«Я люблю свою работу?»

Я люблю свою работу? (fb2) - Я люблю свою работу? 856K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Ксения Ласкиз

Ксения Ласкиз Я люблю свою работу?

Пятница, 01.02.2013

— А сейчас я хочу представить всем нового директора Департамента страхования корпоративного бизнеса — Варнас Марию, — произносит Петрович, наш генеральный директор, и жмет мою руку.

Со всех сторон раздаются овации, а я стою на сцене в длинном черном платье, расшитом золотыми нитями, и довольно улыбаюсь: наконец-то свершилось! Как прекрасен этот момент!

— Поздравляю, Маш, — говорит мой непосредственный руководитель — Виктор Рябинов. — Ты заслужила. И сделка с «Оушен» это еще раз доказала.

Да, конечно, сделка с «Оушен» — моя самая большая победа. Какая я, однако, молодец! Кто-то включает до боли знакомую музыку, с каждой секундой увеличивая громкость. Что за мелодия? Похоже на… На… На звонок будильника!

Открываю глаза и понимаю, что я — вовсе не на сцене, а в своей кровати, и повышение в должности — не что иное, как сон. Остается только надеяться, что он сбудется, потому что если меня не повысят в ближайшем будущем, то я сойду с ума. И зачем только три месяца назад Петровичу взбрело в голову создать департаменты?

Включаю ночник и поднимаюсь с кровати: сегодня важный день, поэтому нельзя терять ни минуты. Должность директора департамента уже совсем близко, осталось только сделать последний рывок — заполучить в клиенты «Оушен» — корпорацию, входящую по капитализации в топ-100 российских компаний (54-е место по итогам 2012 года). И не видать мне этого клиента, если бы не Алексей Константинович Кузнецов — вице-президент «Оушен» и давний друг моего папá.

В очередной раз гостя в доме моих родителей, Алексей Константинович за ужином обмолвился, что весьма недоволен работой корпоративного страховщика: долго возятся с немногочисленными убытками, неоправданно завышают тарифы и вообще — ведут себя, порой, неподобающе расслабленно. А еще — имели неосторожность отказать в направлении на ремонт личной машины президента к интересующему его дилеру, из-за чего тот взбеленился и поручил подобрать другого страховщика, который бы не посмел позволить себе подобную наглость. Это нелегкое бремя легло на плечи Алексея Константиновича, от чего он, мягко говоря, в восторге не пребывал. Конечно же, я сразу предложила свои скромные услуги в столь щепетильном вопросе! На протяжении месяца мы согласовывали все условия, и вот — сегодня финальная встреча: президент «Оушен», к моему глубокому сожалению, все-таки решил поучаствовать в процессе. Я нервничала, но Алексей Константинович заверил, что желание президента — простая формальность и все пройдет гладко. И посоветовал мне сделать ярко-красный маникюр, убрать волосы в пучок и надеть что-нибудь из синей цветовой гаммы, ибо президент «Оушен» — фетишист, поэтому мой внешний вид сможет окончательно усыпить его бдительность и поспособствовать принятию положительного решения. Если с красным маникюром проблем не было, то с гардеробом дела обстояли сложнее — однотонных вещей ни одного из оттенков синего в нем не имелось. Ввиду внезапности назначенной встречи я не успела воспользоваться услугами ателье, поэтому несколько вечеров подряд провела в магазинах. Это было сущим адом: если мне нравился оттенок, то не нравился покрой, и наоборот. И вот вчера, в десять вечера, я увидела короткое платье-футляр насыщенного синего цвета с рукавами ¾, и оно даже идеально село по фигуре — небывалая удача, которую я восприняла, как знак свыше: встреча с «Оушен» пройдет идеально.

Невзрачное пятиэтажное здание, обитое серой плиткой — это и есть офис страховой компании «Х», в которой я тружусь с 2006 года. Последние три года — в должности начальника управления страхования крупного бизнеса. Долго же я задержалась на этой позиции! Но сегодня все должно измениться. Лишь бы только президент «Оушен» удовлетворился результатом моего труда… и моим внешним видом! Не зря же я так старалась!

Машина припаркована напротив входа в офис, но я не спешу выходить: нужно еще раз прокрутить в голове заготовленный сценарий предстоящей встречи, еще раз повторить про себя, что ничуть не волнуюсь, еще раз изобразить невозмутимое лицо… С чего бы мне нервничать? Все пройдет как нельзя лучше, все будет хорошо. Достаю из пачки сигарету, прикуриваю и затягиваюсь: легкие наполняются табачным дымом — я даже чувствую, как он клубится внутри меня. Задержав ненадолго дыхание, складываю губы трубочкой и выпускаю тонкую струйку белого дыма. Повторяю проделанное еще три раза, после чего тушу сигарету в пепельнице. Чтобы не чувствовать привкус никотина во рту, кладу на язык два мятных леденца и усиленно их рассасываю. Я не нервничаю, совсем не нервничаю…

Внезапный стук в окно заставляет вздрогнуть: не люблю неожиданности. Возле машины, переминаясь с ноги на ногу и кутаясь в странное фиолетовое пальто, стоит Петр Рязанов — начальник второго управления из трех в нашем департаменте — управления развития бизнеса. Петя отвечает за региональные подразделения, которые открываются с завидной частотой, поэтому работы хоть отбавляй, от чего трудоголик вроде него должен впадать в экстаз. Но в последнее время он отнюдь не весел: недавний развод оказался весьма болезненным.

Большой рот Рязанова расплывается в широкой улыбке. Петя всегда так улыбается, когда видит меня, и это утомляет — я неплохо к нему отношусь, но вовсе не собираюсь водить с ним дружбу. Однако корпоративная этика требует жертв, поэтому улыбаюсь в ответ и опускаю стекло. Морозный воздух сразу заполняет салон машины.

— Что-то ты припозднилась, подруга, — он зачем-то теребит черные волосы, и без того стоящие ежиком.

Продолжаю улыбаться, несмотря на то, что не в восторге от подобного панибратства. Какая я ему подруга?!

— Пришлось задержаться. Меня кто-то искал?

— Тебя всегда все ищут, ты же знаешь. Ты скоро? А то я замерз.

— Иди без меня: нужно сделать звонок. Встретимся в офисе.

Рязанов медлит несколько секунд, после чего разворачивается, быстро поднимается по ступенькам и скрывается за массивной деревянной дверью. Спустя пару минут выключаю зажигание и выбираюсь из машины — уже одиннадцать часов, пора бы и появиться на рабочем месте. Конечно, никто меня не отчитает (даже начальник), но не люблю опаздывать — всегда кажется, будто пропущу что-то важное, а я не могу позволить себе подобную роскошь — особенно сейчас, когда цель так близка… Я ведь так долго и упорно трудилась, проводя в этом унылом сером здании дни и ночи, будни и выходные, улыбаясь Пете Рязанову и ему подобным. Я даже научилась не морщиться после очередной пошлой шуточки Рябинова! И я совсем не нервничаю…

С трудом открываю тяжелую дверь и, пока она не захлопнулась, успеваю проскользнуть в фойе. Серые стены в темно-бордовую вертикальную полосу — зрелище не для слабонервных. Не так давно воспаленный мозг главного маркетолога нашей компании — Олега Филиппова — явил ему во сне эту жуткую цветовую гамму, после чего состоялся ребрендинг. Вот только проводился он в один этап — рестайлинг визуальных атрибутов бренда. Видимо, о других этапах столь сложного действа Филиппов и не догадывался. По его мнению, изменение логотипа обеспечит столь мощный эффект, что клиенты выстроятся в очередь возле нашего здания. И именно поэтому мы должны быть во всеоружии — соблюдение корпоративной цветовой гаммы в интерьере офиса, а также в гардеробе сотрудников позволит закрепить неминуемый успех и вывести компанию на невиданный доселе уровень деловой активности. Пока что серо-бордовыми были только ужасающие стены в фойе и не менее ужасающие наряды сотрудников отдела маркетинга, но Филиппов грозился в обозримом будущем добраться и до плитки в уборных, и до цвета нижнего белья курьеров…

В ожидании лифта стараюсь не смотреть по сторонам и отвлеченно прокручиваю на безымянном пальце левой руки массивное кольцо. Ничего особенного — розовое золото и синий мрамор, но оно как нельзя лучше подходит к этому платью, которое, кстати, могло бы быть и не таким коротким ввиду предстоящей встречи…

— Мария, Мария, — нараспев в ритме композиции Сантаны произносит мне на ухо появившийся, словно из-под земли, Георгий Шаров.

Гоша также трудится в нашем департаменте в должности начальника управления страхования среднего и малого бизнеса. Правда, «трудится» — довольно громко сказано. Всю работу выполняет его заместитель, Любовь Петровна Мосницкая, величаемая «Моськой» ввиду созвучности прозвища с фамилией, миниатюрных размеров и крайне громкого голоса. Пока Моська несет на своих хрупких плечах груз управления, Гоша развлекается, как может: алкоголь, клубы, девушки и все остальное, положенное по статусу двадцатисемилетнему отпрыску богатых родителей и по совместительству племяннику одного из учредителей компании «Х». Впрочем, за своих подчиненных он всегда горой: повышение в должности, увеличение оклада, бонусы — этого всего добивается именно Шаров. В его управлении всегда царит непринужденная обстановка и веселье, что не мешает сотрудникам выполнять план.

— Ты меня напугал, — со всей строгостью произношу я.

— Да ладно? Не думал, что ты из пугливых! — и он одаряет меня своей фирменной загадочной улыбкой, способной обезоружить любого, точнее, любую.

Сколько сотрудниц компании «Х» потеряли голову от его больших серых глаз, в которых играли тысячи чертей! И каждая из них считала, что ей непременно повезет и именно на ней Шаров остановит свой выбор и поведет к алтарю… Или хотя бы встретится тет-а-тет еще разочек. Но Гоша отличается завидным непостоянством и вовсе не собирается обременять себя даже жалким подобием обязательств. Что самое странное — все сотрудницы компании «Х», отправленные в отставку после ночи-другой, по-прежнему считают его настоящим джентльменом и продолжают премило с ним общаться.

— Оставь свои приемчики для девочек с ресепшена, — устало вздыхаю. — На меня это не действует.

— Да ладно?

Легким движением руки он убирает с глаз длинную челку и заискивающе смотрит на меня, но я лишь морщусь в ответ.

— Совсем забыл, что ты кремень, — разочарованно произносит Гоша и прячет руки в карманы по-пятничному казуальных ввиду свободного кроя и насыщенного баклажанового цвета брюк. — Я удаляюсь.

— Ты разве не только что пришел? — изогнув бровь, интересуюсь я.

— Да ладно? Я вдруг вспомнил, что у меня встреча. Передай Моське, что буду к обеду. Пока, крошка Мэри!

И прогулочным шагом, все еще не вынимая рук из карманов, он уходит. Когда меня повысят до директора департамента, я займусь его дисциплиной! И в первую очередь отучу его называть меня этим идиотским прозвищем! Если, конечно, повысят… Нет, никаких «если»! Сделка с «Оушен» у меня в кармане, а, значит, и повышение тоже!

Оба лифта застряли на пятом этаже. Да что там вообще происходит? Сговорились, что ли… Разворачиваюсь на 180 градусов и быстрым шагом направляюсь к лестнице. Выбора нет — придется подняться на четвертый этаж пешком. Занятия в спортзале не прошли даром — даже несмотря на никотиновую зависимость и десятисантиметровую шпильку (высокий каблук — обычное дело) я достаточно бодро шагаю по ступенькам. Быть может, это привычка — только вверх, полный вперед, ни о чем и никого не жалеть (в том числе и себя, даже когда очень хочется). Ну, наконец-то, четвертый!

Тяжелая железная дверь внезапно распахивается — я еле успеваю отскочить.

— Ой, — произносит Виталик, сотрудник Рязанова. — Простите, Мария.

«Ненормальный», — думаю я, но вслух ничего не отвечаю и, окинув своего почти убийцу недоброжелательным взглядом, прохожу в коридор. Возле стойки ресепшена стоит Филиппов и объясняет двум седым мужчинам, на каком расстоянии друг от друга должны быть расположены бордовые полосы. Он, как всегда, более чем корпоративен — начищенные ботинки цвета мокрого асфальта, серые зауженные брюки и бордовый кардиган на светло-серую сорочку. С одеколоном, как обычно, переусердствовал — даже за несколько метров улавливается запах кардамона. Увидев меня в вопиюще некорпоративной гамме, Филиппов разводит руками.

— Мария, как ты можешь? Я так на тебя рассчитывал! — вскрикивает он и тяжело вздыхает, чтобы я ощутила весь ужас своего отвратительного и непростительного проступка.

Его собеседники удивленно осматривают меня с ног до головы, дабы понять, что же вызвало праведный гнев Филиппова.

— У нас корпоративный стиль! — сообщает он. — Это крайне важно, понимаете? Именно поэтому полосы должны находиться на определенном расстоянии друг от друга, чтобы создавалось впечатление…

Я стараюсь абстрагироваться и не слушать его. Быстрыми шагами пересекаю ресепшен и, открыв дверь из матового стекла, оказываюсь в длинном слабоосвещенном коридоре. Мимо пробегающая парочка практикантов чуть не сбивает меня с ног. Это уже слишком!

— Где-то пожар? — возмущаюсь я. — Куда торопимся?

Они останавливаются и опускают глаза в пол, как будто незатейливый узор черного кафеля таит в себе ответ на мой вопрос.

— В чем дело?

— Нас отправили в архив за документами, — словно пережевывая что-то, мямлит долговязый рыжий парень.

Если бы я не знала, что он всегда так разговаривает, то непременно оскорбилась подобным пренебрежительным отношением к своей персоне. Но Афанасий не обидит даже муху. Как раз наоборот: почему-то всегда хочется защитить его. Возможно, причина кроется в его несуразной внешности: жидкие рыжие волосы, испуганный взгляд больших глаз (неужели меня всерьез стоит опасаться?), покрытые рубцами щеки (возможно, из-за оспы), худые и непропорционально длинные ноги (совсем как у паука, за тем лишь исключением, что ноги всего две). А еще: Афанасий вырос в детском доме. Несладко же ему, наверное, пришлось! А тут еще я со своими замечаниями… Чувство вины открывает один глаз и зловеще улыбается.

— Постарайтесь не убить никого, — произношу я.

Наконец я добралась до своего рабочего места, располагавшегося в первом отсеке опен-спейса четвертого этажа. Первый отсек считается привилегированным: во-первых, удаленность от входа в опен-спейс — мимо нас не проходят, к нам именно приходят; во-вторых, расстояние до стола сзади сидящего не стандартные два метра, а три; в-третьих, только один соседний отсек — меньше ушей и, соответственно, меньше утечки информации, что особенно актуально — девочки всегда громко обсуждают производственный процесс и не менее громко возмущаются (порой, не скупясь в выражениях). Поскольку в большинстве случаев их возмущения оправданы, то я снисходительно отношусь к такой особенности (отчасти, выходящей за рамки корпоративной этики).

Девочки — это мои подчиненные: Лидия Ландышева — мой заместитель, Ольга Ухова — начальник отдела развития бизнеса, Анна Безухова — начальник отдела сопровождения. Хотя, конечно, девочками их можно назвать с большой натяжкой: самой младшей, Ане — двадцать восемь, а старшей, Ландышевой — тридцать пять.

— Всем привет! — прохожу к своему столу, расположенному возле окна, и ставлю сумку на тумбочку.

Никто даже не оборачивается — все трое уставились в мониторы. С Аней все понятно — она работает, а вот Лида с Олей, закадычные подружки, изображают бурную деятельность. С моей стороны было верным решением посадить эту парочку спиной друг к другу, иначе они бы болтали все восемь часов рабочего времени.

— Ты не забыла, что с понедельника я в отпуске? — Оля все-таки поворачивается в мою сторону. — И я с семьей улетаю в Таиланд.

Любое упоминание «семьи» из Олиных уст вызывает у меня тошноту, потому что ассоциируется, в первую очередь, с ее деверем — неказистым Валерой. Никогда не забуду, как он, дыша перегаром мне в лицо, прошепелявил «Детка, ты супер…». Как можно было так напиться на детском празднике, устроенном в честь пятилетия собственной племянницы? А еще я никогда не забуду его танец под «Песню мамонтенка», которую дети пели в караоке. От воспоминаний по спине пробегают мурашки: сначала вверх, потом вниз.

— Я прекрасно помню о твоем отпуске с семьей, — наклоняюсь, чтобы включить системный блок, и еле заметно морщусь.

— Макс так ждет этой поездки! — Оля мечтательно закатывает глаза.

При упоминании ее мужа, Максима, меня начинает мутить. Мне довелось познакомиться с ним на том же злосчастном детском празднике. И зачем я туда вообще пошла?! Благими намерениями, как известно…

— Макс хочет отдохнуть… — томным голосом продолжает Ухова, и я с трудом сдерживаюсь, чтобы не запустить в нее степлером, тем самым приведя ее в чувство.

Зачем постоянно говорить о своем муже в таком тоне? Пусть даже Оля — упитанная простушка с более чем заурядной внешностью, а Максим — хорошо сложенный, более чем привлекательный (я бы даже сказала — красивый), обходительный и воспитанный — словно сошел с обложки женского журнала, где под его голым торсом красовалась надпись «Мужчина мечты». Какое кому до этого дело? Снова морщусь, вспоминая, как на протяжении треклятого детского праздника Ухова при первой возможности хватала мужа за разные части тела своими маленькими пухлыми ручками, а он снисходительно относился к ее шалостям и даже позволял теребить себя за щеку, при этом жадно пожирая взглядом Ландышеву. Еще бы! Ее более чем откровенное и посему неуместное для детского праздника платье стало объектом внимания всей мужской половины ресторана. Кроме, конечно же, жуткого Валеры, провозгласившего меня дамой сердца в тот день…

— Он, что, устал? — интересуется Аня, не отрываясь от монитора.

Ухова сразу же возвращается из мира грез. Ее густые брови сдвигаются, огонек в глазах угасает, а губы превращаются в тонкую линию. Интересно, она осознает плачевность своей ситуации или же просто оскорблена замечанием Ани? Не сводя с нее взгляда, вешаю пальто на спинку кресла и сажусь за стол. Оля хватает розовую кружку, несколько секунд вертит ее в руках, очевидно, обдумывая дальнейший план действий: сходить на кухню и налить себе кофе или швырнуть кружкой в обидчицу, чтобы той неповадно было задавать глупые вопросы. Конечно же, Максим устал! И совсем неважно, что он не работает (и никогда за свои тридцать четыре года не работал). При таком загруженном графике, как у него, устанет любой: спорт (тренажерный зал, бассейн, футбол, баскетбол, волейбол, бадминтон); многочисленные курсы (китайский язык, 1С, управление персоналом и тому подобное); семинары (спасение популяции уссурийских тигров, становление личности, проблемы глобального потепления, применение нетрадиционной медицины при лечении гастрита и так далее); встречи выпускников (детский сад, школа, колледж, институт, опять же — курсы китайского языка и 1С); баня с друзьями (столь многочисленными, что даже трех раз в неделю не хватает, чтобы попариться со всеми знакомыми хотя бы раз в год).

Оля, впрочем, не отстает от любимого супруга по количеству увлечений: работа (как можно больше, и даже сверхурочно, и даже, временами, без выходных); хлопоты по дому (готовка, уборка, стирка, глажка и остальные бытовые радости); возня с ребенком (садик, спортивная секция, прогулки и детские праздники); походы в магазин (продукты, бытовая химия, гвозди, новый чайник, земля для цветов и детские игрушки)…

— Да, устал, — поджав губы, отвечает Ухова и ставит кружку на стол.

— Кто бы сомневался, — парирует Аня, продолжая стучать по клавиатуре.

Оля меняется в лице. Мне всегда ее жалко, особенно в такие моменты, поэтому спешу вмешаться в разговор и перевести тему:

— У меня скоро встреча в «Оушен». Думаю, можно распечатывать договор и собирать визы.

— Так уверена, что они согласятся? — Ухова округляет глаза.

— Да, — отвечаю я, как ни в чем не бывало, хотя с трудом сдерживаю волнение.

— Крутое платье, — задумчиво произносит Аня, осматривая меня с ног до головы. — Вечером на свидание?

— Нет.

— Нет… — она вздыхает и отворачивается.

Аня почему-то всегда очень радеет за мою личную жизнь — возможно, ввиду полного отсутствия собственной. Пепельная блондинка с большими голубыми глазами, спрятанными за очками в причудливой оправе, высокая и стройная, но скрывающая фигуру в мешковатой одежде преимущественно черного цвета — займись она собой, выглядела бы вполне достойно. Но Безухова всецело отдается работе, без отвлечения на свой внешний вид и последние модные тенденции. Ее не волнуют даже бесконечные сплетни, витающие по опен-спейсу — поразительное самоотречение во благо компании! Интересно, надолго ли ее хватит? Сможет ли природа взять свое? В любом случае, это не так уж важно и на мое отношение к Ане никак не повлияет: Безухова будет нравиться мне любой — хотя бы за ее прямолинейность.

— Почему нет? Мы с девочками с нетерпением ждем твоей следующей свадьбы! — Лида заговорщицки улыбается, переглядывается с Олей, после чего обе начинают звонко смеяться.

— Ха-ха, — передразниваю я.

Шутки не по протоколу — отличительная черта Ландышевой. Ей неоднократно говорили, что до добра это не доведет, но Лидочка (так ее все называли) никак не могла успокоиться. Два года назад она так дошутилась на прежнем месте работы, что ее уволили одним днем. В остальном Лидия Ландышева — компанейская личность, способная собирать вокруг себя массы и надолго удерживать на себе их внимание. Она даже неглупа, но на должность моего заместителя ее назначили отнюдь не из-за деловых качеств: с четвертым размером груди мало какой интеллект может потягаться! Лидочка всегда хорошо выглядит: уложенные рыжие локоны, словно только что из салона, идеальная кожа, неброский естественный макияж, аккуратный маникюр. Но, несмотря на прекрасные внешние данные и богатый внутренний мир, у Лидочки не ладится личная жизнь: потискать ее и весело провести время хотят многие, а вот жениться — никто. По этому поводу она сильно переживает, о чем неизменно сообщает, но надежды на светлое будущее не теряет. Как по мне, так в тридцать пять уже можно расслабиться и наслаждаться тем, что есть.

Открываю электронную почту и с недоверием смотрю на экран монитора: двадцать семь сообщений — подозрительно мало для пятничного утра. Обычно пик активности приходится именно на этот день, и непременно до трех часов дня. Потом все готовятся к выходным: кто домой, кто к любовникам, кто в паб. Ну, или практически все. Например, я сегодня вернусь в офис и буду редактировать горе-презентацию, которую на скорую руку ввиду приближающегося отпуска состряпала Оля. В момент созидания она наверняка представляла, как взявшись за руки с мужем, бежит в тайский закат, оставляя позади суету большого города, домашние хлопоты, работу…

— Виктор идет, — шепотом произносит Ухова и снова переводит взгляд на монитор.

Мой начальник — Виктор Павлович Рябинов — мировой человек. Для избранных — он просто Витя, для подчиненных — Виктор, для подхалимов — Виктор Павлович с обязательным произнесением каждого слога в отчестве, для завистников — в лицо — Виктор Палыч, а за глаза — Рябина. Мне повезло: вхожу в круг избранных и называю его Витя — в глаза и при коллегах, а также, когда хорошее настроение. В остальных случаях — Рябинов.

Витя — отец большого семейства. Его прекрасная жена, Алена, так увлеклась деторождением пятнадцать лет назад, что до сих пор не может остановиться — она и сейчас беременна, уже четвертым ребенком. Рябиновы живут в большом доме в двадцати километрах от Москвы. Между прочим, по Новорижскому шоссе, потому что Вите нравится только это направление и никакое иное. Его мама, Алевтина Николаевна, живет с ними и помогает Алене по хозяйству. Что примечательно, свекровь с невесткой — лучшие подружки. Они не только вместе возятся с детьми и ведут семейный быт, но также ходят по магазинам, салонам красоты, выставкам, театрам, ресторанам, и даже частенько вдвоем выбираются отдыхать! Никогда такого не видела! В это время дети изводят няню, домработницу и водителя. А Витя крутится, как белка в колесе, зарабатывая на все это великолепие. И надо заметить, что количеству оборотов в минуту, прокручиваемых им в этом колесе, позавидует даже самая бойкая белка. Хотя внешне он совсем не похож на белку. Скорее, на коалу: невысокий и крепко сложенный, круглое лицо, маленькие глаза и широкий нос.

— Привет. Пока ты ехала, я успел обойти весь этаж, — он улыбается.

— Была на маникюре, — демонстрирую левую руку. — У нас встреча в «Оушен», не забыл?

— Черт! — он хлопает себя ладонью по лбу. — Скажу Насте, чтобы отменила совещание!

Конечно, он забыл, что не удивительно: хорошая память — явно не конек Рябинова. Секретарше даже приходится напоминать о приближающихся днях рождения его близких родственников.

Быстрым шагом он удаляется, а Лидочка с Олей снова поворачиваются друг к другу.

— Маш, ты удручающе действуешь на Виктора, — произносит Лидочка. — Он все утро травил нам анекдоты, а как только увидел тебя, сразу же убежал, — она разочарованно вздыхает, но, встретившись со мной взглядами, сразу же замолкает и снова утыкается в монитор.

Если бы Ландышева не была всеобщей любимицей, я бы давно ее уволила! В число ее обожателей, к моему сожалению, входит и Рябинов: на новогоднем корпоративе они целый час отплясывали под Gipsy Kings, после чего Лидочка зажала его в гардеробной, намекнув, что ради начальника готова на все. Не знаю, чем бы это закончилось, не будь меня там. Впрочем, в тот вечер Лидочку не смутило мое присутствие: у меня на глазах она чмокнула пьяного Рябинова в щеку и, недвусмысленно виляя бедрами, удалилась. Он хотел было последовать за ней, но я напомнила о трех детях и прекрасной супруге, ожидающей его дома. Подействовало безотказно — он собрал-таки волю в кулак, и мы уехали с места проведения шабаша.

На следующее утро Лидочка поняла, что дала маху, позвонила мне и принялась списывать свое неадекватное поведение на действие «волшебных пузырьков». Если бы я тогда выступила с инициативой на тему ее увольнения, гонимый чувством вины Рябинов не стал бы возражать. Но теперь момент был упущен, ведь хорошая память — явно не его конек.

— Ландышева еще жива? — интересуется Аня, продолжая стучать по клавиатуре. — Стало подозрительно тихо…

— Очень смешно, — Лидочка обиженно надувает губы.

Я зловеще улыбаюсь: всегда приятно осадить эту фифу. И дело вовсе не в четвертом размере ее груди! Просто она слишком вызывающе себя ведет — вот и все… Тщеславие довольно жмурится и хлопает в ладоши: поделом ей досталось! Будет знать, как с нами связываться! Здесь наша территория, и пусть Ландышева не пытается расчистить себе дорогу огромным бюстом — в этой неравной схватке ей не победить. Она, определенно, меня раздражает и, без сомнения, это взаимно. Хотя, если подумать, Лидочка не такая уж и плохая — просто мне претят ее манеры. Сначала я думала, что привыкну, но прошло уже два года, а иммунитет к ее беспардонности так и не выработался. Быть может, не все еще потеряно и когда-нибудь я даже не обращу внимания на очередную выходку Ландышевой?

— Маш, ты весь день в офисе? — раздается рядом голос Рязанова.

— Петя, привет, — лилейным голосочком произносит Лидочка и поправляет складки оранжевой плиссированной юбки.

Ни для кого не секрет, что она положила на него глаз. Ума не приложу, что же в более чем заурядном Пете так зацепило Ландышеву, но после его недавнего развода она проявляла небывалую активность. Вот только все было зря — очевидно, в раннем детстве Рязанову вкололи вакцину против большого бюста, а, быть может, он все еще тосковал по жене, которая оставила семью и укатила в Мурманск с каким-то пограничником.

— Маша уезжает на переговоры, — отвечает Аня, не оборачиваясь.

— Вернешься в четыре? У меня встреча с крупным клиентом из Омска, хотел, чтобы ты поприсутствовала.

Рязанов смотрит на меня тем самым щенячьим взглядом, после которого ответить отказом приравнивается к смертному греху. Тщеславие довольно потирает ручонки и надувает щеки от важности: Петя в параллельной должности со мной, но всегда просит помощи в сложных вопросах. Разве это не признак моей сверхкомпетенции, и сверхдружелюбия, и сверхготовности помочь? И разве все эти сверхчерты не свидетельствуют о том, что только я могу претендовать на должность директора департамента страхования корпоративного бизнеса? Когда уже, наконец, Рябинов это поймет?

— Хорошо, вышли мне на почту всю информацию — посмотрю в пути.

— Спасибо, Маш, — Рязанов улыбается. — С меня обед.

Боковым зрением замечаю, как Лидочка недовольно дует губы. Пусть знает, что не всегда достаточно четвертого размера для достижения заветной цели! И что она все-таки нашла в Пете?

Мобильный телефон начинает ерзать по столу: Рябинов напоминает, что пора отправляться в «Оушен». Эта встреча должна стать финальным аккордом на пути к новой должности. Если он не сделает соответствующие выводы и немедленно не повысит меня, то устрою скандал с шантажом — я уже решила. В конце концов, мне должно воздаться по заслугам!

Витя стоит возле стойки ресепшена и о чем-то увлеченно беседует с секретаршей — брюнеткой с непропорционально большими губами (думаю, здесь не обошлось без помощи косметолога). Секретарша хихикает: заместитель генерального директора снизошел до непринужденного общения с ней. Догадываюсь, о чем она сейчас думает: побольше оскал, поглубже декольте, покороче юбка — и дни за стойкой будут сочтены, ибо Рябинов пристроит на тепленькое местечко, где она будет посиживать и получать зарплату, не особо утруждая себя выполнением должностных обязанностей. Завидев меня, она замолкает и опускает глаза: ни для кого в компании не секрет, что я состою в приятельских отношениях с его женой.

— На ком поедем? — спрашиваю я, подойдя к стойке и смерив секретаршу негодующим взглядом.

— Конечно же, на мне! Не собираюсь ловить все кочки. Купила бы себе взрослую тачку, а не эту игрушку.

И чем не угодил мой новенький Mercedes SLK? Смотрится в разы лучше его BMW X5! Тщеславие сразу же рассыпается в проклятьях: у нас — самая лучшая в мире машина, как он посмел поставить сей факт под сомнение?!

— И места в ней маловато, — добавляет он, когда мы ждем лифт.

Ах да, чуть не забыла: на размерах у Рябинова пунктик! Начальник любит все большое — большая машина, большой дом, большая семья, большой кабинет, большой письменный стол, большая зарплата…

— Виктор, потрясный костюм, — загадочно произносит мимо проходящая Лидочка, премило улыбаясь.

Ну да, конечно: и большая женская грудь! Неужели он действительно взял Ландышеву на работу только из-за ее внушительных форм?!

Офис «Оушен» выглядит впечатляюще: двенадцать этажей из темно-зеленого стекла, главный вход, украшенный по бокам высокими кипарисами. В этом здании, расположенном в центре Москвы, даже есть трехэтажная подземная парковка, куда Алексей Константинович заказывал пропуск на мою машину. Я предупредила начальника, но он лишь отмахнулся и пообещал, что «мы прорвемся». Желание прорваться у него отпало после того, как охранник вежливо сообщил, что черный BMW с такими номерами здесь не ждут.

Рябинов, чертыхаясь, паркуется где-то во дворах: теперь нам придется идти пешком до роскошного офиса «Оушен». На этом наши приключения не заканчиваются: вывалившись из машины, он умудряется наступить в фекалии, всплывшие чуть раньше положенного мартовского срока.

— Вот дерьмо! — злобно произносит он, осматривая подошву своего ботинка, сделанного на заказ в Италии и явно не приспособленного для суровых российских реалий. — Действительно, дерьмо!

Даже не смешно — Рябинов постоянно во что-то вляпывается, опрокидывает на себя или проливает — в порядке вещей.

— Надо бы вытереть, а то не комильфо на переговорах попахивать — уроним тень на репутацию компании, — достаю из сумки влажные салфетки и протягиваю ему.

Грязно матюгаясь себе под нос, он принимается вытирать ботинок, а я гадаю, какие еще сюрпризы нас поджидают. Нет, я отнюдь не фаталистка — но день, определенно, не задался. Смотрю на часы — через пятнадцать минут у нас встреча, а тут он, со своим ботинком! И зачем я вообще его с собой взяла — и так контракт у меня в кармане. Всему причиной субординация: на встрече с президентом «Оушен» должен быть кто-то повыше начальника управления. Неважно, что вести переговоры буду я, а Рябинов — просто отсвечивать рядом: это ведь он — заместитель генерального директора. Конечно, если понадобится, то он вставит пару убедительных реплик, и даже если встреча пойдет под откос (при этой мысли по спине пробегают мурашки: вверх, потом вниз), сможет вырулить ситуацию. Все это, конечно, замечательно, но пока он пытается стереть фекалии вместе с подошвой своего ботинка, мы можем опоздать на самую важную в моей жизни встречу.

— Кажется все, — Рябинов морщит нос. — Куда мне теперь деть салфетку?

Да избавься ты от нее и быстрее пойдем: мы опаздываем! Оглядываюсь по сторонам и указываю взглядом на урну метрах в десяти от него. Радостно улыбаясь, он деловито шагает к урне. Я не дышу: лишь бы снова ни во что не вляпался!

До здания «Оушен» удалось дойти без приключений, что порядком подбодрило начальника после неприятных инцидентов. Он обещал «принять удар на себя» и «быстренько порешать все вопросы», после чего хотелось ударить его сумкой по голове, дабы привести в чувство. Неужели Рябинов на самом деле думает, что мы зашли в «Оушен» по нелепому письму с предложением о сотрудничестве?! После стольких лет работы в корпоративных продажах он все еще верит в чудеса?! Я даже пожалела, что не сообщила о дружбе папá с Алексеем Константиновичем, но сейчас это явно было бы лишним. Поэтому, прикусив язык, я внимала его речам и крепко сжимала сумку в руках.

Приемная президента «Оушен» похожа на склеп: огромный холл с выкрашенными в светло-серый цвет стенами и полами из мрамора того же цвета. Четыре колонны, расположенные по центру в форме ромба, подпирают пятиметровые потолки. Секретарша преклонного возраста гордо восседает за длинной беленой стойкой, напоминающей гроб, и тонкими пальцами перебирает какие-то бумаги. У кого-то явно пунктик на размерах, совсем как у Рябинова! Откуда эти имперские замашки? Единственное, что радует взгляд во всем этом безобразии — эта самая секретарша. Потрясающе выглядит: благородно-седые волосы собраны в высокую прическу, аккуратный макияж, идеальный маникюр. Сразу же обращаю внимание на жемчужный комплект в розовом золоте — серьги, ожерелье и кольцо — восхитительно!

— Феофан Эрнестович освободится в течение десяти минут, — четко выговаривая каждое слово, изрекает она, после чего в приказном тоне обращается к молоденькой блондинке, переминавшейся с ноги на ногу возле стойки (я даже не сразу ее заметила): — Елена, помоги гостям раздеться!

Блондинка подскакивает, вырывает из наших рук верхнюю одежду и куда-то исчезает. Рябинов почему-то морщится, хотя по классике жанра он должен был одарить девушку мечтательным взглядом и облизнуться.

— Разрешите проводить вас в переговорную. Как только Елена вернется, она предложит вам напитки.

Удивительно, как эта особа в ее-то возрасте может ходить на высокой шпильке, держать при этом идеальную осанку и совсем не хрустеть суставами. Очевидно, бывшая балерина, не иначе!

Усаживаемся за длинный, но узкий — менее полутора метров — стол из дерева (у президента «Оушен» явно какие-то комплексы!). Из окна открывается удивительный вид на Москву, но я не успеваю им насладиться, так как Рябинов принимается кричать мне на ухо:

— Какая фамилия у этого Феофана?

— Терехов, — отвечаю я и вздыхаю: вечно он все забывает!

— Конечно! — он бьет себя ладонью по лбу. — Почему ты мне раньше не сказала?

— Это не закрытая информация. А в чем, собственно говоря, дело?

— Все на мази! — он сияет. — Я с ним учился в одной группе в академии. Клиент точно наш!

Что-что? У меня пересохло во рту, а сердце бешено заколотилось: это мой договор, мой! И мои переговоры, мои связи, моя идея — все мое! Это я напялила на себя дурацкое синее платье, которое искала несколько дней, собрала волосы в пучок, хотя я ненавижу эту прическу, два часа проторчала на маникюре, подбирая нужный оттенок красного! С трудом сдерживаю желание выцарапать Рябинову глаза: целый месяц готовилась к этой сделке, все шло идеально, но он украл мой звездный час!

— Чай, кофе или лимонад? — спрашивает показавшаяся в дверях блондинка.

— Капучино, — отвечает Рябинов, развалившись в кресле и расплывшись в довольной улыбке.

О, да, я знаю эту манеру: он всегда так делает, когда «все на мази»! Значит, на сто процентов уверен в успехе, иначе не позволил бы себе подобные вольности. Ненавижу его, ненавижу! Да, мы — одна команда, но только не сейчас! Эта сделка не должна была стать командной, она должна была стать только моей!

— Воды. С газом. И со льдом, — сухо произношу я.

— Не бойся, мы их сейчас сделаем, — Рябинов ободряюще треплет меня за плечо.

«Мы» в ключе всего происходящего звучит как издевка. «Мы» проведем переговоры, потом «мы» вернемся в офис и на очередном совещании у генерального Рябинов расскажет, как ОН сделал месячный план департамента за чашечкой кофе с однокурсником. Конечно, он упомянет мое имя, но этого никто не услышит… Генеральный похвалит, подчиненные будут восхищаться, подхалимы — падать к его ногам, а завистники — злобно шипеть в углу. Что остается делать мне? А я… Мне повезло: вхожу в круг избранных и называю его Витя, пусть только в глаза и при коллегах, и когда хорошее настроение. «Поэтому придется радоваться за успех Вити с остальными избранными, и нужно попытаться делать это искренне», — произносит здравый рассудок. Тщеславие рассыпается в проклятьях, потому что прекрасно понимает, что должность директора Департамента удаляется от нас, словно горизонт… Видимо, судьба решила, что на сегодня с Рябинова хватит злоключений и пора подсластить его участь.

Делаю глубокий вдох и с грустной улыбкой произношу:

— Конечно, мы их сделаем.

Ровно через десять минут, как и обещала секретарша преклонного возраста, в переговорную входит президент «Оушен» в компании Алексея Константиновича. Феофан Эрнестович Терехов практически на голову выше своего вице-президента. Он выглядит на тридцать с небольшим — крайне странно, ведь Рябинову уже сорок два. Быть может, Витя ошибся, и это не его однокурсник? Здравый рассудок крутит пальцем у виска: вряд ли имеются тезки с подобным ФИО.

Вьющиеся смоляные волосы, легкая небритость, узкий разрез черных глаз… Дорогой иссиня-черный костюм идеально сидит на нем, а расстегнутая верхняя пуговица бледно-голубой сорочки — явно не по протоколу — напоминает окружающим, что здесь он — Бог. Здравый рассудок сразу же отчитывает меня за нездоровый интерес и заставляет перевести взгляд на более безобидный объект — Рябинова. Тот приоткрывает рот на пару секунд, но тут же приходит в себя и встает с места, чтобы обменяться рукопожатиями с пришедшими.

Я, как и предполагает этикет, продолжаю сидеть и лишь чуть заметно улыбаюсь, стараясь следовать совету здравого рассудка и не смотреть более на Терехова. Может, вообще покинуть помещение: тут все «порешают» и без меня, какой смысл отсвечивать рядом с Рябиновым? Еще этот Терехов, со своей небритостью и прищуром, уставился на меня, как на экспонат в Кунсткамере. Он смотрит с минуту, после чего через стол протягивает мне руку. Шутит? Это даже не смешно! Что он себе позволяет? Удивленно поднимаю глаза, но его не смущает мой недоумевающий взгляд, поэтому не остается ничего иного, как вложить в его руку свою ладонь. Не люблю, когда ко мне прикасаются посторонние люди. Мурашки пробежались сначала вверх, потом вниз — наверное, от злости… Впрочем, Терехов не собирался обмениваться рукопожатиями: он лишь чуть сжимает мою ладонь, после чего аккуратно освобождает ее, а его глаза еще больше сужаются. Извращенец какой-то!

Наконец все усаживаются, и наступает момент обмена визитками — любимый ритуал Рябинова. Свои визитки он заказывает отдельно — из пластика, с использованием объемного лака 3D и тиснением дифракционной фольгой — уж точно не под стать корпоративным. Сдерживаюсь из последних сил — еще немного и убью его!

Терехов берет в руки его визитку, внимательно изучает, и его глаза расширяются.

— Виктор? Вот так встреча! — он улыбается уголками губ.

Не-на-ви-жу!

— Действительно! Двадцать лет не виделись. С выпускного, да?

— Да. С чем пожаловал?

— Работать с вами хотим.

— Ты хочешь? — Терехов делает ударение на слово «ты».

— Я, — отвечает Рябинов, как ни в чем не бывало.

Не-на-ви-жу!!!

Алексей Константинович не без удивления наблюдает за всем происходящим: ничего себе переговоры! Он-то, конечно, знает, что Рябинов, с пафосом вещающий о перспективах сотрудничества, оказался здесь совершенно случайно. Строю из себя само равнодушие и скрываю взгляд от Терехова, потому что боковым зрением замечаю, как он продолжает смотреть на меня. Когда же, наконец, закончатся эти переговоры и мы уберемся из этого отвратительного места? Сколько еще будут длиться мои мучения?

Вскоре Терехову надоедает треп бывшего однокурсника (или его утомило смотреть на меня?) и он встает с места:

— Прошу меня извинить, но вынужден удалиться. Господин Кузнецов продолжит встречу.

Он обменивается рукопожатием с Рябиновым и одаряет меня пронзительным взглядом, после которого хочется провалиться на нижний этаж подземной парковки.

Мы вернулись в офис к четырем. Рябинов сиял, как лампа дневного света, и это раздражало. Конечно, во время ланча я пела ему дифирамбы, хотя с большей радостью всадила бы вилку в его ногу. Впервые за долгое время сидела на встрече, как мебель, улыбаясь клиентам — он даже слова не дал мне вставить. Да и зачем — ведь Феофан — его приятель!

Увидев меня, Оля и Лидочка отворачиваются друг от друга, и, создавая вид бурной деятельности, принимаются стучать по клавиатуре.

— Договор уже отнесли на визу юристам, — деловито произносит Оля, не отрываясь от монитора. — Как все прошло?

— Отлично. Их генеральный оказался однокурсником Вити, — взяв себя в руки, я произношу это с восторгом.

— Можно подумать, ты об этом не знала, — ехидно замечает Лидочка. — Специально ведь его с собой потащила!

Что ж, это лучше — чем ничего. Пусть все думают так — хоть в чем-то будет моя заслуга, когда Рябинов будет почивать на лаврах.

— Не удивлена, — Аня вздохнула. — То есть план на февраль мы выполнили?

— Смогу точно сказать, когда они переведут деньги, — снимаю пальто.

— Маш! — к моему столу подбегает запыхавшийся Рязанов. — Клиент уже здесь. Пойдем?

Вздрагиваю от внезапного звонка мобильного телефона. На экране высвечивается фотография мамá в обнимку с Альфи — ее любимым созданием и, по совместительству, мопсом. Мамá обожает этого четвероногого дьявола, чем Альфи неизменно пользуется, тем самым еще больше раздражая папá.

Выключаю звук и возвращаюсь к работе: отчет за январь еще не готов, а понедельник уже близко. Вообще-то ежемесячный отчет — функционал Лидочки, но она последнюю неделю так занята соблазнением Рязанова, что времени на выполнение должностных обязанностей совсем не хватает. Конечно, я могла разораться и заставить ее сидеть до утра на рабочем месте, но не стала: единственное, что может отвлечь от ужасных воспоминаний об ужасных переговорах с ужасным Тереховым — работа.

Мамá никак не угомонится — звонит мне еще раз, и еще, и еще — до тех пор, пока я не отвечаю.

— Что случилось? Я на работе! — пытаюсь скрыть раздражение.

— Опять ты там засела! Немедленно собирайся и приезжай к нам. Ты забыла? Все гости в сборе!

Нет, я не забыла. Но ехать никуда не собираюсь — сейчас лучше провести время в офисе, чем в компании многочисленных друзей семьи. Конечно, иногда на подобных мероприятиях удается обзавестись полезными связями, но сейчас я не предрасположена к общению.

— Я не смогу. Извинись за меня перед всеми, — на этой фразе я сбрасываю вызов.

Суббота, 02.02.2013

Просыпаюсь, как обычно, за полчаса до звонка будильника, встаю с кровати и, накинув плюшевый халат, плетусь в ванную. Прохладный душ смывает остатки сонливости и глупые сны: мне снились львы (именно львы, а не львицы), которые бегали за зебрами. И так — всю ночь. Наверное, я схожу с ума.

Расчесываю щеткой мокрые волосы и смотрю на свое отражение в зеркале: вчерашний инцидент словно выжал из меня все соки. Давно не выглядела так ужасно! Всему виной — Рябинов и его приятель, этот бестактный Терехов!

Медленно чищу зубы, размышляя, как бы все произошло, не окажись эта парочка однокурсниками. Наверняка, я бы сейчас купалась в лучах славы и, готовясь к вступлению в новую должность, заказывала бы новые визитки. А теперь Рябинов приписывает себе все лавры. Конечно, он поблагодарил меня «за наводку» и «отлично выполненную техническую часть», и я чуть было не задушила его после этих слов.

Наношу на лицо тоник, потом питательный крем и смотрю в зеркало на результат: лучше не стало. Нужно срочно отвлечься, и поможет только работа — этот прием всегда безотказно действует.

Ноутбук снова занимает место рядом с чашкой зеленого чая — проверяю электронную почту. Новых сообщений нет — ни одного. Обновляю страницу — ничего не меняется.

Что ж, изменим сценарий: посвящу день себе любимой — схожу в спортзал, потом на массаж, потом в кино — для разнообразия. И никаких сопровождающих — за будни я пресытилась общением.

На экране мобильного снова высвечивается довольная мамá, прижимающая к себе мопса. Принимаю вызов и включаю громкую связь.

— Доброе утро. Ты дома? — спрашивает она.

— Да.

— Приезжай к нам! Мы соскучились, особенно Альфи.

Вряд ли Альфи по мне скучает: у нас весьма натянутые отношения — я не восхищаюсь его великолепием, не делюсь с ним завтраком, не таскаю его на руках, когда он устает гулять. Одним словом, отношусь к нему, как к собаке, с чем он не желает мириться.

— Нет, я уже распланировала весь день. Навещу вас на следующих выходных.

— Ты сегодня опять на работу? — недовольно фыркает мамá.

— Нет, и завтра тоже не пойду, — отвечаю я.

Потом мамá начинает нести какую-то милую чушь, через каждые десять секунд требуя от Альфи, чтобы тот перестал грызть тапок папá. Через несколько минут она все-таки понимает, что мопс бросит тапок только в том случае, если она немедленно закончит разговор и почешет ему пузо. Поэтому мы прощаемся (к моему облегчению), и я снова остаюсь наедине со своими мыслями. К понедельнику нужно срочно придумать план реабилитации: сделать «наводку» и «отлично выполненную техническую часть» своим достижением в сделке с «Оушен». В конце концов, Рябинов не отрицает мое участие в общем деле, он лишь преуменьшает мои заслуги. Очень преуменьшает… Практически сводит на нет! Интересно, если бы я наступила в фекалии, тогда Терехов оказался бы моим другом детства?

Час на беговой дорожке, час на силовых тренажерах, еще полчаса на беговой дорожке, бокал свежевыжатого сока — апельсиновый, смешанный с яблочным — в баре, прохладный душ, час массажа, чайник зеленого чая с жасмином в баре — выхожу из спортзала весьма довольная собой и медленным шагом направляюсь к машине. Только три часа дня, а так хочется, чтобы поскорее наступил вечер. И уже нет желания идти в кино или еще куда-то: хочется прийти домой и лечь спать, чтобы этот день быстрее закончился. Возможно, завтра будет легче…

Понедельник, 04.02.2013

В 8-10 я с легкостью паркуюсь возле входа в офис. Выкуриваю сигарету, кладу в рот два мятных леденца и выхожу из машины. Сегодня серое здание кажется особенно зловещим. Наверное, потому что я не придумала, как сделать «наводку» и «отлично выполненную техническую часть» своим достижением в сделке с «Оушен». Двери лифта открываются, стоит только нажать на кнопку вызова.

Выхожу на четвертом этаже, медленно иду по безлюдному коридору и оказываюсь в пустом опен-спейсе. С минуту насладившись тишиной и темнотой, зажигаю свет в отсеке, подхожу к столу и включаю компьютер. Под чуть слышный шум вентилятора в системном блоке снимаю пальто и опускаюсь в кресло.

Через полчаса появляется Рябинов, вызвав своим визитом мое искреннее удивление: его рабочий день начинается не ранее 10–00. Весьма возбужденный, он ходит по нашему отсеку, заложив руки за спину и сплетя их в замок, задает вопросы и сам же на них отвечает — я даже не успеваю открыть рот. Как только появляется Аня в брючном костюме грязного серого цвета, он сразу же ретируется, оставив меня в недоумении.

— О, руководство с самого утра на посту, — с грустной улыбкой произносит Безухова и плюхается в кресло. — Обсуждали совещание у генерального? Я все для тебя подготовила — вчера приходила в офис.

— Тебе не показалось, что Витя какой-то странный? — спрашиваю я.

— Он всегда странный.

Но мне так не кажется. Напротив, Рябинов — вполне себе нормальный тип, без особых отклонений: разве что отличается особым сочувствием к «убогим и обездоленным» и неуемным интересом к женскому полу. Большую часть времени он пребывает в отличнейшем расположении духа, за исключением случаев, когда получает нагоняй от Петровича или от своей дражайшей супруги. Обычно мне не составляет большого труда понять настрой начальника и даже причины такого настроя, но только не сегодня.

Направляюсь на кухню, чтобы налить кофе, но звонок мобильного телефона заставляет вернуться.

— Доброе утро, Алексей Константинович, — отвечаю я как можно милее, хотя воспоминания о пятничных переговорах вызывают только негатив.

— Здравствуй, Мария. Уделишь мне минутку?

— Конечно! — сажусь в кресло, открываю органайзер и беру в руки карандаш.

— Новости у меня не очень: Терехов, похоже, не горит желанием работать с вашей компанией.

Хочу возразить, но не могу произнести ни слова. Как такое возможно? Я внимательно изучила рынок перед подготовкой предложения для «Оушен» — наши условия были наилучшими! К тому же, в случае подписания договора, все были бы в плюсе — мы увеличиваем портфель на десять процентов одной сделкой, клиент минимизирует расходы через схему, которую я разработала специально для них! Через схему, которую я разработала и о которой даже ничего не рассказала на встрече, потому что Рябинов отодвинул меня на второй план и вещал сам. Вместо того чтобы хорохориться, вспоминая студенческие годы, лучше бы озвучил все преимущества сотрудничества с нашей компанией! С большим трудом возвращаю себе жалкие крупицы самообладания, чтобы продолжить разговор.

— И что же конкретно не понравилось Терехову? Наверное, я не самым лучшим образом презентовала проект. Быть может, нам провести еще одну встречу? — закусываю нижнюю губу и черкаю в органайзере зигзаг.

— Дело вовсе не в тебе, а в твоем начальнике. Терехов, похоже, не хочет работать именно с ним.

— Но, мне показалось, что…

— Тебе показалось, — перебивает меня Алексей Константинович. — Мне очень жаль, но сделать ничего не смогу. Кстати, тебе Терехов просил передать привет.

— И ему тоже, — с горечью произношу я. — Спасибо, Алексей Константинович. Сейчас соберусь с мыслями и озвучу Виктору.

— Он в курсе. Что ж, не смею тебя больше отрывать. Жаль, что не смог быть полезен. До встречи.

— До свидания, — отвечаю я и сбрасываю вызов.

Мысли собираются быстрее, чем я ожидала: вот почему Рябинов был такой странный утром! Он знал, но ничего не сказал мне. Точнее, он что-то бурчал себе под нос, но разобрать речь, похожую на бред сумасшедшего, было невозможно. Интересно, кто же ему сообщил? Никак однокурсник, с которым все должно было быть «на мази»! Он даже не заметил явных признаков того, что Терехов отнюдь не радовался встрече и захотел отказать нам, как только понял, кто перед ним сидит! Так еще и меня Рябинов убедил в своем успехе. «Мы их сейчас сделаем!» — вспомнила я его слова и усмехнулась: и кто кого?

— Привет, девочки! — Лидочка, одетая в короткую норковую шубку и небесно-голубое платье чуть выше колена, грациозно вплывает в отсек. — Как выходные?

На самом деле ей наплевать, у кого как прошел уик-энд. Судя по недвусмысленному румянцу на Лидочкиных щеках, ясно, что у нее-то все прошло отлично, чем она хочет незамедлительно поделиться. Но Аню вообще мало интересуют любовные похождения, а мои мысли заняты исключительно сложившейся ситуацией с «Оушен», поэтому мы обе молчим, чем, безусловно, оскорбляем Ландышеву до глубины души.

— Я к Вите, — встаю из кресла, хватаю мобильный телефон и быстрым шагом удаляюсь.

К Рябинову я вхожу без стука, как всегда. Он сидит за большим письменным столом в своем большом кабинете, но кажется, что окружающий гигантизм не приносит ему никакой радости.

— Мне звонили из «Оушен», — подхожу к столу и сажусь в удобное кресло напротив него. — Видимо, нас отошьют, — Рябинов никак не реагирует, и я продолжаю. — Терехов не хочет с нами работать.

Чего стоит не сорваться и не обрушиться на него с обвинениями! Но я держу себя в руках, тем более что выглядит он более чем подавленно. Даже начинаю про себя называть его Витей — а это явный признак того, что я искренне сочувствую и былые обиды забыты.

— Со мной не хочет работать, — он поднимает на меня глаза и с горечью улыбается. — Этот козел — злопамятный!

— Когда ты успел перейти ему дорогу? Вы же не виделись двадцать лет.

— Тогда и успел. В институте переспал с его женой.

— Что?! — не в силах сдерживать эмоции, я вскакиваю с места. — И ты говорил, что сделка у нас в кармане?!

Мне снова хочется убить его. Да что с ним такое, в конце концов?! Его нездоровый интерес к женскому полу уже начинает негативно отражаться на работе.

— Я же не знал, что он в курсе! — оправдывается он. — Чего ты разоралась?

— Прости, — сажусь на место, хотя с большей радостью выкинула бы Рябинова из окна.

— В общем, у нас проблема, — он обхватывает голову руками.

Ура! Мне даже не пришлось объяснять, что его похоть разрушила сделку века! И мои планы тоже! Оказывается, судьба не сжалилась над ним, когда подсунула под ноги фекалии — это было лишь началом конца. Надеюсь, на этой ноте сюрпризы закончатся и не выяснится, что за выходные Рябинов успел переспать с женами всех наших крупных клиентов. Выглядит он не очень… Поделом ему, конечно, но я все равно искренне сочувствую: мы же одна команда и я называю его «Витей», так что мне положено сопереживать и поддерживать в трудный момент. Тем более, теперь у нас есть общий враг — Терехов. Ну уж нет, я не позволю Феофану Эрнестовичу испортить все мои планы! Делаю глубокий вдох и бодро произношу:

— Подумаешь, проблема! Найдем другого клиента! Мы и так выполним план за квартал — в марте у меня стройка в Питере, там двадцать миллионов. Еще самолеты — мы уже выиграли тендер, на следующей неделе заключим договор, и к концу месяца нам переведут пятьдесят миллионов. Наскребем как-нибудь…

Витя никак не реагирует, и это пугает: что еще могло произойти?

— Или я чего-то не знаю? — спрашиваю я.

— Я сказал Петровичу про «Оушен», — и он смотрит на меня глазами теленка, которого тащат на бойню.

Порохов Юрий Петрович — наш генеральный директор — человек слова. Главный его принцип — «Сказано — сделано», и каждый, кто отступает от святейшего правила, жестоко карается. И кто тянул его за язык? Мое сочувствие усиливается во стократ. Отчасти, это эгоизм: если позиции Вити пошатнутся, Петрович сможет подыскать замену, и неизвестно, как я уживусь с новым начальником.

— Скоро совещание, — смотрю на часы. — Возьми себя в руки, как-нибудь выкрутимся.

Но выкрутиться мы не смогли: пока Петрович вещал о перспективах светлого будущего и ставил Рябинова в пример коллегам, тот молчал и глупо моргал. А я сидела рядом с каменным лицом, уставившись в одну точку. По окончании совещания нас и вовсе ждал сущий ад: коллеги подходили по очереди, поздравляли, жали руку Рябинову и широко улыбались мне. Это конец…

Четверг, 07.02.2013

Часы в нижнем правом углу монитора показывают 18–10, и сотрудники медленно, но верно, собираются по домам. Мой мобильный истошно вопит и начинает метаться по столу, высвечивая на экране незнакомый номер.

— Слушаю, — прикладываю телефон к уху.

— Мария? — на другом конце провода раздается приятный баритон.

— Да.

— Это Терехов. Вам удобно сейчас разговаривать?

— Вполне, — сухо отвечаю я.

И что ему нужно? Хочет сам мне сказать, чтобы мы катились куда подальше со своим предложением о сотрудничестве?

— Знаете, — он на несколько секунд замолкает, — быть может, мы встретимся сегодня и еще раз обсудим ваше предложение?

Он, что, издевается? Или это финальный аккорд того самого конца, который нависает над Рябиновым и мной с понедельника?

— В каком составе? — спрашиваю я и беру в руки карандаш.

— В составе нас двоих: Вы представляете проект, я принимаю решение — зачем еще кто-то?

Нервно сглатываю: не по протоколу. С чего бы ему со мной встречаться? На секунду задумываюсь: похоже, у меня нет выбора.

— Хорошо. В вашем офисе или в нашем?

— Предпочитаю на нейтральной территории, — он хихикнул, или мне показалось? — Рядом с вашим офисом есть ресторан «Латта», буду там через час. Устроит время?

— Хорошо.

— Отлично. До встречи.

Он, правда, хихикнул или мне показалось? Ведь это просто деловой ужин — ничего более? Пусть среди бреда, который нес Рябинов на переговорах, не было ни слова о работе, но у Алексея Константиновича были презентационные материалы со всеми нашими условиями. Быть может, он смог объяснить президенту, что негоже отказываться от выгодного контракта только по той причине, что когда-то двадцать лет назад жена Терехова отказаться не смогла? Если, конечно, Алексей Константинович знал такие подробности… Быть может, сейчас я спасу деловую репутацию Рябинова, за что он будет благодарен до конца своих дней и немедля повысит меня до директора департамента? Быть может…

— Я пойду домой, — многозначительно произносит Лидочка, всем своим видом давая понять, что если она и собирается домой, то явно не к себе.

Поворачиваюсь в ее сторону и вижу на ее шее платок потрясающего синего цвета.

— Можешь идти куда угодно, только мне нужен твой платок! — вскрикиваю я.

— Что? — ее глаза округляются.

— Ты слышала. Давай его сюда!

Даже невозмутимая Аня отрывается от монитора и с интересом наблюдает за происходящим. После недолгих колебаний Лидочка все-таки снимает платок и вручает его мне. Что-то пробормотав себе под нос, она хватает сумку и уходит.

— Вечером на свидание? — спрашивает Аня, внимательно осматривая меня с ног до головы.

— Нет, деловой ужин.

— Нет… — она вздыхает и отворачивается.

Хостесс провожает меня к столику, за которым уже сидит Терехов: снова небритый и с прищуром, но преисполненный чувства собственного достоинства. Когда он видит меня, то его глаза сужаются еще больше, и я чувствую легкое смущение: зачем только нацепила на себя этот дурацкий платок?! Это же просто деловой ужин — на скольких таких я уже перебывала! Хорошо, что хватило ума не заплетать волосы, а то Терехов точно решил бы, что я пытаюсь его соблазнить. Деловой ужин, просто деловой ужин…

— Мария, — он поднимается, помогает мне сесть и возвращается на свое место. — Очень рад встрече.

— Взаимно, — я улыбаюсь как можно сдержаннее. — Надеюсь, не заставила вас долго ждать.

— Нет.

— Что предпочитаете в качестве аперитива? — раздается голос появившегося, словно из-под земли, официанта.

— Воды. С газом. И со льдом, — отвечаю я.

— Аналогично, — Терехов усмехается и, как только официант исчезает, обращается ко мне. — Вы не употребляете спиртное?

— Я за рулем.

Он замолкает и утыкается в меню. Я же вообще не хочу есть, напротив: меня мутит. Терехов совершенно не умеет себя вести! Наверняка он специально пытается вывести меня на эмоции, но не дождется: буду самим спокойствием и невозмутимостью! Если бы этот платок не сдавливал шею, мешая дышать, все было бы замечательно! Терехов скрупулезно листает меню и недовольно морщится. Если он был таким же двадцать лет назад, вовсе неудивительно, что его жена решилась на адюльтер!

Наконец он все-таки находит в меню блюдо, отвечающее его изыскательному вкусу, и взглядом подзывает официанта. К моему удивлению, этим блюдом оказываются всего лишь равиоли, фаршированные белыми грибами. Я отказываюсь от еды.

— Блюдете фигуру? — интересуется Терехов.

— Вовсе нет: просто я не голодна, — отвечаю я и делаю глоток воды.

Посмотрев мне в глаза, он снова усмехается, ожидая какой-то реакции. Держусь с ледяным спокойствием, хотя дурацкий платок обжигает шею все сильнее и сильнее.

— Ну что ж, Мария. Если вы не возражаете, можем приступить к нашему вопросу, — и, не дождавшись моего ответа (вдруг я бы возражала?), он продолжает. — Я внимательно ознакомился с вашим предложением, не признать новизну которого — было бы глупостью, и был приятно удивлен. До этого «Оушен» сотрудничал с несколькими страховщиками, но никто из них ничего подобного предложить не мог или не хотел.

— Но все-таки вы отказались от наших услуг, — сквозь зубы произношу я.

— Только чтобы подержать в тонусе вашего руководителя! — он весело смеется. — По-моему, это вполне удалось.

— Более чем.

Ненавижу его! У него точно какие-то комплексы, иначе, зачем вытворять подобное?

— Но я вовсе не намереваюсь мучить вас, — он улыбается и чуть наклоняет голову вбок. — Насколько мне известно, всем занимались именно вы.

— Именно.

— Ну что ж, можем поздравить друг друга, — и он протягивает мне руку.

Жуть как не хочется прикасаться к нему, но здравый рассудок подсказывает, что в сложившейся ситуации капризы неуместны. Какой же этот Терехов… неприятный! Выплеснуть бы содержимое бокала ему в лицо, чтобы смыть эту самодовольную ухмылку! «Нужно ответить на рукопожатие!» — прикрикивает здравый рассудок, и я, скрепя сердце, подчиняюсь. Терехов пару секунд медлит, потом чуть склоняет голову и касается губами тыльной стороны моей ладони, после чего освобождает мою кисть.

Тщеславие захлебывается от злости: Феофан Эрнестович решил поиграть? Он ни с кем нас не перепутал? Решил, что ему все можно? Не знаю, с кем он там привык общаться, но с нами такие шуточки не пройдут. И пусть он подавится своей сделкой — мы не позволим какому-то там пижону, будь он хоть властелином мира, вести себя подобным образом. Пусть это непрофессионально, глупо, опрометчиво — неважно. Возможно, родители были правы — карьера — это не наше… Здравый рассудок рассыпается в проклятьях, а тщеславие потирает ручонки: сейчас мы поставим на место этого негодяя!

— Феофан, мне, определенно, льстит ваша благосклонность, но я не привыкла к тактильным контактам с малознакомыми людьми, — произношу я, смотря ему в глаза. — Надеюсь, вы с пониманием к этому отнесетесь. Если после подобной дерзости с моей стороны вы примете решение подержать в тонусе и меня — что ж, это ваше право.

Он даже приоткрыл рот от изумления. Тщеславие ликует, самолюбие отбивает барабанную дробь, а здравый рассудок падает в обморок. Возможно, мои слова прозвучали слишком резко, но я и так сдержалась, чтобы не послать его куда подальше.

— Приношу извинения, Мария, — спустя какое-то время произносит Терехов. — Впредь этого не повторится. И я вовсе не считаю подобное замечание дерзостью. Мне жаль, что… доставил вам неудобства.

На его лице нет обычной усмешки и надменного прищура. Значит ли это, что он говорит серьезно? Или это снова дурацкая игра? Становится тяжело дышать: то ли от волнения, то ли от духоты, то ли из-за мерзкого платка, обвившего шею, словно питон. Аккуратно, чтобы не подавиться, делаю глоток воды и, сдерживая дрожь в руках, ставлю бокал рядом с собой. Терехов внимательно смотрит на меня, очевидно, ожидая ответа.

— Благодарю, — нейтральным тоном произношу я.

— Не стоит, — он улыбается. — Что ж, если вас больше ничего не смущает в моей манере общения, то мы можем вернуться к рабочим моментам. Или смущает? — левый уголок его губ поднимается вверх.

С трудом сдерживая смешок, поджимаю губы и лишь отрицательно качаю головой в ответ. Уверена, Терехов видит меня насквозь, поэтому теперь он улыбается и глазами.

— Равиоли, — произносит появившийся официант, ставит большую тарелку перед моим собеседником и обращается ко мне: — Не передумали?

Понимая, что это единственный шанс отвлечься, прошу принести меню. Официант удаляется буквально на несколько секунд, после чего передает мне в руки папку из приятной на ощупь кожи. Хватаюсь за нее, как за спасательный круг, и углубляюсь в чтение, стараясь сосредоточиться на названии блюд и составляющих их ингредиентов.

— Мария, — произносит Терехов и, дождавшись, когда я посмотрю на него, продолжает: — Простите за дерзость, но у вас очень красивая улыбка, — и он снова улыбается.

Я не могу сдержаться и еле заметно, но все-таки улыбаюсь в ответ. Конечно, Терехов — не такое чудовище, которым казался мне еще несколько минут назад, но здравый рассудок подсказывает, что нужно держаться от него на расстоянии. Интересно, а какие планы относительно меня у Феофана Эрнестовича?

Пятница, 08.02.2013

Оказываюсь на рабочем месте только в 10–30 утра. На моем столе стоит огромная корзина с ярко-оранжевыми цветами, а в нее аккуратно вложен бежевый конверт без логотипа формата С4, на котором написано каллиграфическим почерком: «Варнас Марии». Лидочка и Аня повернули головы и в тишине следят за каждым моим движением. Извлекаю из конверта содержимое и невольно приоткрываю рот — прошитый договор с «Оушен». Пролистываю и вижу подпись Терехова. Хоть какая-то польза от вчерашнего вечера! Впрочем, все было не так ужасно: после комплимента относительно моей улыбки мы перешли к рабочим моментам, которые обсуждали до конца ужина. Через полтора часа я все-таки набралась храбрости и сообщила, что мне пора идти, иначе эта встреча никогда бы не закончилась. Я даже хотела закрыть счет, но Терехов смерил меня уничижительным взглядом, поэтому ничего не оставалось, как попрощаться с ним и испариться.

— Что там? — спрашивает Аня.

— Ничего, просто договор, — отвечаю я.

— От кого? Там в цветах еще записка, — Лидочка приподнимается, но заметив мой строгий взгляд, сразу же садится на место. — Мы ничего не трогали!

Распечатываю маленький конвертик и обнаруживаю там визитку Терехова. На оборотной стороне написано таким же каллиграфическим почерком: «Жду скан счета на свою почту». Меня одновременно охватывают и паника, и радость. Здравый рассудок вопит, сдабривая вопль нецензурной бранью, что все это не к добру, что стоит подвеситься на синем платке, который я вчера нацепила на «деловой ужин», причем сделать это нужно как можно быстрее, пока Терехов не добрался до меня, напомнив про «должок». В такт тщеславию, напевающему «Ты — самая умная, ты самая — красивая», самолюбие триумфально дудит в фанфары, пытаясь тем самым заглушить вопль здравого рассудка.

Прячу визитку в карман брюк, беру договор в левую руку, правой рукой достаю из сумки мобильный телефон и направляюсь к Рябинову.

— Привет, — сажусь в кресло напротив него.

— Привет, Маш, — он продолжает стучать пальцами по клавиатуре. — Через два часа совещание у Петровича.

— Я поэтому и пришла, — с этими словами кладу договор ему на стол.

— Что это? — он отвлекается.

— Договор с «Оушен».

— Зачем он мне? — он грустно вздыхает и отворачивается.

— Подписан с их стороны.

Рябинов вскакивает, потом снова садится, выпивает стоящий перед ним бокал воды, снова встает, хватает договор и принимается ходить по кабинету, внимательно вчитываясь в документ. Снова бормочет себе под нос что-то нечленораздельное, то хихикая, то сокрушаясь. А когда, наконец, убеждается, что это не шутка, садится в свое кресло и внимательно смотрит на меня.

— Откуда это у тебя? — спрашивает он со всей серьезностью, на которую только способен.

— Сегодня утром прислал Терехов, — выговаривая каждое слово, отвечаю я. — Ему нужен скан счета прямо сейчас.

— Даже не хочу знать, что ты для этого сделала! Но ты спасла мою задницу.

— Неужели? — я улыбаюсь. — Давай не будем заставлять Терехова ждать, пока он не передумал. Сможешь подписать счет и договор у Петровича?

— Я сейчас сам все сделаю. Посиди пока тут, сейчас Настя принесет тебе кофе или чай, или еще что-нибудь.

И он убегает из кабинета, крепко прижимая к себе договор. Когда я остаюсь одна, здравый рассудок и тщеславие снова затевают свой спор с такой силой, что у меня начинает болеть голова. Закрываю глаза и сразу же вижу перед собой Терехова: он щурит глаза и ухмыляется.

Вечером Рябинов собрал наш департамент в близлежащем пабе. Сижу за столиком с Аней, пью зеленый чай и наблюдаю за коллегами: изрядно подвыпивший Шаров что-то вещает новой сотруднице Алевтине — эффектной платиновой блондинке лет двадцати пяти; Лидочка вьется вокруг Рязанова, одаряя его томными взглядами и похотливыми улыбочками, а он пытается абстрагироваться и обсуждает с Моськой выполнение плана за первый квартал.

— Когда можно будет уйти? — интересуется Аня. — Ненавижу корпоративы!

— Прямо сейчас, — отвечаю я.

— Ты не обидишься?

— Нет. Я сама скоро уеду: хочу провести отпуск у родителей.

— Тоже мне отпуск! Ты в четверг уже будешь на работе.

— Этого хватит, — я улыбаюсь.

— Ладно, я поехала. До четверга.

Она встает, снимает свою куртку с вешалки и, по пути одеваясь, направляется к выходу. Но я недолго наслаждаюсь одиночеством: ко мне подсаживается Шаров.

— Признайся, крошка Мэри, как тебе удалось влезть в «Оушен»? — спрашивает он, и черти в его глазах танцуют сальсу.

Кому-нибудь другому я бы ответила, что сделка с «Оушен» — это показатель моего профессионализма и деловой хватки, но только не Шарову. Почему он вообще интересуется?

— Вообще-то, это заслуга Вити, — изображаю улыбку.

— Да ладно? А кто прислал цветы, тоже не расскажешь?

К чему он клонит?! Сохраняю внешнее спокойствие, хотя по спине пробегают мурашки: вверх, вниз и снова вверх.

— Ты слишком любопытный, Георгий.

— А ты — зануда, — он морщит нос. — Лучше я вернусь к Алевтине.

— Удачи.

Как только Шаров уходит, его место сразу же занимает Рябинов, разгоряченный парой литров, а, может, и больше, эля.

— Куда Безухова делась? — спрашивает он.

— Ей срочно пришлось уехать: какие-то семейные проблемы.

— У нее? — он смеется. — Она же не замужем!

— Я тоже, если ты не забыл.

— Я не успеваю следить за твоей личной жизнью! — его смех становится еще громче.

Я достаю из пачки сигарету и закуриваю.

— Варнас, бросай курить: тебе это не идет!

— По-моему, ты должен петь мне дифирамбы, а не отчитывать, — язвительно произношу я.

— Так о тебе же забочусь!

— Ну-ну.

— Что хотел Шаров?

— Узнать подробности сделки с «Оушен». Я сообщила, что это твоя заслуга, — выпускаю струйку дыма. — Но я нахожу его интерес нездоровым.

Рябинов сразу же делается серьезным. Видимо, он тоже не доверяет Шарову.

— Ты мне лучше вот что скажи: Терехов прислал цветы?

Причем здесь Терехов? Разве это так важно? Мне не раз присылали цветы на работу — клиенты, поклонники, даже родители — на прошлый день рождения. Прежде никого не волновала личность отправителя, так что же изменилось теперь?

— Без комментариев.

— Значит, он. Я-то заметил, как он на тебя пялился на той встрече. Будь осторожней, он тот еще козел!

Козел? После вчерашнего ужина Феофан Эрнестович вызывает у меня другие ассоциации. Без сомнения, местами он крайне самодоволен, но в общем и целом производит положительное впечатление. Что-то в нем есть такое… «Даже не думай!», — здравый рассудок топает ногами.

— Странно слышать это от тебя. По-моему, это ты развлекался с его женой.

— Ты за него заступаешься? — Рябинов приподнимает брови.

— Давай закроем эту тему, — тушу сигарету в пепельнице и кладу в рот два мятных леденца. — Я поеду: до Звенигорода — далеко, а уже девять.

— Позвони, как доедешь. Хочу убедиться, что с тобой все в порядке.

Но я не позвонила: какой смысл? Наверняка Рябинов напился до потери сознания и вряд ли бы смог ответить на вызов. Да и после всего произошедшего за неделю хотелось, наконец, побыть одной и ни о чем не думать. Особенно о Терехове, который никак не выходит из головы.

Суббота, 09.02.2013

Лежу на большой кровати звездочкой и внимательно осматриваю потолочные балки, как будто в причудливом узоре древесины зашифрованы ответы на все вопросы. Проходит десять минут, двадцать, тридцать, а я продолжаю неподвижно лежать, уставившись в потолок. Перед глазами возникают образы из юношества, связанные с родительским домом: первая собака — сенбернар Билли; первый поцелуй в беседке, обвитой плющом (пока взрослые готовят шашлык); первый мопед… Тогда все было просто и предельно понятно, и так нестерпимо хотелось повзрослеть! А сейчас почему-то хочется вернуться назад… Не то чтобы я недовольна своей жизнью — как раз наоборот, но… Здравый рассудок демонстративно откашливается в кулак: когда человек доволен, не бывает никаких «но», а тщеславие лишь фыркает в ответ: мы — не обычные, поэтому у нас все не так, как у других! У нас свой путь, не как у всех, поэтому нам позволено иметь «но» даже при крайней удовлетворенности жизнью. Ведь у нас все отлично, не так ли? И эти маленькие «но» не испортят общей картины… Чувствую головокружение, и потолочные балки начинают медленно опускаться. Закрываю глаза. «У нас все отлично, все отлично, отлично…», — повторяю про себя, словно заклинание, но почему-то не становится легче, поэтому я вскакиваю с кровати и спешу в ванную.

Прохладный душ постепенно приводит в чувство: я даже ловлю себя на том, что улыбаюсь. В конце концов, я все-таки в отпуске — вдали от офиса, коллег, клиентов… И господина Терехова — вот уж от кого необходимо держаться подальше! «Да-да, не забывай об этом!», — здравый рассудок грозит пальцем.

Закутавшись в зеленый плюшевый халат, чищу зубы и смотрю на себя в зеркало: откуда взялся этот дурацкий румянец? Как будто мне снова шестнадцать и собираюсь сбежать из дома, когда родители заснут. Чушь какая-то! Полощу рот, умываюсь холодной водой и снова смотрю в зеркало: румянец не исчезает. Наверное, это из-за свежего воздуха, успокаиваю себя я.

Мамá и папá восседают за кофейным столиком в гостиной, пьют чай с круассанами и что-то живо обсуждают. Она, как всегда, великолепна, хотя на часах только десять утра: идеальная укладка, легкий макияж, аккуратный маникюр. На шее — нитка жемчуга. Одета, как всегда, не по-домашнему: кремовая блузка с коротким рукавом, коричневые брюки с завышенной талией, на ногах — кремовые лодочки. Ну кто так ходит дома? Тем более, в десять утра! Чувствую себя некомфортно в свободных хлопковых брюках и футболке с бразильским флагом — сейчас мамá снова меня отчитает за безвкусие. Увы и ах! Я не привыкла с самого утра собирать прическу — мои волосы длиною до лопаток всегда распущены, за исключением редких случаев. И я никогда не накладываю макияж, если знаю, что не нужно никуда выходить. И я не одеваюсь дома, словно, допив кофе, нужно бежать на работу в лицей. Похоже, многолетние усилия мамá воспитать во мне леди не оправдались. Я даже не окончила музыкальную школу по классу фортепьяно — что было изначально неудачной затеей ввиду отсутствия и слуха, и голоса. Я даже бросила бальные танцы, и художественную школу, и не поступала на факультет изящных искусств ввиду отсутствия творческого начала в принципе. Я даже не умею вышивать! И собирать икебану тоже. То, что я свободно говорю на трех языках, с отличием окончила факультет «Страхование» в Финансовой Академии, сделала неплохую карьеру — это все не волнует мамá. Потому что леди в ее понимании не занимаются подобными пустяками — они сидят дома и обхаживают мужа, окружая его и себя великолепием.

Родители так увлечены беседой, что если бы не недовольное тявканье Альфи, мое присутствие осталось бы незамеченным. Оба сразу замолкают и виновато улыбаются, из чего можно смело сделать вывод — обсуждали меня.

— Доброе утро и приятного аппетита, — делаю вид, будто ничего не заметила.

— Доброе, — мамá вскакивает с места. — Будешь завтракать? Странная у тебя футболка…

— В Бразилии купила. Я возьму что-нибудь из холодильника и вернусь в комнату: нужно немного поработать.

— Опять? — папá приподнимает брови. — Мы думали, что ты в отпуске.

Мамá лишь устало вздыхает и снова опускается на стул, а Альфи презрительно смотрит на меня, высунув язык и тяжело дыша.

Поездки в гости к родителям грозят развитием комплекса неполноценности — все чаще и чаще мамá и папá смотрят на меня с сожалением и изрекают: «Ну, ничего, ничего, все наладится». Им невдомек, что у меня и так все в порядке (ну, или практически все), хотя мой образ жизни не совсем укладывается в их идеальный мир: мужа и детей нет, есть только работа — разве это нормально? Ведь у моих предков всегда было иначе: женщине предназначалась роль хранительницы очага, не обремененной ничем иным, кроме как заботой о себе любимой, муже и потомстве. Так было всегда, словно само собой разумеющееся, а я со своими карьерными амбициями нарушаю вековые традиции славного семейства…

Мой прапрадедушка по отцовской линии Антанас Варнас эмигрировал из России в Швейцарию в 1904 году — как будто знал, что империя дышит на ладан, а царской семье скоро не поздоровится. Кстати, когда он покидал Россию, то успел вывезти с собой не только беременную первенцем жену, но и все нажитое — уже тогда его капитал, сколоченный на торговле, вызывал зависть у многих. Он умер в 1935 году в день своего шестидесятилетия.

Прадедушка, Йонас Варнас, был очень дальновидным человеком. Он не стал дожидаться, пока Европу затрясет от нацистской лихорадки, и уехал в США, где каким-то образом во время Великой депрессии сумел в несколько раз преумножить свое наследство.

Дедушка, Антанас Варнас, родился в 1938 году в Нью-Йорке. Он был долгожданным ребенком — до этого у прабабушки два раза случались выкидыши. С малыша сдували пылинки и всячески баловали, из-за чего он вырос самовлюбленным и эгоистичным. Однако в 1957 году он познакомился с бабушкой и так влюбился, что любви на себя уже не хватало. Именно из-за нее он и вернулся в Европу.

Мой папá, Йонас Варнас (и что за дурацкая привычка называть детей именами дедушек?!), родился в Женеве в 1962 году. Дедушка и бабушка положили весь мир к его ногам — благо, финансовые возможности позволяли. Папá развлекался, как мог, пока в 1981 году не встретил мамá. И с момента этой встречи он не мыслил жизни без нее.

Мамá была дочкой советского дипломата. Красивая и беспечная девушка сводила с ума многих, но свое сердце она отдала папá. Дедушка по материнской линии, Александр Тимофеевич Ковалев, не пребывал в особом восторге от душевной привязанности единственной и обожаемой дочери Надюши (о чем он постоянно сообщал до самой своей смерти), но не стал мешать ее счастью. Видимо, дедушка был на хорошем счету, если появление зятя-иностранца не стало поводом репрессий…

— Мари, нельзя столько работать. Да и зачем? — продолжает папá.

Работа у родителей не в особом почете: зачем тратить силы и время, если денег и так более чем достаточно, и для получения состояния они не сделали ничего, кроме как родились в нужное время, в нужном месте и в нужных семьях. Хотя, папá кое-что делает: незначительно преумножает семейные финансы, полностью полагаясь на своего управляющего. Но мне хочется своих побед и своих свершений: что в этом странного? Очаг и потомство меркнут в сравнении с перспективами карьерного роста и совершенствованием на профессиональном поприще. Признание заслуг в коллективе и уважение среди партнеров, на мой взгляд, куда более важные атрибуты успеха, нежели восторг домашних по поводу приготовленных кулинарных шедевров и восхищение гостей умело подобранным декором жилища. Ведь если я родилась в нужное время, в нужном месте и в нужной семье, вовсе не означает, что я должна провести свою жизнь по стандартному для нескольких поколений сценарию. Конечно, я пользуюсь привилегиями клейма «дочка богатых родителей»: живу в квартире, купленной папá специально для меня (правда, последний ремонт я делала уже за свой счет); принимаю подарки от родителей (но только по поводу — Новый год, 8-е Марта и день рождения); иногда даже провожу отпуск в нашем испанском доме (только потому, что безумно люблю это место); самые крупные мои клиенты — знакомые папá и мамá — взять хотя бы «Оушен»… Нервно сглатываю.

— Я решительно тебя не понимаю: что за юношеский максимализм?! — возмущается папá.

— Пожалуй, мне пора, — разворачиваюсь и быстрым шагом покидаю гостиную.

Да уж, отпуск обещает быть незабываемым! Лучше бы улетела в Европу, чем слушать бесконечные нотации. Комплекс неполноценности уже мчится ко мне на всех парах.

Альфи следует за мной и внимательно наблюдает, как я достаю из холодильника йогурт. После того, как я не убираюсь восвояси, а осмеливаюсь нажать на кнопку кофемашины, он начинает громко лаять. На кухне сразу же появляется мамá.

— Альфи, малыш, в чем дело? — интересуется она.

— Ему жалко продуктов, — отвечаю я, наливая молоко в капучинатор. — Да, Альфи? Какое вкусное молоко, м-м-м, — закатываю глаза. — Жалко, что ты на диете!

Альфи начинает метаться по кухне и лаять еще громче: за еду он готов убить любого. Тем более что теперь еда у него по расписанию — ветеринар настоятельно рекомендовал не перекармливать.

— Мари, как тебе не стыдно! — мамá пытается поймать его. — Ты же знаешь, что это весьма болезненная тема!

Но мне совсем не стыдно: смотря в глаза Альфи, открываю йогурт и делаю большой глоток, после чего собака впадает в неистовство. Это не может остаться незамеченным — на кухню прибегает папá.

— Что здесь происходит? — интересуется он.

— У Альфи бешенство, — отвечаю я. — Вы ему делали прививку в этом году?

— Не говори глупости, — у мамá, наконец, получилось изловить любимца. — Конечно же, он полностью здоров!

Я лишь пожимаю плечами, забираю кофе и удаляюсь, дабы не вызвать у Альфи новый приступ истерики.

Под симфоническую музыку изучаю правки юристов клиента в проект договора страхования и грустно вздыхаю: порезвились на славу! Вот только местами мелькает слишком своеобразное видение Гражданского кодекса, далекое от официальных комментариев. Представляю, как порадуется начальник юридического управления, Аркадий Белочкин! Несмотря на премилую фамилию, в выражениях он никогда не скупится, так что юристы клиента будут прокляты в лучших традициях Аркаши. Кстати, этот самый Аркаша до недавних пор был предметом обожания Ландышевой — похоже, она ходит на работу только для того, чтобы найти себе мужа. По опен-спейсу даже витал слух, будто эту парочку неоднократно замечали после работы в близлежащем ресторане. Не знаю, что у них там случилось, но теперь Лидочка переключила свое внимание на Рязанова. Бедный Петя, как долго он сможет сопротивляться?

Раздается стук в дверь, после чего в комнату вплывает мамá.

— Уверена, что не присоединишься к нам? У Зайцевых должно быть весело, — произносит она и поправляет и без того идеальную прическу.

— Конечно, нет, — отвечаю я — Меня пугает это семейство, особенно их старший сын.

— Андрюша? По-моему, он весьма мил, — мамá грациозно прохаживается по комнате, шурша складками темно-бордового платья в пол.

— Ты это серьезно?

Андрюша Зайцев похож на зайца: соломенные волосы, водянистые глаза, курносый веснушчатый нос и, конечно же, чуть приподнятая верхняя губа, что, впрочем, не мешает ему считать себя обворожительным красавцем. Его скудный ум постоянно генерирует нелепые идеи, которые сразу же озвучиваются, приправленные не менее нелепыми шутками невпопад, что, впрочем, также не мешает ему считать себя оратором и остряком. Андрюше невдомек, что девицы томно вздыхают исключительно по банковским счетам и недвижимости его семейства, нежели по нему. Его родительница, Алла Гениевна (неужели ее отца и в самом деле звали Гением?), подыскивает тридцатипятилетнему сыночку подходящую партию, ввиду чего постоянно по поводу и без оного устраивает в своем большом доме (самом большом в поселке) светские (как ей кажется) рауты. Не знаю, зачем мои родители посещают эти ужасные мероприятия. Быть может, им просто скучно? Или же это соседская солидарность?

— Бывает и хуже, — мамá пожимает плечами. — Что ж, не буду тебя отвлекать. Увидимся вечером, если ты еще не будешь спать. И не обижай Альфи!

Мы с Альфи, устроившись на большом кожаном диване, смотрим «Могамбо». Потрясающие виды Африки (вот где я давно мечтала побывать!), не менее потрясающий актерский состав (Кларк Гейбл хорош и в пятьдесят, хотя он уже совсем не Ретт Батлер), неплохой сюжет — все как я люблю! Вот только по мере развития событий становится как-то неловко за героиню Грейс Келли: девушка самых честных правил и тут — такое! Успокаиваю себя тем, что это всего лишь кино, и в жизни подобного не может произойти, но мерзкое чувство стыда почему-то продолжает накрывать меня с головой. «Хорошо, что мы не такие! Вот мы бы никогда не пали так низко!», — фыркает тщеславие. «Конечно! Мы не убегали с кем-то, мы просто убегали — это же все меняет!», — изрекает здравый рассудок и иронично улыбается, а по спине пробегают мурашки.

Подливаю в бокал вина и делаю пару глотков. Все-таки тщеславие право: мы не такие.

— Мари! — раздается позади радостный голос папá. — Мы вернулись!

Сразу переключаю на спортивный канал, дабы не вызвать выбранным фильмом подозрений в неудовлетворенности жизнью, которая, несомненно, полностью меня устраивает.

Воскресенье, 10.02.2013

Сижу в беседке, обвитой черным стеблем плюща, и дрожу: февральская ночь холодна, как никогда прежде. Надо бы встать и бежать в дом, но я не могу сдвинуться с места.

— Мари, — раздается где-то вдалеке голос мамá. — Где ты, Мари?

Хочу кричать, но не могу разомкнуть покрытых инеем губ.

— Где она? — слышу знакомый мужской голос, но не могу понять, кому он принадлежит. — Мария!

Наверное, это конец — я словно примерзла к кованой скамейке. Осталось совсем немного, еще чуть-чуть.

— Мария! Мария! — голос раздается совсем рядом.

Открываю глаза, размыкаю губы и делаю глубокий вдох: это всего лишь сон. Я в своей комнате, в тепле, и смерть от холода мне не грозит. Поднимаюсь с кровати и подхожу к окну: беседка, обвитая черным стеблем плюща, освещается по периметру наземными светильниками и не выглядит так ужасающе, как в моем сне.

На часах — семь утра. Наверняка домашние еще спят. Немного побродив по комнате, отправляюсь в ванную, чтобы привести себя в порядок.

Страшный сон, точнее, знакомый мужской голос, никак не идет из головы. Кому же принадлежал этот приятный и волнующий баритон? Возможно, я всего лишь схожу с ума. Возможно, предельные нагрузки на работе дают о себе знать — если не хочу оказаться на кушетке у психоаналитика, пора сбавить обороты. Возможно, события последней недели негативно отразились на душевном равновесии и не нужно принимать все происходящее столь близко к сердцу. Возможно, мне просто необходим отдых. Возможно.

Закутавшись в плюшевый халат, медленно выхожу из ванной и снова направляюсь к окну: беседка все так же стоит на своем месте и все так же освещается по периметру. Поразмыслив немного, возвращаюсь в кровать.

После завтрака я решила прогуляться с Альфи, чему тот не особо обрадовался: любые нагрузки у ленивого мопса не в почете. Но мамá, помня о советах ветеринара, с воодушевлением отнеслась к моему предложению и тут же принялась одевать любимца в теплый водонепроницаемый комбинезон. Альфи, осознававший, что моя забота — не что иное, как нежелание гулять в одиночестве (вызывая тем самым подозрение родителей и соседей), с ненавистью смотрел на меня и недовольно фыркал каждый раз, когда мамá обувала его короткие лапы в ботинки.

На улице холодно, даже очень. Альфи, недовольно тявкая, плетется за мной по укатанному снегу — сразу понятно, что от прогулки он не в восторге. Мы бредем по аллее, обсаженной невысокими елями — красиво заснеженными, словно на открытке. Впрочем, весь поселок с говорящим названием «Dream Ville» выглядит как декорация к какому-нибудь фильму об утопичном городке, где все шикарны и жизнь изо дня в день удивительно приятна. Словно высокий кованый забор огораживает от проблем внешнего мира…

— Маша! Маша! — раздается позади меня.

Оборачиваюсь и вижу бегущую ко мне соседку. Она машет рукой, и мне приходится изобразить улыбку, хотя с большей радостью я бы побежала в противоположную от нее сторону.

— Привет-привет, — она улыбается в ответ, демонстрируя свежеотбеленные зубы.

Соседка моих родителей, Венера, выглядит как большинство жителей поселка: красивая и ненастоящая. Впрочем, не мне судить, потому что моя улыбка на данный момент куда более фальшивая, нежели ее.

— Почему вчера тебя не было у Зайцевых? Они даже пригласили оркестр!

— Неужели? Целый оркестр? Симфонический, я надеюсь?

— Ну… — задумчиво произносит она. — Не знаю… Они джаз играли, а не симфонии…

Иногда мне кажется, что у Венеры нет мозгов в принципе. Впрочем, не мне одной: ее родители, с которыми она живет, частенько жалуются на нехватку интеллекта у их старшей дочери. К слову, обе ее младшие сестры уже давно живут самостоятельно, и только тридцатидвухлетняя Венера все никак не выпорхнет из родительского гнездышка.

— Тебе не спится? Я увидела вас и тоже решила прогуляться. Давно мы не болтали.

— Э-э-э, да, — с трудом сдерживаюсь, чтобы не послать ее куда подальше. — Но мы скоро уже пойдем домой: Альфи замерз.

Словно в подтверждение моих слов, мопс громко тявкает. Венера выглядит расстроенной. Чувство вины приоткрывает один глаз и зловеще улыбается.

— Но ты можешь зайти к нам на чашечку кофе, — спешу оправдаться я.

— Конечно! — она сияет. — Я тебе столько сплетен расскажу!

Вечером наша семья собирается в столовой. Мамá, как обычно, при параде — блузка цвета розовой вишни, заправленная в серые брюки с завышенной талией; волосы заколоты шпильками; глаза аккуратно подведены, губы накрашены нежно-розовой помадой; на шее — нитка жемчуга. Она выставляет на стол очередную партию кулинарных шедевров в элегантной сервировочной посуде и зажигает свечи. Папá откупоривает бутылку красного вина и разливает по бокалам. Потом помогает мамá сесть и занимает место во главе стола. Они обмениваются улыбками. Мне хочется провалиться в подвал, или еще глубже. Или сказать что-нибудь гадкое. Или хотя бы встать и молча уйти. Но, как в сегодняшнем сне, я не могу ни сдвинуться с места, ни разомкнуть губ.

Понедельник, 11.02.2013

— Как спалось? — спрашивает мамá и ставит передо мной бокал свежевыжатого сока. — Здесь только апельсин, яблоки закончились, — она виновато улыбается и занимает место напротив.

— Печально, — делаю пару глотков. — А спалось, как всегда, замечательно.

Я обманула: спалось ужасно, что за последнюю неделю уже становится закономерностью. Сегодня приснилось, как я блуждаю по садовому лабиринту из высокой живой изгороди, тщетно пытаясь найти выход. А еще я снова слышала мужской голос, который звал меня. Одним словом, ночка еще та!

Альфи недовольно тявкает, словно уличая меня во лжи.

— Доброе утро! — в столовой появляется радостный папá. — Надюша, пакуй чемоданы: в среду едем в северную столицу — Эльдар отмечает свой юбилей. Мари, ты с нами?

— Я должна быть на работе в четверг, — искренне радуюсь тому, что нашлась отговорка от посещения очередного семейного праздника.

— Твой дядя расстроится! — мамá качает головой.

— Это вряд ли, — беру круассан и отщипываю от него небольшой кусок.

Мой дядя (если, конечно, так можно назвать троюродного брата мамá — тоже мне родственник!) не питает ко мне никаких теплых эмоций, возможно, задетый тем, что я не устроила к себе на работу его любимого сына — Сергея. А с чего бы мне поступать иначе? Во-первых, его больше интересовали московские клубы, нежели карьера; во-вторых, трудоустройство родственника, пусть и дальнего, вряд ли прибавило мне баллов в глазах руководства; в-третьих, умственные способности всего дядиного семейства оставляют желать лучшего.

— Нам пора поговорить, — папá садится за стол. — Почему ты не хочешь общаться с родственниками?

О да, началось… Еле сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза.

— Это вовсе не так, — делаю глоток сока. — Просто у меня нет на это времени.

— А на что у тебя есть время помимо работы?

Папá хмурит густые брови и сжимает тонкие губы. В детстве или юношестве меня непременно напугало бы его выражение лица, но только не сейчас. Тщеславие кричит во все горло, что мы не должны выслушивать нотации, а здравый рассудок приказывает сидеть на месте и изображать раскаяние.

— На семью, — отвечаю я как можно мягче. — При первой возможности я всегда еду к вам.

Папá приоткрывает рот, чтобы возразить, но не успевает вымолвить ни слова — мой мобильный звонит и на экране высвечивается фото Рябинова. Изображая глубокое разочарование и негодование, принимаю вызов и прикладываю телефон к уху.

— Маш, привет! Не занята? — спрашивает Рябинов.

Как будто моя занятость когда-нибудь его останавливала!

— Здравствуй, — отвечаю я. — Что-то случилось?

Конечно же, я знаю ответ на этот вопрос: если бы ничего не случилось, он бы мне не позвонил.

— Посмотри почту: хочу услышать твое мнение, прежде чем озвучить предложение клиенту. По-моему, Ландышева как-то хреново все расписала. Перезвони мне, ладно? Только это очень срочно, мне надо переслать все Петровичу.

— Хорошо, сейчас займусь, — выключаю телефон, беру со стола бокал сока и встаю. — Нужно поработать, спасибо за завтрак.

— Опять? — папá сдвигает брови. — Мы разговариваем.

— Мы много раз обсуждали мою работу, и ничего нового друг другу не скажем. Но я услышала тебя и постараюсь чаще присутствовать на семейных праздниках.

— Боже, — мамá вздыхает. — Кого мы вырастили…

Пожимаю плечами и удаляюсь из столовой под недовольное тявканье Альфи. Здравый рассудок подсказывает, что я могла бы быть помягче с папá и изображать раскаяние более убедительно. Но, в конце концов, и мое терпение не безгранично! Тщеславие вопит изо всех сил, обвиняя родителей в наплевательском отношении к нашим достижениям. Когда они только поймут, что у меня свой путь?

Рябинов был прав: Лидочка, действительно, расписала все хуже некуда. Сам виноват: не надо было навязывать мне ее заместительство! Аня куда больше подходила на эту должность, но ее он почему-то недолюбливал. Возможно, ему претил внешний вид Безуховой. Тоже мне эстет нашелся! Конечно, ему виднее, ведь это он, а не я, заместитель генерального директора! Вот и правил бы сам бред своей любимицы! «Вечно мы за ним все подчищаем!», — возмущается тщеславие и с отвращением морщится.

О чем Ландышева только думала в процессе подготовки коммерческого предложения: о новом платье или о новом ухажере? Отправляю исправленный текст Рябинову и закрываю ноутбук, хотя в почте висит еще тридцать непрочитанных писем: я слишком зла, чтобы сейчас на них отвечать — я все-таки в отпуске! «Пока мы злимся, часть сообщений перешлют Лидочке, а она сегодня в ударе!», — произносит здравый рассудок. Тяжело вздыхаю и открываю ноутбук, а в мыслях рефреном звучит вопрос папá: «А на что у тебя есть время помимо работы?».

Ноутбук я закрываю только в три часа дня. Похоже, идея с отпуском не удалась: почта завалена сообщениями, а телефон не умолкает с самого утра. Наверное, я должна радоваться: вот она, карьера! Но всему есть предел. И у всех есть свои обязанности! Например, у Ландышевой есть обязанность заменять меня в мое отсутствие (насколько, конечно, это возможно), а у меня есть обязанность хотя бы немного отдохнуть во время короткого отпуска. Тогда почему я заменяю сама себя, в то время как Ландышева отдыхает?

Беру в руки мобильный телефон, намереваясь позвонить Рябинову и излить на него праведный гнев, но вижу значок сообщения — это Шаров отправил очередную шуточку в Whatsapp. Стараюсь сдержать улыбку, но не могу: его шутки всегда смешные. Спустя минуту от него приходит очередное сообщение: «У нас совещание, а я в ноль. Похоже, Рябина запалил. Скажу, что ты мне не дала, поэтому я надрался с горя;)». Праведный гнев, предназначенный Рябинову, рвется наружу — Шаров окончательно утратил связь с реальностью?! Хочу написать кучу гадостей, но лишь набираю «Тупая шутка» и нажимаю на отправку сообщения. К счастью, на этом наша переписка заканчивается.

Вторник, 12.02.2013

Глубокая ночь. Черное небо усеяно яркими звездами. Полная луна освещает морскую гладь. Я медленно бреду по холодному песку. Ветер становится все сильнее, и продолжать путь уже практически невозможно. Оглядываюсь в поисках укрытия, но пустынный пляж простирается вплоть до горизонта. «В воду… В воду…», — слышу я чей-то голос и не смею ослушаться.

Вода очень теплая, и я спешу полностью в нее погрузиться, чтобы не чувствовать холода. Как приятно… Сделав глубокий вдох, окунаюсь с головой. Морское дно усыпано лепестками роз. Откуда им здесь взяться? Хочу вынырнуть, но не могу: что-то тянет меня вниз. Пытаюсь вырваться, но не получается. Воздуха катастрофически не хватает. Бесполезно…

Открываю глаза и делаю глубокий вдох, но не помогает — меня трясет. Да что происходит? Неужели я и впрямь схожу с ума? Идея обратиться к психоаналитику с каждым ночным кошмаром кажется все менее безумной. Включаю ночник, поднимаюсь с кровати и медленно плетусь в ванную: нужно смыть очередной дурной сон, пока он не впитался в кожу. Под прохладными струями воды дрожь постепенно проходит, и с каждой секундой мои нервы успокаиваются. Всего лишь кошмар — зря я так испугалась! И вовсе нет необходимости в визите к психоаналитику — я всего лишь переутомилась. И еще… На меня удручающе действует окружающая обстановка — идеальный дом в идеальном поселке с идеальными жителями. И меня раздражают нравоучения папá, великолепие мамá и недовольство Альфи. Хватит!

Сворачиваю с проселочной дороги на трассу, делаю музыку громче и закуриваю: наконец-то возвращаюсь домой! И ничуть не смущает тот факт, что на часах всего лишь 4-30 утра — кто рано встает, тому, как известно… Дорога практически пустая, но я еду со скоростью 90 км/ч, наслаждаясь каждым проделанным километром на пути к свободе. Я люблю родителей (и даже Альфи), но на расстоянии эта любовь будет гораздо крепче.

— Пятая колонка! — кричит на весь зал рыжеволосая кассирша. — Пятая!

Достаю из холодильника бутылку воды и иду к кассе, по пути роясь в сумке в поисках кошелька.

— Мария? Доброе утро.

Поднимаю глаза и вижу перед собой Терехова. По спине пробегают мурашки: вверх, вниз и снова вверх. С обычным прищуром он осматривает меня с ног до головы, после чего с еле заметной улыбкой произносит:

— Не ожидал вас увидеть в столь ранний час.

«Как же чудесно, что перед выходом мы накрасились! И то, что мы в меховой жилетке и в сапогах на шпильке, а не в пуховике и уггах! Похоже, Феофан Эрнестович остался доволен нашим внешним видом!», — радуется тщеславие, но сразу же получает подзатыльник от здравого рассудка.

— Москва — маленький город, — пожимаю плечами, демонстрируя безразличие.

Его глаза сужаются еще больше, а улыбка становится более заметной, словно ему удалось уличить меня в показном равнодушии.

— Пятая колонка! — еще громче кричит кассирша.

— До свидания, Феофан, — произношу я и, с трудом сдерживая дрожь в коленях, продолжаю свой путь к кассе.

Интуиция подсказывает, что Терехов смотрит мне вслед (или мне хочется, чтобы он смотрел?). Откуда он только взялся на заправке в пять часов утра?! Здравый рассудок подсказывает, что нам нужно быстрее убираться отсюда, дабы избавить себя от лишних проблем, и я не могу с ним не согласиться. Но рыжеволосая кассирша будто бы нарочно возится со сдачей, заставляя меня оставаться в замкнутом пространстве с Феофаном Эрнестовичем.

— Третья колонка! — кричит другая кассирша, высокая упитанная женщина с очень короткой стрижкой.

Боковым зрением замечаю, что Терехов подходит к кассе, и у меня возникает желание бежать со всех ног. Наконец рыжеволосая отсчитывает сдачу, и я складываю купюры и монеты в кошелек в надежде поскорее исчезнуть из поля зрения Феофана Эрнестовича, но он уже забирает свой чек.

— А я-то думал, чей SLK так одиноко стоит возле колонки, — с улыбкой произносит он, когда мы пересекаем зал, направляясь к выходу. — Вам нравятся родстеры?

— Да, — отвечаю я и, увидев возле третьей колонки синий Mercedes GL, изображаю улыбку. — А вам нравятся внедорожники?

— Зимой выбирать не приходится, — он усмехается.

Хочется открыть бутылку воды и облить его. Меня раздражает его самонадеянность! И этот взгляд с прищуром, и эта усмешка…

— Что ж, еще раз до свидания, Феофан, — делаю вид, что не заметила колкий комментарий в свой адрес.

— Будьте осторожны на дороге, Мария, — он улыбается. — До встречи.

Теперь тщеславие топает ногами и вопит во все горло, проклиная Терехова и желая ему поскользнуться и разбить самодовольную физиономию об лед. Не-на-ви-жу! Сажусь за руль, включаю зажигание и хватаюсь за руль. Здравый рассудок настоятельно рекомендует не газовать, а медленно выехать с заправки и продолжить путь в среднем ряду со скоростью 90 км/ч: не стоит демонстрировать импульсивность, да и Терехов очень быстро нас обгонит и уберется восвояси. Интересно, куда это он собрался в пять утра? И откуда он едет? Хотя, какая мне разница? Еще крепче сжимаю руль и трогаюсь с места.

Выезжаю на трассу и перестраиваюсь в средний ряд, придерживаясь рекомендованной здравым рассудком скорости. Через несколько минут меня обгоняет синий GL, чему я несказанно рада: теперь-то я точно доеду до дома без приключений и неприятных (или все-таки приятных?!) встреч. Тщеславие продолжает проклинать Терехова, временами отдавая должное его потрясающему внешнему виду, а здравый рассудок пытается заставить меня не забивать голову глупостями и сосредоточиться на дороге. Вьющиеся смоляные волосы, легкая небритость… Нет, мне все это ни к чему! Пусть Феофан Эрнестович едет своей дорогой, а я поеду своей. Остается только надеяться, что больше наши дороги не будут пересекаться нигде, кроме работы. Узкий разрез черных глаз, нахальная улыбка… Достаю из пачки сигарету и закуриваю. Хватит думать о нем!

Через час я уже разуваюсь в коридоре своей квартиры. Образ Терехова никак не идет из головы, и это порядком раздражает: кто он такой, чтобы занимать столько места в моих мыслях?! Тем более, мною он вовсе не заинтересован, иначе непременно обозначил бы свои намерения, если бы таковые были… Телефон взвизгнул в сумке. Кому там не спится в шесть утра?!

«Надеюсь, Вы благополучно добрались до места назначения, Мария», — читаю сообщение от Терехова. Мурашки пробегают вверх по спине и замирают где-то посередине шеи. Тщеславие, позабыв былые обиды, довольно жмурится, самолюбие играет на ударных, а здравый рассудок падает в обморок.

Четверг, 14.02.2013

День святого Валентина если придумали и не коммерсанты, то раскрутили точно они. Наш главный рекрутер, Сережа Подушкин, видимо, не наигрался в школе и в очередной раз заблаговременно распорядился об установке на ресепшене контейнера пошлого розового цвета, предназначенного для любовных посланий. Сколько все ни пытались доказать Петровичу устами Рябинова, что не комильфо держать на ресепшене, куда приходят клиенты, эту убогую коробку, результата не было. Генеральный в очередной раз ответил: «Подушкин — идиот», но коробку приказал оставить. Сотрудники посмеивались, проходя мимо контейнера, однако при вскрытии Подушкин ликовал, вываливая к себе на стол сотню конвертов — из чего можно было сделать вывод, что в школе не наигралась большая часть нашего коллектива.

Потом Ксюша Кашина, синий чулок и по совместительству любимица (если не больше) Подушкина, бегала по этажам и с загадочной улыбкой вручала конверты адресатам.

И вот, наконец, она добралась до четвертого этажа и решила начать именно с нашего отсека.

— Это я, Купидон, — глупо хихикая, произносит она, запустив костлявую руку в бумажный пакет с сердечками.

Аня окидывает ее презрительным взглядом, встает с места и уходит. Лидочка же с нетерпением ерзает на стуле: ей так хочется узнать, сколько в этом году почитателей у ее великолепнейшего бюста. Как раз по этому поводу она надела неприлично короткое платье с неприлично глубоким декольте. Набираю номер Рябинова, но, как назло, его нет на месте (иначе он точно ответил бы), поэтому оставляю телефон в покое и поворачиваюсь к Кашиной.

— Маша, тут тебе подарочек, — не переставая хихикать, она трясет у меня перед лицом стопкой конвертов. — Сколько у тебя ухажеров! — и она кладет письма на мой стол.

Стараюсь не реагировать, хотя единственное желание в этот момент — вырвать из рук Кашиной бумажный пакет с сердечками и надеть ей на голову. Воображение сразу же моделирует эту ситуацию, и я невольно улыбаюсь.

— Вот видишь, я подняла тебе настроение! А то ты всегда такая серьезная, — и она направляется к Лидочке.

А если надеть ей пакет на голову и резко потянуть за ручки, то получится премиленький воротничок… Но я не успеваю представить себе дальнейшее развитие событий, так как Рябинов соизволил вернуться в свой кабинет и перезвонить мне.

— Нам пора? — спрашивает он. — Я думал, встреча только в четыре.

— Они перенесли на завтра. Так что отбой.

— Завтра? Я же уезжаю сегодня ночью!

— Куда это?

— Блин, — и он наверняка ударяет себя ладонью по лбу. — Забыл тебе сказать, что Алена купила билеты в Ригу! Я не смогу отказать, иначе она меня сожрет с потрохами.

Он явно льстит Алене: с потрохами Рябинова не сожрала бы даже белая акула, хоть он усердно старался показать жене свою беззащитность перед ее страшным гневом.

— Ну что ж, съезжу одна. Надеюсь, финансовый директор «Глобал Эс» — не твой бывший однокурсник? — издаю тихий смешок.

— Очень смешно, — фыркает он и вешает трубку.

На самом деле, это вовсе не смешно: неизвестно, жен скольких топ-менеджеров российских компаний успел оприходовать Рябинов, прежде чем сам женился. Он и сейчас не то что бы ровно дышит в сторону прекрасного пола (точнее, прекрасных особей прекрасного пола). Быть может, именно поэтому, чувствуя свою вину, он во всем беспрекословно подчиняется жене (или делает вид, что подчиняется). Взять хотя бы Лидочку, которая торопливо распечатывает конвертики с валентинками, читает содержимое и артистично закатывает глаза! Если бы не моя прозорливость, то после злосчастного новогоднего корпоратива Ландышева точно уехала бы с ним в какой-нибудь отель для продолжения банкета.

— Варнас, кто тебе написал? — Лидочка подходит ко мне. — Давай прочитаем, ну пожалуйста!

— Никто, — отвечаю я и отправляю стопку конвертов прямиком в мусорное ведро.

— Ма-ма-рия… — раздается рядом.

Это начальник управления андеррайтинга[1] — Василий Мокроусов, или Мокрозад — как его называют коллеги. Все в нем заурядно: и наружность, и внутренний мир. Очень высокий и очень худой, Мокрозад рассказывает, что раньше занимался волейболом, хотя попавший мяч легко сломал бы его на две части. Еще Мокрозад рассказывает, что в садике его называли не иначе, как белокурый ангелочек — он либо врет, либо так сильно поистаскался с годами: от белых кудрей остались только три волосенки, да и остальная внешность ничего ангельского в себе не таит — маленькие бегающие глазенки, большой нос и настолько тонкая полоска губ, словно у него вообще их нет. Все было бы ничего, если бы Мокрозад подбирал себе нормальную одежду! Но ему кажется, что он прекрасен в своей рубашке-парашюте (бедняга неустанно повторяет, что крой Slim Fit предпочитают исключительно гомосексуалисты), коротких брюках (хотя его зарплата вполне позволяет сшить их на заказ, но услугами портного пользуются все те же гомосексуалисты) и ортопедических ботинках (ну, ноги у него больные, положил здоровье на алтарь волейбола — вот бедняга).

А еще Мокрозад безнадежно в меня влюблен — об этом знает весь офис, начиная с уборщиц и заканчивая генеральным. Каждый раз, когда мы видимся, его лицо озаряет мерзкая улыбка, а в глазах появляется нездоровый блеск. Обращаясь ко мне, Василий непременно заикается и коверкает слова, а на его лбу появляются капельки пота. На новогоднем корпоративе (как раз незадолго до того, как Лидочка утащила Рябинова на танцпол), Мокрозад напился и осмелился пригласить меня на танец. Отказа он не понял, поэтому пришлось обратиться за помощью к службе безопасности. Когда его под руки утаскивали от столика, за которым сидела я, Рябинов и Шаров, Василий истошно вопил: «Я люблю тебя!». Собеседники катались со смеху, и мне тоже пришлось изобразить улыбку, хотя в тот момент готова была разреветься от позора.

И вот сейчас Мокрозад стоит передо мной, а в маленьких глазах читается всеобъемлющий ужас, из чего можно смело сделать вывод, что одно письмецо из стопки выброшенных (или все?) точно принадлежит его перу.

— Да, Василий, — отвечаю я с улыбкой, ибо мысль о том, как все-таки было прекрасно выкинуть валентинки у него на глазах, греет душу.

— Т-ты даже не прочитала, в-вдруг там что-то стоящее…

— Сильно в этом сомневаюсь, — улыбаюсь еще шире, а Лидочка подле меня давится от смеха и громко кашляет. — Василий, ты по делу? Или просто мимо пробегал?

— У м-меня два билета в Ленком на вечер. Н-не хотел идти один, м-может…

— Вася, чудно-то как! — лепечет Лидочка. — Мы как раз с Машей давно мечтали там побывать! Тащи сюда свои билеты! Зачем тебе в театр идти, тем более в одиночестве?

— Да, сделай нам подарок, Василий. Мы с Лидочкой — свободные девушки и заядлые театралки, чем нам еще занять себя в день всех влюбленных?!

— Н-ну да, сейчас, — отвечает он и, опустив голову, уходит.

Как раз в этот момент возвращается Аня. Не обнаружив на своем столе ни одного конверта, она с облегчением вздыхает и плюхается в кресло.

— Ты только что пропустила шоу! — Лидочка хохочет. — Мокрозад хотел позвать Варнас на свиданку в Ленком!

— И чем все закончилось? Не вижу его крови на ковролине, — Аня смотрит на меня. — Ты его сожгла и развеяла прах по опен-спейсу?

— Нет, Лидочка потребовала, чтобы он отдал билеты нам. По легенде, мы с ней вечером пойдем на спектакль, чтобы не было так грустно и одиноко в день святого Валентина.

— Маш, ну ты же не собираешься в театр? Я хотела пригласить своего друга… — Лидочка делается серьезной.

Конечно же, я не собираюсь ни в какой театр, тем более в ее обществе! Отрицательно качаю головой, после чего она хватается за мобильный телефон и куда-то убегает.

Во время обеда прекрасная половина нашего коллектива в составе десяти человек собралась на кухне. Лидочка, как обычно, гордо восседает во главе стола, делясь с остальными соображениями на счет удачного замужества, ну или хотя бы, для начала, знакомства с приличным кандидатом с прицелом на удачное замужество. Захожу только с одной целью — налить в заварной чайник кипятка и сразу же удалиться, но Лидочка решает втянуть меня в беседу.

— Давайте спросим у Варнас: она-то точно знает, где можно познакомиться с достойными мужчинами, — произносит она, и десять пар глаз устремляются в мою сторону.

Хочу произнести что-то вроде: «Для этого нужно не сидеть на кухне и не нести всякий бред», но вовремя останавливаюсь — коллеги не переживут явной критики в свой адрес. Потом хочу ошпарить Ландышеву кипятком, чтобы в дальнейшем ей было неповадно принуждать меня к ораторству на посиделках одиноких сердец.

— Откуда я знаю? Если ты не забыла, я в разводе.

— Да, но это второй развод, что меняет суть, — Лидочка улыбается.

Ей кажется, что второй развод — что-то фееричное, хотя девять пар глаз смотрят на меня с неприкрытым ужасом…

Первый раз я вышла замуж в девятнадцать лет. Конечно, рано! Спустя десять лет я это понимаю очень отчетливо. Но тогда, выходя из лимузина перед зданием загса, я понимала только одно: хочу стать женой Кирилла и жить с ним долго и счастливо. Я была слишком молодой и слишком глупой, чтобы осознать: школьные романы ни к чему хорошему не приводят. Неважно, что учились мы не в одном классе (Кирилл был старше на три года), неважно, что наши родители состояли в теплых приятельских отношениях, неважно, что мы знали друг друга уже десять лет — судьба распорядилась иначе: счастливо мы жили только полгода из двух.

Сначала мы колесили по миру — романтическое путешествие в Италию плавно переросло в отрыв в Вегасе. Я слабо помню, как мы оказались на другом континенте. Практически не помню и того, чем мы там занимались на протяжении недели. Но было весело! А после Вегаса мы поехали на Гавайи, где провели еще восемь дней. Только мы решили вернуться в Москву, как мои родители пригласили нас погостить в Испании. Спустя еще две недели мы, наконец-то, были дома. И я сразу занялась ремонтом к квартире мужа, ведь мне тоже предстояло там жить, а его холостяцкая нора никак не вписывалось в мой образ счастливого семейного гнездышка. Когда с ремонтом было покончено, мы озадачились покупкой земельного участка, на котором планировалось возвести дом нашей мечты, где через четверть века мы будем нянчить внуков. Землю все-таки купили, но вот дом не построили — аккурат спустя полгода после свадьбы Кирилл заявился домой под утро. Поскольку он был вусмерть пьян и не готов к диалогу, я разбила ему нос и уехала к себе. Когда он проспался и понял, что не очень-то прав, то приполз молить о пощаде. Я его, конечно, простила, но осадочек остался. Еще полтора года мы прожили в лучших традициях латиноамериканских мыльных опер: скандалы с битьем домашней утвари, потом примирение с цветами, ювелирными украшениями, страстным сексом и клятвами в вечной любви. Все закончилось осенью 2004 года. Тогда, выходя из своего C-класса перед зданием загса, я понимала только одно: я ненавижу Кирилла и хочу жить долго и счастливо без него.

Второй раз я сказала «да» в двадцать три года. Назло Кириллу, который женился и даже обзавелся ребенком. Олег — внук дедушкиного коллеги — любил меня уже долгие годы. Позже выяснилось, что после моей свадьбы с Кириллом он впал в жутчайшую депрессию и даже по этой причине завалил выпускной экзамен в академии. Олег был замечательным человеком, но его любви не хватало на двоих. Именно тогда я и устроилась на работу, чтобы проводить с мужем как можно меньше времени — бизнес Олега был налажен, и он частенько бывал дома. Я отчаянно пыталась выдавить из себя хотя бы немного любви к мужу, но ничего не получалось, и я ненавидела себя за это. Как я плакала, подав заявление на развод спустя всего лишь год после свадьбы! Это мерзкое чувство вины, доселе неизвестное, чуть не довело меня до сумасшествия. Пришлось взять себя в руки и отправиться к психоаналитику, ибо самостоятельно избавиться от угрызений совести я была не в состоянии. Именно тогда психоаналитик и посоветовал мне полностью погрузиться в работу, чтобы переключиться (за что большое ему спасибо!).

В декабре прошлого года я чуть снова не приняла предложение руки и сердца, и только здравый рассудок помог избежать очередной ошибки. С Тимуром мы познакомились в 2010 году на конференции в Сочи. Я щеголяла в черном вечернем платье с открытой спиной, легко и играючи поддерживая любые беседы на тему бизнеса, политики и искусства. Не знаю, чем я привлекла его внимание: то ли внешним видом, то ли богатым внутренним миром, то ли деловой хваткой. Тимур очень осторожно начал за мной ухаживать, будто присматриваясь, но спустя месяц объяснился в самых теплых чувствах и серьезнейших намерениях, но он мог претендовать лишь на роль любовника: я уже была замужем — за своей работой. И работа была на первом месте, что Тимур понял не сразу. И вот, в декабре, за неделю до Нового года, он допустил роковую ошибку, поставив вопрос ребром: либо свадьба и любовь до гроба со всеми вытекающими последствиями, либо расставание. Снова свадьба? Снова семья? Снова жизнь по чужим правилам? Нет уж, увольте! Бросив Тимуру в лицо ледяное «Прощай», я встала из-за столика и быстрым шагом удалилась из ресторана, по пути стирая из записной книжки мобильного телефона его контактные данные и чат сообщений. Чувство вины даже не проснулось, и это означало, что я все сделала правильно.

— А ты веришь в любовь? — спрашивает Лидочка.

— Конечно! И еще в то, что ты сегодня закончишь отчет, — премило улыбаюсь и выхожу из кухни.

День тянется бесконечно долго. В 20–10 выхожу из офиса, сажусь в машину и включаю зажигание. Мои размышления о том, куда стоить поехать: домой или в спортзал, прерывает звонок мобильного телефона.

— Привет, зайка! — слышу я голос Кирилла, моего первого мужа.

— Привет. Чем обязана?

— Сегодня же день святого Валика! Сижу в ресторане напротив твоего дома и жду тебя.

— С какой, прости, целью?

— Давно не виделись…

Несмотря на скандалы, бывшие обязательным атрибутом нашего брака, несмотря на развод с разделом имущества (вплоть до столового серебра), несмотря на дальнейшие романы (как мои, так и его), мы все-таки поддерживали общение. Точнее, поддерживал общение Кирилл — за последние три года жизнь его порядком потрепала, и бывшему мужу нужна была жилетка, в которую можно поплакаться. К тридцати двум годам прежних друзей у него совсем не осталось, а обзавестись новыми не получилось; собственные родители считали его заводским браком (ввиду отсутствия жизненных целей в принципе); вторая жена сбежала в 2009 году, прихватив с собой из всего совместно нажитого только трехлетнюю дочку. Конечно, я могла бы послать Кирилла куда подальше, чем бы сломала его окончательно, но почему-то встречалась с ним, слушала жалобы и даже давала дельные, как мне казалось, советы, которые он напрочь забывал к концу разговора. При очередной встрече он снова выливал на меня полный ушат своих проблем (а на протяжении трех лет они отличались только масштабом, но не сутью), снова внимательно слушал советы и снова им не следовал, продолжая наступать все на те же грабли.

— Хорошо, сейчас я приеду. Закажи бутылку белого вина и кальмары на гриле.

— Я жду тебя…

Через двадцать минут я уже на месте. Кирилл сидит за столиком и уже пьет вино (мог бы и подождать!). Выглядит он не лучшим образом: с последней нашей встречи трехмесячной давности сильно похудел и еще больше поистрепался: синяки под глазами, впалые щеки, двухнедельная (а то и дольше) небритость, отрешенный взгляд — если бы не дизайнерская одежда, то похож он был бы на лицо без определенного места жительства.

В сопровождении хоста подхожу к столику. Кирилл поднимает глаза, его лицо озаряет улыбка, и он отдаленно начинает походить на человека, за которого десять лет назад я вышла замуж. Он даже не двигается с места, чтобы помочь мне сесть, в связи с чем еще раз убеждаюсь — это мой первый муж, и никто иной!

— Классно выглядишь, — задумчиво произносит он. — Как всегда…

— А вот ты не очень, — отвечаю я, беру сигарету из его пачки и закуриваю. — Рассказывай, что опять у тебя стряслось.

— Ха! У меня все отлично!

— Серьезно? — изгибаю бровь.

— Ну да.

И он принимается рассказывать о том, что произошло за три месяца, пока мы не виделись. Во-первых, он поддался-таки уговорам второй жены и написал отказ от дочки, тем самым даруя ребенку светлое будущее в полноценной семье с новым папой. Во-вторых, он стал вегетарианцем. В-третьих, отец доверил ему разработку проекта нового коттеджного поселка, в чем Кирилл преуспел, повергнув свое окружение в шок проявленной прытью и даже «крупицами гениальности». В-четвертых, он только вчера вернулся из Таиланда, а конкретнее — с чуднейшего острова Самуи, где приводил в порядок мысли и копил силы для новых свершений.

Молча слушаю, и даже хочу верить, но все сказанное слабо вяжется с его внешним видом.

— И все равно выглядишь ты как-то не очень, — отпиваю вина. — Спокойная жизнь утомляет?

— Нет, не это, — он смотрит мне в глаза и улыбается. — Тебя не хватает. Последние две недели, когда был на Самуи, не мог уснуть — все думал о тебе.

— Даже боюсь представить, что ты делал, думая обо мне, пока не спал, — с отвращением морщусь.

— Зайка, ты, как всегда, в своем репертуаре! — и он смеется так беззаботно, как будто его жизнь и впрямь наладилась.

Не знаю как, не знаю почему, не знаю зачем, но в ту ночь Кирилл остался у меня дома. Быть может, всему виною коктейль из большого количества белого вина, остатков чувства к первому мужу и двухмесячного воздержания.

Пятница, 15.02.2013

Переговоры в отсутствие Рябинова с его сомнительным прошлым и дорогущими визитками прошли легко и непринужденно — в составе меня и финансового директора «Глобал Эс». Он оказался милейшим молодым человеком без особых запросов: нужно, чтоб банк поскорее выдал кредит на развитие бизнеса, поэтому ему наплевать на размер страховой премии[2], лишь бы поскорее выполнить условия кредитора по страхованию предмета залога.

Возвращаюсь в офис уже к часу дня и обнаруживаю на своем рабочем столе букет цветов. Тщеславие с довольной улыбочкой изрекает: «От кого цветочки? Неужели от Терехова? Недолго он без нас продержался!». Здравый рассудок широко распахнутыми от ужаса глазами смотрит на букет и молится о том, чтобы догадки тщеславия не подтвердились.

Лидочка и Аня молча наблюдают за тем, как я копошусь в цветах в поисках визитки отправителя.

— От кого цветы? — спрашивает Аня.

— Не знаю.

— Без записки? — Лидочка вытягивает шею.

— Без.

Опускаюсь в кресло и включаю системный блок. Тщеславие продолжает настаивать на своей правоте, но здравый рассудок приказывает ему замолчать, дабы не накликать беду — ни к чему нам знаки внимания от Терехова!

— Неплохая икебана, — раздается презрительное фырканье Шарова. — Отпуск прошел удачно?

Только его не хватало!

— От таинственного незнакомца, — сквозь зубы произносит Лидочка и обиженно дует губы, словно этот букет предназначался ей, а на мой стол попал по ошибке.

— Или Мокрозад перешел в наступление, — он заливается смехом, но, заметив мой негодующий взгляд, сразу же замолкает. — Мы с Рязановым на обед. Пойдешь с нами?

— Я готова с вами пойти, — Ландышева премило улыбается. — Оля в отпуске, а девочки совсем ничего не едят.

Шаров оценивающе осматривает ее с ног до головы, словно лот на рынке рабынь, но, видимо, не обнаружив во всей ее наружности ничего стоящего, с загадочной улыбкой изрекает:

— У нас деловой обед. Только для начальников управлений.

Вскакиваю с места, хватаю сумку и пальто и быстрым шагом удаляюсь, чтобы не рассмеяться. Поделом Ландышевой! Когда она, наконец, поймет, что не весь мир крутится вокруг ее груди? Гоша догоняет меня. Он улыбается и довольно потирает руки: Лидочка — его любимый объект для колкостей. Не знаю, почему ей выпала именно такая участь. Возможно, она его отвергла (правда, зная Лидочку, вряд ли бы она отказалась испытать судьбу), после чего он решил мстить (правда, зная Шарова, вряд ли бы он стал утруждаться). Конечно, их сложные взаимоотношения — не моего ума дела, но в лифте я (как и положено хорошему руководителю) все-таки решаю вступиться за подчиненную.

— Почему ты к ней так относишься? — спрашиваю я.

— Ненавижу б. дей, — с отвращением произносит он и поправляет меховой воротник кожаной куртки.

— Не слишком ли резкое суждение?

— Да ладно? Ты даже не догадываешься, крошка Мэри, в каком гадюшнике мы работаем. Но если ты будешь хорошо себя вести, то я обязательно тебе расскажу.

Весь день я искоса поглядываю на букет, который Лидочка заботливо распотрошила и впихнула в вазу. И кто же таинственный даритель? Правлю горе-презентацию, подготовленную Ландышевой, очевидно для фанатов Барби — слишком уж много розового, а в мыслях перебираю всех своих знакомых мужского пола, которые бы могли прислать цветы.

— Все, на сегодня хватит! — Лидочка вскакивает с места. — У меня сегодня свидание!

— Ты же вчера рассталась с очередным кавалером, не дождавшись второго акта, — произносит Аня, не отрываясь от монитора.

— Он же не единственный! Пока-пока, — она хватает сумку и, не дожидаясь ответа, убегает.

Ее примеру следуют все мои сотрудники: группами или по одному они заходят в наш отсек и прощаются. В семь вечера на этаже не остается никого, кроме меня и Ани, и воцаряется тишина. Слышен только стук пальцев по клавиатуре.

Заканчиваю с презентацией, открываю базу и от удивления быстро моргаю: строки окрашены в желтый, синий и зеленый цвета.

— А что это за новшество? — поморщившись, спрашиваю у Ани.

— Где? — она даже не оборачивается.

— База как флаг Бразилии. Я ничего тут не понимаю…

— А, ты про это… Мы теперь так отмечаем рассрочку. Синий — оплачено, желтый — просрочка, зеленый — к оплате.

— Великолепно, но… — не успеваю закончить, так как раздается звонок мобильного телефона, на экране которого высвечивается фотография Кирилла в соломенной шляпе. — Боже…

Воспоминания о проведенной ночи заставляют вздрогнуть — то, о чем не думалось весь день, снежной лавиной накрывает меня: какой-то сентиментальный бред, который Кирилл нашептывал; его поцелуи, покрывающие мое лицо; его руки, прижимающие меня так, что не хватало воздуха; холод шелковых простыней и тепло его тела… Стоп! Это всего лишь секс, ничего личного! Ну, если только чуть-чуть.

— Алло, — прикладываю телефон к уху.

— Зайка, привет! Я подъехал к твоему офису — спускайся!

Я предполагала, что для Кирилла все произошедшее будет чем-то личным, а не просто сексом, но почему-то задумалась об этом только утром. И зачем только я все это затеяла?

— У меня много работы.

— Тогда я сам сейчас поднимусь.

Только этого не хватало!

— Ладно, через минут пять буду, — сбрасываю вызов и кладу телефон рядом с собой.

Аня, казалось, ничего не слышала: она продолжает стучать пальцами по клавиатуре, ваяя очередной договор, словно шедевр. Иногда я ей завидую: полное отсутствие эмоций и глубокая незаинтересованность романтическими приключениями позволяют ей использовать сердце только лишь по прямому назначению и сохранять рассудок во здравии, мысли — в порядке, душу — в безмятежности. Многие (если не все) считают Безухову странной, но ей наплевать — она нашла себя в работе и не сворачивает с намеченного маршрута.

— Аня, я домой собираюсь.

— Да? Я тоже, пожалуй, пойду.

Хватаю мобильный и пишу сообщение Кириллу: «Жди в машине». Аня видела его только на свадебных фотографиях, но непременно узнает. Ни к чему лишние вопросы!

Конечно, Кирилл не остался ждать в машине, как его попросили, а стоял на ступеньках у центрального входа. Даже в темноте невозможно было не заметить произошедшие в нем метаморфозы: побрился, подстригся, подрумянился (не иначе, как в солярий сходил), надушился (можно было и не так усердствовать с одеколоном) и оделся во все светлое (совсем не по погоде). Его глаза блестят, а рот расплывается в радостной улыбке.

— Зайка, я совсем заждался! — он чмокает меня в губы.

— Да уж…

— Привет, я — Кирилл, — он обращается к Ане.

— Я так и поняла, — отвечает та и тяжело вздыхает. — Пока, я пошла.

И вот мы остались наедине: я и мой бывший муж.

— Тебе понравились цветы? — Кирилл заглядывает мне в глаза, еще раз чмокает в губы и берет за руку.

Он продолжает что-то вещать, но я практически ничего не слышу: здравый рассудок, наконец-то расправившись с тщеславием и самолюбием, отчитывает меня, не скупясь в выражениях. «Дура! Зачем ты это делаешь? Хотела секса — ты его получила! Не хватило двух лет, чтобы понять, с кем имеешь дело? Он — балласт! Отряхнись и иди дальше!!!», — звучит в голове так отчетливо, словно говорящий стоит рядом и кричит мне на ухо.

— Слушай, мои друзья отмечают новоселье. Поехали, будет весело! Там куча народу! — Кирилл уже тащит меня к своей машине.

«Опять его друзья? Даже в двадцать лет у нас не было с ними ничего общего, думаешь, они изменились? Пошли его ко всем чертям и отправляйся домой!», — от крика в голове я чуть не оглохла.

— Я устала и хочу домой, — бормочу я, однако продолжаю следовать за Кириллом. — И не одета для вечеринок.

— Проблема? Сейчас заскочим к тебе и переоденешься!

«Идиотка…», — это последние слова здравого рассудка. Он замолкает, и я слышу в голове звуки фанфар.

Конечно же, как только входная дверь захлопывается, Кирилл набрасывается на меня, будто хищник на добычу, и поскольку здравый рассудок решительно не подает признаков жизни, я не сопротивляюсь настойчивым ласкам бывшего мужа. Так легко отвечать на его поцелуи, словно это само собой разумеется, словно мне снова девятнадцать лет и у меня есть только чувства, но никак не разум. Как результат — снова секс с бывшим мужем, нечем гордиться!

— Зайка, ты — лучшая, — шепчет Кирилл и целует меня.

— Мне надо переодеться, — отвечаю я и отодвигаю его от себя.

Через два часа в доме друзей Кирилла я уже сижу за длинной барной стойкой, разделяющей кухню и гостиную, и пью коктейль «Идиотка»: односолодовое виски, яблочный сок и лед, смешанные с поцелуями бывшего мужа аккурат через каждые два глотка. Вокруг слоняются какие-то люди: они пьют, смеются, обнимаются, целуются, снова пьют, играют в бильярд, поют в караоке, танцуют, снова пьют, ругаются, мирятся… Совсем скоро у меня начинает болеть голова: то ли из-за спиртного, то ли из-за гомона толпы, то ли из-за поцелуев Кирилла.

— Послушай, — кладу руку на его колено. — Здесь слишком шумно и накурено: еще немного, и меня стошнит. Так что давай…

Но я не успеваю закончить: через весь зал, истошно вопя, несется низкорослый толстяк — одноклассник и закадычный собутыльник моего бывшего мужа. Подбежав к нам, он обхватывает Кирилла руками и приподнимает его на стуле.

— Ма-а-а-а-кс! — орет Кирилл так, что у меня звенит в голове. — Ты вернулся!!!

Далее следуют объятья, похлопывания по спине, неистовый смех и, конечно же, два полных бокала чистого виски, выпитые на брудершафт. Тут толстяк обращает внимание на меня и сразу же тянет ко мне свои пухлые руки.

— Это плохая идея, — произношу ледяным тоном, дабы охладить его пыл.

— Мань, ну ты не изменилась совсем! Ха-ха-ха, — он зачем-то гладит свисающий живот. — Вы снова вместе? Как тебе удалось, чувак? — и он хлопает Кирилла по плечу. — Она же тебя ненавидела!

Тошнота становится еще сильнее — я уже с трудом сдерживаюсь. Кирилл хватает мою руку, прижимает к своей груди и с умным видом что-то вещает, а толстяк внимает каждому его слову и одобряюще кивает своей маленькой головой.

— Прошу меня простить, — соскакиваю со стула. — Скоро вернусь.

Но я не вернулась: надела шубу, схватила сумку и вышла на улицу. Морозный воздух медленно, но верно, отрезвляет и приводит мысли в порядок. И что только я забыла в этом ужасном месте? Достаю из сумки мобильный телефон и вызываю такси. Оператор обещает, что машина будет через пятнадцать минут, которые предстоит провести на морозе. Приподнимаю воротник, затягиваю пояс и через высокие сугробы направляюсь к выходу из поселка.

Кирилл спохватился только через час, когда такси уже мчалось по Садовому кольцу. Он позвонил, но я сбросила вызов, снова позвонил — я снова сбросила. После восьмого звонка он догадался написать сообщение: «Зайка, ты где?», но я просто выключила телефон и спрятала его в сумку.

Понедельник, 18.02.2013

Оля пришла в 8-15 утра: загорелая, отдохнувшая, радостная.

— О-о-о, Варнас, ты, как всегда, у станка! — она подскакивает ко мне и чмокает в щеку. — Я привезла всем подарки!

— Отлично. У меня тоже для тебя подарочек: Петровичу позвонил банкир и нажаловался на Малинову.

Улыбка сразу исчезает с Олиного лица, и я отчасти чувствую себя виноватой: испортила хорошее настроение после отпуска, которое могло продлиться, в лучшем случае, еще пару дней. Но потом вспоминаю наш недавний разговор, когда я требовала избавиться от ее сотрудницы — Тамары Малиновой, а Оля убеждала меня, что нельзя поступать подобным образом с матерью-одиночкой, пусть даже она и работает спустя рукава, и ведет себя чересчур вызывающе, да и одевается, словно каждый вечер после работы дает концерт в «Мулен Руж». Например, в прошлый четверг Малинова пришла в юбке, чуть прикрывавшей резинку от чулок, и в полупрозрачной кофте, через которую уж слишком явно просвечивался кружевной бюстгальтер. Если она так переживает, что ребенок растет без отца, и всеми силами пытается найти себе мужа, то с выбором места работы явно ошиблась.

И вот теперь вице-президент крупного банка, являвшегося нашим клиентом, написал жалобу, так как ему уж очень хотелось застраховать прекраснейший A7, но Тамара не соизволила проявить уважение и снисхождение. Он прождал до десяти вечера в своем офисе, но она не приехала, так еще и выключила мобильный телефон! Невиданная наглость!

— Пусть сегодня же пишет заявление по собственному желанию. Уволим ее в один день, — сухо произношу я.

— Но…

— Никаких но! Это распоряжение Петровича. Если хочешь оспорить — запишись к нему на прием у секретаря.

Оля опускается в кресло и тяжело вздыхает. Пытаясь разрядить обстановку, я с поддельным, но очень убедительным интересом расспрашиваю про отпуск, но она не отвечает. Через несколько минут решаю не тратить время, достаю из сумки пачку сигарет и удаляюсь.

Возле ресепшена сталкиваюсь с Рябиновым: он в отличном расположении духа.

— Варнас, привет! — он широко улыбается. — Ты курить? Пойдем лучше ко мне — надо кое-что обсудить.

Ни слова не говоря, следую за ним, по пути стягивая с себя кожаную куртку.

Рябинов закрывает за собой дверь и воровато оглядывается по сторонам, словно где-то в потаенных местах его кабинета прячутся шпионы.

— Садись, — чуть слышно произносит он, снимает с себя пальто, небрежно бросает его на кожаный диван, в три прыжка оказывается возле своего стола и занимает место напротив меня. — Ты ведь знаешь контору «Авеню»? — после моего утвердительного кивка он продолжает. — Так вот, у них сейчас большая стройка намечается по Новой Риге, нам бы туда…

— Нет, — закатываю глаза и отворачиваюсь. — Ты не заставишь меня.

— Маш, ну посмотри на меня, — он корчит жалобную гримасу. — Петрович хочет больше СМР[3]… Ну, пожалуйста, чего тебе стоит?

— Чего мне стоит? — окидываю его ледяным взглядом. — Чего мне стоит пойти с поклоном к бывшему свекру? Ты сейчас издеваешься или серьезно говоришь?

Рябинов молчит и смотрит на меня с такой мольбой, словно он смертельно болен и просит об эвтаназии, и мне сразу же хочется выполнить эту просьбу, избавив его от предсмертных мук, а себя — от его общества. Посидев пару минут в тишине, он решает нарушить молчание и, протянув ко мне руки ладонями вверх, принимается в красках описывать светлое будущее компании «Х» в случае увеличения сборов по СМР.

— Ты даже купишь себе взрослую тачку, — улыбнувшись, произносит он, но увидев мой негодующий взгляд, замолкает.

— Я и так выполнила квартальный план одной сделкой! — возмущаюсь я. — Зачем нам «Авеню» со своими копейками?

— Прямо-таки копейками? Я уже все посчитал: миллионов двадцать там будет!

— О да, ну и сумма! У нас план в полтора миллиарда, двадцать миллионов нас спасут, как же!

— Это ведь не единственный проект «Авеню»! Двадцать тут, двадцать там, вот и закроем год еще в сентябре, как в 2012-м…

Самое ужасное заключается в том, что Рябинов прав: компания «Авеню», которой владеет мой бывший свекор, весьма крупный застройщик. Если они полностью переведут страхование на нас, то в год выйдет не менее сорока миллионов — это я прекрасно знаю. А еще я знаю, что Кирилл со всей настойчивостью, на которую он только способен, пытается меня вернуть. Будь проклят тот день, когда, приехав в гости к Рябиновым, я ненароком обронила, что этот поселок строил мой бывший свекор! Да как Витя это вообще запомнил, с его-то памятью?! Неужели мое родство с застройщиком важнее дат рождения родных и близких?!

— Такое ощущение, что ты толкаешь меня на панель. Давай лучше будем брать на переговоры Ландышеву: и ей приятно, и клиентам. Представляешь, как увеличим сборы!

— Только если она не будет открывать рот. Но если твой бывший свекор любит большие буфера, приволоки к нему Лидочку — пусть старик порадуется. Возможно, простит тебе развод с его сыном, — и он начинает хохотать.

Окидываю стол беглым взглядом в надежде найти тяжелый предмет, способный проломить черепную коробку Рябинова, но, не обнаружив ничего подходящего, разочарованно вздыхаю. Дальнейшие попытки начальника сыграть на моем самолюбии и деловой хватке не приносят никаких результатов, и спустя полчаса пыток мне велено покинуть кабинет, дабы не испортить своей негативной аурой благоприятную бизнес-карму.

Но на этом испытания не заканчиваются: стоит только вернуться на рабочее место, как Оля, Лидочка и даже Аня изливают на меня свой праведный гнев.

— Ты увольняешь Малинову?! — возмущается Лидочка, поправляя складки новой черной юбки.

— У нее же маленький ребенок! — добавляет Оля.

— К тому же, она не самая тупая в нашем управлении… — не отрываясь от монитора, произносит Аня.

— Стоп! — поднимаю вверх обе ладони. — Во-первых, ее увольняет генеральный. Во-вторых, ее ребенку пятнадцать лет. В-третьих, если она и не самая тупая, то явно самая безответственная. В-четвертых, вы все можете записаться на прием к Петровичу, чтобы заступиться за нее.

И тут в наш отсек входит секретарша с ресепшена, в ее руках — большой букет красных роз.

— Это вам, — произносит она. — Куда их деть?

— Положи на стол, — отвечаю я.

А еще их можно выкинуть из окна, или сжечь, или распотрошить букет и подарить по одному цветку каждой сотруднице…

Произошедшее волнует девочек куда больше, нежели судьба Малиновой.

— Что-то тебе зачастили цветы дарить, — едва скрывая зависть, произносит Лидочка и обиженно надувает губы.

— Зачастили? — переспрашивает Оля. — Я что-то пропустила? У тебя новый кавалер?

— Не совсем новый… — многозначительно изрекает Аня, продолжая стучать по клавиатуре.

Я напрасно испугалась, что сейчас моя тайна станет явной: Анин комментарий остался незамеченным — к Оле подходит сотрудник, а у Лидочки звонит мобильный телефон. Она удаляется, лилейным голоском произнося: «А почему ты мне не присылаешь цветы? Это же так романтично…».

Ровно в 18–05 Кирилл извещает меня сообщением о своем прибытии. Ответ, что я освобожусь только через час и нам лучше встретиться где-то на нейтральной территории, но никак не у входа в офис, его не устраивает. «Я буду ждать тебя в машине» — читаю я очередное сообщение. Следом в голове звучат слова Рябинова: «Петрович хочет больше СМР». Нельзя мешать личную жизнь и работу — не выйдет ничего хорошего! Конечно, я никогда не пробовала, но почему-то уверена в абсолютной истине этого принципа. С другой стороны, ничто не вечно под луной: мне хорошо с Кириллом (если обуздать его навязчивость и больше никогда не появляться на вечеринках его друзей), а тут еще и сделка может выгореть. В конце концов, Кирилл должен быть мне признателен если и не за неоднократно проявленную на днях благосклонность, то за оказываемую на протяжении нескольких лет поддержку! Чего ему стоит уговорить отца сотрудничать со мной? Да и бывший свекор, Сергей Михайлович, помнится, в разводе винил только Кирилла… Главное, все красиво преподнести. А еще нужно сказать Ане, чтобы держала язык за зубами и не отпускала недвусмысленные реплики в мой адрес.

Лидочка и Оля уже ушли в близлежащую кофейню, чтобы вдоволь насладиться последними сплетнями, а Аня сидит за компьютером и читает новости.

— Аня, — поворачиваюсь к ней. — Надо поговорить.

— Если ты про своего бывшего, то прости — у меня сорвалось, — встретившись со мной взглядами, она опускает глаза. — Это не мое дело, и я никому не скажу.

— Понимаешь ли… — с умным видом начинаю я, намереваясь прочитать лекцию о духовной близости бывших супругов.

— Нет, не понимаю, — отвечает она и смотрит на меня. — И давай закроем эту тему: все равно не придем к консенсусу.

— Хорошо. Только никому ни слова.

Она отворачивается и снова устремляет взгляд на монитор.

Пятница, 22.02.2013

С девяти утра руководители продающих подразделений (включая директоров филиалов) собрались в конференц-зале, чтобы послушать лекцию Мокрозада по первичной оценке риска. Он распинается уже около часа, успев поднадоесть всем без исключения присутствующим, но заканчивать даже и не думает.

— Блин, нахрена я сюда вообще притащился? — возмущается развалившийся на стуле Рябинов более чем громко. — Зачем он все это рассказывает? Он же андеррайтер, а не мы!

— Вить, Петрович сказал быть всем продавцам, — шепотом произношу я. — Давай уважим коллег из другого департамента, иначе нажалуются Орлу. Василий сразу к нему побежит, вот увидишь!

Подействовало безотказно: Рябинов сразу делается серьезным и даже берет в руки карандаш. Орел Петр Юрьевич — второй из трех замов Петровича — человек серьезный. Недаром он курирует департамент безопасности, в который входят управление безопасности, управление информационных технологий и юридическое управление, и, заодно, департамент рисков, в который входят управление андеррайтинга, управление перестрахования и управление урегулирования убытков. Орел — сотрудник каких-то там спецслужб в отставке, знает все и про всех, а еще имеет манеру при любых дискуссиях переходить на личности. Возможно, именно поэтому с ним никто предпочитает не связываться. Или потому что он — давний друг Петровича. Впрочем, не столь важна причина трепета сотрудников перед этим персонажем, сколько важно наличие такого трепета. И каждый трепещущий знает, что Василий Мокроусов — любимчик Орла, а любимчиков обижать не рекомендуется.

Проходит час, и Мокрозад наконец-то замолкает. Он откашливается в кулак, потом зачем-то расстегивает пиджак, и, тупо моргая, смотрит на меня. Возможно, Василий ждет, что я вскочу с места и брошусь к нему, чтобы в благодарность за чудеснейшую двухчасовую лекцию запечатлеть на его губах страстный поцелуй. Быть может, он бы еще долго так стоял, но Рябинов вскакивает с места и озвучивает всем присутствующим, что его ждут дела. Заметив мой недовольный взгляд, он добавляет, что забирает меня с собой, а всем остальным желает удачи в познании тонкостей андеррайтинга.

Когда я прохожу мимо Мокрозада, тот хватает меня за руку и, по-идиотски улыбнувшись, спрашивает:

— М-мария, тебе понравилось?

— Это было великолепно, Василий, — не без труда высвобождаю кисть из его цепких пальцев. — Извини, мне пора идти.

Рябинов, давясь, сдерживает смех, но стоит нам выйти в коридор, сразу же принимается громко хохотать.

— Зуб даю, он специально для тебя старался! М-мария…

— Не издевайся, — я поджимаю губы.

— Может, тебе газовый баллончик купить? Вдруг он совсем потеряет контроль над собой, как в тот раз, на корпоративе!

И весь путь до своего кабинета он предлагает мне различные средства самозащиты. На самом деле Мокрозад и впрямь в последнее время как-то странно на меня поглядывает, явно замышляя что-то зловещее. Например, вчера в семь вечера, когда все ушли, он прибежал в наш отсек весьма в возбужденном состоянии, но сразу же остыл, увидев Аню. Потоптавшись немного возле моего стола, Василий что-то пробурчал себе под нос и убрался восвояси.

Возможно, мне следует опасаться неадекватного андеррайтера, но мысли заняты другим: на вчерашней встрече с бывшим свекром, которую организовал Кирилл, я получила предварительное согласие на сотрудничество с «Авеню». Все бы ничего, но только потом Сергей Михайлович отвел меня в сторонку и попросил не обижать сына, дабы не развернуть его с праведного пути. Я премило улыбнулась в ответ, но где-то глубоко в душе поселилось отвратительное чувство вины, и голос здравого рассудка снова зазвучал в голове, настоятельно рекомендуя не ввязываться в эту сомнительную авантюру.

Теперь я сижу напротив Рябинова, все еще выслушиваю краткий курс самообороны и думаю, стоит ли озвучивать результат вчерашней встречи с бывшим свекром. И когда уже он начинает в красках описывать, как Василий тащит мое бездыханное тело к своему столу, чтобы надругаться, я не выдерживаю.

— Вчера виделась с владельцем «Авеню»… — говорю, как бы невзначай.

Он сразу же замолкает, напрягается и впивается в меня взглядом. Но я решаю выдержать паузу, чтобы отомстить за словесное недержание на тему извращений, уготованных для меня Мокрозадом.

— Ну так что? — нарушает тишину Рябинов. — Он согласен?

Здравый рассудок по слогам произносит «Не на-до э-то-го де-лать», но я ослушиваюсь.

— Он может рассмотреть наше предложение. Но окончательный ответ даст только после согласования с партнерами.

И это ложь: отчасти, чтобы помучить начальника, отчасти, чтобы обезопасить себя, отчасти, чтобы успокоить здравый рассудок.

— И когда? — не унимается он.

— Терпение. Если ты не забыл, я ничего не обещала.

Стоит мне только подойти к своему столу, как Лидочка и Оля бросают все дела и устремляют взгляды в мою сторону.

— Кто-то умер? — сухо спрашиваю я и сажусь в кресло.

— Почему ты про него не рассказала? — Лидочка обиженно дует губы.

— Да уж, это просто что-то! — Оля закатывает глаза. — Решила оставить его для себя?

— Думаю, у Варнас другие интересы, — бурчит Аня.

— Скажи, это он прислал тебе цветы? — не унимается Лидочка. — Если да, то я тебя убью!

— Конечно, он же передал ей привет! И даже поинтересовался, почему она не приехала! — Оля выглядит разочарованной.

— У Варнас другие интересы, — повторяет Аня, продолжая стучать по клавиатуре.

— Можно узнать, что здесь происходит? — приподнимаю брови с недоумением.

— Эти две только что вернулись из «Оушен», — не оборачиваясь, отвечает Аня.

«Он же передал ей привет! И даже поинтересовался, почему она не приехала!» — звучат в голове слова Оли. Терехов… Тщеславие визжит, самолюбие дудит в фанфары, а здравый рассудок посылает их и меня куда подальше. В памяти возникает образ Феофана Эрнестовича: вьющиеся смоляные волосы, легкая небритость, узкий разрез черных глаз, нахальная улыбка — и меня на несколько секунд бросает в холодный пот. Но под пристальным вниманием трех пар глаз нельзя давать волю чувствам — приходится взять себя в руки, что в тот момент удается с большим трудом.

— И что же вы там увидели? — с убедительной непринужденностью спрашиваю я.

— Их президент! Варнас, ты слепая? — Лидочка вскакивает с места. — Боже, вот это мужчина! Я готова была отдаться ему прямо на ресепшене!

— И почему я не удивляюсь… — произносит Аня.

Стоит представить, как Лидочка выставляет вперед свою грудь, а Терехов роняет челюсть на мраморный пол, мне становится дурно. И зачем я только отправила Ландышеву туда?! Нужно было самой поехать, тем более, он передавал мне привет и даже поинтересовался, почему не я привезла подарки. Интересно, он все это говорил до того, как узрел неоспоримое доказательство превосходства Лидочки над всеми прочими женщинами, обделенными природой? Или после? Какая же я дура!

Сохраняя внешнее спокойствие, окидываю Ландышеву секундным взглядом и к неописуемой радости не обнаруживаю на ней ничего синего — бежевая блузка и темно-коричневые брюки, а на спинке ее кресла висит ярко-зеленый платок. Про красный лак на ногтях можно не волноваться — она предпочитает исключительно французский маникюр. С облегчением выдыхаю, хотя здравый рассудок недвусмысленно произносит «Идиотка…».

— Когда мы следующий раз поедем к ним? Так хочется снова его увидеть! — причитает Лидочка.

Но я больше не слушаю: не обнаружив в ее сегодняшнем внешнем виде ничего угрожающего, кроме четвертого размера груди, утыкаюсь в монитор и открываю Outlook. Семьдесят восемь новых сообщений куда важнее Лидочкиного бреда, который она продолжает нести. И вот среди спама от подчиненных, коллег из других подразделений, клиентов, и, конечно же, двадцати писем Рябинова, по большей части содержавших в себе фотографии стройплощадок и пресс-релизы о новых проектах «Авеню», обнаруживаю то, что заставляет мой слух и вовсе не воспринимать чаяния Ландышевой: письмо, отправителем которого является F.Terekhov. «Спасибо за подарок, Мария. До встречи». Коротко и ясно. Тщеславие взвизгивает, и я улыбаюсь.

Понедельник, 04.03.2013

Те, кто думает, что бухгалтер — исключительно женская профессия, очень сильно заблуждаются! Наш главбух — Семен Степанович Степанов (или Три Эс) — прямое доказательство тому, что мужчины считают ничуть не хуже женщин. Три Эс любит цифры даже больше своей жены, поэтому частенько задерживается на работе после шести, и даже после восьми вечера. Как же он любит цифры! А еще он любит молоденькую бухгалтершу Веру Токареву, которая любит сумки Lancel и платки Etro, но на свою зарплату в тридцать пять тысяч российских рублей позволить себе ни того, ни другого не может. Зарплату Вере не повышают, потому что все тетечки из бухгалтерии знают, что Вера не любит цифры, а цифры — не любят ее. Поэтому Вере приходится любить Семена Степановича, о чем тетечки из бухгалтерии тоже знают и даже шепотом обсуждают, чтобы веселее было сводить дебет с кредитом.

Конечно, отчасти Токареву можно понять: в сорок семь лет Три Эс выглядит вполне достойно — высокий, статный, всегда гладко выбрит и аккуратно одет, спокоен, рассудителен и всегда внимателен к женскому полу. Залысины на голове и наличие живота, несомненно, слегка омрачают достоинства Три Эс, но, в общем и целом — впечатление он производит положительное.

Только я собираюсь тронуться с места, как вспоминаю, что оставила на рабочем столе материалы для завтрашней встречи. Немного поразмыслив, все-таки принимаю решение вернуться в офис. Поднимаюсь на лифте на четвертый этаж и сталкиваюсь с охранником.

— Вы во вторую смену? — нелепо улыбаясь, спрашивает он.

— Нет, — отвечаю как можно менее резко. — Забыла документы.

Что-то пробормотав себе под нос, он заскакивает в лифт и уезжает. Разве он не должен находиться на посту все время? Прохожу в опен-спейс и быстрым шагом направляюсь к своему отсеку, но останавливаюсь в нескольких метрах, услышав голос Ани:

— Сема, я не могу больше! Она никогда не оставит нас в покое!

Сема? Что еще за Сема? Безухова, похоже, окончательно чокнулась! Продолжаю свой путь, о чем, достигнув цели, жалею: возле моего стола Три Эс сжимает в объятьях Аню и целует ее. Подумав несколько секунд над возможными вариантами дальнейшего развития событий, решаю объявить о своем присутствии, откашлявшись в кулак. Аня отскакивает от Три Эс, как ошпаренная.

— Добрый вечер, — произношу я.

Оба уставились на меня, будто перед ними возник призрак отца Гамлета.

— Добрый вечер, Мария, — спустя минуту отвечает Степанов. — Что ж, я пойду.

Когда он удаляется, мы с Аней долго смотрим друг на друга и молчим. Произошедшее никак не укладывается у меня в голове: она и Три Эс? Это же просто смешно! Полное отсутствие (как казалось) эмоций и глубокая незаинтересованность романтическими приключениями — разве это все не про Безухову? Разве не она использует сердце только лишь по прямому назначению и сохраняет рассудок во здравии, мысли — в порядке, душу — в безмятежности?

— Вернулась за документами, — подхожу к столу и беру в руки папку. — До завтра.

— Подожди… Давай поговорим.

— Ты не должна мне ничего объяснять.

— Знаю, но все-таки объяснюсь. Только не здесь.

В кофейне неподалеку от офиса нет посетителей, поэтому мы занимаем столик возле окна, что было бы невозможным во время ланча. Официантка, молоденькая девушка с ярко-малиновыми волосами, собранными в два хвоста, подскакивает, едва мы успеваем присесть.

— Меня зовут Наташа. И еще — у нас новый десерт! — радостно сообщает она.

— Отлично, — изображаю улыбку. — Нам два новых десерта и два больших капучино.

Аня заговорила, только когда официантка удалилась на достаточное расстояние, чтобы не слышать нас.

— Ты, наверное, удивлена…

— Нет, что ты! Всегда подозревала, что Степанов — твой любовник, а с Токаревой крутит для отвода глаз! — закуриваю.

— Можно? — Аня взглядом указывает на пачку сигарет.

— Ты еще и куришь?

Молча она придвигает к себе пачку, не без труда извлекает оттуда содержимое, потом какое-то время возится с зажигалкой и, наконец, приложив сигарету к губам, делает маленькую затяжку. Глядя, как неумело Безухова курит, я не могу скрыть улыбку, но ей, судя по состоянию, вовсе не до смеха.

— Не понимаю, зачем тебе объясняться — я в любом случае никому ничего не скажу, — выпускаю струйку дыма.

— Знаю…Ты — кто угодно, только не сплетница.

— Кто угодно? Спасибо на добром слове!

— Я не это имела в виду, — спешит оправдаться она. — Хотя, ты же знаешь, что о тебе думают…

— Все так ужасно? — изгибаю бровь. — Впрочем, лучше не отвечай: предпочитаю оставаться в сладком неведении.

Это, конечно же, ложь. Было бы интересно узнать, что думают обо мне коллеги на самом деле, но я не признаюсь в этом ни Ане, ни кому-либо другому. Зачем? Это все лишь коллеги, ничего личного — просто бизнес. Какое мне дело до их мнения? Тем более, моя репутация чиста, как утренняя роса на альпийском лугу, поэтому и переживать не о чем.

Затушив окурок, Аня продолжает смотреть на пепельницу. Прикусив нижнюю губу, она вертит салфетку в своих длинных пальцах.

— Аня, тебе не обязательно объяснять произошедшее. Я даже не уверена, что хочу это слышать, — произношу я как можно мягче.

И это, конечно же, тоже ложь. Слишком много лжи для одного вечера!

— Но я бы хотела с тобой поговорить, — Аня комкает салфетку. — Мне НУЖНО выговориться.

Ей нужно выговориться? Быть может, дать телефон моего психоаналитика? Он с радостью выслушает и, возможно, даст пару дельных советов. Он, а не я! Ну что я ей скажу? Правду? Или снова солгу? Ужасно, но душевные терзания Безуховой меня не сильно заботят, даже несмотря на симпатию к ней. Но… Вдруг ей больше не с кем поговорить? Чувство вины открывает левый глаз и зловеще улыбается.

— Если ты хочешь рассказать именно мне, то, конечно же, я выслушаю, — улыбаюсь как можно дружелюбнее. — Ты отнюдь не посторонний человек для меня.

Возможно, это тоже ложь, но я изо всех сил пытаюсь убедить себя в обратном, чтобы чувство вины снова заснуло и не просыпалось больше никогда! Аня выглядит удивленной.

— Что-то не так? — спрашиваю я.

— Я… Думала, что тебе нет дела до личной жизни сотрудников. То есть… Ты хороший начальник: на работе всегда прикроешь, поможешь, решишь проблемы. За тобой — как за каменной стеной. Но…

— Все по протоколу, да?

— Да…

Теперь ясно — я хороший начальник, но, видимо, не очень хороший человек. Прикрою на работе, помогу по работе, решу рабочие проблемы — сделаю все, чтобы сотрудникам комфортно работалось. А что до их личной жизни — это все не ко мне. Вот от Рябинова при всем его аморальном поведении можно добиться человечности: он выслушает, проникнется и войдет в положение. Ведь это он, а не я заступился за Малинову перед Петровичем, в результате чего Тамара осталась на своем месте. Теперь ее юбки стали длиннее, блузки — плотнее, поведение — сдержаннее. Она стала ответственно относиться к своим должностным обязанностям. И этого от моей подчиненной добился Рябинов, а вовсе не я! Я не старалась решить проблему, а предпочла ее устранить. Чувство вины открыло оба глаза и оскалилось. Видимо, я слишком увлеклась гонкой за должностью директора департамента… Но ведь никогда не поздно исправиться! Начну с Ани.

— Мне есть дело до всех, а до тебя — в особенности. Давай поговорим.

Она несколько минут смотрит на меня, словно принимая решение. Официантка с малиновыми волосами выставляет на стол наш заказ: два новых десерта и два больших капучино. Поинтересовавшись, не нужно ли нам еще что-то, и получив отрицательный ответ, она удаляется.

— Спасибо, Маш, — произносит Аня с еле заметной улыбкой. — И прости, что ошибалась в тебе.

О нет, только не слова раскаяния! Ни к чему эти сантименты, лучше сразу перейти к делу, пока чувство вины не сожрало меня с потрохами, запив большим капучино и закусив новым десертом. Пожалуйста, Безухова, начинай уже свою исповедь!

— Приготовься, это будет долго, — она делает большой глоток кофе и ставит кружку на блюдце.

— Я никуда не спешу.

Долгий и пламенный рассказ начинается с момента знакомства Ани с Три Эс. Чуть больше года назад, на новогоднем корпоративе (и почему я не удивляюсь?) Степанов весь вечер не спускал с нее глаз, а по окончании праздника даже предложил подвезти до дома. Неизбалованная мужским вниманием и, как результат, не имеющая достаточного опыта в сердечных делах, Аня согласилась. Еще бы! Такой мужчина! Он всего лишь хотел помочь, думала она. Как бы не так! Этот ловелас знал наперед, чем все закончится, поэтому и уселся за руль сам, отпустив водителя. Степанов был так обходителен, так восхитителен, так романтичен, что она без задней мысли (ну и дура же!) пригласила его на чашечку чая, коей все и обошлось. Поняв, что перед ним редкий фрукт, Три Эс не стал форсировать события, попил чай с вафлями и убрался восвояси.

Но отступать он не собирался, и далее последовал продолжительный период ухаживания: цветы, рестораны, подарки и даже поездка в Венецию, где все и произошло — Аня растаяла и отдалась на большой кровати в люксе роскошного отеля. И все бы ничего, вот только Степанов был женат.

— Поздравляю, — с сарказмом произношу я, наплевав на данное себе обещание изображать человечность. — Ты стала наложницей в гареме!

— В гареме? — Аня округляет глаза.

— Ты не знаешь, что у него интрижка с Токаревой?

— Это не так. Вера — его дочка.

Я чуть не поперхнулась кофе. Дочка? Я была лучшего мнения об умственных способностях Безуховой. Как можно поверить в подобный бред? Ведь все тетечки в бухгалтерии знают, что Вера не любит цифры, а цифры — не любят ее, поэтому Вере приходится любить Семена Степановича.

— Сема встречался с ее матерью еще в институте. И узнал, что у него есть взрослая дочь только семь лет назад.

— Это он тебе сказал? — с недоверием кошусь на Аню.

— Да, — отвечает она и в преддверии следующего вопроса сразу же добавляет, что тест на ДНК дал положительный результат.

Что-то тетечки из бухгалтерии все-таки упустили. Вере приходится любить Семена Степановича, потому что только родительская забота, вызванная положительным результатом теста на ДНК, может нивелировать ее нелюбовь к цифрам.

— Но жена-то у него все равно есть! — не унимаюсь я. — Ты теряешь время.

И тогда я слышу продолжение истории. Оказывается, в семье у главбуха все не так гладко, как кажется. Жена, неизменно сопровождавшая его на выездных мероприятиях, уже пять лет крутит роман с инструктором по фитнесу (как банально!). Не разводился Степанов исключительно из-за маленьких тогда детей. И вот, в этом году его младшая дочь оканчивает школу и уезжает учиться во Францию. Поэтому адвокат уже готовит проект мирового соглашения, по которому Три Эс за треть всего совместно нажитого наконец-то обретет долгожданную свободу. Отличный сюжет для латиноамериканской мыльной оперы!

— Теперь понятно, — достаю из пачки сигарету и закуриваю. — И все-таки советую тебе быть осторожнее.

— Да, я знаю. Спасибо, Маш.

Вторник, 05.03.2013

После вчерашних откровений Ани я иначе реагирую на главбуха: если раньше я практически его не замечала, то теперь наблюдаю за его поведением и анализирую сказанное им, сохраняя при этом беспристрастный вид. Степанов тоже держится молодцом и ведет себя так, словно ничего и не произошло.

На совещании у Петровича все, как обычно: Орел критикует Рябинова из-за неразберихи в розничном блоке, Рябинов сваливает вину на Ложкина (третьего зама Петровича, курирующего департамент клиентского обслуживания (call-центр и управление медицинского страхования) и департамент сопровождения бизнеса (кадры, канцелярия, архив, хозяйственники, маркетологи)), который не может обеспечить конвейер розничных продавцов. Доведенный до предела Рябинов даже отпускает пару комментариев в адрес Орла, который не может обеспечить более тщательную проверку брокеров[4]. Петрович сидит во главе стола и плутовски улыбается: его явно забавляет стычка между замами. Вмешивается он, только когда Орел в своей любимой манере переходит на личности.

— Успокойтесь, Петр Юрьевич, — все с той же улыбкой на лице произносит генеральный. — Уверен, что Виктор Павлович вас понял и обязательно распорядится о наведении порядка в рознице. Правда, Виктор?

Мне становится жалко Витю, потому что задача явно ему не по силам. Он еще полтора года назад яростно сопротивлялся розничному проекту, навязываемому генеральным. Он ссылался на высокую убыточность, на низкие сборы, на воровство, процветающее среди розничных продавцов. Витя честно признался в отсутствии опыта в розничном страховании и предложил создать департамент под руководством кого-либо из замов либо советников, но Петрович был неумолим.

Розница грянула, как гром среди ясного неба. Мальчики в узких штанах (именно штанах, но никак не брюках!), шаркающие нечищеными ботинками по коридорам офиса; девочки в коротких (до неприличия) юбках, делающие в слове «звонишь» ударение на букву «О»; а во главе всего этого великолепия — двое из ларца: Палкин Леша и Котиков Максим. Палкин до прихода в нашу компанию на должность начальника управления продаж через посредников славился работой в каком-то сомнительном брокере на позиции заместителя генерального директора. Очевидно, он был глуховат, потому что разговаривал исключительно криком. Очевидно, он был слеповат, потому что ходил исключительно в лоснящемся костюме, и в рубашках не первой свежести с грязными воротниками, по причине чего от него исходил соответствующий запашок. Руководитель из него был никакой, ровно, как и специалист, и уж тем более — как продавец. План они не выполняли даже на семьдесят процентов, но Палкин был падок до лести, а его сотрудники ставили подхалимство выше выполнения должностных обязанностей. Лешик и сам умело стелился перед Ложкиным (ибо перед Рябиновым расстелиться не получилось), так что об увольнении не могло быть и речи. Котиков Максим, начальник управления прямых продаж, был точной копией Владимира Ильича Ленина (его так и называли), и даже картавил, что, несомненно, усиливало сходство с основателем Советского государства. Его управление худо-бедно выполняло план, но вот только состав менялся каждые три месяца: кто-то проворовался и был выдворен службой безопасности, кто-то увольнялся сам из-за нежелания быть пушечным мясом, кого-то увольняли ввиду несоответствия занимаемой позиции.

И как навести порядок в этой клоаке?

После совещания мы с Витей направляемся в его кабинет, чтобы обсудить возможные варианты решения насущных проблем в розничном блоке.

— Петрович — либо идиот, либо хочет меня слить, — он смотрит на меня со всей серьезностью, на которую только способен. — Что думаешь?

— Слить тебя? Он же знает, что мы выведем половину корпоративного портфеля!

— Мы? То есть ты со мной?

— Сомневался? Если тебя уберут, я тут не останусь, — я полна решимости.

— Варнас, ты уверена? Мне нужно точно знать, кому я могу доверять.

— Ха! То есть мне ты не доверяешь?

Он замолкает и смотрит на свои ладони, словно по линиям на руке пытается предсказать дальнейшее развитие событий, но спустя несколько секунд оставляет эту затею и снова обращается ко мне:

— Доверяю. И хочу, чтоб ты тоже доверяла мне. Поэтому не забивай голову всякой ерундой — я разберусь.

— Мэри, знаешь, что мы подарим вам на 8-е Марта? — Шаров улыбается.

— Блин, это же сюрприз! — возмущается Рязанов.

— Это не сюрприз, а отстой, — он залпом осушает полный бокал воды. — Сушняк уже замучил! Хочешь знать?

— Мне все равно, — пожимаю плечами.

Действительно: какое мне дело до корпоративных подарков на международный женский день? Каждый год мужская половина нашего коллектива придумывает что-то новое, но неизменно глупое: билеты на антрепризные спектакли (они правда считают, что мы пойдем туда всей толпой?!), книги по уходу за домашними растениями или набор кастрюль. Девушки, конечно, расстраиваются после каждого такого подарка, но не перестают надеяться, что в следующем году мужчины реабилитируются.

— На этот раз мы превзойдем себя! — Шаров втыкает вилку в кусок мяса.

— Прыжок с парашютом? — изгибаю бровь.

— Нет. Но нужно взять твое предложение на заметку, — он смеется.

Мой мобильный звонит: ввиду непредвиденных обстоятельств клиент просит перенести встречу на 15–00. Смотрю на часы: 14–10. Если выехать прямо сейчас, то успею добраться до Павелецкой в назначенное время. Поэтому я соглашаюсь и завершаю звонок.

— Счастливо оставаться! Я — на переговоры, — кладу на стол тысячную купюру и встаю.

— Удачи, Маш, — говорит Петя.

Шаров лишь одаряет меня фирменной улыбкой и отправляет в рот кусок мяса.

Среда, 06.03.2013

— Маш, я не могу совладать с твоим воздыхателем! — Лидочка плюхается в кресло. — Он не визирует договор!

Молчу и продолжаю печатать ответ на сообщение от Ложкина, в котором он пытался объяснить, почему управление ДМС[5] не в состоянии заключить договор с необходимой клиенту клиникой. Его писанина на двадцать строк содержит в себе все что угодно, кроме внятного и аргументированного ответа на волнующий меня вопрос.

— Маш, ты слышишь меня? Мокрозад не визирует договор! — Лидочка говорит на тон выше.

— И что требуется? — не отрываясь от монитора, спрашиваю я.

— Ну, сходи к нему, он все согласует! Я не могу общаться с этим придурком!

Хочется послать Ландышеву куда подальше, но ведь я — хороший начальник. Я прикрою на работе, помогу по работе, решу рабочие проблемы — сделаю все, чтобы сотрудникам комфортно работалось. Пусть со своей личной жизнью они идут к Рябинову, но все, что связано с работой — на мне. Поэтому я нажимаю на отправку письма и забираю у Лидочки договор.

Логово Мокрозада, если так можно назвать каморку площадью восемь метров, располагается на третьем этаже. Я вхожу без стука. Василий стоит возле окна и с кем-то разговаривает по мобильному телефону.

— Я понял, но мне не нужен тест-драйв. И цвет мне нужен только белый металлик. Слышите? Только этот цвет!

Откашливаюсь, чтобы известить о своем присутствии. Он сразу же оборачивается и, увидев меня, расплывается в довольной улыбке.

— Я перезвоню, — деловито говорит он и убирает телефон в карман коротких брюк. — М-мария…

— Здравствуй, Василий. Машину меняешь? — сажусь в неудобное кресло.

— Д-да, — он усаживается напротив меня и закладывает руки за голову. — К-как дела?

— Были отлично, пока не прибежала Лидочка с жалобами на тебя, — наклоняюсь вперед и кладу договор ему под нос.

— Хи-хи, так и знал, что она пожалуется!

— Какой ты проницательный!

Хочу схватить со стола дырокол и швырнуть ему в голову, чтобы согнать с его лица омерзительную улыбку. Ясно, как день: он отослал Лидочку только затем, чтобы пришла я, и он смог бы хоть немного насладиться моим обществом и попялиться на меня, представляя в своем больном воображении черт знает что.

— В-видишь ли, М-мария…

— Василий, у меня через полчаса встреча, а я теряю свое время, — я встаю. — Давай не будем усложнять и без того непростой рабочий процесс. Прочитай еще раз договор, поставь визу, и кто-нибудь из моих сотрудников за ним придет.

— Н-но…

— Не расстраивай меня, Василий, — собираю волю в кулак и обворожительно улыбаюсь, после чего он растекается по креслу, как сливочное масло на сковороде. — Мне пора.

Переговоры прошли более или менее гладко, как в большинстве случаев. Вот только вместо Вити на них присутствовал сам Петрович, что было не совсем понятно: не такой уж и важный клиент пожаловал, чтобы генеральный потратил час своего драгоценного времени. Петрович по большей части молчал, лишь изредка задавая вопросы, не особо относящиеся к теме разговора, после чего представители клиента начинали нервничать, и мне приходилось снимать напряжение, чтобы их не спугнуть.

А когда я вернулась на свое рабочее место, мне позвонили из приемной генерального и пригласили к нему. За пять лет работы в компании это был третий случай. Поскольку оба предыдущих раза — раскрытие случая крупного страхового мошенничества со стороны не менее крупного клиента, находящегося в ведении моего управления, и недавний нагоняй за непрофессиональное поведение Тамары Малиновой — не вызывали никаких теплых воспоминаний, то пришлось постараться, чтобы скрыть волнение в преддверии встречи с Петровичем тет-а-тет.

Поднимаюсь на пятый этаж и подхожу к стойке ресепшена, за которой гордо восседает секретарь генерального.

Марина Сергеевна Зарицкая — потрясающая женщина! Никто с большим достоинством не может выполнять секретарские обязанности. Она гордо именует себя — ассистент генерального директора, хотя в трудовой книжке указана именно должность секретаря. Но это неважно, самое главное, что все уважительно называют ее по имени и отчеству, а вот Ирочку, секретаря Орла, только по имени и на «ты». А еще Марина Сергеевна обожает шоколад. Желательно бельгийский, или еще какой-нибудь привозной — он ей больше подходит по статусу, хотя пару раз была уличена в соседнем супермаркете за покупкой «Аленки». Правда, сразу же отвертелась, сказав, будто это подарочек для консьержки в ее доме.

— Добрый день, Мария, — она улыбается.

— Здравствуйте, Марина Сергеевна. Как дела у Ивана?

Зарицкая меня любит, хоть и пытается это скрыть от посторонних глаз. Дело в том, что я не только снабжаю ее дорогим шоколадом, но еще я посодействовала при поступлении ее сына, Ванечки, в МГЮА, где двоюродный брат мамá заведовал какой-то кафедрой.

Марина Сергеевна оглядывается по сторонам и негромко отвечает:

— Замечательно. Он сдал зимнюю сессию на «отлично»!

— Это все гены, — я улыбаюсь. — Юрий Петрович в хорошем расположении духа? Я переживаю.

— Да, он такой довольный вернулся! — она берет трубку и набирает номер генерального. — Юрий Петрович, Мария может пройти? — и, получив утвердительный ответ, она снова обращается ко мне. — Он ждет.

Кабинет Рябинова кажется просто конурой по сравнению с резиденцией генерального: отделанные панелями из темного дерева стены, на которых висят репродукции картин Клода Моне, дубовый паркет, массивная мебель из дерева.

— Мария, присаживайтесь, — Петрович указывает на кресло возле своего стола. — Будете чай или кофе?

— Нет, спасибо, — послушно усаживаюсь напротив него.

— Как ваши дела? — он прикладывает указательный палец к губам и впивается в меня взглядом.

— Хорошо, спасибо.

— Мне понравилось, как вы провели переговоры, — сказав это, он снова прикладывает палец к губам.

— Спасибо.

Фокусирую взгляд на позолоченной подставке для ручек и судорожно начинаю вспоминать, где могла допустить ошибку во время встречи, но после непродолжительного анализа понимаю, что все прошло идеально. Тогда что я здесь делаю? Возможно, Петрович считает иначе, о чем и собирается сообщить. «Смотри ему в глаза», — произносит здравый рассудок, и на этот раз я не смею ослушаться.

— Мария, сколько вы в этой должности? — спрашивает Петрович.

— С марта 2010-го.

С чего бы ему интересоваться подобными вещами? Неужели он хочет… Тщеславие вопит изо всех сил, самолюбие дудит в фанфары. Конечно же! Сегодняшние переговоры — не что иное, как своеобразный экзамен. За красивые глаза должность директора департамента никому не достается, надо пройти все круги ада, что я и сделала. Вот он, момент славы!

— И вас все устраивает? — продолжает Петрович. — Должность, оклад, бонусы? Руководство?

Руководство? Причем тут руководство? Здравый рассудок приказывает тщеславию и самолюбию замолчать. Сохраняю внешнее спокойствие, хотя внутри напряжена, как струна. Странный вопрос перед повышением. Проверка на лояльность компании? Или на лояльность генеральному? «Петрович — либо идиот, либо хочет меня слить», — звучат в ушах слова Вити. Тщеславие обвиняет здравый рассудок в паранойе, а здравый рассудок обвиняет тщеславие в недальновидности. Все это время самолюбие продолжает дудеть в фанфары, от чего голова начинает раскалываться.

— Руководство? — переспрашиваю я как ни в чем не бывало. — Я подчиняюсь Виктору и вам.

— Ну да, конечно, — Петрович лукаво улыбается, переводит взгляд на свой мобильный телефон, а потом — снова на меня. — Вы ведь вместе с Рябиновым пришли?

— Нет. За два года до него.

— Ну да, точно. Что ж, не смею больше вас задерживать.

Встаю и неспешно направляюсь к двери, хотя единственное желание в данный момент — убежать из кабинета генерального со всех ног. Неужели Петрович хочет отделаться от Вити? Если так, то какую участь он уготовил для меня? Предложение вступить в коалицию против Рябинова в обмен на повышение? Но я не поступлю так ввиду многих причин: наших приятельских отношений, слаженной работы в команде, да и перспектива оказаться под началом другого зама совсем не прельщает. Предположим, я откажусь. Что тогда? Меня уволят? Мурашки начинают свой забег по позвоночнику: вверх, вниз, снова вверх, снова вниз. Тщеславие проклинает здравый рассудок, тот проклинает тщеславие, а самолюбие никак не может определиться с инструментом для подходящей музыкальной партии.

— Мария, — окрикивает меня Петрович. — Оставим этот разговор между нами.

— Конечно. До свидания.

Покидаю кабинет генерального, но далеко уйти не удается — меня отлавливает Три Эс.

— Мария, я хотел с вами поговорить, — с премилой улыбкой произносит он. — Пройдемте ко мне.

Ему-то что нужно? Мне с лихвой хватило разговоров! Но все-таки я следую за Степановым в его кабинет. Как только он закрывает дверь, то сразу же делается серьезным.

— Я по личному вопросу.

Еще бы! Боится, что я сделаю достоянием общественности его амурные дела!

— Видите ли, Анна сказала, что вы в курсе наших с ней отношений…

— Это не мое дело, — сухо отвечаю я.

— Однако она очень дорожит вашим мнением. Я… Хочу, чтобы вы знали, я имею самые серьезные намерения в отношении Ани.

— Семен Степанович, я рада за нее, но еще раз повторюсь: это не мое дело. И я бы предпочла не обсуждать более происходящее между вами.

Весь вечер я пыталась дозвониться до Рябинова, но тщетно: его телефон был выключен, а из офиса он уехал еще до моей беседы с Петровичем. Здравый рассудок, презираемый тщеславием, советовал не держать в тайне разговор с генеральным. Разве есть другие варианты? Если это и впрямь паранойя, то Рябинов развеет мои подозрения. Но его телефон оставался выключенным весь вечер…

Четверг, 07.03.2013

Прохожу на свое рабочее место в 8-45 и вижу на столе диск с фильмом «Служебный роман». В недоумении оглядываюсь: на столах девочек тоже лежат коробки: у Ани — «Амели», у Оли — «Привидение», а у Лидочки — «Кейт и Лео». Все эти фильмы я смотрела, и сюжет каждого из них мне хорошо знаком. «Амели» — о девочке, которая любила делать людям хорошо; «Привидение» — о чувствах, над которыми не властна смерть; «Кейт и Лео» — история любви, приправленная путешествиями во времени. А вот «Служебный роман» — про руководителя-мымру. Неужели у коллег я ассоциируюсь с Калугиной? Они, что, издеваются?!

Открываю тумбочку и убираю туда коробку с диском: не хватало еще, чтобы кто-нибудь увидел этот прекрасный подарочек!

— О, ты уже здесь, — Аня снимает куртку. — Как раз хотела спросить: можно, я не пойду на корпоратив?

И как я забыла о второй части подарка, который нам подготовили мужчины — поход в какой-то там ресторан? Я и сама не горю желанием посетить это мероприятие (особенно, после «Служебного романа»!), но разве у меня есть выбор? При занимаемой должности не комильфо отбиваться от коллектива! Между прочим, Ухова — тоже начальник, так что ее присутствие обязательно. Почему я одна должна за всех отдуваться?

— Зайди хотя бы на час. Потом уедешь.

— Хорошо, — она включает системный блок и утыкается в монитор.

Мне удалось встретиться с Витей только в час дня. Под предлогом срочной и не менее важной встречи я увела его из офиса, посадила в свою машину (хотя он сопротивлялся и визжал, что не хочет лезть в «эту капсулу смерти») и привезла в ресторан рядом со своим домом.

Только когда мы сели за столик и сделали заказ, я наконец-то рассказала о событиях вчерашнего дня.

— Теория вселенского заговора? — с улыбкой интересуется он, когда я заканчиваю свое повествование.

— Издеваешься?

— Можно сигарету?

Он молча курит, уставившись на пепельницу, а я не решаюсь нарушить ход его мыслей, поэтому тоже не произношу ни слова. И только после третьей подряд выкуренной им сигареты я не выдерживаю.

— Так что ты думаешь по этому поводу?

— Что я вчера нажрался, как скотина, — отвечает он.

— Ты точно издеваешься! Я рассказываю о том, о чем Петрович просил помалкивать, а ты…

— Варнас, успокойся. Все на мази, Петрович просто решил тебя постебать.

Последний раз, когда он сообщал, что «все на мази», мы чуть не потеряли «Оушен», и только счастливое стечение обстоятельств спасло тогда его задницу. Но все, и я в том числе, знают, как коротка память Рябинова. Тогда чему я удивляюсь? Зря я все это затеяла — теперь выгляжу глупо и чувствую себя точно так же. Тщеславие, рассыпаясь в проклятьях, втыкает очередную иголку в куклу Вуду с надписью «здравый рассудок». Мне бы помолчать, но я никак не могу успокоиться.

— Тогда почему Петрович спрашивал, устраивает ли меня должность, оклад и руководство? Тоже ради шутки?

— Не знаю, — Рябинов зевает, даже не прикрывая рот. — Повысить тебя хочет.

Тщеславие выбрасывает куклу Вуду и принимается отбивать чечетку под барабанную дробь самолюбия. Мне бы радоваться вместе с ними, но я никак не могу расслабиться. Да и Рябинов какой-то странный. Или это похмелье? Впрочем, совсем скоро мне удается взять себя в руки, хотя где-то в глубине души, очень глубоко, распаковывает чемоданы сомнение.

Когда я возвращаюсь в офис, то обнаруживаю, что весь мой стол уставлен цветами, а на полу в ряд выставлены разноцветные пакеты. Во время моего отсутствия, видимо, произошло нашествие курьеров с подарками. Надеюсь, никто из клиентов не догадался прислать коллекционное издание «Служебного романа»!

Оля и Лидочка потрошат свои пакеты с подарками, а Аня что-то печатает, время от времени искоса поглядывая на них и недовольно морщась.

— Варнас! — визжит Ландышева. — Нам прислали подарки из «Оушен»!

— Да-да-да! — Оля хлопает в ладоши.

— Вы — ненормальные, — отвечаю я, хотя сердце предательски сжимается.

Мне и самой хочется порыться в рядом стоящих пакетах, чтобы увидеть подарок, уготованный Тереховым для меня.

— Только там визитки не президента, — с неприсущей ей язвительностью произносит Аня, будто бы мстя за нарушение спокойствия.

— Да плевать я хотела, чьи там визитки! — отмахивается Лидочка, распаковывая коробку, обернутую в синюю бумагу с логотипом Villeroy & Boch. — Варнас вообще ничего не прислали!

С трудом удается сдержать эмоции, чтобы не расплакаться. «Так я и знал!» — сообщает здравый рассудок, но я посылаю его куда подальше. Терехов — просто засранец! Прислать подарки моим подчиненным и забыть про меня — просто апогей невоспитанности! Да и катился бы он к черту, и без него сейчас проблем хватает!

— От «Оушен» я получила все, что хотела, — настолько убедительно вру я, что даже сама верю своим словам.

Конечно, получила не все, но я ведь сама не знаю, чего хочу. Терехова? Это вряд ли. Слишком много «но», да и зачем он мне? Есть Кирилл, готовый по щелчку пальцев появиться и также по щелчку пальцев скрыться. Ради вновь вспыхнувшей любви (хотя он и утверждает, будто с момента развода ни на секунду не забывал обо мне) Кирилл обуздал свою навязчивость и появлялся только в том случае, если я хотела его увидеть. Единственное, что постоянно напоминает о нем, так это ежедневные звонки и шквал сообщений, на которые я удосуживаюсь изредка отвечать. Но, в общем и целом, меня все устраивает. Кирилл — такой знакомый и такой родной — не доставляет никаких хлопот. Другое дело — Терехов… «Размечталась!», — язвительно произносит здравый рассудок.

Стационарный телефон звонит. Секретарша с ресепшена сообщает, что ко мне посетители.

Стараюсь быстрее покинуть свое рабочее место, чтобы не слышать восторженных причитаний Ландышевой и ее больных фантазий на тему того, что бы и сколько бы раз она сделала для президента «Оушен». Это уже слишком! Неужели она на самом деле считает, что ей что-то светит с Тереховым? «Можно подумать, нам что-то светит!», — голос здравого рассудка становится еще язвительнее. «Ой, нам и не нужно!», — отвечает тщеславие и добавляет, что все меркнет в сравнении с должностью директора департамента, которая без пяти минут наша. Но сомнение, поселившееся где-то в глубине души, скептически относится к обоим этим заявлениям.

Сворачиваю в длинный коридор, и сердце замирает: у стойки ресепшена стоит Терехов. Выглядит он более чем казуально — мотоциклетная кожаная куртка, джинсы и кеды — но как же он хорош собой! Тщеславие сразу же забывает обо всем и фокусирует внимание на Феофане Эрнестовиче. «Он сам к нам приехал, сам! Никаких курьеров, сам! Мы точно ему нравимся!», — повизгивает оно и довольно жмурится.

Я даже не сразу замечаю Алексея Константиновича, держащего в руках корзину с оранжевыми цветами — точно такую же, которую я когда-то получила вместе с подписанным договором «Оушен». Терехов впивается в меня взглядом, по своему обыкновению щуря глаза.

— Мария! — Алексей Константинович расплывается в довольной улыбке. — С наступающим!

— Спасибо, — благодарю я. — Поставьте корзину на стойку, она тяжелая, наверное.

Избавившись от ноши, он принимается нести какую-то чепуху на тему погоды и загруженности дорог. Терехов молчит и с каменным лицом продолжает осматривать меня. Под его пристальным взглядом, на который периодически приходится отвечать, я чувствую себя неуютно. Он, что, пытается найти в моем гардеробе хоть одну синюю вещь? Жалко, не знала о его визите — оправдала бы надежды! «Идиотка! Он…», — начал здравый рассудок, но тут же был прерван громкими фанфарами самолюбия.

— Я вас тоже поздравляю, — наконец произносит Терехов и протягивает мне ярко-красный бумажный пакет. — Надеюсь, вы снисходительно относитесь к шампанскому, — и он усмехается.

Но это — только начало пыток, потому что из своего кабинета выходит Рябинов. Увидев нас, он спешит присоединиться к беседе.

— Добрый день, — он обменивается рукопожатиями с Тереховым и Алексеем Константиновичем. — Феофан, ты в командировку или только что оттуда?

Тот смеряет Рябинова презрительным взглядом и, ни слова не говоря, снова смотрит на меня.

— Быть может, пройдем в мой кабинет?

— Спасибо, нам уже пора, — даже не посмотрев на него, отвечает Терехов. — Еще раз с наступающим, Мария.

Когда мои посетители уходят, Рябинов заливается смехом. И что смешного? Подумаешь, приехали поздравить. Скорее всего, это инициатива Алексея Константиновича, а Терехов просто с ним увязался — озвучиваю я свои предположения, после чего он принимается хохотать еще громче, вызывая недоумение у секретарш и мимо проходящих сотрудников.

— К тебе отнести или в машину? — наконец он успокаивается и берет со стойки корзину с цветами.

— Ко мне. И хватит смеяться, на нас уже все косятся.

Пока мы идем к моему рабочему месту, он не произносит ни слова.

— Ого, какие цветы! — Оля приоткрывает рот от изумления. — Кто подарил?

— Президент «Оушен», — с ухмылкой отвечает Рябинов. — Даже сам потрудился доставить!

Лидочка охает и, побледнев, опускается в кресло. Наверняка она желает только одного: наброситься на меня и расцарапать мне лицо, чтобы наверняка быть на свете всех милей и единолично купаться в мужском внимании, не опасаясь конкуренции. В такие моменты я искренне ей сочувствую: никто не желает ухаживаний со стороны сильного пола так, как Лидочка, и никто не хочет найти своего принца так, как она. Конечно, ухаживания она получает, но вот только среди многочисленных ухажеров, похоже, ни одного принца не водится. А ей так хочется!

— Даже сам… — оправившись от удара, произносит она. — А что в пакете?

— Не знаю, — я лишь пожимаю плечами и ставлю его рядом со столом.

— Ну, так посмотри! — Оля одним прыжком оказывается возле меня. — Если сама не хочешь, можно мне? — и, получив разрешение, она извлекает из пакета коробку с шампанским Cristal Rose. — Ого!

Рябинов снова хохочет, а Лидочка краснеет и отворачивается. Аня, наблюдающая за всем происходящим, широко улыбается. А я…Я рада, что Терехов решил лично меня поздравить и даже презентовал неприлично дорогой подарок, но… Зачем мне его знаки внимания, если они ни к чему не приведут? И что только творится в его голове? Наверное, он рассматривает меня только как делового партнера: ничего личного — просто бизнес. «И нам стоит относиться к нему так же!», — строго произносит здравый рассудок. Да, конечно… Я постараюсь.

В шесть вечера весь наш департамент собрался в пивном (!) ресторане. Мужчины, видимо, решили, что это — самое подходящее место для празднования 8-го Марта. Они чокнулись! Обшарпанные кирпичные стены, грубые деревянные столы, официантки, одетые как во время проведения Октоберфест, много пива и мало еды — вся эта атмосфера подходит разве что для мальчишника!

— Один час, да? — спрашивает Аня, когда мы подходим к столу.

— Да.

Не уверена, что я сама вытерплю дольше: от неприятного запаха уже мутит, а не прошло еще и пяти минут! Но занимаемая должность не оставляет выбора: я изображаю улыбку и начинаю премило общаться с коллегами.

Я отказалась от встречи с Кириллом, желая провести остаток вечера в одиночестве и разобраться в своих мыслях. Богатая событиями неделя окончательно выбила меня из колеи. Роман Ани с главбухом, закулисные интриги Петровича, встреча с Тереховым, после которой мне пришлось выслушивать нотации Рябинова — все это чересчур! Особенно нотации Рябинова! Он битый час вещал о том, что подонок Терехов привык добиваться своего любыми путями, и я — в зоне риска, потому что его поведение прямо указывает на заинтересованность моей персоной. Если бы Рябинов знал, что этот интерес, похоже, обоюден! Но я умело изображала равнодушие, как всегда. Вот только Терехов, казалось, видел меня насквозь…

Среда, 13.03.2013

— Долго же цветы стоят, — разочарованно произносит Лидочка, покосившись на корзину, презентованную мне Тереховым. — Их чем-то опрыскали!

Я даже не реагирую: пусть злится, ей полезно. К тому же, мысли заняты совсем другим: прошла неделя с момента аудиенции у Петровича, а меня так и не повысили в должности. Впрочем, и не уволили, что не может не радовать. Рябинов предельно расслаблен: на вчерашнем совещании у генерального его похвалили за хороший технический результат, и даже Орел был с ним весьма обходителен. Возможно, этого все лишь паранойя — ничего страшного, никакой интриги нет, и Петрович просто пошутил. Тогда почему сомнение продолжает обустраиваться в глубинах моей души?

День проходит незаметно: на часах уже 18–00, и сотрудники собираются домой. Первая убегает Лидочка. Она так спешит, что даже забывает чмокнуть в щеку Олю. Ее забывчивость началась с понедельника: именно тогда Ландышева в первый раз за полчаса до окончания рабочего дня принялась обновлять макияж. Наверняка не обошлось без очередного кавалера! Похоже, на этот раз все серьезно, потому что раньше она никогда так не спешила, чтобы пренебречь ритуалом прощания с Олей. Кто знает, а вдруг это тот самый единственный принц, которого Лидочка ждала тридцать пять лет?

В семь вечера Ухова продолжает сидеть за своим столом, уставившись в монитор. Я в недоумении посматриваю на нее через плечо: почему бы ей не отправиться домой, к своему муженьку, ведь никакой работы сейчас нет?

Через полчаса Аня выключает системный блок и прощается с нами, но Ухова даже не реагирует. Да что у нее случилось? Последний раз она пребывала в подобном состоянии два года назад, когда Максим на очередной тренировке заработал перелом плеча со смещением. Неужели он снова что-то сломал? Тогда почему Оля все еще здесь, а не в травмпункте?

— Почему ты не идешь домой? — как бы невзначай интересуюсь я.

— Я… попозже пойду. У меня все разъехались. Не хочу сидеть в пустой квартире.

Какая нелепое вранье! Все предыдущие разы Ухова радовалась каждой редкой возможности отдохнуть от семейных хлопот и даже устраивала себе поход в спа, или в кино, или по магазинам. Что изменилось?

— Давай сходим в кино? Или в ресторан. Я тоже не хочу домой.

Моя ложь во спасение звучит крайне убедительно, но Оля никак не реагирует. Может, она тронулась умом?

— Какие люди! Чего это вы тут высиживаете?

Поворачиваюсь в сторону говорящего и вижу перед собой Шарова. Он загадочно улыбается, а в его хитрых глазах играют тысячи чертей.

— Могу задать тебе аналогичный вопрос, — стараюсь скрыть раздражение: только Гоши не хватало!

Он морщится (очевидно, по причине моего недружелюбного тона), но уже через несколько секунд на его лице снова появляется улыбка, еще более загадочная.

— Ну, со мной-то все понятно: жду, пока все свалят, чтобы натырить канцтоваров, потому что я пропил всю зарплату и не на что похмелиться, — Гоша кладет руки в карманы брюк, оттопырив большие пальцы. — Но раз уж вы нарушили мои планы, то с вас выпивка.

— С радостью! — Оля вскакивает с места, прежде чем я успеваю открыть рот, чтобы возразить.

Вообще-то в мои планы не входило распитие спиртных напитков в компании Шарова — мне вполне хватает обедов в его обществе. Но Оля, выключив системный блок, уже повязывает на шею красный платок, поэтому мне не остается ничего другого, кроме как последовать ее примеру. И кто тянул меня за язык?

Пока мы ждем лифт, Гоша рассказывает о чудесном баре, в котором нас «напоят по-королевски». Его хитрые глаза блестят, а с губ не сходит фирменная улыбка. Что он задумал?

— Какой адрес? — спрашиваю я, когда мы выходим из здания.

— Ты на машине собралась ехать? — он смеется. — Мы же собираемся напиться!

«Только не это! Не смей пить с ним!», — здравому рассудку не до смеха.

— Маш, давай возьмем такси. Заберешь машину завтра, ничего с ней не случится, — Оля смотрит на меня с мольбой.

«С нами, с нами может что-то случиться!», — не унимается здравый рассудок, еще раз напоминая, что Шаров — не лучшая компания на вечер. «Конечно-конечно, давай мы пошлем Ухову к черту. Что нам до ее проблем?», — скалится проснувшееся чувство вины и добавляет, что мы уже не раз так делали, посему место в аду нам давно обеспечено — хуже не будет.

— Мэри напряглась? Да ладно? — его, похоже, забавляет происходящее.

— Вовсе нет. Давайте поймаем машину, — отвечаю я со всей решимостью. — Только быстрее, потому что мне холодно в пальто.

В слабоосвещенном помещении шумно и накурено, и я проклинаю Шарова (за то, что он нас привел сюда), а, заодно, и себя (за то, что согласилась за ним последовать). Мы проходим первый зал, второй, третий, пока, наконец, не оказываемся возле железной двери. Гоша прикладывает пластиковую карточку, открывает дверь и пропускает нас вперед. В конце длинного узкого коридора, освещенного напольными торшерами с красными абажурами — массивная деревянная дверь. «Добро пожаловать в логово сектантов…», — саркастически произносит здравый рассудок, и мурашки бегут вверх по спине, но я продолжаю плестись за Шаровым и Олей, постепенно замедляя шаг. Мы даже не успеваем подойди к двери, как она открывается, и нашему взору предстает высокий худощавый юноша с вьющимися волосами до плеч.

— Привет, чувак, — произносит он и обменивается рукопожатиями с Гошей. — Вау, ты девочек привел! Проходите, дамы.

Хочу послать его куда подальше, развернуться на 180 градусов и покинуть это злачное место, но Шаров, словно предугадав мои дальнейшие действия, отрицательно качает головой. Радостная Оля протискивается между юношей и дверным косяком, а я продолжаю стоять на месте.

— Да ладно? Крошка Мэри испугалась? — Гоша чуть заметно улыбается.

— Нет, — и смерив его уничижительным взглядом, я следую за Олей.

За барной стойкой с черной деревянной столешницей, делящей надвое пространство небольшого (метров тридцать или около того) прямоугольного помещения, стоит коренастый блондин и что-то смешивает в шейкере. Осматриваюсь: высокие потолки с деревянными панелями; покрытые терракотовой штукатуркой стены, на которых развешены фотографии городского пейзажа под старину, уставленные красивыми бутылками деревянные полки и старая потертая афиша, анонсирующая выступление какой-то группы со странным названием «PickllBerry 5 N.M.»; барные стулья с высокими спинками причудливых узоров — все радует глаз. Здесь приятно пахнет корицей, и ванилью, и свежими яблоками, но запахи не смешиваются — каждый из них индивидуален. Краем глаза замечаю, что Гоша внимательно наблюдает за мной, и сразу демонстрирую безразличие, как будто обстановка не производит никакого впечатления.

— Здесь круто, — Оля не без труда взбирается на барный стул. — Маш, садись.

— Где можно повесить пальто? — деловито интересуюсь я. — И поставить сумку.

— Какая же ты зануда, — Шаров закатывает глаза, но все-таки помогает мне раздеться. — Сумку поставь на стул. Никто не придет, у нас закрытая вечеринка.

Нервно сглатываю: он это серьезно? Что еще за шуточки? «А я предупреждал…», — произносит здравый рассудок и хмурит брови.

— С чего начнем, дамы? — интересуется блондин.

— С водки! — отвечает Оля.

— Да ладно? — Шаров усаживается рядом со мной. — Ты настроена серьезно. Предлагаю не спешить и перепробовать весь коктейльный лист. Справитесь?

Ухова утвердительно кивает, а я лишь с отвращением морщусь: я вовсе не собираюсь напиваться! И зачем я только сюда пришла?

— Раз, два, три, поехали!!! — кричит Пабло, высокий худощавый парень, открывший нам дверь пару часов назад.

Или больше пары часов? Три, четыре? Сколько сейчас времени? Хотя, это не так важно. Мы выпиваем по шоту и ставим стопки на стойку. Какой по счету? И это тоже не важно. Надо поддержать Ухову. Возможно, после всего выпитого ей станет легче. Или не станет… Бедная Оля! Она рассказала нам причину своего странного поведения: от нее ушел Максим. Вот так просто — встал и ушел. Ему досталось огромное наследство от какого-то там тысячеюродного дяди, проживавшего в Англии. Поэтому Максим сообщил, что все деньги он намерен потратить в компании кого-нибудь другого, а не своей жены, содержавшей его долгие годы и терпевшей все его выходки. Подонок!

— Еще по шотику? — Пабло улыбается.

— Во-о-от так, еще ступенька… Забери у нее сумку.

Кто бы забрал мою! Но я послушно выполняю просьбу Гоши, несущего на себе практически бездыханное тело Уховой. Путь из такси до моей квартиры занял у нас минут десять или больше — я с трудом слежу за временем. Открываю входную дверь и пропускаю гостей вперед, как и подобает хорошей, пусть и пьяной хозяйке.

— Куда мне ее положить?

— Кого?

— Ухову, кого же еще!

Даже не разуваясь, мы проходим в гостевую спальню. Точнее, я прохожу, а Гоша, пыхтя, волочит на себе Олю. Наконец он укладывает ее на кровать и облегченно вздыхает.

— А мне где спать? — спрашивает он.

— Тебе? А ты собираешься спать здесь?

— Да ладно? Я надорвался, и я пьян, поэтому не доеду до дома. Где мне спать?

Здравый рассудок что-то кричит, но я не могу разобрать ни слова.

— В гостиной на диване. Подушку и одеяло можешь взять здесь…

У меня получается разобрать одно-единственное слово здравого рассудка. И это слово — «Идиотка».

Четверг, 14.03.2013

Будильник назойливо звонит, а я, не открывая глаз, пытаюсь нащупать его на тумбочке, чтобы швырнуть и разбить об стену. Как же плохо… Что я вчера делала? Бар, Гоша, Оля, Пабло, шот за шотом… Открываю глаза, с трудом приподнимаюсь на кровати и смотрю на будильник, продолжающий звонить. Нахожу в себе силы, чтобы добраться до него и выключить. Во рту все пересохло, губы даже слиплись. Какая гадость! Встаю и, пошатываясь, плетусь в ванную, чтобы почистить зубы. Похоже, я так не напивалась со студенческих времен!

Пока чищу зубы, вспоминаю события вчерашнего вечера и в ужасе содрогаюсь. Из зеркала на меня смотрит изрядно потрепанная особа: взъерошенные волосы, размазанная косметика, красные глаза. Угораздило же!

После прохладного душа становится немного легче, но даже сильный напор воды не в состоянии смыть весь позор. Здравый рассудок уже проснулся и отчитывает меня за безответственность: неизвестно, как нам аукнется попойка с Шаровым, который, кстати, остался спать на диване в моей гостиной…

Укутавшись в банный халат, решаю проверить гостей. В гостиной никого нет. Гоша уже уехал? Если так, то это к лучшему: вовсе не горю желанием встретиться с ним утром в собственной квартире. Прохожу в гостевую спальню и в ужасе обнаруживаю Шарова в Олиных объятиях. Их одежда разбросана по полу, одеяло и подушки валяются у подножия кровати. Мурашки пробегают вверх по спине, потом вниз: что здесь вообще произошло?! Они это серьезно?

Шаров приоткрывает глаза и пытается изобразить улыбку. Ему совсем не стыдно? Даже мне неловко, хотя я-то в своей квартире! Ни слова не говоря, выхожу из комнаты.

На часах уже 8-15, и я даже собралась на работу. Сижу за кухонным столом и пью зеленый чай, раздумывая, как поступить со своими гостями. В спальню больше не зайду: не хочу снова созерцать картину грехопадения Уховой. Пожалуй, оставлю запасные ключи и записку, а сама уеду. Да, так и сделаю!

— Крошка Мэри, доброе утро, — в дверях появляется Шаров, одетый только в брюки. — Угостишь кофе?

— Знаешь, мне пора на работу. Я оставлю ключи, а вы… Вы чувствуйте себя, как дома.

— Мы? Никаких «нас» нет, — он загадочно улыбается.

— О, — встаю из-за стола. — Даже не хочу знать подробностей: это не мое дело. Счастливо оставаться.

Аня и Лидочка уже на своих рабочих местах: первая, как обычно, увлечена работой, вторая — собой.

— Доброе утро, — негромко произношу я и ставлю сумку на тумбочку. — Меня никто не искал?

— Тебя всегда все ищут, — фыркает Лидочка, не отрываясь от своего отражения в зеркале пудреницы. — Тебе не звонила Оля? Ее до сих пор нет, и мобильный выключен.

— Она заболела.

— Что-то серьезное? — с притворным интересом спрашивает Ландышева.

— Надеюсь, что нет.

Если не считать секса с Шаровым в моей гостевой спальне! Даже не хочу вспоминать об этом: мерзко от одной только мысли, что я имею к произошедшему какое-то отношение. Поскорей бы забыть это утро, и тот вечер…

Даже не замечаю, как пролетает день. Ровно в 18–00 Лидочка подскакивает на месте, хватает свои вещички и, бросив небрежное «Пока», испаряется. Ее примеру следуют все сотрудники нашего департамента. Все куда-то спешат, а мне вовсе не хочется идти домой. И неважно, что Оля с Шаровым уже давно покинули мою квартиру.

В 19–30 в опен-спейсе четвертого этажа остаемся только мы с Аней.

— Ты сегодня странная, — произносит она. — Вы все какие-то странные…

— Весна странно действует на людей, — отвечаю я, даже не обернувшись, и продолжаю печатать ответ на комментарии Аркаши Белочкина к договору.

— Возможно… Я пойду домой. Ты тоже?

«Рано или поздно нам все равно придется вернуться в квартиру», — изрекает здравый рассудок, и с ним невозможно не согласиться. В конце концов, ничего серьезного не произошло. Подумаешь, Шаров и Ухова переспали в моей гостевой спальне, с кем не бывает! Просто нужно забыть об этом и вести себя так, словно ничего не произошло. Проще простого!

Вечером мне позвонила Оля. Она благодарила за поддержку, извинялась за свое поведение и даже за инцидент с Шаровым. Я решила придерживаться выбранной тактики и сделала вид, будто все произошедшее меня не волнует. Как будто у меня был выбор…

Пятница, 15.03.2013

Пятнадцать минут на беговой дорожке, полчаса на силовых тренажерах, еще полчаса на беговой дорожке, бокал свежевыжатого сока — апельсиновый, смешанный с яблочным — в баре, прохладный душ, чайник зеленого чая с жасмином в баре — выхожу из спортзала весьма довольная собой и медленным шагом направляюсь к машине. Заряд бодрости и прекрасное настроение на весь день обеспечены (если, конечно, никто не вмешается).

Первую попытку испортить мне настроение предпринял Кирилл: пока я стояла в пробке, из колонок раздавались обвинения в мой адрес. Излишняя черствость и наплевательское отношение к его и без того страдающей натуре вот-вот доведут его до нервного срыва. Разве я не знаю, сколько ему пришлось пережить за последние несколько лет? Кирилл взывал к моей совести, но чувство вины даже не подавало признаков жизни: за все годы знакомства он уже исчерпал лимит моего раскаяния.

Вторую попытку омрачить сегодняшний день предпринял Петрович, когда пригласил меня в свой кабинет. Он рассуждал на отвлеченные темы, как будто мы старые приятели, а я изо всех сил пыталась изобразить заинтересованность, поглядывая на позолоченную подставку для ручек, дабы отвлечься и не выцарапать ему глаза. Наконец, когда разговор зашел в тупик, Петрович лукаво улыбнулся и спросил:

— «Оушен» — ваш клиент?

Чувствую, что в горле пересохло, и это явно не последствия попойки с Шаровым и Уховой. Снова «Оушен»? Это компания повсюду! Точнее, вездесущий Феофан Эрнестович. Узкий разрез черных глаз, нахальная улыбка… Нервно сглатываю. Если бы я знала, что все произойдет именно так, то не стала бы предлагать Алексею Константиновичу свои скромные услуги. Каждый раз, когда тщеславие под фанфары самолюбия воспроизводит в памяти немногочисленные знаки внимания, которые нам оказывал Терехов, здравый рассудок в ужасе содрогается. Поэтому я бы предпочла не обсуждать «Оушен» без надобности, тем более, с Петровичем.

— Мария?

Генерального не особо заботят мои душевные переживания и мои предпочтения в выборе тем для разговора: он ждет ответ на поставленный вопрос. Что ж, притворюсь дурой.

— Да, мое управление сопровождает «Оушен».

— Я не об этом спросил. Не стоит скоромничать, Мария, господин Рябинов рассказал, что сотрудничество с «Оушен» — исключительно ваша заслуга.

Тщеславие берет самую высокую за несколько лет ноту, а самолюбие не просто дудит в фанфары, а уже дирижирует целым оркестром! Здравый рассудок невозможно услышать, хотя именно его совет сейчас необходим. Что делать? Соврать, что Витя все приукрасил? Промолчать? Все-таки выцарапать глаза Петровичу? Или выкинуться из окна?

— Это — совместная заслуга, — отвечаю я достаточно скоро, чтобы не дать повода сомневаться в правдивости своих слов.

— Ну да, конечно, — Петрович лукаво улыбается. — Можете идти, Мария.

Третью попытку вывести меня из душевного равновесия предпринял Рябинов. Во время обеда я имела неосторожность рассказать ему об очередной аудиенции у Петровича, но он лишь отмахнулся — мол, все, лучше не бывает, а генеральный всего лишь собеседует меня перед вступлением в должность директора департамента! Рябинов снова обвинил меня в паранойе и даже посоветовал попить успокоительного, либо обратиться к врачу за квалифицированной помощью, после чего я хотела воткнуть вилку в его руку. Тот факт, что Петрович повысил бы меня безо всяких прелюдий, имей он такие намерения, был понятен только мне, но никак не Рябинову… Казалось, его куда больше волновали стейк и гарнир, нежели мои участившиеся посещения кабинета генерального. Поэтому мне не оставалось ничего иного, как улыбнуться и притвориться, будто бы начальник смог развеять мои страхи. В то время сомнение, поселившееся в глубине души, уже чувствовало себя, как дома…

Но на этом мои злоключения не закончились: когда я вернулась в офис, то застала Аню и Лидочку за живым обсуждением какой-то темы. Эпизод, конечно, занимательный — Безухова, в принципе, не любила разговоры на рабочем месте, тем более, разговоры с Ландышевой. Но, поскольку Рябинову все-таки удалось испортить этот чудесный день, то меня не особо заботил треп подчиненных.

Вешаю пальто и сажусь за стол. Боковым зрением замечаю, что Ландышева уставилась на меня, как на привидение. Оборачиваюсь и встречаюсь взглядами с Аней: в ее глазах — всеобъемлющий ужас. Они издеваются?

— Что происходит? — не выдерживаю я.

— Мокрозад купил новую машину, — отвечает Лидочка и несколько раз моргает.

Они точно издеваются! Какое мне дело до Мокрозада и его новой машины? И без него хватает забот!

— Mercedes SLK, белого цвета, — добавляет Аня.

— Кретин… — единственное, что я могу выдавить из себя.

— И он уже утром приходил сюда. Тебя искал, — Ландышева делает еще несколько взмахов длинными ресницами.

Тяжело вздыхаю: на этот раз Василий явно перестарался! Быть может, его неадекватное поведение — следствие черепно-мозговой травмы, полученной во время удара волейбольным мячом в голову? Но почему он выбрал именно меня в качестве объекта обожания? Чем я провинилась перед Амуром, что тот загнал стрелу прямо в охотливую до приключений задницу Мокроусова? За что мне такое наказание в виде назойливого, как муха, поклонника?

— М-мария, — раздается рядом со мной.

Конечно, это — Мокрозад! Он широко улыбается, а его маленькие глазенки нездорово блестят. От его ярко-розовой рубашки в широкую синюю полоску рябит в глазах, и я, поспешно отвернувшись, ищу взглядом нож для бумаги, чтобы применить в случае необходимой самообороны. «Сделай вид, что занята», — подсказывает здравый рассудок.

— Привет, Василий, — отвечаю я, уставившись в монитор. — Ты по делу или мимо пробегал?

Мокрозад молчит и тяжело дышит. От запаха одеколона, с которым он явно переусердствовал, подташнивает. Снимаю трубку рабочего телефона и набираю номер Вити, но он, как назло, не отвечает, поэтому приходится повернуться в сторону своего посетителя.

— У тебя все нормально, Василий? — спрашиваю я. — Ты как-то побледнел.

Ни слова не говоря, он разворачивается и убегает. Девочки обеспокоенно переглядываются между собой.

— Мне кажется, он маньяк, — произносит Лидочка более чем серьезно.

Аня утвердительно кивает.

— И что прикажешь делать? Позвонить 112 и заказать сюда бригаду санитаров из ближайшей психлечебницы? — возмущаюсь я.

— Давай скажем Виктору, что Мокрозад тебя преследует, — предлагает Аня. — Пусть он поговорит с Орлом. Что-то же надо предпринять, пока он тебя… не убил!

— Ты это серьезно?

Судя по лицам, они действительно считают, что дни мои сочтены и Василий сейчас прибежит с топором мстить за безответную любовь. Нервно сглатываю: девочки знают что-то, чего не знаю я? Неужели мне и впрямь стоит опасаться за свою жизнь, если даже Ландышева смотрит на меня с неким подобием тревоги?

Финальный аккорд испытаний, уготованных мне на сегодня, взяла мамá. Она позвонила в 21–15 и сообщила, что завтра в их поселке состоится открытие ресторана, где я, как хорошая дочь и светская барышня, пренепременно должна присутствовать. Единственное мое желание в тот момент — наплевать на хорошее воспитание и родственные связи и высказать мамá все, что я думаю по поводу нового ресторана, светских барышень и хороших дочерей. Но здравый рассудок настоятельно рекомендовал изобразить головную боль и премило распрощаться, пообещав сделать все возможное для посещения завтрашнего мероприятия.

Воскресенье, 17.03.2013

Нащупываю на тумбочке телефон, который уже несколько минут истошно вопит, и смотрю на экран: 02–36 и входящий звонок от Уховой. Что могло случиться? Неужели она убила Максима и теперь хочет, чтобы я помогла ей избавиться от трупа?

— Оля?

— Маш… Ма-а-аш, — слышу на другом конце провода ее всхлипывания.

Она точно его убила! Представляю, как мы закапываем бездыханное тело в близлежащем парке, и по спине пробегают мурашки.

— Надеюсь, ты не сделала ничего ужасного…

— Маш, ты… можешь ко мне приехать? Прошу тебя…

Уже отчетливо вижу, как наш арест показывают в девятичасовых новостях, но язык не поворачивается сказать «нет».

— Хорошо, я скоро буду. Скинь свой адрес сообщением.

— Спа-аа-сибо…

Поднимаюсь с кровати и иду в ванную. Закалываю волосы, быстро умываюсь и чищу зубы. Возвращаюсь в комнату, впопыхах одеваюсь, хватаю мобильный и выбегаю в коридор. Жаль, что нет времени выпить кофе. Надеюсь, я не усну за рулем!

Повезло: Черный Peugeot 308 освобождает место напротив подъезда. Паркуюсь, выключаю зажигание и выбираюсь из машины. Набираю код домофона, указанный Олей в сообщении, открываю железную дверь и прохожу внутрь. Чтобы не терять время в ожидании лифта, пешком поднимаюсь на третий этаж и нажимаю на звонок возле квартиры № 63. Через несколько секунд моему взору предстает Ухова: растрепанная, заплаканная и несчастная. Она одета в выцветшую пижаму с изображением Бэмби. Боже, где она ее откопала?!

Прохожу в длинный узкий коридор, закрываю за собой дверь и оглядываюсь: крови и следов борьбы не видно. Это уже хорошо!

— Что произошло? — спрашиваю я.

— Он хочет забрать Настену, — отвечает она и опускается на меховой пуфик.

То есть Максим все еще жив, но это ненадолго: мне неведом материнский инстинкт, но я наслышана о том, на что способны матери для защиты своего ребенка.

— Зачем ему она? — изгибаю бровь.

— Я не знаю…

— А где Настя?

— У моей мамы. Я ее отвезла неделю назад, чтобы она не видела меня в таком состоянии.

Снимаю куртку, разуваюсь, и мы проходим на кухню. На столе стоит наполовину пустая бутылка виски. Похоже, Оля решила залить свое горе. Не мне ее винить, но так проблемы не решаются: сейчас нужна трезвая голова.

— Он позвонил мне ночью… — она всхлипывает. — Сказал, что я — плохая мать. Сказал, что я ничего не смогу дать Настене. И что он ее заберет.

— Мерзавец!

— Будешь? — она взглядом указывает на бутылку.

— Нет, и тебе не советую. Ты ведь — не плохая мама, правда?

Зачем этому подонку понадобился ребенок? Он же никогда не занимался никем, кроме себя! Что изменилось теперь?

— Послушай, я не разбираюсь в юридических тонкостях, но думаю, что в случае развода ребенка оставили бы с тобой. Максим уже подал на развод?

— Нет… Он мне об этом не говорил… Я не знаю…У Максима теперь целое состояние, он наймет лучших адвокатов!

Какой же он мерзавец! Неужели нельзя по-хорошему расстаться с женой? Хотя бы из чувства благодарности за ее бесцельно прожитые в его обществе годы! Жизнь несправедлива! Почему бездельнику Максиму, который не заслуживает ничего, кроме презрения, вдруг достались миллионы?

Оля смотрит на свои руки, а по ее щекам катятся слезы. Нет, я не оставлю ее одну!

— Я обычно стараюсь не обращаться за помощью к родителям, но не в этом случае. У моей семьи есть хороший адвокат. Он займется твоим делом. Не переживай, все наладится, — подхожу к ней и обнимаю. — Ты не одна, слышишь?

Вторник, 19.03.2013

Кирилл паркуется возле офиса компании «Х».

— Пока, зайка! — он чмокает меня в губы. — Вечером заеду.

Бормочу что-то невнятное в ответ и выхожу из машины. С трудом держа равновесие на покрытом ледяной коркой асфальте, дохожу до лестницы и хватаюсь за перила, чтобы не поскользнуться.

— Варнас! — слышу за спиной голос Рябинова. — Кто это тебя привозит утром на работу?

Вечно он некстати! Меньше всего хочется обсуждать с ним свою личную жизнь! Тем более что и обсуждать здесь нечего: у нас с Кириллом нет ничего серьезного — просто иногда проводим время вместе. Незачем кому-то знать подробности.

Рябинов берет меня под локоть и помогает подняться. Мы входим в здание и следуем к лифтам.

— Так кто это был? — снова спрашивает он.

— Бывший муж, — отвечаю в надежде на то, что такой ответ остудит его пыл и избавит меня от дальнейших расспросов.

— Который? — Рябинов приподнимает брови.

— Первый. Он самый любимый, знаешь ли.

К моей радости, на этом расспросы заканчиваются.

Все заняты своими делами: Аня подписывает счета, заметно повеселевшая после вчерашней консультации с адвокатом моей семьи Оля что-то объясняет Малиновой, Лидочка любуется на себя в зеркало пудреницы. Негромко приветствую присутствующих и включаю системный блок. На рабочем столе меня ждет высокая стопка документов на подпись, поверх которых лежит заявление Лидочки на двухнедельный отпуск.

— Что это? — удивленно спрашиваю я.

— Мне нужно в отпуск, — отвечает она как ни в чем не бывало и захлопывает пудреницу.

— Но у тебя нет неотгуленных дней. Тем более что ты уже брала две недели в этом году, а сейчас только март.

— Тебе жалко?!

Ее наглость переходит все границы! Причем она наглеет с каждым днем все больше и больше. Что такое произошло, если Ландышева потеряла связь с реальностью?

— Мне — нет. А отделу кадров, который предусмотрел в трудовом договоре двадцать восемь дней календарного отпуска в год — жалко.

— Я подпишу у Виктора, — она вскакивает с места.

— Без моей визы? — изгибаю бровь. — Удачи.

Схватив заявление, озлобленная Ландышева пулей вылетает из отсека, по пути чуть не споткнувшись на высоких каблуках. Забыв о своих делах, Оля, Аня и Малинова шокированно смотрят на меня: если раньше я и осаждала Лидочку, то не так жестко. Но и она раньше не позволяла себе подобные демарши!

— Тамара, подойди попозже, — чуть слышно произносит Ухова и, дождавшись, когда Малинова уберется из отсека, обращается ко мне. — Что-то случилось?

— У меня — нет. А вот у твоей подружки, похоже, весеннее обострение. Быть может, ты мне скажешь, чем оно вызвано?

— Да они не общаются уже неделю, — бормочет Аня.

— О, — произношу я. — В таком случае, Ландышева всего лишь тронулась умом. Не стоит переживать.

Сажусь в кресло и с каменным лицом принимаюсь подписывать документы. Тщеславие вопит во все горло, что необходимо поставить Ландышеву на место, самолюбие отбивает барабанную дробь, и даже здравый рассудок соглашается с тем, что мне, как руководителю, необходимо со всей жесткостью охладить пыл строптивой подчиненной, дабы остальным было неповадно.

Через несколько минут она возвращается и с премилой улыбочкой сообщает, что Виктор ждет меня у себя. Он, что, рехнулся? Мог бы и сам мне позвонить, а не передавать приглашения через нее! Сохраняя внешнее спокойствие, я продолжаю сидеть на месте и подписывать документы.

— Он тебя ждет, — сквозь зубы процеживает Ландышева.

— В данный момент у меня есть более важные дела, нежели обсуждение твоего отпуска. Можешь еще раз сбегать к Вите и сообщить ему об этом.

Аня издает негромкий смешок, после чего Лидочка, окончательно утратив контроль над своими эмоциями, снова убегает.

— Это было круто, — радостно произносит Аня, но я делаю вид, будто не услышала ее слов.

Вскоре звонит телефон — это Рябинов. Видимо, решил узнать, почему я не бегу сломя голову в его кабинет. Что ж, буду придерживаться выбранной тактики. Не уволит же он меня! И лучше быть уволенной, чем позволить подчиненным общаться в подобной манере.

— Да, — уставшим голосом произношу я, сняв трубку.

— Маш, что там у вас происходит?

— У меня происходит подписание договоров на пять миллионов, потому что курьер клиента сейчас ждет на ресепшене. Что происходит у Ландышевой — спроси сам.

— Понял. Зайди ко мне, как освободишься.

Ничего не отвечаю и просто вешаю трубку. Тщеславие под фанфары самолюбия радостно хлопает в ладоши, восхищаясь нашей ледяной выдержкой и нашим остроумием. Здравый рассудок лишь произносит: «Вот так и будет».

К Рябинову я захожу лишь спустя полчаса.

— Что случилось? — усаживаюсь в удобное кресло напротив него.

— Ты мне расскажи. Ко мне прибежала Лидочка, вся в слезах, и сообщила, что она уже купила билеты куда-то там, а ты ей отпуск не даешь.

— А она не сообщила, что уже отгуляла неделю сверх своего отпуска? И почему она купила билеты, даже не уточнив, отпустят ее или нет?

— Маш, ты же ее знаешь… Ну дура, что с нее взять?

— То есть на должность моего зама ты поставил дуру, которая ничего не смыслит не только в страховании, но и в корпоративном этикете?

— Варнас, подвязывай, — Рябинов вмиг делается серьезным.

Здравый рассудок подсказывает, что нам не мешало бы сбавить обороты, но Ландышева уже переступила черту невозврата — никаких послаблений не будет. К тому же, сдав позиции сейчас, я навсегда потеряю уважение подчиненных.

— Виктор, позволь мне самой руководить сотрудниками. Ранее у тебя не возникало сомнений в том, что я вполне справляюсь с такой задачей. Так что изменилось сейчас?

Смотрю ему в глаза до тех пор, пока он не отводит взгляд.

— Хорошо, разбирайся сама. Я просто не хочу скандала, сейчас не до этого.

— В чем дело? — изгибаю бровь.

— Ну… — он трет переносицу. — Это к работе не относится, не бери в голову, — отвечает он, уставившись в монитор.

Как бы не так! Рябинов всегда охотно делится со мной своими личными проблемами, он даже рассказал об интрижке с женой Терехова! С чего бы ему сейчас молчать? Сомнение размахивает транспарантом с надписью «Опасность!», а здравый рассудок с подозрением хмурит брови. Но если Витя не хочет говорить, то я не буду настаивать: рано или поздно все выяснится. А пока нужно надеяться на лучшее и готовиться к худшему.

— Пожалуй, я пойду: через час у меня встреча. Обедаем сегодня?

— Нет, не смогу. В другой раз, Маш.

Сомнение включает сирену, а здравый рассудок в ужасе содрогается: если нарушен принцип «война — войной, а обед — по расписанию», то плохи наши, точнее, Витины дела.

Лидочка, словно восковая фигура, замерла перед окном, не обращая внимания на нескольких человек, столпившихся возле Олиного стола. Всем своим видом Ландышева будто дает понять, что она выше этой суеты. Однако она сразу же поворачивается в мою сторону, стоит мне поинтересоваться причиной столпотворения.

— Ты подпишешь мое заявление? — надменно спрашивает она.

Присутствующие сразу же замолкают и смотрят на меня. Ну что ж, сама напросилась! Хотя я и предпочла бы не выносить сор из избы, но раз ей так неймется…

— Нет. Придется тебе сдать билеты. Пойдешь в отпуск по графику, — отвечаю я, смотря ей в глаза.

Никогда не думала, что миленькое личико Ландышевой может так исказиться, чтобы она стала похожа на старую сморщенную ведьму — но именно это и произошло. Страшно представить, сколько проклятий она насылает на меня сейчас! Но… Мне не страшно.

Среда, 20.03.2013

К среде уже добрая половина компании знала о том, что Ландышева — в опале. Нельзя сказать, что кто-то особенно сильно переживал по данному поводу, а некоторые вообще откровенно радовались. Кто-то старался скрыть свой восторг (например, Аня), а кто-то, напротив, вовсе не утруждал себя. Надо ли говорить, что этим кем-то был Гоша. Что касается Оли, то во время вчерашнего обеда она объяснила причину охладевших отношений между закадычными подружками: у Лидочки, похоже, нарисовался какой-то принц, а посему ей не было дела до чужих проблем. Ухова на протяжении нескольких дней пыталась рассказать о случившемся в ее семье, но Лидочка лишь отмахнулась: мол, с кем не бывает, найдешь себе другого! Я деликатно поинтересовалась, не увидела ли Оля этого самого другого в Гоше, на что она ответила отрицательно. Надеясь на ее искренность, я немного успокоилась и более не возвращалась к этой щекотливой теме. В конце концов, у нас были более важные вопросы: после того, как адвокат созвонился с Максимом, тот затаился и более не выходил на связь. Наивная Оля решила, что ее муженек одумался, но я почему-то была уверена в обратном: от этого мерзавца можно ожидать чего угодно! Скорее всего, он всего лишь взял паузу, чтобы подготовиться к нападению.

В десять утра в нашем отсеке появляется Шаров и с фирменной улыбкой произносит:

— Доброе утро, дамы.

Он внимательно смотрит на Лидочку, а в его глазах танцуют тысячи чертей. Стараясь избежать очередной колкости в свой адрес, она встает с места.

— Оппозиция не хочет со мной здороваться? Да ладно? Какое неуважение по отношению к старшему по званию.

На секунду замерев на одном месте, она быстрым шагом удаляется. Почему-то я ей сочувствую: в конце концов, даже несмотря на наплевательское отношение к Оле и недавний демарш, она не заслужила такого обращения.

— Прекращай, — заступаюсь я. — Это не этично.

— Да ладно? Я всего лишь пошутил, — Гоша пожимает плечами. — Но раз вы такие серьезные, то я сваливаю.

— Шаров в своем репертуаре, — бурчит под нос Аня, когда он покидает наш отсек.

— По-моему, он веселый… — произносит Оля, но, заметив мой недоумевающий взгляд, сразу же замолкает.

Веселый? Серьезно? Она обманула меня и все-таки прониклась к нему теплыми чувствами после секса? Секса в гостевой спальне в моей квартире… Еле заметно морщусь, вспоминая, как поутру застала их в объятьях друг друга.

Мой мобильный телефон звонит. Это Алексей Константинович. По спине пробегают мурашки: вверх, потом вниз — даже друг папá теперь ассоциируется у меня с Тереховым. Вьющиеся смоляные волосы… Здравый рассудок обхватывает голову руками. Нервно сглотнув, принимаю вызов и прикладываю телефон к уху.

— Мария, привет! Уделишь мне минутку?

— Конечно, — нарочито непринужденно отвечаю я, хотя мурашки продолжают забег по спине.

— 29-го марта у Терехова день рождения. Будет грандиозный праздник. По обыкновению он приглашает и своих деловых партнеров, — Алексей Константинович выдерживает паузу. — Теперь компания «Х» — наш страховщик, поэтому сегодня приедет курьер и привезет приглашения. Там все написано, но если будут вопросы — звони мне.

— Спасибо, — благодарю я, хотя из-за визга тщеславия даже сама себя не могу слышать.

— Тогда, до скорой встречи! Хотя, твой отец приглашал меня отыграться в бильярд на этих выходных. Ума не приложу, как у него выиграть! Ты будешь?

— Конечно, — от воплей тщеславия у меня уже звенит в ушах.

— Тогда до субботы.

— До свидания.

Интриги Петровича, демарш Ландышевой, интрижка Шарова и Уховой, козни Максима — все это отходит на второй план. День рождения Терехова — и меня пригласили! Самолюбие бьет в гонг, а тщеславие кричит: «Ура» после каждого удара. Здравый рассудок приходит в себя только через минуту и восстанавливает в памяти слова Алексея Константиновича: «По обыкновению он приглашает и своих деловых партнеров», делая ударение на последнем словосочетании. Но тщеславие посылает его куда подальше и продолжает радоваться.

Витя все-таки согласился отобедать. В ожидании горячего мы обсуждаем празднование дня рождения Терехова. Приглашения, которые привез курьер — для меня и для Рябинова — на два лица.

— Он, правда, думает, что я с Аленой туда попрусь?! — возмущается он и закуривает.

— А что в этом такого?

— Да ничего! Хочет до моей жены добраться, ублюдок!

Хочу рассмеяться, но, увидев, какое ожесточенное выражение приобретает его лицо, подавливаю в себе это желание. Похоже, Витя и впрямь верит в зловещие планы своего однокурсника! Делаю глоток воды и достаю из пачки сигарету. Возможно, Алене и впрямь стоит остаться дома, и это лишь все упрощает: я тоже не собираюсь заявляться к Терехову в компании Кирилла.

— Пойдем вдвоем.

— А как же твой муженек?

— Ха! У нас с ним секс и ничего личного!

— Для тебя или для него? — он приподнимает брови.

— Для обоих, — парирую я.

Витя принимается хохотать до неприличия громко, и посетители за соседним столиком сразу же поворачиваются в нашу сторону.

После возвращения с обеда впервые за много лет совсем не хочется работать, и я не могу найти этому объяснения. Возможно, утомили интриги — Петрович, Лидочка, Гоша с Олей, Оля с Максимом — слишком много событий для одной рабочей недели. Или потому, что все мысли заняты Тереховым и его предстоящим торжеством? Здравый рассудок не прочит нам ничего хорошего, в отличие от тщеславия, которое ликует, заполучив в свою копилку еще одно подтверждение благосклонности Феофана Эрнестовича по отношению к нам. Впрочем, факт остается фактом — не хочу работать, и все тут! Посматривая на часы в правом нижнем углу монитора, равнодушно щелкаю мышкой по новым сообщениям, как вдруг вижу письмо, отправителем которого является F.Terekhov. «Доброе утро, Мария. Окажете содействие в страховании моего личного автомобиля?». Можно подумать, у него недостаточно подчиненных, чтобы кто-то из них позаботился о страховании его «личного автомобиля»! «Конечно, сообщите, с кем связаться. Я передам контакты сотруднику», — быстро набираю я и нажимаю на отправку. Меньше, чем через минуту приходит ответ с телефоном какого-то Геннадия. Гена, значит… Пусть будет так. «Я передам контакты сотруднику», — еще раз набираю я, но отправляю только спустя минут десять: пусть Терехов думает, что я очень занята, и его «личный автомобиль» не стоит первым в списке моих дел. «Благодарю», — приходит через несколько секунд.

— Оля, нужно застраховать машину, — деловито произношу я. — Пусть Афанасий займется, я скину ему контакты. Проследи только, чтобы без косяков.

— Ладно, — отвечает она. — А чья машина-то?

Сделав вид, что не слышу вопроса, беру в руки кружку и направляюсь на кухню. Незачем ей знать, к кому поедет Афанасий!

Пятница, 22.03.2013

Лидочка грациозно вплывает в опен-спейс, демонстрируя новое платье бордового цвета. Раньше она непременно покружилась бы и уточнила, она ли на свете всех милей, но теперь она лишь ограничивается негромким «Доброе утро» и усаживается в кресло. Аня окидывает ее секундным взглядом, что-то брякает и снова отворачивается. Оля, уставившись в монитор, произносит что-то вроде «Привет-привет».

— Здравствуй, — будничным тоном отвечаю я.

Конечно, я с легкостью могу отчитать ее за получасовое опоздание, но зачем усложнять? Ландышева и так осталась одна, и мне даже немного ее жаль, хотя ненасытное тщеславие все еще требует показательной казни. Но если я не хочу, чтобы чувство вины проснулось, то не стоит раскручивать конфликт.

— Отличное платье, — добавляю я и не вру: цвет ей и впрямь к лицу, а покрой неизменно подчеркивает достоинства, не выпячивая их.

Лидочка в замешательстве хлопает ресницами: ей непонятна причина моего внезапного дружелюбия. Возможно, Рябинов прав и она — дура…

Еще раз окинув взглядом ее платье, я задумалась: а что же мне надеть на день рождения Терехова? «Джинсы натяни!», — фыркает здравый рассудок, но, не обратив внимания на его выпад, я в мыслях перебираю свой гардероб. Ничего подходящего в синей цветовой гамме не имеется, а сшить что-то на заказ не хватит времени. Конечно, можно купить, но вдруг на ком-то из приглашенных будет аналог? Я не переживу! Это должно быть что-то строгое (пусть Терехов не думает, будто для него разоделась!), что-то элегантное (нужно подчеркнуть свою женственность!) и что-то необычное (обязательно обратить на себя внимание гостей!). Но мои размышления прерывает внезапно появившийся Шаров. В последнее время его слишком много! И зачем только он постоянно таскается в наш отсек? Или роман с Уховой, начавшийся в гостевой спальне моей квартиры, так и не закончился?

— Лидок, что за поклонник такой, который высаживает тебя из своего BMW на полпути к офису? — спрашивает Гоша, а черти в его глазах танцуют канкан.

— Не твоего ума дело, — огрызается она, заметно побледнев.

— Да ладно? Мы же коллеги!

Довольно! Встаю с места, хватаю Шарова за руку и вывожу из опен-спейса в коридор.

— Что ты к ней прицепился?

— Крошка Мэри не хочет поделиться своей игрушкой?

— Она мне не игрушка! Хватит уже ее третировать.

Я в гневе: что он себе позволяет? Пусть устраивает гонения в своем управлении и не лезет в мое: я и сама могу поставить на место провинившихся сотрудников! Наличие родственника среди акционеров компании не дает ему права так общаться с людьми!

— Давай обсудим за обедом, — уголки его губ приподнимаются. — Ты хорошо себя вела, поэтому я готов рассказать тебе один маленький секрет. Пока только один.

Мне хочется ударить его, чтобы идиотская улыбка исчезла, наконец, с этой смазливой физиономии. Но здравый рассудок напоминает, что с Шаровым шутки плохи, поэтому я лишь произношу «Договорились» и спешу вернуться на свое рабочее место.

Лидочка плачет, а Оля, забыв былые обиды, пытается ее успокоить. Даже Аня отвлекалась от своих дел и с искренним сочувствием наблюдает за происходящим.

— За что он ко мне так? — всхлипывая, произносит Лидочка. — Что я ему сделала?

— Он просто придурок, — отвечает Аня.

— Лида, успокойся. Я с ним поговорю, — кладу руку на ее плечо, от чего она вздрагивает. — Пожалуйста, прекрати плакать. Не доставляй Шарову удовольствие.

— Спасибо, — наконец произносит она. — И… и…

Но зазвонивший телефон прерывает ее: секретарша сообщает, что ко мне пришел курьер. Стоит мне только подойти к стойке ресепшена, как тщеславие, захлебываясь, принимается визжать что-то нечленораздельное: корзина с ярко-оранжевыми цветами сразу выдает дарителя. Феофан Эрнестович мог бы не утруждаться и не вкладывать свою визитку — я бы и так догадалась. Вынимаю визитку и прячу ее в карман брюк — ни к чему лишние вопросы.

Когда я возвращаюсь на свое рабочее место, Лидочка уже утирает слезы. Увидев меня с цветами, она округляет глаза, но не произносит ни слова. К моему облегчению, Аня и Оля следуют ее примеру.

— Крошке Мэри снова прислали икебану, — Гоша делает глоток сока.

— Откуда ты знаешь?

— И у стен есть глаза.

— Что ж, это еще один маленький секрет в твою копилку.

— Да ладно? Пока я не установил личность дарителя, это вовсе не секрет.

— Не забывай: я пришла сюда, чтобы выяснить причину твоего негативного отношения к Лидочке, — с трудом сдерживаю желание выплеснуть остатки сока ему в лицо.

— Ах да, я же обещал раскрыть тебе секрет, — его глаза блестят. — Ты ведь не знаешь, почему Ландышеву назначили твоим замом. Точнее, после чего ее назначили.

Как я ни пытаюсь скрыть удивление, ничего не получается: мои губы невольно размыкаются, а пульс учащается до двухсот ударов в минуту. «Что за поклонник такой, который высаживает тебя из своего BMW на полпути к офису?», — снова и снова звучат в голове слова Шарова. Неужели мои подозрения оправдались? Нет, только не это! Рябинов не мог переспать с ней! Как же Алена, как же дети, как же… Да когда она вообще успела?! И от кого я это узнаю? От Гоши! Сколько еще людей знает? Боже…

— Ты врешь! — резко отвечаю я.

— Я даже еще ничего не сказал, — он смеется. — Вижу, ты и сама догадывалась. Очень жаль, что сюрприза не получилось.

Я уволю ее! Сразу же, как только вернусь в офис. Ноги ее там не будет! Мерзкая стерва! Не-на-ви-жу!

— Кто тебе это сказал? — вернув часть самообладания, спрашиваю я уже более спокойным тоном.

— Несмотря на специфику своей профессии, Орел достаточно плохо конспирируется. Ему бы следовало уточнить всех жильцов дома, в который он таскает свою подстилку.

Орел?! Я не ослышалась? Мои губы смыкаются, а пульс замедляется до положенных шестидесяти ударов в минуту. Репутация Рябинова спасена, но нужно продолжать эту игру, иначе Шаров заподозрит неладное.

— Ты живешь в одном доме с Орлом? — изгибаю бровь.

— Мой дед. А я часто его навещаю, — Гоша без особого энтузиазма ковыряет вилкой салат.

— Они ведь не догадываются о твоей осведомленности?

— Думаю, что нет. Иначе Орел уже давно поговорил бы со мной по-мужски.

Пожалуй, с увольнением Ландышевой стоит повременить. Какое мне дело до ее связи с Орлом? Мерзко, конечно, и она — стерва, но мне-то что с того? Удивительно, почему это так беспокоит более чем аморального Шарова. Тоже мне святоша нашелся. Трудно сосчитать, скольких сотрудниц оприходовал он, прежде чем добрался до Уховой!

— Все это, безусловно, омерзительно, но какое нам с тобой дело?

— Его жена — отличная тетка! И этот гандон всем ей обязан. Мог бы из признательности не таскать свою б. дь в их дом! — Гоша с отвращением морщится, словно его вот-вот вытошнит.

— Ожидала услышать такое от кого угодно, только не от тебя, — с усмешкой произношу я.

— Да ладно? Крошка Мэри плохо разбирается в людях.

— Потому что я усомнилась в твоих высоких моральных принципах? Ты уж прости, но у меня была причина.

Гоша выглядит обиженным, как будто его задели за живое. С чего бы ему так болезненно воспринимать подобные комментарии в свой адрес? Разве это не он напоил Олю и напросился ко мне на ночь, после чего воспользовался моим гостеприимством и ее беспомощным состоянием? И пусть она на него не в обиде и даже считает его веселым, но вот у меня сложилось другое мнение на его счет. И вряд ли кто-то сможет меня переубедить.

— Да ладно? Ухова? — он улыбается.

— Хотя бы она.

— А ты не думала, что я оказал ей услугу? Муж ее бросил еще до своего ухода: она три месяца не занималась сексом. А на прощание он окунул ее в дерьмо, в красках описав все ее недостатки: излишний вес, нехватка интеллекта, отсутствие вкуса и прочее, прочее, прочее… Она подавлена, разбита, у нее нет друзей…

— С чего такие выводы?

— Она бы рассказала о своих проблемах друзьям, а не нам с тобой. Или ты считаешь себя ее подругой? — на его губах снова появляется фирменная улыбка. — Так что не надо меня упрекать: для Уховой я оказался ложкой меда в бочке с дерьмом. За что она крайне признательна.

— Ну, конечно, — морщусь.

— Ну, конечно, — передразнивает меня он. — Ты так и не ответила: считаешь себя ее подругой?

— Если и так, то какая тебе разница?

— А ты не думала, что ей нужна поддержка, а не твои нравоучения? У тебя бегущая строка в глазах: «Какой ужас! Как она низко пала!».

— Я так не считаю.

— Да ладно? Тогда прости, я ошибся, — он натянуто улыбается.

Отвожу взгляд: конечно, я всячески пытаюсь поддержать Олю, но в глубине души все равно осуждаю ее интрижку с Шаровым. Понимаю, что у меня нет морального права на порицание, но ничего не могу с собой поделать. Вот только я думала, что хорошо скрываю свои чувства! Видимо, я ошиблась.

— Почему тебя так беспокоит Оля? — спрашиваю я.

— Потому что она — хороший человек, с которым хреново обошлись. Этого недостаточно?

Сказанное слабо вяжется с образом подонка Шарова, который я себе нарисовала в первый же день нашего знакомства. Неужели я так плохо разбираюсь в людях? Или он всего лишь вводит меня в заблуждение? Жду подсказки от здравого рассудка, но он молчит. Вспоминаю теплые отзывы Оли в адрес Гоши — похоже, она и впрямь была крайне признательна ему за своеобразно оказанную поддержку.

— Если ты не против, то я приступлю к еде. Разговоры о сексе всегда возбуждают аппетит.

Зря я сомневалась в своей проницательности: Шаров — просто животное!

Понедельник, 25.03.2013

Выходные, проведенные у родителей вдали от работы, шума большого города и, конечно же, Кирилла, который начал проявлять небывалую активность, позволили отдохнуть и набраться сил для новых свершений.

В субботу в гости приезжал Алексей Константинович со своей женой, Ольгой Михайловной, и пятнадцатилетней дочкой Сонечкой. Папá несколько раз обыграл его в бильярд, потом по моей просьбе один раз поддался, чего Алексей Константинович не заметил и чему был несказанно рад. Мамá развлекала Ольгу Михайловну рассказами о всякой ерунде — цветоводство, Альфи, кулинарные рецепты, снова Альфи, великолепие Ватикана, выставка импрессионистов, опять Альфи, новая коллекция Chanel, в который раз — Альфи.

Сонечка прибежала в мою комнату и принялась рассказывать про того мальчика, про которого «помнишь, я говорила тебе месяц назад» и который «представляешь, позвал меня в кино на какой-то мультик», а потом «провожал до дома эту дуру Петрову, а она такая страшная и уже совсем не девственница!».

В это время Кирилл забивал память моего телефона сообщениями, содержащими «люблю — не могу», «хочу тебя прямо сейчас» и даже перед сном «а что на тебе сейчас надето?».

Поскольку родители были заняты гостями, то они совсем забыли о нравоучениях и за два дня не сделали мне ни единого замечания.

В общем, уик-энд удался, поэтому на протяжении всего пути до офиса довольная улыбка не сходит с моего лица.

Все меняется в мгновение ока, когда я вижу, как Мокрозад паркует свою машину возле входа. Ничего не остается, как припарковаться за ним. С трудом сдерживая непреодолимое желание поддать газу и снести ему бампер, я все-таки глушу мотор и выбираюсь из машины. К моему удивлению, Мокрозад остается сидеть в своем авто.

Опен-спейс пустует. Вешаю кожаную куртку на спинку кресла и включаю системный блок. Вентилятор внутри чуть слышно гудит, а на мониторе высвечивается окно ввода пароля. Даже не глядя на клавиатуру, печатаю «individualisation!238» и нажимаю Enter.

— О, ты уже здесь! — Аня впопыхах стягивает с себя пуховик. — Хорошо, что еще никого нет! У меня к тебе дело.

И она принимается рассказывать, что Три Эс, пребывающий в стадии бракоразводного процесса, уже сделал ей предложение и даже подарил кольцо, которое, конечно же, Аня не надела, дабы избежать расспросов, но которое она сфотографировала. Она тычет мне в лицо свой мобильный телефон, чтобы я могла воочию лицезреть великолепие подарка. Кольцо, конечно, не в моем вкусе — косичка из белого и желтого золота, россыпь черных бриллиантов, а в центре — белый бриллиант на ножке. Изображаю улыбку и произношу: «Оно прекрасно!», хотя по спине пробегают мурашки: я была лучшего мнения о вкусовых предпочтениях Семена Степановича. Но на этом Аня не остановилась: оказывается, Три Эс хочет устроить воистину королевскую свадьбу и уже подыскивает загородный дом отдыха для празднования самого счастливого, по его словам, дня. Молча слушаю, мечтая о том, чтобы кто-то из девочек уже, наконец, появился на рабочем месте, тем самым избавив меня от внезапного словесного недержания Безуховой.

— Не знаю, где найти платье, — произносит она с такой горечью, словно лишилась близкого человека.

Платье… Платье! Я так и не решила, в чем пойду на званый ужин по случаю дня рождения Терехова. Что-то строгое, что-то элегантное и что-то необычное… «Синее! Синее! Синенькое!!!», — кричит тщеславие. «Не будь дурой…», — устало изрекает здравый рассудок.

— И я в этом совсем не разбираюсь. Можешь съездить со мной? — Аня с мольбой смотрит мне в глаза.

Я в замешательстве: пару недель назад я совсем ничего не знала о личной жизни девочек, и, если уж быть честной с самой собой, даже не хотела ничего знать — меня вполне устраивали отношения, не выходящие за рамки рабочих. Теперь я посвящена в сердечные тайны Оли и Ани, но я ума не приложу, что с этим делать. У меня никогда не было друзей: до шестнадцати лет я все свободное время проводила с семьей, после — с Кириллом, потом — со вторым мужем, а дальше — на работе. Я была так занята! Сейчас мне двадцать девять лет, и я ничего не знаю о дружбе. Я не умею дружить. Не могу представить, как я за чашечкой чая или за бокалом вина рассказываю кому-то о своих проблемах и страхах, потому что я никогда этого не делала. Психоаналитик не в счет, да и с ним я не была предельно откровенна.

— Мне больше некого попросить, — продолжает Аня.

— Конечно. Ты свободна на этих выходных?

— Да!

— Всем привет! — здоровается Оля. — Маш, ты уже видела мое сообщение? Я всю субботу тут просидела над презентацией по ДМС!

— Сейчас посмотрю.

Аня замолкает и садится за свой стол.

День выдался слишком насыщенным для понедельника: две внутренние встречи и одна внешняя, которая закончилась в 16–00. Я даже собиралась поехать домой, как мне позвонил Рябинов и сообщил, что Петрович внезапно решил созвать совещание в 17–15. Я хотела было сослаться на плохое самочувствие, но здравый рассудок настоятельно рекомендовал этого не делать. В конце концов, никто не отменял возможности (пусть и призрачной) моего повышения.

Ровно в 18–00 мозг перестает воспринимать любую информацию. Петрович что-то вещает, а я отстраненно смотрю на экран мобильного телефона. Конечно, это не остается незамеченным: генеральный даже сообщает всем присутствующим, что «Варнас, похоже, не интересуют плановые показатели». Тщеславие рассыпается в проклятьях: с какой стати они должны меня интересовать? Первый квартал еще не закончился, а мое управление уже выполнило полугодовой план! Рябинов спешит вступиться, но Петрович сразу же его осаждает:

— Виктор, не утруждайтесь. Никто не сомневается в том, что вы всегда на стороне своей любимицы.

С трудом сдерживаюсь, чтобы не послать генерального куда подальше. Что он себе позволяет? Любимицы? Умом тронулся?

— Я всегда на стороне профессионалов, — с каменным лицом отвечает Витя.

— Ну да, конечно, — с мерзкой улыбочкой произносит Петрович.

Встречаюсь взглядом с Орлом: он ликует. И как я сразу не догадалась?! Ландышева ему нажаловалась, и тот, как подобает настоящему джентльмену, накрутил своего дружка. Теперь нам с Витей не поздоровится… Гоша громко откашливается, и присутствующие сразу же поворачиваются в его сторону.

— Грипп, — он одаряет всех фирменной улыбкой.

Рябинов, как ни старался, не смог придумать достойную отговорку, чтобы отказаться от ужина. Как только мы садимся за столик, я изливаю на него праведный гнев.

— Я же тебе говорила: этот старый хрен что-то задумал. Почему ты меня никогда не слушаешь?

— Хрен? Где твои манеры? — он смеется.

— Да хватит уже! — я слишком устала, чтобы сдерживать эмоции. — Прекрати делать вид, будто ничего не происходит. Ты же говорил, что доверяешь мне!

— Успокойся, — он вмиг делается серьезным. — Ничего не происходит. И я тебе доверяю.

Хочу возразить, но не произношу ни слова. Витя выглядит измученным: красные глаза, глубокая морщина поперек лба, желтоватый цвет лица. А тут еще я со своими претензиями! Чувство вины открывает правый глаз, и по спине пробегают мурашки.

— Прости, — спешу извиниться я. — Последнее время я какая-то нервная.

— ПМС? — он изображает не очень убедительную улыбку.

— Да. Давай лучше обсудим подарок для Терехова. Например, флакон мышьяка? Как тебе?

Витя смеется, но я прекрасно понимаю, что этот смех — всего лишь притворство.

Вторник, 26.03.2014

На часах только 8-00, а я уже паркую машину возле офиса. Обвожу усталым взглядом серое здание и впервые за все время работы в компании «Х» понимаю, что не хочу заходить внутрь. Слишком много негатива за такое короткое время — это сильнее меня. Быть может, наврать, что я заболела? «Очень по-взрослому!», — с сарказмом произносит здравый рассудок. А что еще остается?

От стука в окно я вздрагиваю: это Гоша и его фирменная улыбка. Опускаю стекло: свежий воздух врывается в салон машины.

— Доброе утро, — говорю я таким голосом, как будто кто-то умер.

— Да ладно? Непохоже, что для тебя оно доброе.

И без того тошно, а тут еще Шаров со своими шуточками и неизменной улыбкой, которая, похоже, отпечаталась на его лице. Да что он вообще здесь делает в восемь утра?! Хотя, какое мне до этого дело? Пусть убирается…

— Ты прав. Похоже, я заболела. Поеду домой. Пока!

— О да, долго я ждал. Открой дверь. Давай же, я тебя не съем!

Он садится в машину и пристегивается.

— Выезжай на Садовое, дальше — я покажу.

— И куда мы едем? — изгибаю бровь.

— Завтракать. Хватит задавать тупые вопросы, меня это не заводит. Поехали.

Тщеславие вместо положенной порции проклятий в адрес Шарова лишь зевает, даже не прикрыв рот рукой. Здравый рассудок, нахмурив брови, произносит: «Хуже не будет, так что дави на газ».

Во дворах, где-то между Цветным бульваром и Сретенкой, в старом отреставрированном доме за узкой деревянной дверью находится кофейня с названием «ev’ry 7 a.m.». Здесь вкусно пахнет жареным кофе и свежей выпечкой. Здесь развешанные на оливковых стенах часы с яркими циферблатами из сувенирных тарелок показывают время в различных городах. Здесь под стеклянной столешницей каждого кованого столика — магниты из разных стран. Здесь песни Стиви Вандера сменяются композициями Нины Симон.

— Рано ты сегодня! Привет, — высокий блондин обменивается рукопожатиями с Гошей и переводит взгляд на меня. — Доброе утро.

— Забудь, Серый, для нее оно не доброе, — отвечает Гоша, прежде чем я успеваю открыть рот. — Мы займем Лизу.

Под стеклянной столешницей скрытого от посторонних глаз высокой деревянной перегородкой столика — мозаичная репродукция бессмертной Джоконды. Шаров помогает мне сесть (!) и занимает место напротив меня. С чего бы ему так любезничать? «Нужно быть осторожнее», — подсказывает здравый рассудок, и я с ним полностью согласна: Гоша — тот еще фрукт! Достаю из сумки пачку сигарет и кладу на стол.

— Э, нет, крошка Мэри! Здесь не курят.

Сигарета сейчас была бы очень кстати, но ничего не поделаешь. Убираю пачку обратно в сумку и кладу на ее место телефон. Гоша внимательно наблюдает за моими манипуляциями, а на его лице — печать глубокой задумчивости. Высокий блондин появляется возле столика. Я заказываю латте и апельсиновый сок, а Шаров — эспрессо и какого-то «Пуделя». Конечно, интересно, что кроется за этим странным названием, но я решаю не отвлекаться по пустякам. Подумаешь, Пудель! Ничего особенного.

— Первый раз прогуливаешь? — Гоша улыбается.

— Прогуливаю? Ты о чем? — делаю вид, будто не понимаю его.

— Да ладно?

— Зачем мы сюда приехали?

— Я — чтобы позавтракать. Ты — чтобы составить мне компанию.

— Довольно, — встаю со стула. — Счастливо оставаться.

— Ладно-ладно, только успокойся, — он разводит руками. — Мы приехали сюда, чтобы поговорить.

— Начинай, — снова сажусь и всем видом даю понять, что готова слушать.

Гоша медлит несколько минут, словно подбирая нужные слова, которые смогут меня заинтересовать. Фирменная улыбка исчезла с его лица, а черти, по обыкновению танцующие в глазах, затаились. Что же послужило причиной подобных метаморфоз? Или он всего лишь придумывает очередную шуточку?

— Ты была паинькой, поэтому я готов рассказать тебе еще один секрет, — уголки его губ медленно приподнимаются. — Рябинова сливают. И тебя заодно. Ты не оправдала надежды Петровича, который хотел привлечь тебя на свою сторону. Думаю, не обошлось без Орла. А ты ведь знаешь, откуда он черпает информацию. Так что, крошка Мэри, думай, что делать дальше.

Не оправдала надежды Петровича? Да не пойти ли ему?! Портфель моего управления составляет 50 % от всего портфеля компании «Х», и треть клиентов — личные связи — Витины и мои. Стоп, с «Оушен» — даже больше трети! И все эти клиенты уйдут за нами. Потерять двадцать процентов от портфеля — крайне опрометчивый шаг. Так о чем же Петрович думает?

— Он думает, что мы оставим клиентов после своего ухода?

— Ты еще не знаешь? — Гоша издает смешок. — Нашу компанию, точнее, сорок девять процентов акций, собираются продать госбанку. Вы с Рябиновым, конечно, молодцы, но кэптив[6] под крылом финансового гиганта соберет куда больше. Петровичу ясно дали понять, что нужны послушные и лояльные исполнители, а не своенравные продавцы. И он сделает все, чтобы удержаться на своем месте.

Память воспроизводит все странности в поведении Рябинова за последние недели, и по спине пробегают мурашки: вверх, вниз, снова вверх.

— Витя все знает… И ничего мне не сказал, — произношу я.

— Конечно, знает, он же не дебил. Поэтому тебе ничего и не сказал. Зачем тревожить свою любимицу? Умоляю, не стоит все усложнять и бежать к нему с расспросами: он сам тебе все скажет, когда посчитает нужным. Ты ведь умная.

Сомнение собирает вещички: все ясно, как день, так что нет нужды оставаться в глубинах моей встревоженной донельзя души. Гоша явно мне льстит: была бы я умной, давно бы проработала свои действия на несколько ходов вперед. Но я этого не сделала, потому что до последнего сомневалась в намерениях Петровича — до того самого момента, пока меня не ткнули лицом в очевидное. И кто это сделал? Вездесущий Шаров! Вот кто продумывает все наперед, вот кто знает все секреты, вот кто может позволить себе фирменную улыбку в любой ситуации… А я… Сижу перед ним, как кролик перед удавом, и таращусь на Джоконду, которая смеется надо мной.

Высокий блондин выставляет на стол заказ: айриш-бокал с латте, апельсиновый сок в граненом стакане, чашку эспрессо и стопку с зеленоватой жидкостью, которую Гоша сразу же выпивает залпом.

— Полегчало? — спрашивает блондин.

— Да, — отвечает Гоша, чуть поморщившись. — Спасибо, Серый.

— Зачем ты мне помогаешь? — интересуюсь я, когда мы снова остаемся наедине.

— Не знаю. Ты мне нравишься.

Нравлюсь? Тщеславие хлопает в ладоши, но сразу же получает подзатыльник от здравого рассудка: в симпатии со стороны Шарова нет ничего хорошего — все знают, каким образом его симпатии реализовываются. Как выяснилось, я не умею продумывать все наперед, но я умею весьма убедительно изображать равнодушие, чем и стоит сейчас заняться.

— Чем же?

Мой голос звучит более чем бесстрастно, и Гоша чуть морщится — совсем так же, как после выпитой зеленой жидкости. Здравый рассудок хвалит меня за отличное актерское мастерство и советует продолжать в том же духе.

— Мне просто нравится, что ты мне нравишься, — произносит он после минутной паузы.

— Что, прости? — изгибаю бровь.

— Мне нравится это чувство. Где-то в глубине души я хочу тебя, но это не суть. И это бы все испортило.

Тщеславие, оправившись от подзатыльника, больше не хлопает в ладоши, а топает ногами, требуя немедля осадить наглеца. Актерского мастерства оказывается недостаточно, чтобы скрыть возмущение.

— Только не надо убеждать меня, что ты мне не отдашься! Я не такой тупой, чтобы быть уверенным в обратном, — Гоша смеется. — Предпочитаю просто наслаждаться. Издали. Вот, например, твой парфюм — тебе же нравится его запах?

Утвердительно киваю.

— Но ты же не будешь пить из флакона, правда? Ты всего лишь нанесешь его на кожу и будешь наслаждаться ароматом.

— Вот уж не думала, что ты такой эстет, — пытаюсь скрыть удивление за сарказмом.

— Да ладно? А что ты думала? Лучше даже и не говори! Так что, крошка Мэри, мне от тебя не нужно ничего плотского. Если ничего не начинать, то это и не закончится. Теперь понимаешь? И, кстати: твой парфюм мне тоже нравится. Так что, мы — друзья? — он приподнимает брови.

«Последнее время у нас как-то много друзей появилось!» — с подозрением произносит здравый рассудок.

— Еще не решила. Но я подумаю.

— Ахаха! Со мной выгодно дружить: я никогда не бросаю своих друзей в беде. Так что хорошенько подумай, крошка Мэри.

Четверг, 28.03.2013

Теперь пребывание в офисе компании «Х» напоминает прогулку по минному полю: Ландышева со своим любовником, Рябинов со своими секретами, Петрович со своими интригами и Шаров со своей сомнительной платонической симпатией — всего этого слишком много для меня одной! Выбирать слова, выбирать интонацию, выбирать выражение лица, выбирать собеседников и выбирать маршруты перемещения — надолго меня не хватит! Еще немного — и я снова окажусь на кушетке у психоаналитика.

В 14–00 мне звонит Рябинов и приглашает на обед. Есть совсем не хочется, но я все-таки соглашаюсь: вдруг во время поедания стейка с начальником случится приступ откровенности, и он поделится своими планами на ближайшее будущее?

Витя выбирает ресторан, расположенный в другом районе. Мы занимаем самый дальний столик. После того, как официант, приняв заказ, удаляется, Рябинов достает из пачки сигарету, закуривает и безжизненным голосом произносит:

— У меня проблемы, Маш.

Неужели? Хочу накинуться на него с обвинениями, но вовремя останавливаюсь: от меня требуется поддержка, а не истерика.

— Что случилось?

— Ты была права насчет Петровича: он меня сольет. И это произойдет совсем скоро.

Пытаюсь изобразить удивление, но получается совсем не убедительно.

— Ты ведь знала, да? — Витя с горечью усмехается. — Петрович сказал?

— Нет. С чего бы ему делиться со мной планами?

— Он хочет тебя повысить.

— Не исключаю, что он хотел. Но сейчас он меня сольет вместе с тобой.

— Профессионалов твоего уровня в компании нет, а переманить кого-то со стороны вряд ли удастся: сама знаешь, как трудно нам было найти людей даже на позиции начальников отдела.

Тщеславие расплывается в довольной улыбке: конечно, мы самые лучшие, кто бы сомневался! Но здравый рассудок саркастически замечает, что в сложившейся ситуации нам это не поможет. «Вы с Рябиновым, конечно, молодцы, но кэптив под крылом финансового гиганта соберет куда больше», — рефреном звучат в мыслях слова Гоши, которые мне нечем крыть. Петровичу не нужны профессионалы, ему нужны исполнители, так что мое пребывание в компании «Х» — всего лишь вопрос времени.

— Ты все еще можешь исправить ситуацию, — добавляет Витя.

— Это как? — моему возмущению нет предела. — Пойти на поклон к этому хрену и сообщить, что я — с ним? Ты так обо мне думаешь? Да я лучше уволюсь!

— Варнас, я — уже практически безработный. Других предложений у меня нет. Зато у меня есть семья, которую нужно кормить. Не исключено, что я сам потащусь на поклон к этому хрену и буду умолять повременить с моим увольнением.

Беременная Алена, трое детей, Алевтина Николаевна — о них всех я почему-то не подумала. Большой дом в двадцати километрах от Москвы. Между прочим, по Новорижскому шоссе. Магазины, салоны красоты, выставки, театры, рестораны, няня, домработница и водитель. Кто будет оплачивать все это великолепие? Уверена, что у Вити есть сбережения, но надолго ли их хватит? Что он скажет своей жене, когда деньги закончатся?

И вот, перед ним сижу я, гордая и непримиримая. Только в отличие от Вити у меня ни перед кем нет финансовых обязательств. Что я сделаю в случае нехватки средств? Пойду к родителям, потому что у гордыни — двойные стандарты. Конечно же, я резко сокращу расходы и попытаюсь найти новое место работы, но мне есть на кого рассчитывать. А на кого кроме себя может положиться Витя? Чувство вины злобно скалится: место, уготованное нам в аду, опускается на несколько уровней. «Пожалуй, нам лучше заткнуться…», — сообщает здравый рассудок.

— Если я могу чем-то помочь, то…

— Можешь. Сиди тихо, пока я что-нибудь не придумаю. И собирай данные по клиентам — нашим и чужим: все, что можешь найти.

В семь вечера я встретилась с Кириллом. Он так отчаянно пытался навязать свое общество на вечер и, конечно же, ночь, что мне захотелось его ударить. Отстал он только после того, как я уже на повышенных тонах объяснила, что моему организму необходимо отдыхать в целях сохранения душевного равновесия. И отдыхать нужно в одиночестве. Не знаю, поверил Кирилл или нет, но за весь вечер с момента нашего расставания мне пришло от него только одно сообщение — «Спокойной ночи».

Пятница, 29.03.2013

На праздник, устроенный Тереховым в честь самого себя, совсем не хотелось идти. Но все-таки я взяла день в счет отпуска, чтобы подготовиться к посещению этого мероприятия. Тем более что Витя просил составить ему компанию: новые связи сейчас необходимы, как никогда.

В 9-00 я уже была в спортзале: полчаса на беговой дорожке, полчаса на силовых тренажерах, еще десять минут на беговой дорожке, бокал свежевыжатого сока — апельсиновый, смешанный с яблочным — в баре, прохладный душ, час массажа, чайник зеленого чая с жасмином в баре, потом маникюр (бледно-розовый лак!) и педикюр.

Ровно в 18–00, как и обещал, Витя извещает меня о своем прибытии. Перед тем, как накинуть на плечи манто из рыжей лисы, я еще раз осматриваю себя в зеркале: спадающее на одно плечо струящееся платье в пол темно-зеленого цвета, эффектно подчеркнутое в районе бедер винтажным золотым поясом-цепочкой. Распущенные волосы, завитые в локоны и поэтому теперь едва достававшие до лопаток, заколоты за ушами, чтобы открыть лицо и, конечно же, уши, в которых красуются круглые золотые серьги величиной с грецкий орех. «Ты самая, самая, самая!!!», — вопит тщеславие, а самолюбие дудит в фанфары.

— Ого, — Витя бросает на землю окурок и открывает мне дверь машины. — Чего это ты так вырядилась?

— Чтобы тебе стыдно со мной не было, — отвечаю я и, придерживая подол платья, не без труда забираюсь в его X5.

— Ну да, конечно! Хочешь поразить Терехова? — он иронично улыбается.

— Отнюдь, — вру я так убедительно, что даже сама себе верю.

Московские пробки заставляют нас передвигаться со скоростью черепахи, и я уже нервничаю. Витя же, напротив, предельно спокоен. В такт музыке, кричащей из колонок так громко, что у меня начинает болеть голова, он постукивает пальцами по рулю и следит за дорогой.

— У тебя хорошее настроение. Придумал, как решить проблему с Петровичем?

— В процессе. Но сдвиги есть.

Хочу захлопать в ладоши, но вовремя останавливаюсь: чувство вины подсказывает, что печемся мы не об успехах Рябинова, а всего лишь о своей шкуре.

— Уже восемь, — спешу перевести тему. — Опаздываем…

— Всего на полчаса. Велика птица!

— Ну да… Просто я ногу отсидела.

— Потерпи, минут через десять будем на месте.

И он оказался прав — ровно через десять минут мы въезжаем на парковку ресторана. Как и подобает девушке в вечернем платье, жду, пока мой спутник соизволит открыть дверь и подать руку. Надо сказать, что делает он это крайне неспешно, словно его силком притащили на это мероприятие. Как будто это я просила составить мне компанию! Можно подумать, я бы не нашла, чем занять себя вечером! «Ну да, конечно, дел-то у нас по горло!», — с сарказмом произносит здравый рассудок.

Наконец все формальности соблюдены, и мы проходим в ресторан. Витя сдает верхнюю одежду в гардероб и, вернувшись, выдвигает в мою сторону локоть, намекая, чтоб я взяла его под руку.

Пока мы идем к лестнице, оглядываюсь по сторонам: на первом этаже располагается большой танцпол (тут еще и дискотека намечается?!), освещенный неоновыми огнями, и длинная барная стойка, у которой уже толпится несколько человек (в том числе какая-то особа в неприлично коротком платье ультрамаринового цвета), в нетерпении наблюдающие за двумя барменами. На втором этаже организован фуршет. Гости с бокалами в руках прохаживаются между высоких столов, уставленных закусками, подходят к балкону с видом на танцпол и поглядывают вниз.

— Ну и где Терехов? — негромко возмущается Витя. — Мы его искать, что ли, должны?

Молчу, потому что как раз в этот момент замечаю высокую брюнетку в длинном платье лазурного цвета. Это совпадение?

— Мария, — раздается позади меня голос Алексея Константиновича. — Рад тебя видеть, — он обменивается рукопожатиями с моим спутником. — Пройдемте на третий этаж, там можно будет присесть.

Мой спутник что-то бурчит себе под нос, но из-за джазовой музыки, раздающейся отовсюду, не могу разобрать слов. Он, что, издевается? Зачем мы сюда притащились, если его все раздражает? Больше никогда не пойду у него на поводу! Может, развернуться и поехать домой? «Ты совсем рехнулась? Веди себя подобающим образом, а не как избалованная девчонка!», — отчитывает меня здравый рассудок.

На третьем этаже не так много людей. А возле столика в конце зала стоит Терехов в компании двух мужчин и двух блондинок в синих (!) платьях. От увиденного слегка кружится голова, а здравый рассудок язвительно произносит: «Я же говорил…». Возникает только одно желание — поскорее убраться отсюда, поехать домой, сжечь все синие предметы своего гардероба и в одиночестве напиться, поднимая каждый бокал за здравый рассудок. Терехов оборачивается, на секунду замирает, потом что-то быстро говорит своим собеседникам и поспешно шагает в нашу сторону. Костюм полуночно-синего цвета идеально сидит на нем, а расстегнутая верхняя пуговица бледно-голубой сорочки снова напоминает окружающим, что здесь он — Бог. Вьющиеся смоляные волосы, легкая небритость, узкий разрез черных глаз…

— Мария, — Терехов впивается в меня взглядом, словно пиявка. — Виктор, — обмениваясь рукопожатиями с Рябиновым, он продолжает смотреть на меня. — Вы вместе?

— Да, не могу же я отпустить такую красотку одну! — Витя довольно улыбается. — С днем рождения! — и он протягивает золотистый бумажный пакет. — Там от нас подарочек.

— От вас? — Терехов усмехается.

«Pokerface!», — приказывает здравый рассудок, и я не смею ослушаться. Одна из блондинок в синем, видимо, не желая отпускать именинника надолго, грациозно подплывает к нам.

— Феофан, мы все с нетерпением ждем обещанный сюрприз, — она берет его под руку.

— Скоро, — отвечает он, чуть заметно поморщившись.

— Сюрприз? — переспрашивает Рябинов. — Да ты — затейник!

С трудом подавляю в себе смешок, но улыбку скрыть не могу. Почему бы и нет? Ведь девушке в вечернем платье подобает улыбаться при шутках своего спутника. Терехов выглядит расстроенным, хотя и пытается это скрыть. С чего бы ему переживать? Дорогой ресторан, сотня гостей (или больше?), рядом — миловидная блондинка в синем (конечно же!) платье — разве жизнь не удалась? Чувствую, как в клатче вибрирует мобильный. Достаю телефон и смотрю на экран: это мамá. При других обстоятельствах я бы сбросила звонок, но сейчас просто необходимо скрыться из поля зрения Феофана Эрнестовича, пока он не испепелил меня взглядом.

— Приношу извинения — срочный звонок. Я вас оставлю, — и я многозначительно смотрю на Витю, как будто в моих словах кроется сакральный смысл, понятный только нам двоим.

— Конечно. Только не задерживайся, — снисходительно отвечает он.

При других обстоятельствах я бы разговаривала с мамá не более пяти минут, но сейчас просто необходимо выдержать паузу, чтобы прийти в себя. В обществе Терехова я чувствую себя неуютно. Почему он постоянно пялится на меня? Это, по меньшей мере, неприлично! Хотя, чему я удивляюсь? С момента нашей первой встречи было понятно, что у него проблемы с воспитанием!

— Мари, ты слушаешь меня? — спрашивает мамá.

— Да, конечно. Альфи похудел на двести грамм. Знаешь, мне пора идти. Созвонимся завтра.

Убираю телефон в клатч и неспешно направляюсь к лестнице: долго отсутствие будет выглядеть подозрительно. Надеюсь, Терехов уже уединился где-нибудь с блондинкой, и я больше не увижу его.

— Ну и где ты была? — интересуется Витя, когда я подхожу к нему.

— Разговаривала.

— С мамой? — он делает глоток шампанского. — Очень смешно!

— Не вижу ничего смешного, — пожимаю плечами.

— Играешь с огнем, Маш.

— В смысле?

— Ну, в прямом, — отвечает он. — Я про Терехова.

— Я ни с кем не играю.

Что за глупые предположения? Играю? Неужели мое поведение не свидетельствует об обратном? Я даже и не думала играть с кем-то, тем более, с Тереховым, ведь в партии против него вряд ли удастся одержать победу. «Неужели поняла? Аллилуйя!», — здравый рассудок возносит руки к небу и артистично закатывает глаза.

— Фото? — рядом возникает низкорослый пухляк с камерой в руках.

— Нет, спасибо!

— Почему же нет? — Рябинов приобнимает меня за талию и прижимает к себе. — Улыбайся, Варнас: нас снимают!

Изображаю улыбку, хотя с большей радостью убила бы их обоих.

Проходит пара часов или около того. Веселье набирает обороты — гости уже пустились в пляс. Мы с Рябиновым стоим на втором этаже, облокотившись на стеклянные стенки балкона, пьем шампанское и чуть слышно обсуждаем присутствующих. Меня раздражает абсолютно все, в особенности — амазонки из армии в синем, рыскающие по этажам.

— Попадем в светскую хронику! — Витя громко смеется. — По-моему, фотограф на тебя запал: ты постоянно в фокусе. Только представь, он потом обклеит твоими фотографиями стены своей каморки и будет…

— Довольно! — морщусь. — Мне уже порядком надоел этот папарацци. И вообще: гости уже изрядно пьяны — пора уезжать.

— Да ладно? Все только начинается! — и его смех становится еще громче. — Может, потанцуем?

— Ты издеваешься? Я не собираюсь выплясывать перед всеми этими… Людьми!

— Виктор? Ну, здравствуй! — раздается рядом бас.

Высокий мужчина крепкого телосложения выглядит пугающе: его улыбка похожа на оскал, его маленькие глаза как будто видят насквозь, словно рентгеновские лучи.

— Артем? — Рябинов радостно трясет его огромную руку. — Давно не виделись! Рассказывай, как сам!

Нервно сглатываю: похоже, этот громила задержится рядом с нами надолго. Он осматривает меня с ног до головы, после чего спрашивает:

— Познакомишь нас?

— Конечно. Артем Солохин, мой однокурсник. А это — Мария, моя…

— Жена?

С трудом сдерживаю желание выплеснуть содержимое бокала в лицо этому хаму. Что он себе позволяет?! Даже беспардонный Рябинов выглядит шокированным!

— Нет, это моя коллега.

— Тогда она не будет возражать, если мы оставим ее на какое-то время?

Я буду только счастлива, если вы оба уберетесь к чертям! Зачем я только пришла сюда?! «А я говорил…», — произносит здравый рассудок, но я посылаю его куда подальше. Этот вечер займет почетное место в рейтинге самых отвратительных вечеров в моей жизни! Нужно немедленно уезжать, пока я не убила кого-нибудь! В тот момент, когда Рябинов исчезает из вида, вспоминаю, что у него остался номерок. Что ж, придется ехать домой без верхней одежды: я готова пожертвовать даже прекрасным манто из лисы!

— Вам скучно?

Даже не оборачиваясь, узнаю этот голос: только Терехова не хватало! «Держи себя в руках!», — приказывает здравый рассудок.

— Вовсе нет, — выдавливаю из себя улыбку. — Не помню, чтобы когда-то так веселилась.

— Звучит неубедительно, — его глаза сужаются. — Быть может, я смогу Вас развлечь?

— Здесь столько гостей. Не думаю, что стоит утруждаться ради меня.

— Ради Вас — стоит.

Издевается? Как он собрался меня развлекать? Неужели нельзя просто оставить меня в покое? Будь проклят тот день, когда я решила влезть в «Оушен»! Всему виной тщеславие, которое сейчас сжалось в комок и сидит тихо, словно не имеет ко всему происходящему никакого отношения. Здравый рассудок мечется из угла в угол, судорожно придумывая пути выхода из неловкой ситуации. Играет медленная композиция, и Терехов улыбается. Нет, нет, только не это!

— Вы ведь не откажете имениннику? — и он протягивает мне руку.

Усилием воли заставляю мурашки остановиться посередине спины. Всего лишь танец — ничего особенного. Я смогу. Какие-то пять минут. Я справлюсь. От его теплого прикосновения меня бросает в озноб. Надо думать о чем-то отвлеченном. Насколько похудел Альфи? Мы спускаемся по лестнице. Двести грамм? Мало. Окружающие заинтересованно смотрят. Ветеринар говорил, что мопсу нужно скинуть килограмм. Вот уже и танцпол. Наверняка мамá дает ему что-то вкусное. Терехов уже держит меня за талию. Какие-нибудь собачьи сладости. Косточку. Терехов соединяет наши руки. Да, я же покупала ему такие косточки, они со вкусом… Вкусом… Боже, все таращатся на нас! Со вкусом курицы! Наконец-то я вспомнила!

— Мария, о чем вы думаете? — его голос звучит мягко, как никогда раньше.

Я думаю о косточках. Они прекрасны. Особенно со вкусом курицы.

— Вам холодно?

Почему бы ему не помолчать? И не мешать мне думать о прекрасных косточках со вкусом…

— Нет, — отвечаю я.

— Вы прекрасно выглядите. Как всегда.

— Вы весьма любезны. Как всегда.

Когда музыка закончится? Потому что мое воображение, похоже, исчерпано: не могу больше фантазировать на тему косточек.

— И я рад, что вы пришли.

Может, наступить ему на ногу? С каждой секундой я теряю контроль над собой: сдерживать дрожь во всем теле — занятие не из простых. Я опасаюсь Терехова. Я никогда и никого так не опасалась. Но самое ужасное заключается в том, что меня трясет не только из-за страха. Мне приятны его прикосновения. Мне нравится, как звучит его голос. Я нахожу его улыбку крайне сексуальной. И его глаза…

— Вам все еще весело? — спрашивает он бархатным голосом.

Похоже, он что-то задумал! Играть по его правилам или изобразить приступ мигрени и исчезнуть? «Конечно, первое! Играть и переиграть!», — вопит тщеславие. «Второе — и это даже не обсуждается!», — безапелляционно заявляет здравый рассудок. Но если я люблю шампанское, тогда почему никогда не рискую?

— Да, Феофан, очень, — отвечаю, подражая его интонации.

— И вы подарите мне еще один танец?

— Возможно.

Терехов прищуривает глаза и усмехается, словно видит меня насквозь. К сожалению, я не могу похвастаться аналогичной проницательностью: решительно не понимаю, что у него на уме. Игра по его правилам уже не кажется мне такой заманчивой: выиграть не удастся — для победы нужно уметь блефовать, а не просто скрывать любые эмоции под маской безразличия. Зря я все это затеяла!

Наконец музыка стихает. Хочу бежать со всех ног, но Терехов продолжает держать мою руку в своей.

— Сейчас будет шоу. Лучше всего видно с балкона на третьем этаже. Вы не составите мне компанию? — он улыбается.

Знаю, что сейчас самое время изображать приступ мигрени, но не хочу уходить. Мне даже удалось справиться с дрожью во всем теле — разве это не повод продолжить игру? Ведь я всегда смогу исчезнуть?

— Я же не откажу имениннику.

— Лучший подарок.

Он освобождает мою руку. Мы поднимаемся по лестнице. На втором этаже встречаем Рябинова.

— Маша, можно тебя на пару слов? — он выглядит встревоженным.

— Виктор, мы собираемся смотреть шоу. Присоединяйся, — в голосе Терехова слышно раздражение.

— Мы присоединимся совсем скоро.

— Да, Феофан. Это не займет много времени, — я улыбаюсь.

Немного поразмыслив, он оставляет нас наедине.

— Пойдем покурим. На улицу.

— Покурим? Это не может подождать?

— Нет!

Мы снова спускаемся, забираем вещи из гардероба и выходим на улицу. Глоток свежего воздуха — как нельзя кстати!

— Мать твою, Варнас, я же предупреждал тебя! — кричит Рябинов.

— О чем?

— Держаться от него подальше! Дерьмо! — он закуривает. — Я не хотел говорить, чтобы ты не загонялась. Этот м…к считает, что ты — моя любовница. И хочет отыграться.

— Что? Бред какой-то… С чего бы ему так думать?

— Да потому что он козел! Я не хочу, чтобы из-за меня у тебя были проблемы.

Меня словно ударили по голове чем-то тяжелым. Терехов хочет использовать меня, чтобы отомстить за интрижку двадцатилетней давности? Боже… Теперь все ясно, как день! Какая же я дура! «Я так и знал…», — здравый рассудок закрывает лицо руками, а тщеславие под похоронный марш самолюбия выбирает способ самоубийства.

— Ты зря волнуешься: у него ничего не выйдет, — безжизненным голосом произношу я. — Спасибо за заботу. Я хочу побыть одна. Но я скоро приду.

— Хорошо, — он делает затяжку и выкидывает сигарету в пепельницу. — Я жду тебя на втором этаже.

Этот вечер подбирается к первому месту в рейтинге самых ужасных. Ну уж нет! Я не позволю какому-то там Терехову остаться в моих воспоминаниях! Нужно отвлечься. Достаю телефон и набираю номер Гоши. Он отвечает после второго гудка.

— Крошка Мэри? Как вечеринка?

— Отвратительная. А ты где?

— Играю в покер.

— Обожаю покер! Я могу присоединиться?

— Понятно. Помнишь тот бар, где мы сидели с Уховой? Подтягивайся туда. Позвони, когда приедешь на место — я тебя встречу.

Вот и отлично! Шаров со своими пошлыми шуточками сможет быстро избавить меня от воспоминаний о мерзком Терехове!

Сидя в такси, набираю сообщение Рябинову: «Срочно пришлось уехать. Плюнь Терехову в лицо. От меня!». Ответа не приходит. Оно и к лучшему! Машина мчится по Садовому кольцу, а я смотрю в окно. Я справлюсь. Сворачиваем на Кутузовский проспект. Я смогу. Въезжаем в арку. Я сильная.

Расплачиваюсь с водителем и выхожу из машины, придерживая подол платья.

В слабоосвещенном помещении шумно и накурено, и я проклинаю Шарова (за то, что он все еще не вышел), а, заодно, и себя (за то, что не позвонила ему из такси). Наконец он появляется.

— Да ладно? Крошка Мэри, ты классная!

— Ты тоже ничего, — стараюсь быть дружелюбной.

Мы проходим первый зал, второй, третий, пока, наконец, не оказываемся возле железной двери. Гоша прикладывает пластиковую карточку, открывает дверь и пропускает меня вперед. Массивная деревянная дверь в конце длинного узкого коридора, освещенного напольными торшерами с красными абажурами, открывается.

— Маша, привет! — Пабло широко улыбается. — Круто выглядишь!

— Только не кончи в штаны, — Гоша ухмыляется.

Высокие потолки с деревянными панелями; покрытые терракотовой штукатуркой стены, на которых развешены фотографии городского пейзажа под старину, уставленные красивыми бутылками деревянные полки и старая потертая афиша, анонсирующая выступление какой-то группы со странным названием «PickllBerry 5 N.M.»; барные стулья с высокими спинками причудливых узоров — все радует глаз. Сегодня здесь приятно пахнет шоколадом, и мятой, и апельсинами. Как всегда, запахи не смешиваются — каждый из них индивидуален.

За барной стойкой нет мест, поэтому мы проходим в конец зала, где находится единственный стол. Гоша убирает табличку «Резерв» и подвигает мне массивное кресло, обитое зеленой кожей.

— Рассказывай, что же такого ужасного произошло на вечеринке бога «Оушен», если ты оттуда сбежала.

— Там все было ужасно. А откуда ты знаешь, где я была?

— Я знаю все, — фирменная улыбка появляется на его лице.

— Ненавижу светские мероприятия.

— Взаимно. Там всегда полно мажоров и б…ей, — он морщится. — Но… Что случилось, если ты предпочла на вечер мое общество?

Нервно сглатываю: не хватало еще обсуждать с Гошей мерзкие планы Терехова в отношении меня. Как же я ненавижу его! Надеюсь, Рябинов выполнил мою просьбу…

— Я назвал этот коктейль «Мэри-мэри ми»! — Пабло ставит на стол два бокала с розовой жидкостью.

— Да ладно? Ты добавил в «Джули — мэри ми» новый ингредиент? — Гоша смеется.

Не ответив, Пабло удаляется.

— Джули? Твоя девушка? — делаю вид, будто мне интересно.

— Я тебе рассказал достаточно секретов, а взамен не узнал ни одного, — в его глазах играют черти.

— У меня их нет, — пожимаю плечами.

Подношу бокал к губам и делаю маленький глоток, чтобы проверить крепость напитка. Клюква, сахар и лимон — алкоголя не чувствуется.

— Это морс?

— Да, — отвечает Гоша и залпом выпивает все содержимое бокала. — Только не напейся, потому что выглядишь очень сексуально — я за себя не отвечаю.

— Ты же предпочитаешь платонические отношения.

— Я три дня не занимался сексом, так что сейчас с радостью проверил бы на прочность еще одну кровать в твоей квартире.

— Фу! — выпиваю половину бокала.

— Что? Фу? Ахаха! Пабло, повтори нам!

Гоша открывает дверь такси.

— Целоваться не будем, — говорит он с фирменной улыбкой. — Три дня, помнишь?

Я смеюсь и сажусь в машину. Перед тем, как закрыть дверь, он добавляет:

— Я знаю твой секрет, крошка Мэри, — и пьяные черти в его глазах танцуют ча-ча-ча.

Воскресенье, 02.04.2013

Аня открывает дверь и нелепо улыбается.

— Привет, Маш, — она жестом приглашает меня войти. — Я еще не собралась.

Оказавшись в крохотном коридоре маленькой квартирки с низкими потолками, я искренне радуюсь, что не страдаю клаустрофобией, иначе, несомненно, потеряла бы сознание в тот момент, когда Аня, впечатав меня в шкаф, закрыла входную дверь. Но, даже не имея подобного психического расстройства, я испытываю определенный дискомфорт, поэтому, заставив себя ровно дышать, сосредотачиваюсь на изучении настенных часов.

— Тапочки нужны?

Представляю, как она в поисках тапочек снова впечатает меня в шкаф или стену, и отрицательно кручу головой. Разувшись, я становлюсь на полголовы ниже Безуховой, поэтому поднимаю глаза и спрашиваю:

— Куда идти?

— На кухню, — ответила она.

Кухня больше коридора, но размерами тоже не впечатляет: метров пять или шесть. Удивительно, как помимо кухонного гарнитура здесь еще умещается обеденный стол и два стула!

— Будешь чай или кофе? — Аня смотрит на меня.

Приземляюсь на стул и, изобразив ослепительную улыбку, отвечаю:

— Буду чай.

Озираюсь по сторонам: нужно отдать должное Безуховой — маленький метраж — единственный недостаток ее кухоньки. Премилый гарнитур из светлого дерева в стиле «Прованс», выкрашенные в белый цвет стены, имитирующая дерево напольная плитка в тон гарнитура, аккуратные белые занавесочки на окнах — все это смотрелось весьма гармонично и даже, казалось, наполняло помещение светом.

Аня ставит на стол чашки, усаживается напротив меня и придвигает ко мне стеклянную пиалу с печеньем в форме маленьких ромбиков.

— Угощайся, — говорит она. — Я сама испекла.

Я совсем не хочу есть, но стоит только представить, как она хлопочет на маленькой кухоньке, чтобы приготовить маленькие печеньки, сердце сжимается и язык не поворачивается ответить отказом.

— Спасибо, — я улыбаюсь, беру печенюшку и отправляю ее в рот. — Очень вкусно, — резюмирую я, закончив жевать.

Безухова с недоверием смотрит на меня, как будто подозревает во лжи. Для убедительности я беру еще одну печеньку, снова кладу ее в рот и стараюсь во время пережевывания изобразить блаженство, дабы развеять сомнения в правдивости моих слов.

— Я пойду собираться: пять минут. Включить тебе телевизор? — Аня встает со стула.

— Нет, спасибо.

— Я быстро.

Сижу в мягком кресле и жду, пока Аня примерит очередное свадебное платье — третье по счету, а мы уже в четвертом салоне. Помнится, я оба раза достаточно быстро определялась с платьями. «И с мужьями тоже!», — шипит здравый рассудок. Наверное, он прав, и мне стоило повременить с каждым из своих мужей. Но уже ничего не изменишь! «Поэтому нам нужно избавиться от Кирилла!», — не унимается здравый рассудок. Кирилл… Вчера я решила с ним встретиться, что было ошибкой: от его нытья и признаний в любви до гроба меня мутило. За обедом я даже хотела расстаться с ним, но он вовремя сообщил о предстоящей двухнедельной командировке в Финляндию, посему я решила повременить: я не такое чудовище, чтобы портить ему настроение накануне важной поездки.

— Маша?

Поднимаю глаза и вижу Аню в узком кружевном платье красивого молочного цвета. Оно идеально сидит по фигуре, как будто сшито специально на Безухову!

— Ну как?

— Определенно твое платье! — подхожу к ней. — Какое кружево! Аня, оно великолепно.

— Да? — она смотрит на свое отражение в большом зеркале. — Это не слишком?

— Нет, это — то, что нужно.

Как непривычно видеть ее в платье, тем более в свадебном. Она даже сама не понимает, какая красивая. Надеюсь, что она будет счастлива вместе с Три Эс. Аня заслуживает счастья! И я хочу, чтобы у нее все было хорошо.

— Спасибо, Маш, — она улыбается и по ее щеке скатывается слезинка. — Спасибо за все.

Среда, 03.04.2013

Прошла уже практически неделя со дня рождения Терехова, а меня все еще бросало в озноб при одном только воспоминании о вечере, все-таки возглавившем рейтинг самых ужасных вечеров в моей жизни. Четыре дня я выдавливала из себя хорошее настроение, словно остатки зубной пасты из тюбика. И мне все верили. Даже Рябинов не замечал притворства (быть может, ему просто было не до меня?). Но одного человека обмануть не удалось — Шарова. Будь проклята его проницательность! Каждый день он с фирменной улыбочкой интересовался, как обстоят мои дела, и каждый раз, услышав ответ «Отлично!», морщил лоб и выдавал свою коронную фразу: «Да ладно?».

Вот и сегодня, встретив меня у лифта, он не изменил своей привычке.

— Может, хватит изо дня в день повторять одно и то же? — не выдерживаю я.

— Крошка Мэри злится? Быстро же меняется твое настроение! ПМС?

Хочу ударить его сумкой, но к нам подходит взъерошенный Рязанов.

— Привет! Как дела? — спрашивает он и одним глотком осушает половину пластиковой бутылки с водой.

— У нее — отлично. У меня — дерьмово: пришлось рано проснуться.

В полной тишине мы доезжаем до четвертого этажа. Перед тем, как пройти на свое рабочее место, решаю зайти к Рябинову.

— О, Маш, садись быстрее! — он довольно улыбается. — Как твои дела?

— Отлично, — устало отвечаю я и приземляюсь в кресло напротив него.

— У тебя ведь открыт шенген?

Утвердительно киваю.

— Значит, завтра летишь в Барселону на конференцию вместо меня.

— Это шутка? Меня нет в списке участников.

— Уже есть — я обо всем договорился. Не могу сейчас уехать из Москвы. И ты знаешь причину. Так что пиши заявление на отпуск, потому что я не смогу оформить это командировкой.

— И кого я там, прости, буду представлять? — изгибаю бровь.

— Себя.

И как я не догадалась! Похоже, он окончательно чокнулся и счастлив в своем безумии. Неужели его не смущает подвешенное состояние, в котором мы оказались? Что говорить потенциальным клиентам, что говорить партнерам? Описывать туманные перспективы и убеждать в светлом будущем? Нет, он точно спятил!

Спорить с ним бессмысленно, и я соглашаюсь на эту сомнительную авантюру. В конце концов, смена обстановки пойдет на пользу. Возможно, даже обзаведусь новыми знакомыми с прицелом на дальнейшее сотрудничество…

Ровно в 18–00 выхожу из офиса и сталкиваюсь с Шаровым. Его губы сразу же складываются в фирменную улыбку.

— Если сейчас спросишь, как мои дела, то я тебя ударю, — со всей серьезностью произношу я. — И не смей говорить «Да ладно?».

— Ахаха! Крошка Мэри такая важная, потому что собирается в Барселону?

— Откуда… Нет, не отвечай: ты знаешь все.

— Черт, я такой предсказуемый?

Несколько секунд он весьма убедительно изображает разочарование, после чего снова одаряет меня фирменной улыбкой.

— Я голоден. Составишь компанию?

Последнее время Гоши слишком много. Не уверена, что это мне не нравится — ведь мы друзья (или что-то в этом роде), но здравый рассудок все-таки советует быть начеку: черти не случайно выбрали своим пристанищем глаза Шарова.

— Мне нужно собираться: утренний рейс.

— Да ладно? Боишься?

— Летать?

— Меня.

Чувствую, что вот-вот задохнусь от злости: что он себе позволяет? Уже открываю рот, чтобы возмутиться, но Шаров меня перебивает:

— Сегодня утром у меня был секс. Да и выглядишь ты сейчас не очень, так что не бойся.

— Знаешь что: ты меня достал. Я еду домой. И желаю тебе насладиться ужином в компании с самим собой!

Четверг, 04.04.2013

В 7-00 выхожу из такси возле терминала F аэропорта Шереметьево. Взяв за ручку чемодан, бодрым, несмотря на ранний час, шагом направляюсь к входу.

Не любою аэропорты! Толпы людей, которые куда-то бегут, что-то кричат, что-то тащат; полицейские, с подозрением косящиеся на прохожих; обслуживающий персонал с тележками; стюардессы, спешащие на рейс и отбивающие каблуками по плитке; притворно улыбчивые сотрудники авиакомпании на стойке регистрации, задающие глупые вопросы; пограничники на паспортном контроле, сравнивающие человека с фотографией в паспорте; залы Duty Free, где бегают люди, словно первый раз увидевшие парфюмерию и алкоголь — разве это все не ад?

Приятный женский голос сообщает, что объявлена посадка на рейс Москва-Барселона, и я спешу к озвученному выходу. Передо мной — двое молодых людей, лет по двадцать, не больше, в изрядном подпитии, громко обсуждают, как отличить силиконовую грудь от настоящей. Посадка все никак не начинается, а от этого разговора уже подташнивает, поэтому я откашливаюсь в надежде на то, что они все-таки замолчат и избавят меня от подробностей. Но меня лишь окидывают презрительным взглядом и продолжают беседу на тон громче.

— Парни! — сурово произносит коренастый мужчина лет сорока пяти, стоящий рядом. — Заткнитесь!

Его спутник, не менее крепкий, но более высокий, тоже поворачивается, после чего воцаряется тишина.

В салоне бизнес-класса немноголюдно: я и двое мужчин, поставивших на место распоясавшихся мальчишек. Кладу сумку под переднее сидение, пристегиваю ремень безопасности и, открыв книгу Энн Бронте, погружаюсь в чтение.

Барселона встречает меня ярким солнцем и двадцатиградусным теплом. Выйдя из здания аэропорта, надеваю солнечные очки, снимаю кожаную куртку и продеваю ее между ручек сумки. Наконец-то солнце! Хоть что-то позитивное в этой сомнительной авантюре, в которую, с легкой руки Рябинова, мне пришлось ввязаться. К тому же, смена обстановки сейчас как нельзя кстати: мне нужно отвлечься.

Достаю из внешнего кармана сумки сигареты и закуриваю.

— Девушка, дадите прикурить?

Передо мной — один из мужчин, летевших бизнес-классом — тот, что пониже ростом. Его улыбка похожа на хищный оскал.

— Да, конечно, — протягиваю зажигалку.

— Вот спасибо, — он закуривает. — Пытаюсь бросить, — выпускает струйку дыма. — Но нас так трясло на посадке, что я хотел закурить еще в салоне! — издает нервный смешок.

— Бывает.

— Марк.

— Мария.

— Одна путешествуете?

Слишком много вопросов для человека, который всего лишь попросил одолжить на пару секунд зажигалку! Здравый рассудок хмурит брови: ему не нравится наш новый знакомый. «Похоже, мы нравимся Марку!», — взвизгивает тщеславие, но сразу же получает подзатыльник от своего рассудительного собрата.

— Да, — мое воспитание не может оставить вопрос без ответа.

— Мы с коллегой на конференцию прилетели. А вот и он.

Спутник Марка торопливо шагает в нашу сторону, а за ним с грохотом катится ярко-салатовый чемодан в красный горох.

— Я убью Олесю! На меня все смотрят, как на еба…го! — и тут он замечает меня. — Извините, девушка.

— Ничего, — с трудом сдерживаю улыбку.

— Ты так и выглядишь, — Марк смеется, оголяя белые зубы.

— Приятно было познакомиться, — втыкаю сигарету в песок, с горкой насыпанный в пепельницу. — До свидания.

На стойке ресепшена в отеле мной занялась приятной наружности блондинка. Она была крайне счастлива, когда я перешла на испанский язык (наверное, приехала в Барселону из центральной части Испании), и весьма удивилась, когда я протянула ей российский паспорт. С улыбкой сообщив, что мои соотечественники предпочитают английский, она застучала по клавиатуре.

— Мария! — слышу позади себя и оборачиваюсь.

Это Марк, его коллега и салатовый чемодан, притягивающий к себе взгляды всех без исключения присутствующих в лобби отеля — троица быстро приближается ко мне.

— Вот так встреча! — подойдя ближе, Марк снова скалится.

— Как же меня зае…л этот чемодан, — бурчит себе под нос его спутник. — Простите, Мария.

Блондинка интересуется, на каком этаже я предпочитаю номер, на что я отвечаю, что это не имеет никакого значения. И она принимается рассказывать обо всех преимуществах отеля: рестораны, спа, тренажерный зал и прочие радости жизни к услугам постояльцев. Озвучив цифры моего номера, она улыбается и желает приятного отдыха.

— Вы еще и по-испански разговариваете! — Марк приподнимает брови.

— Немного, — забираю со стойки конверт с пластиковыми ключами от номера. — До встречи.

— Да, до встречи, — и он обращается к блондинке по-английски.

Просыпаюсь и смотрю на экран лежащего рядом мобильного: 18–11 — проспала пять часов! Возможно, удаленность от Москвы благотворно влияет: не помню, когда в последний раз засыпала днем. Последнее время у меня проблемы со сном: постоянно вижу кошмары. Похоже, придется вернуться к психоаналитику. От этой мысли мурашки пробегают по спине: вверх, вниз, вверх… Нет ничего более унизительного, чем, лежа на кушетке, рассказывать постороннему человеку о своих проблемах. Потому что больше не с кем поговорить… Конечно, у меня появились новые друзья (их даже слишком много для меня одной), но пока что я не готова делиться с ними сокровенным. И не уверена, что когда-нибудь буду готова. Как тяжело учиться дружить в двадцать девять лет!

Поднимаюсь с кровати и направляюсь в ванную, чтобы смыть грустные мысли и, заодно, привести себя в порядок перед ужином. Ведь я приехала сюда не для того, чтобы заниматься самокопанием.

Однако, даже стоя под душем, продолжаю размышлять о своей нелегкой участи, пока не раздается звонок телефона, висящего на стене сбоку от крючка для полотенец. Выхожу из душевой и снимаю трубку.

— Si.

— Мария? Это Марк!

Тщеславие радостно хлопает в ладоши, а здравый рассудок возмущается: у нас и так достаточно проблем, не хватало еще Марка с его зловещим оскалом!

— Да, добрый вечер…

— Мы с Григорием собираемся отужинать. Составите компанию?

Здравый рассудок предлагает вежливо отказаться и заняться чем-нибудь в одиночестве. «Например, сидеть в номере и доводить себя до депрессии? Нет уж, увольте!», — тщеславие топает ногами. Провести вечер в компании Марка и Григория (интересно, чемодан тоже будет с нами?) — не самая плохая перспектива. Марк обмолвился, что они также прилетели на конференцию — значит, мы с легкостью найдем общий язык и, возможно, я приобрету новые связи, ведь именно за этим сюда и приехала! Не зря же Рябинов старался…

— Пожалуй. Буду готова через полчаса.

— Тогда встретимся в фойе?

— Конечно. До свидания.

Новые знакомые встречают меня в лобби отеля. Увидев, что они поменяли строгие костюмы на джинсы и поло, радуюсь, потому что сама надела джинсы, майку и льняной жакет.

Григорий предлагает прогуляться вдоль бульвара Ла Рамбла и поужинать в его любимом ресторанчике, который он неизменно посещает при каждом визите (раз в квартал!) в Барселону. По пути он с таким воодушевлением рассказывает о потрясающей паэлье с морепродуктами, что у меня разыгрывается нешуточный аппетит, требующий немедленного удовлетворения. Но мы идем очень медленно, обращая внимание на каждую мелочь: мимы, толпы японских туристов с огромными фотоаппаратами наперевес, цветочные лавки (Григорий вдруг решает купить семена фиалок и высадить их у себя на даче), сувенирные палатки (как раз о таком магнитике Марк давно мечтал и охотился за ним уже несколько лет!) — пристрастия моих спутников никак не вяжутся с их внешним видом. Мой желудок требует пищи, которую не получал со вчерашнего вечера, поэтому я неизменно ускоряю шаг, чтобы не сорваться на покупку мороженого, а как можно быстрее добраться до ресторана и насладиться незабываемой паэльей.

Наконец мы все-таки добираемся до места назначения и занимаем столик в конце зала. Григорий на беглом испанском объясняется с официантом (теперь понятно, откуда Марк узнал номер моей комнаты!), заказывает еду и выпивку, после чего с чувством выполненного долга облегченно вздыхает:

— Отлично! Скоро мы поедим!

Спустя несколько минут официант приносит бутылку белого вина, откупоривает ее, наливает в бокал и ставит перед Григорием. Тот делает глоток и одобрительно кивает, после чего официант наполняет наши с Марком бокалы и поспешно удаляется.

— За знакомство, — произносит Григорий.

— За дам, — поправляет его Марк.

Вино очень даже неплохое: полнотелое, с долгим пряным послевкусием — Григорий, видимо, знает в этом толк.

— Да уж, за дам, — произносит он, делает еще пару глотков и ставит бокал перед собой. — Как ни крути, женщины — коварные создания!

— Думаете? — я улыбаюсь.

— Уверен! К примеру — моя жена. Обиделась, что не взял ее с собой на конференцию. Она не умоляла со слезами на глазах, не закатывала истерик, а поступила хладнокровно: вызвалась собрать мои вещи и даже отнести их в машину. Я-то, дурак, не почувствовал подвоха! А вот когда на стоянке в аэропорту открыл багажник, то увидел там детский чемодан!

— Очень изящно, — я с трудом подавляю смешок.

— Не спорю! Так мне еще позвонил сын и потребовал, чтобы я вернул его чемодан в целости и сохранности! Поэтому назад я снова полечу, как… Треханутый! Ладно, — он встает. — Я на перекур.

— Мне здесь нравится! — сообщает Марк, когда мы остаемся наедине.

— Приятное место, — оглядываюсь вокруг.

— Мария, вы такая обворожительная, но такая напряженная!

— Тяжелый развод, — выдаю я дежурную фразу, специально заготовленную для таких случаев.

— О, — Марк виновато отводит взгляд.

Больше он не пытается перейти на личности, что позволяет мне в полной мере насладиться вечером, приятной компанией, хорошим вином и вкусным ужином.

Пятница, 05.04.2013

Регистрация участников началась ровно в 12–00. Григорий взял на себя все организационные вопросы, чему я была несказанно рада. Мы управились за десять минут, взяли программки и отошли в сторону, чтобы не мешать остальным участникам. Марк рассказывал анекдоты, Григорий громко смеялся, а я лишь изображала улыбку, потому что здравый рассудок советовал вести себя как можно более осторожно с этой парочкой.

— О-о-о, — протягивает Марк. — А вот и Терехов! Умен, как Эйнштейн, и богат, как Крез.

Поднимаю глаза и вижу его: вьющиеся смоляные волосы, легкая небритость, узкий разрез черных глаз… Конечно, он снова впивается в меня взглядом, словно пиявка, что-то говорит своим собеседникам и направляется к нам. «Этот м…к считает, что ты — моя любовница. И хочет отыграться», — память воспроизводит слова Рябинова, и мне хочется кинуть в Терехова чем-нибудь тяжелым. Почему он постоянно появляется в неподходящее время в неподходящем месте? «Похоже, мы прокляты…», — произносит здравый рассудок. Что делать? Как реагировать? Может, развернуться и уйти? Или все-таки ударить его чем-нибудь? Клатчем, например…

— Добрый день, — Терехов обменивается рукопожатиями с Марком и Григорием, наконец перестав смотреть на меня. — Рад встрече.

— Взаимно, — Григорий поворачивается в мою сторону. — Разреши тебе представить Марию.

О, мы знакомы! И я его ненавижу! Потому что этот козел хотел использовать меня, чтобы отыграться на Рябинове за интрижку двадцатилетней давности. Низость, недостойная человека, занимающего столь высокий пост.

Терехов снова уставился на меня. Надоело! Что бы такое сделать, чтобы он отстал раз и навсегда? Но я всего лишь улыбаюсь. Возможно, это та самая улыбка безысходности, когда ничего больше не идет в голову. «Идиотка…», — шипит здравый рассудок.

— Мы знакомы, — Терехов улыбается в ответ и прищуривает глаза. — Вы одна?

— Нет, она с нами, — важно отвечает Марк.

«Только его комментариев не хватало! Вечно мы находим приключения…», — здравый рассудок закрывает лицо руками.

Терехов выглядит озадаченным: он даже чуть приподнимает брови. Какой он все-таки… привлекательный! Особенно в недоумении — очень хорош собой. Да, конечно, он — самый настоящий козел, потому что решил использовать меня, но это не делает его менее соблазнительным. А что если Рябинов ошибся? Нет, ну откуда ему знать про планы Феофана Эрнестовича? «Остановись!», — приказывает здравый рассудок, и я, не посмев ослушаться, надеваю маску безразличия и перевожу взгляд на Марка.

В 18–00 заканчивается второе пленарное заседание. Прощаюсь с Марком и Григорием и спешу вернуться в номер, чтобы снова не столкнуться с Тереховым. Потому что рядом с ним я теряю контроль над собой: хочу ударить его чем-нибудь тяжелым, хочу выругаться на него, применив самые ужасные слова из своего лексикона — все, что угодно, лишь бы он перестал таращиться на меня! А еще я хочу, чтобы Рябинов ошибся. Боже, я мечтаю об этом! Неужели Феофан Эрнестович не мог заинтересоваться мной по другой причине, нежели банальная месть? «Еще как мог! Мы на свете всех милее, и, конечно же, умнее!», — лепечет тщеславие, любуясь своим отражением в зеркале, а самолюбие в это время играет бессмертное произведение Людвига ван Бетховена «К Элизе».

Звонок мобильного телефона возвращает меня к реальности. Это мамá. Как обычно, разговор обо всем и ни о чем конкретно. Как обычно, фоном — тявканье Альфи. Как обычно, обида, когда спустя десять минут я прощаюсь, ссылаясь на неотложные дела. Родители — типичные жители Dream Ville, поэтому у них все как обычно: высокий кованый забор отгораживает не только от проблем внешнего мира, но и от любых изменений привычного уклада.

Опускаюсь в кресло и внимательно изучаю программку: в 19–00 состоится фуршет, куда я не пойду, потому что не хочу снова встречаться с Тереховым. Глупо? Трусливо? Да! И все равно, что я привезла с собой вечернее платье в пол из органзы цвета шафрана, которое даже ни разу еще не надевала! И пусть я не обзаведусь новыми связями! Хотя, уже обзавелась: Григорий — генеральный директор лизинговой компании, входящей в топ 20 (при занимаемой позиции его дуэт с салатовым чемоданом выглядит еще комичнее), а Марк — его заместитель. Конечно, Рябинов рассчитывает, что по приезду я выложу на его стол колоду визиток… Что ж, я не рвалась на эту конференцию! Смена обстановки оказалась некстати: отвлечься под пристальным взглядом Феофана Эрнестовича не получится, даже если я очень сильно постараюсь… Как же я хочу, чтобы Рябинов ошибался!

На экране мобильного телефона высвечивается незнакомый номер. Почему бы всем не оставить меня в покое хотя бы на один вечер?

— Слушаю, — устало отвечаю я.

— Добрый вечер, Мария.

Самое ужасное заключается не в том, что звонящий — Терехов, а в том, что я узнала его голос. Но еще ужаснее — трели тщеславия под флейту самолюбия, заглушающие возмущенные крики здравого рассудка. Хочется плакать и смеяться одновременно: страх и желание — самый крепкий коктейль из всех, что мне приходилось пробовать. И я не уверена, что смогу остановиться, сделав один глоток. Прогулки по острию ножа никогда не были моим коньком — я всегда их избегала. Но… Если я люблю шампанское, то почему не рискую? «Где-то я уже это слышал…», — задумчиво произносит здравый рассудок.

— Это Терехов.

Интересно, почему он не представляется по имени? Вряд ли его тезки водятся среди моих знакомых!

— Здравствуйте, Феофан.

— Вам удобно разговаривать?

Надо же, какой такт! А если я отвечу «нет», что он сделает? Повесит трубку? Перезвонит позже? Или навсегда забудет о моем существовании? Но лучше ответить любезностью на любезность, как и подобает эмигрантке из Dream Ville. Как же я хочу, чтобы Рябинов ошибался!

— Вполне.

— Вы будете присутствовать на фуршете?

— Нет.

— То есть вы заняты вечером? — в его голосе слышится разочарование.

— Нет.

— Быть может, мы встретимся сегодня?

«УРА! УРА! УРА!!!», — визжит тщеславие так громко, что закладывает уши, но здравый рассудок призывает на помощь память, и я снова слышу слова Рябинова: «Этот м…к считает, что ты — моя любовница. И хочет отыграться». Но…

— Хорошо, — стараюсь придать голосу ровное звучание с нотками безразличия.

— Я буду ждать вас в фойе через полчаса. До встречи, Мария.

Завершаю вызов и опускаюсь на кровать. Сердце бьется с бешеной скоростью, руки дрожат. Полчаса, у меня есть только полчаса, чтобы подготовиться к встрече. Или это свидание? Что же нужно Терехову? Отомстить за адюльтер бывшей жены или… я?

Но нет времени на раздумья: осталось двадцать девять минут. Открываю гардероб и осматриваю привезенную с собой одежду. Выбираю костюм из белых брюк-дудочек и приталенного пиджака, под который идеально подойдет ярко-оранжевый шелковый топ.

Быстро принимаю душ, возвращаюсь в комнату и одеваюсь. Потом снова бегу в ванную, пудрю лицо и подвожу глаза. Скептически осматриваю свое отражение в зеркале: могло бы быть и лучше! Но время вышло…

— Вина? — интересуется Терехов, когда мы садимся за столик ресторана, удостоенного звезды Мишлен.

— Да. Красное.

— Сегодня не за рулем, — и он усмехается.

Отвожу взгляд, потому что нестерпимо хочется разбить ему об голову тарелку. Как же раздражают эти ужимки! Пусть ухмыляется перед своими подчиненными или перед девицами в синих платьях! Зачем я вообще согласилась с ним отужинать? Нужно было соврать, что вечером занята — он все равно бы не узнал, что я проведу весь вечер в гордом одиночестве! «Я же говорил!», — злорадно произносит здравый рассудок.

— Простите, — добавляет он виновато, за что я удостаиваю его взглядом. — Мои шутки не всегда уместны.

— Вы так самокритичны?

— Даже не представляете насколько, — и он улыбается.

Делаю вид, что не услышала этих слов, и перевожу тему на каталонскую кухню, в которой, с легкой руки папá разбираюсь более чем основательно и все лучшие блюда которой перепробовала. А еще я знаю толк в испанском вине, хотя предпочитаю итальянское. Терехов удивлен моими гастрономическими познаниями, чего даже не может скрыть, как ни старается. Еще больше он удивляется, когда я премило общаюсь с официантом по-испански. Тщеславие потирает ручонки: мы еще и не такое можем!

— Какие у вас есть еще таланты? — словно прочитав мои мысли, спрашивает он.

— Пожалуй, больше никаких.

— В этом я сомневаюсь, — он сужает глаза и улыбается уголками губ.

Зачем он опять делает это? Я явно переоценила свои силы! Возможно, все было бы проще, если бы не слова Рябинова, то и дело всплывающие в памяти. И если бы Феофан Эрнестович не оказался таким привлекательным и таким… сексуальным! И если бы он не был президентом «Оушен», а «Оушен» — моим клиентом. Слишком много «если» для обычного ужина! Или это свидание? Тогда где дифирамбы в мой адрес? Где флирт? Где признания? Я не привыкла играть в игры с мужчинами: они всегда открыто заявляли о своих намерениях. Быть может, такое поведение пристало мужчинам за сорок? Или только Терехову?

Обо всем этом я думаю, пока мой собеседник рассказывает о парусной регате на озере Гарда, состоявшейся месяц назад, в которой он принял участие, но, к его глубочайшему сожалению, пришел далеко не первым (как он это пережил, интересно?!), хотя и получил массу удовольствия.

— Я вам писал тогда из Италии, — добавляет он.

Увидев немой вопрос в моем взгляде, Терехов поясняет, что именно тогда попросил оказать содействие в страховании «личного автомобиля». Конечно, помню — эта идиома войдет в анналы страхования, не иначе!

— Вот видите, я о вас и на регате не забывал, — он усмехается.

— Весьма любезно с вашей стороны, — выдавливаю из себя я.

Он внимательно смотрит на меня, как будто пытается проникнуть в мой разум. Мне ничего не остается, как отвечать на этот пронизывающий до костей взгляд, от которого хочется спрятаться.

Появившийся официант разливает остатки вина по бокалам и интересуется, принести ли нам еще одну бутылку.

— Как пожелаете, Мария, — Терехов улыбается.

Он хочет меня напоить? Ну, уж нет! Отвечаю официанту, что вторая бутылка не потребуется.

— Я вас утомил?

— Зачем вы спрашиваете, если знаете, что я в любом случае отвечу отрицательно?

— Конечно! — он смеется. — Вы слишком хорошо воспитаны для другого ответа.

— Не так хорошо, чтобы ограничиться словом «нет», — я улыбаюсь.

«Стоп!», — кричит здравый рассудок. Пожалуй, я слишком увлеклась. Нужно быть начеку. Держать себя в руках. Думать, что опасения Рябинова не беспочвенны. Так будет проще. В конце концов, неделю назад, когда я, поджав хвост, сбежала из ресторана, Терехов даже не позвонил и не поинтересовался, куда я подевалась. Хотя незадолго до этого предлагал вместе посмотреть шоу! Надеюсь, он в полной мере насладился представлением в обществе одной из девиц в синем. Или с ними всеми сразу! Интересно, со сколькими женщинами он перетанцевал в тот вечер? «Ты, что, ненормальная? Зачем мы сюда вообще пришли? Давай просто пошлем его к черту и вернемся в отель!», — возмущается здравый рассудок.

— Вы приехали с Гинзбургом? — Терехов внимательно смотрит на меня.

— С кем?

— Марк.

— Нет, конечно! — у меня не получается скрыть удивление. — Мы познакомились в аэропорту.

— Ясно, — он довольно улыбается. — Марк часто выдает желаемое за действительное.

«Ого! Да он нас ревнует! Видишь, как обрадовался!», — тщеславие хлопает в ладоши, а самолюбие играет победный марш. Но нельзя расслабляться: я до сих пор теряюсь в догадках относительно намерений Феофана Эрнестовича. Чего же он хочет?

В 23–15 таксист паркуется возле входа в отель. Терехов говорит водителю, чтобы тот ждал, выходит из машины, открывает мне дверь и даже подает руку.

— Благодарю за приятный вечер, Мария, — он улыбается.

— Аналогично. Что ж, до встречи на конференции.

— Нет, — он качает головой. — Меня завтра не будет, есть другие дела.

— Тогда спокойной ночи.

Он берет мою руку, чуть наклоняется и целует тыльную сторону ладони. Сердце бешено заколотилось, как будто намеревалось тотчас же выпрыгнуть из груди и броситься в море. Хочу уйти, нет, убежать, но Терехов замирает на несколько секунд, кажущихся вечностью.

— Я помню, что вы предпочитаете воздержаться от тактильных контактов с малознакомыми людьми, но… Мы знакомы уже достаточно долго, — после этих слов он, наконец, освобождает мою руку.

— Спокойной ночи, Феофан, — как можно учтивее произношу я и ухожу.

Стоя у лифта и нервно перекручивая кольцо на безымянном пальце левой руки, украдкой смотрю на улицу сквозь стеклянные стены. Такси уже уехало. Интересно, куда направился Терехов? И какие дела у него запланированы на завтра?

Суббота, 06.04.2013

В 10–00 начинается секционное заседание. Сижу между Марком и Григорием и усиленно делаю вид, что внимаю речам докладчика, хотя мыслями нахожусь слишком далеко. Всему виной — Феофан Эрнестович и его более чем странное поведение. Так чего же он хочет? Ни о какой мести Рябинову и речи быть не может — в этом я уверена на девяносто девять процентов. «Но всегда остается еще процент…», — многозначительно произносит здравый рассудок. Нет, здесь что-то другое. Я нравлюсь Терехову, но какую цель он преследует? Просто интрижка? Тогда это не ко мне. Опустим тот факт, что он — президент «Оушен», а «Оушен» — мой клиент. Даже если бы он оказался кем-то, не имеющим отношения к моей трудовой деятельности, кем-то, с кем у меня не было бы общих знакомых в лице Рябинова (о боже!), Алексея Константиновича (о боже еще десять раз!) и кого-либо еще из моего окружения (это уже не так страшно) — даже тогда я бы не позволила себе лишних вольностей. За всю жизнь (а двадцать девять лет — это достаточный срок) я дала доступ к телу только трем мужчинам, двое из которых — были впоследствии моими мужьями, а еще один — неоднократно предлагал руку, сердце и полцарства в придачу, но волею судеб был списан со счетов в канун Нового года. Конечно, на роль целомудренной девицы я уже не гожусь — но все-таки. Отношения без обязательств, тем более, одноразовые, тем более, с мужчиной, который мне крайне симпатичен, тем более, что этот мужчина — Терехов… Нет, на это не пойду!

Необходимо выработать стратегию поведения. «Не встречайся с ним больше — лучшая стратегия!», — сообщает здравый рассудок сходу, но что-то внутри меня (помимо тщеславия и самолюбия — с ними все ясно уже давно) не дает поступить именно так, как он говорит (пусть даже его совет, как всегда, правильный).

В 12–00 объявляют кофе-паузу, и я в сопровождении почему-то грустного Марка отправляюсь на улицу, чтобы утолить никотиновое голодание и послушать пикантные подробности вчерашнего фуршета. В самый разгар обсуждения к нам присоединяется Григорий. В отличие от своего коллеги, он крайне весел.

— О, вы много потеряли, отказавшись от посещения фуршета! — он смеется. — Иногда полезно взглянуть со стороны на коллег.

— Какие противоречивые отзывы. Насколько я поняла, Марк остался не в восторге от мероприятия.

— Он скучал. Но сегодня вы составите нам компанию на церемонии закрытия?

— Думаю, что да.

Угрюмое выражение сразу исчезает с лица Марка — он даже демонстрирует похожую на оскал улыбку.

В 12–30, когда мы уже занимаем места на следующем заседании и готовимся внимать речам очередного докладчика, приходит сообщение от Терехова: «Как ваши дела, Мария?». «А как они могут быть, Феофан, после более тесного знакомства с сомнительной личностью вроде вас?! Я места себе не нахожу, постоянно думаю о ваших намерениях и о ваших… смоляных вьющихся волосах! И о ваших черных глазах, которыми вы сверлите меня во время каждой встречи! И о вашей нахальной улыбке, которая меня неизменно раздражает, но, к моему глубочайшему сожалению, ровно столько же влечет!», — хочу написать ему в ответ и, конечно же, этого не делаю. Убираю телефон обратно в клатч и стараюсь сосредоточиться на речи докладчика, пламенно вещающего с трибуны. Через полтора часа это практически удается, но телефон снова вибрирует. Марк и Григорий одновременно смотрят на меня, и я виновато улыбаюсь в ответ. Еще полчаса даются с большим трудом. Как только объявляют завершение заседания, я поспешно покидаю зал и, оказавшись на улице, наконец-то, достаю телефон, на экране которого уже высвечивается 3 сообщения. Одно — от папá с просьбой купить вино, и два — от Терехова: «Мария, я вас чем-то задел?» и «Мария, с вами все в порядке?». Да, задел! Нет, не в порядке! Нажимаю на кнопку вызова и прислоняю телефон к уху.

— Здравствуйте, Феофан, — произношу я, как только слышу его «Алло».

— Я уже начал беспокоиться, — судя по тону, он не врет.

— На заседании, знаете ли, не очень удобно вести активную переписку.

— Да, приношу извинения, — он выдерживает недолгую паузу. — Вы уже освободились?

— Думаю, да.

— Могу я рассчитывать еще на одну встречу?

Вьющиеся смоляные волосы, легкая небритость, узкий разрез черных глаз… Вспоминаю его прикосновение, и по телу словно пропускают разряд тока. Еще одна встреча, а я так и не выработала стратегию. Но я хочу увидеть его еще раз. Вдруг сегодня Терехов откроется? «Конечно, откроется! Он точно в нас влюблен!», — вопит тщеславие и хлопает в ладоши.

— Да.

— Через час будет удобно?

— Да.

— Отлично! — он обрадовался или мне показалось? — До встречи.

Ничего не отвечаю, а просто убираю телефон в клатч. Эмоции переполняют, а здравый рассудок не подает признаков жизни. Знаю, что он сказал бы держать себя в руках и не поддаваться на провокации тщеславия: это — самое правильное в сложившейся ситуации. Другого выхода нет. Нужно быть осторожной — вот и вся стратегия.

— Мария, почему ты нас бросила? — Марк материализуется в шаге от меня. — Идем на обед?

— Нет, — отрицательно качаю головой. — Возникли непредвиденные обстоятельства. Я не знаю, когда освобожусь.

Он закуривает и впадает в глубокую задумчивость.

Ровно в 15–30 Терехов извещает звонком о своем прибытии. Перед выходом из номера я скептически осматриваю себя в большом зеркале: светло-желтый топ с рукавами ¾, узкие брюки цвета маренго, закрытые туфли в цвет топа на невысокой танкетке — неплохо, но могло бы быть и лучше! С другой стороны, не хочу, чтобы Феофан Эрнестович считал, что я наряжаюсь для него. Нужно быть осторожной — вот и вся стратегия.

Мы выходим из такси возле отеля в Сант-Марти. Я в недоумении смотрю на Терехова: что это еще за шуточки? Он снял здесь номер? Думает, что я пойду с ним? Чокнулся?

— Проблема? — интересуется он с улыбкой.

— Куда мы идем? — с трудом сдерживаю желание дать ему пощечину.

Он либо не понимает причину моей реакции, потому что считает такое развитие событий вполне естественным, либо все понимает и умело изображает удивление. Мы молчим и смотрим друг другу в глаза, пока мое терпение не подходит к концу.

— Феофан, зачем мы приехали к этому отелю? — выговаривая каждое слово, спрашиваю я.

— О, — похоже, он осознал неловкость ситуации. — Здесь неплохой ресторан. Я хотел пообедать, но если вы не голодны, то…

— Голодна.

Ресторан — это цель поездки или лишь запасной вариант на случай провала?

Во время обеда Терехов ведет себя весьма деликатно и даже пытается бороться со своей ухмылкой, хотя видно, что это дается ему нелегко. И каждый раз, когда он начинает щуриться, то словно берет себя в руки, и его разрез глаз вновь делается обычным. Очевидно, что Терехов жаждет меня разговорить (а, может, и не только разговорить). Но для достижения этой цели ему приходится самому раскрываться, что он делает сначала с неохотой, потом же, наблюдая за моей реакцией и замечая проявление некой дружелюбности с моей стороны, переходит на более непринужденную манеру общения, в то же время сохранив учтивость. Если он делает комплименты — то к месту и в подходящее время. Если он задает вопросы — то тактично и ненастойчиво. Если он улыбается — то искренне (по крайней мере, именно так это и выглядит). Меня продолжает мучить вопрос: ресторан — это цель поездки или лишь запасной вариант на случай провала? Необходимо сделать выбор: Терехов — лицемер и следует держаться от него подальше, либо Терехов — образец галантности и хорошо бы продолжать с ним знакомство (возможно, более тесное — но это уже по обстоятельствам). И вот, на чаше весов — разум и чувства, совсем как у Джейн Остин, только сложнее и цена ошибки слишком высока.

— Сегодня вы крайне задумчивы, — произносит он, и его глаза все-таки сужаются.

— Наверное, я просто не хочу возвращаться в Москву…

Замолкаю, потому что здравый рассудок кричит во все горло: «ИДИОТКА!». Зачем я только это ляпнула? Нужно как-то выкручиваться из ситуации.

— То есть я люблю Барселону.

— Я так и понял, — он довольно улыбается. — Я не хотел участвовать в этой конференции. Но рад, что передумал.

— На самом деле, Виктор должен был прилететь, но не смог. И мне пришлось его заменить.

— И он отпустил вас одну?

— Конечно. Кто-то должен представлять нашу компанию.

Терехов внимательно смотрит на меня. И о чем он только думает? Я бы многое отдала, чтобы узнать!

— Я бы вас не отпустил, — после непродолжительной паузы говорит Терехов.

По моему телу словно пропускают разряд тока. Не отпустил бы? Меня? Что все это значит? Хочу задать миллион вопросов, но здравый рассудок настоятельно рекомендует сменить тему, и я беспрекословно подчиняюсь.

— Думаю, наступило время для десерта, — беру в руки меню.

— Как пожелаете, — он усмехается и следует моему примеру.

После обеда мы гуляем по городу и пешком (!) доходим до Ла Рамбла. Феофан Эрнестович так внимателен, так любезен, так неотразим, что я, несмотря на протесты здравого рассудка, постепенно начинаю отпускать ситуацию. Зачем сопротивляться, если можно просто плыть по течению? Быть может, пора прекратить думать?

В восемь вечера мы садимся за столик в приятном, но слишком пафосном ресторане: колонны, канделябры, белоснежные скатерти… Не люблю подобные заведения, но ради Терехова я готова потерпеть. Интересно, на что он готов ради меня?

— Чем планируете заняться, когда вернетесь в Москву? — он улыбается.

— Пойду на работу.

— Конечно, — он усмехается. — Нравится ваш род деятельности?

— Да.

В недоумении смотрю на него: разговоры о работе? Неужели у нас больше нет общих тем? «Например, он мог признаться нам в любви…», — тщеславие мечтательно закатывает глаза и погружается в сладкий мир грез, представляя, как мы с Феофаном Эрнестовичем, взявшись за руки, убегаем в закат.

— А что еще вам нравится?

— Вам огласить весь список? — изгибаю бровь.

— Первое, что придет в голову.

ВЫ! Мне нравитесь вы, господин Терехов! Мне никто и никогда так не нравился! Я не могу трезво мыслить вовсе не из-за выпитого вина (мы уже начали вторую бутылку!), а по причине непосредственной близости к вам. Вы так близко, и так далеко! Но я боюсь сделать хотя бы шаг навстречу. МНЕ СТРАШНО!

— Мне нравится сок. Апельсиновый, смешанный с яблочным.

— Сок?

— Да. Это первое, что пришло в голову.

— Странно прозвучит, но я никогда не пробовал смешивать.

— Вам понравится, — изображаю улыбку.

Он взглядом подзывает официанта и пытается объяснить заказ, но тот ничего не понимает.

— Позвольте мне, — сохраняя улыбку, произношу я и перехожу на испанский.

Машина паркуется у входа в отель, мой спутник по-английски говорит водителю ждать. Подоспевший швейцар помогает мне выбраться из такси. И вот, я и Терехов уже стоим возле входа в отель друг напротив друга в опасной близости.

— Мой самолет через пять часов. А когда вы улетаете?

— Завтра в три дня.

— Спасибо еще за один прекрасный вечер, Мария. Второй подряд. Я могу привыкнуть.

Нервно сглатываю: стратегия осторожности не предусматривает ответов на подобные вопросы. Да и что я скажу? Пожалуйста, привыкайте? И давайте каждый вечер ужинать вместе? Нужно взять себя в руки и не поддаваться эмоциям: сейчас они неуместны.

— Мария, что вы думаете обо мне? — вдруг спрашивает он с такой серьезностью, будто это — вопрос жизни и смерти.

— Феофан, — я улыбаюсь. — вас пол обязывает объясняться первым.

Я это сказала?! Зачем, зачем я это сделала? «Идиотка…», — шипит здравый рассудок.

— Вы правы, — Терехов улыбается в ответ, но с едва заметной горечью. — Я думаю о вас… — он запинается, но сразу же продолжает. — Вы красивы, умны, воспитанны… Я не умею делать комплименты, — глядя мне в глаза, он качает головой. — Я думаю о вас. А вы?

Молчу в ответ, потому что боюсь выдать очередную глупость. Красива, умна, воспитанна? Он думает обо мне? Тщеславие расплывается в такой широкой улыбке, что уголки его губ достают до ушей. Но что будет дальше? Не мог выбрать другое место и время для объяснений? Пытаюсь разозлиться на него, но ничего не получается. Хочу почувствовать его прикосновение. Еще не пора целовать мою руку? Или сегодня в меню только разговоры? Терехов в ожидании смотрит на меня.

— Я нахожу вас… Весьма… — нервно сглатываю. — Приятным. Что ж, желаю мягкой посадки и… До встречи.

Его глаза снова сужаются. Он словно хочет что-то сказать, но не произносит ни слова. Чувствую себя героиней глупого фильма о курортных романах. «Руку-то целовать будем?», — возмущается тщеславие.

— Вы позволите?

Он чуть наклоняет голову, не размыкая губ, прикасается к моим губам и застывает на несколько секунд, после чего отстраняется.

Главное — не смотреть на него, иначе я не смогу справиться с чувствами. Хочу, чтобы он целовал меня еще и еще… Хочу чувствовать его теплые губы, хочу смотреть в его глаза, хочу… Нет, это неправильно! Так не должно быть. Он — президент «Оушен», а «Оушен» — мой клиент. Ужасно… «Поздравляю: мы вляпались. Так что избавь нас от мучений и убей себя!», — произносит здравый рассудок.

— Мария… — начинает Терехов.

Только не разговоры!

— Спокойной ночи, Феофан, — негромко произношу я, одарив его секундным взглядом, и спешу скрыться за стеклянной дверью отеля.

Понедельник, 08.04.2013

Просыпаюсь в 6-15 и сразу же смотрю на экран мобильного: пусто. Терехов не звонил и не писал. Быть может, занят? Но чем? Или кем? По спине пробегают мурашки: вверх и вниз, вверх и вниз. Неужели свидания со мной были всего лишь пунктом в программе конференции? Приятное дополнение — и больше ничего. «Не говори глупостей: мы — прекрасны! Скоро Терехов объявится, потому что мы — лучшее, что с ним могло произойти!», — изрекает тщеславие, продолжая рассматривать свое отражение в зеркале, а здравый рассудок лишь многозначительно улыбается.

Пятнадцать минут на беговой дорожке, десять — на силовых тренажерах, опять беговая дорожка, бокал свежевыжатого сока — апельсиновый, смешанный с яблочным — в баре. Достаю из шкафчика телефон: ни непринятых звонков, ни новых сообщений. Прохладный душ, чайник зеленого чая с жасмином в баре. Выхожу из спортзала и медленным шагом направляюсь к машине, поглядывая на экран мобильного. Здравый рассудок отвешивает подзатыльник тщеславию.

У лифта встречаю Шарова. От него пахнет свежесваренным кофе и миндалем.

— Крошка Мэри, привет! Как Барселона?

— Нормально, — отвечаю я как можно более беспристрастно, хотя от воспоминаний бросает в холодный пот.

— Скучала по мне? — не унимается он.

— Нет.

Я говорю правду: последние несколько дней мои мысли были заняты чем угодно, только не Шаровым. В тишине мы поднимаемся на четвертый этаж, в тишине минуем длинный коридор, ведущий в опен-спейс, и, продолжая хранить молчание, расходимся по своим отсекам.

— Доброе утро, — ставлю сумку на стол. — А где Лидочка? Уже десять часов.

Оля и Аня переглядываются.

— Она заболела, — Безухова почему-то выглядит виноватой.

— И давно?

— В прошлый четверг…

Я слишком хорошо знаю Ландышеву, чтобы поверить в болезнь, внезапно подкосившую ее в первый же день моего отъезда. Похоже, недавний инцидент с заявлением на отпуск ничему ее не научил. Есть и другой вариант: она рассчитывает на поддержку Орла, поэтому и позволяет себе подобные демарши. Вот только ее любовник — мне не указ. Интересно, как бы эта парочка себя вела, узнав, что я в курсе их интрижки?

— В двенадцать совещание у генерального. Отчеты по нашим отделам — на твоем столе, — Оля говорит так, словно чем-то встревожена.

— Спасибо. Ничего не произошло во время моего отсутствия?

Обе синхронно поворачивают головы из стороны в сторону, и где-то глубоко в моей душе сомнение снова начинает распаковывать чемоданы.

В переговорной замы и начальники управлений в тишине ожидают генерального. Гоша многозначительно смотрит на меня, как будто я должна прочитать в его глазах очередной секрет. Если он хотел им поделиться, то почему не сказал? Разве мы перестали быть друзьями?

Наконец появляется Петрович в компании дамы, давно перешагнувшей границу бальзаковского возраста. Он занимает свое место во главе стола, а его спутница усаживается рядом. Присутствующие, за исключением Орла и всезнающего Гоши, в недоумении переглядываются.

— Хочу вам представить моего нового заместителя, Полункину Ларису Аркадьевну.

Новый зам? Первое апреля прошло, что за шутки? На лице Рябинова ходят желваки. А чего еще он ждал? Петрович уже все решил: пощады не будет — на кону место генерального директора компании с новыми учредителями. Если, конечно, Витя об этом знает.

— Лариса Аркадьевна будет отвечать за розничный блок. Надеюсь, эта новость обрадует Виктора. Помимо розницы в ее подчинении будет Управление развития бизнеса.

Рябинов бледнеет и сжимает лежащую на столе руку в кулак. «Не исключено, что я сам потащусь на поклон к этому хрену и буду умолять повременить с моим увольнением», — вспоминаю его слова. От мысли, что Петрович не будет даже слушать чаяния Вити, становится дурно. Беременная Алена, трое детей, Алевтина Николаевна — что будет с ними? Как я могу сидеть тихо, когда происходит ТАКОЕ?

Между делом, совещание, напоминающее публичную казнь Рябинова, продолжается. Петрович только и делает, что отпускает шуточки в адрес неугодного зама, чем, несомненно, доставляет огромное удовольствие Полункиной: она тихонько хихикает и что-то конспектирует в своем ежедневнике. Орел свысока поглядывает на меня, стараясь сохранять беспристрастный вид, но тень мерзкой улыбки скользит по его губам. Не-на-ви-жу!

После часового монолога ни о чем Петрович сообщает, что совещание окончено. Меня же он попросит остаться.

— Ну что ж, Мария, — произносит он с лукавой улыбкой, когда мы остаемся наедине. — Как вам Лариса Аркадьевна?

— Я с ней незнакома, чтобы делать выводы, — невозмутимо отвечаю я.

— Вам представится такая возможность.

Он замолкает и смотрит в монитор. Мечтая поскорее избавиться от его общества, прокручиваю в голове возможные варианты осуществления желаемого. Быть может, попросить бумагу, взять из позолоченной подставки ручку и написать заявление на увольнение? Было бы эффектно, но вряд ли непредсказуемо — Петрович этого ждет и к этому подводит. Иначе к чему посиделки в его обществе? К чему каверзные вопросы, лукавая улыбка, проницательный (но не настолько, чтобы раскусить меня) взгляд? Зачем он притащил в компанию эту мерзкую дамочку? Само собой, на смену Рябинову! Да кто она вообще такая?

— Мария, — он снова обращается ко мне. — Мне кажется, вы занимаете не ту должность.

Чего мне стоит сдержаться, чтобы не послать его так далеко, откуда еще никто не возвращался! Но еще труднее сохранить каменное выражение лица. Он собирается меня понизить? Никогда этого не допущу! Я уйду с должности начальника управления, с той самой должности, ради которой столько старалась и которую, как никто другой, заслуживала.

— Что вы думаете по этому поводу? — и он снова улыбается.

Гореть бы тебе в аду — вот что я думаю! С чего это ты решил, что самый умный? Когда я уйду, то выведу далеко не половину портфеля, а большую его часть — можешь не сомневаться! И уведу за собой всех толковых сотрудников — а они за мной пойдут, это точно!

— Уверен, что позиция директора департамента подошла бы вам куда больше, нежели начальник управления, — Петрович впивается в меня взглядом.

Да ладно?! Месяц назад, я бы, наверное, расплакалась от счастья. Ни тщеславие, ни самолюбие не подают признаков жизни, будто их и нет вовсе: это предложение — лишь жалкая попытка сделать меня пешкой, нет, ферзем, в грязной игре против Рябинова, тем самым поставив ему шах и мат.

— Я рада, что вы так высоко цените мои заслуги, — сухо произношу я. — Но не уверена, что справлюсь с такой ответственностью. К тому же, не вижу в своем управлении человека, который смог бы заменить меня на данном этапе без ущерба для производственного процесса.

— Вы такого плохого мнения о своих сотрудниках? — он фальшиво смеется.

— Отнюдь. Каждый из них занимает свое место и вполне его достоин.

— Быть может, кто-то извне смог бы справиться?

И тут он замолкает, словно эти слова вырвались, хотя не были предназначены для моих ушей. Пока что не были. Либо он и впрямь считает себя самым умным, либо полагает, что я — полная дура, которой давят на мозг нездоровые амбиции! Привести в компанию своего человека, поставить на мое место, чтобы в случае моего увольнения не образовалась дыра — вот чего он хочет! Выиграть время — основная задача Петровича. Нет уж, не получится! Заметив на моем лице улыбку, которую я не в силах скрывать, он сразу мрачнеет.

— Вам виднее.

— Конечно, — немного рассеянно отвечает он. — Подумайте над моим предложением.

Меня мутит от его общества. Еще немного — и мой завтрак, состоящий из сока и чая, окажется на его столе. Ненавижу!

Выхожу из кабинета и вижу Шарова, развалившегося на кожаном диване. Судя по выражению лица, он крайне доволен собой. С чего бы это? И что он здесь делает? Уже собираюсь задать вопрос, но Зарицкая меня прерывает.

— Юрий Петрович ждет вас, — обращается она к нему.

Одарив меня фирменной улыбкой, он встает с места и неспешно шагает к кабинету генерального. Здравый рассудок разводит руками: он не может придумать объяснения для происходящего. Спускаюсь на четвертый этаж и сразу направляюсь к Рябинову. Витя сидит за большим письменным столом в своем большом кабинете, но, кажется, окружающий гигантизм не приносит ему никакой радости.

— Что-то срочное?

— Нет. Ты занят?

— Да. Зайди позже. Я сам тебя вызову.

От его приказного тона мурашки пробегают по спине: вверх — вниз, вверх — вниз. Почему он так со мной разговаривает? После того, как я встала на его сторону! «Не будь дурой! Ему сейчас не до нас!», — заявляет здравый рассудок. Да, конечно, но почему бы Вите не обсудить со мной сложившуюся ситуацию? Ведь мы — одна команда!

Время тянется ужасно долго. В воздухе опен-спейса витает напряжение: девочки уставились в мониторы и стучат по клавиатуре. Они даже не поворачивает голову в сторону Рязанова, появившегося в нашем отсеке, чтобы пригласить меня на обед.

По просьбе Пети мы отправились в отвратительный кабак, находящийся минутах в пятнадцати ходьбы от офиса. На мой вопрос о странном выборе места он ответил, что там не будет ушей, поэтому мы сможем поговорить. Впрочем, тему разговора он хранил в секрете до того самого момента, как заспанный официант не удалился, без энтузиазма приняв наш заказ.

— Завтра я напишу заявление об увольнении, — сообщает Петя. — Мне предложили должность директора филиала в Питере. Страховщик — в топ 5.

— О, — единственное, что я могу выдавить из себя.

И он продолжает рассказывать о великолепных перспективах, которые откроются сразу после его переезда в северную столицу. Я, безусловно, рада за него, хотя… мне все равно. Я даже не понимаю, к чему мне знать подробности: хватает и своих проблем, самая главная из которых — Терехов. Прошло два дня, а он так и не удосужился позвонить! Если я ему безразлична, то зачем было лезть со своими поцелуями? Я не навязывала свое общество, это именно он искал встречи! Или это такая игра? Похоже на то… Тщеславие воспроизводит в памяти все до единого знаки внимания, которым мы удостоились, и успокаивает меня: долго без нашего общества Феофан Эрнестович не протянет.

— Так что мы бы отлично сработались, — произносит Петя.

— В смысле? — изгибаю бровь.

— Ты останешься работать с Полункиной? Когда нас купят, она займет место Петровича. Она из банка пришла!

Мне наплевать на дальнейшее развитие событий — по крайней мере, сейчас. Полункина, Петрович, Орел, Ландышева, и даже Рябинов — какое они имеют значение, если Терехов не звонит? Сколько еще ждать, пока он снова захочет меня увидеть? И захочет ли вообще?

— Знаешь, у меня… Мне нужно подумать.

— Не отказывайся! Мы будем классной командой! Что нас обоих держит в Москве? — Петя разводит руками.

Терехов. Похоже, даже не объявляясь, он держит меня за горло.

Среда, 10.04.2013

Полункину возненавидел весь коллектив, и было за что: с первого дня в компании она одарила презрением всех без числа сотрудников, начиная с замов (кроме Орла, конечно же) и заканчивая уборщицами. Низкого роста (не выше полутора метров), при этом имевшая в себе как минимум килограмм семьдесят веса, настолько равномерно распределенному по всем телу, что от этого становилась похожей на тумбочку, она пыталась прохаживаться по офису с грацией богини (коей, несомненно, себя считала), но со стороны выглядела как раскормленный минипиг, передвигающийся на задних лапах.

Сегодня она явилась на работу в брючном костюме коричного цвета (этот оттенок как нельзя лучше отражал ее сущность), обтягивающем туловище так, словно вот-вот лопнет.

Я стояла возле окна, обдумывая план избавления от Кирилла, успевшего уже порядком мне надоесть, когда Полункина изволила удостоить нас своими визитом.

— Здравствуйте, коллеги, — произносит она сиплым голосом, и ее жабья физиономия расплывается в зловещей улыбке.

— Доброе утро, — отвечаю я, оставаясь на прежнем месте.

— Здравствуйте, — практически хором говорят Оля и Аня.

— Как у вас тут дела? — она окидывает наши столы презрительным взглядом.

— Хорошо.

— Мария, — Полункина хихикает. — Вы тут королева?

— Смотря, что вы подразумеваете под этим эпитетом, — сохраняю ледяное спокойствие.

— Как же, — ее выпученные глаза бегают. — Это же ваше, так сказать, королевство.

— Вы имеете в виду управление?

Она таращится на пальму возле моего стола и, поразмыслив с минуту, решает перевести тему:

— Какое прекрасное растение! Кто за ним ухаживает?

— Само растет, — я вздыхаю.

Нестерпимо хочется ободрать все листья с пальмы и затолкать их в рот Полункиной, чтобы она замолчала. А если протолкнуть поглубже, то она замолчит навсегда! Представляю, как Петрович начинает очередное совещание с минуты молчания в память усопшей, после чего Орел зачитывает некролог, и все присутствующие пускают скупую слезу.

— Пожалуй, я пойду, — она зачем-то поправляет воротник пиджака, разворачивается и мелкими шагами удаляется.

В месте, отведенном для курения, собрался, казалось, весь Департамент страхования розничных клиентов. Палкин выкуривает уже третью сигарету подряд, и уходить не собирается. Котиков стоит рядом с ним и ораторствует, будто Ленин на броневике, а подчиненные внимают его речам и одобрительно кивают. Темой для обсуждения является, конечно же, Полункина. За три дня, проведенные в компании, она развернулась не на шутку: ввела учет рабочего времени (ответом на который и было массовое скопление сотрудников вне офиса); сообщила о новом дресс-коде — девушки теперь не могли прийти на работу с распущенными волосами, а у молодых людей обязательно должен быть белый платок в кармане пиджака; заставила всех написать свою биографию по присланной ею форме и отправить ей на почту, указав в теме сообщения ФИО и должность. А еще она запретила сотрудникам пить что-либо на рабочем месте, потому что «для этого есть кухня» и «надеюсь, ни у кого нет похмельного синдрома, поэтому слюноотделение в полном порядке».

Мы с Рязановым, по пути с обеда ставшие свидетелями пламенной речи на тему издевательств над сотрудниками смежного подразделения, в ужасе переглядываемся. Видимо, Петрович окончательно чокнулся и решил избавиться не только от Рябинова, но и от Департамента страхования розничных клиентов в полном составе. Не знаю, хотел ли он заодно ликвидировать и Управление развития бизнеса, но результат оказался следующим: вслед за Рязановым написали заявления на увольнение семеро его сотрудников.

— Что здесь происходит? — интересуется Шаров, словно появившийся из-под земли.

— Восстание, — отвечает Петя.

— Да ладно? Как будто эта толпа что-то изменит, — фыркает он. — Вы уже обедали? Почему меня не позвали?

— Ты разве был в офисе? — изгибаю бровь.

— Ты разве не знаешь мой номер телефона? — он одаряет меня фирменной улыбкой, после чего переводит взгляд на Петю. — Когда последний день?

— В пятницу. С понедельника — уже на новом месте.

— Предлагаю отметить за партией в покер. Мэри, присоединишься? Помнится, ты обожаешь покер, — улыбка Шарова становится еще более загадочной.

В его глазах снова пляшут черти, и мне нестерпимо хочется влепить ему пощечину. Зачем снова напоминать о вечере, возглавившем рейтинг самых ужасных вечеров в моей жизни?! Он просто издевается! «А я предупреждал, что не стоит с ним связываться!», — изрекает здравый рассудок.

— Я подумаю, — изображаю улыбку.

— Да ладно? — Шаров смеется. — Только хорошо подумай!

Как же он меня раздражает! Животное!

Аня монотонно стучит по клавиатуре, Оля что-то объясняет своим сотрудникам, а я сижу за столом и безо всякого энтузиазма подписываю кипу документов. Раньше я бы заглянула в раздел «страховая премия», но сейчас меня не волнуют заветные цифры, приближающие выполнение годового плана. Какая теперь разница? Мой мобильный звонит: это папá. Он интересуется, как у меня дела; жалуется на Альфи, который забрался на стул и стащил со стола шоколадку; рассказывает, что мамá приготовила великолепнейший торт «Наполеон»; и напоследок сообщает, что в воскресенье, когда он забирал меня из аэропорта, я оставила на заднем сидении машины ноутбук, с которым на протяжении последних пяти лет не расставалась ни на час.

— Если он тебе срочно нужен, то я могу привезти его ночью, — произносит папá таким голосом, словно приезд в Москву равноценен повешению, но ради единственной дочери он готов совершить этот подвиг.

— Нет, не нужен, — отвечаю я. — В пятницу приеду и заберу сама.

— То есть ты не работаешь на выходных?

Наверное, это удивительно. Я даже сама озадачилась: за полтора месяца все уик-энды я проводила вне офиса! Петрович в паре с Полункиной напрочь отбили желание трудиться сверх нормы (точнее, вообще трудиться). И с недавних пор (не могу сказать, как давно) в моем сознании появился еще один объект — Терехов. И, как всегда, есть одно «но» — с момента поцелуя он не появлялся. Ни сообщения, ни звонка, ни письма — ничего, чтобы как-то подтвердить свое существование. «Мы ему очень нравимся… ему очень нравимся… очень нравимся… нравимся…», — повторяет тщеславие, но с каждым рефреном его тоненький голосок становится все тише и тише. Самолюбие продолжает руководить оркестром, вот только мелодии все больше и больше напоминают похоронный марш. В это время здравый рассудок злорадно ухмыляется и не скупится на оскорбления в мой адрес.

— Мари, ты слышишь меня?

— Да, слышу. Нет, не работаю.

— Все в порядке?

— Да. Потом созвонимся, мне надо идти.

И это ложь: никуда не нужно идти. Ни совещаний, ни планерок, ни переговоров, ни срочных дел — ничего не осталось от моей любимой работы, кроме желания поскорее отсюда убраться.

Откупориваю бутылку красного вина, наливаю чуть больше половины бокала и делаю несколько глотков. Как же я устала! Моя прекрасная размеренная жизнь стала похожа на сущий ад, а я не знаю, сколько смогу продержаться. Как будто все сговорились! Петрович, Полункина, Шаров — почему бы им не оставить меня в покое?! И почему бы Терехову не взять в руки свой телефон и не набрать мой номер?! Уже прошло четыре дня — такой паузы более чем достаточно! Или он ждет, пока я сама позвоню? Этого точно не случится! Делаю еще несколько глотков, после чего закуриваю. Как унизительно: пить в одиночестве и смотреть на экран мобильного. За что мне такое наказание?

Пятница, 12.04.2013

Ночью мне приснилось, как Полункина похищает Альфи и требует у мамá выкуп за четвероногое сокровище. Просыпаюсь в холодном поту: похоже, я начинаю сходить с ума. Только бы снова не оказаться на кушетке у психоаналитика! Но… кому еще рассказать о своих проблемах, если не постороннему человеку? Родителям? Я никогда и ничем с ними не делилась, поэтому подобный порыв они могут воспринять как явное свидетельство потери рассудка вследствие предельных нагрузок на работе. Рябинову? Последние дни он всеми возможными способами старается избежать общения со мной. Ане или Оле? Они решат, что я издеваюсь, ведь девочки считают меня эдакой «железной леди». Шарову? При одном воспоминании о нем меня начинает трясти от злости! Или Кириллу? Интересно будет увидеть его выражение лица, когда я заговорю о своих проблемах, одной из которых является он! Визит психоаналитика уже кажется необходимым…

В 11–00 паркуюсь недалеко от офиса и ловлю себя на мысли, что не хочу идти на работу. Быть может, написать заявление на увольнение? После чего воспользоваться предложением Рязанова и уехать в северную столицу, чтобы начать все с чистого листа? Петя прав: меня ничто не держит в Москве! Даже мертвая хватка Терехова с каждым днем все слабеет, потому что я знаю: он больше не позвонит. Тогда, в Барселоне, он просто поддался романтическому настроению, навеянному солнцем, морем и архитектурой Гауди. Или я была интересна, пока умело изображала равнодушие и неприступность. Нужно было влепить ему пощечину в ответ на тот злосчастный поцелуй! Но ничего не исправить…

Возле моего стола ожидает неприятный сюрприз в лице Полункиной. Она топчется возле пальмы и что-то вещает, а девочки сидят и в ужасе (судя по их выражениям лиц) внимают ее словам. Завидев меня, она снова поправляет воротник коричневого пиджака (у нее есть какая-то другая одежда?!) и откашливается.

— Доброе утро, — сухо произношу я и снимаю плащ.

— Утро? — она хихикает. — Уже 11–15.

Даже не смотря в ее сторону, сажусь за свой стол, включаю системный блок, открываю ежедневник и, вооружившись ручкой, начинаю вычеркивать выполненные за вчерашний день задачи.

— Позвольте узнать, Мария, где вы были, — говорит Полункина достаточно громко, что бы ее слова донеслись как минимум до трех отсеков.

Сердце бешено колотится и кровь ударяет в голову. «Спокойно», — произносит здравый рассудок, понимая, что сейчас я воткну ручку в мерзкий жабий глаз. «Спокойно!», — уже кричит он, дабы я отказалась от своих намерений.

— Господин Рябинов, мой непосредственный руководитель, прекрасно знает, где я была, — равнодушно отвечаю я, так и не удостоив Полункину взглядом. — Насколько я помню, на совещании Юрий Петрович сообщил, что в вашем ведении находится розничный блок и Управление развития бизнеса, точнее то, что от него осталось, — после этих слов я смотрю ей в лицо.

Ее жабьи глаза вот-вот выскочат из орбит. Не придумав ответа, Полункина практически убегает из нашего отсека.

— Это было круто, — Аня выглядит шокированной.

— Нам пора искать себе новую работу? — спустя минуту спрашивает Оля.

— Она не посмеет вас тронуть, — решительно отвечаю я.

«Да ладно?», — здравый рассудок копирует интонацию Шарова, а чувство вины открывает оба глаза и злобно скалится: о девочках мы и не подумали! Что с ними будет, если мерзкая жаба, поняв, что не сможет добраться до нас, решит наказать кого-то из нашего окружения? Место, уготованное нам в аду, стремительно опускается еще ниже.

Не проходит и пяти минут, как мне звонит Рябинов и просит, нет, даже приказывает, немедленно явиться в его кабинет. Тщеславие рассыпается в проклятьях: да как он смеет так с нами разговаривать? После всего того, что мы для него сделали! Неблагодарный! Если бы не он, мы бы уже были директором департамента!

По пути к Рябинову встречаю радостного Петю.

— Привет! Сегодня все в силе? — спрашивает он с улыбкой.

— Не уверена. Меня вызвал Виктор, так что поговорим позже.

Рябинов гордо восседает за большим столом в своем большом кабинете и выглядит так, будто окружающий гигантизм снова его вдохновляет. В чем же причина столь резкой перемены? Сажусь напротив него.

— Зачем ты нахамила Полункиной?

От его строгого голоса по спине пробегают мурашки: вверх, потом вниз. На несколько секунд мне даже становится страшно, но совсем скоро тщеславие приходит в себя и продолжает вопить, требуя отмщения.

— Позволь узнать, какие именно мои слова госпожа Полункина посчитала проявлением неуважения к ее, без сомнения, блистательной особе? Возможно, произошло недоразумение…

— Довольно! Веди себя, как начальник управления, а не как… — он запинается.

— Как кто?

— Маш, пожалуйста, прекрати. Ты обещала помочь, и я на это рассчитываю. Единственное, что от тебя сейчас требуется — не высовываться. Справишься?

Здравый рассудок отвешивает тщеславию подзатыльник: вечно оно все портит! Из-за него Витя усомнился в нашем хладнокровии, которое вкупе с профессионализмом является обязательным атрибутом занимаемой нами должности. Ведь нас просили сидеть тихо и собирать данные по клиентам: нашим и чужим. А что сделали мы? Повели себя как… избалованная девчонка, которой давят на мозг нездоровые амбиции!

— Да, справлюсь. У меня внешняя встреча в три. Поедем вместе?

— Нет, я не смогу.

Когда я подхожу к двери, Витя окликает меня.

— После встречи поезжай домой. Пусть все успокоится.

Сижу в ресторане напротив Кирилла, пью вино и слушаю очередную исповедь: он завалил проект, порученный отцом. Что ж, вполне в его стиле! Виноваты все: контрагенты, отец, погодные условия, злой рок… Ничего не изменилось! Кирилл никогда не доводил начатое до конца, все бросал на полпути, а потом придумывал тысячу оправданий для своих неудач. Но жизнь снова и снова открывала перед ним новые возможности, которые он снова и снова не использовал.

— Если бы ты не была так безразлична, то я бы сконцентрировался…

— Что? Ты шутишь?

— Зайка, — он накрывает мою руку своей ладонью. — Я ведь все время о тебе думал. И я просто не мог думать ни о чем другом.

— Хватит! — громко говорю я и освобождаю руку.

Кирилл замолкает и в недоумении смотрит на меня, пытаясь понять причину подобной реакции. В уме подбираю слова, которые избавят от его общества раз и навсегда, но ничего подходящего не приходит в голову. На языке крутится только одно: «Пошел к черту!», а здравый рассудок намекает, что по-другому Кирилл не поймет.

— Зайка, что случилось?

«Он — осел!», — заключает здравый рассудок, и у меня нет ни одного аргумента «против». Кирилл никогда не изменится. Он всегда будет искать причину своих многочисленных фиаско где угодно, только не в себе.

— Кирилл, пора заканчивать этот фарс: все слишком далеко зашло.

— Фарс? — он округляет глаза.

— Именно. Давай просто разойдемся в разные стороны. Навсегда.

Он выглядит так жалко, но чувство вины даже и не думает просыпаться: мы — не источник многочисленных провалов Кирилла на всех фронтах его жизни. Он сам все портит! И ничего не изменится, пока он, наконец, не повзрослеет.

— Ты меня бросаешь, когда ты мне так нужна?

— Тебе нужно взять себя в руки и перестать пускать свою жизнь по ветру.

— У тебя кто-то есть? — он смотрит на меня с такой безысходностью, будто молит о смерти.

— Да. У меня есть здравый рассудок, который советует держаться от тебя подальше. Прости, но я устала быть твоим духовником.

— Кем?

Он издевается? Или это я издеваюсь над собой? Зачем все эти разговоры, которые ни к чему не приведут? Как будто мне не хватает проблем! Что ж, самое время избавиться от одной из них.

— Давай договоримся. Больше никаких звонков, никаких сообщений, никаких признаков жизни. Ни завтра, ни через месяц, ни через год, ни через десять лет, — поднимаюсь с места и беру в руки сумку. — А сейчас — я ухожу. Навсегда. Прощай.

Захлопываю дверь и, не включая свет, опускаюсь на банкетку: встреча с Кириллом выжала из меня последние соки — не осталось ни капли. Не стоило подпускать его к себе, ведь я заранее знала, чем все закончится. Он бы сам все испортил, как всегда. Я не виновата. Тогда почему так мерзко? И как это исправить? Раздается звонок мобильного: это Рязанов.

— Маш, ты где? Мы не начинаем партию в покер, потому что ждем тебя!

— Знаешь, я так устала…

— Вот и отдохнешь! Приезжай!

Почему бы и нет?

Суббота, 13.04.2013

Просыпаюсь от назойливого звонка в дверь. Часы на экране мобильного показывают 9-47 и пятнадцать пропущенных вызовов. Что если… В дверь снова звонят. Может, пожар? Накидываю шелковый халат и направляюсь в прихожую, по пути листая журнал звонков. Мамá, Шаров, Шаров, Шаров, папá, Шаров, Шаров, Шаров, папá, мамá, Шаров, Шаров, Шаров, Шаров, Шаров… Он чокнулся? Даже не посмотрев в глазок, открываю дверь.

— Да ладно? Розовый цвет? — Шаров смеется, осматривая меня с ног до головы.

— Это — персиковый. И доброе утро.

Делаю несколько шагов назад, чтобы дать ему возможность пройти в квартиру. «Гони его отсюда!», — вопит здравый рассудок.

— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я.

— Забыла? Мы едем кататься на картах, — он уже снимает кеды. — Кофе есть? — он расстегивает куртку. — Что с твоим телефоном? Я раз десять звонил.

Родители Шарова, похоже, забыли о воспитании ребенка сразу после его рождения. Иначе, откуда эта вопиющая бестактность? Да что он вообще здесь делает? Мы — не такие близкие друзья, чтобы он мог являться в мой дом без приглашения! Я вообще еще не решила, друзья ли мы!

— Собирайся: нас уже ждут, — он небрежно кидает куртку на банкетку.

— У меня другие планы на сегодня. Но раз ты уже разделся, можешь выпить кофе, — даже не стараюсь скрыть раздражение.

В его больших глазах читается разочарование, но уже через несколько секунд он веселеет.

— Может, и завтрак мне приготовишь?

— Может, мне выгнать тебя?

— Да ладно? С удовольствием посмотрю, как ты это сделаешь! Только предупреждаю: я буду сопротивляться.

Почему бы ему просто не убраться и не оставить меня в покое? Складывается впечатление, что Шарову доставляет неописуемое удовольствие злить меня. Вспомнить, хотя бы, вчерашний вечер, на протяжении которого он то и дело отпускал в мой адрес язвительные комментарии. Конечно, он был осторожен: никто из присутствующих не заметил ни грамма сарказма в этих шуточках. Похоже, присутствующие вообще не поняли, что все сказанное имеет отношение ко мне. Но это неважно: своей цели Шаров добился — уже после второго повышения блайнда я хотела затолкать ему в рот все выигранные фишки.

— Что тебе нужно?

— А что ты можешь предложить? — черти снова пляшут в его глазах.

— Мышьяк.

— Ахахаха! Ты мне нравишься! Одевайся и поехали. Только оденься нормально, иначе ты где-нибудь рухнешь на своих шпильках и сломаешь ногу!

— Назови хотя бы одну причину, по которой я должна куда-то с тобой ехать, — с отвращением морщусь.

— Если я оставлю тебя одну — ты повесишься. Уважительная причина?

«Какой он, мать его, проницательный!», — здравый рассудок, забыв о нашем хорошем воспитании, сплевывает. Возможно, провести время с Шаровым вместо визита к психоаналитику — не самая плохая идея. По крайней мере, в его обществе я не думаю о своих многочисленных проблемах. Похоже на шоковую терапию.

За рулем Гошиной BMW 3 GT сидит радостный Пабло.

— Он поведет? — спрашиваю у Шарова, пока мы идем к машине.

— Конечно. Я вчера слишком много выпил.

— Не заметила.

— Самое интересное началось после твоего отъезда.

Судя по его слишком загадочной улыбке, интересного было предостаточно. Впрочем, какая мне разница, чем он занимался? Вряд ли он сможет меня удивить. Шаров слишком предсказуем: его увлечения ограничиваются выпивкой, азартными играми и женщинами — несложно догадаться, что последовало после игры в покер. Когда он снял куртку, я заметила небольшую темно-фиолетовую гематому на его шее, происхождение которой явно свидетельствует о ночи в обществе очередной уступчивой девицы. «Нас это не касается!», — строго произносит здравый рассудок.

Сажусь на заднее сидение и здороваюсь с Пабло. Он что-то бормочет в ответ и продолжает восхищаться машиной. На мой взгляд, это лишнее: что может быть лучше моего прекраснейшего SLK? Но я не возражаю: пристегиваю ремень безопасности и, достав из сумки телефон, погружаюсь в чтение новостей.

Проходит полчаса или около того. Мы мчимся по Ленинградскому шоссе. Смотрю на спидометр: 170 км/ч.

— Мы опаздываем? Я не собираюсь умирать!

— Да ладно? Live fast, die young, Мэри! — Шаров хохочет.

— Не собираюсь в этом участвовать. Высадите меня, и я возьму такси.

Пабло снижает скорость до 120 км/ч.

— Спасибо, — в моем тоне нет ни нотки благодарности. — Долго нам еще ехать?

— С такой скоростью — еще пару часов, — даже не оборачиваясь, отвечает Шаров.

— Лучше на два часа позже быть дома, чем на полчаса раньше — в морге, — нравоучительно изрекаю я.

— Зануда… — протягивает Гоша и увеличивает громкость музыки.

Пабло паркуется возле трехэтажного здания из коричневого кирпича. В недоумении смотрю в окно: над входом красуется табличка с названием «G.A.N****». Заметно повеселевший Шаров выдает очередную глупую шутку на тему вчерашнего вечера и, пока я не успела ничего ответить, выскакивает из машины.

— Вы всегда так общаетесь? — интересуется Пабло.

— А он умеет иначе? — не дожидаясь ответа, открываю дверь.

На улице холодно и пасмурно, и я даже жалею, что так легко оделась: меховой жилет поверх свитера не спасает руки от пронизывающего ветра. Шаров, забыв обо всем, уже обнимается с вышедшим на улицу пожилым мужчиной. Потом они начинают обсуждать приготовления к какому-то весеннему празднику. Пабло подходит к ним и присоединяется к беседе. Прекрасно! Пока они наговорятся, я умру от переохлаждения! Но, похоже, это никого не интересует. Зачем я только согласилась на эту сомнительную авантюру? От Шарова нельзя ожидать ничего хорошего! Чтобы не выглядеть брошенной, достаю из сумки телефон и набираю номер мамá.

— Позволь узнать, почему ты не отвечаешь на звонки? — слышу я вместо приветствия.

— Добрый день. Я была на работе. Освободилась только сейчас.

Чувствую себя школьницей, которая врет, потому что вместо школы отправилась с друзьями в кино. Но мне уже давно не шестнадцать, Шаров — вовсе не мой друг (это я решила в пути), и я сейчас не в ближайшем кинотеатре, а за двести километров от Москвы.

— В восемь мы ждем гостей. Надеюсь, ты не опоздаешь.

— Я не смогу приехать.

— Мэри, чего ты там встала? — кричит Шаров.

— Прости, мне нужно идти. Пока!

Завершаю вызов прежде, чем она успевает возразить. Конечно же, мамá обидится! Но выбора нет: поездка к родителям только бы усугубила мое плачевное душевное состояние. Возможно, я бы даже повесилась в гостиной перед камином.

— Что ты там возишься? — возмущается он. — Заходи быстрее, надо выбрать тебе комнату.

— Какую еще комнату?

— Ты собираешься спать в машине?

— Мы же собирались кататься на картах!

— Конечно, а потом будет вечеринка. Думаешь, мы ради картов тащились в такую задницу? — он смеется.

— Ты издеваешься?

Зачем я спрашиваю, если знаю ответ на свой вопрос? Да, он издевается! Но только на этот раз Шаров перешел все границы: с меня довольно! Шоковая терапия подействовала — сейчас я не могу думать ни о чем другом, кроме ненависти к нему. Самодовольный кретин! Кем он себя возомнил? Пусть оставит свои шуточки для безмозглых девиц из своего окружения!

— Я уезжаю. Скажи мне адрес, чтобы я вызвала такси.

— Да ладно? Делай, что хочешь. Не думаю, что кто-то из коллег удивится. Только Рязанов расстроится: он о тебе такого высокого мнения.

— При чем тут Петя?

— Вечеринка в честь него. Мини-корпоратив для избранных. Подождешь такси на улице или пройдешь? — он улыбается и открывает дверь.

Не-на-ви-жу! Животное… Когда-нибудь я влеплю ему пощечину!

Внутри тепло и уютно. В отделке преобладает дерево: полы, стены, потолки и стойка ресепшена по левую руку от входа — все обито грубоватыми деревянными панелями насыщенного медового цвета. По правую руку от входа — камин, в котором потрескивают дрова. Из мебели — двухместный диван, три больших кресла с коричневой обивкой, небольшой журнальный столик и несколько стеллажей с книгами и различными статуэтками.

Вдыхаю воздух через нос и, почувствовав запах печеных яблок, сглатываю слюну: уже два часа дня, а я еще не завтракала.

— Есть хочешь? — словно прочитав мои мысли, спрашивает Шаров.

Он, конечно, мерзавец, но не умирать же от голода. Тем более с пустым желудком я не могу ненавидеть его в полную силу, как он того заслуживает.

— Кто-то пек яблоки? — стараюсь говорить дружелюбно.

— Да. Для меня. Если будешь паинькой — поделюсь, — он смеется. — Пойдем наверх, покажу твою комнату. Еду принесут.

Мы поднимаемся на второй этаж, проходим вдоль длинного коридора и останавливаемся возле последней по счету двери.

— Вообще-то это моя комната, но раз ты такая зануда, то я тебе ее уступлю, — он пропускает меня вперед. — Располагайся.

— Твоя? — изгибаю бровь.

— Постельное белье поменяли, если ты об этом, — он снова смеется. — Скоро тебя накормят. Пойду встречать остальных.

Закрываю за собой дверь и осматриваюсь: треть комнаты занимает большая кровать, застеленная меховым пледом. Стараюсь не думать о том, что здесь происходило до моего визита: зная Шарова, вариантов немного. Открываю встроенный шкаф: несколько пустых вешалок, на полке — аккуратно свернутый банный халат и упакованные в целлофан тапочки. «Что мы здесь забыли?», — возмущается здравый рассудок. У меня нет ответа на этот вопрос. Закрываю шкаф, прохожу к окну и сажусь в кресло. Неделю назад я была в Барселоне. С Тереховым. Он говорил, что я красива и умна. Говорил, что думает обо мне. Прикоснулся своими губами к моим. А потом исчез. Испарился. Почему? Что я сделала не так? После чего он забыл обо мне? Хочу ненавидеть его, но не могу себя заставить. Здравый рассудок прав: зря мы сюда приехали. Лучше было остаться дома и страдать в одиночестве. Или посетить психоаналитика, ведь однажды он нам помог.

Дверь открывается, и моему взору предстает радостный Шаров с подносом в руках. Чувствую запах печеных яблок и изображаю улыбку.

— Ты собирался встречать кого-то.

— Да ладно? Пабло с ними разберется, а я составлю тебе компанию, — он ставит поднос на журнальный столик и садится в соседнее кресло.

«Только его не хватало…», — бормочет здравый рассудок, но я слишком голодна, поэтому не обращаю внимания на его недовольство. Забыв о хороших манерах, отправляю в рот канапе с красной рыбой, потом с сыром, и еще одно с красной рыбой. Шаров внимательно наблюдает за мной, но мне наплевать: вряд ли он что-то слышал об основах этикета.

— Расскажи мне, крошка Мэри, чем ты так опечалена в последнее время? — спрашивает он.

— А я должна радоваться обстановке в компании?

Единственный плюс происходящего в офисе — есть отличное оправдание для плохого настроения.

— Это так важно? Как будто нет других страховщиков! Воспользуйся предложением Рязанова. Питер прекрасен весной, — и он смеется.

— Хочешь выпроводить меня из Москвы?

— Нет. Я бы скучал. Ты права: шли Рязанова к черту.

Он замолкает и с поддельным интересом принимается разглядывать картину в изголовье кровати.

— У тебя, что, засос на шее?

Шаров поворачивается в мою сторону: в его больших серых глазах снова пляшут черти. Несколько секунд он смотрит на меня, потом вскакивает с места, снимает футболку и поворачивается ко мне спиной: чуть ниже лопаток отчетливо прослеживаются четыре параллельные царапины.

— Фу! Ты в зоопарке ночевал? — с отвращением морщусь.

— Ахахаха! — он надевает футболку и снова садится в кресло. — Можно и так сказать!

Желающих отметить трудоустройство Рязанова оказалось предостаточно: приехала даже Безухова, которая ненавидит корпоративы. После того, как по итогам нескольких заездов на картах был выбран лидер (им оказался Афанасий), компания переместилась в ресторан, расположенный в левом крыле гостиницы со странным названием «G.A.N****».

Мы с Олей выходим на улицу.

— Тут очень круто! — ее восторгу нет предела. — Гоша знает все лучшие места!

— Конечно, потому что кроме вечеринок его больше ничего не интересует, — язвительно отвечаю я и закуриваю.

— Он — отличный парень!

— Разве ваша интрижка не в прошлом?

— Как друг… — Оля виновато опускает взгляд.

Это просто смешно! Какой из Шарова — друг? Он самовлюблен, беспардонен и необязателен! С ему подобными лишь поддерживают приятельские отношения. О таких, как он, вспоминают, когда хочется праздника. Когда необходимо забыть о проблемах и погрузиться в безудержное веселье. Или когда нужен секс без обязательств, как в случае с Уховой. Отвратительно… Неужели она не могла найти для плотских утех на одну ночь кого-то другого? И это все произошло в моей квартире! От воспоминаний меня мутит, поэтому выкидываю только начатую сигарету в урну и кладу в рот два мятных леденца.

Возле стойки ресепшена мы застаем Шарова в объятьях его сотрудницы Алевтины — эффектной платиновой блондинки. Похоже, она переусердствовала с выпивкой: ее бессвязная речь напоминает бред сумасшедшего. Окинув парочку презрительным взглядом, прохожу мимо. Оля плетется рядом.

— Отличный парень, говоришь? — я усмехаюсь. — Завтра поинтересуемся у Алевтины, согласна ли она с тобой.

Выхожу из ванной, закутавшись в халат, и ложусь в постель. От подушек приятно пахнет лавандой, и я делаю глубокий вдох через нос. Прекрасно! Улыбаюсь и закрываю глаза: наконец-то я высплюсь! И никто не сможет мне помешать…

— Да… Да… — раздаются через стенку женские стоны.

Что?

— О…О… Да…

Они, что, издеваются?! Накрываю голову второй подушкой и лежу так несколько минут: но даже запах лаванды не может меня успокоить. Между тем, стоны становятся все громче. Шаров специально поселил в соседнюю комнату какую-то парочку?

— Да… О-о-о…

Конечно, он сделал это нарочно! Ненавижу его и этих кретинов за стенкой! Ненавижу всех! Швыряю подушку и встаю с кровати. Стоны не утихают. Это же не будет продолжаться всю ночь? А вдруг будет? Роюсь в сумке в поисках наушников: но, как назло, я оставила их дома. Направляюсь в ванную и осматриваю банные принадлежности на предмет наличия берушей. Владельцы гостиницы, забыв об этом прекрасном приспособлении, видимо рассчитывали на хорошую звукоизоляцию либо на порядочность постояльцев!

Возвращаюсь в комнату, снова ложусь в постель и включаю телевизор.

— Да… О да…

Выбираю музыкальный канал и прибавляю громкость: лучше не спать под регги, чем под стоны какой-то озабоченной особы за стенкой!

Через полчаса выключаю телевизор и прислушиваюсь: похоже, любовнички вдоволь насладились друг другом. Отлично! Вдыхаю запах лаванды и закрываю глаза. Тишина… Она божественна… Но длится недолго: мой мобильный несколько раз пищит — новое сообщение. От Шарова. «Лучше не выключай ТВ — все только начинается». НЕНАВИЖУ ЕГО!!!

Понедельник, 15.04.2013

— Не опаздывай! — строго говорит мамá. — Мы ждем тебя в семь.

Как можно, когда такое событие: шестнадцатилетие Сонечки, дочери Алексея Константиновича! И мы должны отметить это событие вшестером, в тесном семейном кругу. Как будто мы родственники! Теплоты моих чувств к Кузнецовым недостаточно для подобных мероприятий, но разве у меня есть выбор? Непозволительная роскошь, когда речь идет об интересах семьи!

В час дня выхожу из офиса, чтобы в близлежащем торговом центре купить подарок для Сонечки. На улице сталкиваюсь с Шаровым и прохожу мимо, бросив холодное «Добрый день» в ответ на его приветствие.

— Стой! — он догоняет меня. — Давай мириться.

— Мы и не ссорились.

— Да ладно? Уехала рано утром и даже не попрощалась. Разве мы не классно повеселились?

— Наши представления о веселье не совпадают.

Говорю подчеркнуто тактично, хотя с большей радостью послала бы его к черту. Наши представления ОБО ВСЕМ не совпадают! Так зачем тратить время на Шарова? Пусть веселится где-нибудь подальше от меня.

— Ладно, прости. Я — говнюк, — он грустно улыбается. — Слушай, давай еще один вечер проведем вместе. Обещаю быть… Паинькой.

Он даже выглядит искренним, но я сильно сомневаюсь в том, что это не очередная игра.

— Зачем тебе это нужно?

— Приелось мое окружение. И я уже говорил, что ты мне нравишься. С эстетической точки зрения.

И как я могла забыть, что он — тот еще эстет? Меня не покидает ощущение, что Шаров снова затеял какую-то гадость.

— Зачем это нужно мне?

— Потому что тебе скучно. И ты хочешь развеяться.

Скучно? Я и забыла, каково это! Последний месяц моя жизнь похожа на дурдом — скучать не приходится! Я не хочу развлекаться. Я мечтаю о том, чтобы все оставили меня в покое. ВСЕ! Кроме Терехова. Вьющиеся смоляные волосы, легкая небритость, узкий разрез черных глаз… Через мое тело снова пропустили разряд тока. Почему, ну почему он не звонит и не пишет?

— Мои знакомые выступают в одном пабе. В четверг в девять.

— Я подумаю. А сейчас — у меня дела.

Если он что-то скажет, то я точно пошлю его к черту! Но, к моему удивлению, Шаров лишь улыбается в ответ, убирает руки в карманы брюк и уходит.

В 18–45 я в сопровождении хостес прохожу к столику, за которым сидит Алексей Константинович.

— Добрый вечер. Вы один?

— Добрый. Пока да — все застряли в пробках.

Занимаю место напротив него и ставлю на стол бумажный пакет с подарком для Сонечки.

— Как твои дела?

— Неплохо, спасибо. А ваши?

— Соня странно себя ведет. Устраивает истерики, учиться не хочет. Сегодня утром поругалась с нами и обещала уйти из дома.

Сонечка всегда слушалась родителей, безропотно подчиняясь каждому их велению: музыкальная школа по классу скрипка — пожалуйста! Верховая езда — как можно отказаться! Китайский язык — конечно! Особая диета ввиду предрасположенности к полноте — куда же без нее!

— Наверное, это переходный возраст. Не расстраивайтесь.

— Она тебя боготворит. Пожалуйста, поговори с ней.

Алексей Константинович смотрит на меня с мольбой, но мне не хочется ему помогать. Какой в этом смысл? Проблема вовсе не в Сонечке, а в ее родителях — я это прекрасно понимаю. Что за глупость — пытаться реализовать свои несостоявшиеся амбиции на детях? Почему бы не дать ребенку свободу выбора? Почему бы не приказывать, а просто направлять? Не в этом ли задача старшего поколения?

— Пожалуйста, — повторяет он.

Разве у меня есть выбор? Непозволительная роскошь, когда речь идет об интересах друзей семьи!

— Конечно, — изображаю улыбку. — Я обязательно с ней встречусь на неделе. Не переживайте.

— А вот и твои родители!

Мамá, как всегда, великолепна: идеальная укладка, легкий макияж, аккуратный маникюр. На шее — нитка жемчуга. Она одета в коралловое платье-футляр с рукавами ¾. Замечаю обращенные в ее сторону взгляды присутствующих мужчин: заинтересованные, восхищенные, даже похотливые — грузный тип за соседним столиком даже забыл о своей молодой спутнице и пожирает глазами мамá. Она в очередной раз произвела впечатление — в этом ей, настоящей леди, нет равных. Как невыносимо тяжело быть дочерью совершенства!

— Алексей, здравствуй, — она улыбается. — Мари. Ты в брюках?

— Я только что из офиса. И добрый вечер.

Не обращая внимания на мое крайнее возмущение, она садится рядом и затевает с Алексеем Константиновичем светскую беседу обо всем сразу и ни о чем конкретно. Папá, избавившись от большого букета белых роз, погружается в изучение винной карты. Мне не остается ничего иного, кроме как последовать его примеру.

Спустя десять минут к нам присоединяются Ольга Михайловна и Сонечка. Виновница торжества выглядит расстроенной, хотя и пытается это скрыть. Еще бы! В шестнадцать лет нет ничего ужаснее, чем сидеть в дорогом ресторане с друзьями родителей и выслушивать фальшивые комплименты в свой адрес. В действительности родители считают тебя лишь на пару дюймов выше планки посредственности, и эту пару дюймов приписывают отнюдь не твоим стараниям, а своим генам. Что до их друзей — то восторги в твой адрес являются всего лишь проявлением любезности: плевать они хотели на тебя и все, что с тобой связано. С возрастом учишься относиться к этому философски, но в шестнадцать лет каждая мелочь приобретает вселенский масштаб.

— Прошу меня извинить: нужно сделать звонок, — с улыбкой встаю из-за стола.

— Я с тобой! — Сонечка вскакивает с места.

— У Маши дела, — возражает ее отец.

— Нет, все в порядке. Пойдем.

— Спасибо, — полушепотом произносит она, когда мы пересекаем зал.

Хочу ответить, но замечаю в нескольких метрах от себя знакомое лицо — это Максим, муж Уховой. Он сидит за столиком с какой-то рыжей особой, премило ей улыбается и даже держит ее за руку. Подонок! Олю он даже в кино не выводил, а эту непонятную девицу притащил в один из самых дорогих ресторанов Москвы! Говорю Сонечке, чтобы ждала меня в гардеробной, а сама направляюсь прямиком к Ухову.

— Добрый вечер, Максим. Отдыхаешь? — криво улыбаюсь.

И тут его спутница поворачивается. Я сплю? Или сошла с ума? Или это двойник… ЛАНДЫШЕВОЙ?! Сердце учащенно бьется, чувствую, как кровь приливает к вискам. Какого черта здесь происходит?! «Что за глупые вопросы? Ситуация более чем недвусмысленна!», — здравый рассудок ударяет кулаком в ладонь.

— Какая встреча, — с сарказмом произношу я. — Выздоровела?

Она опускает глаза. Мерзкая стерва! Воткнуть бы вилку в ее до неприличия оголенное плечо! Жаль, что не получится ее уволить! Хотя… Интересно, как бы повел себя Орел, узнав о неверности своей любовницы. А еще можно поделиться маленьким секретом с Гошей — он найдет ему применение.

— Вы пока поговорите, а я ненадолго отлучусь, — Максим испаряется в мгновение ока.

Ничего удивительного! Трус! Подонок! Развлекается с подругой своей жены? Давно ли? Да как эта стерва могла предать Олю?! «Спокойно! Не будем устраивать сцен в ресторане — отложим на потом!», — здравый рассудок перекладывает бейсбольную биту из правой руки в левую. Так бы и врезала ей! Но нужно взять себя в руки: сцены в общественных местах — не мой конек.

— Я тоже пойду. Счастливо оставаться, — мой взгляд полон презрения.

— Ты не имеешь права меня осуждать — ты ничего не знаешь! — сквозь зубы произносит Ландышева.

— О, — изображаю жалость. — Избавь меня от подробностей. Увидимся на работе, когда твой иммунитет справится с продолжительной болезнью.

— И что ты сделаешь? Расскажешь Оле?

— Оле? — злорадно улыбаюсь. — Или твоему покровителю? Представляю, как он расстроится, когда узнает о неблагодарности за продвижение по карьерной лестнице. Или ты рассчитываешь, что наследство Максима избавит тебя от необходимости работать? — изгибаю бровь. — Впрочем, я задержалась. Счастливо оставаться!

Делаю глубокий вдох: холодный воздух наполняет мои легкие, и даже становится немного легче. Думала, этот вечер никогда не закончится!

— Мари! — Сонечка подбегает ко мне. — Ты занята сегодня?

— Наши родители жаждут продолжения? — изгибаю бровь.

— Нет. Я… — она опускает глаза. — Можно я поеду с тобой?

— Тебе разве не нужно в школу завтра?

Я, конечно, обещала ее отцу оказать содействие в возникшем конфликте, но на данный момент в мои планы не входят нравоучительные беседы. Разве мне не хватает своих проблем, список которых пополнился интрижкой Ландышевой и Максима? К тому же, я настолько запуталась в своей жизни, что просто не имею морального права давать советы другим. Лучше Сонечке посетить моего психоаналитика — он ей поможет.

Родители выходят из ресторана, продолжая вести беседу о прелестях Dream Ville. Похоже, Алексей Константинович все-таки решил приобрести дом, недавно выставленный на продажу.

— Софья, нам пора ехать! — в приказном тоне сообщает Ольга Михайловна.

«Ну что ты за сволочь такая?! Неужели тебе наплевать на эту малышку?», — чувство вины возмущено до предела. Сонечка с мольбой смотрит на меня. Нет, психоаналитик ей не поможет. А вот ее родителям не мешало бы воспользоваться его услугами!

— Можно Соне остаться у меня? — премило улыбаюсь. — Думаю, она заслужила выходной в качестве подарка на день рождения. Тем более, завтра я не иду на работу.

— Но… — начинает Ольга Михайловна.

— Конечно! — перебивает ее Алексей Константинович. — Повеселитесь, как следует.

Включаю свет в коридоре и закрываю входную дверь: дом, милый дом! Как же я устала…

— Я не помешаю? — Сонечка стоит на месте, переминаясь с ноги на ногу.

— Нет, — снимаю обувь. — Раздевайся и проходи. Я в душ. Скоро буду.

Кто бы мог подумать! В моем доме — подросток со своими проблемами и бедами, с которыми, возможно больше не с кем поделиться. Если бы Сонечке было куда пойти, выбрала бы она меня? Вспоминаю, каково это — быть загнанной в угол на пороге взрослой жизни: понимать, что нужно делать то, что от тебя ожидают. Осознавать, что выбора нет. И даже не догадываться, чего ты хочешь на самом деле. По спине пробегают мурашки: вверх, вниз, снова вверх. Смогу ли я помочь?

Накидываю шелковый халат и выхожу из ванной. Сонечка сидит на диване, поджав под себя ноги, и отстраненно смотрит на экран телевизора.

— Хочешь чай? — спрашиваю я.

— Я так тебе завидую, — отвечает она. — Ты живешь одна, и никто тебе не указывает.

— О, — присаживаюсь рядом с ней. — Ты тоже будешь жить одна. Когда окончишь институт и устроишься на работу. Возможно, даже раньше.

— Если мы переедем в эту деревню, то я навсегда там застряну…

И я даже не могу возразить, потому что она права: Dream Ville — это болото, из которого не так-то просто выбраться.

— У меня и так нет друзей, а там… Когда мы приезжаем к вам в гости, я постоянно сижу в комнате. Если тебя нет. А в это время мои подружки тусуются. Я и так им уже не интересна: они все с кем-то встречаются. Пока я учусь и таскаюсь с родителями…

Как мне это знакомо! В шестнадцать лет я тоже хотела свободы, хотела вырваться из идеального дома, хотела убежать подальше от идеальных родителей, хотела начать свою, неидеальную назло всем жизнь. И тогда мне подвернулся Кирилл. Тогда он не был жалким неудачником. Тогда он спас меня. «А как мы ему за это отплатили?», — чувство вины злобно скалится.

— А растеряю всех подружек! — Сонечка тяжело вздыхает.

— Настоящие подруги никуда не денутся, — со знанием дела отвечаю я.

— Точно?

«Давно мы стали разбираться в дружбе?», — чувство вины никак не успокоится. Да уж, этот аспект человеческих отношений для нас до сих пор остается загадкой — мы так и не научились дружить. Что бы сделала настоящая подруга, увидев Ландышеву с Максимом? Устроила бы скандал? Или драку? Или рассказала бы все Оле?

— Точно, — отвечаю я: незачем Сонечке в шестнадцать лет узнавать о том, что женской дружбы не существует в принципе.

— Не знаю, сколько еще выдержу…

— Все изменится. Нужно просто подождать, — я улыбаюсь.

— Правда?

— Правда.

И незачем ей знать, что даже спустя тринадцать лет она никогда не избавится от покровительства родителей: они всегда будут где-то за ее спиной, будут наблюдать и осуждать…

Вторник, 16.04.2013

— Мария, я хочу вас поцеловать.

— И чего же вы ждете?

Он смотрит на меня и не двигается с места. В чем дело? Я ведь так хочу ощутить его прикосновение! Только один поцелуй, ну пожалуйста… Я сойду с ума…

Открываю глаза. Это всего лишь сон! Очередной ночной кошмар, в котором мне явился Терехов. Почему бы ему не появиться в реальности?! Не позвонить мне, не назначить свидание, не поцеловать меня снова?! Что ему мешает?! Прошло уже десять дней. Да-да, именно десять — потому что я их считаю, и это ужасно…

Поднимаюсь с кровати и следую в ванную, надеясь, что прохладный душ смоет воспоминания о Феофане Эрнестовиче, будь он проклят! Но полчаса, проведенные под струями чуть теплой воды, не смогли изменить ситуацию: я все еще думаю об этом отвратительном человеке, который, похоже, даже не хочет меня знать.

— Мари, привет! — Сонечка заливает хлопья молоком. — Я готовлю нам завтрак!

И как я могла забыть, что в моей квартире — запутавшийся в жизни подросток? Как будто мне своих проблем не хватает!

— Доброе утро. Пока я не голодна, — сажусь за стол. — Почему ты так рано проснулась?

— Рано? Уже девять, — она отправляет в рот ложку с хлопьями и принимается жевать.

Девять? Самое время позвонить Рябинову и сообщить, что сегодня я не появлюсь на работе. Скажу, что возникли непредвиденные обстоятельства. Семейные. В конце концов, у меня тоже есть семья!

После просмотра какого-то фантастического фильма, сюжет которого не отложился в моей голове, мы заходим в кофейню. Сонечка заказывает себе сок, салат, сэндвич и десерт, а я ограничиваюсь лишь чайником зеленого чая: последние дни я совсем не хочу есть. Я даже похудела на два килограмма, хотя и до этого вовсе не могла похвастаться лишним весом.

— Я тебя еще не достала?

— Нет, — улыбаюсь. — Нам надо чаще встречаться вдвоем.

Сонечка быстро моргает: очевидно, она не ожидала такого предложения. Я и сама не думала ни о чем подобном — просто вырвалось.

— Это будет офигенно! — наконец произносит она. — У меня — взрослая подруга!

— Да…

— Спасибо!

«Ну, ты и сволочь! Зачем давать малышке пустые обещания? Ей и без тебя тяжко!», — чувство вины захлебывается от негодования. А что мне еще остается? Сказать правду? То, что мне сейчас вовсе не до Сонечки и ее подростковых проблем? То, что все мои мысли заняты собой любимой и своими душевными переживаниями на тему работы, родителей и… Терехова! То, что я настолько запуталась в своей жизни, что просто не имею морального права давать советы другим?

— Мари, а у тебя есть парень?

— Нет, — стараюсь сохранять улыбку.

— Почему? — Сонечка удивленно приподнимает брови.

— Я пока что не встретила того человека, с кем бы хотела иметь отношения.

Здравый рассудок откашливается в кулак: какое нелепое объяснение нашего одиночества! Официант ставит перед нами напитки.

— Знаешь, папин начальник, вроде как, на тебя запал!

— С чего ты это взяла?

— Я подслушала разговор предков после какой-то тусовки, — Сонечка отпивает сок. — Начальник сказал папе, что ты — самая классная из всех его знакомых.

— Классная? — у меня даже пересохло в горле.

— Ну, он как-то по-другому сказал, я не помню. Предки весь вечер это обсуждали.

Наливаю чай и делаю несколько глотков. Терехов сказал, что я — классная? Сказал Алексею Константиновичу? И почему тогда он не звонит? Ждет, что я сделаю первый шаг? Он, что, ненормальный?!

Мой мобильный взвизгивает: пришло новое сообщение. От Шарова. «Ты не забыла про четверг?»

Среда, 17.04.2013

Стою на первом этаже в ожидании лифта. На часах — одиннадцать утра, но мне все равно. Опоздала? Ну и что! Я была на встрече, очень, очень важной! Главное — держать себя в руках, если Полункина в очередной раз явится за объяснениями. Если я не смогу контролировать свои эмоции, то это плохо закончится для всех (и для меня в первую очередь).

Девочки в полном составе сидят на своих рабочих местах и живо что-то обсуждают. Увидев меня, Ландышева сразу же отворачивается и утыкается в монитор.

— Доброе утро, — ставлю сумку на стол. — Меня никто не искал?

— Нет, — отвечает Аня.

— Прекрасно, — наклоняюсь, чтобы включить системный блок. — Что нового?

— Ничего, — произносит Оля.

— То есть кроме чудесного выздоровления Ландышевой даже нечему порадоваться?

Мой рабочий телефон звонит — Виктор просит зайти к нему. Быть может, сейчас он поделится идеями насчет дальнейшего пребывания в компании «Х»? Не может же вечно продолжаться эта неопределенность!

— Как твои дела? — радостно спрашивает он.

— Видимо, хуже, чем твои.

— Что случилось?

Он издевается или на самом деле не понимает всеобъемлющего ужаса, который нас поглощает? Или ужас поглощает только меня? Если так, то нельзя поддаваться панике. Притворюсь беззаботной и веселой, словно каждый новый день привносит в мою жизнь только позитив и ничего более.

— Ты решила семейные проблемы?

И как я могла забыть о своем алиби на вчерашний день?

— Конечно. Все в порядке, — улыбаюсь. — О чем ты хотел поговорить?

— Да… — он на секунду задумывается, будто подбирает слова. — Ты ведь знаешь, как я ценю наши с тобой отношения: рабочие и дружеские. Последние даже больше. Мы же друзья?

— К чему ты ведешь? — изгибаю бровь.

— К тому, что…

— Виктор, мы идем? — раздается за спиной голос Шарова. — О, Мэри! Привет!

Какая потрясающая черта — всегда появляться в самый неподходящий момент! Рябинов только созрел для откровений, но Гоша все испортил. Как обычно. Похоже, у него талант.

— Ладно, позже поговорим, — Витя встает. — У нас встреча. Внешняя.

Встреча? У меня слуховые галлюцинации или Шаров в коем-то веке решил поработать? Даже костюм надел! С чего бы это?

Возвращаюсь на свое рабочее место и застаю плачущую в одиночестве Олю.

— Он просит развод… — полушепотом произносит она.

Похоже, злой рок издевается надо мной: только вчера я успокаивала Сонечку, а теперь передо мной плачет Ухова. Не слишком ли много покалеченных судеб для меня одной?!

— Собирайся и уходи домой. Пока никто не увидел.

— Я думала, он нагуляется и вернется, понимаешь? Я…

— Пожалуйста, держи себя в руках. Ты на машине?

Она кивает. Час от часу не легче! Не пущу же я ее в таком состоянии за руль!

— Я тебя отвезу. Бери сумку и, — снимаю с головы солнечные очки. — Надень вот это. Ни к чему лишние вопросы.

Пока мы идем к лифту, набираю сообщение Рябинову: «Уховой стало плохо, и я отвезу ее домой. Вернусь позже».

— Теперь рассказывай по порядку, — говорю я, когда мы выезжаем на Садовое кольцо.

— Ну… — она всхлипывает. — Он просит развод…

— Ты ждала, что он вернется? Не смеши! Он даже ребенка у тебя хотел забрать!

Как можно быть такой наивной? И о чем она только думает?

— Да, ждала. Он и до этого мне изменял, но всегда возвращался…

— Он тебе изменял? То есть ты знала об этом?! — в последний момент останавливаюсь на красный сигнал светофора и перевожу взгляд на Олю. — Ты это серьезно?

Ушам своим не верю! Она не шутит? «Ну, давай, добей ее, чтобы не мучилась! Мы это умеем!», — чувство вины злобно скалится. Крепче сжимаю руль и снова смотрю на дорогу, потому что становится стыдно за свою несдержанность. И откуда только во мне эта дурацкая привычка — осуждать окружающих?

— Ему не нужна Настена. Он сказал, что если я заключу мировое соглашение на его условиях, то он не будет претендовать на дочку…

— Он не охренел ли случаем?! — я чуть не поперхнулась слюной.

«Давай-давай! Еще немного осталось, и она выкинется из машины!», — чувство вины затаилось в ожидании.

— Что ты будешь делать?

— Хочу все закончить. И чтоб он оставил нас с Настеной в покое. И чтоб он… — она замолкает на несколько секунд. — Пусть будет счастлив. Хоть он и козел.

— Все мужчины — козлы.

«Давно мы пополнили ряды феминисток?», — здравый рассудок с удивлением приподнимает брови. А что нам оставалось? Есть другие варианты? Максим, Шаров, Кирилл и, конечно же, Терехов — для них и им подобных еще не придумали другого слова, нежели «козел». И пусть каждый из них заслуживает эту характеристику по разным причинам: Максим ушел к подруге жены, Шаров мечтает забраться под юбку к каждой встречной, Кирилл — бездельник и нытик со стажем тридцать два года, а Терехов… О, как же я мечтаю выкинуть его из головы! Но не могу! Хочу снова увидеть его, хочу услышать его голос, хочу ощутить его прикосновение. Вот только он больше ничего не хочет! На своем дне рождения он сообщил Алексею Константиновичу, что я — классная, но пара вечеров в Барселоне — и он устал от моего общества. Крепче сжимаю руль, чтобы не закричать от осознания собственной беспомощности. КО-ЗЕЛ!!!

В два часа я уже возвращаюсь на свое рабочее место. Аня разговаривает по телефону, объясняя клиенту условия договора, а Ландышева, зевая, листает свой ежедневник.

— Где Оля? — спрашивает она.

— Это тебя не касается, — сажусь в кресло.

— Можно повежливее?

— С тобой? Нет, — даже не смотрю в ее сторону.

Здравый рассудок настоятельно рекомендует не давать воли чувствам, ведь мы пока не решили, как поступим с этой стервой. Открываю почту и просматриваю непрочитанные сообщения: вдруг там есть хотя бы одно от Терехова? Почему бы ему не написать, или позвонить, или прислать цветы, или приехать — сделать хоть что-нибудь! Тщеславие выбирает способ самоубийства, самолюбие играет похоронный марш, а здравый рассудок устало вздыхает: Феофан Эрнестович больше не считает нас самой классной из всех его знакомых.

Четверг, 18.04.2013

Всю ночь меня мучил один и тот же кошмар: я просыпалась в ужасе, потом засыпала и видела тот же сон, в ужасе просыпалась, снова засыпала и снова вскакивала с подушки. Мне снилось, что я в джунглях, а вокруг, повсюду — обезьяны. Мартышки, гориллы, орангутанги и еще какие-то отвратительные приматы. Они скалились, рычали, бросались в меня ветками, а я пыталась выбраться из чащи. Это было невыносимо! Проснувшись в третий раз в холодном поту, встаю с кровати и медленно плетусь на кухню в твердой уверенности больше не засыпать.

Включаю кофемашину и перевожу взгляд на настенные часы: пять утра. Интересно, чем сейчас занят Терехов? Наверное, спит, но с кем? Внезапная мысль о том, что как раз сейчас он переворачивается в кровати и прижимает к себе какую-нибудь блондинку, обжигает, словно огонь. «Он точно не один!», — злорадствует здравый рассудок, заставляя мое сердце сжиматься. «Довольно! Терехов — козел! Мы должны его ненавидеть! Мы должны постараться! Должны!», — кричит тщеславие и топает ногами. Если бы все было так просто… Но за что мне его ненавидеть? Он не сделал ничего плохого. Он просто решил, что я — не такая классная, какой ему казалась. Но он ведь не обязан был думать иначе! И он ничего не обещал… Нет, я не смогу его ненавидеть!

В 8-40 вхожу в опен-спейс и возле своего рабочего стола сталкиваюсь с Полункиной.

— Какая вы пунктуальная, — хихикает она.

Молча сажусь в кресло и включаю системный блок.

— В отличие от ваших сотрудников, — продолжает она, все еще посмеиваясь.

Открываю ежедневник и вычеркиваю выполненные задачи, которых с каждым днем, проведенным в компании «Х», становится все меньше и меньше.

— Вы так ничего и не скажете? — она даже не собирается уходить. — Давайте поболтаем!

Довольно! Я, конечно, обещала Рябинову, что буду сидеть тихо, но не испытаю угрызений совести, нарушив данное ему слово. Поднимаюсь и с вызовом смотрю в глаза Полункиной.

— Не вполне понимаю, что вы хотите услышать, — от моего ледяного тона стоящая рядом пальма покрывается инеем. — И, тем более мне непонятно, почему вы предпочитаете именно мое общество, — изгибаю бровь и еле заметно улыбаюсь.

— Мария, может, мы бы смогли подружиться, — снова хихиканье.

— Сильно в этом сомневаюсь, — моя улыбка становится более заметной.

Идиотская ухмылка сразу исчезает с ее лица.

— Я наслышана о вашем крутом нраве, но в людях я ценю профессионализм. И у вас его в избытке, в отличие от дальновидности. Прискорбно, ведь я надеялась, что мы сработаемся.

— А мне казалось, что работать со мной вы не хотите.

— Мария, ваш враг — не я. И скоро вы это поймете.

Она уходит, и я устало опускаюсь в кресло. С чего бы Полункиной так откровенничать? Зачем понадобилось петь мне дифирамбы? И самый главный вопрос: кто мой враг? И как я это пойму? По спине пробегают мурашки: вверх, вниз, снова вверх.

— Крошка Мэри, привет! — Шаров ставит передо мной кофе. — Только что столкнулся с Полуньей — она крайне озадачена. О чем вы беседовали?

— Она советовала держаться от тебя подальше, — язвительно отвечаю я.

Он приоткрывает рот от удивления, а его большие глаза округляются.

— Да ладно?

— Я пошутила, — делаю глоток кофе. — Завтракал в «ev’ry 7 a.m.»?

— Запомнила название, — он довольно улыбается. — Ты домой после работы? Или собираешься в таком виде идти в паб?

— Паб?

— Ты мне обещала, а обещания надо выполнять. Заеду за тобой в восемь. Удачного дня.

Он уходит прежде, чем я успеваю возразить. Еще один вечер в обществе Шарова — не самое ужасное, что может произойти: иногда ему даже удается быть сносным. Тем более, мне нужно как-то отвлечься. И развлечься. Потому что я не хочу сидеть дома и снова думать о Терехове. Если ненавидеть его не получается, то нужно постараться его забыть — других вариантов нет.

Надеваю узкие джинсы и белую футболку с принтом в стиле Роя Лихтенштейна и смотрюсь в зеркало: похожа на студентку первого курса, которая собирается на свою первую вечеринку. Если бы меня увидела мамá, то она бы упала в обморок!

Раздается звонок в дверь: Шаров приехал раньше.

— Да ладно? — он осматривает меня с ног до головы. — Круто выглядишь! Обожаю поп-арт!

— Вообще-то, я хотела переодеться…

— Опять напялишь платье и каблуки? Мы идем в паб, а не на званый ужин!

— Я когда-нибудь выставлю тебя из квартиры, — решительно говорю я.

— Когда-нибудь ты… — он замолкает. — Впрочем, сейчас это неважно. Собирайся, такси ждет внизу.

В пабе нет свободных мест — те, кому не посчастливилось занять столики или хотя бы стулья за барной стойкой, топчутся перед сценой с бокалами в руках. Поднимаемся по лестнице, расположенной слева от барной стойки, и оказываемся на балконе. Здесь всего четыре стола: три — вдоль стены, один — с видом на сцену.

— У нас самые лучшие места, — сообщает Шаров и отодвигает на край стола табличку «Резерв». — Отсюда все видно.

— Прекрасно, — усаживаюсь в массивное кресло, обитое зеленой кожей. — У бара, где работает Пабло, тот же хозяин?

— Почему ты спросила?

— Кресла одинаковые.

— Да ладно? Какая ты наблюдательная! Не знаю, — и он утыкается в меню.

Мне кажется, или он врет? Впрочем, не важно: какое мне дело до хозяина паба и до лжи Шарова? Я здесь вовсе не из-за них. Пришла, чтобы не сидеть дома в одиночестве и не…

— О чем ты думаешь? — Шаров заглядывает в мои глаза, как будто сможет прочитать в них ответ.

— О работе.

— Да ладно? Не думал, что тебя так зацепит все происходящее, — он выглядит расстроенным.

— Тебе свойственно думать о других? — изгибаю бровь и улыбаюсь.

— А тебе доставляет удовольствие надо мной глумиться?

— Мне удается? Отлично, тогда мы — квиты.

Подошедший официант прерывает нашу словесную перепалку. Шаров заказывает себе двойное виски, а я ограничиваюсь соком.

— Ты в завязке, что ли? — спрашивает он.

— Предпочитаю сохранять трезвость ума.

Он хмыкает и возвращается к изучению меню, а я в это время наблюдаю за посетителями паба, столпившимися возле сцены: три девушки в ярко-красных майках залпом осушают свои бокалы, в двух шагах от них — парень в кепке что-то рассказывает своей спутнице, активно жестикулируя руками, позади него — высокий мужчина крепкого телосложения в компании хрупкой блондинки. Его лицо мне кажется знакомым — маленькие глаза и похожая на оскал улыбка. Вот только я не могу припомнить, где мы встречались.

Официант приносит наш заказ и удаляется.

— За тебя, — Шаров поднимает бокал, отпивает половину содержимого и морщится. — Если решишь выпить, не бери это виски: оно дерьмовое.

— Как я понимаю, курить — на улице?

— Да. Пойдем.

Проходя по залу, встречаюсь взглядами с мужчиной, который показался мне знакомым. Он несколько секунд сверлит меня своими маленькими глазами, после чего отворачивается. И где только я могла его видеть?

Мы выходим на улицу, и я закуриваю. Шаров стоит рядом, молчит и осматривает меня.

— Ты классно выглядишь, — наконец произносит он.

— Спасибо.

— Это не комплимент, а констатация факта.

— Конечно, комплименты лучше оставить для Алевтины, — выпускаю струйку дыма. — Кстати, как она?

— Неплохо, только слишком громко кричит.

— Боже, я не об этом! — с отвращением морщусь. — Зачем ты вообще поселил меня в соседнюю комнату?!

— Чтобы ты ревновала, — он смеется.

Бред какой-то! С чего бы мне ревновать? Какое мне дело до его любовных похождений? Даже если бы Шаров остался единственным мужчиной на земле, он не заинтересовал бы меня. Конечно, многие находят его симпатичным, но он совершенно не в моем вкусе. А его пошлые шуточки и бестактная манера общения, восхищающие многих не меньше его смазливой физиономии, у меня вызывают только одно желание — двинуть его чем-нибудь тяжелым по голове.

— И как? Получилось? — спрашиваю я.

Он молчит. Наверняка, придумывает очередную гадость — чего еще от него можно ожидать? Но проходит пара минут, а он так ничего и не говорит, и мне становится не по себе: видимо, замышляет что-то воистину зловещее.

Возвращаемся в паб — музыканты уже вышли на сцену, поэтому людей в центре зала заметно прибавилось. Шаров обхватывает мое запястье и не отпускает, пока мы не оказываемся на балконе.

— У тебя всегда холодные руки? — спрашивает он, когда мы садимся за стол.

— Не знаю, — пожимаю плечами. — Наверное.

— Это многое объясняет, — он загадочно улыбается.

Например? В пониженной температуре тела есть какой-то сакральный смысл, понятный только Шарову? Хотя… Какая мне разница? Смотрю на экран мобильного: нет ни новых сообщений, ни звонков, ни писем.

— Ждешь звонка?

— Что?

— Ты ждешь звонка?

— Нет, — переворачиваю телефон экраном вниз. — Не жду.

Шаров внимательно смотрит на меня. Он предельно серьезен, даже фирменная улыбка испарилась. Сейчас точно скажет какую-нибудь гадость! И я даже хочу поскорее это услышать, чтобы разозлиться — то, что нужно!

— Сначала ты меня бесила, — говорит он. — Я считал тебя надменной сучкой, которой на всех плевать.

— И что же изменилось?

— Началось с Уховой. Не ожидал, что ты ее поддержишь.

— Если ты про тот поход в бар, после которого вы…

— Нет, но, спасибо, что напомнила! — он все еще серьезен. — Я про то, что ты приехала к ней ночью и предложила реальную помощь.

Так и знала, что одной ночью у них не ограничится! Чудес не бывает: Шаров — это Шаров, а Оля — это Оля. Она захотела продолжения, а он решил не отказывать себе в удовольствии, прикрываясь благими намерениями. Почему она мне врала? Боялась, что я осужу? Или что?

— Странно, что ты так осведомлен, — делаю глоток сока. — Ухова сказала, что вы больше не…

— А ты спрашивала? — он перебивает меня.

— Пару раз интересовалась.

— Зачем? — фирменная улыбка снова появляется на его лице.

Ну, все, он меня разозлил!

— Лучше скажи, зачем ты все это продолжаешь? Ты хочешь быть с Олей? Как она перенесет еще один разрыв? Ей нужно быть сильной: ради себя и ради дочери. А ты привык жить без обязательств. Продолжай развлекаться с Алевтиной и оставь Ухову в покое!

— Эй, притормози! — он приподнимает ладони. — У нас с ней ничего нет!

— Уверен?

— На все сто!

«Как-то мы погорячились, что ли…», — задумчиво произносит здравый рассудок.

— Я думал, ты мне сейчас двинешь, — Шаров смеется.

— Иногда меня посещают такие мысли.

— Разве это не круто, что я вызываю у тебя такие эмоции?

— Нет. Это дико.

Он чуть приоткрывает рот, потом берет в руки бокал и делает несколько глотков. Подошедший официант интересуется, не хотим ли мы заказать еще что-то. Я снова прошу сок, а Шаров — виски.

Проходит полчаса или чуть больше. Под весьма качественную музыку в стиле поп-панк Гоша рассказывает об участниках группы: вокалист Алек и ударник Антон — его бывшие одноклассники; бас-гитарист Андрей младше их на два года, но тоже учился с ними в одной школе; а странный рыжий парень, прыгающий по сцене с гитарой в руках — это их новенький, Рома.

— Нравится музыка? — спрашивает Шаров.

— Неплохо.

— Но ты предпочитаешь Чайковского? — он смеется.

— Баха.

— Черт! Я не играю на органе.

— А на чем играешь?

— На гитаре.

— Шутишь?

— Я с ними репетировал в школе. Не веришь? Ладно, сама напросилась!

Он вскакивает с места, тремя прыжками спускается с лестницы и протискивается к сцене. Когда закачивается очередная композиция, он забирается на сцену и что-то говорит Алеку. Тот смотрит в мою сторону, улыбается, одобрительно кивает и подзывает к себе остальных участников группы. С минуту они переговариваются, после чего Рома передает Шарову гитару. Что они задумали? По спине пробегают мурашки: вверх, вниз, вверх…

— Сорри за заминку, — говорит в микрофон Алек. — Сейчас мы сыграем композицию Sum 41 «With me», — он смотрит на меня и подмигивает. — Для тебя, Мэри!

Хочу провалиться под землю, потому что заинтересованная толпа, поймав его взгляд, начинает глазеть в мою сторону. Впрочем, продолжается это недолго: вступительное соло на гитаре — и все внимание снова обращено к музыкантам.

Я никогда раньше не слышала эту песню, и после первого куплета охватывает дрожь: лучше бы вокалист пел на китайском, чтобы я ничего не поняла. Шаров присоединяется совсем скоро: он уже вовсю кричит в микрофон припев и таращится на меня. Нет, он просто издевается! Беру со стола его бокал с виски и делаю несколько глотков, но легче не становится. Он продолжает надрываться в микрофон, не забывая поглядывать в мою сторону. Допиваю виски и заказываю у подошедшего официанта еще две порции и бокал яблочного сока. Дрожь только усиливается. Зачем он все это делает? Не мог выбрать другой репертуар, если хотел похвастаться вокальными данными? Это даже не смешно! Может, он перестанет на меня пялиться?! Это даже неприлично. И неуместно. И я бы предпочла этого не слышать.

Наконец музыка стихает и под бурные аплодисменты восторженной толпы музыканты кланяются.

Шаров возвращает гитару законному владельцу, спрыгивает со сцены и сразу же оказывается в кольце из девушек в ярко-красных майках. Одна из них что-то говорит ему на ухо, но он лишь взглядом указывает в мою сторону, убирает ее руку со своего плеча и сквозь толпу пробирается к лестнице.

— Убедилась? — он садится в кресло. — Я умею играть на гитаре! А где мое виски?

— Знаешь, ввиду наличия у тебя стольких талантов, я почувствовала себя ничтожеством, поэтому решила напиться. Прости, — пожимаю плечами.

— Да ладно? — он смеется. — Что ж, я присоединюсь.

«Ты, что, рехнулась?», — вопит здравый рассудок, но официант уже ставит перед нами бокалы. Смешиваю виски с соком, делаю несколько глотков и смотрю вниз: девушки в ярко-красных майках танцуют под очередную композицию.

— У тебя появились поклонницы, — криво улыбаюсь. — Попробую угадать, с которой из них ты поедешь домой.

— Я поеду с тобой, — отвечает он.

«Пошли его к черту! Немедленно!», — здравый рассудок бьется головой о стену.

— С выходных не было секса? — морщу лоб.

— Боишься, что буду домогаться? Поверь мне, крошка Мэри, окажись мы сейчас в одной постели, я бы пальцем к тебе не притронулся.

Если бы я услышала подобное от человека, который мне симпатичен, то непременно расстроилась бы! Но сейчас я чувствую облегчение. Даже здравый рассудок немного успокоился. Может, Шаров выбрал эту композицию, потому что других не знает?

— Предлагаю за это выпить, — поднимаю бокал. — Мы же друзья?

— А то!

Отлично! Зря я испугалась: нам обоим друг от друга ничего не нужно, кроме ненавязчивого общения и приятного времяпрепровождения. Это все упрощает. Возможно, я заблуждалась в Гоше: он не такое уж и животное. И иногда ему удается быть сносным. Так что на роль друга вполне может сгодиться.

— Не ожидал, что ты умеешь дружить, — он ставит пустой бокал рядом с собой. — Твоим коллегам повезло: Безуховой, например. Она за тебя убить может! Неужели только потому, что ты знаешь ее маленький секрет?

Нервно сглатываю: его чрезмерная информированность меня пугает. Что он знает обо мне?

— Не понимаю, о чем ты.

— Да ладно? — он смеется. — Все ты понимаешь, крошка Мэри!

— Камера в нашем отсеке выводит изображение на твой монитор?

— Ахаха! А это мысль! — его смех становится еще громче. — Ладно, поехали дальше. Я открыл карты, теперь твоя очередь. Расскажи мне, что за парень. Так хорош?

Я не зря боялась: он что-то знает. Но что именно? И откуда? Вдруг он знаком с Тереховым? «Ты чокнулась? Он просто играет с нами! Давай, изобрази невозмутимость, ты это умеешь! Покажем ему мастер-класс!», — здравый рассудок настроен решительно.

— Я ни с кем не встречаюсь, если ты об этом. Недавно рассталась.

— Почему?

— Он был не очень, — пожимаю плечами.

Гоша довольно улыбается: похоже, его нездоровый интерес удовлетворен. Он заказывает еще виски, после чего принимается рассказывать какие-то забавные истории.

В час ночи такси останавливается возле моего подъезда. Шаров просит водителя подождать и выходит из машины вместе со мной.

— Спасибо за отличный вечер, — говорит он.

— Да, тебе тоже, — улыбаюсь. — Спокойной ночи.

Он берет меня за руки, притягивает к себе и целует в губы: жадно, настойчиво и… чертовски приятно! Настолько, что я отвечаю на его поцелуй. Но здравый рассудок сразу же трезвеет и начинает кричать так, как будто ему отпиливают ногу. Смыкаю губы и отстраняюсь.

— Никогда за это не извинюсь, даже не мечтай, — полушепотом произносит Гоша.

— Ты сказал, что пальцем ко мне не притронешься.

— Я соврал. Но пока мне достаточно поцелуя, — он улыбается.

— Я иду спать, пока ты не передумал, — освобождаю руки.

— Ты можешь доверять мне. Ты ведь знаешь это? Просто верь мне и все. Договорились?

Доверять? Ему? Весь вечер он твердил, что мы друзья, а теперь полез ко мне целоваться! И как ему можно верить? Нет уж, с ним нужно быть начеку!

— Мэри, мы договорились? — повторяет он.

— Да. Спокойной ночи, — изображаю улыбку и спешу открыть подъездную дверь.

— Сладких снов, — раздается у меня за спиной.

Пятница, 19.04.2013

За ночь удалось поспать не более трех часов: стоило только сомкнуть глаза, я видела перед собой Шарова, и это было ужасно. Зачем он только полез ко мне со своими поцелуями?! На что он вообще рассчитывает? «Сама-то как думаешь? Нас решили поиметь!», — здравый рассудок с отвращением морщится. Так ли это? Неужели он хотел только одного — пополнить список любовных побед? Если да, то не стоило так утруждаться ради меня! «А вдруг он в нас влюблен?», — задумчиво произносит тщеславие, но сразу же получает подзатыльник от здравого рассудка. И поделом: нечего строить глупые догадки!

Как быть дальше? Поговорить с Гошей или сделать вид, будто ничего не произошло? Или… Смотрю на экран мобильного — уже 8-10. Если не хочу опоздать на утреннее совещание, то нужно ехать на работу. По пути постараюсь что-нибудь придумать…

Двери лифта открываются на четвертом этаже в 8-53. У меня есть семь минут, чтобы оставить куртку и сумку на своем рабочем месте и подняться в переговорную на пятый этаж. Я справлюсь. Прохожу по длинному коридору и оказываюсь в опен-спейсе. Первый отсек, второй отсек, третий…

— Мэри, — передо мной возникает Шаров. — Надо поговорить.

Похоже, он решил, что вариант «сделать вид, будто ничего не произошло» нам не подходит. Что ж, это все усложняет. Ненавижу выяснение отношений!

— Доброе утро, — изображаю улыбку. — Поговорим после совещания.

— Нет, сейчас.

От его настойчивого тона мурашки пробегают по спине. Что он задумал?

— Сейчас не самый подходящий момент, — пытаюсь сохранить улыбку.

— Сейчас, — Шаров серьезен, как никогда.

Он издевается? Я не собираюсь обсуждать вчерашний вечер за пять минут до начала совещания у генерального! Краем глаза замечаю, что рядом сидящие сотрудники заинтересованно наблюдают за нами. Нет, он точно издевается! Решил сделать достоянием общественности наше свидание? «Свидание? Ты сказала «свидание»? Рехнулась? Советую забыть это недоразумение как страшный сон! Шаров — не для нас!», — здравый рассудок кричит так, что закладывает уши.

— Нет, — отвечаю я. — Мы поговорим позже.

И о чем он только думает? Неужели нельзя подождать до вечера, чтобы обсудить волнующие вопросы за чашечкой кофе? «Какой кофе?! Мы больше никогда не будем встречаться с ним тет-а-тет!», — продолжает кричать здравый рассудок.

— Маш, у нас ЧП! — Аня вскакивает с места, стоит мне только войти в отсек.

— Только быстро: в девять совещание, — снимаю куртку и вешаю ее на спинку кресла.

Она подходит ко мне вплотную и еле слышно произносит:

— Петрович делает Шарова директором департамента. И сегодня об этом объявит.

— Что?!

Хочу сделать вдох, но не могу: болезненный спазм сковал горло. В висках бешено стучит, пульс учащается. Шаров — директор департамента?! Это шутка? Тогда почему Безухова не смеется? Он не мог! Он…

— И Рябинов об этом знал, — говорит она еще тише.

Нервно сглатываю: Аня не шутит. Память воспроизводит слова Полункиной: «Ваш враг — не я. И скоро вы это поймете». Теперь все ясно! Пока я пыталась спасти задницу Рябинова, будь он проклят, и веселилась в компании Шарова, гореть бы ему в аду, за моей спиной разворачивалась нешуточная интрига, достойная королевского двора! Ловко сработано! Теперь маски сорваны, но разве это что-то изменит?

— Они просто уроды, — уже громче добавляет Аня.

А я — просто идиотка! За двадцать девять лет так и не научилась разбираться в людях. Но никто не должен узнать, что произошедшее — самое большое поражение в моей жизни. Даже виду не подам, что удивлена или сломлена. Запаса актерских способностей хватит еще на одно совещание. Я справлюсь.

Когда я вхожу в переговорную, все, включая Петровича, уже сидят на своих местах.

— Мария, рад, что вы к нам заскочили, — с мерзкой улыбочкой произносит он.

— Приношу извинения: срочный звонок клиента, — настолько убедительно вру я, что даже сама себе верю.

С невозмутимым видом сажусь в кресло по левую руку от Рябинова. Его губы плотно сжаты, на лице ходят желваки. Он даже не смотрит в мою сторону. Сволочь! Как он мог так со мной поступить? После всего того, через что мы прошли вместе, он предал меня, опасаясь за свою шкуру. И даже не предупредил! Неужели считает, что его положение в компании укрепится после повышения Шарова? Как он мог думать о себе, пока я думала о беременной Алене, трех детях, Алевтине Николаевне? Я ведь всегда считала, что мы — одна команда. КАК ОН МОГ?!

— Если никто не возражает, то я продолжу, — Петрович несколько раз стучит карандашом по столу. — У нас сегодня много тем для дискуссий. Начнем с кадровых изменений.

Поднимаю глаза и встречаюсь взглядом с сидящим напротив Шаровым. Двуличный подонок! Сначала набивался ко мне в друзья, рассказывая «маленькие секреты». Потом усыплял мою бдительность своими дурацкими комплиментами и тупыми песнями. После решил закрепить свой успех поцелуем, на который я, дура, ответила! От воспоминаний меня мутит. Но нет, он больше никогда не прикоснется ко мне! Решил стать моим начальником?! Не выйдет!

— Во-первых, на должность Директора департамента страхования корпоративного бизнеса назначается господин Шаров. Поздравляю Георгий.

Представляю, как он собой гордится! Ненавижу его и всех присутствующих! И что я здесь забыла? Зачем мне все это? Ведь у меня нет ничего общего с этими отвратительными интриганами, предателями и льстецами! Или есть? «Мы не такие!», — безапелляционно заявляет тщеславие и раздувает щеки от важности. «Ой-ли?», — здравый рассудок усмехается.

Петрович продолжает вещать, а я мечтаю только об одном: чтобы какой-нибудь метеорит врезался в здание офиса и покончил с компанией «Х» раз и навсегда.

Спустя час или полтора все покидают переговорную. Выхожу последняя и сталкиваюсь с Рябиновым.

— Маш, зайди ко мне. Пожалуйста.

Он выглядит расстроенным. С чего бы это? Неужели совесть вернулась из кругосветного путешествия? Хотя — какая теперь разница? Я все решила в тот момент, когда после разговора с Аней поднималась на пятый этаж. Но пока рано раскрывать карты.

— Чуть позже, — стараюсь быть приветливой. — Нужно забрать документы для тендера у Зарицкой.

Удовлетворившись моим ответом, он уходит, а я направляюсь к стойке, за которой гордо восседает Марина Сергеевна.

— Мария, доброе утро, — она улыбается.

— Доброе. А Юрий Петрович не занят? Я бы хотела обсудить с ним пару моментов.

— О, сейчас уточню, — она берет трубку и набирает номер генерального. — Юрий Петрович, Мария Варнас может пройти? — и, получив утвердительный ответ, она снова обращается ко мне. — Он ждет.

Не сомневаюсь! А как я жду аудиенции — словами не передать! Главное — не выхватить ручку из позолоченной подставки и не воткнуть ему в шею. Но мой запас актерских способностей еще не истощен: я справлюсь.

— Мария, присаживайтесь, — Петрович указывает на кресло возле своего стола. — Будете чай или кофе?

— Нет, спасибо, — сажусь.

— У вас какие-то вопросы?

— Не совсем. У меня проблемы.

— Например? — он прикладывает указательный палец к губам и впивается в меня взглядом.

— Семейные обстоятельства складываются так, что я не могу более работать: мне нужно срочно уехать из страны. Поэтому я прошу вас подписать мое заявление на увольнение одним днем.

Петрович выглядит удивленным и озадаченным: он хотел от меня избавиться, но не ожидал, что все произойдет так быстро. И теперь, когда представилась возможность осуществить задуманное, он в замешательстве. Он переводит взгляд на свой мобильный телефон, а потом — снова на меня.

— Господин Рябинов в курсе?

— Нет, я не успела ему сообщить.

— Мария, будем честными друг с другом, — он лукаво улыбается. — Ваше желание связано с повышением Георгия?

— Отнюдь, — сохраняю спокойствие. — Иначе я бы пришла к вам раньше.

— Конечно, — он пытается скрыть изумление. — В таком случае, не буду вас задерживать. Надеюсь, семейные обстоятельства разрешатся наилучшим образом.

Не сомневайся! Как только я покину это здание, моя жизнь наладится! Я люблю свою работу, но в данном конкретном случае это не взаимно. Нужно уметь проигрывать. Проигрывать с достоинством.

Стоит мне только появиться в отсеке, как Аня и Оля вскакивают со своих мест.

— Где Ландышева? — спрашиваю я.

— Она еще не приходила, — отвечает Оля. — Маш, мы слышали про Гошу… Это…

— Это не мои проблемы. Мне нужно срочно уехать из страны на неопределенный срок, поэтому я увольняюсь.

— Что?! — хором произносят девочки.

— Да. Так вышло. Поэтому я попрошу вас собрать мои вещи: заберу их потом.

Аня опускается в свое кресло и утыкается в монитор, а Оля продолжает стоять передо мной.

— Маш, ты не можешь…

— Я могу. И это не обсуждается. С радостью предалась бы ностальгии на пару часов, но времени в обрез, — снимаю со спинки кресла куртку и беру в руки сумку. — Я позвоню, когда вернусь. До встречи.

Но они лишь молчат в ответ. Оно и к лучшему: не о чем говорить. Мы — коллеги, а не подруги: наше общение прекратится, как только я покину здание компании «Х». Возможно, мы пересечемся где-нибудь раз или два, выпьем кофе и даже что-то обсудим, но этим все и ограничится. Потому что дружба — это не про меня. Хватит с меня друзей! И работа в компании «Х» — тоже не про меня. Довольно!

В последний раз нажимаю на кнопку вызова лифта, в последний раз вхожу в кабину, в последний раз выхожу на первом этаже, в последний раз окидываю взглядом серые стены в темно-бордовую вертикальную полосу. Смотрю на экран мобильного телефона: пять пропущенных вызовов от Рябинова, десять — от Шарова. Интересно, что они хотят мне сказать? Как им жаль или как они рады? Впрочем, неважно: не хочу ни слышать, ни видеть эту парочку!

В последний раз спускаюсь по ступенькам и сталкиваюсь с Мокрозадом.

— М-м-м-маш, ты уволилась?

— Все уже знают? — изгибаю бровь.

— М-м-мне сказали…

— Да, Василий, я уволилась, — грустно улыбаюсь.

В маленьких глазах читается всеобъемлющий ужас, как будто мое увольнение задело его за живое.

— Наконец-то! — кто-то хватает меня за руку. — Ты сдурела?

Шаров… Как он посмел ко мне прикоснуться?!

— Отпусти, — сквозь зубы произношу я.

— Да ладно? Нам нужно поговорить.

— Отпусти.

— О-о-отстань от нее, — Мокрозад делает шаг в нашу сторону.

— Вася, это не твое дело, — Шаров крепче сжимает мою руку.

— Мне больно!

— Отвали от нее сейчас же!

Мокроусов говорит без запинки, его голос полон решимости и злобы, и новоиспеченный директор департамента то ли от удивления, то ли от испуга (что маловероятно) ослабляет хватку. Я вырываюсь и, сама не знаю почему, прячусь за спиной человека, от которого прежде старалась держаться подальше.

— Нам нужно поговорить, — повторяет Шаров, а черти в его глазах точат ножи.

— И-и-иди к машине, — говорит Василий через плечо.

— Вася, не беси меня! Это не твое дело!

— О-о-отстань от нее.

Смотрю на Шарова, и мне становится страшно: никогда не видела его таким взбешенным. Ему мало того, что он занял предназначенную мне должность? Мало того, что он теперь в команде с Рябиновым? Мало того, что я уволилась? Чего еще ему нужно?! Пусть убирается и оставит меня в покое!

— Мэри, ты думаешь, этот клоун мне помешает? — он делает шаг вперед.

— О-о-отвали! — Мокрозад, похоже, решил стоять намертво.

Краем глаза замечаю, что на крыльцо выходит внушительных размеров охранник и заинтересованно смотрит на нас. Это не может не радовать: в случае, если Шаров начнет распускать руки (а, судя по его виду, он уже еле сдерживается), у Василия будет шанс выжить.

— Георгий, я не намерена с тобой беседовать, — стараюсь говорить как можно громче, чтобы охранник услышал. — Посему прошу оставить меня в покое.

— П-п-понял?

— Все, ты меня достал!

Шаров хватает его за грудки и пытается сдвинуть с места, но Мокроусов старается удержаться на месте: он расставляет ноги на ширину плеч и вцепляется в лацканы пиджака оппонента. Вообще, эта парочка смотрится более чем комично, только мне сейчас не до смеха. Перевожу полный ужаса взгляд на охранника, и тот одним прыжком оказывается возле меня.

— Давайте мы тут все успокоимся, — басом говорит он.

Но Шаров и Мокроусов продолжают таращиться друг на друга, не разжимая рук. «Какой чудесный момент для того, чтобы ретироваться», — сообщает здравый рассудок. Медленно пячусь назад: шаг, второй, третий. Моя машина совсем рядом — всего-то в двадцати метрах. Еще немного, еще чуть-чуть… Шаров замечает мое отсутствие только тогда, когда я открываю дверь машины. Он отталкивает от себя Василия с такой силой, что тому с трудом удается сохранить равновесие и не рухнуть на землю. Но я — уже в машине, предусмотрительно заблокировала двери и завела двигатель. Мокроусов и охранник перехватывают Шарова в нескольких метрах от меня. Трогаюсь с места, быстро выкручиваю руль влево и, оказавшись на проезжей части, выжимаю педаль газа.

Не проходит и пары минут, как на мониторе высвечивается «Георгий Шаров». Сбрасываю вызов, но он звонит снова. Неужели непонятно, что я не имею ни малейшего желания разговаривать с ним?! Больше никогда! Пусть подавится своей новой должностью! Не-на-ви-жу! Снова звонок.

И что он только хочет сказать? Впрочем, какая теперь разница? После того, что он сделал, не помогут никакие слова. Остановившись на красный сигнал светофора, достаю из сумки мобильный и отключаю его.

Теперь нужно решить, куда поехать. Если я сейчас окажусь в одиночестве, то точно убью себя. «К родителям?», — здравый рассудок приподнимает брови. Да! Спрячусь за высоким кованым забором, и меня никто не найдет. Теперь Dream Ville, из которого я всегда мечтаю убраться сразу после приезда, будет моим убежищем. Разве не ирония судьбы?

Мамá встречает свою неидеальную дочь на пороге своего идеального дома.

— Мари, что случилось?

— Ничего, — прохожу в дом. — Где папá?

— Он уехал в банк, — она закрывает дверь. — Почему ты не на работе?

Хочу сделать вдох, но не могу: болезненный спазм сковал горло. В висках бешено стучит, пульс учащается. «ПОТОМУ ЧТО Я УВОЛИЛАСЬ!», — вертится на языке, но я не в состоянии произнести ни слова. Глаза режет так, как будто перед моим лицом измельчили килограмм лука. Только не плакать, только не плакать…

— Я… Я… — разжимаю руку, и сумка с грохотом падает на пол. — Уволилась.

Суббота, 20.04.2013

— А сейчас я хочу представить всем нового директора Департамента страхования корпоративного бизнеса — Георгия Шарова, — произносит Петрович.

Со всех сторон раздаются овации, а я, в длинном черном платье, стою у сцены и еле сдерживаю слезы: вот так на моей, казалось бы, блестящей карьере поставили крест! Легко и играючи.

— Надо его поздравить, — говорит Рябинов. — Он это заслужил.

Заслужил? Шаров заслужил ЭТО? Что он такого сделал? Чем он лучше меня? Кто-то включает до боли знакомую музыку, с каждой секундой увеличивая громкость. Что за мелодия? Похоже на… На… На звонок будильника!

Открываю глаза и понимаю, что я — в своей кровати, и мне лишь приснился ночной кошмар. Остается только надеяться, что он никогда не повторится, потому что если я еще раз в красках увижу торжественную церемонию повышения Шарова, то сойду с ума. Включаю ночник и внимательно осматриваю потолочные балки, как будто в причудливом узоре древесины зашифрованы ответы на все вопросы. Что мне делать дальше? Чего я лишилась, уволившись? Кому рассказать о своих проблемах? Кого винить во всем произошедшем? Чем мне теперь заниматься? О чем мечтать? О ком?! Я никогда не была фаталисткой, но события последних двух месяцев заставляют усомниться в былых убеждениях. Словно какая-то неведомая сила дергает за ниточки, заставляя окружающих разрушать мою жизнь. Но почему?

Направляюсь в ванную, чтобы привести себя в порядок. Прохладный душ постепенно приводит в чувство и смывает остатки сонливости. Но воспоминания о событиях вчерашнего дня впитались настолько, что даже скраб не помогает. Вот я и пополнила ряды безработных! Да еще как! Рябинов… Он три года твердил, что мы — одна команда, три года пел мне дифирамбы, три года навязывал свои дружеские советы, без которых я вполне могла справиться. Три года я прикрывала его задницу, три года сквозь пальцы смотрела на его, порой, аморальное поведение, три года считала его кем-то вроде друга. ТРИ ГОДА!

А Шаров? Самовлюбленный, беспардонный, необязательный и ПОДЛЫЙ! Приятельские отношения с ним обернулись против меня. Мои жалкие попытки забыть в его обществе о проблемах привели к тому, что я запуталась еще больше. Не-на-ви-жу!

Выключаю воду и оборачиваюсь в полотенце. Из зеркала на меня смотрит измученная особа, отдаленно напоминающая Марию Варнас двухмесячной давности. Как же я устала! «Возьми себя в руки!», — командует здравый рассудок. Легко ему говорить! И где он только раньше был? Да-да, конечно, он раздавал какие-то там советы — только не слишком убедительно. Или я не хотела слушать? В любом случае, теперь расплачиваюсь за неповиновение: прячусь в Dream Ville, за высоким кованым забором, который вряд ли сможет оградить меня от несправедливости внешнего мира…

Подхожу к окну и вижу, как в ворота медленно заезжает R-Класс Алексея Константиновича. Раздается громкий лай Альфи, вслед за ними причитания мамá. Как только машина останавливается, из нее выскакивает Сонечка в ярко-желтом платье. Ее миленькое личико искажает гримаса. Открываю окно настежь.

— Почему папа не может купить себе нормальную машину? Как у Мари, например! Надо мной все друзья смеются, когда он подвозит меня на этой маршрутке! — жалуется она моей мамá.

— Много ты понимаешь, — отвечает подошедший Алексей Константинович. — Друзья тебе просто завидуют.

— Когда я вырасту, ни за что не куплю себе такой сарай! — выкрикивает Сонечка и, увидев меня в окне, машет рукой. — Привет, Мари! Я сейчас к тебе поднимусь!

Задергиваю шторы и возвращаюсь в ванную, чтобы избавиться от мокрого полотенца. Наскоро подсушиваю волосы, накидываю легкий шелковый халат и снова смотрю на свое отражение в зеркале: лучше не стало. Пудрю лицо и подвожу глаза серым карандашом, но все еще остаюсь недовольна результатом. Крашу ресницы и наношу прозрачный блеск на губы. Ну вот, теперь я немного приблизилась к Марии Варнас двухмесячной давности. «Как же, мечтай!», — здравый рассудок с отвращением морщится. Выхожу из ванной и застаю на своей кровати Сонечку. Она внимательно смотрит на меня, несколько раз моргает, после чего спрашивает:

— Ты заболела?

Неужели мои старания были напрасными, если даже шестнадцатилетний подросток почувствовал подвох? «А ты думала, что я пошутил?», — голос здравого рассудка насквозь пропитан сарказмом.

— Нет, — изображаю улыбку. — Почему ты спрашиваешь?

— Ну… Ты какая-то странная.

По-моему, для человека, у которого жизнь пошла под откос, я выгляжу вполне неплохо. Хотя бы внешне. А то, что у меня внутри — никого не касается.

— Что с твоим телефоном? Я звонила, пока мы были в магазине. Хотела купить тебе что-нибудь, — продолжает Сонечка.

— Аккумулятор разряжен.

Конечно, это ложь. Я так и не включала мобильный. Потому что пока он мне не нужен. С кем мне разговаривать? С Рябиновым, которого я три года считала кем-то вроде друга? С Шаровым, который подставил меня на следующий день после спетой им серенады? «А вдруг нам Терехов позвонит?», — тоненьким голоском спрашивает тщеславие, но сразу же отправляется в нокаут от удара здравого рассудка.

— Э-э-э… Дать зарядку?

— Позже. Давай лучше позавтракаем. Я переоденусь и спущусь.

Сонечка уходит, и я остаюсь одна. «Возьми себя в руки!», — повторяет здравый рассудок. Вот только откуда взять силы?

Через десять минут спускаюсь в столовую, где за большим столом родители угощают гостей блинчиками. Мамá в недоумении осматривает меня с ног до головы и, судя по ее довольному выражению лица, находит мой внешний вид крайне подобающим для завтрака: пепельно-розовый топ из шифона и серые узкие брюки. Именно так, по ее мнению, должны выглядеть леди в одиннадцать часов утра.

— Мария! — охает Алексей Константинович. — Ты приболела?

— Она уволилась, — отвечает папá.

— О, Мари… — Ольга Михайловна изображает сочувствие.

Они сговорились? Словно у меня на лбу написано: «Жизнь закончена»! Даже если и так, то зачем заострять на этом внимание? Почему бы им не обсудить цветоводство, кулинарные рецепты, великолепие Ватикана, выставку импрессионистов и новую коллекцию Chanel? Все, что угодно, только не мое увольнение!

— Приходи работать к нам! — Алексей Константинович сияет. — Я все устрою наилучшим образом, да и Терехов не будет против — ты ему нравишься.

Сердце забилось так быстро, что я испугалась. «Мы ему нравимся!», — визжит тщеславие, и самолюбие отбивает барабанную дробь. Цветы, подарки, комплименты, свидания и даже поцелуй… «Если даже мы ему и нравились, то теперь нам ясно дали понять, что все в прошлом. Иначе он давно позвонил бы!», — здравый рассудок отвешивает тщеславию подзатыльник. Глупо думать, что Терехов вновь нами заинтересуется. Ему наплевать! Цветы, подарки, комплименты, свидания и даже поцелуй — все это, ровным счетом, ничего для него не значило. НИ-ЧЕ-ГО!

— Что это еще за Терехов? — папá хмурит брови.

И Алексей Константинович начинает в подробностях описывать, кто такой Терехов, чем он знаменит и как он великолепен. Конечно, Феофан Эрнестович — гений и замечательнейший во всех смыслах человек, куда мне до него! У него есть все: и карьера, и связи, и признание, и обаяние, и толпа блондинок в синих платьях! Как же я хочу увидеть его еще раз… И еще: я хочу спрятаться в своей комнате и вдоволь наплакаться. «Какая замечательная идея! Никто даже не догадается о нашей депрессии, если мы сейчас убежим!», — здравый рассудок крутит пальцем у виска.

— Альфи не хочет прогуляться? — спрашиваю, как бы невзначай.

Мопс недовольно фыркает: он-то знает, что я в моем предложении нет ни капли заботы.

— Я с тобой! — Сонечка вскакивает с места.

Похоже, сегодня мне не суждено остаться наедине со своими мыслями…

Сижу в библиотеке и читаю «Триумфальную арку» Ремарка. Не самый удачный выбор для того, чтобы привести в порядок растрепанные чувства, но легкая и веселая проза гораздо быстрее заставила бы меня повеситься на люстре.

Дверь чуть слышно открывается: Алексей Константинович решил меня проведать. Надеюсь, он не будет предлагать мне трудоустройство в «Оушен»!

— Что читаешь?

— Ремарка, — закрываю книгу и кладу ее себе на колени.

— Кто бы заставил Софью читать! Она постоянно сидит за компьютером, что-то пишет и смеется. И свои фотографии в интернете публикует!

Понимающе улыбаюсь, потому что наслышана о Сонечкином чрезмерном увлечении социальными сетями. Неужели он хочет, чтобы его шестнадцатилетняя дочь все свободное время (которого у нее практически нет) проводила за чтением шедевров мировой литературы?

— Чем планируешь заняться? — спрашивает он.

— По-моему, на вечер запланировано барбекю.

— Я про ближайшее будущее.

Если бы я только знала! Но в моих мыслях — только прошлое: предательство Рябинова, подлость Шарова, мое увольнение и Терехов. Наверное, его даже больше, нежели воспоминаний о компании «Х» и всего, что с ней связано.

— Мария, тебе надо отдохнуть где-нибудь.

— Я сейчас не готова заниматься выбором маршрута, — стараюсь улыбнуться, но не получается.

— Могу дать телефон моего приятеля. Он как раз работает в туристическом бизнесе, так что… Поможет!

Оказаться где-то далеко — заманчивая перспектива, но что будет дальше? Неделя, вторая, третья — рано или поздно мне придется вернуться. Но где гарантия того, что проблемы снова не накроют меня с головой в ту самую минуту, когда самолет приземлится в Москве? Если я, конечно, не повешусь в номере какой-нибудь гостиницы…

— Спасибо, — все-таки выдавливаю из себя улыбку. — Я обязательно над этим подумаю.

Как будто что-то изменится…

Примечания

1

Андеррайтинг — процесс анализа предлагаемых на страхование рисков, принятия решения о страховании того или иного риска, а также определения тарифной ставки и условий страхования

(обратно)

2

Страховая премия — плата за страхование, которую страхователь обязан внести страховщику в соответствии с договором страхования.

(обратно)

3

СМР — Страхование строительно-монтажных рисков: объектов строительных работ, строительного оборудования, материалов, другого имущества, а также гражданской ответственности за причинение вреда третьим лицам.

(обратно)

4

Страховой брокер — субъект страхового рынка, за вознаграждение осуществляющий брокерскую деятельность в страховании или перестраховании от своего имени в интересах лиц, имеющих потребность в страховании.

(обратно)

5

ДМС — Добровольное медицинское страхование. Вид личного страхования, позволяющий получать помощь в лечебно-профилактических учреждениях, не работающих по программе Обязательного медицинского страхования.

(обратно)

6

Кэптив — компания, обслуживающая риски материнской структуры.

(обратно)

Оглавление

Пятница, 01.02.2013

Суббота, 02.02.2013

Понедельник, 04.02.2013

Четверг, 07.02.2013

Пятница, 08.02.2013

Суббота, 09.02.2013

Воскресенье, 10.02.2013

Понедельник, 11.02.2013

Вторник, 12.02.2013

Четверг, 14.02.2013

Пятница, 15.02.2013

Понедельник, 18.02.2013

Пятница, 22.02.2013

Понедельник, 04.03.2013

Вторник, 05.03.2013

Среда, 06.03.2013

Четверг, 07.03.2013

Среда, 13.03.2013

Четверг, 14.03.2013

Пятница, 15.03.2013

Воскресенье, 17.03.2013

Вторник, 19.03.2013

Среда, 20.03.2013

Пятница, 22.03.2013

Понедельник, 25.03.2013

Вторник, 26.03.2014

Четверг, 28.03.2013

Пятница, 29.03.2013

Воскресенье, 02.04.2013

Среда, 03.04.2013

Четверг, 04.04.2013

Пятница, 05.04.2013

Суббота, 06.04.2013

Понедельник, 08.04.2013

Среда, 10.04.2013

Пятница, 12.04.2013

Суббота, 13.04.2013

Понедельник, 15.04.2013

Вторник, 16.04.2013

Среда, 17.04.2013

Четверг, 18.04.2013

Пятница, 19.04.2013

Суббота, 20.04.2013 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg