«Бесконечность любви, бесконечность печали.»

Бесконечность любви, бесконечность печали. (fb2) - Бесконечность любви, бесконечность печали. [Книга 1] (Миг бесконечности - 3) 3072K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Наталья Николаевна Батракова

«Бесконечность любви, бесконечность печали...» - продолжение дило­гии «Миг бесконечности».

Катя Проскурина уверена, что Вадим Ладышев никогда не простит роковую ошибку, совершенную ею в прошлом, и пытается сохранить, возможно, самое главное, чем наградила ее любовь: долгожданную бере­менность. Она должна сберечь ребенка!

Вадим, простив Катю, пытается ее разыскать. Но, когда находит, в судь­бы любящих людей вмешивается коварный персонаж из прошлого.

Бесконечность любви, бесконечность печали.

Миг бесконечности.

Для одних он - секунда, для других - вся оставшаяся жизнь...

НАТАЛЬЯ БАТРАКОВА

Миг бесконечности 2

Бесконечность любви, бесконечность печали...

Роман

Книга первая

2016

«Бесконечность любви, бесконечность печали...» - продолжение дило­гии «Миг бесконечности».

Катя Проскурина уверена, что Вадим Ладышев никогда не простит роковую ошибку, совершенную ею в прошлом, и пытается сохранить, возможно, самое главное, чем наградила ее любовь: долгожданную бере­менность. Она должна сберечь ребенка!

Вадим, простив Катю, пытается ее разыскать. Но, когда находит, в судь­бы любящих людей вмешивается коварный персонаж из прошлого.

Бесконечность любви, бесконечность печали.

Миг бесконечности.

Для одних он - секунда, для других - вся оставшаяся жизнь...

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Меня - нет... Я- почти умерла.

Не смущает пусть розовость тела. Дотлевает бедняга-душа,

Вся обуглилась и почернела.

Где же боли душевной порог?

Все никак не теряю сознанье!

Я - в предсмертной агонии чувств,

Что связуют меня с мирозданьем.

Кто-то горестно плачет в углу –

Или мне это лишь показалось?-

От отчаянья. Это любовь –

Сил спасать у нее не осталось.

Все хотела собой наградить,

Так беспечно огонь разжигала...

Только некому больше любить:

Догорает душа, отстрадала...

1.

-      Доброе утро! Температуру мерим! - сквозь сон донеслось до Кати. В палате зажегся свет. - Проскурина, напоминаю: ничего не есть, на анализы.

Катя, зажмурившись, приоткрыла глаза: женская фигура в голубой униформе разложила по тумбочкам термометры и скрылась за дверью. На ее слова из трех спящих на кроватях пациенток отреагировала только Катя: нащупав рукой холодный градусник, сунула под мышку и снова закуталась в одеяло. За ночь в палате здорово похолодало.

Скрипнула дверь, и в нее прошмыгнула еще одна женская фигура - Марина Тонева. Как и Катя, она лежала на сохранении. Правда, срок у нее на шесть недель больше и беременность вторая. Трехлетняя дочурка Марины Нюся осталась дома на попечении работающего супруга, а потому молодая мама частенько исчезала из больницы с вечера до утра.

-      Привет! - негромко поприветствовала она Катю. - Уф, сначала снегу намело, а теперь такой морозище ударил! Эдькин друг подкинул. Сам-то мой всю ночь работал, а теперь вот с Нюсей остался. Весь на нервах: холодрыга дикая, у людей машины не заводятся -самое времечко для таксистов! Деньги ведь лишними не бывают. Сказал: вечером во что бы то ни стало опять должен выехать на работу. Попрошу соседку за ребенком присмотреть, больше некому: мои далеко, свекровь болеет, а свекор с детьми не умеет. Вот так, на три дня сходил мой ребеночек в садик - и опять затемпературил, - вместе с пакетами в тумбочку выкладывала свои проблемы подруге Марина. - Скорее бы в декретный!.. Надо домой проситься. Грипп, говорят, в этом году лютует, со дня на день в больнице карантин объявят, не сбежишь на ночь... А ты как здесь без меня?

-      Привет! Соскучилась, - потянулась под одеялом Катя и улыбнулась: наконец-то в монологе подружки образовалась пауза и для нее.

Словоохотливая и добродушная Тонева расположила к себе Проскурину с первого дня знакомства. Любительница поболтать, всем без остатка поделиться, а порой и посплетничать, она, как успела отметить Катя, никогда и ни о ком не отзывалась плохо. Все фигуранты ее речей сплошь и рядом оказывались умными, красивыми, замечательными душками, которые, конечно, порой могли что-нибудь этакое и утворить. Но на то у них имелась своя правда, в которой Маринка им не смела отказать. Даже отрицательные персонажи, если такие как исключение встречались, тоже на самом деле были хорошими людьми. Просто кто-то успел испортить им настроение или день с утра совсем не заладился.

Тонева принадлежала к той редкой породе людей, которые излучают свет, несут тепло и умиротворение. Слушая ее, Катя периодически ловила себя на мысли, что ей тоже хочется улыбаться и любить всех разом. Не разделяя на плохих и хороших.

-      Все прочитала, - Проскурина взглядом показала на стопку книг на тумбочке. - Что-нибудь новенькое принесла?

-      Извини, ничего не взяла, - искренне расстроилась Марина. -Ну кто мог подумать, что ты с такой скоростью книги глотаешь? Да и не до того было, сама понимаешь... Зато я поесть тебе привезла! На больничной еде долго не протянешь, и так вон вся светишься. А малы шику кушать надо.

-      Маш, ну какой из меня едок? По чуть-чуть и то с оглядкой... Фрукты можно внизу в ларьке купить, но и они в горло не лезут. Ничего не хочется... Разве что булочек, - подумав, призналась Катя.

-      Значит, девочка у тебя будет, - со знанием дела заявила Тонева. - Меня с Нюськой тоже на булки да на сладкое тянуло. А сейчас, не поверишь, на соленые огурцы, сушеную рыбу и... на пиво! Вчера как увидела бутылку в холодильнике, так захотела хоть глоточек - чуть слюной неизошла!

-      Так ведь нельзя нам, - предостерегающе отреагировала Катя.

-      Знаю, - кивнула Марина. - На, это тебе, - протянула завернутую в полотенце кастрюльку. - Каша тыквенная, еще теплая. Полчаса назад сваренная.

-      Спасибо, но мне опять анализы сдавать.

-      После съешь. А анализы - это к выписке, - авторитетно изрекла всезнающая Тонева. - Как пить дать! И чего тебя здесь держать, если все нормально? На положительную динамику настроили, риск выкидыша миновал, значит, ступай домой. Токсикоз, он в начале беременности у каждой второй, а коек в больнице не хватает. Я вот, пока шла через приемное отделение, обратила внимание на очередь: человек двадцать, не меньше. И почти все женщины, и, скорее всего, в гинекологию. Не пройдет и получаса, как последнюю займут, - кивнула она на пустующие в палате кровати. - Сама видела, какой здесь конвейер.

Это правда. Пациентки гинекологического отделения, как правило, долго здесь не задерживались - каждый день в коридорах появлялись новые лица. Особенно это было заметно в столовой.

-      Я и не спорю, - Катя взяла лежащие поверх книг очки, вытащила термометр и, бросив взгляд на шкалу, положила на тумбочку. - Температура нормальная, живот не болит. Капельницы закончатся - сама домой попрошусь... У отца на днях операция, надо обязательно его навестить. Хотела твоего Эдика попросить < попить туда и обратно. За деньги, конечно, добавила она.

-      Да ладно тебе, за деньги, - отмахнулась Маринка. - А в котором часу хочешь ехать?

-      Посещения в кардиоцентре с семнадцати до девятнадцати. Хорошо бы еще домой заскочить - телефон взять, кое-что из вещей потеплее. Чувствуешь, как в палате похолодало?

-      Еще бы, такой колотун на улице!.. - передернула плечами Маринка и задумалась. - Я спрошу у Эдика, но сегодня, боюсь, не получится. Он и на смену-то заступит, только если будет с кем Нюсю оставить. Ни я, ни соседка так рано домой не вернемся. Ты уж не обижайся.

-      Да что ты! Какие обиды? Придумаю что-нибудь.

Открылась дверь, и в палате со стопкой медицинских карт под

мышкой появилась сияющая Ольга.

-      Всем доброе утро! Ну, как ты здесь без меня? - остановилась она у кровати Проскуриной.

-      Привет! Замечательно! Честно говоря, надоело лежать, хочу домой.

-      А я приехала на работу и первым делом заглянула в твою карточку: все очень даже неплохо! - порадовала доктор подругу. - Сделаем новые анализы и подумаем, когда тебя выписать.

-      Как прошла свадьба? Расскажи! - оживилась Катя.

-      Не сейчас, тороплюсь на пятиминутку. Лучше завтра вечером поболтаем, у меня дежурство.

-      Ты не сменила фамилию?-удивилась Катя, глянув на бэйджик на груди доктора. - Ты по-прежнему Огородникова?

-      Сменила, теперь я Клюева. В субботу сдала документы на новый паспорт, - успокоила Ольга. - Как только заберу, сразу отнесу в отдел кадров. Ну все! Побежала, - Ольга улыбнулась и тут же упорхнула за дверь.

-      Проскурина, в процедурную! - донеслось из коридора.

Набросив халат, Катя прихватила с собой гигиенические принадлежности и поспешила к кабинету, перед которым уже выстроилась очередь. После выходных жизнь в отделении входила в обычную колею.

Уточнив, кто последний, она прислонилась к стене, откинула голову и закрыла глаза. Что-то в разговоре с Ольгой ее зацепило.

«Клюева... Клюев... Саша Клюев... Саня Клюев... Так это же друг Вадима! - осенило ее. - Да уж, земля не просто круглая... Расскажи кому - не поверят! А вдруг она уже поделилась с мужем сказочной историей беременности бесплодной пациентки? Услышав фамилию Проскурина, тот сразу сообразит, о ком речь... Что же теперь делать, кто бы подсказал?» - едва не застонала Катя.

Как только улеглись первые тревоги и эмоции, как только миновала угроза выкидыша, не было дня, а вернее часа, чтобы она не вспоминала о Вадиме. Грустила, тосковала, гадала, чем сейчас занят, думает ли о ней. Чувствовала свою вину и понимала: одной статьи для ее прощения мало. Пожалуй, если бы не попала в больницу, к этому моменту она уже набралась бы храбрости и попросила прощения у Ладышевых лично - и у Вадима, и у Нины Георгиевны. Простят или нет - это их право. Но ей стало бы легче. Не грызла бы себя, не мучилась в поисках ответа на другой насущный вопрос: надо ли им знать о ее беременности? Если да, то как они к этому отнесутся?

В том, что даже ребенку не дано восстановить прежние отношения, Катя не сомневалась. А если так, стоит ли усложнять жизнь Ладышевым новостью о своей беременности? Особенно тревожилась она за Нину Георгиевну. Каково ей будет узнать, что женщина, причинившая их семье столько горя, носит под сердцем долгожданного внука? Зачем им новые переживания и боль? Чего доброго, воспримут это как очередную подлость...

С другой стороны, в этом тесном мире все тайное рано или поздно становится явным. А уж в наши дни и подавно. Сколько веревочке ни виться... Но пока она будет виться, много воды утечет. Вдруг со временем за подлость сочтут именно то, что она ничего не сказала о беременности, не призналась?

И все же, пока не выпишется из больницы, нельзя им ни звонить, ни просить о встрече. Прощение должно быть только искренним, без примеси жалости или эмоций, которые могут принудить солгать. Как и непрощение. В таком случае матери и сыну Ладышевым лучше пока все же не знать о беременности.

Что касается лично Вадима и их отношений, то здесь все намного сложнее. Если бы не найденное в ящике стола досье на себя, датированное едва ли не днем их знакомства, она уже давно нашла бы способ и встретилась с ним или накатала бы длиннющее письмо-исповедь с пятью ключевыми словами: «Прости меня! Я тебя люблю!!!»

Она непременно его разыскала бы: встречала бы в аэропорту все рейсы из Франкфурта, поджидала бы возле квартиры на Сторожевской, караулила бы на парковке перед офисным зданием, в конце концов взяла бы измором его кабинет. Вымаливала бы прощение, в надежде, что он поймет, пусть и не сразу, потому что... любит. Так, как полюбила его она: каждой клеточкой тела, всем сердцем, всей душой. И где-то внутри надеялась на ответные чувства.

Но... После того как Катя обнаружила злополучное досье, ее жизнь словно разломилась надвое: вот она в совсем недавнем прошлом - и вот в настоящем. Нереальное прошлое, в котором она была такой счастливой...

Была или вообразила себе? Но если эту сказку она придумала, то откуда теперь взялась беременность? Для чего-то ведь она ей дана? И Вадим тоже никуда не делся - он есть и в настоящем. Только... их внезапно разделила стеклянная стена недоверия. Но эту стену воздвигла не Катя, и не она могла ее разрушить. Это должен был сделать Вадим - позвонить первым, предложить встретиться, во всем разобраться. Если, конечно, она не полюбила его таким, каким придумала.

Чем больше Катя на этом зацикливалась, тем сильнее путались мысли - перескакивали с одного на другое, извивались, рвались в самых слабых, безответных местах. В такие моменты воображение совсем не щадило ее, уносило неизвестно куда, и она зависала над той самой пропастью, которая разлучила их с Вадимом. Тут же вокруг меркнул свет, всей тяжестью наваливались свинцовые тучи и толкали вниз, к открывшейся бездне. А та, как неведомое чудовище, надменно и холодно встречала свою жертву перемещая туманные слои, клацая фантастическими челюстями...

Кате становилось страшно до жути. Бешено стучало сердце, холодела спина, текли слезы. Казалось: вот он, конец...

Но вдруг как спасительное чудо небо прорезал яркий солнечный луч: ребенок! Она должна его уберечь! Должна изо всех сил вцепиться в эту светлую ниточку посланную ей в помощь! И думать только о нем и ни о чем другом! Пусть даже в какой-то момент между его родителями разверзлась бездонная пропасть.

Вот только... Когда он подрастет, ведь обязательно спросит: а кто мой папа? Кем были бабушка и дедушка? Конечно, до поры до времени можно уходить от ответа, прячась за расхожей историей об отце - летчике-испытателе. Однако, повзрослев, он обязательно захочет докопаться до истины.

Сколько подобных историй Катя слышала, сколько встречалось их в читательской почте! Достаточно, чтобы понять: ребенок обязательно начнет самостоятельные поиски. И чем это для него обернется, одному Боту ведомо. Случалось: такие дети на самом деле обретали отца, мать, родных. Вот только любящих ли? Открывшаяся правда зачастую оказывалась горькой на вкус. Притом для всех, к ней причастных.

Однако, если даже все сложится благополучно для ее малыша, все равно остается один неоспоримый аргумент в пользу Ладышевых: ее ребенок - частица не только Кати, но и Вадима. И даже пытаться скрыть, кто его отец и бабушка с дедушкой, будет большой ошибкой. Сказать, что они просто хорошие люди, - значит ничего не сказать. Такими родными надо гордиться с детства! И самооценку повышает, и вызывает желание соответствовать.

Кроме того, нельзя исключить и того, что со временем отыщутся «доброжелатели» и преподнесут подросшему чаду свою версию событий: мама, пусть косвенно, оказалась причастной к смерти дедушки, спустя годы, с каким-то нехорошим, ей одной известным умыслом сблизилась с папой, а потом скрыла факт беременности. Ну и как ей тогда будет объяснить ребенку, что на самом деле он появился на свет от самой настоящей любви?! Поверит ли он? Простит ли ей, что скрыла правду? Поймет ли, ради чего, почему?

Ох, подсказал бы кто, как поступить, дал бы возможность хоть одним глазком заглянуть в будущее!

«Все-таки придется сообщить Вадиму о беременности, - сделала Катя очередной мучительный, далеко не последний вывод. - Но на данный момент не это главное. По легенде, я сегодня должна вернуться из командировки, и отец, конечно, ждет, что навещу его в больнице. Нервничать ни мне, ни ему нельзя, поэтому телефон с сегодняшнего дня придется держать включенным. Правда, для начала его надо как-то забрать из квартиры на Чкалова А заодно прихватить запасной комплект верхней одежды... Хорошо бы По-тюня вернулся из Польши, больше не к кому обратиться за помощью. То-то удивится, что я в больнице, а не в Германии».

Катя усмехнулась и открыла глаза. За невеселыми раздумьями очередь заметно продвинулась. Впереди оставались лишь женщина примерно Катиного возраста и молоденькая девушка, почти девочка, старательно прятавшая лицо в поднятом воротнике халата.

- Следующая! - послышалось из-за приоткрытой двери в процедурную.

Юное создание тут же юркнуло внутрь. Женщина за ней сделала шаг вперед, заплаканными глазами глянула на Катю и быстро отвернулась. Катя сразу все поняла: проблемы с беременностью, тоже лежит на сохранении.

Будущие матери здесь легко угадывались - осторожная, плавная походка, замедленные движения, чуть отрешенный взгляд, говорящий о том, что окружающая действительность не идет ни в какое сравнение с тем, что творится внутри. А там - новая жизнь. На ней и сосредоточено все внимание, все мечты. Маленький мир, в котором видимыми и невидимыми нитями связаны двое - мать и дитя. Состояние счастья, душевной благодати. Полная гармония, при которой уместны лишь слезы счастья.

Увы, у женщины, с которой она встретилась взглядом, легко угадывались другие слезы - от горя. И на таких пациенток она здесь насмотрелась предостаточно.

«Но у нас, мой маленький, все хорошо, - Катя опасливо прижала ладонь к животу. - Даже не будем думать о плохом».

- Следующая! - раздалось за дверью...

Ладышев отъехал от дома и сразу уткнулся в пробку. Прошедшие накануне снегопады и грянувшие вслед морозы существенно осложнили передвижение по городу: половина дорог все еще оставалась заваленной снегом, на тех же, которые дорожники успели расчистить, то тут, то там образовывались заторы из-за глохнувших на ходу машин. Чаще дизельных.

Посочувствовав их хозяевам, Вадим не сдержался и по примеру других торопливых водителей заскочил на бордюр, развернулся на пешеходной дорожке и поехал в обратном направлении. Путь до работы чуть длиннее, зато дорога лучше почищена.

Однако в районе ближайшего перекрестка очередь из машин оказалась не меньше: не работал светофор. Чертыхнувшись, Ладышев снова заехал на бордюр, прорезая колесами сугробы, обогнул застрявший на перекрестке трамвай, дождался окошка в потоке машин и, преодолев очередное засыпанное снегом ограждение, очутился на проезжей части.

успел вырасти приличный сугроб. Значит, не появлялась,..

«Спасибо снегу. Летом, не рискуя подвеской, здесь не спустишься даже на джипе, - оценил он высоту бордюра и проделанные маневры. - Надо позвонить Зине, предупредить, что опаздываю. Уснул только под утро, соответственно - проспал... Голова гудит... Пожалуй, до встречи с архитектором успею побывать на Чкалова», - глянул он на часы на приборной панели.

Этот маршрут - кольцо вокруг дома Кати с небольшой остановкой - в последние дни стал для Ладышева обязательным, куда бы ни ехал: из офиса или в офис, утром или вечером. Здесь он устраивал себе короткий перекур, во время которого вглядывался в ее окна и пытался обнаружить там хоть какие-то изменения. Но ничего не менялось: занавески на прежнем месте, свет не включен. И никаких следов возле стоявшей во дворе машины, на которой уже успел вырасти приличный сугроб. Значит, не появлялась,..

Ладышев искал Катю с вечера того дня, когда вышла статья об отце. Поджидал ее на Чкалова, у родительского дома в Ждановичах, у здания редакции, на парковке возле кардиоцентра, а еще названивал по всем известным ему телефонам. Но она как в воду канула, никто о ней ничего не знал и не слышал. Единственным, кто мог пролить хоть какой-то свет на эту непонятную историю, был ее отец, Александр Ильич Евсеев. Но он в таком состоянии, что желательно его не беспокоить. Тревожить Арину Ивановну Вадим тоже не решался.

Однажды в отчаянии он набрал номер Колесниковой. Увы, та даже о статье ничего не слышала, соответственно, не знала и остального. Зато дала номер «верного оруженосца» Проскуриной Вениамина, услугами которого как фотографа время от времени пользовалась. Не успев обрадоваться, Ладышев тут же расстроился: в ответ на звонок бесстрастный женский голос сообщил, что телефон переключен на СМС-роуминг. Судя по всему, Потюня за границей.

Набрав ему сообщение, Ладышев перечитал текст и хотел уже отправить, но в последнюю секунду кольнула ревнивая мысль: «А вдруг он там вместе с Катей?»

Сообщение так никуда и не отправилось. По той же причине Вадим не позвонил Генриху в Германию, хотя столько раз доставал его визитку, крутил в руках и снова прятал.

Нараставшее день ото дня беспокойство усиливалось обострявшимся чувством ревности. И если днем временное спасение от мыслей о Кате он находил в рабочей суете, то вечера в пустой квартире казались невыносимыми. Белый махровый халат в ванной, забытая заколка для волос, столик-трансформер, шуба в шкафу, мелодия, под которую они когда-то танцевали, шлепанцы... Даже тумбочка в прихожей, на которой Катя обычно оставляла сумку и перчатки, напоминала о той, которая так недолго задержалась в его квартире.

А ведь была еще мама, переживающая не меньше.

«За что ты так с нами, Катя? Ну ладно я, это еще можно понять -сам хорош. Но почему ты не пожалела ее? - после каждого визита на Пулихова терзался он от обиды за мать. - Ведь прекрасно знаешь, как она к тебе привязалась. Теперь вот сидит на таблетках, чуть что - в слезы... Как объяснить ей, что я не могу тебя найти? Чем это закончится? Снова будут скорая и больница, из которой она может и не вернуться? Я даже реже стал к ней заезжать: нет сил видеть немой вопрос в глазах и чувствовать свое бессилие».

Сказать все, как есть, было нельзя, ничего не сказать - невозможно. К тому же пару дней назад в глазах матери Вадим заметил промелькнувший упрек... Но это уж слишком! Он и так себя корил за то, что выдержал слишком долгую паузу, прежде чем поехал к Кате. И это в день ее рождения!.. Не зря Потюня предупреждал: можешь опоздать.

«А ведь еще недавно счастье, казалось, вот оно - в руках: я нашел женщину, о которой мечтал... - от воспоминаний защемило сердце. - ...Нет, разве Катя может не переживать, не думать о нас с мамой? С ней определенно что-то случилось!»

Ладышев в тревоге хватал телефон, нервно касаясь пальцами дисплея, снова пытался дозвониться, слал СМС. Порой среди ночи срывался с места, не дожидаясь лифта, бежал вниз, садился в машину, летел на Чкалова, затем в Ждановичи и далее по кругу: «Только бы узнать, что с ней все хорошо, и больше ничего не надо!» Доезжал до последней точки привычного маршрута, обреченно останавливался, курил, думал. Ну хоть бы что-то! Хоть бы какая-то зацепка!

Бесплодность поисков выхолащивала настолько, что, вернувшись в свою квартиру, он мог часами сидеть на кухне, с тоской смотреть на огни ночного города, не в состоянии ни думать, ни двигаться...

Порой, напротив, его охватывала злость на себя, на собственное бессилие, на Катю. И тогда он еле сдерживался, чтобы не рубануть изо всех сил кулаком по столу, а еще лучше в стену - одной болью заглушить другую и хоть на время унять невыносимую тоску.

Из-за этой тоски Вадим и на свадьбе Клюева пробыл всего полчаса. Зашел, поздравил, вручил цветы и конверт, выпил рюмку за здоровье новобрачных - и ретировался. Пусть, не отвлекаясь на него, наслаждаются своим счастьем. И пусть уберегут друг друга.

По той же причине в субботу он не поехал в Крыжовку. Друзья решили продолжить там гулянку, а заодно устроить мальчишник для Зайца, который от статуса холостяка должен был избавиться через две недели. К тому же с некоторых пор дача Андрея у Вадима ассоциировалась с Катей: вот она спит, он - на табуретке с инструментами в руках. Смотрит и никак не может оторвать взгляд. Что теперь ему там без нее делать?

Накануне вечером после ритуального кружения по городу он вернулся домой, как обычно, прошел на кухню, закурил и тупо уставился в телефон. Ни на один из мучительных вопросов у него так и не появилось ответа.

«Неужели вот так, едва начавшись, все и закончилось? Что ж такого я сотворил в прошлой жизни? Или в этой что-то сделал не так? - пробило его почти до слез. - Санька женился, у Андрюхи вот-вот свадьба. Я уже готов был стать третьим...»

Загасив сигарету, Вадим в который раз стал перебирать в памяти подробности последних месяцев. С одной стороны, это походило на мазохизм, с другой - в душе ненадолго наступало умиротворение: грусть чередовалась с нежностью, которую хоть в мыслях хотелось снова прочувствовать, подольше задержать. Закрыв глаза, он представлял: сейчас из спальни выйдет Катя, обнимет его, поцелует в макушку, присядет рядом.

«Выпить, что ли, с горя? - усмехнулся он. - Может, быстрее усну?»

Откупорив бутылку коньяка, плеснул в бокал дорогой янтарной жидкости, уловив тонкий аромат, сделал глоток и понял, что пить не хочет. То ли настолько устал, то ли сработал блокиратор: поздно, а завтра с утра за руль, на работу. Надо идти спать.

Что он и сделал усилием воли. Но в котором часу ему удалось уснуть, даже не представлял...

«...А если и сегодня не объявится? - Вадим наконец-то выехал на проспект Независимости. - Больше не выдержу. Я не могу не знать, где она и что с ней. Надо подключать Поляченко».

Зазвонил телефон.

-      Вадим Сергеевич, доброе утро! Вы уже на работе? - не дожидаясь ответного «доброе», защебетала по громкой связи Зина. - У меня беда - я в пробке застряла. Маршрутки через одну идут, еле втиснулась. Минус двадцать восемь! Вы себе не представляете, что творится!

-      Почему же не представляю? - Ладышев объехал очередную заглохшую прямо на проспекте машину. - Очень хорошо представляю, сам еще в пути. Могу порадовать: уже минус двадцать пять,

-      глянул он на панель.

-      Так вы тоже не на работе? Ой как хорошо!

-      Что же тут хорошего? - не понял шеф.

-      Ну... То есть... плохо, конечно. Я к тому, что не одна опаздываю,

-      путано попыталась объяснить секретарша и добавила расстроенно: - Только вам даже кофе некому будет приготовить.

-      Сам сварю. Не маленький... В пятницу после обеда меня никто не искал? - спросил он скорее для проформы: не сомневался, что в случае чего Зина сообщила бы незамедлительно.

Минувшая пятница не задалась изначально. Сначала опоздал на планерку из-за того, что застрял в лифте. После планерки вместе с архитектором поехал на участок, где по весне собирался начать строительство дома. Однако до нужного места они не добрались, остановились метров за двести: дорога под снегом даже не просматривалась, a Range Rover - не вездеход. Сядет на пузо - бегай тогда, ищи трактор. И все равно без приключений не обошлось: при развороте автомобиль угораздило сползти в глубокую, засыпанную снегом обочину. Пришлось ждать, пока на горизонте не появится хоть какая-нибудь техника.

Высадив архитектора у метро, Ладышев отправился в кардиоцентр к отцу Кати Александру Ильичу. Пересилила надежда, что у того имеются хоть какие-то сведения о местонахождении дочери. Но сначала следовало справиться о его самочувствии у лечащего врача. Увы, доктор, бывший однокурсник, был занят в операционной, а без него в палату к больному Вадим зайти не решился.

Зина прервала его размышления.

-      Был один непонятный звонок, - припомнила она. - Как только вы уехали, звонила какая-то женщина.

-      Кто такая? По какому делу? - сосредоточился Вадим

На миг в душе даже мелькнула надежда: вдруг Катя? Но тут же погасла: Зина узнала бы ее и не преминула бы об этом сказать.

-      Не представилась. Высокомерная дамочка. И нервная, я даже сказала бы, злая. Похоже, какая-то чиновница. Ваш мобильный номер я ей не дала, хотя она настаивала, - отчиталась секретарша.

-      Правильно сделала.

-      Посоветовала ей в понедельник утром перезвонить. То есть сегодня.

-      Хорошо. Понял. Жду тебя в офисе.

Перед площадью Независимости Ладышев наткнулся на очередную пробку и с досадой констатировал: заехать на Чкалова уже не успеет. Правда, у него оставалась надежда, что сегодня-завтра ситуация сама собой разрешится: на днях отца Кати должны оперировать, и она не может не навестить его, так как это единственный ее родной человек.

На парковке перед офисом свободных мест не оказалось, что было ожидаемо. Судя по шапкам снега на крышах авто, добрая часть из них давным-давно с места не трогалась. Пришлось делать круг, и тут повезло: прямо перед ним стала выруливать машина.

«Вот они, издержки мегаполиса, - засилие машин, - заглушил он двигатель. - Пока не поздно, надо переселяться за пределы кольцевой».

Оценив транспортный поток, двигавшийся с небольшой скоростью по одной полосе (вторая была завалена снегом, похоронившим под собой припаркованные автомобили); на переходе Вадим остановился и терпеливо дождался разрешающего сигнала светофора: понимал как водитель, насколько сложно затормозить в таких условиях.

Офис уже жил в обычном ритме, что порадовало. Даже имевший привычку опаздывать Сифоненко повстречался в коридоре. Но и причина для огорчения тоже нашлась: после выходных сразу шесть сотрудников отправились на больничный. Похоже, эпидемия гриппа разгулялась не на шутку.

Ладышев вошел в кабинет, повесил в шкаф верхнюю одежду, присел в кресло, поднял крышку «спящего» ноутбука и окинул взглядом страницу ежедневника. Ничего важного на сегодня не запланировано, так что до планерки вполне можно съездить на Чкалова. Или прогуляться пешком, хотя в такой мороз комфортнее все же будет в машине.

-      Андрей Леонидович, здравствуйте! - набрал он начальника отдела безопасности. - Можете зайти ко мне прямо сейчас?.. Жду.

На столе замигал подсветкой рабочий телефон.

-      Добрый день! «Моденмедикал». Я вас слушаю, - выполняя секретарские обязанности, ответил Ладышев.

-      Добрый день... Не могли бы вы... Вадим? Вадим Сергеевич? Ладышев? - уточнил показавшийся знакомым женский голос.

-      Да, - подтвердил он, пытаясь вспомнить, кому этот голос принадлежит. - Я вас слушаю.

-      Это Валерия Петровна Лежнивец... - на другом конце провода запнулись. - Валерия Гаркалина.

Вадим замер.

-      Надо же! Какие люди! - игриво воскликнул он после паузы и нахмурился: «Столько лет, столько зим! С чего бы ей звонить? Статью прочитала?» - Слушаю вас, Валерия Петровна, - сменил он тон на деловой.

-      Не забыл... Вадим... Вадим Сергеевич, - поправила себя женщина, словно пытаясь найти нужную интонацию. - Нам необходимо встретиться, - голос зазвучал более уверенно. - И как можно скорее.

-      А что у вас случилось? К чему такая спешка?

-      Ты прекрасно знаешь, что случилось, - выбрала «ты» Лера.

-      Любопытно... - Ладышев откинулся к спинке кресла. - Можно сказать, неожиданно любопытно. Тем более что у меня острой необходимости для встречи нет. Оборудование в больнице нормально работает? Могу прислать специалистов...

-      Не ерничай, - раздраженно перебила его Лежнивец. - Если бы что-то сломалось, звонила бы не я и не тебе. Ты это прекрасно понимаешь.

-      А по какому еще поводу с самого утра меня может беспокоить начмед не самой последней в городе больницы? Притом таким категоричным тоном. Не на кофе же ты меня приглашаешь, - перешел на «ты» и Вадим. - Должность научила так с людьми разговаривать?

-      В том числе и должность, - сухо подтвердила женщина. - Нужно поговорить о небезызвестной тебе статье в «ВСЗ».

-      Ну вот, уже ближе к теме, - довольно отметил Вадим. - И чем же тебя задела статья? О тебе в ней ни слова.

-      Прекрати, Вадим! Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. И, кстати, первый резонанс на статью уже есть.

-      Вот как?.. Жаль. Значит, со времени моего ухода в медицинском мире ничего не изменилось. Все те же интриги.

-      Вот именно.

-      И много врагов ты нажила за эти годы?

-      Мне хватит. Вот только не думала, что ты окажешься в их числе.

-      Ты о чем? С женщинами и детьми воевать не в моих правилах.

-      Открыто - нет, - согласилась она. - Решил быть умнее других и свести счеты через газету?

-      То есть?

-      Ну как же... - усмехнулась Валерия. - Тебе лучше, чем кому-то другому, известно, что тогда происходило... Но как ты посмел? Ты ничего не знаешь о том периоде моей жизни, чтобы судить! Ты даже представить себе не можешь, чего мне стоило тогда...

-      ...обвинить меня во всех грехах и бросить в трудную минуту? -перебив, подхватил Вадим. - Если честно, не представляю.

-      Тебе не понять, как мне тогда было плохо...

-      Лера, закроем эту тему, - досадливо поморщившись, прервал ее Ладышев. - Наверняка у тебя есть своя правда, но мне она совсем не интересна. Если по делу звонишь, то давай, говори. Если поковыряться в прошлом - то, извини, у меня нет ни времени, ни желания.

-      Ну уж не-е-ет, - неожиданно прошипела она. - Ты сам вытянул на свет Божий ту историю. Так что теперь обязан меня выслушать!

-      Я тебе ничем не обязан, - жестко осадил ее Вадим. - Когда-то - да, для меня это было важно. Но все изменилось. И давно. Повторяю: на сегодняшний день мне это не интересно, - и он тут же поймал себя на том, что говорит неправду: в глубине души он все еще хотел знать, почему Валерия тогда его предала.

Именно предала.

-      Ха-ха-ха! - нервно рассмеялась Лера. - Свежо предание... - казалось, она прочитала его мысли. - Я же прекрасно тебя изучила: ты всегда норовил докопаться до истины. Впрочем, как и твой отец... Статья - тому подтверждение. Думаешь, я поверю, что журналистка по собственной инициативе разворошила прошлое? Да все уже быльем поросло!

-      А вот здесь я с тобой не соглашусь: все - да не все. Но, как бы то ни было, я ей благодарен. Наконец все узнали правду о профессоре Ладышеве.

-      Ты говоришь - все? Да кого еще, кроме тебя, меня и нескольких человек, волнует та история? Если и дочитал кто-то эту статью до конца, то сразу забыл! - хмыкнула Лежнивец. - Конечно, теперь при твоих деньгах можно и журналистку купить. Пусть даже виновную в смерти твоего же отца. Сколько ты ей отжал ел?

У Вадима перехватило дыхание, возмущение мгновенно достигло пиковой точки. Он уже готов был разразиться гневной тирадой, как вдруг его неприятно кольнуло: «А ведь я точно так же был уверен, что Катю тогда купили! И другие так считали. А она была убеждена, что делает доброе дело. И тогда, и сейчас. Как же, наверное, ее это оскорбляло!»

-      Решил, что пришло время всем отомстить? - Лера восприняла паузу в разговоре как подтверждение своих слов.

-      Восстановление доброго имени отца ты считаешь местью? - совладав с эмоциями, глухо уточнил он. - Что ж, не собираюсь оправдываться. До свида...

-      Подожди, еще не все! Конечно, кто я такая, чтобы передо мной оправдываться? Не воюет он с женщинами, как же! - завелась Лера. - Не слишком ли много совпадений просматривается?!

-      Ты о чем? - вернулся к разговору Вадим.

-      О том! Как только наметился мой перевод наверх, сразу появилась эта статья. А если учесть твои связи там... - недвусмысленно намекнула она. - Н-да... Неприятная неожиданность.

-      Лера, тебе никогда не приходило в голову, что какие-то события в жизни могут происходить сами по себе? Или быть следствием событий, которые уже когда-то случились по нашей вине. За все надо платить.

-      Если я в чем-то и виновата, то уже сполна заплатила, - парировала она.-А вот с твоей стороны подло...

-      Ты обвиняешь меня в подлости? - изумился Ладышев. - Да я понятия не имею о твоих подковерных игрищах с тебе подобными! Не знаю и знать не хочу!

-      Так я и поверила! Скажи честно: что тебе пообещали? Очередную победу в аукционе? - съязвила она.

-      Всех по себе мериешь? Ведь это ты когда-то выбрала замминистра, а не безызвестного молодого хирурга! - в сердцах проговорился Ладышев о давней обиде.

Какой смысл продолжать этот разговор-воспоминание? Даже странно, что он не прекратил его до сих пор. Словно что-то еще хотел услышать. Но теперь достаточно.

-      А знаешь, в нашем разговоре есть один бесспорный плюс: окончательно расставлены все точки над «i». До свидания, - сухо попрощался Ладышев.

-      Нет, погоди! Ты хочешь знать, почему я так поступила? Да потому что ты и твои родители не оставили мне выбора! -защищаясь, Лера даже всхлипнула. - А ведь я от тебя тогда была беременна... Ну так что, нам есть о чем поговорить?

Пытаясь переварить свалившуюся на него новость, Ладышев встал, подошел к шкафу, нащупал в кармане дубленки зажигалку и пачку сигарет...

Защемило сердце, в памяти всплыла давно забытая картина последних дней перед расставанием: Лера плачет, он винит себя, пытается ее успокоить, но ничего не получается. Неужели она тогда была беременна?..

В кабинет постучали.

-      Хорошо, - посмотрев на открывшуюся дверь, в которой появился Поляченко, выдавил он. - Оставь свой номер, я перезвоню. - Показав Поляченко взглядом на стул напротив, он переместил трубку в другую руку и записал на листке цифры. - До свидания!

Обменявшись рукопожатием с Андреем Леонидовичем, Ладышев задержал взгляд на листке, затем перевел его на начальника отдела безопасности и снова уставился на комбинацию цифр. Словно пытался разгадать ребус.

-      Кхе-кхе... - прервал затянувшуюся паузу Поляченко.

-      Андрей Леонидович, - шеф наконец оторвал взгляд от стола и убрал листок с номером подальше от глаз, - у меня к вам серьезное дело. Надо найти одного человека.

В этот момент ожил мобильник.

«Потюня Вениамин», - высветилось на дисплее.

-      Извините, - стараясь не выдать нахлынувшего волнения, Ладышев схватил телефон. - Слушаю.

-      ...Доброе утро, - после затяжного зевка лениво поздоровался заспанный мужской голос. - Это Вениамин. Вы мне звонили на прошлой неделе.

-      Да, звонил, - Вадим замялся, глянув на Поляченко, встал и отошел к окну.

-      А вы кто? Извините, не узнал по голосу

-      Ладышев. Вадим Ладышев.

-      Надо же! - удивился собеседник. - И что вы хотели?

-      Я хотел спросить... Вы не знаете, где Катя Проскурина?

-      А-а-а... Вот оно что... - шмыгнул носом собеседник. - Не знаю. Я сам ей несколько СМС отправил, но она не ответила. Вернее, не дошли. Я еще удивился... И давно пропала? Ну, в смысле, как давно вы ее ищете?

-      С того самого дня, как мы с вами виделись на Пулихова, - стоя спиной к Поляченко, Вадим забыл о свидетеле разговора. - Когда вы с ней встречались в последний раз?

-      Да в тот же день, - напряг память Вениамин. - Кажется, это был понедельник. Ну накануне выхода той статьи...

-      И что она говорила?

-      Да ничего особенного. Выглядела плохо: худющая, синяки под глазами - смотреть больно. Я уже уходил из редакции, когда она появилась. Вернулся спросить, что с ней. Напугала она меня, когда в Гомель ездили: мутило ее всю дорогу, даже в обморок упала

-      Как в обморок? - разволновался Вадим. - А к врачу обращалась?

-      Не знаю, не спрашивал, - виновато засопел Потюня и повторил; - Но выглядела плохо. Как тень ходячая. Да еще в курточке, посинела от холода.

«Шуба в шкафу висит, - уловив в его словах укор, вспомнил Вадим. - В чем же она ходит в такие морозы?»

-      А что было дальше?

-      Ничего. Сказала, что вирус кишечный подхватила, но уже полегчало. Вот и все. Я успокоился и пошел по своим делам.

-      А еще что?

-      По телефону говорили.

-      Когда?

-      С днем рождения ее поздравлял. А до этого два дня пытался дозвониться. Уже боялся, как бы не случилось чего... В редакции такой сыр-бор из-за статьи поднялся! Накануне Катя ведь показала ее Жоржсанд, но та не разрешила печатать. Тогда она разместила материал в своем блоге, отправила всем по рассылке, написала заявление на увольнение, собрала вещи и ушла. Никому слова не сказала.

-      Получается... статья вышла без согласия главного редактора? - удивился Ладышев.

-      Без согласия она свет не увидела бы, - хмыкнул Потюня. -Жоржсанд деваться было некуда, материал уже гулял по Интернету. Катька правильно все рассчитала. Хотя расчетливой ее назвать трудно, - Веня сделал паузу и добавил: - Особенно в личной жизни. Короче, ушла с концами, отключила телефон, в Интернете не появлялась. Я звонил-звонил, искал-искал... Случайно пробился. На Чкалова она тогда была.

-      А дальше? - нервничая, Вадим прижал трубку к уху плечом, достал сигарету и закурил, что крайне редко делал в кабинете. -Что она говорила?

-      Да вроде ничего особенного... - припоминая подробности последнего разговора, Потюня сделал небольшую паузу. - Разве что сказала... ну, в общем, одна она теперь. То есть расстались вы. Попросила фотографии передать, адрес продиктовала. Она, оказывается, их еще в понедельник предусмотрительно в моем столе оставила. Ну я к вам сразу и помчался.

Пытаясь мысленно воспроизвести события, Вадим тоже какое-то время помолчал и вдруг напомнил:

-      Вы в тот раз что-то говорили о Германии.

-      А, нуда... Я у нее спросил, чем собирается заниматься. Ответила: хочу стать домохозяйкой. О Германии уж не помню, как разговор зашел, но я знаю, что там у нее друг. Вот я и подумал: может, к нему собралась в домохозяйки? Кстати, я вас предупреждал, - укоризненно добавил Веня.

В душе у Вадима словно что-то оборвалось, в висках запульсировало. Неужели Катя могла улететь к Генриху?

-      Только, если честно, я сам в это не верю, - словно почувствовал его состояние Потюня.

-      Почему? - автоматически спросил Вадим.

-      Я ведь сказал, что Катька не меркантильная. Ну нет в ней этого! А в Германию обычно зачем едут? За лучшей жизнью. И чувств каких-то особенных к старому ее другу я не уловил. Так что это на уровне моих предположений... В тот день вечером я снова пытался ей дозвониться, отчитаться хотел, что поручение выполнено. Но она опять была недоступна. И домашний на Чкалова не отвечал. Подъехал назавтра к дому - машина стоит, квартиру никто не открыл. А через пару дней сам в Польшу съехал, вот утром вернулся... Может, она уже отвечает на звонки? Хотите, наберу?

-      Я звонил, абонент отключен... Ладно, спасибо и на этом.

-      Подождите! Если я ее найду, что-нибудь передать? - оживился Вениамин.

-      Нет, не стоит... Хотя... Наберите меня, если она даст о себе знать.

-      Ладно.

-      До свидания!

«Значит, все-таки Германия... - зажав в руке телефон, Вадим отрешенно посмотрел в окно. - Значит, Генрих», - резануло душу.

-      Вадим Сергеевич, извините, я так понял: снова Проскурину будем искать? - решился напомнить о себе Поляченко.

-      Нет... - Ладышев обернулся. - Никого не будем искать. Впрочем... - в голосе послышалось колебание. - Вы не могли бы...

-Да, конечно! - поднялся со стула начальник отдела безопасности. - Найдем. Ей что-то передать?

-      Нет. Я лишь хочу знать, что у нее все в порядке.

-      Понял, - кивнул Поляченко и скрылся за дверью.

Через минуту в соседней комнате послышалась дробь каблуков, скрипнула дверца шкафа.

«Зина пришла», - Ладышев придал лицу сосредоточенное выражение и уставился в ноутбук.

Вовремя. В кабинет постучали.

-      Доброе утро, Вадим Сергеевич! - поздоровалась запыхавшаяся секретарша. - Сейчас кофе принесу... Я, пока до работы добиралась, все думала, думала... Скоро четырнадцатое февраля, День Святого Валентина. Ну праздник влюбленных, вы знаете, - задержалась она у стола. - А давайте устроим что-нибудь интересное!

-      День Святого Валентина - не мой праздник. Так что как-нибудь без меня, - оторвав взгляд от монитора, хмуро отреагировал шеф. - К тому же эпидемия гриппа. Нечего устраивать сборища, и без того доброй части сотрудников на рабочих местах нет.

-      Ну и что? Подумаешь, грипп! Люди и в войну влюблялись, - не согласилась секретарша. - Кстати, вы не знаете, где можно найти Екатерину Александровну? - неожиданно спросила она. - Пытаюсь до нее дозвониться, но все никак. Я бы...

-      Ничем не могу помочь, - не дожидаясь следующего вопроса, остановил ее шеф. - У меня много дел.

-      Но я подумала...

-      Зина! - строго посмотрел на нее Вадим Сергеевич. - У меня много работы! Не отвлекай разной ерундой.

-      Хорошо... - согласилась Зина, чувствуя, что еще чуть-чуть - и шеф разозлится.

Увы, последние дни она все чаще видела его либо крайне рассеянным, отстраненно реагирующим на любые события, либо ужасно нервным, готовым сорваться по пустяку. Раньше такого за ним не водилось - если и повышал голос, то всегда по делу. А здесь, можно сказать, на ровном месте переходил на крик.

«Все понятно, - закрыв дверь директорского кабинета, сделала Зина невеселый вывод. - За выходные ничего не изменилось - не помирились. Надо срочно искать Катю! Похоже, оба хороши: один, как мышь, надулся, вторая телефон отключила. Детский сад!»

После того как улеглись страсти и прошел период осмысления, что же такого много лет назад натворила Проскурина, Зина опять обрела надежду: между влюбленными все наладится. К Кате она с первой минуты знакомства прониклась симпатией, а с некоторых пор даже считала подругой.

«Все утрясется, не может не утрястись: ведь они любят друг друга! К тому же оба люди взрослые. Вот пройдет неделька-другая - и все образуется», - надеялась она.

Но, увы, пока ничего не образовалось. Жаль... А как красиво все начиналось, как приятно было наблюдать за зарождающимся между симпатичными ей людьми чувством! И Зина искренне считала, что помогала им порой. Взять хотя бы новогоднюю вечеринку. Если бы тогда она не отчитала Ладышева, не поставила ему ультиматум, Катя и Вадим Сергеевич до сих пор дулись бы друг на друга. Или вообще разбежались.

Значит, придется снова вмешаться, потому что нет сил смотреть на это безобразие И если шеф еще хоть как-то держался, находил спасение в работе, то Нина Георгиевна чахла на глазах: осунулась, похудела, стала сама не своя. Вчера, когда Зиночка после работы подвезла ей любимый зерновой хлеб, даже чаю не предложила -впервые за годы знакомства! Поблагодарила и закрыла дверь.

«Ну и шеф! Не хочет себя и Катю пожалеть, пусть бы о матери побеспокоился! - укоряла его секретарша, в который раз набирая мобильный номер Проскуриной. - Не в зоне действия... - разочарованно вздохнула она и присела за стол. - Надо звонить в редакцию, - рука потянулась к трубке городского телефона, но остановилась. - Что это даст? Снова услышу: ее нет, когда будет -не известно. Та-а-к... Кого мы знаем там из ее знакомых? Упоминала как-то одного приятеля-фотографа, у которого много жен и детей... Фамилия еще такая смешная... Нет, не помню. Но узнать должна: видела перед Новым годом в клубе. Придется ехать в редакцию, - открыла она на мониторе карту города. - Неудобное место, только с пересадками можно добраться. За обед не успею. Да еще в такой мороз... Попрошу Зиновьева, чтобы подкинул. Совести у тебя, Катя, нет! - мысленно поругала она Проскурину. - И куда пропала? Машина стоит, снегом засыпанная, свет в окнах не горит. Но не может же человек исчезнуть просто так, никого не предупредив! Наверняка кто-то знает... Надо еще вечером у соседей поинтересоваться... Найду! Кто ищет, тот всегда найдет!» - потянулась она к зазвонившему телефону:

- «Интермедсервис», доброе утро!..

2.

...Валерия Петровна опустила трубку и, сощурив глаза, усмехнулась. Первый этап плана успешно завершен, Ладышев согласился встретиться. Но надо менять тактику. Давить на него нельзя было и прежде, а уж теперь и подавно. В остальном, похоже, не изменился: его легко можно разжалобить, вызвать сочувствие. Слезами, к примеру. Раньше у нее это запросто получалось.

На столике в углу щелкнул закипевший чайник.

«Напрасно только о беременности упомянула, рановато еще, -мысленно анализируя разговор, она заварила чай и присела с чашкой за стол. - Ладно, наживка заброшена. А поскольку детей он так и не заимел, такая сногсшибательная новость должна сработать: позвонит, как миленький! - усмехнулась Валерия и сделала обжигающий глоток. - Теперь главное - не переиграть. И не недооценить в очередной раз... Ума не приложу, как этому пингвину-простофиле удалось так высоко взлететь! И помогать вроде некому было. Н-да, - разочарованно вздохнула она. - Что-то я не учла... Ничего, прорвемся. И не таких обрабатывали!»

...Родилась Лера Гаркалина среди лесов, озер и болот - в маленьком районном центре на Витебщине, в скромной по достатку семье. Как старшая, присматривала за младшей сестричкой, пока мама принимала заявки от населения в горгазе, а отец работал водителем в местной сельхозтехнике.

Девочкой она росла тихой и послушной. Вот только начиная с детского сада все норовили ее обидеть: воспитатели не ставили в первый ряд в танце, не давали самое лучшее стихотворение, не доверяли роль главной снежинки. Все это доставалось подружке Леры - Жанне Лапицкой, мама которой заведовала секцией женской одежды в местном универмаге. Девочка и в самом деле была хорошенькая, как куколка: глазастая, с кудряшками, в красивых импортных платьицах, невольно вызывающих зависть.

В школе подружки учились в одном классе, но ничего не изменилось. Учительница постоянно выделяла Жанну - за чистые тетрадки, за красивый почерк, за аккуратность, за усердие. А Леру как бы не замечала, хотя у нее тоже были и чистые тетрадки, и красивый почерк. И старания не меньше: первый класс она окончила с похвальным листом, так же как Жанна и Витя Никоненко, сын директора школы. Но дать последний звонок для десятиклассников доверили опять же Лапицкой.

Лера на всю жизнь запомнила, как солнечным майским днем стояла в шеренге одноклассников и с завистью смотрела на Жан ну, а та, улыбаясь, сидела на плече у выпускника и трясла золотым колокольчиком с привязанным к нему огромным бантом. И все ею любовались. Все, кроме Леры.

Тогда впервые вместе с очередным приступом обиды Гаркалина почувствовала и ненависть. Вплоть до того, что ей захотелось побить конкурентку, вывалять в грязи вместе с белыми кружевными воротничками, порвать в клочья накрахмаленный фартук, выдрать вместе с волосьями шарики-бантики!

Но, увы, в очередной раз пришлось проглотить обиду и тайно копить ненависть. Настолько тайно, чтобы никто не заподозрил и все по-прежнему считали их подружками.

Шли годы. Девочки переходили из класса в класс, учились в музыкальной школе, бегали друг к дружке в гости, делились секретами. Так Лера узнала, что Жанна мечтает стать врачом. И тогда она тоже решила поступать в мединститут. Исключительно ради того, чтобы в один прекрасный день перегнать подругу, доказать, что она, Лера, лучше, талантливее, умнее.

Правда, перегонять получалось лишь в учебе, и то не всегда. Жанна училась превосходно, схватывала все на лету, побеждала на олимпиадах. А в остальном за ней тем более было не угнаться: летом она ездила с родителями на машине к морю, играла на пианино, одевалась по последней моде. В придачу ко всему в старших классах превратилась в настоящую красавицу: стройная, кареглазая, с копной длинных каштановых волос. Все одноклассники были в нее влюблены.

Гаркалина же нарядами не могла похвастаться: ее обшивала тетя-портниха, перекраивая старые мамины вещи. Лето Лера проводила в глухой деревне у бабушки, играла на аккордеоне, так как пианино родителям было не по карману. Да и учеба ей давалась тяжелее, все приходилось брать усердием и зубрежкой. Что же касается внешности, то здесь вообще полная засада: еще в период полового созревания она стала полнеть и к десятому классу превратилась в настоящую пышку. Естественно, успехом у мальчиков не пользовалась, на школьных вечерах подпирала стенку и с глубоко спрятанной ненавистью наблюдала за подругой.

И все же самый тяжелый удар ждал Леру перед самым окончанием школы: на экзаменах ее срезали на сочинении, чтобы не дать золотую медаль. Ходили слухи, будто в районе в тот год заявлено неприлично много медалистов и из области пришло указание сократить список. Его и сократили за счет таких, как Гаркалина. Не вычеркнешь же сына директора школы или дочь заведующей

секцией женской одежды!

Сколько тогда Лера ночей не спала, сколько слез выплакала! Обида, зависть, ненависть жгли и кромсали душу, превращая в пепел все светлое, что в ней еще оставалось. Ну почему?!. Почему другим все на блюдечке с голубой каемочкой, а ей, как всегда,

одни страдания? Почему на выпускном у Лапицкой опять было самое красивое платье? Почему ею все восторгались, называли гордостью школы, желали успешного поступления? Почему от нее не отходил сын директора школы? Лере же достались дежурные сочувствия и напутствие от директора: мол, теперь ничего не остается, как доказать, что ты тоже достойна медали...

Именно тогда Лера дала себе клятву: наступит день - она всем отомстит. И Жанне, и Вите, и воспитателям детского сада, и учителям, и директору школы! И даже тете-портнихе за то, что сшила не самое лучшее платье. Она никого не пощадит!

Уны, в первый год по окончании школы Валерии никому ничего не удалось доказать, как, впрочем, и кого-то наказать. В Минский мединститут она не поступила, недобрала баллов. А вот Жанна с ее золотой медалью прошла вне конкурса: сдала успешно один экзамен и остаток лета провела, держась за ручку с таким же счастливчиком Витей, зачисленным в радиотехнический.

Переживая неудачу, Лера перестала выходить из дома: снова плакала, снова ненавидела, снова давала себе клятвы и обещания. Почти год никому не показывалась на глаза и даже вечер встречи выпускников проигнорировала. Зачем туда ходить? Смотреть на счастливые лица одноклассников-студентов? Сделать себе еще больнее? Не дождетесь!

Единственным ее желанием было поступить во что бы то ни стало! А потому круглые сутки Лера проводила за учебниками. На работу ради стажа принципиально не устраивалась: еще чего - начинать трудовой путь санитаркой в больнице!

Награда за усердие не заставила себя ждать, и на следующий год Гаркалина поступила в Витебский мединститут. Но все равно продолжала игнорировать встречи с однокашниками. Рано еще. Надо добиться большего, чего-то такого, чтобы... увидеть в их глазах зависть. Вот когда будет в ранге светила медицины, тогда и насладиться своим превосходством. Пусть все, кто ее когда-то недооценил, кусают локти!

Однако в первый же год учебы Валерию постигло горькое разочарование в профессии: увы, медицина - не ее призвание. Новоиспеченную студентку буквально наизнанку выворачивало в анатомичке, а предметы, которые приходилось зубрить денно и нощно, скучны и неинтересны. Но самое главное заключалось в другом: она вдруг поняла, что в ней нет... сострадания и любви к людям, во имя которых выбирают профессию врача.

Но и отступать было поздно. Нельзя дать недоброжелателям возможность порадоваться ее очередной неудаче...

«...И все-таки обидно, - Лежнивец сделала еще один обжигающий глоток. - Не хотел разговаривать... Ай-яй-яй! Не понял ты, Ладышев, с кем когда-то связался. Судя по всему, так и остался чистоплюем. Не перезванивает, сволочь! - бросила она взгляд на мобильник на столе. - Раньше уже давно топтался бы под дверью, вымаливая прощение... Ничего-ничего, вода камень точит».

В дверь постучали.

-      Разрешите? - робко спросила старшая медсестра одного из отделений. - Вот, Валерия Петровна, как и просили, - она положила аккуратную стопку медицинских карт на начмедовский стол. -Что-то еще нужно?

-      Пока нет, спасибо, - Лежнивец сделала непроницаемое лицо и убрала чашку с недопитым чаем.

Медсестра попятилась к выходу. Дождавшись, пока за ней закроется дверь, Валерия Петровна взяла верхнюю историю болезни, открыла и тут же потянулась за карандашом, чтобы подчеркнуть бросившийся в глаза пункт в эпикризе.

«Опять двадцать пять! - швырнула она карандаш. - Учишь их, учишь, а все без толку. Надеялась хоть недельку в Гродно отдохнуть, так нет! Подсунули статью! Удушила бы собственными руками и Ладышева, и журналистку! Выбрали время, сволочи! Вопрос повышения решается, а здесь такой подводный камень! Как теперь всем поганые рты заткнуть?.. А что если реанимировать отношения с Вадимом? Тогда все рты быстренько сами заткнутся!.. Это идея! Ведь неспроста он до сих пор не женился. Значит, больше так никого и не встретил, не влюбился... Надо подумать», -улыбнулась она неожиданно посетившей ее светлой мысли.

Почеркав эпикризы, Лежнивец приступила к изучению списка по назначению импортных препаратов, который курировала лично. Попасть в него могли только те, перед кем стоял вопрос жизни и смерти, или «свои», которых она вносила туда самолично. Не за красивые глазки, естественно.

«Проскурина... Что-то знакомое, - споткнулась Лежнивец на предпоследней фамилии в списке. - Так... Эссенциале... Любопытно, кто за нее так похлопотал? - удивилась она и бросила взгляд на подпись доктора. - Лечащий врач Огородникова... Что-то связанное с Ольгой Михайловной мне уже сегодня на глаза попадалось, - принялась она перебирать бумаги на столе. - Так... Смена фамилии в связи с замужеством. Клюева... И снова что-то знакомое... Клюева, Клюев... Нет, не могу вспомнить. Ладно, вернемся к Проскуриной... Набор препаратов и процедур не для простых смертных, - оценила начмед лист назначений. - Интересно, чем это обосновано? Денежными знаками?» - подозрительно сузила глаза Валерия Петровна и потянулась к телефону.

-      Лежнивец. Позовите Огородникову... В операционной? Тогда принесите мне историю болезни Проскуриной. А Ольга Михайловна пусть зайдет после операции.

«Проскурина, Проскурина...» - попыталась она активизировать память.

Раздался звонок телефона.

-      Валерия Петровна, вас главврач вызывает, - робко пропищала секретарша, появившаяся в больнице недавно вместо ушедшей в декретный отпуск.

«Странно, - Лежнивец глянула на часы. - Совещание еще через час...»

-      А с чего такая срочность?

-      Только что сообщили: с завтрашнего дня объявлен карантин по гриппу.

-      Понятно. Сейчас буду.

Отложив бумаги, она сунула в карман мобильник, взяла папку с необходимой информацией и вышла из кабинета.

-      Марина, можно позвонить с твоего телефона? - попросила Катя. - Два звонка всего. Хочу, чтобы сегодня мой привезли.

-      Конечно, - передала аппарат добродушная соседка. - Не представляю, как ты без телефона. Я без него, как без рук.

И это правда. Тонева не расставалась с мобильником даже во сне: прятала его под подушку и иногда строчила СМС по ночам. А днем без умолку с кем-то разговаривала. С одной стороны, оно и понятно: дома маленький ребенок, и надо держать постоянную связь с тем, кто за ним присматривает. С другой стороны, и круг общения у Маринки довольно широкий - от соседей по лестничной площадке до сослуживцев.

-      Я выйду? - показала Катя глазами на дверь.

- Иди-иди, радистка Кэт, - усмехнулась Марина. - Хватит уже прятаться. Поди, пол-Минска тебя разыскивает...

В дверях Проскурина столкнулась с каталкой - привезли после аборта одну из вновь поступивших. С такими Марина с Катей старались особо не общаться: выписывали их очень быстро, через сутки-двое, да и цель госпитализации у них была прямо противоположной. И кому это пришло в голову - класть в одну палату тех, кто всеми силами старается сохранить свое дитя, с теми, кто категорически решил от него избавиться?

Но, видно, медицинскому начальству не до моральных тонкостей. Главное - избежать осложнений у тех и других. Да и коек, опять же, не хватает. Так что извините.

Прижавшись к стенке, Катя пропустила медсестру с каталкой и направилась к лестнице в конце коридора. Марина подсказала: там можно общаться спокойно, не опасаясь нарваться на чужие уши. Хотя секретные разговоры и не входили в планы Проскуриной, советом подруги она воспользовалась.

Первый звонок Катя собиралась сделать Арине Ивановне, чтобы узнать о состоянии отца. Для них она находилась в командировке за пределами страны, а звонок с чужого телефона и отсутствие фоновых шумов служили своего рода подтверждением этой версии.

Почему она выбрала именно такую легенду да еще упорно продолжала ее придерживаться, Катя и сама не могла объяснить. Так получилось. На самом деле она даже день, когда узнала о беременности, помнила смутно. Где-то на периферии сознания осталось беспросветно-грустное состояние, темное, тягучее, почти черное. И вдруг - яркая вспышка, как след молнии, затем - солнечный свет... После этого сознание словно замкнулось и включило дефрагментацию: спрятало или удалило из памяти все, что казалось лишним, заблокировало вредные мыслительные процессы.

Зато включило на полную мощь потребность во сне. Катя будто в анабиоз впала, ее постоянно клонило в дрему - в перерывах между процедурами, осмотрами, даже читая, незаметно засыпала. В какой-то степени это объяснялось беременностью, но в основном было связано с восстановлением организма после всех душевных катаклизмов. Этакая самозащита.

Потому и мук совести не испытала, когда вынуждена была соврать, что срочно уезжает в командировку. Оправдывала себя тем, что отцу и Арине Ивановне ни к чему сейчас лишние волнения. Вот выпишется - поставит всех в известность, возможно, даже порадует новостью о беременности.

Но теперь, похоже, организм уже отдохнул и перестроился. Вчера она даже поймала себя на мысли, что устала от тишины, от элементарного неведения - что творится в мире? Вечером сходила в холл, посмотрела новости по телевизору. А дальше...

Дальше словно прорвало: почувствовав слабину в блокировке от внешнего мира, поток выпущенных на свободу мыслей просто-таки хлынул, не давая уснуть. Бурлил, стремительно перескакивал с одного на другое или же, наоборот, спокойно плыл, подчиняясь течению. Потому и уснула Катя лишь к утру.

И тут же неожиданная новость: Огородникова стала Клюевой.

От жизни надолго не спрячешься...

-      Арина Ивановна? Здравствуйте, это Катя. Как там папа? -спросила она с тревогой.

-      Здравствуй, Катенька. Хорошо, что ты позвонила! - обрадовалась мачеха. - Утром с Сашей разговаривала: спрашивал, есть ли о тебе новости. А еще - когда возвращаешься. Не знала, что и ответить.

-      Сегодня возвращаюсь, - виновато сообщила Катя и расстроилась, что не удалось позвонить вчера. Марина убежала домой сразу после капельниц, а с городского телефона побоялась - сразу выдаст свое местонахождение. - Вы простите, Арина Ивановна, никак не получалось раньше с вами связаться. Не могли бы вы прямо сейчас сообщить папе, что скоро буду в Минске? И вечером обязательно его навещу!

-      Ой, как хорошо! Прямо сейчас и позвоню! Ты уж постарайся сегодня успеть: с завтрашнего дня в больницах карантин по гриппу объявили, посещения запретят. А я, грешным делом, подумывать стала: не скрываешь ли ты что от нас? У тебя все хорошо? - неожиданно спросила она.

-      Все хорошо, Арина Ивановна! Как только смогу позвонить со своего телефона, сразу наберу и вас, и отца, - постаралась успокоить ее Катя и повторила первый вопрос: - Так как он себя чувствует?

-      Состояние стабильное, готовят к операции. Вот только доктор сомневается, стоит ли ее делать.

-      Почему? Что-то не так? - забеспокоилась Катя.

-      Понимаешь... - подбирая нужные слова, Арина Ивановна сделала паузу. - Врачи - не боги. Да, оборудование, умение, практика, золотые руки - это основа. Но пациент, как и доктор, должен быть настроен на положительный результат. А у Саши сейчас настроение на нуле, весь в себе. Потерял интерес к жизни. Я уже и так, и этак пыталась его расшевелить - не получается. А тут еще ты уехала, - вздохнула женщина. - Скучает он. Его бы порадовать чем-нибудь! Новость какую или идею подкинуть, ради которой захочется жить. Невесело все вокруг. Хорошо хоть о твоей последней статье он ничего не знает.

-      Ясно... - справившись с некоторой растерянностью, выдохнула Катя. Почему-то она была уверена: не только отец, но и Арина Ивановна останутся в неведении о статье. Выходит, зря. Слишком многое в их семье завязано на медицине. - И как вам статья? - не удержалась она от вопроса.

-      Хорошая... Профессор Ладышев и меня когда-то учил. И многих из моих коллег. У нас эта газета по рукам ходит - кто-то принес в ординаторскую.

-      И что коллеги сказали?

-Ну...

-      Говорите, как есть. Пожалуйста, - почувствовала Катя ее нерешительность.

-      Ругают... журналистку, - наконец ответила Арина Ивановна и путано пояснила: - Не ту, которая написала последнюю статью, а ту, какой она была раньше. Говорят: хорошо, что вспомнили о таком человеке. Многие ведь не знали, почему профессор умер. А слухи тогда разные ходили... Зато теперь все только это и обсуждают. Заведующая нашей гинекологией, моя подруга Рада - ты о ней слышала, работала в той больнице и вспомнила кое-какие подробности. И доктора молодого вспомнила. Хороший был доктор, хвалили его... Катя, скажи, это и есть Ладышев? Ну, к которому ты... ушла? - осторожно уточнила она.

-      Да, - подтвердила Катя после паузы.

-      Я так и подумала. Бедная моя девочка!.. В общем, мы с Радой тебя поддерживаем. Ты правильно поступила: нельзя жить с камнем на душе. И почему ты уехала, я сразу поняла: захотелось побыть одной, прийти в тебя, многое переосмыслить. Не до расспросов и разговоров... Я так за тебя переживаю! - всхлипнула она. - Так рада, что возвращаешься.

-      Спасибо, Арина Ивановна! - растроганно прошептала Катя, чувствуя раскаяние: «Какая же я... Все о себе да о себе, а о людях, которые за меня волнуются, даже не подумала!». - Спасибо. Для меня так важны ваши слова.

-      А как же иначе? Ты для меня родной человек. Все образуется, -ободрила ее женщина. - Возвращайся быстрее. И папа обрадуется.

-      Арина Ивановна, не говорите ему о статье. Лучше... У меня для него сюрприз! И для вас, - желая хоть как-то реабилитироваться, неожиданно для себя самой решилась она: - Я никуда не уезжала. Я здесь, в Минске. Я беременна, Арина Ивановна. Лежу на сохранении.

-      Катенька!.. Радость-то какая! Милая, ну почему же ты мне сразу ничего не сказала? Вот это новость! Как же я рада за тебя, за нас! А отец ребенка...

-      Арина Ивановна, у меня к вам еще одна просьба: не спрашивайте об отце ребенка. Пожалуйста! - взмолилась Катя.

-      Да, да, конечно. Совсем неважно, кто отец... - быстро согласилась та. Чувствовалось, что она пытается осмыслить свалившуюся на нее новость. - Где ты, в какой больнице? Я сейчас же наведу справки через Раду! Тебе же покушать надо привезти!

-      Не надо ничего узнавать и привозить тоже не надо, - улыбнулась Катя. - Я лежу у своей подруги в отделении. Все хорошо. Только об одном прошу: пожалуйста, не говорите пока никому, и папе в том числе. Я сама.

-      Конечно! Сама и расскажешь! Это же какие положительные эмоции, какой стимул к жизни появится!

-      Вы уверены? А если разволнуется?

-      Еще как уверена! Я буду рядом, если ты не против.

-      Конечно, Арина Ивановна. Куда же мы без вас?.. Извините, мне пора. Я с чужого телефона звоню. После пяти вечера постараюсь быть у отца в больнице.

-      Договорились! Я к нему прямо с работы поеду. У нас маршрутка удачно ходит. А как же ты доберешься? Да еще в такой мороз. И можно ли тебе? Как ты себя чувствуешь?

-      Все хорошо, не волнуйтесь. Со дня на день выпишут, - успокоила Катя. - А к отцу попрошу друга свозить меня на машине - туда и обратно.

-      Это хорошо. Тогда встречаемся в фойе.

-      Хорошо. Я наберу вас, когда буду подъезжать.

-      Буду ждать. Как я за тебя рада! - произнесла мачеха напоследок.

Прижав руку с телефоном к груди, Катя прислонилась к стене и улыбнулась. Какая же замечательная Арина Ивановна! Как повезло папе!

-      ...Веня, привет! - набрала она следующий номер.

-      Катька!!! Катька, мать твою! Ты где? Куда пропала?! - тут же завопила трубка. - Никогда в жизни и ни за кого так не переживал! Да я убить тебя готов! Какая же ты сволочь, Катька! Как же я тебя люблю... мерзкая, гадкая, противная сволочь! - закончил он почти нежно.

-      Вень, я так соскучилась по твоему голосу, - блаженно улыбаясь, проворковала Проскурина. - Вот сейчас ты ругаешься, а мне так приятно!

-      Извращенка! Мучительница, ни капли жалости к окружающим, тебе бы в концлагере работать! Ты хотя бы представляешь, сколько людей тебя ищет?!

-      Догадываюсь.

-      Догадывается она... Да ничего ты не догадываешься! Я в пять утра домой попал - на границе застряли. Только глаза успел сомкнуть, как звонки один за другим: караул, Проскурина пропала! Объявлена в международный розыск!

-      Какой розыск? Какой международный? - напряглась она.

-      А такой! СМСками завалили: где Проскурина? Хорошо, что перед поездкой только СМС-роуминг оставил, а так бы разорился всем на звонки отвечать: мне мысленный путь звезды журналистики неведом! Жоржсанд только что приказала найти тебя во что бы то ни стало. Сообщу, что нашлась, может, премию выпишет. Ко Дню Святого Валентина.

-      Не надейся. Это не ее праздник, - усмирила его пыл Катя.

-      Так и мне он по барабану. Но премия - совсем другое дело... Н-да, похоже, вычеркнули меня из друзей, - обиженно шмыгнул носом Потюня. - Кать, ты совсем умом тронулась или как? - снова сменил он тон и тут же принялся рассуждать: - Нет, не похоже. Из Новинок пациенты не звонят. Не позволено. Разве что сбежала... Или... Ты в самом деле в Германию летала? - вдруг осенило его. -Вот дела... А я тебе тогда не поверил...

-      И правильно сделал. Никуда я не летала, Веня. Ты почти угадал, я в больнице. К счастью, не в психиатрической.

-      То есть как?!

В трубке что-то треснуло, раздался грохот.

-      Вень, ты чего там? - забеспокоилась Катя. - С дуба рухнул?

-      С табуретки... Сломалась, - спустя несколько секунд пропыхтел в ответ Потюня. - Придется теперь ремонтировать... Хозяин, зараза, каждую трещинку в мебели переписал. А мебель - старье да развалюхи. Надо тикать с этой квартиры... Вот хотел присесть - и бац! Задницу отбил... Кать, я надеюсь, ты пошутила? Ты где?

-      Я не шучу, я в больнице. Со дня своего рождения.

-      Все та же инфекция? Вот зараза... Что ж ты молчала? Все волнуются, ищут. Постой... Неужели так худо было, что не могла сообщить? А персонал? Он же обязан родственников оповещать!

-      Веня, во-первых, ты - не родственник. Во-вторых, персонал не виноват: я сама не хотела, чтобы знали, где я и что со мной.

-      Почему? А кто тогда я? Ну, не родственник. Но верный друг, оруженосец. Неужели не имею права знать и не могу навестить?

-      Можешь. Именно поэтому тебе и звоню. Заметь, тебе, а не кому-то другому.

-      А раньше не могла?

-      Так ты же в Польшу собирался! Зачем расстраивать перед дорогой? В общем, верный друг и оруженосец, у меня к тебе несколько просьб. Первая: для всех ты по-прежнему ничего не знаешь. Просьба номер два: привези, пожалуйста, мобильный телефон. Он остался на Чкалова.

-      А как я тебе его привезу? Ключей-то от квартиры у меня нет.

-      Отсюда вытекает просьба номер три: сначала тебе придется заехать ко мне в больницу за ключами. Но и это еще не все... - Катя сделала паузу. - Вень, мне обязательно надо вечером попасть в больницу к отцу. С завтрашнего дня карантин по гриппу объявили, посещения будут запрещены.

-      Я так понимаю, это просьба номер четыре? - усмехнулся Веня. - Подвезу, куда же я денусь. А тебя отпустят? Это разрешено?

-      Не волнуйся. Сбегу по-тихому, никто и не заметит. У меня соседка по палате почти каждый вечер домой сбегает.

-      Ну ладно... Хотя... Не знаю, получится ли машину завести: морозище такой, а у меня дизель. К Минску подъезжал - боялся, на ходу замерзнет. Хорошо солярка в баке еще польская, специально не доливал. Пожалуй, даже нет смысла и пытаться заводить. Пусть стоит, пока не потеплеет. С телефоном что-нибудь придумаю, закину в течение дня. А вот подвезти...

-      А ты возьми мою машину! - нашлась Катя. - Ключи и документы там же, в квартире, в сумочке.

-      А твоя заведется? - засомневался Потюня. - Столько простояла на морозе...

-      Заведется! Там аккумулятор новый. После ремонта ни разу не чихнула. Так что бери, пользуйся, пока меня не выпишут.

-      Да? Ладно, уговорила. Диктуй адрес больницы...

Продиктовав адрес, Катя попрощалась и побрела к палате.

«Все понемногу возвращается на круги своя. Связь с социумом

в лице Вени восстановлена. Остались Вадим и Нина Георгиевна. Здесь сложнее, но никуда не денешься - рано или поздно придется сообщить. Но сначала отец», - определилась она с приоритетами.

Не успела Катя появиться в дверях, как Марина сообщила, что ее ищет медсестра, и кивнула на стоящую у кровати капельницу.

-      Карантин по гриппу с завтрашнего дня, - отдавая телефон, поделилась новостью Катя.

-      Ну вот, я так и знала! - расстроилась Тонева и сразу стала кому-то названивать.

Выглянув в коридор, Катя наткнулась на спешащую куда-то медсестру.

-      Сейчас отнесу историю начмеду, и будем капельницу ставить. Не уходите никуда, - попросила она на бегу...

«...Значит, Германия, значит, Генрих, - вернулся Ладышев к разговору с Потюней после ухода секретарши. - Логично. Куда еще ей было деваться? - горько усмехнулся он. - Однажды уже съездила к нему в Москву за утешением, - вспомнил он декабрьские события. - Но надо быть честным: и тогда, и сейчас к этому шагу подтолкнул ее я сам. Неужели Вениамин прав, и я опоздал? Почему не помчался к ней сразу, как только статью прочитал?.. Но кто ж знал, чем все обернется, - подумал он с досадой. - Если все было именно так, как рассказывает Веня, то Катя и в самом деле честь и совесть журналистики. И дело не только в моем отце. По отношению к любому другому она точно так же жаждала бы восстановить справедливость и отстаивала свое мнение перед главным редактором. И заявление на увольнение на сей раз - не шантаж, не демарш. Это позиция. Из газеты она теперь точно ушла... И сколько же на нее, бедную, всего навалилось! Еще и инфекцию подцепила... А ведь ей было тяжелее, чем мне. И рядом никого: отец в больнице, близких подруг как таковых нет. Я же в это время думал лишь о себе. Весь испереживался! Ну как же: нашел виновницу прежних бед! Только в чем ее вина? В том, что оказалась пешкой в чужой игре? И где теперь те, кто уговорил ее написать статью, кто подсунул газету отцу, кто отступился, оставив его одного? О них все забыли, в том числе и я... А вот на журналистке отыгрался - нажрался виски и вынес вердикт: вычеркнуть ее из своей жизни».

Спустя две недели Вадим окончательно осознал свои ошибки в отношении Кати. И в сравнении с почти забытыми просчетами молодости они казались гораздо обиднее. Что было, то ушло, прошлое не изменить. Но зачем тогда прошлые ошибки превращать в роковые обстоятельства настоящей жизни? Катя вот тоже ошиблась, априори посчитав себя виноватой. А он своим молчанием как бы подтвердил ее вину. Хотя достаточно было сделать один звонок, найти несколько верных слов, чтобы она поняла: да, ему больно, но это не значит, что он готов поставить точку в их отношениях. Вернется - поговорят, во всем разберутся.

Но он не позвонил, а она в полной уверенности, что ее не простят, не придумала ничего лучшего, как исчезнуть. Глупенькая... Мог ли он не простить ее, если любит?

«Зачем же ты поспешила? Зачем?! - едва не простонал он. - Да еще это досье... Только бы она поверила, что я и сам его не читал...»

Пискнул телефон. СМС. Увы, снова ничего обнадеживающего: до адресата сообщение не дошло и вернулось обратно. Привычно выбрав в функциях повторную отправку, Ладышев замер на секунду... и передумал, вернувшись в основное меню. Бесполезно. Надо найти, встретиться и, глядя в глаза, сказать, что все понял и простил еще в день выхода статьи. Сам готов извиниться. Даже... даже если она летала плакаться в жилетку к Генриху. Ведь вряд ли она посвящала ему стихи...

«Такие стихи не пишут друзьям, не пишут на заказ... Эх, дурак! -в который раз раскаялся он. - Только пусть вернется! Никуда больше от себя не отпущу! Хорошо, что все стало ясно и между нами нет никаких тайн... Хоть бы сегодня ты появилась. Катя, иначе до завтра не доживу... Скоро планерка, - глянул он на часы. - Надо как-то переключиться на работу...»

Заставив себя переместиться ближе к столу, он глянул на монитор, коснулся пальцами мышки, придвинул ноутбук и вдруг зацепился взглядом за листок с цифрами.

«...ты и твои родители не оставили мне выбора!.. Я была от тебя беременна, - остро прорезался в памяти обрывок утреннего разговора с Валерией. Вадим снова отодвинулся от стола. - Беременна... Так, надо вспомнить, сосредоточиться... Последний год перед расставанием Лера почти все время жила у меня. В общежитие заглядывала редко, только переодеться. Так продолжалось до лета, а затем она вдруг стала куда-то пропадать. Что касается беременности ... Я ей уши прожужжал, что хочу жениться, хочу ребенка. Вот появится ребенок - родители и успокоятся. Но Валерия предпочла свой расклад: сначала получить квартиру, а потом расписаться».

Кроме того, ставила еще одно условие: прежде чем она переступит порог квартиры Ладышевых, отец с матерью должны перед ней извиниться. Для Вадима это было неприемлемо. Он метался между своей любовью и родителями, понимал, что не может растопить лед в их отношениях и уж тем более принудить отца и мать просить прощения. Да и за что? За то, что посмели иметь свою точку зрения?

Со временем, конечно, он мог бы догадаться, почему Лера не торопилась выходить за него замуж и отказывалась знакомить со своей дочерью. Но тогда это было ему невдомек, и он, как мог, старался преодолеть жизненные трудности. А тут еще Клюев сообщил, что скоро возвращается со стажировки. Значит, надо искать новое жилье, за которое теперь придется выкладывать круглую сумму, найти подработку. Довольно скоро повезло: устроился дежурантом в институт травматологии. Но и свободного времени почти не осталось. Случалось, что с одной работы галопом мчался на другую, невыспавшийся, голодный. Выручал молодой организм и ясное видение того, во имя чего лишает себя сна, забывает поесть.

Во имя любви.

Последний месяцы дались особенно тяжело. Уставал настолько, что стоило присесть, как тут же засыпал. Из экономии покупал только батон и пакет молока в буфете и проглатывал не замечая. Лера же, как специально, все чаще стала повторять, что у них нет будущего, уходила в себя, плакала. Или почем зря закатывала истерику и без объяснений возвращалась в общежитие. Однажды пропала на несколько дней, не потрудившись что-то объяснить.

Вадим тогда ее искал, ездил в общежитие. А она объявилась как ни в чем не бывало в приподнятом расположении духа и, хохоча, сообщила, что гостила у подруги. Мол, вместе снимали стресс.

С одной стороны, это его успокоило, но с другой - обидело: что за нужда искать утешение на стороне? Ведь именно сейчас, больше чем когда-либо, они нуждаются в поддержке друг друга. Но объективно осознал и свою в том вину: он постоянно занят, они теперь реже видятся. Потому, оказавшись с нею наедине, Вадим напрочь забывал о себе, о своих сомнениях, старался утешить любимую. Готов был исполнить любую ее прихоть! Ведь он мужчина и должен быть сильнее любых обстоятельств.

И все же, как ни старался, никак не мог избавиться от ощущения: тучи сгущаются, вот-вот грянет гром, случится что-то ужасное. Возможно, уже случилось. От таких мыслей опускались руки. Но ненадолго.

«Идти вперед и не останавливаться! Не раскисать!» - именно этому учил его отец.

Накануне последнего совместного дежурства вдруг все резко изменилось. Лера повеселела, ожила, приободрилась. На выходные собралась к родителям, что стало для Вадима неожиданностью: только вчера они планировали вместе заняться поисками квартиры. Но, подумав, он решил: так даже лучше, ей действительно надо отвлечься, побыть с ребенком. А он сам поищет жилье и снова попытается поговорить с родителями, так как свято верил: вот-вот все образуется, и профессорская семья наконец воссоединится.

Но Лера уже жила своими планами. Во всяком случае Вадиму она не сказала ни слова о том, что съезжает из общежития в выделенную ей квартиру. Кстати, как и о том, что взяла отпуск. Это позже выяснится, что к тому времени и замуж собралась, и была беременна.

И вот только сейчас он узнал: беременна от него...

«Что же получается? - Ладышев встал с места, дошел до окна, вновь вернулся к столу. Но садиться не стал - принялся нервно мерить шагами кабинет. - Почему тогда она молчала столько лет?! Что с ребенком? Надо позвонить! - схватил он телефон, но тут же себя остановил: - Стоп! Спокойно!.. Ведь она не сказала, когда была от меня беременна. Возможно, гораздо раньше... Помнится, Андрею когда-то говорила, вышла замуж за отца ребенка... За отца дочери? Но она никогда о нем не рассказывала. Как же звали девочку? - напряг он память. - Соня? Софья? Точно, София... Ей сейчас лет четырнадцать-пятнадцать... А вдруг она выходила замуж, будучи от меня беременной? Если так, значит, встречаясь со мной, Лера параллельно встречалась и с ним? Иначе как бы она объяснила, откуда взялась беременность?.. Нет, не может быть... Ведь это подло - не сказать мне, обмануть его... И это не телефонный разговор... - усилием воли Ладышев усадил себя в кресло, пододвинул ноутбук, попытался что-то прочитать на мониторе, но переключиться не удалось. Нервное перевозбуждение от осознания факта, что у него, возможно, есть ребенок, одерживало верх. - Но если речь о том ребенке и он мой... Сколько ему? Лет десять? Мальчик? Девочка? Наверное, все-таки мальчик... Как она его назвала?»

Чем дальше развивал Вадим эту мысль, тем чаще стучало сердце. Наконец ритм достиг крайнего предела, и душу захлестнуло такой эмоциональной волной, что невмоготу стало дышать. От нехватки воздуха он вскочил, дернул ворот свитера и, обессиленный, рухнул в кресло.

«Ребенок! Мой ребенок! У меня, возможно, есть ребенок!» - гулко стучало в мозгу.

Вероятно, так реагирует большинство мужчин на подобную новость. Особенно если она долгожданна, если давно созрел к отцовству. Это - как приз, как награда, как чудо из чудес.

Пережив мгновение чистейшего умопомешательства, Вадим быстро пришел в себя и хладнокровно пресек готовую не в меру разгуляться фантазию.

Слишком многое не позволяло ему испытать радость осознания отцовства в полной мере.

«Она сказала, что была беременна, но о ребенке - ни слова... Выходит, его нет? - внутри похолодело, радость ушла. - Скорее всего... Если бы он был жив, она сказала бы об этом иначе, - уже более спокойно подвел итог своим предположениям Вадим. - Обидно... Все могло быть совсем по-другому, в этом Лера права, - уголки губ непроизвольно дернулись, как бывает, когда человек сильно расстроен и готов заплакать. - Хватит с меня на сегодня!.. Эх, Лера, Лера... Не было у тебя ни любви, ни правды - сплошная ложь. И мне врала, и другому. И сейчас запросто можешь обмануть. Во имя чего? - помрачнел он. - Такие, как ты, продумывают цель заранее, и тогда причина на самом деле была не в моих родителях... Что же сейчас заставило тебя рассказывать басни о беременности? Что изменилось?.. Сейчас проверим, - он снова придвинулся к ноутбуку. - Итак, Лежнивец Валерия Петровна», - быстро набрал он в поисковике.

Спустя несколько секунд экран заполнился ссылками на источники, в которых фигурировала искомая фамилия. Но лишь в нескольких из них упоминалась сама Валерия. В основном речь шла о Лежнивце Петре Аркадьевиче, на сегодняшний день бывшем министре.

«Так вот где собака зарыта! - усмехнулся Вадим. - Что-то мне подсказывает: дело не только в газетной статье. Статус супруга изменился: министр стал пенсионером... Эх, Лера! Век бы тебя не видеть и не слышать, но придется встретиться. Надо все узнать о беременности хотя бы для того, чтобы успокоиться: иллюзии на тему отцовства ни к чему хорошему не приводят. Никогда не думал, что окажусь в роли несостоявшегося папаши... Хватит... Работать!» - неожиданно рассердился он на себя, бросил листок с цифрами в ящик стола и с грохотом его задвинул.

Словно попытался заблокировать мешавшие сосредоточиться мысли...

3.

Ближе к полудню Веня позвонил на телефон Маринки и попросил Катю спуститься в холл.

Узнать его было непросто: вместо пуховика, которым он так гордился (в прошлом году купил на распродаже в Польше за четверть первоначальной цены), вырядился в видавшую виды толстую дубленку. Пусть не презентабельную, зато теплую, ветроморозонепробиваемую. Пижонскую трикотажную шапочку с огромным помпоном также сменил на старую меховую с опущенными ушами.

-      Ну привет, мать! - бросив кожаные перчатки внутрь шапки, Веня переложил ее на колени и освободил соседнее кресло. - Дай буську! - нагнулся и чмокнул Катю в щеку вытянутыми в трубочку губами. - Рассказывай, как тебя угораздило. Насколько я понял из этой наглядной агитации, - кивнул он на стену, изобилующую стендами, - причина твоей хворобы вовсе не в кишечном вирусе? Не инфекционка, да и гастрито-колиты здесь не лечат.

- Какой ты продвинутый в плане медицины! - улыбнулась Катя.

«Соскучилась», - вдруг поняла она.

На душе сразу потеплело.

-      А то! Все кругом периодически хворают, никуда от этого не денешься. Ладно, выкладывай. Можешь по секрету, никому не сдам. Ты же меня знаешь.

Проскурина снова улыбнулась. Потюня и в самом деле умел хранить тайны. Но, увы, лишь те, в которых заинтересован лично. К примеру, о каждой его новой пассии, а уж тем более о факте появления на свет очередного отпрыска, народ в редакции узнавал постфактум, или когда пассия успевала кануть в Лету, или когда в бухгалтерию поступал исполнительный лист.

-      Ну? - нетерпеливо заерзал он на стуле. - Не томи. Серьезное что?

-      Серьезней некуда, - опустила глаза Катя и многозначительно умолкла.

-      Не... Не верю, - внимательно всмотревшись в ее лицо, покрутил головой Потюня. - На несчастную ты не тянешь: лыба с лица не сходит. Давай признавайся как на духу. Хоть скажи, в каком отделении.

-      В женском, - лукаво улыбнулась Проскурина.

-      Ясно, что не в мужском, - хмыкнул Веня. - В гинекологии, что ли? Мне почему-то так в голову и стукнуло. Мои бывшие тоже, бывало, лежали на сохранении... - слова вдруг замерли у него на губах. - Катька... Катька, так ты тоже того? Беременная, что ли?! -осенило его. - Вот это да! Вот это новость!

-      Какой ты просвещенный в женских делах, Вень! - рассмеялась Проскурина. - У меня иногда такое впечатление, что о женских состояниях ты знаешь все! Ну, почти все!

-      А то! - загордился Потюня. - С вами поведешься - еще не того наберешься! Ну и почему ты в больнице? Что-то не так?

-      Все так, Веня. Но... нервы, токсикоз, поздняя беременность. В общем, скажем, решила подстраховаться, потому и в больнице. Ты ведь знал, как я хотела ребенка.

-      Знал. Ну слава Богу! Только почему никому не сказала, где ты? - недоуменно свел он брови. - А... Понял. Боишься, чтобы не сглазили, - сам ответил он на свой вопрос.

-      Возможно... - не стала разубеждать его Катя.

На самом деле ее это волновало меньше всего - как-то не верилось во всякие псевдонаучные заморочки. Хотя, если послушать Маринку, в ее состоянии все надо учитывать.

-      ...Но больше хотела отдохнуть ото всех, уйти от расспросов. А то стоит только кому-то узнать - сразу начнется: какой срок, когда рожать, кто отец ребенка?

-      И кто отец ребенка? - мигом подхватил Потюня.

-      А вот сей вопрос я оставлю без ответа. Это мое сугубо личное дело. И мой ребенок.

-      Как знаешь, - вздохнул Веня и ворчливо добавил: - Кстати, я с ним утром по телефону разговаривал.

-      С кем? - недоуменно вскинула глаза Катя.

-      С полуолигархом твоим.

Сердце екнуло: Вадим звонил Вене? Для чего?

-      Откуда у тебя его номер?

-      Правильнее будет спросить, откуда у него мой номер, -хмыкнул Потюня. - Сутки за рулем, только под утро в кровать попал. Спать жуть как хотелось, а тут Жоржсанд звонком подняла. Поговорили. Понял, что проснулся. Заодно решил проверить все незнакомые номера, с которых звонили. Ну, сама понимаешь: вдруг заказчик какой на съемку? Так и нарвался на твоего... Лады-шева, - припомнил он.

-      Ему понадобились фотографии?

-      Если бы... Ты понадобилась, о тебе спрашивал. Ищет тебя. Сказать ему, где ты?

Кате потребовалось время, чтобы осмыслить новость: ее ищет Вадим.

«Ищет... - от осознания этого не просто потеплело на душе, горячая волна пронеслась по телу, стало жарко. - Но если Веня скажет Вадиму о больнице, тому не составит труда узнать диагноз. Той же Ольге позвонит... Нет, так будет нечестно. До встречи и разговора начистоту он не должен ничего знать о беременности».

-      Не стоит, - не без труда ответила она. - Выпишусь - сама позвоню.

-      Понятно. Значит, отец ребенка не он, - сделал Веня глубокомысленный вывод. - И явно не Виталик... С этим я пересекся на границе, когда из Польши возвращался. С Алиской был. Похоже, счастливы.

-      Вот видишь, ты сам ответил на все вопросы. Во всяком случае

-      кто не может быть отцом ребенка, - опустила глаза Катя.

-      И кто тогда? - озадачился Потюня. - Твой друг немец? Никого другого рядом с тобой в последнее время не наблюдалось. Разведка донесла бы.

-      Насмешил... Генрих - друг и только. И вообще, Вень, хп.п и Давай ближе к делу.

-      Как скажешь, - согласился тот. - Говори, чем могу помочь.

-      Вот, - протянула она связку ключей. - Сигнализации нет. Документы на машину и ключи лежат в сумочке. Сумочка в прихожей рядом с телефоном. Машиной можешь пользоваться, пока меня не выпишут.

-А когда тебя выпишут? - заинтересовался Веня. - Морозы пару дней точно продержатся.

-      До конца недели, надеюсь, выпишут. Так что пока пользуйся, успокоила Проскурина. - С одним условием: если мне понадобиться куда-то съездить, тебе придется свозить.

-      Не вопрос. Всегда пожалуйста. Только заранее предупреждай

- Предупреждаю: сегодня в семнадцать буду ждать тебя на этом месте. Поедем к отцу. Его на днях оперируют... Ах да, чуть не забыла! - встрепенулась она. - Привезешь телефон и подзарядку! Телефон - в сумочке с документами, подзарядка - на кухне. А еще

-      Катя на секунду задумалась. - Верхнюю одежду и обувь я сдала, так что захватишь все это в квартире. Джинсы найдешь в шкафу в спальне, там и свитер какой-нибудь посмотри. Меховые полусапожки стоят в прихожей. Ну и курточка горнолыжная там висит.

-      Ключи, документы, телефон с подзарядкой, одежда, повторил Веня неуверенно. - Что-нибудь обязательно забуду.

- Я тебя научу, как не забыть. Ключи и документы ты и так возмешь, для тебя это жизненно необходимо. Теперь запомни цифру пять: к пяти часам подъехать. Далее считаем: телефон, подзарядка, джинсы, свитер, обувь, куртка - шесть. Итого - пятьдесят шесть

-      Ну и что? Все равно забуду, - пробубнил Веня.

-      Не забудешь. Подумай, какие у тебя ассоциации с эти ш рой?

-      Пятьдесят шесть? - сделал он паузу. - Вспомнил! Старшей сестре недавно пятьдесят шесть исполнилось. Год назад на пенсию вышла.

-      У вас такая большая разница? - удивилась Катя, зная, что Веня не намного ее старше.

-      Так я поскребыш! - тут же довольно заулыбался тот. Три сестры у меня. Мамке моей, героине, за сорок было, когда родился.

-      Ты никогда не рассказывал. И кто сестры?

-      Одна - продавщица, вторая - швея, третья - на пенсии. Сиделкой подрабатывает. Я ведь из трудовой семьи. Говорят, четвертый ребенок в семье - самый талантливый, - расплылся он в самодовольной улыбке. - Так что приходится соответствовать и отрабатывать надежды всего семейства. После смерти отца они меня всем миром учили, помогали, кто чем мог.

-      Дружная семейка. Теперь понимаю, отчего ты такой плодовитый, - улыбнулась Катя. - Отец-героин.

-      Героин, - Потюня невесело усмехнулся. - Вот только у моих деток мамки разные... Ладно, пора отчаливать. Хорошо - такси попросил не уезжать: попробуй отсюда в такой мороз выбраться! Сорок минут машину ждал! Еще и твою чего доброго «прикуривать» придется. Ну, чао, бамбино! Буду в пять.

Глядя вслед сбегающему с крыльца Вене, Катя задумалась. Хорошо, когда в семье много детей. Сама не раз просила у родителей братика или сестричку. Ведь насколько сейчас все воспринималось бы легче, будь рядом родная душа!

«И Вадим один. И тоже небось мечтал о брате или сестре. Пока у него есть, слава Богу, Нина Георгиевна, но случись с ней что - один как перст останется. Надо делать выводы из чужих недоработок. И, чего бы то ни стоило, у меня обязательно будут еще дети! Двое, а лучше трое! И неважно, если от разных отцов! Мамка - это главнее... Ты не будешь скучать, обещаю!» - улыбнулась она, приложив ладонь к животу.

В эти две недели Катя незаметно для себя привыкла постоянно разговаривать с малышом. В мыслях рисовались радужные картинки: вот они вдвоем с маленьким, вот он улыбается в коляске, вот она ведет его за руку, а вот он сам шагает в школу. Учится хорошо, вернее отлично, как мама с папой...

Папа... Странно, но как только она спотыкалась об это слово, на яркие картинки будущего опускалась серая вуаль, они тут же тускнели, наполняясь беспросветной печалью.

«Ну что, маленький? Пора в палату, - снова вернулась она к разговору с ребенком. - По плану у нас обед и тихий час».

Бросив последний взгляд в окошко, Катя машинально глянула на открывшуюся входную дверь и обмерла: в холл вошли... Виталик и Алиса в знакомой норковой шубе!

«Что они здесь делают? Неужели вздумали меня навестить? Но откуда могли узнать, где я? - не веря собственным глазам, она поправила очки. - Выйти им навстречу? А вдруг они не ко мне? Вдруг по своим делам?»

Пока Катя лихорадочно соображала, как поступить - окликнуть или же ничем не выдавать свое присутствие, ситуация прояснилась: на ступенях, ведущих в корпус, показалась заведующая отделением, в котором лежала Катя, и махнула вошедшим рукой. Перекинувшись с ней парой слов, Виталик с Алисой сдали в гардероб верхнюю одежду и, взявшись за руки, пошли вслед за женщиной.

Не зная, куда они направились, на всякий случай Проскурина решила задержаться. Пересечься в запутанных коридорах больницы, с одной стороны, было сложно, с другой - проще простого. А это нежелательно.

«Скорее всего, Алиска приехала на прием к гинекологу. И Виталика с собой прихватила... Странно, он ведь терпеть не может больниц и докторов. Сколько лет я его уговаривала пройти обследование для ЭКО... - с грустью припомнила Катя. - Надо срочно звонить Надежде: что там с автомойкой? Я же еще неделю назад обещала с ней связаться... Совсем из головы вылетело! До развода - всего ничего, а ситуация, можно сказать, в корне изменилась. Судя по всему, автомойка отцу теперь не скоро понадобится. Если вообще понадобится... Временно нетрудоспособные мы теперь. Мне за счастье будет найти хоть какую-то подработку, так как постоянное место беременной вряд ли светит. У Арины Ивановны зарплата не бог весть какая, да и отцу на одну пенсию не протянуть - лекарства нынче не дешевы. А после родов нам с маленьким ого-го-го какие суммы понадобятся! Да уж, ситуация... Хорошо, если Виталик вернет деньги, вложенные отцом в автомойку, а я при разводе получу хоть небольшую компенсацию - первое время проживем. И потом... Жилье у нас с малышом будет, перееду к отцу. Арина Ивановна снова сдаст квартиру, хоть какая-то копейка... Права Надежда: можно уйти с гордо поднятой головой, громко хлопнув дверью, но это просто гордыня. Надо успеть до развода составить новый брачный договор... Позвоню ей вечером. И еще хорошо бы быстрее встретиться с адвокатом для Половинкиной - обещала ведь помочь человеку. Но адвокату платить придется... Да, Екатерина Александровна, не получится у вас спрятать голову в песок... Всё, завтра попрошусь домой. Время на анестезию чувств вышло... Пора в палату, а то совсем замерзну», - поежилась она.

В холле и в самом деле было не жарко: входная дверь постоянно открывалась, огромные панорамные окна под напором морозного воздуха снаружи тепло не держали.

К отделению гинекологии Катя направилась по большому обходному кругу, через лестницы и запутанные переходы. На всякий случай: не хватало еще столкнуться в лифте с Виталиком и Алиской! Чем позже они узнают о ее положении, тем лучше. Для них в том числе.

Добравшись до отделения по пожарной лестнице, она приоткрыла скрипучую дверь, выглянула в коридор и тут же отпрянула: на кушетке напротив кабинета УЗИ сидел Виталик и теребил в руках дамскую сумочку. Видно, ждал Алису.

Пройти мимо незамеченной было невозможно. Как и попасть в отделение. Разве только повторить весь путь заново и зайти с парадной стороны? Но в таком случае все равно попадешься на глаза Виталику: дверь палаты буквально в десяти метрах от кушетки.

Кате ничего не оставалось, как затаиться и ждать на лестничной площадке, пока они уйдут. Наконец послышался звук открывающейся двери.

-      ...И все-таки, Алиса, вы должны серьезно отнестись к своему состоянию... Поздравляю вас, молодой человек! Скоро станете отцом! - раздался голос доктора. - Но я ей рекомендую, нет, даже настаиваю, прямо сейчас лечь в стационар.

-      Прямо сейчас?.. - судя по всему, Виталик растерялся. - Но мы только утром вернулись с отдыха. Даже вещи не разобрали...

-      То, что отдохнули, хорошо. И все же беременность, да еще поздняя и долгожданная, требует особого внимания. Чемоданы могут подождать.

Повисла пауза.

-      Алис, может, тебе и вправду лучше лечь в больницу? - засомневался Проскурин. - После разберем эти вещи.

-      Виталик, я себя великолепно чувствую! - голос Селезневой звучал воодушевленно. - Я здесь вся изведусь, там ведь столько подарков! Их же все перемерить надо. Женщинам знаешь, как это поднимает настроение? К тому же на кого я тебя оставлю? -игриво промурлыкала она. - Нет, нет и нет! Возьму отгулы: буду отдыхать дома, ждать тебя с работы, варить щи, борщи, жарить котлеты.

Раздался звонкий чмок.

-      Ну, как знаешь... - по интонации чувствовалось: сказанное Виталику весьма польстило. - Это вам, - произнес он после небольшой паузы.

-      Нет-нет, что вы! Немедленно спрячьте деньги! - тон заведующей изменился на возмущенно-категоричный. - Валерия Петровна попросила меня о консультации, вот к ней и идите. Знаете, где ее кабинет?.. Направление в стационар я выписала, покажите начмеду. Пусть она сама решит, как с вами быть... Лично я настаиваю на том, чтобы вы легли на сохранение. Вам надо лежать, ни в коем случае не напрягаться, не поднимать тяжелое. И даже примерки лучше отложить. Любые лишние движения сейчас могут быть опасны, - судя по звуку, в этот момент она запирала кабинет. - Ну все, до свидания!

-      Спасибо! - в один голос поблагодарили Виталик и Алиса.

«Она беременна?! - удивлению Кати не было предела - Вот это

совпадение! То-то они казались такими счастливыми в холле. Вот и сбылась Виталькина мечта! Появится наконец у него наследник... - думала она, слушая удалявшиеся шаги. - Смотри ты, и никакое ЭКО не понадобилось: стоило нам заиметь новых партнеров, как проблема бездетности чудесным образом разрешилась. Права Ольга: классический случай несовместимости. И стоило тратить десять лет жизни, чтобы это понять? Столько врачей прошли, столько обследований, столько лекарств извели, столько денег... А ларчик просто открывался. Что ж, оно и к лучшему: проблем с расторжением брака зато не возникнет».

Выждав еще какое-то время, Катя выглянула в коридор: никого, кроме больных.

-      Женщины, обедать! - разнесся по коридору зычный голос из столовой...

...Валерия Петровна вернулась с совещания, закрыла за собой дверь кабинета на ключ, швырнула на стол папку, автоматически включила электрочайник и, сложив на груди руки, уставилась в красную кнопку на пластиковой панели.

«Да что ж снова не везет?! - негодовала она в душе. - Будто заколдовал кто! Только начнешь приближаться к цели, как все летит в тартарары! Видно, неслабый недоброжелатель у меня завелся... Можно сказать, враг... Впрочем, могут и под главврача копать... А иначе с какой бы радости наверху затеяли внеплановую комплексную проверку больницы?.. Но если против меня - ох, зря...» - зловеще свела она брови...

...К концу четвертого курса Гаркалина почти выбилась в отличницы. Хотя будущая профессия по-прежнему никак к себе не располагала, она быстро смекнула, что, имея диплом врача, можно добиться многого как в самой медицине, так и в смежных сферах. Главное - уметь заводить нужные знакомства и дружить с кем надо. Да и о личной жизни уже не мешает задуматься. Пятый курс, пора. Вон, школьная подруга успела выскочить замуж за первую любовь - Витю Никоненко.

Вспомнив их свадьбу, Лера мстительно усмехнулась. Как бы то ни было, но поквитаться ей удалось, торжество молодым она испортила. Мать Виктора - директор школы, вычеркнувшая ее когда-то из списка медалистов, попала в больницу с инфарктом и вскорости отдала Богу душу. Не по вине Леры, вернее, не только по ее вине.

Случилось все осенью. К тому времени Никоненко после радио-теха приступил к работе инженером в районном узле связи. Жанна доучивалась в меде и тоже планировала вернуться в родной райцентр. К удивлению Леры, подруга, как и она, выбрала специализацией гинекологию. Но, кроме специализации, а также того, что Гаркалиной все еще нравился Виктор, ничего общего у них не было. И не могло быть. Валерия давно и твердо решила: никаких районных центров, никаких забытых Богом больничек! Хватит, нажилась и насмотрелась на бедноту и нищету. Она - птица совсем другого полета. Как минимум - областной центр, как максимум -Минск. Конечно, начинать придется рядовым врачом, но дальше...

Она еще всем покажет! И отомстит. Особенно тем, кто когда-то ею пренебрег. Семье Никоненко - в первую очередь.

И отомстила, хотя по большому счету все вышло случайно. Встретилась с Виктором в автобусе, когда ехала домой за теплой одеждой. Тот простодушно обрадовался, увидев ее, и тут же огорчился: скорее всего, вряд ли она приедет в родной городок в следующий четверг, когда у него мальчишник, а у Жанны девичник. Но в субботу - свадьба, и они ее обязательно ждут, приглашение на торжество выслано по домашнему адресу.

В ответ Гаркалина изобразила глубокую печаль: увы, не получится. И сослалась на какую-то выдуманную конференцию.

На самом деле на свадьбу школьной подруги она и не собиралась, хотя приглашение получила. Во-первых, как и прежде, не было достойного наряда. Во-вторых, не хотелось портить себе настроение: снова не ей, а Жанне достался приз - первая любовь. Чему тут радоваться? Потому и поехала за вещами на неделю раньше, чтобы никому не попасться на глаза.

И надо же, такая встреча!

Витя расстроился, но вдруг, осененный идеей, просиял: почему бы в таком случае ему сегодня не собрать друзей, которые не смогут попасть на свадьбу? Жанна с мамой поймут и поддержат. Через час он позвонил и пригласил к себе на шесть вечера. Подумав, что в любом случае это лучше, чем сидеть дома, Лера решила сходить.

Приглашенных оказалось четверо: еще один одноклассник, который уезжал на работу по распределению в далекий город, и двоюродный брат жениха с женой и сыном-подростком. Эти на следующей неделе отбывали на новое место службы в Россию. Мама жениха, посидев какое-то время за столом, отправилась к будущим родственникам, где вовсю шла подготовка к свадьбе. Через час компанию покинула семейная пара с сыном, а вслед за ними и одноклассник - торопился на ночной поезд. По правилам приличия, Лере тоже следовало уйти. Но...

К тому времени в ее голове уже созрел план: Витя должен стать ее первым мужчиной! И неважно, что через неделю он женится на другой. Она была вынуждена выбросить этого подлеца из своей памяти, а вот его заставит помнить ее всю жизнь.

Между тем не подозревающий о коварном замысле школьной подружки невесты Витя щедрой рукой подливал в бокалы спиртное и, разгоряченный детскими воспоминаниями, признался: всегда завидовал их с Жанной дружбе. Если честно, они обе ему нравились, а в восьмом классе он даже не знал, кого выбрать -Леру или Жанну. Оценив момент, Гаркалина расхохоталась и в ответ призналась, что тоже была к нему неравнодушна, мечтая хотя бы о единственном поцелуе, который возможен и сейчас. Первый и последний, и о нем никто не узнает.

Будучи на хорошем подпитии, бывший одноклассник тут же игриво привлек ее к себе, коснулся губами ее губ...

Все случилось тут же на диване, где их и застала вернувшаяся домой мать. И если до этого Лере доводилось лишь читать о немых сценах, то здесь она не просто наблюдала ее воочию, как говорится, от и до, но и играла главную роль.

Одевалась она не спеша, на прощание чмокнула в лоб мигом протрезвевшего жениха и, торжествуя в душе, с высоко поднятой головой продефилировала к выходу.

Мать Виктора сидела на стуле в прихожей и молча наблюдала за ее сборами. Жалкая и растерянная, эта женщина ничем не напоминала всегда уверенную в себе директрису школы.

-      Как ты могла? - только и смогла выдавить она из себя.

Лера повернула голову и парировала с нескрываемым торжеством:

-      Но вы же смогли не дать мне золотую медаль. Вот и я смогла. Легко! Счастливо оставаться!

Дом Никоненко она покидала триумфатором: она это сделала! Она отомстила главной обидчице и ее сыну! А что касается Жанны... Можно, конечно, и ей испортить свадебное настроение. Но, может, пока повременить, пусть немного понаслаждается счастьем? Как-никак в детстве у них было много хорошего.

А наутро Лера узнала, что у матери Никоненко случился инфаркт, и приняла решение пощадить бывшую подружку. Месть свершилась - вместо пышной свадьбы ее ждут похороны несостоявшейся свекрови.

Теперь наступило самое время подумать о замужестве. Присмотревшись к ближнему кругу, она наконец определилась: Семен Губерман, правильный еврейский мальчик, тихоня и отличник. В отличие от нее, буквально бредивший медициной.

«Это плюс, - рассуждала она. - Пойдет в гору - и я не пропаду. Ничего, что со странностями. Зато семья с надежными связями в медицинском мире».

Решено - сделано. На следующий день Валерия как бы случайно оказалась на лекции рядом с Семеном и как бы невзначай завела разговор о выборе специализации. На самом деле она хорошо знала, кем хочет стать Семен. Конечно, гинекологом, как его дедушка и бабушка. Мама Губермана тоже когда-то была врачом-гинекологом, но после рождения сына оставила работу и занялась им.

Подобная перспектива не отпугивала Гаркалину, наоборот: в таком семействе за счастье и дома с детьми посидеть, учитывая приходящую домработницу.

Назавтра уже сам Семен занял для нее место подле себя, а разговоры о медицине плавно и незаметно перетекли на другие темы. Через неделю он напрочь забыл об учебе и не сводил влюбленных глаз со светловолосой и голубоглазой подруги. Лера, как могла, отвечала взаимностью, хотя... внешне Губерман, мягко говоря, не прельщал. Высокий, худой, с непропорционально длинными конечностями, большим носом и глазами навыкате, он походил на чудовище из сказки. Не о таком Принце она, конечно, мечтала...

Но уж, если на то пошло, рядом с ним только и почувствуешь себя Василисой Прекрасной. К тому же воспитание у парня на высоте: вежлив, учтив, безропотно носит ее сумку с учебниками, провожает до общежития и еще долго стоит под окнами. Романтика, что тут сказать!

Со временем у Семена обнаружился еще один изъян - уж больно скромен и нерешителен он оказался, никак не мог набраться смелости и хотя бы поцеловать ее. Так и до окончания института можно проходить на пионерском расстоянии! Это Леру не устраивало. Пришлось предпринять ускоряющий маневр.

Подгадав момент, когда все три соседки по комнате уехали домой, она пригласила Губермана к себе на чашку чая и сама его поцеловала. По-дружески. Можно было развивать игру и дальше, пока разгоряченный страстью молодой человек не заметит, как окажется в постели. Но тут важно соблюдать правила: следующий шаг он должен сделать сам. Вероятно, девственник, пусть постепенно дозревает. К тому же требовалось продумать до мелочей, как убедить Семена, что и он у нее первый.

Но все сложилось удачно. По весне его предки на целый месяц отбыли к родственникам в Израиль, а сын, сопроводив их до Москвы, вернулся домой и в тот же вечер пригласил в гости Леру. Наконец-то!

Она явилась тут же, и буквально через час страстных поцелуев они оказались в постели. Спустя еще несколько минут Губерман потерял-таки девственность. Этот глупыш от захлестнувших чувств и впечатлений так и не понял, что только он. А Валерия роль девственницы сыграла безукоризненно. Даже расплакалась для достоверности.

Как и следовало ожидать, правильно воспитанный еврейский мальчик тут же признался ей в любви и сделал предложение. Правда, смущенно добавил: им придется дождаться возвращения мамы и папы и получить их согласие.

Увы, в тот момент Лера не придала последним словам особого значения, ибо не предполагала, какое место отведено родителям жениха в их отношениях. Первое знакомство тоже не насторожило: особого восторга они, конечно, не проявили, но были доброжелательны, подчеркивая, что уважают выбор сына. Лишь попросили повременить со свадьбой до окончания института.

Лера ликовала: цель достигнута! И долгое время в этом не было ни капли сомнения. Губерманы приглашали ее на семейные торжества, не забывали и о подарках. Семен был все так же внимателен, нежен и вел себя, как подобает будущему мужу: встречал, провожал, дарил цветы. Ей даже показалось, что она начала испытывать к нему чувства. Правда, почему-то он стал чуть менее разговорчив и чуть более задумчив. Но это легко объяснялось серьезностью намерений, ответственностью за будущее и, в конце концов, напряжением, связанным с окончанием института.

Виделись они теперь намного реже: она проходила ординатуру в Могилеве, Семен - в Минске. Конечно, ей это казалось несколько странным, так как родителям Губермана с их связями ничего не стоило организовать будущим молодоженам практику в одном городе. Но они тактично и деликатно объяснили свою политику: молодой паре полезно проверить чувства перед вступлением в брак. И заодно успокоили: после свадьбы им не составит труда перераспределить Леру к мужу.

Увы, за год до этого разговора Гаркалину обидели и в институте: несмотря на место в первой десятке по успеваемости, ее направили на работу в райцентр за сто километров от Витебска. Ничего ближе якобы не нашлось. Но она, помнится, не сильно тогда расстроилась: Губерман успел признаться в любви и сделать предложение.

И вот сейчас, когда все, казалось, уже свершилось, грянул гром среди ясного неба. Во время прогулки в парке Семен, глядя в землю, сообщил: послезавтра все их семейство... уезжает в Израиль. Квартира, машина проданы, чемоданы собраны, и сегодня ночью они навсегда покинут город.

Что ощутила в тот момент Лера, никакому описанию не поддается. Из окружающего пространства словно вмиг выкачали воздух

-      ни вдохнуть, ни выдохнуть. И в этом полном вакууме ее вдруг потащило вниз, в темноту. Скорость нарастала, отдавала свистом в ушах. Ужас заставил Леру закрыть глаза: вот она, черная дыра...

Но так же внезапно все и закончилось. Будто высосав из своей добычи все соки, сила притяжения исчезла и оставила ее за ненадобностью в полушаге от бездны. В какой-то момент Лера обрела под ногами почву, покачнулась, открыла глаза...

Ничего вокруг не изменилось, все осталось на своих местах -парк, скамейки, деревья. И даже Семен, виновато бормотавший что-то в оправдание. Мол, родители давно хотели уехать и после посещения Израиля определились, стали собирать документы. Но с него взяли слово: никому ничего не скажет, потому и молчал. Надеялся, что до отъезда они успеют сыграть свадьбу и Валерия уедет вместе с ним. Но все получилось неожиданно быстро, документы готовы... Только пусть она не переживает: как только семья обустроится на новом месте, он сразу вызовет ее к себе.

Никакого вызова ждать не стоит - это Лера поняла сразу. Иначе зачем было скрывать? Ох дура она, дура! А ведь слухи об отъезде Губерманов ходили давно, ее даже предупреждали: зря надеешься

-      мальчик из приличной еврейской семьи никогда на тебе не женится. Однако Валерия никого не слушала, считая, что все эти разговоры от зависти. Свадьба намечена на осень, и платье заказано. Вернее, не заказано, а, как пояснила мама Семена, родственники в Израиле не так давно выдали дочь замуж и пообещали прислать ее наряд.

Правда, в последний месяц в гости они ее не приглашали. Мол, затеяли ремонт к свадьбе. Якобы поэтому и Семен всегда торопился домой - помогать. Они давно не ходили вместе в кино, реже встречались, не говоря уже об интиме: пару раз всего и было, да и то второпях. Выходит, это все ширма для отвода глаз - и платье, и ремонт. Чтобы Валерия раньше времени не запаниковала…

Теперь у нее словно пелена с глаз упала. И надо же такому случиться: она, привыкшая жить по расчету, успела привязаться к Губерманам, в душе давно считала себя членом их семьи, верила безоговорочно! Как не сомневалась и в том, что однажды приедет домой не на рейсовом автобусе, а на личной машине, гордо промчится по центральной улице районного центра, и все будут оборачиваться, завидовать...

После той встречи в парке Лера Семена не видела. А спустя неделю выяснилось, что она беременна. Вроде предохранялась, считала безопасные дни - и вот на тебе! Как специально! Что теперь делать?

Но шок сменился надеждой: надо сообщить об этом Губерманам! Вдруг беременность все изменит? Вдруг они расчувствуются, пришлют вызов? Перебрав в памяти всех, кто мог бы ей помочь, она отправилась к гинекологу, родственнице уехавшего семейства, и после осмотра попросила сообщить им: ждет ребенка от Семена. Та, растерявшись, пообещала, однако потом лишь разводила руками: увы, связи пока нет. Хотя что-то подсказывало Лере: Губерманам она сообщила, и они ответили.

Меж тем время поджимало, уже ждала работа по распределению. Следовало срочно определиться: или избавляться от беременности, или ждать у моря погоды в надежде, что папашка и его родственники когда-нибудь о них вспомнят.

Растить ребенка одной? Нет уж... Сволочи! Не нужен ей их ребенок, она его уже ненавидит! Ничего... Придет время, и они об этом пожалеют.

Но пока предстоял аборт, и задачей номер один было найти опытного и не болтливого доктора. Лишней молвы ей, естественно, не хотелось, слишком многие могли упрекнуть: разве мы тебя не предупреждали? Так что пришлось снова идти на прием к родственнице Губерманов. Та, казалось, вздохнула с облегчением и пообещала все сделать наилучшим образом.

Спустя неделю Гаркалина, глотая слезы, тряслась в рейсовом автобусе, направляясь в очередной в ее жизни захолустный районный центр и, как молитву, шептала: придет час - отомщу! Жестоко.

И вот совсем недавно ей посчастливилось отомстить за свое унижение хоть кому-то из Губерманов. И снова как бы случайно все вышло. В списке студентов-практикантов она наткнулась на знакомую фамилию. Проверила - так и есть, внук гинеколога, которая когда-то делала ей аборт.

Дальнейшее было делом техники и личных связей. В итоге молодой человек на три года отправился по распределению в самую что ни есть чернобыльскую зону.

Вот так-то!..

«...И с какого такого перепугу наверху решили устроить проверку? - от приятных воспоминаний гнев Лежнивец поугас, позволив переключиться на другое. - Как бы то ни было, придется подготовиться. К чему могут прицепиться? По платным услугам больница едва ли не на лучшем счету, серьезных жалоб за последний год не было. С дисциплиной, конечно, всякое случается - коллектив большой, за всеми не уследишь. Но и соответствующая работа проводится. Накануне Нового года уволили по статье одного политически неблагонадежного доктора: специалист хороший, но ходил на митинги, а еще мог выпить. И чтобы все выглядело правдоподобно, под лозунгом «Пьянству - бой!» уволили еще и медсестру, отмечавшую день рождения в сестринской.

Впрочем, дисциплина - не зона ответственности начмеда. Для этого есть отдел кадров, главврач. Начмед отвечает за организацию лечебного процесса.

«Так... Надо припомнить, не случалось ли каких-либо инцидентов, - подтянула она к себе один из журналов, хотя и без того знала: там все в порядке, экстраординарных случаев за прошлый год не зафиксировано. Мелких недоразумений, конечно, хватает, но как же без них? А вдруг кто свежую жалобу накатал? -осенила догадка. - Надо поспрашивать насчет конфликтов в мое отсутствие...»

Лежнивец считала себя хорошим начмедом. Скрыть или утаить от нее что-то практически невозможно. А ведь стать таким «всевидящим оком» на новом месте оказалось ох как непросто! Но нашлись хорошие учителя, да и вообще жизнь закалила.

«Хочешь чего-то достичь в карьере - держи руку на пульсе!» -стало ее девизом.

И здесь все средства хороши: интриги, метод кнута и пряника. Действуй она иначе, не сумела бы завести практически во всех отделениях глаза и уши, не держала бы всех в кулаке. А так - в прошлом году ее даже грамотой наградили на День медицинского работника. И не абы какой, а от горисполкома. Вот после этого и пошли слухи о ее возможном повышении.

Положа руку на сердце, и грамота, и слухи не были случайными. Помог один вовремя появившийся в ее судьбе человек, благодаря которому она сейчас и занимала такую должность...

Вадим так и не смог включиться в работу. Вроде ничего не отвлекало - телефоны молчали, Зина за дверью вела себя тихо, как мышка. Лишь изредка доносился стук ее каблучков. Но думать о деле не получалось - голова тяжелая и пустая. И если поначалу усилием воли он еще мог заставить себя хоть что-то сделать - прочитать почту, проверить цифры, то вскоре, безрезультатно пытаясь осмыслить очередную запись, понял: теперь он и на это неспособен. И сразу закончилась даже видимость работы. Спрятав в стол номер телефона Валерии, он словно заблокировал там и остальное.

Выдвинув ящик, Ладышев достал листок с цифрами, долго на него смотрел, затем взял телефон, занес номер в контакты, задержал взгляд на дисплее...

Нет, не будет звонить. Не хочется. Не это сейчас для него главное. Надо себя как-то встряхнуть, заставить работать.

Отложив телефон, он приоткрыл створку окна и закурил.

Разница между температурой на улице и в кабинете была значительная, и тепло сразу уступило хлынувшему внутрь потоку ледяного воздуха, мгновенно вошедшего в противостояние с системой отопления. Вадиму даже показалось - он видит эту борьбу холода и тепла. Первый врывался в открытое окно, опускался вниз, расстилаясь по полу, и уже оттуда, дождавшись подкрепления, медленно поднимался вверх, вытесняя невидимой мощью сдававшее позиции растерявшееся тепло.

Когда атака холода добралась и до него, Ладышев быстро загасил сигарету.

«Минус двадцать пять, не меньше, - прикинул он, поежившись, и захлопнул створку. - К ночи, как и обещали, снова будет под тридцать... А Катя без шубы...» - напомнила о себе совесть.

На секунду задержав взгляд на небесно-голубой дымке, сквозь которую пробивались солнечные лучи, он вернулся в кресло, оживил успевший уснуть ноутбук и открыл на рабочем столе заветную папку, в которой хранил Катины стихи.

В отличие от матери, он никогда не считал себя любителем поэзии. Более того, до прошлого дня рождения, когда ему впервые в жизни посвятили стихи, он с трудом мог вспомнить, когда и где читал или слушал их в последний раз. Тогда он был приятно удивлен, не более.

Другое дело - состояние, когда чуть позже периодически стал получать стихи по почте и читать по утрам в кабинете: каждая строчка, каждое слово переполняли душу теплом и нежностью, от избытка чувств перехватывало дыхание.

В последние дни он часто их перечитывал, задумывался над датами под строками, восстанавливал хронологию событий.

...Ночь-разлучница. Тишина...

Я болею тобой. Не спится.

Телефон на столе. Слеза -Капля мокрая на ресницах.

За окном - свет далеких звезд:

Ограниченная безбрежность.

Я присниться тебе хочу,

Колыбельную спеть про нежность.

Еле слышно, едва дыша,

Избегая прикосновений.

Ты не бойся: моя душа Не разрушит твоих сновидений.

Легким облаком проплывет,

Промелькнет, пролетит, растает Если вдруг разбудила - прости И пойми: мне тебя не хватает.

Пожалей меня, не гони.

Я дороги назад не знаю.

Обними, рядом спать уложи -В снах твоих я легко засыпаю....

«И мне хочется засыпать в твоих снах, - перечитал он одно из стихотворений. - Но еще больше - вместе с тобой, рядом... - Глянул на дату: - Предпоследнее...»

После него в почте значилось еще одно послание: ссылка на блог и прощальное письмо. Больше от Кати ничего не приходило. Хотя он постоянно ждал ответа на несколько писем с просьбой позвонить, периодически включался в социальные сети, где у Кати аккаунты. Но в Интернете она не появлялась с того самого дня, как покинула редакцию.

«И словно отрезала себя от всего мира. Но зачем она так поступила со мной? - с какой-то детской обидой в который раз подумал Вадим. - Стихотворение написано... - он сверился с календарем, -...в ночь, когда она была в Гомеле. Я, как только прочитал, сразу позвонил... Как давно это случилось - больше трех недель назад! Целая вечность...» - погрузившись в воспоминания, он открыл папку с фотографиями из боулинг-клуба.

Две из них стали его любимыми. С одной, игриво улыбаясь, прямо на него смотрела Катя с микрофоном в руке, на другой они запечатлены рядом в тот самый момент, когда в игре объявили перерыв перед решающей партией. Он как раз приглашал ее продолжить день рождения и даже не заметил, что кто-то их снимал, настолько был увлечен разговором.

Никаких других фотосвидетельств их отношений не сохранилось: не успели попасть в объектив фотокамеры или не думалось, что наступит день, когда не будут вместе? Скорее, наоборот. Перед отлетом в Германию Вадим не сомневался: он проведет с этой женщиной всю оставшуюся жизнь.

«И вот дожил до «светлых» времен - ничего другого в голову не лезет... Что же ты делаешь со мной, Катя?» - откинувшись на спинку кресла, Вадим тоскливо уставился на монитор.

Словно уловив безвольное состояние хозяина, почувствовав полную свободу и бесконтрольность, мысли тут же стали рассеиваться, разбегаться, пока совсем не исчезли, оставив пустоту. Не 1улкую, не звенящую - никакую: окружающие звуки постепенно слились в затухающий монотонный гул, а затем и он исчез. В пустоте никого и ничего не осталось, даже Вадима.

Хотя почему никого? Кто-то же сумел понять, что это пустота? Во всяком случае тело определенно при нем. Но как бы фрагментарно, без управления из единого центра. Глаза то сосредотачивались на мониторе, то блуждали по кабинету, надолго застывая в любой беспредметной точке. Одна рука то лениво щелкала мышкой, то вычерчивала на раскрытой странице ежедневника геометрические узоры; другая то подпирала кулаком подбородок, то касалась мобильника, то бездвижно покоилась на подлокотнике. Ноги тоже отказывались быть в одной связке с телом: они или подолгу покоились, или находили себе занятие, о чем говорило ритмичное покачивание кресла.

Между тем приближалось время планерки.

-      Вадим Сергеевич, - заглянула в кабинет Зина. - Вас...

-      Пусть начинают без меня, - предугадав вопрос, отстраненно произнес он.

-      Хорошо... Может, вам кофе? - робко предложила секретарша.

Она уже раз пять подходила к двери, но так и не решилась постучать. Понимала: шеф не в духе, и ничем хорошим ее появление не закончится. И раньше такое бывало, он засиживался в кабинете - напряженно работал, к примеру. Но тогда он давал какие-то указания, делал перерывы, выходил покурить, кого-то к себе вызывал. А здесь словно и нет никого за дверью: ни телефонных разговоров, ни шорохов, ни звуков.

«Прямо беда какая-то! - передав Красильникову указание Вадима Сергеевича, расстроенная Зиночка вернулась в приемную. -Надо все бросать и искать Катю!»

Оглянувшись на дверь директорского кабинета, она набрала Зиновьева:

-      Саша, привет! Ты свободен? Сможешь меня свозить в одно местечко?.. Нет, недолго. Я быстренько постараюсь: туда и обратно... Через пятнадцать минут? Чудненько! Жду! - обрадовалась она, снова глянула на дверь и стала быстро переобуваться.

«Сказать или не сказать, что на полчаса отлучусь? - раздумывала Зина, застегивая молнии на сапогах. - Надо все же предупредить», - победило в ней чувство ответственности.

Едва слышно постучав в дверь, она чуть-чуть ее приоткрыла, просунула голову в проем и застыла: сидя в кресле, шеф... спал!

Растерявшись, Зина машинально сделала шаг назад, но вдруг остановилась: «А если он не спит? Если ему плохо?»

Бесшумно сняв сапоги, она переступила порог, на цыпочках приблизилась к креслу и прислушалась к равномерному дыханию.

«Вроде спит, - успокоилась Зиночка. - А накурено-то как! Что ж вы с собой творите, Вадим Сергеевич, что ж вы себя так изводите?! Неужели нельзя пересилить свой нрав и сделать первый шаг? - в сердцах подумала она и, бросив случайный взгляд на монитор, оторопела: прямо на нее смотрела Катя Проскурина. - Ох, дуреха, дуреха! - покачала она головой, еще больше расстраиваясь. - Любит он тебя! Любит, как никого и никогда! Вот отыщу тебя и выскажу все, что думаю! Просто дуреха невероятная: и сама мучается, и Ладышева довела до ручки! Разве ж так можно? Жизнь одна, и моменты счастья надо ловить, наслаждаться!»

Все так же на цыпочках Зина покинула кабинет, тихо прикрыла за собой дверь, опять обулась, набросила дубленку и вышла в коридор.

-      Александр Петрович, пожалуйста, не, пускайте никого к шефу. Он занят важным делом. И Красильникова предупредите - Вадим Сергеевич пропустит планерку. А я скоро вернусь, - скороговоркой попросила она сидевшего за столом немолодого охранника.

-      Понял, - кратко ответил тот, оторвавшись от журнала «Рыбалка и охота»...

...В дверь постучали.

-      Войдите, - Лежнивец спрятала в стол чашку с недопитым чаем и, придав лицу строгое выражение, глянула на вошедших в кабинет мужчину и женщину.

-      Валерия Петровна, мы вот зашли отблагодарить за консультацию, - с улыбкой пояснила миловидная женщина. - Я вам звонила, я - Алиса.

-      Ах да, вы от Марины, - просияла начмед. - И что там? Все хорошо?

-      Да, беременность... Маленькая по сроку, но мы такие счастливые! - переглянувшись с мужчиной, женщина взяла его за руку. -Правда, Виталик?

-      Да, - кивнул тот, подошел к столу и достал портмоне. - Вот, -протянул он купюру.

-      Ну что вы! - Лежнивец сделала вид, что смутилась, и выдвинула ящик стола.

Проскурин сразу сообразил и положил туда деньги. Ящик задвинулся.

-      Ну так что там? Все хорошо?

-      Да, - кивнула Алиса. - Спасибо!

-      Вы знаете, я вот волнуюсь... - не очень уверенно начал Виталик. - Доктор рекомендовала Алисе лечь на сохранение. А что вы скажете?

-      Покажите, что вам написали, - попросила Лежнивец и, пробежав глазами, вернула консультационный лист.

-      Понимаете, мы только что с горнолыжного курорта, немного устали, - вступила в разговор Алиса. - Я хорошо себя чувствую! Можно я дома отдохну, отлежусь? Рядом с любимым мужчиной, -прижалась она к Виталику.

-      Ох, любовь-любовь! - улыбнулась Лежнивец. - Отчасти я согласна с доктором: риск есть. Но, с другой стороны, если вы себя нормально чувствуете и домашние смогут создать вам комфортные условия, то, так и быть, езжайте домой. Но, конечно, берегите себя.

-      Спасибо! - обрадовалась парочка и попятилась к двери. - До свидания!

Дверь закрылась. Выждав немного, Лежнивец вытащила ящик, достала купюру и, внимательно рассмотрев на свет, деловито спрятала в кошелек.

«Перекусить не дают, - недовольно скривилась она, снова достала чашку с чаем и развернула прихваченный из дому бутерброд. - Надо звонить Юре, пусть узнает, откуда растут ноги у проверки, - мысленно вернулась она к делам насущным. - Мы так не договаривались, должен был заранее предупредить...»

...Около семи лет назад Валерия поняла - ее карьерная лестница уперлась в потолок: постоянные рокировки в правительстве и министерствах привели к тому, что рядом с мужем не осталось никого, кто мог бы за нее похлопотать. Да и супруга в любой момент могли снять с должности или, того хуже, отправить на пенсию. Честно сказать, он несильно способствовал ее карьере, однако она сама, если нужно, прикрывалась его статусом. Но скоро и на это нельзя будет надеяться.

Так что Лере пришлось искать себе покровителя. Не прозябать же всю оставшуюся жизнь заведующей женской консультацией ведомственной поликлиники! К слову, и поликлинику эту в любой момент могли отдать городу.

Искать покровителя среди важных персон женского пола у Лежнивец даже мысли не возникало. Не верила она ни в женскую дружбу, ни в прочность таких связей. Только мужчина! И привлечь его она должна прежде всего своими чарами. Для нее это гораздо понятнее и проще. Но сначала нужно подобрать подходящий объект, вычислить, чего ему не хватает. У каждого есть скрытые комплексы, тайные, нереализованные желания. И у большинства они как на ладони. Какое бы высокое место мужчина ни занимал, чего бы ни достиг, ему всегда не хватает женской ласки, новых острых ощущений, секса. Особенно когда ему за сорок и семейная жизнь наскучила.

Ухоженная и следящая за собой Валерия уже давно привыкла к успеху у мужчин, но пользовалась этим редко: какой смысл заводить роман на стороне, если он не поможет в достижении ее цели? А цель у нее все та же - подняться по карьерной лестнице как можно выше. Настолько высоко, чтобы самой руководить всеми этими людьми, которых пучит от собственной значимости и которые назначают всякие проверяющие комиссии!

Вскоре она определилась с кандидатурой, нашла то, что искала. Но, прежде чем перейти в наступление, наученная собственными ошибками, постаралась разузнать об избраннике все, что возможно. Ему скоро пятьдесят, двое взрослых детей, живущих отдельно, двое внуков, жена - завуч школы.

Валерия даже специально поехала на нее посмотреть. Все понятно: заурядная грымза, затурканная школьными проблемами. Притом грымза во всем - от одежды до походки. Прекрасно! Что там еще у избранника в активе? Трехкомнатная квартира в панельном доме, подержанная машина, дача? Значит, в плане материальных перспектив ничего завидного.

Да и внешне, конечно, он далеко не мачо: невысок ростом, слегка обрюзгший, с наметившимся животом. Если это и герой ее будущего романа, то лишь в силу занимаемой должности. Кадровик - все равно что серый кардинал в королевстве. С самим королем затевать отношения стремно: того и гляди, с трона спихнут. А вот ранг чуть ниже - самое то: он тем на ушко что-то шепнет, этим... Одних подвинет, других притормозит...

Пока подерутся да разберутся между собой - наделают кучу ошибок, за которые накажут, снимут с должностей. А новый ставленник, его протеже, уже тут как тут и вряд ли забудет того, кто однажды оказал ему услугу. Если поднимется высоко, то и защитит в случае чего, ибо покровитель знает все его тайны, все слабые звенья в послужном списке. При этом даст знать о замаячившем на горизонте недруге, но в друзья набиваться не станет. Таковы правила игры.

Так что Юрий Анисимович Обухов, избранник Лежнивец, был весьма подходящей кандидатурой, и она решительно пошла на штурм, что оказалось не так-то просто. Близких друзей у него не водилось, родственников, которые как-то могли повлиять на исход дела, тоже. Пришлось идти ва-банк самой.

Валерия записалась к Обухову на прием, терпеливо прождала месяц, пока попала в кабинет. Главное, ясное дело, не озвучила. Но глазки строила, многозначительно улыбалась. Повезло - прожженный интриган раскусил ее замысел. Правда, среагировал не сразу, заставив понервничать: шли дни, недели, а ответных действий от объекта - ноль. Вообще ни гу-гу, ни тебе звонков, ни предложений.

Как узнала после, он также собирал о ней информацию. Женщина интересная, привлекательная, неглупая. Однако что у нее за душой, можно ли доверять? Так что ко второй встрече Обухов знал о будущей любовнице все. Или почти все.

Звонок раздался лишь через два месяца. А дальше... Близость случилась в первый же вечер, а спустя еще полгода с небольшим Лежнивец заняла должность начмеда в одной из больниц. Работа хлопотная, но оба понимали: чтобы взлететь выше, нужен убедительный послужной список. И все шло по Лериному плану, пока не появилась злополучная статья в «ВСЗ» и не вспомнили профессора Ладышева. Вот тогда и всплыла поучительная для студентов-медиков история о хирурге, на которого возложили ответственность за исход операции, хотя понятно: первопричина всего - непрофессионализм гинеколога.

Медицинский мир оживился, зашушукался, а это могло сильно навредить дальнейшей карьере Валерии. И в первую очередь она могла лишиться милости покровителя - ведь Юрий Анисимович не в курсе этого эпизода ее биографии. Следовало что-то срочно предпринять, для начала хотя бы встретиться с непосредственным участником той истории, оставившим хирургию.

«Нет, не похоже, что проверка инициирована статьей. Дело-то давнишнее - сто лет назад закрыто, пылью покрылось. Здесь определенно нечто иное. Возможно, кто-то замыслил контрнаступление, опасаясь за свое место. Тот, у кого контракт заканчивается. Почему нет?.. - напряженно размышляла Валерия Петровна. - Не вовремя, ох как не вовремя! Кто бы мог подумать, что Вадим способен подложить такую свинью! Странно, почему не перезванивает... - взяв мобильник, спохватилась: - Телефон без звука!»

Лера принялась просматривать пропущенные звонки. Лады-шев в списке не значился.

«Сволочь! Бизнесмен хренов!.. А вдруг статья - это еще чей-то заказ? - в груди Лежнивец неприятно похолодело. - Стоп! Не паниковать! Мне ли не знать Вадима: на подлость он точно не способен, и вряд ли время его изменило. Просто надо его убедить не вставлять палки в колеса. И вспомнить наш роман. Если удастся окрутить его по новой, то он сам сделает все, чтобы я не пострадала... - вернулась она к посетившей утром мысли. - А если получу повышение и займу место... скажем, буду заниматься аукционами на закупку медицинского оборудования... то он будет у меня в кармане! Кто там у нас восседает на этой должности? Кажется, Балай, Возраст - точно предпенсионный. Как это о ней узнать побольше и копнуть поглубже? У каждого спрятан скелет в шкафу, а уж у доктора-и не один...»

4.

По пути на Чкалова Потюне пришлось резко изменить планы. Позвонила Жоржсанд и велела срочно ехать обратно: запороли фотки в номер, а оригиналы остались на его флэшке. Заболтался, забыл сбросить копии на рабочий компьютер. Чертыхнувшись -на поездки по городу улетит уйма денег, Веня скомандовал таксисту мчаться назад в редакцию. Так что на Чкалова попал лишь через час.

Открыв квартиру, зашел в полутемную прихожую и щелкнул выключателем. Светлее не стало. Видно, перегорела лампочка в светильнике под потолком. Несмотря на это, ключи, документы, телефон и подзарядку он нашел быстро. На очереди одежда.

«А клево Катька с цифрами придумала, - отдал он должное Проскуриной, засовывая в пакет стоявшие на виду полуботинки. - Так... Что там еще?.. Остальное сказала искать в шкафу... Никогда не рылся в женской одежде да еще в чужих шкафах», - хмыкнул он, глянув на свои сапоги и на ковер в комнате.

Совесть и воспитание заставили разуться.

«...Нашел джинсы. Вот и свитер... Что еще? Куртка! - вернулся в темную прихожую Веня. - Хотя какая к черту куртка в такой мороз? Шубу надо взять, - принялся он двигать плечики в шкафчике, на ощупь выискивая мех. Увы, шубы не наблюдалось. Как и утепленной вишневой курточки, к которой он привык. Висела только горнолыжная. - Странно... Неужели экс-любовник кинул Катьку с шубой, как и бывший муж? Измельчали мужики», - осуждающе засопел он, стягивая с плечиков куртку.

В момент, когда он попытался засунуть ее в пакет с обувью, заверещал домашний телефон.

«Снять трубку или не стоит? - раздумывал Потюня. Звонили долго и настойчиво. Наконец звонок прекратился. - Значит, не снять», - успокоился он.

В пакет все вещи никак не желали вмещаться. По логике еще один можно найти на кухне. Уже обутый, Веня поленился в очередной раз разуваться, на цыпочках прошел на кухню и сразу об-наружил пустой пакет под раковиной.

За спиной снова раздался телефонный звонок.

«Придется ответить», - решился он.

-Да, - буркнул Потюня и, прижав трубку к плечу, продолжил складывать вещи. - Здрасте... Нет, ее здесь нет... Где-где, в больнице... Да нет, ничего серьезного, - успокоил он разволновавшегося собеседника и тут же осекся.

С полчаса назад он уже выдержал атаку одной странной особы, представившейся Катиной подругой Зиной. Прямо в лифте та устроила ему допрос с пристрастием: где Проскурина? И поскольку он понятия не имел ни о какой Зине, то четко выполнил Катину просьбу: никому ни слова. А здесь оно взяло и само с языка слетело.

-      А вы кто? - настороженно уточнил он.

-      Я Генрих Вессенберг, - представился собеседник. - А вы?

-      Вениамин.

-      Потюня?! - обрадовался тот. - Я много о вас слышал от Кати! И о том, что вы замечательный фотограф, тоже слышал. Жаль, до сих пор не вышло познакомиться.

-      Мне тоже жаль, - голос Вени потеплел. - Я тоже наслышан о Генрихе.

-      Скажите, что с Катей? Я третью неделю пытаюсь ее разыскать! Всех знакомых в Минске на ноги поднял - никто ничего не знает.

Почему у нее отключен телефон? Почему она в больнице? В какой? Расскажите все, что знаете. Пожалуйста! - взмолился собеседник.

Потюня задумался: говорить или не говорить? О Генрихе он слышал не только от Кати, был еще общий круг знакомых журналистов. Придется сказать.

-      Ну, в этой она, в гинекологии, - пояснил Веня, раздумывая, стоит ли распространяться дальше. Как он понял из общения с Катей, Вессенберг - не отец ребенка. Значит, знать ему обо всем не положено. А если она слукавила и папаша он, тем более это не его дело. Захочет - сама скажет. - Я сам только сегодня узнал, что она в больнице. В отпуске был, утром вернулся. И не сильно волновался, что она не на связи. Она частенько с телефоном не дружит. Но сегодня сама позвонила, попросила подвезти одежду. Отца хочет навестить.

-      А как состояние Александра Ильича? Я ему на домашний звонил, да все без толку. А мобильных номеров у меня нет - ни его, ни Арины Ивановны.

-      Состояние?..

Потюня растерялся. Таких вопросов он Кате не задавал. Да и имени-отчества ее мачехи тоже не знал. Зачем забивать голову лишней информацией? А здесь человек, который знает, волнуется, переживает...

Видно, дорога ему Катька вместе со всей родней... Но все равно надо следить, как бы чего лишнего не брякнуть.

-      Ну, состояние... Нормальное. Отца к операции готовят, - вспомнил он.

-      Все понятно... Надо лететь в Минск... Жаль, на сегодняшний рейс уже не успеваю. Но попробую через Москву. В крайнем случае завтра к обеду буду в Минске. Хорошо, что с вами поговорил. Спасибо! От сердца отлегло.

-      Ну да... Я тоже рад...

Реакция Вессенберга ввела Потюню в полный ступор. Как это? Сорваться с места, бросить все и прилететь первым возможным рейсом? Пожалуй, сам Венечка сподобился бы на такой поступок лишь в состоянии яркой влюбленности. И то по молодости, так как теперь уже знал - влюбленность долго не живет. А Катя с Генрихом знакомы много лет... Значит, это нечто другое. Похоже на любовь. А если так, то он должен помочь. Для начала - ему. Дальше сами разберутся.

-      Прилетайте. Запишите мой телефон: если получится, я вас встречу, - предложил он. - Заодно и познакомимся. Сообщите, когда встречать, мне не трудно.

-      Хорошо, конечно... Большое спасибо! - записав номер, поблагодарил Генрих. - Так что с Катей? Вы не ответили.

-      Знаете, я сам ничего не понял, - твердо решил хранить тайну Потюня. - Прилетите - узнаете. Все будет о'кей, не волнуйтесь.

-      Что ж... А номер больницы можете подсказать? Вдруг у вас не получится встретить, я прямо туда и поеду.

-      О'кей! - Веня продиктовал номер и адрес больницы. - До завтра.

«Ситуация... - положив трубку, он подхватил пакеты и открыл дверь. - И угораздило Катю связаться с этим Ладышевым! Не нужна она ему. Не пара он Катьке. Хотя не факт, что ребенок не от него, - спускаясь по лестнице, продолжил он размышления. - Обещал ему позвонить, если узнаю, но теперь точно не буду. Шубу пожалел... И Катя сказала не звонить... Так, одно дело сделано. Теперь главное - завести машину. Вроде мороз чуток отпустил, - Потюня вышел из подъезда. - И где же она?.. Да уж, еще тот сугроб», -вздохнул он, идентифицировав БМВ Проскуриной под толстым снежным покрывалом в дальнем углу парковочной площадки.

К немалому удивлению Венечки, автомобиль завелся сразу. Возможно, потому что стоял на выглянувшем ненадолго солнышке.

«...Или новый аккумулятор помог, - прогревая двигатель, размышлял он. - А ведь если бы не авария, если бы не Ладышев со своей помощью, Катькина БМВушка сейчас и не чихнула бы! У нее и летом проблем с зажиганием хватало... Эх... Может, все же позвонить ему, сказать, где она? И что дальше? Тоже начнет выспрашивать, чем больна. Нет уж, дудки! Решайте такие дела без меня».

Покинув парковку перед окнами, он вырулил в сторону ближайшего выезда со двора, но тот оказался заблокирован двумя легковушками - одна тащила другую, порвался буксировочный трос. Не без труда развернувшись на узком расчищенном от снега пространстве, Потюня двинулся к другому выезду, протиснулся между припаркованными авто, выбрался наконец на Чкалова и взял курс на Лошицу, где жил его младшенький сынуля с матерью.

Хотелось поскорее порадовать хоть одного из родных чад подарком....

Ладышев резко вскинул ресницы и не сразу понял, где он, что с ним. Спал? Почему в кресле в кабинете? И куда девалась Катя? Она только что была рядом, он слышал ее шаги, даже чувствовал дыхание...

Зажмурив глаза, он тряхнул головой и снова размежил веки: ничего не изменилось. Он один, а Катя улыбается с экрана...

«Планерка в самом разгаре, - бросил Вадим взгляд на часы в углу монитора. - Почему Зина не напомнила? - подумал с недовольством и прислушался: в приемной, похоже, никого нет. -Хотя... Вроде предупреждала. А я уснул... Голова разболелась. Ладно, не пойду. Не то состояние. Пусть уж без меня... А ведь если Катя вылетела из Франкфурта, она уже должна быть дома, на Чкалова!» - пронзило его.

Хлопнув крышкой ноутбука, Ладышев вскочил с места, набросил дубленку, сгреб в карман ключи от машины, телефон, сигареты. Дошел до двери, оглянулся.

«Накурил. Может, потому и голова болит. Надо проветрить», -вернулся к окну, приоткрыл створку и быстрым шагом покинул кабинет.

На крыльце офисного здания немноголюдно, лишь пара человек топталась у банкомата. Мороз, пусть слегка и ослабевший, вносил коррективы в привычную глазу картину: компании курильщиков отсутствовали. Редкие смельчаки, выскакивая из теплого помещения, прятались от ветра за углом, делали пару-тройку затяжек и вприпрыжку бежали обратно.

На нерасчищенной парковке через дорогу тоже непривычно безлюдно. Давно не заводившиеся, занесенные снегом авто-сугробы чередовались с малозаснеженными машинами-счастлив-чиками, которым удалось завестись и добраться до привычного места. И только в дальнем углу, судя по крикам, поднятому капоту и выхлопным газам заведенного авто, прослеживалась человеческая активность: там пытались «прикурить» и реанимировать замерзшее четырехколесное чудо техники. Но для начала предстояло откопать автомобиль из снега и вытолкать ближе к проезжей части.

Сбежав со ступенек, Ладышев поежился, бросил взгляд на туманное марево вокруг негреющего светила, поправил шарф, быстрым шагом пересек дорогу в неустановленном месте, на ходу снял сигнализацию и запрыгнул в салон. Внутри оказалось не намного теплее, чем снаружи. К счастью, двигатель сразу отреагировал на поворот ключа зажигания: рыкнул, рявкнул и загудел ровным, привычным уху урчанием.

Подождав, пока обдув немного растопит изморозь на стекле, Вадим двинулся с места. Тут же послышался характерный сухой скрип перемороженного снега

«Только бы Катя вернулась, только бы знать, что у нее все в порядке, - включилось запрограммированное сознание. - Встретиться, поговорить... А вдруг она не хочет? Ведь не хотела в последние две недели... Пусть так... Только бы появилась, дала о себе знать. На сегодняшний день и этого достаточно».

Свернув с Чкалова во двор, Ладышев почти сразу попал в пробку. Проезд забаррикадировали две легковушки: оборвался трос. Поняв, что это может затянуться надолго, Вадим включил заднюю передачу, автоматически глянул в камеру заднего вида и тут же нажал на тормоз: за ним уже стоял микроавтобус. Нервно посигналив, его водитель выскочил из салона и побежал выяснять отношения с теми, кто перекрыл въезд во двор.

Понимая бесперспективность подобных действий, Вадим остался в машине. У людей возникла проблема, что тут выяснять? Можно только помочь. Но помощи не просят, значит, сами управятся.

Похоже, это дошло и до нервного водителя. Раздосадованный, он прошел мимо Ладышева, и через минуту его автобус попятился задним ходом к улице.

Спустя несколько минут Вадим повторил его маневр, завернул в следующий въезд, доехал до парковки перед домом, нажал на тормоз и растерялся: на месте, где стояла машина Кати, - пусто! От волнения заколотилось сердце, задрожали руки. Открыв дверь, он вышел из салона, осмотрелся: сугробы по периметру, следы от выхлопной трубы.

«Недавно уехала, разминулись на несколько минут, - с досадой подумал Вадим. - Значит, вернулась, значит, все в порядке! Надо позвонить», - вытащив телефон из кармана, он попытался набрать номер.

Но на морозе ничего не получилось - мгновенно стыли пальцы, дисплей тормозил, не сразу реагировал на касание.

Вернувшись в машину, он повторил набор, однако абонент по-прежнему недоступен. Настроение снова потускнело, и все же, как бы там ни было, на душе стало легче: Катя жива-здорова, и, судя по уехавшей машине, с ней все в порядке. А это главное.

Откинувшись на сиденье, Вадим задумался: куда она могла поехать? Одно из двух: или к отцу в больницу, или в редакцию. Хотя вряд ли в редакцию. Потюня ведь сказал: уволилась. После громкого заявления со страниц газеты ей там больше делать нечего. Значит, к отцу.

«Хорошо хоть там все под контролем, остается надеяться на благоприятный исход операции... - Вадим глянул на таймер. - В кардиоцентр не пустят, сейчас там тихий час. Значит, Катя поедет туда вечером. Там и встретимся. Искать ее по городу - все равно что искать иголку в стоге сена. Главное я знаю: она вернулась...»

Поглядывая на телефон, Валерия Петровна раздраженно разгребала дела, которых за время ее отсутствия накопилась целая гора. Плюс ко всему карантин, будь он неладен. Пока всем напомнишь, что делать в таких случаях, пока всем дашь указания, организуешь...

Время от времени она поглядывала на часы и с трудом сдерживалась, чтобы снова не позвонить Ладышеву. Похоже, время изменило Вадима, и не в ее пользу. Много лет назад он мгновенно реагировал на любой ее каприз или смену настроения.

«Неужели в нем ничего не дрогнуло после моего звонка? -анализировала она затянувшуюся паузу. - Специально, что ли, выжидает? Ишь какие мы обидчивые стали! Важные... Где ты такой раньше был? Слюнтяй слюнтяем, папочкин да мамочкин сынок, помешанный на хирургии! Нет... Не верю, что сам всего добился, стал таким крутым! Сам, без чьей-то поддержки?! Однозначно кто-то посодействовал... У профессора могли остаться связи, или кто-то из благодарных пациентов помог отпрыску организовать собственное дело. Кто-нибудь типа моего Лежнивца... Еще один чистоплюй. Твердила ему, чуть дырку в голове не сделала: пора о себе позаботиться, открыть свое дело. Попрут из министров - и что тогда? На пенсию жить? Даже слушать не хотел, идиот! И вот итог: сидит на даче, что-то строгает, в грядках ковыряется. Где друзья-товарищи? Были да сплыли! Где сыновья, в бизнес которых тайком втюхивал наши деньги? Надеялся, что со временем они ему подсобят? Как бы не так: один в Россию подался, у второго семья и маленькие дети, которые тоже кушать хотят! К тому же законную жену отца они ненавидят... Что же мне так не везет с мужиками?..»

А ведь как многообещающе все начиналось: молоденький врач-гинеколог и руководитель районного масштаба!

Для населения небольшого городка Петр Аркадьевич Лежни-вец, можно сказать, был божеством и вершителем судеб. И она к нему едва ли не в первую рабочую неделю - на прием с жалобой: жильем, положенным по закону, не обеспечили, домик для молодых специалистов, в котором обещали квартиру, в лучшем случае к следующей весне сдадут. Если не дадите жилье - потребую открепления, и ваша захудалая больничка снова останется без специалиста.

Погрозила-погрозила и вдруг расплакалась. От жалости к самой себе. И на прием Валерия отправилась от полного отчаяния: не о таком она мечтала! Только-только сделала аборт, вся на нервах, а тут еще тебе работа, которую за первую неделю приема в поликлинике успела возненавидеть! Мало этого, поселили в комнатушке старого деревянного корпуса больницы, переоборудоного под общежитие.

Здесь можно было смело снимать фильмы ужасов: железная кровать с продавленной панцирной сеткой, столетний матрац, стол, тумбочка, шкаф и стул, готовые рассыпаться от случайного прикосновения, затекший потолок, ветер из многочисленных щелей рассохшегося окна, общие кухня и туалет. О душе и горячей воде речь даже не шла. Плюс ко всему то ли мыши, то ли крысы по ночам, которых она боялась до ужаса!

Ну как тут не разрыдаться? И кто ж знал, что ее слезы могут зажечь в правильном, принципиальном человеке огонь страстной любви? Не сразу, конечно. Поначалу районный начальник ее только пожалел. Даже подвез к общежитию на служебной машине глянул в комнатушку, вздохнул и пообещал: завтра же постарается вопрос решить.

Ночью Лере долго не спалось. И не из-за мышей в углу. Обуревали мысли. Как выбраться из этой дыры? Где найти того, кто поможет? И новую жизнь надо строить иначе, с учетом предыдущего негативного опыта, и мужчин по другим критериям выбирать. Снова искать маменькиных сынков, вытирать им сопли, ж пока чего-то добьются, и при этом продолжать зависеть от родителей?

Нет, хватит! Надо найти самостоятельного, взрослого муж уже чего-то добившегося в жизни. Тот же Петр Аркадьевич кандидатура? И ничего страшного, если женат. В ее руках мудрость, ум, опыт. С такой нежностью на нее сегодня смотрел, успокаивал... В районе он долго не задержится, по слухам, скоро и на повышение. Тогда и у нее появится шанс вернуться в область. Почему бы и нет?

Глава района сдержал обещание, и назавтра осматривать столетний деревянный корпус больницы приехала целая комиссия. Она признала - здание аварийное и его разумнее снести, чем монтировать: того и гляди, рухнет крыша и кого-нибудь погребет. На экстренном совещании решено было всех выселить, я здание разобрать по бревнышкам. Ну а пока...

Ничего лучшего, как предложить молодому специалисту комнату в доме матери, Лежнивец не придумал. Валерия и ни возражала. Однажды она не оценила должным образом влияние матери на сына, так что постарается избежать ошибки.

Нельзя сказать, что у нее все получилось сразу. Пожилая женщина оказалась из категории недовольных всегда и всеми - постоянно занятым сыном, невнимательной невесткой, неблагодарными внуками, вредными соседями. У нее даже подруг не водилось

-      со всеми перессорилась. Однако Лера подобрала к ней ключик. Достаточно было понять, чего ей не хватает. А не хватало, как и большинству пенсионеров, внимания и почитания, притом в повышенных количествах: всю сознательную жизнь проработала в райкоме партии, и подчинение ей стало потребностью.

Пришлось Лере запасаться терпением, подолгу выслушивать каждодневные жалобы, обиды, откровения, при этом неустанно кивать головой и поддакивать. А еще положительно реагировать на каждый каприз и просьбу. Домашней работы Валерия не боялась, и ей не составило труда стать в придачу ко всему еще и хорошей помощницей по хозяйству. В сравнении с невесткой, заведующей библиотекой, которую свекровь считала белоручкой, квартирантка, безусловно, выигрывала.

В один прекрасный день пожилая женщина расчувствовалась и призналась: была бы счастлива иметь такую дочь. Преданно посмотрев ей в глаза, Лера пролепетала, что тоже была бы счастлива иметь такую мать. И обе прослезились.

«С мамой, похоже, дело в шляпе. Теперь возьмемся за сыночка»,

-      решила она и, приготовив воскресный обед предложила хозяйке пригласить в гости сына с семьей. Мол, надо же как-то улучшать отношения.

Приняв все за чистую монету, мамаша тут же позвонила сыну. Тот приехал с детьми, но без супруги. Пообедали, поговорили о погоде, на том и расстались.

А назавтра в прихожей вдруг оборвалась вешалка со всей верхней одеждой. Недоумевающая хозяйка - странно, так крепко держалась! - снова позвонила сыну. Тот прислал в помощь водителя, а вечером сам заехал проверить. Заодно поужинал. Тут вдруг выяснилось, что Лере надо срочно бежать в больницу на консультацию. Петр предложил подвезти, так как начинался дождь. Затем они долго сидели в машине на пустыре за городком, разговаривали, Она случайно коснулась его ладонью, тот ее удержал, первый робкий поцелуй...

Так все и продолжилось: обед ужин, что-то прибить, прикрутить, снег почистить... И если раньше Петр не сразу реагировал на просьбы матери, то тут зачастил без приглашений, даже если ее и дома не было. Подозрений это ни у кого не вызывало: образцовый сын присматривает за матерью, выпала свободная минутка - заехал.

Знал бы кто, что на самом деле творилось в это время в доме, какая невероятная страсть овладевала Петром! А уж тому, что Лера вытворяла в постели, могла бы позавидовать первостатейная куртизанка! Конечно, у нее все это происходило не от избытка чувств. Ничего личного, обычное средство достижения цели. Для этого пришлось проштудировать не одно пособие по деликатной сексуальной теме.

Надо ли говорить, что, крепко подсев на любовную иглу, Лежни-вец все меньше времени уделял работе, семье, переносил встречи, заседания. А в пылу страсти совершенно терял голову без конца признавался в любви, твердил, что Леру никуда не отпустит, она - именно та женщина, которую он так долго искал. И если бы не дети, то сегодня же подал бы заявление на развод.

Ради того, чтобы проводить больше времени с любимой, он даже отправил мать в санаторий. Лера ликовала: все идет по плану!

Увы, как раз этот период едва не стал началом конца их отношений. На подозрительно часто появлявшуюся у дома отсутствующей матери служебную машину наконец обратили внимание соседи. А уж после того, как она простояла там несколько ночей подряд, слухи о романе главы района с молодой докторшей расползлись по городку и через неделю об этом шептались на каждом углу.

Плененный же любовными чарами сорокадвухлетний мужчина и не собирался ничего скрывать. Он заявил жене, что любит другую, и открыто, не таясь, стал подвозить эту другую на работу, встречал, брал с собой в поездки по району и практически переселился в родительский дом.

Однако неожиданно вернулась хозяйка: кто-то из сердобольных соседей позвонил в санаторий и призвал ее спасать сына.

Петр с радостью объявил мамаше, что подает на развод и сразу женится на Валерии. Но тут его ждал сюрприз: мать оказалась против новой невестки! Более того, заявила: она не она будет, если не прервет их порочную связь. На следующий день выгнала квартирантку из дома, а сама отправилась в область, где остались старые партийные друзья.

Надо было срочно убирать из района кого-то из влюбленных!

В спешном порядке Лежнивец поселил Леру в красном уголке общежития районного стройтреста и... исчез на несколько дней. Затем появился и огорошил известием: его переводят в область. Однако пообещал: как только обустроится на новом месте - обязательно перетащит ее в город. Пока же им придется расстаться для видимости. Он уже дал слово другу матери, что сохранит семью, и у жены попросил прощения.

Лера онемела от такого поворота событий. Как же так? Ведь ей, без сомнения, удалось намертво привязать его к себе! Не может быть, чтобы вот так бесславно закончился ее очередной поход за счастьем! В благополучное «потом» она давно не верила.

Петр уехал из района, и жизнь в маленьком городке превратилась для Гаркалиной в сущий ад. Шага не ступить, чтобы не нарваться на оскорбления. Все ее буквально ненавидели, от главврача до последней санитарки. Даже больные отказывались идти на прием! А одна из соседок по новому месту жительства едва не поколотила докторшу, когда случайно застала со своим мужем на общей кухне. Пришлось спасаться бегством и ложиться спать голодной.

Той же ночью кто-то бросил камень в ее окно, напугав до смерти...

«Нужно срочно уезжать, пока кто-нибудь не убил. Жизни все-равно здесь не будет, - поняла она, рыдая в подушку. - Но куда?»

Решение созрело к утру: надо срочно забеременеть. Видела, как Петр переживает за своих детей, так что не бросит и обещания исполнит быстрее. Подгадав время, она помчалась в область, приложила немало усилий, чтобы встретиться с Петром в интимной обстановке, и... все получилось.

Радостную весть она сообщила ему через несколько недель, а спустя месяц уже работала в одной из поликлиник областного центра и жила во вполне приличном семейном общежитии. Еще через полгода ушла в декрет, родила дочь и почти сразу поняла, что на этот раз все рассчитала идеально: Петр души не чаял в ребенке!

Остальное было делом времени. Тем более что после успешно проведенной избирательной кампании главы государства Петру предложили очередное повышение, а там, смотришь, и перевод в столицу не за горами.

Но такой чести надо еще удостоиться, и Лежнивец с полной отдачей сил продолжил службу на благо государства. Старался он в том числе и ради будущего дочери и сыновей, один из которых уже учился в Минске в институте, и ради их с Лерой будущего - пообещал, что уж в столице они обязательно заживут одной семьей. Но пока здесь, в области, лучше не засвечивать их отношения.

Разъезды, командировки, заседания... Случалось, Петр неделями не видел подраставшую дочь и ее мать. Хорошо хоть деньгами помогал исправно. Но Лера приуныла: не жена и не любовница, ни ласки тебе, ни секса, к которому привыкла. Один на один с ребенком. С соседями из осторожности старалась общаться по минимуму, с бывшими однокурсниками связей не поддерживала. Не хотелось снова предстать в их глазах неудачницей - матерью-одиночкой.

Но скрыться от знакомых в областном центре проблематично: то в магазине кого-то встретишь, то в детской поликлинике. А потому в один прекрасный день Валерия не выдержала, устроила Петру истерику и попросила отвезти к родителям. В родном городке все можно представить в ином свете: замужем, супруг много работает, в частых разъездах, на время декрета перебралась домой. И с ребенком бабушка с дедушкой помогут.

Виновато повздыхав, Лежнивец согласился: да, так действительно лучше. Что же делать, если здесь его лицо почти каждый день мелькает на экране телевизора? При такой популярности в общежитие скоро не сунешься, а в маленький городок можно приезжать инкогнито. Тогда и ему легче будет со всем справляться на работе - дел невпроворот, дома - жена, у которой на нервной почве развилась почечная недостаточность, с сыновьями - почти полный разрыв отношений. Те никак не могли простить отцу предательство матери.

Между тем карьера Петра шла круто в гору, его вот-вот обещали перевести в столицу. Конечно, Леру он туда сразу взять с собой не сможет, но и не оставлять же ее одну в Витебске!

Прикупив обручальное кольцо, Валерия позвонила домой и сообщила: скоро ждите. Заодно попросила ничему не удивляться. Все продумав, под покровом темноты Лежнивец загрузил вещи любовницы в собственную машину и отвез ее с дочерью к родителям. Представился им как отец их внучки и будущий муж Валерии. Пояснил: официальные отношения оформить пока невозможно, так как работа ответственная, порой секретная. И попросил ни о чем не распространяться. По простоте душевной те приняли его радушно, без лишних вопросов. Поверили. Даже обрадовались, что дочь нашла такого солидного человека. А внучку, так и быть, помогут вырастить - родная ведь кровинушка.

Рано утром Петр уехал и не появлялся почти два месяца: слу-чился-таки долгожданный перевод с повышением. Меж тем соседи уже шептаться стали, что папоньки у Софии нет, да и Валерия стала переживать: вдруг в столице забудет о ней и дочке? И тут он появился, прикатил на служебном авто с водителем. Вечером в темноте приехал - с рассветом отправился обратно.

Переживала Валерия зря. Лежнивец настроен был серьезно и объявил, что уже занимается ее трудоустройством. Вот только пока надо оставить все, как есть. На то имеются две причины. Во-первых, для нее как для матери-одиночки появился шанс выбить квартиру; во-вторых, хоть жена и отказалась переезжать в столицу, вместе с ним в новой квартире поселились сыновья, с которыми он мечтает наладить отношения. Так что Лере придется запастись терпением...

Спустя месяц от Петра пришла СМС: срочно готовься к отъезду, появилась вакансия врача и комната в общежитии, а они долго ждать не будут. Не досидев до конца в декретном отпуске, Гаркалина оставила дочь на родителей и выехала в Минск.

Можно сказать, впервые после окончания института у нее отлегло от сердца. Конечно, место рядового врача в гинекологическом отделении - это не предел ее желаний, но наконец-то взят первый бастион давнишней мечты: она работает не в какой-то захолустной больничке, а в столичной клинике! Пусть однокурсники подавятся! Как и бывшие одноклассники, многим из которых минская прописка даже не снилась.

Так что Лера покинула родной городишко с гордо поднятой головой.

Поселилась в общежитии, приступила к выполнению служебных обязанностей и снова приуныла. Работа вытягивала все соки, общежитие - на окраине города, с Петром встречались от силы раз в неделю. Статус любовницы ее уже не просто тяготил - разрывал, разламывал на куски. И упование на то, что Лежнивец наконец-то определится, не обещало в скором времени воплотиться в явь. Его жене становилось все хуже, пришлось перевезти ее в Минск, ближе к детям и клинике, где могли помочь. Так что все праздники Лера маялась одна - или на работе, или дома. И ведь никому в жилетку не поплачешься - это был ее выбор.

Год она еще как-то терпела, а затем решила: все, хватит ждать у моря погоды! А что если попробовать найти кандидатуру покруче Петра? Поиски начала с ближайших коллег и довольно быстро определилась: молодой перспективный доктор, профессорский сын Вадим Коренев. Собрав о нем всю возможную информацию, Гаркалина убедилась - лучшей кандидатуры в пределах доступного нет. Поздний и единственный сын у отца, идет по его стопам, по проторенной дорожке. Свекор - профессор, никуда не денется, поможет и невестке.

Внешне, конечно, новый избранник тоже не фонтан - толстоват. Но симпатичен, не то что урод Семен. Выждав какое-то время, Валерия якобы случайно столкнулась с молодым доктором на ступеньках больницы, внимательно на него посмотрела, слегка улыбнулась и гордо прошествовала мимо. Почему-то она не сомневалась: скоро этот большой, неуклюжий, фанатеющий медициной молодой мужчина влюбится в нее по самые уши!..

Зина вернулась в офис ровно через час, как и предполагала. Еще и в магазин успела заскочить, купила кое-что для бутербродов шефу.

Планерка закончилась, и в коридоре толпились расходящиеся по рабочим местам сотрудники. Ладышева среди них не было. Спрятав в шкаф верхнюю одежду, Зина сменила обувь, на цыпочках подкралась к двери кабинета Вадима Сергеевича, прислушалась. Тишина. Лишь легкий посвистывающий звук, напоминающий громкое сопение.

«Спит... Надо же... Ладно, пусть отдыхает, - решила она. - И все-таки этот фотокор что-то знает, - мысленно вернулась она к встрече с Потюней. - По глазам видно: сразу забегали».

С приятелем Проскуриной она столкнулась в лифте здания, где размещалась редакция. Но туда ее не пропустили.

«Проскурина в командировке, - хмуро ответил охранник у дверей. - А фотокоров у нас много. Фамилию назовите - вызову».

Фамилию Зина не знала, так что пришлось возвращаться к лифту. И тут за спиной появился он сам. Но и слова путного вытянуть из него не удалось: мол, ничего не знаю, вот только вернулся из отпуска, извините, спешу.

«Знает, еще как знает! - анализировала его поведение Зиночка. - Может, проследить за ним?.. Жалко, что я не за рулем. Все! Срочно записываюсь на курсы и получаю права. Хватит откладывать! Прямо сейчас этим и займусь, - села она за стол и решительно открыла вкладку с перечнем автомобильных школ города. - А собственно, зачем мне фотокор нужен? Сама Катю разыщу. Как раз кстати сегодня бывшая свекровь предложила забрать Егора из школы. Заеду на Чкалова, поговорю с соседями. Еще в Ждановичи хорошо бы подскочить. Жаль, не знаю, где ее отец живет... Но адрес могут знать те же соседи! Ведь, насколько я помню, Катя поселилась в квартире мачехи!» - осенило Зину.

В сумке затренькал мобильник. Звонила соседка, лежавшая в больнице на сохранении. Подругами они не были, но, если требовалось присмотреть за детьми, частенько выручали друг дружку. И вот в последние три недели Зиночка в полной мере успела прочувствовать Маринкино отсутствие. Теперь ей частенько по вечерам приходилось не только делать уроки с сыном, но и ухаживать за маленькой Нюсей. Помогала, потому что понимала их безвыходное положение: молодая семья выплачивала кредит на квартиру, и Маринин муж-таксист, основной добытчик денежных знаков, понятное дело, не вылезал из машины, работал и днем, и ночью.

-      Привет, Маринка! - ответила в трубку Зина, выискивая в списке автошколу поближе к дому или к работе. - Ну что у тебя? Выписывают?.. Как не знаешь?.. Карантин с завтрашнего дня? Значит, и в школах объявят... - вздохнула она, понимая, что вот-вот у нее начнутся проблемы: некому будет присматривать за Егором, а одного его дома на весь день не оставишь. - Маш, я бы с радостью, но сегодня на вечер у меня другие планы. Сына свекровь предложила забрать, так что я прямо с работы - в Шерлоки Холмсы... Понимаешь, у меня подруга пропала. Две недели ни слуху ни духу... Ну Катя, журналистка «ВСЗ», я тебе о ней рассказывала... Ну да, она... В том-то и дело, что никто не знает!.. И он не ищет, представляешь? Да поссорились накануне... Ходит серый, злой, сам не свой. Но даже мысль не посетила, чтобы взять да поискать!.. Ну да, мужики, что с них возьмешь! - не отрывая взгляда от монитора, согласилась она с собеседницей.

О том, что на работе появилась новая сотрудница - известная журналистка, конечно же, Зина раньше рассказала Маринке. Как и о том, что у них с шефом завязался роман, а тому давно пора жениться. Но о дальнейшем развитии событий поговорить не удалось: Маринка попала в больницу, и их кратковременное общение касалось только детских тем.

-      ...Еще как может! У кого-кого, а у моего шефа море возможностей ее разыскать! - на сей раз не согласилась Зиночка. - ...Как раз наоборот: любит он ее. Вижу, как мучается. И мать страдает, подумал бы о ней... Почему поссорились? Ну, тут такое выяснилось... Оказывается, много лет назад она написала статью о его отце. Не очень хорошую. А тот, как только прочитал, взял и умер. Конечно, может, и не из-за статьи вовсе, но так совпало. И вдруг теперь выяснилось, что ту статью еще студенткой написала Катя - молодая была, зеленая... Вот именно: ужас, - закивала она. - ...Нет-нет, ты дальше послушай. В общем, как только она узнала, что это был его отец, то сразу же разместила в Интернете новую большую статью. Очень хорошую! И извинилась, и покаялась во всех грехах. Назавтра ее в «ВСЗ» напечатали... Почему раньше не сделала? А кто ее знает! Может, уже и не помнила за давностью лет. Вот скажи: ты помнишь все до мелочей, что было год назад?.. А одиннадцать лет назад?.. И я о том же... Короче, в результате она, наверное, посчитала себя плохой и исчезла... Вот именно, плохие так не поступят и каяться не станут... Ну да, роковая ошибка прошлого... Беда, согласна... Потому и говорю: дурак Ладышев... Подожди секундочку,

-      бросила она взгляд на кабинет шефа и прислушалась.

Что-то было не так. Странный завывающий звук то усиливался, то стихал. Так не храпят и не сопят. Улучив паузу в разговоре, Зина подошла к двери, приложила ухо к замочной скважине. Странно. Не может он так долго спать. Ну, вздремнуть часок - это да. Надо проверить.

-      Марина, я тебе позже перезвоню, хорошо? - прошептала она в трубку и, зажав телефон в ладошке, приоткрыла дверь.

В лицо тут же ударила волна ледяного воздуха: одно из окон открыто для проветривания и, похоже, давно. А в кабинете - никого.

«Куда же он подевался? - недоумевала Зиночка, закрывая окно.

-      И планерка закончилась».

-      Вы не знаете, где шеф? - обеспокоенно спросила она у охранника.

-      Мне не докладывал, - пожал тот плечами, оторвавшись от журнала. - Незадолго до вашего прихода вышел. Одетый.

-Ясно...

Зиночка закрыла дверь и задумалась. Не предупредил, куда поехал, не дал никаких указаний - для середины рабочего дня это более чем странно.

«И планерку пропустил. Вот до чего любовь доводит даже упертых холостяков и циников! Они только на первый взгляд такие

-      задубевшие внутри и снаружи, броней покрытые. А колупнешь корку - там все живое: болит, страдает, плачет, - посочувствовала она шефу. - А вдруг он Катю поехал искать?» - солнечным лучиком мелькнула мысль...

...Отвлекаясь на рабочие звонки, Лежнивец наконец добралась до истории болезни заинтересовавшей ее пациентки из гинекологии.

«Очень знакомая фамилия... - еще раз обратила она внимание.

-      Прописка не наша. Тем более любопытно, кто такая и почему поступила без согласования. Осмелели вы, Ольга Михайловна, а зря... Итак, пришла сама, беременность малого срока, угроза выкидыша, в настоящий момент проживает на Чкалова... Ну, допустим. Закроем на это глаза. Только здесь одно «но»: больным с улицы дефицитные лекарства не назначают... И где же эта краля работает? Вдруг... Что? «ВСЗ»?! Не может быть!.. - оторопела Валерия

Петровна - И она лежит на сохранении в моей больнице?! Да как посмела! - едва не задохнулась она от возмущения. - Так... Какая палата?.. Сейчас я ей устрою!..»

Лежнивец в сердцах сгребла ключи и бросилась к выходу, но тут же нос к носу столкнулась с влетевшей в кабинет запыхавшейся Огородниковой.

~ Ой, здравствуйте! Вызывали?

Сделав глубокий вдох, Валерия Петровна на секунду замерла, молча развернулась, подошла к столу, взяла в руки историю болезни Проскуриной и швырнула на стол.

- Что это? - рявкнула она, не в силах сдержать гнев. - Я спрашиваю: кто позволил назначать больной дефицитные препараты?! Как вы это объясните? И почему я обязана так долго вас ждать? Что у вас за дисциплина!

Ольга Михайловна не удивилась такому приему. О том, что Лежнивец, мягко говоря, недолюбливала гинекологию, в больнице знали все. Сложно вспомнить, с чего началось противостояние, но с первого дня назначения новый начмед взяла под пристальное внимание именно это отделение. Возможно, в силу того, что сама когда-то была гинекологом, а возможно, потому, что заведующий отделением [увы, бывший) когда-то считался главным претендентом на вакантное место начмеда.

Кому, как не ему, и следовало возглавить лечебную часть? Во-первых, ученая степень; во-вторых, столько лет практики на одном месте, ученики, в число которых когда-то попала и Огородникова. И руководство, и персонал ходатайствовали за него. Портил картину лишь предпенсионный возраст. Тем не менее все были уверены - это не станет помехой.

И вдруг, как снег на голову, назначение никому не известной дамочки. Стоит ли говорить, как все сочувствовали заведующему. Хотя он внешне воспринял это спокойно. Лишь однажды позволил себе высказаться в сердцах: куда, мол, катится медицина, если руководит ею все больше непрофессионалов. И что-то там добавил насчет темной истории с криминальным абортом...

Кто-то, видимо, донес его слова новому начмеду. И властвующая дама невзлюбила не только заведующего, но и все отделение. А через год сделала все, чтобы тому не продлили контракт. В силу пенсионного возраста. Ох и шум тогда поднялся! Сплотившись, коллектив решил отстоять учителя и написал ходатайство, больше похожее на ультиматум, в Минздрав. Редкий случай - никто не испугался возможных санкций. Подписали петицию все до последней санитарки.

Слухи о взбунтовавшихся медиках поползли по министерству, по другим больницам, и, дабы не накалять обстановку в верхах решили пойти навстречу: пенсионеру продлили контракт. Той же ночью он умер - сердце не выдержало...

Воздав усопшему положенные почести, тут же назначили новую заведующую отделением, но опять же не свою - взяли со стороны. Страсти постепенно улеглись, но, как говорят, осадок остался. Как никуда не делась и конфронтация коллектива с начмедом.

К счастью, новая заведующая оказалась человеком принципиальным: на сближение с начальством не шла, могла постоять и за себя, и за подчиненных. Да и профессионалом была отменным, бралась за сложнейшие случаи. При этом установила в коллективе железную дисциплину любимчиков не заводила Поговаривали: у нее в верхах тоже есть рука, однако это уже не имело значения: здесь хотя бы заслуженно человека продвигают.

-      ...Извините, я только что из операционной, - объяснила Огородникова. - Могу присесть?

-      Меня не волнует! - на прежней ноте продолжила Лежнивец, но вовремя спохватилась. - Бардак, да и только! - выдохнула в сердцах и показала на стул. - Присаживайтесь. Разговор предстоит серьезный. Я хочу знать, как и почему здесь оказалась эта женщина, - подвинула она доктору медкарту. - Это первое. Второе: почему вы назначили ей лимитированные препараты? За какие такие заслуги? И третье... Ладно, с третьим подождем... Внимательно вас слушаю.

Ольга Михайловна присела на стул, глянула на фамилию больной: да, такие лекарства назначаются строго по показаниям и проходят процедуру утверждения. В данном случае все соблюдено: завотделением подписала, замначмеда подписал. Оснований достаточно: поздняя беременность, ранний токсикоз. При поступлении анализы Проскуриной оставляли желать лучшего, о чем даже Катя не знала. Все на грани самопроизвольного аборта. Именно поэтому Огородникова и назначила усиленную терапию. Хотелось подстраховаться, чтобы наверняка. И не зря. Состояние стабилизировалось, к концу недели она планирует выписать пациентку.

То есть с медицинской точки зрения все вполне оправдано. Если, конечно, не брать во внимание, что каждая третья беременная в стране нуждается в подобного рода терапии и подобного рода лекарствах. Но что есть, то есть. И в данном случае, понятное дело, порадели своему человечку.

Ради справедливости надо сказать, врач Огородникова такими вольностями не злоупотребляла. И новая заведующая, считая ее опытным специалистом, никогда не подвергала сомнению ее назначения.

И вдруг из-за этого начмед вызвала на ковер. Непонятно.

-      Я слушаю, - ледяным тоном напомнила о себе Лежнивец.

-      Объясняю, Валерия Петровна, - тщательно подбирая слова, тактично начала Огородникова. - Здесь уникальный случай. Женщина десять лет лечилась от бесплодия. Ни одной беременности, но при этом не выявлено никаких патологий ни у нее, ни у супруга. ЭКО прошли - не получилось. И вдруг беременность. При этом тяжелейший токсикоз на раннем сроке. Она как зашла ко мне в кабинет, я ее даже не сразу узнала: потеря веса, обезвоживание.

-      То есть она - ваша протеже? - усмехнулась начмед.

-      В данном случае это роли не играет. Еще раз повторяю: уникальный случай. Да, я ее наблюдала все эти годы в медицинском центре и знаю результаты всех обследований. Поэтому, не скрою, очень обрадовалась самому факту беременности. Даже статью хочу написать о классическом случае несовместимости, - в эмоциональном запале проговорилась Огородникова.

-      То есть... Беременность не от супруга? - догадалась Валерия Петровна.

-      Семья в стадии развода, - развела руками Ольга Михайловна. - При этом огромное желание стать матерью.

Начмед взяла паузу. Похоже, обдумывала ситуацию. На душе у Ольги Михайловны отлегло: кажется, сменила гнев на милость.

-      И кто отец ребенка? - вдруг спросила она и снова нахмурилась. - Отец ребенка знает о беременности?

-      Ну... понимаете... - доктор даже растерялась от неожиданного вопроса. - Я посчитала неуместным уточнять такие подробности. Главное - сохранить беременность. К концу недели планирую выписать Проскурину.

-      Н-да... Нравы. Стоит ли удивляться... Снова пойдет строчить пасквили в свою газетенку? - язвительно хмыкнула начмед.

-      Зачем вы так? Екатерина Проскурина - известная журналистка, с именем. Ее знают и уважают. Читатели любят. Но на сегодняшний день самое важное для нее - ребенок.

-      Ребенок... Как же! Для таких, как она, нет ничего святого, - не скрывая презрения, фыркнула Валерия Петровна. - И беременеют непонятно от кого. Уж лучше бы сразу шли в проститутки, совместили первую древнейшую профессию со второй. Как лить грязь в статейках о медицине - так пожалуйста! Это мы умеем, это мы с радостью. А чуть что случилось - сразу к докторам: караул, помогите! Вы, Ольга Михайловна, лучше бы подумали о своей репутации. Не зря говорят: скажи, кто твой друг, и я скажу, кто ты.

Огородникова подняла удивленный взгляд на начальницу. Какой бы стервой ни была Лежнивец, прежде она не позволяла себе давать вслух личностных оценок. А здесь, как ни крути, перед ней коллега. Пусть и ниже рангом. В этом деле явно замешано что-то личное. Конечно же, причина не в импортных препаратах. Нечто более важное выбило ее из равновесия.

«Да пошла ты! - разозлилась Ольга. - Я должна тебя спрашивать, с кем дружить, а с кем нет? Сама больше года обхаживает любовницу важного чинуши, устраивает ее периодически в наше отделение. А уж какие лекарства ей назначает! Да сколько можно терпеть! Ни выходных, ни проходных. Две недели отпуска просила - дала одну. Вторую - даже за свой счет! - не подписала. Мол, работать некому. Конечно, некому за копеечную зарплату и при таком руководстве! Вот дотяну до декрета - а дальше, пожалуйста, уж как-нибудь без меня!»

-      Простите, но решать, с кем мне дружить, не входит в круг обязанностей начмеда! - заявила она с вызовом. - Лично я горжусь дружбой с Проскуриной.

-      Ну что ж... - угрожающе зашипела Лежнивец. - В таком случае вынуждена напомнить вам, что входит в круг моих обязанностей. Скоро в больницу придет проверка, которая непременно обнаружит вопиющий случай расходования государственных средств! Поэтому объявляю вам выговор, так как считаю назначение их необоснованным. Это первое. Второе. На время разбирательства отстраняю вас от работы в отделении и перевожу в приемный покой.

-      В таком случае я опротестую ваш приказ, -поднялась со стула Огородникова. - А заодно попрошу комиссию взглянуть на еще одну историю болезни и сравнить листы назначений. Вы знаете, о ком я. Или любовница высокопоставленного чиновника заслуживает большего, чем известная журналистка? И гнева вашего я не боюсь, мне терять нечего, - гордо подняла она голову. - А работу свою выполняла и буду выполнять так, как считаю нужным. Еще вопросы будут?

-      Свободны! - от негодования Лежнивец едва не задохнулась. -Историю заберите!

«Вот сволочь! - покинув кабинет, негодовала в душе и Ольга. -Совсем совесть потеряла! Да все знают, через чей кабинет оформляются в больницу блатные!.. И все-таки почему она прицепилась именно к Проскуриной? Журналистику почем зря поносила... Надо разобраться. Не иначе, у нее к Кате что-то личное. Может, упоминала ее в статьях? Надо спросить...» - открыла она дверь ординаторской.

-      Ольга Михайловна? - встретила ее завотделением. - Хорошо, быстро вернулись. Срочно в операционную. Внематочная.

-      Не могу, только что начмед отстранила меня от работы, - буркнула Огородникова.

-      Это мы еще посмотрим! - бросив на нее внимательный взгляд, усмехнулась заведующая. - После расскажете. А сейчас идем в операционную.

Вздохнув, Огородникова положила историю болезни Проскуриной на стол и отправилась следом...

5

Лежнивец долго не могла успокоиться. Внутри все кипело, клокотало, захлестывало яростью.

«Да что она себе позволяет?! Да кто она такая?! Да я сотру ее в порошок, раздавлю, как букашку! Сволочи, весь день испакостили! Сначала Ладышев, затем проверка, теперь эта парочка! Как эта Проскурина посмела лечь в больницу? Мою больницу! - истерика набирала обороты. - Вышвырну в три шеи! И Огородникову следом! Не дойдет до их мозгов, кто здесь хозяин, все отделение разгоню! Надо бы взглянуть на эту журналистку. Жаль, тихий час, - раздувая ноздри, Валерия Петровна скосила глаза на часы.

-      Ладно, отложим на завтра. А сейчас успокоимся и подумаем, что день грядущий нам еще готовит. Ладышев, гаденыш, так и не позвонил!.. Бегай, бегай, обижайся. Все равно будет так, как я хочу»,

-      самоуверенно усмехнулась она.

...В сравнении с вечно занятым и куда-то спешащим Петром (то его внизу ждала машина, то он опаздывал на совещание, то торопился отвезти жену на процедуры) Вадим имел уйму преимуществ. Молодой, для него ничего не стоило в любой момент перекроить распорядок дня, отложить дела, встречи с друзьями, только бы лишнюю минутку побыть рядом с любимой. Готов носить ее на руках, до утра целовать, согревать нежностью! Такой большой, теплый, мохнатый пингвиненок, как окрестила она его про себя.

Ни с чем подобным прежде Валерия не сталкивалась и поначалу даже растерялась. А потом впервые в жизни, не играя, стала отвечать ему тем же. Оказывается, можно быть счастливой, если даришь счастье другому человеку! Ей не хотелось расставаться с Вадимом, не хотелось выбираться из его кровати, покидать его квартиру. Но...

В любую минуту в общежитие мог нагрянуть Лежнивец. Потому приходилось возвращаться в холодную комнату, ложиться спать в постылую постель и время от времени заниматься сексом с человеком, и раньше не сильно приятным, а уж сейчас - тем более. Но и потерять его Лера не могла себе позволить. Во всяком случае, пока не определится с Кореневым.

Увы, самопроизвольная химическая реакция любви длится недолго. На смену ей должна прийти какая-то новая ее фаза, либо все закончится.

Лера до сих пор хорошо помнила то время, когда мозг разрывался от напряжения в поисках нужных решений. Как же ей поступить? Пойти на поводу у чувств вслед за Вадимом или выбрать все-таки материальное благополучие? В этом плане Петр, конечно, выглядел предпочтительнее: и положение у него, и полный достаток. А что возьмешь с молодого доктора, пусть даже папа у него профессор? Профессорам нынче тоже мало платят. Да и не больно жаждет он видеть ее в невестках, о чем как-то проговорился Вадим.

После этого Лера всю ночь не спала: неужели и здесь путь к счастью перекроют папа с мамой? Нет уж! Проходили, и не единожды! На сей раз будет иначе. Они сами к ней приползут!

Для этого, как ей тогда казалось, всего-то и требовалось чуть- чуть поднажать на мягкотелого Вадима. Но снова все пошло не по ее плану. Вместо того чтобы найти подход к родителям, строптивый сынок хлопнул дверью и ушел жить в квартиру друга. Гордость, видите ли, взыграла! Толку-то от нее, если в кармане ни шиша!

Иногда Лера совершенно не понимала Вадима. На самом деле он мог легко и просто подниматься по карьерной лестнице, используя связи отца. Но этот глупыш ни с того ни с сего пожелал всего добиться сам и из-за этого даже на девичью фамилию матери перешел! И сколько же это лет пройдет, пока он сам, собственным лбом пробьет железобетонные научные стены и станет профессором? К пенсии? Нет, на такой долгой дороге к счастливой жизни Лера ему не попутчица.

К тому времени химическая реакция любви иссякла и перестала доминировать над рассудком. Слишком многое складывалось не в пользу Коренева-Ладышева! Ну ладно, выйдет она за него замуж - и что дальше? Полунищенское существование на съемной квартире? Или, может, родить ему ребенка в надежде, что предки смилостивятся и пустят в профессорскую квартиру? А ей самой нужны эти профессора в квартире? Вряд ли она найдет с ними общий язык. Да и не собирается. Обидели ее до конца дней!

Тут еще, как назло, Лежнивец перестал появляться: состояние жены резко ухудшилось, требовалась пересадка почки. Ему, конечно, хватало - приходилось разрываться между работой, больницей и домом, где жили сыновья. На любовницу времени не оставалось.

Гаркалина словно зависла между небом и землей и снова была близка к депрессии. И тут вдруг выяснилось, что она беременна...

От кого, даже вопроса не возникло: только от Вадима. Секс с Петром случился за последний месяц лишь единожды, в безопасное время.

Первым желанием было пойти на вакуум. Но десятое чувство подсказало: не спеши! Вдруг беременность послана не зря и в жизни наконец грядут перемены? Так оно и вышло. Лежнивца назначили министром, а буквально через пару дней умерла его жена -не прижилась пересаженная почка.

О том и о другом событии Гаркалина узнала не сразу, так как несколько дней от Петра не поступало никаких известий. За это время Лера едва не открылась Вадиму, едва не согласилась стать его женой. Но вовремя появился Лежнивец с новостями, и она тут же объявила, что ждет от него ребенка. Известие о беременности побудило новоиспеченного министра и вдовца немедленно сделать ей предложение. Он только попросил соблюсти приличия и подождать положенные для траура сорок дней.

В тот момент Валерия даже не задумывалась, правильно ли она поступает. Это был естественный порыв, вызванный открывавшимися перспективами. Оставалось только как-то разобраться с Вадимом, который мог создать проблемы. Просто так он не отступится: начнет искать, преследовать ее, не дай Бог, пересечется с Петром, и тот поймет, что у нее в это время был не он один.

Конечно, она этого никак не могла допустить. А потому продолжала играть перед Вадимом роль влюбленной женщины, тайно готовясь к другой жизни, о которой уже вовсю хлопотал Лежнивец: выбил наконец квартиру, занялся поисками для нее новой, более спокойной работы.

В отношении Вадима Лера разработала четкий план: в один прекрасный день она просто исчезнет. Ни нового адреса, ни места работы он знать не должен. По прошествии времени страсти улягутся. Ну а если Коренев найдет ее раньше, то она сообщит: вышла замуж, их роман окончен.

Так оно и было бы, не случись эта история с операцией. Ну да, просмотрела. Вернее, и не смотрела даже, поверила на слово. О какой пациентке она могла думать в то дежурство? Сама последние две недели будто по тонкой проволоке ходила: и от одного было что скрывать, и от другого. А на следующее утро вообще предстояло самое рискованное, рассчитанное по времени мероприятие -сесть в рейсовый автобус, выйти на окраине города и материализоваться в общежитии: после обеда Петр организовал перевозку вещей в новую квартиру.

Занятая хлопотами, о послеоперационной заварухе она поначалу и понятия не имела. Вызов в прокуратуру был как привет из прошлой жизни. Пришлось подключать супруга с его связями. Написав под диктовку юриста выгораживающую ее объяснительную, она и переживать перестала: новая фамилия давала полное право расслабиться. Ход делу в отношении нее не дадут. А что касается Вадима - сам разберется.

Теперь ее тревожила только беременность, вернее, - как бы Лежнивец не догадался, что ребенок не его...

Зазвонил телефон.

-      Лежнивец, - бросила в трубку Валерия Петровна. - Слушаю.

-      Добрый день! - отозвался взволнованный мужской голос. -Это больница? Я хотел бы навести справки о...

-      Звоните в справочную, - раздраженно прервала она.

-      Да, конечно. Но я нашел этот номер в Интернете. Может быть, вы подскажете...

-      Я начмед и справок не даю, - отрезала Лежнивец и уже собралась положить трубку, как услышала:

-      Я из Германии. Не кладите трубку, пожалуйста! Моя фамилия Вессенберг. Генрих Вессенберг. Я вас очень прошу: продиктуйте телефон справочной, и я не буду вас больше беспокоить.

Недовольно хмыкнув, Лежнивец позволила себе смилостивиться. Не последнюю роль сыграло то, что звонит иностранец. С ними надо поаккуратнее и потактичнее - могут пожаловаться.

-      ...Огромное вам спасибо! - поблагодарил мужчина, после того как ему продиктовали номер. - Преогромнейшее! Вы так добры!

-      А кто вас интересует? У вас здесь родственник? - неожиданно проявила интерес Лежнивец.

Спросила так, для проформы.

-      Скорее родственница... Вернее, будущая жена, - пояснил мужчина. - Я лишь сегодня узнал, что она находится в больнице. Разволновался, стал искать телефон...

-      Как фамилия больной? - снова сжалилась Валерия Петровна.

-      Проскурина. Екатерина Проскурина.

Лежнивец едва не выронила трубку.

-      Она в женском отделении. В гинекологии, - пояснил дальше мужчина. - Насколько я помню, у нее и раньше бывали проблемы по гинекологии. Скажите, что с ней?

-      Ничего, - пересилила себя Лежнивец. - На днях выпишем.

-      Как же ничего, если она почти две недели у вас лежит? - не согласился мужчина.

-      Звоните в справочную. До свидания! - ледяным голосом отчеканила начмед и положила трубку.

«Так вот из-за кого разводится Проскурина! Немца себе подыскала. Теперь укатит в Германию, родит этому Генриху ребенка, - зло подумала она. - Везет же шлюхам-журналюгам!.. С другой стороны, пусть сваливает. Во всяком случае плюсов ее репутации это не добавит. Напридумывала, напечатала - и смылась за границу. Только корчит из себя честную! Одиннадцать лет назад тоже казалась честной. А на самом деле на ней клейма негде ставить! -презрительно сузила глаза Валерия Петровна. - Ладно, посмотрим завтра на эту кралю. Сегодня некогда, с Юрой встреча. А Вадиму, если не перезвонит, сама о себе напомню - игра стоит свеч», - решила она и посмотрела на часы.

Рабочий день подходил к концу...

Ровно в пять Проскурина спустилась в холл. Потюни нигде не было.

«Куда же он запропастился?» - она нетерпеливо выглянула в окно и тут же заметила семенившего по тропинке Веню.

Катя перехватила из его рук пакет с вещами, попросила подождать и направилась к затерявшемуся в глубине коридоров туалету диагностического отделения. Об этом укромном местечке рассказала Марина - там все переодевались.

-      Пошли, - окликнула она друга, изучающего наглядную агитацию на стенах

-      Быстро ты! - отдал он должное. - И выглядишь гораздо лучше, чем утром.

Катя улыбнулась: это хорошо, что удалось замаскировать темные круги под глазами, и ресницы накрасить, и блеск на губы положить. Перед отцом она должна предстать в нормальном виде, чтобы, не дай Бог, не возникло подозрений о ее плохом самочувствии. Выручила Маринка; на всякий случай привезла в больницу полную косметичку всякой всячины, хотя сама ею почти не пользовалась. Она вообще была девушкой запасливой - в тумбочку пальца не сунуть из-за этих «на всякий случай».

-      Слушай, спросить хотел, - продолжил Веня. - Днем, когда уезжал, твоего бывшего с подружкой здесь на ступеньках встретил. Даже растерялся. По тебе, что ли, соскучились?

Глотнув студеного воздуха, Катя кашлянула, прикрыла рот ладошкой, натянула на голову капюшон, подняла воротник. Тут же вспомнилась Алиса в норковой шубе.

-      Веня, думай, что говоришь!

-      А почему нет? Бывший муж с бывшей подругой навещают в больнице бывшую, уже беременную, жену, - добавил тот, протянув ей руку. - Не поскользнись... На Западе, кстати, это норма

-      На Западе, Веня, вот за такую помощь, - ухватившись за его услужливо подставленный локоть. Катя осторожно спустилась со ступенек, - на тебя феминистки могли бы в суд подать.

-      Да ну их!.. - отмахнулся он. - Это они от обиды на мужиков. По беспредельной девственной глупости. Я тебе - о дружбе. Там бывшие и нынешние парочки по жизни отношения поддерживают. Или хотя бы вид делают. И дети между собой общаются. Я вот, кстати, как ни пытаюсь своих бывших свести, и слушать не хотят, - вздохнул Потюня.

-      А зачем ты их хочешь свести? Чтобы сообща косточки тебе перемывали? - насмешливо поинтересовалась она.

-      Ну пусть бы и перемыли, - пожал плечами Вениамин. - Может, полегчало бы. Хотя... Боюсь, ты права: соберутся и как начнут меня скопом воспитывать!.. Нет, уж лучше по отдельности. Ну что? Куда едем? - уточнил он и завел двигатель.

-      В кардиоцентр на Розочки. А телефон мой где? Надо Арине Ивановне позвонить, что я выехала.

-      В пакете. И подзарядка там.

Катя нашла телефон, попыталась включить, но тот даже не пискнул. Автомобильную подзарядку, после того как Вадим подарил ей новый телефон, так и не удосужилась купить, а старая не подходила.

-      С твоего можно набрать? - спросила она расстроенно. - Хотя... номер-то все равно не помню. В холле встретимся... Ты почтовый ящик на Чкалова открывал?

-      А ты просила? Пулей в квартиру, взял что надо - и обратно. Ждешь чего-то?

-      Письма из суда. Дату развода должны уточнить. Завтра сможешь заглянуть? Или сегодня? Давай заедем на обратном пути.

-      Кать, лучше завтра У меня сегодня цейтнот: одному киндеру подарки отвез, приехал ко второму - а там грипп, температура высокая. Надо лекарства купить и забросить, - виновато засопел Потюня, следя за дорогой. Конец рабочего дня, время пик. Машин к вечеру прибавилось, как и пешеходов: убегая от мороза, закутавшись в шарфы, нахлобучив капюшоны, они не особенно оглядывались по сторонам и часом норовили угодить под колеса. - А еще третий киндер есть. Долго у отца будешь?

-      Не знаю, как получится. Но часик точно посижу. Давно не виделись.

-      Тогда я отъеду в аптеку. И к заказчику одному заскочу на пару минут. Здесь неподалеку, на Либкнехта живет. Фотки с юбилея передам. Нервничает уже. А через час, как штык, буду ждать внизу. Идет?

-      Идет, - кивнула Катя. - Только ты меня поближе, у самого крыльца, высади.

Проследив, как женская фигурка перебежала дорогу и скрылась за больничными воротами, Веня выехал с парковки и сразу влился в поток машин. Не заметил, как из только что припарковавшейся позади машины выскочил мужчина, побежал было следом, но, поняв, что не догонит, вернулся к своему автомобилю...

-      Папулечка, родненький, как же я по тебе соскучилась! - Катя прижалась к отцовской щеке. - Прости, что долго не навещала...

-      Да ладно, - улыбаясь, погладил ее по голове отец. - Устроила мне здесь санаторий. Уж я-то знаю, кто с врачами обо всем договаривался. Арина сказала - не она хлопотала.

-      Ну, не совсем так, - смутилась дочь, раздумывая, стоит ли признаваться, чьих рук это дело.

-      Не отнекивайся. Так что все хорошо, доча. Прорвемся, и не такое в жизни видали.

-      Конечно, прорвемся, тем более что у меня для тебя новость! - объявила Катя. - Новость, ради которой тебе вдвое, а то и втрое дольше придется пожить! - лукаво подмигнула она Арине Ивановне. - А ну попробуй догадаться!

-      А что тут догадываться? - Александр Ильич внимательно посмотрел на нее. - Влюбилась моя дочь. Вижу, глаза горят... Ну дай-то Бог! - вздохнул он. - Так даже спокойнее: ежели что со мной случится - не одна будешь.

-      Э-э-э! Что за настроение? - возмутилась Катя. - Как это «ежели что случится»? А внука кто будет растить? Кто мне обещал помощь и поддержку? Нет уж, папочка! Даже не пытайся отвертеться! Не позволю... то есть не позволим! Вот так!

Александр Ильич напряженно свел брови, помолчал, и вдруг лицо его озарилось улыбкой.

-      Ты не шутишь? - заглянул он в глаза дочери.

-      Разве таким шутят? Не пройдет и восьми месяцев, как ты станешь дедушкой.

-      Дождался... Слава Богу! - прошептал Александр Ильич. - Арина, ты слышала? Я дедом стану! - не скрывая радости, повернулся он к супруге.

-      Вот и замечательно! Сколько можно спать с бабушкой, так и не став дедушкой? - отшутилась она, внимательно наблюдая за его состоянием. Расчет на то, что положительные эмоции пойдут на пользу, оправдался. - Так что теперь мы квиты.

-      Да я бы давно... Да я бы с удовольствием... - пытаясь справиться с эмоциями, Александр Ильич засуетился, попробовал привстать, но тут же был остановлен твердой рукой Арины Ивановны. - А ты уже знаешь, кто будет? Внук? Внучка?

-      Папочка, разве важно, кто? Я так ждала этого ребенка! Поверь: мне абсолютно все равно, мальчик или девочка. Да хоть двое!

-      И то верно. А кто отец? Виталик? - по лицу отца скользнула тень.

-      Нет, не Виталик, - Катя опустила голову, погладила его руку. Знала, что он обязательно задаст этот вопрос. И даже продумала ответ: - А какая нам разница, кто отец? Главное, что у ребенка есть я, ты... Арина Ивановна, - посмотрела на сидевшую с другой стороны кровати мачеху. - И мы все его любим. Разве недостаточно?

-      Нет, погоди... Как это - какая разница? Катя, ты...

-      Папа, давай откровенно... Ты рад, что Виталик не имеет к нему отношения? - спросила она и, дождавшись кивка, продолжила: - Ну так вот. Прими как должное: ни он, ни кто другой не имеет отношения к ребенку. Он только мой - и точка. И, пожалуйста, не задавай мне больше таких вопросов. Такова жизнь... Теперь-то ты понимаешь, что должен как можно быстрее выздороветь? Кроме как на вас с Ариной Ивановной, нам надеяться не на кого, - улыбнулась она и приложила ладонь к животу.

-      Да я-то... Только ведь... - растерянно забормотал Александр Ильич, но, прервав себя на полуслове, продолжил совсем в другом тоне: - Ты права. Некуда теперь деваться, надо срочно выздоравливать. Куда же вы без меня?.. А как ты себя чувствуешь? - забеспокоился он. - Арина, ты только посмотри на нее: кожа да кости! А ведь не одна, там еще внутри... Значит, так: завтра переезжаешь к нам, и никаких «не хочу», «не могу» и «не буду»! - категорично заявил отец. - Ты со мной согласна? - обратился он к жене.

-      Еще как согласна! - поддержала Арина Ивановна.

-      Так я и не возражаю, - игриво пожала плечами Катя. - Тем более сейчас вам нужны деньги: квартиру снова сдадите. А нам с Ариной Ивановной вдвоем будет веселее, пока тебя выпишут. Так что... Все вопросы решены, дело за тобой.

-      Не дождетесь! - хмыкнул Александр Ильич. - Арина, а нельзя ускорить операцию? Прямо завтра пусть делают. Некогда мне тут разлеживаться!

-      Саша, я не могу решать такие вопросы. Завтра сам поговоришь с лечащим врачом.

-      И поговорю! Пусть поторопятся. А вы пока без меня собирайте Катины вещи и перевозите в Ждановичи. Ничего, еще поживем... Еще как поживем втроем!

-      Не втроем, а вчетвером, - поправила дочь.

-      А вчетвером - тем более поживем! - заверил отец. - Было бы ради кого жить...

Ладышев свернул на улицу Розы Люксембург, нашел свободное место ближе к воротам, припарковался, как вдруг боковым зрением через машину справа заметил выезжающий БМВ, показавшийся знакомым. Но, пока заглушил двигатель, пока выскочил и побежал следом, машина покинула парковку. Успел только номер рассмотреть: Катин.

Бегом вернулся в салон, попытался выбраться из автомобильного лабиринта, но быстро не получилось: пришлось пропустить как нарочно подъехавший к остановке автобус, затем скопившиеся за ним авто - несмотря на мороз, движение по односторонней улице было довольно интенсивным.

Выехав наконец, Вадим сразу понял, что ускориться и догнать БМВ не удастся: улица узкая, плотный поток попутных и встречных машин, маневрировать опасно. А о дальнейшем Катином маршруте можно лишь догадываться - Ждановичи или Чкалова.

Не исключались и другие варианты, но опять же на уровне предположений. Поразмыслив, он выбрал Чкалова и решил подождать Катю во дворе, надеясь, что она уже там. Однако автомобиля на привычном месте не оказалось, вместо него стоял чей-то внедорожник.

Покружив по дворовой территории, но так и не обнаружив машину, Ладышев припарковался прямо напротив окон ее квартиры, выключил фары и принялся ждать. В свете фонарей вся прилегающая территория открывалась как на ладони: заезжали машины, торопливо передвигались люди - все спешили в домашнее тепло.

Пусть мороз и ослаб, но минус двадцать три - температура не для прогулок.

Потому и от курева пришлось отказаться, чтобы не опускать стекло: студеный воздух быстро выдул бы тепло из салона, а Вадима и без того знобило. Болела голова, клонило в сон, негромкая инструментальная музыка из динамиков периодически погружала в состояние дремы.

Случайно взгляд зацепился за женскую фигурку. Мелко перебирая ногами, она двигалась вдоль дома и посматривала в сторону окон. Женщина поровнялась с автомобилем, и Вадим ее узнал.

«Зина! Что она здесь делает?» - он придвинулся ближе к лобовому стеклу.

Свернув к Катиному подъезду, секретарша остановилась у двери и принялась нажимать на кнопки. Похоже, в нужной ей квартире - никого. К кому она пришла в гости, гадать не приходилось. Конечно, к Кате. Совпадения здесь вряд ли возможны.

Сдаваться не в характере Зиночки, и она настойчиво продолжила давить на кнопки. Скорее всего, звонила в соседние квартиры. Помощь появилась неожиданно: к подъезду подошла женщина и набрала код. Спрашивая что-то, секретарша скрылась вслед за ней в подъезде.

«Браво ее настойчивости! - усмехнулся Ладышев и снова откинулся к спинке сиденья. - Если уж в такой мороз не побоялась искать Катю - не остановится, пока не найдет... Но сейчас она может мне помешать. Если они встретятся, тогда разговор затянется. А вдруг Катя все-таки дома? Устала, уснула с дороги... А Зина, если ей надо, мертвого разбудит».

Секретарша вышла из подъезда минут через двадцать. Свет в окнах за это время не включался, значит, Кати дома нет. Хотя бы за эти разведданные Зине стоило сказать спасибо.

Проследив взглядом за удалявшейся фигуркой, Вадим закрыл глаза. Странное дело, но озноб, непонятная усталость и сонливость у него даже усилились. В полудреме прождав еще около часа, он решился позвонить по мобильному. Абонент оставался недоступным.

«Куда же она снова подевалась? - недоумевал Ладышев. - В больнице прием посетителей давно закончился, - глянул он на приборную доску. - И телефон не включает. Почему?»

Часы показывали без пяти девять вечера. Временно сдавший позиции мороз медленно, но верно приближался к утренним показаниям термометра. Количество машин и прохожих резко уменьшилось. Зазвонил телефон.

-      Добрый вечер, Вадим Сергеевич. Не поздно беспокою? - уточнил Поляченко.

-      Нет, нормально. Слушаю.

-      Разузнал я тут кое-что по вашему делу, - Андрей Леонидович взял секундную паузу. - Каких-либо ЧП за последние две недели с Екатериной Проскуриной зафиксировано не было, по описанию неопознанных тоже не подходит. Ну, вы понимаете, о чем я...

-      Да, понимаю. Спасибо. Больше ничего не удалось выяснить?

-      Кое-что. В последний месяц Екатерина Проскурина не пересекала границу - ни по земле, ни по воздуху. Во всяком случае в направлении Западной Европы, Прибалтики и Украины.

-      Это точно?

-      Точнее не бывает. Разве что через Москву.

-      Вряд ли она поедет через Россию, - отверг это предположение Ладышев и задумался.

С одной стороны, факты радовали: Катя не летала в Германию, не гостила у Генриха. С другой - интрига усиливалась. Где же она была? Если все-таки уезжала - то почему без машины? Если нет -то почему не навещала отца?

-      И где же она могла пропадать все это время? - поделился он вслух своими раздумьями.

-      Не волнуйтесь, выясним, - заверил Андрей Леонидович. - Завтра мне предоставят данные по больницам. Затем санатории проверим.

-      Не стоит. Проскурина уже в Минске, навещала отца в кардиоцентре. Я видел там ее машину.

-      Вот как? Ну тогда... я так понимаю... - растерянно забормотал Поляченко.

-      Да, вы правильно понимаете. Поиски завершены, - вздохнул Ладышев.

-      Тогда до завтра?

-      До завтра. Зайдите ко мне с самого утра.

-      Хорошо. Спокойной ночи!

-      Спокойной ночи!

Закончив разговор, Вадим не утерпел, достал сигарету, слегка опустил стекло и закурил.

«Выходит, пряталась, - проанализировал он полученную информацию. - Судя по тому, что никто не знал, где она, раны зализывала в одиночестве. Похоже на Катю... Глупая ты моя, глупая! -ощутив прилив нежности, Вадим грустно улыбнулся. - Знала бы, как мне без тебя плохо... А знобит все сильнее, - поежился он, загасил сигарету и поднял стекло. - Голова гудит... Расслабился, как только узнал, что она вернулась. Жива - и это главное. Может, не стоит ее сегодня беспокоить? Пускай отдыхает. Завтра все решим. Позвоню матери - и домой».

Разрезая темноту фарами, машина тронулась с места.

Среди ночи обитателей палаты разбудил стук и скрип. Приподняв голову, Катя сразу поняла, в чем дело: в открытых дверях стояла каталка, медсестра помогала кому-то перебраться с нее на свободную кровать.

«Три часа, - Катя взглянула на дисплей включенного телефона. - Наверное, после экстренной операции. Бедняжка!.. Как-то похолодало в палате, или мне только кажется?»

Дождавшись, пока уберут каталку и закроют двери, она повернулась лицом к стене, ухом плотно прильнула к подушке, на другое натянула одеяло. Надо постараться скорее уснуть. По опыту знала: как только отойдет обезболивание, несчастная женщина обязательно начнет стонать.

Так оно и случилось. Не успела по-настоящему подкрасться дрема, как раздался первый стон, за ним еще и еще. Сон будто рукой сняло.

Проснулись и остальные. Заскрипели кровати, кто-то, шаркая шлепанцами, отправился в туалет, кто-то ворочался с боку на бок, пытаясь все-таки выиграть битву за сон. Маринка воспользовалась неожиданным пробуждением, чтобы взять с тумбочки телефон и проверить СМС.

Положив телефон обратно, она окликнула шепотом:

-      Кать, спишь?

-Нет...

-      Я тоже. И теперь вряд ли усну до утра. Представляешь, у Эдика температура поднялась, - расстроенная, поделилась она новостью. - Я еще удивилась: почему он вдруг вечером передумал выезжать на работу? А на самом деле заболел. Придется завтра выписываться. То есть уже сегодня.

-      А если и ты заразишься? - забеспокоилась Катя.

-      А что делать? Ты же знаешь, что мужики тяжелее детей болеют: капризничают, едва ли не помирать собираются. Буду лечить. Говорят, к беременным вирусы реже пристают, так как иммунитет повышен.

-      Ох, Маша, даже не знаю... Рискуешь.

-      Риск - он всегда и во всем, - согласилась соседка. - Утром Зине позвоню, попрошу зайти глянуть, как они. Выписки раньше обеда не подготовят, все сердце изболится.

-      Зина - это твоя соседка? - после паузы уточнила Катя.

-      Она самая. Вчера просила за Нюсей присмотреть, но у нее не получилось. Может, и хорошо, что не получилось. Эдик все-таки мог заступить на смену... У них, прикинь, сотрудница пропала, и Зина ездила ее искать.

-      То есть как пропала?

-      Ну не совсем пропала... и не совсем сотрудница. Женщина шефа, журналистка. Подрабатывала у них. Зинка успела с ней подружиться. Короче, написала эта журналистка какую-то статью, разругалась с шефом и исчезла. Вот Зина, добрая душа, ее и ищет. Вдруг помощь какая нужна? Помирить с шефом хочет.

-      А фамилия Зины?.. - после недолгого молчания уточнила Катя.

-      Шостак. Личным секретарем работает. Давно. В приятельских отношениях с шефом и с его мамой. Я ей советовала женить его на себе, так не хочет. Говорит, слишком они разные. Мол, шеф - интеллектуал до мозга костей, а у нее даже высшего образования нет, - Маринка поправила подушку и улеглась удобнее.

-      А высшее образование так важно для семейных отношений?

-      Да ну, чушь собачья! - отмахнулась соседка. - Это Зинка так считает. Комплекс у нее. Вот Эдик у меня с высшим. Ну и что? Как только закончилась отработка после института, сразу уволился и пошел таксовать. Попробуй проживи на зарплату инженера. К тому же в наше время это образование за деньги кто только не получил! У меня одноклассница в школе была, тупая, как пробка, двух слов не свяжет. Аттестат - средненький, но родители протолкнули ее в коммерческий вуз, выучили на юриста. Простите, но я к такому юристу и за бесплатно на консультацию не пойду!

Здесь Маринка, конечно, права. Получить высшее образование сегодня не проблема. Вернее, получить диплом за деньги. В то время, когда поступала Катя, работала еще старая система, и стать студентом можно было лишь благодаря знаниям.

-      А что там за статья? Ну, я о той журналистке, - напомнила Катя.

-      Насколько я знаю, много лет назад, еще студенткой, она написала об отце Зинкиного шефа. Подожди, как же его фамилия? Что-то на Д... Да... Ды...

«Ладышев», - едва не подсказала Катя, но сдержалась.

-      Впрочем, неважно, - решила пощадить память соседка. - Короче, отец, как только прочитал статью, сразу взял и помер. Он профессором был. Получилось, оклеветали его. Не разобралась журналистка тогда, что к чему. А тут, спустя годы, познакомилась с его сыном... О! Вспомнила фамилию - Ладышев! Значит, познакомилась с этим Ладышевым, завязались у них отношения, и вдруг как-то раскопала - из-за ее статьи умер его отец. Тогда она сделала новый материал, в котором честно во всем призналась, - пересказывала Маринка известные Кате подробности. - А сама уже и с мамой Ладышева успела познакомиться, и очень они друг другу понравились. Дело к свадьбе шло, понимаешь? И тут такой привет из прошлого, прикинь! - сочувственно вздохнула она. - Ну, естественно, Зинкин шеф прекратил с ней отношения. И даже не пытается отыскать. Хотя любит ее. Но она тоже хороша: взяла и пропала. Ни слуху ни духу. Так нельзя.

-      А как можно?

-      Исчезать - нельзя. Всегда есть люди, которые о тебе беспокоятся.

-      Но ведь Ладышев о ней не беспокоится?

-      А она о нем? - парировала Марина. - Она его любит? Если любишь, но сделала больно любимому, то зачем делать еще больнее? Надо хотя бы попросить прощения. Может, этого и хватит. Любит - простит и все забудет. Просто мужикам больше времени требуется, чтобы все осмыслить, принять решение. Это мы - быстрые: обиделись, вспылили, вскипели, шах, мах - и уехали! А потом локти кусаем... Мужики - они другие. Скрытные, все в себе держат. И далеко не всякий сделает первый шаг. Так что здесь ей самой надо бы... - глубокомысленно заключила Тонева. - Что-то свежо в палате стало. Тебе не кажется?.. Точно, батареи еле теплые, - дотянулась она рукой до радиатора.

-      Да сколько можно?! Хватит трепаться! - цыкнула лежащая в другом конце палаты Ирина.

Утром ей сделали аборт - как она простодушно призналась, уже забыла, который по счету.

«Скорее бы наступил климакс, а то не успеешь к себе мужика подпустить - сразу залет, - сетовала она. - Рожать больше некуда -и без того трое детей от разных мужей. Дура, конечно, что рожала, хватило бы и одного. А теперь попробуй всех прокорми!»

-      Бардак, а не больница! Сначала разбудили, теперь заснуть не дают! Вам-то что! А мне послезавтра за прилавок, - недовольно добавила Ирина, трудившаяся в мясных рядах на Комаровке.

Катя с Мариной умолкли. Обе понимали, что в перепалку лучше не вступать. К тому же Ирина права: ночь за окном, и надо соблюдать тишину.

«Если любишь, но сделала больно любимому, то зачем делать еще больнее? - застряли в голове у Кати слова Марины. - Согласна. Вот только есть одно сомнение: вряд ли, исчезнув, я сделала Вадиму еще больнее. Эх, Маринка, эх, Зиночка!.. Если бы вы знали о собранном на меня досье! С самого начала ему известно обо мне все. Кто я для него в таком случае? Хотелось отомстить, но неожиданно заигрался и влюбился? Нет, такое бывает только в книгах да в кино. Чистый садомазо... Ладно, я его простила, - усилием воли остановила себя Катя. - Простила хотя бы зато, что получила долгожданную награду. Не пытается искать - ну и не надо. Телефон включила - никаких уведомлений о пропущенных звонках... Может, слишком долго был отключен и оператор не сохранил все сообщения? Ладно, переживем. Судьба - она такая: то подарит, то отнимет. Будем дорожить тем, что имеем... Хотя, жутко хочется позвонить, услышать его голос Или СМС отправить. Знать бы только, что с Вадимом все в порядке, и больше ничего не надо...» - думала она, погружаясь в сон.

Но дрему неожиданно прервали странные звуки.

Катя прислушалась. В палате кто-то тихо плакал.

-      Да ёлы-палы! - громко возмутилась Ирина. - Ты чего ревешь? Не понимаешь, что народ спит? Ты что, одна тут на все отделение? Хочешь пореветь - отвали бабла за платную палату и вой сколько душе угодно! - не больно церемонясь, посоветовала она новенькой, вскочила с кровати и, громко хлопнув дверью, вылетела в коридор.

Слова ее возымели обратный эффект: всхлипывания усилились.

-      Сейчас истерика начнется, - шепнула Кате Марина. - Надо что-то делать. Я попробую ее успокоить, а ты иди медсестру поищи. Или дежурного врача.

-      Да, конечно, - подхватилась Проскурина. - Ей, наверное, очень больно.

-      Сомневаюсь, - набросив халат, ответила соседка. - Здесь чаще плачут не от боли, а от горя. А ей, дурехе, после операции покой нужен. Вдруг кровотечение откроется?

Медсестру на посту Катя не нашла, а потому решительно постучала в ординаторскую. За дверью - ни звука. Подергала ручку -заперто. В растерянности оглянувшись по сторонам, направилась было к лестнице, но тут открылись двери лифта и две хрупкие сестрички выволокли каталку, на которой лежала еще одна прооперированная.

-      Везите в седьмую, - скомандовала вышедшая следом дежурный врач. - А вы почему не спите? - заметила она Катю.

-      У нас в палате женщина рыдает. Истерика. Ее недавно привезли.

-      Та, которая после чистки? В пятой? Сейчас зайду, - доктор взяла из рук медсестры историю болезни, кивнула и посмотрела на Катю покрасневшими глазами. - Не стойте в коридоре, неровен час - простудитесь.

Возле лестницы и лифтовой шахты в самом деле гулял сквозняк. Зябко поежившись, Проскурина пропустила сестричек с каталкой вперед и пошла следом,

-      Повезло нам с дежурством: выкидыш, внематочная, еще одну с кровотечением привезли, - на ходу жаловалась одна из сестричек. - Завтра тех, кто на плановые операции, некуда будет класть.

-      Точно, еще та ночка! - согласилась вторая. - В реанимации все койки заняты. И холодрыга в придачу! Женщину после чистки едва не бегом в отделение спустили. Даже на пять минут в коридоре не оставили: вторую ночь подряд мороз под тридцать, а батареи еле теплые. И что коммунальщики думают?

-      Мы хоть двигаемся, а каково лежачим мерзнуть? - напарница открыла дверь палаты. - Им и так плохо. Вот, накачают сейчас ту, из пятой, успокоительными. Проснется - а ребенка больше нет.

Замедлив шаг, Катя обошла каталку. Выходит, поступившая к ним в палату женщина потеряла ребенка.

«Какой ужас! Потерять ребенка... Боже, помоги мне сохранить малыша!» - приложив руку к животу, мысленно взмолилась она у дверей палаты, за которой слышались рвущие сердце звуки.

За время, пока она искала доктора, у бедняги действительно началась истерика. Марина как могла пыталась ее успокоить: гладила по плечу, что-то приговаривала. Катя задержалась рядом, и вдруг ей почудились знакомые нотки в голосе рыдающей женщины.

Сжав пальцами спинку кровати, на которой та лежала, Катя напряженно пыталась рассмотреть новую пациентку. Открылась дверь. Врач с медсестрой, включив свет, оттеснили в сторону сначала Проскурину, затем ее соседку.

Сделав несколько шагов к своей кровати, Катя оглянулась и остолбенела На кровати рыдала... Алиса.

-      Давай проходи, - подтолкнула ее Марина.

-      ...Все хорошо, - вскоре произнесла в углу доктор. - Давление в норме. Вам надо отдыхать. Сейчас сделаем укольчик.

Понемногу рыдания стали затихать, щелкнул выключатель, закрылась дверь, а Катя, присев на кровати, все никак не могла прийти в себя.

«Что же получается? Алиска потеряла ребенка Виталика? Бедные... Еще днем такие счастливые были... Не зря доктор советовала лечь на сохранение. Хорошо, что я сразу Ольгу послушалась...

Вспомнила, где слышала ее плач! Много лет назад, когда Алиса, в то время Галина, собиралась на аборт! - словно очнулась Катя. -Но тогда она рыдала, потому что залетела. О ребенке даже речь не шла... Вот ведь как жизнь наказывает!.. И меня вроде бы наказала за прошлые грехи и вроде бы наградила... Что там с Вадимом? Завтра позвоню. Только бы голос услышать, понять - все хорошо. И ничего больше не надо, - думала Катя, прямо в халате заползая под одеяло. - Не захочет разговаривать, ничего не скажу о беременности. Значит, только мой будет ребенок - плод моей любви, мой миг бесконечности, бесконечность моей любви...»

6.

«...Почему вода ледяная? Ведь теплую наливал, - содрогнулся Вадим, погружаясь в ванну. - Надо быстро вылезать, иначе заболею», - понял он,ухватился за края, но приподняться не получилось.

Скорее наоборот - ледяной омут заглотнул его еще глубже, а дно ванны неожиданно опустилось. В следующий момент емкость странным образом трансформировалась в стоящий во дворе пустой мусорный контейнер.

«Так я не в воде?» - дошло до него, и он повторил попытку вылезть, но снова безрезультатно.

Руки, ноги, все тело в один момент отказались слушаться.

«Жутко холодно... Контейнер настыл на морозе. Как же меня угораздило? Надо позвать Катю, - он попробовал произнести имя, но губы остались бездвижными. - Ничего, она где-то рядом, сейчас придет», -успокоил он себя.

Не было ни страха, ни нервозности. Может, потому, что была уверенность: придет Катя и поможет. Обязательно.

И все же он предпринял еще одну попытку выбраться самостоятельно. На этот раз получилось...

Вадим резко оторвал голову от подушки, сел на кровати и открыл глаза.

«Дома... Все в порядке... Что за сон? Бред какой-то...» - однако сразу понял - в порядке далеко не все.

Ломило тело, голова раскалывалась. Плюс ко всему противный, усилившийся за время сна озноб.

«Все-таки заболел, - понял он. - Надо что-то принять».

Нашарив ногами шлепанцы, он дотопал до кухни, включил подсветку, открыл холодильник и заглянул в одно из отделений, служившее мини-аптечкой. Перебрав немногочисленные флакончики и упаковки с таблетками, но не обнаружив ничего подходящего, Вадим захлопнул дверцу и выдвинул один из кухонных ящичков. Повезло: среди бинтов и лейкопластырей нашлась пара пакетиков какого-то снадобья от простуды. Там же лежал термометр. Удивившись, откуда все это здесь, он на всякий случай проверил срок годности порошков: почти свежие.

«Галина Петровна оставила, - догадался он, припомнив, что неделю назад та жаловалась на плохое самочувствие. - Запасливая. Или предусмотрительная? - он проглотил разведенное в стакане снадобье. - Некстати я приболел. Надо температуру измерить».

Вадим погасил свет, вернулся в спальню и включил настольную лампу. Встряхнув термометр, зажал его под мышкой, прилег и укутался в одеяло. Пока ходил, стало не просто холодно - его по-настоящему лихорадило.

«Половина четвертого... Хорошо, что к матери не заехал, а то вдруг грипп?.. Тридцать девять и пять: точно грипп, - с сожалением констатировал он. - Порошок скоро должен подействовать... Утром посмотрим, что дальше делать. Главное - встретиться с Катей, остальное потерпит», - успел он подумать, проваливаясь в полубредовое состояние...

«...Смотри, вон твоя судьба», -услышал он голос и поднял взгляд на проступившую сквозь моросящий дождь и пелену тумана одино-кую женскую фигуру.

Но ее тут же заслонила невесть откуда взявшаяся толпа. Люди, как назло, двигались и толкались, перемещаясь, мешали ему рассмотреть свою судьбу. Особенно усердствовала какая-то настырная женщина. Стоило ему двинуться вправо или влево, как ее спина тут же перекрывала обзор. Он даже на нее разозлился.

Но ненадолго. В какой-то момент Вадим все-таки успел зацепить взглядом ту, которую от него пытались спрятать. Катя... Или ему очень хотелось, чтобы это оказалась она, или же он был уверен, что там может быть только она. Однако, вздохнув, он покорился обстоятельствам и перестал сопротивляться толпе. К тому же его стали покидать силы, промокший плащ свинцом давил на плечи, холодил тело, ватные ноги отказывались слушаться...

«Катя... не могу...» - виновато пробормотал Вадим и тут же проснулся.

Пододеяльник, наволочка, простыня и футболка почти насквозь промокли, сделались липкими, неприятными. И почти ледяными. Часы показывали пять утра.

«Надо переодеться и сменить белье», - послало слабый сигнал сознание.

«Надо», - согласился он, но поднялся не сразу.

Перевернув на другую сторону одеяло и подушку, Вадим закрыл глаза и на какое-то время снова провалился в полузабытье. Ненадолго. Неприятные ощущения от пропитанной потом ткани победили сон. Пришлось вставать.

Включив настольную лампу, он стащил с себя мокрую футболку, пошатываясь, добрел до шкафа, взял с полки первую попавшуюся и натянул на тело. Почувствовав облегчение, оглянулся на кровать: менять постельное белье не было ни сил, ни желания. К тому же можно поступить гораздо проще - перелечь на другую сторону двуспальной кровати.

«Катей пахнет», - зарывшись головой в подушку, успел он подумать перед тем, как отключился...

Лежнивец подъехала на такси к больнице, взбежала по расчищенным и посыпанным песком ступенькам, открыла дверь приемного покоя и тут же, прямо в коридоре, услыхала неприятную новость: в больнице холодно, авария на теплотрассе. С трех утра в один из корпусов вообще не поступало тепло, в остальных батареи еле теплые. И это в день, когда должна прибыть комиссия! Чертыхнувшись, Валерия Петровна поспешила в кабинет.

Как чувствовала: что-то должно случиться! Не зря не спалось, на душе - муторно и тревожно, как никогда. Все проблемы появляются неожиданно и наслаиваются, как снежный ком! Вчерашний день лишь добавил напряженности. Юрий прямо сказал, что ничего хорошего от комиссии ждать не следует. Грядет плановая взбучка, хорошо бы не показательная. Почему выбор пал на их больницу, никто не знает. Возможно, случайно. Но следует быть готовой ко всему.

«Все одно к одному, - мрачнее тучи шла в кабинет Валерия. -Ладышев, стервец, так и не перезвонил, дома обстановочка хуже некуда».

На бурчание мужа она давно не обращала внимания. Но поведение дочери в последние полгода переходило все допустимые границы! Вот и вчера та вернулась домой, когда заблагорассудилось. Видите ли, у Витьки из третьего подъезда засиделась! Выбрала себе дружка - ни кола, ни двора, ни родителей. С теткой-опекуншей живет. Он, видите ли, хорошо учится - ну и что из того? Какое будущее ему светит без материальной поддержки - ПТУ армия, алкоголизм? И что из этой дружбы выйдет? А все при попустительстве папаши, который ее дружка защищает: мол, неважно, кто родители, главное - сам по себе парень хороший, воспитанный, начитанный. И поговорить есть о чем, и поспорить можно.

С Петром у Валерии контакт начисто отсутствовал. И давно, можно сказать, не заладилось с первого дня совместной жизни, хотя столько лет к ней шли. А все из-за его сыновей от первого брака. Додумался прямо из ЗАГСа помчаться вызволять своего Старшенького: к тому, видите ли, нагрянула налоговая проверка, опечатала офис. Вернулся поздно ночью, попытался объясниться с молодой женой, но, натолкнувшись на холодное отчуждение, лег спать. А наутро в категоричной форме заявил: ей придется смириться с подобным положением дел: у него еще двое детей. Пусть взрослых, но, пока жив, он будет им помогать.

Смириться с этим Валерия так и не смогла. Хотя стоило отдать Петру должное: дочь он любил и баловал просто безумно - читал на ночь сказки, старался посещать все утренники и в саду, и в школе. Словно компенсировал долгое отсутствие. С годами они стали не разлей вода: понимали друг друга с полуслова, любили одни и те же книги и передачи, имели общие увлечения, делились секретами. Словно вылеплены из одного теста! И это не могло не нервировать Леру.

Ведь только ей, и никому другому, София обязана жизнью. Если бы не ее хитроумная комбинация ради того, чтобы захомутать Петра, не было бы у него никакой дочери! Но, увы, рассказать обо всем она не могла. По крайней мере еще не время. Так что приходилось терпеть отношения мужа не только со старшими детьми, но и с собственной дочерью, которая уже в тинейджерском возрасте стала совершенно игнорировать мать.

Ну а после того, как Лежнивец вышел на пенсию, они с дочерью совсем отдалились от нее: шушукаются, шепчутся, а стоит ей зайти в комнату - сразу тишина. Словно чужие люди. Вот и вчера София явилась домой после десяти, мать, естественно, возмутилась, а отец встал на защиту своей любимицы.

Конечно, все опять закончилось скандалом! И это в то время, когда ей, можно сказать, кормилице семьи, нужна помощь близких!

Теперь хоть локти кусай! Ведь могла бы вообще не работать, по заграницам раскатывать, на шикарной машине ездить, если бы вышла за Вадима. Но кому тогда могло прийти в голову, что после жесткого приземления он не только поднимется, но и взлетит?

Эх, выбери тогда Валерия его - не тряслась бы сейчас из-за комиссии, не боялась бы за должность, не боролась бы за повышение. А то приходится и ужом вертеться, и постоянно мозговать, как деньги заработать. Муженек-то на пенсии палец о палец не ударил. Сидит себе дома или на даче, книжки почитывает, с дочерью философствует. Вот без Валерии на какие шиши он купит Софии планшет, о котором та так мечтает, или машину отремонтирует? Сбережений почти нет, а на пенсию, пусть даже и бывшего министра, не больно разгуляешься.

«А что если все-таки удастся повернуть историю вспять? - Валерия всю ночь проворочалась в кровати, прикидывая, как это сделать, и раздраженно прислушиваясь к храпу, доносившемуся из соседней комнаты. В одной постели супруги не спали уже много лет - Надо попробовать!.. Ну не перезвонил вчера. Ничего, мы не гордые. Я сама наберу. И с журналисточкой потолкую. Только разговор надо продумать в деталях. Скорее всего, она понятия не имеет, что Вадим был в меня влюблен. Но, возможно, кое-что знает о его настоящем: с кем он теперь встречается, с кем живет. Других-то общих знакомых нет и спросить больше не у кого... У кого бы еще о Балай разузнать... Кто-то ведь усадил ее в свое время в чиновничье кресло? Обухов может и недоговаривать: помалкивает, кто его трудоустроил. Пару лет побыл заведующим, еще несколько лет поработал начмедом в этой же больнице - и сразу наверх на теплое местечко. Такой взлет в карьере! Простым смертным такое и не снилось. Надо выпытать, кто ему помогал... Все, спать!» - в который раз приказала она себе, но в глаза словно кто-то распорки вставил.

Лишь поверхностную дрему могла позволить себе так и не расслабившаяся нервная система. В придачу голова разболелась, пришлось вставать, идти на кухню за таблеткой. Часы показывали пять утра, времени на сон почти не оставалось, но следовало хотя бы полежать, снять физическую усталость.

Лежнивец проверила будильник, выключила свет и... мгновенно уснула. Да так крепко, что будильник не услышала Хорошо, София разбудила в начале восьмого.

Собиралась Валерия Петровна впопыхах, на нервах. Попыталась вызвать такси, но так и не дозвонилась. Во дворе чудом повезло: заметила высаживавшую пассажиров машину.

Открыв дверь кабинета, она со злостью швырнула в кресло сумку, подошла к окну и потрогала батарею. Еле дышит. Комиссия прибудет к десяти. Что же предпринять?

На столе зазвонил телефон.

-      Валерия Петровна, Немчинов всех на срочное совещание вызывает. Ой, доброе утро! - спохватилась секретарша.

-      Если бы доброе! - буркнула начмед. - А почему не главврач?

-      Главврач заболел. Вчера вечером температура подскочила. Сообщил, что лежит. Сейчас будет вам звонить.

-      Ясно, - процедила сквозь зубы Лежнивец и презрительно усмехнулась: крыса сбежала с корабля. Чего и следовало ожидать.

-      Хорошо, сейчас буду...

Катя долго крутилась под одеялом, пока не поняла, что сон ушел окончательно. От холода, хотя спала в халате.

-      Совсем сдурели, что ли? Отопление отключили! - во весь голос возмутилась проснувшаяся Ирина. - Ладно мы, торгаши, на рынке мерзнем, привыкли. Но здесь-то больные лежат! Ну я им устрою!

Пыхтя от негодования, она присела на кровати, шаркнула шлепанцами, с воинственным видом схватила телефон и, поискав что-то в меню, набрала номер.

-      Але? Санстанция? Это вам из больницы звонят, из гинекологического отделения. У нас, представьте, отопление ночью отключили, а тут беременные, больные после операции лежат. Жалобу зафиксируйте, пожалуйста.... Да, да... Фамилия? А зачем вам моя фамилия? Может, и номер паспорта сказать?.. Вы мне не хамите, записывайте... У меня тут свидетелей полная палата... Ага, вот именно... Кириллова моя фамилия. Записали? Так вот, если не пришлете комиссию, я Администрацию Президента на уши поставлю! Поняли? Вот так-то! - довольная собой, Ирина отключила телефон и прокомментировала: - Как по рынкам шастать с проверками, по мелочам цепляться, штрафовать - это всегда пожалуйста. А как в родном ведомстве проблема - так главврач на совещании! Ничего! Пусть задницы от кресел в мороз оторвут. Приедут как миленькие!

-      С одной стороны, с вами можно согласиться, - встав с кровати, Марина вытащила из-под матраса свитер, в котором обычно ездила домой. - Только зачем комиссия в больницу? Возможно, авария, - просунула она голову в горловину. - Здесь, скорее, вопрос к коммунальщикам.

-      А мне неважно, к кому. Пусть тепло дадут, - нахмурилась Ирина и добавила обиженно: - Ведь не ради себя стараюсь, мне-то сегодня домой.

-      Так и я буду домой проситься!

-      А если и дома холодрыга? Что, так и будешь терпеть? И даже в ЖЭС не позвонишь?

-      Почему же не позвоню? Позвоню. Попрошу, чтобы быстрее наладили. Обогреватель в крайнем случае включу. Вы думаете, если авария, то мастера не хотят поскорее тепло пустить? Им охота на морозе часами торчать? Уверена, уже ремонтируют, - Марина укоризненно покачала головой. - Вот представьте; такой мороз, а люди вкалывают на открытом воздухе. Иногда голыми руками приходится.

-      А ты откуда знаешь?

-      Я работала в ЖЭСе до декрета.

-      А... Ну да, - хмыкнула Ирина, - свой своего в обиду не даст.

-      Да не в этом дело, - не согласилась Марина. - Разгильдяйства, я не спорю, везде хватает. Но ЧП случаются где угодно, даже на космической станции. И что, там тоже коммунальщики виноваты? Так и здесь. Доктора, что ли, трубу латать пойдут? Или главврач с начмедом? Все, что они могут, позвонить и потребовать: быстрее отремонтируйте. Только, увы, от звонков скорость не увеличится, - рассудительно заключила она.

-      А я плевать хотела, от кого зависит скорость, - со злостью парировала Ирина. - Лично мне - холодно! За что налоги плачу? -шмыгнула она носом. - Вот, насморк уже наметился. Сидят там в кабинетах, чаи распивают. Фигу вам! - показала она незамысловатую фигуру из трех пальцев. - Вы тут как хотите можете лежать, хоть окочуриться, а я не собираюсь!

Недовольная тем, что не нашла поддержки, громыхнув напоследок дверью, женщина покинула палату. Спустя минуту в коридоре послышался ее крикливый голос, к которому присоединились другие.

-      Баба базарная, - заметила Марина.

-      А может, так и надо? - неожиданно подала голос поступившая накануне женщина. - Мне на операцию сегодня. А после наркоза и без того колотун бывает!

-      Девочки, рано или поздно все наладится, - перевела разговор в мирное русло еще одна пациентка. - И трубу починят, и морозы отпустят, и в больнице потеплеет. А там смотришь - и весна. Мы с дочкой позавчера посчитали: восемнадцать понедельников до лета осталось!

-      Вот именно, - согласилась Марина и, посмотрев на Катю, многозначительно кивнула на поступившую ночью женщину. Полностью укрытая одеялом, та не подавала признаков жизни. - Извините, вы не замерзли? - заботливо спросила она.

-      Похоже, спит, - повернув голову, отреагировала ее соседка. -Накололи успокоительных. Такую истерику закатила!

Приложив палец к губам, Марина согласно кивнула.

-      Что-то в палату никто не заходит, - глянула она на часы. - И в коридоре стало подозрительно тихо. Пойду узнаю, что там творится.

-      Я с тобой, - шепотом подхватила Катя.

Оставаться в палате не хотелось: было непонятно, как себя вести, если проснется Алиса.

-      Ты чего такая немногословная с утра? - поинтересовалась Марина, едва они вышли за дверь палаты. - Разговариваешь шепотом. Чего случилось? Болит что?

-      Слава Богу, нет, - Катя осмотрелась по сторонам: коридор на удивление пуст. Приглушенный шум и голоса доносились лишь из ординаторской. - Знаешь, кто к нам ночью поступил?

-      Кто?

-      Моя... как бы тебе популярно объяснить?.. Моя бывшая подруга и теперешняя гражданская жена моего бывшего мужа. То есть пока настоящего - у нас развод скоро.

-      Увела? - вопрос Марины прозвучал скорее утвердительно.

-      Не совсем. Вернее даже не увела, а воспользовалась ситуацией, - попыталась оправдать Алису Катя и, поймав удивленный взгляд продолжила: - Я сама от мужа ушла - узнала, что у него служебный роман со студенткой. А с Алиской мы еще в институте учились вместе. У нее все как-то с личной жизнью не ладилось, а тут мой Проскурин освободился.

-      Хороша подружка! - хмыкнула Марина.

-      Если честно, я на нее не в обиде, - не согласилась Катя. - Она ведь уговаривала меня к нему вернуться. Но, как только поняла, что я не вернусь...

-      ...прыгнула к нему в постель? Прямо вот так вот, за одну минуту решила занять твое место? Нет, Катя, так не бывает. Она его давно пасла. Как кандидата в мужья. И подругой тебе никогда не была. Рано или поздно все равно попыталась бы его охмурить. Так что, можно сказать, тебе еще повезло, а то поимела бы куда большую моральную травму... Поделом ей и твоему бывшему.

-      Марин, так нельзя, - посмотрела укоризненно Катя. - Вот мне их, честное слово, жаль. Вчера случайно в холле увидела, на консультацию приходили, за ручки держались, такие счастливые... У нас с Виталиком, похоже, действительно несовместимость, потому И детей не было. Видишь, стоило расстаться - и у него, и у меня сразу все получилось. Я даже порадоваться за него успела. Подумала: все правильно, значит, не судьба жить вместе. Родится у каждого свой ребенок, и будем счастливы. А тут вдруг...

-      Понятно. Жалеешь, выгораживаешь,., Ну и зря! Если у него по мужской части все в порядке, то детей на его век хватит. И Алиска твоя - не последний шанс. Мужики, они до смерти могут плодиться. Это бабий век короток.

-      Вот и боюсь я за Алиску. Насколько помню, у нее давно одной трубы нет. А годы здоровья не прибавляют. Да и постарше она меня... Зря вчера не послушалась доктора, не легла на сохранение. Смотришь, и обошлось бы.

-      А ты откуда это знаешь? - подозрительно глянула на нее Марина.

-      Случайно подслушала, - отвела глаза Катя. - Не хотела им на глаза попадаться, спряталась за дверью. А они как раз мимо шли. У нее и срок с моим совпадал.

-      Значит, тем более сама виновата. Могла как-то определиться, что для нее важнее. Только, знаешь, пусть сама о себе печалится. Для тебя самое главное - твой ребенок. Помню, в каком состоянии ты поступила. Сначала сама доноси и роди благополучно, а потом о других подумаешь... если время найдется, - улыбнулась Марина. - О, глянь, пятиминутка закончилась, - из ординаторской стал выходить персонал в белых халатах. - Пойду домой проситься.

-      Я с тобой.

-      Куда со мной? У тебя еще капельницы! И не думай! - запротестовала Марина. - Тебя же дома никто не ждет. Или... Все ясно, не хочешь, чтобы Алиса узнала о твоей беременности.

-      Ну, в общем, да, - Катя пожала плечами, - У человека горе, а тут я...

-      Значит, так! Прекрати эти сопли! - скомандовала подружка. -Еще раз повторяю: ты сейчас думаешь только о себе и о ребенке!

-      Вот я и думаю. Дискомфортно здесь стало: говорить о чем-то с ней придется, а о чем? К тому же холодов боюсь с детства, -поежилась Катя. - Когда отец на Севере служил, у нас времянка была с печным отоплением. Выстуживалась моментально... Перееду к папе в дом, там тепло. Будем с Ариной Ивановной ухаживать за ним после операции. Она доктор, с ней спокойнее.

-      Ну не знаю... - уверенность Марины поколебалась. - Может, ты и права. Ладно, пойдем к заведующей вместе проситься.

-      Мне лучше с Олей поговорить, а не с заведующей. Вот, кажется, и она! - обрадовалась Катя, заметив знакомую фигуру у дверей ординаторской...

Вадим проснулся от боли. Голова раскалывалась, ныли бока, спина, ломило кости. Состояние, сравнимое с тяжелым похмельем

«Крепко меня прихватило! Сколько лет не болел? Пять, шесть?

Значит, настал и мой черед... Предупрежу Галину Петровну, пусть не приходит. Не хватало, чтобы сама заразилась и матери инфекцию передала», - он потянулся к мобильнику на тумбочке.

- Доброе утро, Галина Петровна! Вы далеко?.. В троллейбусе? I Очень хорошо, что застал вас в пути. Я приболел, так что лучше % ко мне не приезжайте... Завтра тоже... Ничего страшного, не волнуйтесь. Температура подскочила, полежу пару деньков... Ничего, £ справлюсь. Боюсь, как бы вам с мамой вирус не передался... Нет-| нет, даже не вздумайте! - повысил Вадим голос. - Прямо сейчас i пересаживайтесь в трамвай и отправляйтесь на Пулихова. Учтите, ч я вам дверь не открою!.. Да, конечно, поищу порошки в шкафчи-ке, - чтобы не беспокоить женщину, говорить, что лекарства уже I нет, не стоило. - Или водителя попрошу привезти... Буду звонить, I обещаю. Вы только за мамой приглядывайте... И не стоит ей говорить, что я приболел... Хорошо, спасибо!

Закончив разговор, Вадим без сил откинул руку с зажатой трубкой на подушку.

«Что бы такое выпить от температуры?.. До аптеки не дойду, на машине крутиться тоже не с руки... Сейчас Зине позвоню, предупрежу, что буду позже. Она как раз собирается на работу - глянул I он на дисплей телефона: восемь утра. - Зря вчера у открытого у окна стоял...»

-Зина, доброе утро, Я...

- Ой, Вадим Сергеевич, как раз сама собралась вас набрать. У меня Егор заболел, всю ночь температурил, - привычно затараторила секретарша. - Свекровь только что позвонила, Накануне в школе карантин объявили, вот она и предложила его взять к себе на недельку Я успела обрадоваться - все свои дела переделаю. И на тебе - заболел! Теперь надо им лекарства подвезти, посмотреть, как он. Может, и домой придется забрать. А тут еще у соседки лазарет: она беременная, в больнице лежит на сохранении, а дома муж и ребенок с гриппом свалились. Так что бегу в аптеку, затем к свекрови... Боюсь, только к обеду на работе появлюсь, - повинилась Зина.

Слушая ее эмоциональный монолог, Вадим с трудом воспринимал сказанное.

- Это плохо, - наконец подытожил он.

- Знаю, что плохо, - согласилась расстроенная Зина. - Только ну

никак А у вас что-то срочное? Вы подготовьте, оставьте на столе. Я приеду - и быстренько сделаю.

- Нет. Срочного ничего... Я тут сам немного приболел, - неожиданно поделился он новостью.

-      Да вы что? И вы! Вот это да!.. - протянула Зина. - Вы же никогда не болеете! Ну и правда грипп в этом году зверский!.. Вадим Сергеевич, только не возражайте: я сейчас попрошу Зиновьева, чтобы он подхватил меня у аптеки. Тогда я везде успею: и к вам, и к свекрови, и на работе раньше окажусь. Надеюсь, Саша-то здоров.

-      Конечно, звони. Ко мне можешь не приезжать. Сам в прошлом доктор...

-      Здрасте! Как это не приезжать?! - возмутилась она. - Доктор вы или не доктор - какая разница? Готова спорить: у вас дома даже от температуры ничего нет! Кстати, какая она у вас? Только не обманывайте.

-      Ночью была тридцать девять, сейчас не знаю, - нехотя ответил шеф. - Да все нормально, скоро встану, схожу в аптеку...

Решение позвонить Зине явно было ошибкой. Как пить дать, разовьет бурную деятельность по его спасению.

-      Еще чего! И не думайте куда-то выходить! Если у вас грипп, то надо лежать. Ну вы же доктор, понимаете, сколько от него осложнений! А вы что-нибудь уже принимали? Температуру чем сбивали?

-      Порошки какие-то Галина Петровна оставила... Зина, я знаю, чем снижать температуру, - попытался сбить ее пыл Ладышев, -так что лучше займись делами и постарайся побыстрее попасть в офис. О себе я сам позабочусь.

-      Ладно, - неожиданно быстро согласилась секретарша. - Тогда звоню Зиновьеву. Выздоравливайте.

-      Постараюсь.

Отключив телефон, Вадим отбросил его на соседнюю подушку, полежал какое-то время, попробовал приподняться, но тут же свалился без сил.

«Ладно, полежу еще немного», - без боя сдался он болезни.

Сознание начало пикировать куда-то вниз...

Натянув по примеру Марины поверх халата свитер, Катя грелась под одеялом и гадала, чем разрешится чрезвычайная ситуация с отоплением. Время от времени она прислушивалась к неутихающим звукам в коридоре, к шуму каталок, к разговорам, хотя особого любопытства не испытывала. Без нее разберутся.

Но главная причина, не позволяющая проявить активность и даже голос подать, - это, конечно, Алиса. Она уже проснулась и, свернувшись калачиком под одеялом, лежала лицом к стене.

-      Все операции отменили, всех выписывают! - объявила появившаяся в дверях Марина, открыла тумбочку и принялась выкладывать из нее вещи. - Даже уговаривать не пришлось! Только новенькую оставляют, переселяют в другой корпус, - кивнула она головой на кровать у двери. - Ты давай тоже собирайся. За мной через полчаса друг Эдика заедет, можем и тебя подкинуть.

Катя кивнула, достала из-под матраса аккуратно сложенные пустые пакеты и последовала примеру соседки.

«Вот и хорошо, - думала она, ускоряя движения. - Может, и получится исчезнуть незамеченной».

Через пару минут в палате появилась Ирина и тоже принялась опустошать тумбочку. За ней начали сборы остальные.

-      А может, и к лучшему, что все так сложилось. Значит, будет у меня еще один ребенок, - неожиданно пробормотала одна из пришедших на аборт и шумно выдохнула: словно тяжкий груз с плеч свалился.

Отреагировать на ее слова никто не успел.

-      Доброе утро! - раздалось за спиной.

Катя обернулась. В палате перед дверьми и за ними толпилась целая делегация - заведующая отделением, лечащий врач, старшая медсестра, еще кто-то из медперсонала.

-      Все вы уже знаете о ЧП с отоплением. На себе успели прочувствовать. Поэтому принято решение о выписке части больных и их дальнейшем амбулаторном лечении в поликлиниках по месту жительства. Значит, так... Что у нас по этой палате?.. - заведующая заглянула в список. - На выписку Тонева, Кириллова, Артюхович, Барановская. Проскурина и Селезнева временно переводятся в терапевтический корпус. Выписки, эпикризы и больничные будут готовы сегодня после обеда. Можно забрать в любой день. Поликлиники мы оповестим, - кратко пояснила она и повернулась к выходу. - Пошли дальше.

-      Оставили? - упаковывая вещи в вытянутую из-под матраса дорожную сумку, удивилась Марина. - Может, что-то не то с анализами?

-      Не знаю... - растерялась Катя.

В этот момент дверь снова открылась и в палату забежала Ольга.

-      Не волнуйся, все нормально, - успокоила она. - Твоя фамилия была в списке на выписку, но начмед почему-то вычеркнула. Странная она. Еще вчера меня за тебя отчитывала.

-      Она меня знает?

Ольга, заметив, что все прислушиваются к их разговору, коротко бросила:

- После расскажу. Побежала.

Не зная, что теперь делать, Катя опустила руки.

-      Все равно придется собираться, так что продолжай, - посоветовала Тонева. - Даже если сегодня запустят отопление, раньше чем завтра ты сюда не вернешься.

Вздохнув, Проскурина потянулась к той части матраса, где был спрятан пакет с запасным бельем. Вдруг она почувствовала на себе чей-то взгляд и обернулась. Откинув край одеяла, прямо на нее пристально смотрела Алиса.

Встретившись с Катей глазами, не проронив ни слова, она снова отвернулась к стене. Это не укрылось уже от глаз Маринки. Прекратив сборы, она приложила к губам палец и показала на дверь.

Поняв ее, Проскурина прихватила телефон и вышла в коридор

-      позвонить Арине Ивановне, справиться об отце. А заодно предупредить Потюню, что искать ее теперь следует в другом отделении.

-      Очухалась твоя подружка, - усмехнулась Тонева и, заметив в руках Кати телефон, обрадовалась: - Слышь, дай-ка мне свой номер. Будем на связи - не зря же нас судьба свела. Любопытно, чем закончится ваша встреча с этой мадамой в больнице.

-      Ничем не закончится, - ответила Катя и продиктовала номер.

-      Мы и раньше не особенно общались. Так, от случая к случаю, по необходимости. Теперь это в прошлом.

-      Э-э-э... Не скажи, - записывая новый контакт в телефон, не согласилась Марина. - Думаешь, ей будет в кайф узнать, что ты беременна, когда она сама потеряла ребенка? Радоваться за тебя точно не станет. А вот насолить может. Будь осторожней.

-      Глупости! Как она мне может насолить?

-      Ребенок у тебя точно не от мужа? - уточнила Маринка и, поймав Катин кивок, продолжила: - Вот. Ты это знаешь, я теперь знаю. Но Алиске сия тайна неведома. Представь, до чего она может додуматься! Только-только мужика к себе узелком привязала, а узелок взял и развязался, А бывшая жена беременна! Ты для нее сейчас главная соперница на пути к счастью. На что могут пойти обозленные бабы, не мне тебе рассказывать! Я бы поостереглась с ней не то что в одной палате лежать - по одним коридорам ходить.

-      Ой, Маринка, не неси ерунды! - набирая номер, отмахнулась Катя. - Успокойся и возвращайся в палату, мне поговорить надо, -поднесла она телефон к уху.

Арина Ивановна уже ждала ее звонка. Как выяснилось, о ЧП н одной из городских больниц им объявили на пятиминутке. Правда, не сказали, в какой.

-      Катенька, если холодно, просись на выписку, - посоветовала она. - Неровен час, простудишься. Я тебя в отделение к Раде определю.

-      Просилась, не выписали. Две капельницы остались - может, поэтому? Переводят в терапевтическое отделение в другой корпус. Так что не волнуйтесь, не замерзну. Как там папа?

-      С папой все хорошо. Поговорил с врачом. Завтра оперируют.

-      Так быстро? - охнула Катя.

-      А чего тянуть? Его давно готовили к операции.

-      Арина Ивановна, а шунтирование - это очень сложно? Ну, в смысле, насколько это опасно?

-      Любая операция, девочка, опасна. Ты ведь уже кое-что понимаешь в медицине.

-      Да... «Не бывает врачебных ошибок, бывает стечение обстоятельств», - машинально процитировала она фразу из последней статьи и вспомнила Вадима.

-      Это верно. Но при плановой операции стечение обстоятельств можно свести к минимуму. Для этого проводятся специальные обследования. Опыт хирурга, конечно, играет большую роль.

-      А кто будет оперировать?

-      Пока не знаю. Но там хватает хороших докторов. Так что... Волнуюсь, конечно, но в его случае чем быстрее, тем лучше. Из-за эпидемии гриппа могут и плановые операции отложить, а он ведь последний год буквально жил на лекарствах. Стенокардия замучила. В больницу отказывался ложиться. Совсем себя довел. Так что не было бы счастья...

-      Такого счастья никому не пожелаешь, - вздохнула Катя. - Арина Ивановна, можно я сразу после выписки к вам в Ждановичи поеду?

-      Конечно, куда еще? Мы ведь вчера все обсудили. Одну тебя не оставим!

-      Ну, я не совсем одна, - улыбнулась Катя.

• - Вот именно! Поэтому жить ты будешь под нашим присмотром. Хотела спросить... А когда у тебя развод?

-      На днях истекают три месяца, как заявление подала. В суде Сказали: письмо пришлют. Надо в почтовый ящик заглянуть. А ЧТО?

-      Переживаю. Вдруг, узнав о твоем положении, Виталик не даст развод? Если он тебя все еще любит и не может иметь детей... Ну, ты понимаешь...

-      К счастью, он может иметь детей, я это точно знаю, - успокои-ее Катя. - Виталик уже второй месяц живет с другой женщиной.

Ну какой ему смысл не соглашаться на развод? Да и не любит он меня, зря волнуетесь.

-      Не знаю, - усомнилась Арина Ивановна и добавила: - Ты уж на всякий случай постарайся развестись так, чтобы он ничего не заподозрил.

-      Да уж постараюсь. Но даже если и узнает, ничего не изменится... Арина Ивановна, нас пришли переселять, - обратила Катя внимание на медсестру, поочередно заглядывавшую в палаты. Из первых уже'выходили женщины с пакетами, кого-то повезли на каталке. - Побегу, мне еще вещи собирать.

-      Конечно. Только лучше не бегай, береги себя, - по-матерински посоветовала мачеха. - Я позвоню, как только узнаю, что нового у отца.

-      Буду ждать!

Катя спрятала телефон в карман и поспешила в палату.

Четыре женщины, которые готовились к выписке, сидели на кроватях. Рядом стояли пакеты с вещами. Больше всего их у Маринки - книги, кастрюльки, журналы. Не удивительно: почти три недели провела в больнице.

-      И скоро вас отпустят? - вернувшись к сбору вещей, спросила Катя.

-      Сейчас поведут в подвал за одеждой, - оторвалась от разговора по телефону Тонева. - И больше в отделение уже не пустят. Не представляю, как я со всеми этими мешками да сумками управлюсь.

-      Я помогу, - отозвалась Катя. - Отнесем в холл, потом ты сходишь за одеждой. Вот вещи свои соберу и пойдем.

-      Так, кто тут у нас?.. - женщина в белом халате наконец-то добралась и до их палаты. - Селезнева, Проскурина... Вторая терапия, палата шестнадцать. Соседний корпус, третий этаж.

-      Прямо сейчас идти? - расстроилась Катя, которой хотелось проводить Марину. - Или можно чуть позже?

-      Можно прямо сейчас, если совсем замерзли. Можно через полчаса. Все равно придется ждать, пока палату уберут и продезинфицируют. Там тоже выписка авральная.

-      Пошли, успею переселиться, - обрадовалась Проскурина и, подхватив два объемных пакета, направилась к двери. - ...Ты спускайся за одеждой, я тебя здесь подожду, - предложила она уже в холле. - Мне как раз пару звонков надо сделать.

Поставив сумки у Катиных ног, Маринка отправилась в подвальное помещение в гардероб.

-      Веня? Привет!

-      Привет! Ты чего так рано? - слышно было, как тот зевнул.

-      Какое рано, скоро девять часов! К тому же мы полночи не спали. У нас тут ЧП вселенского масштаба. Ночью неподалеку от больницы теплотрассу прорвало. Наш корпус вообще не отапливается, переселяют в другой, терапевтический, - сообщила она и, глянув, как с другой стороны двери народ безуспешно дергает за ручку, добавила: - А еще больницу на карантин закрыли.

-      Ни фига се! Интересная новость про теплотрассу, спасибочки! Сейчас доложу в редакцию, дам наводочку. В такие морозы больница без тепла осталась! Это реальное ЧП!

-      Согласна, только я тебе не за этим позвонила. Ты сможешь меня сегодня забрать?

-      А как же карантин? Хрен тебя выпустят! - засомневался По-тюня.

-      Не уверена, но попробую. Тут такой шухер с этим переселением, никто не разберет, где свои, где чужие. Так что шанс имеется.

-      Ну... - Веня задумался. - Кать, честно говоря, у меня планы на сегодняшний вечер. Вернее, они еще вчера были, но не срослось. А сегодня надо сначала в редакцию, затем в аэропорт подскочить, затем к тебе на квартиру... Заберу то, о чем ты просила, подвезу в больницу, а дальше... Ну не могу, в общем, - завершил он виноватым голосом.

-      А что за планы? Почему вчера не сказал?

-      Да как-то неудобно. Обрадовался, когда ты с машиной выручила... А куда ты хотела съездить?

-      С адвокатом встретиться. Развод на носу.

-      И когда встреча? Может, я чего придумаю.

-      Не созванивалась еще, сначала с тобой решила договориться, - приуныла Катя.

-      Слушай, а давай на завтра, а? В любое время, как прикажешь. Честное слово! - взмолился Потюня. - Тем более сегодня тебе будет не до встреч с адвокатом, - туманно добавил он. - Сюрприз тебя ждет.

-      Какой еще сюрприз? - нахмурилась она. - Не хочу никаких сюрпризов. Ночью один уже получила.

-      Ты о теплотрассе? Так то не сюрприз, - усмехнулся Потюня. -Настоящий сюрприз впереди. Только, чур, не спрашивай! Обещал, что не скажу!

-      Темнишь ты, Веня, - Катя задумалась. - Ладно, постараюсь договориться на завтра. Или на четверг. Надеюсь, к тому времени выпишут.

-      Так быстро? - Веня расстроился. - Значит, машину заберешь.

-      Конечно, куда же я без нее! - не оставила она надежд. - Ладно, так и быть: езжай сегодня по своим делам. Только не забудь заглянуть в почтовый ящик! Там письмо из суда должно быть.

-      Спасибо за понимание, боевая подруга! Помчал бриться! - воодушевился Потюня.

-      Давай, мчи.

Закончив разговор, Катя присела на краешек кресла. Сумбурная ночь, полная неожиданностей, плавно перетекла в такое же хаотичное начало дня. Видимо, планировать что-то путное на сегодня нет смысла.

-      Фу... - попыталась отдышаться появившаяся рядом Марина. - Представляешь, в корпусах больницы холод, а в подвальном помещении жара, дохнуть нечем! То ли проектанты начудили, то ли еще какая ерунда случилась. Хотя я уже ничему не удивляюсь: чего только не наслушалась за три года работы в ЖЭСе! Если честно, не хотелось туда возвращаться, потому и собралась сразу в новый декрет.

Присев рядом с Катей, Тонева бросила на соседнее кресло верхнюю одежду и принялась набирать номер.

-      Славка? Ну все, я готова... А сколько еще ждать?.. - расстроенно уточнила она. - Ну ладно... Куда же мне деваться! Жду.

-      Не везет. У него машина не завелась... Эвакуатор скоро прибудет. Не известно, сколько времени займет. И денег с собой нет на такси.

-      У меня есть, давай одолжу, - успокоила Катя. - Не сидеть же тебе здесь.

-      Вот спасибо! - обрадовалась Тонева. - Я отдам. Завтра за выписками приеду и верну.

-      Можешь не торопиться, отдашь при случае. Подожди, я схожу за кошельком.

-      Ты что, с ума сошла кошелек в палате оставлять?! - округлила глаза Маринка. - Сейчас все кому не лень воруют - проходимцы, мошенники... государство. Им все равно, кого обобрать: больных, стариков, детей. Выгребут все до крошки!

-      Да ладно, - отмахнулась Катя. - Всегда оставляла, не таскать же его с собой.

-      Так то раньше, когда постоянно кто-то был в палате. А сейчас там никого, и отделение - проходной двор! Беги немедленно! Я подожду.

-      Не такие уж там большие деньги, - попыталась успокоить она приятельницу, а заодно и себя: после слов Тоневой в душе шевельнулось беспокойство.

Добравшись переходами до хирургического корпуса, Катя поднялась в гинекологию, открыла дверь палаты и облегченно выдохнула. Все в порядке, сумки на кровати в том же положении, в каком она их оставила. И кошелек на месте, в сумочке с паспортом. Присев на кровать, она решила заглянуть в него для полной уверенности.

Кошелек был пуст. Стало обидно, хоть плачь. Как же такое возможно в больнице?! И пусть денег там оставалось немного, но это были последние наличные. Сколько еще есть на карточке, она не помнила, а каких-то новых поступлений после увольнения из редакции ждать неоткуда. Придется сдавать валюту.

-      А ты чего сидишь? Особого приглашения ждешь? - не очень вежливо поинтересовалась заглянувшая в палату санитарка. -Или замерзнуть хочешь?

-      Скажите, может быть, вы видели, кто заходил в палату за последние минут двадцать? - с надеждой спросила Катя.

-      Да тут сегодня все утро то приходят, то уходят! То комиссии, то сантехники. Базар-вокзал! Хорошо хоть входные двери закрыты из-за карантина, - в сердцах ответила пожилая женщина, приставила к стене швабру и вернулась в коридор за ведром с водой. Швабра туг же накренилась и с грохотом рухнула на пол. - Тьфу! -в сердцах плюнула санитарка. - Ты давай иди, куда тебе велено, не задерживай. Мне белье постельное надо снимать, сейчас пылюка поднимется.

Проскурина только вздохнула. Похоже, сообщать о краже денег бессмысленно. Подхватив пакеты, она понуро поплелась в холл, где ее ждала Марина. Вот уж правда: если не задался день с утра, и дальше не жди ничего путного.

-      Больная, вы из какого отделения? - неожиданно услышала она грозный оклик.

Подняв глаза, Катя заметила, что навстречу ей по лестнице спускается группа людей в белых халатах. Впереди - женщина, по виду которой легко читалось, кто здесь бог, царь и воинский начальник. И вопрос задала именно она.

-      Из гинекологии.

-      И что вы здесь делаете? Вас выписали?

-      Нет. Перевели в терапию.

-      Тогда тем более что вы здесь делаете? Терапевтическое отделение в другом корпусе! Немедленно в палату! Проверьте и сопроводите, - бросила она кому-то за спиной и недовольно добавила: - Шастают по больнице, как хотят. Никакой дисциплины! И это во время карантина!

-      Как фамилия? - испуганно-писклявым голоском уточнила девушка с папкой в руках,

-      Проскурина. Не надо меня сопровождать. Я знаю, куда идти, -Катя совсем понурилась: в холл ей теперь не попасть.

Начальница в белом халате замедлила шаг, пристально на нее посмотрела, сузив глаза, проводила взглядом, хмыкнула и наконец продолжила царственное шествие вниз. Семеня ногами, свита поспешила следом.

-      Значит, так, - вдруг снова остановилась властная дама - Немедленно перекрыть все входы и выходы в больницу, в отделения. Запретить всякое хождение больных! Всем находиться в палатах до моего особого распоряжения. Того и гляди, журналисты в больницу нагрянут. Не хватало, чтобы пересеклись с комиссией.

-      Да, Валерия Петровна, конечно, - закивал головой немолодой мужчина в халате, не желавшем застегиваться в районе талии. -Сейчас распоряжусь.

-      Ну так поспешите распорядиться! - гневно рыкнула начмед

Опасливо попятившись, мужчина развернулся и бегом, если

можно назвать бегом перестановку коротких ножек, кинулся в обратную сторону. Остальная процессия продолжила движение.

В палате, куда перевели Катю, незанятой оставалась одна кровать - самая неудобная, прямо у входа. Между тем Алиса расположилась на козырном месте - у окна.

Тумбочек было на одну меньше, чем кроватей.

-      Простите, не поделитесь со мной местом в тумбочке? - обратилась новенькая к соседке.

-      Не могу, - покачала головой та, не отрывая глаз от зачитанной книжки в мягком переплете, которая уже разваливалась на части в ее руках. - Нету полки внутри. Спросите, может, кто другой потеснится, - посоветовала она и, подхватив вывалившиеся страницы, в сердцах добавила: - Блин, да кто их так сшивает?! Руки бы поотрывала!

-      Извините, может кто-нибудь выделить мне полку в тумбочке? - чуть громче поинтересовалась Катя. - У меня немного вещей, - и в ожидании ответа обвела взглядом палату.

Никто не откликнулся. Все усиленно делали вид что не услышали вопроса. Алиса, отвернувшись к окну, якобы спала, девушка рядом с ней строчила СМС, женщина в годах что-то жевала, четко следуя поговорке «Пока ем, я глух и нем». Еще одна, не придумав ничего лучшего, быстро покинула палату.

-      Понятно, - усмехнулась Проскурина и задвинула пакеты под кровать.

-      Кто тут у нас из гинекологии? Орешко, Проскурина, Хильке-нич, Селезнева, Все здесь? - уточнила появившаяся медсестра, -По коридорам не гулять и не выходить из отделения. Проскурина, сейчас капельницу будем ставить.

-      Можно на минуточку в холл спуститься? - умоляюще попросила Катя. - Меня подруга ждет, ее сегодня выписали...

-      Я же сказала: из отделения ни шагу, - перебила медсестра. -Карантин в больнице. Выписали - пусть домой отправляется. Начальством приказано: никаких хождений! Никак вам не объяснишь. А с нас потом премию снимут, пусть и с гулькин нос, - укоризненно добавила она. - Нарушителей больничного режима будем выписывать, - пригрозила напоследок медсестра и скрылась за дверью.

-      Напугали! - буркнула женщина с книжкой в руках. - Пусть лучше выписывают, а то устроили беременным испытание на выносливость: то заморозят, то бегать с вещами заставят и при этом еще виноватыми норовят сделать. Так не то что сохранить, прямо на коридоре выкинуть можно! Надо жалобу писать, - отложила она в сторону растрепанную книгу и спросила у Кати: - Вы тоже на сохранении? Подпишете?

-      А что жалоба изменит? - оторвалась от телефона молодая женщина. - Одной больше, одной меньше. Мне, к примеру, их больничный сто лет не нужен - я в декретном. Почти полгода ждала, пока мама возьмет отпуск и за детьми присмотрит, а я в больницу лягу. Дождалась! Извините, нет возможности для операции! Пришлось ругаться, чтобы эту возможность нашли, а не выписали!

-      А что у вас? - заинтересовалась Катина соседка.

В этот момент снова открылась дверь, молоденькая медсестра вкатила две стойки для капельниц. На одной из них горлышками вниз висели три бутылки с лекарством, другая была пуста.

-      Проскурнова кто?

-      Проскурина, - поправила ее Катя.

-      Извините. Ложитесь, пожалуйста, - милым голоском попросила сестричка. -Селезнева?

Алиса нехотя пошевелилась. Догадавшись, кто такая Селезнева, девушка подтащила стойку с бутылками к окну, попыталась протолкнуть ее между спинкой и подоконником, но не получилось.

-      Странно, раньше проходила, - озадачилась она.

-      Так еще одну кровать добавили, - перестав жевать, напомнила ей пожилая женщина. - И так в палате дышать нечем!

-      Вам предлагали перейти в другую, - робко заметила медсестра.

-      Еще чего! Дура я переселяться? - хмыкнула та в ответ. - Я в этом отделении по два раза в год лежу и знаю, где лучше, а где хуже.

-      Извините, повернитесь, пожалуйста, - обойдя кровать с другой стороны, медсестра тронула Алису за плечо.

-      Вежливая, - с удивлением прокомментировала соседка Кати, после того как девушка покинула палату

-      Это пока молодая - вежливая. Поработает пару лет - станет как все, - усмехнулась завсегдатай отделения. - Насмотрелась я на них. А ты зря к окну легла, - повернула она голову в сторону Алисы. - Дует там. Это я окна расклеила.

-      Зачем? В палате нежарко, - подняла голову девушка с телефоном.

-      Зато дышать есть чем.

-      Так сами и ложитесь к окну, если вам воздуха не хватает, - возмущенно посоветовала девушка.

-      А ты меня не учи, не доросла еще, - с вызовом отчеканила женщина. - Там воспаление легких можно подхватить.

-      Вот интересная логика: вам простужаться нельзя, а кому-то другому можно? - не выдержала Катя.

-      А мне до других дела нету.

Похоже, подкрепившись, старушка заскучала и искала повод для конфликта с соседками. Снова открылась дверь. В палате с бутылками в руках появилась другая медсестра, постарше первой.

-      Проскурина, - прочитала она надписи на бутылках.

-      Я здесь, - подала голос Катя и, сняв очки, заползла под одеяло, освободив от одежды руку для капельницы.

Опустив бутылки в крепления, медсестра взглянула на внутреннюю поверхность локтя больной и замерла: живого места в районе сгиба нет! Синюшность, припухлость, запекшиеся следы... Мамина наследственность - и сама кожа, и подкожная ткань активно реагировали на любую мелкую травму. О синяках, неожиданно проступавших в том или ином месте, и говорить не приходилось. А ведь она порой и вспомнить не могла, где и как ударилась.

-      Мазью рассасывающей пользуетесь? - с сочувствием спросила медсестра.

Катя кивнула. Увы, ее гематомы сильнее мази.

-      Покажите левую руку.

-      Там еще хуже. Вчера ставили.

Глянув на вены другой руки, медсестра только вздохнула.

-      Понятно... Потерпите, я постараюсь небольно. Расслабьтесь и не смотрите.

Катя послушно отвернула голову. Игла практически безболезненно проткнула кожу и вошла в вену.

-      У вас золотые руки, - улыбнулась Катя. - Спасибо!

-      Спасибо в карман не положишь, - встряла настроенная на конфликт женщина. - Александровна - еще та мастерица. Все карманы, небось, шоколадками забиты.

Медсестра и ухом не повела и перешла к кровати Алисы.

-      Лягте удобнее, - попросила она. - Не напрягайтесь... вот так... все.

Отрегулировав в капельнице скорость, она проверила, как поступает лекарство у другой больной, и вышла из палаты.

Обреченно взглянув на почти полную бутылку, Катя уставилась в потолок, обнаружила трещинку, проследила, куда она тянется. Лежать просто так было невыносимо. Раньше хоть Маринка веселила рассказами.

«Она меня ждет, - виновато подумала Катя, - а я даже не позвонила...»

Стараясь не шевелить рукой с иглой, Катя просунула свободную руку в карман, нащупала мобильник, близоруко поднесла его к самому лицу и выбрала в меню сохраненный час назад номер. Занято. Придется писать СМС.

Набрать сообщение пальцами левой руки оказалось непросто. Пришлось ограничиться коротким: «Под капельницей. Извини, не выпустили».

Вскоре пришел ответ: «Поняла тут шухер журналисты понаехали администрация не пропускает ругаются домой завезут уже подъезжают держись подруга»

Катя улыбнулась: знаков препинания в сообщении не наблюдалось, тем не менее все предельно понятно. Набирать текст, не отвлекаясь на точки с запятыми, гораздо быстрее, вот только вряд ли она сама научится их игнорировать. С детства усвоила: знаки не менее важны, чем слова

Отложив телефон, Катя снова уставилась в потолок, нашла уже знакомую трещинку и стала внимательно изучать все ее изгибы.

Где-то на середине та растворилась в сонном мареве...

7.

...Реальность отступила куда-то далеко, а потому не волновала и не тревожила Вадима. Как, впрочем, и почти отсутствовало онемевшее тело. Покинув его, невесомое сознание лениво блуждало в прошлом, заглядывая в глухие, укромные уголки памяти и вытаскивая на свет яркие картинки-мгновения, неожиданно взмывало в будущее, в мир фантазий, предлагавший на выбор сюжеты - то умиротворяющие, то ужасные. Но, как ни странно, такое смешение прошлого и грядущего воспринималось отстраненно-спокойно. Видимо, сознание отдавало себе отчет в том, что погружение в нирвану будет недолгим - лишь пока не выздоровеет тело.

Время от времени сознание возвращалось к телу, как бы проверяя, не пришла ли пора остаться, и снова улетало: рано! Случалось, их воссоединения запрашивали внешние раздражители - чаще всего звуки. И тогда нехотя сознание вынужденно вклинивалось в реальность...

Вот и сейчас где-то совсем рядом заело диск - стали назойливо повторяться несколько начальных тактов одной и той же мелодии, без дальнейшего развития музыкальной темы. В конце концов это стало раздражать.

Придется сознанию вернуться в тело, разобраться, что происходит в реальности...

Вадим протянул руку, нащупал телефонную трубку, машинально подтянул ее к уху и, не открывая глаз, нажал на кнопку.

-      М-м-м...

-      Вадим Сергеевич! Ну слава Богу! Слава Богу! Я так переволновалась, так переволновалась! - запричитал женский голос. - Почти полчаса звоню: то в дверь, то ваш номер набираю. А в ответ тишина! Уже не знала, что делать. Не в милицию же звонить!

-      Зачем в милицию? Что случилось? - медленно приходя в себя, поинтересовался Вадим.

-      Я вам лекарства привезла!

-      Зачем?.. Зина, ты вообще-то где?

-      Как где? У вас под дверью! А вы не открываете.

-А-а-а... Сейчас...

Отключив телефон, Ладышев встал с постели, пошатываясь, добрел до закрытой двери в гостиную, коснулся ручки и вдруг замер на несколько секунд. Что-то было не так. Что?

«Холодно ногам... Шлепанцы...» - понял он.

Вернувшись к кровати, нащупал ногами привычно мягкий и теплый ворс, просунул стопы вперед и, шаркая, снова двинулся к двери.

«Еще не все! Надо одеться, - напомнило сознание. - Халат».

Повторив разворот, он пошаркал к другой двери, приоткрыв ее, нащупал махровую ткань, приподняв, потянул на себя, набросил на плечи. Странное дело, халат тесен, полы ни в какую не желали запахиваться.

«Это не твой, это Катин», - пожурило сознание.

«А куда подевался мой?» - мысленно задал ему вопрос Вадим.

Вскоре искомое попало в поле зрения. Надев халат и затянув пояс, он снова дошел до двери. Путь через гостиную, обычно преодолеваемый в автоматическом режиме, показался невероятно долгим. Наконец добрался до прихожей. Щелкнул один замок, второй.

Только Ладышев успел удивиться, почему это он закрылся на все запоры, чего никогда не делал, находясь в квартире, как входная дверь резко распахнулась, и, едва не сбив его с ног, в помещение влетела Зина.

-      Как же вы меня напугали! Живы, какое счастье! Как вы себя чувствуете? Какая температура? - сбрасывая сапоги, без остановки сыпала она вопросами. - Я после нашего разговора сразу вызвала Зиновьева, съездили в аптеку. Соседям лекарство купила, свекрови отвезла, затем заехала в больницу, забрала соседку. У них там трубу прорвало, отопления нет, потому всех поголовно повыписывали. А ее забрать некому: муж болеет, у друга машина сломалась. В общем, я сразу к вам, а ее Саша домой повез. Скоро вернется. Вот здесь, - подняла она один из брошенных на пол пакетов, - лекарства. В другом - еда. Вы же, наверное, ничего не ели с самого утра, - не делая даже секундных пауз, продолжала тараторить Зина. - Так как температура? Вы не ответили. Что вам лучше приготовить? Хотите для начала чаю? Или кофе? Я бутерброды сделаю или кашу сварю. У вас овсянка есть? Если нет, я Зиновьеву позвоню - он заскочит в магазин, - вытащив из тумбочки шлепанцы, она просунула внутрь маленькие ножки в теплых носках

«Катя в них ходила, - тут же недовольно отметил Вадим, сделав движение навстречу - Надо, чтобы сняла... Но ведь других для гостей нет», - вяло остановил он себя.

-      Так как температура? - подняв с пола пакеты, третий раз повторила вопрос Зина и, не дожидаясь ответа, понесла их на кухню.

-      Не знаю, не мерил...- поплелся он следом.

Таймер на плите показывал без пяти двенадцать. То есть приближалось время обеда, и ему давно пора быть в офисе! Тут же пронзило: Катя вчера вернулась!

-      Зина, а что ты здесь делаешь? - вдруг удивился он. - Почему не на работе?

-      Как почему? Потому что вы больны! Вы же мне сами утром Позвонили!

-      Звонил?.. Точно, звонил, - припомнил он.

-      Вы сказали, что заболели, что у вас ночью поднялась температура. И сейчас держится, я вижу.

-      И как ты видишь? - спросил Вадим скорее для проформы.

С тем, что у него температура, он спорить не собирался: штормит, кости ломит, так и тянет принять горизонтальное положение.

-      Вижу, - не вдаваясь в пояснения, Зина взяла чайник. - Значит, так. Идите, лягте, поставьте градусник. Я пока приготовлю чай с лимоном, порошок разведу и противовирусное принесу. Идите, идите. Не стойте. Я знаю, что вам хочется лечь, - добавила она, подсунув горлышко чайника под кран с питьевой водой.

Включив его, она обернулась и удивилась: за спиной уже никого не было. Сбегав в прихожую за телефоном, набрала номер и, прижав трубку плечом, стала разбирать содержимое пакетов.

-      Саш, ты где?.. Ясно. Короче, шеф совсем никакой. Даже дверь с трудом открыл... Ты вот что... Езжай на работу, а я здесь побуду Красильников так не вовремя в Колядичи укатил, но я Поляченко позвоню, пусть кого-то посадит на телефоны... Да, дам знать, когда забрать, может, тебе еще и в магазин придется заглянуть... Хорошо.

Отключив телефон, она набрала другой номер, переложила трубку на другое плечо и продолжила:

-      Андрей Леонидович? Это Зина... Да, я у шефа в квартире: грипп... Пока не знаю, но, похоже, высокая: на ногах еле стоит... Дверь долго не открывал. Успела переволноваться, уже собиралась вам звонить... Отправила температуру мерить, так он, представьте, даже не возмутился! Сразу в спальню пошел!.. Вот и я так думаю: худо ему. В общем, я тут задержусь, подожду, пока полегчает. А вы посадите кого-нибудь в приемной на телефон... Уже? Вот спасибо! Хорошо, буду звонить. Спасибо!

Отложив мобильник, она дождалась, пока закипит вода, заварила чай с лимоном, растворила в стакане содержимое пакетика с лекарством, прихватила две капсулы противовирусного средства, составила все на поднос и аккуратно, стараясь не расплескать, понесла к двери в дальнем углу гостиной.

В квартире Ладышева она хорошо ориентировалась. Несколько лет назад, когда закончился ремонт, приходилось здесь не раз дежурить: то мастера мебель собирали, то сантехники должны были что-то подключить, то еще какие-то дела требовали присутствия хозяина. Не сидеть же дома самому шефу, если есть личный секретарь!

Приоткрыв дверь коленкой, Зина поставила поднос на прикроватную тумбочку, поправила край одеяла и осторожно, стараясь не потревожить задремавшего больного, вытянула термометр у него из-под мышки.

-      Тридцать девять и восемь!.. - ужаснулась она вслух, рассмотрев в полумраке комнаты шкалу. - Так я и думала! Порошки при такой температуре...

-      ...как мертвому припарка, - открыл глаза Ладышев. - Неси пакет из аптеки, посмотрим, чем сейчас народ лечат... Хотя не надо,

-      остановил он секретаршу. - Не такой уж я беспомощный. Сам схожу

Но не успел присесть на кровати, как Зина с лекарствами уже стояла рядом.

-      И не думайте вставать! - не терпящим возражений тоном заявила она и, не церемонясь, слегка надавив на плечи, снова уложила Ладышева. - Я, конечно, не доктор, но в отношении температуры понимаю больше, чем вы. Сын научил, - отодвинув поднос, Зина принялась выкладывать на тумбочку упаковки.

Через минуту из них образовалась целая гора. Удивленный Вадим взял в руки одну из коробочек, достал вкладыш.

-      Тебе можно провизором подрабатывать, - похвалил он, изучая аннотации. - В аптечке на кухне есть анальгин. Принеси, пожалуйста, половинку. Полтаблетки добавить вот к этому не помешает,

-      выдавил он из упаковки капсулу

«Надо сбить температуру и ехать искать Катю, - думал он в ожидании Зины. - Хотя, если у меня грипп, лучше пару дней не высовываться. Позвонить, что ли?» - покосился он на телефон, лежащий на соседней подушке.

-      Вот, - объявилась рядом Зина. - Глотайте - и под одеяло. Послушно проглотив лекарство, Ладышев улегся поудобнее,

проследил, как Зина вышла из спальни, и закрыл глаза.

«Надо позвонить...» - успел он подумать, прежде чем снова куда-то провалился.

Когда заботливая женская рука осторожно взяла лежавший рядом телефон и унесла из комнаты, он даже не шелохнулся...

Валерия Петровна на минутку забежала в кабинет: вот-вот подъедет комиссия, на всякий случай надо иметь под рукой готовые отчеты.

В отличие от утреннего сейчас настроение у нее было . Приподнято-боевое. Может сложиться так, что авария на .теплотрассе, о которой уже осведомлено городское начальство, сыграет на руку: в отсутствие главврача начмед блестяще ,Справилась      с чрезвычайной ситуацией, организовала

Срочную выписку выздоравливающих, эвакуацию тяжелых и Послеоперационных больных. В самые короткие сроки, между прочим. Лечебный процесс продолжается, и это главное. А в школе по соседству ничего лучшего не придумали, чем отправить детей по домам.

И ведь даже хорошо: неотапливаемым оказался именно хирургический корпус! Он давно в аварийном состоянии и требует ремонта. Так что весь свободный персонал Лежнивец бросила туда - мыть, чистить, драить. Санстанции, которую вызвал кто-то из «доброжелателей», останется только констатировать наведение порядка. И на заседании комиссии можно заострить внимание: ремонт необходим как воздух!

«Не было бы счастья, да несчастье помогло, - усмехнулась Лежнивец. - ЧП городского масштаба... Что бы еще прихватить с собой на всякий случай? - обвела она взглядом рабочий стол. - Так, отчет по платным услугам, список назначений импортных препаратов... Вроде все важное взяла...»

На столе зазвонил телефон.

-      Валерия Петровна, комиссия приехала, - шепотом сообщила охранница на входе. - И журналистов с камерами на крыльце тьма. Что с ними делать?

-      Табличку, что в больнице карантин, повесили?

-      Со вчерашнего вечера висит.

-      Вот пусть ее и снимают. Никого, кроме комиссии, не пропускать. Сейчас спущусь, - прихватив нужные папки, Лежнивец оглядела себя в зеркало и покинула кабинет...

...Вадим стоял на высоком бугре и всматривался куда-то вдаль. Кате до него оставалось совсем чуть-чуть, буквально пару метров. Внимательно глядя себе под ноги и стараясь не шуметь, она карабкалась вверх. Сейчас устроит ему сюрприз: тихонько подкрадется сзади и закроет ладошками глаза... В предвкушении встречи она улыбалась и только гадала: что будет дальше?

Взобравшись на бугор, подняла голову и сразу поняла, что приковало взгляд Вадима: необычайный бордово-алый закат. Ближе к горизонту закат становился насыщеннее, темнее и, приобретая оттенок запекшейся крови, словно тяжелел, гигантским прессом наваливаясь на полускрывшееся солнце. Взывая о помощи, яркие лучи заходящего светила слепили глаза, заставляя зажмуриться.

Вдруг кто-то нежно коснулся плеча, затем - щеки...

«Вадим... - расстроилась Катя. - Заметил. Сюрприз отменяется...»

- ...Просыпайтесь, не спите... пожалуйста, - услышала она и открыла глаза. Не стало ни солнца, ни заката, ни Вадима. Лишь медсестра, поправлявшая иглу в вене. - Ну вот, нельзя же так дергаться! Теперь понятно, почему гематомы, - укоризненно произнесла она, переключая капельницу на другое лекарство. - Куда вы во сне ползли? Так и елозили ногами под одеялом.

-      Ага, точно. Аж кровать скрипела, - согласилась с ней старожилка палаты. - Видать, шибко больная... или шибко блатная, -добавила она после того, как ушла медсестра.

-      С чего это вы взяли? - перелистывая страницу, дежурно спросила Катина соседка.

-      Прочитала, что ей капают. Простым смертным такое не назначают.

-      То есть?

-      А ты сама почитай, если грамотная. Нам-то - наше, местное. Стоит копейки, и эффект такой же. Уж сколько я жалоб писала на начмеда, а толку - ноль! Отвечают: все в рамках предписанных Минздравом правил! - передразнила она кого-то. - Только для своих у них другие рамки и лекарства импортные. Ничего, найду на эту Лежнивец управу! - зло добавила женщина. - Потому и говорю: или блатная, или совсем больная. Хотя и это не факт; -хмыкнула она. - Коль помирает, то такие лекарства тем более не назначат: зачем их переводить?

-      Послушайте, может, хватит уже? Вас хлебом не корми, только дай на кого-нибудь побрехать, - не выдержав, вступилась за Катю молодая женщина с телефоном в руках. - Откуда вы знаете, у кого какой диагноз? Какое вам дело, что и кому назначают?

-      Ишь, защитница выискалась! - вывернула голову в ее сторону старожилка. - После абортов никак вылечиться не можешь? На-трахалась на свою голову, - с удвоенной силой набросилась она на новую жертву.

-      А хоть бы и так! Завидно? - с вызовом ответила молодая женщина. - В вашем возрасте любовные утехи - тю-тю! - уже небось и Память не держит. Если, конечно, было что держать.

-      Ах вот как? - задохнулась от гнева старожилка и тут же сорвалась на крик: - Шалава!

-      Ага! - ничуть не смутилась та. - С законным мужем по пять фаз в день и с большим удовольствием! Пока вы здесь ядом на всех брызжете! Представляю, как соседи радуются, что вас спровадили. И как всем полегчает, если вообще не вернетесь! Была и в нашем подъезде вам подобная. К счастью, была, да вся вышла - то ли сама явилась, то ли отравил кто.

-      Язык бы прикусила! - оторопела скандалистка, оказавшаяся не готовой к тому, что кто-то может иметь не менее едкий язык и за словом в карман не полезет. - Не то отвалится!

-      Не дождетесь! У вас он раньше отвалится. И все остальное -тоже.

Женщина открыла рот, чтобы ответить, но не успела: в палату зашли сразу несколько человек. Комиссия с уже знакомой Кате женщиной в белом халате.

«Неплохо выглядит для чиновницы, - исподволь рассматривая ее, отдала должное Катя. - Стрижка стильная, косметики в меру. Если бы не выражение лица, вполне можно было бы назвать симпатичной. Но столько высокомерия, брезгливости и злости на одной физиономии - явный перебор».

-      Кто у нас здесь? - строго спросила начальница у сопровождавшей свиты.

-      Две пациентки терапевтического отделения, четыре из гинекологии, - заглянув в бумаги, с виноватым видом отчиталась одна из медичек. - Это единственная палата, в которой...

-      Вразрез с указаниями? - приподняв бровь, с угрозой уточнила начмед и бросила быстрый взгляд на мужчину рядом, из чего Катя поняла: в палате есть кто-то главнее ее. - Это как понимать? Я приказала, чтобы в гинекологическом блоке не было терапевтических больных! Почему вы, завотделением, не выполнили мои распоряжения? - повысила она голос.

-      Понимаете.,, мы пытались... но... вот, например, больная Скоробогатова... В общем, она категорически отказалась переселяться, - покраснев, пожаловалась доктор.

-      Знакомая фамилия... Дайте-ка историю... Кто из вас Скоробогатова? - сдвинула брови начальница.

-      Ну я! - с вызовом отчеканила старожилка. - Не имеете права ни переселять, ни выписывать.

-      Ну почему же? - внимательно просматривая исписанные листы, не согласилась грозная дама. - Курс лечения, как я понимаю, вами пройден полностью...

-      Все равно не имеете права. Я хроник.

-      Посмотрим...

В это время мужчина, стоявший рядом с ней, подошел к окну, положил руку на подоконник, затем на батарею, снова на подоконник и на батарею.

-      Странно, горячие, а в палате прохладно... Почему окна не заклеены? - вдруг повернулся он. - Обратите внимание, как дует!

-      Были заклеены... - виновато забормотала завотделением. - Я лично все окна проверяла.

-      А вы Скоробогатовой спасибо скажите, - как бы между прочим встряла в разговор девушка с телефоном. - Это она утепление на окнах поотрывала, сама только что призналась. А больная у окна после операции. Продует - получит осложнение.

-      Ах вот как! - казалось, начальница обрадовалась. - Вот и повод для выписки: нарушение режима, порча имущества, - захлопнула она историю болезни и отдала распоряжение заведующей: - Готовьте документы на выписку. Предлагаю идти дальше, - обратилась она к мужчине. - С этим недоразумением мы быстро разберемся.

-      Не имеете права! - взвизгнула женщина. - Я буду жаловаться в Минздрав!

-      Жалуйтесь, - спокойно отреагировала дама и показала на подошедшего ближе мужчину. - Александр Андреевич как раз представитель Минздрава, он все видел и слышал.

-      Я на вас буду жаловаться, на ваших блатных - вот таких, как эта! - распалилась старожилка и кивнула в сторону Кати. - Все знают: вы взятки берете. Вы еще ответите! Я в газету напишу! Я Президенту буду жаловаться! Я вам...

-      Видите, с каким контингентом приходится работать? - не обращая внимания на скандалистку, пожаловалась мужчине начальница.

-      Да, сочувствую, - скривился, словно от зубной боли, мужчина. - Я посоветовал бы отразить в выписке еще и оскорбление должностного лица при исполнении обязанностей. Идемте, Валерия Петровна.

Дверь за ними закрылась.

- Вот прямо сейчас буду писать! - истерично прокричала им вслед пожилая женщина и принялась что-то суетливо искать в тумбочке. - Сейчас, подождите у меня!.. Я вас всех упеку куда следует! Я вам всем покажу!..

Постепенно ее запал иссяк, и вскоре в палате установилась тишина. Облегченно вздохнув, Катя подняла взгляд на капельницу, а затем перевела его на трещину на потолке.

Классическая иллюстрация человеческих отношений: в палате шесть человек, абсолютно разных по статусу, по темпераменту. Энергетические вампиры и потенциальные жертвы. И всем надо как-то ужиться в тесном помещении. Ликбез для начинающего психолога. Хорошо, что не встряла в разборки», - не успела она углубиться в анализ происходящего, как ее вниманием завладел странный поскуливающий звук.

Повернув голову, Катя увидела: плечи скандалистки мелко трясутся, а сама она, вытирая сморщенным кулачком бегущие по старческому лицу слезы-горошины, пытается что-то выводить на бумаге дрожащей рукой. Скулеж становился все громче, постепенно превращаясь в вой и приближаясь к пиковой точке, за которой по всем эмоциональным нормам должна последовать истерика.

Между тем в палате появились медсестра и санитарка с одеялами в руках. Первая поменяла в Алискиной капельнице бутылки и подошла к Кате, вторая пыталась утеплить окно, старательно укладывая одеяла на подоконнике. Все были заняты делом, никто не обращал внимания на готовую вовсю разрыдаться женщину.

-      Гинекологические, пройдите в смотровую приемного покоя, - заглянула в палату еще одна медсестра. Возможно, по причине объединения двух отделений медперсонала сегодня в избытке. -Орешко, Хилькевич, Проскурина, Селезнева... - стала она зачитывать фамилии. - В приемном в коридоре прохладно, так что лучше по очереди, чтобы не ждать, - посоветовала она. - Дальше... Кри-вошапка... Кто Кривошапка? - спросила она и, поймав кивок еще одной женщины, продолжила: - Вас переводят в восемнадцатую палату. Так... Теперь Скоробогатова... - снова заглянула она в список.

Но сказать ничего не успела, так как началось нечто невообразимое. Приподнявшись с кровати, старожилка отделения захрипела, выпучив глаза, несколько раз попыталась вдохнуть воздух и вдруг... стала оседать между кроватями.

Занятая капельницей медсестра повернула голову и застыла, широко раскрыв глаза. Ее коллега оказалась расторопнее: бросим на кровать стопку медицинских карт, она мигом очутилась рядом с женщиной.

-      Алина, зови заведующую! Тут у нас очередной цирк, - пытаны, приподнять больную с пола, попросила она.

Хлопнув ресницами, девушка оставила в покое капельницу и пулей вылетела из палаты.

-      Ну что ж ты, Харламовна, творишь? - пришла на помощь мед сестре санитарка, по виду ровесница старожилки. - Ну когда ты свой язык поганый прикусишь? Перешла бы в другую палату, ни кто бы тебя не выписал. Привыкли, что ты у нас всегда зимуешь Еще Арина Ивановна была... По-человечески к тебе относятся, по-людски. Окна вот зачем-то расконопатила. А начмед у нас дама злопамятная, - усадила она больную на кровать.

-      Да согласная я перейти. Только бы не выписывали... Что мне одной дома делать? - едва слышно запричитала та.

Мгновенно произошедшая метаморфоза из скандальной фурии в кроткую овечку впечатлила Катю. И не только ее. Все в палате замерли.

-      Побудьте с ней, - попросила медсестра санитарку и скрылась за дверью.

-      Только бы не выписали, - продолжала причитать женщина. -Мне ж дома даже поговорить не с кем, за весь день ни от кого слова не услышу, только в телевизоре...

-      Ой, Харламовна, не знаю, как оно будет, - присев рядом на край кровати, пожала плечами санитарка. - Тебя ведь предупреждали: никаких сцен!.. Дура ты дура, - обняла она за плечи ровесницу и погладила по седой голове. - Давай вещи собирать и потихоньку перебираться куда сказано.

-      А если выпишут?

-      Ну, не знаю, - вздохнула женщина. - Но собираться все равно надо.

-      Значит, так, - объявилась в дверях запыхавшаяся старшая медсестра. - Скоробогатова, или переходите в восемнадцатую, или на выписку. И мой вам совет: сделайте это по-быстрому, пока начмеду не до вас, - заговорщицки перешла она на шепот.

-      Ну вот видишь! - обрадовалась санитарка. - Давай я тебе помогу.

Чуть слышно переговариваясь, пожилые женщины засуетились у тумбочки. Управившись, они скрылись за дверью, прихватив пожитки скандалистки и любительницы клоунады. Досмотрев «кино», две пациентки тут же отправились в смотровую.

Остались лишь Катя с Алисой. После бурной сцены в палате наконец установилась тишина: с одной стороны, желанная, с другой - настораживающе-тревожная, не позволяющая расслабиться. В ; разных углах палаты под капельницами лежали две женщины, ко-торым было о чем поговорить.

И это «о чем» нагнетало напряжение.

- Ну вот, слава Богу, все и улеглось, - пробормотала вернувшаяся с чистым постельным бельем санитарка.

Довольно шустро для своего возраста она перестелила две освоободившиеся кровати в центре палаты, прихватила снятое белье И напоследок посоветовала:

-А вы бы перебрались на свободные места - и от окна подальше, и от двери.

. - Спасибо. Я уже привыкла у двери, - поблагодарила Катя.

-      Медсестру позовите. Капельница заканчивается, - буркнула Алиса.

Обе, похоже, не горели желанием лежать по соседству.

-      Ну, как знаете, - пожала плечами санитарка и вышла.

Почти сразу в палате появилась медсестра. Перекрыла капельницу у одной больной, откатила к двери стойку и перешла к другой.

-      А у вас еще полбутылки... Колесиком знаете, как пользоваться, если что? - спросила она.

Катя кивнула.

-      Вот и хорошо, - улыбнулась медсестра. - Вам бы полежать после капельницы, - посоветовала она севшей на кровати Алисе.

-      В приемном покое посижу. Не подскажете, в какой он стороне?

-      Конечно, подскажу и покажу Пойдемте.

Дверь закрылась, Катя осталась одна. Облегченно вздохнув, она посмотрела на капельницу: еще минут десять, не меньше. Можно кому-нибудь позвонить. Хотя бы для того, чтобы снова не уснуть. Вот только кого набрать, чтобы сон развеял? Только Маринку!

Как и следовало ожидать, телефон у Тоневой был занят. Не успела Катя подумать, кому бы еще позвонить, как в палате появилась Ольга.

-      Привет! Хорошо, что ты одна! - обрадовалась она, выглянув за дверь, плотно ее прикрыла, прихватила стул у стены и присела рядом.

-      Дурдом да и только! - пожаловалась Ольга. - Видела, что творится? Еще и комиссия нагрянула.

-      Дурдом - тоже больница, - улыбнулась подруге Проскурина.

-      Вот именно! Кто на что учился... Ну, как себя чувствуешь после всех этих пертурбаций?

-      Нормально, - успокоила Катя. - Лучше объясни, почему меня не выписали.

-      А вот это загадка даже для меня... - Ольга на секунду задумалась. - Тебе что-нибудь говорит фамилия Лежнивец?

-      Нет, - после небольшой паузы ответила Проскурина. - Правда, недавно ее слышала от одной женщины, - припомнила она слона переселенной скандалистки. - А еще, по-моему, был министр с такой фамилией. Сейчас вспомню...

-      Не напрягайся. Женщина с такой фамилией тебе знакома?

-      Нет, - убежденно ответила Катя. - Не знаю такой.

-      Странно... - Ольга снова задумалась. - А вот она, похоже, к тебе неровно дышит, чем-то ты ей здорово насолила.

-      Оль, а яснее можешь? Кто такая Лежнивец? Как ее зовут? С чего ты взяла, что я ей насолила?

-      Даже не знаю, с чего начать. Лежнивец Валерия Петровна наш начмед. Вчера у меня с ней вышел неприятный разговор по твоему поводу.

-      То есть? Оль, честное слово, я с ней не знакома!

-      Может, и не знакома. Но вчера она вызвала меня в кабинет и стала отчитывать: зачем я тебе назначила импортные препараты? Сейчас с этим строго, сама знаешь. И понимаешь, что для своих всегда можно найти лазейку. К тому же у тебя все основания: долгое лечение от бесплодия, первая беременность, сильнейший токсикоз на раннем сроке, угроза выкидыша. Заведующая, например, ни слова не сказала, сразу подписала. Замначмеда тоже - он Лежнивец замещал, пока та в командировке была, - изложила суть дела подруга. - Я не первый день в больнице работаю, так всегда делается. И никаких вопросов не возникает! А тут начмед как с цепи сорвалась: объявила выговор, приказала тебя выписать...

-      Ничего себе! - только и вымолвила Катя.

-      А сегодня вдруг вычеркнула твою фамилию из списка тех, кто на выписку! Представляешь? - продолжала Ольга. - Утром, когда ты попросилась выписаться, я грешным делом решила: она вчера до тебя добралась. Посмотрела свежие анализы - кстати, они в Порядке - и подумала: может, и вправду тебе лучше домой? Старшая понесла списки начмеду, приносит обратно - а твоя фамилия Вычеркнута! Ничего не поняла: вчера ты ее враг, а сегодня, получается, друг?

-      Оль... У меня в вашей больнице ни врагов, ни друзей, только ТЫ. Почему ты вчера не дала мне понять, что у тебя из-за меня проблемы? Я бы сразу выписалась. А сегодня еще один аргумент «за» Появился, - Катя понизила голос. - Ночью в отделение поступила моя бывшая подружка - нынешняя пассия Виталика. Ну, мужа бывшего. Выкидыш у нее. Положа руку на сердце, была бы счастлива, если бы и у него ребенок родился.

- Да ты что?! - прикрыла рот ладошкой изумленная Ольга. -Женщина, поступившая ночью, живет с Виталиком? Вот это номер!

- Номер... Сказал бы кто, не поверила бы! Бывшая моя одногрупница Алиса Селезнева. Не думай, я на нее не в обиде. Ну хочет овек устроить личную жизнь - пожалуйста. Не совсем по-дру-ки, конечно, ну да флаг им в руки. Пусть будут счастливы. Дело в другом : я Виталику не собиралась говорить, что беременна. Во всяком случае до развода. А теперь как быть? - вздохнула она.

- И где эта Алиса? - посмотрела на пустые кровати Ольга.

- На осмотр пошла. И мне надо.

-      Тебе никуда не надо. После такого стресса и утренней беготни лучше лежи и не вставай, - посоветовала она. - Я все решу.

-      Оль, выпиши меня завтра, пожалуйста! - вдруг взмолилась Катя. - А еще лучше - прямо сегодня. Не хочу я такого соседства, пойми меня правильно.

-      Понимаю, но сегодня не получится. Завтра. У тебя одна капельница осталась?

-Да

-      Я договорюсь, чтобы с самого утра поставили. И сразу отпущу... А ты все-таки подумай, где могла пересечься с Лежнивец.

-      Хорошо, попробую.

-      Ну, тогда я побежала, - встала Ольга.

Вовремя. В палату вернулась соседка с книгой в руках, вслед за ней вошла медсестра.

Махнув на прощанье рукой, Ольга скрылась за дверью.

-      А вам не надо на осмотр? - убрав капельницу, поинтересовалась девушка.

-      Нет. Доктор посоветовала мне лежать.

-      Ну, смотрите, - пожала та плечами.

-      Хорошо, что эту Харламовну перевели, - укладываясь на кровать, вслух порадовалась соседка. - Никто настроение не испортит, - и, смачно надкусив яблоко, тут же погрузилась в чтение...

-      Валерия Петровна, там какой-то сумасшедший немец в двери ломится, - пролепетала по телефону секретарша главврача.

-      Какой немец? - начмед бросила недоуменный взгляд на сидевшего напротив в кресле мужчину. - Полина, конкретнее можешь?

-      Настоящий немец. С паспортом немецким. Правда, по-русски говорит. С поста охраны только что сообщили.

-      И что он там делает?

-      Кричит: мол, у него в больнице любимая женщина и, если ему не дадут с ней увидеться, будет жаловаться в Европейский суд по правам человека.

-А милиция что?

-      А милиция не хочет с ним связываться. К тому же у него удостоверение прессы на иностранном языке. Угрожает - напишет вп все мировые агентства, что у нас концлагерь и больных пытают холодом.

-      Журналист? - Валерия Петровна нервно забарабанила пальцами по столу. - Хорошо, я подумаю, как быть.

Положив трубку, Лежнивец на секунду призадумалась и тут же стала набирать номер.

-      Что там? - спросил мужчина, поставив на стол чашку с чаем.

-Да немец какой-то в больницу рвется. Женщина у него тут любимая! - пересказала она. - Лежит тут в гинекологии одна журналистка из «ВСЗ». Похоже, он вчера звонил из Германии, спрашивал, что с ней. Надо было мне ее утром гнать из больницы в три шеи! Сама понять не могу, что остановило. Сейчас сообщу куда следует. Пусть решают, что с ним делать.

-      Немец тоже журналист? - уточнил мужчина. - ...Лера, клади трубку, - посоветовал он после небольшой паузы. - Клади, клади, - повторил он и, поймав ее удивленный взгляд, сам нажал пальцем на рычаг. - А теперь подумай: что тебе сейчас важнее - новый скандал или... пиар?

-      То есть? - непонимающе тряхнула головой Валерия.

-      А то и есть! У тебя под рукой два журналиста, которые могут сделать для тебя большо-о-о-е дело!

-      Не понимаю, Юрий, о каком деле ты говоришь, - раздраженно протянула Лежнивец и снова принялась набирать номер. - Только-только санстанция ушла, комиссия съехала, журналистов и телевизионщиков под окнами пруд пруди, а ты тут...

-      Лера, - вальяжно откинувшись к спинке стула, мужчина снисходительно улыбнулся. - Ты не устаешь меня удивлять. Подумай: кто у тебя лежит в больнице? Журналистка популярной газеты!.. В гневе ты, конечно, прекрасна, но совсем перестаешь трезво мыслить.

Лежнивец опустила голову, выдержала паузу и убрала руку с телефона.

-      Ладно, выкладывай, что ты задумал.

-      Не я задумал, жизнь подсказала. Так кто, говоришь, этот немец? Кем он той журналистке приходится?

- Кто его знает. Может, жених. Она на сохранении лежит.

- Ага! Любовь-морковь, значит! Это же замечательно! - воскликнул он. - Ради любви люди идут на безумства, а если уж в этом замешаны дети!.. О-о-о, Лерочка, ты до сих пор не понимаешь, какие у тебя козыри? Почему бы не использовать эту журналистку?

-Как?

- Да проще простого, - жестом призвал он ее к себе, и парочка Заговорщицки склонилась над столом...

8.

Натянув до самых бровей вязаную шапку, Потюня сел в машину и завел двигатель. Мороз хоть и отпустил, но не давал о себе забыть, проникая через обувь, пуховик, меховые перчатки. Минус восемнадцать - это вам не Багамы! А ботинки, пуховик и перчатки непонятно где произведены. Скорее всего, в Китае, и на такие морозы уж точно не рассчитаны.

Эх, не надо было изображать из себя денди перед немцем, а влезть, как вчера, в старую проверенную дубленку да видавшую виды меховую шапку!

«Хорошо ему, - думал Вениамин, наблюдая за активностью Генриха перед входом в здание. - Наверное, и обувь качественная, и мех натуральный. А вот то, что вообще без шапки, - это зря: уши уже побелели на морозе. И даже внимания не обращает. Молодой еще, и любовь греет».

Веню эта чудодейственная сила не грела уже давно. Разве только подогревала время от времени. Так что не только в плане одежды можно позавидовать немцу.

«Неужели так на Катю запал? - продолжал Потюня развивать тему, в которой считал себя докой. - А ведь киндер вполне может быть и от него. Но даже если и не от него, а он ее так любит... Всякое случается. Ну, запудрил этот полуолигарх Катюне мозги по ее беспредельной девственной глупости. Просто удобный момент подвернулся: муж изменил, подала на развод, с квартиры съехала, на душе раздрай, куча проблем на работе, машину разбили... Конечно, в такой ситуации кому не хочется к сильному плечу прислониться? Вот Ладышев и воспользовался. А ведь я как в воду смотрел, предупреждал: поматросит и бросит», - тяжело вздохнул он.

Пусть люди сколько угодно спорят, возможна ли дружба между мужчиной и женщиной, Веня стопроцентно уверен, что она есть. Взять, к примеру, его и Катю: знакомы уже больше десятка лет, все друг о друге знают, помогают друг другу по мере возможности. И никаких тебе романтических чувств! Наоборот, не затуманенная ими трезвость мысли боевой подруги всегда к твоим услугам. С ней в любой момент можно посоветоваться как с самым достойным представителем ее пола. Без водки, без сопутствующего в таких случаях мужского поиска сочувствия с классическим вопросом: «Ты меня понимаешь?»

Их связывало нечто гораздо более прочное - теплота, доверие, уважение. Ну и ответственность, само собой. Венечка от всей души желал Кате только счастья в личной жизни, особенно после тою, как однажды она уже ошиблась. При этом умом понимал: попа дись в поле ее зрения мужчина серьезный и надежный, возникни у них настоящие чувства - она перестанет нуждаться в его, Вени ной, поддержке. По собственному опыту знал.

Как знал и то, что воздыхатель обязательно приревнует ее к нему. Но, если говорить положа руку на сердце, то так оно и должно быть. Не ревнует тот, кто равнодушен. Мало того, Веня готов уступить место возле Кати новому ее другу. Крах семейной жизни, который у нее случился, пережить непросто, и пусть приятный ей человек поможет сердцу оттаять.

Первый признак того, что такой человек показался на горизонте, Веня заметил больше месяца назад: глаза ее улыбались. Даже «улыбались» - неверное, слабое слово. Они светились, излучали флюиды счастья.

Поначалу Веня обрадовался, но, узнав, кто герой ее романа, расстроился. Ладышев сразу его внутренне напряг: слишком самоуверен, слишком обеспечен, слишком красив. Чересчур крутой. Сразу видно - привык менять фавориток. Такие не умеют любить - легко находят, легко теряют. Иногда избавляются, как от затратных активов. А Катя, она другая: нежная, верная, принципиальная. Ну не подходит он ей!

Честно говоря, Веня и сам не святой, но... ни одну свою женщину он не мог выбросить из памяти, а тем более если та от него забеременела. И всех отпрысков содержал. Да и одиноким бывшим помогал как мог.

А этот трах, бах - и за дверь! Ну сотворила Катька глупость, написала когда-то напраслину на его отца. Так ведь не со зла, по молодости. И раскаялась, извинилась! Вон какую сейчас статью о профессоре выдала! И во что ей это выливается, никого не волнует. Попробуй теперь найти работу, когда газет раз, два и обчелся, а безработных журналистов пруд пруди! А он, гад, ее даже с днем рождения не поздравил...

Пришлось бедной ото всех в больницу прятаться, душевные раны одной зализывать! А то, что ребенка решила сохранить, правильно. Дети - они от Бога. Они ни в чем не виноваты. Так что если этот Генрих в самом деле так любит Катю, то полюбит и ребенка.

Не тот отец, который родил, а тот, который воспитал...

«Ладно, это их проблемы, - в конце концов сделал глубокомысленный вывод Венечка, разглядывая толпу на крыльце. - В своей жизни разобраться. Хорошо, не выдал Катюхин диагноз. Сама расскажет. А он пусть решает. Или да, или нет. На нет и суда нет, сама вырастит... Если этот слиняет, так и быть, извещу Ладышева. Может, он и не знает, что она беременна... Однако Генрих, смотри-ка, решительно настроен - неровен час, в милицию попадет!» - забеспокоился Потюня, заметив, как Вессенберг, потрясая чем-то в руках, эмоционально общается с милицейским начальником.

-      Вень, можно погреться? - приоткрыла дверцу Стрельникова и, не дожидаясь ответа, плюхнулась на сиденье рядом. - Вот люди! Два часа здесь торчу, а администрация не удосужилась даже на крыльцо выйти! Еще и кордон милицейский выстроили, - пожаловалась Олечка, сняла перчатки и принялась дуть на ладошки.

-      Скоро материал сдавать, а о чем писать? Ну авария, ну остались без отопления школа да больничный корпус. Школьников распустили по домам, больных большей частью выписали. Что тут интересного?

-      А ты что хотела? Чтобы тебе на блюдечке с голубой каемочкой всю правду-матку выложили? - Потюня повернул регулятор тепла до упора, но помогло это мало. За сорок минут, что он провел вне машины, та успела полностью остыть. Хорошо хоть завелась с одного поворота ключа: вот что значит новый аккумулятор! Молодец, Ладышев, по крайней мере здесь добрым словом можно помянуть. - А с коммунальщиками говорила?

-      Какой удачный вопрос-подсказка! - съязвила Стрельникова.

-      Разбежались они! К котловану только три съемочные группы допустили. Уж не знаю, что им там удалось снять: вокруг пар, все инеем покрылось. Я тоже пыталась пощелкать на телефон, так вытурили за ограждение. И все молчат, как партизаны. Без комментариев! - возмутилась она. - А сейчас вообще оцепление выставили.

-      Ниче се! - удивился Потюня. - Прям ЧП вселенского масштаба.

-      А вы разве там не были? - удивленно хлопнула ресницами Стрельникова. - Вас сюда разве не Жоржсанд прислала?

-      Если бы Жоржсанд, я бы в том котловане уже давно кругами все выбегал и пофоткал, - самодовольно ухмыльнулся Вениамин.

-      А-а-а, - разочарованно протянула девушка. - А я-то не врубаюсь, почему вы без камеры.

-      Да есть камера, - кивнул на заднее сидение фотокор. - Я здесь по другому делу. Можно сказать, по личному.

-      Понятно... В больнице кто-то лежит? - проявила смекалку Стрельникова. - С утра много таких набежало: кто навестить, кто родных с выписки забрать. Сейчас самые стойкие остались.

-      И ты в их числе, - хмыкнул Веня. - Ну-ну... Только после этого как бы на больничный не загремела.

-      Типун вам на язык! - укоризненно фыркнула Олечка. - Нельзя мне сейчас болеть: Евгения Александровна намекнула - я у нее теперь надежда и опора.

-      Ага, она всем на это намекает, - ухмыльнулся Потюня. - Да вай-давай, рви попу. Только знай: такой, как Катя, тебе все равно не стать.

-      И почему же?

-      Да хотя бы потому, что Проскурина уже давно пробралась бы внутрь больницы. Правдами, неправдами... И сидела бы в кресле пред ясны очи главврача или... как его... начмеда. Попивала бы чаек и задавала вопросы: что, как да почему? Кстати, даю голову на отсечение, она уже там.

-      То есть?.. - округлила глаза Стрельникова. - То есть как уже там? Екатерина Александровна? Вы не шутите?

-      Нет, ни грамма, - усмехнулся Потюня. - Более того, уверен: именно этим она сейчас и занимается.

-      Но ведь... Теперь понятно, почему вы на машине Проскуриной... - приуныла Стрельникова. - Она вернулась в газету, да?

Чего было больше в ее вопросе - радости или сожаления, Веня так и не успел понять. Неожиданно толпа на крыльце расступилась, в распахнутых дверях появилась женщина в наброшенной на плечи шубе, что-то произнесла, пошла назад к двери, за ней последовал... Генрих! Народ тут же бросился следом, но ничего не вышло: проход плотно перекрыла милиция.

-      Пока не вернулась... Но вот-вот вернется, - пробормотал По-тюня, впечатленный увиденным.

Если честно, сильнее его удивить в этот момент было невозможно. Неужели администрация больницы отреагировала на Присутствие иностранного гражданина? Или он ей интересен как Журналист? Если так, то...

- Слышь, коза... Ты того, если хочешь, сиди, грейся, - протянул 1 он руку на заднее сиденье. - А я пойду пофоткаю. Чувствую - материалу на страницах газеты сегодня быть!

- Я с вами! - встрепенулась девушка. - Возьмите меня с собой, ' заканючила она. - Я не могу вернуться в редакцию с пустыми руками.

' - Ладно, зелень, - Веня заглушил машину и вытянул ключ из замка зажигания. - Пошли, проведу для тебя курс молодого бойца по проникновению на закрытые вражеские объекты.

«А ведь Катю следовало предупредить, кто прилетел. На всякий 1ай. Мало ли что...» - запоздало посетовал он, двигаясь к аварийному участку теплоцентрали...

Растирая заледеневшие на морозе уши и ликуя в душе, Генрих, пошел вслед за женщиной в белом халате. Получилось! И пусть Вениамин уверял, что местная система плевала с высокой колокольни иностранцев и их средства массовой информации, он, Вессенберг, оказался прав! Во всем мире открыта дорога для журналистов! Пусть после долгих согласований, но их даже на закрытые объекты пропускают! Если на то пошло, это имидж государства!

-      Вам сюда, - показала на дверь провожатая.

Генрих придал лицу серьезный вид и громко постучал.

-      Входите, - ответил женский голос, показавшийся знакомым.

Кажется, именно с этой дамой он разговаривал вчера по телефону.

-      Добрый день! - вежливо улыбнулся он и с любопытством осмотрелся.

С тех пор как он уехал из Минска, кабинеты чиновников почти не изменились: точь-в-точь такие же столы, стеллажи, телефоны. Даже кресла. Разве что монитор с клавиатурой да жалюзи добавились. Правда, женщина за столом удивила неординарностью: ухоженная, с модной стрижкой, даже симпатичная. Смущал лишь жесткий, колючий взгляд. Зато сидевший рядом расплывшийся в улыбке одутловатый мужчина с первого взгляда вызвал брезгливость: слипшиеся редкие волосы на лысине, большие обвисшие губы, глубоко посаженные глаза. Весьма неприятный тип.

Все это Генрих успел выхватить наметанным журналистским взглядом.

-      Здравствуйте! - на лице женщины появилось подобие улыбки. - Валерия Петровна Лежнивец. Начмед.

-      Генрих Вессенберг. Журналист.

-      Юрий... - посмотрев на мужчину в кресле, продолжила она.

-      Юрий Анисимович Обухов, - представился тот сам и протянул руку. - Министерство здравоохранения, - гордо добавил он и хозяйским жестом показал на соседнее кресло: - Присаживайтесь Позвольте узнать, что привело иностранную прессу в наше скромное лечебное заведение? Надеюсь, не перебои в теплоснабжении, случившиеся по вине коммунальных служб? - попытался он шутить, пока его маленькие глазки буравили собеседника.

-      Нет, что вы! - дружелюбно ответил Генрих, быстро сообразив, что ему в этом раскладе выпала роль белого и пушистого. - Я прекрасно понимаю: вины администрации в том нет. Я совсем по другой причине: у вас находится одна женщина, здоровье которой очень важно для меня. Собственно, из-за этого я и прилетел. При мо с самолета - в больницу. А у вас здесь полный аут: карантин, авария, милиция, журналисты. Не волнуйтесь, у меня нет задачи освещать события.

-      А почему бы и не осветить? - откинулся к спинке кресла мужчина.

При этом выглядывавшая из-под пиджака рубашка рискованно туго натянулась в районе живота. Казалось, еще чуть-чуть - и пуговицы, не выдержав напряжения, выстрелят прямо в собеседника.

-      Мы живем в открытом демократическом обществе, - многозначительно продолжил мужчина. - Так к кому вы прилетели? К любимой женщине? В наше время, когда превалируют материальные ценности, такой поступок вызывает восхищение. Ценю. Как мужчина, - и он церемонно склонил голову.

Генрих почувствовал некоторую неловкость. Возможно, потому что произнесенные слова никак не вязались с неискренностью, которую он уловил в словах собеседника. Для таких, как сидящий перед ним тип, никакие чувства не могли быть выше материальных ценностей.

-      Проскурина Екатерина Александровна, - ответил он после небольшой паузы. - Я бы очень хотел ее увидеть. Насколько мне известно, она лежит в гинекологии, а это отделение расположено в неотапливаемом корпусе...

-      Вам не о чем переживать, - перебил его неприятный тип. - Валерия Петровна, куда перевели Екатерину Проскурину? В терапию?

. - Да. Она просилась на выписку, но я не согласилась. Все-таки такая долгожданная беременность, лучше перестраховаться, -пояснила Лежнивец. - К тому же в городе свирепствует грипп, и С сегодняшнего дня мы объявили карантин, чтобы защитить пациентов от инфекции. По этой причине запрещены и посещения. Но... учитывая ситуацию, я могу пойти вам навстречу - позвоню В отделение, вызову ее в мой кабинет. Вы пока отогрейтесь. Могу Предложить чаю, - натянуто улыбнулась она.

-      Спасибо... - гость стал расстегивать дубленку. Но как-то неуверенно, механически. - Вы сказали... беременность? - вдруг переспросил он.

- Да... - подтвердила Валерия Петровна, и тут ее осенило: - Вы не в курсе? О, простите великодушно! Понимаю, такую новость вам хотелось бы услышать из уст любимой женщины, - с сожалеем проговорила она. - С моей стороны это выглядит как нарушение медицинской этики. Но так уж вышло, извините... Вчера были так настойчивы в стремлении узнать, что с ней, и сразу прилетели... Вот я и подумала - вам все известно.

-      Нет, нет, что вы... Все в порядке, - забыв о дубленке, растеряный Генрих принялся теребить шарф. - И какой... то есть когда?..

- Ждать рождения ребенка? - поняла его вопрос женщина. -Насколько я знаю, - прикидывая что-то в уме, она сделала паузу, - конец сентября - начало октября. Срок еще маленький. Надеюсь, остальное вам расскажет сама Екатерина, - потянулась она к телефонной трубке.

-      Подождите! - неожиданно остановил ее гость. - Подождите, пожалуйста... Мне надо подумать...

-      Валерия Петровна, не спешите, - понимающе усмехнулся Обухов. - Дайте нашему гостю прийти в себя. Для мужчины узнать, что скоро станет отцом, это... Ну, как бы сказать, это стресс. Не так ли? - подмигнул он Вессенбергу. - Я когда-то, сраженный новостью, что жена ждет первенца, вообще слова не смог вымолвить. Так что давайте пока выпьем чаю, поговорим о чем-либо другом... К примеру, как в Германии работает система здравоохранения. Или... Вот случись у вас подобная авария, как быстро сработали бы ваши службы? Ведь эвакуация больных - дело непростое. На мой взгляд для администрации любого лечебного заведения подобная ситуация - проверка всей организации работы. И в первую очередь ответ на вопрос: на своем ли месте руководитель? Вы со мной согласны?

-      Да, согласен... - отстраненно кивнул гость.

-      Если не вы, то ваша... любимая женщина могла бы оказать нам такую услугу. Она ведь тоже журналистка? - продолжал гнуть свою линию собеседник. - Ну, а мы со своей стороны отблагодарим чем можем: отдельная палата, лучшие лекарства, уход, внимание.

-      А кто отец ребенка? - думая о своем, неожиданно перебил его Генрих.

-      Ну... Молодой человек, - вальяжно откинулся к спинке кресла Обухов. - Полагаю, вам это должно быть известно лучше нас.

-      Да, да, конечно... - забормотал он. - Известно...

Описать, что в это время творилось в душе Генриха, невозможно. Так вот чем «серьезным» заболела Катя!

Ему захотелось немедленно покинуть кабинет и этих людей, ставших еще более неприятными. Убежать, улететь в Германию, забыть все, как страшный сон! Он знать ничего не знает и вообще сюда не приезжал! И Кати здесь нет, а ее диагноз - врачебная ошибка. Она не может быть беременна, потому что не должна!

Господи, за что ему такое наказание? За какие грехи? Женщина, которую он долгие годы любил, надеясь, что когда-нибудь она станет его судьбой, беременна от другого мужчины! И это тогда, когда исчезло основное препятствие для их воссоединения: ушла от мужа, подала на развод.

Да как она могла, как посмела обмануть его ожидания, разрушить его мечты?! Это жестоко! Он этого не заслуживает!

«Долгожданная беременность... Это мог быть мой ребенок! Наш с Катей! Почему она меня не дождалась? - кипела в груди Вессенберга оскорбленная мужская гордость. - Что теперь делать? Как найти выход из глупого положения, в которое сам себя загнал? Как только узнал, что она в больнице, толком ничего никому не объяснив, бросил все дела, ни свет ни заря был в аэропорту Мюнхена, с пересадкой во Франкфурте вылетел в Минск! Сутки практически не спал! Коченел на морозе, прорываясь в больницу! Ради чего? Узнать, что моя женщина спала с другим, она от него беременна?!»

-      Ну, коль схлынуло первое волнение, полагаю, можно пригласить виновницу... столь неожиданного нашего знакомства? - продолжил Обухов.

-      Да... Только... Мне бы хотелось поговорить с ней наедине, -поднял глаза Генрих - Если позволите.

-      О, понимаю! - воскликнул мужчина. - Валерия Петровна, позвоните в отделение. А мы с вами, пока молодые люди решат личные вопросы, займемся делами больницы.

-      Конечно, Юрий Анисимович. Я сама собиралась в хирургический корпус. Надо проверить температуру в отделениях, в первую очередь в реанимации... Терапия? Это Лежнивец...

...Маленькая Катя сидела на полу в большой комнате бабушкиного дома и сматывала нитки. Клубков не счесть: разноцветных, больших, маленьких. А еще катушки с тонкой швейной нитью, мотки с толстой шерстяной пряжей, наборы для вышивания!

И ей следовало все это разобрать, рассортировать, смотать. Задание для Золушки! Но кто дал такое задание, она не помнила. Знала только - работу необходимо закончить как можно скорее, так как от этого зависит что-то очень и очень важное.

Она старалась изо всех сил, но процессу, казалось, не будет конца. Стоило ей покончить с одним клубком, как на его месте появлялся новый, а общее количество совсем не уменьшалось. Отчаявшись, она уже готова была заплакать, но тут волшебным образом все вокруг преобразилось, груды ниток и пряжи куда-то исчезли. Остался лишь один моток спутанный, бесформенный, но последний! Обрадованная, она подтянула его к себе, разворошила, попыталась отыскать конец, как вдруг почувствовала: что-то мешает движениям, рука начинает неметь. Вот уже ноет плечо, тупая боль приближается к груди. И тут с ужасом заметила - из мотка ниток выползла длинная змея, обвила запястье, стала подниматься все выше, выше...

Катя попыталась скинуть с себя змею, но та вдруг зашипела, выбросила длинное жало и...

-      ...Екатерина Александровна, проснитесь, - кто-то коснулся Катиной руки, заставив открыть глаза. Она близоруко прищурилась: рядом с кроватью стояла заведующая терапевтическим отделением. - Вас срочно зовут к начмеду! - донеслось до нее.

Тут же почувствовала, как заныло занемевшее во сне плечо.

-      Зачем?

-      Не знаю. Сказали срочно, - понизила голос завотделением. -Административный корпус, третий этаж. Вас проводить?

-      Спасибо, я сама, - Катя присела на кровати, пытаясь сбросить остатки сна, тряхнула головой, взяла с тумбочки очки. «Ну вот, началось... Права Оля, где-то пересеклись мы с этой женщиной. Иначе она не вспомнила бы обо мне в такой день - авария, комиссия... Видно, невтерпеж». - А как начмеда зовут?

-      Лежнивец Валерия Петровна.

«Лежнивец, Лежнивец, - брела она по лабиринтам больничных коридоров и пыталась хоть что-нибудь вспомнить. - Нет, не видела, это точно. И что ей от меня надо?.. Ладно, посмотрим, послушаем, а там определимся. Возможно, какая-то ошибка. Перепутала с другой».

В кармане завибрировал телефон.

-      Привет, Веня, - прижав трубку к уху, произнесла она почти шепотом.

-      Кать, ты как там? Не замерзла?

-      Не замерзла, - успокоила она и, заметив на стене указатель «Административный корпус», добавила: - Меня в другое отделение перевели. Вень, скажи: тебе знакома фамилия Лежнивец?

-      Лежнивец? Мужчина или женщина?

-      Женщина. Валерия Петровна.

-      Нет, не знаю такую. А что?

-      Она работает начмедом. Меня вдруг к ней вызвали, - поделилась Катя, читая таблички на дверях.

-      А-а-а, - протянул Потюня. - Кажется, я знаю, в чем дело... Короче, твой Генрих из Германии прилетел и прорвался в больницу. Наверное, теперь ждет тебя в ее кабинете.

-      Подожди... - Катя остановилась. - То есть как прилетел?

-      Я ж тебя утром предупреждал о сюрпризе, - шмыгнул носом Веня. - А раньше времени не хотел говорить: вдруг он не смог бы вылететь.

-      Как он узнал, что я в больнице?

-      Я ему вчера сказал. Он как раз позвонил, когда я был на Чкалова

-      Веня, зачем?! - простонала Катя. - Я же просила: никому ни слова! Ты же обещал!

-      Ну, само собой как-то получилось, - повинился тот. - Понимаешь, он в панике был, куда ты пропала. Вот я и не выдержал. Но о том, что ты беременна, он не знает, - спохватился Потюня.

-      Спасибо и на этом! Ты хоть понимаешь, что вмешался в мою личную жизнь? - она начала злиться.

-      Кать, ну... Я подумал: если ты ему небезразлична, если он отец...

-      О чем ты подумал? Но главное - чем? Генрих не имеет отношения к моей беременности! Что я ему скажу? Ты хотя бы мог у меня спросить!

-      Так я спрашивал, - виновато пробормотал Вениамин. - Ты толком не ответила. Ну извини, так получилось.

-      Извинить? Я тебе как другу доверилась, а ты!..

-      Мне показалось - он тебя любит...

-      Любит, не любит - мне все равно! Я его не люблю! И никогда ничего ему не обещала, понимаешь? Веня, что же ты наделал?!

-      Катюнь, ну прости!.. - заканючил он.

-      Что он делает у начмеда?

-      А я почем знаю? Ломился в дверь, как и другие. На крыльце много разного люда - родственники, журналисты, милиция. Никого не пропустили, а его вдруг пригласили. Может, потому что немец? - Ну мало ли. Не хотят скандала, к примеру... А что такое?

-      Понимаешь, начмед вчера из-за меня устроила лечащему доктору разнос, меня из больницы собиралась вышвырнуть, а тут вдруг резко передумала

-      А какое она имеет право вышвыривать тебя из больницы?

-      Это уже неважно. Непонятно другое. Сегодня утром она на ровном месте воспылала ко мне любовью и отказалась выписывать. А тут еще Генрих у нее в кабинете!

-      Ну, погорячилась, опомнилась. С кем не бывает? - попытался вступиться за неведомого начмеда Веня. - К примеру, узнала, что ты журналистка.. - добавил он и тут же ухватился за эту идею: - Возможно, захотела, чтобы эту историю с отоплением осветили в прессе в нужном ракурсе. Подумай: какой ей резон с тобой ссориться? Тем более ты совсем недавно такую статью о профессоре медицины забомбила! Так что все просто.

- А если бы не журналистка то вышвырнула бы? - хмыкнула

Катя, присев на стоявшую в коридоре кушетку. - Нет, здесь другое.

У моего врача создалось впечатление, будто я для этой Лежнивец личный враг! А я даже понятия о ней не имею! И ты еще Генриха сюда умудрился впутать!

-      Кать, ну прости... Правда ведь, как лучше хотел. Не растить же мне и твоего ребенка? Своих трое, - запричитал он, да так жалобно, что у Кати весь гнев испарился.

-      Вень, давай договоримся: ребенка я буду растить сама, без чужой помощи.

-      Расти сама, - вздохнул он. - Хотел помочь. Честное слово!

-      Ладно... - она поднялась с кушетки. - Надо идти. Вот только о чем с Генкой говорить, ума не приложу. Промолчал бы ты вчера - не было бы у меня новой головной боли. Или уж лучше правду сказал бы, все равно рано или поздно он узнает... Только не уезжай, дождись его. Скорее всего, повезешь обратно в аэропорт.

-      Куда ж я теперь денусь? Дождусь... Стрельникова здесь. Хочет написать об аварии и положении в больнице, - как бы между прочим сообщил он.

-      Он не говорил, когда у него обратный билет? - словно не услышав его слов, поинтересовалась Катя.

-      Не говорил. Но я так понял - не на один день прилетел.

-      Ясно... Пошлая.

-      Удачи!

Потюня спрятал телефон, натянул на замерзшую руку перчатку и тяжело вздохнул. Снова не то сказал, не так сделал. И когда жизнь научит его держать язык за зубами? Или хотя бы думать, прежде чем говорить.

И все-таки беспокойство за Катю не отпускало.

«Да уж, лоханулся с Генрихом, признаю, - каялся он, крадучись, как шпион, к огражденной территории. - Значит, отец - Ладышев. Надо все-таки ему позвонить, раз просил. Вдруг он не знает, что Катя в больнице? Эта гордячка могла и ему ни слова не сказать. Глупая. И я болван - зачем ее послушался? Вот сделаю несколько кадров и позвоню. Пусть потом Катька ругается, не впервой...» -принял он решение и, заняв хорошую позицию для съемки, вклю камеру....

Зина стояла у окна на кухне Ладышева, машинально рассматривая зимний пейзаж за стеклом, и раздумывала: остаться здесь на ночь или уехать домой? Как мать она должна быть рядом г больным ребенком. Это даже не обсуждается. Но сын - у свекрови, тащить его домой по такому холоду нельзя: достаточно пары глотков морозного воздуха - и осложнение обеспечено. Ночевать у бывшей свекрови тоже неудобно. У нее теперь есть другая невестка, и не известно, как она к этому отнесется. Внук - он всегда внук, а вот экс-супруга сына - отрезанный ломоть. Свекровь это тоже понимает: дипломатично заверила, что все у них будет в порядке, и посоветовала Зине ехать домой.

«Ну и ладно... Лекарствами и продуктами я их с утра обеспечила, - успокоила она себя. - Если что, свекровь позвонит, тут же примчусь. А вот как быть с шефом? Температура под сорок, сбивается тяжело, полубред, ничего не ест. И при этом сплошные капризы: не хочу, не буду, не надо, потом. Вот уж правда: больной мужчина хуже больного ребенка! Все-таки придется здесь ночевать. И Нина Георгиевна просила».

Мать Ладышева уже несколько раз говорила с Зиной. Первый раз позвонила на мобильный сына, но, поскольку он спал, пришлось ответить ей. Скрыть, что Вадим Сергеевич заболел и лежит с высокой температурой, невозможно. Но и Нине Георгиевне приезжать сюда ни в коем случае нельзя: с ее сердцем и давлением не хватало еще и грипп подхватить!

За спиной раздалась приглушенная вибрация. Снова телефон шефа. Хорошо хоть звук отключила, можно отвечать выборочно, не опасаясь, что непрерывные звонки потревожит больного. Отвечала только Нине Георгиевне и Андрею Леонидовичу. Остальные пусть ждут, пока выздоровеет.

На этот раз на дисплее высветилось «Вениамин Потюня». Удивленно приподняв бровь, Зиночка решила ответить.

-      Да, - негромко произнесла она. - Веня, это вы?

-Я... А вы кто?

-      Зина. Секретарша Вадима Сергеевича. Мы с вами вчера встречались в редакции.

-      А... Ну, здрасте! А Ладышева можно?

-      Нет, нельзя. Он спит.

-      Да? Странно.

-      Ничего странного: у него высокая температура. Грипп.

-      А-а-а... - протянул Потюня.

-      Ему что-то передать? Вы что-то узнали о Кате? - оживилась Зина.

-      Нет... Хотя... Ну... - растерянно забормотал он. - Пока ничего не узнал, но передайте, чтобы он мне перезвонил.

-      Передам. Но не раньше завтрашнего утра, - как верный страж, она берегла покой шефа.

-      Нет... Так не пойдет, - засопел в трубку Вениамин. - Он просил меня позвонить, если узнаю что-то важное.

-      Можете передать мне. Особенно если это касается Проскуриной.

-      Не могу. Это личный разговор.

-      Тогда завтра утром, - мстительно ответила Зина и попыталась спровоцировать: - Исключение только в том случае, если скажете, где Катя и что с ней.

-      Не знаю я...- чувствовалось, собеседник колеблется.

-      Тогда звоните завтра.

-      Хорошо. Как знаете, - к Зининому разочарованию согласился Веня и прервал разговор.

Посмотрев на дисплей, она на всякий случай решила скопировать номер себе на мобильный.

-      Кто звонил? - неожиданно услышала она хриплый голос и оторвалась от набора букв и цифр.

-      Да так, ерунда всякая, - отмахнулась она. - Вам что-нибудь приготовить поесть?

-      Зина, ты уже спрашивала. Есть не хочу. Послушай, а почему ты до сих пор здесь? Почему не на работе?

-      Потому что вы, Вадим Сергеевич, больны. Должен же кто-то за вами ухаживать?

-      Я не ребенок, - раздраженно отмел он ее довод.

«Кажется, температура спала, - отметила довольная секретарша. - Вот только надолго ли? Если грипп, то через пару часов снова поднимется».

-      Я чувствую себя гораздо лучше. Спасибо! Езжай на работу, -приказал он.

-      Вадим Сергеевич, я никуда не поеду. На работе все под контролем: полчаса назад разговаривала с Красильниковым, Андрей Леонидович только что звонил. Все в порядке. К тому же вашей маме я обещала - останусь у вас до утра. Вы же не хотите, чтобы она сюда примчалась?

-      Так ты и маме рассказала? - нахмурился шеф.

-      А вы попробовали бы не рассказать! Она - мать, сердцем чует. Давно сама приехала бы, если бы вы были один.

-      Зина, езжай домой, - повторил Ладышев, но уже чуть мягче. - Прямо сейчас. И запомни: мама не должна знать, что ты уехала.

-      Вы предлагаете мне ее обмануть? - округлила она глаза. -Нина Георгиевна мне доверяет! О каком доверии после такого пойдет речь?

-      Хорошо, - подумав, согласился Вадим. - Я сам сейчас ей позвоню. А ты собирайся. У тебя болен сын и на работе нет экстренных дел, поэтому я разрешаю тебе ехать прямо домой.

Поняв, что шеф останется непреклонным, Зина вздохнула и, прихватив телефон, поплелась в прихожую.

-      Я поеду, - неожиданно обернулась она на полпути, - но только после того, как вы при мне позвоните Нине Георгиевне.

Ладышев молча взял со стола свой телефон.

-      Мама? Да, я... Мама, у меня все в порядке, не волнуйся... Температура спала, лекарства Зина привезла... Да, конечно, спасибо ей большое! Но сейчас я отправляю ее домой. У нее сын заболел...

-      перевел он взгляд на замершую в проеме гостиной секретаршу.

-      Нет! Ни ты, ни Галина Петровна мне здесь не нужны, и дверь я вам не открою. Даже не пытайтесь! Ты меня знаешь... Да. Я сказал правду: мне гораздо лучше, и Зина может подтвердить... Хорошо, если тебе так спокойнее, то я буду названивать тебе каждые два часа... Да, конечно. Все, мама, пойду за Зиной дверь закрою. Только ты не заболей, пожалуйста.

-      Ну, слышала? - закончив разговор, посмотрел он на Зину.

-      Слышала, - буркнула она, взяв в руки сапог. - Только обещайте и мне звонить.

-      Зина, тебе я позвоню только в том случае, если действительно буду нуждаться в помощи. Но и для таких случаев есть телефон 103. Так что не жди. Еще раз спасибо за все. До встречи утром на работе.

-      Вадим Сергеевич, не глупите! Какая работа после такой температуры, о чем вы? Или хотите всех сотрудников на больничный отправить? - застегивая сапоги, возмутилась секретарша.

-      Не хочу, - подал ей дубленку Ладышев и, подумав, уточнил: -Насчет завтра я, возможно, погорячился. Утром будет видно.

-      Ладно, до свидания... - попрощалась Зина, сделала шаг в открытую дверь, но тут же, что-то вспомнив, обернулась: - Забыла. Позвоните...

-      Зина, - прервал ее хозяин квартиры, - все будет хорошо. До свидания!

Вздохнув, секретарша повернулась и направилась к лифтам.

«Ничто шефа не меняет, ни работа, ни болезнь... И как его Катя почти месяц выдержала? - нажала она кнопку лифта. - Ладно, мне с: ним не спать. Хотя обязанностей личного секретаря с меня тоже никто не снимал. Через пару часов начну тарабанить. Пусть ругается, зато мне будет спокойнее», - решила она.

«Ишь что удумала: заночевать она у меня решила, присмотреть, мол, некому, - усмехнулся Вадим, набрал в чашку воды и залпом выпил. Пропотевший организм нуждался в жидкости. - Никто мне здесь не нужен... Надоело в кровати валяться, бока болят, - тоскливо посмотрел он в сторону спальни. - Но и на другое сил нет. Неприятная штука - болезнь... Надо перебазироваться к телевизору, послушать новости...»

Прихватив мобильник, он прошлепал к дивану, щелкнул пультом. Подумав, заглянул в гостевую комнату, взял подушку с пледом и улегся напротив телевизора. Стоило ему принять горизонтальное положение, как желание знать, что творится в мире, тут же куда-то провалилось под упавшими ресницами...

Катя постучала в кабинет начмеда, открыла дверь и сразу увидела сидевшего в кресле задумчивого Генриха.

-      Привет! Что ты здесь делаешь? - спросила она.

-      Привет! - вскинул на нее глаза Вессенберг. - Узнал, что ты в больнице... И вот прилетел...

По полуофициальному тону и по тому, что против обыкновения Генрих даже не улыбнулся, чувствовалось, что он сильно растерян. Это странно. В ее присутствии он обычно ведет себя иначе: всегда словоохотлив, шутит, смеется.

-      Спасибо, конечно, но не стоило беспокоиться, - прошла она вперед и присела на соседнее кресло.

Над едва начавшимся разговором повисла напряженная пауза.

-      У тебя в Минске еще какие-то дела? - нарушила молчание Катя.

-      Нет.

-      И когда обратно?

Будто споткнувшись о ее вопрос, Генрих поднял недоуменный взгляд:

-      Пока не думал. Наверное, завтра. Хотя не знаю...

-      Непонятно, - еще больше удивилась Катя. - Обычно у тебя четкие планы, особенно по датам. Что-то случилось?

-      Нет... Хотя да, - решился он. - Я не знал, что ты беременна. Ну, что у тебя есть другой мужчина, - путано пояснил он.

-      Да. И я от тебя это не скрывала, - припомнила она подробности их последнего разговора.

-      Но вы расстались! Я хорошо помню твои слова! - в голосе Генриха послышался укор, что Кате не понравилось.

-      Извини, я не понимаю твоего тона. Это мое личное дело, с кем встречаться, с кем расставаться. Тебя не касается.

-      Нет! Касается! - Генрих вскочил с кресла, сделал несколько шагов к окну, вернулся, дошел до Кати, наклонился: - Это должен был быть мой ребенок, понимаешь? Мой - и больше ничей!

Катя встретилась с ним взглядом. Такой боли в его глазах она никогда не видела. Кольнуло чувство вины: сама того не желая, причинила ему страдания. Но не более того, потому что никаких других, более значительных ее грехов перед Вессенбергом не существовало.

-      Гена... Почему ребенок должен был быть твоим? - не поняла она. - Постарайся все-таки уяснить: это моя личная жизнь.

-      А моя личная жизнь? Я тебя люблю, понимаешь! Я и только я - больше никто! - должен быть отцом твоих детей! Наших детей! - схватил он ее за плечи и крепко сжал. В глазах сверкнули молнии. - Как ты могла так меня обмануть?! Это чужой ребенок, он нам не нужен!

-      Отпусти, - испуганно повела плечами Катя.

Ей в самом деле стало страшно. Но ненадолго. Где-то внутри мгновенно зародилось ответное: она должна защищаться. И защищать должна в первую очередь ребенка! Потому что угрожают не ей, а ему!

В ту же секунду зрачки ее сузились, взгляд стал жестким, мышцы напряженно сжались, кожа словно ощетинилась невидимыми глазу иглами.

-      Отпусти немедленно! - повторила Катя, но уже стальным голосом. Вессенберг машинально разжал пальцы и убрал руки. - Не смей ко мне прикасаться! - прорычала она, мгновенно превратившись в самку, защищающую детеныша.

Опешив от неожиданности, Генрих отступил на несколько шагов.

-      Прости... - наконец, пробормотал он. - Прости...

Вессенберг замер на пару секунд, закрыл лицо руками, затем,

обессиленно уронив их, сделал шаг навстречу Кате. Но, натолкнувшись на ее жесткий взгляд, медленно опустился в кресло.

-      Извини... Это все нервы, - пробормотал он.

-      Кто тебе сказал о моей беременности? - как на допросе, продолжила Катя. - Веня?

-      Нет, не он... Он только сказал, что ты в больнице. Вот эта женщина, - Генрих кивнул в сторону пустого стула у стола. - Вчера она со мной даже разговаривать не хотела по телефону, а сегодня вдруг позвала в кабинет и сообщила, что... что ты беременна. Вот ни... Прости, - опустил он голову.

-      Ее фамилия Лежнивец? - уточнила Катя.

-      Кажется, - кивнул он. - Валерия...

-      Петровна, - подсказала она и задумалась.

В последние дни Лежнивец в ее жизни стала играть все более странную роль, что не просто настораживало. И если история с назначением импортных лекарств поддавалась объяснению, то остальное выходило за пределы всяческого понимания. Ольга права: что-то связывает их. Или кто-то.

-      И что она тебе еще сказала?

-      Ничего... Возможно, испугалась, что я напишу про больницу, про аварию на теплотрассе. Здесь еще один мужчина был. Так вот он намекал: услуга за услугу. Я о них что-нибудь хорошее напишу, а они тебе - лекарства, палату. Мне показалось, он и тебя хотел в это дело впутать. В смысле, статью писать.

Катя задумалась, включила логику. Что-то стало проясняться: Лежнивец знает, что она журналистка и журналистка с именем. Не удивительно: профессия и место работы указаны в истории болезни. Передумала выписывать, потому что побоялась негативной реакции прессы?.. Нет. Вчера ее это не волновало. Тогда что? Как и Ладышев, терпеть не может журналистов? Неужели Проскурина снова кому-то насолила своими статьями?

Если да, то, скорее всего, это снова медицина. Но за всю карьеру она написала на эту тему лишь две статьи - о хирургической ошибке, из-за которой погибла молодая девушка, и профессоре Ладышеве, пытавшемся выгородить сына-хирурга, и... снова о профессоре Ладышеве.

-      Так какую статью хотела Лежнивец? - переспросила Катя.

-      Скорее, не она, а тот мужчина. Он ее коллега, из Минздрава, -пояснил Генрих.

«Коллега... Значит, оба из медицины, - продолжила умозаключения Катя. - Судя по словам Арины Ивановны, медицинский мир в целом воспринял последнюю статью с одобрением, так что это не месть. Оля права: здесь что-то личное. И профессиональное. Никаких других фамилий, кроме Ладышева, там не упоминалось, но...»

-      Катя, прости меня! - прервал ее размышления Генрих. - Я виноват, что вот так... что так отреагировал. Это от неожиданности... Волновался...

-      И не был готов к тому, что я беременна... - понимающе усмехнулась Катя. - Гена, пусть это прозвучит жестко, даже жестоко, но на будущее: я тебя не люб-лю, - четко по слогам произнесла она. - Я люблю другого человека, жду от него ребенка. Тебе придется с этим смириться, если не хочешь совсем прекратить наше общение. Подожди, не перебивай меня, - остановила она попытавшегося что-то сказать Генриха. - Да, признаю: когда-то очень давно я была в тебя влюблена. Но те чувства уже невозможно ни возродить, ни реанимировать, а тем более превратить в любовь. Никаких других чувств, кроме дружеских, у меня к тебе нет и не будет. Это первое. И второе, гораздо более важное. Никогда, - я повторяю: ни-ког-да! - не смей угрожать моему ребенку.

-      Я не угрожал, - округлил глаза Генрих. - Ты неправильно поняла.

-      Я все правильно поняла, - не согласилась Катя. - Это мой ребенок, и я его люблю больше жизни, - встала она с кресла. - Возвращайся домой, мне пора в палату. Этим, - показала она взглядом на рабочее место начмеда, - передай: ничего я для них писать не буду - ни плохого, ни хорошего. У меня сейчас совсем другая задача, - приложила она ладонь к животу, как бы давая понять какая, и впервые за время разговора улыбнулась: - Спасибо за заботу, Генрих. И прощай!

Вессенберг тоскливо посмотрел на закрывшуюся дверь, уперся локтями в колени и, сцепив пальцы, опустил на них голову...

-      ...Думаю, пора возвращаться, - взглянул на часы Юрий Анисимович. - Голубочки уже должны наворковаться, пора решать главный вопрос, - хмыкнул он. - Да и я без ласки затосковал, - оглянувшись по сторонам, он слащаво осклабился и положил руку на ягодицы идущей впереди Валерии Петровны.

-      Юра! - шикнула она и быстро отбросила руку. - Что ты себе позволяешь? Вдруг кто увидит!

-      Не увидит, - ухмыльнулся он. - И вообще, Лерочка, что-то в последнее время ты стала меньше меня любить.

-      Тебе это только кажется, - отмахнулась она. - Не до любви, сам видишь. Сначала проверка, затем отопление.

-      А что отопление? Твоей вины нет. Даже наоборот: комиссия отметила четкую и слаженную работу - руководство больницы действовало профессионально. Это тебе зачтется, я постараюсь: завтра же замолвлю словечко на совещании. А если журналисты в газету что-нибудь позитивное сообразят - будет еще лучше. Так что как минимум благодарность тебе обеспечена. Ну а я бы от нее и сейчас не отказался, - снова ухмыльнулся он, коснувшись ягодиц под халатом Лежнивец.

-      Юра, да прекрати же! - она успела увернуться.

Вовремя. Впереди открылась дверь, и в коридор в верхней одежде вышла секретарша главного врача Полина. Девушку взяли на работу недавно, на время декретного отпуска. Спустили кандидатуру сверху, что Лежнивец сразу не понравилось: кадры в больницу она старалась подбирать сама. А здесь непонятно чья протеже, темная лошадка.

«Все забываю у Юры спросить, кто такая», - вспомнила она.

-      Очень хорошо, что я вас встретила, - поравнявшись с девушкой, Лежнивец остановилась. - Подготовьте отчет о сегодняшних событиях: что, как и во сколько происходило в больнице. Поэтапно.

-      Не поняла, Валерия Петровна, - захлопав большими ресницами под очками, пролепетала девушка. - Меня главврач попросил отвезти...

Но тут же осеклась, поймав красноречивый взгляд начмеда: «Что? Ты смеешь пререкаться? Не знаешь, кто в доме хозяин?»

-      Ты возвращаешься на рабочее место, снимаешь верхнюю одежду и начинаешь писать отчет, - перейдя на «ты», отчеканила Лежнивец. - Ночью в такое-то время была прекращена подача тепла в хирургический корпус. В это время в отделениях находилось столько-то больных. В такое-то время было принято решение об экстренной выписке выздоравливающих и экстренной эвакуации тяжелых пациентов. Ты меня поняла?

-      Да, поняла... А у кого брать информацию? - потупила взгляд девушка.

-      У кого хочешь! Обзвони отделения, спроси у главного инженера. У тебя - ровно час, - взглянула начмед на циферблат над дверью. - Пойдемте, Юрий Анисимович... Представляешь, с кем работать приходится? Секретарь! Ни рыба ни мясо! Чья она? Откуда взялась?

-      Н-да, как-то мимо меня прошло, - посетовал Обухов. - Упустил. Секретарша на место декретницы - не мой вопрос. Но я узнаю, кто такая... Ну что, постучать или так зайдем? - подмигнул он Валерии Петровне у двери.

-      Еще чего! Стучаться в свой же кабинет! - фыркнула Лежнивец и нажала на ручку.

В полумраке кабинета в кресле сидел гость.

-      А где же... Где же ваша Екатерина? - включив свет и убедившись, что ее здесь нет, растерялся Юрий Анисимович. - Неужели ее не пригласили?

-      Пригласили, спасибо, - успокоил Генрих. - Мы поговорили, и она ушла. Я вас дожидался. Извините, мне пора, - поднялся он.

-      Поссорились? - глянув на его грустное лицо, предположи;! Обухов. - Бывает... Вы не расстраивайтесь, у беременных женщин, особенно на раннем сроке, такое сплошь и рядом, - принялся он успокаивать. - Понимаете, идет перестройка организма: гормоны, эмоции... Валерия Петровна, вы подтвердите мои слова? - многозначительно посмотрел он на начмеда.

-      Да, конечно, - кивнула та.

Честно признаться, в душе она была рада, что журналистки в ее кабинете нет. Да пошла она! И Юрина затея со статьей ей не нравилась: если кто и должен писать, то только не Проскурина. Велика честь для такой писаки!

-      Все мужчины рано или поздно с этим сталкиваются. Приходится терпеть, уважаемый. Поверьте, терпение рано или поздно бывает вознаграждено. Это я вам как отец двух детей говорю. Вот увидите: завтра все изменится!

-      Не знаю, не уверен, - негромко ответил гость. - Еще раз извините, мне пора.

-      А вот уж нет! - загородил проход Обухов. - Валерия Петровна, а не выпить ли нам чаю? Вы присядьте, присядьте, - едва ли не силой усадил он Генриха в кресло. - Очень бы хотелось вам помочь... Хотите, я с ней поговорю?

-      Нет, не надо! - замотал головой Генрих. - Это ничего не изменит.

-      Да бросьте! - отмахнулся Юрий Анисимович. - Депрессия у беременных - обычное дело. Надо подумать, как поднять ей настроение, и все сразу изменится! - убежденно заявил он. - Она почти две недели лежит в больнице? Наверное, соскучилась без работы. Вот признайтесь, вы испытываете дискомфорт, если долго не получается заняться любимым делом?

-      Да, - не вникая в смысл, автоматически кивнул Генрих.

-      А теперь представьте: вы попали в самую гущу событий, вам есть о чем поведать людям, но у вас нет такой возможности. У вас от этого поднимется настроение?

-      Нет.

-      Вот видите! - обрадовался Обухов. - Значит, надо сделать так, чтобы Екатерина смогла заняться любимым делом! К примеру, написала статью о положении дел в больнице. Тема злободневная, сами видели, сколько людей под окнами. В том числе журналистов. Только зачем нам кто-то, если в больнице лежит известная журналистка? Можно сказать, непосредственный участник событий. Жаль, она ушла раньше времени, - с досадой развел он руками и предложил: - Давайте снова ее пригласим.

-      Не самая лучшая идея, - Генрих вздохнул. - Катя ушла из журналистики.

-      А что так? - удивился Юрий Анисимович. - Неужели у нее в газете возникли проблемы?

-      Это неважно, - не захотел распространяться гость. - Главное для нее теперь - родить ребенка.

-      Жаль... - искренне расстроился Обухов. - А мы так надеялись. «ВСЗ» - самая популярная газета... Как же теперь быть? Может, вы напишете?

-      Я не имею права, - продолжая о чем-то думать, пояснил Вес-сенберг. - Но, если для вас это так важно, там есть фотокор из «ВСЗ», - показал он на окно. - Наверное, и из журналистов кто-то. Могу позвонить.

-      Ой, как мы были бы вам благодарны! - обрадовался мужчина. - Пожалуйста, позвоните! - подвинул он рабочий телефон на столе и уточнил у начмеда. - На мобильный есть выход?

-      Да. Но... Лучше с моего телефона, - протянула она аппарат.

-      Звоните.

Генриху ничего иного не оставалось. Достав из кармашка визитку Потюни, он набрал один из указанных номеров.

-      Вениамин? Ты еще здесь?.. С Катей все в порядке, но об этом после. Скажи, кто-то из ваших журналистов есть поблизости? Хорошо... С тобой хотят поговорить, - протянул он трубку Обухову, но тот знаком показал на хозяйку кабинета.

-      Добрый день, это начмед, Лежнивец Валерия Петровна. Простите, с кем имею четь?.. - лицо ее стало строгим. - Очень приятно. Мы хотели бы поговорить с журналистом вашей газеты, объяснить сложившуюся ситуацию... Да... Да... Очень хорошо. Минуточку... Ольга Стрельникова... - под одобрительное кивание Обухова стала записывать она. - Я сейчас позвоню на пост охраны, распоряжусь, чтобы ее пропустили и провели ко мне в кабинет. Спасибо!

-      Вопрос решился, - довольно улыбнулся Юрий Анисимович.

-      Тогда до свидания, - покинул кресло Генрих. - Извините, я тороплюсь.

-      Да, конечно, - на сей раз мужчина не собирался его задерживать. - Надеюсь, еще увидимся, - протянул он руку.

-      Возможно, - криво усмехнулся гость, пожал руку и скрылся за дверью.

-      Вот, Лерочка! Учись, пока я жив! - поднял кверху палец Обу хов, не преминув при этом шлепнуть по ягодицам поспешившую к чайнику подругу...

9.

Катя вернулась в палату, легла в кровать, укрылась одеялом и отвернулась к стене. Не мешало бы успокоиться, а еще лучше уснуть. Тихий час, даже женщина-книгочей не шелестит страница.

«По-человечески Генку жаль: прилетел спасать любимую и тут узнал: она беременна от другого. Но я ведь никогда ничего ему не обещала, а уж в последний раз по телефону вообще расставила все точки над «Ь>. То ли не понял, то ли не поверил. Надо же быть таким непробиваемым!.. Вот если бы на его месте оказался Вадим... - вздохнула она. - Что-то на сердце тревожно, надо позвонить Арине Ивановне: как там папа?» - приподнявшись, она потянулась к телефону на тумбочке.

В тишине громко скрипнули пружины железной кровати. Отреагировав на звук, соседка приоткрыла один глаз и демонстративно повернулась на другой бок.

«Придется после тихого часа звонить, - поняла Катя. - Чувствую, не усну. Чем бы заняться? Маринке СМС написать? Привыкла к ней, душевный она человечек... Нет, лучше вечером: у нее там лазарет дома, и сейчас явно не до меня», - Катя вернула телефон на место и закрыла глаза.

Почти в ту же секунду тишину в палате нарушил вибровызов чьего-то мобильника.

- Да, - шепотом ответила Алиса. - Привет, милый! Не могу говорить, все спят. Тихий час... Хорошо себя чувствую, не волнуйся... Не надо приезжать, здесь карантин, не пропустят... Как договорился?.. Подожди, Виталик, я сейчас тебе перезвоню.

Скрипнула кровать. После поспешной возни у окна послышались осторожные шаги, открылась и закрылась дверь. Снова стало тихо.

«Виталик договорился - его пропустят в больницу, но Алиска этого не хочет. Почему? Потому что я здесь? Не способная забеременеть бывшая жена ждет ребенка. Новость не из приятных, особенно после Алискиного выкидыша. А ведь сколько упреков наслушалась от его родителей! - Катя горько усмехнулась. - И вот, пожалуйста, я забеременела, притом легко. И другая женщина от Виталика могла родить. Выходит, мы изначально не были парой: ошибка судьбы, брак брака. Жаль, Алиса потеряла ребенка. Пусть бы все были счастливы, особенно Виталькины родители. Их ровесники уже внуков женят, а они никак не могут малыша дождаться. Ион как мой отец обрадовался, узнав, что я беременна!» - вспомнила она и улыбнулась.

Зашевелилась соседка. Катя открыла глаза.

Ну разве здесь можно выспаться! - недовольно пробурчала женщина, открыв очередную книжку в мягком переплете. - Входит, выходят, звонят!

Это точно, - согласилась с ней другая, помоложе. - Хотела вплатную лечь, но мест нет - заранее надо было побеспокоиться. Деньги копеечные, зато масса преимуществ.

-      Кому копеечные, а кому и последние, - не согласилась первая.

-      Тоже верно... Пять часов, дневной сон закончился... Привет! Ну как? Уже дома? И Аньку забрал из садика? - судя по разговору и голосу, который звучал неожиданно нежно, звонила она мужу. - У Темы температура? - присела на кровати. - Почему раньше мне не сказали? Мама посоветовала не тревожить? Чушь полная!.. Значит, так: я побегу искать кого-нибудь из врачей, договорюсь на выписку. Ты дождешься из магазина маму и сразу за мной. Скажи: чуть что, пусть сразу скорую вызывает! Ты же знаешь, как плохо он переносит температуру! Все, побежала! - закруглилась она, быстро оделась и покинула палату.

Наблюдая за молодой женщиной, Катя подивилась случившейся с ней перемене. Утром это была смесь острословия, цинизма и равнодушия - стандартный набор, приписываемый молодому поколению. Но стоило заболеть ребенку - и все человеческое вышло на первый план: волнение, переживание, забота. Обыкновенная женщина, мама. Возможно, все иные качества служили лишь защитной реакцией на вызовы окружающего мира.

«А вот я никогда не научусь этому - не стесняться в выражениях, легко отбривать тех, кто лезет в мою жизнь... Издержки воспитания - родители учили быть со всеми вежливой. Особенно мама. Даже умирая, просила отца не ругать докторов: пусть и просмотрели болезнь, зато теперь изо всех сил стараются помочь».

Все так и было. За несколько месяцев до того, как мама слегла, отец убедил ее обследоваться и едва ли не силой уложил в госпиталь. Ничего страшного тогда не обнаружили, никаких особенных изменений в печени. А спустя полгода с небольшим ее не стало. Потому-то Катя и избегала писать на медицинские темы. Неоднозначное у нее было отношение к эскулапам. И диагноз «бесплодие», опровергнутый беременностью, только усиливал негатив. Тем не менее надо отдать должное: на ее жизненном пути встречались и настоящие врачи, те же Ольга, Арина Ивановна. Тут все, как и везде: есть равнодушные непрофессионалы, а есть врачи от Бога.

«Бедная мамочка! - на ресницах у Кати навернулись слезы. - Как же тебе было больно сознавать, что мы с отцом останемся одни! Как бы ты сейчас радовалась вместе с нами! Правду говорят: лучше раньше стать бабушкой, чем не стать ею никогда!»

Она всхлипнула.

-      Ты чего? - отреагировала соседка. - И у тебя что-то стряслось?

Не день, а кошмар какой-то! У всех, кого ни возьми, стрессы! Даже эту проклятую трубу именно сегодня прорвало!.. Надо гороскоп посмотреть, что там еще на сегодня накаркали.

Отложив книгу, она набросила халат и тоже вышла из палаты. Но в одиночестве Катя оставалась недолго. Вернулась Алиса, прошла к кровати, присела, уперлась руками в железное основание и, слегка покачиваясь на панцирной сетке, о чем-то задумалась.

Вид у нее был хуже некуда: волосы всклокоченные, сама без косметики, потерянная, худая, жалкая. У Кати аж сердце защемило. Такой Селезневу она видела только раз в жизни и очень давно, когда та была еще Снопковой и горько рыдала на ее плече.

-      Ну, что молчишь? Радуешься? - неожиданно спросила Алиска.

-      Чему?

-      Ты - беременна, а я уже нет.

-      Какая мне от этого радость?

-      А такая... Выходит, можешь беременеть, - продолжила она со злостью. - Слушай, Кать, ну почему тебе всегда везет больше меня? - Катя перехватила ее полный ненависти взгляд. - Надеялась, хоть с беременностью я тебя обставлю. Так и тут! Как же ты мне осточертела! Ненавижу! - почти с пеной у рта прошипела она.

У Кати дух перехватило. Вот это номер!

-      Вся из себя правильная, добренькая, - скривившись, язвительно продолжила Селезнева. - Хорошо быть добренькой, когда тебе все лучшее с неба падает! Родители, золотая медаль, гордость курса! Мужа отхватила всем на зависть! Как сыр в масле каталась! И с работой подфартило, хотя половина сокурсников давно забыли, на кого учились: один - кузнец, другая - домработница, третья до сих пор «плечевой» с дальнобойщиками катается. Чем мы все хуже тебя, ум, честь и совесть современной журналистики? А? Тьфу! - пренебрежительно сплюнула она. - Загордилась, изменили ей, видите ли... А сама не успела от Проскурина ускакать, сразу подцепила Ладышева! Да этого ловеласа с претензиями пол-Минска знает! Уж сколько моих знакомых к нему подкатывали, да все или рылом ему не вышли, или больно глупыми оказались. Про себя промолчу: я как раз понимала - старовата для него, ведь он только молоденькими модельками интересуется. Этот брезгливый интеллигентишко даже голову в мою сторону не повернул, сволочь! И тут, батюшки, что я узнаю? Ладышев встречается с Проскуриной, этой серой мышкой! Ну вот что тут сказать, а? - даже всплеснула она руками.

Слушая ее монолог, Катя перевела взгляд на уже знакомую трещину на потолке. Она, конечно, предполагала, что желающих покуситься на Вадима более чем достаточно, но что среди них и Алиска...

«Надо же, - почему-то улыбнулась она. - А мир еще теснее, чем кажется!»

-      Лыбишься... Еще бы! Королева красоты в мышином царстве! -отпустила шпильку Алиска. - Впрочем, когда-нибудь ты себе свернешь шею на этом выборе. Такие, как Ладышев, не годятся для семейной жизни, - ухмыльнулась она. - И на этого Донжуана променяла Виталика! Да я, в отличие от тебя, все буду от него терпеть. Пусть пьет, гуляет! Лишь бы по гребаным тусовкам не таскаться, не брать интервью у всяких прощелыг, не спать с ними! И за то, что ты, дура, не ценила своего счастья, заставлю тебя локти кусать, вот увидишь! Осталось только родить ребенка!

Катя продолжала внимательно рассматривать трещину, но уже не улыбалась. Ей стало грустно. Неужели Алиске понадобилось родить ребенка только для того, чтобы досадить ей? А как же Виталик, его чувства? Вчера он выглядел таким окрыленным. Она даже порадовалась за него. Как ни крути, десять лет прожили вместе, пусть бы у него сложилась семейная жизнь. И, казалось, такая женщина нашлась. Но, выходит, Алисе Проскурин нужен для решения собственных проблем.

Горько и обидно. В первую очередь за Виталика.

-      Родить ребенка... осталось... - голос Селезневой задрожал. -Вот приедет он, и что я ему скажу? У меня - выкидыш, а ты тут лежишь беременная и счастливая? Да сколько так может продолжаться? Это несправедливо! - сорвалась она на истеричный визг. - Почему ты постоянно путаешься у меня под ногами? Да когда же это закончится?!!

Вдруг она вскочила, схватила подушку и изо всех сил метнула в Катю.

-      Тварь! Тварь! Удавлю! Уничтожу! - Алиска рванула к бывшей подружке.

В эту секунду на шум, который, вероятно, был слышен и в коридоре, в палату зашла медсестра. Быстро сообразив, в чем дело, она преградила Селезневой дорогу.

-      Больная, прекратите! Помогите! - прокричала она в приоткрытую дверь.

Вбежала Ольга, кто-то еще из медперсонала. Подтянув к себе ноги и буквально вжавшись в стену, Катя с ужасом наблюдала, как медики пытаются справиться с осатаневшей Алиской.

-      Сволочь! Ненавижу! Убью! - бесновалась та в диком угаре. Пустите меня! Ненавижу вас всех! - и переключилась на медперсонал: - Почему вы не спасли моего ребенка? Почему?! Вам вчера мало заплатили? Сколько вам надо было заплатить?!

-      Успокойтесь, пожалуйста! У вас еще будут дети, обязательно будут, - пытаясь утихомирить разбушевавшуюся пациентку, приговаривала Ольга. - Я понимаю ваше состояние: потерять ребенка - большое горе, стресс... Поверьте, вам старались помочь, но медицина не всесильна. Лягте, пожалуйста, под одеяло, - попросила она, когда Алису удалось подтащить к кровати у окна. - Сейчас мы сделаем вам успокоительный укол, поспите до утра. А утром...

-      Не надо мне никакого укола! Ко мне муж должен приехать, что я ему скажу?! - выкрикнула Селезнева и принялась отбрыкиваться от медиков. - Ненавижу! Ненавижу!!!

-      Отойдите, а то неровен час в живот попадет! - отодвинула Ольгу от кровати появившаяся в палате пожилая санитарка и навалилась на больную всем телом.

-      Срочно зовите ребят из реанимации! - прокричала Ольга еще одной медсестре, зашедшей в палату со шприцем в руках. - Да успокойтесь же вы! - не сдержавшись, прикрикнула она, пытаясь поймать больную за руки, которыми та колотила по спине санитарки.

Алиса, пытаясь вырваться, вертелась как уж. Из коридора прибежал на помощь щуплый мужчина из больных, но мало чем помог. Разбушевалась она не на шутку. При этом уже не рыдала и не кричала. Ее нечленораздельные звуки напоминали злобное рычание раненного в смертельной схватке зверя.

Сообразив, что просто так утихомирить больную не удастся, мужчина вытащил откуда-то ремень и со второй попытки затянул его на Алискиных лодыжках. Та взвыла, собралась из последних сил, вывернулась из множества держащих ее рук и грохнулась на пол.

Наблюдая за всем этим безумием, Катя от ужаса не могла пошевелиться. До нее стало доходить, что могло случиться, не появись в палате медсестра.

-      Больные, покиньте палату и закройте дверь! - оглянувшись, не терпящим возражений тоном приказала Ольга.

Застывшие у открытой двери зеваки, в том числе и две соседки, попятились назад. Вскоре, решившись встать с кровати, к ним примкнула Катя. По коридору на помощь коллегам уже спешил мужчина в голубой униформе с небольшой аптечкой-контейнером. На фоне его почти двухметровой фигуры контейнер в мощной пятерне казался детской игрушкой. Все облегченно вздохнули: этот точно справится.

«И почему самые крупные и сильные мужчины идут в реаниматологи-анестезиологи? Взять того же Зайца... - удивилась несоответствию Катя. - Им бы в психиатрию».

-      Что там у вас случилось? - поинтересовалась у нее соседка-книголюб. - На пять минут вышла всего... Может, ей муж чего по телефону наговорил?.. - и сама себе ответила: - Он, кто же еще! То хотят детей, то не хотят. А нам за все расплачивайся.

-      За мной сейчас приедут! - занервничала соседка помоложе. - А у меня вещи не собраны!

-      Отпустили?

-      Заявление написала.

В конце коридора открылась дверь, появившийся санитар распахнул ее во всю ширь и втолкнул каталку.

-      За вашей, видать, - со знанием дела прокомментировала одна из зевак.

Получив профессиональную подмогу, медики справились довольно быстро, и вскоре из палаты выехала каталка с Алиской. Вела она себя смирно. И не только потому, что стало действовать введенное лекарство: руки, ноги, а возможно, и тело ее были надежно зафиксированы специальными ремнями.

-      Бедняжка! - вздохнула ей вслед одна из женщин.

-      Отойдет, откачают, - успокоил больной, которому медсестра вернула ремень. - Я за свою жизнь и не таких буйных видал. Правда, те были алкоголиками, - добавил он.

-      Так, больные, разошлись по палатам! - приказала появившаяся в коридоре растрепанная Ольга. - Забыли про карантин? Проскурина, зайдите в ординаторскую, - добавила она.

-      Слава Богу, кошмар закончился, - облегченно вздохнула женщина, ожидавшая мужа, и поспешила в палату.

-      Ты видела, с чего все началось? - усадив Катю в кресло, Ольга вымыла руки над умывальником, сполоснула лицо. - С виду нормальная женщина. Что она от тебя хотела?

-      Оля, это и есть Алиса, - опустила голову Проскурина. - Та, которая теперь с Виталиком. Он собрался сюда приехать, вроде даже договорился с кем-то, чтобы пропустили. Ну а тут, сама понимаешь: я беременна, у нее выкидыш. Вот она и сорвалась.

-      Так вот в чем дело... - Ольга открыла лежавшую перед ней медицинскую карту. - Поступила по скорой с кровотечением. Беременность малого срока, аборт в ходу... Знаю доктора, который ее принимал. Хороший доктор, опытный. Ничего нельзя было сделать. И никакие деньги не могли помочь. Не понимаю... - она умолкла.

-      Что? - не утерпела Катя.

-      Она же сказала - заплатили. Но в такой ситуации брать деньги... Нет, на него это не похоже. Бессмыслица какая-то.

Ольга задумалась, снова перелисталатонкую историю болезни.

-      Я знаю, кого она имела в виду, - вдруг вспомнила Катя. - Вчера случайно я слышала разговор заведующей гинекологией с Алисой и Виталиком. Она делала ей УЗИ.

-      Наша заведующая?

-      Да. Только денег она не брала. Посоветовала Алисе лечь на сохранение, но та отказалась. Тогда заведующая отправила ее, то есть их, к начмеду. Мол, та направила - вот пусть и решает, как быть.

-      То есть, получается, к Лежнивец, - Ольга вздохнула. - Теперь все понятно. Стандартная ситуация, та же картина, что и у тебя. И заведующая очень правильно рекомендовала лечь на сохранение, - захлопнула она историю болезни. - Но я сейчас не об этом. Ты замечала раньше у Алисы подобные состояния? Неадекватное поведение, истерики, психозы, - пояснила она.

-      Нет, не замечала, - подумав, Катя пожала плечами. - В студенческие годы рыдала как-то, когда аборт пришлось делать. Несладкая у нее жизнь, конечно. Приехала в город из деревни, из многодетной семьи, сама всего добивалась. Мечтала удачно выйти замуж, чтобы в городе остаться. После учебы мы долго не виделись, не общались. Лет семь. Потом она меня нашла, попросила помочь с работой. Я помогла. Подвернулось место в глянцевом журнале, и вроде у нее там все шло гладко. Об остальном - не знаю. Мы не настолько близки, чтобы делиться тайнами.

-      Однако мужа твоего она быстро к рукам прибрала, - заметила Ольга.

-      Что ж добру-то пропадать? - усмехнулась Катя. - Он вполне в состоянии обеспечить ей беззаботную жизнь. Но с утратой ребенка она может и его потерять.

-      Теперь все ясно, - постучала доктор ручкой по столу. - Ладно, возвращайся в палату, отдыхай. Тебе сегодня тоже хватило... Да, забыла спросить: зачем тебя Лежнивец вызывала?

-      Вызывала, только я ее не видела. Это мой друг каким-то непостижимым образом прорвался к ней в кабинет, - на ходу прикидывая, стоит ли что-то говорить о Генрихе, Катя решила умолчать о главном. - Он тоже журналист, а ей положительная статья о больнице позарез нужна. Но я отказалась писать. Мне сейчас не до статей, сама понимаешь.

-      Ну и правильно, - поддержала Ольга. - С Лежнивец лучше не связываться. Все, отдыхай. А нам надо задокументировать кое-что,

-      и показала глазами на вошедшего в ординаторскую доктора, который недавно утихомиривал Алису.

«Совсем забыла сказать, что завтра мне позарез нужно выписаться, - вспомнила Катя уже в коридоре. - Хватит с меня больницы!»

В палате на тумбочке ее ждал вертевшийся волчком вибрирующий телефон.

-      Тарабанят тут тебе нон-стоп, - с трудом оторвавшись от книги, сделала недовольную мину оставшаяся в одиночестве соседка.

Похоже, то, что недавно произошло в палате, не шло для нее ни в какое сравнение с чтивом в руках.

-      Привет, Маринка! - искренне обрадовалась звонку Катя. Хоть расстались они только утром, ей казалось, что прошел месяц. -Расскажи, как твои... Подожди, выйду в коридор, - красноречиво глянула она на женщину с книгой.

-      Да ладно, говори здесь. Ты мне не мешаешь, - шелестнув страницей, смилостивилась та.

-      Ну так что у тебя?.. - Катя отошла с телефоном к окну, за которым уже темнело. - Ничего себе... А сама-то как?.. Понятно... А какие-то противовирусные беременным разрешены?.. Подожди, сейчас запишу, - метнулась Катя к кровати, достала из пакета блокнот и ручку. - Так, повтори... Записала, спасибо... И что там у твоей Зины? Как шеф заболел ?! - присела она на кровать. - Под сорок температура и один в квартире? И она не смогла настоять?.. Я, конечно, понимаю его принципиальность, но здесь исключительный случай! - разволновалась Катя, встала, снова подошла к окну.

-      А если ему совсем плохо станет? Даже скорую некому вызвать!.. Конечно, переживаю. Я за всех хороших людей переживаю... Да, беги... Набери меня, если еще что узнаешь... Ну, как там Зиночкин шеф... И что у твоих с температурой, - спешно добавила она. - Жду звонка.

Отключив телефон, Катя так и осталась стоять у окна. Пульсировала одна-единственная мысль: «Вадим заболел... Температура под сорок... И никого в квартире...»

В сравнении с этим все остальное теряло значение.

Телефон в руке снова завибрировал.

-      Да, Арина Ивановна... Да, конечно, спасибо!.. Папочка, привет! Что у тебя новенького?.. - придав голосу бодрости, попыталась она улыбнуться. - У меня все в порядке, завтра, надеюсь, отпустя т домой... Да, мы уже обо всем договорились: сразу же в Ждановичи перееду. Будем вместе тебя дожидаться... Завтра операция, это точно? - снова напряглась она. - Согласна, докторам виднее... Все хорошо будет, я знаю... До свидания, папочка!.. Скоро увидимся!

Опустив руку с телефоном, невидящим взглядом она уставилась в темноту окна.

«Господи, сделай так, чтобы и папа, и Вадим быстрее поправились! Боженька, помоги им! Пожалуйста!..» - мысленно умоляла Катя.

Больше не у кого было просить помощи...

-      ...Вот видишь, как все расчудесно получилось! - расплылся в довольной улыбке Обухов, едва за журналисткой закрылась дверь. - Хорошая девочка, правильную статью напишет.

-      С чего ты решил? - устало потерла виски Лежнивец. - Знаю я журналюг: от них жди чего угодно. Если не подмажешь... - зло усмехнулась она. - Поулыбаются, покивают, а как напишут - мама дорогая!

-      Не беспокойся, вместо «подмазки» у тебя знаменитость из их газеты лечится. Ты видела ее глаза, когда я сообщил, что Проскурина лежит в гинекологии? И очень удачно блефанул, что именно она порекомендовала эту... как ее... Стрельникову. Как эта пигалица зарделась, видела? - рассмеялся он. - Видать, Проскурина для нее авторитет.

-      Не уверена... - не согласилась Валерия Петровна. - Зеленая она еще совсем. Ладно, ты прав, для меня важно, чтобы статья вышла именно в «ВСЗ». А если бы еще и за подписью Проскуриной...

-      Да не это главное, - не понял ее Обухов и посмотрел на часы. -Так... У меня времени в обрез... - с этими слова он, крякнув, встал, дошел до двери, повернул ключ и погасил свет. - Ну что? Сегодня с тебя причитается, - многозначительно произнес он.

-      Юра... Я на работе... - растерялась Лежнивец. - В любой момент могут войти.

-      Не войдут, - расстегивая ремень, он похотливо улыбнулся. -Раньше тебя это не смущало.

Приблизившись к партнерше, Обухов крепко ухватил ее ладонь и положил себе чуть ниже пояса.

-      Давай, у нас правда мало времени... Будь умницей...

«Ненавижу!» - внутри Лежнивец все взбунтовалось.

Но... Как и шесть лет назад, когда отношения между ними только начинались, она закрыла глаза, сжала зубы и послушно стала выполнять то, что от нее требовалось. Правда, тогда, в самом начале, эту повинность скрашивали какие-никакие романтические отношения. Секс с супругом к тому времени практически сошел на нет, а женская физиология требовала интима, потому она совсем иначе воспринимала ухаживания Обухова. Но сейчас он постарел, обрюзг, и секс с ним стал повинностью: никакого удовольствия!

Но слишком многое в ее жизни и тогда, и сейчас зависело от этого человека.

«Ненавижу! Ненавижу!» - закусив губу, повторяла про себя Лежнивец, пока, держась за ее бедра, пристроившийся сзади мужчина удовлетворял свою похоть.

Уцепившись пальцами за край стола, она дождалась привычного гортанного выдоха за спиной, последнего толчка, вытерпела итоговый шлепок по оголенным ягодицам и облегченно вздохнула...

Зина третий час металась по квартире из угла в угол, не находя себе места: шеф не отвечал ни на звонки, ни на СМС. Нажимая на кнопки телефона, она напряженно вслушивалась в долгие гудки. Отчаявшись, решила позвонить Поляченко. Как выяснилось, Ла-дышев не отвечал и ему.

-      Я понял, Зина. Сейчас поеду, посмотрю, что там, - вздохнул начальник отдела безопасности.

Вспомнив, как удачно, прямо у подъезда, припарковал машину, Поляченко с тоской подумал, что по возвращении придется долго искать свободное место. Но ехать надо. Во-первых, проверить, не случилось ли чего-нибудь, а во-вторых, у него важная новость для Ладышева.

Сняв с плечиков дубленку, Андрей Леонидович набросил шарф, натянул шапку и заглянул в гостиную, где жена смотрела какой-то сериал.

-      Мне надо отъехать, - сообщил он, прекрасно зная, что услышит в ответ.

-      Можешь не возвращаться! - буркнула супруга и прибавила громкость в телевизоре. - Разрешаю заночевать у своей шкурки!

-      Лика, какая шкурка? Ну сколько можно? - с полной безнадежностью произнес он. - Я по работе еду.

-      Ага, как же! - нервно усмехнулась та, и вдруг ее прорвало: -Всю жизнь на ночь глядя «по работе»! Когда служил, терпела: «Родина в опасности!» А сейчас что? Кто у тебя в опасности в десятом часу ночи? Какая работа, блин?! - жена вскочила с дивана и, в мгновение ока оказавшись рядом с мужем, замахнулась пультом.

-      Анжелика! - перехватив ее руку, Андрей Леонидович с укором посмотрел на разъяренную женщину. - Прекрати немедленно истерику!

-      Он, блин, по бабам шастать, а мне тут спокойно ждать! Фигуш-ки! - попыталась она вырваться.

Не получилось. Только уронила пульт, который, ударившись о ламинат, разлетелся на части.

-      Сволочь ты, Поляченко! - выдохнула в исступлении женщина.

-      Сволочь, кобель гребаный! Ненавижу! Вали куда хочешь! - перестав вырываться, она вдруг зарыдала.

Зная, что начинается второй акт фирменного семейного действа, Андрей Леонидович отпустил руку и вышел за дверь.

Никаких эмоций. Внутри давно все выгорело, все серо, безрадостно. Пепелище.

Сцены ревности, оскорбления, попытки драк сопровождали всю их семейную жизнь. В последние годы он научился их как бы отсекать, блокировать сознание невидимым роллетом, ибо понял, что может сорваться и врезать супруге. Никогда в жизни он не поднимал руку на женщину - не позволяло достоинство и, если хотите, кодекс офицерской чести. Но и сил терпеть не оставалось...

Чаще всего он просто уходил в другую комнату и ложился спать пораньше, плотно закрыв двери. Жена, не находя выхода эмоциям, в ответ на это избрала еще худшую тактику - стала втягивать в конфликтные ситуации дочь: скажи, папа плохой, что он виноват.

Обидно, но дочь уступала ей без всякого сопротивления. Понимала: иначе от истеричной мамаши достанется ей самой. А так короткий спектакль разыгрывался, как по нотам: «Виноват папа?»

-      «Да, виноват». И все - ушла к себе. Словно папа ей был нужен исключительно для того, чтобы оплачивать учебу в университете, одевать, кормить, отправлять с мамой на курорт.

При полном поражении в правах у Андрея Леонидовича были лишь обязанности. У всех других членов семьи права имелись, даже у любимца жены кота Макса, а у него - нет. Единственное, что позволялось главе семьи, - не мешать прекрасному полу жить своей интересной жизнью. Любая его попытка высказать собственное мнение встречалась в штыки - криками или истерикой. Иногда - равнодушным «потом», после чего жена погружалась в виртуальную жизнь в социальных сетях, где обитала сутками. Вставать рано утром и бежать на работу ей не требовалось.

Что такое зарабатывать деньги, а не только тратить, за двадцать с лишним лет сидения дома она совсем забыла. Супруг ког-да-то из лучших побуждений предложил ей бросить работу после декретного отпуска: мол, он постоянно занят на службе, график ненормированный, а в семье маленький ребенок. И поначалу даже гордился таким распределением обязанностей: он, мужчина, обеспечивает достойную жизнь своим женщинам.

Но... Тогда же обнаружились и первые нестыковки в определении понятия «достойная жизнь». Жене хотелось намного больше, чем он мог дать. У нее были свои критерии - ближайшие подружки. Одной муж подарил шубу, второй - машину, третья обустраивалась в новой огромной квартире в центре. А у них что? Зарплата супруга - и все? На нее не поживешь на широкую ногу.

Намек на то, что при таких запросах надо бы самой выйти на работу, Анжелика восприняла как личное оскорбление. Ей нравилось сидеть дома. Ребенок в саду, муж на работе. Можно вдоволь спать, убивать время в разговорах с подружками и в Интернете, обсуждая животрепещущие темы типа «куда бы съездить отдохнуть следующим летом». К слову, сам супруг в отпуск на юга и за границу не летал, так как не положено по службе. За все годы лишь однажды выбрался с семьей к родственникам в Феодосию.

С ростом благосостояния подружек повышались и запросы жены. Ее уже не устраивали отели эконом-класса вдали от моря. Требовались исключительно пятизвездочные, на первой линии. И обязательная сумма на шопинг.

Ну где мог взять Поляченко такие деньги? Даже одолжить не у кого: материальное положение сослуживцев мало чем отличалось от его собственного. Скандалы пошли чередой, и он скрепя сердце согласился делать то, чем периодически занимались многие. По сути, ничего противозаконного - оказать кому-то информационную услугу, тем более что добрая часть сведений под рукой. И такая подработка неплохо оплачивалась. Но все равно он считал: как офицер не имеет на это морального права. А потому, когда один из клиентов, узнав, что Андрей Леонидович подумывает за выслугой лет уйти на пенсию, предложил работу, Поляченко, не раздумывая, согласился.

Ладышев ему понравился со дня знакомства: подкупали его уважительность, интеллигентность, порядочность. Даже его немногословность пришлась по душе Поляченко. Сам такой. Зато все четко, почти по-военному. Задача поставлена - задача выполнена. И вознаграждение законное. Так что отношения с новым началь ником его абсолютно устраивали.

А тут еще шеф и с жилплощадью помог. Кто-то из его знакомых уезжал на постоянное место жительства и срочно продавал хоро шую трехкомнатную квартиру с ремонтом. «Срочно» означало: большой скидкой в цене. Ладышев, узнав, что начальник отдела безопасности ютится с семьей в малогабаритной «хрущевке», дал ему деньги и не торопил с возвратом - ждал, пока на его «двушку» найдется выгодный покупатель. Оставшуюся сумму Поляченко честно отработал.

В новой квартире появился скоростной Интернет - и надежды на нормальную жизнь рухнули с грохотом. Анжелика выходила в виртуальный астрал, и ничего больше ее не интересовало - ни порядок и обустройство, ни муж, ни дочь. Она и за собой перестала следить, не встречалась даже с подругами, предпочитая общаться в Сети. А Поляченко все чаще, вернувшись домой, сам готовил ужин, мыл скопившуюся за день посуду.

Но все это еще полбеды, он от природы был терпеливым. Доконали скандалы. Казалось, Анжелика разучилась нормально разговаривать, чуть что - сразу в крик. Первый срыв предела терпения случился больше трех лет назад, когда с утра жена устроила истерику: «Что ты топчешься, как слон, не даешь выспаться!» О том, что и он подолгу не может уснуть из-за клацанья клавиатуры, речь уже не шла: сам по глупости позволил установить компьютер в спальне.

Следующей ночью он переселился на диван в гостиную да так там и остался. Разумеется, прекратился и всякий интим, который, правда, и до того случался не шибко часто.

Жена ситуацию восприняла по-своему: завел шлюху! Теперь она совсем перестала стесняться в выражениях и за короткое время овладела весьма богатым матерным лексиконом. Это сорвало второй предел терпения. Андрей Леонидович не был ханжой, но здесь понял: чтобы не скатиться окончательно в болотную хлябь и не перестать себя уважать, придется что-то срочно менять в жизни.

Но велика сила инерции. Какое-то время он еще продолжал непонятно на что надеяться, не мог избавиться от жалости к супруге, совсем потерявшей связь с реальным миром, корил себя за то, что не заметил переломного момента, не принял мер раньше, а также мало уделял времени и внимания единственной дочери. Хотя семью он пытался сохранить только ради нее...

«Все! Хватит ломать комедию! Если сегодня не уйду - не уйду никогда, - прогревая двигатель, настраивал себя на новую жизнь Поляченко. - Завтра сниму квартиру, заберу вещи и подам на развод. Чем плохо жить одному, как Ладышев?.. Но что там у него случилось, почему трубку не берет? Неужели так расхворался? Вот в такие минуты одному, конечно, плохо... Но все равно лучше уж так. Мне в семье тоже никто стакан воды не подаст, если заболею», -горько усмехнулся он.

Выехав с заснеженного двора на оживленный проспект, Андрей Леонидович был приятно удивлен: наконец-то коммунальщики расчистили магистраль от снега. Местами даже до промерзшего асфальта, по которому гуляла мелкая поземка.

«Что бы это значило? - недоумевал он, снова пытаясь на ходу дозвониться до Ладышева. - И сам не объявляется. Нашел я ему его Проскурину, только доложить некому... А может, я опоздал и он сам ее отыскал? - кольнула не очень приятная мысль. - Вряд ли. Обычно он предупреждает».

Припарковав машину у самого двора, Андрей Леонидович быстро дошел до нужного подъезда и набрал номер квартиры в домофоне. Один раз, второй. Наконец в переговорном устройстве послышался хриплый голос шефа:

-Да... Кто там?

-      Вадим Сергеевич, это Поляченко.

-      А что случилось? Ночь на дворе.

-      Вы на звонки не отвечали... Решил проверить, все ли в порядке. Разрешите зайти?

Раздался еле слышный писк, загорелась зеленая лампочка на панели переговорного устройства. В подъезде было тепло. Консьерж приветливо кивнул, бесшумно раскрыли двери оба лифта.

«Живут же люди!» - отдал должное элитному дому Поляченко.

С телефоном в руке Ладышев ждал его в проеме двери и удивленно смотрел на дисплей.

«Двадцать шесть пропущенных вызовов... Пятнадцать СМС... Не слышал... Почему?.. Так ведь телефон без звука! - заметил он перечеркнутый символ динамика. - Не помню, чтобы я его отключал. Тогда кто?.. В квартире была только Зина. Она и постаралась, больше некому».

-      Звук был отключен, - пояснил он. - Зря всполошились.

-      Зря не зря, но проверить следовало. Как себя чувствуете? спросил Андрей Леонидович, всматриваясь лицо шефа.

Выглядел тот неважно: растрепанные волосы, помятая физиономия, покрасневшие глаза.

-      Может, прилягте, я чаю согрею, - чувствуя некоторую неловкость, предложил Поляченко.

-      Спасибо, до чайника как-нибудь сам доберусь, - попытался улыбнуться Ладышев и, тоже ощутив некоторое смущение, поправил полу халата и туже затянул пояс. - Извините, что в таком виде, гостей не ждал. Хотя... раз уж приехали, по всем законам гостеприимства давайте пить чай. И вы согреетесь, и мне не помешает, отодвинул он дверцу шкафа в прихожей.

-      Спасибо!

Гость прошел на кухню следом за хозяином, неуверенная походка которого бросалась в глаза.

-      Вадим Сергеевич, давайте я чай приготовлю. Если позволите, конечно.

-      Пожалуй, позволю, - неожиданно согласился хозяин.

-      При желании можете пока прилечь на диван. Я только Зине позвоню, успокою. И подскажите, где у вас заварка.

-      В шкафчике, справа от мойки, - Ладышев, шаркая шлепанцами, поплелся к дивану.

Включив чайник, Поляченко достал банку с чаем, сполоснул стоявший в мойке заварник и, заглянув в глубину гостиной, набрал Зину.

-      Да, я. Все в порядке, жив наш шеф... - прижал он трубку плечом к уху. - ...А потому, что кто-то выключил звук в телефоне... Вот тебе и «ой»... Температура, по виду, есть... Да, сейчас, - повернулся он к столу, на котором лежал пакет с лекарствами. - Повтори... -попросил, перекладывая упаковки. - Нашел... Понял: одну таблет-ку. Что еще?

Выслушав очередное указание, Андрей Леонидович переместил трубку к другому уху, достал порошок, растворил его в стакане. Зажав в ладони две пилюли и прихватив стакан с водой, пошел к больному. Под негромкое бухтение телевизора тот, натянув на себя плед, казалось, спал. Но стоило Поляченко приблизиться, тут же открыл глаза и виновато улыбнулся:

-      Кажется, дреманул. Долго я спал?

-      Пять минут. Вот, Вадим Сергеевич, придется принять, - вздохнул Поляченко и пояснил: - Зина на связи, угрожает: если откажетесь, то вызовет такси и примчится сюда.

-      Делать ей нечего! - проворчал Ладышев, присел и взял в руки стакан. - Не помню, когда так болел, - словно извинился он, залпом выпил растворенный порошок, следом таблетки. - Температуру приказала измерить?

-      Приказала. Где термометр? Вы позволите?

-      В спальне на тумбочке... Позволю, куда ж я денусь! - пробурчал хозяин, забираясь под плед, и тут же снова впал в забытье.

Когда вернувшийся из спальни Андрей Леонидович тронул его и плечо, он промямлил нечто нечленораздельное, сунул градусник- под мышку и совсем отключился.

...Да, Зина, согласен, шеф плох, - вернувшись на кухню, Поляченко перезвонил секретарше. - Нежелательно его одного оставлять,. Пожалуй, я задержусь... Хорошо, наберу.

Отложив телефон, выключил закипевший чайник, налил воду в заварник и подошел к окну.

«Шикарный вид! - оценил он. В квартире шефа Андрей Леонидович если и бывал, то только по делу: стоять у окна и рассматривать красоты не хватало времени да и было неудобно. - ...Екатерине Александровне, наверное, здесь тоже нравилось, - неожиданно подумал он и вздохнул: - Ладно мы с женой давно не любим друг друга, но этим-то чего ссориться? Вместе тесно, а врозь скучно. В больницу, видите ли, спряталась, телефон отключила. Обиделась! Понятно, Вадим Сергеевич может иногда палку перегнуть. Но на этот раз и было за что. Только ведь едва отошел - сразу бросился ее искать. Прямо серый стал от переживаний. Обоим бы умерить гордыню и эгоизм приструнить! Ох, и натерпятся, пока с такими характерами друг к другу притрутся!.. А может, ну ее, эту любовь-рулетку?.. Не стану сегодня ему ничего говорить, а то еще прикажет в больницу лететь на ночь глядя... Что там термометр показал?» - спохватился он, подошел к шефу и осторожно потянул за выглядывающий из-под халата градусник.

Ладышев даже не шевельнулся.

-      Зина, тридцать девять и восемь, - отчитался он секретарше. - Да, все принял, спит. Конечно, останусь... Понял. Хорошо, утром созвонимся.

«И мне когда-то любовь глаза застила, - снова подошел он к окну. - И что я в Анжелике нашел? Даже не помню. Уж очень хороша была... Поздно понял, что жену выбирают не по красоте... Надо такую искать, как Зина: и ответственная, и хозяйственная, и заботливая. Не красавица писаная, но и не дурнушка. Говорит, правда, много и смеется уж больно заразительно», - по лицу Андрея Леонидовича скользнула улыбка, на мгновение расслабив жесткую линию губ.

Зазвонил телефон. Бесшумно метнувшись к столу, Поляченко схватил мобильник. Звонила жена. Зная, что он сейчас услышит, первым желанием было сбросить звонок, но все же решил ответить.

-      Ну что, кувыркаешься там со своей сучкой? Так вот, скотина, даю тебе полчаса! Или сейчас же возвращаешься домой, или, даже если на коленях приползешь, не впущу!

-      Я не вернусь, Лика, - спокойно ответил Поляченко. - На коленях никогда не ползал и не поползу. Так что не жди. Спокойной ночи!

«Ну вот и все, первый шаг сделан. Озвучен во всяком случае... Документы при мне, кое-что из того, что может понадобиться на первое время, есть в машине, сменная одежда - в кабинете. Квартиру надо срочно снять», - спрятал он телефон в нагрудный карман...

Кате никак не удавалось уснуть. Сменяя друг друга, в голове прокручивались воспоминания прошедшего дня и недавнего прошлого. Но сна лишали все-таки не они. Завтрашняя операция отца и болезнь Вадима - вот что не отпускало. Правда, были в этой беспрерывной тревоге и успокаивающие моменты: отца будут оперировать лучшие кардиохирурги; Вадим в квартире не один. Судя по рассказу Маринки, с шефом Зиночки заночует начальник отдела безопасности. Кто такой, Тонева не знала, но Катя поняла: речь идет о Поляченко. Этому человеку можно доверять.

Но как бы Кате хотелось самой оказаться сейчас рядом с Вадимом! Коснуться губами лба, поправить одеяло... Неужели все в прошлом? Как же ей жить вдали, не поддерживая его? Она буквально кожей чувствует жар его тела, слышит сбивчивое, неровное дыхание... Он ведь ей не чужой - у нее под сердцем его ребенок!

«Не болей, пожалуйста! - в который раз, как заклинание, прошептала Катя. - Так уж получилось, выткано судьбой... Надо записать... Вдруг ему станет легче?»

Прихватив ручку с блокнотом, она вышла в коридор.

-      Вам чего? - оторвавшись от книги, подняла голову медсестра.

-      Записать кое-что надо.

-      А-а-а... Вы журналистка, я знаю. Садитесь на мой стул. Мне все равно надо в шестнадцатую палату заглянуть.

Не болей, пожалуйста,

Не температурь...

Сколько ж в этой жизни Беспросветных бурь!

Сколько в ней загадок,

Сколько суеты,

Сколько одиночества,

Гулкой пустоты...

Сколько в ней ошибок,

Сколько в ней потерь...

Разочарований...

Слышишь, не болей!

Я с тобою... Рядом,

Пусть и далеко.

Чувствуешь касанье,

Нежность и тепло?

Так уж получилось,

Выткано судьбой...

Не болей, пожалуйста...

Ты мне не чужой...

Передоверив бумаге нахлынувшие чувства, Катя растерла по щеке крупную слезу, перечитала, кое-что подправила, добавила пару запятых и побрела в палату.

Оставаться и дальше в неведении, вылавливать из Маринки-ной болтовни скупые сведения о состоянии его здоровья - выше ее сил. Решено: завтра сразу после выписки она поедет к Вадиму.

А дальше - будь что будет...

10.

-      ...Ну как ты? Живой? - Потюня поставил на стол две чашки крепкого чая, в которые, не жадничая, насыпал сахара. - Пей, пей! - подбодрил он, заметив, как, сделав глоток, гость скривился. -Сладкий чай наутро после пьянки получше рассола будет. Расщепляет он эти, как их... алкоголь, короче.

-      Голова сейчас на части расколется, - простонал Генрих, послушно сделав еще один обжигающий глоток.

-      Еще бы! - усмехнулся Веня. - Ты вчера все подряд внутрь заливал, как с петель тебя сорвало... Могу немного плеснуть на опо-хмел. Вдруг полегчает?

-      Не-е-е! - энергично замотал головой Генрих и тут же обхватил ее руками. - Ой-ёй-ёй!... Лучше бы я умер вчера!

-      И умер бы, если бы я бутылку не спрятал. Во всяком случае сегодня точно не встал бы... Немец, что с тебя возьмешь! Нет у тебя нашей закалки. А если и была, то вся за бугром заржавела за ненадобностью... Сколько там натикало? - глянул он на панель микроволновки. - Половина девятого... Какие у тебя планы? Вчера грозился: улечу первым рейсом.

-      Пока никаких... - опустил голову Генрих.

Потюня задумался.

-      Я к чему спрашиваю: если не передумал, надо ехать. Кстати, утренний рейс мы уже пропустили, я вчера смотрел расписание Могу подбросить в аэропорт, только в редакцию заскочу. Как pa i два самолета должны быть - один до Франкфурта, другой до Вены. Тебе все равно с пересадкой лететь, так что к вечеру домой доберешься... Ну а если решил задержаться, тогда тебе лучше

выспаться, А я поеду. Часам к семи вечера вернусь. Если Катю выпишут, то и раньше. Придется ей машину отдать, - Веня подошел к окну, всмотрелся в термометр за стеклом. - Мороз отпустил, можно и свою заводить. Минус двенадцать, днем пять-семь обещают.

-      А когда ты за Катей поедешь? - неожиданно протрезвел Генрих.

-      Пока не знаю, должна позвонить. А что?

-      Можно мне с тобой?

-      Оба-на! - хозяин даже присел на табуретку. - Ты же вчера посылал Катьку ко всем чертям! Передумал?

-      То было вчера, - виновато опустил голову Вессенберг. - Вень, ты думаешь, она действительно рассталась с тем человеком?

-      Ну... - растерялся Потюня, вспомнив, что Ладышев так ему и не перезвонил. То ли впрямь сильно заболел, то ли секретарша ничего ему не передала, то ли сам передумал искать Катю. - Во всяком случае он не знает, где она.

-      Вот! - оживился гость. - И о чем это говорит? О том, что он не хочет ее знать! Значит, они расстались. Он ей не нужен, как и она ему, - сделал он довольно трезвый вывод. - А я, дурак, вчера не понял, что для нее важнее всего на свете! Ребенок! Она так хотела детей, для нее это была такая больная тема... Когда у них с Виталиком ЭКО не получилось, она мне сразу написала. Только чем я мог ей помочь?

-      И правда, чем? - Веня снова бросил взгляд на часы.

Своими разглагольствованиями Вессенберг утомил его еще вчера. Он, как из брандспойта, изливал горе сначала в машине, затем на кухне под водочку. Пришлось терпеть: сам кашу заварил - самому и расхлебывать. Переночевать предложил из жалости: куда тому деваться? Не в гостиницу ж в таком состоянии! И по-мужски жалко, и по-человечески. Тяжелый день выдался для Генриха.

«Эх, Катька... Стала бы фрау Вессенберг - жила бы, как у Хрипа за пазухой», - думал он накануне, выслушивая исповедь прилетевшего немца о том, как по собственной глупости он когда-то потерял Катю и как все эти годы надеялся, что когда-нибудь все п (менится.

Именно ради этого Генрих и вошел в роль «лучшей Катиной подружки». По крайней мере так он всегда был в курсе, где она и •гго с ней. То, что Виталик ей не пара и рано или поздно они разнесутся, он понял еще в первый приезд. Слишком разные. Потому терпеливо ждал. Иногда, правда, сомневался: вдруг он сам уже ее полюбит?

Но в Москве убедился: любит. И любимая - вот она, рядом, стоит лишь руку протянуть. Был так перевозбужден, что даже предложение сделал, но... видно, не вовремя. Не отошла еще Катя, не отболела душа. Что ж, он готов был подождать. Столько лет терпел ее замужество, а уж теперь сам Бог велел. Главное - появилась уверенность: скоро все разрешится, она примет решение.

Но не зря сказал классик: бойся своих желаний - они имеют свойство сбываться. Вчера все и разрешилось, правда, со знаком минус. Оказалось, Катя любит другого мужчину, от которого ждет ребенка. Генриха это едва не убило. Однако в кладези народной мудрости предусмотрен и такой вариант: с горем надо ночку переспать. И, похоже, переспав со своим горем, Вессенберг смирился с тем, что есть.

«Хрен его поймешь! - вздохнул Венечка. - Вечером одно, утром другое... И как его вразумить? Неужели не врубается: не любит она его».

-      У тебя есть что-нибудь от головы? Трещит, сил нет! - взмолился Вессенберг.

-      Сейчас.

Притащив рюкзак, Потюня открыл кармашек, в котором хранились таблетки. С некоторых пор ему приходилось возить с собой лекарства не только от головной боли, но и от давления.

-      Спасибо! - Генрих проглотил пилюлю, запив стаканом воды.

-      За таблетки спасибо не говорят, - заметил Венечка. - Ладно, ты тут отлеживайся, думай, а мне пора. Дело важное.

-      Погоди, послушай... - остановил гость и вернулся к разговору:

-      Понимаешь, тогда, после ЭКО, я не знал, чем могу ей помочь. А сейчас знаю: я помогу ей вырастить ребенка, стану ему отцом, вдруг выдал он и в поисках поддержки поднял взгляд на Потюню.

-      Пусть она меня не любит, ничего страшного! Зато я готов любит!. и ее, и ребенка! Как у вас говорят... если любишь женщину, то любишь и ее детей.

«Вот те раз! - Веня снова плюхнулся на стул. - Совсем крыша у мужика съехала! Не понял, что Катя без любви замуж не пойдет? Даже не поцелуется!»

-      Ген... Ты бы того... не торопился с выводами, - тщательно подбирая слова, попытался он остудить пыл собеседника. - Понимаешь, она в таком состоянии... Не до любви ей сейчас.

-      Понимаю, - согласился Генрих. - Но я готов ждать, пока она не поймет: ребенку нужен отец.

«Дурила! - в сердцах отругал его Венечка. - Спросил бы у меня, что такое дети. Пока есть любовь - ладно, куда ни шло. А если улотучится? Что тогда? Притом у меня дети свои. А свои и чужие -большая разница!»

-      Ложись-ка ты лучше спать, - посоветовал Потюня. - Пройдет голова - позвонишь. Вот тебе мой запасной мобильник, - положил он на стол старенький телефон с симкой, которую завел специально для клиентов. - А я пошел. Правда спешу. До планерки надо успеть переговорить с главным редактором, - прихватив рюкзак, Веня направился к двери. - Я тебя закрою, запасные ключи на кухне в верхнем ящике, - прокричал он уже с порога...

Отреагировав на приглушенный щелчок, Андрей Леонидович открыл глаза и в сумраке комнаты тут же уперся взглядом в черный экран большого телевизора. Сбросив плед, рывком сел на диване и осмотрелся: не приснилось - квартира шефа. В ту же секунду память до мельчайших деталей восстановила события вчерашнего вечера.

-      Доброе утро! - раздалось за спиной.

Поляченко оглянулся. Ладышев стоял на кухне и, судя по звуку, что-то наливал.

-      Который час? - спросил гость.

-      Восемь утра. Как спалось?

-      Хорошо, спасибо. Заспался что-то, - повинился он.

-      Жаль, я отключился раньше, не пришлось бы вам мучиться на диване. Здесь есть гостевая комната.

-      Ничего страшного, я привык спать на диване, - натягивая брюки, успокоил Поляченко. - Как себя чувствуете?

-      Лучше. Почти хорошо. В отличие от прошлой ночи, спал как убитый. Даже не помню, когда в спальню перебрался. Вам чай или кофе?

-      Чай, если можно.

-      Чай так чай... Пойдемте, провожу в санузел... Зубные щетки, одноразовые станки, пена, полотенце - выбирайте, - предложил Вадим, открыв дверцу шкафчика. - Душевая кабина... Здесь все для гостей, так что не стесняйтесь. Я пока завтрак приготовлю.

-      Не беспокойтесь, не стоит, честное слово, - смутился гость. - Я никогда не завтракаю, обхожусь чашкой чая.

-      А что так? - удивился хозяин. - Жена не готовит?

Да как-то... не заведено у нас. Я на работу всегда рано уходил, пни с дочкой еще спали. Хотя и ужинами из-за поздних возвращений меня тоже не баловали.

Понятно, - кивнул шеф и, подумав, добавил: - Похоже, не у одного меня проблемы на личном фронте.

Поляченко в ответ только вздохнул.

«У меня уже не проблемы, - констатировал он, бреясь перед зеркалом. - У меня полный крах семейной жизни. У шефа хотя бы надежда жива, а у меня и ее не осталось... Сказать, что Проскурина нашлась или, учитывая его состояние, подождать? Надо сказать. И правильно сделает, если сразу в больницу помчится. Если любит, то ни болезнь, ни температура не удержат... Хотя за руль ему все же нельзя».

Когда Андрей Леонидович вернулся на кухню, шеф, прижав трубку плечом, нарезал овощи и разговаривал по телефону.

-      ...Все хорошо, мама, не волнуйся. Вот завтрак готовлю. Как доктор могу сказать: если больной хочет есть - значит, пошел на поправку... Я же не обманываю - температуры нет... Ну почти нет, тридцать семь с хвостиком... Хорошо, обещаю, что никуда не поеду... Да, конечно... Вы с Галиной Петровной смотрите не заболейте. Все, я завтракать пошел, - закончил он на мажорной ноте. - Мама волнуется, - объяснил, отложив телефон. Раздался звонкий писк зуммера. - Бутерброды готовы. Присаживайтесь,

-      показал он рукой на сервированный стол. - Запеченные бутерброды с сыром и ветчиной, яичница, свежие овощи, чай. Стандартный холостяцкий завтрак.

-      Спасибо... Мне, право, неловко, - покраснел Поляченко.

В его жизни бутерброды на скорую руку частенько заменяли и ужин.

-      Не стесняйтесь, - успокоил хозяин. - Плохо помню, как вы здесь вчера оказались...

-      Вы на звонки не отвечали.

-      Да, точно. Зина, добрая душа, отключила звук в телефоне, вспомнил Ладышев.

-      Пришлось приехать, проверить. Вы уж извините. Служба такая. И на ночь не захотел вас одного оставлять. Пару раз загляды вал к вам, а под утро сплоховал - сам уснул.

-      Теперь я все вспомнил, - улыбнулся шеф. - Спасибо за заботу. Андрей Леонидович, вы узнали...

Поляченко отложил нож с вилкой, промокнул губы салфеткой п сам продолжил вопрос:

-      ...где Проскурина? Она в больнице... Только не волнуйтесь,

-      спохватился он, заметив, как побледнел Ладышев. - Насколько мне известно, там ничего страшного.

-      Как она оказалась в больнице? - Вадим потерял интерес к за втраку. - Позавчера я видел ее машину у кардиоцентра. Она отца навещала.

-      За рулем мог быть кто угодно. Во всяком случае вчера она числилась пациенткой гинекологического отделения... Вам сегодня лучше не садиться за руль. Если хотите, я отвезу, - предусмотрительно предложил он, внимательно наблюдая за шефом.

Что творилось у того на душе, понять было несложно.

«В больнице... А почему мне не позвонила? Я бы помог, она это знала! Даже СМС не отправила... Ох, Катя, Катя!.. Как же ты неправа! Неужели не понимаешь, не чувствуешь, как мне плохо без тебя... Видишь, заболел от переживаний... Прости, что не понял, обидел...» - прикрыл он глаза и тяжело вздохнул.

-      Да, немедленно едем, - поднялся со стула Ладышев. - Я быстро соберусь.

«Пусть хоть кому-то станет легче, - составляя тарелки в мойку, подумал Андрей Леонидович. - Прямо поздоровел на глазах!»

Убрав стол и вымыв посуду, он решил доложить об обстановке верной боевой подруге шефа.

-      Зина, доброе утро...

-      Андрей Леонидович, ну как там? Как Вадим Сергеевич? Я полночи не спала, переживала, - привычно затараторила секретарша, забыв ответить на приветствие. - Ну говорите же, не томите!

-      Все нормально, оклемался, - успокоил Поляченко и улыбнулся.

Стоило ему услышать этот быстрый говор - будто лампочка внутри зажигалась, на душе становилось светло и тепло. Иногда он ловил себя на мысли, что слушал бы ее переливчатую трель часами. Но не открыто, а спрятавшись в укромном местечке. Издержки бывшей профессии - выработанная годами привычка не выдавать эмоций. Хотя в общении с Зиной это стоило все больших усилий.

-      Температура если и есть, то небольшая. Позавтракали.

-      Это хорошо! И категорически запретите ему ехать на работу! Категорически!!! Он вас послушает, я знаю, - по легкой одышке было понятно, что сейчас Зина не только быстро говорит, но и так же быстро двигается. - Я скоро выхожу, и в офисе появлюсь раньше, чем обычно. Пусть не волнуется. А вы не оставляйте его одного!

-      Слушаюсь! И повинуюсь! - игриво отрапортовал Поляченко.

-      ..Андрей Леонидович, это вы? - после небольшой паузы уточнила Зина. - Вы шутите?

-      Никак нет! - в той же игривой манере продолжил он. - Обещаю с шефа глаз не спускать и быть рядом столько, сколько нужно.

-      Ладно... - протянула озадаченная секретарша. - Только сразу

звоните, если что. Я после вчерашнего побаиваюсь его тревожить, буду вас набирать, договорились?

-      Договорились, - заметив появившегося в гостиной шефа, Андрей Леонидович понял, что пора прощаться: - Буду на связи. До свидания!

-      Я подумал, что и сам вполне могу сесть за руль... - неуверенно начал Ладышев.

-      Нет, - прервал подчиненный и прошел следом за ним в прихожую. - Извините, это даже не обсуждается.

-      Хотя, может, вы и правы. Хорошо... А какая больница?

-      Ее вчера по телевизору в новостях показывали. Там ЧП: теплотрассу прорвало, какие-то корпуса без отопления остались. Но вряд ли это сказалось на состоянии больных, - поспешил добавить Поляченко.

Ладышев нахмурился. Что-то такое он вчера вроде видел или слышал, когда в полубредовом состоянии щелкал пультом телевизора. Еще подумал: это больница, где работает Лера... А ведь ей он так и не перезвонил.

-      Правда, есть один осложняющий момент: в городе карантин по гриппу объявили, и, скорее всего, больница закрыта для посетителей. А у вас как раз грипп... - Поляченко взглянул на шефа.

Как тот ни старался, скрыть, что ему нездоровится, было невозможно: заторможенные движения, воспаленные глаза, пусть и выбритое, но отекшее и помятое лицо.

-      Именно от таких, как вы, ее и закрыли. Вряд ли вас пропустят,

-      засомневался Поляченко в правильности принятого шефом решения.

-      Пропустят, - буркнул Ладышев, вытаскивая из шкафа дубленку. - Сейчас уточню, - все-таки заколебался он и достал телефон.

-      ...Доброе утро... Да, это я, - ответил он невидимому собеседнику. - Конечно, поговорим. Но сначала просьба: мне надо навестить одного пациента в твоей больнице... Знаю о карантине, но очень надо... К двенадцати? - разочарованно глянул он на часы. - А раньше никак?.. Хорошо. Перезвоню ближе к двенадцати... Вы оказались правы: можно не торопиться, - расстроенно сообщил он и, слегка пошатнувшись, набросил на плечи дубленку. - Едем на работу.

-      Нет! - не терпящим возражений тоном отрезал Поляченко. - В офис я поеду один, а в начале двенадцатого вернусь за вами. Вы же доктор, сами понимаете... Хотите за один день весь коллектив уложить? Раздевайтесь и отдыхайте. Я же вижу - вам снова нехорошо. Проскурина нашлась, давайте выздоравливать.

-      Да... - вынужденно согласился шеф.

После того как он понял, что встречи с Катей придется ждать еще несколько часов, утренний прилив сил иссяк. Прилечь действительно хотелось. Похоже, снова поднималась температура.

-      Хорошо, езжайте на работу. Я буду ждать...

К утру Кате все же удалось забыться сном, поверхностным, неглубоким. Глаза закрыты, но при этом фиксируются все шорохи, все звуки: скрип дверей, шарканье ног по коридору, вой ветра за окном... Скрипы и шаги то учащались, то затихали на время, ветер тоже то успокаивался, то вдруг завывал, отчего на душе становилось тоскливо и тревожно.

Открылась дверь в палату, и в проеме появилась женская фигура.

-      Не спишь? - раздался шепот.

-      Нет, - так же тихо ответила Катя, узнав Олю.

-      Тогда пойдем в ординаторскую, поговорим, пока никого нет.

Отбросив одеяло, Проскурина сунула ноги в шлепанцы, подпоясала халат.

-      Доброе утро! - поздоровалась она с подругой в коридоре и, заметив глубокие темные круги под ее глазами, не удержалась: - В твоем состоянии нельзя работать по ночам!

-      Это последнее дежурство... - успокоила та. - Я тебе вот что хотела сказать: вчера поздно вечером позвонила Лежнивец, попросила выйти и поговорить с твоим Проскуриным, успокоить. Ты права, они с ней договаривались.

-А как Алиса?

-      Накачали успокоительными, спит. Нервный срыв. Здесь ты тоже права: с потерей ребенка рушатся ее планы. Похоже, твой бывший ее не любит.

-      С чего ты решила?

-      С того, что он несильно обеспокоен ее самочувствием. Больше горевал, что ребенка потеряли. Правда, интересовался, сможет ли она в будущем иметь детей. Разве любящий человек так себя ведет?

-      Понятно...

Кате все-таки хотелось думать, что хоть у одного из этой пары ость чувства.

-      А в конце поинтересовался, не знаю ли я, где ты. Мол, дозвониться не может ни сам, ни адвокат.

-      И что ты ответила?

-      Сказала, что давно не виделись. Была занята свадьбой.

-      Спасибо... Придется завтра, то есть сегодня, самой ему позвонить. Не получается жить только беременностью... - с грустью пожаловалась Катя. - Я и телефон только вчера включила. Глупо, конечно. От окружающего мира надолго не спрячешься.

-      С одной стороны, может, и зря, - согласилась Ольга. - С другой - поступила правильно: ребенка сохранила. Катя, ты хорошо подумала насчет развода? - неожиданно спросила она.

-      Что значит «хорошо»?

-      Ты извини, это, конечно, твоя личная жизнь, но мне кажется, если Виталик узнает о твоей беременности, он... как бы правильно выразиться, поймет и простит.

-      Ошибаешься, - усмехнулась Катя. - Мы прожили десять лет, и я точно знаю: чужого ребенка он никогда не воспримет как своего. Даже из любви к женщине. А если чувств уже нет, то и подавно. Расстались - и точка. Не о чем даже говорить.

-      Переживаю за тебя, - виновато опустила голову Ольга. - Извини.

-      Знаешь, я недавно вдруг поняла, - продолжила Катя, - что никогда не полюблю и не приму мужчину, если он не полюбит моего ребенка.

-      Знакомо, - кивнула подруга. - У меня с Ксюшей такое было.

-      Но ведь тебе повезло? Ты говорила, что Саша принял ее как родную? - заглянула ей в глаза Катя.

-      Повезло, - голос Ольги потеплел. - Он ради ее занятий в художественной студии встречи с друзьями готов отменить. Но таких, как он, один на миллион.

-      Неважно! Значит, шанс есть, - улыбнулась Катя. - Ну а если нет, сами справимся. Мне теперь есть кого любить... Я сегодня домой, - неожиданно сменила она тему. - Ты не забыла? Сразу после капельницы... Поеду к...

«Вадиму», - едва не сорвалось с ее губ.

-      Катя, все-таки надо бы полежать еще пару деньков, - забеспокоилась Ольга. - Я постараюсь, чтобы вы с Алисой не пересеклись.

-      Дело не в ней. Вернее, не только в ней. Отца сегодня оперируют. Хочу поддержать Арину Ивановну. Вдвоем нам легче будет. И еще одного больного надо навестить... А то я и сама изведусь здесь от разных мыслей. Сегодня ночью глаз не сомкнула.

-      Понятно... Тогда готовься к выписке. Только обещай: если что не так - сразу звонишь!

-      Все будет хорошо, не волнуйся, - улыбнулась Катя, твердо решив ночью, что если снова придется лечь на сохранение, то в дру гую больницу, к Арине Ивановне. - Спасибо тебе за заботу!

Дверь ординаторской открылась, зашли две женщины. Скорее всего, доктора.

-      Доброе утро! А мороз ослаб, - сообщила одна, расстегивая шубу.

-      Доброе! Это хорошо, - порадовалась Ольга.

-      Я пойду? - поднялась Катя и шепнула: - Не забудь про капельницу...

Лежнивец раздосадованно отложила мобильник, свела брови к переносице и непроизвольно забарабанила пальцами по столу.

После звонка Ладышева было о чем поразмышлять. Позвонил - это хорошо. Но, похоже, не из желания поговорить с ней, а тем более увидеться. Чего-то ему приспичило попасть в больницу. К кому? За кого он так волнуется? За родственников? Но, насколько ей известно, у него осталась только мать. Профессорская жена, скорее всего, обслуживается в лечкомиссии, значит, и госпитализируют ее в случае необходимости туда. Тогда кто?

«А вдруг это... журналистка?! - ошпарила ее неожиданная мысль. - А вдруг она его любовница?! Тогда это серьезно. Надо припомнить все, что о ней знаю...»

Знала Лежнивец о Кате совсем мало. Кое-что рассказала Огородникова: не имела детей, и вот случилась долгожданная беременность. От кого же, если с мужем рассталась и с ним была явная несовместимость? Уж точно не от вчерашнего немца: видела она его реакцию на такую новость. Едва узнал, что Проскурина в больнице, тут же сорвался, прилетел. Такой поступок говорит о многом: души в ней не чает, возможно, любит. Чего никак нельзя сказать о ней, судя по тому, каким растерянным покидал он кабинет начмеда.

«Что еще? - Лежнивец заглянула в ежедневник на столе. - Молодая журналистка Стрельникова обрадовалась, услышав, что Проскурина здесь. Мол, никто не знал, куда она исчезла, коллектив волновался... То есть спряталась от всех в больнице. Почему?..»

Причины могли быть две - рабочая и личная. Проскурина -журналистка уважаемая, известная, положительная во всех смыслах. Но, помнится, в последней статье она заявила, что покидает журналистику.

«Из-за чего? Повздорила с начальством? Подсиживала? Выросла из коротких штанишек? Заявление сделано в конце статьи, -продолжала размышлять Лежнивец, вытащив из ящика стола газету. - А вдруг эта статья и стала камнем преткновения между ней и начальством? Получается, ей при любом раскладе надо было ее напечатать! В наше время журналисту остаться без работы - самоубийство. А Проскурина к тому же сейчас в состоянии развода и ждет ребенка - это самоубийство вдвойне. Предложили хорошие деньги? Возможно. Но деньги в конверте расходуются быстро, для жизни его требуется постоянно пополнять. Тогда на что она надеялась?.. Или на кого? Кто у нас в статье главное заинтересованное лицо?.. Вадим Сергеевич Ладышев... Любовь? Вполне... - хладнокровно выстроила логическую цепочку Валерия Петровна. - Вот, значит, как, Вадим... Что ж, я организую вам обоим встречу! Радости будет!.. - мстительно сузила она глаза и тут же вернулась к делам насущным: - Пора на пятиминутку. Хорошо, что назначила ему на двенадцать. Есть время все хорошенько продумать...»

Бросая нетерпеливые взгляды на капельницу, Катя прикидывала, куда первым делом отправится после выписки. В больницу к отцу - бессмысленно, не пропустят. Значит, к Вадиму на Сторожевку. Глянуть хотя бы одним глазком, как он. К черту сомнения, обиды. Ни о чем другом думать не получается.

-      Вас сегодня выписывают? - уточнила процедурная медсестра, вытащив иглу из вены.

-      Да, - зажав локоть, кивнула Катя. - Сейчас позвоню, чтобы за мной ехали.

-      А выписки?

-      Завтра заберу.

-      А теплую одежду вам привезут? Вы ничего не сдавали в гардероб? - уточнила медсестра.

-      Я по скорой поступала, так что все здесь.

-      Тогда не спешите звонить. Раньше двенадцати выписаться не получится, - посочувствовала она.

-      Почему?

-      Гардероб только в двенадцать откроют. Порядок наводят после вчерашней экстренной выписки. Может, пропало что, - пояснила медсестра. - Начмед приказала после двенадцати выписывать.

«Прямо народная примета какая-то: упоминание начмеда н этих стенах обязательно к неприятностям, - расстроилась Катя и посмотрела на часы. - Еще два часа ждать...»

Так как заняться было совершенно нечем, она решила немного подремать после бессонной ночи, а еще лучше уснуть. И это ей почти удалось, но завибрировал телефон. Звонила Арина Ивановна.

-      Ну как там у папы? - заволновалась Катя.

-      Операция началась... Ты как? Выписывают? Голос сонный. Я тебя разбудила? - догадалась она.

-      Нет, что вы! Лежу после капельницы. Меня выпишут после двенадцати. Вчера что-то напутали в хранилище с одеждой. Разбираются.

-      Вот и хорошо, что напутали, хоть отдохнешь. Я-то тебя знаю: выпишешься и сразу полетишь по делам. Если честно, не понимаю, почему тебя так быстро выписывают. И Рада считает, что еще надо бы полежать, перестраховаться. Но, с другой стороны... Эту больницу тебе действительно лучше покинуть, - вдруг согласилась она.

-      А что так, Арина Ивановна? - удивилась Катя.

-      Даже не знаю, как объяснить, - заколебалась женщина. - В общем, Рада позвала меня после пятиминутки, показала вашу «ВСЗ». А там статья об аварии на теплотрассе, о начмеде больницы, в которой ты лежишь. У вас есть рубрика «От первого лица».

-      «Из первых уст», - поправила Катя.

-      Да, правильно. Так вот. Рада узнала начмеда по фотографии, - Арина Ивановна сделала паузу. - Это и есть врач-гинеколог, с которой тогда оперировал Ладышев.

-      Как?! Лежнивец... и есть Валерия Гаркалина? - Катя даже привстала на кровати.

«А Земля не просто круглая», - подумала она, медленно опускаясь на подушку.

-      Гаркалина - ее девичья фамилия, - подтвердила Арина Ивановна. - Рада ее плохо помнит. Специалистом была средненьким, особым рвением в работе не отличалась. С коллегами тоже не сильно контачила, скрытная очень. О ее романе с младшим Лады-шевым они случайно узнали. Ну а когда завертелась та история, Гаркалина неожиданно исчезла.

-      Как это «исчезла»?

-      Сначала в отпуск ушла, а после выяснилось, что уже в другом месте работает. Рада сказала, не до нее тогда было: проверки, прокуратура. Затем узнали, что замуж вышла за какую-то шишку. С его помощью и убрали ее от греха подальше, и дело в итоге замяли. Повозмущались все, пошушукались, а как все стихло, о ней и забыли. В общем, мы с Радой тут обсудили... Если до Лежнивец дойдет, что ты - та журналистка, которая написала статью...

-      Не волнуйтесь, Арина Ивановна, скоро меня здесь не будет, -успокоила Катя, хотя у самой на душе кошки заскребли.

Теперь все понятно: Лежнивец знает, кто она. Потому и Ольгу отчитала: личному врагу посмела назначить дефицитные лекарства! Хотя, с другой стороны, кое-что в ее поведении логике не подчинялось: зачем тогда отказалась выписывать Катю, устроила встречу с Генрихом в своем кабинете?

-      Не дай Бог что - у нас есть Рада. Она сразу предлагала, чтобы ты к ней в отделение ехала.

-      У меня все хорошо, давайте лучше за папу волноваться, - закруглила тему Катя.      i

-      Хорошо так хорошо, - не стала спорить Арина Ивановна. - А ты куда сразу после больницы?

-      На Чкалова. Меня Веня подбросит. Соберу вещи - и к вам.

О том, что собирается ехать к Ладышеву, Катя решила умолчать: меньше услышит вопросов, меньше получит советов.

-      Знаешь, ты вот что... Не спеши без меня собираться и вещи сама не таскай, - забеспокоилась мачеха. - Я после работы приеду, помогу. Все равно меня сегодня к отцу не пустят... Накануне вечером свечки в храме поставила - и за его здоровье, и за твое.

-      Арина Ивановна, давайте верить, что все будет хорошо!

-      Давай. Вместе легче. Только ты меня дождись.

-      Договорились! Но вы мне сразу позвоните, как узнаете, что у папы.

-      Обязательно!

Закончив разговор, Катя приложила телефон к губам и задумалась.

«Надо отсюда быстрее убегать. В машине остался запасной комплект верхней одежды, не замерзну!» - вспомнила она и тут же набрала Веню.

Но прямо сейчас тот приехать не мог. И вряд ли сможет до двенадцати: Камолова выдала срочное задание. При этом загадочно добавил, что Проскурину ждет сюрприз. Вспомнив о вчерашнем сюрпризе, когда Потюня притащил в больницу Генриха, Катя только вздохнула, но не стала выспрашивать, чтобы снова не расстроиться.

Спустя несколько минут опять завибрировал телефон и на дисплее высветилось... «Жоржсанд».

-      Здравствуйте, Евгения Александровна... - пробормотала Катя мгновенно охрипшим голосом.

-      Здравствуй, Катя... Веня рассказал, где ты и что с тобой. Жаль, я только сегодня обо всем узнала. Как ты себя чувствуешь?

Такой тон Камолова включила впервые - нежный, воркующий, заботливый. Будто с малым ребенком разговаривала.

-      Спасибо, хорошо... Сегодня выписывают.

-      Да, знаю. Потому главный вопрос: ты открывала больничный?

-      голос звучал уже по-деловому. - При поступлении сказала, где работаешь?

-      Да, сказала, - подтвердила Катя и тут же спохватилась: - Вы не волнуйтесь, я не собираюсь его сдавать!

-      Как раз наоборот: принесешь и сдашь в бухгалтерию. Деньги в твоем положении не помешают.

-      Евгения Александровна, я ведь уволилась...

-      Я подписала заявление, но... не дала ему хода. Так что приказа о твоем увольнении не было.

-      Почему?

-      Будем считать, что я... что-то предчувствовала, - ушла от ответа Камолова и предложила: - Давай обойдемся без лишних слов. Я все знаю: и об операции отца, и о том, что ты рассталась... так понимаю, с отцом ребенка, - подобрала она нужное определение.

-      До конца недели можешь не появляться в редакции, больничный через Веню передашь. График отныне у тебя свободный. Сама решишь, когда и сколько работать. Да, кстати... Рекламный отдел взялся за материал по медицинским центрам. Вот и будешь им помогать.

-      Хорошо... - Катя замялась. - Я помогу, но...

-      Послушай, я не собираюсь тебя уламывать, - остановила ее Камолова. - Более того, уважаю твое решение покинуть газету и уйти из журналистики, - голос ее стал мягче. - Но в жизни не уйти от понятия «осознанная необходимость», и сейчас ты должна поступать как мать. В этом я тоже тебя поддерживаю. Так что договорились: все, что случилось прежде, не обсуждается. Пока не разродишься - однозначно.

-      ...Евгения Александровна, но зачем вам это? - после паузы растроганно спросила Катя. - Я ведь в какой-то степени и вас подставила.

-      Подставила или нет - время рассудит. У каждой из нас своя правда, - вздохнула Камолова. - Ты выполняла свой долг, я - свой. Отчасти и я не без греха, коль так вышло. Ты - хороший журналист. Жаль, если уйдешь из профессии. Это будет и на моей совести.

Катя замерла. Она и не думала искать виноватых в том, что случилось, привыкла сама за все нести ответственность. И для нее сТало откровением, что Камолова искренне переживает и способна взять часть вины на себя.

-      Долгие годы я считала тебя своей правой рукой, - продолжила Жоржсанд. - Пусть мы и не были подругами, но ты мне не чужая. Так что мой долг тебе помочь. Хотя бы как мать будущей матери.

-      Спасибо! - проглотив тугой комок, еле выдавила из себя Катя.

-      На здоровье. Тебе и будущему малышу Я подготовлю коллектив к твоему возвращению: у тебя ведь столько неоконченных дел! И, пожалуйста, если вдруг что-то понадобится - звони, не стесняйся. Пообещай!

-      Хорошо. Обещаю, - сдалась Проскурина и повторила: - Спасибо!

-      Увидимся в понедельник! - обрадовалась Жоржсанд. - Тебе тоже спасибо. Как камень с души упал...

Недоуменно разглядывая зажатый в руке мобильник, Катя прокручивала в уме разговор и пыталась просчитать его последствия.

«Эх, Веня! Вот он, твой сюрприз, - Катя улыбнулась и тут же опечалилась: - Все равно нехорошо получается. Всем громко заявила, что ухожу, а теперь с большого грома, как говорится, малый дождь. Скажут: вернулась за декретными... Но других вариантов на сегодняшний день нет. Слава Богу, хотя бы один вопрос с повестки дня снят - будет на что жить. Спасибо, Евгения Александровна, сама я ни за что назад не попросилась бы! Какой бы жесткой вас ни считали, сердце у вас доброе... Спасибо!..»

«...Уф!» - прислонившись к стенке кабины выдохнула Зина и, глянув на светящиеся кнопки, недовольно отметила, что лифт будет останавливаться почти на каждом этаже.

Соответственно, придется выходить и ей, выпуская набившийся в кабину народ. А ведь могла подождать следующий. Хотя не факт, что ситуация не повторится: начало рабочего дня совпадало у большинства компаний, разместившихся в здании, и в лифты в это время было не протолкнуться.

«Первым делом надо посмотреть, что у шефа запланировано на сегодня, предупредить, отменить встречи. Затем проверить почту, позвонить Нине Георгиевне. Если что-то нужно, послать Зиновьева, - мысленно систематизировала она дела. - Затем... Что же еще важное осталось? Со свекровью утром поговорила, с Маринкой по дороге на работу тоже. Что еще?.. Катя! Знала бы она, как бо лен шеф! Надо попросить Поляченко! - вдруг осенило ее. - И как я раньше не догадалась! Вместе мы быстро найдем Катю, сообщим, что Ладышев заболел! Если любит, сама прибежит! Андрей Лео должен помочь. Он только с виду такой сухой и суровый, но за шефа не меньше меня переживает... Вот интересно, а что у него на личном фронте? Вроде женат и ухожен, но женской руки и лоска не чувствуется. Необласканный какой-то. Эх, найти бы еще одного такого Поляченко, но только свободного. Не будь у него се мьи, повела бы с ним себя иначе...»

Оказавшись однажды в роли обманутой жены, пусть и гражданской, Зиночка категорически не приветствовала отношения на стороне. Наложила табу и, знакомясь с очередным соискателем своего сердца, первым делом выясняла, свободен ли он. Если женат, а уж тем более имеет детей, малейшие попытки развития отношений безжалостно пресекались.

Вот и с Андреем Леонидовичем приключилась подобная история. Понравился он Зине с первой секунды их знакомства, можно сказать, сразил наповал. Она даже покраснела, когда Ладышев представлял их друг другу и, стыдно вспомнить, пыталась флиртовать, пока Поляченко заполнял анкету. Так чудесно стало на душе, точно лампочка зажглась! Правда, горела совсем недолго -пока Зина не увидела заполненную им графу о семейном положении.

Она едва не расплакалась: опять двадцать пять! Стоит встретить интересного мужчину и чуть-чуть дать волю фантазиям, как тут же выясняется, что он занят! Неужели всех лучших мужиков разобрали? Тогда кто ответит на вопрос: откуда берутся несчастливые семьи, если женаты все лучшие кадры? Может быть, снять свое табу?

Однако, погоревав, Зиночка решила: нет, она не хочет, не может, не будет. И больше уже никогда не краснела в присутствии Поляченко. Но тут надо честно сказать, что, приступив к служебным обязанностям, Андрей Леонидович и сам не давал для этого ни малейшего повода. Наверное, как и она, не считал для себя приемлемыми отношения на стороне. Или она не в его вкусе. Во всяком случае, между ними сложились исключительно деловые отношения. Хотя нет-нет, но вспоминала Зина и день знакомства, и вспыхнувшую на мгновение лампочку в душе...

Добравшись до рабочего места, с первыми пунктами дневного плана Зина справилась быстро - отменила две встречи шефа, ответила на письма. В рамках своих полномочий, конечно же. Остальные, пришедшие на почтовые ящики «Интермедсервиса» и «Моденмедикала», разбросала по отделам - в коммерческий, инженерный. Лишь одно письмо поставило ее в тупик, что с ним делать, она не знала.

Эти несколько строк были ничем иным, как кляузой... на Андрея Леонидовича.

«Поляченко - человек с двойным дном: систематические пьянки, загулы, любовницы. Не ночует дома. Примите меры, пока он не »тал продавать секреты вашей компании конкурентам. Доброжелатель», - оторопев, перечитала она короткое послание.

«Чушь собачья!» - Зина отхлебнула глоток кофе и попробовала отыскать контактные данные автора письма.

Увы, недоброжелатель оказался анонимом. Никаких опознавательных данных, а сам адрес зарегистрирован только вчера. Конечно, для гениев-ГГишников из инженерного отдела вычислить анонима особого труда не составит, но тогда придется поделиться с ними и содержанием доноса.

«Хорошо, что к тексту письма имеем доступ только я и Лады-шев. Одно из двух: писала или жена, или... любовница... - от такого допущения сразу стало грустно. - Обидно... Не за жену или любовницу... за себя. Неужели Поляченко такой, как большинство мужиков?.. Ладно, к делу это никак не относится».

Зиночка последний раз перечитала послание, выделила и нажала «отправить в корзину».

В дверь постучали.

-      Доброе утро! - приоткрыл дверь Андрей Леонидович. - Как у нас дела?

-      Доброе... - растерялась секретарша. - Нормально...- пролепетала смущенно, но быстро пришла в себя и решительно закончила начатое дело: очистила корзину с анонимкой. - Почему вы не с шефом?

-      Договорились, что я съезжу в офис на пару часов, затем вернусь. Все в порядке? - пристально посмотрел он.

Что-то в выражении Зининого лица его насторожило.

-      Нет... То есть... Да! - замотала она головой. - Не ожидала вас увидеть, - нашла она оправдание путаному ответу. - Как Вадим Сергеевич? Вы его покормили завтраком?

-      Это он меня покормил, - улыбнулся Поляченко. - Наш шеф -крепкий орешек.

-      Ну да, крепкий... - согласилась Зиночка. Пора было переходить к главному. - Андрей Леонидович... с чего бы лучше начать... На моей памяти шеф впервые слег с такой температурой. Свалился, можно сказать. И тому виной не только грипп, - убежденно заявила секретарша.

-      А что же еще?

-      Ну, понимаете... - замялась она. - Вы сами только что сказали, что Ладышев - крепкий орешек. Здоровый образ жизни, спорт, гены. Но вот подкосило же его что-то?

-      Грипп - не шутка. И не таких косит.

-      Согласна, бывает. Но есть еще одна причина, - подняла она взгляд. - Сердечная, вернее, душевная: Катя Проскурина. Андрей Леонидович, мы должны ее отыскать!

Поляченко удивленно посмотрел на секретаршу.

-      Зина, никто не вправе вмешиваться в личную жизнь человека, если он не просит. А тем более в жизнь шефа.

-      Да, не просит. Потому что скрытный и упрямый! И Катя такая же! Мучаются сами, друг друга мучают, Нину Георгиевну опять же. Если бы у меня были ваши возможности, давно бы ее отыскала, -вздохнула Зина. - Ладно... Вижу, вам все равно. Можете забыть о моей просьбе, - махнула она рукой. - Сама найду. И не то находила.

«Ну надо же, какая женщина! - тайно залюбовался ею Поляченко. - Добрая, сопереживающая... И куда наш брат смотрит? Был бы я свободен...»

-      Не сомневаюсь, - борясь с желанием сообщить, что Проскурина уже найдена, улыбнулся начальник отдела безопасности. - Но я подумаю, чем смогу вам помочь, - добавил он и повернулся к двери.

-      Не мне! А Вадиму Сергеевичу! - повеселела Зиночка и заговорщицки добавила: - Я очень-очень на вас надеюсь! Хорошо бы прямо сегодня найти: четырнадцатое февраля, день влюбленных! Вдруг помирятся?

«Ура! Теперь точно отыщется! Ля-ля-ля! - после ухода Поляченко настроение секретарши заметно улучшилось. - Хорошо, эту мерзость убрала, - на мониторе осталось сообщение «Корзина очищена». - Никто не вправе вмешиваться в личную жизнь человека», - повторила она слова Поляченко.

Как ни странно, на душе стало светлее...

-      ...Веня! Вениамин! - ликующе вопил мобильник голосом Генриха. - Ты еще не в больнице? Мне обязательно надо ехать с тобой!

«Вот екарный бабай! - выругался про себя Потюня. - Проспался, блин! Старый я дурень, нашел приключения на свою голову!»

-      Генрих, у меня не получится за тобой заехать. Я на задании редакции, это в другом конце города, - соврал он, отъезжая от работы с запасом по времени. - Не успею.

-      Неважно, я на такси доберусь, - отмел его довод Вессенберг. -Ты мне адрес подскажи, не запомнил вчера.

«Как же от него отвязаться?» - заерзал на сиденье Веня.

-      Генрих, ты хорошо подумал? Ты уверен, что тебе надо туда ехать?

-      Уверен! Мне позвонила та женщина, начмед, Валерия... - напрягся он, припоминая. - Впрочем, неважно. Я вчера звонил тебе с ее телефона, у нее сохранился твой номер. К счастью, ты утром оставил мне именно этот телефон.

-      И что? - Потюня уже пожалел, что оставил гостю запасной аппарат.

-      Она посоветовала приехать за Катей. Сказала, что у беременных так бывает... Ну, неадекватно воспринимают реальность.

-      По-моему, Катя вполне адекватно отреагировала, - не согласился Веня.

-      Ты не понял. Она вчера неправильно меня поняла, мой приезд. Это от неожиданности. И из-за беременности, - убежденно заявил Генрих.

-      То есть? А как она должна была его понять? Ген, ты извини, но, по-моему, она ясно выразилась, что тебя не любит. При чем здесь неадекватность?

-      Ты не прав, - казалось, тот его не слышит. - Она сейчас эмоциями живет, думает только о ребенке. А о себе, о будущем совсем не думает. О материальном в том числе.

-      Да она никогда этим особенно не заморачивалась, - хмыкнул Потюня и добавил про себя: «Плохо ты знаешь Катю».

-      Может, раньше, как ты сказал, и не заморачивалась, - неожиданно согласился Вессенберг. - Потому что не было детей. Сейчас все изменилось. И она скоро поймет, что рядом должен быть мужчина, который станет заботиться о ней и ребенке.

«Она и сейчас это понимает, - продолжил разговор с собой Веня. - Вопрос в другом: кого она хочет видеть в такой роли?» ,

-      Этот мужчина - я, - между тем убежденно заявил Генрих. - Но чтобы она это поняла и поверила, я как можно чаще должен быть рядом.

-      И кто же тебя так просветил? - усмехнулся Потюня.

-      Ну докторша эта. Она еще поговорку напомнила: «Вода камень точит».

-      А доброжелательница знает, что ты - не отец ребенка?

-      Она догадалась и успокоила, что не это главное. Главное, что я ее люблю. Поэтому мне надо ехать за Катей.

-      Как знаешь, - поняв, что переубедить Вессенберга не удастся, вяло согласился Веня. - Записывай адрес...

-      Записал.

-      Ключи помнишь где?

-      Да. И еще подскажи, где поблизости можно цветы купить, неожиданно озадачил Генрих новым вопросом. - Сегодня четырнадцатое февраля, день влюбленных!

-      Это тоже начмед напомнила? - уточнил Веня и пробурчал:

У таксиста спросишь. Я в том районе недавно живу, только спать приезжаю.

-      Понял, найду! Встретимся в больнице! Только дождись меня!

-      Дождусь, куда ж я денусь.

Сказать, что Веня ругал себя (а в том, что Вессенберг прилетел в Минск, явно его вина), было ничего не сказать.

«Лучше бы сразу Ладышеву позвонил: тот тоже искал Катю, надеялся на мою помощь. Набрать, что ли, снова?» - почувствовал он угрызения совести.

Почему из них двоих Веня выбрал Генриха, сегодня он и сам не мог объяснить. Неужели из-за дружеской ревности? Появился Ла-дышев - и Катя тут же стала отстраняться, а с января совсем пропала. Столько лет вместе проработали, и всегда она была в поле зрения, всегда на связи. А тут как отрезало - не звонила, не интересовалась. Сама стала телефон отключать. С глаз долой - из сердца вон, получается?

Или же причина в его внутренней, неосознанной неприязни к более успешному? Все этот Ладышев ухватил в жизни, все у него есть - и машины, и квартиры, и бизнес... Или, может, дело все-таки в беспокойстве за Катю? Бросит ее этот Ладышев, а подруге страдать...

В отношении же Вессенберга Потюня совсем, как говорят, не парился. Где он, этот Генрих? В Германии! А Проскурина здесь и никогда не сменит место жительства. Слишком хорошо он ее знал. Да и Вессенберга совсем не прельщает Беларусь, в этом тоже можно не сомневаться. Дружат - ну и пусть дружат, общаются. Тем более что в основном по переписке.

«...Или не стоит звонить Ладышеву? - в который раз засомневался Веня. - Генриху, ежу понятно, надеяться не на что, а теперь тем более: Жоржсанд, классная тетка, материально Катю поддержала. Пусть Генрих не раскатывает губу, что ей его деньги понадобятся... А вот отношение к ней Ладышева надо бы прояснить. Больной не больной, но сразу стало бы понятно, нужна ему Катя или нет. Она, правда, тоже хороша: «Выпишусь - позвоню». Не поздно ли будет? Любовь - не шахматы, где, сделав ход, ждешь ответного от соперника. Любишь - живи сердцем, а не мозгами, сразy делай шаг, второй, третий... Надо ему позвонить, может, Катька потом спасибо скажет, - нашел он в меню номер телефона. - Только что ж тогда получится? Картина маслом: вдруг он сразу поедет в Больницу и встретит там Генриха с цветами? А я снова буду вино-ii.it? Нет уж... Лучше завтра позвоню, - спрятал он телефон. - Если у него грипп, то нечего бациллы разносить...»

Поляченко подъехал, как и договаривались, ровно к половине двенадцатого. Несмотря на болезнь и очередной приступ непогоды - сильный порывистый ветер, Ладышев уже ждал у своего подъезда.

-      Зря раньше времени вышли, - посетовал Андрей Леонидович.

-      Нельзя вам на холод.

-      Поехали, - нетерпеливо скомандовал тот.

-      Зина напомнила, что сегодня четырнадцатое февраля, день влюбленных... - как бы между прочим произнес Поляченко.

Но погруженный в свои мысли шеф, казалось, не услышал.

«Как тесен мир! Двух любимых женщин, из прошлого и настоящего, судьба вдруг решила свести в одном месте, - размышлял о своем Вадим. - С Лерой все понятно. Напомнила о себе, испугавшись последствий статьи: вдруг кто-то из врагов заинтересуется скелетом в ее шкафу? Наши функционеры от медицины давно забыли, что такое лечить, зато стали профессионалами в закулисных войнушках и игрищах, - усмехнулся он. - Закулисье - мир темный, запутанный, пыльный. Здесь тебе и подножку дадут, и семь раз подставят, и нож в спину воткнут. Своих надолго там не бывает

-      каждый сам за себя. Бывает на время «подружатся» против кого-то - и разбегаются по засадам... Чушь какая-то в башку лезет! -тряхнул головой Вадим. - Как нам быть с Катей - вот о чем думать надо. И отпустить прошлое: там уже все и так понятно. Разве что кто подсунул отцу газету, не выяснил... Но это не важно: главное

-      доброе имя восстановлено. Рано или поздно каждому зачтется та история. Мне уже зачлась, Кате - тоже. Расплатилась сполна, вплоть до больницы... Что там Поляченко сказал про четырнадцатое февраля? А ведь верно!» - дошло до него, когда уже подъехали к больничным воротам.

Часы на приборной доске показывали без пятнадцати двенадцать.

-      Может, сначала позвонить? - предложил Андрей Леонидович.

-      Да, лучше позвонить, - согласился Ладышев

-      Лера, это Вадим... Да, подъехал. Куда лучше подойти?.. К главному входу через пятнадцать минут? - уточнил он. - Понял. Спасибо.

-      Подождем немного... - Ровно через десять минут он посмотрел на Поляченко: - Ну, я пошел... Волнительно как-то. Андрей Леонидович, не в службу, а в дружбу: могли бы вы купить...

-      Цветы? Могу, конечно. Какие?

Он, казалось, ждал подобной просьбы.

-      Розы. Белые.

-      Сколько?

-      На все! - Ладышев достал из портмоне зеленую купюру.

-      Вам ко входу поднести или здесь подождать?

-      Ждите здесь, чтобы цветы не замерзли, - улыбнулся Вадим. -Дольше простоят...

11.

С половины двенадцатого Катя стояла в подземном коридоре, дожидаясь, пока откроют гардероб. Можно было покинуть больничные стены и раньше - Веня освободился около часа назад и мог за ней подъехать. Но тогда пришлось бы завтра тащиться в больницу за своими вещами. А этого не хотелось. Тем более что Оля постаралась и выписка с больничным уже были у Проскуриной на руках.

Таких, как она, жаждущих получить вещи первыми, набралось с десяток. Остальные терпеливо дожидались команды в приемном покое или в палатах. Наконец в двери гардеробной отворилось заветное окошко.

-      Зря стоите, выдавать буду по отделениям, - буркнула дородная кастелянша. - Первая урология. Кто из урологии? - прокричала она.

-      Я, - негромко ответил худощавый мужчина. - Козлов моя фамилия.

-      Так, вижу, - заглянула в список женщина. - Остальные где? Наверху?

Окошко захлопнулось. Спустя несколько минут из широко распахнутых дверей кастелянша выкатила тележку, заваленную вешалками с одеждой.

-      Извините, не могли бы вы... - попробовала обратиться к ней Катя.

-      Ждите, - отрезала та. - А еще лучше поднимайтесь наверх, нечего тут толпиться, - и покатила тележку к лифту.

Вернулась она на удивление быстро. Почти бегом.

-      Кто тут Проскурина?

-      Я, - опешила Катя.

-      Сейчас вас отпущу... Держите, - торопливо передала она вешалку с одеждой и прикрепленным к ней мешочком с обувью. -Можете прямо здесь переодеться, - еще раз ошарашила она Катю I неожиданной милостью, пропустив ее внутрь помещения. - Вот, за тем стеллажом. И еще... Вы через главный вход выходите.

-      Почему? - удивилась Проскурина.

Насколько она знала, все выписанные из-за гриппа покидали больницу через приемное отделение. И Веня с машиной должен был ждать именно там.

-      Не знаю. Так приказано, - пожала плечами кастелянша.

Переобувшись, Катя сняла больничный халат, под которым уже

были надеты джинсы и свитер, накинула любимую утепленную курточку, замотала на шею шарф, подняла капюшон, прихватила пакеты с вещами и направилась по коридору прямо к выходу. За две недели, проведенные в больнице, она научилась неплохо ориентироваться в ее подземных и наземных лабиринтах.

Проводив ее взглядом, кастелянша достала из кармана мобильник.

-      Валерия Петровна, - почти шепотом доложила она, - Проскурина только что ушла... Ага, под землей пошла к главному входу...

Зиночка сидела перед монитором, одной рукой щелкала мышкой, другой держала у уха мобильник.

-      ...Как меня достала эта больница! Спасибо, что присматривала за моими. Если вдруг снова родится девочка, честное слово, назову Зиной! - благодарно тараторила в трубку соседка.

-      Да ладно тебе! - зарделась Зина. - Немодное нынче имя. Лучше Катей назови: и красиво, и... счастливые они, - добавила она после паузы. - Вот мой шеф даже разболелся, как свою Катю потерял.

-      Так и не нашлась?

-      Пока нет. Но я подключила к поискам одного человечка. Этот точно найдет!

-      Начальника отдела безопасности? - уточнила Маринка.

-      Его, - подтвердила Зина.

-      Вот слушаю я, слушаю про эту Катю и не могу понять: а она любит твоего шефа? Ну нельзя же так изводить любимого человека!

-      Нельзя. Но они два сапога пара! И страдают одинаково.

-      И с чего ты взяла, что Катя - имя счастливое? - засомневалась Марина. - Может, одной отдельно взятой и подфартило, но со мной в палате лежала Катя. Так вот представь: эту «счастливицу» за две недели так никто и не навестил!

-      Может, не местная?

-      В том-то и дело, что как раз минчанка, и отец в Ждановичах живет. Правда, сейчас он тоже в больнице, операцию на сердце должны делать. Просилась вместе со мной на выписку, но не отпустили: токсикоз при поступлении был жутчайший, бедняга прозрачная была! А ей никто даже пакетик яблок не принес! - возмутилась Маринка.

-      Беременная? А муж?

-      В стадии развода они. Десять лет прожили, никак забеременеть не могла.

-      И как только забеременела, решили разводиться? - оторвалась от монитора Зиночка.

-      В том-то и дело, что нет! Катя подала на развод до того, как забеременела! И от мужа давно съехала, в квартире мачехи живет на Чкалова. Вообще-то, она о себе мало рассказывала. Все читала. Я ей половину домашней библиотеки перетащила. А еще стихи иногда писала.

Зина не очень внимательно слушала соседку, но одно из полушарий ее мозга автоматически рисовало соответствующую рассказу картинку. Как бы визуализировало. Она даже успела представить себе эту бедную беременную Катю, которую никто не навещает. Как вдруг... Что-то в голове щелкнуло, возникла ассоциация.

-      А как ее фамилия? - полностью переключилась она на разговор, уже зная, что услышит в ответ.

-      Проскурина. Катя Проскурина.

-      Маринка... - выдохнула Зина. - Маринка, ты... Ты просто гений! Я тебе чуть позже перезвоню! - не очень вежливо прервала она разговор и дрожащими пальцами набрала другой номер.

-      Андрей Леонидович!!! Я ее нашла!!! - Зина почти захлебывалась от избытка эмоций. - Я нашла Катю, она в больнице!!!

-      Вот как... - в голосе Поляченко послышалось удивление. - Поздравляю! Не ожидал, что у вас это получится так быстро.

-      Плохо вы меня знаете! Я даже могу сказать, с чем она там лежит!

-      И с чем? - Поляченко насторожился. Задания узнать диагноз ему не давали, а сам он не догадался поинтересоваться. Получил сведения, в каком отделении, и успокоился. Жаль, конечно: вдруг в этом кроется причина ее исчезновения? - И с чем таким она лежит и гинекологии? - осознанно выдал он свою осведомленность.

-      Так вы тоже знаете, где она? - поняла Зина и приуныла: - А я-то возомнила, что мы вместе, заодно.

-      Вместе, - успокоил он. - Так и быть, рассказываю: двадцать минут назад я высадил Ладышева у ворот больницы. Он раньше нас попросил меня разыскать Проскурину. Так что не обижайтесь.

-      Ура! - обрадовалась она. - Если он уже там - не обижаюсь. Главное, чтобы они помирились.

-      Согласен. Так с каким диагнозом лежит Проскурина?

-      А вы не знаете?! - до Зины дошло, что в чем-то она преуспела больше начальника отдела безопасности.

-      Знал бы, не спрашивал.

-      Катя беременна! Как вы думаете, кто отец ребенка?

Услышав новость, Поляченко сразу и не сообразил, обрадовался

он или огорчился. Слишком важная информация, и жаль, что шеф об этом не знает.

«Хотя... - бросил он взгляд на охапку свежих роз на соседнем сиденье, - это уже ничего не изменит. Разве что ускорит дело».

-      Я так понимаю...

-      Ничего вы не понимаете! Мы с вами оба здесь шефа обхаживаем, а Катю в больнице даже не навещал никто! Пакетика яблок никто не принес! - в сердцах повторила она слова Маринки.

-      Да... Некрасиво получилось, - сворачивая в улочку, ведущую к больнице, согласился Поляченко. - Но кто же знал? Отчасти в этом виновата сама Екатерина Александровна.

-      Ни в чем она не виновата! - встала на защиту Проскуриной Зина. - Женщина в таком состоянии способна думать лишь о ребенке! Впрочем, откуда вам знать? Беременным вы никогда не были и не будете.

-      А вот в этом вы абсолютно правы. Все, Зина, пора закругляться. Жду звонка шефа, - припарковавшись, Поляченко улыбнулся. - И чтобы вы больше не волновались... Короче, у меня тут все сиденье в розах. Догадайтесь, для кого.

-      А-а-а-а! Как здорово! - завопила Зина, словно цветы предназначались ей. - Ура!!! Я так и знала, что этим все закончится! Была уверена! И как символично: именно в день влюбленных! Какой же вы умница, Андрей Леонидович! - в трубке раздался звонкий чмок. - Все, освобождаю линию!

Продолжая улыбаться, Поляченко положил телефон на панель и вдруг заметил подрулившую к больничным воротам знакомую машину.

«Екатерина Александровна? Неужели шеф опоздал? - мелькнула досадная мысль. - Нет, не она... Какой-то мужчина... Странно».

БМВ остановился прямо перед ним. Открылась дверца, вышел невысокий округлый мужичонка, поставил авто на сигнализацию и засеменил по расчищенной тропинке к главному входу. Неожиданно он обернулся. Из подъехавшего к воротам такси выскочил белобрысый молодой мужчина. Махнув зажатым в руке букетом тюльпанов, окликнул первого и торопливо зашагал следом.

Поляченко нахмурился. Что-то в ситуации его смутило.

Но что именно, он так и не понял...

Лежнивец приблизилась к окну холла. Весь план ее был расписан по минутам. Вот Ладышев показался на тропинке, ведущей к крыльцу главного входа.

-      Открывайте, - быстро отпрянув от окна и спрятавшись за угол, скомандовала она охраннице,. - Задержите его, пока я не появлюсь. Не забудьте потом выпустить больную. Она скоро подойдет.

Женщина в форме метнулась к двери, загремела ключами.

-      Стойте! - строго приказала она посетителю и показала на ближний ряд пустых сидений: - Ждите здесь. Валерия Петровна сейчас подойдет.

Ладышев с досадой глянул на кресла, затем на часы над входом. Ждать Валерию пришлось пять минут, показавшиеся вечностью.

-      Здравствуй, Вадим! - наконец услышал он за спиной. - Пройдем ко мне, - подойдя ближе, она очаровательно улыбнулась и коснулась его руки.

-      Лера, мы договаривались, что сначала я навещу в больнице знакомого, а затем поговорим, - отстранившись, напомнил Вадим.

-      Хорошо, - пожала та плечами. - Но в кабинет все равно придется зайти. За халатом. Сам понимаешь, карантин.

Неторопливо поднявшись по ступенькам ко входу в административный корпус, Лежнивец бросила взгляд направо, в полутемный коридор, на который выходила лестница из подвального помещения. Из дверей вышла женщина с пакетами.

«Она или не она? - сощурила глаза Валерия. - Кажется, она. Пора», - и, шагнув к лестнице на второй этаж, сделала вид, что подвернула ногу.

-      Ой-ёй-ёй! - застонала она. - Ой, как больно!

-      Что? Где? - оценив ситуацию, Ладышев присел, снял с ее ноги туфлю на каблуке, приподнял ступню. - Здесь болит? А здесь? -принялся он ощупывать сустав.

Продолжая ойкать и постанывать, Лежнивец наблюдала за приближающейся женщиной. Сомнений не оставалось: Проскурина.

-      Попробую наступить, - быстро выдернула она ногу из ладоней Вадима, сунула в туфлю и сделала маленький шажок. - Ой! Нет, не смогу! - чуть не плача, посмотрела она умоляюще на Вадима. -Вывих. Или растяжение. Лифт, как назло, час назад сломался.

-      Ясно, - он глубоко вздохнул и предложил: - Давай донесу до кабинета. Держись за шею.

С этими словами Вадим довольно ловко взял Леру на руки и понес вверх по ступенькам, а она крепко обхватила его шею. На повороте лестничного марша Лежнивец посмотрела вниз: проходя мимо, женщина с пакетами остановилась и застыла, глядя на них. Встретившись с ней взглядом, Валерия в такт шагам коснулась губами щеки Вадима, шеи, посмотрела на него с нежностью, затем, торжествуя, снова перевела взгляд вниз.

Они давно скрылись из виду, а Катя так и осталась на месте. Только что на ее глазах в пух и в прах разлетелись и без того призрачные надежды на будущее.

«Вадим... Ты ведь болен! Что ты здесь делаешь?.. Неужели все эти годы ты продолжал ее любить? Вот для чего я тебе понадобилась - чтобы вернуть ее... Теперь понятно, зачем то досье на меня. Ты все просчитал, все подстроил, медленно и хладнокровно двигал меня к своей цели... Ты меня использовал... Одного не учел: во мне осталась твоя частичка. Но теперь ты об этом никогда не узнаешь, - закрыла она глаза и повторила, как клятву: - Ты никогда об этом не узнаешь! И никто никогда не узнает!»

-      Давайте, давайте, не задерживайтесь!- поторопила ее к выходу заждавшаяся охранница. - Похоже, это вас там ждут, - показала она рукой на крыльцо.

За стеклом мелькнуло лицо Вени.

-      Ну наконец-то! - перехватил он пакеты. - Всех через приемный покой выпускают, а тебя почему-то через главный вход. Почет и уважение известной журналистке? - не преминул он поерничать.

-      Катя! - окликнул ее еще один мужской голос.

Прижимая к груди букет тюльпанов, с другой стороны двери стоял Генрих.

-      С праздником! - широко улыбнувшись, протянул он цветы. - С Днем Святого Валентина! Держись за меня, здесь скользко, - любезно подставил он согнутую колечком руку. - Тебе надо беречься.

Недоуменно посмотрев на Вессенберга, на его развевающиеся на ветру светлые волосы, Катя бросила взгляд на ступеньки, на дорожку, на которой просматривались ледяные участки, и послушно вцепилась в его локоть...

Вадим донес Валерию до кабинета и аккуратно опустил на пол.

-      Ну как? - спросил он.

Лера для видимости пошевелила ногой.

-      Уже легче. Спасибо, - поблагодарила она и достала из кармана ключи.

Надо было торопиться.

Переступив порог, Лера быстро зашагала к окну, словно не подворачивала ногу и не стонала от боли несколько минут назад. Раздвинув жалюзи, выглянула в окно.

-      Так кого ты хочешь навестить? - спросила она, явно кого-то высматривая.

-      Это неважно, - он начинал понимать, что «вывих» был удачно разыгранной сценой.

Ничего не изменилось. Лера осталась Лерой.

-      Не эту ли барышню? - показала она взглядом в окно. - Ты подойди, подойди. Думаю, будет прелюбопытно.

Вадим не отреагировал. Ему захотелось поскорее выйти из кабинета и закрыть за собой дверь, чтобы не видеть, не слышать эту женщину.

-      Лера, дай мне халат, - глухо попросил он, - и я пойду.

-      Спешишь, понимаю... Боже, Вадим! Неужели ты влюбился? К своей Проскуриной бежишь? Только она не твоя. Иди же полюбуйся...

-      Тебя это не касается! Дай халат.

-       уверен, что она тебя ждет? Ай-яй-яй! - саркастически рассмеялась Валерия, но вдруг брезгливо поморщилась: - Идиот ты, Ладышев! Каким был, таким и остался. Иди сам убедись. Посмотри, кто встречает из больницы твою Проскурину.

Последняя фраза сделала свое дело. Сила сопротивления каверзам этой женщины ослабла, дала возможность взять верх другой силе - неверия ее словам. Она и подтолкнула Вадима к окну...

То, что он увидел, было... неправдой. Катя шла под руку... с Генрихом. Он сразу узнал обоих! Вот они остановились, вот она обернулась, посмотрела наверх, задержала взгляд на окне. Вессенберг заботливо поправил капюшон на ее голове, снова подставил руку. Чуть впереди них с пакетами вышагивал еще один человек, и Вадим также узнал его без труда.

«Вениамин Потюня», - вспомнил он, как тот представился когда-то.

-      Смотри, смотри: радость, улыбки, цветы... Все, как положено в день влюбленных, - меж тем презрительно комментировала Леж-иивец. - Только так встречают любимую женщину, носящую под сердцем ребенка. Заметь: не твоего, - безжалостно добавила она.

«Какого ребенка?.. Катя беременна?!» - с немым вопросом повернулся он к ней.

Казалось, сознание было не в силах свести воедино происходящее на дорожке перед больницей и в кабинете.

-      Да, да, Екатерина Проскурина поступила в больницу на втором месяце беременности с угрозой выкидыша. Молодой человек, который рядом с ней, является отцом ребенка. Генрих... - попыталась она вспомнить фамилию.

-      Вессенберг, - чуть слышно произнес Вадим.

-      Верно. Генрих Вессенберг. Вы знакомы? - пришел ее черед удивиться. - Он мне все телефоны оборвал из своей Германии, так беспокоился о ее здоровье. Специально к выписке прилетел. Видишь, как ведут себя настоящие отцы?

«Так вот почему она отключила телефон, вот почему молчала,

-      Вадим принялся выстраивать логическую цепочку действий Кати. - Ей нечего было мне сказать... Понятно, почему Вениамин соврал... Ему тоже нечего было сказать, кроме правды... На втором месяце... Когда же это произошло? - тут же перелистал он в уме даты недавнего прошлого. - Они виделись в Москве... Получается, что там... Выходит все, что случилось дальше, уже не имело значения...»

-      Вот так вот, дорогой Вадим Сергеевич! Жизнь сыграла с вами очередную злую шутку, - торжествующе констатировала Валерия.

-      А ведь сложись иначе, мы с тобой растили бы своего ребенка, и ему исполнилось бы... одиннадцать лет, - подсчитала она в уме.

Люди, за которыми они наблюдали, вышли за калитку и стали усаживаться в машину.

-      Но всё тогда было против нас. Я забеременела, плохо себя чувствовала, нервничала, а ты никак не мог собраться и поговорить с родителями... Что мне оставалось? Навязываться им?

Машинально воспринимая услышанное, Вадим медленно перевел взгляд на Леру.

Новая информация с трудом укладывалась в перенапряженном сознании.

-      Ну а дальше я испугалась. В первую очередь за ребенка. Не хотелось, чтобы он родился в тюрьме. Это ради него я совершала ошибку за ошибкой. Но нашелся человек, который предложил защиту. Он давно ее предлагал, но я любила тебя... Дальше ты все знаешь, - неожиданно на глазах Леры выступили слезы.

-      Не все... Что случилось с ребенком? - глухо выдавил Вадим.

-      Все жертвы оказались напрасны... Он умер... При родах, - добавила она после паузы.

-      Кто?

-      Мальчик.

Лежнивец подошла к столику с электрическим чайником, щелкнула кнопкой.

-      Но я за все заплатила сполна... Близкими людьми с супругом мы так и не стали, дочь в подростковом возрасте - ни тебе «здрасте», ни «до свидания»... Живу лишь работой. Вот можешь убедиться, - кивнула она на газету на письменном столе. - Знали бы, что совсем недавно эти борзописцы бросили тень на добропорядочного человека. Почти убийцей сделали, - усмехнулась она.

Ладышев подошел ближе к столу, посмотрел на газетную страницу с фотографией Валерии Петровны Лежнивец.

-      Ты той статьей едва не поставил крест на моей карьере и жизни. Ничего не скажу, талантливо написано, и резонанс получился... Уверена, ты не хотел меня уничтожить. Всего лишь старался помочь своей пассии добиться успеха. А она, зная, что беременна, банально тебя использовала. Уехать за границу знаменитой журналисткой - это круто, не правда ли?.. Но кто-то там, наверху, все видит: меня в свое время наказал, тебя. Ей тоже зачтется, будь уверен, - сузила она глаза и внимательно посмотрела на Вадима.

Опущенные плечи, лихорадочный, болезненный блеск в глазах. На секунду в ней даже проснулась жалость.

-      Чаю хочешь? - предложила Валерия.

Но, погруженный в себя Вадим, ее уже не слышал.

Как зомби, направился к выходу, нажал на дверную ручку, на секунду застыл в проеме и, не оборачиваясь, вышел...

-      Куда едем? - спросил Веня, выруливая с больничной улочки.

-      На Чкалова, - после паузы среагировала Катя.

В голове будто заело два видеоряда: Вадим несет Леру на руках вверх по лестнице, и он же наблюдает за Катей из окна. И опять рядом - Лежнивец. Она же - Валерия Гаркалина... В прошлом - любимая женщина.

Вот только в прошлом ли?

Отрешиться от этого вопроса не было никакой возможности. И никаких мыслей в голове, одна гулкая пустота.

-      Ты будто и не рада, что выписалась, - с удивлением заметил Потюня.

-      Хорошо себя чувствуешь? - тут же встрял сидящий сзади Генрих.

-      Все нормально, - успокоила Катя.

Разговаривать не хотелось. Ни с кем. И видеть никого не хотелось.

-      Волнуешься за отца? Операция началась? - догадался Потюня.

-      Да. Идет.

-      Тогда понятно, - вздохнул он.

-      А телефон там есть? Можно позвонить, узнать, как дела, - снова подключился Вессенберг.

-      Позвонят, когда закончится, - механически ответила Катя.

Заерзав, Генрих снова попытался что-то вставить, но, поймав в зеркале заднего вида предостерегающий взгляд Потюни, быстро закрыл рот.

-      Приехали, - припарковался во дворе Катиного дома Веня. -Тебе ключи сейчас отдать или в квартире?

-      Давай, - протянула она руку.

-      Э-э-э... Так не пойдет. Ты совсем никакая... В квартире отдам. Все равно надо пакеты занести.

Катя молча открыла дверцу.

-      Я могу помочь, - оживился Генрих, выходя из машины. - Я могу побыть вместе с тобой, в магазин сходить...

-      Мне никто не нужен, - невежливо оборвала его Катя. - Сама справлюсь. Спасибо за заботу. Генрих, лети домой.

-      Катя... Я хотел... А цветы?

-      Гена... Я тебя очень прошу: оставь меня в покое...

Она подхватила один из пакетов и побрела к подъезду. Бросив красноречивый взгляд - «что я тебе говорил?!» - на удрученного Вессенберга, Потюня закрыл авто и заспешил следом.

Отобрав на ходу пакет, он протянул Кате ключи от квартиры, дождался, пока она наберет код, и скрылся вместе с ней в подъезде...

В полной растерянности Поляченко ждал шефа в машине. Несколько минут назад в сопровождении двух не понравившихся ему типов Екатерина Александровна села в свою машину и уехала. А где Вадим Сергеевич? Неужели разминулись? Его так и подмывало выйти из машины и сообщить Кате, что в больнице ее ищет Ладышев. Он приехал за ней!

Поляченко так и сделал бы, если бы не цветы в руках Проскуриной. Они о многом говорили.

Сам Андрей Леонидович редко дарил цветы женщинам. И супруге - лишь в обязательных случаях: на день рождения, на Восьмое марта. Он до сих пор помнил все моменты ухаживания за будущей женой, свадебное торжество, ее выписку из роддома с дочерью. Тогда еще были живы чувства и хотелось хоть чем-то порадовать любимую. Пусть даже купленным на последние деньги скромным букетиком.

Но жена к его романтическим причудам относилась в лучшем случае равнодушно. Могла и упрекнуть: купил бы чего посущественнее, а не этот никому не нужный букетик - через пару дней все равно зачахнет. Только мусор в квартире. Затем чувства угасли, и потребность в таких знаках внимания естественным образом отпала. Правда, иногда, наблюдая из окна машины за влюбленными парами с цветами, Поляченко ностальгически вздыхал: счастливые!..

Потому и обрадовался, когда шеф отправил его за цветами. Выбирал розы с таким чувством, будто сам влюбился! И какой непредвиденный финал! Кто же посмел разрушить это волшебное состояние праздника? И зачем Екатерина Александровна приняла тюльпаны от другого, если все сиденье завалено свежайшими белыми розами?

Один тип сел за руль ее машины, а второй, белобрысый, услужливо захлопнув дверь, устроился у нее за спиной. Кто они такие? Родственники? Друзья? Приятели?

Насколько он знал, близких родственников, кроме отца, у Проскуриной нет. Отец в больнице. Бывший муж? Нет, не он. Поляченко его видел после их памятной драки с шефом. Кто-то из журналистской братии? Возможно. Но почему с цветами? Цветы помимо дружеских предполагают и иные чувства. Да еще в пресловутый Валентинов день.

Андрей Леонидович даже закурить потянулся, хотя бросил сие занятие лет пятнадцать назад. В полном смятении от непредвиденного финала он проводил взглядом БМВ, покосился на розы на сиденье - красивые, нежные, с тонким, едва ощутимым ароматом. Шестое чувство подсказало, что их ждет незавидная судьба.

«Может, переложить на заднее сиденье?» - подумал он, но сделать не успел.

Вернулся Ладышев. Открыв дверцу, на секунду замер, затем сгреб розы в охапку и вывалил на снег прямо у больничных ворот.

- Домой, - коротко бросил он и за всю дорогу не проронил ни слова...

Катя зашла в квартиру, выложила на тумбочку скопившуюся в почтовом ящике корреспонденцию и присела на банкетку, чтобы отдышаться.

Подъем на свой этаж дался ей тяжело, а последние ступеньки не просто вызвали одышку, но и забрали остаток сил. К тому же у самой двери заныл низ живота. Ей захотелось тут же, не раздеваясь, прилечь на диван. Она бы так и поступила, если бы не Веня.

-      Ты чего? Плохо тебе, да? - забеспокоился он.

Оказалось, что даже в слабо освещенной прихожей скрыть скверное самочувствие невозможно.

-      Устала, - пробормотала Катя, разматывая шарф.

-      У тебя лампочка запасная есть? А стремянка? - поднял тот голову. - Я еще в прошлый раз заметил. Давай заменю.

-      Нету у меня, Веня, ни лампочки, ни стремянки, - безжизненным голосом проговорила она, желая только одного - чтобы По-тюня быстрее ушел.

-      Могу сбегать в магазин. Тут у вас хозяйственный есть неподалеку, - вспомнил он. - Заодно по дороге продукты прикуплю - ну там хлеб, молоко.

-      Не стоит. Все равно в Ждановичи поеду.

-      Решила к отцу перебраться? Правильно, - поддержал он. -Тебе сейчас лучше одной не оставаться. Мало ли что! Вот только... - словно споткнулся он. - Ему ведь операцию делают... С кем ты там будешь?

-      С Ариной Ивановной.

-      Точно! - Веня хлопнул себя по лбу. - Совсем забыл! Мачеха вроде врач?

Катя кивнула.

-      Ну тогда совсем клево! Буду знать, где искать. И, возможно, не только я, - загадочно добавил он и предложил: - Давай куртку в шкаф спрячу.

-      Спасибо, - передала Катя куртку и стала разуваться. - Ты езжай, все в порядке. Просто давно по лестницам не ходила.

-      А-а-а... Гиподинамия, - понимающе кивнул Веня. - Тогда ложись, отдыхай. Только телефон не выключай.

-      Хорошо, - Катя встала с банкетки. - Езжай, спасибо!

-      Ладно, бегу. Мороз отпустил, попробую свою ласточку завести. Да еще этот Вессенберг на мою голову, - вздохнул он и сделал неуверенный шаг к двери.

-      Вень, признайся: это была твоя идея позвонить Генриху в Германию? - пытливо посмотрела ему в глаза Катя. - Откуда ты его знаешь? Только честно!

-      Да не было у меня никакой идеи, и знакомы мы не были! От тебя о нем слышал... Я же говорил: когда сюда зашел за твоими вещами, не удержался, снял трубку. Ну и как-то вырвалось, что ты в больнице... - вновь повинился друг. - Дальше он сам туда звонил.

-      А с кем он разговаривал?

-      По-моему, с начмедом, - припомнил Потюня. - Я еще не врубился сразу, с чего бы она его к себе в кабинет пригласила. Внутрь больницы никому ходу не было, а его вдруг прямо к ней запустили.

-      А статью о ней кто писал?

-      Стрельникова. Генрих позвонил и спросил, есть ли кто из нашей газеты, - пояснил Веня. - Видимо, с начмедом договорились: она ему обеспечит проход в больницу, а он ей - статью об аварии и нужных тонах.

-      А что еще Генрих говорил об этой женщине?

-      О ней - ничего. Разве что есть такой непонятный факт... Сегодня я, честное слово, не хотел Генриха с собой брать. С утра пораньше ускакал в редакцию, а ему приказал сидеть дома. Так, прикинь, сама начмед ему позвонила и надоумила встретить тебя с цветами. На кой ляд ей это? А тот, как дитя, обрадовался, на такси примчал... - вздохнул Потюня. - Ты уж меня прости, что такая хрень вышла. Хотел как лучше...

-      Благими намерениями... - горько усмехнулась Катя. - Вень, давай четко договоримся: если ты хочешь остаться другом, никому больше обо мне ни слова! Иначе перестанем общаться.

-      Да оно мне надо - о тебе кому-то что-то говорить? Но так получилось. Камоловой вот рассказал... Ты бы ее видела: засияла, будто сама в декрет собралась. Честное слово!

-      ...Ладно, за Жоржсанд спасибо, - после паузы согласилась Катя. - Но в остальном, Веня, что бы ты ни узнал, что бы ни услышал - молчи! - в ее голосе звучала мольба. - Мне будет очень больно потерять еще и тебя, - она отвернулась, чтобы спрятать навернувшиеся слезы.

Спазм сдавил горло, но не из-за того, что продолжал ныть живот. Боль физическую унять хоть как-то можно - принять таблетку, например, прилечь, подождать, пока успокоится.

От душевной боли никаких средств не предусмотрено.

-      Ну дошло уже до меня, - не заметил ее состояния Потюня. -Ладно, побежал. Звони.

Закрыв за ним дверь, Катя просмотрела почту и обнаружила письмо из суда: развод с Виталиком назначен на первые числа марта. Оставив извещение на тумбочке и прихватив телефон, она дошла до дивана, прилегла, подсунув под голову декоративную подушечку. Подтянула коленки к животу, закрыла глаза и прислушалась: вроде боль внизу живота утихла.

И тут же, как по команде, в памяти ожили Вадим, Лежнивец...

«А вдруг она это все специально подстроила? - яркой лампочкой вспыхнула спасительная мысль. - Вызвала Генриха, на то же время пригласила Вадима... Нет, вряд ли... Продумать такое, чтобы все совпало до секунд, невозможно, - критически оценила она свое предположение. - Выходит, он сам к ней приехал, сам подхватил на руки... И никакой не больной...»

На эту мысль низ живота отреагировал резким спазмом, который на сей раз вызвал приступ паники. В памяти мелькнуло искаженное лицо Алисы. Подтянув коленки еще выше, Катя дождалась, пока боль снова утихла, и тут же усилием воли приказала:

«Спать! Ни о чем не думать и спать. Что было, то прошло. У меня есть ребенок. Я должна его сберечь...»

Высадив Ладышева у подъезда, Поляченко проводил его взглядом: сгорбленная фигура, заплетающиеся ноги. Он тут же пожалел, что не настоял и не поднялся вместе с шефом в квартиру.

Поколебавшись еще какое-то время, он вдруг решил действовать: припарковал машину, заглушил двигатель, быстрым шагом достиг подъезда и набрал на панели номер квартиры. Никто не реагировал. Набрал еще.

На третий раз открылась дверь, и в проеме показался консьерж:

-      Вы к Ладышеву? Он просил никого не впускать.

-      Все же позвольте пройти, - попытался протиснуться мимо него Поляченко.

-      Не могу. Только с согласия жильца, - твердо стоял на своем пожилой консьерж. - Иначе вызову милицию.

Андрей Леонидович с досадой вытащил телефон и под бдительным оком мужчины набрал номер шефа.

«Абонент отсутствует или находится вне зоны действия сети», - сообщил женский голос.

«Отключил, - чертыхнулся Поляченко. - И дверь не откроет. Что же делать?»

-      Ладно, - махнул он консьержу и, на ходу набирая новый номер, поспешил к машине. - Зина?..

-      Ой, ну что там? Я уже вся извелась! Они встретились? Помирились? - тут же посыпались вопросы.

-      Видимо, встретились. Но совсем не так, как хотелось, - лаконично пояснил он. - Теперь слушай внимательно и не перебивай: у тебя есть ключи от квартиры Ладышева? - на пике волнения за шефа непроизвольно перешел он на «ты».

-      Нет... А зачем? Что случилось?

-      Вадим Сергеевич только что зашел в подъезд, приказал консьержу никого не впускать, отключил телефон... Зина, у меня есть все основания думать... В общем, там все может плохо закончиться, - не подобрав нужных слов, заключил он. - Быстро думай, у кого есть ключи.

-      У Нины Георгиевны, у Галины Петровны...

-      Значит, так, - второпях продумывая план действий, перебил ее Поляченко. - Ты можешь под каким-то предлогом попросить у них ключи? Ну, скажем, поухаживать за шефом какое-то время, чтобы не будить звонком в дверь?

-      Могу... Только Нина Георгиевна вряд ли поверит. Я лучше с Галиной Петровной договорюсь! - осенило ее. - Она поймет, что Вадим Сергеевич не хочет волновать маму.

-      Хорошо, действуй. Я буду на Воронянского, - Поляченко взглянул на часы, - максимум через десять минут. Выходи, поедем за ключами, - почти приказал он.

-      Так что случилось в больнице? - вспомнила Зина о главном.

-      Толком не знаю. Сейчас не до того. Быстрее звони и постарайся сделать вид, что... ну, что все идет по плану.

-      Хорошо, постараюсь.

-      Да, еще... У Ладышева, насколько я знаю, есть друзья-врачи. Попробуй кого-нибудь из них разыскать.

-      Так все плохо?! - екнуло сердце у секретарши.

-      Возможно. Все, давай быстрей!

Поляченко отключил телефон, дал задний ход и, резко надавив на педаль газа, рванул вперед...

Боясь шевельнуться, Катя лежала на диване и прислушивалась к себе. Иногда казалось, что боль внизу живота утихает. Или просто ей хотелось в это верить? Случалось, даже успевала задремать и уже сквозь забытье чувствовала: снова нарастает схваткообразный приступ, и на сей раз чуть сильнее, нежели прежде.

Зная, чем это чревато, она тем не менее продолжала надеяться, что все обойдется. Ей не хотелось возвращаться в больницу. Во всяком случае в ту, из которой сегодня выписалась. Почему-то была уверена: если туда вернется, то... сразу потеряет ребенка.

В минуты, когда боль отпускала, она пыталась переключиться на любую позитивную тему, только бы не вспоминать больницу, Лежнивец, Вадима. Но все попытки психотренинга сводил на нет еще один волнующий вопрос: как там отец? Почему так долго не звонит Арина Ивановна? Увы, облегчения, душевного или физического, не наступало. Скорее, наоборот.

Наконец раздался звонок.

-      Что там?! - на грани истерики, без всякого приветствия чуть не на крик сорвалась Катя.

-      Все хорошо. Операция прошла успешно, - успокоила Арина Ивановна. - Перевезли в реанимацию. Позвонят, как только придет в себя после наркоза.

-      Слава Богу! - выдохнула Катя.

На глазах выступили слезы.

-      Ты где? На Чкалова? Я уже подъезжаю. Зайду в магазин - и сра-iy к тебе. Поедем домой. Как себя чувствуешь?

-      Честно говоря, плохо, - ощутив очередной нарастающий спазм, решилась признаться Катя. - Живот очень болит. Арина Ивановна, я боюсь...

-      Все поняла! - тут же сменила тон мачеха. - Лежи и не вставай! Бегу к тебе. Сейчас позвоню Раде.

Разговор оборвался. Катя отложила телефон, почувствовав, что ноющая боль снова стала усиливаться, свернулась в тугой клубок и, боясь пошевелиться, тихо застонала. Вскоре услышала, как в замочную скважину вставили ключ, хлопнула дверь, и в комнату влетела Арина Ивановна. Она на ходу вытянула из сумки тонометр, присев, закатала рукав Катиного свитера и затянула на плече манжетку.

-      Сейчас, сейчас... Потерпи еще минутку, - измерив давление, Арина Ивановна что-то поискала в сумочке, побежала на кухню, вернулась со стаканом воды. - Выпей вот это, - и протянула две таблетки.

Катя послушно проглотила пилюли.

-      Лежи, ничего не говори и, главное, не волнуйся! Рада уже отправила за тобой машину. Все будет хорошо, родная, - погладила Арина Ивановна падчерицу по голове. - Мы спасем нашего малыша, не сомневайся.

Закрыв глаза, Катя кивнула. Как же ей хочется в это верить!

Вскоре за окном послышался вой сирены.

-      Это за нами, - обрадовалась Арина Ивановна.

-      Сюда, пожалуйста, - спустя несколько минут пригласила она бригаду скорой. - Беременность малого срока. Боли, давление повышенное - сто семьдесят на девяносто.

-      Арина Ивановна, а кто она вам? - тихо спросила фельдшер.

-      Дочь, - твердо ответила женщина.

-      Теперь понятно, почему главврач машину дал... Помогите, пожалуйста, - попросила фельдшер, расстегивая чемоданчик. - Сейчас сделаем пару уколов, капельницу поставим... Антон, беги за носилками! И Константиныча зови: больной нельзя вставать, понесем... - отдала она распоряжение и, набирая в шприц лекарство, заверила: - Ничего, справимся! Рада Александровна и не таких выхаживала. Сама когда-то у нее сохранялась...

Припарковав машину у самого подъезда, Андрей Леонидович, Зина и Андрей Заяц побежали к двери.

-      Консьержу звонить нет смысла, - на ходу бросил Поляченко, рассматривая связку ключей, среди которой были два чипа. Похоже, один - от сигнализации в квартире, второй - от подъезда.

Повезло с первого раза: дверь отреагировала писком и открылась. Пролетев мимо комнаты консьержа, недоуменно оторвавшегося от чтения газеты, Зиночка оказалась у лифтов первой. Здесь тоже повезло: одна из кабин стояла на первом этаже.

-      Может, сначала позвонить? - засомневалась секретарша.

-      Открывай! - не слушая ее, скомандовал Заяц.

В те считанные минуты, пока они на всех парах неслись на Сто-рожевку, он только и делал, что бранил себя почем зря. Друг, называется: даже не знал, что Вадим заболел! Более того, зациклился на женитьбе Клюева, на собственных предсвадебных хлопотах и за неделю ни разу не позвонил ему сам!

А ведь догадывался, как тому тяжело: Вадим едва появился на свадьбе - и тут же исчез, а друзья не стали и задерживать. Видно было, что человеку не до веселья.

И вот заболел. Сто процентов - на нервах! А вдруг у него свиной грипп, который свирепствует в городе?

-      Здесь останьтесь, - Андрей взял командование на себя, как только удалось войти в квартиру.

Сунув дубленку в руки Поляченко, он поспешил в гостиную. С закрытыми глазами Вадим лежал на диване и никак не реагировал на незваных гостей. Дышал шумно и тяжело, что еще больше насторожило Зайца.

«Живой! Слава Богу! - облегченно выдохнул он, проверил пульс, заглянул в зрачки. - Горит весь...»

-      Телефон дайте! - крикнул он в прихожую, открывая при этом свой старенький дипломат. - В кармане!

-      Вот, - протянул трубку Поляченко.

Перебирая одной рукой медикаменты, другой Андрей отыскал в контактах нужный номер.

-      Привет! Заяц. Глянь: машина реанимации на месте?.. Как? Какая к черту гинекология?! - возмутился он. - Главврач отправил? Понятно... Готовь место в палате с ИВЛ... Срочнее некуда. Друга привезу. Главврачу после сам объясню.

И тут же набрал другой номер.

-      Скорая? Реанимацию срочно!.. Грипп, высокая температура, нарушение функции дыхания, подозрение на пневмонию... - выкладывая нужные лекарства, принялся диктовать Андрей. -Больной - Ладышев Вадим Сергеевич, тридцать восемь лет. Сторожевская, дом... Да, встретят у подъезда... Предупредите бригаду: нужны носилки... Да я сам реаниматолог! И знаю, что говорю!.. Заяц моя фамилия... Так и пишите: Заяц!!! - проорал он и бросил трубку. - Зина, пулей вниз, встречай скорую. А вы помогите, - протянул он Андрею Леонидовичу пластиковый пакет, наполненный какой-то жидкостью, и стал присоединять к нему длинную прозрачную трубку. - Придется держать, пока бригада не подъедет,

Очень скоро, перекрывая городской шум пронзительным воем сирен, в одно и то же место летели два реанимобиля, в которых находились два близких друг другу человека. Вернее, три...

И никто - ни прохожие, ни водители, пропускавшие машины с мигалками, ни находившиеся в салоне больные, - даже не предполагали, насколько все трое связаны друг с другом.

Говорят, ничто в человеческой жизни не случайно.

В том числе и такие редчайшие совпадения...

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

Амплитуда радости... Амплитуда грусти... Чувства пик безумный... Боль, что не отпустит... Взлёты и паденья, близко и далёко.

Шалости фортуны... Беспредел порока...

Сердца жар и холод, ледяной, колючий...

Жажда сладострастья... И мольба: «Не мучай!» Блажь души на грани... Мыслей бред... Нелепость... Жгучие желания... Безрассудство... Смелость... Амплитуда счастья... Амплитуда горя...

Высшая награда - испытать такое!

1.

Наслаждаясь невесомостью, Вадим то зависал между белыми облаками, то наперегонки с ветром взмывал вверх к синему поднебесью, то снова замедлялся и, не переставая изумляться неожиданно открывшимся талантам, начинал выделывать немыслимые акробатические этюды. Вдруг он затормозил, озадаченно глянул вверх, вниз, крутнулся вокруг оси...

«А где же земля? - не понял он. - Пора бы уже вернуться, показать ребятам, как я умею летать. Расскажу - не поверят. Имама пусть посмотрит, и Катя... Где же они все? Может быть, там?» - заметил он густую полосу облаков и поспешил в ее сторону.

Влетев в невесомое туманное марево, Вадим попытался уже привычно ускориться, но ничего не получилось. Напротив, он стал увязать в уплотняющейся даже на ощупь белесой массе. Видимость совсем пропала. Еще секунда -ион понял: ориентир утерян и куда дальше двигаться, не известно: вверх, вниз, назад, вперед -все смешалось, перепуталось.

Еще мгновение - и неведомая сила неожиданно потянула его к себе, ускоряя обретшее массу тело. Встречный ветер бил наотмашь в лицо, мешал дышать, путал волосы, а уши разрывал все усиливающийся свист, не позволяющий сосредоточиться ни на одной мысли.

«Кажется, падаю...» - все же сообразил Вадим.

Но ни испугаться, ни почувствовать удара не успел...

-      ...Ну слава Богу! - послышался знакомый голос.

Появилась видимость. Размытая, туманная, но вполне достаточная, чтобы идентифицировать прикрытое защитной маской лицо Зайца. Вадим узнал его скорее по глазам. Обрадовавшись, попытался поприветствовать, но не смог не только шевельнуть губами и языком - рот чем-то занят, но и поднять руку - не хватило сил. Попавшая в поле зрения гофрированная трубка вызвала недоумение. Кроме того, прорезавшийся слух различил попискивание, по ритму напоминавшее работу сердца, и натужные звуки, будто рядом накачивали воздух.

«Аппарат ИВЛ!» - сообразил он и от неожиданности резко дернулся.

-      Ну-ну! - Заяц обеими руками буквально пригвоздил его плечи к кровати. - Всему свое время! А пока, извини, тебе лучше спать, -вздохнул он, обернулся, приказал кому-то: - Добавь...

Еще мгновение - и едва проклюнувшееся сознание стало медленно уплывать...

-      ...Пора просыпаться, - снова донесся голос Зайца - глухо, словно из другой галактики.

Кто-то легонько тряхнул Вадима за плечо, и он послушно открыл глаза. В этом пробуждении многое было иначе: губам и языку все еще мешала трубка, но взгляд сфокусировался быстрее, и рука на усилие отреагировала шевелением.

-      Ну теперь привет! - усмехнулся Андрей. - Возвращенец... Напугал ты меня - никогда в жизни так не дрейфил! Вот встанешь на ноги - отметелю по первое число! От всей души. Или... ладно, так и быть, прощаю. Лучше полежи пока тихонько еще несколько часиков, приди в себя. Вернусь из операционной и, если будешь вести себя прилично, отключим аппарат. Все понял? - внимательно заглянул он в глаза пациенту.

Вадим кивнул, хотя в просветлевшей голове не было ответов на главные вопросы. Как он сюда попал? Почему аппарат ИВЛ? Реанимация?

-      Да, друг, реанимация, - прочитал Андрей его вопросительный взгляд. - Как ты здесь оказался?.. Для меня важнее - когда я тебя отсюда выпущу. Пневмония у тебя, легочная недостаточность. То ли грипп осложнение дал, то ли что другое - пусть это инфекционисты с пульмонологами решают. Хочешь знать, сколько ты здесь валяешься? Шестые сутки пошли. Угу, - подтвердил он, заметив недоуменно сведенные брови Вадима. - Хотел бы пошутить по этому поводу, да нет таких слов в моем лексиконе, - и, коснувшись ладони больного, попросил: - Сожми мою руку... Вполне, есть контакт! - Заяц остался доволен результатом, приподнял изголовье кровати и проворчал: - Даст Бог, к вечеру экстубируем... Ладно, отдыхай пока, а я - в операционную. Только Нине Георгиевне отзво-шось, обрадую. Инструкций тебе давать нет смысла - сам доктор и понимаешь, что нужно делать, а что пока рановато... Лариса, в четыре глаза! - дал он указание медсестре за спиной, которую Ла-дышев заметил только сейчас. - И подкорми его...

«Шестые сутки? В реанимации? - закрыв глаза, попытался осмыслить Вадим. - Не может быть... Помню, как заболел... Зину помню, Поляченко... Леру... - старательно восстанавливал он в памяти события. - Катю... Катя! Я ее нашел! - пронзила радостная мысль. - Катя... Генрих... Там был Генрих... С Катей... Розы на снегу... Ребенок... Не мой, Генриха, - остро кольнуло еще одно воспоминание. - Мой ребенок умер... У меня был сын...»

На душе стало горько, да так, что захотелось плакать. Но сил на слезы у истощенного организма не нашлось...

-      Кашляй!.. Еще... И еще!.. Вот молодец! - искренне порадовался за пациента Заяц, вытер ему рот и подбородок марлей. - Как дышится? Тяжело?

-      Нормально... Как... мама? - с трудом выговорил непослушными губами Вадим.

-      Мама у тебя - молоток! Железобетонная. Пока ты валялся тут без сознания, у нее даже давление нормализовалось. Предельная концентрация организма в трудные минуты.

-      Я ее искал, - вспомнил Ладышеви фантастические полеты во сне, как теперь понимал, медикаментозном. - Ну, когда там был, - показал он глазами вверх, уловив настороженность на лице Андрея.

-      А-а-а... Понятно. А то у меня уже мысль крамольная закралась: все ли с головой в порядке? Извини, издержки профессии... Теперь отдыхай, а мне трудиться надо. Вон сколько народу навалило за сутки, - показал он взглядом на соседние кровати, занятые больными. - Если что - я рядом. Лариса...

-      Поняла, Андрей Степанович...

-      ...Ну как он? - негромко спросил у медсестры остановившийся рядом с кроватью Заяц.

-      Спит и слезы текут, - почти прошептала та. - Посмотрите, - и она осторожно промокнула тампоном сбегавшую по щеке Вадима слезу.

-      Пусть спит, - прислушавшись к дыханию друга, Андрей глянул на мониторы и блегченно выдохнул: - Пошел на поправку... И что плачет, тоже хорошо. Ожил, значит... Ты посиди с ним еще, пока я остальных обойду.

-      Андрей Степанович, давайте лучше вы здесь останьтесь, а я их посмотрю. Которые сутки на ногах без сна, - посочувствовала медсестра.

-      Отгулами заберу. После свадьбы понадобятся, - попытался улыбнуться Заяц.

Но улыбка получилась кривой, вымученной - мышцы лица отказались слушаться: то ли атрофировались за последние напряженные дни, то ли занемели, как от инъекции токсина. Поняв это, Заяц отвернул лицо.

-      Следи за дыханием, - напомнил он и скрылся за стеклянной перегородкой...

Катя вернулась в палату, легла на кровать и закусила уголок подушки. Где-то там, в кабинете заведующей отделением, в это время решалось, быть или не быть ее ребенку

Насколько отразился на развитии плода предварительный диагноз «аборт в ходу», с которым она поступила десять дней назад и который, к счастью, удалось остановить, не мог сказать никто. Катя понимала: против ее огромного желания сохранить малыша могут встать неоспоримые медицинские доводы. От этого становилось страшно. А пока в ожидании вердикта доктора, которому она верила и на профессионализм и опыт которого надеялась, оставалось только думать о хорошем.

«Хочешь сохранить ребенка - никаких отрицательных мыслей, - как молитву повторяла она слова, сказанные ей в первый день Радой Александровной. - Замри, заморозь эмоции. Лежать, ноги на специальную подушку! Не вставать даже по нужде, медсестру зови. Минимум разговоров по телефону. И спать, спать».

И Катя снова, как и в первый раз, попав на сохранение, не смела ослушаться. Спала, оставив телефон без звука, перезванивала только тем, кому считала нужным, и почти не вставала. Но два дня назад постельный режим смягчили, доктор даже разрешила прогуливаться по палате, но в коридор лишний раз выходить запретила, чтобы избежать общения с другими больными: грипп, карантин. Так что на УЗИ на другой этаж Проскурина отправилась с маской на лице.

От этого УЗИ зависело многое, но, как ни пыталась Катя хоть что-то прочитать по лицу доктора во время исследования, ничего у нее не получалось: никаких эмоций, никаких изменений мимики. Рада Александровна была верна себе: спокойна, уравновешенна, немногословна.

-      Одним могу порадовать: плод жив, - наконец произнесла она и, как показалось Кате, облегченно выдохнула. - Но вопросы есть... Возвращайся в палату, об остальном после поговорим. Скоро зай-ДУ-

...Открылась дверь. Катя зажмурилась, сжалась в комок.

-      Ну что ты, милая! - Арина Ивановна погладила по голове падчерицу. - Все хорошо. Только не плачь.

-      Я не плачу, - быстро повернулась Катя. - Что сказала Рада Александровна?

-      Сказала, что плод развивается без видимых отклонений.

-      Правда? - впервые за день улыбнулась Катя. - А что еще? Вам что сказала? - сделала она ударение на слове «вам». - Вы ведь подруги. Только, пожалуйста, все как есть, честно.

-      Честно... - женщина вздохнула, опустила глаза. - Состояние стабилизировалось, но...

-Что?

-      Понимаешь, самый ответственный период приходился именно на последние недели - формировались органы. Пока на УЗИ все хорошо, насколько можно видеть на этом сроке. Но любой минимальный сбой, любое отклонение, которое пока незаметно, в будущем может иметь последствия.

-      То есть? - поторопила Катя.

-      Риск патологий. Рада сама удивлена, что плод выжил. Скажем так: такое случается нечасто. Повезло.

«Повезло», - мысленно согласилась Катя, вспомнив потерявшую ребенка Алису, и спросила в ожидании поддержки:

-      Но это доказывает, что он борется за жизнь. Разве не так?

-      Конечно, - кивнула Арина Ивановна. - Но все равно велик риск...

-      Дальше не надо ничего говорить, - предостерегающе подняла руку Катя. - Самое главное я уже услышала. Сохраню, выношу и рожу ребенка, чего бы мне это ни стоило! И давайте больше не будем о плохом. Я верю: все будет хорошо!

-      Я тоже верю, - согласилась мачеха и попыталась ободряюще улыбнуться.

В искренность ее улыбки поверить было трудно: в отличие от Рады Александровны Арине Ивановне не удалось скрыть внутреннее напряжение.

-      С папой все хорошо? - насторожилась Катя.

-      Да, - кивнула Арина Ивановна и тряхнула головой, словно попыталась сбросить ненужную озабоченность. - Послезавтра - в Аксаковщину. Просится дома переночевать. Доктора не нарадуются: такого жизнерадостного больного давно не видели.

На сей раз ее улыбка была искренней.

-      Вот видите, а ведь у него тоже не все было гладко. И в реанимации на сутки задержали, помните? Выкарабкался. И внук в деда пойдет. Или внучка. Нас, Евсеевых, голыми руками не возьмешь!

-      С этим не могу не согласиться, - Арина Ивановна посмотрела на часы. - Пора к себе в отделение бежать: столько тяжелых с осложнением после гриппа! Не вовремя я согласилась на заведование. У меня к тебе только один вопрос....

-      А кто повезет отца в Аксаковщину? - забеспокоившись, перебила ее Катя.

-      На скорой повезут, прямо из кардиоцентра. Если разрешат дома переночевать, тогда один из моих ординаторов. Сам предложил. Хороший парень и живет неподалеку, в Тарасово. Теперь лишь по выходным с Сашей будем видеться. После работы без машины мне в санаторий не добраться.

-      Не переживайте, вот выпишут нас, - показала взглядом на живот Катя, - будем к нему ездить каждый вечер!

Открылась дверь, и в палату вошла заведующая отделением.

-      Рада Александровна, надеюсь, вы нас надолго не задержите?

-      встретила ее вопросом Катя. - Нам некогда задерживаться, будущего деда надо на ноги ставить, навещать в Аксаковщине, настроение поднимать.

Доктора украдкой переглянулись. Перед тем как навестить падчерицу, Арина Ивановна долго просидела в кабинете у подруги. Советовались, что делать: слишком велик риск развития у плода патологий. Может быть, не стоит усложнять Кате жизнь? Забеременеет еще, какие ее годы! Но при этом обе понимали: циничный медицинский аспект с ней лучше не обсуждать. Бесполезно. Будь что будет. На все воля Божья.

-      Мне нравится твое настроение. Но выпущу я тебя отсюда, лишь когда буду уверена: в мое отделение ты больше не попадешь, - мягким грудным голосом, но категорично заявила завот-делением. - И о машине лучше пока забыть. Следует исключить любые стрессовые ситуации, мы об этом уже говорили. Так что наберись терпения. И вот это, - кивнула доктор на ноутбук на столе,

-      убрать! Откуда он здесь появился?

-      Друг вчера вечером привез. Вы мне гулять разрешили, вот я и подумала, что...

-      Убрать! - повторила заведующая. - Читай книги. Это я не запрещаю.

-      Да я уже столько всего перечитала! К тому же у меня зрение плохое. А без дела больше не могу. Не умею просто так лежать и смотреть в потолок. Поймите меня, пожалуйста! - взмолилась Катя. - Мысли всякие в голову лезут, особенно по вечерам. К тому же я книгу недавно начала писать. Ну не могу без этого: столько лет каждый день что-то писала. Для душевного спокойствия, - добавила она для пущей убедительности.

-      Ну если для душевного спокойствия... Хорошо, - подумав, согласилась доктор. - Но не более трех часов в день за монитором!

-      предупредила она. - С перерывами!

-      Слушаюсь! - обрадовалась Катя.

-      Вот и договорились. Отдыхай, а мы пойдем, - посмотрела она па подругу.

-      Арина Ивановна, вы хотели что-то спросить? - напомнила Катя.

-      Да... - неуверенно протянула та и бросила многозначительный взгляд на заведующую.

-      Вы договорите, я подожду в коридоре, - поняла завотделени-ем и направилась к двери.

-      Катюша, извини, что вмешиваюсь в личную жизнь, но... Отец ребенка знает о твоем положении? - смущенно поинтересовалась Арина Ивановна.

-      А почему вы решили об этом спросить? - растерялась Катя. -По-моему, мы договорились и с вами, и с папой...

-      Катя, я не просто... - мягко перебила женщина. - Бывают разные ситуации, понимаешь?

-      Какие? - насупилась та.

-      Наследственные... Группу крови, к примеру, хорошо бы знать, - уклончиво, но вполне правдоподобно объяснила мачеха. - Вот тебе известно, какая у него группа крови?

-      Нет, не знаю... И ему не надо ничего знать.

-      Ты уверена?

- Да.

-      Ну ладно... А кто тебе ноутбук привез? - сменила тему Арина Ивановна.

-      Подружка Веня, - Катя улыбнулась. - А можно мне завтра с папой увидеться? Хоть на полчасика приехать в Ждановичи! Я так соскучилась...

-      Ну, спрошу у Рады... Но не факт, что она тебя отпустит. А если проверка, как тогда быть? Да еще грипп с карантином...

-      Я понимаю, и все же, пожалуйста, поговорите с Радой Александровной. Вы ведь подруги! Не столько ради меня, сколько ради папы, - опустила она глаза. - Чувствую вину, что не навещала его после операции.

-      Но ведь он понимает почему, - Арина Ивановна задумалась. -Я, конечно, попробую поговорить... Твоя теплая одежда у меня в кабинете, и обувь там... Только если отца отпустят, вряд ли у нас получится за тобой заехать.

-      Вы не волнуйтесь! Тот же Веня и подвезет. А раненько утром я вернусь в палату. Ну пожалуйста!..

-      Хорошо, - согласилась Арина Ивановна. - Но ничего не обещаю. К тому же не знаю, разрешат ли Саше переночевать дома.

-      Разрешат! - уверенно заявила Катя.

Рада Александровна ждала подругу у стойки медсестры.

-      Ну что?

-      Спросила, только она не ответила, - негромко переговариваясь, женщины пошли по коридору в сторону лестницы. - Но я и сама знаю, что он, больше некому. Похоже, не знает, что Катюша беременна.

-      Поговоришь с ним?

-      Посмотрим. Пусть сначала окрепнет... Я другому поражаюсь: их ведь в один день привезли! Ты ребенка спасала, а двумя этажами ниже папашу откачивали. Вот ведь как бывает, - покачала она головой. - Скажи кому - не поверят.

-      Совпадение в самом деле неслучайное, - согласилась Рада Александровна.

-      Рада, каковы шансы, что ребенок родится здоровым?

-      Шансы - они всегда есть... Сколько лет работаю - не устаю удивляться, когда у абсолютно здоровых родителей рождаются больные дети. И наоборот, у алкашей, наркоманов на свет появляется совершенно здоровое потомство. Так что не нам с тобой решать. И не Кате. Все оттуда, - показала она взглядом вверх. - Наше дело молиться и надеяться на лучшее.

-      Спасибо тебе, Рада, помогла сохранить... Еще просьба. Саша, если разрешат, завтра будет дома ночевать, и Катя хочет отца увидеть. Может, отпустишь ее на ночь? Послезавтра утром она вернется, я прослежу.

-      Арина... А если проверка?

-      Не волнуйся. Если что - в самоволке. Выкрутимся. Скучают они друг по другу.

-      Уговорила. Завтра я ее проинструктирую, как и что врать, если вдруг понадобится.

-      Спасибо! Побежала я к себе, - глянула вниз лестничного пролета Арина Ивановна.

-      Беги. И Саше привет передай! Завтра увидимся, - махнула рукой Рада Александровна и поспешила в свое отделение.

Едва за докторами закрылась дверь, Катя потянулась к телефону - проверить, звонила ли Надежда Шутова. До развода оставалось всего ничего, и утром та должна была встретиться с Виталиком и его адвокатом для обсуждения брачного договора. Пропущенных звонков мобильник не зарегистрировал, значит, еще ведутся переговоры.

Катя доверяла Надежде с самого начала их общения, с того пер-ного звонка, когда несколько лет назад брала у нее комментарий для статьи. Кто тогда посоветовал ей позвонить именно Шутовой и кто дал номер телефона, уже не помнила. Но с тех пор в случае необходимости всегда обращалась к ней и получала исчерпывающие комментарии по букве закона и толковые советы. Профессионал, что тут говорить.

Неожиданно превратившись из интервьюера в клиентку, Катя смогла оценить Надежду и по другим критериям: если уж та взялась за дело, то продолжала работать, даже потеряв на какое-то время контакт с клиентом. Вот и тут: пока Проскурина лежала в больнице и не давала о себе знать, адвокат почти уладила вопрос о передаче автомойки в ее собственность.

Проскурин, правда, не сильно и сопротивлялся, поскольку пресловутая автомойка после ухода Александра Ильича обернулась для него головной болью. Следить за финансами и персоналом некому, того и гляди, растащат оборудование, а там его не на один десяток баксов. И продать обременительную собственность быстро не получилось: покупатель отказался в последний момент. К тому же, как пояснила Шутова, при оформлении сделки ему обязательно потребовалось бы согласие супруги, то есть Кати, на которое он вряд ли мог рассчитывать, имея в виду интересы тестя.

Так что отдать автомойку по брачному договору - еще не самый худший вариант, ибо потерять можно гораздо больше. И речь шла не только о квартире в престижном районе, дорогом участке земли рядом с Минском, но и о доле в бизнесе. А там - три строительных павильона, два складских помещения с товаром, два новых автомобиля: фургон для доставки и новый БМВ самого Проскурй-на. О том, что машина оформлена на компанию, Катя знала, потому ей и в голову не приходило, что при разводе и она делится.

Зато знала адвокат и, защищая права клиента, за две недели собрала все справки, подготовила вариант брачного договора и поставила в известность объявившуюся наконец клиентку. Катя даже растерялась и в очередной раз пожалела, что не взяла в больницу телефон и не предупредила адвоката: обстоятельства в корне изменились, и необходимость в автомойке отпала. По состоянию здоровья отцу не до нее, как и Кате - она понятия не имеет, что с ней делать.

Мягко отчитав клиентку, Надежда долго не думала и предложила другой вариант - квартиру. Кате с ребенком надо будет где-то и за что-то жить. На худой конец можно перебраться к отцу, а квартиру сдавать. Центр города, новый дом - на жизнь хватит. Придется отменять старые договоренности и настаивать на новых.

«Не стоит отказываться от борьбы, - заявила принципиальная Надежда. - Бывшему мужу и при таком раскладе до паперти далеко».

Под натиском адвоката Катя согласилась. Жить на самом деле за что-то надо. И отца на ноги ставить. Сложно сказать, когда он окончательно выздоровеет и во сколько это обойдется.

Так что сегодня Надежду ожидали непростые переговоры. И первый итог вполне мог быть отрицательным, это Катя понимала. Она не вытерпела и решилась позвонить.

-      Привет! - неожиданно быстро ответила Надежда. - Очень занята. Перезвоню, о'кей?

-      О'кей!

В коридоре послышался шум, шарканье многочисленных ног по полу. Взглянув на часы, Катя поняла: народ двинулся в столовую обедать. Но ей есть не хотелось, к тому же в холодильнике хватало всякой снеди, которой каждое утро снабжала Арина Ивановна. А вот поспать в тихий час не помешало бы: переволновалась в первой половине дня.

Расстелив постель, она легла и сразу заснула.

Разбудил Катю негромкий стук в дверь. Спустя секунду в проеме появилась голова Потюни, которого она не сразу узнала, даже нацепив очки: синяя униформа, такая же шапочка на макушке.

-      Ну привет! Гы-ы-ы! - расплылся он в улыбке. - Разбудил?

-      Разбудил... Ты как сюда попал? Больница на карантине, посещения запрещены... - в недоумении Катя присела на кровати.

-      Нашла проблему! Как тебе мой прикид? - Веня выставил грудь вперед. - Несколько лет назад прикупил, когда младшенький родился. Уже через час держал его на руках.

-      Почему-то я тебе верю, - улыбнулась Катя.

-      А то! Работа такая: порой позарез надо попасть туда, куда нельзя. У меня таких костюмов - на все случаи жизни. Целый гардероб! Что, удивил? - посмеиваясь, он присел на стул.

-      Удивил. Теперь соглашусь с байками о тебе, папарацци-пройдоха ты наш.

-      Рассказал бы о подвигах, да времени нет. В другой раз... Ненадолго я в это бабье царство, - кивнул Веня головой на дверь. -Мужиков нет, еще вычислят раньше времени. А так бы и на ужин вместо тебя сходил. С утра маковой росинки во рту не было.

-      А который уже час? Могу покормить. Котлет хочешь? С кашей гречневой.

-      Половина шестого. Ну вообще-то... я тут сам кое-чего притащил, - Веня поднял пакет, из которого торчал банан. - Но если честно... А лишние котлеты точно есть? Не будешь потом ребенку рассказывать, как плохой дядя объедал его в утробе?

-      Не буду, не волнуйся, - улыбнулась Катя. - И сама с тобой поем за компанию. - Она, подошла к холодильнику, достала один из контейнеров и поставила в микроволновку. - Аппетита до сих пор нет, а Арина Ивановна все носит и носит. Закормила. За десять дней почти два килограмма набрала. Если так пойдет, скоро в дверь не влезу.

-      А ты и так скоро не во всякую дверь влезешь, - «порадовал» Потюня. - Мне, когда моя третья бывшая была на сносях, пришлось переселиться на раскладушку. Два живота на одной кровати никак не помещались. Ей-то хорошо, она разродилась, а вот я все никак.

-      А на диету сесть не пробовал? - переваливая еду из контейнера в тарелку, поддела Катя.

-      Не, диеты - это не про меня. Отказаться от еды и секса выше моих сил. Я и среди ночи могу поесть. А сама? - спросил он, заметив только одну тарелку.

-      Не хочется мне пока каши с котлетами. Попозже. Йогуртом обойдусь. А ты ешь, приятного аппетита. Не стесняйся.

Веня и не думал стесняться.

-      Обалденно готовит твоя мачеха! - налегая на содержимое тарелки, похвалил он. - Я бы от такой не отказался. Усыновил бы меня кто, что ли?

Катя только улыбнулась. Песню об усыновлении она часто слышала от Вени. Как и знала: в обмен на съестное с ним можно договориться обо всем.

Присев рядом у стола, она открыла баночку с йогуртом и, в отличие от Потюни, смачно уплетавшего кашу с котлетами, без аппетита медленно поднесла ложку ко рту. Просто давно пора поесть. Для ребенка.

-      У тебя такое выражение лица, словно там не йогурт, а... лучше промолчу, - скривился Потюня.

-      Вот и помолчи. Или расскажи, что в редакции.

-      Все тебя ждут. Даже Стрельникова по собственной инициативе твой стол освободила. Ей Жоржсанд другой выделила.

-Чей?

-      Росомахина.

-      А что с Анатолием Францевичем? Как его здоровье?

-      Вроде оклемался. Только ему на пенсию в этом году. Жоржсанд предлагала контракт продлить, но дети и жена настояли: уходи!

-      И когда?

-      Летом. Мария Ивановна попросила больше ее не вызывать -мол, возраст, глаза не видят, голова туго варит. Похоже, чувствует вину после твоей статьи.

-      Зря. Она всегда хорошо ко мне относилась и ни в чем не виновата. Надо будет с ней поговорить после выписки, успокоить.

-      Ну с этим вы сами разберетесь... Так что Олечка теперь очень даже кстати, - вернулся к теме Веня. - Мало чего, правда, умеет, но все равно лучше, чем зеленые выпускники журфака.

-      Опыт - дело наживное. А она старается, - встала на защиту бывшей стажерки Проскурина.

-      Согласен. Но одного старания, сама понимаешь, мало: надо нюх иметь, тонкости момента чуять. А вот с этим у нее проблемка.

-      Снова чего-то утворила?

-      По-крупному не успела засветиться, но по мелочам...

-      Каким? - Катя поймала себя на мысли, что жизнь редакции ей по-прежнему интересна. Как и люди, которые там работают. -Каким мелочам?

-      Взять хотя бы репортаж о больнице. Ну о той, где ты лежала, когда теплотрассу прорвало. О самой трубе и о людях, что на морозе вкалывали, - пару строчек. Зато о начмеде и ее «подвиге» по эвакуации больных - две трети материала. Плюс фотография, как для доски почета. А какой там подвиг? Прямые служебные обязанности. Не сама же она каталки с больными по коридорам гоняла.

Катя нахмурилась. Все, что связано с прежней больницей, вызывало у нее едва ли не аллергию. Кроме, конечно, Оли и Маринки, общение с которыми, увы, на сегодняшний день она вынужденно свела на нет, даже номера их телефонов занесла в черный список. Как и Зины, которая пыталась к ней пробиться, слала СМС. Никто из них не догадывался, что Катя снова в больнице.

-      Стрельникову единственную из журналистов пропустили в больницу. Могла классный репортаж забацать - в палаты заглянуть, с людьми потолковать. А она помела хвостом перед начмедом - и все. А что может сказать чиновник? Только себя похвалить, зазвездиться. Короче, влетело потом Стрелке от Жоржсанд.

-      Стрелке?

-      Ну да. Теперь она у нас Стрелочница. Или Стрелка, как кому правится.

-      А что еще было в статье?

Да ничего путного, стыдоба одна, - отодвинул пустую тарелку Веня. - Народ в комментах поприкалывался: мол, превращаемся в рупор сама знаешь кого. Зато из Минздрава позвонили, поблагодарили: в правильном свете осветили событие, народ успокоили.: Стрелка после оправдывалась: хотела тебе помочь, раз ты там лежишь. Ну, отношение персонала и прочее. Тебе помогло? Тут же в другую больницу перебазировалась, - усмехнулся он.

-      Вень, а ты можешь привезти мне ту газету? - задумчиво попросила Катя.

-      Могу. Только зачем?

-      Персона одна меня интересует.

-      Начмед, что ли? Я тебе сразу скажу: сука она, - неожиданно скривился Потюня.

Катя посмотрела на него с удивлением.

-      Еще та сука, - подтвердил Веня. - Я же говорил: это с ее подачи Генрих увязался за мной в больницу в день выписки. Не хотел его брать, отговаривал, а он: начмед посоветовала!. Вот пойми ее! Поначалу, когда он звонил из Германии, даже разговаривать не хотела. А тут прям мать родная! Еще и цветы надоумила купить. Он и повелся. Чем все закончилось, сама знаешь.

«Знаю, - подумала Катя. - Увы, знаю гораздо больше... - в памяти отчетливо проявилась картинка, как мужчина с женщиной на руках поднимается по ступенькам, как она касается его щеки губами. - И все-таки что-то здесь не так... - наткнулась она на логическое несоответствие. - Со слов Ольги Валерия Петровна питала ко мне неприязнь, относилась как к личному врагу. То есть была осведомлена, что я и есть та журналистка, которая написала статью о профессоре Ладышеве. Возможно, из-за этой статьи у нее возникли проблемы. Та же Арина Ивановна говорила, что медики сразу вспомнили о гинекологе, которая пропустила криминальный аборт. А если так, то многое становится понятным и... непонятным. Почему она пошла навстречу Генриху, почему пропустила его в больницу, устроила нам свидание? Для чего ей это было нужно?.. А для того, чтобы нейтрализовать соперницу! - осенило ее. - Она знала или догадывалась о наших с Вадимом отношениях и решила очернить меня! Сыграв на чувствах Генриха, подстроила его приезд в больницу именно в тот момент, когда там будет Вадим. И выпустила меня из больницы в строго определенное время, - вспомнила она задержку с выдачей одежды в гардеробе. - И потом через главный вход прямо под начмедовские окна меня не просто так вывели. Ей надо было, чтобы трогательную встречу с Генрихом увидел Вадим!»

Сосредоточившись на выстраивании логической цепочки действий Лежнивец, Катя поставила на стол баночку с йогуртом и подошла к окну. Сердце стучало быстро-быстро. Подобная мысль мелькнула у нее и в день выписки, но тогда она не успела ее проанализировать.

«...Все складывается, кроме одного: он нес ее на руках по лестнице! Заставить это сделать Вадима невозможно. И почему он вдруг там оказался? Значит, они общаются... Должно быть, ему стало неудобно перед Валерией Петровной за статью... Приехал загладить вину? Неужели до сих пор к ней неравнодушен?»

Стремительно развивавшаяся до этой секунды мысль словно разбилась о невидимую преграду и рухнула замертво. Пейзаж за окном затянулся странной серой дымкой, качнулся, поплыл...

-      Э! Ты чего? - привел ее в себя голос Вени. - Может, тебе прилечь? Блин!.. Побледнела вся... Ну-ка, ложись, - с непонятно откуда взявшейся прытью подскочил он, попытался ухватить Катю за локоть.

-      Все хорошо, - отвела она его руку, отвернулась от окна и отрешенно произнесла: - Ты прав, надо прилечь.

-      Может, врача позвать?

-      Не стоит. Ничего не болит, - Катя присела на край кровати. -Немного голова закружилась.

-      Точно все хорошо?

-      Точно, - она через силу улыбнулась, переместив ноги на кровать. - Мне только на днях разрешили вставать. Ты иди. Все хорошо.

-      Никуда я не пойду, даже не уговаривай, - буркнул Веня и снова плюхнулся на стул. - Один раз послушался, ушел, а тебя через час скорая забрала.

-      Веня, на сей раз на скорой не увезут: я уже в больнице. И кнопка вызова медсестры - вот! - показала она взглядом на устройство над головой.

-      И работает? Круто! - оценил тот. - Но я все равно еще немного побуду. Тарелку где можно вымыть?

-      Там умывальник.

Прихватив посуду, Потюня скрылся за дверью санузла. Катя опустила голову на подушку и уставилась в потолок.

«Так что же для него важнее: добрая память об отце или нержавеющая любовь? В голове не укладывается... Скорее бы Веня ушел... - прислушалась она к шуму льющейся воды. Постепенно приходя в себя от неожиданно открывшейся истины, Катя чувствовала, как на нее наваливается неимоверная усталость. - Нет сил с кем-то разговаривать.... Надо поскорее отключиться от этих дурацких мыслей, уснуть... Потому что они могут сказаться на состоянии ребенка!» - вспомнила она совет Рады Александровны и привычным уже движением приложила ладонь к животу.

-      Мать, а ты тут, как в раю! - не сдержал эмоций появившийся из двери Потюня. - Телевизор, холодильник, даже душ с биде! Кнопка эстренная! Полежать бы с недельку в такой палате, отоспаться!

-      Палата платная,- не поддержала его энтузиазма Катя. - Вень, езжай. Я спать хочу.

-      Ты ведь только что проснулась? - удивился он. - Дорого в такой палате лежать?

-      Как сказать. Но за неделю накапает. Вень, спасибо, что навестил. Иди. Засыпаю я, - повторила Катя сонным голосом.

-      Ладно, уговорила. Вымётываюсь... Точно все хорошо?

-      Я в порядке, не волнуйся, почти сплю... Ой! - спохватилась она. - Чуть не забыла: подкинешь меня завтра вечером в Ждановичи? С отцом хочу повидаться, он перед Аксаковщиной домой заедет.

-      А тебя отпустят? - засомневался Веня.

-      Отпустят. Сбегу в крайнем случае. В первый раз, что ли?

-      Хорошо, подкину... Спрятать в холодильник? - Потюня показал взглядом на пакет. - Мы с Жоржсанд тут на фрукты скинулись: киви, хурма, бананы. Сухофрукты разные. Беременным полезно.

-      Спрячь, - кивнула Катя. - Спасибо.

-      Она сама к тебе сегодня собиралась... - чувствовалось: Потюня тянет время. - Но не получилось. Номер вместе со Стрельниковой делает. Учит то бишь.

Оставив его слова без ответа, Катя демонстративно закрыла глаза и сделала вид что засыпает.

-      Ну ладно... Пошел я. Загляну в ваш буфет, конфет куплю. К среднему сыну в гости надо заехать, день варенья у него, - поделился Веня заботами. - Звони, если что, - и, дойдя до двери, обернулся: - Так номер с репортажем завтра взять?

-      Не надо... - чуть слышно ответила Катя.

-      Ну не надо, так не надо, - пожал тот плечами.

Дверь скрипнула и захлопнулась. Открыв глаза, Катя уставилась в потолок. На самом деле ни о каком сне не могло быть и речи, мысль пульсировала, упрямо возвращаясь к Валерии и Вадиму.

«...Надя так и не перезвонила, - вспомнила она. - Не могут договориться?.. Ну и ладно, ну и не надо мне ничего! В сравнении с ребенком все это пустое - развод квартира... газета с репортажем. Не это сейчас главное... Только не плакать! - приказала она себе, почувствовав, что предательская слеза уже на подходе. - Надо почитать, успокоиться!» - потянулась Катя к лежащей на тумбочке раскрытой книге-пособию для беременных...

2.

-      «Интермедсервис», добрый день! - автоматически поздоровалась Зина с невидимым собеседником.

Рабочий день подходил к концу, и пора было собираться к шефу в больницу. Самое главное - не забыть толстую папку с бумагами на подпись. Затри последних дня их накопилась целая гора. Ноутбук с зарядным устройством, модем для Интернета. Похоже, Лады-шев пошел на поправку, если ему потребовалась связь с миром. И это радовало: ведь еще нет и недели, как перевели из реанимации. И аппетит прорезался: Зиновьев каждый день заезжает к Нине Георгиевне за едой.

Вот и им с Андреем Леонидовичем сегодня предстояло сначала заехать на Пулихова за передачей. Нине Георгиевне и Галине Петровне Ладышев запретил появляться в больнице, чтобы не подцепили вирус.

Зина была этому только рада. Соскучилась по шефу, по его присутствию, его голосу. Изнервничалась, пока тот лежал в больнице без сознания.

-      ...Я вас слушаю, - складывая в сумку ноутбук шефа и папку с документами, автоматически продолжила она.

-      Очень хорошо, что слушаете!

Надменный, сухой, высокомерный голос.

«Чиновница», - сделала вывод Зина и не ошиблась.

-      Людмила Семеновна Балай. Немедленно свяжите меня с Ла-дышевым, - отчеканил на том конце провода командный голос.

Фамилия дамы была Зине знакома. Как и должность, которую та занимала.

-      Вадима Сергеевича нет на месте. Что-то ему передать? - привычно ответила секретарша.

-      То есть как это нет на месте?! - возмутилась Балай. - А где он? Почему не явился на заседание тендерной комиссии? Вам было выслано уведомление, в котором указано: присутствие директора

обязательно! Немедленно меня с ним соедините!

-      Не могу, извините.

Они действительно получили уведомление о том, что сегодня состоится экстренное заседание комиссии по отмене результатов прошедшего еще в декабре электронного аукциона на поставку медоборудования. Дабы не беспокоить больного шефа, Зина вместе с Красильниковым изучила папку с документами по этому вопросу. Насколько она поняла, сумма контракта не столь значительна и никакой дальнейшей работы с их стороны не проводилось - ни заявок, ни оплат.

Почему - знал только шеф. Возможно, опасался подобной отмены. А раз так, то информировать его об этом заседании пока не стоит. Так решил Поляченко, который, можно сказать, фильтровал новости для Ладышева и был единственным, кто до сегодняшнего дня посещал шефа в больнице.

Поначалу Зина расстраивалась, даже, можно сказать, ревновала, что выбор пал не на нее: все-таки личный секретарь, столько лет преданного сотрудничества. Но, подумав, успокоилась. Ладышев прав: нянька там ему не нужна, а необходимо доверенное лицо, способное решать не только производственные вопросы.

И хорошо, что он выбрал Андрея Леонидовича, а не того же Красильникова. Первый будет поопытнее и понадежнее.

-      Как это?! - женщина чуть не задохнулась от возмущения. - Вы понимаете, чем это чревато для вас и лично для Ладышева? Да я приму меры, чтобы вас и близко не допускали к аукционам...

-      Извините, но директор «Интермедсервиса» - Владимир Иванович Красильников. Он к вам и поехал, - спокойно перебила ее секретарша.

-      Да на кой черт мне нужен ваш Красильников?! - взорвалась собеседница. - Да я уничтожу вас, вашего Ладышева, сотру в порошок вашу шарашкину контору «купи-продай»! Да я вас... да я... - от ярости чиновница так и не смогла облечь в слова обуревавшую ее мысль.

Признаться, в другом случае Зина запросто положила бы трубку: велика радость выслушивать вопли очередной базарной бабы. Пусть и редко, но скандалисты разного рода ей попадались. Однако на сей раз обрывать разговор не положено. Работа у нее такая - сглаживать острые утлы и недоразумения, в том числе и с различными ведомствами.

-      Извините, ничем не могу помочь. К тому же Вадим Сергеевич в настоящий момент болен, - тактично ответила она.

-      То есть как это болен? - не поверила Балай. - Знаем мы эти ваши дешевые трюки: чуть что не так - сослаться на мнимую болезнь.

-      Вадим Сергеевич серьезно болен и лежит в стационаре. Так что ваши подозрения неуместны, - с достоинством парировала Зина.

Балай обрела дар речи только после паузы.

-      Погодите... И в какой он больнице?

-      Это личная информация. Извините, но рабочий день заканчивается. Если у вас нет других вопросов, я вынуждена с вами попрощаться, - довольная собой, проворковала Зина. - До свидания!

И решительно опустила трубку на рычаг. Время поджимало, а следовало еще обуться и одеться.

«Уничтожит она, как же! - пряча в шкаф туфли, Зина прокручивала в уме разговор. - Вадима Сергеевича даже болезнь не взяла, а тут какая-то тетка-чинуша! Видали мы таких!»

Не обращая внимания на вновь затрезвонивший телефон, она застегнула дубленку, прихватила сумку с ноутбуком, пакет с рабочими бумагами, погасила свет и покинула кабинет.

-      Поляченко у себя? - спросила она у охранника.

-      Ушел. Просил передать: будет ждать внизу, - ответил седовласый мужчина. - Вы у него уточните: мне сдавать офис на сигнализацию или нет?

Зина удивленно подняла брови.

-      Так ведь он все равно сюда спать вернется, - многозначительно кивнул охранник на диванчик в коридоре, чем совсем поставил в тупик секретаршу.

«Зачем ему возвращаться и спать в офисе? - все еще недоумевала Зина, спускаясь в лифте. - Охранник на месте, пока помещение не покинет последний сотрудник. И на вахту заступает ровно к семи. Странно...»

Такой распорядок установил сам Поляченко: ни к чему всем сотрудникам иметь доступ к сигнализации. Потому и комплектов ключей от входной двери только семь: три - у охранников, у начальника отдела безопасности, у Ладышева, Красильникова и Зины. Если кому-то требовалось поработать в выходные, вопрос решался заранее. Что касается Поляченко, то по вечерам он край-I и* редко задерживался в офисе. И график работы имел свободный: | идо - приехал, надо - уехал.

Машина стояла прямо напротив офисного здания. Заметив Зину, Андрей Леонидович перегнулся через сиденье и открыл дверцу.

Все в порядке? - перехватил он из рук секретарши пакет и сумку с ноутбуком и аккуратно уложил на заднее сиденье.

Почти. Позвонили тут перед выходом. Ну, вы помните письмо, и ко тором вызывали на заседание тендерной комиссии.

И что? Красильников же поехал туда, - разворачиваясь на ближайшем перекрестке, припомнил Андрей Леонидович.

Чиновница по фамилии Балай скандал закатила: почему сам Ладышев не явился? Развопилась... - пожаловалась Зина. - Так хотелось ее послать, но в итоге пришлось сказать, что шеф в больнице. Фу! - передернула она плечами. - Чего ей в голову взбрело именно с Ладышевым говорить? Пожаловаться хотела или права

поначать? Терпеть не могу чиновников, а уж тех, которые в юбке, на дух не выношу! Когда шеф выйдет на работу, для таких истеричек на первых порах его не будет. Не дождутся!

-      Время покажет, - не поддержал Поляченко. - Но сейчас все правильно: наша задача - максимально оградить Вадима Сергеевича от звонков и разговоров. Человек только-только выкарабкался, можно сказать, с того света.

-      Это точно! Угораздило же так разболеться! Как вспомню ту неделю, так вздрогну... И накануне было не лучше...

Зина замолчала, хотя ее так и подмывало в очередной раз спросить, какая же кошка на сей раз пробежала между шефом и Катей. Она уже пыталась выудить информацию у Поляченко, но ничего вразумительного не услышала. При этом ее не покидали подозрения: резкое ухудшение здоровья Ладышева связано именно с этой встречей. Она и соседку пытала, но Маринка лишь пожаловалась: Катя перестала отвечать на ее звонки и СМС. Как раз с того вечера, как Вадим Сергеевич попал в больницу. И Зине не отвечала.

Предположения, что там могло произойти, у Зины, конечно, имелись, и они не радовали. Неужели она ошиблась в Кате и ребенок не от Вадима Сергеевича? Сердце и разум Зиночки отказывались такое принимать. Как и прощать. По ее разумению, тогда это было бы самое настоящее предательство по отношению к Лады-шевым, а значит, и по отношению к ней, Зине.

У Поляченко зазвонил телефон. Глянув на дисплей, он вздохнул и сбросил вызов. Однако вызов повторился. Краем глаза Зина успела прочитать имя абонента: Анжелика. Так звали его жену.

-      Да, - решившись, глухо отозвался Андрей Леонидович.

Зина напрягла слух, хотя это было не обязательно: громкие крики, приправленные крепким матом, не заглушало даже работающее радио. Было от чего опешить: от Поляченко она ни разу не слышала ни такого тона, ни таких слов. Она вообще не помнила, чтобы он когда-либо повысил голос! Боже, как он терпит такую женщину?

Впрочем, насколько она смогла понять, терпение его закончилось. Во всяком случае, дома он не ночует. Похоже, семейная жизнь Андрея Леонидовича дала большую трещину и пришедшая по электронке анонимка совсем не случайна.

-      ...Все сказала? - вцепившись в руль, прервал жену Поляченко. -До свидания!

На скулах его заходили желваки, невиданная ранее гримаса отвращения мгновенно изменила лицо до неузнаваемости. Но ненадолго. Буквально через секунду ему удалось совладать с эмоциями и принять прежний вид - спокойный, уверенный, сосредоточенный.

-      Что-то случилось? - не сдержала любопытства Зина.

- Все в порядке, - отрезал он, дав понять: спрашивать больше не стоит.

До дома на Пулихова больше никто из них не произнес ни слова. Обоим было о чем подумать.

Андрею Леонидовичу - о том, что надо ускорить поиски съемной квартиры. Рано или поздно сотрудники узнают, что он ночует на работе - укрывшись дубленкой, спит в общем коридоре на небольшом кожаном диванчике для посетителей. Домыслы и шушуканье могут плохо сказаться на общей обстановке. Да и не привык он выставлять свою жизнь напоказ.

Но снять квартиру никак не получалось: эконом-предложения, что он находил в Интернете, или оказывались совершенно непригодными для жилья, или уже сданы - он опаздывал на какие-то минуты. Знакомый риэлтор, помогающий ему, только разводил руками: сейчас всплеск спроса на недорогое жилье.

«Надо менять методы поиска, - пришел к выводу Поляченко. -На базу в Интернете, которой, похоже, пользуется и риэлтор, рассчитывать бесполезно: за всеми обновлениями не уследишь, разве что безотрывно сидеть у компьютера. Поспрашивать у знакомых? Так и не у кого особо. Опять же вопросы начнутся... Зина, конечно, могла бы помочь, - бросил он быстрый взгляд на задумавшуюся секретаршу, - но и здесь слишком много «но». Так что, видимо, ничего другого не остается, как продолжать шерстить сайты недвижимости. А может, плюнуть и снять на время квартиру подороже? На пару месяцев, пока не подыщу другой вариант. Денег с зарплаты должно хватить... Эх, зря не позаботился о запасном аэродроме и заначек не делал...»

Так уж повелось со времен безденежья: с зарплаты Андрей оставлял себе небольшую сумму на текущие расходы, а остальное отдавал жене. Все до копейки. И никогда не требовал отчета, куда и сколько тратится, но почему-то был уверен, что жена понемногу откладывает на черный день. Однако, когда шеф предложил квартиру, Поляченко ждало разочарование: оказалось, у супруги денег пет. Пришлось влезать в большой долг - дал взаймы Вадим Сергеевич, а затем серьезно урезать семейный бюджет. Даже машину посчитал необходимым продать. Правда, Ладышев тут же выделил ему в пользование служебный автомобиль.

Пока отдавал долг, наслушался от жены много обидного и оскорбительного. Особенно когда не стал финансировать ее очередную поездку за границу. Надо сказать, жить в новой просторной квартире супруге нравилось, но ради этого отказывать себе в чем-либо она категорически не соглашалась.

Стиснув зубы, Андрей Леонидович тогда все же настоял на своем и, следуя режиму жесткой экономии - даже продукты сам покупал, в течение двух лет расплатился с шефом. И сделал косметический ремонт. После этого все вернулось на круги своя, и он снова стал отдавать деньги жене. Правда, теперь уже не до копейки, так как понял: в трудную минуту материальной помощи ждать не от кого.

И все же себя не перекроишь. Из отложенных денег он первым делом купил к Новому году подарки домашним: жене - шубу, дочке - планшет. Себе - ничего. Вот эта небольшая не потраченная на себя сумма у него и осталась. Похоже, хватит на оплату квартиры на пару месяцев вперед.

Ничего, было бы здоровье - заработает. Даст Бог, и на какой-нибудь свой угол тоже. Сейчас главное, чтобы шеф поскорее встал на ноги.

Зина же, не отягощенная жилищной проблемой, грустно раздумывала совсем о другом: как несправедлива бывает судьба и сколько испытаний посылает хорошим людям! Взять Вадима Сергеевича, Нину Георгиевну, ее саму, а теперь вот и Андрея Леонидовича...

Похоже, дома у него совсем худо, если жена орет в трубку как резаная. И ночует он в офисе... Допустим, из соображений женской солидарности можно признать, что он сам в чем-то виноват, но все равно ей искренне его жаль. Сама дважды пережила крах семейной жизни. Неважно, кто ты, мужчина или женщина, болит одинаково.

Снова зазвонил телефон Поляченко.

«Риэлтор Виктор», - успела она прочитать, скосив взгляд.

-      Да... Какой район?.. - оживился начальник отдела безопасности. - Перезвоню через пять минут, - покосился он на навострившую уши сослуживицу.

«Квартиру ищет, - догадалась Зина. - Еще день-два - и все в офисе узнают, что он спит на диванчике. Пригласить пожить к себе?.. Нет, неудобно. Да и он откажется».

-      Вы подниметесь со мной или подождете? - спросила она, когда машина припарковалась у дома на Пулихова.

-      Подожду, - коротко ответил Андрей Леонидович и, глянув на телефон, нетерпеливо заерзал на сиденье. - Заяц просил не опаздывать и быть в приемном покое ровно в восемнадцать тридцать, - напомнил он.

-      Постараюсь в темпе, - кивнула Зина, понимая, что на общение с Ниной Георгиевной времени почти нет.

Как только за ней закрылась дверь подъезда, Поляченко набрал номер риэлтора. Трубку сняли быстро. Ехать по очередному адресу тоже следовало не откладывая: квартира только-только появилась в электронной базе. По вполне приемлемой цене, в новостройке микрорайона «Каменная Горка».

Понятно, прямо сейчас Андрей Леонидович броситься туда не мог. А как долго он задержится в больнице, сказать сложно. Единственный выход - уговорить риэлтора отправиться туда и попытаться попридержать квартиру до его приезда.

«Жаль, если и эта уйдет, - Андрей Леонидович тяжело вздохнул, положил телефон на панель. - В душ бы сейчас. И постираться... Дожил, однако...»

Вадим открыл глаза. В палате было довольно темно: видны лишь очертания мебели, зеленый огонек работающего холодильника, красный - телевизора. Включив подсветку над головой, он поднял руку с часами: начало седьмого. Скоро приедут Зина с Поляченко. Пора вставать.

Присев на кровати, замер, прислушиваясь к себе: ничего не болит, сил прибавилось. Значит, процесс выздоровления идет полным ходом. Спасибо Андрею. И за палату-люкс в том числе.

Прошлепав в санузел, ополоснул лицо, посмотрел на себя в зеркало. Можно, конечно, и побриться, но, с другой стороны, зачем на ночь глядя? В конце концов, он не в офисе, а в больнице.

Вернувшись в палату, включил телевизор, досмотрел новости, прогноз погоды. Календарная зима подошла к концу, но, похоже, поены еще ждать и ждать. С одной стороны, оно и хорошо: мысль, что пора строиться, не будет зудеть в мозгу, можно спокойно восстанавливаться после болезни. С другой - хотелось тепла, света, солнышка. Уж слишком тяжелой выдалась зима, и пусть потеплеет если не внутри, то хотя бы снаружи.

Вадим старался больше ни о чем не думать и не вспоминать. В том числе о Кате. Затратно по силам, которые надо копить. Любые мысли пресекал на корню, и лучший помощник в этом сон: закрыл глаза - выключил мыслительную кнопку.

Пощелкав пультом, Ладышев понял - наступило время сериалов Это не для него. Скорее бы Зина привезла ноутбук - его связь с миром. Да и работой пора уже интересоваться.

За дверью издалека послышался перестук каблучков. Вадим улыбнулся: так вышагивать могла только его секретарша. Легко представил, как она спешит по коридору, как развеваются полы наброшенного халата. Оказывается, он успел по ней соскучиться.

Не ошибся. В дверь постучали, и, не дожидаясь приглашения, в палату влетела Зина.

-      Вадим Сергеевич, здрасьте! Как я рада вас видеть! Как я скучала без вас, вы себе даже не представляете! - привычно затараторила она и, в один миг оказавшись рядом с кроватью, чмокнула шефа в щеку. - Ой, простите! Это я от избытка эмоций, - тут же смутилась, подскочила к столу и принялась выкладывать пакеты и контейнеры с едой.

-      Добрый вечер, Вадим Сергеевич! - поздоровался оставшийся у двери Поляченко и кивнул в сторону Зины. - Едва догнал. Вертолет!.

-      Как дела в офисе? - наблюдая за быстрыми перемещениями Зины, спросил Ладышев. - Справляетесь?

-      Не волнуйтесь, - успокоила секретарша. - Все в лучшем виде, проблем нет.

-      А люди как? Выздоровели?

-      Почти. Коммерческий в полном составе трудится. В производственном - Руденков, как и вы, попал в больницу с осложнением, но завтра обещали выписать. Зиновьев - на сессии, но подъезжает, если надо. Остальные на местах. Грипп в этом году - страшное дело! Только меня да Красильникова вирусы боятся. Ну еще Андрей Леонидович - стойкий оловянный солдатик, - глянула она на «солдатика», скромно стоявшего в стороне. - Так... Давайте я вас покормлю! С чего начнем? Нина Георгиевна столько всего наготовила! Какие они молодцы с Галиной Петровной! Здесь и дра-ники...

-      Зина, есть не хочу, - сморщился Ладышев, хотя, если честно, аппетитные запахи сделали свое дело и под ложечкой засосало. -Давайте сначала с делами разберемся. Ноутбук привезли?

-      Конечно! Ноутбук, документы на подпись, почта, - отрапортовала она.

-      Присядьте, - предложил Вадим. Зина и Поляченко, взяв стулья у стены, послушно сели рядом. - Сначала - срочное, на подпись. С почтой после разберусь.

Кивнув, секретарша открыла сумку и протянула одну из папок.

-      Вам помочь? Ну... объяснить?

-      Я сам, - остудил ее пыл шеф и стал просматривать бумаги.

Не зная, чем себя занять, Зина осмотрелась по сторонам.

-      Я таких палат еще не видела! - не сдержала она удивления. - Круто! Жалюзи, кондиционер, холодильник, телевизор... А там что? Санузел? Я загляну?

Ладышев молча кивнул. У Андрея Леонидовича зазвонил телефон. Глянув на дисплей, он сбросил звонок, посмотрел на часы, вздохнул, перевел аппарат в режим «без звука» и спрятал во внутренний карман пиджака. Скрыть от шефа нервозность не удалось.

-      Вы спешите? - догадался тот, не отрываясь от бумаг.

-      Нет, все в порядке. Подождет.

-      Гостиничный номер, а не палата! - восторженно поделилась впечатлениями вернувшаяся секретарша. - И душевая кабина есть! Дорого? - не удержалась она от вопроса.

-      Пока не знаю. Но, думаю, недорого, - пожал плечами шеф. -Хотя все относительно.

-      Андрей Степанович помог? - предположила Зина. - Дай Бог ему счастья! Жаль, вы заболели. Погуляли бы на свадьбе.

У Поляченко снова заработал мобильник. Вернее завибрировал, но так громко, что ему ничего не оставалось, как достать телефон и снова сбросить звонок.

-      Извините, - виновато произнес он.

-      Перезвоните, - спокойно посоветовал Ладышев. - Вдруг что-то срочное? Мне здесь еще работы минимум на полчаса, - приподнял он пухлую папку.

-      Да, спасибо! Я выйду, - Поляченко направился к входной двери.

-      Лучше туда, - Ладышев показал на санузел. - Там вас никто не услышит. И вы никому не помешаете.

Благодарно взглянув на шефа, Андрей Леонидович последовал ого совету.

-      Ничего не случилось? - спросил Вадим Сергеевич у секретарши. - Что-то скрываете, чувствую.

-      Ничего, - успокоила Зина. - Но... Короче, у Андрея Леонидовича какие-то нелады с женой. А еще я сегодня узнала... - понизила она голос и придвинулась ближе. - Охранник проговорился: Поляченко ночует в офисе. А теперь вот квартиру ищет, это ему из агентства звонят, - показала она взглядом на дверь санузла. - Даже I к' знаю, чем помочь. Не могу же я предложить пожить у меня, пока он в ссоре с супругой... Тем более анонимка пришла.

-      Какая анонимка?

-      Мол, Андрей Леонидович секреты фирмы продает, у него есть любовница и так далее. Похоже, жена старается насолить. Только по чушь полная, уж я-то знаю, что никого у него нет.

И откуда ты знаешь?

Потому что я его каждый день вижу. Ну... почти каждый день, поправила она себя. - Поверьте, если бы у Поляченко кто-то появился, я первая заметила бы. При всем его умении скрывать чувства меня не обманешь. Так что там скорее другое. Подозреваю, Андрей Леонидович решил расстаться с женой.

Дослушав ее, Ладышев задумался. Значит, за время его болезни семейная ситуация у начальника отдела безопасности не улучшилась, а скорее наоборот, усугубилась.

«Не одному мне не везет, - подумал он. - Печально».

-      А это что? - Ладышев перешел к папке с почтой и достал лист с грифом медицинского ведомства.

«Пересмотр итогов аукциона! - сразу поняла Зина. - Как я забыла убрать?!»

-      Туда сегодня Красильников поехал, - постаралась она успокоить шефа.

-      И что? - спросил он, изучая текст письма.

-      Ну... как я поняла...

-      Зина, не тяни резину, - голос шефа стал строже.

-      К концу дня позвонила оттуда одна чиновница, стала орать, -пожаловалась секретарша. - Мол, не Красильникова приглашали, а Ладышева. Обозвала нас шарашкиной конторой. Не знаю, чем там все закончилось. Доложу вам, как только с Красильниковым поговорю.

-      А как ее фамилия?

Впрочем, Вадим мог об этом не спрашивать. Он уже успел прочитать в конце текста: «Балай Л.С.»

«Вот она, месть, - усмехнулся он. - Ну и черт с ней! Оборудование не заказано и не проплачено. Как чувствовал, вернее знал, что такие, как Людмила Семеновна, слов на ветер не бросают».

-      Уточни, что там решили, и потребуй официальное письмо об отмене итогов аукциона, - отложив бумагу, дал он указание.

Спокойно. Чем искренне удивил Зину.

-      А побороться?.. - неуверенно произнесла она. - Насколько я знаю, в коммерческом отделе не так много предложений на начало года...

-      Вот именно: на начало года, - подчеркнул Ладышев и взял следующий лист.

«Все идет к тому, что надо наращивать производство, - между тем рассуждал шеф. - Встану на ноги - полечу в Германию. Предварительные переговоры прошли успешно, интерес имеется. А нам можно и нужно самим производить на месте то, что востребовано в СНГ. Площадка есть, проект и умные инженерные головы - также в наличии. Когда всякие Балаи встают на пути, это только помогает понять, куда двигаться дальше».

-      А еще лучше... Завтра к двенадцати жду Красильникова вместе с главным инженером.

-      Так ведь их сюда не пропустят! - напомнила Зина и робко посоветовала: - И вам бы выздороветь сначала, а потом работать.

Сказала скорее для проформы, так как хорошо знала шефа: если загорелся идеей, а, судя по вспыхнувшей в глазах искре, так оно и есть, то уж не остановится. Сам с головой окунется в новое дело и других затащит. Хотя для него сейчас это единственный выход - не останется времени наличные переживания.

Досадливо поморщившись, Ладышев задумался. Попав в креативный стрим, он действительно упустил из виду: в больнице объявлен карантин.

-      Ладно, я им сам позвоню. А эти, - показал он взглядом на только что прочитанное письмо, - не дождутся. Выздоровею!

Открылась дверь, и в палате появился Поляченко. Расстроенный, сразу заметно.

-      Зина, ты не могла бы спуститься в буфет? - неожиданно спросил Ладышев. - Шоколадок купить.

-      Вам?! - округлила глаза та.

Нельзя сказать, что шеф равнодушен к сладкому, но пристрастия к шоколаду у него точно не наблюдалось. Как у любой запасливой хозяйки, вазочка со сладостями и дежурная коробка конфет у Зины всегда имелась под рукой, но только для гостей. Для себя лично шеф никогда ничего подобного не просил.

-      Не мне, - понял ее недоумение Ладышев. - Медсестрам. Штучек пять возьми.

-      А... Поняла! Я быстро! - подхватилась Зина.

Как только она скрылась за дверью, Ладышев отложил папку с письмами и предложил:

-      Андрей Леонидович, присядьте. У меня к вам разговор. Правда, не знаю, с чего начать... - сделал он паузу. - Извините, если вмешиваюсь в личную жизнь, но из нашей последней беседы я понял, что у вас нелады в семье... - Поляченко при этих словах опустил голову. - У меня к вам вопрос: ничего не изменилось?

Андрей Леонидович тяжело вздохнул. Только что риэлтор «обрадовал»: предложенная квартира уже сдана. Пока он ждал клиента, пришли люди, дали на десять долларов больше, и вопрос тут же решился.

-      Изменилось, - глухо ответил он. - Я ушел из дома.

-      И жить вам негде? - подхватил шеф. - У меня к вам предложение: поживите пока в моей квартире. Нет, не на Сторожевке, -улыбнулся он, заметив недоумение в глазах собеседника. - У меня есть еще одна квартира на Коммунистической. Маленькая, но уютная. В ближайшее время она мне точно не понадобится, а вы решите проблему. Согласны?

-      Ну... Да, конечно. Если вас это не затруднит... Сколько? - вдруг опомнился он.

-      Коммунальные. Этого достаточно.

-      Спасибо! - поблагодарил растерявшийся начальник отдела безопасности.

-      Вот и хорошо. Сейчас я позвоню Галине Петровне, а вы заедете к ней и возьмете ключи. Помните, где она живет? Вы как-то ее подвозили, - Ладышев уже набирал номер.

-      Да, - кивнул Поляченко, так и не успев прийти в себя.

-      Галина Петровна? Добрый вечер! Вы уже дома?.. У меня все хорошо, пошел на поправку, не волнуйтесь. Галина Петровна, скоро к вам заедет один человек, вы его знаете - Андрей Леонидович. Передайте ему ключи от квартиры на Коммунистической... Да, всю связку. Он будет там жить... Нет, приходить не надо. Человек взрослый, самостоятельный... Надежней не бывает, - улыбнулся Ладышев, взглянув на начальника отдела безопасности. - Я дам ему ваш номер: подъедет - наберет. Все, спасибо большое! Как там мама?.. - спросил он. Выслушав ответ, Вадим слегка помрачнел. -Да, будем надеяться. Конечно. Я ей еще позвоню. До свидания!

-      Ну вот и все дела, - глянул он на Поляченко. - Сейчас я вам сброшу номер по СМС...

Тот достал телефон: дисплей сразу озарился голубым светом.

-      Есть. Вадим Сергеевич, все-таки у меня вопрос. По оплате, -смущенно пояснил он. - Квартира в центре - на сегодняшний день это...

-      ...не дороже добрых отношений, поверьте, - перебил его шеф. - К тому же вы - мое главное доверенное лицо на сегодняшний день. Мне важно, чтобы у вас не возникало подобных проблем. Насколько это возможно, я обязан их решать. Так что въезжайте. Не заморачивайтесь и пользуйтесь всем, что там есть.

-. ..Вадим Сергеевич, а как вы узнали? - после небольшой паузы, позволившей осмыслить предложение, не сдержался Поляченко.

-      Честно?.. Сам бы я вряд ли догадался. Но не стоит забывать об одном наблюдательном сотруднике, который знает все, что творится в офисе.

-      Зина?

-      Она. Сказала, что вы в офисе ночуете и квартиру ищете. Прекрасный она человечек, - улыбнулся Ладышев. - Кажется, уже возвращается... - прислушался он к пока еще отдаленному перестуку каблучков в коридоре и вернулся к папке с бумагами. - Быстро вы! - отреагировал он на появление секретарши.

-      Повезло! - Зина с гордостью положила на тумбочку шоколадки. - Там такая очередь перед закрытием! Но я знакомого увидела. Не устаю удивляться, каким маленьким городом становится Минск. Куда ни зайдешь - везде свои люди! - воодушевленно делилась она. - Знаете, кто это был? Вениамин Потюня! Ну, который фотограф из «ВСЗ»! Он вместе с...

Заметив, как на лице шефа появилась болезненная гримаса, Зина осеклась.

-      Ну... неважно... - пробормотала она.

В палате установилась неловкая тишина.

-      Что-то я устал, - наконец нарушил молчание Ладышев и принялся складывать бумаги в папку. После упоминания о Потюне на него и в самом деле мгновенно навалилась усталость, захотелось закрыть глаза и уснуть, хотя еще минуту назад он чувствовал себя практически здоровым и не помышлял о сне. - Завтра с утра досмотрю, - передал он папку и ручку Поляченко. - На стол положите, пожалуйста... Скоро придут делать укол, - шеф дал понять: время посещения истекло.

Андрей Леонидович встал первым, молча положил папки и сумку с компьютером на стол, приставил стул к стенке и направился к выходу. Проделав то же самое со стулом, Зина попятилась вслед за ним.

-      Дайте мне знать, когда... что все в порядке. Ну, вы понимаете, обратился Ладышев к Поляченко и, глянув на поникшую секретаршу, негромко, но твердо добавил: - Отныне и навсегда: никаких упоминаний о «ВСЗ» и обо всех, кто так или эдак причастен к этой газете. Все понятно?

-      Все, - выдавила готовая расплакаться Зина.

-      Тогда - спасибо, что навестили. Сами выйдете?

-      Андрей Степанович договорился в приемном - нас выпустят.

-      До свидания!

До свидания... - нестройным дуэтом ответили посетители.

3.

Надежда позвонила на следующий день ближе к двенадцати.

-Ну привет, мать! Все, уломала твоего Проскурина!

-Привет! То есть как уломала? - Катя даже присела на кровати.

А вот так! - цокнула языком Надежда. Чувствовалось: она и прекрасном расположении духа. - Не без нюансов, конечно,но как уж получилось. Короче, ты станешь полноправной обладательницей жилплощади на Гвардейской! А твоего отца он признает соучредителем автомойки, согласно его денежным вложениям. Вернее, отразит в твою пользу этот процент в брачном договоре. Ну, якобы это твоя часть. Вы уж с отцом сами разберетесь. Кстати, он собирается выставить автомойку на официальную продажу, так что какая-никакая материальная компенсация вам обеспечена. От всего остального ты отказываешься: от его компании, от активов, от двух гаражей, от земельного участка. Ты, кстати, знала, что на нем два немаленьких гаража числятся, которые он тоже под склады использует? Уверена, что нет, а мои ребята раскопали. Да, мебель в квартире тоже за тобой остается. И еще твоя машина.

-      Ух... - выдохнула Катя. - Так много... Неужели согласился?

-      Пошла ва-банк, хотя не была уверена, что получится. Когда огласила новые условия, он такой скандал учинил! Рвал и метал! Пришлось сказать, что ты беременна. Извини, но другого выхода не было, - повинилась Надежда.

По паузам и щелчку Катя поняла - собеседница закурила.

-      Стоило вспомнить вчерашний разговор, как сразу разнервничалась, - пояснила Шутова. - Плохая привычка, но иногда успокаивает.

Катя вздохнула. Если бы не ее положение, в этот момент она, пожалуй, тоже закурила бы.

-      Проскурина как ушатом ледяной воды окатили, - продолжила Надежда. - Обмяк, впал в ступор. Ни «да», ни «нет» не сказал, потому и не позвонила тебе вчера. Нечем было порадовать. Но час назад все изменилось. Приехал его адвокат и сообщил: клиент согласен. Кстати, весьма толковый адвокат. Даже дружить договорились. Ну, насколько это возможно в нашей профессии. Ведь чаще всего мы по разные стороны баррикад. Так что сейчас составляем новый брачный договор, и мне срочно нужен документ, подтверждающий твою беременность. Ты на учет встала?

-      Не успела: из больницы - в больницу, ты же знаешь.

-      Знаю, но справка нужна. Пусть в больнице напишут: лежишь на сохранении. Ты говорила, что заведующая - свой человек? Сможешь организовать за час?

-      Постараюсь.

-      Ты уж постарайся. Как будет готово - набери, я подошлю помощника.

-      А зачем справка? - озадаченно уточнила Катя.

-      Затем, что суд у вас на днях и к этому времени брачный договор должен быть подписан. Там будет пункт: ты не станешь больше ни на что претендовать даже после рождения ребенка. То есть ты как бы изначально признаешь Проскурина не отцом. Здесь мы, конечно, еще подумаем над формулировкой... Иначе, по закону, отцом автоматически признают бывшего мужа, так как ребенок зачат в официальном браке. Соответственно он обязан платить алименты, пока экспертиза ДНК докажет, что он ни при чем. Ну, и полно других нюансов.

-      Но ведь Виталик - не отец, как можно на что-то претендовать?

-      Еще как можно! - усмехнулась Надя. - И экспертизу ДНК можно годами игнорировать под разными предлогами. Это ты правильная и порядочная. Другие даже себе не признаются, чей ребенок.

-      Ну не знаю...

-      Я знаю. Потому Проскурин и хочет перестраховаться. Заодно убедиться, что ты на самом деле беременна. Доказывать после, что он не отец, дороже выйдет. И дележка непонятно чем может закончиться. Уж лучше худой мир, чем затяжная война на годы. Его адвокат это прекрасно понимает. Думаю, он и убедил согласиться на новый вариант договора. Правда, у них есть встречное условие: Проскурин будет жить в квартире до сентября. Мол, ему пока некуда переехать. Конечно, за эти месяцы, сдав квартиру в центре города, ты могла бы выручить кругленькую сумму, но придется согласиться, дабы не затягивать подписание брачного договора. Так что здесь скорее джентльменское соглашение. Ты согласна?

-      Еще бы! Я все равно собираюсь к отца перебраться.

-      Вот и ладненько, - Надя сделала паузу. - Докурила, - сообщила она. - Пора бежать. Признаться, можно было побороться за большее, но сроки поджимают... Согласись, квартира в новом доме в престижном районе в центре города - это почти состояние.

-      Спасибо... Надь, мы с тобой недоговорились, сколько я тебе буду должна. Ты столько делаешь, а у меня сейчас не густо с деньгами... Ты ведь дорогой адвокат?

Не из дешевых, - Надежда самодовольно усмехнулась. - Не волнуйся, с тебя много не возьму. Мне в твоем случае сам процесс интересен: известные журналистки не каждый день разводятся. Кстати, меня ведь перекупить хотели.

-      Кто?

- Догадайся с трех раз.

- Виталик?

Он самый. Одного не учел: репутация - она годами нарабатывается и стоит дороже денег. Она либо есть, либо ее нет. Ладно, понижала... Ой, едва не забыла: ты там транспортабельна? Сможешь часам к шести в нотариальную контору подъехать, договор подписать? Выезд нотариуса в больницу сложнее организовать. Тем более у вас там карантин. Заодно новую доверенность подпишешь: не мотаться же тебе самой в суды.

-      Смогу, - подумав, ответила Катя. - Я сегодня на ночь домой отпросилась. Меня друг подвезет. Попрошу его пораньше приехать. В крайнем случае такси вызову... Надь, а можно как-то так организовать, чтобы не встречаться с Виталиком?

-      Понимаю. Вообще-то договор вы должны вместе подписывать... Но я посоветуюсь с его адвокатом, может, что-то придумаем. Уверена, Проскурин также не жаждет общения. Если не получится, придется его потерпеть: куй железо, пока горячо! В общем, беги за справкой и сразу отзвонись. Жду.

Закончив разговор, Катя приложила телефон к губам и улыбнулась: жизнь налаживается - появился просвет.

Ровно через час в наброшенном на спортивный костюм больничном халате она стояла в коридоре, ведущем в приемный покой, и, вглядываясь в окно, дожидалась посыльного от Надежды. Пытаясь по описанию узнать молодого человека, она сосредоточенно рассматривала подходящих к крыльцу людей и не заметила, как позади снующих туда-сюда больных и персонала остановились двое мужчин.

-      ...Да говорю тебе, что она, Катя, - убежденно шепнул один из них, на голову выше второго. - Как мне ее не узнать? Столько раз вот так, как тебя, видел, - добавил он с легкой обидой в голосе.

-      А что она здесь делает? - озадачился второй.

-      Понятия не имею! Но, если судить по одежде, наш пациент. Посмотри: в теплых носках, в халате. Ну сам посуди.

-      Странно... Андрей, а вдруг она к Вадиму приехала?

-      С ума сошел?! Только этого нам не хватало... - занервничал Заяц. - Побежали!

И оба тут же рванули с места. Чего опять же не заметила Катя: на крыльце показался молодой человек, соответствующий описанию Надежды...

-      О! Живой! - спустя несколько минут в палате Ладышева появились Заяц и Клюев. - Привет!..

-      Уже трудишься! - протянув руку, с укором констатировал Андрей и кивнул на ноутбук на столе. - Этот твой бизнес, он что, дитя горькое? Нельзя на пару недель без присмотра оставить?

-      Если бы на пару недель, - усмехнулся Вадим. - Считай, месяц, как пустил дела на самотек.

-      А если бы я тебя с того света не вытянул, кому был бы нужен твой бизнес?

-      Так ведь вытянул! Вот теперь и пеняй на себя, - пошутил Ла-дышев. - Рад, что пришли. Расскажите о свадьбе.

-      Свадьба как свадьба: посидели, попили, поели, - пожал плечами Андрей. - Хорошо, что Ирка предложила скромное торжество: и экономнее, и выспались.

-      И мы сегодня наконец-то отоспались, - вступил в разговор Клюев. - Оленьке еще неделю отпуска дали, и я отгулы взял. Ксюшу из школы дождемся и мотанем в Карпаты к родственникам. Хотели вот Андрея с Ириной прихватить, но им еще паспорт менять. Зайчиха у нас появилась, - шутливо хлопнул он по плечу друга.

В свое время первая жена Зайца категорически отказалась переходить на фамилию мужа. И дочери хоть со скандалом, но дала свою, что обидело Андрея, из-за чего, по сути, появилась первая трещина в семейных отношениях. А Ирина предложение перейти на фамилию супруга приняла как само собой разумеющееся.

-      А что, Ирина Заяц - плохо звучит? - с легкой обидой уточнил Андрей.

-      Замечательно звучит! И поверь, эта фамилия ей подходит больше, чем тебе. Ты же у нас заяц-переросток! - рассмеялся Клюев.

Вадим тоже улыбнулся. Друзья-балагуры навестили как нельзя более кстати. Со вчерашнего вечера настроение на нуле и никак не желает подниматься. Даже несмотря на то, что час продуктивно поработал, составляя бизнес-план для нового дела.

-      А ты как? - спросил Саша и, переглянувшись с Андреем, внимательно всмотрелся в друга.

-      Задница от уколов болит, - пожаловался Вадим. - Сбегу скоро, дома долечусь.

-      Нет, вы посмотрите на него! - возмутился Заяц. - Ты в своем уме? Тебе еще лечиться и лечиться - реабилитация, санаторий... Ты же доктор, что ж ты над своим здоровьем издеваешься?

-      Не издеваюсь, а совсем даже наоборот. Мой организм так устроен: валяться на больничной койке и бездельничать ему только во вред - новую заразу подхватит. А вот когда замаячит конкретная цель, он автоматически запускает процесс восстановления. Так что мне пора браться за работу, и вы меня не переубедите. Но помочь - можете, - загадочно посмотрел он на друзей.

-      И чем же я, к примеру, могу помочь? Лечиться и сам знаешь как, рожать тебе вроде не положено, - шутливо отреагировал Клюев.

-      Родить не могу, - согласился Вадим, не поддержав шутку. - Но дать жизнь новой идее - это пожалуйста, это природой не запрещено. Вот, скажем, что из техники или оборудования для родовспоможения можно усовершенствовать? Элементарное - те же столы в родзалах, кровати, стулья. Здесь важна каждая мелочь. Дублировать то, что уже выпускается, проще простого. Но нет предела совершенству, не так ли? И кто, как не вы, может подбросить мне ценную мысль?

-      Вот ты о чем! - понял Саня. - Надо подумать... А что? Пару идей могу толкнуть.

-      Так и я могу, - оживился Андрей.

-      А вот с этого момента давайте поподробнее. Я все запишу, -улыбнулся Вадим и попросил: - Подай ноутбук...

Отдав молодому человеку справку, Катя вернулась в палату. По пути она несколько раз пыталась связаться с Потюней, но тот не отвечал. Видимо, занят. Оставалось надеяться, что сам перезвонит, когда освободится. А пока предстояло заняться другим важным делом. Со вчерашнего дня она снова присоединилась к вступившей в заключительный этап акции с медцентрами и салонами красоты. Послезавтра материал должен пойти в печать, а она еще не закончила редактуру. Увы, в поисках креативной подачи материала рекламный отдел частенько забывал о главной задаче.

Но только она раскрыла ноутбук и приступила к работе, как зазвонил телефон. Номер ей неизвестен.

«Ответить?» - заколебалась Катя.

Незнакомым абонентам она и прежде не всегда отвечала, а в последнее время стала и вовсе их игнорировать. Но вдруг это кто-то из редакции?

Поколебавшись, все же решила ответить.

-      Слушаю...

-      Ну наконец-то!!! - обрадованно завопила трубка голосом Колесниковой. - Привет, пропажа! Ты в Минске?

-      В Минске.

-      Сто лет тебя не слышала и не видела! На Гвардейской не появляешься, не звонишь. Я уже не знаю, что думать! Как ты? У тебя все хорошо?

-      Все нормально, - уклончиво ответила Катя. С одной стороны, она была раздосадована, что ответила: от Ленки так быстро не отвяжешься. С другой - не раз ловила себя на мысли, что успела по ней соскучиться: не общались с того самого вечера, как встречались в кафе накануне Нового года. И здесь удивительно уже то, что сама Ленка не пыталась с ней связаться. - Приболела, а так все в порядке. Отцу операцию на сердце сделали, - решила она направить в другое русло любопытство подружки и отвлечь внимание от темы личной жизни. - Восстанавливается, завтра в Аксаковщи-ну на реабилитацию поедет.

-      А что с ним случилось? - удивилась Ленка. - Он ведь бывший военный, крепкий такой мужик.

-      Предел прочности есть у каждого. Шунтирование сделали.

-      У нас?

-      А где еще? На заграницу у нас денег нет.

-      И хорошо сделали? Я к чему спрашиваю: у моего Колесникова та же проблема, - бывшая соседка легко клюнула на сердечную тему. - В Берлине обследовался, рекомендовали делать операцию, поменьше стрессов, побольше отдыхать. Напугали его, если честно. Но при всем том есть и большой плюс: скоро очередная поездка, почти отпуск.

-      И куда на сей раз?

На самом деле ей было безразлично, куда собрались Колесниковы. Но по опыту знала: лучше дать возможность Ленке выговориться, притом - желательно без пауз. Иначе засыплет вопросами.

-      В Штаты, представляешь, - сообщила та, но уже как-то равнодушно.

-      И чего так невесело? Ты ведь мечтала об Америке.

-      Мечтала... Много кто из бывших сокурсников туда перебрался.

-      Вот и встретитесь: все расскажут, покажут. Не сидеть же вам в отеле целыми днями!

-      Если бы! Игорь заранее предупредил: у него все расписано и дел по горло. Так что придется развлекать себя в номере гостиницы местным телевидением.

-      А-а-а... Ясно. Колесников, значит, из-за бизнеса за океан летит... А тебя зачем тогда берет?

-      Он меня в последнее время везде с собой таскает, - усмехнулась Ленка. - Как прикладной чемодан - в Цюрих, Берлин, Ригу. Даже в Москву на день.

«С чего бы?» - озадачилась Проскурина.

Сколько она знала Колесниковых, Игорь редко куда брал с собою жену, если, конечно, поездка не была запланированным отпуском. Мол, той лучше оставаться дома, хранить семейный очаг. А Ленка постоянно обижалась.

-      И давно это с ним? -- не удержалась Катя от вопроса.

-      После Австрии... - Ленка сделала паузу, как бы решая, стоит продолжать или нет.

-      Ну и хорошо. Ты всегда мечтала мир посмотреть.

-      Ага. Из окна отеля или авто, - хмыкнула подружка.

-      Странно... Случилось что-то? - насторожилась Катя.

-      Еще как случилось! Такая история случилась!..

Колесникова выдохнула и замолчала. Надолго.

-      Лен, ты извини, но у меня здесь дело важное, - устав ждать, нарушила молчание Катя. - Так что или рассказывай, или как-нибудь после поговорим, - глянула она на часы в углу монитора. - Поверь, совсем нет времени.

-      Понятно... Тут подруга, можно сказать, гибнет заживо, а у тебя, как всегда, «дело важное», - обиделась Колесникова. - А ведь мне даже поговорить не с кем! И вообще... Игорь никуда не выпускает, - неожиданно пожаловалась она. - Позавчера ключи от машины забрал, сказал: за руль больше никогда не сядешь! Накануне задержалась в салоне красоты, а тут, как специально, телефон разрядился. Пока домой приехала, пока на подзарядку поставила, Колесников уже на конях был. Примчался домой, орал... Представляешь, даже ударил!

«Ничего себе!» - впечатлилась Катя.

-      За что?! И почему поговорить не с кем? А Мила?

-      Да не общаемся мы! - Лена фыркнула. - Из-за нее все и началось! Дура она! Зря мы с ней столько возились, переживали.

-      Так... Давай по порядку.

Катя вздохнула и закрыла документ: событие из ряда вон выходящее, придется выслушать. Игорь ударил Ленку... Для этого должен быть весомый аргумент.

«Надо прилечь», - решила она, понимая, что разговор будет долгим.

-      Так что Мила на сей раз утворила? - напомнила она, поправив под головой подушку.

-      Скандал закатила прямо в новогодний вечер.

-      Полевому?

-      Если бы! Всем праздник испортила. У нее, видишь ли, глюкнуло, будто мы с Павлом в танце друг к другу прижимались и «нежно ворковали», - передразнила она Людмилу. - Мы сразу все в шутку пытались перевести, даже Игорь посмеялся. Так ее как понесло! Все вспомнила: и мои конкурсы красоты, и то, что я ребенком не занимаюсь, только собой, и архитектора, с которым я по магазинам езжу, якобы выбирая плитку для дома. И тебя не забыла! Ты, оказывается, давно глаз на Павла положила, еще когда статью о нем писала. Но выбрала Ладышева, так как он побогаче будет. В том числе и мужа твоего бывшего. Ну а вспомнив Ладышева, подколола, что тут ты меня обскакала! В общем, там такое началось!..

-      Представляю... - посочувствовала Катя.

Представить несложно. Не раз самой доводилось наблюдать, как гейзеры словесной грязи извергаются изо рта в целом неглупой женщины в минуты гнева.

-      Нам даже из ресторана пришлось уйти, - продолжила Ленка возмущенно. - А уже в номере Игорь устроил мне допрос с пристрастием: что у меня было с архитектором, что с Ладышевым? На следующий же день поменял билеты, и мы вернулись в Минск. Вот такой новогодний вечерок... С тех пор как с цепи сорвался: две недели назад мобильный номер заставил сменить вместе с телефоном, домашний тоже, архитектора уволил. Ты не знаешь, Лады-шеву он не звонил?

-      Не знаю... При мне - нет.

Машинальный ответ получился вполне дипломатичным: не требовал уточняющих вопросов, и Ленку вполне удовлетворил.

-      На новой машине я только неделю и ездила, - продолжила она. - Хорошо, что осенью твой новый номер черканула на листочке. Случайно в сумке завалялся.

-      Круто!- хмыкнула Катя. - И что Людмила? Не пыталась извиниться? Ты же знаешь: сначала наговорит гадостей, а после плачется.

-      Так Игорь мне и с ней запретил общаться. В больнице она.

-      Снова напилась?

-      Лучше бы напилась, - хмыкнула Колесникова. - Павел, вернувшись из Австрии, опять из дома ушел. Но уже по-серьезному, на развод собрался подать. Колесников его в служебной квартире поселил. Милка, конечно, рвала и метала: трезвонила ему на работу, в разные инстанции письма строчила о его моральном облике, дочерей против настраивала. Однажды зашел детей проведать - он Лизке с математикой помогает, так Мила встретила его спокойно, пи слова не сказала. А собрался уходить - такую истерику закатила! Головой о стенку билась, по полу каталась, грозилась из окна выпрыгнуть! Полевой с перепугу Игорю позвонил, тот примчался и вызвал скорую. Три здоровых мужика еле ее повязали! То ли невроз, то ли психоз, не помню. Короче, хотели прямо в Новинки везти, но Игорь помог положить в больницу, где лечат кризисные состояния. Там она быстро в себя пришла, буквально назавтра, и стала домой проситься. Но заведующий предупредил Колесникова: если ее не пролечить как следует, то в будущем ни на что хорошее рассчитывать не придется, и Новинки ей обеспечены...

-      А дальше что? - поторопила Катя после очередной довольно долгой паузы.

-      Подожди, водички глотну... Сначала следовало Людмилу уговорить. У нас ведь силой никто не имеет права держать в больнице, но она никого слушать не хотела. Тогда Игорь - ты же знаешь, какой он жесткий бывает - прямым текстом и выдал: если она не пролечится, то он наймет адвокатов для Павла, и тот отсудит детей. А она закончит в психушке.

-      Да уж, жестко. Даже жестоко, - согласилась Катя.

-      Зато Людмила беспрекословно в больнице осталась. Она Игоря знает: что сказал, то и сделает.

-      Понятно. А Павел?

-      Работает, детьми занимается.

-      Дела!.. - только и смогла вымолвить Катя. - Девочек жаль, хорошие они у Полевых.

-      Замечательные! - согласилась Ленка. - Только, прикинь, какие они вырастут с такой мамашей! В прошлые выходные Павел приезжал с ними в гости. Так вот младшая, ребенок совсем, разыгралась - отошла. А Лиза вся в себе, слово лишнее сказать боится. Как зверек маленький. Короче, тяжелая ситуация... - Ленка сделала паузу. - А если учесть, что у Павла в самом деле кто-то есть на стороне, - тупиковая. Только это между нами, - предупредила она подругу.

-      Кто-то есть? - от удивления Катя даже приподнялась.

-      Представь себе! Я случайно подслушала его разговор с Игорем. Знаешь, Мила права: Павел не такой уж белый и пушистый. Есть у него какая-то Наташа - давно, еще до знакомства с Милой появилась. Она его старше лет на десять и в свое время отказалась разводиться с мужем ради Павла. Детей пожалела. Теперь дети выросли, живет одна. Вот он и находит у нее утешение.

-      Ну знаешь!.. Хотя... Я уже ничему не удивляюсь.

-      Я тоже, - вздохнула Лена. - Но и не осуждаю: иначе Павел уже давно свихнулся бы от такой жизни. Мужики - они ведь тоже не железные, - глубокомысленно изрекла она. - Было бы дома все хорошо - давно забыл бы свою Наташу. К тому же теперь у него дети. Аты чего молчишь?

-      Не знаю, что и сказать, - переваривала услышанное Катя. -Сравниваю со своей ситуацией. Возможно, ты права. Мне вот казалось, что у нас с Виталиком в семье все хорошо, а ему - нет. Ему тоже чего-то не хватало. А я этого не чувствовала.

-      А ты не сравнивай и себя не вини: Виталик и Павел - совершенно разные люди... Между прочим, Игорь и тебя внес в черный список. Мол, семья Проскуриных подает плохой пример: сначала муж спутался со студенткой, теперь привел в квартиру подружку жены. И супруга ему под стать: в гули кинулась, с работы уволилась.

-      Двойные стандарты у твоего Колесникова: друга - не осуждает, а семья Проскуриных «подает плохой пример», - усмехнулась Катя.

-      Есть такое, - согласилась Ленка. - Но у Павла на самом деле семейная жизнь - не сахар. А у вас, как он сказал, все от жиру, от лишней свободы, - Лена как могла попыталась объяснить позицию супруга. - Твердит: семья как бизнес, развалить - легко, создать новый - сложно. А еще говорит: в семье должна быть строгая дисциплина и один управляющий.

-      Ага, именно потому ты сейчас и сидишь дома без машины, без связи, без общения, - подытожила Катя. - Игорь исключает для своего бизнеса все риски?

-      Так ведь управляющий, - тоскливо согласилась Колесникова. - Скоро забуду, как дорогу переходить. Если куда надо - звоню, машину присылает. Птичка в золотой клетке. Сказал бы кто еще несколько месяцев назад, не поверила бы, - закруглила она тему. -Ладно, все обо мне да обо мне. Ты-то как? Про отца уже слышала: пусть поправляется. Как у тебя с Ладышевым?

-      Никак.

Катя сразу потеряла интерес к продолжению разговора.

-      То есть как - никак? Виталик сказал, что ты к нему переселилась. Вы поссорились?

-      Мы больше не общаемся.

-      Я почему-то так и думала: его надолго не хватит, - сочувственно вздохнула Колесникова. - А ты, дуреха, поверила... Пора Алиску из твоей квартиры выгонять.

-      Зачем? Пусть живет.

-      Временно, - убежденно заявила Ленка. - Уверена, что Проскурин хочет тебя вернуть.

-      Ошибаешься. У нас развод на днях, адвокаты брачный договор готовят.

-      Ты серьезно? - не поверила Колесникова. - Выходит, я зря жду, что ты вернешься на Гвардейскую, - приуныла бывшая соседка. -А разве брачный договор не перед свадьбой заключают?

-      Мировое соглашение когда угодно можно заключить. Особенно актуально перед разводом: все поделили и разбежались, - пропустила подругу Катя.

-      Я и не знала... Слышь, а поделись: кому что достанется?

Катя посмотрела на часы и решительно встала с кровати: пора заканчивать. Все новости подруга уже выдала, а переливать из пустого в порожнее нет ни времени, ни желания. Тема развода - не из приятных

-      Я же сказала: над договором еще работают. Да и зачем тебе?

-      Ну... на всякий случай.

-      Надеюсь, у тебя такого случая не будет. Лен, я не могу больше разговаривать, извини. Очень срочное дело, честное слово. Перезвоню на днях.

-      Ладно, - вынужденно согласилась Колесникова, хотя в голосе проскочила обида. Катя даже успела представить ее по-детски надутые пышным бантиком губки. - Только этот номер не забудь сохранить... Погоди, а какая работа? Или ты вернулась в газету?

-      Вернулась. Позже расскажу. Все, пока.

-      Пока-а-а, - разочарованно протянула Лена.

Катя решительно присела к столу, открыла файл и попыталась продолжить прерванную работу. Но сил не хватало. Очень скоро она почувствовала непреодолимое желание прилечь. К тому же голова совершенно отказывалась воспринимать что-то дельное: мысли зациклились на новостях Колесниковой.

Заварив чай, она подошла с дымящейся чашкой к окну. Конец февраля выдался гораздо более снежным, чем ожидалось. Среди свежих сугробов на узких расчищенных дорожках едва могли разминуться прохожие. Те, кто помоложе, торопились и, обгоняя других, буквально перепрыгивали через горы снега. Публика постарше двигалась неторопливо, учтиво уступая дорогу. Вот на одной из дорожек показалась молодая женщина с малышом. Одетый в толстый голубой комбинезон, он напоминал медленно катящийся шарик: ковылял, останавливался, заинтересованно тыкал в снег деревянной лопаткой, мешая при этом прохожим и категорически отказываясь идти на руки.

«С характером! - улыбнулась Катя и почувствовала, как внутри разливается тепло: - Через пару лет и мы будем так гулять».

Чайная пауза и карапуз за окном пошли на пользу настроению. Стоило ей снова присесть за ноутбук, как профессиональным взглядом сразу же выхватила ошибку в тексте, исправила и... дело сдвинулось. Вскоре о том, что ей совсем недавно хотелось полежать, пришлось забыть: неточностей в тексте хватало, а времени до сдачи в печать оставалось всего ничего...

После совещания Лежнивец вернулась в кабинет, щелкнула кнопкой чайника, бросила в чашку пакетик заварки и глянула в окно. Скорее бы закончилась эта проклятая зима! Холода, эпидемия гриппа - впечатление, что болеют все поголовно! Еще счастье, что из-за аварии на теплотрассе закрыли хирургический корпус. А то повсеместно перепрофилируют отделения под больных с осложнениями, везли бы и к ним в больницу.

«После обеда вызывают в Комитет здравоохранения, - залив чай кипятком, Валерия Петровна сделала глоток из дымящейся чашки. - Что там такое экстренное?»

Зазвонил мобильный. Обухов.

-      Добрый день, дорогой! - постаралась она придать голосу воркующие нотки. - Так рада тебя слышать!

-      Я тоже. Только придется еще кое-чем «обрадовать», - засопел тот в трубку. - Принято решение в срочном порядке открыть хирургический корпус и временно перепрофилировать в нем два отделения под терапию.

-      Так ведь... - Лежнивец от такой новости привстала, чашка в руке колыхнулась, горячие капли упали на халат, быстро пропитав ткань, достигли кожи. - Черт!.. - отставила она чашку на край стола, потерла обожженное место. - Так ведь обещали сначала сделать хоть какой-то ремонт!

-      Обещанного три года ждут, - ухмыльнулся Обухов. - С финансированием, сама понимаешь, туго. А тут такая сложная ситуация с гриппом. Телефонограмму в приемную главврачу уже передали. После обеда получишь приказ. Можешь не ехать на совещание, лучше займись авральным запуском.

-      Да уж, обрадовал, - нахмурилась Лежнивец. - Просто нет слов!

Сильнее испортить и без того не радужное настроение последних дней, казалось, было невозможно. Прощай, более-менее спокойная жизнь, прощай, надежда хотя бы на косметический ремонт. У нас ведь всегда так: если уж что-то заработало - то не вспомнят о починке, пока совсем не сломается.

-      Ничем помочь не могу, - посочувствовал Обухов. - Такие решения не я принимаю. Коек не хватает, в больницах в платные палаты приказано подселять. Летальность выросла. По городу слухи поползли, как бы паника не возникла. С малейшими признаками пневмонии скорые везут в стационар. Так что не до ремонтов.

-      Понятно, - мрачно отреагировала Лежнивец. - А что по основному вопросу?

-      Пока ничего. Но, по слухам, очередная рокировочка намечается... Словом, если кого-то из верхушки вскоре отправят на заслуженный отдых, контракт многим не продлят. Особенно пенсионерам. Пойдут подвижки... Вот тогда и словим момент. Если

бы еще отыскалась зацепка какая, - туманно намекнул Обухов, -тогда кое-кому контракта точно не видать.

-      Какая зацепка?

-      Коррупционная, к примеру, - понизил голос Юрий. - Взять ту же Балай, о которой ты спрашивала. Ежу ясно: местечко хлебное -имеет прямое отношение к аукционам. Но... фактов никаких. Найти бы кого-нибудь, кто с ней в одной связке работает или работал.

-      Ты смеешься? Кто же ее сдаст? А заодно и себя - верный путь на нары.

-      То-то и оно... - согласился Юрий Анисимович. - Кстати, ты разузнала бы, кто в твою больницу медтехнику поставлял. Хотя бы за пять последних лет.

-      Хорошо, посмотрю, - Лежнивец потянулась к папкам на столе. - А еще лучше у главного инженера спрошу. Гарантии, сервис - все у него. Так что это не проблема.

-      А лично ни с кем из поставщиков не знакома?

-      Зачем мне это?.. Хотя... есть один...

Вспомнив о Ладышеве, Валерия Петровна взяла паузу: стоит говорить об этом Юрию или нет? А вдруг начнет докапываться и узнает, что у Вадима и Валерии когда-то был роман? Вдруг прознает о ее, пусть и косвенном, участии в судьбе профессора Ладышева? Нет, нельзя, ни в коем случае!

-      Ну? - поторопил Обухов. - Что за компания?

-      Точно не помню, надо уточнить... - Лера лихорадочно пыталась сочинить нечто правдоподобное. - Фамилию руководителя не знаю, с инженерами общалась... Нет, не подойдет. Установке более пяти лет. До того как я вступила в должность.

Валерия выдохнула: кажется, выкрутилась.

-      Жаль... Но ты все же найди, с кем поговорить, - посоветовал Юрий Анисимович.

-      Попытаюсь. Прямо сейчас вызову главного инженера.

-      Не к спеху. Прямо сейчас займись налаживанием лечебного процесса, - напомнил Обухов. - И знаешь... Забудь пока о Балай и моей просьбе. Не время. Ладно, мне пора. Будет что новое - позвоню.

Лежнивец отложила телефон и шумно выдохнула.

«А ведь у Ладышева точно есть выход на Балай - весь его бизнес завязан на этих аукционах... Придется снова напомнить ему о себе. Вот только с какой стороны сейчас подъехать? - задумалась Валерия Петровна и, сузив глаза, уставилась на грамоту в рамке, висевшую на стене напротив. - Позвонить как ни в чем не бывало? Нет, не сработает... После истории с журналисткой да еще рассказа о моей беременности даже трубку не снимет. Небось до сих пор сына оплакивает, - усмехнулась она. - Придется сначала с главным инженером потолковать, а уже потом найти Ладышева и по ходу разговора сгладить ситуацию, - постучала она карандашом по столу, что являлось признаком глубокой задумчивости. - Попробовать самой нарыть компромат на Балай?.. Балай, Балай... Где-то раньше я слышала эту фамилию... Когда же? Кажется, во времена все той же истории...»

Валерия Петровна изо всех сил напрягла память, закрыла глаза, потерла виски...

...Тогда она почти ни с кем не общалась. Спряталась за спину Петра и сидела, как мышь, носа не высовывала. Разве что к следователю ездила, но не одна, а в сопровождении доверенного лица, которому поручили разрулить ситуацию. Информация, что супруга замминистра причастна к операции, повлекшей смерть больной, ни в коем случае не должна была выйти за пределы кабинета следователя и стен больницы. Нельзя нервировать общество таким вопиющим фактом.

Так что здесь Валерия не прогадала, когда выбирала себе мужа. Вряд ли ее смог бы защитить Коренев-Ладышев, даже если бы взял всю вину на себя. Любой эксперт-криминалист, не назначь ему сверху преступником хирурга, признал бы и вину гинеколога. И что тогда? В лучшем случае их обоих отстранили бы от работы за профнепригодность.

Если честно, она такое определение вполне заслуживала. Разве гинеколог-профессионал мог позволить себе не осмотреть пациентку, поверив на слово, что та девственница? Но Лера никому и никогда не собиралась в этом признаваться и до последнего упорно гнула свою линию: да, осматривала, ничего настораживающего по женской части не обнаружила. Виноват только хирург: почему прооперировал больную, если был неуверен в диагнозе? Сдали бы пациентку по смене следующей бригаде - пусть бы разбирались.

В то время, будучи сама беременной, она вообще могла отказаться от ночных дежурств. Но приходилось скрывать, что ей муторно, что еле стоит на ногах. Ее борьба за счастье требовала полной самоотдачи - каждый день, каждую минуту нужно было просчитывать, как поступить, что сказать. И в то последнее дежурство ее мысли были заняты одним: только бы Вадим ничего не заподозрил, только бы не помешал ее плану! А в ту ночь предстояло еще и вещи собрать, и рабочий стол почистить, ибо точно знала: сюда она больше не вернется. И в этот ее насыщенный расклад никак не вписывалось ассистировать на операции!

К счастью, увлеченный любимым делом Вадим ничего не заподозрил. Как и не нашел Валерию после тщательно продуманного ею и успешно воплощенного в жизнь плана исчезновения. Она все предусмотрела, хотя и мерещилось поначалу: вот-вот увидит бывшего возлюбленного на пороге новой квартиры.

Но спустя две недели воссоединившееся семейство Лежнивец отправилось к морю, и Лера облегченно выдохнула: слава Богу! Можно жирной чертой вычеркивать Ладышева из своей жизни. Еще хотелось бы, чтобы Вадим и Петр и никогда не узнали, что почти два года существовали в ее жизни параллельно. Но в это плохо верилось. Где-то в глубине души она понимала: Ладышев с его упрямством рано или поздно найдет ее, даже несмотря на новую фамилию.

Но будет уже поздно. Она замужем - и точка.

И все же, предчувствуя, что по возвращении в Минск ее может ждать любая непредвиденность, Лера посчитала за лучшее избавиться от беременности: она уже свое дело сделала. К тому же существовала опасность, что ребенок унаследует внешность Ладышева. И как тогда объяснить Петру, откуда взялся у светловолосых родителей темноволосый, похожий на чужого дядю ребенок?

Вот только на аборт пойти Лера боялась: с некоторых пор она никому не доверялась в таких щекотливых ситуациях. Оставалось одно - спровоцировать выкидыш. На отдыхе стала загружать себя на полную катушку физически: много плавала, бегала, прыгала, поднимала тяжести. Для этого годилось все - придорожные валуны, подросшая дочь, которую она вдруг стала таскать на руках. Даже к иглотерапевту записалась, прочитав объявление в местной газете. Увы, плод Ладышева упрямо цеплялся за ее тело.

Но после отпуска ситуация изменилась, а с ней - и приоритеты Валерии. Теперь ей пришлось хлопотать уже о том, как бы не угодить на нары. И наличие беременности оказалось весьма кстати: если доверенному лицу Петра не удастся загодя уладить дело, в зале суда она появится с очевидным смягчающим вину обстоятельством. А потому, вернувшись домой, Лера стала усиленно беречь ребенка, сдала анализы, встала на учет.

Следователь, которому поручили медицинское дело, оказался человеком «понимающим», и все объяснения она писала под диктовку уже двух доверенных лиц. Ей даже позволяли менять показания по ходу следствия, если всплывали новые факты. И Ладышева обвинила во всем легко и просто. Он, как ей объяснили, без работы не останется: посидит с годик в приемном покое и вернется в операционную. Главное - поменьше шума. Пройдет время, дело спустят на тормозах и сдадут в архив.

Но без шума не получилось. Неожиданно на авансцену вышел профессор Ладышев, хотя ему не раз намекали: сюда лучше не соваться. Нет же, настоял на эксгумации и повторной экспертизе, даже специалистов вызвал из Москвы. К счастью, выяснилось, что в медицинском мире у него хватало не только друзей, но и врагов. Они-то и инициировали статью в газете, всколыхнули общественное мнение, разогрели негатив против самого профессора и его сына. Вот тогда от доверенного лица и следователя она и услышала фамилию Балай. Вернее, подслушала их разговор...

«Балай... А вдруг это именно та Балай? Или разговор шел о мужчине? У кого бы узнать?.. Доверенное лицо звали Александром. Неприятный невзрачный тип с какой-то ватной фамилией... -Валерия попыталась вспомнить, но ничего не вышло. - Придется у Петра выспросить, как его разыскать. Балай - фамилия редкая, этот Александр должен ее помнить... А Юра как-то странно себя ведет в отношении этой дамочки, явно что-то скрывает... - проанализировала она разговор с Обуховым. - «Забудь пока о Балай и моей просьбе». Как же! Теперь точно не забуду, пока все не выясню. Скользкий, нерешительный, - вернулась она к мыслям о любовнике. - Послать бы его, но придется терпеть: кроме него, своих людей наверху нет... Ладно, в одном он прав: следует поскорее решить рабочие вопросы. Дался мне этот корпус... - она раздосадованно подтянула к себе телефон. - Кому бы из коллег-начмедов позвонить, посоветоваться? А еще лучше подъехать, оценить ситуацию на месте. По телефону всего не расскажут».

Только она успела так подумать, как в дверь робко постучали.

- Валерия Петровна, телефонограмма, - пролепетала секретарша...

4.

Час общения с друзьями и пару часов работы над тезисами нового бизнес-плана даже при всей эмоционально-положительной (составляющей выжали из выздоравливающего, но пока еще ослабленного организма Ладышева все силы. В какой-то момент он вдруг почувствовал полное изнеможение. Только и успел сохранить файл, опустить крышку ноутбука, переставить его на тумбочку у кровати - и все, провал.

Спал как убитый почти три часа, благо, никто не потревожил -уколы уже сделали, таблетки разнесли. Никаких других указаний после утреннего обхода медперсоналу не давалось, стало быть, пациент перешел в категорию выздоравливающих. Пусть отдыхает. Хватает других забот и тяжелых больных в отделении.

Так же быстро, как уснул, Вадим и подхватился. Открыл глаза, присел на кровати - и сразу понял: готов продолжить работу! Что порадовало. Впервые за последние полгода он ощутил в себе сильнейшее желание впрячься в новое дело. И за это свалившейся на него болезни можно сказать спасибо: произошла своего рода перезагрузка, которую он ждал и на которую уже перестал надеяться. Изголодался морально и физически по активному мыслительному процессу и жизненному ритму.

Впрочем, со вчерашнего дня его стали преследовать еще и приступы голода. И это тоже о многом говорило: во-первых, процесс выздоровления идет полным ходом, во-вторых, перезагрузка набирает обороты и активно потребляет энергию.

Заглянув в холодильник, Ладышев достал заботливо приготовленную мамой и Галиной Петровной передачу, открыл кастрюльку с голубцами - и у него чуть слюнки не потекли. Переложив несколько в тарелку, Вадим сунул их в микроволновку на подогрев и, нетерпеливо следя за отсчитывающим секунды дисплеем, мысленно отвлекся на окружающую обстановку: «Побольше бы таких палат в наших больницах. Пусть платные, пусть для кого-то дороговато, но никто не станет отрицать: комфортные условия помогают выздоравливать».

Раздался громкий стук в дверь. Вадим с любопытством обернулся: кто бы это мог быть? Для Поляченко рановато: до окончания рабочего дня полчаса, пока заедет к маме за очередной порцией провизии, пока доберется до больницы - минимум час потребуется.

-      Здравствуйте! - в палату зашла незнакомая женщина, следом - заведующая отделением и еще двое мужчин в рабочей одежде.

Последней появилась... Валерия Петровна Лежнивец! Уж кого-кого, но ее Ладышев никак не ожидал здесь увидеть и моментально забыл о микроволновке и голоде. Судя по лицу Леры, та была удивлена не меньше.

-      Как себя чувствуете? - поинтересовалась заведующая.

Вадим видел ее второй раз. Первый - когда его перевели из реанимации в терапию. Тогда эта женщина долго и внимательно его выслушивала, выстукивала. Чересчур внимательно, будто пыталась понять нечто большее.

-      Спасибо, Арина Ивановна, уже гораздо лучше, - ответил он, успев считать имя и отчество с бэйджика на ее халате. Мелькнула

мысль: где-то он уже слышал такое редкое сочетание.

-      Это хорошо, - вступила в разговор первая женщина. - Приступайте, - отдала она указание мужчинам. - Посмотрите, что можно сюда втиснуть.

«Из администрации, - по командирскому тону определил Ладышев. - Но что здесь делает Валерия? Да и эти двое? - перевел он взгляд на мужчин, принявшихся по-хозяйски обследовать палату. В нем начала подниматься волна раздражения: - Поразительная бесцеремонность».

И не только оттого, что непрошенная делегация помешала его трапезе.

-      Начмед Светлана Валентиновна Якушева, - наконец соизволила представиться начальница. - А вы... Вадим Сергеевич Ладышев, - деловито заглянула она в медкарту. - Мы к вам с не очень приятным известием: в связи с эпидемией гриппа и большим количеством больных с осложнениями принято решение на время упразднить платные одиночные палаты...

-      Еще две кровати можно втиснуть, - измерив стену рулеткой, сообщил один из рабочих. - Одну - вдоль, вторую - у окна. Столик только придется вынести в коридор.

-      Действуйте, Вячеслав Францевич, - кивнула женщина. - Больница переполнена, люди лежат в коридорах, - снова повернулась она к Ладышеву. - Надеюсь, вы с пониманием отнесетесь к возникшей ситуации. В бухгалтерии сделают перерасчет и вернут деньги, если вы уже оплатили услугу повышенной комфортности. Вот видите, Валерия Петровна, на что приходится идти! - обратилась она уже к Лежнивец. - В полном смысле слова задыхаемся. Хотя, как вы понимаете, план по платным услугам никто не отменял.

Лежнивец сочувствующе кивнула, затем вдруг, сделав знак, отозвала коллегу в сторону и, перейдя на шепот, стала ей что-то объяснять.

-      ...поэтому я на вашем месте не торопилась бы подселять больных в эту палату, - закончила она уже громче, явно рассчитывая, что ее слова будут услышаны.

Вадим нахмурился. Уж кого-кого, а Валерию в роли заступницы он видеть не желал. Раздражение от бесцеремонности этой компании нарастало.

-      А я не возражаю, подселяйте, - вступил он в разговор, хотя, 1ч ли честно, перспектива разделить с кем-то свое комфортное одиночество совсем не радовала. - Все равно задержусь здесь мак-• омум на день-два.

Как это на день-два?! - возмутилась заведующая. - После реанимации? Когда вас, простите, с того света вытащили? Я категорически против!

-      Выписка по желанию больного вполне допустима, - чтобы как-то сгладить ситуацию, Вадим попытался улыбнуться женщине, которая, в отличие от других, не вызывала в нем негатива. - Я и сам могу долечиться, а у вас всегда найдется, кого спасать.

-      Я могу предложить Вадиму Сергеевичу отдельную палату в своей больнице, - поспешила встрять Лежнивец, чем вызвала недоумение и начмеда, и завотделением. - Мы можем это решить прямо...

Заметив недобрый взгляд, которым наградил ее Ладышев, Лежнивец осеклась. Впрочем, Якушева, видя такую откровенную заботу коллеги о пациенте, тоже задумалась: стоит ли спешить? Вдруг этот Ладышев - на самом деле птица высокого полета? Не зря же в отдельной палате оказался... Надо выяснить на всякий случай.

-      Пожалуй, вы правы, Валерия Петровна. Мы не будем спешить и не станем никого подселять, - неожиданно отступила она. - До утра во всяком случае. Дополнительные койки можно поставить в коридоре. Извините, что нарушили ваш покой, спасибо за понимание, - и повернулась к выходу.

-      Можете подселять, - упрямо стоял на своем Вадим. - И прямо сейчас готовить меня на выписку.

-      Нет-нет, это невозможно! - замотала головой завотделением.

-      Это преступление - отпускать вас домой!

-      Преступление - класть больных в коридоре, - не согласился он. - В отличие от других за мной есть кому поухаживать и понаблюдать, поверьте. К тому же дома мне гарантирован моральный комфорт, которого здесь больше не предвидится. Это не в укор вам. Как бывший доктор я понимаю необходимость подобного уплотнения. Так что... или вы отпускаете меня, или до утра я покину больницу сам. Не обижайтесь, - твердо добавил он.

-      Больной Ладышев, не устраивайте сцен: никто вас не выгоняет из палаты, - стоя у двери, строго заметила начмед.

В этот момент в коридоре что-то грохнуло.

-      Можно заносить? - заглянул в дверь мужчина.

-      Вячеслав Францевич, оставьте кровати в коридоре, - раздраженно махнула рукой начмед и достала зазвонивший мобильник.

-      Слушаю... Этого еще не хватало! - воскликнула она. - Бегу! Значит, так, - спрятала она телефон в карман. - Арина Ивановна, я знаю, что вы спешите к мужу. Так и быть, я вас отпускаю. Дальше сами, - отдала она указание мужчинам и пояснила: - У меня в кабинете начальство.

-      С вашего позволения я задержусь, - то ли спросила, то ли поставила в известность коллег Лежнивец.

-      Как считаете нужным, - бросила начмед и скрылась за дверью.

Следом за ней вышла и заведующая.

-      Вадим, извини, я не знала, что ты так сильно заболел, - вложив в голос максимум сочувствия, начала Валерия. - Если бы я знала...

-      То что? - жестко отреагировал Ладышев. - Тебе лучше уйти.

-      Не гони меня. Мы не чужие...

Она попыталась поймать его взгляд, и ей это удалось. Глыба льда, которую не растопить. Никаких шансов.

-      Чужие. Уходи, - повторил он.

-      Это за тебя болезнь говорит, - Лера придала интонации тепла и нежности. - Скоро ты выздоровеешь, и мы начнем все... - тут она осеклась, - ...начнем общаться без оглядки на прошлое. Я - твой друг. Во всяком случае, себя им считаю. Простим друг другу ошибки, жизнь продолжается. Мы столько сможем сделать вместе...

Вадим скривился, словно от острой зубной боли, подошел к двери, нажал ручку.

-      Все, что могла, ты уже сделала, - приоткрыл он дверь. - Пожалуйста, уходи... Я устал, - смягчил он свою категоричность.

«Эх, Вадим Сергеевич, добрая ты душа! - усмехнулась про себя Лера. - Деликатность, воспитанность, доброта, сочувствие... Всех готов пожалеть, дурачок. Мягкотелость тебя и погубит».

-      Я прямо сейчас готова за многое извиниться, - послушно сделав шаг к выходу, Лера потупила взор и остановилась. - Давай забудем прошлое. Пожалуйста!

Посмотрев на Лежнивец, казалось бы, кроткую, как овечка, Ладышев лишь криво усмехнулся: как он мог любить это лживое существо? Сплошная фальшь во всем. И почему он раньше не замечал очевидных вещей? Неужели был так ослеплен? Отказывался верить тем, кто хотел раскрыть ему глаза на эту женщину, жалел.

И сейчас, как ни странно, он ее жалел, правда, с примесью глубокого презрения. Пелена давно спала с глаз, он научился видеть все ее лицедейство, воспринимал каждый жест, каждое слово такими, какие они есть, без ослепляющей шелухи. Вот она наслаждается своей игрой, думает, что снова обвела его вокруг пальца, а потому фальшивит все сильнее...

«Был бы передо мной мужчина - дал бы в пятак», - вяло подумал Вадим, чувствуя подступающую усталость.

Но перед ним стояла женщина, и все, что он мог себе позволить, никак к ней не относиться. «Никак» означало: этого человека больше нет в его жизни. Delite.

-      Лера, я все забыл, - поморщился Вадим. - Уходи. Тебе здесь нечего искать.

-      Но ведь я есть и в настоящем, - подойдя ближе, она коснулась ладонью его плеча.

Ладышев застыл. Прикосновение сродни удару током перекрыло дыхание, волной пронеслось по телу. Закружилась голова. Резко дернув плечом, он отпрянул вглубь палаты, пошатнулся.

-      Что с тобой? Тебе плохо? - заволновалась Лежнивец. - Я помогу, - и сделала попытку снова к нему прикоснуться.

-      Уходи! Немедленно! - выставив вперед руку, глухо приказал Вадим.

Вернее, прорычал. Негромко, но с такой угрожающей силой, что, не проронив ни слова, Лера попятилась к двери и выскочила из палаты. Сделав несколько шагов по полутемному коридору, она, словно споткнувшись, остановилась, оглянулась на захлопнувшуюся дверь. И вдруг... поняла, что проиграла. Именно проиграла. Притом ни много ни мало, а лучшую часть жизни - той, что так многообещающе начиналась со знакомства с Кореневым-Ла-дышевым и могла бы продолжаться сейчас. Горькое осознание в одно мгновение обернулось жгучей жалостью к себе и обидой. Спазм сжал горло.

За что? Почему все тщательно просчитанные комбинации в итоге оборачиваются против нее самой? Абсолютно все! И даже последний этап жизни, когда, казалось бы, что-то стало получаться, вдруг показался ей совсем убогим. Чего достигла? Места начмеда и туманных перспектив зацепиться чуть-чуть выше? Так ведь и плата непомерная: одного мерзавца Обухова вытерпеть чего стоит! Семья так и не сложилась, с дочерью контакта нет... Ради чего она живет?!

Боже, как же ей хотелось повернуть время вспять! Хотя бы до того момента, когда узнала о беременности. Но рассказать о ней следовало Вадиму, а не Петру...

Спазм душил, слезы готовы были хлынуть рекой, но даже в таком душевном бессилии Валерии удавалось себя контролировать: надо еще как-то покинуть эту проклятую больницу. Не идти же мимо стойки приемного покоя зареванной? Так что позволить себе в не вовремя настигшую минуту отчаяния она могла только самую малость - прислониться к стене между пустыми железными кроватями и беззвучно выть.

Неожиданно со стороны ведущей на лестницу двери послышался разговор. Впереди по коридору тоже раздались голоса и показались фигуры людей. Лихорадочно вытирая глаза кончиками пальцев и решая, куда лучше спрятаться, Лежнивец замешкалась.

Скрипнула дверь, повеяло холодом. В ту же секунду раздался щелчок, включилось верхнее освещение. Рефлекторно зажмурившись, она снова открыла глаза и столкнулась взглядом... с идущей прямо на нее Людмилой Семеновной Балай!

-      Здравствуйте... - пробормотала Валерия Петровна, отступила от стены и опустила взгляд в цементные плиты пола.

-      Вы уже поговорили? - поинтересовалась начмед, сопровождавшая чиновницу. - Вот Людмила Семеновна тоже желает навестить Ладышева.

-      Добрый день! - не сказала, а недовольно хмыкнула Балай и, окинув Лежнивец испытующим взглядом, недобро поинтересовалась: - Что во время карантина в больнице делают посторонние?

-      Валерия Петровна Лежнивец - не посторонняя. Она коллега, начмед, опыт перенимает, - поспешила оправдаться Якушева. - У них завтра два терапевтических отделения открывают.

-      Какая больница? - Людмила Семеновна смерила женщину с ног до головы. - А-а-а... Поняла. Говорите, опыт перенимает? Посмотрим, чем ей завтра поможет чужой опыт, - недвусмысленно намекнула она и, глянув на дверь палаты, уточнила: - Здесь?

-      Да, Ладышев в этой палате.

Балай вдохнула, выдохнула, поправила прическу и осторожно постучала. Не услышав ответа, тем не менее уверенно нажала на ручку.

-      Вадим Сергеевич? - произнесла она елейным голосом в приоткрытую дверь, чем сильно удивила оставшихся в коридоре женщин. «Надо же! Оказывается, крыса умеет разговаривать, а не только визжать и кусаться», - подумали обе. - Ну что же вы себя не бережете? Не оповестили, что больны. Мы бы с Кирочкой...

Дверь захлопнулась. Услышать продолжение разговора стало невозможно. Как и подслушать.

-      Ох, Валерия Петровна, спасибо вам - вовремя предупредили! Хорошо, что мы не успели уплотнить этого Ладышева! - искренне поблагодарила Якушева. - Я ведь в Минске только полгода работаю, не всех VIP-персон знаю, - развела она руками. - Если уж сама Людмила Семеновна приехала его навестить, это о многом говорит... Теперь я ваша должница.

«И ведь не случайно сама приехала, - согласилась с ней Лежнивец. - Доказательство связи, и явно служебной. Вот и коррупцион-Н.1Ч зацепка. А что, если написать анонимку? - пришло ей в голову.

Надо поинтересоваться информацией о последних аукционах. Якобы просто так, из любопытства. Если среди победителей будет Ладышев - составить заявление и послать куда надо. Там обязаны отреагировать. Даже если ничего не подтвердится, обоим жизнь медом не покажется. Парочка анонимок - смотришь, и кресло зашатается, - Лежнивец мстительно сузила глаза. - А что касается Вадима... Если Балай действительно когда-то принимала участие в травле и смерти его отца, мало и ему не покажется. С журналисткой разобралась, но она в сравнении с Людмилой Семеновной -слепой котенок в той истории. Надо же мне было приехать именно в эту больницу! Интуиция», - усмехнулась она.

-      Ну что вы, Светлана Валентиновна, какие долги? - Валерия непонимающе пожала плечами. - Мы - коллеги. Кому как не нам помогать друг другу? Мне пора, - взглянула она на часы. - Еще в свою больницу вернуться, посмотреть, все ли подготовили. С двенадцати ночи больных повезут.

-      Ехали бы лучше домой, Валерия Петровна. У вас такой усталый вид! Глаза красные, - посочувствовала Якушева. - Неровен час

-      заболеете. Кто тогда лечить будет?

-      Некогда мне болеть. Вы же слышали, какого мнения о нас наверху: мы с вами - едва ли не бездельники.

-      Увы, - поддержала ее коллега и предложила: - Давайте я вас провожу. Тем более ваша одежда у меня в кабинете, а Людмила Семеновна просила ее не ждать, у них там личное. Насколько я поняла, Ладышев - жених ее дочери, - поделилась она шепотом.

«Так вот где собака зарыта! - у Лежнивец дыхание в зобу сперло.

-      Да здесь уже не коррупцией, а семейным бизнесом попахивает!»

-      А вы давно с этим Ладышевым знакомы? - неожиданно поинтересовалась начмед.

-      Давно. Когда-то работали в одной больнице. С тех пор виделись пару раз. Теперь он бизнесмен, - пояснила она. - Случайная встреча.

-      Вы такая расстроенная от него вышли! - как оказалось, Лежнивец не удалось скрыть от глаз Якушевой свое состояние. - Что-то случилось?

-      Хотелось ему помочь, но... Как бы правильно выразиться... Похоже, он действительно тяжело болен. Отказался. Притом категорично. Некоторая неадекватность присутствует.

-      Не удивительно! Столько дней в реанимации, едва вытащили... Пожалуй, вы правы, - после небольшого раздумья продолжила начмед. - Нездоровая реакция. Подозрительная... Не расстраивайтесь. Представляю, что было бы, если бы мы его уплотнили, а тут еще Балай, - понизила она голос и пожаловалась: - Сложно работать в такой должности да еще в незнакомом городе: куда ни ступи - чьи-то протеже. А подсказать некому. Я ведь из Гомеля. Мужа избрали депутатом, и мне пришлось ехать следом, как декабристке, - женщина деланно вздохнула.

«Ага, бедняжка, - усмехнулась про себя Лежнивец. - Декабристка, как же... С мужем-депутатом любая декабристкой станет... А с вами, Светлана Валентиновна, имеет смысл дружить... К тому же, судя по всему, вы не искушены в интригах, что радует».

-      Вообще-то я всю жизнь за ним езжу, с самого окончания им Го-рецкой академии. Его по распределению на периферию в Гомельскую область направили, после Чернобыля уже, - продолжила Якушева. - Как медик понимала, что жить там - вредить здоровью, но карьера мужа главнее. Вот так и доросли до депутатства, - добавила она с гордостью. - А муж у меня заботливый: почти год мне в Минске место подыскивал. Страшно было: из завотделением сразу в начмеды в столице, - простодушно выбалтывала она. - Но муж сказал: надо! Дети, опять же, поддержали. Если честно, давно в Минск мечтала перебраться. И поступала когда-то в Минский мед, но училась в Гродно. А вы где учились?

-      В Витебске, - коротко ответила Лежнивец.

«Круто! Из какого-то Мухосранска - начмедом в столицу! - продолжала она размышлять. - Уж кому, как не мне, знать всю подноготную назначений на подобную должность. С помощью мужа далеко пойдет. А может, и не пойдет, это как карта ляжет. Но в силу потенциальной полезности к ней стоит втереться в доверие. И в силу болтливости».

-      Вы звоните, если что, спрашивайте, консультируйтесь. Не стесняйтесь. Вот, - уже в кабинете, набросив на плечи шубу, протянула визитку Валерия Петровна. - Я здесь все и обо всех знаю. Во всяком случае чем смогу, помогу, - произнесла она довольно высокомерно, чего, впрочем, коллега не уловила.

-      Спасибо! - обрадовалась Якушева. - И вы звоните! - черканула она номер мобильного на найденном в кармане рецептурном бланке. - Извините, визитками еще не обзавелась.

-      Дальше не провожайте, я знаю дорогу. До свидания!

«Итак, что мы имеем против Балай? - быстро двигаясь по коридорам к приемному покою, подбивала итог Лежнивец. - А ведь мI юго уже имеем! - злорадно усмехнулась она. - Надо срочно разыскать Александра! Как же его фамилия?.. Нет, не могу вспомнить»,

раздраженно констатировала она и тут же обратила внимание на женщину у окна.

Завидев ее, та мгновенно отпрянула в тень. Лежнивец нахмурилась.

«Явно из больных и явно хочет выскользнуть из корпуса. А вдруг Балай ее застукает? Позвонить Якушевой, предупредить? Нет, не мое дело. Пускай сама следит за дисциплиной на своей территории. А вот у себя надо обязательно проверить вход через приемный покой. Все они одним миром мазаны - и доктора, и больные, и охранники. Вот прямо сейчас и проверю, - взглянула она на часы, показывавшие почти семь, и тут же мысленно себя похвалила: - Умница, что не отпустила водителя».

Едва за Лерой закрылась дверь, Вадим тут же рухнул на отозвавшуюся громким скрипом кровать. Хотел лишь присесть, однако, ноги не выдержали, подкосились.

«Ничего не хочу, ни есть, ни пить... - уткнулся он носом в подушку. - Ни видеть, ни слышать никого...»

Только он так подумал, как в дверь постучали - громко, требовательно, как бы предупреждая: хотите вы того или нет, но мне надо войти. И вошли. Ладышев даже не успел отреагировать.

-      Вадим Сергеевич? - донесся елейный голос, заставивший вздрогнуть.

«А эту какой леший принес?» - едва не простонал он, поймав себя на желании нырнуть с головой под одеяло. Сил на выдворение очередной нежеланной посетительницы не осталось.

-      Ну что же вы себя не бережете? Не оповестили, что больны. Мы бы с Кирочкой позаботились... - до тошноты сладко пропела она. - Вадим Сергеевич? Вы спите? Плохо себя чувствуете? - забеспокоилась Балай, не дождавшись реакции. - Я позову врача...

-      Не надо, - наконец негромко отозвался Вадим. - И... да, я сплю.

-      Хотите сказать, я не вовремя? - в голосе Людмилы Семеновны послышались нотки уязвленного самолюбия. - Н-да, а я-то надеялась... Кстати, не лгите: от вас только что вышла посетительница. Честно говоря, не знала, что вы знакомы с Лежнивец. И знакомы настолько, что, бросив в период эпидемии свою больницу на произвол судьбы, она полетела к вам! - добавила она возмущенно.

«Замолчала бы! - внутренне сжался Вадим, почувствовав, что одно желание у него все-таки появилось - выставить за дверь и Балай. Точно также, как несколько минут назад Валерию.

Он демонстративно скинул шлепанцы, забросил ноги на кровать, улегся на спину и уставился в потолок, явно и недвусмысленно дав понять: оставьте меня в покое!

Но Людмила Семеновна прикинулась недогадливой: подтянула к кровати стул, присела. Отступать без боя - не в ее правилах.

-      Я вас понимаю, Вадим Сергеевич: мы не очень хорошо расстались накануне Нового года. Но ведь столько воды утекло, столько всего случилось. Одна статья о вашем отце чего стоит... - продолжила она. - Не скрою, я была очень обижена вашим поведением, но, узнав, что вы больны, тут же обо всем забыла и решила навестить. Вы для нас с Кирочкой - не чужой человек. Мы...

Вадим скривился. Скорее всего, со стороны Балай это попытка примирения, и, не случись демарша с пересмотром итогов аукциона, Ладышев снизошел бы до короткого «спасибо». Правила дипломатии: если к тебе с реверансом - ты обязан ответить тем же. Хотя бы улыбнуться, пожать протянутую руку и уйти. Никто и ничто не принуждает к дальнейшему диалогу, и это хорошо понимают обе стороны.

Но даже в дипломатии бывают исключения, когда, несмотря на все предпринимаемые одной стороной усилия, вторая ни при каких обстоятельствах не подаст руки. Потому что слишком лжива улыбка, потому что в протянутой для рукопожатия ладони может оказаться ловко запрятанное лезвие бритвы... И Балай принадлежала именно к такой категории лиц. С ней лучше совсем не связываться, но если уж по неосторожности вляпался, то уясни как можно раньше: перед тобой враг.

-      У вас определенно болезненное состояние, - изобразила сочувствие Людмила Семеновна. Вадим сморщился еще сильнее. Внутри уже все закипало от негодования, так и подмывало вскочить с кровати и вытолкать эту дешевую лгунью за дверь. - Вас необходимо перевести в другую больницу, под наблюдение опытного пульмонолога, - между тем деловым тоном продолжила Балай. - Эта больница - не вашего уровня, не вашего положения. И реабилитация после болезни должна быть...

-      Людмила Семеновна, я не нуждаюсь в вашей заботе, - процедил Ладышев сквозь зубы. - Прошу вас покинуть палату. Даю минуту, - почти прорычал он.

Уловив угрозу не столько в словах, сколько в моментально изменившейся мимике (в лице его на самом деле проступило нечто звериное), Балай опасливо отпрянула, нахмурилась. Затем быстро встала и поспешила к двери.

...А вы не просто больны. Вы - ненормальный! - отойдя на безопасное расстояние, прошипела она. - У вас приступ шизофрении! Я потребую психиатрическую экспертизу! Ох, как ны пожалеете! - окончательно осмелев, повысила она голос, но, уловив его поползновение встать с кровати, резко дернула ручку, выскочила в коридор и побежала прочь.

Лишь достигнув лестницы, Балай обернулась. Никто за ней не гнался. Остановившись, она прислонилась к стене перевести дух, успокоиться и решить, что делать дальше. Впервые в жизни ей пришлось в прямом смысле позорно бежать с поля боя! Желая реабилитироваться, уязвленное самолюбие за пару секунд сгенерировало в себе столько злобы и ненависти, что силы организма, едва пережившего экстремальную физическую нагрузку, вдруг зашкалило. Почувствовав головокружение и сильнейшую пульсацию в висках, она закрыла глаза и... стала медленно оседать на пол. Рука лихорадочно потянулась к сумке в поисках заветного пакетика с таблетками.

-      Людмила Семеновна, что с вами? - донесся откуда-то голос начмеда. Быстро зацокали каблучки. - Что с вами? Сердце? - обеспокоенно спросили уже рядом. - На помощь!

Почти сразу раздался топот, кто-то заботливо помог Балай подняться, кто-то подставил плечо, перекинул ее руку вокруг шеи.

-      В ординаторскую. Вот так, аккуратненько...

Спустя минуту Балай лежала на диване, вокруг которого суетились медработники: измеряли давление, кому-то звонили, требуя срочную кардиограмму.

-      У вас гипертонический криз, - наконец вынесла вердикт Якушева. - Хорошо, что я решила за вами вернуться, как чувствовала.

-      Пройдет, - попыталась отмахнуться Балай, хотя на самом деле основания для беспокойства имелись. Гипертония преследовала ее давно, лет десять минимум. Но вот такое случилось впервые. Придется отнестись к здоровью серьезнее. - Скажите, кто заведует отделением, где лежит Ладышев? - неожиданно сменила она тему.

-      Арина Ивановна Семенова. А что такое? - заволновалась начмед. - У больного...

-      Насколько мне показалось, там требуется дополнительная терапия, - перебила ее Балай. - Однозначно нужен психиатр. С Семеновой можно поговорить?

-      Нет, она ушла минут десять назад. Мужа из кардиоцентра еще днем выписали, а она только сейчас за ним поехала. Уже начало восьмого, - попыталась Якушева защитить доктора, предчувствуя негативную реакцию важной персоны.

-      Плохо! - выразила та свое недовольство. - Она ничего такого за ним не замечала? Не делилась?

-      Нет... Но... Несколько минут назад я уже слышала нечто подобное от Валерии Петровны Лежнивец. Дело в том, что когда-то они работали в одной больнице, и вот сейчас она хотела ему помочь как бывшему коллеге. Но он отнесся к этому неадекватно и, насколько я поняла... выставил ее за дверь.

«Как и меня, - криво усмехнулась Балай. - Интересно, когда же они работали вместе?»

- Значит, не мне одной показалось, - с напускной озабоченностью произнесла Людмила Семеновна. - Предупредите дежурного врача о неадекватном поведении больного. Завтра я этим сама займусь...

Вадим, истощенный морально и физически, после ухода Балай долго бездвижно лежал на кровати.

«...Надо отсюда бежать, - решил он. - Выздоровеешь с такими гостями! Дома долечиться можно, хотя и не совсем правильно: потребуются анализы, обследования. Ребят напрягать не хочется... А не полететь ли мне в Германию? - осенило его. - И долечусь, и Хильду навещу. Не звонил с того самого дня, как заболел. Даже стыдно...»

Спустя минуту он уже разговаривал с Хильдой. Вопрос решился мгновенно: она, обеспокоенная новостью о его болезни, тут же предложила клинику. Обо всем договорившись, Ладышев заказал билет до Франкфурта, связался с Поляченко и, не вдаваясь в подробности, попросил его сегодня не навещать, а приехать к приемному покою завтра к семи утра. С какой-нибудь теплой одеждой. Дождавшись вечернего обхода дежурного врача, посматривавшего на него настороженно, и медсестры с уколом, Вадим закрыл дверь на ключ, присел на кровать и взял в руки стаканчик с таблетками. К уже привычным, назначение которых, как медик, он одобрил, прибавилась еще одна.

«Что это? - покрутил он в руках таблетку. Идти в ординаторскую и уточнять у дежурного врача не имело смысла. В любом случае в Германии скорректируют и схему лечения, и назначения.

«Черт с ней», - решил Вадим, пошел в санузел, спустил таблетку в унитаз и принялся собирать нехитрые пожитки обитателя больничной палаты.

«Заявление надо бы написать, - подумал он в конце сборов. -за то, что сбежал, заведующую по головке не погладят. Приятная, добрая женщина - не хочется ее подставлять... И хорошо бы иметь на руках копии обследований и анализов, - вспомнил он уже в кровати. - Здесь без Андрея не обойтись. Но тогда подставлю и это под удар: заподозрят в сговоре. Не буду пока звонить, завтра из аэропорта наберу, попрошу по возможности выслать копии по электронке. Хотя, собственно, большой нужды в них нет: тамошние врачи нашим не больно доверяют. Разве что для отслеживания динамики пригодятся... Так, теперь спать, - приказал он себе и закрыл глаза. - Утро вечера мудренее...»

Катя стояла у окна в коридоре, ведущем в приемный покой, и ждала Венечку. Пять минут назад больницу покинула Арина Ивановна, а он все не ехал, хотя клятвенно обещал быть ровно к половине седьмого вечера, максимум к семи. И телефон недоступен. А ее ждут в нотариате на другом конце города для подписания брачного контракта. Опаздывать никак нельзя, даже лучше бы приехать пораньше. И не только потому, что адвокатам с трудом удалось уговорить нотариуса задержаться на работе. Хотелось еще иметь запас времени, чтобы хоть бегло прочитать контракт. Надежде она доверяла, но не привыкла подписывать документы не глядя. Сказывался журналистский опыт, когда за каждое напечатанное слово приходилось отвечать.

Несмотря на карантин, в коридоре было достаточно оживленно, за спиной постоянно слышались шаги. Чтобы хоть как-то разнообразить нервное ожидание, Катя припомнила давно забытое занятие студенческих лет: вслепую по звуку шагов пыталась выстроить психологический портрет проходивших мимо людей.

Отличать медработников от таких же, как сама, нарушителей карантинного режима она научилась довольно быстро. Первые передвигались уверенно: цокали каблуками, топали, шумели, не таясь разговаривали по телефону. Вторые старались прошмыгнуть как можно тише и незаметнее: останавливались, прислушиваясь, прятались в укромных уголках, дожидались, пока стихнут чужие шаги и погаснет лампа под потолком. Лампа была с датчиком: включалась, как только кто-то открывал дверь приемного покоя или приближался со стороны лечебных корпусов. Стоило ей погаснуть - и затаившийся пациент торопливо бежал к двери.

Впрочем, все эти меры предосторожности были явно избыточны: здесь никому и в голову не пришло бы останавливать нарушителей. В этот час, как поняла Катя, существовал негласный уговор между больными и медперсоналом: никто никого не видит и не слышит. Ведь все люди и понимают: бывают экстренные ситуации, когда требуется покинуть лечебное заведение. Главное - не наглеть. Переодеться можно в туалете приемного покоя, медперсонал тоже на это закрывает глаза. К тому же работы у него в самом деле невпроворот: постоянно кого-то подвозит скорая, люди входят, выходят. Именно по этой причине вечером туда можно попасть беспрепятственно. Ну а если вдруг кому-то не повезет и нарвется на проверку, то за нарушение режима сам и ответит.

Вот и Катя в ожидании Потюни вела себя строго по неписаным правилам: выключив звук в телефоне, на цыпочках перебегала от окна в тень, если слышались чьи-то шаги.

Вдалеке зацокали женские каблуки-шпильки, похоже, с прохудившимися набойками, ибо металлические стержни звонко постукивали по цементным плитам. При этом дама шагала размеренно, можно сказать, по-хозяйски. Обычно так ходят люди, наделенные властью.

«Кто-то из администрации, - предположила Катя. - Медперсонал рангом ниже вечно куда-то спешит. Не мешает найти местечко поукромнее».

Несмотря на опасность быть застигнутой, чтобы убедиться в своих предположениях, она решила хоть одним глазком взглянуть на обладательницу каблуков и осталась у окна. Дождавшись, пока женщина окажется за спиной, Катя оглянулась и... тут же шмыгнула в тень. Благо вовремя погасла лампа у входа в приемный покой, а на подходившую даму датчик еще не среагировал.

«Лежнивец! Что она здесь делает, это же не ее больница?!» - недоумевала Проскурина.

Перед глазами тут же промелькнула сцена из недавнего прошлого: Вадим подхватывает на руки Валерию Петровну, несет ее вверх по ступенькам, а она, склонив голову ему на плечо, насмешливо смотрит на Катю... Быстро-быстро застучало сердце, в ушах зашумело, закружилась голова. В одно мгновение стало так дурно, что пришлось крепко вцепиться в трубу отопления, протянувшуюся вдоль стены.

Но руку пришлось быстро отдернуть: горячий металл обжигал еще одно напоминание о той, предыдущей, больнице, об аварии с отоплением. Навернулась слеза... Лишь через несколько минут она взяла себя в руки и снова подошла к подоконнику.

Наконец в кармане завибрировал мобильник.

«Потюня!» - прочитала она.

-      Катя, ты извини, но мне до тебя еще минут пятнадцать, не меньше, - виновато засопел тот в трубку. Послышался резкий звук сигнала, вслед за ним недовольное чертыхание. - Вот, так спешу, что едва в аварию не попал... Только выехал из редакции. Жоржсанд совещание устроила в конце дня. Так что мчу. Или мчусь? -задался он вопросом, чтобы смягчить ситуацию.

-      Вень, ну нельзя же так: предупредил бы - я такси вызвала бы, принялась она его отчитывать.

-      Да я понятия не имел о совещании! Заскочил на минутку - тут меня и сцапали, - стал оправдываться Потюня. - А телефоны с некоторых пор наша начальница отключать заставляет. Ее даже режим «без звука» не устраивает, представляешь? За дисциплину взялась. Вот вернешься в редакцию - на своей шкурке прочувствуешь. Так мчу или мчусь? - напомнил он.

-      Мчусь, - Катя вздохнула. - Ладно. Жду со стороны приемного покоя, как договаривались. Только будь поаккуратнее на дороге, у меня не осталось ни одной лишней минутки.

«Все равно опоздаю», - глянув на часы, расстроилась она и, чтобы чем-то себя занять, снова стала прислушиваться к шагам.

К разным, в основном медперсонала. И вдруг послышались совершенно другие - торопливые, нервозные.

«Женщина, - идентифицировала Катя. - Грузная, в возрасте, явно чем-то недовольная. В перестуке каблуков - а это, как ни странно для зимы, снова шпильки - почему-то звучит угроза. Видно, зла на кого-то, на ходу строит план мести».

Чтобы проверить предположение, она опять обернулась и... впала в ступор. Двигавшаяся по коридору Людмила Семеновна Балай явно обладала магической силой: невозможно ни взгляд от нее оторвать, ни опять повернуться к окну, ни отбежать в тень. Ну прямо зловещий персонаж из мрачной сказки: развевающиеся полы норковой шубы, из-под которой мелькают щиколотки в полусапожках на шпильке, сведенные к переносице брови, напряженное лицо с хищным носом-клювом, высокий начес, делавший голову гораздо крупнее. Тень, которую, летя по коридору, отбрасывала дама, еще страшнее: она то вырастала впереди, то растягивалась до неправдоподобных размеров сзади. Впечатление усилила в очередной раз погасшая под потолком лампа...

У Кати по спине побежали мурашки, мысли застопорились, нараставший ужас сдавил дыхание... К счастью, занятая своими черными думами Балай никого и ничего вокруг не замечала. Скрипнула дверная ручка, в последний раз цокнули по цементному полу шпильки, зловещая тень скрылась вслед за своей хозяйкой.

-      Подъезжаю, выходи, - сообщил Потюня в машинально прижатый к уху мобильник.

«А вдруг они обе задержались в приемном покое? - со страхом подумала Катя, подхватив с пола пакет с верхней одеждой. - Только бы не попасться им на глаза!»

К счастью, за дверью хоть и было многолюдно, но ни Лежнивец, ни Балай она не заметила. Быстро переоделась в туалете и спустя некоторое время села к Венечке в машину.

-      Еще раз извини, - виновато пробурчал тот. - Помчали?

-      Помчали, - обреченно согласилась Катя и посмотрела на часы.

Придется предупредить Надежду, что опаздывает.

-      Надя? Это я. Не успеваю...

-      Не спеши, - перебила ее адвокат. - Сама собралась тебе звонить: отменяется нотариат. Проскурин свалился с температурой. Только что твоя бывшая подружка сообщила адвокату. Грипп, будь он неладен. Жаль. Надеялась сегодня покончить с твоим делом.

Услышав новость, Катя расстроилась, но при этом ее мысли почти сразу переключились на Виталика, который болел редко, но, как большинство мужчин, метко. И высокую температуру переносил с трудом: становился беспомощным, капризным, закатывал глаза, стонал, практически не вставал.

-      Виталика жаль, - вздохнула она. - Он тяжело болеет.

-      Теперь это не твоя забота! - успокоила Надежда. - За ним есть кому присмотреть. Эта подружка твоя... Алиса, кажется? Постоянно с ним приезжает: или в машине ждет, или под дверью торчит. Пасет! - усмехнулась она. - Вот и пусть лечит. Может, и хорошо, что вы не встретились сегодня. В твоем состоянии не хватает только гриппом заболеть... Так что успокойся. Я уже в машине, - сообщила она после небольшой паузы. - Могу подвезти договор: изучишь вечером. Ты где сейчас?

-      К Партизанскому подъезжаем, - сориентировалась Катя.

-      На такси?

-      Нет, меня друг везет, - посмотрела она на умолкшего Венечку.

-      Тогда давай встретимся где-нибудь в районе концертного зала «Минск», - предложила Надежда. - Вернее, на Октябрьской. Раз уж так получилось, может, в химчистку успею. Весна на носу, а я второй месяц вещи в багажнике вожу.

-      Хорошо. Я знаю, где там химчистка. Минут через пять будем.

-      Ну, мне не меньше десяти-пятнадцати понадобится.

-      Подождем.

-      О'кей.

-      Ну и чего там? - Потюня еле дождался окончания разговора.

Я так понял, договор сегодня подписывать некому и мы едем на

Октябрьскую?

-      Виталик заболел. Дождемся Надю, заберу брачный договор, а потом отвезешь меня в Ждановичи. Утром я вернусь в больницу на такси.

-      В самоволку собралась? - поднял брови Потюня. - А тебе можно?

-      Ну выпишут досрочно, - пожала плечами Катя. - С отцом надо увидеться, его домой на ночь отпустили. Завтра - в Аксаковщину.

А... Ну тогда не надо такси, утром я за тобой заеду.

-      Вень, спасибо, конечно, но придется очень рано вставать, -предупредила она.

Знала, что тот терпеть не может ранних подъемов.

-      Ничего страшного. И потом, друг я тебе или нет? - гордо спросил он.

-      Друг, - Катя улыбнулась. - Самый настоящий.

-      То-то! - довольно цокнул языком Веня. - А чего хмурая? Расстроилась, что развод откладывается?

-      И это тоже... Виталик если уж заболел, то надолго, - Катя тут же принялась набирать чей-то номер.

-      Не отвечает, - расстроилась она.

-      Кто? Виталик?

-      Алиса. Хотела предупредить, что ему аспирин не идет... Лучше сразу скорую вызвать.

Катя снова набрала номер.

-      Не устаю тебе поражаться, - уважительно заметил Венечка. -Он готов тебя без штанов при разводе оставить, а ты переживаешь, как он температуру перенесет! Хоть бы одна из моих бывших так волновалась, когда болею... Н-да... Есть женщины...

-      Вень, мы десять лет вместе прожили. Из песни слов не выкинешь, - возразила Катя, безуспешно пытаясь дозвониться. - Не снимает. И Виталик недоступен.

-      Да нужна ты им со своими советами! - хмыкнул Потюня. -Сами с усами... Итак, у нас в запасе как минимум десять минут... Загляну-ка я в магазин. Праздник за праздником, поздравлялки, надо на всякий случай спиртным затариться, - пояснил он. - Никто из нас не попадет на тот свет живым. Так что будем наслаждаться жизнью здесь и сейчас - есть, пить... любить, - многозначительно произнес Веня, покидая салон авто.

«А ведь точно, праздник за праздником, Восьмое марта на носу. Февраль словно выпал из моей жизни, - подумала Катя, пропустив мимо ушей философское рассуждение друга, и посмотрела вслед Потюне, скрывшемуся за дверью фирменного магазина завода «Кристалл».

5.

Ровно в семь утра Катя поднялась по ступенькам, толкнула дверь приемного покоя и с ходу юркнула в санузел - снять верхнюю одежду, переобуться. Затем, выглянув, осмотрелась: несколько человек дожидались очереди на оформление в стационар.

«Вроде тихо», - выдохнула она и, подхватив пакет с вещами, крадучись направилась к двери больничного корпуса.

Подойдя ближе, прислонилась к стене и принялась ждать, пока кто-то войдет сюда с другой стороны, так как непосредственно из приемного покоя дверь не открывалась. Далее нужно пересечь небольшой коридорчик, в который выходила дверь из комнаты, где оформляли больных, и которой пользовались исключительно медики. Вожделенная дверь, ведущая в лечебные корпуса, находилась еще дальше, метрах в шести, и открывалась уже с обеих сторон. Поэтому необходимо дождаться, чтобы распахнулась первая дверь и кто-то вышел, затем успеть проскочить внутрь, пока она не захлопнется.

Пришлось навострить слух, ибо обзор заслонял стоявший спиной мужчина. Что-то знакомое показалось Кате в очертаниях его фигуры. Зазвонил мобильник, незнакомец поднес к уху трубку и негромко ответил:

- Я уже здесь. Жду.

«Поляченко!» - едва не ахнула Катя и, запаниковав, оглянулась.

Отступать некуда: рядом со спасительной дверью туалета стояла санитарка с ведром и шваброй, в холл приемного отделения бригада скорой заталкивала носилки с больным. Ничего не оставалось, как уткнуться носом в шарф на шее, что вполне естественно: в период эпидемии многие носили маски, кутались во что ни попадя, прикрывались чем могли.

Отреагировал на шум в холле и Андрей Леонидович - обернулся, скользнул настороженным взглядом по бригаде скорой, сидящим людям, девушке у стены, спрятавшей лицо в шарф. Обстановка в приемном покое никаких подозрений у Поляченко не вызвала, и он снова повернулся к двери.

Шум за спиной стих, впереди что-то скрипнуло, открылась дверь, и в коридоре появился мужчина в спецодежде. Выждав, пока он пройдет мимо, Проскурина рванула к двери, успела ее перехватить до того, как она захлопнулась, приоткрыла и проскользнула внутрь. Шарф, конечно, пришлось отпустить, и тот тут же предательски сполз на плечи. Успел ее рассмотреть Поляченко или нет, волновало уже мало. Во всяком случае не придется ни здороваться, ни разговаривать или того хуже - играть в молчанку, узнав друг друга.

Промчавшись мимо окна, где вчера дожидалась Венечку, Катя добежала до лестницы в подвал, насколько могла быстро спустилась по ступенькам, на перекрестке подземных коридоров повернула направо к своему корпусу и тут же притормозила: в полумраке прямо на нее медленно, чуть пошатываясь, в наброшенном на плечи белом халате брел мужчина. То ли объемные пакеты в руках были слишком тяжелы, то ли еще что, но походка его была очень неуверенной, да и двигался он странно, точно ничего перед собой не видел. Скорее всего, человек не совсем здоров. Вернее, совсем болен.

«Куда это он? Ему бы лежать», - успела подумать Катя, как вдруг взгляд зацепился за спортивный костюм под халатом и надпись с эмблемой на груди.

Надпись и эмблема с волнами были до боли знакомы: чемпионат мира по водным видам спорта в Шанхае. Насколько она помнила, волны переходили с груди на рукава, на спину. Такой костюм был у Вадима. Когда-то он оказался по делам в Китае, и партнеры предложили посетить совпавший по срокам чемпионат. Как по заказу, именно в тот день золото на стометровке сенсационно выиграла Саша Герасименя - землячка-красавица! На радостях Ладышев купил и костюм, и еще кое-что из сувениров, хотя делал это редко: не захламлял квартиру подобными вещами. А тут и костюм носил, и коллекционную тарелочку поставил на полку, чтобы вспоминать день триумфа и бурю эмоций, вызванную победой соотечественницы.

Подняв недоуменный взгляд на лицо приближающегося мужчины, Катя замедлила шаг и... застыла. Вадим! В ту же секунду ее душа метнулась вперед, навстречу другой душе, по которой страдала, но... Наткнувшись на ледяной невидящий взгляд, скукожилась и безвольно сложила крылья. Увы, та, другая, душа не пожелала пусть даже на долю секунды отреагировать на ее полет - холодная и чужая проплыла мимо.

-      Привет... - все еще на что-то надеясь, пролепетала душа устами хозяйки.

-      Привет, - холодно прозвучало уже за спиной.

Не выдержав, Катя обернулась. Фигура мужчины исчезла за поворотом. Шаги, удаляясь, затихали. Вскоре наверху скрипнула дверь, захлопнулась с глухим стуком.

-      ...И до свидания, - прошептала душа.

В ту же секунду рядом распахнулась дверь грузового лифта, из которой санитары выкатили каталку с больным, раздались ругань, топот, скрип колес. Ничего не оставалось, как прижаться к стене и пропустить спешащую процессию.

«И меня так везли, - успела подумать Катя и, непроизвольно глянув на лежащего мужчину, узнала его: - Боже! Виталик!»

Каталку подвезли к следующему лифту с уже открытыми дверьми.

-      Куда? - спросил лифтер.

-      Вторая терапия, дальше видно будет, - затолкав внутрь каталку, коротко приказал врач, протянул медкарту сестричке и заторопился обратно.

-      Что с ним? - спросила Катя проходившего мимо доктора.

-      Девушка, шли бы отсюда, да побыстрее, - оставив ее вопрос без ответа, на ходу раздраженно бросил тот. - В больнице карантин, а вы тут гуляете.

«Надо быстрее в палату, здесь же вирусы на каждом шагу!» - с испугом осознала Катя и, заблокировав любые другие мысли и эмоции, поспешила вперед по коридору.

На ходу кивнув и сунув шоколадку в карман медсестре, которая была в курсе ее самоволки, она залетела в палату, плотно закрыла дверь и бухнулась на стул. От непривычно быстрой ходьбы сердце колотилось, как у зайца. Впрочем, не только из-за физической нагрузки. Мысль упрямо возвращалась к встрече в подземном переходе: «Понятно, Поляченко ждал Вадима. Но что тот делал в больнице? Лечился? Зачем тогда встал? Ведь он явно болен. Или навещал кого?.. И Виталик... Какой?»

Наконец утихло зашкаливавшее сердцебиение и восстановилось дыхание. Катя встала, вымыла руки, ополоснула лицо, промокнула полотенцем и посмотрела на часы: семь тридцать. Можно еще подремать до завтрака.

Но, несмотря на полуночные разговоры с отцом и ранний подъем, спать не хотелось: давало о себе знать перевозбуждение, случившееся дважды за утро. Стоило лечь и закрыть глаза, как неконтролируемые мысли о Вадиме и Виталике тут же атаковали сознание. Ответа на вопрос «что с ними?» у Кати не было, и, чтобы переключить эту заевшую пластинку, которая уже утомила, она решила почитать Интернет.

Особыми новостями Сеть не удивила. Активно обсуждалась лишь эпидемия гриппа - переполненные больницы, осложнения, летальные исходы.

«И вправду надо беречься, лишний раз из палаты носа не высовывать, - начитавшись страшилок, вняла она наставлениям медиков. - Но как же Вадим оказался здесь? Видно, сильно прихватило. По собственной воле он ни за что не лег бы в больницу. Жаль, Арина Ивановна только к обеду будет, не у кого спросить. И о Виталике что-нибудь узнать».

Все эти вопросы, конечно, можно задать и Раде Александровне, но обход по непонятной причине задерживался. Несколько раз, явно нервничая, в палату заглядывала старшая медсестра: пристально смотрела на Катю, словно желая удостовериться в ее присутствии, и, не говоря ни слова, исчезала за дверью.

Наконец зашла заведующая.

-      Значит так, дорогуша! - плотно закрыв за собой дверь, строго начала она. - Отныне из больницы ни шагу. Больше никаких неотложных дел. Поняла?

-      Поняла, - послушно кивнула Катя.

Такой категоричной Раду Александровну она видела впервые.

-      Утром никому на глаза не попалась? Не останавливали? -уточнила та.

-      Нет. Никто не останавливал. Ни вчера вечером, ни сегодня утром. А что случилось?

-      Тяжелобольной из терапии сбежал, - раздосадованно вздохнула Рада Александровна. - Из Арининого отделения. А ее, как назло, на работе нет, отпросилась до обеда. Что теперь будет, одному Богу известно.

-      А как его фамилия? - после небольшой паузы поинтересовалась Катя.

-      Тебе-то зачем? - заведующая насторожилась. - Сбежал и сбежал, - попыталась она уйти от ответа.

-      Ладышев? - напрямик спросила Проскурина.

Рада Александровна отвела взгляд и вздохнула.

-      Я встретила его утром в подземном переходе, - Катя опустила глаза. - Теперь понимаю, почему он там оказался... Я знаю, вы в курсе всей истории, начиная со статьи о его отце. Пожалуйста, скажите, что с ним было? Очень прошу! - взмолилась Катя.

-      Хорошо... Грипп, пневмония. Шесть дней в реанимации, неделю назад перевели в отделение. Организм молодой, крепкий, пошел на поправку. Обидно, ведь сам в прошлом доктор... - женщина в сердцах бросила на стол медкарту. - Неужели не понимает, чем грозит его побег медперсоналу? Записка, что по собственному желанию и претензий не имеет, ничего не значит. Начальство сверху с утра тарабанит, а больного и след простыл. Как сквозь землю провалился. И телефон отключен.

-      А на работу ему звонили?

-      Конечно. Сначала секретарша ответила, что понятия не имеет, но позже перезвонила и успокоила: с шефом все в порядке, отправился на лечение в Германию, - Рада Александровна задумалась. - Катя, я действительно много знаю о нем и о тебе. Ответь на один вопрос: ты никогда не замечала за ним каких-то странностей? В плане психики.

Катя удивленно посмотрела на собеседницу.

-      Нет, никогда, - замотала она головой. - А что случилось?

-      Да вообще не поймешь что... Оказывается, вчера вечером его приезжала навещать одна чиновница. Вроде она его женихом дочери считает. Но повел он себя неадекватно, выставил ее за дверь. Та потребовала назначить ему консультацию психиатра.

-      Его Балай навещала? - после небольшой паузы уточнила Катя и опустила взгляд. - Тогда понятно... Рада Александровна, не верьте ей, не нужен Ладышеву психиатр. Не стану ничего объяснять, потому что долгая история, но уверена: со стороны Балай это заурядная месть. Вадим не собирался жениться на ее дочери, - Катя задумалась. - Но до нее, как мне кажется, у Ладышева могла быть еще одна посетительница.

-      Откуда знаешь?

-      И ту, и другую я вчера видела в коридоре у приемного покоя. Фамилия второй -Лежнивец. Она работает начмедом в больнице, где я лежала до вас. Бывшая любовь, а возможно, и не бывшая.

-      Это которая Гаркалина?

-Да.

-      Теперь понятно. Якушева упоминала о коллеге-начмеде, которая вчера заезжала. Сказала: та тоже отметила неадекватное поведение больного. Арина, напротив, ничего такого не замечала. Так что, может быть, ты и права, - поразмыслив, согласилась за-вотделением.

Обе замолчали, обдумывая каждая свое.

-      Ладно, пусть этот Ладышев сам со своими дамами сердца разбирается, - махнула рукой Рада Александровна. - Еще тот фрукт! Арину жалко: ее кандидатуру из и.о. на должность заведующей две недели назад утвердили, и тут такое ЧП. Как чувствовала, не хотела второй раз в одну и ту же реку.

-      Какую реку?

-      А ты не знаешь? - удивилась Рада Александровна. - Она уже заведовала отделением в другой больнице. Как раз в той, где ты лежала. Но ее место понадобилось одному человеку для карьеры: сама понимаешь, по пути наверх надо все ступеньки лестницы пройти. Пусть и галопом по Европам, но по правилам, - усмехнулась она. - Арину под надуманным предлогом сместили с должности завотделением, а его поставили. Он и дальше по головам пошел... Ариша сильно переживала, вот я и предложила ей перейти к нам: хороших специалистов нынче в медицине можно по пальцам пересчитать. В этих стенах она с твоим отцом и познакомилась.

-      Да, я помню, как он здесь лечился, - улыбнулась Катя. - Вовремя вы ее к себе позвали.

-      Это судьба, - кивнула Рада Александровна. - Но сколько раз ей ни предлагали заведование, отказывалась. Согласилась, только когда с Сашей эта беда приключилась, потому что зарплата больше. К тому же пенсия скоро. А жить-то вам всем на что-то надо, -кивнула она на Катин живот, прикрытый одеялом. - Теперь могут выговор влепить. Уж Балай постарается. Говорят, это ее протеже в прежней больнице Аринино место занял, - шепотом добавила Рада Александровна.

В палате снова стало тихо.

-      Крепко вас всех жизнь в один узел связала, - снова нарушила молчание заведующая. - Ох, не случайно все! Запуталась история много лет назад и не отпускает.

Катя только вздохнула в ответ.

«Не то слово! Вы еще о Виталике не знаете! И это уже не случайность, это закономерность. Словно кто-то специально собрал всех в одном месте, а теперь наблюдает, потешается. Или раздумывает, что со всеми нами делать», - грустно усмехнулась она.

-      Катя, можно задать вопрос? Отец ребенка - Ладышев? - неожиданно прямо спросила Рада Александровна. Катя виновато опустила взгляд. - ...Мы с Ариной так и думали. Поэтому и решили не говорить тебе, что он лежит в нашей больнице. Да-а-а.... Но зато есть один плюс: знаем группу крови отца. Мало ли что... А в остальном - правильно, что не сказала ему о ребенке. И Арина не успела выдать секрет, хотя и проскальзывала такая мысль. Из лучших побуждений хотела, но, видимо, кто-то наверху решил иначе.

-      А Арина Ивановна знает, что именно Вадим сбежал?

-      Знает, мчит на всех парах из Аксаковщины. И сразу - на ковер к начмеду. Хотя пресекать побеги больных - обязанность начальства, а не докторов. Приемный покой - проходной двор, сама видела. Но у нашего начмеда муж - депутат, так что, как пить дать, Арину крайней сделают. И вход теперь перекроют. Может, и к лучшему: за ночь еще троих с пневмонией привезли. По коридорам лучше не гулять.

-      И Виталик утром поступил, я видела. Виталий Проскурин. Вы не могли бы узнать, как он?

-      Проскурин? Муж, что ли? - расширила глаза Рада Александровна. - Вот это да... Бомбы в одну воронку еще как падают! Хорошо, узнаю. Только ты, будь добра, из палаты не высовывайся... Или лучше выписать тебя отсюда? Анализы в порядке, все остальное вроде тоже, - вслух принялась размышлять заведующая. - Чуть позже подошьем на всякий случай или пессарий на шейку матки поставим. А пока... Знаешь, собирайся-ка ты домой, - решительно встала она. - Только дай слово: пока грипп не успокоится, ни ногой из Ждановичей!

-      Даю! - обрадовалась Катя. - Не то что ноги, носа не высуну!

-      Хорошо, верю. Больничный я тебе до конца недели оформлю. Как у тебя с работой? Разрешат дома посидеть еще хотя бы недельку?

-      Надеюсь. Главный редактор - женщина строгая, но к беременным благоволит. Сама когда-то с трудом выносила ребенка.

-      Это хорошо, что начальница понятливая. Ты где собираешься на учет становиться?

-      Пока не знаю. Не решила.

-      Тогда не торопись. Я решу, куда лучше, и позвоню. Но если что не так - сразу ко мне. Договорились?

-      Договорились, - кивнула Катя. - Спасибо!..

...Едва проснувшись, Вадим включил ноутбук. На мониторе тут же появилось on-line табло аэропорта Франкфурта: сегодня воздушная гавань работает в штатном режиме. Замурлыкав что-то под нос, Ладышев поспешил в ванную. Чувствовал он себя прекрасно, забастовка у персонала аэропорта закончилась, и уже сегодня можно вернуться в Минск.

За почти три недели он сильно соскучился и по дому, и по работе. Пора давать жизнь новой идее, которая за время лечения обрела форму продуманного бизнес-плана. Кое-какие пункты, конечно, придется подкорректировать. А еще Ладышев остро нуждался в консультациях компетентных лиц, но это разговоры из разряда «не по телефону» и даже «не по переписке».

Вылететь домой он был готов еще неделю назад, однако многое останавливало. Во-первых, недолеченная болезнь, которая давала о себе знать быстрой утомляемостью и слабостью. Во-вторых, Хильда. Поселив Вадима в опустевшей после смерти супруга квартире, она, казалось, ожила - нашла новый объект для заботы. Готовила завтраки, обеды и ужины, возила в госпиталь на обследования, процедуры. И всячески противилась отъезду подопечного, находя все новые предлоги.

...Накануне, прекрасно понимая, что ее гость все равно улетит, Хильда использовала последний шанс и настояла на визите к доктору. Рекомендации были ожидаемы: рано еще приступать к работе, желательно пройти реабилитацию, санаторно-курортное лечение, повторное обследование и т.д. Но Вадим к подобным советам остался глух. Вернее, улыбаясь, соглашался с доктором, благодарил и все же твердо заявил: завтра летит домой.

И объяснил почему. Так уж он устроен: лучшее лекарство для него - дело, которое наиболее стимулирует организм к выздоровлению. А расслабленное времяпровождение, напротив, ему только вредит: в голову лезут всякие досадные мысли, заставляют копаться в прошлом, зацикливаться на ошибках. Все это прямой путь к депрессии, а не к исцелению. У него есть свой рецепт, проверенный годами: проснулся, сделал физзарядку, наработался за день до изнеможения, пришел домой, упал в кровать и уснул. Лучшего снадобья для таких, как Вадим, природа не придумала.

Доктор выслушал его и пожал плечами: вам решать. Ну а Хильда всю обратную дорогу молчала, как и Вадим. Оба размышляли.

Что ж, ей придется смириться с его решением. Он самостоятельный человек, дома его ждет родная мать. За здоровье можно не беспокоиться - благодаря усилиям врачей и крепкому организму болезнь отступила, и если уж осталось за что тревожиться, так это за душевное состояние Вадима. Живя в одной квартире, Хильда замечала: часто на его лице проскальзывали гримасы душевной боли, глубокая тоска в глазах, подавленность. Чувствовала, сколько он прикладывает усилий, чтобы за улыбкой скрыть свое состояние.

Оживал и преображался Вадим лишь тогда, когда включался в работу над новым проектом. Работа для него действительно спасение, с этим легко можно согласиться. Именно так были устроены и Мартин, и погибший сын. Да и ее, признаться, после смерти близких удерживали от депрессии только заботы благотворительного фонда.

Что мучило Вадима, она могла лишь догадываться. Скорее всего, нечто глубоко личное. Возможно, разочарование в любви...

«Надо как-то помочь ему вскрыть нарыв в душе, дать выговориться. Но как? - ломала голову Хильда. - Общительный и дружелюбный, он редко позволял себе подобные откровения даже с Мартином».

Вадим же думал о том, насколько привязался к Флемаксам, как ему не хватает рано ушедшего Мартина, как жаль Хильду. Стройная от природы, за последние месяцы она еще похудела, как-то скукожилась и, уходя в свои мысли, порой напоминала ходячую тень. Вот и сейчас ведет машину, о чем-то сосредоточенно размышляет, а у него сердце сжимается: завтра он улетит, и она снова останется одна.

«Надо как-то ее утешить перед отъездом», - отстраненно рассматривал он мелькавшие за стеклом пейзажи.

Почти каждый вечер перед сном они беседовали у камина: философствовали, вспоминали поездки в разные страны, веселые моменты, делились впечатлениями, забавными историями. Старались говорить только о хорошем, поднять друг другу настроение, поддержать. Вот и в последний вечер после ужина они присели у камина, и Хильда вдруг начала разговор с предложения помянуть мужа, сына, а затем перешла на историю своей семьи.

Когда-то ее мать, будучи девочкой, обиделась на старшую сестру и порезала белое свадебное платье ее любимой куклы. Остыв от обиды, она испугалась наказания и не решилась признаться в содеянном. Вина пала на младшего брата, которого и наказали.

А спустя неделю во время ночной бомбежки вся семья погибла - брат, сестра, родители. Девочку спасло то, что за день до этого вместе с помощницей по хозяйству она отправилась за продуктами в пригород Дрездена, где у женщины жили родственники. На ферме они задержались надолго: возвращаться было страшно, бомбежки продолжались.

Когда же наконец вернулись, сразу и не поняли, куда попали. Кругом руины, на месте их дома - огромная воронка. На соседских подворьях в развалинах копошились люди, что-то искали, плакали, причитали. От них девочка и узнала: их дом был разрушен в первую же бомбежку прямым попаданием. Никто не выжил. Удалось найти лишь куклу, которая странным образом осталась цела. Только порезанное белое платье почернело от грязи и копоти.

Постояв на развалинах, женщина взяла девочку за руку и отвела к городской управе. Там ее внесли в какие-то списки, покормили и спустя пару дней отправили на запад, к дальним родственникам по папиной линии, у которых к тому моменту тоже никого не осталось: двое сыновей погибли на Восточном фронте. Убитые горем, те приютили девочку, вырастили ее до совершеннолетия, дождались поступления в университет и в течение года один за другим умерли. Словно выполнили последний долг.

Вскоре девушка вышла замуж за такого же сироту-студента, у пары родилась дочь, которую и назвали Хильдой. Время было тяжелое: страна поднималась после войны, денег не хватало, и единственной игрушкой мылышки оставалась старая кукла, которой мама перед своим венчанием сшила новое белое платьице...

- Вот она, - Хильда на минуту вышла из комнаты, вернулась с куклой в белом платье и протянула Вадиму. - Ее историю мама рассказала мне перед смертью. И призналась: всю жизнь испытывала груз вины перед братом и сестрой. Просила меня передать куклу потомкам... Зовут ее Марта. Перед свадьбой с Мартином я заказала для нее у портнихи новое платье, точную копию моего... - Хильда грустно улыбнулась. - Увы, Бог не дал мне дочери, внуков, мне некому будет ее передать, некому будет менять платья... Я хочу, чтобы ты взял ее себе, хранил. Пусть о ней позаботятся твои дети. Обещаешь?

Рассматривая куклу, Вадим замер, поднял на женщину удивленный взгляд и глухо ответил:

-      Хильда... Это очень большая ответственность... Я не уверен, будут ли у меня дети. У меня мог быть сын, но он умер при родах: женщина скрыла от меня беременность и вышла замуж за другого, - пояснил он и сделал паузу. - И наоборот: женщина, от которой я хотел бы иметь ребенка, ждет его от другого, - с горечью поделился он, взглянул на покрытое сетью микротрещинок миловидное фарфоровое личико и протянул куклу Хильде. - Извини, не могу взять. Как и обещать. Извини.

-      Не за что извиняться, Вадим... - понимающе кивнула та, бережно приняла куклу, поправила ей платье и вздохнула. Теперь понятна причина состояния Вадима: во всем виновата любовь. -Хорошо, пусть она пока хранится у меня. Я уверена, что придет ее час. Главное, не забудь о моей просьбе. А теперь расскажи мне об этих женщинах. Кто они? Как выяснилось, мы с Мартином ничего о тебе не знали, - сокрушенно покачала она головой. - Ты их любил? Ой, надо добавить дров в камин! - тут же подсказала она, как бы дав ему время обдумать ответ.

Пауза, во время которой он ворошил угли, подбрасывал дрова, пришлась кстати. Закрыв дверцу, Вадим какое-то время понаблюдал за пламенем, принявшимся жадно лизать сухое дерево, затем сел на пол, подтянул к себе колени и, глядя в огонь, наконец ответил:

-      Любил. Первую - очень давно. Вторую... Вторую люблю и сейчас... Несколько месяцев назад я встретил женщину, с который хотел бы прожить всю жизнь. Но не судьба, - произнес он едва слышно.

И столько неприкрытой боли прозвучало в его словах, что Хиль да даже растерялась. Встав с кресла, она опустилась на пол рядом с Вадимом, обняла, склонила его голову себе на плечо, погладила, по коротко стриженным волосам, посмотрела на озаренное яркими сполохами лицо и вспомнила, как когда-то в минуты душевных травм точно так же жалела и успокаивала сына.

«Бедный мой мальчик! - Хильда не в силах была справиться с поистине материнской жалостью. - Плачь, родной, плачь, - заметила она слезу на его сомкнутых ресницах. - Слезы очищают и смывают боль. Мы все, мальчики и девочки, приходим в этот мир с открытым сердцем, с нежной, беззащитной душой. Вот только нам, девочкам, плакать позволено, а мальчикам - нет. Воспитываем сыновей под лозунгами «мужчина должен быть сильным», «плакать нельзя», «надо учиться терпеть боль, скрывать чувства», - размышляла она, продолжая поглаживать его по голове. - Оттого и покрываются наши сыночки толстой корой, как дерево... А ведь сломай неосторожно веточку, задень кору - там все нежное, беззащитное, живое... И плачет от боли...»

-      Расскажи мне об этих женщинах, - вновь тихо повторила она спустя время. - Как их звали?

-      Первую звали Валерия. Хотя почему звали? - сделав вид, будто что-то попало в глаза, Вадим коснулся ресниц тыльной стороной ладони. - Ее и сейчас так зовут. Вторая - Катя... - подняв голову, он подул на ресницы и вдруг...

Будто где-то внутри сорвалась прочная задвижка, не позволявшая ранее выплеснуть то, что не давало душе покоя. И если поначалу он говорил короткими, отрывистыми фразами, то постепенно его исповедь наполнилась отступлениями: что чувствовал, на что надеялся, как жил и живет, когда понял, что потерял любовь навсегда, и возврата к прошлому нет. Как нет и будущего: все мечты и фантазии - не про него.

Ни с кем и никогда в жизни Вадим так не откровенничал. Родным и близким ведь не все можно рассказать. Особенно матери: гут же спроецирует его боль на себя, и столько будет волнений и переживаний, что только добавит страданий ему. Именно такой мамой и была Нина Георгиевна, будто связанная с сыном невидимой пуповиной. Этот энергетический поток никем пока не доками, не измерен, но все знают: он существует.

С Хильдой же у Вадима при всей душевной и духовной близости никакой фантомной пуповины не было, ничто не накладывало обостренной ответственности за последствия. По сути, он нуждался в доверенном человеке, под наблюдением которого мог сам вскрыть истязающий его нарыв и выдавить по капельке из души боль. Под наблюдением, но без стороннего вмешательства - он сам проговаривает боль вслух, а доверитель слушает, не вмешиваясь. Лишь иногда корректирует процесс короткими уточняющими вопросами, чтобы исцеляющийся не пропустил инфицированный участок, копнул глубже, промыл, забинтовал рану.

Иповедь закончилась глубоко за полночь. И отнюдь не на печальной ноте. Почувствовав облегчение, Вадим коснулся ближайших планов и незаметно для себя полностью переключился на другую тему. Он хочет заняться полноценным производством медицинской техники. Давно об этом подумывал, и Мартин в свое время подталкивал, но чего-то недоставало для принятия решения. И вот созрел. И даже нащупал не занятую конкурентами нишу.

Хильда сразу его поддержала: правильно, надо двигаться вперед. Она со своей стороны окажет любую посильную помощь. И еще будет им гордиться. На том и разошлись, пожелав друг другу спокойной ночи.

Но сон к Вадиму все не шел. Сказывалось то ли перевозбуждение, то ли, наоборот, исцеляющее действие душевного «хирургического вмешательства». Мысли долго бессистемно перескакивали с одного на другое, как вдруг споткнулись. Он понял: если прямо сейчас не обрубит прошлое, никакого полного исцеления не получится. Неиссеченный нарыв, как спящий вулкан, будет исподволь нагнаиваться, отнимать силы, травить душу малыми дозами яда, мешать любому новому делу.

Печальный опыт такого существования у него уже был, и ждать, пока рано или поздно прошлое утратит свою силу, он не хотел. В его ситуации это непозволительная роскошь. Он не станет тратить несколько лет жизни на бессмысленное, депрессивное состояние, ковыряя одну и ту же рану. Надо принять: Катя осталась в прошлом. Да, пока еще не в его власти избавиться от любви к ней, но и мешать своим планам, он ей не позволит. Придется чувства заточить в темницу.

На этой четкой мысли Вадим и уснул, вернее, забылся на несколько часов, а когда открыл глаза, понял: разговор с Хильдой сделал большое дело, можно сказать, главное в его нынешней жизни - подарил спокойствие. Все вернулось на круги своя, словно, как и несколько месяцев назад, не было никакой Кати. Любовь удалось закапсулировать и запрятать в душе настолько глубоко, что ее будет не отыскать, даже если ему когда-нибудь и захочется этого. Так что пора лететь домой и браться за работу, по которой истосковался...

Вспомнив о новом деле, Вадим улыбнулся тщательно выбритому отражению в зеркале, застегнул молнию на сумочке с санпри-надлежностями и, что-то мурлыча под нос, поспешил в комнату к раскрытому чемодану...

Катя вышла на крыльцо женской консультации и, подставив лицо лучам яркого весеннего солнышка, улыбнулась: встала на учет, анализы в норме, токсикоз отступил, чувствует себя хорошо, даже набрала вес. И самое главное - угроза выкидыша миновала.

В остальном все тоже складывалось неплохо. Отец восстанавливается, со дня на день вернется домой из Аксаковщины. На работе полный порядок. Возвращение в редакцию было воспринято как само собой разумеющееся, а обещанный Жоржсанд свободный график позволял и выспаться, и потрудиться в свое удовольствие. Никаких тебе авралов, экстренных поручений.

С разводом тоже начались подвижки. Виталик выздоравливает, брачный договор подписан. Кстати, пока еще действующие супруги так и не увиделись, хотя скрепляли его подписью одновременно, правда, в смежных комнатах. Адвокаты постарались: как выяснилось, желание не встречаться лицом к лицу обоюдно. Так что теперь перенесенная по срокам процедура развода представлялась сущей формальностью: их абсолютно ничего не связывает, и никаких претензий друг к другу они не имеют.

Радовало Катю и временно выпавшее из внимания дело Поло-винкиной: в магазине, где она работала, провели внеплановую проверку и обнаружили еще большие хищения. В результате директрису заключили под стражу. Благодаря адвокату и в связи с новыми и не принятыми во внимание старыми смягчающими обстоятельствами дело направили на повторное рассмотрение. Поскольку Половинкина уже отсидела определенный срок, можно рассчитывать на условно-досрочное освобождение. Вернется домой, заберет из детдома детей. И супруга Марии вместе с группой местных алкоголиков вовремя отправили к психотерапевту на кодирование: на носу посевная, работать некому. Все это, вместе взятое, добавляло Кате положительных эмоций: хорошо, что не прошла мимо, помогла человеку.

Так что жизнь налаживалась, и Катя могла жить только беременностью. Благостное, умиротворенное состояние... Как же в нем комфортно! Не удивительно, что все мешавшие этому мысли пресекались в самом зародыше. Стоило только замаячить на горизонте чему-то тоскливому, тотчас срабатывала установка: думать и хорошем! Никакой чернухи, никаких туч, никакой слякоти. Все плохое вторично, третично и вообще не заслуживает внимания.

Именно поэтому она старалась не вспоминать и предшествующий жизненный период - падение, взлет, снова падение. Все в прошлом. Судьба удостоила ее долгожданной награды: она будет холить, лелеять, сдувать пылинки со своего чада, любоваться им. Возможно, тогда и вспомнит того, благодаря кому случилось это чудо и она стала мамой. Если уж ей не дано сполна испытать личное счастье, всю любовь она отдаст маленькому человечку, который живет в ней. И не столь важно, узнает он когда-нибудь о своем отце или нет. Время рассудит, воздаст всем по заслугам, расставит все по местам.

А пока Катя наслаждалась беременностью, словно какой-то недоступной прежде фантастической реальностью, почти космосом. И готовилась к материнству - осознанию мига бесконечности человеческой жизни...

6.

...Вадим выехал за город на встречу с архитектором и, рассматривая сквозь стекло окрестности, любовался весенними пейзажами. За время его короткой командировки в Германию почти сошло половодье, зазеленели поля, перелески. Свежесть ярких красок, усиленная утренним солнцем, слепила глаза. Он даже пожалел, что ехал на Range Rover, а не на БМВ: опустил бы крышу и дышал бы весной, ее ароматами. Увы, в последнее время он редко выгонял из гаража свою любимицу - почти каждый день мотался на стройку, а на разбитой грузовиками дороге элегантное купе вело себя как изнеженная принцесса: то здесь что-то зацепит, то там споткнется.

«Точно подмечено: родина особенно остро чувствуется при возвращении домой. Взять ту же Германию. Ведь там гораздо теплее, давно отцвели сады, кругом образцовый порядок и прочие удовольствия. А все не так, все не то. Тепло - внешнее, внутри не греет. Душа отказывается реагировать. Но стоит только приземлиться на родной земле и покинуть зону аэропорта, становится тепло и внутри. К тому же для второй половины мая здесь нереальная температура: плюс четырнадцать в восемь утра! Сказка! Эх, скорее бы переселиться за город! Теперь придется сразу две стройки тянуть. Маме надо позвонить...» - вспомнил он и набрал номер.

Но трубку никто не снял. Зато появился сигнал о параллельном звонке.

- Да, Андрей Леонидович, - переключился он. - Доброе утро! Все хорошо. Нормально долетел, нормально приземлился. Приехал домой - и сразу спать... - не дожидаясь вопросов, сам отчитался он. - Соглашение о намерениях подписали. Предварительные подсчеты порадовали всех - и представителей концерна, и немецкую сторону... Спасибо, но поздравлять рано. Дождемся вестей из Японии... Буду... через час-полтора. Встречусь с архитектором по коттеджу - и сразу к вам в Колядичи. К одиннадцати должен успеть, как и договаривались. С энергетиками согласовали? Медленно работают... - выслушав ответ, недовольно отреагировал он. - Как дела в офисе?

Слушая по громкой связи лаконичный отчет, Ладышев уловил едва слышный шепот-подсказку и улыбнулся.

«Смешные они, Зина и Андрей Леонидович. Прячутся, скрывают отношения, в том числе и от меня. Зачем? Мне приятно видеть людей счастливыми», - подумал он.

О том, что у начальника отдела безопасности и секретарши завязался роман, Ладышев узнал одним из первых. По чистой случайности, так как парочка умело маскировалась. Однажды Зина отпросилась пораньше с работы по личным делам. Надо сказать, в последнее время она редко отлучалась, не опаздывала, появляясь в офисе вслед за Поляченко, который частенько заступал на вахту раньше шефа. Такая пунктуальность прежде не всегда дисциплинированной Зины удивляла и радовала. И шеф отпустил ее без лишних слов, ибо уважал чужую личную жизнь, если она не мешала работе. Отпустил, даже несмотря на то, что сам собирался отъехать и не знал, насколько долго затянется встреча.

Вернулся быстро, не без труда припарковался, но на пути к офису позвонила мать и попросила кое-что докупить к ужину - он как раз собирался ее навестить. Секретарша, по идее, должна была уже уехать, потому пришлось самому заглянуть в ближайший магазин.

Делая крюк по дворам, Ладышев вдруг увидел Зину, садящуюся в машину Поляченко. Будь это рядом с офисом - не придал бы значения. Мало ли, попросила подвезти. Но здесь все явно делалось для того, чтобы скрыться от чужих глаз: машина стояла не на главной улице, а с обратной стороны здания, довольно далеко. И водителю зачем лишнюю петлю делать, и ей кругами идти?

Подивившись, Вадим в тот день об этом забыл, чтобы вспомнить завтра: заметил тайный обмен взглядами секретарши и начальника отдела безопасности. Сначала насторожился: что они затевают за его спиной? А в конце дня, подойдя к двери кабинета, опять же случайно услышал приглушенное воркование секретарши по телефону и, поняв, с кем она обсуждает меню на ужин, улыбался: готовила Зина отменно, иногда и шефа угощала домашними вкусностями. Так что за «Андрюшу» можно только порадоваться.

В целом Ладышев ничего не имел против служебного романа, если он не вредил делу. А в данном случае даже способствовал: Поляченко стал его правой рукой в новом проекте, взял на себя иге согласования по строительству завода. Зина со свойственным ей энтузиазмом выполняла функции левой руки: координировала встречи и шефа, и Андрея Леонидовича, созванивалась, записывала на приемы, следила за оформлением документации. Оба дисциплинированны, ответственны, надежны. И Красильников наконец-то вошел во вкус, стал более самостоятельным в руководстве «Интермедсервисом», что позволяло Ладышеву полностью переключиться на новое дело. Так что замечательная команда сложилась!

«Эх, не умеем мы, мужики, ценить лучшие женские качества, необходимые для семейного покоя и уюта... - продолжая слушать отчет Поляченко, рассуждал Вадим. - Ценим, лишь когда теряем или когда этого лишены. Не удивительно, что Андрей Леонидович обратил внимание на Зину. Ловеласом его не назовешь, но, видно, допекло, если решил в корне изменить жизнь. Похоже, ни тепла, ни уважения в прежней семье он не видел... А сейчас вон даже улыбаться научился».

Первый раз он заметил перемену в настроении подчиненного около месяца назад, уже после того, как понял, что у Поляченко с Зиной роман. Ехали в Колядичи на осмотр законсервированной несколько лет назад стройплощадки. Андрей Леонидович - за рулем, шеф сидел рядом, уставившись в планшет. Просматривая новости, решил поделиться информацией, но взглянул на водителя и забыл, что хотел сказать. Начальник отдела безопасности вел машину, о чем-то думал и... улыбался.

Прежде за ним такого не наблюдалось. Понятно, Поляченко не какой-нибудь конченый солдафон, мог и пошутить, и посмеяться. Но чтобы вот так улыбаться самому себе - это впервые. Вспомнил что-то или замечтался - не имело значения. Важно, насколько преобразили его эти мысли, сколько теплоты и нежности отразилось на лице - он явно был счастлив.

Шеф не решился прервать мечтательное состояние подчиненного. Так и ехали: один улыбался, второй за ним подглядывал и... тоже улыбался. О чем, вернее, о ком думал Поляченко, тайны не составляло - о Зине. В последнее время и она точно так же витала в облаках, даже не всегда сразу реагировала на вопрос. Правда, быстро возвращалась в реальность.

«Хорошо, если рядом счастливые люди, - подумал Вадим. - Возле них можно и самому согреться, снова поверить, что счастье есть...»

- ...Так что все под контролем, - закончил отчет Андрей Леонидович. В трубке опять послышался едва уловимый шепот-подсказка. - ...Да, чуть не забыл: Зина перерыла Интернет, можно сказать, аналитическую записку составила по интересующим вопросам: конкуренты, потенциальные клиенты. У меня тоже есть идеи.

-      Какие?

-      По Казахстану. Там остались друзья, коллеги. Но это не по телефону. Дождусь от них ответа - доложу.

-      Молодцы! Замечательно, когда есть идеи, - похвалил шеф. -Спасибо, Андрей Леонидович! Мне еще один звонок надо сделать, - за разговором Вадим и не заметил, как доехал до железнодорожного переезда в Ратомке. Шлагбаум опущен, сигнализация включена. Значит, в запасе у него несколько минут. - До встречи, - попрощался он и снова набрал номер матери.

После восьми долгих гудков та наконец-то ответила.

-      Да, сыночек, - голос у Нины Георгиевны был запыхавшийся. -Доброе утро, родной! Вылетаешь?

-      Доброе утро, мама! Я уже в Минске. Вчера ночью прилетел, успел на вечерний рейс.

-      А почему не сообщил? Ты же мне звонил после обеда, но ничего не сказал. Я же волнуюсь, - пожурила мать сына.

-      Именно поэтому и не сказал, чтобы лишний раз не волновалась. Ночью было уже поздно звонить, хотел с утра сделать сюрприз. Мам, а вот почему ты заставляешь меня волноваться? Звоню

не отвечаешь. Нельзя же так, - мягко отчитал он.

-      Сыночек, не слышала, значит. Или снова звук случайно отключился... Подожди, очки возьму... Так и есть, - повинилась Нина Георгиевна. - Спасибо Кельвину, можно сказать, затянул в прихожую, залаял. Мы с ним недавно с прогулки вернулись. Ах ты мой дорогой! - ласково добавила она.

Понятно, эти слова адресовались не Вадиму.

-      Мама, я просил тебя всегда держать телефон при себе! И не в сумочке, а в кармане, - продолжал он воспитывать мать. - Случись что - ведь не добежишь до трубки! И Кельвин никому не перезвонит.

Так я и носила телефон в кармане куртки! Он там и остался. Какая-то кнопочка случайно нажалась - звук и отключился.

Мама, там три основных режима: звук и вибрация, только вибрация или и то и другое отключено. Остальное я тебе даже не показывал. Но когда ты разговариваешь и держишь аппарат, можно случайно нажать пальцем и убрать звук. Что ты и делаешь периодически. Я тебя очень прошу: если уж так получается - проверяй! наставлял сын.

Ой, Вадик, - женщина вздохнула. - Вернул бы мне прежний телефон: и привыкла я к нему, и кнопочки понятно, какие нажимать. А с этим экраном... Не вписываюсь я в ваш технический прогресс.

-      Тебя не поймешь! С Интернетом подружилась, по скайпу общаемся - ведь научилась же как-то! Хоть это куда сложнее, чем телефон!.. Ладно... Что у тебя нового со вчерашнего дня?

-      Так две новости у меня, сынок: одна грустная, другая радостная. Не знаю, с какой начать.

-      С грустной. Надеюсь, не такая уж она и грустная, - предложил Вадим, не уловив в материнском голосе особой печали.

-      Ну это как сказать... - Нина Георгиевна замолчала, как бы собираясь с духом. - Галя скоро уезжает.

-      Галина Петровна? Как? Куда? - удивился Вадим. - Надолго?

-      Сама не знает. К детям в Россию поедет, вернее к внукам. Помнишь, месяц назад у нее правнук родился? Так вот внучка Галины в институте в Питере учится, на последнем курсе, и работа у нее уже есть. Хорошая работа, такую не сразу найдешь. Ее муж - программист, недавно повышение по службе получил. Галиной дочке до пенсии еще пять лет, с той стороны тоже все работают, няня молодой семье пока не по карману. Сам понимаешь, ребенком заняться некому. Вот и позвали Галину на помощь.

-      И что она?

-      Говорит, еще не решила. Только я думаю: все она решила. Мне не призналась, пожалела. Глупенькая... Я ведь только радуюсь за нее: и внуки, и правнук уже есть. Я ей даже по-хорошему завидую. Если бы меня внуки на помощь позвали - все бросила бы и полетела, - неожиданно призналась она. - Самое страшное в нашем возрасте - невостребованность... Или хоть дача была бы, цветочками занялась бы, грядку с зеленью посадила...

-      Мам, вот построю дом - будут тебе и цветочки, и грядки, - пообещал сын.

-      Так то когда еще будет... - Нина Георгиевна умолкла. - А я все нашу старую дачу вспоминаю. Хорошо, ты участок неподалеку купил - может, кого из старых знакомых встречу.

В голосе матери к печальной добавилась еще одна нотка - ностальгическая.

«Неподалеку... Там километра три, не меньше, - прикинул Вадим. - Не нагуляешься. Да и не осталось почти прежних дачников, как и самих старых дач, почти все перекупили, перестроили. Только дом Андрюхиного деда и уцелел. Не хочет продавать, надеется сам со временем новый построить. Молодец, правильно делает...»

Душу царапнула боль: когда-то из-за него отец продал дачу. А он, хоть и дал обещание вернуть ее, его не выполнил. И вообще долгое время об этом не вспоминал. Даже мысль построить дом за городом, хотя бы ради матери, в голову не приходила.

-      Мама, потерпи еще годик... - попросил Вадим. Подъехав к участку и встретившись взглядом с поджидавшим архитектором, добавил, но уже не столь уверенно: - Будут у тебя цветы...

Увы, участок, который он так долго выбирал под строительство, не оставлял никакой надежды на скорое разведение цветочков. Как и неделю назад, часть его, спускавшаяся к ручью, была полностью залита водой. Разве что проступили островки с ярко-зеленой растительностью на кочках. Что же здесь будет летом, если зарядят дожди? А ведь именно эта низинная часть и ручей с наклонившимися к воде ивами подкупили его прошлым засушливым летом. Кто же мог подумать, что после снежной зимы ручей превратится в бурную реку и затопит участок!

В такой ситуации приступать к строительству - безумие. Значит, проект дома, над которым вместе с архитектором колдовали всю зиму, надо переделывать: однозначно придется отказаться от подземного гаража и подвальных помещений. И разработанный ландшафтный дизайн с красивыми картинками-мечтами тоже можно выбрасывать - такие затопления он не учитывал.

-      Кажется, приплыли, - подойдя ближе, позволил себе комментарий архитектор.

Давая понять, что разговаривает по телефону, Вадим поднес палец к губам.

-      Да это я так, сынок, - продолжала мать. - Лучше я тебе другую новость расскажу, хорошую! Я ведь родственницу отыскала по Интернету! Вернее, она меня. Вчера мы даже поговорили по скайпу!

-      Вот видишь! - порадовался за нее Вадим, хотя на самом деле ему сейчас было не до приятных новостей. - И кто такая? Не слышал, что у нас есть родственники.

-      Племянница. Дочь двоюродной сестры по линии отца. То есть твоего дедушки.

-      Чего-то не понял...

Огорченный видом затопленного участка, Вадим действительно не смог уловить родственную связь. Но дослушать рассказ матери следовало до конца. Нечасто в последнее время она делилась радостными новостями.

-      Вадик, ты должен помнить: у твоего дедушки был родной брат, намного старше. Военный. Его репрессировали до войны, в тридцать седьмом. Жену забрали в тот же вечер, а дочь, то есть мою двоюродную сестру Ольгу, взяла к себе бабушка, то есть прабабушка твоя, Мария Ефимовна. Я хоть и ребенком из Москвы уехала, но Ольгу хорошо помню. Она уже студенткой была, училась на инженера. После нашего с мамой бегства связь с родными прервалась, ну а когда твоего дедушку выпустили - выяснилось: в Москве у нас никого не осталось. Мария Ефимовна уже умерла, Ольга уехала куда-то по распределению, в квартире жили чужие люди. Скорее всего, прабабушка посоветовала внучке держаться подальше от столицы. С тех пор мы ничего о ней не слышали. Одно время твой дед пытался ее разыскать - не получилось. Предположили, что она вышла замуж и сменила фамилию, - торопливо излагала предысторию Нина Георгиевна.

-      И как же она тебя нашла? - постепенно включился в рассказ Вадим.

-      Не она, а ее дочь Мария! - женщина перевела дух. - Вернее, даже не она сама, а ее внучка. К сожалению, Олечка умерла несколько лет назад и до последнего дня тоже надеялась нас разыскать. Сразу после института она действительно вышла замуж, сменила фамилию, родила дочь. В Новосибирске жила, там и похоронили. А Мария после школы приехала в Москву и поступила в Первый медицинский. Представляешь, сынок, Мария училась в том числе и по книгам твоего отца! Профессора Ладышева знали и уважали во всем Союзе! Она даже в Минск приезжала на курсы повышения квалификации и слушала его лекции. Но ей и в голову не приходило связать его со своими родственниками! А ведь тогда две недели, пока была здесь, пыталась нас разыскать. Но искала она Кореневых, - сокрушенно вздохнула женщина. - А дом, в котором жили бабушка с дедушкой, к тому времени уже снесли, даже с соседями не смогла поговорить.

-      Так как она тебя нашла? - открыв дверь машины, повторил вопрос сын.

-      А вот это удивительная история! Благодаря статье в «ВСЗ»! -радостно сообщила мать. - Дочь Маши, Инна, работает журналисткой на телевидении. Готовила репортаж на медицинскую тему, и вдруг в Интернете ей попалась статья о профессоре Ладышеве. Распечатала, привезла матери почитать. Та сразу обратила внимание на мою девичью фамилию - Коренева. Место жительства и имя разыскиваемой родственницы тоже совпадало. Да и в самом рассказе, где я говорила о родителях, многое показалось знакомым. По фотографии она меня, конечно, не узнала: в архиве у ее матери сохранился лишь один снимок, где я совсем кроха. В общем, она попросила уточнить детали: вдруг профессорская семья и есть их потерявшиеся родственники? Написала... в Минск Кате, та согласилась: скорее всего, так оно и есть - и дала мой домашний номер. Вадик, мы вчера весь вечер с Марией по скайпу проговорили. Столько воспоминаний!.. - совсем растрогалась Нина Георгиевна. - А ведь я была уверена, что, кроме тебя, никого на белом свете у меня нет. И все благодаря Катеньке...

Здесь женщина запнулась. Делясь радостью, Нина Георгиевна забыла о негласном табу: ни слова о Проскуриной! Вернувшись после лечения из Германии, сын сразу объявил: у них появилась запретная тема. И если поначалу мать пыталась выспросить почему и как-то обойти этот запрет, случайно или осознанно упоминая Катю, постепенно ей пришлось с табу смириться. Иначе никакого общения не получалось: Вадим сразу замыкался, становился чужим. Посоветовавшись с Галей, она решила уступить. Сын перенес тяжелую болезнь, пусть восстановится, вот тогда и поговорят.

-      Ну как-то так, сынок... А что у тебя? Как Хильда? - поспешила она сменить тему разговора.

-      Все хорошо, - сухо проронил Вадим, наблюдая, как архитектор пытается определить плотность почвы. - Извини, больше не могу говорить. Вечером заеду.

Между тем архитектор одной ногой полностью погрузился в жидкую глинистую массу, развернулся, чтобы выбраться на более сухое место, и тут же увяз второй ногой.

-      И что теперь делать? - топая, чтобы избавиться от налипшей грязи, растерянно посмотрел он на подошедшего хозяина участка.

Туфли испортил, жена запилит...

-      Не знаю, - ответил Ладышев и добавил сочувственно: - Пойдемте к машине, у меня там влажные салфетки...

-      Так что будем делать? - снова спросил архитектор, старательно счищая грязь с туфель.

-      Не знаю, - повторил Ладышев. - Я позвоню, когда решу.

Бросив безнадежный взгляд на участок, он сел в машину, аккуратно объехал автомобиль архитектора, добавил скорость и, не оглядываясь, помчался вперед, где был еще один выезд на улицу, ведущую к главной дороге.

«И как это я недосмотрел? Нарисовал себе красивые картинки и, очарованный пейзажем, не взял в расчет, что добрая часть участка утонет в низине. Дурак... И что теперь делать? - повторил он про себя вопрос архитектора. - Проект переделывать! Если здесь вообще можно строить дом...».

Увы, возвращение в родные пенаты принесло и первое глубокое разочарование.

«А ведь еще не вечер... - уныло подумал он. В салоне раздался тонок громкой связи: - Андрей... Словно чувствует, когда возвращаюсь».

- Привет!

-      Привет! Чтобы не тратить драгоценное время и деньги, ответь: ты здесь или за бугром? - сразу конкретизировал Заяц.

-      Здесь. Накануне прилетел.

-      Прекрасно! Значит, слушай. Я сейчас в Крыжовку еду, отгул взял. Помнишь, я говорил: хочу старую дачу перестроить. Так вот вчера вечером был там с прорабом - перемеряли, обсчитали...

-      Тебе деньги нужны? - перебил Вадим. - Сколько?

-      Да погоди ты с деньгами! - судя по тону, Андрей обиделся. -Можно подумать, мне от тебя только деньги и нужны!

-      Ладно, извини. Так что там? Обсчитали - и что?

-      А то! Уже темнело, и тут подошел какой-то мужик к забору, окликнул. Так, мол, и так, я ваш сосед, продаю дом. Может, знаете, кто хочет купить? Я сразу и не понял, что за сосед, что за дом. Уточнил. А он мне, представляешь, на какой дом показал? На тот, что на месте вашей дачи стоит! - ликуя, сообщил Андрей. - Я напросился посмотреть, он показал внутри, снаружи. Я тебе скажу, еще та конфетка! Мне такой дом не поднять! Правда, мебели почти нет.

-      Ты же говорил - там долгострой.

-      Был. Старые хозяева, что снесли вашу дачу и забацали новую домину, так и не довели ее до ума и участок с коробкой продали. Насколько я знаю, люди разводились, потому решили не достраивать. А тут как раз цены вверх пошли.

-      Ну а мне почему тогда не сказал, что продают?

-      А ты говорил, что хочешь купить дом? Да и не знал я, если честно. Сам про нового хозяина понял по объявившимся строителям. По-крутому перестраивали, день и ночь при фонарях. Соседний участок выкупил, где Хмельницкие жили. Короче, все вокруг разворотили, машины тяжеленные постоянно грязь месили - то скважину бурят, то пруд роют, то забор ставят. Мы даже жалобу накатали: шумно, ни пройти ни проехать. К счастью, год назад стройка закончилась, но в дом так никто и не въехал. Только сторож в бане жил. Пару раз кто-то наведывался, а так - тишина. По сути, нового хозяина никто из соседей и не видел в лицо. Потому я его и не признал.

-      А дальше? Ты спросил, почему он хочет продать дом? - немного оживился Вадим.

-      А он сам рассказал: уезжает на ПМЖ. Родом из наших мест, но жил и работал в России. Потом вышел на пенсию, оставил все дела и решил на родину перебраться. Дом строил для себя, для потомков, но дети обосновались за океаном. Год назад и жена там решила остаться, поближе к внукам. Теперь вот и его уговорили, потому и дом продает. Я всю ночь думал, надо тебе это или нет. Ты вроде участок купил, строишься... Но решил на всякий случай спросить: чем не вариант?

Вадим задумался. Предложение действительно заманчивое, особенно в свете того, что полчаса назад увидел на своем участке. Он и к новому фешенебельному дому за высоким забором на месте старой отцовской дачи несколько раз подъезжал. Но как возможной покупкой даже в голову не пришло поинтересоваться: такие дома строят не для продажи.

Но что тогда делать с участком и проектом, на который уже выбросил уйму денег? Кроме того, свыкся с мыслью, что дом должен построить сам.

-      Ну чего молчишь? - не выдержал паузы Заяц. - Может, подъедешь, глянешь, пока чел на месте?

-      А сколько он хочет? - наконец спросил Вадим.

-      Немало. Не по телефону. Но, думаю, скинет. Он здесь ненадолго: выставит дом на продажу и уедет. Понимаешь, горит у него.

-      Понимаю... Ладно, скажи: есть потенциальный покупатель. Только... Не говори, что когда-то там была наша дача, - посоветовал он. - И о том, что мы с тобой выросли в этом дачном поселке.

-      Почему?

-      Психология. Сразу поймет - дело не столько в доме, сколько... в памяти. В цене тогда не уступит.

-      Пожалуй, ты прав, - поразмыслив, согласился Андрей. - Молодец, я этот момент не учел. Наоборот, хотел сказать: ты - бывший хозяин. Бизнесмен - кто на что учился...

-      ...но там не пригодился, - с усмешкой продолжил Ладышев. -Хорошо, приеду. Но не сейчас.

-      Когда?

-      К половине пятого. Устроит?

-      А может, пораньше? Вдруг по закону подлости успеет продать? - заволновался друг. - Я тебя в соседи хочу.

Вадим взглянул на часы. У Зайца он мог быть через пять минут.

-      Нет, Андрей, сейчас не могу. Надо в Колядичи подскочить. Да и не продаются такие дома за пять минут, - успокоил он. - Не будем торопить события, пусть клиент зреет. Ты зайди к нему, договорись о встрече и перезвони... Извини, у меня параллельный вызов,

глянул он на ЖКИ экран, высветивший еще один номер.

Минус системы громкой связи - дисплей отображает только цифры и не идентифицирует звонившего. Для этого надо посмотреть на дисплей телефона, который не всегда под рукой. Так что фильтровать звонки, отсеивая незнакомых абонентов и тех, кому не хотелось отвечать, в машине сложно.

-      Вадим, доброе утро! - радостно поздоровался женский голос. -Ты обещал перезвонить. Я все жду, жду, - чуть обиженно добавила Валерия. - Ты в офисе? Можно к тебе зайти?

«Не перезвонил - значит, не хотел, - раздраженно подумал Ла-дышев. - Это игра уже начинает напрягать».

Отчасти звонок его не удивил. Удивил предыдущий с неизвестного номера, заставший его в аэропорту перед самым отлетом во Франкфурт, когда уже объявили посадку. Он был уверен: после того как в больнице дал четко понять Лежнивец, что возврата к прошлому не будет, она не позвонит никогда. Все точки над "И" расставлены, белые пятна перестали таковыми быть, выводы и вердикты окончательны и бесповоротны. И вдруг спустя два месяца звонок с просьбой о личной встрече. Зачем? Как вдолбить этой женщине, что им не о чем говорить, а уж тем более видеться?

Ох уж эти издержки воспитания, не позволяющие изъясняться грубо! Особенно если собеседник - женщина. Вот и тогда растерялся, промямлил что-то, пообещал перезвонить. В который раз смалодушничал, оставил надежду неизвестно на что. Но пора прекращать всякие контакты.

-      Что-то срочное по работе? - тем не менее уточнил он. - Да, Валерия Петровна, вы можете подняться в офис. Обратитесь к Зине, секретарю, она поможет решить вашу проблему, - сухо, по-деловому посоветовал он.

-      Мою проблему твоя секретарша не решит, - женщина усмехнулась. - У меня важные новости для тебя. От этого зависит твое будущее... да и прошлое станет яснее.

-      Лера, ну что ты можешь еще сказать? - не выдержав, повысил голос Вадим. - Прошлое мне давно не интересно, а в настоящем и будущем нас с тобой ничто связать не может. Мне нет дела до того, как ты живешь сейчас: повысили тебя или понизили, живешь ли с мужем или разводишься. Мне все это не ин-те-рес-но! - выделил он по слогам последнее слово.

-      ..Я действительно развожусь с мужем, - неожиданно отреагировала женщина. - Он уже живет отдельно на даче в Острошицком Городке.

Вадим на секунду умолк. И угораздило же его, не целясь, угодить в яблочко!

-      У тебя все? - холодно уточнил он.

-      Нет... Откуда ты знаешь о разводе?

-      Лера, между нами - пропасть! Как ты этого не понимаешь?! -разозлился Вадим.

-      То есть я опоздала? У тебя кто-то есть?

«Кажется, стало доходить, - облегченно выдохнул он и неожиданно для себя подумал: - Есть! Катя! Пусть даже и была, но она все равно есть!»

Он занервничал, достал пачку сигарет, опустил стекло. Внимание рассеялось, вновь стало невыносимо тяжело и горько....

Резкий звуковой сигнал заставил Вадима вздрогнуть.

«Черт! - резко крутанул он руль в сторону, увернувшись от ехавшей параллельно машины, водитель которой недвусмысленно покрутил пальцем у виска. - Чуть не съехал с полосы!»

-      Да, есть, - наконец дождалась ответа Валерия. - Ты это хотела услышать? Еще вопросы будут? Учти, мы разговариваем в последний раз. И даже не пытайся мне больше звонить!

-      Молодая, красивая... Значит, правду говорят - метишь в зятья Валай. Уж лучше бы выбрал серую мышку-журнал истку, - съязвила Лера.

-      Тебе стало бы легче? - неожиданно ожесточился и он. - Да ты мизинца этой серой мышки не стоишь! И представь себе: да, в ближайшем будущем собираюсь жениться.

-      Ты еще пожалеешь!.. - угрожающе прошипела Лера. - Ты...

-      Не звони мне больше. Никогда! - он отключил связь.

Снова глянув на возмущенного водителя соседней машины, Вадим виновато приложил одну к груди, как бы извиняясь, глянул на стрелку виртуального спидометра, на часы и, вдавив педаль газа, рванул вперед...

Как только Лежнивец поняла, что разговор окончен, гримаса злобы и ненависти мгновенно обезобразила ее миловидное лицо. Словно новую маску надела. Или, наоборот, сняла прежнюю, обнажив себя истинную.

«Сволочь! - бушевали страсти в Лериной душе. - Так унизить! Ах ты гад! Другая женщина? Ну ничего, я тебе еще устрою сеанс разоблачения с будущей тещей!»

Увы, план по повторному завоеванию сердца Ладышева явно потерпел фиаско. Зря старалась и с журналисткой: очень похоже, что их с Вадимом связывали исключительно деловые отношения.

«А я так бездарно профукала козырь с ребенком, не продумала все до конца, - покинув такси, Лера влетела в комнату заседаний, на период ремонта служившую ей кабинетом, пнула ногой стоявший на пути стул и, подскочив к подоконнику, нервно забарабанила по нему пальцами. - Вот ведь подлюга-судьба! Спустя столько лет ткнула носом в то, что когда-то казалось лучшим выходом из тупика! Остался бы ребенок - и Вадим был бы у меня в кармане.

Вернее, в кулаке, который можно сжимать и разжимать, сжимать и разжимать... Что ж, остается один вариант - месть», - злорадно усмехнулась она.

Неделю назад Лере наконец удалось найти Александра, когда-то улаживавшего ее дела, и даже встретиться с ним. Но перед этим пришлось пережить не самые приятные минуты. Стоило ей поинтересоваться у супруга фамилией Александра, тот отрезал: не собираюсь помогать в твоих интригах. И вообще, видите ли, сожалеет, что был втянут в историю, повлекшую смерть уважаемого человека. Как оказалось, статья о профессоре Ладышеве не прошла мимо его внимания. Увенчало же довольно длинную тираду «горячо любимого супруга» неожиданное заявление: он подает на развод. И София останется с ним.

Валерия лишь усмехнулась: как же, отдаст она ему единственную дочь! Пусть не обольщается! Разговор этот случился ближе к ночи, когда София уже спала, и она решила отложить разборки. К тому же сейчас тратить силы на скандал неразумно: с раннего утра - на работу.

Как же она удивилась, когда назавтра, вернувшись домой, не застала в квартире ни мужа, ни дочь! Их вещей на привычных местах тоже не оказалось. Телефон Софии не отвечал, а супруг лишь прислал СМС: они на даче, и у них все хорошо. Первым желанием Валерии было вызвать такси и рвануть в дачный поселок. Но день уже подходил к концу, на улице лил дождь. Лера подавила гнев и решила отложить поездку. Тем более нашлось другое занятие, более подходящее моменту. Много лет супруг вел ежедневники, фиксировал в них все встречи, номера телефонов, фамилии людей. Эти пухлые блокноты он берег, хранил в ящиках рабочего стола и вряд ли сегодня забрал их на дачу. Значит, был шанс отыскать в них контакт нужного человека.

Довольно быстро Лера нашла и ежедневник, и интересующую фамилию. Войтков Александр Семенович! И номер телефона выписан со всей скрупулезностью Петра. Пусть даже он изменился - не это главное. Она знала, кого искать!

На следующий день по справке она уточнила адрес, пользуясь служебным положением, позвонила в поликлинику по месту жительства и раздобыла мобильный номер. Надо сказать, Александр Семенович оказался еще тот лис: выслушав суть дела, поначалу наотрез отказался не только встречаться, но и продолжать разговор. Мол, вы ошиблись. Но через час сам перезвонил, предложил вместе выпить кофе и намекнул: кое-чем готов поделиться. Не за просто так, разумеется...«Доверенного» человека из прошлого она узнала сразу: почти не изменился, разве что глаза совсем выцвели да волосы поредели. Он ее тоже сразу признал и даже на комплимент расщедрился: мол, хорошо выглядите, можно сказать, помолодели. И уже в процессе разговора разоткровенничался: просто поражен, насколько она изменилась и не только внешне. Стала уверенной, напористой, зубастой. От растерянной молодой женщины, нуждающейся в защите, не осталось и следа. Это он выдал после того, как договорились о сумме за информацию. А она того стоила.

Да, была женщина, которая во время расследования прокуратурой дела умершей пациентки рьяно представляла интересы противников профессора Ладышева. С ней поначалу даже пришлось провести беседу, урезонить, чтобы не слишком активничала, не поднимала лишнего шума. Но дама оказалась неуправляемой: инициировала статью в газете, дело получило огласку, а правдоискатель Ладышев-старший умер.

Оказалось, вовремя. Ведь если бы не внезапная смерть профессора накануне приезда комиссии из Москвы, итог расследования мог бы иметь нежелательный для Леры результат. Так что в итоге даму по фамилии Балай можно поблагодарить. Кстати, она же и газету положила на стол Ладышеву-старшему. Александр Семенович знал это достоверно. Сама хвасталась: мол, отомстила за то, что старый зануда закрыл ее диссертацию. «Двигало ли ею еще что-то, к примеру безответная страсть, - добавил он, посмеиваясь, не любопытствовал. Не до того было». Ситуация после повторной экспертизы, даже несмотря на смерть профессора, все равно могла выйти из-под контроля. К счастью, сторонники Ладышева сдрейфили: одни - после бесед с глазу на глаз, другие - прикрывшись принципом не выносить сор из избы. К тому же гинеколог стала женой замминистра. Против силы не попрешь...

Поговорив с Войтковым, Лежнивец воодушевилась: теперь она обладала почти эксклюзивной информацией о роли Балай в смерти профессора, которой в свете последних событий цены не было! В результате недавней рокировки в верхних сферах медицинского мира к власти пришли новые люди, в прошлом ученики профессора Ладышева. Этой информацией с ней поделился Обухов. Таким образом он оправдывал то, что с повышением ей придется подождать: непонятно, в какую сторону подует ветер. Зато теперь с Валерии Петровны не вызывал сомнения факт, что, как только наверху узнают, кто сыграл решающую роль в войне против профессора, новый контракт с Балай не подпишут.

Правда, в этом радужном раскладе есть одно слабое звено: вдруг вспомнят и о гинекологе, ушедшем от ответственности? Увы, тог­да заветного места наверху не видать и Валерии Петровне.

Всю ночь она ломала голову, как лучше воспользоваться полу­ченной информацией. К сожалению, ее козыри не имели никакой доказательной базы: деньги Александр Семенович взял с удо­вольствием (наконец-то хоть мизер перепал за давнее дело), а вот записать рассказ на диктофон не позволил, предусмотрительно попросив отключить и телефон. Так что, если она решится высту­пить против Балай, ей даже Ладышев не поверит - подумает, что она специально клевещет на его будущую тещу.

И все-таки попробовать поговорить с Вадимом стоило: попытка не пытка. Если на то пошло, еще не известно, какие там отношения между будущими родственниками. Вполне может быть, они еле терпят друг друга ради общего дела. И если капля никотина уби­вает лошадь, то капля сомнения вполне может разрушить доверие между людьми. Особенно если они принципиальные чистоплюи. А Ладышев аккурат из таких, и память об отце для него не пустой звук. Так что встреча, как ни крути, сулила благоприятный для нее итог: брак с дочкой Балай расстроится, а супруга и сын профессора донесут свои сомнения до его высокопоставленных учеников.

Лера принялась подсчитывать все плюсы такого развития событий, в мечтах сначала увидела себя на месте Балай, затем- вдруг супругой Ладышева, успокоилась и уснула. Сдалось ей это повышение! Если она вернет Вадима, то получит все и сразу!

Но встретиться с ним оказалось задачей куда более сложной, чем разыскать Войткова. Мобильный не отвечал, на работе с ним не соединяли, ссылаясь на отсутствие. Лера, можно сказать, воз­ненавидела секретаршу Ладышева: нет его - и все тут! А вскоре и звонки на мобильный стали переадресовываться на «телохрани- тельницу». Пытаясь ее обойти, однажды Лежнивец попросила по­звонить главного инженера. Даже план разговора составила. Но не тут-то было! Оборона Ладышева оказалась непробиваемой: секре­тарша, услышав, из какой больницы просят соединить с шефом, тут же перенаправила звонок в инженерный отдел. Пришлось бедняге отдуваться, выкручиваться на ходу.

Но вот неделю назад каким-то чудом Лежнивец удалось к нему пробиться. Набрала с чужого номера и буквально сразу ей ответи­ли. И не беда, что разговор ограничился стандартным «перезво­ню». Обещание само по себе обнадежило: Вадим всегда верен сво­ему слову и, значит, рано или поздно его сдержит. Ведь позвонил же зимой.

Но прошла неделя, а телефон молчал. И тогда Лера, зажав в кулачок самолюбие, решила напомнить о себе другим способом - стала караулить Ладышева у входа в офис. Дежурила в начале и в конце рабочего времени. Три дня, включая сегодняшнее утро, не принес­ли результатов, и тогда в отчаянии она снова решила позвонить.

«Сволочь! Ответил, чтобы, мягко выражаясь, послать подальше, - все больше распалялась Валерия, стоя у окна. - Что ж, выбора ты мне не оставил. Только мстить! Да так, чтоб тебе жить расхоте­лось!.. Хотя... Нет, это слишком легкая расплата для тебя! Я приду­маю такое, чтобы ты мучился всю оставшуюся жизнь!»

Слух, что Ладышев решил жениться на дочери Балай, подтвер­дился, не отрицал этого и он сам. Вот и чудненько! Не хочет узнать всей правды накануне свадьбы, узнает после, но тогда будет уже поздно и больнее. А сейчас, дурачок, продолжай строить планы, готовься к торжеству, почувствуй себя на вершине счастья! Удары судьбы, когда человек пребывает именно в таком состоянии, поч­ти убийственны.

«Ладышева, конечно, это не убьет, и не такое переживал, - про­считывала она вероятность исхода истории. - Но почву из-под ног вышибет. Узнать, что причиной смерти горячо любимого папаши была горячо любимая теща... О-о-о! Это взрыв, подобный ядерно- му!.. Хорошо бы подкрепить новость фактами, - вернулась она к мучительным ночным размышлениям. - Заручиться доказатель­ством, пусть даже словесным... Но чьим? - присела она за стол, взя­ла карандаш и стала ритмично им постукивать. - ...Мышка-журна­листка!» - осенило ее.

Она даже карандаш сломала на эмоциях. Швырнув в урну об­ломки, вскочила со стула и заметалась по кабинету. Как же она сразу не догадалась! Кто-кто, а Проскурина знает об истории по­явления статьи больше, чем любой другой! Ведь кто-то же должен был ее убедить, снабдить материалами наконец!

«А если Балай уже купила ее молчание? - Лежнивец на секунду обмерла. - Очень возможно, иначе она давно сдала бы ее Лады- шеву. Значит, и мне ничего не скажет, не расколется... Разве что ы деньги, за хорошие деньги... А они, с учетом ее положения, ой как нужны! Какой все-таки меркантильный этот мир!.. - скриви­лась она, припомнив Войткова. - Но с журналисткой надо быть предусмотрительнее: расчет только после выполнения обяза­тельств... И все же любопытно, от кого она забеременела. Не от немца, это точно. Так, здесь очень важно не ошибиться... - Вале­рии Петровна снова присела за стол, по привычке потянулась ру­кой к стакану, где стояли карандаши и ручки. - А что если все-та­ки Ладышев?.. Нет, вряд ли. Знает о ее положении, но собирается жениться на другой, хотя был явно неравнодушен, - припомнила она растерянное выражение лица Вадима, когда тот увидел Катю с «отцом ребенка» на ступеньках больницы. - Жаль, Огородникова в декрете. Впрочем, она мне все равно ничего не рассказала бы... Обухов вот-вот подъедет, - Валерия Петровна посмотрела на часы и опять скривилась: - «С хорошими новостями...» Знаю я его «но­вости»! Кот помойный, - брезгливо поморщилась она, припомнив самодовольный мурлыкающий тон, красноречиво говорящий о том, что одним разговором приезд не ограничится. - Надо успеть позвонить журналистке...»

Лежнивец вернулась к столу, сняла трубку телефона:

- Архив? Срочно поднимите историю болезни одной пациент­ки... Я же сказала: срочно! - выслушав ответ, добавила она стро­гим, не терпящим пререканий тоном. - Записывайте...

...Едва за посетителем закрылась дверь, Людмила Семеновна сразу дала выход эмоциям: швырнула поверх бумаг на столе очки, резко тодвинув возмущенно скрипнувший стул, встала и подошла к окну.

«...Предатель! - раздувая ноздри, негодовала она. - Сволочь! Ох, не зря не спалось по ночам, не зря сердце ныло!»

Еще в начале года каким-то неведомым чутьем Балай уловила: за спиной зреет заговор.

Казалось, нет никаких оснований для дурных предчувствий: отношение руководства оставалось преж­ним, коллеги и подчиненные вели себя, как всегда, подчеркнуто уважительно. Одни благоволили ей, другим - она, перед одними она расшаркивалась, другие - перед ней. К тому же за годы работы ей удалось полностью сменить круг подчиненных - ситуация под контролем, можно спать спокойно.

Да вот не спалось. Не зря Людмила Семеновна слыла челове­ком осторожным - интуиция подсказывала: кто-то стал работать против нее. Она это сразу учуяла. Стоило ей зайти в собственный кабинет после новогодних праздников, как что-то сдавило грудь, стало тяжело дышать, от нехватки кислорода закружилась голова. Словно какая-то опасная примесь в воздухе появилась.

Но приступ удушья прошел довольно быстро, и вскоре она о нем забыла. Все силы бросила на поиски пассии Ладышева - той, которая могла разрушить ее далеко идущие планы. Пенсия не за горами, надо постараться себя материально обезопасить, заодно устроить личную жизнь Киры, выдать замуж за надежного человека.

Считая дочь в этом плане бестолковой, поисками жениха Людмила Семеновна занялась сама. Искала долго и усердно, присма­тривалась к окружению, к отпрыскам достигших чего-то в жизни коллег и приятелей. Подходящая кандидатура никак не подвора­чивалась: кто-то уже женат, у кого-то характер не приведи боже, а другие, наоборот, слишком инфантильны, шага не сделают без родительской подсказки.

Таких она даже не рассматривала. По ее разумению, мужем до­чери должен быть только человек самостоятельный, достигший определенного статуса и материального положения. Такой и жену будет держать в кулаке, но при этом холить и лелеять, и тещу ува­жать. Потому она смотрела сквозь пальцы на легкомысленное по­ведение дочери, на ее ночные клубы, вечеринки. Пусть порезвит­ся. Выйдет замуж - Людмила Семеновна ее за порог не выпустит без супруга.

Но достойные претенденты, как назло, на горизонте все не по­являлись. Балай уже стала нервничать и вдруг совершенно слу­чайно выяснила: ее непутевая дочь сама нашла отличного жениха. Материально обеспечен, имеет свой бизнес, входящий в сферу ее деятельности, интеллигентен, хорош собой, что, в общем-то, не столь важно. Главное - характер, а там - кремень! Уж в чем-чем, а в этом нельзя усомниться, достаточно было услышать фамилию Ладышев.

Признаться, первоначально эта фамилия вызвала у Людмилы Семеновны противоречивые чувства: с одной стороны, в памяти всплыл профессор, попивший немало ее кровушки, с другой - его сын поможет реализовать планы Балай, обеспечить ее дочери светлое будущее. Поразмыслив, она решила: не стоит оглядывать- ся на дела минувших дней, тем более что профессор, как говорит- ( я, канул в Лету. Она ему отомстила, и пора забыть.

Вавесив все «за» и «против», Балай решила действовать. По­началу осторожно - надо понять, чем дышит профессорский от­прыск, что ему известно о прошлом, имеет ли покровителей в ее ведомстве. Пригласила его к себе в кабинет как бы для делового разговоора, хотя на самом деле хотела узнать поближе. Объект ей пришелся по вкусу: немногословный, учтивый, осторожный. На­мекнула, что знакомство с ней может быть ему весьма полезным. И вскоре это доказала. Помогла по мелочи, но младший Ладышев все понял правильно и, как полагается в таких случаях, отблагода­рил. Тихо, без лишних слов. С ним можно иметь дело.

Осенью, по ее понятиям, подоспело время перейти ко второму этапу сближения - объяснить Вадиму, что кроме деловых интересов их связывает нечто большее и для будущего зятя она может стать незаменимой не только в семье. Но сначала следовало рас­крыть карты перед дочерью и включить ее в игру.

И тут случился первый облом - Кира заартачилась. Ей, видите ли, с ним неинтересно. Случайное знакомство, не любит она его, и точка. Услышав такое, Людмила Семеновна вскипела: да кто ее спрашивает, любит или нет, если думать надо о своем благополу­чии? Она что, до сих пор верит, будто браки совершаются на не­бесах? Да если бы Людмила Семеновна, набравшись терпения, не окучивала долгие годы ее папочку, то до сих пор прозябала бы в захудалой районной больничке, куда ее распределили! Кандида­туру потенциального мужа она выбирала долго и наверняка. Не поддалась чарам однокурсника, получившего такое же распреде­ление, какое светило и ей. Лишь на последнем году учебы завязала знакомство с молодым профсоюзным лидером крупного предпри­ятия. В советские времена профсоюзы считались Клондайком для избранных - тут тебе и путевки, и дефицитные товары! Правдами и неправдами втерлась в доверие, отсеивая конкуренток, перио­дически и в постель ложилась. Зато вскоре он помог перераспре­делиться в ведомственную поликлинику!

И пусть еще пять лет водил ее за нос, Людмила Семеновна сво­его добилась - и замуж вышла, и ее, Киру, родила. И да, не любя! Все и дальше могло быть замечательно, если бы Терентьев не ока­зался принципиально честным идиотом: квартиру получил, лишь отстояв многолетнюю очередь на жилье! И то после того, как она пригрозила, что заберет дочь и подаст на развод. Но о мертвых - или хорошо, или ничего. Бог с ним, пусть покоится с миром. Сама и в карьере чего-то добилась, и дом построила. Но какими усилия­ми, какими нервами!

«...С Ладышевым все будет иначе: он представитель новой, современной волны. Для него важны личные интересы, а не об­щественные, - поучала Людмила Семеновна дочь. - Не хочешь ду­мать о себе - обо мне подумай, о будущих детях. Кстати, тебе надо ускорить этот процесс!»

Кира выслушала монолог матери молча, опустив голову, и, как той показалась, вняла ее советам. Во всяком случае прямо при ней позвонила Вадиму. К сожалению, абонент был недоступен. Но Балай это не расстроило: никуда Ладышев не денется, не успеет опомниться, как наденет ее Кирочке на палец обручальное колеч­ко!

И вдруг в канун Нового года все едва не рухнуло: появилась со­перница! Следом подкралась другая беда: после череды зимних праздников пошли гулять слухи о скорой смене руководства. Но эта замена еще неизвестно когда случится, а с соперницей следо­вало разобраться как можно скорее.

Пока Балай выясняла, кто такая, пока решала эту проблему, слу­хи воплотились в реальность: руководителей ведомства отправи­ли на заслуженный отдых. И здесь, вместо того чтобы радоваться устранению конкурентки дочери, пришлось поволноваться не на шутку: над самой завис дамоклов меч.

До окончания ее контракта оставалось несколько месяцев, и еще недавно и тени сомнения не возникало, что в предпенсион­ном возрасте ей его продлят. Но сейчас карта легла иначе. Новые назначенцы пришли из другого клана (как известно, они суще­ствуют в любом ведомстве).

Уж кто-кто, а Балай точно знала: новички, освоившись на но­вом месте, начнут свою игру, в которой ей места не найдется. И не только ей, но и коллегам из старой команды. А тут еще заговорили об очередной оптимизации кадров. Понятно, кого в первую оче­редь «оптимизируют» - пенсионеров и тех, у кого заканчивается контракт. Ничего и придумывать не надо, чтобы убрать одних лю­дей, а позже набрать других.

Так что обстановка в коллективе была нервной. Народ ждал, осторожничал, перешептывался, все косились друг на друга. Но чем дольше новое руководство откладывало решение кадрового вопроса, тем понятнее становилось Людмиле Семеновне, что под нее ведется подкоп: подчиненные перед ней уже не расшаркива­лись, как прежде, приближенные стали заметно более сухи и не­многословны. «Здрасте», «до свидания» - и больше ни звука. Это обижало до глубины души: ведь именно она своими руками усади­ла некоторых в уютное чиновничье кресло!

И первый, кто был замечен в неблагодарном поведении, - Обу­хов. Влюбленный в нее когда-то однокурсник на поверку оказался не менее ушлым и прагматичным, чем сама Балай: перед оконча­нием института женился на учительнице с минской пропиской, перераспределился. Казалось бы, оскорбленный в свое время тем, что Людмила Семеновна отказалась выйти за него замуж, он не преминул снова объявиться в поле зрения студенческой любви, как только та устроилась на работу в министерство.

Отношения возобновились. Балай обрела на новом месте опре­деленный вес и потянула за собой Обухова. Протолкнула сначала и завотделением, затем - в начмеды, еще через пару лет устроила ему перевод в свое ведомство. Старалась, ибо не сомневалась: свой человек, не подведет. Да и любовная связь обязывала.

Однако когда Юрий достиг цели, их роман по его инициативе постепенно стал сходить на нет: мол, жена получила повышение, надо думать о ее репутации, да и здоровье шалит. И то, и другое было правдой: супруга Обухова недавно заняла пост директора школы, а сам любовник, набрав за годы их связи почти сорок лиш­них килограммов, уже не тянул на героя ее романа - трусил, до испарины на лбу боялся, как бы жена не прознала об их не только служебных отношениях.

Но и Людмила Семеновна не слишком убивалась из-за отвер­женной любви. Главное - она всегда могла рассчитывать на взаи­мовыгодные отношения и благодарность Обухова. И вот здесь Ба- лай настигло разочарование: Юрий совсем обнаглел, и с каждым разом пропихнуть своего протеже на хлебную должность ей сто­ило все дороже. И морально, и материально. И доводы придумал - не подкопаешься: закатит глаза, покажет пальцем вверх - и все, разговор окончен. Не станет же она выяснять у тех, кто наверху, так ли это на самом деле.

Ну а год назад, когда жену Обухова избрали депутатом, разго­варивать с ним стало вообще невозможно. Юрия Анисимовича словно подменили. Пресмыкающееся существо, как когда-то окре­стила его про себя Людмила Семеновна, в один миг превратилось в высокомерно-чванливого чинушу, мнящего себя персоной грата.

Все это Балай не только злило, но и заставило задуматься. По сути, они играли в одной команде, и такое явное игнорирование ее шло против всех правил. Значит, есть тому причина. А вдруг кто-то занял ее место в его жизни? Однажды возникнув, эта мысль не отпускала, и вот сегодня нашла подтверждение: у Обухова поя­вилась фаворитка.

Все началось с того, что Людмилу Семеновну попросили при­строить на работу жену одного приезжего депутата, и должность требовалась руководящая. Задача не из легких. Вакансий нет, и просто так кого-то снять или переставить не получится - почти за каждым стоит покровитель. Разве что перевести кого-то на по­вышение, но наверху тоже пальца не всунешь. Значит, надо найти того, кого можно подвинуть вниз.

И Балай такую кандидатуру нашла - Лежнивец. Муж на се­годняшний день - бывший министр, вряд ли сможет помешать. Почему-то она была уверена, что похлопотал за нее в свое время именно супруг. Фамилия дамочки показалась ей тогда знакомой, но значения она этому не придала: мало ли их, примелькавшихся! И поскольку с просьбой пристроить даму на работу обратилось к ней руководство «своей» команды, она перед отпуском и предло жила Обухову такой ход. Каково же было ее удивление, когда, от­дохнув, узнала: подвинули совсем другого человека, а Лежнивец осталась при должности. Выходит, ее по-прежнему кто-то опекает. Но кто?

Первым делом она и задала этот вопрос прямо Обухову, на что тот, покраснев, привычно показал пальцем в небо. Пришлось сми­риться и на время о Лежнивец забыть.

Вспомнилась та, когда вышла статья о профессоре Ладышеве. Надо признаться, читала ее Людмила Семеновна со страхом - боя­лась найти упоминание о себе. Дочитав, успокоилась и неожидан­но подумала о той девице-гинекологе: интересно, где она сейчас? Уж кто-кто, а Балай прекрасно знала, какова ее роль в истории с умершей пациенткой. Тогда влиятельные лица сразу дали по­нять: про гинеколога - ни звука, поскольку она вышла замуж за какую-то шишку и именно в ее интересах расследуется дело. Но почему даже спустя годы об этой женщине ничего не известно? Ушла из медицины? У Людмилы Семеновны настолько отчетливо промелькнули перед глазами те события, что даже вспомнилась девичья фамилия гинеколога, под которой та фигурировала в деле:Гаркалина. И она решила выяснить ее судьбу.

Гаркалина в списках ведомства не значилась, зато Балай вышла на... Лежнивец! Вот это уже крайне интригующе: кто же покрови­тельствует милой дамочке?.. Неужели сам Обухов? У Людмилы Се­меновны даже в глазах потемнело, лихорадочно забилось сердце, сжало виски, закружилась голова, затем последовал уже знако­мый приступ удушья. Пришлось открыть окно, чтобы глотнуть морозного воздуха и остудить эмоции. Нет, быть того не может. ()бухов - трус и при нынешнем положении жены не рискнет иметь любовницу, да еще ей помогать.

Тем не менее о Гаркалиной-Лежнивец следовало срочно узнать побольше. Стоило задаться такой целью, как буквально на следу­ющий день встретила эту женщину у палаты Ладышева!

«Любопытно, какие отношения их могут связывать спустя столько лет? Да еще после того, как Валерия Петровна обвинила во всех грехах Ладышева-младшего... А вдруг сердце Ладышева занято вовсе не журналисткой?» - пыталась она сложить паззл, но безответных вопросов стало только больше.

Впрочем, как и проблем. Вскоре Балай поняла: рано порадова­лась тому, что ее фамилия не упомянута в материале Проскури­ной. Лучше бы она вообще не встречалась с ней спустя столько лет! Того и гляди, ее роль в тех событиях вылезет наружу. Меди­цинский мир вовсю обсуждал статью о профессоре. Вспоминали о травле Ладышева-старшего, о неком списке противников, о талантливом сыне, которого по сути выбросили из системы. Не за­были и гинеколога, которой удалось выйти сухой из воды.

А ведь фактически, если бы не Балай, не всплыла бы та давняя история, за которую многим теперь ох как стыдно! Например, бывшему научному руководителю молодого хирурга. Он-то и об­молвился: сын профессора и врач-гинеколог встречались и даже собирались пожениться, но как только все произошло, та сразу вышла замуж за другого.

Какая ушлая дамочка! Логически сопоставив то немногое, что уже узнала о Лежнивец и что помнила из ее прошлого, Балай сразу наткнулась на нестыковки. Например, когда велось рассле­дование, та имела срок беременности, совсем не совпадавший с датой брака. Людмила Семеновна тогда сразу просекла это опыт­ным глазом. Но на то у новобрачных могли быть свои резоны, ее не касавшиеся. Сейчас же эта тема высветилась перед ней в дру­гом ракурсе: а вдруг Лежнивец тогда была беременна от Лады- шева-младшего и скрыла сей факт от законного супруга? Прелю­бопытно будет выяснить. И где ребеночек? Родила ли? В личном деле значится лишь рожденная до брака дочь.

«Хитра, стерва, - отдала должное Лежнивец Балай. - Осторожна, умна, ни с кем дружбы не водит, не сближается. Не удивительно, что ее участие в той истории фактически никому не ведомо. Вы­шла замуж, сменила фамилию, место работы... И за своего мини­стра выскочила практически сразу после злополучной операции, сопоставляла она даты из личного дела Лежнивец и усмехалась.

Сложно поверить, что встретила она его в тот же день, выйдя из операционной... Значит, и Ладышев, и будущий супруг какое-то время существовали в ее жизни одновременно, и отцом ребенка мог быть как один, так и другой. Не зря ведь научный руководи­тель Ладышева-младшего до последнего считал ее невестой свое­го ученика... Что же получается?»

А получалось, что чаша весов с предположениями об отцовстве склонялась в пользу молодого хирурга. Но что же могло произой­ти с младенцем? Умер при родах? Вряд ли. Для врача-гинеколога, на стороне которого не только коллеги, но и собственный опыт, такое маловероятно. Патология, халатность медперсонала? Тоже странно...

Чем больше размышляла Людмила Семеновна, тем ближе к истине были ее предположения.

Как поступит женщина, которая забеременела не от мужа, но хочет сохранить семью?

Естествен­но, втайне сделает аборт, чтобы все было шито-крыто. А если для аборта уже упущен срок? Или если сам акт беременности поспо­собствовал благоприятному разрешению дела? Тогда женщина дождется родов и уже потом попробует решить проблему.

Сложно объяснить, почему Балай сразу уловила, что в истории беременности и родов Гаркалиной сокрыта тайна. Возможно, по­тому, что сама на ее месте поступила бы точно так же. По каким-то одной ей ведомым знакам Людмила Семеновна поняла: ищи, там спрятано нечто важное, и оно послужит тебе оружием. Зачем ей это оружие, она слабо представляла, но опасность, исходящую от Лежнивец, чувствовала четко: слишком много вдруг стало этой женщины.

Людмила Семеновна продолжила собирать информацию. Здесь очень кстати пришлось то обстоятельство, что секретарем в боль­нице у Лежнивец работал свой человечек - племянница соседки по городской квартире, которую Балай сдавала. Присматривать за квартирантами ей некогда, вот и обратилась за помощью к сосед­ке, а та в свою очередь попросила пристроить на работу в боль­ницу племянницу Полину. Мол, болезненная с детства, денег на докторов не напасешься.

Теперь пришло время Полине отплатить за доброе дело. Но ни­чего интересного о начальнице та не смогла рассказать. Пожало­валась только, что начмед приняла ее в штыки и терпеть не может. Правда, к концу разговора вспомнила: Валерия Петровна иногда надолго уединяется в кабинете с каким-то мужчиной. С кем, она понятия не имела, но пообещала разузнать и доложить.

И вот сегодня, кажется, паззл сложился и без помощи Полины. Около часа назад Людмиле Семеновне передали долгожданный пакет из роддома - историю родов Лежнивец, а буквально следом в кабинет постучался один из оставшихся преданными коллег и сообщил нечто сногсшибательное. Утром при рассмотрении ка­дровых вопросов у нового министра Обухов открыто выступил против Балай. Он предложил список новых людей, которых, по его мнению, необходимо привлечь взамен тех, в добропорядочности кого он сомневается и с которыми не рекомендовал бы продле­вать контракт. В предоставленной ей копии списка фаворитов од­ной из первых значилась... Лежнивец.

Людмила Семеновна онемела: бывший друг и любовник ока- 1ллся врагом! Это удар! И дело не в том, как ударили, а как под­крались! Сжало виски, нарушилось сердцебиение, перехватило дыхание...

«Предатель! Сволочь! - вернувшись к столу, Людмила Семе­новна вытащила из ящика вожделенный пакет из роддома, но гак и не открыла, спрятала в сумку. Некогда, после изучит, сейчас о другом следует позаботиться - как усидеть в кресле. - Ничего... Вы у меня еще все попляшете! - в негодовании сжала губы, ноз­дри раздулись, глазки сузились до миллиметровых щелок. - Итак, что мы имеем? Ладышев, Лежнивец, Обухов... - Балай вывела на листе бумаги три фамилии и соединила их стрелками. - Работать со мной Ладышев отказался, как, собственно, и стать моим зятем. Поскольку он бизнесмен, а я недвусмысленно дала понять, что могу быть полезна, его отказ должен иметь очень весомую причи­ну... Как и желание Обухова убрать меня с должности и посадить в кресло... Лежнивец!.. В чем же их интерес?.. А может быть, для них обоих она и есть «свой человек»?» - вдруг осенило ее.

В висках снова мелко застучали молоточки, невидимый обруч сдавил голову, все поплыло перед глазами... Лихорадочно поша­рив рукой в висевшей на спинке стула сумке, Людмила Семенов­на нащупала пакет с лекарствами, высыпала содержимое на стол. Дрожащими пальцами выдавила из пластинок несколько табле­ток, всыпала в рот, подтянула стакан, плеснув в него воды из гра­фина, сделала пару глотков, закрыла глаза и замерла...

Такой силы приступа у нее еще не было.

«По нарастающей... Надо срочно обследоваться, - виски посте­пенно стало отпускать. Стараясь не совершать резких движений, она сделала еще несколько глотков воды, постаралась нормали­зовать дыхание. - Только когда, если обложили со всех сторон? Предатели, сволочи!.. - повторила Балай, но уже как-то вяло, как констатацию факта, открыла глаза и сразу наткнулась взглядом на лист с тремя фамилиями. - Посмотрим, чья возьмет... - сми­ная его пальцами сантиметр за сантиметром, думала она злове­ще. - Сначала всех уничтожу, а затем уж обследуюсь... Может, и не понадобится. Разберусь с врагами - и само собой полегчает... - швырнула она смятый комок в мусорную корзину и в самом деле почувствовала себя лучше. - Совещание через полчаса, - глянула она на циферблат на стене и тут же решительно выпрямилась в кресле. - Надо продумать, как вести себя с бывшим «другом»... Он ­то еще не в курсе - я уже знаю, кто мой враг...»

7.

Катя закончила правку текста, оторвала взгляд от монитора, потянулась, зевнула, повернулась в кресле к приоткрытому окну и с улыбкой принялась разглядывать крыши домов, зеленые кроны деревьев, голубое небо с ажурными облаками... А какой пьянящий воздух! Весна, красота!

Пора уже выдвигаться из редакции: начало пятого, скоро поя­вятся пробки на выезде из города. Свободный график работы, да­рованный Жоржсанд, обладал массой прелестей, а главное - мож­но приехать и уехать, когда заблагорассудится. Никто Проскурину особо не загружал, никто не предъявлял требований. Хочешь - пиши, не хочешь - не пиши.

Поначалу для Кати это было в диковинку, и по многолетней привычке она торопилась на планерки, постоянно думала над новой темой. Пока однажды не поймала себя на мысли: все эти проблемы волнуют ее, как говорится, на автопилоте. На самом деле сегодня для нее единственная важная тема - беременность и будущее материнство. Никакие мировые новости и потрясения даже рядом не стояли с вопросами родоразрешения, грудного вскармливания, детских болезней, прививок, присыпок или пам­персов. Вот что ей действительно интересно, пусть даже пока на уровне подготовки.

Соответственно, говорить и писать хотелось только об этом, как и читать. Зарегистрировавшись на нескольких форумах для будущих мамочек, почти все свободное время она проводила в Интернете. Каждый рабочий день для нее теперь начинался и за­канчивался такими форумами. Молодые девушки и женщины в возрасте, беременные первенцем и родившие уже не одного ма­лыша спрашивали, делились опытом, успокаивали, радовались, шутили, печалились. Этому объединенному темой материнства сообществу можно задать волнующий вопрос и получить десяток ответов практически мгновенно! Роднило их ожидание грядуще­го чуда - рождения ребенка.

«Вот и еще одна кроха появилась на свет! - улыбнулась Катя, решив перед уходом с работы заглянуть на форум. Там всех по­священных уже ждало сообщение и фото счастливой новоиспе­ченной мамочки - женщина на кровати и спящий рядом малыш.

Оба чувствуют себя хорошо... «Здоровья и счастья!» - тут же по­здравила она и слегка взгрустнула: бывшая беременная обрела новый статус и теперь будет редко здесь появляться. Для мам с новорожденными детками актуальна другая ветка. - Надо соби­раться домой, - Катя глянула на часы в углу монитора, с сожале­нием вышла из форума и выключила компьютер. - Сказал бы мне кто полгода назад, что столько времени буду убивать в Интернете, читая какие-то форумы, покрутила бы пальцем у виска. А теперь вот в сумасшествие впала. Сладкое... - снова улыбнулась она. - Пopa, маленький, ехать, - привычно погладила Катя уже прилично округлившийся живот. - Или маленькая? На днях узнаем, хитрюга.

А то спрятался, так и не показал на предыдущих УЗИ, кто же ты. Эх, хорошо бы сразу и мальчика, и девочку. Аж завидки берут, у кого двойня рождается, - продолжая улыбаться, принялась она скла­дывать флэшки, файлики, леденцы, к которым пристрастилась во время беременности.

Не успела протянуть руку к мобильнику на столе, как он зави­брировал. Входящий номер в ее записной книжке не значился, что и не удивительно. Профессия журналиста приучила: то ты звонишь незнакомым людям, то они тебя разыскивают. И все же в силу разных причин Катя не всегда отвечала неизвестным або­нентам, справедливо полагая, что по служебным вопросам с ней всегда можно связаться по телефону редакции. Последнее время она порой не отвечала даже знакомым: любые разговоры, любые новости, пусть и хорошие, способны внести сумятицу во внутрен­ний мир, помешать плавному течению реки ее жизни. Она уже уверенно отсекала все внешние раздражители, нисколько о том не сожалея. Кто знает о ее состоянии - поймет, кто не поймет - его проблемы. Тем же, кому ничего не известно, и не надо. Придет время - все узнают.

Так что разговаривать с незнакомым абонентом Катя не соби­ралась, но, перекладывая телефон из руки в руку, чтобы спрятать в сумку, коснулась пальцем экрана и пошло соединение. Можно было, конечно, дать отбой, но стало неловко, и она решила отве­тить.

- Да, я слушаю.

- Екатерина Проскурина? - уточнил женский голос.

«Евсеева, - захотелось поправить Кате, но сдержалась. Новый

паспорт, в котором стоит девичья фамилия, она забрала накануне. Но ничего страшного, если для кого-то побудет Проскуриной еще денек. - Жуть, сколько документов придется менять, сколько вре­мени тратить!» - подумалось почти автоматически.

- Да, Проскурина. Я вас слушаю.

- Добрый день...- женщина сделала паузу.

- Добрый. Представьтесь, пожалуйста, и говорите быстрее, я спешу.

- ...Меня зовут Валерия Петровна. Лежнивец. Лично мы не зна­комы, но, думаю... вы знаете, кто я. Вы лежали на сохранении в на­шей больнице. В начале февраля.

Катя замерла. В памяти моментально всплыло окно над крыль­цом больницы, смотрящие ей вслед Вадим, женщина в белом ха­лате... В груди похолодело. Стараясь прогнать воспоминание, она собрала все силы, тряхнула головой и сухо произнесла:

- Да. Я знаю, кто вы.

- Екатерина... Можно, я вас буду называть просто по имени? - заискивающе спросила Лежнивец.

«Как она смеет... после всего?!» - едва не задохнулась от возму­щения Катя и, покачнувшись, опустилась в кресло.

От светлого, радужного настроения не осталось и следа.

- Мне бы этого не хотелось. Извините, не имею желания с вами что-нибудь обсуждать, - погасив эмоции, попыталась она уйти от разговора. - До сви...

- Вот как? - хмыкнув, перебила ее женщина и поспешила вы­ложить главный козырь: - Вы в курсе, что Ладышев собрался же­ниться? Хотите знать на ком?

- Меня это не волнует. До свидания, - повторила Катя, но... не прервала разговор.

Лежнивец следовало отдать должное: точно вычислила, чем за­интриговать собеседницу.

- Уверена, вас это должно волновать больше, чем кого-то дру­гого, - самодовольно усмехнулась она. - И причина не только в Ладышеве. Скорее, в его будущей теще. Вам о чем-нибудь говорит фамилия Балай?

Внутри у Кати что-то оборвалось, разбилось вдребезги, поража­ющие элементы пронзили едва затянувшиеся душевные раны...

«Балай добилась своего? Вадим... Как же... Как же ты?..» - так и не сформулировав вопрос, она сомкнула задрожавшие губы, креп­ко зажмурила глаза, чтобы удержать готовые брызнуть слезы.

- Эта фамилия мне ни о чем не говорит, - из последних сил ока­тила холодом собеседницу Катя. - Вы ошиблись. Не звоните мне больше, - добавила с убедительными паузами между словами, на секунду размежила мокрые слипшиеся ресницы и нажала на сим­вол завершения разговора.

«Вот и все... - в полном бессилии откинулась она к спинке крес­ла. - Вот и конец всем сомнениям: одна женщина, вторая, третья... Ладно, у него своя жизнь. Нам с ребенком в ней места нет. И для нас его больше нет. Был, а теперь нет... И не будет...» - вяло подве- мл итог Катя, уже даже не пытаясь бороться со слезами.

Скорее, наоборот. Ей захотелось зарыдать, забиться в истери­ке, выплеснуть оставшиеся в душе кровавые сгустки боли... Но это сделать в редакции? Тут же набежит толпа сочувствующих, начнут расспрашивать, жалеть. Ничего такого нельзя допустить. Оставалось лишь склониться к самому столу, зажав голову в ладо­ни, прикрыться сумочкой и выть беззвучно. Пусть уж лучше дума­ми; будто она задремала.

- Что случилось? - раздался рядом перепуганный голос Вени.

- Только зашел - сразу к тебе. Катя, ты чего? Плачешь? - коснулся он ее мелко дрожащего плеча. - Кто тебе звонил? - повторил он и вдруг, осененный, угрожающе процедил: - Убью гада!

Схватив со стола телефон, он попытался открыть последний входящий звонок, но не успел.

- Отдай! - подняв зареванное лицо, потребовала Катя. - Отдай, прош-у-у! - провыла, чуть не прорычала она с угрозой.

Потюня даже растерялся, пожал плечами и положил телефон на стол. Тот тут же перекочевал в сумочку.

- Катя, скажи же, что случилось? Кто-то умер? Отец? Арина Ива­новна? - не сдавался Венечка хотя бы в расспросах.

- Никто... Вернее, да-а-а... - жалобно заскулила она после паузы.

- ...Можно сказать, уме-е-ер...

Плечи затряслись сильнее.

- Понятно. Нервы, - сделал вывод Потюня. - Успокойся, пожа­луйста, - снова коснулся он ее плеча, не зная, как быть дальше, за­вертел головой в поисках подходящего помощника. Как специаль­но, в помещении, разделенном перегородками, никого такого не просматривалось: кто-то вышел покурить, кто-то поболтать, а те, что оставались, сидели в наушниках. И тут в проеме входной две­ри показалась Стрельникова. - Оля! Быстренько принеси воды!

- крикнул Веня и снова повернулся к Проскуриной. - Катя, Катя, немедленно прекрати плакать, ведь вредно для ребенка. Катя...

Напоминание о ребенке, похоже, подействовало. Вой тотчас же оборвался, сменившись шумными всхлипываниями. Но было вид­но, что она только пыталась побороть очередной спазм - не полу­чилось, плечи продолжили содрогаться.

- Вень, а кому?..

Подбежав с наполненном водой пластиковым стаканом, Олечка застыла с открытым ртом, затем перевела взгляд на Потюню: что с ней? Махнув рукой в ответ, тот перехватил стакан, попробовал приподнять голову Кати, но та упрямо удерживала ее на руках.

- Слышь, кончай мокроту разводить. Выпей вот и успокойся,

- поняв бесполезность своих усилий, потребовал он. - Хочешь ре­бенка потерять? Так и скажи.

Снова подействовало: сама подняла голову, пряча взгляд, про­тянула руку, поднесла к трясущимся губам стакан и сделала не­сколько глотков.

- Катя, вам нельзя плакать, - подала голос Стрельникова, на что Потюня гневно сверкнул глазами и показал кулак.

Девушка попятилась назад.

- Еще выпей, - посоветовал он Кате.

- Мне нельзя... много жидкости... - запинаясь, замотала та голо­вой. - Отеки могут быть...

- Нельзя так нельзя, - согласился Веня, подтянул стоящий не­подалеку стул и присел рядом. - И чего ты разнюнилась? Что тако­го могло случиться, если все живы? Весна за окном: птички поют, травка зеленеет, деревья в листьях. Даже я, старый пень, вот-вот расцвету, - попытался он пошутить. - Глянь, волосы новые проби­лись, - взяв ее ладонь, провел ею по оголившейся макушке. - Ну? Чувствуешь, как растут? Подержи, подержи, - попросил он. - За­мурлыкаю - быстрее попрут!

Катя подняла зареванное лицо и, не сдержавшись, улыбнулась.

- Венька... Какой ты... Какой же ты классный!..

- Еще какой классный! Наконец-то оценила! - расплылся тот в довольной улыбке. - Значит, так: сейчас ты приведешь себя в по­рядок, и я отвезу тебя в Ждановичи. Захочешь - по дороге расска­жешь, кто тебя обидел. А уж я придумаю, что ампутировать этому мерзавцу.

- Вень, я сама поеду, - шмыгнула носом Катя, подтянула сумку и выудила из нее косметичку. - Мне без машины никак, завтра утром на прием к врачу.

- Ну хорошо, на твоей повезу. За своей потом вернусь. И вооб­ще хватит тебе рассекать за рулем! Только дорожных стрессов не хватает! Это безответственно, - укорил он. - Сколько до декрета осталось?

- Около двух месяцев. Вень, ты сам прекрасно понимаешь: жить за городом без машины - нереально.

Почти успокоившись, Катя рассматривала лицо в маленькое зеркальце: глаза, конечно, красные, заплаканные, но все не так страшно. Хорошо, что перестала пользоваться косметикой, толь­ко легкий слой тональника и карандаш для бровей. Даже ресницы редко красила. Так что достаточно нацепить очки - и можно ехать.

- Отец скоро вернется из санатория, но ему рано за руль. На так­си - не наездишься, а в общественном транспорте еще опаснее, чем на машине. До железнодорожной станции - больше километра...

- Ну я могу подвозить, - предложил Веня и тут же спохватился: Иногда. Сама понимаешь...

- Понимаю, - захлопнула косметичку с зеркальцем Катя. - Спа­сибо, твоя помощь не спасет. Да и у тебя забот полон рот, не хвата­ет еще одной. Выкарабкаемся как-нибудь сами.

Потюня опустил голову. Катя права: он и так ничего не успевает, голова идет кругом от всяких обязательств. Заскочил в редакцию - фотки слить для репортажа, а дальше - все время расписано: погулять с младшим, пока его мамка будет в поликлинике, встре­титься с будущими заказчиками-молодоженами, показать работы, обсудить фотосессию. Две свадьбы в следующем месяце наклевы­ваются, а это как минимум оплата путевки в летний лагерь для среднего сына. Еще требуется обновки купить: растут отпрыски как на дрожжах. Хозяева съемной квартиры попросили плату на два месяца вперед, иначе пригрозили поднять цену. Машина еле тянет, а на новую никак не получается накопить... К сожалению, деньги в этом мире никто не отменял и не скоро отменит. Хорошо хоть старший сын за ум взялся, захотел поработать летом. Теперь надо думать, куда пристроить.

- Только сегодня в Ждановичи тебя все равно отвезу я. И не со­противляйся. Пожалуйста, пожалей мою совесть, - попросил Веня.

- Хорошо, пожалею, - Катя застегнула сумку. - Я поеду сама, а ты со спокойной совестью - следом. Нечего тебе обратно возвра­щаться за машиной, время тратить. К тому же на любом участке дороги можно спокойно развернуться и поехать куда надо. И не спорь, бесполезно, - произнесла она таким тоном, что ему остава­лось только подчиниться.

- Не буду, - Веня вздохнул. - Только если ты сейчас же объяс­нишь, кто тебя так довел. Это не любопытство. Просто я должен быть уверен: с моей боевой подругой ничего не случится ни по до­роге, ни дома вечером. Кстати, как ты себя чувствуешь?

- Хорошо, - успокоила она. - Поехали.

- Сначала ответь, что за сволочь тебе звонила? - не сдавался Веня.

- Ладно, в лифте расскажу, - выходя из редакции, нехотя пообе­щала Катя. - Пойдем... Только кто звонил - не скажу, много чести для этой дамочки, - продолжила она, нажимая кнопку вызова ка­бины.

- И что сказала?

- Ладышев женится, - стараясь сохранить спокойствие, сооб­щила Катя.

- На ком? - выпучил глаза Веня. - Да ну, не может быть! Такие, как он, не женятся. Разве что по расчету, ради бизнеса, - добавил он, пытаясь то ли опровергнуть новость, то ли подтвердить.

- Возможно, - неожиданно согласилась Катя. - Есть одна чинов­ница по фамилии Балай. Выгодный для него пост занимает. На ее дочери и женится.

- Тогда точно по расчету. Выходит, он сволочь?

Ну почему? Если по уму - то он не сволочь. Есть резон. Вот только...- она сделала паузу, - ...одного не знает: когда-то именно Балай уговорила меня написать ту статью.

- И ты ничего ему о ней не рассказала?! - Веня был ошарашен. - Хотя бы в статье на нее намекнула... Катя... Ты с головой дружишь?

- А как я смогу доказать? - усмехнулась она. - Кто поверит? Те­перь и подавно сказали бы: захотела жениха отбить, специально вылила грязь на будущую тещу. К тому же чиновница: газете толь­ко очередного суда не хватает... Да и, как ни крути, вина за публи­кацию статьи только на мне.

- Катя, ты не права. Это не грязь. Это называется «раскрыть гла­за на правду».

- И кому она нужна? - посмотрела на него Катя. - Пусть живут... Я хочу лишь одного: поскорее забыть ту историю. Так что ты ока­зался прав: кое-кто для меня сегодня умер, - заключила она уже на ступеньках. - Считай, плакала я... на похоронах... Тепло-то как! - Катя вдруг улыбнулась, подставив лицо солнечным лучам. - Если не передумал ехать - догоняй. Дома есть чем подзаправить эскорт, - пошутила она, направляясь к машине...

Нервно одергивая халат, Валерия Петровна спустилась на этаж, быстрым шагом дошла до туалета, расположенного в темном за­кутке коридора, ведущего в терапевтический корпус. Медперсо­нал, а уж тем более сотрудники администрации заглядывали сюда крайне редко: и далеко, и тесно, и не по рангу. Санузлом в основ­ном пользовались санитарки, о чем свидетельствовали сохнущие на батарее тряпки, пустые ведра и швабры в углу. Место укромное, позволявшее вдалеке от чужих глаз спокойно привести себя в по­рядок. Тем более в конце рабочего дня.

Первым делом Лежнивец вытащила из сумочки зубную щетку и зло и неистово принялась чистить зубы. Была бы возможность, с удовольствием приняла бы душ. Отнюдь не из-за весенней жары: сделать так хотелось после каждой встречи с Обуховым - потным, липким, неприятным до омерзения, до тошноты.

«Совсем оборзел! - негодовала она, брезгливо сплевывая в ра­ковину. - Награды, видите ли, захотел здесь и сейчас. Нет чтобы результата дождаться... Как же я его ненавижу! Не хочу ни повы­шения, ни этого мерзкого типа... Боже, Лера, до чего ты докати­лась? В строительной пыли, среди старой мебели... Готова убить его в такие минуты, удавить, рука бы не дрогнула!.. Как только закреплюсь на новом месте, я его уничтожу... Но первым делом я уничтожу Вадима! - злорадно усмехнулась она отражению в зер­кале. - И журналистку за компанию! «Не звоните мне больше», -передразнила она. - Да больно надо! Не захотела помочь - свое по­лучишь! Но оставим ее на десерт... На первое - Ладышев! Развели с Балай семейственность...

«Молодая и красивая», - скривившись, передразнила она теперь уже Вадима. - Посмотрим, надолго ли ее хватит, когда придется передачи в тюрьму носить!»

Зло сплюнув последний раз в раковину, Валерия Петровна стя­нула с себя запылившийся халат, поправила прическу, подкрасила губы. Следовало успокоиться и пораскинуть умом, кто еще мог бы подтвердить участие Балай в травле профессора Ладышева. На­верняка такие есть.

Скрипнула дверь.

- Ой, Валерия Петровна... Извините, - сконфуженно пробормо­тала секретарша Полина и, проскользнув за ее спиной, закрылась в кабинке.

Проводив в зеркале девушку недовольным взглядом, Лежнивец спрятала щетку и помаду в сумочку, гордо выпрямила спину и вышла в коридор.

«Чертов ремонт - ни спрятаться, ни скрыться!.. И почему при­перлась именно сюда? - с подозрением оглянулась она на дверь санузла. - Впрочем, ничего удивительного: конец дня, ремонт в административном корпусе, могли воду перекрыть или еще что... Надо же, дверь забыла закрыть! - вставив ключ в замок, обнаружи­ла она. - Странно, вроде запирала... - удивилась она, зайдя в ком­нату совещаний, заменившую на время ремонта кабинет. - Устала, хочу в отпуск. Ото всех подальше - ничего не видеть, не слышать... Так, не раскисать! А ведь я забыла сообщить Обухову, что госпо­жа Балай и бизнесмен Ладышев вот-вот породнятся! - вспомнила Валерия Петровна. - Вот он, явный плод коррупционной связи!..»

...Людмила Семеновна вновь и вновь перелистывала пожелтев­шую от времени медицинскую карту. Да, дорого обошлись ей эти бумаги. В финансовом плане дорого, но компенсацию за них она надеялась получить куда большую.

«...Доставлена... воды отошли, схватки прекратились... - Балай водила пальцем по строкам и восстанавливала хронологию собы­тий многолетней давности. - Тяжелые роды, это понятно... Ново­рожденный: мальчик. Три семьсот, пятьдесят два сантиметра... Клиническая смерть... На следующий день мать отказывается от ребенка... Выходит, на момент отказа младенец был жив... Есть!» - сопоставила она записи, ликуя, вскочила с кресла и тут же ощу­тила зверский приступ голода.

Такое с ней случалось в минуты сильного волнения. А уж если оно вызвано предвкушением скорой победы, аппетит просто зашкаливал! Вытащив из шкафа пакет с купленной в буфете провизией, она отломала кусок колбасы, хлеба и принялась жадно жевать.

«По пути домой хорошо бы заскочить в супермаркет. В холо­дильнике шаром покати! Ни молока, ни сыра, - думала Балай меж­ду делом. - Вот она, хваленая загородная жизнь: на своем горбу приходится таскать продукты из города. А сколько их привезешь на маршрутке?»

Пользоваться служебной машиной Балай разрешалось в рабо­чее время и желательно в пределах кольцевой. Пока жила в горо­де, такое положение дел ее устраивало. Но с перездом за город воз­никало множество неудобств, и главное - как добраться до работы и вернуться обратно: до маршрутки далековато, утром и вечером в нее не вбиться, на такси туда и обратно - дорого. А ведь еще надо что-то купить, привезти домой.

Потому незадолго до переезда Людмила Семеновна решила заполучить личного водителя в лице дочери: отправила ту на курсы, купила машину. Но, увы, расчет не оправдался. Под любым предлогом Кира норовила увернуться от «почетной обязанности» доставить мать к месту назначения: то у нее голова болит, то не успевает, то машина «не на ходу, какой-то шум и стук в двигателе».

А в последнее время дочь совершенно отбилась от рук!

Все началось с последней встречи выпускников, на которую примчался из Германии и бывший ухажер Артем Захаревич - скромный очкарик-отличник, еще на первом курсе влюбивший­ся в ее красивую, яркую дочь. Но «гений» происходил из рабочей семьи, и Людмила Семеновна категорически запретила дочери с ним встречаться. Голодранец, что ему светит? Место школьного учителя? Даже если возьмут в аспирантуру, что дальше? Прозя­бать на зарплату преподавателя вуза? Словом, не стоит попусту время тратить.

Кира легко согласилась - на тот момент они были солидарны. 11 нот на тебе, вдруг сейчас заартачилась. Оказалось, молодой че­ловек окончил магистратуру в Германии и получил предложение не только продолжить там учебу, но и преподавать. Почему бы те­перь не выйти за него замуж? Можно выехать - пожить за грани­цей, присмотреться и, даст Бог, устроить жизнь с кем подостойнее.

Людмила Семеновна восприняла такой довод дочери в штыки: как это - выехать и пожить за границей? Для чего она родила, воспитала ее, для кого строила дом? Чтобы на старости лет остаться одной? Где и на какие деньги они будут там жить? В общежитии, на заработок мужа? Молодым ученым платят немного даже в Гер­мании, а саму Киру вряд ли сподвигнешь на труд. Родители Арте­ма ничего дать не могут, и она, Балай, помогать не собирается: вон еще участок надо облагораживать, а пенсия не за горами.

Наверняка Кира в первый же год сбежит от такого мужа, так как привыкла ни в чем себе не отказывать. Надеется встретить мил­лионера? Ха! Можно подумать, они там толпами по улицам рыщут в поисках такого счастья, как ее дочь!

Словом, Балай даже слушать не захотела о ее так называемых планах, и на какое-то время эта тема заглохла. Пока мать не заподозрила: что-то здесь не так. Уж слишком уступчивой стала Кира, послушной, перестала посещать ночные клубы, ходить на фитнес, все больше сидит дома с ноутбуком и с кем-то переписывается. Узнать с кем у матери получилось не сразу: дочь никогда не оставляла ноутбук и телефон без присмотра, тут же все закрывала и выключала. И все же Людмиле Семеновне удалось подсмотреть: Артем!

Разговор после этого случился жесткий, пришлось ставить вопрос ребром: или она слушается мать, или пусть живет как хо­чет. Но тогда никакого материального обеспечения - ни денег, ни шмоток, ни машины. Пусть катится голышом к своему Захаревичу.

И надо же, спустя несколько дней этот обнаглевший голодранец посмел сам приехать к ним домой... чтобы попросить у Людмилы Семеновны руки ее дочери. Естественно, Балай сразу выставила его за дверь и закатила Кире грандиозный скандал. Дочь снача­ла отмалчивалась, затем закрылась в своей комнате. В полной уверенности, что к утру она образумится, Людмила Семеновна спокойно пошла спать, а наутро обнаружила: в доме нет не толь­ко дочери, но и ее вещей. Машина во дворе тоже отсутствовала, и записка на столе все объяснила: «Мама, автомобиль я взяла на время. Не ищи меня и не мешай!»

Повергнутая в шок Людмила Семеновна даже на работу опоз­дала. Сначала безуспешно пыталась дозвониться до дочери, затем глотала таблетки и долго приходила в себя. А поразмыслив, успо­коилась: никуда не денется, вернется. Поживет без денег - запоет иначе. Пока надо срочно возобновить поиски подходящего мужа для нее. Вот только достойная кандидатура на роль жениха никак не подворачивалась - все как один проигрывали Ладышеву. И это ее уже не просто злило, а бесило, повышало давление, не давало уснуть по ночам!

Надежда, что Вадим изменит свое отношение и приползет на коленях, растаяла после того, как он грубо обошелся с ней в больнице. Ничего, долг платежом красен. С его отцом тоже не сразу расплатилась, удобного момента пришлось ждать несколько лет.

Если честно, смерти профессора она тогда не желала. Просто хотелось, чтобы он как следует помучился. Кто же знал, что серд­це не выдержит? Но сын - молод и здоров, от инфаркта не умрет. Прекрасно, сделаем так, чтобы ему самому жить расхотелось. Что для мужчин самое важное? Работа, любимый человек, если тако­вой есть, конечно. Но любить - это не про Ладышева, здесь дочь, похоже, права. Журналистка, Лежнивец... Убрала одну, уберет дру­гую - и что? Не факт, что он сильно расстроится. Значит, остаются бизнес и... мать.

Эх, жаль, не удалось тогда прислать к нему психиатра - сбежал гаденыш! Хотя бы слух пошел, а слухи в наше время - уже подмо­ченная репутация. Но, похоже, в таком плане к нему не подкопа­ешься. Зато с матерью проще - возраст, здоровье уже слабое...

«...Написано, что и отец отказался, - жадно отгрызая куски колбасы, Балай вернулась от мыслей о Ладышевых к медкарте на столе. - А если предположить, что отказались не столько потому, что ребенку грозила инвалидность, а скажем, потому, что... маль­чик не похож на отца? Или отказ сварганил кто-то другой, а отцу просто сообщили о смерти ребенка? Но пусть даже там все чисто и оба родителя действительно сами подписали бумаги, уже одно то, что Валерия Петровна бросила ребенка в роддоме, плюсиков к ее нравственному облику не добавляет. Но и мне никаких плюсов не дает. Хотя нет, косвенно все же подтверждает: это был ребенок Ладышева... И кое-кто может на это болезненно отреагировать так, как мне хочется!.. А ведь я умница: как чувствовала, что с теми родами не все ладно, - самодовольно похвалила себя Балай, ощу­щая, как одновременно с моральным удовлетворением приходит и приятное чувство насыщения.

Зазвонил рабочий телефон.

- Людмила Семеновна, вас на очередное совещание приглаша­ют, - сообщила секретарша из приемной. - Через двадцать минут начало. Снова кадровый вопрос.

- Иду, - Балай с досадой взглянула на часы: не успеет разобрать­ся с медицинской картой. - Лидочка, вы сделаете мне несколько копий важных документов? Если пойду в технический отдел - точ­но опоздаю. А вечером они мне будут нужны.

- Конечно, Людмила Семеновна, - успокоила девушка. - Подхо­дите.

Бегу! - обрадовалась Балай. - Сделаю пару срочных звонков - и бегу!

Тщательно вытерев губы и руки влажной салфеткой, она от­крыла ежедневник, нашла нужную страницу, сняла трубку город­ского телефона, но вдруг передумала и потянулась к мобильному...

Когда в салоне раздался звонок громкой связи, Вадим первым делом проверил, кто на линии. Андрей. Его номер он знал наизусть. Заяц уже дважды пытался ему дозвониться, да все не вовремя. Ладышев крайне редко отвечал, если был занят серьезным делом. А переговоры с потенциальным подрядчиком строительства относились именно к такому разряду. Ключевой вопрос: в порядке ли бетонные сваи, установленные до консервации объекта? Нужна ли экспертиза? Стоит ли их демонтировать, что, безусловно, приведет к удорожанию строительства, или можно использовать? Увы, экспертиза нужна. Ладышеву пришлось с этим согласиться.

Объективно оценивая свою работу на протяжении предыдущих лет, он находил основания и похвалить себя, и упрекнуть. В част­ности, был очень доволен тем, что в свое время купил на аукционе построенный, но так и не запущенный цех, перепрофилировал и открыл в нем небольшое производство. Заодно, не поскупившись, получил соседнюю территорию, но уже под завод. Готовый проект приобрел у европейцев, адаптировал к нашим условиям, утвердил и даже начал строительство. Но - и вот тут ему было за что себя упрекнуть - остановился на полпути. Провел основные коммуни­кации, заложил фундамент и законсервировал. А если бы довел дело до логического завершения или хотя бы поставил и накрыл коробку, то сейчас все пошло бы куда быстрее, не говоря уже о том, что на тот момент это обошлось бы гораздо дешевле - строймате­риалы и работы подорожали в разы.

Но, если уж совсем честно, ругать себя за это - пустое дело: не был он тогда готов к полномасштабному производству. Зато со­зрел теперь. Значит, не оглядываясь на прошлое, прямо сейчас и следует приступать к активному воплощению новых идей. Цели вполне ясны, задачи определены - период безвременья закончил­ся.

«А ведь именно к этому меня подталкивал Мартин, - все чаще вспоминал Вадим учителя по бизнесу. - По его совету и участок приобрел, и апробированный во многих странах проект. Сопро­тивлялся по глупости, но Мартин убедил: это долговременное вложение и когда-нибудь обязательно принесет дивиденды. По­слушался его, а после не раз жалел: что производить на заводе - понятия не имел. И без того его небольшое производство прино­сило одну головную боль и дополнительные расходы. Даже как-то упрекнул друга, на что дальновидный Флемакс только усмехнулся и посоветовал в таком случае заморозить стройку до лучших вре­мен. И вот, смотри-ка, он оказался прав. Жаль, не дожил до момен­та, когда я поумнел».

Пытаясь на ходу коснуться пальцем зеленой кнопки, чтобы от­ветить Зайцу, Вадим попал в красную: машина не вовремя влетела колесом в яму, которую он не заметил, объезжая неровности и уха­бы - прошедшие накануне дожди и тяжелые грузовики оконча­тельно убили дорогу. Перезванивать, пока не выедет на трассу, не имело смысла - того и гляди попадется новая яма. Сам перезвонит или подождет.

Телефон долго ждать себя не заставил.

- Да, - будучи уверенным, что на связи Заяц, ответил Вадим. - Договорился о встрече?

- Добрый день, Вадим Сергеевич! - разнесся по салону женский голос, от которого Ладышев вздрогнул.

Чертыхнувшись, на долю секунды он прикрыл глаза, выдохнул. Да что же это за день такой! Как сговорились: то Лежнивец, то Балай!

- ...Что же вы молчите? Или вам неудобно говорить?

- Удобно, но я не хочу с вами иметь дела, - буркнул он и тут же пожалел, что ответил. Надо было и не начинать разговор.

- Ах вот как... - хмыкнула женщина. - Зря. У меня для вас инте­ресные новости.

- Людмила Семеновна, какими бы ни были ваши новости, не трудитесь. Мне они неинтересны. И не звоните мне больше.

В ту же секунду связь оборвалась. Такое здесь часто случалось мертвая зона, но впервые он этому обрадовался. Одно воспоми­нание о Балай вызывало в нем шквал отрицательных эмоций. В сознании словно включалась красная лампочка, предупреждая об опасном несанкционированном доступе. И так с первого дня зна­комства, но какое-то время он сопротивлялся сигналам внутрен­ней системы безопасности и самолично отключал невидимый датчик: нужный для дела человек, вдруг это ошибка?

Но интуиция не подвела: лучше держаться от нее подальше.

Снова раздался звонок.

«Городской», - идентифицировал он высветившиеся на дис­плее цифры.

- Да, слушаю.

- Вадим Сергеевич, рекомендую не бросать трубку, - изменив­шимся до неузнаваемости голосом грозно предупредила Балай. - Вы знаете, что у вас был сын?

- Прекратите мне звонить! - не выдержав, рявкнул Ладышев.

- Не желаете узнать, что случилось с вашим ребенком? А то, что мать...

- Да пошли вы!.. - отключил он связь.

Стараясь сохранять спокойствие, Вадим взял телефон и нашел номер Зайца. Он был уверен, что Балай перезвонит: такие, как она, на полпути не останавливаются, и следует ее опередить.

- ...Извини, не мог говорить, - без вступления повинился он пе­ред другом и заметил на дисплее параллельный вызов: номер тот же, с которого звонили предыдущий раз.

«Придется заблокировать», - подумал он.

- Секунду... - сказал кому-то Андрей и через мгновение зашеп­тал в трубку: - Дуй сюда прямо сейчас! Сосед рядом, только что сам пришел: уточняет, приедешь ли. Я тут еще кое с кем поговорил. Ты прав: оказывается, он уже с полгода продает дом через каку­ю-то риэлторскую контору. Потенциальных покупателей негусто, потому что не хотел сбрасывать цену. Сейчас вроде созрел. Мы с ним поутру даже чайку попили. Он все пытался выведать, что за покупатель объявился. Хитрый жук... Понятное дело, я о тебе ни слова... Мол, знакомый знакомого интересовался, есть ли в нашем поселке дома на продажу, - хихикнул он. - Так что давай, не откла­дывай в долгий ящик. Только представь: снова соседями будем!

- Уже представил, - улыбнулся Вадим. - Ладно, уговорил, буду через полчаса.

- О'кеюшки! Пойду сообщу! - обрадовался Заяц.

Не делая паузы, чтобы не дать прорваться Балай, Вадим быстро набрал следующий номер.

- Зина? Добрый день!

- Ой, Вадим Сергеевич! Как хорошо, что вы позвонили! Как до­летели?

- Нормально, спасибо! В Колядичах был...

- Я знаю, - перебив шефа, проявила осведомленность секретар­ша и тут же смущенно пояснила: - Я с Андреем разговаривала... Ой, извините, с Андреем Леонидовичем, - окончательно смути­лась она. - Я ему звонила, надо было кое-что спросить.

- Зина, не оправдывайся, - слегка раздраженно оборвал ее Ла­дышев. - Мне все равно, с Андреем или Андреем Леонидовичем. Как дела в офисе? Есть что-то срочное?

- Нет, - секретарша все еще чувствовала себя неудобно. - Все в рабочем порядке. Вот только... не знаю, как сказать...

-Что?

Тут вас периодически какая-то женщина добивается.

- Лежнивец? - уточнил Ладышев.

- Да. Достала уже.

- Еще раз позвонит, смело клади трубку, - дал указание шеф и добавил: - То же самое с Балай, если объявится. Что еще?

- Ничего... То есть с остальным все в порядке! - бодро отрапор­товала секретарша. - График отпусков с Красильниковым уточня­ем, - вспомнила она. - Вы когда планируете?

- Мне теперь не до отпусков, Стройка. Ладно, Зина, я, скорее все­го, не попаду сегодня в офис. Справитесь без меня?

- Обижаете! Тем более Андрей... ой, то есть Андрей Леонидович скоро подъедет. Занимайтесь своими делами, не волнуйтесь. И у Нины Георгиевны я вчера была, хлебушек любимый завезла. Она вроде повеселела... Весна, на природу тянет, все дачу вспоминала, - вдруг сменила тему Зина. - Может, вам ее в санаторий отправить?

- Может. Я подумаю над этим. Все. Звони, если что.

Ладышев отложил телефон на соседнее сиденье, добавил гром­кости динамикам, прислушался: Стинг. Композиция грустная, на­вевает не самые лучшие воспоминания.

«Хватит хандрить! - скомандовал он себе и перезагрузил диск. Попалась инструменталка, под которую хорошо думалось. Первая композиция называлась «После дождя». Слушая мелодичный пе­рестук, напоминавший падающие капли, он обратил внимание на сгустившуюся у горизонта дымку: - Утром по радио грозу обеща­ли. Очень похоже...»

8.

Нина Георгиевна досмотрела сериал, выключила телевизор, сняла очки и взглянула на часы на стене: пора на прогулку и ей, и Кельвину. Подышать свежим воздухом, пройтись вдоль Свислочи. Может, встретится кто из знакомых: после того как вышла на пенсию и перестала заниматься репетиторством, она ощущала де­фицит общения. Если бы не сын, Галина и забегавшая иногда Зина, ей и словом перекинуться было бы не с кем. Соседи по площадке днем работают, вечером занимаются детьми да хозяйством. И в подъезде в последние годы поубавилось знакомых лиц - кто вые­хал, кто отправился в мир иной... Всю жизнь она была в коллекти­ве, со студентами, а сейчас словно в вакуум попала.

Потому и обрадовалась, когда у Вадима появилась Катя. Надея­лась: все у них сложится, даст Бог, внуки появятся. Но увы... И вот теперь запрет наложен не только на упоминание ее имени, но и на выяснение причин такой категоричности.

«Катя, Катя... Что же ты такое еще натворила, если мой сын, умеющий прощать даже врагов, не желает о тебе слышать? - в ко­торый раз с горечью послала в пустоту вопрос Нина Георгиевна. - Не могла же я так в тебе ошибиться...»

Глянув на суетившегося под ногами Кельвина, всегда чуявшего приближение прогулки, она вышла в прихожую и присела на бан­кетку. Так легче обуваться.

Рядом зазвонил домашний телефон, да настолько громко, что Нина Георгиевна вздрогнула от неожиданности. С некоторых пор она стала от него отвыкать. Тех, с кем общалась по городскому, осталось немного: объявятся иногда бывшие ученики или сослу­живцы и все. Кто бы это мог быть?

Разволновавшись, хозяйка сняла трубку.

- Добрый день! Это квартира Ладышевых? - уточнил незнако­мый женский голос.

- Да. Добрый день!

- Я так полагаю, Нина Георгиевна?

- Да, я. Простите, а вы...

- Людмила Семеновна Балай, - представилась собеседница. - В прошлом - ученица и коллега вашего супруга... - она сделала па­узу. - Одно время надеялась, что мы станем родственниками. Но, видимо, не суждено.

- Извините, не поняла... - Нина Георгиевна неизвестно зачем снова надела очки.

Что-то много родственников в последние дни обнаружилось.

- Все очень просто: у моей дочери были отношения с вашим сы­ном.

- Простите... Вы - мать Кати?.. - растерялась Нина Георгиевна, но тут же сама себя поправила. - Ой, нет, ее мама умерла...

- Катя? Какая Катя? Вы имеете в виду журналистку Проскури­ну? К счастью, я не ее мать, - фыркнула звонившая.

- Простите... Но я первый раз о вас слышу... - растерянно про­бормотала Нина Георгиевна. - Мой сын не делится со мной под­робностями личной жизни.

- И напрасно... Но если вы знаете о Кате, то в ваши слова мне трудно поверить.

- Подождите, я действительно ничего не слышала ни о вас, ни о вашей дочери. Вы, по-видимому, что-то путаете.

- Я?! - возмутилась дама. - Я ничего не путаю. Они встречались, пока ваш сын не растоптал светлые дочери и не выбросил их на помойку.

Погодите... Вы не правы, Вадим не смог бы так поступить, - встала на защиту сына Нина Георгиевна, чувствуя, как в ней на­чинает расти протест. Пожалуй, если бы не упоминание о том, что эта женщина в прошлом коллега супруга, беседу можно было бы считать оконченной. - Мой сын - самостоятельный, взрослый че­ловек. Так что...

- Да-да, конечно, - поспешила согласиться Балай, поняв, что разговор может прекратиться раньше времени. - Взрослый, успешный. Здесь я с вами не спорю. Уважаю Вадима Сергеевича как бизнесмена. Мы, кстати, совместно работаем, - многозначи­тельно добавила она. - Так вот... Безусловно, ни я, ни вы не вправе вмешиваться в личную жизнь детей. Но моя дочь... - совершенно неожиданно женщина всхлипнула.

- С ней что-то случилось? - дрогнуло сердце Нины Георгиевны. - Что с вашей дочерью? Она здорова?

- Можно сказать, больна. Она до сих пор любит вашего сына.

Переваривая свалившуюся на нее новость, хозяйка нервно за­ерзала на банкетке. Что ответить, она не знала.

- Я понимаю, что это неправильно - звонить вам. По телефону всего не расскажешь, и мне очень хотелось бы с вами встретиться и поговорить.

- Сомневаюсь, что я чем-то смогу вам помочь, - после неболь­шой паузы отказалась от предложения Нина Георгиевна. - Все в своей жизни Вадим решает сам. Лучше обсудите с ним, чем он мо­жет помочь вашей дочери, - посоветовала она.

- Не смешите! - хмыкнула Балай. - К тому же Вадим Сергее­вич в последнее время не в самом лучшем расположении духа. И не столько по причине перенесенной болезни. Пережить преда­тельство - нелегко даже таким сильным мужчинам, как он. А ведь именно из-за журналистки Кати, принесшей вам столько бед, он расстался с моей дочерью! Хотя дело шло к свадьбе. Неужели вы об этом ничего не знали?

- Нет... - ответила Нина Георгиевна чуть виновато. - Они долго встречались?

- Более полутора лет. Согласитесь, нынче это много, чтобы считать отношения серьезными.

«Полтора года? - хозяйка задумалась. - Конечно, это немало. Но, с другой стороны, если за это время Вадим и словом не обмолвился о девушке, значит, не считал отношения серьезными».

- И все-таки вы, скорее всего, ошибаетесь, - как можно более мягко начала она. - Я о серьезности отношений. Насколько я знаю ' мни, если бы он так считал, обязательно познакомил бы меня с вашей дочерью. Или рассказал о ней.

- Вы же сами сказали: он не делится с вами подробностями лич­ной жизни.

- Вот именно подробностями. Но если что-то серьезное - ста­вит в известность, знакомит. Так что вряд ли для него это было серьезно.

- Значит, вот как... - усмехнулась женщина. - И со многими он вас знакомил? Как я поняла, с Катей знакомил... С Валерией Гар­калиной, полагаю, он вас тоже знакомил? Вы помните Валерию?

Нина Георгиевна вздрогнула. Да, когда-то давно сын хотел по­знакомить родителей с девушкой, но муж был категорически про­тив. Почему, не объяснил, только сказал, что это темная лошадка с мутным прошлым, попросил его поддержать. Она и поддержала. Печальный период: сын отдалился от них, ушел из дома.

С Катей все было иначе: словно свет в душе зажегся и у сына, и у матери. Ну и что, если они расстались? Какое право имеет эта жен­щина обсуждать Вадима, его выбор? И вообще откуда она знает о Кате, о Валерии?

Конечно, Нина Георгиевна понимала: связи сына с прекрасным полом не ограничивались этими двумя именами, и кое-что она уз­навала от Галины. Нельзя сказать, что подруга, по совместитель­ству домработница сына, докладывала ей о его личной жизни, но кое-какие выводы из ее скупых рассказов удавалось сделать. В ма­ленькой квартире, или, как окрестили ее женщины, месте для сви­даний, девушки иногда ночевали. Одну из них Галя даже видела, и та ей сильно не понравилась: заносчивая, высокомерная.

А вот в квартиру на Сторожевке никого из особ женского пола Вадим не приглашал. Как бы ввел правило: нет серьезных отноше­ний - нет места в его холостяцкой берлоге. Но стоило появиться Кате, как и она сама, и ее вещи вскоре перекочевали в квартиру. Это говорило только об одном: у сына появилось нечто большее, чем просто увлечение.

Так что, как бы ни пыталась женщина на другом конце провода убедить Нину Георгиевну в

серьезности отношений своей дочери и Вадима, верить этому не было никаких оснований.

- Да, я помню Валерию. Как и знакома с Катей. Но о вашей до­чери Вадим не посчитал нужным мне рассказать, - ответила она с достоинством. - Важными планами сын со мной всегда делится. Уверена, будь у него серьезные намерения, он нас познакомил бы. Так что извините, ничем не могу помочь.

- Вот, значит, как... - повторила Балай и сделала паузу. - При­знайтесь, вы ведь хотите внуков? - вдруг спросила она.

Внуков, как и детей, дает Бог, - устало парировала Нина Геор­гиевна. Разговор становился невыносимым. - Это не зависит от моего желания, - добавила она и встала с банкетки. Кельвин, об­радовавшись этому, весело тявкнул и несколько раз подпрыгнул, попытавшись лизнуть ее в нос. - Извините, мне пора.

- Подождите! - остановила ее собеседница и, торжествующе, с неприкрытым злорадством осведомилась: - А вам известно, что Валерия была беременна от вашего сына? Не удивлюсь, если то же самое случится с любимой вами журналисткой. Вы это знали?

Почувствовав, как учащенно забилось сердце, Нина Георгиевна машинально опустилась на банкетку.

- Я вам не верю, - тихо произнесла она.

- А если я предъявлю доказательства? Поверите?

- Какие доказательства? - Нина Георгиевна приложила руку к сердцу.

- Неважно. Но они у меня есть.

«Неужели это правда? - пыталась осмыслить свалившиеся на нее новости мать Вадима. - Но почему он мне ничего не сказал? Почему я узнаю об этом только сейчас?»

Она разволновалась и потянулась за пакетиком с таблетками: надо срочно принять успокоительное!

- А ребенок... Он жив? Где он?

- Вот об этом и поговорим при встрече, - холодно ответила со­беседница.

В груди у Нины Георгиевны точно что-то оборвалось, сердце­биение замедлилось - возможно, быстро подействовала таблетка. Но, скорее всего, дело в другом: женщина не знала, как реагиро- нать на новость.

- А зачем вы мне об этом сообщили? Что вам нужно? - упавшим голосом глухо спросила она.

- Зачем? Чтобы вы и ваш сын наконец уяснили: нельзя обижать людей! - напустила тумана дама. - Ну так как? Вы согласны встре­титься?

- Хорошо, - после паузы сдалась Нина Георгиевна. - Только я далеко не хожу, разве что с собакой гуляю.

- С удовольствием пройдусь с вами по набережной Свислочи, - добившись своего, Балай повеселела. - Вы ведь, как и прежде, живете на Пулихова? Я даже помню адрес: бывала у вас в квартире, когда... писала диссертацию. В какое время вы гуляете?

- Уже собрались выходить.

- С собакой? А могли бы с внуками, - упрекнула неизвестно от­куда взявшаяся «доброжелательница», отчего Нина Георгиевна и вздрогнула: с такой безжалостностью она давно не сталкивалась.

- Прямо сейчас я не могу. Как только освобожусь - позвоню. Одно условие: не говорите об этом звонке сыну не то решит, что я пыта­юсь оказать на него давление.

«А разве не пытаетесь?» - вяло подумала Нина Георгиевна, по­нимая, что никакой прогулки в ближайшие час-два быть не может.

Надо прилечь, успокоиться, проследить за давлением. Да и силы внезапно иссякли - дойти бы до кровати.

- Хорошо, - согласилась она, хотя первое, что собиралась сде­лать еще минуту назад, - сообщить о странном звонке Вадиму. - Я ему ничего не скажу.

«Пока не скажу», - добавила она мысленно.

- Тогда - ждите звонка.

-До свидания!

Нина Георгиевна положила трубку, сняла очки и задумалась.

«Была беременна... Чушь какая-то... Вадим любил Валерию и никогда не оставил бы ее беременную. А вдруг он ничего не знал? Когда же это могло случиться? - закрыв глаза, она попыталась вос­произвести в памяти давние события. - Помнится, после той опе­рации Валерия исчезла. Он пытался ее найти, страдал. И уже после узнал: она вышла замуж... То есть, если на момент расставания она была беременна, то как она вышла замуж за другого? Непо­стижимо... - Нина Георгиевна открыла глаза и, виновато глянув на притихшего Кельвина, пошла в свою комнату. - Зря я согласилась на встречу. Возможно, женщина действует из мести: ну расстался сын с ее дочерью, ну бывает. А она придумала какую-то беремен­ность, Катю вспомнила... Вот если бы Катя была беременна, Вадим бы все ей простил! Разве ж я не знаю сына? Не вижу, как он пере­живает?.. Что же делать? Все-таки сообщить Вадиму о странном звонке?» - мучилась она.

То ли возраст уже сказывался, то ли излишняя опека сына, ко­торый требовал докладывать обо всех ее передвижениях, но с не­которых пор Нина Георгиевна стала чувствовать себя неуверенно. И, сказать по правде, ей становилось спокойнее, когда она ставила Вадима в известность, куда собирается, с кем хочет встретиться.

Вот и сейчас ей просто необходимо срочно с кем-то посовето­ваться. Но с кем? С сыном нельзя - она же слово дала. Оставалась Галя. Вытащив из кармана мобильник, Нина Георгиевна нацепила лежавшие на тумбочке очки, нашла нужный номер, но вдруг оста­новилась.

- «И зачем Галю тревожить? Зачем расстраивать? Ей не до меня, собирается, наверное, - вспомнила она. - К тому же не факт, что она сразу не проболтается Вадиму. Знаю я их уговор насчет меня, грустно улыбнулась Нина Георгиевна. - Как же быть?.. И все-таки придется встретиться - посмотреть в глаза этой женщине, прежде чем тревожить Вадима. После болезни ему только и не хватает уз­нать, что кто-то от него забеременел. Надо принять лекарства и морально готовиться к встрече. А Вадиму пока ничего не расска­зывать», - приняла она решение и потянулась к тонометру.

Руководствуясь истинно материнским инстинктом - защитить, уберечь свое чадо, пусть даже с угрозой для собственной жизни, через час Нина Георгиевна снова перебралась на банкетку побли­же к телефону, с нетерпением ожидая звонка от незнакомки...

Людмила Семеновна раздосадованно отложила телефон.

«А вдова Ладышева - крепкий орешек. Все они одного поля ягоды - и покойный муженек, и женушка, и сыночек. И с каждым, прежде чем что-то сказать, надо подумать как. Интеллигенция, тьфу! - в сердцах фыркнула она. - А ведь любопытно взглянуть на уже немолодую жену профессора, из-за которого когда-то все по­шло наперекосяк. Предлагала ему и себя в соратники, и тело свое в безвозмездное пользование. Так нет! У него, видите ли, принци­пы. Эх, где мои молодые годы? Тонкая талия, точеные ножки, лицо без морщин... У Киры все это есть, а вотума и житейской мудрости кот наплакал. Родила на свою голову!.. Ладышевы, Ладышевы... И где вы теперь, Сергей Николаевич, со своими принципами? И любимая жена поди в старушку превратилась! Зря вы мне с дис­сертацией кислород перекрыли: и сами поплатились, и сынок ваш влип по самое «не могу». Еще поплатятся и он, и женушка ваша ненаглядная, - Балай злорадно усмехнулась. - А вот диссертация мне сейчас ох как пригодилась бы! Ладно, пора в бой!» - встала она со стула и, прихватив папки с делами, поспешила в приемную...

Нина Георгиевна спустилась с Кельвином во двор. Натянув по­водок, пес сразу затрусил в сторону набережной, но хозяйка его остановила, осмотрелась по сторонам: никакой женской фигуры пи у подъезда, ни во дворе.

«Странная женщина... Позвонила, сказала, что выехала, будет через пятнадцать минут. Ждать или идти к реке? - размышляла она. - Но как она меня узнает? Там многие гуляют с собаками».

Придерживая нетерпеливо перебиравшего лапами пса, Нина Георгиевна еще раз внимательно окинула взглядом двор. Даже пенсионеров не видно: кто-то уже выехал за город и обосновал­ся на даче, кто-то досматривал дневные сериалы. В песочнице на детской площадке под присмотром мамочек ковырялись несколько карапузов да на скамейке неподалеку сидела влюбленная па­рочка.

Неожиданно молодые люди вскочили и быстрым шагом напра­вились прямо к ней.

- Нина Георгиевна!!! Здравствуйте! - прокричал молодой чело­век в очках и, протянув руку приотставшей девушке, ускорил шаг.

- Артем?! - не поверила своим глазам Нина Георгиевна.

- Я, Нина Георгиевна! И я так рад вас видеть!

- Артем, дорогой!.. А как же я рада! - расцвела она в улыбке.

Подойдя ближе, молодой человек, придерживая в одной руке

коробку с тортом, второй крепко обнял женщину.

- А вырос-то как, вырос! - слегка отстранившись, чтобы лучше его рассмотреть, Нина Георгиевна даже прослезилась от нахлы­нувших чувств. - На целую голову! Возмужал...

- Зато уши те же - как локаторы, - повернув коротко стрижен­ную голову, пошутил над собой парень.

- Нормальные мужские уши, - не согласилась она. - Ну расска­зывай: как ты, как тебе Германия?

- Все хорошо, все просто замечательно! И спасибо вам! Если бы не вы... - принялся он искренне благодарить, затем, оглянувшись на девушку, скромно остановившуюся чуть позади, снова взял ее за руку и представил: - Знакомьтесь, это Кира, - на его лице заси­яла улыбка. - Кира Терентьева. Моя невеста... А это - Нина Георги­евна, мой любимый преподаватель и, можно сказать, вторая мама, благодаря которой моя жизнь когда-то круто изменилась.

- Здравствуйте! - сдержанно поздоровалась девушка. - Очень рада познакомиться. Тёма о вас много рассказывал, - обменялась она взглядом с молодым человеком. - Он вас боготворит.

- Ой что вы, Кирочка, что вы! - засмущалась женщина. - Артем был таким замечательным учеником! Я ведь его на городской олимпиаде заприметила. Удивилась: надо же, как природа ода­рила паренька! С виду - обычный мальчик из обычной семьи. Но такой талантливый, такой трудолюбивый! Для таланта это очень важно. Если к таланту добавить трудолюбие, со временем он мо­жет превратиться в гения!

- А если еще добрые люди на пути встретятся!.. - вставил моло­дой человек. - Нина Георгиевна, без вас не видать бы мне ни уни­верситета, ни магистратуры. Вы столько для меня сделали!

Ты неправ, дорогой, - остановила его Нина Георгиевна. - Ты все сделал сам. Расскажу вам одну историю, Кирочка, - перевела она взгляд на девушку. - Артем ее уже слышал. Так вот, в семье скромного бакалейщика рос талантливый мальчик, схватываю­щий все на лету. Особенно языки. К двенадцати годам, помогая отцу, он уже вовсю изъяснялся на нескольких наречиях. Чем уди­вил одну из покупательниц, выпускницу института благородных девиц в Смольном. И она предложила ему уроки, бесплатные. Мальчик занимался вместе с ее дочерью. Днем работал, вечером и ночью грыз гранит науки. Дальше последовала учеба, перевод­ческий факультет. Любовь... Женился на дочери своей препода­вательницы, которую нисколько не смущало происхождение па­ренька. Ну и времена, конечно, изменились... Благодаря таланту - и, что важно, трудолюбию! - молодой человек стал известным переводчиком, синхронистом, профессором. Это мой отец, Кироч­ка: Коренев Георгий Степанович, - гордо подняла она голову. - Я это к тому, что и у Артема большое будущее: есть талант, есть тру­долюбие. А еще очень многое зависит от женщины, которая будет рядом. Моя мама, можно сказать, посвятила жизнь отцу, затем мне, внуку... Я тоже в меру сил помогала мужу. Надеюсь, и вы, Кирочка, станете для Артема и любимой женщиной, и другом, и соратни­ком, и ангелом-хранителем.

На ресницах Нины Георгиевны выступили слезы. Растрогав­шись, молодой человек на секунду отпустил руку девушки и снова крепко обнял любимого преподавателя.

- Вы - мой ангел-хранитель, Нина Георгиевна... Вы ведь тоже не брали денег за занятия. У меня нет слов... Мы сегодня заявление в ЗАГС подали. Вы первая, кому сообщаем и приглашаем на свадьбу!

- Дети мои, радость-то какая! - всплеснув руками, Нина Георги­евна дернула поводок, на что тут же отреагировал заждавшийся прогулки Кельвин: громко тявкнул и принялся перебирать лапа­ми. - Давайте поднимемся наверх, чаю попьем! Вот только, - вино­вато глянула на собаку, - никак не погуляем...

- Нина Георгиевна! А давайте вместе пройдемся вдоль Свисло- чи! У нас времени - вагон! - предложил Артем и тут же перехватил поводок. - Я ведь помню, как мы с вами выгуливали Кельвина и повторяли спряжения! Вот и сейчас повторим!

- Лучше ты расскажешь об учебе в Германии и о профессоре Вольфганфе. А почаевничаем, так и быть, после прогулки!.. Прав­да...

Вспомнив о женщине, с которой должна встретиться, она огля­нулась. Во дворе никого. Разве что такси подъехало и останови­лось неподалеку.

«Так и не появилась... Что ж, пусть теперь дожидается у подъез­да», - решила Нина Георгиевна...

Гневно раздувая ноздри, Людмила Семеновна низко опустила голову и вжалась в сиденье такси. Дождалась, пока женщина с пу­делем и молодая пара пройдут мимо, посмотрела им вслед.

«Какого черта здесь делает Кира? Откуда она знает вдову про­фессора Ладышева? И этот Артем с ней! Тоже мне звезда Голливу­да! Урод!» - почти вслух фыркнула она.

- Так мы приехали или дальше едем? - таксист не собирался скрывать недовольство.

Странная пассажирка то торопила, то вдруг раздумала из ма­шины выходить.

Людмила Семеновна словно очнулась: достала из сумочки пух­лый конверт, на секунду задумалась. План созрел молниеносно.

- Поедем дальше. Но сначала вот к тому подъезду, - показала она рукой. - Я выйду на пару минут, письмо клиенту в почтовый ящик закину.

Подойдя к двери, она не раздумывая набрала на кодовой пане­ли один из номеров, написанных над входом.

- Почтальон. Откройте, пожалуйста, - попросила она, когда ей ответили. - Телеграмма срочная вашему соседу.

Пискнул сигнал. Зайдя в подъезд, Балай остановилась перед длинной чередой почтовых ящиков. Номер квартиры она не пом­нила. Надо у кого-то уточнить и как можно быстрее: приближа­лась гроза, на улице уже вовсю гремело, и хозяйка с гостями могла вернуться в любую минуту.

За спиной открылась дверь, и в подъезд зашел мальчик с ма­ленькой собачкой на поводке.

- Ой, какой песик чудесный! - Балай фальшиво улыбнулась и нагнулась, намереваясь его погладить. В ответ тут же раздалось грозное рычание. - Ох, злюка! - одернула она руку. - Мальчик, не подскажешь, в какой квартире живут Ладышевы? Пожилая жен­щина, у нее тоже есть собака.

- Кельвин? Так они только что гулять пошли.

- Ой, как жалко!.. А у меня времени нет... Может быть, знаешь, где их почтовый ящик? Я письмо оставлю.

- Вот этот, - ткнул он пальцем в дверцу с номером квартиры. - А хотите, я передам?

- Нет-нет, спасибо! - покачала головой женщина, довольная своей находчивостью. - Это не срочно.

Пожав плечами, мальчик с продолжавшей рычать собакой про­шел мимо. Дождавшись, пока он повернет за угол, Людмила Семе­новна достала один из конвертов, подписала «Ладышевой Н.Г.» и опустила в ящик.

На выходе из подъезда пискнул мобильник. СМС.

«Получилось! - прочитала она долгожданное сообщение и едва не подпрыгнула от радости: сегодня определенно ее день! - Где и когда встретимся?»

«Через 20 минут на том же месте», - быстро набрала она ответ.

- К конечной станции метро в Уручье, - бросила она таксисту.

«Ну что ж... Еще посмотрим, чья возьмет! - усмехнулась Балай. - Жаль, что удовольствия от встречи с госпожой Ладышевой не получила. Ну да ладно, вдруг сразу коньки отбросит от такой но­вости? Пусть уж, как и муженек, без меня...»

Изо всех сил Катя старалась забыть неприятный звонок, и пер­вое, что сделала, сев в машину, поставила рекомендованный на форуме для беременных диск с инструменталкой, который курьер доставил час назад. Будущие мамочки утверждали, что эта музыка успокаивает даже младенцев: звуки природы, шум дождя, ветра были очень естественны и органичны, хотя на самом деле их на инструментах воспроизводили искусные руки музыкантов.

«После дождя», - прочитала Катя название первой компози­ции. - И вправду успокаивает, - согласилась она и, проехав под мостом на Победителей, перестроилась на съезд к кольцевой. До дома оставалось пару километров по кольцу и около километра по уличному лабиринту частного сектора. - Почти добралась. Надо дать знак Потюне, чтобы отправлялся по своим делам».

Притормозив, Катя поровнялась с машиной Вени, помахала ему рукой, но тот отрицательно замотал головой и тоже перестроился.

«Упрямый, - улыбнулась она. - Настоящий друг. Больше, чем подружка... Кроме него, похоже, друзей у меня и не было: Ленка занята собой любимой, Людмилу по большому счету подругой и никогда не считала, а уж Алиска показала себя во всей красе. С Генрихом после его последнего приезда в Минск общаться совсем перестали... - подвела невеселый итог Катя. - Ладно, что ни де­лается, то к лучшему! Зато вокруг хороших людей да приятелей пруд пруди! Та же Жоржсанд... - потеплело у нее на душе. - Потюня сплетнями поделился: по слухам, что-то не заладилось у нее t новым московским начальством, могут контракт не продлить. Жаль, если так. Без работы она, конечно, не останется: такие про­фессионалы-руководители везде нужны. Но что тогда станется с газетой?.. Так, смотришь, и возвращаться некуда будет после де­крета. Эх, скорее бы! Какой из меня работник, ничего в голову не лезет, хочется думать только о своем состоянии. Правду говорят: Переменные как инопланетяне - не от мира сего, - снова улыбну­лась Катя, съехала с кольцевой и опустила стекло, чтобы вдохнуть свежие весенние ароматы. - Хорошо-то как! Тепло, почти лето. И впервые за последние годы я проведу его за городом!.. А малыш растет не по дням, а по часам, - слегка расслабила она давящий ре­мень. - Если так пойдет и дальше, скоро не помещусь между рулем и сиденьем! Ладно, расти, расти, - нежно погладила она округлив­шийся живот. - ...И все-таки как будто что-то мешает изнутри».

Поерзав на сиденье, она попыталась найти удобное положение и вдруг осознала причину дискомфорта.

«Как будто... как будто шевелится! Вот прямо сейчас толкается в правом боку... Тук-тук... Вот оно как! - ликовала Катя. - Это не мне неудобно, это ему тесно, вот и толкается! Надо Раде Алексан­дровне позвонить! Ура! Я чувствую своего ребенка!»

Воодушевленная новым для себя состоянием, Катя остановила машину у ворот, наблюдая, как Веня, знавший все хитрости про­никновения на участок, сначала открыл калитку, затем, попав во двор, распахнул створки ворот.

- Добро пожаловать! - наклонился он и показал рукой в сторо­ну навеса, где она ставила машину. - Доставка на дом. Как и было обещано.

Кивнув, Катя въехала во двор, заглушила двигатель, отстегнула ремень, приложила руку к животу и прислушалась: никаких ше­велений. А жаль! Ей так хотелось чувствовать это снова и снова! Читая форумы, она уже волноваться начала: двадцатая неделя, половина срока, пора бы. И вот как оно неожиданно получилось. Хотя, если припомнить, что-то похожее она уже ощущала на днях. И даже раньше. Но откуда она могла знать, что это и есть долго­жданное шевеление?

- Ну чего сидишь? - подошел к машине Потюня. - Все в порядке?

-Даже более чем! - открыв дверцу, успокоила Катя. - Вень, а у

меня малыш зашевелился! - и показала взглядом на живот. - В первый раз почувствовала! - блаженная улыбка озарила ее лицо.

- Здорово! Растет! - разделил ее радость друг. - Ты до сих пор не знаешь, кто там, мальчик или девочка?

- Завтра поеду на обследование, надеюсь, скажут. По большому счету мне все равно, был бы здоровенький.

- Это верно. Только пусть будет девочка.

- Почему?

А я сам всегда девочку хотел, дочку, но получились три паца­на... И все с разными мамками живут, в разных концах города, меж­ду собой не общаются. Хреново это, - виновато произнес он. - С первой, Галкой, три года прожили, женились по любви, по взаим­ному согласию. Как я радовался, когда Дениска родился!.. А потом как-то все наперекосяк пошло-поехало. Каюсь, сходил налево. Она узнала, сразу на развод подала, съехала к родителям и категори­чески отказалась мириться... А с двумя другими случайно все вы­шло. Не мог же я запретить им рожать. Теперь кручусь как белка в колесе, чтобы хоть не голодали. На остальное меня не хватает. А мальчишкам, сама понимаешь, нужна мужская рука. Так что пусть лучше у тебя дочка будет. Для девочки мама ближе.

Катя слушала Веню с некоторым удивлением. Потюня, хоть и балаболка, редко делился тем, что болит. Выходит, вся его внеш­няя шумовая завеса - так, прикрытие?

- Вень, а ведь ты мне никогда не рассказывал, как так у тебя получилось: трое детей, и все - от разных мамок... - в голосе ее зву­чало сочувствие. - И каково тебе было, когда узнал, что еще дети будут? Ну, первого ты ждал. А с двумя другими как?

- Со вторым вообще как-то мимо меня получилось, - Веня при­мостился рядом на скамейке и продолжил исповедь. - Курортный роман. Познакомились, когда ехали в Крым в одном автобусе. Ну, позвала к себе в номер - почему бы не зайти? Светка старше меня на четырнадцать лет, я даже увлечься ею не мог: тетка! А там помоложе и постройнее - глаза разбегаются. Но пару раз я с ней переспал, не смог отказать. Это она позже призналась, что целе­направленно отправилась в отпуск автобусом: в пути подбирала подходящий объект, присматривалась. Мол, возраст у нее, послед­ний шанс ребенка завести. О том, что сын родился, я узнал спустя месяц. Светка позвонила и спросила, не буду ли возражать, если она запишет меня отцом ребенка. А я-то о ней и забыть успел... По­мощи, правда, не просила: сама, мол, родила, сама и вырастит. Ну я и согласился. Сенька, прикинь, как две капли воды на меня похож! - «отец-героин» был явно польщен. - Записал на свою фамилию, а через какое-то время в бухгалтерию пришел исполнительный лист на алименты. И вот зачем? Я бы сам ему не помогал? - вздох­нул Веня и, глядя в дальний угол сада, о чем-то задумался.

- А третий? Он ведь маленький совсем, пару лет назад родился. Кажется, Артур? - напрягла память Катя.

Артур, - Веня вздохнул еще тяжелее и опустил голову. - Здесь уж я сам виноват от и до. И девке голову заморочил... На сей раз она меня на четырнадцать лет младше. Студенткой была, до­вольно симпатичная, снималась в массовке в кино, в клипах раз­ных. Познакомились на фотосессии для одного журнала. Запал... Снял пару раз для каких-то рекламных дел... И тут она ко мне как приклеилась. Я тогда пользовался машиной одного клиента. Ну, ты помнишь, бэха черная, - Катя кивнула. - И квартиру у него на проспекте снимал, опять же за копейки. В общем, пыль в глаза, как мог, дурехе пускал... - усмехнулся он. - А она поверила, что все мое, и решила забеременеть. Приезжая, что с нее возьмешь: не хоте­лось в деревню возвращаться, училкой помирать со скуки. Правда, я уже ученый был, предохранялся. Но как-то она меня подловила и поставила перед фактом: беременна, женись, прописывай! Я, ко­нечно, в отказ: не мой ребенок, квартира и машина - тоже не мои. А она в крик: пойдет и напишет заявление, будто я ее изнасиловал, и подружек в свидетели позовет. Честно говоря, струхнул я тогда, махнул на все рукой: делай как знаешь. Не до тебя мне - Новый год на носу, заказов на съемку куча. В общем, расписались мы... Только она почти сразу после родов с другим стала жить. Затем на развод подала, вышла замуж за того хахаля. До последнего сомневался, что Артур - мой сын. Даже генетическую экспертизу делал.

- Ничего себе! - поразилась Катя. - И дальше что?

- А дальше - полный тупик, - Веня помрачнел. - Пьют они с му­жиком тем. И пособие пропивают, и мои бабки. Скоро она опять родить должна. И при этом не просыхает. Двадцать четыре года всего...

- Бог дает орехи беззубым, - припомнила Катя.

- Чё ты сказала? - не понял он.

- Это не я, это гинеколог один так говорил. Запомнилось.

- Понятно... Хочу забрать пацана, да не знаю как.

- Правильно! - поддержала Катя. - Может, к адвокату обратить­ся?

- Обращался уже. К Надежде. Помнишь, просил у тебя телефон.

- И что?

- Обещала помочь. Но сначала надо доказать, что мамаша пьет. Других вариантов наше гуманное государство для отцов не оставляет, до последнего будет стоять на ее стороне... К тому же у меня жилья своего нет: прописан в родительской квартире, но там сестра с семьей живет. А сердце за Артура как ни за кого другого болит: худенький, бледненький, постоянно болеет, - совсем приуныл Потюня. - Так что радости мало, - завершил он рассказ и перевел взгляд на цветущий сад. - Красиво у вас!

Красиво, - согласилась Катя и, помяв желание друга, переклю­чилась на другую тему. - Это все Арина Ивановна, она садом зани­мается. Я раньше и внимания не обращала на все эти цветочки. И тут вдруг весной словно глаза открылись: подснежники, крокусы, примулы, ирисы, тюльпаны, нарциссы, гиацинты... Поначалу ходи­ла кругами, в каждый бутон заглядывала, спрашивала названия.

Знаешь, цветотерапия - великое дело! Не зря ее японцы придума­ли.

- Природа придумала, - не согласился Веня. - Просто они пер­вые сообразили. А у тебя точно дочка будет, - улыбнувшись, по­смотрел он на Катю. - Нутром чую. Потому на цветочки и тянет. Пацаны - они и в утробе пацаны. Галку мою постоянно на соленое, вяленое тянуло, как сейчас помню. Со вторым - не знаю, не в курсе был. С третьим... Карине к рыбе еще и пивка хотелось, а от сладко­го, наоборот, тошнило.

- А меня на шоколад тянет, - призналась Катя. - Ладно, угово­рил. Пусть девочка будет.

Неожиданно налетел довольно сильный ветер. Зябко поежив­шись, Катя посмотрела на небо и заметила сгустившиеся на западе облака.

- Похоже, сегодня не обманули синоптики: гроза собирается. Пошли в дом. Покормлю тебя щавелевым супом.

- На подножный корм перешла? - не преминул сыронизировать Потюня, вернувшись в привычное амплуа весельчака и балагура. - Холодник? - и на Катин кивок растянул рот до ушей. - Это то, что доктор прописал! Запарился я в машине.

- И нам поесть пора, - Катя встала и погладила живот. - Прого­лодался маленький.

- Маленькая, - поправил Веня и, прихватив Катину сумку, под­нялся следом на крыльцо.

Окунувшись прямо в прихожей в домашнюю прохладу, насы­щенную возбуждающими аппетит запахами, Веня издал протяж­ный гортанный стон, затем томно прикрыл глаза и сделал вид, что теряет сознание.

- Спасите голодного папарацци! - жалобно заканючил он и тут же стал прежним. - Эх, не зря следом ехал!.. Кать, слушай, чуть не забыл: у тебя случайно не сохранился какой-нибудь старый дик­тофон? Можно даже пленочный.

- Сохранился, и не один. На чердаке под крышей. А тебе зачем?

- Не мне, Денису. Вернее, его девушке. Мечтает стать журна­листкой.

- Понятно. Тогда лезь на чердак. Справа за дверью найдешь большой потрепанный чемодан без ручки. Внутри - пакет с кассе­тами и диктофонами. Правда, какие из них рабочие, уже не помню. Забыла, когда кассетниками пользовалась.

Прислушиваясь к Вениному топанью по лестнице, Катя приня­лась изучать содержимое холодильника.

«Так, что тут у нас? Холодник, куриные котлетки... И яйца, и зелень уже нарезаны, - заглянула она в закрытую емкость. - Ох, Арина Ивановна, и когда вы все успеваете? Балуете вы меня. Пока папа в санатории, могла бы и сама себе приготовить. Так нет, вста­ет в шесть утра, наварит-напарит пока сплю... Как же нам с папой повезло!» - отдала она должное мачехе.

Когда, шелестя целлофановым пакетом, Веня спустился вниз, стол был накрыт.

- А на улице уже гремит, - поделился он. - В доме не слышно, но, похоже, нешуточная гроза собирается. Кать, можно я весь пакет заберу? Дома разберусь, что к чему. Иначе, боюсь, надолго у тебя застряну, - кивнул он на окно, за которым вдруг резко потемнело. -Ты грозы не боишься? Мачеха где?

- Арина Ивановна сегодня дежурит. Ты не волнуйся, я не тру­сиха, - успокоила Катя. - Мой руки, ешь, забирай пакет и тикай в город.

Потюня сполоснул руки, вытер и присел за стол.

- Приятного аппетита! - пожелала Катя и заняла место напро­тив. - ...Вень, ты извини, но один диктофон я все-таки оставлю. На память.

- Без проблем! Верну, скажи только какой, - прихлебывая хо- лодник, согласился тот. - Девушка Дениса любому будет счастли­ва! От самой Проскуриной игрушка!

- От Евсеевой, - поправила она. - Вчера получила новый па­спорт. А девочка пусть учится. Хорошо, что допотопная техника кому-то пригодится. Давно на цифру перешла, а выбросить жалко.

- Согласен. У самого старья два чемодана, кому бы подарить? - отодвинул он опустевшую тарелку и потянулся за салфеткой.

Отказавшись от котлет, что было удивительно, Веня прихватил пакет и поспешил к машине. Вовремя. Стоило его авто исчезнуть из поля зрения, как поднялся предгрозовой вихрь. Убрав со сто­ла, Катя захлопнула открытые на проветривание стеклопакеты, включила свет, так как в доме совсем потемнело, и, прихватив книгу о воспитании детей, прилегла на диван. Прислушиваясь к шуму забарабанившего по крыше и окнам дождя, она потянулась к пульту телевизора, но поняла, что это бессмысленно: в непогоду, как правило, экран пестрел квадратиками или вообще зависал - спутниковая тарелка не могла поймать сигнал. А во время природ­ных катаклизмов телевизор лучше вообще не включать, что под­твердил близкий громовой раскат. После еще одного погас свет.

Ничего не оставалось, как отложить книгу, закутаться в плед и дожидаться окончания грозы.

«Поспать, что ли?» - Катя закрыла глаза.

Но не шли ни сон, ни дрема. Виной тому и раскаты грома, и ба­рабанящий дождь, и мысли, которые неожиданно полезли изо всех щелей.

«Да... Судьба у Вени - не позавидуешь... Какие все-таки разные мужчины! Одни живут по принципу «не нужна женщина - не ну­жен и ребенок», другие, наоборот, несут ответственность до конца дней, даже если сами давно не нужны женщине».

Вдруг Катя замерла: в районе пупка появилось долгожданное шевеление. Точнее, не шевеление даже, а щекотание, словно там, внутри, кто-то попытался взмахнуть крылышками.

«Бабочка ты моя: такая долгожданная, такая желанная, - улыб­нулась она. - Скоро, уже скоро... А ведь я действительно не знаю, кто ты, мальчик или девочка. Пора об имени подумать... Хотя что тут думать? Вадим обещал Флемаксу назвать сына Мартином. Ты Мартин? - задала она вопрос ребенку. В ответ последовало ак­тивное шевеление: малыш словно сопротивлялся. - Так, понятно, не нравится, - улыбнулась Катя и повернулась на другой бок. - А если Веня прав и ты - девочка? Как тогда тебя назвать? Мартина? - замершее было шевеление снова повторилось, но уже не столь активно. - Ага, понятно... Тогда можно просто Марта... - снова прислушалась она к ощущениям внутри себя. Тихо. - Марта Вади­мовна... Эй, ты спишь? - мысленно спросила она у малыша. - Мол­чит... Спит, наверное... Марта Вадимовна... Необычно... Марточка... Мар...» - дрема на полуслове прервала ее разговор с дочкой...

9

- Ох, едва успели! - под громовой раскат, донесшийся через при­открытое на кухне окно, хозяйка с гостями зашли в квартиру.

Сбросив обувь, Нина Георгиевна туг же поспешила захлопнуть створку. Стало тише. Вернувшись в прихожую, она сняла ветровку, стряхнула с нее капли и только подумала, где бы просушить, как Артем перехватил куртку и набросил на край вешалки.

- А вы не сильно промокли? Не замерзли? - участливо спросила она у гостей.

- Нас любовь греет, нам не страшно, - успокоил молодой чело­век.

Молодцы! Темочка, ты же помнишь, где тапочки? - засуети­лась Нина Георгиевна. - И для Кирочки достань. А я пока Кельвину лапы помою, - подхватила она успевшего наследить в прихожей пса и скрылась в ванной. - Проходите в комнату, не стесняйтесь! - прокричала под шум льющейся воды.

- Пошли? - Артем протянул руку Кире. - Ты бывала раньше в профессорских квартирах? Нет? Сейчас увидишь настоящий му­зей! Муж Нины Георгиевны был профессором - известный и ува­жаемый человек. Сергей Николаевич Ладышев, слышала? - и он увлек девушку за собой по коридору. - Вот здесь его кабинет с би­блиотекой, - остановился перед закрытой дверью, - Но мы туда не пойдем: Нина Георгиевна любит сама водить гостей в кабинет и рассказывать о муже.

- Как ты сказал его фамилия? - уточнила девушка. - Ладышев?

- Да. Он - ученый, врач, хирург. По его методикам до сих пор сту- дентов-медиков учат. Так ты о нем слышала?

- Нет... - неуверенно замотала та головой и вдруг спросила: - А дети у них были?

- Есть, - поправил Артем. - Сын. Я видел его несколько раз, пока с Ниной Георгиевной занимался. Ему сейчас где-то под сорок, - прикинул он. - Ты с ним знакома? - чуть удивленно среагировал он на свою же мысль.

- Нет... Просто фамилия звучная.

- Да, такие запоминаются, - согласился молодой человек и уже в гостиной подвел ее к застекленным книжным шкафам во всю сте­ну. - Здесь одни раритеты, ты даже не представляешь! Сейчас по­кажу, - открыл он одну из створок и аккуратно вытащил тонкую книжицу. - Узнаешь? «Серебряный век»! Гумилев...

- А это кто? - оставшись равнодушной к раритету, Кира заин­тересовалась фотографиями, которыми были заставлены полки.

- Это Нина Георгиевна в молодости. А это ее муж, - показал Ар­тем.

Кира остановилась напротив: черты лица запечатленного на снимке мужчины показались ей знакомыми.

- У них разница в возрасте почти двадцать пять лет была, пред­ставляешь?.. - повертев в руках книгу, Артем поставил ее на ме­сто и, поймав взгляд девушки, с любопытством рассматривавшей фото профессора, перешел к соседнему шкафу. - Вот все семей­ство: Нина Георгиевна, Сергей Николаевич и Вадим... Мальчик еще.

Кира подошла ближе, всмотрелась в фотографию и вдруг... по­бледнела. Сомнений не осталось: ребенком лет шести был не кто иной, как Вадим Ладышев, и похож он на отца!

В гостиную вбежал Кельвин, следом за ним вошла хозяйка.

- Нина Георгиевна, вы расскажете Кире о своем муже? - спросил Артем. - У вашей семьи невероятная история.

Конечно, расскажу! Только сначала Вадиму позвоню. Он вче­ра вечером прилетел, собирался сегодня заехать. У меня чудесный сын, я вас с ним познакомлю! - она достала мобильник. - Сейчас спрошу, где он. Если недалеко, то подождем, вместе почаевнича­ем. Возможно, у него в Германии найдется вакансия для тебя или для Кирочки, - заговорщицки подмигнула она Артему, приподня­ла очки и принялась что-то близоруко выискивать в телефоне. - На одну стипендию и зарплату преподавателя вам будет трудно жить. Кстати, Кирочка, где вы работали после института?

Вопрос застал девушку врасплох. Растерянно посмотрев на Ар­тема, она так и не нашла, что ответить.

- Нина Георгиевна, Кира... Как вам сказать... Она не работала, - пришел на помощь молодой человек. - В школу не пошла: сами понимаете, какая там зарплата...

- А чем же вы тогда занимались? - пришел черед удивиться женщине.

- ...Я училась, - наконец ответила девушка. - Курсы дизайне­ров, - назвала она первое пришедшее в голову. - А еще... секрета- рей-референтов.

- Понятно, - кивнула хозяйка, приложив телефон к уху. - Жаль, профессия учителя нынче не в моде и одним знанием языков мно­го не заработаешь. Иностранный язык становится нормой в ин­теллигентном обществе. Как, впрочем, и было когда-то. К тому же некоторые люди не сразу себя находят, меняют специальность... Вот и мой сын собирался быть врачом, как отец, а стал бизнесме­ном. Но знание языков ему в этом деле очень помогло и помогает... Не отвечает. Странно... - посмотрела она на дисплей.

- Не переживайте, в такую грозу техника дает сбои, - успокоил Артем.

Словно в подтверждение его слов за окном громыхнуло. Почти рядом с домом.

- Тогда пойдем пить чай без него.

В этом момент раздался звонок.

- Да, сынок... У меня все в порядке. Хотела узнать: скоро тебя ждать?.. Заезжал к себе, и уже въехал в наш двор? - улыбнувшись гостям, переспросила она. - Тогда мы ставим чайник!.. Гости у меня: любимый ученик из Германии приехал. Артем. Ты его дол­жен помнить. Вот навестил со своей невестой... Ждем! - закончи­ла она разговор и повернулась к молодым людям: - Надеюсь, вы не торопитесь?

- Нет! Мы торопимся! - неожиданно нервно отреагировала Кира. - Мы очень торопимся! - схватила она Артема за локоть.

- Кира, - тот глянул на нее непонимающе, - мы ведь никуда не собирались...

- Я забыла, у меня есть на вечер дело... Важное. Мне... Я тебе по­сле все объясню, - махнула она рукой, проскользнула мимо удив­ленной Нины Георгиевны в прихожую и принялась торопливо переобуваться. - Очень важное и срочное дело, - бормотала она. - Надо спешить, иначе опоздаю...

- И никак нельзя перенести? - расстроилась хозяйка. - Грозу пе­реждали бы.

- Спасибо, я на машине, - Кира схватила сумочку. - Артем, ты со мной? - спросила она, по-хозяйски отпирая дверь. - Можешь остаться, если хочешь. Позвонишь позже. Извините... - раздалось уже с лестничной площадки.

- Кира... - посмотрел ей вслед Артем и тоже стал обуваться. - Кира, подожди! - прокричал он в приоткрытую дверь. - Нина Геор­гиевна, извините, - пробормотал он и выбежал вслед за девушкой.

Растерянная женщина вышла тоже, приблизилась к лестнично­му пролету, посмотрела вниз, прислушалась: торопливое цоканье девичьих каблучков, мужские спешащие шаги. Лязгнули двери остановившегося на площадке лифта.

- Ма?! А что ты здесь делаешь? - раздалось за спиной. - Случи­лось что?

- Случилось: гости сбежали, - развела руками Нина Георгиевна.

- Как сбежали?

- А вот так, взяли и сбежали!

- Странно... У меня впечатление, что в последние дни ты точно на вулкан переселилась: ни дня без происшествий, - усмехнулся сын, подойдя к матери.

- Ты прав, сынок... У самой голова кругом.

- Немудрено. Ну и что там? - посмотрел он в глубину лестнич­ных пролетов, откуда все еще доносились звуки шагов. Гулко хлопнула дверь подъезда, стало тихо. - Мам, может, тебя обворо­вать хотели, а я спугнул воров? - иронично уточнил он.

- Я бы могла так подумать, если бы это был не Артем, - повер­нулась к сыну Нина Георгиевна. - Но все так быстро случилось, так стремительно... Сама ничего не поняла. Прогулялись вместе вдоль Свислочи, успели до грозы в подъезд забежать. Торт они с собой принесли, мы чай пить собирались. И вдруг - убежали!

Похоже, даже Кельвин растерялся, - заметил Вадим застыв­шего в проеме двери пса. Против обыкновения тот не только не выскочил следом за хозяйкой на площадку, но даже тявканьем не огласил гулкое пространство лестничных маршей. Поняв, о ком говорят, пес тут же сорвался с места и, радостно повизгивая, запрыгал у ног хозяйкиного сына. - Хороший, хороший, - нагнув­шись, потрепал его за холку Вадим, за что его благодарно лизнули в нос. - Стереги мамку! Хватит стоять, пошли в квартиру. Может, еще передумают, вернутся. Дождь стеной льет: я, пока от машины до подъезда добежал, до нитки промок. У них зонт есть?

- Не было зонта, в том-то и дело! А я даже предложить не успела. И торт оставили,.. Какое может быть важное дело в такую грозу?

- Им виднее. Не переживай: не сахарные, не растают, - взял ее за локоть сын и подтолкнул к двери. - И торт не пропадет, - за­щелкнул он замок. - Артем - это тот, кого ты отправила учиться в Германию?

- Ну почему я отправила? Он сам подавал документы, - не согла­силась Нина Георгиевна.

- А... Ну да. Ты всего лишь пару раз попросила за него друга-профессора во Франкфурте, - расстегивая промокшую под дождем ру­башку, насмешливо откомментировал ее слова сын.

- А что тут такого? Да, Артем Захарович - мой любимый ученик. Самый талантливый и трудолюбивый. Кстати, ему предложили дальнейшую учебу и работу в университете! И, заметь, уже без моей протекции! С этим, надеюсь, ты спорить не будешь?

- Мама, я со всем согласен! И с твоим Артемом тоже, - миролю­биво произнес Вадим. - Только можно я сначала зайду в душ, пере­оденусь в сухое, а затем мы продолжим разговор? Если ты решишь меня не только тортом, но и чем-то посущественнее накормить, тоже не откажусь: страшно голоден! Заскочил домой, взял кое-ка­кие бумаги, машину поменял: завтра планирую провести весь ра­бочий день в городе, надо выгулять «купешку». И сразу поспешил к тебе: между прочим, мне есть чем с тобой поделиться! Сюрприз!

- Опять сюрприз... - притворно вздохнула мать. Судя по тону, у Вадима приятные новости. - Один сюрприз уже сбежал, правда, торт оставил. Надеюсь, если ты сбежишь, оставишь сюрприз мне?

- Во-первых, не сбегу. Во-вторых, мой сюрприз - наш, твой и мой. Так что не волнуйся: ты сможешь им пользоваться даже в мое отсутствие! - продолжил интриговать сын, скрывшись в ванной.

- Посмотрим, - вслед ему проворчала мать.

Вадим приоткрыл дверь, высунул голову и попросил:

- Мама, принеси, пожалуйста, одежду. В моем шкафу найдешь... И еще о самом главном забыл тебе сказать: я тебя люблю и очень соскучился! - спустя секунды разнеслось по коридору.

Скрипнула защелка. На полпути в комнату сына Нина Георги­евна остановилась, оглянулась и улыбнулась.

«Какой же он у меня замечательный! Господи, пошли ему на­конец-то счастье. Забери все, что еще у тебя припасено для меня, и отдай ему, умоляю! - вздохнула она. - Сюрприз... Самым желан­ным сюрпризом для меня будет твое счастье, сынок!»

Зайдя в комнату, она открыла дверцу шкафа и едва не ахну­ла: аккуратная стопка одежды, чистое белье, носки. Долгие годы шкаф в комнате сына хранил лишь старые вещи, которые стали ему велики, так как похудел на несколько размеров. Пару лет на­зад по совету Галины она их собрала в большие пакеты и передала в Свято-Елисаветинский монастырь: вдруг кому-то пригодятся? С тех пор полки были пусты. Сын жил отдельно, никогда не оставал­ся ночевать и надобности в личных вещах здесь не испытывал. До тех пор, пока в его жизни не появилась Катя... Но они расстались, а вещи в шкафу появились. Что бы это значило?

«Когда же он успел все это привезти? И как я отвыкла за ним ухаживать, - взволнованно прижав к груди одежду, опустилась на тахту Нина Георгиевна. - А если он решил с Катей помириться? - вдруг мелькнула надежда. - Вот это был бы настоящий сюрприз. А вдруг... Вдруг она на самом деле беременна? - вспомнила она зво­нок странной женщины, с которой так и не встретилась. - Господи, сделай так, чтобы Катя была беременна и Вадим об этом узнал! - закрыв глаза, молитвенно сложила она руки. - Надо рассказать ему о звонке!»

В кармане затренькал мобильный.

«Артем Захаревич, - прочитала она и обрадовалась: - Прав был сын: решили вернуться!»

- Слушаю тебя, Темочка.

- Нина Георгиевна, вы извините, что так вышло. Не могу по­нять, что случилось с Кирой, - он был совсем расстроен.

- Поссорились, - поняла женщина.

- Да... Села в машину и уехала.

- Бывает... Помиритесь. А ты сейчас далеко, Темушка?

- У соседнего подъезда.

- Так возвращайся, я тебя с сыном познакомлю!

- Да мы уже как-то знакомились. Правда, еще до моего поступления. И неудобно как-то, - засомневался тот.

- Что тут неудобного? Всегда удобно, если приглашают от чи­стого сердца. Давай-давай, мы тебя ждем. Набирай на домофоне номер квартиры, я открою.

- Мам, кто-то звонил? - выглянул из ванной обмотанный поло­тенцем Вадим. - А про одежду ты забыла...

- Не забыла. Вот, держи, - протянула она вещи. - Тема сейчас вернется.

- В ту же секунду зазвонил домофон.

- С девушкой?

- Один, - нажала она клавишу на трубке. - Поссорились они. И я тебя очень прошу, ничего о ней не спрашивай. Пожалуйста,

- Нервная молодежь пошла, - хмыкнул Вадим, прихватил вещи и снова скрылся в ванной. - Может, не нужна ему такая девушка? Сама меня учила, что в гостях не принято выяснять отношения.

- А они и не выясняли их при мне, - парировала мать. - И вооб­ще все было хорошо, пока ты не позвонил.

- Ага, значит, я виноват?

- Да не виноват ты, глупости. Они знали, что я тебя жду - при них пыталась до тебя дозвониться, - отмахнулась мать. - Но ты... как бы поточнее выразиться... своим звонком спугнул ее, что ли.

- Я?! - ткнул себя пальцем в грудь вышедший из ванной сын. - Ма, даже не знаю, о ком ты говоришь!

- В том-то и дело, - задумалась Нина Георгиевна. - ...Пошли стол накрывать... Ах да! Вадим, я хотела сообщить тебе об одном теле­фонном разговоре, - вспомнила она, но ничего сказать не успела.

В дверь позвонили, и на пороге появился промокший и про­дрогший Артем.

«Хороша невеста! Села в машину, уехала, а мальчика оставила под дождем», - осудила девушку Нина Георгиевна.

- Быстро снимай одежду и марш греться под душ! - скомандо­вала она не терпящим возражений тоном. - Сейчас принесу сухую. У сына возьму, - она вопросительно взглянула на Вадима.

Тот пожал плечами: не возражаю.

- Мама, давай говори, чем помочь. Голоден, как... как Кельвин, - кивнул он на вертевшегося рядом пса, который в ответ радостно тявкнул, подбежал к Вадиму, присел у его ног и посмотрел предан­ным взглядом.

- Вот. Мужская солидарность: оба есть хотим, - пояснил его дей­ствия сын и рассмеялся. - И тот, что в ванной, тоже, поди голоден.

- Ой, да! Сейчас, сейчас, - суетливо засновала по кухне мать. - Вот овощи, они уже мытые. И брынза. Нарезай.

- Я так понимаю, готовим греческий салат? - присел на табу­ретку Вадим.

- Правильно понимаешь, - кивнула Нина Георгиевна. - Оливки найдешь в шкафчике. А я пока горячее разогрею и расскажу тебе о звонке...

- Мам, а давай, пока гость греется в душе, кое-что я тебе расска­жу, - перебил ее сын и, выдержав паузу, торжественно произнес: - Я покупаю дом!

Нина Георгиевна посмотрела недоуменно.

- То есть как покупаешь? Ты ведь собрался строить.

- Считай, уже построил. - Нарезая огурец, Вадим не удержался, закинул ломтик в рот и принялся с наслаждением жевать. - Дом, в который можно вселяться хоть завтра. Ты же хотела на природу? С цветочками там возиться, воздухом дышать. Вот я и подсуетился.

Мать от растерянности опустилась на табуретку.

- Сынок, может, не стоит торопиться? Если только из-за меня...

-Ты не рада?

- Я рада, только... А это далеко от Крыжовки? - тихо спросила она после паузы.

- Ах вот в чем дело! - понял сын состояние матери. - Самое главное-то я не сказал: мы покупаем дом, построенный на участке, где была наша дача. Завтра вечером я тебя туда свожу.

- Ой... Как же это? Ты не шутишь? Неужели в нашем поселке?

- В нашем, - подтвердил Вадим, отложил нож и взял руки ма­тери в свои. - В том же поселке, на той же улице... Когда-то я дал себе слово вернуть дачу, которую продал отец, чтобы меня спасти. Дачи, к сожалению, нет. Но место есть и новый дом. И даже два участка: наш и Хмелевских. Признаться, сам до сих пор не верю, что такое оказалось возможно.

- И как там теперь? - спросила мать сквозь выступившие слезы.

- Многое изменилось?

- Многое. Но лес - тот же, разве что подрос. Даже тропинки к садовым товариществам те же. А еще я встретил тетю Клаву. Пом­нишь, вы с ней дружили?

- Клавдию? Горошко? - всплеснула руками мать. - Не может быть!.. - совсем разволновалась она. - Я как-то пробовала ей зво­нить на домашний телефон, но мне ответили, что такую не знают... Жива? Здорова? А ее муж? Он и в те годы серьезно болел.

- Успокойся, - Вадим положил руки на плечи матери, пытаясь умерить ее эмоциональную реакцию. - Поднимется давление - уложу в постель, и больше ни слова не услышишь, - пригрозил он.

- Тетя Клава жива и здорова. После смерти мужа продала квартиру и переехала жить в Крыжовку.

- Как? Там ведь холодно зимой!.

- Мама, там теперь тепло, - улыбнулся Вадим. - Сын тети Клавы утеплил дом, провел газ.

- Павлуша? Погоди, он ведь старше тебя лет на пять...

- Занимается строительным бизнесом и довольно успешно, - продолжил Вадим. - Это со слов тети Клавы. Надеюсь, скоро с ним встретимся. Кое-что в доме мне хотелось бы переделать, вот к нему и обращусь.

- У них еще дочь была! - вспомнила мать. - Вы вместе играли.

- Жанна живет в Бельгии. Замужем, дети... Мам, вообще-то я есть хочу, - напомнил сын с улыбкой. - Давай поужинаем, прово­дим гостя и продолжим разговор, - предложил он. - Сейчас твой ученик выйдет, а у нас еще ничего не готово.

Словно в подтверждение его слов в кухонном проеме появился Артем.

- О, привет, гений! - Вадим протянул руку молодому человеку. - Наслышан, поздравляю! Наш босс даже поздороваться толком не дала: тебе скомандовала в ванну, а мне - на кухню, - деланно проворчал он, кивнув на мать.

- Покомандуешь тобой, как же! - не согласилась Нина Георги­евна. - При всех заложенных генами способностях к языкам ты когда-то категорически отказался их развивать! А вот Темочка прислушался к моим советам!

- Так ведь способности, заложенные генами, и гениальные спо­собности - совсем не одно и то же, - парировал Вадим. - Зачем му­читься, если от рождения не гений? Все, что мог, я от своих спо­собностей уже взял. И бизнес мой состоялся в том числе благодаря знанию немецкого. Так что спасибо тебе, родной мой учитель! - поцеловал он мать в лоб. - А ты чего застыл? - подмигнул он сму­щенному гостю. - Бери нож, помогай кромсать салат.

- Мальчики, у меня к вам предложение, - лукаво улыбнулась хо­зяйка. - Давайте сегодня говорить только на немецком!

- Ага... Хочешь, чтобы я краснел перед гением? - весело уточ­нил Вадим. - Понятно, решила устроить мне экзамен.

- Скорее, он будет принимать экзамен у нас, - поддержала шут­ку Нина Георгиевна.

- Ich hore und gehorche, meine Dame!(слушаюсь и повинуюсь, моя госпожа) - сын встал, игриво застыл в стойке «смирно» и даже попытался щелкнуть шлепанцами.

- Oh, der joker!(ох, шутник) - легонько толкнула его ладонью мать...

Заскочив в подъезд вместе с первыми каплями дождя, Веня вы­звал лифт, дождался кабины, сделал шаг и, чертыхнувшись, раз­вернулся обратно: забыл в машине пакет с диктофонами и кассе­тами! На ходу сняв сигнализацию, он добежал до припаркованной у соседнего подъезда машины, юркнул в салон и тут же понял, что назад дороги нет: небо, что называется, разверзлось, и дождь по­лил как из ведра.

Сквозь потоки воды на стекле невозможно было рассмотреть даже свой подъезд. Потюня вздохнул: дался ему этот пакет. Что мешало переждать грозу и сходить за ним позже? Но раз уж так вышло, придется разбираться с содержимым здесь и сейчас.

Вытащив диктофоны, он разложил их на сиденье. Взгляд сразу зацепился за Sony розового цвета.

«Девичья игрушка, с нее и начну, - решил он. - Тяжеловата, од­нако, - взвесил он Sony в руке. - Старенькая, даже не помню такую у Кати. Для начала поменяем батарейки».

Батарейки требовались самые обычные. Такие в бардачке име­лись, как и много других. Веня постоянно пополнял запас: вдруг в самый неподходящий момент в каком-либо устройстве сядет пи­тание.

Поставив новые батарейки, Потюня нажал кнопку включения. Панель диктофона тут же отреагировала красным огоньком. При нажатии соседней кнопки откинулась крышка - внутри стояла кассета.

«Забыла вытащить. Вот ее и прослушаем», - ткнул он пальцем «play».

Спустя секунду из маленького динамика зазвучал разговор. До­бавив громкости, Веня остался доволен: вполне сносно, разборчи­во, без треска и лишних шумов.

- ...Вы и представить себе не можете, что творится! Спасая свое­го сына от наказания, профессор Ладышев забыл обо всех нормах морали и нравственности! - эмоционально восклицал возмущен­ный женский голос. - Зачем он добивается эксгумации, когда авто­ритетная комиссия дала заключение: виноват хирург! Мало того, что операция проводилась не по показаниям, так еще и инфекцию занесли!

«...Профессор Ладышев? - не сразу сообразив, о ком идет речь, Веня остановил воспроизведение и уставился на диктофон. - Быть того не может! Неужели та самая запись Катиной встречи, после которой и разгорелся весь сыр-бор?.. Так, дослушаем до конца».

- ...Как это не по показаниям? - слушал он почти не изменив­шийся с тех пор голос Кати. - Разве у нее не было аппендицита?

- Милая девушка, в том-то и дело! Удаленный аппендикс не был изменен! Вот, смотрите, у меня все копии исследований, - послы­шалось шуршание. - Если что непонятно - спрашивайте.

Последовала довольно долгая пауза.

Как же так?.. - наконец пробормотала Катя. - Получается, де­вушка была здорова, а ее вот так, под нож?

- Ну, совсем здоровой ее нельзя назвать: привезли на скорой с болями, с температурой. Но вместо того, чтобы поставить пра­вильный диагноз, понаблюдать, посоветоваться со старшими коллегами, неопытный доктор спешно делает операцию. Этот Ко­ренев славится тем, что готов всех подряд потрошить на операци­онном столе. Как в народе говорят, руку набивает. Вот и доигрался.

- И что, неужели ни с кем не консультировался?

- Представьте себе! Так получилось, что более опытные врачи были заняты другими пациентами. Коренев взял в ассистенты дежурного гинеколога - и вперед. Но гинеколога он обманул: убе­дил, что имеются все показания для аппендэктомии. Женщина уже дала показания. Вот здесь есть копия... Теперь вы понимаете - о таком беспределе общественность непременно должна узнать!

- ...Но почему я? - после долгого молчания спросила Катя. - Это серьезная тема, я еще никогда не писала о медицине...

- А кто, если не вы? - удивилась женщина. - Вы ведь журналист...

- Начинающий. Я еще учусь...

- Все мы когда-то начинали и продолжаем учиться. К тому же вы лично знакомы с Марией Ивановной. Неужели вот так спокой­но можете закрыть глаза на трагедию в семье коллеги? - надавила на совесть женщина. - Я, конечно, могу поискать кого-то другого, посмелее, поопытнее... - снова послышалось шуршание бумаг. - Уверена, найдутся люди, желающие восстановить справедливость и заявить о себе как о журналисте с большой буквы, - многозначи­тельно добавила она. - Но время будет упущено: папаша-профес­сор успеет превратить черное в белое, скрыть правду.

- Разве это возможно?

- Милочка! В наше время все возможно, а уж тем более с его связями! Со дня на день прибудет вызванная им так называемая «независимая» команда экспертов из Москвы. За свои деньги они пода едут? Нет, конечно. Не сомневаюсь: результат новой экспер­тизы уже проплачен.

- Но выводы такой комиссии можно оспорить...

- Ах, наивная! - усмехнулась женщина. - Если профессор нашел деньги, чтобы купить московских экспертов, найдет и на то, что­бы никто ничего не оспаривал.

- Но если он такой всесильный, чем ему помешает статья? Со­мневаюсь, что он ее даже прочитает.

Зато прочитают другие и перестанут ему помогать замести следы преступления. А он прочтет, не волнуйтесь. Я лично положу ему газету на стол.

- ...Я, конечно, могу попробовать, но... В таком случае я должна встретиться и с профессором, услышать его мнение.

- Ничего не получится. Профессор Ладышев не дает коммента­риев.

- Тогда поговорю с сыном.

- Как? Его, можно сказать, спрятали от разъяренных родствен­ников девушки в СИЗО. Вы забыли?

- Значит, свяжусь с коллегами профессора. Нас так учат. И это правильно, когда высказываются обе стороны конфликта.

- Конфликта? Молодую девушку убили прямо на операцион­ном столе, и вы называете это конфликтом? Да если хоть кто-то из окружения профессора узнает, что готовится статья, ей никогда не дадут увидеть свет!

- Но, ни с кем не поговорив, я не могу взяться за статью.

- Жаль... А ведь я на вас так рассчитывала... На вашу совесть, сочувствие... Очень жаль, что ошиблась.

Послышался звук отодвигаемого стула.

- Поймите, если я возьмусь за этот материал, то должна на ко­го-то или что-то ссылаться! Вы представились как Балай... Люд­мила Семеновна? Я могу сослаться в тексте на вас?

- Да, я - Людмила Семеновна Балай, - снова скрипнул стул. - Но я против того, чтобы в публикации было указано мое имя.

- Почему? Вы предлагаете мне написать статью, а сами боитесь отвечать за свои слова?

- Понимаете... - женщина сделала паузу. - Упоминание моего имени не придаст силы статье. Я не имею такого веса в медицин­ском мире, как профессор. Другими словами, скажут, что я - неком­петентный источник.

- Вот как? И где же взять компетентный?

- Ну, скажем, это может выглядеть как журналистское рассле­дование. Вы - журналист, и у вас может быть своя позиция, своя точка зрения...

- Нет! - категоричным тоном перебила ее Катя. - Без ссылки на компетентных в медицине людей я не могу писать. Извините.

- Хорошо. Коллективное письмо против профессора Ладышева вас устроит? Подписанное в том числе светилами медицины?

- А такие найдутся?

- Ха! Вы себе не представляете, скольким людям он сломал жизнь, карьеру, зарезал научные исследования. А скольких людей погубил! Думаете, от кого у сына столько наглости? От папочки! Военно-полевой хирург мог сколько угодно экспериментировать и набивать руку во время войны! Только время давно не военное.

- Не профессор, а прямо монстр какой-то... Хорошо, я попробую. Но опубликую статью только после того, как у меня будет письмо.

- Завтра, в крайнем случае послезавтра оно у вас будет.

- Я могу взять эти копии?

- Конечно. Я их специально для вас подготовила.

- Вот здесь оставьте, пожалуйста, ваш контактный телефон.

- Только домашний. Но дома или на работе меня сложно за­стать. Я сейчас меняю работу.

- А как же тогда держать с вами связь?

- Не волнуйтесь. Как только у меня на руках будет письмо, я сама вас разыщу. Договорились?

- Договорились, - не сразу, но согласилась Катя.

Спустя секунду запись закончилась, диктофон громко щелкнул и открылся. Потюня перевернул кассету, снова нажал «play» - ти­шина: вторая сторона оказалась чистой. Тогда он снова перевер­нул кассету, еще раз прослушал разговор с самого начала и, глядя на потоки воды на стекле, попытался его осмыслить.

«...Вот это бомбочка! - постепенно стало доходить до него. - Сто процентов, Катя забыла о ней! Ведь изначально можно было до­гадаться: кто-то ее использовал, кто-то толкал, снабжал матери­алами! А она, глупая, даже в статье-опровержении не упомянула «доброжелательницу», всю вину взяла на себя! И коллективное письмо, уверен, для этого дела сварганили, иначе она, даже по мо­лодости, не решилась бы на такой серьезный материал. Ох и сво­лочь же эта Балай! Напомнить Кате о кассете?.. Нет, пожалуй, пусть сначала родит. А вот Ладышеву не помешает знать, кто тогда кашу заварил... Стоп! Балай! Катя сегодня упоминала эту фамилию... Не на ее ли дочери он собрался жениться? - вдруг пронзило его. - Два сапога - пара! Ничего святого!.. А вдруг нет? Вдруг он ни сном ни духом о том, какую роль сыграла будущая теща в смерти его отца? Она же фактически его и убила!.. Надо срочно отвезти кассету Ла­дышеву, пусть сам разбирается... Но сначала копией обзаведусь. Так, на всякий случай!» - предусмотрительный Веня сгреб дик­тофоны и кассеты в пакет и, не обращая внимания на продолжав­шую бушевать грозу, открыл дверцу машины...

Раздосадованно наблюдая за льющимися с неба потоками поды, Валерия Петровна пережидала непогоду в зале заседаний, служившем ей кабинетом. Вызывать такси в такую погоду - заня­тие бесполезное: либо линия занята, либо свободных машин нет.

И Обухов почему-то со звонком тянет. Днем порадовал: представил ее кандидатуру новому руководству. Затащил в кабинет, полу­чил «награду» и ускакал: мол, надо ковать железо, пока горячо. И вот молчит, хотя обещал набрать сразу, как освободится.

Скорей бы уж все решилось, никаких сил не осталось и на этот ремонт, и на эту работу. Все на нервах. Понятно, сразу заполучить теплое местечко не получится - Юрий честно предупредил. Но главное - зацепиться! С уходом пенсионеров начнутся подвижки с кадрами, и на первое освободившееся в ведомстве место придет она. Это Обухов гарантировал.

«Только бы не сорвалось! - скрестив руки, взмолилась Лежни- вец. - Ну хоть что-то в последнее время должно получиться!.. Са­мой позвонить, что ли?»

Недолго думая, она набрала служебный номер Обухова, но трубку никто не снял. Возможно, еще занят. Но если уехал домой, то на мобильный звонить нельзя: вдруг нарвется на жену? Такое уже бывало... Дамочка бесцеремонно отвечала на звонки, ей не предназначенные. По той же причине и СМС во внерабочее время Валерия посылала крайне редко.

Прождав еще с полчаса, Лежнивец принялась нервно колесить по кабинету.

«Обнаглел! Не понимает, как я волнуюсь? - злилась она на Обу­хова. - А вдруг там все пошло не так?»

В сравнении с этим неудача с Ладышевым сразу тускнела. Да она уже спит и видит себя в другом кабинете, в другой должности! Уж лучше бы Юрий не приезжал днем, не обнадеживал! Ожидание становилось совсем невыносимым, и Лера решилась позвонить в службу такси. Повезло. Свободная машина оказалась в районе больницы. Схватив сумочку, она заторопилась к выходу.

Дома, как и ожидалось, никого не застала. Заглянув в комнату дочери и убедившись, что та не появлялась, разгневанная мать не выдержала и набрала супруга, с которым не общалась больше не­дели. На звонок тот не ответил, но спустя несколько минуту при­слал СМС: «У нас все хорошо, ужинаем».

Швырнув телефон, Лера плашмя упала на диван, затем перевер­нулась на спину и принялась рассматривать потолок. Черт с ним, с разводом! С Петром они давно чужие люди, осталась мелочь - по­ставить штамп в паспорте. Но дочь надо вернуть любым способом!

И как она прохлопала момент, когда он перетащил ее на свою сторону? Теперь радуются оба, что не только внешне похожи, но и на мир смотрят одними глазами, в том числе на мать! А она, дура, надеялась, что дочь подрастет и все само собой образуется, спи­сывала проблемы на сложный подростковый возраст. Хотя, если честно, не до воспитания Софии было. Все время отнимали работа, хлопоты о дальнейшей карьере. А муженек этим воспользовался.

Сволочь! Ни одного дня она не была с ним счастлива, ни одного! И не любила его никогда! Впустую потраченные годы!

«Придется рассказать Софии, как я ее родила, как пряталась беременная от людей. Как долго после этого папаша не мог опре­делиться: разводиться, жениться?.. Не забеременей я от Ладышева, не подтолкни Петра таким образом сделать предложение, кто знает, чем бы все закончилось, - уткнулась она носом в подушку. - Но Софии этого говорить нельзя... Будь рядом тот ребенок - ох, как бы он сейчас пригодился! - посожалела Лера. - Кто же мог по­думать, что спустя годы все так обернется... До сих пор не знаю, выжил или нет... Что же так не везет-то по жизни?»

От жалости к себе Валерия даже всплакнула: выдавила сле­зинку, шмыгнула носом и успокоилась. Слезы она позволяла себе крайне редко. Бессмысленно жевать сопли и ждать у моря погоды. Только действовать! Жаль, София и в этом пошла в размазню-от- ца: мягкая, жалостливая.

«Надо на этом и сыграть - расплакаться, надавить на жалость. Главное - вырвать дочь из лап Петра, а дальше уже я все сделаю, чтобы оставить ее у себя... Прямо сейчас еду на дачу! - вскочила Лера с дивана. - Хорошо хоть гроза закончилась. Придется опять брать такси - дорого, зато быстро».

Переодевшись в скромные джинсы, старенькую кофточку, стерев с лица косметику, Лера

вызвала такси и присела у полки с обувью: следовало выбрать самую поношенную, чтобы произвести нужное впечатление на дочь - вызвать у нее жалость.

Зазвонил мобильный.

«Обухов, - прочитала она. - Ну наконец-то!»

- Заждалась уже! - укоризненно проворчала Валерия, опустив приветствие. - Чем порадуешь?

- Ничем, - ответил тот непривычно холодно и отстраненно. - Вопросы появились.

- Какие еще вопросы?

- Какие?.. - мужчина сделал паузу. - Первый: что связывало и связывает тебя с Ладышевым?

- То есть как «что связывало и связывает»?

Лера опешила. Неужели Обухов что-то узнал о ее давнем рома­не с Вадимом? Обдумывая ответ, она подтянула банкетку, присела.

- Не понимаю. Ты имеешь в виду профессора Ладышева? - ре­шила она схитрить.

- И его тоже. Что тебя связывало с его сыном? - не поддался на отвлекающий маневр Обухов.

- Ну мы как-то работали вместе. В одной больнице.

- А еще? Что лично тебя с ним связывало?

- Юра, что ты хочешь узнать?

- Хочу узнать о других отношениях. И не ври, что ничего такого не было.

- А ничего и не было, - гнула свою линию Валерия. - Работали в одной больнице, иногда сталкивались в операционной. Нормаль­ные рабочие отношения.

- Рабочие, значит, - усмехнулся Обухов. - Ну-ну... Тогда почему ты продолжаешь с ним общаться, а я об этом не знаю?

- Юра... я... не продолжаю, - заюлила Валерия, лихорадочно прикидывая в уме, что можно говорить, а что нельзя. - Если и об­щаемся, то только по делу. Мало ли с кем я общаюсь по работе! Не пойму, в чем ты меня упрекаешь? - попыталась она обидеться. - Тебя явно ввели в заблуждение. Интересно, кто.

- Неважно. Но кое в чем я начал сомневаться.

- Юра, в чем сомневаться?

- В чем?! - не сдержавшись, возмутился он. - В тебе! Я поручил­ся за тебя, а теперь вдруг выясняется, что ты - не только тот гине­колог, который пропустил криминальный аборт, но еще и кувыр­калась с сыном профессора! Он даже собирался на тебе жениться!.. Значит, так. Сейчас я отвезу жену на мероприятие, где-то через сорок минут выйду погулять с собакой. Жду тебя в скверике. Ты знаешь где. И постарайся за это время продумать, а не придумать объяснение, - сделал он ударение на втором глаголе.

Разговор оборвался. Опустив телефон на колени, Валерия за­крыла лицо руками. Это конец всему - мечтам, планам. Предполо­жим, до него дошли слухи о том, что когда-то она пропустила кри­минальный аборт. Ну и что? У каждого доктора есть свой скелет в шкафу. И здесь должна сработать коллегиальная медицинская солидарность - врач врача поймет: бывает.

«...Но вот какая сволочь наболтала ему про Вадима? Кто мог знать, что он хотел на мне жениться?! Только я, он, его родители! Ну еще пара его друзей... - пыталась она припомнить. - Для непо­священных все выглядело как флирт, что в медицине не редкость. А что, если сам Вадим и рассказал? И не обязательно Обухову, а... будущей теще! - осенило ее. - Только она, больше некому! - вско­чила с банкетки Валерия. - Дура, какая же я дура! Что ж, придется выдать Обухову свою правду, в том числе и о Балай. Только надо хорошенько взвесить, какую правду...»

Зазвонил домашний телефон.

Такси заказывали? - недовольно уточнил женский голос. - Ма­шина уже пять минут стоит у подъезда, синий «Опель»...

- Да, да, - спохватилась Лежнивец. - Бегу, извините...

Набросив на плечо сумочку, она прихватила с полки ключи и пе­ред тем, как закрыть дверь, глянула на часы в прихожей:

«Ехать минут двадцать, еще десять придется Юрия подождать. Вот и хорошо, успею сочинить ему «правду», - успокоила она себя...

10

Заметив появившуюся на крыльце парикмахерской супругу, Обухов тут же прервал разговор, быстрым движением спрятал те­лефон в карман и сделал вид, будто задремал в машине. Иначе рев­нивая и любопытная жена не преминула бы поинтересоваться, с кем это он разговаривал. Поэтому Юрию приходилось постоянно быть начеку и строго соблюдать правила конспирации - не остав­лять телефон без присмотра, вовремя удалять звонки и СМСки. А то, если супружница что-то заподозрит, устроит ему допрос с при­страстием, запутает и все выведает. Ей в самый раз следователем работать, а не депутатом.

С недавних же пор жена завела еще и новую моду: таскать его с собой на разные официальные и неофициальные мероприятия. Видишь ли, ей по статусу положено. И попробуй сослаться на заня­тость или плохое самочувствие! Скандал гарантирован.

Поначалу, когда Аллу избрали депутатом, он искренне радовал­ся и за нее, и за себя: теперь никто не посмеет покуситься на его должность. Однако со временем проявились и издержки карьер­ного скачка - супругу вознесло: это вам не должность директора школы, а, по ее разумению, очевидный показатель причастности к сильным мира сего, к небожителям!

Прямо пропорционально росло и раздражение Обухова своей дражайшей половиной. Мало того, что Аллу Вячеславовну теперь почти не застанешь дома, так и разговоры, если появится, крутят­ся только вокруг новостей депутатского корпуса. О полноценном ужине мечтать не приходится. Впрочем, по-холостяцки Обухов пи­тался давно, с тех самых пор, как сыновья, женившись, покинули родные пенаты.

А еще дражайшая полностью доверила ему выгул собаки - ни поспать тебе утром, ни телевизор вечером посмотреть. Пришел, переоделся, поводок в руки - и вперед в любую погоду. Правда, был в этом и один большой плюс: на прогулке его никто, кроме собаки, не контролировал - поговорить можно вдоволь с кем хо­чешь. К примеру, сегодня предстоит не терпящий чужих ушей раз­говор с Лежнивец.

Вспомнил о ней - и его передернуло: да как она смела так его подставить?! Как пацана обвела вокруг пальца! Он и подумать не мог, что Валерия причастна к той пресловутой операции! А уж то, что ее связывало с хирургом нечто большее, чем совпавшее де­журство, и в страшном сне не привиделось!

Сука! Повелся, доверился, старый пень! И это с его-то осторож­ностью! Кто знает, чем еще ему аукнется такая забота о своей про­теже? А вдруг вылезут наружу их не только служебные отноше­ния? От такой мысли учащался сердечный ритм, на лбу выступала испарина... Не дай Бог! Вылетит он из своего кресла, и жена не за­щитит. Наоборот, Алла точно подаст на развод, выкинет за шкирку из квартиры. И зачем только он связался с Валерией?!

А ведь до сегодняшнего дня ничего драмы не предвещало. Еще утром на совещании он представил начальству кандидатуры на перевод в ведомство, дал понять, что Лежнивец из них наиболее подходящая. Выслушали, одобрительно покивали, приняли впол­не благосклонно. И вдруг в конце рабочего дня попросили задер­жаться, пригласили на новое совещание и отчитали, как мальчиш­ку. Хорошо хоть без свидетелей!

Обухов слушал нового начальника, опустив голову, и пытался вычислить, почему так нежданно-негаданно ветер подул в другую сторону. И вдруг тот упомянул имя профессора Ладышева, уважительно добавив, что считает себя его учеником и гордится этим. А еще... ошарашил новостью: Валерия Петровна и была тем гинекологом, который просмотрел криминальный аборт! Всю же вину тогда свалили на молодого хирурга, сына профессора, за которого, между прочим, она собиралась замуж. Но как только пациентка умерла и прокуратура завела дело, невеста Ладышева- младшего выскочила замуж за заместителя министра, который помог ей выйти сухой из воды.

Все это звучало как сущий вздор. Обухов не поверил своим ушам, поднял голову, непонимающе уставился на мужчину в крес­ле. Тот отвел глаза и как бы между прочим поинтересовался: по­чему Юрий Анисимович хлопочет за Лежнивец? По его мнению, такой человек, как она, не может и не должен работать начмедом в одной из лучших городских больниц. Ведь это бросает тень на все ведомство! К концу выволочки начальник недвусмысленно намекнул: такие проколы с подбором кадров чреваты для карье­ры самого Обухова.

Втянув голову в плечи, Юрий Анисимович заизвинялся, стал мямлить что-то вроде обещаний впредь досконально изучать лич­ные дела сотрудников. А вернувшись в кабинет, долго приходил в себя, глотал успокоительные таблетки, запивал их сердечными каплями. И все время прикидывал: как теперь быть с Валерией? Вспомнился первый день их знакомства, и до него вдруг дошло: он повелся тогда, как мальчишка, на ее женские прелести, а она его просто использовала.

Все женщины - продажные шлюхи! Все без исключения! Осо­бенно карьеристки - эти отца родного сдадут ради одной ступень­ки вверх! И его супруга не лучше. Ее ведь тоже кто-то продвигает. Обухов слишком хорошо знает: сами по себе такие дела не проис­ходят! Фу, какие шлюхи! Одним голову дурят, с другими спят. По­нятно теперь, почему Валерия словом не обмолвилась, что знако­ма с Ладышевым-младшим. И не просто знакома, а, оказывается, собиралась за него замуж!

«Потаскуха! Сволочь, б... - дернув собачий поводок, Обухов едва слышно выругался, осмотрелся: Валерия уже на месте. Теперь главное, чтобы поблизости не оказалось любопытных глаз. - И тогда, сучка, с двумя спала, и сейчас. И меня при себе держит, и Ла- дышева. А ведь сегодня он не последний человек в медицинском бизнесе. Выходит, нас обоих использует. Ну и сволочь же!.. Жаль, нельзя ее прямо сейчас послать подальше. Опасно, очень опасно приблизился... Такая будет мстить, ни переднем не остановится... А о Ладышеве для начала надо выпытать побольше...»

- Привет! - проходя мимо скамейки, на краешке которой, под­стелив пакет, сидела Лежнивец, глухо поздоровался Юрий. - Иди следом, только на расстоянии.

- А собака? - округлила та глаза. - Я боюсь больших собак!

- Людей надо бояться, - процедил сквозь зубы Обухов. - Отвела мне роль слепого котенка в своих интригах? Давай выкладывай все с самого начала, не стесняйся.

- С какого начала?

Прихватив пакет, Лера растерянно засеменила следом - с дру­гой стороны, подальше от пса.

- Как оперировала вместе с сынком профессора Ладышева, как спала с ним, замуж навострилась, - перечислил Юрий. - И не пы­тайся врать, что не поддерживаешь с ним отношений. Не поверю,

прошипел он.

- Но это правда! Мы не виделись с того времени, как расста­лись... Много лет, - с жаром принялась было оправдываться Вале­рия, как вдруг поняла, что признала факт более близкого знаком­ства с Ладышевым, и прикусила язык.

Впрочем, похоже, отрицать все бессмысленно. Уж слишком во­инственно настроен Обухов.

- Предположим, - усмехнулся он. - Только я перед уходом с работы освежил в памяти статью о профессоре и заметил одну странность: с чего бы это журналистка тебя пожалела? Ни имени не назвала, ни фамилии. От самого Ладышева поступило такое указание? Ты ему карьеру и жизнь едва не сломала, а он, выходит, вдруг все забыл? Так не бывает. Признавайся, часто с ним спишь?

- Юра, ты с ума сошел! - округлила глаза Валерия. - Честное сло­во, я ничего не знала о нем долгие годы! Да, я разыскала его после выхода статьи. По одной простой причине: я испугалась. Вдруг он станет мстить? Только встретиться он отказался. Категорически.

- А мне почему ничего не сказала?

- Юра, неужели ты не понимаешь почему? - для убедительно­сти Валерия театрально прижала руки к груди. - И та операция, и Ладышев - это ведь черные дни в моей жизни! Не рассказывала, потому что боялась: не поверишь, перестанешь мне помогать, под­держивать, - на ее ресницах заблестели слезы.

- Так все-таки «помогать»... - хмыкнул Обухов. - А я думал, у нас любовь. Не хнычь, нет веры ни тебе, ни твоим слезам.

- Ну конечно, любовь! - смахнув слезу, подхватила Валерия.

- С Ладышевым у тебя якобы то же самое было, - как бы меж­ду прочим заметил Обухов и, посмотрев на засуетившегося пса, остановился: кажись, тот присмотрел место для «большого дела». - Даже замуж собиралась!

- Не собиралась я за него замуж! Ты же знаешь мою историю: Петр - отец Софьи. А легкий флирт с коллегой никто не запрещал. Какой Ладышев? Кто тебе наплел такие бредни?

- Неважно, - насупился тот. - Важно другое. Наш новый началь­ник - бывший ученик профессора Ладышева. А ты - одна из ви­новниц скандала и того, что он умер. Гинеколог, просмотревший криминальный аборт, сваливший вину на молодого хирурга... По­нимаешь, чем тебе это грозит?

Валерия, охнув, побледнела.

- Но откуда... он узнал, что я - тот гинеколог? Фамилию смени­ла, столько лет прошло... - забормотала она. - Юра... это все статья виновата! Это заговор против меня! Удавила бы журналистку!!!

При чем здесь журналистка? И тогда, и сейчас она делала свое дело. Надо сказать, профессионально. А вот ты не смогла следы запутать. Поэтому и говорю: людей надо бояться, - дернул он за поводок завершившего «дело» пса. - Меня тебе удалось прове­сти: одни положительные характеристики в деле, не придраться. Только главного ты не учла: много свидетелей осталось. Среди них - приближенные к семье профессора. Они-то о тебе знали гораздо больше, но молчали, пока твой супруг был при власти. Но вот вре­мя пришло - кому-то захотелось вытянуть на свет ту историю и... убрать тебя с дороги. Так что, возможно, никакой это не заговор, - рассудительно втолковывал Обухов свое видение ситуации.

- Заговор! Я уверена, - не согласилась Валерия. - Для того я и встречалась с Вадимом, чтобы узнать... - она испуганно осеклась и тут же поправилась: - С Вадимом Сергеевичем.

- И все-таки с Вадимом, и все-таки встречалась!.. - не удержался Обухов. - Лера, Лера!.. Ты не устаешь меня удивлять.

- А что мне оставалось делать? - огрызнулась Валерия. - Для меня эта статья - как топор над головой! - она запнулась и по­смотрела на Обухова. - Думала, что все всё забыли, потому и тебе ничего не сказала. И с Ладышевым встречалась, чтобы выяснить, почему статья вышла именно сейчас, когда мне реально светит по­вышение.

- С трудом верится... - Обухов нахмурился. - Он же не женат до сих пор? Надеялась освежить роман?

- Юра! Юрочка, дорогой, Ладышев мне и тогда не был нужен, а теперь подавно! - снова сменила тон Лера. - Да и я ему не нужна. Он же вот-вот женится на дочери Балай!

- Что-что?.. Об этом ты тоже забыла мне рассказать?

- Не успела, сама только сегодня узнала, - виновато потупила глаза Валерия. - Глупец! Балай - страшный человек. Она - одна из тех, кто погубил его отца!

- Ты откуда знаешь?

- Оттуда... - Лера напряженно думала. - Только она могла до­ложить обо мне начальству, больше некому... А ведь я знаю, как вывести ее из игры! - вдруг воскликнула она.

- То есть? - Обухов даже приостановился, посмотрел на нее с не­доверием. - Говори.

- Я потому и спрашивала о ней у тебя раньше. Сомневалась, но теперь уверена: именно Балай заказала первую статью! Много лет назад следователь в разговоре... в разговоре с моим адвокатом, - добавила она после небольшой заминки, - упоминал ее фамилию... А поскольку отношение нового начальства к памяти профессора Ладышева трепетное... Сам понимаешь, чем это...

- Ты ничего не путаешь? - перебил ее Обухов. - Доказательства ость?

- Нет. Пока нет... Но будут. Я найду!

- Адвоката? Или следователя?

- Доказательства, - Лера замялась.

О том, что она уже успела встретиться с Войтковым и тот про­лил свет на роль Балай в смерти профессора, но категорически отказался подтвердить свои слова в случае необходимости, гово­рить Обухову не стоило. Это означало бы признать, что она дей­ствительно вела за его спиной свою игру.

- К сожалению, человека, которому тогда поручили уладить мое дело, уже нет в живых, - решила она соврать и закрыть тему.

- Жаль... А если журналистку расспросить? - предложил Обухов.

На сегодняшний день в нейтрализации Людмилы Семеновны

Балай он был заинтересован не меньше. Не раз задумывался об этом и прежде, но не знал, как подступиться. Хитрая, коварная баба, страшный человек - в этом Валерия права. Если уж Балай за­пишет кого-то во враги, то не успокоится, пока не уничтожит. Это он наблюдал не единожды.

И все же набрался храбрости, пошел наперекор, представив начальству кандидатуры новых людей. А старых предложил или отправить на пенсию, или же сместить в силу неблагонадежности, подозрения в коррупции. И Балай в таком импровизированном списке значилась одной из первых, пусть и бездоказательно. Глав­ное, в каком свете преподнести кандидатуру на выбывание. Но это Обухов перенес на второй этап, к которому следовало подгото­виться - собрать доказательную базу. Но, похоже, он поторопился и теперь сам стал первым кандидатом на уничтожение в черном списке Людмилы Семеновны.

- Бесполезно, - отмахнулась Валерия, наблюдая за Обуховым. Как ей показалось, гроза миновала: тот переключился на Балай и ищет возможность свести счеты с ней. - Но я что-нибудь приду­маю. Юра, если мне удастся доказать ее причастность к профессор­скому делу, как ты думаешь...

- Забудь, - не дослушав, отрезал тот. - Забудь о повышении. И моли Бога, чтобы за тобой сохранили место начмеда. Сама вино­вата, - безжалостно похоронил он мелькнувшую у Леры надежду. - Ищи доказательства. Это в твоих интересах.

«Вернее, в моих, - поправил он себя мысленно. - Уберу с дороги Балай - станет легче дышать. И Лежнивец полетит у меня с начме­дов со скоростью света! Это ж кого надумала вокруг пальца обве­сти, сучара неблагодарная!» - не оглядываясь, он побрел вслед за псом в сторону дома...

Сделав копию кассеты, Потюня выглянул в окно. Дождь почти прекратился, небо, час назад придавленное свинцовыми тучами, стало выше, посветлело. И пусть где-то за домом еще громыхало - гроза ушла.

«Надо ехать к Ладышеву! - после повторного прослушивания записи Веня был настроен решительно. - Дальше сам пускай раз­бирается. А то сделали Катю крайней...»

Взяв мобильник, Потюня отыскал номер. Первый звонок сбро­сили, что вполне ожидаемо. Но Веня был настойчив. Наконец в трубке раздалось раздраженное:

-Да!

- Вадим Сергеевич?

-Да.

- Добрый вечер! Вениамин. Потюня.

- Понял... Извините, занят. Ужинаю. Перезвоню позже, - коротко “ ответил абонент, явно желая отделаться от собеседника.

«Еще чего! - возмутился Веня. Чутье подсказывало: никто не станет ему перезванивать. И трубку больше не снимет. - Ужинает он... Послушаешь кассету - забудешь о еде!»

- Нет, у меня срочный разговор.

- Подъезжайте завтра с утра в офис, поговорим, - Ладышев был непреклонен.

Прочитав имя «входящего», он не ответил на первый звонок. Если бы не укоризненный взгляд матери, абонент Потюня так и остался бы при своих интересах.

- До свидания! - жестко попрощался Вадим и вдруг услышал:

- Стойте! У меня есть аудиозапись, из которой понятно, кто за­казал статью против вашего отца!

- ...Откуда она у вас? - после паузы уточнил Вадим.

Отложив нож и вилку, он встал с табуретки и, показав матери

знаком, что должен поговорить, покинул кухню.

- Случайно нашел среди старых Катиных записей. На кассете разговор с женщиной, которая уговаривает ее написать статью. И еще много чего.

- Вы уверены? Это именно тот разговор?

«Голос изменился, - облегченно выдохнул Веня. - Значит, для пего это важно».

- Более чем! Теперь понимаете, что нам надо встретиться? Или ны готовы подождать до утра? - насмешливо уточнил он.

- Нет. Сегодня. Вы где находитесь?

Поскольку «для сугреву» были приняты пятьдесят граммов ко­ньяка, сам сесть за руль Вадим не мог. Придется вызывать такси.

- Я к вам сам подъеду, - предложил Потюня. - Вы сейчас где?

- У матери в гостях. Записывайте адрес...

- Не надо. Помню. Улица Пулихова. На память пока не жалуюсь.

Как только заеду во двор - наберу.

- Хорошо. Жду.

Вадим сунул телефон в карман спортивных брюк да так и остал­ся стоять в прихожей.

«Случайно нашел среди старых Катиных записей», - повторил он про себя слова Потюни. - Почему же она сама не нашла? Ведь понятно: кто-то же снабдил ее материалом для статьи. Но и сло­вом не обмолвилась. Вопрос - почему? Впрочем, какая разница? Для меня главное - узнать, кто заказчик».

- Вадим, ты почему не идешь? Ужин стынет... Что-то случилось?

- заволновалась мать.

- Все в порядке, - успокоил он, вернувшись к столу. - Знакомый подъедет, надо перекинуться парой слов. Я отлучусь ненадолго...

- Вадим взялся за столовые приборы и вдруг понял: аппетит про­пал. - Пожалуй, лучше подожду его внизу, - посмотрел он на часы.

- Артем хотел о работе поговорить... - забеспокоилась Нина Ге­оргиевна. - Для себя или для будущей супруги.

Словно не услышав, Ладышев вышел из кухни, но вскоре вер­нулся и протянул гостю визитку.

- Завтра позвонишь около девяти утра. Назначу время - подъ­едешь, все обсудим. Вакансий на сегодняшний день нет, но, пожа­луй, еще один человек в Германии мне не помешает.

- Вот видишь! - торжествующе улыбнулась Нина Георгиевна. - Не тебе, так Кирочке работа найдется.

- Кому? - обернулся Вадим на выходе из кухни.

- Кирочке. Так зовут невесту Артема, - пояснила мать. - Она тоже из иняза. Ты надолго? У нас еще торт! - напомнила она.

- Не знаю. Но постараюсь быстро, - Вадим взял ветровку. - По­курю заодно.

- Бросал бы курить! - мать укоризненно покачала головой. - Знал бы отец!..

- Мам, сама рассказывала: он бросил курить, когда я родился. Родится у меня сын - брошу, - пообещал уже на пороге.

- Дай-то Бог! Почту заодно проверь, пожалуйста! - прокричала в закрывающуюся дверь Нина Георгиевна. - А тему диссертации уже выбрал? - вернулась она к разговору с любимым учеником.

Вадим вышел во двор. Рядом с подъездом освободилось не одно, а целых два места, и он решил перегнать свой эксклюзив­ный автомобиль ближе к дому - пусть лучше ночует под окнами. К тому же ждать, ничего не делая, он не умел.

Переставив машину, Ладышев заглушил двигатель и сразу за­метил в зеркале: припарковавшееся сзади авто мигнуло фарами.

- Присаживайтесь, - приоткрыл дверцу Вениамин.

- Где запись? - нетерпеливо спросил Вадим.

- Здесь, - протянул тот пакет. - И диктофон, и кассета.

Ладышев взял пакет, вытащил диктофон, повертел в руках, на­жал «play».

«Здравствуйте... - послышалось почти сразу. - Людмила Семе­новна...»

«Балай!» - сразу узнал он голос и, бессильно откинув голову, прикрыл глаза, перед которыми сразу все померкло.

Словно кто-то выключил свет в душе, погрузив мир в беспро­светную черноту...

Промокнув до нитки, с гудящей после напряженного дня го­ловой Людмила Семеновна открыла входную дверь, сбросила в прихожей грязные туфли, стянула пиджак, юбку, блузку, белье и раздраженно швырнула их на пол санузла. Прихватив пакет с продуктами, голая поспешила на кухню, оторвав ломоть хлеба, достала из пакета недоеденный на работе кусок колбасы, впилась в него зубами. Тело лихорадило, в висках пульсировало - то ли от холода, то ли от нервного перенапряжения.

Не переставая жевать, с зажатыми в руке колбасой и хлебом хозяйка поднялась наверх: срочно одеться! Нельзя заболеть в та­кой ответственный момент! Набросив теплый халат и продолжая активно работать челюстями, она присела в кресло рядом со шка­фом. Следовало немного передохнуть, успокоиться. Несмотря на принятые утром лекарства, скорее всего, подскочило давление: ощущение давящего обруча вокруг головы, тупая боль в затыл­ке. Управившись с колбасой, она потянулась за тонометром на тумбочке: так и есть - почти двести! Надо срочно что-то принять. Жаль, все лекарства остались внизу.

В былые времена Людмила Семеновна безотлагательно заня­лась бы здоровьем: легла бы в стационар, обследовалась, «откапалась», поехала в санаторий. Но сейчас не до того: каждый день пре­подносил все новые неприятности, которые наслаивались друг на друга, не щадя изматывали немолодой уже организм.

И вот сегодня чаша весов наконец склонилась в ее сторону. Хоть она еще и не видела запись на диске, чутье подсказывало: получен важный, может быть, главный козырь в борьбе с противником.

«Никудышный из тебя охотник, Обухов! Возомнил, что загнал меня в угол и я, поджав хвост, трепещу, ожидая выстрела в лоб? Как бы не так, дружок!» - Балай самодовольно усмехнулась.

Не учел Юрий, что загнанный в угол зверь вдвойне опасен: ког­да терять нечего, он может изловчиться и сам вцепиться тебе в горло. Пусть даже это будет последний бой. Вот и она после днев­ного совещания у нового начальника набралась смелости и попро­сила уделить ей несколько минут для личного разговора. И столь­ко в ней было напора и решимости, что тот не смог отказать.

Балай долго не расшаркивалась и с ходу выдала о Лежнивец все, что знала, начиная с давней неудачной операции. Выслушав, начальник коротко поблагодарил и пообещал разобраться и при­нять меры. При этом с трудом скрывал эмоции, даже побелел от негодования, стоило Людмиле Семеновне упомянуть имя профес­сора Ладышева и навести на мысль, что непрофессионализм и низкие моральные качества врача-гинеколога определенно сы­грали роль в его смерти.

Из кабинета она вышла торжествуя: при нынешнем руковод­стве на карьере Валерии Петровны можно поставить большой жирный крест! Это подтвердило следующее совещание, после которого Обухова попросили остаться. О причине Людмила Семе­новна догадывалась: как пить дать поставят на вид его хлопоты о Лежнивец!

Отчасти поэтому, заполучив диск с очередным компроматом на Валерию Петровну, Балай не торопилась его просматривать. Успеется. Сейчас надо продумать дальнейшую стратегию: немно­го выждать или прямо завтра еще раз попроситься на прием? До окончания ее контракта оставалось совсем немного, и на сегод­няшний день это главный вопрос. С предавшим ее Обуховым, так и быть, разберется позже - там тоже непросто придется с учетом депутатского статуса супруги.

На первом этаже хлопнула дверь, послышался стук каблуков.

«Вернулась красавица, - хмыкнула Балай. - Кто бы сомневался!»

- Ну что, нагулялась? Может, решила за ум взяться? - спускаясь по лестнице, начала она вправлять мозги дочери, но, заметив, что та тоже промокла до нитки, не терпящим возражений тоном ско­мандовала: - Немедленно в горячую ванну! После поговорим...

Не проронив ни слова, Кира опустила голову и поплелась на­верх. Защелкнув дверь ванной, открыла кран, содрала прилипшую к телу одежду и приблизилась к зеркалу. Выглядела она неважно: подтеки размазанной туши, растрепанные мокрые волосы. Да еще это жуткое состояние - мутит, кружится голова, клонит в сон.

«Неужели залетела? Как не вовремя! - досадливо скривилась она и вытащила из сумки косметичку, где в укромном карманчи­ке лежали презервативы и тест на беременность. - ...Так и есть! - Кира швырнула тест-полоску в урну, но, подумав, достала, завер­нула в туалетную бумагу, затем в целлофан и спрятала в сумочку. - Как же я оплошала? Всего один день пропустила, не выпила та­блетку... И что теперь делать? Не рожать же. Дети пока в мои пла­ны не входят!» - подумала она раздраженно.

Для начала следовало принять ванну погорячее. Никогда пре­жде не помогало, но вдруг? Открутив до упора кран с горячей во­дой, Кира присела на крышку унитаза.

«Два вакуума, один аборт... В последний раз доктор пугала бес­плодием. А может, все-таки родить? - вернулась она к размыш­лениям. - Нет... Никаких детей, тем более от Артема! Пусть он и гениальный, все равно нечего нищету плодить. К тому же далеко не красавец... Вот от Ладышева родила бы: и умен, и обеспечен, и собой недурен. Только с ним такой номер не прошел. Все у него было под контролем - неважно, трезв или пьян. Не человек, а хо­дячий автомат!»

И зачем она рассказала о нем матери? Подумаешь: повстреча­лись, расстались... Так нет, та нафантазировала себе будущего зятя, уцепилась мертвой хваткой - все и пошло наперекосяк!

«Да, мамочка у меня - не позавидуешь. Сама будет страдать, но и чужой кровушки напьется. Да за эту беременность она меня со свету сживет! Как же теперь быть? Артем-то надеется, что сын Нины Георгиевны с работой в Германии поможет, только мне как Вадиму на глаза показаться? Стопудово откажет! Мать свою про­тив меня настроит, та бросится Артема спасать от такой невесты... Корявый день, хуже не придумаешь - на ровном месте столько проблем! А ведь я о Ладышеве и думать забыла!» - совсем рас­строилась Кира, осторожно погружаясь в горячую воду...

Отослав дочь в ванную, Людмила Семеновна неторопливо за­пихала сброшенную мокрую одежду в стиральную машину, вклю­чила ее, убрала остатки съестного в холодильник и лишь после этого достала из сумочки вожделенный диск. Словно специально оттягивала приятный момент, чтобы не спеша прочувствовать его сюжет в полной мере. Кира любит поплескаться, так что вре­мени у нее еще достаточно.

Поднявшись наверх, на секунду приостановилась у двери сануз­ла, прислушалась к шуму воды, довольно усмехнулась. Вернулась дочь - это тоже ее победа. Пусть отдохнет, расслабится. Она еще не знает, что ей уготовано. Прошедшая гроза покажется легким со­трясением воздуха в сравнении с тем, что ждет беглянку!

Включив стационарный компьютер в комнате Киры (в семье им редко пользовались - дочь «жила» в ноутбуке и телефоне, а хо­зяйка подружиться с достижениями цивилизации не особо стре­милась), Людмила Семеновна дождалась окончания загрузки и напряглась, пытаясь вспомнить, куда вставлять диск. Конечно, на работе ей не обойтись без компьютера и Интернета, но все же она предпочитала вести дела по старинке, с помощью ручки и бумаги, а всех этих клавиш, кнопок, мышек побаивалась: вдруг что-то пой­дет не так и важный документ навсегда исчезнет?

«Нет ничего надежнее написанного от руки! А то придумали: документ в электронном виде! Одно неловкое движение - и все удалено! Взять ту же медицинскую карту: столько лет прошло, а она лишь слегка пожелтела! Неоспоримая улика!.. Так, кажется, сюда», - и Балай ткнула пальчиком кнопку на панели.

В туже секунду послушно и почти бесшумно из системного бло­ка выехал дисковод. Аккуратно вложив диск, Людмила Семеновна легонько подтолкнула устройство обратно и принялась ждать. Наконец монитор подсказал, что можно начать воспроизведение.

Неуверенно двигая мышкой, она нажала левую клавишу, и на экране появилась картинка: нежилая комната с нагромождением мебели. Вскоре в нее вошли рабочие в спецодежде, принесли еще несколько столов, поставили их друг на друга и исчезли. Какое-то время в кадре не было никакого движения. Лишь менявшиеся цифры в левом нижнем углу говорили: запись продолжается.

Но вот показалась чья-то спина, голова с лысиной, рука, ухва­тившая чей-то локоть. Вот находившийся спиной к камере груз­ный мужчина сделал усилие - и... в кадре появилась сопротивля­ющаяся Лежнивец.

Людмила Семеновна в нетерпении заерзала и придвинулась ближе к монитору.

Освободив локоть, Валерия Петровна недовольно что-то сказа­ла мужчине, оглянулась. Недолго думая, мужчина вернулся обрат­но, вероятно, к входной двери, затем снова появился в поле зрения камеры, повернулся лицом...

«Обухов! - ахнула Балай. - Сволочь похотливая! Так вот на кого ты меня променял! - быстро сопоставила она даты завершения их романа и карьерного взлета Лежнивец. - Ну что ж... Давайте, голубчики!»

Мужчина и женщина прошли к окну, обогнули составленную мебель, остановились: Лежнивец лицом к камере, Обухов позади нее. Слащаво улыбнувшись, мужчина опустил руки женщине на бедра, поелозил, задрал халат, затем суетливо стал возиться у нее за спиной. Скорее всего, расстегивал брюки. Женщина с брезгли­вой гримасой уперлась руками в столешницу...

Издав короткий завывающий звук, экран неожиданно погас.

Людмила Степановна раздосадованно поводила мышкой, потыка­ла пальцем в какие-то клавиши и вдруг поняла, что причина не в компьютере: пропало электричество.

«Как не вовремя! Блин, и за что им зарплату платят? - мыслен­но выругалась она на службу электросетей. - И ведь дождь закон­чился! Неужели нельзя раз и навсегда отремонтировать подстан­цию? Дармоеды!» - спускаясь в полумраке по ступенькам, на чем свет стоит поносила она энергетиков.

Отыскав в сумочке телефон, Балай попробовала набрать ава­рийную, хотя по опыту знала: бесполезно! Так и оказалось - линия занята.

«Надо писать жалобу! - распалялась она все сильнее. - Сколько так может продолжаться?»

На нахлынувшее возмущение сердце тут же отреагировало участившимся биением: невидимый обруч сдавил виски так, что закружилась голова, потемнело в глазах. В испуге опустившись на стоявший поблизости диван, Людмила Семеновна подтащила ма­ленькую подушечку, сунула ее под голову и замерла.

«Таблетки забыла выпить, - вспомнила она и, пытаясь остано­вить нарастающую панику, скомандовала себе: - Успокоиться!.. Пройдет... Надо увеличивать дозу, на полдня всего хватает, - поду­мала она о лекарстве от давления. - Киру попрошу принести тоно­метр... Ай да голубки! - почувствовав, что обруч отпускает, а пуль­сация в висках утихла, Людмила Семеновна мысленно вернулась к видеозаписи. - Обухову позвонить, что ли? Пусть с завтрашнего утра начинает исправлять ошибки, хлопотать о моем контракте, иначе... Вот он где у меня сейчас! - сжала она кулак. - Не только с работы попрут, но и из семьи. Позвоню, пусть понервничает», - Ба­лай мстительно улыбнулась.

Телефон лежал рядом.

- Добрый вечер, Юрий Анисимович! Не спите?

- С чего бы это? Время детское, - спокойно, но настороженно от­реагировал тот. - Что-то случилось?

- С чего вы взяли?

- С некоторых пор вы не тревожите меня вечерними звонками.

- Я вас и прежде ими не тревожила, - хмыкнула Людмила Се­меновна, припомнив времена их романа. Обухов боялся гнева су­пруги, как огня, и просил, вернее, умолял не звонить домой по ве­черам. - А вы уже в курсе: ваша новая полюбовница даже в самой туманной перспективе не займет мое место, - без предисловий перешла она к главному.

Какая полюбовница? Людмила Семеновна, вы, скорее всего, ошиблись абонентом, - занервничал Обухов. - Я - семейный чело­век, и никаких любовниц у меня нет и быть не может. Извините, но уже поздно. Спокойной ночи!

- Ха-ха-ха! - громко засмеялась Балай. - А я вот кино на ночь ре­шила посмотреть о героях-любовниках. Сегодня снято. В главных ролях - знакомые лица. Хочешь знать, чем они там занимаются?

-...Вы пьяны? - после затяжной паузы укорил ее Юрий Аниси­мович. Голос его при этом дрожал. Значит, удар попал в цель. - Не ожидал от вас.

- Напротив, трезва как стеклышко. Хотя имею полное право в честь своей виктории. Так и сделаю, только кино досмотрю. Ши­карные кадры: пыльный кабинет, нагроможденные друг на друга столы, стулья. И такая страсть, такая игра! Актриса великолепна: такой гримасы отвращения на лице я давно не видела. А вот ак­тер... староват для героя-любовника. И фактура не та: толстый, лысый, суетится... Не обижайся, Юра, но пора тебе на покой.

- Не понял... Какой п-п-покой? - Обухов даже стал заикаться от волнения, чего за ним раньше не водилось.

- Как какой? Лежи на диване, смотри сериалы. Порнофиль­мы не советую, не в твоем возрасте, - Балай явно получала удо­вольствие. - Или хочешь сказать, что не знаешь Лежнивец? Н-да, совсем память отшибло, возраст опять же. Так и быть, подскажу: Валерией Петровной зовут, - чувствуя нарастающее возбуждение и эйфорию, продолжала Людмила Семеновна. - Но в целом - не­плохое кино. Как это молодежь говорит?.. О! Вспомнила: ролик взорвет Интернет!

- Что т-т-ты... несешь? Я не з-з-з-наю, о чем ты...

На втором этаже скрипнула дверь ванной.

- Мама, свет пропал! - прокричала дочь. - Мне волосы смыть нечем!

- Спустись в душевую! Если в системе осталась вода, то только там! - отвлеклась от телефонного разговора мать. - ...Значит, так, друг мой: выпей успокоительное и определись уж наконец, с кем ты, против кого воюешь, - сменив тон, посоветовала Балай Обухо­ву. - У тебя одна ночь на раздумья. А утром поговорим. Спокойной ночи! - пожелала она с явной издевкой, прекрасно понимая, что Обухову теперь не до сна.

Дело сделано. Враг повержен, деморализован. Следовало побе­речь силы для общения с дочерью.

- ...Совсем оборзели эти электрики! - закутанная в полотенце дочь шлепала босыми ногами по лестнице. - Ты звонила в службу?

Тебе надо - ты и звони, - недовольно буркнула мать. - Мне и на диване неплохо после трудового дня.

В ответ Кира демонстративно хлопнула дверью и закрылась в санузле на замок.

«Дохлопаешься... Вышвырну к чертям собачьим без всякого со­держания. Обнаглела! - мысленно отреагировала Балай на пове­дение дочери. - Вот стабилизирую ситуацию на работе и займусь наконец твоим воспитанием. Или перевоспитанием. Слишком много воли дала, выпустила из-под контроля. А надо было про­должать драть как Сидорову козу, - подумала она с сожалением. В следующую секунду послышался легкий щелчок, едва слышно загудели включенные в сеть электроприборы. - Свет дали! Нако­нец-то! - подхватилась Людмила Семеновна с дивана. - Досмотрю запись и обмозгую, как ею лучше распорядиться».

Проходя мимо ванной, Балай услышала звук льющейся воды.

«Сколько раз учила: закрывай краны, если пропало электриче­ство! Хоть кол на голове теши! - разозлилась она. - И в кого такая уродилась?»

Перекрыв воду, Людмила Семеновна крутанула слив ванны и, уже собираясь выйти, обратила внимание на упаковку в урне.

«Тест на беременность, - прочитала она, подняв двумя пальца­ми надорванный пластик. - Этого еще не хватало! Где же прокля­тая полоска? - и, забыв о брезгливости, принялась рыться в мусор­ке. Безрезультатно. - Спрятала», - догадалась она и стала шарить по карманам сумки дочери.

Использованный тест нашелся не сразу: пришлось вытряхнуть все содержимое даже из косметички. Худшее предположение под­твердилось: Кира беременна. Гневно раздувая ноздри, Людмила Семеновна начала запихивать все обратно, изучая детально, как делала это и прежде, начиная со школьного ранца.

«Так... Косметичка, паспорт, кошелек... Карточки клубные, пра­ва и документы на машину... А это что? - вытащила она сложен­ные пополам бумаги из файлика. - Заявление в ЗАГС?! Ах ты ско­тина неблагодарная!!!»

В один момент ярость затмила сознание: забыв о компьютере с недосмотренным видео, Балай схватила сумку и помчалась вниз по ступенькам.

- Открой дверь немедленно! Открой, мразь, сука!!! - подергав ручку запертого изнутри санузла, как резаная завопила Людмила Семеновна и принялась изо всей силы молотить по деревянному полотну кулаками.

Кира перекрыла воду, скрипнула дверью душевой кабины.

- Мама, ты чего? Что случилось? - испугалась она.

- Что случилось?! Ты еще спрашиваешь, что случилось?! - поба­гровев, во все легкие заревела мать. - Единственная дочь - шлюха! Собралась замуж за какого-то прохиндея, забеременела!

Кира замерла.

«Черт! Так и знала, что в сумку залезет! И когда успела? Свет дали пять минут назад! - со злостью швырнула она мокрое по­лотенце в корзину для белья. Лихорадочно обдумывая, как быть дальше, Кира механически достала из шкафчика сухое полотенце, обмотала им волосы, набросила халат. - Что там советуют на пси­хологических форумах? Лучшая защита - нападение? - припомни­ла она и хмыкнула. - Хорошо советовать! Видел бы кто мою мать в ярости. Убить может».

Неожиданно вопли прекратились, стало тихо. Подойдя к двери, Кира прислушалась.

«Как пить дать, стоит за дверью! - поняла она. - И все же при­дется выходить, не сидеть же здесь до утра».

Щелкнув замком, девушка выскользнула из двери и сразу ут­кнулась в материнскую грудь. С силой ухватив дочь за плечо, Люд­мила Семеновна размахнулась и отвесила такую оплеуху, что у Киры потемнело в глазах. Но это было только начало. Стянув с ее головы полотенце (вместе с волосами!), мать принялась остерве­нело хлестать дочь по чем ни попадя - по голове, по лицу, по спине.

- Дрянь! Сука! Сволочь! - удары сопровождались иступленны­ми криками. - Для чего я тебя рожала, для чего растила? Для кого дом строила?!

Взвыв от боли и пытаясь увернуться в узком проходе, Кира металась от стенки к стенке, но Людмила Семеновна оказалась и проворнее, и сильнее: к хлобыстанью полотенцем добавились не­имоверной силы удары ладонью, кулаком.

«Точно убьет! - мелькнула у Киры паническая мысль. - Надо бе­жать!»

Крепко сжав губы, она дождалась заминки в телодвижениях ма­тери, сгруппировалась, изо всех сил оттолкнула ее от себя, подхва­тила валявшуюся на полу сумочку и, не оглядываясь, стремглав бросилась к лестнице, ведущей на второй этаж.

«Ненавижу!» - глотала она слезы, перепрыгивая через ступени.

Так быстро вверх она еще никогда в жизни не поднималась.

Контратака застала Людмилу Семеновну врасплох. С трудом удержав равновесие, она на мгновение замерла, гневно раздувая ноздри, сделала шаг вперед - и вдруг остановилась.

Стоп-кадр длился секунды... Женщина закрыла глаза, ноги под­ломились, тело по инерции стало заваливаться вперед. Зацепив напольную каменную вазу, Людмила Семеновна рухнула и засты­ла в неестественной позе: конечности, тело, голова, казалось, ле­жали сами по себе, будто не принадлежали единому целому.

Услышав внизу грохот, Кира влетела в свою комнату, захлоп­нула дверь, повернула защелку, для надежности подперла ручку спинкой стула и, приложив ухо к деревянному полотну, прислуша­лась: вроде никто за ней не гонится.

«Как же ты меня достала! - отдышавшись, продолжала она мыс­ленный разговор с матерью. - Да пропади ты пропадом со своим домом, со своими планами! Ненавижу! Ненавижу с детства!»

Это было правдой. Сколько себя помнила, Кира боялась и не­навидела мать - за физическую и моральную боль, за унижение. Ребенком часто не понимала: почему ее постоянно наказывают, что она опять сделала не так? Лишь когда подросла, стала дога­дываться: мама ее не любит. И никогда не любила. Как и отца, ко­торого той удалось на себе женить, лишь забеременев ею, Кирой. Потому и срывалась на дочери, мстила за все на свете - за плохое настроение, за неприятности на работе, за то, что муж не оправдал надежд.

Угораздило же отыскать такого идиота! Тратит время, а то и деньги не на свою семью, а на чужих людей: квартиры им выби­вает, путевки в садики да в санатории. А своя семья столько лет ютится в малогабаритке! И дочь вся в папашу удалась - так и но­ровит по-своему сделать, мать ослушаться: то посуду не сразу по­моет, то в квартире плохо уберется, то хоть на пять минут да опо­здает с прогулки.

Когда дочь достигла подросткового возраста, Балай стало раз­дражать в ней абсолютно все. А уж если находилась веская при­чина для гнева - допустим, принесла не десятку в дневнике или, резвясь с одноклассниками, порвала платье, то Кире было хоть домой не возвращайся! Людмила Семеновна совсем с тормозов срывалась, себя не контролировала. Любое слово, произнесенное в оправдание, воспринимала как акт неповиновения, и это лишь усиливало и растягивало во времени процесс экзекуции. Помимо увесистых оплеух в ход мог пойти и ремень, и все, что попадет под руку. И все же особое удовольствие, почти наслаждение, мать по­лучала, когда хлестала дочь по лицу ладонями.

Правда, перед тем как приступить к рукоприкладству, Людмила Семеновна не забывала снять кольца, чтобы не осталось следов - доказательств жестокого обращения с ребенком. Впрочем, никто в это не поверил бы: на людях и в общественных местах она явля­ла пример любящей, нежной мамочки, души не чаявшей в един­ственной дочке.

Так что жаловаться кому-то Кире не имело смысла, в том числе и отцу, по горло занятому общественными делами. В будние дни домой он возвращался поздно, в выходные убегал на разные профсоюзные мероприятия. Лишь однажды Кира попыталась найти у него защиту, о чем на следующий день горько пожалела: мать так ее отдубасила, что школу пришлось пропустить.

Била с особым остервенением, живого места не оставила, а вер­нувшийся к ночи отец даже в комнату к ней не заглянул: поверил словам матери, что дочь спит, приболела и какое-то время прове­дет в кровати. Проплакав ночь в подушку, к утру Кира дала себе слово больше никогда ни о чем его не просить. Словно вычеркнула из жизни.

Меж тем профсоюзы утратили былую значимость, и Терентьев в одночасье оказался никому не нужным - ни родному заводу, ни рабочему люду, права которого так усердно отстаивал, ни семье. Ухватился за полученную когда-то специальность, устроился про­рабом на стройку. Лишь теперь, когда карьерный рост супруги совпал с потерей им статуса профсоюзного лидера, он стал пони­мать дочь. Даже попытался вернуть ее расположение, но поздно: в ответ - полное равнодушие. Вот тогда-то он и запил.

Зато Кира, поступив в университет, вздохнула с облегчени­ем. Мать ее больше не донимала, полностью переключившись на отца, а тут еще затеяла строительство дома, о котором давно мечтала. К тому же с годами дочь помудрела, научилась не только подстраиваться под настроение матери, но и умело использовать ее энергию в своих целях.

Жестоко наказывая дочь за любую провинность, Людмила Семеновна безжалостно расправлялась и с теми, кто становился единственному чаду поперек дороги. Например, лишились долж­ности директор школы, потому что Кира не получила золотую медаль, и пожилой преподаватель университета, которому она не смогла сдать экзамен в сессию. Обоих Балай обвинила во взяточ­ничестве, затравила проверками и вынудила написать заявление по собственному желанию.

Дочь в душе только злорадствовала: так тебе и надо, давай, да­вай, трать силы, быстрее подохнешь! Яблоко от яблони недалеко падает. Кира, которую знали Людмила Семеновна и ее ближайшее окружение, и та, которой она была на самом деле, были как две стороны Луны: видимая - кроткая, ласковая, прилежная; невиди­мая - хитрая, изворотливая, остервенелая от скопившихся обиды и злости.

И все же Кире с годами жить стало легче и комфортнее. Вос­пользовавшись тем, что Терентьева выгнали с работы за пьянку, мать посчитала нужным очистить квартиру от деструктивного элемента и сослала его на строительство дома в качестве сторожа. Так что у дочери наконец-то появилась своя комната, где можно укрыться от бдительного ока матери и под видом учебы надолго зависнуть в Интернете. Когда же отец преставился «в ссылке» от перепоя, дочь восприняла его смерть равнодушно, на похоронах слезинки не проронила. С чего бы ей плакать? Ну умер и умер. Буд­то и не было его.

К окончанию университета Кира уже не боялась ни гнева ро­дительницы, ни наказания - научилась манипулировать ее по­ведением. Из всего можно извлечь пользу, главное - не перечить открыто. К примеру, можно испечь проклятое печенье, чтобы тут же пожаловаться: набираю вес, нужно срочно заняться фигурой. А где это сделать, как не в самом дорогом фитнес-центре города? И с солидным, состоятельным женихом там можно познакомиться.

Для матери этого аргумента оказалось достаточно, чтобы во­прос с покупкой абонемента решился в пользу дочери. То, что выдаст Киру замуж только за обеспеченного человека, Людмила Семеновна и не скрывала. Особенно после ее институтской ин­трижки с «гениальным оборванцем», как она окрестила Артема. А уж о том, чтобы та выла замуж по любви, и слушать не хотела.

Пожалуй, в этом единственном мать и дочь находили консенсус. Но сверхбдительная Людмила Семеновна даже не догадывалась, что поисками потенциального жениха Кира занялась уже давно, еще со второго курса. Правда, не ради семейной жизни, так как за­муж пока не хотела, а исключительно для того, чтобы стать мате­риально независимой. Мать постоянно попрекала ее деньгами, об­зывала транжирой и в любой момент могла лишить содержания. Отчасти она права: маникюры, педикюры, массажи и фитнесы в хороших салонах стоили дорого. А плохих, то есть дешевых, Кира позволить себе не могла - она привыкла выглядеть лучше других, на все сто! Потому возраст ухажера ее не волновал, лишь бы соот­ветствовал материально.

Первым, на кого она тогда обратила внимание, был немоло­дой преподаватель, который похоронил жену и жил то в большой квартире в центре города, то в коттедже, подаренном дочерью. По слухам, та вышла замуж за миллионера, жила в Англии и не скупи­лась на помощь родителю.

«Чем не жених? И не протянет долго», - рассуждала тогда Кира по наивности.

Однако преподаватель, видимо, совсем из ума выжил: он не только не ответил на ее откровенные заигрывания, но еще и доду­мался воспитывать, пристыдил. Вдобавок ко всему отказался при­нимать экзамен «за красивые глаза», за что позже и поплатился.

После такой пощечины Кира стала вести себя осторожнее в от­ношении великовозрастных кавалеров, долго к каждому присма­тривалась. Между тем расходы ее росли. Эх, знала бы мать, како­вы они на самом деле, сколько стоит одежда, которую с некоторых пор она покупала себе сама! Вернее, сама выбирала. Оплачивали мужчины, с которыми она встречалась исключительно для секса, - серьезные, солидные люди. Им, как и всем живым, иногда хоте­лось расслабиться, и при этом они, как огня, боялись огласки. Да и Кира в глазах матери и немногочисленных приятельниц остава­лась девушкой с кристально чистой репутацией.

Предпочтение она отдавала не разовым, а длительным, но необременительным отношениям: звонок - встреча - благодар­ность. И полная свобода действий до следующего раза. Иногда, если постоянный клиент или клиенты (а случалось и такое) ку­да-то уезжали, Кира позволяла себе сходить в клуб, поинтересо­ваться, чем живет мир, а заодно присмотреть нового любовника. На всякий случай. Ничего вечного нет, а платежеспособных люби­телей секса на улицах не встретишь. На мелочи типа папенькиных сынков, сорящих родительскими деньгами, она не разменивалась, на их понты насмотрелась еще на первом курсе. К тому же болтли­вы: не успеешь с кровати встать, а уже пол-Минска в курсе, с кем ты провела ночь.

Вот так однажды в поле ее зрения и попал Ладышев - стиль­ный, ухоженный, с правильными чертами лица, подтянутый, что в ее практике случалось нечасто. Как правило, ее клиенты обладали не только толстым кошельком, но и соответствующим животом. Но красивое тело и секс - вещи разные. Главное - не оказался бы он извращенцем или другой ориентации. Такие тоже встречались.

Понаблюдав еще какое-то время за привлекшим ее внимание объектом, за тем, что заказывает, как себя ведет, Кира пришла к неожиданному выводу: он, как и она, находится в поиске! Скуча­ющий, равнодушный взгляд и насмешливая полуулыбка как бы копировали ее поведение, явно демонстрируя: человек просто расслабляется, отдыхает. Но Кира четко уловила: под маской ре- лаксирования мужчина присматривает, изучает, отбраковывает девушек по одному ему ведомым признакам. И, видно, эстет. Та­ких интересует не столько физиология совокупления, сколько игра-прелюдия. Ну и, само собой, удовольствие от созерцания об­наженной партнерши.

С подобным психотипом Кира пока не сталкивалась, но кое-что о них читала. За свои внешние данные она была спокойна, за секс тоже, а потому смело пошла в наступление - присела на освобо­дившийся рядом барный стул, чем сразу заставила обратить на себя внимание. Остальное - дело техники: на начальном этапе нельзя ни в коем случае выдавать истинные желания, не знако­миться первой, не проявлять интерес. Пусть думает, что это его выбор. Но и не переусердствовать с холодностью и равнодушием - мужчины нынче ленивы, не любят долгого сопротивления и бы­стро теряют интерес.

Кира правильно все рассчитала и не прогадала: избранник не­торопливо принялся ее «завоевывать», а «завоевав», отблагода­рил в прямом и переносном смысле - не поскупился на вознаграж­дение, к тому же оказался весьма впечатляющ в постели. А еще учтив, галантен. Все вместе едва не сыграло с Кирой недобрую шутку: она вдруг почувствовала к Ладышеву нечто большее, чем просто к объекту удовлетворения своих прихотей. Даже ее страсть не была показной.

«А вдруг?!» - мелькнула крамольная мысль в голове.

Однако мужчина довольно быстро пресек ее романтические домыслы и вернул с небес на землю: она ему подходит как партнерша для секса, не более. И он готов на отношения с ней в этом смысле при соблюдении трех условий: она должна откликаться по первому звонку, хранить тайну связи и не строить планов на будущее. Оплата - сдельно-премиальная. В свою очередь он не требует от нее чего-либо исключительного - живи как хочешь, встречайся с кем хочешь.

Кира думала недолго: озвученное для нее совсем не ново, нравственных устоев не рушило, свободу не ущемляло. А потому согласилась и неукоснительно соблюдала статус-кво, пока не вмешалась мать.

Эх, если бы не досадная случайность, Людмила Семеновна ни­когда не узнала бы о Ладышеве! Как не догадывалась о других мужчинах, ему подобных. Но надо же такому случиться, чтобы в тот момент, когда она ехала в служебном авто по городу, Кира пря­мо перед ее носом садилась в дорогую иномарку.

Мать записала номер, назавтра выяснила, кому принадлежит машина, а вечером устроила дочери допрос с пристрастием: давно ли познакомилась, что ее связывает с Вадимом Сергеевичем? От неожиданности (вдруг она еще что-то знает!) Кира растерялась и пролепетала первое пришедшее на ум: познакомилась в клубе, пригласил на чашку кофе. Ни к чему не обязывающее знакомство! Мать выслушала молча, и Кира вздохнула спокойно: слава Богу, пронесло.

Но не тут-то было! Спустя пару дней Людмила Семеновна озву­чила ей новый план, в финале которого Кире предписывалось... выйти замуж за Ладышева.

«Как хочешь крутись, но упустить такой шанс ты не имеешь права! - поучала мать. - Спи с ним, беременей! Начнет отказывать­ся - я дожму. Мне он нужен! И ты будешь в шоколаде, и дети твои».

Поначалу, ошарашенно слушая мать, Кира только хлопала рес­ницами: она что, с ума сошла? Какое «замуж»? И за кого? За педан­тичного нудилу в респектабельной упаковке? Да с ним с тоски помрешь! Если бы не материальная сторона вопроса, она давно перестала бы отвечать на его звонки. Но человек-робот, как Кира окрестила про себя Ладышева, четко выполнял все пункты непи­саного договора, не скупился на премиальные.

Но как же ей было с ним неинтересно! Никаких тебе лишних эмоций, никаких душевных разговоров: постель-секс-деньги и - адью, до новой встречи. Свежее, хрустящее постельное белье, иде­ально убранная маленькая квартирка, податливая женщина-кук­ла - вот все, что ему требовалось. Словно секс придуман не для удовольствия, а исключительно для поддержания мужского здо­ровья - как в тренажерный зал сходить. И даже то, что на столике всегда стояли бутылка французского шампанского, дорогие кон­феты и фрукты, дела не меняло: всем этим Вадим ублажал скорее себя. Эстет чертов, педант! Все у него расписано по минутам, по секундам. Никаких отступлений, никаких случайностей. Ситуация под контролем в любом его физическом состоянии.

«Потренировался» в поте лица, рассчитался, вызвал для партнерши такси - и сию минуту испарился. Однажды Кире пришлось довольно быстро вернуться в квартиру за косметичкой, но Вадима там уже не оказалось, и телефон не отвечал. Только пару раз он позволял ей остаться до утра, но, опять же, не с ним, а в гордом одиночестве. Где он жил, чем занимался, оставалось тайной за семью печатями даже спустя год их знакомства. Другие мужчины хотя бы изредка чем-то делились, а у этого общение сводилось исключительно к трем пунктам их устного договора.

Иногда такое отношение сильно обижало, снижало самооценку: все-таки Кира считала себя неглупой - начитанная, образованная, знает языки. Не какая-то там провинциалка, с которой и погово­рить не о чем. Потому она, не раздумывая, рассталась бы с Ладышевым, если бы на горизонте появился такой же щедрый соиска­тель ее тела. Надоело быть безмозглой дорогой игрушкой!

Так что план матери выдать ее за Ладышева Кире сразу не по­нравился: никаких чувств между ними нет и быть не может, и во­обще это сложный, непредсказуемый человек. Но Людмила Семе­новна возражений не принимала. Оказывается, она давно к нему присматривалась, но понятия не имела, с какой стороны подсту­питься. Сейчас же, коль Кира с ним знакома, намерена форсиро­вать события. В кои-то веки от дочери хоть какая-то польза!

Заигравшись в своих фантазиях, мать настояла, чтобы та, не­смотря на поздний час, позвонила Ладышеву и напомнила о себе. Объяснять, что это противоречит их договору, Кира не стала: во-первых, она знала, что накануне Ладышев куда-то улетел (он всегда предупреждал о долгом отсутствии), во-вторых, не хотела обострять ситуацию, а уж тем более нарываться на скандал с ма­терью. Набрала номер, дождалась сигнала автоответчика, протя­нула ей трубку, чтобы та убедилась - абонент недоступен.

На этом поздний малоприятный разговор закончился, обе ра­зошлись по комнатам. Но Кире не спалось. Все крутилась, не мог­ла смириться: почему ей так не везет в жизни, причем с самого рождения? И на свет-то она появилась только потому, что мать поставила себе целью захомутать отца, и сейчас она для нее лишь инструмент для осуществления каких-то своих планов.

«Ладышев, видите ли, «ей нужен»! А мне он нужен? Ради чего я должна от него беременеть? Чтобы плодить подручные средства для решения мамашкиных вопросов? - горько усмехалась она в темноте. - Ведь ей не внуки нужны, а вожжи, чтобы управлять Ладышевым. А я имею право на счастье? Хоть бы раз спросила, что мне нужно... Мать называется... Хуже мачехи...»

Кира даже всплакнула над своей горькой долей. Оставалась одна надежда: за три недели отсутствия Вадима мать успокоится и забудет свой план. Но девушка ошиблась. Родительница просто зациклилась на идее заполучить в зятья Ладышева! С дочерью го­ворила только о нем, поучала, как себя с ним вести. Но и это еще полбеды. Хуже то, что она вдруг стала отслеживать каждый шаг дочери - расспрашивала, как та провела день, периодически на­званивала, уточняла, где она и с кем. В общении же окончатель­но перешла на фельдфебельский тон: сиди дома, забери, отвези, купи, привези. Уж лучше бы Кира права не получала! Ведь ее лич­ная жизнь не ограничивалась одним Ладышевым и домашними заботами.

Потому она постаралась пустить матери пыль в глаза и без зазрения совести сочиняла ей небылицы о встречах - где были, чем занимались и прочее, и прочее. Слушая дочь, Балай довольно улыбалась, и если раньше поругивала ее за поздние возвращения или ночевки в городе, то теперь относилась к этому благосклонно.

Кира же использовала время по своему усмотрению и не осо­бенно волновалась, что Вадим почти исчез с горизонта - только на один звонок и сподобился за всю осень. Правда, однажды и она решилась напомнить о себе, набрала его номер. Ладышев пообе­щал, что перезвонит, но не сделал этого, как бы дав понять, что их отношения себя исчерпали. Впору «обидеться» и расстаться на­всегда, что Кира и сделала бы: на Вадиме свет клином не сошелся. Но вмешалась мать. Устав ждать новостей от дочери, накануне Но­вого года она сама... пригласила Ладышева в гости.

Узнав об этом, Кира впала в отчаяние: как теперь выкручивать­ся? А если он проговорится, что давно ее не видел и понятия не имеет, с кем она встречалась последние месяцы? Да мать ее просто убьет! Поэтому она изо всех сил стала пытаться заполучить Лады­шева хотя бы на одну ночь. Увы, нарвалась лишь на грубость. Он не постеснялся заявить в резкой форме: между ними все кончено!

Кира поначалу запаниковала, но, поразмыслив, нашла выход: решила пожаловаться матери,

что так называемый жених ее бро­сил. И даже разыграла перед ней целый спектакль о «разбитой любви». Мать не осерчала, а лишь глубокомысленно заметила: все еще только начинается, и если ничего не вышло у непутевой дочери, то у нее обязательно получится. От предложения, которое она собирается ему сделать, не отказываются.

Но Ладышев отказался, чем смертельно обидел Балай. А тут еще выяснилось: у него появилась пассия, к которой он питает нежные чувства, и вроде даже собирается жениться. Такого двойного удара Людмила Семеновна, понятное дело, снести не могла. После визи­та гостя она долго приходила в себя, клялась отомстить, пыталась кому-то звонить, глотала лекарства.

Наблюдая за ней, Кира усмехалась: «Ну что, получила? Вот так, дорогая мамочка, и на старуху бывает проруха! И как славно, что Ладышев тебе сам отказал! Теперь хоть отстанешь от меня со сво­ими фантазиями!»

В дальнейшие разборки между ними Кира почти не вникала: так, краем уха выслушивала иногда победные отчеты матери, как ей удалось нейтрализовать соперницу или лишить компанию Вадима победы в тендере. Распаляясь все больше, Людмила Семе­новна хвасталась: вскоре камня на камне не оставит от него и его бизнеса. Вот только сначала разберется с проблемами на работе.

Словом, после Нового года мать находилась в состоянии посто­янных боевых действий, и Кира старалась ее не отвлекать, лишь бы не приставала с очередными бредовыми идеями. И по вечерам все чаще стала дожидаться ее дома. Она вдруг почувствовала уста­лость от прежней бесцельной жизни, от клубов, от похотливых толстосумов. Да и возраст давал о себе знать: сражаться с мало­летними потаскушками за очередного богатенького буратино она считала ниже своего достоинства. Хотелось глобальных перемен.

А тут еще бывшие однокурсницы подливали масла в огонь, хвастаясь в соцсетях супержитьем-бытьем за границей. Оказа­лось, пока она здесь занималась непонятно чем, эти серые мышки разъехались по разным странам, продолжили учебу, устроились на хорошую работу, а то и замуж удачно повыскакивали, детей на­рожали. Но чем она хуже? И училась получше многих, и внешними данными природа наградила. Эх, надо было и ей сразу после учебы уехать, однако разве с матерью поспоришь?

«И здесь обеспеченных женихов хватает! Так что даже не ду­май», - как отрезала она тогда.

Как же, хватает! Столько потраченных впустую лет... К тому же Минск - город маленький, и не исключено, что мать узнает о тайной жизни дочери. Тогда рассчитывать на ее милость точно не придется. Так что надо уезжать за бугор, пока не поздно!

«Но как? С чего начать? Кто поможет? - ломала она голову, сидя перед монитором. - Задача со многими неизвестными...»

Помощь пришла неожиданно. На вечере встречи выпускников (куда, кстати, идти не хотела, так как не имела чем похвастаться перед бывшими однокурсниками) Кира встретила Артема Захаре- вича, который учился на немецком факультете и которого еще на втором курсе по воле матери она вычеркнула из списка ухажеров. Но до этого пару месяцев с ним повстречалась. Этот неказистый на вид, хилый и ушастый очкарик оказался невероятно настойчи­вым: ходил следом, покупал жалкие цветочки, приглашал в кафе. Вот только денег у него хватало лишь на чашечку кофе.

Кира встречалась с ним скорее из жалости, пока не рассказала о нем матери и та не вынесла

вердикт: нечего тратить время на пустое! Умнице и отличнику Захаревичу не повезло не только с внешностью, но и с родословной: отец и мать - простые рабочие, семья живет в скромной квартире в Заводском районе. Что с него возьмешь? Кто ему поможет пробиться в жизни? После этого раз­говора Кира постаралась Артема в упор не видеть.

Давно это было, еще до того, как стала вести двойную жизнь. И вдруг на встрече выпускников она узнала: Артем второй год жи­вет в Германии! Заканчивает магистратуру, получил предложение учиться дальше и преподавать.

У нее дыхание перехватило от такой новости: надо же, без роду без племени, а так повезло в жизни! Но как только шок миновал, в голове стали зарождаться интересные мысли, которые довольно быстро выстроились в упорядоченный план.

«А что если с Артемом выехать за границу? На законных осно­ваниях, со всеми вытекающими преференциями получить вид на жительство, закрепиться на месте. А дальше - жизнь покажет...» - рассуждала она, не забывая время от времени посылать улыбку сидевшему на другом краю стола смущенному общим вниманием Захаревичу.

Кто-то за него радовался, кто-то откровенно завидовал. Не­которые из бывших однокурсниц, как и Кира, пытались строить глазки. Но их ждало полное фиаско. К концу вечера Терентьева завладела вниманием Артема окончательно и бесповоротно. По­зволила проводить до такси, поцеловать, а буквально через день осчастливила не только визитом к нему домой, но и в постели. Ошарашенный скоростью развития событий и до сих пор в нее влюбленный Захаревич не преминул предложить девушке руку и сердце. Кира для приличия взяла тайм-аут на раздумье и на следу­ющий день ответила согласием.

«Как все оказалось легко и просто! - ликовала она. - Еще неде­лю назад не могла ничего придумать, а здесь такой фарт!»

Так что первый этап плана предстоящей эмиграции можно было считать успешно завершенным - потенциальный жених уже в наличии. Теперь предстоял второй, посложнее: заручиться если уж не поддержкой, то хотя бы непротивлением матери. Впрочем, это из области фантастики, а потому Кира посчитала за лучшее ничего ей не сообщать, тянуть до последнего, пока в паспорте не появится штамп о браке.

Так оно и вышло бы, если бы не Артем со своим желанием «все сделать, как положено»: вдруг без предупреждения заявился к Кире домой с двумя букетами цветов - для невесты и будущей тещи. Хотел познакомиться, попросить у нее руку дочери, надеясь на родительское благословение. Людмила Семеновна поначалу лишилась дара речи от такой наглости, но довольно быстро при­шла в себя, бесцеремонно выставила молодого человека за дверь, а дочери закатила такой скандал, что той пришлось забаррикади­роваться в своей комнате. Иначе мать точно покалечила бы ее под горячую руку.

Рассердившись на Артема за то, что он все испортил, Кира по­няла: теперь терять нечего - жизни мать все равно не даст. Рано утром она собрала необходимые на первых порах вещи, села в ма­шину и уехала к Захаревичу. Чему тот, сбитый с толку вчерашним приемом и ночным телефонным разговором с невестой на повы­шенных тонах, очень обрадовался. Как, впрочем, и его родители, далекие от интриг простые, добрые люди. Приняли Киру, как род­ную, обогрели, накормили. Не давали скучать, пока сын ненадолго уезжал в Германию.

Надо сказать, за время, проведенное в семье Захаревичей, Кира ни разу не пожалела, что ушла из дому. Пусть у них малогабарит­ная «трешка», где все периодически натыкаются друг на друга, но зато и относятся они друг к другу с теплом, заботой и пониманием. Никто ее не поучает, как жить, не лезет в душу, все берегут ее по­кой и сон. К тому же в доме у Захаревичей всегда убрано, на плите - приготовленная хозяйкой еда. Словом, она только сейчас узнала, что такое настоящая семья.

Но имелись и минусы такой жизни, к которым она не была гото­ва. В первые же выходные будущие родственники решили свозить ее на дачу, показать семейную ценность - скромный, после зимы пропитанный сыростью домик на пяти сотках. Отправились за тридцать километров от Минска на старенькой машине, под пото­лок заставленной ящиками с рассадой...

Ей, изнеженной, пришлось помогать и полы мыть, и в земле ковыряться. Разглядывая вечером сделанный накануне маникюр, Кира едва не плакала: скорее бы все закончилось! Надо срочно рас­писываться с Артемом и бежать отсюда. Подальше от матери, по­дальше от будущих родственников. Она хочет сама строить свою жизнь, ни от кого не зависеть, ни от чьих желаний! С Захаревичем - или без него, но она своего добьется: будет жить долго, счастливо и обеспеченно. Если муж не оправдает ее ожиданий, найдет дру­гого. При ней ум, красота, умение манипулировать людьми - глав­ное, чему научила мать.

Однако было еще одно «но». Как оказалось, Артем пока не при­нял решение, вернуться ему на родину или остаться в Германии. И псе из-за родителей. Они хоть и гордились успехами сына, особого восторга по поводу его планов жить за границей не испытывали. Скорее, наоборот, пытались убедить вернуться. И Киру хотели склонить на свою сторону, но та кротко отвечала: все решать са­мому Артему. Лукавила, конечно. Наедине с ним она жестко гнула « мою линию, убеждала, что нельзя идти на поводу у родительско­го эгоизма и куда разумнее отсюда уехать.

Артем вздыхал, вроде соглашался, но решимости это ему не добавляло. И тогда Кира придумала заручиться поддержкой той, кого, по его рассказам, он боготворил - преподавательницы не­мецкого, которая когда-то рассмотрела в мальчике талант. Бла­годаря ее помощи Захаревич и в университет поступил, и в маги­стратуру в Германию попал.

Кира почему-то не сомневалась: эта женщина сможет убедить любимого ученика не упустить шанс и продолжить учебу за гра­ницей. Так что встреча с ней была больше ее инициативой: снача­ла настояла пойти в ЗАГС и подать заявление, а затем убедила, что не стоит откладывать - прямо сейчас можно навестить уважаемо­го человека и пригласить на свадьбу.

Разве Кира могла предположить, что эта женщина - мать Ва­дима Ладышева? Какой коварный поворот судьбы! А если бы она вовремя не сориентировалась и не сбежала и Вадим застал ее за чаепитием? Тогда полное крушение всех планов! Он бы точно не преминул поквитаться с ней за то, что успела натворить Людми­ла Семеновна: разлучить с любимой женщиной, лишить победы в тендере - такое не прощается.

Неприятной встречи удалось избежать, но и с Артемом при­шлось поссориться: она так и не смогла внятно объяснить при­чину бегства. Впрочем, он все равно позвонит, никуда не денется. Потому что любит, в чем Кира не сомневалась. Главное, надо как- то самостоятельно дожать Захаревича с переездом в Германию и свести к минимуму его общение с Ниной Георгиевной. Как же опрометчиво они успели пригласить ее на свадьбу! Неровен час, заявится вместе с сыном. И что тогда? Сбегать и с собственной свадьбы?

И мать тоже давно пора поставить на место. Терпеть дальше ее диктаторские выходки не осталось ни сил, ни желания. И сегодня Кира домой ни за что не приехала бы, если бы не обстоятельства: пока бежала к машине, промокла до нитки, затем поссорилась с Артемом. Куда было деваться? Не мерзнуть же на улице? Да и вещи пора сменить: жара, а ей и надеть нечего, все летние наряды остались дома в шкафу

Достав с полки белье, Кира приблизилась к двери и прислуша­лась: абсолютная тишина, никаких звуков. Неужели мать угомо­нилась? Странно... Обычно она успокаивалась лишь после того, как Кира в слезах вымаливала прощение. Или новую хитрость изобрела? Вполне возможно.

Одевшись, Кира медленно повернула защелку, приоткрыла дверь - никого. Осмотрелась, на цыпочках вышла в холл второго этажа, глянула вниз на лестницу - пусто, ни звука, ни шороха.

«Точно что-то задумала, - криво усмехнулась девушка, забежала в ванную и быстро закрылась на замок. - Пусть подождет, побесит­ся от злости... Все ясно: нашла упаковку от теста, - обратила она внимание на перевернутую мусорку. - Пинкертон проклятый!»

Наложив крем на лицо, Кира не спеша подсушила феном воло­сы и вернулась к теме беременности.

«И без того голова кругом от проблем, - раздраженно размыш­ляла она. Повернувшись боком к зеркалу, выгнула дугой спину, надула живот, глянула на отражение и брезгливо фыркнула. - Фу, уродина! Портить такую фигуру!.. Придется делать вакуум. Только бы Артем не узнал...».

Кира привела себя в порядок, подошла к двери и снова прислу­шалась: все-таки подозрительно тихо.

«Стоит, наверное, где-нибудь внизу, затихарившись, ждет, пока я вылезу, - хмыкнула она. - Надо быстренько собрать вещи и бе­жать, а то она найдет способ, как запереть меня в четырех стенах».

Опасливо открыв дверь, Кира перебежала из ванной в комнату, спешно собрала вещи в дорожную сумку, из тайника достала не­много денег, проверила наличие ключей от машины и, стараясь не скрипеть, на носочках спустилась вниз. Гостиная была пуста.

«Значит, караулит в прихожей... Через подвал бежать? - вспом­нила она об аварийной двери в котельной. - Эх, ключ в ящике на кухне!»

Увы, оставался только один путь - через прихожую. Нереши­тельно потоптавшись на последней ступеньке, Кира, вытянув шею, выглянула из-за угла и застыла. В метре от нее на полу в неестественной позе лежала мать: чуть согнутые в коленях ноги направлены в одну сторону, тело наклонено в другую, одно плечо упирается в каменную напольную вазу, шея и голова повернуты в противоположную...

- ...Ма, - чуть слышно позвала дочь. - Ма!.. Мама! - повторила она громче и вдруг испуганно завопила: - Мама, мамочка!!!

Бросив вещи, она опустилась на колени и принялась трясти мать. Людмила Семеновна не реагировала. Испуганно отпрянув, трясущимися руками Кира подтянула сумку и стала искать теле­фон...

Лера вернулась домой, зло швырнула на тумбочку ключи, сум­ку, сбросила туфли, прошла на кухню и поставила на плиту чай­ник. Все движения чисто механические, так как мыслями она на­ходилась где-то далеко.

«...Повышение по службе не светит, мужа, можно сказать, нет, дочери - тоже. Любовник оказался трусом и предателем», - присев за стол, подбила она горькие итоги.

Понятно, что после разговора с Обуховым ни на какую дачу Лежнивец не поехала: не то настроение, чтобы устраивать раз­борки с Петром. За дочь она, конечно, еще поборется, но не сей­час. Сейчас силы нужны на то, чтобы любым способом сохранить должность начмеда.

Засвистел чайник, но Лере захотелось выпить чего-нибудь покрепче.

«Нервы ни к черту», - потянулась она к шкафчику, где стояла початая бутылка.

С некоторых пор пятьдесят-сто граммов коньяка вечером стали для Леры почти нормой. Иначе не засыпается.

«Сволочи, кругом одни сволочи! - опрокинула она вторую под­ряд рюмку, спрятала бутылку, хлопнула дверцей кухонного шкаф­чика и почувствовала, что нестерпимо хочет спать. - Тяжелый день... Пора в кровать, утро вечера мудренее».

Смыв макияж, Лера, еле держась на ногах, добралась до спаль­ни, стянула покрывало, сунула в телефон подзарядку. Отреаги­ровав на это, дисплей высветил пропущенные звонок и SMS от Обухова. Звонил пять минут назад, пока она была в ванной. Вос­клицательный знак в сообщении требовал срочно перезвонить. Сон как рукой сняло.

«А вдруг его грымза уже рядом? Лучше СМС», - решила Лера пе­рестраховаться.

С некоторых пор в телефоне Юрия она значилась как «Концер­ты»: легче объясняться с супругой, если та начнет задавать во­просы. Скопировав полученное утром по рассылке приглашение от реального агентства на концерт заморской звезды, она перена­правила его Обухову. Звонок раздался практически сразу.

- ...Извини, пропустила...

- Значит, так, - он не слышал ее. - Все плохо, хуже не бывает.

- Что такое?

- Балай звонила, у нее на руках компромат. Свежий, сегодня снят... Ну как мы у тебя... короче, понимаешь.

- Врет! Не может такого быть! - не поверила Валерия. - Это она пугает, чтобы...

- Не врет, я ее, стерву, хорошо знаю... А вот ты... Что ты за руко­водитель, бл...! - повысил он голос. - Это же надо! Позволить уста­новить камеру в своем кабинете!

Юра, я... Я тебя предупреждала, даже просила: давай отложим. Ремонт, полно народа, за всеми не уследишь. И кабинета пока у меня нет - временное рабочее место, - стала оправдываться Ва­лерия. - Я завтра сама...

- Завтра? Это надо было сделать вчера!!! - заорал Обухов. - Най­ди камеру и вычисли тех, кто работает против тебя!!! И против меня тоже... Все, моя в дверь звонит, - резко перешел он на шепот.

Отложив телефон, Лежнивец посмотрела на часы. Скоро один­надцать.

«Прямо сейчас ехать на работу и искать проклятую камеру? Придется... - попытавшись встать, она пошатнулась и без сил повалилась на кровать. - Когда же могли снять? Только сегодня. Юрий давно не приезжал... Приспичило ему! В комнату переговоров я перебралась позавчера, никакой камеры не видела, только столы и стулья. Когда же ее установили?.. Ключи у меня, а до этого были у секретарши, запасной комплект хранится у вахтера, и выдает он их под роспись... Полина! Только она знала, куда я перееду на время ремонта, - могла и дубликат сделать, и камеру установить! Как чувствовала: это засланный казачок! Бесполезно сейчас туда мчаться: сто процентов - никакой камеры там уже нет. Завтра прижму эту тварь. Никуда не денется, расколется! Так что спать, лучше пораньше встану.

Уже в полусне она настроила в телефоне будильник на пять утра и сразу же отключилась...

В ожидании новостей о состоянии матери Кира сидела на ку­шетке в больничном коридоре и искала в Интернете все, что связано с инсультом. Слово такое она прежде слышала, но вот на­сколько опасен этот диагноз, заинтересовалась впервые.

«Третий час ночи, и хоть бы кто слово сказал! Вот она, наша хва­леная медицина! - почувствовав, как затекла спина, Кира попыта­лась найти более удобное положение. Мимо на каталке провезли очередного больного, вокруг которого суетились медики. - Везут и везут, прямо конвейер... А если доктор скорой прав? Как он ска­зал? После инсульта или смерть, или инвалидность. Цинично, но ведь правда, - захлопнула она крышку телефона. - Уж лучше, как у отца: инфаркт - раз и нету. А теперь что? Мне всю жизнь за ней ухаживать?»

Наконец из распахнувшейся двери вышел доктор.

- Вы дочь Людмилы Семеновны? - поправив очки, на всякий случай уточнил он и представился: - Заведующий реанимацией Кульков.

- Как мама? - встрепенулась Кира.

Положение серьезное, - опустил взгляд доктор. - Весь необ­ходимый комплекс терапии мы провели, больная подключена к системе жизнеобеспечения... Но... Порадовать вас пока нечем. Вы не скажете, как долго она находилась без присмотра? Хотя бы при­близительно.

- Ну... я уже говорила доктору скорой, - пожала плечами Кира. - Я принимала ванну, когда погас свет. С мамой на тот момент все было хорошо. Затем... - она замялась. - Дали свет, я вернулась в ванну, после привела себя в порядок, оделась, забеспокоилась, что ее долго не слышно, спустилась вниз - а она лежит... Примерно, сорок минут... ну пятьдесят максимум.

- Много... - удрученно вздохнул заведующий. - Пока приехала скорая, пока к нам доставили... Если бы хоть на полчаса раньше, возможно, удалось бы... Словом, кровоизлияние не было бы таким обширным, - пояснил он максимально доходчиво. - Она жалова­лась на давление? Что-то постоянно принимала?

- Жаловалась, - кивнула Кира. - И таблетки какие-то пила. Она постоянно в сумочке их носила. Но я... Я не медик, никогда не вни­кала, какие. Она нервничала в последнее время много, говорила о проблемах на работе.

- Понятно. Вы могли бы дома заглянуть в сумочку и посмотреть, что она принимала?

- Да, конечно. А сейчас мне к ней можно?

- Нет. Она... она спит. И вы езжайте домой, отдохните, - посове­товал доктор. - Если до утра она... В общем, дождемся утра.

По тому, как тщательно он подбирал слова, Кира поняла: поло­жение матери - серьезней некуда.

«Неужели все? Неужели никакой надежды? - мелькнуло в голо­ве. -Я не готова...»

Стало страшно.

- Она выживет? - ухватив доктора за рукав, спросила она с отча­янием. - Она врач, вы позвоните...

- Девушка, мы хорошо знаем, кто такая Людмила Семеновна, какую должность занимает. Но врачи - не Боги, - аккуратно убрал ее руку доктор, снял очки и стал их протирать салфеткой. - При таком диагнозе и у сильных мира сего, и у простых смертных шан­сы равные. Так что дождемся утра, а там решим, что делать. Пока остается только надеяться...

«...что доживет до утра», - мысленно закончил он фразу.

- А завтра можно ее навестить? Ну там покушать привезти...- неуверенно спросила Кира

- Посмотрим, - уклончиво ответил доктор. - Сейчас езжайте до­мой. Утром позвоните в справочную, вам все скажут.

- А вам можно позвонить?

- Лучше звоните на пост. В самом отделении я без телефона, - тактично пояснил отказ заведующий. - Я продиктую номер... За­писали? Извините, мне пора. До свидания, - он сделал шаг в на­правлении дверей реанимации. -... Да, и вот еще что, - обернулся он, - на всякий случай предупредите родственников...

Заметив, как девушка вздрогнула, врач осекся, отвел взгляд.

- ...Хотя, пожалуй, пока не стоит, - пробормотал он и продолжил движение.

- У нас нет родственников... - донесся до него растерянный го­лос.

Остановившись, заведующий оглянулся на закрывшуюся за спиной дверь, подумал и направился в кабинет. Присев, пересмо­трел лежащие на столе данные обследований, вытащил из ящика мобильник и набрал номер.

- ...Доброй ночи. Кульков. Извините за столь ранний звонок, но хочу доложить: несколько часов назад нам доставили Людмилу Семеновну Балай с обширным кровоизлиянием правой... Да, та самая, - подтвердил он. - Сделали все, что могли. Состояние очень тяжелое, можно сказать, критическое... Да... Да... Понял, - закивал он. - Нет, родственников нет, только дочь... Хорошо, жду звонка...

Домой Кира вернулась в пятом часу утра. Сбросила в прихожей обувь, добрела до дивана, не раздеваясь, легла на него, натянула на себя плед, закрыла глаза, но только стала проваливаться в дре­му, как вдруг почудилось, хотя скорее уже приснилось, что наверху кто-то ходит. Сон как рукой сняло. Подхватившись, она испуганно вжалась в мягкую обивку, прислушалась. Вроде тихо. Показалось.

Однако страх не отпускал. Поняв, что не уснет, пока не убедится в отсутствии в доме еще кого-либо, она поднялась с дивана, на цы­почках прошла к лестнице и, задрав голову, стала медленно под­ниматься по ступенькам. За окнами уже светало, но в доме из-за местами задернутых штор продолжали царить сумерки. Добрав­шись до второго этажа, Кира не выдержала и зажгла свет. Сначала нажала один выключатель, затем по ходу все остальные. Обсле­довав свою и материнскую спальни, ванную, гостевую, она облег­ченно выдохнула: никого нет. Оставив свет на лестнице и в холле второго этажа, зашла в свою комнату, захлопнула дверь, крутану­ла защелку, стянула с кровати покрывало, заползла под одеяло, но стоило закрыть глаза, как снова почудилось, будто кто-то ходит.

Она вскочила, подбежала к двери, приложила ухо к деревянной поверхности... Тишина.

Так повторилось дважды. На третий раз Кира едва не заплака­ла: да сколько можно! Спать хочется - сил нет, а уснуть не получа­ется - страшно. Так было всегда, когда она оставалась одна в доме: оставляла свет на лестнице, никогда не гасила ночник, просыпа­лась от каждого шороха. Теперь и подавно не уснет: из «команди­ровки» в реанимацию мать, похоже, вернется не скоро. Если вооб­ще вернется...

Эх, зря она не позвонила Артему по пути из больницы. Само­любие не позволило: после любой, даже мелкой, ссоры первым должен повиниться Артем. Она его к этому уже приучила. Хотя, конечно, на сей раз могла сделать исключение - не мучилась бы, спала бы спокойно. Просто совсем из головы вылетело, что оста­ется одна дома.

«Как она там? - вспомнив о матери, Кира глянула на дисплей телефона: начало седьмого. - И кто за ней будет ухаживать, когда выпишут? - вернулась она к выуженной из Интернета информа­ции об инсульте и его последствиях. - Ведь, получается, ни отой­ти, ни уехать... Нанимать сиделку? А деньги где взять?.. Деньги! -

встрепенулась она. - Где же она прячет деньги? В сейфе? Надо поискать ключ в сумочке», - Кира вскочила с кровати.

Сумка, насколько она помнила, осталась на кухонном столе - там она искала паспорт матери для врача скорой. Несмотря на то что уже совсем рассвело, Кира продолжала передвигаться по дому с некоторой опаской - давал о себе знать пережитый ночью страх. Выглянув в холл, она прислушалась, посмотрела через пери­ла вниз, подошла к лестнице, стала медленно спускаться. Однако стоило ей ступить на последнюю ступеньку, как с улицы послы­шался шум, затем грохот, словно что-то упало. Мгновенно развер­нувшись, она пулей взлетела вверх по лестнице, заскочила в свою комнату, захлопнула дверь, заперла на защелку, для надежности подставила под дверную ручку кресло, приблизилась к окну и отодвинула край занавески: никого не видно, кроме двух приняв­ших угрожающие позы орущих котов. Похоже, что-то не поделили.

Кира опустила штору и отошла от окна. Понимая умом, что коты никакой опасности не представляют, тем не менее от повторной попытки сходить за сумкой она решила отказаться.

За спиной громко пискнул телефон: СМС. Схватив его трясущи­мися руками - нервы явно на пределе, - она открыла сообщение от Артема: «Солнышко, спишь? Прости меня...»

«Проснулся, вспомнил обо мне? Мог бы и раньше написать! А еще клянется, что любит!» - насупилась она и бросила телефон на кровать.

- Теперь он должен поплатиться за то, что так долго молчал, ведь это и по его милости она ночь не спала. Сузив глаза, Кира начала было продумывать план мести, как вдруг за дверью что- то скрипнуло - раз, второй. Словно кто-то тяжело поднимался по ступеням.

На мгновение ее сковал ужас. В следующую секунду она схвати­ла телефон, запрыгнула на кровать, вжалась в стену и, не сдержи­вая себя, запричитала в трубку:

- Артем, миленький, приезжай! Прямо сейчас! Я боюсь! Пожа­луйста, приезжай! - срываясь на истерику, заголосила Кира. - У мамы инсульт, она в больнице. Я одна, и кто-то ходит по дому. Мне страшно-о-о!..

- Кира... Что ж ты раньше не позвонила? Я еду! Я быстро! Запри дверь и никого не впускай!.. - в трубке послышался какой-то гро­хот.- ...Телефон уронил! Сейчас...Уже оделся...Вызову такси и тебе перезвоню!

Дрожа всем телом, Кира закуталась в одеяло, вся съежилась и стала ждать.

- ...Бегу вниз... - сквозь слышимый в трубке топот вскоре отчи­тался Артем. - Сказали - пять минут... Лифт, как назло, не работа­ет... Ты как?

- Никак, - всхлипнула девушка. - Страшно.

- А что с мамой случилось? Почему мне не сообщила?

- А ты почему не позвонил? Не видел, как я психовала?

- Так ведь я не понял, что случилось... Марьяливо, пожалуйста, и как можно быстрее, - поторопил он, вероятно, водителя такси.

- Уже еду! - доложил Кире и продолжил: - Едва тебя догнал, а ты села в машину и умчалась. Бросила одного, под дождем...

- Я...я торопилась к маме! - тут же сориентировалась по ситуа­ции Кира. - Просто не могла тебе объяснить, но меня словно что- то толкало внутри: домой! Приехала, зашла переодеться, потом спустилась, а она лежит, - и снова разревелась.

Но уже не от страха. Скорее, осознав, что ее рассказ выглядит более чем правдоподобно, она вошла в образ горюющей дочери и заплакала от жалости. К самой себе.

- Прости, родная! - в голосе Артема послышалось отчаяние. - Прости, я виноват. Зря не поехал следом, не позвонил раньше!

- Конечно! В это время ты, наверное, уплетал за обе щеки торт, - уколола его Кира. - Для тебя вчера важнее всего была та женщина м... ее сын. Разве я не права?

Молодой человек только сокрушенно вздохнул в ответ.

- Уплетал торт, радовался, смеялся... А я... В больницу за ско­рой... Врачи сказали, до утра может не дожить... Ма-моч-ка-а-а-а... завыла она.

- Кира, родная моя, не плачь! Прости, прости!.. Не плачь, род­ная!.. Я скоро... Эх, батарея садится! - с досадой сообщил он. - За­был телефон на подзарядку поставить! Подъеду - сразу наберу. Жди!

«Куда ж я денусь?» - шмыгнула она носом и тупо уставилась в стену напротив.

Сколько она так просидела, не известно. Показалось, что долго, даже задремать успела. Тем неожиданней прозвучал заставивший вздрогнуть телефонный звонок.

- Я внизу, у калитки! - отрапортовал в трубку Артем. - Откры­вай и ничего не бойся. Я попросил таксиста подождать, пока не удостоверюсь, что в доме все в порядке.

- Хорошо.

Отодвинув кресло, Кира приоткрыла дверь и выглянула в зали­тый электрическим и солнечным светом холл второго этажа.

«Теперь хоть высплюсь, - подумала она, спускаясь по лестнице.

- Пусть сторожит мой сон... Сказать, что беременна, или нет? - вер­нулась она к связанной с Артемом теме. - Нет, не буду ни говорить, ни сохранять... Из него и без детей можно веревки вить...»

11

Вадим подъехал к офису, удачно припарковался, но долго не мог найти в себе сил выйти из машины. Словно энергетический вам­пир за ночь высосал их до дна и не дал ни малейшей возможности восполнить.

Не удивительно - почти не спал. Вернувшись в квартиру матери с диктофоном от Потюни, Вадим закрылся в своей комнате, поста­вил кассету и стал вслушиваться в диктофонную запись. Сначала прогнал весь разговор, затем повторил отдельные части, фразы, слова. Чутко улавливал звуки, посторонние шумы и в конце кон­цов будто наяву представил маленькое кафе-забегаловку, двух женщин за столиком, чашки с остывшим кофе. В какой-то момент даже почувствовал его прогорклый запах. Почему именно такой, объяснить сложно. Но именно запах, а не аромат, и именно про­горклый, а не свежий, душистый.

И, наконец, абстрагировавшись от лишних шумов и ассоциаций, он составил психологические портреты собеседниц. Бесспорно, та, что постарше, на голову выше юной студентки: в выгодном свете преподносила факты, умело давила, легко обнаружила трещину в, казалось бы, устоявшемся представлении девушки о том, «как надо» использовать информацию, и бросила туда «взрывпакет». Попала удачно, прямо в совесть: оглушила, ослепила, а дальше повела за руку к «спасительному выходу». Раскачала ситуацию и добилась своего. Что ж, интриганке Балай в данном случае можно поставить высший балл. А вот Кате...

«Главное - понять, кто на кого охотится», - вспомнилось Ва­диму. - Правильная, но наивная девочка Катя в те годы понятия не имела о подобной охоте. Впрочем, любой едва оперившийся птенец вряд ли смог бы противостоять матерому хищнику... Со­скучился по ее голосу», - вдруг понял он и глубоко вздохнул. Хотя, скорее, простонал.

Сейчас, имея полное представление о том, что случилось много лет назад, и понимая, почему Катя написала ту злополучную ста­тью, он готов простить ее окончательно. Уже простил. Оставалось извиниться за то, что обидел ее недоверием, подозрениями. Поче­му-то сегодня он острее, чем когда-либо раньше, чувствовал вину, корил себя за то, что не поехал к ней сразу, не выяснил все от и до. Увы, привычка обуздывать эмоции и не рубить с плеча сыгра­ла плохую роль: гнев и обида перебурлили, перекипели в адском котле внутри его души, беспощадно уничтожив все живое...

И вот все утихло, успокоилось - и не осталось ничего... Хотя по большому счету ему не в чем себя винить - он не устраивал раз­борок на повышенных тонах, не бросал сгоряча обидных слов. А встретиться и поговорить спокойно можно в любой день. Вот только зачем? Их свидание ничего не изменит, лишь разбередит затянувшуюся рану... И Катю стоит пожалеть. Пусть наслаждается грядущим материнством с чистой совестью: прямой ее вины ни в чем нет, да и косвенной, если разобраться, тоже. Нашла в себе силы, извинилась. Притом публично, это дорогого стоит. Иные так и умирают с камнем на душе. И ему чувство вины следует по капле из себя выдавливать - какой от него толк?

«...Надо вернуть диктофон, чтобы на глаза больше не попадал­ся. Главное я выяснил: статью заказала Балай. Она и есть прямая виновница... Пора в офис, - встрепенулся он и заметил, что напро­тив паркуется Поляченко: - На ловца и зверь бежит! Отдам бума­ги, пусть сейчас же пробьет по своим каналам и домик, и хозяина. И если все в порядке, завтра заключу договор, нечего тянуть. И мать » разу же в Крыжовку перевезу... Может, там и у меня на душе со­ловьи запоют?» - грустно улыбнулся Вадим, вышел из машины и протянул руку спешившему навстречу Андрею Леонидовичу...

Катя подъехала к седьмой больнице, нашла место для парковки, заглушила двигатель и, стараясь ничего не забыть, выбралась из салона машины. Теперь для нее это целая процедура: повернув­шись на сиденье, сначала нащупывала ногами асфальт, затем, чуть изогнувшись, высовывала голову, а потом уже бережно извлекала тело. А ведь раньше даже не замечала, как выскакивала и тут же куда-то неслась, на ходу нажимая брелок сигнализации. Порой и не оглядывалась на машину, достаточно было услышать легкий писк. Вот ведь как все меняет беременность!

Вдохнув полной грудью свежего весеннего воздуха, Катя оки­нула взглядом окрестный пейзаж и непроизвольно улыбнулась. Среди трав, умытых накануне грозой, тут и там торчали яркие головки одуванчиков, с деловым жужжанием с цветка на цветок перелетали пчелы, а из лесопосадки у Комсомольского озера до­носилось пение птиц.

«Какая же красота кругом! Дыши, маленький, слушай, наслаж­дайся! Это твоя первая весна! - радовалась она, мысленно обра­щаясь к ребенку. - Впитывай в себя все звуки и запахи вместе со мной! А я тебе обо всем буду рассказывать. Теплая весна в этом году, почти лето! Даже травку уже стригут, - сообщила она малы­шу, заметив у обочины группу рабочих с триммерами. - ...Ну что, пошли?»

Отыскав нужный корпус, Катя зашла в указанный в направле­нии кабинет, откуда ее сначала послали на анализ крови, а затем на УЗИ.

Таких, как она, в коридоре было трое, но у двух женщин время в талончике значилось более позднее.

- Снова передо мной... - приуныла одна из будущих мамочек. - Может, вы меня пропустите? Дома ребенок маленький с мужем, а ему на работу надо, только на полдня и отпустили. Я специально пораньше приехала, понадеялась: вдруг кто по записи не придет?

- И у меня ребенок со свекровью, - недовольно пробурчала с ку­шетки напротив другая. - И ей тоже надо на работу. И что из того? Очередь на то и очередь, чтобы ее соблюдать.

- А меня муж на машине внизу ждет и тоже спешит, - поддержа­ла третья женщина, первая в очереди на прием. - Тоже пораньше приехали, только никто вперед не пропустил.

Пребывавшая в благостном настроении Катя глянула на часы, прикинула: отец будет дома к обеду, сейчас - половина одиннадца­того. Никаких других дел, кроме посещения врача, на сегодня у нее не запланировано, маленькие дети не ждут. Даже если пропустит вперед всех, успеет вернуться к приезду отца.

Я вас пропущу, - шепнула она на ухо соседке, у которой дома остался муж с маленьким ребенком.

В этот момент из кабинета вышла улыбающаяся молодая бере­менная женщина.

- Гордиенко! - донеслось из открытой двери.

- Наконец-то, - буркнула та, которую муж ждал в машине, и, не­ловко поднявшись с кушетки, проковыляла внутрь кабинета.

- А кто у вас уже есть: мальчик или девочка? - негромко поинте­ресовалась Катя у соседки.

- Девочка, - не смогла та удержаться от улыбки. - Машенька. Го­дик и четыре.

- И сразу второго? Молодцы!

Разжав локоть, она убрала ватный тампон: из крохотной ранки тут же выступила капелька крови.

- Еще подержите, - посоветовала соседка. - Мы и третьего хо­тим, - вернулась она к прежней теме. - Только попозже. Я вообще о двойне всегда мечтала.

- Квартиру захотелось? - беспардонно встряла в разговор сидя­щая напротив беременная. - Сейчас все третьего рожают, чтобы льготный кредит получить. Не опоздайте, того и гляди отменят.

- А мы не из-за квартиры, мы с мужем детей любим. Мне от ба­бушки трешка в «хрущевке» досталась, и расшириться сами мо­жем: муж - айтишник, хорошо зарабатывает.

- Повезло, - не пытаясь скрыть зависть, отреагировала слово­охотливая дамочка. - У меня вот и бабки с квартирой никогда не было, и у мужа по глупости не интересовалась, чем семью кормить будет... Эх, надо было айтишника искать. А у вас муж кто? - спроси­ла она у Кати, поискав взглядом кольцо на пальце.

- У меня нет мужа, - непроизвольно спрятала та правую руку под сумочку.

- Понятно... Только и таким, как вы, матерям-одиночкам особой помощи от государства не дождаться! - хмыкнула любительница посудачить.

- А я и не жду помощи. Особенно от государства, - не сдержалась Катя.

С таким открытым пренебрежением к своему статусу она столкнулась впервые. Поддерживать разговор расхотелось. В это время со стороны лестницы послышались детские голоса, шум, топотание. Вскоре появились и сами нарушители спокойствия: раскрасневшаяся одутловатая женщина лет сорока крепко держа­ла за руки детей - мальчика лет четырех и девочку постарше.

Тихо! - шикнула она на них, усадила на свободную кушетку и устало опустилась рядом. - У нас на полдвенадцатого, - обрати­лась она к очереди. - А у...

- После меня, - опередила ее вторая беременная. - И передо мной двое.

Неожиданно громко на весь коридор заревел мальчик.

- Лена! Сколько раз просила: не трогай Лешу! Верни ему машин­ку! И туда пересядь, - цыкнула мать на девочку, показав взглядом на свободное место рядом с Катей.

Девочка, насупившись, протянула братику игрушку и молча пе­ресела.

- ...Кто здесь так шумит? - в открытой двери появилась врач, пропустила прошедшую обследование беременную и объявила: - Проскурина, заходите.

- Евсеева, - поправила ее Катя и пояснила: - Уже Евсеева. Я фа­милию поменяла. К вам записывалась под старой, а вот здесь уже исправлено, - показала она направление. - Можно я женщину про­пущу? - показала она взглядом на соседку. - По времени она после меня, но у нее ребенок маленький.

- Ваше право, - пожала плечами доктор. - Как фамилия?

- Кондрусевич, - оживилась соседка.

Отыскав в списке фамилию, врач что-то пометила.

- Проходите... А вы, пожалуйста, не шумите, - строго приказала она притихшим детям. - Корчевская? - удивилась доктор, рассмо­трев их мать. - Точно... Такая фамилия есть в списке, но я не дума­ла, что это снова вы...

- Такя и сама не думала, что снова к вам приду, - блаженно улыб­нулась женщина. - Только вот Бог все детей дает... Седьмой будет.

- Помню-помню ваши слова: «Десять лет Богу молилась, чтобы хоть одного дал. Теперь сколько даст, столько и рожать буду», - доктор тоже улыбнулась и покачала головой: - Только ведь не с ва­шей гипертонией детей вынашивать, а еще растить, поднимать...

- Подымем с Божьей помощью, - успокоила многодетная мама, успев пресечь очередную попытку младшего чада спрыгнуть с ку­шетки. - Приболели, а оставить не с кем: муж на работе, старшие в школе... - виновато пояснила она. - Потом с ними к педиатру.

- Так, может, вас пропустят без очереди? - спросила доктор, по­смотрев при этом на Катю.

- Я лично никого пропускать не собираюсь! У меня тоже ребе­нок дома! Взяли моду таскать детей с собой и на жалость давить! - пристыдила словоохотливая беременная многодетную маму.

- Не волнуйтесь, мы никуда не торопимся, - женщина вытащи­ла из сумки пакет со съестным. - Все равно участковый в детской поликлинике с трех принимает.

Дверь в кабинет закрылась. Дети живо принялись уплетать бу­терброды. В это время по коридору продефилировала еще одна пришедшая на прием беременная - высокая девушка модельной внешности. И не одна, а в сопровождении мужчины плотного те­лосложения при костюме и галстуке.

- Алина Львовна, присядьте, - заботливо показал сопровождаю­щий на свободную кушетку.

Окинув ее брезгливым взглядом, Алина Львовна достала из сумочки пакет и протянула мужчине. Поняв без лишних слов, тот расстелил пакет и, придерживая под руку, помог Алине Львовне присесть. Высокомерно покосившись на других беременных, она поманила мужчину пальцем и дала указание:

- Найди заведующего и скажи, что я уже здесь.

Произнесла негромко, но фразу услышали все. Нельзя сказать,

что она им понравилась, тем не менее все промолчали. Лишь про­водили недовольным взглядом мужчину, шедшего по коридору. Отыскав нужную дверь, он постучал и скрылся в кабинете.

Стало тихо. Словоохотливая беременная демонстративно до­стала из сумки журнал и сделала вид, что углубилась в чтение. Многодетная мама перешептывалась с жующими детьми и стара­тельно подбирала за ними крошки. «Модельная» наманикюрен- ными пальчиками тыкала в экран телефона.

Почувствовав, что от долгого сидения затекла спина, Катя ре­шила выполнить комплекс упражнений, которому ее обучили на занятиях по лечебной физкультуре: и тело разомнется, и кровь по­бежит быстрее, насытится кислородом. Малышу полезно.

И в самом деле, стоило ей начать двигаться, как внутри нача­лось шевеление. За время, прошедшее после вчерашних первых толчков, Катя уже успела к ним привыкнуть. И утром проснулась от этих едва ощутимых движений внутри. Их нельзя перепутать ни с чем другим! Теперь общение с ребенком вышло на новый уро­вень: если раньше она разговаривала как бы сама с собой, то сей­час чувствовала ответную реакцию. Пусть пока без звуков. Придет время - она услышит и младенческий плач, и гуление, и смех, и первые слова. Она столько начиталась обо всем этом на форумах, столько наслушалась!

«Словно бабочки внутри крылышками щекочут!» - подобрала она сравнение тому, что ощущала внутри.

Из кабинета вышла светящаяся от счастья молодая женщина, которую Катя пропустила впереди себя.

У меня мальчик, представляете?! - ликовала она. - В прошлый раз доктор сказал, что плохо видно и, скорее всего, снова будет де­вочка. А это мальчик! - погладила она живот.

- Проскурина! - услышала Катя.

- Удачи вам! И спасибо! - пропустила ее в дверь женщина.

- ...Исправьте, пожалуйста, на Евсееву, - напомнила Катя.

- Обязательно... Раздевайтесь и ложитесь на кушетку, - доктор сняла очки, протерла салфеткой, сделала несколько упражнений для глаз. - Номер поликлиники?.. Срок?.. - задавала она вопросы, записывая ответы в журнал. - УЗИ делали? Когда в последний раз?

- и нанесла прохладный гель на кожу выступающего живота.

- На одиннадцатой неделе. И раньше, когда лежала на сохране­нии.

- Ясно... Так, записываем. Пол ребенка... Девочка... Размеры...

- оглянулась она на молоденькую медсестру и принялась дикто­вать параметры плода. - Срок - двадцать недель. Первая беремен­ность? Шевеление чувствуете?

- Да. Со вчерашнего дня.

- Это хорошо, - удовлетворенно кивнула врач. - Смотрим даль­ше... - и вернулась к обследованию.

Озвучив еще несколько цифр, доктор замолчала: сосредоточив­шись, двигала датчиком по животу, нажимала какие-то клавиши. И ни слова. Катя насторожилась и попыталась хоть что-то прочи­тать по ее лицу: сведенные брови, напряженный взгляд.

«Что-то ей не нравится, - догадалась она, но постаралась бы­стро прогнать эти мысли. - Показалось. Слишком ответственная, видимо».

Наконец доктор убрала датчик с живота.

- Заведующий на месте? - спросила она у медсестры.

- Был на месте. Позвать?

- Нет, я сама. Полежите пока, - попросила она Катю и покинула кабинет.

Тревога в душе усилилась.

- Что-то не так? - не выдержав, спросила она у молоденькой медсестры.

- Не волнуйтесь. Инга Николаевна всегда консультируется у за­ведующего, если... ну если в чем-то сомневается, - путано поясни­ла она.

- А в чем можно сомневаться? - занервничала Катя.

- Не знаю... Но у вас все в порядке: ручки, ножки, - просмотрела она свои записи. - Все по сроку...

Но договорить не успела. В кабинет вернулась доктор вместе с заведующим. С ними в дверь из коридора проникли голоса - похо­же, кто-то с кем-то спорил.

Поздоровавшись, заведующий присел к аппарату, глянул на мо­нитор.

- Вот, смотрите, - показала рукой доктор.

Что она ему показывала, Катя не увидела: экран был повернут так, что не попадал в поле ее зрения. Старший по должности и, судя по всему, более опытный взял датчик, добавил гель.

- ...Да, пожалуй, я с вами соглашусь, - после довольно долгого изучения чего-то на мониторе произнес он. - Вы чем-то болели на начальной стадии беременности? К примеру, простудой, гриппом?

- обратился он уже к Кате.

- Нет, - замотала она головой.

- Стрессы, волнения, перегрузки?

- Да... У отца было плохо с сердцем, ему шунтирование делали... По работе вопросы были... Но это давно, - успокоила она доктора, хотя, скорее, попыталась успокоить себя.

- Сохранялись?

- Дважды. Угроза выкидыша на раннем сроке.

- Понятно, - заведующий снова повернулся к монитору. - Зна­чит, так: пиши направление, - негромко дал он указание доктору.

- И позови эту, как ее... Фомину. Хотя... - прислушался он к шуму за дверью. - Посмотри ту, что скандалит, а затем Фомину.

- Там Корчевская с детьми, - робко вставила коллега.

- Сначала Фомина, - тоном, не терпящим возражений, повто­рил заведующий. - В общем, - протирая датчик, обратился он уже к Кате, - у плода... как бы вам понятней объяснить... - замялся он, тщательно подбирая слова. - Показатели развития - в норме, но сердечко надо показать специалистам. Я направлю вас на кон­сультацию в детский кардиоцентр. Там все перепроверят, уточнят диагноз. Постарайтесь пока не волноваться, возможно, все не со­всем так, как нам показалось. Но в любом случае, чтобы развеять сомнения, мы обязаны вас направить к специалистам. Одевайтесь.

Заведующий встал и подошел к умывальнику за ширмой.

- В направление впишите все до мелочей - и ко мне, - повер­нулся он к коллеге перед тем, как покинуть кабинет.

Катя медленно поднялась с кушетки, вытерла простынкой скользкий от геля живот и стала одеваться. Делала она все меха­нически, словно под гипнозом.

- Подождите в коридоре, - попросила ее доктор.

- ...И что теперь с ней будет? - с сочувствием посмотрев в сто­рону закрывшейся за пациенткой двери, поинтересовалась моло­денькая медсестра.

Кардиологи скажут. Скорее всего, придется прерывать беременность и вызывать роды.

- А нельзя прооперировать ребеночка сразу после рождения?

- Может, и можно. В нашем детском кардиоцентре сейчас много чего делают, но не все. Это не нам решать. Мы свое дело сделали - патологию обнаружили.

- Но ведь в остальном все в порядке с ребеночком...

- А если он останется инвалидом на всю жизнь? Зачем матери судьбу ломать? Молодая, родит еще здорового, - отмахнулась док­тор, старательно переписывая в направление все зафиксирован­ные компьютером параметры.

- А вдруг аппарат сломался?.. Глюкнул, - предположила девуш­ка с надеждой.

- Этот? К счастью или к сожалению, но он еще ни разу не глюкал

- новый, полгода как установили. Так что ошибка исключена.

- А за границей смогут что-то сделать? - не унималась расстро­енная медсестра.

- Если есть деньги, то, думаю, смогут... А тебе советую умерить впечатлительность и учиться контролировать эмоции. Иначе в медицине долго не протянешь, - поучительно произнесла доктор.

- При тебе это первый случай?

- Первый, - понуро опустила голову медсестра.

- А работаешь три дня. Считай, тебе повезло: только на третий

- первая патология... Ладно, я к заведующему.

Еле переставляя отяжелевшие ноги, Катя вышла из кабинета, прислонилась спиной к стене, невидящим взглядом уперлась в противоположную.

- Долго вы! - поднимаясь с места, проворчала следующая по очереди беременная и бросила дамочке с телефоном в руке и сто­явшему рядом мужчине: - Даже не надейтесь зайти передо мной!

- Это мы еще посмотрим, - насмешливо ответила та.

- Нахалка! Не нравится - вперед в платный центр! Здесь УЗИ для простых смертных. Сегодня же жалобу в Минздрав накатаю, - демонстративно коснулась она дверной ручки.

Мужчина в костюме и галстуке негромко выругался, Алина Львовна бросила на обидчицу уничижительный взгляд. Похоже, за время Катиного отсутствия в коридоре разгорелись нешуточные страсти о приоритетах в очереди. Даже неугомонные детишки, спрятавшись за мамкину спину, сидели тише воды, ниже травы.

- И чего не зовут? - поинтересовалась беременная из очереди у Кати. - Перерыв себе устроили?

Та пожала плечами. Отвечать не было никакого желания. Хоте­лось избавиться от этого кошмара, никого не видеть, не слышать, залезть дома под одеяло.

«Это ошибка! Сами сказали: ребенок развивается по сроку, руч­ки, ножки по возрасту... Это аппарат дал сбой, сломался!.. Конечно, сломался! - ухватилась она за спасительную мысль. - А вообще, разве это не нормально, что отправили на консультацию? На вся­кий случай, перестраховаться. Не паниковать! Все хорошо у нас бу­дет, малыш, не волнуйся... - прикрыла она ладонью живот. - ...Ма­лышка! Ведь сказали, что ты - девочка! - внезапно осознала она. - Значит, Марта? Марточка, моя дорогая, моя крошечка! Я никому не дам тебя обидеть!»

Открылась дверь.

- Пойдемте, - позвала доктор, увлекая за собой Катю.

- Скоро время приема закончится, сколько можно ждать!

На возмущенную реплику врач отреагировала спокойно:

- Ждите. Всех примем.

- ...Скажите, а мог случиться сбой с аппаратом? - с надеждой пролепетала Катя.

- Вполне, - без эмоций в голосе ответила доктор и постучалась в кабинет заведующего.

- Проходите.

- Чего это они к нему поперлись? - заинтересовалась беремен­ная у двери. - И УЗИ сам заведующий делал. Точно жалобу нака­таю: одни блатные!

- А вы не завидуйте... Врагу такого блата не пожелаешь, - мно­годетная мать, как наседка, накрыв руками детишек, прижала их к себе. - Видно, плохо там... Насмотрелась я... Бывало, в истерике из кабинета выходили...

Скандалистка приутихла, попятившись от двери, снова присела на кушетку.

- ...Зря она пропустила ту женщину. Мне одна бабка говорила: нельзя вперед очереди лезть и пропускать никого нельзя, - вдруг стушевавшись, пробормотала она. - Иначе чужая судьба на твою наложится... Вот и получила то, что не ей предназначено... Тьфу-тьфу!

- Глупости и предрассудки, - не отрываясь от телефона, фыр­кнула Алина Львовна. - Если все очереди соблюдать - самое луч­шее другим достанется.

Но, видимо, что-то заставило напрячься и ее. Она даже спрятала телефон в сумочку.

Вскоре из кабинета заведующего вышла доктор и на ходу по- шала:

- Следующая.

Спорщицы за приоритет в очереди обменялись взглядами.

- Ну идите, - процедила «модельная».

С видом победительницы очередница скрылась за дверью.

В коридоре остались две женщины, детишки и охранник или личный водитель. Продолжая о чем-то напряженно думать, что было видно по проступившим на лбу поперечным складкам, Али­на Львовна посмотрела на часы.

- А знаете... Идите сначала вы, - предложила она неожиданно. - Я не тороплюсь, а вы по очереди... И дети у вас маленькие.

- Спасибо, - поблагодарила многодетная мама. - И не волнуй­тесь, я ни ваше счастье, ни горе не заберу. У меня всего своего хва­тает, - с улыбкой кивнула она на ребятишек...

Кира проснулась около десяти утра, повертелась с боку на бок и, чувствуя растущее раздражение, потянулась за телефоном. Надо позвонить в реанимацию, узнать, как мать. Некрасиво, если никто не будет волноваться.

Трубку долго не снимали. Наконец в ней раздался запыхавший­ся голос:

- Реанимация.

- Здравствуйте. Я хотела бы узнать о Бал ай...

- Состояние без изменений. Звоните после двенадцати, - даже не уточнив, кто звонит, протараторила медсестра и сразу дала от­бой.

- Что там? - участливо спросил лежавший рядом Артем.

- Без изменений. После двенадцати позвонить, - повторила Кира слова медсестры.

Внезапно в голове помутилось, к горлу подкатил рвотный ком. Прикрыв рот ладошкой, она соскочила с кровати и понеслась в ванную к унитазу.

Приступ рвоты был неожиданностью - ведь накануне она даже не ужинала. И со сна не сразу поняла, с какой стати ее накрывает спазм за спазмом. Но едва прояснилось сознание, все легко объяс­нилось: токсикоз.

«Не хватало, чтобы Артем догадался», - корчась над унитазом, раздраженно подумала она.

- Кира? Все в порядке? - тут же раздалось за дверью. - Что слу­чилось?

В дверь забарабанили.

- Нормально все, - отходя от очередного, вывернувшего пустые внутренности рвотного позыва, выдавила она, стоя на четверень­ках над унитазом.

Неуклюже поднявшись, еле добрела до умывальника, ополос­нулась и посмотрела в зеркало: лицо без лица, штрихи да тени, синяки вокруг ввалившихся глаз. Сразу стало жалко себя до слез.

Промокнув лицо полотенцем, Кира отвела взгляд от зеркала, подняла голову и, сложив губы трубочкой, подула вверх.

- Извини, нервы, - объяснила она, проходя мимо обеспокоенно­го жениха и старясь на него не смотреть.

- Ты плакала? - заволновался он.

- Да, немножко, - Кира вовремя сообразила, что лучше не отне­киваться: слезы вполне к месту, ведь мама-то в больнице. - Пой­дем чай пить, - предложила она, набросив халат.

Натянув джинсы, Артем послушно пошел следом на кухню, где Кира уже ставила на плиту чайник. Затем она откупорила банку с молотым кофе, понюхала и в наслаждении закрыла глаза. Со­скучилась по любимому напитку. В семье Захаревичей кофе пили только растворимый, а она его терпеть не могла. Натуральный у них не в почете: дорогой и невкусный. Это ж сколько молока и са­хара надо извести, чтобы его пить!

Дабы не конфликтовать с будущими родственниками, при­шлось и ей менять привычки: чаевничать по утрам и вечерам в семейном кругу, довольствоваться дешевым печеньем. И мечтать о времени, когда будет пить кофе качественный, а не низкосорт­ный, который продают в местных магазинах за бешеные деньги, да и печенье, изготовленное еще по советским рецептам, наконец сменят ароматные круассаны. Но это потом, когда она станет за­конной супругой Захаревича и переберется за границу.

Нюхнув еще раз открытую банку с кофе, Кира вдруг поморщи­лась: запах показался отвратительным, притом настолько, что к горлу опять моментально подкатил рвотный спазм. Стараясь скрыть исказившую лицо гримасу, она отставила банку подальше, не оборачиваясь, передвинулась к холодильнику, открыла двер­цу, наткнулась взглядом на пестрящий сальными вкраплениями кусок колбасы и... прикрыв рот ладошкой, пулей понеслась мимо Артема в санузел.

- Родная, что с тобой? - терзаясь над унитазом, услышала она испуганный голос Артема.

- Уйди! - прохрипела Кира в перерыве между спазмами, сожа­лея, что не закрылась на защелку. - Я уже сказала: нервы! Выйди и закрой дверь!

Не смея перечить, Артем отступил назад, закрыл дверь, постоял с минуту в замешательстве и пошел вверх по лестнице за телефо­ном, который остался в комнате. На дисплее значились два не от­веченных звонка от матери.

- Мама, я у Киры, - негромко сообщил он. - Ее мама ночью в больницу попала, с инсультом... Да, рано утром на такси... Подо­жди с причитаниями, - выйдя из комнаты, Артем посмотрел вниз, прислушался. - Людмила Семеновна в реанимации, состояние тя­желое, без изменений... Мам, я с другим вопросом: с Кирой что-то, тошнит. Второй раз за утро. Нет, мы еще не завтракали... Ничего не говорила... Ты серьезно? - удивился он. - Один из признаков?.. Ладно, понял. Спрошу...

В растерянности он спрятал телефон в карман джинсов, прихва­тил заодно Кирин и пошел вниз на кухню.

Тупо глядя на закипавший чайник, Кира сидела на табуретке.

- Солнышко, я, кажется, догадался... - неуверенно начал Артем, подошел ближе, обнял. - Ты... ждешь ребенка? Да? Мама сказала, что это один из признаков беременности, на раннем сроке почти всегда тошнит... Вспомнил: токсикоз! - с радостью выдал он новое слово в своем лексиконе. - Но она сказала, что это скоро пройдет...

- Пройдет? - неожиданно зло отреагировала Кира и выверну­лась из его объятий. - Ты издеваешься?! - истерично выкрикнула она, как вдруг, словно что-то вспомнив, сменила тон. - Артемушка, милый, я не беременна, поверь. Рада бы, но пока точно не бере­менна. Нервы... У меня ведь никого, кроме мамы, нет...

На глазах показались слезы - настоящие, в которые трудно не поверить. Разочарованно вздохнув, молодой человек снова обнял на сей раз податливое тело, нежно прижал к себе.

- Как это никого нет? Есть я, есть мои родители, - попытался он ее утешить.

Неожиданно подал сигнал домофон. Кира вздрогнула, испуган­но посмотрела на Артема.

- Я никого не жду... - пробормотала она.

Сигнал повторился.

- Не волнуйся. Я пойду, узнаю, кто там, - успокоил он и поспе­шил в прихожую.

- Я с тобой! - подхватилась она.

- Да! - Артем снял трубку домофона, послушал и пояснил Кире: - Это с работы Людмилы Семеновны. Хотят зайти. Где ключи?

Открыв небольшой ящик на стене, она протянула Артему запас­ную связку ключей.

- Жди здесь, - попросил он и вскоре вернулся, но не один, а с мужчиной, который ей сразу не понравился: невысокого роста, толстый, потный, с бегающими глазками.

Доброе утро! - поздоровался гость. - Вы - Кира? Такое горе, такое горе!.. - неожиданно запричитал он скороговоркой.

Но как-то не по-настоящему. И прекратил так же внезапно, как начал.

- Обухов Юрий Анисимович. Я работаю с Людмилой Семенов­ной, - перешел он на деловой тон и для пущей убедительности протянул визитку. - Мы, конечно, постараемся сделать все воз­можное, чтобы она выздоровела, все, что в наших силах, но... теку­щая работа, она, понимаете, не терпит. Проза жизни, так сказать. А Людмила Семеновна вчера унесла домой важные документы. По всей видимости, они на каком-то носителе - на диске или на флэшке. И они срочно нужны. Вы ничего такого не видели?

- Нет, - замотала головой Кира. - Не видела.

- Может, в кабинете? У нее есть кабинет? Или компьютер?

- Н-н-нет.

- Тогда надо поискать в ее комнате. Вы позволите осмотреть ее комнату? - мужчина засуетился и, не дожидаясь позволения, стал снимать обувь. - Хотя, возможно, и в сумочке... Да, да. Скорее всего, они там. Могли бы вы принести сумочку Людмилы Семеновны?

«Сумочку? Зачем ему мамина сумка?.. И комната... Сейф! - вдруг осенило Киру. - В сумке ключи от сейфа!» - вспомнила она утрен­ний неудачный поход на кухню.

- Н-е-е-т... - отступив назад, замотала она головой. - Нет, я не позволю... Я не дам вам сумку!

- Кирочка, пожалуйста, успокойтесь! Я понимаю ваше состо­яние, - унял свой наступательный пыл мужчина. - Вы отдадите мне диск или флэшку, и я сразу уеду. Я не собираюсь вам мешать... - сделал он шаг к Кире.

- Нет! - испуганно отскочила она ближе к кухне. - Не отдам!

- Подождите, - заслонил ее собой молодой человек. - Я понял, что вам нужна какая-то информация?

-Да. Вы правильно поняли, - улыбнулся гость. - И ничего более.

- Но на носителе могут быть и личные записи. Мы не имеем права его кому-то передавать без разрешения хозяйки.

С лица Обухова медленно сошла улыбка, в глазах мелькнуло раздражение. Он не рассчитывал, что в доме, кроме девушки, ока­жется еще кто-то. Видно, не так просто будет забрать диск. Или флэшку. Плохо, что он понятия не имел, на чем записан компро­мат. Следовало менять тактику: нахрапом не получилось, значит возьмем хитростью. Но какой?

Ненадолго задумавшись, Обухов потер ладонью левую сторону груди. Всю ночь не спал, вот сердце и дает о себе знать. А как было уснуть после звонка Балай? Каких ждать оргвыводов, если руко­водство узнает о наличии у него любовницы, которую он продви­гает? Впрочем, если честно, куда больше он боялся гнева супруги: сотрет в порошок! Потому и на работу приехал раньше обычного, будто здесь легче сориентироваться, что теперь делать с Балай, как с ней договариваться.

Новость, что Людмила Семеновна с мало обнадеживающим диагнозом попала ночью в больницу, не просто приободрила, а, можно сказать, возродила его из пепла: вот она - справедливость! Вряд ли Балай покинет больницу живой, а если и выйдет, то на каталке или в инвалидном кресле. И на работу она уже точно не вернется. Теперь он мог выдохнуть и обдумать ситуацию спокой­но. Но сначала следует найти эту идиотскую запись, уничтожить, чтобы и воспоминаний не осталось. Рабочий кабинет Балай под предлогом поиска документов с разрешения начальства он уже обследовал и ничего не обнаружил. Значит, компромат у нее дома. А кто у нее может быть дома? Только дочь. Если послушная девоч­ка, все уладится быстро.

Он почему-то не сомневался в этом, потому и тактику выбрал совсем примитивную: пришел, нашел, забрал. Да вот напрасно: и девушка оказалась не больно сговорчивой, и парень ей под стать.

«Ишь, защитник выискался!» - Обухов метнул недобрый взгляд на молодого человека.

- А вы, собственно, кто будете? Насколько я знаю, у Людмилы Семеновны, кроме дочери, других родственников нет. И только она вправе принимать решения.

- А я почти уже родственник, жених Киры. Зовут меня Артем,

- гордо отрекомендовался парень и добавил для убедительности:

- Мы уже подали заявление.

Отступив назад, Обухов окинул недоверчивым взглядом нека­зистого паренька в очках и насмешливо хмыкнул.

«Еще один жених объявился! Слетаются, как мухи на мед. Еще бы! Вон какой домище Балай отгрохала!.. Да... Оказывается, Лера мне и здесь соврала: не собирается Ладышев жениться на дочери Балай, раз эти заявление подали, - нахмурился он. - Ну и лгунья!.. Найду диск - вместе с ним и ее уничтожу!»

Очень приятно! - сделав над собой усилие, Обухов неожидан­но протянул руку молодому человеку. С учетом новых и важных вводных, иная тактика напрашивалась сама собой. - Это хорошо, что вы рядом. Кирочка сейчас на нервах, на эмоциях... Такая беда, такая беда приключилась!.. - снова заохал он. - Но в таком слу­чае, может быть, вы мне поможете? Позарез нужны документы, поверьте! Людмила Семеновна, к сожалению, без сознания, а дело безотлагательное. Думаю, искомое находится... вот в той сумочке,

- прищурившись, показал он взглядом в сторону кухни.

Парень и девушка обернулись: в видимой из прихожей части кухни на столе действительно стояла женская сумка.

- Да, это сумка Людмилы Семеновны. Я помню, - добавил муж­чина и, не дожидаясь позволения, уверенно направился к кухне.

Но его опередили. Рванув с места, Кира схватила сумку, обог­нула стол с другой стороны и спряталась за спину подоспевшего Артема.

- Нет! - выкрикнула она. - И уходите! Немедленно!

- Кирочка... - осклабился в фальшивой улыбке гость. - Вы долж­ны понимать: это... противозаконно! Людмила Семеновна занима­ла... занимает знаковую должность в ведомстве, и, возможно, там,

- кивнул он на сумку, - секретная информация государственной важности! А если она достанется врагам? Вы вынуждаете меня об­ратиться за помощью в правоохранительные органы.

- А вдруг... вдруг вы и есть враг? - неожиданно предположила девушка. - Точно! Я вспомнила! - дернула она за рукав Артема. - Мама говорила, что на работе появились враги!

- Это... это полный бред... - попытался отмести ее подозрения Обухов. - У Людмилы Семеновны не было и нет никаких врагов. Возможно, вы не так восприняли ее слова... Девочка моя, я пони­маю ваши чувства, но... лучше отдайте.

Мужчина сделал шаг вперед и протянул руку.

- Нет! - взвизгнула Кира. - Не отдам! Уходите! Артем, чего ты ждешь? Выгони его!

- Прошу вас покинуть наш дом, - расправив довольно хрупкие плечи, за которыми спряталась Кира, тут же строго произнес мо­лодой человек. - Пока Людмила Семеновна не придет в себя, мы ничего не отдадим ни вам, ни кому другому. Уходите!

- Вот, значит, как! - мужчина отступил назад и, сбросив миролю­бивую маску, угрожающе раздул ноздри. - Предупреждаю: лучше отдайте по-хорошему! Или я немедленно вызову милицию! - про­шипел он, сузив и без того маленькие глазки.

- Мы ее сами вызовем. Кира, набирай сто два, - не испугавшись, парировал молодой человек.

Обухов замер. Такой поворот его не устраивал. Безусловно, он блефовал, путая милицией. Если бы у Балай действительно оказа­лась некая государственная тайна, никто бы его и близко к ней не подпустил. А вот проявление нездорового любопытства - почему это он так интересуется? - может сыграть с ним злую шутку: изы­мут, изучат. Нет, светиться в милиции совсем не в его интересах.

- Хорошо! - еще дальше отступил он и примирительно поднял вверх руки. - Давайте еще раз попробуем все обсудить спокойно, без милиции. Поймите, если сегодня на совещании у руководства я не представлю материалы, которые находятся у Людмилы Семе­новны, многим не поздоровится, в том числе и вашей маме, - уко­ризненно посмотрел он на молодых людей. - И никто не вспомнит даже, что она в больнице. А вот то, что не справилась, все отметят. Вы этого хотите? Мне нужен всего лишь диск. Или флэшка. И я го­тов заплатить, - подозрительный гость потянул руку к внутренне­му карману пиджака.

- Кира, набирай сто два! - настоятельно повторил молодой че­ловек. - А вы лучше уйдите. Мы сами изучим содержимое сумки и, если что, позвоним. Возможно, к тому времени поговорим и с Людмилой Семеновной. Прошу вас, - показал он рукой на дверь.

- Ну что ж... Вы еще об этом пожалеете, - процедил сквозь зубы непрошеный визитер, нервно всунул ноги в обувь и удалился.

Кира подскочила к двери и защелкнула замок.

- Сел в машину, уехал, - через окно проследил за мужчиной Ар­тем. - Но, очень может быть, скоро вернется. Давай посмотрим, что там, - показал он взглядом на сумку.

Кира кивнула, вернулась на кухню и, недолго думая, вывалила содержимое сумки на стол: две связки ключей, кошелек, визитница, косметичка, расческа, пакетик с таблетками, ручки, записная книжка. Сбоку лежал пухлый файл с пожелтевшими от времени бумагами.

Бегло пролистав, Кира отодвинула их в сторону: вряд ли сослу­живца матери интересует чья-то медицинская карта столетней давности. Да и речь он вел об электронном носителе информации. Пришлось снова лезть в сумку, заглядывать в карманы, прощупы­вать дно, перебирать таблетки, исследовать кошелек. Пока не об­наружила то, что искала: флэшку и еще один ключ - очень похоже, от материнского сейфа. Надо проверить.

- Я сама посмотрю, что там, - остановила она решившего пойти следом Артема.

Не смея настаивать, тот вернулся на кухню, запихнул в сумку разбросанные на столе вещи. Вздохнув, приблизился к выходив­шему на улицу окну и сразу заметил на границе с соседним участ­ком машину недавнего гостя. Оказалось, тот никуда не уехал и, видимо, обдумывает дальнейшие действия. Или ждет подмоги. С учетом его угроз ситуация принимала детективный, чтобы не ска­зать опасный, поворот: если в доме есть что-то действительно ему необходимое, то мужчина постарается заполучить это «что-то» любым способом.

Не на шутку испугавшись, Захаревич достал телефон, открыл папку с контактами и стал их лихорадочно перебирать, раздумы­вая, кому позвонить. Отец на работе, муж сестры в командировке, а надежных друзей, которых можно позвать на помощь, в Минске нет. Точнее, они есть, но не хотелось их впутывать в непонятную историю. Здесь необходим человек опытный и серьезный.

«А что если... - мелькнула неожиданная мысль. Сунув руку в карман, Артем нашел визитку. - В любом случае ему надо позво­нить - предупредить, что сегодня не получится встретиться. Заод­но попрошу помощи. Если откажет, тогда обращусь в милицию», - решил он и набрал номер.

12

Обсудив с Поляченко вопросы строительства, Ладышев поде­лился с ним обнадеживающими результатами командировки, но на сегодня поставил совсем другую задачу - в срочном порядке проверить историю дома, который он собирался купить. А по воз­можности и хозяина. И вкратце объяснил, почему это его интере­сует.

Андрей Леонидович, как всегда, был внимателен, сдержан, точен и лаконичен в ответах, в вопросах, в действиях. При этом пребывал в хорошем расположении духа, что - редкий случай! - и не пытался скрыть. В итоге его позитив передался и шефу. Как все-таки здорово, когда рядом человек, на которого можно поло­житься! Ведь для руководителя крайне важно знать, что у него есть доверенное лицо, которое и в случае твоего отсутствия не подведет, возьмет на себя ответственность и решит любую про­блему. А уж если у него и в житейских вопросах можно испросить совета - цены такому человеку нет.

После того как Поляченко покинул кабинет, шеф еще какое-то время улыбался - просто так. Напрочь забыл и о кассете, и о бес­сонной ночи. Все в прошлом! Жить надо будущим, отметать любой негатив и культивировать положительные эмоции, даже собирая их по крупицам. Позвонив знакомому риэлтору, Ладышев прокон­сультировался по новой сделке, согласовал некоторые вопросы, а заодно попросил выставить на продажу приобретенный год назад проблемный участок.

Во всех смыслах плодотворное начало рабочего дня порадова­ло и позволило побороть утреннюю нервозность. Пожалуй, самое время устроить передышку, попить кофе, почитать новости в Ин­тернете. Хотя нет, стоит ему расслабиться - и обязательно скажут­ся последствия бессонной ночи, начнет клонить в сон, разболится голова. Так что никаких передышек, лучше активно доработать день и вечером лечь спать пораньше.

«Залог успеха - методично, шаг за шагом двигаться к намечен­ной цели. Не тормозить и не ускоряться без нужды. Уверенность и спокойствие помогут сберечь силы, правильно их распределить на всех этапах. Большие планы, как и большие деньги, не терпят суеты. Суетиться следует в период накопления капитала и состав­ления нового бизнес-плана: изучать, проверять, считать, пересчи­тывать. Рационализм во всем - вот главное правило следующего этапа, - учил его Мартин. - И идти до конца, не останавливаться».

Так что пусть бизнес-план продуман и просчитан Вадимом до мельчайших деталей, расслабляться нельзя, следует быть го­товым ко всему. Во всяком случае до следующего этапа. Может статься и так: его не поддержат потенциальные партнеры, тогда производственное помещение придется сразу же перепрофилиро­вать под другую бизнес-идею, и ее необходимо иметь про запас. На всякий случай.

Стоило Ладышеву подумать о стройке, как сразу захотелось на нее взглянуть. Даже несмотря на то, что был на БМВ, - накануне не планировал выезжать за город, а потому решил прокатиться на своей любимице. «Дабы не заржавела», - пояснил он утром удив­ленному сменой авто Поляченко.

Отдав секретарю распоряжения, спустя полчаса он уже подъез­жал к кольцевой, где его и застал звонок с незнакомого номера.

Настроение было отличное, а потому решил ответить.

- Здравствуйте! Это Артем Захаревич, - представился молодой человек, которого Вадим узнал по голосу и о котором ни разу не вспомнил со вчерашнего вечера. - Мы договаривались о встрече...

- Долго спишь, Артем, - перебил его Ладышев и мысленно отминусовал балл потенциальному работнику: непунктуальности он терпеть не мог, не прощал ее ни себе, ни другим. - Я просил по­звонить около девяти, - напомнил он. - Я уже покинул офис.

- Извините, Вадим Сергеевич!.. Я проспал, но немного, - путано начал оправдываться Артем. - Собирался вам позвонить, как дого­варивались, но тут такое дело... Понимаете, у моей девушки...

- ...той, что вчера сбежала?

- Да. Но теперь я знаю почему: у матери Киры вчера случился инсульт, она попала в больницу. В реанимацию.

- А почему она сразу не сказала?.. Помощь нужна? - свернув на заправку, спросил Вадим.

- Да... То есть нет... То есть да... - снова запутался Артем. - В боль­нице помощь не нужна, там ей помогут.

- Тогда что от меня требуется?

- Понимаете, тут такое странное дело... - начал он и вдруг за­молчал.

- Так, или ты четко формулируешь, какого рода нужна помощь, или я прекращаю разговор, - поторопил его Вадим, чувствуя ра­стущее раздражение.

«Не работник, а мямля, - подумал он, успев пожалеть об обеща­нии ему помочь. - И что в нем мать нашла?»

- Да. Хорошо... В общем, я сейчас у Киры дома. Так вот, только что сюда приезжал непонятный тип, якобы с работы ее мамы. Тре­бовал какие-то документы. Мол, то ли на флэшке они записаны, то ли на диске. Я, то есть мы, его за дверь выставили, но он никуда не уехал. Остановился на границе с соседним участком.

- Ну и что? Мало ли что случилось? Вдруг машина сломалась?

- Нет, он специально остановился, словно ждет кого-то. Подмо­ги, наверное. Понимаете, я не знаю, что в таких ситуациях делать, - совсем растерялся Артем. - И Кира напугана. Может, нам в мили­цию обратиться?

- А точнее можешь сказать, что он хотел? - после паузы спросил Вадим.

- Говорит: накануне мать унесла с работы какие-то материалы, а они нужны для совещания.

- Правдоподобно. Вполне может быть. И что вас смутило?

- Понимаете, ведет он себя странно: то сочувствует, то угрожает, то говорит, что там государственная тайна, то деньги за флэшку предлагает. Сначала пугал нас милицией, а когда мы сами решили ее вызвать, можно сказать, сбежал. Нелогично.

- Согласен. Но ведь для чего-то ему нужен этот носитель?

- Вот именно! Уверен, никакой государственной тайны там пет, а есть... что-то личное, чего он боится. Может, компромат ка­кой-то... Вадим Сергеевич, вы... не могли бы приехать, поговорить с этим типом, узнать, что ему нужно? - решился попросить Артем.

Вадим глубоко вздохнул и задумался: носители информации, секреты, компромат... Мутная история. Стоит ли ввязываться? С другой стороны - любимый ученик матери.

- Хорошо. Диктуй адрес.

- Это за городом, в Марьяливо, - обрадовался Захаревич. - Ули­ца...

Не спеши, - Вадим захлопнул крышку топливного бака. - Сей­час- заведу двигатель, включу навигатор... Вовремя ты меня выло­вил, я почти на кольцевой. Теперь диктуй...

До Витебской трассы Вадим домчал быстро: на пути не встре­тилось ни аварий, ни пробок, ни заторов в связи с ремонтом по­лотна. Сворачивая в сторону поселка, он неожиданно вспомнил: в последний раз бывал в этих местах накануне Нового года в доме Балай. Настроение тут же испортилось.

Навигатор меж тем продолжал вести по маршруту: «Поверни­те налево... Поверните направо...» Чтобы отрешиться от мрачных мыслей, Вадим постарался переключиться на загородную архи­тектуру и поехал медленнее. Скорость пришлось снизить и по другой причине - дорога в поселке была неровной, то тут, то там виднелись следы недавних земляных работ по прокладке комму­никаций.

Аккуратно объезжая ямы, Вадим не упускал возможности рас­смотреть отделку фасадов, заборы, видимые элементы ландшаф­та. Со вчерашнего дня в связи с покупкой дома эта тема вновь ста­ла насущной.

«Центральная, Солнечная, Южная, Радужная... - мимоходом читал он таблички с названиями улиц. - Как под копирку! Какой загородный поселок ни возьми - сплошь Центральные, Лесные... Ноль фантазии у проектировщиков, - усмехнулся он, поняв, почему название продиктованной Артемом улицы показалась знакомым.

- Для отдельно взятой местной «Иронии судьбы» и самолет не потребуется: достаточно попасть не в тот коттеджный поселок».

«Вы прибыли к конечной точке маршрута», - наконец доло­жил навигатор.

Вадим остановил машину, заглушил двигатель, взглянул на дом за забором, на закрытую калитку... Не может быть! Балай! Именно здесь он был зимой! Дорогу не запомнил, так как и в прошлый раз ехал по навигатору, к тому же в темноте. А вот дом узнал сразу - успел тогда кое-что рассмотреть.

«Так вот какая Кира! - дошло до него. - А мир еще теснее, чем мне представлялось... Надо уезжать», - помрачнел он.

В этот момент из стоявшего неподалеку автомобиля выкатился невысокий грузный мужчина и чуть ли не бегом бросился к нему. Вадим опустил стекло.

- Вас Максим прислал? - от быстрой ходьбы лоб мужчины по­крылся испариной, лицо походило на перезревший помидор. Плюс- одышка. «Снял бы пиджак. Почти лето на улице», - мысленно по­жалел его Ладышев, хотя тип почему-то сразу вызвал неприязнь.

- Вы один? Максим говорил: двоих подошлет. Ну что, пошли? Они в доме: девица и паренек...

- А меня никто не присылал, - сразу понял, кто есть кто, Лады- шев. - Вы ошиблись, - сухо добавил он и в зеркало заднего вида заметил, как из-за поворота вырулил черный джип.

«Артем оказался прав: подмога прибыла, - констатировал он. - Поляченко позвонить, что ли?.. Ладно, попробую сам».

Подняв стекло, он покинул салон, посмотрел на подъехавшую машину, к которой, оглядываясь, поспешил неприятный тип, по­дошел к калитке и позвонил в домофон.

- Это я, Ладышев. Открывай, и побыстрее, - посоветовал он, ус­лышав голос Артема.

Тот сейчас же появился на ступеньках и побежал навстречу. Подойдя к крыльцу, Вадим оглянулся: вслед ему из-за забора смо­трели трое. Двое подъехавших мужчин были гораздо моложе не­приятного типа и походили на типичных охранников клуба или казино - широкие плечи, накачанные шеи. Образ дополняли ко­роткие стрижки и угрюмые лица.

«С кем-то советуются», - Вадим наблюдал за троицей уже из дома.

Один из молодчиков демонстративно ходил вокруг его ма­шины, другой изучал номерной знак, разговаривая по телефону. Одутловатый тип стоял у калитки, вперившись недобрым взгля­дом прямо в окно, за которым был Вадим. Напряжение росло, и в любой момент ситуация могла взорваться. Надо скорее опреде­ляться, как действовать дальше.

Дождавшись, пока Артем запрет входную дверь и подойдет ближе, Ладышев, не оборачиваясь, строго произнес:

- А теперь быстро и по порядку рассказывай, что здесь произо­шло...

.

..Словно в гипнотическом сне Катя подъехала к 1-й больнице, медленно проследовала вдоль припаркованных по улице Петруся и Бровки машин, но так и не нашла свободного места ни перед женской консультацией, ни перед роддомом. Пришлось заезжать в больничный двор и платить за парковку. С одной стороны, жаль денег, учитывая, что не так давно семья Евсеевых перешла на режим жесткой экономии, а с другой - это даже хорошо: можно подъехать прямо к детскому кардиоцентру, а не топать по жаре и противоположный угол больничной территории. О том, что вообще-то лучше всего заезжать с Академической, до нее дошло только сейчас. Впрочем, вряд ли в дневное время и там удалось бы быстро припарковаться.

Огибая больничные корпуса, Катя нашла здание детского хи­рургического центра, рядом с которым обнаружилось свободное место, остановилась, заглушила двигатель, но... так и не вышла из машины.

Здесь, внутри своей металлической ракушки, у нее сохраня­лась некая иллюзия защищенности - легкая успокаивающая му­зыка, радующие глаз весенние пейзажи за стеклом. Здесь словно продолжалась та прежняя жизнь, когда в прекрасном настроении она выезжала утром из дома, ни о чем не тревожась, оберегая сон ребенка внутри себя. После же визита в 7-ю больницу в душе по­селился страх перед реальностью, существовавшей за пределами машины. А если вдруг подтвердится диагноз, что тогда?

«Нет, это ошибка, - как мантру, мысленно твердила она. - И лучше быстрее убедиться, что это ошибка. Чтобы успокоиться и забыть, - уговаривала она себя покинуть автомобиль. - Иди, не бойся. У самой сердце, как у зайца, колотится, а ребенку каково? Ему ведь все это передается. Не волнуйся, малышка, все будет хо­рошо, - приложила она руку к животу. - Это мама - трусиха. Сейчас она пойдет к дядям в белых халатах, и те скажут: у нас полный по­рядок с сердечком. Так что спи, моя девочка, а мама пошла».

Приоткрыв дверцу, Катя высунула обутую в мокасин ногу и едва не угодила в подсыхающее месиво из грязи и мелкого мусора, прибитое накануне грозой к бордюру. Реальность за пределами авто сразу подала недобрый знак.

«Чушь! Только вперед!» - пресекла она дурные мысли, отыска­ла взглядом небольшую асфальтированную возвышенность, пе­ренесла на нее ногу, прихватила сумку и выбралась из машины.

От утренней свежести не осталось и следа: палящие солнечные лучи, духота. Словно зенит лета, а не последние дни весны.

Спрятав в карман сумки ключи, Катя перешла в тень и услыша­ла, как зазвонил телефон.

- Ну что там, кто там? Что сказали - мальчик или девочка? - с ходу поинтересовалась Арина Ивановна. - Жду, жду звонка.

- Девочка.

- Ой, как чудесно! Надо скорее Сашу порадовать. Он - только это между нами - больше внучку хотел. Мол, не обучен с мальчиками обращаться. Мы только что разговаривали, он уже подъезжает к Минску. А что еще УЗИ показало?

- ... Арина Ивановна... я... не знаю, с чего начать...

Катя остановилась, заметив свободную скамейку, присела и вдруг почувствовала желание уткнуться в чье-то плечо и запла­кать. Пусть ее обнимут, крепко прижмут, спрячут, защитят, успоко­ят. Ее и ребенка.

- Они обнаружили... в общем, порок сердца у нас. Я сейчас воз­ле 1-й больницы. Идем на консультацию в детский кардиоцентр,

- Катя всхлипнула. - Только я не верю, Арина Ивановна. Не хочу ве­рить. Вы же знаете: и люди ошибаются, и машины, - ища поддерж­ки, скороговоркой выпалила она. - Сколько таких случаев, когда врачи ошибались в диагнозе! Неужели у вас не бывало?

- Ох ты, Господи!.. - женщина, обдумывая новость, ненадолго замолчала. - Бывало, милая, все бывало. Значит, так. Я сейчас свя­жусь с Радой - наверняка у нее там есть знакомые. А ты подожди моего звонка. И только не волнуйся: во всем разберутся, все пе­репроверят. А то, что девочку ждешь, хорошо. Девочки живучие, покрепче мальчиков будут, - как могла, успокоила она Катю.

К сожалению, только этим и могла ее утешить, ибо знала: с та­ким диагнозом коллеги не шутят, и, значит, порок у малышки точ­но есть. Вот только насколько он серьезен?

В ожидании звонка Катя какое-то время посидела на скамейке, но довольно быстро поняла, почему она до этого пустовала: стоит на самом солнцепеке. Неуклюже поднявшись, пересекла небольшую площадку, спряталась под навесом у какой-то двери, осмотрелась - присесть некуда. Долго же стоять на одном месте она не могла, да и врачи не советовали, а потому медленно поплелась к кардиоцентру.

От реальности надолго не спрячешься, все равно настигнет. Ка­кой бы она ни была, лучше идти к ней навстречу. И верить в чудо - черная полоса обязательно сменится белой. Потому что у любой реальности, даже самой плохой, есть свой срок - свой миг в беско­нечности...

Приятно удивившись содержимому сейфа в комнате матери, Кира вытащила ключ из замочной скважины, задвинула дверцу шкафа, случайно задев при этом другую, и тут же натолкнулась взглядом на вешалки с одеждой - юбки, пиджаки, блузки словно смотрели на нее с немым укором: что ты тут лазишь?

В нос ударил устоявшийся запах пота, смешанный с парфюмом.

«Мамой пахнет... Мама... Как же я теперь без тебя?.. Что ж ты меня бросила?» - на глаза навернулись слезы, но уже не столько от жалости к себе, сколько от обиды.

После того как на пороге их дома появился этот неприятный н опасный тип, больше всего на свете Кире захотелось, чтобы рядом оказалась мать: уж она точно в порошок стерла бы наглеца, посмевшего испугать ее дочь!

Кира всегда чувствовала материнскую защиту. Всегда и везде.

И даже когда после ссоры съехала из дома, знала: пойдет что не так, мать всегда примет. Пусть через рукоприкладство, унижение, но все равно примет и защитит. Еще и отомстит тем, кто помешал единственному чаду воплотить свою мечту. Мама у нее всегда ас­социировалась со стеной, за которой можно укрыться.

И вот теперь ее «стена» лежит в реанимации бездвижно, без­молвно и наверняка дышит через трубочки. Еще не известно, вы­живет ли... Как же она могла бросить на произвол судьбы един­ственную дочь, вынудить ее дрожать перед пожаловавшим в дом субъектом? Да Кира понятия не имеет о разных там маминых де­лах! А они, судя по кругленькой сумме в сейфе, шли очень и очень неплохо.

«Жмотина! Да если бы ты хоть частичку этого мне выделяла, разве пришлось бы мне ложиться под всяких жирных уродов? Ты меня к тому подтолкнула, только ты! А теперь бросила... - разо­злившись, Кира с грохотом задвинула дверцу встроенного шкафа, опустилась в кресло, закрыла лицо руками. - И что теперь со всем этим делать? С ее делами, с жирными типами, с которыми она, по-видимому, вела бизнес... Но я-то здесь при чем? Я понятия не имею об их флэшках, дисках... А может, он и совсем не за ними при­перся? А на самом деле ему нужны... деньги! Ну, конечно, деньги!» - осенило Киру.

Внизу хлопнула дверь, послышались мужские голоса. Неужели Артем снова впустил в дом «коллегу» матери?

Испуганно метнувшись к шкафу, она быстро спрятала ключ от сейфа в полку с бельем, собравшись с духом, подошла к двери из спальни, приоткрыла ее, прислушалась: тембр голоса мужчины, разговаривавшего с Артемом, показался неожиданно знакомым и точно не принадлежал предыдущему гостю. Пытаясь вспомнить, кто это может быть, Кира бесшумно приблизилась к лестнице, спустилась на пару ступенек и... едва не упала, оступившись: где- то на диване в гостиной зазвонил мобильник. Мамин! Забытый звук обыкновенного дискового телефона - дребезжащий, тре­бовательно-громкий. Когда-то Кира сама устанавливала ей этот рингтон.

На звонок никто не реагировал: похоже, мужчины, занятые раз­говором на кухне, его не слышали. Лишь когда он прекратился, Кира продолжила движение вниз по ступенькам. Спустившись, она выглянула в пустую прихожую, прижавшись к стене, сделала шаг в направлении кухни... В этот момент снова заверещал теле фон.

Подскочив к дивану, Кира схватила его, сбросила вызов и спрятала под диванную подушку.

- ...Кира, ну что там? - раздался за спиной голос Артема. - Ты посмотрела флэшку?.. Знакомься: Вадим Сергеевич Ладышев... Он приехал нам помочь.

Не веря в то, что услышала, Кира обернулась, встретилась взгля­дом с Вадимом и, закатив глаза, стала оседать на пол...

- ...Да ответь ты на звонок в конце концов! - словно сквозь вату в ушах, на фоне дребезжащего звука разобрала она.

- ...Да, алло... Извините, но Людмила Семеновна в больнице... Как... Снова вы?!

- Кто там? - посмотрел Вади м на Артема и по растерянному виду все понял. - Давай я поговорю...- отошел он от лежащей на диване Киры. - Слушаю... Нет, это не жених... Сначала вы представьтесь... Понятно. Значит, так, господин Юрий Анисимович Обухов: вы и ваши амбалы сию минуту садитесь в машины и быстро - уточняю, очень быстро! - покидаете поселок. В противном случае сюда не­медленно прибудут те, кто вам в этом поможет, а заодно займется государственной тайной, которую вы якобы пытаетесь отыскать в чужом доме. И еще: если в ближайшее время что-то случится с Кирой или Артемом или если вдруг кто-то предпримет попытку проникнуть в дом, вы сразу окажетесь за решеткой. Это я вам га­рантирую... Моя фамилия? Ладышев. Вадим Сергеевич Ладышев. Еще раз повторить?.. Очень хорошо. До свидания.

- Круто вы с ним! - прокомментировал Артем, помогая Кире присесть. - Я так не умею.

- Я тоже не умел. Жизнь научила, - Вадим подошел к окну. - Убрались... Больше не сунутся. Не должны во всяком случае... Зна­чит, так, - повернулся он к парочке на диване. - А теперь скажите, что нашли в сумке. Диск, флэшка?

- Флэшка. Ты ее посмотрела? - спросил Артем у Киры.

- Нет... Не успела, - опустила та голову и, вытащив из кармана флэшку, протянула ее на дрожащей ладони Ладышеву.

Объяснять, что в первую очередь ее интересовал сейф, к счастью, не пришлось.

Надо глянуть, что там. В вашем присутствии, - уточнил Ладышев, памятуя, что с Балай, здоровой или больной, лучше не связы­ваться, а если и связываться, то только при свидетелях. - Ноутбук есть? Или планшет?

- Есть. В моей комнате, - кивнула Кира.

- Сейчас, - мигом отреагировал Артем и, сорвавшись с места, побежал вверх по лестнице.

- ...Как ты? - неожиданно спросил Вадим

- Уже лучше. Спасибо, - пробормотала Кира, подняла голову и, встретившись с ним взглядом, умоляюще прошептала: - Пожалуй­ста, не рассказывай ему ничего... Я его люблю.

Ладышев отвел взгляд, натянуто улыбнулся, но ответить не успел. Перескакивая через ступеньки, со второго этажа сбежал Артем, и все трое приступили к изучению содержимого флэшки. Хотя, зная осторожность Людмилы Семеновны, Ладышев не силь­но надеялся обнаружить там что-то сверхтайное. К тому же ощу­щал неловкость: изучать в отсутствие пусть и врага его рабочие документы - против его принципов.

- Ничего интересного. Старые рабочие материалы, - заключил он.

И это было на самом деле так. Среди сохраненных на носите­ле писем он заметил логотипы как своей компании, так и прямых конкурентов. Документы почти полугодичной давности, которые на сегодняшний день не составляют секрета. Если судить по датам на флэшке, Людмилу Семеновну в последнее время больше зани­мало нечто другое, чем прямые рабочие обязанности.

- На всякий случай пока ее спрячь, - посоветовал Вадим. - Надо еще раз исследовать сумку. Вдруг вы что-то пропустили.

Повторно вытряхнув на стол ее содержимое, Артем под при­стальным взором Киры и Вадима стал складывать вещи обратно.

- Ничего нового и интересного, - подытожил он.

- А это что? - Вадим показал взглядом на лежащий рядом файл с пожелтевшими бумагами. - Могу взглянуть?

- Конечно! Это тоже было в сумке, - кивнула Кира.

«Медицинская карта... Роженицы... - прочитал Вадим и мед­ленно опустился на стоявшую рядом табуретку. - Лежнивец Ва­лерия Петровна...»

Выехав из поселка, Вадим остановился на обочине, включил аварийку. Хотелось еще раз пролистать медицинскую карту, все осмыслить. Самое главное, что ребенок Валерии, по ее словам - сын Вадима, не умер при родах.

«...Как она смела отказаться от ребенка?! Клиническая смерть, тяжелое состояние... Но ведь он был жив!!! Как она смела написать отказ, даже не пытаясь ему помочь? Эх, Лера! Сначала предала меня, затем - нашего сына... Если бы я знал, если бы догадывался! День и ночь сам сидел бы у его кроватки... А еще так правдоподобно соврала, что ребенок умер! Нет, он несомненно был жив и боролся за жизнь: Ладышевы просто так не сдаются! Скорее всего, его перевезли в «семерку»... А если она и здесь соврала и это был не мой ребенок?.. Теперь, пока все не выясню, не успокоюсь...»

В его памяти еще не сгладились впечатления от посещения детской клиники. Давно это было, он только начинал бизнес и готовился к одному из первых тендеров по закупке систем жиз­необеспечения для новорожденных, изучал тему, разговаривал со специалистами. Они и устроили ему экскурсию по отделениям.

В душе до сих пор остался гнетущий осадок. Особенно впечат­лило отделение глубоко недоношенных младенцев. Ведь одно дело, когда на больничной койке взрослый человек, и совсем дру­гое - когда кроха: ручки, ножки, как ниточки, тельце, обмотанное датчиками, толстая игла капельницы в пульсирующем родничке маленькой головки...

Рожденные в срок детки в сравнении с ними казались гиган­тами. И хотя проблем со здоровьем у них было не меньше, задача перед ними стояла все же другая - излечиться от послеродовых травм. А недоношенным еще предстояло проявить первичные рефлексы, научиться самостоятельно дышать, глотать, перевари­вать пищу...

Смотреть на таких крошек было тягостно. Счастье, что кроме медперсонала рядом с ними всегда находились мамы - измотан­ные, изможденные, но родные, с надеждой и верой в глазах. И уж совсем удручающе выглядели палаты с детками в кювезах, рядом с которыми не было даже стула. Зачем? Все равно никто, кроме ме­диков, к ним не подойдет, не посмотрит, пусть и сквозь стекло, не даст возможности рефлекторно уцепиться за палец, не возьмет на руки, не споет колыбельную, не заплачет, не порадуется малейше­му признаку положительной динамики.

Недоношенные крохи, новорожденные с тяжелейшими патоло­гиями, с синдромом Дауна... Всех их объединяло одно слово - от­казники. Они вроде и есть - как пациенты, как единица в различ­ных отчетах, но их и нет в то же время. Нет для родителей. Они теперь - забота государства. Даже если их выходят - что их ждет и будущем? Дом малютки? Интернат для детей-инвалидов? Кто будет рядом с ними, кто утешит, погладит по головке, приласкает, пожалеет? Медперсонал, нянечки, волонтеры? С одной стороны, таких добрых людей у нас много, но не будет самого главного - се­мьи, родных любящих людей...

Вадим тогда долго отходил от увиденного, осмысливал. Все, чем он мог помочь, - до минимума снизить цену на медоборудование. Что и сделал вопреки советам того же Флемакса, который учил в бизнесе отсекать эмоции - ими обязательно кто-то воспользуется. В итоге Мартин оказался прав: тендер Ладышев проиграл. Точнее, пришлось снять заявку. Его предложение путало карты другим игрокам, и ему сразу дали понять, что если он от него не откажет­ся, победить у него больше не будет шансов. Никогда.

«А ведь среди отказников мог быть и мой сын, - пронзило его. На душе стало еще тяжелее. - И по времени почти совпадает: как раз тогда он мог еще находиться в клинике. Если выжил, конеч­но... Надо звонить Сане, у него там должны быть знакомые».

- Привет! Ты в Минске? - набрал он друга.

- Привет! А где же еще? Это тебя легче за границей застать. Кстати, ты где? - сыронизировал тот в ответ.

- В Минске. Помощь нужна.

- Рожать собрался? - пошутил Клюев.

- Мне не до шуток. У тебя в «семерке» есть кто?

- В детской?.. А тебе зачем?

- Расскажу при встрече. Если свободен, прямо сейчас подъеду.

- Прямо сейчас не получится, в родзал спешу. Дочь хорошего знакомого собралась рожать.

- Понятно... Хорошо, набери, как только освободишься.

-Договорились...

«Может, оно и к лучшему... Надо встретиться с Лерой, уточнить, чей все-таки ребенок, - подумал Вадим, тронувшись с места. - Сле­пец!.. - вдруг едва не простонал он. - Какой же я был слепец!» - на ходу выискивал он в телефоне заблокированный контакт.

Лера ответила сразу, словно с нетерпением ждала его звонка.

- Ну наконец-то! Я уж подумала, что ты удалил мой номер, - нервно отозвалась она.

«С удовольствием удалил бы тебя и из прошлой жизни, и из на­стоящей», - нахмурился Вадим.

- Диск при тебе? - неожиданно спросила она. - Сколько?

- Какой диск? - не понял он.

- Не прикидывайся. Называй цену, только учти: я не жена Рок­феллера.

- О чем ты?

- О том, что ты нашел в доме Балай. Я не ошибаюсь?

- ...Не ошибаешься, - подтвердил Вадим после паузы. - Кое-что я там нашел, - медленно произнес он и мысленно добавил: «Но не диск». - Ты на месте? Надо поговорить.

- Конечно. Позвони, как подъедешь, я выйду. В больничных сте­нах с некоторых пор я дела не обсуждаю, - пояснила она с горькой иронией.

Вадим озадаченно посмотрел на телефон.

«Что же за тайна такая на этом диске? И Обухову он нужен, и Валерии. И откуда она знает, что я был дома у Балай?.. Только от Обухова... Очень похоже, Людмила Семеновна вела с ними войну и собирала компромат. Это объясняет, почему у нее оказалась мед­карта Леры. Но боятся они чего-то другого... - понял он. - Угораз­дило же и меня вляпаться в эту историю!..»

Поговорив с Ладышевым, Лежнивец набрала Обухова.

- Я оказалась права: диск у него, - самодовольно сообщила она. - Только расходы - пополам, учти... Ты уже на работе?

- Да, только зашел в кабинет... - покрытый испариной Юрий Анисимович накапал в ложечку успокоительного, принял, запил водой. - А без денег не можешь договориться? Учитывая долгую и продолжительную связь, - добавил он язвительно.

Нервы ни к черту: откуда он мог знать, что подъехавший к дому мужчина - Ладышев? Он с ним раньше не встречался, только фа­милию слышал. Вовремя подоспел, черт его подери!.. Выходит, знал о диске. Иначе не прискакал бы так быстро в Марьяливо. Приехал на пять минут раньше бугаев, которых прислал на подмо­гу сын, отвечавший за охрану в одном из ночных заведений. При­шлось вместе с ними ретироваться.

Что же все-таки связывает Ладышева с Балай? И откуда тогда взялся «жених»?

- Камеру нашла?

- Нет, ее уже не было. Зато вычислила, кто это сделал. Полина-секретарша с ухажером, - Лежнивец посмотрела на стол, где ле­жало заявление на увольнение по собственному желанию. - Уже выгнала. Молчала, как рыба, пока не сказала, что Балай в больнице и вряд ли выживет. А я, соответственно, сотру ее в порошок. Еще та цаца оказалась наша серая мышка. Нашла ее страницу в соцсетях, а она, оказывается, звезда! Там на фотках такая краля - отбоя нет от поклонников!

- А что за ухажер? Кто он?

- Да прораб бригады, которая этаж ремонтирует. На ее странице его и обнаружила. Душевненько так с ним поговорила, пригрози­ла, что посажу. У строителей, сам знаешь, рыльце всегда в пуху. По­ломался с часок и тоже сдался. Все выложили: и где камера была, и как вчера вечером передали диск Балай.

- Все-таки диск... А оригинал? Копий они там не наделают?

- Уже не наделают, - усмехнулась Лера. - Эта дура прямо на ра­бочий компьютер запись слила. При мне все подчистую удалила.

- Уверена?

Более чем. Остался только диск, и он теперь у Ладышева, - Лера выдвинула ящик стола, достала пилку для ногтей. - С уходом Балай он тоже, видимо, много потеряет. Жаль, такое место профу­кали, - укорила она Обухова, но, вовремя сообразив, что на быв­шем любовнике еще можно заработать, добавила: - Не удивлюсь, если сумма откупных окажется астрономической.

«Не доросла ты еще до места Балай, - в свою очередь резюмиро­вал Обухов. - Та бы не допустила никаких расходов!»

- Торгуйся, - посоветовал он. - Меня жена в порошок сотрет, если что.

- Всякий торг имеет предел. Не забывай, что он в первую оче­редь бизнесмен - потерял в одном, заработал на другом... Ладно, перезвоню.

«Похотливый, трусливый помойный кот - вот ты кто! - отложив телефон, скривилась Лера. - Выкуплю диск и оставлю у себя. Пока запись при мне, будешь как шелковый! А мне терять нечего...»

«Дура! - Обухов вытер салфеткой испарину со лба. - Заполучу диск - пробкой из начмедов вылетишь!.. Фу, жара, невозможно ра­ботать! Надо у нового начальства кондиционер пробить», - поду­мал он о жизненно важном для чиновника вопросе...

До звонка Вадима Валерия успела привести в порядок ногти, уложить волосы, подправить макияж. Утром не до того было. Ни свет ни заря помчалась на работу, сначала искала камеру в сове­щательной комнате, не найдя, попросила у вахтера ключ от при­емной, включила компьютер секретарши и глазам не поверила: на мониторе автоматически открылась страница Полины «ВКонтак­те», с которой на нее смотрела сексапильная красавица - броский макияж, томная полуулыбка, обнаженные плечи...

Валерия Петровна от изумления присвистнула. Кто бы мог подумать: кроткая овечка с никакой внешностью, которую она видит на работе, и эта красотка - одна и та же девица! Не удер­жавшись, она стала читать комментарии под фото и вдруг среди поклонников наткнулась на прораба бригады строителей в адми­нистративном корпусе. Так вот кто помог ей и камеру установить, и вовремя ее убрать!

«Твари! - едва не задохнулась Лежнивец от возмущения. - Я вам устрою Варфоломеевскую ночь!» - и принялась изучать послед­ние действия пользователя с компьютером.

Как будто кто-то ей подсказывал, что делать дальше, на какие клавиши нажимать. Нужный файл обнаружился быстро. Глупыш­ка, скорее всего, торопилась отдать компромат заказчице и не при­думала ничего лучшего, как слить запись на рабочий компьютер и здесь же скопировать на диск. Так что к приходу Полины, едва не потерявшей дар речи от явления в ее кабинете начмеда, Валерия Петровна была вооружена и очень опасна.

Признание секретарши, раскаяние, уничтожение всех следов заняло не более двадцати минут. С прорабом пришлось повозить­ся чуть дольше, но и он пал под неопровержимостью улик.

«Ай да Лера! Ай да молодец! - в который раз за утро похвалила себя Лежнивец, переобулась в хранящиеся в нижнем ящике стола туфли на высоченном каблуке, сняла халат и окинула взглядом от­ражение в зеркале. - Красотка! Стройняга!»

Переживания последних дней благоприятно сказались на фигуре. Она заметно сбросила вес, и светлые джинсы с белой кофточ­кой ничуть ее не полнили. Прихватив сумочку, Валерия Петровна захлопнула дверь и летящей походкой понеслась по коридорам.

Оставалось решить, как преподнести себя Ладышеву. Флирто­вать, делать вид, будто она по-прежнему имеет на него виды, по меньшей мере глупо: если он просмотрел запись, а в этом Лежни­вец не сомневалась, то может с полуоборота взбеситься. Сразу пе­рейти к делу и брать быка за рога? Наверное, так шансов больше, пусть даже это вызовет у него короткое замешательство, как в те­лефонном разговоре, когда она в лоб спросила: «Сколько?»

«Ладышев привык управлять ситуацией, держать инициативу в своих руках. Надо выбить у него этот козырь и атаковать, - окон­чательно определилась Валерия. - Может, удастся и без денег за­получить диск. Но Обухов мне за все заплатит!»

Вадим ждал ее у ворот. Неизвестно почему, но, заметив БМВ-купе - самый презентабельный из припаркованных авто, она сразу догадалась, что это его машина.

- Привет! - Лера открыла дверцу и, не удержавшись от игривой потки, стрельнула взглядом на сиденье: - Можно?

- Садись, - отвел он взгляд, крепко сжал пальцами руль и, каза­лось, застыл.

Так и сидел несколько минут, не произнося больше ни слова, не делая ни одного движения. Словно из человека вынули батарейки.

- Долго будем в молчанку играть? - не выдержала Валерия.

Ладышев словно очнулся, включил передачу, проехал вперед, свернул во двор первого дома и вдруг резко затормозил.

- Выходи! - приказал он.

Взгляд его, казалось, сейчас ее испепелит, черты лица искази­лись в злобе и ненависти. Лере стало не по себе: таким Вадима она никогда не видела.

Не поняла... - пролепетала она, начиная подозревать, что дело не только в диске.

Ладышев заглушил двигатель и вполне доходчиво объяснил:

- Не хочу говорить в машине.

Лера открыла дверцу и неуклюже выползла из салона: легко и красиво выпорхнуть на высоких каблуках из машины с низкой посадкой не получилось. А «кавалер» даже руки не подал, что еще больше ее насторожило: Вадим всегда галантен с женщинами.

Лишь дождавшись, пока она примет вертикальное положение, он довольно жестко схватил ее за локоть, потащил за собой и си­лой усадил посередине пустой, еще сырой после вчерашнего лив­ня скамейки.

- Что ты делаешь?! Джинсы... - возмущенно выдернула она руку и попыталась встать.

- Тебя джинсы волнуют, дрянь? Сиди и читай! - рявкнул он и протянул файл с бумагами. - Внимательно читай!

Лера сжалась, захлопала аккуратно накрашенными ресницами: «С ума сошел, что ли?!»

Втянув голову в плечи, она послушно опустила взгляд и... все поплыло перед глазами... Этого не могло быть! Этого никак не могло быть!

«Откуда она у него?! - листала она медицинскую карту много­летней давности, лихорадочно пытаясь предугадать, что последу­ет дальше. - Как я могла о ней забыть, упустить из виду? Она давно должна была исчезнуть из архива! Теперь понятно, что с ним тво­рится... Что бы такое придумать?»

Ничего лучшего, чем сымитировать кратковременную потерю сознания в голову не пришло. Выпустив из рук файл с бумагами, она закатила глаза и стала медленно заваливаться на скамейку.

- Хватит устраивать цирк! - опять рявкнул Вадим прямо над ухом. Ухватив ее обеими руками за плечи, он, не церемонясь, вер­нул тело Валерии в вертикальное положение. - Как ты могла отка­заться от ребенка? От моего ребенка!!! - рычал он, разъяренный.

«Точно убьет! - сжавшись в комок, мысленно перекрестилась Лера. - Надо кричать, звать на помощь!»

- Мне... меня обманули, сказали, что он умер... - залепетала она.

- От умерших не отказываются! - парировал Вадим и ткнул пальцем в строчку заявления об отказе.

- Он... там есть... Вот, смотри, - пролистав карту назад, нашла она нужный лист. - Клиническая смерть...

- Кли-ни-чес-ка-я! - по слогам повторил он. - Тебе ли, доктору, не знать, что это такое?

Вадим, меня убедили, что он не жилец, - осмотревшись по сторонам в поисках помощи, попыталась оправдаться Лера. Как специально, поблизости - ни одного прохожего. - Да, его откачали, но не было никаких шансов. Тяжелые роды, сама на лекарствах... Вот, почитай...- провела она ногтем по записи, при этом стала не­заметно отодвигаться к краю скамейки. - Ты пойми: я едва при­шла в сознание, а тут...

- Такое невозможно понять! - казалось, ее слова только подли­ли масла в огонь. - Я бы тебя понял, я бы тебя уважал, если бы знал: ты была рядом с ребенком до его последнего вздоха! Если бы ты пыталась бороться за его жизнь, качала на руках, согревала своим теплом, кормила молоком!

- Да мне его даже подержать не дали! Я и видела его только раз в кювезе! - на ресницах Леры показались слезы, подбородок задро­жал. - Вадим, от меня тогда ничего не зависело... Мне так сказали, мне посоветовали... Я не виновата! - с надрывом выкрикнула она и разрыдалась, понимая, что в данный момент это единственная ее защита. - Я была совсем одна... там... А Петр...он...

Лера запнулась.

«Черт, дернуло за язык! - сообразила она, что упоминание су­пруга может только навредить. - Впрочем...»

- Это он... Он сразу понял: это не его сын! Он меня и заставил написать отказ, не хотел проблем... Это он виноват! - отыскала «стрелочника» Лера. - Позже он сообщил, что малыш умер... Вот, смотри, здесь написано: оба родителя подписали отказ, - Лера пролистала карту и нашла подтверждающую строчку. - Ребенок родился в браке, а потому требовалось заявление обоих родите­лей... Он меня заставил.

- Не верю! Хоть раз в жизни ты можешь сказать правду?

- Я и говорю правду! - опрометчиво огрызнулась Валерия. - Хо­чешь - верь, хочешь - не верь, ничего уже не изменить!

И тут же поняла, что зря: ярость Ладышева приближалась к гонке кипения, и ей лучше отвечать прежним жалобным тоном.

- Тогда последний вопрос: это точно был мой сын? - приблизился он к ней вплотную, поднял за подбородок лицо и поймал ее взгляд.

- Конечно! - в ожидании удара Лера сжалась, зажмурила глаза.

Я бы не согласилась, не написала заявление, если бы знала, что ребенок от Петра...

- То есть ты собиралась от него отказаться еще до родов?.. - Ла­дышев отступил назад на несколько шагов, не веря в свое же пред­положение, замотал головой: - Не-е-ет... Лера, нет! Почему ты не отдала его мне? - наконец спросил он.

- А как ты себе это представляешь при живом-то муже?! - вы­палила Лера, посмотрев в упор на подавленного и растерянного Вадима, и перешла в наступление: - Я не собиралась от него отка­зываться, мне проще было бы сделать аборт! - заявила она, про­должая передвигаться к краю скамейки. - Но если бы Петр хоть один раз его увидел, он бы сразу понял: это не его ребенок! Я не виновата, что он был похож на тебя! А потом умер. Понимаешь, он умер! Все, его нет!

Незаметно достигнув края скамейки, Лера вскочила и с истош­ным криком «Помогите!», несмотря на каблуки, со всех ног броси­лась бежать к улице.

Проводив ее опустошенным взглядом, Вадим подобрал упав­шую на сырую землю историю болезни и медленно побрел к ма­шине.

«Умер... Позже он сообщил: малыш умер... - крутилось у него в голове. - Если действительно умер, то дальнейшие поиски бес­смысленны... Но ведь в ее рассказе есть явные нестыковки: снача­ла заявила, что Петр видел и заставил написать заявление, а после - «если бы он его увидел»... Значит, не видел?.. Надо его самого разыскать и поговорить начистоту...»

Вадим взял телефон.

- Андрей Леонидович... Спасибо, но это потом... У меня другое, более срочное дело. Необходимо отыскать человека по фамилии Лежнивец... Петр... Не знаю отчества, но еще несколько лет назад он был в должности... Да, он... - подтвердил Вадим, удивившие!, осведомленности Поляченко. - Живет на даче в районе Острошицкого Городка. Нужен адрес... Очень срочно! Я еду прямо туда, буду ждать звонка.. Хорошо. Спасибо.

Ладышев завел двигатель, настроил навигатор и, резко надавив на педаль газа, рванул с места...

Убедившись, что погони нет, Валерия перешла на шаг, а затем и вовсе остановилась отдышаться.

- У вас что-то случилось? - услышала она за спиной. Прямо к ней спешила пожилая пара - мужчина с тросточкой и худощавая женщина в кокетливой шляпке-панамке. - Кто-то звал на помощь. Это не вы? На вас напали? Среди бела дня! Ай-яй-яй! - принялись они сочувствовать. - Вы плакали... И одежда грязная... Вы упали? Вас били? Надо вызвать милицию!

- Не надо!.. Вам показалось, - тяжело дыша, отмахнулась Валерия и, ускорив шаг, направилась в сторону больницы.

А может, все-таки вызвать милицию? - с сомнением вдогонку ей крикнул седовласый мужчина.

Лера даже не обернулась.

«Не хватало еще перед персоналом в таком виде появиться, - подумала она и, свернув за угол, осмотрела свою одежду: увы, ско­рее всего, светлые джинсы придется выбросить. - Сволочь!» - про­должила она внутренний разговор с Вадимом, глянула на лицо в маленькое зеркальце и тут же вспомнила, что оставила косметич­ку в кабинете.

К счастью, захватила солнцезащитные очки. Зазвонил мобиль­ник. Обухов.

- Забрала диск? - первым делом спросил он.

«Черт!» - Лера словно споткнулась.

О диске-то она забыла!

- ...Пока нет, только сумму обговорили, - соврала после неболь­шой паузы.

- Сколько?

- Не по телефону. Как ты понимаешь, таких денег с собой не ношу. Не забудь: расходы пополам.

- Может, я с ним сам встречусь? - занервничал Обухов.

- Исключено. Предупредил, что будет иметь дело только со мной.

- Ладно. Я позже позвоню.

По тону не понять, рад он или не рад тому, что дело почти ре­шено.

«Гад! Деньги как от сердца отрывает, - Валерия презрительно скривилась. - Заполучу диск - будешь все мои желания бесплат­но исполнять, золотая рыбка!.. Вот только как этот чертов диск забрать у Вадима? Придется блефовать - убедить Юрия, что он уже у меня. А как он правду узнает? Не станет же ему сам Ладышев названивать и предлагать: будьте добры выкупить у меня диск с пикантной информацией про вас! Да, так и сделаю, - решила она, поднимаясь по ступенькам в приемный покой. - Дался ему этот ребенок!.. - скривилась она досадливо. - Нет его!..»

13

К больнице Клюева Ладышев подъехал только к пяти. Пока добрался до Острошицкого Городка, пока нашел дачу Лежнивца, пока беседовали, прошло немало времени.

Как он и предполагал, хозяин дачи встретил нежданного гостя с большой подозрительностью и, увидев в его руках историю родов умершего сына, не смог скрыть боли: зачем ворошить прошлое?

Ребенок умер почти сразу после рождения - точка. Супруга тогда тоже находилась в ужасном состоянии - и моральном, и физиче­ском. Дабы не травмировать ее психику еще сильнее, он согласил­ся не забирать тельце младенца из больницы, чтобы похоронить его, и за это ругает себя всю жизнь. Неправильно поступил, не по-человечески.

В конце концов Лежнивец совсем расчувствовался и внял просьбам гостя взглянуть на страницу, где размашистым почер­ком было выведено: оба родителя отказались от больного ново­рожденного ребенка.

Хозяин не мог скрыть недоумения: да не писал он никакого от­каза! И никто ему этого не предлагал. Он прекрасно помнит, как все произошло. Роды у Валерии случились преждевременные, скоротечные, а он в это время был в длительной командировке в Казахстане и с ней общался исключительно по телефону. Супруга, чтобы его не расстраивать, когда звонила, ничего не сказала про неудачные роды. Уже по возвращению сообщила, что младенец, к несчастью, умер, и он, Петр, даже не увидел сына.

Потом Валерия его же постоянно попрекала: мол, не уехал бы - все могло сложиться по-другому. Вот только как он мог отказать­ся и не ехать, если решался вопрос государственной важности? Да и по срокам еще было в запасе несколько недель, он это хорошо помнит.

- Как такое могло произойти? Кто посмел за меня решать судь­бу моего ребенка?! - занервничал он.

Да так занервничал, что Вадиму пришлось повременить с глав­ным вопросом: чей все-таки это был ребенок? - и срочно оказы­вать помощь немолодому уже человеку, искать лекарства в шкаф­чике, отпаивать каплями. Наблюдая за Лежнивцом, искренне переживавшим открывшиеся подробности давней истории, Ва­дим убедился воочию: Лера тогда ухитрялась обманывать их обо­их и дурачит до сих пор. Так что Петра, конечно, жаль.

И все же Лежнивцу предстояло еще одно испытание - узнать, что биологическим отцом ребенка, скорее всего, был не он... Во многом это подтверждало и объясняло поведение самой Валерии. К тому же по всем медицинским нормам ребенок родился вполне доношенным, на тридцать девятой неделе беременности, что чет­ко зафиксировано в медицинской карте.

Не ожидавший такого поворота событий Лежнивец был глубо­ко потрясен и надолго замолчал.

Потом нашел в себе силы спро­сить:

- А кто же тогда отец?

- -Я.

- Лежнивец недоверчиво взглянул на собеседника. Вадиму ниче­го не оставалось, как посвятить его в свою историю. Трудно ска­зать, для кого из мужчин открывшаяся правда оказалась горше. Для одного она стала настоящим фиаско - печальным финалом целой цепи жизненных ошибок, а для другого... Для Ладышева, несмотря на всю горечь, открывала новую главу и давала зыбкую надежду, что ЕГО ребенок не умер.

- Осмысливая ситуацию, в город Вадим возвращался на полном автопилоте. Эмоциональное напряжение достигло пика, и, что бы он ни делал - отвечал на звонки, вел машину, все происходило на уровне отработанных рефлексов, автоматически. Лишь один момент вернул его в реальность: петляя по больничному двору, он вдруг натолкнулся взглядом на знакомый автомобиль и, поровнявшись с ним, словно споткнулся, нажав на тормоз.

- «Катя... Где-то здесь?.. - осмотрелся он по сторонам, но никого даже отдаленно ее напоминающего не увидел. - Что Катя может здесь делать? Странно, разве она в Минске, а не в Германии с Ген­рихом?..»

- Стоило ему вспомнить о Кате, о Генрихе, как в груди защемило, стало трудно дышать. Пришлось опустить стекло, глотнуть свеже­го воздуха. Немного полегчало. Отпустив тормоз, он продолжил движение, вглядываясь в фигуры шедших навстречу людей, дое­хал до роддома, остановился, заглушил двигатель.

- «Ты меня удивляешь, Ладышев! Вместо того чтобы думать о бу­дущем, о сыне, продолжаешь цепляться на прошлое? - укорил он себя. - У нее своя жизнь, а у тебя - своя. Твоя главная цель - найти сына. И задача-минимум на данный момент - убедиться, что ребе­нок выжил в роддоме!» - переключил он мысли и, покинув салон автомобиля, быстрым шагом направился к зданию роддома.

- Уверенность, что сын жив и сейчас, росла с каждой минутой. Это трудно объяснить, но Вадим словно обрел с ним энергетическую связь: невидимые ниточки зарождались внутри него, ускользали куда-то во время и пространство и возвращались, не теряя силы натяжения. Будто нашли того, кому предназначались.

мысли в голове хороводились, мельтешили на фоне калейдо­скопа чувств: возбуждение, радостная эйфория - и вдруг оторопь, растерянность, леденящий душу страх. А если мальчик не захочет его знать? Или Вадиму не удастся разрушить стену обид и недо­верия, которая могла возникнуть за эти годы? Мать легко и просто вычеркнула его из жизни, значит, так же поступил и отец? Как тогда достучаться до сына, объяснить, что он сам только сегодня узнал всю правду?

«А вдруг его усыновили? - похолодело в душе. - Что бы там ни было, я должен его найти. Должен знать: он жив, любим, с ним все в порядке. Остальное как-нибудь разрешится... Только бы найти!» - повторял он как молитву.

Вадим вошел в больницу через служебный вход, спросил Клю­ева и назвал свою фамилию. Медсестра без лишних слов выдала халат и бахилы и направила в отделение. Там ему вручили ключ от кабинета заведующего и сообщили: Александр Иванович на кон­силиуме. Ничего не оставалось, как ждать.

Нетерпеливо поглядывая на часы, большую часть времени Ва­дим провел в раздумьях. Почему-то вспомнилась фраза отца о миге бесконечности, его теория развития цивилизации и функции в ней человека как передаточного звена для следующих поколений. Включая не только генный материал, но и воспитание - знания, умение, опыт. Выходило, что сам факт наличия у индивидуума де­тей совсем не являлся гарантией того, что основная человеческая миссия выполнена и миг бесконечности прожит не зря.

Как жаль - он столько лет даже не подозревал о существовании сына! Сколько времени упущено... Осознание этого выливалось в чувство вины, неудовлетворенности собой. Настроение упало. Раздражало и долгое ожидание друга: ведь надо скорее что-то де­лать, собирать информацию!

Звонок Поляченко ненадолго отвлек от упаднических мыслей. Умница! За короткое время он по своим каналам проверил исто­рию дома и хозяина: на удивление все чисто, можно готовиться к покупке. Хотя бы здесь не потребуется дополнительных усилий. Поблагодарив Андрея Леонидовича, Вадим позвонил в агентство и дал команду на подготовку сделки, а затем, глянув на часы, на­брал Зину. Хотя мог этого и не делать: рабочий день закончился, и если секретарь сама не побеспокоила, значит, в офисе не случи­лось ничего экстраординарного.

Так оно и было. Выслушав от слегка удивленной Зины краткий деловой отчет, Ладышев пожелал ей доброго вечера, отключил звонок, но, посмотрев на тускнеющий дисплей, поймал себя на желании позвонить еще кому-нибудь, скоротать время до прихода друга. Можно было, например, поинтересоваться у Артема, чем все закончилось после его отъезда, и даже вызвать его на откровен­ный разговор. Хотя стоит ли?

Что там творилось в семействе Балай и каково состояние ее здо­ровья, ему было все равно. Если уж стоило за кого-то переживать, так это за парня. Мать в нем не ошиблась: порядочный, достойный молодой человек. И по закону подлости угораздило же его встре­тить девушку, которой не дано любить никого, кроме себя. Холод­ное сердце и расчетливый ум в красивой обертке. Такая никогда не бросится на помощь в трудную минуту, не станет ради другого рисковать комфортом и благополучием.

В этом Кира, пожалуй, еще покруче матери. Ведь какой бы ко­варной, мстительной и бесчеловечной ни была Людмила Семе­новна, о дочери она думала всегда и по-своему заботилась о ее бу­дущем. А вот дочь, увы, вряд ли станет переживать, даже если мать уйдет из жизни. Вадим не сомневался в этом, ибо истинную свою сущность девушка продемонстрировала уже с первого их свида­ния - ее заботили лишь деньги.

Во вот только как объяснить любящему сердцу Артема, что оно ошибается? Возможно ли хотя бы заставить его выслушать иное мнение, не вызвав яростного протеста? Достаточно вспомнить себя, свою слепую влюбленность в Леру и попытки родителей раскрыть ему глаза. Что из этого вышло? Только рассорило их, раз­вело по разные стороны... Это сейчас, по прошествии лет, понятно, насколько прав был отец, но тогда Вадим даже не позволил ему объяснить свою позицию. В итоге до сих пор пожинает горькие плоды собственной глупости и самонадеянности.

«...Такие, как Лера, с годами не меняются, - пожелтевшая от вре­мени медкарта словно подтверждала его правоту. - И Кира ей под стать. Бывает, люди, совершая дурные поступки, руководствуются какой-то своей правдой, непостижимой для окружающих, но спу­стя время осознают их неблаговидность, мучаются, просят проще­ния. И Лера, и Кира не из этого разряда. Даже если они и заставят себя произнести «прости меня», веры им нет и быть не может. Но это теперь я стал такой мудрый, когда сполна хлебнул дерьма. Ар­тем же только в начале пути. Поверит ли мне? Скорее всего, нет. Каждый должен пройти сквозь строй собственных ошибок, вы­брать свою дорогу...»

Но и в остальном все не так однозначно. Если вчера, слушая аудиозапись, Вадим почти ненавидел Людмилу Семеновну, то се­годня таких чувств не осталось и в помине. Напротив, он искренне готов пожелать ей скорейшего выздоровления: ведь не будь ее та­кой, какая она есть, он никогда не узнал бы о сыне.

Любопытно, зачем понадобилась Балай история родов Вале­рии? Вряд ли от избытка добрых к ней чувств. Впрочем, козни и интриги Людмилы Семеновны в данный момент ему неинтерес­ны.

От размышлений Ладышева отвлек послышавшийся в коридоре зычный голос Клюева.

- Привет! Дождался-таки! Молодчина! - обрадовался тот другу, вымыл руки, тщательно вытер их полотенцем и лишь после этого протянул ладонь для приветствия. - Случай у нас сложный: ЭКО, тройня, двадцать семь недель. Две девочки развиваются нормаль­но, а вот с мальчишкой беда, загибается. Сестрички под себя под­мяли, пуповину запутали. Так что завтра будем кесарить, - оправ­дал он свое долгое отсутствие. - Показатели...

- Сань, извини, но об этом случае - в другой раз... - перебил его Вадим. - У меня здесь головоломка, думаю, позаковыристее, - протянул он историю роженицы. - Как лучший специалист по ро­довспоможению внимательно изучи и скажи, что думаешь.

Клюев сел за рабочий стол, с недоумением взглянул на титуль­ный лист.

- Старая форма... Откуда она у тебя?

- После объясню. Изучай.

- Ну хорошо... Чай будешь? И мне заодно завари. Чашки внутри, - кивнул Саня на тумбочку в углу.

Наблюдая за другом, Ладышев включил чайник, взял с полки чашки, бросил в них по пакетику заварки.

«Не мешало бы чего покрепче принять внутрь, - подумал он. - Выйти покурить, что ли?»

- Я отлучусь на пять минут, - поставил он в известность друга.

- Курить? Спустись вниз по лестнице на крыльцо служебного входа. Там все курят.

В отличие от других Клюев никогда не читал Ладышеву нота­ций по поводу вредных привычек, здраво полагая, что тот и сам в курсе. Захочет - бросит и без его советов.

Выйдя на крыльцо, Вадим жадно затянулся, но быстро понял: курево не снимет эмоционального напряжения. Сделав еще за­тяжку, он загасил сигарету, бросил в урну и вернулся в отделение.

Раскачиваясь в кресле, Клюев уже отхлебывал чай из кружки, перелистывая историю болезни.

- Ну что скажешь? - не выдержал Вадим.

Ничего, - Саня на секунду задумался. - С медицинской точки зрения все сделано правильно. Роды тяжелые, ягодичное пред­лежание... При поступлении - активная родовая деятельность, воды отошли. Схватки прекратились, когда плод, по сути, уже был в родовых путях. Такое бывает... - подтвердил он. - Плохо и для ребенка, и для роженицы. Но делалось все, что рекомендовано в таких случаях. Так что вопросов к медикам нет. До момента исти­ны - кого спасать: мать или ребенка? - дело не дошло. Двукрат­ное обвитие пуповиной обнаружили уже после родоразрешения... Клиническая смерть младенца. И здесь надо отдать должное нео- натологам: откачали быстро.

- А если бы сразу пошли на кесарево? То же ягодичное предле­жание, насколько я знаю, фактор риска. И если сразу планировать кесарево, можно всего этого избежать...

- Если бы да кабы... - Клюев задержал внимание на одной из страниц. - Роженицу доставили уже в процессе: то ли дома переси­дела, то ли стремительные... Плохо, что обвитие не обнаружили на последнем УЗИ, - покачал он головой. - Да, ягодичное предлежа­ние - одно из показаний для кесарева сечения, но могли надеять­ся, что все пройдет нормально: вторые роды. Конечно, при первых признаках, что схватки прекращаются, необходимо идти на кеса­рево, но сам понимаешь: все мы крепки задним умом... Впрочем, похоже, что мамаша изначально готовилась к такому исходу...

- Из чего это видно?

- Кое-что наводит на грешные мысли... - Саня снова пролистал медицинскую карту. - Во-первых, категорический отказ от кесаре­ва сечения. Во-вторых, как только мать оклемалась, сразу попро­сила перевязать грудь и назавтра же открестилась от ребенка. И это при том, что младенец сам дышал, рефлексы появились... Ко­нечно, родовая травма, нарушение мозгового кровообращения - не самые приятные диагнозы. Но... Опять же, судя по записям, прослеживалась положительная динамика и при заботливом уходе он мог бы полностью восстановиться. С ножками, конечно, проблема посерьезней: дисплазия тазобедренных суставов. А это уже колоссальная нагрузка на родителей, и не только моральная. Один ортопедический фиксатор знаешь, сколько стоит? Плюс массажи, консультации невропатологов, травматологов, ортопедов, операции... - Клюев положил историю болезни на стол. - Дальней­шее состояние ребенка неизвестно, - пояснил он. - По сути, он от рождения инвалид, но уровень медицины на сегодняшний день позволяет многое исправить. И даже с инвалидностью распро­щаться на каком-то этапе. Но есть главное условие - тщательный уход, выполнение родителями всех рекомендаций. Ни в одном стационаре, ни в одном доме малютки не могут уделить столько внимания одному больному ребенку! Без материнской самоотда­чи медики не справятся. А здесь мать как бы сразу подписала сыну приговор, - Клюев встал с места и, разнервничавшись, зашагал по кабинету. - Случай не уникальный, поверь! И не с такими тя­желыми патологиями от детей отказываются, не хотят себе жизнь усложнять. Но, знаешь, я таких мамаш... сразу лишал бы права на... он в бессилии развел руками.

А у Вадима в этот момент только сжались кулаки. Заныло серд­це.

- Ты чего? - Клюев всмотрелся в бледное лицо друга. - Эй, ты меня слышишь?

- Слышу, - еле выдавил Вадим. - Не волнуйся, я в порядке.

- Не уверен, - усомнился Саня, присел за стол и, выдвинув один из ящиков, достал тонометр. - Пересядь ближе, - показал он на стоявший рядом стул.

Ладышев безропотно пересел, положил руку на столешницу.

- 125 на 85 - почти норма. Но сердце колотится - 90, - конста­тировал Клюев и расслабил манжетку. - Нервы? Случилось чего?

Вадим опустил голову.

- Это мой сын, - после паузы открылся он другу. - И карта - Леры.

- Чей-чей сын? Ни фига себе! - Клюев явно растерялся от такого поворота. - С чего ты взял? - перечитал он имя и фамилию роже­ницы. - И как она у тебя оказалась?

- Случайно. Долго рассказывать.

- Подожди... Я как-то туго соображаю... - Клюев замотал голо­вой. - Вспомни: Лера вышла замуж, сообщила тебе, что беременна, попросила ее не тревожить. Так?

-Так.

- Тогда с чего ты решил, что это твой ребенок? Бред какой-то.

- Не бред. Валерия еще зимой призналась, что была беременна от меня. Но соврала, что ребенок умер при родах.

- Соврала... - подтвердил Саня. - Точно так же могла соврать, что это твой ребенок. Что мешало ей признаться в этом много лет назад?

- Не знаю... Возможно, имела цель выйти замуж за отца дочери, не хотела, чтобы он узнал...

- То есть использовала беременность как повод, чтобы он на ней женился? И объявила его отцом ребенка. А теперь, когда ты многого достиг, она вдруг все переиграла и назначила отцом тебя? Захотела разжалобить, вызвать у тебя чувство вины? А ты и рад стараться... Эх, не зря ее Заяц терпеть не мог! Соврала здесь, со­врала там... Ну вот ответь: с чего ты снова ей поверил? Где факты, Вадим? - возмущению Клюева не было предела.

- Я поговорил с ее мужем.

- И что? Он прямо так и сказал, что ты был отцом ребенка?

- Скорее, наоборот. Я помог ему понять - это был не его ребенок,

- вздохнул Вадим. - И он согласился.

- Вадим, ты меня удивляешь!.. - Саня снова вскочил со стула и нервными шагами стал мерить кабинет. - Я ведь не на Луне рабо­таю, у меня подобных историй с ложным отцовством - выше кры­ши! Могу справочник издавать, как обвести вокруг пальца закон­ного супруга! Ну дай хоть один довод, только реальный, что твое отцовство - не очередная ложь Леры!

- Хорошо... - Вадим задумался. - Есть несколько неоспоримых моментов. Первый: Лежнивец, впрочем, как и я, даже не догады­вался о наличии... параллельного мужчины в ее жизни, - подо­брал он подходящее словосочетание. - Второй: он был уверен, что родила Валерия раньше срока, и ничего не знал о неправильном предлежании ребенка. Значит, информацию ему супруга дозиро­вала. Но, судя по медкарте - вес, рост, ребенок доношен. И третье, самое главное: Лежнивец не писал отказ от ребенка.

- То есть... как это не писал? - не поверил Клюев, подошел к столу и стал листать страницы. - Вот здесь синим по белому зна­чится: оба родителя отказались, - провел он пальцем под одной из строк. - Это серьезная процедура, которую проводит юрист в при­сутствии обоих родителей, если они есть. Валерия была в браке, значит, могла подписать отказ только вместе с супругом...

- В том-то и дело: Лежнивец ни-че-го не под-пи-сы-вал! - отче­канил последние слова Вадим. - На момент родов он был в коман­дировке, а по приезду Лера сообщила: младенец умер. И убедила не забирать тельце для похорон: мол, недоношен, как бы и не че­ловек, а ей морально тяжело.

- Не может такого быть!.. А паспорт? Администрация обязана удостоверить личность! Нет... это уже полный вздор для мыльной оперы, - отмахнулся Клюев, правда, с некоторым сомнением. - Ты пойми: есть юридически прописанная процедура отказа, есть обя­зательные действия администрации...

- Сань, мне ли тебя убеждать, что бывает иначе? И вот свежень­кий пример. Ты спросил, откуда у меня история болезни. Я и сам задал бы такой вопрос. Ведь существует врачебная тайна. Как могли вынести ее из архива? Скорее всего, не за просто так. Или за повышение по службе, или припугнули, или за деньги. Вариантов множество, и беспринципных уродов не меньше в любой профес­сии! И знаю я об этом не из детективных сериалов. Лера - медик, сама контролировала ситуацию, могла с кем надо заранее догово­риться. А с помощью подставного лица и копии паспорта и не та­кие сделки века проворачивают.

Все равно бездоказательно... Зачем такие сложности?.. Ну, с одной стороны, оно, конечно, может быть, а с другой... - понимая, что запутался, Саня умолк.

- По словам Леры, ребенок был похож на меня. Петр, как мне показалось, человек душевный, но принципиальный. Вряд ли он потребовал бы генетическую экспертизу, однако если бы возник­ли подозрения...

- Хочешь сказать, сначала она хотела сама увидеть ребенка? Тогда это кое-что объясняет... - снова открыл он историю болезни.

Ладышев непонимающе взглянул на друга.

- Говоришь, супруг в это время был в командировке?

- Да, в Казахстане, в составе правительственной делегации. Го­товили там что-то важное к подписанию, - Вадим попытался при­помнить подробности рассказа Петра.

- Ну если все так... Как вызвать роды, учить Леру не надо, - не­ожиданно продолжил Клюев. - Рисковала, конечно, но терпела до последнего. Вот, сразу в родзал подняли, - нашел он подтвержде­ние своим словам в истории болезни. - Думаю, то, что младенец был похож на тебя, сыграло решающую роль в отказе.

- Да... И она это сегодня подтвердила.

- Ты и с ней виделся? - удивился Клюев. - Да уж... Что тут ска­зать? Вот не поверишь, удушил бы... собственными руками! - вдруг разозлился он.

- Ты не сможешь, - улыбнувшись, умерил пыл друга Ладышев. - А если и сделаешь неосторожное движение в сердцах, тут же бро­сишься спасать. И до конца дней будешь жить с чувством вины... Лера в данном случае - отменный экземпляр, как никто умеет вы­звать чувство вины.

- Вот-вот, - согласился Клюев, смущенный своей несдержанно­стью.

- И я долго жил с чувством вины, и Петр... Я - за то, что родите­ли не захотели ее принять, Лежнивец - что долго не мог оформить с ней отношения... А она виртуозно нами манипулировала.

- Ты ему веришь? - с сомнением покачал головой Клюев.

- Да. Почти два часа разговаривали. Готов был прямо сейчас броситься на поиски мальчика - пришлось ему еще порцию прав­ды выдать... Жаль, у человека жизнь наперекосяк пошла из-за этой женщины.

В кабинете воцарилось молчание.

- ...Не женщина она после такого, - насупился Клюев. - А как сама все объясняет?

- Соврала в очередной раз: мол, это Петр заставил отказаться от ребенка после того, как его увидел. А тот прилетел только через две недели... Впрочем, какое значение имеют теперь все ее слова?

Никакого. Главное - узнать судьбу мальчика. Теперь понимаешь, какого рода помощь нужна? - посмотрел он прямо в глаза Сане. - У меня таких связей нет. А если и найду то это займет время, которо­го у меня тоже нет.

- Я понял, - коснулся его ладони Клюев и ободрил: - Найдем!.. Ох, даже представить страшно: спустя столько лет узнать... А ведь мы с Олей тоже сына ждем.

- Поздравляю! - Вадим через силу улыбнулся. - Как она?

- Со вчерашнего дня в декрете. Все хорошо, тьфу-тьфу. Она, кстати, сейчас неподалеку, на приеме в женской консультации, - сверил свои часы с циферблатом над дверью. - Юбилей у нас се­годня, пять лет назад познакомились. Ксюшу теща из школы за­брала, а мы решили прогуляться, поужинать в кафе. Может, давай с нами? - неуверенно предложил он.

- Рад за вас, но как-нибудь в другой раз, - Вадим снова попытал­ся изобразить улыбку, однако, поняв, что вместо нее получается натянутая гримаса, отказался от этого. - С чего советуешь начать поиски?

Клюев задумался.

- Сейчас позвоню в «семерку». Если один человек задержался на работе, считай, нам повезло. Сразу и поедем.

- А Оля? - напомнил Вадим.

- Олечка поймет, перенесем ужин на другой день... - Саня взял мобильник. - Если коллега уже уехал, завтра сам к нему отпра­вишься, у меня сложный день... - и обратился к собеседнику по телефону: - Приветствую, Иван Евгеньевич! Клюев. На месте? - обрадовался он и кивнул Ладышеву...

Покинув женскую консультацию, Ольга надела солнцезащит­ные очки, посмотрела на часы и вздохнула: жаль, что пришлось отменить планы на вечер.

«Столько лет вместе... Настоящая мужская дружба, по мело­чам друг друга не дергают, берегут. И если Саша не смог отказать Вадиму в такой день, значит, действительно дело серьезное. И помочь может только друг... Чем бы себя занять?.. - озадачилась она и улыбнулась: - А поеду-ка я домой, приготовлю праздничный ужин! То-то Саша удивится!»

Одно только сейчас плохо: час пик - не самое удачное время для поездок беременной в общественном транспорте.

«Пройду к остановке через больничный двор: вдруг подвернет­ся коллега на машине?» - решила Ольга.

Но на пути до самого детского хирургического центра ей не встретилось ни одного знакомого лица - ни с машиной, ни без машины. Не удивительно: у докторов стационара рабочий день закончился больше часа назад, и все уже разъехались. И тут приунывшая было Ольга зацепилась взглядом за сидевшую на скамейке беременную женщину. Почудилось что-то знакомое. Приблизилась...

- Катя! Катя, дорогая! - довольно резво для своего положения Ольга поспешила навстречу подруге. - Как я рада тебя видеть! Куда же ты пропала? На мои звонки не отвечала, сама не звонила, не заезжала!

Катя подняла голову, поправила очки.

- Привет, - безрадостно отозвалась она и тут же отвернулась.

Не ожидавшая такой реакции Оля попыталась заглянуть ей в

глаза.

- Ты плачешь? - заметила она на щеке блестящие мокрые до­рожки. - Что случилось? У тебя здесь кто-то лежит? - кивнула она в сторону корпусов онкологического диспансера. Катя замотала головой. - Так, успокойся... Что-то болит? - в Ольге моментально проснулся доктор. - Перестань плакать, это вредно для малыша, - произнесла она поучительным тоном и присела рядом на скамей­ку. - А хочешь, прямо сейчас зайдем к врачу? Как раз моя однокурс­ница принимает, я только от нее. Хороший врач...

Катя снова замотала головой.

- Ну тогда объясни, в чем дело? - проявила настойчивость Оль­га. - Вдруг я чем-то помогу?

Вместо ответа Катя дрожащей рукой раскрыла сумку и протя­нула пухлый от бумаг файл.

«Результаты обследований... - поняла Ольга. - Вот оно что! Сер­дечная патология... Ужас какой!»

Кто, как не она, могла понять состояние Кати! Но, перебирая бумаги, почувствовала и свою подспудную вину. Как же так полу­чилось? Ведь она очень старалась! Первой диагностировала бере­менность, первой пыталась помочь, спасая от жуткого токсикоза... Даже с начмедом разругалась, едва выговор не схлопотала!

Ну почему мир так несправедлив? Почему это произошло имен­но с Катей?

- ...Оля, неужели ничего нельзя сделать? - расслышала она ря­дом вопрос-отчаяние. - Почему они все советуют мне прервать беременность? Неужели не ясно, что вместе с ребенком убивают и меня?!

Оля перевела взгляд на Катю: бледное заплаканное лицо, впав­шие глаза со слипшимися мокрыми ресницами. Впору и самой раз­ рыдаться от жалости.

- А знаешь что, я попрошу Сашу, он все выяснит, поговорит с ре­бятами. Его в детском кардиоцентре хорошо знают...

- Не делают у нас таких операций, - едва слышно остановила ее Катя. - В мире лишь несколько клиник, где такое оперируют...

- Ага! Так все-таки где-то оперируют? - обрадовалась Ольга. - Найдем такую клинику! Если есть хоть один шанс - надо его ис­пользовать! Звонить во все колокола, поднимать всех знакомых, родственников. Особенно за границей! Мир не без добрых людей, и обязательно кто-то откликнется. Интернет нам в помощь! - Оль­га встала со скамейки. - У тебя ноутбук с собой? В машине?

- Нет. Я не ожидала, что задержусь в городе.

- Тогда поехали ко мне! Посмотрим все бумаги, составим под­робное письмо для рассылки. Саша приедет, поможет. Хоть позна­комитесь, раз уж на свадьбу к нам не попала. Кстати, у нас сегодня маленький юбилей: пять лет знакомства, - поделилась радостью Ольга.

- Нет-нет! - запротестовала Катя. - Извини, не до гостей мне. И отец дома ждет, только сегодня вернулся из санатория.

- Как он перенес операцию? Ты как пропала после выписки, так я и не знаю ничего... - с легкой обидой произнесла Ольга. - Уж со­мневаться стала, все ли для тебя сделала.

- Ну что ты! Я так тебе благодарна! - спохватившись, Катя по­пыталась успокоить подругу - Это ты меня извини... Не хотелось лишний раз тревожить, отвлекать. У тебя теперь семья, - подобра­ла она правдоподобный аргумент. - А с отцом уже все хорошо, спа­сибо... Мне пора, Оля. Тебя подвезти? Все равно к кольцевой, могу через Уручье... Ты по-прежнему там живешь?

- Да. Саша ко мне переселился, а его квартиру сдаем. Все никак руки не дойдут до обмена, а деньги при наших докторских зарпла­тах нелишние... Ты точно сможешь вести машину в таком состоя­нии? - засомневалась Ольга.

- Нормальное состояние, - Катя вытерла тыльной стороной ла­дошек остатки слез. - Называется «автопилот». Приеду - и сразу в Интернет, начну писать, искать клинику. Ты права, нельзя раски­сать, надо бороться. Завтра консилиум в кардиоцентре по моему случаю, - кивнула она на здание ДХЦ, за которым прятался дет­ский кардиоцентр. - Я, похоже, уже знаю, что скажут... Так что оста­ется надеяться только на себя.

И на добрых людей! - добавила Ольга. - А я вечером с Сашей поговорю. Уверена, он обязательно чем-то поможет или подска­жет... Точно можешь ехать? - переспросила она, желая убедиться, что подруга в состоянии сесть за руль.

- Еще как! - заверила Катя, улыбнулась и решительно встала со скамейки. - Поехали! Больше никаких слез. Все уже выплакала за два часа.

- И правильно!..

Около десяти вечера Вадим подвез Саню к дому в Уручье.

- Извини, что разрушил планы на вечер, - только и смог сказать он.

- Не за что извиняться, - перегнувшись, Саня взял с заднего сиденья букет роз. - Здорово ты меня насчет цветов надоумил. Оленька будет в восторге... Значит, так. Завтра Иван поднимет ар­хив, а как только попадет домой, проверит свои записи. Повезло: как раз в то время он начал собирать материалы для докторской, - Клюев приоткрыл дверцу, но в последний момент передумал выходить. Словно хотел еще побыть с другом. - Что ни говори, а дневниковые записи не просто так придумали. Уверен, какую-ни­будь информацию он там отыщет! Эх, мои записные книжки пока в шкафу пылятся! Руки не доходят перевести в электронный фор­мат, систематизировать... Как забросил докторскую, так и...

- Почему забросил? - удивился Вадим. - Ты еще два года назад говорил - почти все готово.

- Почти... Только не вижу смысла продолжать, - посмотрел на него Клюев и грустно улыбнулся.

- Почему? Защитишься, главврачом станешь. Или преподавать пойдешь. С твоей-то практикой!

- Нет, не хочу, не мое это дело... И место заведующего отделени­ем меня вполне устраивает: я по духу не функционер, не админи­стратор. Я практик и хочу заниматься тем, что умею. Семья, опять же, появилась, ответственности добавилось. Какая защита, когда не хватает времени на элементарное обустройство! Надо учиться жить не только работой... Счастье, оно ведь не в деньгах и не в уче­ных степенях. Это подарок судьбы, который надо беречь. А я уже счастлив... Вот хочу свою «однушку» и Ольгину «двушку» до родов на что-то приличное обменять: тесновато нам, а скоро еще теснее станет. Может, у тебя есть хороший риэлтор? - оживился он.

- ...Пожалуй, - подумав, ответил Вадим. - А знаешь... У меня предложение: продавайте свое жилье и переезжайте в мою квар­тиру. Три комнаты, гостиная с кухней, плюс машино-место в гара­же - хватит и на еще одно пополнение. Все равно я для себя решил: как только оформлю дом, сразу съеду из города. И маму перевезу.

Шутишь! Ты же только год назад участок купил! Неужели успел построиться?

- Нет, не успел. И это даже хорошо: покупаю дом на месте отцов­ской дачи, рядом с Андрюхой, - впервые за день Вадим улыбнул­ся по-настоящему беззаботно. - Он и подсуетился: узнал, что дом продается, тут же дал знать. Так что будем с ним опять соседями. Надеюсь, скоро приглашу вас на новоселье.

- Ух ты! Молодцы! А вот я за городом себя не представляю: предки до четвертого колена - горожане.

- Все меняется, мы в том числе. Не удивлюсь, если ваше пятое колено ближе к пенсии потянет к земле, - глубокомысленно заме­тил Вадим. - Так как тебе мое предложение?

- Спасибо, конечно, но мы не потянем твои хоромы. Даже если продадим все, что у нас с Олей есть, денег не хватит, - засмущался Клюев.

- А ты не торопись отказываться, сначала дослушай. Мне до­статочно того, что вы выручите с продажи двух квартир. Кухня, встроенная техника - все остается вам. Я только личные вещи за­беру... ну, еще кое-что.

- Ты с ума сошел? - расширил глаза Саня. - У тебя же там одна сантехника бешеных денег стоит!

- Ну и что? Сам сказал: счастье не в деньгах... Помнишь, как ты меня больше года в своей «однушке» держал и ни копейки не взял? Так что, считай, долг возвращаю, - положил он ладонь на руку дру­га. - Опять же вид из окна терять жалко, а так будет повод лишний раз в гости приехать, - Вадим снова улыбнулся. - Думаю, за пару недель управлюсь с переездом. Так что поговори с Ольгой и пере­селяйтесь. До родов вполне успеете на новом месте обустроиться.

-А...

- А свои квартиры спокойно выставляйте на продажу: найдется быстро покупатель - отлично, нет - я не тороплю.

- Ты это серьезно? - уточнил Саня после паузы, но тут же заер- шл на сиденье, замотал головой: - Нет-нет, я так не могу!

- А ты смоги. Откажешься - обижусь. И пойми: для меня такая сделка будет вдвойне приятной. Обещание, данное отцу, выпол­нил: пусть не нашу дачу, то хотя бы место, которое он любил, вер­нул. Во-вторых, другу помог. Осталось найти сына, - посмотрел он пн Клюева.

- Найдем, - заверил Саня. - Обязательно найдем.

- Ладно, беги, - Вадим протянул руку. - Ольга ждет.

- Бывай. До завтра!

Проводив растерянным взглядом машину друга, Саня поднял голову. В открытой балконной раме на третьем этаже колыхну­лась занавеска.

«Заждалась, наверное, - открывая дверь подъезда, с нежностью подумал он о супруге. - До родов чуть больше двух месяцев. Успеем и переехать, и квартиры продать. Неловко, конечно, но, зная Ва­дима, можно не сомневаться: обидится, если откажемся... Надо все силы бросить на поиски его сына. Дети - вот что после нас остает­ся».

- ...Олечка, я дома! - прокричал он в прихожей. - Солнышко, прости, пришлось на ходу менять планы, - поцеловал он в лоб по­дошедшую супругу и протянул букет белых роз. - Тебе, любимая... Сейчас все расскажу, оправдаюсь...

- Ох, какие шикарные! - не удержалась Ольга, осматривая буто­ны на длинных толстых стеблях - Даже на свадьбе таких не было! Кто же тебя научил цветы выбирать? - игриво поинтересовалась она. - Не женщина ли? Я начинаю ревновать!

- Да какая женщина? - смутился супруг. - Вадим сказал: бери эти, долго простоят.

- Ох уж этот Вадим! - сощурила глаза Ольга и рассмеялась: - Да ладно, шучу! Но у меня даже емкости под такую длину нет...- обер­нулась она на комод, на котором стояли две скромные вазочки. - А почему ты его не пригласил? Я ужин приготовила.

- Да ты моя умница! - Клюев снова чмокнул супругу. - Я пригла­шал, но ему не до ужина... Сегодня столько всего случилось!

- Мне тоже есть о чем тебе рассказать! Но сначала мой руки и за стол! - скомандовала она, с улыбкой подтолкнув супруга к двери ванной...

К тому времени как Катя подъехала к дому, слезы совсем вы­сохли, а шок и растерянность сменились небывалой решительно­стью вступить в бой с медицинским вердиктом: она сделает все, чтобы ее девочка выжила! Она мать - и этим все сказано.

Разговор с Ольгой помог не только прийти в себя после оше­ломляющей, убийственной новости, но и вывел ее из мыслитель­ного ступора. В голове шаг за шагом выстраивался план действий. Она найдет клинику, в которой сделают операцию на крохотном сердечке. Спасут дочь - спасут и мать, потому что если умрет ее малышка, то и она погибнет. Если не физически, то уж душой точ­но. А что значит тело без души? Только место на земле занимает...

Расслабленно-радостному ожиданию ребенка пришел конец, начался новый период - борьбы за его выживание. И, конечно, на данном этапе она нуждалась в моральной поддержке. Как же ей повезло, что у нее такой отец и ставшая родной Арина Ивановна!

Отец всегда и во всем был для Кати примером: настоящий полков­ник, который никогда не сдается, безмерно любит свое чадо, готов защитить, закрыть собой и пожертвовать ради него жизнью. Но хватит ли у него сил для этого после сложной операции?

Встретив дочь в воротах, отец крепко ее обнял, поцеловал. Ни­каких вопросов. Кате сразу стало понятно: он уже в курсе, и мыс­ленно поблагодарила Арину Ивановну за то, что не придется рас­сказывать все самой. За ужином также никто не коснулся темы здоровья. Разве что отец в шутку отрапортовал: мол, вернулся на прежнее место службы, полон сил, готов к труду и обороне доро­гих ему женщин!

Чаепитие решили устроить на природе, в построенной руками отца беседке. И здесь уже сама Катя не выдержала и перешла к теме, которая так или иначе никому не давала покоя. Но стоило ей начать печальный рассказ, как отец перевел его в позитивное рус­ло, поинтересовавшись, как же она собирается назвать его внучку. Имя Марта восприняли с восторгом и наперебой стали перечис­лять ласкательные формы: Марточка, Мартушечка, Мартуша. Зву­чит необычно, но красиво, по-весеннему.

Вот так спокойно, без истерик и трагизма и перешли к разгово­ру о главном: с чего начать поиски клиники, как правильно соста­вить письмо для друзей и знакомых с призывом о помощи, кого подключить. На все про все времени у них максимум две недели. Двадцать две недели беременности - последний срок для приня­тия окончательного решения. Об этом Катю предупредили в кар­диоцентре.

И хотя душа сжалась в комок при озвучивании этих сроков, уси­лием воли Катя заблокировала подкативший к горлу спазм. Даже голос не задрожал. Истерики - удел слабых, а им надо активно дей­ствовать.

Не мешкая, семейство разошлось по комнатам и принялось ре­ализовывать план: отец - искать старого друга-сослуживца, кото­рый несколько лет назад переехал к детям в Израиль, Арина Ива­новна - звонить в Германию дочери, ну а Катя - строчить письма друзьям, однокурсникам, разлетевшимся по свету.

Наверное, впервые в жизни она по достоинству оценила соци­альные сети: почти все, на кого надеялась, имели там страничку. И если прежде у нее не хватало времени на общение, то теперь ситу­ация вынуждала стучаться во все двери.

Через час семейство снова собралось на кухне отчитаться о про­межуточных итогах. Александр Ильич через знакомых раздобыл адрес и телефон сослуживца. Катя разослала с десяток писем дру­зьям. Но больше всех порадовала Арина Ивановна: ее дочь Оксана сообщила, что неподалеку от городка Энгер, в котором она жила, расположен один из ведущих в Германии кардиоцентров. Среди ее знакомых есть те, кто лечился в клинике. Пообещав все выяснить, она попросила Катю как можно скорее связаться с ней по скайпу.

До поздней ночи просидела Катя в Интернете, продолжая рас­сылать письма, изучая информацию о детской кардиологии и пе­реписываясь с Оксаной. Та вскоре прислала ей подробный отчет о том, что удалось узнать. Первое: кардиологическая клиника на­ходится в двадцати километрах от их городка. Второе: в клинике немало русскоязычных докторов, и ее подруги пообещали позна­комить с одним из них.

А еще Оксана попросила срочно переслать копии результатов обследований, запись УЗИ. На немецкий все бумаги она переведет сама. Благо медицинская тематика ей хорошо знакома - когда-то она с отличием окончила медучилище в Минске и собиралась по­ступать в мединститут. Но судьба распорядилась иначе.

К концу их переписки стали приходить и первые ответы от друзей. Все сочувствовали, обещали помочь, запрашивали до­полнительную информацию и задавали конкретные вопросы, на которые Кате было сложно ответить. Все, что она могла, это пе­реписать из результатов обследований малопонятные термины и словосочетания. Что ж, придется завтра ехать на работу пораньше и сканировать все документы.

И хоть конкретного результата интернет-переписка пока не принесла, ответы друзей-приятелей все же обнадеживали, поэто­му спать Катя отправилась с поселившейся в душе надеждой - все получится, она спасет свою девочку. Отдельно шло общение с Ок­саной, пробудившее чувство, которого не хватало с детства, - ощу­щения тепла родного человечка, братика или сестрички. Сколько раз она просила об этом родителей! И вот пожалуйста: словно старшая сестра отыскалась. Даже неловко стало: столько лет она с холодком воспринимала и Арину Ивановну, и ее дочь, а они пер­вые поспешили на помощь.

«Как родные...- ставя будильник на семь утра, с улыбкой повто­рила про себя Катя. - Ничего не бойся, моя маленькая доченька: столько добрых людей вокруг, нам обязательно помогут!.. А я буду всегда с тобой...» - это последнее, что она успела мысленно произ­нести перед тем, как уснула...

Высадив Клюева, Вадим поехал на Сторожевку переодеться, а главное - снова поменять машину: подвеска БМВ-купе никак не соответствовала дорогам, по которым ему сегодня пришлось коле­сить. Он все чаще подумывал: придется расстаться с дорогой серд­цу игрушкой - в ближайшей перспективе все равно переберется за город, а стройка завода займет минимум пару лет. Не пылиться же столько времени, не ржаветь в гараже его ласточке! Почти новенькая, меньше двух лет, делалась на заказ. Не факт, что быстро найдется покупатель, но чем раньше он выставит ее на продажу, тем лучше. На такие авто и в лучшие времена спрос невелик, а уж сейчас, в период набирающего обороты кризиса, тем более. Жаль, конечно, - не накатался, не наигрался. Но куда денешься от реалий жизни?

Приняв душ и замотавшись в большое полотенце, Вадим решил как бы со стороны осмотреть свои апартаменты. Заглянул в каби­нет, в гостевую, приблизился к окну на кухне, вышел на душную лоджию, отодвинул стеклопакет, вдохнул воздуха с улицы, просле­дил за скрывшимся за горизонтом солнцем...

Удивительно, но особой грусти или сомнений, что, возможно, он поспешил, предложив Клюеву свою квартиру, Вадим не ощутил. Скорее, наоборот. Видимо, действительно пришло время что-то кардинально поменять в жизни, покинуть эту берлогу, которую когда-то для себя соорудил, расстаться с комфортной, «упакован­ной» жизнью, не располагающей к живым эмоциям.

«Кроме вида из окна, и вспомнить будет нечего, - закрыв бал­конную дверь, он вернулся в прохладное помещение. Кожа момен­тально отреагировала на перепад температуры, покрылась пупы­рышками. - Однако здесь прохладно. - Вадим зашел в прихожую, посмотрел на термометр. - Странно: двадцать два, как обычно... И Катя говорила: здесь холодно, как в музее, - вдруг вспомнил он. - Она права: не квартира, а музей с директором и смотрительни­цей, но без посетителей... Ничего, скоро здесь все изменится - де­тишки зашумят... Может, поехать ночевать за город? Напроситься к тому же Зайцу в гости, уснуть на старом продавленном диване? Устал я от города...»

Только сейчас он начал понимать отца, который с начала весны до поздней осени жил в Крыжовке. Приезжал после сложных опе­раций, наслаждался природой, тишиной. И пусть общепринятому представлению об отдыхе никак не соответствовало то, чем он за­нимался по вечерам (до поздней ночи Сергей Николаевич читал, писал и стучал на старенькой печатной машинке), зато его состо­яние емко укладывалось в одну фразу: другая философия жизни.

В эту философию вполне вписывалось и занятие физическим трудом. Он с удовольствием и большой ответственностью поли­вал небольшие грядки с зеленью, цветочные клумбы. Так же, не торопясь, раскалывал бревна на мелкие щепки, укладывал в топ­ку, поджигал и подолгу наблюдал за языками пламени, лижущими поленья. Потом снова возвращался к рабочему столу... Просыпался рано, пил чай, заводил «Волгу» и уже в семь утра был на кафедре. Жил и работал в таком ритме, словно боялся чего-то не успеть.

Нина Георгиевна во всем супруга поддерживала и также по­долгу жила на даче. Они и здесь были как единое целое - отец с бумагами за письменным столом и мать с книгой в кресле под торшером. Всегда рядом и всегда чем-то заняты. И при этом не­навязчивая забота друг о друге, полное умиротворение, согласие во всем...

«Нет, не получится сегодня за город. Мама ждет. Лучше завтра вместе поедем, - набросил он полотенце на крючок в душевой и стал одеваться. - Говорить ей о ребенке или нет?.. Пожалуй, пока не стоит - не с ее сердцем и давлением, еще скорую придется вы­зывать. Сначала сам все выясню, а уж потом придумаю, как пре­поднести», - решил Вадим.

К дому на Пулихова он подъезжал уже в сумерках. Нашел удач­ное место для парковки, поднялся на лифте на нужный этаж, от­крыл дверь своими ключами. Первым на его приход отреагировал Кельвин, звонко тявкнул, вылетел в прихожую и, радостно виляя обрубком хвостика, завертелся под ногами. Следом из гостиной вышла Нина Георгиевна.

- А мы уже заждались, - пряча в карман очки, улыбнулась она.

- Голодный? Мой руки и быстро ужинать. Я разогрею: как раз ре­клама пошла.

- Очередной сериал? - уточнил сын через приоткрытую дверь в ванную. - Кельвин тоже смотрит?

- Понимаю твой сарказм, - добродушно отреагировала мать.

Только чем еще заняться пенсионерке? Читать много глаза не позволяют, а здесь что не посмотрел, то услышал. К тому же у нас появились очень даже приличные сериалы - и драматургия, и ак­терский состав на уровне... Все разогрето, садись ужинать, а я пока пойду досмотрю, минут пятнадцать осталось, - сообщила она сыну и достала очки. - Ах да, вот еще что, - Нина Георгиевна вы шла из кухни и вернулась с большим конвертом. - ...Утром достала из почтового ящика. Целый день голову ломаю: почему прислали на мое имя? Какая-то копия какой-то медицинской карты роженицы, фамилия незнакомая. Я и так, и этак вертела, пыталась хоть что-то вспомнить. Не знаю я такой женщины. Только одна Валерия и пришла на ум. Ну, ты сам понимаешь. Или это как-то связано со вчерашним странным звонком? Но, скорее всего, не в тот ящик бросили. И обратного адреса нет. Ты бы посмотрел, подсказал, как поступить. Приятного аппетита, сынок!

- Спасибо!

Вадим присел на табуретку, повертел конверт, вытащил из него бумаги и сразу все понял: копия истории родов, которую он за день уже успел изучить.

Аппетит сразу пропал.

«Кто мог подбросить их в почтовый ящик? Оригинал у меня, Балай в больнице... Впрочем, ничто не мешало ей сделать это на­кануне вечером. В конце концов, оставит она в покое нашу семью или нет? - нахмурился он, отложил конверт, отрезал кусочек от­бивной и механически, не ощущая ни вкуса, ни запаха, стал жевать. - Не сама, так через Киру и Артема своими щупальцами норовит дотянуться... Как от них всех отделаться?» - с досадой отодвинул он тарелку и задумчиво уставился в окно.

- Это что за демонстрация? - возмутилась Нина Георгиевна, за­стыв в дверях. - Неужели невкусно? По Галиному рецепту индейку готовила.

- Вкусно, мама. Очень вкусно, - Вадим подтянул к себе тарелку.

Тут же прибежал Кельвин, присел у ног хозяйки, облизнулся,

тявкнул: не хочешь - отдай мне! Улыбнувшись, Вадим потрепал пса по загривку.

- Закончился фильм? - уточнил он и после утвердительного кивка вытащил из-под стола еще одну табуретку. - Присядь, мама. Надо поговорить.

Нина Георгиевна присела, сложила руки на коленях и замерла в ожидании. Тревожном. Пугали перемены, произошедшие с сыном за те минуты, пока досматривала сериал. Чем-то явно расстроен. А ведь, когда пришел, улыбался, шутил. Таких резких перепадов в его настроении она давно не наблюдала, пожалуй, со времени расставания с Катей...

Учащенно забилось сердце: сейчас она узнает то, что снова на­рушит спокойную жизнь.

- Отказались дом продавать? - не выдержав паузы, спросила она первое, что пришло в голову. - Ну ничего, свой начнем стро­ить...

- Нет. Не отказались, - словно очнулся сын. - С домом все в по­рядке, на днях оформляем сделку. Завтра постараюсь тебя туда свозить. Извини, сегодня не получилось... Мама, ты упоминала о странном звонке. Кто звонил?

Звонила одна женщина! - Нина Георгиевна словно обрадова­лась такому вопросу. - Назначила встречу... Я как раз ждала ее во дворе, когда Темочку с его девушкой встретила. Но женщина так и не появилась.

- Мама, я ведь просил тебя обо всех непонятных звонках и лю­дях сообщать мне сразу! - с укором напомнил сын. - Ну почему ты этого не сделала?

- Так она просила ничего тебе не сообщать. Уговорила, - Нина Георгиевна виновато пожала плечами. - Ну мало ли что? Вроде женщина как женщина. Но я собиралась тебе вчера рассказать, честное слово!

- Понятно, - Вадим тяжело вздохнул. - Ничего не меняется, и твоя доверчивость не знает границ... Как она представилась?

- Сказала, что коллега отца. Иначе я с ней не разговаривала бы,

- попыталась оправдаться мать. - Людмила Семеновна... - напряг­ла она память.

- Балай? - подсказал сын.

- Да. Так ты с ней все-таки знаком? - подняла она брови.

- Век бы ее не знать, - в сердцах отреагировал Вадим. - Ни отцу, ни мне... А что значит «все-таки»?

-Ну...

- Мам, не тяни. Говори как есть, - потребовал сын.

- Она сказала, что ты долго встречался с ее дочерью и даже со­бирался жениться. Но потом бросил. Ради Кати. Девушка пережи­вает...

Вадим криво усмехнулся.

- Сказала, что у меня уже могли быть внуки. Я ей, конечно, не поверила! Ты никогда не оставил бы беременную женщину одну, без помощи! И ребенка не бросил бы... В общем, она предложила встретиться, но не пришла. Если честно, я ничего не понимаю, сынок, - вдруг растерянно пробормотала мать, приложив руку к груди.

- Спасибо, что хоть во мне не сомневаешься... Ты лекарства при­няла? - насторожился Вадим.

- Все, что надо, приняла, - отмахнулась она. - Так что это за жен­щина?

- Это не женщина - это враг нашей семьи, монстр, исчадие ада...

Вадим сделал паузу. - Не смотри на меня так. Когда ты все о ней узнаешь, поймешь меня. Вчера вечером мне передали кассету, и там четко слышно, кто уговорил Катю написать статью против отца. Это была Балай. Не сомневаюсь, она же и газету ему подкину­ла... И ктебе не с добром явилась, будь уверена. Теперь о ее дочери, на которой я якобы обещал жениться. Это Кира, девушка Артема.

Не знаю, почему их версии разошлись и за кого она в итоге собира­лась или собралась замуж. Но ты сама все видела. Теперь понима­ешь, почему она вчера сбежала? Испугалась моего прихода.

- Не может быть... Как же так? - от растерянности Нина Геор­гиевна принялась теребить край скатерти. - Кирочка?.. А как же... Артем? Ведь он ее так любит...

- Не знаю, - покачал головой сын, - и знать не хочу. Почему-то мне кажется, что мы теперь их долго не увидим. Ей невыгодно, чтобы Артем о ней что-то узнал от тебя или от меня. Думаю, Кира не от большой любви замуж собралась. Она за границу хочет уе­хать, легализоваться там. И да, я с ней встречался. И Галина Пе­тровна с ней однажды пересеклась, уверен, поделилась с тобой впечатлениями. Кира из тех девушек, у которых любовь на по­следнем месте.

- Но как же?.. Бедный мальчик, - Нина Георгиевна готова была расплакаться. - Надо ему все рассказать, пока не поздно.

- Мама, он сейчас не в том состоянии. Он по уши влюблен и не поверит ни единому твоему слову. Вспомни, я тоже был таким: ссорился с тобой, с отцом, когда вы пытались меня образумить.

- Да, наверное, ты прав, - подумав, согласилась мать. - Любовь глаза застит... Но что это за конверт, можешь объяснить?

- Ничего особенного, - как можно спокойнее ответил Вадим и переложил конверт с копиями на подоконник. - Ошиблись. Но я понял, кому это предназначено. Завтра передам.

«Хватит с нее волнений на сегодня», - окончательно решил он ничего не рассказывать матери о ребенке.

- Очень вкусно... Шикарная индейка, еще лучше, чем у Гали­ны Петровны! Извини, только сейчас распробовал! - похвалил он мать и принялся демонстративно орудовать ножом и вилкой...

Ольге не спалось. Сначала от перевозбуждения - никак не мог­ла переварить новость: скоро они переедут в шикарную квартиру. Затем ребенок стал активно толкаться. Пытаясь найти удобное положение для ходившего ходуном живота, она ворочалась с боку па бок и в конце концов разбудила мужа.

- Все хорошо? - встревожился он.

- Твой сын проснулся, - Ольга приложила его руку к животу. - Чувствуешь?

Боец! - довольно отреагировал Саша. - 0, пяточка! А вот го­ловка... - профессионально определил он. - Поперек лежит, места пока еще хватает, вот и резвится. Счастливые вы, женщины: ребе­нок внутри... Нам вот не дано такого прочувствовать: каково это, когда внутри тебя живет маленький человечек. Толкается, сосет пальчики... Изучать, наблюдать на УЗИ можем, а вот прочувство­вать - никогда, - включил он ночник. - Колыбельную ему спеть, что ли? «Спят усталые игрушки...»

Наблюдая за ним, Ольга улыбнулась. Зрелище уникальное и трогательное: поглаживая выпуклый живот жены, мужчина поет колыбельную, пытаясь убаюкать сынишку в утробе. И столько нежности, столько счастья в его глазах!

- «Баю-бай, должны все люди ночью спать... - продолжал не­громко напевать Саня, прижавшись щекой к животу. - Баю-баю, завтра будет день опять...» Кажется, засыпает, - посмотрев на Оль­гу, перешел он на шепот.

Удивительно, но малыш в ее лоне на самом деле успокоился, движения и толчки прекратились. Явная связь отца с ребенком вызвала слезы умиления.

«Счастье ты мое!.. - поглаживая вихрастый затылок супруга, Ольга беззвучно всхлипнула от нахлынувших чувств. - А вот Катя одна... - вдруг вспомнила она. - И девочка ее больна... Обещала с Сашей поговорить и забыла на радостях».

Ольга тяжело вздохнула. Саша, почувствовав перемену в на­строении жены, вскинул голову.

- Что случилось? - прилег он рядом, подсунул ей под голову руку и прижал к себе. - Не плачь. Все будет тип-топ, я тебе обещаю! Мечта всей моей жизни - принять собственного ребенка! Ты мне веришь?

- Верю, - Ольга всхлипнула, вытерла ладошкой слезинку. - Я не за себя переживаю. Знаю, все будет в порядке... Но помнишь, я рас­сказывала тебе еще зимой об одной подруге - у нее десять лет не было детей с мужем. А стоило сменить партнера - сразу беремен­ность. Помнишь?

- Припоминаю, - закрыл он глаза. - И что?

- Так вот я ее встретила сегодня у вас в больничном дворе. Из детского кардиоцентра шла, с консультации... Там все плохо: у ре­бенка сердечная патология, наши такое не оперируют. А ведь я так радовалась, когда она забеременела!.. Старалась помочь, чем мог­ла. Из-за нее мне Лежнивец едва выговор не влепила, когда она у нас на сохранении лежала. Ты должен помнить.

При упоминании Лежнивец у Саши словно дыхание перекры­ло. Только сейчас до него дошло: Лера, едва не сломавшая жизнь Вадиму, и начмед в больнице, немало попивший крови у Ольги, - одно и то же существо!

- ...Представь, какая несправедливость, - продолжала супруга.

- Такая долгожданная беременность - и такой диагноз! К тому же осталась одна, без мужа, и отца недавно прооперировали... Саш, ты мог бы завтра узнать у ребят в кардиоцентре, что там и как? Мо­жет, придумают что? У них стажировки, контакты по всему миру. Или хоть подскажут, где такую патологию оперируют. Катя не пе­реживет, если потеряет ребенка... Поговори, а?

Клюев только вздохнул в ответ. Знал: если кардиоцентр отка­зал в операции и не дал нужных рекомендаций, то никакие прось­бы не помогут.

- А как фамилия подруги?

- Раньше была Прокурина, но после развода взяла девичью. Ка­жется... Евсеева. Да, точно. Она журналистка, в «ВСЗ» работает.

Саша едва не охнул. Вот это совпадение! В один и тот же день Катя узнает страшный диагноз своего ребенка, а Вадиму стано­вится известно, что у него когда-то родился сын, который, воз­можно, жив до сих пор! Что же это получается: ей - приговор, а ему

- награда? Да, маятник жизни выдает невероятные амплитуды, не забывая, однако, и о силе притяжения.

«Прямо сериал под названием «Бог все видит»... Хотя нет, не­правильно так думать... Кате можно только посочувствовать - со­храняла беременность, боролась... А вот с Валерии опять как с гуся вода...» - размышлял он.

- Представляешь, в тот же день, как я ее выписала, она снова попала в больницу, а я только сегодня об этом узнала, - пожалова­лась Ольга. - Даже не позвонила! Не хотела тревожить... Мы ведь очень сблизились за десять лет, все друг о дружке знали...

- А выговор за что Лежнивец хотела влепить?

- За то, что я назначила Кате импортные препараты! Никаких нарушении не было - показания налицо, подписано и заведующей, и тем, кто начмеда заменял. Она тогда в командировку укатила. И чего на Катю взъелась? Прямо как к личному врагу отнеслась... Выстроила систему: везде свои глаза и уши, все должно решаться только в ее кабинете. Люди - что персонал, что больные - для нее фигуры неодушевленные. Если к выходу из декретного ее саму ку­да-нибудь не передвинут, уйду на другую работу! - в сердцах вы­палила она.

-Да не нервничай ты попусту, теперь не скоро с ней встретишь­ся, - попробовал успокоить Ольгу супруг. - Бог ей судья... Нам вот о переезде надо думать, о родах.

- Я и думаю, - Оля обняла мужа. - Но и о Кате забыть не полу­чается. Если есть хоть один шанс, пожалуйста, давай ей поможем!

Вот только не надо столько эмоций! Ребенка разбудишь, - напомнил Саша. - ...Ты сказала, Лежнивец отнеслась к ней как к личному врагу? - вдруг после небольшой паузы вернулся он к прежней теме. - Она же начмед: ее обязанность - контролировать назначения.

- Так никто не спорит! Но посуди сам: беременная - прозрачная от токсикоза. Заведующая даже слова против не сказала, сразу все подписала. А тут начмед вернулась и скандал закатила: обзывала ее по-всякому... Да я готова была в тот же день заявление об уходе написать!

- А вот об этом ты не рассказывала, - пожурил муж. - И когда такое было?

- Сразу после свадьбы. Не рассказывала, потому что не хотела тебе настроение портить. Она мне накануне отпуск не подписала на две недели: мол, работать некому. Но это ладно. А вот с Катей... Не любит она журналистов, впрочем, как и вообще людей. Хотя не дура их использовать. Когда зимой теплотрассу прорвало, сразу подсуетилась, организовала заметку в газете в свою пользу. Кати­ны коллеги помогли. Как раз немец какой-то, журналист, специ­ально к ней прилетал.

- Немец? А он Кате кто? - поинтересовался Саша. - Друг? Отец ребенка? С чего это он решил ее навестить?

- Не знаю, - после небольшого раздумья честно ответила Ольга. - Катя ничего не говорила. Сказала только, отец куда-то уехал. А когда так говорят, значит, расстались. Но она, узнав о беременно­сти, просто светилась от счастья и ни секунды не сомневалась, что будет рожать. Наверное, любила отца ребенка. А немец - вряд ли отец, скорее, друг. Хотя... Вся правда только ей известна... Сань, - подняла она глаза на мужа, - давай поможем?

- Надо узнать точный диагноз... Но ты должна понимать: любая операция за границей стоит денег, - вздохнул Клюев. - Больших денег. Сомневаюсь, что они у нее есть.

- Я тоже сомневаюсь... Но ведь несправедливо же, когда жизнь ребенка зависит от денег... У бывшего мужа Кати деньги точно водятся, но он, конечно, не раскошелится. Ребенок-то не от него, своего он потерял.

- Как потерял?

- Ой, это классическая история. Не успела Катя уйти от мужа, как ее место заняла подружка. И практически одновременно обе забеременели. Только Катя сразу на сохранение легла и сохранила, а подружка побоялась мужика одного дома оставить. В результате поимела выкидыш на малом сроке. Но тут такое совпадение: надо же им было попасть в одну палату! Представь ситуацию: у подруги выкидыш, а бывшая жена ждет ребенка, при том что все считали ее бесплодной. У этой дамы такой нервный срыв случился, чуть в психушку не попала!

- Да уж... Страсти там у вас... Давай-ка спать, дорогая, - выклю­чил ночник Саня. - Завтра у меня сложный день.

- ...Саш, но все-таки - как бы ей помочь? - устроившись поуют­нее на плече мужа, не унималась Ольга. - Хоть бы клинику найти, а с деньгами что-нибудь придумается. Можно счет благотворитель­ный открыть, например. Фонды всякие опять же есть... А что если через Вадима узнать? Ведь его бизнес связан с Германией, так, мо­жет, поспособствует? Видишь, как с его сыном судьба распоряди­лась - сам теперь ищет. Должен понять. Поговоришь с ним?

Саня долго не отвечал. Думал, систематизировал все, что ему известно и о чем не догадывалась супруга. Ему-то понятно гораз­до больше - хотя бы почему Катя ей не звонила.

«Не хотела тревожить... Как же! Скорее всего, решила оборвать контакты, когда узнала, за кого Оля вышла замуж, Надо отдать ей должное, молодец, что не захотела вносить разлад в чужую семью, - размышлял он, чувствуя симпатию к Кате. - Как же ей помочь?»

В силу профессии Клюев всегда принимал сторону беремен­ной женщины и ее ребенка. В любом ином случае он, возможно, и обратился бы к другу. Но здесь даже не представлял, как можно сказать Вадиму, что Катиному ребенку требуется дорогостоящая операция. Момент совсем неподходящий: друг озабочен поисками собственного сына. А тут еще квартиру предложил.

Нет, не поднимется у Сани язык просить Вадима за женщину, доставившую ему столько горя. Много лет назад она спровоци­ровала смерть отца, вынудив друга уйти из профессии, а сейчас предала его любовь. Поэтому он априори на стороне Вадима. Но и Кате отказать в помощи не мог.

- ...Сначала я все выясню, а потом поищем клинику, - наконец успокоил он супругу. - Дальше посмотрим. А теперь баиньки, - по­целовал ее в лоб.

- Да, конечно, давай спать, - спохватилась та. - Спокойной ночи!

«Поможет», - улыбнулась в темноте Ольга...

14

...Рано утром Кира проснулась от пронзившего ее страха. Оторвав от подушки голову, рывком села на кровати, с бешено ко­лотящимся сердцем осмотрелась: все в порядке, она дома, в своей комнате, рядом спит Артем. Часы показывают начало седьмого, и за окном уже светло.

«Что же мне снилось? - попыталась вспомнить она. - ...Пусты­ня какая-то, оазис, черный колодец, хочется пить и... вода, много воды. Не могу напиться и вдруг понимаю, что она противная... Тошнит...» - и тут же почувствовала позыв рвоты.

Соскочив с дивана, Кира помчалась в санузел. Только бы Артем не увидел! А то вновь пойдут расспросы, подозрения... Хорошо хоть накануне удалось спокойно поужинать, без эксцессов. И вот опять!

Для себя Кира все решила еще неделю назад: придет время - родит. Сначала надо устроить жизнь, а потом думать о детях и от кого их рожать. Уж точно не от Артема. Он лишь мостик к следую­щему жизненному этапу. В этой мысли она окончательно утвер­дилась после того, как осознала, наследницей какого состояния станет в случае смерти матери: приличный запас денег в сейфе, коттедж в престижном поселке, квартира в городе. Пусть в срав­нении с соседскими их дом выглядит скромно, а трехкомнатная квартира-панелька находится в непрестижном районе, в ее пони­мании это стоило немало.

Конечно, она не желала матери смерти, но и ухаживать за ней, если та останется инвалидом, не собиралась. А доктора никаких утешительных прогнозов не дают: еще не миновал острый пери­од, надо ждать. То, что пришла в сознание, уже хорошо. Правда, не­понятно, что тут хорошего, - ни говорить, ни сдвинуться с места, ни руки поднять не может.

Ну приехала к ней Кира, ну посидела, помолчала. Мать, по-види­мому, хотела что-то сказать, но разве можно назвать речью нерв­ное подрагивание правого угла рта и мычащие звуки? Да еще рес­ницами похлопала: «да», «нет» - поди догадайся. А дальше-то что? Вот так до конца жизни?

Впрочем, пока Кира этим не сильно заморачивалась. Главное - успеть сделать вакуум в срок. И здесь своим хождением по пятам Артем создавал сложности. Лишь благодаря удачному стечению обстоятельств ей удалось попасть на прием к врачу и сдать анали­зы. Поспособствовало то, что у жениха разболелся зуб, и она пред­намеренно записала его на прием к стоматологу на то же время, что ей самой назначил гинеколог.

Но вот как от него отвертеться в день аборта, она не представ­ляла. И тут на выручку, сам того не зная, пришел будущий свекр: попросил Артема помочь разгрузить стройматериалы на даче. Так что ей оставалось только подтвердить запись на операцию.

Приступ тошноты оказался недолгим, но ее все еще продол­жало мутить, кружилась голова. Присев на пол рядом с унитазом, измученная Кира оперлась спиной о стену, закрыла глаза. И как другие выдерживают этот проклятущий токсикоз? Главное - ради чего? Чтобы потом таскаться с пузом, рожать детей, умирая от боли? Представить страшно, что останется от ее точеных форм после таких экзекуций. И в придачу ко всему бессонные ночи, ка­кашки, плач, кормежки... Нет уж, к таким жертвам она не готова!

В холле второго этажа послышались шаги, дернулась дверная ручка.

- Кира? Ты здесь? - Артем все-таки заметил ее отсутствие.

Досадливо скривившись, Кира осторожно встала на колени, за­тем выпрямилась во весь рост.

- Да, Артемчик, - промурлыкала она как можно ласковее.

- С тобой все хорошо?

- Все просто прекрасно! - и для убедительности нажала смыв в унитазе и клавишу освежителя воздуха на стене.

- Не тошнит? - недоверчиво уточнил он.

- С чего бы это?

- Ну, последние дни...

- Нервы, - успокоила она, открыв кран умывальника. - Включи, пожалуйста, чайник. Очень кофе хочется, - ей нужно было спро­вадить Артема, чтобы он не увидел ее лицо, когда она выйдет из ванной..

- Да, конечно, дорогая.

Послышался топот босых ног вниз по лестнице. Кира отперла дверь, вышла в холл, прислушалась. С учетом того, что Артему придется подождать на кухне, пока закипит чайник, в запасе у нее имелось минут семь-десять. До его возвращения надо успеть одеться, привести себя в порядок, позвонить в регистратуру. Увы, сумочка с визиткой медцентра осталась в прихожей, планшет - в гостиной на диване.

К счастью, контакты медцентра имелись в Интернете, а в ее комнате стоял обычный компьютер. Пока шла загрузка, Кира бы­стро оделась, присела за стол и вошла в поисковик.

Неожиданно на мониторе выскочил вопрос: «Продолжить вос­произведение записи?» Она уже собралась нажать «нет», но вдруг озадачилась: какая там запись? Возможно, мамина? Но с ее нелю­бовью к разным новым технологиям вообразить такое невозмож­но. Тогда чья? И Кира выбрала «продолжить».

Спустя секунды на мониторе появилось изображение: помеще­ние, загроможденное мебелью, мужчина и женщина... занимаю­щиеся сексом! Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Кира не подозре­вала, что мать ее охоча до подобного видео!

Захлопав ресницами от такого небанального сюрприза, она какое-то время наблюдала за ритмичным колыханием тел, затем всмотрелась в лица и... сразу узнала мужчину.

«Это же он приезжал! Обухов!.. Теперь понятно, какие тайны ему хотелось изъять!.. Ну и урод - толстый, потный! - сморщилась она. - И партнерше удовольствия явно не доставляет. Да она его просто ненавидит! - хмыкнула Кира, заметив на лице дамы грима­су отвращения. - Еще и по заднице шлепает! Фу! - брезгливо скри­вилась она. - А ведь не просто же так эта запись оказалась у мамы. И Обухов ей никакой не друг... Интересно, почему диск остался в компьютере? - Кира напряглась, припоминая подробности по­следнего вечера, проведенного с матерью. - Ага, понятно: когда я была в ванной, погас свет... Значит, Обухов как огня боится этой записи! - осенило ее. - Может, предложить ему выкупить диск?.. Нет, не пойдет... Такой и прибить может, - вспомнилась ей ярость незваного гостя. - Выясню, что за женщина с Обуховым, и свяжусь с ней... Но Артему лучше такое не видеть».

- А вот и кофе! - раздалось за спиной.

Кира опасливо обернулась. В дверном проеме с подносом, на ко­тором дымилась чашка с кофе, стоял Артем.

- Спасибо, милый! - девушка быстро подхватилась с кресла, за­слонив спиной монитор. - Какое ты у меня чудо! - аккуратно взяла она пальчиками чашку. - Теперь давай умывайся, брейся... Что там еще надо?.. И едем. Подвезу тебя к дому родителей, а сама - к маме в больницу...

- А завтрак?

- Уже перехотелось, - Кира вовремя вспомнила, что ей запрети­ли есть перед операцией. - Ты, конечно...

- Тогда и я не буду! У родителей перекушу. Я мигом, - кивнул Артем и скрылся за дверью.

«Женщина - в белом халате, - вернувшись к монитору, Кира глянула на застывшую финальную картинку. - Значит, она тоже медик... А вдруг я ей позвоню, а она ему доложит? Нет, не стоит спешить, надо хорошенько обдумать, как этим распорядиться, - извлекла она диск и сунула в ящик стола. - Теперь поищем меди­цинский центр... Есть!»

- Здравствуйте! Я хочу подтвердить операцию у гинеколога... Терентьева... - с опаской поглядывая на дверь, негромко произ­несла она...

Катя вышла из кабинета.

- Что?! - бросились к ней навстречу отец и Арина Ивановна.

- Вот... - протянула она файл с бумагами и обессиленно опусти­лась на дерматиновую банкетку.

На глазах выступили слезы. Впервые за последние дни.

- Направление на аборт?! - прочитал отец и опустил руки. Ре­зультаты обследований, УЗИ выскользнули из файла и веером рассыпались по полу. - Понятно... Здесь нам больше делать нече­го... Сколько у нас времени осталось? - спросил он, собирая раз­бросанные листы.

- Три дня, - Арина Ивановна присела рядом с Катей и погладила ее по плечам. - Ну не расстраивайся, не все еще потеряно. Ничем новым нас здесь не удивили. Но ведь мы же нашли клинику, где де­лают такие операции? Нашли. Ты проверяла утром почту? Оксана ничего не прислала?

- Прислала... Еще вчера, - Катя вытерла ладошкой слезы и за­молчала.

...День накануне семья провела в тревожном ожидании вестей от дочери Арины Ивановны: медики кардиоцентра в Германии должны были вынести окончательный вердикт. Иллюзий, что по­могут в родном отечестве, никто уже не питал - различных кон­сультаций за прошедшие дни хватило, чтобы понять: здесь нет никаких шансов.

Прошло больше недели, как Катя отослала Оксане результа­ты УЗИ и обследований, разместила их в Интернете с призывом о помощи, по рекомендации друзей отправила еще в три карди­оклиники. И получила три приблизительно одинаковых ответа: необходим ее приезд для принятия решения на месте. То есть ни да ни нет.

В то же время Оксана в Германии развила бурную деятель­ность: не откладывая, перевела и лично передала все документы в администрацию клиники, и на вчерашний день был назначен консилиум. Так что с самого утра Катя не отходила от компьютера, бессчетное количество раз проверяла почту. Так и не дождавшись новостей, родные ушли спать. Спустя час измученная ожиданием Катя тоже разобрала постель, умылась. Не удержавшись, напосле­док решила проверить почту и... Есть!

Письмо пришло длиннющее - официальный ответ из Центра болезней сердца города Бад-Эйнхаузена, ссылки на СМИ, перево­ды и комментарии Оксаны. С первых фраз стало понятно: ей гото­вы помочь! Захлестнули эмоции, задрожали руки. Она верила, она знала: выход есть!

Вселяло надежду и то, что более года назад в клинике уже по­могли младенцу с подобной патологией: извлекли из утробы ма­тери и прооперировали в первые часы жизни. Это позволило ему нормально жить и развиваться. Через четыре месяца была прове­дена еще одна операция. Третья, и последняя, во время которой доктора окончательно исправят все дефекты, запланирована, ког­да ребенку исполнится четыре года. Результаты наглядно демон­стрировали несколько ссылок на публикации в СМИ и фото улыба­ющихся родителей с пухлым малышом на руках.

На радостях Кате не терпелось разбудить отца с мачехой, но сна­чала решила прочитать все прикрепленные файлы. Последним шел счет на оплату медицинских услуг. То, что они будут недеше­вые, она понимала. И все же о деньгах думалось в последнюю оче­редь. Главное - найти того, кто даст ребенку шанс выжить.

И вот теперь, когда этот шанс появился, до Кати дошло: сумма неподъемная. И пусть, как было подчеркнуто, здесь она указана приблизительно, в первый момент, увидев цифры, она не пове­рила своим глазам. Может, ошибка? Но нет: обследования, наблю­дение, родовспоможение, первая операция, две последующие... А ведь еще пребывание в стационаре не заложено в окончательную сумму, плюс виза, проезд... Сумма прописью подтверждала досто­верность нереальной шестизначной цифры, и большую ее часть следовало перевести на счет клиники в течение двух недель.

Радостное возбуждение сменилось апатией...

Где найти такие деньги? Все, на что она могла сейчас рассчиты­вать, это зарплата, декретные, материальная помощь от редак­ции, но и в ней могут отказать - трудные времена коснулись всех. Словом, капля в море. У отца с Ариной Ивановной, насколько ей известно, тоже почти ничего - неприкосновенный запас в пару тысяч долларов на черный день. Все, что отец вложил в автомой­ку Проскурина, вернется только после ее продажи. В квартире, которая досталась Кате по брачному договору, до сентября живет Виталик.

Что еще? Открыть благотворительный счет? Катя не раз стал­кивалась с историями, когда единственное спасение для боль­ного - операция за границей. Средства собирали всем миром: от­крывались счета, устраивались акции, мероприятия. Она и сама несколько раз в них активно участвовала и призывала читателей пожертвовать любую, пусть даже крошечную, сумму. Капля к ка­пле - ручеек, несколько ручейков - река. Но открытие счета и сбор средств часто растягивались на месяцы, и, увы, тот, кто нуждался в незамедлительном лечении, порой не доживал до счастливого момента... В ее случае времени еще меньше...

Может, взять взаймы? Но у кого? Из близких знакомых такими деньгами потенциально располагали лишь Колесников и Проску­рин.

«К Виталику обращаться бесполезно. Он и в лучшие времена совместной жизни не отличался щедростью, вечно упрекал меня за благотворительность. В последние годы я даже не ставила его в известность, если на что-то жертвовала. После развода и потери квартиры он попросту воспримет мою просьбу как издеватель­ство. И с точки зрения обманутого мужа (ведь он таким себя счита­ет) будет прав, - размышляла Катя, с головой укрывшись одеялом. - Остается Игорь. В долг он наверняка не даст, но, может, подска­жет, как оформить кредит в банке. Колесников, конечно, себе на уме, человек настроения. Хорошо бы выбрать удачный момент для разговора. Надо с Ленкой посоветоваться... А ведь я ей так и не перезвонила, - вспомнила она общение с подругой трехмесячной давности. - Обиделась, скорее всего. Но Ленка отходчивая, поймет и простит.... Пожалуй, другого варианта нет...» - пришла она к за­ключению, когда за окном уже светало.

Забывшись на несколько часов в тревожной дреме, Катя от­крыла глаза и тут же потянулась к телефону, но, посмотрев на часы, решила подождать: семь утра, рановато. Колесникова или еще спит, или мужа на работу собирает. А Игорь терпеть не может, если кто-то отвлекает его жену в тот священный момент, когда она о нем заботится.

Отцу и Арине Ивановне, которая взяла отгул, Катя решила пока не говорить ни о письме Оксаны, ни о счете из клиники. Матери­ально помочь они не в силах - зачем тогда их расстраивать раньше времени? Во всяком случае до поездки в местный кардиоцентр, куда они собрались вместе с ней. Сначала сама попробует раздо­быть деньги.

Прием назначен на двенадцать, и время позволяло сделать не­сколько звонков. Дождавшись, когда после завтрака отец с маче­хой выйдут поработать в саду, Катя набрала номер Ленки - тот, с которого та ей звонила зимой и просила сохранить. Но неожидан­но ответил Игорь.

- Да, - буркнул он раздраженно. - Кто говорит?

- Катя... - растерянно ответила она. - Проскурина. Здравствуй, Игорь. Лену можно позвать к телефону?

- А вот нельзя! - Колесников не пытался скрыть злорадство. - Откуда у тебя этот номер?

- Лена с него звонила... Еще зимой.

- Зачем?

- Просто так. Я в больнице лежала, она звонила, - пробормотала Катя, не понимая, как вести себя дальше.

- И что она тебе говорила? - продолжил допрос Колесников.

- Ничего... Говорила: вы в Америку собрались. В путешествие... Вы давно вернулись?

Игорь ответил не сразу, как бы обдумывая.

- ...А мы никуда не ездили. И чего ты ей звонишь?

- Странный вопрос... - Катя окончательно растерялась. Колес­ников никогда прежде не позволял себе такого недоброжелатель­ного тона. - Мы давно с ней не общались. Подскажи, пожалуйста, по какому номеру ей можно позвонить.

- Сначала ответь, чего от нее хочешь, а я подумаю, общаться вам или нет... Ну чего воды в рот набрала?

- Ладно... Если честно, я больше с тобой хотела поговорить, - ре­шилась она, понимая, что юлить бесполезно. - Помощи хочу по­просить.

- Какой?

-Денежной. Операцию оплатить в Германии.

- Кому?

- Мне и... моему ребенку.

- Какому ребенку? - не понял Колесников. - Откуда у тебя ребе­нок? У тебя же бесплодие.

- Я беременна, Игорь, - проглотила слово «бесплодие» Катя. - И если ребенку сразу после рождения не сделать операцию на сердце, он умрет. Стоит это дорого, денег у меня таких нет. Пока нет... Поэтому хочу попросить у тебя в долг, или кредит, или ссуду в банке оформить. Под залог квартиры. Как только получу на нее документы, сразу продам и всю сумму верну, - взяв себя в руки, постаралась она как можно четче сформулировать просьбу. - С процентами.

- Кто ж тебе даст без процентов? - хмыкнул Колесников. - А что ухажер твой, Ладышев? Неужто отказал?

- Я его не просила. Он не имеет отношения к моему ребенку.

- Интересно... А кто же тогда имеет?

- Это неважно. Игорь, я могу на тебя рассчитывать?

- Я подумаю... Позвони завтра утром... А почему Ленка не рас­сказывала, что ты беременна? - вдруг спохватился Игорь. - А ну давай выкладывай, какие у вас еще от меня секреты!

- Лена не знает о моей беременности, - поспешила успокоить его Катя. - Тебе, наверное, трудно поверить, но это так. Мы с ней всего-то и общались один раз после Нового года. По телефону.

- Не врешь?

- Не вру. Ни к чему мне тебя обманывать... Так я могу с ней по­говорить?

- ...Нет! - отрезал Колесников после недолгого молчания, види­мо, взвесив все «за» и «против».

- Почему? С ней все хорошо? - насторожилась Катя.

- Лучше не бывает! Занимается сыном, хозяйством. И знаешь... не звони ей больше.

- Игорь, я тебя не понимаю...

- А что тут понимать? - хмыкнул он. - Развелась с мужем, затея­ла брачный договор, по которому оттяпала у него квартиру. Ребен­ка с кем-то нагуляла. Нам такие умные подруги за сто километров не нужны!

- Подожди... Как это «оттяпала»? - возмутилась Катя. - Мы квартиру вместе строили: продали старую, добавили...

- Вот именно: добавили! Ты, что ли, на эту добавку заработала? Смешно!..

- Игорь, я ни у кого на шее не сидела, я всю жизнь работала, - стараясь не заводиться, привела свой аргумент Катя. - И ты это знаешь...

- Ой-ёй-ёй! - кривляясь, хохотнул Колесников. - И много ты сво­ими статейками сумела заработать? Ну, на хлеб, ладно, соглашусь. Пусть даже с маслом по праздникам, спорить не буду. Сам как-то пресс-релиз тебе оплачивал, расценки знаю. Но на остальное... Еще и автомойку со своим папашей на треть к рукам прибрала! Поздно мне Виталик рассказал, я бы ему своих юристов дал - ни хрена бы ты не получила!

- А он тебе не забыл рассказать - отец эту треть автомойки уже выплатил, и все расписки имеются? Строил, пахал, как папа Карло, до операции на сердце себя довел. Конечно, Виталик об этом за­был сообщить! И что на первую квартиру мои родители половину денег дали, тоже не упомянул? - возмутилась Катя.

А какая теперь разница? У него был бизнес. А у тебя... Ты ни­кто, понимаешь? Даже ребенка не удосужилась ему родить! А те­перь губу раскатала: «продам его квартиру и вылечу ребенка не­понятно от кого»! Ладно Павел решил при разводе квартиру жене оставить. Так там хоть его дети есть. А у тебя? - произнес он пре­зрительно. - Впрочем, твой тоже хорош, неймется ему без юбки. Вчера в путешествие отправился с новой мадам, может, и в свадеб­ное. Идиот, его даже собственные ошибки ничему не учат! Постро­ит дом - очередная супружница и его к рукам приберет. Короче, некогда мне с тобой разговорить. И знаешь... не звони завтра, не стану я тебе помогать... Ни Ленке, ни мне не звони. Никогда!

Колесников оборвал разговор, оставив Катю в полной расте­рянности. За эти несколько минут она многое узнала!4 оказыва­ется, она облапошила мужа, тот отправился в свадебное путеше­ствие, Полевые разводятся...

«...Вчера в путешествие отправился с новой мадам», - повтори­ла она про себя слова Колесникова. - Дожала Алиска Проскурина, молодец... Значит, к нему тоже нет смысла обращаться... «Бедный обманутый муж» еще и Игорю пожаловался. На что рассчитывал? На мужскую солидарность? Глупо... Если Колесников и консо­лидируется с кем-то, то только ради денег. Даже Ленка для него - долгосрочное вложение, проект. Потому и трясется, прячет, как в банковском сейфе... Маразм полнейший... А вот то, что Полевые разводятся, - Катя опустилась на диван, откинула голову на мяг­кую спинку и закрыла глаза, - не удивительно, все к тому шло. Жаль и Милу, и Павла, но главное - детей... И в том, что Павел квар­тиру семье оставляет, тоже ничего удивительного. Он добрый, сер­дечный, еще и финансово поможет...»

И все же сейчас все эти новости по значимости вторичны. Глав­ное - ни в долг, ни в кредит Колесников денег не даст. Такого, как он, не проймешь ни уговорами, ни слезами. Полная противопо­ложность Полевому.

«Разве что с Жоржсанд посоветоваться... Вдруг подкинет идею?» - вяло подумала Катя.

Увы, больше не к кому обратиться. И сама мысль попросить помощи у Камоловой родилась скорее от безысходности. Не та­кие уж они подруги. Отношения «начальник - подчиненный» не предполагают чего-то большего, чем симпатии и приятельские отношения.

Зазвонил зажатый в руке мобильный. Потюня словно услышал ее мысли!

- Привет! Ну что там?.. Пришел ответ из Германии? - не медля спросил он и тут же рявкнул: - Куда прешь, урод! - В трубке по­слышалось нервное бибиканье. - ...Извини, не тебе... Так что там с ответом? Прислали?

- Прислали. Деньги нужны, - безрадостно сообщила Катя. - Не­реально много денег.

- Подожди... Так они берутся делать операцию? - уточнил Веня.

- Да? Это же здорово!!! - возликовал он. - И сколько мани хотят немцы?

Для простого смертного неподъемно много, - повторила Катя и после небольшой паузы озвучила цифру. - И это только на пер­вом этапе. Дальше будет еще операция. Веня, я не знаю, где мне их взять, - в полном отчаянии почти прошептала она. - Надо рас­печатать ответ, а принтера дома нет. Сегодня в кардиоцентр еду, покажу. Может, что-то подскажут. Деньги срочно нужны.

- Ты на наш Минздрав надеешься? У них и на тех, кто здоровым родился, денег нет, а здесь... - Веня надолго умолк. - ...Погоди, у тебя же вроде банкир среди знакомых есть. Подружкин муж, Ко­лесников. К нему обратись.

- Уже обратилась. Не хочет он ни видеть меня, ни слышать. Ему Виталик столько обо мне наплел! Обобрала его, понимаешь, бед­ного, как липку, после развода. Теперь Колесников даже Ленке за­претил со мной общаться.

- А если квартиру по-срочному продать?

- Она еще не переоформлена. По брачному договору не раньше сентября.

- А если Виталику предложить ее выкупить или еще как? Вдруг согласится? - продолжал поиски вариантов Потюня.

- Не согласится. К тому же его нет в городе, вчера укатил путе­шествовать.

- А ты откуда знаешь? - удивился он. - С Алиской? Вот козел!.. Катя, я помог бы, но у меня правда денег ноль. Ты же знаешь...

- Знаю, Вень. Я с Жоржсанд хочу посоветоваться. Она уже вер­нулась из Москвы?

Потюня громко засопел в трубку, как бы решая, говорить или нет.

- Ладно, все равно узнаешь... Новость у нас: Жоржсанд контракт не продлили.

- Как? - Катя оторвала голову от спинки дивана. - Как это не продлили?

- А вот так. Она еще в Москве была, как нам объявили. Помнишь, зимой поговаривали, что кому-то она сильно не угодила. Короче, кругом лажа... Хорошо тебе - в декрет собралась. А вот мне, чув­ствую, придется новую работенку искать.

- А кого на ее место?.. И почему работенку искать?

Ну как почему? Кто еще станет терпеть такого, как я? Вечно опаздываю, вечно в своих делах - дети, жены... Жоржсанд - по­следняя из могикан: и поймет, и в положение войдет, еще и пре­мию подкинет. Старомодный такой «совок» - профсоюз и касса взаимопомощи в одном флаконе. Такие теперь на фиг не нужны. К тому же с характером, под козырек не берет, в общем строю выша­гивать не желает. Ну, ты в курсе... Ходят слухи: кто-то кому-то при­грозил, что если Камолова останется, то газету прихлопнут. Вот такая хренотень... Кать, я тут подрулил к редакции , бежать надо. Ты перешли письмо на мой адрес. Распечатаю и подвезу, куда ска­жешь. Лады? Ну пока!

Дослушав Веню, Катя отложила телефон, какое-то время, не имея ни одной мысли в голове, посидела на диване, затем, почув­ствовав, что ребенок зашевелился, сигналя о дискомфорте, реши­ла прилечь.

Ужасный день! С самого утра неприятные новости одна за дру­гой будто нанизывались на невидимые нити, сплетаясь в прочную веревку, опутали тело, парализовали мысли, мешая искать выход. Полная безысходность... Закрыв глаза, она вдруг представила себя потерявшим парус утлым суденышком, которое своенравное тече­ние, словно в наказание, вынесло в глухую, заросшую камышом заводь. Так и прозябать ему там, вдали от людских глаз, медленно умирая...

Такое состояние не покидало Катю, пока она ехала в город, пока доктора совещались, готовясь вынести свой приговор. На ответ из клиники Бад-Эйнхаузена, который успел подвезти Потюня, их реакция была ожидаемой: надеяться, что Минздрав выделит деньги на операцию, не стоит. Если не найдете сами, лучше прервать беременность: младенцу все равно не выжить...

- ...Оксана прислала ответ, когда вы уже спали. Там готовы сде­лать операцию... - вытащила она из сумки еще одну копию ответа и показала отцу с Ариной Ивановной.

- А почему не разбудила? И утром ничего не сказала, - возму­тился отец и стал изучать бумаги. - Это же все меняет! Это же...

Александр Ильич умолк. Скорее всего, обратил внимание на цифры.

- Сумасшедшие деньги... - не удержалась Арина Ивановна и, растерянная, посмотрела на супруга. - У нас таких нет...

- Подумаем... - нахмурившись, буркнул Александр Ильич. - Главное - появился выход. Поехали домой, нечего тут сидеть, не помогут нам здесь...

Покинув медицинский центр, Кира, пошатываясь, добрела до машины, сняла сигнализацию и, почувствовав, как земля уходит из-под ног, неловко бухнулась на водительское сиденье. На этот раз вакуум она перенесла тяжело - даже сознание потеряла, поки­дая оперблок. Перепуганные доктора сразу определили ее в пала­ту дневного стационара, уложили под капельницу. Но, как только немного полегчало, Кира засобиралась домой. Отпускать ее не хо­тели, пришлось писать заявление.

И вот снова состояние ухудшилось - ныл низ живота, подташ­нивало, кружилась голова. Но о том, чтобы вернуться в центр, она даже мысли не допускала. Во-первых, ничего экстраординарного, такое случается после прерывания беременности на раннем сро­ке. Во-вторых, услугами этого центра Кира пользовалась первый и последний раз и не хотела, чтобы ее здесь запомнили. В-третьих, времени в обрез: еще надо заехать в больницу к матери (звонил лечащий врач и сообщил, что ей стало чуть лучше и она хочет ви­деть дочь), успеть вернуться домой до приезда Артема и внима­тельно пересмотреть запись на диске.

Чуяло сердце: запись можно как-то использовать в своих инте­ресах. Но сначала следовало понять, для чего она понадобилась матери. Какие дела связывали ее и Обухова? Женщина в кадре особого интереса в этом плане не представляла, ее можно считать жертвой, что подтверждала и явная брезгливость на лице. Скорее всего, решала какие-то личные вопросы через интим. Время такое. Кира и сама в студенчестве получила таким образом пару зачетов автоматом.

Постепенно в голове прояснилось, и она тронулась с места. По­кинув парковку медцентра, влилась в городской поток и спустя двадцать минут оказалась уже в районе больницы. Припарко­ваться близко ко входу не получилось: то ли стройка, то ли рекон­струкция, все вокруг перерыто, перекрыто. И погода испортилась

- поднялся ветер, по стеклу забарабанили крупные капли дождя. Запросто можно простудиться в ее состоянии!

Чертыхнувшись, Кира прихватила с сиденья зонтик, пакет с ха­латом и бахилами, вылезла прямо в грязь и медленно двинулась в сторону больницы. Зайдя в отделение, она прошла мимо незнако­мой молоденькой медсестры на посту, как вдруг услышала оклик:

- Девушка, вы к кому?

- К Балай.

- У нее посетитель, подождите. Ей не рекомендованы посеще­ния сразу нескольких лиц.

Кира замедлила шаг, обернулась, окинула медсестру презри­тельным взглядом.

- Вы знаете, кто такая Людмила Семеновна? Так вот, я - ее дочь. Единственная. Вы мне предлагаете занять очередь?

Девушка покраснела, опустила голову.

- И все-таки... Доктор считает, что ей нельзя перенапрягаться...- залепетала она в оправдание. - Может быть, подождете или по­просите мужчину, чтобы он вышел?

Кира только возмущенно повела плечами. Приблизившись к двери, она остановилась: любопытно, что там за посетитель? Да еще мужчина. Родственников в Минске нет. Наверное, с работы за­ехали навестить.

Бесшумно приоткрыв дверь, она увидела сидящего на стуле у кровати мужчину в белом халате и вдруг... услышала его голос:

- ...Вот так-то, Людмила Семеновна: проиграли вы по всем ста­тьям. Притом заметьте: не я начал эту войну. Не занесло бы вас - ушли бы без скандала на пенсию. В грядках ковырялись, внуков нянчили. Кстати, дочь вы достойную вырастили: диск она мне не отдала! Идиотка! Ладышеву доверилась! А он, как истинный биз­несмен, забрал диск и сразу назвал кругленькую сумму... А ведь ваша Кирочка сама могла денежки поиметь. Эх, молодо-зелено... Да... Хотя и на старуху бывает проруха. Упустили вы, Людмила Се­меновна, такого жениха, как Ладышев! Променяла его доченька на прыщавого слизняка. Или это Ладышев сам умыл руки - про­нюхал, что вам недолго в должности засиживаться? Ай-яй-яй... Нехороший человек! - скривился он. - Ну ничего, скоро запись будет у меня, и с Ладышевым я разберусь. Вы-то больше никому не помеха. Чиновничье кресло вам уже не светит, в лучшем слу­чае - инвалидная коляска. С удовольствием посмотрю, как вы ею управляете! Так что... Выздоравливайте, Людмила Семеновна! - самодовольно хохотнул он и, отставив стул, повернулся к выходу.

Кира отпрянула от двери, вжалась в проем в стене. К счастью, Обухов шел, не оглядываясь, не торопясь, расправив плечи. В ка­ждом шаге его чувствовалось превосходство - над ситуацией, над встречными больными и здоровыми людьми, над оставшейся за спиной прикованной к кровати женщиной, над ее дочерью, испу­ганно смотрящей ему вслед.

Стоило Обухову скрыться из вида, как испуг Киры сменился лютой ненавистью. С тех пор как мать заболела, из всех чувств к ней осталась только жалость, ненависть же затаилась, поджидая новую жертву. И вот дождалась.

«Ненавижу! Отомщу!» - свела она брови к переносице, точь-в- точь повторив мимику матери в минуты ярости.

Убедившись, что ненавистный объект не вернется, Кира нако­нец решилась войти в палату. Придвинув стул ближе к кровати, она посмотрела на мать и сразу поняла: что-то не так! Закрытые глаза, бледное лицо, посиневшие бескровные губы.

- Ма, - тихонько позвала ее Кира. - Мама! - повторила она гром­че и коснулась бездвижной руки. - Мама!!!

Подскочив, отпрянула от кровати на несколько шагов, замерла на секунду и выскочила в коридор.

- Там больной плохо! Позовите врача! - заорала она в сторону поста медсестры.

Все, что происходило дальше, было похоже на сон: мимо промчалась девушка в голубой униформе, за ней пробежал доктор, потом еще один. В немом ужасе Кира наблюдала, как вокруг суетились люди, к дверям палаты подкатили каталку, с грохотом распахнули вторую половину двери. Вскоре мимо нее провезли мать с трубкой во рту, при этом один из санитаров больно наступил Кире на ногу. Из глаз брызнули слезы, закружилась голова...

- Очнулась... Бедная девочка... - будто сквозь вату в ушах разо­брала Кира. - Можно сказать, на глазах...

- Звони! Там просили сообщать о состоянии...

- Вот ведь как бывает: только начала выкарабкиваться, а тут повторный инсульт...

-Жива, но до конца дня вряд ли дотянет... Дочку жалко... Слышь, милая, ты как? - кто-то похлопал ее по щекам. - Порозовела...

Кира приоткрыла глаза и увидела над собой лицо со спущенной к подбородку медицинской маской.

- ...Что с мамой?

Спросила скорее по инерции: по обрывкам разговора поняла, что мамы вот-вот не станет... У нее вообще больше никого не бу­дет - ни отца, ни матери... ни ребенка... никого... одна...

«Мамочка, как же я без тебя? Нет!!!» - сжалась Кира в предчув­ствии ужасного ответа.

- Крепись, девочка. Мы делаем все возможное, - выразил со­чувствие мужской голос. - Пусть пока здесь полежит, - отдал он кому-то распоряжение.

Голос был знакомый. Кира повернула голову: в метре от кушет­ки, на которую ее уложили, с телефоном в руке стоял заведующий реанимацией.

- ...Да, здравствуйте. Кульков. Вы просили сообщать о Балай. К сожалению, состояние ухудшилось... Да, повторный, - взглянув на Киру, переместил он телефон к другому уху и вышел за дверь.

«...до конца дня вряд ли дотянет... То есть мамы больше не бу­дет... Как это - не будет? И что мне делать?..» - застопорилось у Киры в голове.

Уставившись невидящим взглядом в потолок, она лежала на кушетке словно в ожидании доброго волшебника. Вот сейчас он войдет и обрадует: все хорошо, мама выздоравливает, зря панико­вали. Еще час назад, занятая своими проблемами, она и не дума­ла о самом плохом. А если порой и мелькали такие мысли, то они все же не находили подтверждения в реальной жизни. Тем более мама пошла на поправку. И вдруг... Теперь ведь хоронить придет­ся... Может быть, попросить кого-то другого? Эх, была бы мама, она все организовала бы...

Открылась дверь, в кабинет вошла женщина. Медперсонал ува­жительно расступился.

- Дочь Людмилы Семеновны? - негромко уточнила она, кивнув на кушетку. - Кирочка, милая... Девочка, мы все сочувствуем тебе. Держись, девочка, держись!

Слова утешения возымели обратный эффект: плечи Киры мел­ко затряслись, из глаз хлынули слезы.

- Ты поплачь, поплачь, - женщина подошла ближе, погладила ее по плечу, по голове.

Кира резко отстранилась. И не столько потому, что к ней прикос­нулся чужой, незнакомый человек. Беда в том, что она вообще не приучена к ласке. Пожалеть, погладить, прижать к себе мог только отец, и то в детстве. В подростковом возрасте на такую вольность уже требовалось ее разрешение. Конечно, во взрослой жизни она добровольно терпела от чужих мужчин не только прикосновения. Однако это совсем другая история.

Сейчас же она просто не понимала, зачем какая-то незнакомая женщина к ней прикасается.

- Поплачь, - меж тем повторила женщина, но уже не пытаясь прикоснуться. - Хорошо, что я задержалась на работе... Кира, мы еще посражаемся... Да, Юрий Анисимович, - ответила она на зво­нок мобильного. - ...Можно сказать, в присутствии дочери стало плохо... Да, она еще здесь... Хорошо... Так, Обухов возвращается, - повернулась она к персоналу. - Все по местам, работаем и...

Последние слова Кира не дослушала. В голове как заклинило:

«Обухов... Обухов... Обухов! Это он довел маму до инсульта, это он виноват! Я все слышала!»

Кира резко села на кушетке, дотронулась рукой до виска.

- Это он... Это он убил мою маму... - вдруг сообщила она всем. - Это после него ей стало хуже! Я...

- Что такое, Кира? Кто кого убил? - женщина пристально всмо­трелась в ее лицо, затем повернулась к почтительно застывшей медсестре: - Успокоительное кололи? Добавьте. Шоковое состоя­ние, - негромко пояснила она.

Медсестра кивнула и повернулась к стойке с лекарствами.

Кира, сейчас тебе сделают укол, ты успокоишься, поспишь. Юрий Анисимович, коллега мамы, подвезет тебя домой. Он сам предложил. А пока отдыхай... Маша, вы все поняли? - многозначи­тельно посмотрела она на медсестру и вышла за дверь.

Молоденькая медсестра приблизилась к Кире, подняла шприц, чтобы выпустить из него воздух... Стоило ей сосредоточить взгляд на пузырьках, как Кира толкнула ее ногой в живот, вскочила, схва­тила висевшую на спинке стула сумочку, зонт и, не оглядываясь, метнулась к выходу. Едва устояв на ногах, девушка в голубой уни­форме выронила шприц, согнулась и стала хватать ртом воздух: удар пришелся в область солнечного сплетения. Потому и на по­мощь позвать смогла не сразу.

Меж тем Кира - откуда только силы взялись! - пролетев по больничным коридорам, добежала до машины, сняла сигнализа­цию, плюхнувшись на сиденье, забаррикадировала дверь и дрожа­щими руками стала нащупывать в сумке телефон... У нее же есть Артем! Пусть защитит, пусть спрячет куда-нибудь, пусть он обща­ется со всеми врачами, похоронными комиссиями! Только бы ей не попасться на глаза Обухову! Иначе он и ее убьет: ведь она знает, что на том диске! Он за это и маму убил! Просто счастье, что он думает, будто диск у Ладышева... Значит, у нее есть время пораз­мыслить, как отомстить...

К концу дня Ладышев заехал на работу к Клюеву. За эти дни он узнал главное: ребенок выжил! Выходили его в «семерке». Знал его имя и фамилию: Сережа Говоров. Кто-то припомнил, что малы­ша так назвали за постоянное гуление. Каждому он хотел что-то рассказать. А еще всегда и всем улыбался, почти не плакал. Затем его перевели в дом малютки, где Вадим тоже побывал. И услышал скупое: да, был такой мальчик. Главврач в отпуске, а без нее на дру­гие вопросы заместители без официальных запросов отвечать от­казались. Категорически.

Помог вездесущий Поляченко, которому удалось найти бывшую няню, вышедшую на пенсию. Где и как раздобыл ее координаты Андрей Леонидович, Вадим не спрашивал, но был ему безмерно благодарен. Пожилая женщина хорошо запомнила маленького Се­режу, потому что, в отличие от других отказных детишек, был он необычайно ласковый и смышленый. Не ходил, но поражал окру­жающих всегда позитивным настроением и несмолкаемым ще­бетом. Рано научился говорить, на лету схватывал новые слова и выражения. За это его даже прозвали Попугайчиком. К трем годам Говоров знал все буквы и читал по слогам. Но затем его перевели в больницу на операцию, и в дом малютки он уже не вернулся - по возрасту не подходил. Так что о дальнейшей его судьбе нянечка ничего не знала.

Вспоминая о мальчике, женщина почти все время улыбалась и лишь в конце полюбопытствовала: откуда через столько лет та­кой интерес к отказничку, да еще инвалиду от рождения? Ведь за все время в доме малютки его никто ни разу не навестил. Вадим едва сдержался, чтобы не признаться: Сережа - его сын! Так и под­мывало сказать: мальчик, вероятно, унаследовал его гены, а пра­дедушка Сережи был профессором-лингвистом!

Но сдержался. Возможно, потому, что утром Андрей Леонидо­вич сообщил: поиски зашли в тупик, одиннадцатилетний мальчик Сергей Говоров в базе данных детских домов и прочих подобных заведений на сегодняшний день не значится. А если нет в списках, то его или усыновили, или... Или его нет. О втором предположении думать не хотелось. Впрочем, и первый вариант не очень радовал, так как тайну усыновления никто не отменял. А потому следовало действовать осторожнее.

Ниточка поисков обрывалась на больнице, в которую ребенка направили из дома малютки. Значит, там и надо искать. С учетом сложности врожденных дефектов (двусторонний вывих головок обеих бедренных костей], диагностированных еще в роддоме, ле­чебное учреждение, где делают такие операции, определить не­сложно. Главное - найти доктора, который его вел и оперировал.

Но и здесь без помощи Клюева Вадиму не обойтись - у того свя­зи, знакомства. Коллега коллеге расскажет намного больше, чем человеку другого крута. Увы, к медицинскому миру Вадим давно не причастен. Даже с однокурсниками, кроме друзей, старался не пересекаться. Чувствовал себя предателем, что ли? Или предан­ным... Сложно объяснить.

Саня дожидался друга в кабинете. Выслушав, задумался, и вдруг его осенило: вспомнил! Леня Автухович! В одной из детских больниц отделением травматологии заведует его бывший одно­классник! Вместе поступали в медицинский, правда, тот учился на педиатрическом. Потому Вадим его и не знал.

- Сейчас найдем! - Клюев вытащил из ящика стола потрепан­ную записную книжку. - Он точно в курсе... Так... Есть домашний номер! Правда, лет десять назад записывал, мог смениться... - он приложил к уху трубку городского телефона. - Алло! Здравствуй­те! Это квартира Автуховича? Леонида Борисовича можно пригласить?.. А как с ним связаться?.. Ах, вот как... Это одноклассник вашего отца Александр Клюев... Да, да, записывайте... Спасибо огромное!.. Ну вот! - пояснил он Вадиму. - Леня сейчас в отпуске, когда вернется, дочь не знает. Пообещала перезвонить. По голосу взрослая совсем... Но есть одна странность...

- Какая?

- Туманно она как-то изъяснялась... Хотя... Время такое, всем правду не скажешь.

- Так, может, лучше мне с ним связаться?

- Нет уж, я сам его разыщу. Леня - всего лишь часть цепочки и, скорее всего, даст контакт следующего звена. Если позвоню я и спрошу о консультации - это одно. Здесь мы обязательно сочтем­ся: рано или поздно он тоже попросит меня об услуге. Позвонишь ты - разговор совсем другой. Леня - нормальный пацан, но зам­кнутый еще со школы. А нам есть что вспомнить... Так, с этим ре­шили, - Клюев выдохнул, хлопнул ладонями по столу и снова заду­мался. Будто никак не мог решиться сказать что-то еще. - Теперь я к тебе с просьбой... - наконец посмотрел он на друга. - Вот только не знаю, с чего начать.

- Что это с тобой? С чего такие церемонии? - удивился Вадим.

- Понимаешь... тут помощь нужна, - нерешительно начал Саня. - Не мне. Ты мне уже стольким помог, что вовек не расплатиться.

- Тогда кому?.. Не темни. Кому помощь нужна? Я так понимаю, если ты решил за кого-то просить, то другого выхода у тебя нет.

- Правильно понимаешь, - Клюев опустил взгляд. - Кате нужна помощь. И ее ребенку. Евсеевой Кате. В прошлом - Проскуриной. Она вернула девичью фамилию после развода.

Вадим недоуменно посмотрел на друга.

- Да, я знаю, это против правил! - не выдержав взгляда, Клюев вскочил со стула и принялся мерить нервными шагами кабинет. - Но и ты пойми: все так переплелось! Оля, как выяснилось, давно дружит с Катей, наблюдала ее как врач. Зимой первой диагности­ровала беременность, положила на сохранение в свое отделение...

- Ты ничего не говорил, - укорил Вадим.

- Да я сам недавно узнал. Они не общались несколько послед­них месяцев, пока Оля случайно не встретила ее в больничном дворе. Катя приезжала на консультацию к кардиологам по поводу сердечной патологии плода. Наши ей помочь не могут, дали на­правление на аборт.

- А я здесь при чем? - сухо и как-то отстраненно бросил Вадим.

Она нашла клинику в Германии. Вот копии их переписки, - остановившись у стола, Клюев взял в руки файл. - Я был в кардио­центре, специально все отснял. Так называемый синдром гипопла­зии левых отделов сердца. Крайне сложная врожденная патология сердца и магистральных сосудов, характеризуется наличием мно­гочисленных врожденных пороков сердца, а именно: умеренная или выраженная гипоплазия или атрезия митрального клапана, левого желудочка, аортального клапана и гипоплазия восходящей аорты разнообразной степени, - зачитал он. - Без специализиро­ванной кардиохирургической помощи сто процентов детей поги­бают в течении первых дней жизни. Хирургическое лечение вклю­чает три этапа: сначала операция Норвуда (выполняется в первые часы и дни после рождения), второй этап - двунаправленный кавапульмональный анастомоз, или операция Геми-Фонтена (на третьем-шестом месяце жизни), и третий этап - тотальный кава­пульмональный анастомоз, выполняется в возрасте от двух-трех лет при массе пациента двенадцать-пятнадцать килограммов.

- То есть? Расшифруй, - попросил Вадим, отвыкший от обилия специализированной медицинской лексики.

- А то, что сердечко размером с грецкий орех должно быть про­оперировано сразу после рождения. Дети с таким пороком долго не живут. При гипоплазии левых отделов речь идет о нескольких пороках сердца и главных артерий. Ребенка может спасти не от­дельное хирургическое вмешательство, а серия из трех операций. При этом правый желудочек будет приведен в такое положение, чтобы поддерживать циркуляцию крови по телу. Гипоплазия ле­вых отделов сердца - это редкий, один из тяжелейших пороков, которые только есть... Клиника готова помочь ребенку Кати. Как ты понимаешь, вопрос в деньгах.

- А что ее немецкий друг? Не в состоянии оплатить? - нахму­рившись, поинтересовался Ладышев.

- Не знаю. Не спрашивал. Оля тоже ничего не знает. Ясно одно: денег у нее нет, а помочь ей могут только там. В общем... Ничего от тебя не прошу, права такого не имею... Но... мне кажется... Ты единственный, кто может выручить. Времени почти не осталось... В общем, решай, - Клюев положил файл на край стола, а сам снова присел на стул. - Видишь ли, матери разные бывают. Лера прямо в роддоме ребенка бросила, а Катя сражается... Аборт делать от­казывается, говорит, что умрет вслед за ребенком... А для нашего ведомства это всего лишь плод с патологией, - развел он руками. - Десять лет не могла забеременеть, а тут...

- Я знаю, - перебил его Вадим и жестко добавил: - Только я тоже не мать Тереза.

- Да, конечно... - Саня виновато опустил голову. - Ты как-то го­ворил, что у тебя есть выходы на детский медицинский фонд в Германии. Может, их попросить?.. Просто по-человечески...

Разговор прервала неловкая пауза. Двое мужчин старались не смотреть друг другу в глаза. Молчали долго. Первым не выдержал Клюев: сгреб со стола файл с бумагами, бросил его в выдвинутый ящик, но только собрался задвинуть, как услышал:

- Давай сюда... Я подумаю... Ладно, бывай! - взяв файл, Вадим встал, протянул руку. - Жду звонка.

- Спасибо!

Проводив друга до двери кабинета, Клюев вернулся к столу.

«Если в нем осталась хоть капелька чувства, поможет... Для Кати это единственная надежда...» - вздохнул он.

15

После посещения кардиоцентра Катя двое суток почти не по­кидала свою комнату. Вставала изредка, лежала, укутавшись с го­ловой в плед. Никаких эмоций, никаких мыслей. Пусто в голове, пусто в душе... Нет сил ни сопротивляться, ни бороться - все бес­смысленно. Приговор оглашен. Пусть не ей, а ее ребенку - значе­ния не имело. Она уйдет вслед за ним...

Не без оснований она сравнивала свое состояние с состоянием приговоренного к смерти невиновного человека. Тупое равно­душное ожидание, что в любой момент может скрипнуть дверь, ей завяжут глаза, приставят к виску пистолет. Доли секунды - и все... Хотя нет, ей предоставили выбор: она может умереть, когда в ней будут убивать ребенка, или спустя несколько месяцев, вслед за ним сразу после его рождения...

Отец с мачехой эти дни ее почти не тревожили. Тихонько стуча­лись в дверь, звали к столу, но, получив вялый отказ, не настаива­ли. Не кормить же дочь силой! Вели себя, точно родственники того же приговоренного к казни. Вынужденно смирились с тем, что это приговор судьбы: апелляцию никто не подаст и никто не примет.

Единственный, кто время от времени безапелляционно трево­жил ее и при этом вызывал позитивные эмоции, - ребенок. Ее ма­ленькая девочка внутри продолжала расти, толкалась, готовилась прийти в этот мир, не догадываясь, что он ей уготовил и насколь­ко она будет беззащитна, покинув материнское чрево. Но пока жи­вет в нем - требует своего. Значит, придется что-то съесть.

И Катя заставляла себя через «не могу» вставать с кровати, плелась на кухню, что-то жевала. Возвращаясь в комнату, подхо­дила к компьютеру, механически просматривала почту (в основ­ном ссылки на социальные сети), равнодушно выключала и снова укладывалась в постель, проваливаясь в забытье...

На третьи сутки среди ночи ее разбудил сигнал мобильника. Последнее время ей никто не звонил, никто не писал. Видно, не находя слов утешения, молчал и Потюня. Протерев глаза, Катя на­щупала очки, взяла в руки телефон.

«Срочно посмотри почту!» - прочитала она сообщение, пришед­шее с неизвестного немецкого номера.

«Кто бы это мог быть? Оксана?» - удивилась она, встала и подо­шла к столику с ноутбуком.

В почтовом ящике дожидались несколько посланий: ссылки из тех же социальных сетей и одно, отправленное непосредственно в ее адрес.

«Генка... - сразу распознала она ник Вессенберга. - Несколько месяцев не переписывались. С чего бы это?»

«Привет! Вернулся вчера из командировки, зашел в сеть, а там наши только и обсуждают, что твою историю. Больно и обидно, что ты не написала лично мне, и я узнаю от общих друзей, что тебе нужна помощь. Как бы то ни было, мы с тобой друзья. Но сейчас не об этом. Тебе удалось найти клинику или ее по-прежнему надо искать? Ответь, пожалуйста. Я хочу помочь. Генрих».

Катя поправила очки, еще раз перечитала короткое послание. Со времени зимнего приезда Генриха в Минск, казалось, минула вечность. С тех пор она не писала ему по одной простой причине: после довольно резкого отказа выйти замуж считала, что в их от­ношениях поставлена точка. В том числе и в дружеских. Все оста­лось в далеком прошлом - и ее юношеское чувство, и его запозда­лая любовь. О том, что она не ошибается, говорило и отсутствие писем от Вессенберга.

Конечно, не случись ее категоричного «нет» на предложение руки и сердца, первый, кому она поведала бы о своем горе, несо­мненно был бы Генрих. Но после своего отказа Катя считала, что не имеет морального права просить о помощи, да и не хотела. От­ныне и навсегда, по ее разумению, любая ее просьба могла быть истолкована не как нечто бескорыстно-дружеское, а как «ты мне - я тебе». Однако того, что нужно Генриху, она дать не могла: любовь не приходит по желанию - это дар небес.

Но ведь сейчас он сам написал... Почему бы не ответить? Вы­бора у нее все равно нет. Надежды мало, но вдруг, используя журналистские связи, он найдет благотворительный фонд? Или спонсора? Во всяком случае это будет материальное, а не мораль­ное обязательство, и, как только она сможет продать квартиру на Гвардейской, сразу рассчитается. С процентами, на любых услови­ях,

И Катя села писать ответ. Сухо поблагодарила за предложение помощи и как можно короче сформулировала: клинику нашла и теперь нуждается в материальной поддержке. Срочно. До приня­тия окончательного решения у нее остались сутки. Готова подпи­сать любой договор, лишь бы оплатили операцию. Прикрепив от­веты из клиники, она отправила послание и вернулась в кровать. Так и лежала, изучая потолок, не думая ни о плохом, ни о хорошем, слушала шум зарядившего с вечера дождя. Он успокаивал, убаю­кивал...

Около семи утра в дверь постучали.

- Доброе утро, дочка! - вошел отец, присел на край кровати. - Как себя чувствуешь?

- Хорошо. Доброе утро, папа!

Александр Ильич умолк, опустил голову. Словно не знал, как продолжить разговор.

- Ты что-то решила? - спросил наконец.

- Ты о чем? - удивилась дочь. - Что я должна решить?

- Ну, насчет... аборта.

Было заметно, что отцу непросто далось последнее слово. Бли­зоруко сощурив глаза, Катя надела очки и вопросительно на него посмотрела.

- Понимаешь, дочка... Мы с Ариной и так, и эдак думаем, где де­нег взять... Квартиру на Чкалова она продать не может: бывший муж свою долю на Оксану переписал. Ты свою тоже продать не мо­жешь... У меня только машина. Нам с тобой, конечно, одной маши­ны на двоих хватит, но... - не выдержав взгляда дочери, он снова опустил голову. - Словом, не собрать нам столько. Если только дом продать. Но быстро мы его вряд ли продадим.

Отец снова замолчал. А Катя никак не могла взять в толк, к чему этот разговор. Все и так ясно. Или не все?

- Продолжай, - не утерпела она. - Ты ведь хочешь еще что-то сказать?

- Хочу... Только не знаю как, - Александр Ильич заерзал на краю кровати. - Может, нам у Ладышева денег попросить? - произнес он, словно извиняясь. - Мы ведь все в курсе, чей это ребенок. Толь­ко молчим, даже между собой его имя не упоминаем. А он отец. Скажи, он знает, что ты беременна?.. Неужели совсем отказался?.. Только не заводись, - предупреждающе поднял он руку, пытаясь успокоить занервничавшую дочь. - Понял-понял: тема запрет­ная. Но и ты пойми: если мы не соберем денег, то лучше... Лучше не рожать и пойти на аборт. Сегодня ведь последний день? Зачем донашивать, если вариантов нет, и дите сразу умрет? Только наму­чается. Ты подумай, дочка...

Щеки Кати зарделись, словно ей предложили что-то постыдное. Она молча отвернулась к стене: «Все сдались обстоятельствам.

Даже отец. А ведь он - моя единственная надежда и опора».

- ...Ладно, Катя, я пойду, подкину Арину до работы, а то промок­нет, пока доберется, - отец почувствовал ее упрек. - Проспали мы чуток, - виновато добавил он. - Завтрак на столе: хочешь - сейчас поешь, пока теплое, хочешь - поспи, после разогреешь...

Дверь закрылась. Вскоре за окном заработал двигатель маши­ны, еще спустя пару минут все затихло. Катя сняла очки, аккурат­но сложила, закрыла глаза, но почти сразу поняла: отключиться от разговора не получится. Аборт... Как отец мог осмелиться и озву­чить то, что убьет не только его нерожденную внучку, но и един­ственную дочь? Предатель!.. Все вокруг предатели...

Из-под опущенных ресниц побежали слезы бессилия и обиды. Правда, длилось это недолго: то ли совсем разучилась плакать, то ли сил не хватало даже на такие эмоции. Сознание постепенно проваливалось в спасительное забытье, отключало мыслитель­ные процессы, перекрывало к ним доступ изнутри и снаружи. Буд­то кто-то медленно вводил в организм критическую дозу обезбо­ливающего или токсин, парализующий душу.

Катя словно погрузилась в состояние анабиоза. Вдруг со двора послышался звук работающего двигателя, хлопнула дверца.

«Отец вернулся... - отстраненно зафиксировало сознание. - Долго его не было, одиннадцать почти, - перевела она отсутству­ющий взгляд на часы над кроватью. - А может, и правда позвонить Вадиму? Сказать, что ребенок от него?» - вспомнился совет отца.

Чем больше времени проходило с той последней встречи в ко­ридоре больничного подвала, тем реже Катя задавалась вопросом, надо ли Вадиму знать о ее беременности. Столько времени не зво­нил, не интересовался, возможно, даже избегал. Значит, не стоит об этом даже думать, значит, нет. К тому же собрался жениться...

Но сейчас ситуация изменилась. Их с Вадимом дочь приговори­ли, и если в нем есть хоть капля человечности, он должен помочь. Ну не могла же она настолько в нем ошибиться!

«Надо ему все рассказать!» - подхватилась Катя на кровати, словно вышла из комы.

Вскочив, надела очки, набросила поверх пижамы халат, нащупа­ла тапочки и поспешила в душ. Перед встречей с Ладышевым - а сегодня она обязательно должна с ним встретиться! - следовало привести себя в порядок. Насколько это возможно, конечно, в ее положении...

Хмуро всматриваясь в потоки воды на стекле, разгоняемые дворниками, Вадим ехал в сторону Колядичей. С вечера, то утихая, то усиливаясь, лил дождь. И настроение вполне ему соответство­вало - мокро-мерзкое. Негатива добавляло то, что в последние дни ни на шаг не удалось продвинуться в поисках сына. Вчера Клюев снова попытался разыскать бывшего одноклассника. Позвонил несколько раз по домашнему номеру, но там не сняли трубку. Тог­да он решил поинтересоваться в больнице, когда выйдет из отпу­ска Автухович. Ответ обескуражил: доктор месяц назад уволился. Взял отпуск в апреле, и тут же написал заявление об уходе.

Где его найти, никто не знал. Или же не хотел делиться инфор­мацией. Пришлось подключить Поляченко, но и он пока молчал. От того, что поиски застопорились, у Вадима росло раздражение на себя, на собственное бессилие. Вчера сорвался на Сифоненко по мелочи - тот опоздал на планерку. Как выяснилось позже, в горо­де сломалась машина, а ему надо было срочно доставить запчасти в одну из поликлиник. Бросил свое авто, поехал общественным транспортом. С заказом успел, а вот на планерку опоздал. Шефу потом пришлось перед ним извиняться...

Остыть бы, успокоиться, так нет - вечером еще поспорил с мате­рью и ушел спать, громко хлопнув дверью. Ну она, конечно, доду­малась - поставить на участке теплицу. Такой анахронизм вписать в современный ландшафт! Да не нужны ему эти первые огурчики, которыми угостила соседка! И вообще, неужели она не чувствует, что ему не до теплицы?

А утром прямо в эпицентр нервного напряжения угодил зво­нок с незнакомого номера. Занимаясь поисками сына, он теперь реагировал на каждый. К тому же позвонивший мужчина сразу заинтриговал: мол, им необходимо встретиться, так как речь идет о жизни ребенка. Разволновавшись, Вадим даже вскочил с крес­ла, посчитав, что речь идет о сыне. Но здесь незнакомый абонент решил представиться. Услышав имя и фамилию, Ладышев замер: Александр Ильич Евсеев?! Уж лучше бы Вадим не ответил на зво­нок!

Быстро выяснилось и то, какой ребенок имелся в виду, - ребе­нок Кати, которому нужна операция. Но все, что мог, Вадим уже для нее сделал: переслал в Германию копии документов, которые взял у Клюева, связался с Хильдой, перевел на счет возглавляемо­го ею детского фонда необходимую сумму. Насколько ему извест­но, сотрудники фонда обсудили с кардиологическим центром все финансовые и юридические аспекты, а рано утром Хильда выеха­ла в Бад-Эйнхаузен, чтобы лично встретиться с администрацией. Даже отложила по такому случаю поездку во Францию на между­народную конференцию, ибо прекрасно понимала, какую роль в спасении ребенка играет время.

Что еще требовалось от Вадима? Безусловно, если бы это был его ребенок, он изначально вел бы себя иначе. Но ребенок не от него. Потому и решение помочь Кате далось не сразу, всю ночь раздумывал. Расходы в последние месяцы и так зашкаливали: по­купка дома, в который еще предстояло немало вложить, а главное - стройка.

Любую стройку от начала до запуска объекта можно сравнить с мощным пылесосом, который вытягивает финансы. Так что бли­жайшие несколько лет ему самому придется сильно экономить - отказаться от дорогих покупок, возможно, что-то продать. Тот же БМВ. И эксклюзивный Range Rover хорошо бы сменить на мо­дель подешевле, с более экономным расходом топлива. Сейчас ему требуется рабочая лошадка, а не понты. Так что дополнительные непредвиденные расходы на операцию Катиному ребенку не при­вели его в восторг, это точно.

Но дело было не столько в выставленной клиникой круглой сумме, которую Вадим не хотел вешать на Хильду: у нее из без того не хватает спонсоров на свои программы. И даже не в том, что Катя предала, - с этим он как-то смирился: возможно, поступила так не специально, а в силу обстоятельств. Если быть честным, его самолюбие уязвляло другое: почему она сама не обратилась за по­мощью? Куда подевался прощелыга Генрих? С его немецким граж­данством Катина проблема - не проблема: быстро женился, офор­мил супруге вид на жительство, признал ребенка своим. А детям - гражданам Германии все операции делают за счет государства. Выходит, Вессенберг умыл руки, оставив Катю наедине с бедой?

Такого Ладышев мужчинам не прощал и Кате мог только посо­чувствовать. В глубине души он догадывался, почему она, гордая и порядочная, не попросила его о помощи напрямую - стыдно, не­удобно. А зря! Он не смог бы ей отказать. Потому что... когда-то ее любил. Совсем недавно. Знал, как она хотела ребенка...

Кратковременная горечь воспоминаний сменилась легкой гру­стью, и он принял решение: пусть у нее все будет хорошо, пусть ее малышка выживет и пусть обе будут счастливы. На этом все. Дальше - без него. Ему надо отыскать сына. Решил - и успокоился, стараясь выбросить из головы, заживить норовившую открыться в душе рану.

И вдруг объявился ее отец.

«А он-то для чего звонит? - раздражаясь, недоумевал Вадим. - И почему ей постоянно нужны посредники? Сначала Саня с женой, теперь вот отец? Разве Ольга ей не передала, что почти все реше­но? Но даже если так - неужели сложно набрать мой номер?»

Раздражение мгновенно переросло в неконтролируемый гнев - и Вадима понесло... В минутный спич он вложил все: и то, что не имеет отношения к ребенку, и то, что не может помогать всем своим бывшим женщинам - оплачивать их родным операции, от­правлять в санатории, лечить детей... На самом пике словесного излияния связь оборвалась. Или Евсеев, не выдержав, выключил телефон.

Повторного звонка не последовало, и весь нерастраченный гнев достался Зине, которая позволила себе отреагировать на раз­говор на повышенных тонах в кабинете у шефа и решила туда за­глянуть. Ну и получила по первое число только за то, что открыла дверь без стука...

Разрядившись по полной, очень скоро Ладышев покинул каби­нет и помчался в Колядичи на встречу со строителями. Ехал и со­жалел, что так повел себя и с больным человеком, и с секретаршей.

Александр Ильич - всего лишь отец, и понять его мотив неслож­но: единственная дочь, единственная внучка. Все, что он хочет, - это им помочь. И готов ухватиться за любую соломинку. В том, что Вадим с Катей расстались, его вины нет, пусть даже когда-то он и не горел желанием познакомиться с Ладышевым.

«И дернуло меня за язык вспомнить об операции! - Вадима грызла совесть. - К тому же санаторий ему и так положен. И об опе­рации меня никто не просил: все делал сам, по своей инициативе. А теперь упрекнул. Низко, непростительно!»

С Зиной и того хуже: сидела заплаканная, когда уходил. Даже по­сле того, как Ладышев извинился, не могла успокоиться. А ведь она кроме того, что женщина, еще и доверенное лицо во всех смыслах. Пусть чрезмерно заботлива, но преданна компании и лично шефу.

Так что чувствовал себя Вадим прескверно.

«Дождусь ответа от Хильды и сам Евсееву перезвоню, - попы­тался он успокоить совесть. - Извинюсь. Сообщу хорошие новости: уверен, что вопрос решится положительно, если уже не решен, - вздохнул он. - А Зине цветы куплю. Может, хоть что-то зачтется...»

Катя насколько могла быстро передвигалась по дому - приняла душ, выбрала самый симпатичный, на ее взгляд, наряд для бере­менных, уложила волосы, присев перед зеркалом, приступила к макияжу и вдруг поймала себя на мысли: делает это впервые за последние месяцы. Да она уже и забыла, когда в последний раз на­кладывала тени, красила ресницы - концентрировалась только на своем положении, на удобстве, на том, не может ли повредить ребенку в утробе то или иное средство либо действие. Крем для рук и лица тоже подбирала, предварительно изучив состав: ника­ких отдушек и искусственных компонентов! То, насколько при­влекательно она выглядит для окружающих, ее совершенно не волновало.

И вот пожалуйста: тушь для ресниц, блеск для губ... Для чего?

«Или для кого?» - поправила она себя.

Осознание того, что хочется предстать перед Вадимом во всей возможной в ее состоянии красе, оказалось неожиданным. На­столько, что предательски дрогнувшая рука позволила кисточке коснуться кожи. Еще и моргнула: жирное черное пятно на верхнем веке тут же отметилось кляксой на нижнем.

«Совсем квалификацию потеряла, - усмехнулась Катя и, вплот­ную приблизившись к отражению, попыталась убрать тушь ват­ной палочкой. - Линзы забыла надеть! - вспомнила с досадой. В последнее время она предпочитала очки. - Он говорил, что мне идут очки. Ладно, пусть без линз... А вдруг зря стараюсь? Вдруг уе­хал, не ответит на звонок или откажется встретиться? - роились в голове пугающие мысли. - Значит, поеду в офис - Зина не выго­нит. Или к нему домой - других вариантов нет. Усмирю гордыню, буду просить, умолять. Заодно поблагодарю, что помог отцу с опе­рацией. Все-таки Вадим - не Проскурин или Колесников. Добрее, порядочнее... В чем-то... - поправила она себя. - Четыре месяца как расстались, а кажется, полжизни прошло... Летит время - год назад я вообще была замужней дамой... Так, хватит ностальгиро­вать, пора звонить».

Нацепив очки, Катя отыскала в телефоне номер Вадима, вздох­нула, собралась с духом... В этот момент в дверь постучали и, не дожидаясь ответа, в комнату вошел отец.

- Если ты звонишь Ладышеву, то не надо, - с ходу предостерег он. - Я уже звонил... - ответил он на вопросительный взгляд доче­ри. - Нам он не поможет.

Катя продолжала смотреть на отца. Словно не верила или не хо­тела верить.

- Как звонил? Откуда у тебя его номер? - спросила наконец.

- Неважно, - попытался уйти от ответа Александр Ильич, но все-таки признался. - Зимой в больнице случайно узнал, кто за меня хлопотал. Хотел поблагодарить при случае, - Александр Ильич понурил голову. - А сегодня он меня попрекнул той опера­цией. Так что... Забудь о нем, дочка.

Катя опустила руку с телефоном, сняла очки. Вспыхнувшая было надежда погасла. Последний шанс оказался бесплодной ил­люзией, как и все, что связывало ее с Вадимом.

Больше вариантов нет: ее девочке и ей самой суждено умереть.

«...Вот и все. Так и завершится миг, которому не суждено стать бесконечностью... Но ведь так не должно быть! Стоит Вадиму уз­нать, что это его ребенок, он все сделает, чтобы наш миг продлил­ся! Сейчас скажу ему!..» - как утопающий за соломинку, ухватилась она за эту мысль, нацепила очки, всмотрелась в дисплей телефо­на...

- Доча, не унижайся! - повысил голос отец. - Я пытался сказать, но понял, что ему не нужен ребенок. Не звони, родная, пожалуй­ста... - Александр Ильич подошел, обнял дочь. - Это только наша боль и наша беда. Переживем... Будут у тебя еще дети, а у нас вну­ки... Давай собираться в больницу.

Положив на столик уже ненужный телефон, Катя прижалась щекой к отцовской руке и беззвучно заплакала. Слезы медленно текли по лицу, но она их не чувствовала. Вообще ничего не чув­ствовала.

«Меня - нет... Я - почти умерла... Не смущает пусть розовость тела... Догорает бедняга душа - вся обуглилась и почернела...» - прошептала она как приговор...

...Генрихто впадал в прострацию и дремал на диванчике у каби­нета директора Центра болезней сердца города Бад-Эйнхаузена, то вскакивал, метался по длинному коридору. Сказывались бес­сонная ночь и дорога: получив письмо от Кати, ни свет ни заря вы­ехал из Гамбурга, к обеду прибыл сюда, разыскал клинику, потря­сая распечатками файлов, довольно путано пытался объяснить администрации, чего хочет. В итоге его попросили подождать в коридоре, пока освободится руководство.

Нетерпеливо посматривая на часы, Генрих обдумывал предсто­ящий разговор, составляя фразы, способные, по его мнению, убе­дить директора пересмотреть условия и сроки оплаты операции. Что делать дальше, он уже знал. План родился за время пути, так как, выезжая из дому, он понятия не имел, чем может помочь Кате. Откликнулся на эмоциях, пообещал решить вопрос, но вник в де­тали только в дороге.

Суммы даже на первую операцию у него самого и в помине не было.

Не обремененный семьей и планами на будущее, Генрих жил в свое удовольствие, ни в чем себе не отказывая: съемная квар­тира-студия в центре Гамбурга, кредит на новый БМВ, поездки, путешествия, подарки родственникам. Словом, сколько получал, столько и тратил. Как и большинство современных молодых лю­дей, он не зацикливался на накоплениях. Имел, конечно, счета в банках, куда ему исправно перечисляли гонорары за публикации, были и небольшие сбережения. И все.

О том, как функционирует медицина в Германии, он по большо­му счету никогда не задумывался. Помнил времена, когда семья переехала в Германию и жила на пособие, но тогда у них был ста­тус переселенцев, что решало и медицинские вопросы. К тому же почти сразу отец вышел на работу, мать тоже быстро трудоустро­илась, он и сестра, подтянув немецкий, поступили в университеты и учились бесплатно.

Гражданство, работа в известном журнале позволяли не думать о многих проблемах. Пресловутая социальная защищенность, ко­торой немцы гордятся, рядовым налогоплательщиком восприни­мается как само собой разумеющееся. В том числе и медицина. К тому же на здоровье Генрих не жаловался, Бог миловал. Ну, были синяки и ссадины, однажды сломал руку, но быстро восстановил­ся и снова надолго забыл о докторах. Потому финансовая сторона этой темы его несколько удивила. А что делать тому, у кого нет ни­какого статуса, если он мигрант да еще безработный? Для таких медицинская помощь стоит безумно дорого!

И выход для Кати просматривался только один: получить ка­кой-то статус. Собственно, путь его получения в короткие сроки тоже единственный - выйти замуж за гражданина Германии. Если муж признает ребенка своим, а заботу о здоровье детей своих граждан государство гарантирует, то все операции и лечение про­ведут бесплатно. И Генрих готов предоставить Кате такой статус. Главное, чтобы ей быстро открыли визу и она смогла поскорее сюда приехать. Но из-за ее беременности с этим в Минске могли возникнуть проблемы. Пришлось бы лететь туда самому, оформ­лять брак, переводить документы и т.д. - уйма времени, которого нет. А официальное приглашение клиники немедленно решит все вопросы.

Рабочий день подходил к концу, но директор центра был все еще занят. Долгое ожидание, с одной стороны, тяготило, с другой - позволило Генриху остыть и осмыслить последствия этого очень серьезного шага для себя. За желание помочь Кате во что бы то ни стало придется заплатить высокую цену - жениться на женщине, которая его не любит, да еще признать чужого ребенка своим. А ведь, возвратившись зимой из Минска, он твердо решил, что ни­когда не простит Катю. И больше никогда никого не полюбит, со­ответственно, не женится. Так готов ли он сейчас снова изменить своим убеждениям?

Долгие годы у него даже мыслей не возникало сменить статус холостяка. Зачем? И так все устраивает, а единственная девушка, воспоминания о которой периодически его волновали, живет да­леко, давно замужем и вполне довольна семейной жизнью. Так что куда больше Генриха интересовала работа, в которую он погрузил­ся с головой. Но при этом он не отказался и от роли «задушевной подружки», которую ему по неосторожности предложила сама Катя, поделившись больной темой - отсутствием детей. К тому же нет-нет, да и вспоминал он о ней, переживал, радовался успехам. А к письмам вообще привык. И если вдруг по возвращении из ко­мандировки не находил в почтовом ящике от нее весточки, по-на­стоящему нервничал.

В то же время это никак не мешало тому образу жизни, который он вел. Пока верный компаньон Жастин не объявил, что устал от бродячего, бесцельного существования и собирается кардинально все изменить - оставить фотографию, вернуться на родину и про­должить дело отца. А в перспективе - жениться и нарожать детей.

Такая метаморфоза застала Генриха врасплох. А как же он? Что ему делать без Жастина, без его фоторепортажей? И почему это вдруг их образ жизни стал «бродячим и бесцельным»? Не сам ли Жастин когда-то и предложил его Генриху? Теперь же у них есть то, о чем многие могут только мечтать. Они - настоящие друзья, им всегда надежно, комфортно и интересно вместе, их отчеты о путешествиях печатают в самых престижных журналах и хоро­шо оплачивают. Что с ним случилось, Вессенберг понять не мог. А немногословный Жастин, привыкший изъясняться языком фото­графии, ничего сказать и не пытался. Мол, дорастешь до моих лет - сам поймешь.

Так что на каникулы в Москву Генрих отправился в расстроен­ных чувствах. Он хорошо знал Жастина: тот долго думает, взве­шивает, но уж если что решит, то окончательно. Добавило душе смятения еще и известие: Катя разводится с мужем... Как друг, ко­нечно же, он бросился врачевать ее душевные раны: пригласил к друзьям, взял под опеку и неожиданно для себя понял, что... про­должает любить. Мало того, ради нее он готов повторить путь Жа­стина - осесть, жениться, завести детей. Не так скоро, конечно, а в перспективе, ибо понимал: путь небыстрый, процедура развода может растянуться надолго. Вон в Германии люди годами делят имущество, уже имея другие семьи и детей.

Все произошло спонтанно, без подготовки. Он попытался с ней объясниться, сделал невнятное предложение, о чем позже пожа­лел. Во-первых, так серьезные дела не делаются; во-вторых, уже ночью, проводив Катю, сам засомневался в своих чувствах. Потому ее мягкий отказ не вверг Вессенберга в уныние, а, скорее, обрадо­вал: надо убедиться, что он готов к браку. Да и Катя дала понять, что не созрела для такого поворота событий, ей тоже нужно время.

Но почему-то у Генриха осталась неудовлетворенность и своим поступком, и Катиным отказом. Не умел он и не хотел проигры­вать. Потому и поделился наболевшим с соседом в самолете: эф­фект купейного вагона еще никто не отменял.

Случайный попутчик растворился в аэропорту Франкфурта, чего нельзя сказать о мыслях, ставших навязчивыми: пора остепе­ниться, завести семью. Теперь о Кате и об их будущей совместной жизни он думал практически постоянно и даже намекнул об этом родителям в один из приездов. Те, на удивление, отнеслись к его идее благосклонно.

К следующему разговору с Катей Генрих уже готовился, тща­тельно продумывал слова, чтобы она восприняла его предложе­ние всерьез, не смогла ни отшутиться, ни категорически отказать. Конечно, идеальный вариант - уговорить ее приехать в Германию, где он чувствует себя уверенно. Но, увы, придется просить ее руки и сердца по телефону, найти для этого свежие и очень весомые аргументы. Жаль, в последнее время сказывался недостаток ин­формации об ее жизни. Отчасти в этом он сам виноват: последняя командировка с Жастином отняла много времени, связь часто от­сутствовала.

Настораживало, что и Катя за эти недели не написала ему ни строчки. В почтовом ящике он не нашел даже привычного: «При­вет! Ты куда пропал?» Бывало и прежде, что они не переписыва­лись месяцами, однако Генриха тогда это не сильно беспокоило. В свете же московских событий и новых планов такая индиффе­рентность - тревожный симптом. С Катей явно происходило что- то не очень приятное для Генриха. И все же он решил не торопить события, а дождаться ее дня рождения, позвонить, поздравить, уловить настроение и пригласить в гости. Накануне вообще ши­карный повод появился: статья в блоге Кати наделала много шума и набрала немало откликов, что натолкнуло Генриха на мысль сделать ей деловое предложение.

Едва проснувшись, он отправил в Минск СМС с поздравлением, попробовал позвонить. Абонент был недоступен. Поначалу его это не удивило: в такой день и на такой волне популярности не грех позволить себе выспаться, отключив телефон. Но прошел час, второй - и лучшие чувства были задеты: он к ней со всем сердцем, а она молчит, не отвечает. И телефон по-прежнему не в сети.

Спустя несколько часов Генрих решил разыскать ее в редакции. Увы, на работе она не появлялась. Впрочем, такое тоже неслож­но понять - могла взять выходной. И все равно странно: куда она могла подеваться? Обида постепенно превратилась в тревогу, и он стал набирать все известные ему номера.

Лучше бы он не дозвонился! Кроме еще одного «нет» услышать признание, что у нее есть мужчина, - это, простите, слишком! Да ему было бы во сто крат легче узнать, что Катя вернулась к закон­ному супругу! Да как она посмела?! Да он... забудет ее теперь на­всегда!

Но не прошло и недели, как Генрих, попереживав, остыл: Бог с ним, с этим ее мужиком! Кто не делает ошибок! Может, она так мужу мстит? Главное - они уже расстались.

Он снова стал названивать Кате, и история повторилась: мо­бильный отключен, в социальных сетях не появлялась со дня пу­бликации статьи, на работе понятия не имели, где она и когда по­явится. Разволновавшись, Вессенберг принялся трезвонить всем по кругу, как заведенный. Потерял сон, аппетит, только и знал, что набирал какой-нибудь номер или отслеживал в Интернете, дала ли о себе знать Проскурина.

К тому моменту, как в Катиной квартире сняли трубку, Генрих был уже почти в трансе, и стоило ему узнать, что Катя в больни­це, он словно с пружин сорвался и первым же рейсом вылетел в Минск.

Уж лучше бы остался дома! Узнать, что женщина, с которой ты собираешься связать жизнь, ждет ребенка от другого мужчины, - это само по себе удар ниже пояса. А ему в придачу пришлось еще услышать: она его не любит и не полюбит никогда. Такое не каж­дый переживет...

Вот и Вессенберг едва выдюжил. Даже слег по приезду - то ли простудился, то ли подхватил в Минске вирус, и на нервной почве болел больше трех недель, усиленно пытаясь выбросить из голо­вы Катю. Лучшее средство от любовного стресса - работа, а пото­му, не откладывая, он отправился в командировку в одну из аф­риканских стран. Пообещал отменный фоторепортаж и впервые поехал один.

Но статью главный редактор не принял по причине отсутствия в предложенных фото высшего пилотажа, чем славился их жур­нал, и посоветовал Генриху подыскать себе нового компаньона. На выбор предложил кандидатуры двух молодых фотографов, не скрывавших нетрадиционной ориентации.

Надо сказать, что Вессенберг, как и Жастин, являлся привер­женцем традиционных отношений, хотя оба умело это маскиро­вали. Увы, но факт: иначе не видать бы им как собственных ушей щедрых гонораров и командировочных. А теперь Жастин ушел, и некоторые восприняли одиночество Генриха как сигнал к дей­ствию. Патовая ситуация: согласиться с таким предложением Вес­сенберг не мог, как и с мыслью, что иначе останется без работы. Лучшее, что он смог придумать, - взять творческий отпуск и само­му подыскать или нового компаньона, или новую работу.

Оставшись не у дел, привыкший жить на широкую ногу Генрих практически сразу ощутил дефицит денежных средств. А ведь еще и кредит за машину нужно погашать. В общем, жизнь пошла напе­рекосяк, и всему виной, как он считал, мысли о Кате, от которых ему так и не удалось избавиться...

«...И вот я здесь. Зачем, для чего? - откинув голову на мягкую спинку диванчика, спрашивал он себя. - Отменил встречу с по­тенциальным шеф-редактором, к которой долго готовился, ради которой обзавелся новым телефонным номером, полетел за сот­ни километров, чтобы помочь чужой, по сути, женщине, которая ждет чужого ребенка и никогда меня не полюбит... Дорого мне эта «помощь другу» обходится, мазохизм какой-то... Может, пока не поздно, уехать? Ну не получилось у меня, не всемогущ, простите...»

Неожиданно открылась дверь и из заветного кабинета вышли стильная, подтянутая женщина и немолодой мужчина в костюме с галстуком.

- Очень рад знакомству, фрау Флемакс, - пожал он руку даме. Скорее всего, это и был директор. - Надеюсь на деловое сотрудни­чество с возглавляемым вами фондом. До свидания!

- Всего доброго! - мягко улыбнулась женщина, посмотрела на часы и спешно направилась к выходу.

- Молодой человек, вы ко мне? - спросил мужчина, заметив вскочившего Генриха. - Проходите. Элен, срочно готовьте доку­менты для женщины из Беларуси, - заглянул он в соседнюю дверь и напомнил фамилию: - Евсеева. Приглашение сразу же отправьте в консульство в Минск, у нас мало времени... Да, не забудьте ука­зать, что все вопросы с оплатой и страховкой уже решены: фрау Флеминг привезла все подтверждения.

Мужчина закрыл дверь, зашел в свой кабинет вслед за посети­телем и вопросительно на него посмотрел:

- Я вас слушаю.

Простите, я слышал фамилию Евсеева... - неуверенно уточнил Генрих. - То есть вопрос с операцией уже решен?

- Извините, с кем имею честь?..

- Ах да! - спохватился Вессенберг и протянул визитку. - Ген­рих Вессенберг, журналист. Но я здесь по другому делу. Екатерина Про... Евсеева - мой хороший друг, мы вместе учились, она тоже журналистка... Мы даже более чем друзья... Вот у меня есть все распечатки, - сбивчиво принялся он объяснять и в подтвержде­ние вытащил из папки письма из клиники. - Я здесь по поводу оплаты операции.

Директор центра внимательно просмотрел распечатки.

- Да, - подтвердил он. - Это письмо и этот счет из нашей клини­ки. Сейчас он несколько увеличился, так как фрау Хильда попро­сила включить страховку... Вашей подруге, молодой человек, по­везло: все расходы по медицинскому сопровождению взял на себя благотворительный фонд имени Вайса Флемакса.

- Какой фонд? Это правда? - Генрих не поверил услышанному. - Здесь нет ошибки?

- К счастью, здесь нет никакой ошибки. Часть предоплаты уже поступила на счет клиники, и только что мы подписали все необ­ходимые документы. Мы рады, что можем помочь вашей подруге. Можете ее обрадовать. Полагаю, ваш вопрос решен? - улыбнулся он и встал со стула, дав понять, что время аудиенции закончилось.

- Но как?.. Как фонд узнал о Кате?

- Это, молодой человек, конфиденциальная информация. Мо­жете обратиться со своим вопросом непосредственно к фрау Фле­макс...

- Это та женщина, что вышла из кабинета?

-Да.

- О'кей, попробую ее догнать! - Генрих вскочил с места. - До сви­дания! Спасибо...

Мужчина закрыл дверь за посетителем, подошел к столу, снял трубку рабочего телефона.

- Элен, еще не забудьте указать...

- ...Подождите! Фрау Флемакс, подождите! - услышала Хильда, приближаясь к услужливо открытому водителем «Мерседесу». - Стойте!

Женщина обернулась. Перепрыгивая через ограждение, напе­ререз автомобилю несся незнакомый молодой человек.

...Извините, - оказавшись рядом, пробормотал он, с трудом пе­реводя дыхание. - Я - Генрих Вессенберг... Друг Кати... Екатерины Евсеевой... Я только что узнал, что вы взяли на себя расходы по оплате операции... Спасибо! Огромное спасибо! - нисколько не за­ботясь о приличиях, принялся он трясти руку женщины. - Вы себе не представляете, что это значит для Кати... Для нас с Катей... - до­бавил он и, заметив недоуменный, испуганный взгляд, отпустил руку и густо покраснел. - Простите, ради Бога! Это от радости: ре­бенок будет жить...

- Это ваш ребенок? - после небольшой паузы уточнила женщи­на. - Вы - гражданин Германии?

-Да.

- Тогда почему вы не обратились в клинику от своего имени? - в полном недоумении спросла она. - Немецкому ребенку такую операцию обязаны сделать бесплатно.

- Понимаете, ребенок - как бы не мой... Пока... - поняв, что за­путался сам и запутал собеседницу, он тряхнул головой и попы­тался объяснить: - Но я его обязательно усыновлю, после того как... Катя приедет в Германию, и мы поженимся.

Генрих умолк.

«А вдруг, как только Катя получит вид на жительство в Герма­нии, фонд откажется ей помогать?» - мелькнула мысль.

- Поженимся, если она, конечно, согласится, - быстро поправил он себя. - Биологический отец ребенка - не я. Я всего лишь люблю его мать... - добавил он и опустил взгляд.

- Понятно, - произнесла женщина после долгой паузы. - Но в данном случае нас волнует здоровье малышки, а не ваши отноше­ния. А сейчас, извините, я спешу в аэропорт.

- Да, конечно. До свидания... - пробормотал Генрих.

«Мерседес» медленно вырулил с парковки.

«Это хорошо, что вопрос с операцией решен, - подумал он, на­блюдая за автомобилем. - Сообщить Кате? Пока клиника под­готовит и вышлет документы, пройдет немало времени. А кто сообщит первым, тот и... победитель, - потянулся он в карман за телефоном. - Я пообещал - я решил. Такое не забывается, такое дорогого стоит...»

В сопровождении отца Катя зашла в приемное отделение род­дома и протянула документы в окошко регистратора.

- Паспорт... Там ожидайте, - женщина показала рукой на ряд ку­шеток у стены.

- Все будет хорошо, - присев рядом с дочерью, в который раз за день повторил Александр Ильич.

Всю дорогу он что-то рассказывал, даже шутил, пытаясь от­влечь Катю от невеселых мыслей. Но она не реагировала - как ушла в себя, услышав про отказ Вадима, так и не проронила ни слова, И лицо восковое. Никаких эмоций.

- ...Мы с Ариной к тебе вечером заглянем. А на следующей неде­ле она отгулы возьмет, съездим вместе в Слуцк, проведаем родные места. На могилки сходим...

- Евсеева, заходите в смотровую, переодевайтесь, - объявила женщина-регистратор. - Вещи - или в гардероб, или сопровожда­ющему отдайте. У вас завтра операция, так что, кроме рубашки и халата, в отделении ничего не понадобится.

Катя медленно повернула голову в ее сторону, также медленно поднялась.

- Доченька, ты только не убивайся так, - подскочил отец и, обняв Катю, зашептал на ухо: - Будут еще дети. Я это знаю, я чув­ствую...

- Пока, пап, - едва слышно произнесла она и добавила: - Не надо сегодня приезжать... И это хорошо, что вы собрались в Слуцк... мо­гилки навестить...

Освободившись от отцовских объятий, Катя сделала шаг впе­ред и тихо прошептала:

- Прощай...

Дверь закрылась. Александр Ильич застыл посреди коридора: слова дочери ему совсем не понравились.

- Вам туда нельзя! - женщина-регистратор пресекла его робкую попытку открыть дверь в смотровую и войти следом за дочерью. - Ждите, когда вещи отдадут, или езжайте домой.

Мужчина послушно присел на кушетку, приложил руку к левой стороне груди. Скорее, по привычке, так как боли в сердце он не чувствовал. Но где-то там, внутри, скребло, щемило и... плакало.

- Вам плохо? - обратил на него внимание подошедший к реги­стратору доктор.

- Нет, все хорошо... Душно немного.

- Вы бы на свежий воздух вышли, - посоветовал доктор и, взяв историю болезни, поспешил к кабинету, куда вошла Катя. - ...Ека­терина Евсеева? Здравствуйте... - донеслось до Александра Ильи­ча из-за закрывающейся двери.

Зазвонил телефон. Глянув на регистратора, он решил выйти на крыльцо.

- ...Да, Арина... В приемном... Молчит, - ответил он и шумно вы­дохнул. - Переживаю... Еще сдуру ляпнул про Слуцк, про могил­ки... Подожди... - попросил он и напряг слух.

Из глубины приоткрытой двери в приемный покой послышал­ся шум и возглас: «Женщина, вы куда?» Следом - призывный крик Кати: «Папа! Папа!»

- ..Арина, я перезвоню! - почти побежал он назад в помещение.

Заметив в коридоре отца, дочь бросилась к нему на шею:

- Папа! Только что звонил Генрих! Он договорился с каким-то фондом, и мне уже оплатили операцию! Папа, это... это чудо! Это счастье! Папа, моя девочка будет жить... Боже! Спасибо тебе! - сло­жив на груди руки, подняла она взгляд вверх.

- Не может быть... - не в силах был поверить отец. - Здесь нет ошибки?

- Нет! Генрих сказал: прямо сейчас в клинике готовят докумен­ты и сегодня же вышлют мне на почту!

- Женщина! - не разделяя необоснованной, на ее взгляд, радо­сти, регистратор напряженно свела брови. - Больная! Немедленно вернитесь в смотровую! Или вам будет отказано в госпитализа­ции!

- Я сама отказываюсь от госпитализации! - повернулась к ней Катя. - Паспорт верните, пожалуйста.

- Вы слышали, Александр Иванович? - обратилась регистратор к доктору, вышедшему из смотровой. - Она отказывается от госпи­тализации! А медицинские показания? А дальше что, вы подума­ли?

- Я подумала. Я очень хорошо подумала: дальше я поеду в Гер­манию, потому что там спасут моего ребенка! - ответила Катя с вызовом и повторила: - Верните паспорт.

- Мария Афанасьевна, оформите отказ и верните женщине па­спорт, - отдал распоряжение доктор, передав в окошко медицин­скую карту. - Вам повезло. Поздравляю! - чуть растерянно произ­нес он, повернувшись к пациентке: - Даст Бог, все сложится. Удачи!

«Какая-то неувязка получается, - недоумевал Клюев, распи­сываясь в журналах. - Вадим накануне позвонил, предупредил: сегодня вопрос Евсеевой обязательно решится. Даже попросил не спешить, ежели что... А тут объявляется какой-то Генрих, и вроде это он ей помог... Непонятно...»

Поднимаясь в отделение, Саня набрал номер друга, но тот не от­ветил - или занят, или разговаривает параллельно.

Рабочий день закончился почти час назад, и Клюев задержался специально: знал, что прерывание беременности Евсеевой назна­чено на завтра, а потому хотел ее дождаться и определить в свое отделение. Если вдруг у Вадима с клиникой в Германии не полу­чится, то он хотя бы постарается сделать все, чтобы в будущем Катя могла иметь детей.

«Что ж, наконец смогу встретиться с риэлтором, - посмотрел он на электронный циферблат в коридоре. - Чем быстрее выставим квартиры на продажу, тем быстрее вернем Вадиму часть суммы. У него и без того непредвиденные расходы из-за Кати. Не знаю, смог ли бы я так поступить... - мысленно отдал он должное другу.

- Теперь можно и Ольге рассказать - не хотел раньше времени об­надеживать, дабы не расстраивалась, если не получится... А ведь я обещал ей сегодня съездить в магазин, коляску посмотреть! - вспомнил он и улыбнулся: - Все приятнее, чем готовить пациент­ку к прерыванию беременности...»

Переодевшись в бытовке (в багажнике автомобиля с некоторых пор кроме стандартного запаса одежды он возил и строительный комплект), Вадим переобулся, счистил прилипшую глину с сапог, ополоснул их под струей воды, сунул в мешок и поставил в специ­альный контейнер. Он с детства терпеть не мог грязь, мусор, бес­порядок. Притом везде - в помещении, в автомобиле, на стройке - лично контролировал своевременность уборки рабочих мест. Да, педант! Да, такой у него пунктик! Но и в справедливости слов отца «сколько мусора вокруг - столько и в голове» с некоторых пор он не сомневался.

Перед тем как сесть в машину, Вадим посмотрел на небо. Похо­же, распогодилось. Даже солнце местами пробивается сквозь кос­матые обрывки туч. Только на душе никаких просветов, ни одного лучика в его сумрачном царстве - ни от Хильды, ни от Поляченко. Из офиса тоже никто не звонил, от деловых партнеров ни звука... Все словно сговорились. А что если у Хильды в клинике не сло­жилось? Вдруг передумали, отказали в операции? А у Кати сейчас критический срок, и она решает: или дохаживать, надеясь, что ре­бенку помогут, или прерывать беременность.

Почему не звонит Поляченко, предположить нетрудно: не уда­ется разыскать Автуховича, который, как они уже узнали, и опе­рировал Сережу. Зина молчит, видимо, обижена... Хотя, может, и ей докладывать нечего? Падение деловой активности в бизнесе последние месяцы откровенно пугало: похоже, мировой кризис постучался и в двери его офиса. Того и гляди, придется сокращать штат. А команда у него хорошая, проверенная, каждый сотрудник на своем месте. Сейчас сократишь, а потом, когда построится за­вод, понадобятся квалифицированные кадры...

В мрачном настроении Вадим тронулся с места, и тут раздался первый долгожданный звонок: Хильда!

Пришлось остановиться, чтобы поговорить.

-Добрый день, Вадим! Хочу порадовать: все вопросы с Екатери­ной Евсеевой решены. В течение дня клиника вышлет ей необходимые для визы документы, подтверждения, рекомендации. Я по­просила добавить в счет страховки для мамы и будущего ребенка, поэтому немного задержалась... Так что твоя просьба выполнена.

- Спасибо, Хильда! - впервые за день Ладышев улыбнулся. - Безмерно тебе благодарен!

- Не стоит благодарить. Случай действительно сложный, я рада, что удалось быстро решить вопрос. И время на поиски спонсора не пришлось тратить.

- Насчет страховок ты совершенно права: это разумно - сразу включить их в счет. Здесь я недодумал. Доплачу, как только...

- Никаких доплат, это уже наша забота, - категорически отказа­лась Хильда. - Я изначально предлагала участие фонда, но ты был против. Отчасти догадываюсь почему... Катя тебе по-прежнему до­рога? - неожиданно задала она деликатный вопрос.

Не ответить на него было бы неправильно. Вадим хорошо пом­нил разговор с Хильдой после смерти Мартина.

- Не знаю... - изменившимся голосом произнес он после паузы. - Но я хочу, чтобы в ее жизни все было хорошо. Она мечтала о ре­бенке. Пусть хотя бы ее мечта сбудется, если уж моим не суждено.

- Ты умеешь прощать... Это не каждому дано и заслуживает ува­жения.

Хильда вздохнула. Не хотела, но так уж получилось, что вызвала Вадима на откровенность, сделала больно.

- Опять же не уверен, - возразил Вадим. - Есть вещи, которые я не смогу простить. Никогда. Но это другой случай.

- Ты о чем?

- Долгая история... - он снова замолчал, решая, стоит ли сейчас рассказывать Хильде о сыне. Но с некоторых пор между ними не стало секретов. - Помнишь, я говорил, что много лет назад у меня родился сын? Так вот - теперь занимаюсь его поисками.

- Как? Ты ведь сказал - он умер!

- Мне солгала его мать. А недавно я узнал: она отказалась от него еще в роддоме. Если называть вещи своими именами, оста­вила умирать. Но он выжил, потому что он - Ладышев, - в голо­се Вадима послышалась гордость. - И я никогда не смогу ей этого простить.

- Так вот в чем дело... Бедный, бедный Вадим! Пожалуй, теперь мне еще более понятен твой поступок: мать, борющаяся за жизнь ребенка, заслуживает помощи и уважения... Ты знаешь, кто отец ребенка Катерины?

Догадываюсь: старый друг, бывший однокурсник. Журналист, живет в Германии. Но, насколько я понял, судьба ребенка его не интересует.

- Вот как?.. Все еще более запутывается. Сегодня в клинике я познакомилась с молодым человеком, который представился Ген­рихом. И мне кажется, что ты ошибаешься: как я поняла, он не...

- Хильда, пожалуйста, закроем эту тему, - не дал ей договорить Вадим. - Не хочу о нем слышать. Держи меня в курсе дел, и доста­точно.

- Ну хорошо...- вынужденно согласилась женщина.

- Спасибо, что так быстро подключилась и решила вопрос. Из­вини, но мне надо срочно позвонить. Дай знать, когда вернешься во Франкфурт. До свидания! - спешно попрощался Вадим.

«Генрих... Вездесущий Генрих... - скривившись, словно от зуб­ной боли, посетовал он. - Кому позвонить - отцу Кати или ей са­мой? - заколебался он. - Лучше ему. Заодно извинюсь за утренний разговор».

К телефону долго не подходили.

- ...Не звоните сюда больше никогда. Мы решили свои пробле­мы без вашей помощи, - наконец резко ответил Александр Ильич и тут же оборвал разговор.

- Кто звонил? - уточнила Катя, следя за тем, как отец осторожно выезжает задним ходом с парковки.

Водительская привычка. К тому же отец не так давно снова сел за руль, что вызывало повышенное беспокойство. Но опасения ее явно напрасны: за рулем он, как и прежде, спокоен и сосредоточен. Даже настойчивый звонок не вызвал нервозности. Но в разговоре с кем-то он позволил себе непривычную резкость, что насторожи­ло. Может, все-таки он волнуется за рулем?

- Да так, бывший... работник, - процедил отец сквозь зубы. - Не бери до головы. Сейчас Арину заберем - и домой. Теперь новые пе­реживания появятся: как ты там одна? Может, мне с тобой?

- Даже не думай! Сама справлюсь, без сопровождения. И там есть Оксана... Генрих, опять же.

Произнеся имя Вессенберга, Катя помрачнела. До этого пре­бывая в эйфории от того, что вопрос с оплатой решен, она только сейчас по-настоящему оценила роль Генриха и поняла: одной бла­годарностью здесь дело не ограничится. А если он начнет наста­ивать на предложении выйти замуж? Неужели браком без любви придется заплатить за здоровье дочери?

«Будь что будет! Я на все согласна ради моей девочки... Актив­ная какая сегодня!» - почувствовала она резкие толчки в животе.

Ребенку явно что-то не нравилось. Пришлось немного сползти с сиденья и принять полулежачее положение.

- Все хорошо? - забеспокоился отец, услышав возню за спиной.

- Проснулась, толкается, - пояснила Катя.

«Двадцать две недели: то ли еще будет! - подумала она, насла­ждаясь одним из «дискомфортов» беременности. - До срока, ко­нечно, нам не дадут доходить, но как минимум пару месяцев еще побудем вместе.... Все хорошо, моя малышка! Генрих или кто дру­гой - неважно. Главное, чтобы он любил тебя как родную, - успо­каивающе погладила она живот. - Жизнь сама все расставит по местам...»

...Вадим недоуменно посмотрел на телефон: и тон, и ответ Алек­сандра Ильича обескуражили.

«Мы решили свои проблемы без вашей помощи», - повторил он. - Как это понимать?.. Саня звонил», - заметил он пропущен­ный вызов.

- Привет!.. Извини, разговаривал параллельно... Ах вот оно что!..

- выслушав монолог Клюева о случившемся в роддоме, Ладышев нахмурился. - А ты как думаешь, кто оплатил?.. Правильно: фонд. Только его не Генрих нашел и даже не клиника. Деньги я перевел... А что от этого изменится? У нее своя жизнь, у меня - своя... Нет, Ольге тоже не говори, кто оплатил... Потому что я так хочу!.. Ладно, спасибо за информацию. До встречи!

Закончив разговор, Вадим наконец-то двинул рычаг коробки передач и продолжил движение по ухабистой, размокшей дороге.

«Надо сказать Поляченко, чтобы ямы щебнем засыпал: скоро техника к стройке не подойдет. Машин десять надо, не меньше,

- прикинул он объем очередного непредвиденного вложения в строительство. - Вечером выставлю БМВ на продажу. Наличные позарез нужны: и здесь, и в Крыжовке - только успевай отстеги­вать... Да уж, денек сегодня», - вздохнул он безрадостно.

Андрей Леонидович позвонил, когда Ладышев выбрался на ас­фальт.

- Нашли доктора? - с ходу спросил шеф.

- Пока нет. Но узнал, что он в Чехии.

- И когда вернется?

- Боюсь, не скоро... По слухам, там ему предложили работу - за­ведующим травматологическим отделением. Но где конкретно и в какой клинике - никто не знает. Здесь Клюев прав: крайне скрыт­ный человек.

- А семья?

- Жена с дочерью тоже выехали. Квартира пустая.

- Понятно... Что-то еще узнали?

- Почти ничего. Мальчик после операции больше месяца про­вел в больнице, затем его отправили на реабилитацию в детский санаторий. Распределили в детдом в Осиповичах, но там он не по­явился. После санатория следы потерялись. Как мне объяснили, здесь одно из двух: или с ним что-то случилось, или его усынови­ли. Вероятнее, конечно, второе, иначе остались бы записи: сиро­ты в таком возрасте под особым контролем. Не хочу расстраивать окончательно, но... - Поляченко сделал долгую паузу.

- Не тяните, Андрей Леонидович, - поторопил шеф.

- Скорее всего, его увезли за границу. Наши соотечественники сирот-инвалидов редко усыновляют, все хотят здоровенького ре­беночка. А проблемных забирают в основном иностранцы. Их и государство легче отдает, так как нет денег на дорогостоящие опе­рации. К тому же для таких детей это реальный шанс вылечиться, обрести любящую семью, начать новую жизнь. Таких случаев пре­достаточно.

- Понятно... Если так, то в каком направлении нам двигаться? Как найти усыновителей?

- Увы, доступа к подобным документам у меня нет. Пока нет, - поправил он себя. - Но соображения есть. Прежде чем усыновить, они должны были где-то пересечься с ребенком. Познакомиться, подружиться, взвесить свои силы, шансы на выздоровление. Для этого одной истории болезни мало. Я уверен: остались свидетели таких встреч - или в больнице, или в санатории. Возможно, и там, и там. И первый среди них - тот же доктор-травматолог.

«А ведь Андрей Леонидович прав: приемные родители обяза­тельно должны были встретиться с лечащим врачом! - мысленно согласился Вадим. - Придется лететь в Чехию, самому его искать. Жаль, раньше чем через неделю не получится. А то и позже», - рас­строился он, вспомнив, что Красильников еще неделю пробудет в отпуске.

Выйдет Красильников - уйдет Поляченко, которого он пообе­щал отпустить на пару недель. Одновременно с Зиной заявление написали, как бы случайно. Не исключено, тоже к морю полетят. А руководство компанией, особенно стройкой, доверить больше некому.

- Вы правы... Спасибо, - приуныл Ладышев.

- Все, что смог...

- Андрей... Я хотел извиниться за утренний разговор с Зиной, - неожиданно решил покаяться шеф.

- Простите, какой разговор? - не понял Поляченко.

- Сорвался, накричал... Позже попросил прощения, но самому до сих пор неприятно. Все-таки вы близкие мне люди - доверен­ные, проверенные.

- Вадим Сергеевич, а я здесь при чем?

- При том, что дело мужчины - защищать свою женщину, обе­регать, заботиться.

- Это само собой. Но все же при чем здесь я?

Ребяческие попытки Поляченко скрыть отношения с Зиной вы­нудили Ладышева улыбнуться.

- Да знаю я, что у вас любовь! И очень рад. Вы оба имеете право на счастье.

- В таком случае... - Андрей Леонидович попытался скрыть рас­терянность за паузой. - Спасибо на добром слове, но извиняться передо мной все равно не стоит. По двум причинам. Первая - я действительно впервые слышу об утреннем... инциденте. И вто­рая - я стараюсь не смешивать личное со служебным. Зина тоже не смешивает, хотя ей, конечно, это сложнее. Так что вы напрасно о ней так подумали.

- Теперь еще более виноватым себя чувствую, - Ладышев ус­мехнулся. - Перед Зиной - дважды.

- Будем считать это рабочим моментом. Разрешите вопрос? Вы давно знаете... что мы...

- Встречаетесь? - поспешил на помощь шеф. - Давно, с начала весны. Счастливых людей заметно издалека, а если уж они посто­янно на глазах... Не стоит больше от меня прятаться. Работе это не мешает, так что все в рамках, - закрыл тему шеф и тут же спросил:

- Далеко собрались в отпуск?

- Здесь будем, - не сразу ответил Поляченко. Видно, еще не свыкся с мыслью, что их с Зиной тайна - уже не тайна. - Мне ба­бушка дом в деревне под Волковыском завещала. Поживем не­дельку. Надо крышу подлатать, на рыбалку Егора обещал сводить,

- продолжил он чуть смущенно.

Кто такой Егор, Ладышев знал - сын Зины.

- А почему вы интересуетесь?

Вадим задумался. Отменить отпуск двух ключевых фигур ком­пании было бы не по правилам: заявления он подписал, люди спланировали поездку. Имеют полное право на отдых.

- Вадим Сергеевич, если вам нужно, чтобы мы остались, можем изменить планы и перенести...

- Не надо ничего переносить. Одна просьба: постарайся бы­стрее узнать адрес доктора. Хотя бы город.

Есть одна зацепка. Вернее, надежда на зацепку. Я нашел «ВКонтакте» страницу дочери Автуховича. А молодежь, она же та­кая - то сэлфи выложит, то новое место жительства объявит. Пока там Минск значится, но я слежу... Ну и по другим каналам, конечно, пытаюсь прощупать.

- Это вы неплохо придумали с соцсетями, - похвалил Ладышев, вспомнив, кстати, что сам давно не заглядывал на свои страницы

- завел несколько лет назад по примеру других и забросил. Надо зайти, вспомнить пароли. - Поезжайте в отпуск, отдыхайте. А я здесь дом буду обустраивать, участок. Мать теплицу хочет поставить, но меня эта идея не вдохновляет. Едва не поссорились вчера, - поделился Вадим.

- Теплица - это хорошо, - не согласился Поляченко. - Вернемся

- поможем.

- Ловлю на слове. Все, жду новостей.

После общения с Поляченко Ладышев почувствовал: напряже­ние дня чуть спало. Хорошо, что рядом такие люди. Просто по-че­ловечески хорошо.

Посмотрев на часы, он поймал себя на мысли: не хочется воз­вращаться в город. Проскочив съезд с кольцевой в сторону офиса, поехал прямо - домой в Крыжовку...

16

...Прошло четыре недели, как Катя получила подтверждающие документы из клиники, а вместе с ними шанс на жизнь для своего ребенка. Она и сама словно ожила. Тревожному и безрадостному существованию неожиданно пришел конец. Будто кто-то всемогу­щий там, наверху, раздвинул свинцовые тучи, пропустил солнеч­ные лучи, снова дал возможность дышать, наслаждаться жизнью, радоваться самому прекрасному состоянию женщины на земле - беременности.

О плохом Катя старалась не думать. Верила: после того, через что ей пришлось пройти, все будет хорошо! Не случайно ведь до­брая весть настигла ее в тот самый драматический момент, когда она собиралась умереть вместе со своей девочкой. А значит, кри­тическую точку они точно преодолели.

С этого момента и все дела, связанные с отъездом, решались как бы сами собой: и.о. главного редактора без лишних вопросов под­писал отпуск за свой счет, в поликлинике тут же выдали на руки необходимые копии документов, в немецком консульстве за день открыли многократную визу.

Немецкие врачи теперь консультировали ее дистанционно, пе­риодически запрашивали те или иные анализы и ждали ее приез­да. Прибыть необходимо до двадцать восьмой недели беременно­сти. Ей даже разрешили лететь самолетом: оказывается, если мать чувствует себя нормально, то и ребенку в утробе даже с таким диа­гнозом ничего не угрожает.

Радовало, что не докучал Генрих - ни письмами, ни звонками. Совершив благое дело, он как бы дистанцировался, и за это Катя была ему благодарна. Пусть родится ее девочка, пройдет опера­ция - дальше посмотрим. Может, к тому времени он окончательно успокоится: чувства ведь не вечны, особенно если нет подпитки в виде ответной реакции.

«Он молод, перспективен. Зачем ему обуза - женщина с боль­ным ребенком? - успокаивала она себя. - А нам с Марточкой и од­ним будет хорошо».

Катя спокойно и целенаправленно готовилась к отъезду и пер­вым делом наняла репетитора по немецкому. Занимались каждый день, кроме выходных, по полтора-два часа. Повезло, что не при­шлось никуда ездить: соседка посоветовала внучку, преподавате­ля вуза, которая все лето проводила у нее с детьми. Как говорится, не было бы счастья... Ведь она давно мечтала усовершенствовать иностранный. Вот только не знала, что главным в ее жизни станет немецкий, а не английский, и начинать обучение придется с нуля.

Приближался день отъезда, и ей уже пришлось задумывать­ся о вещах второстепенных - например, об одежде. Сейчас конец июня и довольно тепло, но какое лето будет дальше? Теплое, су­хое, дождливое? И, главное, надолго ли она задержится в Герма­нии? Вторая операция запланирована через четыре месяца после первой - но с какого дня начнется отсчет? Стопроцентно известно только то, что предстоит кесарево. На каком сроке - доктора опре­делят на месте. И разрешат ли приехать в Минск между операция­ми, никому не ведомо.

Что их ждет после второй операции, Катя и не загадывала. Главное - две первые, а это минимум полгода, осень и часть зимы. Предусмотреть все сложно, и в один чемодан нужные вещи не затолкаешь. Выход предложила Арина Ивановна: если до зимы у Кати не получится приехать, они с отцом обязательно ее навестят и привезут все необходимое.

Дальше - по обстоятельствам. Скажут доктора оставаться под наблюдением до заключительной операции, значит, она останет­ся там на все четыре года. Разрешат уехать - вернется домой. Одно Катя знала точно: эмиграция не для нее, но ради жизни ребенка она готова временно ее принять.

И здесь уже вставал вопрос поважнее одежды: где и на какие деньги она будет жить? Понятно, семью Оксаны нельзя стеснять до бесконечности. Но и снимать жилье ей пока не по средствам. Остается только ждать, пока квартира на Гвардейской станет ее собственностью, а дальше - или сдавать внаем, или продавать. Но все это вопросы будущего. На первое же время денег у нее хватит: на семейном совете они решили продать одну из машин. Выбор пал на автомобиль отца, который был хоть и поновее Катиного, но в последний год начал сыпаться. А БМВ, напротив, после зимнего ремонта бегал без проблем.

Словом, подготовка к отъезду шла по плану: размеренно, без лишней суеты и переживаний, которые давали о себе знать, но каждый, как мог, старался их завуалировать. Однако накануне от­бытия Катя занервничала: после длительного молчания Генрих вдруг сообщил, что встретит ее в аэропорту. И как она ни пыта­лась его отговорить, Вессенберг остался непреклонен. Запретить ему приезжать в аэропорт не позволяла совесть: ведь это благода­ря его стараниям малышка получила реальный шанс на жизнь. И все-таки от дальнейшей его помощи Катя собиралась твердо отка­заться, чтобы не копить обязательства, которые рано или поздно вынудят совершать какие-то поступки вопреки ее воле.

Накануне отлета в Ганновер - ближайший аэропорт и к клини­ке, и к городку, где жила Оксана, - с самого утра у Кати защеми­ло сердце: а вдруг она не скоро вернется? Вдруг придется задер­жаться в Германии на годы? Побродив по саду и почувствовав, что становится совсем невмоготу, она решила поехать в город, попро­щаться с местами, которые запечатлелись в памяти вспышками счастья. Вернее сказать им «до свидания», потому что она вернет­ся, правда, не знает когда.

Такой интимный разговор с городом не предполагал никаких третьих лиц, никаких сопровождающих - только она и Минск. Чтобы отец это понял и согласился отпустить ее одну, пришлось подыскивать правильные слова. Пересев на БМВ дочери, послед­нее время он везде возил ее сам и не принимал никаких возраже­ний.

Но в этот раз, на удивление, Александр Ильич довольно быстро согласился с ее доводами и позволил ехать одной. С одним услови­ем: звонить каждый час и докладывать, где она и что с ней, лиш­ний раз салон не покидать, так как начал накрапывать дождь.

Сев за руль, Катя завела двигатель, выехала со двора, и вдруг мелькнула нечаянная мысль: возможно, это ее последняя поездка в любимой машине. Генеральная доверенность выписана на отца, и в случае крайней необходимости он имеет право ее продать. ВМВушка-подружка... Можно сказать, лучшие Катины годы связаны с ней. Она верой и правдой служила хозяйке, делила горе и радости, хранила секреты...

Даже ностальгическая слеза выступила. И, похоже, не послед­няя за день.

Продумав логистику передвижений по городу, Катя поняла: придется отступить от хронологии жизненных событий и начать объезд памятных мест с дома на Чкалова. Задержалась она там не­надолго - остановилась во дворе, не выходя из машины, посмотре­ла в окна квартиры, в которой уже жили квартиранты, вспомнила, как переехала туда с Гвардейской, как провела первую ночь с Ва­димом... Сердцебиение участилось, душа наполнилась щемящей нежностью...

«Хорошего понемногу! - скомандовала она себе и, отпустив пе­даль тормоза, переставила ногу на газ. - Обновила в памяти пре­людию любви - и хватит! Теперь - на Воронянского».

На парковке перед офисным центром Катя провела почти пол­часа. Нашла взглядом этаж, добрую часть которого занимала ком­пания Ладышева, посидела в машине, повспоминала... Первой на память почему-то пришла Зина - хрупкая, маленькая, говорли­вая. Этакий Энерджайзер... Жаль, Катя не может ей позвонить, поговорить по душам, обсудить тему детских болезней, с которой когда-то началось их знакомство. Вспомнился и Андрей Леонидо­вич, немногословный и всегда подтянутый, с умным, изучающим взглядом. Красильников, Сифоненко, Ксения Игоревна, Саша Зи­новьев... Хорошая команда у Ладышева подобралась - каждый знает свое дело, уважает шефа. А вот она среди них не прижилась - и профессия не та, и отношение к их начальству иное...

«Стоп! - снова остановила себя Катя, чувствуя, что воспомина­ния приблизились к запретной черте. - Теперь к редакции».

Остановка у здания редакции «ВСЗ» также получилась долгой. И не только из-за избытка воспоминаний. Уже подъехав, она пой­мала себя на мысли, что вряд ли вернется в газету. С уходом Жорж- санд заявление на увольнение написала добрая треть сотрудни­ков, в основном те, кто когда-то начинал с Камоловой. Пройдет еще пара лет - и от прежнего коллектива никого не останется. Похоже, и ей после декретного возвращаться будет не некуда, а не к кому.

Улица Пулихова, где она наметила следующую остановку, не­далеко. К тому времени распогодилось, и Катя, остановившись неподалеку от дома Нины Георгиевны, захотела пройтись по на­бережной Свислочи, где выгуливала Кельвина с мамой Вадима. Замечательная, чуткая и умная женщина... Грустно, но вряд ли им доведется когда-нибудь встретиться. После расставания с Вади­мом это невозможно.

Покинув Пулихова, Катя не могла не заглянуть на минуту в парк Горького: когда-то там с удовольствием гуляли старшие Ладыше- вы, а после встречи Нового года прошлись и они с Вадимом - ки­дались снежками, хохотали, дурачились, целовались... Кто ж тогда мог подумать, что их прогулка по этим аллеям станет единствен­ной и неповторимой?

Дом на Сторожевке в ее маршруте значился предпоследней точ­кой, кроме него оставалась только улица Гвардейская. И подъеха­ла к нему Катя уже в другом состоянии: то ли ностальгия иссякла, то ли основательно подготовилась к этой встрече заранее, выжала из себя все эмоции. Припарковалась напротив через дорогу, не вы­ходя из машины, отыскала окна квартиры Вадима и неожиданно подумала: в первый и последний раз смотрит она «туда», а не «от­туда», навсегда покидая и эти окна, и вид из них...

«Ну все, программа «Ностальжи» успешно завершена, пора и восвояси, - стряхнула она грусть, взглянув на часы. - Предупрежу отца, что по пути загляну еще на Гвардейскую, и сразу домой».

Не успела. Зазвонил мобильный и на дисплее высветился но­мер... Колесниковой! Старый, который хранила память телефона.

- Катя! Катя! Господи, как хорошо, что ты сняла трубку! Катя, милая, родная моя, нам нужно встретиться! Срочно! Прямо сейчас! Скажи, где ты. Я вызову такси и приеду в любой район города! - в свойственной ей манере душевного перевозбуждения без пауз протараторила Ленка. - Прости нас, прости меня, прости Игоря... - и вдруг зарыдала.

Истеричные стенания Ленки Катю более чем впечатлили: за все годы знакомства на пальцах одной руки можно пересчитать моменты, когда подруга пускала скупую слезу. А здесь - целый Ни­агарский водопад!

- ...Лен, ты чего?

- Как чего? Как это чего? Ты - моя подруга! У тебя такая беда, а я ни сном ни духом! Ненавижу Игоря! Как он мог от меня скрыть? Как посмел тебе отказать? А-а-а... - причитала Ленка. - Помешался на своих бабках - не человек, а кассовый аппарат. И крыша от рев­ности совсем поехала! Даже Павел уже не может с ним общаться! Сил больше нет! Костью в горле мне его деньги, шмотки, поезд­ки... Было бы куда - сбежала бы... Катя, можно я к тебе перееду? Ты сейчас где живешь? Ы-ы-ы-ы...

- У отца в Ждановичах... Лен, ты, конечно, можешь приехать, пожить, отец тебе не откажет. Но ты хорошо подумала? А как же Егор?

- Сына он мне при любом раскладе не отдаст... Попала так попа­ла! Когда замуж выходила, все подружки завидовали... Ы-ы-ы-ы...

- Не реви, слезами горю не поможешь, - попыталась успокоить ее Катя. - Уж я-то знаю... Лен, я завтра в Германию улетаю. И не известно, на сколько времени задержусь. Но ты приезжай хоть прямо сейчас в Ждановичи. Если действительно уйдешь от Игоря, поживешь в моей комнате. С папой я договорюсь.

- То есть... как улетаешь? Ты нашла деньги?!

- Нашелся фонд, который все оплатил. Генрих помог.

- Уф... Прям от сердца отлегло, - Ленка выдохнула. - А мы с Ми­лой вчера весь вечер головы ломали, как тебе помочь. Боялись звонить - вдруг уже все, опоздали.

- Вы снова общаетесь? Как она? Что у них с Павлом? - оживи­лась Катя.

Тема Полевых, особенно после того, как она узнала, что Павел подал на развод, нет-нет да и всплывала в сознании: почти вся история этой семьи прошла на ее глазах. Перед отъездом хотелось хоть что-то узнать, да не у кого спросить. А здесь Ленка, как по за­казу. Пусть расскажет, заодно переключит внимание со своих про­блем. Что толку плакать? Если все так плохо, наплачется еще.

- Там - тьфу-тьфу, не сглазить бы! - вроде все в норме. Паша забрал заявление, но пока живут раздельно. Самое интересное знаешь что? Мила вышла на работу! - как о личном достижении сообщила Колесникова. - Пошла обыкновенным бухгалтером на завод, которым ее отец руководил! И это еще не все: наконец-то она познакомилась со сводными братом и сестрой! Те, как только узнали, что Мила в больнице, сразу примчались навестить. Они давно пытались с ней подружиться, еще когда отец был жив. Но Мила ни в какую! Теперь жалеет... А с родной сестрой по-прежнему не общается. И с мамой. Но, думаю, и там все наладится. Я Мил­ку вообще в последнее время не узнаю: она ли это? Спокойная, уравновешенная, никаких тебе скандалов. Сашеньку утречком в садик отведет, Лизу к школе подбросит - и на работу. Ее брат туда устроил, он в заводоуправлении какая-то шишка, - скороговоркой закончила Лена рассказ о Полевых.

- Здорово! Рада за Милу, так и передай.

Катя, а давай мы к тебе с Милой приедем? Сама и передашь. Мы же с ней давно собирались тебя найти, столько раз это обсуж­дали. Да все не складывалось. А вчера Павел сказал: ты просила у Игоря деньги на операцию ребенку... Катя, ну почему ты мне сразу не рассказала, как только забеременела? Неужели я бы тебе пло­хого пожелала?

- Лен, не обижайся. Понимаешь, столько всего свалилось за пол­года - руки опускались. Ты же знаешь, как я хотела ребенка, через что прошла. Потому ни с кем этим хрупким счастьем и не делилась.

- Хрупким? Так вот почему ты в больнице лежала. Сохранялась?

- Да. Все было на грани: угроза выкидыша, сильный токсикоз. Доктора помогли, сохранили беременность. Только успокоилась - новая беда: патология плода, сердечко. Оперировать надо сразу после родов, а у нас таких операций не делают. Искала деньги, ме­талась. Решила у Игоря попросить, но сначала набрала тебя. Труб­ку он взял, помочь отказался, тебе звонить запретил. Вот так...

- Знаю, - виновато всхлипнула Ленка. - С ним Павел даже пору­гался из-за этого. Не общаются теперь. Полевой ведь добрый, сер­дечный, над своими девчонками трясется. И ты не чужая - столько лет тебя знаем... Не сдержался вчера, рассказал Миле, когда детей навещал. А она сразу мне.

- Лена, а почему ты со старого номера звонишь? Игорь вернул?

- Сама вернула. Симка на меня оформлена, как только паспорт на руках оказался - поехала, восстановила, телефон купила. Одно плохо: все контакты на старом остались.

- А Колесников знает?

- Знает, вчера все ему выдала. А еще предупредила: уйду, если не станет прежним Игорем, за которого я замуж выходила. Тот Игорь никогда не отказал бы в помощи моей близкой подруге и просто хорошему человеку. Тем более что ты не безвозмездно просила, предлагала в обмен квартиру, - Ленка, выговорившись, выдохлась и всхлипывать перестала. - А в ответ знаешь, что я услышала? Катись на все четыре стороны! Так я утром даже из комнаты не вышла, пока он не уехал. И впервые за годы замужества спала в Егоркиной комнате.

- А где Егор?

- В лагере. Частный, от банка. Каникулы ведь. Кать, но это еще не все... - Лена сделала паузу и, собравшись с духом, выпалила: - Я, кажется, беременна.

- Как это «кажется»?

Катя даже опешила от такой новости. В неприспособленности Ленки к реальной жизни она убеждалась не раз. Пресыщенность материальными благами, гарантированными мужем, позволяла той в упор не видеть никаких насущных проблем. К примеру, она понятия не имела что такое жить от зарплаты до зарплаты. А еще и жилье содержать надо, и цены постоянно растут. Все это Колес­никовой неведомо. И вдруг она, такая избалованная, решилась уйти от мужа беременной? Нечто из области фантастики. Неужели так допек?

- Тест еще неделю назад показал две полоски... Раньше я второ­го ребенка не хотела - боялась Игоря потерять, если ему придет­ся уделять меньше внимания. А теперь вот сама надумала от него уйти, - безрадостно подытожила Колесникова. - Представляешь, месяц назад в роно съездила, написала заявление на должность учителя английского. Правда, школу далековато предложили, в новом районе. И что теперь делать? Только настроилась на само­стоятельную жизнь - и на тебе беременность. Ну почему так со­впало?

- Ребенок важнее. Ребенок - это дар Божий, - ни на секунду не усомнилась Катя. - И здесь без вариантов: только рожать... Не­спроста он решил появиться на свет в кризисный для вас момент. Игорь знает о беременности?

- Еще чего! - хмыкнула Ленка. - От него и без того не угадаешь, чего ждать. Вполне может заявить: не его ребенок. После твоего развода и брачного договора муженька моего как подменили. На­брал в голову: и я вслед за тобой разведусь и чего-то отсужу у него. Ни слова доброго, ни взгляда, только гыр-р и гыр-р-р...

- А срок у тебя какой?

-Где-то пять недель.

- Самый опасный. Ты поберегись.

- Знаю... Так я приеду в Ждановичи? Вот только адрес не помню.

- Приезжай. Адрес я СМСкой скину.

- Ура! - обрадовалась Лена. - Кать, так я не одна, а с Милой, - на­помнила Ленка. - Она не меньше моего за тебя переживает.

- Ладно, приезжайте.

-Тогда жди!

«Хороший день сегодня, - отправив СМС с адресом, улыбнулась Катя. - Молодец Ленка, что объявилась, хоть наговоримся напо­следок... Пусть мы и не подруги в полном смысле слова, но гораздо больше, чем просто приятельницы, - сдвинула она рычаг коробки передач. - Итого - осталось только сделать круг почета по Гвар­дейской...

Подъезжая к дому отца, Катя заметила припаркованную у забо­ра синюю «Мазду».

«Валентина, что ли? - припомнила она, у кого из знакомых та­кая машина. - Не может быть!»

Не ошиблась. По саду в сопровождении Арины Ивановны прогу­ливались Замятина с дочерью.

- Привет! - неуклюже выбираясь из салона, поздоровалась с ними Катя. - Какими судьбами?

- Привет-привет! - поспешила к ней на помощь Валентина, по­худевшая, постройневшая, в облегающем сарафане на бретелях. Похожий сарафан, но из другой ткани, и на Аленке. - Вот в гости напросились! Торт привезли. Номера твоего мобильного не оказа­лось, так мы по памяти дом нашли. Год назад я приезжала к Арине Ивановне за рассадой клубники, помнишь?

- Помню... А почему номера не оказалось? - удивилась Катя.

- Так получилось, - опустила взгляд Валентина. - Толя разбил старый телефон, когда я от него уходила. Все контакты там оста­лись.

- Как? И ты?! - сильнее удивить Катю было невозможно. Вспом­нилось, как накануне Нового года Валентина пыталась уговорить ее вернуться к Виталику. - Эпидемия у нас, что ли? И когда это слу­чилось?

- Четыре месяца как живем с Аленкой на Партизанском.

-А Никитка?

- С Никитой сложнее. Анатолий не хочет его отдавать, да и он к отцу тянется... Катя, я к тебе за помощью. У нас суд через месяц. Мне бы Никитку вернуть, пока Толя на свой лад его не перевос­питал... Ты можешь дать координаты своего адвоката? Боюсь, не справлюсь сама, - Валентина с надеждой посмотрела на Катю.

- Конечно! Надя обязательно поможет! Что же ты раньше не приехала?

- Хотелось с Анатолием миром все решить, - женщина вздохну­ла. - Чтобы дети жили у меня и с отцом продолжали общаться. Но вчера поняла: ничего не получится! Спрятал он от меня Никиту, ни слова сказать, ни увидеться не дает. И Аленку пригрозил отнять, если не заберу заявление о разводе, - тихо, чтобы не услышала дочь, поделилась она печалями. - Аленка по вечерам плачет - и по отцу скучает, и по брату. Вот так... Только я не хочу обратно, в прежнюю жизнь. Ты была права: я перестала себя уважать.

- Да-а-а... Удивила. Ладно, пойдем в дом, расскажешь, как дошла до такой жизни...

А дошла до такой жизни Валентина просто. В конце зимы на телефон со скрытого номера стали приходить СМСки от некой дамочки, якобы беременной от Анатолия. Первое послание и еще несколько Валя попросту проигнорировала и супругу ничего не сказала. Хотела заблокировать номер назойливой абонентки, но не смогла, он не высвечивался. Да и номер Валентины был зареги­стрирован на мужа.

Дамочка оказалась настырной - косяком пошли СМСки. Сна­чала она просила Валентину не мешать ее счастью с Анатолием и уйти от супруга подобру-поздорову. За это обещала оставить ей детей. Затем посыпались угрозы: мол, если не послушаешься, тебя подловят, устроят ДТП. И тогда Валентина испугалась: ведь в ма­шине могли находиться дети, которых она возила в сад и школу.

Пришлось все рассказать Анатолию. Тот сразу пытался все от­рицать, затем схватил телефон, прочитал сообщения, позеленев от злости, швырнул его об стену и куда-то умчался. Надолго. Вер­нувшись, поставил перед фактом: да, у него есть другая женщина, и она ждет ребенка. Он ее любит, отцовство признает и бросать не собирается. А Валентине в ультимативной форме посоветовал принять такое его предложение: официально они остаются в бра­ке, она никому не портит нервы, продолжает вести привычный образ жизни, занимается хозяйством, детьми. Он живет отдельно, приезжает к детям, когда захочет, и обеспечивает всех материаль­но. Иначе не видать ей ни сына, ни дочки.

- ...И что ты? - с сочувствием спросила Катя.

- А что я? - Валентина усмехнулась. - Понимаешь, подействовал он на меня, как удав на кролика: поначалу оцепенела - ни слова в ответ. Спать легла с Аленкой, хотя за ночь глаз не сомкнула. А под утро меня словно парализовало - весь бок занемел, не чувствую правой руки. И тут я испугалась, поняла: в таком состоянии долго не проживу. Прямо ужас накатил! За детей стало страшно. А тут и у Аленки температура поднялась. Вызвала врача. Не выдержала, позвонила маме, расплакалась, все рассказала. Через час они с бра­том за мной приехали. Собрала я кое-какие вещи, Аленку с мамой и братом в город отправила, а сама - в школу за Никитой.

Там и встретились с Анатолием. Он точно почувствовал нелад­ное, решил сына сам пораньше забрать. В общем, Никиту он мне не отдал. И Аленку дважды пробовал отнять, но возвращал: ма­ленькая она, хлопотно с ней. Сказал: пусть подрастет, - перевела Валентина грустный взгляд на девочку, игравшую в соседней ком­нате с котенком.

Рыжего пушистика неделю назад привела в дом Арина Ива­новна - еще на станции он к ней привязался и пошел следом. На семейном совете решили оставить кота: сам прибился - хорошая примета. И назвали Апельсином.

- Да, дела... - протянула Катя. - А почему раньше со мной не свя­залась?

Я сразу хотела, но телефон-то разлетелся вдребезги. И пока брат новый не подарил, оставалась без связи. А потом как-то за­вертелось все: Аленке садик меняла, обустраивалась. Столько но­вого узнала от родных! Оказывается, отец, когда начал помогать Анатолию в бизнесе, соучредителем компании сделал Лешу, брата моего. Помогал и финансами, и заказами. Но, как только он умер, Толя, мерзавец, зарегистрировал другую компанию, перевел туда активы, а первую обанкротил. Или как там еще... В итоге Леша и без работы остался, и без денег. Но ничего, смог подняться - два магазина у него. А у меня после этих новостей глаза открылись. Я ведь только Толю слушала: мой брат - лентяй и раздолбай... - ви­новато вздохнула Валентина. - Хочу вот на раздел имущества по­дать - обидно за родных. Верну хоть какие-то крохи семье брата. Жена у него просто чудо! На работу вот меня взяла.

- Куда взяла? - Катя решила, что ослышалась.

Мир продолжал удивлять ее совпадениями в судьбах близких людей.

- На работу. У Насти кондитерский цех - пекут торты, пироги к торжествам. Прикинь, когда-то мы с мамой учили ее печь первый «Наполеон», а теперь у нее свое дело. Взяла меня дизайнером по оформлению продукции - я ведь когда-то в художественной шко­ле училась. Так что мне повезло: заказов хватает, и каждый раз что-то новенькое, - улыбнулась Валентина. - Как тебе? - показала на торт на столе.

- Вкусный! Безумно! Невозможно оторваться! И на вид необыч­ный. Это ж надо так придумать - украсить игрушками-погремуш­ками! Крохотные, а будто настоящие, - похвалила Катя. - А как ты узнала, что я беременна?

- Неделю назад, когда Аленку у Анатолия второй раз забирала, он мне и выдал, какие мы все бабы - стервы. Не хотим - не рожаем детей, хотим - рожаем. А потом бедных мужиков ими же и шанта­жируем. Мол, у вас с Виталиком детей не было, потому что ты не хотела. А как только с ним рассталась, сразу забеременела, чтобы ему досадить.

- Так в чем проблема? Теперь у него другая жена, пусть рожает, - пожала плечами Катя. - Ничего против не имею.

- Какая жена? Ты Алису имеешь в виду? Кто тебе такое сказал?

- Колесников. Сообщил, что они в свадебное путешествие поехали.

Это тот банкир, который по совместительству твой бывший сосед? - уточнила Валентина. - Тогда понятно. Только, боюсь, Али­са выдает желаемое за действительное. Проскурин, считай, кон­курс объявил: он женится на той женщине, которая первой родит ему наследника. У него теперь пунктик такой, болезнь. И Алиса вполне может проиграть - у нее уже случился выкидыш. Ты, на­верное, не знаешь.

- Знаю. Ты не поверишь, мы же в одну палату в гинекологии по­пали. Не хочу вспоминать, мало приятного. Но уж пусть бы она ему родила, - вздохнула Катя.

- Пусть бы, - согласилась Валентина. - А тебе когда рожать?

- Не знаю. Завтра в Германию полечу - там решат, - ответила Катя и, заметив удивленный взгляд, пояснила: - Проблема у нас: сразу после рождения девочке должны сделать операцию на сер­дечке... Хорошо, что вы приехали. Аленка так выросла!

- А я ничего не знала! - прикрыла рот ладошкой потрясенная новостью Валентина.

- Да все хорошо уже, - успокоила Катя. - Проблем было море, но сейчас все в порядке - операция оплачена, меня там ждут. Да­вай-ка я позвоню Надежде, предупрежу, что ты от меня. Она пре­красный адвокат и человек замечательный. Поможет обязатель­но! - Катя взяла телефон. - ...Надюша? Привет!.. Да, я. Все хорошо, завтра вылетаю... Надя, можно я к тебе одну подругу по несчастью направлю?.. Развод, раздел имущества, дети несовершеннолет­ние... Прямо сейчас? Так ведь суббота... - Катя посмотрела на Ва­лентину, та активно закивала. - Записываю адрес... - потянулась она за ручкой на столе. - Зеленое, дачное товарищество... Ой, оно же совсем рядом! А она как раз у меня в Ждановичах... Да... Да... Спасибо! Обязательно напишу!

- Все, езжай к ней прямо сейчас! - передала она записку. - В чет­верг Надя в отпуск улетает дней на десять, хочет принять дело и дать поручения помощникам. Давай сброшу ее телефон... Диктуй новый номер...

Проводив гостей до калитки, Катя обняла их напоследок и, взяв обещание, что Валентина будет держать ее в курсе дел, пообещала сама оставаться на связи.

«Невероятный день! Все отложенные дела сами собой неожи­данно разрешились, чтобы мне там не думалось, как тут Ленка, Мила, Валентина... Все-таки есть связь между нами всеми... Почти одновременно вспомнили обо мне, захотели повидаться...» - изу­милась она.

За окном тут же послышалось бибиканье.

«Милкина машина», - узнала Катя автомобиль за забором и по­спешила к калитке...

...Кира в третий раз перепаковала чемоданы, взвесила и нако­нец радостно выдохнула: слава Богу, норма! Жаль, конечно, много нужного выложила, но ничего не попишешь - в самолете лимит. Пришлось даже купить место дополнительного багажа. Конечно, в поезде провезешь больше, но тогда надо ехать одной: завтра утром у Артема собеседование в университете, билетов на бли­жайшее время нет, а ей не в кайф и на день задерживаться в Мин­ске. Сил больше нет терпеть и этот город, и этот дом, и этих новых родственничков! Выдохлась.

В пятницу, когда получила в консульстве паспорт с многократ­ным шенгеном, она готова была прыгать от счастья. Свершилось! И неважно, что визу открыли всего на полгода. Как только Артем получит должность в университете и вид на жительство в Герма­нии, она как законная супруга приобретет такой же вид автомати­чески. А дальше посмотрит по обстоятельствам...

Недели, прошедшие после похорон матери, Кира провела в бешеном темпе. Зато все успела - расписаться, собрать и подать документы на визу, изучить правила наследования имущества, разобрать дела и архивы матери, перетащить и складировать все ценное в свою комнату, в дверь которой Артем врезал надежный замок. А еще арендовать ячейку в банке, упрятать деньги, драго­ценности, которых обнаружилось немало: Кира даже не подозре­вала, какая ее мать мышка-норушка и сколько у нее ювелирки! Не самой изысканной по дизайну, но зато с настоящими драгоценны­ми камнями, в коробочках, с бирками.

Демонстрировать такое богатство перед мужем и его родствен­никами желания не было, и, чтобы попасть в банк без сопровожде­ния, следовало еще найти повод для отлучки из дома. И она его нашла. Там же, в сейфе, целых два действующих кредитных дого­вора. По одному выплачивать деньги предстояло еще два года, по второму - чуть меньше десяти. И процент немаленький.

Сначала, обнаружив их, Кира расстроилась, но, внимательно изучив, вздохнула с облегчением. И тот, и другой оформлены в белорусских рублях. По первому платить осталось всего ничего, а второй с учетом инфляции скоро также превратится в копейки. Кредиты мать брала на строительство дома, но, вероятнее всего, просто хотела себя обезопасить: налоговые декларации еще ни­кто не отменял, а у нее загородный коттедж строится в престиж­ном поселке. Со всех сторон не прогадала.

Оставалось найти риэлтора и как можно выгоднее от этой до­мины избавиться. Пусть подыщет покупателя за время ее отсут­ствия, а через полгода, когда она станет полноправной владели­цей, продаст. Жить здесь при любом раскладе Кира не собиралась: она все это просто ненавидела! С переездом за город многое в ее жизни пошло наперекосяк. Стройка отца угробила, и мать, можно сказать, в нем самоубилась.

Принимая соболезнования от знакомых и незнакомых людей, Кира надевала скорбную маску, а оставшись одна, думала исклю­чительно о делах - как бы чего не упустить, не забыть, все преду­смотреть. Артема с родителями она даже не посвящала в свои планы. Ее нынешние свекор со свекровью, конечно, люди хоро­шие, сочувствовали невестке, но, как она подозревает, пережива­ли большей частью из-за того, что не удалось погулять на свадьбе сына. Смерть будущей сватьи помешала торжествам. Как говорит­ся, не было бы счастья, да несчастье помогло. Можно представить, в какой балаган превратилось бы это мероприятие: ведь почти вся родня Захаревичей - грубая деревенщина.

Среди всех важных дел числилось у Киры еще одно - суперваж­ное: отомстить Обухову, потному, толстому, мерзкому типу, кото­рый убил ее мать. Притом отомстить так, чтобы ему самому жить расхотелось!

План созревал прямо на похоронах, во время траурной речи, которую от имени коллег произносил именно Юрий Анисимович. Кира слушала, крепко сжимая кулаки, еле справляясь с кипящей в душе ненавистью. Она отплатит ему так же цинично - с помо­щью компрометирующей видеозаписи. Копии ждут своего часа, и попасть они должны конкретным адресатам - супруге и непосред­ственному руководителю Обухова.

Чем это может для него обернуться? Крахом семейной жизни, крахом карьеры? Уж что-нибудь да убьет наверняка. Но и ей самой в таком случае разумнее держаться подальше. Она-то знает, чего можно ждать от этого типа. И он будет опасен, как никогда, поэто­му лучше все сделать в день отъезда.

Как передать запись супруге своего врага, Кира придумала бы­стро. Выяснила, кем та является, и решила отправить диск пря­мо в депутатскую приемную. Если посмотрит кто-то еще - даже пикантнее, резонанс будет сильнее. В случае же с руководством, напротив, хотелось исключить возможность просмотра видео кем-то еще, чтобы не предупредили Обухова и не изъяли диск. Желательно вручить его адресату лично в руки.

Но как все сделать умно и правдоподобно, Кира никак не мог­ла придумать, пока не стала разбирать бумаги в столе у матери, среди которых оказалось немало документов с грифом «Для слу­жебного пользования». Вот он, простой и естественный повод пе­редать запись непосредственно в руки начальнику!

Позвонив в приемную, Кира представилась и попросила соединить с руководителем ведомства. Тот как раз оказался на месте и тут же ответил: сыграли роль фамилия и сочувствие бедной сиротке. Далее скорбным голосом Кира сообщила, что нашла в столе у матери рабочие документы и не знает, как с ними поступить, - ведь она на днях надолго улетает. Есть там и какой- то диск, подписанный «Лично в руки». Высокий чин отнесся к ее словам с пониманием, продиктовал номер своего мобильного и адрес дачи в Боровлянах, где планировал провести выходные.

Оставалось найти посыльного, и на его роль Кира выбрала со­седского парнишку, днями гонявшего по поселку на скутере. За небольшую плату тот согласился доставить пакеты по адресам: один - в воскресенье в Боровляны, второй - утром понедельника в Минск.

В том, что диск произведет эффект разорвавшейся бомбы, Кира не сомневалась. Скорее всего, пострадает и женщина с видеозапи­си, но это ее проблемы: пусть тщательнее выбирает любовников. Рикошетом скандал может задеть и Ладышева - Обухов, как она слышала, считал, что диск у него. Но уж тот выкрутится как-ни­будь.

Присев на чемоданы, Кира прикинула, что ей еще осталось сделать: принять душ, одеться, накраситься, передать пакеты с компроматом. С улицы послышался шум подъехавшей машины. Выглянув в окно, Кира скривилась: прибыли предки Артема, по­желавшие самолично отвезти их в аэропорт. И на чем! На допотоп­ном, дышащем на ладан «Москвиче»! Хоть бы не заглох по дороге!

«А вот и мой посыльный», - заметила она подошедшего к ка­литке соседского парнишку, с удивлением рассматривавшего ра­ритетное авто.

Передав ему конверты и деньги, Кира довольно улыбнулась: почти все! Пора в душ...

Высадив у зала отлета одно из своих семейств, Веня спустил­ся вниз по пандусу и проехал в сторону бесплатной парковки: на охраняемой стоянке попробуй найди место летом, в период отпу­сков! Не известно, сколько простоишь в ожидании. Лучше отъе­хать чуток. Тогда и идти, конечно, дальше, но зато свободная пло­щадь всегда в наличии и денег платить не надо. А ему придется здесь задержаться - нужно еще Катю проводить.

Так получилось, что не только день вылета среднего отпрыска с мамашей на отдых совпал с Катиным отъездом, но и разница во времени составила меньше часа. Поэтому Потюня посчитал разумным попрощаться с боевой подругой прямо в аэропорту. А свидеться перед расставанием надо обязательно: как ни крути, самый близкий и верный друг, хотя и женщина. Пусто без нее ему тут будет, грустно, но суть не в том. Пусть только ее дочурке не­мецкие доктора помогут!

Поставив машину, Веня быстрым шагом вернулся в здание, поднялся на второй этаж, прочитал сыну короткую лекцию на тему «как себя вести», помог сдать багаж, проводил семейство до зоны спецдосмотра и вздохнул облегченно: второй пошел. Пер­вый, самый младший, уже вторую неделю отдыхал с беременной мамашей в детском санатории под Гродно. Третий, к счастью, от поездки отказался: подрабатывал курьером в интернет-магазине, куда его устроил Веня.

Подождать Катю Потюня решил на улице. Суета в зале отлетов его напрягала. Воскресенье. Валялся бы еще на диване, если бы не отъезды. Или у друзей за городом набирался сил - приглашений хватало.

Опустив со лба солнцезащитные очки, Веня прошел к месту для курения, вытащил из кармана сигареты, удивленно заглянул в пачку: вроде только вечером открыл, а уже пора новую распечаты­вать. Придется в очередной раз бросать курить - недешевое нын­че для него удовольствие с учетом алиментов и отдыха отпрысков.

«Вот Катя же с первого дня бросила, как узнала о беременности. Говорит, что и не вспоминает... Мне бы такую мотивацию. Забере­менеть, что ли?» - усмехнулся он, присел на край ограждения и от нечего делать принялся лениво рассматривать суетящийся люд.

Прибывали и отъезжали машины, из них вытаскивались от­пускные чемоданы, улетающие обнимались и целовались с прово­жающими, спешили в здание, их место тут же занимали другие от­пускники, то заслонявшие, то открывавшие обзор. И тут внимание Вени привлек мужчина, вышедший из зала навстречу людскому потоку. Вот он повернулся спиной, остановился, закурил. Высокий, крепкий, темноволосый...

Мужчина стряхнул пепел и, уступая место двум девушкам, ото­шел от автоматических дверей, встал полубоком...

«Ладышев! - подавился дымом Потюня. - Вот это номер! Тоже летит? Куда? А вдруг в одном самолете с Катей? - гадал он, наблю­дая за сосредоточенно что-то изучающим в телефоне Вадимом. - Или собрался ее проводить? С минуты на минуту Катя подъедет... Нет, куда-то летит, - заметил он рядом с Вадимом небольшой че­модан. - Пусть бы на минуту задержался... Подойти, что ли?»

- ...заканчивается регистрация на рейс №... Минск-Франкфурт... Просьба к пассажирам... - донеслось из динамика.

Веня решительно встал, сделал пару шагов наперерез людско­му потоку и тут же едва не был сбит с ног длинноногой девицей на высоченных каблуках. С выражением крайнего раздражения на лице она тащила за собой объемную сумку на колесиках, как танк, бесцеремонно расталкивая и людей, и чужие чемоданы.

- Женщина, осторожней! - возмутился молодой мужчина, едва успев оттащить в сторону ребенка в прогулочной коляске. - ...Ай- й-й! Дура! - не сдержавшись, рявкнул он вслед девице после того, как по его босой ноге, обутой в шлепанец, проехалась увесистая сумка. - Смотреть надо, куда прешь!

Все, кроме дамочки, обернулись. В том числе и Ладышев. По его лицу скользнула тень.

- ...начинается регистрация на рейс №... Минск - Прага... - меж­ду тем сообщил диктор.

Глянув на часы, Ладышев загасил сигарету, закрыл телефон, подхватил за ручку чемодан и сделал шаг к дверям.

- Простите! Извините! Опаздываю... Кира, подожди! Извините!

- Со стороны кратковременной парковки на пандусе от видавше­го виды авто советской эпохи с двумя чемоданами бежал, вернее пытался это делать, хрупкий молодой человек в очках.

- Кира! - снова прокричал он, пытаясь высмотреть кого-то впе­реди.

- Привет! Помочь? - предложил ему оказавшийся рядом Лады­шев и, не дожидаясь ответа, подхватил один из чемоданов.

- Вадим Сергеевич! Здрасте! Вы тоже летите? Спасибо!.. Маши­на по дороге сломалась, едва не опоздали. Кира злится... - донес­лось до поспешившего за ними Потюни.

«Не судьба... - попав внутрь здания, проводил он взглядом муж­чин, торопящихся к стойке регистрации, и снова вышел на воздух.

- Ну где же Катя?» - уже занервничал Веня, рассматривая машины у бордюра.

Старый советский, с позволения сказать, автомобиль стоял с открытым капотом, изнутри валил пар, рядом суетились рас­терянные мужчина и женщина и на всех парусах к ним спешили представители органов правопорядка.

- ...продолжается регистрация на рейс №... Минск-Ганновер, - проинформировал динамик.

«Наконец-то!» - издалека заметил Веня знакомый БМВ и поспе­шил навстречу...

Вадим дотащил чемодан до стойки, кивнул изменившейся в лице Кире, пожал руку Артему и удалился на спецконтроль. Об­щаться не хотелось, да и им, едва не опоздавшим на регистрацию, не до разговоров.

Ладышев прибыл в аэропорт задолго до отлета, чтобы оставить машину на охраняемой стоянке. Заехал почти сразу, но пришлось немного покружить в поисках свободного места. Подходить к стойке регистрации нужды не было, так как он зарегистрировался на рейс заблаговременно по Интернету, багаж тоже отсутствовал

- необходимые в поездке мелочи уместились в чемодан ручной клади. Летит он всего на день, от силы на два.

В Чехию Вадим летел на встречу с Автуховичем. Расчет Поля­ченко, что, возможно, получится его отыскать через дочь, оказался верным: ровно через неделю она указала на своей странице новое место жительства - Брно, что подтвердила фотографиями. И тогда Клюев ради друга сделал то, чего категорически не воспринимал,

- зарегистрировался в социальной сети.

Списавшись с девушкой, он попросил электронный адрес отца и отправил ему для начала короткое послание: как он там, на но­вом месте? Автухович ответил так же сдержанно: работает, все нормально. Чтобы расположить бывшего одноклассника к откро­венности, Саня послал ему еще одно пространное письмо-воспо­минание с приятными подробностями школьной жизни и юности. И лишь в конце изложил суть дела: он ищет сына друга, которого Автухович когда-то оперировал.

Ответ Леонида Борисовича не заставил себя ждать и был су­хим, коротким, довольно резким по тону: ему, конечно, приятны школьные воспоминания, но, исходя из соображений медицин­ской этики, он не имеет права разглашать сведения о своих паци­ентах и при всем уважении к Клюеву просит его больше не обра­щаться с подобными вопросами.

Саня, показав ответ Вадиму, только развел руками: все, что смог! Он же предупреждал: Автухович - человек замкнутый и такую просьбу вряд ли исполнит. И тогда Вадим сам написал Ав- туховичу, начав с того, что с уважением относится к его позиции как врача и с понятиями медицинской чести и этики знаком с дет­ства, так как его отец - профессор Ладышев. Далее изложил свою историю и попросил принять во внимание его отцовские чувства: каково это - случайно узнать, что много лет назад у тебя родился сын, и понятия не иметь, что с ним? И он не остановится, пока его не найдет. Не имеет права!

На сей раз Леонид Борисович молчал неделю - то ли был занят, то ли проверял информацию и взвешивал все «за» и «против». А затем прислал обстоятельный ответ. Да, он хорошо помнит маль­чика: слишком тяжелые врожденные патологии, запущенные. Да­лее следовали медицинские подробности и диагноза, и операции, которую он провел, но на самом деле ее требовалось сделать го­раздо раньше: сказалось отсутствие родных, ежедневного внима­ния, ухода и т.д. А мальчишка-то был замечательный, одаренный, с феноменальной памятью. В три с половиной года не только бегло читал и считал, но и на лету запоминал новые слова и термины, в том числе медицинские, чем покорил весь персонал отделения.

Чтобы не ошибиться в своих дальнейших действиях и по воз­можности поставить ребенка на ноги, Автухович решил прокон­сультироваться у профессора Кольтене во Франкфурте, где не­сколько лет назад проходил стажировку. Он отправил письмо по Интернету с подробнейшим диагнозом и снимками и изложил свой план лечения.

Действовал без всякой надежды, прекрасно понимая, что в на­шей системе это практически нереально - поэтапные операции по мере роста для ребенка-инвалида, да еще отказника. Поставить бы его хоть на костыли, чтобы мог себя обслуживать.

И тут случилось чудо. Профессор заинтересовался этим случаем и специально прилетел в Минск. Познакомился с маленьким па­циентом и решил вывезти его в Германию. И не только с целью вылечить.

«Маленький гений! - не скрывал он восхищения после несколь­ких часов общения, за которые мальчик научился считать до деся­ти на немецком, запомнил несколько фраз и пару десятков слов. - Это невероятно! Я хочу его усыновить!»

Но у нас вопросы усыновления детей иностранцами стоят на особом контроле - свои правила, запреты, ограничения, сроки рас­смотрения. И по двум основным требованиям профессор никак не подходил на роль усыновителя: во-первых, был вдовцом, во-вто­рых, не позволял возраст.

На этом, пожалуй, дело и закончилось бы, да, видно, сильно за­пал ему в душу Сережа. Спустя несколько недель Кольтене снова прибыл в Минск, уже не один, а с семьей друзей, привезшей все необходимые документы. Процесс усыновления значительно ускорился ввиду тяжелого диагноза, а в Германии ребенку обеща­ли полное выздоровление. Профессор Кольтене предоставил рас­писанный на годы вперед поэтапный план операций, первую из которых следовало провести безотлагательно. Так что довольно быстро, буквально через пару месяцев, Сережа отправился с нео­жиданно обретенными родителями за границу.

Года три назад профессор прислал Автуховичу короткое сооб­щение об успешных итогах первого цикла операций и небольшой видеоролик, подтверждающий, как, опираясь на костыли, подрос­ший Сережа делает самостоятельные шаги.

Увы, это все. Дальнейшая судьба мальчика белорусскому док­тору не известна. И поинтересоваться уже не у кого: полтора года назад профессор Кольтене умер, о чем Автухович узнал из меди­цинской хроники. Еще он добавил: никогда не рассказал бы эту историю, если бы не одно обстоятельство.

Как-то по приезду в Минск Кольтене попросил свозить его на могилу умершего коллеги. Познакомились они в конце войны под Кенигсбергом. Молодой русский хирург, потерявший накануне беременную жену прооперировал в госпитале тяжело раненно­го немецкого подростка. Можно сказать, спас ему жизнь... Спустя много лет, уже в 1990-х, они снова встретились - профессор Лады- шев и... профессор Кольтене. В какой-то степени второй считал себя последователем первого, усвоив юношеский урок: и в выборе профессии, и в принципах гуманизма, которые тот проповедовал.

«Не имеет значения, кто перед тобой на операционном столе - друг, враг, какой у него цвет глаз, кожи, сколько ему лет. Ты обязан ему помочь, больной должен выздороветь», - приблизительно так процитировал он слова учителя у его могилы.

Как был бы счастлив знать Кольтене, что отблагодарил профес­сора Ладышева, поставив на ноги его внука!

Спустя несколько дней Леонид Борисович переслал Ладышеву ролик, который отыскал в архивах, и повторил, что, увы, больше ничем не сможет помочь: имена и фамилии истинных усыновите­лей ему не известны.

Вадим, раз за разом перечитывая письмо, просматривая кадры со смеющимся мальчиком, похожим на него в детстве как две кап­ли воды, чувствовал нестерпимое желание поговорить с тем, кто видел сына, послушать его рассказ еще раз, возможно, с новыми подробностями. Потому и сорвался с места, как только получил «добро» на встречу...

Преодолев специальный и паспортный контроль, Ладышев не­спешно направился мимо своего гейта к магазинам дьюти-фри - времени много, надо себя чем-то занять. Набросив на руку пид­жак, он изучал этикетки с ценниками, когда сквозь стеклянную витрину заметил спешащих на посадку Артема с Кирой.

«Как мудро я поступил, однако, что не влез со своим уставом в чужой монастырь, - проводил он их взглядом. - Каждый должен совершить свои ошибки... И потратить остаток жизни на то, что­ бы их исправить. Вот как я, например...»

Вернувшись в свой гейт, Вадим нашел свободное кресло, достал телефон, включил видео: зеленый газон, мальчик, делающий не­уверенные шаги под восторженные восклицания не попавших в объектив взрослых. Улыбается... Его сын... И не его. Найти будет архисложно. Как работают законы в Германии и насколько все­сильна там ювенальная юстиция, он отлично осведомлен. Даже Хильда признала, что не в силах помочь: если приемные родители сами не захотят открыть тайну усыновления, никому и никогда она не станет известна.

Судя по всему, шанс исправить ошибку молодости у него иллю­зорный... Но он не остановится и будет искать сына до конца дней.

«Еще надо придумать, как все преподать матери... Только бы ее сердце выдержало», - тяжело вздохнул Вадим, закрыл видео, пе­ревел телефон в режим «полет» и спрятал в специальный карман чемоданчика.

- Объявляется посадка на рейс №... следующий в Ганновер... - прозвучало со стороны стойки на выходе в посадочную зону.

Люди в зале ожидания засуетились, часть их быстро выстрои­лась в очередь.

«...Катя?! - не сразу поверил глазам Ладышев, обратив внима­ние на беременную женщину в очках. В груди екнуло, дыхание замерло. - Сколько же я ее не видел? - прикинул он, неотрывно следя, как, сверив номер рейса на табло с билетом, вместе с оче­редью она медленно продвигалась вперед. - Полгода? Почти... А беременность ей идет...»

Между тем Катя, периодически перекрываемая спинами, дошла до стойки, протянула билет представителю авиакомпании, сдела­ла шаг к ступеньке, ведущей вниз, на секунду оглянулась, посмо­трела прямо в сторону Вадима и... исчезла.

«Заметила? - непонятно на что надеясь, спросил он себя. - Вряд ли... Не с ее зрением... Вот и свиделись напоследок», - почувство­вав нахлынувшую тоску, Вадим подхватил чемодан и направился к бару.

- Пятьдесят виски. Этот, - показал он рукой на откупоренную буты л icy.

Расплатился, взял протянутый пластиковый стаканчик, про­шел к столику, и взгляд сам устремился туда, где обнаружил Катю. Посадка закончилась. Дверь в «рукав» была закрыта. Пересчитав билетные бланки, девушка в форме кому-то отчитывалась по ра­ции. С противоположной стороны у другой стойки появились ее коллеги в форме.

«Мой, на Прагу», - понял Вадим, заметив, как из-за стены, пе­рекрывавшей вид на летное поле, медленно выдвигается хвост самолета.

«Надо научиться как-то иначе любить - любить, но при этом думать только о себе, жить только своими желаниями... - потя­нуло на рассуждения Вадима. - Хотя... Тогда это уже не любовь, а чистейшей воды эгоизм... Будь счастлива, Катя!» - пожелал он и, нарушив привычку не спеша смаковать напиток, одним махом опрокинул в рот содержимое стаканчика...

...Пропустив к окну пассажира, Катя втиснулась в кресло, до предела увеличив длину ремня, застегнула его под выпиравшим животом и облегченно выдохнула:

«Наконец-то в самолете!.. Неудобно, но, может, удастся вздрем­нуть... - пошевелилась она, попытавшись занять более-менее удобное положение. - Сумасшедшее утро!»

Утро на самом деле выдалось невероятно сумбурное, продол­жив предыдущий вечер. Лена с Милой засиделись допоздна и ни­как не хотели уходить. В конце концов Арина Ивановна с отцом из вежливости предложили им заночевать, наивно полагая, что те поймут намек: дорогие гости, не надоели ли вам хозяева? Не тут-то было! Перевозбужденные общением подруги с радостью приняли предложение: они стольким еще не успели поделиться! Спать всех уложили в Катиной комнате на снятых с чердака допо­топных раскладушках. Но какое это имело значение, если сморило их только под утро, когда за окном уже стало светать?

А в седьмом часу и гостей, и хозяев разбудил настойчивый сиг­нал домофона, вслед за ним зазвонил телефон Милы. Ленка еще вечером свой демонстративно выключила, а Мила не решилась: дома Паша с детьми, мало ли что? Звонил Колесников. Но не успе­ла ему Мила спросонья должным образом ответить, как в дверном проеме с огромным букетом в руках появился он сам и прямо на глазах свидетельниц в неглиже бухнулся перед женой на колени.

Пришлось Кате с Милой оставить их наедине. Ждали долго, успели и чаю попить, и выяснить, как Игорь вычислил, где супру­га. Конечно, Паша выдал, кто же еще! Хотя, с другой стороны, что тому оставалось делать, когда посреди ночи к нему в квартиру в поисках жены вломился пьяный Колесников?

Сначала в целях успокоения Полевой лишь попытался заверить его в «целомудренном» местонахождении супруги, а затем на правах друга почти два часа читал лекцию о семейной жизни. Единовластное и деспотичное правление порой оправдано в бизнесе, но категорически неприемлемо в семье! К концу, увлекшись, Паша решил сразить друга сногсшибательным доводом: Лена ждет ребенка, но из-за тирании Игоря может пойти на аборт!

Мигом протрезвевший Колесников вскочил с места и помчался в Ждановичи вымаливать прощение. Позаботился даже о цветах в столь ранний час, но только не о сне обитателей дома. Правда, ког­да смирный, держа супругу за руку, вышел из комнаты, извинился за свое вторжение. А Кате пообещал помощь при любых матери­альных затруднениях.

Подруги наблюдали за этим последним действием Марлезон- ского балета расткрыв рты. Кротким и виноватым они Игоря еще не видели. То ли Пашина лекция возымела действие, то ли любовь победила, а может, и совесть заговорила - значения уже не имело. Лишь бы подруга была счастлива!

Попрощавшись, умиротворенные Колесниковы уехали. Следом засобиралась Мила: дети и Паша, наверное, проснулись, а завтрак не готов. Часы показывали начало девятого, и семейству Евсеевых тоже пора приступать к сборам в аэропорт...

«Надо хоть немного вздремнуть...» - Катя опустила тяжелев­шие с каждой секундой веки и стала проваливаться в сон.

- ...Девушка, - кто-то коснулся ее плеча. Вздрогнув, она открыла глаза. Рядом стояла стюардесса. - Вы одна летите? В бизнес-клас­се есть свободные места. Там вам будет удобнее, - показала она взглядом на подпертый коленями живот пассажирки и улыбну­лась. - Давайте я вас провожу и помогу с вещами.

- Спасибо большое! - поблагодарила Катя, пересев в начало са­молета. Места для ног здесь действительно больше.

«Не верится, что родная «Белавиа» способна на такую заботу! Надо написать благодарность», - посмотрела она вслед улыбчи­вой стюардессе.

Самолет медленно отчалил от здания аэропорта.

«Прощай, Минск! - наблюдая за картинкой за окном, Катя вспомнила о странном ощущении: пока она двигалась в очереди на посадку, словно кто-то наблюдал за ней. Она даже оглянулась, но никого не заметила. - До свидания, Минск! - поправила она себя, когда, взревев моторами, самолет пронесся мимо зданий и оторвался от земли. - Я вернусь!.. Мы обязательно вернемся!..» - приложив ладонь к животу, пообещала Катя за себя и за свою дочь...

***

- Добры вечар! Як пачуваецеся?

Среди ставшего привычным попискивания медицинских при­боров Катя расслышала новые звуки и размежила веки.

«Сон, - заторможенно попыталась она осознать реальность. - Мова? Здесь? Бред!»

За два дня нахождения в клинике она и русскую-то речь слы­шала всего дважды: от сербки, определявшей ее в стационар, ко­торую поняла на уровне контакта, и от готовившей ее к операции медсестры: женщина обладала явно выраженным прибалтийским акцентом и была скупа на слова, но говорила свободно.

Затуманенное сознание выхватило в полумраке палаты фигуру в синей униформе, сфокусировавшись, идентифицировало муж­чину, внимательно смотревшего на мониторы над кроватью.

- Усё цудоуненька! - пробормотал он.

- Вы кто? - пытаясь сфокусировать зрение, близоруко сощури­лась Катя.

- Доктор, - ответили ей. - Олег. А вы... - он бросил взгляд на один из мониторов, - Екатерина? Очень приятно.

Разговаривать, не различая лица и мимики собеседника, неком­фортно.

- Где мои очки? - забеспокоилась она.

- Вот, держите, - протянул очки мужчина и уточнил: - Вы ведь из Минска?

- Из Минска, - кивнула она, наконец-то рассмотрев собеседни­ка.

Высокий, плотный молодой человек: ежик коротко острижен­ных светлых волос, серые глаза, обрамленные густыми выгорев­шими ресницами, пухлые губы.

«Лицо доброе», - оценила Катя.

Поймав изучающий взгляд, Олег улыбнулся.

- А я тоже минчанин! - сообщил он и не менее радостно доба­вил: - Третий год здесь работаю и впервые разговариваю с зем­лячкой! Заступил на дежурство, просмотрел список больных и первым делом к вам побежал. Как себя чувствуете? Что-то беспо­коит? - осведомился он, став серьезным.

- Ничего, - прислушалась к себе Катя.

Разрешите, я посмотрю, - попросил доктор и, не дожидаясь ответа, откинул одеяло. Бережными движениями слегка помял живот, снял край лейкопластыря, прикрывавшего послеопера­ционный шов, приклеил его на место и снова прикрыл больную одеялом.

«Ничего не говорит о ребенке, - болезненно поморщилась Катя. - Надо спросить... Боже, как страшно!»

- Болит? - тут же отреагировал доктор.

- Скорее ноет, - успокоила она. - Терпимо.

- Понятно, - он что-то пометил на планшете. - Вы, наверное, хо­тите знать, как ваша дочь? - словно услышал он ее немой вопрос.

- Да, - еле выговорила Катя мигом пересохшими губами.

Внутри все сжалось, скукожилось, на что один из мониторов тут

же отреагировал тревожным попискиванием.

- А вот так нельзя! - предостерег доктор. - Ваша задача после кесарева - как можно быстрее встать на ноги: вам еще ухаживать за ребенком! Насколько я знаю, операции прошли успешно: и у вас, и у девочки, - ободряюще улыбнулся Олег.

- А как она сейчас? Вы могли бы узнать? - с мольбой в голосе попросила Катя.

- Конечно. Сейчас к вам зайдет медсестра, сделает необходи­мые процедуры, за это время я завершу обход и свяжусь с дежур­ным неонатологом в детской реанимации.

- Я буду ждать... - прошептала Катя и опять уплыла в полудре­му.

Иногда размыкая веки, она напряженно щурилась, следя за мельканием цифр в углу монитора, и снова впадала в забытье. Но при этом слух обостренно реагировал на малейший шум в кори­доре.

Наконец открылась дверь, в палату кто-то вошел. Распахнув веки, Катя попыталась рассмотреть размытую фигуру. Скрипнула табуретка, фигура приблизилась.

«Олег!» - обрадовалась она, узнав доктора, и тут же заволнова­лась: на данную минуту самое главное - состояние ее только что рожденной и тут же прооперированной дочери.

- Все в порядке, - успокоил Олег, коснувшись ее ладони. - Ваша дочь - еще тот боец: состояние стабильное. А вам надо отдыхать. Спите.

- Подождите! - ухватила она доктора за руку. - Не уходите! Как вы считаете... каковы наши шансы? - отрывисто спросила Катя. - Говорите все как есть, - придала она голосу твердости. - Я ко всему готова. Пожалуйста.

Ну, если так... - опустил он голову. - Вы уже знаете, что с та­кой множественной врожденной патологией дети живут от силы час-два. А ваш ребенок... - сверился он с часами на мониторе. - Вас в девять утра оперировали? После сложнейшей операции на кро­хотном сердечке прошло более двенадцати часов, и время теперь

- наш союзник. У профессора Сандина золотые руки. Все должно быть хорошо, надо верить! - ободряюще сжал он ее пальцы.

- Я верю, - улыбнулась Катя сквозь слезы. - С первого дня бере­менности верила: что бы мне ни говорили, что бы ни советовали, как ни убеждали!

- Догадываюсь, через что вам пришлось пройти, - понимающе кивнул доктор. - И что еще придется преодолеть.

- Я знаю - две операции. Но я дала слово: мой ребенок выздоро­веет, будет жить нормальной жизнью. Чего бы мне это ни стоило.

Олег поднял голову, заглянул ей в глаза.

- Я всегда преклонялся перед силой материнского инстинкта и такими женщинами, как вы. Уверен, у вас все получится... Знаете, я ведь тоже инвалид детства, и моя мама точно так же когда-то дала слово: сделаю все, чтобы он выздоровел! И вот результат, - доктор показал на себя и добродушно улыбнулся.

- Вы?! Вы - инвалид детства? - расширила глаза Катя. - Где мои очки?

- Держите, - протянул он очки. - Я астматик. С младенчества

- по больницам, на капельницах да на гормонах. И все время ря­дом была мама, боялась на минуту одного оставить. <ООпопик», «маменькин сынок», «заучка» - чего только я не наслушался! - ус­мехнулся доктор. - Как сейчас помню: ребята во дворе будто заве­денные носятся, а я несколько шагов пробежать не могу - сразу кашель, одышка. И, откуда ни возьмись, мама с баллончиком: если и выпускала во двор - а мы на втором этаже жили, то всегда держа­ла окна открытыми, чтобы слышать мой кашель. Так что я больше дружил дома с книгами.

Катя надела очки и с любопытством принялась изучать док­тора: широкие плечи, крепкие мужские ладони, мускулистая шея, которую не мог замаскировать воротник-стойка униформы.

- Не верится, - сообразив, что так пристально разглядывать че­ловека неприлично, смущенно отвела она взгляд.

А я и сам не верю, - снова расплылся в улыбке Олег. - Про­шлым летом приезжал в отпуск, разыскал двоих ребят с того дво­ра. Надо было видеть их изумленные лица!.. Они ведь долго не понимали, почему я - не такой, как все. Однажды взяли меня на «слабо» и подбили за яблоками слазить в заброшенный сад. Мы тогда на Чкалова жили, рядом как раз начали застраивать район Могилевской - Воронянского. Людей выселили, частные подворья снесли, а сады выкорчевать не успели - яблони, груши, сливы! И год урожайный выдался, гроздьями висели, дразнили. Мы, дети каменных джунглей, такого бесхозного изобилия в жизни не виде­ли. Набрали огромные пакеты яблок, я нести вызвался. Хотелось стать своим для ребят. Ну, мальчишка, словом, - усмехнулся он. - И вдруг сторож со стройки выскочил: как рявкнул - все врассыпную. А я-то с яблоками - не могу добычу бросить, бегу, волоку пакеты. Стал задыхаться. Хлоп по карманам - баллончика нет: во двор-то ненадолго вышел, на приступ не рассчитывал. Пацаны собрались - меня нет. Не испугались, вернулись обратно, а я на земле валя­юсь, уже синеть стал. Побежали к сторожу, тот скорую вызвал... А спустя пару дней приехали они ко мне в больницу и привезли те самые яблоки: брось они меня тогда - помер бы в кустах.

- Молодцы ребята! - похвалила Катя.

- А то! У нас двор вроде как и спокойный был, но хулиганья во­круг хватало: девяностая школа рядом, о ней ого-го какая слава ходила! Но я в первой учился. Так вот, пока не переехали с мамой, больше никто меня во дворе не задирал. Зауважали.

- А я знаю, где девяностая школа, и где первая, знаю, - обрадо­валась Катя - Я дважды жила в том районе: сначала студенткой квартиру снимала, а после - по семейным обстоятельствам. В доме между аптекой и хлебным!.

- Неужели?! - искренне удивился Олег. - В этом доме до сих пор живет моя первая любовь! Детская, на три года старше, Татьяной зовут. Незнакомы?

- Нет. Я там недолго жила, пару месяцев... А почему вы перееха­ли? Такой район замечательный, зеленый, тихий!

- Отец с мамой развелись: не выдержал он моих болячек. Ба­бушка к тому времени одна осталась, вот мы к ней и перебрались на Якуба Коласа, - поделился Олег. - Окна квартиры прямо на трамвайные пути выходили. Я, когда в мединституте учился, ча­сто за книгами по ночам засиживался, с первым трамваем спать укладывался. До сих пор стук колес по рельсам снится. Но друзья­ми я на новом месте не обзавелся...

Ностальгически улыбнувшись, Олег взглянул на монитор.

- Ну вот и замечательно: давление нормализовалось, сердечко ровно стучит, - констатировал он. - Самая надежная анестезия - приятные воспоминания! Спите. А мне пора.

- У меня сейчас вообще ничего не болит. Как только о Минске заговорили, сразу отпустило... Олег, не уходите. Пожалуйста, по­будьте со мной еще недолго. С вами как-то спокойнее.

- Ну хорошо, пять минут у меня еще есть. Только я дверь в кори­дор открою, чтобы слышать...

А как вашей маме удалось... - Катя пыталась сформулировать волнующий ее вопрос.

- ...вытащить меня из болезни? Верила, как и вы, хотя руки порой опускались. На трех работах вертелась, деньги откладыва­ла, чтобы на лето нас с бабушкой в Крым отправить. Там мне и в самом деле становилось легче, но стоило вернуться - приступы повторялись. К каким только врачам она меня не возила, какие только методики не опробовала - ничего не помогало. Пока один доктор не рекомендовал подводное плавание: мол, не надо убе­гать от проблемы, надо идти ей навстречу. А в моем случае глав­ное - правильно дышать и не паниковать. Так что мама, как ни берегла свое чадо от простуд, решилась отвести меня во Дворец водного спорта. От отчаяния, наверное. Но буквально через пару месяцев случилось чудо: приступы почти прекратились. Правда, с медицинской справкой возникали сложности: меня ведь уже в инвалиды записали - какое плавание? - улыбнулся он. - Вот та­кая история... Еще годик здесь подучусь - и домой, - неожиданно добавил он.

- Как домой? - удивилась Катя. - Вы серьезно?!

- Серьезней некуда, - подтвердил Олег. - Хотя после того, как отработал распределение в одной нашей больнице и получил грант на учебу за рубежом, был уверен - уезжаю навсегда. Маму хо­тел со временем перевезти и поначалу ради этой благой цели сил не жалел: учился, работал, язык совершенствовал, во всякие юри­дические тонкости вникал. Жил по графику: поспал - и за работу.

- А давно вы здесь?

- Скоро три года.

- Странно...

Катя задумалась: человека, который хотел вернуться на родину и честно в этом признавался, за два месяца жизни в Германии она встретила впервые.

- И почему передумали? Расскажите, для меня это важно.

- Стоите перед выбором? - предположил Олег. - Не уверен, по­может ли вам мой рассказ: каждый свой путь сам выбирает... Хо­рошо. Понимаете, раньше мне казалось, ностальгию люди просто выдумали - от лени, от безделья, от желания как-то себя оправ­дать... Ну как бы вам объяснить... - попытался он подыскать пра­вильные слова. - Вам знакомо понятие «территория души»?

- Да, - неуверенно кивнула Катя. В памяти всплыл давно прочи­танный роман писательницы-землячки.

Очень правильное понятие - «территория души». С одной сто­роны, ну какая может быть территория у души? Если, конечно, не считать тело, в котором она живет. А на самом деле такая терри­тория есть: место, где ей хорошо, комфортно, где царит умиротво­рение, покой... Весной мне надо было принять окончательное ре­шение: остаюсь или возвращаюсь? Никак не мог определиться, и на нервах все пошло не так - на работе перестало ладиться, грипп подхватил. Слег с высокой температурой, впадал в забытье. И пре­следовали одни и те же видения: первая любовь, мама, ребята во дворе и те самые яблоки... Не поверите, но я даже их запах чув­ствовал! Так могли пахнуть только те яблоки, из детства! - вооду­шевленно уточнил он. - Очнулся и сразу решил: возвращаюсь! И так стало на душе легко, свободно. Понял: убегал от самого себя, старался не слышать, как мается душа, жил умом, а не сердцем. Стоило определиться - и пошел на поправку. Дела наладились. По­ставил новую цель: стать со временем таким же детским кардио­хирургом, как профессор Сандина. Ну, чтобы таким, как вы, не при­шлось лететь за помощью в другую страну, - пояснил он. - Мову пачау вывучаць... Мабыць, за мяжой найбольш востра паустае пы- танне: хто ты ёсць насамрэч?

- А как ваши друзья отнеслись к такому решению?

- Вы имеете в виду тех, кто здесь работает? - уточнил Олег. - Так здесь мы большей частью не друзья, а конкуренты в борьбе за место под солнцем, - усмехнулся он. - И это нормально: стимули­рует... Думаю, некоторые из них обрадовались.

- А те, кто не обрадовался?

- Те считают мое решение ошибочным. Только я думаю иначе. Эмиграция - жестокая штука: здесь по ночам каждому снятся свои яблоки. Рано или поздно наступает момент истины, но изменить что-то уже невозможно: работа, семья, дети. Страшно. И возраст, опять же. Яблоки - это и есть ностальгия. Иногда она переходит в хроническую форму, как болезнь. Многие эмигранты спят и ви­дят, как бы вернуться на родину, но не все могут в этом признаться даже себе, Так и чахнут при полном внешнем благополучии.

- Вы уверены? - озадачилась Катя.

Такое она опять же слышала здесь впервые. Конечно, в русско­язычном кругу часты рассказы о родине - где кто родился, вырос, учился. Но особенной грусти в этих разговорах она не уловила. Или дело в чем-то другом?

Уверен, - кивнул Олег. - Вот давайте возьмем пример из жизни растений. Хорошо известно - пересадить взрослое дерево, чтобы оно прижилось, практически невозможно. Разве что с огромным комом земли, сохраняя корни в благоприятной среде. И пересажи­вать желательно в подобную же среду обитания: береза никогда не приживется в пустыне среди кактусов. Люди - как деревья: эмигрируя, они должны выдрать себя с большим «комом земли». Если безжалостно отсечь корни - могут не прижиться, а если и приживутся, то все равно не будут такими, какими могли бы вы­расти на родине, - пышными, красивыми. Разве что в оранжерее...

- А вот здесь я с вами не соглашусь, - все еще раздумывая о сво­ем новом окружении, перебила Катя. - Многие здесь продолжают цвести и пахнуть. Во всяком случае, я пока только таких встречала.

- Вы здесь недолго и наблюдаете за видимой частью айсберга, - многозначительно произнес Олег. - Поначалу и мне так каза­лось... Вот только прежней питательной среды даже пересаженно­му с комом земли дереву хватает ненадолго - от силы на несколь­ко лет. И если к тому времени не образовались новые корешки и не пошли новые ростки - начинается процесс увядания.

- Новые ростки, я так понимаю, дети?

- Да. Но здесь кроется другая беда: когда они вырастут, это будут уже гибриды. Потому что изменилась среда обитания. Не исключено - через несколько поколений они окончательно поте­ряют родительские черты. Но я хочу, чтобы мое продолжение со­хранилось... как вид, что ли. Эволюционировало - да. Но при этом не потеряло идентификационный код или, того хуже, не превра­тилось в перекати-поле.

- А вы философ, Олег, - переваривая монолог доктора, уважи­тельно заметила Катя.

- Я не философ, я практик: знаю, что в итоге пересиливает - сознание или подсознание... Вот давайте проведем эксперимент. Закройте глаза, - Катя послушно опустила ресницы. - А теперь бы­стро вспомните самое главное, что осталось дома, - люди, самые яркие впечатления, ассоциации... Раз, два, три.... Стоп! - скомандо­вал он. - Ну, что видели?

- Вади... - начала женщина и тут же осеклась. - Любимый чело­век, - поправила она себя, - отец... И два клена за забором: один желтый, другой красный, - подняла она удивленный взгляд.

- Вот! Что и требовалось доказать! У вас тоже есть свои «ябло­ки»! И корни ваши остались там... Так что я не философ... - повто­рил он, усмехнувшись. - Философом по образованию была мама, но ради меня пошла мыть подъезды. Я вас познакомлю, если хо­тите.

- Хочу! Я очень даже хочу познакомиться с женщиной, выра­стившей такого чудесного сына!.. Вот только не знаю, когда вер­нусь в Минск.

Не переживайте. Мне понятно, что вас здесь держит. Пока не разрешится главный вопрос - вы будете не здесь и не там... Но вы вернетесь, - убежденно произнес Олег и решительно поднялся с табуретки. - ...Однако я засиделся. Спите, я загляну к вам утром... Да, забыл сказать: ваш муж звонил, справлялся о состоянии, - вспомнил он уже в дверях.

- Спасибо. Но он мне не муж, - внесла ясность Катя. Генриха в мимолетном воспоминании она не видела. Даже стыдно стало: он столько сделал для нее и Марты! - Подождите секунду! - попыта­лась она снова задержать доктора. - Я смогу завтра увидеть дочь? Вы мне поможете?

Коснувшись дверной ручки, Олег остановился.

- Постараюсь, - что-то обдумав, пообещал он. - Спокойной ночи!

- Спокойной... Спасибо за ликбез из жизни растений! - добави­ла она вдогонку.

«А ведь он прав: сколько людей уехало из страны, сколько пы­тается прижиться на чужой земле... Многие уже без корней... И иногда обрубали их осознанно, в надежде, что так будет проще... Удивительный молодой человек, - закрыла она глаза. - И он прав: я вернусь... Мы вернемся...» - улыбаясь, Катя стала медленно по­гружаться в сон.

...Навстречу, расставив ручонки и заливисто хохоча, бежала под­росшая дочь. За ней с любовью и нежностью наблюдали двое муж­чин. За их спинами, шелестя листвой, раскачивались два клена - красный и желтый...

Январь 2015.

Продолжение следует...

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg