Gothic Love. История о признающих только черный цвет (epub) - Gothic Love. История о признающих только черный цвет 1066K (скачать epub) - Адамс Скотт

Gothic Love История о признающих только черный цвет Скотт Адамс

Редактор "Dasha W. Frost" Дарья Уилмот

Корректор "Dasha W. Frost" Дарья Уилмот

© Скотт Адамс, 2017

ISBN 978-5-4485-3476-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Благодарность

На написание этой книги у меня ушел целый год, и я хочу поблагодарить своего редактора Уилмот «Dasha W. Frost» Дарью, которая начала заниматься редактированием рукописи будучи в Мексике, а закончила уже в Канаде.

Огромную благодарность выражаю своей супруге M. Barton, которая была рядом, во время написания романа с нетерпением ждала каждую главу, и верила в ее успех.

Посвящаю эту книгу всем представителям готической субкультуры за уважение к любым формам самовыражения личности!

Скотт Адамс

Глава I. Кто такие готы?

Зеркало отражало всю комнату и его фигуру, сидящую на кровати. Был пятый час, сумерки уже спустились на город, в комнате было темно, и лишь свет от монитора ноутбука освещал бледное лицо молодого человека. Он сидел на кровати в позе лотоса и смотрел на себя в зеркало – маленькую, худую фигурку в растянутой домашней майке и домашних штанах. Его внешний вид отдаленно напоминал тех готических парней с утонченными чертами лица, которых он рассматривал сейчас в интернете, разве что его недлинные волосы русого цвета не входили ни в какое сравнение с увиденным. Рома перевел взгляд на монитор, еще раз взглянул на фотографии готов и подумал, что нужно что-то менять. Субкультурой он заинтересовался после прогулки с друзьями, когда, проходя мимо одного дома, он увидел, как из подъезда вышла девушка. Она была одета во все черное, с черными, длинными волосами, отчего ее кожа казалась «мертвецки» бледной, с несколькими колечками и гвоздиками пирсинга на лице, в губах, носу и брови. Длинный плащ с клепками и застежками и тяжелые сапоги, в которые та была одета, дополняли образ. Через плечо была перекинута сумка в тон одежды. Выйдя из подъезда, она повернула направо, как раз в сторону компании Ромы; те посторонились, и она, даже не обращая на них внимания, прошла дальше.

Коля толкнул Рому в бок и скривил гримасу: закатил глаза и открыл рот. Боря тоже изобразил отвращение. Затем они засмеялись, Рома тоже выдавил смех, но не понимал, почему они так отреагировали.

– Динозавры такие, – вдруг сказал Боря. – Я думал их уже не осталось.

– Фрики, что с них взять? – поддержал друга Коля.

– Кто это? – спросил Рома, ничего не понимая.

Друзья переглянулись и засмеялись.

– Ты серьезно? Не знаешь, кто такие готы? – спросил Коля.

– Нет, – честно ответил Рома. Конечно, откуда ему было знать? Жили они в небольшом провинциальном городке, с мамой и бабушкой, а телевизор в их квартире показывал всего три канала, и почти всегда это были бабушкины сериалы или новости с утра до вечера. Телевизор был один на всю квартиру и стоял на кухне, любимом месте обитания бабушки, Тамары Викторовны. Мама же всегда пропадала на работе: она была уборщицей в здании районного управления. Правда, друзьям об этом Рома никогда не рассказывал, да и женщиной она была еще молодой, всегда прилично одетой, вот он и рассказывал всем, что его мама работает в администрации, особо не вдаваясь в подробности. Откуда ему было знать о готах? В школе это не проходят, в новостях не говорят, да и в книжках вряд ли пишут. Хотя…

– Ну, ты хоть эмо знаешь?

– А, ну да, что-то слышал, – отчасти Рома сказал правду: от кого-то он уже слышал это слово, про какое-то молодежное движение, которое было популярным лет десять назад.

– Ну, так вот, готы – это почти то же самое, только без розовых соплей.

– Зато с черными, – засмеялся Боря.

– А в чем разница? – поинтересовался Рома.

– Тебе правда интересно? Да брось, ничего интересного, – отмахнулся Коля.

– Да, интересно, вы так ржали над ней, а в чем смысл объяснить не можете.

– Уроды – одним словом, не знают чем себя занять, вот и наряжаются как чучела.

– Короче, готы ходят во всем черном, носят пирсинг, гуляют по кладбищам, считают себя вампирами и ведьмами, – постарался объяснить Боря.

– И ладно девчонки еще малолетние, но среди них и парни бывают. Дохляки и дегенераты, красят глаза, выглядят как бабы. Тьфу, – Коля сплюнул и вытер рот ладонью.

– Не забивай себе голову, ты лучше скажи: завтра на тренировку идешь?

– Иду, – ответил Рома и попрощался с парнями. Они жили в Ленинском районе, некогда более престижном и развитом, чем район Верхних вод – или просто Верхнем – где жил Рома. После распада Советского Союза что один район, что другой пришли в запустение: заводы встали, жители начали уезжать, спиваться, и плохо стало во всем городе. О каком процветании было говорить, когда даже старые детские площадки пустили на металлолом, а новые никто не поставил? Правда, во дворе Ромы был один турник – да даже не турник, а просто перекладина – на которой иногда подтягивались молодые парни… или алкаши – на спор, кто сильнее или кто бежит за бутылкой.

После той встречи с девушкой и разговоре о готах Рома хотел узнать больше, но узнавать было неоткуда, разве что навестить брата в Москве и там в интернете найти почитать о них, но Рома даже не рассматривал такую возможность: кто ж его отпустит и даст денег? Своего компьютера или хорошего телефона с интернетом у него не было. Он, конечно, мог бы пойти к Коле: у него и ноутбук был, и интернет, отсюда он такой просвещенный, но идти к нему, чтобы узнать про готов, было чревато насмешками. Коля всегда был рад «закачать» Роме новой музыки на плеер или дать полазить в интернете по учебе, но что-то ему подсказывало, что в этот раз все будет по-другому: Коля просто не поймет его интереса, а что-то объяснять он не хотел, да и сам не знал, зачем ему все это было нужно.

Возле подъезда на лавочке сидели бабушки и что-то обсуждали. У бабушек – скамейка была чуть ли не смыслом всей их жизни: такие войны и крики из-за нее порой возникали! Лавочка была одна, уж так получилось, и непонятно, была она всегда одна или раньше у каждого подъезда стояли, но всю свою жизнь Рома наблюдал эту единственную лавочку у первого подъезда. И где-то с полгода назад началось: в один день лавка оказалась у его, третьего подъезда. Тогда бабушки из первого устроили невероятный скандал, ругались с молодежью, Роме тоже достался допрос с пристрастием: уж не он ли перетащил лавку к своему подъезду? Винили новых жильцов со второго этажа, что это они, не успели переехать, как лавку к своему подъезду перетащили. А после бабки просто взяли и перетащили лавку обратно к первому. Но через пару дней она снова оказалась у Роминого подъезда, и не просто стояла, а была занята бабками из третьего. Жильцы наблюдали такой концерт по заявкам, который устроили две армии противоборствующих бабушек божьих одуванчиков из первого и третьего подъезда, что все жильцы из окон высовывались и выбегали разнимать их. Оказалось, что это они, бабушки из третьего, и перетащили злополучную лавочку к себе поближе. Бабки из первого оказались не согласны мириться с этим, есть у них там и активистка, Валя: она мало того что громогласная, так еще и пьет и дерется. Вооружились как-то раз вениками и пошли на бабок из третьего подъезда, что щепками от веников было усеяно все вокруг. В итоге лавку не вернули, но крику было столько, что даже полицию пришлось вызывать, и скорую кому-то из участниц «битвы за лавочку у подъезда». С тех пор стоит она у третьего, Роминого подъезда, и бабки дежурят, чтобы «не увели». Всегда у них наготове веники и метлы. Ведьмы, одним словом.

Рома поздоровался с ними и вошел в подъезд. Жил он в обычной панельной пятиэтажке, на четвертом этаже. Ремонт последний раз в подъезде делался давно, стены покрывали различные нецензурные надписи, рисунки, но что-то привлекло внимание Ромы. Он остановился и присмотрелся: на стене было написано: «Готы-уроды!». Никогда прежде он не замечал этой надписи, хотя она была написано давно, но ему стало очень обидно, словно речь шла не про всю субкультуру, а про ту самую девушку, которая так ему понравилась. Рома достал из рюкзака черный маркер и закрасил слово «уроды», а ниже подписал «прекрасны». Отперев ключом дверь, он вошел в квартиру и скинул рюкзак, и, сняв верхнюю одежду, бросил ее на табурет, стоящий здесь же. Из кухни, что в конце коридора, показалась бабушка, Тамара Викторовна.

– Пришел? Мой руки, садись за стол, я суп приготовила. Картошка жарится.

– Не хочу, баб, – вскользь ответил Рома, но руки мыть пошел.

– А вещи что опять кинул? Я тебе петельку там пришила, повесь. В училище тоже так кидаешь?

– Не училище, а колледж, сколько можно повторять?

– «Колледж», скажите, пожалуйста! А когда я прошу вешать вещи на крючок, можно запомнить? Уберу из коридора табурет – на пол кидать будешь?

– Буду! – ответил Рома, надеясь, что из-за шума воды, бабушка не услышит.

– Будет он! – услышала все-таки. – Я матери скажу, чтобы новую куртку тебе не покупала, раз не бережешь.

Рома ничего не ответил и старался особенно не вслушиваться в то, что бабушка там говорит.

– Скажу, пускай в старой ходит, ты ему новую купишь – он и ее на пол швырять будет.

– Ну, скажи!

– А вот и скажу!

– Все, отстань баб, у тебя там картошка горит.

Тамара Викторовна наспех повесила куртку и побежала на кухню открывать форточку, так как вся кухня наполнилась дымом и запахом горелой картошки. Рома прошел на кухню и сел на стул.

– Ну, ты глянь, куда ее теперь? – спросила она вслух.

– Выбрасывай, что делать-то?

– Выбрасывай! Мы в войну голодали, а вам все выбрасывай. Сейчас посмотрю, может что получится тебе на второе.

– Да не надо баб, выброси или сама ешь, я не буду.

– В училище поел?

– Не училище, а колледже. Да, поел.

– Знаю я, как ты поел. Все батончики свои эти и колу.

– И что? Не хочу я есть.

– Потому что аппетит перебил, вот и не хочешь. Давай хоть первое налью?

– Да не надо баб, сама поешь, я потом с мамой.

– Ну как знаете, – обиделась бабушка, выбирая из сковородки уцелевшую картошку.

Вечером вернулась мама. Войдя в квартиру, она отдала пакеты с продуктами Роме, и тот пошел на кухню.

– Наташа пришла? – удивилась бабушка, оторвавшись от новостей.

– Да, как видишь, – сказал Рома, разбирая продукты.

– Наташ, ну зачем ты эту колбасу покупаешь? Лучше бы мясо взяла на суп!

– Рома любит, – только и всего ответила мама.

– Любит он! – опять начала бабушка. – Опять свои бутерброды будет есть, а суп есть не стал.

– Мам, не кричи, дай домой в тишину прийти, одну тебя и слышно. Что не так? – мама вошла на кухню.

– Чего колбасу-то купила? Химию эту?

– Роме, – еще раз сказала мама.

– Нет, ну я не могу, говоришь вам, говоришь…

– Не начинай мам, пусть хоть бутерброды ест.

– Лучше бы суп ел, – настаивала бабушка.

– Лучше! Но ведь не ест?

– Не стал есть, – развила бабушка руками.

– Значит, пускай бутерброды делает и ест. Ром, поставь чайник, пожалуйста.

– Хорошо.

– Куда? – закричала бабушка, увидев, что Рома хочет открыть колбасу. Наталья Семеновна и Рома переглянулись и посмотрели на бабушку.

– А котлеты я для кого жарила?

– Ну ладно тебе мам, я голодная. А котлеты на ужин будем.

– Аппетит перебьете себе… – начала бабушка, но у мамы зазвонил телефон.

– Мам, подожди, – мама ответила.

– Да… Да, Женечка, привет…. Завтра? Ну хорошо… Давай, приезжай… Ромка будет и бабушка… Чего привезти? – мама отвлеклась от разговора по телефону. – Ром, Женя спрашивает, что тебе купить.

Женя был Ромин старший брат, уже года три он не живет с ними: переехал в Москву, работает, иногда наведывается в гости и всегда с подарками и интересными рассказами о столице.

– Мам, дай мне, – попросил Рома телефон.

– Да, Жень! Привет!

– Чего купить, кому? – не поняла бабушка, что происходит.

– Роме, мам.

– А чего ему покупать? Ничего ему покупать не нужно, он вон свои вещи разбрасывает… – начала бабушка, но Рома посмотрел на нее и вышел из кухни, закрыв дверь.

Вернувшись, он протянул маме телефон.

– Спасибо.

– Ну, что говорит?

– Завтра приедет, – спокойно ответил Рома, но в душе он ликовал, потому что попросил брата привезти ему какой-нибудь ноутбук, и тот пообещал, что привезет. Потом посмотрел на бабушку, тихую и молчаливую.

– Баб, чайник вскипел, бутерброды с чаем будешь? – спросил Рома и посмотрел на нее.

– Буду! – сказала она и, улыбнувшись, хлопнула рукой по столу.

– Пас, пас, – кричал Коля, пока Рома вел мяч. Тот ловко обвел соперника и дал пас направо, Коле. Тот, завладев мечом, повел его к воротам и ударил по мячу. Штанга. Тут же прозвучал свисток тренера.

Коля взялся за голову.

– Да ладно, бывает, – похлопал его по плечу Рома и пошел в раздевалку вместе со всеми.

По дороге домой они шли, бурно обсуждая игру. Была суббота, морозный и солнечный день. Выходной. Обычно после тренировки они шли пить пиво в Ленинском районе, либо во дворе у Коли, либо на площадь, на лавочку.

– Ладно, парни, я домой, – сказал Рома.

– Подумаешь – проиграли! Пойдем пивка попьем? – сказал Боря.

– Да пускай идет, – отрезал Коля.

– Да я не из-за игры, ко мне брат приезжает сегодня.

– Ааа, ну тогда ладно, давай, Женьке привет, – сказал Коля, поняв, что причина действительно не в проигрыше команды.

– Давай, удачи. Я тебе позвоню вечером, может, выберешься.

– Хорошо, давай, – сказал Рома, они пожали руки.

Домой он шел в приподнятом настроении: Рома ожидал не столько приезда брата, сколько ноутбук, который попросил у него по телефону. Полночи, сегодня утром и во время игры он то и дело думал про ту девушку, что видел накануне, и ему не терпелось узнать побольше о ней и этой субкультуре.

– Рома, к тебе брат приехал! – известила меня одна из старушек у подъезда.

– Спасибо, – сказал он, а сам подумал, что сервис в лице бабок на лавочке становится чересчур навязчив.

Вбежав на четвертый этаж, он отпер дверь и не вошел в квартиру. Дома пахло выпечкой: никак бабушка печет пирожки, которые Женька так любит. Послышался голос мамы, у нее сегодня выходной. Рома снял куртку и бросил на пол, точнее положил на табурет, но табурета не оказалось на своем месте, и куртка оказалась на полу. Из кухни на Рому смотрела бабушка, скрестив руки на груди и зажав в ладони деревянную лопатку для переворачивания котлет. Роме ничего не оставалось, как поднять куртку и демонстративно повесить ее, при этом раскланявшись бабушке. Та вернулась к готовке, а Рома прошел следом на кухню.

– А вот и ты! Здорово! – протянул руку Женька, Рома пожал ее и обнял брата. Последний раз они виделись в конце лета, когда тот приезжал в отпуск, а сейчас уже стоял снежный ноябрь.

– Привет, как добрался?

– Лучше всех, пойдем, я там тебе привез кое-что, – сказал Женька и, встав со своего стула, повел его в Ромкину комнату.

– Ты вообще как, надолго к нам?

– Нет, у меня вечером поезд, утром уже в Москве буду.

– Понятно, – с грустью сказал Рома. – Показывай, что у тебя там?

– Смотри, не знаю, пользовался ли ты «маком», но в общем вот. Не самый последний, конечно, но вещь хорошая, – Женя достал из коробки новый ноутбук MacBook Air.

– Ничего себе, Жень, я и не думал… Спасибо!

– Да что я, любимого брата порадовать не могу? Чего тебя старым «железом» пичкать? Ладно, ты тут занимайся, скоро обедать будем, – сказал Женька и пошел к выходу.

– Жень, – окрикнул его Рома.

– Да?

– Еще раз спасибо! Ты же знаешь, у нас всего три канала на телике.

– Да, и с бабушкой воевать не советую: она свои сериалы как смотрела, так и будет смотреть. Учеба-то как?

– Да нормально. Вот в футбольную секцию записался, с парнями гоняем.

– О, футбол – это круто. На стадионе играете?

– Ага, не на коробке ж нам играть?

– Ну, тоже верно.

За ноутбуком время пролетело незаметно, они с Женей долго разбирались, настраивали его, подключали интернет, а после ужина он уехал.

Когда Рома стоял у подъезда в ожидании такси, у него зазвонил телефон.

– Здорово! Ну что, придешь к нам? – спросил Боря.

– Да, сейчас Женьку в такси посадим и приду, – ответил Рома и посмотрел на мать. Та недовольно вздохнула, и Рома отошел чуть дальше.

– Давай, как выдвигаться будешь, пересечемся, в магазин зайдем, я тебя встречу.

– Да у меня денег не особо, – сказал Рома еще тише.

– Забей, футболист тут один есть, он угощает, – захихикал Боря и, по всей видимости, Коля ему двинул, что тот взвыл, затем началась возня и связь прервалась.

В конце дома показалось желтое такси.

– Ну что, давайте прощаться? – и Женя обнял мать.

– Давай, братишка, как выучишься, приезжай. Надеюсь, я уже на ногах буду крепко стоять, поживешь, посмотришь, что к чему?

– Когда это еще будет? – усмехнулся Рома и пожал руку брату. – Да и потом, что я там забыл? Москва как Москва, я и в интернете на нее теперь посмотреть смогу.

– Одно дело смотреть, а другое дело жить. Город интересный, серьезный, любит, чтобы слово с делом шли бок о бок, а тут… – Женя осмотрелся. – Тут на пенсии хорошо, воздух, тихо, спокойно, а пока молодой, нужно вкус жизни почувствовать. Ты подумай.

– Хорошо, – ответил Рома, и Женя взял брата под локоть и отвел на пару шагов.

– Ты это… В общем вот, держи – и протянул две купюры по пять тысяч.

– Да ладно тебе! – отшатнулся Рома. – Вон, матери отдай лучше.

– Матери я деньги еще по приезде передал, а это тебе. Ну, мало ли, с друзьями посидеть, с девушкой в кино сходить, из шмоток что купить. Бери-бери, – и всучил деньги брату.

Для Ромы это была крупная сумма, и он даже не представлял, как можно «посидеть» с друзьями на такие деньги. Девушки у него не было, за квартиру он не платил, вещи ему покупала мать или давала ему деньги, чтобы он купил себе вещи сам, по своему вкусу.

– Спасибо, Женька, – смутился Рома.

– Ты за старшего не расстраивай мать и бабушку. Это сейчас кажется, что они железные, а оторвешься от дома – поймешь, что жизнь у них несладкая, и лишний раз их лучше не огорчать.

– Женя, ну что вы там? Машина ждет, давайте уже, прощайтесь. У тебя поезд, еще опоздаешь, – начала мама.

– Бегу, – и, потрепав брата по голове, подхватил вещи, поцеловал мать и сел в машину.

Автомобиль тронулся и тихонько поехал, увозя с собой Женьку. К подъезду, шатаясь, подошла Валя и села на скамейку. На ней были домашние тапочки и распахнутый, видавший виды пуховик поверх растянутой футболки.

– Сын? – хриплым голосом спросила она у Натальи Семеновны.

– Сын, – подтвердила женщина, до конца не понимая, кого Валя имела в виду – Женьку, что уехал, или Рому.

– Мам, ты иди домой, – вкрадчиво начал Рома, и мать взяла сына под руку. Тот подвел ее к подъезду. – Не нужно с ней…

– Да брось, Ром, соседи все-таки, – но Рома скривился и покосился на Валю. – Уж какие есть, – улыбнулась мать.

– Я гулять с парнями пойду, – сказал Рома. – Не жди меня, я не поздно.

– Так холодно, какие гулянки?

– Мам, меня пацаны весь день ждали, не мог же я Женьке внимания не уделить?

– Ага, компьютеру скорее, а не Женьке. Матч, что ли, выиграли?

– Да, выиграли, – соврал Рома, хотя это не было у него в привычке, и он отвел взгляд.

– Ну тогда ладно. Поздравляю. Давайте там, много не пейте, – и похлопала сына по плечу.

– Мама, да мы не…

– Да знаю я! – перебила та, и махнула на сына рукой. – Вон, если не хочешь так жить, – и Наталья Семеновна показала на Валю, которая курила на лавочке. – Много не пей.

– Хорошо, все, я побежал.

Всю дорогу Рома шел, зажав деньги в кармане, и ругал за то, что не оставил их дома.

Через десять минут он был на перекрестке, где проходила условная граница районов, где обычно они прощались с парнями после учебы или тренировки.

Здесь, под светом фонарей, его уже ждали друзья, но, по всей видимости, что-то произошло. Боря топтал снег, смотря себе под ноги, а Коля стоял под фонарем и крутил в руках телефон.

– Ну что, погнали? – с ходу спросил Рома, и те обратили на него внимание.

– Ага, пошли! Коль! – позвал приятеля Боря, но тот продолжал стоять под фонарем и вертеть в руках телефон.

– Что такое? – не понял Рома.

– Да этот олень, футболист недоделанный…

– Слышь! – активизировался «футболист».

– Да ладно, хорош Вам! В чем дело-то?

– Короче, хотел мой телефон из рук вырвать, а в итоге свой уронил… И все.

– Так он ведь новый был! Может, там гарантия какая?

– Х*янтия! – съязвил Коля. – Мне в Москву его ехать менять?

– Я говорю, давай вон Димку Панова попросим, он, вроде, шарит в телефонах.

– В лохах, вроде тебя, он шарит. Если полезет в него и не сделает, то все, ни в какой сервис можешь его не нести.

– Да, Коль, сегодня явно не твой день, – вздохнул Рома, но Коле это не понравилось, и он покосился на друга, а затем убрал телефон в карман.

– Пошли уже. Холодно, – пробурчал тот и пошел вперед.

– А говорил денег нет! – увидев у Ромы крупные купюры, удивился Коля.

– Это не то… Точнее… Короче, это Женька маме передал, за квартиру заплатить, – сказал Рома, поняв, что зря он достал из кармана деньги при всех.

– Понятно, – усмехнулся Коля.

– Кстати, как Женька? – спросил Боря.

– Хорошо, – коротко охарактеризовал встречу с братом Рома.

Тем временем Коля набирал пива и чипсов, а затем уже на кассе неожиданно выругался.

– Что такое? – спросил Боря.

– Да не хватает! – сказал Коля, стараясь не смотреть на продавщицу.

– Ну ты и олень! – заголосил Боря. – Выронил, что ли?

– Коль, а куда ты столько набрал? – удивился Рома, смотря на прилавок с кучей недешевого пива и всяких сухарей и чипсов.

– Так отметить хотел – сказал Коля, почесав шею.

– Ага, или горе залить!

– Хорошо, сколько не хватает? – подключился Рома.

– Да у меня всего двести, – признался тот.

Делать было нечего, продавщица уже пробила, и Роме пришлось расплатиться. Двухсот рублей Рома так и не увидел ни при оплате, ни потом, когда они сидели на площади и болтали о всякой ерунде.

Глава II. Готы в маленьком городе

Утром Рома проснулся с больной головой и почувствовал, что так плохо ему еще никогда не было прежде. Он не мог вспомнить, как пришел домой, а посмотрев на часы, и вовсе впал в отчаяние: был уже четвертый час дня. Свою одежду он нашел раскиданной по полу. Встав с постели, он, шатаясь, подобрал джинсы и, вспомнив о деньгах, оставленных ему Женькой, проверил карманы. В них он обнаружил четыре тысячи рублей, несколько чеков и мелочь, которую он рассыпал по полу, переворачивая штаны. С досадой, Рома сел на постель и постарался привести свои мысли в порядок, насколько это было возможным. Он вспомнил, что они беспечно играли в снежки и, кажется, даже кидались ими в мирно проходящих прохожих. И, кажется, они вновь и вновь возвращались в магазин. В таком случае, получается, что все деньги Рома потратил сам, вчера вечером. Парень вздохнул с досадой, убрал деньги в карман и оделся. В коридоре висела его куртка, в ней тоже была кое-какая мелочь и телефон, но звонить он все равно никому не хотел.

– Проснулся? – спросила бабушка, появившись у Ромы за спиной.

– Угу, – пробурчал Рома.

– Пошли, я тебе отвар сделала, выпьешь.

– Какой еще отвар? Ничего не хочу.

– Пойдем, иначе до вечера пролежишь с больной головой, – сказала бабушка и поплелась на кухню.

Рому удивило, что она так спокойно отнеслась к тому, что он вчера пришел домой пьяным, и ему было очень стыдно: уж лучше бы она кричала на него, тогда бы все было более-менее как всегда, а сейчас он не знал, чего ожидать.

– Друзья твои вчера привели тебя. И когда только завести таких успел? – сказала бабушка, когда тот вошел на кухню и сел за стол.

– Хорошие ребята, баб, – отрезал Рома.

– Видно, какие хорошие, – она замолчала. – Хорошо хоть на улице не оставили, а то замерз бы под забором где-нибудь.

– Мы вчера выпили немного, победу отмечали в матче, – сказал Рома, надеясь, что на бабушку это как-то повлияет.

– Они тоже с тобой на тренировку ходят? Никогда бы не подумала.

– Что значит «тоже»? Это Коля и Боря, баб, ты их не узнала, что ли?

Но бабушка лишь поставила перед ним чашку с какой-то плавающей в кипятке травой и сказала: «Пей», – а сама ушла к себе в комнату.

Рома давился бабушкиным отваром, но после каждого глотка, ему становилось действительно лучше. Голова перестала гудеть, и уже не было такой слабости и усталости. Допив отвар до дна, он вытряхнул траву из чашки и помыл ее за собой.

– Баб, я к Коле пойду, – сказал Рома, заглядывая в комнату к бабушке. Та раскладывала пасьянс возле окна.

– Что? Никуда не пойдешь, – отрезала бабушка.

– Баб, я не спрашиваю, я ставлю тебя в известность. Все, я ушел, – бабушка ничего не ответила.

Рома одел кроссовки, накинул куртку и хотел открыть дверь ключами, как обнаружил, что ключей нет.

– Баб, где ключи? – крикнул он. – Баб!

Никто не ответил, даже бабушкиных шагов не было слышно. Рома прямо в обуви пошел к бабушке в комнату.

– Баб, дай ключи!

– Чтобы тебя снова домой под утро принесли? Вот спасибо. Мало мне было твоего деда, за которым я по всему городу бегала и по квартирам и дворам вылавливала, так внук туда же. Хоть с дочкой повезло, был бы сын – и тот бы пил.

– Баб, ну хватит, я слышал это уже тысячу раз. Где ключи? – но тут в дверь позвонили.

– И кого там к нам принесло? – удивилась бабушка, встала со своего места и пошла открывать. Ключи были у нее в кармане халата, она отперла дверь и распахнула ее.

– Вы к кому?

– Тамара Викторовна, здравствуйте, а Рома дома? Можно его увидеть?

– Проходи, в гости можно, на улицу не пущу, – сказала бабушка, и в квартиру вошел Коля.

– Здорово, как ты? – с волнением спросил тот.

– Как-как? Нормально, как видишь. Проходи, пошли в комнату.

– Вот, Рома, – начала бабушка, – настоящие друзья переживают, проведать заходят, а те на руки сдали, и все.

– Какие «те»? Все, баб, я у себя, – и Рома пригласил Колю в комнату.

– Ну, рассказывай, как ты? Живой? – все так же волнительно спросил Коля. Он сел на стул, предварительно перевернув его спинкой вперед.

– Да что с тобой? Я только проснулся.

– Сказать ничего не хочешь?

– А, – кажется, начал понимать Рома. – Спасибо, парни, что домой привели. Что вчера было-то?

– Чего? – удивился Коля. – Чего, не помнишь ничего, что ли?

– Нет, помню, пили с вами, в снежки играли…

– Ага. Было такое.

– В магазин, видимо, не один раз бегали. Денег почти не осталось.

– Да мы больше и не ходили, не успели еще то допить, а потом и вообще ничего не успели. Как домой-то добрался?

– Так вы же меня привели?

– Что?

– Разве нет? Бабушка сказала, «друзья твои тебя домой привели».

– Ооо, – простонал Коля.

– Что?

– Да ничего. Я думал, тебя сожрали где-нибудь на кладбище. Чего ты с ними поперся-то?

– Да с кем?

– С кем, с кем? С готами! – сказав это, Коля замолчал, а Рома распахнул глаза.

– С какими готами? – не мог поверить тот.

– С теми, которых мы вчера снежками закидывали.

– Не помню. Хоть убей, не помню! Помню, как с тобой и Борькой играли.

– Короче, мы сидели на лавочке, а мимо готы шли. Не помню, кто из нас, короче, начали в них снежками кидать.

– А они что?

– А они сначала мимо хотели пройти, не разбегались ничего, а потом бабе какой-то в голову зарядили, у той, то ли рассечение, то ли сотрясение. Ну они и подошли.

– Тааак, – протянул Рома, и в памяти какой-то вспышкой всплыла картинка парней и девчонок в черных плащах.

– Ну так вот, а дальше ты нас старался успокоить, в итоге мы с тобой чуть было не подрались, ты наехал на нас с Борей и ушел с готами.

– А куда ушел? – спросил Рома.

– Вы в больницу собирались, я уж не знаю, куда вы там пошли, может, в ветклинику.

– Почему это в ветклинику?

– Ну а где еще животных лечат? – после этой фразы, Рома вспомнил, как Коля стоял на площади и говорил готам, что им не в больницу надо, а ветклинику, так как животных там принимают. И что-то подсказывало, что именно из-за этой фразы Рома и полез на Колю с кулаками.

– Заткнись, Коль, – сказал Рома, что тот резко замолчал.

– Ты чего, новых друзей себе нашел, что ли? С этими выродками теперь дружить собираешься?

– Коля, ты себя слышишь? Мы вчера девчонке голову ледышкой рассекли. Можно просто по-человечески было извиниться.

– Ну, я вчера не в том состоянии был, чтобы извиняться перед кем бы то ни было. Вчера вообще не мой день был. Но мне кажется, ты там за всех нас извинился.

– Стой, а что ты говоришь, мы вчера больше не ходили в магазин?

– Нет, мы еще то не допили, а потом эти приперлись.

– А куда же тогда я потратил деньги? – задумчиво произнес Рома и пошел к столу, куда были свалены вся мелочь и чеки. Чеки были вовсе не чеками из магазина, как сперва подумал Рома, а квитанциями на оплату препаратов в травмпункте. Рома даже вздохнул с облегчением, что он не оставил все так, как есть, и помог несчастной девушке.

– Хорошо, что они в ментовку не заявили, – усмехнулся Коля. – Прикинь, вместо меня к тебе сейчас пришел бы участковый и отправил тебя на пятнадцать суток или того больше.

– Не смешно, – отрезал Рома. – Значит, и домой не вы с Борей меня привели?

– Нет, – опустил голову Коля.

– А вы что делали? – спросил Рома, чувствуя несправедливость всей ситуации.

– Мы тебя ждали, думали, вернешься, а тебя все не было. Потом по домам пошли. Ты это, без обид, я тогда вообще ничего не соображал. Это, я, как только проснулся, сразу понял, что фигня какая-то произошла, и сразу к тебе поспешил.

– А если бы меня дома не было?

– Ну тогда все, в полицию бы пошел или сам искать начал. Да вряд ли я бы пошел к ментам, сначала бы искал сам.

Они замолчали. Рома молчал, потому что был очень обижен на Колю. Коля молчал, потому что начал понимать, что, видимо, он действительно сделал что-то не то и что нужно было как-то по другому ввести Рому в курс дела. Может быть, даже где-то приврать в свою пользу. Сказать, что они, готы, его похитили и что они с Борей всю ночь бегали по городу и искали его.

– Ладно, я пойду, – спросил Коля.

– Угу, – ответил Рома. – Спасибо, что зашел.

– Я смотрю, у тебя ноут появился.

– Угу. Давай, пока.

Коля ушел понурый, но Роме было плевать на него, пусть обижается.

– Бабуль, а кто меня домой привел, не Коля разве? – аккуратно постучавшись в комнату и виновато встав в дверях, спросил Рома.

– Этот, что приходил? Нет, не он.

– А кто?

– А кто ж их знает, кто они такие? То ли колдуны какие-то, то ли сатанисты.

– Готы?

– Да почем я разбираюсь в них?

– А сказали что?

– Ну, они, между прочим, были вежливыми, сказали, что ты немного устал. Мать сразу руки твои проверять стала, не обкололи ли тебя чем?

– О! Ну это уже паранойя какая-то.

– Заведи своих детей, внуков, потом поговорим.

– А потом?

– Потом я их на чай пригласила, но они отказались и ушли.

– А мама?

– Мама в шоке, – сказала бабушка, и можно было решить, что на этом разговор окончен.

Рома пошел к себе в комнату, взял ноутбук и, сев на кровать, открыл поисковик. То, что среди готов есть парни, он уже знал, а вот как они выглядят – ему было неизвестно. Ему хотелось узнать о судьбе той девушки. Отчего-то ему стало просто важно знать, что с ней все хорошо, извиниться за своих друзей и пожелать им мира – или смерти (Рома не знал, чего им пожелать, чтобы им было приятно). Так и получилось, что Рома сидел на кровати и рассматривал фотографии готов, восхищался их нарядами, прическами, каким-то потусторонним очарованием. Худые, бледные, многие из представителей субкультуры были очень высокими то ли от природы, то ли за счет обуви на платформе, которую молодые люди и девушки так любили. Их платья и плащи были эклектикой из старинных образов и образов людей будущего. Конечно, Рома не входил с ними ни в какое сравнение: он носил спортивные штаны, джинсы и балахоны, «найки» и куртки анорак; он пил пиво с пацанами, гонял в футбол и вряд ли в его окружении кому-то были бы интересны разговоры о сравнении раннего и позднего творчества Бодлера1. Или если бы вместо распивания пива на скамейке он пригласил бы парней заняться спиритическим сеансом при свечах. Рома даже усмехнулся такому повороту событий, но ему были бы интересны и спиритические сеансы, и Бодлер, и даже симфонический рок, который, как оказалось, очень ценился в кругах готов. На одном из сайтов, посвященном готической культуре, Рома нашел группу Lunа Aeterna и послушал несколько песен этой группы. Он слушал музыку, текст, но был всего лишь слушателем, а не частью этого мира, он не понимал множество фраз, посыла к смерти, разговора со смертью – словно упускал теорию, сразу же преступая к практике; он не знал истории движения, их идей и каких взглядов были привержены молодые люди. То, что готы симпатизировали ему внешне, не говорило, что, докопавшись до истины – они будут ему так же симпатичны. Девушка-вокалистка тем временем пела песню «Храм любви»:

  Древние жрецы – хранители судеб земных Ведут нас по жизненному пути. В место слияния душ, в Храм любви.2  

И Рома ловил каждое слово, пытался разгадать этот шифр, проникнуться и глубже узнать их секрет. Он даже закрыл глаза и старался представить себе этот жертвенный алтарь, тот самый храм, с потрескавшимися от времени стенами, витражами с картинами из библейских историй и в качестве прихожан – готов.

«Кажется, для начала неплохо», – подумал парень. Рома уже не чувствовал себя таким темным, каким был еще совсем недавно; теперь он словно приоткрыл для себя завесу чего-то удивительного и притягательного. Тематикой фильмов и песен также становилась нечистая сила, вроде вампиров, оборотней, мертвецов и прочих. Рома взял на заметку несколько фильмов и, найдя их в сети, решил посмотреть, но где-то на середине фильма Рому потянуло в сон, и он уснул, так и не досмотрев его.

На следующий день, Рома отправился на учебу. Там он не встретил Колю, а Боря за целый день даже не удостоил товарища кивком головы. «Как странно», – думал Рома, но не стал особенно забивать себе этим голову. Отсидев несколько пар и забив на последние, которыми была физкультура, он пошел домой.

По дороге домой Рома вновь вспомнил ту девушку, которую они встретили у подъезда, и задумался о готах. Внешний вид их значительно отличался от того, как выглядели все в этом городе, где новый спортивный костюм или новые джинсы были предметом роскоши, что ли. Проходя мимо одного магазина одежды, который так и назывался «Одежда на все сезоны», Рома зашел. Это был чуть ли не единственный магазин в городе: здесь одевались все, а если и не здесь, то был и другой магазин, «Одежда. Ленинский», что было по сути тем же самым, разве что в Ленинском районе. Рома хотел посмотреть, есть ли какие-нибудь вещи черного цвета, а так как после его «гуляний» остались хоть какие-то деньги, то, может, и приобрести пару-другую вещей, которые напоминали бы вещи готов. В магазине было тихо, здесь много лет продавалось одно и то же, да и покупалось только разве что по необходимости. Он прошел мимо ряда вывешенных спортивных костюмов, которые были неинтересны, женских платьев, халатов, ряда тапочек и зимних ботинок, что соседствовали на одной полке. В углу висели шорты и майки, оставшиеся с летнего сезона.

– Привет, что не на учебе? – спросила продавщица. Город и правда был небольшой, и продавщица в магазине была какой-то маминой подругой: то ли школьной, то ли из училища, а может, и просто нашей соседкой.

– Здравствуйте. Да я так, смотрю, выбираю, – сказал Рома и понял, что из всего магазина ему и выбрать нечего.

– Давай подскажу, спрашивай, – уговаривала его продавщица.

– Хорошо, что-нибудь черное у Вас есть? Футболки или джинсы? Может быть, пальто?

– Хм, ничего себе, разошелся. И все черное? – удивилась продавщица.

– Да, обязательно черного цвета.

– Как эти хочешь быть? На этих похожим… – она покрутила рукой в воздухе пытаясь вспомнить. – На «сатанистов»? Прости Господи! – и перекрестилась.

– Нет, с чего бы это? – Роман сделал удивленный вид и слегка покраснел.

– Ну, это они любят все черное. А я тут иду на работу, а мне она такая, на встречу, ну я испугалась, конечно, потом перекрестилась после того, как встретилась с ней. Мало ли что.

– А что может случиться? Порчу наведет? – Романа это даже начинало забавлять: у всех была столь странная реакция на готов, что просто становилось смешно.

– А мне вот тут сосед, Бобылев, рассказывал, что его баба Вера видела одну такую в городе, да не перекрестилась, а после мужу рассказала. Не прошло и трех дней, как померла.

– Так бабе Вере уже лет было чуть за девяносто! Вряд ли тут в готах дело, – сказал Роман.

– Точно, кажется, они себя готами называют. Да? А я даже как-то и не подумала, что ей за девяносто. Ну, тогда и впрямь не считается. Все равно, не люблю я их. Говорят, они на кладбищах часто появляются, уж что они там делают, я и знать не хочу. Да и сказать тебе, одеты они очень странно: например, ту, что я видела – явно не местная девушка. Таких вещей ни в нашем, ни в «Ленинском» магазине нет, приезжая. Я ни пальто таких не получала, ни брюк, а она ходит тут. Да и сапоги все в металлических пряжках, жуть.

– Спасибо, ну, я пойду – поблагодарил за разговор продавщицу парень и поспешил покинуть магазин.

Самое главное он узнал, а именно: первое, что готической одежды у них в магазинах нет, и второе, что та девушка была явно приезжей. Стало быть, если готов в городе несколько или целая компания, то все они приезжие. Хотелось бы узнать причину, вызванную их появлением. Что готы могли забыть в их глуши?

Выйдя из магазина, Рома вздохнул. С одной стороны, ему хотелось знать, почему Коли сегодня не было на учебе, но с другой стороны, мысль о том, что он спровоцировал неформалов и не предпринял никаких попыток извиниться – была сильнее. Парень достал телефон и набрал Колин номер. Телефон не отвечал. «Жаль, ведь он даже пришел меня проведать, узнать, как я и что со мной. В момент, когда все это произошло, он, конечно, хотел показаться плохим парнем. Но потом, на утро, он забеспокоился обо мне. Тот Коля, настоящий, которого я знаю», – думал Рома и шел куда глаза глядят. За этими размышлениями Рома и не заметил, как оказался в Ленинском районе и что до Колиного дома рукой подать. Тогда он решил перебороть обиду и навестить своего друга. Дом был девятиэтажным, считался домом повышенной комфортности, более новой планировки и лет на тридцать был новее той хрущевки, в которой жил Рома. Конечно, и этот дом был далек от тех небоскребов, о которых рассказывал Женька, но все-таки, это было чуть ли не единственное высокое здание в городе, и жители этого дома считались состоятельными. Рома часто заходил в гости по этому адресу, в основном по вопросам учебы, ради информации из интернета. Так просто, зайти в гости, Коля никогда не предлагал. И вот сейчас Рома стоял в нескольких метрах от него и не знал, будет ли это удобным, зайти вот так, без приглашения. Успокоив себя тем, что перед приходом в гости он предварительно позвонил, Рома решился позвонить в квартиру и набрал номер Колиной квартиры на домофоне. После нескольких продолжительных сигналов вызова, ответа не последовало. «Если он не дома, то где же ему еще быть?» – удивился Рома и набрал номер квартиры еще раз. «Стало быть, на учебе его не было, дома его тоже нет. Может, уехал?» – последняя мысль показалась ему более вероятной, так как родители Коли были в разводе, и часто они с матерью ездили к отцу в Москву. Отсюда и дорогие телефоны, компьютеры, одежда и прочее, все то, что в таком маленьком городе, как этот, было просто не достать. Еще в первый визит к Коле он обратил внимание на огромный телевизор в гостиной. «Кудряво живете», – иронизировал тогда Боря, а Рома промолчал, так как обсуждать, кто и как живет, было некультурно. По крайней мере, так его учили. А учили, должно быть, из-за того, что сами жили так, словно остались жить во времена перестройки или на худой конец в девяностые, что, обсуждая кого-то, нужно было сначала жить на порядок выше и лучше других. Этого не было. Много чего не было, и приходилось делать вид, что вся эта техника, одежда от известных брендов – не имеют ни какого значения для Ромы. Лишь сегодня, зайдя в магазин, он увидел колоссальную разницу в одежде подростков неформалов и тем, что продавалось у них в магазинах.

Из подъезда, возле которого стоял Рома, выходила невысокого роста женщина, в руке она держала связку поводков, к которым были прикреплены около пяти собак маленьких пород. Те весело высыпали на улицу и, заливаясь игривым лаем, тащили свою хозяйку на прогулку. В последнее мгновение Рома успел удержать дверь от ее закрытия и распахнул ее вновь, как за его спиной раздался голос той самой женщины:

– Вы к кому?

– К товарищу, он заболел, на учебе не был. Вот несу ему задания, – соврал Рома, показывая на сумку.

– Какая квартира? – недоверчиво спросила та, отдергивая собак, которые так и стремились сорваться с поводка и убежать куда глаза глядят.

– Тридцать четвертая, на третьем, – сказал Рома.

– К Тимофеевым, что ли?

– Да, к Коле, – Роме показалось, что она сейчас скажет, что они уехали, но та лишь кивнула и пошла дальше.

– Только это, – обернулась снова. – Без всяких там. А то вон, из Верхнего придут, все стены испишут, окурков накидают…

– Нет, нет, Вы что? – вскинул брови Рома и приложил руку к груди, как обычно делала его бабушка, отчего самому стало смешно.

– Знаю я таких, – фыркнула женщина и пошла дальше. На этот раз Рома специально проводил ее взглядом. Она еще пару раз обернулась, но затем махнула на парня рукой и пошла выгуливать собак.

Дойдя до квартиры, Рома позвонил и прислушался, нет ли за дверью шагов – но было тихо. Тогда он позвонил еще и еще, а когда уже собрался было уходить, то дверь открылась. На пороге стоял Коля, смурной и какой-то уставший: то ли только проснулся, то ли не ложился вовсе.

– Тебе чего? – спросил Коля как-то грубо, как в первый день их знакомства, летом, на практике, после поступления. Рома даже растерялся на мгновение, но затем вспомнил цель своего прихода.

– Слышь, полегче! Тебя сегодня в шараге не было, хотел узнать, может, заболел или еще что.

– Как видишь, здоров. Все? – отрезал тот и посмотрел на приятеля с вызовом.

– Да брось, Коль, я же по-дружески к тебе…

– Чего ты вдруг обо мне забеспокоился? Других друзей, что ли нет? Вот и иди с ними, а меня оставь.

– Ты чего, Коль?

– Ничего, иди, куда шел, – сказал Коля и закрыл дверь.

– Да пошел ты! – крикнул вслед приятелю Рома и стукнул по стене.

«К нему по-человечески, а он…» – думал Коля, выходя из подъезда, как вдруг в конце дома заметил силуэт в черном. «Гот», – пронеслось у него в голове, и ему стало интересно, куда же он направляется. Решив держать дистанцию, он, не спеша, шел за фигурой, которая двигалась слегка хаотично и порой в самый последний момент меняла свой маршрут. Преодолев гаражи, стройку и старые, заброшенные деревенские дома, Рома вышел на совсем незнакомую улицу, недалеко от железной дороги. Здесь, как казалось Роме, ничего никогда не было. Дальше «заброшек» они никогда с пацанами из класса не ходили, а тут на тебе, незнакомая местность, дома, люди, машины. Рома прошел мимо стойки-афиши, на которой была изображена музыкальная группа, явные представители dark-сцены – Witchcraft.

Дата концерта была сегодняшняя, а проходило все это мероприятие в клубе «Ночь» по адресу: улица Лопарева, дом 28. Рома сразу же посмотрел на дом, что был по правую сторону: улица Лопарева, дом 24.

Гот, шедший впереди, внезапно исчез из виду, стоило Роме отвлечься на афишу и вывеску на доме, но это было уже и не важно. Другой вопрос, что Готы потянулись в город гораздо раньше, чем был сегодняшний концерт. Вот уже пару дней то здесь, то там он встречал их, и не только он. Их видела и продавщица, и парни, из-за чего даже произошла досадная неприятность, что повлекло за собой разногласия в их приятельских отношениях. Пройдя немного вперед, Рома увидел и тот самый клуб в доме 28. Черная дверь, ничем не примечательная, разве что несколько представителей готов стояли возле нее и негромко общались. Все были одеты, как тому полагает готическая мода: бледные, с черными волосами, у девушек нередко были яркие пряди, сами волосы длинные, прямые. Колечки и гвоздики пирсинга на лицах, у кого-то на кистях рук были татуировки, другие прятали руки в черных перчатках. Ну и, конечно же, плащи и тяжелые ботинки марки New Rock, или «Нью роки», как их называли между собой их обладатели. О них Рома читал на форуме, многие покупали обувь, что называется, «с рук», так как цена за одну пару была удовольствием не из дешевых. На том же самом форуме были разделы, посвященные и одежде: как ее приобретению, так и продаже – но Роме и в голову не могло прийти, что вся эта атрибутика «до смерти романтических особ» столь редкая и ее не купить просто так. Рома сам усмехнулся своей наивности и теперь видел разницу между дизайном в одежде готов и просто черными вещами, которые можно было купить в их городе.

«Было бы действительно смешно прийти на такое мероприятие в шмотках из нашего магазина», – думал парень, смотря на готов, компания которых становилась все больше и больше. Они стекались со всех сторон, и каждый был по-настоящему индивидуален, не было ни одной похожей девушки или парня, каждый из них относился к своему образу с особенным трепетом, что чувствовалось, стоило лишь взглянуть на них. «Коля бы сказал „Клоуны“», – подумал Рома, как вдруг заметил, что на него обернулись несколько ребят и девушек. Рома к тому времени уже перешел на ту сторону дороги и встал возле дерева, предварительно достав телефон и делая вид, что занят чем-то очень важным и что до кучки неформалов ему нет никакого дела. На самом же деле он во все глаза рассматривал их, следил за их манерой общения, за их жестами, выражениями лиц. На сумках и торбах у многих были названия готических и металл-групп: Lacrimosa, Black Sabbath, Alice Cooper, большинство же было с надписью Nightwish или с изображением крестов.

Поймав на себе взгляды, Рома решил, что пора заканчивать представление и идти домой, как вдруг услышал, что его кто-то зовет.

– Рома, – снова раздался возглас, теперь его звали несколько людей. Он обвел толпу взглядом и увидел несколько парней и девушек, которые махали ему. На всякий случай парень обернулся: может быть, они ошиблись и зовут вовсе не его, но никого поблизости с ним не было. Тогда он повернулся снова. К нему направлялась одна из девушек. Она, не смотря на дорогу, нарушая все правила дорожного движения, шла к нему. Полы ее длинного платья были в снегу, а ее распахнутое пальто развевалось от ветра. На вид ей было лет 25, худая, высокая, с белой прядью волос, что так контрастировала на фоне черных. У нее были тонкие брови, миндалевидные глаза, аккуратный нос и белая-белая кожа. С ее приближением в воздухе стало пахнуть духами с нотами табака и чего-то старинного, словно из бабушкиного сундука, душного, но в тоже время вкусного.

– Что ты здесь делаешь? Как ты? – с ходу спросила она, и любая другая девушка приветливо бы улыбнулась, но только не она.

– Нормально, – между делом ответил он, внимательно рассматривая девушку.

– Это не ответ, ты же знаешь? – Роме казалось, что он на сеансе гипноза, но ему даже нравилось это сладостное ощущение, в которое он погружался. Все кругом перестало существовать, парень держался на ногах, словно из последних сил, и даже усмехнулся такой слабости.

– Ты в порядке? – спросила она и сделала шаг назад, давая Роме больше воздуха.

– Да, со мной и вправду все в порядке. Голова закружилась немного, – сказал он.

– Должно быть, давление? Не находишь? Бьет прямо в виски? – девушка вскинула одну бровь и поджала губы, в ожидании ответа, но Рома не торопился доставлять ей такое удовольствие.

– Давай сначала, – Рома, внимательно посмотрел на нее. – Как твое имя?

– То есть совсем ничего не помнишь? И как домой тебя принесли тоже не помнишь?

– Нет, к сожалению. Даже не знаю, кто мои спасители.

– Скажешь тоже… Мы ведь не монстры?! Хотя многие и считают именно так.

– Я так не считаю, – отрапортовал Рома.

– Я это чувствую, – все с той же серьезностью сказала девушка.

– Итак, меня зовут Рома, – и он протянул ей руку.

– Рейм, – сказала девушка.

– Тебя зовут Рейм? – спросил Рома.

– Нет, не меня, а тебя. Твое имя Рейм, если не помнишь, потом поймешь. Меня зовут Эмбер, только с ударением аккуратнее, – сказала девушка.

– Эмбер, – с ударением на первый слог, как того и просила девушка, повторил Рома.

– Так значит, ты тоже пришел на концерт?

– Нет, я случайно здесь. Просто шел мимо.

– Случайно? Ты еще не знаешь, что ничего случайного не бывает?

Глава III. Ночная, клубная жизнь

Никогда раньше Рома не ходил по клубам. Развлечение казалось ему сомнительным и ничего хорошего не предвещающим. То ли это было влияние мамы и бабушки, их комментарии в разговорах о том, что все эти клубы рассадник зла и порока, то ли сам того не подозревая решил, что такие места не для него. Да и клубов в их городе было всего два: «Шоссе» в Верхнем и «Ветер: бар-бильярд» в Ленинском. Как теперь оказалось, был еще один, пока не известный район, со своим клубом «Ночь». Первые два – были низкопробные заведения, со своими завсегдатаями, смрадным запахом кислого пива и недоброй репутацией. Там собирались дальнобойщики или просто мужики, что были проездом, местные там появлялись крайне редко и в основном пили на лавочках или у себя дома. Поэтому, когда Эмбер предложила пойти в клуб вместе с ними, Рома не сразу согласился.

– Пойдем, познакомлю тебя со всеми, – сказала девушка и, взяв его за руку, повела через дорогу к клубу, где стояли ее знакомые.

– Так это он и есть? – спросил один из парней, с белыми линзами.

– Да, он самый, – ответила рядом стоящая девушка, а затем обратилась к Роме. – Рейм, как ты?

– Мы знакомы?

– Да, я Ленор. Это мне ты помог в тот раз, я очень тебя благодарна, Рейм, – сказала девушка и поцеловала его в щеку.

– Не за что, это полностью наша вина.

– Но не твоя, – сказал парень, что стоял рядом, – Позволь представиться, в тот раз мы так и не успели познакомиться толком, меня зовут Торн, – и парень, сняв перчатку, протянул руку Роме.

– Рейм, – смирившись с новым именем, сказал тот.

– А имя, данное тебе, все-таки помнишь? – удивился Торн.

– Это я ему напомнила, – сказала Эмбер.

– А-а, ну тогда понятно. Кстати, а где Миттэр?

– Сейчас подойдет, – сказала Ленор и, встав на цыпочки, посмотрела куда-то поверх голов.

– Увидела? – спросила ее Эмбер, но та, посмотрела на нее недоброжелательно. – Не переживай, если сказал, что придет, значит придет. Я удивлена, конечно, что вы не вместе.

– Эмбер, – вздохнула Ленор. – Мы немного повздорили перед выходом, ну я и вышла без него.

– Что-то серьезное? – спросила ее подруга.

Но та перевела взгляд на меня, потом на Эмбер и отвела подругу в сторону, со словами извинения.

Они остались вдвоем с Торном. Его имя, как и имена всех остальных, были очень странными, и Рому это интересовало, поэтому для поддержания беседы он решил задать этот вопрос.

– Видишь ли, мы немного своеобразная субкультура. У нас приняты метафорические имена, имена из книг и кино, которые имеют отношение к готике, имена, созвучные с твоим родным именем, как, например, в твоем случае.

– А что означают они у вас?

– Ну, например, Ленор – ее так называли за небольшой рост и миловидную внешность, как в том мультфильме «Ленор – маленькая мертвая девочка», Эмбер – значит «угасающие угли», любит ароматические палочки, много курит, была в Индии и ходила по раскаленным углям.

– Очень интересно, – сказал Рома.

– Красиво?

– Да, красиво и необычно.

– Имя Миттэр, сокращенное от Миттэрнахт. Что с немецкого означает «Полночь» – занимался оккультизмом, в основном проводил ритуалы именно в полночь.

– А ты, Торн?

– Торн – значит терновник, шипы и розы. Представляет обратную, философскую сторону красоты.

– А почему именно Торн?

– Я выращиваю кустовые розы и кактусы, а в террариуме у меня живет скорпион, тоже с жалом.

– А настоящие имена?

– Их мы не называем.

– Понимаю, – сказал Рома, покачав головой.

– И что, все-все готы так…

– Нет, все разные, есть и Миши, и Пети, и Ксюши. У нас в Москве была одна Ксения, правда, потом все-таки стала Ксенобией.

– Для меня пока это слишком, но думаю, привыкну.

– Я тоже так думаю, что привыкнешь.

Как раз к концу этого самого разговора пришли девушки. Только они подошли, как Ленор сразу же побрела куда-то вперед.

– Миттэр! – сообщила Эмбер. – Это ее молодой человек.

Вскоре Ленор вернулась с юношей, в черном старинном фраке и рубашкой с жабо. Его белые волосы были завязаны в хвост. На пальце правой руки, у него был перстень с черным камнем, а в левой руке он держал трость. Он был молод, но довольно высок, на вид ему было лет двадцать. Как и полагается, с бледным, белым лицом и слегка подведенными глазами.

– Приветствую вас, – сказал Миттэр.

– Рад видеть, – пожал ему руку Торн и представил Рому.

– Я тебя помню, и друзей твоих тоже, – сказал Миттэр, и было видно, что он так и не простил их за то, что причинили увечья его любимой.

– Миттэр, все хорошо, Рейм не при чем, именно он помог оплатить лечение, так что мы должны быть ему благодарны, – сказала Ленор.

– Герой, значит? А известно ли вам, что всякое проявление героизма – это всегда следствие чьей-то халатности?

– Я понимаю, Миттэр, ты злишься, но я искренне хочу уладить все, – оправдываясь, сказал Рома, смотря на окружающих. Эмбер взяла его за руку.

– Миттэр, Рейм сегодня наш гость, прояви хоть каплю уважения!

– Чего ради? Чтобы в следующий раз его дружки и мне голову проломили? – не унимался Миттэр.

Из-за этой неловкой ситуации, Рома почувствовал себя лишним, когда ему предложили пойти с ними концерт, но, хорошенько подумав, он согласился.

Концерт Роме очень понравился, ему нравилась музыка, тексты песен, и уже под конец, когда группа исполняла песню «7 грех», они с Эмбер пели:

  Раз – закрой глаза, Два – отдай дыхание, Три – зови меня, Четыре – я рядом. Пять – закрой сейчас глаза, Шесть – отдай дыханье. Семь – зови, зови меня, Твой смертный грех – рядом!3  

Рома наблюдал за другими готами, смотрел, как они причудливо двигаются в такт музыке или просто стоят и смотрят на сцену, где находились музыканты. В целом концерт Роме очень понравился, денег за билет, что он купил в последний момент, было совсем не жалко.

Разгоряченный и воодушевленный музыкой, он вышел на улицу и дождался остальных.

– Это было великолепно! – Ленор в тяжелых сапогах вышла из здания клуба, держа Миттэра за руку. Тот приподнял руку, и Ленор несколько раз покрутилась.

– Да, неплохо отыграли, должен сказать, не зря приехали, – сказал Торн.

– Ага, скоро домой. Ну что, гулять? – спросила она.

– Гулять? – удивился Рома.

– Да, самое время побродить по кладбищу или парку. Смотрите, какая полная луна, – сказал Торн, смотря на небо.

– Рейм, неужели ты покинешь нас в такой момент? Устроим тебе обряд посвящения? – загадочно сказала Эмбер.

– Ну, Эм, думаю, он еще не готов, – возразил Торн.

– А мне кажется, нужно начать с посвящения, а потом и все остальное. Я не права? – не унималась Эмбер.

– Я тоже против, Эмбер, не сейчас, – поддержал друга Миттэр.

– Я совсем не против, если это будет в другой раз, – сказал Рома, но Эмбер покачала головой, словно тут дело было совсем в другом.

Поравнявшись с домом Коли, Рома посмотрел на его окна – света не было.

«Как все странно», – подумал Рома, но не успел он придать своей мысли более-менее вменяемую форму и развить ее как надо, как впереди они увидели скорую. На сердце у Ромы стало как-то не по себе. Такое чувство возникало всегда, когда Рома подходил к дому, а у подъезда стояла скорая. Он всегда очень переживал за бабушку, вбегал на четвертый этаж, отпирал квартиру, и, убедившись, что с бабушкой все в порядке, мог даже некорректно отнестись к ее вопросам, таким, как, например: «Как в училище?», конечно, он с дерзостью отвечал, что он учится в колледже, и даже не задумывался, как еще минуту назад бежал домой, боясь ее потерять.

Так же и сейчас, увидев скорую рядом с домом друга, Рома почувствовал какой-то трепет, по спине пробежали мурашки. Должно быть, почувствовав это, Эмбер взяла его за руку:

– Ты навсегда со мной, мой мертвый ангел, – пропела она сточку из репертуара Witchcraft.

Рома не понимал, что происходит, в какой-то момент Эмбер зажгла ароматическую палочку с запахом сандала, и ее дым словно окутал их, и, казалось, все пахнет этим тревожным и волнительным ароматом. Рома не увидел, кого занесли на носилках в машину скорой, которая уже никуда, по всей видимости, не спешила.

– Всегда интересно, что делает душа в этот момент, – спросила неожиданно Ленор.

– В момент, когда тело увозят? – поинтересовался Торн.

– Да. Представляете, душа еще ничего понять не успела, а тело уже увозят… Стоит, должно быть, смотрит вслед уезжающей скорой, – с воодушевлением продолжила Ленор.

– «Прости меня, я не останусь, прости меня, время пришло…» – пропел Миттэр, обхватив Ленор за плечи. Он был довольно высоким парнем, поэтому взять Ленор за талию, было для него проблематично, но смотрелись они хорошо.

– Да, кого-то ждет лучший мир, – сказал Торн, провожая взглядом уезжающую скорую без проблесковых маячков и звука сирены.

– Все там будем, – сказал Рома, но видимо, это было очень некстати и неуместным, поэтому все промолчали.

Лавочки были припорошены снегом. Он хлопьями падал на опустевшую площадь. Следом за ними с концерта пришли еще несколько компаний готов и рассредоточились по всей площади, чтобы никому не мешать.

– На кладбище не пойдем? – спросила Ленор.

– У нас еще завтра будет ночь, – вкрадчиво ответил ей Миттэр, и Рома заметил, что начинает любить их. Любить их голоса, их мировоззрение, их самих. Ему были приятны эти люди: Ленор с Миттэром и Эмбер с Торном. За какие-то несколько часов он словно сроднился с ними. Конечно, они уже не первую ночь проводят вместе, но первую ночь он не помнил, поэтому решил, что она не считается.

– Ты что загрустил? – спросила у него Эмбер.

– Подумал, что будет грустно, когда вы уедете. Хорошие вы ребята, – признался Рома.

– Рейм, – Ленор сложила руки на груди и покружилась в пол-оборота, выражая свое умиление. – Ты тоже очень хороший. Но что значит, будет грустно? Мы же пока еще не умрем, а встретиться можно будет, когда ты к нам в гости приедешь.

– А вы все из Москвы? – спросил Рома.

– Мы с Ленор из Петербурга, – сказал Миттэр, ставя свою девушку на скамейку, словно куклу.

– Чувствуется! – сказал Рома, сам не зная зачем. Наверное, про петербуржцев так принято говорить об их манерах и умении себя вести. Просто Миттэр был уж слишком не сдержан, и вряд ли Роме пришла бы мысль, что он может быть из Санкт-Петербурга.

– А мы с Эмбер из Москвы, – сказал Торн.

– У меня брат в Москву переехал, с собой меня зовет, да только что я там буду делать? Ума не приложу! Тут все понятно, учеба, друзья… – но поймал на себе недружелюбный взгляд Миттэра.

– Вы футбольные фанаты? – задал тот, видимо, давно мучивший его вопрос.

– Нет, хотя Коля… Не важно. Да, мы любим футбол, играем за местную команду в колледже. По выходным и в среду тренировки.

– Один черт, – сказал Миттэр. Рома ничего не ответил. Ребята жили недалеко в гостинице, и, замерзнув, Торн и Эмбер предложили пойти к ним в номер. Рома отказался, но поблагодарил их за концерт и еще раз сказал, как сильно он рад знакомству.

Домой он шел своим привычным маршрутом, на часах было два ночи. Было совсем не холодно, разве что рукам, поэтому Рома запихнул руки в карманы и ускорился. Он все думал, как хорошо, что он встретил таких людей и что теперь у него более веский повод для переезда в Москву. Единственное, что он не мог понять – это отношение Миттэра, который настроен очень недружелюбно. Для его девушки Рома, вроде, даже герой, а для Миттэра – чуть менее отрицателен, чем, должно быть, Коля.

«Черт его дернул эту ледышку кинуть. Нужно будет попросить его извиниться», – но не успел Рома до конца додумать мысль, как тут же ее перебили другие мысли, а именно, что они поругались с Колей, и настроение немного испортилось, и до самого дома не стало таким же, как прежде.

Войдя в квартиру, он увидел свет, горящий на кухне. Рома сразу понял, что это не спит мама.

– Привет, ты чего не спишь? – спросил он у Натальи Семеновны. Та сидела за кухонным столом и смотрела телевизор за чашкой кофе.

– Привет, – шепотом сказала мать. Она явно готовилась ко сну, а может, даже пыталась уснуть, так как была без косметики и в домашнем халате. – Тут фильм такой хороший идет, дай, думаю, часок посмотрю, да засиделась. А ты что так поздно? Спасибо, что трезвый.

– Да, мама, ты прости, мы тогда с ребятами…

– А я как знала. Сказала же тебе: много не пей. Ты же спортсмен! Я не понимаю, – покачала мать головой. Роме в свои семнадцать было очень стыдно за весь этот разговор, и поэтому он присел к ней за стол.

– Ну все же хорошо, мам, брось переживать. Сам знаю, что безответственно поступил.

– Ишь ты, – с юмором сказала Наталья Семеновна и, посмотрев на сына, сменила гнев на милость. – Меня твои вурдалаки напугали в тот раз, ужас! Хорошо не закричала. Представляешь, открываю дверь, а ты – то ли живой, то ли мертвый, и эти в черном тебя держат.

Рома представил себе эту картину и усмехнулся.

– «Что с ним?» – спрашиваю у них, так тут бабушка выползла, поэтому толком не объяснили, сказали, мол, устал.

– Не страшно было, на чай их звать?

– Да нет, когда увидела, что живой, наоборот, обрадовалась, хотела поблагодарить, – сказала мать. – Бабушка тебя класть пошла, ты, вроде как, даже сам пошел, а я с ними, ну, этими, вурдалаками, покурить вышла. Интересные ребята. Говорят, что ты чуть ли не герой, помог им, – интересовалась Наталья Семеновна.

– Да, там история произошла неприятная, нужно было что-то делать, – сказал Рома, стараясь уйти от подробностей. – Ладно, я спать. Долго не сиди.

– Это не я ли тебя завтра будить в колледж буду? Нашелся мне тут! – и они с Ромой посмеялись.

Глава IV. Душа и снежинки

Рома плохо спал той ночью, ему то и дело снился Коля: как они ругаются в подъезде, и что все это слышат его соседи, и что наговорили они друг другу целую кучу гадостей. Рома то и дело просыпался и думал, что утром он пойдет к Коле и обязательно поговорит с ним обо всем. Затем засыпал вновь, и сон повторялся. Монотонная ругань так надоела Роме, что когда он в очередной раз погрузился в сновидения, то не увидел того раздражительного Колю, а наоборот, друг его был спокоен и молчалив. Это Рома кричал, по привычке, и чтобы все как раньше было, а тот молчит и смотрит на него, улыбается так по-дружески:

– Ром, ты это, зла не держи на меня? Хорошо? Сам виноват, ну так получилось, ну ничего не смог поделать.

– Да ладно, всякое бывает, – осторожно ответил ему Рома, а тот руку на плечо ему кладет. – Да, бывает. А тебе готом быть даже пойдет! – и смеется.

Тут Рома проснулся окончательно. Слова его друга до сих пор звучали у него в голове. Парень выглянул в окно, но во дворе было пустынно, только пара человек прошла мимо. Тогда он взял свой телефон и, щурясь от яркого света, посмотрел на время: семь часов, тридцать минут; вставать Роме нужно было в восемь. Полежав еще пятнадцать минут, Рома решил собраться и зайти за Колей, чтобы на учебу отправиться вместе. Голова сильно гудела даже после того, как он умылся ледяной водой – ничего не помогало. Он старался отвлечься от мыслей о своем приятеле и подумать о ребятах: Торн, Миттэр, Эмбер, Ленор. Но почему-то хотелось гнать мысли о готах от себя подальше. Рома вспомнил, как вчера разоткровенничался, как почувствовал любовь к этим людям, как говорил, что скучает. Все это вдруг показалось ему таким призрачным, таким нереальным, словно почудилось. Люди они для него были самые что ни на есть чужие, и никто не говорил ни о какой великой дружбе: так, встретились, на концерт сходили, им чемодан и удачи, а Роме – жить здесь дальше.

– А ты что проснулся в такую рань? – спросила мама, выходя из своей комнаты. – За Колей зайду, вместе на учебу пойдем, – сказал Рома.

– Он что, маленький, что ли, или барыня какая, заходить за ним? Спал бы. И так полночи шатался неизвестно где, – сказала Наталья Семеновна.

– Мам, ну что ты сразу?! – запротестовал Рома, не понимая толком, на что он злится. – Ну, если мне надо за ним зайти, значит, я возьму и зайду.

– А чего ты сразу голос начинаешь повышать?

– Я не начинаю, это ты начинаешь!

– Я начинаю?

– Ой, мам, все… Я не могу больше, вот что ты, что бабушка, как прицепитесь с какой-нибудь ерундой, пока не поругаемся – не разойдемся. Давай не будем ссориться с самого утра. Я на учебу, просто пораньше выйду, – говорил Рома, попутно запихивая тетрадь в свою сумку и надевая парку.

– Случилось что? – мать вдруг как подменили. Она даже присела на табуретку, которая странным образом вновь появилась в коридоре.

– Да нет. Не знаю. Проверить хочу, мы с ним поругались вчера днем, – сказал Рома, жалея, что не коснулся этой темы вчера: может, мать бы нашла нужные слова, как она всегда делала в таких ситуациях. Она всегда старалась его выслушать, и они часами могли сидеть на кухне и говорить обо всем на свете, но зато после таких разговоров Роме спалось всегда легко и уютно.

– А с кем же ты тогда полночи гулял? – спросила мать.

– Какая разница? – спросил Рома в ответ, не имея желания обсуждать готов.

– Девушка появилась? – деликатно спросила мать и сложила ладони на груди в замок.

– Ну Мама! – возмущенно произнес Рома. Он повязал шарф. – Тут об учебе думать надо, а ты мне о девушках?! А об учебе думать кто будет?

– Так вряд ли ты в библиотеке до двух ночи сидел!

– Вряд ли, но где и с кем я был – мое лично дело.

– Совсем большой стал, – всхлипнула мать. – Мы с бабкой все для него, а он шляется не пойми где по ночам. А мне сиди, дожидайся.

– Так никто тебя не просит дожидаться, шла бы спать. Ты же сама там фильмы смотришь! – сказал Рома и понял, что все не так. Она его ждала. – Ладно, мам, мне сейчас некогда, давай вечером обсудим, хорошо? – и Рома поскорей покинул квартиру.

Выскочив на улицу, Рома оглянулся: кругом было еще темно. Он прошел пару кварталов и начал сомневаться, что зайти за Колей – хорошая мысль. Стоять у подъезда – холодно, подниматься и звонить – можно разбудить кого-нибудь из домашних. Но тем не менее он все-таки двигался по направлению к Колиному дому. «А тебе готом быть даже пойдет», – повторил про себя фразу, которую во сне сказал ему приятель. Рома даже подумал, что первым делом расскажет про этот сон и наедет на него с претензией, мол, что это ему вместо всяких там девушек друг его снится и всякую чушь несет?

Дойдя до дома Коли, парень осмотрелся: кругом никого не было в столь ранний час, и двор показался парню сиротливым и оставленным. Когда-то он видел фотографии из Припяти, где жизнь остановилась в один момент. В один момент и навсегда. Сквозняки гуляли по пустым улицам некогда живого и процветающего города, где во дворах домов был слышен детский смех, по улицам ездили автомобили, мамы гуляли с колясками, пока отцы семейства работали на фабриках, заводах и впоследствии печально известной ТЭЦ, молодежь пела песни под гитару – в общем и в целом, город жил своей размеренной жизнью. Хорошей или плохой? Совсем не важно в этом случае. А теперь он год за годом зарастал сорной травой, деревьями, кустарниками. Когда-то местные жители, должно быть, с трудом узнали бы свой город детства и юности, вернись они туда снова. Ветры гуляли по оставленным квартирам, подъездам, зданиям школ, детских садов, больниц вследствие того, что многие стекла были разбиты мародерами, или сталкерами – единственными «жителями» этого города. Сталкеры – были своего рода туристами, причем что съезжались они в Припять почти со всех стран некогда великой страны советов. Что ищут там эти люди? Что их так притягивает к этому месту? Должно быть, некая мистическая составляющая города, который обрастает легендами о чудовищных мутантах, собаках-людоедах и зомби. А может, и попытка увидеть зараженную радиацией, но все же не тронутую современностью частичку СССР. Для себя Рома отметил, что его привлекает в этой истории правдивость произошедшего. Это не кино со спецэффектами, не театральные декорации и не повесть писателей-фантастов, воплощенная в жизнь – это и есть жизнь, со своими ошибками, трагедиями и одиночеством. Вот и сейчас, стоя здесь во дворе Колиного дома, парень отчетливо переживал какое-то неведомое ему одиночество и скорбь по пустой и оставленной Припяти. Фонари тоже как-то печально освещали пространство возле подъездов, и снег пошел, такой же неторопливый и тихий, как и все вокруг. Рома понимал, что это проекция его сознания, что весь мир вокруг равен внутреннему состоянию его души. События последних дней внесли в его устоявшуюся жизнь какой-то надлом, и теперь он видит все несколько иначе, чем раньше. Словно весь мир потускнел и стал более правдивым, чуть более жестоким, чем раньше. Рома не был конфликтным парнем, другом он был отличным, всегда был верный и преданный дружбе от начала и до конца. Уже в сознательном возрасте Рома видел только то, что видел, без каких либо прикрас. Он прекрасно видел, в каком положении оказалась его семья после того, как отец их оставил, что матери приходится из кожи вон лезть, чтобы их прокормить, и воспитанием подчас занималась бабушка. Он был вынужден жить в этом городе и любить его, распевая гимн на дне города и других местных праздниках, ходить в детский сад, школу, и вот теперь в колледж. Разговоров о переезде у матери Ромы никогда не возникало, да и сама она не особо стремилась как-то поспособствовать, вбить в головы своих детей мысли о переезде. Когда Женя объявил, что переезжает – мать промолчала, а Рома пребывал в каком-то шоковом состоянии, так как это напрочь выбивалось из концепции его жизни и всех идеалов. Он видел, как несколько маминых подруг перебрались в более крупные города, как уезжали его одноклассники с семьями, уезжали все, но словно кто-то вбил ему в голову мысль априори, что это совсем не его история, не его жизнь и он никуда не уедет из этих мест. Тем более что отказаться от трешки, пусть и в хрущевке, его мать не готова. А тут Женя вдруг заявляет о своем переезде – и ладно бы в какой город, а то в саму Москву. Рома тогда шутил, что брата нужно вести в «Терныш», психиатрическую клинику имени Тернышовой, в Мало-знаменском районе поселка Западный, что был по соседству с ними. О «Терныше» ходят самые разные слухи – и смешные, и грустные. Но психиатрическая больница – это всегда особая тема для шуток с одноклассниками и друзьями. Переезд в Москву настолько удивил Рому, что карточный домик из его иллюзий начал рассыпаться. Когда же Женя уехал, у Ромы наступил период отрицания: то ли не хотел верить, что брату это удалось, то ли в душе надеялся, что Жене будет так трудно, что он приедет домой, и все вернется на круги своя. Затем был период смирения, когда Рома осознал, что Женя не вернется, и нужно хотя бы сделать вид, что он все тех же самых взглядов, что его родной Каменогорск, самый лучший и что ему здесь все так же нравится. Ему это удалось, даже когда брат приезжал в гости, Рома старался не узнавать о жизни там – в большой и чужой Москве. Ему было достаточно друзей, чтобы всегда были рядом, футбола во дворе, музыки в плеере и еды, что бабушка готовит, словно на случай «Третьей мировой» на завтрак, обед и ужин. Все это Рома научился любить заново – и удержать свой карточный домик от падения. Теперь же, стоя у Колиного подъезда, Рома снова почувствовал шаткость своего положения. Ему стало неинтересно и одиноко этим утром, и впервые в жизни ему захотелось уехать, убежать как можно дальше от всего: от мамы, бабушки, колледжа – и начать какую-то другую, интересную жизнь, ту, что будет ему по вкусу, ту, в которой он спокоен.

– Чем тебе здесь неспокойно? Вон, Припять какая! – сказал Роме его внутренний голос, и парню ничего не оставалось, как согласиться.

– Но! – через какое-то время возразил Рома своему голосу.

– Но? – удивился тот.

– Вот именно, я согласен: спокойно, и вроде даже жить можно… Но мне чего-то не хватает. Я чувствую это, я знаю это, как самого себя, – подумал Рома.

– Почему сейчас, почему ты сейчас об этом задумался? Что случилось? – не унимался голос, который подмывал Рому на откровения.

– Сам не знаю, но чувствую, что мне подвластно нечто другое от всего этого, – разоткровенничался парень.

– Может быть, эта субкультура тебя так задела? Ребята вчерашние, концерт? – спокойно спросил его внутренний голос.

– Может, кто знает. Может быть, в Коле разочаровался, может, старше стал за эти дни? Ведь может же быть такое: живешь, живешь, а потом бац! И в один момент полностью регенерируешь?

– Импорт замещаешь, тогда уж. Любил красный, стал любить… черный.

– Ну не совсем это, просто стадия взросления и осознания может же наступить в один день?

– Как по волшебству!

– Да!

– Нет! Любое взросление происходит по выполнении многих условий: жизненных, моральных, умственных, физических, психологических. Да полно всяких. Видишь ли, Рома, чтобы стать полноценно взрослым человеком, нужен опыт, ответственность, осознание себя в этом мире. Просто ответь мне на вопрос: кто ты и что ты? Что ты из себя представляешь? Кому ты нужен, кроме как не здесь? На что жить собрался?

– По мне так ты нудные вопросы задаешь, а не взрослые.

– Значит, не готов еще к переезду, если сам себе сумел наскучить этими вопросами. А взрослый человек всегда знает свои цели, знает, что он делает, для чего, куда стремится, чем живет, где работает, на что тратит.

– Господи! Да неужели это я? Больше на мою маму похоже, Наталью Семеновну. Вы часом с ней не общались?

– Ну, разве что в твое отсутствие, – иронизировал голос.

– Кажется, переобщались. Звучишь в точности как она. Но мне бы просто вырваться, а дальше…

– Ооо, – простонал голос. – Дальше совсем беда, если уже на вопросах засыпался.

– Да умолкни ты! – чуть ли не вслух выругался Рома.

«И где Колю носит?» – подумал Рома, чувствуя, что дверь ему не открыть, а стоять на снегу холодно. «Где эта женщина с выводком собак? Может, она дверь открыла бы?» – подумал Рома, и тут же дверь со звоном открылась, но вышел оттуда дед. Он был из тех алкашей, что первыми стоят у магазина в домашних тапках, трениках и куртке на тельняшку или голое тело.

– Слышь, это, – сказал он и покрутил головой. – Курить не найдется?

– Отец, слышь, иди домой, вон руки дрожат, – Рома, обычно жалеющий таких людей, отреагировал довольно грубо.

– Чего? – с возмущением, удивлением спросил тот.

– А что слышал, бать, давай, иди домой, нечего шататься.

– Ах ты, щенок, – с улыбкой сквозь зубы процедил тот. Позади него послышались шаги. Тучного вида женщина спускалась в халате, нервно пыхтя:

– Куда собрался? – и бац, в голову ему. Кулаком. Рома аж отшатнулся. – Домой пи*дуй, уходильщик хренов. Я те уйду, я тебе так уйду! – она сняла со своего плеча полотенце и начала стегать мужика. «Бате», как раз в голову прилетело от жены, так он на улицу выкатился, даже тапки потерял – так в подъезде и стоят, а они уже вовсю на крыльце машутся. Мужик, правда, не бил ее, только защищался руками от ее хлестких ударов.

– Паскуда такая! Всю ночь бухал, на работу снова не выйдешь! Откуда водку взял, я спрашиваю?

– Так Люсечка, не пил я водку, вот те крест, – бормотал тот, принимая удары полотенца.

– Ах, не водка, а почему ты бухой как свинья? Я когда уходила на дежурство, ты спать ложился! Когда успел нажраться? Откуда водку взял?

– Да говорю тебе, ты глупая женщина! Не пил я водку, – а сам на ногах еле стоит. Дал ей отпор, сам отбежал на пару шагов. Это немного заставило ее утихомириться.

– А что тогда пил? Раз не водку?

– Вино, вино я пил, Люсечка! – с вызовом сказал мужик.

– Гляньте на него, люди добрые, вино он, скотина такая, пил. А еще что пил? Шампанское?

– Шампанское! – подтвердил тот. «Люсечка» вдруг перестала юморить и испуганно так руку к лицу поднесла.

– Как шам-шамп-шампанское?

– А вот так: вино пил, шампанское пил и еще лабуду твою эту, – и пальцами цокает, вспомнить пытается. – Ликер твой чуть-чуть, во! – вспомнил, наконец.

– Ты сволочь проклятая, – на всю улицу заголосила «Люсечка» на самой высокой ноте. – Идиот! – и разрыдалась.

– Говорил же, не пил я водку, чего теперь-то орешь?

– Это на Новый год заначка была! Алкаш чертов! – и снова давай его полотенцем охаживать. Затем устала и быстрым шагом пошла к подъезду, швырнула в него тапки и посмотрела на Рому.

– Что стоишь? Заходи и закрывай! Обратной пойдешь, чтоб собаку эту в подъезд не впускал, – сказала «Люсечка». Тут Рома вспомнил ее: это была их участковая, врач из районной поликлиники.

– Здравствуйте, Людмила Николаевна, – произвольно вырвалось у него, когда он узнал в ней добрую и отзывчивую мамину подругу. Рома помнил ее доброй, отзывчивой и веселой Людмилой Николаевной, которая до слез хохотала с мамой на кухне и всегда давала ему мандарины, когда тот заболевал, и она выписывала ему больничный. Ему и в голову не могло прийти, что она живет с таким алкашом и так несчастна. Но раз живет, значит, должно быть, любит, все же не просто так, и не Роме было ее осуждать.

– Здравствуй, Ромочка, – женщина постаралась улыбнуться, и было видно, что ей очень неловко.

– Вот ведь как, – сказал Рома, стараясь ободрить женщину.

– Как мама? – спросила она в ответ, переводя разговор.

– Хорошо, заходите в гости, она рада будет.

– Да куда ж я этого-то оставлю?

– Ну да, – не вдаваясь в подробности ответил Рома. Они поднимались вместе на третий этаж.

– А ты к кому? – вдруг остановилась женщина на третьем и посмотрела на Колину квартиру.

– К товарищу, – ответил Рома. – Вы тоже здесь живете.

– Да… напротив… Вот, в тридцать пятой, – заволновалась женщина. – Ой, – и начала махать ладонью себе на лицо, после чего приложила руку к груди.

– Что такое?

– Дружили с Колькой? – спросила она, жалеючи.

– Да что случилось?

– Так умер он, ночью, – и закусила губу.

Рому словно пыльным мешком по голове огрели. Он не сразу понял, что сказала женщина. Слова он слышал, смысл их знал, но воедино составить у него не получалось.

– Что говорите? – переспросил Рома.

– Колька умер. Ночью. Выбросился из окна. Вот я в больницу и поехала с ним. С концерта своего, должно быть, вернулся; вчера ночью какой-то концерт был. Что ему в голову стукнуло? Молодой совсем, мальчик еще.

– Да вы о ком говорите-то?

– Да о товарище твоем…

– О Коле? – начало доходить до Ромы, и ему стало совсем нехорошо, что он даже присел на ступени. Живот скрутило, в сердце закололо, все тело бросило в жар.

– Рома-Рома-Рома, – причитая, помогла сесть ему Людмила Николаевна. – Я сейчас, – и скрылась куда-то за дверью. Затем вернулась со стаканом и накапала туда несколько капель какого-то лекарства.

– Вот, выпей, полегче станет.

– Угу, – взял Рома стакан и выпил. – Да нет, он дома, наверное, просто не открывает, я же вчера к нему заходил. Он долго не открывал, а потом открыл.

– Так то ночью произошло.

– А потом я на концерт пошел… – пытался вспомнить вчерашний вечер Рома. – Мы с Колей поговорили, и я пошел на концерт.

– На эмо этих?

– Готов, – проговорил тот, но абсолютно равнодушно. Он смотрел в одну точку, покачивался и пытался что-то вспомнить. – Потом мы с концерта шли, и скорая стояла.

– Да, это Кольку забирали.

– Теть Люд! – вдруг вскочил Рома. – Не Коля это был. Наш Коля на третьем живет, вот здесь, – и указал на дверь. – Не смог бы он разбиться, если бы спрыгнул. Ну, может он ногу сломал? Или простудился, и его забрали на скорой?

– Так он на девятый поднялся, и… Я лично принимала, – и зарыдала. Рома обнял ее, и они зарыдали вдвоем, потом на ступеньки сели.

– Я ему говорю, ты чего в шарагу не пришел, а он послал меня, злой такой был или расстроенный. Мы с ним не ругались, так что бы…

– А родители его где, не знаешь?

– Он с матерью живет, – сказал Рома. – Жил, – сквозь ком в горле выдавил парень.

– Не было ее дома: вчера все номера их оборвали, до утра наряд в квартире был, участковый наш матери его звонил.

– У него отец в Москве, а мать здесь должна быть, – вытирая щеки от слез, сказал парень.

– Ромка, я тебя к себе не приглашаю: там этот такой бардак устроил, извини, – сказала женщина.

– Ничего-ничего, – словно под влиянием гипноза, ответил молодой человек. – Я пойду наверно.

– Куда, постой? Я матери твоей наберу, – сказала Людмила Николаевна и ушла в квартиру, оставив дверь открытой. Но Рома встал и пошел вниз. На улице, на железной изгороди, сидел и засыпал муж Людмилы Николаевны, которого уже прилично запорошило снегом. Снег усилился, стал идти сильнее. Рома взглянул наверх, на девятый этаж, но из-за снега верхние этажи было так плохо видно, словно их и не было вовсе. «Это он летел все девять этажей. Почему? О чем он думал? Что он переживал в тот момент, когда падал и летел к земле? Когда видел, как она метр за метром приближается? Или он летел с закрытыми глазами, чтобы не видеть? Было ли ему страшно? Больно было чувствовать землю? Умер ли он сразу? Он мучился? На ту или эту сторону дома он спрыгнул?» – вертелись вопросы в голове Ромы, как вдруг, высоко-высоко, он увидел снежинку, чуть больше, чем все остальные. И Роме показалось, что это падает Коля; он сбросил рюкзак на землю и побежал к тому месту, куда летела снежинка, но ветер метал снег из стороны в сторону, и Рома бегал туда-сюда, думая про себя: «Я спасу тебя, я спасу!» Он даже отчетливо видел его уменьшенную фигурку, но иногда он терял снежинку из виду. И вот он, Коля-снежинка, летящий с белого неба прямо Роме в ладонь. Он приземлился мягко и растаял. Только тогда до Ромы дошел смысл всего случившегося. Он упал на колени и заплакал во весь голос, закинув голову. Он заревел раненым зверем – так тяжело на душе у него было. И, проревевшись, он еще раз взглянул на свои ладони, а затем шепнул: «Теперь я готов. Готов ко всему, к обряду посвящения, к переезду, к смерти, к жизни, к боли, страданиям, ко всему». «Представляете, душа еще ничего понять не успела, а тело уже увозят… Стоит, должно быть, смотрит вслед уезжающей скорой», – вспомнилась фраза Ленор, когда они проходили здесь вчера. Да даже не вчера это было, а всего несколько часов назад. И душа его здесь стояла и смотрела… А может, стоит, смотрит до сих пор и видит Рому, как тот ловит снег и отчего-то плачет.

Глава V. Время разбрасывать камни

Навсегда лишившись какой-то части своего «Я», которую так взращивал и старался сохранить парень, после вести о смерти друга изменился и он сам. Изменилось его сознание, его мировоззрение, и все вдруг стало другим. Многое, за что так цеплялся Рома раньше, было собрано по углам и полкам памяти и свезено на свалку за ненадобностью. Затем он занялся потрошением своей души и без жалости выкидывал оттуда все теплые слова, лучистые воспоминания – все, что грело душу. «Не по сезону!» – приговаривал Рома, сваливая в кучу все душевные радости от игры в футбол до празднования своего дня рождения. Он беспощадно отрекался от всех любимых дел, событий, планов, мечтаний. «Нет вас, все, немного вы и стоили, раз с вами так легко распрощаться», – приговаривал им вслед Рома. Правда, были какие-то красные ящики – просто неподъемные и словно кричащие о своей важности и необходимости находиться здесь, как огнетушитель в любом помещении. Он сам не заметил, как оказался возле городской управы района.

– И что я там забыл? – спросил он у себя.

– С мамой хоть простись, раз все так серьезно, – взмолился внутренний голос.

– Да зачем? – спросил он и пошел дальше.

– Как зачем? Почему зачем? Может, потому что она мать? Может, это и есть те самые красные ящики, что ты не можешь сдвинуть? Знаешь, а ведь они по умолчанию в душе и сердце каждого человека.

– Брось, откуда тебе-то знать? Ты это же и есть я. А я до такого умозаключения еще не дошел, следовательно, тебе не знать больше моего.

Он двигался куда глаза глядят, не совсем понимая, сколько еще кругов он будет так кружить вокруг да около здания и когда сможет пересилить себя и зайти к маме, чтобы хотя бы взглянуть на нее и тогда уже исчезнуть из ее жизни. Просто взять и раствориться. Чтобы никто не знал ничего о нем, чтобы все жили себе дальше, пили водку, шатались по двору раздетые, жрали семечки на улице как свиньи, спускали последние деньги на лотерейные билеты в надежде разбогатеть здесь и сейчас, не прилагая особых усилий, чтобы били своих жен, а жены били детей и мужей в ответ, заводили по десять собак и сорок кошек, каждый день пили пиво после работы или учебы – и вообще, оставались в этом городе и умирали, словно и не жили вовсе на этом свете. «Кто о них вспомнит?» – усмехнулся Рома. Мимо Ромы прошел его однокурсник и кивнул ему. Рома кивнул в ответ, а затем позвал его:

– Вась, – и жестом пригласил подойти.

– Тебе чего? На пары опоздаем, – заныл тот, но все же подошел.

– Ничего, главное, чтобы на целую жизнь не опоздать, Вась, – сказал Рома.

– Ты о чем? – не понял парень.

– Это я в принципе, – Рома сам не узнавал себя. Откуда появился этот спокойный тон в его голосе? Серьезный, уверенный. – Знаешь, Вась, не друзья они тебе. Ты хороший человек, и без них справишься. Подумай об этом.

– А-а-а, – стукнул себя по лбу парень, что было его привычкой. Он был типичный «очкарик», который очень хотел подружиться хоть с кем-нибудь. – Так я это знаю, – сказал парень и улыбнулся.

– То есть, как знаешь? – не понял Рома. – Они тебе не друзья, смеются над тобой, то напоят тебя чуть ли не до смерти. То в женском туалете запрут, как школьники, то рюкзак твой по всему коридору летает, пока ты не видишь. Я старался, правда, старался тебе помочь. Сколько раз я вступался за тебя в начале. Отмывал тебя от майонеза.

– Это были сливки, взбитые, – улыбался парень.

– Не суть, – продолжил Рома. – А тебе словно и все равно.

– Ром, хороший ты парень, да только спасибо, не стоит, – махнул рукой тот. – Знаю я все это, но, по крайней мере, они слушают меня.

– И ржут над всем сказанным.

– Я больше не сижу по вечерам дома.

– Потому что пьяный и забытый лежишь на скамейке или в песочнице, а все неравнодушные провожают тебя до дома.

– Угощают сигаретами.

– Браво, – похлопал Рома. – Веский аргумент. Еще есть, что добавить?

– Они моя компания, такая, какая есть, но я не одинок, а такие парни, как ты, Рома, только и знают что жалеть меня. А мне эта жалость поперек горла уже стоит, – и показал характерный жест.

– Тогда, думаю, ты знаешь, что делаешь, – и Рома поднял руки вверх и попятился назад.

Вася так и остался стоять на месте.

– Все, что ты делаешь – это все лишь жалость, в которой я не нуждаюсь. Тебе должно быть выгодно помогать бедным и убогим, чтобы реализовывать лидерские амбиции за их счет. Но со мной этот трюк не прокатит, потому что ты не лидер. И вряд ли будешь им. Не с того ты начинаешь свой путь к вершине! – кричал Роме вслед паренек.

«Ишь, как заговорил? Ну и черт с ним», – подумал Рома и понял, что это была последняя капли жалости к кому-то.

Он еще раз обошел здание, где работала его мама, а затем все-таки вошел внутрь. Здесь было светло и тепло. Чистый, свежий паркет с небольшим количеством мокрых следов на нем, да и лужа на входе были не в счет, тем более что уборщица вовсю орудовала шваброй. Пропускной пункт состоял из стола и амбала, сидящего за ним и отгадывающего сканворды.

– К кому, малец, – спросил тот и, встав из-за стола, буквально навис над Ромой.

– К Наталье Петровне, она на втором работает, уборщицей, – и, возможно, впервые Рома не испытывал чувства неловкости за мамину работу.

– Что ж ты молчишь, давай проведу, – сказал охранник, и, посадив на свое место щуплого напарника, которого не было даже видно из-за стола, пошел провожать Рому.

– Ты, стало быть, Роман?

– Да, – ответил тот.

– Наталья Петровна много о тебе рассказывала, говорит, футболом увлекаешься, – заинтересовался охранник.

– Да, было дело, интересовался.

– Бросил?

– Да, сегодня, – сказал Рома, увидев маму в конце коридора, и ускорил шаг, чтобы оторваться от сопровождения.

– Рома? Что случилось, на тебе лица нет, – запричитала мать с тревогой в глазах.

– Ничего, можно с тобой поговорить? – Рома обернулся назад, охранник стоял в том конце коридора, но мама ему помахала, и Рома тоже поднял руку, мол, «спасибо», и тот ушел.

– Что случилось? Давай, говори, – они опустились на банкетку, стоявшую здесь же.

– Мам, ты не только не волнуйся, – начал Рома.

– Да ты сам не свой, тем более после этой фразы я подавно переживать буду.

Тогда Рома опустил голову маме на плечо и рассказал обо всем, что случилось с Колей. Мать, конечно, тоже поразило это известие, что она даже заплакала.

– А самое страшное для матери, – говорила она, высмаркиваясь, – это пережить своих детей, тем более молодых и здоровых. Даже на один день – это очень страшно, – и обняла сына.

– Мам, знаешь, мне уехать нужно, – продолжил Рома.

– Как уехать? Куда?

– К Жене поеду, в Москву. Ты не переживай, Женя смог – и я смогу.

– Так Женя взрослым мужиком уехал, а ты куда? Нет, я не готова тебя отпустить.

– Мам, к нам не сегодня-завтра придет участковый, что мне ему говорить?

– Господи, этого еще не хватало! Ну, скажешь, как есть, тут ничего скрывать нельзя, помощь им нужно оказать, а они сами решат, что к чему.

– Просто я чувствую себя причастным к его гибели… Мам, ты только подумай: еще сутки назад мы с ним разговаривали, я же мог что-то изменить? Я же мог понять, что с ним что-то происходит. Мы же друзьями были.

– Не вини себя, сынок, Бог – он все видит… – и, сказав это, мать замолчала.

– А где он был, когда Коля с крыши падал? – Рома вскочил на ноги с банкетки и принялся ходить.

– Рома, я к тому, что ты ни в чем не виноват. Ни один суд тебя не осудит, покуда там, – она указала наверх, – так не решат.

– Все это глупости. Мама, – он посмотрел на женщину, которую меньше всего должен был расстраивать, и увидел, что она впервые в жизни не знает, что ему ответить, как поддержать, кроме как посетовать на Бога. – Я в любом случае уеду, а если что, ты ничего не знаешь, скажешь участковому, когда будет спрашивать, что я к тебе за ключами заходил. Хорошо?

– Да, – кивнула мать.

– Ну все, давай мам, увидимся, – и, наспех поцеловав ее в щеку, пошел по коридору, а когда поворачивал на лестницу, чтобы спуститься на первый, то обернулся и увидел, как она, полная растерянности, смотрит вслед своему сыну и не понимает, что происходит. От этой картины глаза предательски защипало, в горле стал ком, и Рома мгновенно отвернулся.

– Ключи забрал от дома, а то на учебу ушел, а ключи не взял, хорошо сейчас мобильная связь есть, – облокотившись на стойку охраны, сказал Рома.

– Да, хорошо, – кивнул охранник, снова принявшись за сканворды.

Рома быстро пошел домой, а придя достал из шкафа спортивную сумку и начал сгребать все вещи, но потом понял, что нужно взять все самое необходимое. Так, с не полностью набитой сумкой, он вышел из дома. Он решил хотя бы в этот раз не оборачиваться и пошел на автовокзал.

Здесь, в стороне от всех, обособленной кучкой среди прочих стояли и его знакомые готы.

– Рейм, – помахала ему Ленор, как Рома тут же встретился взглядом с Миттэром, для которого Ромин приход словно не был неожиданностью.

– Как ты узнал, что мы уезжаем? По-моему, это невозможно, разве что ты не экстрасенс, – сказал Торн, пожав руку Ромы.

– Случайно, – избегая лишних вопросов, сказал Рома.

– Это очень круто, что пришел нас проводить. На тренировку не опоздаешь? – спросила Эмбер.

– Да нет, я в Москву еду, к брату, – и отвел взгляд.

– Когда твой автобус? – Торн смотрел на парня и, кажется, чувствовал его растерянность.

– Автобус? – переспросил Рома.

– Ну да, билеты на какой маршрут? – поддержала своего парня Эмбер.

– Билеты? Так я не брал еще, сейчас, – и он ушел в поисках кассы. Она находилась за углом. Ни очереди, ни толкотни не было, как бывало в летний период, когда многие уезжали. Как-то летом они с Женей отстояли огромную очередь, и билеты все равно не получилось купить, так как за два человека до них касса закрылась, билетов не было, да и по времени уходил последний, битком набитый автобус. В тот день Женя так и не уехал, пришлось возвращаться домой и приходить на вокзал рано утром, но Рома второй заход на вокзал уже не осилил и попрощался с братом заранее.

Автобус Ромы отправлялся через полчаса, поэтому он спокойно сел на металлическую лавочку напротив кассы, закрыл глаза.

В памяти всплыл тот самый сон, что снился ему ночью. «Может, таким образом Коля хотел попрощаться? Ведь он же уже умер к тому моменту», – и снова ком в горле и тяжесть на плечах завладели им. От нее было не скрыться, гнетущее чувство, словно сильная температура и болезнь с осложнениями, когда где-то внутри все ноет и не дает полноценно жить, дышать и двигаться. От этой усталости Рома задремал и проснулся, лишь когда кто-то осторожно коснулся его плеча.

– Не знаешь, касса еще будет работать? – перед ним стояла девушка-гот, та самая, которую он видел тогда с ребятами выходившей из подъезда.

– Привет, – сказал Рома. В этот раз она была тоже в черном, с густо накрашенными глазами, правда, теперь выглядела не так вызывающе: длинное классическое пальто с двумя рядами пуговиц, высокие сапоги, шарф. Волосы были прямые, распущены и спадали на плечи. Она смотрела на Рому своими голубыми глазами и ждала ответа, а он смотрел на нее и даже забыл, какой вопрос она ему задала.

– Не знаешь? – переспросила она.

– Извини, я, кажется, прослушал вопрос, – сознался Рома.

– Будет сегодня еще работать касса?

– Так она же… – Рома хотел сказать, что касса работает, но внутри не горел свет, окошко было уже закрыто, а жалюзи опущены.

– Видимо, нет, – подвела итог девушка и опустилась рядом с ним.

Рома посмотрел на часы: оставалось десять минут до отбытия автобуса.

– Тебе в Москву нужно? – спросил он.

– Да, – сказала девушка и откинула голову назад.

– Я видел тебя, кажется, ты здесь живешь?

– Нет, – она улыбнулась. – Я живу в Москве. Сюда на концерт приезжала, у подруги останавливалась. Мы с ней в Москве познакомились, я тогда вписала ее к себе, на время концерта, теперь к ней приехала погостить на три дня, ну и на концерт сходили.

– Мы тоже были, – к слову сказал Рома.

– На Witchcraft? – удивилась девушка.

– Да.

– Никогда бы не подумала, что ты ходишь на такие концерты, – ответила та и посмотрела на парня с ног до головы.

Тут из-за угла показалась Эмбер.

– Вот ты где, – взмахнула она руками. – Автобус через пять минут будет.

У Ромы был тот же автобус, но он не хотел об этом говорить сейчас: что-то ему подсказывало, что не стоит уезжать и оставлять эту девушку здесь одну.

– Ну что, тогда пойдем прощаться? – и, оставив сумку на скамейке, пошел за Эмбер следом.

Остальные уже стояли возле красного, коптящего «Икаруса», пропуская всех вперед.

– С нами едешь? – спросила Ленор.

– Нет, я не успел купить билеты, – вздохнул он, вроде говоря «мне очень жаль». На самом же деле ему было не жаль. Да, в чем-то, конечно, они ему нравились, но сейчас он не хотел никого видеть. Разве что кроме той, что сидит сейчас у касс.

Попрощались они быстро: готы вообще немногословные, если с ними не вступать в философские рассуждения или не затрагивать их за живое.

– Ты приезжай, вот мой номер, – сказала Ленор и передала ему бумажку с номером телефона, чем привлекла к Роме все тот же недоброжелательный взгляд Миттэра.

– Миттэр, – строго сказала ему Ленор, и в этот момент «маленькая мертвая девочка» показалась Роме совсем небезобидным существом.

– Рейм, без обид, просто меня вся эта поездка слишком сильно вымотала, – и Миттэр пожал руку Роме.

– Все в порядке, Миттэр. Удачи вам.

– Будешь в Петербурге – звони, – сказала Ленор и обняла Рому.

Они сели в автобус и, помахав Роме, тронулись. Как только автобус проделал круговой поворот и его хвост исчез, Рома достал билет и, порвав его на много маленьких кусочков, подбросил над головой и поднял одну бровь. «Безудержное веселье», – пронеслось у него в голове.

На автовокзале было четыре человека, включая Рому. Основная масса только что отбыла на последнем автобусе. Чего ждали все остальные – было неизвестно.

– Позволь, – сказала девушка, стоило Роме подойти к скамейке. Она встала и сняла с его волос кусочек билета, что он только что развеял по ветру.

– Бывает, – сказал Рома, начиная понимать, что теперь они окончательно и бесповоротно застряли здесь.

– Пошли, – она взяла свою сумку и протянула Роме его.

– Куда? – спросил он.

– Не бойся, я тебя не съем. Девушку провожал?

– Нет, друзей, на концерте познакомились.

– Это здорово, когда можно вот так без проблем познакомиться, потом общаться, ездить друг к другу в гости. Целое приключение.

– У тебя, наверное, много знакомых?

– Да, есть такое. Но это профессиональное, – без лишней скромности сказала она.

– Так куда мы идем? – спросил Рома.

– Я вызвала такси, сейчас подъедет, – сказала девушка.

– А потом?

– Потом мы заедем в лес, и я тебя съем, – вздохнула она и посмотрела на Рому, на лице парня было явное недоумение. – Поедем на станцию. Там сядем на поезд.

Рома промолчал и подумал: «Почему я до этого не додумался?»

Как и обещала его неизвестная знакомая, такси стояло у входа в автовокзал. Они погрузили свои сумки и сели на заднее сидение.

– Вам вокзал?

– Да, – сказали они одновременно – и так же одновременно смутились.

– Так почему ты не поехал с ними? – спросила она, кладя голову ему на плечо. Рома был и сбит с толку, и приятно удивлен одновременно. У него никогда прежде не было отношений, а тут такое откровение, в виде ее головы на его плече.

– Хотел помочь тебе, – сказал Рома, ведь отчасти это и была правда.

– Значит, не все чувства повыбрасывал, – заговорил его внутренний голос.

– Тебя это не касается.

– Тебе это только лишь кажется. Не занимайся самообманом, Рома, ты не бесчувственный, ты душевный и очень глубокий. Не тебе сваливать чувства в кучу и сжигать их на ритуальном костре.

– Давай я как-нибудь сам разберусь.

– Плохая идея – разбираться самому, лучше прислушайся: две головы всегда лучше, чем одна, не так ли?

– Так.

– Вот куда ты сейчас едешь?

– В Москву.

– Что забыл там? Может, ждет кто?

– Брат ждет.

– Ой, не обманывай себя, Ром, никто там тебя не ждет, и никому ты там не нужен. Если тебя зовут в Москву, расценивай это не более чем признаком хороших манер. Но на деле – ты там не нужен. Там люди работают, а ты что делать будешь?

– Еще не знаю.

– Так вот узнай сначала, а потом езжай, куда вздумается.

– Замолчи.

– В готы податься хочешь? Ну-ну… «Тебе пойдет быть готом».

Эти слова, голос в его голове воспроизвел нарочно, чтобы сделать Роме как можно больнее.

– Как мы, оказывается, похожи: ты хотел помочь мне, а я хотела помочь тебе, – сказала она.

– Я не понимаю, – Рома замотал головой. От девушки приятно пахло духами, она говорила еле слышно, что Роме приходилось прислушиваться, но ему нравилось то, как она говорит. Руки она сложила на коленях крест-накрест, и он рассматривал ее кольца.

– У меня был билет, – сказала она.

– Что? И ты мне не сказала?

– Я не знала, почему я спросила про кассу, должно быть, можно было спросить сколько времени.

– Нет, нельзя, там же часы висели.

– Ну да.

– У меня тоже был…

– Я это тоже поняла – но было уже слишком поздно.

– Зачем ты это сделала?

– Тебе нужна была помощь.

– Ты считаешь?

– Я вижу… – она замолчала. Водитель сделал звук проигрывателя громче:

  Кто останется со мной? Я умираю, лишь держи меня крепче.4  

На вокзале они купили билеты и сели в поезд, когда пошел сильный снег.

– Целое купе в нашем распоряжении, – сказала она.

Теперь Рома решился и все-таки спросил:

– Меня зовут Рейм, а тебя?

– Шабрири, – сказала она. – В еврейской мифологии был такой демон слепоты.

– А почему ты выбрала именно это имя?

– Потому что больше всего мне хочется, чтобы люди, чрезмерно открыто проявляющие свой интерес ко мне – ослепли.

– Все так серьезно?

– Не то слово.

Они уезжали в самую метель. Небо почернело, завыл сильный ветер. Роме не жалко было расставаться с эти городом, наоборот, он хотел скорее покинуть его, и возможно, никогда не возвращаться.

Глава VI. Шабрири

Утром, когда Рома проснулся, Шабрири уже сидела за столом и пила кофе. Солнце словно выкрадывало ее из всеобщего мрака купе и освещало. У нее была прямая спина, словно даже сейчас, когда ее никто не видит, она не давала себе расслабиться и всегда помнила про осанку. На ней была рубашка с высоким воротником на манер XIX века, посередине которого красовалась брошь с профилем некой дамы с высокой прической. Обрамление броши было из серебра, и этот аксессуар словно кричал о принадлежности Шабрири к готической субкультуре.

Все, что произошло вчера вечером, Роме казалось теперь в корне неправильным, но вспомнив, что далеко не по своей воле он уехал из родного города – успокоился. Что-то до боли приятное всплыло в его памяти, когда он посмотрел на девушку, и это «что-то» было теми моментами, когда Шабрири клала голову Роме на плечо. Так они ехали половину пути, слушая в наушниках готическую музыку. О чем жалел Рома, так это о том, что забыл ноутбук, с которым так сроднился за последнее время и который остался «point of no return» в его сознании, «точкой невозврата».

С головой Шабрири на своем плече, Рома не заметил, как уснул. Но теперь он точно знал, что одна из игравших песен в плеере, а именно, «В твоих руках», навсегда останется в его памяти:

  В моем теле давно нет жизни, Но лишь с тобой чувствую себя живой. Ты преодолел океаны времени, Чтобы найти меня.     Подари мне вечную любовь, Испей мою кровь, Разбив зеркало жизни, Уведи из смертного мира. Все мое тело и душа Навеки в твоих руках.5  

– Я смотрю, ты проснулся, – сказала девушка, даже не смотря в сторону Ромы.

– Доброе утро, – сказал Рома и сел за стол. Шабрири лишь посмотрела на него, подняв одну бровь, но так ничего и не сказала.

– Пойду умоюсь, а то видок у меня еще тот, – сообщил Рома, уходя в коридор покачивающегося вагона.

На что Шабрири тоже только лишь кивнула. Но когда он вернулся обратно, она заговорила первая.

– Уже скоро прибудем. Есть планы, что будешь делать дальше?

– Для начала позвоню брату, поживу какое-то время у него, – с ходу ответил парень.

– Позвони лучше сейчас. Хочу знать, что, когда мы простимся, ты не останешься на улице.

– Зачем? То есть, думаешь я окажусь в углу для брата? Оставит меня на улице? Да даже если ему самому негде будет жить, для меня он место найдет. Он у меня такой.

Шабрири снова вскинула брови и, прищурив глаза, снова смотрела в окно, допивая кофе.

Вокзал встретил их шумом, суетой, мимо них то и дело проносились бегущие по платформе пассажиры, носильщики чемоданов. Такое количество людей с утра, несомненно, удивило Рому, как если бы весь его город собрался утром уезжать и прибыл бы на станцию. Они прошли через здание вокзала с высокими потолками, палатками и залом ожидания, а затем вышли на улицу.

– Добро пожаловать в Москву, – сказала Шабрири и посмотрела на Рому.

Тот кивнул. Площадь перед вокзалом была большая, на дорогах автомобили стояли в извечных московских пробках, парковщики неспешно то и дело поднимали шлагбаум для пропуска такси.

– Точно помощь не нужна? Город большой, смотри, потеряешься еще? – и слегка улыбнулась.

– Нет, спасибо, знаешь… – но Рома замолчал. Он даже не ожидал, что придется прощаться вот так: не знал, что сказать, попросить номер или узнать, где она живет.

– Да?

– Я тогда как устроюсь, обязательно найду тебя, – сказал Рома, и они обнялись на прощание.

– Как знаешь, – улыбнулась Шабрири и пошла к переходу, а Рома так и остался стоять, смотря на ее удалявшуюся фигурку в черном плаще. От ветра ее волосы развевались, и она была такой необычной и выделяющейся на фоне всех людей, которые проходили мимо нее, что некоторые даже оборачивались ей вслед.

Рома вздохнул, посмотрел на серое небо, откуда пошел снег, а затем достал телефон. Он набрал телефон брата и приложил его к уху. После череды гудков Женя наконец-то взял трубку.

– Жень, привет, – сказал Рома, но на том конце провода ничего не ответили и положили трубку. Он набрал еще раз, но брат скинул его вызов. Тогда Рома набрал сообщение:

«Женя, я в Москве на вокзале. Скажи адрес, как приеду – все объясню», но ни через пять, ни через десять минут Рома так и не получил никакого ответа. Тогда он набрал номер еще раз, но раздражающий голос девушки автоответчика, объявил, что телефон абонента недоступен.

– Да что же это такое? Как же так? Он же сам меня звал? Ну, да, согласен, приехал неожиданно, но неужели он так сильно занят, что не может ответить?

– А я тебя предупреждал, – вторил ему внутренний голос.

– Снова ты?

– А кто же еще? Я предупреждал, что так оно и будет, что ты никому не будешь нужен, разве нет? Ну, скажи, что я был не прав.

– Да подожди ты. С чего ты взял, что все так? Может, он занят на работе, но все-таки это Женя, и вряд ли он оставит меня на улице.

– Уже оставил. Посмотри: ты ушел из любящего тебя дома и приехал непонятно зачем сюда, а теперь стоишь на вокзале и не знаешь, куда тебе идти.

– У меня есть деньги, на первое время хватит.

– Ну и сколько у тебя денег? – спросил голос, и Рома тут же полез в карман смотреть, сколько у него осталось денег после покупки билетов. Со всей мелочью, что была раскидана по карманам, набралось две с половиной тысячи.

– И ты думаешь, это деньги? – не унимался голос.

– А что это? Сейчас сниму себе номер в отеле, какое-то время поживу там, пока не разыщу Женю.

– Ты думаешь, отыщешь его в течение суток? – удивился голос.

– Почему суток? Ну за месяц-то я найду его.

– Да потому, что этих денег тебе хватит разве что на сутки проживания в Москве.

– Так у меня же не двадцать пять рублей, а две с половиной тысячи.

– Так я тебе про что?

– У меня у бабушки пенсия десять тысяч рублей, хочешь сказать, она в Москве прожила бы четыре дня? Ой, не смеши!

– Рома, взгляни хотя бы вот на тот стенд. Видишь? Это карта метро. А теперь – так, на всякий случай – представь размах города?

Рома подошел к стенду, что стоял неподалеку. Посмотрел на карту Москвы и план метрополитена. Конечно, он не ожидал увидеть столь огромного города. В груди предательски назревали нотки паники. Он снова достал телефон и набрал еще раз номер брата, но, как и раньше, не было никакого результата. Оглядевшись, он старался увидеть какой-то знак. Кругом сновали люди, нередко задевая его плечами и локтями. Затем к нему подошли полицейские.

– Здравия желаю! Сержант Шилов, Ваши документы, – сказал один из них; остальные окружили его.

– А в чем дело? – спросил Рома, доставая паспорт.

– Проверка документов, – привычно и нехотя ответил полицейский. Он раскрыл полученный паспорт полистал его. – Что в сумке? – не отрываясь от паспорта, спросил тот.

– Личные вещи, – сказал Рома, не понимая к чему идет весь этот разговор.

– Запрещенные вещи имеются?

– Нет, – удивленно ответил Рома. – А в Москву с какой целью приехали?

– К брату, – сказал Рома.

– Адрес хоть знаешь? – спросил другой.

– Да, он у меня записан.

– Впервые в Москве?

– Нет, – соврал Рома, чувствуя, что от его ответов может зависеть, окажется он в обезьяннике или нет.

– Сумку Вашу к осмотру, пожалуйста, – сказал первый, вручая Роме паспорт и указывая на парапет подземного перехода.

Они досмотрели его вещи, вываливая их на мокрый парапет, а потом, не найдя ничего из запрещенных предметов, вручили паспорт.

– Всего доброго, – сказал полицейский, и пошли дальше.

«И прутся в Москву, как будто медом намазано», – услышал он, как сказал второй. «Фанаты. У них матч на „Локомотиве“ сегодня, наших в оцепление с утра на разводе назначали. Молодняк отправили», – ответил ему первый.

– Браво, Рома! – сказал ему внутренний голос.

– Да знаю я, знаю, – перебил его Рома.

Собрав вещи в сумку и испытывая теперь уже сильное переживание, он вернулся к стойке с картой, но что хотел там увидеть – не знал. Да и полиция бродила всюду, и Роме начало казаться, что вот-вот к нему снова подойдут, и в этот раз точно задержат.

– Пошли, – сказал кто-то позади него. Этот голос был ему хорошо знаком. Не останавливаясь, Шабрири прошла мимо. Рома даже выдохнул, в душе возликовал и пошел следом. На светофоре он догнал ее и, поравнявшись, спросил:

– Ты же ушла?

– Нет, – сказала девушка.

– Но я же видел. Хотя ладно.

– А если бы ушла?

– Мне кажется, ты знала, что так получится.

– Ну, по крайней мере, догадывалась. Первое, ты не взял моего номера телефона. Второе, брат, как я поняла, трубку не берет?

– Да. Я не знаю почему. Он сам приглашал меня…

– И такое бывает, – они перешли через дорогу и пошли по широкому проспекту. Немного отойдя от вокзала, Шабрири поймала такси и назвала адрес. Они не спеша ехали по центру, порой вставая в долгие пробки, но по мере того, как они отъезжали от центра, движение становилось все лучше. Затем они свернули куда-то во двор, немного петляли там и, наконец, остановились. Роме поездка понравилась, город и правда оказался большим и красивым.

– Поживешь пока у нас, – сказала девушка, выходя из машины.

– Даже так? – удивился Рома, хотя в дороге он надеялся, что, возможно, Шабрири разрешит ему пожить у нее какое-то время. Вот только последнее «у нас» его смутило.

– Не против? – спросила девушка, видя растерянность на лице парня.

– Ты живешь не одна? – спросил Рома в надежде, что она сейчас скажет: «Да, я живу с родителями (котом, собакой, пауком)».

– Да, я живу с молодым человеком, – сказала девушка.

Рома не знал, что ответить. Он растерялся и не знал, уместно ли это будет, прийти вот так, когда тебя не ждали. Еще один немаловажный пункт, который расстроил Рому, был тем, что сердце у девушки занято.

– Послушай, Рейм, – начала она. – Я правда хочу тебе помочь, и поняла я это, когда увидела тебя там, на автовокзале, спящего и такого растерянного. Мне захотелось помочь тебе, сделать что-то для тебя. Я чувствую в тебе родственную душу, хоть внешне ты еще далек от людей моего окружения, но думаю, за этим вопрос не станет. Мне просто очень важно, чтобы у тебя все было хорошо.

– Но я думал ты… мы…

– Рейм, извини, пожалуйста, если позволила думать тебе о «нас», я же не сказала, что дома меня никто не ждет? – и с этими словами Шабрири достала сумку из багажника и пошла к подъезду.

– Вот как, брат, бывает, – сказал водитель, закрывая багажник и, покачивая головой, посмотрел на Рому.

– Угу, – вздохнул Рома и пошел за Шабрири следом.

Девушка отперла черную дверь в квартиру ключом и, повернув ручку, легонько толкнула.

– Проходи, – сказала она, и Рома, кивнув, вошел.

В прихожей было мрачно. По правую сторону находилась вешалка, и, повесив куртку, Рома подумал, что бабушка может им гордиться. Напротив висело зеркало, к нему тут же подошла Шабрири и поправила волосы.

– Ну что, вот мы и дома, – сказала девушка и посмотрела на Рому. – Пойдем, покажу тебе твою комнату.

Сразу за поворотом была дверь. Перед тем как открыть ее, Шабрири взяла за ручку и закусила губу.

– Это не совсем жилая комната…

– Надеюсь, там не операционная в домашних условиях? На все остальное я согласен.

– Хм, почти угадал! В свое время Герман занимался татуировками, это был его кабинет.

– А теперь?

– Ладно, не буду томить, – и девушка толкнула дверь.

Это была пустая белая комната с красивым диванчиком посередине и столом с ноутбуком в одном из углов помещения.

– Психиатрическое отделение? – пошутил Рома, не до конца понимая, что же здесь происходит на самом деле.

– Интересное предположение. В какой-то степени это действительно связано с душой. Это фото студия. Посмотри наверх, видишь лайтбокс? Вот, а за той дверью, – Шабрири указала на неприметную дверь в стене, – все оборудование. Пилотники, генераторы, сменные полотна для фона.

– Ну конечно, сразу показывать свою студию, – раздался голос у них за спиной. – Хоть бы чаю предложила человеку с дороги.

Шабрири и Рома тут же обернулись. В дверях стоял высокий молодой человек в черных брюках на шнуровке по бокам и черной, с кислотно-зелеными полосками, футболке. У него было худое, бледное и некрасивое лицо с густо накрашенными глазами и тонкими, нарисованными бровями. Тонкие губы, почти что догнавшие по своей бледности лицо, слегка улыбались. Его лицо обрамляли черные волосы с вплетенными в них черно-белыми жгутами. В общем и целом, это был прекрасный образец истинной кибер-готики в мужском исполнении. В своем своеобразии внешности он подчеркивал самые верные черты, отчего казался очень обаятельным.

– Герман! – сказала Шабрири обиженно.

– Привет, как добрались? – спросил Герман и, подойдя к девушке сзади, обвил ее руками и очень нежно поцеловал.

– Не без приключений. Кстати, это Рейм, знакомься, – сказала девушка. – Он поживет у нас какое-то время.

– Пожалуйста, – сказал парень с таким радушием, что Роме стало очень приятно. – Герман.

– Рейм, – они пожали руки.

Рому удивило их гостеприимство, а именно, что Герман так спокойно отнесся к появлению Ромы у себя дома и даже не спросил, кто он и откуда они с Шабрири друг друга знают.

Историю своего знакомства Шабрири рассказала уже за чаем, который им любезно преподнес Герман на большом черном подносе, с тарелочкой «Ферреро Роше».

– Я больше люблю «Рафаэлло», но Герман всегда покупает эти.

– Потому что они черные, – пожал плечами Герман. – И потом, их ты любишь больше, чем Рафаэлло. Они у тебя месяцами в шкафу стоят, а эти я не успеваю покупать.

– На самом деле он их сам любит, сам их ест, а про меня еще говорит, – отпивая чай, сказала Шабрири, обращаясь к Роме.

Вот так, за разговорами о конфетах и историей об их знакомстве-спасении друг друга на вокзале, они просидели какое-то время. Рома был рад оказаться здесь, вдали от дома, начать новую жизнь, и чтобы в ней было место всему обязательно новому!

Он смотрел на Шабрири и понимал, что с каждым часом, проведенным рядом с ней, она становилась ему все нужнее.

Глава VII. Философия при свечах

В доме у Шабрири и Германа повсюду были расставлены различные готические, а то и вовсе магические атрибуты: в доме было множество свечей разных размеров и цветов. Большинство, конечно, было черными и красными. Свечи были расставлены везде, кроме фотостудии, в коридоре, кухне, ванной комнате, ну а также в спальне Германа и Шабрири. В их спальне стоял чуть ли не целый алтарь с изображениями странных существ в тяжелых деревянных рамках, свечей, камней, вееров, мечей и ритуальных ножей. Подоконники были уставлены свечами и статуэтками мертвецов, скелетов, вампиров, черепов и всего прочего. Над кроватью у пары висел перевернутый крест, и когда Рома зашел в комнату, даже поежился от всего увиденного. Книжный шкаф был выполнен тоже под винтаж: черный, с резьбой и плачущими ангелочками на двух башенках по бокам. Шкаф был наполнен старинными, потрепанными книгами или же тяжелыми талмудами в кожаных переплетах. На рабочем столе Германа помимо ноутбука была лишь фотография Шабрири в черной рамке: на ней девушка была одета в стиле викторианской Англии, она стояла на аллее рядом с каменной скульптурой ангела. Фотография была нарочно обработана под винтаж, поэтому, когда Рома восхитился фотографией, Шабрири сказала, что это ее прабабушка.

– Все еще не веришь в переселение душ? – спросила она, улыбнувшись.

– Не может быть, – возразил Рома, но Герман покачал головой в знак того, что все так и есть. Он был совершенно серьезен, и не верить им у Ромы не оставалось ни малейшей возможности. И все-таки для себя Рома решил, что это Шабрири, и даже подумал, что на память он мог бы попросить эту фотографию себе.

Самое неприметное, что было в этой квартире – это шкаф. Он находился как бы в стене, в фотостудии за раздвижными дверьми. И это был не просто шкаф, а целая реквизитная и костюмерная. Герман с Шабрири показали несколько нарядов, от которых внутри у Ромы все возликовало: вещи были настолько необычными, настолько нестандартными и красивыми, что даже он, футболист из рабочего района провинциального города, пришел в восторг при виде их. Это была целая коллекция готической одежды, от старинных нарядов до вещей из будущего и кибер-готики.

– В основном, это нужно мне для работы, – сказала девушка.

– Ты костюмер-фотограф?

– Не совсем, – и, не вдаваясь в подробности, она закрыла шкаф.

В этой квартире все было таким творческим и интересным: миллион маленьких вещиц, расставленных на полках, но при этом не смотрящихся хламом, а вызывающих исключительный интерес у посетителя. В целом квартира была свободная, стены лишь в коридоре были черные, в остальном в квартире использовался темно-серый и лиловый цвета. Например, в комнате стены были лиловыми, с черными плинтусами по периметру и декоративной лепниной в виде колонн на потолке под люстрой и на самих стенах. Здесь были черные карнизы и тяжелые шторы с легкой светлой дымкой тюля на окнах.

– Там портал, – между делом сказал Герман, приходя мимо балконной двери и окна, когда показывал комнату. Ребятам самим нравилось показывать все, что у них есть, производить впечатление, удивлять. Рома, конечно, был в восхищении от всего увиденного. Но как самое интересное для себя в доме отметил музыку. Под потолком были закреплены небольшие колонки, и играла готическая музыка. Ребята часто подпевали песням:

  Мы умрем с тобой живыми В этом городе вдвоем. На руинах херувимы Будут петь перед огнем.6  

Герман занимался ретушью фотографий, ссылаясь на то, что у него заказ, Шабрири же разбирала свою сумку, делала какие-то дела по дому. Рома сидел на кухне, пил чай. Чашки были самые обычные, без каких либо причуд, только разве что черные, как и вся посуда в доме. Затем он решил позвонить маме и, подключив зарядку к телефону, набрал ее номер.

– Алло, Рома!

– Привет, мам, – сказав это, он почувствовал себя таким одиноким, словно оторванным от дома. В далеком и чужом городе, с малознакомыми, хоть и очень симпатичными ему людьми.

– Ты уже в Москве? С Женей встретился? А то я дозвониться до него не могу.

– Нет, мам, я у друзей остановился. С Женей тоже связаться не могу. У меня все хорошо, ты не переживай, ладно? Как найду его, сообщу.

– Хорошо, я тебе его адрес сейчас напишу, может, друзья помогут: как-никак Москва, там и заблудиться можно. Какая она, Москва, красивая?

– Да, мам, очень красивая. Она разная, слишком пестрая – и в то же время серая, старая и новая, не знаю, как это объяснить, но красивая.

– Вот видишь, а меня твой отец так и не свозил: все копили с ним на поездку, откладывали…

– А что ж не съездили? Вы же молодые были?

– Женя родился, не до Москвы стало. Думали, может, потом, а потом и ты появился, жизнь понеслась, не остановить было. А я так хотела в столицу, по Арбату пройтись, сфотографироваться на Красной площади.

– Ничего, мам, я обязательно покажу тебе Москву.

– Эх, Рома. Ты уже третий мужчина, который говорит мне это в нашей семье.

Они попрощалась с матерью, и Роме стало даже обидно за нее. Когда она была молодой, то хотела приехать сюда, да так и не смогла, потому что сначала Женька, потом он… А теперь они здесь, без особых усилий, без большой любви к городу и желания пройтись по Арбату, а она одна, сидит дома.

– О чем задумался? – спросила Шабрири, входя на кухню.

– О мечтах и упущенных возможностях, – вздохнул Рома.

– Самое главное, не жалеть о них и не думать, что упустив что-то, выбрав один путь из двух, ты кардинально на что-то влияешь, – сказала Шабрири, садясь напротив за стол. – Нет, совсем не так: тут нужно быть фаталистом до мозга костей, чтобы верить в то, что все предначертано свыше, и от тебя ничего не зависит. Но это действительно так, иначе быть не могло, ты здесь не потому, что мы ехали вместе, просто так должно было случиться.

– Как все сложно, – Рома пытался понять, как это у Шабрири так легко получается выдвигать теорию, от понимания которой у Ромы просто закипает мозг. – То есть если бы я уехал с друзьями, мы все равно бы встретились здесь, в Москве, и я бы все равно остановился у тебя?

– Нет, ты просто не мог с ними уехать, – покачала головой девушка. – Ты должен был поехать со мной, а я должна была поехать с тобой, так было предначертано судьбой.

– А если бы я…

– Нет, ты не мог ничего изменить, мы все равно оказались бы здесь, ехали бы вместе и сидели бы за этим столом. Судьба, понимаешь?

– Мне кажется, что я что-то упускаю, какую-то важную деталь, за которую никак не могу уцепиться и возразить.

– А ты хочешь возразить?

– Да!

– Что тебя не устраивает?

– Ну, это все не так, мы же сами кузнецы своего счастья, все в наших руках, и все действия и поступки зависят только от нас, мы вправе сами проживать свою жизнь и влиять на судьбу. Только так и никак иначе, – сказал Рома, довольно уверенный в своей правоте.

– «Можно, думается мне, полагать истинным, что судьба распоряжается половиной наших поступков, но управлять другой половиной или около того она предоставляет нам самим», – процитировал Макиавелли7 Герман, заходя на кухню.

– Герман, подожди, для него это еще слишком сложно.

– Дети с шести-семи лет изучали философские учения, чего тут сложного?

– В древней Греции, помимо афинской, была и спартанская школа, не забывай, где физическое воспитание преобладало над интеллектуальным, – сказала Шабрири, и ее глаза словно сверкнули.

– Это наш случай? – спросил у Ромы парень.

– Да, он бывший спортсмен, насколько я могу это видеть, – сказала девушка. – Ведь так, Рейм?

– Да, я занимался футболом, – подтвердил Рома.

– Хм… – усмехнулся Герман, чувствуя, что проиграл эту перепалку с Шабрири.

– И потом, в Греции они уделяли равное внимание как физическому, так и интеллектуальному воспитанию, а также музыке. Таков древнегреческий идеал «калокагатии» – это гармония телесной и душевной красоты. В Афинах было два типа школ, занятия в которых шли параллельно: мусические школы и палестры; в первых мальчики занимались грамматикой, музыкой и основами счёта, во вторых – физической культурой. Учитель грамоты – грамматист – обучал письму и чтению, в том числе на примере произведений Гомера, Эзопа и других. Писали дети на деревянных табличках, смазанных воском, при помощи острых палочек. Кифарист обучал играть на струнных инструментах – лире и, естественно, кифаре. Наконец, в палестрах мальчики занимались пятиборьем – это были бег, борьба, прыжки, метание диска и копья. Далее же, по достижении шестнадцати лет, юноши поступали в гимнасии, где уже и изучали философию, политику, ораторское искусство, а также продолжали заниматься гимнастикой вплоть до восемнадцатилетнего возраста. Так что вовсе не с семи лет начиналось изучение философии, а с шестнадцати.

– Откуда ты все это знаешь? – удивился Рома, смотря по сторонам, словно она прочла это все где-то на стене, но она смотрела лишь на Германа и Рому поочередно.

– Хорошо, твоя взяла, продолжайте, – сказал Герман и поцеловал Шабрири.

– Но что ты хотел сказать, Герман? – заинтересовался Рома, стараясь не упускать возможность узнать и его точку зрения.

– У него своя правда на этот счет, – сказала Шабрири еле слышно, когда Герман вышел из кухни. – Он считает, что от каждого нашего действия, от каждого нашего поступка меняется все происходящее в мире.

– В мире?

– Да, именно. Конечно, если говорить с ним на этот счет, его не переспорить, это очень интересно и занимательно. Я сама люблю его слушать. Но, видишь ли, если, допустим, один из нас влияет на мир по-своему и направляет вектор истории в определенное русло, то что же делают остальные?

– Подчиняются?

– Нет, в том-то и дело, что каждый миг меняет этот мир то в одну, то в другую сторону, а что будет, если каждый будет желать это? Чего ждать в итоге?

– Хаоса?

– Вот видишь?! Ты меня тоже понимаешь, Герман же говорит о том, что лишь люди мыслящие, ученые и просто познавшие основы мироздания и задающие себе вопросы – влияют на этот мир, остальные же живут, словно растения: куда ветер дует, туда они и склоняются. И таких большинство – безыдейных, типичных обывателей, проще говоря, механизмов.

– А как же те, думающие?

– Они способны стоять у руля всей системы, влиять на мир, человечество, отношения, ситуации.

– Просто манипуляторы какие-то, – удивился Рома.

– А кто же им это запретит? – и Шабрири улыбнулась и подмигнула Роме. Затем встала, взяла чашку с чаем и сделала глоток. – Не грузись, пойдем лучше поищем твоего брата?

В поисковике Рома набрал адрес, высланный мамой, с улицей, номером дома и квартирой. Это было не так далеко от центра, в пределах Садового кольца. Шабрири сказала, что знает те места, и завтра же они отправятся к нему.

– Я даже не спросил, сможешь ли ты со мной сходить, а ты уже предложила свою помощь, это очень приятно, – сказал Рома и отвернулся, так как это было сказано, возможно, некстати.

– Друзьям нужно помогать, тем более у меня есть свободное время: студию назавтра занимает Герман, к нему запись, а мне нужно помочь тебе, – сказала девушка и замолчала.

Близился вечер, музыка играла в квартире не останавливаясь, Шабрири рисовала эскизы на планшетном компьютере, Герман занимался ретушью, а Рома, постояв какое-то время на балконе, охватив крыши домов города, замерз и пошел вовнутрь.

– Красивый вид? – спросил Герман, когда Рома зашел в комнату.

– Еще бы, в жизни не видел ничего красивее.

– Да, есть о чем подумать, когда смотришь на это великолепие, – согласился Герман и улыбнулся.

– Герман, ты извини, что я вот так, совсем без приглашения, – хотел извиниться Рома, но Герман его перебил.

– Друзья Шабрири – мои друзья. Наши двери всегда открыты для хороших людей.

– Все равно неудобно, надеюсь, я Вас не потесню?

– Если спать до двенадцати не будешь, тогда все в порядке, – сказал Герман серьезно, но после похлопал парня по плечу и улыбнулся. – У меня завтра съемка на двенадцать часов, но в остальные дни можешь спать хоть целыми днями.

– Конечно-конечно, о чем речь, Герман? Тем более завтра Шабрири согласилась съездить к моему брату, возможно, завтра буду уже у него.

– Ну, этого мы не знаем, загадывать ничего не стоит – редко сбывается, если не управлять своей жизнью, а плыть по течению.

– Да, Шабрири рассказала мне о твоей теории, – согласился Рома.

– Она совсем не моя, и если хочешь, мы обязательно как-нибудь ее обсудим. Сейчас просто работы много, а в остальном я всегда открыт для душевной философской беседы.

– Рад это слышать. Ну, не буду мешать.

Рома так устал за эти сутки, что раздвинул диван и прилег.

– Я вот тут тебе принесла белье, одеяла, подушки, – сказала девушка, входя в комнату. Она положила стопку на край кресла, а затем села рядом. – Все в порядке? – спросила она.

– Наверное. Непривычно все это: столько событий, новый город, новые люди.

– Понимаю, но ты держись. Если захочешь о чем-нибудь поговорить, я буду всегда рядом, – и протянула свою руку. Рома взял ее руку в ответ.

– Возможно, позже; думаю, я еще не готов обсуждать все произошедшее, – вежливо уклонился от ответа Рома.

– Хорошо. Я не буду настаивать, просто знай, что я рядом; если нет меня – тебе всегда поможет Герман.

– Хороший парень. Давно вы вместе? – зачем-то спросил Рома, но Шабрири сделала вид, что не услышала его вопроса, встала и, у самого выхода, пожелав спокойной ночи, закрыла за собой дверь.

Через какое-то время доиграла последняя песня, а текст еще долго крутился в голове у Ромы:

  Нам не дано понять, Что значит слово «грех», И нам не страшно жить… Забудь их всех! Забудь их всех! Забудь их всех!8  

Жизнь в доме замерла, и наступила ночь.

Глава VIII. Хладнокровие

На следующий день, когда Шабрири и Рома вышли из подъезда, их встретили солнце и мороз. Шабрири надела очки, а Роме оставалось сделать козырек из ладони, и он посмотрел на нее.

– Куда сейчас?

– Поехали, как раз увидишь Московское метро, – сказала Шабрири. Они спустились в подземку уже через полчаса. Станция «Аэропорт» удивила Рому своей грандиозностью, высокими сводами, простором, но чувствовал он себя здесь неуютно.

– Словно саркофаг какой-то изнутри, – сказал Рома в ожидании поезда.

– Первая односводчатая станция. Сейчас поедем дальше, я покажу тебе, что это значит. Здесь энергетика бешеная: во времена Второй мировой войны эта станция, как и многие другие, уже построенные к тому времени, были бомбоубежищем для жителей.

– Оу, – сказал Рома, понимая, как, возможно, нетактично отозвался о стенах, которые спасли немало жизней.

Они проехались по Замоскворецкой линии до станции «Тверская» и, выйдя на улицу, пошли по Страстному бульвару, мимо кинотеатра с гордым названием «Пушкинский». Так они прошли до Петровки, а там свернули на Петровский бульвар. Здесь, в доме номер девять, который представлял собой усадьбу позапрошлого века, выкрашенную в бледно-розовый цвет, по информации от мамы, и жил его брат.

– Почти центр города, – сказала Шабрири.

– Здесь? – спросил Рома, смотря на дом.

– Адрес этот, пойдем, – и, взяв его за руку, повела в арку, которая была проходом во двор.

Здесь был подъезд с домофоном, а над дверью, справа, висела видеокамера. Рома набрал номер квартиры, и оставалось лишь ждать ответа. Через какое-то время раздался писк. Рома дернул за ручку, и дверь поддалась.

– Я подожду тебя здесь, – сказала Шабрири.

– Может, все-таки пойдешь со мной?

– Думаешь, я уйду, подкинув тебя под дверь твоему брату, как котенка?

– Нет, просто мне так будет спокойней.

– Не теряй времени, иди, – сказала она, и Рома вошел в подъезд.

Рома набрал номер квартиры на домофоне. После этого раздалось несколько протяжных гудков, и ему уже начинало казаться, что никто не откроет, и нужно будет уйти ни с чем, и возвращаться сюда после, возможно, уже одному, без поддержки.

– Слушаю, – раздался голос мужчины в домофоне.

Рома на какой-то миг даже растерялся и посмотрел на рядом стоящую девушку. Та кивнула ему, и это придало ему уверенности. Голос в домофоне был явно не Женькиным, а кого-то чужого и незнакомого, отчего волнение усилилось еще сильнее.

– Здравствуйте, могу я услышать Евгения? – спросил Рома, как при телефонном разговоре.

– А кто его спрашивает? – Рома даже выдохнул, так как теперь явно осознавал, что все-таки пришел по правильному адресу.

– Это его брат, Роман, – сказал Рома.

– Проходи, – отозвался голос, и дверь запиликала противной трелью, извещая о том, что путь свободен.

Рома распахнул дверь и посмотрел на Шабрири.

– Я подожду тебя здесь, удачи, – сказала она и погладила его по плечу в качестве поддержки.

Рома вздохнул и вошел в подъезд. На втором этаже была приоткрыта входная дверь, но входить Рома не хотел. Подождав немного, он прислушался, а затем, услышав голоса и шаги, отшатнулся от двери и, прислонившись к перилам, принял скучающую позу.

– Рома? – удивился Женька, увидев брата.

– Привет, сюрприз, – довольно весело сказал Рома, но затем решил, что это было лишним, и что юмор здесь не поможет решить насущные вопросы, поэтому перешел сразу к делу. – Я звонил тебе, но ты не подходишь к телефону, писал смс-ки, но и на них ты не отвечаешь.

– Да я потерял телефон, как в Москву вернулся, может, украл кто. А ты какими судьбами? Только с поезда? – Женя был явно удивлен появлению брата на своем пороге. Он то и дело осматривал его с ног до головы и, видимо, никак не мог взять в толк, что же он здесь делает.

– Нет, еще вчера приехал. Утром, – уточнил Рома.

– А где же ты был все это время?

– Ну, мир не без добрых людей, пустили погостить. Я потом тебе все расскажу, когда время будет. Жень, ты, вроде как, говорил, что всегда меня будешь рад видеть… – но тут у Ромы словно отрицание промелькнула в голове мысль, которую он тут же отсек, что не стоит ничего просить. – Так получилось, что приехал в Москву, в надежде на твою поддержку. Я могу у тебя пожить?

– Пффф, – Женя надул щеки и так же их сдул, взъерошил волосы и почему-то оглянулся в квартиру.

Рома чувствовал, что его появление здесь очень некстати, быть может, у Жени дела, может, он живет с девушкой у ее родителей, и было бы странно просить о чем-то в такой ситуации. Но, по рассказам Жени, в дни его приезда в родные стены дома, брат жил один, снимал квартиру, и ни о какой семье речи не шло.

– Надолго? – спросил Женя, и Рома растерялся от его вопроса.

Ему даже показалось, может, он плохо расслышал и хотел было переспросить, как за спиной брата возник мужчина. Высокий, в рубашке и галстуке, явно собирающийся на работу.

– Жень, что встали-то? Приглашай в дом, садитесь за стол, наливайте кофе, чай, а потом уже разводите беседы.

– Здравствуйте, – кивнул Рома.

– Привет! Проходи, разувайся. Куртку можешь повесить здесь, руки мыть – направо, а затем по коридору на кухню, – сказал мужчина, и Рома улыбнулся от его спешки и какого-то грамотного, рассудительного подхода. Он был немного спешен, весел и казался человеком добрым и ответственным, помимо того, что выглядел истинным хозяином этой квартиры; он расположил к себе Рому в два счета, чего бы он сам не сказал о своем брате.

– Проходи, – с грустью сказал Женя.

В квартире все было выполнено в лучших традициях жизни в доставке, строго, со вкусом, а минимализм и простота в деталях интерьера говорили о практичности.

– Чай, кофе? – спросил мужчина, стоило Роме пересечь порог кухни. Женька плелся позади брата, и, казалось, он совсем потерял контроль над ситуацией. А вот Роме становилось все интереснее понять, что же здесь происходит.

– Чай, черный, – сказал Рома.

– Хорошо. Смотри, сахар не кладу, вот здесь на столе все есть: сахар, печенье, мармелад.

– Спасибо, – улыбнулся Рома. Он прошел и сел на стул.

– Жень, а ты там что в коридоре встал? Давай, как-то активнее будь, с гостями так нельзя, – сказал мужчина.

– Ну так ведь это же не чужой человек, брат все-таки. Что мне теперь, из кожи вон лезть? – недовольно ответил Женька.

– Так тем более, что не чужой человек! Тут, знаешь ли, из кожи вон лезть тебя никто не просит, но быть вежливым, внимательным и радушным к гостям – дело обязательное. У нас застройщик один был, лет десять назад, вначале делового партнерства, до подписания договоров различных; самый внимательный и вежливый человек, а после – чуть ли не делал вид, что мы и вовсе не знакомы. С таким человеком никто дело иметь не будет, если к делам интерес есть, а с вежливостью большие проблемы, – поделился историей мужчина, ставя чашку с чаем на стол, а сам принялся поправлять галстук.

– Спасибо, – и Рома, обхватив ее обеими руками, начал греться.

Тут у мужчины пропиликал телефон – тот ответил на звонок по громкой связи:

– Слушаю?

– Игорь Петрович, водитель на месте, ждет.

– Спасибо, переедайте, что выхожу, – сказал он, наспех поправил галстук и скрылся в коридоре, затем появился вновь, надевая пиджак.

– Так, так. Значит, я буду в четыре, – его глаза бегали, видимо, вспоминал расписание и думал о каких-то важных делах. – Жень, деньги я оставил в комнате, возьмешь.

– Хорошо, – кивнул Женя. – Так, что еще, что еще? – тут он посмотрел на Рому. – Ну, вы тут решайте свои вопросы, общайтесь, рад был встрече, – и пожал Роме руку.

– Взаимно.

Когда Игорь Петрович ушел, Женя запер за ним дверь, а сам вернулся на кухню и сел напротив брата.

– Это кто? – шепотом спросил Рома.

– Хм, – усмехнулся Женя.

– Жень, я ничего не хочу сказать, просто… Я просто в шоке, – тут Рома растерялся, но все-таки решил сказать, как есть. – Ты живешь с мужчиной? За деньги? Нет, дело, конечно, твое…

– Ты что, Ром, нет… – возмутился Женя. – Просто не знаю, как тебе сказать…

– Ну, говори как есть?

– Это наш отец.

– Что? – вырвалось у Ромы, да так, что он вскочил со стула. – Ты в своем уме? Он же оставил нас?

– Нет, Ром, там все было совсем иначе.

– Мама знает?

– Нет, – признался брат.

– А что же ты ей не сказал, раз там все по-другому? Вряд ли она не знает, как все было на самом деле. А деньги тоже его?

– Да, – сказал Женя.

– Я просто в ахуе! – Рома быстро достал все деньги, которые были у него в карманах, выложил их на стол, а затем пошел к выходу.

– Ром, да постой ты! – крикнул ему брат, но тот уже надевал куртку.

– Да пошли вы все! – крикнул он в ответ. – А я-то думаю, что ты так в Москве надолго задержался? А ты вот, значит, пока мать уборщицей работает, решил в столицу к отцу бежать. Хорош сын, ничего не скажешь, горжусь тобой.

– А ноутбуку, вроде, даже обрадовался…

– Молчи, Женя, он дома остался, езжай и забери его, и деньги все до копейки верну, и матери скажу, чтоб тебя на порог не пускала.

– Да нет, Ром, я это к тому, что ничего в этом страшного нет, и помощь отца для нашей семьи тоже кстати, – сказал Женя.

– Ничего нам не надо, ни мне, ни матери, – и, накинув куртку, Рома отпер дверь и, выбежав в подъезд, спустился по лестнице. На улице его ждала Шабрири: она стояла возле старого, сухого и почерневшего дерева и, когда увидела выходящего парня из подъезда, поняла, что не все прошло гладко, и просто направилась за ним следом.

Рома шел не разбирая дороги, вперед, вперед, пока его ни останавливал красный сигнал светофора. Тогда он просто менял направление, шел влево или вправо, совсем не задаваясь вопросом, куда же он держит путь.

– Ну, а как ты хотел, это жизнь: Женя выбрал свой путь, ему так больше нравится. И потом, ты же не знаешь, может, его тоже мучает совесть, что он так поступает, может, не спит ночами, – очень кротко отозвался внутренний голос, словно боясь Роминого гнева. – Да ну их всех, даже думать о нем не хочу.

– А если и правда все было не так? Может, у этой истории с отцом есть и другая сторона, о которой тебе ничего не известно?

– Чушь это все собачья. Правда всегда одна, и она на стороне матери, – думал Рома.

– Ты даже не выслушал брата, когда он хотел тебе все объяснить, – пытался призвать его справедливости внутренний голос.

– Ничего не хочу слышать!

– И куда ты сейчас? Домой? На вокзал и к матери? Или к Шабрири? Кстати, а где она?

Тут Рома обернулся и увидел, что Шабрири идет следом молча, на небольшом от него расстоянии. Он словно обрадовался ей, увидев знакомое лицо и понимая, что она идет за ним следом, хотя могла бы уже плюнуть на него и подать домой.

– Ты как? – спросила она.

– Нормально, – ответил Рома, глубоко вздохнув.

– Пойдем в парк, тут недалеко, заодно и расскажешь.

Они сидели на скамейке в парке, Рома рассказывал ей о случившемся, и она внимательно слушала.

– Теперь я еще и без денег, – подвел итог Рома, вспомнил, что выложил все имеющиеся деньги на стол в квартире у отца.

– И без вещей, – заметила девушка.

– Черт! – выругался Рома, поняв, что свою спортивную сумку с вещами он оставил в коридоре у отца.

– Ничего, деньги – лишь средства. Это не воздух, не вода и не способность мыслить. Всего лишь деньги. А вот документы…

– Они при мне, – сказал Рома, похлопав себя по груди.

– Что же теперь делать, как мне забрать сумку? Шабрири, может быть, ты сходишь?

– А что в сумке?

– Одежда. Странно, что ты спрашиваешь, – удивился Рома.

– Просто у меня есть идея получше, – сказала девушка и встала со скамейки. – Пошли?

Шабрири вызвала такси, и они помчались по городу. Уже вскоре они преодолели один из сложных и забитых участков дороги, а именно, развязку в районе Третьего транспортного кольца и Проспекта мира, а затем, уже без видимых препятствий понеслись вперед.

– Шабрири, это не смешно, – сказал Рома, смотря на ценники в магазине. – У меня сейчас ни работы, ни денег, вряд ли я смогу с тобой рассчитаться.

Они стояли в магазине готической одежды, который находился на ВДНХ. Рома так удивился, что есть даже специальные магазины для готов, что первые десять минут ходил по рядам и не верил своим глазам. Здесь было все то, что он видел в интернете: плащи, рубашки, брюки, накидки, магические мантии и даже больше: парики, краска для волос, аксессуары в виде подвесок с гробами, черепами и прочей готической атрибутикой. На кассе, под стеклом, были разложены кольца и разнообразные сережки для пирсинга. Справа от кассы были вещи из кожи, а также футболки с логотипами различных групп, а по левую сторону была выставлена обувь.

– В этом ходят? – спросил Рома, рассматривая тяжелые, высокие сапоги, усеянные шипами.

– Ходят, почему бы и нет?

– Понятно, – Рома поставил их на место, увидев цену за пару в районе тридцати тысяч.

– Думаю, стоит применить это, вот это и вот эту рубашку. Что скажешь?

– Шабрири, я не могу. Когда будут деньги, тогда и примерю, а так, что понапрасну…

– Рейм, давай, вон примерочная, я пока посмотрю что-нибудь для Германа. Так что время у нас все равно есть, иди, – и, не имея возможности возразить, он направился в примерочную.

Одежда сидела на нем в самый раз, и Рома никогда бы не поверил, что ему могут так идти готические вещи.

– Еще бы волосы немного длиннее отрастить, – подумал он.

– Ну, ты как? Выйдешь?

– Думаешь, стоит? – спросил Рома, надевая поверх футболки с цербером черную мантию с капюшоном и косой молнией.

– Конечно, Рейм, – сказала Шабрири, и занавеска примерочной отодвинулась. – Ну вот, сразу на человека стал похож, – серьезным тоном сказала она и посмотрела так, словно впервые видит.

– Мне тоже нравится, – сказал Рома.

– Ладно, давай дальше, – и, задвинув шторку, оставила Рому.

Рома перемерил в магазине много вещей, затем они с Шабрири выбирали подвеску для Германа, и в итоге остановились на летучей мыши.

– Шабрири, спасибо тебе за фотосессию, я просто в восторге, редактору очень понравились снимки, и он сразу же утвердил их для следующего номера.

– Рада слышать, – сказала Шабрири.

– Я бы еще хотела оригиналы, не знаю, Герман тебе передал, нет? Просто для себя.

– Ну, ты же знаешь мое правило: фотографии только с авторской обработкой, никаких оригиналов, – развела руки Шабрири.

– Ну, хорошо, – согласилась девушка-кассир, и пробила мышь. – Две тысячи семьсот.

– Хорошо, – Шабрири достала кошелек из сумки.

– Так, давай тебе скидку сделаю, – девушка уставилась в монитор, стучала по клавишам, а затем объявила. – Одна тысяча восемьсот девяносто.

– Благодарю, – кивнула Шабрири. – Вот так, – сказала она Роме, пожав плечами.

Затем, когда они собрались уходить и были уже почти у выхода, девушка кассир окликнула их.

– Шабрири, можно тебя на минутку? – спросила продавщица с бейджем «Марго».

– Да, конечно, – и сделала Роме знак подождать ее.

– Я бы хотела поговорить с тобой наедине.

– Хорошо, – они отошли подальше, к самой кассе.

О чем они говорили, Рома не слышал, он сделал вид, что занят изучением плаща, а когда Шабрири освободилась и вышла с ним на улицу, то они молча пошли в сторону метро. Прохожие очень неоднозначно смотрели на нее, а некоторые даже позволяли себе некорректные замечания по поводу ее внешнего вида, но Шабрири настолько привыкла ко всему происходящему вокруг, что не обращала внимания.

– Понравился ты ей, – сказала девушка, ступая на эскалатор.

– Я? Кому? – удивился Рома, понимая, что речь идет о продавщице.

– Марго.

– Почему? Как?

– Ты так удивляешься? – спросила Шабрири.

– Неожиданно. И что же она хотела? – спросил Рома.

– Узнать, как тебя зовут и номер телефона, – улыбнулась девушка.

– Скажи, что ты этого не сделала?

– Ну-у, – протянула та.

– Шабрири, нет! – застонал парень.

– Да ладно, расслабься, я так не поступаю. Если ты ей понравился, пусть сама к тебе подойдет в следующий раз. Она спрашивала, кто ты такой, даже решила, что мы с Германом…

– Расстались?

– Да.

– А она и Германа знает?

– Ну конечно, наши отношения – это не ее дело, просто она часто заходит к нам для фотосессий.

– А сколько ей лет?

– Рейм, сам, все сам, – сказала Шабрири.

– Принцип, значит?

– В этом плане да. Просто хотела тебе намекнуть, что среди девушек ты пользуешься вниманием.

– Одна посмотрела – все, сразу внимание. Скажешь тоже.

– Ну почему сразу одна? А я, я ведь тоже обратила на тебя внимание, – сказала Шабрири.

Рома не понимал этого, этой игры, в которую, казалось, Шабрири играет. Она словно подпускала его все ближе и ближе, вот он уже переступает черту взглядов и смотрит на нее дольше обычного, отчего они встречаются взглядами все чаще. А вот она говорит о том, что тоже обратила на него внимание, в каком это смысле? Что ему думать? И он делает еще один шаг ей навстречу, но с приходом домой она, оставаясь прежней, честной и все той же Шабрири, вдруг отдаляется. Точнее, отдаляется Рома, шаг за шагом пятится назад, переступает черту в обратную сторону и отступает на безопасное расстояние – рядом с ней появляется Герман. Просто мучение какое-то. И ладно бы, они поговорили по душам, может быть, она бы призналась ему в симпатии или еще что… Он бы, конечно, не отказался поговорить, а так – все так подвешено, все так странно, и в пору просто удивляться их любви и доверительным отношениям друг к другу. Рома подумал о том, что все-таки он человек чужой, и, наверное, не стоит рассчитывать на что-то. Тем более после фразы Шабрири по пути домой о том, что сейчас многие путают человеческую вежливость и флирт, что ее, несомненно, огорчает в людях. Сказала она это, вроде, между делом, но Рома сделал для себя выводы из этой фразы.

Всю дорогу Рома думал о том, как бы ему попросить Шабрири остаться у них еще на какое-то время, ведь он никак не ожидал такого поворота событий. Но, преодолевая путь к дому, Рома почувствовал, что разговор этот не состоится вовсе. В продуктовом магазине, куда они зашли, недалеко от дома, Шабрири обсуждала с Ромой предстоящий ужин, интересовалась, что он больше любит, и говорила такие странные названия блюд, что Рома все равно не знал что это, поэтому уклончиво пожимал плечами, постоянно говорил: «Ну, не знаю», – что часто раздражало его мать при совместных походах в магазин. Стало ясно, что Рому никто прогонять за порог не собирается, но поговорить он все-таки хотел с ней, но пока не знал, что лучше – спросить совета о том, что же ему делать дальше, или сначала придумать план действий, а затем обсудить с Шабрири?

Так они дошли до дома, в подъезде звучал аромат выпечки, почувствовав который и Рома, и Шабрири протянули: «Мммм!»

– Я чертовски голодна. Причем поняла это только что, даже в магазине я не так остро ощущала голод, как теперь.

– От таких ароматов кто хочешь захочет есть, – поддержал ее Рома, ставя пакеты рядом с дверью.

Шабрири вставила ключ в замок и хотела было его повернуть, но тот не поддавался.

– Что такое? – удивилась девушка и попыталась снова.

– Давай, может я? – вызвался помочь Рома.

Она отступила на пару шагов и наблюдала за тем, как Рома пытался открыть дверь.

– Часто заедает?

– Нет, никогда такого не было, – удивленно сказала девушка. – Я сейчас Герману позвоню, может, он с той стороны попробует открыть?

– Такое ощущение, что там что-то застряло, – задумчиво произнес Рома.

– Тааак, понятно, – и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, она позвонила в звонок напротив.

Через какое-то время послышался звук открывающейся двери, а затем и сама дверь открылась. На пороге стоял молодой парень, на вид ему было лет двадцать. Он был кудрявый, с очками на кончике носа, в клетчатой рубашке. Он помахал своей длинной рукой и сказал: – Слава Сатане, – и парень заулыбался.

– Глеб, – Шабрири не поддержала его дружеской шутки и осталась все такой же серьезной, если не сказать злой.

– Привет, что случилось? – забеспокоился парень.

Шабрири указала на свою входную дверь, и парень переменился в лице.

– Одну минуту, – парень выставил вперед палец, и, кивая, попятился назад в квартиру.

– Что это с ним? – спросил Рома.

– Сейчас все поймешь, – ответила девушка.

В квартире напротив, где скрылся Глеб, начали раздаваться крики, а затем ребята услышали диалог.

– Бабуль, а где мусор из ведра на кухне? – спрашивал Глеб.

– Выбросила, – раздался старушечий голос.

– Я же просил не выходить в подъезд? Это ты сломала замок?

– Какой замок?

– У соседей?

– У каких соседей?

– Напротив! Бабуль, давай, признавайся.

– Голубушка, так я только спичек в замок напихала, – понизив голос, сказала старушка.

– Зачем, бабуль? Ты зачем людям замки портишь? Мне сейчас прям заняться нечем, как опять чинить его.

– Так и не надо ничего чинить, и вообще, держись от них подальше: они сатанисты, у них там секта. Туда-сюда ходят, туда-сюда, черти одним словом.

– Ну какие же они сатанисты, о чем ты говоришь? Вообще не твое дело, кто там живет.

– Так как же не мое? – возмущалась старушка. – Это и мой подъезд, и я должна, я обязана знать, что там происходит. Эта, что хозяйка, с молоденьким сегодня ушла, а к тому, что с ней живет, трое каких-то раскрашенных заявились. Ну так я пошла мусор выносить, а они курят стоят. Волосы у всех длинные, черные, все в черном, макияж, как у девиц легкого поведения, прости Господи. Сами бледные, как смерть, все в железяках каких-то и на лице, и на шее, и на руках. Ну я и говорю: «Вы бы шли отсюда, пока я милицию не вызвала, и убрали чтобы все за собой. Такие, говорю, красивые девушки, а ведете себя…» А они мне: «Бабуль, а мы не девушки, мы парни!»

Рома улыбнулся, а Шабрири лишь покачала головой, скривив губы набок и вскинув брови.

– Ну я перекрестилась, и как только они квартиру покинули, дождалась, и спичек им в замок, чтоб не возвращались. Это же надо? Ироды проклятые по соседству с нами, а мы бездействуем. То-то я все думаю, что у меня то ноги болят, то голова, а теперь ясно что – их это рук дело. Порчу какую наслали на меня, вот я и чахну.

– Баб, я тебя предупреждал, что ключи прятать буду?

– От кого?

– От тебя!

– А от меня-то зачем?

– Да затем, чтобы людям двери не портила.

– Так я о нашем здоровье беспокоюсь, Глебушка.

– Ага, а мне потом штрафы за административные правонарушения платить? Вон, полюбуйся, соседи наряд полиции вызвали, в дверях стоят.

– Ой! – заохала бабушка. – Глебушка, ох заметут, повяжут, век воли не видать.

– Все понятно, – и Глеб, видимо, закрыл ее комнату, так как старушку стало совсем плохо слышно, а затем вернулся на лестничную клетку с инструментами. Он до пола поклонился Шабрири и принялся за работу. Когда замок был починен, он еще раз извинился и, улыбнувшись, сказав напоследок: «Слава Сатане» – скрылся.

– А весело тут у Вас, – сказал Рома, занося пакеты в коридор.

– Не то слово. В прошлый раз, перед отъездом на концерт, я пришла, а у нас вся дверь мокрая. Принюхалась, думаю, мало ли бензин? Потому что запах стоял с первого этажа еще, там кто-то своим мопедом занимался. Ну, я сразу не поняла, мало ли, бензином облили, а поджечь испугались, да вроде как, и не пахнет ничем.

– И что же это было?

– Валентина Васильевна дверь нашу святой водой окропила.

– Нечистую изгоняла?

– Ага, я сразу к Глебу, так все то же, что и сейчас ты слышал: порчу навели, болеет она, мы сатанисты.

– А Герман что?

– Смеется, говорит, соседей не выбирают. Просто все эти вопросы я решаю, он более мягкий в этом плане. Конечно, случись что серьезное, он бы, конечно, подключился, а так успокаивает меня, говорит: «Массам нас не понять, мы провоцируем людей, не специально, но факт. Они, конечно, неосведомленные, насмотрятся зомбоящика – и давай себя накручивать. А ты будь выше и терпеливее».

– Хладнокровие, все верно.

– Он по-хорошему прав, я доверию ему. Да и Глеб все понимает, уже третий раз замок чистит: то семечек туда натолкает, то еще что; сегодня, вот, спички.

Рома слушал ее и понимал, что ему нравится все, что она говорит, все, как она говорит, нравился ее голос, ее построение речи. Так бы и слушал – не важно, о чем, лишь бы говорила.

– Доброго дня, путники. Почему без настроения? – в коридоре появился Герман.

– Привет. Опять замок забила, спичками, – между делом сказала Шабрири и обняла Германа.

– Валентина Васильевна? Вот ведь ведьма! – улыбнулся Герман. – А я и не слышал, что вы пришли.

– Как отснял? Это музыканты были?

– Ага, для обложки альбома фотосессию делали.

– Ну хорошо, я завтра с часу студию займу: ко мне Марго зайдет, – сказала Шабрири.

– На ВДНХ заезжали?

– Да, – сказала Шабрири и достала из сумки подвеску с летучей мышью.

– Микрохироптера, – Герман взял кулон и поцеловал Шабрири.

– Я же знаю твою страсть к рукокрылым, – сказала Шабрири, а Герман подтянул девушку к себе и что-то прошептал ей на ухо, что она невольно улыбнулась.

– Как твой брат? Нашли? – спросил Герман за приготовлением ужина.

Рома удобно устроился на стуле, прислонился к стене и, вроде, должен был что-то ответить, но он еще не до конца сформулировал свою мысль и до сих пор не знал, под каким углом подать ситуацию. Он даже не думал, что Герман будет интересоваться, с другой стороны, очень опрометчиво было этим не озадачиться. Ладно Шабрири, но Герман – другое, двое мужчин в одной квартире – это, видимо, было слишком для него. Конечно, он будет интересоваться, как скоро тот покинет пределы его территории.

– Там все оказалось гораздо сложнее, чем мы ожидали, – сказала вошедшая на кухню Шабрири, чем несказанно облегчила участие Ромы в объяснении.

– Не принял? – Герман посмотрел на Рому, затем на Шабрири.

– Герман, ты не подумай, я уеду, как только…

– Ты о чем, Рейм? – перебил его Герман. – Просто переживаю за тебя и твоего брата, никто тебя на улице не оставит, будь уверен.

– Прости, я просто…

– Все в порядке, так что там случилось?

И Рома при поддержке Шабрири рассказал всю историю, которая с ним случилась.

– Так что теперь еще и без вещей остался. Я-то думал что мое положение хуже некуда, благо вы мне помогаете. А нет, оказывается, может быть хуже. Теперь еще и без денег и вещей.

– Да, несправедливо, – сказал Герман. – Но лучше об этом сейчас не думать, отпусти ситуацию хотя бы до завтра. Там все станет гораздо ясней, и я уверен, ты найдешь правильные ответы на мучавшие тебя вопросы и совершишь правильные поступки в этой непростой ситуации.

– Я, конечно, не хочу вмешиваться, но думаю, тебе стоит еще раз поговорить с братом, не сейчас, позже, может, через неделю, месяц, когда будешь готов. За это время и он остынет, и вы сумеете объясниться. Главное, не давай волю эмоциям при разговоре с ним, будь…

– Хладнокровен, – произнесли они втроем. Хором.

Этим вечером, после ужина, слушая музыку, он сидел у стены в студии. Посередине сидела Шабрири в позе лотоса и медитировала. Мантрическая музыка как раз способствовала этому. Герман был у себя в спальне, работал за компьютером. Чуть раньше он показал отснятый материал, и Рома удивился его профессионализму.

– Это нереально! Очень круто! – восторгался Рома.

– Ты еще не видел, что творит Шабрири. Я – это так, а мастер в этом доме у нас один. Шабрири закатывала глаза при этих словах. Она была скромная и не любила говорить о себе. Или когда говорили о ней в ее присутствии.

– Шабрири, я хотел поговорить, – наконец решился Рома.

– Тш, – прошипела Шабрири, не открывая глаз и не меняя позу. – Завтра. Я буду готова.

– Хорошо, – Рома кивнул, забыв, что она его не видит.

– Не обижайся, просто я чувствую, что разговор будет тяжелым, по душам. Нужно быть готовой. Заряженной энергией, с сильным биополем.

Рома вздохнул, а Шабрири приоткрыла глаза:

– Присоединяйся! Помогает отпустить негативную энергию, – сказала она, улыбнувшись, и Рома с радостью сел рядом.

Глава IX. Готический облик

Отчего-то ночью ему снился Коля. Словно воспоминания из прошлого, какие-то яркие моменты их жизни. Лишь в конце сна тот подмигнул ему и удалялся в лучи белого света, а затем Рома уже и открыл глаза.

– Прочистил сознание. «Открыл чакры» называется, – вслух пробормотал Рома, сидя на своем раскладном кресле. Спать уже не хотелось, он собрался и вышел из комнаты, как вдруг до него дошло, что в доме уже, видимо, давно кипит жизнь, разве что музыка до сих пор не играет.

– Шабрири, включи музыку! Рейм проснулся, – крикнул с кухни Герман, когда Рома пересек порог.

– Как она включается? – на кухню вошла Марго, уже с макияжем и прической. Девушка держала в руках пульт от музыкального центра.

– Привет! – кивнула она Роме. Тот сразу обратил внимание на часы: было только десять утра, во сколько же она пришла?

– Доброе утро, – слегка басом ответил Рома, так как голос еще не проснулся.

– А что там Шабрири делает?

– Пошла за лаком, – сказала Марго.

– Так у нас же есть лак? Для волос? – уточнил Герман.

– Да, – вздохнула девушка.

– Что-то я ничего не понимаю, – сказал Герман и, пожав плечами, даже оторвался от приготовления кофе в турке, что чуть ли не упустил его, но, выглянув в коридор, тут же вернулся обратно к плите.

– Рейм, кофе?

– Не откажусь, – сказал Рома.

– Меня зовут Марго, – сказала девушка, разбираясь с пультом, и посмотрела на Рому.

– Я уже знаю. А меня Рейм, – сказал парень.

– Я тоже знаю, – и девушка улыбнулась.

– Кажется, Шабрири пришла, – Герман налил всем кофе и пошел в коридор, где кто-то шуршал курткой, пакетом и ключами.

Марго и Рома остались наедине; девушка села за стол, и пальцами наиграла какой-то ритм.

– Фотосессия? – спросил Рома и без того зная причину, по которой она здесь.

– Да, – как само собой разумеющееся, ответила Марго. Она была хорошенькая, миловидная, с круглым личиком, большими темными глазами, длинными ресницами, но слишком маленькая, что ли, что не вызывала у Ромы никакого интереса как девушка. Но он решил, что, может, хотя бы пообщаться с ней и узнать ее лучше.

– Скажи, давно готикой увлекаешься?

– Ну, лет с четырнадцати. Сначала это были The Cure, потом The Sisters of Mercy, Мэнсон, Оззи. Потом в моей жизни появился Дейман, парень, который мне очень нравился. Он появился в нашей компании, пока я болела. А когда после болезни пришла, он сказал, что такой бледной девушки он в жизни не видел. Мы стали с ним встречаться, он познакомил меня со своими друзьями; с ним мы гуляли по кладбищу, навещая его родственников. Он был жуткий мистический романтик, знакомил меня со своими покойными бабушкой и дедушкой, рассказывал им, как сильно меня любит. Конечно, может быть, он делал это, чтобы покрасоваться передо мной, произвести впечатление, мы же любим ушами?

– Ну, этого я не знаю, – улыбнулся Рома.

– Говорил он красиво, и сам был такой необыкновенный, весь в тайнах и загадках. Иногда отказывался ехать куда-либо, потому что звезды были не на его стороне или духи рода ему запрещали делать те или иные вещи, – сказала Марго и замолчала.

Затем послышались шаги из коридора, и Герман с Шабрири внесли большую черную коробку с красным бантом.

– Рейм, я узнала, что у тебя сегодня день рождения, так что поздравляем, от нас всех, – и вручила коробку Роме.

Тот получил коробку, поставил ее себе на колени и посмотрел на ребят.

– Не знаю откуда, но я и сам забыл об этом, – сказал Рома. Это было правдой: он совсем не представлял, какое было число и день недели.

– А что там? – спросил Рома.

– Открывай, – не выдержала Марго.

Рома открыл коробку и обнаружил открытку с приоткрытой дверью-крышкой гроба, из-за которой лился свет, и надписью: «Welcome». В самой открытке было довольно готическое поздравительное стихотворение:

  Ты – дитя темноты, ты рожден среди ночи, Черный цвет в одежде любишь ты очень. Цепи, кресты и о смерти песни, Но здесь мы собрались сегодня вместе, С целью иной – черный мир прославить, И тебя, наш брат, с Днем Рожденья поздравить. Так пусть же вино наполняет жилы! Ты сделал еще шаг до края могилы. Но все же еще не близка дорога, До ухода во тьму, до жизни порога. Да слетятся вампиры на пир наш беспечно, И сделают жизнь твою славной и вечной!9  

Рома прочел его вслух, местами даже улыбаясь, но после прочтения задумался о Коле и, чтобы не впасть в уныние, осторожно отложил эти мысли на потом. Выставив открытку на стол, он начал смотреть дальше. В коробке была одежда. Рома сразу узнал те вещи, что он мерил накануне, и многие другие.

– Ребята, это же… Спасибо! – не в силах совладать с эмоциями, проговорил Рома.

– Не за что. Теперь ты будешь соответствовать этому стихотворению в открытке. Дальше там будет кое-что еще, – сказал Герман.

– Да, давай, клади пока что на стул, – Шабрири подвинула пустой стул поближе, и Рома положил на него вещи.

– Что это? – спросил Рома, доставая какие-то упаковки, и лишь потом понял, что это краска для волос. – Даже так? Ну вы даете!

– Чтобы совсем соответствовать образу.

– Ребята, это так приятно! Вы так угадали с подарком. Мало того, что узнали о дне рождения, так еще и целое состояние спустили на подарок.

– Главное, чтобы тебе нравилось, – произнесла Шабрири.

– Да, – подтвердил Герман. – Деньги – всего лишь средства.

– Ну и, конечно, вещь, без которой не может обойтись ни один гот, – сказала Шабрири и достала тонкую цепочку с подвеской «Анх» – символом бессмертия, жизни, вечности и знаком защиты его владельца. Такой знак Рома уже видел в учебниках истории, где древние египетские божества и фараоны держали в руках этот символ. Также он часто упоминался в росписи стен гробниц. Такой знак он видел на торбах у представителей готической субкультуры молодежи.

– Знаешь, что это? – спросила Марго.

– Да, конечно, – сказал Рома.

– Думаю, стоит сказать, что символом нашей субкультуры он стал не так давно – всего лишь с восьмидесятых годов прошлого века, но любой уважающий культуру гот обязан иметь этот символ в своем арсенале.

– И у каждого из вас есть? – поворачиваясь спиной, чтобы Шабрири застегнула замочек, спросил Рома.

Ребята с легкостью продемонстрировали свои анхи: у Марго – это была подвеска, у Шабрири Рома видел брелок с анхом, а тут девушка откинула назад волосы и продемонстрировала серьги. У Германа была татуировка со всякими сложными мифическими существами, которые составляли из себя анх. Она находилась на ребрах и занимала весь правый бок.

– Должно быть, больно было? – поморщился Рома.

– Ну, если учесть, что боли нет – вполне терпимо, – ответил Герман.

– Красивая, – сказал Рома, вдохновившись увиденным и твердо решив тоже как-нибудь сделать себе татуировку.

Татуировки в их городе были не у многих, а если у кого-то и были – то, конечно, отменные портаки, которые все равно были предметом гордости своих владельцев и носились напоказ, особенно в летнее время года. Кривые тигры, оскалившиеся волки – напоминали всем известный мем про «Упоротого лиса», так как оставляли желать лучшего. Без смеха на них было не взглянуть, но парни искренне верили, что выглядят круто, даже когда татуировки теряли свою первоначальную яркость и походили на наколки в местах лишения свободы.

Из его знакомых татуировка была у Коли. Он сделал ее незадолго перед смертью, это были какие-то китайские или японские символы: «真実の強さ – 弟10». Что это обозначало – Коля тогда никому не сказал, а на все их с Борей попытки пошутить старался не обращать внимания. Татуировку он делал в Москве, говорил о лучших мастерах и что стоит это удовольствие довольно дорого.

– Сколько отдал? – спрашивал Боря, во всем пытавшийся докопаться до истины.

– Десятка, – отвечал Коля, намазывая свою татуировку кремом.

Они с Борей присвистнули.

– Думаешь, оно того стоит? Вон, Баранов бьет не хуже, к нему бы сходил, два сеанса по пятьсот рублей – и готово. А ты аж в Москву поперся! Не понимаю… – ворчал Боря.

– Да и пусть, его дело. Я бы на эти деньги… – и Рома замолчал, так как вряд ли у него появятся такие деньги, пока он не пойдет работать. Вряд ли у него будет эта сумма просто так, чтобы ее потратить на развлечения и прочее. Тем более, появись у него деньги – вряд ли он сделал бы себе татуировку, если, конечно же, она не была бы по меньшей мере произведением искусства.

Теперь, после того, как у Ромы произошло много событий, он уже смотрел на татуировки проще и тем более знал, что сделает себе, когда выдастся возможность.

– Это был подарок Шабрири, – сказал Герман и приобнял девушку.

– Ты сама ее сделала? – удивился Рома.

– Почти. Я нарисовала эскиз и оплатила работу мастера.

– Постой, в смысле, сделала эскиз? Ты рисуешь?

– Да, это одно из моих любимых хобби.

Ребята тут же решили, что Роме, перед тем, как надеть новые вещи, нужно покрасить волосы, и сделать это вызвалась Марго.

– Нас как раз перебили, заодно и поболтаем, если ты не против, – сказала Марго и посмотрела на Рому своими большими глазами.

– Нет, конечно, не против, – вежливо сказал Рома, но в душе он был бы рад помолчать с ней наедине или, еще лучше, если бы им занялась Шабрири.

– Хорошо, только у нас еще фотосессия, – напомнила Шабрири девушке.

– Точно! – вспомнила та, по какому поводу она здесь. – Тогда пойдем. Я готова.

Девушки ушли в студию, а Герман сел за стол и взял свой кофе.

– Какая песня, – обрадовался Герман, услышав в колонках женский голос, поющий на немецком языке. – Кто это поет?

– Группа Mantus, песня «Insel», – ответил Герман и подпел. – Смысл в том, что все нас окружающее – это наши собственные мысли, там строки такие красивые есть:

  Тысячи мыслей, они вливаются в меня Cлишком много, чтобы их почувствовать, Cлишком много для меня одной Они пробираются в мои сны и преследуют меня Ты не скроешься от них, Не оставишь меня в беде.11  

Перевел текст Герман, и Рома улыбнулся.

– Так странно осознавать, что знаешь и чувствуешь то, о чем она поет, и да, мысли действительно пробираются в мои сны, хочу я того или нет.

– Кто через это не проходил? – риторически спросил Герман. – Готика – это классика человеческих страданий. Упадничества и мученичества.

– Душевной боли?

– В том числе, – сказал Герман.

После фотосессии, как Марго и обещала, они с Ромой отправились в ванную комнату, где он забрался на высокий стул.

– Я в свое время посещала курсы парикмахеров, поступила в колледж, а затем началась моя необъятная любовь к готике, и все стало таким ненужным. Главное, я техникой стрижки, покраски и прочего овладела. Так что не бойся, не первый раз крашу. А диплом – что мне с него?

– При устройстве на работу поможет, – сказал Рома, сам не веря в сказанное, так как его колледж остался где-то там, в другой жизни, и он сам не стремился заканчивать учебу.

– Мне кажется, я нашла себя на данный период жизни… Хотя Дейман всегда просил, чтобы я училась, он отменял все походы на концерты и прочие мероприятия. Даже угрожал мне, что перестанет брать меня в Амбреллу.

– Куда?

– Ну ХЗБ, Ховринку. Не знаешь?

– Впервые слышу.

– О-о-о, – протянула девушка, аккуратно нанося краску на волосы парня. – Так это же просто культовое место. Столько легенд ходит об этом месте, столько историй, что в пору садиться писать книги. В общем, на окраине Москвы находится заброшенное здание, без окон и дверей.

– Прям избушка на курьих ножках, – усмехнулся Рома.

– Только страшное место это: побывав там, вряд ли ты сможешь и дальше шутить о нем в подобном тоне.

– Прости, я же не знал. Ну так, продолжай.

– Хорошо. Где-то во времена перестройки, в восьмидесятые годы, решено было построить грандиозное сооружение – больницу на полторы тысячи мест, уникальную не только многопрофильностью отделений, но и формой. Она напоминает трехлучевую звезду с разветвлениями, что, согласись, для советского периода странновато. Многие увидели в этой форме знак биологической опасности. Говорю же, чего только про эту больницу не рассказывают, но сходство и правда есть, – у Ромы даже мурашки по коже побежали от интереса и волнительности истории. – И в один момент строительство по непонятным причинам остановилось. Куда-то подевались бригады строителей, с территории уехала и строительная техника, чтобы не вернуться уже никогда. На многих этажах не было перегородок, где-то не успели возвести стены, правда, это касалось первых этажей; говорят, даже кирпичи привозили, а потом местные жители их растащили себе на различные дачные нужды. Обнесенная забором больница так и осталась стоять, покинутая всеми, кроме старого сторожа, но и тот со временем исчез. А как ты, наверное, знаешь, в мире нет ни одного пустующего здания. В «недостороях» и «заброшках» всегда будет, кому жить, – и Марго подмигнула Роме в зеркале.

– И кто же поселился там? – сглотнув, спросил Рома.

– Разные ходят слухи, но есть одна история, что место то стало привлекать не каких-нибудь алкашей и пьяниц. Тогда, если ты помнишь по истории, только перестройка началась, бомжей как массового класса человеческой низости еще не было; народ, конечно, пил, но все еще было в рамках приличия. А облюбовал для себя это здание целый мистический клан, и имя им было «Немостор». Говорят, это была целая секта сатанистов, сделавших в подвале больницы церковь. Сейчас говорят, что их было две, но со временем все принято преувеличивать. В районе Ховрино, где и был воздвигнут этот недострой, по слухам и различным легендам стали пропадать дети, а также животные, трупы которых находили потом на территории больницы, ну и просто пьяницы, пьющие по ночам и возвращавшиеся домой, по неосторожности проходившие рядом с ней. Говорят, что сатанисты проводили в своих подвалах страшные, черные ритуалы с жертвоприношениями. Когда столы следователей ломились от заявлений о пропажах от недовольных жителей района, то решено было положить этому конец. Специальной группой – может быть, это был даже ОМОН – силовики пытались арестовать находившихся в подвале сатанистов. Но что-то там произошло, что пришлось применять силу. По одной из версий, с двух сторон подвала, которые вели к выходу, силовики установили взрывные устройства, а затем, отойдя на безопасное расстояние, выставив оцепление, произвели несколько взрывов. Дейман говорил, что даже общался с одним человеком, что в 90-е жил как раз рядом с тем самым местом. Вот он-то и рассказывал, что на вопросы жителей о том, что же они хотят делать, милиция отвечала, что идут работы по подрыву здания и что скоро место будет расчищено, и, возможно, начнется новое строительство. В итоге прозвучали два несильных хлопка. Да, жители говорят, видели пыль, вырывающуюся изнутри, ну, у кого-то люстра пошатнулась в квартире, не более. А на самом же деле этими взрывами силовики перекрыли отступ для всех членов Немостора. Постепенно в коридорах подвала начала подниматься вода. В принципе, строительство больницы и было прекращено из-за грунтовых вод и неудачного расположения. Больница постепенно проседала, и подвалы заполнялись водой. А после взрыва вода понеслась с бешеной скоростью. Видимо, взрывом прорвало трубы, в которые была взята река Лихоборка, протекавшая когда-то на этом месте, лет сорок, а то и все пятьдесят назад, и затопила все вплоть до первого этажа, похоронив весь клан.

– Фух, – выдохнул Рома, сидя все это время в напряжении и ярко представляя себе ту картину. – Хоть кино снимай.

– Да, история что надо, – улыбнулась Марго. – Уже после потянулись сюда все, кому не лень: бездомные, панки, трудные подростки. В девяностые даже разборки «малиновых пиджаков» здесь устраивались. В основном шпана посещала это место: разрисовывали стены баллончиками, пили, курили, спрятавшись подальше от посторонних глаз. Но словно история о нечистой силе никуда не ушла, а лишь задремала на время, приманивая к себе все новых и новых жертв. Темные силы проснулись, здесь снова стали пропадать люди, но уже навсегда, насовсем и безвозвратно. Были случаи неосторожных падений с крыш и в шахты лифтов, порезанных вен и даже повешений. То там, то здесь можно найти алтари или места поминаний молодых ребят, зачем-то пришедших в это страшное место и оставивших здесь свои жизни. Там вообще-то очень опасно, без проводника там делать нечего: уже на втором этаже можно неудачно полететь вниз и прямо на торчащие арматуры. С появлением такого понятия, как «сталкеры», именно эти парни, а порой и девчонки стали проводниками по зданию. Они стали хранителями секретов Амбреллы, многих тайн, потайных ходов. Со временем даже экскурсии стали проводить, рассказывая историю постройки, а также различные жуткие вещи, не забывая, конечно, печально известный Немостор.

– И Вы тоже туда ходили?

– Конечно. Это же считается одним из мистических мест Москвы после Булгаковских мест, разумеется.

– Тоже любишь Булгакова? – поинтересовался Рома, видя, с каким уважением о писателе говорит Марго.

– Точно! «Собачье сердце», «Записки юного врача» – там один только «Морфий» чего стоит! Ну и нетленный «Мастер и Маргарита».

– А я люблю «Белую гвардию», «Дни Турбиных» – как раз пьеса по роману. Да много хороших вещей у него. «Как он сошел с ума»?

– Да! Это записки и миниатюры.

– Верно, – сказал Рома, даже забыв, о чем был разговор. – Значит, в Амбреллу ходили?

– Да, тем более что там многие представители готической культуры собираются.

– А не страшно?

– Нет, а что? Пусть нас боятся. Нас даже называли «последователями» или «детьми секты Немостор». Мы жгли костры на крышах, общались, но недолго: потом стали больше в городе собираться – в парках, скверах.

– А почему ушли из больницы?

– Да много причин было. Во-первых, далеко, не всем было удобно добираться полдня, чтобы час-другой постоять, пообщаться. Во-вторых, место то взяли под усиленную охрану. Ветхий покосившийся забор заменили на новый, массивный такой, охрану снова выставили. Собаки там, патруль по периметру и в здании.

– Сносить собрались?

– Вряд ли, – задумалась Марго, орудуя кисточкой, все ближе подбираясь от затылка ко лбу. – Может, достраивать. Нам же никто не сообщает.

– Ну да.

– Теперь понятно, почему Дейман не хотел тебя брать с собой. Я бы тоже предпочел, чтобы девушка училась, а уже потом можно и гулять по всяким там Амбреллам.

– Вот, все вы такие, – выдохнула Марго.

– А потом. Ты устроилась в магазин?

– Да, Дейман помог, у него там хорошие друзья работали, вот он и попросил устроить меня.

Рома взглянул на отражение девушки в зеркале: ее глаза стали красными, губы слегка дрогнули, но она сдержалась, не поддаваясь слабости.

– Вечно спорили из-за учебы и прочего, – сказала она задумчиво, но в то же время немного нервно. – Как дети.

Она собрала последнюю краску из мисочки и быстрыми движениями, но аккуратно, распределила у Ромы на висках.

– Готово, иди, я сейчас все здесь уберу, – сказала она, начиная собирать тюбики из-под краски. – Засеки время, – попросила девушка, но Рома застыл и смотрел на нее. Она подняла голову. И парень увидел перед собой совсем другую, взрослую, рассудительную и какую-то слегка уставшую девушку. Она уже не казалась ему всего лишь хорошенькой девочкой с большими глазами; он увидел в ней женщину, которая смущенно взглянула на него. – Я сейчас буду, – сказала она, и Рома вышел из ванны. На кухне сидел Герман, Шабрири нигде не было, и Рома посчитал это хорошим знаком, чтобы поговорить с ним.

– Герман, а вы давно знакомы с Марго?

– Ну, смотря что для тебя время? – и серьезно посмотрел на Рому. – Да ладно, шучу. Лет пять. Они к нам часто приходили на фотосессии, а потом мы к ним стали наведываться в магазин. Там уже стала работать Марго. Как видишь, до сих пор общаемся.

– Ты сказал «они», это ты имеешь в виду Деймана и Марго?

– Да, – сказал Герман и пошел к раковине мыть чашку.

Роме казалось, что Герман не настроен сейчас говорить или избегает этого вопроса, который вот-вот вертелся у него на языке.

– А где он сейчас? Дейман? Давно они расстались?

Герман ничего не ответил, он спокойно помыл чашку, собрал еще кое-какую посуду, но затем почему-то все оставил, выключил воду в кране и направился в комнату, позвав с собой Рому. Герман закрыл дверь и прошел к компьютеру.

– Думаю, ты можешь знать это, – сказал Герман, открывая какие-то папки на рабочем столе и копаясь в фотографиях. Затем встал со стула и предложил сесть Роме.

Перед ним показались фотографии молодой пары. Юноша выглядел статно, истинный дворянин, этакий аристократ голубых кровей, с черными волосами, небольшой бородкой, в недлинном пальто и высоких сапогах, с тростью. В одной руке он держал трость, а другой прижимал к себе девушку. Она тоже была представительницей готической субкультуры, но выглядела более заурядно: у нее были редкие черные волосы, челочка, распадающаяся по всему лбу на множество маленьких прядей, сзади, по всей видимости, был мышиный хвостик. Рома подтвердил свои догадки, посмотрев и другие фотографии с фотосессии. В обычной жизни она носила очки, а на каких-то фотографиях у нее были видны брекеты, когда она улыбалась. Грим плохо скрывал подростковые прыщи, но и не акцентировал на них внимания. Одежда на ней совершенно не сидела – была ей велика, да и образ гота с ней совершенно не сочетался.

– Узнаешь? – спросил Герман.

– Нет, кто это?

– Это Дейман и его девушка.

– Марго? – Рома был поражен. Насколько то изображение Марго не вписывалось ни в какое сравнение с Марго нынешней. Роскошные, пышные волосы, замечательная фигура, длинные ресницы, безупречный макияж, линзы светло-голубого цвета – одним словом, совсем другая девушка. Да и одежда, стильно подобранная под образ, подчеркивала ее красоту и изящность. У нее стали очень аккуратные брови, а раньше они были скорее смешными.

– Не может быть! – вырвалось у Ромы. – Сколько ей здесь лет? – спросил Рома, рассматривая фотографии.

– Шестнадцать, – сказал Герман, после чего свернул все папки, открыл новые и, оставив Рому листать фотографии, продолжил, стоя у него за спиной. – А три года назад он умер.

Рома листал фотографии с похорон, где было много знакомых ему лиц: Эмбер, Торн, Миттер, Ленор, Герман и Марго. Шабрири была лишь на одной фотографии, так как сама была фотографом в тот день. Все были в черном, но каком-то траурном, совсем не похожем на повседневную одежду. У Марго была вуаль, но даже сквозь нее был виден ее печальный взгляд.

Глава X. Амбрелла

– С Днем рождения, сынок, – сказала Валентина Петровна сразу же, как закончились гудки.

– Спасибо, мам.

– Бабушка тебя тоже поздравляет, обижается, что не попрощался с ней перед отъездом.

– Я хотел, честно, но подумал, что долгие проводы – лишние слезы.

– Ходит сегодня целый день как неприкаянная, говорит, без праздника нас оставил, а я ей все равно сказала, пусть готовит: ты там как хочешь, в своей Москве, а мы здесь отмечать твой день рождения будем.

– Молодцы, так и надо, – сказал Рома, и они замолчали. Веселье несколько спало, Рома вздохнул.

– Участковый приходил…

– Что говорит? – Рома ушел в ванную комнату и включил воду, так как знал, что разговор не для посторонних. Сам же сел на краешек ванны и, взяв тонкую пластмассовую расческу, аккуратно почесал ей голову под слоем краски.

– Дело завели, – еле слышно сказала мама, и видимо, сама перемещалась в этот момент.

– Как? Ведь самоубийство?

– Или не дело, расследование гибели проводят. Тебя спрашивал, ну, я сказала, что ты уехал, а куда, зачем – сама не знаю. Тут такое началось! Весь город смерть Коли на уши поставила: репортеры повсюду, у администрации несколько машин стоит, все с камерами, репортажи ведут, по местному телеканалу только об этом и говорят, в газетах пишут. Родители Колины интервью дают, не верят, что он сам мог…

Рома ничего не ответил, лишь помычал.

– Ты с Женей встретился? – спросила мать, и у Ромы от без того не существующего настроения не осталось следа и подавно. Уже второй день он задавал себе вопросы – разные, обо всем случившемся – и никак не мог решить, говорить ли маме об отце и о том, что Женя живет у него. Как бы не испортить отношения с матерью и братом – семья все-таки.

– Да, виделись. У него все хорошо.

– Он сейчас рядом? – отчего-то спросила мать.

– Нет, мам, я пока у друзей поживу, – Роме очень бы хотелось успокоить мать, но тогда бы ей пришлось соврать, а он этого очень не хотел.

– У друзей долго не проживешь, нужно и честь знать, – упрекнула его мать, хотя Рома и без нее все и так понимал, просто пока не видел иного выхода, как остаться здесь. – Что так у него? Девушка?

– Да нет, мам, просто и так место мало, еще я на голову свалился, – выдохнул Рома.

– Так ты же, наверное, думал об этом перед тем, как поехать? Или только сейчас пришло осознание?

– Только сейчас, мам, – сказал Рома, не желая спорить.

– Давай, возвращайся?

– Мам, все, оставим этот разговор, мне идти нужно, – и отбил вызов. Действительно, в дверь ванной тихонько постучали. Он убрал телефон и открыл дверь.

– Смывать краску пора, иди сюда, наклоняйся, – сказала Марго. Рома послушно наклонился в самую ванну, а девушка включили душ, и настроив воду, начала аккуратно смывать краску. Роме же оставалось наблюдать за тем, как тут же потекли темно-синие реки, уносящиеся в слив.

– Так не горячо? – спросила Марго.

– Нет, – ответил парень, как вдруг почувствовал, что по спине пробежала небольшая струйка воды.

– Извини-извини-извини, – заволновалась девушка, – случайно.

– Ничего.

– Тебе все равно переодеваться. Хотя признаю, сама не люблю мокрую одежду, если вдруг рукава намокнут. Бррр, – понимающе поддержала его Марго. – Ну вот, готово. Осталось только высушить, – и протянула ему полотенце.

– Я пока схожу тебе за новым стаффом, – и скрылась за дверью.

Рома вытер волосы и посмотрел на себя в зеркало: худое, белое лицо было обрамлено иголочками мокрых, черных волос, которые падали на глаза и, прикрывая уши, доходили примерно до середины шеи. Для себя Рома отметил, что ему очень идет, но все-таки решил дождаться момента, когда те высохнут, чтобы увидеть себя окончательно завершенным.

– Вот, держи, – Марго протянула ему вещи. – Как тебе идет!

– Мне тоже кажется, неплохо, – сказал Рома, а затем снял футболку и взял новую, только что принесенную Марго. Девушка словно застыла и смотрела на парня, а он сначала даже не понял, в чем дело, лишь потом, надев футболку, догадался и усмехнулся своей бестактности. Марго же ничего не сказала.

– А эти вещи, как память о прошлом, нужно сжечь, – театрально произнес Рома.

– Да! – поддержала его Марго. – Сжечь ведьму! – произнесла она ликующе, при этом указывая на футболку.

– На крыше Амбреллы, чтобы уж совсем соответствовать образу.

– Ты хочешь туда?

– Конечно, такая история вдохновляющая, отчего бы не побывать там?

– Да я и сама бы там побывала, если честно. Вот увидишь, тебе там должно будет понравиться.

– Тогда я сейчас переоденусь, соберу вещи, и поедем?

Марго кивнула.

Новый образ понравился всем. Ребята рассматривали Рому, словно впервые видели, но все как один сошлись во мнении, что он был словно предназначен для этого.

– Истинная готика, – подтвердил Герман.

Шабрири, только вошедшая в квартиру, очень обрадовалась Роме, сказав, что ему, несомненно, к лицу черный цвет, поговорила о чем-то с Германом, напоследок сказала:

– Все, я на встречу, – и, посмотрев на себя в зеркало, ушла.

– Мы в Амбреллу поедем, не хотите с нами? – спросила Марго у Германа. Но тот отказался, ссылаясь на большой объем работы и поджимающие сроки, но это не расстроило ни девушку, ни Рому, и они начали собираться.

Выйдя из подъезда, Рома почувствовал себя другим, не принадлежащим миру обычных людей, из которого он и был раньше. Не только внешне, но и словно в душе произошли большие изменения, и теперь перерождение его завершилось окончательно. Марго кивнула ему в знак спокойствия, так как заметила в глазах Ромы какую-то нерешительность, поэтому взяла под руку, и они пошли по улице, наводя на прохожих смятение и привлекая к себе очень неоднозначные взгляды. Чем дальше они шли, тем больше чувствовал себя самим собой Рома.

Добирались различным транспортом, все пошло в дело – и метро, и автобусы, а доехали туда на электричке. Платформа носила звучное название «Ховрино», что уже после одних только рассказов для Ромы стало именем нарицательным и не предвещало ничего хорошего, кроме загадок, тайн и прочей мистики.

Буквально метрах в ста показалось то самое, грандиозное и печально известное здание. Снег покрывал большую территорию, которая была обнесена забором, а мимо проходной ходили люди, и никто не хотел перелезть через забор, никто не останавливался, чтобы сделать фотографии, порой даже не смотрели в ее сторону.

– Это и есть Амбрелла? – с неким восхищением спросил Рома.

– Да, – с грустью сказала Марго, видимо, поддавшись воспоминаниям. Она прищурила глаза, посмотрела на Амбреллу куда-то вдаль и вверх, а затем, словно стряхнув с себя наваждение, улыбнулась Роме.

– Уже смеркается, можно идти.

– Тогда вперед, – и Рома протянул руку, пропуская ее вперед.

Они обошли здание с левой стороны, от дороги, и, пройдя вглубь, остановились. Марго оглянулась по сторонам.

– Кажется, здесь, – и принялась отодвигать металлический лист забора. Он поначалу не поддавался, но вместе у них это получилось, и в следующий миг они уже были за забором. Впереди было некое подобие территории, которая больше походила на поросшее сорной травой поле, все сплошь покрытое снегом.

– Пошли? – спросил Рома и смотрел на застывшую на месте Марго.

– Прислушалась, нет ли собак каких или голосов.

– И?

– Никого, – и девушка накинула капюшон, взяла Рому за руку, но в следующий момент выпустила его ладонь.

– Что-то не так? – Рома не понял этого жеста.

– Здесь лучше идти друг за другом: тропинка узкая, – и пошла вперед.

Чем ближе они подходили к зданию, тем чаще им приходилось останавливаться: они замирали, но затем продолжали путь. То там, то здесь валялись куски арматур и прочего строительного мусора, и, указывая на них, Марго просила Рому быть осторожней.

Когда же они вошли на первый этаж, то почувствовали сильный ветер, который то появлялся, то затихал так же неожиданно, и становилась такая звенящая тишина, что ни проезжающие вдалеке машины, ни близость домов не могли этому помешать.

– Очень тихо.

– Да, просто мистика, согласись? – подтвердила Марго.

– Ага, а еще и слышно лучше будет, мало ли, шаги чьи-то или собаки.

Но им повезло: преодолевая этаж за этажом, они никого не встретили.

Свернув с лестницы направо, аккуратно двигаясь по периметру комнаты, Марго явно была одержима какой-то целью: уж так стремительно она это делала. Тем временем становилось все темнее, и видимо, Марго спешила, чтобы вернуться обратно и не провалиться в местами дырявый пол.

– Куда мы?

– Увидишь, – сказала девушка, продвигаясь к проходу в стене и преодолевая комнату за комнатой.

В какой-то момент она то ли заблудилась, то ли засомневалась в правильности выбранного этажа или направления. Рома наблюдал за тем, как девушка хмурится, поворачивает то в одну, то в другую сторону и, словно вспомнив что-то или увидев какую-то подсказку, озарилась и пошла дальше.

Сказать, что Амбрелла была загадочным строением, значило не сказать ничего. При всей кажущейся на первый взгляд недостроенности, местами разрушенности и совершенной легкости постройки снаружи, внутри можно было заблудиться. Изнутри все казалось тяжелым, опасным и непроходимым. Заблудиться в череде этих поворотов, одинаковых стен, исписанных граффити и изрисованных неумелыми художниками, было так же легко, как в каком-нибудь лабиринте. Неосведомленный искатель приключений в этих местах, каким являлся Рома, был полностью дезориентирован и, выглядывая из окон, порой не всегда понимал, с какой стороны он смотрит на улицу.

Марго остановилась у стены, от потолка до пола исписанной не какими-нибудь надписями, а целым текстом. Текст был написан на непонятном языке, но явно содержал в себе тайный смысл: может, ответ на какой-то из вопросов, а может, и новую загадку.

– Здесь времени зря не теряли, – сказал Рома.

– Да, мне нужна фотография этой стены. В свое время мы занялись переводом этого текста с Дейманом, но затем…

Звук затвора и вспышка, которая наполнила всю комнату ярким светом, удивили и самих ребят.

– Черт, – выругалась Марго. – Не выключила вспышку, а это очень и очень плохо.

– Почему? – спросил Рома, но тут же услышал далекий и пока еще гулкий звук шагов и какого-то шума.

– Они здесь, бежим, – сказала Марго. И, похлопав его по плечу, перекинула сумку лямкой по диагонали и побежала вперед. Рома следовал за ней и даже удивлялся, что Марго, в таких тяжелых ботинках и длинном пальто, так быстро бегает.

– Нам выше, – крикнула девушка, когда они добрались до лестницы. Но, пробежав еще один пролет, она остановилась и прислушалась вновь. Кажется, что бежали справа, но и слева были слышны быстрые шаги. Было уже плохо видно в таких местах, как лестничные пролеты или в коридорах, поэтому, увидев в окне лучи фонарей, которые через пару-другую минут будут уже здесь, Марго решила поспешить и побежала дальше наверх.

Ощущение опасности для Ромы было сродни азарту на поле, когда он играл в футбол. Рома словно снова вернулся на поле, только теперь вместо мяча были Марго и он сам, которых нужно увести в укрытие, словно мяч забить в ворота, обойдя всех противников.

– Если успеем добежать… – но, не договорив фразы, Марго вдруг поцеловала Рому и побежала через все крыло к заветному месту укрытия. Это так удивило Рому, что он не только не побежал за ней – он встал как вкопанный и остался так стоять, пока не услышал приближающиеся голоса, которые раздавались снизу.

Тогда он рванул, обгоняя Марго и вбежав в проход; она указала на стену, которая имела еще один поворот и тупик. За ней-то и было решено спрятаться. Они пригнулись, и Марго осторожно закрыла парню рот ладонью, когда тот хотел обсудить что-то. Что происходило на этаже оставалось только догадываться. Но, видимо, первыми все-таки прибежали те, что шли справа: они неслись по этажу, топая и громко крича, правда, слов было не разобрать. И вот, когда можно было разделить каждое слово и даже почувствовать запах дыма, исходящий от преследователей, сзади их догнали и другие, те, что бежали слева и были с фонарями в руках.

– Стоять! Стоять, кому говорю.

– Да какого хрена?

– Что тут делаете? – спросил тот, который приказал стоять.

– Да кто вы есть, парни?

– Я спросил, что вы здесь делаете, на закрытой территории от таких вот уродов?

– Слышь?

– Че «слышь»? Сейчас наряд вызовем, окажетесь там и расскажете, – дальше зашипели рации, патруль передал ориентировку о задержанных.

– Бежим! – крикнул кто-то, стоило только рации замолчать, но тут прозвучало несколько хороших ударов, какая-то возня, в какой-то момент, судя по звукам, даже упало что-то металлическое, вроде прута, и немного покатилось.

– Сука, лежать! – крикнул охранник. – Мордой в пол!

– Да брось ты, – сказал его напарник.

– Да он мне чуть глаз не проткнул, – злился тот.

– Умелец, в рукаве спрятал, я бы не заметил, – отчасти удивился напарник.

Затем прибежали еще; кто это был, Рома и Марго не видели, но поняли, что кто-то из охранного агентства. Затем засобирались и увели пойманных ими парней. Ребята стояли у большого оконного проема и смотрели, как тех выводили из здания. Трое задержанных и пятеро человек из охраны с фонарями синего света, который видела Марго, шли в сторону проходной.

– А ты смелая, – сказал ей Рома.

– Чего мне бояться? Бегаю быстро, – сказала она. – Тут долго думать не нужно, нужно брать и бежать.

– Да я не об этом, – сказал Рома и, развернув девушку к себе от окна, поцеловал. Марго от неожиданности даже отшатнулась.

– Ааа, – протянула она. – Поняла, – и сделала еще шаг назад.

– Что это было? – спросил он.

– Дополнительная мотивация для скорости, – сказала девушка.

– Тогда ладно, – улыбнулся Рома.

Они поднялись на крышу – там тоже было небезопасно: кругом лежал снег, и порой он мог скрывать дыры или предметы, о которые можно было споткнуться. Они нашли более-менее чистое место с противоположной стороны от входа и КПП.

– А здесь точно не заметят? – спросил Рома.

– Проверено, отсюда ничего не видно, – сказала Марго и, скинув сумку, стала ломать небольшие веточки, превращая их в хворост для костра.

– Вот, смотри, – Рома принес доску. – Она большая, сухая и гнилая, ломается легко, а там таких полно.

– Только будь осторожен, смотри не поставь занозы, мало ли?

– Не переживай, – сказал ей Рома, кладя доску рядом с местом их остановки.

Когда в следующий раз Рома пришел, груженный дощечками, Марго уже развела небольшой костер, огородив его кирпичами.

– Кусочки рубероида – отлично горят, – сказала девушка.

– Ох, и пропахнем же мы с тобой дымом.

– Ничего, не страшно. Ты лучше скажи, как тебе здесь? – и снова подложила небольшой черный кусочек кровельного листа в огонь.

– Впечатляет. Действительно, место загадочное. А что с тем текстом?

– Попробую перевести, – пожала плечами девушка.

– Для тебя это важно?

– Да, этот текст – словно незаконченная загадка, которую мы оставили. Думаю, может быть, ты мне в этом поможешь?

– Я с английским-то не очень, но в словаре могу искать нужные слова, а тут язык какой-то странный.

– Тогда беру тебя себе в помощники.

Рома придумал сделать из одной дощечки лавочку. По бокам и в два ряда сложил найденные здесь же пеноблоки, а сверху положил самую широкую и крепкую доску, которую все равно в костер было не кинуть. Сверху они застелили ее Роминой старой одеждой и решили, что сжигать ее будут перед уходом.

– И что вы тут делали, когда собирались? – поинтересовался Рома.

– Общались, пили вино, – сказала Марго и потянулась к своей сумке. – Чуть не забыла, – и достала бутылку вина, штопор и затем – два пластиковых стаканчика.

– Вино? – спросил Рома.

– День рождения все-таки, – сказала Марго. – Мы с этой упаковкой подарка обо всем забыли: и про торт, и про вино.

– Да ладно, не стоило, – сказал Рома и покрутил в руках бутылку.

– Открывай, не смотреть же теперь на нее?

– Ах, да, – опомнился парень и принялся открывать. – Значит, общались, пили, что дальше?

– Дальше? Оставались на ночь, – и рассмеялась, так как Рома вдруг прищурил глаза и улыбнулся.

– А еще играли в такую игру. Например, кто-то один загадывает слово из готического лексикона, допустим «ангст», а другие должны дать определение и загадать следующее слово.

– И что же такое «ангст»? – спросил Рома, разливая по станам вино.

– Это вроде нормального готического состояния, состояния спокойствия и тоски. В принципе, достаточно всеобъемлющий термин.

– Или вот, «хэл», – сказала Марго, – так здороваются между собой представители культуры; редко, но кто-то действительно поддерживает эту традицию. Например, много спорили из-за фразы «Goths Undead», то есть готы вечны, бессмертны. Так как кто-то считал эту фразу, перефразированную от панков с их «Punk’s not Dead», кто-то видел в ней смысл того, что готы по сути своей уже мертвы, но не до конца. В общем, целые дискуссии на этой почве возникали.

– Держи, – Рома протянул девушке вино.

– Благодарю, – девушка покрутила пластиковый стаканчик. – Рейм, хочу поднять этот бокал за тебя, за вновь обретенного гота в нашей стае, друга и просто хорошего парня. С днем рождения.

– Спасибо, – сказал Рома, и они сделали по глотку. – А вкусное вино, – и Рома допил свой стакан до дна.

Они молча смотрели на языки пламени, подбрасывая в него время от времени щепки и ветки.

– Здесь, в Амбрелле столько воспоминаний. Словно возвращаешься в прошлое, – начала Марго. – Дейман, мой молодой человек, погиб. Он сбросился с крыши. Я думала, что не буду жить. Просто не смогу, но, как оказалось, живу. Я обещала ему, что буду жить, смогу дальше научиться, как бы ни было трудно. Мы обсуждали такие темы иногда, по вечерам. Он говорил о том, что, даже если его не будет рядом, даже если с ним что-нибудь произойдет, я должна буду жить, любить и помнить о нем.

– Ты молодец, – сказал Рома и приобнял ее. – Держись, в жизни еще столько всего…

– Я сама не знаю, как прожила эти годы; лишь недавно словно очнулась от сна. Прожила все пять пунктов и пару подпунктов, от шока до принятия и завершения. Ощутила себя живой, как раньше, даже трогала свои руки, ноги, не верила. Два года прошли, как в тумане: ничего не помню, просто не помню. А потом Дейман приснился и сказал, что я обещала ему жить. Я кивала, плакала и снова обещала, что буду жить. И вскоре встречу человека, который снова вернет меня к жизни.

– Красиво – и печально.

– Да, – Марго допила свой стакан с вином и, взяв бутылку, налила еще.

– У меня товарищ погиб, в моем городе, – Рома вдруг почувствовал непреодолимое желание рассказать все, разделить эту ношу с кем-то, довериться. И он понял, что может довериться Марго. Что ей он хочет рассказать о том, что камнем лежит у него на сердце.

– Мы с ним разговаривали буквально за пару часов до этого. Поругались. А на следующий день я узнал, что он сбросился с крыши, – и Рома налил себе стакан вина и выпил его залпом.

– Держи, – протянула ему сигарету Марго.

– Ты куришь?

– Иногда, – помрачнела девушка.

– Спасибо, – сказал он, и Марго прикурила ему.

Рома курил когда-то давно и недолго, еще в школьные годы, но затем увлекся спортом и бросил сигареты, да так, что насовсем. У него никогда не возникало желания закурить, а сейчас это было, вроде бы, даже очень кстати.

– Я так переживаю, думаю, что, может быть, это наш разговор так на него повлиял, может, дело во мне?

– Нет, Рейм, это простое человеческое – искать вину в себе, копаться в себе.

– Он ведь был подающим надежды футболистом, классным парнем. Никто не может этого принять, даже его родители отрицают мысль о самоубийстве.

– Это тяжелый процесс принятия, – сказала Марго.

– Спасибо, что согласилась выслушать. Мне было так плохо, что я уехал из дома, а теперь все, да и я сам словно во сне.

– Все, и даже я? – спросила Марго, выпуская дым.

– Даже ты, – сказал Рома и кивнул.

Роме было очень хорошо рядом с Марго, но хотел ли он большего, был ли он влюблен в нее так же, как она была влюблена в него? Роме все происходящее и правда напоминало сон, быть может, из-за вина? Она смотрела весь вечер на него своими большими глазами, они проговорили почти до рассвета, всю ночь поддерживая огонь, а затем сожгли одежду и пошли домой. Решили, что теперь бояться уже нечего, и пошли на выход через КПП; там спал усталый охранник, и никаких собак или кого-либо еще на посту. Они спокойно открыли дверцу в заборе и вышли.

– Поехали? – спросила Марго, глядя на одиноко стоящее такси. – У меня дома еще одна бутылка вина есть, и большая постель.

– Предлагаешь остаться на ночь? – спросил он и подумал, что даже не знает, где она живет.

– Какая разница? – вмешался его внутренний голос. – Хотя бы раз согласись со мной.

– Поехали, – сказал Рома, и Марго, взяв его за руку, повела к такси.

Глава XI. Дышать в унисон

Марго жила в небольшой однокомнатной квартире где-то на Ярославском шоссе, в одном из типовых домов еще советской постройки. Квартира была обставлена со вкусом, все в том же готическом стиле. Было видно, что ремонт был сделан совсем недавно, а кое-где в коридоре оставалось доделать последние штрихи, такие, как установить плинтусы, приделать уголки. Дверь в комнату была еще в заводской пленке, но была уже установлена. В самой комнате была и правда большая кровать с кованым изголовьем, а над ней, прям поверх черных стен, была нарисована бледная, полная луна. К ней тянулись черные ветви голых деревьев, которые были выполнены из наклеек, а на одной ветке сидел черный ворон с блестящими глазами. Марго улеглась на кровать и, раскинув руки, закрыла глаза. В следующий момент она вскочила, сказала: «Вино», – и ушла на кухню. Вернулась Марго с бутылкой вина и двумя черными бокалами, на которых были различные рисунки: черепа, кресты, кости, какие-то надписи.

– Это уже не такое вкусное, но думаю, тоже сойдет. Ты проходи, – и, сев на пол возле кровати, Марго пригласила Рому присоединиться.

– Красиво у тебя, – сказал парень, еще осматриваясь по сторонам.

– Подарок отца, – поморщившись сказала она.

– Квартира?

– Ремонт. Последнее время он старается мне угодить. Очень заботится. Однажды, после смерти Деймана, он приехал ко мне, прошелся по квартире и, остановившись в дверях, скрестил руки и нахмурил брови. «Как-то неготично у тебя, – сказал он. – Давай ремонт сделаем? Знаешь, как красиво будет? Шкаф в виде гроба, черные подоконники под мрамор, в угол – клетку с совой поставим или летучую мышь. А на потолке луну и облака». «Пап, не сейчас», – сказала я тогда. И вообще, в то время тема ремонта была у меня на последнем месте. Мы планировали сделать ремонт с Дейманом, решали, как и что будем делать, даже список составили, что можно будет придумать. «А когда? Ты посмотри, что за синий тюль? А бежевые обои? И это моя дочь?! Как же скучно! Теперь я понимаю, почему ты такая потерянная, все дело в этом, – и отец развел руки. – Место, где ты живешь, должно отражать тебя. А у тебя что? Какая-то пошлость! И эти красные подушки! Давно их пора выкинуть. Домой должно хотеться возвращаться, тебе здесь должно быть хорошо, понимаешь? Даже когда все плохо! Пришла домой – и все, ты в своем мире, в своих мыслях».

– Он у тебя молодец. Не дизайнер, случайно? – поинтересовался Рома.

– Нет, – уклончиво ответила Марго.

– Психолог?

– Все равно не угадаешь, – вздохнула девушка. – И начали мы с ним ремонт. Думаю, благодаря ему мне удалось прийти в себя. Пришлось самой все выбирать, а он готов был заплатить любые деньги, только чтобы все было так, как я задумала. Поначалу я выбирала наотмашь, а затем втянулась, стала более серьезно подходить к вопросу ремонта, когда поняла, что мне потом здесь жить.

– А отец где живет?

– С женой, – сказала Марго. Спрашивать о матери Рома не стал, чтобы лишний раз не выглядеть чересчур нетактичным. – У него квартира большая на Кутузовском и огромный загородный дом. Если захочешь, как-нибудь заедем, покажу тебе. У него и собаки есть, любишь собак?

– Очень, – сказал Рома, не понимая, что он забыл у отца Марго в загородном доме.

– Ну, значит, на следующей неделе поедем. Он давно меня зовет, даже пару раз заезжал, но я не хотела ехать одна.

В глазах у Марго появился блеск, она слегка улыбнулась, издала смешок и, покачав головой, сделала большой глоток вина, опустошив бокал.

– Рейм, не оставляй меня сегодня.

– Я здесь, – сказал Рома.

– Потому что тебе некуда ехать?

– Нет, потому что я хочу быть здесь, с тобой, – сказал Рома, и на душе было легко и спокойно. Это была правда, и Рома знал, что с Марго ему хорошо, что она его родственная душа, которая так же неутомимо ждала момента перемен.

– Кажется, грядут большие перемены, – словно прочтя его мысли, сказала Марго и присвистнула. Он смотрел в ее большие, красивые глаза, на то, как она облизнула губы. Он ощутил запах ее духов, которые были так уместны, и почувствовал, как сердце начало бешено биться у него в груди. Рейм взял ее за руку и притянул к себе, а затем поцеловал, со всей страстью, на которую только был способен. Его руки крепко обняли девушку, он ощутил ее хрупкое тело в своих руках. Рома почувствовал, как она подалась вперед, а затем стала гладить его спину, проводить руками по волосам, гладить его шею, плечи. И в момент, когда страсть нарастала с каждым новым моментом все сильнее и сильнее, Марго вдруг резко отстранилась. Рома открыл глаза, увидел, как девушка поднялась, закусила губы, два раза хлопнула в ладоши, и свет в комнате погас, а затем откуда-то постепенно стал появляться луч света, словно прожектор; он бил в стену, и подсвечивал луну, своим мягким, серебристым светом. Девушка опустилась на кровать и легла на спину. Рома расстегнул две пуговицы рубашки, но не успел взяться за третью, как Марго притянула его к себе за руку. Они вновь сплелись в поцелуе, а руки девушки продолжили расстегивать рубашку парня. Затем она обвила ими его шею. Рома наклонил голову и начал целовать шею девушки, слегка покусывая ее. Марго издала еле слышный стон и, набрав в грудь больше воздуха, изогнулась, и поддалась вперед. Рома стянул с девушки ее майку, руками нащупал замочек нижнего белья – тот с легкостью поддался, и, когда между ними не осталось одежды, провел рукой по ее красивой груди. Он нежно склонился над девушкой и поцеловал ее соски, отчего из груди девушки снова вырвался стон. Она стянула с Ромы рубашку и вцепилась ногтями в его спину. Желание быть с Марго, чувствовать ее прикосновения, целовать ее тело было таким сильным, что Рома забыл обо всем на свете. Марго выгибала спину, запрокидывала голову, когда Рома, целуя ее, опускался все ниже и ниже. Освободив ее ноги от черных джинсов, он вновь принялся целовать ее живот, гладя ее ноги, ее мягкую, шелковую, нежную кожу. Одной рукой он гладил ее талию, поднимался все выше, а затем, нащупав сосок, аккуратно сжал его пальцами. Марго было с ним так хорошо, что она, не скрывая наслаждения, тяжело дышала, иногда задерживая дыхание, чтобы потом из нее вырвался стон. Это так возбуждало парня, что он, нисколько не стесняясь, снял с себя штаны. Сколько в мыслях Рома не представлял себе свой первый раз, он никогда не мог подумать, что это будет так прекрасно. Ему хотелось быть с Марго – всегда, до конца своих дней, чувствовать ее, дышать с ней в унисон, слышать ее вздохи наслаждения, теряться во времени и пространстве, ощущать ее своей полностью, без остатка.

Рома навис над девушкой своим обнаженным торсом, посмотрел на ее слегка прикрытые глаза, полные желания любви и нежности. Он тут же впился в ее губы, ее язык словно рисовал неведомые узоры, скользя по его небу, касаясь его языка. Ее губы были такие мягкие и сладкие от вина. Руками он нащупал резинку ее белья, и, потянув вниз, на миг засомневался в правильности своих действий, и, отстранившись от ее лица на сантиметр, посмотрел в ее глаза. Они говорили «да» всем своим взглядом, девушка говорила о том же, о чем думал и сам Рома: она его любит. Рома нежно стянул с нее белье и, немного смущаясь, девушка сложила ноги набок, пока Рома в секунду не сбросил белье с себя и кинул трусы через плечо куда-то на пол. Он погладил ее ноги, поцеловав колени, провел руками по ее телу, остановившись на ее груди; он припал поцелуем к ее соскам, обводя ореол каждого из них языком. Соски стали заметно упругими, что еще сильнее взволновало парня. Марго гладила его по спине, опускаясь все ниже и ниже, уже касаясь его ягодиц, слегка надавливая на них, что Роме приходилось прогибаться бедрами вперед. В одну секунду она охватила их ногами, и Рома, проводя рукой по ее нежному телу внизу живота, вошел в нее, отчего Марго, словно как от удара током, изогнулась, прижавшись к нему всем своим телом. Рома вначале двигался медленно, его дыхание было прерывистым, таким же, как и у Марго, но затем, испытывая все новые и новые волны возбуждения от ее поцелуев и прикосновения рук, он начал ускоряться. Марго поддавалась вперед, в такт его движениям, закрыв глаза и откинув голову назад, она тяжело дышала и постанывала, а затем уткнулась ему в шею и прерывисто произнесла:

– Я… люблю тебя… мой мальчик, – и легла на спину, вцепившись руками в кровать.

Утром, когда Рома проснулся, он увидел рядом Марго, которая мирно спала на соседней подушке, и от этого парень улыбнулся. Рома обнимал ее одной рукой так, что она у него затекла. Осторожно, стараясь не разбудить девушку, он вытащил свою руку и лег удобнее. Парень смотрел на ее лицо, длинные ресницы, волосы. Затем, поцеловав девушку в плечо, он взглядом осмотрел комнату, нашел на полу раскиданную одежду и, усмехнувшись самому себе, быстро оделся и прошмыгнул в ванну, затворив за собой дверь. Рома смотрел на себя в зеркало и старался удержаться от смущенной улыбки. Чувство было прекрасным, но теперь, когда вся храбрость от алкоголя прошла, и возбуждение спало, он видел все случившееся в ином, более смущенном свете. И тем не менее он был счастлив оттого, что его первый раз все-таки был, что он испытывал к Марго чувства, в десятки раз превышающие чувство любви. Сидя на краешке ванной и умываясь, он вспоминал отрывки вчерашнего вечера, то, как им было хорошо вместе, и ему захотелось удивить ее чем-нибудь с самого утра. Рома прошел на кухню и, осмотревшись, решил сделать завтрак из продуктов, которые найдет в холодильнике. Но Рома не знал кулинарных пристрастий Марго, что она любит, ест ли она по утрам или просто пьет кофе. Кофе или чай? Рома сел за кухонный стол и, улыбнувшись, взялся за голову. Так, посидев немного и приведя мысли в порядок, он решил сделать кофе, а на тарелочку положить шоколадное печенье. Он поставил чайник, достал две черные чашки, насыпал растворимый кофе, а когда чайник вскипел, добавил воды, молока и сахара. Он поставил все это на красивый поднос в виде доски Уиджи и понес в комнату. Марго спала уже в другой позе, отвернувшись от Ромы, и он видел ее по пояс обнаженную спину. Все внутри ликовало, и Рома поставил на небольшой черный столик поднос, а сам облокотился на кровать и нежно поцеловал девушку в спину.

– Просыпайся, – тихо прошептал Рома.

Со второго поцелуя девушка проснулась, повернулась к нему и поправила одеяло.

– Доброе утро, – поздоровалась она. – Пусть это будет кофе.

– Это кофе, – сказал Рома.

– Ты лучший, – и подняла большой палец вверх. Рома подал Марго чашку, и она, удобно сев в кровати, взяла ее в руки и вдохнула аромат кофе. В комнате воцарилось неловкое молчание, но Рома вовремя нашелся.

– Очень тематический поднос, – сказал Рома.

– Нравится? У меня и настоящая есть, в шкафу. Можно будет устроить спиритический сеанс, – серьезно сказала девушка.

– Точно, так и сделаем: позовем гостей… – Марго вдруг взглянула на часы, висевшие на стене, с силуэтом Элиса Купера.

– Гости! – и вскочила с постели, кутаясь в простыню, ставя чашку и собирая с пола вещи.

– Постой, я всего лишь предложил, можем и вдвоем остаться.

– Нет, ты не понимаешь: ко мне через час должны прийти друзья, а я в таком виде, – сказала Марго, нервничая. Рома ухватил ее за руку, продолжая сидеть на кровати:

– Какая ты у меня красивая, – произнес он, любуясь девушкой. – Беги, собирайся, а я пока приберусь здесь.

– Вино можно в холодильник, бокалы…

– Я со всем разберусь, – не выпуская ее руку, сказал Рома и поцеловал ее.

Почти целый час Марго провела в ванной. Рома за двадцать минут навел порядок; за исключением вчерашнего вина и бокалов, было очень чисто. Где-то через полчаса он уже заскучал, сел в коридоре рядом с дверью в ванну и, уставившись в стену напротив, пил кофе. Затем он поскребся в ванну, где вот уже пятнадцать минут как перестала течь вода.

– Заходи, – крикнула Марго.

Рома вошел и увидел перед собой совершенно собранную к выходу Марго, которая надевала серьги, поправляла макияж и делала прическу.

– Вот это да, – сказал Рома.

– Спасибо, – не отвлекаясь на Рому, сказала девушка.

– Я, наверно, пойду, – сказал Рома.

– Что? – вдруг резко повернулась к нему Марго.

– К тебе вот-вот гости придут, я там все прибрал, пойду я, наверное, – сказал Рома еще раз, не понимая, что ее так удивляет.

– Нет, оставайся; я познакомлю тебя с друзьями. Они тебе понравятся, вот увидишь, – сказала Марго.

– Тебе не будет неудобно перед ними?

– Почему мне должно быть неудобно? Все в порядке, Рейм, – и она поцеловала его, обняв за шею и скрестив руки.

– Тогда останусь.

Когда прозвучал звонок в дверь, и Марго попросила его открыть дверь, он никак не ожидал, что на пороге встретит хорошо знакомые лица: Шабрири, Германа, Эмбер и Торна.

– Привет, – сказал Рома, пропуская всех. Ребята зашли, что-то обсуждая, почти не обращая на парня внимания, и лишь потом, когда они присмотрелись лучше, узнали в готическом парне Рому; их восторгу не было предела.

– Бывает же такое? – сказала Эмбер, проходя в комнату. – Где-то на краю земли, в каком-то захудалом городишке знакомишься с классным парнем, возвращаешься домой, идешь в гости к Марго – а он здесь!

– Ты сегодня провел эту ночь здесь? – спросила Шабрири, подняв бровь.

– Да, – сказал Рома, отводя взгляд.

– День рождения удался, – сказал Герман.

– У кого день рождения? – спросил Торн.

– У Рейма, – сказала Марго, вошедшая в комнату.

– Привет, – все поздоровались с девушкой, и Марго подошла к каждому и обняла.

– Правда? Сколько тебе тысяч лет? – спросила Эмбер, возвращаясь к теме дня рождения.

– О-о-о, молчи Рейм, – в шутку сказала Марго.

Ребята обсудили ремонт в квартире, поздравили с его завершением, затем выпили по бокалу вина – за Рейма. Правда, Шабрири и Герман отказались – не из неуважения к знакомому, а потому, что у них были свои мысли насчет алкоголя, зато с удовольствием пили кофе и чай. Рейм помогал Марго принимать гостей, готовить закуску на стол, относить блюда в комнату, развлекать гостей по мере возможности. Марго была несказанно удивлена, что они все, оказывается, знакомы, и Рома высказал те же мысли на этот счет, ведь он и правда не знал до вчерашнего дня, что ребята знакомы между собой, пока не увидел фотографии с похорон.

Когда за окном совсем стемнело, ребята зажгли свечи, включили музыку и принялись обсуждать философские темы. Рома внимательно слушал их, склоняясь то к мнению Шабрири, то к мнению Марго в их спорах и точках зрения. Обе девушки были ему одинаково дороги, правда, с Марго они с недавних пор, вроде как, состояли в отношениях – или же Роме так только казалось?

– У меня, специально для такого вечера есть одна занимательная вещь, – Марго подмигнула Роме и пошла к шкафу. Он заметил, что ни он, ни она за весь вечер не проявляли никаких чувств друг к другу, кроме ласковых взглядов и изредка поцелуев на кухне, когда рядом никого не было. Это могло быть связано с тем, что и Марго, и Рома чувствовали, что не готовы выставлять свои отношения напоказ, так же как не готовы и отвечать на вопросы друзей об их новом статусе. Для Ромы эти отношения во всех их проявлениях были первыми, и он старался сделать все возможное, чтобы Марго было как можно комфортнее рядом с ним и чтобы она не переживала из-за того, что он сможет их выдать неосторожно сказанной фразой или излишним проявлением нежности при всех. Также он понимал и Марго, которая была хоть и опытнее, но находилась в еще более трудном положении, ведь пару лет назад она потеряла любимого человека, и друзья, помня Деймана и Марго как пару, могли уличить Марго в легкомыслии или еще в чем. Конечно, она пошутила по поводу возраста, все улыбнулись, но Роме стало не по себе, ведь он не знал, сколько девушке лет, и вполне возможно, что она постеснялась его.

Марго вернулась ко всем, держа в руках что-то завернутое в ткань черного цвета.

– Что-то связанное с ритуалами? Кинжал? – попробовала угадать Эмбер, но Марго отрицательно покачала головой. Тут Рома догадался, но решил не говорить: пусть угадывают сами. В итоге Герман угадал, и ребята с воодушевлением стали наблюдать, как Марго извлекает доску Уиджи из той самой ткани и планшетку-указатель. Доска была очень красивая, с нанесенными на нее по всем правилам цифрами и буквами, со словом «Да» в левом верхнем углу, в правом – со словом «Нет», а в нижних углах были приветствие и прощание, и еще пентакли.

– Вау, давай, – сказала, обрадовавшись, Шабрири. И потянулась к доске. Все сразу же принялись рассматривать её. – Я тоже себе хотела купить, в «Ведьмином счастье» совсем недорого стоила, да так все руки и не дойдут.

– Ну что, кого будем вызывать? – спросил Торн, смотря на ребят.

– А давайте без имен: просто попросим прийти «духа» и зададим ему вопросы, – сказала Марго, и лишь Рома почувствовал ее волнение.

– Давайте, – поддержала ее Шабрири, – заодно и узнаем, кто это к нам пришел.

– Они не скажут, – задумчиво произнес Герман. – Если он абстрактный, неконкретный, как в нашем случае «дух», он себя не выдаст, даже если ты его лично знаешь. А если вызываешь по имени – он, конечно, подтверждает или опровергает его.

– А ты откуда знаешь? – Шабрири приобняла его за плечи и спросила на ухо, но не шепотом, а вполне громко.

– Читал где-то, – сказал Герман.

– Нет, вы слышали? «Где-то»! А как указать источник, Герман? Стареешь, – сказала ему Эмбер, и все ребята оценили шутку. Это как-то разрядило обстановку. Затем с кухни было решено принести стол, Марго достала черную ткань, постелила ее сверху, а в середину положила сам предмет ритуала. Торн разлил вино по бокалам, все выпили, затем зажгли свечи: их было такое множество, что в комнате стало довольно неплохо видно, хоть и мрачно. Марго выключила свет, и, заняв свои места, ребята приступили к спиритическому сеансу.

Глава XII. Спиритический сеанс

История развития спиритических сеансов берет свое начало в Англии, примерно в 1760 году, после выхода книги английского писателя Джорджа Литтлтона под названием «Контакты с другой стороны», в которой он описывает подробности практик и утверждает, что общался с душами знатных, известных особ. Мысль, получившая почву, долгое время набирала силу, чтобы в девятнадцатом веке существенно увлечь умы многих. В то время в Англии и США спиритические сеансы стали наиболее популярными, за все время их существования. Ходят слухи, что даже шестнадцатый президент Соединенных штатов, Авраам Линкольн, и его супруга проводили спиритический сеанс, прямо в Белом доме, после трагической гибели их сына Уильяма от брюшного тифа.

В России такое явление, как спиритизм, зародилось еще во времена Екатерины II, но развитие получило лишь к середине девятнадцатого века. Правда, название, под которым оно пришло в Россию, было «спиритуализм», и первыми адептами новой, как тогда считали, религии стали декабристы В. И. Даль, Ф. Н. Глинка, П. В. Нащокин. Именно последнему из них и пришла идея создать целый спиритический кружок. Свое массовое влияние спиритуализм в России получил в семидесятых годах девятнадцатого века, и по приглашению А. Н. Аксакова, А. М. Бутлерова и Н. П. Вагнера, профессоров Петербургского университета, ученых и химиков, в Россию потянулись лучшие западноевропейские медиумы. В спиритических сеансах принимали участие многие известные личности, например, писатели Н. С. Лесков и Ф. М. Достоевский, который после проведения ритуалов очень осторожно отзывался об этой науке, говоря о ней то «без сомнения, великое, чрезвычайное и глупейшее заблуждение»12, то «нельзя тоже всех спиритов сплошь обозвать рохлями и глупцами».

Ребята, кончиками пальцев взявшись за планшетку, закрыли глаза.

– Ну, кто начнет? – спросила Шабрири вполголоса.

– Ну, ты же у нас, вроде, с духами на «ты», вызывай, – так же тихо ответила Марго.

– Спасибо, – сказала Шабрири и глубоко вдохнула. – Что ж, тогда приступим.

Они сидели в тишине, затем Шабрири заговорила вновь:

– Может быть, вызвать… Тикки-Тоби? – но не успела Шабрири произнести это, как Марго, сидевшая рядом с Ромой, вдруг вскочила со своего места. Все тут же открыли глаза; от недопонимания, Рома тоже зачем-то вскочил.

– Что такое? – спросил он у напуганной девушки. Марго и впрямь выглядела бледной. Она отошла на несколько шагов назад и продолжала смотреть на Шабрири, которая все так же спокойно сидела за столом.

– Шабрири, – сказал Герман с упреком.

– Да ладно, бросьте Вы, это было давно, и мало кто знает, что там произошло на самом деле.

– Да о чем Вы? – спросил Рома, но Марго вдруг изменилась в лице и, положив руку ему на плечо, сказала, что обо всем расскажет после, а сейчас лучше вернуться.

Все снова заняли свои места и закрыли глаза.

– Три глубоких вдоха, затем начинаем, – сказала Марго, и все вдохнули и выдохнули три раза.

– Дух, приди, дух, приди, дух, приди, – проговорила Шабрири. Затем попросила сказать это всем вместе и открыть глаза. Когда Рома открыл глаза, сначала ему показалось, что в комнате вдруг стало темнее. Он внимательно посмотрел на свечи – те горели, как и раньше, только теперь словно излучали так мало света, что вот-вот погрузятся во мрак. Рома посмотрел на лица всех сидящих за столом: ребята были напряжены, внутренне собранны и смотрели на середину стола. Роме стало отчего-то холодно, словно по ногам пробежался ветер; он старался не обращать на это внимания, но затем почувствовал холод еще раз, и снова. Он поменял положение ног, и, видимо, те затекли, так как удалось ему это сделать с трудом. «Словно и не мои вовсе», – подумал Рома, и по коже пробежали мурашки от холода, а когда Рома поднял голову, чтобы посмотреть, не открыто ли окно, он увидел его. Сначала это был просто силуэт, стоящий за спинами Шабрири и Германа. Страх так сильно сковал Рому, что он не мог произнести и слова, да и взгляд оторвать не мог от увиденного. Все продолжали смотреть на середину стола; Рома чувствовал, что никто больше не шевелится, и, замерев, все продолжают смотреть на планшетку. Но сквозь весь этот мрак, Рома вдруг различил знакомое ему лицо – Колино лицо. «Да не может этого быть», – внутри у Ромы не было никакого сомнения, что это лишь видение, не более, что все это плод его воображения. Его покойный друг вытянул руку и указал на окно. «Что? Что ты хочешь мне сказать? Хочешь, чтобы и я…» – но дальше Рома просто не смог произнести эти слова, даже про себя. Фигура Коли словно все понимала. Он покачал головой – отрицательно. И приподнял руку выше. Роме было все равно не разгадать эту загадку, и он пытался рассмотреть духа, хотя бы даже сквозь темноту. Сначала Роме показалось, что он одет в костюм, затем пытался разобрать выражение его лица, но он явно видел улыбку. Было жутко, Роме казалось, что он прибит к своему стулу и не может пошевелиться. Но затем ему удалось опустить голову и посмотреть на ребят, но его голова опускалась все ниже и ниже, как если бы его сзади держали за затылок и медленно прижимали к столу. Когда он лбом коснулся поверхности стола, невидимая «рука» вдруг отпрянула от Ромы, он почувствовал легкость и в тот же момент поднял голову. Это было так резко, что все посмотрели на парня.

– Рэйм, срубило? – тихо спросил Герман.

– Нет! – сказал Рома и посмотрел туда, где стоял Коля. Но его покойного друга в комнате не было, да и свечи горели ярко, и ребята не сидели как истуканы и не смотрели на середину.

– Тссс, – зашипела на них Шабрири. Спиритический сеанс еще продолжался, а для Ромы он уже окончился, причем таким вот кошмарным способом.

– Не спать, – шепнула Марго Роме.

– Я не..

– Тссс, – вновь зашипела Шабрири. И тут вдруг что-то произошло, словно кто-то или что-то толкнуло планшетку, и она чуть съехала. Буквально на миллиметр, но для всех уже это было целым событием.

– Герман, – сквозь зубы сказала Шабрири.

– Что? Это не я.

– Да я же рядом сижу, все чувствую.

– Я думаю, это Торн, – сказала Эмбер.

– Что? – удивился парень.

– Ничего, аккуратнее будь.

Парни переглянулись между собой.

– Мне кажется, можно задать вопрос, – сказала Шабрири.

– Кто ты? – спросил Торн.

– Нет, он не ответит, – сказал Герман. – Я же объяснял.

– Сколько лет? – спросила Эмбер.

– Ему было или сколько лет назад он умер? Конкретнее.

– Душа бессмертна, – закатил глаза Герман. – Что вы как дети?

Но за этим трепом они не заметили, как потеряли интерес к доске и начали о чем-то беседовать, спорить, постепенно убирая руки, попивая вино и ставя локти на стол.

– Спасибо, Марго, – сказал Герман, вставая со своего места. – Мы поедем, у нас еще дела. Рэйм, вот тебе ключ, – и он протянул Роме ключ от квартиры. Тот взял его и убрал в карман.

Герман подал руку Шабрири. Та, аккуратно положила свою кисть ему на ладонь, встала, поправив платье.

– Так что приходи, когда захочешь, просто нас может не быть, чтобы ты не сидел в подъезде.

– Хорошо, – сказал Рома.

– Если, конечно, Валентина Васильевна опять не сломает нам замок. Кстати, Герман ее тут так назвал интересно… Как же… – она посмотрела на своего молодого человека.

– Чипильда-Драпильдоновна? – все засмеялись.

– Да! – сказала Шабрири.

– Ну ты же знаешь, что нехорошо смеяться над этой историей.

– Да, прости, – сказала она и все равно засмеялась. – У нас просто соседка снизу живет, молоденькая девушка, и у нее на стене возле двери было написано: «Чип-чип-чип».

– Шабрири, – Герман окончательно посерьезнел, и Марго, вскинув брови, закусила губу, а затем они ушли. Марго не пошла их провожать, никто не пошел: они просто встали и ушли.

Эмбер и Торн разговаривали о чем-то своем, и Роме вдруг стал интересен один момент, о чем он и поспешил расспросить ребят.

– Эмбер, как же получилось, что на вокзале, увидев нас с Шабрири, ты не подошла и не попрощалась с ней? Вообще складывалось полное ощущение, что Вы не знакомы.

– Хм, интересно, – сказала она. – С Шабрири мы знакомы давно и всегда находимся примерно в одних кругах. В тот вечер мы должны были ехать вместе, но в последний момент она отказалась.

– То есть?

– Так и сказала: я не еду.

– И не было интересно почему?

– У нас не принято долго прощаться, вот я и подумала о том, что самозапирающаяся дверь – то, что нужно. Вышел, дверью хлопнул – и все, вечер для тебя окончен, – сказала вдруг рядом сидевшая Марго.

– Да, тут никто не спросит, куда ты, если ты вдруг ушел с шабаша или концерта.

– Ну как-то не по-людски, – сказал вдруг Рома.

– Просто скажи в компании «Goths undead», подняв руку, развернись и уйди. Все всё поймут, – сказал Торн.

Ребята ушли чуть позже, и, оставшись наедине с Марго, Рома помог убрать все со стола, а затем вышел к Марго на балкон. Шел снег, Москва шумела, сигналили машины, люди ходили тонкими вереницами по заснеженным дорогам, словно муравьи.

– Устала? – спросил Рома.

– Ты что-то видел? Ну, на сеансе? У тебя такой вид был… – и Марго замолчала.

– Да, – признался Рома, вспоминая видение. – Сложно будет объяснить, все словно замерло, вы все сидели на своих местах, и свет такой был, приглушенный.

– Может, потому что горели свечи?

– Нет, здесь было другое, я просто поднял голову, и, знаешь, словно смотрю на фотографию, все замерло, казалось, даже время остановилось, – Рома перевел дух. – А затем, там, у окна, я увидел Колю.

– И что он сказал? – казалось, эта новость не удивила Марго: уж больно спокойно она отнеслась ко всему сказанному Ромой.

– Ничего, стоял в тени, смотрел на меня, затем руку вытянул и на окно показал.

Марго взглянула на Рому и посмотрела так серьезно, что Рома понял, что она его слышит и даже не думала смеяться над сказанным им.

– Я сама почувствовала присутствие, ноги ледяные стали. А потом у тебя вид такой бледный стал, и смотрю, глаза у тебя бегают, губами шевелишь, и голова вниз пошла, словно против твоей воли.

– Так и было, и холод, что аж мурашки по телу побежали, и голову прижало к столу, а затем развеялось все, исчезло, – сказал Рома, разведя руками.

– Значит, ничего не сказал?

– Ничего… – и Рома увидел, что Марго задумалась над чем-то. – А про Тоби расскажешь?

– Кого?

– Ну, этого, от которого ты аж вскочила?

– Ааа, – протянула Марго и поморщилась. – Тикки-Тоби? Да, расскажу, только пойдем с балкона, а то холодно.

Разместившись поудобней в комнате, на уже привычном месте возле кровати, Марго взяла свой бокал с вином и начала рассказ:

– Да, была история о мальчике, Тикки-Тоби, обычном мальчике, что жил с родителями и сестрой. А затем сестра погибла, кажется, ее сбила машина, и брат, Тикки-Тоби, чуть было не сошел с ума, запершись у себя в комнате. Он так сильно переживал смерть любимой сестры, что не выходил из своей комнаты очень долго, отчего кожа его стала бледной-бледной, волосы растрепаны и торчали в разные стороны, а еще у него стала развиваться анальгезия. Анальгезия… это редкое заболевание, вызванное психическим расстройством и заболеванием нервной системы – и означает оно «без боли». То есть человек практически перестает чувствовать боль. Иногда этого эффекта добиваются искусственно, а иногда…

– Люди просто сходят с ума, – продолжил Рома.

– Все верно, – сказала Марго.

– Он стал покусывать свои руки, а затем, однажды прокусив их до крови, принялся заниматься этим ежедневно, чуть было не обглодал их.

– Кошмар, – покачал головой Рома.

Марго остановилась, посмотрела на парня и, выдохнув по-быстрому, завершила начатый рассказ.

– А однажды он убил родителей. Зарубил топором и скрылся в лесу.

– И это все?

– Ну, я же вижу, что тебе не совсем интересно.

– Нет, почему? Может, я хочу знать, что тебя так пугает в этой истории?

– Да не в этой истории: это все выдумка, ну или кому как, может быть, прототип сумасшедшего мальчика-убийцы с обглоданными руками и правда был, но страшно мне совсем по другому поводу. У нас был знакомый, сирота, жил с бабушкой, тоже интересовался готической культурой, писал всякие рассказы, читал их потом нам всем. Он вообще обожал всякие страшные истории, мистику, перфомансы, мистификации. А фокусы какие показывал! Для каждого из них сочинял свою историю и рассказывал ее, пока доставал «твою» карту или монетку. И вот, однажды рассказал он про мальчика этого, Тикки-Тоби. Рассказывал так хорошо, все ему верили, даже если знаешь, что выдумка – все равно веришь. И вот, всякий раз как на шабаш идем, разведем, бывало, костры – он про Тикки-Тоби рассказывает. Или куда-нибудь в городе выбираемся – он про Тикки-Тоби рассказывает. В общем, так мы его и прозвали. Это был его любимый персонаж.

– Ну, может, у меня тоже есть любимый персонаж, о котором я бы мог говорить без умолку.

– Да нет, там вообще шиза была: он эту историю даже на похоронах бабушки начал рассказывать, говорят, кто-то вовремя спохватился, и увели его с кладбища. И вот, как-то мы собрались у него, а он и говорит: «Давайте духов вызывать?» Ну, мы все в теме: «Давайте, а кого вызывать будем?» А он и говорит: «Духа Тикки-Тоби. Для вызова на листке бумаги напиши своё имя, ударь по нему кулаком и скажи: «Тикки-Тоби приди, в гости зайди и меня заруби». И смеется. Кто-то тоже пошутил, сказал, что он-то нас и зарубит, другие предположили, что пока он сам не умер, никто не придет… Но как-то не по себе было с ним, страшно, неуютно.

– Марго? – спросил Рома. Он видел, как ее начало трясти. Тогда он протянул ей пачку сигарет, она взяла одну, закурила и, кивнув Роме, продолжила:

– А потом его убили. Зарубили, предположительно топором.

– Когда?

– В ту же ночь, – сказала Марго. – Я в отделении была, мне фотографии показывали, и среди них листочек был, а там написано было: «Тикки-Тоби». Я потом спать не могла, Дейман переживал, мы к врачу ходили, но доктор сам со сдвигом был, так интересовался подробностями этой смерти, моими снами, и ничего не говорил, сначала, говорил: я материал для анализа соберу, а потом и расскажу, как с кошмарами бороться. И тут Шабрири такое говорит.

– Да, как-то неуважительно, что ли, – сказал Рома.

– Она никогда его не любила, держалась от него подальше, считала его психом.

– И правильно делала, – сказал Рома, но, поймав на себе взгляд Марго, сразу же пожалел о сказанном.

– Нет, просто он был человеком, которому в жизни сильно не повезло, да и мы не сразу поняли, что ему внимание нужно. Он был очень добрый человек, – заступилась за него девушка.

– Марго, я так не думаю. Ты же сама говорила «шиза»?

– Ну да, он был болен, ему помочь надо было, а над ним все смеялись – и тогда, и даже сейчас.

– Марго…

– Тебе лучше уйти, – сказала она. Но Рома продолжал сидеть на месте. – Правда, Ром, мне сейчас лучше будет одной.

– Ну, тогда goths undead? – сказал Рома, поднявшись с пола, и вышел из квартиры.

– Goths undead – прозвучало у него за спиной.

Глава XIII. Брат. Меняя жизнь

Через пару дней, после спиритического сеанса, у Ромы зазвонил телефон. Номер не определился, да это было и не важно, так как к телефону подходить все равно не хотелось. Было еще утро; он пил кофе на кухне, то и дело посматривал в окно. Но не успел он отбить вызов, как телефон зазвонил вновь.

– Ну что, куда пропал? – узнал он голос своего брата.

– И тебе доброе утро.

– Ты же еще в Москве? Хотя что я спрашиваю? Мать сказала, ты не возвращался.

– Что-то случилось?

– Нет, почему сразу случилось? Все хорошо, только мы в тот раз даже поговорить не успели, а я сегодня как раз свободен, давай встретимся в кафе «Орфей», это на Сухаревской.

Рома понимал, что говорить с братом все равно придется: может быть, прояснит все наконец, с каких пор у них с отцом такая дружба.

– Хорошо, давай, когда?

– Да прямо сейчас приезжай, чего тянуть?

– Хорошо, тогда сейчас соберусь и приеду, – сказал Рома и потрогал влажные волосы.

– Чего там собираться-то? Взял и приехал, не барыня все-таки.

– А ты что, спешишь куда? Хочешь поговорить – жди, я подъеду, – и Рома отбил сигнал. Конечно, нестись сломя голову он не собирался, но все равно ускорился, высушив волосы, надел черную толстовку-мантию, выполненные под кожу черные джинсы и высокие черные ботинки, поверх всего надел черную куртку. Конечно, она была тонкой, но на мантию – самое оно.

Рома убрал документы во внутренний карман, включил на телефоне Элиса Купера, с его неизменно полюбившейся Роме композицией «Poison», и, вставив наушники, вышел из квартиры. На улице оказалось по-зимнему холодно, и до метро он шел быстрым шагом, проклиная мороз. До станции «Сухаревская» он добрался быстро: не прошло и получаса, может быть, оттого, что был выходной день и утром меньше народа в транспорте? Войдя в кафе, он обвел зал взглядом. Кафе было самым обычным, не тематическим. Все было выполнено в стиле минимализма; немногочисленные посетители заведения пили утренний кофе, читали газеты и сидели в телефонах. Приветливая девушка-официантка с меню в руках встретила Рому и хотела проводить его на свободное место, но Рома увидел Женю и помахал ему рукой. Девушка тем временем рассматривала Рому.

– Меня здесь ждут, – сказал Рома, лишая девушку удовольствия рассматривать его дальше, и прошел к Жене. Тот был в дорогом костюме, на руке висели часы – явно не из дешевых, и пахло от него дорогим парфюмом. Брат был сильно удивлен появлению Ромы в новом образе и даже не сразу его узнал.

– Ну чего ты, как впервые видишь? – спросил Рома, расстегивая куртку и садясь напротив.

– Что с тобой? – встревоженно спросил Женя, но затем улыбнулся и чуть было не рассмеялся во весь голос.

– Ничего, – пожал плечами Рома, взял меню, лежавшее на столе, и принялся его листать.

– Вот как Москва меняет! – сказал Женя, но после этих слов Рома закрыл меню и посмотрел на брата.

– Про тебя могу сказать тоже самое. Ладно, давай к делу.

– Нет, постой, ты этот, как его, эмо?

– Женя, мы сейчас говорим не об этом.

– Да, конечно. Что тебе взять?

– Если можно, воды, я буду очень рад, – сказал Рома. – Ты, кстати, мои вещи не взял? Я сумку у тебя в квартире оставил.

– Нет, но всему свое время, – и сделал заказ, обратившись к подошедшей к ним девушке-официантке.

– Точно больше ничего не будешь?

– Точно, – кивнул Рома.

– Ром, ты извини, что не рассказал вам с матерью об отце, что остановился у него. Каждый раз, приезжая, затрагиваешь тему отца – мать слышать ничего не хочет.

– Как давно ты живешь у него?

– Года два уже, – признался Женька. – Я когда приехал в Москву, работать стал, комнату снимал, а потом под сокращение попал, бегал с языком на плече, искал, где бы заработать. Устроился курьером, документы перевозить из офиса в офис – работа не бог весть какая, но я брался за любую работу. Ну вот, получил я в одном филиале документы, как обычно, поехал в главный офис в центре Москвы, стою, жду секретаря, а она то ли в магазин ушла, то ли курить. Никто не знает, где она, что с ней. Я кого-то поймал из пробегающих менеджеров, говорю, мне тут документы вашему начальнику отдать нужно, а секретаря нет, как быть? А он мне и говорит: сам иди к нему, постучись, объясни все как есть и передай. Ну я так и сделал, захожу: «Игорь Петрович?» – «Да, я вот тут вам документы привез», – «Вы курьер?» – «Да, просто секретаря нет на месте…» – «Да что ты будешь делать? Ее опять нет», – и Игорь Петрович хлопнул рукой по столу. «Вот, возьмите», – я передал ему документы, а он мне папку какую-то протягивает. «Слушай, если время будет, по адресу не заскочишь? Папку передать, пакет забрать и вечером вернуться?» Стою я и думаю – успеваю или нет? У меня еще два офиса должно быть. «А вы до скольки здесь будете?» – «До девяти, выручай, я в долгу не останусь».

Ну, забрал я папку эту, он мне адрес дал, к вечеру уже у него снова. А тут и секретарша сидит, кофе пьет. «Вы к кому?» – «К начальнику, он меня ожидает», – сказал я и иду дальше. Она меня догоняет, говорит, что не может меня пустить, мол, давайте Ваши документы. Даю ей паспорт, она так внимательно смотрит на него, что-то записывает себе в журнал регистрации и возвращает, а глаз с меня не сводит. «Так я могу пройти», – спрашиваю я, немного напористо: я же знаю, что меня ждут. «Одну минуточку», – нажимает на кнопку – видимо, связь с шефом – и говорит, так неуверенно: «Игорь Петрович, к Вам сын пришел, пропустить?» Я стою, ничего понять не могу, а он смеется, а затем как закричит: «Ну, ты же сам видел, я и матери старался помочь, за квартиру ей долг оплатил, денег дал. У отца бы не взяла, а так, вроде как, сын помогает».

– А что он оставил нас?

– Никого он не оставлял, Ром, это мать у нас от обиды, должно быть, так говорит; он знаешь как нас сильно любит, и ее тоже. Сказал, что поднялся ради нее только, но видишь, сколько лет ушло? Теперь вот переживает, как бы не прогнала.

– Да, он вроде и не работал нигде.

– Вот о чем и речь: она сама его прогнала; детей не увидишь, пока либо сами не захотят, либо пока человеком не станешь. Он ради нас и работал все эти годы, да так увлекся, что в тот вечер десять раз спрашивал, сколько же мне лет.

– Ну это оно всегда так, время летит незаметно, когда делом занят. Я его и не узнал, пока ты не сказал.

– Сам не поверил, я его тоже помню другим, а видишь как…

– Да, бывает же, а я думал, он бросил нас, мать оставил, на ее плечи такую ношу взвалил.

– Он, между прочим, с бабушкой иногда созванивается, раз в год, с днем рождения ее поздравляет.

– Да? Никогда об этом не говорила, – сказал Рома и задумался.

– Теперь-то что делать?

– Ну, это уж ты решай. Я почему твои вещи брать не стал – думал, может, к нам переедешь?

– Ну, меня никто не звал, – развел руками Рома.

Тут принесли два кофе.

– А я и забыл, что мы что-то заказывали, – сказал Женя девушке. Та покраснела.

– Не обращайте на него внимания, это он шутит, – сказал Рома, стыдясь поведения брата.

– У нас кофемашина сломалась, вот, чинили, – оправдывалась девушка.

– Все хорошо, не переживайте, – сказал Рома, и девушка с грустными глазами ушла, видимо, попрощавшись с чаевыми.

– А ты что заладил, спешишь куда? – спросил Рома у брата и взял кофе. – Спасибо.

– Да не за что, что сидеть воду пить? Знал бы я, что ты в таком виде теперь, позвал бы тебя в ресторан «Готика», все-таки ты гот, я прав?

– Да, – ничуть не смущаясь, сказал Рома.

– Представитель мрачного мира, – прошептал Женя и усмехнулся. – Сахар возьми, они его в кофе не кладут.

– А что там интересного, в этом ресторане?

– Ну, там очень красиво, интерьер такой средневековый, шкуры всякие, доспехи, картины, словно в замке где-то находишься. Ты, кстати, у кого сейчас живешь, что за друзья такие, которые так безвозмездно к себе пускают?

– Шабрири и Герман. Хорошие ребята, очень им благодарен, – сказал Рома, подумав о ребятах.

– Ну, не можешь же ты вечно у них жить, некрасиво как-то, – сказал Женя. – Давай либо к нам с отцом, либо назад к матери, в нашу деревню.

– Женя, а почему отец сам не предложил мне остаться? Даже толком не поговорили с ним.

– Ну так он думал, что ты остаешься и после работы все обсудим, он еще в тот раз был рад тебя видеть, и мне влетело, что был с тобой несколько холоден. Сказал, что тоже ушел бы от такого брата, который даже на порог не пускает.

– А сегодня он где?

– Дома, но так как провинившаяся сторона – это я, то я и приехал на переговоры. Ну что, поехали?

Роме ничего не оставалось делать, кроме как согласиться. Конечно, он бы хотел остаться жить у Шабрири, видеть ее каждый день, общаться с ней, заводить философские разговоры с Германом, подпевать ставшими любимыми песням, что звучали с утра до вечера во всей квартире. Да, ему было грустно расставаться с той атмосферой, что царила у них дома, но только Женя был прав, и надоедать не стоило. Конечно, Марго предложила ему переехать к ней, но Роме казалось, что все это скорее от вежливости, а не от большого желания, и он отказался, ссылаясь на то, что пока лучше поживет у Шабрири.

– Поехали, только сначала домой за вещами, да и ключи вернуть нужно, – сказал Рома.

– И ключи уже есть? Ну ты время зря не терял.

– Весь в тебя.

Когда они допили кофе и вышли на улицу, их уже ждала машина с водителем.

– Я думал мы на метро?

– Нет, Ром, это только лишнее время займет. Называй адрес, сейчас без пробок вмиг домчим.

Рома нехотя согласился, они сели в машину и поехали в сторону дома Шабрири.

И правда, не прошло и получаса, как они оказались у ее подъезда. Вместе с братом они поднялись на этаж, своим ключом Рома открыл дверь и оставил Женьку в подъезде.

– Шабрири, можно тебя на минуточку? – попросил Рома.

Девушка сидела на подоконнике и рисовала.

– О, Рэйм, привет.

– Привет, в общем, в принципе, ничего серьезного, я сегодня с братом ездил на встречу.

– И что же?

– Поеду жить к отцу, – сказал Рома с какой-то грустью. – Конечно, всего этого будет так не хватать, – он обвел взглядом комнату, – а что делать? Новая жизнь… Вот ключи, положу их здесь, на стол, закроешь тогда за мной?

Шабрири слезла с подоконника, отложив все свои принадлежности для творчества, взяла ключ со стола и протянула его Роме.

– Рэйм, оставь его себе, давай. Если вдруг что, всегда будем рады видеть… В жизни всякое бывает.

– Надеюсь, что все будет хорошо.

– Благодарю, – и, подхватив сумку с вещами, он обнял Шабрири, вдохнул аромат ее духов, легонько похлопал по спине.

– А говорила, готы не прощаются, – улыбнулся он.

– На все есть свои исключения.

– Спасибо тебе за все, Шабрири. Герману привет.

В подъезде его уже ждал брат в компании Валентины Петровны, которая что-то красочно ему рассказывала.

– Пойдем, – сказал Рома, смотря на брата.

– Все, с вещами на выход, – громко сказал Женя. – А вам, – тут он обратился к бабушке Глеба, – огромное спасибо за своевременный сигнал.

– И вам спасибо за службу, – сказала бабушка и высокомерно взглянула на Рому.

– На выход, поживее, попрошу.

Уже на улице, когда Рома клал в багажник сумку, он поинтересовался, что Женя наплел бабушке Глеба.

– Слушай, а у вас тут весело. Выходит, значит, соседка с пакетом мусора, увидела меня, и говорит: «Вы по моему сигналу?» Ну я не будь дураком, времени все равно полно – и говорю: «По-вашему, так в чем же, собственно, дело?» А она как начала про сатанинские притоны, тайные собрания и масонские ложи рассказывать. Ну, я и подыграл ей, говорю, организатора всего этого дела я как раз приехал задерживать, сейчас он выйдет, уже вещи пакует. Другие, говорю, еще поживут, но они не опасные и скоро снова станут, как люди, когда вся эта нечисть выветрится из их квартиры, но на это нужны будут годы. А тут ты как раз.

– Женя, ну кто тебя просит? – начал Рома, но затем подумал, что теперь-то уж, может быть, соседка оставит Шабрири в покое. – Ладно, молодец, оперативно отреагировал на сигнал, поехали.

В уже знакомую отцовскую квартиру они приехали в приподнятом настроении; всю дорогу Женя проводил экскурсию по городу, останавливаясь в различных местах и рассказывая интересные факты.

– Здравствуй, Рома, добро пожаловать домой. Он извинился? – спросил отец, когда парни вошли в квартиру.

– Да, все в порядке, – сказал Рома. И пожал руку отцу.

– Пойдем, покажу тебе твою комнату, – и провел Рому через гостиную, затем по коридору.

– Вот, – сказал отец, отпирая дверь, – здесь все необходимое, если что понадобится – дай знать, купим.

– Спасибо, – Рома прошел в светлую, серо-белую комнату, и только здесь отец увидел все изменения, которые произошли с сыном.

– Рома?

– Да.

– Да тебя не узнать, – сказал отец. – Мы в свое время тоже любили Depeche Mode, Роберта Смита, и группа у него была…

– The Cure?

– Точно, – сказал Игорь Петрович.

– Они и сейчас есть, – сказал Рома.

– Вот как, а я и не знал. Агату Кристи любил очень.

– Стало быть, готика у меня в душе, – усмехнулся Рома.

– Да. Только я бы хотел поговорить с тобой о твоем будущем. Ну, знаешь, колледж, университет, престижная работа, положение в обществе.

– Кажется, я поспешил с переездом, – сказал Рома, причмокнув и поморщившись.

– Ну, ладно, извини. Обо всем успеем поговорить. Все обсудим.

– Ладно, – согласился Рома, чувствуя какое-то разочарование.

Отец и Женя оставили его одного. Пройдясь по комнате и осмотрев ее, он выглянул в окно, убрал сумку с вещами в шкаф и заметил, что там уже разложены его старые вещи. Усмехнувшись, он достал телефон, позвонил Марго и договорился о встрече. Рома хотел было выйти из квартиры, но не знал, как себя вести, и решил предупредить, что пойдет гулять.

– Правильно, на экскурсию сходите, в Оружейную палату или Третьяковку, или в ЦДХ – там сейчас выставка интересная.

– Ну, мы, скорее всего, просто пройдемся.

– Да зачем мерзнуть? Бери Бориса Ивановича, он Вас и отвезет куда нужно.

– Да нет, я как-нибудь сам, – сказал Рома и хотел уже поскорее уйти, но отец подозвал его к себе.

– Вот, ну там, на такси, – сказал отец, протягивая несколько пятитысячных купюр.

– Спасибо, – сказал Рома, взял деньги и, помахав Жене, сидевшему в кресле, ушел.

На улице стало еще холодней, но, встретившись с Марго, он перестал обращать внимание на холод. Рома поцеловал Марго и, взяв ее за руки, посмотрел в глаза:

– Я соскучился по тебе.

– Я тоже скучала. Но мне нужно было время, чтобы заняться переводом, да и потом, работа. Но у меня есть хорошие новости!

– Да? Какое совпадение, потому что у меня тоже есть новости. Уж не знаю, такие ли они хорошие, как у тебя.

Они прогуливались по одному из парков; Марго держала его за руку, и они, две черные фигурки, прекрасно смотрелись на фоне белого снега.

– Тогда рассказывай, – уступил Рома.

– Хорошо, – Марго загадочно улыбнулась. – Мой отец предлагает встретить Новый год у нас на даче, за городом.

– Неожиданно, – признался Рома и подумал, что, скорее всего, если бы отец Марго хотел просто познакомиться, он мог это устроить и без лишнего повода.

– Я ему рассказала о тебе, и знаешь, он очень рад за меня и выразил огромное желание познакомиться. Так что Новый год встретим вместе!

– Это очень здорово, Марго! И правда, хорошие новости.

– А у тебя что?

– Я поговорил с братом, – сказал Рома, и вдруг ему стало тяжело говорить о своих отношениях с семьей.

– И вы нашли общий язык?

– Да, я выслушал его и теперь живу в квартире у отца.

– Ну, должно быть, это правильно.

– Конечно! И у меня есть еще одно дело.

Глава XIV. Тени прошлого. Марго

Они прошли по Тверской улице и вышли к Охотному ряду, а затем пресекли дорогу, миновали Исторический музей и оказались на Красной площади, где к Новому году и Рождеству уже сооружалась ярмарка.

– Ты только посмотри, – сказал Рома, очарованный и Кремлевскими стенами, и Собором Василия Блаженного, и башней с часами-курантами, которые видел разве что по телевизору. Почти возле Кремлевской стены находился и мавзолей с телом Ленина. Здесь повсюду слонялись толпы туристов – немцев, японцев, китайцев. А по другую сторону от них возвышался и переливался праздничными огнями Главный Универсальный Магазин, в народе названный аббревиатурой – ГУМ.

– Очень красиво! Ты прав. И все-таки, что мы здесь делаем?

– Сейчас все поймешь, просто я не рассчитывал прийти сюда так скоро, а тут и идти-то всего ничего было.

– Мы чего-то ждем?

– Вернее сказать, кого-то, – и Рома уже увидел людей, которые шли к ним навстречу.

Герман держал под руку Шабрири, на ней было красивое, черное с лиловым пальто, а на голове была шляпка с перьями и вуалью. Герман не изменил своему двубортному пальто с запáхом и застежкой на гусарский манер.

– Ты хотел нас видеть, и вот мы здесь! – сказала Шабрири после недолгого приветствия; дамы просто поклонились друг другу, а молодые люди, не сговариваясь, поцеловали руки спутниц.

– Здесь так шумно, пойдемте где-нибудь посидим? В какое-нибудь кафе, я приглашаю, – сказал Рома.

– Да мы и сами в состоянии, Рэйм…

– Исключено, сегодня вы будете моими гостями.

– А разве есть повод для праздника?

– Есть, – сказали девушки.

– Видимо, я один не в курсе последних событий, – вздохнул Герман, но Шабрири поддержала парня, сказав, что они сами только что встретились с Германом и она еще ничего не успела ему рассказать.

– Все хорошо, – махнул рукой Рома. – Ну что, куда держим путь?

Ребята решили просто погулять по центру, и, повернув на Никольскую улицу, они пошли вперед.

Здесь, через какую-то пару-тройку метров, Рома увидел красиво оформленную витрину кафе: она вся была выполнена в рождественском стиле, с огоньками, виноградными листьями, подарками и прочими атрибутами. Внутри было тепло и красиво, а у противоположной от входа стены горел камин, что дополняло атмосферу уюта и праздника.

– Прям как в старину: деревянные столы, стулья из массивного дерева – заметьте, а не ДСП! – деревянные полы, балки под потолком, круглые люстры со свечами, камин, – делился наблюдениям Герман.

– Осталось попробовать их блюда, – сказал Рома, раздавая всем меню, которые он прихватил с собой еще от входа.

Ребята вели себя вполне естественно, что очень обрадовало Рому. Он не хотел, чтобы кто-то чувствовал себя скованно и неуверенно. Заказывали то, что им нравилось – это были и первые блюда, и вторые, и закуски, и десерт. Посетители бросали на них свои интересующиеся взгляды, но ребята старались не обращать на окружающих внимания, и им это почти удавалось. Пили вино, ликеры, а под конец вечера, когда все были сытые и вели непринужденную беседу, им подали бутылку шампанского.

– Дорогие дамы и господа, – Рома встал с бокалом шампанского в руке и посмотрел на остальных: все были готовы и внимательно слушали Рому, приподняв свои бокалы. – Еще совсем недавно я приехал в Москву, и лишь только богам известно, где бы я оказался сегодня, если бы не встретил вас. Вы – те, кто поддерживал меня в трудные минуты словом и делом, ставшие настоящими и верными друзьями. Вы, открывшие для меня совсем иной, прекрасный мир уточненной готической культуры, наполнившие его музыкой, живописью, философией, фотографиями, долгими душевными разговорами о вечном, о жизни и смерти, – мои великолепные друзья! Вы даже не представляете, какое место вы занимаете в моей жизни и как близки вы мне стали. За Вас!

– Goth’s undead! – хором сказали ребята и, чокнувшись, сделали по глотку. Где-то за соседним столиком их поддержала пара не молодых, лет за сорок, немцев, тоже прокричавших «Goth’s undead», то ли забывшись, то ли специально поддержав. Затем они, конечно, извинились и даже успели перекинуться парой-другой фраз на немецком с Германом.

– Что говорят? – спросила Шабрири.

– Чуть ли не наши отцы, бывшие готы из Берлина. До сих пор любят дарк-сцену и рады, что в России есть представители этой культуры.

Все сразу же посмотрели на пару за соседним столиком, и хотя ничего готичного они в них не увидели, пожилые немцы очень радушно им улыбнулись и помахали.

– Так, на чем это мы остановились? – спросила Марго.

– Ах, да, второй тост, – Рома снова встал со своего места. – За обретенную, первую и единственную любовь, за тебя, Марго.

Рома поцеловал девушку, ребята им даже похлопали, но недолго и как-то сдержанно, хоть и были очень рады за них.

– И в завершении вечера…

– Еще не все? – удивился Герман и налил еще шампанского в опустевший бокал.

– И в завершение хочу поделиться радостным событием и выпить за воссоединение с семьей и переезд к брату.

Ребята бурно отреагировали на эту, ставшую уже ожидаемой для многих присутствующих, новость и заверили, что при желании он всегда может рассчитывать на их поддержку в дальнейшем и приезжать, когда ему будет угодно.

Вечер удался, и на душе у Ромы вдруг стало так хорошо и умиротворенно, словно сняли тяжелую ношу с плеч. Они шли к метро, а затем расстались на одной из станций. Рома подмигнул Шабрири, и она улыбнулась ему.

– Ну вот и пришли, – сказала Марго, когда Рома проводил ее до подъезда. – Может, останешься сегодня?

– Извини, но будет неудобно перед отцом, тем более что мы с ним так и не поговорили, а у него ко мне, как я понял, есть много вопросов.

– Включая внешний вид?

– Надеюсь, этот вопрос мы сегодня с ним уже исчерпали.

– Потом расскажешь, как все прошло?

– Конечно, но главное, ты не переживай: там не столько недостаток внимания, сколько его переизбыток чувствуется, уже с порога.

Марго в ответ на это лишь вздохнула, а потом сказала:

– Рэйм, а как же наш Новый год?

– Все в силе, – уверенно сказал Рома.

– Устроим «черный Новый год» в готическом стиле?

– Боюсь, твой отец не одобрит, – засомневался Рома в идее Марго, но она лишь махнула рукой. – Он будет только рад, если мы устроим из этого праздника что-то необычное.

– Ну, для меня Новый год – это…

«А что для меня Новый год?» – сам задал себе вопрос Рома и задумался.

Но тут Марго поцеловала его и ушла домой.

«А у них и правда не принято прощаться», – подумал Рома. И пошел в обратную сторону.

– Я уже думал, ты опять зависаешь со своими «чертями», – сказал Женька, когда Рома вошел в квартиру.

– Очень смешно, – устало сказал Рома.

– Там отец хотел поговорить с тобой, – сказал Женя, не отрываясь от ноутбука. – Ждал тебя.

– Спасибо, – ответил Рома и пошел в гостиную, куда указал брат.

Отец сидел за столом; он был до сих пор в костюме и разговаривал с кем-то по телефону. На столе лежали бумаги, которые он изредка перелистывал. Он был в очках для зрения, что несколько старили его – или он казался более старым, оттого что горбился. Увидев Рому, стоявшего в дверях, он даже вздрогнул от неожиданности, но затем снял очки и, быстро завершив разговор по телефону, словно на встрече, встал, пожал Роме руку и пригласил его присесть. Все это выдавало в нем привычки делового человека, который даже домой берет с собой работу и ведет себя, как в офисе.

– Еще не спите? – спросил Рома.

– Все еще работаю, – сказал Игорь Петрович и взглянул на часы. – Хотя пора бы и ложиться. Все-таки второй час. Ладно, тогда разговор отложим для более удобного случая.

– Думаю, да, я тоже устал, – сказал Рома.

– Там ужин на кухне, – сказал Игорь Петрович, снова надевая очки и уже набирая очередной номер.

– Угу, – кивнул Рома и вышел, прикрыв дверь.

Разговор с отцом все равно состоялся; как-то раз отец – или как его называл Рома, Игорь Петрович – собирался на работу и рассказывал какую-то историю. Женька уже давно ушел на работу, а отец был большой начальник и особо не спешил. Хотя и нередко ему звонил кто-то по работе, и он то и дело уходил в кабинет или в гостиную. И вот, рассказывая историю, он как-то спросил:

– По дому не скучаешь? Там друзья, наверное, остались, учеба, девушки.

– Да нет, не было времени скучать, – по-взрослому ответил Рома и сам себе удивился, что даже не скучал по дому за все то время, что провел в Москве, а наоборот, даже гнал от себя мысли о Каменногорске и жизни там.

– Может, учиться не нравилось? Ты в каком колледже учился?

– Техническом.

– Так, все не то. Смотри, у меня есть связи, выход на финансовый колледж, и народного хозяйства, и государственной службы.

– Да я пока и не думал об учебе, – почесал голову Рома.

– А ты подумай, хорошо?

– А что хорошего в них? Почему именно эти два колледжа?

– Один колледж при правительстве РФ, другой – при Президенте. Дальше прямая дорога в МГУ или МГИМО, дальше светлая дорога в жизнь, должность и прочее.

– Хорошо, я подумаю, – сказал Рома. – Просто нужно строить свою жизнь, начиная уже с этого момента, ты же не просто так в Москву приехал?

– Ну, я планировал, работать…

– Женька, брат твой, тоже планировал, да в итоге, ничего не зарабатывал, только мотался как белка в колесе. Ему учиться уже поздно будет, а тебе в самый раз. Ты же, вроде как, футболом увлекаешься? Можно и спортивный колледж с последующим поступлением организовать, только там перспектив почти никаких, если только лет в сорок тренером станешь – уже хорошо.

– Так тренером и в двадцать можно быть, – сказал Рома.

– Так я про сборную России тебе, а не про спортзал. А тренером в фитнес-клуб или в качалку какую – иди, пожалуйста. Только я тебе о серьезных вещах говорю.

– Спасибо Вам, Игорь Петрович, только я не занимаюсь больше футболом, – сказал Рома, засмущавшись.

– Ну, ты подумай, а там и практику тебе организуем, выучишься, человеком станешь, – сказал Игорь Петрович, и, похлопав парня по плечу, допил свой кофе. – Так, вот деньги, – и отец протянул Роме несколько купюр, но Рома даже смотреть на них не хотел, и мужчина просто положил их перед Ромой. – Буду вечером.

– Хорошо, – сказал Рома – и только за отцом захлопнулась дверь, как он обхватил руками голову и покачал ею.

Рома никогда не знал нужды в деньгах, хоть и жили они не на широкую ногу, но мать с бабушкой всегда следили, чтобы дома всегда было что поесть, в сезон потеплее одеться. Вещи старались носить аккуратно, но если уж они доживали свой век, пусть даже и первую зиму, их выбрасывали без тени сожаления. Рома всегда был хорошо одет, конечно, по меркам их города, но тем не менее не жаловался. Конечно, с возрастом стали проявляться новые и новые желания, которые семья себе не всегда могла позволить, но и к этому парень относился по-философски, думая, что на то они и мечты, и, возможно, желание чего-либо гораздо приятнее его осуществления. Теперь, живя с отцом, Роме предстояло познать другую жизнь – жизнь в достатке, с личным водителем, когда того требовалось, хорошими, дорогими магазинами и торговыми центрами, поездками в рестораны и прочим.

Рома брезгливо посмотрел на деньги, оставленные отцом, и пошел собираться к Марго. Сегодня они договорились встретиться после ее работы.

– Мороз такой, а ты все в своей куртке. Замерзнешь, – сказала Марго с такой нежностью, что Роме самого себя стало жалко.

– Да, что-то я не подумал об этом, когда ехал в Москву.

В магазине было пусто, за исключением одной пары, выбиравшей подвеску для девушки.

– А вот эта с камнем – просто шикарная, ты только сравни их, эту и ту – говорил ей парень.

– А мне та, черная, нравится больше: не такая громоздкая, – ответила девушка.

Марго махнула на них рукой, чем вновь привлекла к себе внимание Ромы.

– Выберут черную, – прошептала Марго.

– Почему? – заинтересовался Рома.

– Она действительно лучше, – и, немного помолчав, добавила. – Можно сделать тебе подарок?

– Марго, боюсь, я не смогу его принять, – занервничал Рома. Ему было очень неудобно, когда речь заходила о материальных вещах. Возможно, просто он знал, что не сможет отплатить Марго тем же. Пока не сможет, но он ведь найдет работу? Ведь так? Будет радовать Марго приятными подарками, и тогда, может быть, разрешит делать подарки ему.

– Не бери в голову, я только зря спросила. Иди сюда, – и, взяв Рому за руку, повела его в начало магазина, где были кронштейны с пальто. – Примерь вот это. Она протянула ему классическое черное пальто с воротником, на концах которого были металлические уголки.

– Марго, я все равно не приму его. Сейчас я не работаю, а у отца брать деньги не собираюсь. Вчера пришлось, но то было другое, мне хотелось отблагодарить Шабрири и Германа за их доброту.

– Да, деньги бы они не взяли, это точно!

– Так что это было исключение, – сказал Рома, нежно положив свою ладонь на руку Марго, в которой она держала вешалку с пальто.

– Я понимаю, Рэйм, но я смотреть на тебя не могу, мне самой холодно становится.

– Ничего, Goth’s undead, забыла? А я в этой куртке столько зим исходил, что тебе и не снилось.

Марго ничего не ответила, лишь повесила пальто на кронштейн и вернулась к покупателям, которые уже были готовы купить подвеску. Конечно же, черную.

После закрытия магазина они шли по аллее в сторону ВДНХ. По словам Марго, там они должны были встретиться с ее друзьями.

– Наша компания. Правда, я их не видела лет сто.

– Ховринские? – спросил Рома.

– Какие?

– Ну, те самые?

– Да, из Амбреллы, в том числе.

Марго замолчала, и дальше они шли молча, а Рома уже знал, что будет не к месту в этой компании. Впереди показалась разношерстная толпа молодежи, кого здесь только не было: и «клетчато-арафаточные» альтернативщики, и радикальные панки, в джинсовках, с нашивками и булавками. Ирокез был только у одного, у других, в основном, просто бритые виски или крашенные в болотно-зеленый цвет волосы, вкупе с черно-красными штанами и банками пива в руках. Были и представители металла, или байкерского движения, в коже, шляпах, с бородами и без, в банданах и длинноволосые. В ушах почти у всех собравшихся были если не металлические кольца, то тоннели и прочий пирсинг, в том числе и на лице. Здесь были девушки с разноцветными волосами; те вели себя чрезвычайно вызывающе: что-то кричали, во весь голос смеялись и на мнение окружающих им было плевать совершенно. Всего их было человек двадцать, если не больше. Рома хотел было обойти толпу веселых неформалов и даже начал постепенно осуществлять свой план, но ребята из тусовки обратили на них внимание и притихли. Один из панков, самый радикальный, с ирокезом и кучей проводов на лице, вышел чуть вперед:

– О, готхи! Гляньте, кого к нам занесло?! – закричал тот, обращаясь к остальным.

Рома, напрягаясь, прищурила глаза, не понимая, как действовать дальше, но толпа уже начинала гудеть. Сбавлять шаг Рома не собирался, но и обойти в этом месте теперь их можно было только по газону, точнее, по сугробам, так как неформалы рассредоточились, заполняя собой все пространство аллеи от сугроба и до сугроба. Теперь Рома почувствовал явный перевес в сторону женского пола в этой компании, но некоторые парни были столь брутальны, что в драке сошли бы и за десятерых. «А ведь где-то, совсем рядом, друзья Марго, только вряд ли сунуться в такую заварушку», – пронеслось у Ромы в голове.

– Свои, – сказала Марго и, похлопав Рому по плечу, отпустила его руку и пошла вперед.

– Марго! – закричал радикальный панк и побежал к ней. В толпе зашептались, было слышно только: «Марго… Марго». Выбежали несколько девчонок и кинулись ее обнимать, а Рома даже остановился от удивления, что «свои» оказались те, на кого он бы в жизни не подумал.

Все были рады видеть Марго, за исключением разве что новых лиц в компании, которые с ней не были знакомы, но тем не менее подходили, здоровались, знакомились. Она бегло представила Роме каждого, и, как тот и ожидал, он поймал на себе пару удивленных и загадочных взглядов. Они отправились всей толпой на пятачке, где буквой «П» стояли три лавочки, там кто-то достал гитару, отрыли пиво, водку, нехитрую закуску в виде часов и сухариков. «Прямо как и не уезжал из дома», – подумал Рома, до того была знакомая картина. Все рассредоточились, общались по интересам, пили вместе, с тостами, лозунгами и речевками на всю округу. Основная тусовка собралась возле Марго, все хотели с ней поговорить, буквально окружали ее. После того, как его оттеснили от девушки, Рома, не слишком расстроенный этим, сел на лавочку. Ему не хотелось слушать воспоминания о прежних хороших деньках, воспоминания о Деймане и соболезнования. Затем к Роме подсел какой-то парень, явно сильно перебравший.

– Вот ты гот, да? Вот что для тебя готика? – спрашивал он, безостановочно курил, предлагал сигареты – Рома отказывался; затем пиво, но и здесь Рома отказывался. А потом все сначала. Рома думал, что человек хочет узнать что-то, был даже готов подискутировать, но Варламу, как все его звали, было интересно только задавать этот вопрос и, не слыша ответа, извиняться за наглость и задавать его по-новой. Сколько это длилось Рома не знал, но закончилось все тогда, когда Варлам полез в пачку за сигаретами, а их там не оказалось, и попросил минуточку у Ромы, ушел и больше не возвращался.

– Марго, нам еще ехать, – говорил ей Рома, но она его словно не слышала. Обещанные ею пара часов превращалась в два с половиной, затем в три часа. Когда время перевалило за два ночи, а никто и не думал расходиться, Рома подошел снова: поехали, привожу тебя? Но Марго отказывалась, прося еще пять минут, прикуривала одну за другой и продолжала очередной рассказ.

– Я и говорю: не мог он сам, просто не верю в то, что это возможно, – сказала девушка с малиновыми волосами, попивая коктейль.

– Не мог он, я ему тоже говорил за день до всего: «Дейман, братиш, вот только без глупостей». Он сказал: «Хорошо, о чем речь, Туманя?»

Туман был здоровенный Байкер, лет ему на вид было больше тридцати пяти, но все его называли Туманей, Тумом или просто Маней, на что он нисколько не обижался.

– Ты, говорю, если что, к пацанам нашим иди, без самодеятельности только. Он: Да-да-да, Тумань, все хорошо, все будет… И все, нет парня.

Рома посчитал, что лучше он потом сам все узнает от Марго, если она того захочет, а так слушать было даже не по себе, тем более что Рома вспомнил Николая, и стало совсем тоскливо, словно его смерть обсуждают.

Домой они уезжали утром, с первым транспортом. Роме стоило больших усилий извлечь Марго, буквально выдернуть ее из центра всеобщего внимания, и, поговорив, собраться и уйти. На прощание Марго всем обещала, что в следующий раз все собираются у нее. С Ромой прощались вскользь, а то и вовсе не прощались.

– Как с семьей встретилась? – сказала Марго, заходя в квартиру.

– Я думал, они будут…

– Готами?

– Да, – растерялся Рома.

– Нет, это компания Деймана, он меня к ним привел, познакомил. Потом я не успела заметить, как стала готом, а он…

– Все хорошо, – обнял ее Рома. – И так всю ночь вспоминали, тебе отдохнуть нужно.

– Рэйм, ты прости, если что, они хорошие, просто ты…

– Я все понимаю.

Рома чувствовал, что косые взгляды в круге друзей были вызваны ревностью за то место, на которое он посягнул. Конечно, они были рады за Марго, что у нее в жизни все хорошо, но потеря друга и скорая его замена на Рому была им дика.

Они легли спать, обнявшись, покрепче задернув плотные, черные шторы, чтобы солнце им не мешало. Но один луч все-таки пробивался на стыке двух занавесок и медленно, крадучись, полз вверх по Марго, словно целуя ее своим теплом, поднимался все выше и выше, стараясь достать до лица. Рома наблюдал это, а затем мысленно сказал:

– Дейман, теперь она моя. Я позабочусь о ней, будь спокоен…

И облака, закрывшие солнце, растворили частичку присутствия ее горячо любимого и безвременно ушедшего парня.

Глава XV. Игорь Петрович

Все события в жизни Ромы после приезда в Москву происходили так стремительно, что он даже не обращал внимания на даты, время и прочее, пока в один из дней ему ни позвонила Марго:

– Ну что, готов? Завтра выезжаем, ты с водителем или за тобой заехать?

Рома действительно пару раз пользовался водителем отца, когда они с Марго ездили на другой конец города, в галерею, и смотрели мюзикл о вампирах. За это время Рома успел сменить две работы – курьера, промоутера, и сейчас работал в автосервисе. Работа приносила небольшие деньги, но это позволило не быть зависимым от отца, тем более что деньги он получал ежедневно по договоренности с начальником, который таким образом уходил от лишнего налогооблажения. Отец был против такой работы, но настаивать не стал: знал, что рано или поздно Рома обратится к нему за помощью с трудоустройством.

К отъезду было уже все готово: вещи собраны, подарки для отца, брата и Марго куплены. Они договорились, что Марго заедет за ним в восемь и чтобы он был уже готов к тому времени. Конечно, идея поездки в загородный дом, да еще для встречи там такого праздника, как Новый год, была отличной, но Рома, привыкший встречать его дома, не мог представить, как это? – встречать семейный праздник без семьи? Обычно на Новый год семьи собирались, а он, наоборот, уехал из семьи, а затем уже к этому добавлялись мысли об оставленных матери и бабушке. «Ну может, сейчас им полегче стало», – порой думал он.

Вечером состоялся по-настоящему семейный ужин: Рома был дома, приехал отец, затем Женька; они приготовили нехитрые блюда и сели за стол.

– Нужно решить, что делать с Новым годом, – сказал Игорь Петрович и посмотрел на сыновей. Те промолчали.

– Предлагайте, давайте придумаем что-то?

– У меня была идея, правда, ты вряд ли на нее согласишься, – сказал Женя, не поднимая взгляда от тарелки и продолжая жевать.

– Слушаю, – по-деловому сказал Игорь Петрович, и Жене даже показалось, будто он разговаривает по телефону, а не с ним.

– Я подумал, почему бы нам не поехать домой? – на какую-то долю секунды он замолчал, но затем вздохнул и продолжил: – Маму бы навестили, да и вам, я думаю, будет о чем поговорить.

Игорь Петрович вытер рот салфеткой, оставил тарелку и вышел из-за стола.

– И что это было? – не понял Рома.

– Да ну тебя, – и Женька тоже отшвырнул вилку в тарелку и откинулся на спинку стула.

– Не рано ты его собрался снова на маме женить?

– Смешно, да?

– Нет, Жень, я серьезно: с чего вдруг такие порывы?

– Да ни с чего, просто хочу видеть их вместе, – признался Женя. – Ну, согласись, что он скучает по ней?

– Да, часто вспоминать стал в последнее время, – закивал головой Рома.

– И с таким теплом отзывается о ней, что я подумал, почему бы на Новый год не съездить домой?

– Ну подожди, пусть сначала даст ответ.

– Нет, он уже точно не ответит: это значит «разговор окончен и обсуждению не подлежит».

Рома с братом замолчали и сидели так какое-то время. После чего Женя спросил:

– А сам что думаешь? Если отец не согласится, поедешь?

Рома боялся этого вопроса, так как у него уже были свои планы, но и семью обижать не хотелось.

– Я встречаю Новый год с девушкой, – вздохнул Рома.

– О как, – удивился Женя. – Мы тут чуть все не поругались, а у тебя планы.

– Не срывай на мне злость, Жень. Никто не говорил ни о каком праздновании, да и с Марго мы договорились заранее, завтра она заедет.

– Маргот, – сказал Женя, усмехнувшись.

– Марго, – поправил его Рома.

– Да я понял, – отмахнулся Женя.

Тут послышались шаги в коридоре, следом за ними появился и сам отец, он был уже не такой хмурый, как несколько минут назад. Глаза у него светились, и весь он был приободренный какой-то.

– Ну что, команда, пришлось отменить кое-какие дела, но это и не важно, главное, что до десятого января я могу быть полностью свободен и распоряжаться своим временем по своему усмотрению. Так что собирайте вещи, завтра вечером едем домой, – казалось, отец был сам в восторге, что после стольких лет он наконец-то возвращается домой.

С матерью Ромы и Жени их отец познакомился во времена учебы в техникуме. Наташа училась в ткацком, при фабрике, а отец – на приборостроительном. Однажды собирали отряды на картошку, и Наташа попала в бригаду к Игорю, да так он ей понравился, что даже злиться на него стала. Он же, наоборот, не обращал на нее никакого внимания. Наталья работала хорошо, даже отлично; девчонкой она была доброй, отзывчивой и в работе всегда в передовиках, и в компании первая, в техникуме самодеятельностью увлекалась: ставили спектакли, устраивали чтения пьес, стихов. Наталья, к удивлению многих, еще обладала неплохим голосом и часто выступала с песнями.

В один из дней девчонки-сокурсницы Наташи подбежали к Игорю и начали уговаривать, чтобы разрешил им мероприятие организовать да всех на него пригласил. Он отнекивался, но затем все-таки сдался: «И культурно-массовые мероприятия нам нужны, а то после труда и отдохнуть ребятам хочется, и песен попеть, и потанцевать».

– А с программой у вас что?

– Все есть, у нас Наташа есть, Воронцова.

– В какой бригаде?

– Так в Вашей, Игорь Петрович.

– Впервые слышу, – сказал он.

– А учится с нами, в техникуме. Разрешите ей выступить?

– А стыдно мне за вашу самодеятельность не будет?

– Обижаете, товарищ бригадир, довольны останетесь, – и, получив одобрение, убежали готовиться.

Игорь слово сдержал, и вечером, после работы, в обязательном порядке сказал всем явиться на культурно-массовое мероприятие.

– А что там будет-то? – спрашивали все.

– Песни будут, – отвечал Игорь.

– Уууу, – с грустью в голосе тянули парни. – А приходить обязательно?

– Обязательно.

– А выступает кто?

– Воронцова выступает.

– Я такой даже и не знаю.

– А вот придете на концерт и узнаете, – отвечал Игорь.

И вот, под вечер собрались все бригады возле местного клуба. Сам клуб был закрыт, но здесь были фонари и небольшая площадка, на которой наспех смастерили сцену: поставили два стула – для гармониста и гитариста. Наташа в тот вечер очень волновалась, а как увидела, сколько народу на нее пришло – так думала совсем голоса лишиться, но увидела Игоря, собралась с духом и вышла на сцену. Она пела всеми любимые, хорошо известные песни, и ей самой казалось, что голос ее звучит по-новому – уверенно и красиво. Зрители были в восторге – с каждой новой песней все больше аплодировали, а когда Наташа пела быстрые, веселые песни, то многие даже пускались танцевать.

Игорь смотрел это представление, слушал ее голос и все сильнее расправлял плечи и выпячивал грудь от гордости за такую исполнительницу.

– Во дает! Хороша! А поет как?! – удивлялись ребята.

– Так это же Воронцова, из моей бригады, – говорил Игорь.

– Ну и молодцы вы, с Вашей Воронцовой, – говорили все.

После такого концерта все молодые люди сразу полюбили Наташу, стали всякие знаки внимания показывать. Был один такой у них, Витя Данилов – что ни день, то без подарка не обходится: и письма ей стал писать, и стихи посвящал, а она все на Игоря смотрела. А тут Игорь и сам стал на нее посматривать и все больше и больше ей восхищался: и работает лучше всех, и поет, и красивая, и друзей много, а раз друзей много, то значит, и человек хороший. Стал ее хвалить Игорь, да в пример всем ставить, а там и разговоры заводил с ней, и все больше и больше она ему нравилась. В конце концов «картошка» кончилась, все вернулись обратно: кто – по домам, кто – в общежитие. Игорь стал к Наташе заходить, после техникума встречать, до дома провожать. А если у себя в техникуме Наташа выступала, то обязательно Игоря звала и место ему в первом ряду занимала. Затем выпустились, подумали-подумали да и сыграли свадьбу, а там и работать пошли. Наталья – на свою, ткацкую фабрику, Игорь – на промышленную, по изготовлению запчастей и приборостроению. Стали жить у Наташи, а с тещей, вопреки всем шуткам, зять был в прекрасных отношениях, и мать была только рада за молодых. Игорь рассказывал Наташе про Москву и обещал, что когда-нибудь он обязательно покажет ей столицу, а если совсем понравится там, то и жить переедут. Почти через десять лет, после той самой картошки, осенью у них родился Женя. Игорь был очень рад, что родился сын, да и Наташа радовалась, все как у людей: и муж, и дети, Игорь на хорошем счету на производстве, мама помогает по мере своих возможностей, тихо-спокойно живут, да счастью конца не видать. Но счастье оказалось недолгим: вскоре после распада СССР Игорь потерял работу, все сбережения канули в Лету, и начал он довольствоваться редкими заработками. Мать у Наташи к тому времени вышла на пенсию, а сама она так и не работала после рождения сына. Иногда нет-нет да и случались скандалы.

– Сенька, вон, после техникума в Москву подался, человеком стал, вон на какой иномарке по городу катается, а ты?

– А я, Наташ, человек честный, а Сенька твой – бандит самый настоящий, и нечего меня с ним сравнивать. А машину я и так куплю, не хуже, чем у Сеньки.

Но время шло, а сбережения, накопленные на машину, что не хуже чем у Сеньки, возьми да и растворись в воздухе, в 98-м году; только их и видели.

– Скажите, пожалуйста, иностранных машин покупатель, – нередко Наталья начинала свое обращение к мужу с этой фразы, чем, конечно, старалась немного его задеть.

– Наташ, ну кризис, что я могу поделать? – пожимал плечами Игорь и сам злился, что голова на плечах есть, руки-ноги есть, и работник хороший, да только не видать ему таких машин, как у Сеньки, а тут новость: Наташа беременна.

– Игорь, ты лучше сразу скажи, сколько мы так жить будем? Данилов, вон, хоромы какие построил, видал? А у нас даже на ремонт денег нет.

– Наташ, да взяточник твой Данилов, вот и денег у него столько, что он такие дома каждый день может строить, сносить и новые строить.

– А ты чем хуже, Игорь?

– Наташ, ты дура, что ли?

– Может, и дура… – с грустью отвечала Наташа и гладила уже крупный живот.

Сына назвали Ромой, в честь дедушки. Женька к тому времени уже большой вырос, в школу ходил, в седьмой класс; бабушка с внуками нянчилась, а Наташа пошла к Данилову – просить у него места для себя. Но Витя Данилов, имея жену и дочь, с появлением Наташи на своем пороге вдруг вспомнил, как она на Игоря все смотрела да как нравилась ему сильно, что обида тех давних лет снова взяла свое.

– Да не стой в дверях, Наташ, ты проходи, садись, рассказывай.

– Что тут рассказывать, Вить? Вот второго недавно родила, нужно на ноги ставить. Может, есть какая работа? Я все могу: и канцелярией заведовать, и секретарём быть, и делопроизводство вести.

– Знаю я, Наташа, что ты на все руки… А песни поешь еще?

– Не пою я, отпела свое, отплясала, – махнула рукой Наташа.

– А с компьютером как, умеешь?

– А нужно, да? Ну, я научиться могу, ты мне покажи как, я всему научусь, – воодушевилась Наталья.

– Я себе помощника ищу, должность у меня, сама понимаешь, немаленькая, да и зарплата у помощника хорошая будет. Только мне человек с опытом нужен, да с образованием, чтобы с компьютером с первых дней на «ты» был. А то пока мы с тобой эти программы освоим, весь стол в папках с документацией будет – задохнемся в них.

– Ну, это да, ты прав, – покачала головой женщина.

«А она даже сейчас красивая. Сколько ей? – сорок? Да в жизни не подумаю. Эх, что ж ты, Наталья Петровна, счастье свое упустила?» – думал Виктор Данилов.

– Да не переживай, смотри, у меня тут место одно есть…

– Согласна, – не дослушав до конца, обрадовалась Наталья.

– Ты подожди, – и показал Наталье ладонь, чтобы не спешила. – Должность, конечно, не Бог весть какая, но на первое время, чтобы зацепиться, думаю, можно тебе и поработать.

– Когда нужно выходить? – только и всего спросила Наташа.

– Выходить завтра, с девяти до часу, а после – с пяти до семи. Ключ возьмешь на охране, кладовую тебе покажут, там швабры, мыло, тряпки – все это есть.

– Как тряпки? – растерялась Наташа.

– Ну, Наталь, на первое время, а как что освободится – так я сразу, по дружбе, тебя и переведу к себе в отдел.

Наташа кивнула, поблагодарила и пошла, а дома рассказала Игорю.

– Полы мыть, у этого?! – рассвирепел он.

– А что, тоже работа, – сказала Наташа.

– Но ты же в кабинете работать хотела, секретарем или помощницей, а устроилась уборщицей? Да если бы ты хотела уборщицей быть, то вон, куда ни зайди – везде рады будут.

Но Наташа думала о своем, что со временем какое-нибудь место обязательно освободится и Витя возьмет ее в кабинет секретарем или еще кем, как обещал. С Игорем они в тот раз нешуточно поругались: он просил, чтобы она ушла из администрации, даже упрекнул, что специально поближе к Вите устроилась, но Наташа будто и не слышала его вовсе.

– Игорь, ты бы сам какую работу себе нашел, человеком стал, а потом о Вите говорил. А то у тебя все сплошь воры, бандиты и взяточники, но живут хорошо, один ты молодец, да только гол как сокол.

– Эх, Наташа, – с горечью сказал Игорь, смотря на нее. – Уходи, говорю, оттуда, нечего полы мыть, – сказал он.

– Не уйду. Я за эту работу денег получаю, больше, чем ты со своими заработками.

– Дура, – сказал он и покивал головой.

– Уходи, собирайся и уходи. Пока человеком не станешь – не возвращайся.

– Да я ведь о тебе забочусь, чтобы себя поберегла, а я всего добьюсь, вот увидишь, только рядом с тобой и с детьми это будет гораздо быстрее. Что же ты такое говоришь, куда же я пойду? Мне и пойти некуда.

– А вот куда хочешь, туда и иди, а дети, если захотят поддерживать с тобой связь – пускай, отговаривать не стану.

Бабушка тоже места себе не находила:

– Наташ, ну что ты, белены объелась? Такого мужика из дома выгнала.

– Да вернется он через пару дней, я его не знаю, что ли? Никуда он не денется.

– Ну посмотрим, – сказала бабушка.

Прошло два дня – Игоря все не было, затем еще два, а там уже и неделя, другая.

– Дура ты, Наташ, не вернется он. И правильно сделает, – говорила бабушка, смотря в окно и прихлебывая чай с печеньем.

А время неумолимо бежало: месяц, год, пять лет, десять. На работе у Натальи ничего не менялось. Поначалу она ждала, когда же освободится какое-нибудь место. Но как только место освобождалось, на него тут же приходился человек.

– Ну, Наталь, ты уж прости, это высококвалифицированный специалист, – говорил Виктор Данилов. – В следующий раз тебя возьму.

Но и в следующий раз происходила такая же история. Потом высококвалифицированных специалистов становилось все меньше, и администрацию наполнили молоденькие девочки – студентки, практиканты, дети друзей Данилова, родственников и прочие. Наталье место так и не нашлось, да она, вроде, и смирилась со своей участью работать уборщицей.

Поначалу Игорь был очень растерян и зол, но зол не на Наталью, не на себя, а исключительно на Витю, который так поступил. Игорь пошел в администрацию и, записавшись на прием к Данилову, дождался своей очереди и даже пропустил вперед какую-то женщину, а затем, когда никого не было и он остался в коридоре один, он вошел в кабинет, а там набросился на Данилова.

– Уволь ее, Витя, по-человечески прошу. Видишь, сама не уходит, так ты будь мужиком. Ты ж мне другом был.

– А ты мне тоже им был, только давно это было. А уволить Наталью я не могу: сама захотела, а мне порядок и чистота нужны на рабочем месте, так что не обессудь.

– Ну и сволочь же ты, Данилов, – сказал Игорь, убрал ногу с его головы, которую до этого прижимал к полу, и отпустил заломанные руки.

– Знаю, знаю! – прокричал вслед уходящему Игорю Петровичу Витя Данилов.

После этой истории он уехал из города и поехал не куда-нибудь, а в Москву. И то ли от большого желания, то ли судьба у него такая была, но у него с первых же дней стали появляться успехи. Поначалу пошел на стройку работать: там и общежитие было для строителей, и питание, да и платили хорошо. Всю свою зарплату он отправлял Наталье, но та всегда возвращалась, и девушка на почте пожимала плечами и вздыхала:

– Опять не приняли.

Тогда он написал письмо бабушке, но та очень уклончиво извинилась за дочь, сказала, что они справятся и что лучше бы он возвращался домой, чем деньги посылал. Но вернуться домой для него означало признать свое поражение. Он думал, что сейчас за пару лет сколотит неплохое состояние и вернется.

Вскоре Игорь был назначен прорабом, затем стал советником застройщика, а после, узнав все тонкости строительного бизнеса, даже вложился в одну из строек на первоначальном этапе и по очень выгодной цене купил пару хороших квартир в престижном районе города. Он работал, квартиры строились быстро, и вот уже нашлись покупатели, которые предлагали неплохие деньги. Он продал две квартиры, расплатился с кредитами, а на оставшиеся деньги снял себе квартиру и, выехав из общежития, вложил деньги в новую стройку на начальном этапе, а потом, еще и еще. Со временем, когда Игорь потерял счет недвижимости, владельцем которой был, он даже основал свою небольшую строительную компанию, сколотил команду и принялся покорять столицу. Но тут настали тяжелые для бизнеса времена, тем более для строительного, и многие строительные гиганты просто превращались в пыль. Компания Игоря Петровича же была живее всех живых, правда, оборот капитала компании за год немного снизился, но она все равно оставалась процветающей. Игорь Петрович словно начинал все с нуля, приходилось отказаться от быстрого темпа и проявить осторожность. Он с утра до вечера курировал все проекты, то и дело собирал совещание директоров, вместе они разрабатывали новые антикризисные меры, а также пути привлечения инвесторов. И вот, стоило кризису остаться позади, как компания Игоря Петровича перевела дух, встала на привычные рельсы и, набирая темпы роста, выбилась в лидеры. Сам же Игорь Петрович уже на тот момент был очень уважаемым и влиятельным человеком в сфере бизнеса и строительства. Он видел, как многие, с кем он вместе начинал, шли по неверной, но, казалось, более легкой тропе, а затем их имена звучали в криминальных хрониках. Сам же Игорь Петрович сумел окружить себя грамотными, честными, успешными и влиятельными людьми, поэтому дела у него шли в гору, и все неприятности его обходили. Так продолжалось до тех пор, пока в один из дней, к нему в кабинет не постучался курьер, оказавшийся его сыном. Для Игоря Петровича это было в первую очередь шоком – видеть своего сына таким взрослым. И тогда он задумался о Наталье, и Роме, и о его жизни в Каменногорске. Он удивлялся, как быстро пролетели эти годы, и по-новой посмотрел на себя со стороны: успешный предприниматель, бизнесмен, имеющий все, о чем только можно мечтать – кроме семьи. Часто его деловые партнеры смеялись над ним, говорили, что работает как вол: без семьи, без отдыха.

– Отсюда и успехи, господа, – отвечал Игорь Петрович, но в душе, конечно же, ему было трудно признаться в том, что он очень одинок и что ему, как и любому другому человеку, хочется в отпуск с семьей.

И вот теперь, после стольких лет, когда можно отпустить руль правления и немного отдохнуть, он смотрел на своих сыновей, и внутри у него все ликовало от счастья. «Вот Наташка моя обрадуется», – думал Игорь Петрович.

– Чем маму удивлять будем? – спросил он у сыновей. Те переглянулись.

– Игорь Петрович, по-моему, уже одно Ваше появление на пороге нашего дома – будет большим удивлением для мамы.

– Ну, это да, – почесал он затылок. – Так ведь Новый год, нужно же подарки делать?

– Шубу? – сказал Женя.

– Так, идея хорошая, но тут нужна будет ваша помощь, так как я Наташу давно не видел, мне нужно, чтобы вы примерно сказали ее размер. Давайте еще варианты?

– А шубу, нет? – не понял Рома.

– Так Новый год же, да и потом мириться еду, нужно удивить ее.

– Пап, а ты приезжай на машине, сам же говоришь, что для мамы это символ успеха.

– Да я-то приеду, но все равно что-то не то, – сказал Игорь Петрович. – Все как-то пошло выходит, не находите?

– Слегка, – сказал Рома.

– А по мне так нормально, – сказал Женя. – Тут же что главное? Чтобы вся округа ей позавидовала, чтобы увидели все, что Наталья Петровна – счастливая, что Игорь у нее молодец какой, вон на каких машинах ездит, вон какие подарки дарит, вон как ухаживает. Ей-то, может, этого ничего и не надо, не ждет она этого, так что для нее одно твое появление будет радостью, а если ты еще и во всеоружии, да с цыганами…

– И медведями… – поддержал Рома брата.

– Стоп-стоп, – и отец сложил ладони ребрами крест-накрест. – Ну, цыгане и медведи – это уж явно лишнее, но что-то в этом есть. Ладно, вспомним молодость, что-нибудь фееричное ей устроим.

– Без цыган?

– И медведей? Какая ж тут феерия? – шутили сыновья, и отец смеялся вместе с ними.

– Игорь Петрович, – обратился Рома, заходя к нему в комнату; тот собирал вещи и что-то помечал себе в блокноте.

– О, Ром, ты, кстати, в магазин со мной поедешь? Боюсь, один не справлюсь.

– Съезжу, да и Женя, думаю, компанию составит, – он немного растерялся, но затем собрался с духом. – Я не поеду домой. Не могу.

– Почему? Не скучаешь по дому?

– Скучаю, сейчас даже завидую вам, что поедите, удивите ее. Хотел бы я это видеть.

– А в чем тогда дело?

– Меня Марго, моя девушка, пригласила отметить с ними, у ее отца в загородном доме.

– Так, и почему я узнаю об этом только что?

– Почему? – спросил Рома.

– Нет, это у меня к тебе вопрос. Когда вы едите?

– Выезжаем завтра утром, – сказал Рома.

– Ага, то есть тебе нужен водитель?

– Нет, она заедет.

– Ну хорошо, – ответил отец. – Денег я тебе оставлю, чтобы хватило. Насколько едете?

– На неделю. Да и деньги у меня есть, – сказал Рома: для него по-прежнему было в тягость брать деньги у отца.

– Это ты по ситуации смотри, все-таки в гости едешь. Пусть будут. Так, – отец постучал пальцами по столу, задумавшись. – Ключи у тебя, если что, есть, вернетесь раньше – милости прошу домой. А захотите, приезжайте с девушкой к нам.

– Спасибо, пап, – сказал Рома и почувствовал, как сказал что-то не то, словно на каком-то другом, космическом языке.

Но Игорь Петрович не обратил на этот факт никакого внимания, и Рома был ему благодарен.

Глава XVI. Бродяга. Оникс. Девушка в черном

На следующий день Марго позвонила ему в тот момент, когда все вещи были сложены и Рома был готов выходит.

– Я на месте, жду.

Рома вышел из дома и, пройдя в арку, увидел блестящий черный «Лексус», возле которого стояла Марго. Она была одета в черное платье с пышной асимметричной юбкой – спереди она была короче, а сзади длиннее. На ногах были высокие черные сапоги, а поверх платья – пальто нараспашку. Волосы она собрала и заколола сзади блестящей заколкой-бабочкой с черепом по центру, от крыльев которой тянулись вниз черные цепочки. Марго сильно подводила глаза, а губы, наоборот, старалась сделать бесцветными, отчего весь акцент уходил на глаза.

– Привет, – сказал Рома, поцеловав девушку и обняв ее за талию.

– Привет, ну что, можно ехать? – спросила она, но Рома не выпускал ее их своих объятий. Он откинул назад выбившуюся из общей прически прядь ее черных волос.

– Ты такая красивая, – сказал он. – Я скучал по тебе, все никак не мог дождаться, когда сможем наконец поехать.

– Я тоже очень ждала, волновалась сильно.

– Почему?

– Ну, нечасто я знакомлю молодых людей со своим отцом. Но он у меня адекватный, ты не подумай, это что-то во мне.

– Сомневаешься в чем-то?

– Хочу, чтобы тебе было хорошо в эти дни, чтобы тебя ничто не смущало.

– Главное, что я с тобой, – сказал Рома и поцеловал Марго.

Водитель вышел из автомобиля и закурил.

– Здравствуйте, – поздоровался Рома, и водитель кивнул ему.

– Кладите вещи в багажник, я открою, – сказал он.

Они погрузили вещи в и без того забитый багажник: здесь были пакеты с продуктами, коробки с подарками в красивых упаковках, но не пестрых, а скорее готических, в полоску, с черными кружевами, с изображениями ворон, свечей и статуй ангелов.

– Когда ты все успеваешь? – удивился Рома.

– Сама не знаю, я с таким воодушевлением ходила по магазинам, что скупала все, что вижу на своем пути.

– Маргарита Владимировна, можем ехать? – спросил водитель.

– Да, можем, – улыбнулась девушка, и Рома открыл ей дверцу, пропуская на заднее сидение.

В салоне негромко играли Nightwish, пахло кожей и парфюмерией для автомобилей. Рома сел рядом, они пристегнули ремни, и машина тронулась с места.

За окнами проплывали городские пейзажи, то и дело, даже несмотря на ранний час, они вставали в пробки.

– По городу сейчас ужас что творится, все красное, – сказал водитель, листая карту на планшете.

– Да мы никуда не спешим, – сказала Марго.

Они с Ромой сидели, взявшись за руки, и иногда смотрели друг на друга, наслаждаясь поездкой. Когда они выехали из города и помчались по шоссе, было уже два часа дня.

– К вечеру будем, – сообщил водитель.

И действительно, в коттеджный поселок они въезжали лишь восьмом часу. Иногда они останавливались, заезжали в магазины, что были по пути, что-то покупали и ехали дальше. Но в эти дни все уезжали на праздники, и пробки были действительно большими, даже за городом.

«Лексус» подъехал к высокому забору, просигналил пару раз, и ворота начали не спеша отворяться. Участок был большой, с чистыми дорожками, которые вели в разные стороны и к главной подъездной пороге, прямо к дому. Это был настоящий особняк: белый, с колоннами, крыльцом, где располагался диван-качалка на проволоках, подвешенных к потолку, со спутниковыми тарелками на крыше и конурой для собаки.

– У вас и собаки есть? – сказал Рома, осматривая конуру.

– Да, но они здесь не живут, – сказала Марго.

Из дома вышли какие-то люди, поздоровались с ними и пошли к машине. Рома сначала не понял, что происходит, но затем увидел, как Марго объясняет им, какие пакеты и куда нести. Они вошли в дом – здесь было еще красивее, чем снаружи: белые стены, огромный камин с большим телевизором над ним, диваны из белой кожи, пушистый ковер, на котором стоял небольшой стеклянный столик. Справа была круглая лестница с коваными поручнями, огибавшая всю комнату и уходящая наверх. Слева была комната, ведущая в столовую, далее была кухня, а справа была дверь, ведущая в бассейн. Также на первом этаже было несколько туалетов и ванных комнат, все выполненные в современном стиле.

– Пойдемте, я покажу Вам Вашу комнату, – сказала какая-то женщина в белом переднике и увлекла за собой Рому. Марго тем временем была на кухне, и Рома согласился подняться.

Сразу, поднявшись на второй этаж, они прошли по коридору, и служанка отворила одну из дверей.

– Проходите, пожалуйста, – сказала она.

– Благодарю, – и Рома вошел.

Это была большая и светлая комната, явно готовая для гостей. Здесь была кровать с набором различных подушек – от маленьких до больших, прикроватные столики, шкаф-купе с зеркальными дверцами, письменный стол и дверь, ведущая в ванную и туалет. Рома разобрал свои вещи и прилег на кровать, переводя дух. Дорога его несколько вымотала, и он бы хоть сейчас лег спать.

– Ты здесь? – спросила Марго, заходя в комнату.

– Да, женщина проводила меня сюда.

– А я думала, мы будем жить в одной комнате? – произнесла Марго, проведясь пальцем по столу и посмотрев на свет, а затем пожала плечами.

– А разве нет? Смотри, как скажешь, – растерялся Рома. Она подошла и забралась на него сверху.

– Моя комната находится в противоположной стороне, – сказала Марго.

– Даже так, – сказал Рома и присвистнул.

– Видимо, это было распоряжение отца. Никак не могу его найти.

– Может, спросить? Вдруг кто знает?

– Я спрашивала: все говорят, что он был где-то здесь. Ну, раз на первом его нет, наверное, он в своем кабинете.

– В кабинете?

– Да, он много работает, поэтому у него даже здесь свой кабинет.

Позади них послышался легкий кашель, явно привлекший их внимание. Мужчина лет пятидесяти стоял в дверях.

– Я не помешал? – спросил он. Марго тут же вскочила на пол и подбежала к отцу.

– Привет, – она обняла его и встала возле. Рома тоже подошел и пожал руку.

– Рэйм, – сказал он. – То есть Рома. Роман.

– Очень приятно, Рэйм.

– Князь Ониксин, Владимир Витальевич, – сказал мужчина, и Рома посмотрел на Марго. Та кивнула.

– Ваше сиятельство, – сказал Рома, и все дружно засмеялись.

Отец у Марго был то, что называется «свой в доску»: он живо интересовался жизнью дочери, их отношениями, планами. И, слушая их рассказы или просто разговоры, всегда принимал непосредственное участие, отчего Марго порой даже начинала злиться.

– Концерты будут по многим городам Америки, Европы, а до России в этом году ребята вряд ли доберутся, – говорила Марго, в обсуждении одной известной группы на дарк-сцене.

– Так что же нам мешает отправиться в Европу или Америку? – спрашивал Владимир Витальевич.

После ужина они сидели на диванах; в камине бился огонь и потрескивали поленья. Дом был наполнен тишиной и спокойствием. Иногда приходил кто-то из персонала, предлагал чай, кофе, напитки и закуски, что для Ромы было удивительным явлением.

Отец Марго никогда не говорил «Вам», «тебе» – он говорил «нам», беря, видимо, в расчет и себя; как в случае с концертом, так и в других разговорах он вел себя, словно заодно с ними.

– Оникс, а елку мы ставить будем? Я привезла такие красивые украшения, их нужно видеть.

– Ну так неси, показывай, – оживился отец. Иногда своего отца Марго называла просто Оникс, и видимо, к этому своему прозвищу он так привык, что оно не вызывало у него никаких эмоций, разве что кроме легкой улыбки.

Он вместе с Ромой и Марго доставал игрушки, решал, как они будут лучше смотреться на елке. Затем послал кого-то из служащих за гирляндами и елкой.

– А на верхушку? – спросил Владимир Витальевич, когда они уже украсили белую елку черными, красивыми игрушками.

– Боюсь, тебе не понравится.

– Почему же?

– Это пентаграмма – звезда, в окружности, – сказала Марго.

– И почему я должен быть против, если тебе нравится? Давай поставим. Это же не сатанинская перевернутая пентаграмма и не свастика, в конце концов, прости господи, – улыбался отец.

Было решено поставить наверх звезду в окружности. Отойдя на пару шагов, они втроем посмотрели на свою работу.

– Мне кажется или мы молодцы? – спросил Владимир Витальевич.

– Определенно, – согласилась Марго.

Снова появился молодой служащий:

– Может, господа желают вина?

– Мы хотим вина? – спросил у ребят Владимир Витальевич.

– Да, и закуски какие-нибудь, – согласилась Марго.

– Будьте добры, – сказал отец и отпустил юношу.

Затем они играли в настольные карточные игры, которые Марго привезла с собой, пили вино и много смеялись.

– Маг Ориуэлл выпускает заклинание огня, но оно не срабатывает. Ваши действия, – обратилась она к отцу.

– Маг Ориуэлл повторяет заклинание огня.

– Пап, но ты не можешь, у тебя маны нет для этого заклинания.

– Так я же покупал?

– Нет, не покупали, – сказал Рома.

– Да как же это? Ладно, тогда я продаю свой щит, покупаю ману и использую заклинание огня.

– Пап, одно действие!

– Что?

– У тебя один ход, выбери что-нибудь одно. Но я вижу, ты можешь только продать свой щит?

– Да, начнем с продажи щита.

– Маг Ориуэлл, Вы уверены, что хотите обратиться к продавцу? – продолжала Марго.

– Да, уверен.

– Хорошо, – Марго взяла очередную карточку из колоды продавца и прочла: – «Продавец обосновался в городе Нюрменхольд, вернитесь на три шага назад».

– Но это нечестно! – возмущался отец, пока Марго и Рэйм радовались и давали друг другу пять.

– Честно-честно, в следующий ход сможешь продать щит.

– Зачем, если я, может, уже не попаду к Ледяному монстру?

– Я спросила: ты согласен идти к продавцу? – ты согласился. Какие-то проблемы? Маг Ориуэлл? – отец надул щеки и покачал головой.

– Поехали дальше: Бродяга Винсент, в кустах рядом с Вами, кажется, что-то есть. Ваши действия? Загляните в кусты или пойдете дальше?

За всю игру в кустах чего только не было обнаружено: там валялись лук и стрелы, сундуки с сокровищами, различные эликсиры и прочие бонусы. Их то и дело собирали Владимир Витальевич и Марго. Отец Марго из Мальчика со шрамом стал уже каким-то крутым прокачанным магом, Марго, со своим персонажем Хельгой, из продавщицы цветов стала придворной советницей, а Рома до сих пор ходил в Бродягах. Он посмотрел на соперников и принял решение.

– Загляну в кусты, – сказал Рома. Марго перевернула карточку:

– Бродяга Винсент, вы точно уверены, что Ваше истинное желание – это заглянуть в кусты?

– Да, уверен, – сказал Рома.

– Бродяга Винсент пробирается сквозь кусты и видит стаю волков. Они замечают Вас и нападают. Герой мертв, Вас разорвали волки… – засмеялась Марго.

– Мне тоже кажется, она нечестно играет, – прошептал Роме на ухо, но так, чтобы Марго тоже слышала, Владимир Витальевич. Рома согласился с ним.

– Вот, что за жизнь у героя! Был бродягой, ничего в жизни не видел, так еще и волки растерзали.

– Сэ ля ви, мон шер, – сказала Марго и помахала ему.

Когда Рома был съеден волками, Владимира Витальевича заговорщики отравили его же эликсирами во дворце, а Марго стала правителем государства, игра была окончена.

– О, время уже позднее, – сказал Владимир Витальевич, посмотрев на часы. – Думаю, пора ложиться. Вы разместились?

– Да, я…

– Хотя что я спрашиваю? Вы же бродяга, Вам не привыкать спать и на холодном полу в трактире, – с грустью покачал головой отец Марго и похлопал парня по плечу. – Ладно, спокойной ночи, завтра будет еще время поговорить, – и, поцеловав дочь, поднялся по лестнице.

– Ну, как тебе? – спросила Марго, отвлекая Рому от складывания игры в коробку.

– Хорошая игра, завтра повторим?

– Да нет, я в общем, как тебе здесь?

– А! Все хорошо. Мне правда нравится, – улыбнулся Рома.

– Ты еще многого не видел, у нас и задний двор есть. Можем покататься на снегоходах по лесу или на лошадях – здесь конюшня недалеко.

– Было бы здорово. Марго, да даже если мы с тобой просто целый день будем лежать на диване, я буду очень счастлив.

– Я тоже, но мы так не поступим.

– Можно будет украсить дом! У нас еще столько мишуры и различных растяжек.

– Да, можно. Или устроить заплыв в бассейне, – сказала Марго.

– Лучше я устрою свой личный заплыв в твои глаза, – сказал Рома и, поцеловав Марго, повалил ее на диван. Они долго целовались, и казалось, все никак не могли насладиться друг другом. Затем Рома проводил Марго до двери ее комнаты, поцеловал и, взяв ее руку в свою, опустил взгляд.

– Марго, можно тебя спросить? Меня мучает один вопрос, и боюсь, только ты мне сможешь дать на него ответ.

– Да, спрашивай.

– Твой отец…

– Да, я знаю, кажется, что он слегка не в себе, просто он меня так сильно любит.

– Я не об этом. Марго, твой отец, он… правда князь? – и поднял глаза. Марго даже растерялась от такого вопроса. Она залилась смехом.

– Да, правда, – совладав с собой, сказала девушка.

– А, ну тогда ладно, – улыбнулся Рома.

– Я с тобой счастлива, – сказала она.

– А я счастлив с тобой.

Глава XVII. С Новым годом

Так, день за днем, они украшали дом, обошли весь участок и все окрестности, катались на лошадях, разговаривая при этом на «Вы» и придумывая различные небылицы. Плавали в бассейне, устраивали гонки на снегокатах по лесу и по полю. Иногда к их общему веселью присоединялся Владимир Витальевич, когда не работал в кабинете.

– Марго, я вот что думаю по поводу салона, – сказал как-то раз отец, когда они готовили ужин, отпустив кухарок.

– Оникс, мы же уже обсуждали, я не смогу вести дела так же хорошо, как делаешь это ты.

– Но ты же отлично справляешься с магазином, почему бы не иметь свое дело?

– Потому что я ничего не смыслю в налогах и прочем, я пыталась, честно изучала все тонкости, но на словах открыть эзотерический салон с магазином – одно, а вести дела такого рода – совсем другое.

– Ну, нужно же когда-то применять свои знания, полученные в университете. Ты же не просто так училась, и потом я вижу у тебя отличную предпринимательскую жилку.

– Спасибо, но я пока не готова, – покачала головой Марго, добавляя порезанный сладкий перец в миску с салатом.

– А по-моему, тебе нужно еще раз съездить в Париж и зайти в тот салон еще раз, чтобы вдохновиться им и окончательно убедиться, что вся проделанная тобой работа была не напрасна и ты до сих пор хочешь его открыть.

– Оникс, прошу, – взмолилась девушка.

– Хорошо, хорошо, – не стал настаивать отец.

Как потом Рома узнал от Владимира Витальевича, Марго как-то раз, в студенческие годы, была во Франции и зашла в один эзотерический салон. Он ей так понравился, что, вернувшись, она объявила отцу, что готова разработать бизнес-план, декор интерьера, продумать все-все, чтобы только он получил право на существование. Отец обрадовался такому желанию дочери и поддержал, сказав, что станет ее спонсором в этом вопросе, если увидит потенциал и проект будет стоящим. Марго трудилась над салоном все оставшееся время и даже сделала его своим дипломным проектом, который с блеском защитила и получила красный диплом и возможность открыть свой салон. Но потом случилась «эта трагедия», и Марго уже стало все равно. Она ничего не хотела, и отцу пришлось заново возвращать дочь к жизни, придумывать, как спасти ее, чтобы она не наделала глупостей и не свела счеты с жизнью. Окончательно ему это удалось, когда они делали ремонт: она словно ожила, увлеклась им, и казалось, на время забыла обо всех горестях жизни, а затем появился Рома – и жизнь его дочери вновь вернулась в привычное русло. И вот, отец при любом удобном случае пытается напомнить Марго о том, что у нее была мечта, причем проект в финансовом плане был очень выгодным, и им уже заинтересовались многие инвесторы, и что пора бы вновь вдохновиться Парижем, дерзнуть и открыть салон.

– Уникальность его была в курсах, семинарах по различным направлениям в магии и эзотерике, различным услугам, гаданиям на рунах, консультациям, прогнозам, проведению ритуалов на растущую и убывающую луны, услуги лучших тарологов Москвы, а также фотографии ауры человека и спиритические сеансы. Тут же будет и магическая лавка с аура-маслами для восстановлении ауры, различные травы и обереги, свечи, руны, карты таро, книги, камни и прочие атрибуты. У нее была намечена отличная PR-кампания, а теперь видишь, что говорит… Не уверена или не хочет, – вздохнул Владимир Викторович.

Марго никогда не говорила с Ромой на эту тему, и ему было интересно узнать о ее увлечении.

– А у нее действительно есть этот дар, молодой человек, – сказал Владимир Викторович вполне серьезно.

О каком именно даре шла речь, Рома не до конца понимал, но что он увидел дух Коли на их спиритическом сеансе говорило само за себя.

Тридцать первого декабря они закончили последние приготовления; на кухне работали повара, Владимир Викторович ожидал каких-то своих коллег по работе, а Рома слонялся без дела по дому, играя с собаками и от скуки поедая канапе. Возле елки был выставлен большой стол, который наполнялся всевозможными блюдами, закусками и напитками. Марго появилась на лестнице в длинном черном корсетном платье, с чокером на шее и перчатках. У нее была высокая прическа, собранная из накрученных в крупные локоны волос. Рома же был, наоборот, одет в черный костюм, который они вместе купили как-то раз еще в Москве, и красный галстук.

– Вы восхитительны, – сказала пробегающая мимо них повариха. – Можно я с вами сфотографируюсь? Домой потом отправлю?

Ребята согласились и встали возле белой елки, украшенной черными игрушками и мерцающей бледно-синим цветом гирляндой. Сначала она сфотографировала их, а затем встала к ним и попросила Владимира Витальевича сделать для нее фотографию, и тут началась целая фотосессия: отцу тоже захотелось фотографию с Марго и Ромой, и он попросил одного их служащих сфотографировать их, а затем повариха захотела фотографию с Владимиром Витальевичем, и хозяин соглашался фотографироваться со всеми, кто просил его об этом, а желающих оказалось много, и ему даже показалось, что весь служащий у него персонал бросил свои дела, сбежался в гостиную и начал фотографироваться и фотографировать друг друга.

Затем раздался звонок, и Владимир Витальевич пошел открывать дверь и встречать гостей. Гостями оказалась немолодая пара, видимо, очень влиятельных и состоятельных людей. Марго их знала, они очень обрадовались, увидев ее, причитая, что время бежит слишком быстро и что не успели они и глазом моргнуть, как Марго совсем невестой стала.

– Спаси меня, Рэйм, – попросила Марго сквозь зубы и сделала глоток шампанского, а затем непринужденно улыбнулась гостям еще раз.

– Им невесело, они вообще стараются не улыбаться, – сказал Владимир Витальевич.

– Как? – удивилась женщина. – Совсем?

– Да, совсем, и я нисколько не против, пусть ходят серьезными, – сказал хозяин дома, радушно помогавший женщине с ее шубой.

– Какие милые создания, все в черном? – восхитилась она. – Вы, должно быть, молодой человек Марго?

– Рэйм, очень приятно, – сказал Рома.

– И имя-то у Вас какое красивое, не наше, но красивое. Вы откуда будете?

– О, это долгая история, Флора Вальтцовна, пойдемте лучше за стол, – и проводил гостей за стол. Мужчина, что сопровождал ее, был крайне молчалив, но Марго подсказала Роме, что его будет не остановить, когда он выпьет хоть каплю алкоголя.

Все прошли в гостиную и начали обмениваться подарками; Марго вручила свои подарки Роме: два свертка и небольшую коробку. В них были пальто – то самое, что Рома еще совсем недавно отказался мерить и принимать в качестве подарка – и футболка с группой Witchcraft, на ней был изображен черный ворон, размахивающий крыльями на красном фоне с переплетающимися колючими ветвями. И в довершение ко всему в небольшой коробке был сборник готических рассказов.

– Марго, это так здорово! – сказал он, продолжая рассматривать подарки.

– А это что? – девушка взяла плоскую квадратную коробку.

– Там рамка для фотографий, – сказал Рома и тут же прикусил язык. Марго посмотрела на Рому, но ничего не сказала. Суть сюрприза была не только в самой рамке, по периметру которой был выполнен рисунок по мотивам мультфильмов Тима Бертона, а в коллаже из фотографий с фотосессии Марго и их с Ромой совместных фотографий.

– Здесь не обошлось без помощи Шабрири? – догадалась Марго. – Она очень красивая.

Отцу Марго и Рома подарили деревянную планшетку с позолоченной табличкой и выгравированной фразой:

«Побеждает тот волк – которого ты кормишь».

Это была любимая фраза Владимира Витальевича. Она происходит из какой-то древней индейской притчи о двух волках, и Марго говорила, что по каждому поводу вместо нравоучительной истории он говорил только эту фразу, но со временем он то ли забыл о ней, то ли не верил в нее больше, и вот она теперь будет перед ним.

Владимир Витальевич прочел надпись вслух и, задумавшись о чем-то своем, так и стоял посреди гостиной с этой табличкой в руках.

– Это, наверное, лучший подарок, который я когда-либо получал в этой жизни. Конечно, после твоей мамы и тебя, Марго, – он поцеловал ее и пожал руку Роме. – Молодцы, порадовали.

Новый год отмечали спокойно и по-семейному: с шампанским, тостами, шутками. Никитины ушли во втором часу, Михаил Николаевич был сильно пьян, да и Флора Вальтцовна была не лучше. Владимир Витальевич, пока гости не видят, корчил различные гримасы и делал скучающий вид. Казалось, Марго это нравилось, и Рома подумал, что, должно быть, это не самые близкие друзья семьи. Хорошо, что они были с личным водителем, который в новогоднюю ночь ждал их в автомобиле.

– Вот тоже, человек, отметил Новый год, – с грустью сказал Рома, кивая в сторону отъезжающего авто.

– Да уж, – подтвердила Марго и покачала головой.

На следующее утро, едва открыв глаза, Рома увидел Марго, лежащей рядом на кровати. Она была с блокнотом и планшетным компьютером, делала какие-то пометки, что-то выписывала.

– Доброе утро! – сказала Марго и улыбнулась Роме. Тот помахал ей рукой.

– Первое утро Нового года, в котором будет 365 дней, ты решила начать… Кстати, чем ты занимаешься? – он подвинулся ближе и заглянул к ней в планшет.

– Перевожу текст, – серьезно ответила Марго. После чего нажала на кнопку сбоку – экран тут же погас, и девушка посмотрела на Рому.

– И как успехи?

– Прескверно.

– Не получается? Наверное, потому что первого января нужно заниматься совсем другими вещами.

– Например?

– Для начала долго спят, – и, схватив ее за руку, притянул к себе.

– Я выспалась на тысячу лет вперед, – сказала Марго. – Уже третий час дня.

– Уже? А в доме так тихо, странно.

– Так все разъехались: кроме отца, работающего в кабинете, и нас с тобой больше никого нет. Правда, кто-то из кухарок, кажется, гремел посудой.

– Не люблю есть по утрам. Да и вообще, не люблю я утро, – и Рома поморщился.

– Может, попьем кофе, а затем выйдем делать снежных ангелов?

– Снежных ангелов? Даже не знаю, – задумался Рома. Соскочил с постели и подошел к окну. – Снег, в принципе, хороший, должно будет получиться.

– Хорошо, тогда я пока попрошу сделать нам кофе, – и, оставив свои принадлежности, она вышла из комнаты.

Рома прошел в ванную, где принял душ и умылся, а после, войдя в комнату, его взгляд привлекла фотография, открытая на планшете. Рома сразу узнал ту самую стену, исписанную сверху донизу каким-то текстом, вот только что это был за текст, Рома понять не мог, он даже плохо понимал, на каком языке написано данное послание, не говоря уже о смысле написанного. Рома взял блокнот и посмотрел на записи Марго. Ей как-то удавалось разобрать эти символы, и она переводила их местами на русский, местами – на английский. Почерк у нее был хороший, но, видимо, этот текст она писала в спешке, и было мало что понятно: «…Мои тайны во мне… вернется обратно… Обратиться в… все мысли и помыслы ваши… стаи ворон… Нет жалости… и скорбящим Ангелам…». Каждое слово было жутким и пугающим, и когда Рома читал это, ему становилось не по себе.

Рома положил все на свои места и спустился вниз. Марго пропадала на кухне, а на первом этаже было так душно, что Рома вышел на террасу. Он осмотрелся и легонько пнул снег, лежавший здесь же.

– Ваш кофе, сэр? – сказала Марго, входя на террасу. Она несла две чашки с кофе.

– Благодарю, – и, поцеловав девушку, взял чашку с ароматным кофе и вдохнул аромат. – Запах изумительный, – сказал Рома.

– Да, я знаю, там немного ликера, – Марго сильнее укуталась в кофту.

Они смотрели на белый и ровный снег, который шел всю ночь и теперь так красиво блестел в лучах заходящего солнца.

– Даже портить не хочется, такая картина… – сказал Рома, и рука Марго нежно обхватила его за талию, и девушка прижалась к нему всем телом.

– Может, тогда поедем домой?

– Уже? Мы так хотели провести здесь неделю?

– Я забыла много книг, которые хотела бы сейчас иметь под рукой, – она задумалась.

– Хорошо, поехали, – согласился Рома, думая о том, что ему все равно, где находиться.

Пока Марго прощалась с отцом – а длилось это по меньшей мере полчаса – Рома успел спустить свои и ее вещи вниз, накинуть куртку и выпустить собак на улицу, которые тосковали под дверью, сверля парня своими жалостливыми глазами. «И откуда в вас столько грусти?» – подумал Рома, смотря на собак, разбегавшихся по участку. «На себя посмотри», – ответил ему внутренний голос. На этом диалог вести он отказался.

– Точно решили? – спросил Владимир Витальевич у Ромы.

– Да, пап, – ответила идущая позади него Марго.

– Я не к тебе обращался, – удивился отец и сделал вид, что впервые видит свою дочь. – Ну так что скажешь?

– Да, Владимир Витальевич, погостили и хватит. Благодарим за теплый прием, но нам пора, – но Владимир Витальевич махнул на парня рукой.

Он стоял и смотрел то на Марго, то на Рому и молчал.

– Мне кто-нибудь объяснит, что это за книги такие, без которых нельзя провести отпуск с отцом? Давай здесь их купим, Марго?

– Нет, пап, здесь мы их не купим, а они мне стали очень нужны для переводов.

– Хорошо, а интернет?

– Все, Оникс, ты пошел по второму кругу, мы это уже обсуждали, – Марго накинула капюшон своей длинной черной мантии, затем надела куртку и откинула капюшон назад.

– Ладно, – с грустью вздохнул отец. – Что с вами поделаешь?

– Спасибо, ты всегда меня понимаешь, – она чмокнула отца и открыла дверь. На улице шел снег.

– Ну вот, еще и снег пошел… – разозлился на природное явление Владимир Витальевич и тем не менее похлопал Рому по плечу.

– Удачи вам, – произнес он еле слышно, явно зачарованный снегопадом.

Водитель взял вещи Марго и отнес их в машину, затем Рома упаковал свои, и, сев в теплый салон, что пах кожей и автомобильной парфюмерией, они тронулись и, выкатив из ворот, скрылись за поворотом.

Глава XVIII. Тайное послание смерти

Дни тянулись, и один казался длиннее другого. Привыкший за это время к Москве Рома удивился, когда, въехав в Москву, они пронеслись по пустынным и безлюдным улицам. Это очень напомнило Роме его родной Каменногорск. Только Москва была, конечно, величественней и такой нарядной в эти дни, вся светилась, сияла и переливалась красками праздничных огней. Оказалось, что ключи от квартиры отца Рома забыл на даче или выронил где-то в снегу, играя с собакам во дворе или катаясь на снегокатах по лесу.

– Я и не думала, что ты поедешь к отцу, а здесь такая удача.

– Видишь, как сама судьба постучалась в наши двери?

С первых же дней Марго занималась переводами. Обычно она сидела на полу, обложив себя толстыми, потрепанными книгами в кожаных переплетах, какими-то записями, планшетом, иногда брала ноутбук. В это время Рома особенно любил наблюдать за ней, пристроившись напротив, возле окна – или у кровати, если Марго сидела на подоконнике. Она была сосредоточенна, порой хмурилась или закусывала кончик ручки. Иногда, устав от работы, Марго закидывала голову назад и закрывала глаза, в точности так же, как когда-то это делала Шабрири. Рома часто ее вспоминал и хотел ей позвонить, но так и не решался. В любом случае у него так и не получилось бы этого сделать, так как с сетью в квартире Марго были какие-то перебои, и он не всегда мог до кого-либо дозвониться, а если и дозванивался, то абонент оказывался не в зоне доступа.

– Все разъехались, Рэйм, никого почти в городе не осталось, только ты и я, – говорила Марго, приходя к Роме и устраиваясь у него под боком.

Так они могли сидеть часами, разговаривая и шутя, что виной всему не Новый год, а Апокалипсис, и в живых осталось так мало человек, что теперь и позвонить некому, и на улице делать не чего. А ведь так оно и было, на улице многие магазины не работали в праздничные дни: в последний рабочий день сотрудники вышли на работу тридцать первого и с тех пор, как по версии Марго и Рэйма, произошла катастрофа, они были закрыты. Им нравился этот опустевший и безлюдный город с легкими снежинками, которые кружили над ними и падали на плечи их черных пальто, когда они прогуливались по парку, что был недалеко от их дома.

– Небо такое низкое, что, кажется, вот-вот раздавит нас, Рэйм.

– Оно просто решило нам подыграть. Чем тебе не готическое небо, для нас с тобой? Они прошлись по аллеям; Марго держала Рому под руку и что-то шептала, как иногда она это делала, когда закрывала глаза. Роме давно было интересно, что за мантру она читает с такой заядлой регулярностью.

– Это не мантра, это детское стихотворение, переделанное на готическо-мистический и немного черный лад.

– И о чем же оно? Почему ты постоянно его твердишь?

– Оно помогает мне расслабиться или, наоборот, сконцентрироваться. Да и потом, иногда оно просто заседает в голове. Ладно, прочту.

  Кто на кладбище сидел, На надгробья кто смотрел? Кто-то пел, А ты молчал, И никто не отвечал. Дело было ночью, С завываньем волчьим. Ты был здесь при разговоре, Белый свет – наш злейший враг, Тут сказал из-под надгробия Мертвяк: – У меня в кармане гвоздь! А у Вас? – А у нас сегодня гость! А у Вас? – А у нас вчера Уиджи буквы выстроила в ряд, Пришли призраки немые и молчат. – А у нас в квартире глаз! А у Вас? – А у нас есть черный кот! Вот! – Мимо нашего окна пролетает Сатана, А мимо вашего окошка Только Ведьма с черной кошкой. Мы гуляли по старинной Площади, а там бульвар, Нам купили синий-синий, Коробок, а в нем душа. На свечах огонь погас – это раз, Вот мертвец, вот голова – это два, А в-четвертых, наша ведьма, отправляется в полет, Потому что наша ведьма силу на горе берет. С лестницы ответил кто-то: – Ведьма-маг, что ж тут такого? У Вампиров, например, Граф – старовер, А у Зомби и Химеры есть космические сферы, У оборотня спроси любого, Ведьма-маг, что же такого! Всех важней – небо заката, Стены мягкие в палатах, Потому что два процента — Это наши пациенты. И раздался голос тихо: – А веревка, стул и мыло? Кто во всем в черном идёт? Ну конечно, это гот! У ведьмы на гору полеты – Это очень хорошо! Оборотни – злы от природы – Это тоже хорошо! Вампиры знают вкус у крови, Мир вчерашний ночь укроет, Готы разные нужны, Готы всякие важны. Сбор у готов ночью, С завываньем волчьим, Сбор у готов ночью, Все будут, это точно.  

– Кого, интересно, так накрыло? А вообще, очень хорошее, про нас, – сказал Рома.

– Да, мы смеемся над смертью, любим ее, видим в ней вдохновение. Истинный гот, как я считаю, это тот гот, который испытал сильную эмоциональную боль и понял, открыл для себя ту простую истину, что боль – может давать силу. Отсюда и философия, которая сводится либо к абсолютному индивидуализму, либо же к необычной романтике.

– Дарк-романтик и нео-готы?

– Да, все верно, – кивнула головой Марго. – Вот, смотри, готы по своей сути всегда стремятся к чему-то большему, во всем в жизни: в музыке, в живописи. Мы пытаемся найти красоту даже там… – и она качнула головой.

– Да, и находить ее там у нас неплохо получается, тут я с тобой полностью согласен. Загробный мир, своя, не похожая ни на что романтика, которая понятна лишь таким безумцам, как мы.

– И лишь представители этой культуры… Заметь, я всегда стараюсь обходить стороной эту приставку «суб», как ставшую ненужной вещь.

– Я заметил.

– Так вот, лишь представители нашей культуры знают и принимают всю правду этой жизни и мрачно иронизируют над ней. Или, иными словами, «dielaughing».

– «Dielaughing»?

– Все верно, живем по принципу «умирай, улыбаясь». Поэтому лишь готы способны переплавлять все – радость и скорбь жизни – в жизненную энергию: начиная от того, как ты выглядишь, как на тебя посмотрят окружающие люди, принимать себя с любым настроением – в печали, мрачным, в отчаянии.

– Ну и книги, музыка и вообще творчество – тоже значимая составляющая.

– Да, заметь, нам по душе те фильмы и та музыка, которые других просто беспощадно «грузят» – а мы же находим в них свое вдохновение. Отсюда моя любовь к Диккенсу, сестрам Бронте, к тому времени упадничества, когда оно было на пике своей популярности. Даже нет: просто было такое время, и были его творцы. Только и всего. Это сейчас мы читаем с замиранием сердца, а тогда это было самое обычное движение, распространенное во всех сферах творчества, даже в архитектуре. Мы же все приходим к готике по-разному, но далеко не под влиянием имиджа: он скорее непонятен окружающим. В основном преодолевая черную полосу своей жизни, мы остаемся в ней навсегда, учимся выбирать, оттачиваем свой вкус в одежде.

– А если готы находят во всех состояниях жизненную энергию, откуда тогда берутся депрессии?

– Ну, это тоже своего рода основа, я же говорила про черную полосу. Ну так вот, оставшись в ней, готы подвержены депрессиям. Переживаем их по-разному, в основном самая продолжительная – эти зимняя депрессия, редко кого можно увидеть из готов в момент с последних месяцев осени и до прихода весны.

– И ведь верно же говорят: нам необязательно собираться вместе, чтобы почувствовать себя готами и быть ими, но, собравшись вместе, мы создаем свой, отдельный от этого мира мир.

– Красиво…

– А еще мне нравится утверждение: не судите о готах по готам. Так же, как и в любой – будь то культуре, субкультуре – есть классовое и кастовое различие.

Так, за разговорами тянулись долгие часы прогулок по опустевшему парку и, как им казалось, по опустевшему городу.

Когда Марго сидела за переводами, Рома, порой оторвавшись от подаренной ему книги, думал о ней и одновременно с тем восхищался. Нередко он просто подходил и целовал ее или обнимал, кладя голову ей на плечо.

– Ты так увлечена этим переводом.

– Это стало чуть ли не делом всей моей жизни, – пошутила Марго.

– О чем этот текст?

– Это предостережение «для всяк сюда входящего», но тут что-то не то: в тексте говорится об Амбрелле не как о здании или вроде того, а вроде как о душе.

– Душе? – удивился Рома и вскинул бровь.

– Да, именно, душе. Текст сам по себе потрясающе красивый и переводить его одно удовольствие.

– А что за язык? Я такого раньше не встречал. Хотя, признаться, я и путешествовал мало, но это же набор символов какой-то.

– Это даже не язык в привычном понимании этого слова, хотя можно назвать его и языком. Это скорее шифровка, или готический язык, как тебе больше нравится. Таким образом мы иногда шифруем свои послания.

– Для кого?

– Для таких же готов, как мы.

– Стоп-стоп, то есть ты хочешь сказать, что готы общаются вот такими вот наскальными письменами?

– Да. Насчет наскальных ты верно подметил: сама идея была взята у древних египтян, и вот тут, видишь? – Марго указала на символ, повторяющийся в нескольких местах. – Это, если верить силлабарию древнеегипетской письменности, буква «е», но у нее может быть и такой символ, и вот такой. – Марго показала на другие символы, отличающиеся по своему начертанию. – А вот этот, например, знак «силы», но и опять же, трактовать все это нужно по-разному в зависимости от смысла предложения, характера письма и прочего. Это может быть как усиление эмоций, так и усиление впереди или позади него стоящего слова.

– Ммм, – кивнул Рома.

– Но, как видишь, Древним Египтом здесь дело не ограничилось, здесь есть символы из эзотерики, рунические знаки, магические.

– И все готы умеют это читать?

– Нет, конечно, не все; есть и такие символы, которые даже я не в силах разобрать. Из мертвого языка «древних», он стал одним из живых.

– Восстал из могилы…

– Вроде того, и развивается он с бешеной скоростью. Многие филологи работают над ним, пытаясь привести его в человеческий вид, издают учебники, но их нигде не купить, так как в продаже такого, естественно, быть не может. Они просто печатают тираж и по своим каналам распространяют это тем, кому это интересно. Стоит это, конечно, недешево, но я не жалею денег на эти книги: собралась неплохая подборка. А не так давно, буквально до твоего приезда, я слышала, как в магазине двое готов говорили на таком вот языке. Представляешь? Он начинает получать произношение.

– Да… – протянул Рома, не зная, что ответить.

– А что конкретно тебя привлекает в этом тексте?

Она повернулась к нему всем телом и посмотрела ему в глаза. Он стоял неподвижно, боясь, что сейчас она передумает рассказывать ему все это. Посчитает, что с него и этой информации вполне хватит и больше не скажет ни слова, придумает версию полегче, выдаст ее и примется переводить текст дальше. Рома даже почувствовал какую-то обиду, что он ничего об этом не знал и не знает, что никто, кроме Марго, не рассказал ему об этом.

– Мне кажется, смерть Деймана неслучайна, как неслучайна смерть и твоего друга Коли. Именно об этом и есть этот текст.

Глава XIX. Дейман

В жизни Ромы за последнее время произошло столько событий, что, кажется, он был готов услышать все, что угодно, и вот, услышав Марго, он не мог отделаться от странного чувства, что она может быть права в своих догадках и опасениях на этот счет. Девушка взяла его за руку, в ее глазах читалась просьба поверить ей или хотя бы выслушать. Услышав догадку Марго, Рома ничего не ответил – лишь отрицательно и как-то нервно покрутил головой.

– Я тебе никогда не рассказывала о Деймане, – она усмехнулась, отвернулась к окну, а затем выпустила Ромину руку из своей и запахнула свой черный кардиган посильнее, как если бы ее пробрал холод или она оказалась на сквозняке.

– Я знаю, тебе тяжело об этом говорить, – ответил он и положил руку ей на плечо. Девушка кивнула.

– Но рано или поздно я должна была бы тебе рассказать о нем: это же часть моей жизни, хоть и прошлой, это навсегда останется частью меня, – Марго вдруг оживилась, выпрямила спину, вздохнула. – Просто если это все взаимосвязанно, ты тоже это почувствуешь, если же нет – скажешь мне, что я все факты подгоняю один под другой, чтобы получилась нужная мне картина. Словно паззлы забиваю молотком туда, где им совсем не место.

– Хорошо, так как эти события: смерть Коли, – Рома удивленно покачал головой, – и смерть Деймана – могут быть связаны.

– Еще до того, как я познакомилась с Дейманом, я уже общалась со многими неформалами, готами. Я хорошо помню, как познакомилась с Эмбер, Торном и другими. Мы всегда были по одну сторону от всех, стайкой неформалов, только и там были свои круги по интересам, и, находясь в одной компании, мы просто здоровались, а общались совсем с другими. То время, наверное, было самым светлым временем за последние лет шесть. Дальше становилось все труднее. Но о чем это я? – Марго посмотрела на Рому, поймав себя на том, что теряет суть повествования. – Ах, да! Дейман оказался среди нас случайно: пришел с Миттером и произвел на всех неизгладимое впечатление. Он был, знаешь, словно старше всех, хоть и был молодым парнем, нашим ровесником. Готы по своей сути, особенно молодые люди, зачастую бывают некрасивы, ведь красота – это неглавное, тут духовное тело всегда преобладает над телом физическим. И тем не менее он был очень красив. В нем сочетались тонкие черты лица, худощавость тела, длинные волосы, бледная-бледная, как мел, кожа, – Марго закусила губу. Она вспоминала его и то, как проводилась пальцами по его спине, но затем прогнала эти мысли.

– Я видел ваши фотографии, у Германа, – сказал Рома.

– О нет, – закатила глаза Марго. – Они ужасны! Но ты хотя бы имеешь представление, о ком идет речь.

– Да, вполне.

– И вот тогда он обратил на меня внимание, на такую серую и неприметную девчонку. Я сначала была так растерянна, не знала, о чем с ним буду говорить, думала, как буду подбирать слова, но с ним это было делать не нужно. Когда я была с ним, мне всегда казалось, что он – это и есть воздух, что я дышу, что это и значит «вздохнуть полной грудью». Мы не могли наговориться с ним тем вечером: он так интересно обо всем рассказывал, его хотелось слушать еще и еще. Он начал появляться чаще, он стал приходить в нашу компанию с Миттером, затем один. Дейман никогда не был навязчив или слишком отдален, мне казалось, что это самое идеальное существо на земле.

– Существо? – улыбнулся Рома.

– Знаю, звучит странно, но я до сих пор не верю, что он был обычным человеком. Кем угодно: ангелом, вампиром, иллюзией, в конце концов, призраком, но человеком – вряд ли. Мы начали с ним встречаться, и постепенно я стала той, кого ты видишь перед собой сейчас. Он был словно мастер, работающий над скульптурой, в руках которого гипс, глина и даже человек были так податливы, что я ни разу не усомнилась в том, что нахожусь в надежных руках. Мне это нравилось, и я благодарна ему за это. Как оказалось потом, они были старинные друзья с Миттером, еще по эзотерической школе. Он всегда говорил, что мне нужно этим заниматься, развивать способности, но я ничего не чувствовала или не хотела признаваться себе в том, что у меня есть какие-то способности к эзотерике и экстрасенсорике – до поездки в Париж. Я до сих пор думаю, что никогда бы не задумалась ни о чем подобном, не будь Деймана рядом, а мне так захотелось открыть этот салон, я загорелась этой идеей, и, когда я вернулась домой, Дейман поддержал меня в этом. Теперь я, конечно, понимаю, что это, видимо, не мое, – сказала она, и пусть она больше не сказала ни слова на этот счет, Рома понял, что отказалась она от этой идеи лишь потому, что Деймана не стало рядом. Его просто не стало.

– Между ними что-то произошло, а затем они перестали общаться с Миттером, – Марго продолжила свой рассказ. – И, находясь в одной компании, они всегда были по разные стороны: в одном клубе, на концерте – но в разных концах зала. Я не интересовалась, что у них произошло, но Миттер вдруг охладел и к Дейману, и ко мне. Он со многими перестал общаться, стал замкнутый, отрешенный, словно между ним и Дейманом было что-то еще, о чем ни один, ни другой не говорил. «Он просто гот, как, скажи, ему себя вести? Может, у него перерождение души происходит?» – говорил мне Дейман, а я чувствовала какую-то тяжесть, уж не знаю, с чем она была связана, но на сердце было неспокойно от всего этого. Два лучших друга и вдруг – враги. В один из дней мы как раз были в Амбрелле; Миттер вдруг объявил, что уезжает в Питер, перебирается туда насовсем. Настроение у него было приподнятое, стал снова собой, извинялся перед всеми в тот вечер, что вел себя в последнее время как-то грубо и, возможно, даже обидел кого-то. Дейман улыбнулся тогда и подмигнул мне, мол: «Вот видишь, я же говорил, это перерождение». И я поняла, что он был прав. Они о чем-то долго говорили с ним, мне приходилось сидеть у костра и ждать, когда они наговорятся за столько лет. Дейман вернулся задумчивым, и чем веселее теперь казался Миттер, тем мрачнее становился Дейман. Это все произошло незадолго до его смерти, – Марго остановилась. Она замолчала, перебирая что-то в памяти, какие-то детали; ее глаза забегали, она открыла тетрадь, затем какую-то книгу, что-то записала и перечитала написанное. – Вот, смотри: «Посмевшему даже взгляд бросить на душу мою, а тем более прикасаться к ней, да будет проклят. Разрушая душу, разбирая ее камень за камнем, вы открываете воронку в пропасть, в бездну, которая поглотит вас, измучит, а затем раненой птицей бросит вниз».

– Не понимаю, что это могло бы значить.

– В этих письменах, как я говорила, Амбрелла – фигурирует как душа, и возможно, это предостережение. Мне кажется, это что-то сродни проклятию, которое мы, сами того не ведая, на себя навлекли. Но я вижу не просто совпадение: я вижу здесь нечто большее.

– Почему, почему ты считаешь, что это как-то относится к Дейману?

– Потому что с ним произошло в точности то же самое, о чем говорится здесь. Деймана словно что-то поглощало, мучило, а затем… он сбросился с крыши… Я всегда боялась высоты, веришь? Но после смерти Деймана я ничего не боюсь, вот такая ирония: боялась я, а погиб он.

– А Коля?

– Вот, теперь смотри, – Рома словно выцепил ее из своих раздумий. – Ты говорил, что Коля перед смертью был словно сам не свой.

– Да, на него это было мало похоже, – сказал Рома, вспоминая последний разговор с товарищем.

– То же самое перед смертью было и с Дейманом. Он стал отрешенный, задумчивый, как если бы впал в глубокую депрессию. Его начинали раздражать любимые вещи, даже на меня он порой смотрел по-иному. Но я все равно чувствовала, как он любит меня. Я верила, что это пройдет, что все снова станет, как прежде, я отчетливо видела нас вместе, счастливыми. В последний день он, как я узнала от ребят, которых ты видел, пришел к ним, сказал, что обратит что-то вспять, что нужно будет провести ритуал, что для этого ему будет нужна высота.

– И ни у кого не было мыслей, что он может с собой что-то сделать?

– Нет, говорят, в тот день он был на удивление вменяемый, рассудительный, но словно одержимый чем-то. Они, конечно, не верили в ритуалистику, проклятия и прочее, но мне ли было не вперить, когда я сама видела и чувствовала все, что происходит с ним. Он ушел от ребят в половине двенадцатого, а ровно в полночь он сбросился с крыши. Я в тот день была у отца, мы хотели поехать вместе, но он словно знал, что если я пообещаю отцу, то не приехать уже не смогу: отец бы сердился. И вот, в последний момент он сказал, что у него появились дела, мы с ним чуть было не поругались из-за этого, но выбора у меня не было, он стоял на своем. Перед уходом он так меня обнял и сказал: «Спасибо». На крыше, где все это случилось, были обнаружены свечи, травы, его книга, защитный гомункул.

– Что это?

– Защитный гомункул – это своего рода магический двойник тела, созданный, чтобы отклонять магические атаки, поглощать, нейтрализовывать и отражать назад губительные потоки, направленные на тебя теми, кто считает тебя своим врагом. Фактически гомункул – ритуально отделённая часть тебя, предназначенная исключительно в целях боевой защиты. Он словно шел на бой… В полиции и во всех СМИ, конечно, назвали его сатанистом, подозревали, что он употребляет какие-то вещества, но этого доказать не удалось, и все успокоились. Жил мальчик, спрыгнул с крыши – сенсация, а потом раз – и не сенсация вовсе, словно он был первооткрыватель этого вида самоубийств.

– Цинично, – сказал Рома.

– Как есть, – вздохнула Марго. – Ты рассказывал, что в городе у вас не было готов?

– Нет, никогда прежде. До того концерта в городе готов не было видно, хотя нередко я потом замечал всякие надписи, нелестно отзывающиеся о готической культуре и готах в целом.

– Значит, что-то все-таки могло быть?

– Вполне может быть, – Рома задумался. – Постой, ну да, конечно, Шабрири на время концерта остановилась у своей подруги. Думаю, вряд ли она одна из прочих грешных.

– Думаешь, гот?

– Почему-то уверен в этом.

– Хорошо, а заброшенные здания в городе есть?

– Полно: там целые заводы заброшенные, правда, до сих пор под охраной, но все уже давным-давно знают, что они разворованы подчистую. Мама рассказывала, как «уралами» оттуда все по ночам вывозили во избежание народного бунта.

– А поблизости с местом, где погиб твой друг?

– Есть, – Рома вспомнил заброшку на окраине, где они играли в детстве, она как раз была неподалёку от дома Коли.

– Значит, все так, как я думала.

– То, что Готы несут с собой смерть?

– Не совсем: не готы несут, а что-то… словно преследует. Я не удивлюсь, если на стенах того заброшенного здания написано что-то вроде этого, – и девушка ткнула пальцем в свои записи.

Все это было, конечно, странным, вязким и неприятным; ни Рома, ни Марго уже никак не могли изменить случившееся, и тем не менее мысли о гибели их родных и друзей становились для них тяжелым бременем, которое не оставляло их в покое. Казалось, что, добравшись до сути, они смогут что-то изменить или хотя бы доказать самим себе, что погибшие – не были самоубийцами и хотели жить. Может быть, и не очень, может быть, местами впадая в депрессии, слушая музыку о смерти, одеваясь в черное – но хотели жить…

– И, Рома, таких случаев полно, их просто бесчисленное множество, – Марго ушла на кухню, а затем вернулась с сигаретами и закурила в открытое окно.

– Опять стала курить.

– Знаешь, думаю, мне нужно подышать свежим воздухом.

– Хорошо, давай сходим в парк, сейчас как раз так туманно, – сказал Рома.

– Нет, я бы хотела побыть одна, – сказала Марго и, затушив сигарету, собралась и вышла из квартиры.

День за днем Марго продолжала изучать этот текст, пристально всматриваясь в фотографию и задумчиво копаясь в словарях одной ей известного языка. Иногда она уходила, и ее долгое время не было, и, возвратившись, она всегда казалась Роме какой-то другой, еще более задумчивой, но по какому-то другому поводу. В один из дней она вернулась и вовсе потерянной, словно ничего вокруг себя не замечала. Пришла, легла на кровать и лежала так очень долго, лишь к вечеру нашла в себе силы заниматься переводами, ради которых они приехали с дачи. В один из дней с самого утра ее не было дома, свои принадлежности она оставила на ставшем привычном для них месте подоконнике. Рома, как-то раз заглянувший в них еще на даче, старался обходить их стороной, понимая, что ничего важного для себя он в них не найдет, и помочь Марго с переводами он тоже не сможет. Телефон молчал: он пару раз пытался дозвониться до родителей или Женьки, но связи не было, и он убирал телефон в верхний ящик стола как вещь совершенно бесполезную.

– Сегодня видела Шабрири, – сказала Марго задумчиво, войдя в комнату. Рома отвлекся от книги. – Позвала ее, но она шла по другой стороне улицы, даже не заметила меня.

– Хм… Вся в себе, в своих мыслях, – для Шабрири это было нормальным состоянием. – Но теперь мы хотя бы знаем, что они с Германом в городе.

– Нужно будет к ним как-нибудь заглянуть.

– Можно.

– Но я думаю – даже, скорее всего, знаю – где мы сможем точно встретиться, – девушка достала из кармана флаер и протянула Роме.

– Концерт Отто Дикс? – удивился Рома.

– Да, думаю, почему бы нам не сходить?

– Только откуда ты знаешь, что Шабрири с Германом тоже пойдут?

– Потому что знаю. Концерты – это вещь, куда идешь и встречаешь всех знакомых, не договариваясь.

– Хорошо, а когда это?

– Послезавтра, – сказала Марго. – Давай, я сейчас закажу нам электронные билеты, – девушка взяла ноутбук и, сев на пол, тут же начала что-то набирать. – Ну вот и все, готово.

– Отлично, – сказал Рома.

– А то я уже не могу видеть эти стены.

– Ты на них даже не смотришь в последнее время, все больше в книги или на экран планшета.

– А еще я смотрю, на тебя, – сказала Марго и слегка улыбнулась.

Ровно так же, как и он, Марго смотрела на него, когда он был занят чтением. Конечно, он ловил на себе ее взгляд, но никогда не поворачивался, пока она не позовет его. Что это? Игра? Почему он не хотел мешать наблюдать за ним, запоминать его, размышлять?

– Я тоже смотрю на тебя, пока ты занимаешься переводами, – признался Рома.

– Я знаю, – сказала она.

В день концерта Марго ушла раньше, сославшись на срочные дела и договорившись, что они встретятся уже непосредственно в клубе. Свое исчезновение она объяснила просто: «Мне нужно идти», – а затем ушла. Рома не мог понять: поводов для переживаний за нее у него не было. Он собрался и, выйдя из дома чуть раньше, отправился в клуб. До места проведения концерта он решил дойти пешком: времени было еще достаточно, тем более он не исключал, что концерт, как всегда, немного задержат и придется стоять на улице. Город был туманный, тихий. Новогодние праздники, длившиеся уже вторую неделю, не думали прекращаться, и редкие прохожие, выплывающие перед ним, были прямым тому доказательством. Чем ближе он подходил к клубу, тем заметнее становилось, что он идет уже не один в данном направлении, а сначала среди прочих готов, потом – в стайке, после – уже в толпе. Знакомых лиц Рома не встретил. Сначала ему показалось, что где-то там, впереди, была Ленор, но такое вряд ли могло быть.

– Хотя почему бы и нет? – противоречил Рома сам себе. – Они даже в твой Каменногорск приехали на концерт, а в Москву – как в соседний магазин за мясом сходить, – но звать ее не стал, тем более что она шла одна, и Рома подумал, что, наверное, если бы они приехали в Москву, то рядом с ней сейчас был бы Миттер, а его не было.

– Но ведь и с тобой сейчас рядом должна быть Марго? – не унимался голос.

– Хорошо, хорошо, может это и Ленор, но звать я ее не собираюсь: дойду до клуба, там уже ясно станет, она это или всего лишь показалось.

Но, подойдя к клубу, он даже отшатнулся назад от увиденного: в стороне, немного отойдя от очереди на вход, стояла Марго, обнявшись с каким-то молодым человеком. Он сделал еще пару шагов вперед, чтобы убедиться: может быть, глаза его подводят. Но это-то была Марго. Даже среди тумана, среди толпы готов всех возрастов и разновидностей он не мог бы спутать ее ни с кем другим. Кем был тот человек, с которым она стояла рядом? Одним из ее друзей? Ее позабытой любовью? Или, может быть, новой?

Рома плохо видел его лицо, но вряд ли они виделись с ним когда-то раньше: он бы запомнил, он бы, наверное, почувствовал, что что-то здесь не так. Марго посмотрела на часы и покрепче обняла парня. Рома хотел подойти, но ноги словно сами понесли его в другую сторону и так и несли его, пока он не заметил, что стоит возле строящегося здания. Его внимание привлек свет в районе десятого этажа. Отчего-то Рома захотел подняться туда, но зачем – он сам не понимал. Кого он там хотел увидеть? Заработавшихся строителей? Вряд ли, даже будка охранника на посту пустовала, а стройка замерла и подавно на время праздников. Именно эти факторы и пробудили в Роме интерес; он преодолел забор и, не оглядываясь, повинуясь своему внутреннему состоянию, он пошел вперед. Мысли крутились вокруг Марго, Рома думал о том, что где-то там, в десяти минутах отсюда, ее обнимает другой парень. И все это никак не укладывалось у него в голове. На все это, видимо, были свои причины, но раз так, почему Марго ничего не рассказала ему? Рому интересовало, как давно у них такие отношения. Он достал телефон, чтобы осветить себе лестницу, ведущую наверх. Вместе с телефоном из кармана выпал листок. Парень поднял его и посветил, преподнёс к экрану телефона. Это был билет на концерт: такие выдают при обмене электронного билета на его физическую копию. Рома хотел было порвать его, но вместо этого аккуратно сложил и убрал в карман. Преодолев все десять этажей, он удивился, что не ошибся в расчётах и, увидев легкое свечение на этаже, двинулся к нему. Посреди этажа стояли два факела, которые изрядно коптили, но хорошо освещали все вокруг. У одной из стен стояла черная фигура. Человек стоял к Роме спиной, а перед ним была исписанная стена. Конечно, Рома сразу узнал эти символы: это был текст, написанный тем самым языком, который Марго так старательно пыталась перевести и добраться до истины. «Марго», – подумал Рома, и внутри все сжалось от отчаяния. Он вспомнил, как она делилась с ним каждой новой переведенной строкой, а затем его мысли начали выхватывать из памяти ее образ. Вот она сидит на подоконнике, вот они гуляют по парку, вот она спит, а здесь она улыбается. Он вспоминал, как сияли ее глаза в моменты, когда они были вместе. Отчего эти мысли завладели им сейчас? Почему, стоя перед неизведанным, перед ответами на вопросы – он думает о Марго? Может быть, это была ее жизнь, а он был лишь механизмом для поиска истины для нее?

– Рэйм, я знал, что ты придешь, – сказала фигура, не оборачиваясь, рисуя новый завиток черными красками. Голос показался Роме знакомым, но где и когда он мог его слышать? Они знакомы? Откуда он знает его имя? Почему он ждал его здесь? Этого просто не могло быть.

– Кто ты? – спросил Рома и услышал, как собственный голос дрогнул. Отныне он словно не принадлежал ему.

– Ты знаешь меня, – фигура сказала это так сладко, видимо, в этот момент человек, стоящий к Роме спиной, улыбался.

– Я чувствую, что знаю тебя, но не могу понять, кто ты.

– Я? – фигура засмеялась. Затем выпустила кисточку из рук – та упала на пол, а фигура поднесла руки к голове и, откинув капюшон, повернулась. – Миттернахт. Вот мы и встретились, какая ирония! Разве ты не должен быть сейчас на концерте со своей возлюбленной?

– Что? Откуда… – но Рома вдруг осекся и подумал, что кто-то мог рассказать ему про их отношения с Марго.

– Рэйм, Рэйм, – покачал головой Миттер. – Жалкое зрелище.

– Я не понимаю, о чем ты?

– О тебе, о ком же еще?

– Эти надписи точь-в-точь, как в Амбрелле, – Рома кивнул на стену. – Это ты?

– Браво, – и Миттер похлопал и сделал два сдержанных поклона в стороны, как если бы, кроме Ромы, здесь был кто-то еще. – Да, это мои «послания», – он улыбнулся. В голове у Ромы пронеслась стая мыслей, воспоминаний, и картинки паззла стали выстраиваться одна за другой, и, открыв для себя всю правду, Рома с ужасом отшатнулся на пару шагов от Миттера.

– Дейман, Коля… – произнес он.

– Наши друзья… – улыбнулся Миттер, и в его глазах заиграли огоньки, отражения факелов.

– Они мертвы! Это ты? Их кровь на твоих руках!

Миттер вдруг погрустнел, вздохнул и поправил прядь волос.

– Какая драма.

– Ты, ты убийца!

– Тц-тц-тц, – Миттер зацокал языком и покачал головой, поджал губы, а затем стал вдруг серьезным, как в первый день их знакомства.

– Следи за языком, Рэйм, твои догадки и гроша не стоят, а обвинения в мой адрес более чем несущественные. В момент гибели Деймана я был в Петербурге, а когда погиб твой приятель, я был с вами на концерте, разве нет?

– Да, все так, – карта Ромы была бита. Но человек, потерявший друга и знавший о Коле, не станет так цинично отзываться об их смерти, корчить гримасы.

– Не знаю как, но это ты сделал, это твоих рук дело.

– Я вижу, ты неплохо осведомлен об этих происшествиях, – Миттернахт задумался, затем вытянул руку, сделал шаг и хотел было что-то сказать, но Рома попятился от него, как от огня, приближаясь к краю.

– Осторожней, – сказал Миттер совершенно спокойно.

– Разве тебя волнует моя жизнь или моя смерть? Так же, как волновала смерть Деймана, когда ты подталкивал его к краю, отбирая у него жизнь? Просто ответь, что такого тебе сделали эти двое, что ты так жестоко с ними поступил?

– Я их не убивал, – сказал Миттер.

– Что? – взорвался Рома. – Миттер, ты болен, черт возьми! Ты псих!

– Я не убивал их, – так же спокойно, но уже с надрывом сказал Миттер.

– Дейман был твоим другом! Неужели после его смерти ты можешь спокойно спать? Ты же даже на похоронах его был!

– Я НЕ УБИВАЛ ЕГО! – закричал во весь голос Миттер. Пламя колыхалось от ветра, который появился из ниоткуда. Его крик произвел на Рому более чем отрезвляющий эффект.

– Не убивал? – переспросил Рома, не понимая сам, что говорит.

– Нет, я был в Петербурге, и эта новость стала для меня большим ударом.

– Но… – Рома хотел что-то сказать, но лишь посмотрел на свои ладони.

– Не сходится? – усмехнулся Миттер. – Как тебе там, на краю? – Рома действительно стоял на самом краю этажа, перегородок, отделяющих пол от улицы, на такой высоте не было, и пятки Ромы находились уже за пределами этажа. Он шагнул вперед, затем еще и еще. Подойдя к одной из колонн, он облокотился и перевел дух.

– Не сходится, – сказал он.

– Оно и не сойдется, Рэйм, и не мечтай. Я действительно не убивал никого из перечисленных тобой людей. Дейман был моим другом, – Миттер начал шагать по этажу, огибая факела и даже грея о них руки. – Он мне был как брат, мы вместе занимались эзотерикой, я привел его в свою компанию, чтобы познакомить с девушкой, которая мне нравилась. Она была простушкой, я так и сказал об этом Дейману, и каково же было мое удивление, когда я увидел, как они мило беседуют! Я тогда ничего ему не сказал, но почувствовал, что связь между ними стала крепка, и решил выяснить отношения. «Дейман, я что-то не понимаю тебя: у Вас с Марго так много общего или уже успела возникнуть какая-то симпатия?» – «О чем ты? Мало того, что не знакомишь меня со своей «простенькой девчонкой», а лезешь в наши отношения с Марго?» – «Отношения? Когда ваша болтовня вдруг стала отношениями?» – «Миттер, да что с тобой? Тебя это вообще не касается», – «Не касается? А если я скажу тебе, что хотел тебя познакомить с Марго, что ты скажешь тогда? Она, та самая простушка, что мне понравилась в этой компании», – «Марго?» – Дейман засмеялся во весь голос, – «Простушка»? Да она самый прекрасный человек, которого я когда-либо встречал. У нее чистая душа, и помыслы чисты. Она удивительна», – «Замолчи!» – закричал Миттер. – «А ты не смей повышать на меня голос и затыкать мне рот. Если для тебя что-то значит дружба, я думаю, ты оставишь нас в покое. Извини, что все так…» Дейман не знал, что для меня значила Марго, что я любил ее, возможно, сильнее, чем он, что она мне была небезразлична даже после его слов. Общение с ним пришлось прервать, но мысль о том, что она счастлива с ним, что они любят друг друга – сводила меня с ума. Тогда я решил уехать в Петербург. Тот вечер мы провели в Амбрелле, сидели у костра, пили вино. Я для себя все решил, старался не обращать внимания на них, а они словно смеялись надо мной. И тогда я все для себя решил. Я решил высказать все, что чувствую, но не в лицо, а написать на стене о своей боли. Спустился этажом ниже и написал текст. Да, я знаю, о чем ты подумал, но знаешь, я владею этим языком в совершенстве. По крайней мере, могу писать и читать без словарей.

– Это не относится к делу, – сказал Рома.

– Как знаешь, – Миттер достал из кармана перчатки и начал их надевать. – Он подошел ко мне сзади, примерно как ты, и когда он спросил, все ли у меня в порядке, я высказал ему все. Это была самая настоящая ярость, я проклинал его за всю боль, которую он мне причинил.

– «Разрушая душу, разбирая ее камень за камнем, вы открываете воронку в пропасть, в бездну, которая поглотит вас, измучает, а затем раненной птицей бросит вниз», – процитировал Рома всплывшие в его памяти строки.

– Все верно.

– Ты…

– Да, Рэйм, я внушил ему чувство вины за то, что он разлучил меня с Марго. Я пообещал ему, что он покончит жизнь самоубийством, что он сбросится с крыши. Я практиковал черную магию, и я был так зол, что действительно желал этого. После чего я уехал. Дальнейшую историю, думаю, ты знаешь. Самое интересное, что он оказался гораздо умнее и хотел обратить мое проклятие против меня, только эта чертова любовь затуманила ему все мозги, и он был неспособен правильно провести ритуал.

– Господи, – проговорил Рома, с ужасом слушая Миттера.

– Я должен превратиться в пепел? – усмехнулся Миттер.

– А Коля, он…

– Ах да, этот футболист… Он был тоже обречен, когда разбил голову моей Ленор.

– Ты болен, Миттер, – произнес Рома, но тот его не слышал.

– Думаешь, почему Коля так с тобой разговаривал, когда ты пришел к нему, не пустил в кватиру?

– Не знаю…

– Потому что там был я, – он перевел дыхание. – И знаешь, если с Дейманом я сам чуть было не сошел с ума, так как винил себя в его смерти, то в истории с Колей я сделал это хладнокровно, ожидая подобного результата. Ленор, часто наблюдавшая за моими ритуалами, очень боялась, что я пойду к нему и что-то сделаю, но она не знала, что я могу лишь поговорить, и человеку само существование покажется отвратительным. Главное правильно его направить, подсказать, что всегда есть «выход» и было бы неплохо, если бы он им воспользовался. Он был физически хорошо развит: спортсмен, футболист – а душонка была жалкой, продажной. Ты даже не представляешь, что всю ответственность за случившееся он хотел свалить на тебя…

– Нет, этого не может быть. Коля бы никогда…

– Мне незачем тебе врать. Я менталист, я могу управлять людьми, как стадом, внушить тебе, что это правда для меня ничего не стоит, но я думаю, что все сказанное мной более чем заставит тебя поверить мне.

– Сколько их было еще?

– Кого?

– Тех несчастных, которых ты приговорил?

– Ну, – задумался Миттер.

Рома закрыл лицо ладонями, пытаясь избавиться от всего происходящего, как от наваждения.

– Я понимаю, что все это, – Рома обвел этаж с факелами и расписанной стеной взглядом, – ты приготовил специально для меня? Я следующий?

– Ты? – Миттер вскинул аккуратные брови. – Нет, ты что?! Ты заплатил более чем.

– Но неужели ты не думаешь, что, когда ты меня отпустишь, я не пойду в полицию и не заявлю о тебе?

– И что ты им предоставишь? У меня железное алиби, да и потом, они такого повидали и знают, что иногда люди просто падают с крыш, и за этим никто не стоит.

– То есть…

– Да, Рэйм. Иди, я сейчас закончу и присоединюсь к Ленор: она заждалась меня на концерте.

– Как думаешь, если она узнает все это, она будет с тобой?

– Думаешь, она об этом узнает? – он улыбнулся и, взяв факел, пошел прочь.

Глава XX. На грани

Рома словно в тумане, не помнящий себя, блуждал по городу, размышляя о произошедшем и услышанном в тот день. Все казалось столь странным, почти нереальным и до глубины души непонятным. Мысли о Марго затерялись где-то на заднем плане, уступив их воспоминаниям о событиях, связанных с Миттером, его истории, ощущения из которой оставались вязкими, липкими и неприятными. Конечно, все было верно, и хоть Миттер признавал свою вину косвенно, будь воля Ромы – он бы возложил всю ответственность за содеянное на него. Он вспомнил видение Коли, тогда, на спиритическом сеансе, и теперь понял, что он показывал не на окно, а на луну: было полнолуние, полночь – «Миттернахт». Он как бы намекал на причастность Миттера к своей смерти. И все же, Рому не оставляли вопросы: почему он, Миттер, так спокойно отпустил его? Ведь он же мог рассказать об этом всем знакомым, приложить все усилия, чтобы посадить его, подключить убитых горем родителей, для которых Коля был единственным сыном. Вот они бы уже точно не оставили это просто так. И как все удачно бы сложилось, толкни его Миттер или внуши ему, как и остальным, мысль о самоубийстве. Миттернахт ведь не зря вспоминал Марго: в разговоре он словно читал его, видел насквозь. Роме все время казалось, что его чувства, мысли обнажены перед этим человеком. А человеком ли? Монстр. Все сложилось бы более чем удачно: измена девушки и самоубийство как следствие всего этого, неподалеку от клуба, где молодой человек и видел сцену измены. Но о какой измене идет речь? Роме стало даже не по себе за эти мысли об их отношениях. Сейчас он понимал, что в сердце Марго он никогда бы не занял первое место, какими бы родственными душами они не были. С этими мыслями Рома вошел в подъезд; ноги, казалось, сами принесли его к дому Марго, а ведь он думал о том, что возвращаться сюда ему уже не придется. Привычным движением руки он вызвал лифт, но тот и не думал спускаться. Тогда Рома отправился на нужный этаж пешком. Войдя в квартиру, он заметил свет на кухне и, разуваясь, снимая пальто, услышал шаги.

– Рэйм, ты не пришел на концерт? – спросила девушка, с растерянностью смотря на парня.

– Я? Да… – ответил Рома и прошел мимо нее на кухню.

– Уже поздно, – она помолчала. – Где ты был?

– Где я только не был сегодня, – ответил Рома и сел за стол.

– Я переживала, вдруг ты… – но затем осеклась и замолчала.

– Марго, скажи мне. У тебя появился кто-то? Ты кого-то полюбила? Я не знаю, что и думать, но я видел тебя там, у клуба…

– Рэйм, – она села напротив, вздохнула и сосредоточенно посмотрела на парня, что предвещало серьезный разговор. – Да, я была не одна, и я не думала скрывать это от тебя: думала, ты придешь, и я все тебе объясню.

– Ну вот, я здесь, – спокойно сказал Рома. – Кто тот парень? Это твой знакомый?

– Это был Дейман, я была с ним.

– Как? Постой, Марго, – Рома произвольно улыбнулся. – Его нет, Марго, он умер…

– Рэйм, мы тоже умерли, нас тоже нет…

От услышанного Рома вскочил со стула.

– Нет, Марго, ты что-то путаешь. Мы живы, ты и я, мы осязаемы, мы состоим из плоти и крови.

– Нет, – девушка покачала головой. – Рэйм, скажи, когда последний раз ты просыпался и засыпал? Когда мы последний раз ели? Разговаривали с кем-то, кроме друг друга?

Рома начал перебирать в памяти воспоминания, но кажется, что череда последних дней была словно стерта из его сознания. Да, он отчетливо помнил, как Марго сидит за переводами, как он читает книгу, но он не мог ответить на поставленные Марго вопросы.

– Когда ты в последний раз мог дозвониться до кого-то из родных или друзей? А прогулки по городу? Ты не заметил, как хаотично мы передвигаемся, оказываясь то здесь, то там?

– Я сегодня виделся с Миттером, – вспомнил Рома.

– Миттер занимается магией и оккультизмом, он спирит, он может видеть таких, как мы. Он ничего тебе не сказал? Что тебя нет?

– Ничего подобного он не говорил.

– Значит, решил оставить это для твоего понимания.

– Но мы ходили гулять в парк, возле дома, – сказал Рома.

– Но возле нашего дома нет парка. Рэйм, мы умерли… – и, напрягшись что есть силы, Рома нахмурил брови, и яркой вспышкой у него отразился момент, как он просыпается на даче у ее отца.

– На даче у отца?

– Верно: тогда был последний день нашей жизни. А затем мы попали в аварию и умерли, когда возвращались домой.

– Но почему? Как ты узнала? И что мы сейчас тогда такое? Духи?

– Я не знаю, Рэйм, но одно я знаю точно: я знаю, что нас нет на этом свете в привычном для всех понимании. И этот туман – это все потустороннее, возможно, его и нет вовсе. Я как-то сидела на скамейке во дворе, а на другой стороне сидел кто-то еще, но я даже не поднимала глаза, просто сидела и думала о своем, пыталась разгадать эту загадку, которая, конечно, теперь не имеет никакого значения.

– Я знаю всю правду об этом, – и Рома кивнул в сторону комнаты, где на подоконнике лежали переводы, как бы ссылаясь на них.

– Я тоже, Дейман мне все рассказал, – сказала Марго и пожала плечами. – Это называется доведением до самоубийства, но кто поверит, что человек на самом деле обладает такими способностями? С Колей он проделал то же самое, после какой-то истории с Ленор.

– Да, я знаю. Он страшный человек, – сказал Рома.

– Просто слишком вспыльчивый, и он не хотел убивать: просто хотел, чтобы все вокруг почувствовали его боль.

– Ну, мне он сказал, что в случае с Дейманом, это и правда почти случайность, но к Коле он пришел с явным намерением…

– Нет, Рэйм, что бы он сейчас ни говорил – это не имеет никакого значения. Их не вернуть, так же, как, впрочем, и нас. Хотел ли он их смерти или нет, он повинен в этом и прекрасно знает, куда отправится после смерти.

– То есть рай и ад существуют?

– Дейман ничего мне об этом не рассказал. Тогда, во дворе, я вдруг почувствовала, словно на меня кто-то смотрит, и подняла глаза. В конце двора, на металлическом парапете, сидел Дейман и смотрел на меня. Я уже видела его до этого, но не придавала этому никакого значения. Ведь после смерти я часто видела его в каждом встречном, будь то в метро или магазине. Я бежала к нему, но это оказывался не он. Вот и тогда, во дворе, я замерла и просто смотрела на фигуру, а он спрыгнул на землю и пошел ко мне. Он стал не далеко, но и не так близко, чтобы я испугалась его присутствия. У меня по щекам потекли слезы, я опустила голову, а он сел рядом и обнял меня. И тогда я вдруг поняла, что это совсем не плод моего воображения, что он более чем реален, что вот он обнимает меня, и подумала, что, должно быть, Бог послал его мне, чтобы мы могли с ним проститься.

– Почему же тогда он не на небе? Или…

– Он остался ради меня, сказал, что следил за мной и наблюдал и оберегал. Но в тот раз он был не в силах что-либо изменить, как бы ни пытался оградить меня от той аварии.

– То есть, стало быть, знает и о нас?

– Знает, но сказал, что там – то есть здесь, по ту сторону жизни – это не имеет никакого значения.

– То есть, подожди, я не понимаю, как такое может быть? Вся эта любовь возможна лишь на земле? Нечто придуманное людьми? Вся эта привязанность, пронесенная двумя влюбленными, на том свете ничего не стоит?

– Нет, как раз стоит, и очень дорого: для тех, кто был по-настоящему влюблен, для тех, чьи души были родственными. Для тех, чья любовь на земле значила гораздо больше химических реакций наших тел.

– То есть любят два человека друг друга… – Рома вдруг остановился. – Ты не подумай, просто хочу понять одну вещь.

– Конечно, я слушаю, – сказала Марго.

– Любят двое людей друг друга, но по каким-то причинам один умирает – допустим, любящий молодой человек. Возносится на небо и ждет, когда же его половинка предстанет перед ликом смерти, наблюдает за ее жизнью, словно ангел. Любит, оберегает. Но вот этот самый человек, его девушка, влюбляется вновь, превозмогая всю вселенскую скорбь по ушедшему в мир иной и продолжает жить дальше. Заводит семью, рожает детей, нянчит внуков. Затем эти двое умирают и возносятся на небо. Выходит к воротам рая тот, кого она так оплакивала давным-давно с распростертыми объятиями, мол: «А вот и я, родная, вот мы и встретились. Пойдем со мной, я как раз приготовил тебе самое лучшее облачко из всех, по соседству с моим. Тут правила такие, жить мы можем и на одном облаке, но у каждого должно быть свое. Пойдем, проведу тебя в приемную к Всевышнему, заполним документы и окунемся в вечность?»

– Интересно ты себе все это представляешь, – Марго усмехнулась.

– Ну мы же не знаем?

– Нет, – подтвердила Марго.

– Вряд ли то место, где мы сейчас – это и есть рай?

– Очень вряд ли, – Марго встала, подошла к окну и взглянула на улицу. По ней все так же бродили люди, ездили автомобили, мягкими снежинками падал снег на вышедших на вечерню прогулку с хозяевами собак. Те, в свою очередь, зарывались в пушистые сугробы или, повизгивая, ловили снежинки пастью. – Вряд ли.

– Так вот, может быть, и так, как я предполагаю. Ты извини, если не слишком серьезно подхожу к этому вопросу и вообще к потусторонней, загробной жизни, но я сейчас слегка сбит с толку.

– Я понимаю, Рэйм; если бы не Дейман, я, наверное, до сих пор не могла научиться принять это как должное.

– Так вот, – стараясь не упустить мысль, продолжил Рома. – Приглашает этот возлюбленный свою избранницу к себе на облако, как вдруг замечает рядом стоящего с ней юношу.

– Они же были уже пожилыми?

– Но на небе это не играет роли, Марго. Прошу, подыграй мне! Пусть там все, кто туда попадает, всегда выглядят на двадцать пять лет, если умерли позже или в глубокой старости.

– Как зайти в небесный «Фикс-Прайс» – всем снова по 25! Акция: доживи до девяностолетнего возраста, а затем скинь лохмотья бренного тела и почувствуй себя вновь молодым.

– Мне нравится, – улыбнулся Рома. – Или вот, там все выглядят на столько, на сколько они молоды душой?

– Хорошая версия.

– Нам скоро предстоит это узнать, но я запомню то, что ты говоришь.

– Хорошо. И видит этот влюбленный юношу, который пришел вместе с его девушкой. Ну ради приличия он, конечно, походит вокруг, поприсматривается к нему: «Вы кто такой будете?» – «Я?» – удивится тот. Ему и в голову не могло прийти, что здесь ему зададут такой вопрос, и как идентифицировать себя он не знает. Стоит, пожимает плечами. «Муж ее. Всю жизнь вместе прожили» – «И умерли в один день, так-так, как интересно», – он снова походит вокруг, осматривая соперника. Ведь он ждал этой встречи с возлюбленной столько лет, а она раз – и не одна.

– Думаю, если венчания не было и если она всегда любила своего первого возлюбленного, то она отправится на мягкое облако, любезно ей предоставленное.

– А второй, он ведь почти всю земную жизнь с ней прожил в горе и в радости, болезни и здравии…

– Пока смерть не разлучила их, – добавила Марго. – Здесь уже не будет такой привязанности к телесной оболочке, мы там и выглядеть не будем никак: возможно, воплотимся в сияющие сгустки энергии, парящие в небе. Там не будет ревности или чего-то еще надуманного этим миром, там все будет проще. Небесные тела просто влетят в ворота и будут парить там, в своей вечности.

– Хорошо, но я думаю, я услышал ответ на свой вопрос, хотя ты его и не озвучивала.

– Так и не было никакого вопроса?

– Как же, Марго? С кем быть девушке: с ждущим ее возлюбленным или с тем, с кем прожила всю жизнь?

– Я поняла, к чему ты ведешь.

– Спасибо, – Рома стал серьезным.

– Первые отношения, первая любовь – она честнее, что ли? Потом все становится словно суррогат, напоминающий любовь. Как бы мы искренне не верили, что можем любить кого-то еще, мы в жизни любим только раз…

– «А после ищем лишь похожих», – закончил цитату Рома. – Стало быть, мы недооцениваем венчание?

– Выходит, что так, – сказала Марго. – Когда души венчаны, они и на небе будут вместе.

Они замолчали. У Ромы было столько вопросов, и одновременно он словно знал на все на них ответы.

– Вскрывает сознание?

– Скорей осознание, что на этом все, что нет никаких дел, планов: все, что было, можно запихнуть в долгий ящик и забыть. Да и потом, одно осознание, что ты мертв – должно пугать, что ли, но в то же время от него так спокойно, словно преодолел какой-то занавес, пробрался на бэкстэйдж, в места, скажем, не для всех.

– В том и вся разница, что здесь окажется каждый, а вот за сценой… Но о чем это мы?

– Что будет дальше?

– Я пыталась задавать этот вопрос Дейману, но он очень уклончиво уходит от ответа.

– Должно быть, сам не знает, раз остался там и не вознесся на небо.

– На небо ли? – усмехнулась Марго.

– Да неужели ты думаешь, что за двадцать… сколько ему было?

– Двадцать пять, – вздохнула девушка.

– За двадцать пять лет можно так согрешить, чтобы отправиться в ад?

– Ну, разные ситуации бывают, да и потом, по-хорошему, он самоубийца.

– А как же воздействие на сознание? Или это в расчёт никто не берет?

– А кто должен брать? Ты видишь кого-то еще?

Рома оглянулся, как если бы искал кого-то еще:

– Нет.

– Вот и я не вижу.

– А где он сейчас?

– Дейман?

– Ну, да.

– Он может быть где угодно, все в его власти – и время, и пространство.

– Как и в нашей?

– Да, вот только за два года он неплохо научился этим управлять, нам пока что не дано, разве что бессознательно перемещаться в пространстве.

– Заметь, как хорошо, что он дождался тебя и не оставил одну, – сыронизировал Рома, но Марго приняла его слова более чем серьезно.

– Все, что он мог мне сказать, что скоро нам предстоит вознестись, и главное не упустить свой шанс, как упустил он его когда-то.

– Ладно, хорошо, может, мы и вознесемся, допустим, а как же он?

– Он с нами, – Марго загрустила.

Рома чувствовал, что сказанное ею, точнее Дейманом, произойдет вот-вот, и они словно на чемоданах сидят и ждут этого момента, когда вот-вот придется отправиться в вечность, оставить землю. Покинуть ее навсегда.

В дверь кто-то постучал, что заставило Рому отвлечься от мыслей.

– Я открою, – сказала Марго и вышла в коридор.

Оттуда послышались голоса, и по привычке Рома ожидал услышать шаги, но их словно не было; на кухне в дверном проеме показалась Марго, вместе с ней и молодой человек. «Дейман», – подумал Рома. Молодой человек словно сошел с картинок и фотографий о готической субкультуре и мало напоминал того Деймана, фотографии которых Рома видел у Германа. Он был утонченный юноша, с длинными черными волосами, аккуратными, почти идеальными чертами лица, одет во все черное. Никаких черных кругов под глазами или, более того, трупного вида: вполне себе красивый парень.

– Рэйм, – представился Рома и пожал протянутую руку Деймана.

– Дейман. Думаю, ты уже знаешь.

– Пришлось.

– Остались какие-то вопросы?

– Да, их масса, но с чего начать не знаю, все, вроде, понятно и очевидно, – Рома говорил это со скучающим видом.

– Думаешь о родных?

– Да, – признался парень, когда Дейман сел напротив него, где раньше сидела Марго.

– Можешь попрощаться, пока еще есть время.

– Вот так всегда, – Рома заулыбался. – Всю жизнь бегаешь как белка в колесе, везде нужно успеть, и между делом сетуешь о том, что на том свете обязательно выспишься, отдохнешь. И вот, пожалуйста: пока еще есть время! Хорошо, сейчас возьму такси.

– Просто представь то место, где хотел бы оказаться. Квартира, дом, какого цвета стены, в мельчайших подробностях дополни картину предметами, запахами, звуками: тикающих часов, телевизора, музыки из колонок компьютера. Лицами тех, кто там сейчас находится, голосами, их мимикой, жестами.

Рома посмотрел на Марго: она стояла, облокотившись на кухонный гарнитур, и внимательно слушала Деймана. Затем он снова посмотрел на парня.

– Ты не шутишь?

– Нет, – Дейман сказал это со всей серьезностью.

– А ты бывала уже… где-нибудь?

– Была у отца. Загородом, – Марго помрачнела.

– Все настолько плохо?

– Он винит себя в моей смерти. Твоей, кстати, тоже. Каждый раз думает о том, что не нужно было нас отпускать тогда, что нужно было уговорить нас остаться.

– А водитель? – спросил Рома.

– Он был в коме, но все обошлось, – сказала Марго. Он как раз был у отца в тот день, когда меня туда занесло.

– Он на кресле-каталке? – отчего-то спросил Рома.

– Да, – покачала головой Марго.

– Как интересно, образ водителя сам пришел в голову.

– Оно так и происходит, – Дейман посмотрел на Рому. – Ну что, готов?

Рома был готов, но никак не мог допустить, чтобы Марго и Дейман вновь остались вдвоем. Но стоило ему только подумать об этом, как все это показалось Роме таким неважным и пустым, что он лишь усмехнулся и, закрыв глаза, представил себе квартиру отца. «Надеюсь, они уже вернулись», – подумал Рома.

Глава XXI. Моя готическая любовь. Прощание

Квартира Игоря Петровича, где оказался Рома, выглядела как обычно: здесь все было, как в день его отъезда – ну или почти так же.

«Значит, все-таки вернулись», – подумал Рома и прошелся по квартире, до сих пор удивляясь своему внезапному перемещению. Он мог брать предметы, как если бы был до сих пор живым, садиться на кресла и диваны. В квартире никого не было, и Рома даже думал, что попрощаться с родными у него не получится, как вдруг дверной замочек щелкнул, и в квартиру вошли трое. Это был отец, Женька и какая-то женщина, красивая, в длинной шубе, с прической, макияжем. Она чем-то даже напомнила ему маму, Наталью Семеновну, но только словно моложе.

«Ну, Игорь Петрович», – разозлился на него Рома, смотря, как тот помогает женщине снять шубу. Затем она сняла сапоги, взглянула в зеркало и поправила волосы. «Да это же мама!» – вдруг дошло до парня. Всю жизнь прожив с ней, он знал это машинальное движение ее рук, когда она поправляла волосы, но ее было просто не узнать – такой молодой и красивой она была.

– Жень, заноси пакеты и помоги маме, я сейчас за коробками спущусь, – сказал отец и взял у Жени ключи от машины.

– Хорошо, – Женя подхватил пакеты и понес на кухню.

– Да я бы сама, – начала возражать Наталья Семеновна, но Игорь Петрович лишь взял ее за руки и, посмотрев на нее, поцеловал их.

– Отдохни, Наташенька, мы все сами сделаем. Прими ванну, ты, должно быть, устала?

– Голова кругом, – призналась женщина и слегка улыбнулась.

– Все образуется, мы справимся с этим, – сказал Игорь Петрович и обнял ее.

«Интересно, они говорят обо мне?» – подумал Рома, наблюдая за родителями.

– Знаешь, Игорь, я на всю жизнь зареклась никогда не верить тебе, – начала женщина.

– Я это заслужил, – смущенно сказал отец. Рядом с матерью он был совсем другой – не тот бизнесмен, которого знал Рома, а какой-то родной и знакомый ему человек.

– Да, верно, но ты так много сделал для нас. Заново влюбил в себя, – мать даже покраснела, говоря это. – Я никогда не жаловалась, но какая-то женская обида жила со мной все эти годы. А тут ты – на машине, с цветами. Все, как обещал: и положение, и состояние, и все такой же родной.

– Думаю, бабкам у подъезда будет, что обсудить, – сказал Игорь Петрович с иронией.

– Когда тебя волновало чужое мнение? – вклинился в разговор Женька.

– Поговори мне еще, – насмешливо сказал ему отец. – Давай за остальным, – и передал ключи обратно Женьке.

– А что? Разве я не прав?

– Прав, Жень, вот только меня эти пересуды у подъезда не интересуют, а маме приятно было.

– Конечно.

– Ну что, машина не хуже, чем у Сеньки? – поддел ее отец.

– Лучше, – вздохнула мать. – Гораздо лучше.

– И тебе купим, какую захочешь.

– Да я и водить-то не умею, – замахала мать руками и засмеялась.

– Научишься, ты у меня молодец, и что ты столько лет полы мыла?

– Тебя ждала или пока Данилов обещание сдержит, – она замолчала. – Нехорошо все-таки получилось?

– С Даниловым-то? Так он перед тобой лебезил, тьфу. Но какой был мелочный, такой и остался, что с него взять? Нужно было тебе без заявления об уходе уходить. Но так даже лучше: красивый финал жизни в Каменногорске.

– Как в «Красотке» прям. Я так плакала всегда, смотря этот фильм, а тут все это со мной происходит, и знаешь, как приятно расставаться с такой жизнью?

– Да только вот Ромка… – отец помрачнел, но снова взял себя в руки.

Мать тоже замолчала.

– Все образуется, вот увидишь, – и отец снова обнял ее.

Тут Рому пошатнуло, как при землетрясении, а затем снова все вернулось в норму. Рома схватился руками за высокую тумбу и случайно задел фотографию, на которой был изображен он. Рамка упала на пол и разбилась. Отец с матерью тут же посмотрели на нее.

– Рома, – сдавленным голосом проговорила мать. – Я словно чувствую его.

И новый толчок пошатнул Рому; он вцепился в дверной косяк и переждал «землятрясение».

«Неужели они ничего не чувствуют? Или это происходит только со мной?» Но, казалось, родители и правда ничего не замечали. У матери зазвонил телефон, она достала новенький аппарат последней модели и немедленно взяла трубку.

– Слушаю, да?

– Что такое? – поинтересовался отец, но мать лишь махнула на него рукой.

– Едем, сейчас будет, – чуть ли не кричала она в трубку.

– Что-то случилось? – спросил отец, взяв мать за плечи.

– Да, Рома, кажется, он выходит из комы, – сказала мать.

– Едем. В этот момент новый толчок унес Рому куда-то далеко, а затем он уже был в квартире Марго. Увидев его, девушка бросилась к нему.

– Рэйм, – на ее глазах были слезы.

– Я здесь, ты тоже это почувствовала?

– Да, я не понимаю, что происходит. Мне страшно, Рэйм, я нигде не могу найти Деймана. Что, если мы возносимся?

– Постой, Марго, я был у родителей. В момент, когда начались толчки, им позвонили, скорей всего, из больницы, кажется, я в коме! Мы в коме, если ты чувствовала то же самое, что и я – значит, мы не умерли, мы в коме, Марго. Сейчас мы вернемся к жизни.

– Дейман почувствовал что-то, когда взял меня за руку, он сказал, чтобы я была здесь и никуда не уходила. Сказал, что нужно кое-что проверить, – она была напугана, но не смертью, не неизвестностью перед бесконечностью, не то, что они в коме, а лишь тем, что рядом не было Деймана.

– Ты любишь его? Марго? – но девушка даже не смотрела в сторону Ромы, лишь прижималась к нему.

– Я боюсь потерять его. Снова, – всхлипнула девушка.

Тут комнату озарил белый свет: из маленькой искорки, словно от бенгальского огня, он начал разрастаться, пока не поглотил половину комнаты. Тишина стояла жуткая, звенящая.

– Ну и где же фанфары и ангелы? – спросил Рома.

– Нашел время шутить, Рэйм, – сказала Марго, но не успела она договорить, как «землетрясение» началось с такой силой, что они обнялись и старались удержаться на ногах.

– Марго? – они услышали голос Деймана. – Где ты? – из коридора выбежал Дейман. – Все так, как я думал, – он взял ее за руку и притянул к себе. – Вы не умерли, я был там, сейчас вы можете выйти из комы.

– Тогда, думаю, вам стоит попрощаться, – сказал Рома, с грустью смотря на Марго.

– Постойте, это же… – Дейман рассматривал светящийся портал. – А вот и выбор. Казалось, что сейчас все рухнет: настолько сильно дрожали пол, стены и все вокруг. Вот-вот и земля расколется пополам, унося все к чертям.

– Дейман, я не могу тебя потерять! – крикнула Марго, которую заглушал грохот «землетрясения», и бросилась в объятия к своему возлюбленному. Дейману. Он обнял ее и погладил по голове.

– Ты можешь прожить долгую жизнь. Вы можете, у вас есть шанс вернуться к жизни. Рэйм – хороший парень, я буду за тебя спокоен. Буду знать, что ты в надежных руках.

– Марго! – кричал Рома, чувствуя, что земля уходит из-под ног.

– Выбор за тобой, но я всегда буду любить тебя, ты самое прекрасное, что было в моей жизни, и самое лучшее, что было после нее.

– Прости! – крикнула Марго, но Рома так и не понял, кому она адресовала это прости.

Белый свет бил в глаза. Рома щурился, крутил головой, пытаясь спрятаться от столь яркого света.

«Я умер? Окончательно? Небо?» – думал он.

– Он открыл глаза, – сказал кто-то. – Рома, – услышал он знакомый голос. Это была его мама, Наталья Семеновна. Рома почувствовал, как его руку сжимают ее пальцы, а затем увидел и ее лицо.

– Мама, – попытался произнести Рома, но выдавил лишь хрип. Ему тут же надели кислородную маску.

– Игорь, он очнулся, он пришел в себя, – сказала она куда-то в сторону. Ее слова звучали глухо, как в бочке, но Рома понимал, что он вернулся к жизни. Он не чувствовал своего тела, но знал, что оно есть – может быть, с переломами, растяжениями и ссадинами, но оно есть.

– Не двигайся, Рома, тебе сейчас нельзя, – ласково сказала мать, и слезы потекли по ее лицу, капая на Рому. – Господи, спасибо.

У Ромы, к его удивлению, не было ни единого перелома. Все врачи склонялись к мысли, что это не более чем чудо. Лежа в больничной палате, он быстро шел на поправку. Рядом была мать, отец появлялся реже, но иногда оставался и на ночное дежурство, отпуская мать домой.

– Я рад, что вы вместе, – сказал Рома. – Ты молодец, пап.

Игорь Петрович, наверное, единственный раз пролил слезы за все те годы в разлуке с семьей и именно сейчас поддался этой слабости.

– Я понял, как сильно вас люблю, – и потрепал Рому по голове. – Сынок.

Через пару дней к нему пришли посетители, о чем известил врач на утреннем осмотре после пары уколов и дюжины таблеток. Когда дверь приоткрылась, в нее вошли Шабрири и Герман.

– Рэйм, – бросилась к нему девушка. Она выглядела встревоженной и, подбежав, не знала, можно ли его обнять, но Рома сам потянулся к ней, привстал и обнял Шабрири, затем Германа.

– Я смотрю, ты в полном боевом комплекте, – и он очертил кругом свое лицо.

– Ты об этом? Да, жуткие синяки, я знаю.

– Но ты с нами…

Рома давно хотел задать вопрос кому-нибудь из врачей или родителям, но все никак не решался. Но, увидев своих приятелей, наконец-то набрался смелости.

– А Марго? Как она? – и волнение, с которым эти двое вошли к нему в палату, никуда не делось и, казалось, стало еще только прочнее.

– Нам очень жаль, Рэйм, Марго больше нет, – сказала Шабрири, взяв Рому за руку и сильно ее сжимая. В глазах девушки стояли слезы.

– Она сделала свой выбор, – сказал Рома и, отвернувшись, улыбнулся сквозь слезы. – Она там счастлива, она с Дейманом.

Когда он окончательно поправился и был день выписки, он набрал Шабрири по телефону и потребовал приехать за ним. Наталья Семеновна и Игорь Петрович удивились, когда он попросил поехать с друзьями. Он видел сквозь стекло палаты, как Шабрири обняла его маму, Герман пожал руку отцу, и они вошли в палату. Родители лишь улыбнулись и помахали ему.

– Они будут ждать тебя дома, – сказала Шабрири.

– Хорошо.

– Вот одежда, – Герман протянул Роме джинсы, футболку, свитер.

– Зачем они привезли их из дома? – Рома узнал вещи, в которых он ходил в родном городе. – А нет ли чего-нибудь…

– Черного? – спросил Герман.

– Да.

– Мы знали, что ты вернешься, – и Шабрири достала из рюкзака Германа красиво упакованный сверток.

– Не стоило, – хмуро сказал Рома.

– Это не от нас, – аккуратно сказал Герман. – Марго оставила это у нас, хотела вручить тебе на Рождество, когда вы вернетесь.

В горле у Ромы возник ком, глаза защипало. Он взял сверток, вытер рукавом больничной пижамы слезы и развернул. Сверху была открытка, на которой была изображена девушка, напоминающая Марго. На руке у нее сидел ворон. Все это было, словно картина, помещенная в красивую рамку:

В конце дороги – дороги, которая постепенно проваливается.

Зашли слишком далеко, чтобы делать вид, что мы не скучаем по дому.

Оглядываясь, я вижу закат и смотрю, как моя тень исчезает на полу.

Я задаюсь вопросом: как мы зашли так далеко?

  Они оставили нас, Детей в темноте, Вечно гореть Или зажечь искру. Мы собираемся вместе, По последнему слову техники. Мы никогда не сдадимся, Дети в темноте. И пусть мир поет: «Какой стыд, Какой стыд, Прекрасные шрамы На преломленных венах». Мы собираемся вместе, По последнему слову техники. Мы никогда не сдадимся, Дети в темноте, Дети в темноте…13  

Тебе, «моя готическая любовь…»

– Это ее перевод песни, которая ассоциировалась у нее с тобой, – сказала Шабрири. Они поехали на кладбище, где была похоронена Марго. Небольшая аккуратная могила с венками цветов, свежими букетами и фотографией на могильном камне.

– Это же с той фотосессии? – вспомнил он образ Марго, когда они делали фотосессию у Шабрири дома.

– Она была бы рада. Оникс сам ее выбрал, сказал, что именно такой она хотела быть.

Затем Шабрири и Герман отошли подальше, а Рома стоял у ее могилы и вспоминал самые лучшие моменты их жизни. Затем поднял голову вверх, вздохнул:

– Я очень надеюсь, что тебе там хорошо, – слова душили предательски подкатившие слезы. – Я тебя очень люблю. Спасибо за готику. Ты моя единственная, «моя готическая любовь». И знаешь, я расшифровал анаграмму, и это значит «богоискатель».

А по соседству с могилой Марго Рома заметил другую, не менее знакомую фотографию на могильном камне. «Майн Денис Владимирович».

– Я рад, что ты не одна, – сказал Рома и, погладив холодный гранит, пошел прочь.

Три фигуры в черных плащах покидали кладбище, когда поднялся сильный ветер, развевающий их одежду, длинные черные волосы, подчеркивая белизну кожи. Тяжелые ботинки и горячие сердца – возможно, самые любящие и прекрасные люди на земле – это готы.

P.S. Иногда гибель кого-либо – просто необходима. Иногда по-другому никак. Иногда смерть обязательно должна произойти, чтобы расставить все на свои места. Иначе нельзя, иначе просто не будет запуска механизма, иначе не будет череды важных событий, посланных свыше.

Примечания

1

Шарль Пьер Бодле́р французский поэт, критик, эссеист и переводчик; основоположник эстетики декаданса и символизма

Вернуться

2

Строки из песни российской симфоник-метал-группы Luna Aeterna

Вернуться

3

Песня группы Witchcraft «7 грех»

Вернуться

4

Текст песни «Кто останется со мной» российской рок группы My Theory

Вернуться

5

Текст песни «В твоих руках» российской симфоник-метал-группы

Luna Aeterna

Вернуться

6

Текст песни «Умрем живыми», российской группы «Гевал» – являющаяся представителем немногочисленного на отечественной сцене направления Industrial metal.

Вернуться

7

Никко́ло Макиаве́лли итальянский мыслитель, философ, писатель, политический деятель

Вернуться

8

Текст песни «Умрем живыми», российской группы «Гевал».

Вернуться

9

Стихотворение взято с сайта

Вернуться

10

(яп.) Сила в правде – брат

Вернуться

11

Текст песни «Insel» группы «Mantus» – немецкий музыкальный проект, основанный Мартином Шиндлером в 1997 году. Своим названием он обязан этрускому богу подземного царства Мантусу

Вернуться

12

Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. в тридцати томах. 1986. Т. 29. Кн. 11. С. 65, 70—71. 127, 136, 224, 228

Вернуться

13

Перевод песни «Kids in the dark» группы «All Time Low»

Вернуться

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg