баре и клубе города, — говорю я.

Что, наконец, привлекает ее внимание.

— Ты не можешь запретить мне приходить в этот бар, не говоря уж о каждом баре в городе, — она подчеркивает последние слова, словно разговаривая с сумасшедшей.

Рон кладет руку на плечо Виктории и подталкивает ее к выходу.

— Она может, и именно это она только что и сделала.

Виктория смотрит на Рона и по его позе видит, что он серьезен. И поворачивается ко мне, совершенно сбитая с толку.

— Ага, ладно, просто попытайся выгнать меня, и посмотрим, что произойдет.

— Пока, Виктория, — скрещиваю руки на груди и киваю головой в сторону двери.

Она выглядит потрясенной таким поворотом событий.

— Ты пожалеешь, — толкает Рона, который провожает ее. Поворачивает голову ко мне, когда уходит. — Ты пожалеешь об этом!

Никогда в Сидар-Ридж я не вносила никого в черный список. Каждый бар и клуб в этом городе знает, что, когда кто-то из владельцев одного из них говорит, что посетитель нежелателен, мы все следуем его примеру. Было слишком много случаев употребления наркотиков, и мы не можем позволить себе потерять наш бизнес.

Моя рука лежит на сердце, успокаивая тяжесть в груди.

Рон возвращается и похлопывает меня по спине.

— Ты поступила правильно.

— А мне так не кажется. Надо было позвонить копам.

— Позволить ее арестовать - это не ответ.

Я тяжело вздыхаю.

— Ты прав.

Играя с воротником рубашки, я обхожу бар. Затем кладу руки на стойку, делаю глубокий вдох и стряхиваю негатив.

По крайней мере, Виктория жива.

Выпускаю смешок. Она ужасная девушка, а я радуюсь тому факту, что она в порядке. Кто бы мог подумать.

Глава 14

Я связываю шнурки на своих пурпурно-розовых сетчатых найках, когда слышу звонок в дверь.

Мама открывает дверь, а затем ее голос слышен на лестнице.

— Доброе утро, Адам. Боб сделал чашку кофе по-французски только для тебя.

Со вздохом я опускаюсь на кровать и смотрю в потолок. Мои родители все еще думают, что мы с Адамом встречаемся. Папа знает, что я попала в аварию, но я не стала вдаваться в детали. Даже если бы они понимающе отнеслись к тому, что на самом деле произошло, они бы все равно стали беспокоиться. Единственная причина, по которой они могут воздержаться от постоянного волнения - присутствие Адама в моей жизни.

— Мне не стоит удивляться, что Адам Рейнгольд сидит за нашим кухонным столом?

Я поднимаюсь на локтях и вижу Эмму, стоящую в дверях. На ней изумрудно-зелёные шорты, майка и она перебирает пальцами золотую подвеску «Э» на шее. Длинные светлые волосы убраны в низкий пучок, а кожа слишком загорелая для тех, кто весь день сидит в помещении и репетирует.

— Мне необходима твоя природная склонность к загару, — гримасничаю и смотрю на свои слегка загорелые руки с розоватым оттенком.

Даже Макконахи с макета смотрит на меня с разочарованием. Мужчина практически сияет в лучах солнца.

— У тебя кожа, как у куклы. Смирись с этим, — она отталкивается от дверного проема.

— Как у куклы Барби или как у одной из этих симпатичных кукол Кьюпи с губами бантиком, которые собирает бабушка?

На секунду она задумывается, а затем отвечает:

— Больше похоже на этих жутких фарфоровых кукол с глазами, которые закатываются, когда ты кладешь их на спину.

Я опускаю подбородок.

— Ты имеешь в виду как та, от которой у меня были кошмары, когда я была ребенком?

Эмма оглядывает мою комнату. Мало того, что у меня есть изображение Мэтью Макконахи в натуральную величину, на моих стенах висят изображения и других выдающихся мужчин. Я смотрю, как ее карие глаза смотрят на Райана Гослинга, Джареда Лето, Эвана МакГрегора, Леонардо Ди Каприо. Они часть декора.

Она издает смешок.

— Ты не можешь спать, когда в углу твоей комнаты сидит кукла, но ты не впадаешь в панику от кучи мужчин, пялящихся на тебя, пока спишь?

Складывая руки за головой, я оглядываюсь назад на свою сексуальную стену и улыбаюсь.

— Из-за них мне снятся красивые сны.

Эмма кривит лицо и делает два осторожных шага от моей кровати. Скептически смотрит на мое одеяло в цветочек.

— Фу.

Несмотря на ее скромность, у нее быстро появляются непристойные мыслишки. Это совсем не то, что я имела в виду, но я подыграю. Наклоняюсь вперед, хватаю ее за руку и тащу на кровать.

— Гадость! — вопит она.

Забрасывая на нее ногу, я придавливаю ее к кровати.

— Почувствуй любовь, детка.

Правда в том, что в этой кровати ничего никогда не происходило, и Эмма это знает.

— Понятия не имею, какие грехи видел это матрас! — наигранно говорит она.

Громко смеясь, я отпускаю ее. Возвращаюсь к своему месту на кровати рядом с ней. Моя рука на животе, ощущает подъем и падение, когда я успокаиваю дыхание от нашей мини-борьбы.

Мы лежим на кровати в тишине. Лицом друг к другу и смотрим друг другу в глаза.

— Итак, Адам, — говорит она, поджимая полные губы.

Кивая, отвечаю:

— Адам.

В ее карих глазах появляется намек на беспокойство.

— В последний раз, когда мы говорили о нем, он практически уничтожил тебя.

Я ненавижу тот факт, что все рассказываю Эмме. Из-за этого скрыть что-то... ну, невозможно.

Она говорит о дне похорон Брэда. О дне, когда наша дружба превратилась в противостояние, приведшее к ненависти. Ужасное воспоминание. Я провела много лет, играя в игры с собственным разумом, лишь бы не вспоминать о боли, которую тогда испытала.

Выгибаю бровь и чувствую боль в груди. Затем, вздрагивая, отвергаю это чувство.

— Уничтожил - слишком сильно сказано. Я была расстроена где-то, скажем, минуту.

Эмма опускает голову на руке.

— Как тебе это удается? Так быстро приходить в себя, когда тебе плохо?

— Полагаю, годы практики, — говорю я с небольшим смешком.

— Ты ведь знаешь, что делаешь? Он уже однажды разбил тебе сердце. И может сделать это снова.

— Адам не ... — я хочу сказать, что он не разбивал мне сердце, но невозможно дурачить единственного человека, который знает вас лучше, чем вы сами. — Все классно. Мы теперь в порядке. Это просто общественная работа. Мы проводим вместе несколько часов по воскресеньям, и все. И, знаешь что, он водил Джессику на свидание. Они ходили в боулинг, — это последнее слово я произношу мечтательно.

Она кривится.

— Он водил Джессику в боулинг?

— В это же время в следующем году я устрою ей девичник в «У Макконахи». Будет здорово. Местный полицейский и школьная учительница женятся. Они нарожают кучу детишек, состарятся, и будут жить, исполняя свои потрясающие мечты пенсионеров.

— Он знает?

— Что они женятся? — я смеюсь. — Еще нет, но оставь это Джессике и ее пухлым девочкам...

— Что ты влюблена в Адама.

Я останавливаю словесный понос, льющийся из моего рта.

Влюблена в Адама?

Если бы я была влюблена, то все, чем занималась бы, это постоянно думала о нем. Задавалась вопросом, в безопасности ли он, когда находится на службе, и спит ли он, когда у него выходной. Я бы думала о нем, когда делала спагетти и о том, что он сказал, что всегда хотел поехать в Италию. Я бы мечтала о том, чтобы отправиться туда вместе. Мы бы ели мороженое и плавали голышом в океане. Мы бы жили как местные жители и не ложились спать до восхода солнца. Я бы часто думала о том, каково это лежать в постели и обнимать его после долгого рабочего дня. Я бы мечтала о наших детях - одном со светло-голубыми глазами, другом - с темными, как у его отца.

Я открываю губы, чтобы солгать ей. Чтобы сказать, что, хоть мы теперь друзья, мои чувства не имеют ничего общего с чувствами шестнадцатилетней девочки, которая жаждала лучшего друга своего парня. Что я не влюбилась по уши в парня всего за две недели.

Пытаюсь солгать ей, но не могу.

Вместо этого медленно киваю.

— Я всегда настолько очевидна?

Она хватает мою руку и сжимает.

— Только для меня. Есть только одна причина, почему моя сумасшедшая помешанная на парях маленькая сестренка остается в стороне от всех красивых парней в городе.

— Я хожу на свидания, — говорю я

Она посылает мне взгляд, который делает ее похожей на нашу маму.

— Я тусуюсь, веселюсь. Сплю с парнями.

— Это отвратительно, — говорит Люк, стоя в дверях.

Мы с Эммой поворачиваемся и играючи прячем головы под одеяло.

Повернувшись обратно, я облокачиваюсь на руку и продолжаю.

— Видела бы ты, что я вытворяю с ковбойскими сапогами и лассо. Парни с ума сходят. На самом деле, на прошлой неделе я привязала парня к этому комоду.

Люк отскакивает от комода, хотя даже не прикасался к нему. Закрывает уши и кричит:

— Я не хочу слышать о вашей сексуальной жизни!

Игнорирую его и добавляю.

— Папа держит бутылку мелассы в шкафу внизу...

Люк цокает языком и гудит, чтобы не слышать меня.

Эмма практически пинает ногами воздух, так сильно она смеется.

— Я знаю, что ты врешь, и ты все еще пугаешь меня. Откуда ты все это взяла?

— Незнакомцы любят говорить о сексе с барменами. Надо бы мне добавить это на свою страницу Linkedin. Отличный советник для тех, кто хочет попробовать анальный секс.

— Люди используют мелассу для анального секса? — недоверчиво спрашивает она.

— Ты не захочешь знать, — встаю с кровати и подхожу к Люку. Отрывая руки от его ушей, говорю: — Я просто шутила.

Лицо Люка розового цвета. Он опускает руки по бокам.

В комнате ужасно тихо, поэтому я наклоняюсь к уху Люка и громко говорю:

— Я когда-нибудь рассказывала тебе о том времени, когда Эмма и Паркер занимались сексом в кошачьем домике?

Руки Люка возвращаются к ушам, когда он выходит из моей комнаты и идет по коридору.

— Мои уши пылают, словно их кислотой облили!

Эмма встает с кровати и кладет руки на бедра.

— У меня никогда не было секса в кошачьем домике.

Пожимая плечами, отвечаю:

— Я знаю.

Она проводит пальцами под глазами и улыбается.

Эмма действительно поразительная. Причина, по которой она никогда не занималась сексом в кошачьем домике, объясняется не только тем, что это было бы отвратительно. А также потому, что ее бойфренд - самый скучный парень на планете. Однажды она призналась, что ему нравится заниматься этим в миссионерской позе и никогда в день спектакля. Это означает, что, если их графики совпадают, они занимаются сексом примерно раз в неделю. Что на самом деле очень жаль. Моя прекрасная, талантливая, блестящая сестра должна кричать от оргазма каждую ночь. А не барахтаться раз в неделю с придурком с флейтой.

Хорошая новость заключается в том, что наше дурачество увело нас от разговора об Адаме. Я не могу справиться с этой серьезностью так рано утром.

К слову о...

— А ты почему встала так рано? — спрашиваю я.

Не секрет, что Эмма любит поспать.

— Еду обратно в Питтсбург. У Паркера дела.

Я закатываю глаза.

— Будь милой, — добавляет она, — он приедет на выходные в День труда.

Ее рот расширяется, и она качается из стороны в сторону, как малыш, который украл печенье из банки.

Я приподнимаю подбородок и поднимаю бровь.

— Что?

— Паркер собирается сделать предложение.

Все внутри меня напрягается от шока, но я выдаю широкую улыбку.

— Как ты можешь быть так уверена?

— По тому, что он говорил о покупке места вместе и о том, сколько нам потребуется спален. Он даже спросил, есть ли у меня аллергия на собак. Именно те вещи, о которых говорят пары, когда собираются начать жить вместе, — она взвизгивает. — Я думаю, он тот самый.

Стискиваю зубы, поднимая руки в воздухе.

— Это так восхитительно! — мой голос немного громче, чем обычно.

Обнимая Эмму так крепко, как только могу, я показываю ей любовь, которую она заслуживает от своей сестры. Я могу презирать своего будущего зятя, но я люблю свою сестру. Ее счастье значит для меня очень много.

Наши объятия прерываются голосом мамы.

— Лия, милая, ты спускаешься? Адам здесь.

— Они с Эммой слишком заняты болтовней о сексе! — кричит Люк из коридора.

Я закрываю глаза и поеживаюсь.

— Иду, — кричу маме.

Люк стонет в своей комнате. Звук захлопывающейся двери его комнаты заставляет меня подпрыгнуть.

— Пойду, удостоверюсь, что ты не напугала его до смерти, — Эмма подходит к двери. Прежде чем уйти, она поворачивается, чтобы посмотреть на меня через плечо. — Иногда мне кажется, что моя жизнь слишком совершенна. Великолепный парень, отличная работа, потрясающая семья. Я как будто жду, что все вот-вот взорвется.

Моя великолепная сестра профессиональный музыкант показала свой первых страх. Прошло всего двадцать четыре года.

— Не важно, что происходит, тебе просто надо продолжать двигаться вперед и вперед.

Красивая, широкая улыбка появляется на ее лице, когда она говорит:

— Знаешь, ты никогда не был той, кто остается на заднем плане. Было бы обидно, если бы ты начала сейчас.

Она покидает мою комнату, и, прежде чем я успеваю переварить мудрые слова от того, кто занимается йогой, мама снова зовет меня.

Я проверяю свои волосы - супер-симпатичную французскую косу, а затем спускаюсь вниз по лестнице. Останавливаюсь на нижней ступеньке. Адам стоит в гостиной, держа Дэвида Вудерсона. Кошак мурлычет в ладонь Адама, когда тот потирает оранжевую шерстку.

— Хороший разговор? — спрашивает он, уголок его губ приподнят.

Я показываю большой палец.

— Знаешь, просто обычная болтовня о сексе. Тебе нравится держать киску моей мамы?

Рука Адама тут же останавливается. Мистер Вудерсон бросает на него злобный взгляд.

Мой папа идет с жестяной банкой и термосом.

— Термос в дорогу и ириски для команды.

Позволяя мистеру Вудерсону спрыгнуть, Адам берет банку.

— Мне понравились ириски Лии.

Лицо папы загорается.

— Ты угостила его своими ирисками?

— Позволила ему заглянуть на кухню, — говорю я, хватая термос.

Адам откашливается.

— Это не эвфемизм, сэр. Я ни на шаг не приближался к ее... кухне, — его тон чрезвычайно уважительный.

Мы с папой смотрим на него и в недоумении моргаем.

— Мы пойдем, — я беру банку из его руки и подталкиваю его к двери. — Пока, Боб.

— До свидания мистер Пейдж, — говорит Адам.

Отпускаю его руку и сбегаю вниз по лестнице и в пикап. Адам не слишком отстает от меня.

Садясь на место водителя, он кладет свой телефон в один из держателей для чашек. Затем включает зажигание и говорит:

— Почему ты называешь своих родителей по именам?

Потянув ремень безопасности через колени, я отвечаю:

— Все началось с шутки и как-то привязалось.

Мы отъезжаем и направляемся вниз по улице.

Он хмыкает.

— Я удивлен. Твои родители кажутся такими правильными. Называть их по именам, упоминать о сексе... совсем не так я представлял себе твою семью.

— Ты и прав и в то же время не прав. Они придерживаются аналогичных моральных принципов. Они бы никогда не стали изменять, и они учили нас всех, что надо быть лучшими и работать для того, что достичь своей мечты. Они также честные люди. Они не прячутся за идеей, что их дети прекрасны, и знают, что мы будем делать ошибки. Ну, может быть, не Эмма.

Он усмехается на это заявление.

— Она этакая мисс Паинька.

— Сказал бойскаут, — облокачиваю локоть на консоль.

— Туше, — ухмыляется он.

Я снимаю обувь и кладу ноги на сиденье.

— Мы много шутим. Думаю, это их способ быть ближе к нам, и, вероятно, поэтому мы с Люком и Эммой так близки друг с другом. Несмотря на то, что большую часть года Люк в колледже, он рассказывает маме и Эмме все.

— Не тебе? — он кладёт локоть рядом с моим.

— Я уже наслушалась, но Эмма и Люк очень близки. Он ее ребенок. Серьезно, когда ей было пять, она рассказывала всем, что он ее сын. Мои родители думали, что это восхитительно.

Он смеётся. Громкий, богатый звук.

— А что насчёт тебя? Кому ты звонишь, когда у тебя проблема?

— Папе. Боб - мой парень.

Его локоть задевает мой, и нелепо, как этот крошечный контакт заставляет меня себя чувствовать. Мы въезжаем на шоссе, и я смотрю на свои черные ногти. Да, для лета цвет темноват, но на этой неделе мне хотелось чего-то драматичного.

Мои глаза с любопытством смотрят на него.

— Слышала, вы с Джессикой ходили на свидание.

Он лишь кивает. Мне не стоит удивляться, что я не получаю от него никаких подробностей. И это к лучшему.

Машина пролетает мимо, подрезая нас. Адам сжимает руль и быстро дергает его влево, чтобы избежать удара. Я ставлю ноги на пол и держусь за ручку двери. Его сотовый выпадает из держателя для чашки и на пол под моими кроссовками.

Выровняв машину, он смотрит на меня.

— С тобой все нормально?

Глубоко вдыхаю через нос.

— Ага. Я ведь уже профи по части аварий.

Судя по выражению лица, он не удивлен моим комментарием. Моя нога ударяется обо что-то на полу, поэтому я наклоняюсь и вижу, что это телефон Адама. Когда я его подбираю, вижу, что экран горит, демонстрируя аудиофайл.

— Ты слушаешь аудиокниги? — я вроде как взволнована этим откровением.

Он наклоняется и пытается выхватить телефон у меня из рук, но я отклоняюсь к двери.

— Смотри на дорогу, дружок.

Открывая приложение, я нажимаю на книгу, и голос мужчины-рассказчика льется из громкоговорителя.

«В последнее время я все больше и больше думаю о ней, но не только как о друге».

Его рука тянется ко мне, но я отодвигаю телефон.

«Я замечаю небольшие детали о ней, которые не привлекали мое внимание в течение многих лет, но теперь просто бросаются в глаза. Каждый раз, когда я смотрю на нее, я словно вижу кого-то нового, а не девушку, с которой я вырос, и знал столько лет».

Он выхватывает телефон у меня из рук и выключает его.

Я закрываю рот, чтобы заглушить хихиканье.

— Ты слушаешь любовные романы!

Если бы он мог закрыть глаза от стыда, уверена, он бы так и сделал.

Вместо этого он поднимает подбородок и, как человек, который обладает стопроцентной уверенностью в себе, говорит:

— Я много времени провожу в машине. И не только романы. Я слушаю триллеры. Джеймс Паттерсон, Джон Коннолли, Стивен Кинг.

Я не могу сдержать улыбку, которая ползет по моему лицу.

— И я просто случайно попала на тот день, когда ты наслаждаешься современным романом? — кладя ноги на сиденье, я наклоняюсь к консоли. — О чем он?

Он протирает лицо и отвечает:

— Я не очень далеко ушел, но в детстве они были лучшими друзьями и были влюблены друг в друга.

Так беззаботно, как только могу, отвечаю.

— А-а-а.

Тишина в машине оглушительна. Адам сжимает телефон в руке, словно мир взорвется, если он отпустит его.

С опаской спрашиваю:

— Мы можем послушать ее? Вместе?

Он хмурится.

Я наклоняюсь в его сторону.

— Ты не позволишь мне слушать музыку, и я никогда не слышала аудиокнигу. Если это чтиво для дамочек, то он идеально подходит для такой девушки, как я.

Бесконечно долго хлопаю ресницами, пока он, наконец, не смотрит в мою сторону.

Раздраженно вздохнув, он произносит:

— Отлично. Но мы не станем слушать с начала.

Откидываюсь назад и скрещиваю ноги.

— Без проблем. Я пойму, что там творится.

Адам включает радио и передает мне телефон, чтобы синхронизировать его с Bluetooth.

Книга начинается с того момента, где она остановилась.

«Мое сердце бьется беспорядочно - замедление, ускорение - и мои ладони начинают немного потеть, когда я смотрю в ее сторону».

Я сажусь на свое место и слушаю рассказ. Это будет хорошо.

Глава 15

Это была очень плохая идея. Книга называется «Притяжение» некоего автора Лорен Руноу, и я уверена, что она садистка.

Когда мы добираемся до дома, я настолько увлечена историей, что даже не встаю.

Адам тянется через сиденье и открывает бардачок. Вытаскивает один из этих прямоугольных пакетиков с платками и предлагает мне.

Я всхлипываю и вытаскиваю платок из пачки.

— Как тебе удаётся не зарыдать?

Пальцем он стирает слезу, катящуюся вниз к моему подбородку.

— Я повидал много уродства. Надо приложить немало усилий, чтобы заставить меня плакать.

— Приятно знать, что ты сделан не из камня.

Он вручает мне ещё один платок.

— Я-то думал, мы уже установили, что я романтик.

Я фыркаю.

— Это ещё предстоит узнать. Пойдём, мне не терпится узнать, что же будет дальше.

Хватаю его телефон, первая выбираюсь из машины и прошу у Тоби взаймы его радио. Сегодня мы с Адамом красим спальни наверху, поэтому, пока он хватает валики, кисти и краску, я синхронизирую телефон с радио и жду, пока не поднимется Адам, чтобы включить книгу с того места, где мы остановились.

Я не быстро вникла в суть книги, но к седьмой главе полностью поглощена историей. Не плохо и то, что рассказчик - мужчина с хриплым голосом.

Я на полу, наклеиваю синюю липкую ленту на отделку, чтобы мы не испортили свежую белую краску, которую нанесла вчерашняя команда.

«Никогда, даже в самых диких мечтах, я бы не подумал, что мой отец, снявший для меня проститутку на шестнадцатый день рождения, сблизит нас».

Я смеюсь и говорю сама себе.

— Похоже, он классный парень.

Разрываю кусок ленты зубами, когда история становится более зловещей.

«Первый раз, когда он дал мне наркоты, был самым страшным днём в моей жизни».

Мои глаза устремляются через комнату к Адаму, который стоит на лестнице.

Словно ощущая мой взгляд, он смотрит в мою сторону.

— Нормально, что мы слушаем про это?

Я откашливаюсь, быстро кивая головой, и возвращаюсь к работе.

«Я хватаю свернутую купюру и наклоняюсь, чтобы вдохнуть свою первую дорожку. Глаза горят, и я не могу не закашлять от порошка, ударившего мне в горло, но я сделал это. Мое горло немеет, а температура тела растет».

Я оглядываюсь на Адама и вижу, что он не двигается. Он слушает, но его внимание сосредоточено на мне. Его мысли, вероятно, скачут так же дико, как и мои.

«Не знаю, стоит ли мне испытывать отвращение по поводу того, во что превратилась моя жизнь, или просто пожалеть себя».

Неужели именно таким был первый раз, когда Брэд испытал кайф? Предполагал ли он, что это станет зависимостью? Остался ли он один с неправильными людьми, при этом считая, что они хорошие, когда его близкие друзья играли в баскетбол, глядя совершенно в другом направлении?

Адам ставит банку с краской на лестницу и пристально смотрит на меня.

— Мы можем выключить.

Милое предложение, но если он способен слушать историю о том, как парень накачивается наркотиками, то и я смогу.

— Неа. Это всего лишь история, — отрываю кусок ленты не так аккуратно, как хотелось бы. — Не могу дождаться, когда дело дойдёт до сексуальных сцен. А то что это за романтика такая?

Он громко смеётся, красивый, гулкий смех. И, поворачиваясь ко мне спиной, возвращается к покраске стен.

*** 

Все утро мы слушаем книгу и красим стены, работая так до полудня. До сих пор в книге сладкое сменялось печальным. Два главных героя ходят вокруг да около своего притяжения друг к другу и, наконец, теперь одиноки.

Я использую валик для покраски стен. Адам же проходится по углам кистью.

Провожу валиком вверх по стене, когда рассказчик говорит:

«Прежде чем ей удаётся сесть, я хватаю ее за руку, притягивая к себе, наши тела касаются друг друга. И не думая, прижимаюсь губами к ее губам».

— Наконец-то! — практически выкрикиваю я.

Слышу, как Адам усмехается со своего места позади меня на другой стороне комнаты.

Окунаю ролик в краску и прохожусь кремовым оттенком по стене.

«В ту же секунду, когда мои губы касаются ее, ее рот открывается, приглашая меня, скользя языком по моему, в то время как сама она толкается ко мне ближе».

Поцелуи в книгах всегда такие страстные. У меня были горячие сеансы поцелуйчиков, но они никогда не были такими же эротичными, как этот.

«Мы оба останавливаемся, когда ее икры касаются ее кровати».

На пару секунд я прекращаю красить и обращаю внимание на динамики. Эти двое определенно собираются сделать именно это. Мои движения медленные, слишком медленные, поскольку я уделяю больше внимания книге, слушая слова, выходящие из радио, чем занятию, которым занимаюсь с валиком в руке.

«Я провожу руками по ее груди, сжимая ее, наслаждаясь ощущением мягкой кожи под моими грубыми пальцами».

Украдкой оглядываюсь через плечо. В руках Адама банка краски, но кисточка висит на бедре. Тёмная голова опущена и наклонена в сторону, словно он тоже слушает.

«Пытаясь скрыть дрожь в руках, я делаю глубокий вдох и провожу пальцами по внутренней части ее бедра, а затем впервые прикасаюсь к ее киске. Звук ее учащённого дыхания посылает холод по моему позвоночнику и заставляет кровь устремиться прямо к члену».

Адам переступает с ноги на ногу. Спина поднимается, когда он делает длинный, глубокий вдох, а великолепная задница напрягается.

«Мои пальцы касаются ее губ, кружа по клитору и опускаются, чтобы почувствовать ее влажность. Я медленно погружаю пальцы внутрь, не сводя с нее глаз, любуясь тем, как ее спина на кровати выгибается от наслаждения».

Мои ладони влажные. Вытираю их о хлопок своих штанов и сжимаю бедра, наслаждаясь жаром, зарождающимся глубоко внутри меня.

«Я встаю во весь рост и снимаю собственную одежду, прежде чем посмотреть вниз на своего лучшего друга - девушку, которую я всегда буду любить...»

Адам оборачивается, и наши взгляды встречаются. Моя грудь пульсирует от резкого потока воздуха, наполняющего легкие. Сердце трепещет, посылая волны прямо к моему животу и через сердцевину.

Широко расставив ноги, он демонстрирует мне всего себя - крепкое тело, немалый рост. Он настолько мужественный и доминирующий в пустой и огромной комнате, что его присутствие заставляет ее казаться неправдоподобно маленькой.

«Я прижимаюсь к ней, устраиваясь между ее бёдер».

Зрачки Адама расширяются, и остаётся лишь тёмная похоть.

«Мои губы опускаются на ее рот, когда я медленно в первый раз начинаю входить в нее».

Он высовывает язык и проводит им по нижней губе, прежде чем прикусить ее.

«Ее тело напрягается, и я крепко обнимаю ее, делая финальный толчок».

Он стонет.

«Ее рот снова находит мой», теперь стону я, «и вместе мы находим свой ритм, двигаясь и постанывая».

— Ребята, вы идете на обед? — Тоби заходит в комнату, и его голова дергается прямо в сторону колонок, когда он слышит рассказчика, заканчивающего повествование о самой чувственной любовной сцене, что я слышала. Переступая с ноги на ногу, он похоже, пытается решить, стоит ли ему остаться, или будет более неудобно, если он уйдет.

Он остаётся.

И это странно.

К счастью, глава быстро заканчивается, и повисает неудобная тишина. Мы с Адамом все еще смотрим друг на друга, а Тоби просто стоит там.

— Итак, да уж... время перерыва, — говорит Тоби, его руки в карманах, и он выходит из комнаты. — В любое время, когда будете готовы.

Когда он исчезает, я бросаю валик и выхожу из комнаты.

— Похоже, кто-то голоден, — кричит мне Адам.

— Умираю с голода! — кричу я в ответ, наполовину спустившись по лестнице.

*** 

— Не против, если я сяду здесь?

Адам стоит надо мной, его лицо скрыто в тени дерева, под которым я сижу.

— Только потому что ты принёс мне еду, — выхватывают пакет из его рук.

Из кармана он достает персиковый «Снэпл». Я трясу бутылку и ударяю по дну. А когда откручиваю крышку, раздаётся хлопок.

Он садится рядом со мной, его длинные ноги вытянуты вперед рядом с моими. Наши бедра соприкасаются.

— Я хочу извиниться, — говорит он.

— За что?

— За неуместное поведение. Я должен был присматривать за тобой, а не развращать тебя.

Громко и противно смеюсь.

— Я уже достаточно испорчена, — делая глоток чая, я искоса смотрю на него и вижу, что он не улыбается. — В смысле, с помощью книг. Не в реальной жизни. Я все время читаю пикантные книги.

Что вызывает у него интерес.

— Правда?

Заглядывая в пакет, я вытаскиваю сэндвич и мандарин, которые он упаковал для меня.

И нахмуриваюсь.

— Не это ищешь? — он показывает маленький «Сникерс».

Я хватаю шоколад у него из рук, разворачиваю и засовываю в рот. А потом закрываю глаза и наслаждаюсь.

— Джеймс Джойс, — мои слова едва слышны.

— А? — мычит он.

Я поворачиваюсь к нему, во рту «Сникерс»

— Мой папа большой поклонник Джеймса Джойса. У него даже есть первое издание «Дублинцев», которое, вероятно, стоит больше, чем наш дом. Он не купил его. Оно перешло к нему от деда. Во всяком случае, у нас в доме есть все его книги, и одна из них - книга писем, которые он писал своей жене. Они довольно грязные.

Он ставит свой пакет вниз, наклоняет колено и поворачивается ко мне.

— Трудно поверить, что Джеймс Джойс написал что-то отдаленно близкое к тому, что мы только что слушали.

Наклонив голову, я отвечаю:

— Он и его жена год были в разлуке. Они пообещали писать друг другу эротические любовные письма. Он называл ее своей милой маленькой шлюшкой и в мельчайших подробностях описывал, что делал с собой, когда думал о ней.

Он облокачивается на дерево и ухмыляется мне. В его голосе слышно недоверие.

— Мельчайших?

— Определенно. Он вспоминает, как она в первый раз положила руку ему на штаны. Они были на людях, может быть на вечеринке, и она скользнула рукой под стол и... ну ты понимаешь...

Он сдвигает колено в сторону. Его рука сжимает воротник рубашки.

— Больше никаких аудиокниг и никакого Джеймса Джойса, — говорит он, отодвигаясь от меня.

Порыв ветра шуршит сквозь дерево, и мое лицо обдает жаром. Я наклоняюсь и хватаю свой мандарин. Быстро очищая его, бросаю ломтик в рот, заставляя сок капать по моему подбородку и на футболку. Смотрю вниз, где сок приземлился на футболку и вижу, что мои соски достаточно сильно выделяются.

— Хорошая идея, — отвечаю я.

Это его худшая идея за весь день.

Глава 16

— Пиво за полцены после этого? — спрашиваю я посетителя напротив.

«Необъезженный жеребец» забит, что хорошо, потому что прошлая ночь была унылой.

Сьюзен сидит на табурете, потягивая ром с колой и ждет, когда у меня будет перерыв, чтобы мы могли поговорить. Чего она не знает, так это того, что мой перерыв был полчаса назад, и во время него я работала.

Я звоню в колокольчик.

— Внимание, народ. Последняя возможность для заказа напитков по специальной цене. Через десять минут цены снова вырастут, так что заказывайте!

Толпа перемещается к бару, и я выполняю заказы, пока не вышло время. Музыка ревет, люди прекрасно проводят время, а Сьюзен все еще потягивает свой напиток.

Кружа по бару, я смешиваю «Лонг Айленд», когда входная дверь открывается, и заходит Джессика. Я жду, что за ней последует Адам, но дверь за ней закрывается. Она подходит к барной стойке и с улыбкой садится рядом со Сьюзен.

Охранники настороже, дважды проверяют удостоверения личности и смотрят, чтобы никто из нашего чёрного списка не попал внутрь.

Я заехала в каждый клуб и бар в городе и рассказала им о двух недавних инцидентах, произошедших у нас. Оказывается, «Жеребец» был не единственным местом, где распространяли наркотики. Когда я доехала до «Велосити» и пообщалась с владельцем, то поняла, что нам нужно создать совет. Мы может и конкуренты, но если люди в наших заведениях пострадают, никакого бизнеса может и не быть.

Я звоню в колокольчик, сообщая, что время специальных цен на напитки закончилось. Сьюзен и Джессика все ещё сидят за стойкой, и я вижу, что к ним присоединился Рори.

— Давай, включай! — кричу я.

Пол включает диско шар, и огни кружат по комнате. Светящиеся, блестящие квадраты танцуют на стенах.

Руки подняты в воздух, и люди двигаются ближе друг к другу. Те, кто не танцует, по крайней мере, хорошо проводят время.

Возвращаюсь за стойку и принимаю больше заказов, помогая барменам справиться с финальным наплывом. Где-то то около полуночи в баре становится поспокойнее. По-прежнему есть клиенты, но толпа, зашедшая перед тем, как отправится в клуб, ушла и отправилась в «Велосити»

— А ты молодец, — замечает Сьюзен. Ее ром с колой давно закончился, и теперь на его месте пиво.

— Спасибо, — хватаю свою воду из-под барной стойки и пью. — Мы увеличиваем присутствие в социальных сетях - размещаем больше постов в Инстаграм и Фейсбук, а также создаем специальный фильтр Снэпчат.

Джессика удивляется.

— Отличная идея. Что это будет?

Дизайн уже разработан, но там присутствует баннер «У Макконахи», так что я пока не могу показать его ей.

— Тебе, как и всем остальным, придется подождать, пока все не будет готово.

Джессика наклоняется вперед и практически кричит мне на ухо:

— Я рассказывала Сьюзен об Адаме.

— Угу, последние два часа, — Сьюзен выглядит не слишком довольной разговором в баре.

Я подавляю хихиканье.

— Оставь девчушку в покое. Она в восторге, — говорю я, беря тряпку, чтобы вытереть липкий бар.

Джессика практически пускает слюни.

— Серьезно, Лия, Адам... — она делает паузу, не в силах придумать правильные слова, чтобы описать его.

Благородный, верный, преданный, самый искренний человек, которого я знаю.

Она смотрит в потолок, у нее такое одухотворенное лицо, и прикусывает губу.

— Он такой джентльмен. Он отвез меня домой, проводил до двери, поцеловал на прощание и все, — восторгается она.

Я замираю.

— Он поцеловал тебя? — спрашиваю я.

— В щечку. Так благородно, — она практически растекается по табурету, настолько сильно сейчас запала на него.

Я в замешательстве наклоняю голову в сторону.

— Если он отвез тебя домой, то почему ты здесь?

— Ой, нет, не сегодня вечером. Это было на прошлой неделе, когда мы ходили играть в боулинг, — говорит она.

— И с тех пор ты его не видела?

— Он много работает, — она берет стакан своими милыми, наманикюренными ручками, вся такая нежная и утонченная. — Мне нужен совет. Я хочу сделать что-то особенное. Что-то, чтобы дать ему понять, что он мне нравится. Ты в этом действительно разбираешься, и вы много времени проводите вместе. Что ему нравится? Что мне сделать? Пожалуйста, Лия, ты нужна мне!

Я смотрю на Сьюзен и Рори. Они сидят через три стула от нас и целуются.

— Ему нравятся походы — отвечаю я. — Съезди с ним на озеро на выходные. Это его самое любимое место на земле.

Джессика морщит нос.

— Поход? Никогда этим не занималась.

Минуту она обдумывает эту идею, а я принимаю заказ.

— Давайте сделаем это с компанией! — объявляет она.

Я резко поворачиваюсь

— Что?

Она практически падает с табурета. Подбегает к Сьюзен и хватает ее за плечи.

Губы Сьюзен прилипли к губам Рори, но, пребывающая в экстазе, подпрыгивающая, брюнетка оттаскивает ее назад.

— Двойное свидание! Мы вчетвером идем в поход!

Рори смотрит на нас всех. И пальцем выводит круг, указывая на нас четверых, стоящих здесь.

Джессика качает головой.

— Нет, глупенький. Мы втроем и Адам. Будет весело, и, когда я предложу ему поехать, все не будет выглядеть очень уж отчаянно, потому что мы будем с компанией. Хотя у нас будет собственная палатка, — подмигивая, добавляет она.

Сьюзен в замешательстве смотрит на меня.

Знаю, знаю. Она на пять минут оставила меня наедине с девушкой, и теперь Сьюзен должна идти в поход. Уверена, позже я получу сполна.

Она смотрит на Джессику и спрашивает:

— Откуда ты вообще знаешь, что он захочет пойти с нами в поход?

— Мы спросим его, — отвечает она. Ее пальцы танцуют, касаясь друг друга, когда она добавляет. — Прямо сейчас. Адам здесь! — и машет рукой в воздухе.

Адам в своей форме, как обычно осматривает толпу. Его руки прижаты к поясу, когда он разглядывает комнату. Рука Джессики в воздухе привлекает его внимание. Он идет к ней, брови подняты. Весь такой высокий и властный. Даже в комнате полной людей его нельзя не заметить. Я смотрю, как он пересекает комнату. Когда он видит меня в баре, его лицо расслабляется, и он смотрит на меня, подходя ближе.

— Все в порядке? — спрашиваю я, глядя на его одежду.

Он хмурится, слыша мой вопрос. Не знаю почему. Каждый раз, приходя сюда во время дежурства, он играет в детектива. Что обычно заставляет меня злиться. Сегодня же я больше обеспокоена.

— Ага. Просто подумал, что зайду и поздороваюсь.

Джессика тает от вида его формы.

— У нас отличная идея.

Словно только что вспоминая, что она рядом, он смотрит вниз на нее.

Она практически запрыгивает на него, когда говорит.

— Мы идем в поход!

Его глаза загораются, когда она произносит слово «поход».

— Ты, я, Сьюзен и Рори. Будет очень весело!

Адам лишь дергает мужественной челюстью в мою сторону.

— Ты тоже идешь?

Выдерживаю длинную паузу, прежде чем ответить.

— Нет. Я бы и не знала, что туда одевать.

— Я не пойду, если ты не пойдешь, — это обещание.

Джессика, должно быть, чувствует серьезность его слов, потому что добавляет:

— Боже мой, Лия, ты должна пойти. Ты всегда знаешь, как растопить лед и повеселиться, — она наклоняется к бару и притягивает меня в неловкое объятие. Прижимая рот к моему уху, шепчет: — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. Ты мне нужна.

Ее тело лежит на столешнице, руки цепляются за мою шею, и, когда моя рука похлопывает ее по спине, я смотрю на Адама, который ждет ответа.

— Да, конечно. Будет весело.

Она снова крепко обнимает меня, и Сьюзен помогает ей вернуться на место. Джессика, определенно, выпила сегодня больше, чем я ожидала.

— Ты самая-самая лучшая подруга в мире!

Я улыбаюсь ей, и Сьюзен посылает мне взгляд, говорящий «Все это плохо кончится».

А взгляд Адама говорит...

Боже, понятия не имею.

Похоже, мы идём в поход.

*** 

— Ты попала, — Люк стоит у нашего открытого холодильника во вчерашней одежде и пьёт сок прямо из пакета.

— Есть такая штука, называется стакан. Возможно, захочешь попробовать воспользоваться им, — я упаковываю наш красный кулер, складывая пакеты со льдом между контейнерами Зиплок, которые мы с папой приготовили прошлым вечером.

Он отрывается от коробки и причмокивает губами. Ставит коробку сока обратно в холодильник, закрывает дверь и ухмыляется.

— Поход с Адамом?

Я с раздражением смотрю на него.

— Что Эмма тебе разболтала?

Указываю на него коробкой из-под алюминиевой фольги, словно это меч. Он просто стоит и улыбается, как маленький рыжий дьяволёнок.

— В этом доме вообще нет секретов?

— Ты должна была помочь мне получить мотоцикл. Мама сказала, что, если у меня будет мотоцикл, она прекратить оплачивать мое обучение.

— Ты слишком быстро гоняешь. Байк - последнее, что тебе нужно, — я заворачиваю булку хлеба в фольгу и кладу его в сумку. — Зефир, — говорю вслух, просто напоминая себе, что хотела упаковать крекеры и шоколад.

Мысленно прохожусь по списку, где отмечены все вещи, которые я должна взять с собой.

Сигналит автомобиль, и Люк покидает кухню, направляясь к входной двери.

— Лия, хороший офицер здесь, — кричит он, стоя у двери.

— Черт, — я бегу мимо кулера и сумок.

Мне нужно поторопиться, прежде чем Люк скажет Адаму что-то глупое. Я так устала, что роняю контейнер с черникой на пол. Падая на колени, пытаюсь поймать ягоды, которые катятся, рассыпаясь по кафельному полу.

— Нужна помощь? — Адам поднимает солнечные очки на голову и присоединяется ко мне на полу. На нем шорты карго и белая футболка, он пахнет свежестью и лосьоном для загара.

Мы собираем ягоды, и, когда они все оказываются в безопасности в пластиковом контейнере, поднимаемся. Открыв рот, он смотрит на массивный кулер и три сумки, которые я упаковала для поездки.

— Ты вызвалась привезти обед, а не три приёма пищи.

— Когда ты увидишь, что мы с Бобом приготовили, пожалеешь, что не доверил мне и завтрак! — хватаю сумки со столешницы. — Давай-ка, мистер Сплошные мышцы, возьми кулер.

Он поднимает кулер со столешницы и выходит из кухни.

— Знаешь, думал, если возьму выходной и пропущу денёк на стройке, мне не придётся работать руками.

Я останавливаюсь и поворачиваюсь к нему.

— Ничего, что ты взял выходной? Ведь это может отсрочить заселение семей в их дома.

Он удовлетворенно вздыхает и мягким голосом отвечает:

— Мы все заслуживаем выходного дня. Даже грешники.

Я прижимаю сумки к боку и постукиваю ногой.

— То есть я в этой ситуации грешница?

— Ты святая. А теперь давай садиться в грузовик. Наша свита ждет.

Я следую за ним в машину. Джессика уже села спереди. Рори и Сьюзен тискаются на заднем сиденье.

Стоя на тротуаре, я наклоняюсь к Адаму и спрашиваю:

— И еще раз, почему мы берем одну машину?

Он открывает багажник.

— Рори не поедет по проселочным дорогам, покрытым галькой. Не хочет, чтоб на машине остались вмятины.

— Сказал парень, чья семья владеет автомастерской, — саркастично замечаю я, вручая ему сумки.

— Я сказал то же самое, — ухмыльнулся Адам. — У «Вранглера» Джессики прореха в крыше, поэтому, если пойдет дождь, мы влипнем. Сьюзен не водит машину, а кое-кто другой все еще не отремонтировал свою, — он щелкает меня по носу и закрывает багажник.

Подходит к своей двери, а я запрыгиваю на заднее сиденье к голубкам.

— Есть вопросы? — спрашивает Адам всех нас.

Я поднимаю брови.

— Нам можно слушать музыку?

— Только не кантри, — он включает радио, и звучит медляк.

— Ненавижу кантри, а вот рок самое то, — говорю я.

— Согласен, — присоединяется Рори.

— Ни за что. Только «Топ сорок», — вставляет Джессика.

— А мне все нравится, — добавляет Сьюзен.

— Ты ненавидишь кантри музыку? — Адам смотрит на меня через зеркало заднего вида.

— Какой сюрприз, правда? — спрашивает Сьюзен.

Адам качает головой, переключает на станцию с роком и отъезжает от края тротуара.

— А вот так живешь и думаешь, что знаешь человека, — бормочет он.

Глядя в зеркало на козырьке, Джессика поправляет макияж, нанося вишнево-красный блеск на свои идеальные губы. Ее волосы убраны в очаровательный хвостик, концы которого она накрутила.

Сьюзен склоняется к Рори. Их ноги вытянуты по диагонали по отношению ко мне. Я сажусь как можно ближе к своей двери и смотрю в окно. Время от времени ловлю взгляд Адама в зеркале. Когда он так делает, я также замечаю и всезнающий взгляд Сьюзен, направленный на меня. Бью ее по ноге и снова смотрю в окно.

У машины передо мной номерной знак С8М 56АН

— Сом-агроном, — говорю я себе.

— Сом что? — спрашивает Джессика.

Сьюзен машет рукой.

— Игнорируй ее. Это та игра, в которую ей нравится играть. Она придумывает словосочетания, глядя на номерные знаки. Я никогда не встречал никого, кто... ...

— Сумасшедшие цыгане, — говорит Адам.

Я киваю.

— Мое было лучше.

— Так и есть. Лучшее из пяти? — дразнит он.

— По рукам, — я утыкаюсь носом в стекло своего окна и игнорирую легкий пинок от Сьюзен.

Глава 17

— Держись за ручки, — кричит Джессика.

— Рори, поверни направо, — приказываю я.

— Почему она отказывается... женщина за бортом! — Джессика устремляется к краю лодки.

Мы все смеемся, когда Сьюзен вылетает с ватрушки. Непонятно почему, но девушка не удержалась, пока скоростной катер, арендованный Рори, несся по озеру. Она отличный пловец, поэтому никто не переживает, когда она подлетает в воздух и приземляется на спину в озеро.

С ухмылкой на лице Рори останавливает лодку и ныряет в воду, чтобы подплыть к Сьюзен, которая направляется к нам. Когда он добирается до нее, они начинают целоваться прямо посреди огромного водоема.

— Снимите комнату! — кричу я со своего места в лодке, руками создавая подобие рупора. Влажные волосы убраны назад после наших развлечений в воде. На мне красный слитный купальник, сидящий высоко на бедрах, и в нем я выгляжу как крошка из «Спасателей Малибу».

Когда я разговаривала со Сьюзен о том, что взять с собой, она сказала «нет» моему крошечному бикини со стрингами. По-видимому, оно бы вмиг слетело с меня во время развлечений, которые запланировал Рори. И она оказалась права. Я вылетела с ватрушки, и, если бы на мне был раздельный купальник, низ от него я бы точно потеряла.

Мы с Джессикой улюлюкаем двум голубкам в воде, пока Адам подтягивает ватрушку.

— Кто следующий? — спрашивает он.

— Я! — двойное DD Джессики подпрыгивает в жилете, когда она прыгает вверх и вниз, подняв руку в воздухе. — Хочу, чтоб ты поехал быстро-быстро, — сексуально пританцовывая, говорит она Адаму.

Он ухмыляется ей, прежде чем столкнуть ее и ватрушку с катера.

Весь день у Адама было отличное настроение. Когда я предложила отправиться за город, я и не понимала, насколько сильно он действительно скучал по подобному. Словно какая-то часть его, потерянная ранее, наконец, вернулась. И вместе с ней вернулась и часть его души.

Сьюзен и Рори поднимаются на лодку, когда Адам запускает двигатель, и мы катаем Джессику по озеру. Она визжит и кричит, когда ватрушка прыгает вверх и вниз по волнам, создаваемым катером.

Адам не церемонится с ней. Она просила побыстрее, и она получает это. Несколько раз он делает крутой поворот, что заставляет всех, кто находиться в лодке, держаться за все, что только можно, и когда волна идет назад, мы вынуждены стирать брызги с лица. Учитывая, что солнце светит достаточно ярко, к тому времени, как мы вернемся в лагерь, мы обязательно загорим… или станем ярко-красными, я имею в виду Рори, и слегка розовыми, а это уже про меня.

И все же Джессике удается удержаться. Когда катание заканчивается, Адам вытягивает ее и отсоединяет веревку.

— Больше никакого катания на ватрушке? — разочарованно спрашивает Сьюзен.

— Нет, — широко улыбаясь, произносит Адам. — Кто хочет попробовать водные лыжи?

Его глаза сияют, и вокруг них образовываются морщинки. Боже, я не видела, чтобы он так радовался чему то с... да никогда. Для нас настолько поразительно, что мы стали свидетелями подобного, что даже Сьюзен смотрит на меня, словно спрашивая «неужели он действительно счастлив?»

Рори и Адам прикрепляют веревку к водным лыжам, которые принес Адам, и с пола лодки он поднимает свои лыжи. Когда все готово, Адам прыгает в озеро в жилете и с лыжами. Он полностью в воде, видна лишь его голова и верхушки лыж, и показывает Рори большие пальцы.

Лодка медленно и постепенно начинает ускоряться, а Адам подниматься. Он встает, держась за ручку. Его тело едет по воде слева направо, пятки в лыжах отталкиваются от озера, создавая каскад воды вокруг ног. Движения изящны, и невозможно отрицать силу его тела, поскольку он использует каждый мускул, чтобы продолжать стоять прямо. Колени согнуты, бедра, должно быть, горят, пытаясь удержаться на воде. Его бицепсы и плечи напрягаются, когда он сжимает ручку и скользит по воде и волнам.

Рори несколько раз поворачивает, и Адам, должно быть, уже освоился, потому что начинает выпендриваться. Отпускает одну руку и наклоняется ниже. У меня перехватывает дыхание, потому что мне кажется, будто он упал, вода брызжет во все стороны, но он всплывает и делает это снова с другой стороны.

Двигатель ревет громче, Рори переключает передачу. Я хватаюсь за бок лодки и упираюсь ногами в пол, удерживая равновесие и пытаясь следить за Адамом.

Лодка совершает резкие повороты, и Адама все быстрее и жестче несет по воде, словно тряпичную куклу.

Мое сердце колотится в груди, и желудок ухает вниз.

Похоже, его сбивает ветром и течением.

— Рори, помедленнее. Ему тяжело! — кричу я.

— С ним все отлично, — отзывается он сквозь ветер и делает еще один поворот.

Я падаю на попу и поднимаюсь так быстро, как только могу, мои ноги дрожат. Прикрываясь от солнца, оглядываюсь назад и вижу, что Адам все еще там.

Повернувшись, я вижу приближающийся трамплин. Адам не сможет справиться со скоростью, с которой мы мчимся. Он врежется в доску и убьет себя.

— Сворачивай налево. Он не одолеет трамплин! — кричу я.

Но Рори лишь с улыбкой качает головой и приближается к трамплину настолько близко, насколько возможно, отправляя Адама на верную смерть,

Я не вижу его из-за воды вокруг. Мое сердце неистово бьется, и я кричу, когда лыжи Адама попадают на трамплин и с бешеной скоростью взлетают.

В мгновение ока Адам оказывается в воздухе. Его тело взлетает над трамплином, а затем он делает сальто в воздухе, прежде чем приземлиться на лыжах с вытянутым вверх кулаком, празднуя победу.

Моя рука накрывает рот, и я с облегчением выдыхаю.

С ним все хорошо.

Больше чем хорошо. Он справился с чертовым сальто на водных лыжах, пока лодка ехала со скоростью миллион миль в час. И я действительно кричала.

Широко раскрытыми глазами я смотрю на Сьюзен, которая рассматривает меня, прищурив глаза и наклонив голову в сторону.

Я дергаю подбородком в ее сторону

— Что?

Она не говорит ни слова. Просто задумчиво изучает меня, пока лодка замедляется, и Рори вытаскивает Адама обратно на борт. Они хлопают друг друга по спине и смеются.

Джессика прыгает вверх и вниз, пребывая в восторге от представления Адама.

— Это было удивительно! Откуда ты знаешь, как делать такой трюк?

Стряхивая воду с волос, Адам снимает свой жилет, солнце блестит на его загорелой коже.

— Раньше я приезжал сюда каждый уик-энд. Боже, я несколько лет не стоял на лыжах, — его зубы сияют, а в темных глазах отражается солнце. — Спасибо, что предложила эту поездку. Я и забыл, как сильно скучал по такому.

— Не меня благодари. Это была идея Лии, — говорит Джессика.

Адама поворачивает голову в мою сторону, и на какой-то момент повисает тишина.

Улыбка сползает с его лица, но не потому, что он смутился или грустит. Виднеется удивление и намек на интригу, когда его брови немного выгибаются, а уголок рта приподнимается. Это взгляд, который я тайно надеялась воскресить с тех пор, как мне было шестнадцать.

Я проглатываю комок, который все еще ощущаю в горле.

— Ага, ты бы ее видел. Лия чуть в штанишки не наложила, пока ты был на лыжах. «Рори, помедленнее. Ему тяжело!» — дразнит Рори насмешливым голосом.

— Девушка, готовая на спор сделать что угодно, вела себя как безумная мамочка, — добавляет Джессика. — Посмотри на нее, она все еще держится за сердце.

Тут же убираю руку со груди. Сгорая от стыда, снова смотрю на Адама, и выражение его лица изменилось. Глаза стали черными, как ночь, и жар в его взгляде опаляет меня даже с противоположной стороны лодки. Моя кожа горит, и совсем не от солнца.

Пытаюсь восстановить дыхание, моя грудь начинает подниматься и опускаться. Словно электрический разряд проходится по моему позвоночнику и в голову. Он снова практически смотрит мне мою душу, и если я не опомнюсь, он увидит все мои секреты.

Сьюзен прочищает горло.

— Кто готов вернуться в лагерь? Я голодна!

— Точно, точно! — соглашается Рори. И заводит лодку.

Впятером мы возвращаемся в лагерь. Рори и Сьюзен возвращают лодку, в то время как Адам разжигает костер. Джессика отправилась на пробежку, поэтому я разгружаю кулеры из грузовика и готовлю все к ужину.

Используя складной столик, установленный нами, я выравниваю шампура, которые привезла, и ставлю контейнеры с нарезанной едой. Упаковка томатов черри, стейки, ананас, курица, лук и треугольники из цуккини отправляются на шампур. Смазываю их небольшим количеством оливкового масла, смешанным с солью и перцем, прежде чем отложить шампур в сторону.

— Шикарный ужин готовишь, — Адам занимает место рядом со мной, вытирая руки о свои шорты. На нем все еще нет футболки, и от него исходит восхитительный аромат сосны и дыма. — Лия, я хочу...

— Нечего просто стоять там. Давай помогай, — приказываю я, не сводя глаз с шампура, пока нанизываю сырое мясо.

Адам на мгновение замирает, прежде чем развернуться. Идет в столовую, чтобы помыть руки и протирает их каким-то антибактериальным средством. Занимает место рядом и принимается за работу.

— Она еще и готовит, — Адам кажется впечатленным моим размахом.

— Говорила же, Боб научил своих дочерей готовить. Мне просто пришлось спросить своего собственного Бобби Флэя, как готовить на открытом воздухе. Как думаешь? Все получиться? — я держу шампур, который только что сделала.

Он с благоговением смотрит на меня.

— Думаю, у тебя много талантов, о которых никто даже и не подозревает, — говорит он.

Чувствую, как краснею.

Я поднимаю пачку влажных шампуров.

— Нанизывай все, что хочешь. И в любом порядке.

Он берет палочки и начинает с кусочка курицы.

— Это будет лучшая еда, которую я ел в походе. Мой папа брал с собой банку запеченных бобов и хот-доги. Ты не представляешь, что для меня значит то, что ты...

— Хот-доги, — говорю я, пальцем указывая вверх. Иду к кулеру и вынимаю сосиски и булочки. — Я тоже нашла этот рецепт. Не знаю, насколько вкусно получится, но надо просто положить сосиски в булочку и приготовить на огне.

Адам вздыхает.

— Тогда нам лучше приступать.

Что мы и делаем.

Насаживая помидоры на шампуры, я рассказываю Адаму о домике на дереве на заднем дворе моих родителей. Мы с Люком и Эммой оставались там, но никогда на всю ночь.

— В основном потому, что, как только мы собирались отключиться, Люк выпрыгивал из своего спального мешка с фонариком под подбородком и криком «Редрум! Редрум!»[6]. Эмма чуть лодыжку не сломала, так быстро побежала по лестнице вниз домой.

От воспоминания лица Люка, подсвеченного ярким желто-оранжевым светом, из-за которого Эмма стала белой, словно призрак, я громко смеюсь. К моему удивлению, Адам смеется вместе со мной.

— Похоже на моего младшего братика. Лэндон обычно находил ненастоящих муравьев и раскладывал их по папиному телу, когда тот спал. Старик просыпался с криком, — Адам берет мой наполовину готовый шампур и добавляет туда ананас и курицу.

Я закрываю рот рукой, чтобы не рассмеяться.

— Когда мой папа пришел домой с жареным цыпленком, вместо него мы взяли пластикового цыпленка из моего игрового набора и положили на тарелку, а потом смотрели, как он укусил его, — я на октаву понижаю голос, изображая отца. — Пэм, что это за курица?

И мы продолжаем работать вместе. Не обсуждая то, что делаем, мы продолжаем нанизывать еду. Я начинаю нанизывать помидоры, лук, цуккини и мясо, а затем передаю шампур ему, чтобы он нанизывал остальное, прежде чем смазать все масляной смесью.

Наши пальцы соприкасаются, когда он рассказывает мне о своем времени в академии. Он в течение нескольких месяцев, когда проходил учебу в тренировочном лагере, чтобы стать одним из наших защитников, находился вдали от дома

— У нас был парень, Нил, который любил приколы. Однажды ночью я залез в свою койку и обнаружил, что он положил в мою постель огромнейшего паука.

— Фу, гадость. Ты бросил его ему в лицо?

— Не мог. Зашёл сержант, и мне пришлось запрыгнуть в постель с этой чертовой живностью внутри.

Я откидываюсь назад.

— Что? Почему ты ничего не сказал?

— Потому что тогда бы Нила наказали, а в лагере все устроено таким образом, что нам всем пришлось бы наворачивать круги до самого заката. Так что я вынужден был потерпеть.

Я возвращаюсь к шампурам.

— И как долго ты лежал в кровати с пауком?

— Всю ночь. Сержант так и не ушёл, — он кладёт готовый шампур в жестяную кастрюлю в конце стола.

— Фигово, — вручаю ещё следующий шампур.

— А однажды другой парень взял с кухни еду без разрешения. Сержант хотел знать, кто это был или всем бы пришлось делать упражнения. Я знал, что это мой приятель Трей, но ничего не сказал.

— Почему нет? Что случилось? — мне немного трудно наколоть кусочек мяса на шампур.

Адам берет шампур и мясо из моих рук и помогает мне.

— Мы бегали всю ночь. Один за всех и все за одного, такой вот принцип.

— Звучит не очень-то весело.

— Я был там не для того, чтобы веселиться, — мгновение он смотрит на свои руки.

С шампурами покончено, поэтому я поворачиваюсь, чтобы вымыть руки. Он следует за мной и делает то же самое. Мы вытираем руки и возвращаемся к складному столику. Я прислоняюсь бедром к краю, смотрю на него и спрашиваю:

— Ты когда-нибудь мечтал вернуться в колледж, чтобы изучать архитектуру? Тебе же это нравилось. Ты постоянно говорил о зданиях.

Он ни секунду не медлит с ответом.

— Нет. Я постоянно занимаюсь дизайном домов.

Смотрю на него слишком долго, пока до меня доходит.

— Ты занимаешься дизайном домов для «Дома для всех душ».

Его брови приподнимаются, и он кивает, на лице гордая улыбка.

— Крутой коп и строитель. Ничего себе, Адам, это... Я так счастлива, что ты смог что-то сделать со своей мечтой стать архитектором. Я всегда удивлялась, почему ты изменил курс.

Он скрещивает руки, и его поза становится тверже. Глядя вниз, он говорит:

— После того, как Брэд умер, я узнал, что его поставщиком был Нико Мартинес. Кузен Нико был крупным дилером, перевозящим наркотики по стране. Я делаю все, что в моих силах, чтобы держать их в уезде, но это сложно. Иногда мне кажется, что я крайне близок к тому, чтобы добраться до источника, но проблема в том, что, ты убираешь с улицы одного отморозка, но тут же появляется еще мудак, да и не один, готовый занять место предыдущего ради быстрых и легких денег.

— Как ты все это прекратил?

Он качает головой.

— Некоторые говорят, необходимо защищать границы, другие, ужесточить контроль в аэропортах. Возможно, легализация - вот ответ. Заберите власть у дилеров, чтобы мы могли лучше следить за ситуацией. Честно говоря, я понятия не имею. Все, что знаю, я сделаю все, что в моих силах, чтобы убедиться, что то, что произошло с Брэдом, никогда не произойдет ни с кем другим, когда я на посту и присматриваю за всеми. А я всегда начеку.

Я делаю шаг вперед, намереваясь положить руку на его руку, но потом думаю об этом ещё раз. Держа руки по бокам, смотрю на него и говорю:

— Кто присматривает за тобой?

С болезненным выражением на лице, он отвечает.

— Мне хорошо и самому по себе.

Прикусываю нижнюю губу, чтобы не сказать что-то, о чем пожалею. Вместо этого спрашиваю:

—Как Брэд связался с таким отбросом, как Нико?

— Нико был с ним в одном художественном классе. Он был приличным ребенком, пока его двоюродный брат не показал ему, сколько можно сделать денег. Видимо, Брэд хотел использовать свою творческую сторону. Перед тем, как он умер, Нико заставил его создать марку вроде логотипа... для целлофановых мешочков, в которых они распространяют героин. Чертово дерьмо по-прежнему продается с рисунком Брэда на них.

— И что это за логотип? — спрашиваю я.

— Женские губы. Продукт называется «Лук Купидона».

Моя рука поднимается ко рту и к маленькому холмику на верхней части верхней губы. Брэд говорил, что у меня губки бантиком, это и есть тот самый лук Купидона.

— На протяжении многих лет Нико занимался семейным бизнесом. Теперь он во главе всего этого. Его кузены давным давно отошли от дел. Я просто надеюсь, что он останется в тюрьме. Я не впервые посадил его за решетку, но он постоянно выходит.

Я кладу ладонь на руку Адама. Его кожа горячая на ощупь, и когда он смотрит на мою руку, лежащую на его, его рот приоткрывается.

— Брэд гордился бы тобой, — шепчу я, и моя рука скользит вниз по его руке.

— Лия, — выдыхает он.

Его костяшки потираются о мои, и электричество мчится от моих пальцев прямо к сердцу.

Я поворачиваю руку и предлагаю ему свою ладонь. Длинным, ловким пальцем он прослеживает линии на моей кожи. Это едва различимое и мягкое прикосновение, но оно влияет на меня больше, чем любое прикосновение от любого человека, что были до него.

— Еда выглядит обалденно! Кто готов поесть? — Рори хлопает ладонью по моему плечу и плечу Адама и слегка тормошит нас.

— Я! — заявляю, и возвращаю к столу.

Даже не знаю, как долго ещё смогу оставаться в стороне от Адама.

Глава 18

Мы переодеваемся в сухую одежду и впятером садимся вокруг костра. Адам принес газовый гриль, и мне кажется, это своего рода жульничество. Я подаю макароны и картофельные салаты, которые привезла, и даже специальные «Маргариты» без пенки и бутылку «Сангрии», которую я сделала дома с лепестками роз, настоянными на виски, кленовым сиропом и домашней настойкой.

С музыкой, играющей из моих динамиков в фоновом режиме и напитками, вечеринка получается отличная. Рори комментирует, насколько классную еду я приготовила, и Адам соглашается. Сьюзен, Джессика и я рассказываем истории, смеемся и хихикаем, пока Рори общается с Адамом.

— И он такой: Ты не должна быть учителем. Ты должна быть библиотекарем, чтобы я смог проверить тебя.

Мы со Сьюзен смеемся над ужасной попыткой знакомства, которая была у Джессики в супермаркете.

— Ты должна была дать ему номер Рона. Лия именно так и делает, — говорит Сьюзен, поворачиваясь ко мне. — Парень с того вечера звонил?

— Да! Рон сказал, что парень даже заикался, так сильно нервничал. Даже если не знать, как выглядит Рон, его голос, обещающий оторвать голову, если ты тронешь его женщину, игнорировать невозможно.

— Над чем смеетесь, девочки? — спрашивает Рори.

Сьюзен со смехом закрывает рот.

— Лия дает номер Рона парням, ведущим себя как извращенцы. Это довольно забавно.

Адам ставит свое пиво вниз.

— А как насчет тех, кто не извращенцы?

Сьюзен смотрит на меня с любопытством.

— Когда ты в последний раз давала свой реальный номер?

Я морщу губы.

— Может, прошлой осенью?

— К слову о прошлой осени... — Джессика начинает рассказывать историю, но я отвлекаюсь.

Адама прищуривается, когда поднимает пиво с земли. Он отвлекается от своих мыслей, когда Рори ударяет его колено и начинает говорить. Это намек для меня, что пора вернуть свое внимание девушкам.

Но как бы я не была поглощена разговором, я не могу не бросать мимолётные взгляды через костер.

Волосы Адама в беспорядке. Он смеется над чем-то, что говорит Рори. Эти морщинки вокруг глаз возвращаются, и он выглядит безумно красиво. Его губы окружают кончик горлышка, когда он делает глоток, а горло двигается. Я нахожу это действие гипнотизирующим, что странно для женщины, которая в прямом смысле слова зарабатывает на жизнь тем, что наблюдает за тем, как люди пьют.

Но когда дело касается Адама, простое движение его губ опьяняет. Бог знал, что делает, когда создал Адамово яблоко. Черт, да оно была названа в его честь.

Джессика продолжает рассказывать о своих летних учениках, а я не могу перестать смотреть на офицера.

Он кивает, но мерцание в янтарном сиянии огня должно быть привлекает его внимание, потому что он смотрит в мою сторону, и я теряюсь.

Великолепные глаза отражают тепло пламени, и все, что я вижу, это огонь в его глазах.

Потому что его глаза смотрят на меня.

Мир останавливается с этим жестом, и я не могу отвернуться, потому что сейчас, когда эти глаза смотрят мне в душу, мои ноги словно наливаются свинцом и тело замирает на месте.

Его рот слегка приоткрывается, а плечи приподнимаются.

Он выпрямляет пальцы, словно его руки жаждут прикоснуться к чему-то.

Скользит кончиком языка по нижней губе, словно искушая.

И выпускает дрожащий вздох, словно сдерживая себя.

Как два конца магнита, наши души тянутся друг к другу. Моя - отрицательная, и его - положительная.

Он - все хорошее и справедливое в мире, а я нет, но под святостью его горячего взгляда мне хочется измениться.

Моя грудь дрожит. Я выдыхаю только для того, чтобы выпустить чистую потребность в человеке, сидящем через костер от меня. Может быть, виной тому поворот событий за последние несколько недель, может быть, это ночь или огонь или выпивка, но нужда, которой я никогда не знала, путешествует по моему телу, плывет по венам и попадает в самую сердцевину.

Каждый раз, когда я смотрю на него, я чувствую, словно меня изгоняют. Я должна держаться за свое тело, потому что боюсь, что оно пролетит сквозь огонь и упадет в его объятия.

Поднимаюсь и тру ладонью лоб.

— Мне надо в туалет.

Когда я отхожу от костра, Сьюзен кричит.

— Не уходи слишком далеко.

Отмахиваюсь от нее иду в лес. Подальше от Сьюзен и ее напоминания о том, что поставлено на карту, подальше от Джессики, которая здесь с Адамом, и без ума от него, и подальше от самой ненасытной потребности в мужчине, которую я никогда не испытывала.

Я иду далеко в лес, пока едва вижу оранжевое свечение от пламени. В темноте ночи кладу руку на дерево. Моя рука скользит по коре. Грубые, прохладные края успокаивают меня. Я вдыхаю запах мха и росы, стараясь успокоить тело, привести в то состоянии, в котором оно должно находиться. Прочь от единственного мужчины, которого мне не следует хотеть.

— Лия?

На секунду мне кажется, что у меня галлюцинации.

Я зажмуриваюсь, хотя и так ничего не вижу перед собой. Когда я открываю их, все еще темно, но воздух насыщен белым шумом.

— Лия? — голос Адама теперь мягкий, но более требовательный.

Я не вижу его, но чувствую.

Он близко.

Очень близко.

— Я здесь, — говорю я дрожащим голосом.

Тепло. Я ощущаю тепло. Оно исходит от него, настолько горячее, что я поворачиваюсь, пока не оказываюсь у него на пути.

— Я знаю, где ты, — говорит он чувственным голосом. — Мне нужно, чтобы ты сказал мне, что я тоже могу быть там.

Склоняю голову и выдыхаю:

— Хотела бы я иметь возможность сказать так.

Я слышу его тяжелое дыхание. Листья хрустят под его ногами, когда он приближается, ища меня. Подушечки его пальцев задевают мою руку, и простое прикосновение заставляет мое тело пылать. Как только наша кожа соприкасается, он отступает. Потеря его прикосновения катастрофична.

— Адам, что ты тут делаешь?

— Ты не должна быть в лесу одна. Здесь слишком темно и опасно.

— Вот почему ты здесь? Мне не нужен телохранитель.

— Нет, нужен, — говорит он, делая шаг ближе.

Я опираюсь на дерево позади. Сердце дико бьется в груди.

— Теперь ты станешь моим защитником? Ты годами игнорировал меня, а теперь вдруг заинтересован в моей безопасности?

Это странное ощущение, не видеть ничего. Мои другие чувства обостряются до крайности, когда я окружена Адамом. Его контролируемые вдохи тяжелы в воздухе. Жар его кожи практически осязаем, он согревает меня, даже не прикасаясь ко мне. Он пахнет пряностями, дымом и настоящим мужчиной. И, когда он говорит, клянусь, деревья тоже склоняются, чтобы услышать самый чувственный звук на планете.

— Когда ты остановишься и увидишь, что ты ошибаешься? Что мы ошибались?

— Увижу что, Адам? Я ничего не вижу, — мои слова - мольба.

— Если ты меня не видишь, тогда мне надо, чтоб ты почувствовала меня.

Он делает шаг настолько близко, что его тело толкает меня, его руки опущены по бокам. Не знаю, хочу ли я, чтобы они оставались там, где они есть, или обняли меня.

— Чувствуешь, как быстро бьется мое сердце? Чувствуешь, как быстро кровь бежит по венам лишь потому, что я рядом с тобой?

Ответ - да. Мое собственное сердце вот-вот выскочит из груди.

— Нет, — лгу я.

Адам снимает свою толстовку и бросает ее на землю. Хватает мою руку, поднимает ее к груди и опускает свою руку, оставляя мою на небольшом участке волос. Его тело крепкое и мускулистое, скрывает усиленное биение сердца, пульсирующего напротив моей ладони.

— Вот так ты заставляешь меня чувствовать себя. Именно так и было всегда.

Моя рука поднимается и падает от тяжести его слов. Нерешительно, я поднимаю другую руку к его лицу, потому что желание прикоснуться к нему всепоглощающее. Когда моя ладонь касается его щетины, он прижимается к ней щекой, издавая стон, словно мое прикосновение - единственное, чего он жаждал всю свою жизнь.

— Как я заставляю тебя чувствовать себя?

Его руки по-прежнему находятся по бокам, и я втайне жажду, чтобы он тоже коснулся меня. Вместо этого он опускает лоб к моему.

— Словно я теряю контроль.

Я закрываю глаза и крепко удерживаю его лицо, не желая, чтобы он отодвигался ни на дюйм.

— Звучит не очень хорошо.

— Это не так. Я всегда начеку.

— Сейчас так не кажется.

— Ты понятия не имеешь, чего мне стоит не дотрагиваться до тебя прямо сейчас.

— Почему ты не прикоснешься ко мне?

— Потому что ты не позволяешь.

Его пах крепко прижат ко мне, я ощущаю мощь его тела. Отталкиваю боль в горле и горячее желание, которое испытываю. Знаю, мне не следует хотеть его. Я знаю, что ничего хорошего из этого не выйдет.

Вините в этом его слова. Вините темноту ночи. Обвиняйте мое чертово сердце, потому что я настолько чертовски сильно хочу почувствовать его прикосновение, что мне наплевать на последствия.

— Прикоснись ко мне, — выдыхаю я.

Только слова слетают с моих губ, как его грудь под моей рукой дергается. На какой-то момент мне кажется, что он не собирается ничего делать.

Неожиданно я ощущаю его губы на своих, и весь мир словно взрывается белым ярким светом.

Его губы мягкие, теплые и слегка раскрыты на моих губах. Сила этого простого действия заставляет голову закружиться от вожделения. Адам настойчив, но нежен, словно хочет большего, но боится взять то, что хочет.

Я открываю рот и пробегаюсь языком по его мягкой губе. Он стонет мне в рот, и я знаю, что именно этого он и хочет. Я углубляю поцелуй, и такое чувство, что я только что дала ему разрешение открыть врата в рай.

Наши языки переплетаются. Нежный Адам ушел, а на его месте мужчина, берущий свое сокровище. Его руки поднимаются к моему лицу, и я отдаюсь поцелую, позволяя ему взять на себя инициативу.

Адам - мужчина, созданный из ребра Бога, и я его Ева, соблазняющая его запретным плодом в Эдемском саду.

Если раньше я думала, что его тело находилось близко, я ошибалась. Когда он притягивает меня ближе, между нами не остается ни миллиметра. Даже воздух не может протиснуться через ограниченное пространство между нашими телами.

Его рука опускается к моей попе и поднимает меня к дереву, заставляя мои ноги обхватить его талию. Одна рука удерживает меня, в то время как другая возвращается к моей голове, удерживая ее.

Наши тела начинают двигаться - его вверх и ко мне, мое вниз и к нему - образуя волну сексуального удовольствия. Наши сердцевинки трутся друг о друга, и это трение уже заставляет меня пульсировать. Я провожу руками по его волосам и толкаюсь сильнее, а Адам кусает мою нижнюю губу.

Я целовалась и раньше. И дурачилась. Но нет ничего, что когда-либо могло сравниться с мгновенным взрывом похоти, жара и нужды, которые я прямо сейчас испытываю с Адамом.

Его рука опускается вниз и скользит по моему телу, чтобы поднять край моей рубашки. Он двигает ткань вверх, обнажая меня. Его губы освобождаются от нашего поцелуя и опускаются, чтобы найти кожу на краю моего атласного лифчика. Он пробегает языком по краю, и я задыхаюсь от этого контакта.

Я использую свою руку, чтобы опустить лифчик, поэтому моя грудь оказывается на виду, соски покалывает от ночного бриза.

— Как же сильно я сейчас мечтаю увидеть тебя, — произносит Адам, его язык танцует вокруг моего соска, когда он толкается в меня.

— А я очень хочу прямо сейчас заняться с тобой сексом, — говорю я, прерывисто дыша.

— Господи Боже, — выдавливает он, прежде чем втянуть сосок в рот.

Я практически кричу в темноту.

Толкаясь.

Потираясь.

Пульсируя.

Я в огне, и он необходим мне внутри.

Опуская ноги, я стараюсь встать на ровную почву. Когда я это делаю, его рот отрывается от моей груди, но быстро находит мой рот. Расстегиваю пуговицу его шорт и скольжу рукой внутрь, оборачивая пальцы вокруг него.

— Черт подери, Лия. Пожалуйста, скажи мне, что это происходит на самом деле, — выдыхает он. Ему приходиться опереться на дерево позади меня, чтобы сохранять равновесие.

Я сильнее потираю его твердую длину, и пробегаюсь большим пальцем по головке. Желание, чтобы он оказался внутри меня, нарастает, и если я не почувствую его там, я умру прямо посреди леса.

Свободной рукой я опускаю шорты, а затем тянусь к трусикам.

— Детка, мы должны остановиться, — тяжело дыша, говорит он.

— Остановиться? — говорю я, снова целуя его невероятный рот. — Незачем останавливаться, — посасываю его язык.

Его руки вокруг моей попы напрягаются, сжимая мою кожу и притягивая меня ближе.

Я сильнее и быстрее работаю рукой, а затем провожу головкой его члена по своему животу, показывая ему, что должно произойти.

— Лия, пожалуйста.

Я поднимаюсь на носочки, чтобы лучше соединиться с ним. Ожидание этой твердой, припухшей головки, входящей в меня, заставляет меня задрожать.

Он кладет руку мне на запястье и останавливает движение.

— Мы не можем это сделать.

Откидываюсь обратно на дерево, мое сердце бешено стучит, тело на грани, голова кружиться.

— Ты только что лишил нас возможности заняться сексом?

Адам громко дышит, пытаясь контролировать дыхание.

— Да.

Двумя руками я толкаю его в грудь. Натягиваю шорты, и помещаю лифчик и футболку на место. Пробегаясь рукой по волосам, пытаюсь понять, какого черта только что произошло.

— Не расстраивайся — говорит он.

— Расстраиваться? — спрашиваю я, спотыкаясь в темноте, пока отхожу от него и от дерева. — Я не расстроена. С чего бы? Ты просто прижал меня к дереву и позволил дразнить тебя, только чтобы оттолкнуть меня и сказать, что ты не хочешь меня трахнуть.

— В точку. Я не хочу трахнуть тебя у дерева посреди леса, пока твои друзья в двадцати ярдах от нас. Извини, если пытаюсь вести себя благородно.

Мои друзья.

Джессика.

— Черт! — кричу я, ударяя рукой по дереву. Ну, это больно. Очень. Прижимаю руку к груди и пытаюсь унять боль.

Какого черта я делаю здесь с Адамом, когда Джессика в лагере, ждет когда ее подруга и парень, по которому она сходит с ума, вернуться с самой длинной прогулки в туалет в лесу? Я самый худший человек на планете.

Я начинаю отходить от деревьев, направляясь к свету. Адам сразу же оказывается рядом.

— Нет, — говорю ему и останавливаюсь. — Я пойду первая.

— Нас не было уже давно. Они, вероятно, знают, что происходит.

— Не хочу, чтобы они что-то знали. Если они спросят, мы просто спорили.

Он хватает меня за запястье и тянет к себе. Луна светит сквозь деревья, отражаясь белым светом на его лице.

— Я сказал, что не хочу в первый раз взять тебя у дерева. Но не говорил, что хочу притворяться, будто ничего не произошло.

Вытаскивая запястье из его хватки, я отступаю и начинаю уходить.

— Джессика - моя подруга, Адам. У меня много недостатков, но я честная подруга, и всегда буду. Не говоря уже о том, что это невозможно. Что, если кто-то узнает, что ты спишь со мной? Ты можешь потерять работу, а я могу потерять свой бар. Из нас двоих хоть ты должен мыслить более здраво. Должен удерживать меня от глупостей. Вместо этого ты позволяешь мне совращать тебя, вести так же, как и со всеми, — мои глаза начинают гореть, но будь я проклята, если начну плакать.

Он наклоняется, и его руки тянутся, чтобы схватить меня, но я отступаю.

— Но ты мне не безразлична, — говорит он.

— Если я тебе не безразлична, держись от меня подальше.

Глава 19

— Что ты здесь делаешь? — Тоби заглядывает в ванную, где я занимаюсь плиткой.

— Не смогу прийти в обычный день, поэтому подумала, что отработаю сегодня, — я стою на четвереньках, втирая замазку в щели между плитками, которую вчера положил кто-то из команды. Я не умею укладывать плитку, но могу прочитать инструкцию: смешайте затирку и втирайте в щели на полу с помощью шпателя.

— Это место затягивает, правда ведь? — спрашивает он.

— На удивление, да, — откидываюсь назад на пятки и вытираю пот со лба.

— Тебе нужна помощь? — спрашивает он, поправляя волосы под кепкой.

— Нет, спасибо. Сегодня хочу поработать одна, — чтобы доказать свою точку зрения, беру наушники, висящие на шее, и вставляю их в уши.

— О, круто. Хорошо. Продолжай. Крикни, если понадобится помощь.

Тоби уходит, и я захожу в маленькую ванную комнату, где решила провести свой день вдали от всех. Разливаю раствор в маленькие швы, и даю ему пятнадцать минут, чтобы застыть. Находясь в противоположном конце ванной комнаты, я возвращаюсь к началу и протираю грязный пол влажной губкой.

Я переезжаю в другую ванную комнату в доме и заливаю швы раствором там. К обеду у меня больше нет причин оставаться в ванных, поэтому спускаюсь вниз и занимаю место под деревом, где мы с Адамом обедали последние несколько недель.

Когда сегодня утром папа увидел, что я уезжаю, он выбежал с упакованным обедом. Вы бы только видели, как Боб был взволнован мыслью о том, чтобы сделать обед своей маленькой девочке, как делал тогда, когда я училась в старшей школе. Он даже написал мне записку:

Ваш разум вернет именно то, что вы в него вложите.

Это слова Джеймса Джойса. Я знаю, что похожа на папу. Он обожает все, что касается Джойса. Я - великая защитница Макконахи.

Жуя сделанные папой ириски, я смотрю на три дома, почти готовые к приему владельцев. Роджер и Вивьен Монтгомери, раненный ветеран и его жена, будут готовы переехать на следующей неделе. Фреймеры, потерявшие в огне дочь, скоро появятся, а Микгусы еще до Хэллоуина съедут из приюта. Мы не успеваем за собственным расписанием, но надрываем задницы как можем.

После поездки в кемпинг я знала, что не смогу снова работать с Адамом. Не может быть и речи о том, чтобы видеть его дома и во время сорокаминутной поездки сюда. Я сказал Норин, что, пока не вернусь, за бар отвечает она. Бар может быть моей жизнью, но это вот это - мое обязательство. По крайней мере, на следующие четыре месяца.

Быстро доедаю обед, выбрасываю пакет в мусорку, иду через грязь и вхожу через заднюю дверь среднего дома, чтобы заняться покраской. Сегодня довольно мало народу, поэтому я могу найти место, чтобы работать самостоятельно.

Выбираю одну из спален, беру краску цвета песчаника и приступаю к работе. Поднимаясь по лестнице, я начинаю с верхней части стены и продвигаюсь к углам.

Деревянная ручка в руке ощущается прочной. Я окунаю кисть в краску и помещаю ее на гипсокартон. Скользя кремообразной краской по стене, я понимаю, если не хочу, чтобы все это оказалось на потолке, мне нужно лучше контролировать свои действия. Краска слишком красивая, слишком гладкая и слишком заманчивая, одно неверное движение, и она оставит след там, где не хочу.

Типа как Адам.

Я была привязана к нему из-за нашего прошлого и нашего вынужденного общения. И у меня было предчувствие беды. Но он был слишком очаровательным, слишком спокойным и чересчур соблазнительным. И вот я сделала одно движение, и в итоге получился полный беспорядок.

Я перемещаю лестницу на несколько футов в новую область и поднимаюсь обратно. Максимально контролируя свои действия, я крашу так идеально, что можно было бы подумать, будто это дело рук машины.

Я снова спускаюсь вниз, двигаю лестницу и останавливаюсь, когда замечаю, что в комнате стоит Адам. Мурашки бегут по моим рукам, шее и вверх к волосам. Но быстро исчезают, когда мозг напоминает телу о том, что произошло в лесу.

Если я поднимусь по лестнице, вероятней всего, упаду, потому что мои нервы сходят с ума. В центре стены есть окно. Приближаюсь к нему и начинаю покрывать краской стену вокруг рамы.

Адам делает шаг ближе. На нем рубашка лососевого цвета. Кроме этого, я ничего не могу сказать о том, как он выглядит. Но я могу сказать, как он пахнет. Как тот, кто пришел сюда прямо из душа. Даже учитывая резкий запах краски в комнате, я чувствую цитрусовые нотки его шампуня.

— Я понимаю, ты пытаешься игнорировать меня, — говорит он.

Крепко сжимаю челюсть, продолжая скользить кистью по стене. Она дрожит, и если я не буду следить за своей рукой, цвет песчаника окажется на белой отделке. Мои наушники все еще в ушах, но музыка выключена. Смотрю на стену, делая вид, будто не слышу его.

— Я правильно поступил, что остановил нас, — продолжает он, — но ты ошибаешься насчёт моих причин. Я не хочу Джессику. Никогда не хотел.

Он делает шаг ближе, а я иду к лестнице и окунаю кисть в банку. Начинаю красить с другой стороны окна.

— Не игнорируй меня. Мы поступали так семь лет, и я не собираюсь жить так снова. Ты значишь... — замечаю его отражение в стекле, когда он пробегается рукой по волосам ... — для меня больше, чем я мог вообразить. Ты меня слушаешь?

Мои глаза начинают гореть. Раскрываю их шире и делаю глубокий вдох, чтобы контролировать чувства, которые витают вокруг.

— Лия, — кричит Тоби. — О, Адам, привет. Быстро ты приехал. Я вроде только что с тобой разговаривал. Лия, можешь помочь мне в другой комнате? Мне нужен кто-то, кто может сделать аккуратный надрез, не задев лепнину.

Поворачиваюсь к лестнице и хватаю свою банку с краской.

— Да, сейчас буду.

Наклонив голову вниз, чтобы не смотреть на Адама, я начинаю идти к Тоби, стоящему у двери. И тут мою руку тянут назад. Рука Адама хватает мою. Решительное движение, его цель - удержать меня на месте. Я смотрю на свою руку, потом на него, его челюсть, которую он несколько дней не брил, и в глаза, которые меня обманули.

Его губы сжаты.

— Приятно знать, что ты меня слышишь.

Он отпускает мою руку и отворачивается.

Мне удаётся проработать остаток дня, не видя его. Я словно закрываюсь от всего и занимаюсь покраской, останавливаясь лишь если Тоби просит о помощи.

В пять вечера заканчиваю и иду к машине Люка. Мне и правда надо подумать о том, как я собираюсь передвигаться по городу. Ведь на следующей неделе Люк уедет в колледж. Может мне стоит помочь ему получить мотоцикл, тогда бы я могла позаимствовать у него эту машину.

Я иду по грязи, когда вижу, что грузовик Адама припаркован на другой стороне дороги. Смотрю на машину, и вижу его самого на переднем сиденье. Я решила заняться волонтерством именно сегодня, потому что Адам был на дежурстве. Похоже, я его проект и на работе и вне ее.

Я продолжаю садиться в машину и отъезжаю. Уже привыкнув ездить по этому маршруту в тишине, я даже не включаю музыку. Просто следую по грунтовой дороге и смотрю, как машина Адама следует за мной.

— Оставь меня в покое! — кричу я, когда выезжаю на шоссе, хотя он и не может слышать меня.

Перестраиваюсь в правую полосу. И он тоже. А затем сигналит, вероятно, бесясь от того, что я не использовала поворотник.

Я поднимаю средний палец и показываю так, чтобы он мог видеть его.

И в зеркале заднего вида замечаю его хмурый взгляд.

Ограничение скорости на шоссе шестьдесят пять миль в час. Люди, не моргнув глазом, едут восемьдесят. Если мистер Прилипала хочет сопровождать меня домой, ему придется делать это в моем темпе. Я снижаю скорость до пятидесяти пяти миль в час и перестраиваюсь в крайнюю правую полосу. Это вроде как не большое дело, но когда тебя кто-то преследует, такое движение превращается в пытку. Особенно для меня. Я не безрассудный водитель, но, наблюдая за проезжающими мимо автомобилями, я ощущаю себя черепахой.

Барабаню пальцами по кожаному рулю. Пикап по-прежнему позади. Возможно, еще несколько минут этого однообразия заставят его сдаться и ускориться.

Тянусь к сумке и достаю телефон. Я смотрю на дорогу – хорошо, хорошо, я ненадолго отвлеклась – и нажимаю на приложение Audible, открывая книгу, которую начала слушать с Адамом. Я загрузила ее раньше и слушала время от времени.

Девушка рассказчик начинает рассказывать.

«Все о нас, нашем детстве, наших отношениях - все складывается воедино. Моя роль в его жизни тогда и сейчас. Я всегда любила его, и всегда буду, но, может быть, моя цель - быть для него чем-то серьезным, а не любовницей».

Нажимаю кнопку «стоп» и бросаю телефон на заднее сиденье. Я официально ненавижу эту книгу.

Снова барабаню пальцами по рулю. На моих ногтях симпатичный оттенок ярко-розового. Я смотрю на них именно тогда, когда желтый свет указывает на то, что мой бензин на исходе.

— Черт подери, Люк, — кричу я.

На самом деле это не его вина. В последнее время я ездила на этом драндулете столько же, сколько и он. Я еще утром должна была заметить, что бензина почти не осталось.

Я проезжаю еще несколько миль, пока не добираюсь до города всего за несколько съездов до Сидар-Ридж. Конечно же, этот сталкер едет за мной к съезду с шоссе. Я направляюсь по дороге к первой заправочной станции недалеко от шоссе и останавливаюсь у колонки самообслуживания. Глушу машину, открываю бензобак и выскакиваю из машины. Грузовик Адама припаркован рядом с насосом для накачивания воздуха.

Выбираю тип бензина и вставляю сопло в резервуар. Смотрю, как цена ползет вверх, когда рядом с колонкой с другой стороны от меня паркуется полицейская машина.

Открывается передняя дверь, и выходит офицер Харпер. Поправляет свои штаны, подтягивая их вокруг талии, когда видит, что я стою рядом.

Сдержанно улыбаюсь ему. Ни больше, ни меньше. Имею в виду, он причина того, что я на полгода застряла с Адамом. Если бы он только как следует выполнял свою работу, и действительно расследовал аварию, мне бы не пришлось проходить через этот бедлам.

— Привет, — говорит он, довольно приветливо для человека, который арестовал меня за вождение в нетрезвом состоянии. — Пейдж, да?

— Лия Пейдж, — подтверждаю я. — И не беспокойтесь, я еду домой со своих общественных работ.

Он кладет обе руки на пояс чуть выше кобуры и рации - удобное место для отдыха, я уверена. Повернув голову в сторону, он прищуривается, глядя на меня.

— У вас неприятности?

Я моргаю. Мой счетчик бензина тикает и щелкает.

— Только те, в которые вы меня втянули.

— Где вы отрабатываете свои часы? — спрашивает он.

Озадаченно смотрю в сторону, а затем снова на него, чтобы ответить:

— «Дома для всех душ».

Его глаза загораются.

— Территория Рейнгольда. Отличная организация. Рад, что вы помогаете там.

— Я тоже, — отвечаю я.

Вставляю сопло обратно в держатель. Закрываю крышку бензобака, когда вижу, как Адам выходит из грузовика. Он начинает двигаться к нам, но останавливается. Затем поворачивается и направляется к стороне своего грузовика. Он бьет кулаком в воздух, но остается у своего грузовика.

Снова смотрю на Харпера.

— А вы как будто удивились.

Он поднимает на меня глаза.

— Простите?

— Я отрабатываю часы лишь из-за вас, — не могу поверить, что объясняю ему детали.

Харпер прищуривается.

— Мне стоит проверить вас на наличие алкоголя в крови?

Машу ему рукой.

— Нет, нет.

Он убирает заправочный пистолет на место и открывает переднюю дверь.

— Мы нашли вашу подругу. Несколько недель назад она была в плохом состоянии. Ее отправили на реабилитацию, но она самовольно ушла. Если хотите остаться чистой, вам нужно держаться подальше от таких людей, как она.

Меня должно раздражать, что он думает, будто я наркоманка, но меня больше смущает то, что я услышала.

— Виктория была в реабилитационном центре?

Он цокает, разочарование написано на его лице.

— И почему кто-то добровольно отказывается от помощи, не понимаю.

Мои мысли летят с бешеной скоростью. Викторию нашли и отправили на реабилитацию. Я видела ее в баре, так что вполне возможно, что она ушла оттуда. Но, если ее обнаружили, и Харпер узнал ее имя из моей истории, тогда ...

— А Рейнгольд знал, что ее нашли?

— Он ее и привел, — радио на его бедре оживает, женский голос говорит какими-то терминами и цифрами. — Я должен ехать. Хорошего дня, — говорит он.

Поднимаю руку в знак прощания.

Полицейская машина уезжает. А я все еще стою там, ошеломленная, когда слышу, как Адам бежит по асфальту.

Оборачиваюсь.

— Ты лгал мне.

Он открывает рот, но слова не выходят. Он понятия не имеет, что сказать. Слишком плохо для него, потому что мне много что нужно сказать ему.

— Ты лживый кусок дерьма. Ты знал, что в ту ночь за рулем моей машины была Виктория! Ты нашел ее и отправил на реабилитацию. Как скоро после моего ареста ты нашел ее?

Он говорит странно тихо для того, чья вина только что была обнаружена.

— На следующий день.

— На следующий день? — кричу я. — Почему я здесь? Ты сжульничал, заставляя меня выполнять это, — указываю пальцем на пространство между нами — это наказание.

Он бледнеет от моих слов. Это правда. Быть рядом с ним, это не что иное, как наказание.

— Я сделал тебе одолжение. Нет никаких доказательств, записи с камеры, подушка безопасности не открылась, и никто не видел, как ты попала в машину.

У меня сводит желудок от отвращения.

— Ты знал, что она под кайфом села за руль моей машины и разбила ее, но ты все равно заставил меня заниматься общественными работами. Ты держал мои мечты в руках. За что? Это месть?

Он не говорит ни слова. И я понимаю, что права.

— Я не убивала его! — кричу я. — Когда ты уже перестанешь винить меня в смерти Брэда?

— Детка...

— Детка? О, — взрываюсь я. Мой рот раскрыт, тело дрожит от нервной энергии, пульсирующей по мне. — Мы очень, очень далеки от того, что было в лесу. Если ты думаешь, что я была зла тогда, ты понятия не имеешь, в какой ярости пребываю сейчас.

— Пожалуйста...

— Сьюзен была права. Она сказала, одному из нас будет больно. Вот только я действительно надеялась, что это окажусь не я.

Глава 20

Мои ноги обернуты вокруг металла, тело покачивается, то опускаясь, то вращаясь. И я жестом приглашаю Норин подняться наверх. Я уже побила рекорд. Теперь хочу посмотреть, как быстро у меня получиться скакать.

Моя попа подпрыгивает, когда механический бык поднимается выше. Плечи падают вперед, и я понимаю, поездка окончена. Незамедлительно оказываюсь на коврике, падая и приземляясь на бедро. Не самое изящное падение, и я рада, что сегодня лишь понедельник, а это значит, что бар не забит под завязку.

— Как мое приземление? — спрашиваю я Норин.

Она поднимает вверх три пальца.

— Я ставлю тебе так много лишь потому, что ты поставила мне дополнительные часы.

Тяну футболку вниз и снимаю резинку с волос. Моя грива иногда мешает, заставляя меня хотеть сделать стрижку, что-то в стиле боб, длинное спереди и покороче сзади.

Стягивая волосы в хвост, я иду через бар, и вижу, как в дверь входит Сьюзен. Мне не стоит удивляться, что Джессика идет прямо позади нее. Сьюзен в черном, она только что закончила работать в салоне. На Джессике серые плиссированные брюки и белая блузка без рукавов, должно быть она носит такое, когда преподает в летней школе. Они садятся за столик у бара, и значит, собираются поесть. Норин направляется к столу, но я останавливаю ее взмахом руки. Мне нравится самой обслуживать своих друзей.

Подходя к девушкам, приклеиваю улыбку на лицо.

— Что сегодня пьют мои девочки?

Сьюзен поднимает на меня глаза, отрываясь от своего меню, потом переключается на Джессику, которая не улыбается мне в ответ, как делает обычно.

— Я хочу самое обжигающее, что есть в меню, и крепкое. Мне надо утешить своё разбитое сердце, — говорит Джессика.

У меня скручивает желудок.

Сьюзен прижимает меню к груди.

— Мы возьмём два салата Цезарь.

— Нет, — вмешивается Джессика, голос удручённый, — хочу начос с дополнительным сыром и сметаной. И водку, чистую.

— Она будет «Спрайт», — заявляет Сьюзен.

— Адам порвал со мной, — опуская плечи, произносит Джессика. — И я хочу утопить свои печали в выпивке.

— Ты малость драматизируешь, — непривычно пренебрежительно говорит Сьюзен

Не могу поверить в то, что слышу.

— Какого черта ему творить такое?

Мне хочется стукнуть себя. И его. А потом и Сьюзен за то, как она смотрит на меня.

Кладя руку на плечо Джессики, я потираю его.

— Ты слишком умна и красива, чтобы тратить время на хандру из-за какого-то парня.

— Без разницы. Было всего лишь два свидания. Не то чтобы я была влюблена в него или что-то такое. Я просто ненавижу мысль о том, что меня бросили. Знаешь, это отстой, — говорит Джессика

Я качаю головой.

— Макконахи прав.

— Боже мой, — говорит Сьюзен, опуская меню вниз.

— Давай, выкладывай, — со вздохом добавляет Джессика.

— Мужчина в романтической комедии всегда пешка. Знакомятся, расстаются, преследуют, добиваются, — цитирую легенду. — Почему мужчины должны решать, как развиваться отношениям? Лишь они приглашают на свидания, выбирают, куда именно мы пойдём, и они единственные решают, когда отношения закончатся.

Джессика отмахивается.

— Вообще-то нет. Пойти в боулинг было моей идеей.

Я игнорирую ее.

— Мне это надоело. Надоело быть заложницей ждать, когда же он появится, и заметит ли парфюм, которым я надушилась, или что на моих штанах для йоги написано «Секси»… и вообще, считает ли он мою попу достаточно сексуальной, чтобы потрогать… и смотрит ли он на меня так же, как я смотрю на него, потому что, хотя в нашем прошлом есть тайны, я не могу перестать смотреть на него и задаваться вопросом, каким могло бы стать наше будущее, если бы все было по-другому.

Они таращится на меня так, словно у меня три головы.

— Я никогда не пользовалась парфюмом специально для парня, — говорит Джессика.

— У меня слишком большая попа, чтобы носить что-то с надписью на ней, — добавляет Сьюзен.

Фыркая, я оборачиваюсь и направляюсь к стойке. Хватаю бутылку водки и делаю напиток для Джессики. Когда возвращаюсь к столу, они на середине дискуссии.

— Я бы не сказала, что тебя бросили. Ты же сама говоришь, было всего лишь два свидания. Ты даже никогда не целовала его, — говорит Сьюзен.

Я практически роняю стакан.

— А в лагере? — недоверчиво спрашиваю я. Вы ведь спали в одной палатке.

Джессика качает головой.

— Нет. Он спал в спальном мешке снаружи. Я была одна. Словно знала, что что-то не сработает. Я-то думала, что это из-за ссоры, которая была у вас двоих в лесу, но, оказывается, он никогда не собирался спать со мной в палатке.

Я сказала девочкам, что мы с Адамом поругались. А затем отправилась прямиком в палатку, и не выходила оттуда вплоть до утра, пока не настало время собираться.

— Да, должно быть это был спор, — говорит Сьюзен так, что сразу понятно, она в это не верит.

Делаю глоток водки, которую налила для Джессики.

— Мне жаль, что ничего не вышло.

Она смотри на бокал, который я держу у своих губ.

— Я возьму «Спрайт».

— Ой, — поднимаю стакан и пожимаю плечами. — Прости.

— Я хочу танцевать, — объявляет Джессика. — Лучший способ забыть парня - найти нового, — она играет бровями.

Сьюзен опускает подбородок.

— А я думала, у тебя траур.

— Так и есть, — заявляет Джессика. — Как насчёт четверга? К тому времени у меня уже не будет траура, — она смотрит на нас щенячьим взглядом, — пожалуйста, Лия. Я знаю, что в пятницу утром ты не работаешь.

Она хлопает ресницами, и я прижимаю холодный стакан к щеке, обдумывая эту мысль.

— У меня есть восхитительное платье без бретелек, которое я купила в прошлом месяце, — оно подчеркивает талию и доходит до середины бедра. Кокетливое и сексуальное, и я умираю, как хочу надеть его.

— Вот это моя девочка! — визжит Джессика. — Теперь я должна выяснить, что надену я. Это должно быть что-то убийственное, на случай, если наткнусь на Адама.

Сьюзен поджимает губы и смотрит на меня.

Я поворачиваюсь и несу бокал с водкой к бару, выливая его в раковину, и прошу Норин принести им их напитки.

Приложив руку ко лбу, иду в офис позади и закрываю дверь. Опустившись в кресло, я поворачиваюсь на нем и отворачиваюсь лицом к стене. Кладу ноги на стену и отталкиваюсь, заставляя спинку кресла врезаться в стол. Откинув голову назад, смотрю в потолок и вздыхаю.

Когда дверь открывается, раздаётся скрип. Наклоняю голову назад и вижу перевёрнутую фигуру Сьюзен, заходящую в офис.

— Не хочу ничего слышать, — отворачиваюсь и смотрю на свои ноги у стены. — Да, мы сглупили в лесу. Знаю, это было неправильно. Нет, мы больше никогда не увидимся, потому что, да, я знаю, это убьет Джессику, поэтому нет, я не скажу ей. Да, я знаю, что я идиотка. Я в курсе, что я плохая подруга. И, наконец, нет, мы с Адамом не вместе.

— Я была неправа, — произносит она.

Наклоняю голову в ее сторону.

Ее браслеты звенят, когда она поднимает руку, чтобы убрать непослушную прядь кудрей со лба.

— Я думала, это все часть твоей одержимости им. Что ты хотела его лишь потому, что не могла быть с ним, и если бы была, это было бы больше похоже на победу в войне, которую вы двое вели друг с другом. Мне потребовалось слишком много времени, чтобы понять, это не какое-то увлечение.

Не отрицаю этого. Было бы глупо.

— Джессика не единственная, кому он дал от ворот поворот. Ты была права. Ничего хорошего не выйдет. То же самое происходит, когда принимаешь наркотики, да? Сначала ты паришь в облаках, а затем падаешь вниз. Ты никогда не сможешь усмирить нужду, а без следующей дозы ты просто наркоман, в поисках слоняющийся по улицам.

— Никогда не видела, чтобы ты вела себя так с кем-то.

Опускаю ноги и поворачиваюсь.

— Я хочу быть супервумен и сделать все сама, — теперь я говорю не только об Адаме.

— Ты не можешь быть вечным человеком-оркестром, Лия. Ты как обезьяна с барабаном на животе и бубнами в руках.

Она становится болтливой. Обычно мне нравится, когда Сьюзен выражается вот так. Но сегодня что-то не очень.

— Ты гуляешь, общаешься, веселишься. Но куда ты идешь, чтобы отдохнуть и сбавить темп? Кто позаботится о тебе в конце дня? Он тот, кто действует на тебя успокаивающе. Тот, кто играет в твою глупую игру с номерными знаками, заставляет тебя строить дома и покупать вещи для детей, у которых нет дома. И не потому, что ты не могла сделать это самостоятельно. У тебя всегда были эти качества. Адам просто оказался человеком, который пробуждает лучшее в тебе.

— Ты сказала, я должна держаться от него подальше.

— Я также сказала, что ты должна поговорить о Брэде, — она подталкивает свои очки к носу и скрещивает руки, чтобы донести до меня свою точку зрения. — Ты не двинешься дальше, если не поговоришь о гигантском слоне в комнате.

— Мы говорили о нем.

— Да ты что!

Я прищуриваюсь. Для того, кто заставлял меня думать о себе плохо, она, безусловно, изменила мнение.

— Что изменилось?

Слегка пожимая плечами, она отвечает:

— То, как ты улыбаешься, когда смотришь на него. И как он смеётся, разговаривая с тобой.

— Он спас Викторию. Та девушка, о которой говорила Кимберли? Это была Виктория.

— Вау, — ее брови поднимаются, когда она обнимает себя. — Я чувствую себя ужасно, потому что не знала, что она принимала наркотики. Я бы что-то сделала. Знаю, что у нее есть недостатки, но она была моей подругой. Ты видела ее с тех пор, как выгнала из бара?

— Нет. И я чувствую себя ужасно из-за этого.

— По крайней мере, с ней все нормально. Адам спас ее.

Я потираю лицо руками.

— Он знал, что я не врала, и все еще удерживал меня на этом ужасном испытательном сроке.

— Это вообще юридически обосновано?

— Нет. Это была договоренность, — потираю глаза ладонями. — Я такая идиотка. Как я не поняла, что это все уловка?

— Может ты искала причину, чтобы быть рядом с ним?

— Больше похоже на то, что он искал причину быть рядом со мной.

— Да, — говорит она с ухмылкой. — Это точно, — засовывая руки в задний карман, она достает набор ключей и бросает их на стол. — Кто-то заплатил за ремонт твоей машины, и это была не я.

С кольца свисает прямоугольный брелок. Я поднимаю прямоугольник и читаю чёрные строчные буквы.

УСПОКОЙСЯ

И

ВСЕ В ПОРЯДКЕ, ВСЕ ОТЛИЧНО.

На другой стороне фотография Мэтью Макконахи, одетого в голубую рубашку и прекрасную улыбку.

Поднимаю бровь, глядя на нее.

— Адам?

Она ухмыляется.

— Напишу Люку и скажу ему, что сегодня вечером ты доедешь до дома сама.

Глава 21

«Голубая блудница» стоит на парковке на том же месте, на котором я обычно ее и паркую. И выглядит совершенно новой. Передние фары заменены, а перед бампером появилась новая решетка. Я вставляю ключ в замок и поворачиваю. А когда открываю дверь, из машины доносится оглушительно громкий звук. Вожусь с ключами и нажимаю кнопки на брелоке, которых не было до аварии. Нажимаю на каждую, пока «Блудница», наконец, не перестает верещать.

Сажусь в машину и вижу, что ее недавно почистили. Так же у меня есть новая панель, радио тоже заменили. Когда я завожу машину, начинает работать кондиционер, и маленький телевизор, на месте которого у меня раньше было радио, оживает. Теперь в машине есть Bluetooth-приемник и навигационная система. Руководство на пассажирском сиденье предназначено для набора подушек безопасности, скорее всего, новых, которые должно быть, были установлены после аварии. Повышение уровня безопасности, вероятно, стоит больше, чем сам автомобиль.

Включаю заднюю передачу, и изображение на экране меняется. Через объектив камеры вижу, что-то лежит позади меня на земле. Я использую камеру и свои глаза, чтобы точно удостовериться в этом, а затем переключаю передачу и выезжаю с автостоянки. Это тот самый автомобиль, который у меня всегда был, но его обновили, и теперь в нем есть каждая функция безопасности, которую можно только установить. Уверена, это все стоит колоссальной суммы. Так что, надеюсь, Рори взял с Адама только за запчасти.

Стоя на красном сигнале светофора, я понимаю, чтобы вернуться домой, мне следует повернуть направо. Но, когда загорается зеленый, я поворачиваю налево. Подальше от главного торгового района города и на жилые улицы на северной стороне города.

Дома здесь больше, чем тот, в котором я выросла. У нас было три спальни, кухня небольшого размера и кирпичный камин. Эти дома больше и шикарней, автомобили на подъездных дорогах дороже, а тротуары не трескаются. Ну и зря. Эти трещины могут доставить немало удовольствия во время езды на велосипеде.

Я направляю «Голубую блудницу» к дому из красного кирпича. Свет выключен, и дом выглядит пустым, но я знаю, там все еще живут два человека, семь лет назад потерявшие своего восемнадцатилетнего сына из-за передозировки героином.

— Ты, должно быть Лия, — поспешно сказала мама Брэда.

Это был первый раз, когда я оказалась у него дома, и на ней был фартук с цветами.

— Брэд, твоя подруга здесь, — прокричала она ему.

Но он не ответил.

Она повернулась ко мне.

— Я готовлю котлеты, и не хочу, чтоб они пригорели. Просто иди наверх. Первая дверь направо. Скажи ему, обед будет через пятнадцать минут.

Она оставила меня в двухэтажной прихожей, деревянная лестница была прямо передо мной. Я позвала Брэда, но ответа не последовало. Тогда я поднялась по лестнице, рассматривая семейные фотографии на стене - все с Брэдом. Он в детском саду, фотографии из восьмого выпускного класса, рыбалка с семьей, с семейной собакой, на скоростном катере на каких-то островах - все они были развешены с гордостью. Добравшись до вершины лестницы, я услышала музыку. Рэп, если быть точной. И чем ближе я подходила, тем яснее понимала, что музыка сопровождается голосом подростка.

Я направилась к первой двери справа. Она была частично приоткрыта, около восьми дюймов двери было открыто, чтобы я могла посмотреть, что там. И я была рада этому.

Через отверстие я увидела Брэда с бейсбольной кепкой, надетой козырьком назад. Он стоял перед зеркалом, постукивая по нему, словно был Эминемом или частью клана У-Тан. Он вытянул руки вперед, указывая на зеркало. Изображал из себя члена уличной банды и довольно хорошо произносил слова - пока не запнулся. В замешательстве замолчал. Затем наклонился и начал прокручивать что-то в компьютере. Несколько раз читая тексты, он сбросил песню и снова включил ее.

А я закрыла рот, чтобы заглушить хихиканье.

Он пытался запомнить слова. И это было довольно мило.

Его рот сжался, он послал себе сексуальную ухмылку и снова начал читать тексты. А я стояла в коридоре и качала головой, тоже подпевая этой песне. Моя танцевальная труппа только что исполнила спектакль, используя ту же песню, поэтому я знала ее наизусть. Честно говоря, она мне довольно поднадоела, но, пока я наблюдала за Брэдом, она снова стала мне нравиться... сильно.

Он прошел мимо той части, которую испортил, и я не могла не захлопать, заставляя его резко обернуться, так, что его спина ударилась о зеркало.

Я потанцевала и засмеялась, когда он закрыл лицо двумя руками. Его ярко- красные щеки виднелись за его пальцами. Не смущаясь, я схватила его за руки и убрала их от его лица. Он застенчиво наклонил голову, но на лице у него сияла широкая улыбка.

Музыка все еще играла, подпевка все пела и пела. И теперь, настала моя очередь смущаться.

— И вот она идет, бом, бом, бом, — пела я, делая шаги в танце. — Ее бедра, они качаются с бом, бом, бом.

Брэд поднял брови.

Мы только начали встречаться, а он не пришел на мой последний конкурс танцев, чтобы узнать, над чем мы работали.

— Это война с ее бом, бом-бом! — я прыгнула на кровать и вместо того, чтобы танцевать танец, который мы разучили, стала плясать хаотично. — Раскрепостись! Я освобождаю тебя! Сойди с ума! Она свободная! Она супер классная, и просто безумная. И я ничего не могу поделать.

На лице Брэда появилось озадаченное выражение. Смущение уже давно исчезло. И на его месте появился восторг. Он поднялся на кровать и начал прыгать и танцевать со мной.

— Она причудливая! Она такая прекрасная! Я хочу сделать ее своей! С этими блестящими рыжими волосами и дьявольским взглядом, я вот-вот потеряюсь в ней.

Мы упали на кровать, и Брэд стал безжалостно щекотать меня. Его пальцы танцевали вверх-вниз по бокам, и меня охватил смех. Я свернулась, чтобы защитить себя от его блуждающих пальцев, смеясь и пытаясь отдышаться. Он не перестал бы щекотать меня, поэтому я сделала единственное, что знала, заставит его остановиться.

Поцеловала его.

Это был не первый наш поцелуй. Первый был после школы в парке за зданием. Он был быстрым и неловким, но это был мой первый поцелуй, так что он был особенным. Брэд только что попросил меня быть его девушкой, и поцелуй был своего рода памятной маркировкой по такому случаю.

Не этот поцелуй. На этот раз я застала его врасплох. Когда мои губы коснулись его губ, его пальцы остановились. Глаза были широко открыты. Как и мои. Какое-то мгновение мы смотрели друг на друга.

Я никогда еще не была наедине с мальчиком на кровати, и была уверена, для него это тоже было впервые. Я не знала, был ли он таким же напуганным, как и я, но я так нервничала, что мое тело полностью застыло.

Маленький вдох соскользнул с его губ, когда он наклонился ко мне. Мое тело практически парило, когда он углубил этот поцелуй. Это был мой первый настоящий поцелуй, и он был прекрасен.

— Я собираюсь нарисовать тебя, — он посмотрел на меня сверху вниз, его глаза скользили по моему лицу.

Я подняла брови, Брэд был очень талантлив. Я знала это, потому что видела рисунки в его папке.

— Буду рисовать тебя каждый день, пока не получиться так, как надо.

— Как надо? — спросила я.

— То, как мило выглядит твоё лицо прямо сейчас. Не думаю, что буду в состоянии когда-нибудь стереть этот образ из своей памяти.

— Тогда и не стирай.

Я открываю рот, чтобы избавиться от жжения в горле. Моя челюсть дрожит, а рот кривится. Нога ударяет по педали газа, и я убираюсь прочь от бордюра.

— Ты не будешь это есть?

Я изобразила притворный ужас.

Брэд наклонился вперед и взял последний кусочек пиццы, держа его в воздухе, кончик треугольника указывал вниз, и откусил конец.

Я застонала от отвращения. Мы заказали целую пиццу, и я съела лишь один кусочек. А он поглощал уже седьмой.

— Ты такой мальчишка! — я взяла длинную белую бумажку, в которую была завёрнута моя трубочка, свернула ее и бросила в него.

Он ухмыльнулся с полным ртом сыра.

— К счастью для тебя.

Я закатила глаза и подняла ноги на пластиковый стул рядом с ним.

Я наблюдала, как он ел, его черные волосы были подстрижены достаточно коротко. У него были красивые выразительные брови, выделявшие его голубые глаза. Он был генетической аномалией - фотографию такого парня я бы с радостью повесила на свою стену. И он был моим.

Он вытер рот салфеткой, его губы изогнулись в улыбке.

— Что? — спросила я, дотрагиваясь до лица посмотреть, не было ли там чего.

Он откинулся назад, взял мои ноги и положил их себе на колени.

— Я люблю тебя. Это все.

Я стала на десять оттенков темнее, чем стенд в пиццерии.

— Тебе следует, ага.

— Мне следует? — он рассмеялся.

— Не помешало бы.

— Это уж точно.

Торговый центр, в котором мы привыкли проводить время, все еще стоит на месте. Пиццерия есть, но галереи магазинов давно нет. На их месте находится керамическая студия, тип места, где вы выбираете готовые предметы и разрисовываете их. Брэду там бы понравилось.

— Как думаешь, рай и вправду существует? — лежа на деревянном полу дома на дереве на заднем дворе моих родителей, я повернулась к Брэду, который рисовал в большой белой тетради. В руке у него был кусок угля, от которого на пальцах образовалась пыль.

Он остановился, рассматривая свою работу.

— Нет.

Я приподнялась.

— Мрачновато.

— Сама спросила, — его лицо было напряжено, брови сведены вместе.

Перевернувшись, я подползла к нему и взяла из его рук блокнот. На рисунке была я. Он часто рисовал меня, но никогда не был удовлетворен результатом. Он запечатлел миндалевидную форму моих глаз, загнутые на концах ресницы. Мое лицо в форме сердечка было красиво затемнено, заставляя меня выглядеть красивее на бумаге, чем в реальной жизни.

— Он великолепен, — похвалила я.

Брэд выглядел раздраженным, и поморщился.

— У меня никогда не получается правильно нарисовать твои губы.

Я снова посмотрела на рисунок.

— Что с ними не так?

— У тебя на верхней губе такой лук Купидона. Вот эту ямочку я и не могу изобразить. Никогда. Каждый чертов раз пытаюсь, и не выходит, — Брэд был взволнован, что было нетипично для него. Его никогда ничего не могло опечалить. Лишь он сам.

— Ты просто одержим этим.

— Если я не могу нарисовать простой портрет своей девушки, как я смогу учиться в художественной школе?

— У меня есть решение! — объявила я. Схватила его руки и положила их по бокам от своей головы. — Тебе просто придется поцеловать эти губы.

Он пытался убрать руки, но я потянула их обратно к себе.

— Теперь у тебя на лице везде уголь.

— Хорошо. Я не против испачкаться.

— Твой отец поймет, что мои руки были на тебе, — сказал он.

— Тогда тебе лучше сделать так, чтоб это стоило тех недель запрета на прогулки, которые я получу.

Я еду по бульвару, который переходит в улицу, ведущую к средней школе. Большое коричневое здание выглядит так же, как и когда я ездила туда. Таким же, как и в те временя, когда туда ходили мои родители. Я еду в парк, где у нас с Брэдом был первый поцелуй и далее на баскетбольные площадки, где я провела много вечеров с Адамом.

— Ты не возражаешь, если сегодня вечером с нами пойдут Адам и Нина? — спросил Брэд.

— Больше народу - веселее.

Адам только что начал встречаться с девушкой из колледжа. Насколько я знаю, это была его первая девушка. Мы с Брэдом были вместе в течение десяти месяцев, и это был первый раз, когда у нас было двойное свидание с Адамом.

Они встретили нас около магазина конфет на Мэйн-стрит. У Нины были вьющиеся светлые волосы, одета она была в узкие джинсы и красную рубашку с длинными рукавами, а в руке держала сумочку Coach.

Адам же держал в руках белый пакет. На нем были джинсы и рубашка с пуговицами, его каштановые волосы были длинными и стильно уложенными. Он хорошо смотрелся с девушкой рядом с ним. Тогда как обычно был в нашей компании третьим колесом.

Я представилась Нине и сделала комплимент ее лакированным кожаным туфлям. Она сказала, что ей нравится мой топ. На нем было изображение Мэтью Макконахи в стиле поп-арт.

Потом мы отправились в китайский ресторан. Мы собирались поужинать, а затем пойти в кино. Когда мы шли и разговаривали, Адам вручил мне белый пакет. Я открыла его и увидела ассорти из моих любимых конфет. Достала конфету с карамелью, которая мне очень нравилась, и отдала ему пакет обратно.

Он поднял руку вверх.

— Они для тебя, — сказал он. Я удивленно улыбнулась, а затем Адам добавил: — Нина не ест шоколад.

Я открыла пакет и предложила ему угоститься. Он взял две конфеты.

Брэд пытался залезть рукой в пакет, но я быстренько закрыла его.

— Адам купил их для меня, кроме того, он взял себе парочку.

Адам рассмеялся от выражения лица Брэда.

— Чувак, ты нашел единственную девушку, которая ест конфеты на обед.

Брэд начал смеяться.

— И друга, который потакает ее безумию.

Это было веселое и беззаботное время, каким оно и должно быть в средней школе. В выходные дни у меня был класс танцев и постоянная работа няней. Брэд трудился в CVS, а когда был свободен, работал над своим портфолио по искусству. Мы ходили на пивные и домашние вечеринки, школьные танцы и клубы. Смотрели фильмы в его подвале и парковали машину в лесу, когда говорили, что идем в торговый центр. Он рисовал на всех моих тетрадях, а я до бесконечности выводила наши имена. Это была типичная школьная любовь.

Не могу вспомнить, когда все устремилось вниз. Невозможно было уловить тот момент. Оглядываясь назад, я спрашиваю саму себя: сколько признаков я проигнорировала.

— Детка, я не хочу быть грубой, но ты в порядке? — пятнадцать минут назад я пришла в дом Брэда. Лежа на животе, перелистывая журнал, я ждала, когда он выйдет из уборной.

— У меня живот ноет. Скоро выйду, — сказал он через дверь в ванную.

Я вернулась к чтению статьи о том, как разобрать на части бомбу. Мужские журналы были такими глупыми. И тут слабый щелчок привлек мое внимание.

— Ты там пользуешься зажигалкой? — прокричала я.

— Зажигаю свечку.

Я замолчала.

— Прости, что спросила.

Закрыв журнал, подошла к его столу. Его портфолио было открыто - шедевр усердной работы и самоотверженности. Он мастерски рисовал портреты людей. Добрая улыбка его мамы украсила одну страницу, а задумчивый взгляд Адама всякий раз, когда он пытался что-то понять, был на другой.

Брэд рисовал случайных людей, которых видел в городе. Он не любил рисовать детей, отдавая предпочтение пожилым людям, улавливая их настроение угольным карандашом. Я подняла один с изображением пожилой женщины. Она сидела в закусочной с чашкой кофе и улыбалась. В руках у нее была карта Кено, а на экране телевизора перед ней горели выигрышные номера.

Когда дверь ванной открылась, Брэд вышел, выглядя красивым, как и всегда. Он подошел ко мне и поцеловал меня. Я притянула его ближе, наслаждаясь его присутствием. Он пах как кожа, хотя на нем не было куртки. Очень мужественный запах.

— Хочешь пойти в мой подвал? — спросил он.

Я подмигнула ему.

— Посмотреть фильм или дать волю рукам? Потому что я определенно открыта для обоих вариантов.

Он поцеловал меня.

— И то и другое.

Мы спустились в его подвал и включили фильм. Примерно в десять часов, я отключилась, и около двух проснулась, очень и очень злая.

— Мои родители убьют меня, — сказала я, подскочив и смотря на время.

Телевизор был включен, и шел рекламный ролик. Брэда не было в комнате.

В доме было темно, все закрыто на ночь. Я поискала его на первом этаже, но его там не было. А потом поднялась наверх, стараясь не разбудить его родителей.

Свет в спальне Брэда горел. Я толкнула дверь и увидела, что он сидит за столом, а его руки покрыты черной пылью. Он рисовал.

— Ты позволил мне проспать комендантский час, — я была раздражена.

Не похоже, чтобы он тоже отключился. Была середина ночи, и он сидел там, лихорадочно рисуя, словно сейчас было два часа дня.

Он повернулся ко мне, выражение лица было спокойным.

— Мне очень жаль. Я смотрел на твои губы, а потом пришел сюда, чтобы изобразить их на бумаге.

На столе лежала тонна бумаги с моими портретами. Даже худшие из них были великолепными.

— Ты должен отвезти меня домой, — потребовала я.

Он не спешил так, как я, но он все понял, так что поднял свою задницу, чтобы отвезти меня домой.

— Не могу поверить, что ты позволил мне заснуть, — сказала я, когда мы проезжали по улицам.

У меня была кучу пропущенных звонков от мамы. Я позвонила ей, чтобы она знала, что я заснула. Должно быть, это совсем не успокоило ее, потому что, когда мы подъехали, она ждала на передних ступенях, рукой теребя ожерелье на шее.

— Прости. Я просто ... задумался. Я заглажу свою вину, — умолял Брэд.

Я стряхнула с себя раздражение. Он был действительно хорошим парнем. Тот факт, что он дал мне уснуть, был худшим, что он сделал, как бойфренд, и это было довольно примечательным. Мы с ним даже никогда не спорили.

— Позвоню тебе завтра, — я наклонилась и быстро поцеловала его.

Меня наказали на целую неделю. Все было не так плохо, потому что моя бабушка осталась у нас, и она обеспечила некоторые столь необходимые развлечения.

— Когда мне было шестнадцать, я пыталась ускользнуть из дома, чтобы послушать с друзьями рок-н-ролл. Элвис знал, как трясти попкой, — сказала бабушка, когда мы сидели на моем крыльце.

Меня это не впечатлило.

— Звучит не очень мятежно.

Она посмотрела на меня.

— И никогда не засыпала на диване.

— Я много чего делаю. Мы с друзьями пробираемся на поле для гольфа, чтобы выпить пива. И мы когда-то ворвались в школу, чтобы... подожди, ты подначиваешь меня, чтобы я рассказала тебе все плохое, что делаю? — спросила я.

Она, как ни в чем не бывало, посмотрела в сторону.

Я ошалело открыла рот.

— Ты предательница!

Пожав плечами, она положила руки на верхушку своей трости, стоящей перед согнутыми коленями.

— Если будешь милой, я покажу тебе, как делать самодельный виски.

Я практически вскочила с кресла.

— Правда?

Она покачала головой.

— Святые угодники, нет. Ты так легковерна. Нам нужно поработать над этим.

Прыгающий мяч отвлек наше внимание друг от друга. Адам шел, ведя мяч по нашей подъездной дорожке.

— Это тот мальчик, с которым ты проводишь время? — спросила она.

— Ага.

— Он очень красивый.

Я косо посмотрела на нее.

— А еще он лучший друг Брэда.

Она улыбнулась и сказала.

— Интересно.

Я встала и помахала Адаму.

— Что интересно? — спросила я в ее сторону.

— Почему здесь он, а не твой бойфренд?

Я проигнорировала ее и направилась к подъездной дорожке. На нем были шорты карго и футболка. Его волосы были зачёсаны назад, и он пах так, словно только что принял душ.

— Слышал, ты под домашним арестом? — он прижал мяч к боку.

Я скрестила руки на груди и качнулась на пятках.

— Угу, мне неделю нельзя никуда выходить.

— Ну, в это время мы обычно играем в баскетбол, — сказал он.

— И обычно я не под домашним арестом, — пошутила я.

— Я тут подумал ... ты должна практиковаться, а так как баскетбол - домашнее задание, не думаю, что твои родители станут возражать, если я потренирую тебя, — его лицо было чертовски серьезным.

Я наклонила голову в его сторону,

— Хм, как сильно я бы не ценила твою креативность по избеганию правил, не думаю, что это сработает.

— Я разрешаю, — сказала маленькая пожилая дама с крыльца.

Я крикнула ей:

— У нас даже нет кольца!

— Отлично! Тогда поработаем над защитой, — сказал Адам, когда начал водить мяч вокруг меня.

Я закатила глаза и указала на бабушку.

— Это все под твою ответственность.

Она откинулась на спинку кресла, словно собиралась посмотреть захватывающее шоу.

— Если у тебя будут проблемы, я возьму вину на себя.

Когда я снова посмотрела на Адама, он усмехался.

— И я тоже.

Поехав по бульвару, я оказываюсь у заброшенной фабрики. Здание уже много лет использовалось лишь время от времени. Здесь снимали фильм. Город был очень взволнован по этому поводу. Съемки длились двенадцать недель, но по тому, как люди обновляли свои магазины и рестораны, одевались по-другому в ожидании, что покажутся знаменитости, можно было подумать, что они заняли целый год.

Когда, в конечно итоге, съемки фильма закончились, здание снова стало никому не нужно.

В течение недолгого времени в старшей школе в нем находился клуб. По четвергам у них были ночи для подростков. Мы несколько раз ходили туда. Мама Адама или мой папа отвозили нас. Даже после того, как у Брэда и Адама появились права, нас все равно отвозили родители. Им не нравилась мысль о том, что мы ходим к нашим машинам в темноте. Мы ничего не скрывали, поэтому радовались бесплатным поездкам и возможности прокатиться домой не за рулем.

Смотря на здание, я не могу не бороться с навязчивым чувством, поскольку вспоминаю последний раз, когда мы были здесь.

— Пойдем, — я попыталась затащить Сьюзен на гигантский динамик вместе с собой.

Он был высотой четыре фута и таким же широким. Девчонки всегда танцевали на нем.

Она решительно покачала головой.

— Ни за что! Я буду выглядеть как идиотка, если окажусь там наверху.

Я показала ей язык и поднялась на громкоговоритель. Сьюзен придержала мою юбку, чтобы я не светила попой.

Поднявшись туда, я начала танцевать. Руки и локти отвела в сторону. Покачивая бедрами и смешивая движения самбы и хип-хопа, я позволяла музыке захватить меня - песня лилась через меня, ритм заставлял мои ноги скользить, а бедра извиваться. Я провела рукой по волосам и откинула голову в сторону. Когда музыка перешла на новый уровень, я подняла колени. Используя каждое движение, которое было доступно моему телу, я продолжала чувствовать ритм, ощущать эту энергию... от которой оживала.

Когда я танцевала, Сьюзен танцевала со мной, но делала это, находясь на полу. Она показала большим пальцем на бар и произнесла губами: я собираюсь найти своего брата.

Я кивнула, позволяя ей понять, что услышала ее. Брэд был где-то в клубе. Я не видел его уже какое-то время. Поэтому огляделась, пытаясь найти его темные волосы.

Рассматривая бар, я увидела Адама. Он стоял, прислонившись спиной к стойке, и смотрел на меня. Я махнула рукой, и он махнул в ответ.

Я продолжала кружиться, и с каждой песней мои движения становились все более чувственными. Закрыла глаза и позволила руке бродить по шее и груди. Топ с низким вырезом, надетый на мне, демонстрировал кожу вплоть до ложбинки. Это был топ без спинки с длинной золотой цепочкой на спине. Я надела на него еще и рубашку, так что мои родители позволили мне идти в нем, а как только вышла, сбросила ее.

Когда я открыла глаза, Адам все еще сидел в баре и по-прежнему смотрел на меня. В последнее время мы проводили вместе все больше и больше времени. Вчетвером ходили на двойные свидания, а мы с Адамом играли в баскетбол после школы.

Его глаза смотрели прямо на меня, и я стала немного смелее. Мои руки скользнули по животу и бедрам, а затем по ногам, когда я присела, практически касаясь верхней части динамика, а затем, выгнув спину, выпрямилась.

Я веселилась, танцевала и сходила с ума, когда рядом со мной поднялся какой-то парень. Колонка была слишком маленькой для нас двоих, поэтому я опустилась на колени, чтобы спуститься вниз. Парень потянул меня за плечи и попытался заставить меня встать. Но я оттолкнула его и спрыгнула.

Пробираясь сквозь толпу, я пыталась пробиться к бару. Самый простой способ сделать это через море танцующих людей - танцевать, пока вы идете. Мои пальцы скользнули по спине какой-то девушки в сетчатой футболке, и я налетела на слишком потного парня.

Кто-то подошел ко мне сзади, обнял меня за талию и потянул назад.

— И куда это ты собралась?

Я не знала этот голос, и мне не понравился его тон.

Повернувшись, я увидела, что это был парень, поднявшийся со мной на динамик. Я двинулась в сторону и попыталась обойти его, но он схватил меня за предплечье. Я посмотрела на его пальцы на моей коже.

И потянула руку назад.

— Я здесь с парнем, — сказала я.

В девяти из десяти случаях это были верные слова, чтобы парень отстал и перешел к другой девушке.

— Что ж он творит, позволяя своей девушке вот так танцевать на колонке? — с дерзкой усмешкой спросил он.

Он снова попытался положить руки мне на бедра, но я отступила, ударив девушку, от чего та резко повернулась и раздраженно посмотрела на меня. И почему этот парень просто не мог оставить меня в покое.

— Отвали от меня.

Он наклонился ближе.

— Всего один танец.

— Она сказала, отвали, — прозвучал мужской голос позади меня.

Его руки скользнули по моей талии. Тогда как руки другого парня ощущались холодными и грубыми, эти были теплыми и знакомыми. Я положила руку на руку Адама, которая крепко держала меня.

Парень посмотрел на Адама. Хотя Адам и был высоким, он был очень худым. Его фигура не была пугающей, но видимо было что-то этакое в его позе. То, как он смотрел на другого парня, должно было позволить всем в этом клубе знать, что я была под запретом.

Парень поднял ладони вверх.

— Моя ошибка, чувак, — кивнув, он пошел прочь.

Адам развернул меня и положил руки мне на щеки.

— Ты в порядке?

У него был тот взгляд. Говоривший, что он злится, но ему жаль. Тогда я впервые увидела в нем то, что не замечала раньше - защитника.

Я потянула его за рубашку и дернула его на себя, опуская голову ему на грудь. Я позволил ему держать меня, но не потому, что боялась за свою жизнь.

Это был первый раз, когда я заметила, что, если смотреть ему прямо в глаза, можно увидеть свое собственное отражение. Это было странно, видеть то, что видел кто-то другой. С Адамом. Если смотреть достаточно долго, то он мог бы показать свою душу. И в этот момент в этих глазах было только одно - я.

Меня охватило странное чувство. Ощущение спокойствия. Несмотря на то, что мы стояли в громком клубе, и повсюду были потные тела, я чувствовал безмятежность и спокойствие в том, как Адам поддерживал ладонью мою голову. Я ощущала себя в безопасности, когда он вывел большим пальцем круг на моей щеке. Успокаивающее прикосновение заставило меня взглянуть на его рот и то, как он приоткрылся, делая контролируемые глубокие вдохи.

— Где Брэд? — спросил он.

Я покачала головой. Я не видела его уже какое-то время.

Он схватил меня за руку и потащил через толпу, подальше от танцпола и толпы людей, направляясь к бару. Мне понравилось то, как моя рука ощущалась в его, поэтому я схватила ее сильнее. В ответ он сжал мою. Должно быть, ему это тоже понравилось.

И в этот момент из-за колонки появился Брэд. Другая большая колонка стояла на полу, и Брэд только что вылез из неё. Но она была пуста. Парень внутри неё сидел на полу.

— Кто это? — спросил Адам, имея в виду парня в джинсах и толстовке с капюшоном, сидящего внутри черного куба

— Друг из школы, — ответил Брэд.

— Пора уходить, — сказал Адам. Он не спросил. А просто заявил это.

Подняв глаза, я понимаю, что нахожусь перед домом мамы Адама. Дом в стиле начала двадцатого века, обшитый оливково-зеленым сайдингом и с темными деревянными ставнями. На подъездной дорожке все еще находится отдельностоящее баскетбольное кольцо. Вероятно, теперь им пользуется Ландон. Не так давно мы с Адамом играли здесь.

— Мы должны поговорить.

Прошло три дня с тех пор, как у нас с Адамом был тот момент на школьной баскетбольной площадке. Момент, когда я хотела поцеловать его. Тот, когда мы почти сделали это.

Я пыталась поговорить с ним в школе. Но он всегда шёл в противоположном направлении. И мне казалось, совсем не случайно.

— Ты избегаешь меня? — спросила я.

— Да, — у него в руках были ключи от машины его матери,

Уперев руки в бёдра, я поинтересовалась:

— Почему?

— Ты знаешь, почему.

Он двинулся к машине, но я остановила его.

— Поиграй со мной, — попросила я.

Он повернул голову в сторону.

— Один на один. Пять к одному. Если я выиграю, мы поговорим.

Его глаза посмотрели мое лицо, тогда как я стояла с самым серьёзным выражением на лице. На секунду я подумала, что он пойдёт к машине.

— Десять, — возразил он.

— Идёт, — я сняла обувь и бросила ее на траву.

Он вопросительно посмотрел на мои голые ноги.

— Не могу ведь я играть в шлепках.

Пожав плечами, он открыл гараж, схватил баскетбольный мяч, а затем снял свои кроссовки. Оставшись только в носках, он повел мяч ко мне.

— Когда выиграю, не хочу, чтоб ты сказала, будто у меня было преимущество.

Я размяла пальцы.

— Давай, Рейнгольд, попробуй.

Его губы начали изображать улыбку, но опустились. Он боялся позволить себе насладиться моментом. Его тело было направлено в сторону корзины. Он схватил оранжевый мяч, и, согнув колени, бросил его прямо в корзину.

Поднял палец в воздух.

— Один.

Я не рассмеялась, потому что вдруг ощутила решительность. Это был мой мяч, и я не собирался позволять ему отнять его у меня. Я повела мяч в сторону, и он был прямо позади меня с распростертыми объятиями, готовый отнять его. За неделю до этого он научил меня, как обходить противника спиной, и именно это я и сделала. Затем я сделала шаг в одном направлении и быстро повернулась в сторону, делая второй шаг в другом направлении. Это был идеальный обманный ход, позволивший мне провести мяч для броска из-под кольца.

Я подняла палец вверх, практически задевая его нос.

— Вот это один.

Его ухмылка стала ещё шире.

— Кто научил тебя так играть?

Я бросила ему мяч.

— Тренер спросил, не хочу ли я присоединиться к команде.

— Ты шутишь, — он ударил мячом об пол между ног и поймал его позади себя. — Ты собираешься туда в выпускном классе?

Я потянулась, чтобы украсть мяч, но потерпела неудачу.

— Конечно, нет. Я лучше буду танцевать.

— Вот это моя девочка, — сказал он.

Он отбросил мяч от меня, направляясь к корзине. Мы оба подбежали к нему. Он добрался до него первым, но я быстро оказалась позади. Мои глаза были сосредоточены на мяче, и я сделала все, что могла, чтобы заполучить его. Он попытался бросить мяч. Но промахнулся. Попробовал снова, но я выбила его из его рук.

Он хмыкнул. Игра началась.

В течение часа мы вели нескончаемую битву. Я заставила его обороняться и играла сильнее, чем все месяцы до этого. Несколько раз он уходил от меня, но мне нужно было поговорить.

У меня был удивительный парень, но я не могла перестать думать об Адаме. Все начиналось очень медленно. Я лежала в постели и думала о чем-то смешном, что он сказал или обнаруживала, что случайно упоминаю его в разговоре. Но в последнее время я больше хотела быть с ним, чем с Брэдом, и эта мысль пугала меня. У меня был отличный парень. У Адама был отличный друг. Я не хотела терять Брэда. Но я хотела быть рядом с Адамом.

Итак, я собралась. И начала атаковать, используя все, чему он научил меня, и раз за разом попадала в кольцо, пока мне не стало трудно дышать.

И в итоге выиграла игру.

Его руки лежали на коленях, голова наклонена вниз. Подняв глаза, он понял, что все кончено.

— О чем ты хочешь поговорить?

Я открыла рот. У меня появилась возможность поговорить о том, какое влечение мы ощущали, о том, как в течение нескольких месяцев мы боролись с ним, и, самое главное, что я не могла притворяться, будто этого не существует.

Но у меня не было шанса произнести эти слова.

Машина скорой кружила по улицам, спеша по направлению к парку.

Адам не остался, чтобы ответить на мои вопросы. Он побежал, потому что уже знал ответ.

Глава 22

— Вижу, тебе удалось отремонтировать машину.

Папа напугал меня до чертиков.

Я не ожидала, что он окажется в кресле в гостиной, его ноги лежат друг на друге, в руке книга, лампа освещает его тёплым белым светом. Но при виде его, я расслабляюсь. Пребывание дома заставляет меня почувствовать спокойствие и умиротворение.

Я смотрю на брелок с изображением Макконахи в руке.

— Ага. Сегодня получила ее назад.

Предлагая мне сесть, он хлопает по дивану рядом с собой.

Кладя сумку на столик у двери, я снимаю обувь и иду через гостиную к маленькой комнате, где папа любит считать. Здесь стоит его кресло, двухместный диван и большая книжная полка с его любимой классикой.

Сажусь на мягкий диван и указываю на его книгу.

— Что читаешь?

— «Дублинцы», — усмехаясь, отвечает он закрытыми глазами. Даже он понимает, что это безумие, читать Джеймса Джойса столько раз, сколько читал он. Особенно «Дублинцев», которые представляет собой серию коротких рассказов. — Некоторые говорят, что это самая простая работа Джойса. Я же считаю, чем больше читаю ее, тем больше учусь.

— Что за история?

Он поворачивает книгу.

— «Аравия».

— А, история, где парень мастурбирует, думая о сестре своего лучшего друга.

Папа усмехается.

— Ты реалистка. Речь идет о последствиях идеализации. Мальчик боготворит девушку и фантазирует о ней, поэтому, когда она, наконец, заговаривает с ним, он не может связать даже два слова. Но реальность не всегда такова, какой мы ее представляем в собственной голове.

Вырываю нитку, торчащую из диванной подушки.

— Он думает, что она - удивительный человек, когда на самом деле она такая же, как и все остальные.

— Нельзя создать любовь или конфликт там, где их быть не может.

Я слишком сильно тяну за нитку, и появляется маленькая дырочка.

— Дерьмо! Я порвала твою кушетку.

— Зашью утром, — говорит он. Откидывается назад в кресле, скрещивая ноги, пока смотрит на меня.

И сидит в тишине, наблюдая.

— Что?

— Хочешь рассказать мне, что тебя гложет? — он из тех людей, кто способен ждать весь день, пока я не буду готова выговориться. Сидеть в кресле, с любовью смотреть на меня и просто ждать, пока его маленькая девочка, наконец, не будет готова рассказать о том, что происходит в последние несколько недель.

Вздыхаю.

— Что тебе уже известно?

Он посмеивается.

— Почему бы тебе не начать с самого начала?

— Я попала в аварию, — глядя на него, говорю я. Он не кажется удивленным, поэтому я продолжаю: — Моя подруга, эта девушка, Виктория, она была за рулем. Она была под кайфом, так что, как только приехали полицейские, она ушла, оставив все выглядеть так, словно за рулем была я. Но не я вела машину, клянусь.

Папа смотрит на меня.

— Я знаю. Адам мне рассказал.

Сжимаю кулаки. Не его дело рассказывать папе о происшествии. Чувствую, как меняюсь в лице, думая о том, как он действовал за моей спиной и...

— Отец должен знать, в безопасности ли его дочь.

— Он действовал без моего ведома.

Он стучит пальцами по колену.

— И что случилось потом?

Я провожу рукой по волосам и делаю глубокий вдох.

— Меня арестовали, но Адам заключил со мной сделку - общественные работы и испытательный срок. Но вот еще что… Адам знал, что не я была за рулем. На следующий день он получил доказательства. Он в течение нескольких неделю заставил меня чувствовать себя преступницей, — я смотрю на папу, в животе завязывается узел. — Ты все знал.

— У меня были предположения на этот счет.

— Почему ты ничего не сказал?

— Знал, что все под контролем.

Я плюхаюсь на подушки, лежащие на диване.

— Ты знал, что все под контролем Адама.

— Нет, — папа кладёт книгу вниз на столик и наклоняется ко мне, ставя локти на колени. — Я знал, что у тебя все под контролем.

— Почему тогда ничего не сказал?

Он посмеивается

— Давай просто скажем, что мне нравится смотреть, как разворачиваются действия, по одной главе за раз.

Отворачиваюсь от него. Скрещиваю руки на груди и фыркаю.

— Ты сходишь с ума не из-за общественных работ, — говорит он.

Я поднимаю плечо и качаю головой. Я злюсь из-за всего. И из-за ничего. Все кажется таким простым. И банальным. Возможно, проблема во мне.

— Я пустила его на свою кухню, па. Показала ему, что я собой представляю, а он заставил меня чувствовать себя идиоткой.

Папа берет мою руку с моих коленей и держит ее в руках.

— Знаешь, почему мы с твоей матерью заложили дом ради тебя?

— Потому что ты сделаешь что угодно ради своих детей?

— Открою тебе небольшой секрет. Я бы никогда не дал этих денег Эмме.

Я резко поднимаю голову, удивленная его заявлением.

Он шепчет:

— Она слишком зажата.

Я хочу рассмеяться, но я слишком смущена. Его комментарий не лишён смысла. Он отчасти прав. Эмма умеет веселиться, но когда дело доходит до работы или мечтаний, она немного безразличная.

— И Люк, — продолжает он, — он слишком отвлечен. Он, вероятно, изменит свой профилирующий предмет десять раз, прежде чем закончит учебу. И это нормально. Это его выбор.

Он крепче сжимает мою руку.

— Но ты, моя дорогая Лия, всегда была сильной в своих убеждениях и яркой по духу. У тебя есть дар, дар заставлять людей смеяться и петь, а мозги, чтобы вести дела и решать проблемы, о которых другие и не помышляют. Ты с самого детства знала, что хочешь, и никогда не отступалась. Разница между тобой и Эммой заключается в том, что ты знаешь, как жить. Однажды твоя сестра сломается. Она слишком сосредоточена, слишком решительна. Но ты? Ты находишь радость во всем. Это редкий и благословенный дар. Работа будет трудной, дни будут длинными, но ты всегда, несмотря ни на что, будешь наслаждаться жизнью. Вот поэтому мы знаем, что ты добьёшься успеха. Я и твоя мама, мы инвестируем не в бар. Мы инвестируем в тебя.

У меня на глазах наворачиваются слезы. Я знаю, что они рядом, поэтому поднимаю брови, чтобы не начать плакать.

Он наклоняет голову, чтобы поймать мой взгляд.

— Для того, у кого столько уверенности в себе, ты, однако же, выглядишь сомневающейся. И это причиняет мне боль. Такое чувство, что все эти способности и талант, которые ты выставляешь напоказ, это твой способ защитить свое сердце от того, чтобы его не разбили.

Одинокая слеза катится по моей щеке. Я вытираю ее.

— Я в курсе, что я потрясающая. Я также знаю, что другие думают обо мне. Мне все равно, что они думают. Все, до чего мне есть дело - это моя семья.

— И? — допытывается он.

— Мои друзья.

— Ты кое-кого забываешь.

От его слов сердцу становится больно.

— Адам многие годы думал обо мне самое худшее. И я... ну, полагаю, я о нем думала точно так же.

Папа похлопывает меня по руке.

— Последствия идеализации. Просто наоборот. Вы оба создали монстров друг из друга.

— Он это начал.

— Он был достаточно храбр, чтобы создать для вас возможность найти общий язык.

Я пристально смотрю на папу.

— Нет, — качаю головой, — в нашем прошлом было слишком много всего. Было неправильно даже думать, что мы можем быть друзьями.

Он откидывается на спинку кресла.

— Жизнь - это серия запятых, а не точек.

Я смотрю на него. Мой рот открывается, а затем закрывается, смущенный тем, что мои уши, кажется, только что услышали.

— Ты только что бросил мне слова Макконахи?

— Верю, что так и есть.

Наклонив голову, я смеюсь. Этот человек никогда не перестает удивлять меня.

Я встаю и наклоняюсь, чтобы обнять его.

— Никогда еще не гордилась сильнее тем, что я твоя дочь.

Он берет мои руки и смотрит мне в глаза.

— А я никогда не переставал гордиться тем, что ты моя дочь.

Я прохожу через гостиную и к своей комнате. Закрыв дверь, я включаю свет и подхожу к своему туалетному столику. Снимаю серьги и смотрю в окно. Через дорогу на моей улице стоит черный пикап. Адам, в голубых джинсах, футболке, которая сегодня была на нем раньше, и рабочих ботинках, прислонился к водительской двери. Он выглядит невероятно красивым.

Хуже всего то, что сейчас я знаю, каково это, ощущать в руках его тело. Знаю, что, если проведу пальцами вниз по нему, он толкнется в меня бедрами, чтобы сдержать дрожь. Знаю, что у него густые и шелковистые волосы. Мои пальцы могут пробежаться по ним и потянуть, когда я захочу, чтоб он оказался ближе. И, если я коснусь языком внутренней стороны его губы, он набросится на него и всосет в рот.

Стыдно и то, что я знаю, каково это, когда этот мужчина лжет. Не знаю, каковы его мотивы, и мне плевать. Он играл с моим чувством незащищенности. Водил меня за нос.

И все же, это не так плохо, как слова, которые он сказал мне много лет назад. Слова, которые в течение семи лет держали меня на расстоянии.

Наступил день похорон Брэда. Я стояла на траве, каблуки утопали во влажном дерне, пока я цеплялась за Эмму, держащую ярко-розовый зонтик. Он был единственным, который у меня был. Мои родители были в толпе с адекватным синим. Мы с Эммой выделялись в море тьмы с розовым, висящим над нашими головами.

Все было не так, как если бы у нас был стареющий дядя или больная бабушка. Никто не ожидал, что полный сил, здоровый, счастливый восемнадцатилетний парень умрет. И мы, конечно, не ожидали дождя на его похоронах. Если бы я знала, может быть, купила бы черный зонтик.

Я рыдала на плече Эммы, портя ее шелковое платье, которое она одевала на выступления. Но она не вымолвила ни слова. Просто держала меня, позволяя мне оплакивать первого мальчика, которого я любила. Того, кто был для меня первым во всем.

Тем не менее, даже когда я плакала на плече сестры и молилась за мальчика, которого потеряла, я не могла не думать о том человеке, которого там не было. Все спрашивали, и никто не знал, почему Адама не был на похоронах.

У его матери даже не было хорошего оправдания, кроме:

— Он очень тяжело справляется.

После того, как Брэд отправился на покой, его семья принимала людей в своем доме. Я поехал к ним со своей семьей. Папа сделал запеканку. Мама вязала плед. Эмма играла на скрипке, а Люк неловко сидел на диване, слишком молодой, чтобы понимать, как вести себя на подобном мероприятии.

Я разговаривала с друзьями и родственниками Брэда. Все задавались вопросом, что я знаю, и большинство из них смотрели на меня, думая, что я тоже употребляю наркотики. Единственными людьми, которые не спрашивали об этом, были мои родители.

Последние три дня они находились рядом со мной и говорили со мной о смерти. Они спросили меня, как я себя чувствую, и побудили записать мои чувства. Я не знала, что писать, поэтому сделала коллаж из изображений, которые нашла в журнале. Мой папа был доволен, но предупредил меня, что, нравится мне или нет, он каждый день будет садиться и разговаривать со мной. Я была не против. У меня была чувство, что мне может понадобится кто-то для разговора.

Вот почему я оставила дом Брэда в день его похорон и пошла под дождем. Сжимая в руке ярко-розовый зонтик, я позволила ногам нести меня по улицам две мили, пока не оказалась перед домом с зеленой черепицей и деревянным крыльцом.

Когда я постучала в дверь дома Адама, было тепло, но мои ноги промокли и замерзли. Я постучала, и никто не ответил. Постучала снова. Тем не менее, все еще тишина. Я начала звонить в звонок. Снова и снова. Я непрерывно звонила в звонок, пока, наконец, он не открыл дверь.

Он не сказал ни слова. Просто открыл дверь, на нем были штаны и футболка. Его ноги были голыми, а глаза красными. На мгновение, когда он увидел меня, на его появилось чувство облегчения. Но оно быстро сменилось чем-то болезненным.

— Почему ты сегодня не пришёл? — спросила я.

Он попытался закрыть дверь, но я наклонилась и толкнула ее, чтобы открыть. Его глаза с полным отвращением посмотрели на мой розовый зонт.

— Это так ты отдаёшь дань?

Я посмотрела вверх на свой зонт и закрыла глаза от смущения.

— Я пришла посмотреть, в порядке ли ты.

Его ноздри затрепетали, глаза остекленели, грозя позволить слезам прорваться.

— Ты ушла с похоронен моего лучшего друга, чтобы убедиться, что я в порядке?

Я кивнула головой. Я была в замешательстве, почему он сказал это так, словно в этом было что-то плохое.

— Я больше не могла находиться там. Не могла перестать думать о тебе. Прошло три дня, и ты не выходишь из дома. Даже попрощаться с Брэдом.

— Не говори мне, как я должен отдать дань уважения своему лучшему другу! — закричал он, заставляя меня подпрыгнуть. — Он мертв в течение семидесяти двух часов, а ты уже покончила с ним, перейдя к другому, — у него был такой вид, словно он собирается плюнуть, — мне не стоит удивляться. Ты была шлюхой, когда он был жив, ты и теперь - жаждущая внимания засранка.

Воздух покинул мои легкие. Его слова поразили меня в живот, словно нож. Я положила руку на живот, чтобы увидеть, действительно ли у меня открылось кровотечение.

— Как... как ты можешь говорить такое?

Он прищурил глаза, его тело заполнило дверную раму.

— Знаешь, где я должен был быть в тот день? Я должен был встретиться с ним в парке. Он хотел поговорить, и я его кинул. Знаешь почему, Лия? Потому что ты просто не можешь остановиться. Ты думаете, жизнь - это игра. У тебя был парень, но ты была здесь, пыталась спровоцировать меня. Ты вынуждала меня поговорить о чем—то, о чем ни одному из нас вообще не стоит заикаться. Потому что ты была его девушкой. Потому что ты должна была быть с ним, — он замолчал, слезы текли по его лицу.

Я наклонилась вперед, мне нужно было утешить его. Я хотела забрать его боль, но он бы мне не позволил.

Он резко повёл плечами.

— Ты была здесь со мной, а знаешь, что он делал, когда умер?

Я покачала головой.

Его суровые и мрачные глаза встретились с моими.

— Он рисовал тебя, — Адам вглядывался в меня в поисках ответа. — Ты знала, что он употреблял?

Если бы в этот момент я могла умереть, я бы с удовольствием согласилась на это.

— Нет. Я понятия не имела. Мы мало времени проводили вместе. Не так, как раньше.

Мои слова что-то изменили в нем, потому что он прокричал:

— Уходи!

— Адам...

— Не произноси мое имя. Мы не друзья. Мы не знакомые. Я больше никогда не хочу тебя видеть!

Я побежала. Бросила свой ярко-розовый зонтик на его пороге и побежала. К тому времени, когда я добралась до дома, я еле могла дышать, вымокла и была полностью убита горем.

В тот день я не просто потеряла свою первую любовь. Я потеряла и свою последнюю.

Глава 23

До одиннадцати я работала в «Необъезженном жеребце», а сейчас Сьюзен заканчивала укладывать мне волосы, добавляя небольшие локоны на концах. Я крашусь, добавляя накладные ресницы и больше теней для век.

Надевая свою самую узкую кожаную мини-юбку и голубой топ с низким вырезом, подходящий по цвету к моим глазам, я одеваю ботфорты на каблуке и большие серьги-кольца. Как говорят, чем больше сережки, тем больше ты похожа на шлюшку. Сегодня вечером моя внутренняя развратница оттянется, как следует.

Джессика, Сьюзен и я направляемся по Мэйн-стрит и заходим в «Велосити» так, словно владеем этим местом Черт, так и есть, потому что сегодня ночь для девочек и мы входим бесплатно. Мы заказываем напитки в баре и сразу же появляются три джентльмена, предлагающие оплатить их. Джессика собирается сказать «да», но я одергиваю ее и отказываю им. Держа за руки обоих подруг, я вытаскиваю девушек на танцпол.

Развлекаться в «Необъезженном жеребце» - весело, но единственное, в чем «Велосити» превосходит нас - звуковая система. В передней части клуба ди-джей миксует треки, бас создает пульс для наших ног, а вибрация динамиков заставляет комнату дрожать. Здесь громко, ритм стучит по танцполу, в то время как стробоскопы движутся синхронно с музыкой. Сегодня танцпол забит.

Я кручу бедрами, и девушки подбадривают меня. Затем ритм замедляется. Огни светятся разноцветными цветами, а потом исчезают вместе с музыкой.

Но почти сразу же, музыка начинает играть снова, сначала тихо. Затем громкость нарастает, и мое тело начинает ускоряться, я кружусь. Руки вытянуты вперед и двигаются в такт с бедрами.

Музыка становится все громче, и огни начинают вращаться быстрее, все наращивая и наращивая темп. Электронная музыка уходит в отрыв. Быстрый темп заставляет меня танцевать, поочередно поднимая колени. С каждым битом напряжение в груди ослабевает, и я абсолютно свободна.

Спустя несколько песен, мы немного вспотели, и мое сердце стучит, словно безумное. Так что мы втроем перемещаемся в кабинку и пытаемся отдышаться.

— Именно это нам и было нужно! — кричит Джессика сквозь музыку. — У нас целую вечность не было такой ночи для девочек.

— Согласна, — отвечаю я.

Хоть «Велосити» и конкуренты, здесь очень весело. После инцидента с Викторией я подружилась с владельцем. Он тоже беспокоится о том, как не позволить неправильным людям попасть в его заведение, тем более, что употребление наркотиков очень распространено в ночных клубах.

Подходит официантка, и мы заказываем напитки. Мы с Джессикой берем «Космо». Сьюзен просит содовую, ведь она за рулем. Пока мы ждем наши напитки, к столику подходит парень. У него темные волосы, смуглый цвет лица, знойный взгляд и улыбка, от которой Джессика практически пускает слюни.

— Дамы, хорошо проводите время? — говорит он всем, но глаз не сводит с Джессики.

Ее глаза загораются, когда она отвечает ему:

— Теперь лучше, когда ты здесь.

Сьюзен щипает меня за бок. Я смотрю на нее и вижу, как она сжимает губы, чтобы не рассмеяться над супер-слащавым ответом Джессики.

Официантка подходит с нашими напитками. Мы со Сьюзен берем свои и наблюдаем за флиртом перед нами, словно это дневное шоу в среду на «Киноплексе».

— Я - Дерек, — говорит он.

Джессика называет ему наши имена и спрашивает, откуда он. Через пару минут они уже знаю истории жизни друг друга. Он из Цинциннати, в город приехал, чтобы отпраздновать день рождения друга. Работает санитаром в детской больнице. И вот только одно это заставляет трусики Джессики практически упасть.

— Похоже, кто-то уже справился с разбитым сердцем, — говорит Сьюзен мне на ухо.

— Он высокий брюнет и просто конфетка, — отвечаю ей, — я определенно позависала бы с ним.

Смеясь, мы чокаемся бокалами.

Сьюзен поправляет очки на носу. Ее волосы убраны наверх, и сегодня она похожа на сексуальную библиотекаршу.

— Теперь твоя очередь. Давай найдем тебе парня.

— Нет уж, спасибо

— Почему? Тебе нужен один только Адам?

Делаю гигантский глоток своего напитка.

— Вот уж точно нет.

— Какая досада, — говорит она, потягивая содовую через крошечную трубочку.

Выгибаю бровь.

— Почему это?

Она улыбается мне своими глянцевыми, розовыми губами.

— Потому что прямо сейчас он идет сюда.

Резко поворачиваю голову и вижу, что к нам идет Адам. Он на несколько дюймов выше почти всех в клубе. На нем темно-красная рубашка, с закатанными на три четверти рукавами. Синие джинсы обтягивают бедра, а великолепное загорелое лицо выглядит таким суровым и сексуальным, что мне хочется ударить его в челюсть.

Снова смотрю на Сьюзен.

— Почему он здесь?

Она поднимает руки, словно защищаясь.

— Я ничего не говорила, — делает глоток и продолжает говорить с трубочкой во рту. — Но Рори сказал.

Я бросаю на нее негодующий взгляд, а затем снова поворачиваюсь к Адаму. Он в шаге от стола. Но я не позволяю ему приблизиться. Быстро встаю и иду к бару, проходя мимо кабинок и столов. Что довольно бессмысленно, потому что за столом меня ждет почти целый коктейль. Я оглядываюсь назад на стол и вижу, что мой коктейль все еще стоит, а Сьюзен смотрит на меня.

Адама нигде не видно.

Возвращаясь к бару, заказываю другой напиток. Сегодня вечером я хочу напиться чрезмерно дорого алкоголя.

Пока плачу за напиток, рядом со мной садится парень.

— Привет.

Я знаю его из «Необъезженного жеребца». Он ходил в мою среднюю школу и является одним из тех излишне самоуверенных придурков, от которых я стараюсь держаться подальше.

— Привет, Джо, — прислоняюсь локтем к стойке, сдвигая грудь наверх и в сторону бывшего квотербэка средней школы.

Он смотрит на мою грудь. Несмотря на то, что я приподняла ее, технически я не хотела, чтобы он смотрел туда.

— Удивлен, что вижу тебя в клубе. Я-то думал, ты живешь в баре.

Закатываю глаза и притворно улыбаюсь.

— Ага, именно так мне иногда и кажется.

— Хочешь потанцевать? — спрашивает он.

— Нет, — отвечаю я, пока осматриваю комнату.

Что со мной не так? Вот она я, сижу и разговариваю с парнем, с которым не имею права флиртовать.

Бармен касается моего плеча, когда ставит мой напиток на стойку. Джо тянется к своему карману, чтобы заплатить за него, но я его останавливаю.

— Я сама плачу за свои напитки.

Он вытаскивает двадцатку из бумажника.

— Позволь мне.

Вытаскивая пятьдесят баксов из лифчика, я кладу купюру на стойку, прежде чем он успеет положить свои деньги.

— Бзик у меня такой. Я не позволяю парням покупать мне напитки.

Джо смеется так, словно думает, будто я сказала нечто абсурдное.

— Это какие-то феминистские штучки?

У меня нет никакого желания объяснять ему, что я не хочу быть обязанной кому-то за то, что мне купили выпить, но я этого не делаю. С другой стороны бара я вижу потрясающе великолепного человека. У него каштановые волосы и темные глаза, в которых видна жажда мести. Никогда раньше я не видела у него такого взгляда.

— А знаешь что? С удовольствием потанцую, — беру сдачу у бармена, оставляю ей чаевые и засовываю остатки в свой лифчик. Немного слишком быстро выпиваю свой напиток, хватаю Джо и веду его в центр танцпола.

Я не хочу, чтобы он прикасался ко мне, но существует игра, в которую нужно сыграть, а значит, его отвратительные руки трогают мою талию. Я стараюсь не нервничать, готовая схватить их, если они зайдут слишком далеко, и танцую под музыку. Мне не нужно смотреть, чтобы увидеть полный ненависти взгляд Адама, потому что он жалит меня, словно лазерный луч отвращения.

Откинув голову назад, я играю волосами. Руки Джо начинают опускаться ниже, поэтому я танцуючи наклоняюсь, заставляя его поднять руки.

И отступаю, прочь от его рук. Он приближается, поэтому я кручусь, чтобы избежать его хватки. Но как только перестаю кружиться, он снова обнимает меня. И я действительно не могу винить его. Я та, кто позвал его танцевать. Он немного выпячивает губы, и я уверена, он думает, что выглядит сексуально, когда танцует.

Притягивает меня ближе, но я отталкиваю его.

Он настаивает, но я сопротивляюсь.

Полагаю, он понимает намек, пока его голова не начинает двигаться к моей, и я отклоняюсь в сторону, сильно пихая его и отворачиваясь.

Я кружусь в толпе людей и врезаюсь прямо в грудь Адама, который хватает меня за запястья и притягивает к себе.

— Хватит страдать ерундой, Лия.

Вырываю руки из его хватки и смотрю ему в глаза, показывая, что ни капли не напугана.

— Убери от меня руки.

У него суровое выражение лица. Он здесь по делу, и это дело - я.

— Ну, уж нет. Ты идёшь со мной.

Прежде чем мне удаётся произнести хоть слово, Адам снова хватает меня за руку, кладёт другую руку под мою попу, а затем перекидывает меня через плечо.

— Поставь меня на место! — кричу я, пока Адам уносит меня с танцпола. Мои волосы свисают вниз и раскачиваются.

Он тянет вниз кожаную ткань моей юбки, потому что, полагаю, хочет, чтобы я выглядела пристойно. Ему стоило побеспокоиться об этом когда он практически раздел меня у столетней ели.

Я пинаюсь и кричу, но слишком многие знают Адама как старого доброго блюстителя порядка. Он как наш собственный Энди Гриффит. Никто не будет спорить с ним, пока он тащит из клуба выскочку Лию Пейдж. На самом деле люди расступаются, подобно Красному морю, и даже вышибала открывает для него чертову дверь.

Приятно знать, что люди готовы помочь девушке в беде. Блин.

Когда мы оказываемся на улице, мои протесты больше не заглушаются громкой музыкой.

— Поставь меня вниз, ты, лживый мешок дерьма! — я ругаюсь и протестую, пока он идет по улице. — Думаешь, раз ты большой, плохой коп, то можешь просто делать что хочешь и с кем хочешь? Можешь играть в Бога, потому что закон на твоей стороне? Так вот, нет, ты не прав, и со мной ты не будешь делать то, что хочешь. Я имею полное право потребовать, чтоб тебя арестовали за то, что ты со мной сделал!

Я все еще разглагольствую, когда мы идем через стоянку.

— Это потому, что я танцевала с тем парнем, как там его зовут? Поэтому? То есть ты можешь сходить на свидание, даже на два свидания с Джессикой, а я не могу потанцевать в клубе? Я очень завидная женщина, Адам Рейнгольд. Мужчины везде и всюду хотят меня!

И, да, я все еще продолжаю болтать, когда он ставит меня вниз рядом со своим грузовиком

— И я скажу тебе еще одну вещь. Если ты хоть на секунду думаешь, что этот маленький эпизод означает, что ты можешь просто...

И тут я замолкаю.

Губы Адама на моих. Это не медленный, нежный поцелуй. Он быстрый, решительный и агрессивный. Его губы и язык ласкают меня, словно бросая вызов. Я не могу думать, не говоря уже о том, что, черт возьми, я собиралась сказать.

Он толкает меня к грузовику. Руки на моей талии, так сильно удерживают меня на месте, словно мне никогда больше нельзя уходить.

Когда он заканчивает целовать меня, я понимаю, что мои глаза все ещё закрыты, а губы сжаты.

— Наконец-то. Теперь моя очередь говорить, — произносит он.

Я резко открываю глаза, готовая наброситься на него.

И отвешиваю ему пощечину.

Веселье в его глазах нарастает.

— Ударь меня снова.

Я раздраженно выдыхаю:

— Что?

Он делает шаг назад. И двумя пальцами толкает меня в плечо.

Я потираю его в том месте, куда он толкнул меня.

— Ты спятил?

— Почему ты меня ненавидишь? — спрашивает он.

Пробегая рукой по волосам, я смотрю на него так, словно он сумасшедший. Потому что, прямо сейчас, я думаю, он теряет рассудок.

— Потому что ты лгал мне.

Он толкает меня снова, на этот раз в другое плечо.

— До этого.

Поддавшись рефлексу, бью его в грудь. Он не двигается.

— Потому что ты держал меня в заложниках, хотя знал, что я не виновата.

Он щипает кожу на моей руке. А это больнее, чем толкаться.

— До этого.

Я отталкиваю его двумя руками, сильно.

— Потому что ты катаешься по городу с таким видом, словно ты выше и лучше всех. Лучше меня.

Он щипает другую мою руку.

— До этого.

Ярость растёт во мне. Я толкаю его, еще сильнее.

— Потому что ты смотришь на меня, словно я мусор.

Он даже не касается меня, потому что мой кулак снова на его груди.

— Потому что ты назвал меня шлюхой, — моя левая рука поднимается. Костяшки впечатываются в его грудь, отскакивая от мышц. — Потому что ты был моим другом, — начинаю избивать его, ударяя кулаками по плечам. Слова не поспевают за руками. — Потому что ты был не просто другом.

Горячие слезы текут по моим щекам. Эмоции вырываются наружу, но я продолжаю бить его. Делать ему больно. Пытаясь причинить ему такую же боль, какую он причиняет мне.

— Потому что, когда Брэд умер, я хотела увидеть единственного человека, в котором нуждалась, а ты оттолкнул меня. Ты оттолкнул меня, а я, черт возьми, любила тебя. Любила так сильно, а ты выгнал меня. И назвал меня шлюхой, не дав возможность рассказать тебе, что я чувствую, потому что ты холодный, бессердечный мерзавец.

Я падаю ему на грудь. Заливаясь слезами и еле дыша из-за потока слез.

Адам поднимает руки и прижимает меня крепче.

А я рыдаю ему в рубашку.

— Ты не единственный, кто потерял Брэда. Я тоже потеряла его. Он очень много значил для меня, и после его смерти мне было очень стыдно. Я не знала, что с этим делать.

Он поднимает руку и гладит меня по волосам, удерживая мою голову и крепко держа меня в объятиях.

Я выдыхаю ему в грудь.

— Ты был нужен мне. Нужен, чтобы сказать, что я не ошиблась в своих чувствах. Но тебя там не было, и я ненавижу тебя за это.

От этих слов с моих плеч словно падает тяжелый груз. Ненависть и враждебность семилетней вендетты, наконец-то, разбилась в воздухе на парковке ночного клуба.

Адам кладёт подбородок мне на голову и убаюкивает меня.

— Мне жаль. Мне очень, очень жаль.

Я смотрю на него. Поднимаю брови, пока мои мокрые щеки ощущают холод от ночного ветра.

Он большим пальцем вытирает слезы с моих щёк.

— Я никогда не ненавидел тебя.

Должно быть, я смотрю на него взглядом, говорящим «я тебе не верю», потому что он прищуривается и снова становится серьезным.

— Я ненавидел себя. И безумно хотел тебя. Ты все, о чем я думал. Сначала я предполагал, причина в том, что ты девушка моего друга. Что, возможно, были такие же девушки, как ты. Затем я подумал, это потому, что мы проводили много времени вместе. Ночами я не спал и думал о том, что у тебя есть два родимых пятнышка, прямо здесь, на шее. Они похожи на укусы вампиров. Когда я тебя видел, мне так сильно хотелось укусить их, попробовать твою кожу на вкус, что приходилось уходить. Сидя в классе, я вспоминал все плохие шутки, которые ты мне рассказывала. Начинал смеяться, и мои учителя прерывались, чтобы посмотреть, с кем я разговариваю. Однажды ночью я осознал, что смотрю фильмы Мэтью Макконахи. Я терпеть не могу этого парня, но не мог не смотреть их и не спрашивать себя, что же есть в нем такого, чего нет у меня. Я никогда не ненавидел тебя.

Он притягивает меня ближе, лбом прижимаясь к моему, наши губы почти соприкасаются.

— Перестань бороться со мной, Лия. Перестань отрицать то, что есть между нами.

Я поднимаю на него глаза, смотря в бездонную темноту.

— И что это? Мне тяжело понять.

— Два человека, которые в течение многих лет были связаны друг с другом, но снова и снова продолжали отталкивать друг друга. Прекрасная грань между небом и адом и отношения, которые могли бы уничтожить нас обоих. Это парень, который по глупости ходил на свидания с подругой девушки, чтобы выкинуть ту из головы, но это лишь ухудшило ситуацию. Парень, который, будучи подростком, влюбился в девушку своего лучшего друга и держался вдали от нее в качестве наказания. Для нее. Для себя. Всего мира. Я покончил с этим, и больше не буду жить вдали от тебя.

Адам кладет руку мне на голову и крепко держит. Наклоняясь, он продолжает:

— Парень, который с восемнадцати лет хотел эту девушку. Ты все, что я когда-либо хотел. Ты давным-давно разрушила меня, и я никогда не буду прежним. Черт, я и не хочу быть прежним. Я люблю тебя, Лия.

Мое сердце бьется быстрее, я открываю рот от этих слов.

— Ты любишь меня?

— Не знаю почему. Ты самая большая заноза в заднице, которую я встречал, — он улыбается. — И да, я влюблен в тебя. Всегда был. Всегда буду.

Если я разрушила его, то он разбил и уничтожил меня. И, боже, если существовать вот так, в миллионах осколках, означает, что я могу принадлежать ему, тогда я никогда не хочу быть целой.

Он держит в руках каждую частичку меня.

Я наклоняюсь и целую его. Оборачивая руки вокруг шеи, я притягиваю его ближе и практически пожираю. Ощущая, как у меня дрожат ноги, и я цепляюсь за него, чтобы удержаться на ногах. Его язык ищет мой и ласкает его, заставляя меня сладко хныкать. Он стонет мне в рот, когда я провожу пальцами по его волосам, слегка потягивая их на концах. Он хватает мена за попу и прижимает ближе. И теперь мы практически единое целое. Я слышу проезжающую машину и музыку из бара. Его зубы прикусывают мою губу, и я ахаю, ощущая как горю, желая большего.

Откидываюсь назад, использую грузовик позади меня, чтобы успокоиться, и говорю:

— Нам следует убираться отсюда.

Мое сердце пытается вырваться из груди, и, судя по его сбившемуся дыханию, его тоже. Его губы раскрыты, а грудь приподнимается. Я жду, когда он сделает ход.

— Ты в порядке? — спрашиваю я.

Он моргает, а затем качает головой.

— Да. Просто пытаюсь понять, стоит ли мне отвезти тебя к тебе домой, как джентльмен, или к себе, как злодей.

Я смеюсь. Громко и весело. И ощущается это приятно.

— Отвезите меня домой, офицер, — вытягиваю руки перед собой.

С лукавой улыбкой на губах Адам открывает дверцу машины, наклоняется, чтобы открыть бардачок, и возвращается с наручниками. А потом защёлкивается их на моих запястьях.

Когда я на месте, ремень безопасности застегнут, он закрывает дверь, а затем идет к другой стороне машины. Прежде чем завести машину, он наклоняется, кладет руки по бокам от моего лица и целует меня. Я поднимаю руки, чтобы коснуться его, но могу дотянуться лишь до его рубашки, и осторожно тяну за нее.

Его лоб опирается на мой. Дыхание согревает мои губы.

— Нам о стольком нужно поговорить, но все, что я хочу сделать, это поцеловать тебя.

То, что мы вместе в его грузовике, и я могу попробовать его, прикоснуться к нему, напоминает мне о том моменте в лесу, когда его грудь была напротив моей, и я крепко держала его в руках, касаясь своего живота.

Моя кожа горит от воспоминания о том, насколько близок он был к тому, чтобы оказаться внутри меня, но вместе с тем и так далек. Если бы сейчас я могла использовать руки, то решительно и быстро раздела бы его.

Возможно из-за адреналина в крови от нашей битвы или острых ощущений от того, что я узнала, что он влюблен в меня, но, что бы это ни было, я возбуждена как подросток на школьном балу.

— Прикоснись ко мне, — умоляю я, потянув его нижнюю губу. Мои зубы задевают ее, слегка покусывая. — Знаю, ты хочешь сделать все правильно. Поверь мне, я тоже. Но я мечтала о тебе семь лет, и, если ты не утолишь мою жажду, я сгорю.

Его зрачки расширяются. Небольшой стон вырывается из горла.

— Мы должны подождать.

— Я не могу. Пожалуйста. Я не в состоянии обсуждать что-то серьезное, потому что мой мозг будет слишком отвлекаться на то, как сильно я хочу тебя.

Наклоняюсь и посасываю его шею. И он стонет.

Его руки скользят по моим рукам и останавливаются на бёдрах.

— Только потому, что я сделаю все, чтобы моя девушка была счастлива.

С твердой хваткой, претендующей на то, что принадлежит ему, Адам поднимает мои бедра и тянет мою юбку наверх, пока она не собирается вокруг талии. Затем скользит большими пальцами по бокам моих стрингов и стягивает их вниз. Я поднимаю бедра и помогаю ему снять симпатичный кусочек кружева и атласа.

— Согласно протоколу, при задержании у преступника необходимо забрать все опасные вещи, — говорит он.

У меня перехватывает дыхание от сексуального рычания в его голосе.

Адам заводит машину и едет по Мэйн-стрит. Ожидание нарастает в моем животе. Я сижу голой попой на кожаном сиденье. Мои ноги скрещены, но не время для скромности, потому что я совсем не защищена.

Адам поворачивает, подальше от интенсивного движения центра Сидар-Ридж, и по темным, извилистым дорогам направляется к окраине города. В машине тишина. Лишь только звук работающего двигателя и ветер, проносящийся мимо окон.

Он скользит рукой мне между ног, и я открываю ноги, приглашая его. Грубые подушечки его пальцев щекочут мою кожу, скользя по шелковистому холмику, и мои бедра отрываются от сиденья.

Он погружает в меня кончик среднего пальца, основанием ладони слегка потирая маленький бугорок. И я вздрагиваю от этого ощущения.

Его палец движется глубже, и затем он добавляет безымянный палец, ища тайное местечко, спрятанное внутри. Когда кончик его пальца движется по плоти, лаская чувствительное место, я стону от переизбытка ощущений.

С мастерством, которое я никогда бы не подумала, у него есть, он двигает пальцами внутри меня, быстрыми кругами вращая ладонью по моему теперь уже сверхчувствительному и набухшему клитору.

Моя голова падает на подголовник, когда я закрываю глаза и кричу:

— Черт!

Поднимаю ноги на сиденье, чтобы позволить ему войти глубже. Кладу руки в наручниках на его и призываю его двигаться быстрее. Моя попа поднимается с сиденья, я толкаюсь в его руку, побуждая его действовать сильнее и быстрее. Мои внутренности горят, оргазм приближается, и такое чувство, словно меня никогда не ласкали рукой. Не думаю, что мне есть дело до того, на что способен его рот, если он умеет вытворять такое лишь двумя пальцами и легкими движениями запястья.

Распадаясь на части, кончая на его руке, я кричу его имя. Моя грудь поднимается и опускается, спина выгибается, попа отрывается от сиденья, и тело дрожит, пока он снова и снова продолжает эти волшебные круги.

Грузовик резко поворачивает, и Адам убирает руку. Я открываю глаза и вижу, что мы на другой стоянке, где он паркует машину. К тому моменту, когда я осознаю, что мы перед зданием таунхауса, дверь открывается, и Адам тянет мою кожаную юбку вниз.

Кладя руки на мои запястья, он вытаскивает меня из грузовика и кладет их себе на шею, так что я обнимаю его. Его руки на моей попе, когда он начинает идти назад, и у меня нет выбора, кроме как идти с ним, над ним, на нем. Он целует меня. Горячие, пылающие губы пожирают меня, вбирая каждую частичку страсти, которую он только что дал мне, и смакуют каждую последнюю каплю.

Он переворачивает нас, и моя спина внезапно ударяется о стену, но мне плевать. Все, о чем я могу думать, это поцелуй. Как его губы и язык соединяются с моими. Как его бедра толкаются в меня. Я поднимаю ногу и притягиваю его ближе. Моя обнаженная киска настолько чувствительная, что я практически горю, потираясь о его эрекцию, скрытую грубой джинсовой тканью.

Он убирает руку от моей попы, и я слышу, как нажимает числа на клавиатуре. Затем следует длинный гудок, и дверь открывается.

Он переносит меня через порог. Я пинком закрываю дверь, и мы падаем на пол. Он перекатывает нас так, чтобы он оказался сверху, и устраивается у меня между ног.

Поднимая мои руки над головой, Адам наклоняет голову и кусает мочку моего уха, прежде чем пососать ее, чтобы исцелить боль. Его губы ласкают мою кожу, целуя мою шею и вдоль ключицы. Одной рукой он развязывает мой топ и позволяет ткани упасть по бокам. Я выгибаю спину, чтобы он мог расстегнуть мой лифчик без бретелек. Когда он это делает, тот падает, и деньги, которые я держала там, рассыпаются у меня на груди.

— Ни один мужчина никогда снова не купит тебе выпивку, — бормочет он рядом с моим возбужденным соском.

— Я никогда не позволяла им, — выдыхаю я.

— Ты - моя, — его язык кружит вокруг соска, выводя круги и дразня мое тело.

Его бедра надавливают на мою сердцевину, и я потираюсь о него, используя трение, чтобы облегчить боль.

— Я не принадлежу никому, — отвечаю я.

Я кричу, когда он прикусывает мой сосок. Этой боли почти достаточно, чтобы заставить меня кончить.

— Какая досада, — говорит он. А затем ударяет языком по моему чувствительному кончику. — Потому что ты определённо принадлежишь мне.

Адам всасывает мой сосок в рот, и я практически умираю от наслаждения.

— У тебя есть соседи по квартире? — тяжело выдыхаю я.

— Нет, — бормочет он, моя кожа между его зубами.

— Хочу, чтоб ты трахнул меня всюду в этом доме. На каждой поверхности, в любой позиции, которую можешь вообразить, — мои слова выходят как мольба, выпуклость в его штанах наполняет меня бессмысленной потребностью. — И я хочу, чтоб ты начал прямо здесь.

— Нет, — снова бормочет он. — Первый раз, когда я займусь с тобой любовью, будет на моей кровати. А не на грязном полу.

Черт подери его и его благородство.

Все еще обнимая его руками и ногами, я переворачиваюсь так, чтобы оказаться сверху. Потираясь бедрами о его джинсы, я вызываю у него сладкие стоны - обещание того, что должно произойти. Скользя вниз по ногам, я зубами начинаю расстегивать пряжку его ремня, когда его рука отводит волосы от моего лица и отталкивает меня. Я смотрю, как он расстегивает ремень и джинсы.

Его эрекция пытается прорваться сквозь черные боксеры. Я стягиваю их ртом и облизываюсь при виде его толстого члена. Он лежит на животе, но приподнимается вверх, желая, чтобы его потрогали и приласкали. Я скольжу языком вверх по всей длине и кружу по набухшей головке. Капля жидкости выступает наверху. Слизываю ее и ощущаю вибрации стона, рвущегося из его груди.

— Твой рот, словно рай, — задыхаясь, произносит он. Его руки скользят по моей голове, пальцы играют с волосами, направляя меня.

Я беру его в рот и пробегаюсь языком по длине, прежде чем добавить давление на пути вверх. Пока я облизываю и сосу его член, Адам благодарит Бога, и я мысленно делаю то же самое.

Ласкаю его быстрее, моя челюсть напряжена. Я могла бы продолжать всю ночь, но он отталкивает меня, наклоняется и целует с признанием, какое я не получала раньше.

Адам поднимает меня с пола и несёт вверх по лестнице и по коридору с джинсами, свободно свисающими с бедер. Он поворачивает, заходя в последнюю дверь слева.

Главную роль в комнате играет массивная мебель цвета эспрессо. Огромная кровать, с белоснежным постельным бельем так и манит меня. Он идет и кладет меня на нее. Нагибаясь, освобождает голову из моего захвата, и я убираю от него ноги.

Я сажусь и смотрю на него, стоящего надо мной. Он выглядит изумительно. Каштановые волосы сверкают в лунном свете, проникающем сквозь жалюзи. Его глаза слишком темные для этой комнаты, но любовь, которая видна в них, все, о чем я могла мечтать. Потому что я вижу в них лишь одно - себя.

— Я люблю тебя, — шепчу я.

Улыбка появляется на его губах. Она такая красивая, что я хочу потянуться и поцеловать его. Но не могу. Я словно под гипнозом, поэтому просто смотрю на него.

Он снимает обувь и медленно расстегивает рубашку, обнажая великолепные загорелые мышцы. Когда его рубашка снята, он встает передо мной, и я не могу сдержаться и не протянуть руку, претендуя на то, что принадлежит мне.

Я пробегаюсь пальцами по бархатной коже, твёрдой груди, и вниз к небольшому участку волос, ведущему к восхитительному куску стали.

Он засовывает руку в карман и достает ключ, а потом расстегивает наручники. Металл падает, ключ падает за ним. Я поднимаю руки над головой, и Адам стягивает мой топ. Он присоединяется к наручникам на полу, а глаза Адама не оставляют меня.

Мы смотрим в глаза друг другу, и я снимаю с него джинсы и боксеры. А он избавляется от моей юбки.

Адам наклоняется и расстегивает мои сапоги. Я выскальзываю из них, и он стягивает гольфы, которые под ними. Он же снимает свои носки.

И в комнате остаётся лишь два обнаженных человека. Их глаза все еще исследуют друг друга. Их тела все еще ждут продолжения.

Он опускается передо мной на колени, словно поклоняясь мне. Отводит волосы, упавшие мне на лицо, убирая их за ухо. А я пальцем прослеживаю контур его губ.

Он нежно целует мой палец.

— Ты ошибалась раньше, — произносит он. — Я могу, и буду делать с тобой все, что захочу. Ты моя. На всю оставшуюся жизнь, Лия Мари Пейдж, ты моя. Я любил только тебя, и теперь, когда ты моя, я не отдам тебя, — его палец поднимается к моей щеке и вытирает слезу.

— Твоя, — наклоняюсь вперёд и снова целую его.

Нежно.

Неизменно.

Я снова обнимаю его за шею, на этот раз, зарываясь пальцами в волосы. Адам кладет руку на мою талию, и вместе мы возвращаемся на кровать.

Моя голова падает на подушку, и его тело находит идеальное место надо мной.

Он целует мое тело.

И любит меня всю.

Я ласкаю его.

Заставляя стонать мое имя от движений рук.

Когда он надевает презерватив и входит в меня, я знаю, что больше никогда в жизни не буду спорить с Адамом Рейнгольдом. Вес его тела на мне, ощущение того, как он входит в меня и наполняет горячей похотью и нежной потребностью - самое прекрасное, что есть в мире.

Он скользит вперед-назад, его рука удерживает мои.

Он трахает меня жестко.

А любит сладко.

И, когда моя спина выгибается, и я сжимаюсь вокруг него, крича его имя, я знаю, никогда не будет ни одного мужчины, которого можно было хотя бы сравнить с ним.

Глава 24

У нас был секс. Много секса.

В кровати он был сладким. На полу - грубым. А в душе... в душе было влажно.

Он взял меня сзади у спинки дивана в гостиной

Стоя, пока я сидела на столешнице на кухне.

На лестнице он ласкал меня ртом.

А я ублажила его, стоя на коленях в коридоре.

Изобразила девушку-ковбоя, скача на нем на обеднённом столе, и делала это спиной к нему.

А еще показала ему все, чему научилась на механическом быке в «Необъезженном жеребце», пока объезжала его на кресле с колесиками.

Теперь мы снова лежим в его постели на смятых простынях. Я здесь двадцать четыре часа, и совершенно не хочу уходить.

Адам играет с пупком. Его большая футболка, надетая на мне, сдвинута вверх, поэтому у него отличный доступ к моему животу. Он погружает язык в мой пупок, и я хихикаю от ощущения.

— После всего, что я сделал с тобой, именно это заставляет тебя извиваться, — дразнит он, когда щекочет мои ребра, место, которое, как он выяснил, может заставить меня сдаться при любых обстоятельствах.

Я щекочу его за коленкой, и он отступает. Да, да, Адам боится, когда его щекочут за коленкой, и это странно.

Боже, я люблю в нем абсолютно все.

— Мы должны поговорить, — говорит он, когда снова ложится рядом, проводя пальцем по моим ребрам.

Я с любопытством поднимаю брови.

— Ты была права, я о том, что ты сказала на заправке. Юридически тебя необоснованно привлекли к общественным работам, и ты не на испытательном сроке. Я солгал тебе, и мне очень жаль.

— Зачем ты это сделал?

— Сделка, которую я заключил с тобой в ту ночь, была настоящей. Я собирался тебе помочь. А Викторию нашел уже после нашего первого дня совместной работы. В то время я не знал, почему, но я просто не мог отпустить тебя.

Делаю глубокий вдох.

— А что теперь?

— Харпер уже несколько месяцев мечтает о моей должности. Он все еще не верит, что не ты была за рулем, и, если обнаружит, что мы вместе, ну, это будет огромный скандал. И я буду выглядеть, как дурак перед людьми из «Домов для всех душ». Я не хочу, чтобы репутация организации хоть как-то пострадала.

— Значит то, что происходит здесь, какое-то время не сможет происходить снова, — говорю я.

— Нет. Я не собираюсь скрывать нас. Я устроил полный бардак, но я все исправлю.

— Нет, нет. Мне ведь еще надо беспокоиться о Джессике. Вероятно, дать этим отношениям время, прежде чем о них кто-то узнает, правильный ход. И я все еще хочу работать на стройке.

Его лицо загорается.

— Хочешь?

— Именно. Хотя я верну себе воскресенья. Но ты получишь меня по вторникам перед работой.

Он перекатывается на меня.

— Я хочу тебя каждый день.

Я чувствую, как его эрекция растёт у моего бедра.

Он громко выдыхает и зарывается лицом мне в шею.

— Не знаю, как мне удастся держаться от тебя подальше.

— Никогда не знаешь; может быть, я тебе надоем и ты переболеешь мной. Знаешь, острые ощущения от победы и все такое, — я произношу это дразнящий тоном, но не могу сопротивляться этому назойливому чувству, сидящему глубоко во мне.

— Эй, — он берет меня за подбородок, чтобы я посмотрела на него. — У тебя есть какие-то сомнения?

— Нет! — быстро говорю я. — Просто не могу поверить в то, что произошло. Что все это случилось.

Он улыбается, несмотря на тень беспокойства в глазах. Не знаю, чем вызвана эта озабоченность.

Есть кое-что, о чем я думаю. Не знаю, должна ли я говорить об этом. Может быть, странно, что я поднимаю такую тему, но я просто выпаливаю:

— Ты всего лишь второй парень, с которым я спала.

Рука, скользящая вверх-вниз по моей грудной клетке, вздрагивает. Его пальцы горячие на моей коже, и они просто неподвижно замерли. Его грудь тоже не двигается, поэтому я поднимаю голову, чтобы убедиться, что он все еще жив.

— Ты в порядке? — спрашиваю я.

Кажется, что его глаза закрыты, но он просто смотрит вниз на простыни.

Приподнимаюсь на локтях. Теперь я начинаю беспокоиться.

— Адам?

— Я разрушил тебя, — он поворачивается лицом ко мне, взгляд полон уверенности. — Мои слова в тот день... они полностью уничтожили тебя.

— Давай не будем сходить с ума. Я тусовалась с парнями. Со многими. Меня постоянно кадрят в баре, и мои девочки любят сводить меня с кем-нибудь. Может я никого и не подпускала к финишу, но я определенно... ты не хочешь об этом слышать, да?

Его ноздри расширяются, а из горла вырывается рычание.

Я вздыхаю и продолжаю:

— Имею в виду, что да, твои слова так сильно повлияли на меня, что я боялась быть с кем-то, потому что ты оказался бы прав. И, если честно, я рада, что не была ни с кем, потому что вчера вечером, сегодня утром, сегодня днем...— я кусаю губу, потому что не могу даже говорить.

Большим пальцем он тянет мою губу и проводит по ней.

— А что насчёт танцев, сексуальных нарядов и флирта? Ты понятия не имеешь, как это терзало меня все эти годы. Вот почему я проводил время в баре. Я не искал ничего в комнате. Я следил за тобой. И был готов убить любого, кто подойдёт к тебе слишком близко.

Я игриво прикусываю его большой палец и отпускаю.

— А я так сильно злилась на тебя. По большей части потому, что хотела поговорить с тобой больше, чем с кем-то ещё. Мне столько всего нужно тебе рассказать.

Он притягивает меня в убежище своих рук и оборачивает руки вокруг меня. Когда мы оказываемся лицом друг к другу, он говорит:

— Тогда расскажи. Расскажи мне все. Обо всех семи годах.

Так я и делаю.

Я говорю. Мы говорим. Это самый волшебный момент последних двадцати четырех часов.

*** 

Я вешаю жалюзи в спальне, дом почти готов к переезду семьи Монтгомери. В ванной и кухне установлены приспособления для инвалидов, а по коридорам шириной в четыре фута может проехать инвалидное кресло.

Я рада видеть, что дом почти закончен, но мне грустно, что проект заканчивается. Интересно, где мы с Адамом будем работать дальше. «Дома для всех душ» много значит для него, и теперь они много значат и для меня.

Оставаться вдали от него - самое тяжелое, что мне приходилось делать. Мы решили, что будет лучше не работать вместе. Черт, мы решили вообще не видеться друг с другом. Каждый вечер, независимо от того, на работе он или нет, он все еще стоит у бара. И из патрульной машины наблюдает, как я каждый вечер иду к своей машине.

У нас нет больше причины, чтобы он подвозил меня, так что мы приезжаем на стройку на двух машинах. Всякий раз, когда мне выпадает шанс, я смотрю на улицу, где он укладывает дерн на переднем лужайке. Каждый раз, когда я украдкой смотрю на него, кажется, он смотрит в мою сторону.

Во время обеда он оставляет на кулере коричневый пакет с моим именем, пока берет свой и садиться под нашим деревом в поле. Он всегда кладет мне какой-то десерт. Сегодня это конфеты Hershey’s Kisses. Я закидываю одну в рот и вытаскиваю ярко-оранжевый листок с клейким краем, который лежит в пакете.

Прошло всего несколько дней, но они ощущаются, словно вечность.

Я бы подождал в тысячу раз дольше, если это значит, что ты будешь моей навсегда.

Я пытаюсь скрыть свой румянец, когда складываю бумагу в карман. Когда мой обед закончен, я подхожу к мобильному офису Тоби и отрываю листочек из блока бумаги.

Ты как-то сказал мне, что любишь запах кокоса.

С того дня я каждый день пользовалась духами с ароматом кокоса, лишь надеясь, что ты заметишь меня... или мои кокосы.

Тебе нравятся мои кокосы? Потому что ты им очень нравишься.

Убедившись, что на записке нет имен, я складываю ее и кладу в задний карман. Выхожу на улицу и подхожу к его чемодану с инструментами. Убеждаюсь, что он видит, что я оставила записку внутри, и закрываю крышку. Тащу свою милую попку внутрь и заканчиваю вешать шторы.

Направляясь в столовую, я сверлю отверстия в нужных местах, когда появляется Рик, держа в руках красно-черный набор инструментов Адама.

— Вот держи, — говорит он, когда ставит чемоданчик на пол.

— Это зачем? — вопросительно смотрю на него.

— Адам сказал, тебе это нужно.

— А, — округляю глаза.— Да. Спасибо тебе.

Как только Рик выходит за дверь, я спешу вниз по лестнице и подхожу к инструментам. Внутри лежит кусочек отрывного листочка, идеально разорванный по сгибу.

Твоя записка такая же, как и ты – милая и горячая.

Пожалуй, я начну с милого. Заманчивый запах твоих духов преследовал меня годами. Не из-за запаха. Из-за девушки, которая пахнет ими, и воспоминаний, которые они вызывают.

В тот день на подъездной дорожке ты собиралась задать мне вопрос. Я знал, что это будет за вопрос - чувствовал ли я то, что происходило между нами. И ответ был - да. Я бы ответил, что мечтал о тебе и запахе твоих духов, которые оставались на моей футболке, когда я проводил с тобой день. Ответил бы, что устал бороться с происходящим и хотел, чтобы в моих объятиях была ты, а не какая-то старая футболка, которую я отказывался стирать, потому что она была всем, что у меня было от тебя. Я хотел тебя. Нуждался в тебе.

И это приводит меня к горячему. Теперь, когда ты моя, мне надо воплотить в жизнь семь лет мечтаний. Я начну с того, что слижу этот сладкий аромат с твоей кожи, начиная с твоих бедер. И буду продолжать, пока не окажусь в самом совершенном райском местечке... посасывая, облизывая и пробуя тебя на вкус, пока ты не промокнешь от потребности во мне и не станешь кричать мое имя.

Я уже говорил о том, как сильно люблю слышать, как ты кричишь мое имя?

В комнате вдруг становится жарко. О-о-очень жарко. Я кладу записку в свою сумку и ищу что-то, на чем можно написать ответ. Все, что у меня есть - подстаканник и маркер. Всего ничего, но отчаянные времена требуют отчаянных мер. Я стучу маркером по подбородку, пока минуту раздумываю над тем, как мне вести себя, мило или горячо.

Твоё имя последнее, которое я планирую выкрикивать.

Один ноль в мою пользу за то, что показала себя милой и сексуальной в одном флаконе. Кладу подстаканник в инструменты, иду вниз и ищу Адама. Он поливает дерн, когда я подхожу к нему.

— Тебя не должно быть здесь, — говорит он, напоминая мне о наших правилах.

Я протягиваю коробку.

— Ну что ж, тогда я не смогу тебе кое-что сказать.

У него задумчивый взгляд.

— Не могу дождаться, когда ты окажешься у меня во рту, и я буду сосать так сильно, что ты рухнешь на колени.

С огромной улыбкой я снова устремляюсь в дом. Ладно, я немного переборщила с горячим. Но это так весело.

К тому времени, когда день подходит к концу, и я собираюсь уйти, я немного разочарована тем, что чемодан с инструментами не сработал в мою пользу. Прощаюсь с командой и оглядываюсь на дома. Я не вижу Адама или его машину. И меня удивляет, что он уехал до меня.

Залезаю в «Голубую блудницу» и начинаю свой путь домой. Я еще не на шоссе, когда за моей спиной вспыхивает красный свет. Нет сирены, только огни полицейской машины сияют на закате. Смотрю на спидометр. Я не превысила скорость. Ремень безопасности застегнут, и я не разговариваю по телефону. Фыркнув, включаю поворотник и паркуюсь на обочине.

Когда вижу свет, я замечаю, что это не полицейская машина, а лишь пикап Адама со съемным сигналами, которые он поместил на крышу. Выйдя из грузовика, он подходит к моей машине.

Опускаю окно.

— Да, офицер?

Он наклоняется, локти на окне. Снимает солнцезащитные очки и смотрит в машину.

— Знаешь, почему тебя остановили?

— Поврежденная задняя фара? — спрашиваю я.

Он качает головой.

— Соблазнительные кокосы, — дразню я, покачивая плечами.

Он улыбается и снова качает головой.

Хмурюсь.

— Хочешь, чтоб я выполнила обещание?

Он легко смеется и говорит:

— Нет, — кладёт руку мне на затылок, зарываясь пальцами в волосы, притягивает меня ближе и шепчет у моих губ: — Просто хотел поцеловать свою девушку на прощание.

Этот поцелуй страстный. Волосы на затылке встают дыбом. И я полностью отдаюсь поцелую. Когда он отстраняется, мои губы все еще жаждут большего.

— Люблю тебя, — говорит он.

— Я тоже тебя люблю, — беру его руку и целую костяшки.

Очко Адаму за то, что был в тысячу раз милее. Он намного превзошел мой пикантный комментарий.

Он садится в свою машину и уезжает. Отъезжая, смотрю в зеркало заднего вида и вижу еще одну машину на противоположной стороне у обочины. Если не ошибаюсь, это красный «Мерседес». Я знаю только одного человека, который водит такую машину.

Разворачиваюсь и начинаю ехать к машине Виктории. Как только вижу ее на водительском сиденье, она ударяет по педали газа и ускоряется. К тому времени, как я снова разворачиваюсь и собираюсь догнать ее, она въезжает на шоссе и петляет между машинами.

Хлопаю рукой по рулю и ругаюсь в пустой машине.

— Черт!

У меня сейчас словно дежавю из кошмара, который был последние несколько недель, и я снова не могу найти Викторию.

Глава 25

— Кто, черт возьми, пишет тебе что-то настолько интересное, что ты не можешь отложить телефон? — спрашивает Сьюзен с другой стороны бара

Я кусаю губу от сообщения, которое только что прислал Адам.

Это изображение ковбойских кожаных штанов со словами:

Кого бы ты предпочла в них, меня или Макконахи?

Мой ответ:

Макконахи.

Он отвечает серией смайликов дьявола с красным лицом. Я отвечаю ангелочками и несколькими поцелуйчиками, прежде чем убрать телефон в карман.

— Никто. Просто глупый братик ведёт себя, как идиот, — отвечаю я, опустив голову.

Знаю, она смотрит на меня, ожидая ответа. Мы со Сьюзен лучшие подруги с самого детства. Она знает, что между мной и Адамом что-то происходит, но пока я ничего не хочу ей рассказывать. Слишком многое еще не ясно, и, честно говоря, мне вроде как нравится запретный характер наших отношений. Секретные записки, сообщения, встречи на обочине дороги, все это отчасти добавляет острых ощущений. И я не готова это потерять.

Я делаю напитки. Кэндис и Норин заполняют банку с чаевыми быстрее, чем это бывает в большинство ночей. Сегодня вечером ночь «Огня и Льда». Всю неделю я заставляла персонал тренироваться делать кое-какие специальные коктейли, и все идет хорошо.

Глядя на часы на стене, я понимаю, что приближается время веселья. Убираю напитки, трубочки и салфетки. Прошу всех забрать свои вещи со стойки. Вытираю ее и жду своего сигнала.

Пол включает Lit Up от «Buckcherry» для развлечения длинною в час, которое мы запланировали. Я беру жидкость для зажигалок и наливаю длинную линию вдоль стойки. Норин и Кэндис говорят всем, чтобы они отступили.

— Так, так, так, где мои любители повеселиться? — кричу я, стоя за барной стойкой.

Готовая начать веселиться толпа приветствует меня в ответ. Вынимаю зажигалку и держу ее в воздухе.

— Кто готов задают жару? — спрашиваю я.

Слушаю, как они скандируют громче. Опускаю зажигалку в жидкость и смотрю, как поднимается огонь. Кто-то аплодирует, другие подбадривают, а некоторые отпрыгивают назад. На самом деле пламя не такое уж и большое. Оно больше для эффекта.

— «Горящий Доктор Пеппер» в течение следующего часа.

Когда пламя гаснет, я ставлю на стойку рюмки и наливаю «Амаретто» в каждую из них. Последний час мы подавали пылающий «Б-52» и не могли удовлетворить спрос. А таким образом, напитки будут готовы, когда кто-то их закажет.

По мере поступления заказов, девочки заполняют бокалы темным «Инглинг». Они возьмут рюмки, добавят ром и подожгут их, прежде чем опустить в пивной бокал, чтобы люди выпили напиток залпом.

Спустя сорок пять минут, Пол бросает ведро сухого льда в угол и позволяет дыму плыть над задней частью помещения. Я заставила его включить «Break the Ice» Бритни Спирс, и, если бы он не был морально связан обязательством продать бар мне, он бы отказался от сделки.

Ночь длинная и самая напряженная из всех, что у нас были. Но она приносит прибыль. По мере того, как толпа веселится, я вижу, что у нас заканчивается ром. Помощник бармена всю ночь надрывает задницу, поэтому я решаю дать ему передохнуть, и иду к задней части бара, чтобы взять алкоголь.

Прохожу мимо офиса, когда вижу, что Пол стоит там и смотрит на монитор. На его лице улыбка. Я останавливаюсь у двери и захожу в офис.

— Что делаешь? — спрашиваю я.

Густые белые усы скрывают губы, поэтому иногда мне необходимо время, чтобы понять, доволен он или грустит. Он лишь снова смотрит на мониторы безопасности, те, которые показывают внутреннюю часть бара. И на его лице написано удивление.

— Я тридцать пять лет владею этим местом. Если бы тогда ты сказала мне, что мы будем поджигать стойку и включать Бритни Спирс, я бы ответил тебе: только через мой труп.

Я отталкиваюсь от двери и прохожу в комнату.

— Технически, Бритни к этой песне не имеет никакого отношения, так что ты бы такое никогда не сказал.

Он смеется.

— Хитрая какая. Дебби Гибсон. Так лучше?

— Намного. И к чему ты говоришь об этом? Передумал?

Уголок его губ приподнимается, демонстрируя ямочку.

— Видишь, что там происходит? — он указывает на монитор. — Это успешная бизнес-идея. Это был ковбойский бар. Ковбойский бар в Юго-восточном уголке Огайо. О чем я только думал? Тогда это было сумасшествие, но я не закрыл его. У меня неплохо получалось. Пока не перестало получаться.

Он смотрит на стену. На ней висят фотографии, свидетельствующие о хороших временах в баре. Тогда у него были темные волосы. Всегда усы. Он был немного худее, но я никогда не упоминаю об этом. Для шестидесятипятилетнего он по-прежнему хорошо выглядит.

На нескольких последних фотографиях есть и я. Смотрю на одну из них. На ней мы с Полом стоим за стойкой. И тренируемся жонглировать бутылками, как в фильме «Коктейль»[7].

— Когда ты пришла сюда на собеседование по поводу работы, я думал, ты проработаешь несколько месяцев. Боже, ты удивила меня. У меня никогда не было помощника, который бы так усердно работал. Ты убирала все и наполняла бар. Приходила рано и оставалась допоздна. Ты работала все лето. Я полагал, девочка просто хочет заработать пару баксов. Осенью она уйдёт. Но ты осталась, и, буду честен, я расстроился, когда ты решила не ходить в колледж. Я говорил тебе тогда, и скажу сейчас снова. Это была ошибка. Ты слишком умна.

Этот разговор идет не в том направлении, в котором я думал, он пойдет. Моя радость от сегодняшней ночи рассеивается.

— Знаешь, почему я продаю бар тебе? — спрашивает он. — Потому что ты умная.

Комплимент ударяет мне в голову, поэтому я смущенно смеюсь.

— Не так уж я и умна.

— Лия, ты пришла в бар, в котором ничего не менялось на протяжении тридцати пяти лет, и вдохнула в него новую жизнь. Благодаря тебе каждый уик-энд он забит под завязку. Одна из наших лучших ночей - понедельник. Знаешь, как это тяжело?

— Вот почему ты позволил мне организовывать все эти тематические ночи?

— Ты немного увлеклась, но ведь нашла себя. Каким будет бар «У Макконахи»? Со всеми дикими шалостями, которые ты продолжишь творить?

— Ну, декор с ковбойском стиле исчезнет, особенно бык. Прости.

— Я оставил его только для тебя. Был рад видеть, что ты побила тот рекорд. Что еще?

— Сохраню кое-какие ковбойские элементы, например, Стетсон. Он подходит к сущности Макконахи и приносит месту историю. Больше никаких вращающихся шаров. Это был полный провал. А вот ночь «Огонь и Лед» стоит оставить. Я могла бы проводить ее каждую неделю. И я показывала тебе свои планы по поводу зоны отдыха. Хочу сделать ее там, где сейчас находится бык, и так, чтобы можно было смотреть на танцпол. Еще собираюсь добавить звуковую систему. Ничего сумасшедшего, но я хочу немного улучшить качество музыки.

— Это хорошо. Я горжусь тобой, малышка. Ты будешь восхитительна.

— Спасибо, что веришь в меня.

— В тебя трудно не верить. Почему еще я должен передать свое драгоценное владение двадцатитрехлетнему ребенку, который одет в комбинезон?

Смотрю вниз на красный комбинезон, в котором щеголяю сегодня вечером.

— А теперь пойдём обратно и покажем им, как надо зажигать.

Я подхожу и крепко обнимаю его.

— Спасибо, — говорю я снова. На этот раз благодаря его не за то, что он продаёт мне бар, а за то, что он мой друг.

Я беру ром, за которым изначально пришла, и несу его в бар. Сьюзен теперь сидит в задней части бара с Рори, они целуются так, как делали это в первую ночь, когда переспали. Хватаю свой телефон и смотрю на серию сообщений от Адама. Я пропустила целую кучу:

Надеюсь, ты пошутила, иначе мне придется надрать кое-кому задницу. И, под этим кое-кем я имею в виду Мэтью Макконахи. Как думаешь, долго ехать до Остина, штат Техас, а?

Похоже, ты много работаешь. Сведи их с ума.

Только не слишком. Твоё сумасшествие необходимо и мне.

И теперь я пишу тебе, как какой-то сталкер. Может ответишь и дать знать, что с тобой все в порядке?

Я бы заскочил в бар и допросил кого-нибудь, тебе ведь так сильно нравится, когда я так делаю, но меня только что вызвали. Буду наблюдать, как ты уходишь. Люблю тебя.

Отвечаю ему:

Я хочу тебя увидеть, и мне все равно, каковы последствия. Приеду сегодня вечером. Оставь дверь открытой.

Поднимаю глаза на часы. Еще два часа. Ожидание увидеть его, несомненно, убьет меня.

Я делаю то, что у меня получается лучше всего, и возвращаюсь к работе. Пиво течет, напитки смешиваются - в данном случае еще и горят. Народу много, и они не уходят дольше, чем обычно. Джус и Рон следят за порядком, а девочки всю ночь усердно работают. Так что я оставляю им все чаевые. Они их заработали.

Когда приходит время закрываться, я собираю вещи и выхожу из задней двери. Рон, как обычно, провожает меня к моей машине. Мы смотрим на угол, и, в первый раз за целую вечность, машины Адама там нет.

— Должно быть, он на вызове, — говорю я, зная, что это, скорее всего, правда.

За несколько дней, когда мы были вместе, я узнала, что Адам лишь один единственный раз не стоял на Мэйн-стрит в конце моей смены, и то, потому что его вызвали в связи с чрезвычайной ситуацией.

Молча молюсь, чтобы с ним все было в порядке и забираюсь в машину.

Я еду к его таунхаусу. Хоть мне и хочется, чтобы он увидел меня в моем красном комбинезоне, который оставляет крайне мало места для воображения, мне так же хочется смыть с себя всю пыль после долгого рабочего дня. Так что, вполне возможно, мне придется заманить его в душ.

Когда я подъезжаю к его квартире, свет выключен, и его грузовик не стоит на подъездной дорожке. Я паркую машину на гостевом месте подальше от его двери, на случай, если кто-то узнает «Голубую блудницу». А затем иду по тротуару к его лестнице. Набираю код доступа сигнализации и открываю дверь.

Бросаю свою сумку на стол у входной двери и делаю шаг в квартиру. И только я собираюсь закрыть дверь, как темная фигура налетает на меня, и с силой бросает на пол, от чего моя голова врезается в плитку.

Глава 26

Голова болит. В комнате полная темнота, и, когда мое тело адаптируется к удару, которой только что получило, все, что я вижу - маленькие белые огни.

Я игнорирую слабый звон в ушах, пока переворачиваюсь и встаю на четвереньки, но тут две руки хватают меня за талию и тянут назад и вверх, почти ставя на ноги. Я сразу же тянусь к этим рукам, чтобы скинуть их с себя. Мои ноги оказываются на полу, и я извиваюсь, пытаясь вырваться из схватки.

Фигура притягивает меня ближе. Запах ментола и пота наполняет мой нос, от чего меня начинает мутить.

— А вот и моя дерзкая девочка. Похоже, сегодня вечером ты одета как раз для игр, — выдыхает Нико мне на ухо.

Волна жёлчи поднимается вверх по горлу.

— Я думала, ты в тюрьме, — выходит больше как мольба. Это ведь не может происходить на самом деле.

— Иногда плохих парней тоже выпускают на свободу.

Он разворачивает меня, и я оказываюсь лицом к лицу со зловещим взглядом человека, который держал меня в плену в тюремной камере. Только, на этот раз, Адама здесь нет, и он не может спасти меня.

— Где Адам?

Он ухмыляется.

— Его задержали. Виктория сообщила о наркотиках в парке. Она подумала, это может быть хорошим отвлечением, — он шарит глазами по моей груди. — А с тобой будет весело поиграть. Будем надеяться, он вернется еще очень-очень не скоро.

Я недоверчиво ахаю.

— Виктория помогает тебе?

— Я хотел отомстить Рейнгольду. А она хотела, чтоб ты вернула должок. Я даже дал ей «Лук Купидона» за то, что она такой хороший друг. Все в выигрыше.

Рука Нико скользит по моей попе, и я пытаюсь брыкаться, чтобы отодвинуться, но это лишь заставляет его перейти к моей груди. От чего я задыхаюсь от отвращения.

— Он тебя убьёт.

— Тогда давай надеяться, что я умру счастливым человеком, — Нико протягивает руку и сжимает мою промежность.

Я кричу так громко, как только могу, молясь, чтобы соседи услышали меня. Но он затыкает мне рот. Я тычу ему в глаза двумя пальцами и начинаю бежать. Добираюсь до гостиной, отбрасывая стулья на пол. Перепрыгиваю через диван и пытаюсь добраться до задней двери, когда Нико прыгает на меня и тянет вниз.

— Ты маленькая сучка, — он бьет меня по лицу.

Сильно и резко, от чего у меня перехватывает дыхание. Я сжимаю глаза, когда боль распространяется по всему телу.

Он забирается на меня, удерживая мое тело и запястья своим весом. Я начинаю плакать, беспомощность подавляет меня. Чем сильнее я пытаюсь сражаться, тем его хватка становится сильнее.

Он достает складной нож. Звук металла о металл, когда он раскладывает его, заставляет меня перестать бороться. Мои глаза расширяются, но я едва вижу сквозь слезы.

— Не закрывай глаза. Не хочу, чтоб ты что-то пропустила.

Нико держит нож у моего горла. Холодный, острый кончик касается моей кожи.

Он удерживает оба мои запястья одной рукой, пока ведет нож вниз по моему горлу, позволяя кончику касаться кожи. Опускается к моей груди, вниз к животу и останавливается у меня между ног.

— Или я или нож, — он упирается в ткань. Я ощущаю сталь на коже. — Кого выбираешь?

Я начинаю плакать. Горькие слезы катятся по лицу. Я даже не хочу говорить.

Поэтому закрываю глаза. Может быть, если я буду усиленно молиться, это мучение просто закончится. Я молю единственного человека, который, я знаю, может на самом деле услышать мою молитву.

Я думаю о его темных волосах и прекрасных рисунках. О мальчике, который написал великолепные слова на листе бумаги, и как эти слова теперь живут на домах, созданных для людей, заслуживающих лучшего, чем жизнь, которой они жили. Я молюсь мальчику, который читал перед зеркалом рэп, и говорил, что любит меня больше, чем кусок пиццы. Мальчику, который принял дозу и умер, прежде чем у него появился шанс жить.

— Пожалуйста, Брэд. Помоги мне, — выдыхаю я.

— Молишься мертвым? От этого все становится еще совершеннее, — он ведет нож по моему лицу, — этот рот, он умер из-за него, — край скользит по луку Купидона. — Все из-за этого, что он не мог передать его правильно. Хотел что-нибудь, чтобы открыть свои горизонты. Я дал ему это, — Нико смеется злым, глубоким смехом, который может принадлежать лишь самому дьяволу. — Отправил его прямо за горизонт в следующий мир.

— Просто убей меня, — говорю я, ощущая привкус металла на языке.

— Ты этого не хочешь.

Так и есть, но альтернатива намного хуже.

— Лучше я позволю изуродовать себя и убить, чем изнасиловать.

Это явно не тот ответ, который искал Нико. Его губы кривятся, обнажая зубы. Он берет нож и с силой проводит им по центру моего комбинезона, разрывая ткань.

Возможно, он решит убить меня позже. А сперва надругается над душой.

Мне плевать, что у него в руке нож. Я сопротивляюсь. Поднимая вверх колени и толкая его. Он все еще крепко удерживает меня, ведь его тело в два раза тяжелее моего. Никакое количество адреналина не поможет мне победить, но я не сдамся. Он цепляется за мою одежду, срывая ее, когда я слышу, как открывается передняя дверь, затем раздаются тяжелые шаги и громкий вопль Адама, мужчины, готового отомстить, когда он заходит внутрь.

Тело Нико отлетает от меня, и Адам быстро оказывается на нем. Его кулаки летят в лицо Нико. Я пячусь назад, сжимая одежду, оставшуюся на мне. Подползаю к столу и хватаю телефон, набирая 911.

Слышу, как оператор отвечает:

— Девять один один. Что у вас случилось?

Адам бьет Нико в лицо. Его нос наполняется кровью, когда наполненные яростью кулаки Адама сталкиваются с его щекой, носом и челюстью.

Я совсем забыла о ноже и когда вспоминаю, пребываю в таком шоке, что не могу произнести ни слова. А Нико хватает его. Не могу ответить оператору, потому что пытаюсь найти свой голос, и когда нахожу, все, что могу сказать:

— Нож.

— Девять один один. Что у вас случилось?

Слишком поздно. Рука Нико поднимается, вонзая нож глубоко в живот Адама.

— Нет! — кричу я.

— У нас есть ваш адрес и мы высылаем к вам экипаж. Вы все ещё там?

Нико избит и весь в крови, но может двигаться. Он отталкивает Адама и уходит.

Адам смотрит вниз на нож, торчащий из него. И падает на пол. Я бегу к нему, мне больше нет дела до моей благопристойности. Все, что я хочу сделать, это прикоснуться к нему.

Он жив.

— Ты в порядке? — спрашивает он.

В него только что всадили нож, а он спрашивает, в порядки ли я.

Мои руки над его телом. Нож там, и я хочу вытащить его.

— Что я могу сделать? Я не знаю, что делать.

— Просто останься со мной — он берет мою руку. — Не уходи от меня.

— Ни за что. Никогда. Я люблю тебя, — целую его рот, а затем щеки, лоб, шею, все его лицо. — С тобой все будет хорошо, — говорю я, хотя не знаю, правда ли это.

Я снова молюсь. На этот раз, каждому человеку и каждому святому, каждой звезде и каждому небесному существу.

Пожалуйста, не дайте ему умереть.

Глава 27

Полиция приезжает через три минуты. Сразу же за ней прибывает машина скорой. Когда подвозят каталку, меня практически трясет при мысли о том, что сейчас Адама положат на нее. Парамедики отодвигают меня в сторону, потому что им нужно работать.

Когда они видят кровь на диване и мою порванную одежду, они вызывают вторую машину.

Сидя в задней части скорой помощи, я слышу, как они говорят мне, что у меня сотрясение мозга, и что я должна поехать в больницу для обследования. Я отказываюсь. Не без Адама. Не раньше, чем я вижу, как его вывозят с кислородной маской на лице, и тогда я, наконец, сажусь и позволяю им увезти меня.

Он жив.

Машина скорой, в которой находится он, прибывает в больницу раньше моей, и его спешно увозят внутрь. Мой случай не такой срочный, так что меня провозят через приемное отделение и к кровати в углу. У меня с собой нет телефона, так что я прошу дать мне позвонить.

И звоню своим родителям. Мама начинает паниковать и, вероятно, будет причитать всю дорогу сюда. Папа, скорее всего, будет молчать, предпочитая нервничать молча, все держа в себе.

По громкой связи объявляют красный код[8]. И знаю, ужасно, что я думаю так, но я надеюсь, что это умирает кто-то другой. Я не могу потерять Адама. Не сейчас. Не в ближайшие шестьдесят лет.

Когда офицер подходит, чтобы опросить меня, первое, что выходит из моего рта:

— Как Адам?

У него нет для меня никаких ответов. Ему нужны детали сегодняшней ночи. Так что я рассказываю их. Каждый ужасный момент. Сцена, продолжительностью пятнадцать минут растягивается больше, чем на сорок пять. И, у меня такое чувство, что я прожила все те мгновения раза три.

Мои родители приезжают как раз тогда, когда медсестра забирает меня для прохождения тестов. Я заверяю их, что со мной все нормально, и потом меня увозят. Уверена, мое МРТ покажет ненормальную активность, так как мозг не может перестать думать со скоростью миллион миль в минуту.

Уже прошло достаточно времени. К этой минуте он уже должен был вернуться из операционной.

— С тобой все в порядке? — мама хватает меня за руку, когда я снова оказываюсь в приемном отделении, цепляясь за меня, словно я могу исчезнуть. — Нам сообщили лишь детали. Он... он...

— Нет, мам, — успокаиваю я ее. — Не произошло ничего ужасного. Адам подоспел вовремя. И мне необходимо знать, где он.

К моей кровати подходит папа.

— Мы уже спрашивали, дорогая. Они ничего нам не скажут.

— Я звонила его маме. Вероятно, она уже здесь, — добавляет мама.

— А как насчёт Нико? Он где-то на улице. Он может...

Я замолкаю, когда папа похлопывает меня по плечу, заставляя меня замолчать.

— По всей больнице расставлены полицейские, ожидающие, когда Адам появится из операционной. Здесь вы в безопасности.

Я поднимаю руку к голове и внезапно ощущаю головокружение, комната качается из стороны в сторону. Закрываю глаза, чтобы заставить это ощущение уйти, но от этого меня лишь начинает мутить. Должно быть, мама замечает, что что-то не так, потому что незамедлительно оказывается рядом, кладя руку мне на спину, и удерживает передо мной круглое розовое корыто. А папа придерживает мои волосы, пока я опустошаю желудок.

— Это один из признаков сотрясения, — говорит врач.

Красивая женщина с вьющимися каштановыми волосами и большими глазами. Под расстегнутым халатом на ней футболка из сказки «Красавица и Чудовище». На бейдже имя доктор Грей Дитто.

— Вы педиатр? — спрашиваю я, когда она заходит.

Мои родители все еще рядом, помогают мне принять вертикальное положение.

Доктор Дитто смотрит на свою футболку и смеется.

— Нет. Просто мечтательница. На прошлой неделе мы с детьми ходили на мультик Дисней, и я все еще не готова расстаться с магией.

Обычно я привыкла верить в волшебство, но по какой-то причине не могу избавиться от ужасного чувства. И меня снова тошнит.

— Мы госпитализируем вас. Ваши анализы чисты. Нет кровоизлияний в мозг, но на основании ваших симптомов, — она указывает на меня, ее ручка зависает над розовым корытом, — у вас сотрясение второй степени. Мы оставим вас на ночь для наблюдения.

— Со мной все нормально, — отвечаю я. — Просто хочу домой.

Она наклоняется и включает флуоресцентные лампы над кроватью. И голова взрывается от боли - жгучий, мучительный кулак отбивает ритм прямо у меня в мозгу. Я невольно зажмуриваюсь. Отворачиваюсь от света, утыкаясь в мамино плечо.

Доктор Дитто убирает свет.

— Да, вы определенно останетесь на ночь.

Открываю глаза и смотрю на нее. На ее лице улыбка, и она что-то записывает в белый блокнот.

— Пока эти симптомы не исчезнут, вы никуда не пойдете. Мы дадим вам лекарства от тошноты, а также ибупрофен от боли, — говорит она, когда она начинает выходить за дверь.

— Доктор, — зову я. — У вас есть информация об офицере, который поступил со мной?

Она качает головой.

— Уверена, доктора делают все, что могут.

Стоит ей выйти из палаты, моя голова начинает пульсировать.

Мои родители остаются со мной, когда медсестра приходит с новой кроватью. Я заползаю на нее и позволяю ей провезти меня через приемное отделение, по длинному коридору, вверх на лифте, в другой коридор с постом медсестер и в палату. Она двухместная, но вторая кровать пуста.

Приходит другая медсестра, и представляется. На ней темно-бордовый халат, и у нее передвижная тележка с ноутбуком. Она сканирует мой больничный браслет, а затем протягивает мне маленькую белую чашку и еще одну таблетку, которую вытащила из пакета.

Солнце проглядывает сквозь жалюзи. Мои родители выглядят так, словно отлично покутили, учитывая тёмные круги у них под глазами, потекшую тушь у мамы и бледное лицо папы.

— Идите домой и отдохните.

— Нет, — мама непреклонна. — Мы останемся, пока они не скажут, что ты можешь вернуться домой.

Я вздыхаю.

— Я действительно устала, и если вы будете здесь, я не засну. Док сказала, что мне нужно отдохнуть, — частично это правда. Мое тело истощено, но то, что они здесь, не помешает мне уснуть.— Идите, — настаиваю я. — Возвращайтесь днем. Вам нужно быть отдохнувшими, если собираетесь заботиться обо мне, когда я вернусь домой. Я ожидаю от вас обоих круглосуточного ухода, включающего завтрак в постель, — посылаю им дьявольскую улыбку. Зная своих родителей, у папы к обеду будет готова масса вкусностей, а мама свяжет плед с изображением котенка.

Моя мать выглядит несогласной, когда папа кладет ей руки на плечи.

— Пойдем, Пэмми. Мы вернемся через несколько часов.

Вот так я остаюсь одна в своей больничной палате. Поворачиваю голову и смотрю на металлические решетки оконных жалюзи. Сквозь них видно не так уж много. Все, что я вижу, это солнечный свет, проходящий сквозь грязное окно. Осматриваю комнату. Одинокая кровать рядом с моей. Занавеска, свисающая с потолка, открыта. Несколько пустых стульев и тумбочка. Я стараюсь сфокусироваться на квадратах на линолеуме, но мои веки тяжелеют. Истощение, с которым я сражалась, накрывает меня.

Угрожающие темные глаза скользят по моему обнаженному телу. Красная ткань разрезана, оставляя мою грудь обнаженной. Он снова использует нож, разрывая мой лифчик и царапая кожу. Кровь течет по моему телу, леденея, прежде чем попасть в пупок. Мое тело превращается в лед от того, что его выставили напоказ и открыли жуткому взору чудовища.

У него полно золотых зубов и он извергает проклятия. Опускается к моей шее и кусает кожу. Я пытаюсь бороться с ним, но не могу. Я парализована. Мои руки не могут оттолкнуть его. Ноги отказываются пинать. Я хочу, чтобы мое тело сопротивлялось, но оно неподвижно.

Руки Нико хватают разорванную ткань внизу моего комбинезона, и он разрывает ее дальше, пока я не оказываюсь обнаженной до кончиков пальцев. Я пытаюсь кричать. Но он отрезает мне язык. Все, что я могу сделать, это позволить слезам катиться по лицу, пока я молюсь за Адама.

Он расстегивает ремень и затем резко молнию. Я поворачиваю голову, чтобы отвести взгляд. И от того, что вижу, у меня перехватывает дыхание.

Адам лежит в луже крови на полу рядом со мной. Его некогда яркие глаза безжизненны, а сам он мертвый лежит на ковре.

Я хочу добраться до него.

Хочу помочь ему.

Я хочу умереть.

Но не могу даже попросить об этом.

— Лия. Проснись, Лия. Успокойся. Дыши глубоко, — говорит мне женский голос.

Меня мягко трясут за плечо. Я морщусь, уворачиваюсь от прикосновения.

— Отстаньте от меня!

— Давай. Возвращайся к нам. Это всего лишь плохой сон.

Открываю глаза и вижу доктора Дитто у моей кровати. Медсестра стоит на другой стороне.

Она тепло улыбается, а затем светит ярким светом мне в глаза.

— Все нормально. У тебя просто был плохой сон.

Во рту невероятно сухо. Я сглатываю, несмотря на отсутствие во рту слюны. Медсестра приносит мне небольшую чашку воды. Я пью ее, пока доктор Дитто поднимает палец и просит, чтоб я проследила за ним.

— Тебе снилось нападение? — спрашивает она.

Медленно киваю.

— Попрошу социального работника поговорить с тобой, — она кладёт свой мини фонарик в карман на груди.

— Мне необходимо увидеть Адама, — слова выходят хриплыми. Я пытаюсь сесть, чтобы сделать еще один глоток воды - на этот раз, самостоятельно - и чувствую, как мои уставшие мышцы борются со мной. Раньше, с адреналином, несущимся по телу, я могла поднять тележку. А теперь я дрожу, просто держа в руках чашку.

Доктор Дитто смотрит на меня с сочувствием. Протягивает руку, кладет ее мне на плечо, и укладывает меня обратно на кровать.

— Ты не его семья, поэтому я не могу дать тебе никакой информации. Я посмотрю, что смогу сделать, но сейчас тебе нужно сосредоточиться на собственном выздоровлении. Попытайся отдохнуть. Ты через многое прошла.

Ненавижу ее слова. Ненавижу ее и ее футболку с принцессой, зверем и красной розой. Глупая вещь для того, кто работает врачом.

Как бы я не пыталась бороться со сном, он снова накрывает меня.

— Я попал в Коннектикутский университет, — Адам наклонился и завязал шнурки.

— Поздравляю! — я наклонилась и обняла его, заставив нас практически упасть с нижней трибуны. Откинувшись назад, посмотрела на него. — Значит вот как выглядят парни в колледже.

Он сел прямо.

— А что, пребывание в колледже сделает меня более привлекательным?

— Черт, да! Ты только что получилось примерно десять очков сверху. Ты уже знаешь свой главный предмет?

— Архитектура, — уверенно ответил он. — Я хочу проектировать дома.

Я наклонила голову, удивленно вскинув руки.

— Правда? А я почему не знала? Это восхитительно. У тебя отлично получиться Ты сможешь спроектировать мой будущий дом.

Он рассмеялся. Поставив локти на колени, он наклонился и пристально посмотрел на меня.

— И какой он, дом Лии?

Я прикусила губу и задумалась над вопросом. Долго я не раздумывала. Именно об этом я думала на самом деле, витая в облаках во время математики.

— Большой дом в стиле ранчо. Мне не нравится, когда все на разных этажах. Люк живет в мансарде, и у меня такое чувство, что там наверху он существует в собственном мире. Заходишь в дом, и видишь одно большое открытое помещение с кухней, гостиной и столовой. На кухне длинный остров с табуретами, за которым можно играть в разные игры и потчевать гостей и раздвижная стеклянная дверь, выходящая во двор. Из гостиной коридор ведет в главную спальню. Гардеробные просто огромны! По крайней мере, моя. Мой муж может делать все, что захочет.

— А что о детских? Или в твоём будущем доме не будет детских?

— Их спальни в другой стороне дома. В их собственном крыле. А нам с мужем нужна приватность, — я подмигиваю и продолжаю: — Две спальни. Одна для мальчика, другая для девочки.

Брови Адама были напряжены. Казалось, он был чем-то смущён, или, может быть, впечатлен. Я не была уверена.

Он схватил свой рюкзак, который был на трибуне позади нас, и положил его на колени.

— Хочу показать тебе кое-что.

Я наблюдала, как он расстегнул рюкзак, открыл папку и достал несколько бумаг.

— Думаю, тебе понравится дом моей мечты.

Он протянул мне бумаги, и мои глаза расширились от удивления, когда я увидела фасад.

Дом-ранчо со скатной крышей и верандой. Дом был разбит на три здания, соединенные коридорами с окнами от потолка до пола.

Я провела пальцами по чертежу и проследила треугольник над дверью.

Адам наклонился ко мне и взял бумагу из моей руки, показывая следующий лист. План внутренней части дома.

Он положил руку позади меня и словно окутал меня, объясняя то, что было изображено на рисунках.

— Это, — он указал на бумагу, — прихожая, из нее открывается доступ в большую комнату. В ней потолок с уклоном, облицованный деревянными балками. В гостиной французские двери, выглядывающие во двор. Это столовая, а это кухня, оборудованная островом для приема гостей.

Я взглядом двигалась за его пальцем, показывающим мне все в комнате. Все было в точности так же, как я только что описывала ему.

Он перешел к одному из стеклянных коридоров.

— Это главная спальня с большим шкафом для меня и еще большим для моей жены, а также главная ванная. Есть еще две спальни - одна для мальчика и одна для девочки.

Адам посмотрел на меня, и я старалась не слишком заглядываться на то, как его губы изогнулись в улыбке.

Он продолжил, указывая на другой стеклянный коридор.

— Это медиа-зал. Одного телевизора в доме недостаточно, — объяснил он.

Я рассмеялась. Если кто и понимал его, так это я.

— Это гостевая спальня с ванной, а эта комната здесь... я еще точно не решил.

Адам поднял глаза. Я тоже. Его темные глаза искали мои. Мурашки пробежали по моему телу.

— Наши дома мечты одинаковые, — прошептала я.

— Да, — он прикусил нижнюю губу. — Тогда, может, ты скажешь мне, что мне делать с этой комнатой.

Я снова посмотрела на квадратную комнату с правой стороны дома. Она могла бы стать музыкальной или игровой комнатой. Или библиотекой для спокойного чтения, а так же мастерской.

— Это твой офис. Твоя жена не захочет, чтобы ты тратил слишком много времени на работу. Она захочет, чтоб ты как можно больше времени проводил дома. Ужин будет в пять, так что у тебя будет достаточно времени, чтобы поиграть с детьми перед сном. Когда дети будут спать, ты сможешь пойти в свой кабинет и сделать какую-то работу. Она принесет тебе выпить и, может быть, перекусить. Поцелует тебя и станет ждать в медиа-зале, пока ты закончишь, чтобы вы вместе смогли посмотреть какой-нибудь из твоих любимых фильмов с Мэтью Макконахи.

У него перехватило дыхание, стоило ему услышать последнее предложение.

Я закрыла глаза и покачала головой. Затем добавила:

— Потому что его все любят. Если твоей будущей жене не будут нравиться фильмы с Макконахи, то я не буду приходить по вторникам на ночь покера.

— Мы играем в покер? — спросил он со злобной улыбкой.

— Да. Мы вчетвером собираемся каждый вторник. Это наша традиция.

Он продолжал смотреть на меня, улыбка исчезла с его лица. На его месте появился задумчивый взгляд, словно он пытался заглянуть в будущее. Он снова посмотрел на дом своей мечты, а затем на меня. А я просто сидела там, сложив руки под коленями, и все продолжала смотреть на него.

Его губы раскрылись, и я приготовилась к тому, что он скажет:

— Обещаю, я женюсь на девушке, которой нравиться Мэтью Макконахи.

— Она открыла глаза, — сказал женский голос.

— Она не в коме. Мы знали, что, в конце концов, она проснется, — в комнате присутствует еще одна женщина.

Я узнаю их голоса. Две девушки, которых я называю подругами.

Медленно открываю глаза, моргаю несколько раз и осматриваю комнату. Хмурюсь и смотрю на стены, как если бы комната была мне совершенно не знакома, затем на телевизор, словно я никогда раньше не видела такого устройства, и, наконец, на девочек, как будто они незнакомки.

Снова моргаю, изображая изумление и смущение.

— Вы медсестры?

Джессика выпучивает глаза, рукой прикрывая рот.

— У нее амнезия.

Сьюзен же прищуривается.

— Ты знаешь, как тебя зовут?

Ерзаю на постели, оглядываясь по сторонам в поисках ответа.

— Нет, — говорю слегка испуганно.

— О Господи, — вскрикивает Джессика. Она наклоняется и кричит практически мне в лицо. — Я - Джессика. Это Сьюзен. Мы твои подруги.

Сьюзен смотрит на Джессику и морщится.

— Не думаешь, что она хочет знать, как зовут ее, а?

— Джессика кивает.

— Твое имя Л-и-я, — она произносит мое имя по буквам, словно я иностранка, изучающая новый язык.

— Лия, — повторяю я. — Кто я? Где я живу? Какая я?

— Ты живешь с родителями и управляешь баром в городе, — отвечает Джессика.

Сьюзен добавляет:

— Тебе отчаянно необходимо покрасить волосы, и у тебя ужасный вкус в моде.

— Вранье! — кричу я.

Сьюзен улыбается.

— Ты - дурочка! — раздраженно визжит Джессика, толкая мою ногу.

— Ай! — хватаюсь за бедро, притворяюсь, что мне ужасно больно.

— Прости, пожалуйста! Я не хотела... подожди, — Джессика откидывается на стул и скрещивает руки, — у тебя травма головы. Твои ноги в порядке.

Пожимаю плечами и снова ложусь на кровать.

Сьюзен качает головой и усмехается.

— Приятно знать, что ты не потеряла чувство юмора. Мы принесли тебе настоящую одежду, — она поднимает спортивную сумку Vera Bradley.

Мое тело все еще болит, но теперь, когда я поспала еще раз, я могу двигаться лучше. Сажусь на кровати.

— Никто не знает девушку лучше, чем ее друзья, — говорю им спасибо и беру сумку. Здесь есть пижама, расческа и косметика. Кладу сумку в ноги откидываюсь на кровать.

Обе они, которые обычно шумны и болтливы, необычайно спокойны. Я знаю, они хотят узнать больше, чем им рассказали моя мама или Эмма, или кто бы еще не сообщил, что я здесь.

Скрестив руки перед собой, я открываюсь своим девочкам.

— Я думала, что умру. Я расскажу вам все, только не сегодня. Прямо сейчас, я пытаюсь сосредоточиться на том, что не умерла. Адам вернулся домой как раз вовремя и спас меня. Вы что-нибудь слышали о нем?

Они качают головами.

Сьюзен убирает кудрявые волосы от лица и поправляет очки.

— Мы только что приехали.

Я киваю и смотрю на свои руки. Джессика кладет руку мне на ногу. Я смотрю на ее красивое лицо и милую улыбку. Она открывает рот, чтобы заговорить, а потом снова закрывает.

Снова открывает и закрывает его, и тут я отвечаю на ее вопрос:

— Мы вместе.

Она прикусывает губу. Я знаю, что у нее за вопросы. Просто она слишком милая, чтобы задавать их.

Я смотрю на неё и жду, пока она посмотрит на меня.

— Прости. Я знаю, он тебе нравился.

Ее голова поднимается, и я, наконец, ловлю ее взгляд. Она смотрит на меня с обидой и пониманием.

— С того вечера в «Велосити», когда я ушла раньше, все стало официальным, — и больше не добавляю ничего.

Она смотрит на меня.

— Я знала. Имею в виду, я видела знаки. Просто игнорировала их. Мы все знали, что между вами что-то есть, — говорит Джессика. Сьюзен кивает в знак согласия. — Я поняла.

— Я никогда не хотела ранить твои чувства, — говорю я искренне.

Она хватает мою руку и улыбается. Ее карие глаза слегка мерцают.

— Я рада за тебя. За вас обоих.

С облегчением смеюсь. Все прошло намного лучше, чем я боялась, будет.

Сьюзен добавляет.

— Этому не мешает и то, что вчера Дерек из Цинциннати приезжал, чтобы сводить ее поужинать.

От изумления я открываю рот.

— Он провел три часа за рулем, чтобы увидеть тебя? — машу рукой в воздухе и продолжаю: — Ладно, мне нужны детали. Все до единой.

Я откидываюсь назад и слушаю, как мои подруги рассказывают мне свои истории.

Разговор ни о чем, но он напоминает мне, что моя жизнь продолжается. У меня хорошая жизнь. Все Нико мира не заставят меня опуститься на колени.

*** 

Я просыпаюсь, слыша, как колеса катятся по коридору. По-видимому, во время пребывания здесь мне можно спать лишь по чуть-чуть. Я открываю глаза, когда доктор Дитто заходит в комнату с пустой инвалидной коляской.

— Подумала, ты не прочь прокатиться, — говорит она.

По тому, как приподнимается ее уголок рта, я понимаю, что еду отнюдь не на МРТ.

Она помогает мне встать и сесть в кресло. На мне нежно-голубой пижамный топ с соответствующими полосатыми брюками. Волосы расчесаны и убраны в конский хвост, и я смыла макияж, остававшийся после бара.

Доктор Дитто везет меня по коридору и через двери, предназначенные только для персонала. Она собирается провезти меня в больничную палату, когда наклоняется и говорит:

— Думаю, благодаря этому ты перестанешь видеть кошмары.

Мы заезжаем в комнату, и единственное, что я вижу - Адам, лежащий на постели. Его глаза закрыты, а на лице большая глубокая рана от удара. Не считая этого, он выглядит прекрасно.

Поворачиваю голову к ней.

— Я думала, только семье разрешено видеть его.

Она подвозит меня ближе к кровати.

— Магия заставила меня захотеть нарушить правила.

Как только доктор Дитто покидает комнату, я поднимаюсь на ноги и подбегаю к изголовью его кровати. Подтягиваю стул и встаю на колени. Мои руки в его волосах и на его лице, ласкают щетину и линию его точеной челюсти.

Наклоняюсь и целую его губы. Они теплые.

Снова целую его, потому что могу.

Я целую его в третий раз, потому что до этого момента я серьезно задавалась вопросом, а что, если он мертв, и ни у кого не хватило храбрости рассказать мне.

Я целую его четвертый раз, потому что, может мне и сняться кошмары из-за одного происшествия, но именно об этом человеке я мечтала сладкие семь лет. Мечты о нем превосходят самые жуткие видения. Этот человек защищает меня от любой ненависти.

— Начинаю думать, что получить удар ножом, это хорошо, — говорит он.

Целую его ещё.

— Я понятия не имела, что с тобой. Они мне ничего не рассказывали, — держу в руках его голову и смотрю на его красивое лицо.

— Лия, — шепчет он, поднимая руку к моей щеке. — Не плач. Все будет хорошо. Они взяли Нико.

— Взяли?

Он потирает мою щеку. Его глаза сверкают, когда он с любовью смотрит на меня.

— Он был в плохом состоянии, поэтому ушел не так уж далеко от дома. Он сел надолго, и ему не выбраться.

Я смеюсь и одновременно всхлипываю.

— Это второе лучшее событие, что произошло за сегодня.

— А что было первым? — спрашивает он.

— Обнаружить, что ты жив. И сообщаю официально: я не могу жить без тебя.

— И это хорошо, — он притягивает меня ближе и потирается губами о мои губы. — Потому что я живу лишь ради тебя.

Утыкаюсь ему в шею и плачу. Да, я плачущая машина и не могу контролировать эмоции.

Он целует меня в макушку и потирает спину.

— Я должен сказать тебе ещё кое-что. Виктория снова на реабилитации. На этот раз приехали ее родители. И отправили ее на долгое лечение в клинику в Сан-Диего.

Я наклоняюсь и прикусываю губу, пока чувство вины наполняет меня.

Адам смотрит на меня в замешательстве. Он заправляет прядь волос мне за ухо и снова гладит меня по щеке.

— Думал, ты будешь счастлива.

— Я ведь практически выкинула ее на улице. Ей некуда было податься, кроме как вернуться к наркотикам.

— Эй, эй, эй, — говорит он, утыкаясь лбом в мой лоб, — Никогда больше не хочу слышать о том, что ты винишь себя. Мы - команда, ты и я. Мы не сможем спасти их всех, но постараемся сделать все от нас зависящее. Сегодня с улицы исчез дилер, а наркоманка получает лечение, которое ей необходимо.

Киваю и шмыгаю носом. Должно быть, я задеваю его рану, потому что он шипит сквозь стиснутые зубы. Его глаза закрываются, и он дышит, превозмогая боль.

— Прости, — пытаюсь отстраниться, но он притягивает меня ближе.

Когда боль утихает, он берет мою руку и целует ладонь.

— Мне плевать, кричу ли я от боли. Я не хочу, чтоб ты была где-то там, хочу, чтобы ты была здесь, рядом со мной.

Он притягивает меня для поцелуя, и мои руки поднимаются, чтобы обнять его лицо. Это великолепное лицо, а я так долго притворялась, что это не единственное лицо, которое я хотела бы целовать целую вечность.

Я люблю этого мужчину. Не только потому, что он хочет, чтобы я была рядом, когда он в агонии. Даже не потому, что он спас мне жизнь, и особенно не потому, что он придумал нелепый план, чтобы заставить нас проводить время вместе, что почти стоило ему работы и мне дружбы. Я люблю его, потому что, хочу признавать это или нет, он мой партнер. Нападение, защита, независимо от положения, Адам прав; мы - команда.

Он отпускает меня, чтобы подвинуться повыше на кровати и лечь немного на бок. Предоставляя мне достаточно места, чтобы лечь рядом с ним.

— Ты уверен? — спрашиваю я.

Он похлопывает по простыне и поднимает руку, побуждая меня лечь на него. Я ложусь рядом, осторожно, чтобы не касаться его повязки, и кладу голову ему на грудь.

Его пальцы пробегают вверх и вниз по моей руке, когда он кладёт голову на мою. Делает глубокий вдох и расслабляется. Кокон, который он создал для меня, убаюкивает.

Я слушаю его ровное сердцебиение в груди. Ритм - мирная песня по сравнению с издающей сигналы машиной рядом с нами.

— Моя маленькая преступница, — вздыхает он.

— Мой испорченный офицер-надзиратель, — мой голос становится сонливым.

— Ты мне это никогда не забудешь.

— Но ведь ты бы и не хотел, чтоб все было по-другому.

Глава 28

— Как твоя голова? Тебе нужен лед? Если надо, у меня есть твои лекарства.

Мама не отходит от меня с тех пор, как я вернулась из больницы. Как я и предсказывала, она вяжет мне одеяло, а у папы полный морозильник запеканок и пирогов. Вчера, когда я не могла уснуть, он даже почитал мне, пока я лежала в кровати.

Обнимаю маму.

— Ты слишком сильно беспокоишься. Кроме того, если я скоро поправляюсь, у меня не будет предлога, чтобы вернуться в больницу и пускать слюни на всех тех красивых докторов.

Она легонько шлепает меня по руке.

— О, веди себя прилично.

Я несу противень с печеньем Сникердудл[9] к духовке и ставлю его на нижний уровень. На кухню заходит Люк и, если бы у меня в руках все еще было печенье, я бы уронила его на пол.

Я закрываю глаза руками и опираюсь на столешницу.

— Что на тебе надето? — мои слова - резкий крик.

Я смотрю между пальцами и вижу Люка, стоящего в середине кухни, руки на бедрах, а на лице дерзкая ухмылка. На нем нет рубашки или брюк, только узкие красные плавки, прикрывающие его хозяйство.

— Пытаюсь заставить Паркера чувствовать себя так неудобно, как только можно, — говорит он, кладя ногу на столешницу, при этом разводя ноги слишком широко, учитывая, что смотрит на него его сестра.

— Со мной тебе это удалось, так что Паркер наверняка подумает, что ты наигнуснейшее существо на свете.

Улыбка Люка становится шире.

— Отлично. Намажешь меня маслом?

— Фу, — отпихиваю его ногой.

Теперь он стоит обеими ногами на полу, и я убираю руки, чтобы видеть его.

— У нас нет бассейна.

— Я в курсе, — он вынимает яблоко из корзины на столешнице и откусывает большой кусок.

Беспокоясь о его виде, я восхищаюсь его воображением.

— Тебе нужно боа.

Он поднимает бровь.

— И ботинки. Твои лыжные ботинки подойдут идеально! — внезапно я проникаюсь идеей Люка о плавках.

Его улыбка становится еще шире.

— Да ты гений! Сейчас вернусь.

Люк бежит наверх, а я вытираю столешницу, прибирая беспорядок, который сотворила, пока занималась выпечкой. В дверь звонят, и я практически бегу, чтобы открыть ее.

Когда я открываю дверь, мои глаза мгновенно натыкаются на мужское тело, одетое в обтягивающую оранжевую футболку, подчеркивающую его мускулистую грудь. На нем шорты карго и кроссовки, и, когда я смотрю на его лицо, замечаю солнцезащитные очки-авиаторы, в линзах которого вижу свое собственное влюбленное лицо.

Быстро обнимаю его за шею и целую.

Он обнимает меня за талию и притягивает ближе. Его язык скользит по моему, а губы утягивают в пропасть под названием Адам.

Он заводит нас внутрь и пинком ноги закрывает дверь. В гостиной отпускает меня, и я опускаюсь вниз, скользя по его невероятному телу.

— Привет, — говорит он мне, упираясь лбом в мой.

— Привет, — говорю я, глядя в его великолепные глаза. Мои руки скользят по его туловищу и вверх по ткани футболки, скрывающей его забинтованную рану.

Он шипит сквозь зубы, когда моя рука гладит больное место.

— Ты принимаешь обезболивающие? — спрашиваю я.

Он качает головой.

— Пытаюсь справиться сам. Борюсь с этим самостоятельно. Пристрастие к обезболивающим - прямая дорога к наркотикам. Я предпочитаю использовать старый метод.

— Страдать от боли?

— Уверен, моя девушка сможет придумать способ отвлечь меня от этого, — ухмыляется он.

Я хватаю его за руки и крепко сжимаю их, раскачивая их из стороны в сторону, когда мы стоим и смотрим друг на друга.

— Мне бы очень хотелось сбежать с тобой прямо сейчас, но моя семья на заднем дворе.

Он наклоняется и снова целует меня.

— Я не собирался уводить тебя. Удержание тебя здесь звучит как отличная идея.

Я тяну его за руку и веду через кухню на задний двор. Мама чистит кукурузу, а папа маринует ребрышки. Бабушка сидит в углу, потягивая свой «Том Коллинз», а Эмма и Паркер сидят за столом в патио. Эмма одета в красную рубашку с белыми шортами, в то время как Паркер одет в штаны хаки и сине-белую рубашку на пуговицах. Мне и правда хочется объяснить парню, что сегодня девяносто градусов[10], но, по-видимому, ему нравится «хорошо одеваться». Что бы это ни значило.

— Мам, пап, Эмма, вы помните Адама, — я стою у двери в патио, держась за Адама. — Паркер Рилес, это мой парень, Адам Рейнгольд.

— Для меня честь познакомиться с героем, — Паркер встает, чтобы пожать Адаму руку.

Милый жест, демонстрирующий уважение. Поэтому я знаю, скоро он сделает что-нибудь идиотское.

— Когда я был в Кении, видел, как человек одним дыханием и прикосновением ладоней оживил бездыханного слона.

Вот вам, пожалуйста.

— Ты смелая душа, раз вдохнул в Лию жизнь так, как ты это сделал.

— Я не умирала, — говорю я.

— А я почти умер, — добавляет Адам.

Мы смотрим друг на друга и киваем.

Адам продолжает жать руку Паркеру. Судя по выражению лица последнего, хватка Адама чуть сильнее, чем предпочитает Паркер.

— Вижу, ты человек физической силы. Ты пробовал медитацию? Мы с Эмс только начали. В Тибете я молился с буддийским монахом. Дхарма - лучшая защита.

Адам отпускает руку Паркера, и тот хватается за ладонь, потирая ее.

Я увожу Адама оттуда, и веду к леди, которая обмахивается рукой, и я почти уверена, что это не от жары.

— Адам, это моя бабушка.

Он наклоняется и пожимает ей руку.

— Я вас помню. Как можно забыть женщину, которая любит нарушать правила?

Он целует ее в щеку, и она машет еще усерднее.

— Лия, затащи его в кровать, — говорит она, — прикуй наручниками и не спускай с него глаз ближайшие лет пятьдесят.

Можно было бы подумать, что его обидит ее комментарий, но он просто усмехается.

— Не беспокойтесь, миссис Пейдж. У меня в кармане есть наручники, и я с удовольствием прикую себя сам.

Бабушка делает глоток своего «Тома Коллинза».

— Мне нужны истории. И правнуки. Мне все равно, что будет сначала.

Тащу Адама в сторону.

— Мы забегаем немного вперед. Адам, ты хочешь...

— Всем вечер. Кто-нибудь видел мои солнечные очки? — заявляет Люк, входя на террасу. На нем красные плавки, розовое боа из перьев, латексная шапочка для плавания и лыжные ботинки. Его ноги издают громкие звуки, когда он подходит к патио, где кладет ногу на стул и протягивает руку Паркеру. — Рад видеть тебя сегодня!

Эмма роняет голову на руки и хохочет. Паркер же, наоборот, с отвращением отворачивается.

— Милая, он болен? — спрашивает он Эмму.

Она отмахивается от него и продолжает смеяться.

— Люк, надень что-нибудь, — говорит ему мама. — У меня в шкафу есть блейзер, который отлично сочетается с этим нарядом.

Паркер бросает взгляд на сумасшедший дом, которым является моя семья. Я смотрю на Адама и вижу, что он закинул голову назад и смеется. Он не просто подходит мне. Он такой же, как и моя семья.

Я тяну его за руку.

— Пойдем. У нас есть время до ужина.

Он следует за мной через задний двор к дереву с веревочной лестницей, свисающей с него. Мы взбираемся наверх, и, когда благополучно садимся на деревянный пол домика, я тяну веревочную лестницу.

— Не хочешь, чтобы я сбежал? — спрашивает он, наклонив голову, чтобы не удариться о низкую крышу.

Смотрю, как он садится у стены. Одна нога согнута, а другая вытянута вперед.

— Не хочу, чтобы кто-то мог подняться сюда.

Он поднимает бровь.

— Почему?

Я поднимаю футболку над головой.

— Потому что я собираюсь дать так необходимое тебе отвлечение от боли.

Его темные глаза блестят в предвкушении.

— Твоя семья может нас услышать.

— Тогда тебе лучше вести себя очень тихо, — говорю я, снимая шорты. Оставшись в лифчике, я подползаю к нему и начинаю расстегивать его шорты.

— Ты пытаешься совратить меня? — спрашивает он, когда я стягиваю его шорты и боксеры по ногам, чтобы освободить его очень твердый ствол.

Ласкаю его рукой, пока он снимает футболку. Он вздрагивает, когда поворачивается в неправильном направлении, вызывая тем самым боль. Я наклоняюсь и убираю ее поцелуями. Кажется, это срабатывает, потому что он целует меня в ответ. Одной рукой притягивает мою голову ближе, а другой сжимают мою грудь.

Внезапно я решаю, что его шорты должны исчезнуть, поэтому тяну их вниз по его ногам и расстегиваю лифчик. Стоя на коленях рядом с ним, я смотрю на его невероятное тело. Твердые мышцы груди, четко выраженный пресс и пульсирующая эрекция между ног, да, я очень хорошо знаю, как сильно мне повезло. Он красив не только физически, а так же эмоционально, нравственно, и совершенен в духовном плане.

Я поднимаюсь на него, мои ноги по бокам от его бедер. Обнимаю его за шею и медленно опускаюсь на него. У меня перехватывает дыхание от того, как он заполняет меня, и я вращаю бедрами, чувствуя его обнаженную кожу.

Адам ругается - сладкий звук из его уст.

Я закрываю ему рот рукой, шикая на него.

Он щипает мой сосок, и я кричу от удовольствия.

Он закрывает мне рот, чтобы я молчала.

Скачу на нем сильнее, касаясь его головкой сладкого местечка внутри себя. Я становлюсь еще более влажной, когда он продолжает щипать мои соски, заставляя жар устремиться прямо к моему ядру.

Откидываюсь назад и даю ему все, что у меня есть. Домик на дереве может упасть от сильных вибраций, и мне все равно. Адам поднимает бедра, и это, должно быть, болезненно для него, но он все равно делает это. То, как его толчки совпадают с моими, заставляет меня подняться так высоко, что я сильно прикусываю его ладонь, заглушающую звуки, когда оргазм проноситься сквозь меня, и я сильно кончаю.

Он поднимает мои бедра и тянет меня вниз. Его голова падает назад, когда он изливается в меня.

Я убираю руку и целую его. Мы потные, липкие и такие чертовски влюбленные, что это безумие.

Я опираюсь лбом на его лоб, пытаясь восстановить дыхание. Он тяжело дышит, его грудь поднимается и опускается.

— Это было восхитительно, — говорю я. И снова целую его.

Он проводит руками вверх-вниз по моим рукам.

— Я хочу быть в тебе без всего всю оставшуюся жизнь.

— Черт. Это было довольно глупо. Я не на таблетках. Мне жаль, я...

Он кладёт палец мне на губы.

— Лия, в больнице ты сказала кое-что, что очень сильно расстроило меня.

Я морщусь и пытаюсь вспомнить, что такого я могла сказать.

— Никто не рассказал тебе обо мне, потому что ты не семья. Мне это не нравится, потому что ты - мой мир. Я собираюсь жениться на тебе. Собираюсь построить для тебя дом мечты с самым большим шкафом и медиа-комнатой для просмотра фильмов с Мэтью Макконахи. Я собираюсь каждую ночь забирать тебя с работы, чтобы убедиться, что ты дома в безопасности, со мной. И я буду любить тебя. Вечно.

Я не могу не заплакать. Слезы. Красивые, счастливые, радостные слезы текут по лицу.

Удерживаю его голову в руках.

— Я отвезу тебя на Капри, мы найдем пляж, где поставим палатку и займемся любовью под звездами. Я приведу тебя домой и позабочусь о тебе. Я хочу быть той, кто следит за тобой, потому что, в конце концов, ты для меня единственное, что имеет значение. Я люблю тебя, и посчитаю за честь стать твоей женой.

— Ну, вообще-то, технически я никогда не спрашивал тебя... — говорит он.

Я жду продолжения.

Но его все нет.

— Ты что, серьёзно? Сидишь такой здесь и говоришь, что хочешь жениться на мне, но на самом деле не спрашиваешь меня?

— Я не планировал делать тебе предложение в домике на дереве, и когда у меня нет кольца. Но так как ты все поворачиваешь таким образом, полагаю, не важно как, где, или когда я его сделаю. Так что, выходи за меня.

— Нет, — отвечаю я.

В его глазах шок.

Я откидываюсь назад и скрещиваю руки на груди.

— Если ты думаешь, что я собираюсь за тебя замуж, тебе нужно сделать самое лучшее предложение в мире. Это должен быть большой жест. Огромный.

Он прищуривается, глядя на меня.

— Насколько огромный?

— Чудовищно.

Его губы изгибаются в дьявольскую усмешку, когда он принимает мой вызов.

— По рукам.

— Да неужели.

— Ты только что выиграли себе одно большое, огромное предложение. Теперь тебе просто нужно подождать. И это будет пытка, потому что, если и есть нечто такое, что есть у меня, но нет у тебя, так это терпение.

В его глазах виден злой блеск.

Этот мужчина будет моей погибелью. Он дал мне новую жизнь. Этот человек разрушил меня. И я не хотела бы, чтобы все сложилось по-другому.

Эпилог

Адам

— Так, так, так! Кто готов сегодня повеселиться?

Видите женщину вон там? Блондинку с длинными волосами и небесно-голубыми глазами. На ней очень узкие джинсы и фланелевая рубашка, завязанная вокруг пупка - восхитительное местечко, которое только сегодня утром я ласкал языком. Это моя Лия.

Она стоит на барной стойке, заставляя комнату петь вместе с ней. Место забито, и так почти каждую ночь после открытия, состоявшегося после того, как она на неделю закрывалась на ремонт, и место превратилось в «У Макконахи». Длинная стойка все такая же, но теперь комната окрашена в темно-бордовый. На стене напротив бара висят черно-белые фотографии Мэтью Макконахи.

В настоящее время я стою рядом с фотографией, на которой он одет в форму космонавта. И то, как его глаза словно смотрят сквозь картину и прямо мне в душу, довольно жутковато... теперь я понимаю, что слишком много времени провожу с Лией. Она превращает меня в фаната Макконахи.

Но это нормально. Эта женщина – смысл моей жизни. Возможно, меня не будет здесь, чтобы защитить ее от каждой мелочи, которая приходит ей на ум, но она доказала, что сильнее, чем я вообще думал. Я счастливый ублюдок.

Пробираюсь к задней части бара. В зоне отдыха она поставила темно-коричневые кожаные диваны и большие сундуки, играющие роль столов. Сзади находиться диджейский пульт, а вокруг танцпола расставлены столики, что делает его отличным уютным местом для танцев.

Сзади висит плакат с темой ночи. Она решила менять их каждую субботу. В эти выходные – «Полицейские и грабители». Я понятия не имел, что у нее припрятана такая идея.

Здесь ее мама и папа, как и Эмма с Люком, которые оба приехали домой на выходные. Они сказали что примчались, чтобы посмотреть бар, но, правда в том, что это я пригласил их.

Прошло всего лишь два месяца с моего полу-предложения в домике на дереве. Я сказал ей, что терпелив, но, честно говоря, ожидание идеального времени меня убивает. Она работала как безумная, и, учитывая мои длинные смены, было довольно сложно организовать все правильно.

Однако это не значит, что я не прикалывался над ней пару раз.

На прошлой неделе я опустился на одно колено, посмотрел ей в глаза, затем наклонился, чтобы завязать шнурки на ботинках, а потом встал и ушёл. Она запустила в меня подушкой.

Вчера мы были на новой площадке «Домов для всех душ», и на пыльном окне я написал слова: Лия, ты подвинешься?

Она назвала меня придурком и ушла из комнаты.

Сегодня вечером звезды сошлись окончательно. Здесь, в месте, которое она любит больше всего, сидит ее семья. Я подхожу к диджейскому пульту и беру сумку, которую оставил там. Снимаю рубашку и надеваю черный кожаный жилет, найти который у меня заняло до смешного много времени, потому что, по всей вероятности, сейчас никто не носит кожаные жилеты. Совсем не удивительно.

Надеваю Стетсон и кладу руки на выступ передо мной. Наклоняю голову и делаю несколько глубоких вдохов.

— Одолевают сомнения? — спрашивает Люк, стоя в дверях.

Смотрю на парнишку.

— Ради твоей сестры я сделаю что угодно.

Он ободряюще кивает.

— Давай, покажи им всем, ковбой.

Встаю и выхожу из комнаты. Я, безусловно, человек влюбленный, потому что нет не единого шанса, что я сделал бы такое для кого-то другого, кроме Лии.

Она все еще в баре, наливает шоты и веселиться. Я прохожу через толпу к центру танцпола, и Рон просит танцующих подвинуться назад. Бармены начинают убирать вещи со стойки. Джус сопровождает помощников бармена вниз, оставляя весьма сбитую с толку Лию.

Песня, которую она танцевала, прерывается, и начинает играть хэви-метал - песня «Calling Dr. Love» от Kiss. Это песня, под которую Мэтью Макконахи раздевается в «Супер Майке». Слыша ее, Лия смущенно оглядывается, пока не замечает меня посреди танцпола, в черных кожаных штанах, подходящем жилете и Стетсоне.

Да, ради неё я изображаю Макконахи.

Я уже упоминал, что сегодня здесь и моя мама?

Качаю головой и делаю все так, как мы репетировали со Сьюзен.

Обернувшись, показываю свою задницу толпе. Эмма сидит на диване передо мной. И поднимает большие пальцы вверх, что я нахожу странно ободряющими. Но у меня не хватает смелости взглянуть на мистера Пейджа.

Поднимаю правую руку в воздух, и Люку удаётся направить на меня прожектор. Этого я не планировал. После его движения толпа аплодирует. Я делаю завывающее движение рукой, и они становятся громче.

Постукиваю правой ногой, чувствуя ритм песни. Закрываю глаза и притворяюсь, будто я просто тренируюсь в своей комнате. Поднимаю другую руку и начинаю крутить бёдрами.

Здесь никого нет, здесь никого нет...

Открываю глаза, бабушка Лии подмигивает мне, поднимая бокал в знак приветствия и одобрения. И я не могу не улыбнуться в ответ.

Продолжаю крутить бёдрами, когда опускаю и снова поднимаю руки, точно так же, как Макконахи делает в фильме. И в который раз думаю, ну почему она не могла быть поклонником Мэтта Дэймона. Я бы с радость изобразил крутого Джейсона Борна.

Что ж, пора.

Поворачиваюсь и смотрю на комнату, полную людей. Поднимаю руку за шею, двигая бедрами назад и вперед. Девочки сходят с ума, и это опьяняет. Я не собираюсь лгать и говорить, что подобное не раздувает мое эго. Делаю еще несколько поворотов бедрами, и комната взрывается аплодисментами.

Примерно в это время Макконахи ведет рукой вниз по своим штанам, но я останавливаюсь в районе живота. Одна девушка бросает на пол пятидолларовую купюру, и я улыбаюсь. Долларовые купюры, пара пятерок - черт возьми, я даже вижу пятьдесят - все это летит в мою сторону.

Люк подходит и протягивает мне микрофон. Смотрит на купюры на земле и потирает руки.

— Мотоциклетный фонд!

Я качаю головой.

— Положи их в фонд «Домов для всех душ».

Плечи моего будущего зятя опускаются. Я выпускаю громкий смешок, продолжая развратничать. И шагаю в сторону бара.

Лия стоит там, ее прекрасный рот в форме лука Купидона широко раскрыт, эти ангельские глаза таращатся на меня, а рука удивлённо взлетает к груди.

Музыка стихает, поэтому я подношу микрофон ко рту.

— Есть только одна девушка, ради которой я готов сделать такое, — снимаю свой жилет и бросаю его в толпу. — И это ты.

Забираюсь на барный стул и поднимаюсь на барную стойку из дуба. В комнате повисает тишина.

Я иду к ней.

— Детка, ты первый человек, о котором я думаю, когда просыпаюсь, и твое имя - последнее, что я произношу, прежде чем засыпаю. Я смеюсь благодаря твоему остроумию, улыбаюсь от вида твоей красоты, и влюбляюсь еще сильнее, когда ты прикасаешься ко мне.

Она подходит ближе, протягивая руку.

Я отступаю и машу пальцем в воздухе.

— Нет, нет, нет, — говорю я, подражая фильму. — Закон говорит, что ты не можешь трогать.

Она ахает и смеётся.

— Не могу поверить, что ты действительно делаешь это.

— Но сегодня вечером я вижу здесь маленькую правонарушительницу.

Комната взрывается смехом и аплодисментами, и, клянусь, мой уровень унижения достигает своего самого высокого уровня. Но это не имеет значения. Опускаюсь на одно колено и смотрю на самую ошеломляющую женщину в мире. Ту, с кем я хочу провести остаток жизни.

— Я обещал тебе предложение. Большой, огромный жест. Если ты скажешь «нет», не знаю, как смогу пережить подобное, поэтому надеюсь, я сделал все правильно. Я влюбился в тебя, когда был подростком, не понимающим, что такое любовь. Ты сделала меня мужчиной, который не только знает, что это, но живет, дышит, и умрет со словами любви в своем сердце. Я не хочу жить без тебя, — опускаю руку в карман и вытаскиваю платиновое кольцо с сапфиром посередине. — Лия Мари Пейдж, ты выйдешь за меня?

Ее глаза сверкают, мокрые от слез, скатывающихся по ее щекам. Мне хочется поймать их все, но только после того, как она произнесет одно волшебное слово, которое сделает мою жизнь полной.

— Да! — кричит она, прыгая на барной стойке. — Да.

Я надеваю кольцо ей на палец, встаю и целую свою невесту.

Толпа взрывается аплодисментами, начинает играть музыка. Выбор Люка - Bruno Mars - «Marry you».

Снова целую свою девочку и шепчу ей на ухо:

— Такое предложение достаточно хорошо для тебя?

Она слегка пожимает плечами.

— Нормально.

Я отстраняюсь.

— Нормально?

Она притягивает меня снова и целует.

— Хорошо, прекрасно, просто отлично.

КОНЕЦ

Примечания

1

американская патриотическая песня, одна из самых популярных в США

(обратно)

2

американский дуэт, участники которого Биг Кенни и Джон Рич, исполняют музыку в стиле кантри

(обратно)

3

коктейль на основе водки, ликёра Triple Sec и сока лайма

(обратно)

4

ликёр, созданный в Новом Орлеане Мартином Вилкисом Хероном в 1874-м году и запатентованный в 1898-м. А уже в 1900-м году завоевал золотую медаль за качество и тонкий вкус на всемирной выставке в Париже

(обратно)

5

примерно 59 килограмм

(обратно)

6

отсыл к роману Стивена Кинга «Сияние». Встречающееся в романе слово Redrum - Murder наоборот, что в переводе означает убийство

(обратно)

7

«Коктейль» (англ. Cocktail) - кинофильм режиссёра Роджера Доналдсона с Томом Крузом в главной роли

(обратно)

8

поступление пациента с угрозой жизни

(обратно)

9

традиционное Рождественское печенье «Snickerdoodle» является одним из любимых в Америке, в основном его делают с корицей, обваливая в смеси сахара с корицей, но бывают и другие варианты, например, с изюмом и орехами

(обратно)

10

примерно 32 градуса Цельсия

(обратно)

Оглавление

Джанин Колетт Неожиданное осложнение

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Эпилог

Адам

КОНЕЦ Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg