«Радости и тяготы личной жизни»

Моим добрым гениям Джей и Патрику

ПРОЛОГ

1986

Серифос, Греция

Даже издали Джейд сразу узнала его.

Он стоял на кромке белой скалы и смотрел на раскинувшийся внизу золотой пляж, где сейчас сновали фотографы, модели-натурщицы, всевозможные ассистенты и референты, где вернувшаяся после утреннего лова группа местных рыбаков с удивлением наблюдала за этим сборищем морских русалок.

Его глаза были скрыты зеркальными стеклами солнцезащитных очков, жесткая линия рта явно контрастировала с той обезоруживающей уверенной улыбкой, которую она так хорошо помнила.

Уж на это она насмотрелась когда-то.

Как могла, Джейд попыталась скрыть волнение, охватившее ее при столь неожиданном появлении Рорка Гэллахера. Сердце сбилось с привычного ритма, заныло под ложечкой, обычно плавные, движения ее стали резкими и порывистыми.

– Господи, Джейд, – пробурчал ирландец Брайан Девлин, фотограф, с которым они давно работали, – так улыбаться может только хладный труп.

Он сунул фотокамеру лохматому ассистенту, потребовал – и незамедлительно получил – две небольшие пластиковые бутылочки.

Бормоча под нос смачные ирландские проклятия, которые всегда казались Джейд просто очаровательными, Брайан скинул кроссовки и с наслаждением ступил в кружевную пену прибоя.

Где-то высоко в небе раздались глухие раскаты грома: надвигалась гроза.

– Предполагается, что ты демонстрируешь купальные костюмы, милочка, – освежившись, принялся выговаривать он Джейд, – но уж никак не похоронные принадлежности, – басил фотограф, сбрызнув роскошное тело Джейд кокосовым маслом, а затем водой. Капли блестками засверкали на смуглой коже.

В отличие от большинства рыжеволосых Джейд никогда не обгорала на солнце. И сейчас ее плоть, откровенно открытая золотистой сеточкой умопомрачительного бикини, за который сразу арестовали бы в большинстве штатов, переливалась теплыми бронзовыми бликами.

– Не знаю, что тебе не по нутру, Джейд, – продолжал Брайан, – но я, черт побери, уверен, что «Вог» не прийдет в восторг от перспективы оплачивать целой команде еще один рабочий день только потому, что прима, видите ли, не в духе.

Он прав. Джейд про себя подумала, что такие профессионалы, как она, не имеют права ни на прыщики на лице, ни на предменструальные недомогания, ни на плохое настроение, ни на что другое, влияющее на график съемок.

– Извини, Брайан. Погода, наверное, действует. Гроза будто давит на меня, – с покорной улыбкой сказала Джейд, – уже все хорошо.

– То-то, милочка, – ответил он, явно не ожидая от нее ничего иного; профессиональными движениями он взъерошил рыжие волосы Джейд, и теперь нездешней красоты пышный ореол засверкал на предгрозовом тусклом солнце, медными струями спадая на ее обнаженные плечи. – Ну, тогда мы попробуем еще разок. Пока, как говорится, гром не грянул.

Он хмуро посмотрел на небо и снова взял камеру в руки.

– Наклонись, изогнись, Джейд...

Раздражения в его голосе как не бывало, теперь он заговорил ласково и вызывающе, заставляя Джейд поверить, что она самая изумительная, самая желанная в мире женщина, которой, впрочем, она и была, если верить восторженной статье в последнем «Ньюсуике».

– Вот так, – хрипловато приговаривал он, – вот так. Плесни воды на грудь. Теперь пошла на меня.. Потрясающе... Вот он, огонь, милочка, вот так. Ты как Венера, рожденная из пены... Ну, а теперь улыбнись, улыбнись, как ты умеешь, всем мужикам на погибель.

Неотрывно глядя в зрачок камеры, следуя командам фотографа, Джейд постоянно ощущала на себе его взгляд.

Девлин почти в отчаянии опустился коленями на влажный песок.

– Слушай, детка, ты явно можешь лучше.

Где секс? А?! – негодовал он. – Где твоя чувственность? Давай ее сюда!

К несчастью, сделать это было сейчас для Джейд проще простого. Ей надо лишь вспомнить Рорка. Вспомнить его сильные руки, которые заставляли ее тело петь, вспомнить теплоту его губ на коже.

Чуть обернувшись через плечо она посмотрела прямо в стеклянное черное око камеры, медленно провела языком по губам, увлажняя бронзовую помаду от «Шанель», которую так тщательно наложила гримерша. Ее зеленые, как у пантеры глаза, выразительно обведенные темными стрелками и подчеркнутые золотистыми тенями, вспыхнули призывно, с каждой секундой становясь все соблазнительнее. Это был чувственный взгляд, такой знакомый и такой желанный. Именно он был запечатлен на обложке французского журнала «Вог», который представил всему миру «Новое лицо нашего десятилетия» – Джейд.

A «Xapпер'c Бэзар», в чьи знаменитые хит-списки моделей входила английская актриса Рэйчел Уард, назвал Джейд самой красивой женщиной Соединенных Штатов Америки. Читатели «Пентхауза» единодушно сознались, что именно с Джейд мечтали бы оказаться на необитаемом острове, а в молодежном журнале «Севентин» опрос выявил, что Джейд – новый кумир тинэйджеров.

Ее импресарио, Нина Грэйс, заблаговременно составляла сетку фотосъемок, жизнь Джейд была расписана на много месяцев вперед. За те четыре года, что Джейд активно работала фотомоделью, вышло уже около восьмисот ее снимков, годовой доход давно перевалил за сотню тысяч долларов, которые когда-то казались недосягаемыми.

Но славой и успехом не насытишься. Честолюбивые стремления побуждали к новым поискам, к новой работе. Уже давно обычные материальные потребности и болезненное желание отомстить за себя переросли в безудержную страсть к работе и успеху. С неба посыпались огромные, как серебряные монеты, капли, возвещая своим шуршанием о конце рабочего дня.

Спешно заворачиваясь в махровый халат с капюшоном, Джейд рискнула взглянуть на скалу, где стоял Рорк.

С облегчением она увидела, что там никого нет. Вся фотокоманда потянулась к пляжному кафе, а Джейд, которая, как всем ее коллегам было известно, компаниям предпочитавшая одиночество, отправилась по узкой каменистой тропинке к отелю. Пробираясь среди скал и валунов, она решила, что мужчина, который там, на берегу так пристально смотрел на нее, мог быть совсем и не Рорк.

И она уже почти убедила себя в этом, когда, обогнув каменную стену очередной скалы, столкнулась с преградившим ей дорогу человеком. Это был Рорк Гэллахер. Джейд почти вплотную оказалась около него.

– Здравствуй, Рорк, – приветствовала она его ровным голосом, что ей стоило немало сил.

И если Джейд была в смятении, по воле злой судьбы встретив его здесь, за тысячи миль от дома, то у Рорка эта неожиданность вызвала чуть ли не раздражение. Он снял темные очки, и теперь ей некуда было деться от его жесткого взгляда. Прошедшие шесть лет скорее придали ему мужественности, чем состарили; увы, он по-прежнему был вызывающе красив и по-прежнему носил неизменные джинсы, в которых был элегантен, чего другим и в смокинге не удавалось добиться.

– Здравствуй, Кэсси, – в тон ей проговорил Рорк, губы его тронула легкая усмешка, – или мне надо теперь называть тебя Джейд?

Джейд выпрямилась, расправила плечи, высоко подняла голову, но даже при своих шести футах роста она была заметно ниже него.

– Вообще-то, ты волен никак меня не называть. С некоторых пор нам нечего даже сказать друг другу.

Он твердо придержал ее руку, когда она попыталась пойти дальше – Черт, – пробормотал он, скорее себе, чем ей, – а ты гораздо красивее, чем на фотографиях. Никогда бы не поверил, что такое возможно.

Подвергнув Джейд беглому осмотру, Рорк немного смягчился. Взгляд его теперь, пусть отдаленно, напоминал ей о той, прежней жизни, в которой этот человек был для нее солнцем на небе.

Джейд посмотрела в его голубые глаза – неотразимые и опасные одновременно, уж этого ей не забыть. Не стоит сейчас поддаваться властному мужскому обаянию Рорка. Не стоит. Однако...

Она, решительно подняв подбородок, встретила его взгляд холодно, будто не было в нем мощного, почти потустороннего сияния.

– Пропусти меня.

– Пропущу, когда сочту нужным. Но ни минутой раньше, – с этими словами он наклонился к ее лицу, неподвижно глядя в глаза, – ты прекрасно знаешь, что лукавишь, уверяя, будто нам нечего сказать друг другу, Кэсси. Неужели ты действительно считаешь, что не обязана объясниться после всех этих лет?

– Я? Обязана объясниться? – Джейд с трудом сдерживалась. – Ты невыносим, Рорк Гэллахер.

– Как и ты, – если он чувствовал неприязнь в ее голосе, то никак не выказывал этого, – ты невыносимо хороша.

Его завораживающий взгляд, который она ни когда не могла забыть, грозил свести на нет все ее сопротивление. И не успела она открыть рот, чтобы послать его подальше, а точнее в лоно его гнусной семейки, как он резким движением откинул капюшон ее халата и погрузил пальцы в роскошно медно-рыжую гриву ее волос.

– Видит Бог, Кэсси, я не хочу принуждать тебя, – его все знавшие сильные пальцы нежно и уверенно щекотали ей шею, – давай пообедаем вместе, – неожиданно тихо, хрипловато проговорил Рорк. – Закажем мусаку, возьмем бутылочку «Уазо» и в довершение всего – пирожные, такие нежные, что они просто растают на твоем мягком язычке, за этими пухлыми губками... а потом ты расскажешь мне, почему исчезла из моей жизни раз и навсегда, даже не попрощавшись...

Голос Рорка изменился, отрывистые, суховатые фразы уступили место волшебно льющимся словам. Джейд кожей ощущала его теплое, свежее дыхание.

– ..Мы поднимемся в мою комнату, распахнем все ставни, все окна, чтобы впустить к нам ночь, и будем, наконец, вместе, по-настоящему вместе. Как раньше.

Неужели он думает, что это так просто, мелькнуло у Джейд в голове. Неужели он настолько уверен в себе, полагая, что, расставшись так, она сейчас упадет в его руки, как спелое яблочко? Воспоминания о тех днях, когда она соглашалась на все и со всем, что исходило от Рорка Гэллахера, придали Джейд решимости отказать ему теперь.

– Очень жаль, – молвила она так скованно, что Рорк сразу понял ее состояние, – но у меня другие планы.

Неприязненный огонек вновь вспыхнул в его глазах.

– Что, наверное, с твоим дружком-фотографом встреча?

– Тебя это не касается.

Она сделала попытку уйти, повернувшись слишком резко на коварной каменистой тропе.

Шлепанцы ее вдруг заскользили по сыпучей кромке дорожки, зашуршал песок, галька, она оступилась, правой ногой пытаясь тщетно найти опору.

Рорк вовремя подхватил ее, и в следующее мгновение его руки уже гладили ее спину. Джейд не могла потом понять, кто же из них сделал тот шаг – она или Рорк. Может, оба, и одновременно. Она только помнила, как вздрогнула от прикосновения его рук, как потемнело в глазах от горячих губ, припавших к ее рту.

В ту же секунду она напряглась, уперлась в его грудь ладонями, пытаясь оттолкнуть его, но Рорк и не думал отпускать Джейд. Кончик языка скользил по плотно сжатым ее губам, будто отведывая их вкус, без спешки, без усилий. Он целовал ее, как бы имея на это все права. И это были его губы, те, которые не могла забыть Джейд. Теплые, уверенные, волнующие.

Джейд знала, что должна уйти.

Немедленно.

Должна уйти.

Но она не ушла.

Она ощутила, как исчезают, растворяются силы, мысли, обиды, негодование. В серо-стальных облаках глухо рокотало, а Джейд казалось, что это содрогается ее сердце, что кровь бьется в висках. Мощная, влажная волна наслаждения поднималась в ней, и сопротивляться она уже не могла. Впервые в жизни разум ее будто отключился.

Где-то в подсознании тусклыми искрами вспыхивали обрывочные мысли, что она этого не хочет, но ее пальцы уже расстегивали его рубашку.

Чувства, охватившие ее всю, были такими же древними и вечными, как скалы, на которых они стояли. Она обвила руками его тело, чуть запрокинула голову, приглашая к себе. Соленый морской ветер пощипывал лицо, губы сладко и болезненно пылали под незабываемыми мужскими поцелуями.

– Может, зовут тебя теперь иначе, иначе ты и живешь, и думаешь, – слышала она его слова, – ты можешь носить шикарные туалеты вместо потертых джинсов, можешь летать над землей на личном «Конкорде», но кое-что никогда не изменится, Кэсси. Например, твои губки, которые так и тают от моих прикосновений...

Глуховатый и низкий его голос обжег ее еще сильнее.

– ..И твое тело, каждая его ложбинка, каждый уголок которого так хорошо знаю я.

Его руки скользнули вниз по спине Джейд, сжали талию, потом ниже, и вот они уже справились с ее халатиком...

– Нет!

Глубинный инстинкт самосохранения все-таки сработал, и Джейд рванулась из его объятий.

– Все кончено, – тихо, но твердо сказала она, отступая от опасной черты, за которой – безудержность чувств, во сто крат более губительных, чем обрыв под скалой, где она стояла.

– Все ли?

– Я уже давно не та наивная девчонка, которую ты знал когда-то, – Джейд взъерошила волосы, пытаясь восстановить душевное равновесие. – Свою жизнь я строила сама, и только сама, Рорк. И неплохая, кстати, жизнь получилась. Профессия, карьера, деньги, о которых даже не мечтала, друзья...

– ..и любовники? У тебя, наверное, потрясающе богатые любовники, которые даже и не снились, а, Кэсси?

Что-то в этих словах заставило ее содрогнуться.

– Ты не смеешь задавать мне такие вопросы.

– И тем не менее ты должна ответить на многие, – на вызывающий ее тон он даже не обратил внимания. – Слишком долго ты заставляла себя ждать.

Джейд просто с облегчением восприняла его негодование. Если бы он мягко, пусть даже с намеком на нежность, сказал ей это, она бы сдалась.

– Придется тебе ждать дальше, – сухо произнесла она.

Он все еще придерживал ее, не давая выскользнуть.

– Снова бежишь, Кэсси? – вкрадчиво спросил Рорк. – Испугалась? Что-то не припоминаю в тебе такой черты.

– Я не боюсь, – вспыхнула она, – и я не сбежала от тебя. Я ушла!

– Сбежала, – повторил он, – как сбегаешь сейчас.

– Иди к черту.

Сбросив его руки со своей талии, Джейд резко развернулась, решительно и быстро пошла вверх по тропе к отелю. Но паника и смятение уже полностью владели ею. Буквально ворвавшись в свой номер, она наглухо закрыла ставни и окна, как бы отгораживаясь от грозы. От Рорка.

Молнии рассекали серое небо. Канонадой громыхал гром. Неистовый шторм наполнил неистовым страхом ее душу. Вот именно в такой вечер...

– Нет! Нет! – отчаянно повторяла она, стараясь оттолкнуть воспоминания, рвавшиеся сейчас из самых дальних уголков сознания. Нет, тот вечер надо предать забвению.

Сколько же раз она так гордилась тем, что смогла справиться со своим прошлым, забыть его?

Десять раз на дню? Или сто? И вот, несмотря на кажущиеся неоспоримыми успехи в этом, ей оказалось достаточно лишь встретить Рорка Гэллахера, и один глупый, почти случайный поцелуй возродил все, чего она так боялась.

Дрожащая и разбитая, Джейд вошла в ванную и начала остервенело растирать волосы белым пушистым полотенцем. В огромном зеркале ванной комнаты она увидела свое отражение в полный рост и вдруг поняла, что перед ней не шикарная женщина, всем белым светом признанная фотомодель, а та, прежняя Кэсси.

Кэсси Макбрайд. Девчонка из бедняцкого квартала, «белая шваль», как называли ее все мужики Гэллахер-сити, все, кто хотел ее. А, видит Бог, хотели ее все. Но она избавилась от их похоти, от их сальных взглядов, от их грязных лап. Рванула прочь из Оклахомы, из этого городка. Избавилась... или думала, что избавилась.

Глава 1

1975

Гэллахер-сити, Оклахома

Впервые встретив Рорка Гэллахера, Джейд была еще Кэсси Макбрайд. Все началось весенним солнечным утром, когда она пыталась разбудить свою мать, пребывавшую в жесточайшем похмелье.

– Черт побери, я говорю, отстань от меня! – Белл Макбрайд с трудом подняла голову от подушки и тут же повалилась на другой бок.

– Мам, ну как же, – настаивала тринадцатилетняя Кэсси, – ты сама знаешь, что мисс Лилиан не терпит опозданий на работу.

И хоть Кэсси жалела мать, сейчас ее терпение было на пределе. Часы показывали только семь утра, а она, давно умытая и одетая, успела постирать, прибраться, очистить комнату от окурков и пустых бутылок, которые после вчерашнего попадались на каждом шагу. А в поисках вечных материных «заначек» девочка обыскала все шкафы на кухне, перерыла весь гардероб, проверила бачок в туалете, и даже помойное ведро. Это ставшее почти ежедневным занятие отдаленно напоминало поиск пасхальных яичек в Светлое Воскресенье; впрочем, эта традиция у Макбрайдов не соблюдалась. Праздники для Белл были поистине «горячими денечками».

– Мам, давай, вставай, – уговаривала ее Кэсси, – сегодня день рождения Шелби Гэллахер, она устраивает барбекю[1], ты помнишь, мам? Ты же говорила, мисс Лилиан велела тебе прийти пораньше.

– Я никуда не пойду.

– Мама!

Взъерошив густые рыжие волосы, Кэсси сделала усилие, чтобы не потерять самообладание.

Порой с ее матушкой приходилось труднее, чем с непослушным двухлетним ребенком. Вопли и крики не помогали, при малейшем нажиме она становилась невероятно упрямой, скорее всего, просто из любви к противоречию.

Вся эта возня с матерью давно перестала быть в новинку для Кэсси. В свое время – сейчас уж и не вспомнить когда – они как бы поменялись ролями. Мамой стала Кэсси, а Белл – непослушной и сумасбродной дочкой. Кэсси, правда, еще не могла осознать, что эта взрослая роль привнесла в ее жизнь размеренность, стала для нее опорой.

Бормоча под нос проклятия и ругательства, Белл откинула одеяло, как зомби, шатаясь, пересекла комнату и скрылась в ванной. Кэсси спокойно ждала, уверенная, что обыщи мать хоть каждый дюйм в этом закутке, ничего ей не достанется. Кэсси еще час назад обо всем позаботилась. А тайник Белл могла устроить где угодно, хоть в тюбике из-под зубной пасты. Раздался шум сливного бачка, заплескала в раковине вода.

Наконец, появилась Белл.

– Тебе надо от моего имени поговорить с мисс Лилиан, Кэсси, – сказала она, вытаскивая из мятой пачки длинную тонкую сигарету, – скажешь ей, что сегодня я прийти не смогу, – ее руки дрожали, она с трудом зажгла спичку, с трудом прикурила, – скажешь, мол, больна.

– Ну, мам, мисс Лилиан еще месяц назад решила устроить барбекю. Ребята в школе говорят, что Кинлэн Гэллахер Приглашал всех и каждого.

Сквозь сигаретный дым Белл смотрела на Кэсси.

– Я никаких приглашений не получала. А ты?

– Нет, но...

– Значит, всех он, черт побери, не приглашал, что, разве нет? – Белл глубоко затянулась. – К тому же, доченька, у меня действительно жуткая слабость, приступ, как обычно. Так что будь умницей и сделай своей мамочке это одолжение, ладно? Ты можешь позвонить из автомата на заправке.

«Приступы» у матери бывали постоянно, сколько Кэсси себя помнила. И также постоянно она все прощала матери. Вранье, нытье, обманы – все это было старо как мир.

Кэсси боялась, что если Белл не появится в доме Гэллахеров, где она работала горничной, ее в два счета уволят. В очередной раз. А этого они не должны допустить. Матушкины медицинские счета за последнюю зиму слопали все их сбережения, и теперь они были должны не только доктору, но и лавочнику, и хозяину квартиры. И если Белл потеряет работу сейчас, им опять придется жить на пособие. А в этой точке земного шара это приравнивается к попрошайничеству, ниже опуститься, по здешним меркам, уже невозможно.

– Может, ты чайку выпьешь? – девочка взяла со стола треснувшую глиняную кружку. – Я сахару много положила, как ты любишь. Желудок это смягчит, голове станет легче.

– Легче мне станет, только не от твоего мерзкого чая, надо кое-что покрепче, – Белл опять повалилась на подушки, угрюмо дымя сигаретой. – А если ты думаешь, что я в таком состоянии собираюсь провести день под окрики этой фашистской рожи, экономки, или как там ее, кланяться направо-налево и отскребать черт знает что по указке всяких чванливых мисс Лилиан или грязных богатых шлюх вроде Шелби Гэллахер, то ты, душа моя, ошибаешься. Придумай что-нибудь получше. Я не пойду никуда. Все.

Кэсси поняла, что наталкивается со своими уговорами на глухую стену. «Приступы» Белл, проще говоря, запои, давно уже стали обычным делом. Накатывали они волнами, и почему-то чаще в конце месяца, когда просроченные счета с красным предупреждающим штемпелем так и сыпались из почтового ящика. Кэсси научилась в такие дни быть тише воды, ниже травы.

– Ладно, – огорченно вздохнула она, – твоя взяла.

– Вот славная у меня дочка, – улыбнулась Белл; раз вышло по ее, она смягчилась. – Но звонить надо прямо сейчас, Кэсси. Пока они не окрысились.

– Звонить, мама, я не буду. Сегодня не буду.

Светло-карие глаза Белл угрожающе сузились:

– Но ты же сказала...

– Я просто пойду туда вместо тебя.

– Черт побери, Кэсси, отличная мысль, – пробормотала Белл, в то время как девочка уже взяла рабочий костюм матери (мисс Лилиан требовала, чтобы прислуга всегда была в униформе). – Как это мне раньше не пришло в голову.

Фасон, по которому был сшит форменный костюм, скорее можно было назвать откровенным, чем строгим. Особенно после привычных для Кэсси свободных рубашек и джинсов. Во всякой иной одежде Кэсси чувствовала себя как созревший, готовый лопнуть стручок. Ее тело явно заявляло о себе в последнее время. Девчоночья угловатость сменялась округлостями и плавными изгибами. К тому же буквально каждое утро Кэсси замечала, что прибавила в росте очередные полдюйма. Во сне, что ли, это происходит, недоумевала она. А расцветающую грудь Кэсси тщетно пыталась скрыть от чужих глаз, – в основном, конечно, от местных мужиков, – свободными складками блузок.

Одергивая безнадежно короткую черную форменную юбку, она вышла на середину комнаты и медленно повернулась перед матерью.

– Ну что? – беспокойно спросила она. – Ужасно, да?

Белл выпустила струю голубого дыма, сквозь который смотрела на дочь.

– Как ты выросла, девочка моя. Шелби Гэллахер придется поскучать у стенки на этой вечеринке, потому что ни один мужчина от тебя глаз не отведет.

Она прикурила от догоравшей сигареты другую.

– Ну, а теперь – ноги в руки и дуй к Гэллахерам, пока мисс Лилиан не наняла кого-нибудь вместо меня.

В глазах Кэсси мелькнула тень тревоги.

– Ты уверена, что управишься здесь сама?

– Все будет отлично, обещаю, – отмахнулась Белл.

В последний раз одергивая непокорную юбку, Кэсси накинула старое потертое пальтишко, купленное на благотворительной распродаже подержанных вещей, и вышла из вагончика-времянки.

Гэллахер-сити делился проходившей по нему железной дорогой на две части, северную и южную. Богатые – служащие процветающей компании «Гэллахер: газ и нефть» – обитали в просторных белокаменных виллах, в отдалении от железнодорожного полотна, за надежным зеленым заслоном густого кустарника. К югу жила беднота – поденщики, чернорабочие, подсобники с нефтепромыслов. Они «блаженствовали» в вагончиках, грузовичках-домах или в жалких бараках среди пустырей и свалок; ступеньки к их домам были расшатаны, ставни на окнах – перекошены, краска на стенах – облуплена. Вагончик, который снимали в качестве жилья Белл и Кэсси, находился именно в этих убогих кварталах, буквально в двух шагах от сортировочной станции Санта-Фе.

Переждав у железнодорожного переезда, пока пройдет локомотив, Кэсси вышла на шоссе в надежде поймать попутную машину. Конечно, она знала, что такой способ передвижения – не самый безопасный. Впрочем, другого выбора у нее не было. Кэсси решительно отвернулась от проезжавших мимо трех друзей-охотников, чья машина с флажком конфедератов на заднем стекле была забита ружьями и прочим промысловым снаряжением: взгляды этих «любителей природы» показались ей ненадежными. Она уже всерьез начала беспокоиться, удастся ли вовремя добраться до усадьбы Гэллахеров, когда рядом остановился бежевый «бьюик». Доброе круглое лицо средних лет продавца религиозной литературы подсказывало, что здесь ей нечего бояться. Он подбросил ее прямо до поворота на ранчо «Гэллахер». Выбираясь из машины, Кэсси увидела на безбрежном зеленом Лугу, раскинувшемся у дороги, скачущего на изящном паломино[2] самого Кинлэна Гэллахера.

Вдали вырисовывались бесконечные нефтяные вышки, ближе к шоссе держалось стадо лохматых, могучих бизонов, чей хозяин – Кинлэн Гэллахер – походил на них не только внешне, но и нравом – туповатым и настырным.

Кэсси, конечно же, знала историю «славного рода» Гэллахеров. В графстве всем и каждому было известно, что в свое время Патрик Гэллахер, осиротевший во время голода 1847 года, примкнул к тысячам ирландских эмигрантов, рванувшим в Америку. С ними он дошел до Техаса, где нанялся в отряд местных рейнджеров.

Отслужив позднее в Армии конфедератов всю гражданскую войну, он на деньги, вырученные от продажи добра, вынесенного из пустых брошенных домов, принялся скупать так называемые индейские земли. К началу века он пригонял на бойни Канзас-сити такие стада, которые тогда никому и не снились. Воодушевленный открытым в Бартсвилле нефтяным месторождением, он тоже принялся разыскивать «черное золото», и вот дождливым ноябрьским утром 1903 года посреди одного из его пастбищ в небо ударил мощный фонтан нефти, обративший в бегство тучные стада, мирно кормившиеся неподалеку.

Это было началом большого бума.

Гэллахер-сити принадлежал семейству Гэллахер. Принадлежал буквально. Они владели землей (включая недра), они владели практически всей недвижимостью – предприятиями торговли, зданием суда, тюрьмой, большинством жилых строений, включая вагончик, который Белл и Кэсси снимали у фирмы «Недвижимость Гэллахера».

Гэллахеры не только обеспечивали основной доход всему городу, они служили главным источником местных слухов и пересудов. Всякий знал, что еще до рождения своего сына Рорка, Кинлэн Гэллахер твердо решил, что его наследник станет первым президентом США из Оклахомы. К сожалению, теперь поговаривали, что Рорк совершенно не интересуется политикой. Хуже того, он ни капельки не интересуется ни нефтью, ни даже фермерством.

– Ты представляешь? – воскликнула на прошлой неделе миссис Доусон, кассирша в аптеке «Рексолл», обращаясь к Кэсси. – Я вот сегодня утром была в «Фид энд Грэйн», так Джей Мартин рассказал, что старика Гэллахера чуть удар не хватил, когда Рорк позвонил ему из своего колледжа, ну, там, на восточном побережье, и сообщил, что собирается учиться на архитектора.

– То, что болтает этот парень, не имеет никакого значения, – хмыкнул аптекарь Вен Доусон, подсчитывая по смятому рецепту стоимость лекарств, которые покупала Кэсси для матери. – Ты знаешь не хуже моего, что ко времени окончания Йейла, Кинлэн на сто восемьдесят градусов развернет своего сыночка. И он как миленький воротится в родные стены, женится на Лейси Янг, начнет работать на папашину компанию, а затем выдвинется в конгресс – все, как старик и задумал.

В глаза не видев Рорка, Кэсси безоговорочно была согласна с Беном. О знаменитом крутом нраве Кинлэна Гэллахера наслышаны были все, и немало. И глупцом оказывался тот, кто смел перечить ему.

Шагая по, казалось, бесконечной дороге к усадьбе, Кэсси размышляла, кстати, не в первый раз, как могли два семейства, лет сто назад начинавшие совершенно одинаково, прийти к таким на редкость разным результатам.

Макбрайды точно так же, как и Патрик Гэллахер, бежали от голодной смерти в Америку, вполне возможно, что они ехали в трюме одного и того же судна. Увы, но, похоже, предки Кэсси были начисто лишены пресловутой ирландской хватки, той, которая так помогла Гэллахерам. Несколько поколений Макбрайдов перебивались как могли, но, судя по всему, у них на роду было написано остаться неудачниками.

Кэсси намерена была положить конец этим многолетним мытарствам. Пусть ее мать пьет, пусть ее папаша, один из тысяч местных буровиков-нефтяников, испарился задолго до появления дочери на свет, Кэсси в глубине души верила, что ей предстоит другая жизнь – богатая и счастливая. Но только не в Гэллахер-сити. Даже не в Оклахома-сити, даже не в Талсе. В отличие от всех своих предков, Кэсси не собиралась проводить лучшие годы на здешних «нефтяных пастбищах».

– Я всем докажу, – бормотала она себе под нос. До гэллахеровой усадьбы было уже рукой подать. Вот их роскошный белокаменный домина посреди бархатно-зеленой лужайки. – Я не сдамся, как мама.

Сотни, если не тысячи раз мать рассказывала ей о своих юношеских планах избежать судьбы своих родителей, типичной для этих пустынных районов. Белл собиралась стать кантри-звездой, она мечтала о концертах в зале «Сан Антонио Роуз», самом знаменитом кабаре Талсы. После первых побед она намеревалась покорить Нэшвилл – столицу музыки «кантри». Но, сбежав в пятнадцать лет из дому, до Нэшвилла она так и не добралась. Как не побывала она и в Талсе.

Да, она выступала то с одной, то с другой песенкой, но все это ограничивалось кабачками в Гэллахер-сити.

«Нет, такая доля не по мне, – давно дала себе клятву Кэсси, – я не собираюсь торчать всю жизнь среди буровых вышек, в этом мерзком углу, где только и остается, что пьянствовать да жалеть себя, несчастную».

Кэсси нажала позолоченную кнопку звонка около огромной парадной дубовой двери, из-за которой доносилась «Оклахома» – знаменитая мелодия Роджерса и Хэммерстейна.

Дверь внезапно распахнулась, и Кэсси оказалась лицом к лицу с человеком в аккуратном черном костюме.

– Почту и посылки принимают у служебного входа, – бросил он.

– Но...

– Ты что, не понимаешь нормального английского языка? – повысил он голос. – Валяй к черному ходу, вокруг дома.

Он показал рукой налево, куда следовало идти, и с силой захлопнул дверь, так что Кэсси отшатнулась.

Как изысканно ни оденься, яростно подумала Кэсси, собачьи манеры не скроешь, какой еще дворецкий может быть в доме Гэллахеров!

Подавляя досаду и гнев, Кэсси отправилась по выложенной красноватой плиткой дорожке к служебному входу. Долго же пришлось ей обходить этот белокаменный «дворец». Наконец она увидела на одной из дверей табличку: «Прием почты и посылок с 7 ч, до 11 ч. Все прочие передачи должны оговариваться заранее».

Кэсси постучала. Дверь открыла мощная тетка, чье длинное, скуластое, с крупным носом лицо было не менее надменным и нерасполагающим, чем лицо заносчивого дворецкого.

– Доброе утро, мэм, – Кэсси изобразила на лице безмятежную улыбку, – я Кэсси Макбрайд, дочь Белл Макбрайд, и я...

– Где Белл? Она опаздывает!

Услышав ее густой, гортанный голос, обратив внимание на мужеподобный облик, Кэсси сообразила, что эта властная женщина и есть пресловутая Хельга, экономка Гэллахеров. Та, которую Белл величала не иначе, как «фашистской рожей».

– Я понимаю, мэм. Но дело в том, что моя мать приболела...

– Иначе говоря – betrunken.

Кэсси обошлась без знания немецкого, чтобы понять значение этого слова. Разве был в округе хоть один человек, не слыхавший о пристрастии Белл к спиртному?

– Нет-нет, мэм, – серьезно и решительно возразила Кэсси, – она по-настоящему нездорова.

Но вы можете не беспокоиться, я готова заменить ее на работе.

– Unmoglich. Невозможно, – Хельга соизволила все-таки перевести на английский свои слова, – ты слишком мала для этой работы. А своей ленивой пьянчужке-мамаше передай, что она уволена, – всем своим видом подчеркивая значительность этих слов, экономка захлопнула дверь перед носом Кэсси.

Слезы выступили у нее на глазах, но она решительно стерла их рукой и принялась изо всех сил колотить в двери. Колотила долго, кулачки ее уже готовы были разжаться от боли, когда створки вдруг раскрылись и экономка рявкнула:

– Иди отсюда!

Кэсси начинала понимать, почему мама так ненавидит свою работу. Однако сейчас эмоции и пристрастия Белл не имели никакого значения.

Кэсси нужны были деньги. И нужны отчаянно.

– Мне надо поговорить с мисс Лилиан.

Мисс Лилиан Гэллахер, старшая сестра Кинлэна, вела все хозяйство дома уже тринадцать лет, с тех пор как супруга Кинлэна, подарив ему третьего ребенка, дочь Шелби, по-тихому исчезла из Оклахомы раз и навсегда.

– Мисс Лилиан занята. Уходи прочь. А то шерифа вызову.

Кэсси была высокой девочкой, но Хельга – еще выше. А уж по весу обогнала ее на добрых фунтов пятьдесят.

Кэсси стушевалась, но виду не показала.

– Я никуда не уйду, пока не поговорю с мисс Лилиан.

Хельга пожала могучими плечами.

– Как хочешь. Я звоню в полицию. Или иди прочь, или пойдешь за решетку.

Она снова собралась захлопнуть дверь, но в этот раз Кэсси оказалась проворнее. Она успела сунуть ногу в щель у косяка, всем своим весом надавила на дверь, и Хельга, явно застигнутая врасплох, не сообразила толком, что происходит.

А произошло то, что Кэсси оказалась в доме и незамедлительно стала разыскивать мисс Лилиан.

Возмущенная Хельга ни на шаг не отступала от нее.

Пройдя через небольшой коридор, Кэсси оказалась в столовой, от одного вида которой перехватывало дыхание. Огромная роскошная комната напоминала Кэсси бальный зал, в котором по телевидению выступали артисты мюзик-холла.

С потолка, сплошняком покрытого фресками, улыбались крылатые, пухлощекие купидончики; над стоящим в центре массивным столом красного дерева персон эдак на двадцать красовалась тяжелая хрустальная люстра.

На стеллажах по стенам поблескивали бриллиантовыми переливами хрустальные бокалы, огоньками вспыхивали позолоченные чашки-плошки фарфоровых сервизов. Среди этой красоты выделялись огромные картины в матово-золотистых рамах. Пол был устлан кроваво-красным восточным ковром, по которому не погнушался бы пройти какой-нибудь персидский шейх.

– Боже, – еле слышно выговорила Кэсси.

Роскошь и богатство этих апартаментов настолько поразили ее, что она даже на мгновение забыла, зачем она здесь. – Как в кино...

Из небытия ее вывел резкий мужской голос.

– Какого черта ты здесь околачиваешься?

Кэсси быстро обернулась и прямо перед собой увидела дворецкого. С другой стороны подступала Хельга. Сознавая, что оказалась меж двух огней и что положение у нее не из легких, Кэсси тем не менее не думала сдаваться.

– Мне необходимо поговорить с мисс Лилиан. Это очень важно.

– Я сказала девчонке, что вызову шерифа, – загремела экономка, – но не успела я взяться за телефон, как она ворвалась в дом.

Какой-то намек на внимание, если не на уважительный интерес, мелькнул в суровых темных глазах дворецкого.

– Ты что же, справилась с Хельгой?

– Она просто подловила меня, обманула, – мрачно твердила экономка.

– Я достаточно сильная для своих лет, – начала разъяснять Кэсси, – я справлюсь с работой, которую делает для вас мама, пусть мне трин... э-э пятнадцать лет, – наврала она, ловко прибавив себе пару годков.

– Мать этой девчонки – пьяница, – отчеканила Хельга, не сводя с Кэсси глаз, будто та только и ждала момента, чтобы стащить столовое серебро, – а яблоко от яблони, как известно, недалеко падает. Я звоню в полицию.

В этот момент в комнату вошла миниатюрная, изящная женщина, одетая в элегантное платье серого шелка. Ее серебристо-седые волосы были неброско убраны в низкий пучок, в ушах мягким матовым светом белели крупные жемчужины в старинной золотой оправе. Платье у ворота было украшено розоватой камеей, выложенной по ободку мельчайшим натуральным жемчугом.

– Грейсон, Хельга, что за шум, что за крик?

Дворецкий откашлялся.

– Эта юная девица желает непременно поговорить с вами, мадам.

Мисс Лилиан одарила Кэсси дружелюбной улыбкой.

– В таком случае, здравствуйте. Мы, кажется, встречались раньше?

– Да, мэм, – кивнула Кэсси, – я Кэсси Макбрайд, дочь Белл. Прошлым летом я работала в аптеке «Рексолл», у стойки с напитками.

– Конечно, теперь я вспоминаю. Я тогда возвращалась из Оклахома-сити, и в моей машине сломался кондиционер, а день, как назло, был невозможно жаркий. Я остановилась у аптеки, чтобы освежиться и попить, и ты приготовила содовую с шоколадным сиропом – лучшей я в жизни не пробовала.

Кэсси, совершенно непривыкшая к похвалам, даже зарделась.

– Благодарю вас, мэм. Это так любезно с вашей стороны.

– Да просто это правда, – непринужденно откликнулась мисс Лилиан, – итак, чем могу быть полезна?

Кэсси объяснила, что мать ее нездорова.

– Она хотела выйти сегодня на работу, но доктор не велел ей вставать с постели.

– Да? Это правда?

– Да, мэм, он так и сказал. Вы можете позвонить ему сами, он подтвердит, если вы мне не верите, – говорила Кэсси, честно глядя на собеседницу широко раскрытыми зелеными глазами.

Мисс Лилиан чуть прищурилась.

– Но ты же не будешь лгать мне, Кэсси?

Девочка быстро замотала рыжеволосой головкой.

– Что вы, мэм. Клянусь, это правда. После ухода доктора мама все-таки решила встать, несмотря на его запрет, но температура была такая высокая, почти 39°, что ей стало совсем нехорошо, она чуть не упала, я едва успела уложить ее обратно.

С ходу придумывая все это, Кэсси так торопилась, так волновалась, что перехватило дыхание. Она набрала побольше воздуха и продолжила:

– Но понимаете, мама так переживала, что ее рук будет сегодня не хватать, ведь у мисс Шелби день рождения, с барбекю всегда столько хлопот, вот я и решила прийти вместо нее, чтобы она могла отлежаться и поправиться, как ей велел врач.

Руки со сцепленными пальцами Кэсси нервно заложила за спину и выдохнула:

– В общем, я здесь. Готова работать.

Мисс Лилиан повернулась к дворецкому.

– Грейсон, – сказала она, поправляя у ворота брошь-камею, – Белл ведь обычно работает на кухне, если не ошибаюсь?

– Да, мадам.

Ровно двадцать секунд понадобились мисс Лилиан, чтобы принять решение. Двадцать секунд, которые показались Кэсси вечностью.

– Хельга объяснит тебе, чем заняться.

Сделка состоялась, мисс Лилиан повернулась и покинула столовую.

Кэсси с облегчением вздохнула. И зря, как потом выяснилось.

– Иди за мной, – буркнула Хельга, в негодовании покачивая головой.

– Хельга больше гавкает, чем кусается, – вполголоса сообщил Кэсси Грейсон. Его тонкие губы скривились в подбадривающую улыбку.

Впрочем, утешали его слова мало.

Глава 2

Привычная ко всем домашним делам, Кэсси сразу поняла, что Хельга изо всех сил пыталась заставить ее сдаться и уйти. Не было работы более грязной, более унизительной, чем она поручала Кэсси, которая все приказы и задания выполняла добросовестно, не промолвив ни единого слова.

Местный свет стал съезжаться уже после полудня, и скоро все подъездные дорожки были забиты вереницами «кадиллаков», «мерседесов», «ягуаров», «роллс-ройсов», «джипов Чеви Блэйзерс» и даже фургончиков. На некоторых машинах пестрели нахальные надписи-липучки, среди которых чаще других встречалось задиристое «Янки, поберегись, гоним все восемьдесят!»[3].

Праздничный прием в светлое время дня предполагал появление гостей в повседневной одежде. Для здешнего высшего света это означало шикарный «дальнезападный» стиль Неймана Маркуса. Городские модницы из Гэллахер-сити были разряжены в сногсшибательные кожаные платья бессмертных «ковбойских» фасонов, усыпанные бирюзой, горным хрусталем, перламутровыми блестками. А пальцы, уши, запястья дам позвякивали, подрагивали, посверкивали бриллиантами, изумрудами, сапфирами и рубинами от Ван Клифа и Эрпелза.

Несколько ошарашенная этой выставкой роскошных драгоценностей и нарядов, которые так щедро демонстрировали жены и дочки местной нефтяной знати, Кэсси подумала, что, добиваясь этого, они наверняка переступили через немалое количество неудачливых конкурентов.

Мужчины, прибывшие к Гэллахерам, может и не отличались броскими костюмами – в основном, все были одеты в джинсы «Левис» и свободные рубашки. Однако достаток ощущался и здесь – обувь ручной работы была сплошь крокодиловой, оленьей, ящеричной кожи. Несомненную ценность представляли массивные чистого серебра пряжки на ремнях, галстуки-боло с дорогими зажимами, а иные кожаные шляпы с орнаментами или с вышитыми лентами были истинным произведением искусства.

По части еды дружеская вечеринка у Кинлэна Гэллахера скорее напоминала раблезианское пиршество: горячие, сочащиеся маслом кукурузные початки, печеные бобы с патокой, груды ярко-желтых пышных булочек, переложенные обжигающим перчиком-джелапено, огромные блюда сочного хрустящего кисло-сладкого капустного салата, – все это было поистине в несметных количествах. Столы ломились от изобилия пряных и душистых мексиканских закусок, поданных с целью придать застолью «привкус» настоящей фиесты. Кэсси казалось, что яствами заполнен каждый дюйм просторного дворика усадьбы Гэллахеров.

Бармены и буфетчики смешивали коктейли, разливали по кружкам пиво, наполняли коньяком рюмки, ледяной хрустальной водой – фужеры, а повара в клетчатых красно-белых – в тон скатертям и салфеткам – фартуках колдовали над первыми порциями сочных, с кровью бифштексов и хрустящих, с румяной корочкой и аппетитными капельками жира бараньих ребрышек.

Музыканты в пестрых сомбреро и ярких полосатых пончо расположились посреди бархатно-зеленой лужайки и развлекали гостей то мелодично-томными, то зажигательными мексиканскими песенками. В другом уголке усадьбы играл небольшой кантри-оркестр, желающие могли танцевать под его музыку прямо на теннисном корте, заблаговременно посыпанном опилками. А над бирюзовой поверхностью бассейна, сделанного в форме ковбойского сапожка, лились песни Вилли Нелсона, вечной темой которых были тяжелые времена, коварство, неверные женщины и виски.

Для Кэсси такой прием-барбекю, продуманный до мелочей, казался возможным разве что в раю. У нее самой никогда не было настоящего дня рождения. Как знать, в каком состоянии будет мать к трем часам дня? Так что о том, чтобы после школы пригласить к себе друзей не было и речи. Давным-давно, когда Кэсси было восемь лет, она уговорила Белл разрешить ей устроить во время рождественских каникул маленький праздник для одноклассников. Все кончилось тем, что Белл, поклявшаяся в рот не брать в тот вечер, грохнулась прямо на наряженную елку. С тех пор Кэсси зареклась кого-либо звать к себе домой.

Стемнело. Все деревья в саду вдруг засверкали тысячами разноцветных мельчайших огоньков, будто вылетела стая светлячков в темное ночное небо. На столах зажгли свечи, они ярко освещали красно-белые скатерти, все огни отражались от гладкой почти черной поверхности бассейна. На улицу вынесли калориферы, чтобы разгоряченные гости не остыли на холодном ночном воздухе; электрические спирали краснели таинственным тусклым светом.

Кэсси уже в третий раз возвращалась из кухни в сад с очередным подносом канапе и фруктов, когда неожиданно дорогу ей преградил Трейс Геллахер, шестнадцатилетний брат именинницы Шелби.

– Все смотрю на тебя, Кэсси. Работаешь, как пчелка. По-моему, ты и не присела за сегодняшний вечер. Может, все-таки передохнешь минутку?

– Не могу. Хельга скажет, что я отлыниваю от работы.

Он ухмыльнулся, глядя на нее сквозь темные стенки своего высокого бокала.

– Но ты ведь нанята не Хельгой, – отчеканил он, – раз ты получаешь деньги от Гэллахеров, кошечка, значит, ты работаешь на нас.

– Попробуй объясни это Хельге.

Трейс придвинулся к Кэсси поближе, и она непроизвольно, но очень своевременно выставила перед собой поднос, пытаясь сдержать напор этого парня.

– Может, ты желаешь чего-нибудь?

– О, ягодка, это смотря, что ты предложишь...

Он потянулся к ней, обдавая горячим, пропитанным пивом, дыханием. Кэсси сделала вид, что не понимает его намерений.

– У нас есть на выбор: трубочки с острым салатом, закуски «такое» и «барритос», и гуакамола, и...

– Но ты же знаешь, девочка, о чем я говорю, – сказал он, пожирая глазами ее грудь, бедра, ноги.

Да. Она знала это прекрасно. И еще она знала, что пора отделаться от него.

– Мне необходимо вернуться к своим обязанностям.

С этими словами Кэсси развернулась, чтобы уйти, но Трейс схватил ее за руку. Это была именно хватка, звериная, волчья.

– Пожалуйста, Трейс, – ровным голосом произнесла Кэсси, вздрогнув от его цепких пальцев, стараясь no-возможности не привлекать внимания.

Он вновь хищно осклабился, показав желтоватые зубы, столь напоминавшие волчий оскал.

– Пожалуйста – нет? – он принялся поглаживать мягкую кожу ее запястья. – Или пожалуйста – да?

У Кэсси засосало под ложечкой – и от страха, и от злости одновременно. Ни на минуту не забывая, как нужна ей эта работа, она сумела совладать со своей гордостью и тихо, почти просительно, повторила:

– Пожалуйста – нет.

– Думаю, что смогу переубедить тебя, – уже совсем бесцеремонно процедил Трейс, потянув ее в темноватый угол за «зарослями» искусственных шелковых деревьев. Лапищи его уже готовы были вцепиться в ее мягкую грудь.

Кэсси почувствовала, что еще мгновение, и она грохнет огромный поднос с закусками прямо на шикарные сапоги из кожи броненосца, которыми скрипел этот негодяй, но неожиданно совсем близко раздался звучный мужской голос:

– Я бы не стал этого делать, Трейс.

Жадные пальцы Трейса остановились буквально в двух дюймах от тела Кэсси.

– Да мы с ней просто болтали, – мрачно огрызнулся Трейс, обращаясь к подошедшему к ним Рорку Гэллахеру. Антагонизм между братьями был настолько очевиден, что приобретал почти материальные формы; Кэсси казалось, его можно даже пощупать руками.

– Тогда ты не будешь возражать, братишка, если и я перекинусь с Кэсси парой слов?

Не дожидаясь ничьих ответов, Рорк взял у Кэсси поднос, поставил его на первый попавшийся столик, взял девочку под руку и отвел в тихий уголок дома. Наконец-то взглянув на него, Кэсси вдруг почувствовала, что ни один из прежде знакомых ей людей не излучал такого человеческого тепла и обаяния, и она сразу прониклась к нему доверием.

Рорк достал из кармана большой белоснежный носовой платок.

– Думаю, будет неплохо, если ты сунешь это за ворот платья, – для такого сильного, крупного молодого человека он говорил на удивление мягко, – это скопище с каждым часом становится все неугомоннее, Кэсси. Так что не стоит махать красной тряпкой перед носом подвыпивших быков.

Кэсси вспыхнула, будто алые розы отдали ее коже все свои краски – что же, рыжеволосые неизменно отличаются этим.

– Спасибо, – молвила она, опустив глаза, и заправила накрахмаленный платок в V-образный вырез платья. – За платок спасибо, а главное... ну, ты сам знаешь, за что.

Кэсси ни в коем случае не хотела признаваться, что всерьез испугалась Трейса. Это уж потом такие жадные похотливые мужские взгляды стали ей почти привычными.

А Рорку, похоже, понравилось, что Кэсси скромно потупилась, и он сказал:

– Если мой разнузданный братец будет тебя еще беспокоить, дай мне знать.

Если Кэсси и стояла у истоков чего-нибудь серьезного в этой жизни, прежде всего это была вражда между сыновьями Гэллахера, начало которой она положила.

– Спасибо еще раз – за это предложение.

Но, думаю, смогу справиться с этим и сама.

– Нисколько не сомневаюсь, Кэсси. Однако Трейс иногда просто несносен. Посмотри в толковом словаре статью «carouse» – получишь подробный портрет моего братца. В общем, если он будет доставать тебя, обращайся ко мне.

Его ласковой и дружелюбной улыбке Кэсси была готова радоваться хоть до завтра.

– Трейс, вообще-то, не совсем бросовый парень, Кэсси, – уверил ее Рорк, в сущности сам зная, что это не так; его брат на самом деле имел репутацию бешеного пса. Сказать эти слова Рорка побудило чувство фамильной гордости, вбитое в него с раннего детства. – Но после пары лишних кружек пива он не в состоянии отличить юную девицу от взрослой женщины.

Говоря это, Рорк поправил белый платок – нагрудник на платье Кэсси. Кэсси кожей ощутила его пальцы, отчего у нее замерло сердце.

– Вот так, – удовлетворенно кивнул он, – это на какое-то время предохранит тебя от неприятностей, – и скользнув взглядом по ее длинным ногам, добавил, – правда, юбку тебе удлинить я никак не могу.

– Придется ползать на коленках, – отшутилась Кэсси.

Рорк все улыбался той же улыбкой.

– Никогда не комплексуй ни насчет своего роста, Кэсси, ни фигуры. – Он дружески потрепал ее пышные рыже-каштановые волосы; где-то под ложечкой она ощутила незнакомый холодок. – Ты станешь самой настоящей красавицей, Кэсси Макбрайд, помяни мое слово. А когда весь мир будет у твоих ног, ты уж не забудь, пожалуйста, что первым предсказал это я.

Забыть? Да она уже знала, что никогда в жизни не забудет этот вечер. Очарованная его улыбкой, Кэсси в буквальном смысле слова онемела. Никакие силы не могли сейчас заставить ее заговорить, даже если бы вопрос стоял о жизни и смерти. К счастью, от ответа ее избавило появление Шелби, которая вбежала в комнату, нетерпеливо окликая брата.

– О, обязанности хозяина зовут меня.

Кэсси посмотрела ему вслед и ей ужасно захотелось оказаться сейчас взрослой. Богатой, шикарной женщиной, которая могла бы привлечь такого мужчину, как Рорк Гэллахер. Такой, как Лейси Янг.

Янги жили на ранчо по соседству, держали породистых лошадей, и в округе поговаривали, что отношения Рорка и Лейси уже давно больше, чем просто соседские. Кэсси очень волновало, насколько соответствуют слухи правде о намерении Рорка жениться на Лейси и заодно объединить их владения. Кэсси казалось, что Лейси Янг имеет в жизни все, что только можно пожелать. Богачка, красавица. Вот и сегодня она выделялась в толпе алой шелковой блузкой свободного покроя, заправленной в тугие-претугие черные кожаные джинсы. А духами «Джой» от нее разило, будто она в них выкупалась. Четыре верхние пуговицы на блузке оставались незастегнутыми с явным намерением продемонстрировать пятикаратовый рубин, покоящийся в ложбинке между крепкими загорелыми грудями. В ушах ее сверкали рубиновые серьги из того же гарнитура. А иссиня-черные густые волосы будто шлемом облегали голову и плечи.

Позднее, когда ночное небо расцветилось мириадами огней фейерверка, Кэсси заметила, как Лейси потянула Рорка в укромный уголок. Их жаркий поцелуй, казалось, длился целую вечность. В полумраке, освещаемом лишь разноцветными вспышками, Кэсси увидела руки Рорка, гладившие и сжимавшие спину в алой блузке, и в сердце кольнула внезапная, незнакомая боль – ревность.

Ну почему, почему некоторым женщинам дано столько всего сразу? Почему другие лишены этого? Разве не достаточно той же Лейси быть просто богатой и красивой? Или ей не хватает для полной меры именно Рорка Гэллахера? Может быть, Белл все-таки права, утверждая, что Создатель, предлагая таким людям, как Макбрайды, ступить «на мягкий коврик», обязательно потом в один момент выдергивает его?

Рорк и Лейси уже скрылись в доме. Кэсси тихо, обиженно вздохнула и вновь принялась за работу.

Несколько часов спустя, когда Кэсси, по локоть погрузившись в мыльную воду, возилась с грязной посудой, на кухню вошла мисс Лилиан.

Хельга, которая, расслабившись, потягивала шпане, тут же вскочила и принялась старательно тереть кафельное покрытие стен.

– Ну, дорогая Кэсси, дебют твой прошел в пример многим, – заявила мисс Лилиан.

Кэсси коротко кивнула.

– Благодарю вас, мэм.

– Хочу узнать, не согласишься ли ты работать у нас на постоянной основе, – если мисс Лилиан и услышала раздраженное бурчание Хельги, то предпочла проигнорировать его.

Зеленые глаза Кэсси вспыхнули радостной надеждой, которая сразу же сменилась досадой и огорчением.

– Я так признательна вам за это предложение, мэм, но, к сожалению, школу я бросить не могу.

Не зная толком, чем будет заниматься в жизни, Кэсси все же была достаточно разумна, чтобы понимать, что без образования многого не добиться. Трудная и печальная судьба ее матери была тому лучшим доказательством.

– Ну, что ты, у меня и в мыслях не было срывать тебя с учебы, – сказала мисс Лилиан. – Я думала только о том, что ты сможешь работать после уроков и по субботам. А когда начнутся летние каникулы, перейдешь на полный рабочий день.

– Я с удовольствием соглашусь на это место, мэм.

– Отлично, – удовлетворенно кивнула мисс Лилиан, впрочем и не ожидая никаких возражений, – итак, теперь об оплате...

Сумма, которую она назвала, была смехотворно низкой. Горничной в мотеле «Роуз Рок»

Кэсси в час могла бы получать побольше. Но одна только мысль, что полдня она теперь будет проводить в этих стенах, среди чудесных картин, удивительных антикварных, дорогих вещей, среди статуэток, сервизов, хрусталя сводила на нет все ее сомнения. Обитать, пусть выполняя нелегкую работу, в таком дворце – мечта!

– Меня устраивают ваши условия, мэм.

– Хорошо, – коротко молвила мисс Лилиан и, будто только сейчас заметив присутствие в кухне экономки, сказала:

– Надеюсь, с вашей стороны, Хельга, возражений не будет?

– la... – промычала та без особого восторга, – мы сделаем из девчонки неплохую работницу.

– Не сомневаюсь, – откликнулась мисс Лилиан. – Рорк сейчас с отцом в библиотеке, когда ты закончишь здесь все дела, Кэсси, он отвезет тебя домой.

Перспектива оказаться с Рорком в машине один на один, привела Кэсси одновременно и в восторг, и в смятение.

– Вы очень любезны, мэм, но я могла бы добраться и сама.

– Вздор. Мы не допустим, чтобы ты в темноте шла в город по пустой дороге.

– Я могу позвонить маме, – сказала Кэсси, понимая, что шансы застать мать дома в такой час были почти равны нулю. А уж о том, чтобы та захотела подъехать к усадьбе за дочерью, и говорить нечего.

– Но разве Белл не больна?

Кэсси, увлекшись работой, совершенно забыла, что несколько часов назад тут насочиняла.

– Я подумала, вдруг ей уже получше... – пришлось выворачиваться Кэсси. Недовольное ворчание Хельги усилилось.

– Если у Белл утром была высокая температура, ей нельзя даже вставать с постели, – назидательно сказала мисс Лилиан, – к тому же, ты никому не навязываешься, Рорк сам предложил это.

Довольная тем, что все вышло, как всегда, по ее, мисс Лилиан, шурша жемчужно-серым шифоном, удалилась из кухни.

Проходя мимо библиотеки с очередным подносом грязной посуды, Кэсси услышала доносящийся оттуда громкий, недовольный голос Кинлэна Гэллахера, который выговаривал своему сыну за то, что тот выставляет всю их семью на посмешище. Припомнив разговоры Бена и Эдны Доусон в аптеке, Кэсси сообразила, что предметом недовольства старика было твердое намерение Рорка не подчиняться отцовским указам. Не посмев проявить праздного любопытства к чужим разговорам, Кэсси только отметила про себя, что ответных громких и гневных речей Рорка слышно не было.

Кэсси скребла раковину из нержавейки, когда в кухне возник сам Рорк. Глядя на его замкнутое лицо, она почему-то представила себе готовый вот-вот взметнуться в небо нефтяной фонтан.

– Готова? – сухо спросил он, тоном, разительно отличавшимся от того, каким он говорил с нею совсем недавно. Взгляд был напряженным, черты лица заострившимися, будто по ним прошлись специальным отделочным ножом.

Кэсси быстро вопросительно взглянула на Хельгу.

– Ладно уж, иди, – бросила та, – настоящая работа для тебя начнется завтра, ja.

– «Вдохновленная» этим зловещим обещанием, Кэсси послушно отправилась за Рорком на задний двор, где в гараже на пять машин стоял его ярко-зеленый спортивный «М».

Автомобиль полетел по дороге в город. Рорк не сказал еще ни единого слова. Похоже, он молчал, чтобы скрыть свое раздражение; атмосфера в машине, казалось, пропиталась его досадой и скверным настроением. В конце концов, Кэсси не выдержала.

– Я так благодарна тебе за эту поездку, – мягко произнесла она.

– Да что ты, не стоит. Честно говоря, мне жутко хотелось убраться из дома.

– А разве Лейси тебе не надо отвезти? – спросила Кэсси; Лейси она видела в последний раз на фейерверке.

– Я уже отвез ее. Они ушла пораньше – завтра ей рано вставать, утром она собиралась на конно-спортивное шоу.

– А-а... Мне так нравится твоя машина.

Тихий голос Кэсси почти заглушали звуки блюза, доносившиеся из автомагнитолы.

– Забавная телега. Большинство дам в округе находят поездки на ней сродни передвижению в консервной банке. Они доезжают со мной только до ближайшего автомагазина и пулей вылетают, чтобы купить новый «кадиллак».

– Огромный белый «кадиллак»? – поинтересовалась Кэсси. – С фирменными «рожками» впереди? С музыкальным сигналом? Как у твоего папы?

Рорк расхохотался. Его звучный, низкий смех вызвал у нее где-то между сердцем и желудком то ли трепет, то ли холодок.

– Не думаю, что это главное, о чем можно мечтать, – сказал он.

Сняв с руля одну руку, он протянул ее к Кэсси, пожал ей запястье. Она даже сквозь ткань ощутила тепло его кожи.

– Спасибо тебе, Кэсси.

Буквально пять минут назад Рорк просто источал импульсы раздражения. То приятное состояние удовлетворения, которое доставила ему близость с Лейси, улетучилось в момент, стоило ему, проводив эту красотку, вернуться в родные стены, где сходу на него, как разъяренный бык, набросился отец и закатил истерику по поводу его, Рорка, нежелания внедряться в нефтяной бизнес и политику. Папаша действительно упрям.

– За что? – слова с трудом выдавливались из Кэсси.

– За то, что я все-таки засмеялся, – ответил он, – я уж не припомню, когда смеялся в этом доме.

Разговор грозил перейти на деликатные темы.

А что сможет сказать Кэсси такому умному, неординарному, взрослому человеку, как Рорк? Он блистательно закончил местную школу в Гэллахер-сити, а потом, как она читала в «Гэллахер гэзетт», в Йейле его имя внесли в список лучших студентов, который раз в семестр подается декану.

– У тебя такой красивый дом... – тихо сказала Кэсси.

В тусклом лунном свете она увидела как окаменело вдруг его лицо, как обозначились на нем скулы, как рот сжался в тонкую жесткую линию.

Кэсси поняла, что высказалась явно неудачно.

– Я живу в красивом особняке, – отчетливо выговорил он каждое слово, – не всякое жилье можно назвать своим домом.

Уж что-что, а это Кэсси знала. Из опасения ляпнуть еще что-нибудь, от чего у Рорка испортится настроение, Кэсси молчала, вглядываясь в черные тени, мелькающие за окном.

Блюз Мадди Уотерса сменился музыкой другого блюзмена – Джона Ли Хукера, которого в свою очередь сменил Билли Холлидей с очередной блюзовой балладой о тяжелой женской судьбе. Именно эта песня напомнила Кэсси о Белл, о которой думать совершенно не хотелось. Сейчас, во всяком случае. Вместо этого хотелось просто наслаждаться чудесной возможностью, на которую она и не рассчитывала никогда, быть наедине с Рорком Гэллахером, в стремительно мчавшейся его спортивной и такой «неамериканской» машине.

Кэсси чувствовала себя почти Золушкой, возвращавшейся с бала в карете-тыкве, рука об руку с Прекрасным Принцем. Романтические фантазии полностью овладели ею – до тех пор пока машина не подъехала к железнодорожным путям. И тут сказка, в которую на несколько минут погрузилась Кэсси, разлетелась на мириады хрустальных крошек, уступив место угрюмой реальности.

– Ты можешь меня и здесь высадить, – сказала она за несколько кварталов до «родной норы».

Рорк посмотрел на мутные огни сортировочной станции, на темные очертания убогих построек и покачал головой.

– Я бы не рискнул. Ты говори, куда ехать, а то я буду всю ночь здесь плутать.

– Да нет, правда, ничего страшного, я раньше, когда в мотеле работала, всегда пешком возвращалась, – быстро заговорила Кэсси, притворяясь, что ее очень заинтересовала стоящая рядом чья-то убогая машина.

Рорк затормозил, автомобиль остановился.

Мягкими движениями он приподнял ее голову за подбородок, повернул к себе так, чтобы встретились их глаза.

– Мы не выбираем родителей, Кэсси, – произнес он негромко, – что ты можешь теперь поделать, если твоя мама любит выпить лишнего, и более того, что могу сделать я, если мой отец... – «заносчивый, деспотичный, самовлюбленный тип», – закончил он про себя, а вслух лишь повторил:

– Отец, да...

Рорк ни в коем случае не хотел перекладывать на эту девчушку боль от своих свежих душевных ран. Несмотря на то, что этой крошке удалось немного поднять ему настроение.

– Я понимаю, что сейчас у тебя на душе, дружок, но, поверь, это смущение не испортит тебе жизни.

От его теплого взгляда и мягких жестов под ложечкой у Кэсси опять холодно-сладко засосало.

– Сейчас два квартала прямо, потом направо до первого поворота, – почти неслышно выговорила она, – второй фургон с левой стороны.

– Так-то лучше, – улыбнулся Рорк.

Отпустив ее руку, он завел мотор, и машина запетляла среди трущоб, запрыгала на ухабах в темноте жалких улиц. Увидев свой дом-вагончик, Кэсси облегченно вздохнула. «Госпожа Фурия», то бишь Белл, отсутствовала – слава Богу, вечер дочери она не испортит.

Не успела Кэсси открыть рот, чтобы поблагодарить за поездку, Рорк уже вышел, обогнул машину и распахнул для Кэсси дверцу. Она почувствовала себя кинозвездой, Эли Макгроу, например.

Не чуя под собой земли, она поднялась по ступенькам к двери. Как бы окутанная мягкой мантией счастья, она слышала только, как Рорк пожелал ей спокойной ночи. Кэсси вошла в темную комнату, остановилась у окна, всеми силами желая удержать хотя бы в воздухе его теплую улыбку; она долго стояла так, после того, как скрылись в ночи габаритные огоньки его машины.

Потом, обхватив себя руками, она начала медленно кружиться по комнате, покачиваясь в такт музыке, игравшей для нее одной. Вдалеке раздался долгий свист трехтонного проходящего локомотива; звук этот пронзил тьму и замер, оставив после себя саднящую, печальную пустоту, в миг проглотившую и радости, и надежды.

Глава 3

Новая работа оказалась тяжелой, а плата за нее – ниже всякого мыслимого уровня, но Кэсси все равно была довольна местом в усадьбе Гэллахеров. Сменив мерзость и убожество трущоб-фургонов на элегантный особняк, Кэсси в какой-то степени реализовала свое стремление к благополучной, богатой жизни. По сути, это был ее первый выход за пределы бедняцких кварталов, первый взгляд на другой мир, который ей очень понравился. Кэсси смотрела и слушала, слушала и смотрела; она не упускала ни единого жеста мисс Лилиан, она перенимала ее манеры, ее вкусы, ее привычки, впитывая ее стиль как сухая губка.

Мисс Лилиан не колеблясь высказала одобрение, заметив страсть Кэсси к красивым вещам.

Под ее – »руководством» Кэсси узнала, что роскошные белые лилии на огромной картине в сводчатом холле особняка принадлежат кисти Моне.

При каждом взгляде на полотно у Кэсси захватывало дух.

В натуральную величину портреты на обитых кожей стенах библиотеки были написаны Сарджентом, а кресло в личной спальне мисс Лилиан было не просто старинным предметом мебели, это был настоящий «трон» красного дерева, сработанный филадельфийскими мастерами еще в 1770 году. «Сокровище» это ее брат-благодетель приобрел за сногсшибательную сумму в двести тысяч долларов. Каждую субботу Кэсси надлежало тереть замысловатую резьбу до блеска, дивясь этой красоте. И если и мелькала иногда мыслишка, что этот предмет обстановки стоил гораздо больше, чем за всю жизнь заработала Белл, Кэсси скорей отбрасывала ее прочь.

А как нравилось ей сервировать стол тончайшим ручной росписи фарфором – настоящим дрезденским, как сообщила ей мисс Лилиан. Края тарелок и блюдечек были отделаны золотым кружевным ободком, которые на белоснежной дамасского полотна скатерти, при свечах в серебряном канделябре, так и светились богатством. Нежно звенели на спичечной толщины ножках хрустальные бокалы, бриллиантово-цветочный рисунок которых переливался радужным блеском, если сквозь грани их светило солнце. Родиной этой красоты был Уотерфорд, Ирландия.

– Этот остров называют Изумрудным, – однажды сказала мисс Лилиан Кэсси, обучая ее правильно сервировать стол, объясняя разницу между бокалами, фужерами, рюмками. – Это удивительно красивая страна, Кэсси, в горах там ты найдешь сорок оттенков зеленого цвета.

– Наверное, поэтому и досталось ему название «Изумрудный», – решила Кэсси.

– Очень может быть, дитя мое, – улыбнулась мисс Лилиан, – тебе бы там определенно понравилось. Представь – дикие пляжи, скалы, пестрый ковер полевых цветов и десятки и сотни церквей, колоколен, часовен. Клянусь, когда я впервые попала туда, я думала, что никогда уже не смогу вернуться в Оклахому.

– Вы были там? – восторженно ахнула Кэсси, будто мисс Лилиан призналась, что побывала по меньшей мере на Луне. – Там, в Ирландии?

– Патрик Гэллахер как раз родом из Уотерфорда, – пояснила мисс Лилиан, – прежде в тех местах, на реке Суир было поселение викингов. Считается, там стоял замок Гэллахеров.

– Как – настоящий замок?

– Ну, сейчас это, конечно, одни развалины, груда камней, – улыбнулась мисс Лилиан, – но и к таким семейным корням возвратиться приятно.

При упоминании о семейных корнях Кэсси – дитя случайной связи похотливого чернорабочего и неудавшейся кантри-звезды местного значения – ощутила острый, болезненный укол зависти.

Шли дни, шли недели, и Кэсси начала понимать, что живет теперь одновременно в двух мирах. Усадьба Гэллахеров казалась отдаленной на десятки световых лет от угла, который ей приходилось делить с матерью. Школа закрылась на летние каникулы, и теперь почти все время Кэсси проводила на богатом ранчо. Дома она только спала, и часто видела чудесные сны о том, как она живет в роскошном особняке, подобном этому. Но, проснувшись, с неизбежностью оказывалась в мрачном прокуренном сумраке фургона, где похрапывала Белл.

Несмотря на внешнее благополучие и богатство, семья Гэллахеров была отнюдь не такой идеальной, какой старалась казаться. Трейс откровенно завидовал привилегированному положению Рорка как старшего сына. Раздраженный и подавленный этим Трейс едва ли не каждый вечер проводил в Оклахома-сити, безбожно напиваясь в тамошних кабаках. А Кэсси, каждое утро оттирая в его туалетной комнате следы очередной попойки, уныло думала, неужели Господь Бог не уготовил ей иной участи, кроме как убирать за пьянчужками.

Хотя каждый в округе знал, что Рорк – любимый сын старого Гэллахера, его надежда, в это подчас трудно было поверить. Рорк по-прежнему игнорировал отца, особенно его планы насчет будущего. В свою очередь старик, не привыкший, чтобы ему перечили, с каждым днем разъярялся все сильнее.

Атмосфера в доме была напряженной, почти взрывоопасной; общение Кинлэна и Рорка сводилось теперь к жутким словесным баталиям, которые прерывались периодами ледяного молчания.

Единственным человеком, равнодушным ко всему этому, была мисс Лилиан. Она проводила дни будто в блаженном неведении, не замечая гнетущей обстановки в семье; Кэсси поняла, что эта немолодая женщина обладала редкой способностью жить исключительно своими интересами. А интересовало ее в жизни только одно – дом ее брата Кинлэна. Этот особняк был ей – женщине, никогда не бывшей замужем, – вместо ребенка.

Потихоньку наблюдая за Рорком в течение этих двух месяцев, Кэсси уяснила себе, что он не собирается поддаваться отцу, подчиняться его приказам; это означало, что рано или поздно он уедет из родного дома, чего Кэсси страшно боялась. Она любила Рорка. Любила просто смотреть на него, любила слушать его голос, любила его высокий, Сильный стан. Вообще, все в этом человеке наполняло ее душу каким-то смутным томлением. Она думала о нем бесконечно, и фантазии ее были чудесными до невозможного. В это долгое жаркое лето Рорк стал для нее центром Вселенной.

Однажды, протирая в библиотеке ряды книг в кожаных переплетах, Кэсси услышала, что в комнату буквально ворвался Кинлэн Гэллахер. За ним вошел Рорк. По лицу старика почти что струился пот, но с его появлением Кэсси показалось, будто температура в доме начала стремительно падать.

– Заканчивай, Кэсси, – сухо и резко бросил старик.

Не нужно было повторять дважды. Пробормотав: «Да, сэр», – Кэсси поспешила прочь из библиотеки, но уходя, все же бросила взгляд на Рорка Его каменное лицо едва ли можно было сейчас отличить от скалистого утеса.

Кэсси была в одной из гостиных, полировала шератоновский сервировочный столик, когда дом содрогнулся от хлопнувшей входной двери. Выглянув из окна, Кэсси увидела, как Рорк стремительно идет к своей машине. В следующую секунду его спортивный «М» исчез, оставив за собой столб пыли.

Новость разнеслась по дому со скоростью лесного пожара. Мисс Лилиан оставалась сдержанной, как обычно; неожиданный отъезд Рорка смущал ее только одним – сколько приборов накрывать к обеду. Шелби, разъяренная тем, что отец выгнал брата, а еще больше тем, что Рорк довел его до этого, заперлась у себя в комнате, явно собираясь дуться весь день. Трейс, верный себе, прихватил у закусочной «Ленни'з Бергер» пышногрудую шестнадцатилетнюю искательницу приключений и отправился с ней к Индейскому озеру, щедрыми возлияниями празднуя свою удачу на семейном поприще.

Рорк вернулся в усадьбу посреди обеда, вошел через служебную дверь, будто посыльный из магазина «Фуллер Браш», где обычно заказывали продукты. Кэсси через кухонное окно заметила его и, пожалуй, кроме Хельги, никто больше не знал, что он сейчас находится в доме. Рорк ненадолго зашел в свою комнату и вскоре спустился с багажом в руках.

В ужасе, что Рорк сейчас уедет навсегда, Кэсси собрала всю свою отвагу и побежала к гаражу, где он укладывал вещи в машину.

– Тебе, правда, надо ехать? – спросила она; в горле стоял жесткий комок, язык плохо слушался ее.

– Боюсь, что так.

– Но лето еще не кончилось.

– Для меня – кончилось. Буду искать работу, Кэсси. Ты лучше других должна знать, как это необходимо.

– Но ты же богат!

– Ошибаешься – богат мой отец. А поскольку сегодня меня лишили наследства, за то что я посмел иметь собственные убеждения, соответственно, теперь я беднее церковной мыши.

Кэсси во все глаза смотрела на него, тщетно пытаясь представить себе Рорка, живущего в бедности и убожестве, как жили они с Белл.

– Но ты ведь можешь жениться на Лейси Янг. Она тоже богата.

Рорк засмеялся.

– Я уж почти позабыл, как ты умеешь поднимать настроение, Кэсси Макбрайд. Но, к слову, – Рорк взял ее за руку, – на Лейси я жениться не собираюсь.

Это заявление привело сердечко Кэсси в такой трепет, что оно готово было выскочить из ее груди.

– Правда? – выдохнула она.

– Правда. – Рорк внимательно осмотрел багаж, уложенный в машину. – Ну, мне пора в путь.

Кэсси вдруг почувствовала, как земля уходит из-под ног. Глотнув воздуха, она выпалила:

– Я люблю тебя.

– Что? – озадаченный таким неожиданным признанием Рорк повернулся лицом к девочке.

– Я сказала, я люблю тебя. Всегда любила.

Знаю, что мала еще для замужества, знаю, что не красотка, не богачка, не шикарная девица, как Лейси, например, но я буду верной, хорошей женой, если только ты согласишься немного подождать меня, Рорк...

Теперь, когда шлюзы были открыты, слова лились из ее уст потоком, наталкиваясь одно на другое:

– ..Я буду готовить обед, убирать дом, стирать, воспитывать твоих детей и никогда, ни в коем случае не буду ворчать, если ты вдруг задержишься где-нибудь, и...

– Кэсси, Кэсси. – Рорк мягко приложил пальцы к ее губам. – Кэсси, ты очаровательная, славная девочка.

Как крошка-колибри в клетке, билась в ее сердце надежда.

– Ты, правда, так считаешь?

– Конечно. И я очень тронут твоим признанием.

– Значит, ты подождешь меня несколько лет?

– Малышка, все не так просто. Тебе лишь тринадцать лет.

– Мне исполнилось четырнадцать на прошлой неделе. И все говорят, что я взрослее своих лет. Спроси, например, у своей тети Лилиан.

Рорк подавил улыбку – Ив четырнадцать лет рановато думать о замужестве и любви, Кэсси, – мягко сказал от.. – Еще немного, и у тебя настанет лучшее время для этого.

Наклонившись, он ласково, по-дружески, поцеловал ее в щеку.

– Придет день, Кэсси Макбрайд, и ты станешь изумительной женой какому-нибудь счастливому парню. – Его глаза светились дружелюбием. – Но не торопись жить, дружок.

С этими словами Рорк сел за руль своего «М», задним ходом выехал из гаража. Кэсси осталась одна. Она стояла на дороге, глядя вслед маленькой машине, пока та не превратилась в точку и не исчезла вдали, пока не осела красноватая степная пыль Оклахомы. А потом, опустошенная, ринулась домой, в свой ненавистный фургон, рухнула на подушки и разревелась, горюя о том, как долго-долго еще ждать ей, пока она станет взрослой.

Когда Белл после двух часов ночи вернулась домой, Кэсси, которая уже выплакалась, сделала то, чего она не делала уже много лет. Крайне нуждавшаяся сейчас в поддержке и утешении, она все, как в детстве, сквозь слезы и жалобы, выложила маме.

– Черт возьми, Кэсси, – сказала Белл, через голову стягивая свое красное платье, – а чего же еще ты ждала? Такова уж природа человеческая. Орел будет летать с орлами и никогда не опустится на птичий двор, к грязным курам.

Оставшись в одной желтой нижней рубашке, Белл села на кровать и закурила.

Кэсси, которая прекрасно помнила слова мисс Лилиан о семейных корнях, молчала.

– И никогда ни один Гэллахер не полюбит никого из Макбрайдов, – продолжала Белл. – Да, голову вскружить они умеют. Признаться, когда-то, давным-давно, и мы с Кинлэном неплохо проводили время. Вот с тех пор я и знаю, что мужики из этой семейки вообще неспособны любить по-настоящему. – Она нахмурилась, вспомнив прошлое. – И уж они точно никогда не женятся ни на ком, кто не принадлежит к их кругу. Вот увидишь, время пройдет, страсти улягутся, и Рорк как миленький сделает все, что велит ему папаша.

– Но он сказал, что не собирается жениться на Лейси Янг, – запротестовала Кэсси.

Белл смотрела на дочь сквозь облако сизого табачного дыма.

– Очень хорошо понимаю тебя, Кэсси, – раздельно произнесла она, – когда-то растреклятый отец твоего Рорка поймал меня на такую же удочку.

Отношения Белл и Кинлэна были откровением для Кэсси. Ей еще предстояло полностью осознать этот факт. Пока она лишь сказала:

– Но Рорк совершенно не похож на своего отца!

Белл тяжело, печально вздохнула.

– Видишь ли, доченька, даже если Рорк всерьез заинтересуется тобой, стоит Кинлэну узнать, что его сынок крутит амуры с кем-нибудь из городских, старик в два счета вышвырнет тебя отсюда куда подальше. Но в одном ты права, – призналась Белл, туша сигарету, – Рорк не женится на Лейси. Черт побери, старый негодяй Гэллахер только потому и разрешил ему учиться в Йейле, что там он сможет подыскать себе богатую невесту из благородных янки, тех, что из знатных фамилий. Кинлэн Гэллахер сам миллионер. Может, даже миллиардер. Купит он все, что захочет, Кэсси, даже пост президента США для своего сыночка. Купить он не может только аристократическое происхождение, однако его может заполучить Рорк путем удачной женитьбы.

Закончив на этом, Белл выключила свет.

– Теперь давай спать, Кэсси. Не показывай никому своих переживаний и не опаздывай на работу, это расстроит мисс Лилиан.

Кэсси не могла не заметить некоторую едкость этих слов матери. Белл, конечно, очень быстро привыкла к тому, что дочь теперь приносит в дом деньги, заработанные на ранчо Гэллахеров, но при этом не скрывала зависти, что Кэсси так сблизилась с мисс Лилиан. Щадя чувства Белл, Кэсси никогда не делилась с нею своими впечатлениями и своим восхищением удивительной коллекцией Лилиан Гэллахер, никогда не рассказывала дома о беседах с хозяйкой.

Жизнь Белл, конечно, была очень нелегкой, о чем она не уставала повторять дочери. В свою очередь Кэсси, на которой мать частенько срывала свои обиды, давно научилась скрывать от нее редкие случайные радости, а также личную жизнь, в основном из боязни, что Белл испортит все своим безжалостным языком.

В конце концов Кэсси утешилась тем, что занялась сама своей жизнью. Знойный июль сменился жарким августом, за ним пришло благодатное бабье лето. Все кругом погрузились в «личную жизнь»: мисс Лилиан – в коллекцию своих сокровищ, Кинлэн – в ежечасный и ежедневный контроль за всем и за всеми, Шелби – в модный гардероб, Трейс – в спортивные машины, набитые дружками. Даже у Белл были ее мужчины и выпивка. Личная жизнь Кэсси сводилась теперь к радостям от удивительного мира красивых вещей, которые жили в особняке Гэллахеров.

Прошло еще одно лето, которое Кэсси все также проработала у Гэллахеров, началась тихая, хрустально-солнечная осень, за ней – холодная длинная зима. Ледяной дождь покрывал глянцем дороги, капли на глазах превращались в снег, тяжелыми и сырыми сугробами покрывавший всю землю. Бывала погода, когда гололед исключал всякое передвижение по шоссе, и в такие дни Кэсси вынуждена была оставаться в усадьбе. Но это нисколько не огорчало ее, наоборот, она чувствовала себя почти счастливой.

Лежа под шелковистым одеялом, в кровати, по ее мнению, почти королевской, Кэсси закрывала глаза и представляла себя хозяйкой чудесного особняка, в собственной спальне ожидающей возвращения домой мужа Рорка. Вот-вот он войдет, и тогда мечты ее исполнятся...

Но Рорк, казалось, никогда не вернется в родные стены. Вот еще одно Рождество справили, а от него ни слуху ни духу, вот и Новый год пришел, и Пасха. И Хотя Кинлэн делал безразличный вид, Кэсси обратила внимание, что с приближением очередного праздника старый Гэллахер становится все более вздорным.

Однако не только Рорк вызывал у него раздражение. Трейс с каждым днем становился все неистовее, что с неизбежностью влекло за собой взрывы ярости у отца. Кэсси, которая чуть ли не с младенчества научилась избегать Белл, когда та была пьяна, старалась ни в коем случае не попадаться на глаза младшему брату Рорка. Не всегда, правда, ее усилия были успешны. Трейс начинал искать ее повсюду – в кухне, в гараже, в библиотеке. Однажды он застал ее в личной гостиной мисс Лилиан и буквально зажал в угол, только неожиданное возвращение домой Шелби из поездки в Даллас спасло ее от его железных лап.

И пусть пугали ее посягательства Трейса, дома, ночью она нагая становилась у зеркала, гладила руками свое тело, которого алчно хотел Трейс, и представляла, что ласкают ее сейчас руки Рорка. Розовые соски напрягались, твердели, возбуждение сладкими толчками отдавалось между ног.

Кэсси понимала, что то, что она делает – грех, за который ее вечно будут мучать в аду, но ничего не могла поделать, мечтая, как пальцы Рорка будут нежно щекотать ее рыжеватое шелковистое руно у лона, как проникнут они глубже, глубже... И ее собственные пальцы делали то, что надлежало делать мужчине. Прикасаясь к самому сокровенному уголку своей плоти, она ощущала острое, жаркое греховное наслаждение.

Кэсси уже два года работала в доме Гэллахеров, когда однажды мисс Лилиан пригласила ее зайти в свою служебную гостиную. Первая мысль Кэсси была тревожной – не случилось ли что с матерью. В следующий момент Кэсси всерьез испугалась, что ее хотят уволить.

– Входи, дитя мое, – услышала она голос мисс Лилиан.

Кэсси сжала за спиной ледяные от переживаний руки.

– Что-то случилось? – выдавила, она.

– Ну, что ты, нет, – мисс» Лилиан, казалось, даже удивлена дрожащим голосом Кэсси. – Напротив, думаю тебе наш разговор будет приятен.

Кэсси молча ждала продолжения.

Седовласая женщина положила руки на поверхность своего письменного стола времен королевы Анны. Красное дерево, которое Кэсси часами усердно терла цитрусовым маслом, элегантно поблескивало.

– Наблюдая за тобой, Кэсси, я пришла к выводу, что ты даром тратишь себя, занимаясь пусть нужной, но все же подсобной работой по дому. Рука у тебя легкая, голова ясная, так что я считаю, что ты отлично справишься с моей корреспонденцией и досье.

– Вы предлагаете мне стать вашим секретарем?

– Моим личным секретарем, – подчеркнула мисс Лилиан. – Боюсь только, что раз цены на нефть сейчас падают, а расходы по дому ежедневно растут, – с этими словами она пролистнула светло-зеленые странички лежащей перед ней домовой книги, – я не смогу увеличить тебе жалование. Но обещаю массу других преимуществ.

Кэсси не совсем четко поняла, что от нее потребуется, зато ясно ощутила, что если сейчас она не воспользуется моментом, другого может уже никогда не представиться.

– Это большая честь для меня стать вашим секретарем, мисс Лилиан.

– Значит, ты согласна?

– Да, мэм.

– Отлично, – кивнула мисс Лилиан, – начнем, пожалуй, с записок, которые надо разослать людям, чтобы поблагодарить их за подарки ко дню рождения Шелби. Вот список фамилий, адреса, около каждого указан сувенир, который был подарен. Все записки должны быть отправлены не позднее, чем с завтрашней дневной почтой. И так мы уже задержались с этим, – добавила она, поджав губы в знак неодобрения того, что Шелби так долго тянула с этим списком.

– А как же стирка, мисс Лилиан?

– Стирка?

– Мне осталось только вынуть белье из машин.

– Что же, заканчивай, – разрешила мисс Лилиан, – а потом сразу приступай к этим запискам.

Довольная собой, она погрузилась в свои «гроссбухи».

Чуть позже, разнося по комнатам чистое белье, Кэсси была буквально сбита с ног несущейся к себе Шелби.

– Ну-ка, угадай, что?.. – начала та.

– Что? – поинтересовалась Кэсси.

– А то, что я только что разговаривала с Рорком.

– Он звонил? Сюда?

– Все-таки это его дом, Кэсси.

– Да, но...

– Он сказал, что бросил бы трубку, если бы к телефону подошел отец, – сообщила Шелби. – А вообще, у него потрясающие новости. Он один среди трехсот кандидатов получил приглашение на летнюю интернатуру[4] от знаменитой проектно-архитектурной компании в Нью-Йорке.

Известие об успехах Рорка вызвало у Кэсси неоднозначные эмоции. С одной стороны, она, сама мечтавшая вырваться из Гэллахер-сити, восхищалась им, с другой – все призрачнее становилась надежда, что он когда-нибудь вернется в усадьбу.

– Ну, теперь, я думаю, домой он не приедет, – вслух выложила она свои мысли.

– Ей-Богу, Кэсси, – упрекнула ее Шелби, – меня уже смущают твои мечтания о моем братце.

Кэсси вспыхнула и отвернулась.

– Да ни о ком я не мечтаю, – буркнула она.

Шелби растянулась на белом вышитом шелком покрывале своей кушетки.

– Мечтаешь-мечтаешь! – растягивая слова пропела она, глядя, как Кэсси укладывает ее белье в шкаф. – Да я не удивляюсь тебе. Рорк хорош собой, как Уоррен Битти и Роберт Редфорд вместе взятые.

– Я как-то не обращала на это внимания, – смутилась Кэсси.

Даже при обычном разговоре о Рорке кровь Кэсси бежала быстрее по жилам, приводя ее в растерянность и замешательство.

Пытаясь скрыть свои тайные мысли, Кэсси отрешенно разглаживала руками шелковистый пеньюар Шелби, такой тонкий, гладкий, полупрозрачный. Наверное, приятно ощущать его на теле... И вновь ее фантазии – опасные, греховные – метнулись к Рорку. Как бы он повел себя, если бы она ночью, глухой и темной, проскользнула бы к нему в комнату вот в таком нежном одеянии?

– Ты или лапшу мне на уши вешаешь, или ты слепая, девонька, – фыркнула Шелби.

Едкое замечание Шелби вывело Кэсси из сладких грез. Но она ничего не ответила. Шелби подошла к туалетному столику, достала из ящика тюбик губной помады.

– В следующий раз, когда будешь вытирать пыль с портрета старого Патрика Гэллахера, там, в библиотеке, вглядись в него повнимательнее, – посоветовала она, щедро обводя полураскрытые губы нежно-розовым цветом. – Совершенно очевидно, что его роскошные волосы и дьявольски опасные голубые глаза он унаследовал от своего предка-ловкача... Хм... Слишком невыразительно... – неодобрительно хмыкнула она, глядя в зеркало, и стерла салфеткой розовую помаду. – А точеное лицо, скулы, которые у меня, кстати, тоже имеются и которые я проклинаю, достались от прабабки, в чьих жилах текла восьмая часть крови Чероки. Впрочем, в нашей семье об этом предпочитают не вспоминать, – призналась Шелби, яростно копаясь в ящике с косметикой.

Кэсси подумала, что из ее запасов получился бы целый парфюмерный магазин. Давно уже Кэсси поняла, что единственная дочь Кинлэна Гэллахера была типичной наследницей местных нефтяных воротил – испорченная, богатенькая девчонка, которой ничего не стоит сесть в папашину шикарную машину лишь для того, чтобы прошвырнуться по магазинам.

– Так что я прекрасно понимаю тебя, Кэсси.

Правда, на твоем месте, я бы не стала надеяться на то, что никогда не случится, – заявила Шелби, накладывая на губы помаду ярко-алого оттенка, – потому что Рорк сюда не вернется...

Черт, а эта слишком темная... И зачем я вообще ее купила? – ворчала она.

Кэсси аккуратными стопками разложила белье на полках, оставив между ними ароматизированные, с запахом роз, листочки. До начала работы в усадьбе Кэсси и в голову не приходило, что одна девушка может иметь такое дикое количество нижнего белья. Вообще весь гардероб Шелби походил на пеструю душистую цветочную клумбу.

– Нет? – переспросила она с безразличием, бесконечно далеким от ее истинных чувств.

– Что – нет? – – не поняла Шелби, занятая теперь цикламеновой помадой, которой она, наконец-то, осталась довольна.

– Не вернется он на ваше ранчо?

– Нет, конечно, – сосредоточенно полируя ноготки, откликнулась Шелби. – В конце концов, ты столько времени здесь работаешь, могла бы уже сообразить, что разрыв между отцом и моим старшим братом стал еще глубже, с тех пор как старик осознал, что Рорк всерьез намерен заняться строительством небоскребов вместо политики и бизнеса. Рорк, конечно, всегда был себе на уме и в какой-то степени он честолюбив не меньше, если не больше, чем отец. Я, например, помню, что в здешней школе его считали принадлежавшим к «акульему племени».

– Акульему?! – поразилась Кэсси, никогда она не думала, что Рорк может быть жестоким или кровожадным.

– Да. Он всегда голоден, – пояснила Шелби. – И всегда идет только вперед. Лично я считаю, что такое описание подходит к Рорку как нельзя лучше. – Шелби помахала кистями рук, подсушивая свеженаложенный лак. – Ну как?

Этот лак подходит к моему пляжному платью?

Занятая мыслями о Рорке, Кэсси промычала нечто одобрительное.

Глава 4

Апрель

1979

Кэсси старательно составляла перечень картин для страховой компании, когда в библиотеку неожиданно вошла мисс Лилиан.

– По-моему, на следующей неделе у тебя начинаются весенние каникулы?

– Да, мэм.

– У тебя уже есть какие-либо планы?

– Планы?

– Может, вы с матерью собирались поехать куда-нибудь? Шелби, Трейс и Кинлэн, например, отправляются в Сент-Томас, – сказала она, как будто это что-то объясняло Кэсси.

Они с Белл путешествуют ради развлечения?!

Это было за пределами самых невероятных фантазий.

– Нет, мэм. Мы никуда не едем.

Мисс Лилиан даже не пыталась скрыть, что довольна этим ответом.

– Отлично! – воскликнула она. – Значит, ты сможешь сопровождать меня в Нью-Йорк.

– Нью-Йорк?! – изумилась Кэсси.

– В «Сотби» состоится ювелирный аукцион, на котором мне надо быть. Полагаю, ты, проявив интерес к антиквариату, живописи и красивым вещам вообще, не можешь не заинтересоваться этим.

Кэсси показалось, что с нею творятся какие-то чудеса, будто Рождество пришло весной.

– Правда? – лишь выдохнула она, все еще не веря своему счастью. – Вы действительно хотите, чтобы я с вами поехала в Нью-Йорк?

– Совершенно верно. Естественно, если не будет возражать твоя мать.

Сердце Кэсси ухнуло вниз. Еще бы Белл не стала возражать! Да услышь она хоть краем уха, что ее Кэсси навострилась в Нью-Йорк, она бы тут же явилась к Гэллахерам и устроила бы такую сцену...

Но Кэсси ни в коем случае не хотела сдаваться, главное, чтобы Белл заранее ничего не знала. Видит Бог, сколько раз она лгала ради своей матери, может, и ничего, если разочек она солжет ей?

– О, нет-нет, мама будет рада, – сказала Кэсси твердо и решительно, но не надеясь ни капельки, что это правда. – Ей-Богу, мисс Лилиан, не знаю даже, как вас благодарить.

– Вполне достаточно, что ты рада этому, Кэсси, – улыбнулась мисс Лилиан, польщенная восторженным энтузиазмом девушки. – Так, хорошо, вот наши авиабилеты, а вот книга, которую я советую прочесть перед тем, как мы отправимся.

Кэсси взяла билеты, бело-красно-голубой буклет авиакомпании и огромный том под названием «История камеи»...

– Здесь подробный рассказ об этом искусстве, – объяснила мисс Лилиан Кэсси, которая сразу начала листать яркие страницы книги. – Я же надеюсь кое-что приобрести на аукционе, а тебе, чтобы не скучать и понять, что там происходит, сведения эти будут очень полезны. – Передав девушке еще какой-то проспект, она сказала:

– А это каталог. – Как давняя посетительница аукционов «Сотби», мисс Лилиан получала их проспекты и каталоги по почте. Ее можно было видеть часами изучающей эту информацию. – Почему бы тебе не посмотреть его?

Может, есть что-нибудь стоящее?

– Мне? – пролепетала Кэсси.

– У тебя врожденное чутье на красоту, Кэсси. Такие таланты не зарывают в землю, мы будем развивать его. Что касается новой коллекции, на мой личный вкус, большинству экспонатов не хватает благородства линий, есть просто кричащие вещи, хотя камеи в этом сезоне они предлагают неплохие.

Она прикоснулась к броши, приколотой у ворота бледно-лиловой шелковой блузки. В тонко» золотом ободке матово белела тончайшей работы камея слоновой кости.

– То, что меня особенно заинтересовало, я пометила. Возможно, я что-то и проглядела, но это предстоит заметить тебе.

– Да, мэм.

Впечатлений у Кэсси было уж чересчур много, в голове мысли путались, пытаясь постичь невозможное. Долго еще после ухода мисс Лилиан она простояла, погруженная в красочный каталог.

С рвением принялась Кэсси изучать книгу, которую оставила ей хозяйка. Вглядываясь в иллюстрации, вчитываясь в текст, она узнала, что искусство камеи, этой скульптуры в миниатюре, зародилось в глубокой древности. Оказывается, первыми придумали его шумеры южной Месопотамии, которые вырезали изображения на камнях, служивших печатями. Древние египтяне пошли в этом искусстве дальше: они сгладили острые неограненные края самоцвета, придав им форму скарабея, а поверхность использовали в качестве печатки. Часто они служили особыми амулетами. Такие стилизованные изображения обычного навозного жука – священного символа бога утреннего солнца – украшали подвески, кулоны, кольца древнеегипетских женщин.

В XV – XVI веках до нашей эры древнегреческие мастера признали традицию изображения какого-то жука несоответствующей красоте камня; они научились почти идеально отшлифовывать поверхность самоцветов, «одев» их в кольцо металла.

Коренные изменения искусство камеи претерпело после того, как походы Александра Македонского открыли пути на восток, откуда хлынуло разноцветье невиданных ранее драгоценных и полудрагоценных камней: арабские сардониксы в серо-лилово-коричневой гамме, индийские сардониксы теплых молочно-кофейных тонов, россыпи пестрых, полосатых, крапчатых кварцитов.

Мастера-резчики сразу оценили богатство новых возможностей; диковинные для тех времен материалы оказались идеальны в работе, и скоро для них была найдена лучшая форма – овал с вырезанным рисунком на контрастном фоне.

Именно тогда, в конце IV века до нашей эры и появились первые настоящие камеи.

Как выяснила Кэсси из книги, они были одними из первых предметов, в сущности, нефункциональных, созданных человеком только ради красоты и удовольствия. Вглядываясь в изображенные на иллюстрациях сдержанно-изысканные камеи эллинского периода, дивные украшения времен Римской империи, Средневековья, Возрождения, Викторианской эпохи, а также в фотографии последних лет, Кэсси поняла, что искусство это воистину заслуживает восхищения.

Конечно, нельзя стать специалистом, прочитав одну-единственную книгу. Но все-таки, имея в перспективе поездку в Нью-Йорк, Кэсси немного разобралась в предметах страсти мисс Лилиан.

Кстати, в каталоге одна камея бледно-зеленого оттенка привлекла особое внимание Кэсси, так что она решилась показать ее своей хозяйке.

Чем ближе был день отъезда, тем сильнее волновалась Кэсси, что же сказать в конце концов матери. С юных, почти детских лет она была уверена, что все неудачи Макбрайдов всех поколений – злой рок, которого так трудно избежать. Как же она была изумлена, как счастлива, когда за два дня до срока Белл объявила дочери, что в Талсе ей удалось заполучить ангажемент, длительность которого не оговаривалась заранее; когда Белл сможет вернуться, она не знала. И Кэсси, собиравшаяся уже наговорить матери невесть что, в чем она была мастерица, чуть не разревелась от облегчения.

Мисс Лилиан и Кэсси прибыли в нью-йоркский отель поздно вечером. Центральный Парк, эта громада темных бордово-лиловых теней, был, как стражниками, окружен радужно расцвеченными небоскребами.

– Ты, должно быть, голодна? – поинтересовалась мисс Лилиан у Кэсси, которая бродила по просторным апартаментам, завороженная старинной мебелью, классическими атласными портьерами, изысканной мраморной ванной комнатой. – Ты ничего не ела в самолете.

Действительно, в воздухе Кэсси была слишком взбудоражена, могла только потыкать вилкой в тарелке.

– Нет, ничего, – уверила она хозяйку.

– Вздор! Молодому организму нужны силы, – с этими словами мисс Лилиан вручила ей кожаную папку. – Заказывай, что тебе хочется.

Кэсси слепо вглядывалась в строчки обширнейшего меню.

– Позвони официанту, закажи ужин, дитя мое, потом просто подпишешь счет и передашь мне. Я же собираюсь как следует погреться в ванне. Честное слово, все эти перелеты с каждым годом доставляют мне все меньше удовольствия.

Орущие дети, юнцы в рваных джинсах и грязных майках... Право, были времена, когда дамы путешествовали в специальных костюмах и, между прочим, в белых перчатках, – она улыбнулась сдержанно и немного лукаво, – старость берет свое.

– Вы совсем еще не старая.

– Я была права, взяв тебя с собой, Кэсси, – откликнулась мисс Лилиан, – ты всегда находишь нужные слова.

Кэсси никогда прежде не бывала в отелях, так что гостиничный сервис оказался для нее истинной пыткой. Белоснежная хрустящая скатерть, тонкий, с золотистыми ободками фарфоровый сервиз, душистые алые розы в хрустальной вазе – и все это лишь для того, чтобы съесть сэндвич и выпить кока-колы. Да, несомненно, Нью-Йорк – город чудес.

Несмотря на мучительное желание увидеть Манхэттэн во всех подробностях, первое свое утро в Нью-Йорке Кэсси пришлось провести в «Сотби». Однако разочарование, которое она испытывала сначала, испарилось как дым, стоило ей лишь переступить порог знаменитого зала – царя аукционов.

Торги, на которых представлены изысканные ювелирные изделия и драгоценные камни, – действо, несомненно, более впечатляющее, нежели ежегодная ярмарка-аукцион крупного рогатого скота, которая устраивалась в Гэллахер-сити. Атмосфера, правда, в этом зале была наэлектризована не меньше, если не больше. Еще бы, подумала Кэсси, такие деньги.

Она зачарованно смотрела, как утонченно-элегантный человек с тонкими стрелочками усов искусно завладел этой специфической аудиторией, с неимоверной скоростью манипулируя цифрами, молоточком, ни единого человека не упуская из виду. Аукционные цены росли в немыслимом темпе. За спиной аукционера находилось электронное табло, показывающее рост цены на лот. Кстати, цена в долларах сразу переводилась по соответствующему курсу в швейцарские франки, французские франки, английские фунты стерлингов, немецкие марки, японские иены – для сидящих в зале иностранцев, которых до сего дня Кэсси в глаза не видела. А теперь будто целый мир открылся перед ней.

Торги начались с предметов относительно недорогих: агатовая в виде кролика булавка для галстука, брошка, на которой золотая обезьянка сидела на двух резных веточках из зеленого турмалина; композиция из трех хрустальных пасхальных яиц, усыпанных бриллиантами; браслет, состоящий из семи звеньев – камей с семью силуэтами различных птиц, – сработанный из кораллов и лунного камня. Кэсси сразу вспомнила, что такие браслеты были очень популярны в Викторианскую эпоху.

Аукционист работал очень быстро, покупатели не отставали, держа друг друга в постоянном напряжении. Это была настоящая гонка. Дух перевести не удавалось никому, с каждым следующим лотом цены росли все быстрее, но и выставляемые предметы становились изысканнее, дороже, уникальнее.

Резной улей из черного жадеита, украшенный мозаикой желтых бриллиантовых «пчелок» ушел к толстому лысому господину, сидевшему в первом ряду; после упорной борьбы какой-то арабский шейх, окруженный телохранителями-бедуинами, отспорил себе бриллиантового сокола с оперением из золота высокой пробы, с хохолком из рубинов и изумрудов. А соперник этого шейха уже через пару минут утешился драконником из яшмы.

Потрясающее колье – рододендроны из розового турмалина среди листочков турмалина зеленого, с сердцевинками из розоватых бриллиантов приобрела костлявая тощая дама в шелковом, цвета слоновой кости, наряде, щедро усыпанная драгоценностями.

Яшмовая собачка работы Фаберже, сделанная специально для королевы Англии Александры (она приходилась сестрою вдове русского императора Александра III, успел пояснить аукционист), была продана анонимному покупателю, по телефону участвовавшему в торгах. Так же, как и кварцитовая свинка, и кварцитовый тяжеловозшайр – все предметы были из мастерских Фаберже и составляли часть знаменитой коллекции, собранной когда-то королем Эдуардом VII.

По сногсшибательным цифрам, которые так и сыпались из уст изысканного усача с молоточком, Кэсси поняла, что находится в компании богатейших людей мира. Но сейчас все они были во власти этого человека, стоящего на подиуме красного дерева, сейчас он решал судьбу их денег, их коллекций, одним ударом импозантный аукционист определял взявшего лот – «Продано!» – и все дела.

И вдруг Кэсси поняла, чем бы ей хотелось заниматься в жизни. Вот так стоять в этом зале – или в другом, но таком же элегантном – и проводить аукцион роскошных ювелирных изделий или антиквариата, где покупателями будут изысканные мужчины и женщины, для которых деньги никогда не были проблемой...

К концу этого мероприятия Кэсси просто ошалела от восторга. Мисс Лилиан договорилась, что все ее приобретения – розовато-пепельные серьги с женским профилем, камея, Италия, XIX век, классическая брошь-камея – в ободке из алмазной крошки, мелкого жемчуга и темно-зеленых изумрудов сардониксовая голова воина в шлеме, Франция, XIX век, потрясающий по филигранности и изяществу миниатюрный портрет-камея Марии Стюарт, выполненный из нежно-зеленого полупрозрачного бирманского жадеита, Италия, XVI век, – были доставлены в отель, где заранее приготовили специальный сейф. Мисс Лилиан была очень довольна собой, а для Кэсси прошедшие два с половиной часа стали самыми удивительными в жизни.

– Ну, вот ты и развлеклась немного, – добродушно сказала мисс Лилиан, когда они уселись в роскошный лимузин и двинулись по улицам, которые были запружены до предела.

– Великолепно! – воскликнула Кэсси, хотя, конечно, это слово и не отражало полностью всех ее чувств.

– Прекрасно понимаю тебя, – мисс Лилиан легонько похлопала девушку по руке. – Кстати, я так благодарна, что ты отыскала в каталоге эту дивную Марию Стюарт! Как это я ее проглядела?

Значит, не зря Кэсси набралась тогда храбрости и показала в каталоге этот экспонат своей покровительнице. На иллюстрации камея выглядела замечательно, но в натуре изысканная драгоценная вещица показалась Кэсси самой красивой на свете. Ее чуть блеклая полупрозрачная зеленая поверхность будто излучала живой, теплый цвет.

– Жадеит, вообще, бывает самых разнообразных оттенков, кроме зеленого, который так понравился тебе, Кэсси, – пояснила мисс Лилиан в ответ на не очень вразумительные восторги девушки. – Этот камень поистине многолик. В Древнем Китае верили, что бог всех стихий, видя мытарства человека на земле, решил порадовать его, разбил однажды радугу на мириады кусочков, и она жадеитовыми каплями рассыпалась по всему свету на радость людям. Поэтому, по легенде, жадеиты теперь и встречаются всех цветов радуги. А еще их нарекли небесными камнями.

Небесный камень – вряд ли можно было точнее назвать эти самоцветы, подумала Кэсси, как ни старайся. И хотя все сегодняшние приобретения мисс Лилиан отличались и красотой, и дороговизной, зеленоватая камея единственная по-настоящему произвела впечатление на Кэсси.

– Я вижу, тебе не терпится прогуляться по городу, – сказала мисс Лилиан, – это прекрасно, но прежде у нас будет ланч в Русской чайной.

В восторге Кэсси едва не схватила мисс Лилиан в объятия.

– Боже милостивый! – молвила мисс Лилиан, поправляя шляпку и одергивая костюм из последней коллекции Шанель. – Если ты выражаешь такой безумный восторг по поводу обычного ланча, то я почти со страхом сообщаю тебе, что там будет присутствовать Рорк.

– Рорк? – Кэсси замерла, не смея поверить своим ушам. – Но ведь...

– Да. Я знаю. Брат мой запретил нам с ним даже разговаривать. Но Рорк все же мне племянник. И если бы кто-нибудь поинтересовался моим мнением, – под «кем-нибудь» подразумевался, конечно Кинлэн, поняла Кэсси, – я бы сказала, что мальчик, безусловно, имеет право сам распоряжаться своей судьбой.

Итак, Рорк. Сегодня за ланчем Кэсси предстояло встретиться с мужчиной, который все эти годы владел ее девичьими мечтами.

Далеко не однажды Шелби пеняла Кэсси, что та избрала ее брата предметом своей страсти.

Кэсси пыталась придать себе равнодушный вид, иногда горячо отнекивалась от таких «обвинений», однако не преминула посмотреть в словаре слово «страсть». И прочитав, что «страсть» толкуется, как «сильное чувство, с трудом управляемое рассудком, увлеченность с преобладанием чувственного влечения», она поняла, что ей нечего возразить Шелби.

Сияющая медным блеском дверь-турникет наводила на мысли о машине времени Кэсси шагнула в зал знаменитого ресторана и ахнула от его великолепия: живописные полотна по стенам, цветы в вазах, в кашпо, в гирляндах, пузатые румяные самовары – дни будто пошли вспять, будто вернулись золотые царские времена. Интерьер был таким ярким и нарядным, что Кэсси показалось, вот-вот наступит Новый год... в апреле.

Будучи уже под сильным впечатлением от пышного убранства, Кэсси ощутила, как екнуло сердце, когда с одного из алых диванов поднялся, приветствуя дам, высокий темноволосый мужчина.

Рорк. Он возмужал, заматерел, от чего его точеное лицо только выиграло, подумала Кэсси, глядя, как они с тетушкой обмениваются поцелуями.

Волосы его были подстрижены заметно короче, чем в день их последней встречи, манеры стали более сдержанными, но и более изысканными.

Прежними оставались лишь его глаза, ярко-голубые глаза. Когда взгляд их коснулся Кэсси, она вспыхнула.

– Я так и знал, – проговорил Рорк вместо традиционного «здравствуй».

– Что знал?

– Что из тебя вырастет красавица.

Среди других дам в этом ресторане Кэсси чувствовала себя замарашкой. Ей невдомек было, что в обстановке, где едва ли не каждая женщина стремилась к лаврам Энни Холл, неброская белая блузка и узкая черная юбка очень выгодно подчеркивала свежесть и красоту Кэсси. Смущенная комплиментом, она кивнула, тихо пробормотав «спасибо».

Рорк усадил своих дам около столика и только потом занял свое место – рядом с Кэсси. А когда он случайно коснулся ногой ее бедра, будто электрический ток пронзил тело девушки, внутри затеплилось нечто неведомое и удивительное.

– Ну, как вы, милые дамы, нашли Нью-Йорк весной?

– Кэсси так и не удалось пока осмотреть город, – призналась мисс Лилиан, – мы ведь приехали только вчера поздно вечером. А с утра, разумеется, сразу отправились на аукцион.

– О да, конечно, – кивнул Рорк, – аукцион! Удел сильных мира сего. И как прошли торги?

– Не так хорошо, как хотелось бы, – поджала губы мисс Лилиан; наверняка она вспоминает сейчас того высокого молчаливого араба, подумала Кэсси, из-за которого ей не досталась камея четырехсотлетнего «возраста» с изображением Клеопатры, и агатовая змейка с золотым ободком, и старинные эмали... – ..Тем не менее нам удалось кое-что приобрести, – продолжала мисс Лилиан, – например, пару серег Французской школы, очень милую брошку, а главное, удивительный портрет Марии Стюарт на зеленоватом жадеите, кстати, это заслуга Кэсси, – она прикоснулась к руке девушки, – уж не знаю, как, но я, похоже, вообще целую страницу в каталоге пропустила. Слава Богу, Кэсси оказалась более внимательной.

– Вот уж не ожидал, что ты примкнешь к ювелирным фанатам, Кэсси, – сказал Рорк.

– Кэсси схватывает все на лету, – откликнулась мисс Лилиан, – коллекционеры говорят как бы на одном языке, а моя ученица рождена владеть им.

Кэсси, тронутая похвалой своей покровительницы и смущенная пристальным взглядом Рорка, который так смотрел на нее, будто видел впервые, зарделась и начала нервно перебирать столовые приборы перед собой.

Как в тумане замелькали официанты в традиционных русских красных рубахах, на столе одно за другим стали появляться заморские яства.

Мисс Лилиан заказала, правда, обычный салат с куриным мясом, Кэсси же, подбадриваемая Рорком, решилась попробовать фирменные блюда «Русской чайной».

Трапеза началась с тонких румяных лепешек, – блины, назвал это блюдо Рорк, – поданных со сметаной или севрюжьей икрой на выбор. Кэсси сделала вид, что в восторге от русского деликатеса, хотя про себя подумала, что ко вкусу этой икры надо сначала привыкнуть. Вслед за блинами на столе появился огромный горшок красного обжигающего борща, который, к удивлению девушки, оказался очень вкусным. Но покорена она была другим кушаньем – в миске душистого бульона плавали пышные белые комочки – мясо в тесте.

– Вы просто как знали, когда сюда прийти, – заметил Рорк, – знаменитые сибирские пельмени готовят здесь только по средам.

Сибирские пельмени. Диковинно звучащие слова встали в ряд заморских чудес, с которыми сегодня уже успела встретиться Кэсси. Она даже не могла вспомнить, был ли у нее в жизни такой удивительный, такой счастливый день.

– Как тебе нравится ваш отель, Кэсси? – поинтересовался Рорк.

– Потрясающе. Я там чувствую себя как в королевском дворце, – призналась Кэсси... и замерла, потому что Рорк вдруг откинул голову и от души засмеялся.

– Я совсем забыл, что ты презабавное создание, Кэсси Макбрайд.

Сбитая с толку, она переводила взгляд с мисс Лилиан на Рорка и наоборот.

– Мой племянник, возможно, как блестящий архитектор, всегда утверждал, что наш отель для тех путешественников, которые привержены стилю Марии-Антуанетты, – чопорно пояснила мисс Лилиан, однако лукавый огонек в глазах немолодой женщины подсказывал, что это – давние шутливые распри тетки и племянника.

– Отель очень красивый, – тем не менее повторила Кэсси.

Ланч продолжался, продолжался и разговор.

Кэсси стремилась не упустить ни мельчайшей подробности, она впитывала изысканную красоту интерьера, манеры здешней публики, весь этот дух элиты, впитывала, чтобы увезти с собой в Оклахому, в родной Гэллахер-сити. Но все же с неизбежностью глаза ее устремлялись на Рорка.

Он рассказывал о здании, строительство которого только что завершила их фирма: для японского банка они возвели сорокадвухэтажный офис, стены облицованы розовым гранитом, а четыре угла основного здания сглажены, чтобы создавалось впечатление, что эту громаду поддерживают высоченные колонны классического стиля. Рорк даже набросал рисунок на обороте своей визитной карточки А Кэсси все это время смотрела на его сильные загорелые руки, так мужественно покрытые темными волосками..

– Я знаю, в нашем деле все, что противоречит знаменитому Филиппу Джонсону, воспринимается почти как ересь, – сказал Рорк, – но лично я считаю, что как бы ни наскучили традиционные стеклянно-бетонные коробки, они все же ненавязчивы.

Есть опасность, что в ближайшее десятилетие Джонсон и Роберт Венчури – пусть они признанные авторитеты – заполнят страну своими постмодернистскими детищами – громоздкими, агрессивными и даже уродливыми. В дурном сне такое не приснится. Да что там – это просто ночной кошмар!

И вот что меня интересует – неужели Венчури, который всегда ратовал за гуманизм в архитектуре и из-за этого разошелся с Мейс Ван Дер Роу, неужели он сам не видит очевидного?

Рорк нахмурился, представив, наверное, бизнес-центр какого-нибудь города, где красуются викторианские особняки, дворцы в стиле Ренессанса и неоклассические виллы.

– Никто не возьмется спорить, что модернизм, как стиль, как направление, уничтожил сам себя, история не простила ему пренебрежения к обыденным потребностям человека, к обывателю, скажем так. А все эти нынешние постмодернисты пошли еще дальше, они просто пропитаны нигилизмом и, поскольку таланта для настоящего нового слова в архитектуре им явно не хватает, занимаются тем, что корежат все, нажитое веками.

Увлеченность Рорка своим делом была очевидна. Слушая этот страстный монолог профессионала, Кэсси кивала и поддакивала, не понимая ни единого слова, – на самом деле она была занята другим. Она смотрела в его голубые глаза, лучившиеся энергией и живым теплым светом.

Мисс Лилиан повернулась к Кэсси и сказала:

– Моего племянника только допусти, он все города перестроит на свой лад.

И улыбка ее говорила о том, что она вовсе против этого не возражает. Мисс Лилиан продолжала, обращаясь уже к Рорку:

– Я же говорила, что когда-то твой отец сделал ошибку, подарив тебе конструктор, а не заводной Линкольн, как, кстати, предлагала я.

– Я не хочу, чтобы архитектура полностью отказывалась от истории, – возразил Рорк, – но все же города наши должны задевать душу человека. Постройки прежних лет говорят нам о днях прошедших, но мы-то живем сейчас, сегодня. Вот-вот наступят восьмидесятые годы, подчеркиваю, двадцатого века, а не девятнадцатого и не восемнадцатого. Архитектура должна быть отражением нас сегодняшних, а не вчерашних.

Кэсси, которая всегда считала отделанный мрамором особняк Кинлэна Гэллахера самым красивым зданием на свете, не понимала Рорка, когда он так набрасывался на старинные здания, отдавая явное предпочтение современным, но из боязни задеть его, так и не решилась ему возразить.

– Ладно, на сегодня, пожалуй, лекций достаточно, – вдруг запнувшись, усмехнулся Рорк. – Извините, милые дамы, но я действительно иногда чувствую себя плывущим против течения.

Впрочем, вам не стоит огорчаться по этому поводу. – Он улыбнулся уже раскованно, взгляд его смягчился. – Ну, что будем заказывать на десерт?

Видит Бог, этот день щедр был на удивительные события – после ланча Рорк сообщил, что на фирме его отпустили до конца дня, так что он готов показать дамам город.

Когда мисс Лилиан отказалась, сославшись на усталость, сердце Кэсси болезненно сжалось, но тем не менее пренебречь своими прямыми обязанностями компаньонки она не смела – Ты так любезен, Рорк, – вежливо сказала она, – но нам надо возвращаться в отель.

– Ну-ну, не глупи, дитя мое, – возразила мисс Лилиан, – не можешь же ты лишиться этого удовольствия только потому, что я превращаюсь в старушку. Я прекрасно доберусь до гостиницы сама.

Втроем они вышли из ресторана. Рорк распахнул перед тетушкой дверцу лимузина, они обнялись на прощание.

В этот момент Кэсси вдруг почувствовала, как, должно быть, одиноко Рорку в этом городе, без семьи, без близких людей. Сердце ее дрогнуло. Она подумала, а не бывает ли ему по ночам так же тошно, как ей самой?

Впрочем, размышлять долго на эту тему времени не было – впереди предстояла прогулка с Рорком по городу.

Кэсси, никогда не выезжавшая из Оклахомы, влюбилась в Манхэттэн сразу, как влюбилась бы в любой другой незнакомый город. Ей хотелось увидеть сразу все, городские краски замелькали как в калейдоскопе.

Она ахала, охала, глядя на пышный фасад Вулворт-билдинг, пожелала непременно подняться на смотровую площадку Эмпайрстейт билдинг, где ветер разметал ее волосы, превратив их в медный шелковистый ореол вокруг головы. Оказавшись вновь на земле, Кэсси с неменьшим восторгом познакомилась со знаменитой Публичной библиотекой, на страже которой замерли мраморные львы, изумлялась зданиям вдоль Парк-авеню, желтым, красным, белым тюльпанам, покрывавшим, казалось, каждый свободный метр улиц и площадей.

Незабываемое впечатление производили люди – скопление лиц самых разнообразных; евреи держали пресловутые ювелирные магазинчики, корейцы – овощные лавки; на каждом углу толпились продавцы разномастных товаров, по тротуарам лились потоки туристов со всего света, торопливо шагал служивый люд; в Центральном Парке фланировали белоликие мимы, бежали трусцой физкультурники, на берегу озера в лодках сидели старики, приглашая прокатиться по воде.

День погас, наступил вечер, близилась ночь.

Рорк предлагал Кэсси поужинать там, где она пожелает, но та предпочла просто утолить голод и не тратить времени на долгую трапезу. Кроме того, убеждала она Рорка, в путеводителе сказано, что визит в Нью-Йорк будет незавершенным, если вы не попробуете знаменитый местный «хот-дог». Рорк не очень-то приветствовал это примитивное «развлечение», но Кэсси нашла вкус острой, обжигающей сосиски с соусом и душистой булочкой просто райским.

День чудес закончился поездкой в конном экипаже вокруг Центрального Парка. И лошадь, и кучер были будто из известного телесериала про «Черного красавчика».

– Я толком не поблагодарил тебя за подарок, который ты прислала к выпускной церемонии, – сказал вдруг Рорк.

Кэсси несколько месяцев копила деньги, чтобы приобрести набор посеребренных автоматических карандашей.

– Ты написал письмо.

Она до сих пор хранила его в ящичке комода среди вороха трусиков и лифчиков.

– Письмо – это одно, главное – лично поблагодарить тебя.

– Если ты вернешься домой, отец твой может совсем выйти из себя.

– Вот в этом ты права, дружок, – мрачно согласился Рорк. Он откинул голову на спинку сиденья и вздохнул. – Он отказывается что-либо понимать, – пробормотал он скорее себе, чем Кэсси. – Сколько я себя помню, я мечтал строить дома, и не просто дома, а здания солидные и значительные, как например, делали Фрэнк Ллойд Райт, А.М.Пэ или Филипп Джонсон. Я хочу, чтобы мои дома узнавали с первого взгляда, как узнают работы Пикассо или Гойи. Я хочу иметь свое имя в архитектуре. Хочу оставить след в истории.

– Так и будет, – с жаром произнесла Кэсси.

Ее переполняли эмоции, в том числе и нечто подобное материнским чувствам. Ей хотелось утешить его, снять боль, помочь забыть обиды, нанесенные его взбалмошными родственниками, ей хотелось залечить все его душевные раны, уничтожить всех недругов и недоброжелателей. Не было ничего, на что она не была бы готова ради этого человека, которого любила так давно.

– Ты будешь строить офисы-небоскребы, шикарные гостиницы, Рорк, а я, когда стану богатой и знаменитой, буду останавливаться только в твоих отелях и всем говорить, что знаю архитектора. Лично.

Рорк повернулся к ней, заглянул в лицо. В его глазах теплым светом отражалась луна.

– Я, конечно, первоклассный болван. Жалуюсь на свои неурядицы, когда рядом – такая красавица. – Он положил руку Кэсси на свою ладонь. – Ты совсем уже взрослая, Кэсси.

Когда он сжал ее пальцы, Кэсси онемела.

Почему ее всегда коробило, когда к ней прикасались другие парни? Почему прикосновение Рорка было иным?

– Такая хорошенькая девушка как ты, наверное, не знает отбоя от кавалеров.

Как можно было объяснить ему, что далеко не безупречная репутация Белл сказалась и на Кэсси, в которой Гэллахер-сити видел лишь новый вариант ее матери? Чуть ли не неделю назад один парень, изнемогавший от своей юношеской похоти, зазывал ее провести уик-энд за городом.

Кэсси, как всегда, отказалась, в очередной раз с обидой и болью осознав, что девушки в городе делятся на две категории. Одних приглашают на спортивные праздники, в кинотеатр «Вижу», на танцевальные вечера в местном клубе. Другим, таким, как она, приходится довольствоваться «уик-эндами» с обильными возлияниями, непременным лапанием и прочими «прелестями».

Сейчас, однако, Кэсси была решительно настроена не испортить этот удивительный, из ряда вон выходящий день, так что все неприятные мысли она отбросила.

– На «романы» у меня слишком мало времени, – сказала она, – после школы я ведь работаю.

– Это мне знакомо. Когда я учился в Йейле, я был на двух работах. Три дня в неделю вкалывал на стройке, а каждую ночь и все воскресенья занимался уборкой одного офиса. Надо же было платить за учебу.

– Ты работал дворником?!

– Ну, знаешь ли, материальная независимость дается не так-то легко, – усмехнулся Рорк. Потом наклонился и поправил плед, которым была укрыта Кэсси. Пальцы его случайно коснулись бедра девушки, от чего кровь закипела у нее в жилах. – Скажи мне, Кэсси, а что бы тебе хотелось делать в жизни? О чем ты мечтаешь?

– Я вернусь сюда, в Нью-Йорк, – смело сказала она. – Стану богатой и знаменитой особой, – в глазах ее появился решительный блеск – гардероб мой будет полон модной, элегантной одежды, мехов, драгоценностей. И бриллианты будут, и изумруды, и рубины, более яркие, чем закат солнца в Оклахоме. Заведу собаку, – перечисляла она свои планы. Сколько лет просила Кэсси у матери разрешения иметь песика.

Сколько лет Белл, была непреклонна. – Заведу такого белого, мохнатого пуделя, какие есть у каждой важной дамы и кинозвезды. Буду прогуливаться с ним по Пятой Авеню – он в бриллиантовом ошейнике, а я в бриллиантовом колье и с кольцами.

Рорк не смеялся над ее полудетскими мечтами. Только сказал:

– Это прекрасно. У тебя уже есть идеи, как этого достичь?

Кэсси будто прорвало. Она разом выложила ему все свои мысли, которые родились у нее только сегодня утром, на аукционе.

– Больше всего я хочу заниматься этим удивительным камнем – жадеитом, – заявила она, – ты знаешь, кстати, что его величают «небесным камешком»?

– Нет, этого я не знал, – улыбнулся Рорк.

– Тем не менее это так. – И она поведала ему древнекитайскую легенду, которую недавно слышала от мисс Лилиан.

К восторгу и облегчению Кэсси, Рорк совершенно не смеялся над ней. Более того, велев кучеру сделать еще один круг, он высказал Кэсси свои размышления, которым она внимала ревностно и страстно.

– Ты всего добьешься, Кэсси Макбрайд, – сказал Рорк, когда они стояли уже у входа в отель. Руки его почти незаметно касались талии девушки, нежно и пристально смотрел он в ее лицо. – Наступит год, когда ты, красивая и умудренная, покоришь этот город. И я буду гордиться тобой.

Семнадцатилетняя Кэсси, изведенная муками первой любви, восприняла эти слова как обещание на будущее А когда он наклонился и поцеловал ее – поцеловал по-настоящему, в губы, коротко, но чувственно – она уже была уверена, что это – не безответная любовь.

Возвратившись в Гэллахер-сити, Кэсси рьяно взялась за свое образование. Она корпела над каталогами, которые на имя мисс Лилиан приходили от Сотби, Кристи, Бентли, от других, меньших, но таких же престижных аукционов.

Дважды в месяц, когда у нее выдавался свободный день, она, вычистив свой дом и покончив с готовкой, отправлялась на перекладных в Оклахома-сити, где до закрытия пропадала в научно-исторической библиотеке, штудируя книги по искусству. А потом набирала на абонементе еще столько, сколько могла унести.

Понимая, что ничего не добьется в жизни, если будет говорить на местном «наречии», как темная деревенщина, она часами слушала радио.

Набивших оскомину «кантри» – радиостанций Кэсси избегала, предпочитая солидные каналы. Ей во что бы то ни стало надо было избавиться от провинциального говора; ночами она вслух повторяла за дикторами слова, копируя их интонации, и тембр голоса.

Однажды, возвращаясь домой, в каком-то киоске Кэсси увидела огромный плакат – вид ночного Манхэттэна с высоты небоскреба. Не раздумывая, она купила его, притащила домой, повесила на стену и две недели наслаждалась яркими красками Нью-Йорка, пока Белл не напилась и не содрала его.

– Черт тебя побери, Кэсси Макбрайд, – орала она так, что слышно было, наверное, во всей округе, – когда ты наконец повзрослеешь и допрешь своей безмозглой башкой, что не видать тебе в жизни ничего, кроме Гэллахер-сити? Ты, милочка, намертво прикована здесь, как все мы.

Так что будет лучше и проще, если ты выбросишь всю эту чушь из головы!

Кэсси не желала ее слушать. Мечта о Нью-Йорке продолжала жить в ней, как детская мечта о сказочном, сияющем, счастливом Изумрудном Городе из Волшебной Страны.

Мисс Лилиан всерьез начинала беспокоиться, что Кэсси так переутомлена, буквально иногда засыпает на ходу, но ничто не могло остановить девушку. Ей необходимо было вырваться из Гэллахер-сити, из этой дыры, и она основательно готовилась к будущему. К удивительному, светлому и счастливому будущему, которое немыслимо без Рорка Гэллахера.

Глава 5

Июнь

1980

Сердечный приступ случился у Кинлэна Гэллахера во время слишком горячего спора с конкурентом по нефтяному бизнесу. В доме сразу воцарился хаос. И хоть доктора уверяли, что Кинлэн поправится – вернется в седло, как говорится, – месяца через два, но при этом подчеркивали, что ему надо по возможности избегать стрессовых ситуаций. Несмотря на то, что исполнительный директор компании «Гэллахер: газ и нефть» вполне управлялся со всеми делами, Кинлэн настаивал, чтобы немедленно был вызван Рорк.

К этому времени Кэсси уже закончила в Гэллахер-сити среднюю школу; все лето она намеревалась проработать на ранчо у Гэллахеров, а осенью ехать в Талсу в качестве первокурсницы в Университет Робертса. Мисс Лилиан, убежденная методистка по вероисповеданию, всегда поддерживавшая проповедников и местное духовенство, добилась, что Кэсси примут на полный курс обучения, расходы на обучение она велела Кэсси выбросить из головы. Кэсси была просто ошарашена великодушием своей покровительницы.

Конечно, Кэсси сочувствовала Кинлэну, его болезнь была большой неприятностью для всех.

В конце концов, именно он платил ей деньги за работу, пусть и подписывала эти чеки его сестра Лилиан. Но как ни старалась, Кэсси не могла горевать хотя бы потому, что появилась возможность приезда на ранчо Рорка.

От Шелби Кэсси узнала, что тайным голосованием Рорк выиграл конкурс среди молодых архитекторов и уехал в Париж, где работал со знаменитым Франсуа Гимаром над огромным проектом строительства культурного центра. Шелби уверяла, что это будет самый крупный в мире центр такого рода – там предусматривалось возведение двух музеев, театра и концертного зала.

Но вот – ему пришлось ехать в Оклахому.

Рорк не был удивлен, что дома все осталось по-прежнему. Все – кроме Кэсси Обещания, которые она «давала» год назад, семнадцатилетней, были исполнены с лихвой. Она стала настоящей красавицей – высокой, около шести футов, с роскошным телом Валькирии Ее провинциальный гнусавый говорок таинственным образом исчез, уступив место звучной, мелодичной речи.

За те пять лет, что Кэсси проработала у мисс Лилиан, ее юношеская увлеченность Рорком переросла в одержимую страсть, какой она сама даже не ожидала. Лучшим подтверждением этого была томительная, сладкая боль в каждой клеточке ее тела, если только случалось Рорку оказаться рядом. Кроме этого, Рорк для Кэсси был примером того, как выбраться из Оклахомы.

Конечно, она была рада поступлению в Университет, но прекрасно при этом понимала, что местный Университет Робертса славится скорее своей сильной баскетбольной командой и Молельным Залом – двухсотфутовым сооружением в виде огромного креста с короной, чем научными достижениями. Ученой степени, полученной в таком заведении, явно будет недостаточно, чтобы завоевать Нью-Йорк.

А вот Рорк, несмотря на свои оклахомские корни, начинал, похоже, пожинать плоды славы.

Его имя становилось известным, мелькало в газетах, он попал в список самых одаренных молодых архитекторов, и хотя не все были согласны с его взглядами, все признавали его индивидуальность. Рорк был отчаянным противником рвавшихся в архитектуру пост-модернистов и при этом не принадлежал к тем, кто довольствовался подражательством в творчестве.

Он стал восходящей звездой. Кэсси была уверена, что скоро он добьется настоящей славы, богатства, успеха.

Кэсси подогревало сознание, что чувства ее не безответны. Иногда она замечала, как он смотрит на нее. И как бы он ни притворялся, что считает ее, Кэсси, ребенком, было ясно, что на самом деле он воспринимает ее теперь иначе.

Давно знакомая с истиной, что ничто – и никто – хорошее само в руки не приходит, Кэсси стала соблазнять Рорка с той же методичностью и решительностью, с какой недавно изучала творчество Ренуара и Моне.

Если Рорк работал в библиотеке, выяснялось, что Кэсси непременно надо взять книгу для мисс Лилиан. Если он шел на кухню перекусить, Кэсси обязательно являлась туда, притворяясь, например, что умирает от жажды. Казалось, Рорку от нее не скрыться. Но это только казалось. Как она ни старалась, он не попадался на ее женские уловки. В конце концов, расстроенная, грустная Кэсси была вынуждена признать, что, вероятно, сильно проигрывает по сравнению с изысканными парижанками.

...Спустя две недели после приезда Рорка на ранчо она убедилась, что ошиблась. В доме Кэсси осталась одна; Рорк уехал кататься верхом, Шелби и Трейс с друзьями отправились в Даллас, а мисс Лилиан повезла Кинлэна в Оклахома-сити на консультацию. Почти сразу после их отъезда припустил дождь. К полудню небо покрылось свинцовыми тучами, потемнело, будто сумерки наступили. Вдали громыхало.

Как ни в чем не бывало Кэсси возилась в библиотеке.

С самых первых дней работы в усадьбе она ненавидела библиотеку. Всякий раз, когда ей приходилось стирать пыль с книг в кожаных переплетах, казалось, что все охотничьи трофеи Кинлэна Гэллахера неотрывно следят за нею со стен – чучела лося, оленя, горного льва, круторогого барана. Со временем, правда, Кэсси научилась игнорировать их, кроме, пожалуй, огромного черного медведя, в полный рост красовавшегося в углу.

Внезапно распахнулось окно. С бешеной силой ворвался в комнату ветер, разметал стопку бумаг на столе Кинлэна, ударился о стены, замер.

А снаружи уже ревел, приближаясь, смерч. Кэсси прекрасно была знакома с нравами торнадо, поэтому ни секунды не медля она выбежала из библиотеки и помчалась вниз, в подвал, где было оборудовано укрытие. Она уже добралась до лестницы, ведущей вниз, когда рядом увидела Рорка.

– Где тебя носит? – почти выкрикнул он.

На его черных волосах блестели капли дождя, сверкающие глаза расширились, потемнели.

– Я была в библиотеке.

– По всему дому тебя ищу, черт побери! – и схватив Кэсси за руку, он потащил ее вниз по лестнице.

Штормовое укрытие было сделано из мощных бетонных плит и находилось в стороне от основного подвала усадьбы. А уж поскольку Гэллахер-сити стоял в печально известном Коридоре Смерчей, укрытие было снабжено всем необходимым на случай стихийного бедствия – одеяла, подушки, свечи, консервы, запас воды, радиоприемник всегда ждали своего часа. Кэсси понимала, что здесь она в безопасности, но сердце ее сжималось, когда она вспоминала, как смерчи бушуют на их убогой улочке, как ворочают они жилые фургончики, иногда забрасывая их даже за железнодорожное полотно. К счастью, их с матерью вагончик-дом ни разу не попадал в такие переделки.

Рорк зажег три толстые свечки, поставил их на полу у ног Кэсси, затем настроил радиоприемник на местную программу новостей, которая постоянно передавала штормовые предупреждения.

Огромный ураганный массив образовался над западной частью штата, породив сразу несколько столбов торнадо, которые где-то уже смели пару сараев, часовню, разрушили школу в пригороде Оклахома-сити.

Рорк опустился рядом с Кэсси, и ее обдало терпким запахом кожаной сбруи, дождя и разгоряченного тела. Смесь была изысканнее самого дорогого мужского одеколона.

– Все обойдется, – уверил он ее, – ничего не бойся.

– Я не боюсь.

– Но ты так дрожишь. Замерзла? – почти непроизвольно он поднес руки к ее лицу и тихо провел по щекам костяшками пальцев.

– Нет, – прошептала Кэсси, – мне тепло.

И теперь она коснулась пальцами его точеного, бронзового от солнца лица.

Шторм, закипавший сейчас в бездонных глазах Рорка, мог поспорить с ураганом, бушующем наверху. Пронзительно-голубая радужная оболочка их потемнела так, что почти слилась со зрачками. Губы Кэсси раскрылись, она глотнула воздуха и замерла в ожидании...

Достаточно было одного движения. Стоило лишь слегка повести головой, и уста их слились бы.

Но Рорк никогда не поддавался случайным порывам. Он всегда действовал по плану, тщательно взвешивая все за и против в любом, самом незначительном деле. Не было в его жизни ничего, что он не предусмотрел бы, не продумал заранее. Не было – до сих пор. Он держал девушку за талию, будто размышляя, привлечь ли ее к себе или отстраниться от нее.

– Мы с тобой не правы, – сказал он.

– Как мы можем быть не правы, когда чувствуем одно и то же? Я мечтала... мечтала бесстыдно, как твои руки будут ласкать меня. Как я буду обнимать тебя... – прошептала Кэсси.

– Мы чертовски не правы, – тихо повторил он и впился в ее рот.

Оба они содрогнулись от страсти. Это был отнюдь не робкий первый поцелуй. В нем не было ни мягкости, ни теплоты – одно только всепоглощающее жаркое желание обладать другим.

Жадно утолял Рорк свою страсть, наполняя Кэсси ответным, таким же безудержным чувством. Его сильные руки, сжавшие плечи девушки, сделали уже невозможным всякое сопротивление, да этого и в мыслях не было у Кэсси; она растворилась в жарком поцелуе, тело ее теперь повиновалось только сердцу, и она раскрывалась вся навстречу мужскому желанию.

Поцелуй разжигал ее, пальцы, ладони Рорка будто оживляли весь скрытый в ее теле огонь, и Кэсси знала, что такое в жизни не повторится никогда. Неутоленное желание владело всем ее существом, плоть алчно ждала большего; нестерпимо хотела Кэсси раскрыть для самой себя – и для Рорка, конечно, – секреты своей чувственности.

А он знал эти секреты. Это было видно по его глазам – глубоким, пронзительным, горящим.

Тоненькое летнее платьице спустилось с ее плеч, открыв упругие, полные груди. У Рорка перехватило дыхание от восторга, и Кэсси с гордостью, чисто по-женски отметила это.

Жаром наполняли ее тело скользившие по обнаженному стану мужские пальцы. Загорелые руки ласкали, гладили, сжимали ее груди. Желание обоих близилось к высшей точке. Кэсси начала расстегивать рубашку Рорка, но неопытные пальчики ее путались. Пришлось сосредоточиться, чтобы протянуть пуговку сквозь петлю.

Наконец она стянула с него рубашку и, вновь сбившись на прежний говорок, выдохнула:

– Черт побери! Ты такой красивый, Рорк...

Кэсси провела ладонями по его мускулистым плечам, широкой груди, плоскому животу, провела сначала робко и медленно, потом жадно, требовательно. А когда ее пальцы скользнули вниз, под ремень его джинсов, чувства Рорка вышли из-под контроля.

– Сдаюсь, Господи помилуй, – хрипло сказал он и стянул с девушки платьице, за которым сразу последовали белые нейлоновые трусики.

И время исчезло. – Остались только губы, руки, пальцы. Его губы шептали, ласкали, дразнили. Его руки сжимали, гладили, возбуждали.

Тело девушки горело и лоснилось, от каждого прикосновения сладостно содрогаясь. А он упивался ее свежестью, ее неопытной страстностью, ее кожей, ее волосами, которые струились меж пальцев, источая неземной аромат.

Это было пыткой. Это было раем. Уже не контролируя себя, Кэсси отдавалась ему бессознательно. Она наслаждалась этим океаном чувственности, искрами, огнями, кострами, которыми полыхала плоть. Тихие вздохи перешли в стоны.

С губ сорвался легкий хрип – его имя – когда Рорк сжал зубами ее сосок. А когда его язык оставил на полных ее грудях влажный, жаром горящий след, из горла девушки вырвался выстраданный полувздох-полувскрик.

Пряным запахом страсти наполнился воздух.

Огонь обуял Кэсси. Жар зарождался где-то глубоко внутри, рвался наружу с немыслимой силой.

Но и снаружи все искрилось, будто полыхал сам воздух. Кэсси не подозревала, что мужчина и женщина могут так распалить друг друга, что они способны на такую горячую, жгучую страсть. И хоть она была уже поглощена пучиной сладострастия, жаждала ощущений еще и еще. Еще острее, еще слаще, еще больнее А на улице бушевал, неистовствовал жестокий смерч, ревел, как реактивный двигатель, как тысяча пчелиных роев.

Но охваченная ураганом своей чувственности, Кэсси не слышала ничего.

Сквозь затуманенное жарким пламенем сознание Кэсси почти с животным вожделением увидела, что на теле Рорка не осталось ничего, будто одежда была сорвана этим вихрем страсти. Плоть к плоти, лицо к липу, губы к губам двигались они в такт своим сердцам, доводя друг друга до исступления, до предела разумного. И даже дальше.

А когда он коснулся ее влажного, горящего лона, коснулся по-настоящему, она прохрипелапростонала-прокричала: «Рорк...»

– Вот так не больно? – осторожно спросил он.

– О... нет, – откликнулась Кэсси, – вот так – хорошо!

– Еще бы, – шепнул он, нежно поцеловав ее и продолжал ласкать пальцами сочащуюся любовной влагой плоть.

Впервые в жизни Кэсси действительно слышала свое тело, ощущала каждый нерв, каждую жилку, каждую клеточку. Одурманенная пряным мужским запахом, вкусом кожи Рорка, его ласками, Кэсси прижималась к нему, наслаждаясь ощущениями, острее которых, она думала, нет на свете...

...А губы его тем временем скользнули вниз, зубами он покусывал кожу на бедрах. Сокровенным уголком между ног Кэсси чувствовала жар его дыхания. И вдруг сладкая судорога свела тело, она подавила крик – о небо! Он целовал ее там.

Кэсси напряглась, разрываясь между смущением и сладостным восторгом. Уверенные, но такие нежные слова Рорка быстро помогли ей справиться с шоком, а ласковые прикосновения убедили, что, наверное, для любящих мужчины и женщины нет ничего постыдного.

Горячим, алчным ртом он вкушал ее плоть, впивался в нее, доводя до мучительного наслаждения. В экстазе Кэсси теребила его волосы на голове, в стонах повторяя, как молитву, его имя.

Через этот маленький бугорок лона, через этот тайник женской страсти он вдыхал в нее огонь.

В поисках выхода своему бешеному возбуждению она прижимала его голову все ближе, ближе, до боли близко. Гладкие, упругие ее бедра содрогались в сладострастных судорогах.

Не надо больше. Нет, еще, еще, еще. Твердым кончиком языка Рорк скользил по жаркому цветку ее плоти, вознося Кэсси на самый пик человеческой похоти, но все не позволял ей раствориться в оргазме, отрывался от ее сосуда, чтобы через мгновение припасть вновь.

Дыхание Кэсси стало поверхностным, прерывистым, кожу будто покалывало; и тут огненный заряд, который назревал в ней, на мгновение сжался и рассыпался мириадами искр, пронизывая каждую клеточку. Как в дурмане, сквозь пелену страстного жара, она увидела, что над нею – Рорк, пылающий и напряженный. Кэсси обвила его торс руками и ногами, шелковистой своей кожей прильнула к нему.

С легким вскриком рассталась она со своей девственностью; в следующую секунду подалась вперед, впуская его в глубины женского естества, устремляясь за ним выше, дальше, на вершины, где властвуют гром и молнии человеческой страсти. Слепой страсти.

...Нескоро выбрались они из штормового убежища на землю, и только тогда увидели, что устроил смерч. И хотя деревья лишились листьев и новехонький «кадиллак-севилл» мисс Лилиан был перевернут, как пустая консервная банка, сам особняк, на удивление, не пострадал ни капельки. Кэсси сразу же занялась уборкой в библиотеке, Рорк принялся приводить в порядок двор, и к возвращению всех домочадцев, то есть на следующее утро, все было почти в порядке.

Следующие полтора месяца Рорк и Кэсси занимались любовью где угодно, как угодно, когда угодно, лишь только появлялась возможность.

Как любая юная влюбленная девушка, Кэсси мечтала о замужестве. Однако ей не свойственно было мечтать о славном уютном домике за белой оградой, о садике, о дворе, где стоял бы старый вяз с качелями и где устраивались бы барбекю.

Райская жизнь городских предместий была не по ней. Но и полноправной хозяйкой усадьбы Гэллахеров она стать не стремилась. У них с Рорком будет удивительная жизнь в центре Нью-Йорка. Они поселятся на Парк-авеню, в огромной роскошной квартире, в подъезде их дома двери будет открывать швейцар в голубом мундире с золотыми эполетами.

Она найдет работу у Сотби, а Рорк откроет свою собственную проектно-архитектурную фирму. На Мэдисон или на Парк-авеню – в этом вопросе Кэсси колебалась. Но где бы ни был офис, ее супруг Рорк, будет разрабатывать прекрасные проекты сияющих небоскребов, которые станут выделяться на всей громаде Манхэттэна.

Если не в закрытых изысканных клубах, то в своей элегантной, полной антиквариата квартире они с Рорком будут проводить свободное время.

И туда, как в Мекку, устремятся все сливки светского общества.

У них родятся двое детей – кудрявый темноволосый мальчик с шаловливыми голубыми глазами, глядя в которые Кэсси все будет ему прощать, и рыженькая девчушка, которая вырастет в мире, где знают истинную цену женщине. И каждый вечер Кэсси будет укладывать своих детишек в кроватки и читать им на ночь сказку. Она сама всегда мечтала, чтобы именно так делала ее мама.

Но, конечно, ничего подобного не было ни разу.

По выходным они всем семейством будут отправляться на поиски «приключений» – например, в музеи, или на Рождественский фестиваль в зале «Радио Мюзик-холл», или на каток в Рокфеллер-центре, или на экскурсии, которые начинаются с переправы Стейтен-Айленд. Кэсси почти в блаженстве мечтала об этом – ведь в Нью-Йорке чудес хватит на всех.

Их супружеская жизнь будет просто удивительной. Больше, чем удивительной, думала Кэсси, помогая мисс Лилиан заполнять приглашения на пикник по поводу выздоровления Кинлэна. Их жизнь будет самим совершенством.

Никому из мало-мальски разумных дельцов Оклахомы не пришло в голову пренебречь приглашением Кинлэна Гэллахера, так что вся «тяжелая артиллерия» местного света – губернатор, секретарь штата, генеральный прокурор, главный судья верховного суда Оклахомы, многочисленные общественные, политические, партийные деятели – все явились на торжество по случаю возвращения Кинлэна Гэллахера к жизни и бизнесу.

После нескольких недель засухи тайфун Аллен, ворвавшийся на просторы Средних Штатов, принес ненастье и в Оклахому – прием на открытом воздухе пришлось перенести в стены особняка.

Атмосфера была оживленной, однако все разговоры крутились около бизнеса: новая газовая магистраль на Аляске; мораторий, введенный министерством внутренних дел на гудроновые разработки в Юте; прибрежные буровые платформы.

Обсуждались слухи о том, что ирано-иракская война может побудить страны-импортеры нефти искать новых партнеров. Все это порождало неожиданности с ценами на нефть. Специалисты предсказывали неминуемый рост цен. Это сулило небывалое уже лет двадцать пять оживление на местном нефтяном рынке.

Все долгое жаркое лето благоверные супруги бизнесменов и промышленников столь же ревностно обсуждали их дела, как иные люди обсуждают очередной телесериал.

В тот день Кэсси заменяла одну из заболевших горничных; она видела, как радостно и бодро приветствовал Кинлэн своих гостей. Его настроение явно подтверждало мнение доктора, что здоровье уже позволяет ему вернуться к привычным делам. Для Кэсси это означало одно – скоро Рорк вернется в Париж.

Она возилась на кухне, помогая Хельге в стряпне, когда неожиданно распахнулись двери «и вошел Рорк.

– Мне нужно поговорить с тобой, – коротко сказал он.

Смутившись, что Рорк застал ее в таком непрезентабельном виде, Кэсси начала поправлять волосы, влажными прядями падавшие ей на лоб.

– У меня столько работы... – неуверенно ответила она, оглядываясь на Хельгу.

После стольких лет работы у Гэллахеров Кэсси по-прежнему опасалась суровой немки.

– Иди уж, – к удивлению Кэсси, буркнула Хельга, – да недолго. Дел невпроворот.

Взяв Кэсси под локоть, Рорк повел ее на улицу. Под сенью огромного вяза они остановились.

– Мне надо ехать. В Париж.

– Я знаю. Когда?

Он много рассказывал о своей работе. Даже написал на карточке подробный адрес, по которому она могла бы присылать письма Кэсси понимала, что его отъезд неизбежен, и боялась этого все время.

– Сегодня.

Вот оно. Кэсси глотнула воздуха, будто ее ударили в живот.

– Уже.

– Выбора у меня нет. Обещаю, что напишу тебе, как только устроюсь в Париже.

– Разве тебе надо снова устраиваться?

– Во Франции мне придется вновь добиваться своего прежнего положения.

Глядя на его недоброе сейчас, хмурое лицо, Кэсси подумала, что таким, наверное, был в молодости Кинлэн Гэллахер.

– Разве ты потерял там работу? Почему?

Что случилось?

– Отец «позаботился», чтобы меня сняли с проекта.

Кэсси знала, что в пределах Гэллахер-сити могущество Кинлэна безгранично. Весомую роль играл он и в масштабах штата. Но мыслимо ли, чтобы сила его простиралась за океан, до самой Франции?

– Ты не поверишь, на что способен мой папаша, если что-нибудь втемяшется ему в голову, – ответил на ее сомнения Рорк, – козни его получили печальную известность. Так что следовало ожидать этого и мне. Правда, в этот раз он превзошел самого себя, такого цинизма я даже представить не мог. Есть племена, – продолжал он сквозь зубы, – где после смерти человека принято, чтобы сердце его съедал старший сын, принимая таким образом доброту и мудрость предков. Сердце моего папаши явно будет постным блюдом.

– Но ведь ты столько труда вложил во французский проект! Они ценят тебя, – бормотала Кэсси, удрученная его ледяным, полным ненависти голосом. – Из сотен кандидатов выбрали именно тебя. Уверена, что господин Гимар не захочет терять такого сотрудника.

– Нет людей незаменимых, Кэсси. Но печальная правда в том, что я работал не практикантом на подхвате, а был одним из разработчиков самой идеи. Гимар, конечно, не хотел со мной расставаться, но старик улестил его, сообщив, что «Гэллахер: газ и нефть» нуждается в первоклассном архитекторе для возведения здания нового филиала его компании в Саудовской Аравии.

– То есть он просто дал ему отступного? – поразилась Кэсси, которая хоть и прожила всю жизнь с Белл, женщиной эгоистичной, ни в чем себе не отказывающей, все же такого вероломства в семейных отношениях не представляла. В чем же тогда Золотое Правило – поступай так, как хочешь, чтобы с тобой поступали другие, или правит тот, у кого золото в руках?

– Да, именно так, – жестко подтвердил Рорк, – а когда я выложил ему все, что у меня накопилось, старик пожал плечами, раскурил очередную сигару, что, кстати, категорически запретили ему врачи, и заявил, что всякий человек имеет свою цену, – с тихой яростью говорил Рорк, – даже я.

Кэсси провела ладонью по его лицу, ощутив, как ходят желваки на скулах.

– Он не прав, – прошептала она.

– Он не прав, – мрачно повторил Рорк, – и я со своих башмаков стряхну красную пыль Оклахомы раз и навсегда.

Неожиданно он стал целовать ее, его требовательные губы сразу подчинили себе все чувства Кэсси, заставили повиноваться, увлекли за собой.

Руки его жадно сжимали ее тело, гладили, скользили по всем изгибам, разжигая желание. И сердце Кэсси рванулось к нему, как рванулось, прижимаясь, тело.

Ладони Рорка метнулись вниз, под юбку, растянули трусики, и влажная плоть ее ощутила прикосновение сильных мужских пальцев. Колени у Кэсси подкосились, она спустила на землю юбку, стянула бикини... Со сверкающими в лунном свете глазами она медленно расстегнула его джинсы, выпустив на волю уже налившийся силой пенис.

– Ну, сделай мне это, Рорк, сделай так, чтобы мне было что вспомнить.

Со сдавленным, хрипловатым стоном Рорк потянул ее на себя. Взяв за талию, чуть приподнял, она развела ноги, прижавшись спиной к шершавому стволу дерева, и Рорк вошел, нет, ворвался в ее лоно. Слияние это было страстным и скорым, не было в нем ничего от прежней неторопливой и нежной близости, однако сладости от этого меньше не стало.

– Как же я буду без тебя... – пробормотал Рорк, когда все было позади.

Голова у Кэсси слишком уж кружилась, чтобы она могла заметить нотки отчаяния в его голосе.

– А я – без тебя? – выговорила она едва слышно, зажмурившись, чтобы не брызнули слезы, которые выдали бы ее состояние.

Рорк было отошел от нее, но оказалось, что сделать это чертовски трудно.

– Я позвоню тебе, как только все утрясется, – сказал он, проводя ладонью по щеке девушки, – в конце концов, поговорить-то мы сможем... а я буду по телефону ласкать твое тело...

Хорошо, что было темно – Кэсси вспыхнула как алый свет. Потом она прошептала грустно:

– Счастливого полета.

– Так и будет. Потому что в полете я задремлю и увижу во сне, как мы с тобой... да?

Он еще раз поцеловал ее – быстро и нежно, так, что Кэсси содрогнулась. И ушел. Спустя неделю после отъезда Рорка Кинлэн Гэллахер, Шелби и мисс Лилиан отправились в морское путешествие на Карибские острова.

Трейс, который после окончания университета штата Оклахома начал работать на отцовскую компанию, занимался проверкой буровых платформ у побережья Луизианы.

Хельга и Грейсон ушли в ежегодный отпуск, а Кэсси, по просьбе мисс Лилиан, осталась в усадьбе – и за домом присмотреть, и, главное, составить библиографию редких книг из собрания хозяйки.

Кэсси наслаждалась, получив на время весь особняк в свое распоряжение. Прекрасно понимая, что не имеет на это права, она шаталась из комнаты в комнату, будто они все были в ее собственности, она уплетала пиццу с тарелок «королевского» далтонского фарфора, попивала сок из фужеров чистого хрусталя «баккара», днем ложилась спать на кровати Рорка. Все было бы прекрасно, если бы только не накатывающая временами дурнота и тяжесть в желудке. Кэсси относила это на счет простуды, которая за последние недели затронула всех домочадцев и вот, наконец, добралась до нее.

Однажды ночью, когда разбушевавшаяся непогода не позволила ей вернуться домой, Кэсси решила принять ароматическую ванну в роскошной мраморной туалетной комнате, принадлежавшей Шелби Гэллахер. Насладившись душистой теплой водой, натянув лишь лифчик и трусики, она вошла в гардеробную Шелби и не удержалась, сняла с вешалки ее новую лисью шубку.

Кэсси стояла перед огромным зеркалом, сравнивая нежно-рыжий цвет пушистого меха и свои медные волосы. Внезапно в дверях возникла фигура – Трейс.

– А ты, черт побери, неплохо выглядишь, – протянул он, небрежно прислонясь к косяку и скрестив на груди руки. По его нетвердым движениям Кэсси поняла, что он пьян.

– Что ты здесь делаешь? – спросила Кэсси. На улице бушевала гроза, комната озарялась пронзительно-яркими вспышками молний.

– Вообще-то я здесь живу.

– Ты собирался приехать только через два дня.

– Собирался. Но приехал раньше. К тому же, вернись я в срок, я бы лишился удовольствия лицезреть тебя в шубе своей сестры.

Опасный огонь заблестел в его голубых глазах – таких похожих и таких непохожих на глаза Рорка. Кэсси попыталась выскользнуть из комнаты.

– А-адну минуточку, – нечетко выговорил он. – Я ведь думал о нас с тобой, Кэсси. Много думал.

Его цепкие пальцы впились в ее руку.

– О «нас» и говорить нечего, не то что думать.

Еще крепче сжались тиски на руке.

– Вот-вот, то, чего я ожидал от тебя. И знаешь, к какому выводу я пришел?

– Ну?

– Что нам с тобой пора познакомиться поближе. – Он хрипло задышал.

– Мечтай-мечтай, ковбой.

– Этим я давно занимаюсь. Но это, однако, не совсем то, что я имею в виду сейчас, – Трейс провел пальцами по шее девушки. – Разве мой старший брат не говорил тебе, что нас с детства приучили все делить поровну.

Он распахнул лисий мех у ее ворота и уставился на грудь девушки.

– Не трогай меня.

Его дыхание будто темным смрадным облаком обволакивало Кэсси.

– Сознайся, ты лукавишь, Кэсси, – обдало ее перегаром и табачищем.

– Нисколько.

Она вырвалась было, но он тут же вновь схватил ее руку и резко заломил за спину так, что от боли у нее почернело в глазах.

– Давай. Давай, вырывайся. Я люблю, когда девки сопротивляются. – От его жуткой ухмылки она похолодела. – Это придает пикантность.

Одной рукой он намертво схватил Кэсси, другой больно тискал ее груди.

– Пусти! – в панике рванулась девушка.

Свободной рукой она отпихнула его, потом двинула по лицу, оставив на коже красные следы ногтей.

И тут сильный удар лишил ее равновесия, однако упасть Трейс ей не дал, притянул к себе.

– Все могло бы быть проще, – процедил он, дыша ей в лицо, – но если ты хочешь немного усложнить дело – пожалуйста.

От перегара Кэсси почти задохнулась. Трейс скрутил ее, проволок через комнату и швырнул на кровать Шелби. Потом ловкими, привычными движениями содрал с девушки белье и привязал ее руки к спинке кровати.

– Провалиться мне на этом месте, но тебя надо научить хорошим манерам, Кэсси Макбрайд.

Расстегнув рубаху, он швырнул ее на пол. А сам пожирал Кэсси глазами, как настоящий кобель, подумала Кэсси. Его накачанное тело огромной черной тенью накрыло девушку, когда он наклонился над нею. Мышцы рельефно вырисовывались на руках, плечах, спине; Кэсси поняла, что сопротивляться, увы, бесполезно, но будь она трижды проклята, если она позволит ему получить удовольствие.

Устремив взгляд в потолок, она лежала, как каменная статуя. А когда он похотливо сунул ей палец, она просто удалила прочь и свое сердце, и свой разум, и свою душу.

– Эй, ты, – угрожающе зарычал Трейс, – чего ты валяешься, как дохлая фригидная недотрога?!

Кэсси снесла и это.

– Иди к дьяволу, – мертвым голосом сказала она.

– Если уж пойду, то непременно прихвачу с собой и тебя.

Пот каплями стекал с его лба, сочился из-под вонючих под мышек. Кэсси закрыла глаза, мысленно уносясь в другие, светлые края. За окном ревела непогода. Как камни, грохотали о крышу тяжелые капли ливня.

Трейс шлепнул ее по щеке, Кэсси непроизвольно подняла ресницы.

– Смотри, не пропусти самого интересного, – с похабной ухмылкой сказал он.

Он скинул ботинки, потом, расстегнув широкий ремень с тяжелой серебряной пряжкой, стащил джинсы, сдернул трусы, предъявив своей жертве на обозрение толстый, красноватый член.

Раздался сухой треск, невообразимо яркая вспышка полоснула по глазам, в то же мгновение канонада грома заглушила все. Вдруг во всем доме погас свет. Трейс выругался.

Все это время Кэсси извивалась так, что ей почти удалось освободить руки, но в неожиданно наступившей темноте тяжелая потная туша рухнула на нее, сдавив грудь с такой силой, что в легких почти не осталось воздуха. Кэсси не успела перевести дыхание, как он протаранил ее.

Короткими вспышками сверкали молнии, наполняя комнату сюрреалистическим, почти адским мерцанием. Он втискивался в нее все с новой и новой силой, а Кэсси лежала бесчувственная, благодарная лишь темноте, которая, как ангел ночи, скрыла от нее этот ужас, эту мерзость.

Наконец-то, все. Он обмякшим мешком навалился на девушку, дряблый, сморщенный пенис беспомощно висел между ног.

– Ты пожалеешь, – ровным, но неживым голосом проговорила Кэсси.

– А ты, никак, мне угрожаешь? – уставился на нее Трейс.

– Это не угроза. Это обещание. – Ярость слышалась в ее бесцветном тоне. – Если надеешься, что ты – знаменитый и досточтимый Гэллахер – сможешь отпереться от изнасилования, ты спятил. Я все сообщу шерифу.

И тут он ударил ее, ударил так больно, что брызнули слезы, однако Кэсси не издала ни звука.

– Ты шлюха, – прорычал он, – шлюха, совсем как твоя мамаша.

Его кулак, просвистев над головой Кэсси, ударился в стену – девушка не уворачивалась, Трейс сам промахнулся. Выругавшись, он накрутил на руку ее косу и притянул девушку почти вплотную.

– Только ты заикнись об этом, тебя в два счета вышвырнут из города, опомниться не успеешь, – зловеще предупредил он, – ни один человек не поверит, что это было изнасилование.

Ведь всякий знает, что девки Макбрайд – очень сговорчивы. Я просто скажу, что, протрахавшись все лето с моим старшим братом, южная дева решила поискать настоящего мужчину.

Хихикая, Трейс развязал ей руки. Потом собрал одежду и вывалился из комнаты. Кэсси же как бревно осталась лежать на кровати. И только когда по звукам стало ясно, что он ушел из дома, она свернулась в комок. Ее затрясло.

Гроза прошла. Черноту ночи уже пробивали тускло-серые предрассветные пятна, когда Кэсси наконец добралась домой. Белл, слава Богу, не было. Кэсси сразу направилась в ванну. Неожиданно ее вырвало.

Стоя под колючими струями обжигающего душа, Кэсси чувствовала себя изможденной. Как загнанная лошадь. Как Белл. Она терла кожу до красноты, сначала мочалкой, но этого показалось мало, и она взялась за щетку. Но ничто не могло смыть тот ужас и омерзение, которые она только что пережила.

Глава 6

Спустя два дня после изнасилования и на следующий день после возвращения домой семейства Гэллахеров, Кэсси оформляла в аптеке очередной рецепт для Белл, как вдруг перед нею возник шериф Уолтер Локли.

Один из покровителей городской средней школы шериф Локли был человеком внушительных размеров, потерявшим, правда, былую силу, но сохранившим отвагу и пристрастие к потасовкам.

О его жестокости – совершаемой во имя и под знаменем закона – ходили легенды.

Вообще-то, такой городишко, как Гэллахер-сити, вполне обошелся бы одним полицейским.

Но уж больно любили рабочие-нефтяники пошуметь в день получки, поэтому компания «Гэллахер: газ и нефть» содержала в городе аж трех блюстителей порядка. Такие издержки, однако, позволяли полностью контролировать территорию округа, носящего имя магната. Здесь каждый знал, что Локли – давно куплен и оплачен Кинлэном Гэллахером лично.

Кэсси не поняла слов шерифа – он говорил что-то о пропавших из стеклянной шкатулки мисс Лилиан нескольких фигурках из жадеита и слоновой кости. Это очень печально, согласилась Кэсси, но какое отношение это имеет к ней.

– Самое прямое, – сказал Локли, – замочек-то не был взломан, голубушка. А поскольку доступа к шкатулочке никто кроме тебя и мисс Лилиан не имел, перед нами – примитивная кража.

В голове у Кэсси будто что-то взорвалось.

Неужели он подозревает ее? Да нет, наверное, это чья-то отвратительная шутка. Но когда Локли извлек пару наручников и, надел их на ее запястья, Кэсси стало не до шуток.

Она была в ужасе. Все фильмы о женских тюрьмах, которые она смотрела когда-либо, мгновенно всплыли в памяти.

В полицейском участке ее сфотографировали, сняли отпечатки пальцев, затем заставили раздеться догола, чтобы надзирательница осмотрела ее на предмет наркотиков или оружия. Когда палец в резиновой перчатке, жесткий, как деревяшка, глубоко воткнулся во влагалище, Кэсси ощутила мучительный позыв помочиться. Она вскрикнула, когда тот же жесткий палец сунулся ей в задний проход безжалостнее, чем следовало.

– Заткнись, – приказала надзирательница и швырнула Кэсси кусок мыла, вонявшего дезинфекцией. – Валяй в душ, и чтобы отскреблась как следует. И не забудь про голову. А то сбреем наголо.

Злобная ухмылка подтверждала, что она с удовольствием сделала бы это. Перепуганная Кэсси тщательно мылась, по лицу ее, смешиваясь со струями воды, лились слезы.

Наконец унизительные процедуры остались позади, Кэсси выдали унылую серую робу с надписью «Тюрьма графства Гэллахер» на спине.

Захлопнулась с лязгом тяжелая дверь камеры – Кэсси уже знала, что никогда не забыть ей этого звука.

Душная, тесная камера сразу превратила обшарпанный фургончик – ее с мамой дом! – в настоящий дворец. С потолка свисала одна-единственная лампа – тусклая, без плафона, конечно, зато серо-желтый от табачного дыма потолок освещался ею прекрасно. Умывальник был в ржавых пятнах, унитаз, похоже, неделями не знал чистки. Или даже годами. Некрашенные кирпичные стены были густо покрыты «росписью» – чьи-то корявые инициалы, номера телефонов, признания в любви и бесконечная похабщина.

В шесть часов принесли обед – миску свиной тушенки с бобами. Кэсси к еде не притронулась.

Через три часа слабая лампочка потухла, и Кэсси осталась одна, в жуткой неуютной темноте, пропитанной запахом мочи и пота. Она лежала на тощем грязном тюфяке, безвольно протянув руки, и думала, придет ли конец этому кошмару.

В дополнение ко всему мисс Лилиан отказалась увидеться с Кэсси. От нее пришла лишь записка, в которой мисс Лилиан выражала досаду и негодование – как могла Кэсси так обмануть людей, которые столь многое сделали для нее.

В отчаянии Кэсси написала Рорку по парижскому адресу, что оставался у нее. Кэсси надеялась, что он, получив такие известия, немедленно приедет в Гэллахер-сити и убедит своего отца, что она неспособна на такие поступки. Но, отослав три письма за неделю, никакого ответа она не получила.

Преисполнившись материнской заботой, Белл постоянно навещала дочь. Она даже привела адвоката Майка Бриджера, единственного, кто согласился взяться за дело Кэсси. Адвокат был одет в дорогой желтовато-коричневый костюм в стиле «вестерн», у него была даже настоящая темно-коричневая кожаная шляпа. А на ногах красовались отделанные на мысках серебром ботинки.

– У меня нет возможности платить адвокату, – сразу сказала ему Кэсси.

– Вот об этом ты не беспокойся, Кэсси. Я беру твое дело pro bono[5]. Платить не придется, – объяснил он. На вид Майку Бриджеру было лет тридцать пять; симпатичное, чисто американское лицо с рассыпанными по курносому носу веснушками делало его облик еще моложе. Кэсси решила, что такому человеку можно доверять.

– Почему вы хотите противостоять Кинлэну Гэллахеру? – поинтересовалась Кэсси.

– Ты слыхала о некоем Дон-Кихоте?

Кэсси кивнула – в обширной библиотеке Гэллахеров было все.

– Да.

– Тогда можешь считать, что я время от времени люблю сразиться с ветряными мельницами. Кроме того, я считаю, что ты невиновна.

– Правда?

Как необходимо было Кэсси услышать от кого-нибудь эти слова!

– Правда.

Майк улыбнулся, и его светло-карие глаза успокоили Кэсси.

Никто никогда не брал непростую жизнь Кэсси в свои руки. А вот следующие пять дней Майк Бриджер стал для нее настоящей опорой и поддержкой. Что бы она без него делала! Но когда однажды утром он явился для обсуждения линии защиты, которой они должны придерживаться, Кэсси пришла в ужас, услышав его совет признать себя виновной.

– Что? А я-то думала, вы мне верите.

– Я-то верю, – Майк Бриджер взял Кэсси за руку, – но Кинлэн Гэллахер жаждет крови, Кэсси. Он всем в городе уже сообщил, что ты хитрая, вороватая особа, которая пробралась в их дом, задурила всем голову, а потом нагло обманула.

– Но это не так!

– Знаю. Я знаю. И ты знаешь, – утешая, он сжимал ее руку. – Но боюсь, что шанс найти в нашем графстве двенадцать присяжных, которые публично решатся выступить против старого Гэллахера, почти равны нулю.

– Я не виновата! – запротестовала Кэсси, но, увы, тихо-тихо, почти шепотом.

– Ситуации бывают разные. Сама подумай.

Судью, который будет вести заседание, я знаю.

Он честный человек, известный к тому же своей снисходительностью. Ты юная, славная девочка, это – твой первый проступок, так что, если ты признаешь себя виновной, приговор вынесут условно.

– А если не признаю?

Он посерьезнел.

– Если ты настаиваешь на большом процессе, боюсь, что тебе светит тюрьма штата Оклахома.

Кэсси запустила пальцы в свою потускневшую медно-рыжую гриву, она была потрясена словами адвоката. Внутренний голос подсказывал ей, что Бриджер не прав, что надо сражаться за свою свободу, за свое имя, нельзя допустить, чтобы Кинлэн Гэллахер сломил ее. Однако разум говорил другое. С законом она встречалась впервые. И если адвокат советует признать себя виновной, возможно, так и надо поступить.

– Мне нужно подумать.

В голове была полная неразбериха, никакого решения она пока принять не могла.

– Прекрасно, – согласился Майк, – думай. Слушаться дело будет завтра утром. Я зайду к тебе пораньше, и мы обговорим все окончательно.

Он собрал свои бумаги в папку крокодиловой кожи, пошел к выходу, но у двери остановился и посмотрел прямо в лицо Кэсси, будто прикидывая, что творится сейчас у нее в душе.

– Все будет хорошо, Кэсси, – спокойно сказал он. – Главное, ты должна доверять мне; Это тебе по силам?

– Конечно, вам я доверяю, – призналась она.

– Тогда все отлично, милая, – просиял Бриджер, – можешь быть уверена.

Несмотря на бодрый тон адвоката, Кэсси все же ненавистна была мысль признать себя виновной в том, чего она не совершала. Мешала гордость – то немногое, что еще жило в ней. Всю ночь промучалась она, не зная, какое принять решение. Только под утро она заснула тревожным сном.

Белл, пришедшая к дочери рано утром, никак не могла понять ее колебаний.

– Ты должна сделать так, как говорит тебе адвокат, – настаивала она, – он лучше знает.

– Но я не крала никаких фигурок! Что, разве это не имеет значения? – в отчаянии повторяла Кэсси.

– Здесь значение имеет только Кинлэн Гэллахер, – твердила в свою очередь Белл, – этот человек выше всех законов. Ты что, забыла, как замяли дело с пожаром на буровой шесть лег назад? Сколько людей погубил огонь, но Кинлэн Гэллахер вышел сухоньким.

– Ну а причем здесь я?

Белл почти с неприязнью посмотрела на Кэсси.

– Гэллахер владеет не только землей, Кэсси, он владеет и людьми на этой земле, всеми нами.

Если у тебя есть голова на плечах, делай, что говорит тебе адвокат. А потом уноси ноги из этой чертовой дыры, и чем быстрее и дальше, тем лучше.

Белл достала мятую красно-белую пачку сигарет из сумочки.

– Я давно тебе говорила, что ты Гэллахерам вовсе не нужна – вот и подтверждение, – едко сказала она. – Родня есть родня. А у тебя только и есть родни, что я. В следующий раз не забывай об этом, голубушка, когда тебе приспичит так задаваться.

Справиться со своими сомнениями Кэсси все еще не могла, но не могла и не признать, что мать права, в кои-то веки. Могущество Кинлэна Гэллахера было безграничным; а кто она такая, чтобы бороться с этим человеком? Уже через пять минут после последнего разговора с Майком Бриджером она предстала перед судом. Судья, как уверял ее Майк, будет снисходителен. Так почему же в его взгляде она не увидела ничего человеческого?

Она стояла у судейского подиума, глядя прямо перед собой, сцепив ледяные руки. Судья нетерпеливо слушал речь адвоката. Мучительная тревога охватила Кэсси. Цвет лица ее был болезненно-серым, плотно сжатые губы побелели, Одежда на ней взмокла.

Наконец, слово взял судья. Сначала Кэсси показалось, что голос его доносится откуда-то издалека, так что она едва понимала его, но наконец смысл дошел до нее, и она содрогнулась, будто ее окатили ледяной водой.

Пять лет работ на отдаленных плантациях? В ужасе Кэсси обернулась к адвокату Бриджеру, глядя на него испуганными, расширенными глазами и ожидая каких-либо объяснений.

Но Майк Бриджер, человек, которому она доверяла, чьему совету – против своей воли – последовала, наконец-то, предстал перед нею в своем истинном виде. Его приятное лицо было невозмутимым, вежливо-равнодушным и отстраненным. Не говоря ни слова, он повернулся и ушел, оставив Кэсси в одиночестве. И в отчаянии.

На обед опять бобы и рис. Опять. Уже три недели Кэсси содержали в тюрьме графства Гэллахер; теперь она ожидала, когда ее этапируют на исправительные плантации. Неподвижным взглядом смотрела Кэсси на опостылевшую еду.

Вдруг желудок свело судорогой. Ее вырвало.

Боли в животе и тошнота мучали ее уже много дней, и шериф Локли, наконец, сдался и вызвал для Кэсси врача. Она лежала на хлипкой койке, прикрыв рукою глаза от невыносимо яркого солнечного света, лившегося из окна, как вдруг услышала уже знакомый лязг ключей в замке.

Кэсси заскрипела зубами, когда увидела, кто вошел в камеру. Доктор Ральф Уоткинс – местный алкоголик. Лицензии на практику его давно лишили, ни одна больница штата не брала его на работу после фокусов, которые он периодически выкидывал.

Много лет проживая бок о бок с Белл, Кэсси сразу поняла, что он уже нализался: галстук в пятнах, под мышками – потные круги, рубашка мятая, грязная. Покрасневшие глаза слезились, лицо было одутловатым и бледным, а руки, когда он доставал из саквояжа стетоскоп, жутко дрожали. От него просто разило виски.

– Ты, девочка, не вешай носа, – сказал он, сосредоточенно набирая в шприц лекарство из какой-то ампулы, – вот эта лошадиная доза антибиотика в два счета тебя на ноги поставит.

Укол был болезненным, но Кэсси все это стоит потерпеть ради избавления от изнуряющей тошноты. Однако лекарство не помогло. Прошло еще десять дней, состояние Кэсси не улучшилось.

Вновь появился доктор Уоткинс – в этот раз руки его не дрожали, глаза были ясными.

– Черт побери, милая девочка, – протянул он, осмотрев Кэсси, – единственное, что я могу тебе сказать, это то, что быть тебе скоро мамочкой.

Кэсси оцепенела, услышав такой диагноз.

Рорк всегда думал о предохранении. Кроме, пожалуй, первого раза – , там, в штормовом укрытия.

– Да тут хватает и одного раза, – махнул рукой доктор Уоткинс в ответ на сомнения Кэсси.

Однако подсчеты сходились – беременность была уже почти двухмесячной. – А сама-то ты ничего не заподозрила, когда менструация в срок не наступила?

У Кэсси кружилась голова. Она испугалась, что ее вот-вот стошнит.

– У меня всегда был нерегулярный цикл, – сказала она, – задержки бывали, и подолгу, но к беременности это отношения не имело.

– А сейчас – в яблочко. Беременность, – заключил доктор Уоткинс, собирая свой саквояж.

Если для самой Кэсси это стало новостью, то в усадьбе Гэллахеров будто бомба взорвалась.

Реакция последовала немедленно. Судья и адвокат Бриджер проконсультировались, и Кэсси узнала, что решение суда отменяется, ее освобождают из тюрьмы с условием, что она покинет пределы штата.

– Но наш с Рорком ребенок будет первым внуком Кинлэна Гэллахера, – возмутилась Кэсси.

Тогда Майк Бриджер достал из папки стопку бумаг.

– Мистер Гэллахер получил официальные показания от восьми разных мужчин, которые подтверждают, что имели с тобой половые контакты в интересующее нас время.

– Ложь! – лицо Кэсси пылало краской, когда она, перебирая бумаги, увидела фамилии всех парней, с которыми отказывалась ходить на сомнительные вечеринки. – Это мерзкая ложь!

Фигурки те стащил Трейс – чтобы никто не поверил мне, если бы я сообщила об изнасиловании.

Как я сразу не поняла, ругала себя Кэсси, что он обязательно что-нибудь – что угодно! – придумает, лишь бы обезопасить себя.

Бриджер взял из ее трясущихся рук документы и убрал снова в папку.

– Эти заявления даны под присягой.

На адвоката протесты Кэсси не произвели никакого впечатления; она понимала, что игра уже проиграна.

– И тем не менее это ложь, – повторила она.

– Послушай, Кэсси, – сказал Бриджер, – здесь тебе уже рассчитывать не на что. Почему бы не воспользоваться великодушием Гэллахера и не начать где-нибудь новую жизнь?

– Я не верю, что Кинлэн Гэллахер, кем бы он ни был, смеет выкидывать неугодных ему людей вон из Оклахомы.

Глаза Майка посуровели.

– Как твой адвокат, я бы не советовал тебе испытывать его.

Сразу, после того, как Бриджер обманул ее, уговорив признать себя виновной за несовершенное преступление, Кэсси поняла, что Майк в этом деле защищает вовсе не ее, а Кинлэна Гэллахера.

Но надо быть полной дурой, чтобы пренебречь этим предупреждением.

Кроме того, ее вот-вот освободят, она обо всем напишет Рорку, и он тут же примчится из Парижа. И все будет хорошо. Рорк никогда не поверит тому, что болтает о ней Кинлэн Гэллахер.

Белл была настроена не так оптимистично.

– Есть только один выход, – заявила она, – аборт. На наше счастье, сейчас это делается легально.

– Я ни за что не избавлюсь от ребенка Рорка!

– Тебе и без ребенка придется хлебнуть в жизни. Конечно, Кэсси, ты не первая женщина, которой мужик задурил мозги. Не надо только усугублять ситуацию.

Все это Кэсси слышала неоднократно.

...Восемнадцатилетней девчонкой Белл работала в кабачке под Стилуотером, где однажды и встретила парня с глазами такими зелеными, каких и во сне не увидишь, и рыжей шевелюрой и бородой. И как уже много раз рассказывала мать, она влюбилась в него мгновенно, увидев улыбку на чувственных губах, скрытых в рыжих зарослях.

Из-за него она тогда три дня не ходила на работу. Три дня счастья, три ночи страсти провели они в огне, среди вороха мятых простыней.

Спустя шесть недель возникло подозрение на беременность. Врачи подтвердили. Была, конечно, возможность сделать криминальный аборт. Но Белл знала одну девочку, работавшую в коктейль-баре. Так вот она чуть не умерла от потери крови, когда один коновал расковырял ей все внутри, пытаясь сделать аборт. В ужасе, что придется и ей перенести подобные муки, Белл решила оставить ребенка.

– Маленькие дети, ох, как отличаются от пухленьких-сладеньких-розовых херувимчиков, которых показывают в сопливых роликах, – говорила сейчас Белл дочери, – и уж поверь мне, дочка, на мужиков чужие дети действуют, как репеллент на комаров. Чертовски трудно бабе без мужика, Кэсси. Погоди, сама убедишься. Ты просто ни малейшего представления не имеешь, что значит одной поднимать ребенка. Никогда не знаешь, чем будешь кормить его завтра. Никогда не можешь купить себе обновку, стареешь, худеешь раньше времени.

– Рорк женится на мне, мама. Мы будем вместе растить детей.

– Ты думаешь, он за тобой и твоим мальцом на белом коне прискачет? – глубоко затянувшись, Белл выпустила сильную струю дыма. – Когда ты наведешь порядок в своей пустой башке, когда уяснишь, что Рорк Гэллахер – это не рыцарь в латах, который только и делает, что подбирает беременных горничных? Этот молодой человек не вернется, Кэсси. К тебе, во всяком случае.

– Но ведь он говорил...

– Все, что мужики говорят тебе в постели, Кэсси, и гроша ломаного не стоит. Все это так – сладкие песенки, чтобы зубы заговорить.

Впервые в жизни по-настоящему поняв, почувствовав материнскую боль, ее обиду на жизнь, Кэсси не справилась с чувствами. Она схватила Белл в объятия и заревела.

– Мама, я стану богатой и знаменитой, я возьму тебя к себе, мама!

– Ну, конечно, моя девочка, – поддакивала Белл, уверенная в обратном.

Если Кинлэн Гэллахер думал, что Кэсси можно отшвырнуть ногой, как паршивого котенка и забыть, он ошибался. На очередной устроенный в усадьбе пикник явилась Кэсси. Ни на кого не обращая внимания, она ворвалась на террасу, где в окружении нескольких дымящих сигарами мужчин, сидел сам старый Гэллахер. Казалось, для них не существует вопиющей нищеты и убожества, находящейся всего в нескольких милях от их дома. Что же за права у этих людей, негодовала про себя Кэсси, что отличает их от других? Деньги. Деньги – вот почему они живут другой жизнью.

– Нам надо поговорить, – сказала Кэсси в тишине, воцарившейся при ее появлении.

Кинлэн отмахнулся, будто отгоняя надоедливую муху.

– Нам говорить не о чем.

– Есть, черт побери! – выкрикнула Кэсси. – Например, о том, как вы сунули меня в тюрьму.

– Ты все устроила своими руками, обокрав мисс Лилиан, – ледяным голосом отчеканил он, – и это после всего, что она для тебя сделала. – Он покачал головой. – Мне следовало догадаться раньше, что благодарности от тебя не дождешься. Отец мой любил повторять, что из шелудивой дворняжки не вырастишь настоящей охотничьей собаки.

Среди гостей раздались смешки. Дерзко смотрела Кэсси на Кинлэна, вызывающе обвела взглядом его гостей. Ненависть и обида сбились в ее груди в один бешеный ком.

– Вы прекрасно знаете, что я ничего не брала. Однако сейчас я пришла по другому поводу.

– О?

Его лицо с нависшими бровями и злыми блестящими глазами напоминало Кэсси тыквенный фонарь[6].

– Я пришла сообщить вам, что вы, конечно, можете подкупить все мужское население Оклахомы, чтобы они заявили, что переспали со мной, но это ровным счетом ничего не изменит. – Она сложила руки на животе, будто защищая своего будущего ребенка от злого взгляда старого Гэллахера. – Ребенок Рорка появится на свет.

– Ты лживая шлюха!! – взревел он, и, обернувшись к двум телохранителям, ожидавшим на террасе, приказал:

– Выкиньте вон этот кусок дерьма.

Они подскочили к Кэсси, схватили ее за руки, намереваясь тащить на улицу, но тут неожиданно раздался голос Кинлэна:

– Постойте. – Пальцами он пребольно схватил ее за подбородок, вызывающего взгляда она не отводила, смотрел ей в лицо и он. – Предупреждаю, – процедил он тихим, угрожающим голосом, который был страшнее любого крика, – предупреждаю сразу, если ты вздумаешь явиться сюда со своим ублюдком и требовать с меня денег, ты пожалеешь. Выброси это из головы сразу – если хоть что-то соображаешь.

На пылающем лице Кэсси дико сверкнули зеленые глаза – подумать, что она позволит своему ребенку быть членом этой семейки! Никаких денег не жалко, лишь бы уберечь его от таких людей.

– Вот уж удовольствие – навязать миру еще одного Гэллахера! – выкрикнула она. – Уж лучше я избавлюсь от ребенка! Чтобы он не вырос в «такого мерзкого урода, как вы.

Угрозы и проклятия она выкрикивала всю дорогу, пока ее тащили к стоявшей у ворот полицейской машине. Кэсси сунули на заднее сиденье и отвезли прямиком на городскую автостанцию.

Из всего этого скандала с Кинлэном Гэллахером Кэсси сделала вывод – отныне и навсегда – что деньги это власть. Уплывая в междугородном автобусе прочь из Оклахомы, в Нью-Йорк, она поняла, что весь мир находится во власти денег. И ей, Кэсси, теперь предстоит стать богатой и могущественной, чтобы никто и никогда не тронул ее – или ее ребенка – пальцем.

Глава 7

Манхэттэн плавился от жары, утопал в дымке неожиданно знойного бабьего лета. Кэсси методично обходила все подряд галереи, аукционы, художественные салоны, музеи – в поисках работы. Она уже три недели была в Нью-Йорке и успела понять, что те же люди, которые совсем недавно хвалили ее способности в присутствии мисс Лилиан, сейчас смотрели на нее, как на пустое место.

Приезжая на Манхэттэн с мисс Лилиан, они не знали проблем с транспортом – в их распоряжении был лимузин. И уж всегда можно было взять такси. Теперь же Кэсси пришлось вплотную столкнуться с системой турникетов, эскалаторов, вагонов, лестниц, словом, с нью-йоркской подземкой. Подземку Кэсси просто возненавидела – будто в могилу спускаешься.

А этим утром давка была невыносимая. Кэсси сначала даже не обратила внимание, что кто-то вплотную приклеился к ее спине – не удивительно в такой толпе. Но вот этот тип начал тереться чреслами об ее ягодицы, и Кэсси замутило от отвращения. Она попыталась отодвинуться, но мужик прижимался еще ближе, тыкался в нее своим торчащим сквозь одежду членом.

Тошнота подкатила к горлу. Стараясь не смотреть на этого «героя», который внешне был совершенно невозмутим, Кэсси выскочила из вагона на две остановки раньше.

Салон Бентли находится на Пятой авеню, чуть ниже, чем его «старый, добрый» конкурент Кристи. Он расположен между стеклянно-стальной голубоватой громадой Левер-Хауз, который, как рассказывал Рорк, стал в свое время, в пятидесятых годах, авангардом в архитектуре, и высотным офисом «Мерседес-Бенц», созданным по проекту Фрэнка Ллойда Райта. Здание аукциона Бентли с голубым навесом над элегантным подъездом было выстроено в сдержанном стиле и не выделялось среди соседних домов.

Кэсси несколько раз бывала здесь с мисс Лилиан, и экспансивный. Реджинальд Бентли – один из управляющих аукциона – всегда доброжелательно хвалил Кэсси, признавая ее знание антиквариата. Поэтому именно к Бентли она и отправилась сразу же, приехав в Нью-Йорк. Увы, безуспешно. Но теперь, не найдя нигде работы, она снова решила попытать счастья здесь.

Набрав побольше воздуха для смелости, Кэсси одарила привратника безмятежной улыбкой, которая далась ей непросто, вошла в распахнутую им дверь с резным медным узором и оказалась в холле-приемной.

– Я бы хотела поговорить с мистером Бентли, – обратилась Кэсси к немыслимо стройной белокурой женщине-секретарю, которая сидела за антикварным, как сразу поняла Кэсси, времен Георга III, письменным столом красного дерева, с обтянутой кожей столешницей. В прошлом году, когда они с мисс Лилиан были здесь, у Бентли, похожий стол ушел за тринадцать тысяч долларов.

Секретарша со вздохом отложила книгу, которую читала.

– Как мне вас представить? – спросила она, интонации ее мелодичного голоса были лишены и доброжелательства, и энтузиазма.

– Кэсси Макбрайд. Мы друзья с мисс Лилиан Гэллахер.

С трудом это тянуло на правду, однако сейчас иного выхода не было.

Блондинка недоверчиво подняла светлые брови, но все же кивнула подбородком на стоявшее у стены старинное кресло с гобеленовой обивкой.

– Присядьте. Я посмотрю, на месте ли мистер Бентли.

Спустя три минуты белокурая секретарша вернулась.

– Сожалею, но у мистера Бентли очень загруженный день. Если угодно, я предварительно запишу вас на прием, – она раскрыла журнал в кожаном переплете, пробежалась по строчкам блестящим розовым ноготком, – он сможет принять вас двадцать пятого октября, в четверг, в два часа дня.

Значит, до этого ей придется топтаться на улице.

– Так долго я не могу ждать. Вы сказали про мисс Лилиан Гэллахер? Она старый клиент мистера Бентли.

– Я сообщила мистеру Бентли, что вы друг мисс Лилиан Гэллахер, – произнесла секретарша, даже не пытаясь скрыть, что не очень верит в это, – но у него действительно нет ни одной свободной минуты. Ни для кого.

– Но у меня срочное дело, – настаивала Кэсси.

– Мне очень жаль, – повторила блондинка, хотя было видно, что ни капельки ей не жаль, – самое большее, что я могу сделать для вас – записать на двадцать пятое октября.

– И все же я подожду его, – решила Кэсси.

– Как угодно, – равнодушно пожала плечами белокурая красотка, – но я не скажу ни слова, – предупредила она, перед тем как снова погрузиться в чтение.

Время не шло, а ползло; с каждой минутой желудок бунтовал все сильнее. Но она неподвижно сидела в кресле, вцепившись в свою сумочку и не сводя взгляда со снующих в холле людей.

Утро уже переходило в полдень, когда в приемную вплыли три дамы – точные копии белокурой секретарши. Они все были высоки, стройны, изящны и, скорее всего, богаты. Светлые их волосы были уложены в высокие прически, одновременно и строгие, и легкомысленные, – так, как это было модно в последнем сезоне.

Две из них одеты были в те же шикарные, но сдержанные костюмы, что и секретарша в приемной. На третьей девушке было цветастое шелковое платье, яркостью оно напоминало Кэсси клумбы роз в саду мисс Лилиан. С их появлением в холле воздух наполнился ароматами «Шанель», «Же Ревьен» и «Диориссанс».

Мелодично пересмеиваясь, они спорили, куда пойти на ланч – в «Ла Каравелл», в ресторан «Четыре времени года» или в «Палм Корт» в отеле «Плаза». Выбор был остановлен на «Плазе» – все решил фирменный салат из лобстера. Они удалились за тяжелые двери, оставив надолго запахи дорогих духов. Кэсси они просто не увидели.

Ничего удивительного. Глядя на этих женщин, светских и богатых, Кэсси поняла, как невзрачно она выглядит. В этой простой белой блузке и бежевой юбке впору посуду в кафе убирать, а не демонстрировать антиквариат на аукционах.

А ведь она приехала в Нью-Йорк с такими надеждами, с таким трепетом в груди. Несмотря ни на что, она даже в мыслях не допускала, что ее новая жизнь может и не состояться. В конце концов она так долго шла к этому, начав все с первого рабочего дня в доме Гэллахеров.

Но сейчас, лицом к лицу столкнувшись с разными препятствиями, Кэсси поняла, как же далеко ей еще предстоит идти. И какой непростой это будет путь. Как бы умна она ни была, как бы старательно ни работала раньше, как бы ни стремилась работать сейчас, как бы ни ориентировалась в мире антиквариата, между нею и благородными, привилегированными дамами по-прежнему была полоса такая же четкая, как полоса железнодорожного полотна, разделявшая улочки ее детства и ранчо Гэллахеров. И было до боли очевидно, что в коллекционно-антикварном бизнесе происхождение человека ценится не меньше, чем его деньги.

Примерно два часа спустя нарядные девушки вернулись в настроении даже более оживленном, чем уходили. Все так же не отличая Кэсси от стенки, они разошлись по своим рабочим кабинетам.

Кэсси все еще сидела в том же самом кресле, когда уже после обеда в холле появился сам Реджинальд Бентли, провожавший до дверей какого-то важного покупателя.

В страхе, что он сейчас снова исчезнет в своем неприступном офисе, Кэсси вскочила и подбежала к нему.

– Мистер Бентли, можно вас на минуточку?

– Опять вы, – неодобрительно взглянув на простенькую кофточку Кэсси, сказал он. – Я уже говорил вам, что вы чудовищно несведущи в нашем деле.

– Однако вы думали иначе, когда я уговаривала мисс Лилиан приобрести столик Людовика XVI, тот, который вы безуспешно пытались ей продать.

Реджинальд Бентли был истинным британцем – с головы до ног, обутых в сияющие, ручной работы ботинки. На нем всегда были идеально отутюженные брюки, безукоризненно сидящий пиджак, А вот его равнодушно-холодной, чисто британской неприязни Кэсси еще не испытывала.

Обычно он из кожи вон лез, предлагая мисс Лилиан выпить традиционного английского чаю, перекусить сэндвичами, и все это – на веджвудском фарфоре. Но сегодня он был доброжелателен к Кэсси не более, чем люди бывают доброжелательны к комарам на вечернем пикнике. В очередной раз Кэсси получала подтверждение, как же важны в этой жизни деньги.

– У мисс Лилиан всегда был безукоризненный вкус, – процедил он, жестом отодвигая Кэсси. – Если позволите, я крайне занят...

– – Подождите! – Кэсси схватила его за руку. – Я все могу делать, я согласна работать на упаковке, быть курьером, все убирать, чистить... – лицо Кэсси пошло пятнами. – Как вы можете оценивать вообще мои способности, если не даете даже проявить их?

Он смотрел на ее руку, державшую его рукав, как на какое-то мерзкое насекомое.

– Девушка, – с плохо скрытым раздражением произнес он, – если вы немедленно не покинете помещение, я буду вынужден позвонить в нашу службу безопасности.

– Вы не посмеете. Все из-за того, что я прошу вас о работе?

Он выдернул рукав из ее пальцев, сложил на груди руки и, наклонившись к ней своим длинным острым носом, отчеканил:

– Не советую вам рисковать.

Внезапно лицо Кэсси лишилось всех живых красок. Подавив комок, застрявший в горле, она пошла по мягкому персидскому ковру к двери с достоинством, удивительным для тех, чья жизнь вот-вот полетит в тартарары.

И все же она была опустошена и подавлена.

Бесцельно побрела она по улице. Но не прошла и двух кварталов, как на город налетела грозовая туча, спутница полуденного зноя, хлынул ливень, и сразу черно-глянцевыми стали мостовые и тротуары. Спасаясь от тяжелых бьющих струй, Кэсси юркнула в ближайший подъезд. Это оказался Музей современного искусства.

До нитки, правда, она уже успела промокнуть.

Нервное напряжение, отчаяние и самый элементарный голод вызвали снова приступ невыносимой дурноты. Кэсси ринулась в туалетную комнату, ввалилась в кабинку, и тут ее начало выворачивать. Рвота была долгой, мучительной, до боли в гортани. Она изо всех сил держалась за бачок, будто цепляясь за жизнь, готовую, казалось, выплеснуться из нее раз и навсегда. «Гнездышко» для работы, о котором она столько мечтала, помогая Лилиан Гэллахер, оказалось пустышкой;

Рорк не ответил ни на одно ее письмо, даже на то, которое она отправила из Нью-Йорка. Нездорова, беременна, без работы, в ужасе и отчаянии, в чужом городе. Даже у Золушки была крестная мать – фея.

– А у меня что же есть?.. – простонала Кэсси. И вдруг сквозь болезненный, кружащийся туман она услышала стук в дверь.

– Вам плохо? – спросил женский голос.

– Все в порядке, – соврала Кэсси, а в это время желудок ее опять сжали мучительные спазмы. Однако это были уже только позывы к рвоте.

Из нее выплеснулось все до капли.

Слова Кэсси явно не удовлетворили женщину.

– Вам нужна помощь?

Кэсси не отвечала. Она просто привалилась спиной к дверце и закрыла глаза, изнемогая от головокружения.

– Если вы не выйдете и я не смогу убедиться, что с вами все в порядке, мне придется вызвать сюда врача.

Понимая, что так просто эта назойливая дамочка не отвяжется, Кэсси тихо выругалась, с трудом поднялась на ноги и дрожащими руками стала отпирать замок. С третьей попытки ей удалось открыть задвижку. Наконец, она вывалилась из кабинки.

Немигающими глазами – ярко-голубыми, скрытыми за крупными очками в черной оправе смотрела на нее эта женщина.

– Ну то, что вам плохо, это ясно, – сказала она, – кто-нибудь может забрать вас домой?

Кому позвонить? – настаивала она, явно обеспокоенная бледностью девушки.

– Некому.

На ватных ногах Кэсси добралась до умывальника, ополоснула лицо, промыла рот, немного стесняясь пристального взгляда незнакомки.

– Но ведь семья у вас есть?

– Нет, – выговорила Кэсси. От холодной воды ей стало немного легче; что уж так жалеть себя, подумала она, никто не принуждал ее сохранять эту беременность, нечего ныть, только хуже будет. – У меня никого нет.

– Я думаю, теперь – есть, – сказала женщина, протягивая ей полотенце.

– Нет, правда, я сама справлюсь.

– Не выдумывайте. Мы все иногда нуждаемся в помощи. Впрочем, я понимаю, что вы не хотите никуда идти с незнакомыми людьми. Что же... – она протянула руку, – в таком случае, меня зовут Нина. Нина Грейс.

Кэсси сразу вспомнила это имя. Нина Грейс – знаменитая супермодель шестидесятых!

Длинные светлые волосы, неяркая помада на губах, ноги, «растущие от шеи» – такова была Изумительная Грация – Грейс, как называли ее американцы, для которых эта девушка стала своеобразным ответом Европе, точнее Джин Шримптон.

Кэсси слышала, что в свое время она вышла замуж за греческого судовладельца-миллионера и раньше времени оставила ради него бизнес. Но не прошло и полутора лет, как она оказалась вдовой. Вернувшись тогда в Соединенные Штаты, она на «корабельное» наследство основала собственное дело в мире моды, открыла фотоагентство.

И сейчас, хотя ей, наверное, было уже далеко за сорок, выглядела она потрясающе. Длинные волосы низким узлом стянуты на затылке, открывая безукоризненные черты лица. Одетая, несмотря на жуткий влажно-густой зной, в черное трикотажное платье, она выглядела элегантно и строго. Идеальной формы ноги были обтянуты черными шелковистыми чулками. Завершала костюм пара изящных черных лодочек.

Чувствуя себя ужасной провинциальной замарашкой, Кэсси, вытерев кое-как ладони об юбку, протянула руку для пожатия.

– Кэсси Макбрайд, – представилась она;

– Ну, вот и хорошо, – кивнула Нина Грейс, – раз мы с тобой, Кэсси, теперь знакомы, значит, ты можешь пойти со мной.

И невзирая на протесты девушки, она потянула ее прочь из туалета, повела через холл.

Кэсси продолжала слабо отбиваться, возражая, что обойдется своими силами, но голод, усиленный рвотными спазмами, страхом и отчаянием сделал свое дело. Перед глазами у нее замелькали белые пятна, в ушах зашумело и, мягко опустившись на пол, Кэсси провалилась в глухую тьму.

– Зря вы это, ничего мне не нужно, – говорила Кэсси, сидя уже в такси рядом с Ниной, – я прекрасно себя чувствую.

– Ну, конечно. Именно поэтому ты и свалилась в обморок.

– Да только на несколько секунд. Вы же сами сказали.

– На секунду или на час – потеря сознания дело нешуточное, – Нина мельком взглянула на Кэсси, – особенно в твоем положении.

– Разве заметно? – ужаснулась Кэсси, для которой важно было прежде всего найти работу, а уж потом информировать всех о своей беременности.

– Нет, незаметно. Догадалась по опыту.

– Я бы не хотела говорить об этом.

– Хорошо, – не стала возражать Нина, откинулась на потертую спинку сиденья и положила ногу на ногу.

Кэсси была признательна ей, что она не лезет с разговорами. К тому же, хоть Кэсси себя и не чувствовала на грани обморока, но светлые бляшки перед глазами все время мельтешили.

– Почему бы тебе сейчас не расслабиться? – предложила Нина, будто прочитав ее мысли. – Прислонись поудобнее, закрой глаза, дыши глубоко и медленно. Это помогает.

Кэсси последовала ее совету. К окончанию их поездки слабость и головокружение исчезли.

Нина Грейс даже не пыталась скрыть своего недовольства убогой и темной комнатушкой, которую снимала Кэсси. Из мебели в ней была только кровать и видавший виды комод, на ящиках которого не было ни одной ручки.

– Стены последний раз красили, наверное, во времена президента Маккинли, – протянула Нина. Она подошла к закопченному окну, откуда открывался «вид» на глухую кирпичную стену соседнего дома. В это время из-под кровати выполз таракан длиною в палец и невозмутимо направился через комнату, под комод. – Да, пейзаж явно оставляет желать лучшего.

Выйдя из комнаты, Нина отправилась по коридору – осмотреть санузел – общий для всех жильцов. Ее каблуки барабанной дробью стучали по драному, грязному линолеуму.

– Что же, все ясно, – молвила она, возвращаясь, – ясно, что тебе нельзя здесь оставаться.

– Да нет, тут не так уж плохо, – пробормотала Кэсси, стараясь не вспоминать, какой шок испытала сама, впервые войдя сюда. – И совсем дешево.

– А также грязно и небезопасно. Или ты скажешь, что эти «потомки бурных шестидесятых»[7] не настораживают тебя?

Если честно, Кэсси жила в постоянном страхе из-за этих длинноволосых, заросших, грязных личностей, которые, казалось, надолго обосновались по углам темного коридора. Правда, чаще они были не в состоянии даже шевельнуться; наркотики исправно делали свое черное дело.

– Я сумею постоять за себя.

– Тебе надо думать не только о себе, но и о ребенке. А этот уголок явно не для детей.

Кэсси хотела сообщить Нине, что не собиралась надолго здесь оставаться, когда получила еще один сюрприз.

– Мы едем ко мне домой.

Никакие аргументы Кэсси не подействовали – как и час назад в музее. Опомнилась Кэсси уже в такси, которое теперь увозило их к дому Нины Грейс. По дороге уж так получилось, что Кэсси выложила все о мисс Лилиан, об их поездках в Нью-Йорк, о своих надеждах найти здесь работу в мире искусства. Только о Рорке она не сказала ни слова. К счастью, об отце будущего ребенка Нина не спрашивала.

До сих пор Кэсси, работая столько лет в особняке Гэллахеров, считала, что знакома с роскошью. Но громадные апартаменты Нины Грейс, расположенные на последнем этаже высотного дома на Парк авеню, просто лишили Кэсси дара речи. Анфилада просторных комнат, пятиметровые потолки, элегантные лестницы, обитые штофом стены, портреты чьих-то предков в черных костюмах, с золотыми цепочками и орденами, – все это было чересчур.

– Я не смогу здесь жить.

– Прекрасно сможешь. Я управляю небезызвестным фотоагентством Грейс, – сообщила Нина, – мои девочки – наши модели – часто останавливаются у меня, впервые попадая в Нью-Йорк. – Кэсси хотела возразить, что она-то не входит в число «ее девочек», но Нина продолжала:

– Ты пока посиди, отдохни, а я приготовлю чай, чтобы утихомирить твой желудок. Повар у меня сегодня выходной, но перекусить что-нибудь найдется. А потом обсудим твое будущее.

– Нет, честное слово, я...

– Сядь. Сядь и успокойся. Мы найдем тебе отличную работу.

С этими многообещающими словами Нина удалилась на кухню, оставив Кэсси сидеть в красном бархатном викторианском кресле и обдумывать ситуацию. Взглянув на бронзово-мраморную напольную вазу, на бюст Наполеона III в неоклассическом стиле, на готические подсвечники, на китайскую, прошлого века, бронзовую лошадку, Кэсси поняла, что мисс Лилиан по сравнению с Ниной Грейс – лишь провинциальная любительница старины. С первого взгляда было ясно, что хозяйка этого дома тратит на свою коллекцию немало времени и много денег. Может, правда, Нина Грейс поможет с работой?

Кэсси смотрела на раскинувшийся внизу зеленый массив Центрального Парка и впервые за эти недели ощущала покой.

Потом они уселись пить горячий душистый чай «Дарджелинг». Нина пристальным взглядом своих голубых глаз изучала черты лица Кэсси.

– Ты настоящая красавица, – в конце концов сказала она.

– Спасибо, – пробормотала Кэсси, злясь, что ей никак не удается избавиться от алых вспышек на лице.

– Ты не меня благодари. Скажи спасибо своим родителям. А также всей родне до седьмого колена, которые устроили тебе такой «генный компот». Я готова не глядя подписать с тобой контракт, пока конкуренты не переманили такое лицо.

– Контракт? Со мной?

Кэсси Макбрайд – фотомодель? Девчонки, которые рождались и вырастали у сортировки в Гэллахер-сити, штат Оклахома, не становились моделями мирового уровня. Даже смешно предположить такое.

– Разумеется. – Нина щедро намазала хрустящую булочку малиновым вареньем. – У тебя сногсшибательная внешность. Но... вот уж не думала, что приведется говорить эти слова... тебе надо прибавить в весе. – И она водрузила поверх варенья еще полную ложку взбитых сливок – угощение для Кэсси.

В жизни Кэсси не едала ничего вкуснее, чем эта сдоба с вареньем и сливками.

– Да какая из меня модель! – сопротивлялась Кэсси, не забывая откусывать булочку. – Фотомодель должна быть голубоглазой блондинкой, чисто американского типа вроде Шелли Хэк или Кристи Бринкли.

– Вот-вот. Все пляжи Калифорнии буквально забиты такими красотками, их десяток на дюжину. А теперь взгляни сюда. – Она порылась в кипе ярких журналов на столике, вытащила «Вог». – Здесь нет ни одной пляжной кошечки.

А вот эта роковая брюнетка на обложке, кстати, одна из моих моделей.

Кэсси перелистывала страницы – действительна, привычных глазу белокурых красавиц почти не было. Но при чем здесь она, Кэсси?

– Слава моего агентства и зиждется на том, что мы идем против традиций, – сказала Нина, будто почувствовав сомнения Кэсси. – Ты спокойно родишь ребенка, после чего мы сделаем пробную серию. Держись около меня, дружок, и станешь звездой, – засмеялась Нина.

Для Кэсси эта идея была и завлекательной, и абсурдной одновременно. Потом ведь у нее была мечта. Мечта, с которой она не желала вот так запросто расставаться, пусть даже все галереи и музеи откажут ей в работе.

– И все же мне нужна работа, – спокойно и твердо сказала Кэсси.

– Думаю, что смогу подыскать для тебя что-нибудь интересное в сфере искусства. А пока не согласишься ли ты немного поработать у меня в офисе?

– У вас?

– Полтора месяца у нас была самая толковая на свете секретарша. Но она предпочла бросить работу и заняться своим малышом. И я уже обращалась в бюро по найму, но, увы, безуспешно.

Ты согласна? Кэсси, ты – мое спасение.

Кэсси приняла предложение Нины. И для нее спасением была Нина. Для нее – и для будущего ребенка.

Офис «Фотоагентства Грейс» располагался в потрясающем здании на 57-й улице рядом с Бергдорфом. Оказавшись в этом элегантном, пятидесятиэтажном небоскребе, с асимметричными дымчатыми стеклами и мраморными подоконниками, Кэсси подумала, что Рорк, наверное, одобрил бы этот интерьер.

Яркими цветными пятнами полыхали на белоснежных стенах приемной абстрактные картины.

Между ними красовались огромные обложки-плакаты журналов «Мадемуазель», «Вог», «Харпер'з Бэзар», «Глэмур», «Космополитен». Матовый черный огромный стол, удобные кресла и мягкий, с густым длинным ворсом ковер, скрывающий громкие звуки, – вот и вся обстановка приемной.

В ярко-алых креслах сидели шикарные, с тончайшими чертами лица «картинки» – редкой красоты брюнетка в ультракороткой красной кожаной юбке; девушка в узеньких, вытертых, но жутко дорогих джинсах, заправленных в сапожки с отворотами, в белой рубахе, расшитой бирюзой, и потрясающая негритянка с прической из тысячи косичек, рассыпанных по плечам. Одного взгляда на этих людей хватило Кэсси, чтобы понять, что мнение Нины о возможной судьбе Кэсси в качестве фотомодели было не более чем попыткой поднять ей настроение после грудного дня.

...Так или иначе, но почти два месяца провела Кэсси в доме Нины. Всякий раз, когда Кэсси начинала беспокоиться, не злоупотребляет ли она ее гостеприимством, Нина неизменно отвечала:

– В таких хоромах с пятью спальнями и шестью ванными комнатами места больше, чем достаточно. Потом, ты ведь не одна здесь обитаешь.

Это действительно было так. Фотомодели, которые появлялись в доме Нины Грейс, сменялись с такой быстротой, что Кэсси потеряла им счет.

В последние дни, например, у Нины проживала девушка из Южной Африки, высокая блондинка из Норвегии, с которой еще занимались и учителя по школьной программе, поскольку ей исполнилось лишь тринадцать, и рыжеволосая француженка, утверждавшая, что в американских мужчинах нет ничего рыцарского.

; – ? – Но ведь я не зарабатываю деньги для вашего агентства, как другие, – возражала Кэсси, недавно с изумлением узнавшая, что изысканная рыжеволосая парижанка только за прошлый год заработала более ста тысяч долларов.

– Пока не зарабатываешь, – подчеркивала Нина спокойно, в очередной раз напоминая Кэсси об их первом разговоре.

Работая в приемной агентства Грейс, Кэсси быстро освоила систему каталога, подбора файлов, «изобрела» даже новый принцип оформления финансовых счетов, помнила телефоны практически всех девушек-фотомоделей, каждого фотографа, каждого журнала, каждого заинтересованного лица.

Обнаружив, как гладко идет делопроизводство в руках Кэсси, Нина перевела ее на должность менеджера агентства. Соответственно повышенная зарплата позволила Кэсси снять маленькую квартирку у одной из сотрудниц, уехавшей на целый год работать в Париж. Нина носилась с Кэсси, как курица с цыпленком. Она водила ее к знаменитому акушеру с Пятой авеню, занималась с ней специальной лечебной гимнастикой для беременных, сидя на ковре и старательно вдыхая и выдыхая по системе Лэмаза. Кэсси сначала переживала, что оказалась единственной незамужней женщиной на этих занятиях, даже не хотела туда ходить, но стремление выносить и родить здорового ребенка положило конец ее напрасным тревогам.

Живот еще совершенно не был заметен для окружающих, когда Нина потянула ее покупать приданое для младенца. После четырехчасового похода по магазинам они ввалились в дом, нагруженные кипами пакетов и свертков, в которых находилось такое разнообразие детских вещичек, что и принцесса осталась бы довольна.

Они разворошили все покупки и рассматривали обновки.

– Ну, как тебе это? – спросила Нина, взяв в руки желтенький свитерочек-кроше, маленький, будто сшитый на куклу. – Очаровательно! Смотри, к нему и шапочка в тон!

Кэсси округлила глаза, увидев цену на бирке.

– Да за эти деньги я бы дюжину свитерков купила!

– Дюжину – но в Гэллахер-сити, – уточнила Нина. – А мы на Манхэттэне, и я не желаю, чтобы моя крестница выглядела как приютское дитя.

Отметая все вздохи и возражения Кэсси, Нина Грейс прочесывала детские магазины с тем же напором, с каким знаменитый Шерман шел по горящей Джорджии. Пакеты заполнялись пинетками, ползунками, рубашечками, пеленками, одеяльцами, свитерочками, трусиками, стегаными костюмчиками, вышитыми миниатюрными сарафанчиками, крошечными носочками, а также «выходными» платьями и комбинезонами для прогулок. Когда она, наконец, отдала клерку свою кредитную карточку для расчета, Кэсси была убеждена, что спокойно может родить сразу четверых, Нина, однако, не успокоилась на этом. В один прекрасный февральский день она совершила набег на мебельный магазин, опустошила там детскую секцию, после чего спальня Кэсси превратилась в идеально обставленную детскую комнату Впервые в жизни с Кэсси так нянчились в возились, но она, как бы ни хотела этому радоваться, все же не могла, потому что жизнь ее теперь была все время под контролем. Мечты Кэсси пока оставались по-прежнему сладкими и по-прежнему недостижимыми. Возможно, родив ребенка, ей удастся начать движение к своей цели.

Нина Грейс усердствовала не только на поприще покупок. Она пыталась найти для Кэсси интересную работу; но к сожалению, все художественные салоны в один голос твердили, что Кэсси не готова к подобной деятельности. Кэсси уже почти отчаялась найти работу, о которой мечтала, как однажды в дверях ее квартиры возникла Нина Грейс с кипой бумаг в руках. Она положила их Кэсси на колени – точнее туда, где прежде были колени, пока их не закрыл обширный круглый живот.

– Что это? – спросила девушка. Она сидела в кресле-качалке в детской комнате. Перед приездом Нины она долго расставляла плюшевый зверинец на полках, потом бродила по комнате.

Трогала веселые погремушки у кроватки, перебирала детские вещички в ящиках и все представляла, каково же это – иметь ребеночка?

– Брошюры, проспекты из Нью-Йоркского Университета. Один из факультетов – прямо для тебя, Кэсси. Будет специальный набор, который предусматривает гибкий график занятий, свободный выбор дисциплин и факультетов, возможность разрабатывать свою тему с первого дня. – По улыбке было видно, как Нина довольна собой. – Так что недалек день, когда все эти напыщенные антиквары-снобы будут в очереди стоять, чтобы пригласить тебя на работу.

Кэсси стала просматривать брошюры и пришла в восторг, увидев, как разнообразны учебные программы.

– Сразу после родов подам заявление, – сказала она.

А пока можно будет изучать бесконечные ряды книг по истории искусства, художественные альбомы и каталоги антиквариата, которыми так богата была библиотека на Пятой авеню. Конечно, вся городская библиотека Гэллахер-сити поместилась бы в одном ее уголке.

– Просто не знаю, как благодарить тебя, Нина, – блеснув зелеными глазами, сказала Кэсси.

– Ты не должна вообще меня благодарить.

Черт побери, Кэсси, каждому из нас иногда нужна поддержка и помощь. Твое житье-бытье напоминает мне старые деньки, когда я мыкалась подавальщицей в кафешке, таскала тарелки туда-сюда. Это было в Форксе, в штате Вашингтон, где живут одни лесорубы да рыбаки. Вот там и заметила меня случайно Айлин Форд, забрала с собой, привезла в большой город, поселила у себя и научила всему, что я умею сейчас. Она спасла мне жизнь, Кэсси, – неожиданно серьезно сказала Нина, – и, на мой взгляд, лучший способ вернуть этот долг – тоже помочь кому-нибудь в жизни. – Нина вновь улыбнулась своей легкой, знакомой улыбкой. – Мне попалась ты, деточка, так что, не возражай. Что с тобой? – встрепенулась она, заметив, как неожиданно расширились глаза Кэсси.

– Шевелится.

Она схватила Нину за руку, прижала ее к своему животу, внутри которого перебирали чьи-то маленькие пяточки.

– О Боже Всемогущий, – с благоговением прошептала Нина, – вот он – твой ребенок.

Впервые Кэсси ощутила, что ее еще нерожденное дитя – это счастье, дар Божий, а вовсе не обуза.

И лицо ее озарилось улыбкой.

– Да. Это мой ребенок.

Март оказался трудным для Кэсси. Она мучалась изжогой, бессонницей, отекали ноги. Нина, чтобы немного разогнать ее тоску, решила вытащить ее в город. Программа была намечена обширная – косметический салон в «Блумингдейле», ланч в «Пэлм Корт», а потом – дневное представление в концертном зале, где шел новый мюзикл.

Кэсси неловко взгромоздилась на высокий стул в косметическом салоне «Блумингдейла», и мастер макияжа от фирмы «Елена Рубинштейн» занялась ее глазами. Для пробы был выбран цвет «золотистый хаки».

– В этом сезоне «металлические» оттенки – самый шик, – говорила гримерша, с удовольствием глядя на свою работу, – ас вашими глазами, дорогая, эффект будет подобен взрыву. – Она обернулась к Нине, которая увлеклась новым запахом «Диора». – Вам не кажется, что именно так должна выглядеть «Женщина-кошка»[8]?

– Точно.

Кэсси помассировала поясницу, которая сегодня с утра ныла почти нестерпимо.

– Сейчас скорее я похожа на слониху, а не на кошку, – пожаловалась она, глядя на свой необъятный живот и отекшие ноги. Бывали моменты; когда она уже не верила, что обретет снова свой прежний облик. – Или на тюлениху.

Что за вздор Нина выдумала! Никакой макияж не поднимет сейчас настроения.

После сидения на жестком неудобном стуле спина заболела еще сильнее; неожиданный позыв сходить в туалет заставил Кэсси – ох, непростая задача! – положить ногу на ногу. Косметичка тем временем начала накладывать ей на щеки тончайший слой розовато-медных румян. А Кэсси вдруг почувствовала, как начала подтекать... и тут внутри у нее что-то бухнуло и сжалось. Замерев, она поняла, что это околоплодные воды хлынули из нее.

– Нина...

– Да-а-а? – протянула отрешенно Нина, которая теперь изучала запахи «Нины Риччи», «Л'эр дю Тен», в частности.

Живот Кэсси перехватил жуткий спазм, естественный румянец отхлынул от лица, волна боли захватила ее всю.

– Боюсь, что на представление мы сегодня не попадем...

Глава 8

Это был бесконечный день. Кэсси буквально плавала в поту и, хоть ей удавалось задремать между схватками, к вечеру, казалось, сил не осталось совершенно. Все это время Нина не отходила от нее.

– Расслабься, – уговаривала она, легонько поглаживая напряженный вздутый живот Кэсси, – вспомни, чему тебя учили на занятиях. – Она дала Кэсси маленький кусочек льда, чтобы освежить рот. – Не сопротивляйся боли. Расслабься, плыви по течению.

Кэсси пыталась повторить все, чему научилась на гимнастике, например, представляла родовые схватки в виде мощных океанских волн, которые накатывают, разбиваются в пену и исчезают. Все это было прекрасно, но шли часы, и очень скоро Кэсси поняла, что не так просто на самом деле то, что казалось легким на занятиях.

То и дело к ней подходили доктор или акушерка, они осматривали живот, проверяли состояние ребенка, контролировали раскрытие родовых путей. Серьезно-нахмуренный вид доктора бодрости не прибавлял. Наконец, было принято решение сделать ультразвуковое исследование и внутриутробный снимок.

– Я ведь не умру, а? – нервно спросила она у врача, когда ее привезли обратно в палату.

– Нет, конечно, – седовласый доктор добродушного вида смотрел на нее с ласковым превосходством. Такой человек не привык к поражениям, мелькнуло у Кэсси. Такой человек не позволит ей потерять ребенка.

Он отечески потрепал ее живот. Разговаривать у Кэсси уже не было сил.

– Мы имеем новость хорошую – шейка раскрыта на девять сантиметров, остался всего один, – сообщил доктор, – имеем новость и неважную – заднее предлежащие ребенка. Если оно вот-вот не изменится, будем готовить кесарево.

– О нет, только не это, – вмешалась Нина, – шрам может загубить всю ее карьеру.

Доктор бросил на нее испепеляющий взгляд.

– Главное – жизнь ребенка. И здоровье и безопасность его матери.

– Конечно. Конечно, – быстро согласилась Нина. Врач ушел, и она начала поглаживать горообразный живот Кэсси, приговаривая:

– Ну, давай, давай, малышечка. Мы сейчас всем им покажем! Мы сейчас так сделаем, что наша мама станет богатой и знаменитой!

Кэсси прикусила губу, стараясь подавить крик: схватки следовали одна за другой. Удивительно, но вскоре после бодрых слов Нины, обращенных к еще не рожденному малышу, у Кэсси наметились сдвиги. Ребенок повернулся в утробе так энергично, что почти все в палате видели это воочию. Наконец, родовые пути раскрылись на нужные десять сантиметров. Врач велел немедленно перевезти Кэсси в родильный блок, где ее положили на специальный стол, укрыли живот и ноги стерильной простыней, ступнями она уперлась в теплые упругие подставки.

Нина стояла у изголовья, вместе они считали схватки, вместе дышали – глубоко и размеренно – в промежутках между ними. Вслед за доктором Нина уговаривала Кэсси правильно и вовремя тужиться. Кэсси была измотана и обессилена, как никогда в жизни. Капельками пота блестел лоб, верхняя губа, по спине, по бокам просто струилась влага, пропитывая белую больничную рубаху.

– Идем-идем! – воскликнул доктор. – Ребеночек уже на подходе, Кэсси. Давай, тужься сильнее. Так. Еще разочек. Вот и все. Вот мы уже видим глазки, носик – тужься, тужься – и ротик, а вот и... человечек.

В зеркале, укрепленном на потолке, Кэсси видела, как вышел в мир ее ребенок.

Итак, спустя двадцать восемь бесконечных часов с тех пор, как у Кэсси отошли воды в косметическом салоне «Блумингдейла», на свет появилась Эми Тара Макбрайд. Затаив дыхание, Кэсси ждала первого крика новорожденной дочки. И когда первое кряхтение переросло в громкий требовательный плач, Кэсси и Нина, обнявшись, разом заревели.

Доктор перевязал пуповину, медсестра быстро и умело ополоснула девочку теплой водой, очистила ей ротик и носик от слизи. Звучный крик малышки показался Кэсси самым сладким, самым замечательным в мире.

Медсестра вложила теплый комочек в руки Кэсси.

– Ну, вот и мы, мамочка.

Мамочка. Есть ли лучшее слово на земле. Это чудо. Чудо, думала Кэсси, глядя в сморщенное розовое личико. Вся боль исчезла бесследно. Даже воспоминания о ней растворялись как дымок в осеннем небе. Она провела пальчиком по атласной щечке малышки, потрогала мягкие пушистые черные волосики. А когда девчушка открыла ярко-синие глазки и посмотрела на свою маму, Кэсси поняла, что такое любить.

Вот что значит быть на седьмом небе от счастья! Держать в руках, нянчить такую куколку, которая двигает ручками-ножками, корчит гримаски, плачет, словом, живет! А какое удивительное сходство с отцом...

Первое время, удрученная неудачами и одиночеством, Кэсси была просто убита тем, что Рорк так и не ответил ни на одно из ее писем.

Но постепенно она пришла к печальному выводу о том, что Белл была все-таки права, утверждая, что никому из Гэллахеров Кэсси не нужна.

Отказ Рорка признать своего ребенка – а как еще объяснить его молчание? – был серьезным ударом. Кэсси думала, что он лучше своего отца. Впрочем, каких только препятствий ей не приходилось преодолевать в жизни – справимся и с этим, решила Кэсси, буду своей дочурке и мамой, и папой одновременно. Вот если бы только не частые ночные кошмары, в которых за ней гнался Кинлэн Гэллахер, гнался, чтобы отнять дочь.

На работу Кэсси вернулась, когда Эми было уже шесть недель, рыдала, впервые расставаясь с ней на целый (!) день. Заботы о малышке были теперь возложены на няню. И хотя рекомендации этой молодой приятной женщины были безукоризненны, Кэсси долго не верилось, что кто-то может ухаживать за ее дочкой так же, как она сама.

– Перед вами – пример счастливого материнства. Тебя можно на пленку снимать, для учебного фильма. Или для рекламного ролика, – пошутила как-то Нина. Стояло прекрасное июньское утро. Кэсси с дочуркой только что вернулись с прогулки, и для малышки была мгновенно устроена ванна, в которой та гукала и улыбалась. – Клянусь, у тебя на редкость счастливый, цветущий вид. Так и просится на видео.

– Умоляю тебя, – смеясь сказала Кэсси, вся мокрая, так отчаянно брызгалась Эми в пластмассовой ванночке, – умоляю, не принимайся опять за свое.. Я же знаю, ты хочешь сделать из меня фотомодель, но...

– Но я не отстану от тебя, пока не уговорю.

– Даже если бы я могла быть фотомоделью, меня никак не устроил бы режим работы. Все эти переезды... – возразила Кэсси, – а я не хочу оставлять Эми.

Хватая маленькими ладошками мыльные пузыри на воде, Эми громко залопотала что-то, будто соглашаясь с мамой.

Нина лишь пожала плечами, прекрасно зная, когда лучше ретироваться.

– Ну, как знаешь. Тебе жить, – сказала она, – хотя мы могли бы и ребеночка привлечь к нашему бизнесу. Видит Бог, она просто картинка, а уж какая спокойная!

Трехмесячная Эми была хорошенькая, пухленькая, здоровенькая малышка с розовыми щечками, темными завитушками на головке, с сияющими, ярко-голубыми – как у папы! – глазами и улыбкой, от которой таяли сердца суровых людей.

– Эми не будет фотомоделью, – объявила Кэсси.

– Почему бы и нет? Если это будет приносить вам неплохие деньги, о которых ты всегда столько говорила?

– Не хочу рисковать. Не хочу, чтобы кто-нибудь узнал о ней, – стояла на своем Кэсси.

Кинлэн выкинул ее из города, Рорк вообще от нее отказался; в душе Кэсси до сих пор жил страх перед их могуществом, перед деньгами Гэллахеров. Случись так, что Кинлэн вдруг передумает и захочет признать свою первую внучку, Кэсси ничего не сможет сделать. Кинлэн Гэллахер всегда получает все, что пожелает.

Всю свою сознательную жизнь Кэсси мечтала любить кого-то. Любить щедро. Сначала маму, потом Рорка. И вот теперь у нее есть Эми, которая любит ее безоговорочно и безусловно. Так же, как она сама любит дочку. Честное слово, иногда Кэсси так переполняли чувства к дочери, что было удивительно, как она не взрывалась от их переизбытка. Неужели она заслужила такое чудо, такое счастье?

– Тебе не кажется, что это какие-то параноические симптомы? – спросила Нина. – Что-то никто из Гэллахеров, включая родного отца Эми, не проявил ни малейшего интереса к твоей беременности.

Иногда, поддавшись слабости, Кэсси едва удерживалась, чтобы не рассказать Нине все. Эми закончила купание, и теперь мама вытирала ее мягким полотенцем, посыпала толстенький животик и розовую попку нежно-пахнущей детской пудрой. Эми улыбалась маме, немного кося глазками от удовольствия, а пухлой ручкой тянулась к пластмассовой коробочке с присыпкой.

– И все же рисковать я не буду, – повторила Кэсси тоном, не допускающим возражений.

Сразу настроившись быть идеальной матерью, Кэсси постоянно обращалась к изрядно потрепанной книге Пенелопы Лич «Младенчество». Английский детский врач-психолог вслед за знаменитым доктором Споком излагала свою теорию воспитания детей, а также знакомила читателей с особенностями роста и развития грудных детей.

Кэсси изучала ее труды с тем же усердным благоговением, с каким мисс Лилиан читала свои псалмы.

Кэсси с удовольствием отмечала, что ее малышка не только развивается соответственно возрасту, но и опережает «график». В три месяца Эми уже свободно переворачивалась на животик и обратно, а головку начала поднимать и того раньше. К пяти месяцам она пыталась самостоятельно сесть, хотя более нескольких секунд удержаться в таком положении не могла. Она улыбалась, гримасничала, все тянула в рот – не за горами и первый зубок!

Когда Эми исполнилось полгода, вернулась из Парижа хозяйка квартиры, которую занимала Кэсси: пришлось перебираться в другое жилье.

Теперь Кэсси с дочкой поселились в небольшой трехкомнатной квартире. Спустя неделю после переезда Кэсси осуществила свою давнюю мечту, собрала все документы и была принята в Нью-Йоркский Университет, на отделение искусствоведения.

Они с Ниной решили отметить это, заказав обед в ресторане. Кофе они отправились пить к Кэсси домой, в качестве десерта было выбрано шоколадно-малиново-творожное суфле, которое Нина приобрела в изысканной кондитерской в ресторане «Би.Элтман», что на Пятой авеню.

Всю оставшуюся жизнь Кэсси до мелочей помнила подробности того вечера. Вечера, когда безмятежные, счастливые дни вмиг обернулись тревогами и отчаянием.

Кэсси не любила оставлять дочку одну, даже в другой комнате, поэтому она и установила ее плетеную, ручной работы колыбельку в кухнес-толовой, где она часто возилась у плиты. Девочка тихо сопела. Кэсси насыпала кофе в кофеварку и вдруг уронила почти пустую жестянку на пол. Звонкий металлический грохот разнесся по всем уголкам кухни, прыгая от потолка к полу, от стены к стене. Но малышка продолжала спать, посасывая розовыми губками свой маленький пухлый кулачок.

Кэсси похолодела. Испугавшись своей неожиданной мысли, она упала на коленки перед колыбелью и, как в литавры зазвенела двумя жестяными плоскими крышками. Эми не шелохнулась.

Обменявшись с Ниной взглядами, Кэсси схватила радиоприемник, поискала программу с самой шумной музыкой и включила полную громкость, так что зазвенели бокалы на полках. Обе они смотрели на Эми. И ничего. Никакой реакции.

Нина вышла из комнаты, вернулась через минуту, выключила радио.

– Вот, посмотри, что я принесла.

Кэсси взглянула на название брошюры, которую дала ей Нина: «Проблемы слуха у детей».

В глазах замелькали пятна, как при контузии, – Неужели ты думаешь, что Эми...

Тут голос изменил ей. Произнести страшное слово она боялась, будто сказанное вслух оно сделает предположение реальностью.

– ..глухая? – закончила вместо нее Нина. – Не знаю, Кэсси, но, если честно, меня кое-что иногда настораживало. Я, правда, говорила себе, что мало что понимаю в детях. Может, все эти рассказы об их постоянных криках и воплях преувеличены. Или, может, Эми просто на редкость спокойная девочка. Или...

– Нет, ты ошибаешься.

Кэсси вспомнила, как однажды она видела в парке группу глухих ребятишек, вспомнила их неуверенные движения, отрешенные лица, обрывочные, резкие звуки, которые мало чем напоминали речь. Эми ведь совсем не такая.

– Надеюсь, что ошибаюсь. Но консультация специалиста не помешает.

– Я не могу нанимать специалистов. И потом, по-моему, это лишнее.

– Я могу нанять каких угодно специалистов. – Кэсси собралась возражать, но Нина твердо продолжала. – Ты, кажется, забываешь, что Эми – моя крестница. И я, черт возьми, могу оплатить все медицинские счета. А ты, черт возьми, можешь, наконец, совладать со своей дурацкой оклахомской гордостью, если речь идет о здоровье твоего ребенка.

Волшебные слова были произнесены. Конечно, для Кэсси главное – здоровье дочери. Она согласилась поехать к детскому консультанту – убедиться, что их страхи напрасны.

Кэсси провела по нежно-розовой, как лепестки цветка, мягкой щечке. Малышка зашевелилась, потянулась и, открыв глаза, наградила маму ясной улыбкой. Потом залопотала что-то, вытащила из-под одеяльца ручки, и Кэсси тут же взяла ее из колыбели, прижала к себе. А сердце заходилось от тоски и тревоги, когда она думала, что же не в порядке со слухом у Эми. Нет, Бог не допустит!

С того дня начались скитания по врачам, профессорам, консультантам. На вопрос, не страдал ли кто-нибудь в ее семье глухотой, Кэсси отвечала, что о родственниках отца она никаких сведений не имеет, а вот в семье Белл, определенно, не было глухих.

– А отец Эми? Его семья? – спросила Гэрриет Грин, детский врач.

– Ее отца нет в живых.

Это была ложь. Именно в то утро, сидя в приемной у доктора, Кэсси рассеянно листала какие-то журналы, разложенные для ожидавших пациентов, и вдруг со страницы еженедельника «Тайм» взглянуло улыбающееся лицо Рорка Гэллахера. Из заметки Кэсси узнала, что он не так давно возвратился в Соединенные Штаты, живет сейчас в Сан-Франциско; только что его дизайн-проект нового театрально-зрелищного комплекса в городе был признан лучшим.

– Простите? – Кэсси вдруг поняла, что доктор Грин только что спросила ее о чем-то, а она не слышала... Мысли ее были заняты фотографией в журнале, где на фоне театра «Голден Гейт» рядом с Рорком стояла стройная блондинка.

Из текста явствовало, что это некая Филиппа Хэмилтон, разведенная дочь Ричарда Хэмилтона, главы всемирно известной проектно-строительной фирмы «Хэмилтон Констракшн», чей офис находится в Сан-Франциско. Мистер Хэмилтон, говорилось в журнале, часто сотрудничает с Рорком Гэллахером.

– Кто-нибудь из родственников отца Эми не был глухим? – повторила вопрос доктор Грин.

– Нет, – уверенно сказала Кэсси; еще бы, иначе Гэллахер-сити переполнился бы слухами об этом.

Теперь врача интересовало течение беременности. Нет, не было ни краснухи, ни несовпадения резус-фактора, ни преждевременных родов, докладывала Кэсси. Рассказала она и о жутком токсикозе, почти с первых недель мучавшем ее, не забыла и о «лечении» лошадиными дозами антибиотиков (опустив, правда, сведения о том, что происходило это в городской тюрьме). Нет, никаких неожиданных громких ударов вблизи Эми не было, продолжала отвечать Кэсси доктору, головой она не ударялась, она даже не болела ни разу. Эми, утверждала Кэсси, а Нина готова была подтвердить это, на удивление крепкий, здоровый ребенок.

– Она целыми днями, с самого рождения, лопочет и гукает, – сообщила врачу Кэсси, будто эти сведения должны были опровергнуть диагноз специалиста. – Разве это не говорит о том, что она повторяет звуки, которые слышит?

– Лепет и гуканье – обычное явление для всех детей первого полугода жизни, – мягким голосом сказала доктор Грин. Из всех специалистов, кто смотрел Эми, наибольшее доверие вызывала эта добрая бабушка Грин. – Слабо слышащие дети начинают скоро страдать из-за отсутствия обратной звуковой связи, и в конечном счете сами резко сокращают объем издаваемых звуков. И вот, когда ребенок умолкает, мать замечает отклонения.

Кэсси побледнела.

– Я заметила, что в последние недели она стала уж совсем тихой, – неохотно признала Кэсси, – но иногда она все же оборачивается на шум.

Кэсси умолчала, что «опыты» с шумом и грохотом они с того вечера проделывали постоянно.

– А вы, конечно, награждаете ее за это улыбкой.

– Ну, вообще-то, я рада, когда она реагирует, но назвать это наградой...

– Ваша девочка, безусловно, очень умна и развита.

– Она опережает сверстников, – с материнской гордостью объявила Кэсси.

– Вот в этом и дело, мисс Макбрайд, – мягко, но серьезно сказала доктор Грин. – Возможно, что Эми следит за вами боковым зрением и уже знает, что если она обернется и взглянет на мамочку, то получит от нее улыбку.

Кэсси не знала, что сказать. Кошмар какой-то.

– Так что же нам теперь делать? – наконец спросила Нина.

– Мы проведем диагностическое исследование, – сказала доктор Грин, – сделаем аудиометрию, чтобы сразу исключить поражение среднего уха.

– Неужели такие тесты делают полугодовалым детям? – изумилась Кэсси.

– Такие тесты делают детям любого возраста, даже трехмесячным, – уверила ее доктор Грин. – Кроме того, я бы советовала сделать сканирование головного мозга, чтобы выяснить, как мозг реагирует на звуковые сигналы. Для детских случаев это иногда главное для постановки диагноза. – Она сняла очки в темной оправе. – К сожалению, это дорогостоящее исследование.

– Для нас это не проблема, – быстро сказала Нина, оставляя без внимания взгляд Кэсси. – Делайте все, что считаете нужным.

– Договорились, – кивнула доктор Грин и бодро улыбнулась Кэсси. – Я понимаю, что сейчас все это кажется катастрофой. Однако дети с отклонениями слуха прекрасно развиваются и интеллектуально, и физически, особенно если дефекты вовремя замечены и выявлены. Как, собственно говоря, поступили вы.

Кэсси вдруг со стороны посмотрела на себя.

Когда она в последний раз мыла голову? Эти недели все сходилось на Эми.

– Это, наверное, моя вина?

– Из записей вашего акушера я вижу, что вы правильно вели себя во время беременности, – живо отозвалась доктор Грин. – Конечно, затяжные роды могли сыграть свою роль, иногда это отражается на слухе ребенка. Потом есть вероятность токсического действия антибиотиков, которые вы принимали в первые месяцы. Но назвать конкретную, определенную причину очень непросто. Примерно пять из тысячи младенцев рождаются с дефектами слуха, – продолжала она. – Эми, увы, далеко не одинока. Вам нет нужды винить себя.

Она встала, вышла из-за стола, взяла руку Кэсси, крепко пожала ее.

– Что вы, дорогая моя, нынче не средние века. Каков бы ни был окончательный диагноз, ваша дочь будет жить полноценной, интересной, счастливой жизнью.

Ах, как бы хорошо поверить в это, думала Кэсси, сидя ночью в уютной детской, баюкая свою девочку и напевая колыбельную, которую ей никогда не услышать. Кого же будешь еще винить в этом, кроме самой себя?

Прошла неделя. Кэсси сидела в кожаном кресле напротив рабочего стола доктора, рассматривала висящие в рамочках дипломы. Ледяные руки она крепко сцепила на коленях. Все исследования ее дочери были уже сделаны. Сегодня будет вынесен вердикт. Кэсси от страха почти окаменела.

Пока она ждала доктора Грин, которая делала последние записи в истории болезни Эми, ей вдруг вспомнилось, что однажды она уже была в подобном состоянии ожидания и ужаса. Это было на суде, в тот день, когда ее приговорили к работам на отдаленных плантациях... Сейчас Кэсси молилась Богу, не зная, впрочем, верит ли в него, молилась за дочку, молилась, чтобы все обошлось.

– Кэсси, – наконец закончила писать Гэрриет Трин; она сняла очки и положила руки перед собой, – боюсь, что новости неважные.

Глядя в ее сосредоточенное, серьезное лицо, Кэсси чуть не лишилась чувств. Говорить она не могла, и доктор Грин продолжала:

– Наши опасения подтвердились. У Эми серьезное расстройство слуха неизвестного происхождения.

Значит, таков закон природы, что за счастье приходится платить несчастьями. За двадцать лет жизни Кэсси научилась всегда ждать худшего. И все равно сердце заходилось, застыла кровь. Она молча смотрела на врача, пытаясь осмыслить слова, прозвучавшие, как показалось сначала, где-то вдалеке.

И закрутилось в голове: что, неужели Эми никогда не услышит голос матери, никогда не побежит на свидание, не будет наряжаться на выпускной бал, не будет отмечать с друзьями свое шестнадцатилетие, не будет в ее жизни ни первого поцелуя, ни свадьбы с фатой и флердоранжем, ни малыша в колясочке? Неважно, что Кэсси самой не в чем было идти на школьный бал, и она не пошла туда, что не устраивались в ее доме праздники, что не было у нее свадьбы. Пусть.

Она только хотела, чтобы ее дочка жила иначе, жила радостно, интересно, спокойно и счастливо, лучше, чем она.

– Вы уверены? – удалось выговорить Кэсси, голос ее дрожал. – Бывают ведь и ошибки.

Например, взяли не те тесты для проверки или карточки в лаборатории перепутали...

– Все консультировавшие девочку специалисты подтвердили диагноз, Кэсси, – мягко произнесла Гэрриет Грин, – ошибки быть не может.

– Но ведь вы поможете ей? – с отчаянной надеждой спросила Кэсси. – Наверное, есть какие-то препараты. Или даже операция...

– У Эми нейрогенное поражение слуха. Это означает, что звуковые сигналы достигают внутреннего уха, но не достигают мозга. Боюсь, что это необратимо, не поддается лечению.

Кэсси обмякла в кресле, закрыла руками лицо. Этого не может быть. Это жуткий кошмарный сон, она сейчас проснется, и рядом будет веселая озорная Эми, она будет гулить, лепетать, громко смеяться, и они вместе с ней улыбнутся, какой глупый сон приснился ее маме.

– Все это не так страшно, как на первый взгляд, – сообщила доктор Грин, – с помощью специальных слуховых аппаратов Эми сможет слышать гром, например, звонок телефона, автомобильный гудок, даже громкий звук радио, возможно, что и усиленные голоса.

– А... говорить она сможет? – задала Кэсси вопрос, о котором все это время даже подумать боялась. Непроизвольно на ее глаза набежали слезы, однако она быстро смахнула их.

Доктор Грин улыбнулась, будто желая смягчить удар, который только что был нанесен Кэсси.

– Гарантировать стопроцентно полноценную речь я не могу, но начинать заниматься речевыми и голосовыми упражнениями надо обязательно. У детей с такими нарушениями важно заложить этот фундамент в первые три года жизни. Эми ведь обладает способностью кое-что слышать, мы выяснили это. Так что задача ваша если не облегчается, то сужается. Учитывая, что диагноз поставлен так рано, есть реальная возможность, что девочка говорить научится. Хотя вы должны понять, что нормально слышащие дети с младенчества начинают различать и воспроизводить звуки. Дети с дефектами слуха, соответственно, различий фонетических не ощущают. Но они умеют «видеть» звуки. Эми научится различать мельчайшие подробности движений ваших губ, по вашему дыханию будет улавливать ритм речи, интонацию. Но, несомненно, самые трудности будут с согласными.

Живи Эми в Оклахоме, с горькой усмешкой подумала Кэсси, никто и не заметил бы ее недостатка: в тех краях у каждого второго «трудности с согласными», да и с гласными тоже. Но каково жить без речи, уже всерьез испугалась Кэсси. Если Эми не научится общаться, она навсегда замкнется в бессмысленном молчаливом мире. Кэсси даже мысли об этом допустить не могла. Просто у них с дочкой вышло недоразумение. Досадное недоразумение, которое изменит немного их жизнь, даже усложнит ее, но не более.

Все эти проблемы будут преодолены. Преодолела же Кэсси все свои прошлые несчастья.

– Я сама училась правильной речи, размеренному дыханию, – вспоминая ночи, проведенные около радиоприемника, сказала Кэсси. – Я буду заниматься с Эми.

– Понимаю, прекрасно понимаю ваше стремление, дорогая, – доброжелательно сказала доктор Грин, – материнская любовь, помощь будут незаменимы для Эми. Но все же я рекомендую – как врач, да и как мать – поместить дочку в специальный интернат, где с ней будут заниматься профессионалы-дефектологи.

– Нет, ни в интернаты, ни в санатории я дочку не отдам, – вырвалось у Кэсси. Ей невыносима была одна мысль, что на ее малышке поставят клеймо «С отклонениями».

– Что вы, жизнь в специальном детском интернате будет для нее полезной, там она быстрее научится ориентироваться в мире, который в домашних условиях может быть страшным, непонятным ей. И уж, конечно, это не говорит о недостатке вашей любви к ней, – уверяла Гэрриет Грин. – Могу порекомендовать просто отличные заведения такого рода.

Как могла объяснить Кэсси, что груз вины, который свалился на нее, и так непосилен?

– Я сделаю сама все необходимое, – твердо сказала Кэсси. – Я научусь помогать своей дочери.

Выживание в этом мире всегда имело для Кэсси первостепенную роль, и теперь она ужаснулась тому, что Эми трудно будет усвоить необходимые жизненные навыки. Жуткие картины – Эми переходит улицу и не слышит автомобильного гудка, сирены скорой помощи, Эми гибнет в огне, не услышав вовремя предупредительного противопожарного сигнала – так и мелькали у Кэсси в глазах, наподобие фильма ужасов.

Она как мать обязана защитить своего ребенка, обязана вырастить его жизнеспособным, сильным, самостоятельным, способным справиться с любыми передрягами и ударами судьбы. А их никому не избежать, Кэсси знала это с малолетства.

Глава 9

Кэсси носилась со своей дочкой, как курица со своим выводком. Работу в офисе у Нины она оставила, вместо этого через бюро по трудоустройству получила надомную должность машинистки в одной страховой компании. Печатать приходилось по ночам, но, главное, можно было сидеть дома, занимаясь с Эми. Сон для Кэсси стал теперь почти непозволительной роскошью, она позабыла, высыпалась ли вообще в последние недели. Но какое это могло иметь значение! Взяв на свои не очень-то крепкие плечи тяготы дочкиного недуга, Кэсси не имела права жаловаться.

На примере своей собственной матери она давно поняла, что жалеть саму себя – последнее дело, которое только лишает жизненных сил. Кэсси твердо решила не предаваться этому.

Только после второй примерки удалось подобрать слуховые аппараты для малюсеньких ушек Эми. Сначала Кэсси очень переживала, когда надо было выводить дочку на прогулку. Эти желтовато-коричневые наушники, казалось, ставят штамп на ее малышке, как на неполноценном ребенке, и на ней самой, как на плохой или невнимательной матери. Кроме этого, Кэсси боялась людских предрассудков, которые, увы, частично разделяла и сама, – предрассудков нормально слышащего человека, что глухота – это неполноценность.

Чтобы собственная неграмотность – и медицинская, и педагогическая – не помешала нормальному развитию малышки, Кэсси отыскала в библиотеках все книги о детских дефектах слуха.

К ее разочарованию, их оказалось крайне мало.

Да и те, которые она нашла, были скорее предназначены для специалистов – сурдопедагогов или для врачей; они изобиловали медицинской терминологией, схемами, которые не так-то просто было применить к маленькой Эми.

Если бы шумы и звуки можно было взвесить, то Кэсси сказала бы, что уже тоннами их завалила свою дочь: рев пылесоса, шум текущей воды, радио, звон и лязг кухонной утвари усилиями Кэсси раздавались то позади ребенка, то у него перед носом. Таким образом мать надеялась научить Эми различать громкие шумы и резкие звуки, расширить ее представления об окружающем мире. Кроме грохота, стуков, трелей, издаваемых намеренно, Кэсси постоянно говорила с дочкой, говорила часами, старательно артикулируя, надеясь, что «звукоочертания» слов запомнятся Эми, помогут ей чуть позже разобраться в значении слов, фраз, а еще позднее – помогут заговорить самостоятельно.

Таковы были планы Кэсси. Но шли дни, шли недели, месяцы, а признаков того, что Эми понимает значение каких-либо слов не наблюдалось.

Больно было видеть невинную и безмятежную улыбку своей крошки, нисколько не усваивающей уроки, которые старательно давала ей мать.

– Эми требуется профессиональный уход и занятия со специалистом, – сказала Нина, однажды заглянув к ним с очередными подарками.

В этот раз – с огромным плюшевым жирафом для девочки и коробкой шоколадных конфет для Кэсси.

– Я не отдам в приют годов алого ребенка, – начала отбиваться Кэсси, как всегда, когда Нина поднимала эту тему. Нина не могла допустить, чтобы чувство материнской вины перешло пределы разумного.

Слуховой аппаратик на правом ушке Эми запищал.

– В конце концов, я ее мать, – отрегулировав давление наушника, сказала Кэсси.

Тревога давно превратили ее нервы в туго натянутые струны.

– Я единственная, кто понимает, что ей нужно и чего она хочет. Я единственная, кто может помочь ей.

– Именно поэтому она так «блестяще развивается», – сухо ответила Нина. Лицо Кэсси болезненно исказилось, и Нина ласково обняла ее. – Прости меня, я понимаю, что это звучит жестоко, но иначе ты ничего не поймешь. Ты утверждаешь, что только ты можешь помочь Эми, но вот перед нами факты. Девочке уже почти год. И несмотря на то, что ты почти загнала себя в гроб с этими занятиями, никаких признаков улучшения или развития речи нет.

Убитая и опустошенная, Кэсси закрыла лицо руками не в состоянии смотреть на Нину, не в состоянии встретить ужасную правду.

– Я так люблю ее, – всхлипнула она.

– Я знаю, – тихо произнесла Нина, поглаживая волосы Кэсси, желая как-то унять ее мучительную боль. – Но люби ее так, чтобы она смогла жить.

– Да, ты права, – сквозь пелену слез Кэсси едва различала предметы. Потом судорожно вздохнула. – Мы снова пойдем к доктору Гэрриет Грин.

Кэсси, которой просто кощунственной, дикой казалась сама мысль отдать ребенка в приют, с облегчением восприняла неожиданное предложение Гэрриет Грин.

– Недалеко от вашего дома есть очень хорошая детская сурдоклиника, – сообщила доктор Грин. – Если Эми трижды в неделю будет приходить туда на процедуры и специальные занятия, эффект сразу даст о себе знать. Конечно, понадобятся и дополнительные упражнения дома, и консультации, для вас, кстати, тоже. – Она сняла очки, покрутила их в руке. – На счастье, есть такой специалист, именно для домашних занятий. Бывшая медсестра из моей клиники ищет работу.

– Медсестра?

– Эдит Кэмпбелл, о которой идет речь, больше, чем просто медсестра, – улыбнулась доктор Грин. – Кроме всего прочего, она еще и страдающая в пустом доме без внуков бабушка.

– Не совсем понимаю вас.

– Эдит – вдова. Долгие годы она держала на себе почти всю организационно-практическую работу у нас. Но вот Челси, ее тогда трехлетняя внучка, неожиданно потеряла слух из-за тяжелейшего тонзиллита и осложнившегося воспаления среднего уха. Это было пять лет назад. Дочь Эдит, Энджи, тогда жила одна, муж давно оставил ее, она не могла бросить работу, чтобы постоянно водить девочку в клинику. Тогда со службой рассталась Эдит, переехала к дочери и внучке, чтобы Энджи не потеряла места. Однако дела их шли неплохо, со временем Энджи вышла замуж за одного биржевика из Мерил-Линч, позднее его перевели в Сиэтлл. Пришлось уехать туда и Энджи с дочкой. Теперь Эдит снова хочет начать работать. Безусловно, я была бы счастлива взять ее на старое место, тем более, что все наши маленькие пациенты всегда обожали ее. Но у меня есть ощущение, что Эдит страдает от одиночества, переживает, что нет малышки, о которой она могла бы заботиться.

– Вы полагаете, она согласилась бы жить у нас, занимаясь с Эми?

– С радостью согласилась бы, – не колеблясь сказала доктор Грин. – Почему бы вам с нею не встретиться, не переговорить? И поверьте мне, дорогая, лучшего человека для ухода за вашей девочкой вы не найдете. Дело тут не только в том, что Эдит – добрейшей души женщина, она первоклассный специалист-дефектолог, она знает, как растить глухих детей.

Ничем особенно себя не утешая, Кэсси согласилась встретиться с этой чудо-Эдит. Знакомство нисколько не разочаровало ее. Интеллигентная, лет шестидесяти женщина, мягкого нрава, только подошла к маленькой Эми, как та, конечно, ничего не слыша, не издавая никаких звуков, счастливо и радостно заулыбалась ей. Кэсси поняла, что слова Гэрриет Грин о том, что все дети обожают Эдит, соответствуют действительности. Более того, Эдит Кэмпбелл прекрасно чувствовала состояние самой Кэсси.

– Мы тогда пережили шок, – рассказывала она. , – Челси была таким ярким, музыкальным ребенком, мы даже не подозревали, что ее ждет такая судьба. Бы, конечно, думаете, что я, работая в клинике Гэрриет Грин, ежедневно видя неслышащих ребятишек, легче перенесла все это.

Нет. Я оказалась полна глупых предрассудков, сомнений, о которых сама прежде не подозревала.

И потом это мучительное чувство вины перед малышкой... Но, так или иначе; я воспринимала Челси как нормального ребенка, лишь с нарушениями слухового аппарата. И это было самой большой моей сшибкой.

– Почему? – ахнула Кэсси. Ведь она именно так думала о своей дочке.

– Потому что со временем я поняла, в чем была не права. Глухота – это не инвалидность, когда, например, отказывают конечности или наступает слепота. К сожалению, в нашем сегодняшнем мире глухота считается неполноценностью. А ведь мир глухого человека – это мир человека нормального, мисс Макбрайд. И наша задача в тем и состоит, чтобы глухие дети чувствовали себя полноценными, не изгоями, не инвалидами.

Какой бы непривлекательной вам не показалась сейчас моя идея, но Эми необходим равный доступ и в мир глухих людей, и в мир слышащих. Ей необходимо бывать в среде глухих, тех, кто уже достиг многого в своем развитии, именно для того чтобы поверить в себя. Конечно, в сочетании с постоянными индивидуальными занятиями.

– Эми ведь только один год, миссис Кэмпбелл, – сочла нужным напомнить Кэсси.

– Никогда не рано заняться воспитанием уверенное, и в себе, – успокоила ее Эдит, дружески похлопав по коленке. – Не волнуйтесь, дорогая, не так уж много времени вы потеряли, вместе мы все наверстаем.

Эдит Кэмпбелл, как выяснилось, была своеобразной последовательницей Дейла Карнеги и Нормана Винсента Пила. Она говорила почти два часа; печенье было все съедено, чай давно остыл, а Эдит повторяла и повторяла: глухие люди могут делать абсолютно все, что люди слышащие, все, кроме одного – они не могут слышать. Если разум постигнет это, а сердце поверит, достичь можно будет всего. Могу все, но не слышу. Формулировки этой мысли менялись, оставалась суть.

Главное – достоинство человека неслышащего.

Когда наконец Эдит замолчала, Кэсси неожиданно для себя обнаружила, что впервые за эти полгода настроение у нее оптимистичное и бодрое.

– Когда бы вы смогли начать работу? – поинтересовалась она.

– Когда буду нужна.

– Вы были нужны и полгода назад, – призналась Кэсси. – Придется исправлять сделанные мною ошибки.

Однако уже через неделю воспрявшая было духом Кэсси получила очередной удар – после разговора с администратором клиники, которую рекомендовала доктор Гэрриет Грин.

Сурдодефектологическая детская клиника была уютной, удобной, стены холлов и кабинетов были разрисованы мозаиками и орнаментами – дело рук самих пациентов. Всюду были игрушки – куклы, машинки, складные головоломки, краски и карандаши на маленьких ярких столиках. Побеседовав с лечащим врачом Эми, Кэсси узнала, что сначала важно заняться с девочкой индивидуально – это забота специалистов клиники. Особая программа будет и для домашней работы. Позднее Эми определят в возрастную группу для коллективного обучения.

– Место замечательное, – на следующий день Кэсси рассказывала Нине, во всех подробностях описывая клинику. – Сотрудники высонепрофессиональны, к детям внимательны и, похоже, по-настоящему любят свое дело.

– Тогда почему у тебя лицо кислое?

– Да потому что это жутко дорого. Полдня промотавшись по страховым конторам, я выяснила, что скидок мне не положено. А самостоятельно оплатить все счета я не смогу, даже если найду вторую работу.

– У меня на этот счет есть кое-какие соображения, – сказала она.

– Нет, – покачали Кэсси головой, – ты и так уже слишком много для меня сделала. Больше я у тебя ни цента не возьму.

– Тебе никогда не приходилось слышать, что поспешные выводы до добра не доведут? Ладно.

В общем, я давно жду подходящего момента. Ты сейчас в хорошей форме, фигуры все это тебя не лишило, – Нина профессиональным взглядом окинула роскошное тело Кэсси, – так что, пришло время «запускать» тебя в дело.

– О, конечно, – с иронией откликнулась Кэсси, – ты сама позвонишь в «Вог» или это сделаю я?

– Для начала сделаем фото пробы, – серьезно сказала Нина. – Завтра, в девять утра ты встретишься с Томми Джонсом.

Кэсси достаточно долго проработала в фотоагентстве Грейс, чтобы знать это имя. Джонс был одним из корифеев своего дела. Совершенно очевидно, что Нина всерьез решила заняться своей подопечной.

– Мне надо подумать.

– Прекрасно. Подумай, а мы пока приведем в порядок твою голову.

Нина встала, прошла в ванную, где Эми отмывали от овсяных хлопьев, которыми она посыпала свою голову.

– Эдит, – обратилась Нина к миссис Кэмпбелл, которая, казалось теперь, всю жизнь жила в этом доме. – Я забираю Кэсси на «капитальный ремонт». Вернемся часам к шести. Но, возможно, и позже.

– За нас не беспокойтесь, – откликнулась Эдит, – мы с Эми прекрасно управимся. Так что развлекайтесь, девочки.

– Когда из твоей шевелюры мы соорудим какое-нибудь подобие прически, займемся маникюром, – сообщила Нина, когда они устроились на заднем сиденье такси. – Ногти у тебя явно коротковаты.

– Ты же знаешь, что я стригла их, чтобы не поцарапать Эми. Менять ей одежку приходится часто.

– Это верно, – согласилась Нина, – однако теперь этим будет заниматься Эдит.

Что-то подобное ревности кольнуло Кэсси в сердце.

– Я все же остаюсь матерью Эми, даже если Эдит будет жить у нас постоянно.

– Конечно, остаешься, – нетерпеливо подхватила Нина. – Господи, Кэсси, можно подумать, ты оставила ребенка в цыганском таборе, а не под присмотром добродушной няни-бабушки, кстати, первоклассного специалиста-дефектолога и, между прочим, весьма высокооплачиваемого.

Кэсси, все еще опасаясь, что Эми, когда научится говорить, назовет мамой не ее, а Эдит, промолчала.

Через три часа грива Кэсси превратилась в руках волшебника Кеннета в струящийся каскад, на коротко подстриженные ногти наклеили миндалевидные перламутровые пластинки, а Нина преподала ей краткий курс макияжа.

– Чувствую себя Элизой Дулитл, – призналась Кэсси, наблюдая в зеркало, как Нина наносит ей на скулы тончайший слой румян.

– Вот так. Выглядишь – потрясающе, – наконец объявила Нина.

Домой они вернулись, когда было уже темно.

Эдит сказала, что Эми сейчас спит, что весь день она была умницей и паинькой, как всегда, и что сама Эдит собирается посмотреть очередную серию – »Далласа».

– Мне так нравится этот коварный Джей Ар, – призналась она в любви к одному из телегероев, лукаво улыбнулась и ушла.

– Знаешь, Кэсси, – задумчиво сказала Нина, когда та проведала мирно спящую дочку, – я иногда думаю, что наша с тобой необычная встреча – это лучшее, что было в моей жизни.

Только теперь я поняла, как мне не хватало близких людей, семьи.

– Скорее, это лучшее, что было в моей жизни, – возразила Кэсси и тут же поправилась:

– Не считая, конечно, Эми.

– Да уж, – согласилась Нина. – Ты только представь, если бы в тот день в туалет зашла не я, а Эллен Лэмберт.

Эллен Лэмберт – тоже бывшая супермодель – возглавляла конкурирующее фотоагентство, но, насколько знала Кэсси, больше интересовалась доходами, чем судьбами своих людей.

– У Эллен куча агентов, которые только и делают, что ищут, нанимают новых девочек. А я к своим подопечным отношусь серьезно, заглядываю вперед, просматриваю карьеру каждой.

Для тебя же, Кэсси, мы создадим принципиально новый облик. Облик, который сделает тебя одной из самых дорогих супермоделей мира.

Нина достала из стеганого саквояжа от Шанель листок – это был их контракт.

– Тебе надо лишь поставить внизу свою подпись. И будешь богата.

– Ты действительно думаешь, что такое возможно? – спросила Кэсси, вздохнула, взяла ручку и вывела ка контракте свое имя.

– Безусловно, – подписывая в свою очередь договор, ответила Нина. – Осталось убрать документ в папку. И сменить тебе имя.

– Сменить имя? Зачем? Чем плохо мое имя?

– Кэсси Макбрайд могут звать симпатичную девушку из Гэллахер-сити, что в Оклахоме, – терпеливо объяснила Нина, – но для твоего нового облика в нем маловато экзотики и шика.

Тебе предстоит бать звездой, и у меня есть имя для этой звезды. – Она сделала паузу в предвкушении эффекта. – Джейд.

– Джейд? Это что еще за имя?

– Многие знаменитости живут под единственным именем. Ты, помнится, сама рассказывала мне, что в Древнем Китае красивую женщину величали Джейд. Жадеит[9].

До сих пор очарованная этим чудо-минералом, которым из века в век славились земные цивилизации, Кэсси вспомнила, что в китайской литературе с душистым жадеитом сравнивали нежную кожу красавицы, осколками жадеита называли утраченную привлекательность.

– Никогда не думала, что смогу носить другое имя. Джейд?..

– Ты привыкнешь к нему быстро, сама не заметишь, – успокоила ее Нина. – Поверь мне, такое имя – то что надо. Оно запоминающееся, к тому же все сразу обратят внимание на твои зеленые глаза. Женщина с такими глазами, как у тебя, в состоянии править миром.

– О да, только до успеха мне, пожалуй, еще далековато.

– Не так уже и далеко. – Нина подала ей высокий узкий бокал. – Итак, за Джейд. За восходящую звезду.

Необычно было поднимать тост за саму себя, и тем не менее Кэсси сделала глоток и подумала, какой же подарок судьбы – ее встреча с Ниной Грейс.

На пробы в фотоателье Томми Джонса Кэсси приехала вся на нервах. Но Томми все время оставался на удивление спокойным, подбадривал Кэсси улыбками, шутил, и скоро ее движения стали раскованными, сама она будто слилась с ритмами рок-музыки, звучавшей в студии.

– Я думала, он только в помещении будет делать снимки, – сказала Нина вечером, разглядывая фотографии, доставленные посыльным с Кристофер-стрит, где находилась студия Джонса.

– Сначала и я так думала, – ответила Кэсси, – но потом Томми вошел в азарт и сказал, что желает сделать нечто новенькое вместо наскучивших «модных картинок».

– Что же, это он и сделал, – призналась Нина, перебирая глянцевые снимки, где Кэсси была крупным и средним планом, в анфас, в профиль, в полный рост Слегка вызывающие фотографии тем не мерее задевали за живое: вот Кэсси на фоке свалки в черных кружевах от Слега Кассини, вот она отрешенно прислонилась к мраморной колонне Метрсполитен-Оперы, на ней надета узенькая полоска джинсовой юбочки и черная кожаная с заклепками куртка; а вот Кэсси на подножке тяжелого грузовика, на ней лишь мужской смокинг, мягкая мужская шляпа, а на ногах – туфельки на немыслимо высоких и тонких шпильках.

– Что ты знаешь о Кении?

– О Кении? – переспросила Кэсси, не уловив смысл вопроса. – Это в Африке. Больше ничего.

– Ничего, скоро узнаешь больше. Одна из наших девочек в парижском филиале по графику должна была ехать в Кению, на съемки для «Вога». К сожалению, она умудрилась днем заснуть на пляже в Монте-Карло, и теперь, по словам нашего шефа-фотографа, с нее, как с креветки, слезает слоями красная шкура. Фотографу нужна модель через десять дней. Мне необходимо беречь свою репутацию в глазах французских авторитетов, а тебе нужна работа. – Нина удовлетворенно улыбнулась. – Идеальное совпадение.

Со слезами оставив Эми под опекой Эдит Кэмпбелл, Кэсси с неизбежной бюрократической волокитой получила паспорт на выезд и, не успев опомниться, уже летела в самолете, следующем в Найроби, в качестве Джейд, расставшись с Кэсси Макбрайд, уроженкой Гэллахер-сити, штат Оклахома.

Африка – удивительный далекий мир! Первозданный, дикий край, пейзажи которого оказались более впечатляющими и неотразимыми, чем того ожидала Кэсси Ночь она провела в относительной безопасности сафари-палатки зкстра-класса, а утром, едва рассеялась серебристая дымка, Кэсси в каком-то священном оцепенении увидела закрывающую полнебосвода великую Килиманджаро.

– Потрясающе... – ахнула Кэсси, очарованная снежным сиянием горной вершины.

– Потрясающе; но не более., чем потрясающи вы, ma cherie, – сказал ей Стефан Рибу. Знаменитый фотсмастер вчера даже и; пытался скрыть, как насторожен тем, что Грейс прислала ему начинающую модель. Однако, приглядевшись к Кэсси, он, похоже, изменил свое мнение. – Вы определенно этим владеете.

– Этим? – рассеянно переспросила Джейд, больше внимавшая звукам саванны – невдалеке трубили слоны.

– Pulpeuse.

– Простите. Я не знаю французского, Стефан чисто по-галлайски пожал плечами.

– Перевести это невозможно. Скажу только, что этим обладала Сьюзи Паркер. Верушка. И, в тех редких случаях, когда она демонстрировала merveilleux щелочку между зубами, Лорен Хаттон[10]. Но вы, та cherie, – продолжал он, сломав веточку цветущего дерева и украсив ею волосы Джейд, – вы владеете этим в совершенстве.

Восемь дней, всего восемь дней, которые они провели в Африке, показались целой жизнью.

Стефан находился в бесконечном движении, таскал свою группу по чайным и кофейным плантациям, возил по буковым лесам, по саванне, они забирались на склоны пушистых от снега гор, бродили по зеленому Большому Плато, потом вновь спускались к хрустальным оконцам голубых равнинных озер. Это был край неуловимых настроений, край, который невозможно покорить.

Весело щелкала фотокамера Стефана Рибу, и вот Кэсси кормит сахарком толстокожих носорогов на фоне хижин, крытых пальмовыми листьями, вот она среди грациозных антилоп на пронзительно-зеленом лугу, отгороженном от хищников электроструной, вот она плавает в озере, на берег которого, на мелководье, приходят на водопой леопарды.

Нина, отправляя Кэсси в Найроби, дала ей в дорогу роман «Из Африки!»[11], и Стефан решил сделать несколько кадров, нарядив Джейд в белое струящееся кисейное платье, усадив ее за стол, покрытый белоснежной скатертью, сервированный сверкающим хрусталем, фарфором, посудой «Ройял Ворчестер», блестящими серебряными приборами. Кэсси с легкостью вообразила себя героиней Айзека Динесена – дамой из «Белого племени Африки», ждущей приезда своего благородного любовника. А рядом ходили царственные газели и пугливые зебры.

Но на следующий день облик Джейд кардинально менялся – она появлялась в мужской футболке, шортах хаки, в тяжелых башмаках на шнуровке, с поднятым дротиком в одной руке, с ястребом – на другой, обтянутой кожаной перчаткой.

– Так, так, – одобрительно приговаривал Стефан, не переставая щелкать фотоаппаратом;

Кэсси поворачивалась и так, и эдак, глядя воинственно и свирепо, точь-в-точь, как воин масаи в боевом облачении, сопровождавший ее в кадре. Стефан Рибу не мог, конечно, знать, что яростное выражение глаз девушки вызвано ее фантастической мыслью, как бы этим копьем она пронзила черное, злое сердце Кинлэна Гэллахера.

В последний перед отъездом день Стефан потащил всю группу в частный заповедник, расположенный на возвышенности Лайкипия. Близились сумерки. Багровое солнце лило расплавленные струи света на землю. Давно привыкшие к людям зебры, жирафы, львы, буйволы никакого внимания не обращали на женщину в миниатюрном, тигровой расцветки купальнике-бикини, бродившую у водоема.

– Вы думаете о мужчине, – таково было задание Стефана Рибу, который торопился поймать последние капли солнечного света и то и дело щелкал «Никоном». – Вы думаете о сильном, суровом мужчине. Вон он там, в тени, он полон тайн – тайн, которые вы жаждете знать...

И хотя Кэсси полагала, что ей удалось изгнать из своего сердца и разума Рорка Гэллахера, слова фотографа вызвали мучительно-сладкие воспоминания об урагане, о штормовом укрытии, о дне, когда зачата была Эми.

Джейд медленно поднесла к волосам руки, пальцами перебирала их, глядя из-под густых опущенных ресниц прямо в камеру. Желание – острое, горячее, опасное – загорелось в ее удлиненно-раскосых кошачьих глазах.

Она улыбалась женственно и соблазнительно.

Сила призыва этой улыбки была неодолима, могла заворожить любого мужчину, заставить бросить все и отправиться за ней куда угодно, хоть в саму преисполню. Такая женщина сводит мужчин с ума, для такой женщины мужчина готов на все.

– Manifique, – пришел в восторг Рибу, – не дрогнула бы рука, Джейд. О небо, если Ева хоть немного была похожа на вас сейчас, я понимаю того парня, Адама, который не устоял и вкусил пресловутого яблочка.

Стефан щелкал камерой, продолжая болтать.

– Я влюблен в вас, cherie, с каждым взглядом влюблен все больше и больше. От каждого вашего взгляда чувство мое усиливается, – мурлыкал он, – вы почти заставили меня пожалеть, что я не родился гетеросексуальным, та cherie.

Джейд подумала, что драгоценнее в его устах комплимента быть не может.

В последнюю ночь, когда вся фотогруппа веселилась в красной палатке Стефана, Джейд в одиночестве сидела у костра и размышляла, как же далеко она забралась.

Прошло только десять дней! И дело не в милях, хотя Кения – буквально на другом краю света, если смотреть из Гэллахер-сити, штат Оклахома. И даже если из Нью-Йорка.

Она уже не была той юной, наивной девушкой, которая боготворила Рорка Гэллахера. Не была она больше и затравленной женщиной, которую Кинлэн Гэллахер вышвырнул из родного города. Непростая жизнь дала ей опыт, закалила ее, научила рисковать.

Глядя в бесконечное, с россыпями звезд черное небо, Джейд вдруг поняла, что ей вполне по душе собственный новый облик «интересной женщины».

Глава 10

Апрель

1983

Через год жизнь Джейд решительно изменилась.

Как только французский журнал «Вог» появился в киосках, мир был оповещен о появлении «нового лика десятилетия». В рейтинге знаменитого «Харпер Бэзар» Джейд была названа красивейшей женщиной Америки.

Теперь Нина на месяцы вперед расписывала график работы Джейд, плата за час съемок скрывалась уже в поднебесье.

И тем не менее Джейд жила очень экономно, по возможности избегая покупок одежды, выпивки, сторонясь вечеринок, на что многие ее знакомые тратили горы денег. На сбереженные Джейд средства иные могли бы питаться неделю. А «коллекция» миниатюрных кусочков мыла и флакончиков шампуня из различных гостиниц, где бывала во время съемок Джейд, многих позабавила бы.

Оставив позади полуголодные дни, Джейд только укрепилась в своих намерениях заниматься аукционами, правда, желание работать аукционистом сменилось желанием иметь собственную фирму по проведению аукционов.

– Тебе не кажется, что эта мечта – из разряда нереальных? – осторожно спросила Нина, когда Джейд посвятила ее в свои планы.

– Я же не веду речь об аукционе, престиж которого будет равен Сотби, Кристи, даже Бентли, – начала объяснять Джейд, – я имею в виду небольшую фирму, относительно доступную, вроде тех, что на лондонских рядах Бонэмз; я бы проводила бы торги восемь-десять раз в год... сначала, может, всего раз в квартал.

– Почему бы тебе не открыть галерею искусств? Или заняться торговлей антиквариатом?

Натура практичная, Джейд, конечно, уже обдумала эти варианты.

– Слишком скучно, – отвергла она эту мысль.

– А я все вспоминаю первый аукцион, где была с мисс Лилиан. Тогда меня потрясли не только антикварные драгоценности, но сама атмосфера этого мероприятия. Не могу забыть, насколько тот аукционист заворожил богатых и сановных посетителей. Я когда сразу поняла, что больше всего в жизни хочу держать я руках этот деревянный молоток, а всю аудиторию – в напряжения.

Она сдержанно улыбнулась.

– Знаю, мои речи звучат вызывающе кажутся нереальными. Однако кто бы мог подумать, что Кэсси Макбрайд, девчонка «из-за железной дороги», станет когда-нибудь супермоделью мирового класса? – Улыбка ее исчезла, Джейд задумчиво продолжала. – Я понимая, что слишком далеко заглядываю. Но я хочу допытать счастья, Нина Потому что иначе я закончу свои деньки, горюя, как моя матушка, что упустила свой шанс.

Джейд продолжала работать, стремясь к своей голубой мечте; зарабатывала она теперь столько, что самой не верилось. Вся жизнь переходила в своей особой атмосфере, главной составляющей которой была работа. Надежная, спокойная работа.

Вскоре после второго дня рождения Эми Эллен Уолтере, лечащий врач из детской клиники, сообщила Джейд, что одна супружеская пара, имеющая собственную методику обучения глухих детей, достигла замечательных результатов, работая с ребятишками, чей диагноз был еще более безнадежным, чем у Эми.

– Они ведут на дому занятия с группой, – сказала Эллек Уолтере. – Это в Бруклине.

– В чужой дом я Эми не отдам, – как заклинание – уже в который раз! – повторила Джейд.

– Я не предлагаю, чтобы Эми жила в той семье. Тем не менее, если она будет проводить там несколько часов в день, как другие дети в подготовительных дошкольных группах, уверена, польза от общения со сверстниками не замедлит сказаться. Насколько я знаю, эта семья – Кинг – сейчас набирает очередную группу. Если хотите, я могу порекомендовать Эми.

Джейд сказала, что хотела бы сначала сама познакомиться с этой домашней школой, и, не откладывая, отправилась в Бруклин. Нужный ей дом находился на Восточной 42-й улице, это был небольшой уютный особнячок за невысокой белой изгородью. Каждый домик на этой улице был украшен американским национальным флагом, что создавало праздничное настроение.

Джейд постучала в окрашенную ярко-красной краской дверь, в глубине дома залаяла собака.

Доносились и громкие, веселые детские голоса, ритмичная музыка – Майкл Джексон.

Неожиданно на пороге появилась женщина лет пятидесяти, с лицом открытым и добродушным.

Одета она была в джинсы и свободный хлопчатобумажный пуловер.

– О, Джейд, добрый день, – улыбаясь сказала она. – Мы ждем вас. Заходите, пожалуйста.

На Джейд был алый костюм от Оскар де ла Рента и белая шелковая блузка, которую она откопала в магазине «Пойман». Юбка была выше колена, блузка – с глубоким вырезом, жакет сильно заужен в талии, с эффектной линией плеча. Наряд дополняли элегантные красно-белые лодочки Едва переступив порог этого дома, Джейд сразу поняла, что разоделась не к месту.

Собака, что лаяла у двери, была явно неизвестного происхождения. Размерами – с небольшой «бьюик». Собака тут же в восторге бросилась к Джейд, оставив на ее юбке черные следы от лап.

– Роуди, фу! – Джин Кинг схватила собаку за ошейник.

Тут в комнату влетела ватага ребятишек, чумазыми руками они схватили Роуди, браня и лаская его одновременно, стали тащить за собой.

– Они на заднем дворе куличи из глины делают, – с виноватой улыбкой глядя на грязную юбку Джейд, сказала хозяйка. – Боюсь, Роуди до сих пор думает, что он – тоже дитя.

Сейчас я принесу вам влажную губку.

– Да не стоит беспокоиться, – откликнулась Джейд, глядя в окно во дворик, где под раскидистым вязом дети возились с собакой. – Всегда хотела иметь собаку.

– Отлично. Вот вам Роуди. Даром.

Джин Книг повела Джейд по своему дому, где царил уютный беспорядок. Все деревянные поверхности были безжалостно заляпаны детскими пальчиками. Ковровое покрытие давно износилось, пестрело пятнами, разнообразными по форме, цвету и размерам.

– Это Винни, шестилетняя девчушка, на прошлой неделе делала здесь виноградный напиток, – указывая на свежее бордово-красное пятно, объяснила Джин, – к сожалению, ей не все удалось перелить в кувшин.

Джейд сразу вспомнила, как она, в возрасте этой Винни, однажды случайно разлила молоко за столом, где завтракала Белл. Щека горела неделю...

Мебель – вся разнородная – была старой настолько, что сошла бы за доисторическую. А игрушки везде и всюду придавали дому Джин Кикг добрый, веселый, лукавый вид Джейд легко представила, как ее Эми будет завтракать на этой кухне в желтых тонах, где холодильник оклеен детскими рисунками, как она будет играть в кубики, которые сейчас яркой горкой сложены на самодельных книжных полках, рядом с толстыми стопками книжек, альбомов, раскрасок.

Не хотелось только представлять Эми спящей в небольшой спальне, хотя комната была веселая и уютная – обои в цветочек, радуга через потолок. К счастью, необходимости оставлять здесь дочку на ночь не будет – благодаря Эдит.

Эта женщина оказалась настоящим чудом – и няней, и педагогом, и домохозяйкой в одном лице.

Она делала все покупки, готовила, водила девочку в клинику на процедуры, подолгу занималась по специальной методике и с Эми, и с самой Джейд. Поначалу Джейд была против, что Эдит взяла на себя столько дел, но эта добрая женщина, ставшая им почти родной бабушкой, уверяла, что ей только в радость заботиться о них, что теперь ее жизнь вновь обрела смысл. А поскольку она была искренна и добра, Джейд больше не сопротивлялась.

– Вам стоит пообщаться с нашими ребятами, – сказала Джин, приглашая гостью пройти во двор. В дальнем углу сада Джейд заметила аккуратно возделанный огород. На грядках копались дети. Зеленела кудрявая ботва редиски, моркови, побеги мелких томатов были тщательно подвязаны.

Джейд ехала в этот дом настороженно. Но теперь, познакомившись с шестью маленькими обитателями этого дома, которым было от полутора до двенадцати лет, обратив внимание на атмосферу здорового соперничества между ними, поддержки и дружбы, Джейд приободрилась.

Большинство ребят носило небольшие слуховые аппараты, правда, одна маленькая девочка, судя по всему, с серьезной глухотой, была вынуждена пользоваться аппаратом в виде черной коробки, который висел у нее на груди. Увлеченная веселой игрой в фантики, она, казалось, напрочь позабыла о жизненно важном для нее приборчике. Детские ручки так и мелькали перед глазами. К удивлению Джейд, многие ребята говорили очень хорошо. Никого из них, похоже, не смущало, что другие могут его и не услышать.

Вдруг черный слуховой аппарат маленькой девочки пронзительно засвистел, и Джейд тут же увидела, к ней подбежал семилетний мальчишка в наушниках и очках с толстыми стеклами и быстро отрегулировал интенсивность звука.

– Как же они хорошо говорят, – пробормотала Джейд, скорее себе, чем миссис Кинг. – Я даже не ожидала.

Честно говоря, даже после года терапии и процедур в детской клинике, которую исправно посещала Эми, мнение доктора Гэрриет Грин о том, что девочка будет в свое время говорить, казалось уж слишком оптимистичным.

– Глухие дети, как и слышащие, все очень разные, – сказала Джин Кинг. – И достижения у них разные. Соответственно, было бы ошибкой ожидать, что у всех речь будет совершенной.

Именно поэтому мы придерживаемся теории Множественного общения. Вы слышали об этом?

Узнав диагноз Эми, Джейд перечитала гору литературы, где излагались самые разные методы обучения глухих детей – от знакового общения до «губной» речи.

– Теория Множественного общения предполагает использование знаков в качестве дополнения к «губной» технике, насколько я знаю.

– Совершенно верно, – улыбнулась Джин Кинг, точь-в-точь как учительница – отличнику. – Мы, «множественники», как и приверженцы «губной» теории, считаем, что дети в состоянии научиться говорить. Поскольку одни глухоговорящие имеют речь невнятную, другие не могут овладеть «губным» чтением, мы придерживаемся того, что знаки, пальцевая техника и губная речь должны взаимно дополнять друг друга.

Мы уделяем особое внимание именно речевым навыкам, и в их овладении особое место принадлежит универсальной знаковой системе, – продолжала Джин, в такт своим словам плавно двигая руками. – Ну, а если вы согласитесь привести к нам Эми, вам тоже придется овладеть знаковой и пальцевой речью.

– С ее основами я знакома.

– Прекрасно. Вы уже на старте.

– Я пробовала общаться с Эми, – призналась Джейд, – иногда мне казалось, что она все понимает, но часто бывало и наоборот.

– Все это непросто, – с сочувственной улыбкой сказала Джин. – Но я уверена, что ваша работа с дочкой, занятия и процедуры в клинике заложили неплохую основу. Раз уж мы здесь ставим своей целью научить детей говорить, чтобы они могли полноценно жить, больше всего времени мы этому и уделяем.

Джин обняла за плечи старшую в группе девочку, двенадцатилетнюю Дженифер.

– Вообще-то, комнатка для Эми освобождается, потому что Дженифер осенью переходит в общеобразовательную школу. Так ведь, дружок?

Худенькое, веснушчатое личико Дженифер, обрамленное копной солнечно-рыжих волос, растянулось в широкой улыбке.

– Да-a!

Очевидная гордость собой, радость этой девочки за свои успехи вселили в Джейд слабую, но такую сладкую надежду.

Три часа провела она в этом доме, встретилась и с хозяином, Дэвидом Кингом, педиатром, который оставил свою практику на Манхэттэне, чтобы вместе со своей женой-педагогом устроить этот чудо-дом, обучая здесь по своей оригинальной методике глухих детей, используя личный опыт, который они обрели, занимаясь когда-то с собственным сыном.

– Где ваш сын сейчас? – осторожно поинтересовалась Джейд.

– Он живет на Манхэттэне, – сообщил Дэвид.

– Заканчивает Колумбийский университет, – с нескрываемой материнской гордостью добавила Джин.

Один этот факт говорил, бесспорно, в пользу супругов. Главное же, конечно, было в их особом состоянии духа. Беседа прерывалась несчетное количество раз, то и дело дети теребили Кингов, но ни разу не выказали они ни раздражения, ни нетерпения. К ребятишкам в доме они относились поистине с родительской любовью и лаской, как к своим. А уж самой Джейд, вспоминавшей детство с Белл, такого переживать не приходилось.

Джейд договорилась с Кингами, что на следующий день она приведет Эми в эту необычную «школу». И уже через шесть месяцев успехи двухлетней малышки были так хороши, что впервые со дня постановки страшного диагноза, Джейд почувствовала, что у ее дочки есть все-таки реальные перспективы полноценной жизни.

Глава 11

Январь

1986

Джейд сидела в библиотеке Азиатского общества на Парк-авеню, пытаясь сосредоточиться на книге о даосизме, которую она использовала для разработки своей темы на отделении дальневосточной культуры Она нервничала, как кошка в тесной комнате, полной кресел-качалок. И хоть сравнение это скорее относилось к женщине по имени Кэсси Макбрайд, а не к шикарной Джейд, тем не менее оно казалось ей самой очень точным Собраться с мыслями и успокоиться она не могла. Сегодня не могла. Сегодня, когда она наконец-то договорилась о встрече с Реджинальдом Бентли.

До назначенного времени оставалось еще больше часа, но тоненькие золотые стрелочки на циферблате, похоже, почти не двигались. Сообразив, что уже десять минут читает один абзац, так ничего и не поняв в даосизме периода Империи Янь, Джейд сдалась. Она поставила книгу обратно на полку и отправилась к Бентли.

Подойдя к обитой медными пластинками двери знаменитого аукциона, Джейд ощутила, что сердце ее колотится с такой силой, что, должно быть, это слышит и швейцар. Во рту пересохло. Она провела языком по губам, что было ошибкой, в следующую минуту сообразила она, потому что привратник тут же взглядом приклеился к ней.

По маслянистому блеску в глазах этого мужчины Джейд сразу поняла, что ее узнали.

Она тщательно продумала свой наряд, собираясь на эту встречу, выбрав эффектный черный с розовой вышивкой костюм от Джеффри Бина, который на первый взгляд вроде бы не подходил к ее медно-рыжим волосам, но это только на первый взгляд В ушах матовым светом поблескивали длинные, чуть ли не до плеч, серьги Поверх костюма было накинуто манто из русского соболя, на голове красовалась шляпа от Фенди.

Замшевые тонкие будто шелковые, перчатки ей на Рождество поварила Нина.

Джейд была далека от мысли тягаться с дочками Старой Денежной Аристократии Нью-Йорка, но все же постаралась придать себе облик наиболее выигрышный. Она прекрасно помнила, что Реджинальд Бентли неравно душен к знаменитостям.

Швейцар широко распахнул перед нею двери.

Джейд вошла в приемную, где пять лет назад пережита жестокое унижение. Теперь здесь стоял стол работы французских мастеров середины XIX века, стоимостью около четырех тысяч долларов, почту машинально отметила про себя Джейд. И хотя стол в приемной и секретарша за ним сменились, здесь по-прежнему витал дух Старой Денежной Аристократии.

– Доброе утро, – поздоровалась Джейд несомненно увереннее, чем в свой последний визит сюда. – У меня назначена встреча с мистером Бентли Мое имя...

– О, что вы, я вас узнала, – воскликнула женщина. Она во все глаза смотрела на Джейд, . совсем как Эми на новую коробку шоколадных конфет. – Вам не трудно будет оставить мне автограф на память?

Из ящика стола она вытащила последний «Космополитен». Уже в третий раз Джейд попадала на обложку популярных журналов, а уж в этот раз фотохудожник пошел ва-банк, «нарядив» ее в облегающий черный кружевной боди, расшитый бисерными цветочками. Взгляд с обложки откровенно призывал мужчин сорвать эти цветы... мысленно.

– Да, конечно.

Джейд была немного удивлена, что и здесь соблазнились на фривольный «Космо».

Она взяла ручку «Уотермен» с золотым пером, которую протянула ей секретарша, и размашисто написала свое имя. В этот момент открылись внутренние двери, и в приемную буквально ворвался Реджинальд Бентли – Что это вы выдумали, Кимберли? – набросился на нее он почти в ужасе. – Разве можно так беспокоить мисс Джейд?!

Его озабоченность была презабавна, учитывая обстоятельства их последней встречи. Джейд подумала, узнал ли он вообще в ней ту жалкую беременную просительницу, с которой он не пожелал говорить. Метаморфоза, произошедшая с ней, была удивительной.

– Да какое тут беспокойство, мистер Бентли, – одарив его улыбкой, ставшей знаменитой на весь мир, сказала Джейд. Но, несмотря на улыбку, между ними сохранялась холодная дистанция. Джейд ничего не могла забыть. – Мне льстит, когда меня узнают.

Это не совсем соответствовало действительности, но раз уж она переступила через собственную гордость и решилась вновь просить Бентли о работе, не стоило портить начало их встречи.

Джейд достала из сумочки крокодиловой кожи кремовый конверт. Изящная сумочка фирмы Фреда. Джоане досталась ей с солидной скидкой после того, как она демонстрировала их продукцию на Рождественских показах.

– Я принесла рекомендательное письмо от Денниса Лайонса.

Деннис Лайонс был профессором Ныо-Йоркского университета; Джейд слушала его курс экспертизы антиквариата, кроме того, он руководил практикой студентов.

– Мистер Лайонс полагает, что я отлично разбираюсь в датировках, прекрасно оцениваю подлинники.

Начиная с первого занятия в сентябре, Джейд почти не вылезала из университетской библиотеки, сидела там, зарывшись в горы книг, определяя происхождение, время создания, ценность тех или иных раритетов, которые Лайонс приносил на практические занятия. Усердие Джейд было вознаграждено, она лучше всех успевала в студенческой группе, профессор Лайонс тоже оценил ее способности, кстати, именно он поддержал ее намерение пройти интернатуру на аукционе Бентли.

– О Боже праведный, рекомендательное письмо! Это лишние формальности, – принялся уверять владелец знаменитого аукциона, выхватив тем не менее конверт из руки Джейд. – Деннис поведал о ваших профессиональных способностях вчера за обедом в Никероокер-клубе... преотличную жареную куропатку там подавали – Бентли почти захлебнулся от возбуждения. – Я пообещал ему, что мы, безусловно, найдем достойное занятие для молодой дамы с такими редкими данными.

Джейд прекрасно понимала, что единственная причина, по которой Бентли согласился взять ее, это общепризнанная известность «звезды». Но, как говаривала Белл, нищим выбирать не приходится.

– Благодарю вас, мистер Бентли, – нежнейшим шелковым голоском проворковала сна, послав ему улыбку, от которое мужчины падали на колени. – Мне не терпится узнать ваши планы.

– Полагаю, мы отдадим вас в распоряжение отдела комплектования, – сказал он и принялся объяснять дальше. А у Джейд сразу испортилось настроение.

– Вам предстоит внимательно изучать колонки похоронных объявлений потом созвониться с наследницами к предлагать наши услуги. – Тут Бентли бодро улыбнулся. – В случае, если вам удастся лично встретиться с наследниками, я абсолютно уверен, что ваш шарм и ваша известность сыграет свою положительную роль в заключении сделки.

– Надеюсь, что не олкку вас, – осторожно сказала Джейд, – и надеюсь, нет, уверена, что ошибаюсь, но это звучит так, будто вы хотите принять меня на работу в качестве «агента-кьюти»...

Джейд хорошо было известно, что большинство достойных предметов антиквариата в Америке попадает на аукционные торги через частников-спикеров», своего рода старьевщиков. И часто эти спикеры» набирают себе в подмогу «агентов-кьюти» – привлекательных девушек – с тем, чтобы те заговаривали владельца того или иного раритета, сводили бы его с «ликером»

Это высказывание Джейд заставило уважаемого держателя аукциона залиться краской.

– Что вы, это никак не входило в мои намерения, – деревянным голосом произнес он – Однако вы – очаровательная женщина, Джейд, и было бы противно природе, если бы вы не воспользовались вашим Божьим даром, красотой, иначе говоря. А позднее, когда вы познакомитесь с тонкостями нашего бизнеса, мы могли бы пересмотреть ваше положение.

Джейд прикидывала, что же делать теперь, чтобы доказать, что она заслуживает более достойной деятельности, чем очаровывать скорбящих наследников коллекционеров, когда заметила, что в другом углу просторной комнаты заключается какая-то сделка. Молодой человек в костюме от «Брук Бразерс» вел переговоры с дамой неопределенного возраста. Предметом их беседы был резной кусочек нефрита центрально-американского происхождения, который она принесла для консигнации.

Джейд смекнула, что если она хочет заставить Реджинальда Бентли отвлечься от привычного восприятия женской красоты, она должна обратить на себя его профессиональное внимание. Ей было известно, что в большинстве своем центрально-американская жадеитовая резьба, появляющаяся на рынке, была современной подделкой. А уж если попадались действительно старые экземпляры, то это – в восьмидесяти процентах случаев – не было настоящим жадеитом. И Джейд поняла, что настал ее час.

– Извините, мистер Бентли, я вернусь через секунду, – пропела она и подошла к беседующим. – Прошу прощения, что прерываю ваш разговор, но я не могла не обратить внимание на этот удивительный камень – И она одарила посетительницу ослепительной улыбкой.

По тому, как с лица дамы быстро исчезла недовольно-раздраженная мина, Джейд поняла, что ее узнали.

– Когда-то моей матери оценщик сказал, что это работа стиля копэн, – сообщила женщина. – Дед наш коллекционировал украшения, относящиеся к древней Америке, то есть до эпохи Великих географических открытий. Коллекционировал много лет, но только недавно это вошло в моду.

Лично я не вижу в этих древностях ничего привлекательного – примитивные, даже уродливые формы. – Она пригладила свои высветленные волосы. – Хотя жадеит мне всегда нравился.

– Как и мне, – подхватила Джейд. – Впервые я увидела этот камень еще девочкой – и влюбилась в него. Все эти годы я стремилась как можно больше узнать о нем. – Джейд провела пальцами по резной поверхности броши, изображающей двух сплетенных змеек. – Надеюсь, вы не очень огорчитесь, если я скажу, что вряд ли это натуральный жадеит.

Дама сразу ощетинилась – Да как же – не натуральный! Мой дед приобрел его у очень уважаемого и степенного продавца. – Она назвала имя столетнего старца из галереи на Мэдисон-авеню. – И с тех пор его дважды оценивали.

Реджинальд Бентли, заметивший недовольство клиентки, подбежал к ним.

– Что-то не так, миссис Ван Пелт?

– Все объясняется очень просто, – сказала Джейд, не дав ответить надменной особе, – археологи, работавшие в Центральной Америке, часто принимали за истинный, природный, жадеит любой минерал зеленых или бежевых оттенков.

Эта ошибка усугубилась тем, что большинство владельцев музеев и салонов не сочли возможным усомниться в подлинности таких находок, так как они действительно были древними, соответствовали стилю той культуры, а потом – они были зеленых оттенков... Удивительно еще, как любой желтый металл не зовется у них золотом.

Она посмотрела резной камешек на свет.

– А эта брошка скорее всего из альбита.

– Вы что – эксперт? – вскинулась владелица камня, совершенно изумленная, но решительно настроенная не показывать этого.

– Нет, не эксперт. По крайней мере, пока, – ответила Джейд и повернулась к Реджинальду Бентли. – Есть только один тест, который покажет, что это за камень. Если угодно, можно проверить.

– Я никогда не слышал, чтобы существовал какой бы то ни было тест для жадеита, – возразил он, при этом все его былое недоверие к компетентности Джейд исчезло. Совершенно очевидно, что он сейчас был меж двух огней: с одной стороны, надо сохранить клиента, с другой – нельзя попадаться на подделку.

– Этот тест не очень широко известен, – согласилась Джейд. – Принцип – в разнице удельного веса жадеита и других минералов, сходных с ним. Удельный вес жадеита от 3, 2 до 3, 4.

Если вы опустите его в раствор иодида метилена, рассчитанный на удельный вес 3, 0, то камень опустится на дно. Нефрит, альбит, серпентин, хризопраз, напротив, останутся на поверхности, так как они легче.

– Если даже это и так, разве химический раствор не испортит камень? – спросил франтоватый служащий, который до сих пор хранил молчание.

– Раствор абсолютно безвреден для минералов, – сказала Джейд, – а сам тест – на редкость точен. Во всяком случае, так утверждают специалисты, работы которых я изучала.

Кстати, это было изобретено в лабораториях Смитсоновского института. Уверена, что его сотрудники подробно все расскажут, если мы свяжемся с ними по Телефону.

Реджинальд Бентли потирал подбородок, обдумывая ситуацию.

– Миссис Ван Пелт... – осторожно произнес он.

– Догадываюсь, что вы собираетесь мне предложить, – перебила она его, бросив взгляд на Джейд. – И хотя я в принципе против, так как абсолютно уверена, что оценщики – очень уважаемые в своем деле люди, кстати, они уже дали правильный ответ, все же разрешаю провести этот тест. Чтобы доказать подлинность этой жадеитовой брошки, – подчеркнула она и продолжила:

– Но предупреждаю, тем не менее, что если что-нибудь случится с этим раритетом из коллекции моего деда, я обращусь к адвокату.

Она в последний раз испепелила глазами Джейд и удалилась.

– Итак... – после довольно продолжительной паузы сказала Джейд, – ..на чем мыс вами остановились?

Ей удалось – не без усилий – справиться с внутренней тревогой. Ведь эта женщина могла оказаться и права в своих утверждениях, что, конечно, не способствовало бы карьере Джейд на аукционе Бентли.

По дороге домой Нина заглянула к Джейд.

– Ну, – с порога сказала Нина, – говори, не тяня.

– Приняли, – растянулась в улыбке Джейд.

– Поздравляю! Хотя не совсем понимаю, как ты будешь совмещать эту работу с фотосъемкой, занятиями в университете и заботами об Эми. Она стянула отделанные перышками замшевые перчатки. – Ты и так гонишь на всех парах. Удивляюсь, как ты еще успеваешь дышать.

– Управлюсь, – молвила Джейд, а про себя добавила: «Как-нибудь..'.»

Да, она действительно неслась по жизни-с немыслимой скоростью, не давая себе толком отдохнуть. Она понимала, что превращается в женщину, которой все восхищаются, но на месте которой никто не захочет оказаться.

– Что же, раз довольна ты, довольна и я, – сказала Нина. – Ты будешь проводить аукционные торги?

– Ив мыслях не было. Бентли включил меня в отдел по обслуживанию клиентов, и хоть это не совсем то, о чем я мечтала, но все же лучше, чем работа в аукционной «бригаде скорой».

Джейд объяснила, как «обрабатывают» скорбящих наследников коллекционеров. Нина не могла скрыть эмоций.

– Но ведь это!..

– Отвратительно? – подхватила Джейд, – Жутко? Цинично? А если быть выше этого? Ведь если честно, возможно, и я согласилась бы на это, если бы только так можно попасть в дело Бентли. Но произошел инцидент с резной брошкой из мнимого жадеита, это и убедило всех, что я кое-что смыслю в антиквариате.

Джейд подробно рассказала, что случилось с миссис Ван Пелт и ее брошкой в офисе у Бентли.

– Бентли позвонил буквально десять минут назад и сообщил, что камушек-то не утонул в растворе, что подтверждает мое предположение – это альбит. Вот тут он и предложил мне работу с клиентами.» А также намекнул, что по окончании университета он, возможно, переведет меня в эксперты-оценщики.

– Да, вот это новости! – воскликнула Нина. – Ну, раз ты скоро будешь загружена как никогда, позволь уж мне найти дизайнера по интерьеру, который в конце концов сделает что-нибудь с твоей квартирой.

Нина и Джейд сидели в креслах казенного стиля. В гостиной, да и в других комнатах новой большой квартиры Джейд, мебели явно не хватало.

Джейд, правда, обставила комнатку Эми, превратив ее в уютный будуар, достойный сказочной принцессы. Да и комната Эдит была сверху донизу набита мебелью, пуфиками, статуэтками, сувенирами, словом, всем нажитым за тридцать пять лет супружеский жизни добром. Все остальные помещения шестикомнатных апартаментов оставались такими же, как в день переезда. Разве что несколько безделушек добавилось, которые Джейд привозила из поездок но свету.

– Когда-нибудь я приготовлю для тебя сюрприз, Нина, – рассмеялась хозяйка, – ты придешь и увидишь, что все стены и мебель обиты штофом.

– О, это будет после второго пришествия Серьезно, Джейд, боюсь тебя могут принять за неимущую.

– Вот уж не думала, что бережливость – это грех.

– Мы живем в восьмидесятые годы двадцатого столетия – времена излишеств и неумеренности Можно подумать, что ты вся в долгах – с ног до твоей красивой головки. У тебя на редкость унылое жилье. Напоминает монашескую келью Точное определение, подумала Джейд И отражает состояние ее сексуальной жизни – Я показывала тебе афишки, которые приобрела на прошлой неделе?

– Старинные цирковые афишки для комнаты Эми не в счет. Тут всякого добра хватит и для тройни.

– Большая часть этого «добра» появилась здесь стараниями тети Нины.

– Я покупаю игрушки и ребячьи вещички, потому что у меня слабость к детским магазинам.

Ты же этим стараешься избавиться от неуместного чувства вины.

– Не такого уж неуместного, – пробормотала Джейд.

– Только не говори мне, что все еще винишь себя за недуг Эми.

– Нет, – не совсем искренне ответила Джейд. – Но я виню себя за то, что так подолгу оставляю ее без матери. Знаю, все специалисты говорят, что главное не количество времени, а интенсивность занятий. Это я понимаю разумом, но не сердцем. Я боюсь, что когда Эми вырастет, она будет помнить, что мама – это постоянные расставания и «до свидания».

– Что за вздор. Когда это ты пропустила хоть один уик-энд дома? О, да, месяц назад, когда ты уезжала на демонстрацию купальных костюмов «Таун и Кантри» в Марокко.

– Дети нуждаются в матери, особенно когда нездоровы, – твердо сказала Джейд, пытаясь вспомнить, когда ее мать ухаживала за ней во время болезни.

– У Эми была ветрянка, – заметила Нина, – и уж, конечно, Эдит справилась бы с сыпью.

– Это – мои обязанности.

– Есть еще идеальные матери, – вздохнула Нина.

– Едва ли.

С помощью удивительной методики супругов Кинг и ежедневных занятий с Эдит Эми уверенно шла вперед. Ее запас слов был таким же, как у большинства четырехлетних детей, она начала постигать такие отвлеченные понятия, как время, прогрессировали ее способности узнавать и улавливать звуки. Она была умиротворена и счастлива. Хотя Джейд частенько приходилось испытывать уколы ревности, когда она в отношениях Эми и Эдит видела теплоту и доверие, свойственные разве что матери и дочери.

– Как занятия? – спросила Нина, явно желая сменить тему.

– Курс истории древнего искусства – настоящая пытка. Преподаватель наш – под стать своему предмету. Впрочем, раз уж эти занятия помогли мне устроиться сегодня на работу, жаловаться грех. К счастью, не все в нашей программе так тоскливо. Например, профессор по истории искусства Ренессанса каждую лекцию превращает просто в праздник.

– Этот профессор – мужчина или женщина?

– Женщина. Такая артистичная, тонкая натура. Ты должна побывать на ее лекциях.

– Черт.

– Что?

– Я уж обрадовалась, что привлекательный, мужественный, артистичный мужчина вскружил тебе голову.

– Ты опять насмотрелась «мыльных опер», Нина. Снова «Санта-Барбара»?

– Грешна. Но с моим жутким расписанием, со всеми ужасами, что творятся кругом, только и остается, что смотреть телесериалы о красивой любви. Опять же, можно тешить себя, что и в моей личной жизни столько же роскошных красавчиков, сколько в кино. – Нина вздохнула. – Нет, пожалуй, надо продать агентство и учредить английский монашеский орден. – Она оглядела комнату. – А ты сможешь заняться оформлением монастыря...

– Между прочим, – продолжала Нина, когда они с Джейд вдоволь нахохотались, – ты случайно не видела вчерашнюю «Пост»?

– Это там, где расписан мой бурный роман с Миком Джаггером? – почти с отвращением спросила Джейд. – А я всего лишь пришла на день рождения к Джерри Холл, и почему-то все решили, что я собираюсь соблазнять ее кавалера.

– Если ты действительно была столь решительно настроена, то, судя по фотографии в газете, выбрала лучший наряд, – сказала Нина. – Где ты откопала это еле видное на тебе платье-рубашку из золотого ламе?

– Новая любовь Стефана Рибу – молодой модельер. Он открыл недавно бутик в Милане, и я согласилась способствовать его дебюту – надела одно из его платьев на последний прием у Джерри Холл.

– Все вымыслы о том, с кем и как ты спишь, – результат твоего поведения, – сказала Нина. – Затворничество в собственной квартире наедине с Эми и Эдит, работа на съемках или занятия в университете – вот и вся твоя жизнь. Конечно, это порождает слухи, что ты, таинственно скрываясь от людей, проводишь время с каким-то богатым, именитым и женатым любовником. Ты неуловима.

Джейд встала, подошла к окну. Через мост на Ист-Ривер протянулся яркий рекламный знак «Пепси-Колы».

– Я не хочу, чтобы газеты знали об Эми.

– Понятно. Однако причина не только в этом, не так ли?

Джейд быстро обернулась, лицо ее дрогнуло.

– Да, это так, – жестко сказала она. – Я не хочу, чтобы о ее существовании узнал Рорк.

Отец Эми отказался от нее. Значит, ребенок мой.

– До сих пор удивляюсь, как это никто из твоих земляков еще не узнал тебя.

– Уж больно сильно я изменилась. Кроме того, никто в Гэллахер-сити не предположил бы, что Кэсси Макбрайд в результате будет появляться на обложках журнала «Вог».

Скрытность, которая стала теперь частью ее жизни, научила Джейд многому. Например, с дочкой она всегда выходила из дома только в парике – белокурая пышная шапка волос полностью меняла внешность. В самом начале своей карьеры Джейд поняла, что слава не дается даром, что она сказывается на частной жизни. К счастью, ее собственная медно-рыжая грива была своеобразной визитной карточкой знаменитой Джейд. Так что никто не предполагал, что молодая привлекательная женщина с дочкой – это именно Джейд.

– И все же, учитывая наклонности твоей матери...

– Моя мать, хоть и алкоголичка, но далеко не глупа. Я уже предупреждала ее, что если она будет излишне распространяться о моей жизни, то денежный ручеек иссякнет очень быстро. – Джейд говорила очень жестко. – Потом, как для большинства выпивох, моя мать видит себя центром вселенной. Она скорее умрет, чем признает, что ее дочь преуспела в жизни, тогда как сама она – нет.

Нина не успела ничего ответить, потому что в комнату ворвался маленький ураган.

– Тетя Нина! – Завопила вбежавшая Эми, которая размахивала листом бумаги. – Я тебе калтинку ласкласила.

В возбуждении ее детские пальчики не поспевали за мыслями, пальцевые знаки набегали один на другой. А уж теперь, когда она почувствовала силу речи, болтала вперемежку с сурдознаками она постоянно. Что показывало Джейд, насколько беспочвенны были ее первые страхи.

Какие-то звуки оставались еще невнятными, но очаровательное «лас, два, тли» в устах дочки было для Джейд самой сладкой музыкой.

Нина взяла рисунок, изображавший пронзительно-желтого слона в ярко-розовом костюме Санта Клауса, с голубым мешком, щедро забитым подарками. Небо над ним было изумрудно-зеленым, вечные льды севера – сочно-вишневыми.

– Красота, – Нина знаками выделила это слово.

– Он идет на Лождество!

– Я вижу. Спасибо тебе, – знаковой азбукой Нина дублировала сказанное. – Этот рисунок я повешу у себя на работе.

Нина, может, и не в совершенстве владела знаковой системой, но они с девочкой прекрасно понимали друг друга, так как главное Нина всегда умела выразить.

– Я буду иглать в тятле. В нафей фколе, – похвасталась Эми.

По предложению Джин Кинг, которая обратила внимание на артистичность девочки, на ее склонность к перевоплощениям, Джейд записала дочку в только что открывшуюся театральную студию для глухих детей.

– Я знаю, – сказала Нина, – твоя мама говорила, что ты будешь в новой пьесе деревцем.

– Больфым делевом. В лесу. У меня будет наляд. Из веток. Мифыс Кэмпбелл сделала дазе гнездыфко на ветке.

Эми подняла ручонки и начала раскачиваться, как дерево на ветру.

– Мне не терпится увидеть тебя в театре, – улыбнулась Нина.

– Эми, – похлопала ее по плечу мать, привлекая внимание девочки. Потом Джейд наклонилась к ней, чтобы та хорошо видела ее лицо. – Может, ты сядешь, еще порисуешь? Раскрасишь картинку для мамы?

Джейд давно научилась говорить короткими фразами, выделять ключевые слова, выбирала простые для губного чтения выражения, чтобы помочь восприятию девочкой речи.

– Ставную картинку, которую мама возьмет с собой в Грецию, – продолжала она.

– Холофо.

Эми была очаровательным ребенком, с копной темных кудряшек, которые почти полностью скрывали слуховые аппараты, с ярко-синими глазами, напоминающими Средиземное море. И такая она была славная, покладистая, ласковая, такая чуткая к окружающим!

– Я буду лисовать Глецыю.

– Вот это здорово! – улыбнулась ей Джейд.

Они с Ниной обменялись взглядами.

– Счастливая ты женщина, – тихо сказала Нина.

– Счастливая, – откликнулась Джейд, глядя на свою дочку, которая по-турецки уселась на ковре в гостиной и принялась старательно рисовать в альбомчике, зажав в пухлой ручке карандаш. Ее личико было закрыто волосами, но то, как она сосредоточилась на своем занятии, заставило сердце Джейд сжаться. Вот и Рорк всегда точно так же наклонял голову набок, когда задумывался над чем-то.

Джейд отогнала воспоминания. Ее любовь к Рорку умерла. Любая смерть – это боль. А Джейд жива.

– Итак, – окликнула ее Нина, отвлекая от тяжелых дум, – через пару дней ты будешь разгуливать по теплому Серифосу, в то время как мы здесь будем топать по снегу и слякоти.

– Ты же сама расписываешь поездки. Нечего и пенять мне теперь, – пошутила Джейд. – Да и нелегко было бы сейчас устроить в нашем городе демонстрацию купальных костюмов.

– О, да, – притворно вздохнула Нина, – ты берешь на себя поистине грязную работу.

– Которую, однако, кому-то приходится делать.

Обе рассмеялись. Будто почувствовав теплоту и дружелюбие, Эми подняла голову от альбома, увидела их лица и тоже засмеялась. Вот оно, счастье, подумала Джейд. Остановить бы время...

Спустя два дня Джейд запихивала в чемодан последние мелочи для поездки в Грецию. Зазвонил телефон.

– Наконец-то я тебя застала, – услышала она на том конце провода знакомый голос. – И что же ты поделывала? Небось, плясала в роскошном клубе со своими дружками-богатеями?

Джейд привалилась к стене, закрыла глаза.

– Нет, мама, мне пришлось срочно кое-что купить в дорогу.

– В дорогу? Что-то не припоминаю, чтобы ты собиралась куда-то.

– Я сегодня вылетаю в Грецию.

– Ну кто бы мог подумать, что наша маленькая Кэсси сделается заядлой путешественницей?

Речь Белл была невнятной, алкоголь делал свое дело. Слышались на заднем плане обычные для кабачка звуки.

– У тебя что-нибудь случилось, мама? – впрямую спросила Джейд.

– Этот негодяй в банке говорит, что придержит твой чек, пока что-то там не выяснится.

Все про другой штат что-то мелет. – Белл приходилось надрываться, чтобы перекричать игравший оркестр-кантри. – И ни шиша мне не выдал, даже когда я ему сказала, что деньги нужны прямо сейчас, а то меня из квартиры выкинут.

С первой своей зарплаты Джейд обязательно откладывала деньги, чтобы регулярно отсылать матери чек. Чек, на сумму, кстати, гораздо большую, чем того требовали квартплата и ежедневные расходы. Ясно, значит, матушка опять в загуле.

– Я отправлю денежный перевод.

– Сегодня?

Единственное, что сейчас напоминало в квартире Джейд наличные деньги, были дорожные чеки «Америкой Экспресс», которые она специально приобрела для поездки.

– Не знаю даже, смогу ли я...

– Я не шучу, Кэсси. Этот склочный квартировладелец уже на рассвете выставит меня за дверь.

Джейд взглянула на часы и вздохнула. Уже совсем поздно. Самолет в полночь. А ей еще собирать вещи.

– Пожалуй, не раньше, чем через два часа.

Я заскочу в банк по дороге в аэропорт.

– Ты моя девочка...

«Девочка». Сколько же лет надо прожить, чтобы перестать быть чьей-то дочерью? Джейд сознавала, что была совершенно права, позволив Белл думать, что она сделала тогда аборт. Ибо несмотря на все, что она говорила недавно Нине об обещаниях, которые давала мать, Джейд понимала, что рано или поздно Белл непременно напьется и посвятит всех и каждого в подробности жизни ее дочери в Нью-Йорке, а также доложит всем, что ее Кэсси разродилась там ребенком от Рорка Гэллахера.

Джейд не верилось, что Гэллахеры предпримут попытки отнять у нее Эми, раз уж Кинлэн от всего открестился. Но ни в коем случае она не желала оповещать Рорка о рождении дочери. Он ее предал – он не достоин такой радости. А вдруг у него еще и отцовские чувства проснутся?

Деньги Гэллахеров Джейд не нужны. Они с дочкой и сами прекрасно управляются. И хотя подчас было почти невыносимо совмещать имидж секс-символа, студентки университета, матери, кормильца семьи, никуда, ни на мгновение Джейд не жалела ни о чем. Эми – ее радость и ее гордость. В ней – все прелести ее личной жизни.

Глава 12

Серифос, Греция

К Джейд пришла любовь. Ни в одной из своих поездок она не испытывала такого безмятежного умиротворения, наслаждаясь красотой греческого островка Серифос. Теплый благодатный климат, первозданная природа, щедрые краски белоснежных домиков и церквушек, бирюзово-голубое море, насыщенного охряного цвета земля – все это очищало душу от суетной шелухи, позволяя расслабиться. Н возродиться.

Покой и безмятежность, однако, исчезли в один момент, когда она внезапно заметила на берегу знакомый мужской силуэт. Даже на расстоянии Джейд сразу узнала в нем Рорка Гэллахера.

Он стоял на белой скале. Глаза его были скрыты за дымчатыми стеклами очков, рот сжат в жесткую линию, придавая лицу суровое выражение, так разительно отличавшееся от обезоруживающей улыбки, которую помнила Джейд.

Глядя в объектив фотокамеры, она чувствовала на себе пристальный взгляд Рорка, что не давало ей слушать указания фотографа.

Девлин опустился на колени прямо на влажный песок.

– Ну, дорогуша, ты можешь и лучше, – теребил он Джейд, – где твоя чувственность?

Где секс?

Увы, легко было ответить на этот вопрос.

Стоило лишь подумать о Рорке. Вспомнить его сильные, уверенные руки, которые заставляли петь ее тело... Вспомнить его губы, которые нежно ласкали ее...

Джейд изо всех сил стремилась выполнять задания фотомастера, но понимала, что движения ее скованы, а улыбка вымучена. Поэтому когда съемки прервал ливень, Джейд вздохнула с облегчением, успокоилась... пока не столкнулась по пути в отель лицом к лицу с Рорком.

Длинный был день.

Закрывшись в своей комнате, Джейд пыталась унять дрожь, вызванную прохладным дождем и неожиданной встречей. Потирая ноющую поясницу, она позвонила вниз и заказала полный кофейник горячего кофе. Затем зашла в ванную комнату и принялась яростно вытирать мокрые волосы пушистым полотенцем.

Спустя несколько минут раздался стук в дверь – принесли заказ.

«На редкость быстро», – с удивлением подумала она. Здесь, в Греции, их обслуживали великолепно, хотя не очень расторопно. Местные служащие двигались в пространстве явно медленнее, чем привыкла Джейд, сама быстрая и стремительная. Но удивление ее сменилось почти шоковым состоянием, когда, открыв дверь, она увидела на пороге Рорка.

– Уходи.

Рорк придержал дверь рукой.

– Я только поговорить с тобой хотел, Кэсси.

– Что ты здесь делаешь, Рорк?

– Где? На острове? Или у твоей двери?

– У моей двери.

– Не знаю.

Честный ответ застал ее врасплох. «Одна Джейд» хотела захлопнуть дверь перед носом Рорка. «Другая» не прочь была показать ему, в какую женщину превратилась Кэсси. Она уже далеко не та влюбленная девочка с широко распахнутыми глазами, с которой он крутил роман.

А потом бросил.

– Наверное, тебе лучше войти, – сказала она, распахивая дверь шире.

Она села на диван, положила ногу на ногу, продолжая сушить полотенцем волосы.

– Ты прекрасно выглядишь, – заметила Джейд.

Рорк опустился в кресло напротив.

– Ты тоже.

В его голосе слышалось откровенное желание.

Джейд пожала плечами, бросила полотенце на журнальный столик.

– Работа такая.

– В твоих устах звучит не очень шикарно.

– А так и есть. Работа хлопотная, даже нелепая – купальники в декабре, меха – в июле.

Работа скучная. Однако прибыльная. Легче занятия у меня не было.

Повисло молчание.

– Ну, а ты стал все-таки архитектором? – постаралась непринужденно спросить Джейд. Она не могла позволить, чтобы Рорк догадался, как она ловила каждое известие о его судьбе. – Или работаешь в отцовской компании?

– Я не бывал в Гэллахер-сити с той ночи.

С той ночи, когда он исчез из ее жизни, бросил ее, беременную. Джейд отвела глаза, чтобы он не видел в них боли, которую причинили эти слова.

– Отец твой, наверное, очень огорчен тобою. – Одна мысль, что великий и всемогущий Кинлэн не получил того, чего хотел, вызывала у Джейд улыбку.

– Мягко сказано.

– А что тебя привело на Серифос?

– У меня своя архитектурно-проектная фирма, – сказал он, – в Сан-Франциско.

Он не сообщил ничего, что было бы ей неизвестно. В прошлом году, когда они выезжали на съемки в Калифорнию, Джейд нашла в местном телефонном справочнике координаты Рорка.

И даже приехала на Монтгомери-стрит, где в шикарном здании располагался его офис. Тогда она стояла и смотрела, как в дверях мелькают деловые люди, клерки, как они пощелкивают замочками своих кейсов, шуршат страницами «Уолл стрит джорнел». Джейд представила, а вдруг из обшитых бронзовыми листами дверей сейчас выйдет сам Рорк Гэллахер... Но, конечно, никто не вышел, и она скоро вернулась к себе в отель.

– Собственная фирма? Ты, должно быть, преуспеваешь. Но, насколько я помню, ты собирался работать непременно в Европе.

– Я завоевал признание в своем деле, – сказал Рорк, – хотя, конечно, не такого, как ты. А что касается фирмы, то мне посчастливилось встретиться с Ричардом Хэмилтоном, который оказывал финансовую поддержку моим проектам. Для этого надо было перебраться в Сан-Франциско. Хэмилтон владеет компанией «Хэмилтон Констракшн». Как бы я ни мечтал остаться в Европе, от его предложения нельзя было отказываться.

– Я слышала о «Хэмилтон Констракшн», – Джейд сразу вспомнила фотографию, запечатлевшую Рорка и Филиппу Хэмилтон. – Однако ты так и не сказал, что делаешь здесь, в Греции.

– У Хэмилтона заключен контракт на строительство офиса на островах. Вот, осматриваюсь.

Джейд обратила внимание, что Рорк избегает упоминать о дочери Хэмилтона.

– Понятно.

Они снова замолчали – неловко, почти мучительно подыскивая тему для продолжения разговора.

– Честное слово, я очень рад, что у тебя все хорошо в жизни, Кэсси... э-э... Джейд, – первым не выдержал Рорк.

– Спасибо.

– Ты ведь изменила не только имя?

– Что ты имеешь в виду? – спросила она, думая, что сейчас он скажет, какой изысканной она стала.

Но Рорк, как всегда, удивил ее.

– Ты возвела вокруг себя мощные стены.

Прежде этого не было.

– Не понимаю, о чем ты, – солгала Джейд.

Сколько сил она потратила, чтобы выстроить эти стены, и ей неплохо это удалось. Это позволяло ей жить, работать, держать на расстоянии всех мужчин, чтобы никто больше не нанес ей душевных ран.

– А я думаю, ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду, – возразил Рорк. – Вообще-то, я только одно хотел у тебя узнать.

Тысячи мыслей роем пронеслись у нее в голове. И каждая – об Эми. Значит, он наконец решил спросить о ребенке.

– Если тебе тогда так уж нужны были деньги, почему ты не обратилась ко мне? Я ведь знал о Белл, знал, как тебе достается в жизни. И я пошел бы навстречу. Почему непременно надо было тащить безделушки у тетки Лилиан?

– Что?! – сжав кулаки, Джейд вскочила на ноги. – После того, что тем летом было между нами, как ты вообще мог поверить в эту гнусную ложь, Рорк? Если я действительно значила для тебя хоть что-то, ты бы никогда не поверил всем им. Никогда! Ты хоть на минуточку представляешь, что значит оказаться в тюрьме? Ты сознаешь, какой ужас, унижение я пережила? И если еще само по себе заключение в той вонючей камере, все эти похабные ухмылки и комментарии я кое-как перенесла, каково мне было обнаружить, что для тебя я была лишь очередной сексуальной мужской победой?

– Какой еще победой? Что за ерунду ты несешь?

– Единственным объяснением того, что ты бросил меня, было твое пресыщение, мол, потрахались – и ладно.

– Я тебя не бросал. – Теперь уже и Рорк вскочил из кресла. – Ты с самого начала прекрасно знала, что я должен был возвращаться в Париж, черт побери!

Ураган гнева бушевал в душе Джейд. Ее буквально сотрясало от эмоций.

– Конечно, знала. Я только не ожидала, что ты исчезнешь посреди бела дня, не сказав «до свидания».

– «До свидания» я сказал, – выговорил раздельно Рорк. – А что касается отъезда, как, по-твоему, мне надлежало себя вести? Сидеть сиднем и ждать, пока папаша окончательно лишит меня работы у Гимара? Господи Боже, да мне надо было срочно спасать то, что оставалось тогда от моей карьеры. – Он ошпарил Джейд взглядом. – Значит, ты стащила те безделушки просто так, назло?

Джейд в ярости подняла подбородок кверху.

Их лица были в нескольких дюймах друг от друга. Глаза сцепились.

– Черт возьми, я ничего не брала вообще!! – выкрикнула она. – А если ты, Рорк Гэллахер, действительно веришь в то, что это было, значит, ты еще более подлый тип, нежели твой распроклятый отец.

Сработало. Сравнение со своим деспотичным, жестоким отцом вывело эмоции и чувства Рорка из-под контроля.

– Будь ты проклята.

Он резким движением притянул Джейд к себе, запрокинул ее голову назад, впился в губы, как бы воздавая ей кару и требуя капитуляции.

Этот поцелуй скорее напоминал поединок.

Состязание. Войну. Хотя в глубине души обе стороны знали, что этот бой будет проигран.

Дыхание Джейд перехватило, когда они, в этом объятии-схватке, рухнули на диван Руками она уперлась ему в грудь, но он схватил ее запястья и с силой отвел руки в стороны Мгновенно вспомнила она, как надругался над нею Трейс. Почти наяву она ощутила его проспиртованное дыхание, его грубый, удушающий рот. Отбиваясь одновременно от этого мужчины и от мучительных, страшных воспоминаний, Джейд сжала обнаженные ноги, Рорку удалось почти намертво придавить ее к мягким диванным подушкам.

Как Джейд хотелось ненавидеть его! Как ей хотелось любишь его! Этот двоякий голод страстей разрывал ее, как подземная стихия разрывает камни. Ярость уступила место страху, страх – возбуждению, возбуждение – чувственной страсти.

Мышцы бугрились под его рубашкой, когда он силой противодействовал каждому движению Джейд Губами он скользнул по ее лицу, свободную руку держал на ее горле, чувствуя бешеное биение пульса, которое усиливалось до немыслимого, он покусывал кожу на ее шее.

Джейд понимала, что пульсация крови выдает ее чувства.

– Ты же не станешь насиловать меня.

– Не стану?..

Он медленно провел пальцами по ее шее, по ключицам. И, вопреки голосу разума, кровь забурлила еще сильнее.

– Нет... – это был еле слышный шепот.

Тело Джейд больше ей не повиновалось. Как завороженная она смотрела в его глаза.

– Мы с тобой оба знаем, что никакого насилия не будет.

Рорк развязал концы пояса ее запахнутого халата, раздвинул в стороны мягкую материю.

Когда он горячими губами прикоснулся к нежной золотисто-загорелой коже ее груди, Джейд только успела подумать, почему вообще ей надо сопротивляться...

Она силилась вспомнить, что же здесь не так... но тут его язык скользнул по ее твердому заострившемуся соску, и так долго подавляемая потребность в мужчине мгновенно переросла в мучительно-сладостное вожделение. И, почувствовав, что она сдалась, Рорк отпустил ее руки.

Какие-то остатки здравого смысла еще теплились в ней.

– Рорк... Я не могу...

– Что ты? Что ты говоришь?..

Его руки ласкали ей грудь, живот, она испустила слабый полувздох-полустон. По следам пальцев пустились его губы, она содрогнулась, сгорая от желания.

– О небо, какая ты вкусненькая, – пробормотал Рорк, обжигая горячим дыханием кожу. – Как кокосовый орешек. Как солнечный свет. – Теперь он покусывал внутреннюю поверхность сначала одного ее бедра, потом другого. – Какая в тебе чувственная сладость.

Пальцами Джейд перебирала волосы Рорка.

Тело ее изгибалось от страсти. Она таяла, таяла на глазах, как кусочек воска, оставленный под жаркими лучами средиземноморского солнца. В голове все кружилось, однако Джейд с трудом, но вспомнила, что однажды в отношениях с этим человеком она пошла на поводу у своих чувств, забыв про здравый смысл. И это повлекло за собой ужасные последствия. Она не может – не должна! – совершать снова такие ошибки.

– Рорк, – набрав воздуха, молвила она. – Правда, Рорк, не надо. Я не хочу.

Джейд снова уперлась руками в его плечи.

Рорк провел ладонью по изгибам ее тела, мрачновато улыбнувшись, когда тихий, дрожащий звук сорвался с губ Джейд. Затем, вздохнув расстроенно и печально, освободил ее из своих объятий.

– Я никогда не принуждал женщин. И, черт меня побери, с тебя этот счет я открывать не буду.

Джейд запахнула полы халатика, встала.

– Тебе, наверное, лучше уйти.

– Давай пообедаем вместе.

– Не думаю, что это очень хорошая идея.

Судя по всему, Рорк не собирался легко сдаваться.

– Даже если я пообещаю вести себя идеально?

– Где-то я уже это слышала, а? – холодно спросила Джейд. – Ей-Богу, Рорк, мог бы что-нибудь пооригинальнее придумать.

Огорчение, граничащее с обидой, отразилось на его лице.

– Да ничего я не придумывал.

– Скажи тогда, на каком основании я должна доверять тебе.

– Ты будто шутишь. – Он выразительно посмотрел на диван, напоминая Джейд, как близко она была к полной капитуляции. – Прежде чем стать любовниками, мы ведь были друзьями.

Неужели мы не можем закрыть глаза на прошлое и устроить себе приличный обед?

Сказалось затянувшееся одиночество, и Джейд быстро ответила:

– Только засиживаться я не могу. С рассветом мне на съемки.

– Я зайду за тобой в шесть. В этом случае, даже учитывая медлительность местного сервиса, к девяти ты будешь уже дома. У тебя будет куча времени, чтобы выспалась твоя красота. – Он провел костяшками пальцев по ее щеке. – Ты сама в этом не так нуждаешься.

Он улыбнулся так, что напомнил Джейд того, прежнего Рорка, которого она знала когда-то.

Рорка, в которого так безоглядно влюбилась. Провожая его у двери, она увидела в коридоре официанта, который нес Джейд кофе и бесплатный кекс.

Рорк ушел. Джейд сидела в плетеном кресле, глотала душистый крепкий кофе. Тут ее взгляд упал на растерзанный диван. Что же, она не далась Рорку в этот раз. Первый раунд она выиграла. Почему же ей так скверно на душе?

Оказалось, что на Серифосе любая трапеза становится романтической. Мэтр в ресторане, почувствовав особое настроение этой пары, поставил на столик горящую свечу. И сразу бликами заиграли в ее мерцании волосы Джейд, напоминающие струящийся шелк. Хозяин кафе послал от своего имени бутылку вина, скрипач наигрывал томные мелодии, солист сочным, красивым басом пел серенады.

– Я помню, что обещал устроить тебе приличный ужин, – сказал Рорк, когда их наконец оставили в покое. – Однако выдержать больше не могу ни минуты и должен сообщить тебе, что ты сегодня подобна видению из полуночных грез.

Великолепное платье!

Платье это Джейд купила буквально несколько часов назад здесь же, в поселке специально к этому свиданию, хотя она всячески уговаривала себя, что наряжается вовсе не для Рорка, а для себя. Легкое воздушное платье с россыпями экзотических цветов щедро открывало обласканные солнышком плечи Джейд.

Пальцами Джейд поглаживала ножку хрустального бокала.

– Спасибо тебе.

– Наверное, мужчины постоянно говорят тебе что-нибудь подобное.

Она не собиралась посвящать Рорка в то, что ее жесткий график работы плюс нежелание пускать в свою жизнь мужчин, вынуждали ее обходиться без личной, точнее сексуальной жизни.

Потом, даже если светская хроника хотя бы наполовину соответствовала действительности, сам Рорк отнюдь не жил монахом-отшельником все эти годы. Джейд скорее провалилась бы сквозь землю, чем позволила бы ему думать, что она сохраняла себя для него.

– Мне платят за то, что мой облик вызывает романтические фантазии, – вместо этого сказала Джейд.

– И, как я слышал, платят неплохо.

Значит, и он о ней читал. Это понравилось Джейд.

– Да, жаловаться не приходится, – согласилась она.

Трапеза проходила в довольно натянутой обстановке, несмотря на то, что оба пытались поддерживать непринужденный разговор. Но чем Јдальше затягивались паузы, тем выразительнее становились взгляды. И когда Рорк провожал Джейд в отель, оба уже знали, как закончится этот вечер.

– Нам надо о многом поговорить, – сказал Рорк, явно ненастроенный на это. – Но не сейчас.

Глаза его – синие и глубокие – были сейчас подобны морской стихии, которая глухо рокотала за окнами. Понимая, к чему может привести такое безрассудство, Джейд все же погрузилась в синюю бездну этих глаз.

– Да, – прошептала она, – не сейчас.

Рорк ждал этого тихого приглашения. Ощущение реальности притупилось; Джейд лишь наслаждалась мягко скользившей по ее коже одежде, которая спадала на пол. Все причины, по которым ей не следовало оставаться с Рорком, куда-то улетучились из сознания, оставив за собой только одно желание – ласкать. Любить. Быть любимой. Быть желанной. И если это – само безумие, то Джейд встречала его с распростертыми объятиями.

Она обвила руками шею Рорка и крепко-крепко прижалась к нему. Луна сквозь жалюзи наполняла комнату полосами серебристого сияния, за окном слышались приглушенные ночные звуки, будто эхом которых были вздохи любящей женщины и любящего мужчины. Влажный, густой воздух был напоен ароматами прокаленных солнцем цветов. Слова были не нужны. Все говорили руки, губы, вздохи, стоны. Он дотрагивался до нее – и ее плоть пылала. Она целовала его « – и разгоралась его страсть.

Наклонившись над женщиной, мужчина посмотрел в горящее вожделением ее лицо. Глаза ее были широко открыты, блестели, она прерывисто, жарко дышала. Тело мужчины сверкало влажным блеском любви и желания. Комната просто наполнилась дурманящим запахом сладострастия.

Любовники смотрели друг другу в глаза.

И тут она раскрылась перед ним. Раскрылась вся, отдавая ему разум, сердце, плоть. И когда он принял этот дар, заполнил ее собою, она разрыдалась.

Предрассветные лучи раскрасили небосвод розовыми и золотистыми пятнами, когда Джейд проснулась и увидела, что Рорк, опершись на локоть, пристально смотрит ей в лицо.

– До вчерашнего дня я и не подозревал, как же мне тебя не хватало, – сказал он и убрал с ее лба шелковистую прядь волос, убрал движением таким нежным, что у Джейд сердце защемило. Ей тоже следовало признаться, как она тосковала без него. Но гордость и глубоко сидящее чувство самосохранения заставили ее держать свои секреты.

– Выбор был твой, – пробормотала она.

– Мой выбор? – в голосе Рорка послышались грозные нотки, напоминающие его отца. – Как это – мой выбор? – Он рывком надел джинсы. – Это что, я выбрал, чтобы ты исчезла из Гэллахер-сити – и ни слуху, ни духу?

Рорк, стоя у кровати, не сводил с Джейд взгляда.

– – Это что, я выбрал, что ты ни на одно мое письмо не ответила? Я выбрал? Ты так упорно молчала, что мне оставалось только и думать, что все наше с тобой лето было для тебя не чем иным, как обычной интрижкой?

В досаде и ярости теперь уже Джейд вскочила с кровати, кое-как завернувшись в простыни.

– Я не исчезла. Я каждый день писала тебе из тюрьмы, куда меня засадили твой папаша и братец! Что же ты мне не отвечал?!

– Писала мне? – Рорк взъерошил руками свои темные волосы, которые унаследовала его дочка. – Я не получил от тебя ни одного письма!

Либо он был самым совершенным на свете лжецом, либо говорил правду.

– Однако я их отправляла, – настаивала Джейд. – И все ждала, ждала, что ты вернешься, что ты скажешь всем, что никакая я не воровка. Но этого не произошло.

– О Боже, – Рорк привлек ее к себе. – Ни одного письма я не получил, – повторил он, зарывшись лицом в густые волосы Джейд. – Наверняка шериф изымал их еще из тюремной почты.

– По приказу твоего отца.

Почему раньше это не приходило ей в голову, подумала Джейд.

– Да, ловко все было задумано.

– Но ведь я еще один раз писала тебе, – совсем не так напористо, как хотела, сказала Джейд. – Уже из Нью-Йорка.

– Все те полгода я мотался туда-сюда. Гимар, конечно, нашел мне замену в работе над проектом, вот и пришлось искать другую работу. – Он крепче обнял ее, заговорил жестко и отрывисто. – Но клянусь тебе, если бы я узнал, что приключилось с тобой, если бы я узнал, что папаша мой, в сущности, своими руками сунул тебя в тюрьму, клянусь, я бы все послал к черту и вернулся бы в Штаты.

Как хотелось Джейд веришь ему.

– Я не брала те фигурки, – тихо выговорила она.

Рорк вздохнул.

– В глубине души я всегда знал, что это так, – признался он. – Но когда Шелби рассказала мне, как скоропалительно ты уехала, и она была совершенно твердо убеждена...

– Шелби сообщила тебе, что произошло? – перебила его Джейд. – Когда?

Рорк задумался.

– Пожалуй, в конце августа. Помню, она тогда навещала меня в Париже и все злилась, что все в городе закрыто из-за сезона отпусков.

Значит, Шелби была в Париже, когда туда должно было прийти письмо из Нью-Йорка.

– А... а она останавливалась у тебя?

Рорк взглянул на нее со странным выражением.

– Почему ты... – начал он и вдруг понял. – Неужели ты думаешь, что это она взяла то письмо?

Именно так и думала Джейд. Но, не желая разрушать так чудесно восстановившиеся их отношения, она лишь молча пожала обнаженными плечами.

– Что бы там ни было, теперь это уже не имеет никакого значения.

– Не имеет, – согласился Рорк. Он приподнял ее лицо за подбородок и поцеловал. От прикосновения его горячих губ Джейд тихо застонала. – Потому что мы вместе, – почти не отрываясь от ее уст, сказал Рорк. – Только это имеет значение.

Но Джейд-то знала, что еще очень многое имеет значение, что не все так просто. Между ними еще столько недосказанного, недопонятого.

Столько трудностей еще предстоит им решить. А потом, самое главное – Эми.

– Когда тебе надо сегодня приступить к работе? – поинтересовался Рорк.

– Гример придет сюда к семи часам.

Рорк посмотрел на часы.

– Не так уж много у нас времени. – Он поцеловал ее горячую ладонь. – Тем более, нет смысла терять его на разговоры о том, что мы уже не в силах изменить.

Неужели она успела стать трусихой и недотрогой, подумала Джейд. Как вообще она могла бояться нежных прикосновений его губ, его рук?

Тысячи и тысячи предостережений пронеслись в голове, но она отмела их, проигнорировала. Подняв лицо для поцелуя, она просто шагнула в бездну.

Спустя пару часов, все еще ощущая во всем теле сладость от близости с Рорком, Джейд нежилась в кружевной пене прибоя; И хотя гример бурчал по поводу чуть запавших, чуть голубоватых подглазий на лице Джейд, Брайан – фотограф – был буквально на седьмом небе. Он бойко щелкал камерой, запечатлевая на пленке сверкающий, чувственный взгляд женщины.

– Меня поражает, как это водица вокруг тебя еще не кипит, – приговаривал он. – О чем бы ты сейчас ни думала, дорогуша, ради всего святого, продолжай, пока я не закончу эту пленочку.

Съемочная группа уже вернулась в Нью-Йорк, а Джейд осталась на Серифосе. Осталась, чтобы побыть с Рорком. Вместе они лазили по всем уголкам острова, как всякие туристы, наслаждались роскошными, на открытку рвущимися пейзажами. По утрам Джейд и Рорк завтракали в таверне на склоне холма, где собирались местные старики поболтать-посудачить, потом шли вдоль по чистой улочке, мимо белоснежных домиков, спускались на пляж и купались в ласковой теплой морской воде. После этого... после этого они поднимались в отель, опускали ярко-голубые жалюзи на окна и весь долгий полдень проводили в объятиях друг друга.

Вечерами они сидели в тавернах, хохотали, танцевали, распевали песни под музыку неистовых скрипачей, которые буквально заполонили остров, радуя жителей своим вдохновенным искусством. Когда лунный свет серебристыми бликами покрывал море и пляж, Джейд и Рорк возвращались в гостиницу и снова и снова предавались любви.

С каждым часом, как приближался срок возвращения Джейд в свою жизнь, а Рорка – в свою, все тягостнее, все ненавистнее становилась для Джейд мысль о разлуке. Всю свою сознательную жизнь она работала, глядя в будущее.

Но эту безмятежно-счастливую неделю она провела, наслаждаясь каждым отдельным часом, каждой отдельной минутой.

Они с Рорком, если не бродили по окрестностям, если не занимались любовью, много и подолгу говорили, рассказывая друг другу подробности их больше чем пятилетней разлуки. К радостному удивлению Джейд, Рорк, увидев ее учебники и узнав, что ей скоро предстоит экзамен по истории искусства, целый солнечный день потратил на проверку ее знаний.

– Диск пай, – выбрал он тему из лекций по искусству Древнего Китая.

– Один из шести ритуальных дисков из жадейта, которые использовались в обряде погребения у китайцев. Они рассматривали этот камень как связующее звено между землей и небом, как мостик между жизнью и бессмертием. Считалось, что император общается с царством небесным посредством диска пай, – отчеканила Джейд.

– Так, юная леди заслужила пупсика в награду, – усмехнулся Рорк. – Теперь вопросы в разбивку. Назови годы существования династии чу.

– Семьсот семидесятый – двести двадцать первый год до нашей эры.

– Династии Сунь?

– Девятьсот шестидесятый – тысяча сто семьдесят девятый.

– В чем значение Юруньгакс-реки?

– Это очень просто. Переводится дословно как Река Белого Жада[12]. Главный источник дальневосточного китайского жадеита, известного под названием нефрит. У берегов этой реки более пяти тысяч лет концентрировались китайские цивилизации, все культурные традиции брали там свое начало. Сам нефрит в потоках воды шел с Куньлунского хребта. Древние сборщики камня собирали после весеннего паводка невиданные урожаи. Караваны, шедшие по Великому Шелковому пути, всегда останавливались у берегов этой реки, нефритом загружались тюки и короба; ценный груз многие тысячи миль везли или на Ближний Восток, или своему же китайскому императору в Пекин. – Джейд перевела дух. – Именно у реки Юруньгакс великий Марко Поло в тысяча двести семьдесят первом году увидел нефрит.

– Ничего себе «простое, « – хмыкнул Рорк, полистав толстенный том, он нашел другие выделенные Джейд на занятиях абзацы. – О'кей.

Чем знаменателен в искусстве Китая тысяча семьсот восемьдесят четвертый год?

– Это дата известного Бирманского торгового соглашения, после которого первые образцы жадеита из Бирмы стали появляться в Пекине. Ярко-зеленый минерал внешне явно выигрывал в сравнении с китайским нефритом и молниеносно вытеснил «отечественные» образцы с ювелирного рынка. Бирма до сих пор утверждает, что именно у них залежи истинного жадеита, который пользовался успехом во всех императорских фамилиях; бирманцы предпочитают игнорировать факт, что в Китае пять тысяч лет существует тонкое искусство нефритовой резьбы.

– Сдаюсь, – восхищенно покачал головой Рорк и закрыл книгу. – Я всегда знал, что ты на редкость хороша собой. – Он как бы в награду поцеловал Джейд. – Однако недооценивал твоих блистательных способностей.

Рорк взял следующую из кипы книжку. Внезапно увидев до боли знакомую обложку, Джейд оцепенела.

– А это что? – в недоумении Рорк листал тоненькое пособие по знаково-пальцевой системе общения. Беглость такой коммуникации давалась не просто, а так как словарный и знаковый запас слов Эми с каждым днем увеличивался, Джейд приходилось самой заниматься, чтобы быть в состоянии помогать дочке.

– Это пособие по знаковой азбуке.

– Я вижу. А для чего она тебе?

– Я взяла на себя добровольные обязанности заниматься в школе для детей с физическими отклонениями, – срочно выдумала объяснение Джейд. – Там есть несколько глухих ребятишек.

Вот я и решила, что надо научиться общаться с ними.

– Это впечатляет.

Джейд пожала плечами, дико ненавидя себя в этот момент, потому что он смотрел на нее с восхищением и уважением, а она, не моргнув глазом, лгала ему. Лгала, чтобы он не узнал о том, что у него есть дочь.

– Да ничего особенного, – пробормотала она. – Может, вернемся к занятиям? Там еще осталось четыре большие темы.

С невероятным облегчением Джейд увидела, как он отложил азбуку для глухих и взял нужную книгу по искусству. «Экзамен» продолжался. В конце дня они отправились ужинать в ресторан, где были в первый день их встречи.

Вечером Рорк неожиданно рассказал, как погиб в автокатастрофе Трейс. Его «феррари» перевернулась и сгорела. За рулем сидел вдребезги пьяный Трейс, рядом с ним – какая-то официантка из придорожной забегаловки. Ее выбросило из машины еще при первом ударе, она получила тяжелейшие травмы черепа и позвоночника. Кинлэну пришлось заплатить ее семейству сто тысяч долларов, чтобы те не поднимали шума.

А Трейс еще тринадцать мучительных дней провел в ожоговом центре госпиталя Оклахома-сити и все же скончался от вторично присоединившейся инфекции. Так и не забыв Трейсу Гэллахеру гнусное надругательство над собой и ловко обставленную «кражу» безделушек мисс Лилиан, Джейд с большим трудом, слушая рассказ Рорка, сохраняла печальное выражение лица.

– А как поживает Шелби? – спросила она.

– Она живет в Денвере, замужем за сынком какого-то нефтяного магната.

– А дети есть?

– Ты смеешься? Моя сестричка слишком увлечена процессом превращения нефти в золото, чтобы успокоиться и стать матерью.

Джейд в глубине души очень тронуло, что Рорк открыто высказал желание иметь детей в семье. Но об Эми Джейд продолжала молчать.

Если Рорк так и не получил ни одного ее письма, ему неоткуда было узнать, что у нее вообще есть ребенок. Грудь ее осталась высокой и крепкой, тело гибким и юным. Ни растяжек на коже, ни других многозначительных отметин, которые выдавали бы ее, не было.

– Расскажи, как ты познакомился с Ричардом Хэмилтоном, – обратилась к Рорку Джейд.

На самом деле ее интересовала лишь дочь Хэмилтона, но, не желая впрямую спрашивать об их отношениях, она начала издалека. – Не тот ли это Хэмилтон, который в «Форбсе» внесен в список самых богатых людей мира?

– Тот самый. Когда я не смог получить работу у Гимара, я начал обращаться почти во все архитектурно-проектные фирмы в Европе. Но одни, пусть и оценившие дипломы и грамоты, предлагали мне работу чуть ли не чертежника-конструктора, что меня не устраивало, другие готовы были предоставить и самостоятельность, и средства, но сами были, увы, никому не известны.

– А я помню, как ты хотел строить необычные, удивительные здания, – тихо сказала Джейд.

Рорк взял ее ладонь и мягким движением прижал к своей обнаженной груди.

– Я тоже помню ту ночь, – откликнулся он. – И ты права, проектировать и строить обычные дома я не хотел. К сожалению, в Европе все места гениев от архитектуры оказались заняты.

– Ты мог бы тогда вернуться в Нью-Йорк.

– Мог бы, – согласился Рорк, – но это стало бы шагом назад. А возвращаясь к твоему вопросу, скажу, что приехал тогда в Лондон, специально для встречи с представителем солидной британской фирмы. Разговор был для меня явно неблагоприятным. Уже с первых слов стало ясно, что эта немыслимо унылая контора и мы никакого отношения друг к другу не имеем.

После этой очередной неудачи я почти выдохся, уже опустил руки, как вдруг услышал, что в Лондоне находится Ричард Хэмилтон. В общем, всеми правдами и не правдами мне удалось попасть к нему на прием. Этот день стал для меня счастливым. Оказалось, что в тот день настроение Хэмилтона было точь-в-точь как мое – чернее черного. Он мучился над проектом гостиницы, которую их фирма должна была строить в Цюрихе. Он понимал, что что-то неладно в самой архитектурной идее, но что – уловить не мог.

– А ты смог?

– Я едва взглянул на чертежи и понял, что Хэмилтон хочет возвести некое подобие знаменитых старых европейских гранд-отелей. К сожалению, на его чертежах получилось громоздкое приземистое сооружение, которое могло стать хорошей пародией на стиль греческого Возрождения.

– Насколько я помню, ты никогда не был поклонником постмодернизма.

– Не то слово, – кивнул Рорк. – В общем, я имел нахальство предложить ему внести в проект некоторые черты современной архитектуры. Он тогда выставил вперед свою челюсть, совсем как бульдог, и сообщил мне, что это здание должно выглядеть ровесником всему городу. – Рорк улыбнулся своим воспоминаниям – Он во многом напоминал мне отца, особенно когда у того что-нибудь засядет в голове Джейд совершенно не хотелось говорить о Кинлэне Гзллахере.

– И что же ты сделал? – поторопила она Рорка.

Он пожал плечами.

– Да почти ничего. Несколькими штрихами уменьшил наполовину колонны, убрал неуклюжую крупную коллонаду и каменный бордюр-фриз, который зрительно давил на все здание Джейд читала о проекте этой гостиницы в «Архитектурном дайджесте». Журнал счел будущее сооружение достойным для земного жилища богини Афродиты.

– И Хэмилтон сходу принял тебя на работу?

– Сначала в качестве консультанта, но пообещал полную поддержку в учреждении моего собственного дела Подвох, правда, заключался в том, что мне пришлось возвращаться в Штаты и устраиваться уже в Сан-Франциско Но поскольку европейские фирмы отнюдь не выстраивались в очередь, чтобы пригласить меня на работу, терять было нечего. Главное, я был уверен, что у меня будет возможность заняться своими проектами. Я уже говорил, что Хэмилтон во многом похож на моего старого папашу. Все эти годы под его «лапой» научили меня избегать ошибок.

– Я видела фотографии дочери Хэмилтона, – осторожно произнесла Джейд. – Она очень красивая.

Филиппа Хэмилтон напоминала ей дам, которые работали у Реджинальда Бентли. В сравнении с женщинами именно такого типа тогда, только приехав в Нью-Йорк, Джейд чувствовала себя неотесанной деревенщиной. Филиппа Хэмилтон – немыслимо стройная, невозможно белокурая – была невероятно шикарной особой.

– Красивая, – легко согласился Рорк. – Но не такая красивая, как ты Он не мог сказать ничего более прекрасного, призналась себе Джейд, отдаваясь в его объятия, наслаждаясь прикосновениями его сильных и одновременно таких нежных рук. Горячая волна желания ринулась наружу. И поддавшись соблазнам его рта-искусителя, Джейд с тихим стоном обвила руками его торс. Мысли исчезли.

Но какими бы чудесными ни казались дни близости с Рорком, Джейд понимала, что прошлое так просто не отступит. Сама Джейд уже далеко не та, что была раньше, да и Рорк тоже.

Им обоим нужно время. Время, чтобы выяснить, а не были ли их чувства спровоцированы романтической атмосферой острова.

Несмотря на всю свою мечтательность, Джейд всегда била прагматиком. Жизнь бок о бок с Белл едва ли не с детства научила ее, что чем больше мечтаешь о счастье, тем меньше его получаешь. Но сейчас... сейчас, когда волшебные силы свели ее с Рорком вновь, она узнала, как же соблазнительны мечты о счастье и вечной любви. И это испугало ее.

– Видит Бог, не хочу я никуда ехать, – сказал Рорк. Они лежали в постели – сплетенье рук, сплетенье ног...

Джейд в душе была даже рада, когда Рорк впервые упомянул о необходимости его скорого отъезда в Сан-Франциско. Ей самой пора было домой, хоть и мучительно было расставаться с Горком Но спектакль с участием Эми будет буквально через несколько дней, а пропустить «театральный дебют» дочки она просто не имеет права.

– Ты же не можешь пренебречь своей работой.

– Я должен закончить все за неделю. В крайнем случае дней за десять, – сказал Рорк. – Потом я прилечу в Нью-Йорк – уладить одно личное дело Как солнечным светом наслаждаясь теплотой его улыбки, Джейд не могла отделаться от предчувствия, что нечто ужасное подстерегает ее в глубинах этого океана любви. С трудом отогнав тревожные думы, она обратила свое лицо к Рорку и погрузилась в бездну мечтаний.

На следующее утро он улетел. Глядя как растворяется в яркой голубизне неба маленькая точка самолета, Джейд неожиданно приняла важное решение: когда Рорк появится в Нью-Йорке, она скажет ему об Эми. Потому что какое бы будущее ни ждало их, Рорк имеет право знать о дочери.

Глава 13

Сцена для спектакля «Красная Шапочка» Детского театра глухих была предоставлена в квартале Сохо, на верхнем этаже огромного здания на Грин-стрит. Изначально здание использовалось как складское помещение, но это еще в девятнадцатом веке, когда оно было построено; сейчас на первом этаже его располагалась галерея современного искусства. Строение это славилось своим фасадом с коринфскими колоннами, которые хоть и казались внешне каменными, на самом деле были чугунными.

Зрительный зал был в основном заполнен родственниками и друзьями «артистов». Юные актеры были трогательны и доверчивы. Невинные души, они не подозревали о безжалостной жизни, которая царит всюду, и Джейд даже с беспокойством подумала, смогут ли они существовать, когда им придет время покинуть безопасные и надежные стены их мира неслышащих.

Несмотря на то, что еще двое ребятишек из «школы» Кингов вышли уже в большой мир, Джейд не была полностью уверена, смогут ли они полноценно жить там, где поблажек не будет.

Сценическое освещение – красные, желтые, белые прожекторы – щедро использовались во всех мизансценах; когда необходимо, из-за кулис показывались и педагоги-помощники. Пусть не профессионально, но актеры играли от души и вдохновенно.

Эми, конечно, была слишком юна, чтобы получить большую роль в спектакле. Но это отнюдь не лишило ее зрительского внимания. Джейд трепетала от гордости и волнения за дочку, когда ее девочка, одетая в костюм «дерева» – коричневый комбинезончик и пышное зеленое платьице, покорила аудиторию. Не в состоянии спокойно справиться со статичной ролью «дерева», Эми мимикой выражала свои эмоции: страх, когда появлялся на сцене Волк, всепоглощающий ужас, когда он съел Бабушку, недоверчивость, когда Красная Шапочка вошла в бабушкину избушку, отчаянную радость, когда наконец пришел дровосекизбавитель.

Когда мальчик-»Дровосек» начал выгонять из избушки опозоренного Волка, Эми, вся во власти необузданных чувств, вышла из роли и тоже принялась выгонять злодея со сцены, отчаянно махая на кровожадного Волка своими руками-цветками».

– Ты была бесподобна! – воскликнула Джейд, когда после оваций они с дочкой встретились за кулисами, где устроили угощение с соками и выпечкой. Пальцами Джейд делала выразительные знаки. – Я так горжусь тобой!

Личико Эми сияло от счастья, горели возбуждением сапфировые глазенки.

– Ты видела? Видела, как все флопали?

Не все звуки, особенно шипящие, свистящие, шумовые, давались Эми идеально, но врачи и педагоги уверяли Джейд, что речь девочки развивается прекрасно.

– Видела, конечно.

– Мне так это нлавитта, – призналась Эми. – Отень. Когда я выласту, я буду алтисткой. Злители будут все флопать мне. Плавда?

Живое, буйное воображение Эми открыло перед нею такие просторы, такие возможности, о которых она не подозревала, обитая в спокойном мире сверстников – товарищей по несчастью.

И вот сейчас Джейд, глядя на свою гордую, сияющую дочку, поняла, что так же, как ей самой удалось избежать убогого, бессмысленного прозябания в Гэллахер-сити, так же и Эми, несмотря на глухоту, удастся достичь в жизни всего, чего она захочет.

– Конечно, все будут тебе хлопать, – согласилась Джейд и захлопала в ладоши сама. – Вот так хлопать, вот так, вот так.

Эми взяла ее за руки.

– Фатит флопать, – сказала она, – а то длугие лебята подумают, фто я больфе, фем они, понлавилась.

Эми была чутким, смышленым ребенком, с интуитивно развитым чувством справедливости и очень-очень добрым. Как рассказывала Джин Кинг, на прошлой неделе они всей «школой» отправились за мороженым, и, выходя из магазина, Эми увидела женщину, склонившуюся у пустого картонного ящика на другой стороне улицы. Женщина неожиданно начала выкрикивать обидные слова в адрес ребят. Эми, которая, естественно, не слышала этих оскорблений, перебежала через улицу и протянула бездомной фунтик клубнично-сливочного мороженого. Та оцепенела, сначала молчала, а потом взялась быстро копаться в огромном потрепанном пакете со своим скарбом.

Через минуту Эми вернулась к своим товарищам и, сияя от удовольствия, показала всем пустой пластиковый стаканчик, который та женщина подарила ей в благодарность за мороженое.

Усевшись с дочкой за малюсеньким столиком, уплетая вместе со всеми домашние кексы, прихлебывая фруктовый морс, Джейд подумала о Рорке, о том, как она приведет его на встречу с Эми. Она была уверена, что он с первого взгляда полюбит свою дочь.

– Выглядишь чудесно, – сказала Нина на следующий день после спектакля. – Греция явно пошла тебе на пользу.

Джейд таинственно улыбнулась.

– Точно.

– И кто же это за таинственный и сексуальный рыбак-островитянин?

– Как тебе понравилось вчерашнее представление? – намеренно переменила тему Джейд.

– Я сожалею, что мне пришлось уйти с праздника, который устроили после спектакля, но само действо – просто потрясающе! Эми – очаровательна. Развивается как сорняк на огороде.

А сколько вдохновения! Я уж не говорю о способностях к импровизации на сцене... Ладно, ты от вопросов-то не уходи. Кто же этот мужчина?

– А ведь она, правда, делает успехи, – с горделивой улыбкой сказала Джейд. – После спектакля она сообщила мне, что собирается стать актрисой, когда вырастет.

– Неужели? – Нина явно была сбита с толку.

– Ее педагог говорит, что в стране есть несколько театральных трупп с глухими артистами, – продолжала Джейд. – Но даже если бы их и не было, Эми, возможно, организовала бы их.

– Упорство она унаследовала от матери, – заметила Нина.

– Предпочитаю называть это целеустремленностью, – засмеялась Джейд и налила себе и Нине еще по чашке кофе. – Я видела Рорка.

Нина чуть не уронила свою чашку.

– В Греции?

– В Греции, – подтвердила Джейд.

– Ну, вот и объяснение, откуда у тебя эта улыбка Моны Лизы. И что, все сложилось неплохо, как я понимаю?

– Лучше, чем неплохо. Чудесно. Что ты скажешь, если я сообщу тебе, что влюбилась?

– Скажу – наконец-то. Расскажи-ка все по порядку. Что Рорк сказал, узнав о том, что он – отец девочки?

Виноватый румянец залил лицо Джейд.

– Я ему ничего не сказала.

– Что-о? – подалась вперед Нина, готовая взорваться, однако в этот момент снизу позвонил консьерж Мартин.

– Да, Мартин?

– В холле ожидает мистер Гэллахер.

Рорк. Значит, он закончил свои дела быстрее, чем рассчитывал.

– Пригласите мистера Гэллахера подняться к нам, Мартин. О нет, не уходи, – заметив, что Нина встала, сказала Джейд. – Я хочу познакомить тебя с Рорком.

То, с каким удовольствием произносила она это имя, говорило о силе ее чувств.

Джейд распахнула дверь, едва раздался стук... и ахнула. Сердце сжалось. Перед ней стоял Кинлэн Гэллахер. Как он нашел ее? Что ему надо?

– Значит, это вы.

Не обращая никакого внимания на явное неприятие Джейд, на ее недоброжелательное лицо, Кинлэн оглядел комнату и спросил:

– Что же ты не приглашаешь меня войти, Кэсси? После такого долгого пути, что я проделал для встречи с тобой?

Ей хотелось с треском захлопнуть перед ним дверь, но надо было выяснить, для чего же он явился и не известно ли ему об Эми. Джейд посторонилась, впуская его.

– Что вы здесь делаете, Кинлэн?

Нина сразу почувствовала напряжение, воцарившееся в комнате, услышала, каким натянутым стал голос Джейд.

– Я могу остаться, – предложила она.

– Нет. Все отлично.

Лицо Джейд стало каменным. Нина взглянула на недоброе выражение гостя. Она колебалась.

– Правда, – настаивала Джейд совершенно незнакомым для Нины тоном.

– Если что – позови, – быстро проговорила Нина, пожимая Джейд руку.

– Вес будет хорошо, – повторила Джейд и вдруг подумала: кого она уверяет в этом? Нину?

Или себя?

Только Нина вышла, Джейд бросилась на Кинлэна.

– Какого черта вы сюда заявились?

Но Кинлэн был крепкий орешек.

– Да вот увидел недавно твой портретик на обложке «Спорте илюстрейтед», Кэсси, и подумал, что судя по тому, как ты выставляешь свои соски в мокром лифчике на обозрение каждого Тома, Дика и Хэрри, ты, хоть и стала богатой и знаменитой, от мамочки своей ничем не отличаешься. Вот почему, услышав, что ты с Рорком опять закрутили роман там, на островах, просто не поверил своим ушам, не может мой сын дважды в жизни совершить глупость.

Значит, Кинлэн узнал ее. Интересно, а много ли еще народу знает о ее новой жизни? А ведь она так тщательно пыталась расстаться с прошлым, даже скрыть его. Конечно, не ради себя.

Ради Эми.

Джейд взглянула на часы. К счастью, Эдит повезла Эми на занятия в клинику совсем недавно, и раньше, чем через полтора часа они не придут.

– Где я, что я делаю и с кем ни в малейшей степени вас не касается.

– Да? – поднял брови Кинлэн и начал прохаживаться по комнате. – А вот Рорк, похоже, иного мнения.

– О чем это вы говорите?

– Как, разве я не упомянул, что о вашей встрече рассказал мне именно Рорк?

Джейд почувствовала, как кровь отхлынула от лица.

– Не верю! Более того, сомневаюсь, что он вообще с вами разговаривает.

– Он изменил свою позицию – с тех пор как работает на меня.

– Он работает не на вас. У него своя фирма.

В Сан-Франциско.

Джейд не верила, не могла верить, что Рорк лгал ей.

Кинлэн согласно улыбнулся и спросил:

– Он что, не говорил тебе о моем сотрудничестве с Ричардом Хэмилтоном?

– Да, но...

– Я подписал контракт с греческим правительством о проведении разведочно-йуровых работ в Эгейском море. Нефть там есть. Контракт рассчитан на пять лет, полагаю, будет разумно в тех краях иметь офис, который и строит компания Хэмилтона А Рорк – ведущий архитектор – Не верю, – повторила Джейд Она неожиданно заметила; что на обложке одного из журналов, разложенных на столике, Эми нарисовала колобка-великана Журнал Джейд срочно сунула в самый низ кипы.

– Рорк был в ярости, – продолжала она, – когда узнал, что вашими стараниями он лишился работы у Гимара Он никогда не стал бы служить вам.

– А вот тут ты, голубушка, ошибаешься, – возразил Кинлэн. – Видишь ли, много лет мы с Рорком ломали копья по поводу его намерения заниматься архитектурой, вместо того чтобы осесть в родных краях и взяться за наш семейный бизнес. Теперь, когда у него своя проектно-строительная фирма, положение его и выгодно, и завидно Думаю, именно поэтому он не может отказать себе в удовольствии удружить старику-отцу и показать, на что он способен. Блистательный проект офиса для компании «Гэллахер: газ и нефть» – лучший для того способ.

С отвращением, но про себя она вынуждена была признать это. Кинлэн никогда не скрывал своего неприятия деловых устремлений старшего сына. Между ними шло своего рода постоянное соревнование, и вполне возможно, таким способом Рорк хотел удовлетворить свои амбиции и укрепить независимое положение.

– Вам нужно не просто здание для офиса.

– Ты всегда была смышленой девочкой, Кэсси, – заменял Кинлэн. – Если мы с Рорком так славно сговорились насчет этого проекта, кто же станет утверждать, что он никогда не вернется к нам в Оклахому, в родные, так сказать, пенаты?

– Где вы сможете контролировать его жизнь и бизнес, – бросила Джейд.

В ответ Кинлэн только пожал плечами, снова прошелся по комнате.

– Славный уголок, – сказал он, сложив на груди руки; он остановился перед боевой маской Маори. – Мебели маловато, но к этому тебе не привыкать. Ведь именно так вы с мамочкой и жили.

Он взял с полки статуэтку-качина, которую она купила в Аризоне.

– Видишь ли, – продолжал он, – я всегда догадывался, что ты пытаешься женить на себе Рорка, но уж очень сомнителен факт, что тогда это был его ребенок. Ты же такая сговорчивая и доступная, а? А парни есть парни.

Он поставил статуэтку и взял глиняную фигурку из Гватемалы.

– Так что сделала аборт – и хорошо.

– Боялись, что внебрачный ребенок осквернит ваш драгоценный род? – едко поинтересовалась Джейд.

– Да ладно, в нашем роду такое не впервой, – признался Кинлэн. – Сам Патрик, похоже, был ого-го-го какой ходок.

Джейд мутило от отвращения к этой игре в кошки-мышки. К тому же она жутко боялась, что вдруг Кинлэн забредет в комнату Эми.

Она решительно забрала у него глиняную статуэтку.

– Или выкладывайте, зачем пришли, или убирайтесь из моего дома.

– Хорошо. Раз ты и мой мальчик вновь...

– Рорк не мальчик.

Кинлэн не привык, чтобы его перебивали.

Или исправляли. Он посмотрел на Джейд так, будто хотел свернуть ей шею.

– Раз ты и Рорк, – раздраженно повторил он, – спите друг с другом, думаю, есть смысл посвятить тебя в один маленький семейный секрет, который тебе стоило много лет назад узнать от родной матери.

Вот оно. Было же у нее тогда, в последнюю ночь на острове, жуткое, темное предчувствие... предчувствие беды, таившейся в их любви, .Вот оно – сейчас прозвучит.

Сердце бешено заколотилось.

– Какой секрет?

– А такой, что я твой настоящий отец. – Кинлэн помедлил, чтобы слова эти звучали эффектнее. – Как я уже сказал, хорошо, что ты избавилась от ребенка. А то вы с Рорком – одна кровь. Что за младенца вы бы произвели на свет, еще неизвестно.

Будто ледяная многотонная глыба сдавила Джейд.

– Ложь.

– Если ты не веришь мне, спроси у своей мамочки.

– Именно так я и поступлю. Как только вы уберетесь из Моего дома.

– Да я и сам собирался уйти, – он направился к двери. – Только вот еще что...

– Что?

– Я бы не советовал посвящать Рорка в это мое старое приключение с твоей матерью. Я не хочу, чтобы между мною и сыном возникали осложнения, особенно когда мы только начали забывать прошлое.

Джейд смело подняла голову.

– А вот меня, Кинлэн, вам контролировать не удастся. Я скажу Рорку все, что захочу.

– Даже если твоя карьера даст течь, когда я позабочусь о том, чтобы мир узнал о криминальном эпизоде в жизни блистательной Джейд?

– Как знать, – процедила Джейд, – может, это только придаст пикантности моему облику?

Кинлэна разъярила ее манера поведения, только он старался этого не показывать.

– У тебя есть и сила воли, и наглости хватает, – признал Кинлэн, – жаль, что мамочка твоя оказалась не так крепка, как ты.

– Вы угрожаете и моей матери?

– Ты вынуждаешь меня осложнить жизнь бедняги Белл, – сказал он. – Что ж, давай, продолжай в том же духе. Проверяй меня на прочность. Но уж поверь, Кэсси, то, что случилось тогда с тобой – камера, суд и все такое – даже не сравнится с тем, что может произойти с твоей мамочкой, если ты не закроешь свой очаровательный ротик.

Улыбка его была ледяной, как сердце ведьмы.

– Так что подумай, – на прощание посоветовал Кинлэн и с этим удалился.

Джейд не хотела обсуждать такие важные деликатные вопросы по телефону. Помимо этого, Белл всегда была завзятой лгуньей. Поэтому Джейд непременно надо было видеть ее глаза, когда она будет задавать матери этот страшный вопрос.

Пришлось срочно выдумывать повод для отъезда. Джейд не очень удачно сослалась на внеочередную фотосъемку, объяснение это удовлетворило Эми, но Эдит не проведешь... Так или иначе, уже через несколько часов после ухода из ее квартиры Кинлэна Гэллахэра, Джейд была в самолете, направлявшемся в Оклахому.

Джейд просто разрывалась от противоречивых чувств и мыслей: новообретенная любовь к Рорку, почти остервенелый инстинкт, побуждающий защитить дочь, ужас, что Кинлэн все-таки не солгал... А если так, то вспыхивал и гнев, направленный против Белл, которая все эти годы хранила заведомо страшную тайну.

Бюро проката автомобилей оказались почти на каждом шагу, служащие – молодые девушки в зеленой, красной или желтой униформе – наперебой предлагали машины. Джейд не стала выбирать, села в первую попавшуюся и рванула в Гэллахер-сити.

...У Джейд сжалось сердце, когда Белл открыла дверь. Мать уже изрядно накачалась. По опыту Джейд знала, что подвыпившая Белл – жутко ненадежный источник информации. Так что Джейд пришлось притвориться, что она внимает бесконечным жалобам матери на жизнь; на самом же деле в голове крутился только один вопрос, ни слова из рассказов Белл она не слышала.

Когда наконец мать выговорилась-выплакалась, Джейд впрямую спросила у нее о Кинлэне, про себя молясь, чтобы Белл отвергла эти измышления.

К ужасу и отчаянию, этого не произошло.

– Черт, – выругалась Белл, трясущимися руками закуривая сигарету, – не пойму, чего это он ворошит прошлое.

– Значит, это правда?

– Да-а. У нас с ним когда-то была интрижка.

– Но откуда ты знаешь, что именно он – мой отец?

Джейд прекрасно знала, что моногамией Белл никогда не отличалась.

– Кинлэн – мужик ревнивый, Кэсси, – ответила Белл. – Нет нужды говорить, что и отменным негодяем он был всегда. Черт возьми, я не решалась переспать с другим парнем, пока крутила с ним. – Белл глубоко затянулась, выпустила дым через нос. – В общем, Кинлэн Гэллахер – твой папочка. Тут и спрашивать нечего.

– Но ты всегда говорила, что моим отцом был рыжебородый нефтяник...

– А что? Не могла же я всему городу доложить, что Гэллахер обрюхатил меня, – резонно заметила Белл. – Кроме того, между нами существовал договор.

– Что еще за договор?

– Самый обычный договор. Он дает мне деньги – я молчу.

Мир поплыл, затуманился. Джейд прикрыла глаза, чтобы справиться с головокружением.

– И все-таки я не могу поверить в это.

– Черт побери, детка, – скривилась Белл, – ты вроде умна, но иногда кажется, что Бог дал тебе мозгов не больше, чем корове. А почему, ты думаешь, тебя так привечали на чудесном ранчо Гэллахеров? Привечали, пока ты не испортила свою сладкую жизнь, свистнув у мисс Лилиан ее дурацкие побрякушки.

– Я ничего у нее не брала – Как бы там ни было, – пожала плечами Белл, – правда в том, что ты от Кинлэна Гэллахера такая же плоть и кровь, как Шелби. Или Рорк.

На следующий день, направляясь на арендованном автомобиле в аэропорт Оклахома-сити, Джейд вдруг так затрясло, что ей пришлось съехать на обочину. Заглушив мотор, она попыталась обрести равновесие – душевное, главным образом. В голове было пусто. Остались только ощущения, и самое страшное из них – это ощущение черной зияющей дыры, которую пробил в ее жизни Кинлэн Гэллахер.

В сердце будто воткнули ледяной обоюдоострый стилет.

Весь полет до Нью-Йорка Джейд пыталась убедить себя, что мать сказала не правду. Но зачем?! Да, она не сказала Белл о примирении с Рорком, об их отношениях. И об Эми умолчала.

Для Белл все, что касалось Рорка, уже было прошлым.

Когда в разговоре с матерью Джейд начала высказывать сомнения, та четко я подробно, чего давно не бывало, изложила все подробности их отношений с Кинлэном.

Самолет начал спускаться над аэропортом Кеннеди Джейд вынуждена была признаться себе, что не было у Белл никаких причин лгать.

Кинлэн Гэллахер – ее родной отец. Она попыталась осознать, что это может значить и каково ей теперь будет жить, ощущая себя родней той же Шелби.

Впрочем, вряд ли это могло иметь какое-то значение. Она росла, не зная, что такое отец.

Кинлэн Гэллахер отнюдь не увлекался исполнением отцовских обязанностей. Выдал однажды порцию спермы – и все. Поведение, достойное разве что бродячего кота, регулярно обходящего свою территорию. Ничего, кроме отвращения, она к нему не испытывала Пожалуй, еще ненависть.

И желание ранить его так же, лак он ранил ее.

И Эми.

Шасси самолета коснулась посадочной полосы, и в этот момент Джейд была сокрушена – Эми глухая! Врачи так и не нашли никаких видимых причин этого серьезного порока. Но сейчас Джейд поняла все. Ее славная, очаровательная Эми брошена в мир тишины и молчания потому, что ее мать и отец – брат и сестра. Это было страшное, сокрушительное, невыносимое открытие.

Глава 14

– Мама! Угадай, фто я сегодня в фколе делала!

Личико Эми лучилось, как летнее солнышко, ручки двигались грациозно и задорно.

Обычно один вид дочки поднимал Джейд настроение. Но сегодня, взглянув на улыбающееся лицо девочки, она будто посмотрела в глаза своему греху.

– Мама!

В нетерпении Эми даже подергала мать за юбку, чтобы привлечь к себе внимание.

– Прости, малыш. Что же ты делала?

Пальцы путались, губы не слушались, но Эми, изнемогая от «тяжести» своих успехов, не заметила этого.

– Я делала наф мил. Подофди. Сейтяс плииесу.

Девочка сбегала в свою комнату и вернулась с большим, немного кривобоким пластилиновым шаром.

– Смогли, – сказала она, указывая на серебряную звездочку, налепленную на ярко-голубой поверхности. – Это Нью-Йорк. Где мы живем.

Усевшись на колени рядом с дочкой, Джейд медленно поворачивала пластилиновый глобус, пытаясь мысленно начертить линию от Нью-Йорка к Оклахоме. Длиной она получалась едва ли в один дюйм, А в реальности Гэллахер-сити, да и все, что в нем происходило, скорее находился на другой планете.

– Это чудесная вещица, дружочек, – одобрительно улыбнулась она через силу, ведь внутри у нее все было будто льдом сковано.

– Это для твоей коллектыи.

– Коллекция, – рассеянно поправила Джейд и показала Эми, как язычок должен упираться в зубы при этом звука.

– Коллекции, – повторила девочка. – Ну, тебе нлавится?

– Очень. – Джейд нарочно Медленно проговорила это слово, чтобы Эми могла по движению губ прочесть его.

– А ты знаеф, фто земля клуглая»?

То, как малышка склонила голову набок, мучительно напомнило Джейд Рорка, да так, что пришлось закусить губу, чтобы не расплакаться.

– Да. Я знаю.

– И земля клутится, клутится. Совсем как калусели.

Не в состоянии говорить Джейд лишь кивала.

Глазенки Эми блеснули лукаво-вопросительным огоньком.

– А как же голова у нас не клужится?

– Не знаю, зайчик.

– Мама! – Эми опять склонила голову набок. – Потему ты не носиф науфники? Как я?

Потому что моя мать, какой бы безответственной не была, не предавалась греху кровосмешения, чтобы я родилась неслышащей, жестко сказала про себя Джейд.

– Потому что мне в наушниках слишком громко, – вместо этого ответила она дочери.

– А мама Джонни носит наушники, – настаивала Эми.

Девочка задела тему болезненную, сложную, Джейд казалось, подчас невыносимую. Хотя уходить от этих вопросов становилось все сложнее и сложнее.

– Мама Джонни – глухая, – сказала Джейд, сопроводив эти слова знаком – указательный палец от уха спускается к левой руке.

Неохотно Джейд употребляла это слово. Раньше она избегала его, но лечащий врач Эми сказал, что лучше будет девочке впервые услышать это в родном, знакомом мире, из уст любящих людей, чем от постороннего, равнодушного человека.

– Как я, – сказала Эми.

– Как ты, – кивнула Джейд.

Девочка задумалась. Прошла, наверное, минута.

– А ты любиф меня, лаз я глухая?

– Я люблю тебя. Люблю – какая ты есть.

Эми опять замолчала в раздумьи.

– Вот бы и ты была глухая, мама, – – наконец молвила она, – тогда бы мы были одинаковые.

Притянув к себе девочку, Джейд дрожащими губами зарылась в пушистую шапку ее блестящих темных волос.

Сознание собственной вины, греха не отпускало Джейд ни днем, ни ночью. В тоске и одиночестве она теперь часто лежала на кровати, уставившись в потолок, а перед глазами так и мелькали лица – Белл, Кинлэна, Рорка и, что самое невыносимое, Эми.

– У тебя жуткий вид, – с беспокойством сказала как-то Нина.

Уже две недели прошло со времени неожиданного визита Кинлэна, а Джейд все еще не могла оправиться от потрясения.

– Ничего удивительного, я очень плохо себя чувствую, – ответила Джейд, потирая спину. – Всю ломает. Наверное, я подхватила грипп.

То же самое она сказала Реджинальду Бентли, когда последний раз была у него в офисе.

Хоть она и получила недавно (с таким трудом!) повышение в отделе комплектации, думать о работе никак не получалось. И вообще, бизнес потерял для Джейд смысл. Она даже рисковала заработать репутацию ненадежного человека, так как из-за ее состояния Нине пришлось отменить выгодную поездку на съемки в Австралию.

– Я вижу, случай тяжелый – из серии «без тебя мне мир не мил», – заметила Нина. – Кажется, Рорк должен был еще на прошлой неделе приехать в Нью-Йорк.

– Он застрял в Сан-Франциско – какая-то очередная инженерная инспекция.

– Значит, никаких осложнений в ваших отношениях нет? – осторожно спросила Нина.

– Конечно, нет, – решительно ответила Джейд. – Ладно. Ты права. Я уже превращаюсь в ленивую корову. – Она взъерошила свою шевелюру. – Мне надо заняться каким-то делом.

Совершенно новым.

– Вот диво, что ты об этом заговорила, – подняла брови Нина, доставая свою рабочую папку с бумагами. – Тебе приходилось слышать имя Сэм Сазерленд?

– Сэм Сазерленд... – задумчиво повторила Джейд. – Белая ворона с западного побережья, нет?

– Вот-вот. Не так давно он взял под контроль очередную корпорацию. «Доналдсон Энтерпрайзес» на этот раз, – сообщила Нина. – Это не просто корпорация, это огромная империя рекламного и шоу-бизнеса. После чего пресса провозгласила его свирепым узурпатором.

– И что? Какое отношение поверженная им компания имеет ко мне?

– Среди имущества «Доналдсон Энтерпрайзес» оказалась парфюмерно-косметическая фирма, выпустившая на рынок одни-единственные духи «Эверластинг»[13]. К сожалению, автор аромата умудрился скончаться, так и не получив полноценного признания своего труда. Казалось бы, все это положить на полку – да забыть.

И тут возникаешь ты. Сэм Сазерленд уж было собирался прикрыть эту умирающую фирму, пока в один прекрасный день не увидел твой фотопортрет – где ты у фуникулера рекламируешь ликер.

– Да-да, я знаю.

Как только рекламные плакаты, где она красовалась в черном бархатном, вызывающе открытом платье, стали появляться в городе, Джейд невозможно было показаться на улице, чтобы не услышать восторженного улюлюканья.

– Сазерленд позвонил, спросил, не занята ли ты работой, – продолжала Нина. – Когда я сообщила ему, что у тебя все расписано до конца года, он предложил почасовую оплату в десять раз большую, чем ты имеешь. Естественно, меня это заинтересовало, и я отправила ему в Сан-Франциско все твои снимки из архивов. Кстати, буквально перед нашей встречей я вторично говорила с ним по телефону. Короче, завтра он будет в Нью-Йорке и завтра же хочет с тобой встретиться.

– Вот, значит, как? – приподняла Джейд темные шелковистые брови. Сэм Сазерленд звучало почти так же, как Кинлэн Гэллахер. Изначально что-то Джейд в этом не понравилось.

– Значит, вот так, – согласилась Нина. – Я ему обещала, что завтра ты придешь к трем часам в его нью-йоркский офис в Уолдорфе. Соответственно, у тебя ровно двадцать четыре часа, чтобы привести себя в божеский вид. Тебе необходим и маникюр, и прическа, и косметические процедуры. Да, и зайди в салон «Шанель» в магазине «Сакс», подбери что-нибудь. И позаботься о своих кругах под глазами. А то краше в гроб кладут.

– Спасибо за доверие, Нина, – не без иронии поблагодарила Джейд, – и за откровенность.

– Сногсшибательная внешность – это твоя работа, Джейд, – серьезно сказала Нина. – И если Сазерленд сочтет, что ты – подходящая женщина для его новой рекламной кампании, он собирается оплатить тебе эксклюзивные права.

– А если я сочту, что не хочу на него работать? – спросила Джейд.

– Моложе ты не становишься, – напомнила Нина.

В свои двадцать три года Джейд, конечно, была далеко не старой. Но она была прекрасно осведомлена, что пятнадцатилетняя Брук Шилдс, несколько лет назад сокрушившая мир в джинсах от Кэлвина Клэйна, закрепила в моде и рекламном бизнесе мнение, что это – удел юных, чем моложе – тем лучше.

– Будь я на твоем месте, – продолжала Нина, – и попадись мне заказчик, готовый обеспечить меня на всю жизнь, я бы работала, окажись это сам Дьявол.

– Вот этого я и опасаюсь, – пробормотала Джейд.

– По телефону он показался не таким уж дурным, – успокоила ее Нина. – Я кое-что подобрала тут о нем. – Она передала Джейд папку с файлами. – Думаю, тебе будет интересно.

Ошибалась Нина. Не интересно было Джейд.

Нисколечко. С нее было достаточно богатых, властных, эгоцентричных мужчин. Однако, повторяя себе это все время, пока она лежала с маской на лице в горячей ванне, Джейд все-таки взялась за вырезки, которые отдала ей Нина.

Из небольшого досье вырисовывалось, что Сэм Сазерленд человек прямолинейный, грубовато-честный, целеустремленный – просто квинтэссенция того, что свойственно человеку, «сделавшему себя своими руками». Финансовую империю Сазерленд начал создавать тридцать лет назад, будучи еще совсем молодым человеком, когда он убедил группу лесорубов выкупить одну лесозаготовительную фирму в Северной Калифорнии. Фирма давно дышала на ладан, готова была вот-вот развалиться. Но, как отмечала «Уолл стрит джорнэл», однако, «лучше оказаться владельцем обанкротившейся лесопилки, чем ее рядовым рабочим». Так или иначе, Сэму Сазерленду удалось взять дело в свои руки, фирма пошла в гору, и уже через полтора года получала неплохую прибыль. Еще через пару лет Сэм стал ее единоличным хозяином, так как совладельцы-лесорубы в бизнесе разбирались неважно, да и не проявили к этому никакого интереса. Следующим шагом Сазерленда стал многомиллионный контракт с японцами.

Сазерленд стал Сазерлендом. Прошли годы, теперь он ворочал компьютерами, химическими технологиями, воздушными линиями, словом, всем, что вдруг начинало интересовать его.

– Если этот человек думает, что меня можно купить, – подумала вслух Джейд, – его ждет жестокое разочарование.

Сэм Сазерленд оказался высоким, мускулистым мужчиной, и, несмотря на то, что на теле его не было ни унции жира, широкие плечи, крепкая грудь придавали ему некоторое сходство с быком. Темно-русые волосы были тронуты сединой, выразительное, с резкими чертами лицо было смуглым и обветренным.

Сазерленд носил серые прекрасного покроя брюки и идеально чистую рубашку, ворот которой был расстегнут, а рукава закатаны, так что открывали сильные загорелые руки почти до локтей Такой человек, подумала Джейд, лучше бы смотрелся в кабачке у лесопилки, чем в элегантной приемной офиса. Когда он пожимал ей руку, она ощутила мозоли на его ладонях.

– После подробного знакомства с вашим досье я думал, что вполне готов к встрече с вами, – сказал Сазерленд. Глаза его не скрывали, что он чисто по-мужски оценил достоинства Джейд. – Но фотографии едва ли воздают вам должное. Разрази меня гром, но вы краше породистого щенка.

– Я полагала, что все сравнения уже слышала, – настороженно, будто отгораживаясь от мужской ауры, произнесла Джейд, – оказывается, я ошибалась.

– Господи, да причем здесь сравнения, – резковато возразил он. – Если мы с вами вместе затеваем это дело, вам следует сразу запомнить, что я хоть и крут нравом, но прям и честен. Ничего, кроме правды, вы от меня никогда не услышите.

– Вы не представляете, как приятно слышать такое, – прохладно сказала Джейд. – Но вы упустили один нюанс, мистер Сазерленд. Я еще не решила, будем ли мы вообще сотрудничать.

Подоплека сказанного была очевидна: на – »смотрины» пришла она, а не он. И выбор сделает она.

Если Сазерленд и был задет этим не слишком дружелюбным замечанием, то никак этого не выказал.

– Зовите меня Сэм, – лишь произнес он.

Потом подошел к столу, где были разложены цветные и черно-белые снимки Джейд в разных ракурсах и позах. – Сомневаюсь, что у вас вообще есть неудачные фотографии, – продолжал он. – Но когда я увидел вот эти, я понял, что вы – женщина, способная заставить арабов покупать антифриз.

Он держал серию наиболее чувственных снимков из кенийской поездки. На них ее маслянисто-шелковая кожа лоснилась, как натертая бархоткой медь. Когда эти фотоработы впервые появились во французском «Воге», прошел слух, что Грейс Мирабелла, женщина, не склонная делать комплименты конкурентам, обмолвилась где-то, что эта вызывающая серия делает Джейд скорее неземным чудесным явлением, чем женщиной из плоти и крови.

– Спасибо, – пробормотала Джейд.

– Господи, да не надо благодарить, когда говорят правду.

Сазерленд открыл флакончик «Эверластинг», протянул Джейд.

– Понюхайте. И скажите первое слово, которое придет после этого вам в голову.

Немного приторный «романтический» аромат щедро воздавал дань цветущим апельсиновым деревьям – Свадьба, – сказала быстро Джейд. – Невеста вся в белых кружевах.

– Девственница, – уточнил Сэм.

Если резкость Сазерленда удивляла, то необыкновенная точность в определении запаха поражала.

– Точно.

– Значит, к вам это не имеет отношения.

– Мне, вероятно, следует оскорбиться?

– Конечно, нет. Она красивая женщина, Джейд, но имидж, который вам предстоит создать, бесконечно далек от облика смущенной невинной невесты. – Открыв другой флакончик, он сказал:

– Попробуйте теперь этот запах. Убогие дурни из «Доналдсон Энтерпрайзес» именно его проглядели в угоду духам «Эверластинг».

– О-о, – протянула Джейд, вдыхая экзотическую смесь с нотками амбры и мускуса, – это напоминает мне о Кении.

– В яблочко! Точно такие ассоциации и должен вызывать этот запах. Я хочу сыграть на волне популярности, поднятой Мерил Стрип в фильме «Из Африки». Едва вышла эта картина, все женщины от восточного до западного побережья тут же натянули на себя хаки. Я сегодня прошелся по Мэдисон-авеню – там будто десант из «Банановой республики» высадился... Эти духи я назову – барабанную дробь, маэстро! (вместо барабана Сэм с успехом использовал стол) – «Тигрица»!

– Но в Африке нет тигров, – сочла необходимым заметить Джейд. На эту встречу она шла с твердой уверенностью, что возненавидит Сэма Сазерленда, однако нашла его даже забавным.

– Поэтическая вольность художника! – широким жестом он отмел все возражения. «А руки у него красивые и движения выразительные, – машинально подумала Джейд. – Широкие ладони, длинные, артистические пальцы». – У меня есть сам запах, есть концепция всей рекламной кампании, осталось только, чтобы вы, Джейд, согласились стать моей Тигрицей.

Вот так, прямо и откровенно, он предложил ей трехлетний контракт, а названное им вознаграждение в долларах сразу превратило ее сегодняшние доходы в жалкое пособие.

– Полагаю, Нина говорила, что я намерен подписать с вами контракт на эксклюзивные права? – спросил Сазерленд.

– Вы серьезно это говорите?

– О бизнесе я всегда говорю серьезно. Итак, Джейд, ваше решение – да? Или нет?

– Это надо обсудить с моим агентом.

– Прекрасно, позже мои люди свяжутся с Ниной Грэйс, и обговорят все детали. Но соглашение заключаем конкретно вы и конкретно я.

Поэтому, Джейд, я лично хочу услышать от вас ответ.

Джейд поняла, что этот человек может сделать ее мечты материально осязаемыми.

– Да, я с удовольствием стану женщиной-Тигрицей.

– Великолепно, – коротко сказал Сэм, от удовольствия потирая руки.

Не скрывая, что иного исхода этой встречи и не ожидал, он подошел к встроенному в стене холодильнику, достал бутылку шампанского, ловко и элегантно открыл ее. Глядя, как он наливает в бокалы игристое золотисто-жемчужное вино, Джейд еще раз отметила про себя, что у него очень выразительные и красивые руки.

– За нас, – произнес Сэм, передавая ей хрустальный фужер, – и за наше плодотворное сотрудничество.

Энтузиазм его оказался очень заразителен, и Джейд, беря из его рук бокал, улыбнулась. Улыбнулась впервые с тех пор, как две недели назад в ее доме появился Кинлэн Гэллахер и нанес свой страшный удар.

– За нас.

Очень скоро Джейд выяснила, что Сэм Сазерленд не терпит проволочек, безделья. Он привык жить и работать в стремительном темпе, и уже через пять дней после их первой встречи Джейд почти с удивлением обнаружила себя в просторной фотостудии в Бруклине. Нарядившись в «рабочий костюм», а точнее в миниатюрнейший купальник-бикини тигровой расцветки, повесив на шею безумное ожерелье из перьев диковинных птиц, чьих-то зубов и косточек, она вышла под юпитеры, где уже ждали ее партнеры – группы живых дрессированных тигров. Томми Джонс лихо защелкал своей фотокамерой.

– Ну, это потрясающе, красотуля ты моя, – приговаривал Томми, в то время как Джейд медленно поводила головой, позволяя своим волосам струиться неистовым медным водопадом. – Теперь давай свой знаменитый «иди-сюда» взгляд.

Жар от мощных бестеневых прожекторов немного согревал ее так скудно в этом прохладном помещении одетое тело; тихо жужжал поставленный на «автомат» Никон. Плавно и женственно Джейд изменила позу, опустила глаза, чуть склонила голову и наконец, мягко улыбнувшись, глянула в камеру из-под опущенных густых ресниц.

– Разрази меня гром, если это не само сладострастие, – разве что не рычал Томми, – это личико, эти грудочки, эти ножки, которым нет конца. Много я всего повидал, но ты – лучше всех.

Джейд, слава Богу, давно и много работала с Томми Джонсом и прекрасно знала, что такие слова он говорит всем девушкам-фотомоделям. Но как бы то ни было, когда включался свет в студии и начинал щелкать фотоаппарат, Томми удавалось убедить любую стоявшую перед ним женщину, что красивее ее на свете нет. Своим хрипловато-низким, прокуренным голосом, уверенными движениями рук, то поправляющих волосы, то приспускающих бретельку на платье, то просто ласково похлопывающих по бедру девушки, Томми умел сделать свою модель не просто красавицей, он будто вдыхал в нее жизнь и чувственность.

– О, черт, ты меня просто разжигаешь, – промурлыкал он, подойдя к Джейд, чтобы опустить узкую полоску ее лифчика-бикини до почти скандального уровня.

Кожей ощутив прикосновение его жестких пальцев, у Джейд внутри загорелось нечто вроде чувственного желания. Это нечто, она знала, исчезнет, как утренняя дымка, когда погаснут огни в студии, когда закончится пленка в фотоаппарате.

– Энни! – крикнул Томми ассистентке. – Рисовую пудру!

Он схватил пушистую соболью кисточку, опустил ее в баночку с пудрой и щедро осыпал округлости грудей Джейд, придав коже мерцающий медный оттенок, напоминающий полированное красное дерево.

– Мне хочется тебя скушать, – гортанно промычал он, не отводя взгляда от глаз Джейд.

Он довел полоски ее купальника до желаемого совершенства, нимало не смущаясь тем, что напряженный пенис заметно выпирал из его узких черных джинсов.

Это, кстати, было одной из составных его творческого успеха. В отличие от многих других фотохудожников, с которыми приходилось Джейд работать, Томми Джонс на сто один процент был гетеросексуален. Своей славы и своего достатка он в большей степени достиг тем, что, будучи еще совсем молодым, понял, какие должны быть отношения между фотографом и его натурщицей – интимные, чувственные до эротики. И хотя Джейд оставалась одной из немногих, с кем Джонс не переспал, она не могла не попасть под воздействие его профессионального и мужского обаяния.

Вот и сейчас она чувствовала себя соблазнительной и желанной (стараниями Томми!), женщиной, способной любого, самого сильного мужчину поставить на колени; профессиональный азарт и возбуждение заставили ее почти забыть о том, что сегодня она работает с самыми настоящими хищниками и что в стороне стоит Сэм Сазерленд и смотрит на нее дерзко и прямо, взглядом, не пропускающим ничего.

Вплоть до того, что она почти смогла забыть о том, что наконец-то Рорк приехал в Нью-Йорк.

Почти смогла...

Когда он сегодня утром позвонил из аэропорта Кеннеди и сразу предложил позавтракать вместе, она отговорилась, сославшись на срочную съемку, уверила его, что ничего в графике отменить не может. Мучительно было услышать досаду и огорчение в его голосе. Он надеялся, что она все бросит ради него, ведь он так надолго застрял, в Сан-Франциско и вот, наконец, свободен...

Она сообщила ему, что работает сейчас для рекламной кампании Сэма Сазерленда, и без удивления узнала, что Сэм и Рорк знакомы – все-таки они жили в одном городе.

Когда она спросила у Рорка, где он собирается остановиться, последовала пауза, из которой было ясно, что Рорк намеревался жить у нее. Он, правда, быстро нашелся и сказал, что, возможно, снимет номер в отеле «Плаза». Тогда Джейд предложила, что, может, они встретятся в Дубовом Баре гостиницы. Однако Рорк совершенно не хотел после нескольких недель разлуки проводить время с Джейд в людном месте и настоял, что они увидятся у него в номере. Чего Джейд очень хотелось избежать.

– О'кей, ласточка ты моя, – вывел ее из раздумий звучный голос Томми, – а теперь погладь киску по головке.

– Ты смеешься!

Джейд нерешительно и недоуменно перевела взгляд с огромного грациозного зверя на Томми.

– Все нормально, мисс, – сочным техасским говорком сказал дрессировщик тигров. – Вам не о чем беспокоиться. Старина Пенджаб ласков, как домашний кот. Никогда не кусается.

– Все они не кусаются, – пробормотала Джейд.

Глотнув воздуха, она осторожненько положила руку на огромную рыже-черную голову хищника.

К ее удивлению, тигр громогласно замурлыкал.

– Потрясающе! – вопил Томми, делая кадр за кадром. – Черт возьми, малышка, похоже, на твоем счету еще одна победа, – заметил он, когда тигр, судя по всему, очень довольный ее ласками, ткнулся мордой в бедро девушки. – О'кей, вот и все.

Щелкнув аппаратом последний раз, Томми поставил автоматическую перемотку пленки.

– Ты, как всегда, восхитительна, Джейд.

Как насчет того, чтобы распить бутылочку шампанского в ознаменование еще одного этапа нашего успешного сотрудничества?

Надо было отдать должное настойчивости этого парня После четырех лет постоянных отказов, он не прекращал приглашать ее.

– Извини, но у меня уже есть планы на вечер – Значит, в следующий раз, – как всегда, откликнулся Томми.

– Возможно, – как всегда, улыбнулась Джейд.

Она шла переодеваться в свою гримерную, когда ее перехватил Сэм.

– Работа – высший класс.

– Благодарю вас.

– Я собирался было пригласить вас поужинать вместе, чтобы заодно обсудить дальнейшие наши дела, но услышал, как вы сказали Джонсу, что на вечер у вас уже есть планы.

– Да, это так.

Нужно было быть бесчувственным камнем, чтобы не уловить ледяного напряжения в ее голосе.

– Полагаю, мне следует сделать вывод, что вы никогда не сочетаете бизнес с отдыхом и развлечениями.

Джейд вовсе не удивило, что он сходу все понял. Ее удивило собственное ощущение – тревожное, близкое к досаде – что он так легко отступил от своего предложения.

– Я вовсе не хотела вас обидеть, мистер Сазерленд...

– Сэм, – напомнил он.

– Сэм, – поправилась она. – Но дело в том...

– Что вы, не надо никаких объяснений, Джейд Если честно, я и сам стараюсь придерживаться этого правила. – Он вдруг улыбнулся открыто и немного смущенно. – Наверное, я просто немного увлекся женщиной-Тигрицей.

Сэм сделал движение рукой, будто хотел дотронуться до ее волос, но рука замерла на полдороге – Чудно, но я сам, как говорится, автор этой идеи, только сейчас получил подтверждение, что был прав, пригласив для сотрудничества вас. Лучшего выбора я сделать не мог.

– Спасибо вам.

Его слова прозвучали иначе, чем привычные льстивые комплименты, которых Джейд уже наслушалась. Что-то в его голосе, такое теплое, уютное, надежное, позволило ей улыбнуться ему в ответ ласково и совершенно искренне Джейд посмотрела на часы. Съемки заняли времени гораздо больше, чем планировалось; она уже на целый час опаздывала на встречу с Рорком.

– Прошу прощения, – сказал Сэм, заметив ее взгляд – Вам пора туда, где вас ждут, а мне остается куковать в офисе. – Он достал из внутреннего кармана стопку бумаг. – А это посмотрите вечерком. Съемки уже завтра утром.

– Съемки?

– Ролики для телевидения, – напомнил он. – Здесь описание, сценарий и все такое.

– Я вижу, вы время терять не умеете, не так ли?

– Не умею, особенно если что-то по-настоящему интересует меня.

– Я никогда не работала для телевидения.

– Не волнуйтесь. Что-то подсказывает мне, что вы прирожденная актриса.

Джейд вгляделась в его лицо – нет, по-прежнему оно было почти бесстрастным.

– Ну, хорошего вам вечера, – пожелал он, в этот раз позволив себе дотронуться до ее волос. – Увидимся завтра утром, здесь же, ровно в семь.

– В семь утра?

– Со съемочной группой время уже обговорено. Вас что-нибудь не устраивает?

Первая мысль Джейд была о том, какой же властный этот Сэм Сазерленд. Вторая – что этот человек платит ей, и если он потребует, чтобы она в четыре утра явилась на Бруклинский мост, жаловаться и возражать она права не имеет.

– Прекрасно, значит – в семь.

– Вот и хорошо.

По его улыбке можно было понять, что иного ответа он и не ждал.

– Кофе я обеспечу, – пообещал он, развернулся и пошел стремительной и уверенной походкой. Джейд заметила, что Энни, уже двадцать какая-то ассистентка Томми Джонса едва не лишилась чувств, когда Сазерленд остановился, чтобы поговорить с ней. В чем не было ничего удивительного, сочла Джейд, поскольку Сэм – обаятельный, привлекательный мужчина. И, главное, чувственный.

Эта последняя мысль сразу вызвала лавину эмоций. Рорк. Рорк. Сегодня ей предстоит самый страшный вечер в ее жизни. Сегодня ей предстоит сказать любимому человеку, что они больше никогда не увидятся.

– Ты не представляешь, как мне не хватало тебя.

Не только в словах, но и в глазах Рорка была ласка, радость, любовь. Он не отрываясь смотрел на нее.

Высвободившись из его объятий, Джейд подошла к окну, раздвинула тонкие шерстяные шторы, посмотрела на раскинувшийся внизу Центральный Парк.

– Чем закончились сложности с инженерной инспекцией?

Рорк пожал плечами.

– Все о'кей. Мне удалось убедить чиновников, они дали положительное заключение. Платить не пришлось.

– Платить? Взятку давать, что ли?

– Таков уж наш архитектурно-строительный бизнес, Джейд. Только я не играю в эти игры. – Он быстро пересек комнату, подошел к ней. – Почему мы говорим о делах, когда только встретились после четырех жутких недель разлуки?

Рорк повернул девушку к себе, наклонился к ней, коснулся лбом ее лица. Она не поднимала глаз.

– Четыре недели, – едва слышно повторил он, – целая вечность.

Они стояли молча, неподвижно, соприкоснувшись лбами, закрыв глаза. Джейд слушала доносившиеся с улицы звуки – гудки автомобилей, цоканье копыт по асфальту – и вспомнила давнюю волшебную ночь, когда Рорк возил ее в экипаже вокруг Парка.

Она поежилась.

– Замерзла?

Рорк провел ладонями по ее рукам. – Она отстранилась.

– Да нет, – коротко ответила она, зарывая свои чувства все глубже и глубже.

– Что неладно?

– С чего ты взял?

– Я же вижу – ты будто сама не своя.

– Просто устала. – В большой степени это было правдой. – Съемки были рассчитаны на четыре часа, но Томми не учел, что тиграм каждые сорок пять минут надо давать передышку, чтобы звери не раздражались. И ты не представляешь, какой жуткий от них запашок, между прочим. Да, узнай публика этот секрет, никто не станет покупать духи Сазерленда, но, к счастью...

– Лапушка, – перебил ее Рорк, – о чем ты говоришь?..

– Да, – она глубоко вздохнула, помолчала. – Просто пытаюсь объяснить тебе, почему я не сияю, как обычно. Извини, Рорк, ты, наверное, привык, что женщины развлекают тебя.

– Я совершенно не жду от тебя этого, Джейд.

– Вот и хорошо, – обожгла она его вымученной улыбкой. – Потому что, боюсь, концертные туфельки я сегодня не прихватила.

Рорк взъерошил свои густые темные волосы, вгляделся в ее лицо, будто стараясь угадать, что за состояние она переживает.

– Я что-то не пойму тебя. Ты на меня сердишься?

– Почему я должна на тебя сердиться?

– Ну, например, потому, что я слишком надолго задержался в Сан-Франциско, но ты ведь знаешь, что причиной тому были дела.

– Да. Так ты мне и сказал.

– Ты будто не веришь мне?

Джейд пожала плечами.

– Надеюсь, ты не осудишь меня, если я поинтересуюсь, не возражала ли Филиппа Хэмилтон против твоего скоропалительного отъезда в Нью-Йорк?

– Ты что, ревнуешь? К Филиппе?

– Нет, конечно.

– Это хорошо. Кстати, тебе для заметки: я со дня возвращения из Греции не имел ни одной женщины.

– Ты волен распоряжаться своей жизнью, Рорк. Я не имею права что-либо говорить тебе или, не дай Бог, вмешиваться. Точно так же, как ты – в мою.

Не скрывая досады и огорчения, он взял ее за подбородок и, когда она хотела отвернуться, почти заставил посмотреть себе в лицо.

– Что, черт возьми, происходит? Я думал, мы окончательно объяснились на Серифосе, помирились, если хочешь.

– Объяснились? Помирились? – подняла брови Джейд. Все это для нее оказалось труднее, чем она ожидала. Было ощущение, что она пытается без карты пройти по незнакомой местности. – Значит, ты так думал?

– Да. Я действительно думал именно так, – выдавил Рорк.

– Ну, я думаю, ты ошибался.

Горькие, едкие слова вынужденной лжи жгли горло, как застрявшая пилюля.

Но, даже видя реакцию Рорка, Джейд заставила себя быть бесчувственной. Она как бы сделала сама себе глубочайший наркоз перед этой невыносимо тяжелой операцией на сердце, больном любовью к этому человеку.

– Я не верю тебе. Господи, да то, что было у нас с тобой на острове, гораздо серьезнее какого-то пустого курортного романа, Кэсси.

Он назвал ее прежним именем, что говорило о его раздражении, даже обиде. Но как бы ни было ей больно наносить ему удары, выбора не оставалось. Потому что если она скажет правду о своей матери и о его отце, Рорк кинется в драку с Кинлэном, и в результате с Белл будет покончено, с Белл, которой и так досталось в жизни больше, чем достаточно. А этого Джейд допустить не могла. После стольких лет уловок, даже лжи ради матери, она не могла сдаться так легко, пусть даже ей самой будет до смерти больно.

Кинлэн Гэллахер не оставил ей выбора. Ни шанса, ни лазейки. И если сейчас она дрогнет перед Рорком, перед его обидой, гневом, ее нервы не выдержат.

– Ты прав, – сказала она, положив ладони ему на грудь, чувствуя биение его сердца. – То, что было на Серифосе – чудо. Я никогда не забуду этого. Но это не было реальностью, Рорк, а просто сказкой, созданной для нас солнцем, морем и оторванностью от всех, кто знает нас.

Всю ту удивительную неделю будто на всей Земле жили только мы двое. И воспоминания эти останутся со мной навсегда. – Джейд отвернулась не в силах больше смотреть на него. – Но вот мы вернулись к нашей земной жизни, и у нас она у каждого своя.

– Но я надеялся, что ты согласишься соединить наши жизни.

– Значит, ты – в Сан-Франциско, а я – в Нью-Йорке?

– «Сезонная» брачная жизнь нынче в моде, Джейд, – ласково улыбнулся Рорк, показывая, что не собирается сдаваться так легко.

Ледяная дрожь забила Джейд.

– Ты делаешь мне предложение?

Сколько лет она ждала этого, готовая за эти слова отдать буквально все. И вот они прозвучали. Но страшная правда о ее родителях делала их невозможными и ненужными.

– Я люблю тебя, Джейд, – сказал Рорк. – Сейчас, оглядываясь назад, я знаю, что любил тебя, когда ты была еще Кэсси. Увы, я был слишком занят своими конфликтами с отцом, чтобы тогда, тем летом, понять, что ты – лучшее, что вообще было у меня в жизни. И хотя вообще я собирался обставить все должным образом – при свечах и с шампанским – что ж, ладно, время пришло, и я прошу тебя стать моей женой.

Внутри у Джейд все сжалось от боли.

– Кстати, о твоем отце, – с нарочитой небрежностью откликнулась Джейд. – Почему ты не сказал мне, что работаешь с ним вместе?

Смущением вспыхнуло лицо Рорка.

– Я не работаю с отцом. Он сделал мне заказ на проект здания для компании «Гэллахер: газ и нефть».

– Разве это не одно и то же? – удивилась Джейд. – Разве это не частная компания, где все и все – под контролем твоего отца? В конце концов, всем известно, что за «Гэллахер, газ и нефть» стоит единолично и исключительно Кинлэн Гэллахер.

– Так Ладно, – сказал Рорк. Плечи его будто обмякли. – Я ничего не сказал тебе только потому, что наконец поговорив с тобой о том лете и поняв, как гнусно обошелся с тобой мой папаша, я испугался, что тебе будет ненавистен сам факт моих отношений – пусть даже сугубо деловых – с человеком, который причинил тебе столько горя.

Если бы Рорк знал, сколько горя, подумала Джейд – Но как ты узнала об этом? – спросил Рорк.

– Это не имеет значения, – пожала плечами Джейд.

– Я ведь собирался сказать тебе об этом.

– Неужели? Когда же? До нашего бракосочетания или после?

Он медленно провел ладонью по лицу. Боль, обиду, недоумение она видела в каждой черточке его такого красивого, такого дорогого лица, в его бездонных темно-голубых глазах.

– Послушай, у тебя был жуткий день, – наконец сказал он. – Может, мы закажем сейчас сюда ужин, а ты пока примешь тонизирующую ванну А поговорим мы позже, когда ты отдохнешь и расслабишься...

– И стану более сговорчивой, ты хочешь сказать? – закончила Джейд, складывая на груди руки.

Он смотрел на нее так, будто никогда не видел раньше. Что в какой-то степени соответствовало действительности. Раньше она с легкостью соглашалась на все, что бы от него ни исходило.

Теперь ни в коем случае она не могла себе этого позволить.

– Когда ты отдохнешь, – твердо повторил Рорк. Он приблизился к ней, но она отошла в сторону. – Ну как, Джейд? – улещал ее Рорк. – Мы неторопливо, вкусно поужинаем, а остаток ночи проведем вместе, чтобы вновь узнать друг друга.

«Ни в коем случае этого нельзя допустить», – мелькнуло у Джейд.

– Я не могу.

– Не могу? – нахмурился он, потемнев лицом. – Или не хочу и не буду?

Ни на какие его уловки она не попадется, твердила про себя Джейд, то что эмоции возьмут верх, нервы откажут, как тогда на Серифосе, и прежде чем она успеет что-то сообразить, они окажутся в постели и предадутся греху кровосмешения.

– Мне надо учить текст на завтра. – В подтверждение своих слов она достала из сумки сценарий ролика, который ей дал Сэм. – Мы делаем рекламный ролик для телевидения, а я даже представления не имею, где паузы, где выделять слова; я вообще впервые с этим сталкиваюсь. Правда, мне нужно подготовиться, Рорк.

– Мы можем вместе заняться этим после ужина, – предложил он. – Я помогу тебе выучить текст До чего, до чего же соблазнительно это было.

Скажи ему, где-то в глубине сознания подсказывал тихий голос. Скажи ему все о Белл и Кинлэне, и он опровергнет это, у него будут доказательства – неважно, какие – того, что это дикая ложь, и все. Все преграды будут преодолены, ничто не помешает им быть вместе. Как предписано судьбой – быть вместе. Навсегда.

– Не думаю, что это пойдет на пользу, – вместо этого сказала Джейд. Пробило час ночи. – Уже совсем поздно. Мне действительно пора идти.

– Я не верю своим глазам, – едва слышно произнес Рорк, но Джейд поняла его слова. – О'кей. Тогда может, позавтракаем утром вместе?

– Я никогда не ем перед съемками.

– Тогда просто выпьем кофе. Черный, без сливок, без сахара, гарантирую, что ни унции лишнего веса не появится.

– Я уже сказала Сэму, что кофе мы польем в студии.

Это было не совсем так, но по неистовой гримасе, исказившей лицо Рорка, Джейд поняла, что нанесла точный удар.

– У тебя завтрак с Сэмом Сазерлендом?

– Не завтрак, а кофе.

– Завтрак, кофе, какая разница, что ты там ешь или пьешь, – отмахнулся от ее слов Рорк. – Какая разница, когда ты проводишь время с ним, а могла бы провести его со мной.

– Он мой шеф.

– Неужели? По возрасту он тебе в отцы годится.

Ревность Рорка была очевидной. Через боль Джейд сказала себе, что это его чувство может сейчас оказаться ей на руку.

– Не так уж он стар.

– Я слышал, что ему пятьдесят пять, Джейд.

А тебе двадцать три. – Рорк скрестил на груди руки. – Если я разбираюсь в арифметике, то на возраст твоего отца он как раз тянет.

Джейд пожала плечами.

– Повторяю, Сэм – мой шеф. Между нами вообще ничего нет.

– Пока нет. Но этот человек известен своей репутацией. Он прославился тем, что за свои миллионы покупает все, что захочет.

Джейд резко выпрямилась, напряглась.

– Значит, ты полагаешь, что и я – продаюсь?

Она даже не скрывала своего негодования.

– Я полагаю, что ты себя ведешь очень странно. На острове, где мы были вместе, ты дала мне понять, что я тебе дорог, важен, что для меня есть место в твоей жизни. А сегодня, спустя всего четыре недели, ты вовсю увлечена работой с Сазерлендом, да так, что даже не соглашаешься найти окно в своем проклятом графике, чтобы выпить со мной элементарную чашку кофе!

– Я сожалею, что ты так считаешь, – ровным голосом произнесла Джейд. – Сожалею, что ты не веришь мне, когда я говорю, что не сплю со своим работодателем. Сожалею, что не доверяешь мне и не можешь сказать, что ты снова работаешь на своего отца. Сожалею, что тебе пришлось все это пережить ради... ради ничего.

Она поднесла чуть дрожащую ладонь к его лицу, провела по жесткой от напряженной гримасы щеке.

– Я обо всем сожалею, Рорк, – почти шепотом продолжала она. – Но есть две страницы в жизни, о которых я не пожалею никогда – первое лето нашей любви и наш сказочный Серифос.

– Да, Серифос навсегда останется с нами, – эхом откликнулся Рорк. – Ты ведь искренне говоришь, а?

Джейд судорожно сглотнула.

– Да. Очень многое против нас. И лучше разом с этим покончить, пока мы не сделали друг друга несчастными.

– Но этого, черт побери, не будет, не может быть.

Она закусила губу, сдерживая слезы.

– Боюсь, что здесь ты ошибаешься.

Последним, легким поцелуем прикоснулась она к его твердым сжатым губам.

– Прощай, Рорк.

С окаменевшим сердцем Джейд ушла. С сухим металлическим щелчком закрыла она за собой дверь, навсегда оставив Рорка в другой жизни.

Три дня затем Рорк пытался всеми правдами и не правдами увидеться с Джейд. Но она велела консьержу говорить, что ее нет в городе. В конце концов, отчаявшийся поговорить с ней лично, Рорк оставил на автоответчике едкое прощание-послание.

«О'кей, Джейд, – слушала она дорогой звучный голос, – твоя взяла. Наконец, я, оклахомский болван, дошел, что ты действительно не хочешь дать мне шанс. – Речь его была полна ярости. – Можешь передать своему консьержу, что я не буду больше его беспокоить. Потому что я возвращаюсь в Сан-Франциско. Где женщины не пользуются запрещенным оружием».

Дрожащими руками она нажимала кнопки, чтобы перемотать пленку. Остаток вечера она просидела одна в полной темноте. По лицу ее беззвучно катились слезы.

Через три месяца изображения Джейд в окружении тигров замелькали повсюду. Спрос на новые духи был феноменальный; все это сделало Сэма богаче, а Джейд – еще соблазнительнее и популярнее.

Спустя полгода после первого успеха «тигриной» кампании Джейд закончила Нью-йоркский университет. Нина приехала с поздравлениями на торжественную церемонию выпуска. Прилетел, к удивлению Джейд, из Сан-Франциско и Сэм.

Непросто все это было, но все же первый шаг на пути к своей цели она сделала. Увы, к разочарованию Джейд, у Реджинальда Бентли оказалась очень короткая память на обещания.

– Что значит, вы не можете предложить мне постоянную штатную должность? – потребовала Джейд у него ответа. – Вы обещали мне повышение.

– Да... э-э... видите ли, – бормотал он, то и дело поправляя крахмальный воротничок, – понимаете ли, Джейд, дорогая, наши клиенты, как правило, люди очень консервативные. Я не уверен, что они должным образом воспримут ваш новый облик.

– Но ведь это только рекламный образ, – возразила Джейд, – прежде вы не жаловались.

Не жаловался он и когда она сверхурочно работала в хранилищах, распаковывая экспонаты для аукциона. Не жаловался, и когда она соглашалась принять участие, безвозмездно, кстати, в нескольких торгах для привилегированных покупателей. По не совсем понятным причинам, цены в аукционном зале росли бешеными темпами, если ей случалось демонстрировать на подиуме предлагаемый антиквариат.

– Прежде все ваши рекламные выходы были безукоризненного вкуса, – не сдавался Бентли, – но вот последние... Ни одной стены, ни одной автобусной остановки нет без вас, куда ни ступи, куда ни глянь – всюду Джейд, растянувшаяся среди тигров. – Он покачал головой. – Нет, даже если потребительский рынок примет все это, в чем я сомневаюсь, боюсь, что наших клиентов «женщина-Тигрица» только отпугнет.

– Иными словами, вы хотите сказать, что пока я провожу рекламную кампанию духов «Тигрица», здесь я работать не могу?

– Боюсь, что так.

– Но мой контракт с корпорацией Сазерленда рассчитан еще на два с половиной года.

– Весьма сожалею. Но нет никакой возможности предоставить вам право ведения аукциона.

Хотя, – он вдруг просиял, – если вы хотите заняться индивидуальной работой с клиентами...

– Не разоряйтесь, – бросила ему Джейд. – Я ухожу от вас.

Она гордо вышла из бронзовых дверей и решительно отправилась к владельцу аукциона Сотби, затем Кристи. Но везде повторялась та же история. «Тигрицу», казалось, воспринимали как сущую напасть.

– Это несправедливо, – пожаловалась она за обедом Сэму. – Я столько лет училась, готовилась к этому. Я осведомлена в антиквариате лучше, чем большинство сотрудников этих аукционов. Включая эту благообразную свинью Реджи Бентли. Похоже, я вернулась туда же, откуда начинала, когда впервые приехала сюда.

– Вы не должны расстраиваться из-за этих великосветских снобов, Джейд, – посоветовал Сэм.

– Я понимаю, – удрученно согласилась она. – Это я повторяю себе сто раз на дню. Но что-то не очень помогает.

– Все они просто кучка тепличных чахлых растений, живущих на истощенной почве. В своем бизнесе они все уже сто раз «переженились», отчего ветвь эта вообще скоро угаснет. – Сэм задумчиво смотрел на нее. – Послушайте, Джейд, раз уж вы сами заговорили об этом. Я вдруг понял, что все время считал вас коренной жительницей Нью-Йорка. Но вы никогда не рассказывали мне о прошлом.

– Рассказывать, в сущности, нечего. – Джейд быстро вспомнила придуманную ею «легенду». – Я родилась в Индии, но толком не помню детских лет. Мои родители часто переезжали с места на место. Они были миссионерами.

– Что вы говорите? Они уже не работают?

Выросшая в доме пьянчужки, Джейд сызмала научилась говорить не правду. Сначала она лгала ради матери, потом ради себя, чтобы защитить свою и так безрадостную жизнь, чтобы никто не знал, что происходит за закрытыми дверями дома Макбрайдов. Несмотря на то, что Сэм Сазерленд, возможно, был один из немногих, кто понял бы, как тяжело ей пришлось на пути из нищеты и убожества к достойной жизни, она предпочла все же воспользоваться своей легендой.

Не в силах смотреть ему в глаза, Джейд, перебирая столовые приборы, сказала:

– Моих родителей нет в живых. Они погибли в железнодорожной катастрофе. В Бангладеш.

– Простите.

– Это было много лет назад, – продолжала она. – Их брак был счастливым. Они бесконечно любили друг друга.

– Уверен, они столь же горячо любили и вас.

– Да. Любили.

У Сэма было такое участливое, теплое выражение лица, что Джейд впервые в жизни стало стыдно за свою вынужденную ложь.

Глава 15

Прошло всего пять дней после того обеда с Сэмом Сазерлендом, и Джейд получила письмо со знаменитого в Сан-Франциско аукциона Ремингтон, где ей предлагали работу. Она сразу поняла, кто стоит за этим щедрым предложением, поэтому не откладывая позвонила Сазерленду в Сан-Франциско.

– Вы воспользовались своим влиянием, чтобы раздобыть для меня это место?

– Теперь смотрите не подведите меня, – донесся далекий голос Сэма. – Вы ведь говорили, что ваша квалификация позволяет вам многое.

– Да, но...

– Ив искусстве и в антиквариате Юго-Восточной Азии и Дальнего Востока вы отлично разбираетесь?

– Вы же знаете, что это так, но...

– Ну, а поскольку Сан-Франциско до краев забит черным деревом, слоновой костью, старинным жемчугом и жадеитом, вы как нельзя лучше справитесь с этой работой. Разве предосудительно воспользоваться маленькой услугой ваших друзей?

Джейд с радостью согласилась бы. Но за всем этим стояла Эми.

– Я бесконечно признательна вам, Сэм, – сказала она, – но все же намерена отказаться от этого предложения.

Последовала долгая пауза. Джейд уже подумала, что прервалась связь на линии, как Сэм заговорил вновь:

– Как насчет того, чтобы сделать мне одно одолжение?

– Какое же?

– Подождите с отказом двадцать четыре часа.

– Но я все равно не изменю решения.

– Джейд, дорогая, – с легким смешком сказал Сэм, – жизнь научила меня одной нехитрой штуке: никогда не говорить никогда. Обещаете?

Спорить с ним сейчас не было смысла.

– Обещаю.

– Ну, вот и умница.

Спустя восемь часов Джейд проснулась от звонка портье, который сообщил, что к ней пришли.

– Надо поговорить, – сразу объявил Сэм, который и оказался за дверью.

– Сейчас глухая ночь, – пробормотала Джейд, пропуская его в квартиру.

– Я не виноват. Вы же согласились ждать только двадцать четыре часа. – Он взглянул на свои золотые часы на широком браслете. – прошло уже шестнадцать.

Не дожидаясь приглашения, он расположился на диване.

– Воистину вы самая умопомрачительная женщина из всех, кого я видел. Даже в этой, видит Бог, безобразной ночной рубашке.

Джейд сложила на груди руки.

– Вам чем-то не нравится Гарфильд[14]?

– Только не на вашей одежде. У вас можно разжиться какой-нибудь выпивкой?

– На нашей улице есть вполне пристойный бар. С пианистом, – сладким голосом предложила ему Джейд.

– Остроумно, Джейд. Браво.

Немного смутившись, она принесла из кухни бутылку бренди. Налила стаканчик, вручила его Сэму, а сама уселась рядом.

– А вы себе что не наливаете? – спросил он.

– Раз уж я собралась спорить с вами, лучше, если голова у меня будет ясная, – призналась Джейд – Ну, дело ваше.

– Честное слово, Сэм, я так благодарна вам за хлопоты Но не собираюсь при этом отступать от своего решения.

Он сделал глоток.

– Прекрасно.

С удивлением; Джейд смотрела на него. Подозрительна была его неожиданная, необычная покладистость.

– Да? Значит, прилетев на всех парах с берегов Другого океана, вы не собираетесь переубеждать меня?

– Конечно, не собираюсь. Вы взрослый человек, Джейд Умная женщина. Судя по вашей успешной карьере. И я верю безоговорочно, что решение ваше взвешено и продумано.

– Но тогда зачем вы здесь?

– Чтобы услышать истинную причину отказа от работы в Сан-Франциско.

– Это долгая история.

Он сел поудобнее, пристроив руки на спинке дивана.

– Я никуда не тороплюсь.

Было что-то в выражении его лица, что подтолкнуло Джейд рассказать ему правду. Набрав полную грудь воздуха, она ступила в небезопасные воды своего повествования.

– Когда-то давно, еще в юности, я была влюблена. Много лет сходила с ума по одному человеку и в конце концов сделала ошибку. Решила, что и он испытывает ко мне те же чувства.

Мы стали любовниками.

– И теперь он живет в Сан-Франциско? И что из этого? Он женат?

– Нет, он не женат. И в Сан-Франциско он не живет, – на всякий случай слукавила она, желая избежать возможных расспросов. – Но это все не имеет значения. Даже если бы он и жил там, это не помешало бы мне туда переехать.

– Тогда в чем проблема?

– У меня есть дочь.

Надо отдать Сэму должное, он и глазом не моргнул.

– Как ее зовут?

– Эми. Ей скоро шесть.

– Я бы хотел увидеть ее.

Джейд вовсе не удивило, что Сэм совершенно невозмутимо воспринял факт существования девочки. Джейд уже давно знала, что Сэм Сазерленд – душевный, искренний, общительный человек.

– И мне бы хотелось, чтобы вы познакомились, – честно сказала она. – Однако это еще не все. – Джейд глотнула воздуха. – Эми глухая.

Сэм смотрел на стакан, который держал в руках, будто обдумывал услышанное.

– Можно что-нибудь сделать, чтобы помочь ей? Джейд, если вам нужны деньги, скажите только...

– Деньги не помогут. – Губы Джейд дрогнули, но она все же улыбнулась. – Если бы дело было только в деньгах, ничто не помешало бы мне помочь ей. Врачи считают, что ее глухота – результат токсического действия антибиотиков, которыми меня лечили в первые месяцы беременности.

Это было правдой. Во всяком случае походило на нее. О чем Джейд умолчала, так это о своих страшных догадках, что же в действительности обрекло ее девочку существовать в мире тишины и молчания.

– И еще нам сказали, что это – неизлечимый недуг.

– Но ведь есть другие врачи, великолепные специалисты, – возразил Сэм. – Медицина каждый день делает шаги вперед. Джейд! Давайте я отвезу Эми в Калифорнию. Мы найдем лучших специалистов, консультантов – за любые деньги, слышите, Джейд!

– Мы были у специалистов, – сказала она. – Все они ставили один и тот же диагноз – Необратимое нейрогенное поражение слуха.

Сазерленд не признавал от жизни никаких пощечин, и Джейд понимала, как больно ему сейчас слушать ее рассказ. Поэтому она продолжала:

– Но Эми вовсе не несчастное или жалкое создание, наподобие некоторых диккенсовских персонажей. У нее потрясающая няня-педагог, миссис Кэмпбелл, которая стала ее почти родной бабушкой, Эми ходит в замечательную спецшколу в Бруклине, к тому же она – восходящая звезда Детского театра глухих. Вот почему я не могу ехать в Сан-Франциско. Эми здесь счастлива, Сэм. Я не имею права лишать ее этого.

– Джейд, раз уж вы согласились недавно сделать мне одно одолжение, сделайте еще одно, совсем небольшое.

– Какое?

– Съездите со мной в Сан-Франциско. Всего на пару дней.

– Но...

Он повернул к себе ее лицо, вгляделся в ее расстроенные глаза.

– Кажется, я знаю, как решить ваши проблемы. Неподалеку от Сан-Франциско, в Напа Вэлли есть учебное заведение, знаменитое своей работой с глухими детьми...

– Академия Лунной Долины... – Это название давно слышала Джейд. – Но зачисления туда надо ждать целых два года.

– За этим дело не станет. В качестве спонсора я вхожу в правление школы. Ваша малышка со следующей недели сможет приступить к занятиям.

– Это будет несправедливо по отношению к другим... – неохотно возразила Джейд.

– Жизнь вообще несправедливая штука. Черт возьми, Джейд, все эти годы ты несла свой крест в одиночку. – Сэм неожиданно сказал ей «ты», а она восприняла это вполне естественно. – Теперь я хочу помочь тебе.

Как бы утешая, он провел пальцами по ее щеке.

– Ты и так уже столько сделал...

– Помогать тебе только в радость, – просто сказал Сэм. – Ладно. Предлагаю своего рода сделку. Я вношу в списки школы Эми и одновременно вкладываю средства, чтобы можно было принять еще шестерых учеников.

За что судьба послала ей в награду этого удивительного человека? Джейд не знала.

– Спасибо, – лишь сказала она.

– Пожалуйста. – Сэм допил остатки бренди в стакане. – Ты бы начала собирать вещи, – посоветовал он. – Наш самолет через два часа.

– Наш самолет?! Ты что же, с самого начала решил, что я непременно помчусь с тобой в Сан-Франциско?

Джейд даже растерялась – сердиться ей на этого человека или восхищаться его уверенностью в себе.

– Шуметь совершенно не обязательно. Я вовсе не собирался вязать тебя по рукам и ногам и швырять в самолет. Если бы ты отказалась ехать со мной, я просто улетел бы один. И все.

– Что-то мне в это не верится?

– Вот уж не знаю, – молвил он и потрепал ее спутанные ото сна волосы. – Ну, что, помочь тебе со сборами?

Итак, Джейд отправилась в Сан-Франциско.

Первым делом она побывала в офисе аукциона Ремингтон и нашла его идеальным для работы.

Съездила Джейд и в Академию Лунной Долины, которая оказалась всего в пятидесяти минутах езды от Сан-Франциско. Близость к городу позволила бы на уик-энд забирать Эми домой. Детский учебный городок был просто очарователен.

Он приютился среди пологих холмов, заросших виноградниками, садами, рощами. Вдали за холмами возвышался голубоватый конус горы Хелена, которая как зоркая стражница охраняла мирную долину. На территории городка было и футбольное поле, и бейсбольная и волейбольная площадка, и пятидесятиметровый бассейн.

– Я вижу, вы много внимания уделяете спорту? – спросила Джейд у директора школы, которая, к удивлению, оказалась молодой женщиной едва за тридцать.

– Мы считаем, что следует дать возможность нашим подопечным разносторонне проявлять себя, – объяснила Лайза Палмер. – У нас неплохая команда баскетболистов, а пловцы – просто замечательные. – Она улыбнулась Сэму, который, конечно же, приехал вместе с Джейд. – Это все благодаря Сэму. На его средства в прошлом году здесь построили бассейн.

Еще один сюрприз за этот день, полный сюрпризов! Первый был, когда навстречу Сэму гурьбой бросились ребятишки, совсем как к старому доброму дядюшке, а он приветствовал их уверенной пальцевой речью.

Чем ближе Джейд знакомилась со школой, тем спокойнее становилось на душе. Учебные программы были до мелочей продуманы, спальни скорее походили на детские комнаты в доме любящих родителей, а ланч, накрытый в столовой, здорово выигрывал по сравнению с традиционными школьными трапезами.

– Наши ребята во многом сами обеспечивают порядок некоторых служб школы, – сказала Лайза Палмер в ответ на ее восторженные замечания о ланче. – Они составляют меню, работают на кухне, сервируют столы, как вы только что видели, обеспечивают чистоту. Когда Эми приедет сюда, ей тоже найдется посильная работа.

– Да ей еще нет и шести! – встрепенулась Джейд, которой показалось немыслимым, чтобы при такой стоимости обучения дети еще и работали.

– Ну, с легкими обязанностями она и в таком возрасте справится, – с улыбкой ответила Лайза. – Мы хотим, чтобы у нас была не просто школа. Мы изо всех сил стараемся создать здесь домашнюю обстановку. Ведь дома Эми наверняка накрывает на стол, убирает одежду, наводит порядок в комнате.

– Да, на стол она накрывает, – сообщила не без гордости Джейд.

– Ну, вот видите, – подбодрила ее Лайза. – Все это детям только на пользу. Я уверена, вы совершенно не хотите, чтобы Эми чувствовала себя инвалидом, неполноценным человеком.

– Нет. Естественно, не хочу.

– Почему бы вам не показать Джейд ваш театр, – предложил Сэм. – Эми обязательно проявит интерес к драматическим представлениям.

Сэм все время оставался непривычно тихим, почти незаметным, что дало Джейд возможность составить собственное мнение обо всем. Зная, что Сэм привык держать под своим контролем все происходящее, Джейд была признательна ему, что сегодня он как бы самоустранился. А ведь это было наверняка нелегко для него.

Театр оказался самым настоящим, с огромной сценой, с тяжелым занавесом, с системой световой и звуковой помощи юным артистам, что не было предусмотрено в здании драматической студии в Бруклине.

– Боже праведный, – воскликнула Джейд, усаживаясь в обитое красным бархатом зрительское кресло. – Просто потрясающе.

– Все это – дар Мэгги Ньюмен. – Директор школы назвала имя глухой актрисы, которая недавно получила специальный приз как лучшая артистка года. – Она училась в свое время в этой школе и до сих пор раз в год приезжает сюда для практических занятий с ребятами. Дети ее обожают.

Сама школа, учебные программы, драматический кружок – все было идеальным. Благодаря своей работомании и почти одержимому трудолюбию Джейд была в состоянии платить за обучение дочери немалые суммы. Оставалось выяснить только один нюанс.

– Возможно, вы найдете в этом противоречие, – обратилась она к директору, когда они наконец вернулись в офис, – но я веду довольно скрытую личную жизнь. Я далека от светских мероприятий а церемоний, сторонюсь прессы. До сих пор мне удавалось не посвящать публику в свою личную жизнь, в частности, это касается Эми. И вовсе не потому, что я стыжусь ее, – поспешила заверишь Джейд, – а истому, что категорически не хочу, чтобы за эго уцепилась пресса. Мне приходилось видеть, что случается порой с детьми так называемых знаменитостей. Я хочу уберечь Эми от подобных ударов.

– Прекрасно понимаю вас, – поддержала ее улыбкой Лайза Палмер. – Эми будет не единственной обитательницей Академии Лунной Долины, чьи родители – люди известные и даже знаменитые. Заметьте, мы заботимся о безопасности и покое наших ребят столь же рьяно, как и их семьи. В свое время, когда Эми усвоит все навыки общения с людьми слышащими, когда она будет свободно владеть речью, ей предстоит заняться другими вещами Включая науку быть дочерью супермодели мирового класса. Но на данном этапе могу вас уверить, что частная жизнь Эми никем не будет нарушена.

Именно это и надеялась – уповая на Господа – услышать Джейд. И именно это и решило судьбу Эми. Джейд заполнила официальные документы, Эми была принята в школу.

– Можно задать тебе нескромный вопрос? – по дороге в Сан-Франциско спросила у Сэма Джейд.

– Конечно.

– Откуда ты знаешь пальцевую азбуку?

– А, ты об этом, – пожал плечами Сэм. – Мой отец потерял слух после несчастного случая на шахте. Это было еще до моего рождения. Ему оказывала помощь, правда, его компания. Но я, можно сказать, в связи с этим стал двуязычным.

Знаково-пальцевой речью я свободно владею с детства.

– Почему ты никогда не рассказывал об этом?

Сэм удивленно посмотрел на нее.

– Во-первых, я никогда не придавал этому особого значения. У меня не было привычки приходить к людям и объявлять: «Здравствуйте, я Сэм Сазерленд, я намерен купить вашу компанию.

Да, кстати, отец мой был глухим». А потом, – заметил он, – я ведь только на днях узнал, что у тебя есть ребенок. Не говоря уж о том, что у нее нарушение слуха.

В этом он, конечно, лукавил. Джейд прекрасно знала, что Сазерленд был человеком бесстрастным, даже жестким. Но уже в который раз с момента их первой встречи она вынуждена была признать, что прежде всего он замечательный человек.

Для переезда в Калифорнию оставалось решить еще один вопрос. Связанный с Эдит Кэмпбелл. Но, оказалось, беспокоилась Джейд зря.

Узнав все обстоятельства, Эдит только спросила:

– Так когда мы уезжаем?

Уладив все с Эдит, Джейд должна была огласить историческое решение Эми. С огромным облегчением встретила она предложение Сэма присутствовать при этом.

– Здравствуй, – наклонясь к девочке, сказал он. – Я – Сэм. Я друг твоей мамы.

Все слова он дублировал пальцевой речью.

Эми перевела взгляд с матери на Сэма, с Сэма – на мать.

– Ты женат? – неожиданно спросила Эми.

Не вникая в суть ее вопроса, Джейд с гордостью подумала, что говорить дочка стала гораздо лучше и отчетливее. А поначалу только сама Джейд и Эдит понимали ее, чуть позже – Нина. Сейчас, хотя она и проглатывала иногда согласные, Эми говорила так, что понять ее мог практически любой человек.

– Нет, – ответил Сэм.

– Мама моей подружки Кэти только что вышла замуж, – сообщила ему Эми. – Когда они приедут из свадебного путешествия, Кэти больше не будет жить здесь, переедет к ним.

– Ты, небось, будешь скучать без нее, а?

– Ага, – кивнула Эми. – Но Кэти такая счастливая, будет жить с мамой и с новым папой. – Девочка посмотрела на Джейд слишком серьезным для ее возраста взглядом. – Я бы так хотела, чтобы моя мама вышла замуж, тогда она бы все время проводила со мной дома.

– Твоя мама сама мечтает все время быть с тобой, дружок, – сказал Сэм. – Может быть, так и будет в свое время, но сейчас ей надо работать.

– Да она только работает, всегда работает, – пожаловалась вдруг Эми. Движения ее «говорящих» ручек вдруг стали, скованными, а в глазах ее Джейд увидела незнакомую прежде досаду, даже обиду. – Работает, – повторила Эми, и руки ее замерли, сцепленные вместе так, что побелели костяшки пальцев.

Сэм подбодрил Джейд взглядом, а сама Джейд выглядела так, будто земля пошатнулась у нее под ногами. Ведь она так старалась, чтобы Эми ни в чем не испытывала недостатка! Естественно, понимая, что нельзя ожидать от ребенка проникновения во все сложности «взрослой» жизни, Джейд все же было больно, что дочь испытывает такие чувства, не говоря уж о том, что она запросто высказала их в сущности незнакомому человеку.

– Работа – это обязанность, необходимость для всех взрослых людей, – сказал Эми Сэм.

Выражение его лица было серьезным, движения рук сдержанными, чтобы подчеркнуть важность этого разговора. – Однако у мамы есть для тебя сюрприз.

– Какой сюрприз? – с предвкушением обернулась к матери Эми.

– Как насчет того, чтобы поехать в Калифорнию?

Задавая этот вопрос, Джейд не могла справиться с дрожью в руках, так потрясли ее последние обиженные слова девочки.

– Поехать... – ровные брови Эми нахмурились, пока она вспоминала нужный знак. – Поехать в гости? – наконец спросила она.

– Нет, не в гости, – ответила Джейд. – Жить.

Глазенки Эми вдруг расширились та, наполнились слезами.

– Уехать отсюда? От всех моих друзей? – Горючие слезки готовы были вот-вот хлынуть.

– И мама, и миссис Кэмпбелл обязательно поедут в Калифорнию с тобой, – бросился утешать ее Сэм. – Твоя мама нашла там для тебя замечательную школу, где ты будешь плавать в бассейне, кататься верхом и выступать на сцене.

Эми ладошками растерла слезы по щекам.

– На сцене? В театре?

– В самом настоящем. Где ставят настоящие спектакли, – уверила ее Джейд, вытирая платочком личико девочки.

– Это удивительная школа, Эми. А на выходные я обязательно буду забирать тебя домой.

Эми надолго замолчала, размышляя.

– А ты тоже поедешь? – наконец обратилась она к Сэму.

– Да, я живу в Калифорнии, – ответил он, – так что видеться будем очень часто.

Последовала еще одна бесконечная пауза.

– Ладно, – вынесла решение Эми. – Поеду.

Джейд вздохнула с таким облегчением, что этого даже не удалось скрыть.

– Я буду скучать, – призналась Нина во время их прощального ужина, заказанного в ресторане «Палм Корт» в отеле «Плаза».

– Но не так, как буду скучать без тебя я, – сказала Джейд. Внешне она была спокойна, но на сердце было грустно. – Как только я устроюсь, тебе предстоит прибыть в Калифорнию с торжественным визитом.

– Да, уж от меня ты так просто не отделаешься, – предупредила Нина. – Кстати, я уже не первый год подумываю о том, что надо бы открыть филиал нашего агентства на Западном побережье. Сдается мне, что Сан-Франциско – лучшее место для этого.

Нина и Джейд обменялись скупыми улыбками. Продолжая убеждать друг друга, а главное, себя, что никакие расстояния не ослабят теплоты их отношений, тем не менее обе понимали, что после стольких лет тесного сотрудничества и близкой, искренней дружбы их пути расходятся.

Грустное это было чувство.

Через два дня Джейд, Эми и Эдит поднялись на борт самолета частной авиакомпании Сазерленда. Им предстояло перелететь всю Америку, с тем чтобы погрузиться в новую жизнь.

Джейд знала, что Сэм – богатый человек, но никогда не задумывалась, какие же средства находятся в его руках. Не задумывалась, пока не ступила в салон его небольшого личного «Боинга». В отличие от одноместного самолета «Чессна Ситэйшн», на котором Сэм летал самостоятельно в качестве пилота, этот «Боинг» мог перевозить до двадцати четырех пассажиров, мог четыре тысячи миль лететь без посадок для дозаправки. Что касается удобств, он был само совершенство.

Мягкие кожаные кресла, резного дерева столики, мозаикой выложенный паркет превращали салон самолета в уютную гостиную. Оборудована была и столовая, в шкафу сверкал ирландский хрусталь и английский фарфор. В салоне для отдыха, а иначе говоря, в спальне поражала неимоверных размеров кровать, лежа на которой можно было смотреть видеомагнитофон или слушать музыку. Примыкающая к спальне ванная комната так и блестела позолоченными кранами и ручками, стены ее были выложены итальянской керамической плиткой.

– Мне нравятся самолеты, – объявила Эми, прыгая на упругом сиденье кожаного кресла. – Очень нравятся.

– Такие полеты не должны входить в привычку, – урезонила Джейд дочку, пристегивая ремни безопасности в ее кресле.

Эдит устроилась напротив и сразу погрузилась в чтение одного из своих любимых исторических романов.

– Если бы ты стала женой Сэма, мы бы все время могли летать, – заявила Эми.

К счастью, именно в этот момент взревели двигатели. Рев и шум поглотили все ответные слова Джейд, да и Эми почти сразу обо всем забыла, обнаружив книжки и раскраски, о которых заранее позаботился Сэм.

Сазерленд лично не встречал Джейд, Эми и Эдит в Сан-Франциско, так как был вынужден вылететь в Амстердам по делам бизнеса. Такая малость, конечно, не помешала ему проследить, чтобы путешествие нью-йоркских дам закончилось безукоризненно. Поэтому в аэропорту их встретила Джоан Петерсон, одна из ближайших деловых помощниц Сазерленда. Джоан, высокая молодая блондинка, облаченная в строжайшего покроя серый костюм, усадив гостей в ожидавший лимузин, проводила их в отель «Фэйрмаунт».

Убедившись, что они устроились прекрасно в роскошном прямо под крышей номере с огромной лоджией, Джоан Петерсон объявила, что на следующее утро она заедет за ними, чтобы сопровождать их в ознакомительной поездке по городу.

– Боюсь, на это я не должна тратить время, – сказала Джейд. – Завтра я собиралась заняться поисками дома для постоянного проживания.

– Обо всем уже позаботились, – оживленно уверила ее Джоан. – Два дня отведено на знакомство с нашим городом, после чего агенты по недвижимости, нанятые мистером Сазерлендом, предложат вам свои варианты. Среди которых, я уверена, будет городской особняк или вилла, которые удовлетворят вас. Все ваши требования мистер Сазерленд заранее сообщил своим агентам.

– Похоже, мистер Сазерленд предусмотрел абсолютно все.

Слова были сказаны сухо, но Джоан оценила их и изрекла:

– Как всегда!

Следующие месяцы пронеслись как в тумане;

Эми начала занятия в новой школе, Джейд устраивалась в новом доме – особняке в викторианском стиле, расположенном на утопавшей в зелени Сакраменто-стрит. Джейд продолжала рекламную кампанию «Тигрицы», но главное, она приступила к работе у Ремингтона, где скоро должен был состояться аукцион антиквариата Востока.

Джейд была счастлива, жизнь шла интереснее, чем когда бы то ни было. Но все же расслабиться и успокоиться душой Джейд не могла. Мешала давно усвоенная жуткая истина, что дьявол всегда свое возьмет (если в чем и были правы велеречивые оклахомские проповедники, то именно в этом). Светлая, счастливая полоса в жизни непременно сменится черной и дурной. Так уж устроен мир.

Поэтому Джейд нимало не удивилась, когда в один прекрасный день ей позвонил из Оклахомы какой-то врач и сообщил, что ее мать пришлось срочно госпитализировать. И хоть Джейд зареклась когда-нибудь возвращаться в Оклахому, она вылетела туда первым же самолетом.

Она надеялась, что, возможно, доктор преувеличил серьезность состояния матери.

Но оказавшись у больничной койки, на которой лежала мать, глядя в ее осунувшееся лицо, видя ее тело – кожа да кости, – Джейд поняла, что по телефону доктор дал щадящее заключение.

– Она умирает? – сразу спросила Джейд, когда зашла в кабинет к врачу.

– Я не буду ходить вокруг да около, мисс Макбрайд, – с сочным оклахомским выговором сказал доктор. – Ваша мать очень плоха. У нее тяжелая пневмония плюс жесточайшее истощение.

– Но ведь это все поддается лечению! Деньги для меня не проблема, – поспешила она уверить его, опасаясь, что убогие условия жизни Белл заставили врачей усомниться в платежеспособности ее дочери.

Джейд сама пришла в ужас, заглянув в квартиру Белл. Почему она жила в таком мрачном, жутком углу? Неужели она пропивала все деньги, которые ежемесячно переводила ей Джейд? Но, судя по всему, так оно и было.

– Если ее организм восприимчив к действию антибиотиков, пневмонию мы сможем вылечить.

А если мы продержим ее здесь подольше, то есть надежда, что ей удастся немного набрать вес. – Доктор посмотрел Джейд прямо в глаза. – Но ведь мы с вами прекрасно понимаем, что все это не решит главной проблемы.

Да, Джейд понимала это. Едва зайдя утром в палату к матери, она услышала, как та выкрикивала какие-то бессвязные слова, похоже, навеянные жуткими страстями очередной «мыльной оперы» («Сантана соблазняет Круза!», «Керк хочет убить Идеи!»). Медсестра объяснила, что этот бред и возбужденное состояние – следствие многолетнего токсического воздействия алкоголя. Белая горячка, грубо говоря.

Когда Белл попыталась вскочить с кровати, крича, что ей необходимо предупредить всех своих – »кантри» о готовящемся против них коварном заговоре, дежурный врач не раздумывая назначил сильный седативный препарат. И вот уже больше четырех часов Белл вообще не подавала признаков жизни.

– Что бы вы предложили, доктор?

– Есть наркологический санаторий в Нормане, – сказал он. – Чудес там не творят, но через какое-то время они смогут очистить организм вашей матери от токсинов, поставят ее на ноги.

Поставят на ноги для того, чтобы она вышла оттуда и начала все по новой. Слова эти не были произнесены вслух, но по выражению лица доктора Джейд поняла, что сейчас они оба подумали об одном и том же.

– Сколько потребуется времени на лечение?

– Минимум два месяца. Документы мы можем оформить прямо сейчас. Как только воспаление легких будет позади, мы готовы отправить Белл в санаторий.

Оставаясь внешне подчеркнуто внимательной, Джейд вдруг мысленно перенеслась на несколько лет назад. Она вспомнила те дни, что пришлось когда-то провести за решеткой. Лишенная свободы, униженная, перепуганная, она пережила тогда самое страшное время в своей жизни. Так не станет ли помещение Белл в закрытый наркологический санаторий чем-то подобным заключению в тюрьму?

– Мисс Макбрайд? – вопросительно окликнул ее врач.

Джейд на мгновение прикрыла глаза, напоминая себе, что другого выбора сейчас нет. Решение было принято.

– Где я должна расписаться?

Сатана, похоже, пустился вовсю наверстывать упущенное. В первый же вечер после возвращения Джейд в Сан-Франциско невольный удар нанес ей Сэм.

После изысканного обеда у «Китайской императрицы» – ресторана под крышей высотного здания китайского торгового центра, Сэм привез Джейд в ее особняк на Сакраменто-стрит. Эми была в школе, Эдит отправилась в Сиэтл навестить дочь с семейством. Весь дом был в распоряжении Джейд.

– Какие у тебя планы на следующий субботний вечер? – спросил Сэм.

Он только что развел огонь в камине и теперь устроился рядом с Джейд на диване. Сидели они совсем близко друг к другу, но в этом не было даже намека на романтические отношения.

– Скорее всего буду пришивать блестки на платье для принцессы, – ответила Джейд. – Эми намерена стать самой блистательной Золушкой, каких видел свет.

– У тебя не девка, а просто фейерверк! – засмеялся Сэм. – Как ты думаешь, удастся тебе урвать несколько часов от своих домашних дел, чтобы поприсутствовать со мной на одном бракосочетании?

– Ну, на несколько часов я сумею выбраться, – подумав, сказала Джейд. – А, кстати, кто невеста? Я ее знаю?

– Не думаю. Дочь одного из моих деловых партнеров. Филиппа Хэмилтон.

– Филиппа Хэмилтон? – Джейд еле выговорила это имя.

– Именно. – Сэм немного удивленно посмотрел на нее. – Я не знал, что вы знакомы.

– Мы не знакомы. Но я не могла не заметить ее портретов во всех светских изданиях.

– Да, об этой даме написано немало, – согласился Сэм.

– А кто жених? – с ледяным спокойствием задала вопрос Джейд, страшась услышать имя, которое, она твердо знала, сейчас прозвучит.

– Рорк Гэллахер.

– Архитектор.

– Он самый, – легко откликнулся Сэм. – И хотя я не выношу светских мероприятий, на которые вынужден одеваться как метрдотель, боюсь, если я пренебрегу приглашением, Хэмилтон примет это на свой счет. – Он сжал холодные пальцы Джейд. – А вот если я появлюсь в сопровождении самой красивой женщины Сан-Франциско, это превратит вынужденное мероприятие в почти сносный вечер.

– На свадьбе самой красивой женщиной всегда является невеста, – сочла необходимым заметить Джейд.

– Это на всех других свадьбах, – возразил Сэм. – Но поскольку Филиппа Хэмилтон тебе и в подметки не годится, боюсь, ей придется довольствоваться от силы вторым местом.

Он бегло поцеловал ей волосы, потом сказал задумчиво:

– Знаешь, как усиленно я бы ни молчал, чтобы не сглазить их счастье, боюсь, эти старания напрасны.

– О чем ты?

– Да о том, что это будет третий брак Филиппы. И обычно женихом становился элегантный молодой денди, неотразимый в смокинге, сопровождающий ее на всех светских раутах, но полностью подчиняющийся ей. – Сэм покачал головой. – А Гэллахер всегда казался мне волком-одиночкой. Он слишком умен и независим, чтобы позволить супруге прибрать его к рукам.

– Может быть, Филиппа в этот раз специально выбрала мужчину иного толка?

– Может быть. Но если это не так, этому браку не продлиться и года, – предсказал Сэм.

Свадьба Рорка и Филиппы стала гвоздем сезона. Список гостей достигал четырехсот фамилий, приглашены были «лучшие» люди Сан-Франциско – от старых денежных мешков вроде Шпрекеля или Крокера до нуворишей, к которым относился Сазерленд. И Джейд.

Свадебная церемония устраивалась в огромном поместье отца невесты. Оглядывая сад, Джейд решила, что здешние садовники трудились, наверное, денно и нощно, чтобы каждая роза на каждом кусте огромного цветника к назначенному дню раскрылась в полной своей красе. Теплый летний воздух был просто пропитан розовым ароматом. Наведенный через небольшой пруд мостик был увит-украшен белоснежными орхидеями, а для полноты картины по тихой голубой воде царственно скользили два белых лебедя.

Группа музыкантов из Оркестра Филармонии Сан-Франциско заиграла изысканную классическую мелодию, до боли знакомую, но, к сожалению, Джейд не могла вспомнить, чью. Спустя несколько минут по белоснежному мостику прошел «парад» нежных красавиц, одетых в тончайшие шифоновые разноцветные платья, которые так и струились по их ногам. Каждую фею сопровождал молодец неземной красоты – в белых перчатках и серебристо-серой тройке.

Белая атласная дорожка была проложена от «зрительских кресел» к подиуму, на котором сейчас стоял Рорк, заложив руки за спину. Стоял в ожидании выхода невесты. Привыкнув видеть его или в потертых рабочих джинсах, или в повседневной незамысловатой одежде, какую он носил на Серифосе, Джейд подумала, что сейчас, в положенном к случаю белом фраке, он выглядит чужим, далеким, неприступным.

Музыка стихла, все замерли в ожидании. И наконец под звуки свадебного марша из «Лоэнгрина» появилась Филиппа Хэмилтон. Гости ахнули от восхищения – это была не женщина, а целое облако антикварных брюссельских кружев.

Пышное белоснежное подвенечное, платье от Живанши было так щедро обшито кружевами и усыпано жемчужными бисеринами, что у Джейд мелькнула мысль, сколько же белошвеек потеряло на этом зрение. Ослепительная невеста держала букет роз и лилий, от запаха которых у гостей захватывало дух, когда мимо них шествовала виновница торжества.

Джейд заставила себя окаменеть, когда Филиппа Хэмилтон обменивалась клятвами в верности с человеком, которого некогда любила сама Джейд, но подумала, что для нее менее мучительным было бы уехать из Сан-Франциско и примкнуть к секте мазохистов, которые занимаются самобичеванием.

К счастью, оставшаяся часть свадебной церемонии проплыла как в тумане. Смутно помнила Джейд, как они с Сэмом заняли место в длинной очереди гостей, чтобы поздравить молодых и пожелать им счастья. Голубые глаза Рорка угрожающе сузились, когда Сазерленд представил Джейд, но ответное приветствие его было мимолетным, он не подал вида, что они с Джейд встречались прежде.

Его ледяная вежливость одновременно и задела, и обрадовала Джейд. Но как бы она ни пыталась убедить себя, что ее нисколько не волнует, как сейчас относится к ней Рорк, это были тщетные старания. Себе не солжешь. Как бы она ни пыталась вычеркнуть этого человека из своего сердца, она думала о нем. Думала много и часто.

С излишним рвением Джейд теперь взялась за новую работу.

Иногда даже Сэм предлагал ей на секундочку остановиться, перевести дух, сменить обстановку.

Но Джейд была неудержима, вплоть до того, что про себя признавалась: я могу еще больше работать, еще лучше, каждая минута дорога.

И сидя воскресным утром у себя в комнате за антикварным письменным столом, в тишине, пока спит наверху Эми, Джейд доставала свои гроссбухи, прибавляла в каждый столбик еще по цифирке, еще по нолику и чувствовала глубокое, почти физическое, удовлетворение.

Первое Рождество в Сан-Франциско стало для Джейд и Эми настоящей сказкой. Праздники начались в школе у Эми, куда Сэм и Джейд приехали на спектакль детского театра. Сэм так растрогался, глядя на юную артистку в роли рождественской феи, что глаза его подозрительно заблестели. После праздничного угощения яичным коктейлем и печеньем-»звездочками» Джейд и Сэм забрали Эми в город на все рождественские каникулы.

За два дня до Рождества Сэм и Джейд отправились на концерт: в Оперном Театре давали «Мессию» Гайдна.

Отбросив все сомнения и предрассудки, Джейд решила сделать себе поблажку и купила к этому выходу немыслимо дорогое платье. Открыв входную дверь и увидев немного обалдевшее лицо Сэма, она поняла, что это коньячного цвета бархатное платье, оттеняющее бронзовыми бликами ее волосы, вполне оправдывает свою цену.

– Вкладывая столько денег в твою красоту и еще больше зарабатывая на ней, я мог бы лучше других знать, насколько ты хороша, – изрек Сэм. – Но сегодня ты превзошла себя.

– Я рада, что тебе нравится.

С безмятежной улыбкой на лице Джейд покружилась перед зеркалом, совсем как Эми в новом праздничном платьице.

– Нравится – это мало сказано. Я окажусь объектом зависти всех мужчин, когда сегодня войду в Оперный Театр с тобою под руку.

– Вот забавно, а я думала, что это мне будут завидовать все женщины. – Джейд с головы до ног оглядела Сэма. – Вы сегодня невероятно элегантны, мистер Сазерленд!

Джейд всегда считала Сэма привлекательным, видным мужчиной, но была немало удивлена, с какой изысканной непринужденностью он носит официально-выходной костюм.

– Ты, похоже, рожден, чтобы ходить во фраках да смокингах.

Сэм рассмеялся.

– Ты хочешь сказать, люди не понимают, что я обычный дровосек, которому просто немного повезло в жизни?

– О своем везении ты позаботился сам, – твердо сказала Джейд. – А если ты и есть обычный дровосек, то я удивляюсь, что по лесам не бегают толпы женщин, мечтающие о таком дровосеке.

– Что мне в тебе нравится, Джейд, – лукаво ухмыльнулся Сэм, – это то, как здорово ты врешь.

Он хотел было своим обычным жестом взлохматить ее роскошные волосы, но удержался, сообразив, что разрушит чудо парикмахерского искусства.

Попрощавшись с Эми, которая с Эдит на кухне колдовала над орехово-шоколадными пастилками, Сэм и Джейд отправились на концерт.

Сэм задержался в раздевалке, а Джейд тем временем обозревала гулявшую по фойе элегантную сверкающую толпу. Женщины в этом сезоне словно с цепи сорвались. Джейд не могла припомнить, где и когда ей приходилось видеть столько бисерной вышивки, мехов и ювелирных изделий в одном помещении.

Джейд медленно прошлась по залу, остановившись у огромной сверкающей огнями рождественской елки, украшенной мишурой, золотистыми и серебряными шариками. Вдруг совсем рядом у елки она увидела Филиппу Хэмилтон Гэллахер, облаченную в такое сияюще-серебристое платье, которое делало ее похожей на елочную игрушку.

Выражение ее лица как нельзя лучше соответствовало зиме. Когда она повернулась к мужу, Рорку, ее лицо исказилось гримасой раздражения и неприязни. Как она была сейчас непохожа на красавицу Филиппу, знакомую всем по фотографиям в журналах.

– Я не понимаю, – громко негодующе заговорила она. – Не понимаю, если прежде ты сотрудничал с моим отцом, почему ты отверг такое великодушное предложение.

– Я уже объяснял тебе, – отвечал Рорк с плохо скрываемой досадой. – Если бы я подписал это двухстороннее соглашение с твоим отцом, я лишился бы подряда на строительство нового здания федерального суда – Но какого черта тебе надо непременно проектировать этот дурацкий суд?!

– Я еще никогда не занимался проектом здания суда.

Филиппа сердито встряхнула своей белокурой головкой.

– Ты и общественный сортир еще никогда не строил. Наверное, это и станет твоей следующей работой? – ядовито сказала она.

– Что же, если у меня появится оригинальная идея, это будет небезынтересно.

– Ты, как всегда, совершенно невыносим!

Если бы взглядом могли убивать, Рорк был бы сражен наповал, машинально подумала Джейд.

Филиппа, пробормотав сквозь зубы злобное ругательство, крутанулась на своих тончайших серебряных шпильках и удалилась. Протяжно, устало вздохнув, Рорк последовал за ней. Джейд все еще смотрела им вслед, когда услышала над ухом звучный низкий голос:

– Шампанское для королевы бала! – объявил Сэм, но тут улыбка слетела с его лица. – Джейд? Что с тобой? Все в порядке?

– Конечно! – она отогнала прочь мучительное, щемящее чувство сожаления и подарила Сэму ослепительную улыбку. – Я просто задумалась.

– Должно быть, о чем-то крайне неприятном.

Он внимательно смотрел на нее своим проницательным взглядом, от которого ничто не могло укрыться. Стараясь избежать этого, Джейд нарочито спокойно глотнула шампанского, которое принес Сэм. – Ну не чудо ли эта елка? – с напускным восторгом воскликнула она.

Сэм сжал ее запястье.

– Джейд?

Выручил звонок. Джейд чуть не застонала от облегчения, услышав отчетливую трель, возвещающую, что пора занимать места в зрительном зале.

– Пойдем, пожалуй.

Пальцы Сэма сильнее обхватили ее руку.

– Мы не в Нью-Йорке, Джейд. Здесь люди вольны распоряжаться своим временем как угодно.

В этом он был прав. За исключением группки сухоньких седовласых леди в лисьих палантинах и фамильных драгоценностях, никто не двинулся из фойе.

– Прошу прощения, – поставив свой бокал, сказала Джейд, – но ты знаешь, что я жутко пунктуальная особа.

По огорченному виду Сэма она догадывалась, что ее усилия уйти от ответа не остались незамеченными; просто Сэм не хотел портить вечер расспросами.

– Твое слово – закон, Джейд, – лишь сказал он и, приобняв свою даму за талию, увлек ее к лестнице, ведущей в их ложу.

Музыка была бесподобна, но бессмертный Гайдн не тронул сердце Джейд. Как ни старалась, она все думала и думала о Рорке, о Греции, о той чудесной неделе любви, что подарила им судьба. И уже в который раз она твердила себе, что уже затянулась в душе рана от страшного открытия: Рорк – ее сводный брат.

Еще совсем недавно ей казалось, что нисколько ее не мучает женитьба Рорка на Филиппе Хэмилтон. Но сейчас, сидя рядом с Сэмом, вслушиваясь в волшебное многоголосие хора, Джейд осознала, что обманывала себя. Рана не зажила, боль не отпускала, сердце щемило сильнее, чем она того ожидала.

На следующий день неимоверным усилием воли Джейд заставила себя отринуть все мысли о Рорке и его супруге.

Сэм, заявив, что уже много лет не имел никаких дел с Санта Клаусом, пригласил Джейд и Эми встретить Рождество в его доме на Пасифик Хейтс. Эдит уехала к родным в Сиэтл.

В парадной гостиной дома Сазерленда воцарилась огромная пирамидальная серебристо-голубая елка. На полу, среди ее пушистых нижних лап Сэм навалил целую гору подарков в ярких нарядных коробках и свертках.

Эми по-турецки восседала перед камином на несколько поблекшем абиссинском ковре и поедала сладкие «плоды» многочасовых усилий повара из дома Сазерленда, Джейд вслух читала рождественские истории Дилана Томаса. Сэм для Эми дублировал ее повествование безукоризненной пальцево-губной речью. Сочные витиеватые слова переплетались, сливались, текли изысканной вязью, почти физически заполняя атмосферу дома сказочной музыкой языка.

Да это чудо! Чудо, вдруг подумала Джейд, и какую же глупость она вчера совершила, позволив себе затосковать. Жизнь полна стольких радостей, пронизана такой любовью, что ничто не должно омрачать ее дни.

В рождественское утро в гостиную будто торнадо ворвался.

– Такой маленький торнадо с голубыми глазами, – усмехнулся Сэм, оглядывая ворох распотрошенных коробочек, свертков, пакетов. В комнате, казалось, прошел снег – но из ярких клочков оберточной бумаги. – Или торнадо, или войско гуннов побывало тут.

Эми в новой пижамке, которую еще накануне подарил ей Сэм, самозабвенно возилась с одной из трех новых кукол, принесенных Санта Клаусом. Именно эта кукла по индивидуальному заказу Сэма была вручную сделана в Германии. У куколки было личико самой Эми, одета она была в красное бархатное платьице с белой кружевной отделкой, точь-в-точь такое, как надевала в рождественский вечер ее новая хозяйка, Эми. Сэм и Джейд заранее отыскали мастера, согласившегося за соответствующую плату сшить для девочки платье, до мелочей повторяющее кукольный наряд.

– Сэм! – позвала Эми.

– Да, дорогая моя?

Голубые ее глаза были распахнуты так же широко, как в день, когда она появилась на свет.

Только одна Джейд знала, что эти глаза – копия глаз Рорка.

– Сэм, ты будешь моим папой?

В то время как Джейд вспыхнула, услышав такой прямолинейный вопрос, Сэм лишь запрокинул голову и расхохотался.

– Даже не знаю, дружок, – признался он. – Но раз ты спрашиваешь, я непременно обдумаю это. Идея неплохая.

Джейд бросила на него быстрый взгляд, но не поняла, всерьез он говорит или нет. По его дружелюбному лицу ничего нельзя было понять.

Зимние дни побежали дальше, и оказалось, что неожиданное заявление малышки Эми изменило отношения Джейд и Сэма. Впервые после их знакомства Джейд вдруг увидела в Сэме не только шефа, не только друга, но и возможного любовника. Она ощутила рядом с собой мужчину, и чувство это усугублялось с каждым часом. Скоро и Сэм понял, что так несвойственное ему долготерпение было не напрасным.

Глава 16

Февраль 1987

Первый проводимый Джейд аукцион привлек как старую денежную аристократию, так и новоиспеченных миллионеров. Непонятно было, вызвано ли скопление покупателей их интересом к «женщине-Тигрице», выступающей в новой роли, или их вниманием к предлагаемым на торги ценностям. Как бы там ни было, полный зал Джейд встретила и с радостью, и с облегчением.

Был, однако, момент, когда она вдруг усомнилась, выдержат ли нервы, – ступив на подиум, в третьем ряду она увидела сидящих Рорка и Филиппу. Рорк поймал ее взгляд и долго не отводил глаз, так что руки Джейд вдруг задрожали, заколотилось сердце. Пришлось напомнить себе, сколько же она пережила ради сегодняшнего аукциона, сколько ждала этого, трудилась, поэтому она не позволит призракам из своей прошлой жизни в одночасье все разрушить.

– Леди и джентльмены, добрый день, – сказала Джейд звучным, хорошо поставленным голосом, который не обнаруживал никаких признаков волнения или трепета. – Приветствую вас в этот прекрасный для торгов день. Итак, мы начинаем.

Джейд обернулась вправо, где вместо обычного задрапированного столика для экспонатов появилась изысканной азиатской красоты девушка-модель, одетая в черное облегающее, с открытыми плечами платье. Ее нежнейшую, почти фарфоровую шею украшало жемчужное ожерелье.

Это и был первый лот. Восторженный вздох прокатился по залу.

– Это уникальное украшение состоит из пятидесяти пяти идеально подобранных жемчужин, общий вес которых составляет восемьсот пятьдесят один грамм. Ожерелье было подарено японским вельможей императору Мацухито после возвращения его к власти в 1877 году. Десять лет потребовалось искателям жемчуга подбирать жемчужины идеальной формы в соответствии с жесткими требованиями дайме. Трудно даже предположить, сколько жемчужин было отвергнуто как несовершенные.

Вновь одобрительно-заинтересованный гомон пронесся в аудитории.

– Император назвал это ожерелье Безмятежное Лунное Сияние – сама красота вдохновила его. Я предлагаю первоначальную цену пятьдесят тысяч долларов.

Джейд не позволила аудитории раскачиваться, медлить, цена быстро росла – шестьдесят тысяч, семьдесят, восемьдесят, пошла еще выше.

Прислушиваясь к себе, Джейд с удовлетворением отметила, что голос ни разу не изменил ей, не выдал ее волнения.

– Джентльмен в конце зала дает сто пятьдесят тысяч долларов, – сказала Джейд, – так, цена – сто пятьдесят тысяч долларов. – Она помедлила, внимательно оглядывая собравшихся, и остановила взор своих зеленых глаз на почтенном процветающего вида японце из первого ряда, который казался равнодушным к царящему вокруг напряжению и невозмутимо листал яркий каталог. – Сто пятьдесят тысяч долларов, – повторила Джейд.

Едва заметным движением японец опустил очки, исподлобья посмотрел на нее; Джейд сразу заметила его взгляд.

– Сто шестьдесят тысяч долларов, – объявила она, заслужив восторженный вздох тех, кто считал, что предельная цена уже достигнута. – Сто шестьдесят тысяч долларов.

И началось. Незаметными знаками два человека в зале заявляли ей, что поднимают цену.

Один – все тот же японец из первого ряда, другой – из последнего. Похоже, оба они разом подхватили так называемую «аукционную лихорадку». Переступив все рамки разумного, они начали свирепый поединок, в котором каждый был настроен только на победу. Все это время Джейд оставалась просто олицетворением спокойствия.

– Двести пятьдесят тысяч, – произнесла она, – двести пятьдесят тысяч. Двести семьдесят.

Итак, двести семьдесят тысяч... Лот уходит за двести семьдесят тысяч долларов. – Она сделала паузу, а потом, как бы принимая свершившееся, подняла свой молоточек слоновой кости... и опустила его – Продано! Продано за двести семьдесят тысяч долларов.

Ожерелье ушло за цену, более чем в два раза превышающую первоначальную. Возбужденная аудитория вскочила с мест, аплодируя Джейд.

Аукцион быстро набирал скорость. Трехцветное, покрытое лаком керамическое блюдо в форме четырехлистника (Китай, эпоха династии Ляо) было продано за семьдесят тысяч долларов; японский меч с гравировкой, датируемый эпохой Шоа, ушел за сто пятьдесят тысяч долларов; деревянная фигурка китайского божества (ХII век) достигла цены в две тысячи долларов; после отчаянного состязания шестнадцатидюймовая керамическая женская фигурка времен династии Тань досталась за три тысячи долларов человеку, который в самом начале торгов не смог отыграть жемчужное ожерелье.

– Ты была бесподобна! – восхищался потом Сэм. – Никогда не видел, чтобы человек излучал столько энергии.

После торгов они приехали к Сэму домой.

Джейд с облегчением сбросила черные туфли из крокодиловой кожи, рухнула в кресло, положив ноги на журнальный столик. С ними была и Нина, которая для моральной поддержки специально прибыла на первый аукцион Джейд.

Сама Джейд была вымотана до последней степени. В голове роились сплошные цифры.

– Повезло мне, что все прошло благополучно.

– Это не просто везение, – возразил Сэм. – Это сделала ты. Ты подогревала аудиторию, ты довела их почти до неистовства.

Да, Джейд рисковала. Но в этом и был ее расчет. Если бы она сникла, если бы ей не удалось добиться бешеного роста цен, она сочла бы, что провалилась на своем дебюте, пусть даже отдельные лоты в результате многократно превзошли исходную цену.

– Благодаря Сэму я знала, что они будут состязаться до конца, – сказала Джейд.

– Благодаря мне? – искренне удивился Сэм.

– Да я ни черта не понимаю в антиквариате и раритетах. Кроме того, что это дорого и что Фрейд считал коллекционирование сродни сексуальной мании.

Это сравнение на Джейд не произвело впечатления.

– Помнишь, ты как-то говорил, что продается сеть магазинов в Карсон?

– Конечно. Я еще сам подумывал, не купить ли их, но решил, что это будет уж совсем бесшабашно.

– А не припоминаешь ли ты, кто в результате купил Карсон?

– Езаки Хода.

Джейд усмехнулась:

– Который сидел в конце зала.

– Неужели ты отправила каталоги аукциона и Танаке?

– Я подумала, что ему будет небезынтересно приобрести кое-какие милые старинные вещицы, – невинно откликнулась Джейд.

– Кто этот Танака? – спросила Нина.

– Предприниматель из Токио, которого Хода обставил в свое время на сделке с магазинами, – пояснил Сэм.

– А также тот, кто все поднимал цену, соперничая с Ходой за ожерелье, – закончила Джейд.

– Ты чертовски умная женщина! – засмеялся Сэм.

Джейд улыбнулась. Разве ее жизнь – не само совершенство?

Следующим утром, проводив Нину в аэропорт, Джейд снова заехала к Сэму.

– У меня такое ощущение, будто меня в ведре с водой намочили и выжали, – хмуро пробормотала Джейд, глядя в чашку кофе.

– Лет сто не слышал подобных выражений, – немного удивился Сэм.

Все еще пребывая в расслабленном состоянии после напряженного аукциона-дебюта, Джейд, сама того не заметив, сбилась на свой прежний оклахомский говорок.

– Это я переняла у своей гримерши, – оправдываясь, излишне торопливо сказала она. – Девушка то ли в Техасе выросла, то ли в Оклахоме. Я забыла, где.

– Ничего удивительного, что ты вымотана, – согласился Сэм. – Столько работала. Пожалуй, в один прекрасный день мы с тобой будем учиться расслабляться.

А ведь сегодня для этого идеальное утро, неожиданно подумала Джейд. Туман еще не рассеялся, и весь дом был окутан нежной серебристой пеленой. Сидя в тепле уютной кухни, Джейд вдруг захотела остановить время. Сэм так добр к ней. Никогда еще никто не проявлял к ней столько внимания, не одаривал таким теплом.

– Сэм...

– Да, милая?

– Можешь сделать мне одолжение?

– Любое.

И сделает. Непременно.

– Давай мы с тобой лучше будем заниматься любовью.

– Девочка ты моя! – Сэм быстро подошел к ней. – Я боялся, ты никогда этого не скажешь.

Как дети, они взялись за руки и пошли наверх, в спальню.

Матрасы на кровати тихо вздохнули, когда Джейд, трепеща в предвкушении, опустилась на них.

А Сэм все стоял рядом, все смотрел на нее, и такого лица у него Джейд никогда не видела.

– Что с тобой?

– Ничего. – Он встряхнул головой, будто возвращаясь к ней. – Я просто думал о том, как ты красива, обаятельна, умна и совершенна, и в то же время как ты нежна и беззащитна, я думал о том, какое же счастье выпало мне на старости лет.

– Это мне выпало счастье.

Джейд была потрясена глубиной чувств, светившихся в его глазах. Взгляд этот согревал, возбуждал ее.

– Иди... – она протянула к нему руки.

Он сел подле нее и начал расстегивать жемчужные пуговки ее кремового жакетика, притрагиваясь к мягкой трикотажной ткани с невероятной осторожностью, будто разворачивал самый дорогой в его жизни подарок. Прикасавшиеся к коже пальцы зажигали каждую клеточку ее нервной системы. Когда он поцеловал обрамленный кружевами вырез ее белоснежной комбинации, она задрожала.

– Какая ты нежная, какая мягкая. – Сквозь тончайщий атлас белья она ощущала жар его дыхания... и даже закусила губу, чтобы не вскрикнуть. – Нет-нет, – Сэм нашел ее рот, скользнул по нему легким поцелуем. – Не надо. – Он снял кружевную бретельку комбинации с одного ее плеча, затем с другого. – Не надо сдерживать себя. Я хочу видеть тебя всю, знать, что тебе нравится, чего тебе хочется. – Теперь он стянул к талии девушки шелковистый лиф.

– И ты знаешь, – прошептала она.

Он ждал этих слов. И дождался. И продолжал раздевать ее медленно до мучительной сладости, вглядываясь в каждый изгиб, изучая каждую точечку ее тела. Он оставил ее только на несколько секунд, чтобы раздеться самому, но и это показалось ей вечностью. Его руки возбуждали, влекли за собой его губы, язык, коснувшийся ее сухих полуоткрытых губ, обещал так много.

– Да, иди, – лишь выдохнула Джейд, когда Сэм прильнул к ее телу.

Как мягкий драгоценный слиток переливалась она в его руках. Казалось, вернись сейчас к ней способность говорить внятно, она бы взмолилась, чтобы он не медлил больше. Но голосом Джейд не владела, а Сэм все продолжал эту дивную пытку – сжимал, целовал, гладил, находя сокровенные точки ее чувственности, увлекал ее за собой в потоке страсти. И женская кожа, сияя серебристо-жемчужными переливами, стала до жара горячей, будто наполнилась пылом любви.

Джейд сбивалась с дыхания. Услышав сдавленно-томные стоны, которые она издавала, ощущая его влажные губы на внутренней стороне бедер, Сэм все же не спешил. Дразняще медленно перебирал он мягкие рыжеватые колечки меж ее ног, и это стремительно понесло ее в бездну возбуждения, граничащего с похотью.

– С самого первого дня я хотел тебя, – выговорил Сэм, – каждую ночь я мечтал о тебе. И каждое утро просыпался один.

– И я хотела тебя. – Джейд задыхалась, наслаждаясь ощущениями, которые щедро дарили его нежные, длинные пальцы. – Только не смела признаться в этом. Даже самой себе.

Тихое ее признание Сэм вкусил с той же страстью, что и сладость ее горячего и влажного лона. Он чувствовал, как жаждет она его ласк, как изнемогает от этой пытки сладострастием.

– ..Сэм... Боже... Прошу... Сэм, – срывались с ее губ слова, стоны, разум подчинялся только чувству, острейшему чувству, воцарившемуся в одной точке ее тела.

А когда его зубы на мгновение сжали сокровенный, огнем горящий бугорок, взрыв оргазма разбил ее на тысячи сияющих песчинок.

Волны наслаждения увлекали, уносили, и тут Сэм ворвался в нее.

Каждое поступательное движение требовало обратного, быстрее, дальше, будто не отпускало от себя это жаркое, бархатное, влажное женское лоно. И взойдя на грань мыслимого, в конце концов, он излил свое семя в теплоту женщины.

Чувственная близость сразу подняла отношения Джейд и Сэма на совершенно иной уровень.

И когда спустя две недели после первого их любовного слияния Сэм пригласил Джейд познакомиться с его детьми, она не раздумывая согласилась.

Первая встреча Джейд с детьми Сэма вышла натянутой. Все не задалось с самого начала, потому что по случайному стечению обстоятельств Джейд приехала на этот важный домашний обед почти с полуторачасовым опозданием. Целый день она провела в Напа Вэлли, оценивая имущество одного из самых преуспевающих виноторговцев в Калифорнии. Все аукционные фирмы буквально исходили слюной, вожделея о богатствах этого человека, шесть недель назад скоропостижно скончавшегося от сердечного приступа. И когда недавно вдова коллекционера обратилась к Джейд, весь бизнес от искусства содрогнулся, как при землетрясении.

Собрание изделий из слоновой кости, которому много лет посвятил хозяин, полностью соответствовало слухам, ходившим об его ценности.

Очарованная красотой и уникальностью коллекции, Джейд чуть не забыла о том, что приглашена к Сэму на семейный обед. К счастью, она вспомнила об этом в последний момент и даже подумала, что может еще успеть вовремя, если будет гнать с превышением скорости миль на десять в час и если не застрянет в какой-нибудь очередной пробке. Увы, не получилось. На 121-м скоростном шоссе, по которому она возвращалась в Сан-Франциско, произошла чудовищная авария, движение было сужено до одного ряда, машины растянулись на несколько километров.

И хотя Сэм нашел дорожно-транспортную историю с перевернувшимся грузовиком, полным спелого винограда, даже забавной, дети его отнюдь не были этим вдохновлены. На первый взгляд, старший сын Сэма Адам был поразительно похож на отца. Только присмотревшись к нему, становилось очевидным, что он излишне мягок, а вот открытости и деловой хватки, которые были свойственны Сэму, молодому Сазерленду не хватало.

– Случай просто удивительный, – вежливо-холодным тоном сказал Адам, явно намекая, что не верит ни одному ее слову.

– Я еще раз прошу прощения. Мне так неудобно! Вы не представляете, как я хотела познакомиться с вами, – с улыбкой обратилась ко всем Джейд.

– А мы так предвкушали этот обед, – в тон ей ответил второй сын Сазерленда Майкл, поглядывая на Джейд поверх бокала, наполненного мартини. – Не так часто нам выпадает случай встретиться с... друзьями отца.

Под «друзьями» скорее подразумевались любовницы, подумала Джейд. Улыбка слетела с ее лица.

В отличие от своих братьев дочь Сэма Моника, вернувшаяся в родной город после третьего развода, даже не трудилась скрыть своей неприязни под маской холодной вежливости.

– Скажи мне, Джейд, – манерно растягивая слова, спросила Моника, – а правда ли, что все ваши выездные съемки – это бесконечные оргии, замешанные на наркотиках?

Ответа она не получила, да и вообще разговор не клеился.

С детства знающая, что такое алкоголизм, Джейд сразу заметила у младшего сына Сазерленда признаки этого порочного недуга. Когда Майкл вдруг уселся с ней рядом, схватил пятерней за коленку, она немедленно вспомнила Трейса Гэллахера. Не желая устраивать сцену, она просто смахнула его руку, хотя с гораздо большим удовольствием она всадила бы вилку в эту лапу.

– Ну, и как тебе мои отпрыски? – спросил Сэм, когда они наконец-то, остались вдвоем. Проведя несколько часов в огне страсти, теперь они спустились на кухню и принялись наскоро готовить полуночный ужин. Сэм делал сэндвичи, Джейд заваривала травяной чай по особому китайскому рецепту.

– Не думаю, что я им очень понравилась. – «Это еще мягко сказано», про себя добавила Джейд. Несомненно, молодые Сазерленды увидели в ней своего рода соперницу, которая претендовала на внимание их отца, а самое главное – и худшее – на его наследство.

– Похоже, ты права, – легко согласился Сэм. Он нарезал толстыми ломтями копченую куриную грудку. – Хотя это неважно, потому что мне нет никакого дела, что они думают, что делают...

– Нет дела?

Сэм удивился не меньше самой Джейд. Положил нож и сказал:

– Конечно, нет.

– Тогда зачем вообще был устроен этот обед?

На какое-то мгновение он замер, глядя на нее, потом запрокинул голову и громко заразительно рассмеялся тем смехом, который она так любила.

– Но не думала же ты, что сегодняшнее мероприятие было вроде домашних смотрин, чтобы узнать, понравишься ли ты моим деткам.

Вообще-то, именно так Джейд и считала.

Именно поэтому она так и нервничала теперь.

Вплоть до того, что впервые в жизни она почти поняла пристрастие Белл к алкоголю как к успокоительному средству.

– А что, разве не так?

– Черт возьми, нет. Конечно, нет. Просто раз уж я вознамерился просить тебя стать моей женой, я обязан был посвятить тебя во внутреннюю жизнь моего семейства, как бы неприятно это ни было. – Сэм нахмурился. – Наверное, во многом моя вина в том, что они такие. Всю жизнь я пыхтел над своим бизнесом, да так, что полностью отдал воспитание детей в руки их матери. Она-то все и испортила. Но обещаю, что с Эми я этих ошибок не повторю.

– Ты хочешь на мне жениться?!

– После этих двух недель, что мы с тобой провели, я счел, что как честный человек обязан на тебе жениться.

Сэм говорил ровным голосом, и было непонятно, то ли он смеется над ней, то ли нет.

Однако глаза его выдавали – он действительно хотел, чтобы она вышла за него замуж.

– Даже не знаю, что тебе на это ответить.

Сэм вырос в краях, где обитала знаменитая бабочка монарх, редкая по красоте. И ему с детства было известно, что если хочешь удержать эту красавицу в руках, ни в коем случае нельзя сжимать ладони. Чуть сдавил – и все, гибнет красавица-бабочка.

– Ты ничего и не должна говорить, кроме того, что соглашаешься подумать над моим предложением. Правда, лучше, если ты не будешь затягивать с положительным – да-да! – ответом. Определенно, моложе я не стану.

– Ты вовсе не стар.

Он скользнул губами по ее рту, будто пробуя на вкус сладость ее дыхания.

– Милая моя, да мои башмаки с носками и те старше тебя.

Никогда Сэм не акцентировал внимания на их разнице в возрасте, пока они не стали любовниками. А теперь, вдруг осознала Джейд, он упоминал об этом по меньшей мере раз в день. И ей захотелось убедить его, что возраст уж никак не повлияет на ее решение. Она улыбнулась ему неспешно, томно, вызывающе соблазнительно. Такая улыбка могла принадлежать женщине-Тигрице, а не изысканной деловой даме, которой теперь стала Джейд.

– Ты не старый, – повторила она. – И я могу доказать это.

Опускаясь на колени, она уже расстегивала его джинсы. Вырвавшись из тесноты, его пенис был уже готов к близости. Мягко обхватив ладонями» член, Джейд стала согревать его своим дыханием. Потом пальцами она сжала упруго-твердый фаллос. Потом скользнула по нему горячими и влажными губами. Сэм откинулся на спинку стула, погрузил ладони в ее буйные роскошные волосы и еще успел подумать, что, может, он действительно, вовсе и не так уж стар.

Глава 17

К началу 1989 года репутация Джейд среди коллекционеров антиквариата расцвела пышным цветом. Огромную радость доставляли и отношения с Сэмом, которые день ото дня становились все ближе. И если и случались моменты, когда Сэм высказывал сомнения, стоит ли ей так выкладываться на работе, все же деятельности ее он нисколько не препятствовал. Напротив.

Единственное, что омрачало жизнь Джейд, – это мать. Белл все глубже и глубже проваливалась в страшную бездну алкоголизма. Пройдя курс лечения в наркологической клинике, Белл тут же вернулась к старому. Запой следовал за запоем; давали знать о себе и страшные болезненные последствия: барахлила печень, сбивалось с ритма сердце, подскакивало давление, да еще истощение... Все это сопровождалось то попытками самоубийства, то пожаром в квартире вследствие курения в постели, то случайными отравлениями, то автомобильными авариями. Джейд иногда казалось, что половина жизни уходит у нее теперь на полеты в самолетах, когда ей приходилось срываться из города, чтобы в очередной раз примчаться к матери.

На предложение Сэма она до сих пор так и не дала ответа. Ее сдерживали размышления о матери, о собственном нелегком детстве и юности.

Ведь брак предполагает полную открытость в отношениях, взаимное доверие и отсутствие секретов. К сожалению, второй работой Джейд давно стала если не ложь или притворство, то маскировка истинных переживаний. Но дни шли. И однажды ее будто ледяным холодом окатило от сознания того, что так она в конце концов придет к состоянию Белл. К ужасу. К одиночеству.

– За женщину-Тигрицу! – поднял бокал Сэм. – Она наконец может вздохнуть спокойно.

Вдвоем они сидели в маленькой гостиной у Сэма дома. На кожаных диванах так приятно было расслабиться, выпить шампанского, просто помолчать. Это был день, когда заканчивался трехлетний контракт Джейд с парфюмерной фирмой Сазерленда, и хотя она была этой работе обязана тем состоянием, которое сейчас имела, все же вздохнула с облегчением, узнав, что Сэм не предлагает ей продлить договор. Сэм полагал, что теперь следует решительно изменить ее имидж.

Кроме того, всякая женщина с характером и темпераментом может стать Тигрицей, считал Сазерленд.

– Три года... – задумчиво сказала Джейд, – мне иногда кажется, что мы знакомы всю жизнь.

– И каждый день в этой жизни был радостным. – Сэм кончиками пальцев приблизил к себе ее лицо, поцеловал. – Интересно, почему я не закатил безумно дорогой ужин в честь такого события?

– О, Сэм, это было бы великолепно, честное слово. Но боюсь, у меня другие планы.

Если бы она не смотрела так пристально в его лицо, то не заметила бы, как в глазах Сэма мелькнула тень огорчения.

– О? – лишь произнес он.

– Вообще-то, – тихо сказала Джейд, водя ноготком по его груди, – вообще-то, я надеялась, что ты будешь свободен, и заказала на уик-энд «Дом на утесе».

– «Дом на утесе» был самым очаровательным отелем на побережье центральной Калифорнии.

Возведенный высоко на скалах, чему и соответствовало название, замысловатых линий викторианский особняк гостиницы располагал шестью спальнями с роскошными ваннами, несколькими уютными гостиными. Гордостью отеля была просторная галерея с дивным видом на океан.

– Отличная мысль! А какую комнату?

Джейд не ответила сразу, и Сэм сказал:

– Только не говори, что тебе удалось заполучить Апартаменты Красного Дерева. Для этого заявку надо оставлять заблаговременно.

– На самом деле я заказала весь отель.

Джейд всегда думала, что Сэма вообще удивить невозможно. Но вышло наоборот.

– Ты заказала весь отель? Для нас?

– Я просто хотела быть только с тобой, – ответила она, из-под полуопущенных ресниц застенчиво взглянув на Сэма. Этакая девичья скромность, не очень-то ей свойственная, придала Джейд столько соблазнительности. – Только с тобой, все выходные.

Сэм снова поцеловал Джейд.

– Я тебе говорил, что обожаю твой нрав? – почти не отрываясь от ее губ, спросил Сэм.

– Сотни раз. – Она неспешно расстегивала пуговицы на его рубашке. – Но я вовсе не прочь услышать это вновь.

Они медленно раздевали друг друга. В тишине и молчании глаза их встретились. А потом, тихо засмеявшись, Джейд обвила руками шею Сэма и крепко прижалась к нему.

С прибрежной дороги из Сан-Франциско на полуостров Монтре открывается потрясающе живописный вид. Могучие, истерзанные ветрами скалы отвесной стеной обступают бурлящее белоснежной пеной море. Извилистая дорога петляет у подножия гор Санта-Люсиа, из дебрей таинственно-темного хвойного леса выползает седоватыми клочьями серебристый туман. На море, недалеко от берега, болтаются на якорях рыбачьи суденышки, сине-зеленые волны мерно качают их.

Сэм и Джейд остановились в Монтре, чтобы перекусить. Из окон небольшого ресторанчика открывалась замечательная панорама залива и гавани с пестрыми яхтами. После ланча они вновь отправились в путь. Узкая дорога вилась среди природных каменных бастионов гряды Биг Сюр.

Серые облака, все утро клубившиеся в небо, наконец дали о себе знать. Резкий ветер обрушивал на лобовое стекло потоки воды.

Щедра была стихия в этих суровых местах.

Могучие валы на море, крепкий ветер, гром, молнии, ливень – все это смешалось в неистовстве.

Но в гневе природа только выигрывала.

Посматривая, как Сэм невозмутимо ведет автомобиль по скользкой, небезопасной дороге, Джейд подумала, что душа его, должно быть, созвучна властной, необузданной силе стихии, такой красивой и притягательной.

Сэм свернул с основного прибрежного шоссе, теперь они пробирались по изгибам узенькой гравиевой дороги. И вот, наконец, тупик.

Викторианский особняк как бы бросал вызов всем силам природы, бесстрашно возвышаясь на выступе серой скалы, у подножия которой бесновался прибой, обрушивал мощные волны на гигантскую стену. Морской соленый воздух, дожди, солнце давно придали облицовке дома серый, тускловатый оттенок, который сейчас почти сливался с сурово-серым небом.

Ливень хлестал нещадно.

– Придется нам пробежаться под дождиком, – сказал Сэм.

Джейд накинула капюшон блестящего красного плаща.

– Ключи уже у меня.

– О'кей. Пошли.

Интерьер гостиницы оправдывал все ожидания. Никаких подделок – старинные английские кровати с медными спинками, лампы от Тиффани; оборудование ванных комнат тоже было антикварным.

Отойдя от обычного правила подавать только завтрак, хозяева – мать и ее взрослая дочь, которые сейчас отсутствовали, – оставили для постояльцев легкий ужин: копченый фазан, хрустящие французские булочки, гору фруктов, разных сортов сыр и бутылку шерри. Они даже рискнули заранее, до приезда гостей, развести огонь в камине одной из гостиных.

У очага и решили вечером расположиться Сэм и Джейд, чтобы перекусить под звуки потрескивающих поленьев. Снаружи бушевал шторм. А здесь, в доме, царили тепло и покой.

– Я хочу кое о чем попросить тебя, – сказала Джейд, когда Сэм вернулся из кухни, куда уносил поднос с пустыми тарелками.

Джейд села поближе к огню, красноватые блики играли на ее изумрудно-зеленом шелковом платье.

– Ты хочешь рассказать мне, что же тяготит тебя весь день?

Сэм устроился подле нее прямо на ковре, вытянув ноги.

Какое-то время Джейд вслушивалась в стаккато дождя, бьющего по крыше, в глухое ворчание грома, притаившегося в непроглядном тумане.

– Как ты узнал, что мысли мои чем-то заняты?

Он пожал плечами.

– Я всегда чувствую, когда ты огорчена, расстроена, Джейд. И часто не могу даже сказать, откуда у меня это чувство.

Она поняла, что Сэм имеет в виду ее состояние, в которое она обычно впадала после очередного секретного визита к матери. Когда-нибудь она обязательно расскажет Сэму о Белл. Но не сегодня.

Этот вечер едва ли не самый важный в ее жизни. Она не позволит, чтобы разговоры о матери испортили его.

– Да нет, я не расстроена, – возразила Джейд. – Просто я хотела сказать... попросить... и не знаю, как лучше подобрать слова.

– Все, что пожелаешь, Джейд, – не колеблясь, ответил Сэм. – Что ни есть, все твое.

Тебе стоит только сказать.

Всмотревшись в его мужественное, доброе, замечательное лицо, она обняла его голову и сказала:

– Если ты еще не передумал и не устал ждать меня, то ни о чем я не мечтаю сильнее, как провести с тобой рядом всю отведенную мне жизнь.

– Ты говоришь о совместной жизни или о...

– Я хочу, чтобы мы поженились, – со страстью выговорила Джейд. Чувства ее были так горячи сейчас, что огонь в камине не мог даже сравниться с ними. – Я хочу быть твоей женой, Сэм Сазерленд. Если ты еще хочешь этого.

– Если я хочу? Что значит – если? Господи, Джейд. Да я три года ждал от тебя этих слов. – Сэм приподнял ее лицо за подбородок, заглянул в глаза. – Но почему сейчас? Столько времени прошло.

Рассказать ему о матери? Рассказать, что во время последней поездки в Оклахому она осознала: угроза одиночества может обернуться реальностью? Сэм – человек терпеливый, но Джейд допускала, что и он может не захотеть дожидаться ее вечно.

А потом, Рорк... Долгое время она избегала давать Сэму какие-либо обещания – приходилось, увы, признаться в этом – потому, что еще живы были в ее сердце чувства к Рорку, человеку, с которым она когда-то мечтала соединить свою жизнь. Теперь пришла пора взглянуть правде в лицо: Рорк женат. Да если бы даже он и не был женат, им не суждено быть вместе.

Но поскольку ничего этого Сэму она открывать не хотела, сказала только то, что могла:

– Мне казалось не правильным выходить за тебя замуж, пока длился контракт «Тигрицы». Но теперь я уже ничем не связана и чувствую, что жить дальше без тебя я не в состоянии. В общем... – она глотнула воздуха, – ..я бы хотела заключить новый контракт. Пожизненный.

Он сгреб ее в объятия, сдавил чуть ли не до боли, но в волнении и нарастающем возбуждении Джейд этого не заметила. Желание, как вспышка молнии, поразило обоих одновременно. Ледяной дождь струился по стеклу – они не видели этого.

Завывал ветер – для них он не существовал.

Ветви деревьев бились в окна – этого будто не было. Буря сладострастия, рожденная не силами стихии, а силой любви, закружила в своем вихре Сэма и Джейд.

Через две недели после этого романтического уик-энда на гряде Бит Сюр Джейд пригласили зайти на Монтгомери-стрит в юридическую контору «Каплан, Хантингтон и Норрис». Джейд поинтересовалась, для чего ее вызвали сюда и с изумлением и восторгом услышала, что наследники недавно умершей Мэри Хэррингтон, старейшей светской дамы на Западном побережье, выбрали кандидатуру Джейд для ведения аукционной продажи уникальной коллекции антиквариата, которой владела покойная.

– Есть в этом и один подвох, – поздно вечером поделилась с Сэмом Джейд. – Миссис Хэррингтон особо настаивала, чтобы фирма Ремингтона не получила с этого ни цента комиссионных – Мэри Хэррингтон и Джейсон Ремингтон столько лет были на ножах, что никто и не помнит, когда это началось, – объяснил Сэм. – Сдается мне, это связано с одной подделкой, которую Мэри еще в пятидесятых годах приобрела у Ремингтона, но, подозреваю', сами они уже давно забыли все подробности.

– Даже не знаю, браться ли мне за это.

– А почему бы и нет?

– А потому, что мне тогда придется оставить работу у Ремингтона.

– Ну и что? Ты столько лет твердила, что мечтаешь открыть собственную аукционную фирму. Мне кажется, комиссионные, которые ты выручишь на этих торгах, вполне могут стать неплохой основой для твоего бизнеса. «

– Да мне негде провести аукцион!

– Вот об этом я уже позаботился. Управляющий отеля «Фэйрмонт» заверил меня, что он будет больше чем рад предоставить тебе для аукциона большой Бальный зал.

– Ты что, обо всем знал заранее?

– Мэри рассказала мне о своих планах еще полгода назад, сразу после того как ей поставили диагноз – неоперабельная злокачественная опухоль. Я обещал ей не говорить тебе ни слова.

Но, разумеется, полностью поддержал ее мнение, что ты лучше других разбираешься в своем деле Ведь последние годы Мэри интересовалась исключительно искусством Востока и уж понимала, кто чего стоит. – Сэм улыбнулся. – В общем, когда она скончалась, я созвонился с «Фэйрмонтом» и заказал Бальный зал.

Джейд повисла у него на шее.

– Сэм Сазерленд, я тебя люблю.

Несколько раз Джейд встречала Мэри Хэррингтон в свете, бывала и в ее особняке. Старая леди однажды пригласила ее познакомиться со своей обширнейшей коллекцией восточного антиквариата. Но сейчас Джейд смотрела на эти сокровища иначе. Это был взгляд профессионала.

Оказавшись в просторном парадном холле, Джейд ощутила, что попала внутрь огромного яйца от Фаберже, сработанного руками мастера, родившегося в Азии, нежели в России. На черном лакированном столе с перламутровой столешницей были нагромождены богатства: бронзовая чаша с ручками в виде голов дракона, небольших размеров надгробный ансамбль из жадеитовых фигурок, созданный когда-то на вечную радость усопшего, чтобы не скучал он на том свете, керамическая крытая глазурью статуэтка воина-телохранителя, резной красного дерева лакированный ларчик с крышкой, украшенной бабочками из золота, китайская тренога-кадильница из нефрита, корейский кувшин-поильник в форме утки, сделанный из серовато-зеленого старинного фарфора.

На стенах красовались развернутые свитки японских морских пейзажей начала восемнадцатого века, были и полотна, изображающие божества – повелителей грозы и ветра, как сразу узнала Джейд, руки Сотаку, знаменитого японского живописца эпохи Эдо. Портрет Джинь-лань, четвертого императора династии Джинь-Манчу в парадном облачении, написанный на шелковой основе кистью Кастильоне, миссионера из Европы, жившего при императорском дворе. А рядом висели любительские картины, рассказывающие о жизни придворных дам. У стены стояла четырехсекционная ширма «Четыре времени года». Каждое панно было кисти Секу, японского художника, известного тем, что он соединил в своем творчестве китайские мотивы и японские традиции. Иероглифы, стоявшие в нижнем углу ширмы, свидетельствовали о том, что эти четыре панно на шелке были написаны живописцем на семьдесят втором году его жизни, то есть в 1492 году. Именно в этот год Христофор Колумб открыл миру Новый Свет.

Меблировка особняка Мэри Хэррингтон также говорила об изысканном, безупречном вкусе хозяйки, приверженной искусству Востока. Сандалового дерева столик с красновато-багровым отливом, рядом кресло с прямой высокой спинкой из бамбука сразу бросались в глаза в одной из комнат Кресло это, судя по всему, предназначалось главе патриархальной китайской семьи, такое оно было солидное и внушительное, а ножки его имитировали ноги слона.

В спальне, на небольшом возвышении, доминируя над всей обстановкой, стояла потрясающая китайской работы кровать с пологом на четырех столбиках. Полог был сделан в форме пагоды, самую верхушку его венчал бронзовый дракон, зажавший в пасти крупную жемчужину.

Редчайших, истинно музейных предметов было в доме больше, чем где-либо в другом месте, где приходилось бывать Джейд. Количество и качество их вызвало у нее легкое головокружение.

Джейд подумала, что, наверное, так чувствовала себя Алиса, попавшая в Страну Чудес.

– Это просто поразительно, – выдохнула Джейд, рассматривая тончайшей работы фигурки льва из селадона[15]. С первого взгляда неброская, голубовато-зеленая вещичка будто излучала теплый дымчато-приглушенный свет. Джейд сразу узнала знаменитую глазурь южной лонкуньской школы эпохи Сун 1127 – 1279 годов. Покрывая древний китайский фарфор несколькими слоями особой глазури, мастерам удавалось имитировать дорогой природный жадеит.

Техника зеленоватой глазури зародилась более трех тысяч лет назад и была необходимым шагом к созданию школы традиционного фарфора. Многие специалисты, включая Джейд, считали селадон материалом ценным и красивым. Ведь недаром Цу Ен, поэт девятнадцатого века, воспел красоту чайных чашек Императора. Сервиз тот был сделан из «божественного селадона», как величал его Цу Ен. Метафору использовал поэт удивительную – «как стружки тончайшего льда, они (имелись в виду чашки) заполнены пеленой зеленых облаков». Цу Ен представлял, что так будет выглядеть «несколько спустившихся с неба дисков луны, омытых прозрачными вешними водами».

Селадон путешествовал по всему свету, бывал и в северных морях. На кораблях он делил трюмы с тюками шелка, мускусом и медными монетами. Благодаря мусульманам родилось поверье, что глазурь на селадоновой посуде меняет цвет, если подавать на ней отравленную пищу. И это мнение было очень распространенным, особенно во времена династии Юань, когда монголы властвовали в Пекине. К четырнадцатому веку триумфальное шествие селадона закончилось: на сцену выступил истинный китайский фарфор.

Джейд гладила голубовато-зеленую фигурку льва и будто слышала его рычание. Прохладная, гладкая поверхность как бы вселяла покой. «Ценители древнекитайского искусства будут воодушевлены», – подумала Джейд.

– Да, старушка знала толк в коллекциях, – заметил Арон Каплан, адвокат семейства, сопровождавший Джейд в экскурсии по особняку, сокровища которого были дороже любого пиратского клада. «И это еще мягко сказано», – мелькнуло у Джейд, когда она взяла в руки голубой атласный императорский наряд, расшитый драконами из блестящих тончайших металлических нитей.

– Поверенный в делах Мэри сказал, что ее близкие всегда считали эту страсть к антиквариату чрезмерной, но безобидной, – говорила Сэму Джейд после предварительной оценки коллекции.

Они обедали на застекленной террасе ресторана «Эмбаркадеро».

– Конечно, безобидной – особенно учитывая иные пристрастия, к которым часто склонны люди.

Тут же вспомнив о матери, Джейд молча согласилась.

Сэм посмотрел на часы.

– В три часа у меня встреча с банкирами, но пока есть время, как ты смотришь на то, чтобы прогуляться по набережной? Я хочу показать тебе одно здание.

Через десять минут они уже стояли у его порога.

– Я намерен купить участок и снести эту рухлядь до основания, – не без удовольствия разглядывая обшарпанное здание кирпичной фабрики, сказал Сэм. – На его месте я возведу крупнейший, элегантнейший дом для аукционных торгов, который только видел мир искусства.

«Так оно и будет», – подумала Джейд. За прошедшие три года Сэм доказал, что сделает для нее все, даже разнесет земной шар на куски, а потом соберет так, как того захочет она. Рядом с нею был самый великодушный, щедрый и любящий человек, какой только жил на свете.

Джейд положила свою руку на ладонь Сэма.

На пальце у нее поблескивал под лучами полуденного солнца пятикаратовый бриллиант в золотой оправе.

– Ну, такого я тебе не позволю.

– Почему нет?

– Это слишком дорого.

– Черт побери, Джейд, хватит упрямиться.

У меня есть деньги, я даже не могу сосчитать их.

Драгоценности, которые обожают все женщины, ты покупать себе не разрешаешь. Меха носить отказываешься. Позволь хотя бы в качестве свадебного подарка преподнести тебе это еще не выстроенное здание. Я ведь никогда ни о чем не просил тебя, – шутливо напомнил он. – А вот сейчас прошу – разреши мне сделать это.

Сэм говорил так искренне и горячо, что Джейд позабыла, во что ему может обойтись такой каприз.

– Хорошо, – согласилась она, – но при одном условии.

– Каком же? – сдвинул брови Сэм.

– Ты бросишь наконец-то свою манеру хватать все самое большое и лучшее, – притворно строго велела ему Джейд. – Ты просто возведешь прекрасный особняк, где я буду проводить аукционы. А человечество мы сразим своим размахом чуть позже.

Сэм захохотал – знакомым, любимым смехом.

– Ладно, по рукам! – ухмыльнулся Сэм.

Былого недоумения и досады как не бывало. – Раз соглашение достигнуто, надо обговорить подробности. Ты позволишь мне взять на себя общее руководство и дизайн?

– Я была бы сумасшедшей, если бы отказалась, учитывая сколько зданий для тебя возведено по всему свету.

Джейд любовалась дивным морским видом и уже прикидывала, не привлечет ли и эта красота публику к ее аукционам.

– Боже, как же я счастлив слышать это, дорогая моя! – воскликнул Сэм. – Потому что я уже пригласил к нам на обед Рорка Гэллахера.

– Рорка Гэллахера?!

– Весь город говорит, что тесть просто издергал его своими претензиями, – сказал Сэм. – Слухи эти вполне могут соответствовать действительности, потому что совсем недавно он отказался от выгоднейшего предложения, которое совал ему старик Хэмилтон. А работает Гэллахер здорово, Джейд. Он не просто хороший архитектор, он потрясающе талантлив. Его здания самобытны, дерзки, вдохновенны! Точь-в-точь такие, как одна шикарная леди, по которой я схожу с ума. Думаю, ты согласишься с этим, когда поговоришь с ним.

В голове у Джейд все поплыло, мысли смешались, и она с трудом выдавила в ответ какие-то невнятные слова.

Глава 18

Что-то определенно не клеилось. Вечер шел явно вяло. Сэм оказался среди каких-то подводных течений, которых никак не ожидал. Атмосфера трапезы натягивалась между ледяной вежливостью Рорка и рассеянностью Джейд.

– Краем уха я слышал, что ты решил взять на себя руководство корпорацией Хэмилтона, – обратился к Рорку Сэм.

Рорк излишне крепко сжал ножку хрустального бокала. Его тесть, Ричард Хэмилтон, высказавший желание отойти от дел, носился с идеей, что Рорк оставит архитектуру и единолично возглавит «Хэмилтон Констракшн».

Когда Рорк отверг его предложение, Филиппа пришла в ярость, рвала и метала, требуя, чтобы он изменил решение. С ее точки зрения было немыслимым не понимать, что она рождена быть супругой могущественного человека. Однако это ее суждение многое объяснило Рорку, и прежде всего то, что Филиппа ни в грош не ставила ни бизнес своего мужа, ни его самого вообще. Этим она нанесла почти смертельный удар по их и так некрепкому браку.

– Тебя ввели в заблуждение. Я архитектор, а не предприниматель.

– О, не могу не признать, что с облегчением слышу это, – сказал Сэм, – а то пришлось бы искать другого архитектора, который взялся бы за проект здания для аукционов, где предстоит работать моей невесте.

– Я с удовольствием приму вызов, – сухо ответил Рорк.

Его бесило то, как Джейд удавалось добиваться от Сэма Сазерленда всего, что пожелает ее безжалостное сердце. Теперь ему было ясно, что она просто вцепилась в этого человека – богатого, известного, чей ежедневный доход наверняка превосходил все, что было на банковском счету Рорка. А три года назад их и сравнивать нельзя было.

Рорк даже не представлял себе, как будет работать в тесном контакте с Джейд. Но и отвергнуть предложение Сэма он не хотел. Не только, потому что испытывал к этому немолодому человеку симпатию и уважение, а еще и потому, что натянувшиеся отношения с тестем просто не позволяли ему пренебрегать клиентом.

И если Рорк неохотно шел на сотрудничество с Джейд, она была просто в отчаянии. Но Сэм проявлял столько энтузиазма, интереса к проекту, был так им воодушевлен – ну совсем как ребенок перед Рождеством, – что она не видела возможности «избавиться» от архитектора Гэллахера, не открывая перед Сэмом своих карт.

В перерыве между блюдами Сэм попросил извинения и вышел позвонить. Оставшись одни, Джейд и Рорк оставили игру в прятки.

– Славного папочку ты обрела, – проворчал Рорк, наливая себе очередной бокал вина. Почти всю бутылку он выпил один. Джейд даже подумала, не пристрастился ли он к алкоголю.

– Не критикуй то, чего не в состоянии понять.

– Да нет, Кэсси, я понимаю. Даже очень хорошо понимаю.

Он глотнул терпкого сухого белого вина «Совиньон». Это была, можно сказать, личная марка Сазерленда: Сэм просто купил винодельню в Напа Вэлли, попробовав вина этого сорта и найдя его вкус превосходным.

– Я полагаю, сейчас уместны поздравления?

Или лучше это назвать добрыми пожеланиями невесте?

– Это не имеет значения, – ответила Рорку Джейд, – поскольку ты не имеешь в виду ни то, ни другое.

– Ну да, конечно, просто ты продаешь свое тело наиболее щедрому покупателю, такая уж у тебя работа.

– Я к этому не имею никакого отношения.

– Неужели? – Глаза его превратились в кристаллики темно-голубого льда. – Называй эти как хочешь, Кэсси, но ведешь ты себя так, что Борджия позавидовал бы.

Больно было слышать неприязнь в его голосе.

– Раз уж разговор зашел о том, как кто себя продает, скажи мне, все ли благополучно со строительством греческого филиала для твоего отца?

Этот вопрос не мог не задеть Рорка.

Лицо его напряглось, почти окаменело.

– Не имею понятия. Я даже работу над проектом не закончил, если тебе угодно.

– Это плохо, – пробормотала Джейд, вовсе не имея это в виду. Ей было небезынтересно узнать, что же в действительности произошло между Рорком и стариком Гэллахером. И ее обрадовало, что Кинлэн все-таки не всех и не все держит в своей власти.

Воцарилось неловкое молчание. Наконец, Рорк нарушил его.

– Итак, что же мы теперь будем делать?

Джейд нарочито равнодушно пожала плечами.

Она и раньше играла эту роль.

– Сэм говорит, что ты работаешь очень хорошо.

– Что да, то да – чертовски хорошо.

Как и Сэм, Рорк был уверен в себе и не без оснований гордился своими успехами, не обнаруживая при этом ни капли самодовольства. Все время Джейд твердила себе, что не должна обнаруживать своих истинных эмоций, поэтому, пусть с трудом, но она оставалась внешне сдержанной и отстраненной.

– Полагаю, следует начать с общего плана здания, но заметь, оно должно быть исключительно высшего класса.

Голос Джейд стал низким, настолько мучила ее боль в душе, но гордость не позволяла ей сорваться.

А вот Рорк не замечал ее страданий. Напротив, он подумал, когда же Джейд успела превратиться в такую бесчувственную ледышку.

– Но ты отдаешь себе отчет, что совместная работа над планом-макетом предполагает очень тесный контакт?

Джейд пригубила вина из своего бокала, спокойно взглянула на Рорка. Внутри у нее все кричало и разрывалось. А выражение лица оставалось невозмутимым и спокойным.

– Меня это нисколько не смущает, – солгала она.

Похоже, Рорк усомнился в этом ее заявлении, но тут появился Сэм, и Джейд поняла, что чувствуют осужденные на казнь, когда получают известие об отсрочке исполнения приговора.

Вяло пополз прежний общий разговор, а Джейд гордилась тем, как ей удается вести себя почти непринужденно. Впрочем, мелькнула горькая мысль, что же удивительного? В конце концов она практиковалась в этом всю жизнь.

Теперь Джейд приходилось совершать чудеса эквилибристики. Как в цирке артисты ходят под куполом, жонглируя факелами, так и она «балансировала» на канате, натянутом между подготовкой к распродаже коллекции Мэри Хэррингтон и консультациями по проекту Рорка, при этом неизменно посвящая выходные приезжающей из школы Эми. Иногда казалось, что в сутках не хватит часов, столько дел было намечено на каждый день. К счастью, Сэм согласился отложить свадьбу – пока не закончится аукцион.

Ситуация существенно осложнялась тем, что Джейд была во власти влечения к Рорку Гэллахеру. И ничего не могла с собой поделать.

Бывало, он делал наброски, вносил в чертежи поправки, как того в очередной раз требовала заказчица, а сама она, Джейд, ничего не видела перед собой, кроме его рук, которые когда-то ласкали ее. И несмотря на свое глубокое чувство к Сэму, несмотря на сознание порочности влечения к Рорку, несмотря ни на что, Джейд хотела его.

Если бы Сэм не был так занят своим бизнесом, если бы он почаще вмешивался в работу над проектом, она не была бы вынуждена столько времени проводить с Popком наедине.

В жизни появилось, правда, одно светлое пятно: Нина Грэйс, как и обещала несколько лет назад, открывала на Западном побережье филиал своего агентства. Как она сообщила Джейд по телефону, в ее планы входило ежемесячно проводить в Сан-Франциско неделю.

Джейд встретила Нину в аэропорту.

– Я так без тебя скучала!

– Ну, уж не больше, чем я без тебя, – призналась Нина, обнимая Джейд.

– Ты можешь жить у меня столько, сколько пожелаешь, – сказала Джейд, когда они вышли из здания аэропорта. – Эми всю неделю в школе, Эдит в будние дни на несколько часов уходит помогать детским приютам, так что в доме пусто.

Они уселись в «мерседес», на котором ездила Джейд.

– Эдит занимается благотворительностью?

– Хозяйство мое она по-прежнему ведет, к тому же Эми дома только на выходные. У Эдит масса свободного времени. Ты ведь знаешь, как она обожает детей. А эти сироты от нее просто без ума.

– Может, все-таки стоило бы Эми ежедневно брать домой?

Джейд удивленно посмотрела на нее.

– После того, что я говорила тебе о Рорке?

Боже, а если Сэм привезет его ко мне домой или того хуже, сам зайдет неожиданно, чтобы обговорить какие-нибудь подробности проекта? А если они с Эми наткнутся друг на друга?

– И что из этого? Может, пора избавиться от параноического страха, что Гэллахеры заберут у тебя дочь? Потом, даже если и Рорку взбредет в голову что-нибудь подобное, Сэм этого не допустит.

– Я не хочу говорить о Рорке, – твердо сказала Джейд. – И вообще, это вопрос спорный, потому что Эми обожает свою школу.

В какой-то степени это соответствовало действительности. О чем Джейд умолчала, так это о том, что учителя и врачи из школы уже предложили перевести Эми в обычную городскую школу. Именно этого как можно дольше пыталась избежать Джейд, хотя сознание собственной вины терзало ее.

– Есть еще один момент, – продолжала она, – помимо непосредственной подготовки ближайших торгов, я пытаюсь сейчас заложить основу запасников своей фирмы, а это требует постоянных разъездов. Я ведь решила специализироваться на восточных художественных раритетах, в основном на поделках из жадеита.

– Отличная идея. Надеюсь, твое известное имя – Джейд[16] – благоприятно повлияет на успех предприятия.

– Сэм тоже так считает, да и я с этим согласна, хотя все дело в том, что я издавна пристрастна к этому камню. А здесь, в Сан-Франциско, на нашем «рынке жадеита» самые прочные позиции у Гампса и других опытных дилеров.

Поначалу, конечно, мне привередничать не пристало. Благодаря Мэри Хэррингтон, которая в завещании поручила мне распорядиться ее коллекцией, я разжилась некоторым богатством, вроде традиционных полотен европейских мастеров.

Что-то уже продано, на вырученные комиссионные я смогла снять помещение в одной галерее, пригласить экспертов.

Последние аукционы Джейд вызвали у ведущих аукционеров Сан-Франциско вполне объяснимое раздражение. Те, с кем она соперничала на «фронте восточного искусствам, пеняли на то, что она использует славу супер-фотомодели для ажиотажа вокруг своих аукционов. Другие считали, что она должна замкнуться в «восточных рамках» и продать им все свои европейские приобретения.

К счастью, Джейд никогда не, скрывала намерений иметь собственное дело и уже давно сообщила Джейсону Ремингтону о том, что увольняется. Он даже пожелал ей всяческих успехов.

Правда, это было еще до того, как два лучших сотрудника его фирмы высказали пожелание уйти работать к Джейд.

– Может, когда клиенты сами будут приходить к тебе с предложениями, поездок потребуется меньше? – осторожно предположила Нина.

– Разве я не мечтаю об этом? Но пока непохоже, чтобы такие времена наступили. Так что пока я в Китае, Японии и Гонконге провожу дней почти столько же, сколько дома, Эми лучше быть в этой школе.

– А я вспоминаю времена, когда ты считала, что ей лучше быть дома, – заметила Нина.

Джейд ничего не ответила. Нина была чересчур права. К тому же ее дочь становилась с каждым днем все неуравновешеннее. В последнее время несколько школьных друзей Эми оставили занятия в Академии Лунной Долины и перешли учиться в обычные городские школы. Не удивительно, что и Эми теперь хотела жить с мамой в Сан-Франциско.

Джейд терпеливо объясняла дочери, что очень занята на работе, что времени у нее мало и так далее. Но Эми, которая была не расположена выслушивать никаких отговорок, теперь в выходные дни чаще всего дулась и молчала.

– Я привезла тебе подарок, – однажды в такое мрачное воскресенье сказала девочке Джейд.

Начиная с первой своей поездки в Кению, она никогда не возвращалась домой с пустыми руками. Раньше в качестве сувениров выступали незамысловатые безделушки: то розовая ракушка, то пустой кокосовый орех с вырезанной на нем обезьяньей мордочкой, то пластмассовый Кинг Конг, карабкающийся на Эмпайр Стейт Билдинг.

Теперь же подарки становились все дороже и дороже. Но если мелькала мысль, что она попросту пытается откупиться от дочери за недостаток внимания, то Джейд уговаривала себя не обращать на это внимания.

Эми раскрыла коробку и достала оттуда куклу фирмы мадам Александр. Кукла была одета в традиционный русский наряд, черные кудрявые волосы – точь-в-точь как у Эми – были убраны под красную бархатную шапочку. Малюсенькие черные кожаные туфельки украшали ножки, руки куколки были спрятаны в пушистую белую муфту. Такой красоты игрушку Джейд еще не видела в своей жизни, и хотя, конечно, для маленькой девочки этот подарок был слишком дорогим, Джейд не смогла устоять, чтобы не купить его.

– Я хотела новую Барби, – сказала Эми и отложила потрясающую куклу, едва взглянув на нее.

– Но эта куколка гораздо лучше, – возразила Джейд. – Посмотри, какие прекрасные голубые глазки у нее, они выглядят совсем как твои, а эти ресницы...

– Она скучная. Она ничего не может делать.

– Она может делать все что угодно. Если ты воспользуешься своей фантазией. – Джейд начинала терять терпение. Сев в самолет в аэропорте Кеннеди, она не выпускала коробку из рук, чтобы ничто не повредило новой игрушке. Всю дорогу ей просто не терпелось увидеть восхищенное личико Эми, когда та развернет подарок.

– Мама, новая Барби-астронавт продается в космическом скафандре, у нее есть настоящий американский флаг и оуки-токи[17].

Надув губки, Эми отвернулась, отказываясь даже смотреть на мать. Джейд вздохнула. Она прекрасно понимала, что дело вовсе не в кукле, а в желании Эми жить не в школе-интернате, а дома. Джейд чувствовала, что самый дорогой и любимый ее человечек становится жертвой многолетней игры.

Беда не приходит одна. В довершение ко всему Джейд получила очередное известие из Оклахомы: Белл, недавно опять помещенная в наркологический санаторий, сбежала оттуда. Главный врач уверял Джейд, что полиция работает вовсю, найти Белл – просто дело времени. Мать ее всегда вела себя как инфантильная школьница, а из медицинских учреждений она сбегала с завидным упорством. Но каждый такой случай ужасал Джейд, каждый раз она боялась, что полиция найдет ее уже мертвой.

Все больше и больше страшило Джейд то, что крепкое полотно, которое она ткала всю жизнь, вот-вот разойдется по ниткам. Для этого достаточно было, чтобы какая-то невидимая рука надорвала одну нить. И когда Джейд становилось невмоготу, когда она не могла справиться с переполнявшими ее чувствами, она бросалась в работу.

Только в работе она обретала уверенность в себе.

– Тони Ди Анджело согласился сделать фотографии для каталогов, – сообщила Сэму Джейд. Ди Анджело – это уже половина успеха.

Фотограф был знаменит портретами сильных мира сего, людей богатых и знаменитых. А именно такую публику ожидала увидеть у себя на аукционе Джейд.

– Каталоги? Во множественном числе?

– Разве я не говорила тебе? Я решила, что единственный способ управиться с этими сокровищами, это проводить торги три дня: в первый день – мебель, во второй – картины, в третий – предметы прикладного искусства.

– В этом что-то есть.

– Да выбора в сущности нет – или так, или тридцатйшестичасовой марафон. Восемь сотрудников целый месяц составляли перечень экспонатов. Слава Богу, что существуют компьютеры.

Я уже договорилась с отелем, они на три дня отдают мне зал. А для приезжих покупателей я зарезервировала целый отсек в этой же гостинице.

– Здорово придумано. Птички в клетке, к тому же во власти твоего обаяния. – Сэм вдруг нахмурился. – Но ведь понадобится охрана. Я могу прислать тебе своих людей на целую неделю.

– В этом нет необходимости. Я обратилась в фирму, услугами которой обычно пользуется Ремингтон. Это дорого, но стоит того.

– Я вижу, ты чувствуешь себя на коне.

Его суховатого, слегка даже обиженного тона Джейд не заметила.

– Надеюсь, так и есть. Знаешь, я иногда вскакиваю посреди ночи, в очередной раз вспомнив о чем-нибудь. Кстати, я говорила тебе, что мы сняли дом Мэри на видеопленку?

– Нет. А зачем?

– Это идея Тони. Он решил, что помимо обычных цветных фотоиллюстраций в каталоге нам следует запечатлеть на видеопленку каждую комнату в особняке, чтобы создать общее впечатление о коллекции. Конечно, каждый экземпляр в ней уникален. Но, по-моему, стоит увидеть своими глазами, как это увидела я, все это изобилие и роскошь на столах, на полках, на стенах.

Это подстегнет интерес покупателей.

– А также алчность.

– Точно.

Джейд усмехнулась.

– Тебе кто-нибудь говорил, как ты хорошеешь, когда говоришь о деньгах? – неожиданно спросил Сэм.

– Вообще-то, мне очень давно никто не говорил, что я красива, – печально вздохнула Джейд. – А любовник мой чертовски занят. Бизнесом.

Сэм поцеловал ее волосы, вдохнул их свежий аромат.

– Он, наверное, безумно глуп, этот парень, – сказал Сэм и нагнулся, чтобы поцеловать ее. В этот момент раздалась телефонная трель.

– Не подходи, – шепнул он, легонько покусывая ее шею.

Но Джейд так и напряглась в его объятиях.

Телефон все звонил.

– Пожалуй, я послушаю, кто это. Сейчас самое горячее время. Боюсь пропустить что-нибудь важное.

Джейд не сказала, конечно, что весь день сидит как на иголках, ожидая известий о Белл.

– Алло! – Ее плечи опустились. – Да, конечно, – бесцветно сказала она. – Спасибо за звонок. Да. Я отправлюсь завтра же утром.

Повесив трубку, Джейд повернулась к Сэму и уткнулась лбом в его грудь. Она будто хотела насытиться силой и уверенностью этого человека.

Известие о матери было одновременно и хорошим, и плохим. Хорошо, что Белл нашли живой, плохо, что ей пришлось сделать операцию, наложить массу швов из-за автомобильной аварии, в которую она попала.

– Сэм, ты, конечно, возненавидишь меня, но...

– ..Но ты отменяешь нашу поездку в горы на уик-энд, – закончил Сэм. Ему пришлось подавить досаду и огорчение; он напомнил себе, что любит эту женщину со всеми ее причудами, включая работоманию.

А ведь он отложил деловые переговоры, примчался, преодолев три тысячи миль, чтобы провести с Джейд два чудесных дня! Впрочем, удивлен он не был. Уже не в первый раз их планы рушились из-за неожиданных таинственных поездок Джейд. Поездок, которые она категорически отказывалась обсуждать. Иногда говорила просто – «Мне надо ехать», иногда – «Уехать по личному делу», а иногда вообще не утруждала себя никакими объяснениями. И все же Сэм убеждал себя, что когда-нибудь Джейд доверится ему и откроет свой секрет.

Сейчас Джейд, конечно, видела, как он огорчен. Она погладила его по щеке, загорелой и обветренной во время полетов на личном одноместном самолете.

– Обещаю, как только торги закончатся, я устрою нам с тобой дивный уик-энд.

А Сэму хотелось накричать на нее. Вытрясти из нее ответ, что – или кто? – был ей важен больше, чем он. Он жаждал узнать – «Куда, какого черта, ты едешь? Зачем?» Однако прекрасно понимал, что с Джейд такой фокус не пройдет. Так что не задавай вопросов, старина, или она уйдет из твоей жизни, твердил он себе.

Но любовь, несмотря ни на какие разочарования и обиды, продолжала жить. Сэм обнял Джейд.

– У нас есть время пообедать вместе?

– Если честно, – мягко шепнула она, – есть мне не очень хочется. А тебе?

Джейд жила как бы в нескольких ипостасях – любящей матери, предприимчивой деловой женщины, сногсшибательной красавицы. Сэм любил ее всякую. Но именно такая женщина, которая смотрела на него сейчас, мягкая, беззащитная, владела его сердцем в первую очередь.

Взгляд ее сейчас звал за собой, звал предаться любви, и Сэму показалось, что ей не просто хочется окунуться в волны чувственности, ей это необходимо.

Не говоря ни слова, он взял Джейд на руки и понес наверх, в спальню, где хотя бы на короткое время сумел изгнать терзавших ее злых духов и демонов.

За день до начала аукциона Джейд все-таки решила отдохнуть; она сидела дома, стремясь унять волнение пересаживанием комнатных гераней.

В небольшую оранжерею неожиданно вошла Эдит.

– К вам пришли, Джейд, – с удивлением сказала она. Гость был Эдит незнаком, прежде он в доме не бывал.

Не Сэм и не Нина.

– Кто же это, Эдит? – вытирая руки, спросила Джейд. Одета она была явно не для приема посетителей – узенькие шорты и свободная майка.

– Это я, – раздался знакомый голос, и за спиной Эдит появился Рорк.

Джейд побледнела – такова была ее первая реакция. В следующее мгновение она быстро посмотрела наверх: дверь в комнату Эми была закрыта, сегодня четверг, девочка в школе, слава Богу.

– Может быть, приготовить для вас и вашего гостя чай со льдом и с лимоном? – предложила Эдит, вглядываясь в лицо Джейд. Разумеется, она не могла не заметить ее реакцию на появление Рорка.

– Нет, благодарю вас, Эдит, – выдавила Джейд. Сухие губы едва слушались ее. – Мистер Гэллахер зашел ненадолго.

Эдит ушла в глубь дома. Джейд повернулась, с трудом заставив себя посмотреть Рорку в глаза.

– Вот это сюрприз, – сказала она.

– Прошу прощения, что побеспокоил тебя дома, – заговорил Рорк. – Но необходимо, чтобы ты одобрила некоторые поправки. Все дело в лестнице и в противопожарной безопасности. Я не застал тебя ни в офисе у Сэма, ни в твоей конторе в галерее искусств, вот и решил зайти сюда В общем, внутренняя лестница в том виде, как ты предлагала, слишком узка, не отвечает требованиям безопасности. Но, может, ты согласишься с изменениями, которые внес я? Собственно, с этим я и пришел.

Джейд взяла у него чертежи и наброски, разложила на стеклянной поверхности столика. Руки ее были перепачканы землей для комнатных цветов.

– О, свободнонесущая?

– Да, открытые ступени зрительно расширяют пространство. Материал – тонированная сталь. Красная.

– Интересно. Но почему именно красная?

– Давай ты не будешь ничего решать, пока своими глазами не увидишь. В конце концов, если тебе так уж не нравится цвет, можно перекрасить.

– Похоже, в этом что-то есть, – пробормотала она, перебирая наброски.

– Значит, завтра – большой день?

– Извини, что? – подняв глаза от чертежей, Джейд увидела, что Рорк смотрит на нее тем знакомым взглядом, от которого дыхание перехватывает.

– Я про аукцион.

– О! – Жуткое нервное напряжение так и пульсировало в ней; изо всех сил она пыталась отвести глаза от его губ, но не могла... – Да.

Завтра начало.

– Нервничаешь?

– Ужасно.

Вслух они говорили о делах, а про себя – совсем о другом. Их глаза начали свой разговор – на таком знакомом обоим языке – Ты, как всегда, будешь великолепна. – И вдруг Рорк словно переключился. – Интересно, как долго ты сможешь разыгрывать это представление?

– Какое представление? – едва владея голосом, откликнулась Джейд. – Не понимаю, о чем ты говоришь.

Ей сейчас просто необходимо было сбежать от пристального взгляда Рорка. Она встала с кресла и отошла в дальний угол открытой оранжереи Полуденное солнце превратило ее волосы в медный поток с вкраплениями золотых нитей.

– Поправки твои я принимаю. Чем больше я думаю над ними, тем больше мне нравится идея тонированной стали. Красная лестница...

– Да черт с ней, с лестницей – Рорк быстро подошел к ней, взял за плечи. – Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю. Я говорю о том, как ты притворяешься, что мы с тобой прежде не существовали, что не было ничего...

– Рорк, я прошу тебя. Ты женат.

– Спасибо, я знаю, – сказал он.

А про себя подумал, что недолго осталось жить его браку. Он обречен на крах. И хотя он с самого начала знал, как предана Филиппа отцу, все же не подозревал, насколько сильны эти чувства. Невыносимым оказался факт, что Филиппа ставила Ричарда Хэмилтона всегда на первое место в своей жизни. Все остальное – потом.

Даже муж. Скорее, особенно муж.

– Но это ничего не меняет, – сказал Рорк. – Я все равно хочу только тебя. Так же, как ты – меня.

– Нет. Я – нет, – выпалила Джейд. Но голос ее дрожал, ведь Рорк был сейчас так близко, а ее влечение к нему так сильно и безрассудно.

– Нет? Нет? – Рорк до боли знакомым движением провел руками по ее спине, от лопаток до бедер. – Что, и ты смотришь на него, так же, как смотришь на меня? – тихо спросил он.

– Я вообще не смотрю на тебя. Не хочу. Не хочу ни смотреть, ни... тебя.

Сказав эти слова, Джейд содрогнулась, ей почудилось, что ее сейчас поразит громом небесным, такой жуткой была эта ложь.

– Неужели? – Губы Рорка изогнулись в мягкой улыбке. – Может, мы все-таки проверим это, а?

Во рту у Джейд все пересохло. Она лишилась дара речи.

А Рорк тем временем наклонился к ней, и в глазах его она увидела тот огонь, которому, знала, воспротивиться не сможет. Более того, она и не хотела противиться ему. Просто стояла неподвижно, не в состоянии ни двинуться, ни слова сказать. Единственное, что ей удалось, это уговорить себя остаться пассивной. Может, тогда Рорк поймет, что какой-то случайный поцелуй ничего не значит для нее. Что сам Рорк ничего для нее не значит...

Но Джейд не была готова совладать с чувствами, которые влил в нее через этот поцелуй Рорк. И ее руки, которым следовало оттолкнуть его, уже не подчинялись разуму. Они обвили его торс, пальцы вцепились в рубашку.

А Рорк скользнул уже под ее просторную футболку, провел по обнаженной спине, лаская кожу уверенными движениями.

– О Боже, какая ты...

Он привлек ее к себе ближе, крепче, и Джейд неожиданно ощутила грудью, животом, бедрами мускулистое мужское тело. И чувственный голод., жаркий и первобытный, охватил ее. Он соблазнял, искушал, звал ее к той кромке, на которую стоит только ступить – и сорвешься вниз.

Эротические картины – яркие, красочные, влекущие – заполонили разум. И Джейд ожила, будто проснулась. Каждая ее клеточка теперь алчно требовала прикосновения мужских рук, каждая пора жадно наполнялась страстью, скрываемой так долго. Это было жутко. И прекрасно.

Рорк погрузил пальцы в пышную гриву ее волос, перебирая их, будто огнем горящие песчинки. Запах женщины дурманил ему голову, страсть закипала в нем, угрожая смести все преграды.

Он хотел, чтобы эта женщина лежала перед ним нагая и жаркая, он жаждал кожей ощутить горячий атлас ее тела, мечтал слышать ее стоны и крики, когда он возведет ее на вершину сладострастия, ему не терпелось, чтобы эти тонкие руки ласкали и дразнили его, хотелось, чтобы оба они довели друг друга до безумия, до умопомрачения. Рорк хотел Джейд, хотел всеми живыми волокнами человеческого существа. – Боже, как я хочу тебя, – прохрипел он, касаясь ее губ. – Здесь. Сейчас. Сию минуту, пока ни один из нас не пришел в себя.

Он расстегнул молнию на ее шортах и погрузил руку в теплый шелк трусиков. Ее лоно было уже горячее, бархатно-влажное, готовое принять его.

– Нет. – Джейд вдруг в ужасе рванулась.

Жаркие нити страсти натянулись и лопнули. Не дав Рорку опомниться, Джейд выскользнула из его рук. Застегнула дрожащими пальцами шорты. – Пожалуй, тебе надо идти.

– Да что же это за наваждение такое? – изумился Рорк. – Ты можешь отрицать на словах все что угодно, Джейд, но то, что было у нас с тобой – и до сих пор есть – это реальность, Джейд, пойми! И эта реальность не отпустит тебя, даже если ты этого очень захочешь. Я хочу тебя.

Ты хочешь меня. В чем же дело?

– Желания недостаточно. – Все еще дрожащими руками Джейд поправляла волосы. – Кроме того, я уже говорила, ты женат, Рорк.

– Но минуту назад ты и думать не думала об этом.

– Да. Ты прав. – Она глубоко, судорожно вздохнула. – Я потеряла контроль над собой, – призналась она. – Но это было чисто физическое влечение. Секс в чистом виде. И не более.

В ответ Рорк лишь недоверчиво поднял брови.

Не более чем секс? Всматриваясь в искаженные черты ее лица, он думал, а понимает ли сама Джейд, что здорово ошибается. В чистом виде секс, примитивная половая потребность было то, что связывало Рорка и его жену Филиппу. Ни улыбки, ни вздоха. Никаких эмоций. И, конечно, никакой любви. В их жизни были только совокупления: распутные, похотливые, изощренные половые сношения, такие, что порою даже Рорк, который не без оснований считал себя изысканным любовником, вздрагивал от того, к чему принуждала его в постели Филиппа. Грубая, животная похоть – это все, что могла дать ему жена.

Близость с ней утомляла, изматывала, а наслаждение едва ли можно было назвать острым. А последние встречи с женой вообще вызвали пугающе слабые ощущения, если вообще он испытал к ней влечение. Как это было непохоже на ту страсть, которую только что возбудила в нем Джейд.

– Я серьезно говорю, – настаивала Джейд. – А потом даже если бы это и было не так, хотя этого не было, я... я никогда не оставлю Сэма.

– Вот сколько значат для тебя его деньги! И это после того как ты своими руками сколотила себе состояние? Господи, Джейд, да сколько же денег тебе надо, чтобы выдавить из себя Гэллахер-сити?

– Деньги Сэма меня не волнуют, – вспыхнула она. – Я его люблю. И никогда не причиню ему боль.

Рорк сложил руки на груди.

– А мне вспоминаются дни, когда ты говорила, что любишь меня.

– Я думала так. Но это было давно. Когда я еще не чувствовала разницы между любовью и физическим влечением. Я люблю Сэма, – повторила она. – Люблю так, как никогда бы не смогла любить тебя.

И это была правда. Рядом с Сэмом Джейд ощущала покой и уверенность. А с Рорком она будто катилась в преисподнюю.

Рорк не знал, чего ему сейчас хочется больше – свернуть ее прелестную шейку или распластать прямо на полу, заставить ее стонать, извиваться от сладострастия и утолить, наконец-то, свой голод. Похоже, и то, и другое доставило бы ему сейчас величайшее наслаждение.

Но он просто молча развернулся и ушел. Оставив ее в одиночестве. В трепете. В отчаянии.

Глава 19

Интерес к наследству Мэри Хэррингтон собрал покупателей из всех уголков Земли. На лимузинах, такси, личных автомобилях, а кто и пешком, прибывали они к дверям отеля «Фэйрмонт». По широким лестницам с позолоченными перилами из зарезервированных номеров тоже спускались гости. Все направлялись в большой бальный зал гостиницы. Перед началом аукциона предусмотрен был еще и фуршет.

Здесь собрались игроки самого «тяжелого веса» – владельцы частных коллекций, готовые дорого заплатить, чтобы пополнить свои богатства раритетами из знаменитого «восточного клада», как все величали добро старухи Хэррингтон. Толпа была эклектична, как коллекция дилетанта: кинозвезды и отпрыски королевских семей сидели рядом, арабские шейхи, разбогатевшие на нефти, толковали о своих делах с техасскими магнатами, японские предприниматели обсуждали с завсегдатаями Уолл-стрит цены на нью-йоркскую недвижимость.

Пятьсот предполагаемых покупателей аукциона внесли по тысяче долларов в благотворительный фонд, который недавно учредил Сэм Сазерленд. Значит, почти полмиллиона долларов принадлежит теперь будущему летнему лагерю для детей с пороками физического развития. Идея благотворительного ланча принадлежала Сэму.

Джейд, знавшая, что все это из-за его любви к Эми, тронута была до слез, когда он впервые высказал такое предположение.

Накануне аукциона Джейд спать не могла. В конце концов она отбросила все попытки уснуть и еще до рассвета прибыла в отель, где ранние утренние часы провела в окружении потрясающей красоты сокровищ, придирчиво сверяя – в который раз! – списки и перечни.

Напряженность, нависшую в зале перед началом этого грандиозного мероприятия, можно было, наверное, пощупать руками.

Пока собирались гости, пока шел благотворительный ланч, будущие соперники с притворной сердечностью раскланивались, обменивались впечатлениями от дивных фотографий в каталоге Тони Ди Анджело. Покупатели делали пометки на полях, приглядывались, прикидывали. Ведь каждый уже припал сердцем к какой-нибудь безделушке. Некоторые переговаривались, некоторые обменивались мимолетными «дружескими» поцелуями, но тут же расходились в стороны, будто и не были знакомы.

Наконец, огромные двойные двери распахнулись, и все изысканные, сдержанные манеры, которым с детства учили посетителей, улетучились как дым. Будто по выстрелу стартового пистолета они заняли кресла в зале.

Идя к подиуму и оглядывая зал, Джейд прикинула, сколько же собралось здесь людей. Зал был полон. Все сидячие места заполнились за пару минут. Тем, кто замешкался, пришлось выстраиваться вдоль стен. Народу было больше, чем во всем Гэллахер-сити, показалось Джейд. И эта мысль вдохновила ее, доказав, какой же путь она прошла.

Шепоток и гул в зале смолкли, когда Джейд поднялась на подиум красного дерева. Предвкушение было написано на каждом лице. Атмосфера была наэлектризована так, что Джейд будто слышала сухое потрескивание в воздухе.

– Леди и джентльмены, добрый день, – приветствовала она аудиторию, после чего кратко обрисовала коллекцию Мэри Хэррингтон, рассказала о ее создании и о замечательной хозяйке всех этих прекрасных вещей. – Итак, мы начинаем.

Джейд поддерживала гонку долларов на немыслимой скорости. Предполагая немалый ажиотаж на аукционе, она наняла помощников-наблюдателей вдвое больше, чем обычно: несколько молодых женщин в серых костюмах должны были следить за жестами покупателей, которые могли выпасть из внимания Джейд. А изо всех уголков зала так и летело – я даю больше, выше, еще больше, еще выше. Ее предусмотрительность сослужила добрую службу.

Во второй половине дня было продано уже более сотни предметов мебели, и среди них удивительный покрытый красным лаком шкафчик, принадлежавший когда-то Консуэло Вандербильт – герцогине Мальборо; два шкафчика-близнеца китайской работы с декоративными панно на дверцах, где были изображены аисты, горы, травы; корпуса шкафчиков были расписаны орнаментом, замочки в дверцах были с «секретом»; ритуальный стол, инкрустированные жадеитом и перламутром.

После короткого перерыва, во время которого подавали канапе, шампанское и чай, торги возобновились – и продолжались до позднего вечера. Джейд даже не помнила, спала ли она в первую ночь. Казалось, только сомкнула глаза, и уже пора было начинать второй день аукциона.

Разгоряченные ажиотажем предыдущего дня, покупатели ярко показали, что же такое «аукционная лихорадка» – недуг опасный и заразный. Они отчаянно, с яростью бультерьеров сражались за древние китайские свитки-картины и за японские панно и ширмы.

В третий, заключительный, день торгов мелькали уже астрономические цены. Публика билась за восьмисотлетний корейский селадоновый флакончик, принадлежащий династии Корио, за редкостной красоты резную жадеитовую пряжку, за очаровательную семейку вырезанных из слоновой кости собачек (XIX век), за фарфоровое ручной росписи блюдо, специально предназначенное для подачи на стол карпа.

Карп фигурировал еще в одном лоте. Демонстрируя публике японский расшитый тончайшей металлической нитью шелковый халат, на спине которого красовались играющие блестками среди прозрачных вод рыбы, Джейд информировала аудиторию, что карп являлся на Востоке символом силы, смелости и стойкости.

Страсти разгорались сродни старой родовой вражде. А к концу торгов эмоции, казалось, достигли предела. Двое особо отчаянных гостей чуть ли не подрались на кулачках (борцы, правда, немедленно были удалены из зала корректными и могучими охранниками). Другой незадачливый покупщик в порыве раздражения покинул зал, когда не сумел отыграть, бело-голубую чашу из храмовой утвари с ручками в виде слоновых голов, относившуюся к эпохе династии Юань.

Лакированная шкатулка для драгоценностей, изнутри отделанная перламутром, а сверху расписанная драконами, ушла за восемь тысяч долларов; золотисто-красный лакированный китайский ящичек для игральных карт был продан за тридцать пять тысяч долларов; серебряная чаша, датированная годами царствования династии Мин, обошлась покупщику из Японии в двадцать тысяч, а сногсшибательная шестифутовая бронзовая пагода, украшенная шлемом Токагавы, обожествленного властителя эпохи Эдо, потянула на все двести семьдесят пять тысяч долларов. Эта сумма более чем в два раза превышала ту, которую десять лет назад отдала за пагоду Мэри Хзррингтон, и на пятьдесят тысяч долларов превзошла стартовую цену на этом аукционе.

К моменту, когда последний лот – фигурка придворного вельможи династии Мин, вырезанная из целого куска природного зеленого жадеита – был продан анонимному покупщику, связавшемуся с аукционом по телефону, Джейд была измотана до последней степени.

– Просто не верится, что всему конец, – простонала она, скидывая туфли и валясь на диван. Эти три дня она работала в лихорадочной гонке, и как ни радовало ее то, что аукцион прошел успешно, прежде всего она ощущала апатию и подавленность.

Сэм, сидя у нее в ногах, принялся массировать гудевшие ступни.

– Что, немного сникла?

Джейд поудобнее устроилась на подушке и закрыла глаза.

– М-м-м, как приятно... Да, ты знаешь, сникла. А как ты догадался?

Сэм пожал плечами.

– Да я сам всегда так себя чувствую, когда наконец свершается большая сделка. Это естественно.

– Наверное, – согласилась Джейд. Его руки волшебным образом снимали ломоту и усталость в ногах.

– Знаешь, ты была бесподобна. Как всегда.

Джейд улыбнулась. Если бы она опозорилась перед всем миром, Сэм, скорее всего, сказал бы те же слова. Но сейчас он говорил правду, она сама знала это. Знала, что была хороша в своей роли. И не просто хороша – великолепна! Даже в «Кроникл» отметили это, особенно восхищаясь тем, как она продавала пагоду.

Но что самое главное, после торгов к ней подошли несколько покупателей и предложили для консигнации кое-что из своих коллекций. А поскольку пополнение запасников – источник энергии для любого аукциона, Джейд не могла быть недовольной. Кроме этого, она получила несколько писем-заявок от искусствоведов и экспертов, работавших в лучших аукционных фирмах мира. Эти люди были не прочь прибыть в Сан-Франциско и устроиться на работу в «Джейд».

Жизнь казалась безоблачной. И все же что-то беспокоило Джейд.

– Странно, – пробормотала она, – такое чувство, будто меня уносит течение.

– Если тебе нужен якорь, готов немедленно предложить свои услуги.

– Якорь, который будет держать меня? Плохо представляю тебя в этой роли.

Сэм, действительно, всегда только подталкивал ее к дерзким шагам, к отчаянным полетам.

– А в какой же роли ты меня видишь?

– В роли мужа, – не колеблясь ответила Джейд. – Теперь, когда аукцион «имени Мэри Хэррингтон» позади, я намерена вплотную заняться приготовлениями к нашей свадьбе.

– Не понимаю, – недоумевал Сэм неделю спустя. – Эми же в восторге от одной мысли о нашей свадьбе. Она может быть прекрасной «цветочницей» на брачной церемонии. Почему ты хочешь, чтобы мы скрывались от мира, как два влюбленных подростка?

– Это нужно Эми. То, что я в результате всей рекламы стала персоной известной, не должно сказываться на ней. Я не хочу, чтобы об Эми кричали газеты, – настаивала Джейд.

На самом деле ее ужасала мысль, что Рорк и Эми могут столкнуться друг с другом. Девочка с каждым днем все больше и больше походила на отца. Те же темные вьющиеся волосы, те же синие глаза, те же жесты, манеры.

Кто-нибудь – Сэм, или того хуже, Рорк, – обязательно заметит это. Маленькая ложь всегда влечет за собой большую, и теперь Джейд обнаружила, что почти безнадежно запуталась в паутине собственных тайн, отговорок, секретов.

– Но Эми будет просто убита, когда ты скажешь, что ей не разрешено присутствовать на нашей свадьбе.

– Это она переживет. (Самой ли ей не знать, как ранимо детское сердце!) Резкий ответ Джейд заставил Сэма с настороженным интересом посмотреть на нее. Он не предполагал, что Джейд вообще в состоянии в чем-либо отказать дочери. Хотя, размышлял про себя он, не разрешала же она Эми жить дома, с мамой, ходить в городскую школу вместе с соседскими ребятами. Неужели Джейд стеснялась своего глухого ребенка?

Нет. Джейд всегда держала что-то в секрете, что-то скрывала, недоговаривала, напоминал себе Сэм. Она была невозможно замкнутым человеком, других таких Сэм в жизни не встречал. Возможно, единственной причиной этого было желание оградить Эми от лишних разговоров. Но как ни хотелось ему верить в это, индикатор «детектора лжи», который с рождения работал в сердце Сэма, то и дело зашкаливало.

Но каковы бы ни были причины, Джейд не из тех, кто меняет свое решение.

– А как насчет маленького компромисса?

– Какого компромисса? – насторожилась Джейд.

– Мы устроим тихую свадьбу – только для близких. Мы с тобой и Эми. Еще Нина, твоя лучшая подруга, и потом ей мы обязаны нашей встречей. Конечно, Эдит. И если ты не будешь возражать, я бы пригласил Уоррена.

Уоррен Бинхэм был не только вице-президентом «Сазерленд Энтерпрайсиз», он был ближайшим другом Сэма еще с детских лет. Более сдержанный в эмоциях нежели Сэм, но такой же добрый и порядочный, этот человек понравился Джейд еще во время их первой встречи.

Предложение Сэма она нашла замечательным.

И сразу же согласилась с ним.

– Как у тебя с предсвадебными переживаниями? – поинтересовалась Нина за неделю до бракосочетания.

Они с Джейд устроили себе девичник «на двоих»: сначала обед в «Л'Етуаль», потом – посещение вернисажа в Норт Бич.

– Имеются в избытке.

– Из-за Рорка?

– Разумеется, нет, – покривила душой Джейд.

– Наш маленький роман уже давно в прошлом.

– Не понимаю, как можно отношения, в результате которых на свет появился ребенок, считать маленьким романом.

Джейд не ответила.

– И Рорк думает, что все в прошлом?

– Да.

«Когда же я перестану выкручиваться и лгать?» – подумала Джейд. Ей иногда казалось, что вся ее жизнь превратилась в мистификацию, сплетенную своими руками.

– Потом, это уже не имеет никакого значения, потому что Рорк женат, – добавила Джейд.

– Насколько мне известно, долго это не продлится.

– Что-то я не слышала, чтобы говорили об их разводе.

– Только из-за того, что ты слишком занятая особа, чтобы быть в курсе всех пересудов. А мне по делам службы приходится бывать на людях, и в «Гарден Корт» я захожу, где всегда на ланч собираются всезнающие кумушки из высшего света. Так вот, они утверждают, что Рорк просто рвется с поводка своей супруги, а сама Филиппа, которая не привыкла в чем-либо себе отказывать, спит с каким-то румыном – отпрыском княжеского рода.

– Слухи, – отмахнулась Джейд.

– Иногда слухи оказываются правдой, – заметила Нина. – Но так или иначе, будет это иметь для тебя значение, если Рорк снова окажется один?

– Нет, – быстро и твердо ответила Джейд.

– И ты уверена, что делаешь сейчас правильный шаг?

– Абсолютно. Я люблю Сэма. И он меня любит. Он даже хочет удочерить Эми. У нас будет настоящая семья.

Норт Бич начинался с шумного поселения прибывших из Чикаго итальянцев. Улицы тогда говорили по-итальянски, видом спорта номер один были итальянские кегли-бочи, американскими сладостями не торговала ни одна лавка После Второй мировой войны усилиями таких людей, как Аллен Гинсберг и Джек Керок возникло новое поколение. Недовольные, разочарованные, бунтари в душе и изгои в жизни – такие люди теперь наводнили эти улицы. На каждом шагу встречались бородатые музыканты, поэты, в кафе и барах декламировали стихи, слушали крутой джаз, курили «травку».

В шестидесятых-семидесятых годах Норт Бич стал своего рода Таймс-сквер в Сан-Франциско.

Теперь кварталы его утопали в неоновых огнях, приглашающих на стриптиз-шоу, в «массажные» кабинеты, в бары-»топлесс», на сборища транссексуалов, на просмотр сомнительных кинофильмов.

Галерея, которую искали Нина и Джейд, находилась на Грант-стрит, то есть в самом сердце квартала «лохматых». Внешний облик улиц еще сохранял признаки традиционного итальянского анклава, но огромное количество вывесок с китайскими иероглифами говорило о том, что лицо любого города меняется быстро и необратимо.

В галерее открылся вернисаж Габриэля Деверо, скульптора из Луизианы – «страны рек и ручьев». Официанты предлагали посетителям коктейли «Кровавая Мэри» вместо традиционного дешевого шампанского, что должно было навести на мысли о благополучии и процветании этого художника.

Деревянные фигуры людей были больше натуральной величины и поражали вопиющей чувственностью. Когда Джейд осматривала скульптурное изображение совокупляющейся пары, ее вдруг пронзило острое чувство вожделения. Женщина сидела верхом на мужчине, который руками обхватил ее широко разведенные крепкие бедра.

Тело женщины было напряжено, изогнуто, голова запрокинута – она, казалось, наяву содрогалась в волнах оргазма.

– Миленько, а? – пробормотала себе под нос Нина.

– Уж во всяком случае реалистично, – откликнулась Джейд. Она взяла стаканчик, предложенный официантом, сделала хороший глоток.

Бармен явно не пожалел для коктейля специй и пряностей Джейд будто охватило огнем, вплоть до кончиков волос. Все это только усилило дискомфорт.

Два часа спустя, уже проводив Нину в отель «Марк Хопкинс», где у нее были свои апартаменты, Джейд все еще не могла избавиться от чувственного возбуждения. Сэм, к сожалению, был в Цюрихе. Нужно проветриться и отвлечься, решила Джейд и поехала на набережную.

Сан-Франциско уже погружался в пелену серого сумеречного тумана. Клубы его катились по всем улицам, превращая знакомые предметы городского пейзажа – фонари, пожарные краны, телефонные автоматы, урны – в таинственные бесплотные тени.

Джейд остановила машину. Ей хотелось взглянуть, как идут дела на участке земли, который все-таки купил Сэм. Старое здание было уже снесено, строительный мусор увезен, по очертаниям нового фундамента можно было догадаться, какое же здесь вырастет сооружение.

Она бродила по стройке, представляя, что здесь уже стоит готовый красавец-особняк, который спроектировал для нее Рорк. Джейд дала волю своему воображению. Снаружи здание будет выглядеть очень утилитарным. Современные внешние очертания, крупная кладка наружных стен, оштукатуренная в разные цвета – серый, блекло-голубой, белый, смелые линии фасада зрительно сделают дом больше, просторнее, чем на самом деле.

Однако Рорк решил нарушить общую мягкую цветовую гамму и сделать на фасаде декоративные, очень простых форм карнизы намеренно ярких оттенков – красного, желтого, вишневого.

По его мнению, это должно наводить на мысли о том, какие страсти будут кипеть внутри этих стен.

Огромные двери, обрамленные блоками толстого стекла, будут сверкать так же, как солнечные блики на воде за оградой набережной. По идее Рорка, солнце вообще должно щедро освещать здание и снаружи, и внутри, но так, чтобы не нарушить драматических событий, какими славен любой аукцион.

Для внутренней отделки стен Джейд выбрала кремово-белый цвет, для пола – черный мрамор.

Предполагалось, что глаз будут радовать неожиданные вкрапления яркого цвета – лилово-синие перила, красные стальные ступени лестницы. Это было задумано Рорком.

– Дело движется.

Гулко прозвучавший в тумане низкий мужской голос, казалось, раздался прямо над ухом.

Вздрогнув, Джейд быстро обернулась и увидела, как из серой пелены тумана к ней приближается Рорк. Шаги его были почти неслышны, будто тигр крадется по мягкому ковру.

– Вот не ожидала тебя здесь встретить.

– А я не ожидал встретить здесь тебя. Я считал, что ты должна готовиться к своей свадьбе.

– Мы с Ниной обедали в городе. Наверное, надо было ехать домой, но что-то привело меня сюда.

– Знакомое чувство.

– Ты часто здесь бываешь?

– Разве ты забыла, что это моя работа? А вообще, да, я частенько заглядываю сюда по дороге домой.

– А я размечталась, какой же здесь будет дом, – призналась Джейд.

– Здесь будет твоя сцена.

– Я понимаю, что это звучит очень эгоистично, но...

– Нет. Именно так – сцена, – негромко сказал Рорк. – Не забывай, Джейд, я видел тебя на подиуме аукциона. Дай тебе молоточек в руку – и ты превращаешься в чертовски потрясающую актрису.

«Да я и без молоточка чертовски потрясающая актриса», – мрачно подумала Джейд В конце концов, ведь удалось же ей убедить Рорка, что она не любит его.

– Здание будет замечательное, я твердо это знаю. Сэм прав – свое дело ты делаешь здорово.

Рорк пожал плечами – Ты оказалась легким клиентом, потому что твердо знала, чего хочешь.

– А был момент, когда ты ставил мне это в укор.

В начале обсуждения проекта они спорили о том, не нарушит ли «священнодействие торгов» яркий солнечный свет, проникающий сквозь прозрачные стеклянные панели, выходящие на набережную. В качестве компромиссного варианта были выбраны матовые стеклоблоки.

Рорк сунул руки в карманы куртки, оглядел – в который раз! – еще пустую стройплощадку.

– Может, тебя это разочарует, но, несмотря на все, что случилось, мне нравится наша совместная работа, нравится, что мы оба – и ты, и я – вкладываем часть себя в наше будущее «детище».

С мучительным чувством вины Джейд подумала об Эми, попыталась отогнать эти мысли – тщетно. Над ледяной водой залива низко носились чайки, охотясь за рыбой, их гортанные резкие крики эхом отдавались от стен скрытых туманом соседних зданий.

– Пожалуй, мне пора домой, – опустив глаза, сказала Джейд.

– Невеста спешит к венцу. – Его голос был сдавлен, как от боли. Подумать о причинах этой боли Джейд не решилась. Ночной бриз растрепал ее волосы, бросив на лицо несколько шелковистых прядей. Рорк осторожно убрал их со лба. – Можно задать тебе деликатный вопрос?

Джейд подняла голову и встретилась с глазами Рорка. Огромные от раздираемых чувств его глаза завораживали Джейд – как всегда. Даже сильнее.

– Я не...

– Ты счастлива? С Сэмом?

– Да. – Это был почти шепот, но это была правда. – Да, счастлива, – чуть громче повторила она.

Рорк глубоко вздохнул.

– Я рад.

– Ты? Правда?

– Похоже, ты удивлена?

Джейд оставалось только пожать плечами. Потом она отвернулась, сделав вид, что ее заинтересовал дальний маяк, освещающий судам вход в залив. «Если бы были в жизни маяки, – печально подумала она, – которые освещали бы будущее».

– Я думала, ты сердишься. Обиделся. Потому что... – Джейд замялась, слова будто не хотели слетать с языка.

– Потому что ты любишь Сэма, а не меня?

Говорить она не могла, в горле стоял комок, лишь кивнула.

– Я сердился. Мне было обидно, – признался Рорк. – Горько, оттого что все у нас с тобой так вышло, обидно, потому что я никогда не понимал, что же изменилось за те чертовы четыре недели между Серифосом и Нью-Йорком...

Но то, что мой брак оказался более чем неудачным, вовсе не значит, что этого же я желаю тебе.

Оба замолчали. Мучительной была эта тишина. Неожиданно Рорк провел тыльной стороной ладони по щеке девушки.

– Надеюсь, Сэм понимает, что он – очень счастливый человек, – пробормотал он. Столько теплоты в его голосе Джейд не слышала со времен Серифоса.

Рорк снова сунул руки в карманы, сделал шаг в сторону. Джейд пошла к машине. Садясь за руль, она все еще чувствовала на себе его взгляд.

Джейд ехала домой, пробираясь по туманным ночным улицам, и все повторяла и повторяла себе, что ее должно радовать, как они расстались с Рорком. После стольких слов, после стольких лет наконец-то они были свободны друг от друга.

Однако такого чувства потери, как сейчас, ей еще переживать не приходилось.

Большинство молодоженов могли бы только мечтать о медовом месяце, который провели супруги Сэм и Джейд Сазерленд в белоснежной, заросшей розовато-лиловой жимолостью вилле в местечке Портизано, на итальянском курорте Амальфи. Сэм и Джейд наслаждались то прогулками по серебристому от лунного сияния пляжу, то солнцем и теплом, то ласковой пеной прибрежных волн.

Они часто и подолгу бродили у моря ночью.

Они занимались любовью где хотели и когда хотели – и на веранде своего уединенного коттеджа, и в прозрачнейшем голубом бассейне в садике у виллы, и на яхте, которую Сэм арендовал на время отдыха, и на огромной ручной работы деревянной кровати...

И если вдруг каменистый берег, теплое солнце, тишина и напоминали Джейд Серифос – и Рорка! – она отбрасывала эти наваждения.

За день до возвращения в Сан-Франциско они сидели за столиком в беседке, увитой ветвями лимоновых деревьев и виноградными лозами Густой, пряный аромат цветов, растущих, казалось, всюду, смешивался с соленым морским запахом, создавая изысканный и соблазнительный коктейль. Джейд всматривалась в бесконечную синеву моря; где-то на лазурных волнах скользила яхта, белоснежный ее парус трепетал на ветру.

– Счастлива? – наклонился к ней Сэм, сжал ее руку.

Джейд улыбнулась.

– Ты читаешь мои мысли. Я как раз силилась вспомнить, была ли в жизни так безмятежна и радостна.

Наслаждаясь теплым солнцем, Джейд вытянула ноги, положив их на соседнее кресло, полюбовалась своим загаром. Кожа ее приобрела мягкий золотистый оттенок, но по сравнению с публикой, населяющей курортный городок в разгар сезона, она была просто бледной.

В Портизано, похоже, никого не волновали ни морщины, ни солнечные ожоги. Нагота здесь была излюбленным фасоном одежды, самым популярным цветом, но не костюмов, а кожи, был цвет красного дерева. Пожилые европейские аристократы чуть ли не с гордостью демонстрировали свои сухие, жилистые тела и подагрические ноги.

А вечерами, нарядившись в туалеты от Валентине и Оскар де ла Рента, они драгоценностями отводили чужие взгляды от своих морщин.

А драгоценностей было предостаточно! И каких! Опытным взглядом аукциониста Джейд безошибочно определяла, что любой из гарнитуров, надетых на пальцы, шеи, в уши, мог бы обеспечить всему третьему миру безбедную жизнь до начала двадцать первого века.

– Я, наверное, могла бы жить здесь вечно, – сказала она Сэму.

– Пожалуйста. Это возможно.

Джейд удивленно взглянула на него – в его выражении лица не было и намека на лукавство или шутку.

– Сэм, что ты, я просто фантазирую. В нашем мире у нас столько обязанностей. Эми...

– Эми здесь очень понравится.

«Справедливо замечено», – подумала Джейд, а вслух сказала:

– А как же работа?

– Я могу управлять своей компанией и отсюда. Или, черт возьми, я могу продать все до последней лавчонки и устроить спокойную жизнь моей красавице-жене и ребенку!

А ведь он не шутит, поняла Джейд.

– Но я не могу делать свою работу на таком расстоянии от офиса.

Сэм пожал плечами.

– Здесь «обитают» такие деньги, что можно смело переносить сюда любой аукцион.

И это тоже правда. Помимо европейских банкиров и предпринимателей, на этот курорт наведывались и люди творческие. Джейд видела среди «отдыхающих» и Франко Дзефирелли, и Гора Видала. А накануне вечером в пляжном ресторане обедала с друзьями Жаклин Кеннеди-Онассис.

– Но мы столько денег вложили в строительство на набережной Эмэбаркадеро.

– Деньги, – откликнулся Сэм. – Деньги.

Хочешь верь, дорогая моя, хочешь нет, но счастья на деньги не купишь.

«Не купишь, – молча согласилась с ним Джейд, – но они чертовски облегчают жизнь».

– Все это прекрасные фантазии, – сказала она. – Давай лучше оставим все как есть.

Никогда Сэм не встречал женщины более непоседливой и неспокойной. Для него лично идея бросить всю эту гонку в бизнесе, всю эту «мышиную возню», обосноваться в тиши, чтобы провести остаток жизни с любимой женой и крошкой Эми, была не только приемлемой, но и желанной.

Но Джейд такой вариант не подходит. Сколько же денег ей хочется заработать? Каких высот, какого успеха ей надо достичь, чтобы наконец избавиться от преследования неведомых темных сил, которые лишают ее покоя?

Сэм хотел обнять ее крепко-крепко, утешить, успокоить, сказать, что он всегда и везде будет защищать ее. Но он понимал, что может этим еще больше разбередить ей душу, поэтому поступил иначе.

– Скажи, ты горишь желанием отправиться сегодня на яхте? – спросил Сэм.

В его глазах была страсть, и взгляд Джейд засветился тем же.

– Пожалуй, – медленно сказала она, потягиваясь и соблазнительно улыбаясь, – но с большим удовольствием я бы вздремнула.

И они ушли в спальню, где и провели весь этот длинный, жаркий безмятежный день.

Много часов спустя, наслаждаясь сладкой истомой, которая всегда охватывала ее после близости с Сэмом, Джейд вдруг – как при вспышке молнии – поняла, что незаметно, чудесным образом, но к ней пришло дивное чувство: она до одури и дрожи в коленках влюбилась в собственного мужа.

Глава 20

Джейд, которая надеялась потихоньку «проскользнуть» через все свадебные мероприятия, однако, не очень удивилась, когда после возвращения из свадебного путешествия обнаружилось, что Нина и Сэм сговорились все-таки устроить прием.

– По крайней мере, вы могли бы что-нибудь попроще придумать, – посетовала Джейд, наблюдая за одетыми в ливреи официантами, которые курсировали по дому, предлагая всем ледяное шампанское в хрустальных бокалах.

– Поверь мне, Джейд, – ответила Нина, – слово «попроще» и норов твоего супруга сочетаются с большим трудом. Ты видишь струнный квартет, что играет в холле?

– Вот именно его я и имела в виду...

– Спешу сообщить, что Сэм сначала собирался пригласить сюда Симфонический оркестр Сан-Франциско. Ты не представляешь, чего мне стоило уговорить его ограничиться несколькими музыкантами. А если бы Глория Штайнем прослышала, сколько женской лести вылила я на твоего муженька, сколько чар употребила, чтобы убедить его, что фонтан с шампанским – это уже перебор, она потеряла бы ко мне всякое уважение.

Джейд взглянула в дальний угол огромной гостиной, где за стойкой хозяйничал лично Сэм Сазерленд. Похоже, он упивался атмосферой праздника.

– Спасибо, что Рорка не пригласили, – пробормотала Джейд, предварительно удостоверившись, что рядом нет чужих ушей.

– Ну, это не моя заслуга. Он был в списке гостей, который составил Сэм, но, как выяснила я у секретаря, Рорк сейчас в Бразилии. Кажется, он собирается браться за проект новой гостиницы в Рио-де-Жанейро.

Как бы там ни было, Джейд была рада, что его нет. И хотя она спрятала свои трепетные и тревожные чувства к нему в самый дальний уголок души, уверенности, что она сможет спокойно общаться с ним иначе, чем по служебной необходимости, не было.

Начались неизбежные поздравления и пожелания новобрачным, к концу которых Джейд стало казаться, что улыбка навсегда застыла на ее лице. Улучив удобный момент, она выскользнула из гостиной и прошла в библиотеку. Ее внимание привлекла забытая на одном из столиков папка с деловыми бумагами из тех, которыми пользовался Сэм. Слова на обложке этой папки были пугающе знакомыми. Разве не их с детства видела она на каждом шагу в городе? Джейд решила поближе рассмотреть эту находку, как вдруг в библиотеку вошел Сэм.

– Вот ты где, – сказал он, – а я уже соскучился.

– Да я вышла только на минутку, дорогой.

– Правда? А мне она показалась вечностью. – Его улыбка исчезла, в глазах мелькнула тревога, потому что он заметил, как бледна Джейд. – Что-то неладно?

– Нет-нет.

Но руки у нее дрожали.

– Ты ведь не сердишься, Джейд? За то, что мы с Ниной тут устроили?

Искреннее беспокойство, немного расстроенное его лицо заставило сердце Джейд сжаться от умиления. Но тревога не проходила. Она взяла в руки папку и будто впервые прочитала вслух:

– Компания «Гэллахер: газ и нефть». Я не знала, что ты и в нефтяном бизнесе сведущ.

А Сэма такой неожиданный поворот в разговоре взволновал еще больше.

– Ты уверена, что ни капли не сердишься?

– Совершенно уверена. Не сержусь. Значит, ты собираешься заняться энергоносителями?

– Да нет. Но Уоррен случайно выяснил, что эта компания из Оклахомы – кстати, слишком уж рассредоточенная – подыскивает дополнительные источники финансирования. Уоррен подумал, что это может заинтересовать меня.

– Ты считаешь, это будет благоразумно?

Учитывая все стычки с экологами, которые устраивают сейчас нефтяные отрасли?

– Но, Джейд, у меня даже и в мыслях не было заливать нефтью наш залив.

Сэм смотрел на нее. Смотрел пристально, пытливо. Джейд с трудом говорила обыденным тоном.

– И тем не менее, я не думаю, что в глазах общественности с твоей стороны это будет удачный шаг.

Она прекрасно понимала, что Сэму ее поведение кажется крайне странным. Ни разу за все эти годы, что они провели рядом, ни разу Джейд не вмешивалась в его бизнес. Да, она была в курсе его дел, он многое рассказывал ей. Обсуждали они и подробности, советовались, но это касалось только рекламной кампании «Тигрицы».

– Ты не хочешь, чтобы я вкладывал деньги в нефть и газ некоего Гэллахера?

– Ну, зачем так? – быстро ответила Джейд. – Я не имею права указывать тебе. Просто считаю, что над этим стоит еще подумать.

Его глаза требовательно искали в ее лице ответа к загадкам. С огромными усилиями Джейд удалось справиться с собой и сохранить невозмутимый вид.

– Черт побери, – пожал плечами Сэм, – да я и не собираюсь бросаться в это очертя голову, – сказал он, откладывая в сторону папку с бумагами.

Джейд от облегчения чуть не застонала.

– А что касается сегодняшней вечеринки... – снова заговорила она, обнимая его за шею.

– О Боже, – перебил Сэм, прижав Джейд к себе, – так я и думал, что ты сердишься.

– Я хотела сказать совершенно о другом. – Она встала на цыпочки и ласково поцеловала мужа. – Это я была не права. Мне следовало сообразить, как важны все эти свадебные церемонии для твоего бизнеса.

– Ты что же, думаешь, из-за этого я и устроил прием? – удивился Сэм и слегка отстранил Джейд. – Да я пальцем теперь не пошевельну ради бизнеса. Джейд, милая, я так счастлив, что мы поженились. Я просто хотел поделиться своей радостью с нашими друзьями.

Открытый, очень контактный человек, Сэм сходился с людьми легко и быстро. Друзей у него было пруд пруди. С другой стороны, Джейд, у которой, конечно, была масса деловых знакомств, никого из тех, кто заполонил сегодня их дом, не могла назвать своими близкими друзьями, за исключением, разумеется, Нины и Эдит.

– Знаешь, как бы ни было, я рада, что вы с Ниной «подстроили» этот сюрприз.

– Может, ты повторишь это и после того как я сообщу тебе, кто только что приехал?

По его взгляду Джейд догадалась, о ком идет речь.

– Твои дети?

– Все трое – собственной персоной. И все трое изнывают от нетерпения скорее высказать наилучшие пожелания их новоявленной мачехе.

– Насколько я знаю Монику, она наверняка уже зовет меня «дражайшей».

После довольно неудачного знакомства Джейд с молодыми Сазерлендами, было еще несколько встреч с ними, но не более дюжины за все это время. И ни одна из них не была хоть сколько-нибудь приятной.

– Наступит день, – сказал Сэм, когда они выходили из библиотеки, – и дети поймут, что за чудесный ты человек.

– Не надо высоких слов, – отшутилась Джейд.

Общий разговор в гостиной замер, когда в дверях ее появилась молодая миссис Сазерленд.

Жадные до острых ощущений, приглашенные переводили взгляды с четы новобрачных на недоброго вида тройку молодых людей, стоящих посреди комнаты. Взгляды этих троих целились прямо на виновников торжества.

– Моника! – воскликнула Джейд, освещая всех самой лучезарной и ослепительной улыбкой, чем владела профессионально. – Адам! И Майкл!

Какой приятный сюрприз!

Общий вздох облегчения прокатился по комнате, когда Джейд обняла падчерицу, не обращая внимания на то, что сама Моника оставалась при этом холодной и неподвижной, как скала. К концу вечера Джейд получила убедительные доказательства их враждебного к ней отношения.

Джейд как хозяйка заглянула на кухню, чтобы посмотреть, как дела с горячими закусками.

Здесь-то Моника и загнала ее в угол – буквально.

– Сдается мне, ты думаешь, что выиграла сражение, – сходу бросила дочь Сэма.

В одной руке она держала зажженную сигарету, в другой – бокал шампанского. Сразу было ясно, что это сегодня не первая ее порция спиртного. Движения ее были порывисты, и когда она наклонилась, чтобы, вероятно, посмотреть Джейд в глаза, шампанское выплеснулось из ее бокала, оставив мокрые следы на подоле платья.

Официанты и кухонная челядь притворились, что заняты своими делами и ничего не замечают.

– Я и не подозревала, что принимала участие в сражении.

Моника долго не отводила взгляд, затем вызывающим жестом швырнула на кафельный пол окурок и раздавила его изящной туфелькой.

– Значит, ты еще и лгунья. Мало того, что потаскушка.

«Это дочь твоего мужа, – твердила себе Джейд, – подвыпившая дамочка».

Моника потянулась за открытой бутылкой вина, стоявшей на кухонном столе, налила доверху свой бокал, вновь закапав свое шикарное черное платье от Билл Блаз.

– Может, тебе уже достаточно? – спокойно поинтересовалась Джейд.

– Чего мне предостаточно, так это тебя, – указывая бутылкой на Джейд, процедила Моника. – Адам и Майкл все уверяют меня, что ты – просто очередная пассия нашего папаши. Но я-то знаю. Я как только увидела тебя, сразу поняла, что ты матерая охотница за золотишком, которая если уж схватит, то намертво.

– Я люблю твоего отца и...

Неверным движением Моника отмахнулась от нее. Прямо перед лицом Джейд мелькнули пальцы с идеальным маникюром.

– Единственное, что ты любишь – это деньги. И не пытайся разубедить меня, потому что всякий знает, что знаменитой и великолепной Джейд движет прежде всего Его Величество Доллар.

– Но это не правда!

– Неужели? – Теперь уже лицо Моники было в нескольких дюймах от Джейд, она явственно ощущала запах алкоголя и табачного дыма.

Тяжелый дух «Пуазон» заполнил кухню ядовитым облаком. – Признайся, Джейд, а вышла бы ты замуж за моего папочку, если бы он был грязным нищим лесорубом, как в молодости?

– Вопрос неуместный, – возразила Джейд, – потому что он не лесоруб. Миллионы были уже при нем, когда мы встретились.

– Что верно, то верно, – Моника двусмысленно, угрожающе усмехнулась. – Но ведь сермяжная правда, Джейд, в том, что тебя интересует исключительно его банковский счет.

Запрокинув голову, она покончила с очередной порцией шампанского.

– И ты знаешь это. И я знаю, – продолжала Моника. – Да любой в Сан-Франциско знает, чего ты добиваешься. Кроме отца. Вот уж воистину – седина в голову, бес в ребро.

Взгляд ее по-прежнему оставался ледяным и неприязненным.

– Интересно, Джейд, какая ты была, затащив впервые моего папашу в постель? Небось прикрыла глазки, стонала, а сама прикидывала, сколько денежек тебе достанется, подсчитывала все, пока он не кончил?

Резкий хлопок – как выстрел – раздался в комнате. Джейд влепила Монике пощечину.

– Если это твой коронный удар, – процедила Моника, – то худо дело. Ты можешь выиграть одно сражение, другое, третье, но в этой войне тебе не победить.

Развернувшись, она удалилась из кухни. А Джейд мучительно думала, что же она скажет теперь Сэму.

На деле вышло иначе. При всей ненависти к Джейд, никто из детей Сазерленда, включая Монику, не горели желанием конфликтовать с отцом.

Шли дни, недели, но не было признаков того, что Моника поведала Сэму о стычке с Джейд.

В надежде, что все угрозы и болтовня Моники – результат хмельного действия шампанского, молчала и Джейд.

– Этому я не верю!

Джейд стояла лицом к лицу к Питеру Спенсеру, владельцу галереи Кэрмел, с которым уже несколько раз имела дело. Недели за две до Рождества Джейд приобрела у одного частника-коллекционера восхитительного Ренуара, которого очень скоро продала Спенсеру. И вот Питер Спенсер явился к ней в офис и обвиняет ее в продаже подделок.

– Не может быть! – настаивала она. – Я приобрела ее из надежных рук.

– «Надежные руки» тоже могут быть обмануты, – заметил он.

– Знаю. И если у меня есть какие-то сомнения, я выставляю гриф «за что купили, за то продаем»[18]. Я взяла за правило делать предпродажную экспертизу, даже если источник надежный и солидный. Так было и с этим Ренуаром – я проверяла картину в лучшей лаборатории; они провели хроматографическое исследование, сделали спектроскопию, рентгеноскопию, проверили абсолютно все.

– Тогда, вероятно, следует проверить лабораторию, – вкрадчиво сказал Спенсер, протягивая Джейд отпечатанное на машинке заключение другой лаборатории.

Она пробежала глазами несколько строк и похолодела.

– Это похоже на какое-то Недоразумение.

При таком расхождении оценок.. – признала Джейд. Голос ее звучал удивительно спокойно, хотя сердце готово было разорваться. Она подошла к своему письменному столу красного дерева, который отыскала в антикварной лавке в Монтрей, и достала чековую книжку.

– Разумеется, я выясню все обстоятельства этого неприятного дела, – пообещала она. – Но уже сегодня готова возместить вам сумму, за которую вы приобрели картину, а также ваши расходы на экспертизу.

– Боюсь, так дело не пойдет.

Серебряной авторучкой «Мои Блан» Джейд уже собиралась заполнить чек, но после этих слов замерла.

– Что значит – «не пойдет»? – пристально глядя на него, спросила она.

Спенсер молчал, изучая свои идеально отполированные ногти. Пауза явно затянулась. Наконец он заявил:

– Думаю, мое молчание об этом мошенничестве обойдется вам, по крайней мере, в четверть миллиона долларов.

– Двести пятьдесят тысяч долларов?! Да это шантаж!

– Возможно. – Его улыбка превратилась в злобную ухмылку. – Но если вы намерены проталкивать на торгах фальшивки, – угрожающе произнес Спенсер, – соблаговолите усвоить, что за это надо платить деньги, моя дорогая.

Джейд была в ярости. Она понимала, что он не блефует. У нее не было иного выбора, кроме как принять его условия. Она заполнила чек на требуемую сумму, про себя поклявшись, что до гроба не позволит этому ужасному человеку даже близко подойти к ее аукциону.

Оставшись одна, Джейд в буквальном смысле слова схватилась за голову – как она могла так попасться?

– Конечно, я не первая остаюсь в дураках, – докладывала она Сэму. – Даже музей «Метрополитен» был, как говорится, схвачен однажды за руку, когда обнаружилось, что их потрясающий кубок Роспилгьози, тот самый, который они многие годы экспонировали в залах Возрождения, вовсе не был сделан знаменитым Бьенвенуто Челлини, а в девятнадцатом веке был сработан Рейнгольдом Вастерсом.

Безусловно, Вастерс – ювелир от Бога, и при этом гениальный мастер подделки, – признала Джейд, – и его работы в наши дни уходят за огромные деньги. Но это не умаляет оплошности музей «Метрополитен».

Потом, конечно, общеизвестный факт, что в Британском Музее много лет простояло надгробие якобы шестнадцатого века – только потому, что англичане «завидовали» Лувру, где стояло точно такое же. Они прекрасно знали, что демонстрируют подделку.

Джейд тараторила, не переводя дыхания.

– А ты слышал о Хансе ван Меегерене, об этом знаменитом голландском фальсификаторе, который во время Второй мировой войны...

– Джейд, дорогая, – перебил ее Сэм, – остановись. Я тебе верю Кого ты стараешься убедить? Меня? Или себя?

– Себя, наверное, – тихо вздохнула Джейд.

Когда повторная экспертиза подтвердила то, о чем Говорил Спенсер, Джейд впала в тоскливое отчаяние. Но при этом разгневалась страшно.

Она не привыкла сдаваться без боя, поэтому наняла частного детектива, который специализировался на кражах музейных ценностей, антиквариате и подделках. Основными его клиентами были страховые компании. Несмотря на репутацию лучшего в своем деле сыщика, он обитал в конторе на одной из улиц района Мишн, где все дома до второго этажа «украшены» уличной графикой. Офис, расположенный прямо над ломбардом, не особенно вдохновил Джейд.

Хозяин его, частный детектив Мики Маклафлин был рыжеволосый человек, с приплюснутым носом, лицо его почти сплошняком покрывали веснушки. Судя по всему он старательно накачивал мускулатуру – от бицепсов буквально разрывались короткие рукава рубашки. Одет Маклафлин был в потертые джинсы и кроссовки, и как ни старалась Джейд представить его завсегдатаем мира антиквариата, ничего у нее не получалось.

Она присела на краешек расшатанного стула; сумочку держала на коленях, можно было подумать, она боится, как бы этот рыжеволосый гигант не отнял ее.

– Да знаю, знаю, – весело сказал он, будто угадав мысли посетительницы, – видок у меня неподходящий. Но поверьте, вы чертовски удачно вложите ваши денежки, если наймете Мики Маклафлина.

– Я наслышана о ваших успехах. И знаю, как бывает порою обманчив внешний вид.

Мики откинулся на спинку кресла, сложил на груди руки и сказал:

– Итак, почему бы вам не поведать, что же привело вас сюда.

Джейд подробно изложила все, что случилось с «ее» Ренуаром, после чего Мики быстро спросил:

– Ну, и кто же ненавидит вас настолько, чтобы устроить такой сюрприз?

– Я полагала, что выразила свою точку зрения достаточно четко, – сухо ответила Джейд. – Совершенно очевидно, что Питер Спенсер – один из участников этой авантюры. Шантаж, подделки... Я хочу нанять вас, чтобы вы достали доказательства этого.

– Спенсера я знаю, – отмахнулся Мики, – и поверьте мне, милочка, он так примитивен и глуп, что не в состоянии подделать даже колоду карт. Поэтому мы возвращаемся к вопросу, который я задал – кто вас ненавидит? Есть ли у вас враги?

Маклафлин налил ей минеральной воды.

Имя Кинлэна Гэллахера пришло» на ум первым, но Джейд чувствовала, что такие методы – не в его стиле. Кинлэн не столько хотел уничтожить жертву, сколько хотел насладиться видом ее крови.

Джейд сделала глоток.

– Не знаю.

Мики пожал плечами.

– Черт возьми, но кто-то же затеял все это.

Однако не волнуйтесь. В мире антиквариата царит порок кровосмешения. Пройти по следам этого мошенничества будет не очень трудно. Много времени не потребуется.

Вопреки опасениям Джейд, Мики Маклафлин подтвердил свою блестящую репутацию. Всего через две недели после того как Джейд выписала Спенсеру пресловутый чек, детектив пригласил ее в бар на Сент-Френсиз Фонтейн, где в уютной кабине она смогла прочитать его сообщение.

– Просто не могу поверить, – откладывая бумаги, сказала она, откинулась назад и уставилась в потолок, стараясь привести в порядок бешеный круговорот мыслей. – Женщина, у которой я приобрела это полотно, училась в колледже вместе с Моникой Сазерленд?! Но как же вам удалось выяснить это?

Маклафлин развел руками.

– У меня есть свои источники информации.

И все они уверяют, что если в один прекрасный день вы свалитесь в воду и станете завтраком для акул, девчонка Сазерленда даже не шелохнется.

Он шумно допил через соломинку остатки бананового коктейля.

– Убийцу-профессионала она нанимать не стала, – задумчиво пробормотала Джейд, – но предприняла не менее надежные действия, чтобы разделаться со мной.

Джейд еще не представляла, какую же сложную сеть сплела Моника, осуществляя свою месть.

– Но как она все это устроила?

– В общем-то, это было несложно, – сказал Мики. – Бывший муж Моники, итальянец, – художник. Вот и весь ответ.

– Несостоявшийся художник.

– Да, все его работы – барахло и халтура, – согласился сыщик. – Но это не помешало парню найти свою золотую жилу в искусстве. По сообщениям моих людей из Интерпола и Таможенной службы, Ник Бранзино ловко наживается на подделках.

– Вы шутите! – воскликнула Джейд. «Бывший муж Моники – мошенник? Неужели и Сэму об этом известно? Скорее всего, нет», – решила Джейд.

– Боюсь, что шутками здесь и не пахнет.

Власти давно пытаются выследить его и поймать за руку, но он ловок и увертлив. Похоже, что ему пособляют местные власти; стоит только полиции подобраться к нему поближе, кто-то предупреждает его – и птичка улетает.

– Но ведь все картины проходят экспертизу, и не одну, – возразила Джейд, которой никак не верилось, что Моника способна на такое дьявольское деяние.

– Один из секретов скандального успеха Бранзино в том, что он, судя по всему, владеет методом «состаривания» холста и красок. К сожалению, еще не все эксперты и лаборатории в состоянии определить это. После тщательной обработки полотна Бранзино начинает махинации с фамилиями: из чьей коллекции работа, кто продавец и так далее. Часто при этом он пользуется именами уже скончавшихся людей, подделывая документы, что именно они продавали эти картины, или прикрывается фамилиями обедневших аристократов, которые не всегда щепетильны, если им посулить энную сумму, но всегда вызывают уважение у покупателей.

– Моника всерьез ненавидит меня, – вздохнула Джейд, выслушав все это.

– Весьма вероятно, – бодро согласился Мики. Но заметив расстроенное лицо Джейд, участливо заметил:

– Надеюсь, это не вызовет осложнений в ваших отношениях с супругом.

Джейд смотрела в окно, где видна была ограда парка, сплошь расписанная местными «талантами» – мексиканскими, колумбийскими, гватемальскими, никарагуанскими художниками-самоучками.

– Нет. Осложнений не будет, – тихо, но твердо сказала она. – Потому что Сэм ничего не узнает.

В тот же день Джейд отправилась к Монике, которая жила на Рашн Хилл. Слуга – сальвадорский мальчишка – сообщил Джейд, что его хозяйка сейчас в саду. Он предложил гостье подождать в гостиной и побежал с докладом к Монике.

– Кого я вижу! – без тени энтузиазма воскликнула та, появляясь в гостиной. – Вот не думала, что у тебя хватит духу прийти сюда – после того, что ты сделала.

– А что я сделала? – поинтересовалась Джейд. – Ты снова говоришь о браке с твоим отцом?..

– Я говорю о том, что ты прибежала к нему с этой мерзкой небылицей о том, что я в сговоре с Питером Спенсером, что мы якобы намеренно продали тебе фальшивку, а затем шантажировали тебя.

Едва не срываясь на крик, Моника с угрожающим видом приближалась к Джейд. Шаги ее, как автоматная очередь, застучали по мраморному полу.

– Что ты несешь?! Я не собиралась рассказывать Сэму о твоих подвигах. Единственное, что привело меня сюда, это желание сообщить тебе, что если ты не оставишь свою вендетту, очень скоро узнаешь, что я гораздо жестче и безжалостнее, чем кажусь на первый взгляд.

Моника сложила руки на обтянутой шелком груди. Она не сводила с Джейд глаз.

– Ты лгунья. Ты грязная потаскуха, – процедила она. – Разве могла бы ты не нажаловаться старому доброму Сэму? И тебе, конечно, оч-чень приятно будет узнать, что он был здесь сегодня утром и пригрозил, что вычеркнет меня из своего вонючего завещания, если я только пальцем трону его драгоценную женушку.

Джейд поняла, что каким-то образом Сэму стало известно об уловках Моники, и он выяснил это даже раньше самой Джейд. Странно. Сэм был в ярости, гнусный шантаж Спенсера возмутил его.

Скорее всего, он нанял своего детектива, который раздобыл те же факты, что и Мики Маклафлин.

– Я сама узнала обо всем меньше часа назад, – возразила Джейд, – и собиралась оставить этот инцидент между нами.

– Ну, тогда я – русская царица Екатерина, – дрожащим от сарказма голосом выпалила Моника. – А теперь ты можешь торжествовать и с этим выметаться к черту из моего дома. Пока я тебя не вытолкала.

Джейд не стала испытывать твердость ее характера. Ненависть Моники была так сильна, что о доверии и мире речи не было.

Поздним вечером, когда Джейд и Сэм лежали на уютной огромной кровати, купленной на распродаже коллекции Мэри Хэррингтон, Джейд завела разговор о Монике.

– Я люблю тебя, Сэм Сазерленд, – сказала она, подробно сообщив мужу о встречах сначала с Мики Маклафлином, затем с Моникой. – Я люблю, когда ты заботишься обо мне. Но в своих сражениях я должна драться одна.

Сэм тронул локон ее шелковистых волос, задумчиво перебирал их и молчал.

– Говорил я тебе когда-нибудь, как люблю твои волосы? – наконец вымолвил он, будто не слышал предыдущей тирады Джейд.

– Конечно, говорил, и я никогда не устану выслушивать это. Но ты не увиливай от нашей тепы.

– А я не увиливаю, Джейд, – возразил Сэм. – Я просто пытаюсь привыкнуть к мысли, что ты, оказывается, не всегда нуждаешься во мне.

– Совершенно не так. Ты мне всегда нужен.

Нужна твоя любовь, твоя сила, энергия, твоя поддержка и...

– Но любовь моя должна ограничиваться твоим желанием лезть в драку в одиночку.

– Нет, не в одиночку. – Джейд посмотрела в глубокие глаза мужа. – Как же – в одиночку, когда я знаю, что ты всегда рядом со мной.

Сэм задумался. Пауза была довольно долгой.

– Наверное, меня можно обвинить в консерватизме, назвать домашним деспотом. Милая моя, хоть я всегда пытался быть современным, покладистым парнем, в глубине души продолжаю считать женщин нежным полом.

«Нежным – значит слабым и беспомощным», – подумала Джейд. Впрочем, мужа своего она любила и знала достаточно хорошо, чтобы понимать, что он не может недооценивать ее способностей и успехов.

– Сэм, мне эта твоя сторона известна, но...

– И все же не вижу ничего предосудительного, – перебил он ее с чисто мужским раздражением, – в том, что я хочу защитить свою жену, которую обожаю, в неприятной жизненной ситуации. – Он привлек к себе Джейд, погладил ее укутанное зеленым шелком пеньюара тело. – Впредь я постараюсь не быть назойливым.

Она поцеловала его нахмуренный лоб.

– Спасибо тебе, дорогой мой.

Он еще крепче обнял ее, его руки, скользнув вдоль спины, сжали ее ягодицы; прильнув к нему, она ощутила его налившуюся мужской силой плоть.

– У меня остался только один вопрос, – целуя и покусывая шею Джейд, проговорил Сэм.

– Какой же?

– Означает ли все это, что я должен отменить приобретение галереи Спенсера?

Спокойный этот вопрос заставил Джейд встрепенуться.

– Ты покупаешь его галерею? Но почему?

– Она находится на набережной. Считаю этот участок Кэрмел Бич вполне перспективным.

– Понятно. Но я не знала, что он выставлен на продажу.

Сэм внешне безразлично пожал плечами, но в глазах его прыгали хорошо знакомые Джейд лукавые искорки.

– Да этого Спенсера, похоже, как должника лишили права на выкуп заложенной недвижимости, – неторопливо сказал Сэм. – Его долговые обязательства в распоряжении банка «Голден Гейт». Материальные трудности он испытывал все последние месяцы. Боюсь, что четверть миллиона, которые он с тебя содрал, его проблем не решили. Вчера банк официально внес имя Спенсера в списки несостоятельных клиентов.

Сэм Сазерленд лично входил в состав правления банка «Голден Гейт», и Джейд прекрасно понимала, почему именно сейчас Спенсеру банк отказал в дальнейших поблажках. Про себя она решила, что надо бы попенять мужу за применение «тяжелой артиллерии», но сейчас прикосновения его рук были так нежны, так влеку щи, что в голове билось только одно: какое же счастье быть любимой этого ласкового, сильного, всемогущего человека.

Глава 21

Июнь 1990

Сэм снова уехал из города по делам Джейд осталась дома, осталась со странным ощущением внутренней неопределенности Давно отвыкшая проводить вечера в одиночестве, она была рада, что на эту неделю приехала в свой офис Нина Грэйс из Нью-Йорка – Ну, ты выглядишь роскошно, – похвалила Нина, оглядывая Джейд с головы до ног Они только что вернулись из кино, а перед тем обедали в ресторане – Если замужество превращает женщину в такую красотку, пожалуй, и мне стоит сделать еще одну попытку.

– Сделай-сделай, – озорно улыбнулась Джейд.

– Все эти дни я хочу, чтобы весь мир переженился, тогда все будут счастливы, как я.

– Да, замужество тебе выпало счастливое, – согласилась Нина. – Ну, а как дела у аукциона «Джейд»? Как раз сегодня утром я проезжала по набережной – стройка, похоже, вот-вот завершится.

– Внутренних и отделочных работ еще пропасть, – сказала Джейд. – Но я довольна, как идут дела. Если у тебя найдется время, завтра мы могли бы туда поехать. Хочу показать последние изменения, которые внес Рорк.

– Кстати, о Рорке. Как вы с ним ладите?

– Нормально. Видимся мы редко. Больше общаемся через секретаря его офиса, что меня даже очень устраивает.

– Ты не можешь всю жизнь избегать его, Джейд.

– Я понимаю Но общаться с ним мне до сих пор тяжело – Не понимаю, – удивилась Нина, – сотни женщин хранят в сердце чувства к предмету своей первой любви, но не падают в обморок, если оказываются с ним в одной комнате – Нина нахмурилась – Если только ты до сих пор не любишь его по-настоящему – Нет, – быстро откликнулась Джейд – Я люблю Сэма – И чтобы не развивать эту тему, предложила Нине посмотреть последние приобретения для аукциона Они прошли в смежную комнату.

– Это называется инро, – сказала Джейд, передавая Нине японский набор лакированных ларчиков, каждый длиной около четырех дюймов.

Их носили под кимоно, а держали в них лекарства и снадобья. В те времена строго предписывалось, сколько драгоценных материалов может быть в распоряжении одного гражданина сколько жадеита, сколько золота и так далее. Для состоятельных японцев только инро давали возможность обнаружить вкус – или отсутствие его – и богатство, не навлекая на себя гнева правителей.

– На ощупь – чистый шелк, – пробормотала Нина, поглаживая лакированную поверхность ларчика.

– Ласкает взгляд и тешит пальцы, – перефразировала Джейд высказывание давно забытого восточного мудреца. – С точностью сейчас сказать не берусь, но в одной только этой вещичке – около сорока оттенков золота.

Нина поднесла ларчик к глазам и всмотрелась в золотого зайчика на золотой травке под круглой золотой луной.

– Это что-то невероятное. За сколько же ты собираешься ее продавать?

– Стартовая цена ориентировочно составит семьдесят пять тысяч.

Нина опустила ларчики в бархатный футляр.

– Почти по девятнадцать тысяч за дюйм красоты... Сделка стоит того, – суховато заметила она.

Джейд рассмеялась.

– Ты подожди, я тебе еще не все показала.

– О, какая прелесть! – воскликнула Нина, увидев ожерелье из крупных бусин.

– Это ожерелье Ямато, – объяснила Джейд. – Округлые сердоликовые бусины символизировали высокое положение в обществе, обладание силой и властью. Эти бусины – лазуритовые, эти – продолговатой формы – жадеитовые.

– Твой любимый конек, – улыбнулась Нина.

– Да. Сейчас, правда, в Китае ведется столько раскопок, что, с моей точки зрения, грядет оживление на рынке селадона – древнего китайского фарфора. Антикварная керамика людей может привлечь не меньше, чем высококачественный жадеит, так что я покупаю очень многое.

– Вот такая вещичка, например, – Джейд держала светло-зеленый бассейн-ванночку, дно которого было украшено рельефными изображениями четырех карпов. – Этот жадеитовый фонтанчик времен династии Мин. – Джейд налила в него воды из кувшина. – Смотри теперь. – Она начала вращать рукоятки, вода заволновалась... и из пасти рыбок забили струйки. – Ну не здорово, а? – широко улыбалась Джейд. – Жду – не дождусь выходных, чтобы показать этих рыб Эми.

– Да уж, именно то, что нужно маленькой девочке – дешевенькая безделушка, – пошутила Нина.

Они засмеялись. В это время зазвонил телефон. Через секунду в дверях появилась Эдит.

– Сожалею, что приходится вас беспокоить, милые дамы, но Джейд просят к телефону.

Джейд оживилась.

– Сэм?

– Нет, он не назвался.

Подумав, что это может быть Рорк, Джейд сказала:

– Не могли бы вы записать его сообщение, Эдит? Я перезвоню ему позже.

Эдит ушла, но почти сразу вернулась.

– Прошу прощения, но он говорит, у него важное дело. Говорит, что звонит из полиции.

Переглянувшись с Ниной, Джейд подошла к столу и взяла трубку.

– Алло. Да. Что? Кто это? «Кроникл»?! Но мне сказали... Нет, я не слышала...

Тут ее голос замер. Трубка выпала из рук прямо на персидский ковер. Нина бросилась к телефону.

– Алло! Кто это?.. Что? О, Боже. Нет, миссис Сазерленд не будет делать никаких сообщений.

Звякнули рычаги.

– Это какая-то ошибка, – твердила Нина.

Джейд стояла неподвижно. Лицо ее было молочно-белым.

Телефон звонил еще трижды. Звонила и Нина. Все подтвердилось: «Чессна Ситэйшн», самолет Сэма Сазерленда, попал в снежный буран в горах Сьерра-Невады. Произошла авария. Пилот – Сэм Сазерленд – в тяжелейшем состоянии.

Две недели Сэм оставался в критическом состоянии, лишь временами приходя в сознание.

Джейд упорно сидела у его кровати, будто хотела влить в него жизненные силы, поддержать его волю. Ее одержимую заботу и настойчивость не мог не заметить Рорк, который был удивлен, как предана оказалась мужу Джейд.

Рорк несколько раз звонил ей и домой, и в больницу, и в конце концов решил зайти проведать Сэма. К нему не пускали. Джейд отрешенно шагала вдоль комнаты для посетителей.

– Как он? – спросил Рорк.

Джейд остановилась, оглянулась. В другой ситуации появление Рорка вызвало бы в ней какие-то живые человеческие эмоции. Сейчас она была слишком измотана, чтобы ощущать что-либо.

– Днем приходил в сознание. А потом опять... – Ее голос дрогнул, она отвернулась. – Господи, как же я буду жить без него?

Рорка потрясло, как выглядела Джейд. От потрясающей фигуры остались одни углы и изломанные линии – легкий ветерок запросто унес бы ее с собой. От горя, страха, недосыпания легли под глазами черные тени.

– Жизнь продолжается, – сказал Рорк. – Все пройдет. Будешь жить как жила. Сэм не умрет.

Джейд опустилась на зеленый пластиковый стул.

– Я пыталась молиться, – глухо проговорила она. – Здесь есть часовня, ходила туда, вставала на колени и молила, молила Господа, чтобы он не отнимал у меня мужа. – В ее взгляде Рорк прочел беспросветную печаль. – Но всякий раз, как я прихожу в церковь, начинаю сомневаться, поможет ли это. И тут же приходит страх, что Бог накажет меня за сомнения, накажет тем, что заберет Сэма в мир иной.

– Так не бывает.

– Откуда ты знаешь? – Ее тоскливо-красивые глаза чуть ожили.

– Потому что если и есть Бог на небе, то дел у него слишком много, чтобы наказывать каждого, в ком возникают сомнения. Собственно говоря, сомнения и сделали человека человеком.

– Надеюсь, ты прав, – молвила Джейд и спрятала в ладонях лицо.

Помолчал и Рорк. Потом сказал:

– Я слышал, ты решила заморить себя голодом. Вот и подумал, что стоит вытащить тебя на ланч.

Джейд с усилием сосредоточилась.

– Спасибо. Но я не голодна.

Рорк спорить и уговаривать не стал.

– Ну, и ладно. Но ты можешь хотя бы просто посидеть рядом, пока я буду есть.

Он взял ее под руку и увлек к выходу.

После ланча в ближайшем китайском ресторанчике Рорк заметил:

– Есть тебе все-таки хотелось. Вот что значит многодневная голодовка – Это, наверное, Нина тебя подготовила?

– Нет.

Джейд недоверчиво взглянула на него.

– Ладно, сдаюсь, – развел руками Рорк. – Я знал, что вы с Ниной близкие друзья, вот я и заглянул в ее офис, чтобы узнать, как Сэм, как ты. Она очень беспокоится за тебя, Джейд. – Так, как и я. И, кстати, твоя экономка.

– Ты и с Эдит говорил?

– Да, я заезжал к тебе. Эдит сказала, где тебя найти, и подробно поведала мне, что ты ничего не ешь, не пьешь, что ты извелась, что ты сводишь себя в могилу. Она всем этим страшно обеспокоена. – Рорк улыбнулся. – Она держится так, будто сто лет в твоем доме.

– Восемь лет, – сказала Джейд. – И с самого первого дня стала почти что родственницей.

– Так я и думал. В общем, мы решили, что раз ни ей, ни Нине не удастся наставить тебя на путь истинный, то следует мне совершить это благое дело.

– А почему ты думал, что обязательно справишься с этим?

– Все очень просто. – Рорк подмигнул ей, на секунду напомнив того дерзкого парня, каким был в юности. – Я – мужчина сильный. И если бы понадобилось, я бы просто взвалил тебя на спину, как мешок с мукой, и, несмотря на все Твои вопли и крики, доставил бы в ресторан. – Лукавый огонек погас в его глазах, он посерьезнел – слишком уж измождена была Джейд. – Ты нисколько не поможешь Сэму, изматывая себя так, Кэсси.

– Я знаю. Но мне кажется просто ужасным...

– ..Что ты заботишься о себе, ешь-пьешь-живешь, в то время как Сэм, может, умирает там, в больнице?

– Да.

Рорк в точности сформулировал ее чувства.

До сих пор она была не в состоянии сказать это даже самой себе.

Он взял ее руку, спрятал в своих больших ладонях.

– Сэм любит тебя, Кэсси. Он не захочет, чтобы ты страдала.

– Я все время твержу себе это. Но толку мало.

Рорк поставил перед ней блюдо печенья «со счастьем»[19].

– Смотри-ка. К десерту ты еще не приступала.

Джейд покачала головой.

– Ей-Богу, я ни крошки больше не могу съесть.

– Что же это за китайский обед без «запеченного счастья»?

У Джейд не было сил спорить. Она выбрала с блюда хрустящий кружок, разломила его, достала свернутую записочку.

– Что там?

«Какая разница? – подумала Джейд. – Эти записочки печатаются сотнями. Тысячами. Просто совпадение.»

– Давай ты сначала.

Рорк с любопытством глянул на нее, раскрошил свое печенье и прочитал:

– «Сомневающийся ничего не теряет, до последней черты он шагает без страха» – что это, древняя китайская мудрость?

– Думаю, «запеченное счастье» идет в ногу со временем.

– Наверное. Ну, а что там у тебя?

– Глупость какая-то.

– Как водится. В этом весь смысл. Но ты меня заинтриговала. – Рорк взял из ее безвольных пальцев записку. – «Бояться любить – значит бояться жить».

– Сомневаюсь, что это вообще китайское изречение, – заметила Джейд.

– Верно. Это Бертран Рассел. Хочешь услышать конец этого изречения?

– Не думаю, что. – .

– «Бояться любить – значит бояться жить.

Тот, кто страшится жизни, уже больше чем наполовину в руках смерти».

Джейд отвернулась, не в силах выдержать теплый, участливый взгляд Рорка.

– Не надо так говорить. Не надо. Сейчас не надо.

– Конечно. – Единственной его целью было утешить ее, но он вдруг осознал, что затронул болезненную и неуместную тему. – Я забылся.

Прости, я сделал тебе больно.

– Да нет, дело не в тебе. Черт побери, ну что же происходит, а? – Джейд стукнула руками по столу. – Ну почему Сэм? За что?

Сэм – самый добрый, самый удивительный человек на свете. Почему он, почему не я вместо него?

Рорк подавил в себе боль, которую причинили ему эти слова.

– Не знаю.

– Это несправедливо. – Джейд стерла ладонями слезы с лица. Сэм может умереть, так и не узнав правды, не узнав ничего о ней, о Джейд.

Он полюбил женщину двуличную, женщину-обманщицу. Чувство собственной вины становилось все нестерпимее.

– Кэсси... Джейд...

Рорк не в состоянии был видеть ее горе, обнял ее за плечи. Но она отстранилась.

– Спасибо тебе за ланч, – отрывисто сказала Джейд, – но мне лучше побыть одной.

– Как скажешь. – Рорк достал ручку и написал на обороте «счастливец записки» какие-то телефонные номера. – Первый – мой офис, второй – отель, где я сейчас живу. Из дома я уехал, – объяснил он, заметив ее недоумение. – Звони в любое время, днем или ночью.

Сердце Джейд разрывалось от горя, утешения не было.

– Спасибо, – лишь сказала она.

Шесть часов спустя Джейд вновь заняла свой пост у больничной постели Сэма. О сне она и не помышляла. Просто сидела и говорила – рассказывала ему, безответному, об Эми. То, что Сэм был без сознания, не останавливало ее, слова лились беспрерывным потоком, без особой, впрочем, надежды, что Сэм очнется и услышит ее.

– Эми дали роль Тигры[20] в новой постановке их театра, – рассказывала Джейд. – Это хорошая новость. Есть и плохая: скорее всего теперь я лишусь столь памятных мне «тигриных» нарядов. – Она сжала руку мужа, через силу улыбнулась. – Вот ты, например, справился бы с раскроем и сметкой?

– Уж не хуже, чем ты, – пробормотал неожиданно Сэм.

Джейд вздрогнула так, что чуть не упал стакан со столика.

– Сэм! О господи, Сэм, ты можешь говорить!

Она опустила вниз загородку кровати, села прямо на постель. Сэм открыл глаза и смотрел теперь прямо на нее.

– Я мог бы говорить, если бы ты замолчала хоть на минутку и дала бы мне вставить хоть одно словечко.

Он явно намеревался сказать ей что-то. Надежда, крошечная, как колибри, забилась в сердце Джейд.

– Все, что угодно, мой милый.

– Я знаю. – Он глубоко вздохнул. – Про Эми.

Внутри у Джейд все сжалось.

– Что – про Эми?

– У нас нет времени играть в вопросы и ответы, девочка моя. Я летел из Оклахомы, когда попал в эту аварию. Там я говорил с людьми, Джейд. И знаю все. О твоей матери. О Рорке. Я сопоставил кое-что и понял, что Эми – его дочь.

– О, Господи.

Джейд затрясло. Когда он заподозрил, что она скрывала свое прошлое, обманывала его? Откуда он узнал, где искать концы?

– Я все понимаю, – Сэм сжал ее ледяные пальцы. – Я понимаю, почему тебе казалось необходимым скрывать все это... но... – Он вдруг закашлялся. В панике Джейд потянулась к кнопке вызова врача, но Сэм остановил ее слабым движением руки. – Нет. Все в порядке, не надо.

Она убрала со лба его седые волосы.

– Мы можем обсудить это как-нибудь в другой раз.

– У меня не так много времени, милая моя девочка.

– Не говори так! – затрясла головой Джейд. – С тобой все будет хорошо. Тебе нужен покой, забота, нежная забота, и я...

– Джейд. – Он протянул руку, взял ее пальцы, прижал к губам. – Я много думал обо всем этом и хочу, чтобы ты сейчас выслушала меня. Пожалуйста.

Губы Джейд окаменели, голос пропал. Она только кивнула.

– Ты должна все сказать Рорку, – твердо выговорил Сэм. – Он хороший человек. Он будет заботиться об Эми. И о тебе.

– Нет, – всхлипнула, протестуя, Джейд. – Нам не нужен Рорк. У нас есть ты. Сэм, ты поправишься, Эми будет жить все время с нами – так как ты хотел всегда – у нас будет настоящая, прекрасная семья, и мы...

– Джейд...

– Да? – слезы заструились по ее лицу.

– Я люблю тебя. Навеки. – Его пальцы, на секунду ставшие сильными и уверенными, как раньше, сжали ее руку. И расслабились.

– Навеки, – прошептала она.

Монитор у изголовья начал тонко и протяжно гудеть. Через какие-то мгновения Джейд оттеснила стена людей в белых халатах. Она стояла у двери, раздавленная и одинокая, стояла и смотрела, как врачи тщетно путаются спасти жизнь ее мужа.

Джейд оцепенела от горя, но надо было сообщить Эми, что Сэм никогда больше к ним не вернется. Это оказалось мучительнее, чем самая черная работа. Посреди недели Эми всегда была в школе, но Джейд не могла не приехать к дочери. Им необходимо было побыть вдвоем. Добравшись до Академии Лунной Долины, Джейд разыскала девочку на спортивной площадке. Они пришли в комнату Эми, закрыли дверь.

– Эми, милая, боюсь, у меня очень плохие новости.

Маленькое личико сразу поблекло, стало похоже на серое январское небо.

– Сэм?..

– Да. – Джейд глубоко вздохнула, прикрыла глаза, чтобы скрыть набежавшие слезы. – Врачи изо всех сил пытались сделать что-нибудь, но он был слишком тяжело ранен.

– Сэм умер?

– Да. Мне больно, жутко, что приходится говорить тебе об этом, лапочка, но... к сожалению, это так.

Руки Джейд дрожали, пальцы двигались неверно и сбивчиво.

Губки Эми дрогнули, глаза заблестели.

– Сэм любил меня. Зачем он умер?

– Конечно, любил. Именно это он говорил мне в последние минуты перед...

– Нет!! – Эми сорвала с себя слуховые аппараты, швырнула их на пол и закричала как от боли. – Ты врешь! Ненавижу тебя! И Сэма – ненавижу! За то, что умер, за то, что оставил нас одних. Опять одних!

Комната наполнилась почти видимыми сгустками детского горя и отчаяния. Тонкие руки дрожали, не справляясь со знаками, изо рта вырывались отрывистые, неясные звуки; в конце концов Эми рванулась из объятий матери, заметалась из угла в угол, забила кулачками по стенам, дверям, желая услышать, почувствовать, увидеть свое горе...

Обессилев, несчастный ребенок рухнул на свою кровать. Эми затихла, только всхлипывала, содрогаясь всем тельцем. Джейд прилегла рядом.

Так они и провели всю ночь, сцепившись в объятиях, надеясь, что тепло друг друга облегчит их страдания.

Как бы тяжело это ни было, но, вернувшись в город, Джейд, облачившись в строгий черно-серый костюм от Армани, приехала в офис Сэма Сазерленда на Монтгомери-стрит.

Все, от привратника и лифтера до шикарной секретарши в приемной, выражали Джейд соболезнования. Выражения лиц всех этих людей говорило, что они искренне сопереживают потере Джейд. Но было в их глазах еще и беспокойство – что же впереди? Этого она не могла не заметить, и именно поэтому с таким тяжелым сердцем приехала сюда (заставила себя приехать!), когда могла остаться дома, рядом с Эми и пить чай с печеньем, которое тем утром пекла Эдит.

Уложив личные вещи Сэма в коробку, заранее приготовленную его секретаршей, Джейд зашла в туалетную комнату, ополоснула лицо, промыла глаза с покрасневшими веками, все еще дрожащими руками подкрасилась.

Конечно, она выглядела ужасно, но, к счастью, ее жизнь больше не зависела от внешнего вида, поэтому, лишь мельком взглянув на себя в зеркало, она направилась в кабинет Уоррена Бинхэма, вице-президента корпорации Сазерленда, который много лет был правой рукой Сэма.

– Джейд. – Уоррен немедленно встал из-за стола, пошел ей навстречу; его приятное лицо выражало печаль и сочувствие. – Как хорошо, что ты зашла. – Он приветствовал ее, будто они не виделись несколько месяцев, хотя сразу после кончины Сэма Уоррен был у Джейд, желая хоть как-то утешить ее.

Сэм и Уоррен дружили с детства, вместе начинали бизнес в «Сазерленд Энтерпрайзес».

Уоррен до самого конца был рядом.

– Садись, пожалуйста, – провожая Джейд к красному кордовской кожи дивану, сказал Уоррен. – Может, Мона принесет тебе что-нибудь?

Чай, кофе, минеральную воду? – Он вдруг сдвинул брови. – Или, может, чего-нибудь покрепче?

Джейд слабо улыбнулась.

– Не беспокойся, пожалуйста, Уоррен. Я в десять утра вообще-то не пью спиртного. Во всяком случае, пока.

Джейд предпочла вместо дивана расположиться в обычном кресле для посетителей напротив рабочего стола Бинхэма.

– Нет-нет, ничего не нужно, спасибо, – продолжала она. – Дело в том, что мне надо серьезно поговорить с тобой. О деле.

Поняв ее намек, Уоррен вернулся в свое кресло – роскошное, с высокой спинкой и полированными подлокотниками красного дерева.

– Твое слово – закон, Джейд, – просто сказал он. – Сэм всегда говорил, что у тебя прекрасно работает голова, что, впрочем, и подтверждает успех твоих аукционов. Если ты намерена занять место Сэма в «Сазерленд Энтерпрайзес», тебе вряд ли понадобится много времени, чтобы войти в курс дела.

– Вообще-то, управление корпорацией – последнее, о чем я думала, – призналась Джейд. – Но раз уж Сэм оставил меня единственной наследницей и возложил на меня обязанности распоряжаться всей недвижимостью, вряд ли мне стоит сидеть дома и жалеть себя – как бы вызывающе сегодня это ни звучало. Но слишком много людей причастно к делам Сэма.

– Слухи ходят самые разные, – заметил Уоррен.

– Это меня не удивляет. Следовало предвидеть, что все сотрудники будут обеспокоены своим будущим. Но пока Сэм был в больнице, я только о нем и думала. Это теперь мне стало ясно, какую же огромную империю он создал. А прежде я как-то упускала очевидный факт, что такая махина, пусть даже великолепно отлаженная, не может функционировать без непосредственного руководства. Однако вечно это продолжаться не может. Поэтому... – тут Джейд задержала дыхание, мысленно извиняясь перед Сэмом, который мог бы и не одобрить того, что она собиралась сделать, – поэтому я бы хотела, чтобы вы начали продавать компании.

Джейд отдала должное выдержке Уоррена, который внешне остался невозмутим.

– Все? – лишь спросил он.

– Все до единой, – подтвердила она. – Безусловно, нет нужды спешить. Любой работник, который пожелает сохранить свое место после перехода компаний в другие руки, волен сделать это. Я хочу, чтобы вы официально уведомили всех сотрудников, что эти перемены автоматически не лишат их работы.

– Позволю себе заметить, что такие условия существенно снижают выгоду от сделки.

– Что же, – развела руками Джейд, – Сэм всегда говорил, что у него денег больше, чем он в состоянии пересчитать. Если нам предстоят расходы на то, чтобы поддержать людей, которые всегда своей службой поддерживали его, мы пойдем на это.

Джейд улыбнулась уже не так вымученно, как улыбалась в последние дни.

– Спасибо, однако, что ты поднял этот вопрос, – продолжала она. – Я часто слышала от Сэма, что ты честен до совершенства. Поэтому во всем я смело полагаюсь на тебя.

– Могу ли я спросить, во что ты собираешься вложить вырученные деньги? – спросил Уоррен. – Ты, наверное, все обдумала? У тебя есть планы?

– Да. Но очень многое зависит от тебя.

– От меня? – его брови взлетели над очками в классической роговой оправе.

– Я бы хотела, чтобы ты остался, Уоррен.

Мой план – а изначально это была идея Сэма – учредить фонд, который занялся бы созданием в каждом штате школ-интернатов для детей с физическими недостатками.

Бинхэм тихонько присвистнул.

– Задачка не из простых.

– Вот поэтому-то я и нуждаюсь в твоей помощи.

Он сложил руки на груди, встал и посмотрел сквозь дымчатые стекла на огромный мост Голден Гейт, который тянулся через бухту.

– Сэм всегда преуспевал во всех новых начинаниях, смело брался за них, – как бы размышляя вслух, сказал Уоррен. – А я всегда был осторожным консерватором. Мы еще посмеивались...

– Я думаю, ваши заслуги равны, – откликнулась Джейд, – иначе вы оба до сего дня пыхтели бы на лесопилке. К тому же, тебе приходилось придерживаться роли консерватора – для равновесия, а иначе энтузиазм Сэма завел бы вас обоих очень далеко.

– Наверное, в этом ты права, – согласился он, снова усаживаясь в кресло. Теперь он машинально крутил в руках старинную авторучку «Уотермэн», которую однажды на Рождество подарил ему Сэм. Ручку эту случайно Джейд купила в антикварном магазинчике в Коу Холлоу. – Значит, школы-интернаты для детей с физическими недостатками? – хмыкнул он; улыбка тронула его губы. – Ребятишек я люблю. Можешь считать, что администратор предприятия у тебя уже есть, Джейд.

Джейд показалось, что многотонный вес упал с ее плеч.

– Ты не представляешь, как я рада слышать это! – воскликнула она. – Если ты подготовишь все бумаги, то очень обяжешь меня.

Назвала Джейд и сумму, которую предполагала платить ему. Уоррен не скрыл своего удивления.

– Но ведь это гораздо больше, чем я получал, даже с учетом годовых премий.

– Знаю. Знаю также, что ты оправдаешь каждый пенни, Уоррен. – Джейд встала, подошла к Бинхэму и поцеловала его в щеку. – Спасибо тебе, – тихо сказала она. – Спасибо за все.

Благополучно уладив дела, Джейд покинула офис покойного мужа. В коридорах, правда, она неоднократно останавливалась, чтобы принять соболезнования от сотрудников. И только в машине, оставшись в одиночестве, она позволила себе расплакаться.

Горе не отпускало. Джейд преследовали картины, как яркий легкий самолет Сэма падает на снежные склоны гор. Стоило закрыть глаза днем – и она видела это как наяву, а ночью пытка продолжалась с удвоенной силой. Супружеская кровать, где они испытали столько блаженства, стала равнодушной холодной пустыней.

Джейд не могла смириться с мыслью, что Сэма больше нет. Сэм – такой сильный. Такой живой, неукратимый. Как сомнабула бродила она по комнатам. Садилась в его кресло, надевала его рубашки, спала на его подушках, прижимая к себе ночами нестиранную его пижаму, чтобы утром проснуться и ощутить привычный, любимый запах дорогого человека.

Она приезжала на побережье, бродила по безлюдному пляжу вдоль полосы ледяного прибоя, плакала, молилась, пеняла уже ушедшему в мир иной Сэму за то, что он оставил ее, проклинала вслух судьбу, себя за ложь, за двойную жизнь, за все, что заставило Сэма сесть в самолет, причитала по-бабьи, жалея себя, дочку. Но ничто не могло закрыть зияющую брешь в душе, которая разверзлась после кончины мужа.

Сотрудники Федерального авиационного управления передали семье личные вещи Сэма, найденные среди обломков самолета. Увидев знакомый блокнот, Джейд не смогла сдержать слез.

На этих страницах многое было написано, то многое, чем Сэм никогда не делился с нею. Зная, что она не во всем откровенна с ним, Сэм в своем дневнике все же выражал надежду, что когда-нибудь у них не будет друг от друга никаких секретов.

Последняя запись резанула с особой силой.

«Интересно, знает ли Рорк, что у него есть дочь, – писал Сэм своим твердым четким почерком, – скорее всего, нет. Гэллахер не из тех, кто отказывается от плоти и крови своей».

В дневнике Сэм размышлял, почему Джейд скрывает от всех Эми. Все эти отговорки, касающиеся прессы, замкнутого характера – чистейшей воды вздор. Сэм, должно быть, давно понял это. По каким-то причинам, писал он, Джейд приняла решение ни в коем случае не посвящать Рорка в то, что он – отец Эми. Все это объясняло, почему Джейд уклонялась от обсуждения вопроса об удочерении им девочки.

Много строк потратил он, колеблясь, рассказывать ли жене о предстоящей поездке или нет. В конце концов Сэм пришел к выводу; «Надо убедить Джейд, что для меня не имеет значения, чья дочь Эми».

Он до последней минуты был силен духом и уверен в себе.

Сквозь пелену слез читала Джейд признание покойного мужа, что он любит ее дочку как свою собственную и что ему надо просто выбрать время, чтобы убедить Джейд согласиться наконец на удочерение Эми.

«Похоже, это время пришло», – таковы были последние слова в дневнике.

Но этому не суждено было сбыться. На обратном пути самолет Сэма Сазерленда потерпел катастрофу.

При жизни Сэм был человеком экстравагантным и неожиданным. Соответственно своему нраву составил он и последнее письмо поверенному: никаких пышных похорон, никакой панихиды, траурной процессии. Вместо этого Джейд предписывалось дословно «закатить самый шикарный, самый людный прием, какой только видывал город».

Не смея нарушить последнюю волю мужа, Джейд пригласила в дом на Пасифик Хейтс всех друзей и знакомых Сазерленда, не обращая ни малейшего внимания на пересуды и негодование «светских колонок» по поводу такого, по их мнению, неуместного мероприятия, – Не пойму, почему газеты так разоряются, – сказала Джейд Нине незадолго до прибытия гостей.

– Это все Моника старается, – отозвалась Нина. – Она хочет представить тебя всему миру в виде этакой бессердечной хищницы.

– Что же, поработала она в этом плане неплохо.

– Все, кто знал Сэма, прекрасно понимают, что ты поступаешь правильно. А на остальных не стоит и внимания обращать. Знаешь, что сказал Коул Портер, когда газеты критиковали его за то, что на одном из приемов он велел зажечь тридцать тысяч свечей?

– Что же?

– Он сказал, что просто дал подзаработать тридцати тысячам парней, которые держали подсвечники.

Джейд понимала, что Нина хочет подбодрить ее, поэтому постаралась улыбнуться. Впрочем, без особого успеха.

Тем же вечером, правда, ей удалось собраться с силами и обратиться к прибывшим гостям, которых было около двухсот:

– Я пригласила вас всех провести этот вечер здесь, потому что вы – друзья Сэма. Горе и печаль переживают в уединении. А мы собрались вместе, чтобы отдать должное замечательному человеку, прожившему замечательную жизнь. Сэм всегда радовался жизни, тяготел к земным радостям. Итак, отдыхайте, пожалуйста, ешьте, пейте, веселитесь – и пусть мой муж радуется, глядя на вас.

Шампанское лилось потоками, как Ниагара, Столики, покрытые хрустящими белоснежными скатертями, ломились от яств. В большой гостиной группа музыкантов играла танцевальные мелодии, а на веранде, выходящей в сад, расположился джазовый квартет, развлекая своей музыкой тех, кто предпочитал свежий воздух тесноте и шуму гостиных.

Именно там и нашел Джейд Рорк Гэллахер.

После бодрых приветственных слов она словно захлопнула раковину, в которой переживала свое горе.

– Славная вечеринка, – сказал Рорк, – Сэм был бы доволен.

Джейд вздрогнула, услышав его голос. Она вдруг обнаружила, что снова впала в прострацию.

После смерти Сэма она почти постоянно пребывала в каком-то небытие, бесцельно бродила по комнатам, безмолвно замирала где-нибудь в углу.

– Мне кажется теперь, что пока Сэм был жив, мы так мало отдыхали, устраивали праздники. А ведь он сколько раз просил меня отвлечься от работы, больше времени отдавать дому, личным радостям, но я...

– Не надо. – Рорк тронул кончиками пальцев ее щеку. – Не надо упрекать себя. Ты – лучшее, что было в жизни Сэма Сазерленда, Джейд.

– Ты говоришь это, чтобы утешить меня...

– Нет. Я говорю, потому что слышал это от Сэма.

– Сэм – лучшее, что было в моей жизни.

Рорк ощутил укол зависти. Значит, можно завидовать и покойнику?

– Между прочим, – сказала Джейд, – я ведь собиралась позвонить тебе, чтобы поблагодарить...

– Поблагодарить за что?

– Во-первых, за тот ланч. А во-вторых, за то, что благодаря тебе имя Сэма так быстро слетело с газетных страниц.

Рорк публично осудил махинации «Хэмилтон констракшн»; после его выступления начато было официальное расследование. Этот скандал и предшествовавший ему развод Рорка с Филиппой Хэмилтон был в городе темой номер один.

– Кстати, ты, наверное, здорово рисковал, осмелившись заявить о проделках Хэмилтона?

– Они используют в строительстве стальные конструкции самого низкого качества. Совершенно очевидно, что первый же подземный толчок разрушит эти постройки, как карточные домики, будут сотни невинных жертв. Никакой я не герой, газеты раздули Бог знает что. Просто иначе я не могу, теперь нет выбора.

– Сэм поступил бы так же. – Джейд вздохнула. – Знаешь, он всегда гордился вашей дружбой.

– Что тогда говорить обо мне. Сэм Сазерленд был исключительной личностью.

Железные тиски, сжимавшие сердце Джейд, чуть-чуть ослабли, и она улыбнулась.

– Да, конечно.

Спустя неделю после пышного приема в память Сэма Джейд встретилась с его детьми – Моникой, Адамом и Майклом. Разговор предстоял не из легких. Если не считать небольших денежных отчислений и жилых особняков каждому из детей, Сэм все свое состояние завещал Джейд.

– Давайте сразу начистоту, – сказала Джейд. – Если я не откажусь от наследства, вы обнародуете факты моей юности, происхождение и прочее.

Поверенный в делах Сэма Сазерленда, как уже знала Джейд, известил его детей, что завещание составлено четко и не может быть оспорено.

– Именно так. Ты прямо в яблочко попала, – подтвердила Моника. С первых минут, как это грозное и недовольное трио появилось в доме Джейд, Моника взяла на себя роль спикера.

Джейд смотрела в сад, который они с Сэмом разбили, который вместе холили и лелеяли. Ярко-красные рододендроны вселили в нее уверенность и успокоили.

– Я, правда, никак не могу понять, почему я должна быть этим обеспокоена.

Гладкий лоб Моники сейчас пересекали хмурые складки, она нервно курила.

– Потому что если на поверхность выйдет твое далеко не безупречное прошлое, фирма, которую ты так старательно создавала, прекратит свое существование. – Она помолчала, состроив недобрую, презрительную гримасу. – Сколько добропорядочных жителей Сан-Франциско пустят на порог незаконнорожденную дочь пьянствующей проститутки? Интересно, как отреагируют твои клиенты, когда узнают, что ты подвергалась аресту за кражу?

Как бы ни была поражена Джейд тем, что этим людям известны факты ее далекого прошлого, виду она не показала. К тому же она бесконечно устала жить в паутине лжи и легенд о своем происхождении. Она устала скрывать то, что у нее давно растет дочь. Она устала бояться, что судьба столкнет ее с кем-нибудь, кому известно ее прошлое. Она устала. Все. Точка.

Джейд смело встретила неприязненный взгляд Моники.

– Значит, это ты все сказала Сэму, а? – спросила она ровным голосом. – Значит, из-за тебя он отправился в Оклахому? – «Из-за тебя он и погиб». Последние слова вслух не были сказаны, но как бы повисли в воздухе, проникая в разум каждого.

– Если бы он сразу поверил всему, что я рассказала ему о твоем грязном прошлом, – ощетинилась Моника, – не было бы необходимости тащиться в эти Богом забытые края.

Она раздавила окурок в хрустальной пепельнице и тут же взяла из пачки новую сигарету.

– Могу я задать тебе вопрос? – произнесла Джейд.

– Ну?

– Как ты выяснила все это?

– Я была в Париже в деловой поездке, – объяснила Моника, – где случайно встретилась с одной из твоих старых знакомых. – Джейд не снизошла, чтобы поинтересоваться, кто же именно это был. – Имя Шелби Гэллахер говорит тебе что-либо?

Значит, Шелби. Шелби, которая стащила когда-то ее письма к Рорку и которая теперь раскрыла всем тайну ее молодости. Наверное, жизнь, подумала Джейд, состоит из цепочек случайностей, скверных, жутких совпадений.

– Я любила вашего отца, – тихо сказала Джейд. – И хоть я сомневаюсь, что вы способны поверить в это, я связала с ним свою жизнь отнюдь не из-за денег.

Адам издал какой-то звук – что-то среднее между смешком, кашлем и проклятием.

– Тем не менее, это правда, – продолжала она. – Кстати, все, что я оставляю себе – этот дом и особняк Сэма на побережье. Сэм по-настоящему любил жить там, для меня это имеет особый смысл.

– Ну, а с остальным что ты собираешься делать? – спросил Майкл Сазерленд. Алчность так и слышалась в его голосе, корыстью блестели водянисто-голубые глаза. А запах виски распространялся от него на несколько ярдов.

– Я собираюсь основать фонд, который позволит создать по всей стране сеть городков для детей с пороками физического развития.

Моника вскочила.

– Мы будем оспаривать завещание. Отец никогда не пошел бы на такое.

Джейд тоже встала.

– Вообще-то, это была именно его идея. Ну, а теперь позвольте откланяться. Надеюсь, провожать вас нет нужды. Меня ждет работа.

И вместо чувства вины за то, что указала детям Сазерленда на дверь, Джейд ощущала удовлетворение, ей даже показалось, что она наяву слышит, как Сэм аплодирует ей.

Глава 22

Всегда одержимая страстью к работе, теперь после смерти Сэма, Джейд трудилась по двенадцать часов в сутки. Это стало для нее утешением, забвением, успокоением. Она не отрывалась от стола, строила планы предстоящих аукционов, делала наброски к ежемесячному каталогу, писала аннотации к экспозиции антиквариата. К тому же она продолжила регулярные поездки в страны Дальнего и Ближнего Востока, где пополняла свои аукционные фонды.

Кроме этого, теперь у Джейд был собственный Дом для торгов, и это отвлекало ее от переживаний. Мелкие строительные работы и отделка здания еще продолжались, поэтому много времени она проводила с Рорком; всегда было, что обсудить. Чувствовала она себя с ним спокойно, все вопросы они решали легко и просто.

Несколько месяцев после кончины мужа Джейд избегала любых светских мероприятий, любых людных мест. Но время шло, и она наконец решилась показаться в обществе – предстояло открытие фотовыставки Тони Ди Анджело в Музее Современного искусства.

Одеваясь для этого мероприятия, Джейд вдруг осознала, что это ее первый выход с тех пор как... От этой мысли она содрогнулась, мгновенно захотелось забраться в кровать и укрыться с головой, ничего не видеть, не слышать. Но вспомнив, что открывающаяся выставка – мероприятие благотворительное, сборы от него пойдут на создание хосписа для людей, больных СПИДом, Джейд пересилила себя, собралась и вышла из дома.

Серия фоторабот Тони Ди Анджело называлась очень просто – «Женщины Запада». Рискуя получить упреки, Тони отверг традиционные фотопортреты в светском стиле, те самые, на которых когда-то создал себе и славу, и успех, и богатство. В этот раз его героини были запечатлены на черно-белой пленке, фон – только белый; в лицах ни напыщенности, ни официальности. Все несущественное куда-то исчезло.

Джейд задержалась около портрета суровой решительной женщины с золотых приисков Колорадо.

– Во сколько же оценивается сегодня одухотворенность и мысль в творчестве? – услышала она над ухом мужской голос. Обернулась – и увидела Рорка.

– Я просто думала, что вот никогда не встречала эту женщину, а лицо ее кажется мне знакомым. Будто я в зеркало смотрю. Так странно.

На Джейд сильнейшее впечатление произвели эти портреты; в этих незнакомках она узнавала себя. Она видела их лица, а чувствовала характеры, угадывала мысли, надежды.

Неожиданно слеза пробежала по ее щеке.

Джейд тряхнула головой.

– Извини меня.

Рорк осторожно стер влагу с ее лица.

– Скорбь берет свое долго.

– Я часто говорю себе это. Но иные дни Проходят легче, другие бывают просто мучительны.

– У вас с Сэмом была жизнь, которую стоит вспоминать. И воспоминания эти надо беречь. Он был счастливым человеком, Джейд. И знал это.

– Было время, когда ты говорил иначе.

– Я был не прав. Что ты собираешься делать после выставки?

Джейд поближе подошла к портрету девушки из Вайоминга. «Песня на родео», значилось на табличке. Женское лицо, живое, радостное, вдохновленное музыкой, в то же время светилось надеждой и отчаянием одновременно. Что за жизнь у нее? Джейд сразу вспомнила Белл. Рорку она ничего не ответила, надеясь, что он не будет повторять свой вопрос.

– Целый день я мечтаю съесть пиццу. Но в одиночестве питаться ненавижу, – все-таки продолжал он, обезоруживающе улыбаясь– Что скажешь?

– От пиццы полнеют, – машинально ответила Джейд; в ней крепко сидели старые привычки фотомодели.

Рорк оглядел ее с ног до головы.

Джейд была одета в легкий струящийся шелковый костюм. Этот романтический и дорогой наряд был полной противоположностью простеньким вытертым джинсам, в которых она ходила в юности – на ранчо.

– Тем лучше. Ты уж больно исхудала.

– Благодарю за комплимент.

– Ну, для меня ты всегда красавица, – легко откликнулся Рорк. – Но если честно, ты здорово похудела после кончины Сэма. Как друга он обязательно попросил бы меня, чтобы я проследил за твоим питанием.

– И поэтому ты ходишь за мной, как добросовестный пастух за стадом?

– Кто, я?!

– Да-да. Всюду, где бы я ни была, появляешься ты.

– Сан-Франциско – маленький городишко.

– Это верно. Однако все равно непонятно, что ты в прошлое воскресенье делал на пляже в Бит Сюр.

– Бег трусцой, видишь ли...

Джейд недоверчиво покосилась на него. В последнее время она стала подозревать, что Рорк намеренно преследует ее. Правда, это было невозможно – когда они случайно встречались, он никогда не был навязчив или бестактен. Манеры его оставались безупречны.

– Я только попрощаюсь с Тони, – решила Джейд, – а потом можем уходить.

Подвальчик ресторана на Керни-стрит напоминал таинственный грот. В полутьме дышала жаром огромная печь, нос щекотали дразнящие аппетитные запахи. Пицца, испеченная в огне дубовых поленьев, была самой вкусной из тех, что приходилось пробовать Джейд. Или ей показалось?

– Как ты, вообще? Только серьезно. – Спрашивая это, Рорк смотрел Джейд прямо в глаза.

– Вроде получше, – неуверенно ответила она. – Кое-что, конечно, по-прежнему мучительно. Стоит только подумать, что я пережила... что Сэм... – Слово «смерть» она не в силах была произнести. – Я открываю шкаф – и вижу там его вещи, подхожу к столу – там лежит его авторучка, та самая, которую я подарила ему к годовщине нашей свадьбы. И все... и рана открывается снова, и болит, и все разрывается внутри. – Глаза ее были полны слез, она промокнула их салфеткой. – Прости, пожалуйста.

– Ну что ты. Я слышал, что о своей потере, о своем горе надо говорить, это помогает залечить раны.

Рорк нагнулся к вей через стол, взял; в свои ее руку.

Очень замкнутая по характеру Джейд даже не подозревала, что будет когда-нибудь говорить о таких сокровенных переживаниях другому человеку. «Даже с мужем я не была откровенной до конца», – мрачно подумала она. Чувство вины в его смерти не оставляло ее теперь.

– Я знаю, это очень тяжело, – мягко сказал Рорк. – И все же, попытайся выговориться.

Джейд понимала, что он действительно готов ее выслушать. Понимала она также, что такой доверительный разговор между ними – безрассудство, но неожиданно для себя сказала:

– Я иногда становлюсь сама не своя. Как он мог умереть, оставить меня одну...

– Думаю, это совершенно естественные чувства.

– Да? Правда? Ты так думаешь?

– Конечно. Тебе незачем винить себя за это.

– А я виню – да еще как. Каждый раз, когда я впадаю в это почти детское негодование, когда начинаю дико жалеть себя, меня как ножом режет мысль, что жалеть-то надо Сэма, плакать надо о, нем. Сэм умер. Сэм. А не я.

– А ты осталась одна, – заметил Рорк.

Джейд помолчала, обдумывая его слова.

– Скорбь ходит мелкими шажками, – продолжала она. – Я не ожидала, что столько боли мне будут причинять его носки, книги, бумаги.

Вчера, в магазине «Сакс» на эскалаторе я увидела мужчину, безумно похожего на Сэма. Сразу мелькнуло: «Смотри-ка, здесь Сэм». И только потом застучало – вздор, глупость, Сэм умер.

Рорк, успокаивая, сжимал ее пальцы.

– Ну что ты, что ты. Это бывает.

– Нет, ты не понимаешь. После этого я подумала, что обязательно дома расскажу Сэму о том, как у меня ум за разум зашел. – В горле у нее стоял болезненный комок. – Конечно, все это произошло за какие-то секунды. Но как же часто теперь случается такое!

– Сколько страданий тебе выпало, – задумчиво произнес Рорк. – Но, думаю, все это – часть длительного процесса. Пока затянутся душевные раны... Мне, конечно, не приходилось переживать и доли этого, Кэсси. – Он вдруг назвал ее прежним именем, под которым узнал ее – и полюбил. – Но должен признаться, что и развод доставляет боль, после него остаются и обиды, и досада.

– Как нехорошо обернулся твой брак, – мягко сказала Джейд. Вообще ей очень хотелось бы знать, насколько правдивы слухи об изменах его жены, но впрямую задать такой вопрос она не решалась.

А Рорк, будто прочитав ее мысли, продолжал:

– Я всегда подозревал, что супруга моя увлекается другими мужчинами. Этой женщине требовалось столько внимания, сколько я, уж конечно, не мог ей предложить. Однако был один человек, с которым я не мог даже соперничать – это было ясно с самого начала. Когда же я узнал о взятках, о махинациях в корпорации Хэмилтона, равновесия, пусть только видимого, как ни бывало. Я даже не очень удивился, когда Филиппа сделала свой выбор, приняв сторону отца.

– Как, должно быть, это больно.

– Да. Это задело меня, – признался Рорк. – Задело мое честолюбие, мою мужскую гордость, если хочешь. Ты ведь знаешь, как я не люблю проигрывать. Все, однако, к лучшему. Теперь я чувствую невероятное облегчение, что это все позади.

Не зная, что сказать, Джейд молчала.

– Ладно, хватит обо мне, – сказал Рорк, отпустив ее руку, откинулся на сиденье. – Мы предполагали устроить сегодня сеанс психотерапии для тебя, а не для меня.

– Признаюсь, на душе стало легче, – ответила Джейд. – Может, мы теперь поговорим на какую-нибудь отвлеченную тему?

И разговор легко потянулся дальше. Они говорили о занятиях спортом, о погоде, о кухне этого ресторана. Темы менялись, а спокойная атмосфера сохранялась. Не избежали они и обсуждения работ в Доме аукционов, где предстояло перекладывать паркет.

– Кстати, о твоем бизнесе, – вспомнила Джейд. – Я ведь хотела кое о чем поговорить с тобой в этом плане.

– Что, опять идеи? Что в этот раз будем переделывать?

Два месяца назад здание было сдано, и за исключением кое-каких мелочей, в частности пресловутого паркета, Джейд нашла свой новый Дом совершенным.

– Нет. Я просто влюблена в него. Жду не дождусь, когда буду проводить первый аукцион в этих прекрасных стенах. Нет. Я имела в виду совсем другое.

Она устроилась поудобнее и не торопясь рассказала Рорку о своих задумках. Ее приятно удивило то, что Рорк искренне заинтересовался этим.

– Я бы хотела, чтобы ты всерьез подумал, не возьмешься ли ты за такой проект, – закончила Джейд.

Рорк сразу не ответил. Он принялся чертить что-то на красной бумажной салфетке: линии пересекали окружности, ромбы накладывались на квадраты.

– Должен сказать, что это предложение мне нравится, – наконец сказал он. – Однако в твоих словах я слышу какое-то «но». Почему?

– Предстоит создавать детские городки, – осторожно заметила она. – Там все должно нравиться детям. Нужно предусмотреть все – тропы для верховой езды, бассейны, площадки для вечерних костров.

– Джейд, я ведь был в лагере бойскаутов, – напомнил ей Рорк, – и прекрасно знаю, что такое детский городок.

Вдруг по его лицу Джейд поняла, что Рорк отгадал ее опасения. Вместо того чтобы обидеться, чего она ужасно боялась, Рорк громко засмеялся.

Звучный мужской смех неожиданно задел струны ее женского естества.

– Ты думаешь, что я вместо уютных коттеджей загоню детей в высотные здания из стекла и бетона? Так ведь? – сказал он с улыбкой, которая исключала всякое негодование или обиду.

– Понимаешь, – начала Джейд, машинально разрывая свою салфетку на мелкие клочки, – я все время помнила о том, что ты предпочитаешь придерживаться современного стиля в архитектуре, но...

– Джейд, эх ты, Джейд, – вздохнул он и снова накрыл ладонью ее нервно двигавшиеся пальцы. – Как ты угадала?

– О чем ты говоришь?

– По правде говоря, в последнее время я стал задумываться, а не затягивает ли меня рутина. Я создал себе славу, проектируя здания современные, нетрадиционные. И теперь ко мне в качестве клиентов обращаются только те, кто хочет заказать именно такой проект. Так что поверь, коттеджи и сказочные хижины освежат мой стиль, смена декораций пойдет на пользу.

Они продолжали беседу, заражая друг друга энтузиазмом; до позднего вечера затянулся их разговор, пока наконец хозяин ресторанчика не напомнил, что пора закрываться на ночь.

В последующие месяцы душевные раны Джейд постепенно затягивались. Лучше поздно, чем никогда, как говорится, и она наконец-то осознала, как несправедливо лишала Эми материнской заботы и ласки в угоду своей работе.

Теперь Джейд меньше времени посвящала бизнесу, предпочитая общество дочери, которая тоже медленно отходила от пережитого горя.

К удивлению Джейд, дела шли совсем не плохо, ближе и теплее стали и отношения с Эми.

Девочка расцветала на глазах. Много сил и времени тратила на них обеих Нина Грэйс, которая временно вела дела в своем филиале в Сан-Франциско. Нина уверяла, что прекрасно справляется с нью-йоркским агентством и по телефону, на самом деле она хотела просто поддержать Джейд.

Жизнь шла размеренно и спокойно. Не хватало Джейд только одного человека. Одного мужчины. Рорка Гэллахера.

– Не понимаю тебя, – сказала Нина однажды вечером, когда они решили посмотреть по видео два старых фильма. – Рорк – прекрасный человек. Преуспевающий, ответственный, добрый. А уж его чувства к тебе говорят сами за себя.

– Мы с ним друзья, – уклончиво молвила Джейд и стала перематывать пленку видеозаписи.

Только что закончился фильм «Королева Африки», романтическая, одухотворенная картина. Никакой наготы, никакого секса нет и в помине, но какой страстью наполнены эти полтора часа! Теперь нет таких фильмов, да и героев таких нет, и переживаний. А Хэмфри Богарт чем-то напоминал Сэма. – Друзья, вот и все.

– О да, конечно! Именно поэтому так загораются его глаза, когда он смотрит на тебя. И не говори мне ничего, мол, ты им не интересуешься, не хочешь его. Мы с тобой, Джейд, не первый год знакомы, уж я по твоему лицу все вижу. И сейчас я вижу на нем только одно – физическое влечение к мужчине.

– Ладно, – сказала Джейд решительно, вкладывая в видеомагнитофон кассету с «Филадельфийской историей». – Сдаюсь. Я думаю о Рорке. Хочу его. Больше того. Я люблю его. И если хочешь знать правду, всегда, кроме дней, когда мы были с Сэмом, все время я думала о Рорке. Теперь ты довольна?

– Не совсем, – возразила Нина. – Ты ведь так и не сказала, почему не подпускаешь его к себе. Уже почти год, как нет Сэма, Джейд. Пора тебе задуматься о своей жизни.

Столько лет Джейд хранила в тайне страшную правду, что на сердце у нее будто стояло черное клеймо.

– Кое-какие подробности тебе неизвестны, – спокойно произнесла она. – Это касается Эми.

– Да знаю я, что Рорк ее отец.

– Нет. Впрочем, да. Только... – она сжала руки. – Я виновата в глухоте девочки.

– Черт побери, Джейд, – устало отмахнулась Нина, – эту тему мы давно закрыли.

Медицина не может дать точного ответа. Ошибка природы. Такое бывает.

– Да, – с горечью согласилась Джейд. – Такое бывает. Особенно если ребенок зачат от собственного брата.

– Что-о? – округлила глаза Нина. – У тебя нет никакого брата. Сама же говорила, что ты у матери одна.

– Я-то одна. Наверное, надо уточнить и сказать – сводного брата.

Она перевела дыхание, помолчала, а потом подробно рассказала Нине всю историю, которую однажды выложил ей Кинлэн Гэллахер.

– Я не верю этому, – решительно возразила Нина. – Между тобой и Рорком нет ни малейшего сходства. – Она подошла к Джейд, обняла ее. – Очевидно, у старого Гэллахера были свои причины лгать, Джейд, а что касается твоей матери, то, прости меня, но вряд ли она – такой уж достоверный источник информации. Ты должна самостоятельно, ничего не говоря никому об Эми, о Рорке, выяснить истину. Даже если для этого придется ехать в Оклахому. Даже если надо будет лицом к лицу встречаться с Кинлэном и Белл.

Через три дня Джейд вылетела на родину.

И снова она была поражена видом своей матери. Белл была так измождена, что, казалось, с трудом двигалась.

– Здравствуй, мама, – сказала Джейд. – Выглядишь неплохо.

– Ты всегда чертовски ловко врала, Кэсси, – отозвалась Белл. – Сдается мне, только этим мы с тобой и похожи.

– Да. Именно на эту тему я и собираюсь поговорить с тобой.

Белл посмотрела на нее пристально и настороженно.

– Раз уж ты такую дорожку проехала, пожалуй, присаживайся, располагайся.

Джейд села на кушетку с рыжим синтетическим покрытием. Нервы ее были на пределе.

– Разговор пойдет о Рорке.

Белл смутилась.

– Что еще с ним? – закуривая, буркнула она.

– Я хочу знать, действительно ли он мой сводный брат.

– А как же, конечно, брат, – сквозь выдыхаемый сизый дым сказала мать. – Зачем мне обманывать тебя?

– Затем, что, может быть, Кинлэн заставил тебя пойти на это?

Белл молчала. Потом процедила:

– Я никогда не рвалась стать матерью.

Такие заявления Джейд уже слышала. Трудно даже сказать, сколько раз. Но она лишь тихо произнесла: «Я знаю», чтобы не спугнуть мать, чтобы та, наконец, выложила ей все.

– Я просто хотела быть любимой. Долго, очень долго я винила тебя за то, что никто из парней даже не смотрел в мою сторону. – Белл глубоко затянулась. – Конечно, какой мужчина захочет возиться с чужим ребенком?

Какой мужчина... Джейд сразу подумала о Сэме, и сердце ее сжалось от горечи и боли.

– Я ревновала, завидовала тебе, – говорила Белл. – Еще бы, ты жила в чистом богатом доме Гэллахеров, а я ломала спину за каждый доллар.

– Все, что я получала, я отдавала тебе, мама.

Белл, казалось, не слышала ее.

– Знаю, ты страдала, оттого что у тебя мать выпивает. Тебя это задевало, злило. Так что, когда ты сунула меня в больницу для алкоголиков, я поняла, что ты хочешь отыграться за все эти годы.

Белл вдруг глянула дочери прямо в глаза и с вызовом спросила:

– Ты что, думаешь я всегда хотела стать пьяницей?

– Нет, – покачала головой Джейд.

Серые крошки пепла падали прямо на потертый ковер.

– Нет, черт побери, нет, не хотела. Не было такого, чтобы я в детстве сидела и мечтала, как я вырасту и буду пьянствовать. Но мне надо было как-то спрятаться от этой жизни.

– Мама.

– Да?

– Ты так и не ответила на мой вопрос. Вопрос, является или нет Кинлэн Гэллахер моим отцом.

Трясущимися руками Белл прикурила от догорающей новую сигарету.

– Нет. Это не он. Вся та история – вранье от начала и до конца. Ему нужно было отпугнуть тебя от Рорка.

Джейд прикрыла глаза, моля небо дать ей сил пережить все это.

– Но зачем? – прошептала она. – И почему ты оказалась с ним заодно?

– Да потому, что он шантажировал меня, – почти выкрикнула Белл.

– Шантажировал тебя? Как?

– Он подставил меня так, что мне грозил арест за занятие проституцией, он собирался загнать меня на исправительные плантации. Что мне оставалось делать?

Джейд тут же подумала об Эми. Никто и ничто не заставит ее нанести дочери такую рану, как это сделала Белл.

– Ты должна понять меня, когда узнаешь, как это было, – продолжала мать. – Я тогда только вышла из стен наркологической лечебницы – того ада в Далласе, куда ты сунула меня.

– Это очень солидная клиника, – заметила Джейд, а про себя сказала: «И чертовски дорогая».

– Ад, – повторила Белл. – Жуткое, страшное место. Преисподняя. Каждый день могучие санитары вкалывали мне анатоксин, вызывающий отвращение к алкоголю, а потом заставляли меня пить спиртное, так что выворачивало не только внутренности, но и душу. И я тебе скажу, скоро один запах виски стал для меня мукой.

– И пить ты перестала.

– Два месяца я сидела в своем фургоне, – согласилась Белл, – два месяца я не брала в рот ни капли. Каждый Божий день я посещала сборища «анонимных алкоголиков», которые устраивала местная церковь. И вот однажды, сидя в этом убожестве, я вдруг почувствовала – свербит. Нет, это не было желанием выпить, – уверила она Джейд. – Просто я решила провести эксперимент, смогу ли удержать спиртное в желудке. Мне надо было избавиться от своего беспокойства. Тогда я отправилась в бар «на пятачке».

Джейд сразу вспомнила все «излюбленные» места, откуда столько раз ей приходилось вытягивать мать. Обычно это были грязные, скверные заведения, где клубами висел табачный дым, а полы были посыпаны опилками.

– Кабачишко так себе, – заметила Белл, – но он, знаешь ли, показался уютнее той богадельни.

Мать подробно рассказывала, как она пришла, села на табурет у стойки, как бармен налил ей сухого белого вина из галлоновой бутылки, с которой предварительно стер пыль. И тогда она сделала первый глоток и стала ждать. Вроде ничего. Она пригубила еще. Не тошнит, не выворачивает. Еще глоток...

– Но ты же знала, мама, что тебе нельзя пить! – воскликнула Джейд. Знакомые досада и огорчение захватили ее. Один глоток влечет за собой другой, потом еще, больше, крепче, чаще.

– Ну, вино – разве это выпивка? – возразила Белл. – В общем, возвращаясь к той истории, которую ты жаждешь услышать, скажу, что я очень быстро покончила с первым стаканчиком, а затем и со вторым, но все время была начеку – не пойдет ли все это обратным ходом.

Вот тогда-то раскрылась дверь и вошел... да, вошел тот самый мужчина. Он как-то сразу улыбнулся мне, а я ему.

После третьей порции вина бармен поставил передо мной бренди «Александр» со сливками. Я говорю ему, мол, я не заказывала, а он сказал, что меня угощает вон тот джентльмен. Ну, я не хотела показаться невежливой или неблагодарной, к тому же, бренди «Александр» скорее смахивает на десерт, чем на выпивку.

Ничего в дальнейшем повествовании уже не удивляло Джейд. Белл и тот незнакомец скоро уселись рядышком. После неизвестно какого по счету «Александра» мужчина предложил продолжить вечер где-нибудь в другом месте.

– Ты должна понять меня, Джейд, – твердила Белл. – Я так давно не была с мужчиной.

Так давно... И в этом «давно» вряд ли вообще была хоть одна светлая минута.

– Что-то я пока не могу взять в толк, как случайная встреча с этим типом связана с шантажом и Кинлэном Гэллахером.

– Все дело в деньгах.

– В деньгах, – тусклым голосом повторила за ней Джейд.

– Когда он спросил меня, сколько, я беру, я хотела было сказать ему, что за день я могу дважды и напиться, и очухаться, но за постель денег не беру никогда. Хотела, да потом прикинула, что раз уж я все равно решила переспать с ним, что дурного, если я приму от него маленькое вознаграждение? В конце концов, платил же он за выпивку! А здесь наличные. Какая разница?

«Действительно, какая разница», – застучало в голове Джейд. Она потерла глаза рукой.

– В общем, я назвала сумму в сто долларов, так он даже глазом не моргнул, – призналась Белл. – Меня это очень вдохновило и обрадовало, потому что цена, прямо скажем, не маленькая.

Джейд молчала, а Белл продолжала свой рассказ. Они выбрали мотель «Роуз Рок». Незнакомец оказался пылким любовником, с ним Белл даже о деньгах позабыла. И не вспоминала, пока он не отсчитал ей прямо в руку пять хрустящих двадцаток.

– После чего этот негодяй напялил свои штаны, сунул мне в нос полицейский жетон и объявил, что я арестована. За проституцию.

– Это Гэллахер подстроил, – молвила Джейд. Рука старого негодяя сразу угадывалась в этом деле.

– Я тоже поняла это, – откликнулась Белл, – поняла, когда он явился в камеру и сообщил, что от исправительных плантаций меня отделяет только одно его слово. И заверил, что при малейшем неповиновении или попытке бежать охрана пристрелит меня.

– Он угрожал убить тебя?

Джейд поразило, на что шел Кинлэн Гэллахер, чтобы держать своего сына подальше от нее. Жестокость старика была давно известна, но доходить до такого безумства...

– Я, конечно, была тогда в шоке, – сказала Белл, – но все же могла сообразить, что он сдержит свои страшные обещания. До скончания века я не забуду его глаза. Это был взгляд разъяренной гремучей змеи.

Белл поежилась от воспоминаний.

Джейд знала этот взгляд. Белл была права.

Холодные, злобные, страшные глаза смертельно ядовитой змеи.

– Я хотела послать его подальше, – продолжала мать, – только правила игры я знаю давным-давно и прекрасно вижу, у кого на руках сильная карта. А Кинлэн Гэллахер собрал всех тузов. И вообще – вдруг привычным вызывающе-оборонительным тоном сказала она, – что с того, что я приврала тогда, ведь у тебя с Рорком уже давно ничего не было. Та ложь казалась довольно безобидной.

Безобидная ложь. Джейд всеми силами пыталась сдержать чувство ненависти к матери. Ее «безобидная» ложь обернулась такой страшной болью, из-за нее столько лет счастья было потеряно. Все это время они могли бы быть с Горком вместе. Все это время Эми могла бы жить с родным отцом. Однако одновременно с досадой Джейд почувствовала и облегчение. Яркой вспышкой мелькнула мысль: если Рорк не приходится ей братом, значит, врачи были правы. В глухоте Эми родители не виноваты.

– Но зачем ему понадобилась эта чудовищная ложь? – спросила Джейд. – Зачем нужно было столько возни, чтобы обвинить тебя?

Белл пожала плечами.

– Вот об этом тебе лучше спросить у самого Гэллахера. Меня он ни в какие подробности не посвящал, не говорил, почему именно выбрал проституцию как предлог.

Джейд собиралась непременно встретиться с Кинлэном Гэллахером. И не просто встретиться.

Но пока надо было разобраться с одним секретом, который многое поставил бы на свои места.

– Я должна кое-что сообщить тебе. Наверное, давным-давно надо было сделать это, – сказала Джейд.

И медленно, запинаясь и останавливаясь, она поведала матери все-все, что касалось Рорка. Все, что касалось Эми.

– Ты хочешь сказать, что я – бабушка? – переспросила Белл, явно ошарашенная признанием дочери.

– Да. Тебя это смущает?

Джейд прекрасно знала, как мать переживает свой возраст.

– Не знаю, даже. Пожалуй, мне нужно время, чтобы привыкнуть к этому.

Больше не говоря ни слова, Белл вышла на улицу. Джейд видела, как она ходит взад и вперед по грязному тротуару. Мать беспрерывно курила.

– А я... а мы встретимся с ней? – спросила Белл, вернувшись в дом.

– Конечно.

– Она будет называть меня бабушкой? Или Белл?

– Она будет называть тебя так, как ты захочешь.

Белл задумалась, вновь закурила.

– Вот уж не думала, что придется говорить вслух такие слова, но, кажется, «бабушка» звучит неплохо, – приняла решение Белл. – Миссис Локридж тоже бабушка, кстати.

Джейд кивнула, пряча улыбку. Разумеется, все, что хорошо для миссис Локридж, хорошо и для Белл.

– Еще хочу спросить тебя... – произнесла Белл.

– Да?

– Где у тебя та брошюра – проспект о новой клинике? Ну, о той, куда все кинозвезды попадают?

Скорее всего мать устала от пьянства. Или поняла, что достаточно уже намучалась в жизни?

А может, Эми – внучка – шанс для матери?

Шанс, которого она так долго ждала.

Как бы там ни было, Джейд позволила себе загореться надеждой, что после стольких лет отчаяния и неудач Белл найдет в себе силы справиться с алкоголизмом. И тогда изгнаны будут демоны, которые столько лет терзали ее душу.

Глава 23

Первое, что сделала Джейд вернувшись из Оклахомы, она договорилась о встрече с Уорреном Бинхэмом.

Они недолго обсуждали, как идет продажа компаний, входивших в корпорацию Сазерленда, поговорили о формальностях относительно нового фонда, после чего Джейд сказала:

– Есть еще одно дело, которым я бы хотела, чтобы ты занялся.

– Все что угодно, – быстро ответил Уоррен – точь-в-точь как Сэм.

– Я хочу, чтобы ты выяснил, каковы финансовые дела компании «Гэллахер: газ и нефть».

Если они неблестящи, тебе предстоит скупить их все до последней акции.

Надо было быть слепым, чтобы не заметить странное выражение, которое появилось на лице Уоррена при этих словах.

– Что с тобой?

– Да нет, ничего. Просто я удивлен.

– Понимаю. Все остальные компании я решаю продать, а...

– Нет, я совсем не это имел в виду, – Уоррен задумчиво перебирал пальцами по столу. – В день катастрофы Сэм звонил мне из Оклахомы. Точнее, звонил из аэропорта Гэллахер-сити, буквально за несколько минут до взлета.

– И что? – Джейд уже догадывалась, однако, что именно.

– Он дал мне точно такие же инструкции, как сейчас ты. Но я не успел ничего сделать, произошла та авария... Я не решался, пока Сэм был в больнице, обратиться с этим к тебе. Ждал.

И вот ты сама приходишь, отдаешь распоряжение распродавать все. В общем, тогда я подумал, что те идеи Сэма – вопрос до конца не решенный.

– Так и было – тогда. Сейчас все изменилось.

Джейд была так благодарна Уоррену, что он не стал задавать вопросов.

– Я не откладывая займусь этим, – пообещал Бинхэм.

– На твоем месте я сразу отправилась бы к этому старому мерзавцу и выложила бы ему все, что ты о нем думаешь, – горячилась Нина, выслушав «отчет» Джейд о поездке в Оклахому.

– Была у меня такая мысль, – призналась Джейд. – Но, когда я зашла, мисс Лилиан сообщила, что старика нет дома, он в Нью-Йорке.

Может, это и неплохо, потому что не уверена, что сдержалась бы, оказавшись с Кинлэном Гэллахером в одной комнате.

– Все понятно. Ну, а как у тебя с Рорком обстоят дела?

– Сама не знаю.

Джейд никак не могла решить, как ей быть.

Сразу сказать ему об Эми? Просить прощения за то, что долгие годы скрывала от него дочь? Попытаться наверстать упущенное?

– Он сейчас в штате Вашингтон. Присматривает место для детского городка. Потом полетит в Айдахо. Только после этого вернется. Я обязательно что-нибудь предприму. – Джейд отрешенно смотрела на свои руки. – Правда, я еще не знаю, что.

– Насчет Кинлэна, напротив, мне все ясно.

Уоррен уведомил меня, что из-за сложной обстановки на нефтяном рынке дела компании расшатаны до опасного предела. Так что ровно через неделю ты увидишь нового владельца контрольного пакета компании «Гэллахер: газ и нефть».

Верно гласит старая пословица, ровно через неделю поняла Джейд, принимая из рук Бинхэма все документы: месть хороша на холодную голову.

Июнь 1991

Темные мрачные облака нависали над землей.

Джейд мчалась по ровному шоссе в имение Гэллахеров. Ей не терпелось как можно быстрее пройти через необходимый разговор. Уже целые сутки внутри у нее все будто узлом завязано.

Особняк, когда-то ослепительно белый, потерял былые краски и сейчас почти сливался с грязно-серым небом. Было ясно, что давным-давно не велись никакие работы в саду. Прежде роскошные кусты роз теперь поникли под тяжестью увядших цветов.

Джейд удивило, что дверь ей открыл сам Кинлэн Гэллахер. Ничуть не меньше был поражен и он, увидев на своем пороге такую гостью.

– Да неужели это Кэсси Макбрайд, – без особой радости приветствовал он ее. – Вот уж не думал, что ты когда-нибудь соберешься показаться в наших краях.

Своим видом он явно хотел напомнить обстоятельства ее последнего визита в этот дом, но Джейд проигнорировала это.

– Вы не хотите пригласить меня в дом, Кинлэн?

– С чего бы это?

– Может, название трастовой компании «Бэй Сити» поможет вам пошире распахнуть двери?

– Нет, черт возьми, не поможет.

– О небо! Я вижу, вы еще не получили уведомления. Тогда придется мне сообщить вам, что «Бэй Сити» на днях скупила все ваши просроченные векселя в Национальном банке Оклахомы, а также в банке Талсы.

Дрогнули желваки на скулах старого Гэллахера.

– Что ж, входи, – сказал он, отступая в сторону, – посмотрим, во что ты превратилась, Кэсси Макбрайд.

– Соблаговолите называть меня миссис Сазерленд, – произнесла Джейд, пройдя в холл, казавшийся когда-то таким просторным. – О, да вы, возможно, не в курсе, – холодно улыбнулась она. – Я вдова Сэма Сазерленда.

– Кажется, что-то об этом говорили, – пробормотал Кинлэн.

– А не слышали вы случайно, что теперь я распоряжаюсь его состоянием? – спросила Джейд. – И что я владею трастовой компанией «Бэй Сити»?

Одутловатое лицо старика побелело.

– Об этом я не слыхал. – Голос его был теперь непривычно мирный... и слабый. – Послушай, почему ты не садишься? Располагайся, чувствуй себя как дома, – вдруг предложил он. – Мисс Лилиан сейчас нам организует что-нибудь перекусить.

Джейд ничего не успела ответить. Он почти выбежал из комнаты. Ему надо было собраться с мыслями, продумать очередной дьявольский шаг, решила она.

Несмотря на неприязнь к этому дому, хозяин которого однажды пытался уничтожить ее, Джейд не могла удержаться, чтобы не осмотреться в этих стенах, где было столько редких вещиц. Тем более, многие из них были ей хорошо знакомы.

Только вот комнаты стали не те: нет прежнего порядка, лоска, шика. Атмосфера дома была мрачноватой, гнетущей. Вспоминался дом мисс Хэвишем из знаменитого романа Диккенса.

В гостиной появилась мисс Лилиан, постаревшая, но по-прежнему – леди. В руках у нее было блюдо далтоновского фарфора, полное свежайших «дамских пальчиков».

– Чай я делаю сама, – поздоровавшись с Джейд, объяснила она и начала разливать чай из старинного русского самовара, когда-то принадлежавшего императорской кухне. Держалась она просто и естественно, нимало не смущаясь тем, что лично подает чай женщине, прежде бывшей прислугой в ее доме. Ничего не сказала она и о том, сколько лет прошло с тех пор, как Джейд последний раз была в этой комнате. – Надеюсь, тебе понравится, – передавая ей чашку, сказала мисс Лилиан. А вот голос ее, прежде сильный, звучный, стал тихим, почти шелестящим.

Кисти рук усыпали старческие пигментные пятна, изящные пальцы стали узловатыми – сказывался артрит. Кожа походила на тончайшие костяные или фарфоровые китайские безделушки.

Действительно, будто сама мисс Хэвишем сошла со страниц Диккенса. Не хватало только старого, пожелтевшего подвенечного платья.

Джейд не в силах была негодовать на эту женщину, нет, скорее тень женщины. Она сделала глоток – чай был душистый, крепкий, каким и должен быть знаменитый English Breakfast Tea.

– Чудесный вкус, – сказала Джейд, хотя во рту у нее отдавало металлом, так сильно было нервное напряжение.

Мисс Лилиан улыбнулась, но вдруг заметила, что в гостиную вошел ее брат, и быстро, даже немного суетливо покинула их.

– Ну-с, – заявил Кинлэн, когда они остались одни, – давай выкладывай, с чем пришла. Поговорим спокойно, во всем разберемся, решим, как мы с тобой будем работать дальше.

– Не думаю, что я стану работать с вами, – спокойно ответила Джейд.

– «Гэллахер: газ и нефть» принадлежит мне.

– Вообще-то, – возразила Джейд, вынимая из дорогой кожаной папки кипу документов, – не совсем так. Поскольку у меня в руках векселя, покрывающие восемьдесят пять процентов активов, то «Гэллахер: газ и нефть» отныне принадлежит мне.

Джейд пришлось в очередной раз убедиться, что старый Гэллахер сразу не сдается. Впрочем, этого она и не ждала.

– Послушайте, миссис Сазерленд, – будто невзначай сбиваясь на ее новое имя, заговорил Кинлэн, – может, вы позабыли, как у нас здесь, в нефтяных краях, дела делаются. Так сказать, рука руку моет. Не может быть, чтобы мы с вами не нашли разумного компромисса.

– Например?

– Ну, я вот слышал, что вы основали свой аукционный дом, ведете бойкий бизнес. И я предлагаю: вы забираете всю коллекцию мисс Лилиан, а я держу рот на замке относительно вашего прошлого. Прошлого, которое чертовски навредит вашему успеху у богатых клиентов.

Поразительно, но точь-в-точь то же самое говорили ей дети Сэма. Сидеть в кресле Джейд стало невмоготу, она принялась ходить по комнате, рассматривать картины, безделушки, некоторые из которых лично помогала приобретать.

– Все это я уже слышала, – пробормотала она, взяв в руки вазочку уотерфордского хрусталя. Вспыхнуло воспоминание: мисс Лилиан рассказывает ей об Ирландии, о предках, о фамильном замке Гэллахеров. Джейд отмахнулась от этого, как от наваждения.

– А вы вроде не впервые прибегаете к шантажу, когда хотите непременно добиться чего-то? – вкрадчиво спросила Джейд. – Так или нет?

Гэллахер неожиданно громко захохотал, откинув крупную львиную голову.

– А я все думал, как скоро ты узнаешь, что то была лишь маленькая шутка.

– Маленькая шутка, – повторила она. В голове все кружилось. Как он может быть так циничен? – Чтобы отвадить меня от Рорка?

– А ты ожидала, что я стану сидеть и просто смотреть, как вертлявая потаскушка забирает у меня сына? Когда мне только-только удалось вернуть его в родное гнездо, привлечь его к своей компании, к нашему ранчо, где он, между прочим, вырос! Черт возьми, Кэсси, или Джейд, или миссис Сазерленд, как там тебя теперь называют, если ты хочешь пробиться наверх, надо научиться играть виртуозно и жестко. Иначе ты вылетаешь. – Кинлэн широко улыбнулся. – Ладно, что воду в ступе толочь. Я, Кэсси, знаешь ли, прагматик. Иначе нам нельзя. Так что будем с тобой работать, какие бы маленькие сложности ни были у нас в прошлом. Кто старое помянет...

«Маленькие сложности» – эти слова как ножом резанули. Она не замечала, что в руках у нее надломилась хрупкая ножка бокала, не замечала, пока не почувствовала, как по ладони к запястью струйкой бежит теплая кровь.

– Черт возьми, – пробормотал Кинлэн, увидев это, он вытащил носовой платок, обернул им кисть руки Джейд. А она просто содрогнулась от одного прикосновения этого человека и быстро отдернула ладонь.

– Не думаю, что буду иметь с вами какие бы то ни было дела. После всего, что вы совершили.

Даже если сложилось бы так, что бизнес с Кинлэном Гэллахером оказался последним шансом выжить, Джейд все равно не пошла бы на сотрудничество с человеком, который причинил ей в жизни столько горя.

Обходя комнату, она остановилась у стола, где в открытом футляре лежал кольт сорок пятого калибра – старинное, очень красивое оружие.

Джейд взяла его в руки.

– Э-э, осторожно, – предупредил Кинлэн, – он заряжен.

– О? – молвила Джейд, пробегая пальцами по серебряному стволу. – А не опасно ли держать дома заряженное оружие?

– Сегодня утром я был в стрелковом клубе, разговорился там с одним типом, который хотел бы купить этот револьвер, если он в рабочем состоянии. Вот я и решил проверить это, но тут как раз возникла ты.

Ни слова не говоря, Джейд подняла кольт и навела его прямо на Кинлэна.

– Может, ты опустишь игрушку?

Цвет лица его стал пепельно-серым, Джейд видела, как в глазах Гэллахера закипал страх.

– Одну минутку.

Она посмотрела на висевший над камином огромный портрет хозяина дома. Картина была аляповатая, в тяжелой безвкусной позолоченной раме. И хотя Кинлэн позировал художнику еще молодым человеком, уже проглядывали в его лице злые, хищные черты. Пусть и льстивым был портрет. Джейд ненавидела эту картину.

– Кэсси, револьвер... – начал Кинлэн, шагнув к ней.

– Как все может быть просто, – задумчиво произнесла она скорее себе, чем ему. – Стоит только нажать курок. Пиф-паф – и тебя нет. И больше никому ты не причинишь горя.

– Слушай, девочка, да у тебя кишка тонка для этого. Ты же, в сущности, трусиха и размазня.

– О, теперь я другая. Я стала жестче. Благодаря тебе.

Он вытянул вперед руку. Джейд почти с наслаждением отметила, что старика сотрясает дрожь.

– Кэсси, ты не сделаешь этого, – пробормотал Кинлэн. Надменности его как не бывало. – Послушай, мы с тобой можем договориться. Сделка стоит того. Ты забираешь весь антиквариат, все картины в этом доме. На что мне пыльные груды этих безделушек? Я покупал их только для мисс Лилиан. Ее это увлекало. И она, кстати, рассказывала мне, как тебе нравятся ее сокровища. Ну, а теперь это все твое. И мои долги будут покрыты. Что скажешь, а, Кэсси?

– Кинлэн, я женщина и так богатая. К тому же никакая сумма не возместит того морального ущерба, который ты причинил мне. Что касается твоих огромных долгов, неужели ты до сих пор не понял, что именно твоя глупая заносчивость и гонор привели тебя к катастрофе?

Ты упивался своей властью, своим могущественным «я», никому не позволял даже близко подойти к газу и нефти Гэллахеров. Нефтяной бизнес лихорадит, и тебе ох как помогли бы вливания свежих капиталов. Но ведь тогда ты лишался своей абсолютной монархии местного значения, терял исключительную силу. Ты не пошел на это даже ради семейного дела, на которое положили жизни все твои предки, чьи портреты висят по всем стенам. И пожалуйста – все заложено-перезаложено, в долгах как в шелках. Но все твои векселя подлежат оплате, Кинлэн.

– Кэсси...

– Итак, считай, что я официально заявляю тебе: по счетам надо платить, Кинлэн. Сейчас.

Сегодня.

Она набрала полную грудь воздуха, закрыла глаза и нажала на курок.

Глава 24

Джейд вылетела из дверей особняка. Молнии уже рассекали небо. Ощущение полной свободы дурманило голову. Она пересекла широкое, обрамленное колоннами крыльцо, прошла по извилистой мощеной дорожке к своему автомобилю.

Нервными движениями перебирала она в поисках ключей содержимое своей сумки. Ветер сорвал с головы легкую кремовую шляпу-ток, забросил ее прямо «в руки» трех херувимчиков, украшавших густо заросший водорослями и ряской бассейн.

Джейд не заметила этого.

Почти не глядя пытаясь открыть дверцу машины, она уронила связку ключей на землю.

Только с третьего раза поддалась дверца. Теперь предстояло завести мотор.

– Будь оно все проклято! – в отчаянном гневе выкрикнула Джейд. Она надавила на педаль, двигатель ожил и тут же замолк. Вторая попытка была успешной. Взревев, машина рванулась прочь от этого мрачного места. На асфальтовой площадке парковки остались черные следы покрышек.

Было темно, как в сумерках. Тяжелые черные валы туч, готовые извергнуть потоки воды, нависли над всей долиной. Темно-серая мгла царила в степи. Что же заставило ее примчаться в эти края? Джейд не могла ответить себе на этот вопрос. Она могла только выжимать из машины все силы. На бешеной скорости неслась она по шоссе. По обочинам мелькали бесконечные таблички «Продается». Продавались зеленые луга, лес, постройки, магазины, коттеджи. Остался позади «Сирс», большой, некогда популярный в их городе, универмаг. Нынче его кирпичные стены щедро были разукрашены местными «талантливыми графиками», расписаны «поэтами». Вот и просторная прачечная «Клин Клоуз» – «Продается». Вот супермаркет «Уин-Дикси» – «Продается». Все говорило о запустении, о бедности сегодняшнего Гэллахер-сити. Широкие окна банка «Рэнчерс Траст» стали дымчатыми от пыли. Кое-где вместо стекол установили фанерные щиты, а кое-где просто зияли дыры. Джейд машинально обращала внимание на все эти признаки экономического застоя, слишком уж она была занята своими мыслями, если так можно было назвать тот хаос, который царил в ее голове. «Безумная, безмозглая тупица, дура, – звенело в ушах, – что, что тебя притащило сюда? Зачем?!»

– Чтобы все уладить, – вслух произнесла Джейд, – уладить раз и навсегда.

Костяшки ее пальцев, сжимавших руль, побелели. Первые горсти дождя ударили в лобовое стекло. Судьбой было предопределено им с Кинлэном Гэллахером встретиться в этот раз.

Дождь перерастал в ливень, ливень – в шквал. Жуткими пронзительно-белыми вспышками освещали молнии город. Уже сворачивая на стоянку, Джейд непроизвольно вздрогнула от оглушительного сухого треска грома. Мурашки побежали по коже. Пора убираться отсюда. Пора навсегда оставить Гэллахер-сити. Забыть его.

Машину Джейд остановила под красно-синей вывеской «Мотель «Роуз Рок». Доступные цены, ТВ, крытая стоянка». Рядом на ветру отчаянно болталась табличка «Продается». Сквозь трещины в асфальте торчала сорная трава.

До своего коттеджа ей пришлось бежать со всех ног. Гроза, казалось, с небес спустилась на землю. Джейд ощущала во рту вкус электрических разрядов, молнии беспрерывно срывались с неба. Одна такая ослепительно-белая смертоносная стрела на глазах Джейд расщепила на две части старое дерево. Такое хорошо смотреть по телевизору... Влетев, наконец, в двери своего номера, Джейд в изнеможении привалилась к стенке. Сердце колотилось так, что не слышны были отдельные удары.

Немного отдышавшись, она пошла в ванную за косметичкой, но неожиданно для себя замерла, увидев свое в полный рост отражение в тусклом зеркале, укрепленном на двери в спальню. Видок был, мягко выражаясь, скверный. Волосы будто в миксере побывали, лицо бледное, косметика размазана. Черт, еще и это! Уродливой формы кровавое пятно испортило спереди юбку.

Эту белую чистошерстяную юбку она надевала-то раза два. Надо же, испортить почти новую вещь! Привычки юности никогда не исчезают бесследно, поэтому до сих пор, будучи женщиной состоятельной и независимой, Джейд переживала, когда случалось испортить дорогую одежду. Ей хотелось как можно скорее убраться из Гэллахер-сити. Скорее, пока все, что произошло, не обернулось против нее. Но она прекрасно понимала; что если она не возьмется за это пятно сейчас, в Сан-Франциско будет уже бесполезно выводить его. Джейд переоделась в шелковое изумрудного цвета кимоно, которое купила во время последней поездки в Гонконг, и начала тщательно тереть запачканную юбку под струей холодной воды.

Гроза все еще бушевала. Сверкали молнии, рокотал гром, как пушечная канонада. Шквалистый ветер швырял на окна потоки воды. Неожиданный настойчивый стук в дверь заставил Джейд вздрогнуть.

– Черт возьми. Кого это принесло?

Оставив юбку в раковине, она вернулась в комнату, глянула сквозь щелочки в жалюзи – и похолодела. На узеньком крылечке ее коттеджа стоял Уолтер Локли, шериф графства Гэллахер.

Внешне спокойно (только внешне!) Джейд открыла дверь.

– Чем могу быть вам полезна, шериф? – холодно спросила она.

На самом деле чувства ее бушевали. Хмурое насупленное лицо этого человека вызывало воспоминания, которые никак нельзя было отнести к разряду приятных.

Шериф Локли производил незавидное впечатление своей обрюзгшей фигурой. Необъятный живот выпирал из форменной рубашки, пояс был низко приспущен, в кобуре – пистолет. Похоже, Локли подражал какому-то бравому парню из всеми забытого старого телесериала. Вид у него, правда, был боевой и грозный, как всегда.

Шериф сдвинул назад серую шляпу – «Стетсон» и посмотрел на Джейд взглядом, в котором мелькнула тень удивления.

– Разрази меня гром, но на этот раз слухи не подвели, – пророкотал он, улыбаясь; правда, улыбка его искренней Джейд не показалась. Наоборот, она была холодной, циничной и откровенно зловещей. – Когда Вирджил Тэйлор сказал мне, что младшая Макбрайд вновь заявилась в Гэллахер-сити, я решил, что он опять перебрал того зверского зелья, которое привозит его шурин Эрнест из Теннесси. Однако – вот она ты.

Собственной персоной.

Серые глазки жадно обшаривали ее с ног до головы. Джейд поплотнее запахнула ворот кимоно.

– На тот случай, если вы ни о чем не слышали, меня зовут Джейд Сазерленд.

Шериф пожал плечами.

– Знаешь, подруга, я всегда говорил, что леопард своей пятнистой шкуры не меняет. И как вижу теперь, младшая Макбрайд – все та же маленькая белая шваль, неважно, какое звучное имя носит, какое дорогое барахло надевает.

– У вас какое-то конкретное дело, шериф? – отчеканила Джейд. – Или в Гэллахер-сити появилась ключница, встречающая гостей хлебом-солью?

Раздражение шерифа угадывалось по ярко-красным пятнам на обвислых щеках.

– Что, девочка, языком все так же мелешь?

Все остришь?

– Это еще как сказать. – Первый испуг уступал место неприязни и раздражению. – Может, вы, шериф, вернетесь все же к своим прямым обязанностям, пока дождь окончательно не испортил вашу новую ковбойскую шляпу?

Краснота на щеках Локли стала более интенсивной. Он вцепился взглядом в глаза Джейд и провозгласил, стараясь перекричать раскаты грома:

– Мисс Кэсси Макбрайд, то бишь Джейд Сазерленд, ты арестована. За убийство Кинлэна Гэллахера.

Все складывалось чертовски плохо. Пятно на юбке, мокнущей в раковине, приняли за следы крови Кинлэна Гэллахера; нашелся еще и заляпанный кровью носовой платок старика, который Джейд обронила в машине.

– На револьвере, найденном в гостиной Гэллахера, – твои отпечатки пальцев, – заявил Локли. – Как ты можешь объяснить это?

– Кинлэн хотел, чтобы я приняла его коллекцию на консигнацию для аукциона.

В сущности, так оно и было. Джейд не видела пока необходимости сообщать, что она отвергла предложение старого Гэллахера.

– Мне нужно было осмотреть оружие, чтобы определить его примерную стоимость, – продолжала Джейд.

Локли даже не скрывал недоверия.

– А как насчет пороховой гари на твоих пальчиках? – перебил он.

Джейд опустила плечи.

– Ладно, – призналась она. – Я стреляла из этого чертового револьвера. Но только не в Кинлэна. – Джейд перевела дыхание. – Видите ли, я была вне себя. И выстрелила в его портрет.

– Да, мы обнаружили дырку в картине, – подтверди Локли. – Ты здорово изуродовала ценное произведение искусства. Но сдается мне, в первый раз ты просто промахнулась. В Кинлэна Гэллахера ты попала со второго выстрела.

– Второго выстрела?

– Брось, не хуже моего тебе известно, что из револьвера стреляли дважды.

– Ничего такого мне не известно. Я не убивала старика.

– А что же делать со свидетелями?

– Свидетели? – Джейд побелела.

– Двое рабочих с ранчо видели, как ты улепетывала в аккурат после второго выстрела, который они прекрасно слышали. Есть также очевидцы, помнящие, как ты поклялась обязательно расправиться с Гэллахером, даже если для этого придется ждать годы.

– Выстрел был один. А насчет расправы, то это дела давно минувших дней, – возразила Джейд. – Тогда я была девчонкой. Напуганной и оскорбленной, кстати сказать.

Лицо шерифа скривилось в ядовитой ухмылке.

– Это ты будешь объяснять суду.

Когда наконец Джейд разрешили воспользоваться телефоном, она набрала номер Нины.

– Ни о чем не беспокойся, – сразу успокоила ее Нина. – Я разыщу лучшего адвоката по уголовным делам.

Джейд, которая ожидала увидеть кого-нибудь вроде Перри Мейсона, восприняла появление Маргарет Браун как удар. Адвокат Браун прибыла в полицейский участок сразу из аэропорта.

Одета она была в простенькие джинсы и футболку. Копна кудрявых темных волос обрамляла почти ангельское личико. С виду Маргарет была как девочка-подросток. Сердце Джейд сжалось.

– Я очень признательна вам за скорый приезд, – осторожно подбирая слова, сказала Джейд. – Но позвольте спросить, сколько же вам лет?

Густые темные брови Маргарет взметнулись вверх.

– Вот уж не думала, что подозреваемые в убийстве могут интересоваться моим возрастом.

Джейд смутилась.

– Просто я хотела узнать...

– ..мой послужной список? – закончила Маргарет. – Что же, извольте. В высших юридических сферах меня считают в своем роде феноменом. В девятнадцать лет я закончила высшее образование – Станфордский университет. Меня сразу приняли на работу в юридическую фирму «Дэли, Хартвелл, Каплан и Штейнберг», о которой вы, разумеется, слышали.

«Их услугами всегда пользовался Сэм», – вспомнила Джейд и коротко ответила:

– Конечно.

– Два года назад я стала одним из совладельцев фирмы. За прошедшие десять лет выиграла девяносто процентов дел. И эта цифра была бы выше, если бы клиенты были полностью со мной откровенны, чего я жду от вас. Услуги мои очень дороги, но поскольку вы при деньгах, это обстоятельство нам не помешает. – Маргарет села за стол. – Еще вопросы?

– Только один, – сказала Джейд. – Когда вы приступите к работе?

– Я уже приступила, – улыбнулась Маргарет.

Она подробно и настойчиво начала расспрашивать Джейд, и та поведала всю свою историю, включая «тайну», что Рорк Гэллахер, отец Эми, якобы приходится ей сводным братом.

– А, соответственно, Кинлэн Гэллахер якобы приходится вам отцом, – заметила Маргарет, не переставая строчить что-то на листах желтой бумаги. – Предательство – мотив, освященный веками. Узнав подробности ваших отношений с убитым, я могла бы предположить, что в свое время у вас были серьезные мотивы. Особенно когда вышел на поверхность факт шантажа вашей матери, имевшей целью разрушить отношения между вами и человеком, которого вы любили.

– В юности – после тюрьмы – я Кинлэна ненавидела. Слепо, безумно ненавидела. Хотела его смерти, – призналась Джейд. – Сколько раз представляла себе, как покончу с ним. Но совершить убийство... Я бы никогда не пошла на это.

– Значит, нет?

– Нет.

Маргарет что-то черкнула в своих бумагах.

– Тогда – нет. А позднее?

– Позднее у меня появилась свой жизнь – Эми, работа, Сэм. Все эти мысли отошли в прошлое. В каком-то смысле я могу быть благодарной Кинлэну Гэллахеру.

– Благодарной? То есть как?

– Если бы он не вышвырнул тогда меня из города, я бы не стала сейчас той, какая я есть.

– Значит, вы не убивали его.

– Нет! – с жаром повторила Джейд. – Нет, я не убивала его.

Маргарет пытливо смотрела на нее. Наконец она стала складывать свои бумаги.

– Я скоро вернусь.

– А что вы намерены делать?

– Прежде всего, надо вытащить вас отсюда.

– Как, до суда? Разве можно?

– Сделаем все, что в наших силах. И даже больше, – пообещала Маргарет. – Ну, держитесь. И никому ни слова.

К сожалению, оказалось, что Кинлэн Гэллахер может властвовать в своем графстве и после смерти.

– Этот чертов прокурор отказывается освобождать вас под залог, – негодовала Маргарет. – Несет какую-то чушь, что вы, мол, улизнете из штата.

Джейд нисколько не удивилась.

– И что теперь?

– Теперь мы закатываем рукава и принимаемся за работу. Да, кстати, за дверью вас ждут друзья, они до смерти хотят повидаться с вами.

Никогда Джейд не была так счастлива встретиться с Ниной, как в тот момент.

– Я готова для тебя на все, – сказала Нина, обнимая подругу. – Любые просьбы. В любое время. Сделаю все. А теперь посмотри, кого я с собой привезла.

Из-за двери появился Мики Маклафлин.

– До того как взяться за «сыск в искусстве», я работал в окружной прокуратуре, – ухмыляясь ответил Мики на немой вопрос Джейд.

И уже серьезно добавил:

– Не волнуйтесь. В два счета мы вас выудим отсюда.

Г – Даже не знаю, как благодарить вас.

– Ну уж, – пожал плечами Маклафлин'. – Вы-то лучше других знаете, что я работаю не за горстку центов. Но вы также знаете, что за свои деньги получите реальный результат. А потом, – лукаво подмигнул он, – моему авторитету не помешает услуга такому солидному клиенту, как вы.

Какое счастье оказаться среди друзей, подумала Джейд.

– К вам еще один посетитель, – сказала Маргарет.

– Белл?

– Лучше, – мягко улыбнулась Нина.

Маргарет вышла из комнаты и через минуту вернулась... с Рорком.

– О, Рорк! – ахнула Джейд. Ее лицо озарилось радостью и любовью, но тут же померкло.

В полном отчаянии она поняла, что Рорк приехал в Гэллахер-сити на похороны отца.

– Мы с Мики пойдем разведаем, что здесь за мотель, – сказала Нина, наклоняясь, чтобы поцеловать Джейд. – Все будет в порядке, – шепнула она, – вот увидишь.

Джейд не слышала, как прощался Маклафлин. Она толком не поняла, что говорила Маргарет Браун о необходимости срочно связаться с лабораторией, откуда ждали результатов экспертизы. Все слова слились в неясный гул. Джейд ждала, что скажет ей Рорк.

А он всеми силами пытался скрыть впечатление, которое произвела на него Джейд. Вид у нее был ужасный. Собранные в узел волосы подчеркивали бледность заострившегося лица, под запавшими глазами легли синеватые тени, взгляд был полон тоски и тревоги. Как хотелось ему обнять ее крепко-крепко и не выпускать, пока не закончится этот кошмарный сон. Но вместо этого он опустился на пол перед креслом, где сидела Джейд.

– Они так поспешно оставили нас наедине, – произнес он. – Даже не подозревал, что им все известно.

Джейд сидела как вкопанная. Она была уже ко всему готова.

– Я люблю тебя, – объяснил Рорк.

Неожиданные слова гулко зазвенели в голове Джейд.

– Я люблю тебя. – Взяв в ладони ее лицо, он не позволял ей отвернуться. Их взгляды встретились: в его глазах – нежность и уверенность, в ее – настороженность и беспокойство. – И всегда любил. Даже когда пытался ненавидеть тебя.

Плечи Джейд обмякли от двоякого чувства – облегчения, что Рорк не питает к ней ненависти, и ужаса, что она причинила ему столько горя.

– Рорк... о, Рорк... я не убивала его.

– Я знаю.

– Да?

– Конечно.

– А почему ты здесь?

– Хочу быть с тобой рядом. Хочу помочь Маргарет и Маклафлину доказать твою невиновность.

Джейд поняла, что чем бы ни закончился этот кошмар, ради одних только таких слов стоило жить.

– О, Рорк, – прошептала она вновь.

Другие слова сейчас не приходили на ум. Но по глазам Рорк прочел все, что она хотела сказать, и поцеловал ее; ощутив прикосновение его губ, она застонала. Сладкое возбуждение наполняло ее, разжигало кровь, обостряло все чувства.

Она опустила глаза, ее губы раскрылись. Вспыхнувшее вожделение свело на нет все тревоги. Она прижалась к груди любимого, она слушала биение его сердца, в такт которому колотилось ее собственное сердечко. Оказаться бы им сейчас дома...

Остаться бы им вдвоем... Но нет, они были в комнате для свиданий в полицейском участке Гэллахер-сити.

– Нет, нельзя. – Джейд с трудом оторвалась от Рорка. Не до наслаждений.

– Сейчас нельзя. Здесь нельзя, – отозвался Рорк. – Но очень скоро...

– Нет-нет! – воскликнула Джейд, вскакивая на ноги. – Я не могу даже думать об этом. – Обхватив плечи руками, она, как дикое животное в клетке, заметалась по комнате. – Сейчас не могу.

Рорка немного озадачил такой перепад настроений, но он напомнил себе, через что пришлось пройти Джейд. Она имеет полное право быть неуравновешенной.

– Тогда и не будем, – остановив ее бесцельные шаги, сказал Рорк. Он обнял девушку за талию, заглянул ей в глаза. – Сосредоточимся на твоем скором освобождении.

Джейд прижалась лбом к его плечу; она впитывала жизненные силы, которые щедро отдавал ей Рорк. На губах она все чувствовала тепло поцелуя, и всплывали в памяти другие дни, другие поцелуи. И хотя Джейд отчаянно надеялась, что Рорк поймет ее, простит все недобрые слова, в душе сидел страх, что он никогда не простит ей те десять лет, что она скрывала от него дочь.

На другой день Маргарет пришла хмурая и расстроенная.

– У нас возникли проблемы.

– Расскажите о них. Неужели я чего-то могу не знать, – сухо усмехнулась Джейд.

– Исчезла ваша юбка.

– Что?

– Ваша юбка с пятном. В других лабораториях такого не случается.

– А что же с этой?

– Можно только догадываться. Но больше чем уверена, что где бы она ни была, рядом с ней и носовой платок Гэллахера.

– Да вы что? И платок пропал?

– Да-да. – Маргарет негодующе покачала таловой. – Ну не чудесное ли совпадение?

– Но ведь без них...

– Без них нам будет чертовски трудно доказать, что вы говорите правду, объясняя происхождение тех пятен крови, – сказала Маргарет. – С другой стороны, без вещественных доказательств обвинение не сможет использовать эти факты против вас.

– Но ведь есть еще револьвер.

– Да. – Голос адвоката звучал отнюдь не бодро. Они обе прекрасно понимали, что отпечатки пальцев на оружии станут для местного судьи самой главной уликой.

– Я буду добиваться, чтобы дело передали в другой судебный округ, – сказала Маргарет. – Добавьте сюда то, что припасено у Маклафлина в рукаве.

– Что? – удивилась Джейд.

Маргарет закрыла свою рабочую папку.

– Я обязательно расскажу, если это сработает. Ну, а пока выше нос. Все закончится раньше, чем вы думаете.

Оказавшись снова в камере, Джейд обнаружила, что настроение немного улучшилось.

На следующий день друзья повезли Джейд на ранчо Гэллахеров. Нажав все кнопки, добравшись до губернатора штата, Маргарет удалось на несколько часов вытащить Джейд из заключения.

За рулем сидел Мики.

– Это интуиция, – говорил он, обращаясь сразу ко всем, – Джейд, Рорку и Маргарет. – Семнадцать лет практики научили меня доверять своему нюху. И сейчас мой нос подсказывает мне, что твоя тетя, Рорк, мисс Лилиан, знает об убийстве брата больше, чем говорит.

По выражению ужаса на лице Лилиан Гэллахер Джейд поняла, что профессиональное чутье не подвело Маклафлина и на этот раз.

– Надо же – Рорк, – пробормотала мисс Лилиан в явном замешательстве. Увидев Джейд, она будто оцепенела. – И Джейд здесь. Значит, тебя выпустили из тюрьмы.

– Здравствуйте, мисс Лилиан, – приветствовала ее Джейд. – На несколько часов мне дали разрешение. Надо поговорить с вами. – Она глотнула воздуха. – Я хочу сообщить вам, что я не убивала Кинлэна.

Пожилая хозяйка дома какое-то время молча смотрела на Джейд, Потом сказала:

– Что же, заходите. Сейчас я приготовлю чай.

Джейд чуть не рассмеялась. Надо же, в разгар расследования убийства брата эта женщина готова всех угощать чаем. Бросалось в глаза и то, что мисс Лилиан никак не отреагировала на ее заверения в невиновности.

– Ты извини, тетя Лилиан, – начал Рорк, – но, наверное...

– А что? Чай. – это прекрасно, – вмешался Мики, бросив на Рорка упреждающий взгляд. – Нервы успокаивает.

Мисс Лилиан улыбнулась детективу.

– Кинлэн тоже так говорил, – сказала она и вдруг нахмурилась. – Конечно, он отдавал предпочтение бурбону. Мой брат, – пояснила старушка, обращаясь к Маргарет, – не был ценителем чая.

Визитеры расположились в гостиной, мисс Лилиан стала хлопотать на кухне. Маргарет предложила ей свою помощь, но хозяйка отказалась, уверяя, что прекрасно справится сама. В конце концов, кто, как не она, столько лет вела дом!

– У твоей тетушки тут настоящий музей, – заметил Маклафлин, оглядывая переполненную антиквариатом комнату. Мики как специалист прекрасно знал цену этим сокровищам.

– Если бы коллекционирование было религией, тетя Лилиан обязательно стала бы служителем культа, – сказал Рорк. Он взял со столика миниатюрную пастушку мейсенского фарфора. – Она всегда с такой теплотой относилась к Кэсси...

Джейд, – поправился он, с улыбкой оглядываясь на девушку.

– То есть? – заинтересовалась Маргарет.

– Джейд была единственным человеком, кто разделял страсть тети Лилиан к этой красоте, – возвращая статуэтку на место, объяснил Рорк.

Появление в дверях гостиной мисс Лилиан прервало разговор. Пожилая тетушка Рорка начала разливать чай. Повисло напряженное молчание. Джейд в очередной раз обратила внимание на то, как постарела мисс Лилиан.

– А я часто вспоминала вас все эти годы, – нарушила Джейд натянутую тишину.

Что-то вспыхнуло в поблекших глазах старушки. Что-то, напоминавшее страх. – Неужели? – откликнулась она.

– Конечно. Ведь вы открыли мне удивительный мир. Я бы ничего не добилась, если бы вы тогда не взяли меня за руку и не научили видеть И ценить красоту старины. Жаль, что раньше у меня не было возможности поблагодарить вас.

– Ты все схватывала на лету, – сказала мисс Лилиан. – Знаете ли, Кэсси обладает редким даром, – обратилась она ко всем. – Не каждому такое дано.

Мисс Лилиан с нежностью разглядывала хрустального – чистая баккара – лебедя.

– Что же это за дар? – осторожно спросила Маргарет.

Старушка гладила пальцами тончайшей работы крылышко птицы.

– Это своеобразный мир чудес, – задумчиво произнесла она. – Там говорят на особом языке.

Кэсси с рождения владеет им – языком красоты.

– Мисс Лилиан подошла к окну; солнечный луч упал на хрустальную фигурку – и по комнате рассыпалась радужная сеточка, заиграли блеском тысячи граней. – Нечего и говорить, что Кинлэн был лишен этого таланта.

– Зачем ты говоришь так? – глухо спросил Рорк. – Ведь он никогда не жалел на это денег.

– Не жалел, пока они у него были, – отрывисто ответила ему мисс Лилиан. Она вся напряглась, губы сжались в жесткую линию. – Но стоило ему столкнуться с трудностями, какое решение он принимает?

В глубоких глазах Рорка появилась тревога.

Заметив это, Джейд сжала его руку.

– Продать свою коллекцию? – предположила она.

– Не его коллекцию. – Мисс Лилиан резко обернулась. В ее глазах горел жуткий свет. – Мою коллекцию. – Она прижала к груди маленькие кулачки. – Это все мое. Пусть деньги были его. Но каждую из этих вещиц нашла я, пестовала я, торговалась за нее я. Я собрала в доме всю эту красоту, я превратила особняк Кинлэна в настоящий дом, красивый, изысканный, богатый. Дом, которым он мог бы гордиться.

– Вы, наверное, не на шутку разгневались, когда он сообщил вам о намерении расстаться с коллекцией, – заметил Маклафлин.

– Он ничего не сообщал мне! Все было сделано за моей спиной, – горячо воскликнула мисс Лилиан. – И когда я услышала, как он предлагает Кэсси купить все это, я поняла, что остаюсь ни с чем. Другого выбора у меня не было.

– Тебе пришлось убить его, – безжизненным голосом молвил Рорк.

– Да. – Фанатический блеск мерцал в ее глазах. – У меня не было выбора. Он хотел забрать всю мою красоту. Все мои маленькие чудеса.

И хотя признание мисс Лилиан влекло за собой освобождение Джейд, глаза Рорка заблестели от слез.

Спустя три часа Джейд стояла на крыльце здания местного суда, жадно вдыхая воздух свободы.

– Вы ведь возьметесь за ее дело, правда? – спросила она Маргарет.

– Если вы этого хотите, – ответила та. – Впрочем, насколько я могу судить сейчас, в деле мисс Лилиан нетрудно будет все списать на возрастные изменения личности. Но почему вы вообще готовы помогать ей? После того, что вы натерпелись от этого семейства...

– Она близкая родственница Рорка, да и ко мне она раньше относилась очень хорошо.

Маргарет уже была знакома с твердой настойчивостью Джейд. Поэтому она только сказала:

– Что же, деньги платить вам. Ну, а вы что теперь будете делать?

– Мне надо поговорить с Рорком.

Маргарет Браун крепко пожала ей руку.

– Тогда желаю удачи.

Глава 25

Джейд в изумлении оглядывала свой номер в мотеле. Белые ароматические свечи наполнили комнату теплыми мерцающими бликами. Повсюду бушевали белоснежные розы: букеты стояли на подзеркальнике, на телевизоре, на полу около кровати. Постель была разобрана, но с нее бесследно исчезли блеклые полотняные простыни.

Вместо них переливалось приглушенным блеском нежно-персиковое постельное белье, а на них, как блистающие хлопья снега, были разбросаны тысячи лепестков роз.

– «Риц», конечно, больше подходит для медового месяца, – услышала Джейд слова Рорка.

Он подошел к ней, провел пальцами по лицу и неожиданно для себя обнаружил, что руки его немного дрожат. – Но я все-таки решил устроить это. – Джейд ощущала на губах его шепот. – Потому что ждать больше я не могу.

Первый поцелуй, как вспышка огня, обжег обоих. Застигнутая врасплох Джейд попыталась отстраниться, но Рорк не пустил ее, только привлек еще ближе.

– Разве недостаточно мы наигрались в эти игры? Я люблю тебя. Любил, когда ты была Кэсси, и люблю сейчас. – Его руки скользнули под блузку. – И я хочу тебя. – Под нежными мужскими пальцами, казалось, растворялась тонкая ткань кружевного белья, обтягивающего тело.

Сквозь сеточку грации он сжал ее сосок, и Джейд ощутила сладкие толчки вожделения. Дрожь пробежала по коже.

Вдохновленный ответной реакцией Рорк погладил ее между ног.

– Я хочу быть там, – прошептал он, через шелковистые складки комбинации сжимая холмик лона. – Я хочу быть в тебе, Джейд. Моя Джейд.

Мы так долго ждали друг друга, что я просто сойду с ума, если этого не будет. Сейчас.

Медленно, одну за одной, Рорк начал расстегивать ряд блестящих пуговок на ее блузке, наслаждаясь красотой открывшегося женского тела.

– Ты прекрасна, – выдохнул он и нежно сжал зубами округлую грудь. – Ты бесподобна, ты – совершенство.

Сладкий запах роз дурманил голову. Струи сладострастного желания, как потоки золотистого солнечного сияния, потекли по жилам, разжигая кровь.

– О, Рорк...

– Я обожаю, как ты произносишь мое имя. – Он расстегнул застежку ее юбки; она скользнула на пол. – Скажи мне. Еще раз.

– Рорк.

Не разжимая объятий, Джейд переступила через юбку, свернувшуюся кольцом у ее ног. А ноги, обтянутые кремовыми шелковыми чулками, светились в полумраке, как жемчужные.

Он взял ее на руки, понес к кровати.

– Скажи еще.

– Рорк...

Розовые лепестки ласкали кожу.

Рорк опустился на постель рядом с Джейд и стал целовать ее. Он целовал мочки ушей, ресницы, губы, волосы, шею. Он немного приподнял ее стройную ногу и поцеловал лодыжку, ямку под коленкой, поцеловал мягкий участок обнаженного бедра – там, где уже не было чулка. А потом он медленно стянул с нее шелковые трусики-бикини.

Возбуждение нарастало, и в сладостном восторге Джейд высвободилась из его рук.

– Теперь моя очередь.

Она расстегнула на Рорке рубашку, сняла ее с мускулистого тела. Она расстегнула ремень, освободила его от узких джинсов, а потом и от нижнего белья. В одежде Рорк выглядел очень красивым мужчиной. Обнаженным он был во сто крат красивее. Джейд наслаждалась его телом, сильным и мускулистым, горячим и напряженным под лаской ее страстных рук.

Она легонько кольнула острым ноготком сосок Рорка – и огонь всколыхнулся в нем. Она скользнула губами по плоскому его животу – и первобытное вожделение затмило разум. Все сильнее и сильнее разгоралась в нем мужская чувственность, а она как кошка ласкалась и вилась около его тела. С приглушенным смешком Джейд припала губами к его повлажневшим, горячим бедрам, пальцами обвила твердый стоявший пенис, нежно сжала его. А когда она взяла его в рот, пощекотала языком, у Рорка мелькнула мысль, что он может так долго не выдержать. А ему хотелось долгих наслаждений.

– Мне всегда нравились игры с огнем, – погрузив пальцы в роскошные волосы Джейд, сказал он. Потом жарко поцеловал ее. – Но давай не будем торопиться.

Рорк уложил Джейд на спину, подсунул ей под ягодицы подушку, приподняв таз повыше.

Сам опустился на колени и замер, наслаждаясь красотой женского лона. Глаза Джейд блестели, и не было в них ни следа смущения или застенчивости. В них была неистовая страсть. И игривое распутство.

– Если бы ты жила в средние века, – прохрипел Рорк, – тебя сожгли бы на костре как ведьму.

И тут он дал волю своим губам, языку, пальцам, так что сладостная боль пронзила все существо Джейд, каждый уголок ее тела звенел, кричала каждая клеточка, жаждавшая этого наслаждения. Спина ее изогнулась, колыхались груди. И наконец – взрыв, обвал... Джейд зарылась лицом в подушку, приглушив надрывно-страстный крик, рвавшийся наружу. Затихнув, она так и осталась лежать, горячая, распростертая.

Ее соблазнительный вид заставил Рорка мгновенно ворваться в нее. Под нажимом животной страсти он потерял всякий контроль над собой, им владело только одно – глубже, быстрее, сильнее... Она ритмично подавалась ему навстречу, желая продлить оргазм, ее стоны, крики, хрипы разжигали Рорка все больше и наконец, выдохнув с жаром ее имя, он излил свое семя в горячее чрево.

– Ты несравненна, – сказал Рорк, когда к нему вернулся дар речи.

– И ты тоже неплох, – улыбнулась Джейд.

– Однако немало времени тебе понадобилось, чтобы понять это.

Тень мелькнула в глазах Джейд.

– Мне надо все объяснить тебе. Что было после Серифоса и почему я не говорила тебе правды. – Она опустила веки, чтобы приглушить заговорившую в старой ране боль. – Объяснить надо очень многое.

– Для бесед у нас теперь вся жизнь. Наговоримся. А сейчас я хочу знать только одно.

– Что?

– Ты ведь выйдешь за меня замуж?

Джейд села, закуталась в простыню.

– Перед тем как я отвечу, ты должен еще кое-что узнать.

– Ничто не может изменить моих чувств к тебе.

Глаза Рорка светились любовью. Сознание собственной вины ледяной волной нахлынуло на Джейд.

Закусив губу, она отвела взгляд.

– Пожалуй, лучше тебе подождать, пока ты не услышишь правды.

Она встала, надела пеньюар.

В страхе, что Рорк может не простить ей те десять лет, в течение которых она скрывала от него дочь, Джейд начала объяснять, что когда-то на Серифосе она была искренна в чувствах к нему. Тогда она снова полюбила его – если вообще в ней умирала эта любовь.

– Я знал это.

– Да. Тогда я искренне любила тебя. Но... потом, – она прерывисто вздохнула, – твой отец явился ко мне почти сразу после того, как я вернулась в Нью-Йорк.

– Мой отец?!

Сжавшись в пластиковом кресле, Джейд медленно рассказала все: что говорил ей Кинлэн, как она помчалась в Гэллахер-сити к матери и как та подтвердила страшные вести.

– Значит, старик испробовал на тебе один из своих макиавеллевских трюков. Наконец-то все объяснилось, – процедил Рорк. – Прости, что тебе пришлось вынести все это.

– Дело прошлое, – глухо ответила Джейд.

– Да. – Они помолчали, оба вспомнив о жуткой кончине Кинлэна. – Если бы ты тогда хоть слово сказала... Я бы сразу объяснил тебе, что целый год до твоего рождения мы жили в Иране, где отец тогда вел переговоры об аренде нефтяных скважин, и что поэтому уж никак мы с тобой не можем быть братом и сестрой.

Когда ты отказала мне, я сразу заподозрил, что здесь не обошлось без «помощи» моего отца, что, скорее всего, он сказал тебе, какими проектами для его компании я занимаюсь. И я был почти уверен, что именно из-за вмешательства старика ты так изменилась, – хмуро говорил Рорк. – Но со мной ты не захотела делиться своими сомнениями, и я не знал, в чем дело.

Поэтому когда я, примчавшись к отцу на ранчо, прижал его к стенке, требовал ответа, он все отрицал, лишь твердил, что не видел тебя аж с того дня, когда ты уехала из Гэллахер-сити после ареста. – Рорк тяжело вздохнул. – Никаких доказательств у меня не было. Правда, после этого я окончательно порвал с ним отношения – и личные, и деловые.

– Но так или иначе, все кончилось в пользу Кинлэна. Своего он добился, – пробормотала Джейд.

– Ты должна была сразу все рассказать мне, – тихо повторил Рорк. – Коварство моего папаши стоило нам стольких лет.

Да, подумала Джейд, но как можно жалеть о времени, проведенном с Сэмом?

И если бы ее муж, которого она любила глубоко и нежно, остался бы в живых, не было бы сейчас этого разговора, этой комнаты. Но Сэма нет на свете. И пришел час сказать Рорку всю правду.

– Я ничего не могла сказать тебе, – почти шепотом молвила Джейд. – На мне лежит такая вина.

– Вина?

Она до крови прикусила губу.

– Из-за Эми.

– Эми?

Джейд закрыла глаза.

– Эми твоя дочь.

– Но у меня нет... – начал Рорк и вдруг замер. Он понял. – У тебя есть ребенок? Мой ребенок?

Что бы ни творилось сейчас в душе Джейд, она прежде всего была счастлива, что покончила с тайной.

– Да.

– Давно? После Серифоса?

– Нет. Эми появилась на свет спустя девять месяцев после нашей первой встречи во время урагана. – Джейд твердо знала, что именно в тот день зачата была их дочь, потому что только в тот день Рорк не успел позаботиться о предохранении.

– Тогда?!. – в изумлении вскричал он, торопливо подсчитывая про себя годы. – Но значит, ей сейчас...

– Десять, – подсказала Джейд.

– Десять? Десять лет? – Он непроизвольно сжал кулаки. – Ты десять лет скрывала от меня дочь? Но почему?

И тут все причины, казавшиеся всегда серьезными и весомыми, обернулись чем-то неуловимым, призрачным, какой бывает легкая предрассветная дымка.

– Все очень сложно, – только и смогла сказать Джейд.

– Да уж непросто, черт побери.

Ярость, постепенно наполнявшая все существо Рорка, прояснила сознание, обострила чувства.

Он склонился над креслом, где сидела Джейд.

Она сжалась под его взглядом.

– Я думала, ты не захочешь иметь ребенка.

Ведь на мои письма ты не отвечал.

За окном розовато-оранжевыми красками пылал закат.

Рорк вспомнил их старый разговор на Серифосе.

– Письма, которые писала из тюрьмы.

– Да.

– Но ведь я говорил, что не получил ни одного из них!

– Говорил. – Джейд отвела взгляд.

Рорк грохнул кулаком по крышке подзеркальника.

– Смотри в глаза, когда я разговариваю с тобой, черт побери!

Она медленно повернула голову, вздернула подбородок.

– Я понимаю, что сделала ошибку. Но так вышло. Безрассудство, бессовестная глупость. Но нельзя вернуться и все переделать, Рорк. Как бы мне этого не хотелось.

– Десять лет. Господи! – Он пристально смотрел на нее. – Кто еще знал? Белл? Мой отец?

Джейд отрицательно покачала головой.

– Ладно, хоть что-то. Нина знает?

– Конечно. Я жила у нее, когда родилась Эми. Если бы не Нина, мы бы не выкарабкались.

– Не забыть бы поблагодарить ее, – сухо заметил Рорк. – А Сэм? Ты, разумеется, не могла скрыть подрастающую дочь от собственного мужа?

– Нет, конечно. Сэм все знал об Эми, – безжизненным голосом сказала Джейд. – Он любил ее. Он хотел удочерить ее.

Что-то черное обрушилось на Рорка.

– Ты собиралась позволить другому мужчине удочерить моего ребенка? Ни слова не говоря мне? За моей спиной?

– Одно время мне казалось, это будет правильным шагом. Но очень быстро я поняла, что так нельзя делать. – Голос Джейд надломился. – Последнее, что сказал мне Сэм перед смертью, это то, что я должна открыть тебе всю правду.

– Что? Сэм знал, что я отец Эми?

Предательство человека, которого он считал другом, ранило не меньше, чем многолетний обман Джейд.

– Он не знал. Только в самом конце выяснил это.

– Ах, бедняга. – Рорк говорил пустым, блеклым голосом. – Он любил тебя больше, чем саму жизнь. Значит, ты и его обманывала?

Джейд не отвечала. Тишина в комнате натянулась струной, готовой вот-вот лопнуть. Наконец Рорк будто очнулся, подобрал разбросанные на полу свои вещи, быстро оделся.

– Я свяжусь с тобой через адвоката.

– Что?!

Он скользнул по ней ледяным взглядом.

– Ты забрала себе первые десять лет жизни моей дочери. Уверен, найдется суд, который мне отдаст следующие десять лет.

«Он уходит из моей жизни! – застучало в голове у Джейд. – Уходит и хочет забрать с собой Эми!»

– Рорк, – умоляюще она протянула к нему руки. – Прошу тебя, дорогой мой...

– Не называй меня так! – выкрикнул он и, сверкнув глазами, вышел. Хлопнула дверь.

Джейд осталась один на один со страшными последствиями своей многолетней лжи.

Прошла бессонная ночь.

Наутро Джейд стояла у терминала, ожидая вылета в Сан-Франциско.

– Как только мы будем в городе, я свяжусь с Джонасом Ривзом, – успокаивала ее Маргарет Браун. Она уже успела договориться, что мисс Лилиан временно поместят в психоневрологическую клинику. В Сан-Франциско Маргарет надо было уладить предыдущие дела, после чего она собиралась заняться защитой этой несчастной пожилой женщины. – Ривз – лучший адвокат по делам усыновления и попечительства.

– Рорк прав, – тускло сказала Джейд. – Я лишила его дочери. С ног до головы я обязана ему. Но единоличная опека... Это невозможно!

– Рорк – разумный человек, Джейд. Уверена, он согласится на право посещения. Или на совместное попечительство, – заверила Нина.

Джейд глянула в безмятежное лицо Мики Маклафлина.

– Вот если бы вы узнали, что когда-то любимая вами женщина скрывает от вас вашего ребенка, что бы вы сделали? Стали бы мстить?

– Сначала я бы отделал ее как следует, – рявкнул Мики. – Мужская гордость, Джейд, штука очень деликатная. Мужчины не выносят, когда вы держите их за дураков.

Джейд бросила на Нину взгляд, говорящий:

«Ну, так я и знала».

– Но, – продолжал Мики, – успокоившись, я бы понял, что две ошибки ничего не исправят. И забирать у любящей матери ребенка – последнее дело.

– Мики прав, – подхватила Нина. – Пройдет время, Рорк одумается.

– А если нет, – заметила Маргарет, – подключится Джонас Ривз. Тогда Рорк точно одумается.

Объявили посадку. Пассажиры выстроились в очередь. И тут Джейд увидела Рорка.

– Нам надо поговорить, – мрачно бросил он. Его суровый вид, вчерашние жесткие речи насторожили Джейд.

– Самолет вот-вот вылетает, – сказала она.

Рорк взял ее за локоть, вытащил из толпы.

– Полетишь на следующем.

Мики приближался к ним.

– Все в порядке?

Джейд не успела открыть рот. Ее опередил Рорк.

– Слушай, Мики, я очень признателен и тебе, и Нине за все, что вы сделали. Но сейчас мне нужно пару часов. Мне нужно побыть с Джейд наедине, извиниться перед ней за свой неподобающий вчерашний поступок. И потом, если она примет мои извинения, мне понадобится еще немного времени, чтобы должным образом сделать этой даме предложение.

Рорк обернулся к Джейд и, пренебрегая любопытными взглядами пассажиров, произнес:

– Если я покорно и смиренно попрошу у тебя руки и сердца, есть у меня хоть малейший шанс услышать «да»?

Любовью был окрашен его чуть хрипловатый от волнения голос. Любовью светились его глаза.

И с жаром обхватив Рорка руками, Джейд прильнула к нему и всхлипнула:

– О да. – Она почти рыдала. – Да, да, да!

Бездонным ослепительно-синим куполом опрокинулось над виноградной долиной небо. Машина стремительно неслась по шоссе. Рорк и Джейд ехали в школу к Эми.

– Даже не помню, когда я так волновался, – признался Рорк.

– Она обязательно полюбит тебя.

– О господи, если бы так.

Рорк припарковал машину на стоянке перед воротами в Академию Лунной долины.

– Не беспокойся. – Джейд похлопала его по колену. – Наша дочь не только умна и очаровательна; она унаследовала от матери безукоризненный вкус к мужской красоте.

– Хорошо было бы пройти ускоренный курс знаковой речи.

Чему только не предстоит теперь учиться, думал Рорк, но главное – наверстать упущенное.

– Ничего страшного. Речь каждого человека сугубо индивидуальна. Сначала, конечно, все будет очень медленно, но, как только Эми научится читать твои губы, она сама поможет тебе выучить знаковую азбуку.

– Я использую все возможности, лишь бы поскорее начать полноценно общаться с моей дочкой.

– Вот и прекрасно. А пока я буду переводить то, что ты говоришь. Тогда Эми ничего не упустит.

– Договорились.

Они нашли Эми в театре. Шла генеральная репетиция предстоящего спектакля «Питер Пэн».

В сумраке зрительного зала Джейд и Рорк крепко взялись за руки. Перед ними на сцене в костюме с легкими крылышками парила их дочь.

Герои сказочной истории Венди, Джон и Майкл прощались с Питером Пэном и эльфом Тинкербелл. Репетиция закончилась. Зажглись огни. Джейд встала и пошла к сцене. С ней рядом шел Рорк.

– Мама! – закричала Эми. Крылья немного мешали ей, но она все равно быстро побежала между креслами. – Я та-ак боялась, что ты не успеешь вернуться из командировки к нашей премьере!

Джейд не позволила никому хоть словом обмолвиться об обстоятельствах поездки в Оклахому. Эми ничего не должна была знать. Для нее мать отправилась в обычную деловую поездку. А если бы все обернулось иначе... нет, Джейд не смела даже думать об этом.

– Ты же знаешь, что я не пропускаю ни одного твоего спектакля.

– Ты видела, как я летала?

– Видела, – ответила Джейд. – И ужасно боялась, когда ты слишком высоко поднималась.

– Мне тоже немножко страшно, – лукаво улыбнулась она; – Но я ведь на тросе. Так что не упаду.

В какой-то степени благодаря Сэму речь Эми была теперь четкой и разборчивой, почти как речь нормально слышащего ребенка. Незадолго до смерти Сэм передал школе компьютеры с особой программой, которые позволяли идентифицировать звуки человеческой речи по различным цветовым оттенкам. Все несоответствия и ошибки высвечивались на дисплее, и дети могли сами себя контролировать. Успехи школьников были налицо уже – через несколько занятий.

Эми перевела взгляд на Рорка.

– Привет! – сказала она.

Рорк пришел в замешательство, осознав, что у этой девчушки лицо почти то же, что он ежедневно дома видит в зеркале.

– Привет.

– Эми, это Рорк Гэллахер. Мой друг, – представила его Джейд.

Девочка взглянула на Рорка с большим интересом.

– Как Нина?

– Даже ближе, чем Сэм.

Эми задумалась. Потом спросила:

– А ты знал Сэма?

– Да. – Рорк с трудом сдерживался, так ему хотелось прикоснуться к этому человечку. – Мы были друзьями.

– И мы с ним дружили. Когда они с мамой поженились, он даже хотел удочерить меня. Но Сэм умер.

– Я знаю.

– И у меня по-прежнему нет папы. – Как истинная актриса Эми протяжно и томно вздохнула. Потом вздернула подбородок и кокетливо взглянула на него. – А я эльф Тинкербелл.

– Я вижу, – откликнулся Рорк. – Летаешь ты просто здорово.

– Да. Я, правда, хотела играть роль Питера Пэна, но наш педагог миссис Даниэле говорит, что я еще маленькая. Так что Питера Пэна дали Бренде Доусон. Ей уже двенадцать. Она в шестом классе.

– Вообще-то, я больше всех люблю в этой сказке Тинкербелл, – заявил Рорк и стал спокойно ждать, пока Джейд переведет его слова.

Он понимал, что терпение окупится сторицей. – Еще мальчиком моя тетя возила меня в Нью-Йорк, мы видели этот спектакль в Бродвейском театре. С тех пор я твердо верю в чудеса и сказки.

Снова замелькали перед ними тонкие пальцы Джейд.

– И я тоже верю! – обрадовалась Эми. – А ты хлопал, когда Тинкербелл улетала?

– До боли в ладонях!

– Вот здорово! Надеюсь, завтра зрители тоже будут нам аплодировать.

– А как же, – уверил ее Рорк.

Эми внимательно посмотрела на него.

– Ты придешь на наш спектакль?

– Конечно. И я собираюсь хлопать, пока не загорятся руки.

– Вот здорово! Тогда мне нечего бояться.

Эми обменялась взглядами с матерью.

– А он мне нравится, – заявила девочка.

– Я так и думала, – улыбнулась Джейд. – Ну, а теперь беги переодевайся. Мы с Рорком хотели кое-что обсудить с тобой.

Ярко-синие глаза метнулись на Рорка и быстро вернулись обратно.

– Что же?

Изначально они намеревались все осторожно рассказать Эми, расположившись на траве в уютном парке. Но Рорк не сдержался и опередил события.

– С твоего позволения я бы хотел жениться на твоей маме, Эми, – сказал он. – Я много лет люблю ее и был бы счастлив всю оставшуюся мне жизнь провести рядом с ней.

А потом, к удивлению Джейд, которая никак не ожидала от Рорка ничего подобного, он опустился перед дочкой на одно колено и преподнес ей на ладони голубую бархатную коробочку.

– Также я буду счастлив, если ты окажешь мне честь и станешь моей дочерью.

– О, какая прелесть! – Эми рассматривала тоненькое колечко с жемчугом. – Спасибо. – Она показала подарок маме. – Нравится?

У Джейд глаза застили слезы.

– Очаровательно. Это чудо. – Еле слышные ее слова были обращены к Рорку; Эми в это время примеряла колечко и ничего не видела и не слышала.

– В самый раз! – объявила Эми, демонстрируя маленькую ручку. – Хочу показать его Хетер. – Она побежала к стоявшим у сцены пиратам, среди которых была и одна девочка, наряженная в длинное платье. Дети оживленно болтали.

– Хетер – ее лучшая подруга, – объяснила Джейд, поворачиваясь к Рорку. – Я уже говорила, как сильно люблю тебя?

– За последние три дня – много раз. Но не возражаю, если ты скажешь это вновь.

Он нагнулся, чтобы поцеловать ее, но в это время Эми примчалась обратно.

– Хетер завидует, – сообщила она, – у нее есть только игрушечное колечко, которое она выиграла в лотерею на карнавале... А ты по-настоящему любишь мою маму?

Рорк все пытался привыкнуть к тому, что эта живая, забавная, прелестная девочка его собственная дочь.

– Я люблю ее всей душой и сердцем. – Джейд даже не пришлось переводить. – Еще мы хотим все вместе жить в Сан-Франциско.

– И я буду ходить в настоящую школу? Как все дети?

– Думаю, да.

Эми взглянула на маму.

– Пожалуй, мы согласны, а?

Джейд расцвела. Улыбка просто не умещалась на ее лице.

– Я тоже так думаю.

Бракосочетание Джейд и Рорка состоялось в маленькой церкви в глубине знаменитой виноградной долины. Они дали друг другу обет верности на все времена. Новобрачная была одета в шелковый кремовый костюм, расшитый жемчугом, молодой супруг – в элегантный темно-синий костюм. А Эми в своем наряде из розовой органзы напоминала сказочную принцессу. В руках она держала корзинку, полную розовых лепестков. В качестве свидетелей на церемонии присутствовали Нина и Белл.

Накануне свадьбы Белл приехала из Окленда, где она временно проживала, ожидая приглашения на лечение в клинику Беркли. Белл набрала уже фунтов десять веса, кокетливо подстригла волосы, подкрасила их, скрыв седину. В джинсах и свободной майке она выглядела моложаво и привлекательно. Впервые за много-много лет Джейд всерьез поверила, что мать вступила на путь возрождения.

Оказавшись под «свадебным» дождем из цветочных семян и розовых лепестков, чувствуя в своей руке крепкую ладонь Рорка, Джейд была просто на седьмом небе.

Все это напоминало Джейд только Серифос: ласковое золотое солнце, напоенный цветочными запахами разогретый воздух и нежная мелодия средиземноморского прибрежного ветерка.

– Ты счастлива? – спросил Рорк, с удовольствием наблюдая, как Джейд укладывает свои чудесные волосы, пытаясь устроить на голове хоть какое-то подобие прически.

Джейд отложила щетку с посеребренной ручкой.

– До умопомрачения.

Теперь она достала серьги, чтобы вдеть их в уши, но Рорк остановил ее.

– Подожди.

Увидев, что вместо повседневных коралловых сережек он протянул ей пару дивно оправленных блистающих изумрудов, Джейд ахнула.

– Потрясающе!

Она надела серьги, чуть повернула голову, любуясь блеском зеленых капель.

– Еще удивительнее они выглядят в ушках женщины. Я угадал, – пробормотал Рорк, лаская губами шею своей любимой.

– Что?

– Что они подойдут к твоим зеленым глазам.

В зеркальном отражении встретились глаза изумрудно-зеленые и ярко-синие.

Рорк гладил сквозь тонкий молочно-белый шелк плечи жены. Ему внезапно захотелось увидеть ее нагой, чтобы на ней остались только эти сверкающие изумруды.

– И что же мы будем делать всю эту долгую ночь?

– Мы будем творить с тобой любовь.

– О, я знал, что женюсь на девушке умной.

Он расстегнул ее платье. Шелковым водопадом заструилось оно к ногам. Теперь на Джейд оставалась тончайшая кружевная грация, которая удивительно подчеркивала все изгибы и округлости ее роскошного тела. Рорк жадно вдохнул аромат этой женщины – аромат жасмина, сандалового дерева и любви.

– А что же мы будем делать всю нашу долгую жизнь?

И Джейд в ответ засмеялась тихим грудным смехом.

– Мы будем творить с тобой любовь.

Примечания

1

Барбекю – пикник с обязательным приготовлением жаркого на открытом огне.

(обратно)

2

Паломино – небольшого размера лошадь арабских кровей, светло-бежевая, обязательно с белой гривой и хвостом.

(обратно)

3

Имеется в виду скорость автомобиля 80 миль в час.

(обратно)

4

Интернатура – вид студенческой практики в американских университетах.

(обратно)

5

Рrо bono (лат.) – ради общественного блага.

(обратно)

6

Jack-o-lantern – «тыквенный фонарь» – тыква без мякоти с вырезанными в кожице глазами, носом, ртом, со свечой внутри, используется в Америке как фонарик во время праздника Hallowen («праздник нечистой силы»).

(обратно)

7

Потомки шестидесятых годов, то есть наркоманы.

(обратно)

8

«Женщина-кошка» – персонаж американского телесериала, а позднее и кинофильмов «Бэтмен».

(обратно)

9

Джейд – jade (англ.) – минерал жадеит, гагат или нефрит, зеленого, светло-зеленого, кремового и др. оттенков.

(обратно)

10

Сьюзи Паркер, Верушка, Лорен Хатгон – имена знаменитых супермоделей прошлых лет.

(обратно)

11

«Out of Africa» – «Из Африки» – знаменитый фильм с участием Мерил Стрит.

(обратно)

12

Жад – то же самое, что жадеит. Жад – принятый в исторической минералогии термин.

(обратно)

13

«Everlasting» – «Навсегда».

(обратно)

14

Кот Гарфильд – персонаж американского мультфильма. Лукавый, рыжий.

(обратно)

15

Селадон – древний китайский материал, разновидность фарфора.

(обратно)

16

В английском языке имя Джейд (Jade) пишется так же, как название минерала жадеит (jade).

(обратно)

17

Уоки-токи – walkie-talkie (англ.) – портативный радиопередатчик.

(обратно)

18

«As bought» – товар, купленный готовым; иногда – покупайте на свой страх и риск.

(обратно)

19

Печенье «со счастьем» (fortune cookies) – печенье с запеченными внутри записками-предсказаниями.

(обратно)

20

Тигра – персонаж истории о Винни-Пухе и его друзьях.

(обратно)

Оглавление

ПРОЛОГ

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .