«Человек, который не хотел любить»

Человек, который не хотел любить (fb2) - Человек, который не хотел любить [ЛП] 1175K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Федерико Моччиа

Федерико Моччиа

Человек, который не хотел любить

Моему маленькому принцу Алессандро Джузеппе.

«Красота – это экстаз; она проста как голод. Ведь о ней говорить нечего. Она как запах розы, который надо обонять».

Уильям Сомерсет Моэм

«С сердцем бороться трудно: всякое желание покупается ценою души».

Гераклит

«Музыка – это женщина».

Ричард Вагнер

1

Ласточки летали низко над землёй в лучах закатного солнца. Иногда они пересекали крыльцо старинной каменной виллы с толстыми и крепкими стенами. Внутри массивная лестница из тёмного дерева вела на верхний этаж. А чуть ниже – ухоженный сад, который придавал дому вид нарисованного в этих холмах Ланге. Чуть дальше, между рядами виноградников Неббиоло, ягоды казались тёмными и словно поджаренными этим ярким летним солнцем. Танкреди бегал со своим братом Джанфилиппо. Оба смеялись и кричали. Бруно, садовник, только что подстриг живую изгородь огромными ножницами и заулыбался, увидев, как они на одном выдохе пробежали мимо него и залетели прямиком в дом. Кругом пахло свежесрезанной травой.

Напротив крыльца, в центре большого каменного стола между двумя плакучими ивами, Мария, служанка, раскладывала свежеиспечённый хлеб. Всего за одно мгновение этот запах наполнил воздух. Танкреди приостановил свои гонки, схватил кусочек и засунул в рот.

— Танкреди, я тебе тысячу раз говорила, чтобы ты не хватал куски то тут, то там перед ужином! Ведь потом ты не захочешь есть!

Но он улыбнулся и снова стал бегать по саду. Щенок золотистого ретривера, лежащий в тени железного кресла с подушкой на нём, встал и радостно побежал за мальчиком. Они исчезли за воротами, и через мгновение его брат Джанфилиппо проскользнул следом.

Мать вышла из дома в этот самый момент.

— Куда это вы? Сейчас будем есть!

Затем она покачала головой и вздохнула.

— Твои братья... — она направилась к Клаудине, которая только что села за стол.

Женщина вернулась на кухню. На старом деревянном столе только что приготовленная паста. На мраморной столешнице, под которой располагалось множество ящиков, всё ещё оставалась мука. На стене висела различная медная утварь. Какие-то блюда готовили на медленном огне в чугунных печах.

Мать поговорила с кухаркой и дала ей инструкции для ужина. Потом раздала кое-какие указания служанкам. Сегодня вечером у них гости.

На улице Клаудине ровно сидела за столом и смотрела, как играют её братья. Они довольно далеко. До неё доносился собачий лай. Как бы ей хотелось быть сейчас с ними, бегать и валяться в грязи… но мама дала чёткие указания насчёт того, чтобы она не двигалась.

«Я не могу встать из-за стола». А затем она услышала тот голос.

— Клаудине? — девочка закрыла глаза.

Он неподвижно остановился в дверях с несколько суровым взглядом. С любопытством смотрел в узкую спину девочки: нежная шея, обёрнутая в вышитый воротничок нового платья, теряется в завитках каштановых волос.

Неужели она не услышала? Затем, тем же голосом, с такой же громкостью, он позвал её снова.

— Клаудине?

На этот раз девочка обернулась и посмотрела на него. Одно мгновение они молча смотрели друг на друга. Затем он улыбнулся и протянул ей руку.

— Идём со мной.

Малышка встала из-за стола и сделала несколько шагов к нему. Её ручка исчезла в ладонях мужчины.

— Пойдём, красавица.

В этот момент у входа в большой дом Клаудине остановилась. Медленно повернула голову. Вдалеке двое её братьев и пёс всё также бегали в траве. Вспотевшие, весёлые. Танкреди резко остановился. Он словно что-то услышал: голос, крик, может быть, своё имя. Он повернулся к дому. Слишком поздно. Там уже никого не было.

2

— Смотри, какая красивая девушка.

— Женщина.

Танкреди улыбнулся Давиде, а на теннисном корте Роберта с силой отбила мяч.

Фабрицио, её муж, ответил с другой стороны сетки, едва не перескочив линию. Роберта ускорилась и пробежала последние метры, как сумасшедшая. Наконец, когда это казалось почти невозможным, она проскользнула и нанесла по мячу восхитительный удар снизу вверх, резко изменяя счёт.

— Очко! — маленький Маттиа зааплодировал. — Мама молодец.

— Папа тоже молодец, — тут же парировала Джорджия.

— Нет, мама лучше, — они начали толкаться.

— Эй, хватит вам, — Фабрицио тут же развёл их по сторонам. Взял Джорджию с земли и поднял. — Я знаю, что ты всегда за меня, маленькая принцесса, но мама очень хорошо играет… И на этот раз победила она.

Подошла Роберта, вся мокрая от пота. Её длинные мускулистые ноги уже загорели на первом майском солнце. Она взъерошила волосы Маттиа.

— Вот так правильно говорить, милый, мама очень хорошо играет! — она задорно посмотрела на своего мужа и с закрытыми глазами сделала глоток из бутылки «Gatorade». Закончив, она снова открыла глаза. Фабрицио подошёл к ней и поцеловал в губы. Сладко-солёный поцелуй. Джорджия дёрнула отца за футболку.

— Папа, а мы не можем взять реванш?

— Конечно, принцесса... Но в другой раз. Сегодня у папы много дел.

И постепенно семья Де Лука ушла с корта: отец, мать и двое детей – мальчик лет восьми и девочка помладше. Они ушли практически в обнимку. Но в дверь вышли не все сразу. Сначала прошли дети, затем Фабрицио и последней Роберта, которая обернулась, чтобы взглянуть назад.

Её взгляд пересёкся с взглядом Танкреди, и женщина на мгновение раскрыла рот, возможно, чтобы просто вздохнуть. Она казалась не то восхищённой, не то раздражённой, не то в ожидании чего-то. Но это длилось только момент. А потом она оказалась рядом с дочерью.

— Давай, идём, маме нужно принять душ.

И так идеальная семья исчезла за углом здания.

Танкреди с любопытством смотрел в ту сторону, чтобы увидеть, если они пройдут снова. Давиде прервал его размышления.

— Как она на тебя посмотрела, а?

— Как женщина.

— Да, но как женщина, которая очень хочет тебя. Что ты с ними делаешь?

Танкреди повернулся к нему и улыбнулся.

— Ничего. Или, может, всё. Наверное, это им и нравится, может быть, они предпочитают непредсказуемых мужчин. Смотри... — он достал мобильник, — я нашёл её номер и послал ей сообщение. Притворился, что ошибся номером, и отправил ей вот это: «Я мог бы увидеть тебя тысячу раз, но так и не запомнить твоё лицо».

— А что ты потом сделал?

— Ничего. Ждал весь вечер. Зная её образ жизни, подумал, что она всё равно мне ответит.

— Почему? Что у неё за образ жизни?

— Она вежливая и прямая. Уверен, когда она прочитала сообщение, часть её хотела ответить из вежливости, а другая часть боялась сделать что-то неприемлемое.

— И что в итоге?

— Она ответила. Смотри: «Думаю, вы ошиблись номером». А затем я ей написал: «А что, если мне повезло ошибиться? Что, если это судьба?» Я словно слышал её смех.

— Почему?

— Потому что это был тот самый момент. Для любой женщины, даже для той, которая чувствует себя уже состоявшейся, если у неё есть дети, отличная семья, она довольна своей работой, всегда наступает момент, когда она чувствует себя одинокой. И тогда она вспоминает о том, что её смешило. А главное – кто.

Давиде взял телефон Танкреди. Они переписывались. Он прочитал сообщения, которыми они обменивались. Время пробегало у него перед глазами, неделя за неделей.

— Для неё ты превращаешься в привычку, в то, что понемногу становится частью её жизни. Каждый день посылаешь какую-нибудь фразу, мысль без всякого намёка... — Танкреди улыбнулся, а затем снова стал серьёзным. — А потом ты вдруг останавливаешься. В течение пары дней – ничего, ни одного сообщения. И она понимает, как сильно скучает по тебе, что ты стал незаменимым, появился в нужный момент и заставил её улыбнуться. Тогда ты снова пишешь и извиняешься, оправдываешься, говоря, что у тебя была проблема, и задаёшь ей самый простой вопрос: «Ты по мне скучала?» Каким бы ни был её ответ, отношения уже изменились.

— А если она не отвечает?

— Это тоже ответ. Это значит, что ей страшно. А если ей страшно, то только потому, что между вами может что-то случиться. Тогда ты можешь рискнуть и сказать ей: «А вот я по тебе соскучился». И двигаешься дальше.

Он показал ему ещё несколько сообщений. До последнего: «Я хочу встретиться с тобой».

— Но этому уже десять дней. А что потом случилось?

— Мы встретились.

Давиде посмотрел на него.

— И?..

— И, естественно, я не собираюсь рассказывать, насколько хорошо мы друг друга узнали, где и когда. Я просто хотел этим показать тебе, что многое зачастую оказывается не тем, чем кажется. Видел эту семью? Они кажутся счастливыми, у них двое замечательных детей, у них есть всё. Однако, такова жизнь – один момент… и всё. Всё может исчезнуть.

Танкреди показал ему несколько фотографий этой женщины, которые у него были в телефоне. Обнажённая Роберта, у неё только шляпа на голове, она ласкает свою грудь. Затем несколько размазанных, на которых она смеётся.

— Когда женщина пересекает эту черту, она уже ничего не стыдится, ей всё равно, она хочет чувствовать себя свободной.

Давиде ответил не сразу, только потом, подумав несколько секунд.

— Слава богу, ты никогда не хотел мою жену... — сказал он жёстко, даже сухо, чтобы это не прозвучало, как шутка. — Или, может, хотел... Слава богу, ты не во вкусе Сары.

Танкреди встал.

— Да... — и удалился, думая о том, что одна вещь неоспорима: иногда ты можешь очень ошибаться в человеке. — Идём, поедим вместе.

Они ушли в направлении сада Чирколо Антико Тиро а Воло.

Перед ними открылась панорама северного Рима, от холма Париоли и направо; внизу расстилался длинный мост корсо Франча и терялся вдалеке, у Фламинии, между горами в глубине.

Они прошли по газону мимо бассейна и нескольких столов под зонтами. Лёгкий ветерок раскачивал края скатертей и освежал обедающих посетителей.

Танкреди и Давиде заняли себе место. Подошла идеальная семья, они сели на несколько столов дальше. Джорджия и Маттиа всё не могли прекратить изводить друг друга:

— Отстань! Не бери ничего из моей тарелки!

— Она не твоя! Это закуски, значит, тарелка общая.

Маттиа взял оливку из тарелки Джорджии и быстро засунул в рот.

— Дурак! — Джорджия ударила его в плечо.

Мать отругала их:

— Вы закончили ссориться?

Мальчик стащил ломтик моццареллы и начал жевать его, так что молоко потекло из его рта.

— Маттиа, не ешь так! — она нервно поднесла ему салфетку ко рту, чтобы остановить этот молочный поток, пока он не коснулся футболки. А затем её материнский взгляд изменился. Он потерялся вдалеке, между столиками, и пересёкся с взглядом Танкреди. Он весело улыбнулся ей. Роберта покраснела, вспоминая тот или иной момент. А потом вернулась к роли матери.

— Если вы не перестанете ссориться, я больше никогда не возьму вас с собой в клуб.

К столу Танкреди и Давиде подошёл официант.

— Добрый день, синьоры, готовы сделать заказ?

— Ты что хочешь?

— Итак, может, первое...

— Здесь очень вкусно готовят паккери[1] с помидорами и моццареллой, — стал убеждать его Танкреди.

— Ладно, пусть будет паккери.

— А я буду холодный салат с кальмарами. Не могли бы Вы принести нам также хорошо охлаждённого белого вина? «Шабли Гран Крю Ле Кло» 2005 года, пожалуйста.

Официант удалился.

— На второе мы могли бы заказать жареных кальмаров или хорошего сибаса в соусе. Здесь самая свежая рыба.

Они замолчали в ожидании. Танкреди обернулся к саду. Грегорио Савини уже здесь, у входной двери клуба. Казалось, будто он не смотрел на них. У него короткие волосы. Лёгкий костюм. Его тёмный и непроницаемый взгляд следил за людьми как бы отвлечённо, фокусируясь на всём и ни на чём, концентрируясь на любом движении.

— Он никогда тебя не покидает, да?

Танкреди налил Давиде немного воды.

— Никогда.

— Он знает всё о твоей семье. Он уже давно с вами.

— Да. Я был маленьким, когда он появился, но это словно он был с нами всегда.

Подошёл официант, налил вино и ретировался.

— Здорово общаться с таким человеком. Когда нет ничего, чего бы он не знал. Только, должно быть, трудно совсем не иметь секретов от кого-то, правда?

Танкреди сделал глоток воды. Затем поставил стакан и посмотрел вдаль.

— Да. Это невозможно.

Давиде усмехнулся.

— Об этой женщине он тоже знает? О Роберте?

— Это он дал мне её телефон и предоставил всю информацию о ней.

— Серьёзно?

— Конечно. Именно он меня всегда и обо всём информирует: драгоценности, которые носит женщина, её любимые цветы, её круг общения... В ином случае я бы не мог добиваться того, что делаю, в такие короткие сроки.

— И что ты должен был сделать, чтобы войти в этот клуб?

— Как видишь, это была самая простая вещь в мире: я выяснил, что они должны были оплатить кое-какие счета, и взял их на себя, купив больше акций.

В этот самый момент в двери появился официант. Он осмотрелся, а потом узнал человека, которого искал. Он пересёк сад быстрым шагом и прошёл мимо нескольких столов.

Танкреди увидел его.

— Наконец-то. Не пропусти эту сцену.

Друг бросил на него любопытный взгляд. Он не знал, что тот имеет в виду. Официант остановился перед столиком семьи Де Лука.

— Простите...

Фабрицио поднял лицо от блюда. Он никого не ждал. Роберта тоже перестала есть.

— Это для синьоры, — он протянул ей прекрасный цветок дикой пятнистой орхидеи, завёрнутый в упаковочную бумагу, и записку. — А это для Вас, доктор Де Лука.

Фабрицио взял конверт, который ему протянул официант. Он с любопытством повертел его в руках. Отправлено не по почте, нет ни адресов, ни имён. В тот же момент Роберта развернула записку: «Ты правда меня любишь?» Женщина быстро подняла взгляд и встретилась глазами с Танкреди. Он только что налил себе белого вина и стал смотреть прямо на неё, поднимая бокал, словно чокаясь с ней издалека. Затем попробовал его. Идеальная температура.

— Да, это отличный Шабли.

А совсем рядом, за другим столиком, Фабрицио Де Лука резко побледнел. Он открыл конверт. И не поверил своим глазам. Там лежали фотографии, которые не оставляли места сомнениям: это его жена, Роберта, с другим мужчиной в самых невообразимых и жёстких позах. На снимках на ней был кулон, который он сам подарил ей на десятую годовщину свадьбы, что подтверждало тот факт, что эти фотографии были сделаны совсем недавно. Это происходило на протяжении последних недель, так как кулон этот он подарил ей всего месяц назад.

Фабрицио Де Лука показал фотографии своей жене и, прежде чем она пришла в себя от потрясения, жестоко ударил её прямо по лицу. Роберта упала со стула. Джорджия и Маттиа замерли и замолчали. Затем Джорджия заплакала. Маттиа, самый сильный из них двоих, так и стоял, открыв рот.

— Мама... мама...

Он не знал, что делать. Дети помогли ей встать. Фабрицио Де Лука взял несколько фотографий – несомненно, для адвокатов они покажутся полезными в их бракоразводном процессе – а затем ушёл под ошарашенными взглядами членов клуба. Роберта попыталась утешить Джорджию.

— Хватит, дорогая, ничего не случилось...

— Но почему папа это сделал? Почему он тебя ударил?

Тогда со стола упала одна фотография. Джорджия подняла её.

— Мама… это же ты!

Роберта вырвала снимок из её рук и со слезами, сверкающими на лице, засунула её в задний карман джинсов. Потом взяла Джорджию на руки, схватила за руку Маттиа и нерешительно зашагала к выходу под всеобщим вниманием. На щеке остался красный отпечаток пятерни её мужа. Подойдя к столу Танкреди, она остановилась.

Давиде стало неловко. Роберта встала напротив них и молчала. Слёзы текли по её лицу, она не могла сдерживать их.

Маттиа ничего не понимал. Он дёрнул мать за руку.

— Мама, почему ты плачешь? Почему вы с папой поругались? Что происходит?

— Не знаю, дорогой. — Затем она посмотрела на Танкреди: — Скажи мне ты.

Он хранил молчание. Взял бокал и сделал глоток вина. Потом вытер губы салфеткой и медленно положил её обратно на бедра.

— Возможно, ты просто устала от счастья. И теперь, когда ты снова его обретёшь, то будешь это счастье ценить.

3

— Милый, ты дома?

В тот же момент, когда она произнесла эти слова, у Софии сжалось сердце. А как по-другому? Куда он мог пойти? И главное – как? В этот момент ей показалось, что она услышала далёкое эхо, а затем какое-то столкновение: звук бьющегося стекла, скрежет металла – эта последовательность медленно проплыла в её голове.

Она поставила сумку с продуктами на стол. Коснулась своего вспотевшего лба. Затем упёрла руки в бока и осмотрелась: жалкая кухонька, поцарапанные со временем стаканы из мутного стекла. Она увидела своё отражение в зеркале и едва узнала себя. Уставшее лицо, лохматые волосы и на вершине всего – погасший взгляд. Именно этого ей не хватало – света. Красота, за которую её всегда восхваляли, словно это её единственное достоинство, что иногда её даже выводило из себя, на самом деле ещё никуда не делась. Она просто устала. София поправила волосы. Потом сняла жакет и повесила его на стул. Начала раскладывать покупки по местам. Поставила молоко в холодильник. С ранней юности она боролась с этой красотой. Ей больше понравилось бы, если бы её ценили только за её великую страсть, за её невероятный талант, за тот дар, который у неё был с раннего детства – любовь к музыке. Фортепиано было её единственным смыслом жизни. Ноты наполняли её мысли. В шесть лет, ещё в начальной школе, она выбрала несколько классических пьес, попросила разрешения забрать партитуры домой, сделала несколько поправок и сыграла немного иначе. Они стали музыкальным сопровождением её жизни. Она качалась, бегала, ныряла в море, смотрела на закат – делала всё с этими нотами в голове. Каждый момент её жизни проходил в сопровождении музыкальной пьесы, которой она добавляла блеска.

София была такой. Она выбрала «Фантазию-сонату по прочтении Данте» Ференца Листа и сделала это гимном любви.

Она решила, что будет играть её только для своего мужчины, который сделает её счастливой, в которого она влюбится. Но у неё не было возможности воплотить это в жизнь. До тех пор, пока она не встретила Андреа, архитектора и игрока в регби, одарённого как физически, так и интеллектуально. Как и она. Страсть и рациональность. Они познакомились на вечеринке и начали встречаться. В первый раз она расслабилась, и это случилось. Она влюбилась. Наконец, она смогла сыграть гимн любви. Всё время она репетировала, чтобы игра вышла идеальной, как она и хотела, как она это чувствовала, как она хотела сыграть это ему, только ему, своему Андреа. И в ту ночь она была готова, но…

Она только что приехала домой, когда услышала звонок телефона. София закрыла дверь, бросила сумку и побежала отвечать.

— Алло?

— Наконец-то! Где ты была?

— В классе. Только что вернулась.

— Хорошо, дорогая. Слушай, я взял тебе пиццу с помидорами черри и моццареллой...

— Но я ведь просила только с черри, помидоры и ничего больше!

— Дорогая, почему ты так реагируешь?

— Потому что ты никогда меня не слушаешь.

— Когда я приеду, моццарелла уже остынет, и ты без труда сможешь её убрать. Тогда останутся только помидоры, как ты и хотела.

— Проблема не в пицце, а в том, что ты меня не слушаешь! Ты понимаешь или нет?

— Понимаю... Я скоро буду.

— Я тебе не открою!

— А если я скажу, что везу тебе пиццу с помидорами и моццареллой?

— Я же тебе сказала – только с помидорами.

— Конечно... Я же пошутил!

— Да-да, только ты меня не слушаешь и всё время ведёшь себя, как идиот!

— Когда тебе хочется поссориться, тебя ничто не остановит, да?..

— Ты похож на мою мать! Я ушла из дома, как только мне исполнилось восемнадцать, именно поэтому... И в итоге я снова живу с человеком, который меня не слушает и всё время смеётся надо мной.

После этих слов она бросила трубку. Андреа положил телефон в карман, покачал головой, завёл мотоцикл и, полный ярости, поддал газу. Его достало её вечное желание ругаться из-за всего подряд. Первая, вторая. «Неужели мы всю жизнь проведём в этих ссорах? Да, я забыл, что она не хотела моццареллу, и что? Из-за такого пустяка закатывать скандал?» Третья, четвёртая, с каждым разом всё быстрее, с каждый разом всё злее, спускаясь по дороге к пиццерии. Восемьдесят километров в час. Сто. Сто двадцать. Сто сорок. На такой скорости вся улица пробегает перед глазами смазанно, бешенство в сочетании слезами от ветра практически ослепили его, так что он ничего не видел и, в конце концов, врезался в машину, остановившуюся на углу склона.

Водитель машины прерывисто мигнул один, два раза, и без промедления выехал из темноты вперёд. Он выехал на улицу в тот же момент, когда к тому месту на всей скорости гнал Андреа. Всего мгновение. За рулём машины была взрослая женщина. Увидев ускоряющийся свет, она испугалась. Её словно парализовало, страх сковал её, она затормозила посреди дороги, не двигаясь ни вперёд, ни назад, неспособная принять решение.

— Чёрт...

У Андреа не было времени снизить скорость, затормозить. Он просто открыл рот с выражением ужаса в глазах. Словно этот автомобиль, остановившийся посреди дороги, надвигался на него с бешеной скоростью. Он даже не смог закричать. Ничего: он с силой вцепился в руль и закрыл глаза. У него не было времени ни на что, даже на молитву, он мог только цепляться за последнюю мысль: «Пицца с помидорами черри без моццареллы». Он больше не забудет об этом. Никогда.

Темнота.

4

— Мне страшно знакомить тебя с ним.

— Почему?

— Потому что он может понравиться тебе больше, чем я...

— Это невозможно, — Бенедетта рассмеялась и поднесла руку ко рту. Затем сделала глоток битера, который заказала, и пожала плечами.

Джанфилиппо с любопытством посмотрел на неё.

— Почему невозможно? Он моложе меня... Он красивей меня, а самое-самое главное – он намного, намного богаче меня...

Бенедетта резко посерьёзнела.

— Значит, он очень понравится мне.

Джанфилиппо поднял одну бровь.

— А-а...

— Да... Особенно потому, что ты идиот, — в этот момент она казалось очень раздражённой. — Ты на самом деле думаешь, что он может заинтересовать меня потому, что он богаче тебя?

— Я сказал намного, намного богаче.

— Значит ты намного, намного больший идиот!

Джанфилиппо сделал глоток своего «Кампари». Затем улыбнулся и попытался исправиться.

— Милая, с тобой и пошутить нельзя...

— Ты не шутишь, — Бенедетта, решительная, пожала плечами и наклонила голову. Она посмотрела в глубине зала: картины, статуи и гости «Circolo della Caccia», одного из самых эксклюзивных клубов в городе.

Все вокруг ходили спокойно и размеренно. Некоторые с улыбками здоровались друг с другом. Они знакомы давно: составляют узкий круг самых могущественных и богатых людей во всём Риме.

Джанфилиппо попытался взять её за руку.

— Ну же, не будь врединой.

Бенедетта быстро отдёрнула руку.

— Это была плохая шутка. Не понимаю, почему тебе так нравится шутить над тем, что он богаче тебя...

Джанфилиппо развёл руками.

— Потому что это как раз не шутка! Он правда богат... и очень.

Бенедетта обернулась и покачала головой. Ничего не поделать. Он никогда не поймёт. Да и спорить об этом бесполезно. К тому же, вполне вероятно, что он преувеличивает. Как он может быть намного, намного богаче брата? Джанфилиппо – самый состоятельный человек из всех, кого она встречала в своей жизни. Едва поняв, о чём задумалась, она удивила сама себя, послав ему несколько неловкую улыбку, пытаясь тем самым отвлечь его.

— Ладно, не будем спорить! Расскажи мне что-нибудь ещё о своём брате, пока он не пришёл, мне любопытно.

Джанфилиппо вздохнул.

— Он был безрассудно храбрым всю свою жизнь. Всё время попадал в аварии на своём мотоцикле. Занимался сёрфингом и объехал полмира, соревнуясь в этом виде: Гавайи, Канары... Потом настала очередь каноэ, прыжков на парашюте, полётов на параплане. В общем, он ни от чего не отказывался. Думаю, он перепробовал все самые экстремальные виды спорта, играя с жизнью…

В тот момент он услышал его голос.

— Из чего следует, что я далеко не подарок, — Бенедетта резко обернулась. Напротив неё стоял мужчина. — Если обращать внимание на его истории, кажется, будто я пытался свести счёты с жизнью, но у меня не получилось.

Высокий и стройный парень. На нём идеально выглаженная белая рубашка с закатанными рукавами, что позволяло разглядеть мускулы на его руках. Слегка загорелая кожа и ярко-голубые глаза, внимательные, испытующие. «Из-за глаз он кажется старше, — подумала Бенедетта. — Нет, не старше. Скорее, более уверенным, более мужественным, более... Более – всё, — она улыбнулась ему. — Не знаю, Джанфилиппо сказал, что он намного, намного богаче него, но ясно пока только одно: он намного, намного красивее».

Парень очень элегантно сел напротив неё. Затем протянул ей руку и представился.

— Танкреди.

— Бенедетта.

Затем он положил ногу на ногу и поставил локти на подлокотники кресла.

— Итак, что делает такая красивая женщина с кем-то таким... таким?.. Не могу ничего придумать.

— Хочешь сказать – чудесным? — улыбнулся ему Джанфилиппо.

Танкреди ухмыльнулся ему.

— На самом деле, я искал не это слово.

— Если нужно вести такую жизнь, какую ведёшь ты, чтобы не быть занудой, я очень рад быть самым скучным человеком на планете.

— Почему? — Танкреди удивлённо посмотрел на него. — Я делаю что-то, что тебе не нравится?

На самом деле, его брат игнорировал большую часть того, что он делал, а то, о чём знал, не поддерживал. Джанфилиппо постарался изобразить невозмутимость.

— Знаешь, сам факт того, что ты ещё жив, уже кажется мне огромным успехом, я бы даже сказал, чудом...

В этот момент Бенедетта взяла оливку, проткнула её соломинкой и стала вертеть ею в стакане с остатками битера. Потом она её положила в рот и отметила этот вкус между солёным и сладким.

Братья переглянулись. Наконец, Джанфилиппо улыбнулся. Танкреди опустил взгляд. Бенедетта застыла с оливкой во рту, удивлённая странным молчанием. Джанфилиппо посмотрел на неё и покачал головой, как бы говоря: «Ничего, я потом тебе расскажу». В то же время женщина услышала, как кто-то позвал её.

— Бенедетта, что ты здесь делаешь?

У входа в зал, рядом с их столиком, остановилась эффектная девушка. На ней был тёмно-синий костюм, маленькая сумочка от Гуччи, а светлые волосы были собраны сзади. Бенедетта с улыбкой встала.

— Габриэлла! Извините, — она оставила братьев и побежала к подруге. Девушки обнялись и начали болтать.

Джанфилиппо посмотрел на Танкреди и улыбнулся ему. Тот поднял руку, чтобы привлечь внимание официанта.

— Простите!

Джанфилиппо настаивал.

— Видел, как это было странно?

Танкреди вздохнул.

— Да...

Наконец, подошёл официант.

— Пожалуйста, не могли бы Вы принести мне пива?

— Конечно, синьор.

Официант решил, что это весь заказ, и уже собрался уходить, но Танкреди снова обратился к нему.

— Какое пиво у Вас есть?

— Любое, синьор.

— Тогда я хотел бы «Дю Демон», — официант снова собрался уходить, когда до него донеслись последние инструкции: — Охлаждённое.

Танкреди хотел сделать вид, что ничего не произошло, но знал, что ему не отвертеться. Взгляд брата пересёкся с его собственным.

— Это невероятно, тебе не кажется?

— Да. Это было странно.

— Странно? Это было настолько абсурдно, насколько вообще можно вообразить! Бенедетта сделала тоже самое, что и она…

И теперь они словно вместе вернулись в ту сцену.

Клаудине играла оливкой в стакане. Проткнула её соломинкой. Потом улыбнулась, достала её и в тот момент, когда красная капля уже готова была упасть, она подставила язык под неё. Затем она положила оливку в рот и стала играть ею, как маленькой акробаткой, а потом прожевала. И проглотила.

— М-м-м, как вкусно.

Она провела по щеке указательным пальцем, чтобы поиздеваться над своим младшим братом Танкреди.

— Ну хватит, ты съела их все! Эта была моя.

— Просто ты тормоз, ты слишком медленный.

И, сказав это, она пулей вылетела к бассейну большого сада. Она бежала, как газель, между розовыми кустами, зелёными сетками и деревьями. Танкреди быстро побежал за своей сестрой. Она смеялась и время от времени оборачивалась.

— Не догонишь! Не поймаешь!..

Она побежала ещё быстрей и, немного не добежав до бассейна, скинула с себя лёгкое платье и выбросила его на газон. Девочка остановилась у края.

— Видел? Я прибежала первая.

И она нырнула, сделав идеальный прыжок. Она проплыла под водой и вынырнула чуть дальше, в центре бассейна. Её длинные тёмные волосы откинулись назад и открыли миру её слегка загоревшее лицо. Потом она закрыла глаза и улыбнулась. Между тем Танкреди всё ещё снимал обувь.

— Ну вот видишь?.. Ты такой медленный... Слишком медленный.

Засмеялся даже Джанфилиппо, сидящий в воде в прозрачном надувном кресле. Он держал свою девушку Гвендалину, которая вцепилась в его ногу. Она лежала на животе на оранжевом матрасе и цеплялась за ногу Джанфилиппо, которую он свесил с кресла. Гвендалина тоже засмеялась. Она была очень загорелой, и её голубой купальник подчёркивал каждый изгиб тела. Наконец, Танкреди, уже в плавках, разбежался и прыгнул. В воздухе он поджал ноги и прыгнул бомбочкой, обрызгивая всех.

— Что ты делаешь!

Все начали отряхиваться он воды. Джанфилиппо упал с кресла, зацепился о матрас Гвендалины и её тоже сбросил в воду. Они оба оказались под водой и вынырнули оттуда со смехом, но она была быстрей и стала так активно трясти головой, что у Джанфилиппо не было другого выбора, кроме как пихнуть её обратно. Он с головой опустил её под воду и держал её так довольно долго, а когда он опустил, то Гвендалина вынырнула с глубоким вздохом.

— Ты что, идиот? Ты меня чуть не убил!

— Да ладно тебе!

— Придурок... Ты придурок.

Они ругались ещё некоторое время. Наконец, он схватил её так, что она не могла пошевелиться, и попытался поцеловать её. Но она его укусила.

— Ай!

— Ты это заслужил.

Джанфилиппо коснулся своей губы, чтобы проверить, не пошла ли кровь, но ничего не было. Тогда он возобновил борьбу и снова поцеловал её. Но на этот раз Гвендалина не кусала его. Это был глубокий и страстный поцелуй. Танкреди это понял и удивлённо повернулся к Клаудине, а ты покачала головой и махнула рукой, словно говоря: «Да что тут такого? Они целуются!..»

Но Клаудине ничего из этого не интересовало. Даже казалось, что ей это наскучило. Так что она сделала два-три гребка по воде, зацепилась за край бассейна и вышла. Она пошла домой, всё ещё полностью мокрая. Худая, стройная, она побежала по газону, не давая никаких объяснений о такой неожиданной реакции.

Танкреди, оставшийся один в воде, ненадолго нырнул. А когда вынырнул на поверхность, заметил, что ничего не изменилось. Джанфилиппо и Гвендалина всё ещё целовались, обнявшись у края бассейна. Он не знал, что делать, так что тоже вылез из воды и пошёл домой. Он зашёл в дом и поднялся по большой лестнице, которая вела в спальни.

— Клаудине? Клаудине? — постучал он в дверь её комнаты, но ответа не получил. Тогда он медленно открыл её. Дверь скрипнула. Его сестра сидела в большом кресле с мокрыми волосами, подобрав под себя ноги. Окно у неё за спиной было открыто. Наполовину опущенные римские шторы впускали рассеянный свет, который слегка освещал её сквозь колышущиеся на ветру лёгкие занавески.

Танкреди встал напротив неё.

— Почему ты мне не отвечаешь?

— Потому что мне не хочется!

Клаудине ела вишнёвое мороженое. Она показала ему язык. Он полностью был красного цвета, ярко-красного, даже жестокого. Она жадно облизывала мороженое и смеялась.

— Ладно, чего ты хочешь, братишка?

Танкреди почувствовал нарастающее раздражение. Ему не нравилось, когда она так его называла.

— Я тоже хочу мороженое.

— Его больше нет.

— Врёшь.

— Это правда. Смотри... — Клаудине встала и открыла маленький холодильник: — Видишь? Пусто. Это было последнее.

Танкреди понял всё неправильно.

— Кто тебе его купил?

— А ты как думаешь?

— Я не знаю. Если бы знал, то не стал бы тебя спрашивать.

Клаудине вернулась в кресло, скрестила ноги и продолжила лизать последнее мороженое.

— Мне купил его папа... И знаешь, почему? Потому что я его любимица... Только не говори этого маме…

Танкреди сел на кровать.

— Почему?

— Потому что. Может, однажды я тебе расскажу кое-что.

Танкреди настаивал.

— Но почему я не должен говорить этого маме?

Клаудине откусила большой кусок мороженого. Она взяла его зубами, потом пальцами и стала играть им губами, обсасывая его, а её рот становился всё более красным. Затем она хитро улыбнулась и подняла бровь, единственная хозяйка невероятной правды, которую она решила подарить своему братику:

— Потому что он хотел, чтобы была только я, а вас двоих – не хотел...

— Я стараюсь не думать об этом, но очень часто воспоминания сами приходят ко мне, с тобой такое бывает?

Танкреди сделал длинный вздох. Каждая их встреча заканчивается тем, что Джанфилиппо говорит о Клаудине.

— Да. Бывает время от времени.

Джанфилиппо посмотрел на Бенедетту, которая всё ещё болтала со своей подругой.

— Как она тебе?

— Я недостаточно хорошо с ней знаком.

Джанфилиппо наклонил голову, словно так можно лучше разглядеть её.

— Она меня возбуждает.

— Тебя все возбуждают.

— Это неправда. Сильвия была идеальна, но потом я женился на ней.

Наконец, принесли пиво, которое заказывал Танкреди. Официант поставил его на стол и ушёл, не подождав даже «спасибо», которого, в любом случае, всё равно не прозвучало. Танкреди сделал глоток.

— Думаю, что рано или поздно такое происходит со всеми женщинами. Возможно, они к нам чувствуют то же самое...

— У тебя отличное видение жизни в паре. Ты не думаешь жениться однажды? Я – да. Бенедетта была бы идеальной женой. К тому же, мне скоро будет сорок два. А ей тридцать три. Мы просто созданы для того, чтобы превратиться в счастливую пару: между нами неплохая разница в возрасте, девять лет; у нас много общих интересов; одинаковые вкусы; одинаковый взгляд на жизнь; мы умеем давать друг другу свободу и оставлять личное пространство.

— Почему бы и нет? Может, это даже сработает. Ты думаешь, что смешать правильные ингредиенты достаточно для того, чтобы у пары было будущее?

— Да. И особенно для того, чтобы пара была счастлива.

— Я знал одну счастливую пару, идеальную семью. Я их видел каждый день в этом клубе. Брак двух привлекательных и богатых людей, оба – прекрасные игроки в теннис, двое прекрасных детей... А потом вдруг – и пуф!

— Что случилось?

— Она изменила ему.

— Уверен, что это просто сплетни, которые тебе кто-то рассказывает...

— Нет, я полностью в этом уверен. Она изменила ему со мной.

Танкреди выпил ещё немного пива. Джанфилиппо хранил молчание. Танкреди продолжил:

— Мне нравилось видеть совершенство этой семьи, их счастье… Поэтому я его и разрушил. Ненавижу счастье. Оно кажется мне лицемерием. Не понимаю тех, кто всё время улыбается, кому кажется, что всегда всё хорошо. Посмотри, посмотри на этих людей…

Джанфилиппо проследил за взглядом Танкреди, который блуждал по залу «Circolo della Caccia». Элегантные и богатые мужчины и женщины обменивались улыбками, словами, приветствовали друг друга, протягивая руки и целуясь в щёки. Иногда они хохотали, обменивались сплетнями, но всегда шёпотом, по-доброму и вежливо, никогда ни одного лишнего слова, никогда на тон выше.

— Вот он перед тобой, это мир притворства... Все кажутся хорошими, честными, спокойными, искренними. И кто знает, сколькие из них окажутся неверными или ворами, сколькие причиняли кому-то боль, были причиной чьих-то страданий... Но все притворяются счастливыми. Как эта мать идеального семейства: она была счастлива, у неё было всё, но всё равно она отказалась от этого в один момент, она просто взяла и потеряла всё вот так... — он щёлкнул пальцами, — из-за простого желания...

— А как об этом узнал её муж?

— Я послал ему фотографии, — Джанфилиппо беспокойно посмотрел на него. Танкреди ему улыбнулся. — Только те, на которых я спиной, зато прекрасно видно, какое удовольствие получает она.

В этот момент Бенедетта вернулась за стол со своей подругой.

— Простите, что отвлекаю вас... Я могу представить вам свою подругу Габриэллу? Мы с ней сто лет не виделись.

Танкреди и Джанфилиппо встали практически одновременно.

— Очень приятно.

Затем Бенедетта обняла Джанфилиппо, чтобы не осталось никаких сомнений в том, кто из них её мужчина.

— Мы с Габриэллой подумали, что сегодня могли бы пойти поужинать в «Assunta Madre». Говорят, там лучшая рыба во всём Риме, — говоря это, она смотрела на Танкреди: — Почему бы тебе не пойти с нами?

Танкреди осмотрел девушку так внимательно, что, в конце концов, она едва ли не стыдливо опустила глаза. Тогда он улыбнулся.

— Нет, мне жаль, — принёс извинения он. — У меня есть кое-какие обязательства, и я не могу их отложить.

— Как жаль! — сказала Бенедетта.

— Я провожу брата к выходу.

Джанфилиппо удалился вместе с ним.

— У тебя ведь нет никаких дел, правда?

— Ты такой проницательный.

— Чем она тебе так не понравилась? Мне кажется, она очень красивая.

— В мире полно красивых девушек. Эта не замужем, у неё нет парня, возможно, она недавно с кем-то рассталась, и теперь ей просто хочется влюбиться... И тут подвернулся я.

— И что? Что в этом плохого? Наверняка с ней даже весело. Просто возьми и узнай, какие достоинства есть у этой женщины, какая она в постели, как готовит. Нужно просто дать ей шанс…

— Да, но она показалась мне поверхностной. В лучшем случае, она отлично владеет врождённым качеством всех женщин.

— Каким?

— Умением плакать.

Тогда Джанфилиппо дал ему уйти. Сам он некоторое время наблюдал за тем, как его брат идёт по коридору. А затем вернулся к женщинам и сел между ними. Погладил ладонь Бенедетты.

— Какой странный тип, твой брат… Но он мне понравился. Жаль, что у него вечером дела...

— Да...

— Вообще-то, он понравился нам обеим… Именно это я говорила Габриэлле, было бы здорово, если бы они... Да, мы могли бы пригласить их в наш загородный дом...

Джанфилиппо тут же понял, что она имела в виду.

— Да, было бы здорово. Только вот у моего брата есть маленькая проблемка…

Бенедетта и Габриэлла сначала посмотрели на него с любопытством, а потом – с беспокойством.

— Какая?

— Он не хочет быть счастливым.

5

Андреа с закрытыми глазами слушал музыку в наушниках. Затем он открыл глаза и посмотрел на видео, где появилась София. Её руки летали над клавишами, голова была наклонена, лицо закрыто волосами, упавшими вперёд и танцующими вместе с ней, а она качалась, сидя за инструментом, захваченная своими собственными нотами.

Её каштановые волосы были светлее обычного, да и сама она была бледнее. Был сентябрь, её последний концерт.

Андреа смотрел на неё. Камера приблизилась к её лицу и в данный момент показывала её в профиль. София с закрытыми глазами играла финал пьесы. Андреа начал двигать головой в том же ритме, что и она, позволяя себе раствориться в этом фрагменте, в этих последних нотах, таких сильных, таких трогательных. Без спросу по его щеке прокатилась слеза. Он всё также двигал головой, не зная, что причиняет ему такую боль: воспоминания из-за этого видео, которое снял он сам со сцены консерватории, когда ещё мог передвигаться самостоятельно, или то, что с того момента всё прекратилось. София никогда больше не играла. Её невероятный признанный дар остался в стороне, заброшенный на чердак, забытый. Как не открытый подарок, как не подаренный поцелуй.

Слушая аплодисменты на видео, Андреа вдруг почувствовал на себе взгляд и опустил монитор ноутбука. Перед ним появилась София на восемь лет старше.

— Эй... С кем переписываешься? Я ревную.

Андреа снял наушники.

— Привет, любимая, я не слышал, как ты вошла... — он улыбнулся ей и попытался поставить ноутбук на столик рядом с ним, но ему пришлось приложить немало усилий для этого действия, словно этот маленький шаг был проблемой, непреодолимой трудностью. София тут же оказалась рядом с ним и помогла. — Нет, оставь его здесь... Может, потом он мне снова понадобится.

— Я тебе его отдам, когда уйду.

— А...

— Что это значит?

— Ничего, просто... ты снова собираешься уйти...

— Дорогой, ты как всегда не помнишь, но я делаю это каждый день… у меня урок.

— Мне кажется просто нелепостью, что ты делаешь это. Ты могла бы зарабатывать в тысячу раз больше, играя и давая эти концерты, на которые приезжали люди со всего мира, чтобы послушать тебя. А вместо этого ты упёрлась и даёшь уроки музыки в школе.

— Опустив тот факт, что я даю уроки не только в школе, но и в консерватории, скажу то, что ты и сам знаешь: мне очень нравится учить, ведь встречается множество юных дарований.

— Ага, как этот Даниеле, который написал тебе любовное письмо…

— Ему ведь семь лет!

— И что? Пока он растёт, ты всё время будешь его мечтой.

— Да, но есть небольшая деталь: когда ему исполнится восемнадцать, мне уже будет сорок!

— И? Сейчас в моде пары, в которых мужчина гораздо моложе...

— Милый... — София улыбнулась ему и поцеловала в губы, — ты же знаешь, что мне нравится идти против течения, разве нет?

В этот момент она случайно наткнулась на мешки с мочой и калом. Она собиралась убрать их, когда Андреа её остановил.

— Нет, оставь...

— Но они полные.

Андреа ответил с яростью:

— Я сказал, чтобы ты их оставила!

София испуганно отстранилась от него из-за этого неожиданного крика. Андреа понял это и сказал ей уже спокойнее:

— Позже придёт Сюзанна. Я хочу, чтобы это сделала она.

— Конечно... Ты прав, — но этого ей показалось недостаточно. — Прости меня.

Тогда она ушла на кухню, разобрала сумку с продуктами, одну за другой, и, пытаясь отвлечься, стала наводить порядок в холодильнике. Затем она остановилась, оперлась руками о стол и закрыла глаза. Сделала глубокий вздох и, снова открыв их, посмотрела вокруг себя. Вдруг всё показалось ей старым. Словно мир остановился и стал неподвижным. Словно всё здесь находилось с незапамятных времён: лампа, повешенная в углу, справа от холодильника; тостер в верхнем шкафчике; деревянная доска; старая большая ложка. Словно её жизнь парализовало в тот день.

Она посмотрела на часы.

«Поверить не могу, уже так поздно! Я голодная... Уже полдесятого. Сколько времени нужно, чтобы обменять пиццу? Если бы я заранее знала, то не стала бы просить. Подошла бы и та...» София засмеялась. Как же глупо было ссориться из-за подобных вещей! К тому же, в последнее время она чувствовала себя такой вдохновлённой. Ничего никому не говоря, особенно Андреа, она готовила ему сюрприз – то, что должно было соединить их навсегда: пассаж Листа «Фантазия-соната по прочтении Данте», она считала это самой красивой пьесой, даже более возвышенной, чем «Годы странствий». Это было произведение, которое трогало её до глубины души, как ей казалось — более того, она была уверена в этом — оно трогало её так же, как и композитора, который его написал. Лист был безумно влюблён в принцессу Каролину Ивановску, а сто пятьдесят лет спустя она, София, ничья принцесса, посвятила эту пьесу своему возлюбленному, своему принцу — да, она не стыдилась называть его так.

Она села за фортепиано и посмотрела на клавиши. Сколько ещё ей придётся учиться? Может, ещё пару недель, а потом... А потом на первом концерте, очень просто, после последних аплодисментов публики, она скажет: «На бис я бы хотела сыграть пьесу Ференца Листа, которую я посвящаю очень близкому мне человеку». Она посмотрит на Андреа, а он, в первом ряду, вернёт ей этот взгляд. Она сядет за инструмент и начнёт играть, представляя, как он с каждым новым переходом, судорожным и виртуозным, будет удивлён всё больше и больше.

Это станет его пьесой, и никогда, никогда больше она не станет её играть. Она заставила ноты зазвучать и забыла обо всём мире вне этой комнаты. Она не замечала, что не так далеко от неё происходило кое-что: постоянно загорался дисплей её мобильника; друг за другом она пропускала вызовы; её лучшие подруги, друзья и родители; наконец, больница. Но София продолжала играть, зачарованная эмоциями этой пьесы. Она работала над ней целый год и сыграет только для него, для мужчины, которого она полюбила и будет любить всю свою жизнь. Она улыбнулась, подумав обо всех обычных глупых ссорах, о своём несколько капризном характере, о своём постоянном беспокойстве. Одна великая мысль заставила её широко улыбнуться: «Я сыграю её для тебя, Андреа». И с этим последним убеждением она полностью забылась. Она быстро двигала руками по клавишам; под её пальцами ноты становились порывистыми; она била по клавишам иногда яростно, а иногда нежно; и со страстью подвела эту пьесу к концу. Обессилевшая, она даже не успела встать из-за фортепиано, когда услышала тот шум. Удары в дверь, затем звонок. Настойчивый, продолжительный, неугомонный. Словно кто-то колотил по нему. Ещё раз удары в грубую деревянную дверь, словно по ту сторону больше одного человека. «Я так плохо играла? — улыбнулась она про себя по пути к двери. — Или уже слишком поздно? — она посмотрела на часы. — Я могу играть по меньшей мере до половины одиннадцатого...»

Открыв дверь, она была ошеломлена. Что здесь делают Грегорио и Стефания с нижнего этажа?

— Что-то случилось?..

Стефания посмотрела ей в глаза, не зная, что сказать и как. Она смогла выдавить из себя одно-единственное слово.

— Андреа...

София в отчаянии поднесла руку ко рту. Затем попыталась глубоко вздохнуть, так как у неё перехватило горло. Словно в этот миг церковные песни, хоры, ноты, фрагменты – вся музыка, которую она так любила с самого детства, разбилась вдребезги у неё на глазах.

Чуть позже она уже была в больнице, углубившись в отчаянные поиски в отделении скорой помощи. София поверить не могла тому, что видели её глаза, ей казалось, что она переживает свой худший кошмар. Это словно был один из кругов ада: раненые мужчины и женщины с бледными лицами, на которых отражалось выражение боли, двигались по залу. Один плакал, другой впадал в отчаяние, третьи сидели молча, в шоковом состоянии, словно они никоим образом не хотели принимать то, что случилось.

— Где он? Скажи мне, где он... — начала кричать она первому, кто показался ей похожим на врача. Наконец, кто-то ей ответил. Так что она побежала в операционную. Она была одна. Она предупредила его мать, но та уехала и сказала ей, что вернётся, как только сможет. Проходили бесконечные минуты, первые часы. Невообразимая тишина. Она практически могла слышать, как идут секунды, словно здесь были последние часы в центре Земли, которые отмеряли медленное и неумолимое течение времени. София была убита горем. Она неподвижно застыла, закрыв лицо руками и наклонившись вперёд, опираясь локтями на колени. Затем она услышала ужасные слова единственного врача:

— Мы оперируем его, но я не хочу Вам врать: не думаю, что он выйдет из этого состояния. А если и выйдет, это будет очень тяжело для него. Возможно, он больше никогда не сможет ходить, — София почувствовала слабость, она упала бы, если бы врач не поддержал её. — Он не будет ходить...

Эти слова вновь и вновь повторялись в её голове. Что она могла сделать? Чего она могла ждать? А если бы ей пришлось решать, что она выбрала бы? Если бы врач спросил её:

«— Скажите, София, что Вы выберете для Андреа? Жизнь... или смерть?

— Какая жизнь, доктор? Несчастливая? Жизнь паралитика, инвалида? Для того, кто всегда гордился своей физической формой, своей силой; для парня, который не видел никаких границ, который не знал страха, занимался многими видами спорта, всегда пускался в приключения; для того, кто, кажется, никогда не спал, никогда не уставал; для того, кто всегда хотел любить, кто всегда хотел жить... О чём Вы спрашиваете меня, доктор? Что я могу выбрать? А если однажды он снова встанет на ноги? Врачи ведь так часто ошибаются...»

Итак, с этой последней безнадёжной мыслью Софии оставалось только молиться: «Сделай так, чтобы он жил, Господи...» Медленно она начала перечислять всё, от чего могла бы отказаться, одно за другим. Она молча пообещала оставить всё, что любила, в обмен на жизнь Андреа.

Уже рассветало, когда хирург вышел из операционной. София медленно подняла лицо и встретила его взгляд. В страхе она закрыла глаза на несколько мгновений: «Умоляю тебя, Господи, клянусь, что выполню всё, что пообещала, пусть только он будет жив...» Когда она снова открыла глаза, то увидела, что хирург улыбается.

— Он скоро придёт в себя. Понадобится время, но он справится.

Тогда она расплакалась и в этом счастье почувствовала тихую боль своего обета: она больше никогда не станет играть.

Позже она поехала посмотреть на место аварии. Мотоцикл всё ещё валялся у обочины дороги полностью искорёженный. Там валялось битое стекло автомобиля, куски самые маленькие и огромные, фары мотоцикла, машины, а также одометр. София внимательно всё рассмотрела. На земле даже не было тормозного пути. Он не успел затормозить. Чуть дальше была машина той женщины. Двери деформированы, лобовое стекло разбито. София провела рукой по дверце. Она почувствовала под пальцами крик Андреа, боль, мечты, которые разбились вдребезги, мысли, которые развеялись по ветру. Она тут же отдёрнула руку, испуганная этими чувствами. Вдруг, чуть дальше, между кустами у дороги, она сделала болезненное открытие. Она почувствовала себя виноватой, словно она единственная, кто виноват в этой трагедии, словно вся вина на ней одной. Открытая, глядящая в небо, помятая в это утро, на земле валялась картонная коробка.

Пицца, вся в земле, выброшена на асфальт. Муравьи таскали уже холодные моццареллу и помидоры черри.

Тогда София вжалась в землю и зарыдала. Она чувствовала себя виноватой, как никогда, и такой же грязной, как эта пицца, если не хуже.

6

— Большую часть всех своих доходов ты заработал благодаря нему. Возможно, это ещё одна причина, по которой ты так хорошо к нему относишься.

Сара раскладывала по местам рубашки, которые забрала из химчистки. Она открыла большой белый шкаф в спальне и взяла несколько вешалок. Давиде, только что вернувшийся из Турина, следовал за ней по комнате.

— Я всегда к нему хорошо относился. Ещё со школы. И, с другой стороны, это неправда, я никогда не строил отношения с людьми только с точки зрения выгоды. Как раз наоборот…

Сара резко обернулась.

— Наоборот? Может, ты ещё скажешь, что благодаря мне совсем не заработал денег, или, что ещё хуже, благодаря мне ты больше потерял?

Давиде сел на кровать.

— Я говорил не о тебе. Я говорил о своих друзьях. Иногда я помогал им заключать очень выгодные сделки. Посмотри на Казерини: благодаря мне он купил дом, но на самом деле я практически ничего с этого не получил... В общем, я не взял с него свои проценты. Он просто очень торопился.

— Ага… — Сара повесила две шёлковые рубашки на вешалки и закрыла шкаф. — Но посмотри правде в глаза: тебе Танкреди нравится больше, чем всем остальным. Ты купил для него дом в Майами, в Лиссабоне, в Нью-Йорке, в Сан-Франциско, и не помню в каких ещё городах мира. И ещё пять или шесть в самых красивых местах Италии: в Капри, в Венеции, во Флоренции, в Риме... И все они огромные и в центральных районах, и словно этого недостаточно, ты даже помог ему купить остров...

— Он самый богатый и наименее известный человек из всех, кого я знаю. Он сам всегда хочет, чтобы я вёл его дела с недвижимостью, чтобы его имя не светилось, а главное – чтобы это не влекло за собой проблемы. Не понимаю, почему я не должен помогать ему зарабатывать деньги, — Сара быстро ходила по дому. Давиде всё время следовал за ней. — К тому же, если бы этого не делал я, этим занимался бы кто-нибудь ещё... Но он никому не доверяет и поэтому выбрал меня. Так в чём моя вина?

Сара резко обернулась и приблизилась к нему. Она встала в нескольких шагах от него.

— Твоя? Здесь нет твоей вины, но ты должен быть объективным. То, что он наполняет твои карманы деньгами, заставляет тебя относиться к нему по-особенному, так что ты не видишь в нём никаких недостатков... естественно. И всегда по одной и той же причине.

Сара ушла на кухню. Спустя мгновение Давиде оказался рядом.

— Сегодня тебе просто хочется поспорить...

Сара открыла холодильник и налила себе немного воды.

— Ничего подобного. Хочешь?

— Нет, спасибо, — он сел напротив неё. — В любом случае, это неправда, я во многом его осуждаю. Как сегодня, например.

Сара сделала глоток, а потом с иронией спросила его:

— Что такого серьёзного он сегодня натворил, что даже заслужил твою критику?

Давиде тут же понял, что слишком легко начал говорить об этом. Иногда злость не даёт ясно мыслить. Если бы он рассказал ей ту историю о женщине из клуба, о фотографиях, которые принесли за стол на глазах у её детей... ну, ясно-понятно, что после такого рассказа видеться с ним станет проблемой. Скажем так, дружбе пришёл бы конец, а с ней – любым возможностям заработать.

Он попытался отвлечь её, меняя тему.

— Кстати, ты помнишь семью Куарти? У них не лучшие времена. В их собственности есть вилла, красивая, хотя и немного разрушенная, которую Танкреди хочет получить любой ценой. Должно быть, её реальная стоимость как минимум пятнадцать миллионов евро, но я думаю, что он сможет заполучить её за двенадцать.

— Ну так что, можно узнать, что сегодня придумал твоя друг Танкреди?

Трюк с отвлечением не прошёл.

— Ах да... — Давиде смирился с возвращением к теме. — В общем, он сделал так, что рассталась одна пара. Какие-то друзья из клуба...

— Это твои друзья?

— Да нет. Он сделал это так просто...

— Наверняка они помирятся. Если бы все проблемы были такими.

— Да, — Сара вернулась в гостиную. Давиде пожал плечами.

«Конечно, помирятся... С такими фотографиями... Но зато, думаю, это будет самый быстрый бракоразводный процесс всех времён».

Сара стала убирать газеты, лежащие на диване. Она положила их на столик перед телевизором.

— Теперь я вспомнила, это не первый случай, когда пара ссорится из-за него. Это уже случилось на пляже в Таволаре, когда мы были на его чудесной яхте.

— Он её продал.

— Да? Молодец. Наверняка стоило бешеных денег содержать её в течение года...

— Думаю, около трёхсот тысяч евро. Но теперь у него другая, гораздо больше.

— А-а... В общем, та пара поссорилась из-за него. Казалось, будто для этого он их и пригласил. Я думаю, они были отличной парой. Красивые, молодые, они выглядели влюблёнными, она ждала ребёнка... Ты помнишь эту историю?

— Припоминаю...

— Понятно... Ты помнишь только то, что тебя волнует. Они сошли с яхты после жёсткой ссоры. Кажется, они даже подрались в кабине.

— А ты откуда знаешь?

— Я это знаю, потому что мы были в соседней. И когда они сошли на землю, Танкреди был на мосту. Он пил что-то и смотрел на них так, что я осталась просто в шоке.

— Что такого странного он делал?

— Улыбался.

— Да ладно! Ты всё время видишь в нём то, чего нет.

— Это ты никогда не хотел видеть его настоящего. Он словно наслаждается несчастьем других, словно он никого не любит, словно его раздражает, когда кто-то счастлив... Особенно, если это пара. Точно, он будто постоянно ищет способ разбить пару... Тебе не кажется это странным?

Давиде попытался немного разрядить этот бесконечный спор.

— Ну, если так посмотреть, то да...

— Я не могу смотреть на него иначе. И сам посмотри, у него всегда были отношения, которые длились две секунды.

Да, подумал Давиде. Танкреди был со знаменитыми женщинами: актрисами, красивыми моделями. Однажды его друг увидел по телевизору репортаж о сомелье, которая рассказывала об особенностях своих виноградников в Австралии. Это была дочь какого-то магната, который собирался покорить весь винный мир и добился в этом немалых успехов. Через Грегорио Савини он узнал о ней всё, что его интересовало. А потом он отправился в путь и сделал ей сюрприз – прилетел к ней на вертолёте. На первом холме, где заканчивались её виноградники, он приготовил столик с льняной скатертью и различными итальянскими деликатесами, включая, естественно, и лучшие вина. Она просто гуляла, когда увидела это. Сначала она так удивилась, что раскрыла рот, а потом улыбнулась. Он рассмешил её, чем, наконец, и покорил. А на следующий день он ушёл, оставив ей розу и записку: «Твои вина вкусные, а сама ты – больше, чем просто мечта...» И больше он её никогда не видел.

«Эта женщина – как все, что у него были, — подумал Давиде, — просто незабываемо красива». Но об этом Саре тоже лучше не знать. Он наполнил свой бокал и улыбнулся про себя. Он пришёл к странному выводу об отношениях в паре: длительность брака зависит от того, насколько быстро ты умеешь решать, что стоит рассказывать, а что – нет. Он сделал глоток своего «Талискера».

— В институте у него были серьёзные отношения...

Сара пошла в спальню и стала раздеваться.

— И правда. Как её звали?

— Олимпия Диаманте.

Она бросила одежду на пол и голая вошла в стеклянную душевую кабину.

— Ты прав, так её и звали...

— Они начали встречаться ещё до нашего знакомства, — продолжил Давиде из гостиной. — И что с ней теперь?.. — он встал и появился на пороге ванной. — Танкреди был безумно влюблён в неё... Я это помню ясно, как будто это было вчера...

Сара открыла кран и подставила голову под струю. Она бы хотела не слышать этих слов. Но Давиде всё не отступал.

— В те времена Танкреди и тебе нравился, правда? Ты не относилась к нему так, как сейчас...

Она взяла шампунь и медленно вспенила его на волосах. Затем смыла его и стала расчёсываться.

— Что? Я тебя не слышу...

— Нет, ничего. Неважно, — Давиде повысил голос, чтобы она услышала: — Я иду в гостиную.

— Хорошо!

Сара солгала. Она прекрасно слышала его. Но почти ничего из того, что она всегда говорила мужу о Танкреди, не было правдой.

7

— Кто тебя впустил?

— У меня свои методы...

Сара хитро и с намёком улыбнулась. Танкреди продолжил плавание. Он проплыл ещё несколько метров в большом крытом бассейне, а затем остановился у джакузи и включил его. На краю стояла бутылка шампанского «Кристаль» и единственный бокал.

— Хочешь?

— Ты знаешь, что позавчера у меня был день рождения?

Танкреди улыбнулся.

— Мои тебе запоздалые поздравления.

— Ты знал это, но специально не поздравил.

— Я забыл, серьёзно. Прости меня.

Сара наклонила голову на одну сторону, чтобы как следует рассмотреть его и понять, не врёт ли он.

— Ты знаешь, на психологии меня научили, как понять, если человек лжёт.

— Да? И как?

— Нужно просто следить за языком тела: бегают ли глаза, как двигаются руки, меняет ли человек позу на стуле, может, качает ногой...

— Но я же в бассейне!

— Если говорит слишком много или агрессивно...

— И?

— Ты соврал. Ты знал, что у меня был день рождения, и всё равно меня не поздравил. Но, возможно, ты сделал это, чтобы я сама пришла в этот бассейн.

— Сара, если бы я был таким умным, то был бы другим человеком.

— Что ты хочешь сказать?

— Ничего. Иногда я говорю бессмысленные вещи.

— Неправда, за каждой фразой всегда кроется какой-то смысл.

— Этому тебя тоже научили на психологии?

— Видишь? Ты мне врёшь. У тебя есть какой-нибудь купальник для меня?

— Да, в гардеробной.

Сара пошла к двери, на которую ей указал Танкреди, на другом конце бассейна. Прежде чем войти, она обернулась, посмотрела на него в последний раз и улыбнулась. По-детски, даже как-то коварно. Словно что-то затеяла или хотела дать ему понять, что делает. Затем она закрыла за собой дверь гардеробной. Танкреди вышел из воды, подошёл к старому шкафу и достал ещё один вытянутый бокал. Налил немного «Кристаля», а затем поставил бутылку обратно в ведёрко со льдом.

«Кто мог её впустить?» Он посмотрел на улицу в большое окно. Вдалеке виднелись виноградники, а вокруг его владений – освещённые поля. Их только что косили. Розы тоже были идеально подстрижены. На заднем плане различались два больших дуба, между которыми проходила дорожка из белых камней, которая терялась за пологим склоном. Там находился домик охранников. Кроме них на вилле работали ещё три служанки, повар, водитель и, естественно, Грегорио, его доверенное лицо. Должно быть, ему было уже почти шестьдесят лет, но он имел скульптурное и стройное тело, что не позволяло угадать его настоящий возраст. В одном он был уверен: её впустил не Грегорио. Это бесило его. Очень. Танкреди хотел жить в полном одиночестве. Он так решил, когда настал момент остановиться на ком-то, встречаться с людьми, устраивать вечеринки, развлекаться или просто притворяться, что он это делает.

Он налил себе ещё немного шампанского и выпил залпом. Затем снова наполнил свой бокал, поставил рядом со вторым на край джакузи, положил бутылку в ведёрко и потихоньку снова скользнул в воду. В этот самый момент открылась дверь гардеробной и вышла Сара. Она собрала волосы и стала казаться ещё моложе. Её глаза приобрели фиолетовый оттенок, а лицо, теперь открытое, показалось нежнее и, в некотором смысле, даже красивее. На ней был ярко-синий махровый халат. Он был ей немного велик, и она стала казаться ещё меньше.

«Кто знает, какой на ней купальник, — была первая мысль Танкреди, — бикини или слитный? Тёмный, светлый или с рисунком?» Их у него были тысячи, на любой вкус и цвет. Он заполнил шкафы мужской и женской одеждой, всё было безупречно новым, ещё с этикетками. Он заставил выбрать их Арианну, своего персонального стилиста, которая занималась утончённостью и эксклюзивностью всех деталей его жизни, а ещё ужинами и различными знаками внимания к гостям, которые, естественно, должны были быть идеальными.

Арианне было около пятидесяти лет, это была женщина элегантная и чрезвычайно здравомыслящая, едва ли не строгая. Она любила свою работу и не хотела появляться на публике. Она работала, как сама говорила, за кулисами. Только большая работа позволяет добиваться отличных результатов. Её рекомендовал ему один очень богатый англичанин, с которым он иногда виделся в редкие свободные уик-энды и на протяжении летних каникул. Однако Танкреди не слишком-то верил в эти отношения. Он считал, что ей, с большой долей вероятности, нравились молодые женщины. Арианна всегда отмечала, насколько сдержанно и элегантно одевались его женщины. Но он в первую очередь обращал внимание на то, что она восхищается их красотой. Он много раз уличал её, когда она заворожённо смотрела на них, возможно, даже с вожделением.

Но скорее всего это не она впустила эту незваную гостью. Тогда он снова посмотрел на Сару. Она спокойно устроилась на краю бассейна у стены. Протянула руку и, найдя выключатель, слегка приглушила свет. Танкреди спрашивал себя, какое у неё тело, большая или маленькая у неё грудь, какие у неё бёдра и ноги. На самом деле, он никогда толком не приглядывался к ней. И не потому, что она была некрасивой, ведь это не так, а из-за одной маленькой детали: она встречалась с его лучшим другом. Но Сара думала совсем иначе. И в один миг удовлетворила всё любопытство Танкреди, сбросив халат на пол. Она была обнажённой.

— Я не нашла ни одного подходящего купальника.

Она не сказала, что ей ни один не понравился или был не по фигуре. Просто не было «ни одного подходящего купальника». По крайней мере, она сказала в оправдание подходящую фразу. И вот она села здесь, такая спокойная, немного развела ноги и положила руки на бёдра.

Слабый свет подчёркивал совершенство её тела: точёные длинные ноги, тонкая талия, полная, натуральная грудь. Чуть ниже, между ног, они увидел треугольник тщательно выбритых волос. Танкреди заметил, что замер, глядя в эту точку. Тогда он поднял глаза. В этот момент Сара показалась ему другой, гораздо более женственной.

Ничего не поделать, все мужчины одинаковы, подумала женщина. Она провокационно развела ноги, сняла заколку с волос и бросила на пол. Потрясла головой, чтобы освободить волосы. Затем улыбнулась и погрузилась в воду. Задержала дыхание. Одним рывком нырнула под воду и показалась на поверхности уже рядом с ним.

Свет от ламп, сейчас более тусклый, молчаливо лёг на воду. Эхо крытого бассейна было единственным звуком кроме её дыхания. И её молчания. Сара снова с головой ушла под воду, а когда вынырнула, все волосы были у неё на лице.

— Ну что? — улыбнулась она ему, такая самоуверенная, будучи полностью голой. — Не предложишь мне немного шампанского?

Она приблизилась к краю бассейна и оперлась о него локтем. Двигала ногами, чтобы держаться на плаву. А сверху свет соединялся с её движениями. Танкреди отплыл немного назад и забрался в джакузи. Он потянулся немного, чтобы достать бокал «Кристаля», который только что наполнил, но прежде чем он успел вернуться, Сара уже подплыла к нему. Она улыбнулась, легко двигаясь в неглубокой воде. Затем села рядом с ним и взяла бокал.

— Спасибо... — она выпила весь бокал залпом. — Очень вкусно. М-м-м, и холодное, идеальная температура...

Говоря это, она двигала ногами в его направлении и понемногу приблизилась.

— Не нальёшь мне ещё, пожалуйста? — Танкреди повернулся и налил ей ещё шампанского. А затем заметил, как руки Сары обвивают его сзади. — У тебя идеальный пресс...

Её пальцы двигались медленно, играючи касаясь скульптурных мышц живота Танкреди, который обернулся и протянул ей вновь наполненный бокал.

— Спасибо... Некоторые вещи бывают настолько хороши, что от них невозможно отказаться.

Она послала ему долгую улыбку, дольше, чем прошлая, медленно делая глотки шампанского из бокала, словно пытаясь скрыть свои глаза. Очень медленно Сара пробежалась по его животу правой рукой вниз, с каждым разом всё ниже. И смотрела на него. Наконец, она подошла к нему. Она начала играть со шнурком на поясе, нежно потянула его и развязала. Её пальцы играли краешком его плавок, но медленно, потихоньку залезали внутрь. Сначала указательный палец, а затем средний оказались у него в плавках.

Тогда Танкреди бросил на неё вызывающий взгляд.

— А куда делся Давиде сегодня ночью?

Сара остановилась, достала руку, сделала большой глоток, допила всё шампанское и поставила бокал на край бассейна, одновременно поворачивая голову.

— Думаю, у твоего друга очередное совещание в Милане, сегодня вечером и завтра. Новые конструкции, новые сделки и, естественно, новые обязательства, — говоря это, она хитро посмотрела на него. — И знаешь, что это значит? Я даже могу остаться здесь на ночь.

Она немного поднялась из воды, чтобы показать свою грудь. Она прикоснулась к нему, глядя ему прямо в глаза. Её грудь была округлой и твёрдой; соски набухли из-за прохладной воды, но также из-за её внезапного возбуждения. Она встала на четвереньки и неторопливо с каждым разом всё больше приближалась к Танкреди, скрывая его ноги под своим телом. Когда она оказалась очень близко к нему, то чуть оттолкнулась, чтобы нырнуть и медленно сняла с него плавки. Но сильные руки Танкреди резко остановили её и заставили всплыть на поверхность. Он отстранился от неё. И уплыл на другую сторону джакузи.

— Сколько лет ты уже с Давиде?

— Два года. Но я влюблена в тебя как минимум лет пять.

— Женщине всегда нравится чувствовать себя влюблённой. Иногда – даже если она не отдаёт себе в этом отчёт. И даже если это совсем не так.

— Почему?

— Это позволяет ей вести себя, как шлюха.

Сара весело рассмеялась ему в лицо.

— Ты не обидишь меня, Танкреди. Ты нравишься мне с тех пор, как ты встречался с той красивой девушкой из института. Как её звали?

— Я не помню.

— Я не верю тебе. Я сама скажу тебе – Олимпия. Я ненавидела её и завидовала ей, и не потому, что она была красивой: я уверена в себе и всегда верила, что я лучше любой другой. Я ненавидела её, потому что она была с тобой.

— Она не была со мной. Мы с ней просто трахались и всё.

— Ты никогда никому не принадлежал?

Танкреди молчал. Он приблизился к краю, налил себе немного шампанского и выпил его маленькими глотками. А потом улыбнулся.

— Ты пришла, чтобы взять у меня интервью? Ты знаешь, на голландском телевидении есть она девушка, которая ведёт прогноз погоды абсолютно голая. Ты не изобрела ничего нового.

Сара тоже налила себе ещё немного шампанского и села рядом с ним. Она медленно пила, немного успокоившись.

— Значит, твой ответ – нет. Ты никогда ничьим не был. Ты никогда не влюблялся. Только всегда затаскивал в постель всех этих красоток. Тогда почему бы тебе не сделать этого и со мной сегодня? Я люблю тебя точно так же, как тебя, должно быть, любили они, если не больше. Слушай, я даже думаю, что начала встречаться с Давиде только для того, чтобы чаще видеться с тобой.

Сара прикончила своё шампанское, приблизилась к Танкреди и попыталась поцеловать его. Он оставался неподвижным, сомкнув губы и держась разведённым руками о борт бассейна.

Постепенно Сара ослабла; её дерзость и её желание стали уменьшаться. Она перестала его целовать. Молча отстранилась от него. Потом она опустила голову и почти шёпотом спросила:

— Чем я хуже остальных?

На этот раз Танкреди ответил:

— Ничем. Дело в Давиде.

Сара посмотрела на него в последний раз и вышла из воды. Она ушла голая, не оборачиваясь. Танкреди наблюдал за тем, как она уходит, не испытывая никакого сожаления, и снова начал плавать. Оказавшись на другом конце бассейна, она развернулся и, сделав кульбит, продолжил плавание. На полпути он услышал удар двери и поплыл дальше, как ни в чём не бывало.

На следующий день, в десять утра, Грегорио уже выяснил, кто впустил Сару. И узнал он не только это, а ещё и обнаружил другие немаловажные маленькие детали. Так и оказалось. Арианне нравились женщины. Английский лорд, который проявлялся время от времени, существовал, но был только прикрытием.

— Я думала, что она просто подруга, которой хочется увидеться с ним.

— У Танкреди нет друзей.

— Да, Вы правы, но...

— Когда я собираюсь уволить кого-то, единственная существующая возможность остаться – это вероятность того, что я ошибся. Вы можете мне это доказать?

Арианна замолчала. Затем повернулась, пошла в свою комнату и начала собирать чемодан. Она покинула виллу в одиннадцать-пятнадцать.

В полдень Грегорио уже нашёл нового персонального стилиста – Людовику Биамонти, пятьдесят пять лет, замужем, дети живут за границей. Грегорио с лёгкостью собрал данные о ней.

К полднику у Людовики Биамонти на руках уже был список людей, которые что-то значили для Танкреди, и тех, которых нужно было избегать любой ценой, а также список всей его недвижимости в Италии и за границей. Она была рада получить эту работу, и зарплата показалась ей огромной.

На второй вечер Людовика Биамонти обнаружила, что ей хватило пары дней, чтобы понять, из чего на самом деле состояло богатство Танкреди Ферри Мариани. Ему было чуть больше двадцати лет, когда его дед оставил ему наследство в размере ста миллионов евро, и с тех пор его состояние постоянно увеличивалось: инвестиции, новые компании по всему миру, которые занимались лесной промышленностью, нефтью, золотом, бриллиантами и сырьём – всегда ценными продуктами, цена которых могла лишь увеличиваться на рынке. Он создал ряд компаний с выбранными им людьми, которым он доверял, организовал пирамидальные структуры, в которых каждый должен был контролировать то, что происходит вокруг. Прошло уже больше двенадцати лет, и, помимо покупки десятков единиц недвижимости во всех уголках Земли, Танкреди приобрёл экземпляры всех типов существующего транспорта, от реактивного самолёта до простого мотоцикла Харлей Дэвидсон. Когда Людовика Биамонти, уже ночью, закрыла последний архив и выключила компьютер, она упрекнула себя лишь в одном: она могла бы попросить намного, намного больше.

8

Сара вышла из душа и надела халат. Свернула полотенце на голове, наклонилась перед зеркалом в ванной и стала вытирать волосы. Сколько лет прошло с той ночи в бассейне? Два года. Нет, три. Однако ей казалось, словно это было вчера, всего мгновение назад, всего секунду. Она почувствовала горячий, болезненный удар в животе. Тень желания. До той ночи она всегда скрывала свои чувства от Танкреди. Но не могла больше терпеть. Она открыла ему свою тайну и рассказала всё, обнажилась перед ним, и не только сбросив халат на пол; нет, она также обнажила своё сердце и душу. Ей бы так хотелось, чтобы той ночью он её взял, поглотил её, любил её. Чтобы просто сделал её своей. Бесповоротно своей. Ей бы хотелось умирать в этих руках, погасить раз и навсегда эту одержимость, которая родилась, как игра, в институте, которая росла с годами благодаря желанию, и которая, в конце концов, укрепилась в её сердце, как нездоровая и яростная страсть. Он. Она любила его и никого другого, и в то же время, казалось, она была единственной, кого он никогда не захочет. По вине Давиде. Давиде, за которого она в итоге вышла замуж через год, просто чтобы позлить Танкреди, из вредности, чтобы он хоть как-то отреагировал. Танкреди и его отстранённость, холодность, высокомерие.

Она превратила свою свадьбу в событие года. Притворялась влюблённой, занялась всем, до самой мельчайшей детали: выбрала чудесные платиновые обручальные кольца и самые сложные блюда в меню, выбрала хрусталь из Мурано с лепестками роз и арендовала виллу Сасси на холмах Турина. Даже наняла оркестр из семидесяти музыкантов и самого популярного на тот момент певца. Музыкальные произведения были разнообразными – от классики до джаза, от семидесятых и восьмидесятых до самых современных хитов.

Она заставила своего отца, очень богатого человека, владельца фабрики по производству железных прутьев для всего мира, заплатить за всё, даже если он отдаст последний евро.

Но не ради того, чтобы Давиде был счастлив и удивлён, нет. Всё для того, чтобы об этом узнал Танкреди. Сара была такой. Она думала, что в конце концов, как это бывает в лучших сказках и фильмах, именно в тот момент, когда она будет подходить к алтарю, Танкреди вбежит в церковь. Он попросит прощения за ту ночь, за ошибку, которую он совершил в бассейне, за то, что не понял её огромной любви, за то, что оттолкнул её. И вот так, на глазах у всех, даже перед своим другом Давиде, без стыда — потому что любовь стыда не знает — он возьмёт её за руку и уведёт за собой. Они вместе сбегут от внимательных гостей, которые будут просто в восторге от этого, от этой новой современной сказки, от этой неожиданной любви, от этой внезапной вспышки страсти.

Но ничего подобного не случилось. Когда она подошла к алтарю в своём великолепном платье невесты под руку с отцом, то встретила там Танкреди. Они издалека встретились взглядами, пока она шла по ковру, усыпанному чудесными лепестками цветов. Он улыбнулся ей, стоя у последней скамейки рядом с отцом Давиде.

Перед свадьбой Танкреди сказал, что, возможно, не сможет прийти. Однако спустя несколько дней (о чём Сара узнала позже) он позвонил Давиде, чтобы подтвердить своё присутствие. Но сказал он не только это: ему также захотелось быть его свидетелем.

— Ты уверен?

— Конечно, только если ты до сих пор питал иллюзии на мой счёт и никому больше не предложил. Только вот ещё что. Мне бы хотелось, чтобы это был сюрприз для всех, и для Сары тоже.

— И для неё? Зачем это?

— Ты хочешь, чтобы я пришёл на твою свадьбу? Тогда не говори ей.

— Обещаю. Даю тебе слово.

И Давиде его сдержал. Так что Сара пережила день, который должен был стать самым счастливым в её жизни, словно свой худший кошмар. И когда она произнесла «да», мечта всей её жизни была у неё за спиной, уже тогда она была уверена, что потеряла его навсегда. А на выходе из церкви ей показалось, что он улыбается.

— Дорогая?

Сара перестала вытирать волосы.

— Да?

— Я забыл, наш ужин будет в эту субботу?

— Да.

— И кто придёт?

— Салетти, Мадиа и Августо с Сабриной.

— Как считаешь, я могу пригласить Танкреди? Пусть приходит с какой-нибудь подругой.

Сара промолчала с секунду.

— Конечно... Но я более чем уверена, что он не сможет. Ты заметил, что мы с ним никогда не встречаемся, если мы с тобой вместе? Он встречается только с тобой.

Давиде обдумал это всего момент.

— Неправда, в последний раз, в доме Ранези, мы были все вместе.

— Да, конечно. Единственный раз, когда мы были все вместе, но практически не видели его, потому что там было больше двухсот человек!

— Я думаю, это просто твои заскоки. Ладно, если ты не против, я попробую позвать его.

— Конечно-конечно, ты можешь верить в это до последнего. Вот увидишь, что он тебе откажет. Придумает какую-нибудь отговорку, чтобы не приходить.

Давиде уже не обращал на неё внимания. Он взял мобильник и набрал личный номер Танкреди. Он был единственным, кому тот дал этот номер — естественно, за исключением Грегорио — и эта деталь была невероятным знаком уважения и дружбы.

— Эй! — ответил он после первого же гудка. — Что ты задумал, Давиде? Какую отличную сделку для себя и игрушку для меня ты хочешь предложить?

Друг решил подхватить шутку.

— Отлично, тогда я звоню Паоли, без проблем...

Паоли – бизнесмен, с которым они зачастую соревновались. Танкреди, несмотря на вероятность потери денег, никогда не отступал. И хотя на бумаге эти инвестиции были большей проблемой, чем всё остальное, в итоге это оказывалось настолько выгодным, что окупалось с процентами. Это было невероятно: всё, за что брался Танкреди, превращалось в отличную сделку.

— Паоли? — Танкреди рассмеялся. — Неужели у него до сих пор есть деньги? Тогда это не будет весело... Превратится в одно из тех дел, которые тебе так нравятся: я покупаю, продаю при скачках валюты, и тебе кое-что перепадает...

Давиде расхохотался. Действительно, такой тип сделок был неплох. Нужно было только немного ликвидности и найти человека, который купит то, что ты для него приготовил.

— Нет-нет... На этот раз это не будет тебе ничего стоить. Ну, может, бутылка вина или цветы для хозяйки. Мы хотели тебя пригласить на ужин в эту субботу у нас дома с Салетти, Мадиа, Августо и Сабриной, они ведь тебе нравятся...

Давиде подождал мгновение. Он подумал, что Танкреди принесёт с собой «Кристаль», может, даже две бутылки, ведь будет несколько человек. Конечно, не это было причиной, по которой он хотел его пригласить. Ему очень хотелось встретиться с ним, а главное – каким-то образом поколебать абсурдные идеи Сары.

На другом конце Танкреди поднялся из-за стола и посмотрел в окно. Голден Гейт вобрал в себя весь цвет этого солнца, разливающегося над бухтой Сан-Франциско. Чуть позже он пойдёт с Грегорио поесть в кафе Фрэнсиса Форда Копполы, чтобы попробовать последний урожай его вина «Рубикон». Он собирался поговорить непосредственно с ним: ему хотелось войти в продюсерский центр «Zoetrope» и профинансировать его следующий фильм. Интересно, позволит ли он ему сделать это. Он знал, что Коппола из тех людей, которыми личная симпатия движет больше, чем деньги или успехи. «Так даже лучше, — думал Танкреди, — так гораздо проще, я ему понравлюсь». Поэтому, с помощью воображения, он уже вошёл в мир кино и наблюдал про себя эту сцену.

Камера медленно движется и фокусируется на двери квартиры. Он останавливается. На первом плане появляется рука, нажимающая на звонок. В доме Сара заканчивает сервировать обеденный стол и пересекает гостиную.

«Уже иду».

Она подходит к двери и открывает, даже не спросив, кто там. Видит перед собой огромный букет красных роз в сочетании с маленькими белыми цветочками. И вдруг появляется Танкреди.

«Привет... Мы можем забыть о той ночи?»

Сара молча стоит перед ним. Камера медленно проходит на первый план. Музыка подчёркивает ожидание её ответа.

Танкреди бросил взгляд на ежедневник на столе.

— Ты говоришь о вечере двадцать восьмого, правда?

— Да.

Он пробежал по странице указательным пальцем, чтобы посмотреть, не назначено ли у него на это время никаких дел. Встреча в клубе, но ничего важного. На самом деле, он вспомнил, что уже отменил её. Затем он снова стал думать о предыдущей сцене с цветами в руках:

«Нет. Мы не можем забыть».

Танкреди вздохнул.

— Мне жаль, Давиде. Только что посмотрел своё расписание и вижу, что буду за границей. Может, в другой раз.

— Какая жалость.

— Передавай от меня привет Саре и скажи ей, что мне очень жаль.

— Конечно.

Они отключились. Давиде даже хотелось сказать: «Сара так и думала».

— Ну что, он придёт или нет? — появилась за его спиной Сара.

— Нет, да я и сам потом вспомнил, он мне уже об этом говорил... Он будет занят.

Сара улыбнулась.

— Вот видишь? Он не хочет видеть нас вместе.

Давиде подошёл к ней и стал поворачивать к себе лицом, обнимая.

— Милая, пожалуйста, не сходи с ума по этому поводу. Танкреди – мой лучший друг, и он никогда не поступил бы так.

— Так – это так?

— Не возненавидел бы тебя и не стал бы избегать.

Сара немного задержалась с ответом.

— Знаешь, вполне возможно. Иногда динамика отношений непредсказуема.

Давиде отпустил её и сел на диван. Взял пульт от телевизора и включил его.

— Честно говоря, я всегда думал, что это тебе не нравится Танкреди.

— Почему?

— Не знаю, просто интуиция. С одной стороны, мне было стыдно, но другой это меня радовало.

— Почему это?

— Потому что я думал: «Всё-таки есть в мире женщина, которой не нравится Танкреди, которую он даже бесит». Если бы он тебе нравился, возможно, ему было бы наплевать на нашу дружбу, на нашу с ним. Он мог бы закрыть на это глаза, и ты тоже стала бы частью его личной коллекции... — тогда он посмотрел на неё и улыбнулся. — Я бы умер, если бы такое случилось.

А Сара молчала посреди гостиной. Давиде не отрывал от неё глаз. Прошло уже столько времени в молчании, что ситуация начинала казаться странной. И она спросила себя, получится ли у неё выкрутиться.

— Он не бесит меня. Просто он мне безразличен. Скажем так: мне не нравится, как он себя ведёт в некоторых обстоятельствах. В любом случае, он ведь твой друг, а если тебя это совсем не волнует...

Сказав это, она ушла на кухню. Давиде переключил канал, а затем решил добавить кое-что ещё.

— Вспомни, что многое изменилось после истории с его сестрой!

Сара села за стол. Она вдруг почувствовала пустоту внутри себя. Именно с того дня она начала его любить, она хотела заполнить его одиночество. Прошло уже несколько лет, однако страсть Сары не уменьшилась. И она не знала, случится ли это когда-нибудь. Но было кое-что, в чём она была твёрдо уверена: Давиде, её муж, был отличным агентом по недвижимости, но при этом – худшим в мире психологом.

9

— Не так. Разве ты не видишь, что не соблюдаешь темп?

София глубоко вздохнула. С Джакопо было нужно терпение. Огромное терпение. Но эти уроки были важными, к тому же, ей нужно было зарабатывать.

— Просто мне это кажется слишком медленным, учительница...

София улыбнулась.

— Но если он так написал это произведение, сочинил его и так себе представил, это значит, что ему нравилось именно в таком темпе, тебе не кажется? Сосредоточься, здесь темп черных шестьдесят! И вот являешься ты, через двести лет после того, как Моцарт написал свою Сонату в до мажоре, и играешь её так, словно находишься на гонках «Формулы 1». Имей в виду, что даже великие пианисты исполняют это произведение в очень медленном ритме. Медленном и поэтому чудесном, Джакопо.

Джакопо улыбнулся. София нравилась ему. Она была не такой, как все остальные его учителя: она была милой и, к тому же, моложе. А главное – красивей.

— Ла-а-адно... — Джакопо протянул это слово. — Но сейчас многие классические произведения играют, меняя темп, и получается круто! Ты хоть раз слышала, как Canon играет Funtwo на электрогитаре? И в моей последней видеоигре тоже безумная музыка, хочешь послушать?

Он поднялся, засовывая руку в карман брюк, словно собирался достать грандиозный подарок.

— Ладно, — сказала София, заставляя его сесть на место. — Но твоим родителям не понравится, если я буду играть тут с тобой в видеоигры...

— Да... Да ещё проигрывать мне.

— Конечно, и мне не нравится проигрывать. Больше всего на свете они хотят, чтобы к Рождеству ты научился играть хотя бы одно произведение от начала и до конца, не делая слишком много ошибок. И на данный момент... — она потрепала его по голове, — это кажется мне маловероятным. Давай, можешь атаковать анданте, — София указала ему на нотный стан в верхней части страницы. — И придерживайся ритма.

— Хорошо, — Джакопо сконцентрировался на этом отрывке и начал играть. Время от времени он вздыхал, выпячивал губу, чтобы сдуть волосы с лица. Это София оставила их так, потрепав его голову. На самом деле ему не нравилось, когда трогали его волосы, по крайней мере, когда это делали его дедушка и отец. Да, точно, особенно они. А когда так делала София, он не имел ничего против. Как странно. Он должен был сделать над собой усилие и сыграть как можно лучше эту пьесу, несмотря на то, что всё равно думал, что Моцарту следовало бы ускорить темп. «Но раз уж ей нравится так, то есть, Моцарту так нравилось...», — думал он про себя. В течение четырёх страниц он был очень собран и не сделал почти ни одной ошибки.

— Молодец! Ох, вот так мне нравится!

Она обняла его за плечи и прижала к себе. Джакопо едва не упал с табурета, но ему нравилось прижиматься к её свитеру, вдыхать её сладкий запах и особенно опираться на её мягкую грудь.

— Хорошо... — София мягко отстранилась, интуитивно поняв, что это мальчику гораздо более интересно, чем музыка. — Увидимся на следующей неделе.

— Отлично... — Джакопо встал и взял куртку с вешалки. Затем ему в голову пришло кое-что вдохновляющее. Возможно, он мог бы оставаться с ней подольше: — Эй, София, а ты есть на фейсбуке?

Его учительница тоже собиралась выходить.

— Нет.

— И в твиттере?

— Нет.

— То есть, тебя нельзя нигде найти? — Джакопо был разочарован. Так он мог узнать, по крайней мере, сколько ей лет и что она любит. Он мог бы узнать о ней немного больше, даже мог бы написать ей.

— Честно говоря, Джакопо, у меня дома есть ноутбук, но я совсем им не пользуюсь...

Компьютером в их доме пользовался только Андреа. Это давало ему возможность выходить, иметь какие-то контакты, видеть людей, смотреть фильмы, узнавать, что нового. Жить. Он мог делать это только так. Но она не собиралась рассказывать об этом мальчику.

— Ладно, — Джакопо пожал плечами, — как жаль. Ты не представляешь, что теряешь. Это ведь новый мир, мы находимся в эре 2.0... — а потом, словно, чтобы взять реванш, он сказал ей: — Поэтому тебе кажется правильным играть сонату только так, а не иначе, ты ведь такая же древняя.

— Да-да... — София засмеялась, выходя из класса. — Передавай от меня привет родителям. До среды.

На самом деле, ей нравился этот паренёк. Ему было около десяти лет, он был очень живой и забавный. В нём уже угадывались некоторые мужские черты. Ей бы хотелось иметь такого сына. Сын. В одно мгновение эта идея показалась ей очень далёкой, словно это просто часть её грёз, планов, которые она строила, будучи ещё девочкой. Тогда она всё так чётко продумала, что подруги даже смеялись над ней. Как они называли её? Ах да, Калькулятор. А потом в один день всё остановилось. Словно огромный корабль, который был готов пуститься в плавание, отправиться в кругосветное путешествие, нагруженный всевозможной провизией: от шаманского до минеральной воды, от сыров до сладостей, от бургундских вин до австралийских — в общем, корабль, готовый навсегда остаться в море без необходимости останавливаться в портах. Однако хватило одного мгновения – и всё замерло. Этот корабль встал на мель, и с такой силой, на такой скорости, что стало невозможным вытащить его с песка. Он не шёл ни вперёд, ни назад, так же, как её жизнь, которая застыла. Как заржавевший пистолет. Как лязгающий затупившийся меч. Вот такой она была. А её любовь к Андреа? Почему в последнее время всё стало так глухо? Почему её сердце не слышало этой музыки, которую она так любила?

Она направилась к автомату, чтобы взять кофе. А пока пила, услышала, что её зовут.

— София?

Она обернулась. В тёмном коридоре школы, где она сама много лет назад сыграла свои первые ноты, перед ней стояла её старая учительница фортепиано.

— Привет, Оля.

Оля, то есть, Ольга Васильева, преподавала вместе с Софией в церкви дей Фьорентини и в консерватории. Она была русской, и одевалась всё ещё старомодно: она носила широкие юбки со странным хвостом, которые наверняка доставала из чемодана, пережившего ещё те времена, когда её семья переехала в Италию. Женщины обнялись. Затем Оля отстранилась от неё, всё ещё держа за руки.

— О чём ты думала?

— А что?

— У тебя было такое выражение лица... Твоя обычная улыбка исчезла.

«И на мгновение ты мне показалась такой же старой, как я», — хотелось добавить учительнице, но она знала, что такие слова могут её ранить.

— А-а! — улыбнулась София. — Просто думала о том, что забыла сделать...

— Или о забытых мечтах? — Оля не дала ей времени для ответа. — У тебя был особенный дар, ты была такой невинно-прелестной.

— Невинной?

— Да, и эта невинность делала естественными способности твоих фантастических пальцев, — она взяла её ладони в свои. — Послушай, я не могу забыть, как мы с тобой разучивали Рахманинова... А тебе было всего шестнадцать. И вот теперь эти пальцы ссохшиеся, уставшие, утерявшие былую гибкость. Но хуже то... — она поискала взглядом её глаза, — что я вижу на твоём лице отпечаток вины.

— Хватит, Оля... Я ничего не сделала.

— Именно в этом твоя вина. Ты ничего не сделала.

София посерьёзнела.

— Я ведь уже сказала тебе, что не буду больше играть. Я дала это обещание ради него, ради его жизни. Я молилась, чтобы он остался жив, и отказалась от всего самого дорого, что у меня было. Отказаться от всего остального было бы слишком сложно... Надеюсь, что однажды он снова будет здоров, и я смогу снова начать играть. Но, к сожалению, пока это не представляется возможным…

Оля восприняла это «пока» как остаток надежды, отблеск света, ночник, который обычно горит всю ночь в детской, чтобы малышам было не страшно просыпаться среди ночи. А затем она улыбнулась. София всё ещё была девчонкой, но именно из-за её способностей — и из-за её любви к жизни — кто-то должен был разбудить её.

— Ты виновата, София, но не в своём отказе от музыке, а в своём отказе от жизни.

Они молча замерли в этом коридоре, где София начала учиться в шесть лет и завоевала множество титулов. Она была единственной среди всех учеников консерватории, способной сыграть двенадцать этюдов высшего исполнительского мастерства Листа по памяти к десятому классу. Оля была первой её учительницей фортепиано и никогда не уставала восторгаться, когда ещё ученица клала руки на клавиши. София была юным дарованием Италии, пианисткой, которая потрясёт весь мир; об этом говорили все в музыкальной среде. А теперь она снова оказалась здесь в качестве простой учительницы.

Тогда её учительница нежно посмотрела на неё.

— Знаешь, браки и красивые истории зачастую заканчиваются, но это не значит, что они совсем не имели значения в наших жизнях. Почти всегда мы силимся понять, кто же был виноват, когда, возможно, вины нет ни на ком из двоих. Как это случилось и с тобой, София.

Девушка опустила взгляд, чтобы немного успокоиться, как делают пианисты, чтобы сконцентрироваться, и ждут тишины публики, прежде тем опустить ладони на клавиши инструмента. Но в данном случае она не собиралась ничего играть. Она просто улыбнулась учительнице, слабо и апатично, но в своей убедительной манере.

— Я не могу.

А затем исполненным нежности взглядом она стала искать прощения своей учительницы. Но не встретила его. Оля этого не поняла.

София быстро удалилась из коридора. Она побежала, спустилась по лестнице, открыла дверь на всех парах и вышла из консерватории. Она оказалась снаружи, среди людей, под светом дня. Она просто стояла на площади, пока прохожие шли мимо, туда-сюда, не замечая её. Кто-то шёл в киоск, кто-то заходил в бар, кто-то болтал друг с другом, кто-то ждал автобус на остановке. «Вот так, —думала она, — мне бы хотелось так жить, чтобы никто меня не замечал, я хочу быть просто незнакомкой из толпы. Не нужны мне эти слава и успех, я не хочу быть совершенством, не хочу, чтобы кто-то занимался мной, не хочу вопросов и не хочу находить ответы».

А затем она медленно зашагала, словно невидимка, не зная, что очень скоро ей придётся столкнуться с самым сложным вопросом в её жизни: «Ты хочешь снова быть счастливой?»

10

Быстро вращались лопасти вертолёта. Пилот двинул рычаг немного вправо и легко преодолел эту последнюю вершину, полностью покрытую снегом.

— Мы на месте. Дорожка внизу.

Грегорио Савини рассмотрел её в мощный бинокль с расстояния почти в пять тысяч метров. Узкая дорожка вырисовывалась под солнцем, которое всходило чуть дальше.

Пилот потянул рычаг на себя и деактивировал несколько переключателей, чтобы подготовиться к посадке. Лопасти снизили скорость. Грегорио изучал движения этого мужчины. Он всё делал здорово, несмотря на свою молодость. После шестичасового полёта на частном самолёте Танкреди они приземлились в аэропорте Торонто, а оттуда полетели на вертолёте в горы, окружающие Тандер-Бей. Они провели в полёте уже почти четыре часа, и он немного утомился. В своей жизни он уже успел сделать всё: был профессиональным солдатом, десантником, пилотом самолёта и даже вертолёта; он даже пилотировал Sikorsky S-69, за управлением которого теперь оказался этот молодой пилот; именно поэтому он был способен оценить его дар. Будучи молодым, он какое-то время любил войну и стал наёмником; он познал кровь, бесчеловечность и жестокость, до такой степени, что его уже тошнило от этого. После этого он вошёл в сухопутные войска, которые занимались контролем и проверкой возможных террористических атак. Он был там, где научился самым утончённым методам перехвата, которые использовали секретные службы. Не было человека, из которого Грегорио Савини не мог бы вытрясти всю информацию, для него это в некотором смысле было даже просто. Он сплёл сеть знакомств, основанную на услугах и подарках, которая постепенно распространилась по всему свету.

Это Танкреди захотел, чтобы он стал таким. Сначала Грегорио принял заказ с некоторым недоверием, но тут же понял: есть в этом какая-то выгода для Танкреди. Эта сеть разрешала в короткие сроки все его потребности, он легко находил решение любой проблемы или открывал ему все дороги. И с того дня стал смотреть на парня другими глазами.

Грегорио поддерживал с Танкреди отличные отношения. Его отец нанял Савини, когда мальчик был ещё очень маленьким, чтобы тот стал его воспитателем, его телохранителем, его водителем... но также, каким-то образом, чтобы он занял место отца. Он приехал на виллу, когда ему было около тридцати лет.

— Зачем тебе пистолет?

Маленький Танкреди показался в окне, выходящем в сад. Грегорио заметил его некоторое время назад, но не подавал виду. Танкреди, самый младший из детей, проявлял также самое сильное любопытство к его персоне.

— Пистолет? — он улыбнулся, поднимая взгляд к мальчику в окне. — Он нужен для того, чтобы плохие люди вели себя хорошо.

Танкреди повернулся, вышел в дверь и оперся на плетённое кресло, мирно стоящее в углу.

— А сколько в мире плохих людей? Больше, чем хороших?

Он созерцал его наивным взглядом с открытой улыбкой на лице, любопытный, ожидая его ответа. Грегорио прекратил смазывать пистолет и засунул его в кобуру, которую носил под правым плечом.

— Хороших людей ровно столько же, сколько и плохих. Но хорошие иногда забывают о том, во что они верили.

Танкреди понравился ответ, несмотря на то, что, наверное, он ничего и не понял.

— Тогда ты должен застрелить Джанфилиппо. Он сказал мне, что мы вместе поиграем в теннис, а сейчас он на корте со своим другом. Раньше он был хорошим, а теперь стал плохим.

Грегорио погладил его по голове.

— Ты не становишься плохим из-за таких мелочей.

— Но он же пообещал!

— Значит, он сделал только одну плохую вещь. Не хочешь посмотреть лошадей?

— Да, они мне нравятся...

Они пошли в конюшни и провели там весь остаток дня. Гладили юного арабского скакуна, который неизвестно откуда взялся. Грегорио понравился Танкреди. Он всегда хотел иметь сына, и, возможно, жизнь приберегла для него такой сюрприз. Но с тем, как он привык жить, это было бы не так-то просто.

У него всегда были серьёзные отношения, когда он долгое время пребывал на одном месте. Но с этой семьёй он жил уже несколько месяцев; ему хорошо платили, ему нравилось это место, и, может быть, на этот раз он задержится здесь дольше обычного. Кто знает, вдруг он встретит хорошую местную девушку и проведёт здесь всю жизнь.

Танкреди подёргал его за куртку.

— Грегорио, можно прокатиться?

— Тебе не страшно?

— Чего мне бояться? Это мой конь, мне его подарил отец.

«Конечно, а как ещё рассуждать этому малышу?»

— Но это не вещь, это животное, а животные не такие, как люди. У них есть инстинкты. Ты не можешь купить их: если ты ему понравишься, то проблем не будет; а если нет, то он никогда не станет твоим.

— Даже если я заплатил?

Грегорио улыбнулся.

— Даже в этом случае.

— Тогда как это сделать?

— С любовью. Идём, — он подхватил мальчика на руки, поднёс к лошади и постепенно притянул его ручку к гриве. — Вот так, погладь его. — Но едва Танкреди попробовал, лошадь заржала и резко подняла морду, так что мальчик тут же в испуге отдёрнул руку. Грегорио Савини рассмеялся.

— Лгунишка! Ты ведь сказал, что не боишься!

— Это ты напугал меня своими разговорами!

Грегорио опустил его на землю. Он был готов.

— Вот, дай ему это... — он протянул его кусочек сахара. На этот раз лошадь была спокойней, и Танкреди смог положить кубики ей в рот, прежде чем убрать руку.

А всего неделю спустя он уже сидел на этой лошади и прогуливался у ограды перед конюшнями. Грегорио контролировал процесс с помощью длинной узды и заставлял лошадь медленно идти по кругу. Сам Танкреди в пределах своих возможностей пускал коня рысью.

— Смотри, Грегорио... Он идёт, идёт... Сработало!

— Помни, что это животное, и оно нуждается в твоей любви.

Сидя верхом, Танкреди погладил его шею и что-то ему прошептал. Грегорио был рад, что научил его ездить верхом. Это была одна из многих вещей, которым он его научил. Но потом Танкреди вырос и после смерти Клаудине изменился. В девятнадцать лет он решил навсегда покинуть виллу Пиамонте. Он начал путешествовать и захотел, чтобы Грегорио Савини всегда был рядом. Возможно, и по этой причине Грегорио покинула мечта о сыне, потому что в некотором смысле он нашёл сына в нём, и к тому же без естественных осложнений в виде женщины. Их отношения становились всё крепче, хотя они всегда сохраняли некоторую дистанцию.

— Всё, мы на месте.

Лопасти стали замедляться в тот момент, когда шасси коснулись покрытой снегом земли. Они не успели ещё выйти из вертолёта, когда увидели бежавшего им навстречу старого индейца.

— Добро пожаловать! Как прошёл перелёт?

— Отлично, спасибо.

— Уверен, Вы захотите немного отдохнуть... В Вашем распоряжении две палатки. Внутри Вы найдёте новую одежду, в которой Вам будет теплее, как и просили. Я попросил принести Вам куртки из микроволокна с начёсом. Давайте-давайте, я буду ждать Вас снаружи.

Танкреди посмотрел на Грегорио и улыбнулся. Савини продумал всё до мелочей и за такой короткий срок. Такой человек – бесценен. «Мне повезло», — подумал он и исчез в своей палатке. А чуть позже, когда он вышел, Грегорио и индеец уже были готовы. Все трое залезли в вездеход и по узким дорожкам поднялись на гору.

— Моё имя Пекин Пуа. Вообще-то, так меня зовут здесь. Моё настоящее имя очень длинное и гораздо труднее этого, так что Вам знать его бесполезно. Я настолько привык к своему нынешнему имени, что если бы кто-то назвал меня настоящим, я бы, наверное, даже не обернулся... Ха-ха… — он в одиночку рассмеялся, немного комически, что в конце концов превратилось в неудержимый кашель, который выдал его, как заядлого курильщика. Хотя в его словах не было ничего смешного.

Танкреди и Грегорио переглянулись. Последний развёл руками: в некотором смысле он чувствовал ответственность за эту бесполезную попытку устроить комедию. Танкреди улыбнулся ему. Это ведь тоже составляло красоту происходящего. Вездеход взбирался по узкой и крутой лесной дорожке. Солнце поднималось быстро, и некоторые снежные стены резко засветились. Снег сверкал и отражал розовый свет рассвета, который обнаруживал самые тёмные и скрытые закоулки.

— Остановимся здесь.

Все трое слезли с вездехода. Пекин Пуа закрыл двери и открыл большой багажник.

— Наденьте это... — он протянул им огромные снегоступы. Танкреди и Грегорио быстро натянули их. — А теперь возьмите это.

Он дал им то, ради чего на самом деле Танкреди хотел приехать сюда: арбалеты из углепластика. Лёгкие, превосходные, смертоносные. В пазу были десять готовых болтов, которые гипотетически имеют точность до трёхсот метров. Танкреди узнал об этом смертельном оружии из одной статьи, и то, что в Канаде существует эта новая форма охоты, мгновенно захватило его.

— Пойдём здесь. И держите это наконечниками вниз.

Пекин Пуа больше не шутил. Они медленно пошли по каньону и с большим усилием поднялись на холм свежего снега. Так они двигались больше часа, пока не оказались у входа в ущелье поменьше.

— Тс-с-с... — индеец присел на корточки за горкой. — Они должны быть здесь.

Потихоньку, аккуратно он высунул голову из-за камня. Улыбнулся. Да. Как он и думал. Спокойно расположившись на небольшом освещённом островке, они срывали крошечные ягодки с каких-то кустов. Солнце уже поднялось высоко и стало тепло. Танкреди и Грегорио подошли к камням и посмотрели туда, куда указывал Пекин Пуа. И тогда они увидели их. Это была чудесная пара белых оленей. Один из них был большим, высоким, важным; у него были сильные и мощные рога, и время от времени они запутывались в ветках, тогда он качал ими. Его шея едва ли не вырывала растения, такой сильной она была. Делая это, он помогал своей подруге есть, она собирала ягоды, которые падали на снег. Пекин Пуа взял бинокль со своей шеи и сфокусировался на этих двоих. А затем посмотрел на число, появившееся в объективе.

— Больше трёхсот метров. Это невозможный выстрел.

— Сложный, но не невозможный, — возразил Танкреди, освобождая предохранитель арбалета.

Индеец улыбнулся.

— Да, это почти невозможно, для этого нужно быть настоящим везунчиком.

Танкреди присел, поднял арбалет и оперся им о скалу. Затем посмотрел в прицел. Вдруг в прицеле появился тот олень. Великолепный, рассеянный, невинный. Под солнцем он продолжал свою борьбу с букетами кустов, едва ли не качаясь на них. Он танцевал рогами, сгибая спину и демонстрируя силу своих мускулов и этих диких копыт, привыкших с давних времён скакать по горам. А затем он убежал, словно что-то услышал. И быстро остановился в тишине. Он поднял голову и сфокусировал взгляд на одной точке. Он замер – спокойный, неподвижный, осторожный. Он что-то почуял: опасность, другое животное или, того хуже, человека. Олень резко обернулся один, два раза. Отражения солнца ослепляли, и он ничего не увидел. Тогда, неосмотрительный, он снова занялся кустом.

Танкреди поставил указательный палец на курок.

— Спокойно, — рука индейца резко опустилась на его арбалет. Танкреди повернулся к нему. Обратил на него пристальный взгляд. Индеец не расставался со своим мощным биноклем. — Смотри.

Он указал рукой в том же направлении. Танкреди снова посмотрел в прицел и переместил оружие на несколько миллиметров. Между двумя оленями неожиданно возник совсем юный белый оленёнок. Он неуверенно пытался шагать на своих стройных копытцах. Балансировал, время от времени падал ничком в снег. Тогда мать снова ставила его на ноги, помогая, как может, подталкивая снизу. Под солнцем между покрытыми снегом горами царила тишина.

Высокие сосны, покрытые снегом, пытались освободить свои кроны. А ещё слышался шум водопада, приглушённый этим новым снежным манто, которое накрывало всё пространство под деревьями; эхо легко плыло по всей долине. Семья белых оленей была свободна, счастлива, цельна в своём естественном цикле: жить, питаться, размножаться.

Пекин Пуа улыбнулся, глядя на них.

— Мы встретим и другие экземпляры чуть дальше, пойдём.

Танкреди лишь покачал головой. Грегорио понял, что тот хотел сказать. Он остановил индейца.

— Мы приехали на охоту, а не ради сантиментов.

— Но...

— Деньги, что Вы просили, и это довольно большие деньги, были уплачены не для того, чтобы вестись на эмоции.

Дискуссия так бы и продолжалась, если бы не неожиданный свист. Арбалет слегка дрогнул. Пролетела пуля. Пекин Пуа схватил бинокль обеими руками, сильно сжал и тут же поднёс к глазам, пытаясь проследить полёт этой пули в надежде, что мужчина промахнулся. С трёхсотметровой дистанции этот новоиспечённый охотник мог промахнуться мимо цели. Но вместо этого... Бах! Показалось, что эта безупречная сцена — двое молодых оленей, маленький между ними, белая гора за их спинами, белое манто на деревьях — резко разбилась вдребезги. Снег в их ногах из белого стал окрашиваться в красный. Индеец выронил бинокль.

— Вы промахнулись.

Танкреди вернул арбалет на место.

— Нет. Это была самая сложная цель. Я целился в него.

Маленький оленёнок согнул лапы и упал мордой в снег. Стрела пересекла череп, и рядом с ним медленно образовывалась лужица крови. Двое взрослых оленей замерли. Они смотрели на происходящее непонимающими взглядами. Охота закончилась.

— Возвращаемся в город.

11

Рим. Авентино. Танкреди бежал по улочкам вокруг древних арок, сначала по виа Аппиа, между римскими виллами и большими древними камнями.

Зелёные листья, тепло. Он занимался этим каждое утро, где бы ни находился: Нью-Йорк, Сан-Франциско, Лондон, Рим, Буэнос-Айрес, Сидней. Для него бег был попыткой отвлечься; это помогало ему привести в порядок мысли, организовать рабочие дни, программы и желания. Лучшие идеи приходили в его голову во время бега. Они словно поодиночке выходили на свет, каким-то образом завершая каждый последующий его шаг.

Он придерживался своего ритма. В его крошечном айподе последней модели проигрывались мировые хиты: Шакира, Майкл Бубле, Coldplay... плэйлист, подготовленный для него Людовикой Биамонти. Она заняла место Арианны, и вот уже более трёх лет всё шло как нельзя лучше. Она была идеальным личным стилистом с безупречным вкусом. Собрала команду профессионалов, которые занимались мельчайшими деталями жизни Танкреди: даже вода, которую он любит, «Ty Nant», была во всех его домах — как на Сицилии, так и в Пиамонте, как в Париже, так и в Лондоне, как в Нью-Йорке, так и на его крохотном островке на Фиджи. Эту воду он находил в любом месте, где бы ни находился. То же самое было и с винами, и с кофе, и с любым другим продуктом – всё испытывалось, проверялось и оценивалось, прежде чем занять своё место в различных домах, находящихся в его собственности. Но процесс на этом не останавливался: в конце каждого месяца проводилась полная проверка того, что есть и чего не хватает. Ведь Танкреди мог появиться в любой момент, и у него должно быть чувство, что он всё время жил здесь. Не было недостатка ни в свежем хлебе, ни в молоке, а также в газетах и информации, касательно последних важных мероприятий в том месте, где он находился, и международных событий.

Каждый год Людовика Биамонти полностью меняла обстановку, чтобы дома были свежими и по последней моде. Кроме дома на Фиджи, потому как это настолько красивый и естественный остров, что ничто не нуждается в переменах, которые несёт время. Там по проекту отличного архитектора вилла превратилась в драгоценный камень, укреплённый в скалах, в идеальной гармонии с островной зеленью. В доме был естественный бассейн. А внутри него жили мурены, акулы и большие черепахи за стеклом более десяти сантиметров толщиной. Ты словно купаешься в большом аквариуме безо всякого риска.

Гостиная в этом доме из белого дерева, которое поставляли из больших русских лесов, где Танкреди покупал земельные участки в течение нескольких лет, непомерно увеличивая свою империю, без чего его имя никогда и нигде не появилось бы. В глазах других людей он был простым парнем тридцати пяти лет, более или менее элегантным, которому нравятся красивые вещи. Но никто и никогда не мог бы представить, что он занимает первые места в списке самых богатых людей мира.

Людовика Биамонти подумала обо всём. Эта резиденция была просто очаровательной: элегантная гостиная, единственное окно во всю стену с видом на природу, диваны коричневого цвета идеально сочетаются с двумя картинами: «А, ты ревнуешь?» Поля Гогена и «Большой всплеск» Дэвида Хокни. В уголке также стояла инсталляция Дэмьена Хёрста «Физическая невозможность смерти в сознании живущего». Этот дом был идеален для жизни с любимой. Возможно, поэтому здесь Танкреди оставался с меньшей охотой в течение своих путешествий. Потому что он был человеком культа, богатым, человеком, который не хотел любить. Этот дом, как и все остальные, никогда не услышит смех счастливой и любимой им женщины, как и никогда не насладится хохотом ребёнка. Однако Людовика Биамонти ещё не знала, что кое в чём ошиблась.

Через год после того, как он нанял её, Танкреди решил лично проверить все свои владения. Он аккуратно прошёлся по всем деталям — от холодильников до новых штор, от подушек до полотенец, от простыней до блюдец. Он бесконечно летал на своём самолёте и вернулся через несколько дней после того, как посетил все свои дома. И только тогда подписал её договор о найме.

— Она идеальна, берём её! — сказал он Грегорио. Однако потом, когда они вышли из офиса, он пристально посмотрел на старшего товарища. — Она ведь на самом деле замужем? Мне бы не хотелось снова встретить в своём бассейне Сару... — шутливо продолжил он.

Грегорио рассмеялся. Но на следующий день всё равно лично проверил документы, подтверждающие брак синьоры Людовики Биамонти с неким Клаудио Спателларо. Всё было точно. Они заключили гражданский брак и венчались в церкви. И только тогда Савини смог вздохнуть с облегчением.

Вдруг послышался гром. Это был словно знак свыше. В открытом небе, в отличный июньский день. Неожиданный. Жестокий. Глухой. И вдруг весь мир будто перевернулся. Небо потемнело. Солнце исчезло, и лёгкий ветер поднял несколько листьев с земли. Резко пошёл дождь, очень жестоко, яростно, обильно. Как настоящие кубики воды, которые падали сверху, сброшенные надоедливым арендатором, чтобы всем пришлось выслушивать его ночную болтовню.

Танкреди слушал Бена Харпера, когда оказался захвачен этим летным ливнем. Он ускорил шаг, уже совсем мокрый; вода промочила насквозь его футболку, шорты, трусы, носки и кроссовки. Ему захотелось смеяться; он, всегда такой точный, такой методичный, мужчина, которого раздражает любая неожиданность, возникшая на его пути, снова превратился в мальчишку под этим проливным дождём. Небо стало ещё темнее, и дождь был холодным. А мгновение спустя пошёл град. Он падал тут и там: большие и маленькие камни, которые разбивались обо всё вокруг — о мусорные баки, канализационные люки, машины. Это казалось таким простым способом попасть в цель с небес или странным концертом в продолжительном бешеном ритме, что-то из африканского репертуара.

Танкреди решил, что настал момент спрятаться от дождя. Чуть дальше по дороге он увидел церковь. В пару прыжков поднялся по лестнице и, оказавшись у входа, тут же нашёл укрытие. Но ветер продолжать завывать, даже показалось, что он усилился. Ветер и град стали попадать на него и здесь, и это пристанище ничем ему не помогло. Танкреди оперся на большую деревянную дверь. Та оказалась открыта. Он толкнул её обеими руками и вошёл. Больше всего в этой церкви его привлекли свет и тепло. Множество свечей всех размеров пылали в старинных канделябрах, одни маленькие и низкие, другие более скульптурные. Все огоньки дрожали, колыхались туда-сюда в направлении этого внезапного посетителя. Когда Танкреди прикрыл дверь, всё снова стало, как раньше. Дверь одиноко закрылась с глухим звуком и тогда, с другого конца церкви, до него донёсся хор голосов.

Две виолончели, альт, флейта и ещё несколько инструментов. Десять детей заканчивали арию, которая показалась ему прекрасной несмотря на то, что он услышал лишь последние ноты. За этим последовало долгое молчание. А потом перед хором запела женщина. На немецком. Напротив неё с улыбкой играла на органе старая учительница, так уверенно, словно это была самая простая вещь в мире. Неподалёку от неё другая женщина ласкала пальцами воздух, следуя ритму. Чуть дальше огоньки свечей, казалось, танцевали вместе с ней, и рисунки витражей будто внезапно изменили свой цвет, точно прогнали с неба тучи. Игра света и тени превратила атмосферу церкви в ещё более волшебную.

Erbarme dich, mein Gott, um meiner Zahren willen! Пожалей, Боже мой, моих слёз…

А потом вдруг, безо всякой причины, Танкреди обернулся. Он словно что-то заметил. Но ничего не было. Или было всё. В темноте, в нескольких шагах от него, в более плотной тени, она сделала шаг вперёд. И вдруг пламя свечей осветило её лицо. Танкреди, как заколдованный, открыл рот. Этот нежный профиль, эти глаза между синим и зелёным, эти лёгкие веснушки, эти каштановые волосы, которые казались светлее из-за отражений, эта женщина, эта красота, приоткрытые губы, идеальные белые зубы. Танкреди поморгал, словно не поверил своим глазам, словно это было лишь видение. Но в первую очередь он сильно удивился тому, что его сердце забилось чаще. Эта женщина была там, в нескольких метрах от него, в темноте церкви. Огоньки свечей танцевали и случайно освещали её, показывая всю полностью. Высокая и стройная; на ней была белая рубашка, а сверху синий жакет, джинсы и спортивные туфли. Танкреди попытался разгадать, откуда она вышла, кто она такая. Он посмотрел на её руки; на них были следы, они дрожали от холода или неизвестно из-за каких нагрузок. Но легко двигались в воздухе. Лёгкие, почти незаметные движения каждого пальца следовали ритму, танцевали в пустоте и идеально проигрывали каждую ноту. Скорее всего, она пианистка. Танкреди почувствовал себя заворожённым этими руками. Он снова посмотрел ей в лицо. Она с закрытыми глазами легонько покачивала головой вправо-влево под музыку.

Он вновь сосредоточил взгляд на её руках. Он искал обручальное кольцо, не нашёл его и впервые был счастлив. А когда пригляделся и увидел, то расстроился. И тут же подумал, что ничто не вечно, что он всё равно мог бы покорить её. Улыбнулся. И что за мысли приходят в его голову в церкви? Он смотрел на неё, не отрываясь. А если их взгляды пересекутся? Что он будет делать? Надо улыбнуться ей? Показать выразительным взглядом, как он хочет её?

И вот это случилось. Женщина медленно повернулась к нему, и её глаза встретились с глазами Танкреди. Она не отвела взгляда. И Танкреди показалось, будто глаза этой женщины проникли в его самую суть, в его сердце, в поисках древних сокровищ, которые он хранил, которые таились в спячке, как затворник в глубине тайного сундука. А она просто улыбнулась. Это была нежная и вежливая улыбка, улыбка женщины, которая просто разделила кое-что с этим мужчиной: страсть к музыке. Танкреди не смог ответить, не ответил на эту простую вежливую улыбку. Он отвернулся и сделал вид, что ничего не было: немного неловко опустил голову, сбитый с толку такой реакцией.

Вдруг музыка стихла. И Танкреди словно проснулся. Он обернулся. Направо. Налево. Обескуражено. Её уже не было. Тогда он услышал аплодисменты и смех. Он посмотрел в центр церкви: дети веселились вместе со своей учительницей посередине, а эта женщина присоединилась к ним. Он не мог ясно различать, что они говорили, но понял, что они, должно быть, знают её. Один вцепился в её жакет, другой смотрел на неё снизу; какая-то девочка улыбалась ей, а потом зевнула, чтобы привлечь её внимание. Тогда женщина присела, потрепала её по голове, и девочка крепко её обняла, несмотря на то, что её ручки не могли охватить даже половину её спины. Танкреди улыбнулся. Всё её любят. Ему хотелось бы быть одним из них. Он рассмеялся, представив, что сказали бы о нём его знакомые, если бы знали, о чём он думает. Ну, хотя бы так эта женщина подняла ему настроение.

София подняла Симону на руки; этой маленькой дьяволице было не больше шести лет, но в качестве компенсации она имела мелодичный и идеально поставленный голос.

— Итак... — сказала она с улыбкой, — у тебя чудесно вышло, как так получилось?

— Наша учительница Оля, — она подбородком кивнула на старую учительницу. — Это она научила нас всем трюкам...

София прижала её к себе.

— Но это не трюки. Нет никакого обмана в том, что ты делаешь, ты просто наслаждаешься своим мастерством, своими усилиями, подготовкой и страстью.

Симона обняла её, зарываясь лицом в её волосы.

— Да, но с тобой у меня получалось намного лучше…

София подыграла ей и прошептала на ухо:

— Да, точно, нам с тобой всегда было очень весело.

Потом она опустила её на пол. Симона снова побежала к группе детей играть.

Оля подошла к Софии.

— Я рада, что ты пришла.

— И я.

Она посмотрела на этих милых детей. У них были уникальные прямота, свет и чистота. Они пели до этого момента, и каким-то образом это их утомило, так что теперь они стали казаться взрослыми людьми, которые только и делают, что говорят о жизни. С одной только разницей: в них нет никакой хитрости.

— У них всех вышло очень хорошо. Вы исполнили хорал Баха... Не знаю, я была так очарована.

— Ага. Они могли сделать это ещё лучше. Мы все можем стать лучше. Именно Бах это и говорил всегда, — София притворилась, будто не слышала этого. Но Оля отлично её знала и решила, что это подходящий момент снова надавить на неё своим авторитетом: — Подумай о том, от чего ты отказалась. Если ты на самом деле не хочешь больше играть, я уверена, что ты станешь отличной матерью. Твоя жизнь снова заполнится.

Та не обернулась.

— Оля, моей жизнью была музыка. Игра на фортепиано была для меня тем, что я любила, люблю и буду любить, по этой самой причине я и решила отказаться от этого.

— Даже сегодня, после стольких лет, меня спрашивают о тебе многие известные маэстро. Им бы хотелось работать с тобой, ты могла бы давать концерты по всему миру. Они будут рады платить тебе, сколько пожелаешь.

— Да есть у меня деньги. То, в чём я нуждаюсь, не сможет мне дать никто.

— А в чём ты нуждаешься, София?

Тогда женщина посмотрела в глаза своей учительнице.

— В чуде.

После этого Оля не знала, что ответить. Она смотрела, как удаляется этот талант, эта девушка, это юное дарование, которое могло далеко пойти и вместо этого решило закрыться у себя дома. Она вздохнула.

— Ладно, ребята, давайте исполним последнее. Откройте страницу двенадцать, я хочу, чтобы на воскресной мессе все рты пооткрывали от «Ich will hier bei dir stehen».

На улице совсем недавно закончился дождь. София остановилась на лестнице, ведущей в церковь, и глубоко вздохнула. Она закрыла глаза и вдохнула запах сырой травы, земли, жизни. Да, жизни. А на чём остановилась её собственная? Её восторг, ноты её сердца? Когда она вновь открыла глаза, он был там, на расстоянии нескольких шагов. Она видела этого мужчину в церкви, и её удивило, что какой-то странный тип пришёл послушать хор, но она тут же забыла о нём. Она решила, что это один из тех туристов, которые совершают пробежки по Авентино и любят зайти в какую-нибудь церковь. Очень красивый мужчина, и он ей улыбался. В какой-то момент ей показалось, что она его знает. Однако, если подумать, она точно никогда его раньше не видела. Он вполне может оказаться иностранцем. У него синие глаза, тёмные, яркие и, если присмотреться, холодные. Одежда ей не помогала, потому как на нём только футболка и короткие шорты.

Ожидая её у церкви, Танкреди воображал их знакомство. Какая фраза может быть подходящей для такой женщины? Он абсолютно ничего о ней не знал; он не мог определить ни её социальный статус, ни в каких школах она училась, ни её происхождение. Если она римлянка, то из какого района, где работает? Он знал только, что она отлично знает музыкальные ноты. Да, она пианистка или дирижёр, может, виолончелистка. Но он мало разбирался в музыке.

Они молча стояли на лестнице у церкви. Небо прояснялось. Словно совсем рядом, между зеленью и небом, радуга ознаменовала конец дождя. Танкреди посмотрел вокруг: этот особенный свет, они вдвоём спокойно стоят на лестнице. Ситуация становилась неловкой.

— Мы похожи на картину Магритта. Ты знаешь Магритта?

«Итальянец, — подумала София. — И смелый».

Танкреди улыбался. София внимательно разглядывала его. Стройное телосложение, хорошо проработанное тело. Высокий и мускулистый, фигура пропорциональная. Он мог оказаться кем угодно, даже преступником. Однако его улыбка каким-то образом внушала доверие; то есть, было в нём что-то, что позволяло почуять его глубокие страдания. Она покачала головой в ответ на свои собственные мысли. Кажется, она насмотрелась фильмов. Он ведь не более, чем незнакомец, который хочет завязать разговор. Или того хуже – просто вор, который хочет украсть у неё сумочку, отвлекая её своей внешностью. Неосознанно она прижала к себе сумку.

— Да, я знаю Магритта. Но не помню ни одной картины, на которой двое персонажей попусту тратят время.

Танкреди вновь улыбнулся.

— Помнишь картину с трубкой? Он знал очень много людей. А сверху было написано: «Ceci n'est pas une pipe...»

— Что значит: «Это не трубка». Я немного знаю французский.

— Не ставлю это под сомнение, — снова улыбнулся он. — Ты не дала мне закончить. Этой картиной он хотел сказать, что всё, что есть в мире, на самом деле не то, чем кажется. Трубка – это что-то большее, это не просто трубка; это проекция, это мужчина или женщина, которые раньше курили; или просто известная картина. Вот и мы... — Софии было трудно следить за ходом его мысли, но его улыбка и красота заставляли её чувствовать себя неловко, — в общем, мы не просто двое персонажей, которые попусту тратят время. Если бы нас рисовал Магритт, наверняка мы стали бы чем-то другим, мы были бы на одной из его картин в одной из огромного множества реальностей... Мы могли бы быть двумя любовниками из прошлого при дворе короля, или двумя людьми, гуляющими по Парижу или Нью-Йорку, или на лондонском газоне, или в большом театре; он представил бы нас героями какой угодно эпохи. Почему ты увидела в нас лишь потерю времени?

Едва ли не опьянённая этими словами, София увидела в своей фантазии все эти картины, которые расписывал ей Танкреди. Они двое – модели Магритта... И этот мужчина всё улыбался и говорил, а она его почти не слушала, потерянная в его глазах, в его забавной убеждённости в том, что всё возможно.

— А ты могла бы играть, представь: ты – пианистка в каком-нибудь парижском зале, а я стою рядом и перелистываю страницы партитуры.

И этот последний образ стал словно толчком; он вернул её назад к реальности, к невозможности всех этих фантазий.

— У меня для тебя плохая новость, — Танкреди был слегка шокирован, весь его энтузиазм так и застрял во рту. — Магритт уже давно умер.

София оставила его позади себя и стала быстро спускаться по ступенькам. Танкреди тут же побежал за ней.

— Ты меня напугала. Да, я знал это... Но почему ты вот так убегаешь? Подожди...

Он остановил её в самом низу, когда она уже была готова уйти. София посмотрела на руку, которая схватила её локоть, но не испугалась. Наоборот. Она заметила внезапный трепет, новое, абсурдное ощущение. Там, на церковной лестнице, она стала принадлежать незнакомцу. Она устыдилась этого желания, желания, которое неожиданно вторглось в неё в этот момент. Её сердце сильно забилось. «Что же я делаю? Я сошла с ума? Что со мной такое? Да. Разрушу свою жизнь, займусь любовью сейчас, здесь, на этой лестнице, прямо здесь. Пусть он возьмёт меня прямо на сырой земле». Она даже не поверила тому, что только что пронеслось у неё в голове. Даже её дыхание стало прерывистым, быстрым. Она подняла к нему взгляд. Но Танкреди ничего этого не понял.

— Прости... я лишь не хотел, чтобы ты убежала, — он отпустил её руку. — Ты не думаешь, что всё происходит по воле случая? Сегодня просто ещё один день жизни. Я бегал, когда вдруг начался ливень, какого никто никогда не видел в наше время, и тогда я зашёл в церковь... Знаешь, как давно я не был в церкви? — Танкреди вспомнил о Клаудине, но всего на мгновение. — Почти двадцать лет... Мне нужно было встретить тебя, чтобы снова приблизиться к вере.

София улыбнулась.

— Не смешно. Такими вещами не шутят.

— Я видел, что ты улыбнулась...

— Ладно, я тоже ошиблась.

Танкреди остановился и стал глубоко дышать.

— Ты права. Начнём сначала. Разве это не может быть знаком судьбы? Ну, или чего-то ещё, что заставит нас двоих задуматься. Возможно, в наших жизнях не всё гладко, и мы должны начать всё сначала отсюда, с сегодняшнего дня... — София промолчала. Танкреди подумал, что, раз она не ушла и выслушала его, это уже маленькая победа. Он не должен терять времени, должен завоевать её в это мгновение. — Дай нам всего один шанс, давай узнаем друг друга получше, мы могли бы выпить по чашечке кофе в этом баре... — он указал на небольшой кафетерий неподалёку. — Проведём вместе немного времени... — он увидел, что женщина сомневается. — Час. Всего час. Мы поймём, если ничего не было, что не стоило и пытаться, что мы должны идти каждый своей дорогой. А если ты не дашь нам такой возможности? «Возможно, он милый. Возможно... Кто теперь знает, что он хотел сказать мне…» Ты будешь задаваться такими вопросами всю оставшуюся жизнь, и я тоже, но ответов мы уже не найдём, и эти сомнения останутся с нами навечно...

София на мгновение задумалась об этом. Новая жизнь... Она вспомнила о своих мыслях несколько дней назад, перед зеркалом на кухне, о своей усталости, течении времени, о движущемся мире и своей замершей жизни. Потом вспомнила о своём обете. Чёрт возьми, кто же такой этот мужчина напротив? Этот парень. Да, красивый парень... И что дальше? Парень, который ищет приключений, возможно, просто спонтанного секса. Парень, который украдёт у неё сумочку, если она отвлечётся, возможно, он нуждается в деньгах. Да, он хорошо говорил, но иногда слов недостаточно. Жизнь – это другое. Фактов тоже недостаточно. Нужно что-то строить. В другой жизни она была поверхностной, капризной, одной из многих. Но, к лучшему или к худшему, её жизнь изменилась. В этот момент София почувствовала себя важной для кого-то, для своего проекта, для Андреа и его лечения.

Она внимательней посмотрела на мужчину напротив. У него глубокие голубые глаза, полные надежды; словно единственное, чего они ждут, – это её ответ. Складывалось впечатление, что от её слов изменится направление жизни. Но София молчала и, сама того не желая, кусала губу. Он такой красивый, и эта уверенная улыбка нравилась ей, она была опасно привлекательной и даже до какой-то степени пугала её. И тогда она вдруг всё поняла. Этот мужчина был испытанием. Как и её продолжительное желание сесть за фортепиано и играть. Она глубоко вздохнула, восстанавливая равновесие и мужество.

— Мне жаль. Нам придётся жить в сомнениях.

Она пошла, спустилась с последних ступеней и подошла к машине. Танкреди следовал за ней, как разгромленный. Он в отчаянии искал то, что может остановить её, убедить её, разбудить в ней уверенность... Но ему ничего не шло в голову. Он ничего не знал об этой женщине кроме того, что она прекрасна, что она околдовала его, что никогда в жизни он не был так заинтересован, безнадёжно пойман, отчаянно увлечён. Он разыграл свою последнюю карту.

— Не верю, что тебе совсем не любопытно, что ты не хочешь дать ни малейшего шанса…

— Кому?

— Нам двоим.

София рассмеялась.

— Нам двоим? Мы с тобой никто друг другу.

— Ты не права, — Танкреди посерьёзнел. — Каждый раз, когда ты кого-то встречаешь, меняется твоя жизнь; и, нравится тебе или нет, мы с тобою встретились. Я вошёл в твою жизнь, а ты в мою, как эта музыка в церкви и твои руки, играющие в тени, и твои закрытые глаза... — София почувствовала себя встревоженной оттого, что он видел её. Танкреди продолжил: — Что это было? Шуберт, Моцарт?..

— Бах, «Страсти по Матфею».

— Отлично, этого произведения я никогда не слышал, даже понятия о нём не имел. Всё это – знак для меня... — София подошла к машине. Танкреди встал перед ней. — Тебе так не кажется? Это ведь должно что-то значить, нет?

— Да, — София села за руль. — То, что ты должен был познакомиться с ещё одним композитором.

Она завела мотор и уехала. Танкреди, оставшийся в одиночестве на улице, прокричал ей:

— Я согласен с тобой. Так и сделаю!

София посмотрела на него в зеркало и улыбнулась. «Ага, только мне не представится случая спросить тебя об этом...» Она и не подозревала, настолько ошибается. Танкреди увидел, как машина заворачивает за угол. Он порылся в карманах своих шортов. Пусто. У него ничего с собой не было. Для Грегорио Савини это будет лишь парой пустяков. Единственное, что ему нужно, – не забыть номер её машины.

12

Едва услышав звук открывающейся двери, Андреа тут же закончил писать и закрыл документ. Он был доволен; не хватало совсем немного, но выходило очень хорошо. София так удивится, что и рта раскрыть не сможет.

— Привет... — появилась она в дверях и улыбнулась ему.

Андреа поставил ноутбук на столик рядом с собой.

— Привет, милая. Я так по тебе соскучился.

София пожала плечами, уходя в ванную.

— Ты говоришь это каждый день... Я в это больше не верю.

— Но это правда.

Она начала мыть руки и повысила голос, чтобы он услышал.

— Но ты и вчера по мне очень соскучился... Так что получается – сегодня больше, чем вчера?

— Скажем так, это чувство экспоненциально... Как снежный ком, который начинает скатываться и наконец превращается в лавину.

София снова вошла в комнату.

— И что значит эта метафора?

— Что чем дальше ты, тем больше я скучаю.

— М-м-м, ты меня не убедил.

— Но ведь так и есть! — он решил, что игра достаточно затянулась. — Чем занималась сегодня?

— Ездила послушать Олю и её хор в одну церковь на Авентино...

— Красиво было?

— Да. Они всё лучше и лучше. И маленькая Симона, которая приходила сюда, к нам домой, я давала ей уроки – помнишь её? – стала настоящей артисткой…

Андреа понравилось, что они снова стали говорить о фортепиано. Но он знал, что София не хочет пересматривать это решение.

— Что они пели?

— Баха. Они приготовили два хорала «Страстей».

— Как здорово! «Страсти по Матфею»!

— Вижу, ты помнишь.

— Да. Он производит такой эффект, реально... пьянящий. Точно, более подходящего слова не найти. Как хорошее белое вино... Да, пьянящий.

— Хочешь? — София пошла на кухню. Чуть позже она появилась снова с двумя бокалами отличного «Совиньона». Она протянула один Андреа, отошла, повернула переключатель и погасила свет. Он удивлённо наблюдал за ней. Затем она вернулась к нему и подняла бокал. Андреа тоже поднял свой. Они чокнулись. Несколько секунд они молча решали, какой сказать тост, но София мигом нашла его.

— За этот, как ты говоришь, пьянящий момент.

А затем сделала глоток. Вино было идеальной температуры и быстро опьяняло. София закрыла глаза. На мгновение она почувствовала руку того мужчины у себя на плече, его пронизывающий взгляд, его улыбку. Но она не вспомнила ни единой фразы, ни одного его слова. Лишь желание, которое она испытала на той лестнице. Потом она открыла глаза и посмотрела на Андреа. Он пил своё белое вино маленькими глотками, совершенно невинно. София прикончила своё вино и налила ещё. Сделала глоток, а потом поставила бокал на комод и сняла с себя жакет и блузку. Затем туфли и брюки. Взяла стул и села рядом с кроватью. Андреа созерцал это зрелище, обеими руками сжимая бокал у рта. Она улыбнулась. Её голос зазвучал чуть ниже.

— Пьяняще... Тебе нравится это слово?

— Да...

София стала гладить свои ноги. Она медленно поднималась от колен до бёдер, сначала правой рукой, затем обеими. Позже они медленно оказались между ног, и она немного развела их в стороны, глядя ему в глаза. Андреа отметил, что на ней милые черные кружевные трусики. София нежно ласкала их, закрыв глаза и вздыхая. Девушка отпила ещё немного вина. Поставила бокал на комод и засунула правую руку под одеяло. Она решительно, смело смотрела на Андреа, который сжимал свой бокал руками. Она нашла его под одеялом, поднялась по ноге Андреа и пролезла под его пижаму. Он сделал вздох.

Авария не отняла у него ни чувствительности, ни возможности ощутить удовольствие. София ласкала его, двигая рукой под одеялом вверх-вниз, очень легко. Другой рукой она сняла трусики и стала ласкать ею себя. Она разделила удовольствие на двоих. Затем на мгновение остановилась. Налила себе ещё «Совиньона», сделала большой глоток и подержала во рту. Посмотрела на Андреа — хитрая, озорная, лукавая — и с головой залезла под одеяло. В темноте, под одеялом, она быстро пробиралась, пока не нашла его и не взяла в рот, в этот момент пролив несколько капель вина. Андреа задрожал от удовольствия, это холодное вино и горячий рот застали его врасплох. Он так наслаждался этим, эта странная София возбуждала его.

Под одеялом она вдруг почувствовала себя смелой, как никогда. Она думала о нём. О том незнакомом мужчине, о его изящных руках, о его сильном и стройном теле, о его улыбке, о его глазах. В этой глубокой темноте она видела себя перед фасадом церкви, на лестнице; она немного спустила с него шорты и делала это с ним, там, на глазах у всех, на глазах у прохожих, на глазах своей учительницы Оли. Она продолжала ласкать себя левой рукой. Быстро сняла с себя одежду. Полностью залезла под одеяло, сняла с Андреа пижаму и взобралась на него верхом. Она легко позволила ему войти, ведь была совсем мокрая и возбуждённая. Продолжала двигаться на нём с закрытыми глазами, жадно толкаясь вперёд, с каждым разом всё сильнее, как никогда раньше не делала. На самом деле она чувствовала себя так, словно делает это с двумя людьми, и в следующее мгновение кончила. Тогда она легла вперёд, на Андреа, потная и измученная, всё ещё с закрытыми глазами, с абсолютно мокрой спиной. Она высвободилась из лифчика, сняла его практически одним рывком и выбросила на пол. Затем приблизила к Андреа грудь, и он стал лизать её, а она постепенно снова ласкала его между ног. И чуть позже она довела его до оргазма. Некоторое время они молчали, словно покинутые рядом друг с другом. Их только что ритмичное дыхание стало прерывистым. Затем София чмокнула его в губы.

— Я в душ… Хочешь чего-нибудь?

Но это был лишь риторический вопрос.

— Нет, — сказал Андреа.

Она уже проскользнула в ванную. Появилась чуть позже, уже более расслабленная, немного раскрасневшаяся от пара и завёрнутая в свой толстый белый халат. Андреа сел, подложив под спину подушку и нажал кнопку спинки, чтобы наклонить её. Улыбнулся ей.

— Ну, и?

— Что? — спросила она, садясь на кровать.

— Хотел сказать... Ты должна чаще слушать Баха.

София рассмеялась и откинула волосы назад.

— Нет... Ты сказал, что он «пьянящий».

И оба засмеялись, всё ещё пресыщенные этим физическим запоем. София налила себе ещё немного вина и наполнила его бокал тоже. Они стали болтать ни о чём, слушая музыку. София поставила CD Леонарда Коэна и через секунду, пока Андреа рассказывал ей о своей работе, о тысячах электронных писем, которые он получил, о том, как понравился всем его проект, и прочих вещах, она позволила ему говорить, а сама потерялась в воспоминании.

Греция, Тинос, неизвестный остров. Они приехали сюда с друзьями, едва сдав последние летние экзамены в университете. Тем вечером, в маленькой гостинице в порту, они все вместе ели сувлаки, мусаку и дзадзики, который она так любит. Каждый из мужчин выпил как минимум по два пива. Потом они прогулялись и остановились в маленьком баре в нескольких шагах от пляжа. Когда они вошли, именно Андреа первым увидел его.

— Вот это да, тебе не сбежать, Софи! Это знак судьбы. Я уверен, что вчера его не было...

В уголке бара стояло маленькое пианино. Оно было из чёрного дерева, а в верхней части была какая-то надпись, как простое напоминание о скоротечных летних романах. Друзья стали уговаривать её так шумно, что даже все туристы в заведении — англичане, американцы, немцы и пара японцев — присоединились к этому энтузиазму, даже не понимая, что происходит. Они стали хлопать итальянцев по спине, готовые с радостью принять то, что должно было произойти через несколько мгновений, чем бы это ни оказалось.

София тут же поняла, что не может больше продлевать ожидание, так что девушка вздохнула и повернулась лицом к Андреа.

— Будь ты проклят, слышишь... Даже на каникулах! Это то же самое, как если бы я тебя заставила рисовать альтиметрическую карту острова, чёрт!

После этих слов она села на стул, который взяла у ближайшего столика, и устроилась перед пианино. Подняла крышку. Удивилась, прочитав на защитной ткани фразу на английском «Life is music». Покачала головой в ответ на это приглашение и начала играть. Раз уж она оказалась в баре и публика была смесью из разных туристов, она отказалась от классической музыки и сыграла джазовую композицию. Она сыграла по памяти несколько фрагментов из St. Germain; попыталась охватить все культуры, как странный человек-миксер, играя немецкие композиции, испанские, американские и даже одну японскую. Она играла на слух и надела на голову бейсболку, которую украла у проходящего мимо парня. Заказала для себя пиво и тем или иным образом надеялась исправить ночь, справиться с эмоциями, с застенчивостью и стыдом выставляться вот так, да ещё и пианино оказалось немного расстроенным. В финале, чтобы отдать дань классике, её несравненному репертуару, она решила позволить увлечь себя одному из произведений Тони Скотта.

Она считала его самым великим джазовым музыкантом итало-америнского происхождения всех времён, так глупо игнорируемым на родине. Кто знает, может, кто-то из присутствующих сможет оценить такой утончённый артистический выбор.

Она сыграла всего понемногу и в заключение выбрала причудливую композицию «Music for Zen Meditation». В конце её ждал взрыв аплодисментов. По очереди все подходили к пианистке, чтобы по-дружески похлопать её по плечу в знак большой признательности. Кто-то предложил ей ещё пива. Когда София захотела вернуть бейсболку хозяину, парень стал быстро размахивать руками и мотать головой.

— No, no... It's yours, it's yours.

И, аплодируя ей, он улыбнулся.

Наконец, София пихнула Андреа.

— Зачем ты заставил меня сделать это?

— Ты была великолепна. Я уже поговорил с владельцем бара. Ты будешь давать по два концерта каждый вечер, и тогда эти каникулы станут для нас бесплатными!

— Придурок...

Андреа обнял её, развеселившийся и действительно удивлённый тем, что София, привычная давать концерты половиной Европы, сыгравшая «Концерт в до-мажор» Прокофьева с дирижёром Рикардо Шайи, могла постесняться играть ради забавы перед горсткой подвыпивших туристов в греческом баре. Но она была такой, со своими внезапными заскоками и своим характером лунатика: иногда милая и нежная девочка, а потом вдруг страстная и дикая женщина. И этот её хитрый и немного захмелевший взгляд заставлял Андреа думать, что скорее всего она сейчас находится именно в этой фазе. И вот они уже сбежали из бара, пока остальные пели невпопад, следуя по расплывчатым следам музыки, которую она играла, и чокаясь полупустыми кружками в атмосфере большой эйфории.

Андреа и София гуляли по пляжу неподалёку от порта. Она сняла туфли и шагала, окуная ноги в короткие медленные волны, приходящие с моря к берегу, устраивая всплески светящегося планктона, которые тут же гасли. Девушка нагнулась и зачерпнула воды рукой.

— Смотри...

Эту горсть в её ладони населяли странные и крошечные блистающие существа. София выбросила их обратно в море. Чуть позже они оказались в более тёмной части, на полоске песка в скалах. Свет далёкого маяка проходил ровно над ними и освещал остальную часть пляжа. Андреа приподнял её платье, спустил её трусики, скинул с себя брюки и в один миг взял её. Они без спешки любили друг друга. Их губы знали вкус этого солёного воздуха, кожа была мягкой и разгорячённой, их окутала ночь, и они не спешили, всё, что было у них, – это желание любить друг друга и вся жизнь впереди...

Вся жизнь впереди. София поднялась со стула и пошла на кухню.

— Я приготовлю салат. А ещё я купила немного тунца, чтобы пожарить, ты будешь?

Андреа был немного расстроен. Он пытался объяснить себе кое-что. Но решил не придавать этому значения.

— Да, конечно... Только не слишком много!

София вошла в кухню и открыла холодильник, взяла салат и тунца. Поставила сковородку, включила плиту. Вся жизнь впереди...

Той ночью, после занятий любовью они разделись и залезли в воду. А потом бежали друг за другом по пляжу, потому что София вышла первой и прихватила с собой одежду Андреа.

— Я покажу тебе, как насильно заставлять меня играть! Ты вернёшься домой голый, как червяк!

Но в итоге Андреа догнал её в прыжке, опрокидывая на песок. Он был голым и всё ещё мокрым. С физической формой настоящего регбиста для него это было лишь детской игрой.

— Ай, мне больно...

— Милая...

— Милая, вот именно! Я не одна из парней в твоей команде!

Так что ночь закончилась ссорой. На следующий день ему досталась обиженная София, а ей – отличный синяк на левом бедре. Но благодаря чудесному острову они тут же помирились самым лучшим из всех возможных способов.

Та жизнь осталась где-то далеко. Тунец уже прожарился с одной стороны. София взяла вилку и стала быстро переворачивать его на сковородке. Она вздохнула. Словно тех двоих ребят никогда не существовало. И посреди дыма и запаха жаренной на сковородке рыбы, она снова затерялась в своих мыслях.

Прошёл час с тех пор, как она приехала в отделение скорой помощи. Последняя медсестра, которая вышла из операционной, сказала, что ничего не знает. Может быть, она не могла ничего сказать. Ей хотелось биться головой о стену или, того лучше, ударить кулаком одно из этих огромных окон. Ей был нужен воздух, она сходила с ума. Она стала ходить туда-сюда по коридору. Открыла дверь, потом другую. Она пробегала один коридор за другим. Оказавшись в том, который вёл во двор, она вернулась назад, в операционную, и начала всё сначала.

Прошёл ещё час. Стало светать, когда она в очередной раз вышагивала по коридору и вдруг оказалась перед открытой дверью. Это была часовня при больнице. Она тихо вошла на цыпочках. В первых рядах сидела миниатюрная монахиня, старая, согнувшаяся практически пополам. Она молча молилась; может, она обращалась с призывом к Господу, а может, механически повторяла «Отче наш». А вот для Софии это было в новинку. Со временем она отдалилась от церкви безо всяких видимых причин. Просто так случилось и всё, как случается, что, окончив школу, мы теряем связь с одноклассниками.

Первые лучи нового дня пробивались сквозь рисунок витража. Белые стены часовни стали окрашиваться в фиолетовый, синий, голубой. И в то утро София поняла, что вновь стала нуждаться во всём мире, даже в боге, если он существует, или в ком-то, кто может выслушать её. Она начала сначала, словно возобновляя речь, начавшуюся давным-давно, оправдываясь за своё отстранение и прося прощения.

«Прости меня, я знаю, что внезапно исчезла, без причин, а главное без предупреждения, — Софии показалось, что она слышит ответы, словно её молчаливый монолог превратился в диалог, словно какой-то хороший и щедрый человек понял её, всё принял и каким-то образом оправдал. — Я знаю, что это настоящая трусость – прийти сюда только потому, что этой ночью со мной случилось несчастье… — девушка подняла глаза и посмотрела вглубь, поверх алтаря, на нарисованного Иисуса. Ей показалось, будто он смотрит на неё. — Умоляю тебя, помоги мне, я не знаю, к кому ещё мне обратиться. В этот момент тысячи людей просят тебя о чём-то, но, прошу тебя, займись только мной и Андреа. Я готова ко всему. Я откажусь от чего угодно, если ты сделаешь так, чтобы он выжил, — и вдруг раздалась медленная музыка – ноты «Аве Мария». Звук лился, он был низким, едва различимым, однако, это показалось ей неоспоримым знаком. Она закрыла глаза, и ей захотелось плакать, но она понимала, что сделка только такой и могла быть. — Да. Если он будет жить, я больше не стану играть».

Она не смогла больше ничего добавить. Казалось, что это самый великий отказ, который она может предложить. Быстро успокоившись, она поднялась с аналоя. Старухи-монахини уже не было, и даже музыка затихла.

Она снова пробежала по всем коридорам, чтобы вновь оказаться у операционной. Села на стул и стала ждать. В шесть двадцать пять хирург, который оперировал Андреа, вышел из зала, опустил маску и направился к ней. Конечно, его предупредили, что здесь ждала девушка. Он шагал медленно, был уставшим, измученным, и его взгляд не предвещал ничего хорошего. София увидела его, посмотрела ему в лицо и готова была умереть. И только оказавшись рядом с ней, хирург улыбнулся.

— Он поправится. На это понадобится время, но у него получится.

И в этот момент София согнулась пополам и расплакалась. Огромные слёзы текли по её лицу, посеревшему от усталости, от напряжения, от чувства вины. Всего мгновение назад она видела, как заканчивается её собственная жизнь вместе с жизнью Андреа. Хирург обнял её. Затем она вышла из больницы и зашагала под рассветным солнцем, ни на секунду не сомневаясь в том, что сдержит своё обещание. Она никогда больше не станет играть.

И только несколько дней спустя она поняла, какой долгим и трудным будет этот путь. Ноги Андреа парализовало. Он не сможет больше ходить. Перелом поясничного отдела позвоночника, повреждения спинного мозга, отчего ноги и парализовало. Она вспомнила взгляд нарисованного Иисуса в маленькой часовне при больнице. И спросила себя, будет ли отказа от фортепьяно достаточно, слышал ли он хоть раз, как она играет, знает ли, от какой страсти, от какой невероятной любви она отказалась, чтобы спасти Андреа.

— Эй, я уже устал кричать! С кухни идёт дым!

Голос Андреа снова вернул её в настоящее. Восемь лет спустя, после той ночи. Немногое изменилось.

— Да, дорогой! Прости! Я мыла салат и не заметила, сейчас всё исправлю.

Позже она села у кровати, приготовила складной столик и поставила подходящий этому ужину диск, спокойную тему Дайаны Кролл. Софии нравилась эта музыка, это одна из её любимых певиц. Она начали есть друг напротив друга. Андреа был в хорошем настроении и стал шутить над тунцом.

— Более готовым он и быть не мог...

— Ты прав, прости меня. Я уже сказала тебе, что отвлеклась.

— Это ведь не потому, что в твоей голове засело… — Андреа поднял, как бы намекая, обе брови, — слово «пьянящий»?

София засмеялась.

— Нет... Дурачок.

Андреа вытер рот, положил салфетку рядом с собой на кровать и посмотрел ей в глаза.

— Мне кажется, ты мне не всё рассказала.

— С чего ты взял? — София тоже вытерла рот салфеткой, но на самом деле она использовала её, чтобы закрыться. Она немного покраснела. Она уже поняла, к чему вёл Андреа.

Он стал серьёзным.

— Даже до аварии ты не была такой страстной.

— Ты несправедлив.

— Я реалист, — Андреа откинулся на подушку за своей спиной. — Ты сегодня была с другим.

Она рассмеялась. Она попыталась убедить его всеми возможными способами.

— Уверяю тебя, нет. Я была с дюжиной детишек и Олей. Если ты думаешь, что они стали причиной, как ты говоришь, опьянения, это значит, что я просто извращенка, — София подумала, что, возможно, это её не спасёт. Было бы достаточно простого «нет» и всё. Она снова посмотрела ему в глаза и тогда тоже посерьёзнела. — Андреа, уверяю тебя, я ни с кем не была.

В конце концов, её последние слова стали оказались убедительными. Андреа глубоко вздохнул, снова разложил салфетку на коленях и продолжил есть салат.

— Это показалось мне странным. Ты словно была другой женщиной.

София уже успокоилась и позволила себе пошутить.

— А вот теперь ревную я. Предпочитаешь её?

— Нет, — Андреа в тишине глядел на неё. — Я испугался. Ты словно гналась за жизнью, словно хочешь быть далеко отсюда.

София оставила вилку.

— Андреа... Я просто хотела заняться с тобой любовью, — она выдохнула. — И в тот момент я не думала ни о чём другом. Это так плохо?

— Прости меня. Просто я прикован к этой кровати и не знаю, что там, за дверью, не знаю, куда ты ходишь, с кем ты.

— Тебя волнуют те же самые вещи, что и тысячи других мужчин, которые, хоть и не пострадали в аварии, но женаты на более красивых и желанных женщинах... — София встала, чтобы убрать тарелки. — Хватит уже!

Андреа схватил её за локоть.

— Ты права. Прости меня.

— Ничего страшного. В следующий раз я сделаю это не так страстно.

И ушла на кухню.

— Да ладно... Я ведь пошутил...

София сложила тарелки в раковину, открыла кран, подождала, пока пойдёт горячая вода, и начала мыть посуду. И вдруг увидела его руку на своём локте, как это было на лестнице у церкви. «Почему ты убегаешь? Подожди...» Этот мужчина. Он остановил её, она смеялась. Однако она не сбросила его руку со своей. Это с ним она занималась любовью сегодня, его хотела касаться, хотела, чтобы её касался он, кусала его губы, на нём была, и в конце он довёл её до оргазма. Пошла слишком горячая вода, она открыла чуть сильнее холодную. Впервые она была неверна Андреа, хоть только мысленно. И впервые солгала ему, впервые за десять лет. Что-то разбилось.

13

— Нет. Нужно покупать.

Танкреди повесил трубку. Он был уверен в указаниях, которые дал. Рынок падал, и продолжать покупку было верным делом. Через год-другой вклады, на которые он больше всего ставил, снова окупятся. Все его инвестиции достигли прироста в двадцать пять процентов чистой прибыли в течение последнего года, и он вновь вложил деньги в крупные компании, которые испытывали трудности при покупке большинства своих холдингов. Он занимался всеми типами товаров из Южной Америки: кофе, фрукты и даже древесина, бумага и уголь. Инвестировал в шахты и большие сельскохозяйственные угодья. Во главе всего этого сектора он поставил очень молодого финансового аналитика, брокера, которому нет ещё и сорока, на которого возлагал большие финансовые надежды. В каждом секторе он создал то, что называл «волшебной троицей»: специалист по материалу, компетентный инвестор и бухгалтер, сводящий счета. Его секрет состоял в том, чтобы всегда выиграть ещё хоть что-то в свою пользу. С того дня, как он внедрил описанную стратегию, его наследство увеличивалось в геометрической прогрессии.

Прошло двенадцать лет с тех пор, как он получил в собственность огромное наследство от своего деда. И с того момента он лишь продавал и покупал, зарабатывал и снова инвестировал. Каждый год он избавлялся от убыточных компаний и покупал те, что только открывались. Изучал рыночные тенденции, в нём вызывала любопытство экономика и её изменения, и в конце девяностых он уже инвестировал в новый китайский и индийский рынок. С самого начала его приводили в восторг социальные сети и любые новинки, которые приносили деньги, даже виртуальные. В этом поле он увеличил количество помощников до шести. Он пообщался с двумя специалистами из каждого сектора, которые до этого момента работали безукоризненно. Они смогли принести ему доходы, эквивалентные полутора миллиардам долларов, и наследство продолжило давать плоды.

Танкреди откинулся на спинку кресла и посмотрел в окно. С высоты его лиссабонской виллы, отчасти самой зелёной и богатой в городе, был виден океан. Парусник, подгоняемый ветром, быстро пересекал морскую гладь. Дальше, на горизонте, виднелся нефтяной танкер, который казался простой неподвижной точкой. Ему стало интересно, не один ли это из его собственных.

Делать деньги у него получалось лучше всего, ему казалось это самой простой и наиболее очевидной вещью. Как только его сотрудники получали все необходимые ему данные, он сразу же видел, следуя своему безошибочному инстинкту, какая партия будет выигрышной. И в итоге его всегда ждал успех. Он потерял счёт своей собственности: компаниям, машинам, самолётам, кораблям и недвижимости. Знал только, что ещё у него есть остров, и не хотел покупать ещё один лишь из страха перепутать их. Эта земля посреди моря была его портом, его уголком спокойствия. Только там он чувствовал себя странно умиротворённым. Словно тревоги покидали его. Возможно, поэтому он реже всего посещал это место. Когда он останавливался, то возвращался во времени, возвращался к тому дню. Дню Клаудине. Когда дедушка умер, они прочли завещание. Каждый из трёх внуков должен был получить по сто миллионов евро. Часть, которая отходила ей, теперь делилась между его братом Джанфилиппо и им самим. Это казалось ему несправедливым: эти сто миллионов принадлежали Клаудине, так что они должны послужить чему-то важному, значимому. Они должны были как-то увековечить память о своей сестре. Должны были основать какой-то фонд или что-то вроде, что-то ценное, что могло бы всегда говорить о ней.

Джанфилиппо был не согласен.

— Так решил дедушка. Он пожелал, чтобы мы разделили её часть между собой. Каждый запомнит Клаудине по-своему. Так что решено.

В самом деле, завещание именно так разрешало этот вопрос. Джанфилиппо распорядился, чтобы его пятьдесят миллионов евро зачислили на его счёт, а что он сделал с ними потом – неизвестно. Возможно, он инвестировал их во что-то особенное. Для Грегорио Савини достаточно было бы всего одного звонка, чтобы получить такого рода информацию, но Танкреди ему запретил. Он не хотел знать этого.

В свою очередь он сам положил пятьдесят миллионов Клаудине на отдельный от всех своих денег счёт. Он хотел решить позже, для чего они послужат. Между тем ему было о чём ещё подумать.

Он посмотрел на часы; скоро он всё о ней узнает. И рассмеялся. Она. Он даже не знал, как её зовут. Ему было любопытно, но в то же время он был странно обеспокоен. Та женщина из церкви, которая играла руками в пустоте, которая следовала за музыкой с закрытыми глазами и восхищением, со страстью. Эта прекрасная женщина. Эта женщина с лестницы, забавная, ускользающая, с характером и милой улыбкой. Эта женщина заставила возродиться его желание жить и любить. А что, если она совсем другая? Как часто нас заставляет мечтать просто образ, который превращается в возможность реализовать все наши желания, но в итоге оказывается, что всё совсем иначе? Жизнь – это мечты, которые плохо заканчиваются, это как падающая звезда, исполняющая желания другого человека.

Он улыбнулся этому внезапному пессимизму и уже готов был остановить расследование об этой женщине. Но даже не успел посмотреть на часы. Слишком поздно. Постучались в дверь.

— Войдите.

Грегорио Савини вошёл и закрыл за собой дверь. Постоял немного. Танкреди вновь подошёл к креслу.

— Присаживайся, Грегорио.

— Спасибо, — тот занял место напротив. В руках его была папка с бумагами. — Хочешь, я оставлю её здесь?

Танкреди отвернулся к окну, выходящему на океан. Парусник исчез; танкер просто ушёл чуть дальше.

— Нет. Прочитай мне эту информацию.

Он закрыл глаза и приготовился к тому, что сейчас услышит. Он не знал толком, чего ждать. И даже не знал, что хотел услышать.

Грегорио открыл папку и быстро просмотрел всё, что нашёл в компьютере.

— Итак, совсем недавно она отметила тридцатилетие, замужем, детей нет. Живёт в доме, который ей оставили бабушка и дедушка, занимается временными подработками; не бедствует, но и не живёт в роскоши. Не может позволить себе незапланированных дорогих покупок… — Грегорио посмотрел на него. Танкреди всё также сидел спиной к нему и был бесстрастным, так что он продолжил читать. — Закончила гуманитарную школу с отличными результатами; отношения с одноклассниками, обычные истории для любой девушки этого возраста. Живёт с мужем в районе Сан-Джованни...

Танкреди слушал описание жизни этой девушки молча и с закрытыми глазами. Всё казалось ему нормальным, даже слишком, это не соответствовало тому образу, который он уже знал, тому сильному чувству, которое тот разбудил в нём. На этих страницах говорится об обычной женщине, без всяких особенностей. Без всякой страсти. О хорошо распланированной жизни, ни белого ни чёрного, никого света.

— Ах да, вот оно, — Грегорио, казалось, прочитал его мысли. Они знакомы уже тридцать лет. Он словно всегда угадывает в нём любое недовольство. — Есть новость, — он не знал, понравится ли Танкреди то, что он сейчас прочитает: — Уже несколько недель она изменяет своему мужу.

Танкреди открыл глаза, но остался спокоен и никак не отреагировал. Он сфокусировал взгляд на синеве моря, открывавшейся его взору. Людовика Биамонти проделала отличную работу. Это окно с видом на океан просто восхитительно. Благодаря ей стены выкрашены в светлый индиго, но оконные рамы формируют собой что-то вроде белой картинной рамки, отчего стекло кажется картиной, и в то же время вид простирается ещё дальше. В этот момент море было гладким. Больше ничего не было, даже танкеров, только его синева. Оно казалось картинкой, такой была глубина этого цвета.

В своей памяти он заострил внимание на взгляде этой женщины. В нём был весь её характер, без полутонов, она готова драться за свою лучшую подругу, даже зная, что та ошибается, она не станет ни перед кем отчитываться, она наверняка счастлива иметь только одного мужчину и, конечно же, на всю жизнь.

Поэтому ему пришло в голову дать ей прозвище – Последняя Романтика. Тогда он улыбнулся и подумал о своей жизни: он всё время катается по свету без остановки, продаёт, покупает, инвестирует, ставит всё на всё. И это было непрерывным. Он из всего всегда извлекал выгоду, потому что доверялся своим инстинктам. Возможно ли, что в данном случае интуиция его подвела? Он решил рискнуть. Развернулся в кресле, чтобы лицом к лицу встретиться с Грегорио Савини, и посмотрел ему в глаза, явно забавляясь.

— Это не она.

Его помощник перестал читать; эти слова обрушились на него, как ледяной душ. Уже больше десяти лет он приносил Танкреди телефонные записи, чистые и без помех; документы и фотографии; информацию о недвижимости, общих знакомых, политиках, директорах, владельцах компаний, предпринимателях и даже о бандитских шишках; и до этого дня он ни разу не ошибся. Он знал, что всё бывает в первый раз, и что этот раз, похоже, настал для него именно сейчас. Так что он с невозмутимым жестом убрал бумаги.

— Возможно.

Ему хотелось добавить: «Более того, я уверен в этом, потому что этот человек не имеет абсолютно ничего общего с тобой, насколько я тебя знаю», — но решил, что этот комментарий стал бы уже чем-то личным и совершенно бесполезным.

Он протянул папку Танкреди, который открыл её с детским любопытством. Он пролистал документы. Посмотрел на фотографии и, наконец, улыбнулся. Он последовал за своим инстинктом и попал в цель. Девушка на фото – брюнетка, это не она. Спасибо Последней Романтике, как он ещё окрестил, он одержал верх над Савини.

— Вот она... — он вернул папку Грегорио и показал её. — Это другая женщина на этой фотографии, со светло-каштановыми волосами. Должно быть, они подруги.

Грегорио Савини внимательно посмотрел на неё. Он ошибся. Но также нужно отметить, что зацепок почти не было. Только автомобильный номер. Танкреди развёл руками.

— Бывает, Грегорио. Я бы даже добавил, что спустя тридцать лет эта ошибка делает тебя более человечным.

Савини рассмеялся надо шуткой.

— Такой я и есть, даже слишком, — и тут же добавил: — Кстати, моей наиболее человечной части очень хотелось бы отправиться в отпуск.

— Ты будешь свободен, как только мы её найдём.

Савини взял папку.

— Чтобы узнать о ней всё, нам понадобится больше времени.

— У меня есть идея. Я знаю, как найти её, это очень просто.

14

Она увидела её через стекло. И не поверила своим глазам.

— Эй, в чём дело?

София вошла в маленькое кафе рядом с Пантеоном «Каффе делла Паче». Его выбрала Лавиния, здесь подают любой чай, какой пожелаешь.

Лавиния удивлённо посмотрела на неё.

— Что? Что ты имеешь в виду?

София села напротив неё и поставила сумку на стул между ними.

— Вообще-то, ты никогда не была пунктуальной, но сегодня пришла даже раньше меня.

— Люди меняются...

Она улыбнулась так, словно помимо своей пунктуальности имела в виду что-то большее. Однако София не обратила на это внимания и открыла меню.

— Что будешь?

Лавиния бросила взгляд в меню, лежащее открытым перед ней.

— Я хочу зелёный чай...

София удивлённо высунула голову из-за своего меню.

— И всё?

— Ага.

София покачала головой.

— Не к добру это... Совсем не к добру.

Лавиния рассмеялась.

— Просто я на диете, как и большая часть людей в нашей стране, то есть, на нашей планете, мне ведь уже тридцать.

София позволила убедить себя.

— Согласна, ты права. Но раз уж мне исполнится тридцать только через три месяца, я закажу отличный креп из лесных ягод.

— М-м-м, какая ты вредина!

— Тогда не выделывайся и позволь себе каприз... А потом походишь в спортзал чуть чаще. Кстати, как тебе там?

— Просто замечательно.

София приметила девушку, обслуживающую столики, и сделала ей знак, чтобы она подошла.

— Здравствуйте, мы хотим зелёный чай и чёрный чай, с лимоном, но на блюдечке, хорошо? — она посмотрела на Лавинию, чтобы убедиться, что подруга согласна. Та кивнула. — А ещё принесите нам два крепа, один с лесными ягодами, а второй – марон гляссе.

Девушка всё записала в свой блокнот и удалилась. Лавиния бросила на неё недобрый взгляд.

— Марон гляссе... Какая же ты вредная.

— Почему? — София прикинулась дурочкой.

— Ты прекрасно знаешь почему. Это мой любимый вкус, а ты сделала это специально. Ты поставишь его мне под нос и будешь наблюдать, как я сопротивляюсь...

— А ты собираешься сопротивляться?

Лавиния рассмеялась.

— Ни секунды.

— Значит, я всё сделала правильно. Бывают вполне законные желания, и ты можешь их себе позволить, разве не так? Как говорится... Это самое сладкое искушение и наименее опасное.

— Да... — согласно кивнула Лавиния, но показалось, что после этой фразы ей стало несколько неловко. — И моей тренерше по аэробике эту теорию объяснять тоже будешь ты.

— Конечно! Если хорошо подумать, то именно благодаря этим искушениям люди вроде неё становятся вдруг необходимыми.

Через некоторое время подошла официантка с их заказом. Лавиния вилкой отхватила кусочек марон гляссе.

— Признаю, я просто не могу сопротивляться.

И с этим она положила десерт в рот. Они рассмеялись.

— Отлично, мне нравится, так гораздо лучше.

Они ели и болтали обо всём понемногу.

— Кстати, спасибо тебе ещё раз за то, что дала мне свою машину в тот раз. Я промокла под дождём.

— Ничего особенного, и ты не должна была заполнять бензобак.

— Это самое малое, что я могла сделать!

— Но я была на работе, так что машина мне была не нужна.

София нежно посмотрела на неё.

— Ладно, я вчера забрала свою, так что всё улажено...

— М-м-м.

Лавиния сделала глоток чая. Затем поставила чашку на стол, создавая минимум шума. Ей не хотелось рушить создавшуюся атмосферу. Они были довольны, смеялись и шутили. Это был идеальный момент, чтобы рассказать ей. К тому же, почему её лучшая подруга не должна понять ещё одну её слабость? Она посмотрела на неё. Та отламывала кусочек пирожного вилкой. Она подождала, когда та начнёт есть. София поднесла вилку ко рту и заметила, что Лавиния смотрит на неё. Тогда она забавно подняла одну бровь. Лавиния решила, что момент настал. С набитым ртом ей понадобится время для ответа.

— У меня кое с кем роман.

София как раз глотала. Десерт пошёл не в то горло, и она начала задыхаться. Лавиния предвидела такую реакцию. Она встала, побежала, чтобы встать позади неё, и стала стучать ей по спине.

— Посмотри вверх... Посмотри на птичку...

Сказав это, не подумав, она вдруг осознала свою глупость, и ей захотелось смеяться. Тогда София сделала глоток чая, восстановила дыхание и вытерла рот. Посмотрела прямо на Лавинию.

— Скажи мне, что это шутка.

— К сожалению, нет, — Лавиния не имела в виду этого «к сожалению», но у неё вырвалось. На самом деле она была счастлива, это была чудесная история.

София попыталась привести в порядок мысли.

— Почему ты мне об этом рассказала?

— Мне нужно было кому-то рассказать.

— А почему именно мне?

— Потому что ты моя лучшая подруга.

— Да, но Стефано – психотерапевт Андреа. Когда он придёт к нам, как я смогу смотреть ему в глаза? Я твоя сообщница, и теперь буду чувствовать себя виноватой. Я себя знаю, я буду краснеть.

— Умоляю, София, делай вид, будто я тебе ничего не говорила. Я не хотела ставить тебя в такое положение.

— Но ты это сделала.

Он отпила ещё немного чаю. Лавиния не переставала смотреть на неё.

— Ты злишься на меня?

София с момент обдумывала это, а затем покачала головой. Подруга улыбнулась ей.

— Спасибо. Это так здорово, и если бы я не рассказала кому-нибудь, не поделилась с тобой, то просто сошла бы с ума. Я слишком счастлива.

— И кто он?

— Мы познакомились в спортзале. Он высокий, брюнет, а его тело просто заставляет рот разинуть...

София слушала описание этого мужчины и, сама того не желая, воскресила в памяти образ того, которого встретила она сама. Больше, чем просто встретила, она столкнулась с ним у церкви. На мгновение она подумала: «А если это он? Нет, не может быть. Это была бы невозможная случайность». Она прервала Лавинию:

— А какого цвета у него глаза?

— Я ведь уже сказала – тёмные, ореховые, кажется. Ты меня вообще не слушаешь?

— Конечно, слушаю... — она облегчённо вздохнула, потому что каким-то образом мысль о том, что Лавиния встречается с тем самым мужчиной, заставляла её ревновать. Ей показалось абсурдным всё, о чём она успела подумать. Она слушала подругу, но глубоко в душе ей было очень стыдно.

— А главное, он трахается, как бог...

— Лави!

— Да ладно, не будь ханжой. Заниматься любовью – это прекрасно, разве нет? Но с ним – больше, чем просто прекрасно.

— Сколько ему лет?

— На два года старше меня. И как бы там ни было, у него есть девушка.

— А-а.

Лавиния сказала это так, словно такая информация должна была успокоить её подругу, но София не поняла этого.

— Мы вдруг стали видеться в спортзале. Мы делали одинаковые упражнения, конечно, он поднимает больший вес, чем я. Затем стали ходить вместе на аэробику и, наконец, стали проводить время вместе, и кажется, будто он с каждым разом всё ближе...

— Ближе? Что это значит?

— Не знаю, знаю только, что когда ходила в спортзал и его там не было, то я очень скучала. Он как-то на неделю уехал по работе, и я думала, что с ума сойду. А потом у нас было свидание.

— И что ты дома сказала?

— Что была с тобой.

— Со мной? И не предупредила меня? А если бы мне Стефано позвонил? Или он был бы нужен Андреа, и мой муж сказал бы твоему, что я рядом с ним?

— Я рискнула...

— Ты ненормальная.

— Да...

Лавиния опустила взгляд, взяла вилку и стала играть с остатками еды на тарелке. Затем подняла лицо.

— Той ночью мы сделали это в машине, и это было чудесно. Дважды.

София уже не знала, что сделать, это казалось ей просто нелепой ситуацией.

— Лави, я не знаю, что сказать тебе.

— Мне хорошо с ним, он заставляет меня почувствовать себя важной, мы много разговариваем, он меня слушает, мы смеёмся, а потом занимаемся сексом.

— У вас со Стефано не всё гладко?

— Нет, всё хорошо, но… Его никогда нет дома, а когда он возвращается, то уже уставший, и мы не разговариваем, не смеёмся. Он решает проблемы многих людей, но не думает о своих, — в этот момент Лавиния поняла, что среди проблем, о которых она сказала, находится и Андреа. — Прости…

— Ничего. Это сейчас не важно.

— О чём ты думаешь?

— Думаю, что это у тебя пройдёт.

— Но я не хочу, чтобы это проходило. Я влюблена, — София удивилась этим словам. Ситуация оказалась гораздо серьёзней, чем она себе представляла. — Я чувствую себя на шестнадцать, клянусь. Я отправляю ему сообщения по телефону, а если он не отвечает, говорю себе, какая я идиотка…

Ладно, слава богу, ты это осознаёшь, подумала София. Но при этом поняла, что её подруга действительно рада. И об этом тоже не нужно ей говорить.

— Так же, как и диета, это довольно распространённая ситуация в нашей стране... — она улыбнулась ей. — Или, как ты сама сказала, на нашей планете. — Лавиния тоже улыбнулась, и София продолжила: — Я бы хотела дать тебе какой-нибудь совет, но не знаю даже, с чего начать… не знаю, что сказать тебе! — Лавиния стала впадать в отчаяние. Она надеялась, что София сможет предложить ей решение. — Единственное, что могу посоветовать: ничего не говори Стефано… — София беспокойно изучала её взглядом. Её подруга опустила взгляд и притихла. — Ты ведь этого не сделала, правда?

Лавиния вновь подняла лицо.

— Едва не сделала... Однажды вечером я сказала ему: «Мне нужно с тобой поговорить...» — но тут зазвонил телефон. Звонил Андреа, ему было плохо. Я не должна была говорить тебе, но они говорили по телефону целый час. Когда Стефано вернулся ко мне, я не осмелилась сказать ему.

София подумала, что Андреа, сам того не зная, спас её. Как странно. Он ничего ей не говорил об этом звонке. Она подумала, что это нормально, у человека в таких условиях случаются тысячи тяжёлых моментов в течение дня.

В этот момент мимо вновь прошла девушка, обслуживающая столики.

— Хотите что-нибудь ещё?

— Нет, спасибо, — ответила София и тут же сказала, понизив голос: — На самом деле, я бы выпила водки, чтобы оправиться!

Лавиния снова развеселилась.

— Вот и выпей, незачем сопротивляться самым сладким искушениям.

— Точно... И тогда можно будет оправдать что угодно... Я имею в виду только еду.

— А я и напитки!

— Нет, ты – секс!

Лавиния снова замолчала. А потом спросила:

— Ты теперь злишься на меня?

— Что ты несёшь? Ещё чего.

Тогда в Лавинии снова возбудилось любопытство.

— А не случилось ли у тебя то же самое, но ты мне не рассказала?

София посмотрела на неё, раскрыв рот.

— Ты сегодня полна откровений. Я познакомилась с Лавинией, которую и представить себе никогда не могла... Если бы мне сказали, я бы не поверила.

— Да-да... Теперь твоя очередь. Ты была хоть раз неверна Андреа?

— Нет.

— То есть, за все эти годы, прошедшие с момента аварии, несмотря на то, что мы не можете путешествовать, он не может выходить, ни сходить в театр, ни с кино, ни в пиццерию, ни в спортзал… ты никогда ему не изменяла?

— Для начала: нельзя изменять человеку просто потому, что он не может делать некоторых вещей... Я думаю, что отношения, которые ты поддерживаешь с человеком, и то, что ты к нему чувствуешь, гораздо важнее совместных походов в спортзал или в любое другое место...

На самом деле, если полагаться на образ мыслей Софии, эта ситуация казалась ей настоящей клеткой. Она сделала глоток чая. Он уже остыл, но прекрасно утолял жажду после всех этих разговоров. И тут Лавиния задала ей ещё один совершенно неожиданный вопрос:

— Значит, ты никогда не изменяла Андреа даже в воображении?

У Софии не было слов. Лавиния открылась ей, была искренней. И вот задала ей такой вопрос. Она не могла лгать, это было бы нечестно, она такого не заслужила.

— Да, однажды я ему изменила.

— Ох! — теперь Лавиния казалась намного довольней. — Видишь, ты меня понимаешь. Простите… — подозвала она официантку: — Две водки, пожалуйста.

15

Рим, Авентино. Танкреди посмотрел на часы. Они должны были закончить десять минут назад. Его расчёты были точными. Открылась большая дверь церкви. Группа детей выбежала на улицу и быстро спустилась по лестнице. Была среда, и в отличие от прошлой недели дождя не было. Кое-кто из родителей ждал у своих машин. А ещё был маленький автобус, который определённо должен был развести по домам остальных детей.

Грегорио Савини наблюдал эту сцену, любопытный и отвлечённый в одно и то же время. В течение последних лет он сделал многое, но это, хоть и было уникально по своей простоте, превзошло всё.

— Вот, это она.

Танкреди показал на девочку кивком головы. Кудрявая девчушка с веснушками на щёчках и большими тёмными глазами сбегала вниз по лестнице.

— Мама, мама, вот и я!

Она помахала руками, чтобы мать заметила её, словно она и без этого не выделяется в толпе других. Это была самая весёлая, живая, а ещё самая милая девочка из всех, кто только что вышел из церкви. Хотя Танкреди, честно говоря, даже не смотрел на других. Он ещё чуть-чуть подождал, прежде чем двинуться. В одно мгновение он даже понадеялся, что из церкви сейчас выйдет и она сама, Последняя Романтика, но это было бы слишком просто. А ему не нравились слишком простые вещи. Он всё ещё не знал, насколько сложным всё окажется на этот раз.

Маленькая Симона поцеловала свою маму и тут же выплеснула на неё весь свой восторг, не давая ей ни секунды передышки.

— Оля сказала, что у меня будет соло, что в следующем хоре я буду солисткой, мама, как здорово. Я счастлива. Наверное даже будет телевидение!

— Симона...

Мать покачала головой, услышав последнюю реплику. Симона заметила её упрёк и попыталась оправдаться.

— Нет, я хотела сказать, что, может, нас покажут в новостях, иногда по воскресеньям рассказывают новости перед церковью.

— Но ведь это месса, на которой представят Папу.

— А что значит представлять? Разве его ещё не все знают?

Мама рассмеялась. На какое-то мгновение она забыла, что этому чудному созданию напротив неё всего шесть лет.

— Это – праздник для верных, для верующих, для христиан… или для туристов, которые собираются перед Папой на площади Святого Петра.

— А...

Мама поправила на ней курточку, потом открыла дверь, чтобы девочка залезла в машину, но за спиной услышала голос, который остановил её:

— Простите, синьора...

Перед ней возник элегантный мужчина, одетый в синюю куртку, белую рубашку и тёмно-серые брюки, и улыбнулся ей. Красавец, около тридцати пяти лет, — возможно, даже меньше, — загорелый, уложенные волосы, приятная улыбка и притягательные синие глаза. Мать Симоны оторопела на несколько секунд. Он уверен, что ему нужна она? Чего он хочет? В этот момент за спиной мужчины остановилась машина, темный Бентли. Из неё вышел синьор постарше, но такой же элегантный. Это похищение? «Ну, с какой стати? Мы ведь совсем не богачи». Наконец, тот, что стоял рядом, положил конец её сомнениям.

— Простите за беспокойство, но я хотел бы поговорить с этой девочкой. Это Ваша дочь?

— Да, — мать напряглась. — А что случилось? Почему Вы хотите с ней поговорить? — сбитая с толку происходящим, она достала из сумки мобильник и открыла его, чтобы пригрозить им: — Я сейчас позвоню в полицию...

От этих слов у Грегорио Савини душа ушла в пятки. Танкреди и его идеи. В течение нескольких лет они сталкивались с гораздо более деликатными ситуациями без малейших проблем. И что теперь? В один момент оказалась в опасности работа всей жизни. Но Танкреди тут же вмешался, чтобы успокоить её:

— Нет, синьора, Вы неверно меня поняли. Прежде всего – извините, что я не представился, это было очень невежливо. Меня зовут Танкреди Ферри Мариани, а синьор, который меня сопровождает, это доктор Савини.

«Доктор Савини, — подумал Грегорио. — Он никогда меня так не называл. Но... мне нравится». Танкреди с улыбкой продолжил.

— А Вы – синьора...

— Карла Франчинелли.

— И малышка – ваша дочь.

— Да. Так я могу узнать, в чём дело?

— Я только хочу получить кое-какую информацию от Вашей дочери, но я буду говорить с ней перед Вами, чтобы не случилось никаких недопониманий, — казалось, что женщина успокоилась; однако в то же время ей была также любопытна эта странная ситуация. Танкреди заглянул в машину. — Как зовут эту красивую девочку?

Прежде чем мать успеет ответить, малышка решительно вылезла из машины.

— Меня зовут Симона. А Вы кто? Вы с телевидения?

У девочки было немного идей насчёт будущего, но те, что она имела, были довольно ясными.

— Нет...

— А... — Симона разочарованно опустила взгляд.

Тогда Танкреди присел перед ней и улыбнулся.

— Но ты можешь помочь мне, — Симона решила послушать его. — На прошлой неделе в церкви была одна синьора; когда вы закончили петь, она подошла к тебе, обняла; должно быть, эта женщина хорошо играет на фортепиано...

— Да! Это София!

Танкреди улыбнулся. Теперь у Последней Романтики есть имя. Маленький шаг вперёд. Он решил обратиться к матери.

— Вот и всё, синьора, это единственное, что я хотел узнать... Я хотел порекомендовать её своей племяннице, дочери моего брата, чтобы она ходила на её уроки. Я понял, что она очень хороший учитель. И хочу сделать девочке сюрприз на её день рождения.

Симона улыбнулась.

— Значит, Вы не имеете отношения к телевидению.

Танкреди развёл руками.

— Нет, прости.

А потом он подумал, что, если Симона может дать ему адрес, номер телефона или любой другой контакт Софии, то он мог бы исполнить её мечту о телевидении.

— Ты знаешь, где я могу её найти? — Симона не ответила. Только отрицательно покачала головой. — А у твоей мамы нет её номера телефона? Домашнего адреса?

Симона снова покачала головой, а потом улыбнулась.

— Я вспомнила, где видела тебя! На прошлой неделе ты стоял на лестнице перед церковью.

Танкреди встал на ноги и несколько смущённо улыбнулся Симоне, а потом и её матери. Он быстро попытался дать объяснение тому, что сказала девочка:

— Да, это правда. Я был в шортах. В тот день я бегал... — его взгляд пересёкся с взглядом Савини, который на весь его ответ лишь поднял бровь. На самом деле, он никогда не использовал такой метод. В любом случае, девочка, похоже, ничего не знала. Танкреди снова улыбнулся. — Ладно, это неважно. Всё равно спасибо. — Затем он обратился к матери: — До свидания, и простите ещё раз за беспокойство.

— Ничего страшного.

Ей хотелось добавить: «Вы меня совсем не побеспокоили... даже наоборот», — но не говорить же такое перед собственным ребёнком. Танкреди зашагал к Бентли, качая головой.

— Ничего не поделаешь...

Довольный, Грегорио Савини сел в машину. Этим он продемонстрировал, что без него Танкреди никуда не уедет.

— Синьор! — Симона сбежала из-под наблюдения своей матери и оказалась перед ними. Савини пожалел о своих недавних мыслях. — София преподаёт в консерватории каждый вечер, и в нечётные дни в церкви дей Фьорентини, на пьяцца делл Оро, — она улыбнулась. — Если пойдёте туда, точно встретите её.

Танкреди вышел из машины и улыбнулся ей.

— Спасибо... — затем он шепнул ей: — Ничего не говори маме, но в воскресенье я попрошу телевидение приехать только для того, чтобы снять тебя.

Симона была в восторге.

— Правда? Спасибо! — и убежала к своей матери.

Танкреди снова сел в машину и закрыл дверь.

— По вечерам она в консерватории или на пьяцца делл Оро... Видишь, Грегорио? А ты мне не доверял.

— Доктор Савини, пожалуйста, — он бросил на него взгляд в зеркало. — Это придаёт мне важности.

Танкреди рассмеялся и устроился на сиденье. Между тем Грегорио набрал скорость и заставил Бентли смыться с места преступления.

«София. Мне нравится это имя. Не встречал в жизни ни одной Софии». Он продолжил фантазировать об этой женщине, о том, как мало знает о ней, и о том, как сильно желает узнать о ней больше.

— Доктор Савини, Вы можете поскорей найти информацию об этой Софии?

— Конечно, доктор Ферри Мариани.

— О, нет, всегда зови меня Танкреди, не нравится мне казаться более важным, чем я есть.

— Как хочешь...

Он снова посмотрел на него через зеркало. София. Очередной каприз, который нужно удовлетворить. Интересно, что так впечатлило Танкреди на этот раз. Савини решил, что понять это невозможно, но был уверен, что эта женщина в конце концов останется в истории, как и все остальные. Он не знал, что с ней всё закончится гораздо сложнее.

Сам Танкреди, впервые с детства, думал о том, что придумать, как оказаться том месте, чтобы это казалось случайностью. «К тому же, как мне выглядеть? Как спортсмен, снова в шортах и футболке? Она меня примет за одного из тех типов, которые одержимы своей физической формой». Он снова подумал о девочке, о Симоне. Просто невероятно, что она заметила его тогда.

Он-то даже не заметил, что она тогда тоже была на лестнице и наблюдала всю сцену. Такие детали нельзя упускать из виду. София отвлекла его.

Карла Франчинелли спокойно вела машину; она краем глаза наблюдала за своей дочерью, которая сидела сзади, листая журнал, который нашла в машине. Наконец, мать решилась спросить её:

— Симона, что тебе сказал этот синьор, когда ты подбежала к его машине?

Дочь отложила журнал и удивлённо посмотрела на неё. Она не подготовила ответ. И что теперь сказать?

— Да ничего, просто «спасибо». Мама, почему ты спрашиваешь?

— Не знаю, вернувшись, ты казалась самым счастливым человеком в мире... Он ведь не говорил тебе ничего о телевидении, правда?

Симона слегка покраснела, но постаралась, чтобы это осталось незамеченным.

— Мама, о чём ты думаешь? Ты одержима.

— Нет, это ты одержима.

— Мне нравится телевидение и нравится музыка, и что? Я хорошо беру ноты, так что у тебя нет повода не доверять мне.

Карла Франчинелли посмотрела на свою дочь. «У тебя нет повода не доверять мне. Я тоже говорила такое своей матери? Не думаю. Как же изменились дети! Неужели это наша вина? Или телевидения, которое так ей нравится?»

— Мама, как думаешь, он сочинил историю о своей племяннице?

— С чего ты взяла?

Симона довольно посмотрела на свою мать.

— Может быть, ему просто нравится София, а он не знал, как её найти...

— У тебя слишком бурная фантазия.

Симона пожала плечами.

— А мне кажется, что она ему нравится, вот и всё.

На некоторое время они замолчали.

— В любом случае... — сказала Симона, — если они будут вместе, я буду рада. София милая, я её так люблю, а он… очень красивый!

— Симона!

— Мама, это же правда, разве он тебе не понравился? Для тебя он не красивый?

Карла продолжала также спокойно следить за дорогой. А в голове её, как по волшебству, возникла вся прошедшая неделя: её муж, Лука, играющий в плейстейшн с друзьями из университета; у него уже живот, он носит просторную рубашку и очки, падающие на нос. И тут же возник образ Танкреди в синей куртке, белой рубашке, его загар, улыбка и глубокие глаза. Действительно, он очень хорош, это точное определение. Но Карла Франчинелли дипломатична, и в первую очередь она – мать, которая должна волноваться о том, что её дочь слишком быстро взрослеет. Так что она просто улыбнулась.

— Ладно… скажем так – он неплох.

16

— Нет, не так. Ты разве не заметил, что пропустил две ноты? Здесь ещё ми, а вот здесь – до, — она снова положила руку своего ученика на клавиатуру.

— Да... — он сделал длинный вздох. — Ты права.

«Ещё бы я была неправа. Не понимаю, почему некоторые родители хотят, чтобы кто-то из семьи насильно научился играть на фортепиано. Уверена, что паренёк бросит это дело. Зачем они тратят деньги? Любой ребёнок, особенно в таком возрасте, должен чувствовать страсть к тому, что делает. А если это не так, то он всё бросит при первой возможности», — подумала София.

— Сколько тебе лет, Саверио?

— Девять.

— Из твоей семьи кто-нибудь играет на музыкальном инструменте?

— Бабушка очень хорошо играла на фортепиано, но её уже нет. Тётя, сестра моей мамы, она очень хорошая, но они поссорились. И моей маме тоже очень хотелось научиться, только не получилось…

— Ты единственный ребёнок, правда?

— Да...

— А тебе нравится играть?

Саверио на мгновение задумался, наклонив голову, а затем поднял её с улыбкой.

— Довольно-таки...

София подумала, что это равносильно искреннему: «Ни капли, но мне всё равно приходится делать это».

Девушка посмотрела на часы, так, чтобы он не заметил. Ещё пять минут. Можно вынести.

— Ладно, Саверио, а что тебе нравится делать больше всего?

— Ну, посмотрим: мне нравится смотреть телевизор, играть в плейстейшн и Wii, читать комиксы... Больше всего мне нравятся «Драгон Болл» и «Гормиты». Ещё мне нравится ходить в кино, играть в мяч... А плавание не очень, потому что я сильно устаю и постоянно приходится вытираться, — София слушала этот список увлечений, который, кажется, никогда не закончится. В общем, мальчику нравится очень и очень многое, но ясно, что музыка в этот список не входит. И всё равно мать заставляет его проводить по четыре часа в неделю за фортепиано. Только потому, что она не научилась играть, а её сестра смогла. И этот бедный мальчик должен компенсировать лучшее, что умеет его тётя? Ладно, бедным его тоже не назовёшь. Его родители живут в восхитительной вилле на Париоли, и, если верить тому, что он рассказал, его отец – консул, постоянно путешествует по миру. — А ещё мне нравится чатиться с друзьями и посылать сообщения.

София наблюдала за мальчиком, пока тот завершал свой список. Естественно, у него уже есть компьютер и мобильник, несмотря на возраст. Он ещё слишком маленький. Возможно, фортепиано что-то ему и даст. Она посмотрела на часы. Прекрасно, время пришло.

— Ладно, Саверио, урок окончен. Увидимся в понедельник.

Мальчик взял куртку и рюкзак и вышел. София поправила партитуры. Следующей будет Аллегра, десятилетняя девочка, которой очень нравилось играть «Прелюдию Английской сюиты в ля миноре» Баха, и у которой довольно-таки неплохо получалось. А сама она выучила это произведение, когда ей было семь. Она помнила, словно это было вчера. Девушка раскрыла партитуру, прочла первые ноты и закрыла глаза. Звук фортепиано прозвучал в её голове. Её наполнили ноты; ножки девочки нажимали на педали; а выше её маленькие ручки летали по клавишам фортепиано. Голова с кудряшками наклонилась вперёд. Эта девочка кусала верхнюю губу, прилагая максимальные усилия, но улыбалась – для неё это было раз плюнуть. Затем она вспомнила свой первый концерт. Он был в большом зале с тысячей зрителей, а восьмилетняя девочка была абсолютно спокойна.

— Ми, ля, ля...

Голос за спиной вернул её из воспоминаний на двадцать лет вперёд.

— Дошла до этой части? Помнишь? Ты всегда ошибалась.

София ещё не открыла глаз, но улыбнулась. Она узнала голос. Это была Оля.

— Ты меня спасла. Я ещё не успела дойти до этого места, — она закрыла партитуру.

— Может, на этот раз ты попала в точку. Проще всего не возвращаться снова и снова к одним и тем же ошибкам.

— Я всегда ошибалась, потому что мне хотелось, чтобы Бах написал этот фрагмент именно так.

Оля улыбнулась.

— Бывают вещи, которые нельзя изменить, их нужно лишь принять такими, какие они есть. А другие, наоборот, могут измениться.

София надела жакет. А потом обернулась к ней.

— Я не думаю, что снова стану играть, Оля. Прекрати настаивать.

Старая учительница закрыла глаза.

— Я не это имела в виду. Хотя – неважно.

— Увидимся.

— Приходи, когда захочешь, я всегда здесь. А если нет, то увидимся в среду. Я люблю тебя.

София улыбнулась и вышла на улицу. Она закончила раньше обычного. Домитилла Марини, девочка с последнего урока с восьми до девяти часов, не пришла. Жаль, деньги-то не лишние, но день и без того был длинным. Немного прогуляться, прежде чем пойти на парковку за машиной и вернуться домой, не такая уж плохая идея. Она быстро зашагала к Тибру; пробежала по корсо Витторио Эмануэле и пересекла мост, ведший к виа делла Кончилиационе. Она шла быстро, но её не отпускало странное ощущение, словно кто-то за ней следит. Она остановилась и притворилась, будто смотрит на витрины. А затем резко обернулась. Посмотрела направо, налево, в конец улицы. Она ошиблась. Было всего несколько человек — парни и девушки да парочка туристов. Какой-то продавец курил перед своей витриной, другой прощался с какой-то синьорой, проводив её до двери своего магазина, в котором та, должно быть, сделала кое-какие покупки. Но никто не делал никаких неожиданных движений, не прятался, никто не казался заинтересованным в ней. София успокоилась.

Она свернула в маленький переулок, который позволял ей сократить путь. Подошла к небольшой площадке и увидела бар со столиками на улице. Посмотрела на часы. Ещё рано. Она решила что-нибудь заказать и села. Пробежалась взглядом по заведению, чтобы привлечь внимание официанта, но никого не было. Потом отвернулась и встретилась с ним.

— Хотите фотографию? — перед ней стоял мальчик лет десяти и улыбался ей. На нём была цветастая рубашка, прилипшая к спине, у него были темные волосы и ореховые глаза. Должно быть, родом из Бангладеша. — Всего пять евро...

— Всего? — спросила София с улыбкой. — Это слишком дорого, ты должен предлагать такое подходящим людям. А я не туристка.

Мальчишка сразу показался разочарованным, но тут же улыбнулся и достал безделушки из кармана брюк.

— Нужна зажигалка? Спички? Сердечко на удачу? Оно принесёт любовь...

София отрицательно помотала головой.

— Нет, спасибо, я не курю и мне ничего не нужно.

Мальчик, разочарованный, встал перед ней с руками по швам.

— Ладно, давай сделаем вот что... — София открыла кошелёк: — я дам тебе евро, если ты найдёшь официанта и скажешь ему, что на улице человек хочет сделать заказ.

— Я быстро, синьора...

Мальчик быстро выхватил монету у неё из рук и вбежал в бар, счастливый оттого, что смог что-то сделать. Губы Софии растянулись в улыбке. Затем она посмотрела вдаль: с её места виднелся кусочек Тибра, а дальше замок Святого Анджело. Его стены казались оранжевыми, должно быть, так солнце отражалось в реке. А вверху были розовые облака.

— Итак, что будете заказывать?

— Битер, пожалуйста. И картошку фри...

Она обернулась, удивлённая этим голосом. Ей показалось, что она слышала его раньше, а когда она его увидела, у неё не осталось ни малейших сомнений. Это был он – мужчина, которого она видела в шортах у церкви, тот, что остановил её на лестнице, схватив за руку, тот, кого она представляла под одеялом. Тот, кого, как она думала, больше никогда не встретит. Очевидно, она ошиблась. И, сама того не желая, покраснела.

— Ты?

— Да, я, — улыбнулся Танкреди.

— Ты здесь.

— И ты здесь, по-видимому.

София попыталась преодолеть смущение и притворилась равнодушной.

— Никогда бы не подумала, что это место может быть Вашим...

— Тогда бы Вы сюда не пришли?

— Нет, я не это имела в виду, просто...

Подошёл официант и спас её.

— Вы хотели сделать заказ?

— Да.

Танкреди взял ситуацию в свои руки.

— Битер для синьоры и картошку фри... — затем он обратился к Софии: — Какой битер желаете – белый или красный?

— Красный...

— Итак, для неё красный битер с картошку фри. А мне пиво, спасибо.

— Отлично.

Официант вернулся в здание. София с любопытством посмотрела на Танкреди.

— Значит, это не Ваш бар...

Он улыбнулся.

— Никогда не утверждал ничего подобного.

— Каким-то образом Вы дали мне это понять.

На этот раз он стал разглядывать её с любопытством.

— Вообще-то, нет... Разве мы не перешли на «ты»?

София вновь покраснела.

— Да, кажется...

— Мы много смеялись на той лестнице...

— Да...

— Итак, ты просто спросила меня: «Ты?» И я ответил, что да, но не говорил, что это мой бар. Можно? — Танкреди указал на стул рядом с ней. София посмотрела вокруг. Было совсем немного людей, и на этих улицах всегда было неоживлённое движение. В баре несколько клиентов пили аперитив. Но это не было проблемой, точнее, настоящей причиной для её беспокойства. Она снова посмотрела на него. Он улыбался, она заставила его слишком долго ждать. — Если хочешь, я сяду за соседний столик, и будем разговаривать, крича друг другу с разных концов...

Она улыбнулась.

— Нет-нет, присаживайся.

— Спасибо, ты такая милая, — Танкреди произнёс это с некоторой иронией, но в глубине души был рад, что первый шаг сделан. До этого момента всё шло как нельзя лучше. — Меня зовут Танкреди… — он протянул ей руку.

— София, — пожала её она.

— София... — Танкреди словно взвесил это имя. — Знаешь, я готов был поставить что угодно на то, что так тебя и зовут…

— Да?

— Да, уверяю тебя. Тебе очень подходит это имя... Серьёзно.

Она улыбнулась.

— Спасибо, — казалось, ей понравился комплимент. — А вот мне кажется, что ты готов был делать ставки, потому что знал моё имя заранее...

Танкреди престал улыбаться и постарался придать самое невинное выражение своему лицу.

— Я? Да откуда?

— Ладно, первое, что мне пришло в голову, ты мог вернуться в церковь, где мы встретились, и спросить у кого-нибудь, или ты даже не уходил оттуда и спросил сразу же. Возможно, ты спросил мою учительницу, которая ведёт хор.

— Ту синьору?

— Да, ту пожилую синьору, ты прекрасно понял, ты видел, как она играет на органе в церкви...

— Ах да. Нет. Я не спрашивал её...

— Конечно, ты ведь знал, что она тут же расскажет мне. Она за меня волнуется.

Танкреди скрестил руки.

— Почему же ты так уверена, что я опасен?

— Может и нет... Хотя, возможно, что и да.

Тут к ним подошёл официант.

— Итак: красный битер для синьоры и пиво для Вас.

Танкреди открыл бумажник и заплатил.

— Сдачу оставьте себе.

— Спасибо.

Официант удалился. София посмотрела на своего соседа.

— Ты не спросил, можешь ли заплатить за меня.

— Мне показалось, что будет вежливей, если ты окажешься моей приглашённой.

— А если бы я не захотела?

— Так и есть. Это значит, что в следующий раз твоя очередь.

— Какой ещё следующий раз?

— Может быть, мы вновь встретимся... Жизнь полна сюрпризов. Посмотри на нас: мы все эти года не были знакомы, зато в течение всего одной недели встречаемся уже во второй раз.

— Я продолжаю думать, что это не имеет ничего общего со случайностью...

Танкреди сделал глоток пива, затем вытер рот бумажной салфеткой.

— Прости, София, но с твоей стороны это несколько самонадеянно...

Девушка отпила немного битера и спокойно кивнула:

— Да, возможно.

— Если бы было так, как ты говоришь, это бы значило, что в некотором смысле я чувствую к тебе влечение.

— В некотором смысле... Да.

Танкреди не ожидал подобной реакции.

— Ладно.

— Что – ладно? Прости, но разве не ты останавливал меня у выхода церкви?

— Да.

— Не ты ли притягивал за уши эту теорию о том, что наши жизни могут измениться, что мы с тобой словно персонажи картины Магритта? И что мы не...

— Трубка...

— Точно. Ты сказал, что мы могли бы быть главными героями какой-то другой сцены. Это всё был ты, или я ошибаюсь?

— Да, я, но... У тебя отличная память.

— Более или менее. Скажем так, это одно из самых оригинальных воспоминаний за последние годы.

— А их много?

— З-з-з.

— Что это?

— Высокое напряжение. Появляется, когда ты задаёшь неудобный вопрос, выходишь за рамки и по тебе проходит ток, ясно?

Танкреди пожал плечами, словно говоря: «Я сдаюсь». Затем он сделал ещё глоток пива. Ему очень нравилась эта женщина, но завоевать её становилось не так-то просто. Он не мог угадать её слабые места, да и есть ли они вообще. Казалось, что она выше этого мира. Он вспомнил то, что говорил ему отец: «У всех есть слабые места, нужны лишь время и деньги, чтобы обнаружить их». Он поставил стакан и взял картошку фри. Немного успокоился. Не было никакой спешки, а если дело в деньгах – тут вообще никаких проблем.

Значит, партия будет ещё веселее.

София допила битер.

— Хочешь ещё что-нибудь?

— Нет, спасибо. А ты чего хочешь, Танкреди? — она не шутила. Он внимательно посмотрел на неё. Она такая красивая. Распущенные волосы, платье без декольте, но не слишком закрытое, свободное на талии, из лёгкого хлопка, с мелким рисунком. Пухлые губы, но не улыбается. Парень не ожидал этого вопроса. Она была слишком прямой. Было неудобно лгать кому-то вроде неё. — Ну что? Что ты хочешь, Танкреди?

— З-з-з. Я тоже окружён кабелем высокого напряжения. Вопрос некорректный. Ответ не предусмотрен, — София посмотрела на него. Он ответил ей тем же. Борьба продолжалась некоторое время. Наконец, Танкреди решил сдаться первым и улыбнулся. — Хорошо, хорошо... Не будем ссориться.

— Мы не ссоримся.

— А что тогда мы делаем?

— Мы пытаемся разговаривать, как двое взрослых людей. Но один из нас не хочет вести себя соответственно возрасту.

— З-з-з.

Софии не хотелось продолжать эту игру.

— А ещё он копирует мои идеи... То есть, крадёт.

— Ладно, я сдаюсь. Поговорим как взрослые, согласна?

— Посмотрим.

— Не понимаю, почему ты не можешь просто порадоваться тому, что мы по чистой случайности встретились вновь.

— Я тебе уже сказала. Я не верю, что это случайность.

— Почему нет? Это как верить в волшебные сказки...

— Это другое. Ведь сказкам отведено своё время, и для нас оно уже прошло. К тому же, сказки так красивы, потому что серьёзны.

— И что это значит?

— Если после «И жили они долго и счастливо» история продолжится, то конец будет совсем другим.

— Приведи пример.

— Ну, если бы Белоснежка не подружилась с семью гномами, или Золушка послала ко всем чертям своих сводных сестёр, конечно же, вместе с этим прекрасным принцем, который был попросту слепым. В общем, вряд ли это продлилось бы долго...

— Ты цинична.

— Я реалистка.

— Согласен, — Танкреди вздохнул. — Ладно, это не было случайностью. Назовём это судьбой...

София наклонила голову на бок и ухмыльнулась, словно хотела сказать: «Продолжаешь настаивать на одном и том же?» А он решил, что лучше играть в открытую.

— То есть... судьбой по имени Симона.

— Симона? Какая Симона? У нас есть общая подруга?

София про себя вспомнила всех своих подруг по работе и по школе, но не нашла там ни одной Симоны.

Танкреди решил помочь ей:

— Она кудрявая, очень милая, с очаровательной улыбкой, и ей всего шесть лет. Ты обняла её в церкви.

— А-а, — она расплылась в улыбке, вспомнив маленькую веснушчатую проказницу. Конечно, Симона Франчинелли, одна из лучших в хоре, её любимица. «Поверить не могу. Этот тип вернулся в церковь и говорил с девочкой. Значит, он пришёл на пьяцца делл Оро из-за меня. Должно быть, он здесь с...»

— Я здесь с шести. Я посвятил тебе всего половину вечера, раньше прийти не получилось.

Танкреди разгадал её мысли.

Девушка внимательней посмотрела на него. Сегодня он не в шортах: на нём спортивная рубашка и чёрные изношенные джинсы с пуговицами сзади, новый красивый ремень и ботинки Tod's. Он располагает деньгами и огромным количеством свободного времени. Красив и очень. Да ещё и милый. Но, безусловно, он просто бессовестный, раз чтобы найти женщину, с которой хочет переспать, он готов вести переговоры с шестилетней малышкой.

— Тебя могли принять за педофила, были бы большие проблемы.

— Вот и подумай о риске, на который я пошёл, чтобы снова увидеть тебя. Хотя, в любом случае, я поговорил с её матерью... Всё под контролем!

София разглядывала его некоторое время. Его синие глаза выражали что-то большее, чем простая уверенность. Да, он гордился своей физической формой, красотой, но он словно что-то искал, словно его подталкивало странное беспокойство. Он очень красив, но выглядит страдающим глубоко в душе, сложным. Да, этот мужчина такой и есть. С одной стороны, он умеет веселиться, но с другой – он погружён в печаль, словно в глубокое море, взволнованное жестоким течением. На какую-то долю секунды ей вдруг захотелось взять его за руку, лежащую на столе, и утешить его, посмеяться с ним, сказать ему, что всё будет хорошо, хотя она и не понимала, почему... «Что я делаю такое?» И вдруг в её воображении возникла картинка, где Лавиния развлекается в машине с Фабио: они быстро раздеваются, автомобиль качается со всей яростью; их руки скользят по запотевшим стёклам и оставляют следы их вины. А потом она вдруг увидела себя в таком же положении, и ей это не понравилось. Она представила Андреа дома: он за компьютером, читает новости в неведении, чем-то себя развлекает, пытается чем-то занять себя до её возвращения, смотрит на наручные часы, а потом в гостиной, тяжело дышит в ожидании, пока эти медленные последние минуты пройдут... Всё, чего она достигла до настоящего дня, стало рушиться из-за каприза какого-то мужчины... и её собственного каприза.

Да, она что-то чувствовала к Танкреди. Физическое влечение, желание отвлечься, сделать глоток чистого воздуха, жизни. Всего на несколько недель. А потом что? Этому мужчине лишь захотелось развлечься. А она? Она чего хочет? Того же самого? Разве не может она иметь то же самое желание? Согрешить, оставить всё за спиной, забыть о правилах, принципах, ответственности... На несколько часов, всего на несколько часов, а потом вернуться назад...

З-з-з. Нет. Невозможно. Это даже могло бы быть здорово, она догадывалась, что будет потом. Потом она станет чувствовать себя грязной и неблагодарной. Она представила, с каким лицом войдёт в свой дом. Её взгляд пересечётся со взглядом Андреа. Она попытается улыбнуться, но что-то пойдёт не так. Он всё поймёт.

Андреа в кровати. Он открыл ноутбук. София в дверях. Они молчат.

— Ты переспала с другим, правда?

Тогда она просто согласно кивает, не зная, что ещё сказать, не зная, что придумать, никакой лжи или оправданий. Она склоняет голову и просто говорит:

— Да.

Так что София поднялась из-за стола.

— Я не могу, — потом она нежно улыбнулась ему, почти ласково, извиняясь за всё, что видела и представляла. — Мне жаль...

Танкреди встал и попытался вмешаться.

— Я только хотел предложить тебе поужинать вместе, сходить выпить что-нибудь, чтобы мы познакомились чуть лучше, посмотрели, на самом ли деле мы рождены для...

— Тс-с-с, — она положа указательный палец ему на губы. Тогда он перестал говорить. Они помолчали минутку.

— Можно тебя подвезти?

— Моя машина совсем рядом.

— Я провожу тебя к ней.

София была не в том настроении, чтобы отказываться. Они молча шагали рядом друг с другом. Время от времени София поглядывала на него: она пыталась сполна ощутить те несколько мгновений, что ей остались. Она окидывала взглядом его глаза, губы, складки его рта, маленькие морщинки на его лице, длинные тёмные брови, глубину этой синевы, полной жизни. Она созерцала его играючи, думая о том, что за тем столиком она снова стала той девушкой, которой была — капризной и радостной, которая не лезла за словом в карман, — о том, как ей понравилось флиртовать и представлять себе, как она наслаждается любовью. Но она сама сказала это. Время сказок прошло.

— Вот и она. Мы пришли.

— Это твоя машина?

— Да.

Танкреди улыбнулся. На этот раз он не хотел ошибиться с номером.

— Мне с тобой было очень хорошо.

— Мне тоже. Когда мы снова увидимся?

— Мы больше не увидимся.

— Ты ведь сказала, что тебе было хорошо со мной.

— Именно поэтому, — София села в машину. А потом опустила стекло: — Пожалуйста, не ищи меня, — и уехала.

Танкреди остался посреди улицы. Она застала его врасплох, он не ожидал такой реакции. Он взял ежедневник и, пока не забыл, записал номер её машины. Потом достал полароид из кармана куртки. Он купил его у мальчика из Бангладеша. Посмотрел на снимок. София была красива, но выражение лица её было настороженным и удивлённым. Этот мальчик сделал фото так, чтобы она не заметила. Ей не нравится, когда что-то меняет её планы, не нравятся сюрпризы. На лице Танкреди появилось довольное выражение, когда он задумался о своём следующем шаге, а также о том, как его воспримет она.

17

Несколько лет назад…

На газоне большой виллы садовник подрезал кусты магнолии. Уже много лет она стояла такой в центре сада и очень выросла, достигнув шестиметровой высоты. Бруно очень ею гордился: он посадил её, когда начал работать в этом доме, а теперь она отражала уход, внимание и страсть, которые он вложил в этот сад. Далёкий грохот объявил, что момент восторгов скоро закончится. Красный Астон Мартин быстро подъехал к площадке и резко затормозил, так что проскользил большей частью по белому гравию, которому не повезло оказаться под этими колёсами. Затем появился кабриолет Мазерати.

Танкреди буквально выпрыгнул из Астон Мартина.

— Привет, Бруно. Можешь сказать, чтобы нам помыли машины?

За ним вылезла Олимпия, прекрасная девушка, на которой было летнее льняное платье, белое с красными розами. С собой у неё была маленькая сумочка с зелёной цепочкой, а на ногах красные туфли с подошвой цвета травы. Свежий деревенский воздух, идеальный для начала июня, наполненного солнцем и зрелыми колосьями пшеничных полей вокруг.

Из другой машины вышли два парня и девушка, Джульетта. Один из двоих взял её за руку и указал на дом.

— Видишь? Такой, как я тебе рассказывал? Или нет?

— Да, он восхитительный.

— Идёмте!

Все побежали внутрь.

— Мам, ты дома? — Танкреди пробежал несколько комнат, преследуемый остальными, пока не нашёл её в гостиной. — Вот ты где! Мы тебе не помешаем? Я тут привёл нескольких друзей.

— Добрый день, синьора. Я Рикардо, а это – Джульетта.

Другой юноша тоже представился.

— Франческо, очень приятно.

— А это Олимпия, мама. Ты помнишь? Я тебе рассказывал о ней.

Эмма, мать Танкреди, всех поприветствовала. Затем внимательнее пригляделась к Олимпии. Её сын встречался уже со многими девушками с тех пор, как стал учиться в институте, но, кажется, это первая, кому удалось по-настоящему разжечь в нём чувства, первая, кто не надоел ему сразу же.

— Наконец-то мы познакомились, — она посмотрела на неё. — Ты даже красивее, чем тебя описывал Танкреди.

Олимпия, уверенная в своей красоте, улыбнулась.

— Спасибо, синьора.

Танкреди решил прервать их, обеспокоенный тем, что ещё может сказать его мать.

— Папы нет?

— Он уехал в Милан по работе. Наверное, вернётся ночью.

Присутствие Витторио в её жизни и жизни их детей было очень смутным. Танкреди пожал плечами.

— А Клаудине где?

— Твоя сестра читает в бассейне.

— Отлично, тогда и мы пойдём туда.

Танкреди и остальные попрощались с ней, вышли, чтобы забрать сумки из машин, и направились к бассейну.

— У нас есть гардеробные, там и переоденемся...

— Хорошо.

Танкреди, так, чтобы никто не заметил, взял Франческо под руку и прошептал ему:

— Вот увидишь, тебе понравится моя сестра.

Сначала Франческо не ответил и нерешительно улыбнулся ему. Потом немного подумал и попытался казаться забавным.

— Будем надеяться, что и я понравлюсь ей!

Танкреди хлопнул его по плечу.

— Уверен, что да...

Но он не был так уж убеждён в этом. Его сестра Клаудине переживала странный период и не хотела никого видеть. Ей было уже девятнадцать лет и, насколько знал Танкреди, она ещё ни разу не встречалась с парнем, ей даже никто особенно не нравился. Танкреди посмотрел на Франческо краем глаза. Да, он идеально ей подойдёт. Он достаточно спокойный и довольно-таки наивный, чтобы стать её потенциальным первым парнем. Он улыбнулся этой мысли. Представил Клаудине, идущую с другом в кино или в театр, а потом в пиццерию или в хороший ресторан. А секундой позже представил их в постели. Он едва не засмеялся, но, к счастью, они уже подошли к бассейну.

— Клаудине? Ты здесь? Оденься, а то я здесь с очень горячими друзьями.

Джульетта посмотрела на него убийственным взглядом. Рикардо рассмеялся. Франческо подал голос:

— Неплохая визитная карточка...

— Зато всё ясно с самого начала... Нет?

Клаудине поднялась с гамака, что висел под деревом, в тени.

— Привет, придурок. Слава богу, что предупредил, я была голой.

— Жаль. В следующий раз ничего не скажу... — он начал представлять друзей: — Это Рикардо и Джульетта, а это Франческо... — Танкреди хотел подать сестре быстрый знак, но это было бесполезно: Клаудине демонстрировала полное безразличие. — Это Олимпия.

Сестра впервые улыбнулась.

— Святая Дева! Наконец-то! — Олимпии, казалось, уже надоело слушать такие речи. Клаудине это поняла и тут же захотела объяснить: — Я имела в виду, что ты такая терпеливая! На самом деле, я не могу понять, как ты выносишь моего братца. Он не успокаивается ни на секунду, он просто настоящий нарушитель спокойствия, всегда всё решать должен он, а главное – всегда нужно делать то, что он хочет!

— Эй, вот спасибо за рекламу! Если она меня бросит, то другую такую же искать будешь ты!

Олимпии не понравились эти слова. Она натянуто улыбнулась ему.

— Это невозможно...

Танкреди захотел сразу же всё исправить.

— Ты абсолютно права, нет мире ни одной такой, как ты. Именно поэтому сказанное мною так серьёзно, ведь если я тебя потеряю – мне конец...

Он попытался обнять её. Но Олимпия быстро высвободилась из его объятий.

— Эй, так ты ничего не исправишь. Не всегда будет так, как хочешь ты... Ты что думал? Мы переоденемся и искупаемся в бассейне и всё?

Джульетта выразила свою солидарность.

— Да-да! — ответили хором остальные парни.

Олимпия посмотрела на своего парня с фальшивой улыбкой.

— Ты тоже должен искупаться, так ты охладишь немного свой пыл. Более того, ты сделаешь это прямо сейчас, давай!

Она неожиданно пихнула его в воду. Все засмеялись над Танкреди. Тогда Джульетта воспользовалась ситуацией и с силой толкнула Рикардо. Его застали врасплох, и парень стал махать руками перед собой, пытаясь восстановить равновесие, но ничего не вышло, и он очутился в воде рядом с Танкреди. Из парней остался только Франческо. Юноша посмотрел на друзей. Те по причине мокрой одежды быстро шевелили ногами, чтобы удержаться на поверхности. Франческо заметил что-то за спиной и резко обернулся. Клаудине бежала на него.

— Теперь твоя очередь...

Она попыталась выбросить его в воду, толкнув обеими руками, но он отошёл в другую сторону, увернулся от падения и стал бороться. Олимпия и Джульетта прибежали на помощь Клаудине. Стали толкать его втроём. Франческо схватился за сестру своего друга, но другие девчонки освободили её, и парень закончил в воде, как и остальные.

— Эй, больше спасибо, сестрёнка, во имя моих друзей! — воскликнул Танкреди из воды.

— Это был мой долг... — ответила она. Затем, обращаясь к Олимпии и Джульетте, добавила: — Идём, давайте я провожу вас переодеться в купальники... Не понимаю, чего наши мужчины так спешили, решили искупаться прямо в одежде!

— Да...

— Это точно... Они всё время слишком спешат.

И девушки со смехом зашагали к гардеробным.

Чуть позже все уже были в бассейне. Они проводили отличный солнечный вечер, ныряли и подшучивали друг над другом. Рикардо заснул на надувном матрасе посреди бассейна, и ко времени чая его друзьям не пришло в голову ничего другого, кроме как спихнуть его, чтобы разбудить. Мария Тонделли, служанка, принесла им холодный зелёный чай, мятный, с персиком и чёрной смородиной, и домашнее печенье – шоколадное, с кремом, ванильное и с корицей. Мария всё оставила на маленьком белом столике из кованого железа, стоящем у гамаков. Затем посмотрела на Клаудине.

— Я испекла те, что нравятся тебе больше всего.

Девушка улыбнулась ей.

— Спасибо.

У неё были особенно тёплые отношения с Марией Тонделли, что немного удивляло всех, кто знал закрытый характер Клаудине. Как только служанка удалилась, ребята тут же набросились на печенье.

— М-м-м, как вкусно.

Танкреди взял шоколадное.

—Знаешь, Франческо, Клаудине тоже умеет готовить их.

Друг не знал, шутит ли он.

— Ты в самом деле так хороша?

— Ты всё ещё веришь всему, что говорит мой брат? И как давно вы знакомы? Но ответ на твой вопрос – нет, я абсолютно ничего не смыслю на кухне...

Танкреди не захотел упускать такой случай.

— Но в ней есть много других качеств, которые любой мужчина, у которого хоть на половину работают мозги, легко угадает...

Клаудине рассмеялась.

— Он издевается над тобой, хочет убедить тебя, что я хороша хоть в чём-то...

— Ага... — Франческо, сам того не желая, подумал о сексе, и это сразу же его возбудило.

Клаудине поняла это, но сделала вид, что ничего не заметила. Она предпочла сменить тему.

— Ты говорил с Джанфилиппо?

Танкреди время от времени пихался с Олимпией и обращал всё в шутку, пытаясь помириться с ней, но девушка всё ещё дулась.

— Нет, а ты?

— Да, на этих выходных он не сможет приехать, потому что должен учиться. Сдал ещё два экзамена. Ты в курсе, что он уже почти закончил университет?

— Да, — Танкреди попытался поцеловать Олимпию, которая, смеясь, пресекла очередную попытку. — Должно быть, он в папу пошёл. А мы с тобой унаследовали мамины гены и предпочитаем развлекаться.

На этот раз Танкреди удалось-таки внезапно поцеловать Олимпию. Она немного посопротивлялась с закрытым ртом, но в конце концов сдалась.

— Да... — ответила Клаудине. — Может быть...

Сказав это, она погрустнела и ушла, жуя по дороге печенье. Она остановилась в конце сада, сняла огромные солнцезащитные очки, бросила их на гамак и окунулась в бассейн. Она вошла идеально, сведя ноги вместе и не поднимая брызгов воды. Вынырнула чуть позже в центре бассейна. Отбросила потемневшие от воды волосы назад. Начала плавать идеальным брассом. Со своего места Франческо мог наблюдать за тем, как она двигала своими длинными загорелыми ногами. Оказавшись у края бассейна, она сделала поворот, коснулась борта ногами, оттолкнулась и поплыла под водой. Чуть позже она вылезла на поверхность и поплавала ещё чуть-чуть. А потом вдруг остановилась. Снова нырнула с головой, а когда вынырнула, то медленно стала дышать носом. Она была абсолютно мокрой. Эти зелёные глаза завораживали Франческо. Она была действительно красивой, сексуальной и странной со своим молчанием, со своими секретами. Он так и не понял, что она за человек, но она ему понравилась. А Клаудине вдруг развеселилась от того, что пришло ей на ум.

— Эй, Танк, почему бы тебе с друзьями не остаться на ужин?

Танкреди тискался с Олимпией, потом посмотрел на остальных.

— А почему бы нам всем вместе не пойти перекусить куда-нибудь поблизости? Здесь полно мест, где очень хорошо готовят!

— Но ведь у нас есть Франка! Это лучший повар на свете! Она может приготовить что угодно... Ты ведь знаешь, как важна кухня для папы. И мне не хочется никуда идти!

Танкреди вздохнул. Обычная история. Заставить её выйти из дома – самая сложная вещь в мире. Но было неправильно спорить перед всеми.

— Хорошо. Как хочешь, — поддался Танкреди. — А вы согласны?

— Да-да, конечно.

— Я – за.

— Я тоже!

Никто из ребят не возражал, и Клаудине стала ещё довольнее.

— У вас есть какие-нибудь предпочтения? Хотите пьемонтский ужин или ломбардский? Тосканская кухня, сицилийская? Что-нибудь французское? Я скажу Франке... Клянусь вам, каждый вечер я прошу у неё всё более сложные блюда, но она не сдаётся, у неё всё получается. С тем, как я ищу новые рецепты, даже я скоро превращусь в повара!

Девочки сошлись на полностью французской кухне, с креп-салатом для начала и сладким десертом под конец. А также попросили приготовить что-нибудь из дичи на второе. Олимпия и Джульетта вспомнили особенные блюда, которые пробовали во французском ресторане.

— Сиве из оленины.

Но Франка не испугалась, она знала и это блюдо.

— Вам белый или красный соус?

Девушки, очевидно, даже не знали, что ответить. Так что они просто сбежали в душ. Клаудине закрылась в своей комнате, Франческо и Рикардо пошли в комнату для гостей, Джульетта тоже, но в другую, для неё одной. Танкреди, уже прощённый, провожал Олимпию в комнату, которую выбрал специально для неё, но сначала он похитил её и повёл к себе под предлогом:

— У меня очень элегантная ванная, я бы хотел показать её тебе…

Потом он закрыл дверь. Олимпия улыбнулась, сняла купальник, а чуть позже они уже целовались под горячей водой, которая падала с напором из большого душа и покрывала их лица, их это не волновало, таким сильным было желание этих ртов, полных страсти. Руки Танкреди искали, бродили, нежно ласкали, прижимали его девушку к стене, поднимали её бёдра...

— Осторожнее... — единственное, что сказала Олимпия.

Затем она вздохнула, когда она оказался в ней. Так они и продолжили под горячей водой, захваченные желанием. Переместившись в кровать, они скользнули на одеяло, их ещё мокрые тела скользили друг под другом, они со страстью любили друг друга, лизались, пробовали друг друга, кусались, терялись... Танкреди застыл на некоторое время на ней в тишине. В окно пробивались последние лучи солнца. Он приподнял голову, посмотрел ей в глаза, освещённые этим закатным светом, и это показалось ему идеальным моментом, чтобы сказать то, что он никогда не говорил раньше:

— Я люблю тебя.

Она посмотрела на него; на её лице расцвела невероятная улыбка, она крепко его обняла. Потом очень глубоко вздохнула.

— Мне хотелось бы выгравировать эти слова на своём сердце, и чтобы под ними ты поставил свою подпись, так ты никогда не сможешь от них отказаться... — затем она чуть отстранилась от него, чтобы посмотреть в глаза. — Ведь ты меня любишь...

Танкреди улыбался, закрывшись руками, но не хотел, чтобы она видела его лицо. Олимпия подвигалась вверх и вниз, вправо и влево, пытаясь встретиться с ним взглядом.

— Эй, что ты делаешь, уже пожалел?

Она провоцировала его на смех. Она была так увлечена жизнью. Возможно, поэтому он в неё и влюбился. Наконец, Танкреди выпрямился и посмотрел ей в глаза.

— Да, я уже сказал, что люблю тебя. Ну и? Где мне расписаться?

Немного спустя все ужинали. Креп-салат был очень вкусным. Франческо, который, кажется, разбирался в винах, пошёл в погреб, чтобы выбрать напиток на вечер. Он провёл там много времени и все, особенно Танкреди, подумали худшее – или наоборот лучшее – когда они с Клаудине пошли туда вместе. Когда они вернулись, то все посмеялись над ними:

— Наконец-то! Вы это сделали! — они поставили бутылки на стол. — Что стряслось? Вы потерялись? Или наоборот... нашли друг друга?

Франческо сел, он казался немного раздражённым.

— В этом погребе больше пяти тысяч бутылок.

— А вы что взяли?

Они выбрали французское вино, сочетающееся с ужином, бутылки «Шато ля Мондотт Сент-Эмильон».

Клаудине, в отличие от Франческо, была спокойной и улыбающейся.

Ужин проходил степенно. Франка в очередной раз превзошла саму себя. Мать Клаудине и Танкреди предпочла поужинать раньше, чтобы не мешать детям, а их отец предупредил, что приедет завтра.

К полуночи ребята разошлись.

— Пожалуйста, приезжайте к нам почаще! — попрощалась с ними Клаудине, как идеальная хозяйка.

Их машины вымыли. Танкреди решил подвезти Франческо лично. Сначала они подбросили домой Олимпию. Танкреди ещё раз поцеловал её в дверях, и прежде, чем он уйдёт, она остановила его.

— То, что ты мне сказал, ещё в силе?

— Что?

— То, что ты сказал в своей комнате.

— Я не помню...

— Дурак, — она поняла, что он шутит.

— Конечно, солнце. Я люблю тебя. Я ведь даже расписался, нет?

Танкреди вернулся в машину. Он быстро сел, завёл мотор и тронулся с места. Чуть позже, уже оставшись наедине с другом, он посмотрел на Франческо. Он весь вечер хотел задать ему всего один вопрос:

— Ну как? Как тебе моя сестра?

— Красавица, очень милая.

— Хорошо.

Танкреди довольно кивнул. Франческо повернулся к нему.

— Только есть одна проблема.

— Какая?

— У неё кто-то есть.

Танкреди от удивления уронил челюсть. Такого он не ожидал.

— Откуда ты знаешь?

— Она сама мне сказала.

— Когда?

— В погребе, когда мы выбирали вино.

— А, поэтому ты был таким.

— Да...

— А кто он?

— Она не сказала. А раз ты не знаешь... Думаешь, она бы сказала мне?

— Ты прав.

Парень замолчал. У его сестры есть мужчина. Это последнее, что он мог себе представить.

18

Большая яхта оставляла за собой след, взяв курс на берег Острова Женщин в Мексике. Танкреди встал рано, на рассвете, и вышел в море в сопровождении Эстебана, отличного рыбака, который жил на лодке и занимался поставкой алкогольной продукции.

Танкреди обожал рыбалку. Он занимался этим всю жизнь, практически с детства; это было единственным, что он мог разделить с отцом. А вот его брату Джанфилиппо это казалось немного скучным, уж не говоря о Клаудине, которая испытывала настоящую ненависть к этому занятию. Однажды, когда они были маленькими, семья ездила на Мальдивы. Клаудине увидела, как Витторио и Танкреди с утра выходят на лодке. Обычно нежная и чувствительная, она пошла в атаку.

— На свете и так слишком много людей, которые развлекаются разрушением мира, зачем и вам становиться убийцами рыб?

Отец попытался утешить её своими привычными мудростью и спокойствием, а главное, прагматизмом.

— Милая, мы занимаемся этим, как спортом, а другие делают это ради денег. В любом случае, это закон природы. Ты знаешь, из чего было то блюдо, которое тебе так понравилось прошлым вечером? — Клаудине замерла в ожидании ответа. — Это был омар, он живёт в море. Его выловили, а ты съела. И тебе понравилось, не так ли? Какая разница между этим и тем, что собираемся сделать мы?

Клаудине убежала, чувствуя себя ужасно виноватой. Её мать принимала солнечные ванны перед их бунгало, когда увидела, как девочка зашла в слезах и захлопнула за собой дверь. И ей целое утро пришлось убеждать её, что она абсолютно не виновата в смерти этого омара. Наконец, ей это удалось, но пришлось отказаться от хорошего массажа, который, к тому же, был настоящей причиной её пребывания в отеле «Conrad Rangali Resort de las Maldivas».

Естественно, Витторио и Эмма поссорились:

— Ты пугаешь свою дочь...

— Дорогая, это лишь для того, чтобы она поняла, как устроена жизнь...

— Да, но зачем торопиться?

— Согласен, незачем. Однако мы должны помочь ей стать менее эмоциональной, тебе не кажется?

— Да, но сейчас она по твоей вине чувствует себя убийцей омаров! И это при том, что она практически не ест мясо и рыбу...

Джанфилиппо и Танкреди издевались и много смеялись над сестрой.

Эти рождественские каникулы на Мальдивах всегда были одним из самых красивых и дорогих для Танкреди воспоминаний. Возможно, потому что это был единственный раз, когда он чувствовал свою семью сплочённой. По утрам он рыбачил с отцом, а по вечерам они все вместе ужинали за столом на веранде, которая словно плыла под звёздами. Танкреди время от времени развлекался тем, что кидал в море кусочки хлеба. Они едва достигали воды и тут же исчезали, подхваченные на лету рыбами, которых было очень много. Затем он бросал следующий кусок, и все кидались за ним. Мальчик смотрел на них, заворожённый отражениями луны на плавниках; казалось, они вспыхивают, мигают серебром под водой. В тишине, под этой верандой, слышались только всплески плавников рыб.

Он часто возвращался к этим семейным ужинам на острове. Это было единственное время, когда он чувствовал себя счастливым.

— Вот она, вот, клюнула, клюнула!

Эстебан обратил его внимание на то, что катушка его спиннинга начала вертеться с невероятной скоростью. Танкреди совсем отвлёкся, утонув в своих воспоминаниях.

— Оставьте, оставьте... Нет времени, — Эстебан предупреждал его, чтобы он не останавливал катушку и позволил ей крутиться, пока большая рыба, которая клюнула, не устанет. Потом он схватил ведро, выбросил в море, поднял на цепи, к которым оно было привязано, и немного побрызгал водой на катушку, которая ещё вертелась. — Так она не разогреется, — объяснил ему Эстебан.

Танкреди согласно кивнул, он тоже знал этот трюк.

Он закрыл глаза, чтобы вода не попала ему в глаза. Было жарко, и это его освежало. Затем он засунул руку в ведро, вымочил свои плечи, грудь и последним живот. Он загорел и немного похудел. Уже неделю он находился на берегу Мексики на борту своей «Ferri 3». Наступил большой день. Он посмотрел на часы. Уже скоро. Он сказал, чтобы его ждали к трём, так и будет, Танкреди был уверен в этом.

— Сейчас! — Эстебан увидел, что катушка остановилась; рыба, должно быть, уже измучилась, пришло время вытаскивать её. — Давай, давай… — Танкреди попытался, но заметив сильное сопротивление, вновь отпустил свою добычу и позволил катушке вертеться. Леска снова убежала на свободу, чтобы рыба помучилась ещё немного. Эстебан понаблюдал за тем, как разматывается леска с катушки, а затем посмотрел в море. — Хорошо, вот так... — Затем он обратился к Танкреди: — Должно быть, хороший экземпляр...

— Да!

Эстебан был доволен. Через какое-то время он поднял бровь. Он волновался: борьба длилась уже больше часа. Он рассмотрел Танкреди. Парень в хорошей форме, стройный, мускулистый. Но способен ли он выдержать подобную физическую нагрузку? Эстебан видел мужчин гораздо более развитых физически, чем он, которые закончили совсем без сил.

— Я сделаю это.

— Что?

Танкреди повернулся к рыбаку.

— Я говорю, что смогу сделать это. Не волнуйся, я не упущу её, будь спокоен. Даже если у меня на это уйдёт ещё час, мы съедим её на ужин.

— Да-да, конечно, никаких сомнений, — соврал Эстебан.

Единственным ответом Танкреди была улыбка.

— Нет, ты сомневаешься, — он отлично понимал психологию людей, которые его окружали. — Если я всё-таки её упущу, то я лично подам тебе одного из этих огромных лангустов, которых мы затащили на борт. Но если я вытащу её, то готовить будешь ты, как только ты умеешь.

На лице Эстебана расплылась улыбка, которая выдала его с головой. Но он тут же ощутил волнение из-за пари. Он стал бы нервничать, если бы сидел за столом, а его обслуживал бы лично сам Танкреди Ферри Мариани. Босс, как он его называл, был не из тех, кто не оплачивает долги по спору, даже такому своеобразному, как этот. Но больше всего его волновали его отношения с капитаном и остальным экипажем. Что о нём скажут? Эстебан вздохнул. Пари есть пари. Он бросил взгляд и увидел, что удилище слишком погнулось.

— Не так, не так, сеньор. Не слишком ли далеко Вы бросаете?

— Дай мне сделать это. Я играю с ним. Пусть устанет ещё чуть-чуть... и тогда я снова начну тащить. Вот так, — Танкреди чуть ослабил пропускные кольца. Катушка стала быстро крутиться. — Видишь... — он закрепил спиннинг на свой ремень. Руки его были свободны, так что он растянул их, чтобы немного расслабить мышцы. — Пожалуйста, Эстебан, принеси мне пива... Мне кажется, мы пробудем здесь довольно долго.

— Сейчас, сеньор.

Так и произошло. Танкреди понадобилось три с половиной часа перетягивания каната — он то подтягивал часть лески, то вновь отпускал катушку — но наконец ему удалось поднять рыбу весом в семьдесят килограммов на яхту.

— Ты посмотри, какой экземпляр!

— Как раз вовремя, сеньор.

Эстебан действительно был удивлён, а ещё больше был шокирован тем, как ему это удалось, согнувшись в три погибели и под палящим солнцем. Босс был по-настоящему измождён. Рыба-меч была очень сильной и билась своим крепким телом о борт яхты, так что Эстебан, прежде чем она снова подпрыгнула и вернулась в воду — и поставила под удар результат пари, — быстро ударил её мачете сверху вниз.

— Настоящий дьявол, сеньор! Серьезно, поздравляю.

Танкреди открыл ещё бутылку пива.

— Ты ведь думал, что у меня не получится, правда, Эстебан?

На этот раз рыбак был честным.

— Нет, сеньор. Для большинства мужчин это очень большая рыба, такое под силу только великим рыбакам.

Танкреди посмотрел на него, благодарный за комплимент, и выпил пиво в один глоток. Затем взял бандану, закинул её в воду, намочил и положил себе на голову. Он так устал. Посмотрел на часы. Полдень, у него есть ещё три часа.

— Ладно, вернёмся на нашу яхту.

Моряки поднимали рыбу-меч на палубу с помощью небольшого шпиля.

— Отлично, Эстебан! — аплодировали ему, поздравляя и похлопывая по спине. — Редкая рыбина!

Но рыбак был горд ответить им:

— Нет, никаких «отлично, Эстебан»… Это всё сеньор! Я бы не смог взять рыбу, как эта…

Все рассмеялись над этим выражением и ещё больше удивились и пришли в восторг от улова.

Чуть позже Эстебан подал рыбу-меч Танкреди, сидящему за главным столиком на корме, под тенью моста.

— Ваше блюдо, сеньор. Я приготовил рыбу на гриле, как Вам нравится, полил её немного лимонным соком и белым вином во время готовки.

— Браво, Эстебан. Сядь со мной. И тоже съешь кусок.

— Я не могу, сеньор. Экипаж яхты...

— Ну же, составь мне компанию.

— В другой раз, сеньор.

Танкреди решил не настаивать. Он спросил себя, что было бы, если бы он проиграл пари. Ставки нужно оплачивать, в таких случаях нет ни хозяев, ни слуг. Он с удовольствием съел рыбу. Ему казалось, что у неё особый вкус, возможно, потому что он содержал в себе всю усталость трёх с половиной часов, которые понадобились, чтобы вытащить её из моря. Танкреди попытался разогнуть разболевшуюся не на шутку спину. Все его мышцы надулись и болели. Давненько он не испытывал такой физической нагрузки. Он выпил бокал «Рюинар Блан де Блан» 1995 года. Шампанское было холодным и очень вкусным, идеально сочетающимся с рыбой. Он попробовал немного салата из помидоров и латука, который ему подали на блюде. Спросил себя, каким образом салат может оставаться таким свежим, ведь они так далеко от берега. Мгновение обдумывал возможность того, что на борту есть собственный огородик. Но тут же улыбнулся тому, что думает о таких глупостях. Хотя это было бы неплохо. Он поговорит об этом с Людовикой, своим личным стилистом. Если такое вообще возможно, она найдёт способ сделать это.

Он заметил, что его мускулы слишком напряжены. Но Людовика уже подумала об этом. Танкреди спустился на второй этаж. Девушки из его личного спа улыбнулись и проводили его в кабину. Спросили, чего он желает.

— Полный массаж, особенно на спину. Мышцы трапеции очень напряжены.

Чуть позже подошла массажистка, которая заставила его лечь на кушетку. Танкреди взглянул на неё лишь на секунду. Красивая, каштановые волосы и тёмная кожа. Женщина вежливо улыбнулась, но он закрыл глаза. «Что со мной такое? Я стал безразличен к красоте... если это не красота Софии? — он улыбнулся своим мыслям. — Наверное, это вина рыбы, — подумал он, — она совсем меня замучила». И чувствуя, как руки девушки начали разминать его мышцы трапеции, он уснул. Проснувшись, он тут же посмотрел на часы. Уже без десяти три! Почти на месте. Он поднялся с кушетки и заметил, что девушка проделала отличную работу. Он принял горячий душ и опустошил бойлер. Затем надел халат, висевший в кабине. На нём были инициалы Танкреди, сам халат был стального серого в сочетании с морским синим цветом: те же цвета, что и это судно. В самом деле, у его личного стилиста прекрасный вкус

Он поднялся на мост и заказал кофе. И выпил его там же, изучая небо в направлении берега. Посмотрел на часы. Три двадцать. Ничего, всё ещё ничего. Как странно, он ведь никогда не опаздывает. Он оставил чашку на столике и провёл следующие минуты, сидя в белом кожаном кресле. Полистал какие-то газеты. Сегодняшние, но в них он не почерпнул ничего нового, ничто его не удивило. Он снова посмотрел на часы. Без двадцати четыре. Кажется, время никогда не пройдёт.

Он решил не беспокоиться. Спустился с моста вниз и рассмотрел себя с ног до головы, все свои мышцы. Было немного ветренно и казалось, что они становятся больше. Танкреди улыбнулся. «Ладно, значит, что позже мне придётся снова сходить на массаж. Может, на этот раз я не усну...»

А мгновением позже он уже был в море. Он выбросил доску в океан, кайт тут же набрал в себя воздух, верёвки натянулись за несколько секунд, комета взмыла в небо и практически вытащила его из воды. Танкреди полетел, а его ноги были надёжно закреплены на доске. Он приземлился через несколько метров и тут же, едва коснувшись воды, доска ровно встала на воду, а мужчина стал планировать, опираясь на неё. Он быстро удалился от яхты. Он управлял в открытом море. Яхта становилась с каждым разом всё меньше, а воды всё темнее и глубже. Он подумал о рыбе-меч, которую поймал, обо всех рыбах, которые плавают под ним, о возможном возмездии. Но всего на мгновение. Эта маленькая доска чудесно летела. Возможно, он даже мог поймать небольшую акулу... Но лучше не испытывать удачу. Хоть он и не боялся. Он всегда воспринимал жизнь как бесконечный вызов. В некотором смысле, только благодаря этому он смог принять и пережить историю с Клаудине. Но пережил ли он её на самом деле? Танкреди бежал по волнам, подгоняемый ветром, теряясь в этих невозможных вопросах. Затем он изменил направление и отправился на запад. Когда солнце уже садилось, он решил, что пора возвращаться.

Теперь яхта казалась с каждым разом всё больше. Пока он возвращался на всех парах на кайт-сёрфе, за судном показался вертолёт. Наконец-то. Он посмотрел на часы. Половина восьмого. Танкреди дал кайту постепенно снизить скорость, так что верхняя часть стала сдуваться, и упал в воду чуть дальше. Затем забрался на яхту с доской в руках. Вся команда встречала моряка, который вышел им навстречу, быстро принял горячий душ, вытерся, надел толстовку и поспешил к мосту, где приземлился вертолёт. Лопасти замедлились, дверь кабины открылась, и Грегорио Савини вышел из машины в один прыжок. Он шёл, наклонив голову, и прижал к телу всё, что могло взлететь. Затем он побежал навстречу Танкреди, который ждал его на расстоянии нескольких метров.

— Что случилось? Почему ты прибыл с таким опозданием?

Савини извинился.

— Это было непросто.

Танкреди взглянул на папку, которую Савини держал подмышкой.

— Всё там?

— И здесь, — сказал он, поднимая портфель другой рукой. — У этой девушки была насыщенная жизнь.

— Да, — кивнул Танкреди. — Так я себе и представлял.

Наконец-то он сможет узнать настоящую историю Софии.

19

Танкреди ушёл в свою каюту. Она занимала целый нос яхты: там была и большая гостиная, и кабинет, и ванная, и спальня с двумя большими боковыми окнами из плексигласа толщиной в сорок пять миллиметров, которые можно было опустить на четыре метра под воду. Это рассчитывалось системой блокировки, которая закрывала их, но также они могли быть на поверхности, и можно было смотреть, как море проплывает под спальней. В некоторых случаях, когда вода особенно прозрачная, можно было даже увидеть самое глубокое морское дно.

Танкреди вошёл в кабинет. Лучи закатного солнца освещали весь зал и погружали его в тёплую атмосферу. Он сел за стол, взял записи и открыл их; тут же достал все материалы из портфеля: фотографии, страницы и другие документы. На этот раз Грегорио Савини проделал безупречную работу; он перенёсся во времени, с первых дней жизни Софии до последних дней, когда Танкреди увидел её впервые. Он никогда не предоставлял настолько детальную информацию, даже в тех случаях, которые касались больших сделок, где в игру вступали астрономические суммы. Танкреди поверить не мог тому, что видели его глаза. Его поверенный учёл абсолютно всё: это были двадцать девять лет жизни, пропущенных через сито, информация, изложенная более чем на ста страницах, разбитая на пункты.

Грегорио Савини понял, что на этот раз ставки были другими. Для Танкреди это не было обычной охотой, более того, он был уверен, что обязан получить какие-то результаты. Он решил не думать об этом. Просто полностью окунулся в жизнь этой женщины. Пролистывал папку за папкой. Испытывал восторг, любопытство, беспокойство. Сразу же нашёл её даты рождения: 18 июня. Он улыбнулся, подумав, что у него ещё есть по меньшей мере месяц, чтобы решить, что подарить ей. А затем у него просто не осталось слов. Он увидел её первые фото, даже сделанные до рождения: первый снимок УЗИ, даже какие-то черты лица, носик, ручка. Это был первый портрет Софии. Затем он увидел её в подгузниках, в люльке, в машинке, а вот она лезет по решётке террасы. На заднем плане было море. Где это она? Он пересчитал фотографии – девять. Поискал подписи в бумагах. Девять: Монделло, первые каникулы в Палермо. Он продолжил изучать страницы. Узнал, что её родители с Сицилии, конкретнее – с Испики, коммуны неподалёку от Модики. Они переехали в Рим совсем молодыми, а потом снова обосновались в Сицилии. До сих пор живут там и не развелись. Он листал дальше. Эта девочка взрослела страница за страницей: первые зубки, первые праздники, первые шаги, первый велосипед, первый скутер. И учёба. Были даже её контрольные.

Грегорио Савини проделал отличную работу. Танкреди стал читать. Он замечал, как её почерк менялся со временем: из круглого и детского он становился ровным и точным, как и её фразы, её мысли. Потом настали выпускные экзамены, поступление, и эта девочка вдруг превратилась в женщину. Также тут была её первая настоящая любовь и первый поцелуй. Потом он досконально изучил все отксерокопированные страницы её старого дневника: рисунки, фото, сердечки, фразы, написанные ручкой, имена подруг, другие возможные романы и фразы, украденные у известных авторов, которые она присвоила себе.

Танкреди дышал жизнью этой женщины, чувствовал её запах, изучал перемены в ней, представлял её шаги, её голос, он складывал её образ из тысячи деталей. Он увидел конверт между страницами. Открыл его. Внутри он нашёл мини-кассету. Поднял её и вставил в проигрыватель. Это был её автоответчик. Он услышал её голос, вопросы подруг, приглашения на вечеринки. Он прочитал её текстовые сообщения. И всё удивлялся тому, как эта девушка менялась с годами. Из Испики она переехала в Рим и училась там довольно долго. Потом она уехала во Флоренцию, где жила с тётей. Но всё это время её никогда не покидала страсть, которая объединяла её с сицилийской бабушкой – фортепиано.

Другая кассета. Танкреди услышал её первый концерт. Шуберт. Софии едва ли было шесть лет, однако, она уже в таком возрасте показалась ему отличной пианисткой; конечно, согласно тому, как мало он понимал в музыке. Он слушал, как она играет. Одна композиция сменялась другой, пока он читал её институтские работы, полные идей и её мыслей — иногда путанных и сложных, иногда простых и наивных. Он пролистал фотографии год за годом, и эта девушка словно взрослела на его глазах: тёмные волосы, а потом светлее, даже с короткой стрижкой; в детской одежде, потом в подростковой, молодёжной и, наконец, женской. Празднование Рождества, Пасхи на пляже и Нового года в горах. Затем он снова схватился за её дневники: первый побег, первая поездка за границу. Его едва ли не раздражало наблюдать то, как все эти годы она ездила по Италии, по миру, ходила на вечеринки, проводила дни в школе, скучные и весёлые вечера, наполненные улыбками и слезами, — и всё это без него. Он вдруг ощутил ревность к этому времени, которое уже прошло, которым он уже не сможет завладеть.

Затем – её первый раз. Он попытался понять — по фразам из её дневника, по письмам, по фотографиям, сделанным незадолго до и сразу после этого, — как всё прошло. Понравился ли ей секс? Было ли ей страшно? Было ли ей больно? Смеялась она, плакала или наслаждалась? Как тот парень занимался с ней любовью? Нежно и страстно или отвлечённо, наскоро, торопливо? Он несколько раз перечитал этот эпизод и представил всю картину. Он – Джованни, её первый парень, они жили по сесодству в Испике. София видела его на пляже каждое лето, он взрослел на её глазах: первые прыщи, перемена голоса, борода. Читаем дальше информацию о том периоде. Они познакомились в баре. Он старше неё, но Софию это не волновало, и она дала ему понять, что он ей нравится. Он считал её милой девочкой, весёлой, даже симпатичной, но не женщиной. Так что она решила подождать. День за днём, неделя за неделей, спешить некуда. Она готовилась на протяжении всего лета и всё записывала в дневнике: свои действия, каждый раз, когда они вместе ходили куда-либо, его шутки, звонки... Постепенно она стала для него лучшей подругой, так что София начала играть с ним. Она делала ему подарки, сюрпризы, приносила ему домой что-то вкусненькое, оставляла записочки на его «моторино», как называли в тех местах скутеры. С каждым годом София показывала себя всё более дерзкой: хитрая шутка, намёк, запах возможного секса. Она добилась того, что стала для него желанной, в конце концов, даже стала его настоящим наваждением. В этот момент произошли перемены: сначала были шутки и подогревание его интереса, а затем она решила резко исчезнуть. Несколько дней спустя Джованни стал просто сходить с ума, он приезжал на её поиски в ней домой и спрашивал её родителей о ней. Но София их подготовила: «Я поеду заниматься к Лючии, потому что один парень не оставляет меня в покое. Даже если он будет настаивать, не говорите ему, где я!»

Её родители очень серьёзно это восприняли, так что, когда Джованни постучал в дверь, они притворились, что тоже волнуются. Сказали ему, что София время от времени звонит, чтобы успокоить их, но у них нет ни малейшего понятия о том, где она находится, а она сама не хочет говорить им. Джованни, кажется, вышел из себя. Родители Софии даже заволновались, увидев, как разнервничался и взбесился этот парень. Они подумали о худшем, о том, что это может быть одной из множества историй безумной любви, которые заканчиваются насилием и жестокостью.

— В наше время это не редкость! Ох, Матерь Божья... И именно наша дочь вляпалась...

Однако, когда девушка вернулась, всё вышло как нельзя лучше: Джованни бросил свою девушку, начал встречаться с Софией, и из этого вышла красивая и страстная история. То лето она провела с ним, именно так, как и представляла. Это было лето свободы, поцелуев и открытий, поездок на скутере и ночей на пляжах вокруг Модики. Это было лето её первого раза. А потом она вернулась в Рим, чтобы учиться в консерватории. Естественно, она потеряла всякий интерес к Джованни. Это для неё был просто каприз: она хотела добиться его, потому что просто не могла с ним быть, но, едва добившись своего, она тут же от него устала.

Танкреди рассмотрел фотографии того периода. Лицо Софии, её взгляд. Он кое-что понял об этой девчонке: она была амбициозной, самоуверенной, способной женщиной, решительной и смелой. Красивой и осознающей это. На другой фотографии она была в летнем хлопковом платье с опущенным воротничком: грудь высокая и свободная, без лифчика. Ветер взъерошил её волосы, и она поднесла руку ко лбу, чтобы поправить причёску; на лице выражение досады. Она заметила, что её фотографируют, и в тот момент ей это не понравилось. Она не находила себя идеальной. Танкреди поднёс снимок к лицу, чтобы рассмотреть получше. И всё-таки она была как раз идеальной. Даже больше. Очень красивой, простой, соблазнительной. Это платье, развеваемое ветром, облегало её тело. Под её животом он заметил складку, а затем пригляделся: на бёдрах виднелись трусики и можно было угадать кружевные края. Танкреди сузил глаза. Он оценил эту тонкую отделку кружевом. Наверняка сексуальные. Низ её платья, слегка помятый, мягко намекал на недавний секс. Он угадывал дикий вкус этого фото, на котором ничто не скрыто от глаз, и эта мысль его возбуждала. Она сидела на мотоцикле. Он посмотрел на её длинные загорелые ноги, слегка прикрытые и разведённые в стороны.

Танкреди почувствовал прилив страсти, заметил нарастающее внутри тепло. Он хотел эту женщину в тот же момент, прямо сейчас, он желал иметь её как тот двадцатилетний парень, овладеть ею на этом мотоцикле, на этом пляже, на столе в его офисе. Откуда только взялась эта внезапная, абсурдная страсть к женщине, которую он видел всего дважды? Ему бы хотелось понять, какое воспоминание, какое бессознательное желание провоцирует в нём всё это, с кем, когда, как. Это был вихрь.

«Я хочу её. Я должен её добиться». Он почувствовал ярость, сексуальный голод. Он решил, что сходит с ума. Его жизнь, в которой он привык держать всё на своих местах, разрушалась, всё покатилось к чертям, а он молча смотрел на это. «Как такое возможно? — кричал он в душе. — Как такое возможно? Что с тобой, Танкреди?». Он повторял это всё тише, зная, что не найдёт ответа. Он был как зомби. Его кабинет, стол, эти страницы, эти фотографии – всё, что было вокруг него, говорило о ней. Он выпил немного рома со льдом и лимоном. Он сам приготовил себе напиток, не желая никого ни видеть, ни слышать. Затем продолжил чтение, листая страницы с информацией и просматривая другие фотографии. И в одну секунду он снова погрузился в жизнь этой девушки. Консерватория, её жизнь во Флоренции, один экзамен за другим, а потом снова Рим. София начала играть в самых знаменитых оркестрах Европы. Она дебютировала в Вене в девятнадцать лет и на этом не остановилась: Париж, Лондон, Брюссель, Цюрих – весь мир. Концерты с самыми великими дирижёрами. Теперь об этом говорили уже не газеты или фотографии, а съёмки. Один за другим Танкреди посмотрел чудесные концерты. Впервые в жизни он услышал Шопена, Шуберта и Моцарта с совсем другими чувствами. Из своей каюты, одну за другой он услышал классические композиции, идеально исполненные великой пианисткой Софией Валентини. Он не мог отвести от неё глаз; восторженный, он смотрел, как она сидит, склонившись над клавишами этого фортепиано. Австрийское телевидение, затем польское, французское, немецкое и в конце шотландское – все они передавали её талант, её совершенство, её контроль, точность её исполнения. Танкреди часами исследовал её руками, ставил диск за диском, проживал её мировые успехи, и каждый раз она ему казалась безумно красивой, как в Аргентине, так и в Бразилии, как в Канаде, так и в Японии. Он был сражён тем, насколько экстраординарна эта женщина, но больше всего его удивляли его собственные чувства к ней. Сначала он просто желал её физически. А сейчас он почти стыдился этого. Словно желать только её тело – грех. Да, грех. Он слышал это слово, как далёкое эхо, которое раздавалось в его голове, из-за которого он пробуждён и беззащитен в ночи, на этой яхте посреди моря у мексиканских берегов.

Он растянулся в кресле, взял пульт и остановил запись. Интересно, где сейчас София? Чем она занята? Сколько сейчас времени в Риме? Уже ночь? Спит ли она? Он посмотрел на последнюю папку с информацией. Этим сведениям уже восемь лет. Но это самое важное среди всего. Он сделал последний глоток рома. Чем она занималась в этот период? Почему известно так мало? С кем она познакомилась? С кем живёт? Есть ли у неё дети? Почему она перестала играть? Замужем ли она? Самое главное – счастлива ли? Танкреди на мгновение удивился. Ему бы хотелось сжечь всё, не знать ничего больше об этой женщине, забыть её, вернуть время вспять и никогда с ней не встречаться. Но он знал: то, что он вошёл в ту церковь, было лишь началом. И они уже не могут вернуть время. Слишком поздно. Он налил себе ещё немного рома, сделал большой глоток и открыл последнюю папку. Начал читать. Он увидел другие фотографии, другие записи и наконец всё понял.

Светало. Чайки низко летали над водой. Их крики раздавались как бы издалека над этим спокойным морем. Первые лучи солнца освещали яхту. В каюте на носу звучали ноты Шуберта, последний концерт. Танкреди всё ещё смотрел на неё, красивую и порывистую перед этим фортепиано. Он уже знал, почему настолько талантливая девушка отказалась от музыки. А ещё знал, почему встретил её. Она такая же, как он. Пропащая душа.

20

— Ну что, как у нас дела сегодня?

— Лучше, чем вчера, и хуже, чем завтра.

Андреа улыбнулся Стефано. Это стало их способом поздороваться. Они виделись трижды в неделю. С момента знакомства их отношения сильно изменились.

Сразу после аварии всё было не слишком-то просто.

— Милый... Пришёл психотерапевт.

София застыла в дверях, пропуская его внутрь. Андреа медленно повернул голову. В темноте он заметил парня своего возраста, может, чуть старше. Тот был высоким и стройным, с короткой стрижкой; он улыбался, но важней всего то, что он стоял на своих собственных ногах. Андреа рассматривал его всего мгновение, а потом снова отвернулся к окну. Занавески были задёрнуты. Свет едва просачивался сквозь них. Снаружи, наверное, солнечно. Слышны были голоса детей, как далёкое эхо.

— Давай, пасуй, пасуй мне...

Доносились звуки их усилий, беготни, шагов в футбольном поле, залитом солнцем. Он представлял его себе сухим, белым, пыльным. Ребята снова устроили матч. Он видел детские ноги, на некоторых спустились носки, одни были волосатыми, а другие гладкими, были ноги загорелые, были ноги детей постарше. Но всех их объединяло то, что они бегали. Ловко или с трудностями, с отличным представлением об игре или даже в ужасной физической форме, но все бежали за мячом. То, чего он больше никогда не сможет сделать. Он молча смотрел в окно. И чувствовал, что умирает внутри, что ему не хватает воздуха. Он попробовал пошевелить ногами. С упорством, словно это лишь ночной кошмар, словно произошедшее – лишь игра воображения. «Ну же, — подумал он, — давай, ты сможешь, это лишь страшный сон. Это лишь вопрос силы воли. Двигайся, двигайся так, как будто снова играешь в регби в Аква Четоза, вот летит мяч, ты хватаешь его и сжимаешь в руках, он теперь твой. А теперь беги, наклони голову, пусть твои ноги летят над зелёной травой. Никто тебя не догонит, никто не сможет уронить тебя. Эти ноги ведь летали, как же они летали...»

Андреа сделал ещё попытку. Он оттолкнулся, сжал зубы, даже вспотел, концентрируясь до сумасшествия на этом усилии. Капельки пота потекли по его лбу, по щекам, по шее. Было ощущение, что он плачет. Но это было не так. Краем глаза он смотрел на другой конец кровати. Он надеялся увидеть малейшее движение, хотя бы намёк, маленькую внезапную складку на одеяле, признаки жизни его ног. Ничего.

Именно на то место, куда он смотрел, опустилась ладонь. Это была ладонь пришедшего парня.

— Можно мне присесть? Меня зовут Стефано.

Он не ждал ответа. Просто взял стул и сел рядом с кроватью. Андреа по-прежнему сидел, отвернувшись к окну. Он услышал, как закрылась дверь. Он знал, что остался наедине с ним в комнате. София подготовила его к этому визиту.

— Больница отправит к нам одного человека. Мне бы хотелось, чтобы ты попробовал поговорить с ним. Он может помочь тебе.

Прошло всего месяца три после аварии. Он был прикован к кровати. Потом смог пересесть в инвалидное кресло и прокатиться на нём по коридорам, встретить хирурга, который его оперировал.

— Добрый день, доктор Риччо! — тем утром у Андреа было хорошее настроение. — Когда я смогу вставать?

Доктор посмотрел на него с улыбкой. Потом погладил его по голове, как отец, которого он потерял ещё десять лет назад.

— Не так скоро, Андреа. Но, я смотрю, ты в форме...

Сказав это, он слегка похлопал его по спине и ушёл с молодым медбратом, который спрашивал его о чьей-то истории болезни. Он стал листать страницы, но словно всё ещё чувствовал на себе взгляд Андреа, его настойчивый вопрошающий взгляд. В конце концов доктор оглянулся и посмотрел на него. Всего секунда – но Андреа обнаружил в его глазах печаль от этой лжи и всё понял. Он никогда в жизни не встанет с этого инвалидного кресла.

— Уже три года я работаю в этой сфере... — Андреа заметил, что парень уже какое-то время болтает. Но не слышал ничего из сказанного. В этот момент ему захотелось оказаться в другом месте, на острове или, лучше того, в воде, в море, потому что ему было жарко. — И думаю, что теперь знаю, что подтолкнуло меня к выбору такой профессии, — он сделал паузу, словно для привлечения внимания, словно чтобы возбудить любопытство, ожидание ответа. Понял, что не дождётся ничего подобного, так что просто продолжил: — Фильм. — Он помолчал, словно это слово могло заставить его прореагировать. Однако Андреа продолжал смотреть в окно. Стефано принялся рассказывать свою историю: — Решиться на такую жизнь меня заставил фильм. Возможно, если бы тем вечером я не остался дома и не включил телевизор, то меня сейчас не было бы здесь. Вот так-то... — рассмеялся он. — Вся вина лежит на этом фильме.

Он пытался быть забавным. Но Андреа не обращал на него внимания. «А я?! Какой фильм посмотрел я, что сделал я, какой выбор был у меня? Никто не спросил меня, хочу ли я такой жизни. Почему они не бросили меня там? Почему я просто не умер, когда в меня врезалась та машина? Или просто я мог бы остаться полностью парализованным, овощем? Тогда мне бы не пришлось сейчас чувствовать, знать, даже понимать этих глупых слов!» Слеза скатилась из его глаз. Но Андреа подумал, что парень примет её за каплю пота, а даже если и поймёт, то ему самому наплевать на это. Его больше ничего не волнует.

А парень всё продолжал говорить. Андреа уже не слушал его. Он закрыл глаза, мокрые от слёз, и представлял, что находится в другом месте. Он был там, под солнцем, в футболке и шортах, ему было жарко, он бегал; да, он бегал среди этих ребят, с мячом под ногами, он обгонял одного, а затем другого. Он подталкивал мяч вперёд и бежал без остановки — быстро, быстрее всех — на своих ногах, на своих прекрасных ногах.

Когда он очнулся, в комнате уже никого не было. Стул снова был на своём месте, свет, пробивающийся в окно, был чуть тусклее. С футбольного поля не доносилось никаких звуков – игра уже закончилась. Медленно открылась дверь, и вошла София с подносом. На нём были чайник с горячим чаем и томатный сок, сладкое печенье, жареная картошка и оливки. Андреа потянул рычаг и поднял спинку, чтобы сесть удобнее. София поправила подушку за его спиной, а потом спросила так, словно это было частью их обычных разговоров:

— Стефано ушёл. Как он тебе?

Андреа посмотрел на неё с саркастичной улыбкой на лице:

— Это последний человек на планете, с которым мне хотелось бы знакомиться. Не выношу его лицемерие и притворное наличие интеллекта. Он вёл себя со мной так, словно я повредился головой, а не позвоночником, словно я шестилетний придурок, который боится всего, что его окружает… Если бы у меня всё ещё были ноги, я бы пинал его под зад до самой больницы.

Потом он долго смотрел на неё. Он сказал это специально, он искал ссоры: его наполняла злость и он так отреагировал, потому что хотел, чтобы она отдалилась от него.

София поняла это и удивила саму себя тем, что вдруг показалась совсем другим человеком, который отвечал вместо неё:

— У тебя всё ещё есть ноги, и они не теряют надежды. Доктора говорят, что однажды ты снова сможешь ходить. К тому же, больница не так уж далеко. Возможно, ты и в самом деле сможешь проводить его туда пинками.

Она старалась казаться забавной. А на самом деле просто не знала, что ей делать.

— Кто такие «они»? Кто не теряет надежды? Врачи? Они только и делают, что живут надеждой, а своим пациентам они дают, кроме анальгетиков, только успокоительное и антидепрессанты. Усыпляют всех вокруг, чтобы никто не видел, как они трахаются с медсёстрами, то с одной, то с другой… Ненавижу врачей. А об этом мудаке психотерапевте я даже не буду тебе рассказывать.

Он взял томатный сок с такой жестокостью, что ударил чайник и весь горячий чай разлился по одеялу и его ногам.

— Что ты творишь?

— В смысле – что творю? Что за идиотский вопрос! Я разлил на себя чай… И всё равно, я ни хрена не чувствую! Я обжёгся? Мне очень жаль, но я ничего не замечаю!

С этими словами он взял кружку и с силой бросил её в окно. Затем взял стакан и бросил его в стену. То же самое он проделал с жареной картошкой и чашкой оливок. Наконец, добрался до подноса и запустил его в лампу на столе. Он стал кидаться всем, до чего могли дотянуться его руки: книга на его прикроватном столике, ваза. Затем он подтянулся на кровати и обеими руками схватился за шторы. Одно мгновение крючки выдерживали его вес, но в следующую секунду они оторвались вместе с карнизом. Андреа не удержался и упал с кровати. Он скользил на чае и томатном соке, оливках, жареной картошке и осколках стекла. От тащил за собой мёртвый груз в виде ног, запутавшихся в одеяле.

София, наблюдавшая за этой сценой замерев, внезапно оказалась рядом с ним.

— Милый, не делай этого, умоляю тебя, дорогой, умоляю…

— Проклятая жизнь, будь она проклята, — он стал бить руками пол. Попытался встать, опершись на ладони, но поранил пальцы, порезался. Его кровь смешалась с томатным соком, чаем и раскрошившимся печеньем, которое превратилось в сладкий пластырь. — За что… За что… — Андреа начал рыдать. София обняла его, крепко прижала к себе и тоже расплакалась. — Почему меня не оставили умирать? Почему меня наказали именно так? Я должен был умереть, я должен быть мёртв, меня не должно быть здесь. Посмотри на меня…

София отстранилась от него немного, всё ещё обнимая.

— Я смотрю на тебя, и ты так же красив, как и всегда…

— Это неправда, я отвратителен.

— Милый, умоляю, не говори так. А как же моя жизнь? Что было бы с моей жизнью, об этом ты подумал?

Андреа немного помолчал.

— Для тебя тоже было бы лучше, если бы меня не было.

София вновь обняла его и прижалась к нему ещё крепче.

— Это неправда, почему ты так говоришь?

Она спрятала своё лицо в его волосах. В слезах, она вдыхала его запах.

— Потому что так и есть.

София погладила его по голове.

— Я люблю тебя, и только это имеет значение.

— Тогда поклянись мне кое в чём.

София отстранилась.

— Клянусь тебе, любимый.

Андреа наконец-то улыбнулся.

— Ты ведь ещё не знаешь, в чём дело...

София тоже улыбнулась.

— Что угодно... Но нам нужно учиться жить так. Если оставить всё, как есть, ничего у нас дальше не выйдет.

Андреа глубоко вздохнул.

— В тот день, когда ты уже не будешь влюблена, когда тебе понравится другой... — София попыталась прервать его, но он тут же приложил палец к её губам: — Позволь мне закончить… — София закрыла на мгновение глаза. Затем открыла их и согласно кивнула. Андреа продолжил: — И даже если никого другого не будет, а ты просто устанешь от меня... ты должна будешь оставить меня, не делая из этого трагедии.

— Но...

— Нет, мы поступим, как любая другая пара. Поклянись мне.

— Я тебе клянусь.

— Что бы ни случилось. Если ты больше не захочешь быть со мной, мы расстанемся и точка. Согласна?

— Я уже поклялась.

Андреа посмотрел ей в глаза. София также смотрела на него. И видела совсем другого мужчину, не того, которого всегда знала. Он казался хрупким, неуверенным, нуждающимся в заботе и в том, чтобы перестроить всю свою жизнь, которую он вёл до этого момента.

— Позволь мне чувствовать себя таким же человеком, как все остальные.

Тогда глаза Софии наполнились слезами, и она выбежала из комнаты. А потом вернулась. Она ополоснула лицо водой, смыв тушь, которая успела размазаться по лицу.

— Прости меня.

— Ничего страшного, я тоже плакал, — они засмеялись. София шмыгала носом. Андреа смог подняться с пола и залезть на кровать. — Я не смог убрать с пола...

София улыбнулась ему:

— Ты и раньше этого не делал... — и вышла.

— Неправда... — крикнул ей Андреа из комнаты. — Однажды я заправил постель.

— Всего один раз и по ошибке. Или… кто знает, чем ты занимался тогда под одеялом.

— Какая ты злая.

София посмотрела на него, подняв бровь.

— Я намного хуже.

Она начала подметать пол, собирая осколки, оливки и картошку. Андреа ухватил её за юбку и притянул к себе.

— Прости меня.

— Уже простила.

Она крепко обняла его.

— Прости меня ещё больше.

— Я уже это сделала.

— Прости меня с любовью.

София посмотрела на него, улыбнулась и поцеловала.

— Готово.

— Теперь я счастлив.

И в этот момент София заметила, что вся её юбка в крови.

— Любимый, посмотри на свои руки! Они же все в осколках...

— Я их уже вытащил.

— Все до единого?.. — София встала. Потом вернулась из ванной с бутылочкой спирта и ватными дисками, которые использовала для снятия макияжа. — Итак... нужно продезинфицировать раны, — она провела ватным диском, смоченным спиртом, по его ладоням. — Ну как? Жжёт?

Андреа улыбнулся.

— Терпимо.

— Тогда сделаем так, — и с этим она налила спирт прямо ему на руки.

— Теперь больно!

София не обращала внимания и продолжила дезинфицировать раны. Потом, не глядя ему в глаза, сказала:

— Ты должен сделать мне одолжение…

— Всё, что захочешь.

София посмотрела на него.

— Мне бы хотелось, чтобы Стефано приходил каждый день.

Андреа поднял бровь. Затем улыбнулся.

— Он так сильно тебе нравится?

— Идиот, — он посерьёзнела: — Мы должны делать всё, что в наших силах. Нам нужна помощь, нужно прилагать усилия, если мы хотим двигаться вперёд, дорогой мой. — Андреа подумал, как же здорово, что она употребила множественное число. И София это заметила: — А иначе у нас ничего не получится. Будущее станет невозможным.

Андреа немного помолчал.

— Согласен. Но тогда ты должна снова начать играть.

— Это невозможно.

— Ты ведь сама сказала, что нужно прилагать усилия.

— Да, знаю, но это другое...

София объяснила ему, что это было её обетом. И тогда они установили несколько правил: первое состояло в том, что она станет преподавать музыку в своей старой школе на пьяцца делл Оро, другое в том, что он будет видеться со Стефано трижды в неделю.

Психотерапевт вернулся на следующий день. На этот раз Андреа говорил с ним. Они вместе посмотрели фильм, который тем или иным образом привёл Стефано к его профессии, «Что касается Генри» с Харрисоном Фордом. Когда он закончился, Стефано выключил телевизор и вытащил диск из DVD.

— Ты уже видел его раньше?

— Нет.

— Отлично, значит, я для тебя то же, что и Брэдли для Харрисона Форда.

— Но ведь он был его физиотерапевтом...

Стефано улыбнулся. Посмотрел на Софию.

— В этом смысле я более щедр: я привёл к тебе женщину... — и вошла Мариса, женщина лет шестидесяти с руками, которые могли бы принадлежать дальнобойщику. — А ты думал, это будет одна из тоненьких нежных медсестричек?

Мариса улыбнулась им обоим.

— Я бываю и такой, когда захочу... Но не в нашем случае... Ты – вон отсюда.

Она выпроводила Стефано из комнаты, а затем целый час посвятила физиотерапии с Андреа. Она была очень жёсткой и делала сложные движения, чтобы возобновить циркуляцию его организма. Позже, когда Мариса ушла, Андреа почувствовал себя гораздо лучше. Стефано вернулся в комнату и заметил просветление в его лице.

— Так держать. Сначала исцеление происходит вот здесь, — Стефано указал на его голову, — и одновременно здесь… — указал он на сердце. — К счастью... — он указал между ног, — Мариса сказала, что здесь всё работает очень хорошо!

Андреа покраснел. Пока Мариса делала ему массаж, у него внезапно возникла эрекция.

— Не волнуйся... — сказала она ему, — я уже к этому привыкла, и даже хорошо, что такое случается, иногда мне бы очень хотелось иметь волшебную палочку! — громогласно рассмеялась она, заставляя всё смущение Андреа испариться.

С тех пор прошло более семи лет и постепенно Стефано и Андреа стали друзьями. Тем утром Мариса только что закончила свои упражнения с Андреа.

— Вот и всё... Как новенький!

Андреа рассмеялся.

— Хоть бы. В любом случае мне уже тридцать три, я уже не мальчик.

Мариса показалась в дверях ванной. Она вытирала руки, хорошенько вымыв их.

— Ты в гораздо лучшей форме, чем многие, кого я знаю. Мышцы твоих ног до сих пор в тонусе, они откликаются на электростимулятор, который мы используем. В некотором смысле... — сказала Мариса, — они даже сильнее, чем раньше. В наши дни вся эта пассивная гимнастика превратилась в любимый спорт многих людей.

Андреа смотрел на неё, пока она надевала пальто. «Ага, — думал он, — в то время как моя единственная мечта – бегать туда-сюда по лесу, на природе».

— Ладно, мальчишки, я с вами прощаюсь на сегодня... — она хитро посмотрела на них. — Ведите себя хорошо... — и вышла.

Стефано весело смотрел на неё.

— Вот это женщина. Уверен, в молодости она была красавицей. Она такая весёлая, а мысли о массаже всегда меня возбуждали...

— Меня тоже.

Андреа улыбнулся, вспомнив каждый раз, когда он возбуждался от контакта с руками Марисы, и как она всегда его успокаивала. Он подумал о том, как такой женщине удаётся идеально отделять животные инстинкты тела от хитрости и желаний человека.

Стефано сел напротив него.

— Ну что, как дела? Не отвечай сразу. Подумай как следует. — Андреа улыбнулся. — А я пока схожу попить.

— Чувствуй себя как дома.

Стефано повысил голос, говоря с ним из кухни.

— Но я ведь и так у себя дома! — затем он вернулся с двумя бутылками пива, протянул одну Андреа и вновь сел на своё место. Сделал большой глоток. — Эх... Как вкусно. Холодненькое, как я люблю.

Андреа тоже отхлебнул из своей бутылки.

— Ну, что ты мне расскажешь? — Стефано смотрел на него спокойно и с любопытством. — Неплохой момент, как мне кажется... Или нет?

— Да, но это как посмотреть.

Стефано согласно кивнул.

— Ты прав.

— Всё зависит от точки зрения, оттого, как каждый из нас смотрит на жизнь. Говорят о стакане наполовину пустом или полном...

— Да... — они оба сделали ещё по глотку пива. Было так спокойно, их окружала уютная атмосфера, без напряжения, как бывает с друзьями, каковыми они и являлись каким-то образом. У них никогда не было секретов друг от друга. Стефано старался заставить Андреа увидеть, что жизнь каждого человека полна сложностей, взлётов и падений, удовольствия и нетерпимости, компромиссов и счастья, колебаний и поддержания равновесия. — Ты помнишь, что я тебе сказал, когда мы познакомились?

— Ты много чего говорил...

— И то правда. Я говорил тебе о качелях.

— Ах да... Как же там? — он попытался вспомнить: — Жизнь – как качели, взлетающие вверх посреди поля под солнцем...

— И в бурю, — улыбнулся Стефано. — Хорошо. Вижу, что-то отложилось у тебя в голове под этим грязным одеялом.

— Но мы ведь только что поменяли бельё!

Стефано рассмеялся, а потом резко сменил тон.

— А как у вас с Софией?

Андреа допил пиво и поставил бутылку на прикроватный столик.

— Хорошо... То есть, мне кажется, что хорошо.

— Правда в том, что в наше время очень сложно поддерживать отношения. Мир полон соблазнов, сейчас так просто быть неверным...

Андреа развёл руками.

— Ну, моим самым большим соблазном была Мариса... Но не волнуйся, я держал себя в руках.

Стефано улыбнулся.

— Но с этим... — он кивнул на компьютер, — ты можешь делать всё, что захочешь, можешь начать общаться с кем-то, влюбиться и даже пригласить её сюда.

— Сюда?

— Ты же всегда один!

— Ну, на самом деле я всегда с другом. Время от времени приходит мама, и ещё — я бы сказал, что слишком часто — приходишь ты. По меньшей мере, трижды в неделю.

Психотерапевт рассмеялся.

— Ты ведь знаешь, что я бы ничего не сказал... между нами профессиональные отношения.

— Всё равно остаётся одна маленькая деталь по имени София. Может, ты не помнишь, но это моя жена и она живёт в этом доме. Кстати, пивом, которое ты только что прикончил, ты обязан именно ей, потому что она всегда ходит за продуктами.

Стефано стал серьёзным.

— Да, София…

— Что такое? Ты должен сказать мне то, чего я не знаю? — Андреа вдруг напрягся. Друг успокоил его.

— Нет, абсолютно ничего. И я рад, что они с Лавинией стали подругами. А вы никогда не думали завести ребёнка?

— Ты похож на мою мать. Каждый раз, приходя сюда, она говорит то же самое. Ей хочется понянчить внуков. А мне кажется, что на самом деле ей просто хочется отвлечься от своей жизни. Старея, люди становятся эгоистичнее... Запомни, что я тебе говорю.

— Я знал это и без тебя! Не хочу терять время.

— В смысле?

— Хочу быть эгоистом уже сейчас.

— Отлично! Это просто здорово. А ты бы хотел ребёнка от Лавинии?

— Я первый спросил.

— Мы об этом ещё не думали, а вы?

— Мы пробовали. Мы были похожи на репродуктивную машину. Во время овуляции Лавиния приходила домой специально ради этого, в определённое время, мы делали это определённым образом… И это было ужасно!

— Это она хотела ребёнка тогда?

— Нет, это я просил ребёнка у Лавинии, так же, как и просил её выйти за меня.

— Здорово. Потому что в моём случае это была София...

Через три года после аварии.

— Милый… можно?

Андреа читал «Слепоту» Жозе Сарамаго. Он отметил место, закрыл книгу и положил её на столик.

— Ну конечно, входи. Как я могу сказать тебе нет? — София вошла. Она была накрашена, одета в чёрное шёлковое платье и с волосами, собранными наверх, но две пряди спадали ей на лицо, две кудряшки подчёркивали её улыбку. Андреа едва не потерял дар речи. — Это, должно быть, какая-то ошибка... Где моя девушка? Думаю, я должен был отдать двух в обмен на одну такую красавицу!

— Идиот! — София залезла на него и поцеловала.

Постепенно Андреа вырвался из её объятий и оторвался от её мягких губ. Она страстно целовала его. Наконец, отстранившись, он с любопытством посмотрел на неё.

— Что случилось?

— Ничего, а что?

— Ну, у тебя такой макияж, ты такая элегантная, так целуешь меня и говоришь, что ничего не случилось? Обычно в таких случаях девушка убивает парня и сбегает с другим…

София покачала головой и пошла на кухню.

— Ничего такого...

Затем она вернулась, толкая перед собой столик на колёсиках с тарелками и столовым серебром.

— В голову приходит только выигрыш в лотерее. Но я даже не играл! Значит, ты выиграла?

София не обращала на него внимания.

— Итак, здесь всё, что ты любишь. Надеюсь, что ты не изменил свои предпочтения за последнее время.

В самом деле, они давно уже не бывали в его любимых ресторанах.

— Тальолини с белым трюфелем и сливочным маслом, кролик в собственном соку, персики и на десерт фисташковое мороженое с орешками. И всё это в сопровождении... — она наклонила к нему бутылку вина, — отличного «Бароло Брунелло». Ну как тебе?

— Лучше и быть не могло... Серьёзно, скажи мне: это мой последний ужин? Потому что если это так, то я не стану есть так быстро, как обычно.

София положила ладони ему на бёдра.

— Почему с тобой всё так сложно? Разве мы не говорили, что должны быть самой обычной парой? Знаешь, иногда мужчины и женщины делают друг другу сюрпризы, страстно целуются, показывают свою любовь друг другу, они счастливы.

— Или притворяются?

— Я не умею притворяться. Разве ты не счастлив со мной?

Её голос изменился. Они опустила руки. Казалось, она вот-вот расплачется. Андреа заметил это.

— Я очень счастлив, солнце. Просто я не думаю, что заслужил это.

— Ты прав. Когда ты пытаешься разозлить меня, то абсолютно этого не заслуживаешь. Давай, за стол, — и ушла на кухню.

Андреа подвинул к себе инвалидное кресло и сел в него. Быстро подъехал к шкафу и надел белую в полоску рубашку. Он старался делать всё очень быстро. И был уже готов, когда она вернулась. Он виновато улыбнулся ей, потому что смог переодеться лишь наполовину, но ей было всё равно. Она села за стол и они начали ужинать.

— М-м-м. Как вкусно. Ты стала прекрасно готовить.

— Было бы неплохо. Тогда я больше не стала бы преподавать музыку... Иногда мне так больно видеть, что некоторые ученики совсем не решительно играют самые красивые пассажи…

Андреа вытер рот.

— А чем бы ты тогда занималась?

— Открыла бы кулинарную школу где-нибудь на планете, организовала бы кейтеринг, стала бы обслуживать самые важные мировые события... — Андреа не успел почувствовать себя выброшенным из её жизни: — а тебя бы всем представляла как шеф-повара...

— О, просто отлично.

— А ты хотел освободиться от меня, да? — улыбнулась ему София. — Ещё чего!

Они продолжили ужин в молчании. Всё было очень вкусно. София, должно быть, очень торопилась, когда несла ужин домой, потому что тальолини были всё ещё горячими. Андреа пил вино. Он наслаждался им, оценивая его идеальное фруктовое послевкусие. Он закрыл глаза. На мгновение он погрузился в волшебное состояние. Он испытывал какое-то новое ощущение, впервые после аварии. Он был удовлетворён, доволен, как будто имел всё, что хотел. Вот как это было: он был счастлив и не мог объяснить почему.

«Значит, счастье – это лишь состояние души? Мы сами придумываем себе проблемы или заставляем себя переживать о тех, что реально существуют? Получается, то, что я не могу ходить, тоже не так важно?»

Он открыл глаза. Они светились, он словно оказался в другом измерении. Когда он посмотрел на неё, то очень удивился.

София стояла на коленях перед ним.

— Возьми…

— Что это?

— Это тебе, — Андреа взял маленькую коробочку и вертел её в руках. — Открой... — пока он открывал подарок, София продолжила говорить: — Может, иногда я бываю упрямой и капризной девчонкой, иногда я обижаюсь по мелочам и делаю ошибки... — она улыбнулась, увидев, что он заволновался, должно быть, спрашивая себя, что происходит и почему он не в курсе, — но я никогда не делала ничего настолько серьёзного, чтобы ты мог потерять своё доверие ко мне… Иногда я неорганизованна, отвлекаюсь, забываю, куда что положила, и уж того хуже, забываю о том, что ты мне только что сказал. Но я люблю тебя, и это самое главное... Я так думаю, — Андреа как раз сорвал подарочную бумагу. Положил её на стол. В его руках осталась лишь тёмно-синяя кожаная коробочка. — Открой её... — Андреа медленно повиновался. Внутри было кольцо из белого золота, широкое, жёсткое, с выгравированным солнцем и маленьким бриллиантом в центре. Тогда София взяла его за руки и надела кольцо. — Ты был, есть и будешь моим светом... Андреа, ты станешь моим мужем?

Он посмотрел на неё. София была неподвижна перед ним со слезами в глазах. В течение мгновения Андреа подыскивал слова, может, шутку, или просто пытался сформулировать свой вопрос: «Почему ты хочешь выйти за меня, София? Ты ведь знаешь, что я не могу ходить, правда? Это просто жалость? — И дальше: — Разве не мужчина просит руки, устраивает сюрприз, готовит кольцо и всё остальное? — И наконец: — Мне страшно, София, что всё это значит?»

Но тут он понял, что в данный момент должен отказаться от любых рассуждений, от необходимости быть смешным, и оценить простоту, с которой София открыла ему своё сердце. Так что он широко улыбнулся ей и просто сказал:

— Да.

Счастливые, они обнялись. София покрыла его поцелуями.

— Я боялась, что ты откажешь мне.

— Почему? Знаешь, ты вовсе не так плоха…

— Ты ведь знаешь, что я трусиха?

— Да... я знаю. Но такова любовь: чем больше теряешь, тем счастливее становишься.

Они поженились два месяца спустя в маленькой церкви у озера Неми. Это была прелестная свадьба со всеми самыми близкими школьными друзьями. Там были друзья Андреа, регбисты, и музыканты, которые играли вместе с Софией на её концертах: известный китайский дирижёр, шведская скрипачка, американский и немецкий трубачи и один из лучших ксилофонистов в мире. Они собрались, что сыграть в церкви, и церемония была чем-то вроде джем-сешн, которые немногие концертные залы могли себе позволить. Родители Софии приехали с Испики, была и мать Андреа, которая жила в Формелло.

Мать Софии Грация решила приехать в Рим за неделю до события. Она хотела убедиться, что её дочь сознательно решилась на такой шаг, так что впервые за много лет именно она настояла на разговоре и пригласила Софию на обед. Они встретились в «Pain Quotidien», отличном заведении на виа Томачелли. Они были похожи на двух иностранных туристок, потому что Грация не хотела настолько явно выглядеть сицилианкой.

— Ты уверена в том, что делаешь, София? Господь простит тебе твой каприз. Ты не обязана выходить за него через силу. А потом будет гораздо сложнее давать задний ход.

София спокойно жевала отличные спагетти.

— М-м-м. Мама, ты только попробуй, как это вкусно!

— Не меняй тему!

— А кто меняет тему? Это реально вкусно!

Мать замолчала. А затем возобновила разговор:

— Ты хоть представляешь, сколько раз мне хотелось уйти от твоего отца? Не совершай тех же ошибок.

— Прости, мам, — София вытерла рот и вернула салфетку на стол. — Но почему ты тогда его не бросила?

— Из-за тебя и твоего брата. И ещё, наверное, потому что мне не хватило смелости.

— Ладно, если ты сделала это ради нас, то я тебя благодарю. Но я не думаю, что мы так уж страдали бы из-за вашего развода. Многие из родителей наших друзей разведены.

— И многие из них точно не смогли начать нормальную новую жизнь.

— Мама, хватит преувеличивать. Не всегда всё связано... Например, ни один из вас двоих никогда не играл ни на одном инструменте.

— Да, и ты, кстати, тоже бросила это.

— А теперь ты слишком жестока.

— Ты ведь сделала это ради него, так? И что же сейчас? Выходишь за него из чувства вины за аварию?

София немного помолчала. Немного позже сказала:

— Мама, если бы ты бросила папу, я бы испытывала это к вам, потому что разрушенный брак – это закончившаяся история, которая причиняет страдания. Но если бы вы развелись, моя любовь к вам двоим не изменилась бы. Но в данный момент мне хотелось бы чувствовать твою любовь ко мне. Я счастлива, что мы с Андреа женимся. Я счастлива с ним и, не считая музыки, довольна своей жизнью.

Её мать обдумала эти слова.

— Хорошо. Я знаю, какой отсюда выход. Выходи за него...

— О...

— Но снова начни играть.

— Не могу, мама, ты ведь знаешь. Я пообещала.

— Но это бессмысленно. Раз уж теперь ты выходишь за него, это обещание аннулируется!

— Мама, у тебя какая-то странная концепция веры.

— Да... В настоящий момент моей жизни вера кажется мне бесполезной.

— Почему?

— Церковь и вера нужны, только когда тебе есть о чём просить.

София удивлённо замолкла. Ей мать очень жестока. И если бы она попробовала её урезонить, ничего хорошего бы не вышло. Нужно было принимать её такой, какая она есть.

— Ешь пасту, мама. Она вкусная, правда.

Наконец, мать решилась и накрутила две или три спагетти на вилку и поднесла ко рту. Прожевала и проглотила.

— Точно. Отличная паста. Будь счастлива, доченька.

— Я уже счастлива, мама.

Обед они продолжили в молчании и больше не касались этой темы.

Во время свадьбы её мать была под впечатлениями и расплакалась. Позже, на банкете, она постоянно искала одобрения людей:

— Какая красавица моя дочь, правда же?

Все шутили над ней:

— Конечно, Грация, как будто ты не знала?

— Это мне надо было на ней жениться!

— Андреа ведь тоже красивый парень... — отвечала ей Анна, мать жениха.

— Конечно, конечно... — признавала Грация.

— Они прелестная пара.

Свадьба вышла идеальной. Андреа, имевший диплом архитектурного факультета с отличием, развлёкся всей сценографией церкви и банкетного зала. Он выбрал чудные растения и белые орнаменты загородного дома у озера, в нескольких шагах от церкви. Ему хотелось, чтобы праздник был словно пикник с друзьями. В конце празднования жених и невеста раздали всем гостям диски, на которых была записана вся музыка, которую сыграла друзья Софии, все эти большие артисты из разных стран, чтобы все запомнили звуковое сопровождение этой свадьбы.

На следующий день родители Софии вернулись на Сицилию, а жених с невестой отправились в медовый месяц. Они выбрали круиз по северу. Это была чудесная поездка, в которой они с большого корабля сумели максимально приблизиться к природе, начали с Согне-фьорд — самого длинного фьорда в Норвегии, и закончили свой путь в Осло. Там они провели два отличных дня. А ещё посетили концерт юной японской пианистки, которая играла «Вариации на тему Диабелли» Бетховена. На выходе София спросила мужа:

— Тебе понравилось?

— Очень, но ты играешь лучше...

— Ты говоришь это, потому что я твоя жена.

— Точно... А я и забыл!

И, смеясь, они вернулись в отель.

— Ну что? Чего вы ждёте, почему не заводите ребёнка?

Голос Стефано вернул его в настоящее.

— Но ты ведь сам только что сказал, что всё решают женщины! — тут послышался звук открывающегося замка. — А вот и она. Не будем больше об этом. Софи, это ты? Здесь Стефано.

— Привет, ребята, — появилась София в дверях. — Что это вы затеваете? — она изучающе посмотрела на них. — У вас такие лица, будто вас на чём-то поймали.

Андреа подумал, что лучшая защита – это нападение.

— Ничего особенного, у нас просто чисто мужские посиделки.

— О, ну ладно. Я разрешаю.

Сказав это, София ушла на кухню разбирать покупки. Голос Стефано застал её врасплох:

— Вы ведь тоже вчера вечером ходили в зал с моей женой, да? — несколько помидоров упало из рук Софии. Она присела, чтобы собрать их, как раз вовремя: Стефано стоял в дверях кухни. — И как прошло? Хорошо потренировались?

София отвечала, всё ещё присев.

— Да, довольно-таки, но ты сам знаешь, как там всё бывает...

София совершенно понятия не имела, о чём говорит, так что благодарила помидоры за возможность говорить, не показывая лица. И в то же время проклинала подругу за то, что та не предупредила её. «Она совсем голову потеряла!» — думала София. Поднимаясь, она поправляла юбку. Стефано, к сожалению, всё ещё был там.

— И где вы ужинали?

— В «Прати», — она открыла кран в надежде, что вопросов больше не будет. И заметила, что он наблюдает за ней, так что продолжила: — Честно говоря, толком не помню. Кто-то меня увёл, ребята из спортзала всегда ходят туда.

— Ах да... Наверняка это была пиццерия «Джакомелли», там вкусно и недорого. Лавиния говорила мне, что когда-то ходила туда с ними...

— Да, думаю, да, — София достала из пакета листья салата и начала мыть их. Стефано, казалось, не собирался уходить. — Не подашь мне помидоры со стола, пожалуйста?

— Конечно.

София взяла их, не оборачиваясь. Потом подумала о том, что её холодный тон мог быть очевидным знаком её виновности, поэтому она обернулась с улыбкой, как будто это только что пришло ей в голову:

— Эй... не хочешь остаться на ужин? Я приготовлю омлет с картошкой и кабачками...

Стефано молча посмотрел на неё. София решила, что попалась. Он понял. Он всё понял. Но он, наконец, улыбнулся.

— Нет, спасибо. В другой раз – буду счастлив. Но я обещал Лавинии, что сегодня вечером мы выберемся куда-нибудь поужинать, а потом пойдём в кино. Знаешь, сегодня у нас годовщина. Она говорит, что я всегда о этом забываю.

— Ну, слава богу, что на этот раз не забыл!

— Да, ведь вы, женщины, придаёте большое значение таким вещам, правда?

София закрыла на секунду глаза. Ей казалось, что каждое слово Стефано подчёркивало её пособничество. Но она просто мыла помидоры, как ни в чём не бывало.

— Ну да, но вы, мужчины, тоже так делаете, когда захотите...

— Да... Ты права, — Стефано снова немного помолчал. — Ладно, хорошего ужина. Увидимся в среду.

Он вышел с кухни. А у Софии случился приступ ярости. Она открыла холодильник, положила в него салат, а затем с силой бросила внутрь помидоры. Услышала, как Стефано сказал что-то Андреа в гостиной – они попрощались. Потом она услышала, как закрылась входная дверь. Она вытерла руки кухонным полотенцем, которое висело на дверце духовки, достала телефон из сумки и бегом закрылась в ванной. Поспешно набрала номер Лавинии и, сильно нервничая, подождала, когда та ответит.

— Привет, Софи!

Но она даже не стала здороваться.

— Как тебе только в голову пришло сказать, что ты ужинала со мной? Какого хрена творится у тебя в голове, ведь ты знаешь, что Стефано всё время у нас?

— Но я же всегда могу положиться на тебя!

— А вот я на тебя – нет! Ты знаешь, что сделал твой муж? Он спросил меня, как прошёл вчерашний ужин и куда мы ходили.

— И что ты ему ответила?

— Мне очень хотелось сказать ему правду!

— Вот и сказала бы.

— С ума сошла?

На другой стороне подруга вздохнула:

— Так, что ты ему сказала?

— Что мы были в «Прати».

— Отлично! С ребятами из зала мы обычно ходим в «Джакомелли». В конце концов, пицца вкусная и недорогая. Значит, всё прокатило.

София покачала головой. Она поверить не могла.

— Ты совсем свихнулась! Ты ведь замужем. У вас сегодня годовщина. Сколько лет?

— Шесть. Ничего особенного, мы даже не дожили до кризиса семи лет.

— Лавиния... — в этот момент она поняла, что кричит, и начала говорить вполголоса: — вчера ты была с тем парнем из спортзала?

— Да, я была у него дома. Было прелестно, весело… идеальный ужин... А потом секс... То есть, мне кажется, мы занимались любовью.

— Ах, отлично, вчера ты занималась любовью с полунезнакомым человеком, а сегодня счастливо отмечаешь годовщину свадьбы с мужем.

— И в чём проблема?

— То есть, ты не чувствуешь себя виноватой? Ничего такого?

— Чувство вины – всего лишь часть нашей культуры, его нам прививает церковь.

— Это он тебе сказал?

— Кто?

— Тот парень.

— Во-первых, ему за тридцать, во-вторых, его зовут Фабио. И в-третьих, я это прочитала. У меня тоже могут быть собственные идеи и понятия без того, чтобы кто-то мне их навязывал, знаешь ли.

София поняла, что легче оставить всё как есть. Лучше поговорить в другой раз, лицом к лицу. Она уже слишком долго находилась в ванной, будто это она прячет там любовника.

— Ладно, Лави, поговорим об этом в другой раз.

— Конечно.

Тогда Софии кое-что пришло в голову.

— Не знаю, замечает ли Стефано что-то...

— Думаю, у него есть подозрения. В любом случае, кажется, я собираюсь рассказать ему.

София растерялась.

— Подожди, пока мы не обсудим всё лично!

Она услышала, как Лавиния на том конце рассмеялась.

— Ладно, идёт. Только давай скорей, на следующей неделе. Иначе я ничего тебе не обещаю. Слушай, ты ведь говорила о мужчине, которого захотела? О том, с которым ты мысленно изменила Андреа?

София на секунду почувствовала себя выбитой из колеи. А потом поняла, что подруга имеет в виду Танкреди.

— Ну, на мой счёт можешь быть спокойна.

— Ага, бессонницей мучиться не буду. Только дай мне знать, когда начнёшь встречаться с ним!

— Не раньше, чем твой старший ребёнок уверует, будто его мать – святая.

— Да-да... Никогда не говори никогда.

Они ещё немного поболтали и отключились. София выключила телефон и положила его на край раковины. Открыла кран, сунула руки под воду и ополоснула лицо. Сделала так несколько раз. «Что вообще происходит? Как женщина может бросить всё, что у неё есть? Лавиния так уверена в своих отношениях... — А затем она задала эти же вопросы себе самой: — А я сама уверена в своей невинности? Уверена, что никогда не окажусь в подобной ситуации? Нет и нет. Но по крайней мере я не буду вести себя также». Но даже то, что она вновь подумала об этом и стала искать пути отступления в случае чего, заставила её почувствовать себя виноватой.

Она пошла в гостиную. Ей лишь хотелось, чтобы Андреа не слышал её разговора со Стефано. Он ведь отлично знал, что прошлый вечер она провела дома.

— Что скажешь, если я приготовлю омлет с картошкой и кабачком и салат из помидоров?

Андреа согласился.

— Добавишь в омлет лук?

— Конечно.

— И немного кукурузы в салат. А ещё оливок!

София уже была на кухне.

— Конечно, и оливки тоже!

Немного позже они уже были за столом. София открыла ему пиво. Андреа налил ей газированной воды. Они ели молча, изредка переговариваясь.

— Как прошёл день ?

— Хорошо.

— Жарко, правда? Или это у меня жар?

— Не знаю, мне нормально. Может, это оттого, что ты столько двигалась на кухне.

— Хочешь десерт?

— Нет, только фруктов, спасибо.

Спать они легли рано. Вдалеке машины проезжали по кольцевой дороге. Андреа закончил чтение и выключил свет. Она перевернулась на другой бок. Через некоторое время Андреа сказал «Спокойной ночи», только чтобы узнать, спит ли уже его жена.

— И тебе, любимый. Спи спокойно.

София всё ещё не могла заснуть. Они молча лежали в темноте. Сквозь щель между занавесками пробивался лунный свет. Глаза Андреа быстро привыкли к темноте комнаты. Он уже мог видеть шкаф, стол, кресло и инвалидное кресло. Но в темноте это молчание словно давило. Между ними возникло странное ожидание, словно, чтобы заснуть, им нужна была какая-то заключительная фраза. И вдруг возникли эти слова:

— Никогда не поступай так со мной.

София кусала губы. Так значит, Андреа всё слышал, включая то, что она соврала Стефано. Он понял, что она способна на ложь. Что она должна ответить? Может, притвориться спящей? Это было бы неправдоподобно. Нет, ей нужно найти такой ответ, который всё прояснит, сотрёт все сомнения, все тени. Она собиралась сказать правду, единственное, что не заставит её стыдиться.

— Когда я перестану тебя любить, если такое случится, то я тебя оставлю. Я не стану ждать другого мужчину, чтобы набраться смелости для этого, — затем она повернулась к нему: — А сейчас даже не думай ни о чём таком. Не хватало ещё, чтобы ты превратился в ревнивца, и вообще никогда не сравнивай меня с ней. Ты меня этим оскорбляешь. Ты ведь знаешь, что для меня важно чувство собственного достоинства. Сам факт лжи и сокрытия чего-либо мне противен.

Затем София снова перевернулась на другой бок. Они снова замолчали. Она подумала, что была слишком жестока, но это было необходимо. Молчание тянулось.

Затем Андреа заговорил:

— Знаешь, я очень много времени провожу один и захожу в интернет, в блоги и читаю тысячи подобных историй, о людях, которые страдают от разочарования, о неверности... Я спрашиваю себя, если Бог существует, как он себя чувствует? Он, знающий все наши проблемы, наши желания, и видит наши продолжительные мучения.

— Если он существует, думаю, ему просто скучно. Об этом тебе тоже не нужно думать. Бывают более прекрасные вещи и лучшие люди, чем они.

— Да. Но они очень хорошо прячутся, — так они закончили разговор. Они словно почувствовали себя выжатыми. Всё это не касалось их напрямую, однако такие вещи задевали их. Андреа стал смотреть в другую сторону. — Ничего не поделать. Жизнь – это такая грязь.

Он смотрел в потолок, ни о чём не думая, до тех пор, пока не заснул.

21

София припарковалась, взяла сумку и вышла из машины. Закрыла ключом на расстоянии и быстро зашагала к «Инсалата Рикка». Повесила сумку на правое плечо. Внутри были партитуры для её учеников. «Интересно, что ещё стряслось в её жизни, из-за чего мне снова придётся поссориться с Андреа, из-за какой-то новой глупости... Хорошо хоть место выбрала такое, что мне на урок не придётся ехать на другой конец города. Хоть что-то».

Она вошла в ресторан. Там было много молодых людей с книгами на столах; вероятно, это студенты, которые ходят заниматься в библиотеку неподалёку.

«Боже мой, — подумала вдруг она. — Не собирается ли она познакомить меня с ним? Я ведь ей сказала, что не хочу больше ничего об этом знать». Как раз тогда она её и увидела. Она сидела одна за дальним столиком. Лавиния тоже её увидела и помахала рукой. София пробиралась через стулья, подошла к подруге и села напротив.

— Привет. Я уже успела испугаться...

Лавиния улыбнулась. Затем взяла меню.

— Честно говоря, я всё не могла решить, приводить его или нет...

— Но...

Лавиния остановила её.

— А потом я вспомнила, что у тебя нет ни малейшего желания знакомиться с ним, и что я не должна вновь втягивать тебя в неприятности... Поэтому его здесь нет.

София тоже открыла меню.

— Хорошо. Не удовлетворишь ли ты моё любопытство... — она высунулась из-за меню ресторана: — С каких это пор ты стала обращать на меня внимание?

— С тех пор, как поняла, что наша дружба иногда может быть по-настоящему опасной.

София вновь погрузилась в изучение блюд, а потом заговорила:

— Отлично! Это мне нравится. Внимательная и умная, не то что раньше... Может, ты меня ещё кое-чем порадуешь? Ты закончила отношения с этим парнем?

— Кхм.

София снова опустила меню и заметила официанта, стоящего рядом с ними с блокнотом для заказов в руках. Она надеялась, что он их не слышал. Хотя его хитрая улыбка говорила об обратном.

— Извините за беспокойство. Готовы заказать, или мне вернуться позже?

София решила не придавать этому значения.

— Мы закажем сейчас. Для меня салат «Цезарь», а потом – фрукты. Что у Вас есть?

— Есть всё... Виноград, персики, арбуз, дыня...

— Отлично, тогда персики. Хотя нет, у Вас есть фруктовый салат?

— Да.

— Тогда фруктовый салат.

Парень записал заказ.

— Воды?

— Без газа.

— Хорошо.

Затем он записал заказ Лавинии, которая предпочла тоннарелли с сыром и перцем и десерт.

— Ладно, потом я всё равно иду в спортзал... — оправдалась она перед Софией, подмигивая. — Там сожгу все калории...

— Ага, представляю. Ну, так что? Ты бросила его или нет?

— Ну, мы сейчас не вместе, так что я не могу его бросить.

— Окей, ты перестала встречаться с ним или нет?

— Ничего подобного.

— Слушай, я понимаю, что поначалу всё может казаться фантастическим...

— Дело не только в этом, мне ведь на самом деле хорошо с ним, в физическом плане, то есть, у меня никогда не было такого секса... Таких оргазмов у меня в жизни не было... — в этот момент вернулся официант. Он поставил воду на стол, открыл её и разлил по бокалам. Девушки молчали, пока он не ушёл. София взяла свой бокал. Лавиния проводила официанта взглядом. — Думаю, он принял нас за двух маньячек. Ну, неважно... он, кстати, совсем неплох.

— Теперь ещё и он! Он подумает, что для этого мы и пришли, будто мы в поисках свежего мяса.

— Не понимаю, почему только мужчины всегда клеят девиц помладше…

София допила свою воду и вновь наполнила бокал.

— Ты заставила меня прийти сюда, чтобы я поняла, что теряю?

— В некотором смысле...

— Слушай, я из-за тебя с Андреа поссорилась. У нас такого, кажется, лет пять не было. На следующий день он всё ещё дулся… Расскажи мне, как прошёл ужин в честь годовщины.

— Хорошо, пицца и кино. Потом мы вернулись домой и занимались любовью в самой классической позе, в постели! Но я максимально постаралась, чтобы казаться ему горячей и страстной! Придумала кое-что...

— Лавиния!

— По крайней мере, чтобы он думал, будто мне до сих пор нравится трахаться с ним... Лучше же, чтобы он ничего не заподозрил, тебе не кажется?

— Ах, конечно, а по-твоему он не знает? Я думаю, что он прекрасно понял, что мы с тобой не были вместе тем вечером...

— Почему?

— Я заметила это по тому, как он на меня смотрел...

Принесли «Цезарь» и тоннарелли с сыром и перцем.

— Ваш заказ. А ещё пармезан, если ты захочешь.

Официант ушёл.

— Спасибо...

— Ты слышала? Он обратился ко мне на ты!

— Слышала.

— Это значит, что я всё ещё могу сойти за юную девочку. У него на самом деле классная задница…

— Ты просто свихнулась.

— Ну же, я ведь просто сказала. В любом случае, ты должна была продолжить игру и с Андреа, зря ты меня сдала.

— Но тот вечер я провела с ним, как я должна была его убеждать в том, что я была с тобой?

— А я откуда знаю? Как-нибудь. Сколько я тебя знаю, у тебя всегда была хорошая фантазия, ты бы придумала что-нибудь...

— Слушай, забудь уже, дело сделано.

София возилась в своей тарелке, со злостью нанизывая на вилку кусочки, один за другим. Последним нашла гренок и поднесла переполненную вилку ко рту.

Лавиния увидела, как изо рта у неё торчат листья салата, и рассмеялась.

— Эй, ты не задохнёшься?..

— М-м-м, — протянула она, не давая возможности понять себя.

— Что ты сказала?

София прожевала и проглотила эту порцию салата.

— Что я тебя задушу!

— Спасибо, отличная подруга... А я всегда думаю о тебе в первую очередь.

— Ага, ещё чего… Не заставляй меня говорить, что ты всегда думаешь только о себе.

— Ладно. Знаешь, зачем я тебя пригласила сюда?

— Надеюсь только, что я не твоё прикрытие.

— Нет. Я ясно поняла: больше не буду тебя втягивать, не переживай.

— Слушай, ты, кажется, не поняла, что сейчас происходит... — София перестал есть и положила приборы на тарелку. — Андреа чувствует себя виноватым. Он думает о Стефано, о том, сколько всего он сделал и продолжает делать для него, и о том, как он ему за это отплатил...

— Что ты имеешь в виду?

— Не говоря ничего твоему мужу, он тоже превращается в твоего сообщника.

Лавиния наклонилась над блюдом и стала наматывать пасту.

— Андреа преувеличивает.

— Возможно, но ты не можешь решать, что другие должны чувствовать.

Лавиния бросила вилку в блюдо.

— А вы не можете решать, что должна чувствовать я!

Она начала кричать, так что ребята за соседним столикам повернулись к ним. Лавиния заметила это и успокоилась. София снова начала говорить, понизив голос:

— Да, только есть разница: ты нас погрузила в свои дела без спросу, а если ты ещё не поняла, мы этого не хотели.

Её подруга сидела молча. На этот раз, кажется, до неё дошло.

— Согласна, покончим с этим. Пусть так.

Они продолжили обедать. София вдруг решила продолжить тему:

— Может, ты не в курсе, но Андреа хотел всё рассказать Стефано.

— Да? Ну, он сделал бы мне одолжение. Рано или поздно мне придётся рассказать ему самой.

— Ты свободна делать, что пожелаешь. Но я тебе советую ничего не говорить.

— А какой в этом смысл? Я тебя не понимаю. Мама говорит мне то же самое.

— Ты и ей рассказала?

— Конечно, я ей доверяю... — она немного помолчала. — И тебе тоже. Хотя у вас и буржуазное видение ситуации.

— Мы просто советуем тебе быть взрослее. В последнее время ты не кажешься мне разумным человеком...

— Почему?

— Несколько месяцев назад ты решила завести ребёнка со Стефано. А теперь? Встречаешься с другим.

— Я не встречаюсь с другим, просто сплю с ним. И именно то, что вы не можете называть вещи своими именами, я и называю буржуазным видением.

— Окей, окей, сейчас ты трахаешься с каким-то чуваком, а совсем недавно хотела ребёнка от своего мужа. Так лучше?

— Да, уже лучше. Может быть, то, что этого ребёнка до сих пор нет, просто знак судьбы. Может, и встреча с Фабио знак. Ты не веришь в знаки?

— Нет.

— Зато веришь в обет...

— Да.

— Это тоже что-то буржуазное.

— Нет.

Лавиния вытерла рот.

— Я завидую твоей силе.

София вздохнула.

— Нет. Никакая я не сильная. Просто у меня нет другого выхода, — и тут же она добавила: — Но я в порядке, — улыбнулась она подруге. — Не будем спорить. Просто твоя история меня огорчила...

Лавиния легко улыбнулась ей.

— Но ведь это всё ещё я, твоя бедовая подруга... Только сейчас я набила себе новых шишек!

— А-а.

София уже готова была снова начать говорить, когда Лавиния её прервала:

— Эй, я же пошутила, — а затем очаровательно улыбнулась. — На самом деле я тебя сюда пригласила, потому что у меня есть для тебя сюрприз, — не давая подруге вставить слово, она достала из сумочки билет.

София словно онемела на секунду.

— U2. Поверить не могу!

Лавиния была очень довольна.

— Видишь? А ты всё время на меня злишься и ворчишь...

— Потому что ты заслуживаешь! И когда концерт?

— Сегодня вечером.

— Чёрт, неужели ты не могла сказать раньше?

— Прости, я просто не была уверена, что смогу их достать. Ты даже не представляешь, что мне пришлось сделать!

— Мне нужно предупредить Андреа. Во сколько это будет?

— В девять. Просто идеально. Значит, я заберу тебя из церкви и поедем на концерт, как две пятнадцатилетние девчонки.

Вернулся официант.

— Вам понравилось? Вы ещё не доели!

— У нас пропал аппетит. Пожалуйста, принеси нам десерт.

— Как хотите.

Он взял тарелки и удалился. София поискала телефон в сумочке и позвонила Андреа.

— Привет, что делаешь?

— Работаю на компьютере, у тебя всё хорошо?

— Да, обедаю с Лавинией...

София, заметив, что Лавиния разглядывает её, встала и вышла на улицу. Её подруга сделала глоток воды и снова стала наблюдать за Софией, расхаживающей туда-сюда с телефоном, прижатым к уху. Она всё объясняла Андреа, по крайней мере, то, что знала сама. Как бы она отреагировала, если бы узнала правду? Лавиния лишь надеялась, что подруга не слишком разозлится. Может, она ошиблась, но теперь уже поздно, она не могла ничего поделать. В этот самый момент вошла София и села напротив неё. Она была счастлива.

— Никаких проблем. Андреа переживёт один вечерок в одиночестве. Закажет пиццу, он уже так делал.

Им принесли фруктовый салат и десерт. Девушки принялись за еду.

— Ну как? — спросила София, имея в виду тирамису.

— Очень вкусно... Хочешь?

— Я не должна... Но сегодня особенный день… — она потянулась вилкой и умыкнула кусочек. — М-м-м, как вкусно. Здесь хорошо кормят.

— Да! Что сказал Андреа? Он рад, что ты идёшь со мной на концерт, или нет?

— Да. Мне пришлось приврать, что мы с тобой крупно поссорились из-за твоего поведения, что я даже не хотела больше видеть тебя, а сегодня ты постаралась исправить ситуацию и пришла с билетами на концерт U2...

— Почти что правда…

— Знаешь, что ещё он сказал?

— Что?

— «Не покрываете ли вы друг друга»? — Лавиния едва не подавилась. Она сделала глоток воды. Андреа и не представляет, как близок к правде. — Понимаешь, какого он теперь мнения обо мне? Видит меня такой же виновной, как ты... С маленькой разницей.

— И какой же?

— Ты спишь с другим, а я нет!

— Да... — Лавиния хотела добавить что-то ещё, но подумала, что лучше этого не делать.

— Мужчины, которые любят, всегда ревнуют.

— Это точно...

София съела последний кусочек персика.

— Есть кое-что странное.

Лавиния похолодела. «О нет, — подумала она. — Где я ошиблась? Так и знала, так и знала...»

— Что? — спросила она, пытаясь максимально скрыть свой страх.

— U2 – одна из рок-групп, которые мне нравятся больше всего... Только... Я и раньше думала об этом концерте... Но с тобой я никогда это не обсуждала, не говорила тебе об этом...

Лавиния не теряла времени:

— У тебя начинаются проблемы с памятью. Мы были у тебя дома, все вчетвером смотрели фильм по телевизору, и в перерыве была реклама их концерта, так ты чуть с ума не сошла.

— Когда такое было?

Лавиния съела ещё ложечку тирамису, притворяясь, что всё так и было.

— Не знаю... Два-три года назад.

— Я не помню.

— Хочешь? — Лавиния предложила ей последний кусочек тирамису в попытках отвлечь подругу.

— Нет-нет, спасибо.

Тогда Лавиния со вздохом доела свой десерт. Она превратилась в отличную актрису. София посмотрела на часы.

— Как поздно... Я побежала! Заплатишь ты? А я в следующий раз... Идёт?

— Да, конечно, не волнуйся.

София взяла сумочку, но обернулась, прежде чем уйти.

— А кто мой любимый исполнитель, кого я люблю даже больше, чем U2?

— Нет, этого ты мне никогда не говорила!

— Нора Джонс! — с этим она быстро вышла.

Лавиния села обратно, она была выжата. Интересно, чем всё закончится. Наверное, после этой ночи София поймёт её историю с Фабио. А может, ничего не поймёт, и Лавиния потеряет подругу. Но дело сделано. Она посмотрела на два билета. Как бы там ни было, у неё есть два бесплатных билета на U2, и если всё пойдет по плану, София будет её прикрывать и дальше. Она взяла мобильный и стала набирать сообщение. Посмотрела на часы. Нужно сделать это в точное время. Она должна отправить его ровно через полчаса.

София бежала в церковь, где музыкальная школа проводила уроки. Она была не в форме. Наверное, нужно как Лавиния ходить в спортзал, но не для развлечения, а для того, чтобы не задыхаться через каждые три шага. Затем она резко замедлила ход. У лестницы она увидела женщину. Где-то она её уже видела раньше, только не помнила, где именно. С улыбкой та шла ей навстречу.

— Привет, я Екатерина Захарова, ты помнишь меня? Мы вместе учились в первых классах Консерватории Санта-Чечилия.

Конечно же! И как она только могла не узнать её?

— Конечно, как поживаешь?

— Хорошо, спасибо. Ты знаешь, что Ольга Васильева и со мной тоже занималась какое-то время?

Она отлично это помнила, потому что жутко ревновала из-за этого. Но она никогда этого не признает. Екатерина была старше неё, учиться начала раньше и вполне естественно, что она выиграла больше конкурсов на тот момент. Но потом она всё бросила: вышла замуж, завела детей, и София потеряла её из виду. Теперь, когда она могла рассмотреть её внимательней, то заметила их разницу в возрасте. На её лице уже были морщины, а тёмные волосы, которые раньше делали её такой привлекательной, потеряли свой блеск. Софии было любопытно, но она сильно опаздывала. Ей нужно было найти способ вежливо прервать их встречу.

— Это был отличный сюрприз встретить тебя. А что ты здесь делаешь? Живёшь где-то рядом?

— Вообще-то нет. Я живу во Флоренции. Я там преподаю, но сегодня меня вызвали тебе на замену.

София сильно удивилась.

— Мне на замену?

— Да, — затем она натянуто рассмеялась. — мне предложили такие деньги, что я просто не смогла отказаться. Я столько зарабатываю в год, — Екатерина приблизилась к ней и сказала ей почти шёпотом, словно по секрету: — Знаешь, я ведь в разводе. В последнее время у меня было много проблем. И то, что сегодня случилось, это лучшее, что было за весь этот год... — женщина пристально смотрела на неё. Она не ожидала такой реакции. — В этом же нет проблемы, правда? Мне уже заплатили.

— Нет, просто я ничего не знала... А кто это сделал?

— Ой, я не знаю... Ко мне домой заявился очень элегантный синьор, лет шестидесяти; это было на прошлой неделе. Он организовал поездку, забронировал отель и сразу же заплатил наличными, — тогда Екатерина заметила партитуры у Софии подмышкой. — Можно? — София, неспособная отреагировать, позволила ей забрать их. — О, ты тоже используешь это для тренировки техники... Мне очень нравится! Это идеально для первых уроков фортепиано. Я ведь тоже использую этот метод, представляешь? Это здорово... Я пойду, один из твоих ребят уже здесь. Вот увидишь, им будет со мной хорошо, — она заметила, что София от шока не может говорить, и попыталась быть мягче: — Не нужно ревновать. Это только на сегодня. Когда ты вернёшься, они будут счастливы. Ты всегда была очень хороша, наверняка учиться у тебя – это большая честь.

После этого она быстро поднялась по лестнице.

Екатерина Захарова исчезла внутри церкви, а с другой стороны улицы неожиданно остановился автомобиль. Мотор всё время был заведён, окна тонированные. София спросила себя, случайность ли это. Когда дверь открылась, всё стало ясно.

22

Он вышел из машины с улыбкой и поднял руки вверх, будто сдаётся.

— Подожди, не злись, — Танкреди посмотрел на неё, пытаясь убедить. — Я украду у тебя всего лишь минутку...

София не могла поверить. Должно быть, она просто уснула. Танкреди приближался к девушке, пока она спускалась по лестнице. Она была просто в ярости.

— Как ты смеешь лезть в мою жизнь без разрешения?

— Но я в неё не лез, лишь бросил на неё взгляд и увидел, что ты слишком много работаешь, — Софии эта ситуация казалась совершенно абсурдной. Она подумала, что лучше всего было бы пойти домой. Танкреди всё время смотрел на неё и понял, о чём она думает. — Согласен, давай сделаем вот что: проведём сегодня какое-то время вместе и совместим приятное с полезным, — он заметил, что София занервничала, так что продолжил: — Приятное состоит в том, что ты возьмёшь короткий выходной, но самое главное, что ты совершишь доброе дело, ведь, как ты знаешь, у Екатерины Захаровой дела идут не очень хорошо. А полезным будет то, что мы узнаем друг друга.

— И что же в этом полезного?

— Только так ты сможешь потом решить, захочешь ли ты снова встретиться со мной или нет. И в случае, если ответ будет отрицательным, я исчезну.

— Ты мне уже обещал это, однако ты снова здесь.

— Нет. Я случайно проезжал мимо, когда увидел тебя на лестнице, и вдруг до меня дошло, что у тебя сегодня свободный день... Кстати, тебе не кажется странным, что мы всегда встречаемся у церкви?

— Это не кажется мне странным, потому что всё это кажется мне абсурдом... — Танкреди стоял напротив неё. На нём была синяя куртка, белая рубашка и серые хлопковые брюки. Он был очень элегантен. София не могла объяснить происходящее даже самой себе. Он снова появился и выводил её из себя этим вторжением в её жизнь. Но было очевидно, что настойчивость Танкреди возбудила в ней любопытство. — Ты никогда не сдаёшься, да?

— Почти никогда. Иногда бывает, только когда я понимаю, что всё выйдет как-то некрасиво. И если ты мне скажешь, чтобы я больше тебя не искал, возможно, я так и сделаю.

— Ты на самом деле сдержишь слово?

Танкреди скрестил пальцы у губ.

— Клянусь.

София рассмеялась.

— Я этого жеста не видела с тех, как меня перестали провожать родители! Уже лет двадцать!

— Видишь? Я нужен тебе, чтобы ты снова могла быть маленькой девочкой, и ещё больше, чтобы смешить тебя.

Она подняла бровь.

— Мы ведь больше не увидимся после сегодняшнего дня?

— Если захочешь, я ведь уже сказал.

— А если ты меня похитишь?

Танкреди вздохнул.

— Грегорио? — окошко у водительского сиденья опустилось. В нём появился Савини. — Я же не собираюсь её похищать?

— Ни в коем случае, синьора, можете ему доверять.

София посмотрела на него, а он развёл руками, словно говоря: «Ты видела? Как ты можешь не доверять?» Тогда она тоже улыбнулась. Надо признать, ситуация была действительно забавной, что плохого в том, чтобы немного поболтать с ним. Они немного прогуляются, а потом больше никогда не увидятся. Она решила принять приглашение.

— Ладно, я согласна.

Танкреди открыл дверь машины, и она залезла внутрь. Затем он закрыл дверь и обошёл автомобиль, чтобы войти в противоположную дверь. Он тоже оказался внутри, и элегантный Bentley Mulsanne легко завёлся. Танкреди посмотрел на неё. София, кажется, стала чувствовать себя в своей тарелке.

— Я очень рад, что оказался способным убедить тебя. Не дать нам возможности поближе познакомиться было бы большой ошибкой.

София подняла брови.

— Ошибкой для кого?

— Наверное, для нас обоих...

Автомобиль двигался быстро. Танкреди нажал кнопку, и между ними и водителем поднялся грубый стеклянный экран. Когда он полностью закрылся, Танкреди посмотрел на неё: она была ещё красивее, чем он запомнил, красивее, чем на всех записях и фотографиях. Разглядывая её губы, её глаза, возвращающие ему этот взгляд, её неподвижно лежащие на бёдрах ладони, он вспоминал записи, которые прочитал, её стихи, фразы, которые она позаимствовала из книг, — всё то, что она писала в своих дневниках. Он вспомнил, как увидел её совсем маленькой на фотографиях, а потом на том мотоцикле...

София повернулась к нему.

— Ты получил, что хотел, теперь ты рад?

— Очень. А ты нет?

— Я этого не хотела.

— Ты права.

— Если бы кто-то сделал тебе такой сюрприз, как бы ты это воспринял?

Танкреди улыбнулся.

— Хороший вопрос. Дашь мне момент обдумать мой ответ?

— Конечно.

София, в свою очередь, думала о своей жизни, о своих учениках с Екатериной Захаровой, о себе самой в машине с незнакомцем. А затем о своём муже. Что бы сказал Андреа обо всём этом? И вдруг она вспомнила слова Лавинии: «"Чувство вины – всего лишь часть нашей культуры, его нам прививает церковь..." Ну и? Я чувствую себя виноватой? — и тут она поняла: — Нет. Я чувствую себя свободной».

— Наверное, я бы испугался.

Слова Танкреди вернули её в реальность.

— В каком смысле?

— Мир полон психов... Но потом я увидел бы Савини и успокоился бы. В общем, мне бы понравился такой сюрприз. А ты не хочешь и мне что-то дать?

— Я не могу. Я не такая настойчивая, как ты, я бы ни за что не сумела отыскать Екатерину. К тому же, когда мне отказывают, одного раза мне вполне достаточно.

— Я просто притворяюсь, что не слышу.

— На этот раз ты поклялся.

— Это правда... — он повторил детский жест, и София вновь рассмеялась.

— Как бы там ни было, к половине девятого я должны быть в церкви. У меня сегодня встреча.

— Уверена?

— Конечно. Я не лгу тебе.

Танкреди несколько секунд помолчал.

— Тогда поступим так: если сегодняшняя встреча отменится, ты останешься со мной.

— Это невозможно, она не отменится.

— Спорим?

— И что я получу?

— Что захочешь. Хочешь выйти из машины? Ты боишься?

— Не боюсь.

— Можешь, ты просто передумала и тебе не хочется быть со мной.

— Я не передумала, — София посмотрела перед собой, и у неё возникла идея: — Если моя встреча не отменится, ты отпустишь меня на весь день и всю ночь с этим синьором, чтобы он возил меня, куда бы я ни попросила.

— И машину тебе оставить?

— Конечно!

— Согласен, а если твоя встреча отменится, ты останешься со мной до полуночи...

— Отлично.

Танкреди протянул ей руку.

— Ну что ж, вот мы и заключили пари, — София пожала её. По спине пробежали мурашки. Он посмотрел ей в глаза. — А долги нужно платить.

— Я всегда оплачиваю долги.

Он улыбнулся ей.

— Это хорошо.

Он был красив и казался уверенным в себе. Иногда он её пугал, иногда – смешил. София высвободила руку.

— Мне жаль. Ты проиграл...

Танкреди рассмеялся.

— Как ты можешь быть так уверена?

— Потому что одна моя подруга купила билеты...

— На концерт.

София остолбенела. Как он мог узнать об этом? Может, он просто угадал, просто сказал, чтобы убедиться.

— Да, и она знает, что это моя любимая группа…

— Она никогда бы так с тобой не поступила, да? Но ведь могут возникнуть непредвиденные обстоятельства, то, что ты упустила из виду. Она может написать тебе сообщение, чтобы предупредить, что, к сожалению, не сможет пойти...

София неподвижно смотрела на него. Она не могла поверить, он просто невозможен. Он сказал это просто так, он блефовал. Он ведь не знаком с Лавинией. И не мог организовать всё это. Она открыла сумку и порылась в карманах, под кошельком, в ежедневнике, под ключами, пока не нашла свой телефон. Открыла его и увидела мигающий конвертик. Да, но это мог быть кто угодно: Андреа, кто-то из друзей, оповещение о пропущенном звонке, когда она была вне зоны доступа. Затем София прочитала сообщение и окаменела. Оно было от Лавинии: «Не злись. Иду на концерт с Фабио, не могу тебе ничего сказать, но надеюсь, что твой вечер тебе понравится больше, люблю тебя».

Танкреди с улыбкой посмотрел на неё.

— Отец всегда говорил мне: «Слишком уверенные люди проигрывают самые простые пари».

София потеряла дар речи. Кто такой этот мужчина? Почему он это сделал? Он и с Лавинией знаком? Это он дал ей билеты? Откуда он знает про U2? Ей казалось, что она сходит с ума.

— Позволь мне выйти.

Танкреди посерьёзнел.

— Но это нечестно. Ты ведь проиграла. А долги надо оплачивать.

Автомобиль продолжал движение.

— Я сказала, выпусти меня!

София стала бить по стеклу, которое отделяло их от водителя. Савини это заметил. Он посмотрел на Танкреди в зеркало заднего видения, и тот жестом согласился. Машина остановилась у обочины. София пулей вылетела, Танкреди тут же последовал за ней.

— Подожди, ну же, не психуй... — он пытался остановить её.

Она тут же высвободилась и повернулась к нему лицом:

— Не трогай меня, или я закричу.

— Ты права, прости, но давай поговорим... — София снова зашагала на всех парах. Танкреди не отставал. — Я просто хотел видеть тебя.

— Ты мне не нравишься. И ты не умеешь просить.

— Но когда я тебя о чём-то прошу, ты всегда отказываешь мне!

— Это значит нет и точка, пойми уже.

Танкреди не оставлял попыток помириться.

— Прости, но ты несправедлива. Я мог просить тебя о большем! Я ведь уже знал, что выиграю! В каком-то смысле я даже был честным...

— У тебя немного странные представления о честности.

— Ладно, значит, скажем, что я не воспользовался этим. Я же просто просил у тебя немного времени... Ну же, успокойся.

Он снова схватил её за локоть. Она резко остановилась и раздражённо взглянула на него. Танкреди быстро поднял руки, как бы говоря: «Ты права. Видишь? Я тебя не трогаю». София тяжело вздохнула.

— Откуда ты знаешь Лавинию?

— Это была случайность, я друг Фабио, — ложь, но это её успокоило. С секунду они помолчали. — Ты права, а я ошибся. Поступим так: хоть ты и проиграла спор, я отдам тебе своего водителя, чтобы ты меня простила...

Последние слова рассмешили её. Но потом она вновь стала серьёзной.

— Не делай так больше, — она отвернулась от него и быстрым шагом направилась обратно к машине. Танкреди догнал её и открыл ей дверь. София посмотрела ему в глаза. — Говорю тебе в последний раз: никогда больше не обманывай меня, — Танкреди сделал движение рукой. — И не клянись, как ребёнок.

София залезла в машину. Как только Танкреди сделал то же самое, Грегорио Савини завёл мотор. Время от времени он бросал взгляд в зеркало заднего видения, чтобы посмотреть, как идут дела. Эта девушка была странной, она казалась не такой, как все прочие. У неё был характер, она была независима. По тем крупицам, что он прочитал и понял по документации, она была глубокой и чувствительной девушкой. Савини снова посмотрел в зеркало. Всё уладилось, они снова смеялись. Добьётся ли Танкреди своего? А как только у него всё получится, она тут же ему наскучит? Да. Будет так же, как и с остальными: он оставит её ранним утром с подарком, запиской, цветами и одной из тех фраз, которые использует, чтобы забыть обо всём без сожалений.

А если она – его судьба? Существует ли подходящая женщина для каждого мужчины? Может, она – именно та женщина, которая рождена для Танкреди? Савини улыбнулся. Влюблённый Танкреди... это было бы неплохо.

— Итак, могу ли я тебе что-нибудь предложить? — мужчина открыл маленький шкафчик из светлого дерева в центре автомобиля, устроенный между двумя задними сиденьями. Подсветка освещала разные напитки: пиво, безалкогольное пиво, «Кродино», белый и красный битер, «Кампари», пол-литровая бутылка белого вина, красное вино, бутылка шампанского. София не выказала ни малейшего интереса.

— «Кродино», спасибо.

Танкреди взял бутылку, вытащил пробку и налил его в стакан.

— Держи, хочешь оливок, картошки фри, арахиса?

— Нет, спасибо.

Она подождала, пока он тоже что-нибудь возьмёт. Танкреди открыл бутылку пива, налил его в стакан и поднял его.

— За наше первое свидание...

София взглянула на него. Ей хотелось добавить: «... и последнее», но это показалось ей слишком невежливым, так что они чокнулись, и она стала пить. Между тем она рассматривала его. Как странно: она впервые увидела его в шортах и футболке, мокрого, без верхней одежды, а теперь встретилась с ним, одетым элегантно, в великолепном автомобиле, да ещё с водителем. «Всё-таки внешность обманчива, — думала она, шпионя за ним из-за стакана. — Красивый, загадочный, определённо богатый и, возможно, бессовестный. Кто знает, каким образом он так разбогател. Представляю, если меня арестуют в его компании! Что подумают Андреа, мои родители, подруги, Оля!»

— Расскажи мне, чему ты посвятил свою жизнь?

— Ты имеешь в виду мою работу?

— Ну да, за исключением того факта, что у тебя куча свободного времени...

— Да... — он улыбнулся ей с точной целью. — А как тебе кажется, чем я занимаюсь?

София представила его всего в поту, с маской на лице, на какой-нибудь ферме в Боливии, бегающим вокруг бочек и контролирующим процесс приготовления кокаина.

— Ну, я не знаю. Возможно, ты занимаешься торговлей... — сделала она глоток «Кродино». — Надеюсь, это что-то законное...

— В том числе я занимаюсь и торговлей. И это достаточно законно, — София беспокойно посмотрела на него. — В общем, у меня есть зарубежные компании и я стараюсь по максимуму использовать возможности импорта и экспорта. Вот тебе пример: если дерево из Канады привозят напрямую в Италию, то ты оплатишь количество; но если ты купишь это же дерево в другой европейской стране, а уже потом импортируешь в Италию, то сэкономишь пятьдесят процентов…

— А-а... — но это не помогло ей понять, чем именно он занимается, так что она решила сказать прямо: — Мне бы не хотелось попадать в неприятности именно сегодня, во время, как ты говоришь, первого свидания...

— Нет. Пока никто не собирается меня сажать в тюрьму... Я читал гороскоп, — Танкреди мог бы рассказать ей обо всём, что он сделал со своим наследством, об инвестициях и своём бесконечном богатстве, но это показалось ему совершенно бесполезным. Он прекрасно знал, что она не интересуется всем этим. — Ты преподаёшь музыку?

— Да, но об этом тебе уже рассказала Симона, твоя шестилетняя шпионка. У тебя в информаторах много женщин.

— Ага, — улыбнулся Танкреди. София спросила себя, что же на самом деле ему рассказала Лавиния, говорила ли она ему о её мировых успехах, рассказала ли историю её жизни. И о том, почему она перестала играть...

— Она мне ничего не рассказывала... — угадал он её мысли и не хотел ставить её в неловкое положение. — Кроме одного...

— И чего же?

— Это сюрприз.

— Мне бы хотелось знать...

— Но если я расскажу, то испорчу сюрприз. Так что смотри... — он сверился с часами, — ты узнаешь об этом максимум через пять-шесть часов. Сможешь потерпеть?

София подумала, что это не может быть что-то важное. Да, она может потерпеть, так что оставила всё, как есть. Она рассказала ему, что думала о нём в первый раз, когда они встретились.

— Ты представляешь себе? Я подумала: чего хочет этот тип, в своих шортах, весь промокший. Мало ли чего, ещё украдёт у меня сумку или, того хуже, угонит машину, которую именно в тот день мне одолжила Лавиния.

— Да ну!

— Да! А когда я встретила тебя в баре, то сначала подумала, что это в самом деле случайность. Иногда я по-настоящему наивна, это точно... — тогда она скорчила гримасу. — Но не всегда, ясно тебе?

— Ясно... Даже не сомневаюсь.

— Ты мне не веришь?

— С чего ты взяла? Хочешь снова поспорить? По счастливой случайности, у меня на следующей неделе есть свободное время...

— Лучше не надо! Интересно, во что ещё ты можешь меня втянуть... Ты ведь уже знал, что Лавиния собирается на концерт с Фабио. Это грязная игра.

— Никогда не утверждал обратного, я бы не оставил своего водителя в опасности так легко и просто, — продолжил он шутить. — А что за произведение исполнял в тот день хор?

— Бах, «Страсти по Матфею».

— Это было великолепно, хотя я раньше никогда не слышал этого.

— Кажется, Бах в этой работе, когда писал над распятием, расплакался и залил всю партитуру слезами... — Танкреди глупо смотрел ей в рот, на губы, и у него стало забавное выражение лица. — Ты меня вообще слушаешь?

— Ну конечно, Бах...

— Но я тебе о нём говорила полчаса назад...

Она непринуждённо рассмеялась и впервые за много лет осознала, что ни о чём не думает, абсолютно ни о чём, и тогда почувствовала себя довольной и лёгкой. Однако с её лица вдруг сошла улыбка. Неосознанно она посмотрела в окно: она ведь просто одна из множества пешеходов на тротуаре. Она увидела эту машину с водителем, на заднем сидении которой сидели мужчина и женщина, которые смеялись. Они смеялись. И этой женщиной была она. Тогда она вспомнила, что говорил ей Андреа незадолго до их свадьбы:

— Знаешь, чего я боюсь?

Она тогда раскладывала одежду по шкафам.

— Ты? Ты ведь никогда в жизни ничего не боялся...

— Погоди, погоди, я с тобой ещё и не такое испытаю... — сказал он из спальни.

Тогда София бросила своё занятие и показалась в дверях, готовая выслушать его.

— Так чего ты боишься?

— Что однажды ты захочешь, чтобы кто-то за тобой ухаживал...

— Надеюсь, для этого у меня будешь ты!

— Нет, я имел в виду какого-нибудь незнакомца. Ухаживания такого рода. Это меня пугает: желание, чтобы тобой восхищались, завоёвывали, чтобы ты кому-то нравилась… эти незаконченные фразы, когда люди только знакомятся, недопонимания, аллюзии, обмен мыслями, который иногда происходит между мужчиной и женщиной и помогает им решить, в чьих руках власть...

— Власть? Над чем?

— Над любовью.

Она молча задумалась над этими словами. Подумала, что это естественный страх, который испытывают люди, когда собираются сделать такой важный шаг, и решила не придавать этому значения. И вот теперь, пять лет спустя, его слова резко и внезапно возникли у неё в голове. Неужели Андреа был прав? Танкреди вернул её в настоящее какой-то шуткой, и она засмеялась, потому что знала, что это момент для смеха. И потому что он рассмешил её, потому что этот мужчина был забавным, и красивым, и загадочным, и богатым, и очаровательным. И он ухаживал за ней. И она чувствовала, что он восхищается ею, ей нравилось нравиться ему, и, так или иначе, ей хотелось его покорить. Она допила «Кродино». Пять лет назад она не ответила на эти вопросы, но теперь сделала это. «Это лишь времяпровождение, Андреа, не волнуйся. В данном случае нам не нужно решать, в чьих руках власть над любовью. Это просто короткий побег. Я ведь уже сказала: это лишь сегодня, и больше я его никогда не увижу, даже он поклялся в этом. Клянусь и я, а ты ведь меня знаешь». Затем София вернулась к Танкреди и этой игре.

— Куда мы едем? Ты мне скажешь или нет?

— Не могу, это часть сюрприза...

— А-а...

И тут вдруг в её голове прозвучал новый вопрос от Андреа:

— Ты уверена, что сама себя знаешь? Неужели ты не могла измениться за всё это время? — Она пыталась не обращать внимания. Андреа продолжал: — Что такое, ты не ответишь? Ты сама не знаешь, правда?

На мгновение она закрыла глаза. Она устала. Устала от ответственности.

— Мы приехали.

Танкреди улыбался ей, и эта улыбка спасла её от этого потока вопросов, которые оставались без ответа. Шлагбаум поднялся, и автомобиль въехал на большую площадку. Тогда она прочитала вывеску:

— Но это же аэропорт...

Грегорио Савини открыл ей дверь.

— Пожалуйста, сюда, — попросил он её выйти из машины.

Танкреди развёл руками.

— А это самолёт. Когда мы поспорили, то не говорили, что не можем никуда уехать...

София, лишившись дара речи, шагала туда-сюда, как в бреду.

— Но у меня ничего с собой нет...

— Тебе ничего и не нужно...

А через несколько мгновений она уже сидела в большом кожаном кресле. Перед ней закрылась дверь.

— Слушай, в полночь я должна быть дома…

— Да ты хуже Золушки! Ты будешь дома.

София рассмеялась. Затем симпатичная и элегантная стюардесса спросила, не хочет ли она чего-нибудь.

— Ничего, спасибо...

Седовласый капитан громким голосом поприветствовал её:

— Добрый вечер.

Затем он направился в кабину ко второму пилоту. Капитан устроился на своём месте. Она увидела, как они нажимают кнопки и опускают какие-то рычаги. Второй пилот тоже поздоровался с ней, улыбаясь:

— Когда мы взлетим, то, если захотите, можете прийти в кабину.

— Нет-нет... Спасибо, — вежливо отказалась она.

Потом в её руках оказался бокал.

— Выпьем?

София подняла бокал.

— За что?

Танкреди немного подумал. А потом уверенно произнёс:

— За музыку. Чтобы ей учили, чтобы её слушали, чтобы она была частью нашей жизни, и чтобы в нашей жизни всегда были самые красивые ноты... За музыку нашей души.

София стала такой счастливой благодаря его тосту; она улыбнулась, а потом сделала глоток. Шампанское было очень холодным, полным пузырьков, лёгким, сухим, идеальным. Она едва успела поставить бокал, как вернулась стюардесса и снова наполнила его. А затем она исчезла, как по мановению волшебной палочки. На улице стемнело. Через большой иллюминатор София созерцала город. Они были уже достаточно высоко, некоторые облачка окрасились в розовый цвет, они казались шерстяными комочками, которые крылья самолёта разрезали пополам. Вдалеке виднелось море. Над этой синевой появлялись белые пятна пены самой разной формы; наверняка море волновалось. Тут к ней подошла стюардесса:

— Синьора, не желаете пройти в кабину? Капитану хотелось бы, чтобы Вы присоединились к нему.

София посмотрела на Танкреди, словно прося разрешения или просто спрашивая его, как ей поступить.

— Если хочешь, то иди... — засмеялся Танкреди. — Он хочет видеть только тебя. Я его уже достал.

Так что, отстегнув ремень безопасности, она отправилась в кабину. Командир поздоровался:

— Пожалуйста, присаживайтесь.

— А если я что-нибудь задену и устрою аварию?

Командир расхохотался.

— По крайней мере, так Вы немного встряхнёте этот вечер... — и тут же он её успокоил: — Не волнуйтесь, ничего не случится.

София села с ним рядом. Она посмотрела вперёд. Там не было ничего, только горизонт вдали, а когда они вошли в тучу, всё понеслось на невероятной скорости. Она едва успела понять, когда всё закончилось. Дальше. Это и есть полёт: быть дальше. Словно расстояний не существует, в одно мгновение ты оказываешься в другом месте и принадлежишь всему миру. Такое странное ощущение было у Софии, когда она сидела рядом с командиром.

— Спасибо. Это чудесно.

— Не за что, — ответил тот. А она продолжила смотреть в эту бесконечность перед своими глазами. Внизу под ними проплывали море, города, леса, шоссе, озёра, снова леса, только темнее прежних. И постепенно стала опускаться ночь.

— Простите, я должен занять своё место, — сказал ей второй пилот, натянуто улыбаясь.

— Конечно... Это Вы меня простите, — она встала и вышла из кабины.

Грегорио Савини наблюдал за тем, как девушка возвращается на своё место, а дверь за её спиной закрывается. Они улыбнулись друг другу. Он продолжил листать газету. София села. Увидев, что она идёт, Танкреди поднялся.

— Ну что, как всё прошло? Испугалась?

— Вовсе нет. Это невероятно. Был момент, когда мы повернули направо, значит, мы летим вот туда…

Она показала направление, пытаясь угадать, куда же они отправились.

Танкреди согласно кивнул.

— Да... — затем он немного изменил направление её руки. — Но немного дальше.

— Ага, — София притворилась, будто поняла. — Знаешь, это первый раз, когда я рада, что проиграла пари.

Танкреди улыбнулся ей.

— Это первый раз, когда я рад, что лечу в Верону.

23

Чуть позже самолёт приземлился. На выходе из аэропорта их ждал такой же автомобиль, как в Риме. Танкреди развеселился и открыл деревянный ящик между двумя задними сидениями.

— Итак, я могу тебе что-нибудь предложить? Пиво, белый или красный битер, немного вина, шампанского?

София поддержала игру.

— Мне кажется, что эта сцена уже была, — она приложила указательный палец к губам, как маленькая девочка. — Или нет? — этот жест очень возбудил Танкреди. — Это словно оказаться в том фильме, где каждый день повторялось одно и то же...

— Я знаю, о чём ты, фильм с Биллом Мюрреем, где он постоянно переживал один и тот же день и научился завоёвывать женщин, потому что узнал о них всё. В первый раз ты можешь ошибиться, но в конце концов ты узнаёшь всё о человеке, который тебе интересен, и тогда всё, конечно, становится намного проще...

— Да...

— Но так совсем не интересно, правда?

— Да, согласна.

Танкреди был невозмутим. Через некоторое время, обдумав эту мысль, он сказал:

— Некоторые фильмы заставляют нас думать, будто жизнь гораздо проще, чем она есть на самом деле. Поэтому в итоге нас ждёт разочарование.

— Или, может, мы чувствуем себя разочарованными, потому что просили слишком много, — они какое-то время помолчали. Затем София повернулась к нему. — Но эта ночь красива, как в кино.

— Я рад, что тебе весело. Ну вот, мы приехали.

Бентли остановился перед «Due Torri Hotel Baglioni». Грегорио Савини вышел из машины и открыл дверь, чтобы она вышла. София была впечатлена красотой отеля в самом центре Вероны. А потом она напряглась. Зачем они остановились в отеле? Что они будут тут делать? Она попыталась успокоиться. Может, это просто часть сюрприза.

— Это здесь твой секрет?

Танкреди качнул головой.

— Нет, здесь мы немного отдохнём...

— Но я совсем не устала.

— Если хочешь, немного поболтаем или примем душ.

— Сюда ты приводишь женщин? — раздражённо спросила София.

Появление управляющего, который появился именно в этот момент, спасло Танкреди.

— Доктор Ферри Мариани. Наконец-то! Я польщён Вашим визитом, рад знакомству с Вами.

— Видишь? Это первый раз... — шепнул Танкреди.

Управляющий подозвал портье.

— У Вас есть чемоданы, какой-нибудь багаж?

— Нет, мы налегке, приехали едва ли не спонтанно.

Управляющий удивился.

— Когда Вы позвонили мне в прошлом году, чтобы проинформировать насчёт отеля, я счёл это за честь, и потом, когда Вы его купили, я был осведомлён о своих обязанностях... Хотите посмотреть его?

— Нет, для этого я вернусь позже. А сегодня у нас выходной.

— Хорошо, как пожелаете. Тогда я Вас провожу, — управляющий прошёл мимо стойки рецепции и вызвал лифт. — Прошу Вас, синьора. Это Ваш сьют... — он открыл дверь магнитной карточкой и пригласил Софию войти. — Пожалуйста... Это Ваша спальня, если хотите отдохнуть. Это гостиная, ванная, здесь выход на террасу. Отсюда можно увидеть поля виноградники нашей Вальполичелы, а вон там видна Арена, где... — он заметил взгляд Танкреди и понял, что слишком много говорит. — Итак, в общем, это очень знаменитый сьют. С любой просьбой звоните нам, мы будем счастливы помочь Вам.

Оставшись, наконец, в одиночестве, София села на кровать, потом легла на спину и просто смотрела в потолок. «Поверить не могу. Отель чудесный, и Танкреди его купил. Одна только эта комната больше всей моей квартиры». Она прошлась по гостиной: на стене, как картина, висел плазменный телевизор с диагональю в сорок дюймов как минимум; на столе стояла аудиосистема Bang & Olufsen, состоящая из двух колонок и плоской вертикальной поверхности для CD, которая открывалась одним прикосновением. Затем она пошла в ванную. Ванная была из идеально обработанного мрамора, а в душе был огромный квадратный рассеиватель. Она попробовала воду, которая регулировалась кнопками. Его можно настроить как тропический дождь и более медленной струёй — как в обычных домах — или настроить свой уникальный режим, чуть сильнее, как водопад.

Она услышала звонок телефона. Здесь можно было ответить прямо из душа.

— Да?

— Ты в постели? Спишь?

«Ну вот, я так и знала», — подумала София.

— Нет. И кстати, если бы я спала, разве я бы ответила?

— Ну, мой звонок тебя разбудил бы... Можешь выйти на террасу?

— Конечно, — София отключилась и пошла к двери. Вышла наружу. Балкон примыкал к соседнему номеру. Она огляделась по сторонам. Танкреди был у перил, так что она подошла к нему.

— Смотри... — он заставил её посмотреть на дальние холмы, где солнце всё ещё стояло над виноградниками. — Когда управляющий рассказал мне об этом, то он меня убедил. Кажется, словно это женщина на зелёном одеяле. Вон там грудь, а ниже – длинные ноги. А эти виноградники – словно ткань её платья, солнце – её улыбка…

София зажмурилась. Холмы в самом деле напоминали тело женщины.

— И правда.

— Иногда мы не ценим то, что нас окружает. Всегда слишком спешим...

— Что ты хочешь сказать?

Он покачал головой.

— Вот видишь? Ты ищешь скрытый смысл в моих словах, какие-то инсинуации. Хотя я просто имел в виду то, что и сказал. Красота вокруг нас. А мы иногда слепы. — София улыбнулась и, наконец, расслабилась. Танкреди заметил это. — Вот так, теперь я, кажется, сумел донести до тебя свою мысль. Как жаль терять красоту жизни. Увидимся внизу в шесть? — посмотрел он на часы. — Через сорок минут, идёт?

— Да.

София вернулась в свой номер, сняла туфли и легла в постель. Скрестила ноги и положила руки на живот. Закрыла глаза и стала думать. Понемногу она прокрутила в голове все события, связанные с Танкреди: встреча в церкви, разговор на лестнице, затем новая встреча в баре и, наконец, этот самый день, Лавиния, билеты на U2, Екатерина Захарова, самолёт, а затем Верона. Она не могла поверить в это, она почувствовала себя словно похищенной из её собственной жизни. И она сама позволила ему это сделать. Чем всё закончится?

Она рассмеялась. Королева драмы, чем это вообще может закончиться? Ничем. Она проживёт этот день и будет потом вспоминать о нём. Потом она расскажет обо всём Лавинии, и та с ума сойдёт от зависти. Зная себя, она взяла мобильник, поставила будильник на без десяти шесть и выключила его. Она ведь всё равно сейчас на занятии, разве нет? Телефон в любом случае был бы выключен. И с этой мыслью она уснула.

Розовое закатное небо. Низко летают ласточки, с каждым разом всё ниже, и касаются воды. Одна из них что-то хватает когтями; на секунду её освещает солнце, отражённое морем. Затем она набирает высоту, летит вверх, с каждым разом всё выше, и теряется в облаке со своей рыбой. София лежит на песке, опираясь на локти и слегка согнув ноги. На ней ничего нет, она голая и загорелая. Между ног у неё светлые кудряшки и никакого намёка на купальник. Она касается своей груди, ласкает сосок, мажется кремом.

— Эй, решила начать сама? Меня не подождёшь? — его голос. Тёплый, чувственный, хитрый, скрывающий смех. София смотрит направо, налево, оборачивается. — Я здесь…

Наконец, она видит его. Он в воде, прямо перед ней. София немного сводит ноги, пока он выходит из моря. Он улыбается, идя ей навстречу. Вода скрывает его грудь, затем становится всё ниже, скрывает только живот, бёдра... На нём тоже нет купальника. Он идёт к ней. Теперь вода прикрывает его лишь до колен, и София, глядя на него, краснеет. Но не отворачивается, а только замечает его желание. Танкреди тоже улыбается, без стыда, без тени смущения, глядя ей между разведённых ног. Слышен громкий крик чайки, всё громче и громче с каждым разом. Кажется, будто море высохло. Облака исчезли, небо стало чистым.

София резко открыла глаза. Будильник. «Уже? Как летит время! Такое напряжение от всего этого, — она всё ещё чувствовала себя разгорячённой и возбуждённой. — Слава богу, прозвенел будильник. Кто знает, что случилось бы позже, он лёг бы рядом, и?.. — она покраснела. — Слава богу, я проснулась. Как бы я на него смотрела, если бы досмотрела сон до конца?» Она засмеялась, пошла в ванную, сполоснула лицо холодной водой, сделала макияж с тем, что у неё было, и причесалась. Затем посмотрела в зеркало. «Что с тобой такое? Обычно ты никогда не помнишь свои сны!» Она вышла из номера. Вызвала лифт и, оказавшись в холле, осмотрелась.

Управляющий вышел ей навстречу:

— Доктор Ферри Мариани ждёт Вас на улице.

София поблагодарила его и направилась к выходу.

— Я здесь! — Танкреди был у выхода, он крутил педали велосипеда. — А этот – твой, — он кивнул подбородком на аккуратно прислонённый к стене у отеля велосипед. — Ты ведь умеешь кататься, правда? Не собираешься упасть? Иначе твои ученики, которые остались с Захаровой на один день, проведут с ней целый месяц!

София весело рассмеялась.

— Конечно, я умею! И я всё ещё в форме! — говоря это, она забралась на велосипед и стала крутить педали. — Смотри... я и без рук умею, — она подняла их вверх и проехала так несколько метров. Почувствовав, что уже наклоняется, она снова взялась за руль. — Итак, куда мы едем?

— Нам сюда...

— Уверен?

— Управляющий сделал для меня план!

Так что они спокойно поехали один подле другого, безмятежные, не спеша.

— Отдохнула немного?

— Да...

София подумала о своём сне, об образе возбуждённого Танкреди, выходящего из воды. Она наклонила голову так, что волосы упали ей на лицо и спрятали его, чтобы никто не заметил, как она покраснела.

— Ну вот, мы на месте. Это знаменитый дом Джульетты, — они оставили велосипеды. — Ты раньше бывала в Вероне?

— Только однажды, — София вспомнила, как один раз играла на Арене очень важный концерт с величайшими мировыми музыкантами. — Но не бывала в доме Джульетты.

— Вот, это балкон, а это – статуя. Ты ведь знаешь, что нужно делать?

— Да.

Она погладила левую грудь Джульетты и закрыла глаза.

— И что ты загадала?

— Нельзя говорить, иначе не сбудется.

— А если сбудется, расскажешь мне?

— Да...

Танкреди тоже коснулся груди статуи. Он обернулся и взглянул на неё.

— Я тоже тебе расскажу... Если сбудется, — он сказал это без всякого скрытого смысла, по крайней мере, так показалось Софии. Они снова сели на велосипеды. — Уже поздно, скоро за нами в отель прибудет машина, нужно спешить! Осмелишься разогнаться?

— Конечно!

София начала сильно крутить педали.

— Слишком медленно!

— Как это? — она поднялась с седла, чтобы шевелить ногами ещё быстрее, и как можно быстрее поехала к пьяцца делле Эрбе. Она всё время ускорялась, что на протяжении корсо Сант-Анастасия едва не летела, а затем оказалась у отеля.

— Первая! — она затормозила так, что переднее колесо едва не погнулось. Ей пришлось тут же прыгнуть ногами на землю, чтобы не упасть. — Видал? Я выиграла.

Чуть позже подъехал Танкреди.

— Кажется, ты тренируешься по воскресеньям...

— Дурак... С детства не каталась... — затем она провела рукой по спине. — Думаю, мне нужно принять душ. Я так вспотела!

— Конечно, я жду тебя внизу.

София вошла в лифт и, оказавшись на своём этаже, вошла в свой номер.

Раздеваясь, она улыбалась. Она хорошо проводила время. Давно уже у неё не было таких чудесных дней... Лёгких. Да, вот подходящее слово. Ей было хорошо с Танкреди; этот мужчина вёл себя так, что она не испытывала неловкости. А это для неё было очень важно. Она встала под душ с одной-единственной мыслью: «Найду ли я в нём какой-нибудь недостаток? И что ещё важнее: есть ли у него недостатки вообще?» Она настроила воду, быстро помылась, ещё быстрее вытерлась и через несколько минут уже была готова.

Танкреди сидел в баре, ожидая её. Увидел, как она идёт. Улыбнулся ей. София остановилась, он подошёл и взял её по руку.

— Не хочешь сказать мне, куда мы идём?

— Совсем скоро узнаешь.

— Я чувствую себя героиней фильма.

— В нём была Джулия Робертс. Но ты красивее.

Когда они вышли из отеля, Савини вылез из машины и открыл Софии дверь, чтобы она села назад. Танкреди вошёл в противоположную дверь и сел рядом с ней. Машина бесшумно завелась и вошла в поток транспорта на дорогах Вероны. София улыбнулась Танкреди, а затем указала ему на кнопку, которая отделяла их от водителя.

— Можно?

— Конечно.

Стекло поднялось. Они остались наедине.

— Знаешь, я думаю, что ты на самом деле очень странный тип.

— То же самое я думаю о тебе.

— Нет, серьёзно, я не шучу.

— Я тоже.

— Ты словно прячешься. На самом деле всё может оказаться гораздо проще, но ты просто-напросто не хочешь принимать нормальность.

— Интересный анализ. А, по-твоему, почему так?

— Может, потому, что ты боишься.

— Значит, по-твоему, я трус...

— Может быть... Или, возможно, в глубине души тебя просто ничего не волнует.

— Этот вывод тоже очень интересный. Как ты думаешь, какой из них верный? Или есть ещё варианты?

— Третий вариант может быть таким: ты думаешь, что всё принадлежит тебе, не только вещи, но и люди. На какое-то время ты даришь им весь мир, развлекаешь их, заставляешь их почувствовать себя центром Вселенной. А потом, как мне кажется, когда ты устаёшь от них, то просто бросаешь.

— Ты думаешь, я настолько плох?

— Всё может быть.

— И нет другого прочтения меня?

София улыбнулась.

— Может быть, и есть. Может быть.

— Ты хорошо это обдумала?

— Очень. Но я могу тебя порадовать: я не расстроюсь. Так или иначе, наши отношения заканчиваются этой ночью.

Танкреди посмотрел в окно.

— Ты так уверена?

София немного помолчала.

— Да. Я так решила.

— Но разве не может всё быть проще, как ты сама и сказала?

— О чём это ты?

— Я просто раньше не встретил подходящего человека.

— Слишком просто.

Бентли гнал по Вероне, по Лунгадидже, затем повернул налево и, обогнав несколько машин, быстро направился к Арене.

— Значит, после этой ночи, мы больше не увидимся?

— Именно.

— И ты не передумаешь?

— Нет.

— Иногда мы отвечаем с излишней уверенностью только потому, что совсем не уверены…

София улыбнулась ему.

— Это правда. Но не в нашем случае.

Танкреди повернулся к ней.

— Согласен, но теперь давай не будем портить сюрприз. Мы приехали.

Автомобиль остановился перед большими воротами. Охрана проверила пропуск, который лежал в бардачке. Всё было в порядке. Охранник указал на парня, который был внутри. Ворота открылись, и автомобиль въехал на парковку. Один из сотрудников Арены тут же подошёл, чтобы встретить их. Танкреди и София вышли из машины.

— Спасибо.

— Не за что, синьор, прошу Вас, покажите свои билеты, — помощник быстро взглянул на них. — Ваши места справа. Хорошего вечера.

Танкреди взял Софию под руку. Она пыталась рассмотреть билеты в его руке, чтобы понять, какое представление он выбрал для неё. Танкреди это заметил и убрал их в карман.

— Сядем? — они сели рядом друг с другом. На сцене было темно. Луч света прорезал темноту, но не позволял угадать, что же здесь будет. Танкреди посмотрел на неё с улыбкой. — Осталось совсем чуть-чуть... Потерпи, — София стала смотреть по сторонам. Она безнадёжно искала подсказку: плакат, билет в чьих-нибудь руках, программки, кепку, футболку — но ничего не увидела. Не было ничего. Она изучала людей, сидящих рядом. Были и взрослые люди, но также и молодёжь, парни, девушки, иностранцы, итальянцы, негры, японец. Не было ни единой детали, которая могла бы помочь ей понять. Ничего. Танкреди отметил её беспокойство: — Хочешь пересесть? Не нравятся наши места?

Он издевался над ней. Ведь он заказал для неё лучшие места.

— Нет, спасибо, здесь просто идеально...

— Ага, просто я заметил, как ты оглядываешься по сторонам... — и тут свет погас. Танкреди в темноте улыбнулся ей и стал говорить тёплым голосом: — Ей тридцать один год, а у неё уже девять «Грэмми»... Тебе нравится... Да, ты просто без ума от неё. Её имя начинается на Н...

Голос с американским акцентом крикнул:

— Добрый вечер, Италия!

Загорелся свет, софиты разных цветов: синие, белые и красные — сверкали из-за сцены.

— Добрый вечер, Верона!

Выходя вперёд, она тут же начала петь.

In your message you said...

София аж рот открыла.

— Нора Джонс...

— Да, ты угадала...

София вскочила на ноги и начала танцевать, счастливая, среди всех людей вокруг. Она с закрытыми глазами следовала ритму, подняв руки вверх, двигаясь под песню «Chasing Pirates».

Нора Джонс пела своим тёплым голосом, а хор за её спиной двигался идеально в такт.

— Тебе нравится?

— Очень! Это самый лучший сюрприз.

Танкреди был рад видеть, что она в таком восторге. София двигалась, следую ритму, и танцевала, как какая-нибудь пятнадцатилетняя девчонка. Так продолжалось на протяжении нескольких песен... «Thinking About You», затем «Be Here To Love Me», и наконец «December». Нора Джонс исполняла свои песни одну за другой, и Арена заполнилась лучиками света от мобильников и зажигалок, поднятых вверх, а люди кричали:

— Ещё! Ещё!

Мгновение спустя Нора Джонс вновь появилась на сцене и спела «Don't Know Why» ещё лучше, чем все песни, которые она исполнила до этого момента, словно совсем не устала от концерта. Затем была песня «Come Away With Me», и это был финал. А потом она подарила залу прекрасную улыбку и крикнула: «Спасибо, Верона! A kiss to Romeo and Juliet!» Постепенно погас свет, и люди стали проходить к выходу. Танкреди повёл Софию к машине.

— Мне так понравилось... Даже слишком! Это было офигенно!

— Ага...

— Но как... как ты узнал об этом?

— Прочитал в газете.

— Нет, я о том, что Нора Джонс – моя любимая певица.

Танкреди лелеял надежду, что она не задаст ему этот вопрос.

— А, прости, мне об этом рассказала Лавиния.

— Ах, конечно...

Они залезли в машину. София стала молчаливой. Танкреди это заметил.

— Что с тобой? Что-то не так?

— Нет-нет, я просто думала о том, что пропустила один из её таких нечастых концертов в Италии, в Лукке. Это было, кажется, в 2007.

— Ну, мы это исправили...

— Да.

Они быстро приехали в аэропорт. Вышли из машины и зашли в самолёт. Командир вышел им навстречу.

— Всё хорошо? Можем взлетать? Сейчас как раз назначенное время...

— Да, спасибо, капитан.

Они сели и пристегнулись ремнями безопасности. Самолёт тут же пришёл в движение. Оказавшись в середине взлётной полосы, он увеличил обороты моторов и оторвался от земли. А чуть позже они уже пролетали над Ареной. София выглянула в иллюминатор.

— Совсем недавно мы были там... И это был восхитительный концерт. Спасибо.

— Не за что. Мне тоже очень понравилось. Ты заставляешь меня открывать для себя что-то новое.

— Например?

— Классическая музыка, Екатерина Захарова, Нора Джонс. Новый мир. Я думаю, что каждый раз, когда один человек знакомится с другим, ему открываются новые дороги… Кто знает, что может произойти.

София улыбнулась.

— Кто знает... Но сейчас будет кое-что очень простое. Мне нужно в туалет...

— Он там.

Она встала с кресла и направилась в кабину, на которую он ей указал. Она открыла её, прошла мимо очень элегантной двуспальной кровати — из светлого дерева и алькантары[2] — и вошла в туалет. Причесалась. Посмотрела в телефон. Никаких сообщений. Андреа её не искал. Он ведь знал, что она будет с Лавинией, и не хотел ей докучать. Выйдя из кабины, она увидела, что Танкреди сидит за столом. Он разложен, а в центре стояла свеча. Мужчина как раз её зажигал.

— Поедим? Мне бы хотелось пригласить тебя в хороший ресторан на веронских холмах, который мне посоветовали, но тогда мы бы не успели вовремя попасть в Рим... Может, в другой раз, — София взглянула на него и отрицательно качнула головой. А затем села напротив него. — Нет – не хочешь есть или?..

— Нет – не будет никаких других разов.

— Согласен, как пожелаешь. Возьми, я подготовил меню «София», — он протянул его ей. Так и есть, даже её имя сверху. Она улыбнулась и открыла его. Ей всё понравилось. Там были традиционные блюда различных регионов: сицилийская паста а-ля Норма, трофи с песто по-генуэзски, макароны арабьята, миланская чулета и морской окунь из Палермо. А ещё были гарниры, фрукты и десерты. — Не могу предложить большего, потому что кухня здесь маленькая. И не буду говорить, что в следующий раз всё будет организовано лучше, потому что уже знаю, что ты будешь качать головой…

— Именно.

Подошла стюардесса, и София заказала исключительно сицилийские блюда.

— Хочешь выбрать вино? У нас тут много всего. Или предпочитаешь шампанское?

София заглянула в меню.

— Выбирай ты.

— Хорошо. Принесёте мне «Комета Планета»?

Стюардесса ушла.

— Ты каждый раз выбираешь сицилийскую еду. А мне нравится сопровождать то, что я ем, вином из того же региона...

Они ужинали в полёте при свечах под отличное белое вино. Смеялись и рассказывали друг другу о своём прошлом. Танкреди, конечно, уже был знаком со всеми подробностями, но было очень умно заставить её поверить, что он слышит обо всём впервые.

— И так ты начала играть... Твой первый концерт – а тебе всего восемь... Невероятно.

Он внимательно выслушал все детали, воспроизводя в своей голове фотографии того времени, слова из дневника, статьи и записи, всё, что каким-то образом могло обогатить этот простой рассказ.

Чуть позже они приземлились.

— Ну что ж... Вот мы и приехали.

— Спасибо... — она попрощалась со стюардессой, вторым пилотом, а затем с капитаном: — Это было чудесное свидание...

Танкреди проводил её к машине на парковке.

— Вот мы и вернулись.

— Вернулись в реальность.

— Тебе всё понравилось?

— Довольно-таки, — Танкреди удивился такому ответу. Он не привык ни к каким «довольно-таки». София заглянула ему в глаза. — Не знаю, как тебе удалось выяснить столько всего обо мне. Сначала я из-за этого бесилась, но теперь мне всё равно. Но ты ошибся.

— В чём?

— Нора Джонс. Ты сказал, что тебе Лавиния рассказала, но она даже не знала, что мне нравится Нора Джонс, — она улыбнулась: — Я просила сказать мне правду. Так что теперь информирую тебя о важном: я ненавижу лжецов, — Танкреди не знал, что сказать. Он ошибся. София залезла в машину. — В какой-то момент я подумала, что ты идеальный мужчина... — затем она улыбнулась ему. — А теперь я спокойна.

Она захлопнула дверь и уехала.

Танкреди проводил её взглядом. Затем достал телефон из кармана.

София быстро ехала домой. Она быстро нашла парковочное место и посмотрела на часы. Полночь. Всё хорошо. Она вспомнила о красоте лифта в Вероне, сьют, террасу, концерт, самолёт, ужин в воздухе... Всё это было за пределами её досягаемости и даже представлений. Затем она достала телефон из сумки. Два сообщения. Первое от Лавинии.

«Ты меня прощаешь? Было здорово? Мой концерт был просто фантастическим! Созвонимся завтра? Люблю тебя».

Она удалила его. Ведёт себя, как малолетка. Затем она прочитала второе сообщение. «Прости, я не хотел тебе врать. Концерт U2 был крутым, последняя песня на бис Where the Streets Have No Name. Я не побеспокою тебя больше. Это мой номер. Позвони, если захочешь. Доброй ночи. Танкреди».

Она остановилась с телефоном в руках у дверей своего дома. Всё не могла решить, удалять ей его сообщение или нет. Большой палец лежал на клавише, готовый. Она перечитала сообщение, приняла решение и вошла в дом.

Из спальни донёсся голос Андреа.

— Любимая, всё прошло хорошо?

— Да, очень... — ответила она из гостиной.

— Ты не подойдёшь?

София глубоко вздохнула, она чувствовала себя виноватой. А затем подумала: «На самом деле я ничего не сделала, это всё его вина и Лавинии». Так что она пошла в комнату. Андреа читал книгу Филипа Рота «Американская пастораль». Он положил её на ноги и улыбнулся.

— Они всё ещё хороши? Я видел их на стадионе Фламинио в 1993. Мы тогда ещё не были знакомы...

— Да, очень хороши, — она поцеловала его в губы. — Хочешь чего-нибудь?

— Да, воды. И да, удовлетвори моё любопытство.

Стоя спиной к нему, София закрыла глаза. Никто не говорил, что будет просто. Она обернулась и улыбнулась.

— Конечно, спрашивай.

— Они пели в конце на бис?

— Да... «Where the Streets Have No Name».

И в этот момент её по-настоящему охватило чувство вины.

24

Последующие дни для Софии прошли совсем иначе. Ей казалось, будто всё это ей приснилось, а теперь она словно проснулась в дурном настроении. Кое-что ей даже очень нравилось, однако были вещи, которые её коробили. Она себя чувствовала так, как если тебя резко будят: ты помнишь, что тебе снилось, но уже слишком поздно. В снах всё идёт так, как ты того хочешь, нет проблем, никто тебя не достаёт и не возражает тебе. Сны – это всегда просто.

Всё стало, как раньше: она завтракала, рано выходила из дома, закупалась продуктами, возвращалась домой на обед, а затем, после обеда, как всегда, давала уроки в консерватории или в музыкальной школе. И не думала она о нём ни разу в течение дня, забыла обо всём, что произошло, об этом неожиданном побеге из её реальности. Она заставила себя забыть. И у неё получилось.

— Как всё прошло с Екатериной Захаровой?

— С кем?

— С другой учительницей...

— Ах, да, точно... Она хотела знать, на чём мы с тобой остановились, а потом попросила нас что-нибудь сыграть. Минимум усилий, максимум веселья! — таким был комментарий Джакопо, самого строгого критика, но и самого милого мальчика из её учеников, того, что хотел бы всю классическую музыку в мире преобразить для компьютерных игр. — Ты знаешь, я тут подумал, что могло бы стать неплохим бизнесом?

— Что?

— Нужно записывать классические произведения, чтобы затем превратить их в мелодии звонка для мобильных, это развивающийся рынок. Можно заработать очень много денег...

— Да-да, отлично. Посмотрим, как ты воплотишь это в реальность!

С этими словами она поставила партитуру «Трехголосной инвенции» Баха ему под нос. Джакопо вздохнул и начал медленно играть, уверенный в себе, с врождённой естественностью. № 2 в до-минор. София осталась довольна занятиями и с остальными ребятами, включая Аличе, самую живую из девочек, которая всё время болтала о своих влюблённостях.

— Мне нравится один парень, но он старше меня.

— И сколько же ему?

— Шестнадцать.

— Аличе, но ведь он очень взрослый, он старше тебя на десять лет.

— Да, знаю. Но он сказал мне РСЯВ.

— И что это значит?

— Расти скорее, и я вернусь!

— Извини, но он сказал тебе это вот так, не зная тебя?

— Он встречается девушкой его возраста из моего дома. Мы виделись тысячу раз, потому что, когда он за ней приходит, то ждёт, ждёт, ждёт… Так что мы наконец поговорили! Я своего парня ждать не заставлю!

— Я была бы рада узнать, что ты на самом деле не заставляешь своего парня ждать, когда он у тебя появится... Но даже если ему приходится ждать, это тоже не оправдание тому, что он болтает с другой! А коли так, это значит, что между ними нет ничего серьёзного.

— Когда ты так говоришь, всё становится странным. Даже мама мне не говорит такого.

София поняла, что превращается в главу семьи её учеников, что могло стать проблемой. Она решила приступить к тому, зачем она здесь, и девочке тоже протянула партитуру. Аличе устроилась на стуле и стала атаковать «K 457» Моцарта. Она сыграла произведение с невероятной лёгкостью, словно сама его сочинила. София удивилась.

— Эй, да мне нужно чаще прогуливать!

— Не говори такого даже в шутку... Я по тебе так соскучилась.

— Но ведь я пропустила лишь один урок!

— Но ведь моя учительница ты.

— Согласна, я постараюсь больше не пропадать. Но ты должна продолжать играть в том же духе.

Они обменялись улыбками, между ними царила прелестная гармония. Когда в конце дня София вышла из консерватории, она была счастлива и спокойна, ни о чём не переживала и ничего не ожидала. Даже когда перед ней остановилась тёмная машина, она посмотрела на неё со спокойной душой. Дверь открылась и из автомобиля вышла женщина. Она попрощалась с водителем и направилась к зданию. Подойдя к входу, они открыла сумку, достала ключи и вошла. Тогда автомобиль уехал. Это был не он. София зашагала к своей машине. А если бы это был он? Что бы она сказала? Как бы отреагировала? Она вздохнула. Не хотелось бы ей оказаться в такой ситуации. Они всё прояснили. Они больше не увидятся, и он больше не будет искать встреч с ней. И София была уверена в этом. Если он умный мужчина — а по-другому и быть не может, — то прекрасно понял, какова она. Очередная их встреча была бы ошибкой.

Она села в машину и бросила сумку на соседнее кресло. Сколько же всего он о ней узнал? Она завела мотор. У него есть её номер телефона, он узнал, где она даёт уроки, узнал о её вкусах, разговаривал с Лавинией, встретился с Екатериной Захаровой и добился её поездки в Рим, он знал даже о U2 и Норе Джонс. В тишине она ехала домой. Что ещё узнал о её жизни этот мужчина? София припарковалась, заглушила мотор и осталась в машине. Она прогоняла в голове всю эту историю. Ей бы хотелось пошпионить за ним. Она бы за ним следила, вошла в его жизнь, в его дом, в его офис, покопалась бы в его столе, узнала, что же он узнал о ней, до какой степени он узнал её. Но это было невозможно. И только в этот момент она ясно поняла: он знал о ней всё, а она о нём – абсолютно ничего. Её охватила злость. Он ещё посидела в машине, чтобы успокоиться. Чуть позже она пошла в дом.

Андреа позвал её, как только услышал шум в дверях:

— Дорогая?

— Да?

— Иди сюда... Я хочу тебе кое-что показать.

— Уже иду.

Когда она вошла в комнату, Андреа улыбался. На его кроватном столике стоял ноутбук.

— Смотри... — София сначала поцеловала его, а потом взглянула на монитор. Она увидела проект дома в 3D. Андреа начал презентацию. Он быстро навёл стрелку на дверь, которая тут же открылась. — Это дом нашей мечты, — сияя, объяснил ей Андреа. Показ продолжился, он открыл для неё другие комнаты в доме. — Это кухня, большая и просторная; гостиная; наша спальня; детская... А это твой туалет, душ, большая ванна с гидромассажем... Нравится? Это всё для нас...

Андреа спроектировал эту 3D-симуляцию. Это была эксклюзивная вилла с большими пространствами, чудесно декорированная картинами, диванами и подушками. Он позаботился о цветах полотенец, халатов, стен, кухни, спален. София была в восторге.

— Здесь всё, что мне нравится... Спасибо, ты сделал всё самым лучшим образом.

Они поцеловались. Потом поужинали и провели спокойный вечер. Последующие дни тоже были абсолютно нормальными.

А потом, однажды утром, София удивила Андреа:

— Что? К чему вообще такие нововведения?

— Так и знала. Я тебе не нравлюсь.

— Очень нравишься, но когда мы могли делать это вместе, ты всегда мне говорила, что не хочешь...

Они молча посмотрели друг на друга. София стояла напротив него. На ней был спортивный костюм.

— Дорогой, с тех пор много всего произошло. Не принимай это на свой счёт. Я решила бегать только потому, что мне скоро стукнет тридцать лет. Я чувствую, что я не в форме, что недостаточно двигаюсь... — тут она поняла, что сказала, и попыталась исправиться. — Я буду бегать лишь трижды в неделю и всегда по утрам.

— Ты ведь не будешь ходить в спортзал, правда?

София рассмеялась.

— Нет, туда я не пойду. А даже если бы и пошла, я никогда не стану вести себя как Лавиния.

— Да-да, но знаешь... Бывают такие места, которые искушают...

София вновь представила себя наедине с Танкреди в самолёте, в отеле; вспомнила соединённые комнаты, возвращение, ужин и пламя свечей...

— Мне кажется, если хочешь изменить, то нет такого места, которое может оправдать твой поступок или, наоборот, помочь не совершить его, измена будет в любом случае... И в любом месте.

— Даже во время бега? — Андреа попытался шутить.

— Да. Но я не собираюсь изменять тебе.

Некоторое время они смотрели друг на друга.

— Ты бы мне сказала?

— Да. Думаю, да. Но мне, наверное, на самом деле нужно оказаться в такой ситуации, чтобы честно ответить. Ты правда хотел бы знать?

— Даже и не знаю. Нужно подумать. Может, и нет.

— Ладно, тогда подумай. А я пока пойду на пробежку, — София остановилась в дверях: — Иногда люди меняются. Я верю и надеюсь, что меняюсь к лучшему.

Но сложнее в эти дни для неё было откладывать встречу с Лавинией. София не отвечала на её звонки. Затем та отправила ей сообщение: «Эй, меня заставили это сделать! И кстати, извини, но ты разве не могла сказать нет? Нет? Или ты сказала нет?» София не ответила и на это сообщение, так что однажды утром встретила подругу у своего дома.

— Можно пойти с тобой?

— У меня есть машина.

— А куда ты собралась в спортивном?

— А ты как думаешь? — тогда она решила, что ещё не хватало напускать излишней загадочности. — На пробежку.

— Я же хожу в спортзал, ты можешь записаться со мной!

— Да, и с Фабио, и с друзьями Фабио. К тому же, Андреа не хочет этого, он считает, что это место погибели.

Лавиния улыбнулась.

— А ты сказала ему, что весь мир – это место погибели? Измена может ожидать за углом, и на концерте... или в самолёте.

Она знает и об этом. София не могла поверить. «Так он ещё и перед моей подругой похвастался!»

— Когда ты с ним говорила? Что он тебе рассказал?

— Нет, я больше с ним не говорила. Но в тот день он мне рассказал, что собирается увезти тебя в Верону и вовремя вернуть, так что я сама сделала вывод...

— Сделала вывод? Да уж...

— Ладно, если хочешь знать всё, то я сделала вывод, что он просто шикарный и по какой-то причине влюблён в тебя. Так что мне захотелось узнать, как всё началось, чем продолжилось, что случилось и самое главное – что будет дальше.

— И всего-то?

— Ну, по всему, что ты мне рассказываешь, уверена, что у меня возникнут ещё вопросы! В любом случае, я думаю, что мы, женщины, всегда и во всём такие же, как и мужчины. Так почему же мы не должны совершать измены? Покорять и побеждать? Они всё время так поступают. Уж извини! Разве мы не боремся за равноправие?

— Не думаю, что именно это было объективной причиной для первых феминисток.

— Знаешь, мне кажется, что некоторые их них всё-таки задумывались об этом. Давай-ка лучше ты мне расскажешь кое о чём повеселей. Разве ты скучала с ним в тот вечер? — София мотнула головой. Лавиния улыбнулась. — Видишь? Ты сама напрашиваешься на расспросы.

Девушка поняла, что сопротивляться бессмысленно.

— Ладно, если хочешь пойти со мной в парк, я всё тебе расскажу.

После этих слов они отправились на другой конец виа Аппиа. Лавиния молча смотрела на неё, кусая губы и умирая от любопытства.

— Ну что? Долго мне ещё ждать?

— Мне было интересно, насколько ты терпелива...

— Я? Если бы ты только знала! Нулевой уровень.

Восхищаясь её слабостью, она заставила Софию смягчиться. Так что та начала свой рассказ: приезд в церковь, встреча со старой одноклассницей по музыкальной школе, Екатериной Захаровой, которая должна была её заменить, пари...

— Понимаешь? Я поставила на тебя и проиграла!

— Да он крутой, значит, поэтому он попросил меня отправить тебе сообщение в определённый момент. Он всё просчитал. Слушай, Софи, этот тип – просто гений!

— И в чём он гений? Он же просто хотел затащить меня в постель!

— Да, но даже это он сделал гениально! — София продолжила: самолёт, автомобиль в Вероне, сьют в его отеле. — Он купил его, чтобы у тебя челюсть отвисла... Софи, это же просто мечта…

— Зависит от точки зрения. А мне он добавил неудобств.

— Мне бы так хотелось, чтобы и мне какой-нибудь мужчина причинил такие неудобства… Кроме тех, которые приносит мне Фабио, естественно!

— Естественно... — затем она продолжила историю. Рассказала ей о концерте, об ужине в самолёте. — Представляешь, там была кабина с двуспальной кроватью.

— С двуспальной кроватью?

— Да.

— Серьёзно? Значит... вы трахнулись.

— Лави! Это тоже не похоже на слова феминистки, ты как дальнобойщик.

— Да! Только я не понимаю. Почему дальнобойщиков считают вульгарными? Однажды я встретила одного, и он был очень культурным, даже в некотором роде элегантным…

София удивилась.

— Где это ты его встретила?

— В зале!

София развела руками.

— Значит, это исключение!

— Да ладно, я ведь пошутила. Так что в итоге, ты пошла с ним в постель или нет?

— Решительно нет.

— То есть, вы ничего не делали, ты его не трахнула... Ладно, да, я имела в виду, вы не занялись любовью?

— Не-е-ет!

— Поцелуй?

— Тоже нет.

— Ничего?

— Ничего.

— Я не верю.

— И не верь. Делай, что хочешь.

— Прости, но самолёт, ужин, концерт, сьют... Ты абсолютно непоколебима! Любая другая женщина отдалась бы и за десятую часть всего этого...

— У тебя отвратительное мнение о женщинах...

— Просто, даже если забыть обо всех этих сюрпризах, он ведь очень красивый мужчина.

— Да, но ты не думаешь о самом главном, o том, что заставило меня сказать нет с самого начала.

— И что это?

— Я замужем. Знаю, ты не будешь рада, что я напоминаю, но ты вроде как тоже.

Она слабо улыбнулась подруге и убежала, оставляя её на месте. Лавиния смотрела ей вслед, обдумывая, что сказать, подыскивая подходящую фразу, реплику на такое заявление. Она знала, что ответ существует, да, только ей ничего не идёт в голову. А затем она улыбнулась. Она нашла кое-что неплохое.

— А любовь? А? Куда любовь делась?

Но София бежала дальше, притворяясь, что не услышала её, или не услышав в самом деле. Она бежала, не спеша, не давая ногам излишней нагрузки. Она уже давно не занималась спортом и решила начать с малого. Так что она надела наушники своего айпода, выбрала «списки», и у неё в ушах зазвучали ноты Франца Фердинанда. А следующими были Arctic Monkeys.

После первого круга у неё всё было в порядке с дыханием. Как только она вновь оказалась в точке, где начала бег, ей преградила путь рука, которая остановила её и вытащила наушники из ушей.

— Эй, ты меня слышала? А любовь? Где она?

— В детских сказках... только в детских сказках.

Она снова побежала. Лавиния припустила за ней.

— Поверить не могу... Ты стала такой циничной! Ты совершаешь большую ошибку. Знаешь, что о таком сказал Борхес? «Я виноват только в одном: в том, что не был счастлив».

— Значит, ты запомнила только эту цитату? Он наверняка говорил и другое. Счастье нужно строить, это не секс в машине или в самолёте! У нас слишком разное видение жизни.

— Наверное, — Лавиния перестала бежать. — Но я не понимаю, почему твоё должно всегда быть адекватным через силу!

— Мы замужем. У женщины, даже если это покажется тебе странным, должны быть яйца!

25

Неделю спустя, поздно вечером войдя в дом, София услышала голоса:

— Ты понимаешь? Что бы это значило?

— Возможно, она хотела, чтобы ты узнал.

— Можно? — она возникла в дверях с улыбкой, словно ничего не происходит, хотя в глубине души уже знала, что произошло.

— Да, милая, конечно же, можно... Стефано уже уходит.

— А, я провожу тебя до двери.

— Не беспокойся, — улыбнулся он ей, — Я найду дорогу.

— Знаю... Но всё равно хочу проводить.

— Как хочешь. Пока, Андреа, увидимся во вторник.

София и Стефано вышли из комнаты и молча прошли по коридору. Он показался ей бесконечным; она шла перед психотерапевтом и чувствовала на спине его тяжёлый взгляд, его вопросы, его болезненное любопытство. Она не могла больше так продолжать, это молчание слишком давило.

— Хочешь чего-нибудь перед уходом?

Она подождала секунду, прежде чем посмотреть ему в глаза. Думала, что встретит тяжёлый, жестокий взгляд мужчины, который хочет залезть ей в душу, узнать самые мелкие детали. Потому что одно было ясно: она в курсе. Но всё вышло наоборот: он казался лишь хрупким мужчиной. Стефано смотрел на неё, как побеждённый, и искал в ней какую-то надежду, намёк, возможность продолжать жить своей любовью к Лавинии. Они подошли к двери. И он попрощался низким и неуверенным голосом:

— Нет, спасибо, я ничего не хочу.

Софии хотелось сказать ему: «Значит, скоро увидимся. Мы могли бы поужинать здесь, у нас, или посмотреть фильм...»

Но она не смогла. Она растянула губы в улыбке и с простым «Пока» закрыла дверь. А потом пошла к Андреа. Он сидел, скрестив руки на груди. Увидев её, он покачал головой.

— Только этого не хватало.

— Я вас слышала...

Она поцеловала его и села на кровать у него в ногах. Андреа бросил на неё обвиняющий взгляд.

— Ты вынудила меня солгать.

— Я? При чём здесь я?

— Я бы предпочёл ничего не знать. Лучше жить в неведении.

— Так лучше и не жить совсем. Жизнь – это грязь, Андреа, ты сам это сказал.

— Да, но не так же. Почему? Это уже слишком. Я даже сам это представил, увидел Лавинию с другим... В машине.

— В машине? — София прикинулась дурочкой.

— Да, твоя подружка делала это в машине. И это тоже просто бред. В машине такое делается в восемнадцать, в двадцать лет... Кажется, будто она делает это нарочно, словно она чувствует себя малолеткой, которая пытается казаться взрослее...

София не могла поверить. Как они узнали?

— А ты вообще уверен?

— Стефано прочитал все сообщения у неё в телефоне, твоя подруга даже не потрудилась удалить их, ты понимаешь? Там есть интимные и подробные описания с ответами и комментариями об их встречах, которые были даже в лифте её дома... И в машине, — София не верила своим ушам. Андреа продолжил: — Айфон словно изобрели для этих пылких посланий. Веришь, что я всё себе могу представить? Он мне их показал, всё распечатал. Это будто эротический чат. «Когда ты входишь в меня так, когда ты берёшь меня…» Я прочитал их и не хотел поднимать головы, клянусь, мне хотелось умереть, испариться, провалиться сквозь землю... Было просто ужасно пытаться что-то сказать ему.

— И что ты ему сказал?

— Ничего. Я просто не знал, что сказать. Я просто молчал, как идиот. А он всё продолжал повторять: «Ты понимаешь? Лавиния, Лавиния, моя жена, десять лет вместе, женаты шесть, а теперь – все эти сообщения от парня младше меня. Ты понимаешь?» Он был вне себя, цеплялся за такую глупость – что этот парень младше него... а потом он продолжил. Он говорил мне: «Ты можешь себе представить?» Что я мог сказать ему? Что я не просто представляю, я всё знал?.. —Андреа посмотрел на София и покачал головой: — Как несправедливо, чёрт возьми. Я чувствую себя грязным, чувствую себя виноватым, как бы я хотел ничего об этом не знать, ничего.

София погладила его по голове.

— Милый, но это не твоя вина. Если бы в тот день он меня не спросил, было ли мне весело, то ты бы не догадался, что Лавиния использовала меня, как прикрытие, ты бы ни о чём не узнал… Это Стефано поставил нас в такое положение.

— Бедняга, теперь это, значит, его вина...

— Он хотел знать об этом так же сильно, как она хотела, чтобы её раскрыли.

Андреа молчал. Он был подавлен и разочарован. А затем сказал:

— Почему всё начинается и заканчивается так просто? Почему ни у кого нет желания строить, идти вперёд, ничего не бросая, быть сильными? Почему никто не предпочитает лучшее, чистую любовь, честную любовь?.. Почему?.. — он закрыл глаза. Слёзы медленно текли по его щекам. Он резко открыл глаза, они вновь прояснились. — Ты тоже такая? Я тоже должен копаться в твоей жизни? Должен быть мелочным, отказаться от своего достоинства, чтобы знать, не была ли ты в машине или в мотеле с другим?

София напряглась. Она не чувствовала никакой жалости, никакой боли. Она встала с постели.

— Я тебе уже сказала, — её голос был твёрд и жесток. — Когда я перестану тебя любить, то мы просто расстанемся. Не вини меня в том, чего я не делала.

— И никогда не оставайся со мной из жалости.

— Ты думаешь, что говоришь о любви? В том, что ты говоришь, нет ни капли любви. Ты всегда заставляешь меня чувствовать себя виноватой в чём-то. Однако прошло восемь лет и мы были счастливы. Мы счастливы. Почему ты не хочешь видеть, что наша любовь тоже прошла это испытание?

— Иди сюда...

— Нет.

Она вновь стала капризной и упрямой девчонкой, какой была раньше.

— Я сказал, чтобы ты подошла.

— А я сказала нет.

Андреа улыбнулся.

— Подойди ко мне, пожалуйста, — они какое-то время просидели молча. Андреа снова попытался: — Ну же...

Только тогда он добился своего. Она приблизилась к нему, но всё ещё дулась: руки по швам, голова склонена — её ранило такое сравнение и время, проведённое таким образом. Андреа взял её за руку, притянул к себе и поцеловал.

— Ты права, прости меня.

— Никогда больше не говори так.

— Я люблю тебя.

— Только это, это говори мне всегда.

26

Она смотрела вверх, на высокие потолки консерватории и на старые балки, слушая музыку. Рассматривала маленькие окошки. Она всегда так делала, когда её ругали.

— Разве я тебя о чём-нибудь просила раньше? Мне кажется, я всегда умела быть на твоей стороне, никогда не спрашивая ни о чём, молча, безо всяких объяснений. И ты не можешь сказать мне, что это не так.

Оля перехватила её после окончания занятий, когда ушёл её последний ученик. Они разговаривали, сидя на деревянных скамейках, где София оказалась впервые в возрасте шести лет. Стали вспоминать то время.

— Помнишь? Ты всегда хотела сделать больше, хотела быть первой.

— Я была первой.

Оля улыбнулась.

— Однажды ты меня здорово напугала. Ты хотела сыграть «Прелюдию соль минор» Рахманинова, а у тебя не получилось. Ты плакала, была всё руками и даже поранилась... А ведь тебе было всего одиннадцать. Знаешь, в то раз ты меня испугала. Помнишь такое?

— Конечно, помню. Но мне было десять. И всё это был просто театр.

— Серьёзно?

— Это было слишком сложно для меня, особенно переходы на левую руку... Представь такое для десятилетки.

— Это точно. Кто знает, почему тебе приспичило играть это. Помню, ты как-то увидела ту девочку старше тебя...

— Екатерину...

— Да, когда ты видела, как она играет... То стала стараться ещё больше.

— И через две недели у меня тоже получилось.

Оля улыбнулась ей.

— Я могу спросить тебя?

София взяла её ладонь и погладила.

— Да.

— Ты знаешь, что я люблю тебя... — Оля хотела продолжить, но не находила слов, чтобы сформулировать свой вопрос. Наконец, она подумала, что лучше сказать прямо. — Ты можешь в понедельник пойти со мной в одно место? Я прошу у тебя лишь час твоего времени. Ничего более.

София помолчала. Она спрашивала себя, что может значит подобная просьба, что скрывается за этими и словами, а главное – кто. «Нет, — улыбнулась она про себя, — не может быть. Он пообещал, более того, он поклялся. А если он всё-таки добрался и до Оли? Этот тип ни перед чем не остановится. Танкреди из тех, кто клянётся, кто сознательно даёт слово, но потом не сдерживает обещаний. И почему я упорно продолжаю думать, что он всегда скрывается за любым событием в моей жизни? Неужели мне на самом деле хочется, чтобы так и было?»

— Успокойся, тебе не о чём волноваться... — Оля ворвалась в её мысли как обычно тактично, на цыпочках, как русская царица, привыкшая к изяществу и уважению. Она тут же заметила, что София встала в защитную стойку.

Девушка покраснела. Она думала совсем не об этом. Она взглянула на Олю. Её учительница нежно улыбалась, с надеждой ожидая ответа. «В чём же тут дело?» — спросила себя София.

— Дело в работе? Что-то, связанное с музыкой?

— Да, но кое-что специфическое. Это трудно объяснить. Думаю, что легче просто пойти на встречу вместе.

Продолжать допрос было бы некрасиво. София согласно кивнула. Оля ведь попросила не больше часа её времени. Она вновь увидела себя в этом зале, сидящей за фортепиано, а рядом стояла Оля, как много лет назад.

— Когда играешь, прижимай локти к телу. Осанка, София! Спина прямая! — руки учительницы повторили несколько пассажей, а потом попробовала она. Её детские пальчики суетились в попытках повторить за учительницей. Со временем её пальцы стали длиннее, ровнее, увереннее. И одновременно пальцы учительницы постарели, стали узловатыми и менее живыми. Сколько же терпения Оля вложила в неё, сколько любви подарила ей. И её мечта подготовить великую пианистку, её жертвы, ожидание всех этих лет, усталость — всё исчезло в один момент.

София взглянула на неё, посмотрела в это уставшее лицо, отмеченное временем, и её глазах возник намёк на счастье, загоревшаяся надежда. Она не могла сказать нет.

— Конечно, Оля, я с удовольствием пойду с тобой.

Тем утром, стоя перед церковью, Оля скрестила руки на животе, с силой прижимая кожаную сумочку, и долго осматривалась, ожидая прихода Софии. А вот и она. Она узнала её машину, которая ехала довольно-таки медленно. Оля не могла противиться позыву и посмотрела на часы. Десять с четвертью. Они будут как раз вовремя, встреча назначена на одиннадцать. Гольф остановился перед ней. София потянулась через пассажирское сиденье, чтобы открыть ей дверь. Замок немного заедало. Оля села в машину. София завелась.

— Давно меня ждёшь?

— Нет, недолго, — это была неправда. Она была на месте уже без двадцати десять, волнуясь, как бы не опоздать.

— Пристегнёмся... — София помогла ей застегнуть ремень безопасности. Хотя Оля справилась бы сама.

— Дорогу знаешь?

— Конечно, я посмотрела адрес в интернете и распечатала карту, — София достала листочек из сумки. — Вот она. Это на Евре. Мы будем там через полчаса.

— Хорошо, — успокоилась Оля. Она удобно устроилась в кресле, сумочку положила на бёдра, а руки – на сумочку. Наблюдая за дорогой, София украдкой рассматривала наряд своей преподавательницы, так, чтобы та не заметила. Она была элегантна, но, возможно, слишком серьёзна. Она выбрала слишком тёмное серое платье. А под ним белая рубашка с небольшим круглым вырезом и маленькими перламутровыми пуговками. Ещё на ней было ожерелье, которое, как знала София, она надевала только по особым случаям. До этого момента она не замечала, что подвеска на колье – русская икона в миниатюре. София улыбнулась: определённо, такой наряд не был символом современности.

— Ты завтракала? Кофе хочешь?

— Нет-нет, спасибо. Я в порядке, — Оле не очень хотелось разговаривать. Она казалась довольно напряжённой. София отметила её настроение, так что включила радио и настроила его на волну лёгкой музыки.

— Слышишь, какой голос? Это одна из немногих итальянских певиц, которая, как Лаура Паузини, сделала карьеру за границей...

Оля повернулась к ней и улыбнулась.

— Здорово. У неё прелестный голос, — они слушали песню. — Как её зовут?

— Элиза. Такая милая песня, называется «Свет».

— Грустная?

— Когда и музыка, и голос хороши, песня не может быть грустной. Музыка может выразить всё. Особенно классическая музыка. Но мне нет нужды объяснять это тебе.

Оля внимательно посмотрела на неё.

— Ты скучаешь по ней?

София не отвела пристального взгляда от дороги.

— Больше, чем ты думаешь.

Старушка положила свою ладонь ей на локоть и погладила его. А потом улыбнулась.

— Я понимаю.

Чуть позже они прибыли к пункту назначения. Припарковали машину и вошли в большое здание. Справа был стеклянный стол. Он стоял на двух древних мраморных колоннах. За ним сидел молодой человек с короткими волосами и в безупречной униформе.

— Добрый день.

— Добрый день. У нас здесь встреча с адвокатом Гуарнери.

Молодой человек посмотрел в ежедневник.

— Извините, а как Ваше имя?

— Ольга Васильева.

— Да, конечно. Он ждёт Вас. Пятый этаж.

София вызвала лифт и между делом осматривалась. На стенах висели отличные картины, а ещё здесь была деревянная статуя Бранкузи. Она рассмотрела повешенную на стену латунную пластину. Должно быть, это юридическая фирма. Кроме Гуарнери здесь были и другие имена специалистов из двух компаний. Те назывались «Атлантида» и «Наутилус». Наконец, приехал лифт и поднял их на пятый этаж, где они встретились с ожидающей их секретаршей.

— Добрый день. Сюда, пожалуйста, следуйте за мной.

Ей, должно быть, чуть больше тридцати лет, на ней был тёмно-синий деловой костюм, очень строгий. София осмотрела это место. Это был очень красивый и элегантный офис; бежевые стены были увешаны картинами чуть более светлых тонов. Проходя мимо, она увидела несколько идеально декорированных залов; многие из них были пусты.

Девушка остановилась у одной из дверей и открыла её.

— Прошу Вас, присаживайтесь. Принести Вам что-нибудь? Кофе, воды, сок?

— Мне ничего, спасибо, — ответила София, входя.

— В Вам?

— И мне тоже ничего.

— Вы уверены? Даже воды?

— Ладно, стакан воды, спасибо.

Девушка улыбнулась, тут же принесла ей воды и затем закрыла за собой дверь. София и Оля сели на элегантный диван из тёмной кожи. На полу лежал новый ковёр кремового цвета; пол был из бетона и прозрачной коричневой смолы. В центре кабинета стоял маленький стеклянный столик с разными серьёзными журналами. София полистала один из них. На страницах появились разные пейзажи, увековеченные в момент особого освещения, фотографии самых красивых уголков мира.

Чуть позже девушка вернулась.

— Прошу Вас, следуйте за мной, синьор Гуанери будет рад принять Вас.

Она остановилась перед закрытой дверью и постучалась.

— Войдите.

Девушка пропустила внутрь Софию и Олю, а сама удалилась.

— О, добрый день, я очень рад Вас видеть, — адвокат подошёл к Оле и галантно поцеловал её руку. — А Вы, должно быть, знаменитая София Валентини. Я – адвокат Марио Гуарнери, — представился он, протягивая ей руку.

— Знаменитая... Наверное, Вы меня с кем-то перепутали.

Адвокат улыбнулся.

— Знаменитая-знаменитая, уверяю Вас. Могу ли я представить Вам моего дорого друга, Аркадия Воронова?

С дивана поднялся очень видный мужчина с ухоженной светлой бородой и подошёл к женщинам. На нём были маленькие очки с тонкой оправой. Несколько прядей светлых волос беспорядочно падали ему на шею. Он казался приятным на вид со своим круглым лицом и красивой улыбкой. Сначала он протянул руку Оле и поздоровался с ней на идеальном русском; затем он представился по-итальянски Софии, уверенно, но с заметным акцентом:

— Я очень рад познакомиться с Вами…

Адвокат Гуарнери пригласил своих гостей присесть.

— Давайте сядем здесь, чтобы нам было удобнее.

Все расселись на диваны, чтобы встреча стала более неформальной.

— Итак, мы собрались, — адвокат Гуарнери тут же взял себе слово. — Наконец-то мы Вас нашли. — София слушала с любопытством, но адвокат не дал ей вставить и слова: — Доктор Воронов – директор Института Русского Языка и Культуры, а ещё он организатор мероприятия между Италией и его родиной. Он решил доверить открытие фестиваля одной артистке, особенной женщине, которая впечатлила его своими способностями... — адвокат Гуарнери улыбнулся и взял со стола два пульта. Первым он включил плазменный телевизор, а вторым DVD-проигрыватель. На экране появились в фокусе две руки над клавишами фортепиано; с первыми нотами камера стала отдаляться. — Женщина, которой мы хотели бы доверить открытие нашего фестиваля… это Вы, — сказал адвокат, когда в центре экрана возникла София.

Она с улыбкой исполняла сонату 109 Бетховена, самый нежный финал, со всеми стаккато и трелями, которые сводили с ума старого музыканта и привели его к единому решению в его последних сонатах. Это было отличное исполнение, словно к концу пианистка уже сама представила себе всё, что Бетховен написал после этого.

София смотрела эту запись с открытым ртом. Она прекрасно помнила эту ночь. Это был Париж, концертный зал Плейель, открытие концертного сезона. Ей двадцать лет, а это платье ей подарил Армани для большого гала. Прошло уже десять лет. Десять. Она совсем недавно начала встречаться с Андреа. Десять лет назад, до того, как всё случилось, до аварии, до того, как всё закончилось... Она с тех пор ни разу не видела себя. Не видела ни одной своей фотографии за фортепиано, ни одной видеозаписи, где она играет. Она подавляла эмоции, и ей стоило трудов удержать слёзы. Она чувствовала, как взгляды присутствующих задержались на ней. Сделав глубокий вздох, она стала искать выход из сложившейся ситуации. Она удержала слёзы, избавилась от комка в горле и смогла выговорить:

— Вы заставили меня прийти сюда, чтобы посмотреть эту запись? Могли не утруждаться. У меня она тоже есть.

Адвокат Гуарнери улыбнулся ей.

— Мы позвали Вас не для этого. Доктор Воронов попросил меня найти Вас, что я и сделал. Он должен сделать Вам выгодное предложение, как ни посмотри, особенно для отношений Италии и России.

— А как Вы меня нашли?

Адвокат Гуарнери был готов к этому вопросу.

— Весь мир знает, что Вы учились у Ольги Васильевой в консерватории, — Гуарнери повернулся к Оле и улыбнулся ей. — Достаточно было обратиться к ней.

Оля вернула ему этот вежливый жест. Затем посмотрела на Софию, ища её соучастия, но видела её холодной и молчаливой. Тогда, расстроенная, она опустила голову. Она хотела вернуться в Россию. Вернуться туда с Софией и вновь услышать, как она играет, было лучше всего. Ведь всё это могло случиться; на самом деле, они всё ещё не сделали ей никакого предложения. Наконец, доктор Воронов взял себе слово:

— Речь идёт об очень важном событии, направленном на укрепление отношений между двумя великими странами. Это будет хороший культурный и музыкальный обмен между многими людьми, — затем он молча и с улыбкой стал смотреть на неё, надеясь, что эти слова как-то повлияют на её решение. Но София сидела неподвижно и словно немая. Она уже не была тверда, к ней пришёл покой. Она решила выслушать до конца, но такого предложения она совершенно не ожидала. Доктор Воронов выровнял спину: — Мы предлагаем Вам двести пятьдесят тысяч евро, чтобы Вы открыли фестиваль и закрыли его через три дня. Вы будете проживать в одном из лучших отелей Санкт-Петербурга, «Гранд Отель Европа». В Вашем распоряжении будет автомобиль с водителем и безлимитная кредитка на всё, чего бы Вы ни захотели... — затем он повернулся к Оле. — Естественно, Вы будете в сопровождении Вашей учительницы и любого другого человека, которого Вы захотите взять с собой. Руководство и все мы будем очень благодарны, если Вы примете наше приглашение.

София оставалась бесстрастной. Затем она улыбнулась доктору Воронову.

— Мне жаль, но я не могу его принять.

Оле хотелось умереть. Доктор Воронов откинулся на спинку своего кресла. Адвокат Гуарнери попытался быстро найти выход.

— Вы не обязаны давать нам ответ вот так сразу. У Вас есть двадцать дней, этого достаточно, чтобы всё обдумать. Поезжайте домой, обсудите с мужем... Возможно, он отпустит Вас без проблем.

И вдруг эта последняя фраза заставила её отринуть все сомнения. Она резко встала.

— Мне жаль. Я должна идти.

Гуарнери и доктор Воронов тоже встали. Оля нехотя сделала то же самое. Русский попрощался:

— Очень жаль. Простите.

Адвокат проводил их до дверей. Затем он приблизился к Софии и сказал ей вполголоса, чтобы остальные не услышали:

— Подумайте хорошенько. Утро вечера мудренее, вот моя визитка, — София взяла её и бросила в сумку. Тогда Гуарнери улыбнулся: — если дело только в деньгах, я уверен, что мы как-нибудь договоримся. Я здесь именно для этого.

И в этот момент София полностью изменила своё отношение к происходящему. Она стала жёсткой и категоричной, какой никогда не была. Она приблизилась к Гуарнери и тихо сказала ему, почти прошептала:

— Скажите своему хозяину, что он поклялся оставить меня в покое. Я никогда не стану играть для него, — затем она отвернулась и стала улыбчивой и доброжелательной: — Оля, ты идёшь или как?

— Конечно, я с тобой.

Женщина попрощалась с присутствующими и вышла вслед за Софией.

Через некоторое время обе уже были в машине. Между ними царило глубокое молчание. Оля с силой сжимала ручки своей сумочки, крутила их и терзала, пытаясь успокоиться. София давила на газ, постоянно переключая передачи, таким образом тоже пытаясь выпустить пар. Всё было слишком странно: поездка так далеко от Италии, адвокат, который знал, что у неё есть муж, который не может передвигаться, машина с водителем в Санкт-Петербурге, да ещё и такие деньги. Это он. Она была уверена.

— Прости меня, София...

Только тогда она вспомнила об Оле и постепенно снизила скорость. И чуть погодя она спокойно улыбнулась ей.

— Это не твоя вина, ты здесь не при чём.

— Просто я хотела съездить в Россию, а так мы могли бы сделать это вместе. Ты бы получила признание, которого всегда заслуживала, но так и не получила. Мы могли бы всё начать сначала там, ты снова стала бы играть и завоевала бы мир, я уверена, — София нежно смотрела на неё. Оля казалась совсем другой. Она была полна страсти. — Я помогала бы тебе на протяжении всех двадцати дней, до самого отъезда. Я убеждена, что ты даже сумела бы сыграть концерт для фортепиано с оркестром №3 Рахманинова!

София рассмеялась.

— Ты слишком веришь в меня! Было бы трудно начать именно с Рахманинова!

Оля настаивала.

— Это не вопрос подготовки. Проблема здесь... — она коснулась головы, — и здесь, — сказала она, кладя руку на сердце. — У тебя получилось бы, — София нежно взглянула на неё. Оля вновь повернулась к ней. — К тому же, они дают кучу денег. Это как дать пять тысяч уроков за три дня!

На этот раз София захохотала.

— Оля, это всё мужчина, который меня хочет, не Россия.

Учительница обеспокоенно повернулась к ней.

— Что ты такое говоришь?

София утвердительно кивнула.

— Так и есть, поверь мне.

Оля помотала головой.

— Какой-то мужчина платит тебе такие деньги в обмен на музыку?

— Нет, он хочет мою душу.

— Этому нет цены. Он должен бы знать такое.

Губы Софии растянулись в улыбке, она протянула руку и взяла ладонь учительницы. Крепко сжала её.

— Однажды мы поедем в Россию... но только как туристы.

Оля взглянула на неё, согласно кивая.

— Как пожелаешь.

— Вот увидишь, нам будет очень весело.

— Когда ты играешь, мне всегда весело. Для меня этот момент – как кругосветное путешествие.

Старушка вновь сложила руки на сумке и стала смотреть в окно. Больше они не разговаривали до самой церкви.

Грегорио Савини вошёл в офис Гуарнери. Адвокат сидел в кресле за столом, разочарованный таким фиаско.

— Это не сработало, правда?

— Нет.

Доктор Воронов развёл руками.

— Это был бы чудесный концерт. Я не думал, что она так хорошо играет. К тому же, ей предложили безумное количество денег и прочего.

Савини положил руки в карманы.

— Нужно было предложить как минимум вдвое больше.

Тут вошёл Танкреди.

— С ней дело не в деньгах. Это дело принципа.

Гуарнери посмотрел ему прямо в глаза.

— Тогда, мне кажется, это будет труднее, чем мы предполагали. Она знала, что за всем этим стоите Вы.

Танкреди немного удивился.

— Что заставило Вас так думать?

— Она сказала мне: «Скажите Вашему хозяину, что он поклялся оставить меня в покое», — затем он улыбнулся, глядя на Танкреди. — Мы закрывали крупные сделки с гораздо более сложными и недоверчивыми людьми.

Танкреди, развеселившись, развалился на диване.

— Прекрасно. Игра становится всё интереснее. Нам лишь нужно найти что-то, чему она не сможет сопротивляться.

Грегорио Савини с беспокойством посмотрел на него.

— А такое есть?

Танкреди налил себе воды.

— Если что-то есть, вы это найдёте. Если нет, то изобретёте сами. За это я вам и плачу.

27

— Я их уже больше двух лет не видела. И очень соскучилась, — София собрала чемодан. Андреа спокойно, с любовью смотрел на неё.

— Конечно. Я рад, что ты едешь к ним. И мне нравится, что ты нашла себе человека на замену.

— Да... — за неё на три дня осталась Екатерина Захарова. Для Софии это был словно глоток свежего воздуха. Она решила остаться и на выходные, так что вернётся лишь в воскресенье вечером. — Пока, любимый. Я тебе позвоню.

Она нежно поцеловала его в губы. Он остановил её прежде, чем она полностью отстранится.

— Ещё. Ты ведь знаешь, что мне всегда мало.

Они снова поцеловались. Андреа прильнул к губам своей жены. Это было так, словно ему не только не хочется, чтобы она уезжала, а он готов отпускать её от своих губ лишь для того, чтобы она могла вздохнуть. Наконец, они отстранились друг он друга.

— Я позвоню, когда приеду.

Такси уже ждало у дома, по дороге в аэропорт не было пробок, а вылет был вовремя. Она ничего не сказала родителям. Только позвонила за несколько дней до этого и задавала обычные вопросы:

— Как дела? Всё хорошо? Папа отдыхает? Чем займётесь в среду?

— Будем дома сидеть.

Конечно, чем ещё они могут заняться? Её родители почти никогда никуда не ходят, а с тех пор, как они вернулись на Испику, их короткие, но часты визиты в Рим становились всё реже, пока не исчезли совсем.

Самолёт приземлился по расписанию. На выходе из аэропорта Катания почти не было такси. София терпеливо ждала. Наконец, одно подъехало к ней. Приближаясь к дому, она смотрела в окно и любовалась пейзажем, который сопровождал в детстве её каникулы: горы, растительность, кактусы. Это была земля ярких цветов. Горные породы контрастировали с таким близким морем. Она заплатила таксисту и направилась к воротам. Открыла их своими ключами, но впервые, оказавшись у дверей этого дома, она решила нажать на звонок.

— Кто там? — послышался голос за дверью. — Винче, ты ведь никого не ждёшь?

— Нет... А что?

София улыбнулась, услышав голоса своих родителей и такой странный диалог. Затем стало слышно, что кто-то движется к двери и неспешно открывает глазок, чтобы посмотреть, кто пришёл. Девушка улыбнулась и помахала рукой.

— Это я... София.

Замки шумно открылись. Это была Грация, её мать.

— Какой чудесный сюрприз! София! А мне ничего не сказала! Как же здорово, что ты здесь!

Они обнялись, и тут же из гостиной пришёл Винченцо, её отец.

— И правда здорово!

София обнялась и с отцом тоже. Затем они впустили её и закрыли дверь.

— Поверить не могу. Мы собирались позвонить тебе попозже, представляешь, если бы мы сделали это до твоего приезда, а Андреа рассказал бы нам, что ты здесь! Прощай, сюрприз!

— Андреа ничего бы вам не сказал...

— Ах так? Вы сговорились?

София с нежностью посмотрела на них. Они старели, да они уже были старыми, и единственное, чего они ещё ждут от жизни, — это внук.

— Где Маурицио?

— Ой, твой брат всегда где-то здесь, он и его компьютеры... Он получил неплохие деньги от Городского Совета Ното. Ясно, что они ничего не понимают, раз постоянно зовут его, у них всегда какие-то проблемы! — улыбнулась она ей.

Отец взял её сумку.

— Пойдём, провожу тебя в твою комнату.

— Спасибо, папа, я сама могу.

— Чтобы женщина таскала сумки, это никуда не годится, — он отнёс чемодан на колёсах, который был не очень тяжёлым, в комнату Софии и поставил его на стул. — Если тебе что-то нужно, зови.

— Стой, стой... — мама прибежала до того, как она закрыла дверь. — Я принесла тебе полотенца, — она положила их на кровать. — Разбери пока вещи. Мы тебя ждём, — сказав это, она вышла из комнаты и закрыла дверь, чтобы оставить дочь одну.

София осмотрелась. Здесь было всё, что составляло её юность: мягкие игрушки, постеры, фотографии. На столе, под стеклом, было несколько открыток с прелестными изображениями далёких мест, которые присылали ей друзья на каникулах.

София разделась, пошла в ванную и приняла душ. Она вытерлась и надела очень удобный плюшевый костюм. А затем присоединилась к своей матери на кухне, где женщина листала какой-то журнал. Когда она увидела, что пришла её дочь, то закрыла его и сложила на нём ладони.

— Как же я рада видеть тебя.

— Я тоже, мама, — София села напротив неё.

Мать с любопытством рассматривала её.

— Чему мы обязаны таким сюрпризом? Всё хорошо? Андреа?

— Всё хорошо, мам. Я просто хотела увидеться с вами.

— Мы так давно не были вместе.

— Да, как минимум год.

— Два, дочь моя, прошло уже два года.

— Серьёзно? Как летит время.

Тогда её мать бросила взгляд в сторону другой комнаты. Из гостиной слышно было включённый телевизор. Она решила, что им нужно немного тишины, поэтому встала и закрыла дверь кухни. Потом, улыбаясь, вновь села напротив неё.

— Так будет спокойней, только женщины, — она взяла её ладони, чтобы показать, как счастлива. И вдруг стала серьёзной. — Точно ничего не случилось, дорогая? — София отрицательно покачала головой. — Ты бы мне сказала?

— Думаю, да.

Она очень хорошо знала свою дочь. И могла быть уверена, что та сказала правду.

Она успокоилась и стала ещё больше радоваться тому, что её дочь здесь.

— Ну, тогда я по-настоящему счастлива, серьёзно.

София улыбнулась.

— Мама, ты сама-то как?

— Хорошо. То тут болит, то там, но это нормально. Твоей матери уже шестьдесят пять лет, помнишь?

— И вы с папой всё также ссоритесь?

— Да, достаточно часто, — она замолчала. — Знаешь, однажды я была готова бросить его.

София промолчала. Этого мама никогда ей не рассказывала, она такого не ожидала. Грация продолжила:

— Я даже не знаю, есть ли смысл рассказывать тебе об этом.

— Как хочешь, мам.

— Когда ты так говоришь, то я начинаю нервничать.

— Ты ведь сама сказала, что, возможно, не стоит...

— Но это просто фигура речи. Ладно, я тебе всё равно расскажу, — она привела в порядок мысли и начала: — Это был красивый, высокий мужчина с тёмными глазами и невероятным запахом… — София аж подпрыгнула. О чём это говорит её мать? Грация заметила её ступор: — Невероятный, значит, он тебе очень нравится, притягивает тебя. Ты женщина, ты уже всё понимаешь, — София всё ещё не верила своим ушам. «Моей матери шестьдесят пять лет, отцу семьдесят шесть, а она рассказывает мне о мужчине с невероятным запахом? Жизнь не перестаёт удивлять». Тогда Грация ей улыбнулась. — И ты знала его.

Это ещё больше поразило Софию.

— Я его знала?

— Да, и я уверена, что он тебе нравился.

— Но я не помню такого, мама. Ты уверена? Это было в Риме или здесь?

— Это было здесь, в Сицилии, летом. Тебе было четыре годика!

София вздохнула.

— А… Значит, больше двадцати лет назад! И как я могла забыть!

— Мы были в парке, и он подошёл, когда я была с тобой и твоим братом, он взял тебя на руки. Обычно ты начинала пинаться, когда тебя брали незнакомцы, тебе это не нравилось, но тогда ты была так спокойна в его руках, что даже рассмеялась; он строил тебе рожицы. Я помню, словно это было вчера, — её мать вздохнула и словно вернулась во времени, чтобы вспомнить некоторые эпизоды: телефонный звонок, его слова, может, момент тайной близости. Затем она вернулась к дочери: — Ты помнишь? Его звали Альфредо, он подарил тебе куклу в красном платье.

София помнила её. Она назвала эту куклу Фьоре, как свою подружку, с которой она недолго ходила в школу, а потом они больше никогда не встречались. А та кукла, в свою очередь, всё ещё была в её комнате.

— Я сходила по нему с ума, — продолжила Грация. — Это была страсть, мечта, огонь… Если я не виделась с ним хотя бы один день, то становилась нервной, злилась, плакала. Он был всем, чего не дал мне ваш отец.

Она остановилась, ничего больше не добавив, чтобы время переварило этот секрет, это признание спустя столько лет.

— Почему ты не оставила папу?

Грация замолчала. Ей хотелось сказать: «Ради тебя, ради твоего брата Маурицио, потому что я была замужем, потому что это было лишь приключение». Но в итоге она сказала правду:

— Я так и сделала. Однажды утром, когда вы с братом были у тёти, а ваш отец в Риме, я собрала чемодан. Мне было тридцать девять, мне нужно было немногое; у меня была любовь, и этого было достаточно, так что я встретилась с ним в парке. Мы остановились в пролеске за площадью, где встречались много раз, — Грация будто снова была там и ждала его.

— Милый... — Она побежала ему навстречу и бросила чемодан к его ногам. Она крепко его обняла и начала без остановки покрывать его поцелуями, без стыда, и тут же между ними разгорелась страсть. На ней была лёгкая юбка, на загорелых ногах – только что нанесённый крем. Они приземлились на первой попавшейся скамейке, где встретились, ни о чём не думая. Голодные руки Альфредо скользили под её юбкой, гладили её ноги, с силой сжимали их.

Она пыталась снять с него ремень, и после нескольких попыток ей удалось. Словно по мановению волшебной палочки всё стало таким простым. Они были словно в ловушке, охваченные страстью: желание, прерывающееся дыхание, эти вздохи под далёкое пение сверчков, с каждым разом становящиеся всё сильнее, вскрик и ладонь, прикрывающая рот. И наконец – тот взгляд. Они рассмеялись этому идеальному моменту. Довольные и удовлетворённые, они сидели на этой скамейке, немного вспотев от занятий любовью, один на другом.

И словно только теперь он заметил чемодан.

Она проследила его взгляд.

— Я ухожу с тобой...

Он отстранился, улыбнулся и крепко сжал её.

— Этого не будет.

— Почему? Я не хочу ждать твоего возвращения десять дней.

Он вздохнул, отпустил её и опустил руки. Но заглянул ей в глаза.

— Я женат.

Она молчала. Почему он никогда ей не говорил об этом? А потом она подумала, что это не так уж и важно. Наконец, она улыбнулась.

— И я замужем. И что такого?

Тогда Альфредо отстранился от неё и усадил на своё место. Он поднял брюки, застегнул молнию и надел ремень. Только после этого он вновь взглянул на неё.

— Да, но я люблю её.

Грации хотелось умереть. Тут же в её глазах появились слёзы. Она резко встала и начала искать трусики на скамейке, но не могла найти. Наконец, она увидела их. Они упали на землю и были все в песке. Она подняла их, отряхнула и положила в сумку. Затем подошла к чемодану, подняла его и ушла. Слёзы текли по её лицу, и у неё не было сил даже обернуться. И она всё равно хотела, чтобы он прокричал её имя, и с каждым шагом не теряла надежды. «Грация! — хотелось ей услышать. — Это неправда. Я люблю только тебя!» Или: «Грация, но тебя я люблю тоже...» Это было бы хуже, но уже что-то. Однако Альфредо ничего не сказал. И, когда она наконец смогла обернуться, на той скамейке уже никого не было.

— Почему ты мне рассказала об этом?

Грация сделала долгий вздох и заправила непослушную прядь за ухо.

— Не знаю, — однако её взгляд теперь казался гораздо спокойнее, словно, признавшись в своей неверности, он сбросила с души тяжкий груз. — Мне нужно рассказать кому-то.

София встала, подошла к холодильнику и налила себе стакан воды.

— Мама, хочешь чего-нибудь?

— Нет, спасибо. Не торопись, вода холодная, — София не послушала её совета. Позже, когда она уже собиралась выйти, мать остановила её. — Я больше ничего не слышала о нём и не искала его.

Она улыбнулась.

— И правильно сделала. Он ведь был женат.

Она ушла в свою комнату. Начала читать, чтобы отвлечься.

Позже она услышала, как брат вернулся домой. Тогда она вышла из комнаты и побежала ему навстречу.

— Поверить не могу! София!

Они нежно обнялись и поцеловались.

— Маурицио, ты знаешь, что отлично выглядишь?

— Да у меня уже косоглазие от такого количества времени за компьютером.

Отец заинтересовался.

— Вот в чём проблема этой страны...

— В чём?

— Никто не знает, как они работают!

В этот самый момент к ним подошла Грация.

— Видишь, как тебе повезло! Ладно, идёмте за стол.

Ужин был вкусным и только из сицилийских блюд: паста а-ля Норма, фаршированные сардины, кусочки жареной муки под названием панелле и свежая пассата[3], купленная в кондитерской за углом.

— Вы меня закормите, и я растолстею!

Её отец широко улыбался.

— Нет-нет, так ты просто вспомнишь, какая у нас вкусная кухня, и будешь приезжать чаще!

Её брат согласился:

— Да, возвращайся скорее... мы никогда так хорошо не едим, клянусь.

Грация ничего не сказала. Она молча смотрела на дочь. София это заметила, и мать улыбнулась ей. Девушка опустила взгляд и продолжила есть. Может, мама просто хотела донести до неё свою историю. Когда ужин закончился, все помогли убрать со стола. Потом Маурицио ушёл играть в бильярд. Грация говорила по телефону с подругой. Так что София закрыла дверь по просьбе отца.

— Так лучше, иначе в голове просто бомба разрывается... Ты знаешь, что она может проговорить целый час, при этом подруге по ту сторону даже слова вставить не даст? С тобой она также поступила?

— Когда?

— Сегодня, после обеда. Я видел, как вы закрылись на кухне.

— Да... Но я защищалась!

— Отлично, дочка.

— Как у тебя дела, пап?

— Знаешь... — он слегка вздохнул. — Я немного скучаю по работе... — он стал рассказывать ей о своей жизни на пенсии: с кем он встречался на площади, кто, к сожалению, уже покинул этот мир, у кого появились внуки. София слушала его и пыталась казаться внимательной, но на самом деле думала совсем о другом: она переживала то, о чём рассказала ей мать, и страдала, видя, что её отец проигнорировал эту измену. Она подумала о том, что её жизнь была бы совсем другой, если бы тот мужчина сказал ей: «Да, идём со мной».

— Ты меня слушаешь?

— Конечно, пап... — София вновь обратила на него внимание.

— Если бы не твоя мать... Это она уговорила меня принимать участие в праздниках района, — «Хоть какие-то заслуги на её счёт», подумала София. — В следующий понедельник, например, будет ужин на площади. Я люблю ходить туда с твоей матерью, там здорово, несмотря на то, что нужно делать пожертвования, и ты не можешь дать слишком мало.

— Ну да, конечно... — она всё ещё слушала его, но снова отвлекалась. Она думала о Стефано, о том, что его жизнь похожа на жизнь её отца. Проходят годы, меняются поколения, но некоторые вещи, к сожалению, неизменны. — Я пойду спать, пап...

Она пожелала доброй ночи матери, закрылась в своей комнате, позвонила Андреа и заснула, ни о чём не думая. Ей ничего не снилось или, по крайней мере, на утро она ничего не помнила.

В последующие дни она отлично расслаблялась: прогулка по пляжу, поход на рынок за жизненно необходимыми каццилли — картофельными крокетами, перед которыми она не могла устоять с самого детства и из-за которых ей часто приходилось садиться на диету.

За день до отъезда она встретилась с тем парнем.

— София Валентини! — она обернулась, удивлённая этим криком. — Поверить не могу! Что ты здесь делаешь? Это слишком хорошо, чтобы быть правдой! И ты слишком хороша, чтобы быть настоящей! Но это же ты, правда?

София рассмеялась.

— Да, да, это я... Не обижайся, но я не помню, кто ты.

Парень поднял руки к голове.

— Быть не может, как такое возможно? — но он не дал ей времени ответить. — Я Сальваторе Катуццо!

— Не-е-ет, ты что, шутишь? Сальваторе!

София тут же его обняла и поцеловала.

— Сколько лет, сколько зим!

— Целая вечность.

София внимательно посмотрела на него. Он был её мечтой с самых юных лет, она была безумно влюблена в него, и с ним произошёл её первый поцелуй. Она отлично всё помнила: зимний день, каникулы, было около пяти вечера, Сальваторе привёл её к скале, похожей на слона. Над морем дули сезонные ветры, и было холодно. Был сильный и резкий мистраль. Но он настаивал. Они поехали туда на велосипеде.

— Нам сюда!

— Но это опасно, море неспокойно.

— И что, София? Ты преувеличиваешь, — так что они поднялись на скалу. Волны были такими сильными, что на них попадали капли. — София, ты нравишься мне.

— А ты мне.

Девочке эти слова показались не похожими ни на что в целом мире. В фильмах перед поцелуями признания в любви всегда бывали красивыми, да и после всегда произносили что-то прекрасное. Но Сальваторе ей очень нравился, поэтому она закрыла глаза, как ей советовали подружки, и когда она почувствовала его губы на своих, то приоткрыла рот, что всегда говорило об опыте в её понимании. Но когда язык Сальваторе оказался у неё во рту, она чуть не умерла. Она и представить не могла, что он окажется таким длинным. С другой стороны, подруги ей об этом не рассказывали. А потом, пока она сопротивлялась этому странному повороту, на них обрушилась большая волна.

— Красавица, как же это здорово… ты помнишь?

— Да, кто может забыть о таком?

Тот поцелуй был ни на что не похож, он был уникален, но нынешний Сальваторе не имел ничего общего с тем, которого она помнила: он располнел, отрастил себе заметный живот и совершенно облысел.

— Сальво, идём, нам пора домой.

Рядом похожая на него блондинка, держащая мальчика одной рукой, а девочку – другой, с любопытством ожидала ответа.

— Уже иду! А её ты помнишь?

София внимательно рассмотрела девушку.

— Нет...

— С ума сойти, ты ничего не помнишь! Это Габриэлла Филони! Мы поженились, теперь у нас двое детей.

— Ах да, теперь я её узнала. Здорово, я так рада за вас.

Они немного помолчали.

— Ладно, я побегу, Габриэлла ждёт. Ты надолго здесь?

— Нет, я уезжаю завтра. Была очень рада повидаться.

— И я тоже.

С этим он удалился, подошёл к Габриэлле и схватил мальчика на руки. Говорил с женой по дороге к машине. Габриэлла обернулась и снова посмотрела на неё. Скорее всего, они говорили о ней. «Не волнуйся, я не стану больше его целовать, можешь быть спокойна». София рассмеялась и пошла домой.

На следующий день, когда она уже готовилась к отъезду, к ней подошёл отец.

— Точно не хочешь, чтобы я тебя подвёз? Я был бы очень рад.

— Папа, уже слишком поздно, а потом тебе придётся возвращаться сюда одному. Я уже вызвала такси.

— Как хочешь, но пообещай, что скоро снова приедешь.

— Обещаю.

После этих слов они поцеловались. София попрощалась с Маурицио, который приводил в порядок домашний компьютер.

— Этот тоже не работает, сестрёнка, это какая-то эпидемия.

Он попросил маму проводить её на улицу, даже настоял на этом. Они вышли в ворота, но на улице не было ни намёка на такси. Они молчали. София очень надеялась, что машина скоро подъедет. Наконец, Грация сказала:

— Злишься из-за того, что я тебе рассказала?

— Не знаю. Наверное. Я бы предпочла не знать.

— Возможно, у того, о чём я тебе рассказала, были свои причины.

Дочь посмотрела на неё.

— Не думаю, мам. Единственная причина, которую вижу я, – ты сама хотела сделать это. Ты не была счастлива, и это ни к чему не привело.

— Такое случается.

— Но мы сами можем сделать так, чтобы не случалось. Вчера я смотрела с папой телевизор и впервые в жизни не знала, что сказать ему, мне просто хотелось уйти...

— Мне жаль. Но если бы в то утро я не пошла в парк, то всю жизнь прожила бы с этими сомнениями. А теперь я спокойна.

Тут подъехало такси и спасло Софию от этой неловкой ситуации.

— Пока, мам, — она поцеловала её. — Созвонимся.

— Да. Живи на всю катушку. За всё в своей жизни ты заплатишь сама, и сполна.

Софии хотелось многое сказать, но она предпочла промолчать. Такси уехало.

Грация вошла в дом и пошла убираться в комнате Софии. Под столом, в мусорной корзине она нашла куклу Фьоре в красном платье.

28

Автомобиль проехал мимо Церкви Великой Матери и чуть позже остановился у парка Валентино.

Грегорио Савини повернулся к нему.

— Вот, это она.

Он указал на женщину в полосатых брюках. Она была высокой, с каштановыми волосами и прядями посветлей, в ушах – огромные серьги. Она с улыбкой помогала маленькому мальчику на трёхколёсном велосипеде.

— Давай, Николо. Так ты только тормозишь, нужно крутить ногами педальки...

Малыш попробовал снова, но каждый раз, как он ставил ноги на педали, они соскальзывали, и он становился на землю. Мать положила руки ему на плечи, чтобы приободрить.

— Не умеет, не умеет! — рядом с ними возникла хорошенькая светловолосая девчушка и дерзко упёрла руки в бока.

— Грета, не говори так. У тебя ведь тоже не получалось, когда ты была маленькой. Дай брату время!

— Мама, он же дурачок!

— Не говори так.

— Но он ведь такой!

Николо сосредоточился, поставил обе ноги на педали и весь напрягся, чтобы заставить их крутиться быстрее, а его мать шагала всё время рядом.

— Аккуратно... Не торопись.

Но Николо ускорился. Он решительно крутил педали и, наконец, смог поехать по прямой. Мать и дочь побежали позади него. Грета весело смеялась. Тут Николо ошибся с траекторией и упал на газон. Заднее колесо застряло в корнях дерева, и велосипед перевернулся. Николо упал вперёд, вытянув руки и ударившись подбородком о землю.

— Николо! — крикнула мать, спеша ему на помощь, и малыш заплакал.

Тут подбежала и Грета.

— Я ведь говорила, что он дурачок!

Мать помогла Николо встать и проверила, не случилось ли с ним чего серьёзного. У него была только небольшая царапина на правом колене.

— Солнышко, ничего страшного...

Мальчик шмыгал носом. Мать потрепала его тёмные волосы и погладила по щеке, а он кулачком потёр правый глаз. Он уже перестал плакать.

Танкреди поднял стекло и сделал знак Грегорио Савини, который начал читать ему:

— Олимпия Диаманте. Двое детей: шестилетняя Грета и четырёхлетний Николо. Муж изменяет ей уже полтора года. Она об этом узнала полгода назад. Они сильно поссорились, она заставила его уйти, он сделал всё, чтобы остаться, и добился своего. Пообещал, что никогда не станет встречаться с той другой женщиной, но три дня спустя снова был с ней. Девушке двадцать четыре года, она секретарь в его офисе, зовут Саманта, помолвлена с мужчиной из Неаполя, Дженнаро Паэзаньелли, который работал вышибалой в одном заведении на окраине. Ему пришлось переехать в Турин после драки, в которой он ранил знаменитость, и на него завели дело. С девушкой он познакомился здесь, и вот уже два года они поддерживают бурные отношения, — Грегорио поднял глаза от своих бумаг. — Её муж – Франческо Д'Онофрио. Он ходил в твою школу, в Институт Святого Семейства.

Танкреди не отрываясь смотрел на девушку в окне.

— Да, я его помню. Продолжай.

Савини сделал то, о чём его просили:

— На прошлой неделе Олимпия обнаружила, что отношения между Самантой и её мужем продолжаются. У них произошла жестокая ссора, во время которой она порезалась осколком разбитой вазы. На левую руку пришлось наложить несколько швов... — Танкреди стал внимательнее её рассматривать. Тогда он заметил повязку, которая была прикрыта рукавом жакета. Олимпия поднимала велосипед и помогала Николо снова залезть на него. Савини продолжил читать: — Олимпия пошла в офис Леврини, который занимается разводами и разделом имущества, и поговорила с адвокатом Алессандро Винелли. Он объяснил ей всю процедуру, какие шаги она должна предпринять, но на самом деле она всё ещё не приняла решение, — Савини закрыл папку. — Дальше приводятся детали о расходах по дому, о местах, где они проводили отпуск, об их имуществе, а также об отелях, где он встречался с Самантой на протяжении последнего года, — он взял конверт: — Здесь фотографии её мужа с его любовницей.

Танкреди открыл его и посмотрел. Саманта красивая девушка, одетая всегда вызывающе, в туфлях на высоких каблуках, очень коротких маечках, в топах с тигриным принтом или просто очень ярких цветов, с провокационным декольте, а волосы всегда убраны обычными заколками. Также были фотографии, на которых они целовались в парке, в машине, у входа в отель, фотографии, на которых видно, как они раздеваются в отеле и многие другие. Танкреди вернул эти улики в конверт и отложил. Савини молчал.

Танкреди всё смотрел на Олимпию. Она смеялась вместе с детьми. Все трое забрались на карусель, и она с силой крутила центральное колесо, чтобы всё пришло в движение. Когда они стали крутиться, она увеличила скорость. Она играла с детьми, откидывала голову назад и её даже немного укачало, но в конечном счёте было заметно, что она далеко не счастлива. Казалось, что за её смехом и взглядом прячется грусть. Однако было время, когда она была абсолютно другой.

— Не смотри на меня, я стесняюсь.

Олимпия прикрыла грудь, скрестив руки, и наполовину спряталась за дверью. Танкреди стал набирать воду в ванну, пытаясь отрегулировать её, потому что было слишком горячо. Он повернулся к ней и улыбнулся.

— Чего это ты стесняешься? После всего, что мы делали!

Олимпия ударила его по спине.

— Дурак! Это здесь причём? Это совсем другое.

Танкреди притворился, что ему больно.

— Ай, ты меня убить решила, что ли!

— Ага, так я и поверила... Долго ещё? — она окунула руку в воду. — Идеально, идём, пора лезть в ванну…

Олимпия потихоньку погрузилась в воду. Танкреди закрыл кран и, спокойный и совершенно голый, сел напротив неё. Олимпия с хитрой улыбкой высунула ногу из воды; на её колене была пена. Она стала гладить Танкреди ногой по бедру, постепенно возбуждая его. И улыбнулась.

— М-м-м, вот как ты на меня реагируешь.

— Как иначе, — Танкреди был очень возбуждён. Нога Олимпии не собиралась останавливаться. Она всё время медленно двигалась, пока не коснулась его. Танкреди аккуратно встал прямо в ванне и, всё ещё в возбуждении, встал на колени между ног Олимпии, раздвигая их.

— Эй, не торопись...

Танкреди улыбнулся.

— Ага, так и поверил...

— Должен верить, я из-за тебя ударилась об кран.

Они рассмеялись, а он в это время искал точку опоры, чтобы аккуратно лечь на неё. Наконец, у него всё получилось, и он нежно стал раздвигать её бёдра, пока не оказался внутри неё.

— Вот так.

Олимпия крепко держала его, обняв за плечи, мокрая, она уткнулась лицом в его шею и кусала губы, пока он нежно брал её.

— Когда возвращаются твои родители? — спросил Танкреди.

— Они сказали, что будут позже.

— Ты уверена?

— Да... Ещё... Не останавливайся, — Танкреди больше не думал. Они любили друг друга в ванне, раскачиваясь, охваченные страстью, в горячей воде. А затем послышались гудки автомобиля. — О, Боже мой! — Олимпия напряглась. Она немного приподнялась, а он всё продолжал двигаться над ней. — Тише, — она сосредоточилась, чтобы услышать любой возможный звук. Вдруг шторка приподнялась. — Это наш гараж. Предки. Вернулись.

— Что?

— Да, шевелись давай.

Они поспешно вылезли из ванны. Танкреди поскользнулся и упал на пол.

— Давай быстрее, чего ты там застрял?

— Я упал, — он встал с болью. Всё его желание в один момент угасло. Через секунду они уже были в комнате Олимпии. Они старались изо всех сил одеться побыстрее. Танкреди, всё ещё мокрый, пытался надеть носки без особого успеха. Наконец, он всё-таки натянул боксеры, затем брюки, рубашку и ботинки. Он свернул носки в комок и сунул их в карман.

— Ну какой же ты тормоз! Шевелись, они уже поднимаются.

Теперь они расположились в гостиной и включили телевизор. И в этот самый момент вошли родители.

— Олимпия? Ты дома? Это ты?

— Да, мам, мы в гостиной.

Танкреди поднялся, когда вошли её родители.

— Добрый вечер...

— О, привет, Танкреди.

— Здравствуй.

Джорджио, отец Олимпии, улыбнулся ему.

— Ты не смотришь игру?

Танкреди извинился.

— Да, я переключил канал. Но сейчас мне нужно ехать домой, потому что позже нужно показаться на одной вечеринке.

— Да, точно. Сегодня же восемнадцатилетие твоей подруги Гвендалины, — отец Олимпии посмотрел на часы. — Вы должны поспешить.

— Да-да, я уже собирался идти. До скорого, синьора. Доброй ночи.

Танкреди уже собирался уходить из гостиной, но когда он стал искать в кармане ключи от машины, оттуда вывалился носок. Прежде чем отец смог поднять его, Олимпия успела схватить его на лету.

— Твой платок... Я тебя провожу.

Они пошли в сторону кухни. Джорджио посмотрел на жену.

— Это и правда был платок?

— Да, притворимся, что так и есть. Как притворились, что поверили, будто они смотрели телевизор.

Танкреди и Олимпия целовались в дверях.

— Какой позор, твой отец едва не взял мой носок.

— Ага... А я, как всегда, спасла тебя... Но это для моего же блага!

Она вытолкала его за дверь. Танкреди повернулся к ней.

— Ты думаешь, они всё поняли?

— Ещё чего… Они всё принимают за чистую монету.

Танкреди улыбнулся.

— Ладно, скоро увидимся. И слей воду из ванны.

— Да, до скорого. И не опаздывай.

— Нет, — тогда он в последний раз повернулся и улыбнулся ей: — Но потом мы продолжим с того места, где остановились! Мне понравилось. У Гвендалины же есть ванна?

— Езжай уже! — закрыла она дверь.

Танкреди на всех парах ехал домой на своём Порше. Там в один момент он разделся, принял душ и вытерся. Надел тёмный костюм и белую рубашку, чёрные носки — надевая их, он широко улыбался — а затем обулся в Church's последней модели. Он бегом спустился, перескакивая через две ступеньки, а потом встретил её.

— Привет... — Клаудине спокойно стояла в темноте, опираясь о стену. — Ты здесь… Я думал, ты спишь.

— Услышала, как ты приехал.

— Ой, прости, я тебя разбудил.

— Я не спала.

— Вот и хорошо, сестрёнка.

Он поцеловал её в щёку. Затем, пока он не убежал, она остановила его.

— Мне нужно поговорить с тобой.

— Сестрёнка, я так опаздываю. Мы можем отложить это до завтра?

— Нет, — она замолчала и опустила голову. — Сейчас.

Тогда Танкреди заговорил с ней спокойнее, послушал её, заставил улыбнуться и, наконец, убедил её, что они могут поговорить обо всём утром. А потом он тут же выскочил из дома, залез в Порше, завёл мотор, развернулся на площадке и, прошуршав по гравию, на высочайшей скорости покинул виллу.

Танкреди тяжело вздохнул и закрыл отчёт.

Той ночью на вечеринке было здорово. Они нашли ванную и занимались любовью. Пусть не в ванне, а на полу, на ковре. Было чудесно. Он вновь взглянул на Олимпию, на её улыбку, её детей. Она вышла за Франческо Д'Онофрио, того парня, которого он познакомил с Клаудине тем летним днём в бассейне. Но ей он не понравился. Жизнь – как большой пазл, который невозможно собрать до конца.

Тут он вспомнил один давний вечер. Он собирал очень сложный пазл со своим отцом, Витторио. Репродукция «Моны Лизы». Они потратили на это больше трёх часов, а когда уже заканчивали, то поняли, что не хватает последнего кусочка, именно того, который должен был завершить эту знаменитую загадочную улыбку. Они искали его повсюду. Но коробку они открыли в той же комнате и никуда не выносили её. Тогда Танкреди увидел, что Бак, золотой ретривер, вилял хвостом в углу. Тогда он подошёл к псу.

— Смотри, у кого эта деталь! — тот самый кусочек был здесь, во рту животного. Он легко забрал его и, несмотря на то, что тот был мокрый и жёваный, смог поставить его на место и дополнить эту улыбку.

Однако бывают кусочки, которые исчезли в неизвестном направлении и никогда не найдутся.

После той ночи он больше не видел Олимпию, она не отвечала на его звонки. Он захотел увидеть её теперь, двадцать лет спустя. И она не была счастливой. Прямо как он сам с тех пор.

— Поехали, Грегорио, — машина медленно двинулась с места и тут же растворилась в туринском трафике.

Танкреди молча смотрел в окно, перебирая в уме ещё какое-то воспоминание. Савини наблюдал за ним в зеркало заднего видения. Он решил, что это подходящий момент:

— Может, выход уже нашёлся.

29

— Знаешь, сколько всего прекрасного в жизни?

— Много всего, но это не значит, что нужно всё перепробовать.

Лавиния молча взглянула на неё. София улыбнулась ей и продолжила:

— Не можешь принять мою точку зрения, а? — она искала что-то, что помогло бы ей, какой-нибудь пример, который так или иначе заставил её понять: — Посмотрим. Например, я и музыка. Играть на фортепиано было моей страстью, да всё до сих пор так и обстоит, но я больше этого не делаю. Иногда, когда я остаюсь одна после ухода последнего ученика, представляешь, как сильно мне хочется сесть за инструмент? — она сделала паузу. — Но я сдерживаю себя несмотря на то, что я просто влюблена в Баха, Моцарта, Шопена, Рахманинова... Но никто из них не заставит меня изменить человеку, который на первом месте.

На этот раз показалось, будто Лавиния поняла.

— Андреа?

София улыбнулась ей и помотала головой.

— Нет, я сама. Мой обет. Но боль и моя тоска не заставят меня разлюбить музыку... Даже наоборот: мне кажется, что моя любовь к музыке всё время растёт. Я каждый день молюсь, чтобы снова начать играть...

Лавиния глубоко вздохнула, очень глубоко.

— София, я сдаюсь. Я тебя не понимаю. Если мне что-то очень нравится, если, как ты сама говоришь, я люблю это, как я могу от этого отказаться? Это бессмысленно, это как отказ от самой жизни, — её подруга помотала головой, как побеждённая. Нет. Она не смогла её убедить. «У каждого свой моральный компас. Может, я тоже неспособна понять всего удовольствия, которое она испытывает ото всей этой истории, и эту тягу к свободе… неужели они настолько велики, что даже заставили её отказаться от обязательств замужней женщины...» На этот раз улыбнулась Лавиния: — Думаешь о том, что я тебя не понимаю, правда? Возможно... — она пожала плечами. — Но я вот о чём подумала: возможно, тебе не так уж и нравится играть; кабы не так, то ни в коем случае, никогда, ни за что на свете, ни из-за какого-то обета ты бы не отказалась от этого. Сейчас я себя чувствую такой живой, какой не была уже много лет. А когда я возвращаюсь домой, то чувствую себя мёртвой, мне кажется, будто я изменяю своему сердцу. Именно так. Если ты влюблена, то ты влюблена и точка, и не нужно ничего выдумывать. А сейчас я скажу тебе кое-что совершенно абсурдное: я настолько счастлива сейчас, что мне даже хочется поделиться этим со Стефано, клянусь тебе! Ты и не представляешь, как часто я была в шаге от этого...

— Но ты этого не сделала. Ты сама хоть понимаешь почему?

— Я часто об этом думаю. Наверное, потому что он всё не так воспримет, не поймёт этого... Иногда я оставляю телефон на столе, встаю и ухожу. Я это делаю специально, чтобы он прочитал сообщения и увидел, что я сейчас переживаю.

— Лавиния, ну поговори уже с ним! Сделай это сама, будь смелее! Почему ты хочешь всё взвалить на плечи мобильника?.. — всё складывалось, ведь Андреа сказал ей, что Стефано уже прочитал те сообщения. Он уже всё знал. И его сердце разбито этими словами, этими описаниями, этими животными желаниями двух любовников, которым на всё наплевать. — А если он уже прочитал?

— Ага, и ведёт себя, как ни в чём не бывало? Ничего мне не сказал об этом? Не стал сходить с ума? Значит, он просто меня не любит.

— А что, если он ведёт себя только потому, что очень любит тебя? Может, он ничего не говорит только из страха потерять тебя...

— Все эти выводы мне кажутся слишком сложными. Я люблю человека — узнаю, что он мне изменяет — закатываю скандал — конец.

— Все мы любим по-разному. Возможно, его любовь больше, чем мы с тобой способны вообразить. Может, он думает, что это просто интрижка и она скоро закончится...

Лавиния немного обдумала это.

— Ну, это разумное объяснение.

— Да, — это было единственное, в чём девушки полностью сошлись во мнениях.

София поднялась со скамейки. Лавиния остановила её:

— А если бы ты была на моём месте, что бы сделала?

— Почему ты спрашиваешь меня? Это так мило: ты каждый раз хочешь знать, что сделала бы я, и сделаешь совершенно обратное.

Лавиния улыбнулась ей.

— Ладно, сделай над собой усилие в последний раз. Ну, пожалуйста...

— Ты ведь знаешь, что я никогда не оказалась бы на твоём месте, правда?

— Да, и это такая скучища! А представь, что однажды ты просыпаешься и, благодаря каким-то странным чарам, оказываешься в моём теле, с моим разумом и моим сердцем. Ты можешь принять за меня любое решение, как тебе такой поворот?

— Окей, ладно... Ну, во-первых, я бы надавала себе пощёчин.

София уже замахнулась.

— Так не пойдёт!

— Ла-а-адно... — София потихоньку начала бежать. — Готова? У меня есть для тебя решение: брось его.

Лавиния улыбнулась. А потом так очевидно засомневалась:

— Это понятно, но кого из двоих?

— Слушай, я уже подсказала тебе решение. А сейчас ты меня просишь о чуде.

Чуть позже, придя домой, она встретила Андреа в гостиной. Он рассматривал бумаги, беспорядочно разбросанные по столу. Улыбнулся, увидев её.

— Привет, любимая...

Его лицо светилось от счастья каким-то новым светом, таким радостным она его ещё никогда не видела.

— Привет, — София, немного заинтригованная, подошла к нему и поцеловала, в то время как он перелистывал страницы и подтягивался на инвалидном кресле, чтобы достать те, что были чуть дальше. — Погоди, я помогу тебе.

— Нет-нет, я сам. Надо сложить их, я хочу кое-что показать тебе…

Он ловко двигался на этих колёсах. Его сильные руки, натренированные за столько лет, помогали ему передвигаться с одного конца стола до другого. Он разом схватил все бумаги, посмотрел на номера страниц и сложил в правильном порядке. Потом, убедившись, что всё готово, он дважды постучал ими по столу, чтобы они уложились в идеальную папку.

— Готово. Вот, посмотри.

София села в кресло и начала читать. Андреа приблизился к ней в своём кресле и устроился напротив, молча, спокойно положив ладони на бёдра, улыбаясь в почти религиозном ожидании. София прочитала первую страницу, а затем вторую, пролистала остальные и удивлённо взглянула на него.

— Поверить не могу. Кажется, они нашли решение.

Андреа жестом согласился. В его глазах стояли слёзы, но он смог удержать их. Он сильно оттолкнулся и примостился рядом с женой.

— Смотри... — он указал ей на вторую страницу. — Хирургическая операция, которая требует введения стволовых клеток в костный мозг у основания позвоночника, это возвращает жизнь нервным окончаниям и парализованным тканям... Видишь? Здесь все объяснения.

София продолжила читать. Затем остановилась:

— Да, но они провели маловато таких вмешательств.

— Но каждый раз результат был идеален.

Андреа был невероятно захвачен энтузиазмом, ведь это было новой надеждой, возможностью начать новую жизнь. Он посмотрел на Софию почти по-детски и казался хрупким, словно говоря: «Умоляю, позволь мне помечтать, не разрушай всё сразу. Может, мы никогда этого не сделаем, но дай мне помечтать, хотя бы помечтать».

И София, увидев его таким, почувствовала, как у неё сжимается сердце. Она читала до тех пор, пока у неё не стал рассеиваться взгляд. Она видела лишь размытые линии, и нижняя губа у неё затряслась. Стали капать первые молчаливые слёзы, одна за другой, как река, которую слишком долго удерживала плотиной. Андреа заметил это, обнял её и прижал к себе. София спрятала лицо на плече своего мужа и разразилась рыданиями. Он улыбнулся и упёрся подбородком в её затылок.

— Если продолжишь в таком духе, я тебе ничего больше не буду рассказывать... Солнце, не плачь. Я так давно готовился рассказать тебе об этом, а ты устраиваешь такое!

Он рассмеялся, немного отстранился от неё и стал пальцами вытирать ей слёзы. Затем приблизился к ней губами.

— М-м-м... Как вкусно... Ты солёная!

— Дурак!

София смеялась и время от времени шмыгала носом; потом плакала и снова смеялась; наконец, она сделала какой-то странный жест губами, словно это всё только её вина.

Андреа забрал бумаги и стал объяснять ей всё, что узнал:

— Я обшарил весь интернет. Узнал об одной частной клинике «Берсон», которая ссылается на известного японского профессора, который оперирует в Shepherd Center в Атланте. Он также великий учёный, его исследования навели его на мысль о возможном использовании стволовых клеток во всех областях. На практике они представляют собой клетки, которые можно использовать «по заказу», как механизм восстановления. И так появился на свет этот продукт: GRNOPC1, — он показал ей внизу страницы реальную демонстрацию техники имплантации, которую Мишуна Торкама использовал во время первой операции. — В место повреждения тебе вводят миллионы стволовых клеток... — он показал ей рисунки на следующей странице. — Вот сюда, видишь? Эти клетки запрограммированы на превращение в олигодендроциты, которые отвечают за преобразование сигналов в нервной системе. Благодаря такому вмешательству мой позвоночник вновь станет «нервным». В общем, это просто чудо... — они оба замолчали. Потом он показал ей другую страницу: — Но и у чудес есть своя цена. На данный момент речь идёт о пяти миллионах евро, — Андреа улыбнулся. — Чтобы я мог позволить себе это, мне придётся спроектировать несколько зданий для самых больших магнатов на Земле. А им придётся заплатить мне за это золотом. Даже если я буду стараться на полную, в течение следующих лет я смогу покрыть лишь десятую часть стоимости.

Пять миллионов евро. София в шоке молчала. А потом начала говорить. Она уже перестала плакать, но её голос звучал как-то странно:

— Или я могла бы снова начать играть, — Андреа с нежностью посмотрел на неё. Через восемь лет она может вернуться за фортепиано и стать пианисткой, какой была раньше? В любом случае, чтобы достичь такой цифры, ей придётся дать очень много концертов. Но он ничего не сказал. Он чувствовал, что София полна решимости. — Ради этой операции я могу начать снова.

Она встала и приготовила ужин. Они тихо ели, смотрели телевизор и почти не разговаривали. Потом София помогла ему лечь в постель.

— А ты спать не собираешься?

— Нет, сон не идёт. Я немного почитаю в гостиной.

Они поцеловались, она вышла из спальни, закрыв за собой дверь. Села в кресло и вновь взялась за эти материалы. Снова перечитала их с большим вниманием, без эмоций, пытаясь как следует разобраться, в чём суть операции. Время от времени она возвращалась назад, чтобы перечитать что-то, искала в интернете, чтобы разобраться с тем или иным техническим термином и проверить достоверность информации. На YouTube нашла видеозапись операции, репортажи теледневников. Всё было правдой. С 1999 эта частная клиника «Берсон» работала со стволовыми клетками. И, наконец, они полностью разобрались в этой теме. Целью было сформировать новый миелин, оболочку, которая позволила бы пострадавшим нейронам вернуть себе чувствительность. Это было рискованно, но Shepherd Center в Атланте специализировался на лечении и восстановлении травм, связанных с позвоночником. Это было опасно, но в то же время это было надеждой.

Она встала с кресла, пошла в ванную, сняла макияж, ополоснула лицо, почистила зубы и надела ночнушку. Выключила свет и на цыпочках вошла в спальню. Андреа спал. Она чувствовала его размеренное и спокойное дыхание. Снилось ли ему что-нибудь? Возможно, эта операция. Она аккуратно залезла под одеяло. Постепенно она привыкла к темноте. И начала размышлять: возникла гипотеза, были рассмотрены аспекты, всё изучили, оценили последствия. Это было возможно, они могла бы сделать это, это не было бы ошибкой. Когда, наконец, она чётко обдумала каждую деталь, то уснула.

30

У Софии Валентини была фотографическая память. Она точно запоминала изображения, фразы, сцены фильмов, моменты своей жизни и улицы. Многие из её воспоминаний были связаны с тем, что заставило её плакать или смеяться, с чем-то странным или просто вызывающим определённые эмоции. Её подруги, Лавиния, Андреа беспокоились о ней из-за этой особенности, потому что её воспоминания «крепко-накрепко привязали её к прошлому» и так или иначе не давали ей двигаться дальше.

— Хватит, забудь об этом!

Она смеялась и шутила, но в глубине души знала, что все они правы. Ей ничего не стоило избавиться от какого-нибудь свитера, платья или любого другого предмета, но забывать она не умела.

По этой причине, несмотря на то, что в тот день она не особенно внимательно следила за дорогой, она очень легко смогла вернуться туда.

В дверь постучались. Адвокат Гуарнери снял очки и отложил договор, который читал, на стол.

— Войдите.

Дверь открылась, а в ней показалась Сильвия, секретарша, немного напуганная.

— Простите...

— Я ведь сказал Вам, чтобы меня не беспокоили по пустякам...

— Да, знаю, но...

Адвокат Гуарнери слушал её, всё более раздражаясь.

— Но — что?

— Дело в том, что здесь синьора Валентини. Она приехала без предупреждения. И я подумала, что будет уместно побеспокоить Вас...

Адвокат Гуарнери резко встал с кресла.

— Проводите её в зал для совещаний. Скоро буду.

Сильвия закрыла дверь. А затем вздохнула. В её обязанности входило умение выбирать момент. И в данном случае она всё сделала правильно, будучи уверенной в выборе.

— Прошу Вас, синьора, я провожу, — она привела Софию в зал для совещаний. — Адвокат будет здесь через секунду. Хотите чего-нибудь?

— Кофе, спасибо.

Чуть позже Сильвия вернулась с подносом. Она поставила его на стол, улыбнулась ей и закрыла за собой дверь. София почувствовала аромат кофе. Она добавила немного сахара, размешала и стала медленно пить, потому что напиток был очень горячим.

Адвокат Гуарнери взял блокнот, остановился перед зеркалом, поправил галстук и заметил, что его волосы в беспорядке. Он пригладил их кистью правой руки и убрал за уши. Затем улыбнулся. «Что ты делаешь, Марио? Неужто захотел быть привлекательным, понравиться ей? Ты ведь знаешь, что она не для тебя, так? Женщины вроде неё тебя не замечают. Хоть тебе нет и пятидесяти, хоть ты и любишь жизнь, хоть, как некоторые говорят, ты красивый мужчина, — затем он вздохнул: — Хуже всего – проиграть спор. Он сказал, что она придёт сегодня, и так и случилось. Ничего не поделать. Он исключительный психолог, особенно, если дело касается женщин». Он закрыл дверь и зашагал в зал для совещаний, считая, что должен лишь сыграть свою роль в качестве адвоката и ничего больше.

— Добрый день, рад снова видеть Вас.

Гуарнери поздоровался, целуя её ладонь. Затем он сел напротив неё. И тут же заметил перемены, произошедшие в Софии с прошлой их встречи. Она накрасилась, надела элегантный бежевый костюм, отличные капроновые колготки и безупречные коричневые туфли из лаковой кожи на высоком каблуке. Ещё в прошлый раз она ему показалась очень интересной женщиной, но теперь он понял, что она ещё и намного красивее, чем он запомнил. Его взгляд остановился на её шёлковой кремовой блузе; она просвечивала и не скрывала кружевное бельё.

София заметила этот взгляд и перехватила его, спокойная, словно спрашивая, всё ли в порядке. Адвокат покраснел и тут же постарался восстановить свой профессиональный имидж. Он открыл блокнот и достал ручку из кармана, положил её на страницу и скрестил ладони.

— Итак! Чему я обязан Вашим визитом? И почему Вы без своей учительницы?

София улыбнулась.

— Я умею играть не только в четыре руки.

— Да-да, конечно, — Гуарнери понял, что это будет непросто. — Обдумали наше предложение? Мы можем договориться и на другие даты. Фестиваль в России уже начался...

София с достоинством посмотрела на него.

— Вы держите меня за идиотку?

— Ничего подобного, у меня не было таких намерений.

Они молча смотрели друг на друга.

— Моя цена – пять миллионов евро, ни больше ни меньше.

Адвокат Гуарнери не знал, что ответить. Он не мог и представить, что она запросит целое состояние. Он сглотнул.

— Я не уполномочен принимать решения такого характера. Мне нужно... Да, я должен поговорить с ним...

София встала.

— Это не проблема. Но поскорее, — она посмотрела на часы: — Сейчас десять. Мне бы хотелось знать ответ к полудню.

— Не знаю, возможно ли это. Возможно, он даже не в нашем часовом поясе.

София изобразила улыбку.

— Он может сориентироваться в любом уголке мира. Разбудите его. Это будет хорошая новость. Ведь он так заинтересован в этом. Просто скажите ему, что я передумала, и он прав. У всего есть своя цена.

София собралась уходить.

— Как мы можем связаться с Вами?

— У него есть мой номер. На самом деле, не думаю, что Вы чего-то не знаете обо мне. До свидания.

Она вышла из зала.

В то утро София поехала в центр. Она взяла выходной, чего не делала уже давно, и впервые у неё появилось странное ощущение. Она почувствовала себя иностранкой, туристкой. Ей показалось, что многое изменилось: вывески магазинов, продавцы, люди, клиенты, входящие и выходящие из Hermés, Bulgari, Louis Vuitton. Она вспомнила фильм, который смотрела вместе с Андреа как-то ночью, ещё до аварии, который её впечатлил: «С широко закрытыми глазами». На неё повлиял не сам фильм, хотя Стэнли Кубрик просто гений. Что её привлекло, так это точка зрения, с которой была рассказана история. Достаточно было того, что в тот день главный герой, которого сыграл Том Круз, вышел из дома на час позже обычного, чтобы всё, что его окружает, вдруг показалось ему совершенно другим. Всё засияло по-новому, даже солнце. Точно, именно так себя чувствовала сейчас и она. Всё вдруг изменилось, хотя и было таким же, как всегда. Словно все её тревоги улетучились, всё стало ей по вкусу, она была красиво накрашена, прилично одета. Она чувствовала себя свободной. Заходила в магазины, спрашивала цены, примеряла платья, не чувствуя, будто её разглядывают или осуждают. Её ничего не волновало. Она чувствовала себя уверенной. И задавалась вопросом, откуда взялось это чувство. Но ответа не находила. Знала только, что ей хорошо. Она остановилась у витрины, посмотрела на своё отражение и увидела себя другой. То, что она испытывала недавно, когда ей показалось, что она постарела, куда-то исчезло. Она нравилась себе. Тогда девушка хитро улыбнулась и всё поняла. Она чувствовала возбуждение, была словно охвачена странной страстью. Она освободилась от чувства вины. У неё было разрешение на измену. Её взгляд пересёкся в зеркале с взглядом какого-то мужчины, и он сделал ей комплимент простой улыбкой. И больше он не смотрел на неё, затерявшись в толпе, как будто знал, что эта женщина уже скомпрометирована. Свиданием за пять миллионов евро. И в этот момент зазвонил её телефон.

31

Секретарша проводила её в кабинет и открыла дверь.

— Пожалуйста, проходите.

София вошла. За её спиной закрылась дверь. Перед ней был адвокат Гуарнери. Он сидел на диване с другим мужчиной, которого она уже знала, — Грегорио Савини.

Гуарнери встал.

— Добрый день, — он повернулся к столу. — Прошу Вас, сядем здесь, — он указал ей на кресло рядом с ней, а сам сел в другое. Грегорио Савини уже сидел между ними и, когда София проходила мимо, он встал и протянул ей руку.

— Рад видеть Вас снова.

Она вернула ему приветствие:

— Благодарю.

У адвоката Гуарнери был блокнот и ещё какие-то бумаги.

Грегорио Савини улыбался ей. Интересно, о чём он думал. Наверное, о том, что, наконец-то, как и все остальные, она сдалась. Вопрос был лишь в деньгах. Но София знала, что это не так. Эти деньги нужны лишь для того, чтобы начать новую жизнь.

— Итак... — Гуарнери взял слово, — я рад, что мы пришли к согласию.

София уточнила:

— Главное, что этот вопрос не подлежит обсуждению.

Гуарнери поднял бровь.

— Да-да, конечно... — Грегорио Савини опустил взгляд. Он всё ещё улыбался. Адвокат взял несколько страниц и протянул их Софии. — Мне хотелось бы, чтобы Вы прочитали это, это просто формальность, чтобы всё прояснить.

София осталась неподвижной.

— Слушайте, всё это кажется мне просто смешным. Я назвала Вам свою цену, и он это принял. Пять миллионов евро на мой счёт. Контракт – это уже слишком. Я сделаю то, что он хочет. Тут нечего обсуждать.

— Да, но...

Савини поднял руку, чтоб остановить его вмешательство. Адвокат немедленно замолчал и уступил ему право говорить.

— Синьора... — улыбнулся он ей, — это нужно лишь для того, чтобы избежать любых проблем, чтобы всё было предельно ясно.

София улыбнулась в свою очередь.

— Он платит, чтобы переспать со мной, яснее и быть не может. А это моя цена.

— Мне кажется, что всё не совсем так. Он хочет пять дней. Миллион евро за каждый. Вы решаете где, Вы решаете когда.

— Да, но как я могу исчезнуть на пять дней? Это будет странно.

— Не волнуйтесь. Он полностью обеспечит Вам алиби. Несколько концертов за эти несколько дней. Появятся афиши и новости, которые сделают всё правдоподобным. Пять грандиозных концертов, за которые Вам заплатят пять миллионов евро.

— Естественно, я поеду, только когда увижу деньги у себя на счёте.

Снова вмешался адвокат Гуарнери:

— Да, также Вы должны указать номер счёта.

— Это мой счёт. Думаю, Вы уже должны знать его номер. А если ещё не знаете, то на выяснение его у Вас уйдёт не больше секунды, — она посмотрела на Савини и продолжила: — Так, думаю, мы всё обсудили. Ясно, что по истечении этих пяти дней я не буду ничего должна. Вы не станете связываться со мной, и я никогда больше его не увижу.

Савини улыбнулся ей.

— Если только захотите сами...

София немного помолчала. И правда, он ведь её больше не искал. Это сделала она сама. В первый раз София улыбнулась искренне.

— Вы правы. Если только я захочу.

Она протянула Савини руку. Затем жестом попрощалась с адвокатом и вышла.

Гуарнери вернулся за стол.

— Она ничего не подписала. А если потом передумает?

Савини налил себе воды.

— Эта женщина – человек слова.

— А если ты ошибаешься?

Савини весело посмотрел на него.

— Ты сказал, что она не вернётся. А он был уверен в обратном.

— И то правда. Вы всё сделали правильно.

Савини допил свою воду.

— Эта идея появилась у меня. Но он пошёл ещё дальше.

32

София встала рано утром и пошла в парк на пробежку. Вернувшись, она приняла душ, позавтракала с Андреа и тут же ушла. Она много гуляла, сходила в центр, развлеклась. Она чувствовала себя так легко на этом новом уровне, как человек, ожидающий важного свидания, не знающий ни в чём недостатка. Время от времени она останавливалась у самых элегантных магазинов, разглядывала платья в витринах и, наконец, заходила и примеряла их. Вертелась перед зеркалом, спрашивала о цене. Платья всегда казались ей слишком дорогими. И вдруг ей захотелось смеяться.

«Дорого? Но ведь скоро у меня будет пять миллионов евро...»

В тот день она снова вышла из магазина без покупок. Эти деньги были не для неё. Поэтому она согласилась на такое. Она коснулась этой темы дома, чтобы подготовить почву:

— Помнишь мою учительницу Олю?

— Да, конечно...

— Она связана с крупными международными представителями, которые могут организовать мне мировой концертный тур... — Андреа улыбнулся, оторвался от компьютера и нежно взглянул на неё. Пять миллионов евро. Сколько концертов ей придётся дать, чтобы приблизиться к такой цифре? София угадала его мысли. — Слушай, недавно мне сделали серьёзное предложение из России... Обещали кучу денег, но я отказалась.

— Почему это?

— Потому что я дала обет. Но вообще-то у меня просто не было причин соглашаться...

Андреа с любовью посмотрел на неё.

— Что бы ты ни решила, я буду рад. Если у тебя всё получится... — наклонил он голову, — я буду просто счастлив. В любом случае, это всё так неожиданно, я даже не думал о таком... — он что-то поискал на компьютере, будто чтобы отвлечься. А потом заговорил, тише и не глядя на неё: — Это как сон наяву – снова встать и пойти... Это всегда казалось невозможным, я запретил себе надеяться... — затем он поднял глаза на неё: — Я не готов стать паралитиком во второй раз.

Софии хотелось умереть. Она разделась догола и легла рядом с ним в постель. Обняла его, ей хотелось любить его и быть любимой. Она провела по его животу левой ногой, заметила жар его кожи и его желание. Затем встала из постели, немного опустила штору, выключила его компьютер и отодвинула столик. Потом, возбуждённая, взобралась на него. Начала медленно двигаться, свободная, покинутая, без тревог и ожиданий, без мыслей о встрече, о прошлом и будущем, и вот так постепенно достигла оргазма. Она стонала, прерывисто дышала, почти кричала. Наконец, она легла на него, вся в поту, с волосами, откинутыми вперёд, приоткрытым ртом, ускоренным дыханием и влажными губами. Он поцеловал её.

— Ты как, любимая? Всё в порядке?

— Да... — она всё ещё задыхалась. — Это было чудесно...

Андреа улыбнулся.

— Представляю.

Тогда она засмеялась и снова поцеловала его. Она залезла под одеяло, сняла с него пижаму и ласкала его ртом, пока не услышала его стон.

Чуть позже она снова легла с ним рядом и обняла его. Она лежали спокойно и неподвижно, пока их дыхание постепенно приходило в норму. Тишина. Тишина в комнате. Слышен лишь стук их сердец. Машина вдалеке. Звонок ещё дальше. Салют по случаю какого-то праздника, несвоевременное и беспричинное эхо.

Андреа вдруг оборвал это спокойствие:

— Милая, спасибо за всё, что ты для меня делаешь.

София ничего не ответила. Просто промолчала. По её щекам стали стекать горячие солёные слёзы. Ей хотелось остановить их, удержать, может, даже улыбнуться, быть счастливой и не чувствовать вины. Но ничего не вышло. Она закрыла глаза. Ей хотелось оказаться где-то далеко, быть ребёнком; именно – маленькой девочкой, которую просто любят и всё, без тревог, без ответственности. Девочкой, которая должна почистить зубы, пойти в постель и увидеть во сне самое прекрасное, что только можно представить... Но у неё больше нет на это права. Ведь это время уже прошло. Тогда она крепче обняла его, прижала к себе в надежде, что он ни о чём не догадается. А потом убежала в ванную. И на следующий день ей позвонили.

33

Сильвия, секретарша, проводила её в кабинет на последнем этаже. Она впустила её в зал ожидания – очень элегантную комнату, обставленную не хуже, чем в лучших журналах по дизайну интерьера.

— Принести Вам что-нибудь?

— Нет, спасибо, Вы очень любезны.

— Хорошо, — выходя, она улыбнулась.

Секретарша не сказала и не сделала ничего, что заставило бы её почувствовать себя некомфортно, не в своей тарелке, она вела себя как в первый раз, когда они встретились. Но София всё же нервничала. Наверное, потому что теперь она не могла отступить, передумать. В её голове стали роиться мысли о Лавинии, чувстве вины, церкви, но у неё не было на всё это времени, потому в этот самый момент открылась дверь.

— Добрый день. Как поживаете?

Адвокат Гуарнери протянул ей руку.

— Хорошо, спасибо.

— Представляю Вам Марину Рекордато, мою личную помощницу. Она поможет Вам разобраться во всех деталях того, что мы должны сделать, чтобы всё прошло хорошо...

— Добрый день.

Марина Рекордато была женщиной лет сорока пяти с короткой стрижкой, в очках и в сером костюме в полоску. Хороша, подумала София, утончённая, элегантная. Ей стало интересно, сколько подобных «дел» она уже провернула, но потом решила, что лучше об этом не думать.

— Прошу Вас, давайте присядем.

София вновь села на диван, адвокат приземлился в кожаное кресло напротив, а его помощница – рядом с Софией.

Адвокат открыл папку.

— Итак, Вы уедете через десять дней. Это контракт между «Abu Dhabi Cultural Foundation» и Вами. Будет пять больших концертов в Абу-Даби, это первый случай, когда культура идёт впереди богатства... — он с улыбкой посмотрел на неё. — Вы осознаёте значимость Вашего участия? — Софии было не до шуток. И Гуарнери это понял. — Ладно, продолжим. Вы должны поставить свою подпись здесь и сохранить копию. Нас будет трое. На самом деле Вы не поедете в Арабские Эмираты. Вам предоставят мобильный телефон, с которого Вы сможете звонить и принимать звонки без проблем. Через три дня появятся новости об этом великом событии. В интернете появится страница с информацией и текущими новостями. После Вашего первого концерта будут опубликованы комментарии зрителей о том, как они восхищены представлением. А это все пять концертов...

Он протянул ей пресс-релиз, содержащий программу, написанную от руки безупречным почерком. Прочитав названия произведений, которые ей предстояло сыграть, она осталась шокирована: это была настоящая провокация, но в то же время, если можно так выразиться, отлично продуманное закодированное сообщение. Это было не что иное, как легендарная программа, которую Гленн Гульд исполнил в 1957 году в Большом Зале Московской Консерватории! Не узнать её было невозможно. В то время Гульд был практически неизвестным мальчишкой двадцати пяти лет, который за пару лет до этого отличился блестящим исполнением Гольдберг-вариаций Иоганна Себастьяна Баха. В ночь его первого концерта в Москве зал был почти пуст, но его исполнение было настолько экстраординарным, что на следующий день слава о нём разлетелась по всему городу. Его второй концерт, состоявшийся 12 мая, всего пять дней спустя после первого, был по-настоящему успешным. Консерватория была переполнена, сотни людей не смогли достать билеты, и пришлось вмешаться милиции, чтобы успокоить толпу, которая не смогла пройти. Среди зрителей были Борис Пастернак и Марина Юдина, знаменитая пианистка, которую обожал Сталин. София вспомнила историю, в которой Сталин услышал по радио, как Юдина играет Бетховена. Ему тут же захотелось иметь её пластинку. Когда ему сказали, что это невозможно, потому что нет ни единой записи этой пианистки, он ответил: «Я хочу её завтра». И на следующий день, действительно, запись была готова.

Программа включала фрагменты Берга, Веберна и Кренека и закрывалась Бахом — три контрапункта «Искусства фуги» и шесть Гольдберг-вариаций. Игра Гульда была незабываемой, оригинальной и страстной. У Софии была запись того концерта. Это была восстановленная версия «Glenn Gould Edition» от Sony. София спрашивала себя, как кому-то могла прийти в голову такая идея, а главное – кому именно. Гуарнери? Савини? Танкреди? Потом она вспомнила об одной статье в «Corriere della Sera», где говорилось об этом концерте в Москве, и подумала, что это всё не такая уж и тайна...

— Вы без проблем можете изменить что-то в программе, — заметил Гуарнери её молчание.

— Нет, это отличная программа, — ответила она.

Адвокат пристально наблюдал за ней, словно ожидая какого-то комментария, но София выдержала его взгляд, ничего не говоря.

— Отлично, тогда Вы можете забрать это домой на память о таком опыте.

Он протянул ей пять программок, распечатанных на очень элегантной белой бумаге, где было золотистое изображение фортепиано в центре. Она открыла. Внутри были названия всех произведений, которые она должна исполнить в тот вечер с оркестром под руководством известного немецкого дирижёра. Она удивилась.

— А что будет, когда этот дирижёр поймёт, что весь мир говорит о его концерте в Абу-Даби, хотя он в это время был в каком-то другом месте?

Гуарнери улыбнулся ей.

— Дирижёр был очень рад взять пятидневный отпуск. Он в стрессе. У него проблемы с играми, я бы даже сказал, сильная игровая зависимость, глядя на ситуацию с его финансами. Он влез в большие долги, растущие с каждым днём, и мы были рады покрыть их. Он хотел бы, чтобы Вы знали, что он горд выступать с Вами, несмотря на то, что не знаком с Вами лично.

— А если однажды он проговорится?

— Его слово против газет и очень многих людей, посетивших концерт, — с этим он снова заулыбался. — Мы стараемся решать проблемы, а не создавать их... А вот билеты на самолёт, — его помощника достала их из папки и положила на стол. — Вы полетите первым классом. Вылет из Фьюмичино двадцатого июня в половине одиннадцатого, а вернётесь Вы в Рим двадцать шестого, также первым классом.

София взглянула на билеты.

— Это настоящие билеты до Абу-Даби?

— Конечно, Вы полетите в Абу-Даби и вернётесь оттуда. В аэропорту Вас будет ожидать частный самолёт, который доставит Вас в реальный пункт назначения.

— И что это за место?

— Это единственное, чего я не знаю. Мне не дали возможности узнать; наверное, боятся, что я прогнусь под Вашим напором.

Впервые с момента знакомства Гуарнери вызвал в ней проблеск симпатии.

— Итак, Вы видели билеты и контракт, который должны подписать. А это, должно быть, Ваш текущий счёт...

Помощница протянула ей банковский документ с печатью. София достала свою записную книжку, открыла её и проверила реквизиты.

— Да.

— Отлично, — помощница вернула листок в папку. Гуарнери продолжил: — Послезавтра на Вашем счёте будет пять миллионов евро. Итак? У Вас остались какие-то сомнения, вопросы?

София быстро обдумала это.

— Нет, мне всё предельно ясно.

— В восемь утра двадцатого июня Вас заберёт машина прямо из дома. Это Ваш адрес?

Помощница показала ей другую бумагу.

— Да. Я живу здесь. Но я хочу поехать за свой счёт. Я возьму такси, это возможно?

Гуарнери был готов к такому повороту.

— Без проблем. У Вас есть паспорт, не забудьте взять его...

— Да, конечно, я только должна посмотреть...

— Он в порядке, срок истекает только через два года. Скажите, является ли точной информация на этой странице... — он протянул ей листок. София пробежала глазами. Это были её размеры: размер обуви, одежды, белья. Затем шла медицинская информация: возможные аллергии, осмотры за последние годы и все остальные детали, связанные с ней. Здесь было всё. — Мы ни о чём не забыли? Есть ли что-то, что мы проигнорировали, не знали, не смогли выяснить или просто не имели в виду, но это могло бы быть важным? Если так, то Вам лучше сказать. Нам бы не хотелось иметь никаких проблем...

— Думаю, Вы знаете обо мне абсолютно всё.

Гуарнери даже не моргнул. Он просто протянул ей ручку. София подписала все бумаги, даже не читая. А затем вернула их ему.

— Ну что, я могу идти?

Гуарнери отдал ей документы.

— Последнее. Вы должны пойти с моей помощницей, нам нужно сделать несколько Ваших фотографий.

София не поняла, что именно он имеет в виду, но подумала, что не стоит усложнять.

— Конечно...

Гуарнери встал и пожал ей руку. Он наклонился, чтобы поцеловать её ладонь.

— До свидания, синьора. Не знаю, увидимся ли мы снова, но в любом случае мне было приятно познакомиться с Вами, и ещё приятнее было бы услышать Вашу игру.

София улыбнулась.

— Благодарю.

Ей бы хотелось ответить: «Возможно, случай ещё представится». Но она знала, что им обоим совершенно ясно, что они больше никогда не увидятся.

Она вышла и последовала за женщиной. Они прошли по коридору, остановились у лифта, и помощница нажала на кнопку. Они ждали молча в некоторой неловкости. Когда лифт пришёл, Марина Рекордато пропустила её первой.

— Прошу.

Затем она вошла сама и нажала кнопку второго этажа. Софии было интересно, знает ли помощница что-то об этой истории. Может, немногое или совсем ничего. В общем, могущественные люди умеют держать свои секреты под замком.

Лифт остановился и Марина Рекордато вышла.

— Пожалуйста, сюда.

Она быстро зашагала по коридору, завернула направо и вошла в большой зал. Здесь было несколько человек, работающих за компьютерами. Некоторые были ещё совсем юными, с дредами и вспотевшие. Были люди и постарше, почти лысые и в очках с цветными оправами. Были и девушки не совсем традиционной внешности, а другие – современные и элегантные, в нью-йоркском стиле.

Человек, который, должно быть, был главным в этом разношёрстном коллективе, тут же вышел навстречу Марине Рекордато.

— Вот и Вы, мы Вас ждали. Прошу Вас, проходите сюда.

Марина и София последовали за ним.

— Ах да, меня зовут Стив, — он улыбнулся и протянул Софии руку.

— Рада знакомству.

— Взаимно... Итак, сюда, — он открыл дверь и впустил обеих женщин в маленькую комнатку. Напротив было стекло, а за ним стоял парень, которому не было и двадцати лет. У него были кудрявые волосы, он был в тёмной рубашке, на теле – два-три пирсинга.

— Привет! — он поднял руку в рэперском приветствии, словно говоря: «Я здесь и я готов».

— Отлично! Пожалуйста, — Стив обратился к Софии, — сядь здесь.

Без лишних церемоний он стал обращаться к ней на ты. Тип с другой стороны стекла нажал на кнопку интеркома. В зале раздался его голос, немного искажённый.

— Постарайся выглядеть как можно более спокойной. Хорошо, вот так. Улыбнись... — София улыбнулась. Послышались металлические звуки. — Очень хорошо, молодец, — продолжил голос с другой стороны. — Повернись немного влево... — София заметила, что стул крутится, и следовала указаниям. — Хорошо, улыбайся... Прекрасно. Теперь представь, что перед тобой фортепиано и ты играешь на нём... — София вытянула руки и сыграла в воздухе несколько аккордов. — Хорошо, но ты должна изобразить это, а не играть на самом деле. Хотя мне кажется, что ты делаешь это достаточно хорошо, — София повернулась к Марине. Она тоже улыбалась. Значит, они все что-то знают об этой истории, как минимум то, что она играет на фортепиано. — Отлично. Хотите посмотреть, что получилось?

В зале на достаточно больших экранах появились изображения. На них были женщины, играющие на фортепиано, а за ними были сотни людей. У этих женщин было лицо Софии. Все эти фотографии были великолепно смонтированы. Увеличенные, уменьшенные, с разных ракурсов... Все эти женщины всегда были Софией. Она с любопытством приблизилась. Они смонтировали фотографии из тех, что сняли буквально только что, и сделали это с невероятной точностью: платья, кольца, ожерелья — всё, что она носила в те времена, когда давала концерты, элементы, восстановленные по старым записям, чтобы создать виртуальную версию новой Софии.

Она внимательно рассмотрела последнее фото.

— К сожалению, этот браслет я потеряла три года назад. Его не должно быть.

Парень по другую сторону стекла согласно кивнул. Прямо здесь он постепенно заставил браслет исчезнуть с кадра у всех на глазах, как будто это происходило на самом деле. София проверила остальные фотографии. Всё было связано с разными моментами её жизни: её первые успехи, поездки за границу, последние годы, когда она играла. Она спрашивала себя, что ещё у них есть, кроме этих фотографий, но ей некогда было думать об этом.

— Ну, теперь мы можем идти...

— Да-да, конечно. До свидания.

София попрощалась со Стивом и с парнем за стеклом, чьего имени она не знала.

— Я Мартино... — сказал он именно в тот момент.

— София. До свидания, — она вышла из комнаты.

Марина Рекордато проводила её к выходу.

— Возьмите, это Ваш контракт... — она протянула ей жёсткую папку. — Внутри есть мой личный номер телефона, если у Вас возникнут проблемы, сомнения, страхи, или если понадобятся какие-либо разъяснения. Вы можете позвонить мне в любое время. И будет полезно положить в чемодан платья, которые Вы надевали на концерты, те, что мы видели на экранах. Это сделает записи, над которыми мы работаем и позже выложим в сеть, более правдоподобными. Если их у Вас нет, дайте нам знать. Мы найдём способ воссоздать их как можно скорее.

— Не волнуйтесь. Я их возьму.

— Отлично. Послезавтра мы пришлём к Вам домой DHL с билетами туда и обратно. В какое время Вам будет удобнее?

— Пожалуй, между девятью и десятью часами, спасибо.

— Отлично… — затем они попрощались, и София вышла из здания.

Она сделала несколько шагов и глубоко вздохнула. Ей казалось, будто она очнулась от странного сна или виртуальной реальности. Однако это было не так. Всё это было правдой. Была лишь одна маленькая деталь: дома она должна рассказать о том, чего никогда не будет.

34

София бродила по городу с этой папкой в руках. Она сильно сжимала её, словно боялась потерять, а ещё она спрашивала себя, как ей сделать это, что она скажет Андреа, когда покажет ему эту папку. Но мучительней всего был вопрос – поверит ли он ей? Это сильно на неё давило. Во всех смыслах. Наверное, потому что это был первый раз, когда ей приходилось врать по-крупному. Да, в последнее время действительно многое изменилось, но это было другое. Она поедет в другую страну, будет притворяться, что собирается сыграть пять концертов, за которые ей заплатят пять миллионов евро, но на самом деле она проведёт пять дней с незнакомым мужчиной, который сделает её своей.

Она покраснела, и ей вдруг стало жарко. Она почувствовала, как её переполнило невероятное возбуждение. Девушка остановилась в маленьком баре, как иностранная туристка, и села за столик на улице. Положила папку с контрактами на стол и опустила веки, вспоминая. Она увидела Танкреди, спустя столько времени, он улыбался, приглашал её выпить, болтал, рассказывал что-то, поднимал бровь, видя её нерешительность...

Танкреди. Это очень красивый мужчина, но холодный, иногда циничный, отстранённый. Мужчина, полный очарования и таинственности, непроницаемый. Таким он был – человеком, который не хотел любить. Её губы растянулись в полуулыбке этому внезапно явившемуся образу. Что такое случилось с ним в жизни? Почему он такой? Слишком много денег? Несчастная любовь? Она рассмеялась. «Я слишком романтична».

Должно быть, всё просто: ему скучно.

— Принести Вам что-нибудь?

София открыла глаза. Перед ней стоял парень с подносом и пустыми чашками.

— Да, чашку чая, спасибо.

— С молоком или лимоном?

— С лимоном, спасибо.

Парень исчез в баре, а через некоторое время вернулся с горячим чайником и несколькими пакетиками.

— Принёс Вам парочку: персиковый, черничный и чёрный английский чай. Выберете тот, что Вам больше по вкусу.

— Спасибо, — София расплатилась и оставила немного чаевых. Она спокойно подождала, пока пакетик персикового чая окрасит горячую воду в чашке. Затем добавила ломтик лимона и сахар и стала пить маленькими глотками. У неё ещё было время перед уроками.

Она вернулась к своим мыслям, не в силах бороться с ними. Почему этот человек был таким? Где они проведут эти пять дней? Что там произойдёт? А если она не вернётся, а просто исчезнет навсегда? Она начала волноваться. Никто не в курсе этой истории. А потом, пока она наслаждалась чаем, ей пришла в голову идея. Она должна поставить кого-нибудь в известность.

Но кого? Свою подругу Лавинию? Немыслимо. Олю? Нечестно вешать на неё такой огромный груз, к тому же, как она может не осудить её? Что она подумает? У них были отношения как у бабушки с внучкой. Оля видела, как она росла, всегда была наилучшего мнения о ней, поняла её, даже когда она бросила играть. Но в данном случае она её не поймёт. Родители? И того хуже. Объяснить это будет довольно сложно, а мать подумает, что была права. София улыбнулась. Как же сложно иногда оказаться в чужой шкуре и заставить кого-то понять твою точку зрения. И вот так она поняла, что ей некому довериться. Единственным вариантом было написать всё и отправить по почте себе самой. Она подготовит конверт и отдаст его Оле. Это будет нетрудно. Она скажет ей, что готовит сюрприз для Андреа. Оля поверит. А если она не вернётся, то через два дня этот конверт отправится по её адресу, и всё, что случилось, откроется.

Внутри будет ксерокопия программки, билетов на самолёт, адрес и номер её телефона, вся история с того дня, как она встретилась с ним у церкви. Да, теперь ей стало спокойнее. И чай закончился. Она достала ежедневник из сумки и начала писать. Час спустя она вошла в печатный салон и сделала ксерокопии. Купила конверт и всё сложила внутрь. Закрыла его, написала свои имя, фамилию и адрес на лицевой стороне. Она отправилась в школу, чтобы найти Олю.

— Отправь этот конверт двадцать восьмого июня.

— Конечно! — Оля взяла его и прочитала имя адресата. — Но оно же для тебя.

— Да, это шутка, хочу разыграть Андреа.

— А-а, — улыбнулась она. — Тебе лишь бы шутить... Клаудио Поррини внизу, в зале.

— Точно, — посмотрела София на часы. — Уже ухожу, — она спустилась на этаж вниз, где обычно давала уроки, и встретилась с мальчиком, который уже ждал её: — Прости.

— Ничего страшного. Я играл в Нинтендо DSI...

Он пожал плечами и выключил игру.

— Начнём.

В то день уроки казались ей спокойней обычного. Ученики приходили и уходили один за другим. Когда Элена, одна из лучших, играла «Вальс ля-бемоль-мажор» Шопена, знаменитый «Большой блестящий вальс», София резко прервала её. Она села на её место и начала играть.

— Смотри, — сказала она.

Как учительница она часто поправляла своих учеников или проигрывала одной рукой конкретный пассаж, чтобы они поняли, как это следует делать, но никто ещё не видел её за фортепиано. И было ещё более шокирующим то, что София не перелистывала страницы партитуры. Она прекрасно знала на память все вальсы Шопена. В любом случае, наиболее впечатляющими были её игра, использование педалей, её техника — в общем, всё, что делает даже самые простые пассажи произведений Шопена наисложнейшими. София, с её врождённым талантом, исполняла их так, словно это детская игра. За пятой октавой, которая заканчивала вальс, последовала жуткая тишина. Глаза её затуманились.

— Учительница, почему Вы плачете? Это было невероятно!

София погладила Элену по голове.

— Разве ты никогда не бываешь взволнована? Когда, например, теряешь что-то очень для тебя важное, как серьги, которые тебе подарили родители, и вдруг их находишь?

— Да, точно!

— Иногда плачут от счастья. Ладно, иди домой, урок уже закончился.

Чуть позже она уже возвращалась на машине домой. Она рассказала Оле, как её учил Гуарнери, что ей снова позвонили из офиса и предложили дать пять концертов в другой стране за такую сумму, что она не смогла отказаться. Эти деньги пойдут на исполнение её единственного желания: вернуть Андреа его способность ходить.

— Один знаменитый японский хирург внедряет новые медицинские технологии, основанные на использовании стволовых клеток. Кажется, он способен творить чудеса. Естественно, это очень дорого. Это единственная причина, по которой я снова буду играть, Оля. А с такими деньгами у Андреа появится возможность сделать эту операцию.

— Да, — нежно взглянула на неё Оля и погладила её по щеке. — Ты заслуживаешь всего, чего хочешь, — она поняла, что на этот раз её не посвятят во все планы, поэтому просто сказала: — Я буду за тебя молиться.

София прочитала в её глазах боль оттого, что она не может присутствовать при её возвращении на сцену. Оля улыбкой показала, что всё прошло, демонстрируя таким образом, что настоящая любовь учит ставить на первое место того, кого любишь.

София немного прогулялась по городу, прежде чем пойти домой. Она нервничала. Ей хотелось всё распланировать, чтобы не ошибиться. Она спрашивала себя: «Как бы ты себя вела, если бы тебе на самом деле пришлось бы давать концерты? Как бы ты готовилась? Правдоподобно будет, только если ты будешь вести себя естественно, — затем она подумала об утре, стёрла все события и попыталась прожить эту ситуацию как можно правдивее. Она тут же всё поняла: — Я была бы удивлена, рада, была бы в восторге. Я снова поверила бы в жизнь и в её бесконечные чудеса, которые, когда ты меньше всего ожидаешь, могут поразить тебя». И вот так она обдумала всё, что будет делать. Наконец, она пошла домой.

— Любимый! У меня просто невероятные новости!

— Что случилось?

Андреа смотрел телевизор в гостиной.

— У меня получилось! Помнишь, я тебе говорила об одной большой организации, которая хотела меня любой ценой затащить на российский фестиваль? Так вот, сегодня они мне снова позвонили. Они связались с арабами, которые тоже в этом очень заинтересованы. А я твёрдо настояла на своей цене, и они её приняли! Я дам пять концертов, и мне заплатят пять миллионов евро. Знаю, это похоже на сон. Но это правда. Всё это правда.

Она присела перед ним на колени, крепко обняла, прижимая к себе, и расплакалась. Она не притворялась, просто была самой собой. Она была Софией, стоящей лицом к лицу с ошибкой, совершённой много лет назад, счастливой оттого, что нашла способ быть прощённой. Более того, нашла способ вернуться к жизни. Она поцеловала его в губы. Андреа улыбнулся ей.

— Милая, не плачь.

— Я слишком счастлива, — она поднялась с пола, взяла сумку и достала папку. Между тем Андреа выключил телевизор. — Вот, смотри, — она протянула ему папку. Андреа открыл её и начал внимательно читать. А София между делом пошла на кухню. Андреа читал, слыша шум на кухне у холодильника. — Разве это не потрясающе? — ему составлял компанию голос Софии из другой комнаты. — Именно то, в чём мы нуждаемся... — затем она вернулась в гостиную. — Я снова буду играть, ради тебя, ради нас... Ради всего того, что будет после.

Андреа положил бумаги себе на ноги. Немного помолчал.

— Не хочу, чтобы ты ехала.

— Что? — София придвинула стул, села напротив и взяла его за руки. — Что ты такое говоришь, любовь моя, что ты имеешь в виду?

Андреа посмотрел ей в глаза.

— Я не могу поверить, что снова смогу ходить.

— Почему нет, дорогой? Почему бы такому не случиться? Ты не думаешь, что такое возможно? Мы ведь столько всего прочитали про хирурга, и Стефано говорил нам о нём. Он добился успеха во всём, за что бы ни брался, это же гений хирургии. Так почему с тобой такое невозможно?

Он взял бумаги.

— Потому что это кажется мне насмешкой судьбы, словно она смеётся надо мной. На другом конце света появляется врач, который, по счастливой случайности, занимается именно моей проблемой и просит за это кучу денег. И тут же появляются арабские миллионеры, которые готовы выложить много денег именно за тебя, за пианистку, которая не играет уже больше восьми лет. И, представь только, они готовы отдать именно пять миллионов евро, невероятную сумму, даже не желая сначала оценить твой талант. Так почему я должен в это поверить? Это не кажется тебе издёвкой, плохой шуткой?

София встала перед ним во весь рост.

— По какой именно причине ты не хочешь верить?

— Нет, София, это неправдоподобно. Похоже на идеальный план...

— Не может быть настолько ужасного человека, циника, который может устроить такое, это невозм... — она вдруг прервалась, замолчала, словно в один миг всё ясно увидела. «А если этого врача вообще не существует? Если это всё устроил он, чтобы провести со мной пять дней? Нет. Не может быть».

— О чём ты думаешь? — Андреа посмотрел на неё изучающим взглядом.

Тогда София поняла, что это решающая партия, она должна поставить всё. Она позже подумает о том, было ли всё это постановкой. Она не могла сдаться, не сейчас.

— Я лишь думаю о том, что нужно иметь смелость, чтобы жить.

Она ушла в спальню, хлопнув за собой дверью. Ей было нужно время, совсем немного, чтобы прийти в себя. У неё было ощущение, будто она мчится навстречу пропасти. Она села в кресло и сжала голову ладонями. «Нет. Не может быть. Он не мог зайти так далеко. Если это так, я на него заявлю. Нет, даже лучше: поеду с ним и убью...» Затем она услышала скрип медленно открывающейся двери.

— Любимая... — возник Андреа. — Прости меня, я вёл себя, как бесчувственный чурбан. Ты всё это делаешь ради меня, ради нас, а я заставляю тебя сомневаться. Прости меня, пожалуйста, — София подошла и обняла его. На этот раз заплакал Андреа. — Просто это всё кажется мне неправдой. Это просто сон. И я боюсь однажды проснуться.

— Тс-с-с... Всё это правда, милый, и нам очень повезло, что у нас появилась такая возможность… Может, мы заслужили это, — она сама не знала, что и думать. Она не была уверена в своих словах. — Нам нужно лишь посмотреть, действительно ли этот врач способен сотворить такое...

Андреа отстранился от неё. У него уже изменилось выражение лица, он был рад.

— Да, я поговорил с врачами в больнице. Они тоже слышали о нём, — София вспомнила о зале, полном ребят, работающих на компьютерах, о том, как они на ходу стёрли с её запястья браслет. Эти люди были способны что угодно сделать правдоподобным. Андреа продолжил: — Это не может не быть правдой. В интернете есть интервью с людьми, которым делали такую операцию… Об этом говорят уже много месяцев. Если бы это было неправдой, вся грязь бы уже вышла на свет, — София успокоилась. Этот врач не был виртуальным. Она поцеловала Андреа в губы и улыбнулась ему. — То, что тебе предложили столько денег, всё равно кажется мне невероятным...

— Да, и мне тоже. Я не знаю, что сказать. Когда такое происходит, нужно просто быть счастливым. Идём... — она пошла в гостиную, Андреа за ней. — Купила, чтобы отпраздновать, — она достала бутылку шампанского. — Давай, открой... Давай относиться к этому так, словно это сон наяву. Это будет долгий путь, будет непросто, будут возникать трудности, но мы должны терпеливо принимать их, когда не можем ничего изменить, и быть сильными, если такое всё же возможно… Возможно, мы только что столкнулись с одной из этих трудностей. — Андреа открыл бутылку. Пробка врезалась в потолок и далеко упала. — Это хороший знак, — улыбнулась София и протянула ему бокалы, которые принесла из кухни. Андреа разливал шампанское по бокалам, а она открывала пакет. — Я купила сладости в пекарне «Каваллетти». Сегодня я хочу праздновать, и если наберу пару кило… так тому и быть, сброшу их позже!

Андреа протянул ей бокал, глядя в глаза. София оставила торт и подняла бокал. Оба молчали в ожидании, что один из них найдёт подходящие слова. Наконец, он заговорил:

— За всё, что ты сделала ради нас. И за твою любовь, которая, как оказалось... творит чудеса.

Он не двигался. София тоже была готова расплакаться.

— Мы снова начинаем… уф...

Андреа засмеялся.

— Нет, ты права, мы должны радоваться, у нас ведь даже есть торт!

Они чокнулись бокалами так сильно, что шампанское едва не пролилось. И выпили его в один глоток до дна. Затем поделили торт-мороженое.

— М-м-м, как вкусно.

— Да.

Андреа всё смотрел на неё. Она вела себя как маленькая: только успевала проглотить кусочек торта, как тут же принималась за следующий. Подносила ложку ко рту, быстро проглатывала и снова брала новый кусочек. А потом заметила, что он наблюдает за ней.

— Что такое?

— Хотел бы я, чтобы меня съели, как этот торт...

София улыбнулась с полным ртом.

— Только закончу с ним и примусь за тебя... — и она продолжила есть, а он – смотреть. — Ты дашь мне спокойно поесть?

— Да. Просто мне немного страшно.

София резко посерьёзнела.

— Из-за чего?

— Не хочу, чтобы между нами что-то изменилось, я счастлив сейчас.

— А почему что-то должно измениться?

— Иногда одни перемены несут за собой другие...

София посмотрела на него.

— От такого риска ты должен бежать... Во всех смыслах, — затем она улыбнулась, забрала из его рук тарелку и стала доедать его кусок торта.

35

Через несколько дней служба DHL доставила билеты. Момент приближался. София пыталась об этом не думать. Она кружила по городу и запоминала то, на что раньше даже не обращала внимания: деревья, растения, здания, монументы, цвета домов. Она поднимала глаза и обнаруживала чудесные крыши. Она заворожённо смотрела, хотя они там были всегда. Она всегда была по ту сторону от этой красоты, от этих деталей, словно была слепа. Девушка остановилась у цветочного магазина и заказала несколько букетов для дома. Она выбрала тюльпаны, жёлтые маргаритки, лютики всех цветов и ароматные лилии.

— А Вы можете доставить их до обеда?

Потом София купила несколько бутылок вина. Она выбрала и белые, и красные вина, потрясающие «Lacrima di Morro d'Alba Piergiovanni Giusti» и «Pinot Blanco Penon Nals Margreid», которые видела в каком-то журнале в списке рекомендаций благодаря отличному соотношению цены и качества.

— Прекрасный выбор, — сказал ей продавец из винного магазина за углом её дома. — На самом деле, это прекрасный выбор. Многие люди платят сотни евро за вина худшего качества. Я всегда говорю: это не зависит от цены. Это всё богачи, которые покупают дорогие вина, чтобы покрасоваться перед приглашёнными, которые понимают в этом ещё меньше...

София не знала, что ответить, она просто кивнула и пару раз вставила ни к чему не обязывающее согласие.

— Однако люди, покупающие эти вина, вносят свой вклад в маленькие, но качественные винодельни, заслуживающие большего внимания.

— Да, конечно...

Наконец, мужчина протянул ей покупки. София расплатилась, и они попрощались. «Как мило, что некоторые продавцы, — подумала София, — посвящают тебя в свою философию».

Домой она пришла весёлая, счастливая оттого, что сумела сделать выбор, по крайней мере, в винах. Тут зазвонил телефон. Она отчаянно искала его в сумке, вываливая носовые платочки, ключи, кошелёк, ежедневник. Наконец, она его нашла. Скрытый номер. И кто это? Кто угодно. Все. Он. Её сердце бешено заколотилось. Зачем ему звонить ей? Что могло случиться? Она глубоко вздохнула и ответила.

— Алло?

— Синьора Валентини?

— Да.

— София Валентини?

— Да?

— Простите, что беспокою, меня зовут Луиджи Дженнари, — София молчаливо задумалась. «Луиджи Дженнари... Знакомое имя, но кто это? Не помню». Голос пришёл ей на помощь: — Я директор Вашего банка.

— Ах, конечно!

Низкий и лысый тип, который не соизволил познакомиться с ней. И почему он позвонил ей лично? Точно. Она тут же поняла.

— Простите, что вмешиваюсь, но думаю, что Вы уже в курсе... Да, то есть, я не думаю, что это ошибка, просто я хотел сказать, что...

— Да, синьор. На мой счёт поступило пять миллионов евро.

— Именно. И мы хотели узнать, можем ли помочь Вам чем-нибудь, не хотите ли Вы инвестировать эти деньги. Я буду счастлив снова встретиться с Вами, и подготовил несколько вариантов удачных вложений. Или, если хотите, я пришлю к Вам домой нашего финансового консультанта в любое удобное для Вас время... Вы меня слышите?

София улыбнулась. Она ещё слушала. Но ей хотелось повесить трубку. Она выбрала лучшую тактику.

— В ближайшее время на мой счёт поступят и другие средства. Но не нужно мне звонить, я сама свяжусь с Вами, когда у меня будет время.

— Да-да, конечно. Извините.

— Извиняю, — отключилась она. Ну, по крайней мере, у неё была возможность испытать такое. Она тут же побежала к банкомату, вставила карточку, набрала пин-код так, чтобы никто его не увидел, на этот раз по-настоящему заботясь об этом, и нажала на кнопку «Проверить баланс». Она поверить не могла своим глазами. Число было здесь, в центре экрана: 5.019.843 евро. Сама того не желая, она ещё раз с силой нажала на экран. А потом рассмеялась своему чрезмерному усердию. Девушка нажимала на какие-то кнопки и выбрала функцию «Печать чека». Когда чек вылез из разъёма, она согнула его несколько раз и положила в отсек бумажника. Вскоре она уже была дома.

— Смотри... — она бросила чек на стол, где рисовал Андреа. Он приземлился прямо на проект виллы в Ладисполи. Тех денег, что приземлились на рисунок, хватило бы, чтобы купить более тридцати домов, как этот. Андреа пальцами взял бумажку, словно это какой-то ценнейший объект, пергамент, найденный на каких-то золотых приисках, новость, способная затмить весь мир. На самом деле, это был анонс его новой жизни.

— Поверить не могу. Тебе на самом деле заплатили. Точно мир признал твой талант, хотя твой дар и бесценен. Дорогая, всё только благодаря тебе... — он указал на свои ноги. — Чудо может свершиться. Твоё сердце направит каждую ноту, что ты сыграешь. Спасибо, — София промолчала, неспособная ни говорить, ни улыбаться. Она знала, что этот момент скоро придёт, представляла его тысячу раз, но это не помогло. Она расплакалась. Молчаливые слёзы одна за другой без промедления стекали по её щекам, с каждым разом всё крупнее, болезненнее, тише, но знающие об этом большом клубке лжи. — Солнце, почему ты плачешь? — Андреа чуть наклонился, приблизился к ней, взял её за руки и попытался утешить. — Не нужно, ты меня ставишь в неловкое положение. Я не знаю, что сказать, как себя вести… Милая, умоляю тебя.

София плакала, не переставая. В последнее время она чувствовала себя особенно беспомощной. «За что?» — спрашивала она. Андреа протянул руку, пытаясь остановить эти слёзы.

— Прошу тебя... — но чем больше он говорил, тем больше она плакала. «Как он может быть таким наивным? — думала она, — как он может не замечать? Я заплачу другую цену, Андреа. Конечно, это цена не моей музыки, навыков и достижений... Я проиграла. Проиграла». Услышав в своей голове эти слова, она ощутила боль ещё сильнее. На её лице появилась ухмылка. Это Андреа заметил: — Неважно. Ты не поедешь.

И тогда Софии захотелось остановить этот фарс, очнуться от этого картонного сна, обнять его, рассказать обо всём, снова почувствовать себя свободной, его, только его и больше ничьей, ни за какие деньги... Но она ясно видела, что этого не случится, это было бы глупостью. Она зашла достаточно далеко и теперь должна только идти до конца.

— Нет, всё хорошо, дорогой, — улыбнулась она, возвращаясь к своей роли. — Я просто на эмоциях, как и ты.

Они обнялись. Некоторое время они просто молча обнимались. Затем Андреа отстранился от неё, погладил её волосы и улыбнулся.

— Всё будет хорошо, вот увидишь. Нам повезло. Я сожалею только об одном...

— О чём? — сердце Софии застучало быстрее. «Что теперь он скажет? Что всё понял? Где я ошиблась? Я так и знала...»

Андреа взял её руку, повернул ладонь и приподнял. А потом поцеловал. Он поднял на неё лишь взгляд, полный любви.

— Я бы так хотел поехать с тобой.

36

Всё должно было казаться правдой. Было бы неестественно, если бы она этого не сделала. А главное, из-за её образа жизни и характера, это было бы неправдоподобно. «Раз здесь должны быть Гольдберг-вариации, пусть!» — сказала София. Это было самое сложное, самое трудное произведение из всех. Говорили, что Бах не сочинил, а перевёл это, потому что на самом деле автором был Бог. София осознавала, что Андреа всего в нескольких метрах от неё, в другой комнате, и слышит, как она репетирует каждый день. Он вынужден выслушивать все восемь часов упражнений в день. Ей не нравилась идея просто включать запись; честно говоря, она была в полном восторге, потому что впервые за много лет настал момент испытать себя, встретиться с этим лицом к лицу.

Она смотрела на клавиатуру и первую страницу партитуры «Арии» и чувствовала что-то вроде головокружения. Но София не поддавалась. Она не собиралась читать «Вариации» с первой до последней страницы. Оны выучит лишь одну, номер 26. Она никогда не смогла бы подготовить «Вариации», если бы они не включались в её программу, когда ей было шестнадцать, а на публике она чаще стала играть их только в девятнадцать лет.

Она посмотрела на свои ладони, сплела их, потянулась и начала с подходящего ритма, то есть, бешеного. Переходы левой рукой и виртуозное совмещение с правой. Всё хорошо. Левая рука отвечала правой, опускалась к третьей октаве с непозволительно мелким обгоном из-за слишком тщательно изученной и разработанной аппликатуры. Её голова наполнялась удовольствием, она даже не смотрела на руки, она сама была «Вариацией», была Бахом, была фортепиано, была каждой клавишей, была посланием Господа. Она сыграла последнюю ноту мизинцем левой руки и одновременно начала играть всё сначала правой рукой. Последняя нота. И всё сначала. Без остановки.

В другой комнате Андреа с блестящими глазами отвёл глаза от стены и опустил голову.

В обед София решила передохнуть и ушла в консерваторию, чтобы в течение четырёх часов позаниматься на Steinway. Потом, после обеда, она осталась с Екатериной Захаровой. Она рассказала ей о своём путешествии, и они договорились о замене.

— Завидую тебе, это будет чудесный опыт, — она обняла Софию и казалась искренней.

— Тебе придётся занять моё место с сегодняшнего дня, мне нужно полностью сконцентрироваться на этих пяти концертах.

— Я буду счастлива, София.

Они попрощались. Екатерина проводила её взглядом, спокойно оставаясь посреди площади, немного завидуя этой восхитительной возможности, что представилась Софии.

Утром за день до отъезда София начала собирать чемоданы. Как посоветовала ей помощница адвоката Гуарнери, она взяла платья, в которых была на записях, просмотренных в офисе. Она примерила их, они всё ещё ей подходили. Может быть, она уже не так хорошо играет, как тогда, зато хотя бы не растолстела. Вечером они откупорили одну из бутылок белого вина, которое она купила, «Pinot Blanco Penon Nals Margreid», и в тишине съели спагетти с морепродуктами, а также отличный запечённый зубан. А потом, совершенно естественно, оказались в постели.

— М-м-м, ты хоть представляешь, какой сегодня был вкусный ужин?

— Тебе на самом деле понравилось или ты просто издеваешься?

София поискала глазами взгляд Андреа.

— Серьёзно, клянусь тебе. Честно говоря, я даже волнуюсь. Ты никогда не готовила так хорошо!

Она пихнула его.

— Дурак. Я готовила блюда и получше, чем сегодня, но ты такой же, как все мужчины...

— Какой это?

— Когда что-то выходит у вас из-под контроля, вы начинаете ценить то, что можете потерять...

Андреа внимательно посмотрел на неё.

— Что?.. Я могу потерять тебя?

— Если будешь плохо говорить о том, как я готовлю, то увидишь.

— Ты всегда была лучшей поварихой из всех, кого я знаю.

— Не ври... — София вылезла из кровати и пересекла комнату. Под бледным светом луны её тело выглядело тонким, груди округлыми и полными, а бёдра плотными, сильными, мускулистыми.

— Я до смерти хочу тебя...

— Нужно спать. Я завтра рано уезжаю...

Она вошла в ванную. Андреа услышал, что она включила воду.

— Я уже по тебе скучаю.

София повысила голос, крича из ванной.

— Я ведь просила тебя не врать.

— Но это правда! — София вернулась в спальню и легла с ним рядом. Андреа протянул руку и погладил её ноги. — Ты всю одежду сложила?

— Да… Концертные платья и одежду попроще.

Он продолжал ласкать её, поднимаясь всё выше.

— Паспорт?

— Он на столе в прихожей.

Он поднялся выше, и София вытянула ноги. Он слышал её вздох, но с улыбкой продолжал болтать:

— Ты взяла какой-нибудь свитер? Вдруг будет холодно.

— Только один... Будет жарко...

Андреа заметил, как она отзывается на его прикосновения.

— Будешь мне звонить?

— Это будет непросто. Сказали, что выдадут мне мобильник, потому что там не очень хорошая связь. К тому же, времени не будет, оно и понятно...

— Ага... — Андреа всё ещё ласкал её. Она вздохнула и закрыла глаза. — Залезь на меня... — в одно мгновение София оказалась сверху. Андреа с силой схватил её бёдра. — Я буду скучать по тебе, любимая.

— И я по тебе…

Она начала всё быстрее двигаться на нём, сильно толкаясь вверх и вниз. Она была очень возбуждена. Закрыв глаза, она откинула голову назад и достигла оргазма одновременно с ним, немного вскрикнув. Они неподвижно лежали в постели, полной любви, понемногу восстанавливая силы.

Первым заговорил Андреа:

— Знаешь, все эти дни, когда я вновь слышал твою игру, меня переполняли эмоции. Это было чудесно. Жаль, что ты потеряла столько времени.

— Возможно, всё, что с нами сейчас происходит, это благодаря моему отказу.

— Вот увидишь, ты здорово сыграешь. Все пять концертов будут впечатляющими. И тебя будет не остановить.

София взглянула на него в темноте комнаты.

— Давай поговорим об этом, когда я вернусь.

— Да. Ты права.

Вскоре Андреа уснул. София завершила последние приготовления, сложила в чемодан что-то ещё из одежды и вернулась в постель. «Это будет твоя новая жизнь».

«Что же произойдёт за эти пять дней?» Она посмотрела на часы. Завтра в это же время она будет с ним. И тут же она почувствовала странное волнение. Это было как в детстве, когда приближался момент отъезда на пляж на каникулах. Новая встреча с друзьями, с мальчиком, который ей нравился, но она виделась с ним только летом. Она была переполнена эмоциями, как раньше это бывало с ней в ночь перед концертом. Это не просто страх или любопытство. Её концерты – это вызов, то, что она должна была довести до конца самым лучшим образом. Но в этот раз вызов был другим, с беспрецедентной компенсацией в пять миллионов евро. И они уже были на её счёте. Затем она стала думать об этих деньгах. И почувствовала себя увереннее и расслабленнее. Всего пять дней с незнакомым мужчиной. Что она теряет? Но ответа на последний вопрос не последовало. Так что и она тоже наконец заснула.

37

— Такси уже здесь, — отодвинул Андреа занавеску.

— До встречи, дорогой, — София наклонилась над ним, поцеловала и улыбнулась. Взяла чемодан, несессер и вышла, не оборачиваясь. Увидев её, таксист вышел из машины и сложил сумки в багажник.

София подняла голову. Андреа был у окна и махал ей рукой на прощание. Она снова ему улыбнулась и села в такси. А мгновением позже они завернули за угол и скрылись из вида, затерявшись в трафике. Таксист посмотрел в зеркало заднего виденья.

— Куда едем?

— Аэропорт Фьюмичино, пожалуйста.

По пути София собрала волосы. Постепенно на её голове появились две косы, собранные резинками. Этим она просто пыталась занять себя и убить время. Затем она расплатилась и вышла из машины. Она без проблем нашла стойку регистрации авиакомпании. Показала паспорт и поставила чемодан на ленту. Прошла контроль безопасности и решила пройтись по магазинчикам до посадки на рейс. Она вошла в книжный. До Абу-Даби лететь было недолго, но она не знала, как далеко полетит оттуда. А книга поможет ей провести полёт спокойнее, отвлечёт её. «Почему я раньше об этом не подумала? Дома у меня полно книг, я многие даже не открывала, а тут такой шанс». Так что она прошлась по книжному магазину, почитала названия и, наконец, выбрала нестареющую классику – «Анну Каренину». Она много слышала об этой книге, но никогда не читала. Кто знает, что она откроет для себя, может, какой-нибудь знак, что-то связанное с тем, что она собирается пережить. Она расплатилась и вышла. Положила книгу в сумку и продолжила рассматривать витрины. Отвлеклась на красивые сумки. «Если бы я чаще путешествовала, то купила бы этот чемодан на колёсиках от Прада. Красивый, на вид удобный, — она закрыла его. — И когда у меня появится возможность куда-то ездить?»

Девушка остановилась у магазина с купальниками и парео. На витрине красовалась фотография пляжа с белоснежным песком. «Точно! Я не взяла парео. Хотя, я ведь буду наедине с ним. Если что, попрошу у него рубашку, — она рассмеялась про себя. — Думаю, парео – это последнее, о чём мне стоит беспокоиться». На какое-то мгновение она почувствовала себя семнадцатилетней девчонкой, которая впервые уезжает из дома с тысячей страхов и тысячей сомнений, которая думает, что не положила что-то в сумку и уверена, что забыла что-то фундаментально важное для своих каникул. «Каникул? — остановилась София перед большим зеркалом и посмотрела на себя. — Ты не на каникулах. Ты летишь не для того, чтобы наслаждаться каникулами. Ты едешь с ним, чтобы выполнять его желания, то, чего он хочет, всё, что он может хотеть от тебя, за пять миллионов евро. Пять дней. Пять дней могут длиться вечно, могут казаться бесконечными; тебе может это не нравиться, ты можешь возненавидеть его. София? Ну чего ты врёшь себе? Он ведь такой красивый и нравится тебе, он тебя завораживает, возбуждает. Ты просто ищешь оправданий. И не только это. Он заплатил тебе слишком много, лишь бы ты переспала с ним. Ты думаешь, он этого не знает? Человек, который знает о тебе всё: твои секреты, номер твоего счёта, у него есть твои фотографии, записи твоих концертов… и ты думаешь, что он не знает и этого тоже?»

И тут она услышала о посадке на свой самолёт. Она быстро направилась к своему гейту, показала билет и паспорт стюардессе, и её пропустили. Оказавшись на борту, она нашла своё место и устроилась в большом кресле в первом классе. Стюард подошёл к ней, чтобы предложить газеты и бокал шампанского.

— Спасибо.

И вот эти «особенные» каникулы начались. Самолёт проехал по взлётной полосе, подождал своей очереди, а потом сделал небольшой поворот и медленно взлетел. Заревели моторы, самолёт набрал скорость — и вот он уже в воздухе. София увидела море: волны разбивались на пляже, пенились у берега. Чуть позже они вошли в облако. Она достала из сумки книгу, стала читать и расслабилась. Она читала быстро и отвлеклась. Ей нравилась классическая литература.

Немного погодя она положила билет в книгу, как закладку, и оставила её на подлокотнике. Закрыла глаза и уснула. Девушка резко проснулась от шума. Она сильно вцепилась в подлокотники. Огляделась. Все были спокойны. И она вздохнула: ничего страшного, ничего странного, они просто приземляются.

Выйдя из самолёта, она подождала свой багаж и стала искать выход.

«Что теперь? И как я найду того, кто меня встречает? Кто вообще меня будет встречать? Наверное, это всё просто шутка. А если мне придётся пять дней провести здесь, в аэропорту! Шутка на пять миллионов!»

— Синьора Валентини?

— Да.

Элегантный мужчина в тёмном костюме и синей рубашке улыбнулся ей, протягивая руки к чемоданам.

— Мы ждём Вас. Пожалуйста, позвольте Ваш багаж.

— Да, благодарю.

Мужчина указал ей дорогу.

— Сюда. Полёт прошёл хорошо?

— Да, очень.

— Хотите чего-нибудь, может, кофе?

— Если можно, то воды...

— В машине Вы можете взять, что хотите.

На выходе из аэропорта к ним подъехал автомобиль. Её встречающий открыл ей дверь.

— Прошу.

София села в машину, он закрыл за ней дверь. Мужчина сложил сумки в багажник и сел на водительское кресло, которое только что освободилось. Он тут же пристегнулся и изменил положение рычага автоматической коробки передач на D. Большой Mercedes S 5000 бесшумно двинулся с места.

— В холодильнике напротив Вас есть напитки и еда. А в маленьком ящичке внизу бутылки воды комнатной температуры и стаканы.

София открыла холодильник и взяла минеральную воду. Мерседес свернул и остановился перед большими воротами. Проехав их, он продолжил свой путь к ангарам. В середине полосы ожидал самолёт G200 Gulfstream бизнес-класса. Водитель вышел и открыл ей дверь.

— Прошу Вас. Мы приехали, — София вышла из машины и растерянно замерла в тепле местного климата. В глубине дорожки блестели далёкие отражения, они казались размытым горизонтом в пустыне. — Здесь жарко, синьора, — мужчина улыбнулся ей и проводил, неся её чемоданы. Он остановился перед небольшой лестницей. — Пожалуйста.

В дверях самолёта возникла стюардесса.

— Добрый день, — София стала подниматься. Стюардесса улыбалась, приветствуя её кивком головы. — Где Вы хотели бы сесть?

— Наверное, сяду здесь.

Этот самолёт был больше, чем тот, на котором она летали в Верону, но такой же элегантный. Он был декорирован со вкусом до мельчайших деталей. Экипаж был другим. Командир представился.

— Здравствуйте. Мы взлетим, когда пожелаете.

София с улыбкой пожала плечами.

— Как по мне, то мы уже можем лететь.

— Что ж, тогда летим. Вы наш единственный пассажир.

А с земли её позвал водитель:

— Если Вам нужно будет взять что-то из своего багажа, они в курсе, где он находится. Хорошего полёта.

Лестницу убрали, и дверь закрылась. София села в большое кресло в центре салона. Оно было у иллюминатора, а рядом можно было оставить сумку. Она пристегнула ремень. Самолёт осторожно пришёл в движение. Постепенно скорость увеличилась, и он оторвался от земли. Никакого шума. Ничего. Экстремальная тишина.

София видела, как тёмный Мерседес проезжает ворота, а потом едет по длинной дороге посреди пустыни, среди пальм, которые с каждым разом казались всё меньше. Через несколько секунд она уже была в небе. Самолёт повернул налево и направился прямо к солнцу. София заметила, что мощность моторов увеличивается; а после уже ничего не ощущала. Машина летела, пересекая пушистые слои облаков, и только так она могла представить скорость движения самолёта.

К ней подошла стюардесса.

— Если хотите, можете отстегнуть ремень. Турбулентности не будет.

— Как по-вашему, нам предстоит долгий полёт?

— Посмотрим... Ветер попутный. Полёт будет долгим, но мы сделаем всё возможное, чтобы Вы даже не заметили.

Ей хотелось спросить: «Окей, но куда мы летим?» Но она знала, что вместо ответа получит лишь вежливую улыбку. Так что она решила задавать только те вопросы, на которые стюардесса может ей ответить.

— Здесь есть ванная?

— Конечно. Две. Вы можете пользоваться той, что у Вас за спиной, — София встала, и стюардесса дала ей пройти. — Не сомневайтесь, если Вам что-то понадобится, просто позовите меня.

— Хорошо, спасибо.

София открыла дверь ванной. Он был отделан чёрной мраморной плиткой с вкраплениями светлой, внутри было зеркало, душ и ванна с гидромассажем. Раковина была в японском стиле. С другой стороны висели белые льняные полотенца. Она закрыла дверь, встала перед зеркалом, вымыла руки и причесалась. И тут она обнаружила у себя за спиной белых халат, мягкий, толстый. Она подошла к нему. На нём была вышита буква «S». Под ним лежали тапочки; она их примерила. Естественно, её размер.

Чуть позже она вышла из ванной и села на место. На столе её ждал портфель с надписью: «София».

Подошла стюардесса.

— Мне сказали, чтобы я дала Вам это, и что Вы уже в курсе.

— Да...

Вообще-то, она не знала, о чём речь. Стюардесса ушла. София расстегнула молнию. Внутри она нашла мобильный телефон и записку, распечатанную на компьютере:

«Этот телефон для Вас. Вы можете использовать его всё это время, как пожелаете. Номер будет отображаться, как принадлежащий Абу-Даби. Номера на карточке – те, по которым Вы звоните чаще всего».

София ознакомилась со списком. Действительно, сразу за словом «дом» шёл её домашний номер; «родители», «Андреа», «Оля», «Лавиния», «Стефано». У них были все её контакты, они написали их здесь, на этой бумажке. Ни одного не пропустили. Эти люди были опасны, они могли забраться в самые укромные уголки её жизни, могли разузнать всё, купить всё. Кроме одного. И это её успокоило.

Она вернулась к чтению. Позже ей подали лёгкий обед: лосось, приготовленный на пару, с картофелем и свежайший салат. На десерт – французские пирожные, и всё это с отличным белым вином, «Riesling Sommerberg Alsace Grand Cru». Она пила кофе, когда самолёт приземлился. Девушка положила телефон в сумку и попрощалась со стюардессой:

— До встречи.

Её ждал тёмный лимузин, куда уже грузили её багаж. Водитель с улыбкой поздоровался с ней. Это был темнокожий парень, скорее всего, местный. Он открыл дверь, чтобы она села, а потом снова закрыл. Сел за руль этого шикарного Bentley Mulsanne и завёл мотор.

Внутри были кожаные сиденья и, конечно же, холодильник. Но София ничего не хотела. Она созерцала пейзаж за окном. Кругом была плотная растительность; вдоль дороги росли лиственные деревья. Время от времени среди всей этой зелени возникали большие яркие цветы. На протяжении всего пути им попадались мужчины и женщины, завёрнутые в разноцветные ткани: синие, бежевые, коричневые, бирюзовые. Люди приветствовали её, поднимая руки, и шли дальше своим путём.

Машина свернула в последний раз, а затем всё время ехала прямо. Вдалеке виднелось море. По мере того, как автомобиль продвигался дальше, сцена расширялась. За чистейшим белым песком широкого и длинного пляжа показывалось синее море, огромное и безграничное. Через некоторое время автомобиль свернул направо, проехал ещё несколько сотен метром и остановился у пирса. Здесь был только один катер. Водитель проводил её. Их ноги стучали по деревянным доскам, и кроме этого звука слышен был лишь медленный морской прибой.

Из кабины катера вышел мужчина.

— Здравствуйте, синьора. Проходите. Здесь безопасно, — улыбнулся он ей. Он с трудом говорил по-итальянски, но его можно было понять. София поднялась, хватаясь за перила. — Пожалуйста, садитесь, куда хотите. Море немного неспокойное, но Вы не волнуйтесь...

София присела на большой диван на корме, откуда могла видеть всё. И тут же поднялись тросы. Шум моторов стал нарастать, катер отошёл от причала, почти сразу же начал планировать и совсем скоро достиг скорости в шестьдесят миль в час. Тогда море стало казаться плоским, и катер летел по этой синей глади. Иногда он следовал ритму волны и слегка покачивался. Ветер разметал волосы Софии, и она пыталась усмирить их, но они, непослушные, лезли ей на лицо и закрывали весь обзор. А потом она увидела его. Остров. Большие пальмы с огромными листьями возвышались в центре приближающейся полоски суши; другие, поменьше, склонялись к морю, и там, на белом пляже, они кланялись в реверансе, приветствуя таким образом неизбежных приглашённых. Оставалось совсем чуть-чуть. Справа виднелись скалы, словно обрубающие часть острова. Там море казалось темнее, а растительность – гуще. Катер стал снижать скорость и повернул, рисуя большую кривую линию; он завернул, прорезая воду, чтобы направиться к единственному пирсу, который до этого момента прятался за довольно высокой песчаной дюной. Он стоял там и улыбался ей, держа в руках красную розу на длинном стебле.

Едва катер пристыковался, он помог ей сойти и сразу же вручил цветок.

— Добро пожаловать.

— Спасибо... — покраснела она, как дурочка.

Он как воспитанный человек сделал вид, что ничего не заметил.

— Идём, я хочу показать тебе остров.

Они сели в электромобиль без крыши, который вела девушка-мулатка.

— Добрый день...

Они вместе сели назад. Танкреди улыбнулся ей.

— Кэмерон, пожалуйста, покажи остров нашей гостье.

— Конечно, синьор.

Машина тронулась, проехала несколько метров по дороге у края пляжа, а затем затерялась в растительности. Они ехали сквозь очень густые заросли, затем выехали на поляну и оказались у маленького озера.

— Оно пресноводное, и ты можешь искупаться здесь, а вон там – водопад… — с высоты пяти метров падал поток воды. Она разбивалась о скалы и рассеивалась в воздухе так, что можно было увидеть радугу. Машина вновь ворвалась в джунгли и выехала через несколько мгновений. — Итак, это у нас пляж, самый защищённый. А там внизу, на берегу, коралловые рифы, — длинная белая полоса простиралась примерно на три километра, несколько слегка изогнутых пальм росли у самого края моря. Машина проехала мимо очень элегантной маленькой беседки. Рядом были два кресла, обитых джутовой тканью: — Здесь можно загорать... без толпы людей рядом, — чуть дальше толстый бамбуковый навес защищал большую кухню. Внутри были холодильники, стойка и чугунная печь. Высокая стена растительности изолировала пляж от нескромных взглядов работников кухни. — Здесь, если кто-то голоден или хочет выпить…

София улыбнулась.

— Это очень напоминает мне «Голубую лагуну».

— Да, но они оказались на острове, когда были совсем детьми, и вообще это было случайностью. Смотри, здесь заканчивается пляж. Теперь развернёмся... — Кэмерон легко развернулась и позднее остановилась. Она отлично сочеталась со всей этой зеленью и скалами. — Ну, вот и дом. Он в самом правильном месте. Здесь остров сужается, так что к нему можно подобраться с обеих сторон. И он не очень большой. Идём...

Они вошли в гостиную с полом из светлого дерева. Большие окна по всему дому впускали тепло заходящего солнца, которое освещало каштановые диваны. На полу лежал большой белый и очень мягкий ковёр. Через другое окно можно было увидеть конечную точку пляжа, море и красную сферу заката. Справа была высокая стена, покрытая венецианской штукатуркой белого и кремового цветов, а на ней – несколько картин, освещённых лёгким светом, холодным и приглушённым самими рамками: картинами Гогена и Хокни – два шедевра современного искусства.

— Идём... — повторил Танкреди. Они вошли в кухню, полностью сделанную из нержавеющей стали. Темнокожий повар и три его помощника, все одетые в белое, поздоровались, просто улыбнувшись. — А здесь – столовая.

Это был светлый зал, практически пустой, на полу которого перемежалась белая решётка с грубым стеклом. Внизу была галька; в этой части острова течение океана было сильнее. Волны разбивались под этой комнатой и поднимались к небу, превращаясь в больших белых чаек. Но не было ни звука, дом был отлично звукоизолирован.

Они шагали дальше.

— Это мой кабинет... — он открыл дверь, и они вошли в очередную комнату. София была поражена сложной стереоустановкой и плазменным телевизором. — Но на самом деле, когда я здесь, мне не хочется ничего делать... — с одной стороны стоял светлый кожаный диван. Из окна тоже были видны берег из гальки и море. Он продолжал экскурсию: — А сейчас мы идём в другую часть дома, к спальням. Эта – твоя, — открыл он новую дверь. Пол из светлого, почти белого дерева. Большой лиловый ковёр, дверь, ведущая на пляж, и большой шкаф справа. Её чемодан и несессер лежали на скамеечке рядом. — А это – твоя ванная.

София увидела, что часть потолка открыта и пропускает свет от неба, по которому проплывают розовые облачка. Здесь был большой душ, ванна с гидромассажем, рядом – длинное сиденье, на котором лежала большая махровая подушка. В углу стояло антикварное деревянное кресло, инкрустированное жемчугом и раковинами. На стене висели полотенца всех оттенков лилового. Но сама стена была цвета индиго, очень светлого оттенка. Ещё было большое зеркало в серебристой раме. Рядом с раковиной цветы сирени источали свой аромат на всю комнату. На всех полотенцах и халате была вышита буква «S». Танкреди улыбнулся ей.

— Моя комната точно такая же, только цвета, возможно, мужественнее, но если хочешь, можем поменяться...

— Нет-нет, мне всё нравится.

— Тогда я тебя оставлю. Нужно кое-что проконтролировать. Отдыхай, прими душ, позвони, делай, что хочешь... Тебе должны были выдать телефон.

— Да.

— Отлично, сейчас шесть. Официально ты находишься в месте с таким же часовым поясом, как в Абу-Даби. Так проще. Если ты не против, то когда будешь готова, я хочу предложить тебе аперитив.

София улыбнулась.

— Будет много людей?

— Нет. Ты не рискуешь. Кроме того, что ты встретишься со мной…

38

София осталась в комнате одна. Она подошла двери, выходящей на улицу, открыла её и вышла в сад. Растения были очень ухоженными. Маленькая деревянная калитка вела на пляж. А к забору был прислонён велосипед. Она увидела чуть дальше два стула под навесом и в саду, соседнем с её садом, такую же мебель. Словно две смежные виллы с мостиком между ними — полностью сделанным из тика, идеальным для прогулок или езды на велосипеде — который извивается направо и налево среди растительности и ведёт прямо к морю.

Она зашла обратно. Закрыла дверь и достала мобильник из сумки. Немного подумала. Потом заметила непрочитанное сообщение. Открыла его.

«Каждый раз, перед тем как позвонить, проверь компьютер рядом с телевизором».

Она подошла к телевизору и увидела его. Нажала на пробел, и монитор тут же оживился. На нём отображались время и температура, окошко сверху показывало метеорологическую карту страны, в которой она должна находиться. А внизу было её имя. Она нажала на него, и высветились телерепортажи и фотографии, на которых она выходит из самолёта, и реклама её концертов. Также она нашла газетные статьи той страны. Она взяла телефон и нашла номер, который уже был в его памяти.

Андреа ответил в тот же миг.

— Наконец-то! Привет, солнце, всё хорошо? Ты уже приехала?

— Да, всё очень хорошо. Полёт прошёл замечательно.

— Хорошо. Знаешь, как я по тебе скучаю?

— И я по тебе, — они немного помолчали. София решила, что должна сказать ему: — Но я очень скоро вернусь. Вот увидишь, эти пять дней пролетят быстро.

— Да... — потом они ещё немного поболтали. — Как с погодой?

— Отлично. Наверное, около двадцати пяти градусов.

— Значит, загоришь, но не сгоришь.

— Если после обеда буду свободна, то схожу на пляж. Но мне кажется, здесь не очень хорошее море...

— Как здорово, что я всегда могу с тобой связаться... Это мило с их стороны, что они предоставили тебе телефон.

— Да, и он отлично работает. Тут, говорят, проблемы со связью.

— Чем вы сейчас заняты?

— Собираемся репетировать. Потом мы немного отдохнём, и в девять – первый концерт. Я не знаю дирижёра... немного нервничаю.

— Всё будет хорошо. Если закончишь не очень поздно, позвони мне.

— Репетировать будем долго, а после концерта пойдём ужинать. Надеюсь, они останутся довольны своими вложениями.

— Они будут очарованы, дорогая, вот увидишь... Пусть ты давно не играла, но ты всегда будешь лучшей. Думай только о музыке. Если не сможешь позвонить позже, то поговорим завтра.

София выключила телефон. Какое-то время она просто смотрела на него. Глубоко вздохнула. Лгать. Для неё это всегда было самой сложной вещью на свете, однако сейчас она сделала это просто превосходно. В её голове возникли моменты, связанные с Андреа: его улыбка, они вдвоём обедают, спокойный ужин перед телевизором. Она быстро прогнала их. Неподходящий момент для этого. Она разделась и встала под душ. Постепенно она смогла расслабиться под горячей водой. Она расслабила плечевые мышцы, откинула голову назад, а потом стала медленно крутить её, сначала вправо, потом влево. Сильный напор воды снял остатки напряжения. Она была готова.

Она вышла из душа, надела халат и высушила волосы. Затем, стоя голой перед зеркалом, сделала лёгкий макияж: немного туши, капелька пудры, тонкая линия подводки...

София остановилась, увидев в углу маленький конвертик. Открыла его. Внутри она нашла копию всех медицинских анализов Танкреди. Они были просто идеальны. Она улыбнулась, ведь он хотел как-то успокоить её. Она подошла к чемодану и достала что-то из одежды. Девушка ещё не решила, что надеть. Затем она открыла шкаф, чтобы взять несколько вешалок, и удивилась. В нём оказались двадцать восхитительных платьев от Армани. Чёрные, белые, серебристые, тёмно-синие, одно красное... и куча туфель всех оттенков, чтобы сочетать с этими платьями, к тому же, на каблуках разной высоты. В ящиках она обнаружила чудесные комплекты нижнего белья из шёлка и других тканей и разных цветов: чёрные, белые, синие, красные. Конечно, всё было её размера.

Позже она вышла из комнаты. Солнце ещё не село. Её ждала какая-то девушка. Она улыбнулась Софии и пригласила её следовать за собой до конца коридора. Витая лестница из светлого дерева и матовой стали вела на террасу. Здесь девушка остановилась и жестом заставила её идти дальше. София поднялась по лестнице; часть стены была стеклянной, и за ней можно было увидеть море. Другая часть была из камня. Несколько секунд спустя она очутилась на вершине этой башни.

Танкреди был там. Он смотрел на горизонт, положив руки в карманы брюк отличного тёмно-синего костюма. Он обернулся и улыбнулся.

— Я думал, ты наденешь одно из своих.

— Если хочешь, могу переодеться. Но я увидела такие красивые платья и подумала, что будет жаль не надеть их.

Танкреди приближался к ней. С каждым разом он был всё ближе. Остановился лишь в миллиметре от неё. Хранил молчание. Ощущались лишь звук близкого моря, аромат природы, окружающей их, а он вдыхал только запах Софии. А потом прошептал:

— Я солгал. Я надеялся, что ты наденешь это. — Она улыбнулась. Их взгляды встретились. Цвета закатного солнца ласкали щёки Софии, её волосы, спутанные ветром, медленно и осторожно колыхались вокруг её лица. Её губы были приоткрыты, как Танкреди и запомнил, какими он увидел их в первый раз, когда она пальцами подбирала ноты хора в церкви. Тогда ему захотелось поцеловать её, попробовать эти мягкие губы, словно персик, укусить их, сосать. Но он не двигался, а просто наблюдал за ней с жадностью. И тогда уже она посмотрела на него решительно и с любопытством, практически бросая ему вызов. Но Танкреди хранил покой. Эта нерешительность застала его врасплох. Почему именно он сейчас так нерешителен, он, мужчина, который никогда не испытывал неуверенности в себе с женщинами даже более красивыми, чем она? Он не произносил ни слова. Нет. Неправда. Это ложь. Не было женщин красивее неё, и его глаза это знали, его душа, его желание, его сердце знали... Ещё какое-то время он просто смотрел на неё. Затем произнёс: — В такой момент слова могут всё разрушить.

— Точно, особенно, если нет необходимости в словах.

— Я рад, что ты здесь...

— Я тоже, хоть и думаю, что по другим причинам. Как бы там ни было, этот остров – за гранью моего воображения, особенно потому, что здесь каждая деталь тщательно продумана. Остров твой?

— Да, недавно купил. Года три назад. И впервые приехал сюда с женщиной. — Софию с любопытством взглянула на него, а потом рассмеялась. — В чём дело? Что смешного?

— По-моему, это просто бред... — её волосы заколыхались, когда она стала отрицательно мотать головой. — Поверить не могу!

— Во что?

— Что ты мне врёшь!

— Я тебе не лгал.

София пристально посмотрела на него.

— Слушай, может, ты и сам не понял ещё, но ты меня купил. Я твоя на пять дней за пять миллионов евро. Тебе ведь сказали, правда? Нет, видимо, ты не знаешь... но мне перечислили деньги.

На этот раз развеселился Танкреди.

— Ты меня насмешила.

Танкреди подошёл к ведёрку со льдом, в центре которого стояла бутылка шампанского «Кристаль», он взял её и вытер, а потом лёгким и быстрым движением откупорил её. Уже немного расслабившаяся, София подошла.

— Вся эта романтика: роза, шампанское, частный остров... это здорово, но в этом нет необходимости, если ты хочешь затащить меня в постель. Ты можешь приезжать сюда с кем захочешь.

Он протянул ей бокал шампанского. Улыбнулся, поднимая свой.

— За твой смех, который кажется мне всё прекраснее... И за меня, потому что сейчас я говорю тебе правду, а ты мне не веришь, — они легонько сомкнули бокалы, и в воздухе раздался звон. В этот момент он пристально посмотрел ей в глаза. — Я впервые на этом острове с женщиной, клянусь тебе.

Затем он улыбнулся и сделал глоток.

Они сидели в двух больших креслах, наслаждаясь шампанским, один рядом с другим. Солнце уже исчезло, оставив за собой розовые лучи над морем. За разговором они смеялись, как два совершенно незнакомых человека в баре любого города.

— Пойдём ужинать?

— С удовольствием. Заказан столик?

Танкреди улыбнулся и взял её за руку.

39

На небо стала подниматься луна. Для них приготовили большой стол на пляже, где не дул ветер. Вокруг в песок воткнули длинные факелы для освещения.

София сняла туфли и оставила их по дороге, ведущей к этому месту. Танкреди увидел и сделал то же самое. Они шагали голыми ногами по песку.

— Холодный...

— Немного.

Он отодвинул стул, чтобы его спутница могла сесть, а затем сел напротив неё. Из ниоткуда появились официанты с блюдами, а потом открыли их перед ними.

— Креветки очень свежие, их поймали сегодня днём для нас.

София попробовала.

— Очень вкусные.

Им принесли другие морепродукты, приправленные апельсином, а затем горячие блюда из различной рыбы. То и дело за их спинами, в темноте, возникал официант, который наполнял их бокалы отличным холодным «Chardonnay Marcassin». За тартаром из сибаса следовали омары на гриле.

София и Танкреди веселились, поглощая пищу, пытаясь разорвать пинцеты, ковыряясь в самых сложных уголках панцирей, чтобы попробовать нежнейшее мясо. Наконец, с десертом подошёл момент сомнения в выборе.

— Я хочу шоколадное суфле, покрытое какао, — София наслаждалась, как ребёнок. Десерт был горячим, едва приготовленным, нежным, с безупречным вкусом. — Этот повар – просто волшебник!

Ей подали «Muffato della Sala de Antinori», а рядом поставили антикварный деревянный поднос с несколькими сортами граппы, рома и выдержанного виски. Позже к ним подошёл поздороваться повар:

— Как дела, синьоры?

— Отлично, всё было очень вкусно.

— Я могу предложить Вам кофе? Или хотите чего-нибудь ещё?

Танкреди взглянул на Софию, которая улыбнулась и отрицательно качнула головой.

— Нет, спасибо.

— Хорошо, тогда до завтра.

Официанты присоединились к повару, и все вместе они удалились с пляжа. Они затерялись в темноте ночи, но вновь возникли чуть дальше, рядом с освещённым пирсом. Там были другие служащие. Послышался звук заведённых моторов, и тут же четыре лодки отделились от берега. София с любопытством наблюдала за ними.

— Куда они поехали, на рыбалку?

— Нет, спать.

— А куда?

— На соседний остров.

— Я думала, они ночуют здесь.

— Нет. Не хочу никого на этом острове. Кроме тебя, разумеется.

— Ага... А я-то думала, ты и меня отправишь отсюда.

— Глупая, — он взял её ладонь, перевернул и посмотрел на неё. — Эти руки в той церкви… Всё их вина.

— Почему?

— Они заставили меня мечтать, — поцеловал он её ладонь.

София закрыла глаза и впервые после стольких лет была тронута.

Позже они молча прогуливались по берегу. Лёгкие волны приливали и отливали, туда-сюда – нежное дыхание бесконечного моря.

Танкреди взял её за руку, и она позволила вести себя. Они шли рядом, как нормальная пара, вне правил, вне времени, вне измен, лжи и обманов... Внешне идеальные для заведомо несовершенных.

София увлеклась и положила голову на плечо Танкреди, он рукой обнял её за бёдра. После они остановились и в темноте этой ночи, под высоко поднявшейся луной их профили вырисовывались в глубокой синеве, нарушаемой лишь маленькими звёздочками, морем и далёкой землёй, но никто не мог видеть их, поэтому они не рисковали.

София и Танкреди смотрели друг на друга с улыбкой без ложной скромности и волнения. Такое в определённые моменты бывает только между мужчиной и женщиной. Словно больше ничего не существует. Словно то, что вот-вот случится, – самая естественная вещь в мире. Поцелуй. Поцелуй из разных вкусов. С одной стороны – поиск, страдания, желания. С другой – спор, отрицание и, наконец, даже поражение. София растворилась в его объятиях, крепко прижалась к нему. Сначала её губы отвечали почти со стыдом, со страхом. Но потом они вдруг ожили и стали жадными, наконец, растерянными, покорёнными этой страстью. Танкреди не переставал целовать её, убирая волосы с её лица, иногда прерываясь, чтобы посмотреть ей в глаза, чтобы встретить застенчивый взгляд девушки, пытающейся избежать всего этого любой ценой. Они находили друг друга и вновь теряли, словно София столкнулась с отчаянной и неоспоримой правдой.

Тогда она ему прошептала:

— Пять дней. Пять дней – и я не буду больше твоей.

Он улыбнулся.

— Возможно. Но сейчас – моя. И первый день ещё не закончился.

София попыталась высвободиться, но он сжал её в своих объятиях и снова поцеловал. Она укусила его. Он продолжал, словно ничего не случилось. Потом он взял её за руку, и она молча последовала за ним. Они зашли в дом. В коридорах было тусклое освещение. Танкреди привёл её в единственную комнату, где они ещё не были. Открыл дверь. Внутри большого зала, вырубленного в скале, был бассейн. Выполненный из стекла, он был словно подвешен над самым глубоким морем острова.

— Вода тёплая. Мы можем искупаться.

Танкреди ещё приглушил свет. Большие арки потолка уже едва освещались. Деревянный пол был горячим. В углу было несколько белых халатов и полотенец. Рядом стояло два больших кресла с пенными подушками, таким большими, как матрасы.

Танкреди повернул ещё один переключатель. Под стеклянным бассейном засветилось дно. За бортиками стали видны кораллы, посередине плавали цветные рыбки, а чуть глубже появились осьминоги. В глубокой синеве виднелись медленные барракуды, окуни, выглядывающие из укрытия, косяк спинорогов, резко меняющий направление: они быстро сбегали до прихода маленькой акулы. Ты словно находишься в аквариуме, в прозрачной клетке на дне океана.

Танкреди погасил последние источники освещения. Луна, подглядывающая в большие стеклянные стены, время от времени освещала зал.

— Хочешь искупаться?

— А как же акула?..

Танкреди рассмеялся.

— Это всё декорации, нет никакой опасности. Единственный риск – это я.

— Ну, тогда я не боюсь, — сбросила София платье на пол. Затем она сняла лифчик, за ним – трусики. Танкреди наблюдал за ней. Она была здесь, полностью обнажённая перед ним, идеальная. Он видел её в профиль, на свету вырисовывались завитки у неё на лобке. Она повернула голову и посмотрела на него. В темноте она видела его белые зубы, его улыбку. — Не смотри на меня.

София спустилась в бассейн; вода была тёплой. Она погрузилась чуть глубже. Проплыла несколько метров под водой и вынырнула чуть дальше. Она была словно подвешена над этой бесконечной синевой. Внизу, отделённые от неё толстым стеклом, проплывали несчётные виды рыб. София смотрела в глубину. У неё было очень странное ощущение. Она была погружена в темноту, как будто спряталась, а под ней, освещённые лампочками, плавали скаты, рыбы всех видов, большие стены красных кораллов.

Танкреди разделся и тоже залез в бассейн. Чуть позже он уже был с ней рядом. София улыбнулась ему.

— Если бы я кому-нибудь рассказала, мне бы не поверили.

— Тебе нравится?

— Это бесподобно. Как ты до такого додумался?

— Не знаю, я всегда об этом думал, но мне казалось, что сделать такое нереально. Один инженер убедил меня в обратном.

— И как же?

— Он сказал: «Если ты об этом мечтаешь, значит, это возможно».

— Красивая философия.

— Да, только не для всего подходит.

В его словах звучала странная грусть, но прежде чем София успела спросить что-нибудь, Танкреди приблизился к ней. Они были в углу бассейна рядом с открытым морем. Под ними было стекло. Танкреди схватил её за бёдра, привлёк к себе и снова поцеловал. Их ноги переплелись. Он ласкал её грудь. Он чувствовал её сосок, маленький, но набухший, и постепенно спускался. София развела ноги, чтобы позволить ему спуститься чуть ниже. Он стал медленно ласкать её, чувствовал её дрожь, она возбуждалась всё сильнее от его прикосновений. Тогда София тоже начала ласкать его. Она чувствовала мышцы его рук, рельеф его сильной груди, плоский живот, косые мышцы. Она немного спустилась и встретила его готовым, возбуждённым, твёрдым. Она продолжила ласки. Вскоре их поцелуи превратились во вздохи, с каждым разом всё более тяжёлые, страстные. Танкреди навис над ней, раздвинул ей ноги и постепенно нежно вошёл в неё. София обвила его ногами и оперлась локтями о край бассейна, а он встал на ноги и толкался внутри неё, с каждым разом всё глубже и сильнее, но не спеша. Впервые после встречи с Андреа она была с другим мужчиной. Она ощущала, как он двигается над ней, в ней, и сжимала ноги, впивалась пальцами в его спину и ниже, ещё ниже, в ягодицы, в эти сильные мускулы, которые сжимались и разжимались, доставляя ей удовольствие.

София откинула голову назад, её грудь поднялась над водой, освещаемая светом луны. Танкреди целовал её соски, не прекращая движения. Он положил руки ей на бёдра, с силой сжимая их, и продолжал целовать её грудь, шею, губы. София стонала всё сильнее, совершенно легкомысленная, ведомая страстью, ощущая его внутри себя всё сильнее в одном и том же ритме без устали. Наконец, она больше не могла.

— Я всё, — услышав эти слова, он кончил одновременно с ней.

Они остановились, как без сознания, полностью мокрые, над морем, один на другом, в тишине, чувствуя лишь прерывистое дыхание друг друга. А вокруг них и даже под ними – океан. В этом углу большого бассейна два обнажённых тела, одно на другом, всё ещё горячие от любви. София подняла голову и посмотрела на него. Он погладил её по щеке, чтобы убрать мокрую прядь волос. Поцеловал её. Это был медленный и нежный поцелуй, полный любви. Когда София отстранилась от него, она не могла больше сопротивляться. Этот вопрос мучил её с самого начала, с того момента, как она узнала обо всех его деньгах и власти в сочетании с красотой:

— Почему именно я? За пять миллионов евро ты мог бы взять себе любую, любую женщину намного красивее меня.

Танкреди улыбнулся.

— Может, потому что на меня повлиял тот инженер. Потому что я мечтал об этом... Проблема в том, что я мечтал с открытыми глазами.

Позже они вместе приняли горячий душ, вытерлись, надели халаты и легли на одно из больших кресел с пенными подушками. Танкреди открыл охлаждённый «Кристаль», который достал из тёмного холодильника, встроенного в камень, и наполнил два высоких бокала. Они пили его, смеясь, шутя, рассказывая друг другу о школьных годах, о путешествиях за границу в юности. Эти истории сближали их, не таких разных, как они думали. А потом – слишком открытая грудь Софии. Хитрый взгляд. Последний глоток шампанского. Соприкосновения ног. Рука Танкреди под её халатом.

— Ты снова возбуждена.

— Да и ты не на шутку.

И тогда они без стыда, словно знакомы всю жизнь, стали ласкать друг друга, глядя глаза в глаза, любопытные, с провокационными намерениями. Танкреди развёл её ноги и стал лизать без остановки. Они пропустила свои пальцы в его волосы и пихала его голову всё ниже. Она пыталась остановить его, когда была на грани оргазма. Когда она кончила, он встал напротив неё, всё ещё возбуждённый. София стала ласкать его, глядя ему в глаза, и он приблизился к ней. Она взяла его в рот и стала сосать, а потом ещё сильнее, глубоко, практически глотая. Танкреди отстранился от неё, а потом снова взял её. Он медленно проник в неё, но постепенно ритм нарастал. Он чувствовал, что снова готов кончить. Затем он переместился и заставил Софию взобраться на себя. Она продолжила двигаться над ним, горячая, возбуждённая, с каждым разом всё быстрее и быстрее, пока, с криками, снова не достигла оргазма одновременно с ним. Она легла прямо на Танкреди, вспотевшая, ещё пламенная, ещё возбуждённая и удивлённая тем, как проходит эта ночь.

— Поверить не могу. Это омары так действуют, или ты что-то добавил в шампанское?

Танкреди улыбнулся ей.

— Пять дней. Только пять дней. Не проси ни днём больше.

Позже они отправились в комнату Софии. Снова занялись любовью, ещё более дерзко и дико, без ограничений, без стыдливости, вновь странным образом голодные, узнавая друг друга лучше, открывая что-то новое. Он взял её сзади, и она помогала ему:

— Так, продолжай, так, глубже, сделай мне хорошо.

Когда она сама себя ласкала, то получила оргазм одновременно с ним.

Они заснули почти под утро. София проснулась в полдень и была одна. Она сходила в душ, улыбнулась себе в зеркало и подняла бровь, вспоминая все моменты прошлой ночи. Потом она включила компьютер. Невероятно. На её странице было полно комментариев. Все поздравляли её с успешным концертом. А в конце даже был её коротенький ответ. Она прочитала несколько комментариев от своего имени и удивилась тому, как подобраны слова. Всё было написано так, как это сделала бы она сама. Её уже ничего не удивляло. Она посмотрела на состояние погоды в компьютере и поняла, что тянуть нельзя. Момент настал. Она достала мобильник из сумки и набрала номер. После второго гудка Андреа ответил.

— Любимая! Я уж думал, ты не позвонишь. Как всё прошло вчера?

— Отлично.

— Гениально, превосходно! И это даже с твоей усталостью после полёта! Я зашёл в интернет и прочитал просто кучу комментариев. Ты даже ответила на некоторые... прежде чем позвонить мне.

— Знаю… Я читала, завтракая в постели. Подумала, что ты ещё спишь.

— Ага! До двенадцати?!

— Ну, пока меня нет, ты можешь наслаждаться.

— Что ты такое говоришь! Слушай, я видел, что ты сыграла в конце на бис.

София не обратила на это внимания. Она подбежала к компьютеру, нашла в уголке программу концерта, открыла её и быстро прочитала. В самом конце она нашла заметку о её выступлении на бис: «Токката ми-минор» Баха.

— Да... — она восстанавливала дыхание. — Я сыграла «Токкату ми-минор».

— Ладно, я очень рад за тебя, теперь видишь, что ты ещё не заржавела?

Они поговорили несколько минут. Кое-какие новости из дома, комментарии о работе Андреа, а затем София решила закончить разговор:

— Слушай, я должна вешать трубку, скоро начнём репетировать.

— Хорошо. Позвони, когда сможешь.

— Да, дорогой, до скорого.

Она закрыла телефон и снова просто смотрела на него. Невероятно, у неё нет никакого чувства вины. «Как такое может быть? Может, потому что я воспринимаю это как своего рода миссию? В конце концов, — улыбнулась она, — на жертву с моей стороны это тоже не похоже!» Она улыбнулась этой странной самоиронии и тому факту, что она так скоро захотела закончить разговор с Андреа. Вообще-то они всегда разговаривали подолгу, а она рассказывала о многих вещах до мелочей. Конечно, на этот раз она и не могла рассказать ему обо всём. И вновь девушка засмеялась над собой. Нет. Дело совсем в другом. Ей просто хотелось позавтракать. А главное, после такой ночи, снова увидеть его.

40

— Привет, хорошо спалось? Я оставил тебя отдохнуть...

София села напротив него и улыбнулась из-за солнцезащитных очков.

— Отлично, спасибо. Только сейчас я немного голодна...

Танкреди указал ей на стол.

— Я попросил приготовить для тебя вкусные французские круассаны, яичницу, апельсиновый сок, кофе сильной прожарки и свежее молоко... Фруктовый салат из ананаса, персика, манго и киви.

— М-м-м… Не могу больше ждать, — она приступила к завтраку. — Как же вкусно, — сказала она с набитым ртом.

Танкреди рассмеялся.

— Я ведь сказал, что не вру, — затем он налил ей кофе и немного молока. — Хочешь светлее?

— Нет, достаточно. И, пожалуйста, без сахара.

Танкреди улыбнулся.

— Знаю. Только тростниковый сахар.

— Ну конечно, а я и забыла, — она продолжила есть. Она проглотила ананас и манго, попробовала яичницу и закусила всё тостом, который официант только что положил на стол. — Ещё горячий. Спасибо.

Рядом было французское сливочное масло, немного солёное. София немного намазала на свой горячий тост и откусила большой кусок.

Танкреди весело наблюдал за ней, восхищаясь тем, как она ест.

— М-м-м... Очень вкусно. Как в мечтах…

— Ты – моя мечта. Истинное удовольствие – смотреть, как женщина ест с таким аппетитом.

— М-м-м, это точно... — она даже облизала пальцы, засовывая их в рот; она сознательно вела себя как избалованный ребёнок и в то же время как чувственная женщина.

Танкреди заёрзал на стуле.

— Говорят, что по тому, как женщина ест, можно определить, какая она в постели…

София засмеялась.

— То есть после прошлой ночи что-то осталось для тебя неясным?

Танкреди пристально посмотрел на неё.

— Я всё утро думал об этом. Кое-что показалось мне слишком сложным, мне бы хотелось повторить некоторые моменты. Я мучаюсь сомнениями: не приснилось ли мне всё это...

София хотела налить себе ещё кофе, но Танкреди оказался быстрее: он взял кофейник и налил ей.

— Спасибо... Значит, ты у нас большой мечтатель.

— Если есть возможно помечтать, почему бы и нет?

— А если мечта превратится в ночной кошмар?

— Я проснусь.

— У тебя всегда получается всё держать под контролем? Управлять своими чувствами?

— Думаю, да. Наверное, я ещё никогда не рисковал в этом смысле.

Они помолчали. Затем София сняла очки.

— И ты мне не врёшь.

— Я тебе уже сказал, — его глаза казались спокойными, как синяя морская гладь перед ними: — я не вру.

— Да, точно. Я верю тебе, особенно потому, что тебе нет нужды врать, — она съела кусочек ананаса. — Просто ты настолько независимый человек во всём, а ещё один их немногих людей на свете, которые могут позволить себе такую роскошь, как не выдумывать ложь.

— Ты смеёшься надо мной?

— Вовсе нет. Я правда так думаю, и знаешь, что ещё пришло мне в голову?

— Что?

— Быть тобой, должно быть, просто ужасно.

— Почему? — спросил он насмешливо. — Тебе не было хорошо вчера? Я сделал что-то не так? Скажи мне! Я постараюсь исправиться в оставшиеся дни.

— Осталось четыре...

— В оставшиеся четыре дня.

— Ты такой богатый...

— И что? Проблема в этом?

София пожала плечами.

— Я бы никогда не знала, что тебе подарить. А я люблю делать подарки! Но у тебя есть всё.

Танкреди обнял её.

— Неправда. Ты сделала мне самый лучший подарок. Ты здесь, — поцеловал он её.

Последующие четыре дня были насыщенными, весёлыми, забавными, полными неожиданностей. Они ни разу не поссорились. Постоянно занимались любовью. Часто разговаривали: то ни о чём, то о весёлых моментах из жизни, о друзьях, о путешествиях, делились историями о своей первой любви. Они узнали друг друга немного лучше. Ездили на рыбалку с одним из лучших рыбаков на острове. Софии так повезло, что она почти что сразу же поймала рыбу.

— Я боюсь, она такая тяжёлая...

— Не упусти, тащи!

Они затащили рыбу на лодку. Это была большая махи-махи.

— Осторожно, не приближайся.

Рыбак тут же уложил её в корзину. А вечером повар приготовил суп в большом котле, установленном на пляже, из махи-махи и другой рыбы. Ещё он добавил крабов и мидии. Он всё это сварил и полил соусом из оливок, перца и шафрана. Пробуя, София закрыла глаза.

— Так вкусно, что даже не верится.

— Рыба, которую ты поймала, и делает блюдо таким вкусным.

— Ну, значит, я настоящий рыбак!

Они запивали ужин прекрасным «Montrachet Romanee Conti» 2005 года. На второе им подали омара, приготовленного на пару, с нежными соусами и филе хвоста морского чёрта с апельсиновым соусом. И наконец, когда все покинули остров, они болтали на башне, попивая «Château d'Yquem».

— Можно задать тебе вопрос?

— Конечно.

— Каково это – иметь всё?

— С чего ты взяла, что у меня есть всё? Может, я хочу, чтобы ты всегда была моей, но этого не купить за деньги.

— Это вопрос?

— Нет. Потому что ответ я уже знаю.

София посмотрела на него.

— Что случилось?

— Ты о чём?

— Обычно я представляю таких людей, как ты, уже в четвёртом браке, который тоже подходит к концу, с новой женщиной, намного моложе предыдущих, готовой занять место последней, и так далее. Ему восемьдесят лет, а ты читаешь статью в газете о том, что он в очередной раз женится на двадцатилетней. И вот ты – совсем другой, не похож ни на одного из них.

— Я разрушил твою теорию?

— Скорее, разбудил любопытство.

— Рассказать тебе сказку?

— Нет, просто скажи мне правду. Если можешь рассказать.

— Скажем так, я пришёл к выводу, что лучше оставаться одному.

— Не верю. На этот раз ты лжёшь даже самому себе. Представь, как здорово было бы разделить всё, что у тебя есть, с женщиной... Веселиться с ней, может, завести детей и веселиться и с ними тоже. Делать самые простые вещи. Вокруг тебя суетится толпа людей, которые делают для тебя всё, но ты не думаешь о том, как было бы круто и самому что-то уметь, а когда-нибудь потом поделиться этим знанием со своим ребёнком. Вот, например, научить его рыбачить…

— Это предложение?

— Ты ведь знаешь, что я замужем.

Они немного помолчали. А потом задал ей самый сложный вопрос:

— А ты счастлива?

А она нашла единственный возможный ответ:

— Пока что я и сама не задавала себе этот вопрос.

На следующее утро они ныряли в глубокие воды. Они отлично поплавали, захватив за собой морскую звезду и больших моллюсков, и поиграли с морским коньком. София следовала за ним, заинтригованная его странным способом плавания. Он съежился и вытянул хвост.

— Никогда такого не видела!

Они покатались за водных лыжах. Потом прокатились на велосипедах, а после обеда выпили чаю с вкусным английским печеньем со сливочным маслом.

— Кажется, я набрала уже несколько килограммов!

— И ты всё равно прекрасная.

— Всё равно?! Значит, это правда! Какой кошмар.

— Ладно, я готов пожертвовать собой. Хочешь сбросить немного прямо сейчас?

Они занялись любовью на башне под закатным солнцем, там, где никто не мог их увидеть. Позже, уже ночью, после купаний под луной, они сделали это на пляже, когда не было уже никого, кто мог бы прервать их.

И настал последний день.

Всё шло очень хорошо: комментарии на веб-странице, фотографии с концертов, звонки домой. Андреа ни о чём не догадывался. Они немного разговаривали по телефону, всего лишь один звонок в день до семи вечера. Но это нормально, она была очень занята. Они выходили в море на паруснике и объезжали вокруг острова. С моря дом выглядел прелестным.

Они вернулись за землю, пришвартовали парусник, сошли на пирс и в тишине подошли к столику, который Танкреди приготовил в джунглях рядом с озером. Там они ели, наслаждаясь отличными тальолини с лобстером под «Сансер Эдмонд». София пропустила второе и съела мусс на десерт. Повар превзошёл самого себя.

— Это просто сказочно. Так не бывает, — она съела ещё немного. С ложкой во рту девушка закрыла глаза, облизывая её, как конфету. — Я думаю, что он добавляет какой-то особый наркотик!

Танкреди рассмеялся.

— Съешь ещё.

— Не могу!

— Да ну...

— Да ну – что?

— Что сделано, то сделано. И даже моя забота о тебе не сможет возместить ущерб!

София вздохнула и положила руки на бёдра.

— Отлично! Ты прав. Я могу съесть ещё? — она тут же проглотила второй десерт. — Всё закончилось, так не пойдёт! А я могу забрать с собой повара?

— Да, конечно. Но он всё время будет напоминать тебе об этих пяти днях, и тебе это не понравится.

Она замолчали. Появился повар.

— Итак, синьоры, могу я предложить Вам что-нибудь ещё?

София встала.

— Нет, спасибо. Всё было идеально.

На этот раз София взяла Танкреди за руку. Они зашагали к дому. В тишине занялись любовью. Нежно. Танкреди смотрел на неё, она закрыла глаза. Когда она их открыла и посмотрела на него, в них была жадность и дикость, словно она была разочарована, словно всего этого секса было недостаточно. Они кусали друг друга. Словно эти укусы могли сохранить то, что постепенно заканчивалось.

Позже на остров прилетел вертолёт, в то время как они, вспотевшие, лежали на постели рядом и смотрели на море. Танкреди гладил её спину. А потом он глубоко вздохнул и прошептал ей, словно умоляя:

— Не уезжай.

Она не ответила. Только крепко прижалась к нему. Потом встала и ушла в ванную. Стала наполнять ванну водой и добавила ароматизированные соли, которые окрасили её в голубой. Когда ванна наполнилась, девушка нырнула. Легла на дно. Закрыла глаза, положила голову на большую пушистую подушку и соскользнула чуть ниже в эту горячую ароматную воду. Она думала о его словах. «Не уезжай». Вздохнула. Нет. Уговор был другим.

— Можно?

София открыла глаза. Танкреди стоял в дверях с двумя бокалами шампанского. Она ласково улыбнулась.

— Прошу. Будь как дома.

Он сел в ванну напортив неё и протянул ей бокал.

— Прости меня. Я не должен был тебя просить о таком, — затем он поднял бокал: — За наше счастье, где бы оно ни было.

София улыбнулась и чокнулась с ним. Выпила половину и поставила бокал у края ванны. Посмотрела на него и проскользнула на другую сторону. Села позади него и обвила его ногами. Обвила руками его шею, скрестила их на его груди.

— Тс-с-с. Просто расслабься.

Танкреди так и сделал. Он запрокинул голову назад, на плечо Софии, и закрыл глаза. И даже он удивился тому, что произошло потом. Он всё ей рассказал.

41

Танкреди на всех парах ехал домой на своём Порше. Там в один момент он разделся, принял душ и вытерся. Надел тёмный костюм и белую рубашку, чёрные носки — надевая их, он широко улыбался — а затем обулся в Church's последней модели. Он бегом спустился, перескакивая через две ступеньки, а потом встретил её.

— Привет... — Клаудине спокойно стояла в темноте, опираясь о стену. — Ты здесь… Я думал, ты спишь.

— Услышала, как ты приехал.

— Ой, прости, я тебя разбудил.

— Я не спала.

— Вот и хорошо, сестрёнка.

Он поцеловал её в щёку. Затем, пока он не убежал, она остановила его.

— Мне нужно поговорить с тобой.

— Сестрёнка, я так опаздываю. Мы можем отложить это до завтра?

— Нет, — она замолчала и опустила голову. — Сейчас.

Танкреди положил ладонь на её подбородок и попытался поднять её голову, но она сопротивлялась. Наконец, он добился своего и заглянул ей в глаза.

— Это что-то важное? — Клаудине согласно кивнула, она была готова расплакаться. Танкреди вздохнул. — Сестрёнка, я бы остался... Но у меня свидание, которое я не могу отложить.

— Всё можно отложить.

— Значит, и этот разговор тоже!

Они молчали. Он понял, что не может оставить всё, как есть. Тогда Танкреди заговорил с ней спокойнее.

— Вот увидишь, что бы ни случилось, в итоге всё образуется, я уверен. Иди спать, а завтра ты на всё посмотришь иначе.

Потом он попытался её развеселить своими шутками, как делал с самого детства, и всё-таки заставил её улыбнуться. Они договорились. Завтра утром они поговорят. А потом Танкреди выбежал из дома, пока она его не остановила вновь. Он сел в Порше, завёл мотор, развернулся на площадке и, прошуршав по гравию, на высочайшей скорости покинул виллу.

Клаудине подошла к двери, увидела, как он быстро проезжает последний прямой отрезок дороги, выезжает за ворота и исчезает в ночи. Она снова осталась одна. Одна. Слышны были лишь цикады вдалеке. Была кромешная тьма. Она осмотрелась. И почувствовала облегчение. Она приняла решение. Точно, как Танкреди и сказал. В жизни нет ничего, что нельзя было бы решить.

Она глубоко дышала. Потом вернулась в свою комнату, открыла ящик и достала их. Это единственный выход. Затем она вышла. Танкреди найдёт их и всё поймёт. Чуть позже она вернулась домой. И тогда услышала шум. Вовремя. Она не могла больше ждать. Девушка сняла обувь и босиком быстро поднялась по лестнице. Она шла, стараясь не шуметь, время от времени оборачиваясь. Может, её уже услышали. Нужно спешить. Только не этой ночью. Она не может. Больше не может. Клаудине открыла чердак. Она делала это медленно, с закрытыми глазами, беспокоясь о том, чтобы дверь не заскрипела. Но этого не случилось. Она на цыпочках подошла к окну, выходящему на крышу. Она очень медленно подтянула сук, забралась на него и в одно мгновение оказалась на улице. Свежий воздух, темнота, ни намёка на лунный свет. Она искала в вышине неба звёзды, но не было ни одной. Лёгкий ветерок колыхал листья самых высоких деревьев. Но слышен был лишь их шорох. А вокруг была тьма. Не было видно ничего. «Так всё и будет?» Она была уверена лишь в одном: её проблема будет решена. Она больше не может. Клаудине улыбнулась в последний раз. Сделала три быстрых шага. И прыгнула.

42

Танкреди молча плакал в её объятиях, возвращаясь к этим воспоминаниям, а София не знала, что сказать. Он крепко обнимала его, пытаясь как-то утешить.

— Это не твоя вина, ты не мог ничего сделать.

— Я мог остаться. Мог выслушать её.

— Почему ты этого не сделал? Ты не хотел знать?

— Я торопился.

— А куда ты должен был идти?

Он молчал, стыдясь того, что не смог отказаться от своих интересов и выслушать последнего крика отчаяния своей сестры.

— Женщина. Я был с девушкой.

Танкреди судорожно вздохнул. Он смог произнести это вслух. София погладила его по голове.

— Нам всем хотелось бы вернуться назад, у всех есть хотя бы одна вещь, которую мы хотели бы исправить. Но так нельзя. Нужно жить с этими сожалениями. Можно только попытаться забыть об этом или пережить. Делать то, что позволит тебе чувствовать себя лучше. Но нельзя отказываться от жизни из-за того, что произошло бы в любом случае, — и, сама того не желая, она подумала о том, что сама хотела бы исправить, о своём обете, о музыке, от которой отказалась. Она осторожно расположилась напротив него и взяла его лицо в ладони. Танкреди склонил голову, как Клаудине той ночью. — Посмотри на меня, Танкреди, — постепенно он поднял лицо и встретил её взгляд и улыбку. — Ты не виноват. Просто в жизни твоей сестры что-то было не так...

— Но она хотела рассказать мне, а я не дал ей возможности.

— И она не оставила записки? Наверняка в то время она вела дневник, где есть все объяснения.

— Я везде искал.

— Странно, что ничего не осталось. Когда человеку настолько плохо, он испытывает потребность в том, чтобы писать, чтобы объяснить происходящее хотя бы себе самому. Не было места, которое она любила больше всего?

Танкреди молчал. Он искал везде, ему больше всего на свете хотелось знать, что хотела сказать ему сестра.

— Ничего. Она ничего не оставила.

— А после смерти Клаудине не случилось ничего странного?

— Нет. Всё было как раньше, абсолютно всё.

И именно это, по крайней мере, для него, было самым болезненным. Их жизни продолжились, как будто ничего не случилось. Как будто это было нормально, что Клаудине в один прекрасный день покончит с собой, как будто, так или иначе, все этого ожидали. И все знали, что это только его вина. Но всего этого, естественно, он не мог сказать.

И вот так они сидели напротив этого моря, напротив этой ночи, под этими звёздами безо всякого ответа. Тогда София нежно поцеловала его. Она отстранилась от него и наклонила голову. Распущенные волосы спадали ей на плечи. Она с нежностью взглянула на него.

— Танкреди, это была не твоя вина. Пора снова начать любить.

— Это твоё желание?

Она улыбнулась.

— Это мой совет.

Позже они поужинали в башне, там, где море глубже. София представилась в красном платье от Армани. Она собрала волосы, надела тонкое жемчужное ожерелье и подходящие серьги. Море немного волновалось, ветер начинал бушевать, но мягко раскачивал её платье и колыхал волосы. Какая же красавица, подумал Танкреди. Очень красивая. Красивей всех. Может, больше оттого, что это последняя ночь.

Ели они в молчании. Время от времени слышался стук столовых приборов, когда они касались ими о тарелки, звон стекла, когда они наливали «Шабли», шорох салфеток, когда они брали их, чтобы вытереть рот. Время от времени волны посильнее разбивались о стену, поднимались вверх, к краю, и заливали часть окна, но не их самих. Когда ужин закончился, появился повар, чтобы спросить, не хотят ли они чего-нибудь ещё.

— Нет, спасибо.

— Всё было хорошо?

— Просто идеально, как всегда.

Тогда он попрощался. Чуть позже лодки покинули остров. Они остались одни.

— Теперь я хотел бы попросить тебя кое о чём... — он взял её за руку.

— Говори.

— Идём со мной, — они направились в гостиную. Танкреди открыл дверь. София была поражена. Это привезли на вертолёте. В центре, напротив стеклянной стены, освещённое сверху, стояло чёрное фортепиано Steinway. — Я хочу, чтобы ты сыграла, — за окном море волновалось всё сильнее, волны разбивались об одну из стен дома. Но не было ни звука. София молчала. В ночной тишине видны были лишь капельки воды на стекле. Наконец, она глубоко вздохнула и повернулась к Танкреди. Он был спокоен. — Только если захочешь.

Тогда она улыбнулась ему.

— Конечно. Я сделаю это.

София расстегнула молнию и дала платью опуститься на пол. Затем она сняла всё остальное и пошла совершенно обнажённая. Девушка села на стул, подняла крышку и убрала защитную ткань. Наконец, она успокоилась. Тишина. На улице море продолжало бесноваться. Огромные волны били в стекло и разбивались о тишину этой комнаты. Об ожидание. Они словно хотели войти, словно тоже хотели услышать музыку, которая вот-вот зазвучит. Но это было невозможно. Так что они стекали вниз, обратно в море, и за мокрыми стёклами появилась луна.

София решила начинать. С детства все завидовали её экстраординарному таланту исполнения без колебаний, с самого скрипичного ключа и весь остальной фрагмент она могла сыграть, ни разу не взглянув на клавиши. Однако по спине у неё побежали мурашки. Перед её глазами тут же встали страницы «Фантазии-сонаты по прочтении Данте» Ференца Листа, одна из самых сложных пьес в репертуаре пианистов всех времён. Она пробежалась пальцами по шести октавам сверху вниз. А затем наполнила зал нотами фортепиано с дрожащей страстью: хроматические шкалы, шестнадцатые паузы, прямо согласованные и противопоставленные немыслимой скорости, мощные скоростные переходы и пересечения с левой рукой.

Кожа на этом прекрасном теле заблестела от судорожных усилий. По лицу, плечам и груди уже стекал пот, но руки были идеальными, сухими, неудержимыми. Её глаза фокусировались на партитуре с чёрными нотами, которых не существовало, которые видела только она, одну за другой, и у любого пианиста вызвало бы зависть то, настолько хорошей, насколько отличной пианисткой она была. Вскоре ей стало казаться, будто Лист, великий виртуоз, сидит с ней рядом, едва ли не ошеломлённый тем, что он сам, автор и известный исполнитель этой умопомрачительной композиции, не смог увидеть, прочувствовать.

Звучание Steinway пронзило этот зал, и Танкреди не мог думать ни о чём — тот человек, который всегда был хозяином своих эмоций даже в самых сложных и рискованных ситуациях. Эта музыка проникла в его душу, всё его существо обратилось в фортепиано. Он больше не контролировал её, это была уже не та сладкая София, с которой он проводил ночи любви в страстных разговорах и простом смехе. Впервые он ощутил любовь. Не ту, что случается между двумя людьми, а любовь абсолютную.

Когда София сыграла последний аккорд, Танкреди понял, что контроль, который, как он думал, он имел над её жизнью и жизнью других людей, — это просто иллюзия, но при этом он ощутил странное облегчение. Теперь он смотрел на неё совершенно другими глазами, она была спокойнее, светлее наконец. Она была Собой, собой с большой буквы, собой и более никем. Он встал, подошёл к фортепиано и просто погладил её щёку. Скоро они снова станут теми же двумя людьми, но, наверное, уже не будут прежними.

— Я взволнован, как никогда в жизни.

София обняла его. Она была совершенно голой и обвивала его за талию, но это казалось совершенно естественным, в этом не было никаких намёков, несмотря на то, что её грудь освещалась луной, а соски напряглись. Обоих переполняли эмоции. Они долго молчали, пока Танкреди не сказал:

— Давай искупаемся в бассейне.

Вскоре они уже были в воде. София расслабилась, напряжение от этого исполнения, от этого сложнейшего испытания понемногу спадало. Она нырнула к нему и поцеловала его. Вода была тёплой, они сплели ноги. Она тут же почувствовала, что их с Танкреди возбуждение нарастает. Они нежно занялись любовью, как повешенные над водой.

Позже, в комнате, они продолжили со страстью, не говоря ни слова. При этом каждый их взгляд был наполнен желанием, сексом. Они словно были наполнены тысячей слов.

София проснулась в одиночестве. Она собрала чемодан. Спустилась на завтрак, чтобы попрощаться, но нашла только чудесную красную розу на длинном стебле. А рядом – записку.

«Для тебя. Только для тебя».

Когда она позавтракала, Кэмерон, девушка, которая встретила её по приезде, подошла к столу.

— Когда захотите, я провожу Вас на пляж.

— Спасибо.

Немного позже электромобиль остановился у большого пирса. Её ожидал катер с заведённым мотором. София вышла из машины и взошла на борт. Её чемодан и несессер погрузили. А затем катер пришёл в движение, свернул и постепенно отдалился от пляжа по направлению к большой земле.

София обернулась и посмотрела на остров. Танкреди стоял на башне, где они ужинали в первый вечер. Он держал руки в карманах и смотрел в другую сторону, по направлению солнца.

43

Такси остановилось. София расплатилась и вышла.

Она стояла одна посреди улицы, у своего дома, с чемоданами у ног. Наконец, она вызвала лифт и немного погодя оказалась у дверей квартиры. Вставила ключ в замок и открыла. Андреа быстро приехал в гостиную и включил музыкальный центр.

— Ты здесь! Добро пожаловать домой!

София осмотрелась. Повсюду беспорядочно висел серпантин, на столе, в центре гостиной, стояли полевые цветы. На розовом плакате Андреа нарисовал Микки и Минни, застенчиво и влюблено смотрящих друг на друга. А над ними было сердечко с их именами внутри, «Андреа и София». На столе были кексы, а рядом – бутылка отличного «Беллависта Франчакорта».

София рассмотрела результат всех приготовлений, эту попытку устроить тёплое приветствие. Она подошла к Андреа и поцеловала его в губы.

— Я по тебе так соскучилась.

А потом она расплакалась, не в силах сдержаться.

— Солнце, ну чего ты плачешь? Не нужно. — София села на колени и положила голову на его ноги. Андреа погладил её по голове. Потом посмотрел на серпантин на лампе, висящий как попало, на полевые цветы, на Микки и Минни, на их имена в сердце. А София всё плакала. Он был рад, что смог удивить её. Эмоции всегда играют злую шутку с людьми, особенно такими чувствительными, как она. Тогда он улыбнулся и снова погладил её. — Я тоже очень по тебе скучал.

Следующие дни были непростыми.

— Ты такая загорелая! Всё прошло хорошо? И как тебе немецкий дирижёр? Он хорош?

Все ответы были ложью, но она не могла себя выдать. В самолёте до дома она нашла пресс-релиз обо всех своих концертах. Быстро прочитала его и с лёгкостью запомнила. Это был просто ряд фактов о том, как должны были пройти эти пять дней в Абу-Даби: что она ела, какая была погода, кое-что о рынках, самые используемые слова на том языке — привет, добрый день, добрый вечер — самые крупные отели, выставка, на которую она якобы сходила. София всего лишь повторяла эту информацию. А потом настал более сложный момент.

— Эй, да ты там не голодала... Иди сюда… — София подошла к кровати. — Поправилась… Так ты мне нравишься даже больше.

Он медленно гладил её ноги, постепенно поднимаясь. София закрыла глаза. Желать его должно было быть естественным и нормальным. Она всё-таки расслабилась, но заниматься любовью ей было не так-то просто. Не думать об этих пяти днях оказалось практически невозможно. И на какое-то мгновение она почувствовала себя виноватой. Ей казалось, будто она изменяет Танкреди.

Постепенно всё становилось на свои места. Они отправили запрос в «Shepherd Center» Атланты ещё до её отъезда.

Примерно через две недели после её возвращения пришёл ответ. Они приняли все необходимые меры, следовали процедуре, и клиника дала положительный ответ. Через двадцать дней должна была быть операция.

София вернулась в музыкальную школу, чтобы убить время. Она попросила Олю вернуть ей неотправленное письмо, а потом рассказал ей обо всех концертах.

— И на последнем концерте я сыграла на бис «Токкату в ми-минор» Баха.

— И?..

София улыбнулась.

— Всё хорошо.

Оля с удовольствием обняла её.

— Я знала. Ты прекрасная пианистка. И я не хотела, чтобы ты была лучшей, я хотела, чтобы ты стала уникальной. У меня получилось.

Сказав это, она ушла. София наблюдала за тем, как она спускается по лестнице, немного неуверенным шагом, но счастливая.

И очень скоро настал день отъезда.

43

Танкреди находился в своём нью-йоркском офисе. Он пил кофе, рассматривая фотографии из папки. Их сделали на острове. Сотни фотографий. София принимает ванну, идёт по пляжу, гуляет на закате, их поцелуй. Первый день, фотограф запечатлел из укрытия разные моменты, даже в темноте. Однажды в спальне он сам активировал видеокамеру. Теперь он нажал на кнопку на пульте, и включился плазменный телевизор, затем DVD, и он стал смотреть запись.

Вот она. На ней ничего нет. Прелестная. Возбуждающая. Он слышал её дыхание. Он так скучал по ней. Безумно. Он скучал по ней, потому что она не принадлежала ему? Он скучал, потому что это она. Интерком оповестил о том, что к нему пришёл посетитель. Мужчина всё выключил и закрыл папку.

— Пусть войдёт. — Давиде открыл дверь. Он был очевидно зол. Остановился перед столом. Танкреди удивлённо смотрел на него. — Привет, дружище, что ты тут делаешь? Я не знал, что ты в Нью-Йорке.

— Я приехал из-за тебя. Ты хотел пентхаус на Манхэттене, и вот я его для тебя ищу.

— И как поиски?

— Плохо. Но я нашёл это, — он бросил на стол какое-то письмо. Танкреди смотрел с любопытством. Давиде кивнул на него: — Прочитай.

Он открыл письмо. Это был почерк Сары. «Дорогой мой, я больше не могу так жить.

С той ночи в бассейне я поняла, что ничего уже не будет так, как прежде…»

Танкреди дочитал до конца. Его имени здесь не было. Давиде смотрел на него, не отрывая взгляда.

— Это Сара. Ты не узнаёшь её почерк?

— Да, похож на её.

— Я представляю, о ком она говорит, хоть его имени здесь нет. Всё указывает на тебя. Почему ты мне не сказал?

— Что я должен был сказать?

— Ты её трахнул?

— А ты как думаешь?

— Ты мог завоевать тысячи женщин. Почему именно она? Для твоей коллекции?

Танкреди сделал глоток кофе. Интерком оживился. Танкреди ответил:

— Да? Кто это?

— Я тебе нужен? — это был Савини.

— Нет, спасибо. Всё хорошо, — он отключился. Затем вздохнул и пересел в кресло. — Не хочешь присесть?

— Предпочитаю стоять. Я задал тебе вопрос. Ты её трахнул?

— А что она тебе сказала?

— Она сказала, что да.

Танкреди рассмеялся.

— Что здесь смешного?

— Она всегда ненавидела нашу дружбу. Кажется, это её раздражало, она ревновала, словно я твой любовник.

— Она любила тебя.

— Она никогда никого не любила. Меня она любила только потому, что не могла меня заполучить.

— Почему ты так уверен?

— Потому что я твой друг. Даже если я что-то испытывал к ней, к тебе у меня чувств всегда было больше. И она это знала. — Танкреди посмотрел на него: — Мне жаль, но у нас ничего не было. И не потому, что она мне не нравится...

Какое-то время Давиде молча смотрел на него. Танкреди спокойно выдержал его взгляд. Он был спокоен, совершенно ничего не выдавая. Давиде глубоко вздохнул

— Теперь кое-что прояснилось, — он собрался уходить.

— Передавай от меня привет.

— Я не знаю, где она. Она ушла.

— Письмо не забудь.

— Она просила передать его тебе. Оно для тебя.

Давиде вышел из кабинета. Танкреди остался один. Вдруг раздался звонок его телефона. Звонил его брат. Ему не хотелось отвечать, он решил перезвонить позже.

Мужчина налил себе ещё кофе, взял со стола письмо, разорвал его и выбросил в мусорку. Затем открыл папку и снова стал листать фотографии. София смеётся. София бежит по пляжу. София едет на велосипеде. София выходит из воды в светлом купальнике. У неё торчат соски, всё её тело видно во всей красе, её сильные ноги. Ещё на одной фотографии она смеётся, откидывая назад мокрые волосы. На другой она одна сидит в кресле и смотрит в морскую даль. Море словно поглотило её, её окружала атмосфера грусти. Она сняла большие солнцезащитные очки и смотрела вдаль, словно искала где-то за горизонтом ответ на какой-то вопрос. Он внимательнее рассмотрел эту фотографию. Её глаза, выражение лица. Оно было особенно сильным и глубоким. Что в этот момент происходило у неё в голове? Она принимала какое-то решение? Делала выбор? Он отложил фотографию.

Он вспомнил тот день. У них был задушевный разговор, словно они знакомы всю жизнь. Той ночью он впервые открылся ей и рассказал всё о Клаудине. София сначала молчала, а потом попыталась помочь ему. Она долго говорила, пытаясь избавить его от чувства вины. Но это было непросто. Он вспомнил, что она сказала: «Странно, что ничего не осталось. Когда человеку настолько плохо, он испытывает потребность в том, чтобы писать, чтобы объяснить происходящее хотя бы себе самому».

Клаудине хотела всё ему рассказать. Она пошла именно к нему, к своему брату. Но у её брата не было времени на неё. И Танкреди не мог принять этого. Он был неспособен простить себя. Она умерла по его вине. Он видел её последним, он был последним, кто мог заставить её передумать.

Он сидел в тишине. София была права: он не хотел любить. Но была ещё большая правда, чем это: он не мог любить. Он не мог быть ничьим, потому что им владела эта вина. Он сделал ещё глоток кофе. Боль следовала за ним годами, она не отступала, никогда не оставляла его. Он повернулся в кресле и стал смотреть за стекло, на Шестую Улицу. На главной дороге у него под ногами движение было медленным. Длинный ряд такси черепашьим шагом продвигался направо. На переполненных тротуарах торопились куда-то люди. Здесь, внизу, всего на нескольких квадратных метрах можно было увидеть всё, чем славится Большое Яблоко. Но ничего не менялось. Всё всегда так и было. Он вспомнил очередной фрагмент разговора с Софией:

«— А после смерти Клаудине не случилось ничего странного?

— Нет. Всё было как раньше, абсолютно всё».

Однако, это было не совсем так. Он задумался о времени после смерти Клаудине. Как он мог не понять? Действительно, это было немного странно, это было совсем небольшой переменой, может, даже ничего не значащей, но стоило проверить. Он вышел из кабинета и подошёл к Савини.

— Есть новости?

— Они уже приехали, разместились в номере 539, на пятом этаже. Скоро сделают анализы и последние приготовления. Кажется, операция будет завтра в девять утра.

— Отлично, — Танкреди протянул Савини листок: — Я хочу знать об этом человеке всё возможное: состояние текущего счёта, последние покупки, где живёт, чем занимается… — Савини посмотрел на имя. Оно не было незнакомым. Но он решил без вопросов сделать то, о чём просит Танкреди. — А потом попроси подготовить самолёт.

— Полетим в Атланту?

— Нет, когда узнаешь, где этот человек, полетим поговорить с ним.

45

Номер 539 клиники «Shepherd Center» в Атланте состоял из трёх комнат. Первая, комната пациента, была очень большой. На стене висел телевизор, также был шкаф и окно выходило на поле для гольфа. Рядом, в гостиной, был бар, стол с четырьмя стульями, телевизор и диван для посетителей. Последняя комната – ванная. Обслуживание было безупречным. В номере всегда стояли цветы.

Один за другим несколько врачей осматривали Андреа. Ему объясняли разные этапы операции, используя технические термины, которые повторяли ему много раз, чтобы он понимал, что они значат. Затем пришёл черёд профессора. Мишуна Торкама был человеком невысокого роста, но стоило ему войти, как все сразу замолчали.

— Добрый день. «Shepherd Center» рад приветствовать Вас.

Затем он очень уверенно улыбнулся, и Андреа тут же успокоился. Он выслушал его объяснения. Операция была сложной, с этим не поспоришь. Они использовали стволовые клетки. Продолжительность варьировалась от шести до двенадцати часов. На самом же деле рассчитать время было сложно, ведь одна из операций длилась четыре часа, а другая – двадцать четыре. Но все они увенчались успехом. Умер лишь один пациент, но из-за осложнений во время операции.

— Но все остальные операции закончились отличным результатом, а время восстановления – почти чудо, — заключил Мишуна Торкама, вновь улыбнувшись. Его подтверждение не вызывало никаких сомнений. — До скорого, — попрощался он и вышел из номера.

Другие врачи принесли результаты анализов, электрокардиограммы и других обследований, которые Андреа прошёл в предыдущие дни.

— У нас с Вами не будет никаких проблем. Но Вы в любом случае должны подписать эти бумаги.

Врач попросил его подписать соглашение, в котором его информировали обо всех возможных осложнениях. Андреа должен был официально подтвердить, что он осознанно идёт на риск. Когда он подписал последнее соглашение, они остались одни.

— Мне кажется, будто я пожертвовал свою жизнь всемирному наследию, а Мишуна Торкама будет ставить на мне эксперименты!

— Почему ты так думаешь?

— Они сняли с себя всю ответственность. То же самое, что сказать: «Господа, а теперь посмотрим, как всё пройдёт с этой морской свинкой!»

София попыталась воспринять это в шутку.

— Ну же, не говори так! Они профессионалы! К тому же, никто не отдаёт своё тело в полное распоряжение науки, иначе платили бы не мы ему, а он нам.

— Да... По такой-то цене!

София успокоила его.

— Дорогой, профессор Мишуна Торкама всё сделает правильно. Я уверена, что в такой клинике нет неквалифицированных людей, — Андреа всё думал о единственном случае с летальным исходом. Он спрашивал себя, подписал ли тот пациент все эти бумаги и проводили ли ему операцию те же самые люди. Он решил, что лучше ничего не говорить Софии. Она сделала всё, что могла, чтобы привезти его сюда. Написала письмо клинике, собрала все документы, продумала всё до мелочей. К тому же именно она достала такие деньги... Он вздохнул. У него была надежда выйти отсюда с новой жизнью, это единственное, о следует говорить, он не может всё разрушить своим цинизмом.

— Ты права...

Ему хотелось добавить что-то ещё, но он не успел. Пришли две медсестры. Они вошли с улыбкой.

— Андреа Рицци? Вот и мы, время пришло.

Андреа не ответил. Он тоже улыбнулся, но был уверен, что он не так расслаблен, как они. Ситуация больше была похожа на формальности перед казнью, чем на операцию. Медсёстры отодвинули кровать от стены и разблокировали замки.

Андреа едва успел попрощаться с Софией. Она крепко сжала его ладонь.

— Увидимся позже, дорогой. Я буду ждать тебя здесь.

Андреа прошиб холодный пот. Он сглотнул. Во рту пересохло, и он лишь сумел выдавить из себя натянутую улыбку. А потом его на кровати вытолкали из комнаты, прокатили по длинному коридору, и он исчез в лифте. Медсёстры были у Андреа за спиной. Он не мог их видеть. Поэтому просто закрыл глаза и стал глубоко дышать. А потом двери лифта открылись. Они спустились очень далеко вниз. В конце другого длинного коридора, где воздух был намного холоднее, раскрылись двери и кровать вкатили в операционный зал.

Профессор Мишуна Торкама стоял в центре зала. Он поднял руки, а ассистент натягивал на его ладони перчатки.

— А вот и наш друг...

Как только Андреа оказался внутри, медсёстры тут же его окружили и сформировали вокруг него круг из синих халатов. Они ставили ему капельницы с анестезией, скоро должна была начаться операция. Потом, выглядывая из-за кислородной маски, он узнал черты профессора-азиата.

— Скоро ты заснёшь. Выбери место, где ты хотел бы оказаться. На пляже, в горах, на марафоне. Ты должен видеть во сне то, что хочешь сам... — Андреа стал засыпать. — Потому что если всё пройдёт хорошо, если мы… — профессор посмотрел на своих коллег, — если мы всё сделаем правильно, твоя мечта воплотится в жизнь.

Остальные засмеялись. Кто-то сказал что-то ещё, но Андреа уже не обращал внимания. Наконец, ему стало спокойно. Он пытался сопротивляться сну, но его глаза уже закрылись. «Марафон. Это будет непросто. Давненько не практиковался. Лучше простой отпуск, — он снова открыл глаза и медленно закрыл их. — Точно, прогуляюсь по одному из пляжей, о которых рассказывала София». Максимально поверив в возможность новой жизни, он глубоко заснул.

46

Мария Тонделли спокойно шла по улице. Она сделала покупки в новом супермаркете «GS». Его недавно открыли в километре от места, где она жила уже четыре года. Для нового района Турина эта территория приобретала всё большее значение и ценность. Последние построенные здесь здания отличались стилем и вниманием к деталям. Отсюда также проходила новая троллейбусная линия, в транспорте были цветные сиденья, и это было отличным решением, чтобы добираться до центра с удобством, не попадая в пробки.

Была лишь одна проблема. Не подобало Марии Тонделли жить в таком месте. Дом, в котором она жила, был за пределами её возможностей или, по крайней мере, гораздо лучше тех, где она жила раньше. Она происходила из Марке и была восьмой дочерью в простой семье. Её отец был пастором, а мать работала швеёй. Конкретнее, её семья жила в райончике рядом с Кьяравалле, где вся ночная жизнь проходила в маленьком баре. Все её братья там и остались; они еле сводили концы с концами и имели более или менее успешные отношения с местными девчонками.

Но Мария Тонделли была авантюристкой по сравнению с ними. Она оставила свой район и нашла работу.

Танкреди просмотрел бумаги, которые предоставил ему Савини. Ему понадобилось совсем немного времени, чтобы добыть информацию об этой женщине. Он узнал всё: деньги, доходы, счета, предыдущие места работы.

Какое-то время она встречалась ос взрослыми мужчинами; она выручала деньги за свои услуги, пока — такие перемены были не совсем ясны — не стала прислугой на вилле Ферри Мариани. Она работала на них в течение трёх лет, а потом, недели через две после смерти Клаудине, покинула службу. Полиция, определив, что произошёл суицид, как часто бывает в богатых семьях, постаралась как можно скорее закрыть дело. Продолжительное внимание в средствах массовой информации было бы не более чем отсутствием уважения перед горечью такой утраты.

Так и получилось. Очень скоро всё пришло в норму, и в местах, где они обычно бывали, больше об этом не судачили. После похорон Клаудине словно весь мир сговорился больше не касаться этой темы. Так что вполне естественно то, что никто ничего не заметил. Но примерно через десять дней после смерти Клаудине Мария Тонделли, девушка невысокого происхождения из Марке, которая получала здесь отличную зарплату, покинула дом Ферри Мариани без видимых на то причин. Почему? Что-то случилось в её семье? Слишком скучала по своему парню? Решила выйти замуж? Нашла работу лучше? Так сильно сдружилась с Клаудине, что из-за страданий больше не могла оставаться в её доме? Савини проверил все возможные документы, копал во всех направлениях. Но она приняла такое решение не по этим причинам и не из-за чего-то подобного.

Когда Мария Тонделли ушла, Танкреди не заметил. Его разрывала боль. И потому он сам, как только это стало возможным, как можно скорее покинул свой дом. Но если Танкреди прекрасно знал, по каким причинам ушёл он, то мотивы увольнения Марии Тонделли казались ему таинственными.

Танкреди вновь просмотрел бумаги. Мария Тонделли была собственником дома, в котором жила. Однако она не выигрывала ни в лотерею, ни делая ставки, ни в каких других тотализаторах. Савини проверил и это. Этот дом ей подарили. На её имя была записана фиктивная компания, и в этом случае даже куча связей и возможностей Савини не помогла найти концы, так как это случилось довольно давно. Но ещё более странным и необъяснимым было то, что Мария Тонделли продолжала получать зарплату от семьи Ферри Мариани.

Автомобиль следовал за женщиной несколько метров, а потом позволил ей отдалиться. Мария достала ключи и вошла в дом. Савини погасил мотор.

— В принципе она должна быть одна.

Они подождали несколько минут. Затем подошли к двери и нажали на звонок. Мария крикнула издалека:

— Уже иду...

Она начала что-то готовить на кухне, так что быстро вытерла руки о фартук, сняла его и направилась к двери. Открыв дверь, она увидела Савини и Танкреди и тут же их узнала. Сначала она очень удивилась. А потом попыталась закрыть дверь. Но Савини был быстрее и подставил ногу. Сквозь эту щель, не позволявшую закрыть дверь, Танкреди смотрел на Марию Тонделли. Когда их взгляды встретились, он улыбнулся.

— Помнишь меня? — сказал он с несколько жёстко.

— Я Вас не знаю, — солгала Мария. А потом попыталась оправдаться: — Прошло столько времени...

— Да. Мы не виделись с тех пор, как умерла моя сестра, — сказал Танкреди без обиняков. — Мы можем войти?

Она держала их в дверях.

— Я не понимаю.

Савини улыбнулся.

— Хочешь потерять этот дом? Хочешь потерять деньги Ферри Мариани, которые тебе выплачивают каждый месяц? Хочешь, чтобы твои родители, Дамиано и Мануэла, и весь твой район всё о тебе узнали? Что ты спала с мужиками за деньги? Хочешь, чтобы я добавил что-то ещё?

Мария онемела. А потом поняла, что не стоит сопротивляться и отошла в сторону, чтобы впустить их. Она закрыла дверь и проводила их в гостиную.

— Хотите чего-нибудь выпить?

— Нет, мы только хотим знать, что случилось и почему.

Танкреди сразу перешёл к делу. А потом увидел на комоде то, что его очень удивило. То, чего он не ожидал. Фотография. На ней Мария Тонделли улыбается. Снято в этой самой гостиной. А рядом с ней человек, которого никогда не мог даже представить здесь. Танкреди взял её и попытался угадать, когда это было. Он раскрыл рамку, достал фото и перевернул. Не было никакой надписи. Вмешалась Мария:

— Мы уже очень давно не виделись.

Что за секрет? Они были любовниками? С какой стати было поступать с этой женщиной так: отдалить её, дарить ей дом, но держать при себе всё это время?

— Если ты не расскажешь, то потеряешь всё. Как ты здесь оказалась?

— Никак.

Савини твёрдо сказал:

— Ты, видимо, не поняла: я разрушу твою жизнь со всех сторон. За что тебе достался этот дом? Почему он всё ещё не отпустил тебя? — Мария Тонделли хранила молчание. Савини снова стал давить: — Я разрушу твою семью, жизни твоих братьев. Я свяжусь со всеми твоим бывшими любовниками. Ты на коленях будешь умолять меня остановиться...

Мария плюхнулась на диван, схватилась ладонями за голову и расплакалась. Она была в отчаянии. Танкреди и Савини дали ей немного времени.

— Ну что?

Тогда женщина заговорила:

— В ночь, когда Клаудине покончила с собой... — посмотрела она на Танкреди, — Вы приехали на виллу, чтобы переодеться и снова уйти.

Танкреди с болью вспомнил тот момент.

— Да, а ты, как и остальная прислуга, занималась своими делами. Но больше никого не было.

Мария опустила голову и глубоко вздохнула. Она всегда знала, что рано или поздно это случится. Затем она подняла голову и посмотрела Танкреди прямо в глаза, чтобы доверить ему эту правду, которую скрывала на протяжении многих лет.

— Нет, это не так. В ту ночь, когда Вы уехали, пришёл он.

47

Прошло несколько часов. В тишине больничной комнаты София думала о том, как сложилась её жизнь: что было хорошего, что плохого, что ещё могло произойти и как это изменить. Размышления, к которым, в общем-то, большая часть людей так и не приходит.

Иметь смелость остановиться, спросить себя и проникнуть с самые глубины собственной души.

Уже несколько недель она думала об этих пяти днях. Она словно снова и снова переживала их. София просыпалась и пыталась вспомнить каждую деталь: полёт, её прибытие, встреча, знакомство с домом, комнатами, гостиной, аперитив, ужин, поцелуй. То, что было после поцелуя. Ей не верилось. Она никогда раньше представить себе не могла, что может пережить такую страсть в отношениях с незнакомцем, с человеком, которого раньше не видела. Пережить это с такой интимностью, без лимитов и ограничений во всём, что они делали, ни с её телом, ни с телом Танкреди. Пережить это без тормозов, без застенчивости, без стыда. Новая. Да. Новая София, беззастенчивая, свободная, дерзкая, какой не была никогда в жизни ни с кем до Андреа и даже с ним. Она словно открыла дверь и вдруг встретилась с женщиной с тем же именем, той же фамилией, даже с тем же лицом и телом, но другой во всём остальном: другой макияж, причёска, голос, тон, манера разговаривать. Где же она была все эти годы? Почему она никогда её не встречала?

Девушка вышла из комнаты. Осторожно закрыла дверь. Пробежала по коридору. За стеклом были видны небоскрёбы. Облака вдалеке казались подвешенными среди этих зданий. Она шла дальше. Она слышала лишь стук своих шагов. Никого не было, никаких голосов. Закрытые двери, никаких сигналов, никаких украшений, никаких растений. Это был идеально чистый и холодный коридор.

Дойдя до конца коридора, она увидела закрытую дверь из непрозрачного стекла. Внутри кто-то шевелился. Должно быть, это медсёстры с этажа, которые убирают комнаты по утрам и развозят тележки с едой. Они здесь, которые предоставить свою помощь в любом неотложном деле.

София пошла дальше. Подошла к лифтам. Прочитала указатели на разных этажах. Когда, наконец, нашла, что искала, то зашла в лифт и нажала кнопку. Ей было это нужно. Приехав на нужный этаж, она вышла из лифта и зашагала. Немного позже она остановилась у той самой двери. Она медленно её открыла, чтобы никого не побеспокоить. Часовня была почти пуста. Была здесь только старушка. Она стояла на коленях и перебирала чётки. Уже восемь лет София не приходила в священное место для молитвы. В последний раз это случилось, когда Андреа оперировали, пытаясь просто спасти ему жизнь.

Женщина вышла из часовни. Они взаимно улыбнулись друг другу, так, словно из солидарности, потому что верили в силу веры и надежды, ведь что бы там ни было – они были здесь. София осталась одна, но не осмеливалась встать на колени. Она села в последнем ряду и склонила голову, вперившись взглядом в пол. Это была современная часовня. Здесь были большие прямоугольные окна с мозаикой всех оттенков фиолетового. В центре был главный витраж с изображением Иисуса. Чуть ниже виднелось большое и гладкое железное распятие с Христом, чьё туловище было телесного цвета, но вместо лица был лишь набросок. «Однако всё это, — думала София, — так же ценно, как в тысячах других церквей, разбросанных по миру. Господь, которого ты встречаешь здесь, тот же самый, что и в приходе рядом с нашим домом. Но, где бы он ни был, есть ли у него время на тебя? Хочет ли он тебя выслушать? Обратить на тебя внимание?»

София подняла голову и посмотрела на Иисуса, а потом на новенькое распятие Христа. Ей казалось, что они смотрят на неё добрыми глазами. А потом ей едва ли не стало стыдно, потому что она знала, что ему уже известно, о чём она хочет попросить. Но Он словно хотел, чтобы она произнесла это вслух, чтобы не ошибиться. Так что София произнесла это в своём сердце очень громко, хотя и продолжала сидеть в тишине. «Я хочу быть счастливой». И вдруг она почувствовала, будто нарисованный Христос приблизился к ней, а другой Христос сошёл с распятия, и оба они бежали ей навстречу. Они стояли перед ней, чтобы услышать, чтобы лучше понять. Что значит эта просьба? «Я хочу быть счастливой»? Но что именно она хочет сказать? Они словно смотрели ей в глаза, проникали в её сердце, они были здесь, чтобы откопать, искать, найти истинный смысл этих слов. София опустила голову и тогда почувствовала себя грязной, как никогда. Она устыдилась того, о чём просила. Ей хотелось вымыть руки, хотела, чтобы Бог либо дал ей это счастье, либо просто убил. Да, потому что, если операция пройдёт неудачно, она станет свободной. Без нужды говорить что-то, давать объяснения, быть ответственной. Более того, ей не придётся выбирать.

Если Андреа умрёт, ей не придётся чувствовать вину за своё счастье.

Затем она представила себя перед судом, сидящей на скамье подсудимых. Судья призовёт всех к тишине. «Вы пришли к вердикту?»

«Да, Ваша Честь». У присяжного в руках приговор. Он несколько секунд просто смотрит, а затем читает: «Невинно виновна».

София вызвала лифт и вернулась в номер 539. Там она молча села на диван, закрыв руками лицо. Она слышала бег секундной стрелки больших часов, висящих над дверью. Каждый стук стрелки приближал её к концу.

Внизу, совсем внизу, в холоде операционного зала хирург и его помощники двигались вокруг стола. Это словно была партия настольной игры. Но проиграть здесь мог только один человек.

Прошло больше десяти часов. София сжимала в руке стакан. Она наливала себе попить, когда постучали в дверь. Девушка остановилась на полпути и поставила стакан на стол.

— Войдите...

Ручка медленно повернулась, и на пороге возникла медсестра. Это была женщина, которую София раньше не видела. Она стояла неподвижно, словно не знала, что сказать, как найти подходящие слова. Тогда её опередил профессор.

— Всё прошло очень хорошо.

Через несколько часов Андреа привезли на кровати медбратья. Они поставили её на место и хорошо закрепили. Потом анестезиолог слегка побил его по щекам, чтобы убедиться, что он очнулся, и Андреа отреагировал.

Все тут же вышли из номера. София подошла к кровати. Андреа постепенно открыл глаза и увидел её. Под одеялом он потянулся рукой в её сторону. Он словно искал её, словно хотел услышать, что всё это наяву. Тогда София взяла его за руку и сжала. Андреа закрыл глаза, улыбнулся, уже успокоившись, и в тот момент Софии захотелось умереть оттого, что она осмелилась требовать чего-то у судьбы.

48

Вилла Ферри Мариани.

Только тишина и эхо пустых комнат. Большая гостиная с камином посередине. Лестница, ведущая в комнаты.

Танкреди внизу. Он словно наяву слышит радостный шум вечеринок, стук тарелок, плеск вина, шампанского, хруст сладостей. Важные события: восемнадцатилетие его брата Джанфилиппо, Клаудине, его собственное. Эхо воспоминаний о счастливой семье.

— Идёмте открывать подарки, уже почти полночь...

Годы, когда они вместе встречали Рождество.

— Давайте красить яйца. Сделаем из них персонажей: сторож, балерина, ковбой, индеец... — все трое, когда были детьми, вместе с родителями разворачивают специальную бумагу, чтобы одеть яйца к Пасхе, и раскрашивают её акварелью, фломастерами и карандашами.

— Смотрите, здесь ломтики колбасы, а вот пепперони. И чизкейк, который я попросила приготовить специально для вас...

Их мать, Эмма, и её забота.

— Папа, но это нечестно! Джанфилиппо всё съест!

— Ты права. Оставь немного своей сестре…

Их отец, Витторио, и его попытки установить согласие.

— Папа, но миндальное печенье жирное, а она и так уже толстая!

Он рассмеялся над этим воспоминанием. Это было не так. Клаудине была стройная, она всегда была в форме, была прелестной. Он сказал это только потому, что тоже хотел немного попробовать. Он был в семье младшим, и ему казалось, будто никто не берёт его в расчёт.

Клаудине. «Что с тобой произошло, Клаудине? Почему ты ушла, не попрощавшись? Так не делается. Это нечестно, — он вспомнил ту ночь, боль оттого, что не выслушал её. Её последнюю улыбку, когда она, наверное, уже всё решила. — Что ты хотела сказать мне, Клаудине?»

Он поднялся по лестнице. Пришёл на верхний этаж. Прошёл длинный коридор, проходящий через все спальни: его, Джанфилиппо и, наконец, последнюю комнату в конце – спальню Клаудине. Он медленно открыл дверь. Немного паутины и пыли. В этом доме никто не жил уже много лет. Его родители сейчас на вилле на Лазурном Берегу. Там лучше климат, и они решили переехать, потому что у отца проблемы с лёгкими. Он ощутил чувство вины. Уже около двух месяцев он не говорил с ними. Вообще-то, уже полгода. После смерти Клаудине между ними всё стало непросто. Он только время от времени говорил с Джанфилиппо.

Он вошёл в комнату Клаудине. Она была невредима. Всё было на том же месте: мягкие игрушки на кровати, куклы на письменном столе, занавески цвета фуксии с подвязками светлее на тон. Всё как всегда. И тут вдруг до него что-то дошло. Он только что увидел, только теперь, спустя столько лет. Это была комната ребёнка. Предметы повсюду: конфеты, куклы, мягкие игрушки, карандаши с забавными колпачками. Когда Клаудине покончила с собой, ей было двадцать лет. Как он мог не замечать этого раньше? Клаудине так и не повзрослела. Она не хотела взрослеть. Но что её так пугало?

Он открывал ящики и доставал вещи: фотографии, флаконы духов, ключи, дешёвые кольца, цветные карандаши, резинки, открытки, какие-то письма. Он уже видел и сто раз пересматривал все эти вещи. Он изучал их раз за разом как минимум в течение двух лет после случившегося. Он снова и снова перечитывал открытки и письма, но никогда ничего не находил, никаких следов, никаких тревог, ничего, что говорило бы о причинах её решения. И тогда вдруг он понял, что никак не приходило ему в голову в течение стольких лет.

Танкреди смотрел на доску, полную фотографий: кадры с вечеринок по поводу совершеннолетия Клаудине и её подруг и друзей; другие моменты её жизни: лицей, редкие путешествия, летние каникулы. Наконец, он заметил один кадр. На ней маленькая Клаудине, ей там лет восемь. Это он сделал снимок. Он снял его с доски и присмотрелся повнимательней. Клаудине улыбалась за листвой; видно было только её лицо и ручки, сжимающие ветки. В один миг он перенёсся во времени как раз в тот день.

— Но это ведь так просто!

— А я не могу!

Танкреди смотрел на фотокамеру и пытался понять, как она работает.

— Нужно нажать кнопку сверху, слева!

— Эту?

— Да, точно, — Клаудине забралась на дерево с помощью реек, прибитых к нему, которые они использовали как лестницу. Она показалась сверху. — Вот так. Теперь смотри туда и найди меня. — Она убрала листья с лица и появилась со всей своей улыбкой в ветвях: — Давай, фоткай меня!

Танкреди нажал на кнопку.

— Готово.

Клаудине в один прыжок слезла с дерева. Её вес тянул её вперёд, но она смогла удержаться. Она сделала шаг и приземлилась на руки. Девочка поднялась и вытерла их о брючки.

— Дай посмотреть, — она забрала полароидный снимок у него из рук. — Да, круто, — затем она обняла его за шею, и они ушли. Они были в лесу, в конце сада, рядом с домом. — Об этом месте знаешь только ты... И не должен рассказывать никому, — Танкреди молча слушал её. — Видел доски наверху? Их прибила я сама, одну за другой, — Клаудине посерьёзнела. — Если ты не сможешь меня нигде найти, то будешь знать, где я. Но если ты кому-нибудь расскажешь, то я больше никогда не стану с тобой разговаривать. Ты понял?

— Да.

Тогда она его отпустила, встала напротив и посмотрела в лицо.

— Поклянись, что никогда никому не расскажешь.

— Клянусь.

— Может, когда-нибудь я впущу тебя.

— Как ты это назвала? У него есть название?

— Пока нет. Я ещё подумаю. А теперь идём, ужин уже готов.

Танкреди шагал по тропинке, ведущей в лес. Он назвал это место «Остров». Это название он придумал после просмотра мультфильма «Питер Пэн». Как так вышло, что он не додумался до этого сразу? Это единственное место, где он не смотрел. Он обшарил её компьютер, искал в её корреспонденции, в сообщениях какой-то след, факт, причину решения, которое она приняла той ночью. Но «Остров» ему и в голову не пришёл. Может, потому, что он никогда здесь не был, потому, что они больше не говорили об этом. Потому что он забыл о нём, словно тот принадлежал другому времени, чуть ли не другому человеку.

Чуть позже Танкреди был уже там, под тем самым деревом. Он словно видел одиннадцатилетнюю Клаудине, залезающую по тем дощечкам и жестами приглашающую его следовать за ней. Так что он взялся за первую. Она была мокрая. Конечно, ведь прошлой ночью был дождь. Он ощущал запах дождя, аромат свежей травы, мох на досках. Он осторожно поднялся, стараясь держаться на ногах так, чтобы доски не оторвались от дерева. Он уже не такой лёгкий, как раньше.

Мгновение спустя он был на «Острове». Большие доски, служившие полом, шатались под его весом, скрипели, но держались хорошо. Гвозди проржавели. Дырки в древесине также свидетельствовали о прошедшем времени. Он огляделся. Это был словно маленький домик. Клаудине проделала отличную работу. Интересно, сколько времени она над этим трудилась. Интересно, сама ли она сделала это. На полу было несколько деревянных ящиков из-под фруктов. Должно быть, они служили сиденьями, как чуть дальше две большие доски, прибитые друг к другу, служили столом.

А потом он увидел её. Его сердце тут же сжалось. Он взял её руками. Она была сырая, всё ещё влажная, выцветшая и потрёпанная дождём, холодом и всеми этими годами. Пиония, так звали её тряпичную куклу. Пуговки висели у неё на груди, они грустно болтались, держась на вытянувшихся нитках. И только в тот момент, положив её обратно, он заметил, что внутри была корзинка. Плетёная ивовая корзинка, повязанная красной лентой. Он взял её, поставил на этот импровизированный столик и открыл. Пластиковая прозрачная сумка защищала содержимое. Клаудине подумала о том, что будет идти дождь. Значит, она оставила это здесь специально... Но она не думала, что понадобится столько времени. «Может, она оставила это кому-то лично. Наверняка она всегда была здесь только для меня». Тогда он аккуратно развернул пластиковую сумку и открыл её.

Первым он нашёл письмо. Он узнал её почерк. И начал читать.

«Привет, Танкреди. Только ты можешь прийти сюда, и сейчас ты поймёшь, что я хотела сказать тебе, почему я не могла жить так дальше. Мне было четыре, может, пять лет, когда я впервые пообещала ему...»

Он пожирал слова, читая строчку за строчкой, надеясь увидеть не то, о чём уже догадывался.

«Сначала я даже радовалась, получая все эти подарки».

Дыхание Танкреди всё сильнее прерывалось.

«Всё это внимание...»

Больше волнения.

«И чувствовать себя важнее вас двоих... Но потом я поняла, что всё не так».

Тогда он похолодел, и в один миг всё, что было в его детстве, его драгоценный волшебный замок рассыпался у него на глазах.

«Когда папа сделал это в первый раз, было ужасно. Я кричала, но мы были одни. Я плакала, была просто в отчаянии. Было невыносимо больно, и я ничего не понимала».

Он продолжил читать, словно обезумевший. Каждое слово было ударом, раной, одна за другой и каждый раз в одно и то же место, всё глубже, всё больнее.

«Так и продолжалось, и я всегда кричала, но мы были одни. Потом я привыкла, но всё становилось ужаснее с каждым разом. Начались игры. Но мне не было весело».

Тогда Танкреди заглянул в сумку и его ярость резко ослепила его. Когда он взял эти фотографии, то не мог поверить своим глазам. Они словно налились кровью, на него словно навалилась огромная плита, эти фотографии жгли его, как раскалённое железо, словно эта отвратительная правда заклеймила его. Тогда он услышал крик, будто на его коже выжгли слово «Виновен». Виновен в том, что не понял, что не остался той ночью, что годами не мог найти это место, что ничего не замечал. Виновен.

Ему хотелось умереть, и он заплакал так, словно Клаудине умерла во второй раз.

Грегорио Савини прогуливался перед чёрным Мерседесом. Он убивал время, ногами копаясь в мокрой траве и время от времени пиная камешки на дороге. Когда он увидел его, то едва узнал. Его лицо было напряжено и осунулось. Ярость и боль, ненависть и безумие наполнили эти черты. Савини видел, что он вне себя, и не знал, что сказать, он никогда его таким не видел раньше. Так что он просто открыл ему дверь. Танкреди бросился на заднее сиденье. Рядом он бросил сумку. Савини сел впереди. Положил руки на руль, но был спокоен и молчалив. Он даже не мог набраться смелости, чтобы посмотреть в зеркало заднего видения. И тогда он услышал последнее, что мог представить.

— Я его убью.

49

Когда они подъехали, солнце уже садилось. Танкреди выпрыгнул из машины раньше, чем Савини затормозил. Нажал на дверной звонок. Открывать пошла служанка; она узнала его.

— Добрый день, синьор...

Больше ничего сказать она не успела, потому что он буквально влетел, пробежал гостиную, открывал одну дверь за другой: дверь кабинета, кухни, спальни, другой спальни, ванной — пока не оказался у последней.

Здесь его мать сидела в кресле. Увидев его, она улыбнулась.

— Танкреди, здорово, что ты приехал... — она устало поднялась, пошла ему навстречу и обняла. — Я тебя искала в последнее время, но не знала, где тебя найти. Я сказала Джанфилиппо, чтобы он тебя предупредил... — она отстранилась и взяла его за руку. — Идём... — она повела его к кровати, как мать ведёт за ручку своего младшего сына. Здесь с закрытыми глазами лежал его отец Витторио. Какая-то машина вздыхала, поднимаясь и опускаясь, выпуская кислород, — она помогала мужчине дышать во всю силу, поддерживала в нём жизнь. Рядом с ним стояла капельница с несколькими мешками, которые терялись в его руках. — Он впал в кому.

Танкреди посмотрел на него. Вот он, перед ним, беззащитный.

Глаза закрыты, он спокоен, на его лице что-то вроде улыбки. Он словно смеялся над ним, словно развлекался этой возможностью насмехаться над сыном, словно говорил: «Видишь, какова судьба, сын мой? Иногда жизнь играет с нами злую шутку. Теперь ты, наконец, всё знаешь, но не можешь ничего сделать, не можешь наказать меня. И не только это. Ты собираешься рассказать? Внушить такое отвращение своей матери? Брату? Не думаю. Ты не расскажешь, кем был твой отец на самом деле, ты этого не допустишь. Ты один будешь нести на себе груз этой правды».

— Видишь? И так уже три дня, бедняжка, — мать поднесла руку мужа к своим губам и тихо заплакала. Иногда она была рассеянной женщиной, которая часто прощала измены Витторио, но даже понятия не имела об ужасном преступлении, которое он совершил. — Почему ты приехал? Говорил с Джанфилиппо? Я просила его позвонить тебе.

Танкреди молчал. Он вновь посмотрел на своего отца, его осунувшееся лицо, его морщины, эти неподвижные руки. В какой-то момент ему почудилось, что он зашевелился. Тогда Танкреди в ужасе закрыл глаза. Повернулся к матери. Вот она, рядом с ним, полная невинности, которая в сочетании со старостью делала её ещё более хрупкой. Он улыбнулся ей.

— Да, мама, он позвонил. Я приехал, как только смог.

Едва произнеся эти слова, Танкреди ощутил всю тяжесть лжи. Эта старая уставшая женщина, эта наивная женщина, которая, наверное, до сих пор влюблена в этого человека, не могла узнать о таком. Не должна была узнать.

Затем мать снова его обняла и крепко прижала к себе.

— Твой отец сильный... Но на этот раз мне страшно.

Руки Танкреди были опущены, и, сам того не желая, он похлопал себя по карману куртки. Письмо, эти ужасные фотографии — всё было здесь, в шаге от его матери. Было очень просто показать их ей, чтобы она увидела, с кем жила, с каким монстром она делила постель, кто воспользовался её дочерью. С тех пор, как ей исполнилось четыре годика, и до той последней ночи, когда Клаудине, измученная, не зная, как вынести груз этой истории, не смогла найти иного выхода. Она рассталась с жизнью.

Клаудине. Клаудине, которая не узнала любви, которая ни разу не встречалась с парнем, которая ни с кем не целовалась, которая не говорила «я люблю тебя», которая не плакала, когда заканчивалась одна история, и не была счастлива, когда начиналась новая. Клаудине, для которой секс был пыткой, издевательствами от того, кто больше всех остальных на свете должен был любить её и оберегать.

Тогда Танкреди обнял свою мать и заплакал. Она даже удивилась. Отстранившись, она вытерла его слёзы, погладила его по голове и улыбнулась, пытаясь утешить.

— Ну-ну, всё, не плачь.

Танкреди постепенно смог овладеть собой.

— Я люблю тебя, мам. Скоро позвоню.

Он ушёл, унося с собой единственную боль и груз правды.

50

— София, смотри... — ходунки медленно зашевелились. Андреа мог двигать ногами, медленно продвигаясь, шаг за шагом, поддерживая себя руками, он иногда волочил ноги. Но он даже научился их сгибать. — Видела? Я как будто снова маленький ребёнок! — счастливо улыбнулся он. Он наполнял дом своим восторгом, это был словно новый свет, словно его коснулась энергия новой жизни. София смотрела на него, не переставая улыбаться. Андреа вылез из ходунков и сел на диван. — Хватит, я больше не могу.

— И месяца не прошло. А пройдёт как минимум полгода, пока ты станешь независимым и сможешь ходить хоть немного без опоры. Ты же знаешь это.

Андреа весь вспотел.

— Всё равно, это для меня просто чудо. Когда мне пришло то электронное письмо и я узнал о нашем профессоре, о его исследованиях стволовых клеток, которые вводят в костный мозг... я сразу понял, что это моя история, поверить не мог... Вот это величие коммуникаций, интернета! Его постоянно критикуют, но ведь он позволяет нам быть в курсе.

София погладила его локоть.

— Да... — у него даже выпучились вены от усилий. — Есть хочешь?

— Да, не откажусь.

Она встала и пошла на кухню. Чуть позже вернулась с бутылкой «Gatorade».

— Выпей пока это. Каждый раз, когда ты упражняешься, это словно целая футбольная тренировка.

Андреа улыбнулся.

— Может, через год я уже смогу сыграть по-настоящему.

Затем он сделал большой глоток из бутылки. И раздался звонок домофона. София встала и ответила.

— Да, открываю, — она тут же вернулась в гостиную. — Это Стефано, он уже поднимается.

Андреа попытался встать на ноги, опираясь на подлокотники дивана. Наконец, у него получилось.

София подкатила к нему инвалидное кресло, и Андреа смог сесть в него.

— Готово.

Потом София взяла полотенце и промокнула ему лоб.

— Боже, ты всё ещё потеешь...

В дверь постучали, она пошла открывать.

— Привет.

Стефано был в хорошем настроении.

— Наш чемпион готов?

— Конечно!

Андреа оттолкнулся и подъехал к двери на кресле, так что Стефано пришлось быстро отпрыгнуть.

— Ты меня чуть не сбил!

— Вот увидишь, рано или поздно у меня получится!

Тогда Стефано обратился к Софии:

— Лавиния сказала, что если хотите поужинать с нами в субботу...

— Почему нет, если что, я ей позвоню потом.

Затем она закрыла дверь. В доме вдруг стало тихо. Она села за стол и задумалась. Жизнь и тысячи её путей. Стефано предложил сопровождать Андреа на физиотерапию каждый день. Стефано хороший или Стефано, который считает, что он в долгу перед ними? Может, этим они обязаны тому, что история между Лавинией и Фабио закончилась. Лавиния и Стефано так и не обсудили эту измену, как будто ничего и не случилось. Они вели себя, как ни в чём не бывало. Они оставались такой же крепкой парой, как раньше, счастливыми, как всегда. В гостиной София осмотрелась. Она увидела фотографии из поездок, их свадебные фото и ходунки. «Такой жизни я себе хотела? Значит ли что-то другое для меня этот второй шанс для Андреа?»

Она вспомнила о своей матери, о том, как она пришла в парк с чемоданом, ослеплённая, готовая уйти. Почему она этого не сделала? Потому что он был женат и любил свою жену. Неужели так важно всегда быть уверенными, нужно ли всё видеть ясно, чтобы иметь смелость отказаться от того, что нам не нравится в нашей жизни, чтобы жить прекрасной жизнью? Да, прекрасной жизнью. И вот ещё вопрос: это жизнь однажды решает стать прекрасной или ты сам делаешь её такой? Она вдруг вспомнила последнее, что сказал ей Андреа. Эти слова гудели в её голове, как эхо, звучали вновь и вновь, как диссонанс всей истории. «Когда мне пришло то электронное письмо и я узнал о нашем профессоре...» Что? Он ведь всегда говорил, что сам нашёл его, что обнаружил такую информацию в интернете. Тогда София взяла ноутбук. Что за электронное письмо? Только один человек мог помочь ей.

— Что ты хочешь сказать? Что урока не будет, но я должен помочь тебе с этим?

Джакопо Бетти, двенадцатилетний мальчик, увлечённый технологиями, удивлённо смотрел на Софию.

— Да, но до вечера. Я должна забрать его домой.

— Ладно... Я всё сделаю. Я буду здесь максимум через два часа.

София продолжила урок с юной Алессандрой, дарованием со своим уникальным стилем. По крайней мере потому, что она умела играть классическую музыку очень честно.

— Мне бы хотелось быть похожей на Джованни Аллеви.

— Почему это?

— Он просто гений, притворяется, что ничего не понимает, так что может давать противоречивые ответы и получать кучу денег за то, что ему нравится больше всего. Как говорит мой брат: «Преимущество того, чтобы быть умным, в том, что ты всегда можешь вести себя, как идиот!»

София рассмеялась.

— А тебе не кажется, что он просто испытывает великую страсть к тому, что делает?

Алессандра пожала плечами.

— Ну, не знаю. Людей, которые делают что-то искреннее, становится всё меньше.

София внимательно посмотрела на неё. Ей одиннадцать, а она уже так разочарована? А какой ты сама была в одиннадцать? Любила музыку – и точка; слушала диски с классической музыкой, играла её на фортепиано, отчаянно пыталась повторить на слух невозможные концерты. В одиннадцать лет она просто веселилась. В одиннадцать она была искренней.

Скоро урок закончился. София осталась в классе одна. Она услышала стук в дверь и с любопытством открыла дверь.

— Хотела попрощаться, — это была Оля.

— Едешь домой?

— Да, но совсем домой. Я возвращаюсь в Россию, — у Софии сжалось сердце. Для неё Оля была больше, чем просто учителем. Она поняла, что вот-вот расплачется, с ней в последнее время такое случалось часто. Оля взяла её ладонь и сжала. — Не плачь. Россия не так далеко. Недавно даже запустили новый поезд. Сейчас он называется «17 18». Как старый «Orient Express». Я уеду на нём, а ты можешь приехать, когда захочешь. Если ты всё-таки решила вернуться к игре на фортепиано, конечно же, не мне тебе запрещать такое. В ином же случае, я была счастлива быть твоей...

— Учительницей.

— Да, твоей учительницей.

Они улыбнулись друг другу, как две подруги, не замечая никакой разницы в возрасте, лишь ощущая большую нежность.

Когда София осталась одна, то сыграла несколько аккордов на фортепиано, чтобы убить время, но потом заметила, что уже поздно, и решила выйти на улицу. Она стала спускаться по лестнице, когда увидела, что бежит он.

— Эй, учительница, простите, но это было не так-то просто, — Джакопо Бетти весь вспотел, но подмышкой у него был её ноутбук. — Держите! Всё здесь, — он протянул ей листочек. Джакопо смотрел на неё, довольный собой. — Мартин Джей – лучший хакер во всей Европе, а для меня – лучший в мире! Если это было сложно для него, значит, для всех остальных это просто невозможно. Он нашёл автора этой электронной рассылки; его имя написано на бумажке. Если тебе ещё что-то будет нужно, положись на меня.

Он улыбнулся ей и убежал без лишних слов, и с него едва ли не падали брюки. Этот парнишка был странным сочетанием рэпера и хакера, которого родители заставляют играть Шопена.

София развернула бумажку, и когда увидела имя, заколебалась: «Наутилус». Сообщество, находящееся в одном здании с офисом адвоката Гуарнери.

Значит, это они предложили операцию. Они отправили электронное письмо на адрес Андреа, и, возможно, они установили такую цену. Собрать пять миллионов евро было бы невозможно для любого человека, но в то же время они нашли её слабое место: только так она сдастся, и для них станет возможным купить её. Но почему Андреа ей сказал, что нашёл эту информацию сам в интернете? Почему он ни слова не сказал о том, что ему отправили письмо по электронной почте? Он отвлекал её или лгал? Возможно ли, что и Андреа что-то знал? А если да, то что именно? Он всё знал и принял это? Но если София решилась на такое из любви к Андреа, то он притворялся только ради себя самого и своих ног. Её купили, но это он её продал.

Она была ошарашена. Сокрытие правды, притворство, всё и ничего. В тот момент больше ничего не было ясным, она была уверена лишь в одном: ей хотелось жить прекрасной жизнью.

51

Он был на другой стороне улицы. Прошло уже несколько месяцев после тех пяти дней. Он больше с ней не говорил. Больше не искал её. Но его сердце, его разум не забывали о ней ни на мгновение.

Он раз за разом рассматривал фотографии, вновь проживал эти моменты и смотрел видеозаписи. Он голодал по ней, и, когда увидел, как она заворачивает за угол, у него перехватило дыхание. Его сердце забилось сильнее, сильнее с каждым разом, он словно тонул.

София шла быстро, на ней было длинное пальто с серым узором и большими карманами, в которые она убрала руки. На левом плече её висела сумка. Под пальто у неё были серые в полоску брюки и чёрные ботинки, бежевый свитер с высоким воротом. Волосы собраны наверх. Красивая. Неприлично красивая и порывистая. Тогда он набрал номер и спрятался в воротах неподалёку. На другой стороне улицы София остановилась. Она открыла сумку и стала рыться в вещах, пока не достала телефон. Тут же увидела его номер. Так и не удалила. Вместо того, чтобы сделать это, она поставила знак вопроса вместо имени. Тихо и неподвижно она встала посреди улицы. Закрыла глаза и вздохнула. Этого звонка она ждала уже давно. Она хотела бы не брать трубку, но знала, что тогда он явится сам. Так что она открыла телефон. Она молчала. Слышала его дыхание. Танкреди, в конце улицы, издалека рассматривал её из-за ворот. Он улыбнулся и заговорил:

— Я… Я думал о тебе. — София продолжала молчать. — Я думал о том, как скучаю по тебе. Но не только в последнее время. Всегда. Я думал о том, что мы могли бы быть счастливы, о том, как здорово было бы быть обычной парой, даже скучать вместе на диване у телевизора, держась за руки. Я думал о том, как было бы здорово ссориться, решать, куда поедем в отпуск, иногда не соглашаться друг с другом. И давать тебе иногда побеждать... Или нет. — София улыбнулась. Танкреди видел эту улыбку издалека и продолжил: — Я думал о том, что ты была права. Я узнал, что не виноват в смерти Клаудине, и с тех пор мне стало спокойнее. Я потерял много времени. Мне было очень сложно, но наконец я понял, что мне повезло... я услышал, как ты играешь. — София опустила голову. Она с трудом пошевелила ногами. Потом продолжила слушать его. — Но самое важное то, что мне хочется любить, и любить именно тебя. — София промолчала. — Я буду ждать тебя в баре неподалёку от церкви, где мы познакомились, где ты не захотела пойти со мной выпить в первый раз, когда мы увиделись. Я буду ждать тебя сегодня... Буду там до семи. И всю ночь нас будет ждать самолёт, который увезёт нас, куда захочешь. — София глубоко вздохнула. И он понял, что это значило: «Ты ничего больше не хочешь мне сказать?» Тогда он просто добавил: — Я люблю тебя.

Он отключился. София повернулась вокруг своей оси и пошла домой. Андреа удивился, увидев её.

— Привет! Ты уже вернулась, так рано?

— Забыла кое-что, — она пошла в свою комнату и открыла ящик, достал паспорт и положила его в карман. Когда она вернулась в гостиную, Андреа ждал её там, счастливый, как никогда. — Смотри... — он поднял руки, убирая их от ходунков, наклонился немного вперёд и сделал шаг, за ним другой и третий. Он сгибал ноги и вновь вытягивал их. — Я могу сделать это! У меня получается!

Но он вдруг чуть не упал. В последний момент он схватился обеими руками за ходунки, балансировал, приложил усилия и восстановил контроль над ногами и равновесием. София улыбнулась.

— Здорово, у тебя большой прогресс. Ты опережаешь прогнозы.

— Да, это невероятно. Я очень счастлив. На физиотерапии мне говорят то же самое... — до этого момента он не замечал, что София смотрела на него, почти не слушая, что лицо её полно грусти, но в то же время оно как-то по-новому засветилось. И тогда он понял. — Ты снова уходишь?

София утвердительно кивнула. Затем она взглянула на него с улыбкой, подошла, поцеловала в щёку и вышла из гостиной. Андреа хотел спросить: «Ты же вернёшься, правда?»

Он не успел, лишь услышал, как закрылась дверь. Обычно она вызывала лифт, но теперь быстро спускалась по лестнице, словно хотела как можно скорее сбежать из этого дома, словно всё ещё могла передумать и, возможно, вернуться назад. Нет. Больше нет.

София выбежала на улицу стала глубоко дышать. Она посмотрела вверх, на небо. Её глаза наполнились слезами, но она была счастлива. Она сунула руки в карманы и быстро зашагала. Ей нужно было спешить.

52

Танкреди сидел за столиком в баре.

Он пил уже второй капучино. Разогнал лёгкую пенку и поднёс чашку ко рту. Кофе был горьким, он словно знал, что прячется в этой уже остывшей пене.

Танкреди глянул на часы. Уже двадцать минут восьмого. Она опаздывает. Женщины почти всегда опаздывают. Вдруг зазвонил его телефон. Он достал его из кармана пиджака и открыл, даже не посмотрев, кто звонит.

— Алло?

— Привет... — это был его брат Джанфилиппо. — Хотел сказать тебе, что принял важное решение, — но Танкреди словно не слушал его, он был рассеян и словно не понимал значения этих слов. Очевидно, он ждал другого звонка. — Ты понял, что я сказал? Ты помнишь Бенедетту, девушку, с которой я тебя знакомил? В общем, она ждёт ребёнка. Ты не представляешь, как я счастлив. Кажется, я начинал думать, что этого никогда не произойдёт, что у меня никогда не будет такой жизни, с семьёй и всё такое... — Джанфилиппо заметил странную тишину. — Танкреди? Ты там? Ты меня слушаешь?

Наконец, он ответил:

— Да. Я тебя слышал. И очень рад за тебя.

Они ещё немного поговорили. Джанфилиппо рассказал, что они решили пожениться, что уже выбрали церковь, и он даже попросил брата стать его шафером. Но Танкреди витал где-то далеко.

Джанфилиппо всё понял.

— Ладно, вижу, тебе не до этого. Позвоню тебе в другой раз...

— Да, конечно. Я рад, что ты так счастлив.

Они отключились. Тогда Танкреди вновь посмотрел на часы. Семь двадцать пять. Это правда. Женщины всегда опаздывают. Но она не такая, как остальные женщины. Затем, не попросив счёта, он оставил на столике деньги и вышел.

Две девушки, сидящие в глубине бара, смотрели на него, впечатлённые его привлекательностью. Одна из девушек что-то сказала другой, и та рассмеялась. Танкреди не обращал внимания, он приподнял ворот пальто и вышел. Ветер шатал деревья. Красные листья на земле поднялись в слабом танце, словно пришли к согласию и слегка пробежались, прежде чем упасть за землю чуть дальше. Танкреди зашагал и вспомнил о счастливом октябре вокруг костра с мамой, братом и сестрой. Они ели жареные каштаны. Когда они казались готовыми, их доставали из металлической сетки железным зажимом и выкладывали на большое блюдо. Они соревновались в том, кто возьмёт каштан в нужный момент, когда он уже не будет горячим и можно будет есть.

— Ай, ещё жжётся!

Каштан выпал из рук Джанфилиппо прямо на землю. Клаудине быстро подняла его и подула, чтобы одновременно очистить и остудить. Она покрутила его в пальцах.

— Ещё чего, он мой! — Клаудине подняла руку как раз вовремя, пока Джанфилиппо не забрал его. — Мама, это нечестно!

— Не ссорьтесь, их же ещё много.

Тогда Клаудине оторвала шляпку каштана и откусила его. Она съела половинку. Было очень вкусно, сладко и горячо – идеальное состояние. Затем она повернулась к Танкреди. Он смотрел на неё. Она улыбнулась и, ничего не сказав, кинула каштан ему в рот. Танкреди закрыл глаза. Да. Этот каштан вкуснейший. На улице холодно. Это был чудесный вечер, и у того костра они были счастливы. Наивны и счастливы. Иногда только так и бывает в таком возрасте.

София услышала звонок своего мобильного. Она выключила его, даже не посмотрев, кто это был. Затем она вытащила батарейку и положила его в сумку. Она приехала как раз вовремя. Поезд стал медленно двигаться. Люди на платформе прощались с пассажирами. Кто-то посылал поцелуи. Поезд постепенно набирал скорость, выехал со станции и отправился навстречу ночной темноте. София закрыла глаза и откинулась головой на спинку. Скоро она будет в Милане, а оттуда поедет к ней.

Когда Оля узнала об этом, она чуть не сошла с ума от радости.

— Ты правда приедешь в Москву повидаться со мной?

— Только если ты не против.

— Конечно же нет! Ты будешь гостьей в доме моей семьи. Мы устроим концертный тур по всей России, от Москвы до Владивостока, съездим в Санкт-Петербург и на остров Ратманова, а оттуда отправимся по Северной Америке!

Она засмеялась.

— Я-то хотела побыть туристкой, а ты только и мечтаешь, как бы заставить меня работать…

— Ты права, то есть, когда захочешь, мы станем давать концерты, но сначала насладимся отличными каникулами. Съездим на Минеральные Воды в Кисловодск, будем пить живую воду – Нарзан, пока ты не расслабишься. Или можем сходить в баню, даже лучше, сходим в самые знаменитые Сандуновские бани. Покажу тебе, что такое веники, как и должна делать учительница со своими учениками…

— А что такое веники, учительница?

— Связанные вместе берёзовые ветки.

Они довольно долго говорили, смеялись и шутили над многими вещами, которыми собирались заняться вместе. Потом София ушла покупать билеты.

Поезд ехал очень быстро, и ей было спокойно, как не было уже долгое время. Она смотрела в окно. Наступала ночь, и был виден лишь месяц в небе и поля, сменявшиеся большими зданиями. Всё быстро пробегало у неё перед глазами. Потом поезд прошёл около жилых домов. За одним из светящихся окон София увидела женщину, которая что-то готовила на кухне. В её квартире больше никого не было видно, только свет от включённого телевизора. На последнем балконе стоял мужчина; он стоял, опершись локтями о перила, и курил в темноте. А мгновение спустя этих людей уже не было. Она оставила их позади. Теперь были лишь большие холмы. Она никогда не видела Россию. Она снова начнёт играть. Может, снова влюбится. Но точно станет счастливой. Это был её второй шанс. Её второй шанс зажить прекрасной жизнью.

Благодарности

Мне кажется, что, хотя книгу пишет лишь один человек, на самом деле её делают многие. Некоторые из них могут этого не осознавать, но так оно и есть. Надеюсь, что не пропущу никого из тех, кто так или иначе помог мне написать или улучшить эту книгу, что было очень любезно с их стороны.

Отдельное спасибо Стефано Маганьоли. Его музыкальные консультации сопровождали меня при написании этого романа, приводили в восторг, развлекали и научили новому. В каком-то смысле я даже вырос, благодаря им.

Спасибо Микеле Росси. Он приехал в Рим, едва прочитав эту книгу, и разделил со мной весь свой энтузиазм и время, чтобы помочь улучшить его.

Отдельное спасибо Паоло Занинони, Марко Аузенда и Анджеле Де Биазо. Работать с ними – одно удовольствие. Когда я рассказал им эту историю, они восприняли это с большим энтузиазмом. Это было фундаментально важно, чтобы вернуться домой и начать писать. Но самое важное, что они больше не пропадали.

Спасибо Паоле Маццуккелли, с которой я провёл часы на телефоне, проверяя текст.

Спасибо Джемме Тревизани, Андреа Канцанелле и Чечилии Нобили, Марии Кардачи.

Спасибо Розелле Мартинелло и её блестящим непобедимым кампаниям. Её идеи всегда привносят дополнительный штрих…

Спасибо Аннамарии Гуаданьи, которая всегда была готова к новым приключениям, Федерике Фульджинити и всей пресс-службе.

Спасибо отделу продаж. Когда я презентовал эту книгу в Милане, меня внимательно слушали, и я знаю, что кто-то из них оценил мой выбор. Я должен сказать спасибо всем. Тем, кого знаю не очень хорошо, и сожалею об этом, потому что каждый внёс свой неоценимый вклад. Они приняли этот роман к сердцу, и это хорошо, ведь они счастливы, словно сами создали эту книгу.

Спасибо книготорговцам и их труду. Я представляю, как они общаются в своих магазинах с людьми всех возрастов, пытаясь найти подходящую историю для каждого, потому что литература вечна.

Спасибо Кед, точнее, Кайли Дуст. Мне не хватает твоих записочек, но твои сказанные вслух слова я использовал. Ты была права.

Отдельная искренняя благодарность Марко Беларди. Часто за ужином я читал по несколько страниц, и его энтузиазм составлял мне компанию в этом путешествии.

Ещё отдельное спасибо я хотел бы сказать всем друзьям Джулиополи. В вашей стране я провёл действительно прекрасное прошлое лето. Каждое утро я гулял, а потом шёл писать в очередной дом на холме. Между делом я брал перерыв, выходил на террасу и наслаждался прекрасной панорамой. Там я написал большую часть этой книги, и если в ней есть что-то хорошее, то это их заслуга. Спасибо, Лорета и Романо.

Отдельное спасибо Миммо Ренци. Он приходил ко мне, пока я писал, тогда я сажал его напротив и читал ему некоторые главы. Он закрывал глаза и слушал в тишине, очень терпеливо и не засыпал, потому что, когда я останавливался, он давал всегда точную и полезную оценку.

Спасибо моей тёте Аннамарии Амента. В нашем телефонном разговоре я услышал восторг, который заставил меня забыть обо всём труде, лишь заставил улыбнуться и подарил новое желание.

Отдельная благодарность Иларии Амента. Её великая чуткость не позволила мне совершить ошибку.

Теперь хочу поблагодарить всех людей, которые меня знают, которые приходят ко мне и рассказывают о себе, которые живут и позволяют жить мне. Хоть некоторые из них не знают, они сделали свой вклад в написание этой книги.

Большое спасибо всей моей семье за участие. Фабиане, Валентине, Люче и моему большому другу Джузеппе, которого многие знают, как Пиполо, и который всегда со мной.

Последняя благодарность, полная любви, посвящается Джулии.

Кроме того, что она сделала мне самый лучший подарок в мире, подарила мне маленького принца, она заставляла меня улыбаться с такой простотой, что я даже завидую, она сопровождала меня в самом большом путешествии в жизни.

[1] Большие полые макароны с начинкой внутри

[2] Алькантара – отделочный материал. Также известна как искусственная замша. Материал запатентован и производится итальянской компанией Аlcantara SpA.

[3] Традиционное для Сицилии сладкое блюдо, состоящее из круглого бисквита, смоченного фруктовым соком или ликёром, а также слоев рикотты, цукатов, и шоколадного или ванильного наполнителя

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg