«Дорога в лето»

Дорога в лето (fb2) - Дорога в лето [calibre 2.55.0] (пер. Настя Жовтовская) 1680K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Эмери Лорд

Эта книга предназначена только для предварительного ознакомления и не несёт в себе никакой материальной выгоды. Любое копирование и размещение материала без указания группы и людей, которые работали над книгой, ЗАПРЕЩЕНО! Давайте уважать и ценить чужой труд!

Эмери Лорд

ДОРОГА В ЛЕТО

Оригинальное название: Open Road Summer by Emery Lord

Переводчик: Настя Жовтовская

Редакторы: Маша Емашева,

Наташа Кузнецова (главы 1-4)

Вычитка: Катерина Матвиенко, Олеся Норицына

Обложкой занималась Изабелла Мацевич.

Переведено специально для группы 

.

Аннотация

Расставшись с парнем, который приносил одни неприятности, Рейган О'Нил готова оставить всё плохое позади. Как и её лучшая подруга, суперзвезда кантри-музыки Лайла Монтгомери — она тоже залечивает своё разбитое сердце.

К счастью, Лайла вот-вот отправится в тур по двадцати четырём городам, и девушки смогут провести всё лето, исполняя баллады о несчастной любви и залечивая свои сердца. Но когда в качестве «разогрева» к турне присоединяется Мэт Финч, Рейган становится трудно сопротивляться его очарованию «соседского мальчишки». Даже несмотря на то, что она пообещала себе жить без драм.

Этим летом дружба Лайлы и Рейган пройдёт испытание славой, а сами девушки поймут простую истину — игра стоит свеч, если отдать своё сердце правильному человеку.

Посвящается Джанель, которая всегда держалась молодцом.

Глава 1. Из Нэшвилла в Шарлотт

Фанаты в восторге от неё, но на самом деле они не знают эту девушку на обложках журналов — девушку с гитарой и лёгкой улыбкой. Её имя Делайла, и все думают, что она отзывается на Лайла. Но те, кто на самом деле знают мою лучшую подругу, зовут её Ди. Они думают, что ей семнадцать, и это правда. Но её поступки доказывают обратное. Иногда Ди ведёт себя на встречах и интервью так, словно ей тридцать и она — настоящий профессионал своего дела. А временами ей будто снова двенадцать, и она хихикает со мной так, как мы делали это раньше, когда она ещё носила брекеты, а наши планы на лето состояли из девичников с ночёвкой и веселья у бассейна. Они думают, что песни из этого альбома были написаны после пережитого ею расставания. Но это ложь. Она его не пережила. Даже не пыталась.

На тур-автобус наклеен трёхметровый плакат с изображением Ди на фоне поля с дикими цветами. На снимке она играет на двенадцатиструнной гитаре. Рядом с фотографией курсивом написано «Лайла Монтгомери» шрифтом, напоминающим её почерк. Фанаты стоят в очереди часами, чтобы получить такую подпись на плакатах или футболках. Новый альбом называется «В Теннеси, посреди глуши», а одноимённая песня держится на первом месте в чартах уже две недели. Песня довольно оптимистичная, но она была написана более года назад.

В Теннеси, посреди глуши,

Там, где мне хочется быть,

Где дуб хранит имена,

Где любая дорога верна.

В Теннеси, посреди глуши,

На крыльце танцуем мы.

Вот для чего рождена я,

И не важно, куда ведёт судьба.[1]

Эта песня, как и многие другие, была написана для Джимми.

Я чувствую себя не в своей тарелке здесь, на VIP-парковке возле «Мадди Вотер Рекордс», за пределами Нэшвилла. Это отправная точка летнего тура Ди, и все три пассажирских автобуса стоят в ряд в ожидании начала пути. Ди носится в толпе, весело приветствуя семьи музыкантов и команды, которые пришли сюда попрощаться перед тем, как автобусы уедут. Я следую за ней, как вдруг замечаю кого-то боковым зрением. Кого-то, кто, не скрываясь, пялится на мои ноги. Там много чего можно разглядеть, так как мой подол отодвигает границы дозволенного на публике.

— Привет, — говорит парень, который осматривает меня страстно жаждущим взглядом, из-за которого мне, вместо него, становится стыдно. — Ты одна из музыкантов?

— Конечно. — Это ложь. Заставляю себя улыбнуться. Я не в настроении после того месяца, что у меня был. Кроме того, этот парень не в моём вкусе. Аккуратно остриженные волосы, футболка, заправленная в джинсы. Один только взгляд на него, и мне хочется зевать.

— Я Марк Трэн, — продолжает он. — Помощник режиссёра по свету для шоу.

— Рейган О’Нил, — отвечаю ему. Потом бросаю гранату. — Мне семнадцать.

Она приземляется. Бум. Мой новый друг Марк краснеет и мямлит что-то про то, что ему приятно познакомиться. Когда большое количество представителей мужского пола пытаются поразить тебя, становится ужасно скучно знакомиться с ними. Моя внешность и коллекция мини притягивают разных парней, даже тех, кто младше меня, а иногда и мужчин, которые мне в отцы годятся. Их реакция помогает определить разницу между безвредными парнями и теми, у кого есть яд, который может причинить боль. Но иногда они меня обманывают.

Ди приветствует мать своей скрипачки крепким объятьем. Женщина выглядит шокировано, её глаза расширяются. Моя подруга любит обниматься. От простого воспоминания обнимающихся незнакомцев, я складываю руки на груди, из-за чего моё запястье снова начинает болеть. Я одета в кожаную куртку, несмотря на июньскую влажность, и надеюсь, что никто не заметит, как левый рукав плотно облегает загипсованную руку. Постоянная боль служит напоминанием того, что неправильные решения только навредят мне.

— Рейган. — Ди машет мне. — Ты готова?

Я иду к ней, цокая каблуками по асфальту. Этот звук всегда следует за мной по пятам. За исключением тех моментов, когда я убегаю из дома. В этом случае мои босые ноги тихо ступают по скрипучим ступенькам. Сегодня я надела летнее платье с полевыми цветами на пару с мотоциклетными сапогами на каблуке.

Ди даёт ещё пару автографов нескольким членам семей музыкантов и команды, пока мы проталкиваемся к автобусу. Одна девочка, одиннадцати или двенадцати лет, дрожит так, будто ей ввели эспрессо внутривенно.

— Я считаю, что ты самая красивая на всей планете, — говорит девчонка, пока Ди подписывает свою фотографию, — и я слушаю твою музыку каждый день.

Я и раньше видела эмоциональных фанов Ди, но всё равно посчитала это странным. Но Ди считает это нормальным. Не замешкавшись ни на секунду, она благодарит и обнимает удивлённую девчонку, которая прижимается к ней.

Для своих фанатов Ди — лучший друг, которого у них никогда не будет, и, я думаю, это не странно. Она единственный друг, который у меня когда-либо был, который придёт даже тогда, когда я отказываюсь признать, что мне кто-либо нужен. Ди шутит, что держит деньги для залога на прикроватной тумбочке, а я отвечаю, что единственный звонок из полиции я бы потратила, чтобы поговорить с ней. И я не шучу. Так бы и было.

Ди берёт меня под руку, когда мы идём к её семье. Я уже попрощалась с папой на крыльце нашего дома перед тем, как мама Ди забрала меня. Я не хотела долгого и тоскливого прощания, потому что никто из нас не будет скучать. Мы оба знаем, что нам нужен перерыв. Ему нужен перерыв от проблем, что я создаю, и ссор с моей мачехой. А мне нужен перерыв от… что ж, от всей моей жизни.

Я стою позади, вновь сложив руки на груди, пока Ди обнимает своего папу — долгое объятье, что снова напоминает мне, как ей тяжело уезжать. Миссис Монтгомери обнимает тётю Ди, Пич, которая будет сопровождать нас этим летом. После того как Пич садится в автобус, миссис Монтгомери подзывает меня к себе, и я опускаю руки. Та, что в гипсе, болит, но я больше не обращаю на это внимания.

— У вас, девушки, будет такое замечательное лето. — Она похлопывает рукой по моему плечу. — Мне не терпится услышать о ваших впечатлениях.

К её чести, мама Ди не говорит мне вести себя прилично или же не втягивать в неприятности Ди. Нет, миссис Монтгомери никогда так не делала, хотя я, наверное, заслуживаю этого. Она всегда обнимает меня словно свою дочь.

— Позвони, если тебе что-нибудь понадобится, хорошо? — шепчет мне мама Ди, выпуская из своих объятий. Типичные слова мамы, которая отпускает свою дочь в лагерь или в колледж, или же в концертный тур. Хорошо, что есть кто-то, кто говорит мне это.

Возле меня Ди наклоняется и обнимает своих маленький братиков. Она что-то шепчет им, а они послушно кивают. Когда она выпрямляется, её глаза блестят от слёз.

— Не плачь, — говорит её мама. — Мы увидимся на первом концерте твоего тура. Ты даже не успеешь соскучиться.

Это неправда. Ди с радостью поехала бы в тур вместе со своей семьёй, но родители считают, что братьям лучше побыть в домашней обстановке. У них должно быть лето с прыжками в бассейн и самодельными стойками с лимонадом. Им нужно лето, которое было у Ди, когда она была маленькая.

Теперь мама Ди обнимает её и что-то шепчет ей на ухо. Я думаю, это какой-нибудь совет или же слова о том, как она ею гордится. Миссис Монтгомери сочиняла музыку для крупного лейбла «Мьюзик Роу», но она никогда не была их исполнителем. В их доме всегда звучали Эммилу Харрис и Джонни Кэш, и её мама на своём примере показала, что Ди может писать собственную музыку. Родители никогда не заставляли Ди делать карьеру, но в её ДНК вместо двойных спиралей — музыка.

Ещё раз крепко стиснув маму, Ди убирает руки от её шеи. Она глубоко вдыхает и цепляется своим мизинцем за мой.

— Давай сделаем это.

Мы ступаем на порог нашего дома на ближайшие три месяца, и Ди в последний раз оглядывается назад. Мой ноутбук и фотокамера уже в автобусе, а огромный чемодан — в багажнике. Ди сама придумала дизайн салона. По обе стороны стоят кожаные диваны, такие же, как и в доме её родителей. Один диван занимает часть столовой, оформленной в ретро-стиле, которая расположена в углу, а другой заканчивается возле маленькой кухоньки с раковиной и полным холодильником.

Я сажусь на диван с правой стороны, устраиваясь поудобней на подушках. Они обшиты цветочным материалом, как на альбомной обложке Ди. Сзади находится кровать больших размеров, на которой лежит Пич, и две койки, прикреплённые к стенке автобуса.

Ди приземляется на диван напротив меня, чтобы сквозь большие окна смотреть на свою семью. Они не могут видеть её, но она приставляет ладонь к окну. Другая её рука лежит возле двух её телефонов: один личный, другой рабочий. В личном забито всего пару номеров.

Вся толпа машет, когда автобус двигается вперёд. Ди машет в ответ, хотя никто, кроме меня, её не видит. Водитель автобуса сигналит несколько раз, и вот мы уже в пути. Ди продолжает смотреть в окно на центральные пейзажи нашего маленького городка за Нэшвиллом. Как на слайд-шоу перед нами проносятся леса, поля и маленькие дома с американскими флагами. Небо уже темнеет, так же, как и настроение Ди. Она заламывает руки и иногда проводит пальцем по ногтям.

У настоящей Ди нет розового маникюра. У неё грязь под ногтями после игр с братьями. У неё до сих пор безупречный макияж после пресс-конференции и накладные ресницы, слишком далёкие от её натурального цвета. Ди выглядит фальшивой копией себя. Её блондинистые волосы завиты в лёгкие кудри длиной до плеч идентично моим. Разница лишь в том, что Ди похожа на американский пейзаж. Её глаза цвета голубого неба, а золотые локоны, цвета пшеничных полей Теннеси, иногда перекрещиваются с темноватыми прядями. Мои волосы чёрные, а глаза, на зависть всем, зелёные. Если бы мы были в сказке, она была бы феей, а я — ведьмой.

Ди о чём-то размышляет, обнимая себя одной рукой, а другой поигрывает с ожерельем. Ожерелье — её фирменный талисман: тонкая цепочка с маленькой подковой, что лежит у основания шеи. Джимми подарил ей его на четырнадцатилетие, и не было ещё концерта, на котором Ди выступала без него. Оно идеально ей подходит: золотое, но с простым, утончённым кулоном, без которого её уже невозможно представить, подобно шрамику на подбородке или же веснушкам на плечах.

— Эй, — говорю я, наконец понимая, почему она такая задумчивая. — Эта журналистка ничего не понимает. И цвет её волос тому доказательство.

Ди пытается оставаться серьёзной, но не может сдержать улыбку. Мне нравится думать о себе, как о дьяволе на её плече, и я рада сказать те слова, для которых она слишком культурна.

— Я не хочу быть такой. Мысль о нём делает меня слабой и жалкой.

— Я знаю. — Когда Ди говорит о Джимми, она почти никогда не называет его имени. Ей и не нужно. Это всегда «он». В каждом предложении, в каждой песне.

Она трясёт головой.

— Я сама стала источником слухов, написав эти песни. Конечно, они бы спросили. Мне просто нужно это принять.

Обдумывая сегодняшнюю пресс-конференцию, я неосознанно покусываю внутреннюю часть щёки — привычка, которая появилась у меня после того, как я в прошлом месяце бросила курить. Медиа-сессия, проходившая в здании лейбла, была ничем не примечательная, кроме одной бесцеремонной журналистки.

— Ваш первый альбом был про влюблённость, — сказала репортёрша. — И почти все песни в нём про разбитое сердце. Что вы можете об этом сказать?

Улыбка Ди осталась на месте, но я знала, что печаль ранила её сердце. При подготовке к интервью пресс-атташе Ди закидывал её вопросами, которые задевали её за живое, поэтому я знала, что она справится, но она выглядела такой крошечной на платформе между её огромным менеджером и высоким пресс-атташе за длинным столом.

— Эм, — Ди ответила с натянутой улыбкой, пытаясь звучать повседневно, — я не хочу выглядеть так, будто могу петь только про любовь. Поэтому в этот раз я сосредоточилась на противоположном — разрыве.

Это ещё одна вещь, в которой ошибаются фанаты. Они думают, что она знаменитость, и это так. Но ещё она обычная девушка, которая показывает фальшивую улыбку до тех пор, пока не закроет дверь своей спальни и не заплачет.

— Может, ваши отношения разбили вам сердце? — Это была та же журналистка-выскочка, которая открывала свой рот, даже если её не спрашивали. Моя здоровая рука сжалась в кулак. — Может, длительные отношения с парнем в школе, как писали таблоиды?

За микрофоном Ди широко улыбнулась.

— Единственные отношения, в которых я состою, это я и моя гитара. Но мы до сих пор вместе. Спасибо за вопрос.

Из толпы послышался смех, и даже Лисса, суровый пресс-атташе, почти улыбнулась. Ди продолжала отвечать на вопросы, но я затаила обиду. Она всегда прощает, забывает и двигается дальше, во мне же злость тлеет как угольки, будто ждёт поток свежего воздуха, чтобы превратиться в пожарище. Думаю, не нужно говорить, что лучше бы ей никогда не натыкаться на меня. Я выросла на минном поле злых девчонок, и их придирчивость сделала из меня супергероя. Теперь у меня арсенал словесной амуниции и злость ко всем, кто перейдёт Ди дорогу.

Ди вздыхает и всё ещё с грустным выражением лица садится на мой диван.

— Рейган, если бы ты знала, как я рада, что ты здесь. — Она единственный человек, чьи сентиментальные слова звучат правдоподобно. Ди смотрит в конец автобуса, туда, где находится кровать, и шепчет мне: — Пич хорошая, но не такая, как ты.

Пич — младшая сестра миссис Монтгомери. Когда Ди была маленькая, она не могла выговорить настоящее имя её тёти Клементины. Она звала её Пич, и теперь так делают все. Ди унаследовала бледную кожу и светлые волосы от неё. Но Пич выше, и у неё прямые волосы и чёлка.

Я улыбаюсь ей:

— Я бы ни за что это не пропустила.

Вообще-то, я почти пропустила тур. Папа не хотел, чтобы я провела лето только с двадцатишестилетней тётей Ди в роли нашей сопровождающей. Сам он не очень хорошо разбирается в родительских обязанностях, а значит, за верёвочки дёргала моя мачеха. К счастью, они оба ненавидели Блейка, парня, с которым я встречалась, и сделали бы что угодно, дабы разлучить нас. Они согласились отпустить меня после того, как я упомянула о колледже. Я планировала использовать фотографии с тура для моего портфолио. К концу лета у меня будут снимки со всей страны.

Для меня это лето не просто приятное времяпрепровождение, а необходимая отлучка. Я застряла в жизни нормального подростка в старшей школе, проводя время с людьми, которые мне не совсем нравились, на вечеринках, которые были не особо весёлыми. Поэтому я затеяла собственное веселье, и всё прошло не слишком хорошо. В то же время Ди выступала на награждениях, снималась для обложек и записывала альбом «Посреди глуши».

Пич появляется из спальной зоны позади автобуса. Когда Ди в прошлом году выступала на разогреве у группы «Блю Скай Дэй»[2], ей нужен был сопровождающий для тура. Родители Ди не смогли поехать из-за её братьев, поэтому вызвалась Пич. Она как раз начала встречаться с Грегом, он играет на банджо в группе Ди, поэтому я и не удивилась её желанию поехать в этот тур с нами. Ди не требуется слишком много контроля, поэтому Пич проводит большую часть своего времени с Грегом, а также отвечает на телефонные звонки менеджеров Ди.

По правде говоря, у Пич есть свой журнал. Она следит за всеми сплетнями, проверяя все статьи о Ди. Я всегда пытаюсь прочитать то, что люди пишут о Ди, но не всегда мне хватает на это терпения.

— Я подумала, что ты захочешь это прочитать, — говорит она, протягивая мне открытый журнал. — Он не выйдет до следующего месяца, но нам прислали пару экземпляров для одобрения.

— Спасибо, — отвечаю я, прежде чем она уходит к себе в комнату. Я смотрю на обложку, понимая, что это мой любимый журнал. Я никогда бы не подумала, что Ди попадёт на обложку «Айдиосинк»: она первый исполнитель в стиле кантри, кого удостоили этой чести. Журнал выходит в стиле провокационный-городской, что соответствует мне, но не Ди. На фото она обута в красные балетки, одета в тёмно-синий блейзер поверх белой рубашки с воротничком и джинсы… Верхом на механическом быке в салоне Нэшвилла. Вместо того, чтобы пытаться выглядеть сексуальной девушкой на родео, Ди держится обеими руками за шею быка, а её голова откинута назад, и она смеётся. Она выглядит выше обычного, хотя подруга только на два сантиметра выше меня, и мне становится интересно, правда ли все люди на обложках журналов в жизни ниже. «Покоряя мужчин», — гласит название. — «Южная милашка Лайла Монтгомери рассказывает о своём стиле, провинциальном происхождении и покорении поп-музыки».

Ди улыбается мне, указывая на жирный шрифт заголовка.

— Лиссе это не понравится, она меня убьёт. И заставит их сменить название.

Внешний вид Ди — это камень преткновения с её пресс-атташе. Гардеробная война разгоралась месяцами. У Ди специфический стиль, основанный на старых фильмах, которые она смотрела с мамой в детстве: сморщенные блейзеры, девчачьи юбочки и разноцветные платья, милые балетки. Когда Ди только начинала карьеру, Лисса говорила, что её стиль «слишком студенческий для нашей целевой аудитории». Лейбл хотел видеть её в ковбойских сапогах, но Ди отказалась. После выпуска первого альбома, Ди предложили сняться в рекламе одежды для новой подростковой коллекции «Джей.Крю»[3]. Глаза Лиссы расширились, почувствовав прибыль, и она никогда больше не говорила о стиле Ди.

Я бегло просматриваю статью, надеясь, что репортёр был вежливым. «Айдиосинк» высмеивают клише, и именно поэтому они мне нравятся, но, если бы они начали высмеивать Ди, я бы отменила свою подписку и отправила анонимное жалобное письмо.

Исполнительница кантри Лайла Монтгомери несёт в себе всё то, что вы ожидаете, и много того, чего вы не ожидаете. Она озорная блондинка-хохотушка, умалчивающая о своей личной жизни и не стесняющаяся есть чизбургер в моём присутствии. В те два часа, что я провёл с ней в «Смокин Пистолс Салун» в Нэшвилле, она доказала, что мила как сладкий пирог. Но восходящая звезда может повысить голос. Просто спросите у неё, планирует ли она сменить кантри на поп-музыку.

— Никогда, — настаивает она. В её голосе звучит сила. — Нет, я, пожалуй, перефразирую. Я не изменю стиль написания своей музыки; не буду добавлять басы или переставать использовать банджо и гармонику в моей группе. Но если люди, которым нравится поп-музыка, также наслаждаются моей музыкой, то это чудесно. Я польщена. Но я не буду менять себя как исполнителя и композитора.

Критик Джон Веллейс называет её «музыкальным музыкантом» — исполнителем, сосредоточенным на инструментах, идеализировании гармонии и вырабатывании собственного звучания. Лайла ссылается на Пэтти Гриффин, Джонни Митчелла и Долли Партон как на своё музыкальное вдохновение, хотя её музыка веселее, чем у её вдохновителей. И откуда же появилась эта искра? От её матери-композитора Лоры Монтгомери.

Пока я читаю, Ди не глядя крутит в руке рабочий телефон. Её взгляд блуждает по автобусу, будто она следит за какой-то мошкарой. Её глаза всегда мечутся вместе с мыслями.

— Эй, — говорю я. — Расслабься.

— Да, да. — Она машет мне рукой. — Я расслаблена.

Это было бы ложью даже если бы она спала. Впервые увидев нервные окончания в книжке по биологии, я подумала, что они выглядят как маленькие, искажённые руки, или же как дерево без листьев в птичьем понимании; я уверена, что нервы Ди выглядят как цилиндрическая пружина.

— Терри снова написал мне смс-ку. Он не сдаётся. — Терри — её жестокий менеджер.

— Не сдаётся?

— Он хочет, чтобы я спела «В одиночестве». Но этого не будет. — Она печатает ответ.

Эта песня — радостный источник энергии с хлопками на припеве.

Ты поймешь, оставшись в одиночестве,

Что в «Отверженных» мне не сниматься.

Я безудержна, свободна и всего семнадцать мне,

Я постараюсь такой и остаться.

Я покажу, что моя жизнь прекрасна,

И что не плачу, оставшись наедине,

Ведь быть самой собою классно,

И этот мир покорится мне.

Она думала написать песню о том, как быть счастливой без Джимми, думала, это станет сбывающимся пророчеством. План не сработал, но лейблу понравилась песня, и они поставили её в запись. Ди очень переживает о том, чтобы её выступления были честными, и она не позволяет себе резвиться на сцене и петь то, что не хочет. Когда Ди отказалась включать «В одиночестве» в концертный тур, лицо Терри выглядело как буженина в духовке — красное и почти испускающее пар.

Почти стемнело, на чернильном небе расположились тучи, и окно автобуса отражает меня: острые ключицы, которые я долгое время ненавидела, волнистые волосы, которые почти невозможно уложить одной рукой. Но хуже всего то, что за моими чёрными стрелками — уставшие глаза. И я уставшая, измученная, но, по крайней мере, я здесь, прячусь в жизни Ди, пока не смогу уладить свою.

Пока мы направляемся в Южную Каролину, я бросаю последний взгляд на Теннесси, куда вернусь лишь в конце августа. Я не думаю, что буду скучать по Нэшвиллу, разве что по прекрасному ночному небу, где каждый сантиметр покрыт звёздами. Это то, что я никогда не смогу показать на фото — огромные размеры планеты и крошечность всего остального. Когда мы с Ди были маленькими, мир казался таким широким — таким необъятным, ужасно большим, что мы могли бы никогда в жизни его не покорить.

— Как широко простирается небо? — спросила меня Ди в то лето, когда мы встретились. Мы лежали на холодной траве, смотря в небо. На восьмой день рождения ей подарили книгу о созвездиях, и мы использовали её, чтобы изучать небо.

— Широко, — сказала я ей. — Это называется бесконечность.

— Бесконечность, — повторила она. Во время паузы я рукой рисовала линии Малой Медведицы и чувствовала её взгляд на себе. — Как думаешь, мы будем дружить вечно? — спросила она.

Через секунду я ответила:

— Да. Я более чем уверена в этом.

Она соединила свой мизинец с моим в нашем тайном знаке, и планета закрутилась под звёздами. В эти дни мир казался недостаточно большим, чтобы превысить наши проблемы.

Глазами я слежу за мигающим светом фонарей, и от его чёткого курса я думаю о том, как далеко мы зашли. Ни для кого не тайна, что Ди прошла большой путь от пустошей Теннесси, но, как напоминает мне гипс на моей руке, я тоже. Разница лишь в том, что я всё ещё куда-то иду.

Глава 2. Шарлотт

Я бывала на концертах Ди и раньше, но тогда они были не такими масштабными. Весь вчерашний день я наблюдала за Ди в концертном зале, где она с музыкантами проводила генеральную репетицию. Однако теперь это место напоминает бесконечную комнату смеха с двойниками Ди вместо зеркал. Девочки помладше стоят вместе со своими мамочками рядом с нашими ровесницами и все в одинаковой одежде: блейзерах, ожерельях с подковой и балетках. Там даже была парочка симпатичных парней. Я вернусь позже, после того, как позвоню.

Мне нужно найти достаточно тихое место, чтобы поздравить папу с днём рождения, ведь даже в гримёрке Ди сейчас слишком шумно. Упомянув о том, что выйду позвонить отцу, я притворилась, будто не заметила, как аккуратные брови Ди взметнулись вверх от удивления. Она быстро сменила удивление на радость, улыбнувшись своей белозубой улыбкой, дабы подбодрить меня.

Конечно, Ди не ожидала, что я буду отчитываться перед папой. Наша семейная жизнь напоминала плохую песню в стиле кантри. Мать ушла от нас, когда мне было восемь, и папа тяжело переживал её уход. Из Чикаго мы вдвоём переехали в его родной город Нэшвилл. Думаю, для того, чтобы быть поближе к месту производства «Джек Дэниелс». Хотя он и бросил пить, когда мне было двенадцать, но это в конечном итоге всё равно нанесло много ущерба моей психике. Я была зла на мать за то, что она бросила нас, и на отца за то, что он забил на меня. Даже хорошее влияние Ди не помогло мне избавиться от попыток причинить боль родителям так же, как и они причинили боль мне. По крайней мере, так думает психолог, которого назначил мне суд, и я ненавижу признавать то, что она, скорее всего, права. Как и то, что её назначил суд.

Мой путь по скользкой дорожке начался с громких ссор в седьмом классе и пропусков уроков в восьмом. Будучи новичком в старшей школе, я соблазняла старшеклассников и целовалась с ними в их машинах, просто чтобы почувствовать прилив адреналина. Я сбегала из дома на вечеринки, где пила пиво, курила, а потом с помощью Ди возвращалась домой. После того, как она уехала в свой первый тур, я потеряла девственность с парнем, которого едва знала. Этот момент я бы предпочла вычеркнуть из своей памяти.

Прошлой осенью я попала под суд, как несовершеннолетняя, употребляющая алкоголь. Я пыталась преподнести Ди всю эту историю с юмором, но она только вздыхала в трубку из города, в котором в то время находилась. Я почти всё время молчала во время слушания, но, по какой-то причине, судья была милосердна со мной. Она отправила меня на общественные работы и назначила терапию, которая должна была помочь мне на пути исправления. Я решила вести себя прилично, ну, по крайней мере, я старалась. Но потом во время общественных работ я встретила Блейка. И его появление снова подкосило меня.

Список нарушенных мною правил можно продолжать вечно, и я не горжусь ни одним пунктом — ну, только если тем, что однажды я убежала от копа на шпильках. Но всё, включая и меня, изменилось в апреле, и я всё ещё пытаюсь взять себя в руки, но уже не могу быть тем, кем не являюсь. Я всё ещё флиртую с парнями, чтобы добиться того, что мне нужно, и иногда мне очень хочется выкурить сигарету. Но я стала лучше по сравнению с «той мной», которой была раньше.

Я заворачиваю за угол и вижу девочек, которые невыносимо громко пищат возле будки с сувенирной продукцией. Мне становится смешно, но тут я резко останавливаюсь, когда замечаю дверь с надписью «Вход только для уполномоченного персонала». Я осматриваюсь в поисках охраны, которая в данный момент отсутствует, и решаю уполномочить сама себя. Я выгляжу вполне по-деловому: с дорогущей камерой и пропуском, висящим на шее. На последнем написано: «Рейган О’Нил, VIP», и приклеена моя не слишком удачная фотография. Когда парень меня фотографировал, я не была к этому готова — отличительная черта тех, кто лучше делает снимки, чем выходит на них. Повернув ручку двери, я вижу, что попала в конференц-зал. Идеально.

— Привет, пап, — говорю я, как только он снимает трубку. — С днём рождения.

— Спасибо дорогая. — Он удивлён тому факту, что я позвонила. — Как всё проходит?

— Отлично.

— Это хорошо, — говорит он после непродолжительной паузы. — У тебя уставший голос. Ты устала?

— Да. Мы проснулись в пять утра.

Он смеётся.

— О, я думаю, что ты не просыпалась так рано с рождения.

Мне хочется рассказать ему о том, что частенько в это время ещё даже не ложусь, и он об этом не знает, но одёргиваю себя. Это была прежняя я, а новая всё ещё учится.

— Она нервничает? — Мой папа, конечно же, обожает Ди. Любой родитель обожал бы её.

— Немного. Больше взволнована.

— Хорошо. Не могу дождаться, чтобы услышать подробности. — После небольшой паузы он спрашивает: — Ты держишься подальше от неприятностей, не так ли?

— Да, пап. — Я слышу в голове голос Бренды, потому что именно она надоумила папу задать этот вопрос. — Пока я просто зависаю с Ди или сижу где-то рядом с ней. И всё.

— Что ж, спасибо, что позвонила, — отвечает он.

— Я перезвоню через пару дней, — обещаю ему я, после чего он передаёт привет от Бренды. Сглотнув раздражение, я говорю: — Ей тоже.

После того как вешаю трубку, я понимаю, как на самом деле соскучилась по папе. У меня нет ни братьев, ни сестёр, ни матери. Он — моя единственная семья. И хотя у нас были свои трудности, он усердно работал над тем, чтобы они исчезли. Он гордится тем, что не пьёт, и на все предложения выпить отвечает, что в завязке уже пять лет. Он всегда хотел, чтобы люди знали о том, что ему пришлось пережить. Потому что, если у них такие же проблемы, они всегда могут поговорить с ним.

Я выскальзываю из комнаты и ищу кратчайший путь к горячим парням. Они стоят в очереди за сувенирной продукцией Лайлы Монтгомери, хотя один парень одет в наряд собственного изготовления — футболку, на которой написано: «Женись на мне, Лайла!»

Убедившись, что значок прессы заметен, я направляюсь к нему. Ди будет смеяться из-за этой футболки, может, она даже немного перестанет волноваться. Его взгляд блуждает от моей груди к лицу. Вроде как заметил, но не пялится — хороший мальчик.

— Привет, — говорю я спокойным тоном. — Ты не против, если я сфотографирую твою футболку?

— Вовсе нет. — Он выглядит довольным. Обняв одной рукой девушку из своей компании, он выпячивает грудь и улыбается. У него ровная стрижка, он не высокий блондин с лёгкой улыбкой. Если бы Ди обращала внимание на кого-нибудь, кроме Джимми, то этот парень вполне мог бы на это претендовать.

— Спасибо. — Я опускаю камеру. — Ей понравится.

— Ты знаешь её? — спрашивает он. Все его друзья молча уставились на меня. Одна девушка смотрит на мой пропуск.

— Подожди. Ты та девушка, про которую она поёт: «С Рейган под небом в кабриолете»?

Я пожимаю плечами и киваю.

Ди увековечила моё имя в своём первом сингле «Дорога в лето».

Она написала эту песню, когда мы учились ещё в девятом классе и мечтали о том, какими будут наши каникулы, когда нам исполнится шестнадцать. Не в обиду сказано, но старенький кабриолет папы Ди и дороги нашего города оставляют желать лучшего. А в реальности наша дорога в лето в тысячу раз круче, чем в любых мечтах Ди. Эта песня очень много для меня значит, хотя странно то, что тысячи людей поют моё имя.

— Как она? — спрашивает другой парень.

Я не знаю, как ответить на этот вопрос, поэтому говорю:

— Она классная. Наслаждайся шоу.

Даже после того как я отошла, они продолжают звать меня по имени и спрашивать, могу ли я им помочь увидеться с Ди. Я игнорирую их и машу маленькой девочке, которая одета как Ди — в парике и с пластиковой гитарой. Я не очень люблю детей, но эта девочка — просто чудо. Она позирует возле своей мамы с рукой на боку.

— Я покажу ей эти фото перед тем, как она выйдет на сцену, — говорю я девочке после пары снимков.

Она вздыхает, её глаза напоминают блюдца.

— Ты скажешь ей, что меня зовут Оливия?

— Конечно.

Над головой Оливии возвышается голова её мамы:

— Спасибо.

— Без проблем.

Они обе начинают визжать от радости, когда я отдаляюсь от них на приличное расстояние. Если бы я была честна с собой, то призналась бы в том, что хотела бы такую же маму, как у Оливии — ту, что ходила бы со мной на концерты и веселилась вместе со мной. Это было бы прекрасно, хотя я была бы рада любой матери, которая меня не оставила.

После той небольшой съёмки довольных фанатов я направляюсь за кулисы. Все куда-то спешат, пробегая мимо меня и смазываясь в бурое пятно. Я подхожу к двери гримёрки, где женщина с паническим выражением лица и рацией почти сбивает меня с ног. Семья Ди уже выходит, и один из младших братьев держит под мышкой плакат.

— Привет, милая, — говорит миссис Монтгомери, целуя меня в щёку накрашенными губами. — Как ты?

— Отлично. Как Ди?

— Она в порядке. Ты будешь в первом ряду с нами?

— Да, но во время первых песен я буду за кулисами делать снимки, — произношу я, поднимая камеру. — Давайте я сфотографирую вас, пока вы ещё здесь.

Её братья держат плакат с надписью: «Мы любим тебя, сестра», пока родители обнимают их с разных сторон. Они лучезарно улыбаются, в то время как я снимаю, но через секунду миссис Монтгомери вытирает платком уголок глаза, откуда стекает небольшая слеза.

— Простите, — говорит она сквозь смех. — Аллергия.

— Она чересчур волнуется по поводу концерта, — говорит младший брат Ди.

— Молчи, — улыбается миссис Монтгомери. — Клянусь, он повторяет всё, что слышит. Увидимся, дорогая.

Внутри комнаты Ди завёрнутая в халат, который я ей подарила на Рождество два года назад, с идеальным макияжем и причёской.

Люди крутятся вокруг неё в ускоренном темпе, но она сидит смирно в кресле режиссёра, смотря на своё отражение. У неё задумчивый взгляд, и кажется, будто она ищет что-то в отражении своих глаз, но не может найти.

Я подхожу сзади и кладу руку ей на плечо. Она вздрагивает и смотрит на меня.

— Ты в порядке? — спрашиваю я, недовольная выражением её лица.

Она улыбается, но её грудь поднимается слишком часто.

— У меня такое ощущение, будто это всё сон, всё не по-настоящему. — Она не моргает, в панике открыв глаза. Либо слишком сильно старается удержать накладные ресницы. — Они все пришли сюда, чтобы увидеть меня.

Большую часть времени Ди боится своей жизни, будто всё свалилось на неё из неоткуда. Но это не так, и я хочу, чтобы она об этом знала.

— Эй, — говорю я. — Ты выступала уже сотню раз.

— Но не как хедлайнер[4]! Это моё шоу!

Я подавляю смешок.

— Ты думаешь, что все люди, которые находятся здесь, пытались купить билет на концерт Кайры Кинг, но случайно оказались на концерте Лайлы Монтгомери?

Она закатывает глаза, но абсурдность моего комментария, должно быть, подействовала, потому что она больше не морщит лоб.

Смотря на Ди, я не замечаю бегающих вокруг нас людей.

Мир вращается спокойно, когда я смотрю на её лицо за минуты до исполнения её мечты. Я поднимаю камеру и фотографирую её до того, как она успеет меня оттолкнуть.

— По крайней мере, сфотографируй нас обеих.

Я поднимаю фотоаппарат здоровой рукой и улыбаюсь, когда раздаётся щелчок. Когда мы смотрим на фотографию, на ней изображены совсем обычные лучшие друзья. И мы такими и являемся, ну, разве что я на учёте у полиции, а Ди — суперзвезда.

— Достойно рамки, — говорит Ди.

— Эй. — Я перехожу с нашего фото на фото маленькой девочки в костюме Ди. — Тебе нужно это увидеть.

Ди смеётся и увеличивает фотографию.

— О боже. Как мило.

— Её зовут Оливия.

— Лайла, — говорит помощница. — Пора.

Ди кивает, смотря на меня.

— Думаю, пора начинать.

— Да, — произношу я, пока она встаёт и делает глубокий вдох.

Она снимает халат и остаётся в первом наряде на сегодня — ярко-красном платье с коротким рукавом. Ди обнимает меня за шею, пуская всю свою нервозность в объятье. Потом тихо шепчет:

— Бесконечность?

— Бесконечность, — повторяю я, когда она отпускает меня.

— Увидимся после концерта, — говорит она, прежде чем её уводит ассистентка.

Я вешаю камеру обратно себе на шею и осматриваюсь. Рядом Пич что-то на пальцах объясняет менеджеру. Я делаю ещё пару снимков закулисья, фотографируя музыкантов Ди, пока те настраивают гитары и исполняют свой предконцертный ритуал.

Я вижу всё это сквозь объектив своего фотоаппарата: шквал движения, персонал в чёрных футболках, который переговаривается через наушники. Когда я всё рассматриваю, в моей голове вырисовывается картина — текстура снимка, композиция, и я стараюсь не нажать на кнопку слишком рано. Это мой недостаток как фотографа. Я слишком нетерпелива, легкомысленна. Я хочу сделать снимок сейчас, сейчас, сейчас, щёлк, щёлк, щёлк, но подожди я секунду, и снимок по-настоящему удастся.

Из-за кулис я смотрю, как музыканты начинают играть мелодию первой песни. Хотя я точно знаю, когда вступает Ди, но всё равно волнуюсь. Первые аккорды переливаются в первый куплет, и её силуэт поднимается со скрытого уголка на сцене. Заметив её, публика начинает визжать и свистеть так громко, что создаётся впечатление, словно крыша сейчас обрушится.

Ди медленно продвигается к основной сцене и поёт в микрофон. Теперь толпа подпевает и хлопает. На большой экран за спиной Ди проектируется изображение голубого неба. Мотая головой, она отдаёт музыке всю себя. И несмотря на то, что сцена огромная, Ди выглядит высокой. Удивительно, что эта девочка своим присутствием и своими песнями наполняет многотысячный концертный зал жизнью. И никто не знает, что её нервы жужжат, как неисправный электрический щиток.

Во время перерыва перед второй частью концерта я продвигаюсь в VIP-зону, которая находится справа от сцены. Ожидая начала выступления, делаю пару снимков братьев Ди, одетых в большие наушники, чтобы защитить их уши от звука из огромных усилителей. Миссис Монтгомери замечает меня и, слегка улыбаясь, машет рукой. Ди снова выходит на сцену, но в этот раз уже в другом платье, и толпа снова взрывается.

— Разве это не прекрасно? — пытается перекричать толпу мама Ди.

Подруга садится на стул посреди сцены с гитарой в руке и начинает наигрывать песню. Её цепочка с подковой блестит в свете сцены.

— Эта песня называется «Старые мечты». Я хочу посвятить её своей маме и всем девочкам, которые пришли с мамами — особенно Оливии.

Это то, что я имела в виду, когда отвечала на вопрос парня какая она. Посреди суеты перед своим первым сольным концертом, она всё же запомнила имя девочки, одетой как она. Вот какая Ди.

Я бы хотела увидеть лицо Оливии. Я представляю, как она пищит от радости и в школе рассказывает об этом друзьям. Мне интересно, чувствует ли её мама то же самое, когда смотрит на свою дочь. Ту же радость, что испытывает миссис Монтгомери. И думает ли моя мать обо мне когда-то, где-то.

Во время всего концерта я восхищаюсь так, словно и не слышала все эти песни ранее.

Концерт пролетает быстро, после чего её зовут на бис. Когда Ди возвращается на сцену, на экране проектируются дикие цветы. С гитарой в руке, Ди поёт о том месте, где мы встретились много лет назад — «В Теннеси, посреди глуши».

В финале моя подруга занимает свою фирменную позу: руки подняты вверх, голова откинута назад. Она мне говорила, что всегда так делает.

Моя память возвращается на три года назад. Я не была удивлена, когда директор школы вызвал меня к себе «отметиться», как только мы перешли в девятый класс. Сплетни ходили за мной по пятам после того, как в средней школе компания каких-то идиоток начала называть меня анорексичкой. А после того, как в восьмом классе размер моего бюстгальтера стал третьим, все стали говорить, что у меня импланты, и что я — восходящая порно звезда и шлюха. В то время как я пропускала школу, чтобы пойти к стоматологу, по тем же слухам оказывалось, что я убегала флиртовать с выпускниками. Я была девушкой без мамы, а папа не анонимно состоял в обществе Анонимных алкоголиков. Даже директор верила слухам обо мне. Я точно могу сказать, что она выискивала информацию о том, что однажды я переспала с учителем. Тогда мне было всего четырнадцать, и я целовалась только с двумя парнями. К тому же… фууу. Учитель?

Я вздохнула, покачав головой.

— Слушайте, Мия Грациани пустила этот слух, чтобы отвлечь всех от собственных проблем. Я не хочу сплетничать, но… честно говоря, за последний месяц я дважды видела, как её стошнило в школьном туалете… так что это или беременность, или булимия. Бедная девочка.

Это было полное вранье, и мне почти было стыдно за это. Но я ненавидела Мию. Я ненавидела её за то, что она выбрала меня предметом своих насмешек. Я ненавидела её за то, что она сделала меня такой жестокой. Я не хотела такой быть, но сколько раз можно ударить собаку до того, как она оскалится в ответ?

После звонка я вернулась в женский туалет и увидела кабинку, на дверях которой было написано «Рейган О’Нил — шлюха». Чёрным маркером моё имя было написано именно там, где появляется Мия Грациани. А через пару секунд я услышала звук открываемой двери и тихие шаги.

— Рейган, — тихий голос Ди напоминал голос её мамы. — Давай. Пошли.

Я подчинилась, со всей силы толкнув дверь. Ди вздрогнула от звука удара металлической двери о стену. Она держала разрешение на выход в туалет от учителя, на уроке которого мы обе должны были быть.

— Они просто завидуют.

— Чему им завидовать?

— Потому что ты красива и умна. Они это знают. И оттого чувствуют себя неуверенно.

— Да-да. — Я нахмурилась, снова толкая дверь, но уже с меньшей силой.

Ди поймала дверь рукой, до того как та вновь ударилась бы о стену.

— Знаешь, они и на тебя злятся, — сказала я. За глаза они называли Ди «Кудряшкой». И когда говорили о её контракте, то обязательно делали кавычки в воздухе, словно не верили ей.

Но с моей стороны было плохо пытаться потянуть Ди с собой на дно.

Её щеки вздрогнули так, словно она собиралась заплакать, но подруга не позволила себе этого. Даже тогда Ди была сильной. Не громкой, в броской манере — я женщина — как это делали остальные. Она была сильна так же, как и сейчас, в тихой, но безудержной манере.

— Да, я знаю, — наконец произнесла она. — Но мама говорит, что лучшая месть — это моя хорошая жизнь, и я ей верю.

И теперь с руками, поднятыми вверх, с пиротехникой, взрывающейся позади неё, она доказывает свою точку зрения. И я ей верю.

Глава 3. Шарлотт

Уже два часа ночи, а мы только возвращаемся в отель. Я не пила шампанского на вечеринке, потому что до сих пор нахожусь в «вагоне трезвенников». И теперь я знаю причину, по которой воздержание от алкоголя называют вагоном: быть трезвой на вечеринке так же весело, как играть в «Орегонскую тропу»[5]. Не поймите меня неправильно, я не алкоголичка. Просто для меня лучше или всё, или ничего, а так как я уже всё опробовала, то теперь мне остаётся ничего. Ди же никогда не пила и не пьёт.

Концерт был великолепным. Члены семьи Ди, заплаканные и счастливые, уехали обратно домой, в Нэшвилл. Я же осталась здесь с Ди, чему рада как слон.

Когда мы всё-таки попадаем в наш номер, Пич сразу уходит в свою спальню. Ди, словно ураган из адреналина и счастья, начинает кружиться по комнате. Я бросаю свою сумку на пол и падаю на диван возле ноутбука. Хочу перекинуть фотографии с фотоаппарата, чтобы освободить память для завтрашней фотосессии. Ввожу свой пароль и едва успеваю нажать кнопку, как что-то в комнате меняется. Радостное возбуждение Ди, только что пульсировавшее по всей комнате, начинает угасать.

Её лицо становится мертвенно-бледным, она замерла, словно её только что ударили. Причём очень сильно. Она смотрит на свой рабочий телефон.

— Рейган. — Её голос звучит приглушено. — Загугли моё имя.

Мои пальцы начинают яростно бегать по клавиатуре, набирая текст, и я чувствую, как гипс мешает двигать пальцами. На запрос «Лайла Монтгомери» поиск выдаёт множество ссылок, и тут моё сердце уходит в пятки. Ди приземляется на диван подле меня.

За последние полчаса появилось двенадцать новостей, связанных с именем Ди, и каждая с ужасающим названием: «Обнажённые фотографии Лайлы Монтгомери», «Кантри-принцесса свергнута со своего престола?», «Парень, которому она разбила сердце».

— Что за…? — выдавливаю я из себя, а мои глаза в ужасе бегают по экрану.

Конечно же, нет никаких фотографий с обнажённой Ди. Хотя меня напугало название последней статьи. Оно намекает на то, что они узнали о Джимми. Но и это ничем не лучше. Это один из самых адовых ночных кошмаров, и я не могу поверить, что он осуществился. Ди и Джимми были домоседами даже до первой её записи. Они были так осторожны, дабы не попадаться на глаза фотографам.

Ди прикрыла рот рукой, а её глаза расширились от ужаса.

— Открой любую.

Я нажимаю на первую ссылку и жду худшего. Вместе со статьёй появляется фотография, которую я узнаю.

Они обрезали её. Они вырезали бассейн позади Ди и Джимми и людей, которые их окружали. Журнал отредактировал эту фотографию, оставив только слившиеся в поцелуе верхние части их тел. Его купальные шорты не видно на фото так же, как и её плавки. Дальше хуже, тогда ещё длинные волосы Ди закрывают полоски купальника. С того ракурса, что сделано фото, создаётся впечатление, будто Ди совсем без купальника.

— Нет, — шепчет она, — нет.

С таким редактированием совершенно невинная фотография со дня рождения Джимми превратилась в обнажёнку. Это фото подрывает кристально чистую репутацию Ди и делает Джимми тем самым парнем, о котором все её песни.

Статья начинается словами: Звезда кантри Лайла Монтгомери является центральной фигурой недавнего скандала с фотографиями. Это шокирующее фото появилось в интернете в тот же день, когда прошёл её первый концерт.

Монтгомери имела репутацию невинной девочки, но это фото поднимает вопрос: насколько невинной она является на самом деле?

— Вот сволочи. — Мой голос звучит резко, а внутри кипит злость.

Ди сидит ровно, её глаза устремлены на экран. Страница отражает её глаза, наполненные слезами. Я знаю это ощущение паралича, когда понимаешь, что эта жгучая боль в твоей спине из-за удара ножом.

— Ты можешь показать им настоящее фото, — говорю я, хоть это и бесполезно.

— Оно уже там. — Её голос звучит тихо, как шёпот. — Фотография Джимми уже в интернете, и теперь они найдут его.

Она права, я не могу отрицать этого. Пресса окружила Ди как хищники, ожидающие момента, когда их жертва ослабнет, чтобы сразу атаковать. И сейчас настало их время.

— Пич! — кричу я в направлении её двери. — Пии-и-и-ч!

Это тот же инстинкт, из-за которого мы кричим посреди ночи родителям в надежде на то, что взрослый сможет всё исправить. Пич спешит к нам, на её заспанном лице отражается паника.

— Что случилось? — спрашивает она, направляясь к нам.

Я поворачиваю к ней экран компьютера.

— О нет… — говорит она невнятно, прикрывая рот рукой. — Они не могли…

Ди поворачивается, смотря на Пич.

— Ты знала об этом?

— Лисса говорила мне, что есть небольшая вероятность, — отвечает Пич, чувствуя свою вину. — Она сказала мне не говорить вам ничего о том, что они пытались заплатить журналу за то, чтобы они не опубликовали это.

— Ты могла бы, по крайней мере, предупредить меня! — кричит Ди. — Я не маленький ребёнок! Я имела право знать!

Я закусываю внутреннюю часть щеки, отчаянно желая закурить. «Ты бросила», — напоминаю себе, но мысленно возвращаюсь к пачке сигарет, которую спрятала у себя в сумке на случай крайней необходимости.

— Мне жаль, — говорит Пич. В её голосе мелькает тень сочувствия и вины. — Мне так жаль.

Поражённая этим ударом, Ди опускает голову. Потом поворачивается к компьютеру и снова смотрит на заголовки.

— Это несправедливо! Это же вранье! — Её голос хрипит от крика. — Это может всё разрушить — и мою новую запись, и тур… да всё.

Я больше не могу это терпеть, поэтому захлопываю ноутбук.

— Это полная хрень.

Обычно Пич делает мне замечания за подобные выражения, но сейчас она просто говорит:

— Я знаю.

Ещё одна слеза скатывается по щеке Ди, и я протягиваю к ней руки.

— Мы можем засудить их? Ди несовершеннолетняя. Они не имеют права продавать её обнажённые фото.

— Наверное, — говорит Пич. — Лисса говорила много бессмыслицы об экстренном совещании и о законном преследовании ответственной стороны.

— Мои братья, — говорит Ди, пока её тонкие плечи сотрясаются от рыданий. — Они ещё такие маленькие. Как мои родители будут им это объяснять?

Она встаёт и бьёт ладонью по крышке ноутбука, словно это его вина.

— Делайла… — тихо говорит Пич, но Ди, останавливая её, поднимает руку.

— Не надо, — резко произносит она. — Мне нужно позвонить маме.

Она хлопает дверью в нашу комнату, и я не спешу за Ди, молясь о том, чтобы её семья уже была дома. Пич возвращается к себе в комнату, а я играю в гляделки с мини-баром. Раньше я позиционировала себя как энтузиаста, когда дело доходило до выпивки во время отдыха. Но сейчас меня раздражает то, что во время кризиса мой взгляд направлен в сторону алкоголя.

Встаю и направляюсь к вешалке с одеждой Ди. Мои мысли витают где-то далеко, пока я провожу рукой по материалу летних платьев и жакетов. Это наряды для интервью, встреч с прессой, саундчеков и для других мест, где её будут фотографировать. Вся жизнь Ди аккуратно подобрана, примерена, но несовершенства проскакивают всё время — недостающая пуговица, дырочка на обшивке или же слухи.

Когда Ди подписала контракт с «Мадди Вотер Рекордс», его пресс-штаб подчистил её появления в интернете. Хоть у некоторых из нашей школы и были фотографии Ди, но лишь только две из них были с Джимми: с выпускного бала и фотография с футбольного матча с одноклассниками. Но на этих двух фотографиях они находятся в компании людей. И, честно говоря, ни одна фотография не была интересна.

Эта же фотография была очень интересна, поэтому я не удивляюсь, что кто-то продал её. Ради денег люди сделают всё что угодно. Однако, мы родом из маленького городка возле Нэшвилла, в котором люди переживают о том, как бы защитить Ди и Джимми. Они влюбились в эту парочку с тех пор, как Джимми остановился, чтобы помочь сменить колесо, и начали говорить о том, какой хороший пример подаёт Ди их детям. У остальных были истории о том, как папа Джимми посреди ночи пришёл в ветклинику, чтобы позаботится о больной собаке, а мама Ди пришла с запеканкой, когда умерла чья-то бабушка.

Всё это — неписаные законы маленького городка, где мы защищаем друг друга. Южный народ гораздо сильнее виски, и когда он сломлен, жжёт намного больше.

После того как я полчаса прослонялась по нашему номеру, наконец решаюсь постучать в нашу комнату. Ди лежит на кровати лицом вниз, её волосы рассыпаны на подушках. Я сажусь позади неё, и она приподнимается, чтобы посмотреть на меня. На её лице размазана тушь. Беру салфетку и смачиваю её водой из бутылки, стоящей на прикроватном столике.

Ди садится и поворачивается ко мне, её подбородок наклонён в мою сторону. Я провожу салфеткой по её щекам, смывая размазанный макияж. Лишь благодаря Ди я знаю каково это — заботиться о ком-то. Если бы мне давали салфетку каждый раз, когда Ди подставляла мне своё плечо, у меня бы их хватило, чтобы задушить того, кто продал это фото прессе.

— Что я могу сделать? — спрашиваю я.

Её ресницы почти незаметны без туши из-за бледной кожи. Я бросаю салфетку в мусорное ведро, и она с едва слышным звуком приземляется точно по назначению.

— Просто посиди со мной. — Она слегка отодвигается, освобождая для меня место. — Мне нужно что-то сделать.

Я заползаю на кровать и устраиваюсь рядом с ней, вытягивая ноги на белом покрывале. Ди крутит в руках свой личный телефон.

— Я говорила с мамой, — произносит она. — Братишки ещё ничего не знают. Она сказала не волноваться об этом. Что она объяснит им всё, но…

Она умолкает, и я наклоняюсь, чтобы увидеть, как по её лицу снова текут слезы.

— Но… — Её голос звучит надломлено. — По всей видимости, репортёры уже нашли дом Джимми.

Я вздрагиваю, представляя, как миссис Коллиер, мама Джимми, просит шайку репортёров уйти. Джимми закрывает жалюзи в своей комнате, уходя из дома через гараж, так как стал объектом внимания, которого никогда не хотел.

— Это как раз то, о чём он переживал. — Ди закрывает лицо руками. — Я чувствую себя ужасно. Его семья… Я не могу даже…

— Эй, — говорю я. — Взгляни на меня.

Она смотрит на меня сквозь пальцы.

— Это не твоя вина, понимаешь?

Ди снова опускает голову и еле слышно произносит:

— Что мои фанаты подумают обо мне?

— Ди. — Я убираю её руки от лица. — Они знают, какая ты на самом деле.

Она кусает губу.

— Надеюсь. Хорошо.

— Хорошо.

Ди поднимает свой телефон, кликая пальцем по экрану. Впервые за десять месяцев она находит номер Джимми и печатает сообщение: «Мне очень, очень жаль, что так получилось».

После того как она нажимает «Отправить», я обнимаю её. Я знаю, как сложно ей написать это короткое сообщение. У неё есть много других слов, которые она бы хотела ему сказать. Фактически, у неё есть шесть песен из нового альбома, полные слов и фраз, которые она должна ему сказать. Спустя мгновение телефон сообщает о новом сообщении: «Это не твоя вина, Ди. Не волнуйся. Всё утихнет».

Мы вдвоём пару секунд смотрим на его ответ. Ди моргает, словно не веря, что после всего этого времени между ними лишь пара кликов расстояния. Это невидимый барьер между ними, и он следует за Ди повсюду. История Ди и Джимми широка как река, и они не могут просто переплыть её, чтобы добраться друг до друга. Она слишком изменчива, в ней слишком легко утонуть, потому что она слишком глубока. Джимми чувствует то же самое. Я видела это на его лице в школе, где мы осторожничали, чтобы не называть её имени.

Вот они пересекают воображаемую расщелину, которую сами себе создали. Я вижу на лице Ди боль, когда она отбрасывает телефон на кровать, может быть, от злости, а может быть, чтобы не написать Джимми о своих чувствах. Вместо этого она говорит:

— Я так скучаю по нему. — Вздохнув, она наклоняется к моему плечу. — Сильно-сильно.

— Знаю. Я знаю.

Может, было бы легче, если бы Ди ненавидела Джимми, но даже я бы не выдержала разлуки с ним. Отношения с Лайлой Монтгомери означают славу и хвастовство, а Джимми не хочет ничего из этого. Ему нужна только Ди и простая жизнь в нашем городке. Он планирует пойти в колледж и вернуться назад в город, чтобы стать ветеринаром, как и его отец. Он не может бросить свою мечту ради того, чтобы ездить повсюду за Ди, как и Ди не может бросить карьеру, чтобы пойти в колледж с Джимми.

И даже если Ди бросит карьеру, её жизнь всё равно будет непростой. Их мечты слишком разные. Вот почему он расстался с ней после четырёх лет отношений, как раз перед тем, как её карьера достигла пика. «Я так рад за тебя», — сказал он ей. «Я не могу сдерживать тебя. Я должен тебя отпустить». В его понимании он освобождал её.

Ди сказала мне, что, говоря это, он плакал. Она наклонилась к нему и плакала у него на коленях. Но он не изменил своего решения.

Подруга смотрит на меня, её глаза опухли и покраснели от слёз.

— Как считаешь, он всё ещё думает обо мне?

— Тебе не нужно об этом спрашивать. Ты знаешь, что это так.

Когда мы были младше, почти никто не замечал Ди. Она была стеснительная, тихая тень по сравнению с моей склонностью находить неприятности. Она носила брекеты, и у неё были волнистые волосы. Она всегда была красивой, просто тогда никто этого не замечал.

Но не Джимми Коллиер. В шестом классе они сидели вместе на математике. Он всегда был мил, как и Ди. Девушки начали замечать его, когда он подрос почти на пятнадцать сантиметров за шесть месяцев. Но Джимми смотрел только на Ди. Во время уроков он передавал ей глупые записки и рисунки, и она смеялась, прикрываясь рукой.

Однажды из-за этого их выгнали с урока. Я с глупым видом смотрела, как они покидают класс. Учителя ни разу в жизни не делали Ди ни одного замечания. И пока они сидели на плиточном полу, Джимми пригласил её поужинать у него дома с ним и его родителями.

В двенадцать лет они стали парой — щенячья любовь с годами переросла в нечто большее, во что-то прочное и настоящее. Влюблённость в Джимми направила стиль песен Ди в другое русло. Они с мамой записали пару песен, и на студии все просто сошли с ума. Потом, перед старшей школой, Ди изменилась. Ей сняли брекеты, и она научилась укладывать волосы. Это перевоплощение добавило ей уверенности, чтобы выступать на сцене.

Тысячи парней подрались бы за возможность сводить Ди на свидание. Но ей нужен только её ковбой — парень, который ездит на лошадях, помогает в семейном бизнесе и всегда дарит ей валентинки, сделанные вручную.

Парень, который любит её слишком сильно, чтобы держать возле себя.

— Ох, Рейган, — тяжело вздыхая, говорит она. — Я просто не знаю, что делать.

Я залезаю под одеяло нашей двуспальной кровати. Лейбл предложил мне поискать отдельную комнату, но я отказалась. Я здесь не только потому, что нужна ей, но и потому, что не хочу быть одна.

— Я хотела бы вернуться во вчерашний день, когда мир не знал о Джимми, — шепчет Ди. — Он та часть моей жизни, которую я не хотела им показывать.

— Я знаю. Но все скоро об этом забудут.

— Да, но я не забуду. — Похоже, она сейчас снова заплачет. Я наклоняюсь, чтобы взять салфетку. — Прости, я не понимаю, почему до сих пор плачу.

— Ты издеваешься? — говорю я, передавая ей салфетку. — Окажись я на твоём месте, то разгромила бы весь номер и, наверное, оказалась в тюрьме.

Она улыбается.

— Только подожди. — Я думаю, как можно сделать эту ситуацию более позитивной. — В августе мы будем вспоминать об этом и думать: «Ох, помнишь? Было хреново». И на этом всё. Одно плохое воспоминание на фоне хороших.

— Ты действительно хорошая лгунья, и я не знаю, стоит ли тебе верить. — Она смеётся. — Но мне очень хочется.

Некоторое время мы лежим в тишине, Ди смотрит в никуда. Когда её глаза наконец закрываются, в них такая тяжесть, что кажется, будто они закрылись с силой захлопнувшейся двери. Я выключаю лампу и смотрю в потолок, устраивая голову на соседней подушке. Здоровой рукой я подтягиваю одеяло так, чтобы оно прикрывало плечи Ди. Девушка с обложек журнала выглядит такой маленькой и беспомощной, свернувшись калачиком с салфеткой, зажатой в руке. И с острой болью меня настигает мысль: «Где бы я была без неё?» Я выбирала столько объездов, строила столько стен, что запуталась в том лабиринте, который сама себе создала. Когда в апреле всё зашло слишком далеко, что даже я этого не заметила, Ди спасла меня и помогла встать на правильный путь. Она позволяет мне прятаться в её собственной жизни.

И я многим ей обязана за то, что она всегда рядом, за доброту, звонки и залоги. Эта валюта дружбы проверена годами и расстоянием, и надеюсь, что в будущем смогу отплатить ей не меньшим. Сейчас же я делаю то, что делают лучшие друзья, когда больше нечего сказать. Мы лежим вместе в темноте плечом к плечу, ожидая, когда всё плохое останется в прошлом.

Глава 4. Из Шарлотт в Ричмонд

Этой ночью Ди спала плохо. Её бормотания хоть и не были слишком внятными, однако давали понять, что она сильно расстроена. Она ворочалась всю ночь, тем самым разбудив меня. Именно по этой причине я не могу с кем-то спать. Хотя обычно с Ди мне спать удобно.

Утро не задалось с самого начала. Ди, проснувшись и осознав, что тот кошмар с фотографиями ей не приснился, снова разрыдалась. Мы так и сидели в номере, пока к нам не пришла пресс-атташе Ди, готовая разрешить эту невыносимую ситуацию. Сейчас Ди сидит на диване с каменным выражением лица и скрещёнными руками на груди. Из комнаты вышла Пич. Она поздоровалась с Лиссой, после чего вновь обратила своё внимание на непослушные волосы, которые лезли ей в глаза. Я же в это время старалась утонуть в кофе. Чтобы моя речь стала связной, мне нужно выпить ещё хотя бы пару кружек этого напитка. Хотя, как мне кажется, никто меня слушать и не собирался.

Когда я встретилась с Лиссой впервые, одной рукой она отвечала на моё рукопожатие, а в другой держала контракт о неразглашении, который содержал в себе кучу страниц юридического текста. Ди положила ладонь поверх моей, прося таким образом ничего не подписывать. Но мне было всё равно. Я подписала документы. Хоть с этим контрактом, хоть без, я все равно не собиралась продавать тайны Ди.

Сейчас Лисса стоит перед нами с важным видом, одетая в свой костюм, и хлопает в ладоши, будто собирается начать официальную презентацию.

— Совершенно ясно, что у нас кризисная ситуация, — начинает она.

Я закатываю глаза, потому что это явное преуменьшение. Ненавижу её за обычный бесцеремонный тон.

— Этой ночью команда «Мадди Вотер» провела срочное совещание, — говорит Лисса, держа руки перед собой. — И все мы согласились, что ключевым решением будет воскрешение репутации.

Я фыркаю, потому что мне смешно слышать о плохой репутации Ди.

— Пока мы будем работать над этим, факт остаётся фактом: фотография всё ещё на просторах интернета, и мы должны отвлечь от неё внимание. Хотя стоит заметить, что за последние двадцать четыре часа количество запросов по твоему имени возросло.

Это конец. С меня хватит.

— Да вы, должно быть, шутите, леди!

Лисса выглядит раздражённо, потому что я прервала её заготовленный монолог, но всё-таки продолжает:

— И мы все сошлись на том, что наилучшим выходом будет рассказать свою историю публике, которая отвлечёт их внимание от фотографии.

Ди поднимает брови в скептическом жесте.

— Например?

— Например, перспектива отношений с другим исполнителем.

— У меня нет отношений. — Раздражение проскальзывает в голосе Ди. Даже если бы у Ди были отношения, Лисса натренировала бы её не говорить о них. — И уж конечно, не с каким-то другим исполнителем.

— Тебе и не нужно ни с кем встречаться. Смысл в том, что мы приглашаем на разогрев парня примерно твоего возраста, которого публика считает милым и симпатичным. Лучше всего того, кто уже состоит в лейбле, чтобы избежать мороки с бумагами и предоставить тебе приятного человека.

Ди прищуривается.

— Ты говоришь про Мэта Финча.

Лисса кивает, и Ди смотрит в сторону, обдумывая идею и при этом слегка раскачиваясь.

Мэт Финч — бывший участник «Финч Фор», подростковой группы, которая состояла из Мэта, его сестры и двух братьев. Когда мы были в средней школе, успех группы был феноменальным. Все три парня выглядели очень мило, и у них были орды орущих фанаток подросткового возраста. Все девушки, которых я знала, хотели быть похожей на Керри Финч, и все они хотели выйти замуж за Мэта, самого младшего и практически нашего ровесника. Группа распалась, когда старший Финч женился, и с тех пор я о них почти ничего не слышала. По крайней мере, до тех пор, пока в прошлом году на вечеринке Ди не подружилась с Мэтом. Как и Ди, он знаменит своей уравновешенностью и хорошим поведением. Тут я была согласна с Лиссой, если Ди обдумывала эту идею, то Мэт Финч — единственный человек, чью кандидатуру стоит рассматривать.

— Нет, — говорит Ди наконец. — Я бы никогда не попросила Мэта врать ради меня.

— И снова никакого вранья. Он просто присоединится к туру, а пресса просто сделает собственные выводы. — Лисса говорит это так, будто разговаривает с кем-то, кто только начал изучать английский.

— Нет, — вновь повторяет Ди. — Я даже не стану просить его об этом.

— Ну, лейбл уже связался с мистером Финчем, и он согласился присоединиться к вашему туру.

И тут у меня отвисла челюсть. Я даже не могу произнести то, что Лисса заслуживает услышать. К счастью, Ди не нуждается в моей помощи.

— Вы созвонились с Мэтом от моего имени и без моего ведома? — Она произносит это довольно резко, после чего поднимается на ноги, пробегая рукой по волосам, будто хочет их вырвать. — Это унизительно. Он мой друг, а ему звонил мой пресс-атташе?

Пич притихла, уставившись в пол. Она должна вести себя как взрослая, но даже не знает, что нужно делать. Это не обнадёживает.

— Это бизнес-договорённость, сделанная лейблом о том, в чём вы участвуете с мистером Финчем. — Невозмутимость Лиссы не кажется успокаивающей или выдержанной. Она звучит роботизировано. — Лейбл надеялся найти достойного исполнителя, чтобы открыть тур, вместо того, чтобы просить местные группы, как мы планировали, но у нас не получалось всё организовать. Теперь получилось.

Рот Ди открывается, но она ничего не говорит. Значит, теперь моя очередь.

— Он даже не играет кантри-музыку, не так ли? Помимо этого, когда в последний раз о нём слышала публика?

С неприкрытым раздражением Лисса поворачивается ко мне.

— Его акустический стиль схож с тем видом поп-музыки, который нам нужен, чтобы привлечь аудиторию к концертам Лайлы Монтгомери. Он будет играть песни из своего альбома. Мистер Финч также пишет собственную музыку, которая схожа с альбомом «Посреди глуши».

Кажется, я помню его соло-альбом, который вышел год назад или чуть раньше. Он не имел особой популярности. Хм, как удобно. Скандал появляется посреди ничего, давая возможность двум исполнителям из «Мадди Вотер Рекордс» состоять в фиктивных отношениях.

Я сердито смотрю на Лиссу, подозревая её в том, что, возможно, она сама же и запланировала утечку фотографий.

Наконец, к разговору присоединяется Пич, говоря осипшим голосом:

— Как всё будет происходить?

— Мистер Финч сегодня вечером приедет в Ричмонд, где к вашему каравану присоединится дополнительный тур-автобус. Музыканты Ди выучат все песни, где ему будет нужна помощь, и он начнёт петь на разогреве в Литл-Роке.

Я смотрю в сторону Ди. Это должно было быть наше лето — мы вдвоём без какого-либо исполнителя, который привязался к нам для того, чтобы заработать себе немного славы.

— Ди? — тихо спрашивает Пич. — Что думаешь?

— Я думаю, что я зла на Лиссу, — сухо отвечает она. Ди смотрит на пресс-атташе, но та даже не замечает её пронзительного взгляда. — Я должна поговорить с ним сама.

— Очень хорошо, — скупо произносит Лисса. — Я буду в бизнес-центре отеля, если тебе понадобится что-нибудь перед тем, как вы уедете. Скоро к вам поднимется Мак, чтобы сопроводить вас к автобусу, и после этого я вернусь в Нэшвилл.

— Мы будем скучать, — говорю я с презрительной усмешкой, отчего получаю озлобленный взгляд от Пич.

Лисса даже не моргает. Я могу быть невидимой или же голой, и она не заметит меня, если это, каким-либо образом, не принесёт лейблу деньги. Она берёт свой портфель и идёт к двери, и мне сразу хочется её пнуть. Ди с ней не прощается, что для неё очень нехарактерно.

— Агрх, — рычит Ди, хлопая ладошками по столу. — Она знает, что я хотела, чтобы Мэт играл на разогреве моих концертов, но у него были семейные проблемы, поэтому я не могла просить его об этом. Было бы весело, если бы он был с нами, но не в качестве моего фиктивного парня.

Я смотрю на застёжки своих любимых сандалий на платформе. Мы должны были веселиться. Ну, может быть, не веселиться, но мы должны были быть вместе, как две плакучие ивы на заднем дворе её дома — даже поникнув, они всё равно стоят рядом.

— Лисса сказала это так, словно уже ничего нельзя изменить, — слегка приглушённо произносит Пич. — Я не видела твоего контракта, поэтому, может быть, они не имели права…

— Нет, — прерывает её Ди. — Мне совершенно не нравится то, что сделала Лисса без моего ведома, но я думаю, что мне не стоит с ней спорить. Лучше я позвоню Мэту и лично с ним поговорю.

После того как Ди закрывает дверь комнаты, я смотрю на Пич. Она упёрлась локтями в колени, подперев подбородок руками. Её шелковистые волосы в такой позе полностью закрывают лицо.

— Думаешь, Лисса могла отправить фотографию прессе? — шёпотом говорю я.

— Нет! — выкрикивает Пич так, словно я обвинила Лиссу в убийстве, однако затем её негодующий тон сменяется тяжёлым вздохом. — Я имею в виду… Я не знаю.

— Я ей не доверяю.

Она смотрит на меня с тем самым упорством, с каким Ди иногда говорит об очень важных для неё вещах.

— Рейган, последнее, что сейчас нужно Ди — это твоя подозрительная теория.

Она, конечно, права. Но мне хочется кого-нибудь обвинить, а Лисса — подходящий вариант.

— Я знаю, но если бы Лисса…

— Она этого не делала, — отрезает Пич и встаёт, расправляя джинсы. — Мне нужно собрать вещи.

Она закрывается в своей комнате, а я начинаю мерить шагами наш номер, пока Ди не появляется в дверях.

— Как всё прошло?

— Хорошо. — Она кивает, держа в руках телефон.

В одном её кивке гораздо больше энергии, чем во всех её действиях прошлой ночью. Всё утро язык её тела был очень выразительным: резкие движения и притопывания ногами. Как бы против она ни была сначала, перспектива того, что Мэт Финч присоединится к нам, её подбодрила.

— Мэт сказал, что это совсем не странно, и что он будет очень рад присоединиться к туру. Я думаю, всё будет хорошо. Только не говори об этом Лиссе.

— Как будто я собиралась с ней разговаривать.

Она почти улыбается, но её останавливает стук в дверь. Я открываю и вижу Мака, главного охранника Ди. Он высокий и широкий, но с живой улыбкой, которая ослабляет эффект от его пугающей внешности. Однако, этим утром на его лице улыбка отсутствует.

— Ди, дорогая, — произносит он. — Ты готова?

— Думаю, да, — говорит она, перебрасывая сумку через плечо.

Мак работал с ней во время тура «День с голубым небом», и Ди умоляла его остаться и на этот тур. Он закончил юридический факультет и планировал провести всё лето готовясь к экзаменам, попутно продвигаясь по карьерной лестнице в сфере права в шоу-бизнесе. Но парень не мог отказать Ди в её просьбе, и они оба это знали.

— Малышка, скажу тебе сразу, — низкий голос Мака грохочет, — внизу ради тебя собралось много людей.

Ди складывает губы вместе.

— Фотографы?

Он не отвечает на её вопрос.

— Обычная рутина, ладно? Взгляд вперёд, ноль реакции.

Она кивает. Мак поворачивается к Пич, которая появилась со своим чемоданом.

— Ты можешь спуститься и сесть в автобус группы? Папарацци могут подумать, что Ди будет с тобой. Может, некоторые из них уйдут.

Пич сжимает руку Ди.

— Увидимся в Ричмонде, хорошо?

Она снова кивает, но её губы по-прежнему сжаты. Мы спускаемся вниз в полной тишине, и Ди надевает большие солнцезащитные очки. Когда мой мизинец касается её, она сжимает его так сильно, что я боюсь, как бы она его не сломала. Лифт открывается, и Мак быстро проводит нас через вестибюль.

Как только мы выходим на улицу, Мак обнимает Ди. Её рука выскальзывает из моей, и всё кажется таким нереальным, словно в замедленной съёмке. Репортёры и фотографы находятся по обе стороны нашего пути к автобусу. Их крики сливаются в унисон в тот момент, когда они направляют микрофоны и камеры в нашу сторону. Боковым зрением я замечаю, как консьерж отеля сдерживает репортёров руками. Я смотрю на Ди. Её голова опущена, а глаза смотрят под ноги.

— Отойдите назад! — кричит Мак. — Дайте ей немного пространства.

Чувствую толчок в руку и оттесняю толкнувшего. Я не звезда, и мне не нужно вести себя сдержанно. Помимо всего, моя загипсованная рука даёт мне преимущество, когда я толкаюсь.

— Лайла! — кричит кто-то возле моего уха. — Лайла, что вы можете сказать о фотографии?

Лицо Ди остаётся беспристрастным. Она словно копирует Лиссу.

— Лайла, — кричит кто-то хриплым голосом. — Ты потеряла девственность с Джимми Коллиером?

Мак продолжает двигаться вперёд, ведя за собой Ди, и в этот момент я теряю её из поля зрения. Горячая кровь быстро бежит по моим жилам. Это мой особенный талант — разгоняться с нуля до ста за несколько секунд.

С ужасом смотрю, как чужая рука цепляется за кисть Ди, не давая ей попасть в автобус. До того как я успеваю ей помочь, Мак выкидывает вперёд свою руку, отталкивая репортёра. Он падает на землю вместе с камерой, которая успешно разбивается.

— Это нападение! — вопит репортёр. — Нападение!

Ди поднимается в автобус, а Мак стоит перед дверью, отвечая ему:

— Нет, нападение — это то, что вы положили руку на мисс Монтгомери. Раздел четыре, статья «Б» закона вашего штата.

— А ты, что, большой мальчик, юрист?

Парень поднимается на ноги и смотрит на Мака своими злыми маленькими глазками. Я чувствую, что он хочет спровоцировать охранника, дабы впоследствии было что показать в новостях.

Мак, который выше этого репортёра сантиметров на тридцать, смотрит ему прямо в глаза.

— Ага.

Я с наслаждением смеюсь репортёру в лицо, и он вновь переключается на Ди.

— Публика имеет право знать, что Лайла Монтгомери не является примером для подражания. Она сама ещё беспорядочное дитя, которое…

Прежде чем он успевает закончить предложение, я направляюсь в его сторону, обнажив свои когти, однако Мак ловит меня за загипсованную руку. Это должно быть очень больно, но я ничего не чувствую.

— Поднимайся в автобус, Рейг, — спокойно говорит Мак. — Не позволяй им устроить шоу.

Сделав глубокий вдох, я поднимаюсь по ступенькам, но поддаюсь искушению и поворачиваюсь. Репортёр открывает рот, дабы сказать что-нибудь гадкое, но я вскидываю руку, чтобы остановить его. Или же ударить. Я смотрю вокруг себя на остальных репортёров — они, взрослые мужчины и женщины, охотятся за невинной девочкой — и моё южное воспитание даёт о себе знать.

— Вам должно быть стыдно. Вы взрослый мужчина, а ведёте себя мерзко и жалко.

— Рейган, достаточно, — прерывает меня Мак.

Я забираюсь в автобус, пока не разозлилась ещё больше, и водитель закрывает за мной дверь. Внутри Ди лежит на полу, закрыв руками лицо.

Сажусь подле неё спиной к дивану, а она устраивается поближе ко мне. Ди вдыхает воздух так быстро, словно ей не хватает кислорода, чтобы дышать и плакать одновременно.

Я позволяю ей рыдать, думая о том, сколько раз она вытаскивала меня чёрт знает откуда. Она буквально отскребала меня с пола после рождественской вечеринки у Джен Макнелли. Забирала меня с баров и вытаскивала из плохих ситуаций, а Джимми нёс меня на руках к грузовику намного больше раз, чем я могла бы ему позволить. Ди поехала бы за мной в ад и вытащила меня оттуда голыми руками. Она может быть миленькой девочкой, но если потребуется, то может быть сильной. Я знаю, что она может собраться, но сейчас ей нужна передышка.

Она плачет икая, как маленький ребёнок, но сейчас всё намного хуже, чем в детстве, когда мы разбивали себе коленки. Эта боль намного сильнее и старше, поэтому Ди смогут утешить только её мама или Пич. Всё слишком дерьмово, но я шепчу ей:

— Всё хорошо. Всё в порядке.

Ди плачет на моём плече, я чувствую, как её слезы впитываются в мою футболку.

— Ты видела, что случалось с остальными девушками, — мямлит она, и я знаю, что в мыслях она вспоминает те статьи. — Всё начинается со всяких слухов, пресса их подтверждает, и карьеры рушатся, а впоследствии всё заканчивается в реабилитационной клинике…

— Эй, с тобой такое никогда не произойдёт.

— Ты не можешь этого знать. — Ди трясёт головой, а её волосы всё ещё держат укладку со вчерашнего концерта. Даже сейчас, когда весь её макияж уничтожен слезами, она выглядит как звезда.

— Но я знаю, — говорю я, но всё же она не поддаётся на мои уловки.

Ди садится и вытирает растёкшуюся по лицу косметику.

— Мэт уже будет там, когда мы приедем в Виргинию?

— Думаю, да.

Ди кивает, глубоко вздыхая.

— Ты знаешь, он вечно был под прицелами камер.

— Да, это так.

Она наклоняется к дивану.

— Он знает, что делать.

Удивительным образом эта мысль успокаивает Ди, пока наш автобус едет в Виргинию. Она засыпает на полу возле меня, а её голова лежит на подушке.

Это необъяснимое чувство — быть на полу, пока всё разваливается, будто ты хочешь почувствовать под собой твёрдую землю. Ведь, когда ты на дне, падать больше некуда.

Я беру свой ноутбук и смотрю информацию о Мэте Финче. Он нравится Ди, но ей все нравятся. С другой стороны, мне он не нравится или, по крайней мере, мне не нравится то, что он может извлечь выгоду из этой ситуации, из-за которой моя лучшая подруга засыпает с опухшими глазами.

Поиск в интернете приносит свои плоды. Мэт Финч исчез с радаров камер на целый год, а на его сайте до сих пор нет ни одной даты предстоящего тура. У него был достаточно тяжёлый разрыв отношений два года назад, когда ему было семнадцать, который сумели запечатлеть репортёры. Девушка, с которой он встречался, была непопулярна до тех пор, пока не заявила об их расставании газетчикам в позапрошлом году.

Закончив изучать его личную жизнь, я перехожу к прослушиванию музыки.

Пролистав песни на сайте, я выбираю первую — «Человек». Название интригует меня. Нажимая на воспроизведение, я втыкаю наушники в уши.

Песня начинается с лёгкой барабанной дроби и пианино, плавно перетекая в голос Мэта Финча — он ниже, чем тот, что у него был, когда он пел в «Финч Фор». Я закрываю глаза, чтобы вслушаться. Он не старается слишком сильно и не перепевает песню. Его голос перетекает с одной ноты в другую так легко, будто слова песни — это его сердцебиение.

Я вслушиваюсь, пытаясь связать слова песни в одну цепочку. Ди говорит, что слова в песне как бусинки для ожерелья, — они могут быть отдельно, но вместе имеют больший смысл.

Я тоже человек, ты знаешь?

Я прогибаюсь, падаю, ломаюсь,

И кровью истекаю, если режешь,

От боли на осколки разбиваюсь.

Но действуй и не думай о словах,

Ведь моё сердце держишь ты в руках.

В какой-то момент мне кажется, будто Мэт Финч прожил мою жизнь и перенёс события оттуда в свою песню. Я знаю это чувство. Знаю его слишком хорошо. Когда мир слишком жесток к тебе, твой мозг кричит: «Я человек, я истекаю кровь, прекрати это!». Его голос красивый, но надломленный — будто он снова чувствует ту боль, о которой поёт.

Я чувствую, что за мной наблюдают. Ди уже проснулась и смотрит на меня.

Вынимаю наушники. Она прищуривается, глядя на меня, и мне кажется, что меня поймали в момент слабости.

— Эм… — Я закрываю веб-сайт, будто пряча улики. Стыд мешает мне думать о чём-либо, и я даже не пробую соврать. — Это Мэт Финч, вообще-то. Его сольный альбом.

— Оу… да?

— Ага. Он … эмм… — я останавливаюсь, подбирая слова. — Довольно хорош.

— Да, это так. — Глаза Ди смотрят в другую сторону от меня, будто её мысли летают по комнате. — Я плакала, когда впервые услышала песню «Человек». — После момента тишины она сосредотачивается на мне: — В любом случае, он тебе понравится. Мэт просто хороший, понимаешь? Не такой, как все в шоу-бизнесе.

Эта случайная колкость в адрес её людей заставляет меня улыбнуться. Ди ложится обратно и, закрывая глаза, говорит:

— Он знает, что делать.

Спустя пять долгих часов мы приезжаем в Ричмонд, штат Виргиния. Я и Ди остаёмся в автобусе до тех пор, пока техперсонал не «окружит периметр» и не начнёт распаковывать вещи. Я остаюсь рядом с Ди на диване в ожидании Мака, который должен нас забрать. В отеле спокойно, поэтому мы заходим через боковую дверь, но я содрогаюсь от вспоминания о репортёрах перед прошлым отелем. Губы Ди сжаты в тонкую линию, и я даже не замечаю, что она что-то ищет в телефоне, пока не становится слишком поздно.

— Отдай. — Я выхватываю телефон из её руки, когда дверь лифта открывается. Поворачиваясь к Маку, говорю:

— Спасибо, дальше мы сами.

Когда дверь за нами закрывается, глаза Ди снова наполняются слезами.

— Всё очень плохо. — Она всхлипывает.

Я смотрю на экран телефона, который только что отобрала. Она искала информацию о себе, и, конечно же, за последние несколько часов ситуация ухудшилась. Так всегда бывает со слухами. «Скандал о Лайле Монтгомери: существует ли видео?» И с историей, в которой «надёжные источники» спекулируют на тему: не перестанут ли спонсоры вкладывать деньги в тур Ди. Сайт журнала «Старгейзер» опубликовал язвительную статью, хотя всего неделю назад они напечатали интервью с Ди. Фу, какие ненадёжные фанаты.

Статья ещё раз заставляет меня понять, почему я должна быть сильной опорой для Ди. После катастрофы приходит время, когда лучшие друзья должны выйти на первый план, чтобы защитить своих близких.

Я хватаю Ди за руку, как только двери лифта открываются на нашем этаже, потому что внезапно всё понимаю. Эта фотография не только порочащая честь Ди, и это не только распространение личной информации. Карьера моей лучшей подруги может полностью разрушиться. За два года её возрастающая популярность казалась неприкасаемой. У неё не было запасного плана. Музыкальная карьера — это всё, чего она когда-либо хотела, ради чего работала не покладая рук. Её спонсоры, фанаты, будущее — всё зависит от мнения сумасшедших репортёров и мамочек, которые перестанут покупать билеты на концерты Ди своим дочерям.

Пич ещё нет в комнате, но наши чемоданы доставлены на блестящей повозке. Ди идёт к ближайшему дивану и ложится на него, сворачиваясь как кошка.

— Как бы я хотела тебе чем-то помочь… — Я сажусь рядом, слегка склонившись над Ди, будто моё тело может укрыть её подобно щиту.

— Ты помогаешь, — говорит она. — Тем, что ты здесь, рядом со мной.

Я сажусь на диван, и она кладёт ноги мне на колени.

— Представь, если бы я была здесь одна, — произносит подруга. — Это было бы ужасно.

— Что плохого было в прошлом туре с Пич?

Она пожимает плечами:

— Мне иногда было одиноко.

— Нам следовало упаковать меня в твой чемодан, как мы и хотели. — Я двигаю коленом, подбрасывая её ноги. — Помнишь?

Слегка улыбаясь, она поворачивается в мою сторону. В её глазах проскальзывает интерес к моей идее, после чего взгляд Ди скользит от меня к огромному чемодану у двери. Я знаю, о чём она думает, и раньше я бы ни за что этого не сделала, но сейчас мне нужно её развеселить.

— О, давай же, — умоляет она.

— Ладно, — говорю я, махая рукой.

Через мгновение она уже тащит за собой чемодан к дивану. Он с грохотом приземляется на пол, и Ди быстро его раскрывает. Мы обе наклоняем его, и вся её повседневная одежда: старые джинсы, штаны для йоги и нижнее бельё, — сваливается в кучу на пол номера.

Я чувствую себя глупо, но всё-таки залажу в чемодан, пытаясь впихнуть ноги. Ди начинает хихикать, пока снимает мои сандалии, чтобы мне помочь. Я умираю с того, как Ди смеётся. Во время интервью она смеётся мелодично, полностью контролируя свой смех. Но её настоящий смех — это самое смешное явление в мире.

Когда ей нужно вдохнуть воздуха во время хохота, звук, с которым она это делает, похож на тот, который издаёт гусь.

Головой я ложусь в угол, мой собственный смех сотрясает стенки чемодана.

— Подожми ноги сильнее, — произносит она сквозь дикий хохот. — Я бы хотела, чтобы ты увидела, как это смешно.

Я складываю руки под собой, мой гипс упирается мне в живот, поэтому мне приходится сменить позу таким образом, чтобы моё колено оказалось на дне чемодана. Джинсы облегают тело во всех правильных местах, но в них совсем неудобно сгибать ноги.

— Я полностью влезла?

— Да! — Голос Ди тяжело разобрать сквозь её смех и стенки чемодана. — Это случится!

Она закрывает замок, оставляя немного места. Я выставляю голову, чтобы увидеть, как Ди сгибается пополам от смеха. Может, это смешно, потому что мы уставшие и нам нужно повеселиться. Но я смеюсь так сильно, что мне становится больно. Я бы не перестала смеяться, даже если бы от этого зависела моя жизнь. Смех Ди напоминает мне те времена, когда нам с ней было по одиннадцать лет и на девичниках мы своим смехом будили её маму. «Девочки, — говорила миссис Монтгомери, — пора успокоиться и идти спать», — даже если она сама пыталась спрятать улыбку.

— Возьми мой фотоаппарат, возьми мой фотоаппарат, — говорю я. Ди достаёт его из сумки и держит трясущимися руками. Подруга успокаивается, когда делает фото, поэтому я очень надеюсь, что она не окажется размытой.

Я испугалась ритмичного стука в дверь, а Ди чуть не уронила на пол мою камеру. Я до сих пор достаточно беспечна, чтобы беспокоиться о благополучии своей камеры. По какой-то причине факт того, что персонал отеля увидит меня в чемодане, смешит нас ещё больше.

Ди расстёгивает чемодан для того, чтобы я смогла вытащить руку, и я продолжаю выползать оттуда самостоятельно, пока она бежит открывать дверь. Ди смотрит в глазок и с энтузиазмом открывает дверь.

Парень в дверях выглядит немного старше нас, у него каштановые волосы, которые слегка закручиваются возле его ушей. Если это консьерж, то он самый сексуальный в мире. А я тут сижу в чемодане, босая. Я встаю, поправляя волосы до того, как он сможет меня увидеть.

— Привет, маленькая леди, — говорит парень, разводя руки в стороны для объятий.

Он выглядит знакомо. Я стараюсь вспомнить его, но слишком занята, пытаясь обуться.

— Мэт! — Ди обнимает его за шею, и он поднимает её.

Конечно. Мэт Финч. Я даже не узнала его повзрослевшего. Выпрямившись во весь рост, проклинаю себя за то, что была такой распущенной. Когда Мэт ставит её на землю, Ди говорит:

— Так хорошо увидеть здесь друга. Спасибо, что согласился.

Он трясёт головой.

— Слишком много шумихи из-за одной фотографии.

— Ой, и не говори. — Она показывает рукой в мою сторону, и взгляд Мэта следует за ней. — Это Рейган, моя лучшая подруга.

Когда он смотрит на меня, в его глазах мелькает узнавание, будто он меня где-то видел. Я смотрю в ответ, быстро его оценивая. Он хорош собой и одет достаточно просто — тот тип парня, что не против посмотреть романтическую комедию и отдать свою толстовку, если ты замёрзла.

Я вытягиваю вперёд здоровую руку, чтобы поздороваться с ним в деловой манере. Он ведь может оказаться врагом, пешкой в игре Лиссы.

— Приятно познакомиться.

— Рейган зависает со мной всё лето, — говорит Ди.

— Правда? — Глаза Мэта по-прежнему на мне. — Группи[6], а?

— Может быть, но только для Ди.

Мой тон резок, даже если я борюсь с вожделением к нему. Он казался милым, даже когда мы были младше, но у него было детское личико. Теперь у него красивые скулы, широкие плечи, а его белая футболка обтягивает грудь, в то же время свободно болтаясь на талии.

Он приподнимает бровь.

— Всё понятно.

Цвет его глаз граничит между голубым и серым, его волосы — помесь светлого и тёмного, и я нахожусь на границе между враждой и вожделением.

— Она просто шутит, — произносит Ди, пытаясь смягчить обстановку. — Мы слушали твою новую музыку, и ей понравилось.

Я кусаю внутреннюю сторону щеки. У Ди привычка выдавать некоторые мои секреты без разрешения, и это сводит меня с ума. Мне бы больше понравилось, если бы он не знал, что мне нравится его музыка.

— Серьёзно? — заинтриговано спрашивает он.

— Музыка достаточно хорошая. Я была удивлена.

— Ой! — Его рот изображает подобие улыбки, когда он поворачивается к Ди. — Всегда говорит правду, а?

Ди кивает.

— Рейган очень честная.

— Хм. — Он складывает руки на груди, пересекая комнату. — Хотите пойти поужинать? Или вы очень заняты запихиванием себя в чемодан?

Ди смеётся, а я чувствую незнакомую волну смущения. Мэт вновь смотрит на меня и снова поднимает брови, подшучивая одним лишь взглядом, и что-то в нём заставляет меня задрожать. Может быть, это потому, что меня поймали за чем-то странным, или же, может быть, я заржавела за два месяца, живя как монашка, забаррикадированная в комнате. В любом случае, Мэт Финч в первые же секунды после прибытия сбросил с меня облик саркастической девушки. Так что, похоже (а у меня до сих пор горят щеки), это будет долгое лето.

Глава 5. Из Роли в Саванну

Мэт приехал в понедельник, и уже к утру вторника фотографии с нашего ужина появились в сети. Мы расположились на улице возле местного бистро, как Лисса и приказала. Ди и я сидели под широким зонтом напротив Пич и Мэта, наслаждаясь чаем со льдом и театром одного актёра под названием: «Мэт веселит Ди».

Надпись на фото гласила: «Летний роман?» Помимо этого, фотография изображала Ди, которая смеялась над шуткой Мэта, своей рукой касаясь его руки. Парень расспрашивал меня о камере и объяснял, что он вообще не фотогеничен. Потом показывал все неудачные выражения лица, которые были у него в репертуаре, а репортёр, судя по всему, прятался в кустах напротив нас. Никто из нас не заметил, но Лисса, конечно, навела его на нас.

Мэт продолжал показывать нам свою коллекцию лиц для камеры: Мистер Удивлённый, Господин Глупый Подмигиватель, и Второй Подбородок для Победителя. Пич плакала от смеха, а я держала рот закрытым, чтобы не выплюнуть свой чай со льдом. Но Пич и я были вырезаны с фотографии, зато туда добавили название статьи: «Лайла Монтгомери была замечена на ужине с Мэтом Финчем. По слухам, Финч присоединился к туру, чтобы петь на разогреве… и, может быть, не только».

Пока фотографии разжигали слухи о Ди и Мэте, в среду вышла радиопередача, которая просто взорвала всё. У Ди было интервью с местной радиостанцией по телефону, так что ей не пришлось покидать отель. Мы все сидели рядом с ней, пока она отвечала на вопросы диджея. В беседе был только один главный момент.

— Лайла, — сказал диджей через громкую связь, — до меня дошли слухи о вас и Мэте Финче. Как насчёт комментариев по этому поводу?

— Мы просто друзья, — сказала Ди автоматически. Ей нравится то, что не надо врать. Конечно, она и Мэт немного обманывают, но они не врут.

— Без комментариев! — прокричал Мэт позади неё. Он шмякнулся на диван, наклоняясь к телефону.

Ди захохотала и зашикала.

— Тсссс!

— Это был Мэт? — спросил диджей, даже не пытаясь скрыть радость.

— Без комментариев! — защебетала она.

С точки зрения средств массовой информации, это интервью полностью доказывает то, что Ди с Мэтом вместе. Во вторник в Ричмонде Мэт смотрел выступление Ди за кулисами вместе со мной. Но вчера в Роли он стоял в VIP-зоне на виду у всех. И я уверена, что его фотографии уже были в сети. Публике и не нужно большего подтверждения их любви. Несомненно, все эти истории милые, но и настроение Ди изменилось с тех пор, как к нам присоединился Мэт.

— Мэт пробыл с нами только три дня, а в интернете почти не вспоминают мои обнажённые фото, — говорит Ди, пока мы едем на юг, ближе к побережью.

Когда она говорит про фотографии, чувствуется горечь в её голосе, но, по крайней мере, нет слёз. Она просматривает веб-сайты, которые кишат комментариями с знаками восклицания и символами: «БОЖЕ МОЙ, Финчгомери!!! Такие милые вместе!!! Настоящая<3. Любовь так и витает в воздухе, наконец-то!!!»

Пока сайты каждый день загружают новые фотографии и новую информацию, множатся и позитивные отклики о паре Мэта и Ди. Но это не изменит потрясения Ди. Ситуация с фотографией показала то, какой неустойчивой может быть её репутация, как быстро фаны могут от неё отвернуться, и сколько ужасных слов может быть сказано в интернете. Она писала пост на своём веб-сайте до двух часов ночи, объясняя, как ей важно быть примером для девушек, даже зная то, что её менеджеры не позволят ей его опубликовать. Вместо этого она расскажет обо всём на шоу в прямом эфире, где Лисса не сможет её остановить.

— Эй, Рейган?

— Да?

— Думаешь, мне стоит написать Джимми и сказать, что я на самом деле не встречаюсь с Мэтом?

Она не должна ему ничего. Но даже я чувствую, что это ложь во благо. Помимо всего, Джимми может сохранить секрет.

— Что тебе говорит интуиция?

— Написать ему, — решает подруга. Потом она кивает и смотрит в окно, пока автобус заворачивает на заправку.

— Я могу забежать в магазин, если тебе что-нибудь нужно.

Она оживляется.

— Правда?

Будет лучше, если я пойду за закусками сама. Если мы пойдём вместе, нам придётся задержать целый караван, пока она будет раздавать автографы.

— Конечно, я всё равно собиралась выйти.

— Чудесно. Я умираю, как хочу ореховую смесь.

— Без проблем.

Я тянусь за сумкой и перекидываю ремешок через голову. Сумка висит у моего бедра, а ремешок проходит диагонально через грудь и устраивается в декольте. Ди говорит, что такие сумки называют ранцами, а я говорю, что она слишком много времени прожила в Теннесси.

— Подожди! — окликает меня подруга, протягивая деньги.

— Ди, — говорю я, — остановись.

Она чувствует стальные нотки в моём тоне, который я использую только в тех случаях, когда со мной бесполезно спорить. Я не часто говорю с Ди таким образом, но когда я так делаю, речь всегда идёт о том, кто будет платить.

Найдя закуски для Ди, я просматриваю полки в поисках еды для себя. Есть нездоровую пищу перед Ди жестоко, но это меня никогда не останавливало. Она питается правильно для поддержания уровня энергии и веса. Я выбирала между двумя вариантами: шведскими желейными рыбками и «Эм-энд-эмс», когда из-за угла появился Мэт Финч с семейной упаковкой «Твизлерс» под мышкой.

Я подняла бровь.

— Это всё для тебя или в автобусе сидит твоя семья?

— «Твизлерс» — это низкокалорийные конфеты, — говорит он возмущённо. — Так написано на упаковке.

Он показывает мне упаковку, и я улыбаюсь.

— Ничто не является низкокалорийным, если съесть полкилограмма.

— Намекаешь на то, что мне нужно следить за фигурой?

Этому парню и правда не нужно, но если он напрашивается на комплимент, то ему тут нечего ловить. Я пожимаю плечами, возвращаясь к собственным размышлениям. Наконец, я выбираю конфеты, которые удовлетворяют мою любовь к фруктам и сладкому — изюм в шоколаде. Мэт проходит мимо меня к холодильникам, чтобы взять напиток. Боковым зрением я замечаю, что он выбирает розовую бутылку.

— Клубничное молоко, — произношу я, глядя на него, пока мы идём в сторону кассы. — Ты серьезно?

Он поворачивается ко мне.

— Имеешь что-то против моего выбора?

— Нет. — Я становлюсь в очереди позади него. — Я просто не знала, что ты девушка из средней школы, которая собирается на пижамную вечеринку.

— А я, — говорит он, бросая клубничный напиток на прилавок, — не думал, что ты мама футболиста, которая оправдывает тягу к шоколаду тем, что изюм — это сушёные ягоды.

Мэт Финч наносит ответный удар. Мне нравится.

— Её покупки тоже, — говорит он кассиру.

— Нет, — говорю я горячо, хотя парень за прилавком уже пробивает мои покупки. — Серьёзно, ты думаешь, что не знаменитости не могут позволить себе закуски с заправки?

— Я уверен, что ты можешь. — Он бросает на прилавок достаточно денег, чтобы оплатить все продукты. — Но послушай, если я сейчас за всё это заплачу, возможно, ты перестанешь быть такой злюкой по отношению ко мне.

Я правда перестану. Пока мы идём к выходу, я ухмыляюсь ему.

— Ты, очевидно, вообще меня не знаешь.

— Может быть, нет, — говорит он, открывая передо мной дверь. — На данный момент.

На улице прекрасная погода, глубокое голубое небо с облаками из ваты. Я предполагаю, что мы где-то в Южной Каролине, но нельзя это точно утверждать, полагаясь лишь на окружающую нас природу. Длинное шоссе, летнее солнце — везде одно и то же. Группа и рабочие зависают позади автобусов, они курят, вытянув ноги. Я вижу Пич в толпе, она прислонилась к автобусу и говорит со своим парнем. Барабанщик Ди, имя которого я никогда не могу вспомнить, окидывает меня оценивающим взглядом с головы до открытых носков моей обуви.

Позади меня Мэт говорит:

— Думаю, я тебя раскусил.

— Я не орешек.

Он улыбается.

— Нет, я имею в виду... я всё понял.

— Я знаю, что ты имел в виду.

— Этот парень смотрит на тебя так, будто страдает от жажды в пустыне, а ты полный стакан воды. Этот приём уже стар.

Без сомнения, да.

— Не совсем.

Он усмехается, и на его щеках появляются ямочки — неожиданные на таком худом лице.

— Понятно. Ты, как дикобраз, используешь шипы, чтобы отпугивать этих чудаков.

— У дикобраза перья. И не говори так, будто знаешь меня.

Я хочу оставить последнее слово за собой до того, как отвернусь. Хочу, чтобы он видел, как я ухожу, и своей походкой стереть его в пыль. Вместо этого Мэт идёт в ногу со мной, проходя мимо собственного автобуса и направляясь к автобусу Ди.

— Что ты делаешь? — спрашиваю я.

— Хочу задать Ди несколько вопросов.

Я поднимаюсь с Мэтом к нашему автобусу и бросаю закуску Ди. Пакет приземляется рядом с ней на диван, и она открывает его с нетерпением.

— Спасибо! — Увидев за мной Мэта, она садится прямо. — Привет!

— Эй, — говорит Мэт. — Могу ли я посидеть с вами до следующей остановки? Меня Рейган пригласила.

— Нет, она не приглашала, — отвечаю я категорически.

— Хорошо. — Он подмигивает с хитрой улыбкой. — Не на словах. Она пригласила меня глазами.

Я качаю головой, но Ди довольна перспективой побыть в компании.

— Чудесно! Мы можем написать вместе песню, как и хотели!

Мэт открывает «Твизлерс».

— Давай сделаем это.

Несколько часов спустя я всё ещё редактирую фотографии, а Мэт и Ди работают над их совместной песней. Они уже обсудили концепцию и возможные аккорды, которые Мэт наиграл на одной из гитар Ди. Теперь он полулежит на одном из диванов, руки закинуты за голову. Ди сидит, скрестив ноги, и пишет в блокноте возможный текст песни, поглядывая время от времени на Мэта.

— Хорошо. — Мэт проводит рукой по волосам. — У меня есть идея для песни. Мы могли бы назвать её «Ди Монтгомери — профи, а Мэт Финч — профан».

— Ох, прекрати. — Она покачивает ногой. — Твои новые песни великолепны.

— Моим «новым» песням, — говорит он, показывая кавычки в воздухе, — уже больше года. У меня нет вдохновения. Творческая баррикада.

— Мы напишем что-нибудь крутое, — обещает Ди.

Её улыбка перерастает в затяжной зевок, и она широко открывает глаза, как будто силой заставляя их оставаться открытыми.

— Ты вообще спала? — спрашиваю я.

После того как мы прошлой ночью вернулись домой с концерта, она вставала с постели несколько раз и уходила в гостиную.

— Совсем немного, — признается она. — У меня было такое вдохновение. Я продолжала кое-что обдумывать и хотела это записать, чтобы не забыть.

Я, конечно же, в курсе. Она попыталась тихо играть в общей комнате, но я всё равно её слышала. Не то чтобы я возражала. Слушая, как она работает над новой песней, я вспоминаю о времени, когда мы были младше: до того момента, как Ди стала выступать.

— Ты заболеешь, если будешь мало спать, — предупреждаю серьёзным тоном, имитируя южный акцент Пич.

Она снова смеётся и тут же зевает.

— Хорошо. Я пойду прилягу. Разбуди меня, когда мы будем подъезжать к Саванне.

— Обязательно, — отвечаю я, возвращаясь к экрану компьютера.

Я редактирую изображения с её концерта в Роли прошлым вечером. Есть один особенно хороший снимок: Ди стоит с микрофоном в одной руке, а другая рука на бедре. Я перемещаю его в папку, которую назвала «Подходит для портфолио» — в ней растущий список моих любимых фотографий.

Ди идёт к своей кровати, а Мэт смотрит на меня.

— Это была крутая пародия на Пич. — Он уважительно кивает.

Я пожимаю плечами.

— Практика.

После чего следует молчание, но я ощущаю на себе взгляд Мэта. Наконец, он говорит:

— Ты действительно не выражаешь слишком много эмоций. Знаешь об этом?

Я не люблю, когда люди пытаются меня понять. Поэтому преувеличенно пожимаю плечами, выражая свои чувства: вялость с толикой раздражения.

Мэта не смутить. На самом деле, сейчас его улыбка становится еще шире.

— Прямо сейчас я не уверен: ты или ненавидишь меня, или думаешь, что я самый сексуальный в мире.

— Ничего из этого. — Я считаю его сексуальным, но не самым горячим в мире. Мне нужно повстречать намного больше парней, чтобы иметь возможность так говорить. — Просто я тебе не очень доверяю.

Мэт поднимает брови, но я могу сказать, что он не обижен. На самом деле он выглядит почти впечатлённым.

— Ты говоришь необдуманно, и я тебе это докажу.

Сложив руки на груди, я смотрю на Мэта. Его присутствие не даёт мне сосредоточиться уже в течение нескольких дней. Сейчас у меня есть шанс сказать то, что я думаю, но так, чтобы Ди не услышала.

— Я думаю, что, может быть, ты просто воспользовался возможностью. Может быть, ты слишком быстро согласился присоединиться к гастролям и хочешь заработать на ситуации Ди.

Я молчу, давая ему понять свою точку зрения, и, конечно, он тоже скрещивает руки на груди, принимая оборонительную позицию. Но он выглядит развеселившимся, как будто мой прямой выпад имел своей целью рассмешить его.

— Ты был вне поля зрения в течение нескольких лет и работаешь на том же лейбле, что и Ди. Может быть, то фото распространила Лисса; может быть, вы оба спланировали всю эту ситуацию, чтобы помочь тебе перезапустить твою карьеру.

— Ничего себе, — говорит Мэт, проводя рукой по волосам. Он по-прежнему улыбается, и это подтверждает, что он такой же самоуверенный, как я и думала. — Ты рубишь с плеча.

Я держу руки на груди, и ни за что не моргну первой.

— Хорошо. — Положив руки на колени, он наклоняется вперёд, чтобы его глаза были на одном уровне с моими. Расправив плечи, он говорит: — Слушай, я вышел из музыкального бизнеса по своей воле, и даже не уверен, что хочу вернуться. Кроме того, мне разбили сердце, и я тоже был на первых страницах таблоидов с подобной историей, так что я знаю, что переживает Ди. Я искренне забочусь о ней и никогда не причинил бы ей боль.

Я молчу, ожидая колебаний со стороны Мэта, жду, когда язык его тела выкажет враньё. Его обычный весёлый вид сменился на торжественный, чего я ещё не видела.

— Мне нравится, что ты спросила у меня.

Я смотрю на него с вызовом.

— Не помню, чтобы я о чём-нибудь спрашивала.

— Если бы ситуация была обратной, если бы все накинулись на мою сестру, как сейчас на Ди, я бы задавал те же вопросы.

— Я ничего не спрашивала.

— Тебе и не нужно было. Ты спрашивала, что мне нужно от Ди. Ответ прост — ничего. Я хотел немного изменить свою жизнь, и в этом мне помог тур с Ди.

Ладно. Я ему верю. Когда кто-то мне врёт, обычно я это чувствую. Неосознанные жесты и слова — всё выказывает ложь. Но Мэт не врёт. Он верит в то, что говорит.

— Хорошо, — говорю я ему.

— Хорошо, — кивает он.

Мгновение мы смотрим друг на друга, прежде чем я возвращаюсь к редактированию.

— Чем занимаешься?

— Редактирую фотографии.

— Вчерашние?

Я киваю, смотря на экран. Теперь, когда рассматриваю его как человека, которому можно доверять, я могу признать, что в Мэте Финче есть что-то, что мне нравится. Может быть, этих черт несколько. Мне нравится, что он помогает Ди чувствовать себя в своей тарелке. Мне нравится его убийственное чувство юмора и мышцы рук, которые перекатываются, когда он играет на гитаре. Чем больше я осознаю, что заинтересована в нём, тем больше пытаюсь не казаться таковой. Это необходимая граница, которая проходит по периметру всего моего существа, и я построила её по кирпичику. В конце концов, моя левая рука всё ещё загипсована и лежит неподвижно.

Мэт встаёт с дивана и садится рядом со мной, его нога касается моей. Его внезапная близость пугает меня, и я отворачиваю от него экран ноутбука. Вблизи он пахнет обычным мылом, таким мы всё время моем руки.

Ї Мне нельзя посмотреть фотографии? — Он, кажется, сдерживает ухмылку, будто ему всё это нравится.

— А тебе нравятся люди, которые стоят над душой, когда ты читаешь?

Он улыбается шире и отодвигается, оставляя между нами пространство. Затем говорит мне покровительственным тоном:

— Прости, можно мне посмотреть фотографии со вчерашнего выступления, пожалуйста?

— Нет.

— Ну пожалуйста? Только одну?

Если он будет вести себя как маленький ребёнок по дороге в Джорджию, я прибью его своим гипсом. Но когда я поднимаю глаза, чтобы сказать ему об этом, он выглядит так, будто и правда очень хочет увидеть мои фотографии. Если бы он не был так мил, кто-то бы точно убил его за назойливость.

— Хорошо. — Я поворачиваю экран в его сторону.

— Ничего себе. — Мэт наклоняется ближе, смотря на фото, которое я только что отредактировала. На её позу, блеск в глазах. — Это она, хорошо.

— Очевидно.

Он смотрит на меня.

— Я имею в виду, эта фотография отражает определённую сторону её красоты. Она крошечная девочка, но Ди обладает очень мощной энергией и самоконтролем.

Я смотрю на фото. Это отличный снимок, но я не понимала, что он выражает всё это. Снова поворачиваю экран к себе.

— Да, спасибо.

Ї Как долго ты фотографируешь?

— Три года. С первого урока по фотографии в средней школе.

— И твоя цель в карьере... папарацци?

Гадёныш. Я говорю:

— Боже, нет. Я хочу фотографировать концерты, политические события, пейзажи, страны, охваченные революцией. Фотографии, которые сопровождают новости. Фотожурналистика.

От моей искренности его тон смягчается.

— Ты талантлива.

— Ты видел только одно фото. И на нём запечатлена твоя девушка.

Он поворачивается ко мне.

— Чего-чего?

— Я в курсе. Это «рекламный трюк». — Я показываю кавычки в воздухе. — Но, согласись, каждый парень в Америке в неё влюблён.

Мэт качает головой.

— Я имею в виду, что люблю Ди. Но братской любовью, так как она очень напоминает мою сестру. Не думаю, что могу это изменить, даже если бы захотел, понимаешь?

Я не поддаюсь искушению поморщить нос. Ему всего лишь девятнадцать, и я надеюсь, что он не думает, будто я для него слишком маленькая. Это разрушило бы все мои планы по заигрыванию с ним. Я хотела с ним просто пофлиртовать, но не встречаться. Это закон природы, как кошка и что-то блестящее: потряси блестяшкой перед ней, и она заинтересуется. Только в этом случае я кошка, а Мэт — что-то блестящее. Часть с игрой остаётся прежней.

— К тому же, — говорит он, — мне больше нравятся брюнетки.

В довершение всего, он улыбается мне, демонстрируя ямочки. Я чувствую, как тепло разлилось по моей груди, но мне удаётся сдержать себя, и я качаю головой.

— Ты очень самоуверен, не так ли?

— Есть немного. И, кроме того, я знаю, что Ди до сих пор расстроена из-за… ты знаешь кого.

Это первый раз, когда он упомянул Джимми. Ди рассказала Мэту всё о расставании, но я не думала, что он заговорит об этом.

— Он вроде как хороший парень, — говорит Мэт, глядя на меня.

Может, это из-за того, что он не хочет, чтобы Ди услышала, но его голос мягок. Затихший и почти благоговейный, будто о расставании нельзя говорить обычным голосом.

— Он и правда хороший парень.

Моя память возвращается к тем моментам, когда Джимми нёс меня к грузовику после моих пьянок, как он бил Пита Хармона после того, как тот в коридоре назвал меня шлюхой, и как смотрел на мою лучшую подругу, будто никогда не видел никого более прекрасного.

— Но Джимми считает, что, оставаясь с ней, тянет Ди назад. Он думал, что без него ей будет лучше.

Мэт качает головой.

— Мне это кажется странным: они так страдают, будучи далеко друг от друга. Похоже, они просто должны быть вместе.

— Знаю. — Я смотрю на свои руки на коленях, на гипс на моём запястье. И по какой-то причине произношу: — Но это должно быть приятно, иметь кого-то, кто тебя любит, знаешь? Джимми заботится о ней больше, чем о себе, и, хотя они не вместе, она об этом знает.

Смущение пронзает меня как обжигающий ликёр. Я понятия не имею, что заставило меня поделиться такими личными переживаниями и желанием того, чтобы кто-то любил меня так же, как Джимми любит Ди. Как родители Ди любят друг друга. Я видела такую любовь, которая называется «любить несмотря ни на что», но никогда её не чувствовала. Я смотрю на Мэта, надеясь, что он не ухмыляется. И он не делает этого.

— Да, — говорит Мэт тихо. Он смотрит на проплывающий пейзаж за окном. — Это, наверное, хорошо.

Возвращаясь обратно к фотографиям, я думаю о функции в фотоаппарате под названием «диафрагма», которая используется для описания того, сколько света в настоящее время поступает в объектив. Кажется, легко думать о себе как о ком-то, кто запрограммировал себя так, чтобы получать наименьшее количество света. Хотя у меня есть место для Ди и для моего папы, и это лучшее из возможного.

Повстречав Блейка, я позволила себе открыться на несколько миллиметров. На самом деле я просто обожглась. Может быть, мне нужно было догадываться об этом. Нет ничего хорошего в знакомстве с кем-то на общественных работах по решению суда. Что я могу сказать? Во всём виновата оранжевая форма.

Мне понравился Блейк, потому что он всегда был в движении. С ним всегда что-то происходило — ещё одна вечеринка, прежде чем отправиться домой, выходные на лодке со своими друзьями и любое другое приключение, которое только можно придумать. Он был безрассудным и всегда находился в центре внимания. Когда мы на любой вечеринке шли к заднему крыльцу, люди хлопали его по плечу, называя прозвищами сомнительного происхождения.

Он окончил школу два года назад и его выгнали после первого курса в колледже, так что я, вероятно, должна была прочувствовать его ауру неудачника. Сначала мне было плевать на будущее Блейка, потому что у нас не было будущего. Мне просто нравилось гулять с ним, нравилось, что он обнимал меня за плечи, нравилось то, как он шутил на вечеринках со своими приятелями. С Блейком, при всех его недостатках, никогда не было скучно. А потом я привыкла к тому, как он находил меня возле бочки с пивом и говорил, что я его девушка. Мне нравилась его медленная улыбка и крепкий одеколон, который он использовал, чтобы перебить запах травки. С минуту мне казалось, что я нашла своё место, и чувствовала себя хорошо. До тех пор, пока это меня не сломало.

Мой гипс сегодня особенно тяжёл, и я отчаялась унять зуд, который нервировал меня в течение месяца. Я проталкиваю палец под марлю, пытаясь почесать хотя бы в том месте, где могу достать. Мне мешает его тяжесть, затхлый запах и боль как напоминание об изменениях, которые мне нужно пережить. «Пусть это будет твоим коконом», — сказал мой психотерапевт, и я закатила глаза. Но у меня нет терпения для метаморфозы. Я просто хочу быть свободной.

Глава 6. Чарльстон

Ї Пообещай мне, — говорит Пич. — Если заметишь, что тебя кто-то узнал, то тут же уйдёшь, хорошо?

Поздним субботним вечером мы сидим в нашем отельном номере в Чарльстоне. Ди отыграла обеденный концерт на уличной площадке. Погода была прекрасная, и люди, сидящие на траве во время выступления, сделали атмосферу концерта абсолютно летней. Это было последнее шоу, в котором Мэт не пел на разогреве. Группа Ди уже выучила его песни, и теперь Мэт будет петь в каждом городе. Он попросил у хозяев местного бара разрешения сыграть у них, чтобы порепетировать перед концертом. Они согласились, и Мэт позвал нас.

— И вам нужно рано вставать, завтра утром мы уезжаем в Литл-Рок, — продолжает Пич, покусывая ноготь на большом пальце. Она переживает из-за нашего ухода, но не настолько, чтобы отменить свидание с Грегом. Лучшая сопровождающая в мире. — Поэтому вернитесь в отель до комендантского часа.

— Хорошо, хорошо. — Ди поправляет свой парик каштанового цвета с ровными и длинными волосами. Визажист нарисовала ей тёмные брови, и Ди взяла мою одежду. Топ с большим вырезом и джинсы-скинни — намного уже, чем те, что она обычно носит. Вместо привычных балеток Ди надела пару шпилек. Она совсем не похожа на Лайлу Монтгомери, и в то же время это точно не Ди.

В обычных обстоятельствах она бы не хотела, чтобы её увидели в баре. Но Мэт убедил нас в том, что мы можем посмотреть на его выступление, а Ди очень сильно хотелось увидеть то, что он запланировал для её шоу. И, кроме того, её воодушевляла идея перехитрить прессу.

Ди роется в коробочке с украшениями, стоящей на умывальнике в ванной.

— Ага, идеально.

Она выуживает цепочку и, не спрашивая, закрепляет её на моей шее. Это серебряная стрела, указывающая направо. Она знает, что мне понравится, и так оно и есть.

— Я так рада! — Она хлопает в ладоши. — Я чувствую себя такой нормальной!

А я нет. Я ощущаю небольшую нервозность, и это не похоже на мой обычный самоконтроль. Что-то в Мэте усыпляет мою бдительность, и мне это не нравится. Выбирая себе одежду, я волновалась о том, что не хочу выглядеть так, будто старалась слишком сильно. И остановила свой выбор на чёрном хлопковом платье в обтяжку, очень простом и повседневном. Цепочка придаёт этому платью больше женственности. Но всё же я наклоняюсь к зеркалу и поправляю бюстгальтер так, чтобы моё декольте хорошо просматривалось.

Пич преувеличенно громко вздыхает, и я поднимаю глаза. Она не скрывает свои эмоции по поводу моего гардероба. Каждый раз, когда меня рассматривает один из участников тура, Пич смотрит на меня так, будто я на шесте.

— Тебе семнадцать, — говорит она неодобрительно.

Ди, не понимая, что Пич обращается ко мне, отвечает:

— Я знаю! Мы молоды только однажды!

Я осматриваю обильный макияж Ди, подыскивая подходящие слова.

— Ты выглядишь так... соблазнительно.

— Соблазнительно? — Она хохочет над собой, разглядывая себя в зеркале. — Это твои вещи.

— Я в курсе. — Я тоже смеюсь. — Но они так странно на тебе смотрятся.

Она качает бёдрами в победном танце:

— Мне это нравится. Я так рада.

— Ты Лайла Монтгомери. Ничего не может быть радостней.

— Сегодня я Ди. Эта ночь наша, и я хочу жить. Немного собою побыть.

Ди рифмует даже тогда, когда просто говорит. Ещё раз качнувшись, она хватает свою сумочку и берёт меня под руку.

Уже у двери мы слышим, как Пич кричит:

— Будьте осторожны! Все вы.

У входа в клуб Ди чувствует себя на удивление уверенно для человека, который никогда не был в клубе для совершеннолетних. Мак высадил нас возле входа, попутно читая нам лекцию о важности правильных решений. Он будет за углом, смотреть в спорт-баре телевизор, и если Ди узнают, сразу же нас заберёт.

— Гости Мэта Финча, — говорит Ди вышибале на входе, склоняющемуся над списком гостей. Над нами на вывеске написано: «Мэт Финч, живой звук — только сегодня». — Саманта Алабама и Ронни О.

Мэт скинул нам наши имена сообщением, когда мы ехали в клуб, и Ди хохотала над такими псевдонимами. Я понятия не имею, как он пришёл к имени Саманта, но понимаю, что он заменил Монтгомери на Алабама. А моё имя изменил с Рейган на Рональд и сократил до Ронни.

Вышибала даёт нам браслеты и говорит:

— Приятного вечера.

Ди хлопает, улыбаясь, будто мы находимся в Диснейленде, а не в кабаке. Хотя, я должна признать, что клуб выглядит лучше, чем я ожидала. Он достаточно чистый, с блестящей дубовой барной стойкой, а его посетители — студенты колледжа. Мы точно сюда вписываемся.

— Пойду возьму нам выпить.

Улыбка Ди увядает.

— Рейг, я думала, ты не…

— Я и не пью. Я имела в виду воду.

— Ох. — Её лицо расслабляется. — Я с тобой. Потом пойдём искать места.

Мы стоим возле бара, и Ди оглядывается, осматривая всё вокруг. Её глаза расширяются, когда она замечает парочку, которая вовсю целуется, и я подавляю инстинкт закрыть ей глаза рукой. В этом месте я чувствую себя дьяволом, который провожает падшего ангела сквозь ад.

Поднимаю два пальца вверх и показываю бармену на воду. Он кивает и показывает мне подождать. Я не привыкла заказывать воду, но знаю, что бармены всё равно обслуживают всех, только чтобы получить деньги.

Ди ставит свой локоть на барную стойку, а я сажусь на стульчик. Бармен подаёт пиво девушке возле нас. Она красивая, но с раскрасневшимся лицом, спутанными волосами и у неё сонный я-люблю-всех-в-этом-баре взгляд. Её глаза перемещаются к Ди, и она подозрительно смотрит на мою подругу.

— Это так странно, — говорит девушка, наклоняясь к Ди. — Кто-нибудь говорил тебе, что ты похожа на Лайлу Монтгомери?

— Пару раз. — Ди отбрасывает назад свои поддельные каштановые волосы.

— Я не вижу сходства. — Глядя на Ди, добавляю: — Без обид.

— Я и не обижаюсь. — Ди улыбается, пока девушка осматривает её. Я уже начинаю планировать побег из клуба, но Ди выглядит абсолютно спокойной.

— Это всё из-за формы твоего лица, — решает девушка. К моему огромному облегчению, она смеётся, выплёскивая немного пива на пол. — Люди говорят мне, что я похожа на Киру Кинг. А я говорю им: фу. Нет. Эта девушка шлюха, и даже не умеет петь.

Кира — это певица-актриса-и-всё-что-угодно, на пару лет старше нас. Ди в хороших отношениях с Кирой, но она ей не слишком нравится. Ди машет головой.

— Ты намного милее Киры.

Девушка показывает на себя:

— Я знаю!

— Брианна! — звучит голос в нашем направлении. — Иди сюда!

— Мне нужно идти, — говорит девушка, поворачиваясь к нам. — Не хочу пропустить выступление Мэта Финча! Ням.

Когда она уходит, я фыркаю ей вслед. Идиотка. Мэт человек, а не яблочный пирог.

Наконец, бармен подаёт нам воду, и Ди сияет.

— Это так весело.

— Разговор у бара с пьяной девушкой?

Она передёргивает плечами.

— Это так весело — заводить диалог, не имеющий отношения к моей работе.

На мгновение я ей сочувствую. Весь мир видит деньги, гламур, идеальные волосы и гардероб. Они никогда не видят, что внутри, и не понимают, что Ди в клетке. Её слава как дом грёз с идеальным фасадом, который Ди построила самостоятельно. Но теперь, когда она там живёт, высокий забор проходит по краю её жизни, не впуская остальных и не выпуская её.

Мы усаживаемся за столик, развёрнутый к сцене, которая выглядит вполне обычно — платформа с микрофоном и усилителем. Позади тёмно-синий бархатный занавес и несколько светильников. Я не уверена, что Ди когда-либо выступала на такой маленькой сцене, и она крутит головой, разглядывая людей.

Я подношу стакан с водой к губам своей здоровой рукой, подсовывая левую руку под стол. Теперь, когда мы здесь, я жалею, что не надела пиджак, чтобы прикрыть гипс. Но сейчас июнь и мы в Чарльстоне, где в баре, несмотря на кондиционер, очень душно. Перед сценой уже собралась группа девушек, и туда же направляются ещё больше фанаток. Все они выглядят так, будто одевались сегодня слишком тщательно, так, будто каждая мечтает провести с Мэтом Финчем ночь. Желаю удачи, сучки.

Пока я оцениваю взглядом только что прибывших фанаток, пузатый парень лет двадцати пяти запрыгивает на сцену, наклоняя микрофон к себе.

— Всем привет! Спасибо, что пришли, — говорит он. — Хотя наша сцена обычно используется для караоке, сегодня у нас для вас сюрприз. Леди и парни, которые притворяются джентльменами, чтобы увести этих самых леди к себе домой, пожалуйста, встречайте — Мэт Финч!

Поднимается визг, и девушки толкаются, чтобы занять место поближе к сцене. Они стараются аплодировать с напитками в руках, и Мэт появляется на сцене, выходя из-за занавеса. Ди свистит, что ещё больше разжигает толпу. Я хочу, чтобы все эти выскочки сели и не закрывали обзор. Переставляя кресло, выпрямляю спину, дабы увидеть сцену за высокой блондинкой на совсем не нужных ей каблуках.

Гитара Мэта висит через грудь на ремне, закрывая собой почти всю его рубашку. После того, как я провела пару дней с Мэтом, мне странно видеть его на сцене. Это первый раз, когда я вижу Мэта Финча — исполнителя. В белом свете небольшой сцены он выглядит менее дерзким, нежели в автобусе, но всё же достаточно уверенным, с привлекательной улыбкой.

— Раз, — говорит он в микрофон. — Раз.

Ещё больше писка и свиста. Большинство парней отошли назад, болтая между собой и как бы показывая, что они здесь не ради Мэта. Кажется, что фан-база Мэта состоит исключительно из обожающих его девушек.

— Отлично, — произносит Мэт, улыбаясь. — Привет всем. Я Мэт Финч.

Они хлопают и кричат, как баньши. Большинство из тех, кто кричит на концертах Ди — это девочки-подростки и младше. Но в случае Мэта девушки воют как уличные кошки, требующие еду. Ни капли не привлекательно.

— Спасибо. — Мэт проводит рукой по волосам. — Спасибо, что разрешили мне спеть здесь. У меня сегодня финальная репетиция перед туром. Вы слышали, что я буду выступать на разогреве у Лайлы Монтгомери?

Толпа опять ревёт, и в этот раз к крику девушек добавляется и крик парней.

— Ох, это так мило, — улыбаясь, шепчет Ди.

Мэт наигрывает на гитаре первые аккорды.

— Я буду петь на разогреве у Лайлы завтра, а сейчас только предварительный просмотр. Поехали.

Он начинает петь первую песню, ту, которая была популярна во времена «Финч Фор». Мне эта песня больше нравится в его сольном исполнении. Девушки подпевают во время припева, шатаясь как... ну, как пьяные. Спев эту песню, Мэт исполняет кавер на «Каролина в моих мыслях» Джеймса Тейлора. Все в баре начинают танцевать, радуясь и подпевая. Наверное, мы с Ди единственные не являемся жителями Каролины, хотя Ди можно принять за таковую, потому что она всегда полна энтузиазма.

К пятой песне я почти забываю о том, что Мэт Финч — тот самый парень, с которым мне было тяжело всю эту неделю. Он сейчас выглядит настоящим — незащищённым и подавленным. Мэт поёт на сцене, но мне кажется, что он не на сцене вообще. Не раз я ловлю себя на мысли, что завидую микрофону, потому что он так близко к его губам.

Мэт объявляет песню, которая впечатлила меня ещё до того, как я его встретила — «Человек». Ощущаю, как чувства вновь бушуют во мне, поднимаясь и опускаясь. На секунду мир вокруг меня расплывается, так что я вижу только Мэта. Мыслями он совсем далеко, его глаза закрыты. Кажется, будто он в одиночестве играет у себя в спальне, а мы просто случайные зрители.

Боль в его голосе так неподдельна, что я чувствую, будто она оседает в моей груди рядом с моей болью. Вид такого Мэта заставляет меня хотеть быть с ним, увидеть его шрамы и узнать, сломан ли он так же, как и я.

Конечно же, это смешно. Но больше, чем когда-либо, я чувствую желание — и оно сильнее, чем тупая тяга к никотину или желание выпить четвёртую кружку пива. Я очень жажду перемен, новизны. Мне хочется вернуться назад и стереть все свои ошибки школьным ластиком, как в тесте по математике. Но проблема в том, что они написаны чернилами.

Песня уносит меня с этого неудобного деревянного кресла, и я оказываюсь где-то в другом мире. Я забыла про всех людей в зале, пока какие-то пьяные девушки не начинают подпевать. Я беру себя в руки, чтобы сдержаться и не вылить на них свою воду со льдом.

Мэт останавливается, чтобы выпить воды.

— Как дела, Чарльстон?

Толпа шумит — он их покорил.

— Отлично, — говорит Мэт, беря в руки гитару. — Песня, которую вы сейчас услышите, новая. Надеюсь, она вам понравится. Она называется «Но не сейчас».

Первые аккорды оптимистичные. Обнадёживающие. Когда он начинает петь, я вслушиваюсь в слова, пытаясь понять смысл.

А я уже позабыл,

Когда так чувствовал себя,

Когда весь день проводил,

Мечтая вновь видеть тебя.

И те слова, что скажу,

И что услышу в ответ.

Ты этого не знаешь,

Но я даю себе обет.

Я чувствую, как моё лицо краснеет, и это не из-за жары в клубе. Он написал песню о Ди?

Я часто вижу нас,

И мы не спим по ночам,

Мы говорим до утра,

Но ещё рано сейчас.

Всё это ново для нас,

Ведь только встретились мы.

И будем вместе, пойми

Но не сейчас.

«Только встретились» — это явно не о Ди. Возможно, это песня не о ком-то конкретном. Я имею в виду, фактически Мэт только что познакомился со мной. Но он бы не писал песню для меня и, более того, не приглашал бы меня сюда для того, чтобы я могла её услышать.

— Это такая крутая песня, — шепчет Ди. Мэт закрывает глаза, и гитара становится громче, врываясь во второй куплет.

Ты так смотришь на меня

Будто тебя не впечатлить,

И путаница в голове,

Когда хочу заговорить.

Внезапно в мир мой вошла,

Я этого не ожидал.

Улыбка, дерзкий взгляд

И вызов в глазах.

Может, он написал эту пеню, чтобы подтвердить свои отношения с Ди. Наверное, так и есть.

Мне кажется, сейчас,

Когда ты смотришь на меня,

То видишь насквозь,

Будто я книга для тебя.

Ведь это же не просто так.

Пусть мы знакомы всего час,

Мы будем вместе, это факт.

Но это будет не сейчас.

Я хочу, чтобы эта песня была обо мне. Нет, не хочу. Пока он заканчивает песню, мысли роятся в моей голове. Конечно же, я не хочу, чтобы эта песня была про меня. Звезда, которая находится в псевдо-отношениях с моей лучшей подругой? Я знаю, что он сексуальный, и что с того? Я могу уйти домой из этого клуба с любым парнем, стоит только захотеть, хотя новая Рейган этого не сделает. Помимо этого, Мэт Финч классический хороший мальчик, и он ни за что не начнёт ухаживать за мной. Конечно нет.

— Ух ты! — говорит Ди после того, как он допел последний припев. — Эта песня просто покорит публику.

Хорошо, что Ди не предположила, будто эта песня обо мне. Потому что она не про меня.

Мэт объявляет последнюю песню и играет ещё одну композицию из своего сольного альбома. Толпа по-прежнему подпевает, а девушки смотрят на него гипнотизирующим взглядом.

Он исчезает за кулисами под крик и свист толпы, люди расходятся по бару, и начинает играть обычная музыка. Лицо Ди до сих пор сияет от радости. Я понимаю, что благодарна Мэту за то, что он вытащил Ди из отеля.

Боковым зрением я замечаю, что он пробирается сквозь толпу к нашему столику. Группа девушек с телефонами и дрянными фотоаппаратами сразу же обступает его, прося с ними сфотографироваться. Он игриво улыбается, когда срабатывают вспышки, девушки обвивают его руками, и ком подступает к моему горлу. Оглядываясь по сторонам, чтобы убедиться, что никто не смотрит, я наклоняюсь под стол, чтобы поправить свой пуш-ап бюстгальтер.

— Привет. — В нашем присутствии он выглядит расслабленным.

Вблизи видно, что его рубашка покрыта потом. На любом другом это выглядело бы ужасно, но Мэт выглядит сексуально, и я силой заставляю себя отвести взгляд.

— Ты замечательно выступил, — говорит Ди, пока я обдумываю комплимент.

Ну, а мне что сказать? «Эта песня заставляет меня чувствовать, как будто я тебя хорошо знаю, будто мы были знакомы в прошлой жизни. Будто ты цепляешь струны моей души, даже не зная меня. И будто мне нужно узнать тебя поближе, чтобы понять, что я буду чувствовать с тобой».

— Это было хорошо, — улыбаюсь я ему. Чем больше я вижу девушек, увивающихся вокруг него, тем меньше я хочу быть одной из них.

Если он узнает, что я сдаюсь, то не отступит. Его улыбка вежлива, как и моя.

— Спасибо.

— Новая песня, — говорит Ди, беря его за руку, — просто великолепна.

— Спасибо.

Глаза Мэта задерживаются на мне на такое короткое мгновение, что я задумываюсь, не показалось ли мне это. Отпиваю от своего напитка, просто чтобы что-то сделать. Вода кажется холоднее, чем раньше, и это доказывает то, что я разгорячилась.

— Мне нужно уйти прежде, чем кто-то увидит нас вместе.

Ди кивает и делает шаг назад. Словно по команде, к Мэту подходит какая-то девушка, слегка касаясь его спины. Она симпатичная — высокая, с тёмными волосами и почти без макияжа. Она растягивает слова сладким голосом:

— Привет, прости за беспокойство. Не мог бы ты сфотографироваться со мной и моими друзьями?

Ненавижу, когда девушка покусывает губу, пытаясь выглядеть мило и невинно.

— Конечно, — отвечает Мэт.

Не желая быть свидетелем всего этого, я говорю:

— Мне нужно на свежий воздух.

Под «свежим воздухом» я, конечно же, имею в виду «сигарету». Прохожу сквозь лабиринт тел в поисках двери. Снаружи группами слоняются несколько человек, разговаривая и покуривая. Я пересекаю улицу к вывеске небольшого винного погреба, где становлюсь между прыщавым парнем, который держит очень большой стаканчик с содовой и пачку «Читос», и женщиной, покупающей пять лотерейных билетов. Мои руки немного потеют, когда я протягиваю своё фальшивое удостоверение штата Теннесси, подтверждающее, что мне двадцать один, но кассир даже глазом не моргнул. Ухожу, торжествуя, с сигаретами и зажигалкой в руках.

Я перехожу улицу и захожу в переулок за баром, где смогу побыть в одиночестве. Прислонившись спиной к стене здания, зажигаю сигарету и мгновение наблюдаю, как она тлеет. Я упираюсь одной ногой в стену, задерживая дым в лёгких, а затем выпуская его. Время замедляется, пока наслаждаюсь каждым вдохом и теплом, расцветающим внутри моей груди. Я чувствую себя виноватой, и это одновременно отвратительно и замечательно.

— Ты куришь? — раздаётся голос рядом со мной.

Я оборачиваюсь и вижу, как Мэт направляется в мою сторону, держа в руках телефон. Его лицо закрывает чёрная бейсболка.

— Нет. — Дым вырывается из моего рта, будто от дымящейся кружки чая.

Он подходит ближе, останавливаясь в нескольких сантиметрах от меня. Я замираю, всё моё тело парализовало от его неожиданной близости. Наклоняясь ко мне, Мэт накрывает губами фильтр сигареты, зажатый между моими пальцами. Я ожидала, что он затянется, так сильно, насколько запрещают профессиональным певцам. Вместо этого он зубами забирает сигарету из моей руки и позволяет ей упасть на землю. Затем тушит её ботинком и вскидывает руки, как матадор, который покорил быка.

Моя челюсть падает. Я закрываю её, но она раскрывается снова.

— Что. Ты. Только. Что. Сделал?!

Мэт снова приближается ко мне, его указательный палец толкает бейсболку вверх, чтобы я могла видеть его лицо. Он самодовольно улыбается, демонстрируя свои ямочки. Я раздумываю, куда лучше его ударить, но не решаюсь. Последний раз, когда я так сделала, моя рука оказалась в гипсе.

— Сигареты вредны для тебя, — говорит Мэт.

У него серые, как дым, глаза. Вот почему мне нужна ещё одна сигарета: тело Мэта — это мираж, огромная сигарета с дымчатыми глазами.

Я потеряла дар речи. А он уже движется обратно к двери клуба развязной походкой, засунув руки в карманы. Мэт нарушил моё личное пространство и, по меньшей мере, пять социальных границ, но он радостно уходит. Я роюсь в сумке в поисках того, чем можно в него запустить, но у меня есть лишь скомканный чек из магазина и несколько монет. Они должны подойти.

Это даже не тяжёлые монеты — пенни и десять центов — но, по крайней мере, одна из них попадает в его ногу. Остальные падают на тротуар с металлическим звоном.

Обернувшись, Мэт притворяется, что ему не хватает воздуха. Сминает свою рубашку, словно от шока, и громко фыркает:

— Я не продаюсь, леди.

Все вокруг смотрят на меня, как на ненормальную. Мэт Финч противный, но, с другой стороны, чертовски сексуальный. Прежде чем я могу прокричать что-то в ответ, он посылает мне улыбку и заходит обратно в клуб.

Чёрт. Я хочу, чтобы эта глупая песня была про меня.

Я остаюсь снаружи, медленно выкуривая вторую сигарету, чтобы позлить его и вернуть себе самообладание. Какой-то парень бродит возле меня, пытаясь приударить. Немного развлекаюсь, давая ему надежду, но затем мне становится совсем скучно. Я полагала, что Ди выйдет и будет ругать меня за то, что я курю, но она даже не прислала мне пассивно-агрессивного сообщения. Прошло более сорока пяти минут. Может быть, она злится из-за того, что я её оставила.

Как только я проскальзываю в бар, становится ясно, что людей стало почти в два раза больше. Теперь вместо акустических песен Мэта играет динамическая музыка. На танцполе есть те, кто уже выпил пятое пиво и покачивает бёдрами, размахивая руками.

Я осматриваю толпу, но не могу найти Ди. Без выделяющихся светлых волос её гораздо сложнее найти. Набираю её номер, прикрыв ухо рукой, чтобы лучше слышать, но в ответ раздаются только гудки, а затем переадресация на голосовую почту. Я начинаю думать, что, возможно, Ди ушла без меня, потому что она всегда злится, когда я курю. Когда я хочу набрать Мака, меня находит Мэт.

— Эй. — Он дотрагивается до моего локтя. — Ты не видела Ди?

— Нет! — Злясь, я выдёргиваю руку. — Я уже начинаю переживать.

Рот Мэта приоткрывается, а глаза широко распахиваются, будто он меня не слышал. Я следую за его взглядом на танцпол, где парень со слишком большим количеством геля в волосах пытается прижать к себе худую брюнетку. Худую брюнетку в моей одежде.

— Чёрт, — кричу я, пробираясь вместе с Мэтом к Ди. И понимаю, что подруга пьяна ещё до того, как могу учуять запах алкоголя.

— Ладно, — говорю я, утаскивая её от парня. — Пойдём.

— Что за фигня? — спрашивает парень, когда Ди кладёт руку мне на плечо. Она довольно улыбается, накладные волосы прилипли к щеке. Я поправляю их рукой в гипсе и поворачиваюсь к парню.

— Брысь, — говорю я ему. — Продолжения не будет.

— Сучка, — отвечает он перед тем, как уйти.

Мускулистая фигура и тяжёлые шаги делают его похожим на неандертальца. Вкус у пьяной Ди не самый лучший.

Я смотрю на Мэта.

— Напиши Маку, что нам нужна машина. Сейчас же.

— Уже написал.

— Я чувствую себя странно счастливой, — мямлит Ди, закрывая глаза. — Я ощущаю тепло в животе.

— Ты пьяна, — говорю я ей. — Пич меня убьёт.

— Я выпила всего один напиток. Без-ал-ко-голь-ный, — говорит она, растягивая слово. — Я сказала ему, что не пью, и он заказал мне очень странный чай со льдом. Он не был вкусным, но я выпила всё очень быстро, чтобы не казаться невежливой.

Мэт прикрывает рот рукой, чтобы не засмеяться. Я пихаю его, почти теряя равновесие на высоких каблуках из-за того, что Ди опирается на меня.

— Это был Лонг-Айленд айс ти, — говорю я ей. — Там пять разных видов алкоголя. Ди, как ты позволила незнакомому парню купить тебе выпивку?

— Подожди. Там был алкоголь? — Улыбка сползает с её лица, и она смотрит на меня. — Пич тебя убьёт.

— Ага, — соглашаюсь я, направляясь к выходу.

Её колени подкашиваются, и Ди смеётся, когда мы с Мэтом подхватываем её. Быстрое движение привлекает внимание, и люди оборачиваются, чтобы посмотреть на шоу пьяной девушки.

— Ладно, — говорит Мэт. — Нам нужен быстрый или аккуратный побег? Потому что у нас не получится это совместить.

— Быстрый.

— Хорошо. — Он поворачивается к Ди. — Извините, юная леди.

С этими словами он наклоняется и закидывает её к себе на плечо.

— Вууу-хуу, — смеясь, произносит она, пока Мэт проталкивается сквозь толпу. Замечательно. Мэт Финч несёт свою фиктивную девушку, которая, очевидно, пьяна. Если мы выберемся отсюда незамеченными и не сфотографированными, то это будет чудо.

— Спаасииибо, Южная Каролина, и спокойной ночи! — кричит Ди и машет людям вокруг нас. Пьяная толпа кричит и машет в ответ, и я молюсь всем святым, чтобы никто не навёл камеру на её лицо.

— Опусти голову, — говорю я. Она слушается, смеясь в спину Мэта.

— Продолжай идти, — говорю я Мэту, когда мы выходим на улицу.

Отойдя от клуба, Мэт опускает Ди на тротуар. Она сразу же начинает танцевать под музыку в своей голове. Отпускаю её и смотрю, как она кружится.

— Это плохо. — Я хватаюсь за голову. — Это очень плохо.

— Эй, — говорит Мэт. — Да, утром ей будет нездоровиться, но всё будет в порядке.

Мы оба смотрим, как Ди покачивается в танце.

Я понижаю голос, наклоняясь к Мэту. Моя паника сейчас сильнее желания его поцеловать.

— Что если бы кто-нибудь понял, что это она, и сделал фото или снял видео? Я так виновата. Мне не следовало оставлять её в клубе одну.

— Эй. — Мэт поворачивается ко мне. — Это я виноват. Что пригласил вас и убедил Пич вас отпустить.

— Она моя лучшая подруга, — говорю я больше себе, чем ему. — Мне нужно было быть рядом. Что если бы мы пришли слишком поздно? Этот парень купил ей алкоголь после того, как она сказала, что не пьёт.

— Я знаю, но больше ничего не случилось.

Он показывает на Ди. Она перестала танцевать и смотрит на ночное небо, её искусственные локоны рассыпались по спине. Мэт изучает её, и я могу предположить, о чём он думает: «Настолько ли она наивна, чтобы выпить то, что ей в баре предложил незнакомец?» Ответ: «Да». Хотя такое больше не повторится. Не после сегодняшнего вечера.

— Ди думает, что у всех хорошие намерения, — говорю я Мэту, хотя он не спрашивал.

— Это Мак.

Мэт идёт в сторону чёрного седана. Машина останавливается перед нами, и с пассажирской стороны открывается окно.

— Мак! — радостно восклицает Ди, вскидывая руки, будто хочет обнять всю машину.

Мак переводит взгляд с Ди на меня и качает головой:

— Пич тебя убьёт.

— Знаю, — отвечаю я.

— Давай, давай. — Мэт провожает её к двери, а я сажусь рядом с ней. Мэт запрыгивает на переднее сидение.

— Ты, — говорит Ди, наклоняясь ко мне, — моя лучшая подруга.

Я киваю, гладя её по голове.

— Да.

— Это было так весело. — Она вздыхает и кладёт голову мне на колени. — Я бы хотела поменяться с тобой жизнями.

— Теперь ты говоришь чушь.

— Тебе достаётся всё веселье. Ты делаешь всё, что хочешь, попадаешь в неприятности, а мне нужно быть идеальной всё время. Но я не идеальна.

— Думаю, ты близка к этому, — говорит Мэт, спасая меня от ответа. Ди смеётся, но тут же останавливается.

— Джимми так не думает, — говорит она со сталью в голосе. В считанные секунды она перешла от пьяного веселья к пьяной сентиментальности. Я откидываю голову на подголовник и чертыхаюсь. Ди продолжает болтать: — Я люблю его, но он не хочет, чтобы мы были вместе.

— Давай не будем говорить об этом сейчас.

— Хорошо, — отвечает она угрюмо.

Ещё несколько минут тишины, и Мак заезжает в гараж отеля. У меня есть ключ к служебному лифту, так что мы можем зайти незамеченными. Ди борется против моих попыток помочь ей выйти из машины в объятия Мэта.

— Я могу справиться сама, — говорит она, но всё же прислоняется к Мэту.

— Мы в курсе.

Я массажирую пальцами виски, чтобы избежать быстро надвигающейся боли. То, что Ди напилась — это просто случайность, но в том, что случилось, Пич обвинит нас обеих.

Ди роется в сумочке и размышляет вслух:

— Может быть, я должна позвонить Джимми...

— Нет, — говорим мы с Мэтом в унисон.

— Отдай его мне, — приказывает Мэт.

Выпятив нижнюю губу, Ди кладёт телефон в руку Мэта.

— Ты самый плохой фиктивный парень на свете.

Когда двери лифта разъезжаются на верхнем этаже, Мэт выходит вместе с нами, хотя его номер этажом ниже. Ди опирается на него, пока я ищу ключ от номера.

— Сможешь провести её внутрь сама, если Пич ещё не спит? — спрашивает Мэт.

— Посмотри на меня, — требую я, щёлкая пальцами. Её взгляд не фокусируются. — Можешь попробовать в следующую минуту вести себя как можно трезвее?

— Да.

Она торжественно кивает, словно подписывает контракт. Выпрямляется и поправляет волосы. Чтобы подтвердить свои слова делом, подруга идёт к двери, держа руки широко разведёнными, будто балансируя на канате. Она поворачивается к нам и кланяется. Ди всегда артистка.

— Думаю, у вас получится, — говорит Мэт. — Мне нужно вернуться в клуб, забрать вещи.

— Хорошо. — Я иду за Ди к двери, но поворачиваюсь. Мэт до сих пор стоит у лифта, наблюдая, как мы направляемся к номеру. — Э-э, спасибо. За то, что дал Ди возможность повеселиться. И за то, что доставил её домой в безопасности.

— Не за что. — Он больше ничего не говорит, формальные слова повисают в воздухе.

— Рейган, — шепчет мне Ди. — Пошли.

— Иду, — говорю я, торопясь к ней.

Сегодня был не самый идеальный вечер, но я всё ещё чувствую, как мои губы растягиваются в улыбке. Открываю дверь для Ди и оборачиваюсь, чтобы посмотреть на Мэта. Он тоже улыбается и машет мне на прощание.

Глава 7. Из Чарльстона в Литл-Рок

— Боже, прекрати мои страдания, — стонет Ди на диване тур-автобуса.

Мы покинули Чарльстон в пять утра, пока моя подруга переживала своё первое похмелье. Мы сказали Пич, что у Ди мигрень, и поэтому она смогла беспрепятственно выпить три таблетки аспирина и тонну кофе. Она отсыпалась примерно три часа. Я же не спала всё это время, наблюдая, как долины наполняются утренним туманом.

Мэт заскочил в наш автобус прямо перед тем, как караван покинул отель. Он вручил Ди конфискованный накануне телефон, и она застонала в ответ. Наши глаза встретились, и он слабо улыбнулся, прежде чем выйти из автобуса. Это было странно, и я не была уверена, почему это произошло — как будто ни один из нас не знал, что сказать.

С тех пор прошло три часа, и я снова и снова переживала в уме события последней ночи, вновь возвращаясь к новой песне Мэта, его хитрой улыбке после того, как он растоптал мою сигарету и к тому моменту, когда мы улыбнулись друг другу в конце вечера. Если бы я стояла совершенно спокойно, то, уверена, моё тело просто понесло бы к нему, как на крыльях. Кажется, мне нужно крепко упираться ногами в землю, чтобы противостоять его притягательности.

Мне всегда нравилось быть там, где мне нельзя было находиться. Как только я научилась читать, то стремилась только к одной двери в магазинах — с надписью «Только для персонала». Даже сейчас я часто бываю в клубах для тех, кому больше двадцати одного и проникаю в кладовку, чтобы поцеловаться с тем, кто меня в данный момент интересует. Мэт Финч, фиктивный парень моей лучшей подруги и спаситель репутации, как будто носит предупреждающую ленту, и, конечно же, именно с ним я и хочу быть.

— Ладно, — говорит Ди, садясь. — Думаю, я могу уже что-нибудь поесть.

— Начинай с чего-нибудь лёгкого. — Я передаю ей батончик мюсли. — И налегай на воду.

Ди сосредоточено жуёт, будто это может спасти её от тошноты.

— Зачем люди пьют? — шепчет мне Ди. — Я серьёзно.

— Ну, большинство людей умеют выпивать.

Она вздыхает:

— Знаешь, если кто-нибудь сфотографировал меня вчера, то пресса опять на меня набросится.

После всего, что она пережила, я думала, что Ди начнёт паниковать из-за возможных негативных отзывов в прессе. Но в начале этой недели её представители убедили сайт опубликовать оригинальный снимок. Невинный вариант фотографии не произвёл такого фурора, как фотографии «ню», но настоящие фанаты Лайлы Монтгомери узнали правду, и с тех пор она чувствует себя лучше.

Ди говорит прежде, чем я начинаю её успокаивать:

— Знаешь, я рада, что так случилось. У меня появилась новая идея для песни.

Моё лицо, должно быть, выражает тревогу, и поэтому она быстро объясняет:

— Я не говорю, что я бы повторила этот вечер только ради новых впечатлений, но он принёс мне вдохновение. Заставил меня задуматься о том, как часто мы принимаем решения, которые, хоть и помогают в настоящий момент почувствовать себя лучше, принесут нам вред позднее.

Я ничего об этом не знаю.

Ди тянется к гитаре, её мысли уже далеко. Я люблю смотреть как Ди сочиняет песни, она будто берёт их из воздуха. Это всегда происходит одинаково. Она наигрывает на гитаре, едва касаясь её пальцами. Затем закрывает глаза, пытаясь почувствовать правильные аккорды. Отыскав их, Ди наигрывает их немного громче, чтобы убедиться, что они хорошо звучат на полной громкости. Далее она отмечает ту часть песни, которая в скором времени будет сопровождаться текстом. Потом она остановится, запишет предположительную первую строчку в блокнот, а затем продолжит играть, на этот раз подпевая. Процесс редактирования и проигрывания каждого аккорда может продолжаться в течение нескольких часов или даже дней.

Когда мы подъезжаем к следующей остановке, Ди всё ещё сидит в той же позе, по-прежнему подбирая аккорды.

— Эй. — Она смотрит на меня. — Ты не могла бы сбегать в автобус Мэта для меня?

Я отрываюсь от своего экземпляра журнала «Роллинг Стоун» и смотрю на неё. После вчерашнего вечера я не знаю, как вести себя с ним. Между нами растёт напряжение, и атмосфера в конце концов должна разрядиться, но пребывание вдвоём в одном автобусе не поможет в этом.

Ди смотрит на меня своим самым милым умоляющим взглядом.

— Мы пытались написать песню вместе, и у него остался тот блокнот. Я бы взяла его сама, но...

Но посетители заправки увидят её и устроят бунт. Да, я знаю.

— Хорошо. — Я кладу журнал. — Он поймёт, о чём ты говоришь?

— Да. Блокнот. Он поймёт.

Я выхожу на летнее солнце и направляюсь к автобусу Мэта, по дороге немного взбивая волосы, чтобы придать им объём. Его водитель на перекуре, поэтому я стучу в дверь. Сквозь затемнённые окна мне ничего не видно, но спустя секунду дверь открывается. Я оглядываю Мэта, который одет только в голубые джинсы.

Он прижимает телефон к уху:

— Корин? Я тебе перезвоню.

— Извини, что помешала, — произношу я, сгорая от неловкости. Спасибо большое, Ди.

— Ничего страшного. Входи. — У Мэта мокрые волосы и он откидывает их со лба. — Закрой дверь за собой.

Я захожу в автобус и нажимаю на ручку, чтобы закрыть дверь. Сейчас в автобусе мы только вдвоём, и один из нас наполовину раздет. Мэт приседает перед чемоданом, мышцы его спины напрягаются, пока он ищет рубашку, а я всё ещё не могу найти слов. Он явно только что вышел из душа, и в автобусе витает запах чистоты, но не такой, как у геля для душа «Горная свежесть» или одеколона из торгового центра. Здесь пахнет мылом, простым и знакомым.

— Что случилось? — спрашивает Мэт, глядя на меня. Его голос почти пренебрежительный, будто он пытается меня отшить.

— Ди нужен её блокнот, если он тебе больше не нужен.

Я пытаюсь не смотреть на клетчатые боксёры, которые выглядывают из-под его джинсов. Он берёт голубую рубашку и встряхивает её.

— Конечно.

Мэт встаёт, надевая рубашку через голову, и я замечаю большую татуировку у него на боку. Этот текст — всего пара строчек — написан чёрными чернилами, и для меня это неожиданно.

Он передаёт мне тетрадь, и я не могу удержаться от вопроса. Не только потому, что мне любопытно, но ещё и потому, что я хочу привлечь его внимание. Кажется, я не могу себя остановить.

— Тату, да? Можно посмотреть?

Может, так спрашивать и наглость, но эй, он первый начал, когда открыл дверь без футболки!

Мэт приподнимает рубашку и поворачивается боком. Я наклоняюсь, чтобы получше рассмотреть вытатуированные буквы. Прочищая горло, он говорит:

— Это из второго куплета…

— «Вечно молодой» Боба Дилана, — заканчиваю я его фразу.

Тату Мэта — строчки из песни, которую я люблю, написанной исполнителем, которого я люблю. И я не часто использую слово «люблю». Он кивает.

— Ты фанат?

— Да, — отвечает Мэт. — Мама пела нам его песни, когда мы были маленькие.

После семи строчек текста следует дата, февраль этого года.

— Что за дата?

Мэт опускает рубашку и отвечает, не поднимая на меня глаз:

— День, когда мама умерла. У моих братьев и сестры тоже есть строчки из этой песни. Мы разделили её на части. А у папы строчки из другой песни Дилана.

Хотя я не та, кто будет плакать, в моём горле появляется ком. Внезапно я забываю о том, что хотела привлечь его внимание. Вообще забыла о своих планах. Его мама умерла пару месяцев назад. Это она. Та печаль, которую он выражает всем своим существом, и я её чувствую. Кривая усмешка Мэта не может этого скрыть — только не от того, кто знает об этом, не от меня.

— Из какой? — спрашиваю я почти шёпотом. — Ничего, что я спрашиваю? Из какой песни у твоего папы тату?

Я почти вижу, как он сглатывает.

— Последняя строчка из песни «Ты оставишь меня тосковать, когда уйдешь».

Папа слушал эту песню на повторе в первые месяцы после того, как моя мать ушла, эту и кучу подобных. Но у меня нет негативных ассоциаций с этой песней. Я люблю её, и она сделала меня такой, какая я есть.

— Это очень красиво.

Мой голос тих. Это моя попытка быть такой же сострадательной, как Ди.

Мэт улыбается, но на его щеках почти не видно ямочек.

— Спасибо.

— Мне жаль, что ты потерял маму. Это ужасно.

Я говорю это потому, что считаю, что это здорово, когда тебе кто-то сочувствует. Никто никогда не говорил мне, что ему жаль насчёт моей матери и не говорил, что понимает, каково это. Это слишком неловко, поэтому люди просто ничего не говорят. По крайней мере, не в лицо.

— Да, это так, — отвечает Мэт через несколько мгновений. Потом он вскидывает глаза на меня. — Подожди. Ты тоже потеряла маму?

— Да. В прямом смысле. — Я кладу руки в карманы. Обычно я никогда не говорю об этом — вообще-то, всегда вру. Но я хочу, чтобы Мэт знал, что я понимаю его боль, по крайней мере, немного. — Она сбежала от нас, когда я училась в третьем классе. И с тех пор я её не видела.

— О боже. — Он выглядит шокированным. — Мне жаль. Мне не следовало спрашивать.

— Ничего страшного.

Теперь он вглядывается в мои глаза. Мы стоим так, смотря друг на друга, но потом я начинаю мямлить:

— Что ж, эмм, — заикаюсь я. — Увидимся…

— Увидимся в Арканзасе, да, — быстро произносит Мэт, отводя взгляд.

Я ухожу, всё ещё сжимая блокнот в руке. О боже, как я хочу, чтобы этот блокнот был огромной пачкой сигарет. Возвращаясь к автобусу, я практикую то, что мой терапевт называет «разговор с самим собой». Она советовала прибегать у этому, когда я нахожусь на грани принятия плохого решения, а сейчас точно такая ситуация.

Концепция «разговора с самим собой» достаточно проста: не важен шум вокруг — в моём случае это, как правило, смех и грохот музыки на вечеринках или в баре — нужно найти тихое место в своём сознании и внимательно расспросить себя. Например: «Рейган, неужели ты думаешь, что снять с себя лифчик и одеть его на парня, который отключился на диване после пьянки, — хорошая идея?» Далее нужно мысленно ответить на свой вопрос. «Вроде да». «Задумывалась ли ты о последствиях?» «Да. Этот парень проснётся на чужом диване, одетый в лифчик. И сделаю это я».

Наверное, излишне говорить, что этот метод не всегда помогает. Но попробовать стоит. Я закрываю глаза, пытаясь абстрагироваться от шума автомобилей на шоссе и болтовни отдыхающих водителей. «Рейган, тебе на самом деле нравится этот парень или ты хочешь его заполучить только потому, что не можешь им обладать?» «Я не знаю. Возможно, и то, и другое». «Задумывалась ли ты о последствиях? Ди может почувствовать себя обманутой, пресса может узнать, что всё это притворство, её репутация может быть уничтожена. Снова».

Когда захожу в наш автобус, решение уже принято: у нас с Мэтом ничего не получится, никогда. Ведь есть одна грань, которую я никогда не переступлю — доверие Ди.

Тем не менее, после того как я отдаю Ди блокнот и располагаюсь на диване, мои мысли возвращаются к Мэту. Даже его кубики пресса не интересуют меня так сильно, как вытатуированные строчки на его рёбрах, и я чувствую странную ревность. Мэт знал свою маму и любил её так сильно, что сделал татуировку в память об этой любви. Технически, у меня две матери: биологическая мать, которая меня оставила, и мачеха — женщина, на которой женился папа. Но ни одна из них не близка мне настолько, чтобы быть моей мамой. Кажется, будто есть небольшая лексическая разница между словами «мама», «мать» и «мачеха», но это различие огромно в их значении. Оно может оставить брешь размером с лунный кратер в вашем детстве.

Пресса часто называет путь Ди к славе историей Золушки, но это я обременена злой мачехой. Не поймите меня неправильно. Другие женщины, с которыми встречался мой папа, были не лучше — в основном, крашеные блондинки, которые выливали на себя флакон дешёвых духов.

С аккуратно причёсанными волосами мышиного цвета и работой в местной библиотеке, Бренда не похожа ни на одну из этих женщин. Она единственная, кто никогда не оставался на ночь, никогда не суетился утром, неловко надевая рубашку наизнанку. До того как встретил Бренду, папа был весёлым. Нам понадобилось время, чтобы зажить нормальной жизнью после того, как он бросил пить, но у нас всё было хорошо. Чем больше времени я проводила с папой, когда мы заказывали пиццу и смотрели фильмы, тем менее сердитой я себя чувствовала. Но потом он всё испортил, сделав Бренде предложение. Он даже не спрашивал меня, и, кажется, даже не заметил, что я была против.

Они поженились летом, перед тем как я перешла в старшую школу, и за последние три года она вклинивалась между нами всё больше и больше. Бренда, конечно, переехала к нам, и чем дольше она жила у нас, тем больше я злилась. Находясь дома, я прячусь в импровизированной тёмной комнате — моей ванной комнате, где я заменила обычные лампочки на красные. Бренда не является и никогда не будет моей матерью, и я не устаю напоминать ей об этом. Так что... наши отношения не заслуживают татуировки.

В сумке из-под фотоаппарата, который я взяла с собой в тур, я спрятала фотографию. Это единственная фотография моих родителей, что у меня осталась. Я сделала её, когда мне было пять лет — одна из моих первых попыток в фотографии. Снимок нерезкий, горизонт завален, но это всё равно один из моих любимых снимков. Я сделала его в тот момент, когда они смотрели друг на друга и улыбались, как двое влюблённых.

Ди по-прежнему погружена в свой мир написания песен, так что я украдкой разглядываю фотографию, наклонив её к себе внутри сумки. Люди всегда говорят, что тёмными волосами и смуглым цветом лица я похожа на своего папу. Это говорит о том, что нашими предками были коренные американцы. Но также мне достались мамины глаза зелёного цвета и её худоба.

Моя мать оставила нас почти десять лет назад, и я многого о ней не помню. Может быть, моя память скрывает от меня воспоминания о ней — и хорошие, и плохие.

Есть только одно событие, которое стоит особняком — мы тогда ещё жили в Чикаго. Мама повела меня в центр города, чтобы я посмотрела на украшенные к Рождеству окна универмага. Я помню ощущение колючего мороза на лице, мою толстую куртку, застёгнутую по самое горло, и руки, сжатые в шерстяных варежках. Мама была в восторге, гуляя по заснеженным улицам, и я чувствовала себя такой особенной из-за того, что она позволила мне пойти с ней.

Я ясно помню, как мы приехали домой, помню смесь облегчения и ярости на лице моего отца. Я побежала наверх, пока он говорил маме: «Ты не можешь просто уйти с Рейган, не сказав ни слова! Я несколько часов сходил с ума, не зная, куда вы пропали и в порядке ли вы!»

Моя мать — стройная, с пышными длинными волосами — характером напоминала дикую лошадь: чем больше её ограничивали, тем больше она хотела на волю. Через шесть месяцев после моего рождения, она уехала, оставив записку: «Вернусь на следующей неделе». Я знаю это потому, что у папы были проблемы с алкоголем. Однажды ночью, через два года после нашего переезда в Теннесси, он пришёл домой из бара, рассказывая о том, как быстро я расту. «Ты была такой маленькой, когда родилась», — сказал он. «Я мог держать тебя одной рукой». Я пробормотала «ага», пока наливала ему ещё один стакан воды. Он задумчиво продолжал, как будто говорил сам с собой: «…твоя мама убежала, когда тебе было шесть месяцев, и я так испугался, потому что ты была такой крошечной, а я не знал, что делать. Но мы выкарабкались, я и ты, малыш, и я качал тебя каждый раз, когда ты плакала, кормил тебя из бутылочки. Мы будем в порядке, малышка».

Вскоре он заснул, сидя в кресле, а я хотела поплакать, обнимая подушку, но слёзы не шли. Слёзы не изменят положения вещей, и они, конечно же, не смогут изменить природу человека. Мать устроена так, чтобы бежать, она не рождена для нормальной жизни. На протяжении всего моего детства она периодически уезжала на несколько недель и однажды просто не вернулась.

Конечно, я размышляла, что могла сделать неправильно, но злилась на мать не из-за этого. Я злилась, потому что папа любил её, а она, уехав, уничтожила его.

Если бы я потеряла папу так же, как Мэт потерял свою маму, не знаю, как бы я с этим справилась. Мой папа не идеален, но он действительно меня любит. Даже в те годы, когда пил и задерживался на работе, он всегда готовил мне еду, дарил подарки на день рождения и покупал всё, что было нужно для школы.

Я бросаю последний взгляд на фотографию и смотрю на улыбающееся лицо папы. У меня нет мамы, но, возможно, в первый раз я чувствую себя счастливой.

Глава 8. Уичито

Я проснулась в Уичито от ужаса, обволакивающего меня, как жирное и скользкое машинное масло. Сегодня Ди занимается своими обычными делами: рано утром радиопередача, саундчек, встреча с прессой перед выступлением, концерт. А у меня сегодня своя встреча — мне будут снимать гипс. Я ненавижу ходить к врачам, со всеми этими подробными расспросами и диагностикой. Ненавижу это так сильно, что пару раз хотела снять гипс сама с помощью перочинного ножа.

— Ох, мне так стыдно, что я не могу пойти с тобой, — произносит Ди, барабаня пальцами по моему гипсу.

— Серьезно, Ди. — Я закатываю глаза. — Всё нормально.

Пич заглядывает в комнату.

— Готова?

Ди кивает, спрыгивая с кровати. Она смотрит на меня.

— Ты уверена, что будешь в порядке, если пойдёшь одна? Возможно, Пич сможет пойти с тобой...

— Нет, — настаиваю я. — Всё нормально.

В разговор вмешивается Пич:

— Рейган, один из водителей должен встретиться с тобой в холле в девять. Он отвезёт тебя к врачу, с которым я договорилась, а твой папа уже отправил разрешение по факсу.

— Хорошо, — отвечаю я, но у Ди по-прежнему грустное лицо. — Я в порядке. Правда.

— Хорошо, хорошо. — Улыбаясь, она идёт к двери. — Увидимся на концерте.

Направляясь в комнату, чтобы выпить кофе, я замечаю небольшой квадратный свёрток, завёрнутый в блестящую бумагу. На карточке почерком Ди выведено моё имя. Я открываю карточку и читаю: «Поздравляю с днём избавления от гипса! Ура позитивному мышлению!» Ниже нарисованный от руки символ бесконечности и подпись: «Д.»

Пальцем поддеваю обёрточную бумагу. Когда она спадает, в коробке я вижу один из самых лучших объективов для камеры, какой только можно купить. Она не должна была покупать его. Я благодарна ей за это, но ей не следовало этого делать. Конечно, Ди оставила подарок здесь, а не отдала мне его лично. Она знала, что я бы попробовала отказаться от него. Но теперь, когда этот объектив находится в моих жадных до фотографии руках, я никогда в жизни его не отдам.

Ищу свой фотоаппарат, желая попробовать новый объектив. Я взяла три камеры: компактную «мыльницу», плёночную «Диану» и зеркалку — «Кенон Ребел». Этот фотоаппарат — моё альтер эго. Я купила его со скидкой для сотрудников на своей временной работе в местном «Супермарте». Я работаю в отделе фототехники, но иногда ухожу раньше или вообще не появляюсь. Порой меня даже прогоняют за то, что я не появляюсь на работе… или появляюсь, но не лезу из кожи вон, чтобы угодить покупателям. С адекватными людьми я веду себя хорошо. Учу бабушек и дедушек пользоваться цифровыми камерами; показываю спешащим мамочкам, как редактировать слегка размытые фотографии их детей. В большинстве случаев я получаю от этого удовольствие, поэтому всегда возвращаюсь. И у меня хорошо получается работать с фотографиями других людей, так что меня всегда принимают обратно на работу.

Час спустя я понимаю, что совсем не успеваю принять душ. Мне хотелось собраться без спешки, так как у меня было много времени, но я не могла перестать играть с новым объективом. Я сделала пару фотографий в гостиничном номере, просто чтобы полюбоваться на качество фотографий. Не могу дождаться, когда уже сделаю снимок обеими руками без гипса. Вот та мысль, за которую я буду цепляться, когда в больнице от волнения к горлу подступит тошнота.

Мне нужно быть в холле менее чем через пять минут, и я смотрю на себя в зеркало. Не всё так плохо. Мои волосы по-прежнему выглядят прилично, и достаточно сделать несколько быстрых движений карандашом для глаз и положить немного туши, чтобы сделать меня похожей на человека. Я переодеваюсь из пижамы в майку с вырезом и короткие шорты — наряд, который говорит: «Посмотрите на моё тело, а не на моё немытое лицо». На ходу беру пару туфель на высоком каблуке и надеваю их в лифте. В отражении зеркальных дверей я в последний раз смотрю на свою загипсованную руку.

Двери открываются в холле, и я вижу водителя у стойки консьержа. Рядом с ним стоит Мэт Финч. Я иду к ним, выстукивая каблуками по мраморному полу, и водитель приветствует меня:

— Доброе утро, мисс О'Нил. Я подгоню автомобиль.

Он оставляет меня наедине с Мэтом, которого я осматриваю с головы до ног.

— Почему ты тут?

— Я еду с тобой.

— Нет, не едешь.

— Еду. — На его щеках появляются ямочки, и я терпеть не могу, когда он такой милый. — Меня попросила Ди.

Её я тоже ненавижу.

— Я большая девочка.

— Вообще-то, ты очень маленькая.

Его улыбка становится шире. Если он будет продолжать в том же духе, то я ударю его загипсованной рукой.

— Я справлюсь сама.

— Верю. Но мне не хочется подводить мою девушку, так что ты от меня не отделаешься.

Не отводя взгляда, говорю:

— Ладно. Пофиг.

Я не могла устоять и не закатить глаза, пока мы шли к машине. Мы садимся на заднее сидение, и своей здоровой рукой я застёгиваю ремень безопасности.

— Итак, — произносит Мэт, когда машина выезжает на главную улицу. — Если я еду с тобой, значит, я должен знать, как ты сломала руку.

— Я упала на каблуках.

Это мой стандартный ответ. Он содержит как раз столько информации, сколько я хочу открыть. Мне не хочется об этом думать и, более того, не хочется об этом говорить с тем, кого я почти не знаю. Мэт Финч не имеет доступа к моей личной жизни, он есть только у Ди.

По дороге мы молчим. Оказывается, больница находится в каком-то странном здании, больше похожем на колл-центр. Я бы предпочла кабинет врача, который бы выглядел, как в больнице.

Мэт открывает для меня дверь, показывая, что его присутствие необходимо, но это не так.

— А если серьёзно? — спрашивает он, пока мы идём по коридору.

Даже не глядя на него, я понимаю, что он лукаво усмехается. В течение того недолгого времени, что я его знаю, Мэт Финч никогда не выглядел более довольным, чем когда намеренно доставал меня.

— Ты споткнулась на высоких каблуках?

— Ага.

— Это то, что я должен говорить, если кто-нибудь спросит меня, как ты сломала руку?

— Зачем кому-нибудь спрашивать?

— Я не знаю, Рейган, я не экстрасенс. Но это может случиться, и я чувствую себя глупо из-за того, что не знаю, как моя подруга сломала руку.

Значит, сейчас мы друзья.

— Придумай что-нибудь.

Его глаза блестят, будто он уже что-то выдумал, но у меня нет времени беспокоиться об этом. Мне становится страшно, когда я ощущаю запах медицинских принадлежностей — резиновых перчаток, одноразовых шприцов и других форм зла, которые здесь скрываются.

Мы подходим к стойке регистрации, и я заполняю форму. Окошко открывается, и медсестра протягивает мне ещё какие-то бумаги. Она смотрит сначала на меня, потом на Мэта, и её лицо краснеет, пока она выговаривает:

— Божечки!

Я перевожу взгляд на Мэта, который уже натянул свою фирменную улыбку.

— Ты Мэт Финч, — выговаривает медсестра. Я сосредотачиваюсь на заполнении формы, игнорируя её довольный взгляд. — Привет.

— Привет. — Он смотрит на её бейдж. — Келли.

Я смотрю на Мэта и закатываю глаза. Подлиза.

— Мне и моим друзьям нравится твоя музыка. — Она хлопает накрашенными ресницами, и это выглядит нелепо, потому что ей как минимум двадцать два — она слишком стара для такого поведения. — Ты такой талантливый.

— Спасибо, — отвечает Мэт.

Келли хихикает, и её идиотское поведение привлекает внимание старшей медсестры, которая смотрит на неё поверх бумаг.

— Где вы познакомились? — спрашивает нас Келли.

Она явно пытается разузнать, встречаемся мы или нет. Я хочу дотянуться через окно и размазать её макияж по лицу. Вместо этого я смотрю на неё взглядом, который говорит: «Перестань пускать на него слюни и сними уже мой гипс».

Мэт переминается с ноги на ногу. Как и Ди, ему неловко врать об их отношениях. Так что он отвечает как обычно:

— У нас общий друг.

Его присутствие раздражает меня, поэтому я решаю соврать за него:

— Он встречается с моей лучшей подругой. Она не могла пойти со мной, поэтому я взяла его. Йееей!..

Младшая медсестра громко выдыхает:

— Лайла Монтгомери? Я читала об этом в журнале «Старгейзер».

— Келли, — говорит старшая медсестра, наконец-то перебивая её. — Ты мне нужна в седьмой палате. Зак, замени её, пожалуйста.

Келли выглядит расстроенной, когда уходит от нас, а Мэт смотрит на меня так, будто я не должна была упоминать Ди. К нам подходит парень с растрёпанными волосами и однодневной щетиной в чёрной медицинской униформе. Он выглядит слишком молодо для доктора. Теперь моя очередь. Он садится в кресло, на котором сидела Келли.

— Простите её. Она ничего не скажет — врачебная тайна.

— Всё в порядке.

Я протягиваю ему бумаги, которые он просматривает, пока я разглядываю его. Тёмные волосы, голубые глаза. Привет, доктор.

— Хорошо. — Он сексуально улыбается мне. — Проходите прямо. Встретимся с вами в четвёртом кабинете.

Я бы хотела, чтобы кабинет номер четыре был отельным номером. Мэт идёт со мной, но вежливая улыбка сползла с его лица. Он произносит тихо:

— Не волнуйся. Я тебя не оставлю.

— Как мне повезло.

Я открываю двери, и вся моя храбрость куда-то исчезает. Комната намного меньше, чем я ожидала, с больнично-чистым запахом, и внутри у меня всё переворачивается.

Хорошо, что Зак заходит после меня, и я сосредотачиваю своё внимание на нём, а не на устрашающем оборудовании комнаты. Он жестом указывает мне сесть на кушетку. Я пытаюсь сделать это сексуально, но из-за шуршащей салфетки подо мной у меня это не очень получается. Мэт присаживается на стул справа от меня. Помедлив, я говорю Заку:

— Ты выглядишь слишком молодо для врача.

Он улыбается и садится на стул напротив меня.

— Я не врач. Я медбрат.

— Ты выглядишь слишком молодо для медбрата.

Он улыбается мне, и эта улыбка почти растапливает мой гипс.

— Мне двадцать три.

— Ты знаешь, что нужно делать? — Спрашивая, я немного поднимаю бровь.

— Конечно.

Улыбаясь ему, я решаю, что хотела бы узнать его поближе.

— Я просто возьму эластический бинт, и мы снимем с тебя эту штуку.

— Соблюдай дистанцию, — говорит Мэт, когда за Заком закрывается дверь.

Я смотрю на него.

— Ох, мы бы соблюдали, если бы тебя тут не было.

Я хотела его разозлить, но он только запрокидывает голову и смеётся. Мэт качает головой, улыбаясь, будто я милый питомец, только что выполнивший его команду.

Зак возвращается и садится передо мной. Кажется, я правильно выбрала наряд — короткие шорты и каблуки. Он берёт какой-то прибор с подноса, и я перестаю думать о моём внешнем виде. Штука в его руке выглядит как какой-то маленький электрический прибор, который вряд ли предназначен для снятия гипса.

— Прости. — Я поднимаю здоровую руку, чтобы остановить его. — Но это выглядит как миниатюрная пила.

Зак обдумывает это.

— В каком-то смысле, это так и есть.

— О нет, — говорю я ему, отдёргивая руку. Сексуальность Зака развеивается за секунду. — Я лучше сдеру его зубами.

— Я тебя не пораню, — произносит он, нежно беря мою руку. — Доверься мне.

Если бы это было так просто, послушаться и довериться ему, то он бы мог значительно сэкономить время. Я выдыхаю, желая, чтобы в этой комнате можно было курить.

— Она просто слишком громкая, — уверяет меня Зак. — Ты можешь не смотреть.

— Хорошо. Пофигу. Я в порядке, — вру я. Но это не становится правдой.

Пила начинает жужжать, и Зак подносит её к моей загипсованной руке. Инстинктивно я протягиваю другую руку, ища за что ухватиться. Даже сама не понимая этого, я хватаюсь за руку Мэта. Слышу, как он пододвигает стул ближе ко мне, но не могу оторвать глаз от пилы.

— Смотри на меня, — приказывает Мэт, и я отвожу взгляд от вращающегося лезвия. Чувствую, как оно касается моего гипса, и от этого вся рука начинает вибрировать.

Я по-прежнему смотрю на Мэта. Он не моргает, и я сосредотачиваюсь на его глазах — сейчас они ярко-синие из-за серой футболки, подчёркивающей цвет его глаз — до тех пор, пока не чувствую, как гипс высвобождает мою руку. Жужжание прекращается, и я вспоминаю, как несколько минут назад Зак отрезал марлю ножницами. Гипс спадает с моей руки, и я чувствую холодок на голой коже. Даже при комнатной температуре моей руке прохладно, потому что она была покрыта гипсом целых два месяца. Рука выглядит тоньше, чем раньше, и я разминаю пальцы. Осторожно двигаю запястьем вверх и вниз, словно петлями.

— И как ощущения? — спрашивает Зак.

— Хорошо. Она немного... затвердела.

— Это нормально, — отвечает он. Зак пробегает рукой по моей руке, переворачивая её и осматривая. — Немного утратила мышечную массу, что тоже вполне нормально, но выглядит хорошо. Врач придёт через пару минут и осмотрит твою руку. Он покажет пару упражнений, чтобы привести её в тонус. Но их поначалу нужно выполнять медленно.

— Спасибо.

Я отпускаю руку Мэта, и мне стыдно, что я держалась за него всё это время. Правой рукой касаюсь левого запястья в первый раз за два месяца. Я чувствую облегчение, но не от вида моей руки и даже не от освобождения от гипса. Нет, я чувствую облегчение потому, что исцеление всё-таки возможно, и с каждым днём я чувствую себя менее сломанной, чем в предыдущий.

В апреле я провела вечер в студии Ди в центре Нэшвилла и фотографировала, пока она записывала песню для альбома. У неё был короткий перерыв до начала тура, и, хотя Ди в эти несколько недель не могла ходить со мной в школу, я была рада, что она рядом. Я чувствовала себя хорошо. Умиротворённо. Мои общественные работы закончились, я прошла половину курса терапии и не попадала ни в какие неприятности.

По пути домой в тот вечер я остановилась возле квартиры Блейка, чтобы забрать куртку, которую забыла там накануне вечером. Я поспешила наверх по дорожке мимо заросших кустарников к двухэтажному зданию с выцветшей штукатуркой. Кто-то, когда заходил, придержал для меня дверь, — я не знаю, почему помню это. Дверь в квартиру «2C» была приоткрыта, как и всегда, так как здание было слишком убогим, чтобы в него полез грабитель.

Сосед Блейка сидел в гостиной с друзьями, над ними стояло облако дыма от косяков. Банки из-под пива валялись по всей комнате, а по телевизору шла передача, которая могла быть интересна только обкуренным.

— В своей комнате? — спросила я.

Сосед Блейка повернул ко мне голову, посмотрев на меня остекленевшим взглядом.

— Не знаю.

Я повернула ручку двери в комнату Блейка, и тут же увидела кожу. Много обнажённой кожи на полосатой простыне. И бюстгальтер на краю кровати, нежного девчачье-розового цвета, который я бы никогда не стала носить. На мгновение я застыла. Они оба замерли, услышав звук открывающейся двери. Я не могла найти слов, но моя правая рука каким-то образом нащупала настольную лампу. На самом деле я не собиралась кидать лампу через комнату, но моя рука двигалась сама по себе. Из-за жгучей ярости я даже не почувствовала веса лампы. Я слышала, как она разбилась, попав в стену всего в нескольких сантиметрах от головы Блейка.

Именно тогда я начала орать, и мир вокруг помутнел. Девушка смотрела на меня без капли жалости, и я почувствовала раздражение, когда она завернулась в простыню. В ушах стучало так громко, что я даже не слышала телевизор, когда выбегала из дома. Уверена, сосед Блейка с друзьями смеялись, но гнев затмил все мои чувства. Я помню, как с силой захлопнула дверь. Потом развернулась и пнула её, оставив на двери след от подошвы моего ботинка.

Я почти побежала к своей машине, остановившись только для того, чтобы найти ключи в сумке. По венам неслась жгучая смесь гнева и адреналина, у меня дрожали руки. Когда я сумела достать ключи, позади меня открылась дверь дома. Блейк спешил за мной, крича моё имя. Несмотря на инстинктивное желание убежать, я повернулась к нему лицом. Он пытался объяснить мне, что это было не то, о чём я подумала.

— Серьёзно? — закричала я, и мой голос сорвался. — Ты серьёзно?

От него сильно пахло выпивкой, и это застало меня врасплох. Блейк курит травку, потому что ненавидит, как алкоголь лишает его контроля над собой. Назовите это знаком, или как хотите, скажите, что я сама накликала беду. Я должна была знать, что это может произойти.

Не помню точно, что я ему говорила. Думаю, тогда я создала новый вид ненормативной лексики. Я как будто смотрела на себя со стороны, на кричащую девушку на высоких каблуках с покрасневшим лицом. Мы обменялись безобразными и обидными репликами. Я сказала ему отправляться в ад; он ответил, что я слишком эмоционально реагирую, как маленькая сука. Когда Блейк это произнёс, я оттолкнула его, не в силах сдерживать гнев.

А затем он ударил меня по лицу так сильно, что я отлетела в сторону. Я почувствовала, как ребро его ладони соединилось с моей скулой, и звук, услышанный мною, буквально оглушил меня. Время как будто замедлилось, и прежде чем я осознала, что произошло, с грохотом упала на тротуар. При падении я сломала запястье, и кровь из разбитого колена испачкала джинсы. Боль пульсировала в каждой клеточке меня — та боль, что выбивает весь воздух из лёгких.

Раскаиваясь, Блейк опустился на колени рядом со мной.

— О боже, о боже, Рейган, мне так жаль. Вот чёрт, я даже не знаю, как это случилось.

Я не плакала. Я не плачу. Вместо этого я позвонила Ди.

Я соврала в отделении неотложной помощи. Сказала им, что упала с высоких каблуков и что мои родители уехали из города. Я была не готова рассказать, что случилось. Пока мне делали рентген запястья, Ди позвонила моему папе и Бренде. В глубине души я знала, что она именно так и поступит. Когда я вошла в вестибюль, неся в руках рецепт для обезболивающего и печаль в груди, они все ждали меня.

— Ничего себе, малышка, — хмурясь, сказал папа. — Мы должны купить тебе пару туфель без каблуков.

К утру следующего дня на левой стороне моего лица проявился синяк, и полиция взяла отрезвевшего Блейка под стражу за нарушение условно-досрочного освобождения. Я не хотела выдвигать обвинения; но папа угрожал его убить. И это было мило.

Но что самое ужасное: прежде чем я припарковалась у его дома тем вечером, ничто — ни неодобрительные взгляды Бренды, ни сплетни моих одноклассников, ни мой арест — не заставило меня понять, как плохо я относилась к себе. Но стоило Блейку проявить неуважение ко мне, и я не могла поверить, насколько далеко всё зашло. Пока я лежала там, на ребристом бетоне, мой ум нажал на кнопку уменьшения, и я увидела всю картину целиком. Мне хотелось смеяться над ничтожностью ситуации, хотелось потрясти себя за плечи и закричать: «Что, чёрт возьми, ты делаешь?»

Туман в моей жизни рассеялся, всё стало настолько ясно, что я не могла поверить, как раньше этого не видела: я лучше всего этого. Я лучше тех неудачников, с которыми встречалась для дешёвых острых ощущений. Терапевт сказала, что мои «рискованные решения» вытекают из «искажённого чувства собственного достоинства». Но я знаю, что умная, и усердно работаю, если мне небезразличен результат работы, у меня есть цели, которые мне важны. Конечно, я регулярно принимала неверные решения, но это просто решения, и я могу их изменить. И, наконец, мне захотелось это сделать.

Так я провела последние два месяца — размышляя, ограждая свои мысли ото всех. Лечила моральные травмы под тяжёлым гипсом. И всё это время пыталась понять ту девушку, что напивалась на вечеринках, просто чтобы привлечь внимание, ту, что встречалась с обкуренным парнем-неудачником просто потому, что думала, будто он крутой. Моё сломанное запястье стало чертой, которая отделила ту девушку от меня. Конечно, мы вместе делим шкаф, немного перебарщиваем с макияжем для глаз и слушаем классический рок. Эта девушка была мной, но, особенно сейчас, когда гипс снят, я не она, я больше не она.

Глава 9. Лос-Анджелес

Выглядывая из окна лимузина, я почти чувствую головокружение: нереальное, тошнотворное ощущение заставляет мои ноги дрожать. На счастье, если речь заходит о высоких каблуках, я в этом профессионал. Но что меня выводит из себя, так это платье и папарацци.

Мы находимся в Лос-Анджелесе со вчерашнего дня. Пока я увидела очень мало Калифорнии: аэропорт, куда мы прилетели, бутик, где мы с Ди примеряли платья, и наш номер в отеле. А сейчас мы в лимузине, припаркованном у края красной ковровой дорожки.

Вокруг нас из лимузинов и такси выходят звёзды в вечерних платьях. С ними менеджеры, сопровождающие их от одного репортёра к другому. Повсюду расставлены фоны и баннеры с логотипом «Дикси мьюзик эвордс», для того чтобы знаменитости прорекламировали шоу. Работники парковки показывают лимузинам, где надо притормозить, чтобы не было пробок. Журналистов и красную дорожку разделяет ограждение высотой около метра. Все репортёры выкрикивают имена знаменитостей, прося интервью, а за ними стоят фанаты и приветствуют звёзд так громко, что мы слышим их крики, находясь в лимузине.

Мэт сидит в другом лимузине позади нас с ещё одним менеджером лейбла. Он появится на красной дорожке один и будет время от времени присоединяться к Ди для общих фотографий. Это попытка лейбла популяризовать Мэта в сфере кантри-музыки.

— Готова? — спрашивает Ди, улыбаясь в стиле Лайлы. Будто она мысленно дёргает себя за верёвочки, и вуаля — за секунду появляется улыбка на все тридцать два зуба.

Ди сияет в бледно-розовом платье с золотыми бусинами. Её волосы зачёсаны назад, в каждом локоне отражается розовый цвет и металлический блеск платья.

— Да. — Но потом я сомневаюсь. — Нет, подожди.

Моя камера не помещается в вечернюю сумочку, так что я фотографирую Ди сейчас. Она остаётся сидеть, немного повернувшись в сторону, и платье закрывает сидение и пол автомобиля. Рука Ди покоится на ручке двери: звезда готова выйти в свет. Но её улыбка — настоящая улыбка Ди. Ни один фотограф на красной дорожке не сможет сделать такой снимок, как я. Даже через стекло объектива видна связь между настоящими друзьями. Я обращаюсь к Лиссе, сидящей напротив нас:

— Можешь сфотографировать нас вместе?

— Хм-м, — отвечает она равнодушно, отрываясь от экрана телефона.

Я пододвигаюсь к Ди, и мы обе улыбаемся нашими мы-пытаемся-выглядеть-мило улыбками. Лисса нетерпеливо нажимает кнопку спуска, говорит, что снимок «миленький» и отдаёт мне камеру.

Ди хлопает, пока я убираю камеру в сумку и кладу её под сидение.

— Мы будто на выпускном.

Прошлым вечером мы были на примерке платьев в эксклюзивном бутике. Мы провели там несколько часов за закрытыми шторами, и сам дизайнер ползал на коленях, чтобы подшить подол многомиллионного платья Ди. Действительно, ну совсем как на выпускном.

Смеясь, я говорю:

— Типа того.

Мак открывает дверь, и Ди даже не успевает выставить ногу, как вся толпа разражается криками. Она грациозно улыбается и быстро машет рукой толпе. Когда фотографам удаётся сделать пару снимков, Ди выходит из автомобиля, и Лисса берётся за дело.

Глубоко вдохнув, я ставлю ноги на высоких блестящих каблуках на дорожку. Я чувствую вспышку неуверенности, когда становлюсь во весь рост. Ранее я планировала надеть чёрное атласное платье, которое отвергла Ди, потому что оно ей немного мало. Но при примерке стилисты настояли, чтобы я надела зелёное шифоновое платье. Это смелый глубокий изумрудный цвет, к которому я не привыкла, гармонирующий с серебристым поясом. Декольте в форме сердца демонстрирует плечи и грудь, а корсет превратил мою талию в ничто. Оно элегантное и нежное, и это ново для меня.

Лисса направляет Ди к первой группе фотографов и репортёров. Я стою в стороне рядом с Лиссой, с обожанием поглядывая на их камеры. Ди кладёт руку на бедро и поворачивается время от времени, позволяя фотографам снимать с разных ракурсов.

Мы идём вперёд по дорожке, и Ди отвечает на вопросы. Все они, в основном, как всегда, вроде: «Кто дизайнер твоего наряда?», «Какую песню будешь петь сегодня?», «Как проходит тур?» Несколько вопросов были заданы о Мэте и Джимми, но Ди с достоинством парирует.

Почти никто из них не понимает, что Ди общается только с теми репортёрами, которые её уважают. Если вопросы обдуманы, а журналист вежлив, она обязательно это запомнит.

— Там Мисси, — говорит Лиссе Ди. Мисси Джеймсон — молодая ведущая на развлекательном канале, она всегда была мила с Ди. — Я остановлюсь возле неё.

— Хорошо, но ненадолго, — отвечает Лисса. — Тебе нужно быть в здании через пару минут.

— Я, Мисси Джеймсон, в прямом эфире с Лайлой Монтгомери, — говорит она прямо в камеру, при этом не забывая улыбаться. — Которая, я с уверенностью могу сказать, выглядит потрясающе.

— Как и ты! — произносит Ди, указывая на чёрное платье Мисси.

— Ох, прекрати, — отвечает Мисси, но выглядит довольной комплиментом. — Итак, расскажи мне, твой тур в самом разгаре, билеты на все концерты распроданы. Как всё идёт?

Она подносит микрофон к Ди.

— Знаешь, это лучший опыт в моей карьере — петь собственные песни, планировать концерт и по вечерам выступать перед поклонниками. Всё идеально.

— Мэт Финч поёт у тебя на разогреве, но присоединился к туру немного позже. Ты можешь объяснить причину этого?

— Конечно. — Ди ни за что бы не стала объяснять это другому журналисту, потому что знает, что даёт Мисси эксклюзивный материал. — Мы с Мэтом связаны одним лейблом, и дружим уже продолжительное время. Он освободился на лето, и я попросила его присоединиться к туру. Он невероятно талантлив и хороший парень. Нам повезло, что он согласился.

Мисси улыбается, зная, что получила эксклюзив.

— У тебя здесь есть пара?

— Да. — Ди показывает рукой в моём направлении, подзывая меня к камере. — Моя лучшая подруга, Рейган.

Я аккуратно ступаю шпильками по ковру, отводя глаза.

— Рейган — это та самая подруга, про которую поётся в песне «Дорога в лето»?

— Точно, — отвечает Ди. Я чувствую, как она прожигает меня взглядом.

Мисси подзывает меня, сияя улыбкой. Но глазами она говорит: «Мы в прямом эфире, подчиняйся мне».

Я закатываю глаза, но встаю у камеры. Ди берёт меня за руку, и я пытаюсь не думать о том, что на меня смотрят люди из нашего города. И под «смотрят» я подразумеваю «осуждают». Я знаю, о чём они думают — я не должна быть здесь. Рейган О'Нил — та, что стоит на учёте в полиции и у которой был хреновый парень.

— Привет, Рейган. И каково это, дружить с восходящей звездой музыки?

Я смотрю на свою подругу, а она обнадёживающе улыбается. Не понимаю, как Ди может доверить мне сказать что-то о ней, но я должна сказать что-то хорошее.

— Она самый лучший друг, о котором только можно просить, но это никак не связано с тем, что она восходящая звезда.

— Я заплатила ей, чтобы она так сказала, — шутит Ди, и я пытаюсь не засмеяться.

Не хочу появиться на национальном телевидении с двойным подбородком от смеха.

Позади нас кто-то вздыхает. Это Лисса. Её губы сжаты, и она смотрит на часы.

— Мне пора, — говорит Ди. — Было приятно поболтать, Мисси!

Когда мы разворачиваемся, чтобы уйти, я слышу, как Мисси говорит:

— Это была Лайла Монтгомери. Она сегодня выступает. Одну из...

Больше я ничего не слышу. Мы проходим мимо нескольких репортёров, выкрикивающих имя Ди. Она останавливается ещё один раз для фотографий.

Оказавшись внутри, Ди начинает готовиться к выступлению. Я нахожу своё имя на кресле в третьем ряду и с удовольствием сажусь в него и расслабляюсь. Лисса будет сидеть сзади, с остальными рекламщиками. Оглянувшись по сторонам, я замечаю несколько имён звёзд музыкальной сцены. Людей в зале пока ещё не слишком много. Большинство из них разговаривают со своими друзьями или друг с другом.

— Эй, — произносит Мэт, садясь возле меня. Организаторы посадили нас так: сначала Ди, потом Мэт, потом я. Это позволяет им сфотографировать их вместе, и это, честно говоря, выводит меня из себя. Я бы лучше сидела возле Ди.

Мэт оглядывает меня:

— Ух ты! Ничего себе.

Я не обращаю на это внимания.

— Как тебе красная дорожка?

— Шумно. Ди в порядке?

— Идеально, как и всегда. Большинство репортёров были вежливы, так что всё хорошо.

— Я этим похвастаться не могу. — Он качает головой. — Какой-то придурок спросил, сплю ли я с Ди. Не встречаюсь. А именно сплю.

Мой желудок сжимается от ярости.

— И что ты ответил?

— Ничего. Я отошёл. Что я должен был ответить?

— Сказал бы, что спишь с дочерью этого журналиста. Или с женой.

Он смеётся.

— Уверен, что это бы его удивило.

Напротив нас молодой парень в идеально сидящем на нём смокинге и белой ковбойской шляпе. Он направляется к нам медленной ковбойской походкой.

— Мэт Финч, — говорит он, раскрывая руки для объятий. — Сколько лет, сколько зим, друг мой.

Я разглядываю свой маникюр, пока Мэт по-мужски обнимает парня.

— Чет Эндрюс. Как ты, парень?

— Всё отлично, — отвечает он, кивая. Затем тихим голосом добавляет: — А вы, ребята, в порядке?

— Да, всё нормально, — произносит Мэт. — Лучше, чем было. Жена Тайлера родила первенца. Это важное событие для всех нас.

— Наслышан! — говорит Чет. — Мои поздравления, дядя Мэт. Рад, что у вас всё хорошо. Эта девушка пришла с тобой?

Я поднимаю глаза от ногтей, как настоящая леди.

— Вообще-то, она пришла с Ди. — Ди, должно быть, знает Чета, иначе Мэт назвал бы её Лайлой. — Это её лучшая подруга, Рейган.

С момента выхода первого альбома Ди прошло уже три года, и меня уже немного достало, что меня представляют как «её лучшая подруга, Рейган». Я не завидую популярности Ди — это очевидно. Просто не хочу, чтобы её популярность характеризовала меня. Но я стараюсь вести себя как моя грациозная лучшая подруга. Поэтому подаю руку и улыбаюсь.

— Приятно познакомиться.

Чет тихонько присвистывает, пожимая мне руку.

— Это самая красивая девушка в зале, а ты даже нас не знакомишь. Какой из тебя друг!

Мэт смеётся, хлопая его по руке.

— Ты идёшь на вечеринку после шоу?

— Конечно, — отвечает Чет. — Увидимся там.

Они снова обнимаются, и Мэт произносит:

— Приятно было встретиться, парень.

После того как Чет уходит, я спрашиваю:

— Старый друг?

— Да. Мы познакомились, когда были совсем детьми. Чет очень хороший парень.

Вечер продолжается, и я замечаю, что все кантри-музыканты — удивительно сплочённое сообщество. Когда Ди выступает, толпа сходит с ума. Сегодня вечером она поёт «В Теннесси посреди глуши», версию с полным составом музыкантов. На экране полевые цветы, и я жалею, что у меня нет с собой фотоаппарата. На последнем припеве музыканты перестают играть, и она поёт только под акустическую гитару. Все подпевают — смесь из самых известных в мире голосов.

— Этот дом такой родной, навеки связан он со мной, — поёт толпа. — Это дом моей души, в Теннесси посреди глуши.

После последней ноты на сцене выключается свет. Аудитория аплодирует стоя, будто Ди их пятилетняя дочь, которая только что в первый раз выступила на сцене. Свет включается, и Ди всем машет. Свет вспыхивает по обе стороны сцены, отсчитывая три минуты рекламной паузы.

Парень в бирюзовом галстуке оборачивается к Мэту и говорит:

— Эта малышка добивается своего.

Мэт качает головой.

— А то я не знал.

Причина, по которой журналистов не допускают на вечеринку после шоу, заключается в следующем: эти вечеринки — просто дикий угар. Знаменитости постоянно снуют к бару, танцпол сотрясается от количества танцующих. Я мою руки в дамской комнате, и здесь, в тихом одиночестве, это кажется немного странным, так как за дверью стоит толпа людей, которых я обычно вижу только по телевизору.

Когда я выхожу из уборной, то направляюсь к месту, где в последний раз видела Ди и Мэта. Они разговаривали с представителями музыкальной индустрии, но сейчас их там нет. Поэтому я возвращаюсь к нашему столику у танцпола.

Я делаю всего несколько шагов и замечаю Мэта, танцующего с какой-то длинноногой брюнеткой в коротком чёрном платье. Я оглядываю её внешний вид — такой очевидный: длинные волосы закручены в крупные кудри, а одета она в плотно облегающее платье и каблуки. Это образ дилетанта, который я бы использовала, только если бы у меня случился приступ лени. Я думала, что у Мэта вкус получше.

Я не могу найти Ди, и мне неловко стоять здесь одной, так что я направляюсь к бару. Бокалы с шампанским стоят на подносах в конце стойки, прижавшись друг к другу и ожидая, что их подхватят официанты в смокингах. Я подношу бокал к губам, но не пью, глядя на своё отражение. На задней стене бара висит зеркало, выглядывающее между сотнями винных бутылок. Так что я поднимаю бокал с шампанским, выпивая за себя и за всех сломанных девушек в прошлом, настоящем и будущем. За всех нас, кто не может решить свои проблемы. Или перестать их совершать.

Я чувствую, как сладкое шампанское шипит на языке. На вкус как несдержанность. Как безрассудство. Старая Рейган выпила бы этот бокал одним глотком и взялась бы за другой, но новая Рейган его смакует. Я выпью один и только один бокал. Ещё несколько глотков, и всё моё тело расслабляется, как верёвочки корсета, а напряжение расшнуровывается, уступая место глубокому вдоху.

Возвращаясь в главный зал, вижу, как Мэт и Ди снова разговаривают со взрослыми, так что я направляюсь прямиком к нашему столу. Он рядом с танцполом — прекрасное место, чтобы наблюдать за людьми. Но подойдя поближе, я вижу, что стол уже занят парнем в ковбойской шляпе. Он встаёт, когда я подхожу ближе.

— Что же, и снова здравствуй.

Это Чет Эндрюс, друг Мэта. Он приподнимает шляпу.

Я смотрю на него, решая: этот жест со шляпой милый или никуда не годный? Он улыбается мне из-под неё. Милый.

— Эй.

— Где твои друзья? — спрашивает Чет, отодвигая для меня кресло.

Я сажусь и смотрю на него. Он немного напоминает мне Джимми — милый парень из маленького города.

— Я сидел тут и ждал, но их нет уже целую вечность. И я немного заскучал.

— Они общаются. — Я передаю ему то же самое, что сказала мне Лисса. Он садится возле меня, откидываясь на кресле. — Это фишка кантри, да?

Улыбка Чета увеличивается.

— Не против, если я немного посижу здесь с тобой?

Я быстро обдумываю ситуацию. Как говорил Мэт, Чет очень хороший парень. Но мне не нравятся хорошие парни. «Хороший» для меня всё равно что «скучный». Но новая Рейган даёт ему шанс.

— Конечно.

Надеюсь, Мэт скоро придёт и увидит, как я общаюсь с Четом. И, надеюсь, ему это понравится точно так же, как мне понравилось то, что он танцевал с той брюнеткой.

— Шампанского? — спрашивает Чет, доставая открытую бутылку с центра стола.

Я морщусь, расстроенная своим ответом.

— Мне не следует.

— Ты не пьёшь? — Он наливает себе бокал.

— Я на испытательном сроке, — отвечаю я. — За употребление.

— Не верю. — Он снова улыбается. — Такая милая девушка и на испытательном сроке?

Я смеюсь, потому что вижу, что за улыбкой он скрывает шок.

— Ага. Точно.

— Значит так, мисс Рейган. — Чет наклоняется, не отводя от меня взгляда. В переполненной комнате у него хорошо получается не отвлекаться. Приятно полностью владеть чьим-то вниманием. — Какая у тебя история? Я знаю лишь то, что ты лучшая подруга Ди.

— Так и есть, — отвечаю я, ведя пальцем по скатерти. Я игриво поднимаю на него взгляд и задаю вопрос, потому что хочу держать наш диалог под контролем: — Ты всегда носишь эту шляпу?

— Не всегда. Почему ты спрашиваешь?

— Мне кажется, я тебя не вижу.

Чтобы исправить это, я наклоняюсь почти под кромку его шляпы.

— Хорошо. — Чет улыбается. — Справедливо.

Он снимает шляпу, открывая светло-песчаные волосы и, на удивление, короткую стрижку. Парень проводит рукой по волосам, придавая причёске милый растрёпанный вид. Я наклоняюсь и поправляю непослушную прядку. Обычно я так не делаю, и надеюсь, что Мэт вернётся как можно скорее.

— Вот теперь я разговариваю с реальным человеком, — произношу я. — А не с парнем с обложки кантри-альбома.

— А ты умеешь кусаться, не так ли? — Он качает головой. — Вы с Ди ровесницы?

Я киваю.

— Выпускной класс в школе.

— Поступаешь в следующем году?

— Конечно.

— На какую специальность?

— Фотожурналистика.

— О, теперь наш диалог имеет смысл. — Он кладёт руку на спинку моего стула, но этот жест совсем не неуместен, вообще-то, я и сама пододвигаюсь ближе к нему. — Как ты попала в мир фотографии?

— В девятом классе я ходила на курсы.

Он кивает, и я использую паузу, чтобы задать собственный вопрос.

— Итак, — говорю я, наклоняясь вперёд. — Чет Эндрюс — это твоё настоящее имя?

— О боги. — Откидывая голову назад, он смеётся. — Какой вопрос.

Я шире улыбаюсь ему, подбадривая.

— Ладно, — произносит Чет, наклоняясь ко мне ближе, будто мы секретничаем. — Слушай.

Я смотрю прямо ему в глаза, наши лица близко.

— Моё настоящее имя — Эндрю Четтерсон.

Услышав это, я смеюсь.

— Серьёзно?

Он кивает, почти гордый собой.

— Лейбл захотел поменять местами имя и фамилию.

— Мне нравится, — говорю я, улыбаясь настоящей, не флиртующей улыбкой.

Чет больше чем просто хороший парень. Он приятный сюрприз, приятное отвлечение от танца Мэта с фанаткой.

Я его зацепила, и уверенна в этом. Но неожиданно Чет убирает руку со спинки кресла.

— Я не буду за тобой ухаживать, — объявляет он.

Какого чёрта? Я чувствую, когда парень заинтересован, и до сих пор Чет был заинтересован. Пытаюсь быстро справиться с удивлением и произношу, поднимая брови:

— Ты морозишься, а?

— Не совсем. — Чет улыбается. — Пойми, Мэт — мой друг, и я не стану встречаться с тем, в ком он заинтересован.

— А он и не заинтересован. — Я слышу собственный почти защищающийся тон.

Чет кивает куда-то в другой конец зала.

— Тогда почему он смотрит сюда каждые несколько секунд?

Обернувшись, я вижу Ди и Мэта, беседующих с мужчиной в смокинге. Ди говорит открыто и активно жестикулирует. Мэт же выглядит незаинтересованным. И, конечно же, он оборачивается, чтобы посмотреть на нас. Я отворачиваюсь.

— Понятия не имею, о чём ты говоришь, — произношу я. — Он встречается с Ди.

— Мы оба знаем, что это неправда.

Я складываю руки на груди.

— Конечно правда.

— Ох, прекрати. Я знаю их обоих. Мэт говорит о Ди как о сестре. Меня не обмануть.

— Что же... — Я обдумываю ответ, но Чет поднимает руку, останавливая меня.

— Я не спрашиваю. — Он мило улыбается. — Ты не должна мне говорить.

Я ничего и не говорю.

— Хорошо, — говорит Чет, ставя пустой бокал на стол. — Я выпил пару бокалов и мою страсть к танцам не удержать. Не против покружиться на танцполе?

— Всё зависит от танца, — отвечаю я, поднимая бровь. — Это будет танец пьяного папочки?

Он берёт меня за руку, ведя вперёд.

— Увидишь.

Чет не шутил, он буквально кружит меня по танцполу с уверенностью ковбоя. Неподалёку я замечаю Ди и Мэта, которые присоединились к нам, и знаю, что весь зал смотрит только на них. Они показывают всем шоу, кружась и танцуя. Но для меня это не слишком приятное зрелище.

Быстрая песня заканчивается, уступая романтической балладе, и я чувствую, что кто-то стоит позади нас.

— Я могу вас прервать? — спрашивает Мэт.

Чет подмигивает мне, будто он знал, что так и будет, и направляется к Ди. Они оба блондины и вместе выглядят мило. Я вспоминаю Джимми, и мне становится интересно, посмотрит ли Ди на кого-нибудь ещё.

Не говоря ни слова, Мэт кладёт ладонь на мою талию. Я кладу свою на его плечо, мы сцепляем наши руки. Вблизи я чувствую запах бурбона. Прекрасно. Милый парень и виски. Это как два в одном.

— Итак. Повеселилась с Четом?

Может быть, он ревнует. Я улыбаюсь.

— Да.

— Наверно, тяжело отгонять от себя всех этих парней.

— Ох, я не одна такая. — Я закатываю глаза. — Все эти красивые и едва одетые девушки на твоих концертах. Они подбегают после выступления: «Ох, Мэт Финч! Ты такой очаровашка». А ты в ответ: «Леди, по одной, пожалуйста».

Пародируя Мэта, я говорю глубоким голосом.

Челюсть Мэта падает.

— Я не такой. Они мои поклонники. Они покупают мою музыку. Я всего лишь вежлив с ними.

— Ох, конечно. — Я подмигиваю ему, точно так же, как это всегда делает он.

Его рот остаётся открытым, будто он не верит в то, что я так думаю. И, на самом деле, я так не думаю. А сказала это лишь для того, чтобы задеть его. Он задевает меня, и я наслаждаюсь своим ответом.

Мэт улыбается, пытаясь оправиться.

— Смотри, Чет хороший парень и танцор. Но может он сделать так?

До того как я успеваю спросить его, как «так», он опускает меня вниз, мои колени сами собой подгибаются. Он не даёт мне времени среагировать и поднимает меня обратно, сделав так, что я прижимаюсь к нему даже ближе, чем до этого.

— Пытаешься заставить Чета ревновать?

— Что? Нет, — отвечает Мэт не стесняясь. — Зачем мне это? Мы оба знаем, что ты поедешь домой со мной.

— Я поеду домой с Ди.

— Это уже формальность.

Я чувствую дыхание Мэта, как его грудь поднимается и опускается. Я поражена тем, насколько эти ощущения отличаются от объятий с моим бывшим. У Блейка янтарные глаза, он высокий и жилистый. Он движется с медленной, почти кошачьей грацией. Конечно же, это постоянное состояние физической расслабленности является прямым результатом употребления марихуаны. По сравнению с ним, Мэт как будто более жёсткий. Может быть, он не такой высокий — трудно сказать, так как они выше меня — но его грудь шире, руки и ноги крепче. В нём чувствуется уверенность. Это ощущение так сильно, что я чувствую, будто могу опереться на него, будто он может поднять меня или просто остаться рядом со мной.

Мы продолжаем танцевать. Мэт прижимает меня ближе, чем это нужно. Его дерзкая усмешка исчезает, как и сомнения в том, что он думает обо мне то же, что я думаю о нём. Даже если ничего не получится, я чувствую себя хорошо, когда есть повод прижаться грудью к его груди, когда его рука сжимает мою. Я смотрю ему прямо в глаза, воображая то, что мне не следует представлять. Я рада, что не выпила больше шампанского, потому что от этого напитка я становлюсь глупой. Из-за шампанского мне бы захотелось развязать галстук-бабочку, расстегнуть рубашку настолько, чтобы обнажить его шею, и это только для начала. Вскоре его нос почти касается моего, и мы стоим слишком близко, слишком небрежно. Люди смотрят на него, на, предположительно, парня Лайлы Монтгомери — танцующего медленный танец с её лучшей подругой.

Используя всю свою внутреннюю силу, я делаю шаг назад, оставляя между нами пространство. Это как разделить два магнита.

— Молодец, что отодвинулась, — шепчет Мэт. — Прости.

Я киваю, не в состоянии говорить. Теперь, отодвинувшись от него, я вижу его лицо лучше. Мы остаёмся на таком расстоянии до конца песни, глядя друг на друга. Непрерывно смотреть друг другу в глаза должно быть неловко, но это не так. Мы говорим друг другу без слов: «Мы не можем» и «Я знаю», а потом «Но я хочу этого» и «Я тоже». Мне больно от усилий — я чувствую физическую боль оттого, что сдерживаю себя.

— Ладно, — произносит Мэт на последних аккордах песни. Но не убирает руки.

— Ладно, — повторяю я.

Мы оба часто вдыхаем и выдыхаем, и я понимаю, что мне конец. Когда он убирает от меня руки, мне кажется, что я могу устроить землетрясение. Но это ещё хуже, чем обычная зависимость. Я бы выбросила свою заначку из сигарет в Тихий океан, если бы это заставило всех людей в комнате исчезнуть. Но это было бы слишком просто — забыть о карьере Ди и о том, как Мэт Финч спас её репутацию. Я могу его хотеть, однако Ди в нём нуждается, или, по крайней мере, этого требуют от неё СМИ.

И как кто-то, кто склонен к зависимости, я знаю, что есть только один способ справиться с Мэтом Финчем. Забыть про него. И как можно скорее.

Глава 10. Лос-Анджелес

Чтобы не опоздать на фотосессию, мы встали безбожно рано и втроём забрались на заднее сиденье такси. Этим утром мы с Мэтом ведём себя тихо, игнорируя события прошлой ночи. Когда отъезжаем от отеля, Ди засыпает, и хорошо, что она сидит между нами. Если бы я сидела рядом с Мэтом, то моя нога коснулась бы его ноги на резком повороте, и неловкость, повисшая в воздухе, только усилилась.

Машина останавливается на парковке возле старшей школы, где будет проходить фотосессия. По периметру территории посажены пальмы — именно такие школы и показывают в фильмах.

— Вот это да, — произношу я, наклоняясь к окну. — Океан в двух улицах отсюда.

Мэт кивает:

— Мне бы было тяжело учиться в школе, если бы я слышал шум волн.

Я усмехаюсь:

— В любой школе тяжело.

Появляется ассистент, чтобы помочь Ди и Мэту подготовиться к съёмке. Пич и Лисса ещё не приехали, они добираются на другой машине. Я рада, что нас оставили без присмотра и размышляю о том, как лучше сбежать. Мне трудно оставаться наедине с Мэтом и путающимися мыслями, поэтому осмотр окрестностей будет глотком свежего воздуха. Я даже надела балетки, чтобы не испытывать неудобств, прогуливаясь по улицам Калифорнии. Имея возможность сбежать, я радуюсь тому, что захватила камеру с новым объективом.

— Эй, — обращаюсь я к Ди и хватаю её за руку.

Она оборачивается ко мне, часто моргая. Если Ди не удастся где-то подремать, никакой профессиональный визажист не сможет скрыть её чёрные круги под глазами.

— Я пойду посмотрю на пляж, хорошо?

— Конечно. Можешь взять машину, если хочешь.

— Нет, — отвечаю я. — Просто пройдусь, я ненадолго. Хочу посмотреть на фотооборудование, которое они будут использовать, может быть, что-нибудь украду.

Ди смеётся, но потом резко одёргивает, будто задумалась, шучу я или нет.

Мэт морщит нос.

— Ох, я ужасно завидую.

— Я тоже, — соглашается Ди. — Повеселись.

Помощник — стилиста или фотографа или кого-то другого — нетерпеливо вздыхает, и Ди поворачивается, чтобы зайти внутрь. Запрещая себе встречаться взглядом с Мэтом, я разворачиваюсь к свободе. Деревья на близлежащих улицах покрыты зелёной листвой, иногда тут и там виднеются пальмы. Ни Родео-драйв, ни красная ковровая дорожка в Голливуде не передают этого ощущения, но прохладное тихое утро и близость океана — это настоящая поездка в Калифорнию.

Воздух пахнет солью и свежестью. Во время прогулки я фотографирую дома в испанском стиле, ограды, окрашенные в бирюзовый цвет, и парня, который одет в кожу и выгуливает лысую собаку. Бесцельно бродя по улицам, попадаю на пляж.

Я иду по длинному пирсу, направляя камеру на горизонт. Океан сливается с небом как раз там, где заканчивается кольцо из облаков, и я делаю снимок, желая прийти сюда на закате солнца. Это было бы идеальное фото с каникул — открытка: «Привет с Манхэттен-Бич, штат Калифорния!» На обороте я бы написала: «Дорогая старая я, жаль, что тебя здесь нет. Было бы намного веселее, если бы мы развлекались так, как ты привыкла. С любовью, новая Рейган, которая всё ещё старается».

Спустя некоторое время я захожу в кафе, чтобы выпить чашку кофе и съесть какой-нибудь маффин. Гуляю по пирсу, пока не нахожу свободную скамейку. Вскоре это место начинает наполняться утренними бегунами в нейлоновых шортах и дедушками в соломенных шляпах. Я наслаждаюсь утром в Калифорнии и медленно, растягивая удовольствие, пью кофе. Когда он заканчивается, не спеша иду к школе.

Я пока ещё не готова возвращаться к реальности — к осознанию того, что прошла уже половина лета, и того, что нужно держаться подальше от Мэта.

На съёмках работа идёт полным ходом. Высокий охранник в чёрной футболке решил, что VIP-пропуск на тур подтверждает мой доступ на фотосессию, и я брожу по коридорам в поисках Ди. Даже в такой красивой школе, как эта, запах образования ударяет мне в нос — привычный запах шкафчиков и средства для мытья полов. Я слышу голос Пич и иду на звук.

Ди в большом классе, парты отодвинуты назад, чтобы оставить место для осветителей и ассистентов. Она одета в свитер и клетчатую юбку, позируя на фоне доски. За её спиной белым мелом написано: «Я не буду писать песни во время уроков. Я не буду писать песни во время уроков».

Эта фотосессия выйдет в сентябрьском номере, посвящённому школе, и Ди, конечно же, будет на обложке. А рядом, наверное, будет заголовок «Королева школьной сцены».

— Я не уверена в этом, — жалуется мне Ди, пока стилисты поправляют ей макияж. — Позировать в роли школьной звезды — это немного дерзко.

— Думаю, это немного вычурно, — отвечаю я. Это хуже, чем вычурно — это банально и дёшево. И она точно не была королевой школы. Но всё уже продумано, нет смысла её расстраивать. — Всё не так плохо.

— Надеюсь. — Она закатывает глаза, и накладные ресницы сразу же достают до бровей. Это говорит только об одном — ей нужен отдых. — Хорошо провела время на пляже?

— Ага, я ходила… — начинаю я, но она со вздохом прерывает меня.

— Забудь. Не говори мне. — Ди смотрит на меня умоляющим взглядом. — Я так устала и так тебе завидую, что могу смыть слезами весь макияж.

Я улыбаюсь ей, и она вздыхает ещё раз.

— Можешь пойти проверить, как там Мэт? Я не видела его всё утро.

Когда она это говорит, я вижу, как глаза визажиста загораются от любопытства. Даже люди, приближённые к знаменитостям, хотят знать все вкусные подробности. Я киваю и направляюсь в другое школьное крыло. В пустых тёмных коридорах звук моих шагов отражается эхом.

Журнал снимает Мэта для рубрики «Красавчик месяца». По его словам, он не очень хочет участвовать в подобной фотосессии, но с лейблом не поспоришь. Ди и Мэт в одном номере поднимут продажи журнала в разы, и слухи расползутся ещё больше. Это то, что Лисса называет «двойная победа», а я называю «продажа своих друзей». Хотя, мне всё ещё интересно посмотреть на Мэта как на знаменитость. В ежедневной рутине легко забыть, что Мэт достаточно популярен, чтобы попасть в рубрику «Красавчик месяца».

Открывая дверь в раздевалку для парней, я ощущаю бабочки в животе. Рабочие устанавливают освещение — чёрные зонты на металлических ножках и пара осветительных приборов — все направлены в сторону Мэта. Его почти не узнать — он одет в футбольную форму и позирует, поставив одну ногу на скамейку. Я закусываю губу, пытаясь не засмеяться. Это не Мэт, а набор стереотипов о школьных спортсменах.

Подойдя ближе, я должна отдать должное этой сцене, несмотря на разницу между созданным образом и настоящим Мэтом. Его волосы уложены с помощью большого количества геля, и сейчас Мэт выглядит брутальнее, чем в своём обычном образе парня, который пропустил несколько посещений парикмахера. Мне нравится.

— Ещё несколько снимков и перемещаемся на улицу, — говорит фотограф, худая девушка со множеством кудряшек на голове. Она держит камеру с огромным объективом так, будто фотоаппарат является продолжением её собственной руки. Мои руки бы тряслись, если бы я держала настолько крутую и дорогую камеру. Интересно, с какими ещё изданиями она работала и во скольких странах побывала. Она, должно быть, настоящий профессионал и поэтому так расслаблена, держа при этом камеру за пять тысяч долларов.

Мэт удовлетворённо вздыхает и потом замечает меня. Я машу ему, а он в ответ закатывает глаза, отчего выглядит ещё сексуальней. Что я могу сказать? Всё, чем я когда-либо интересовалась — это парни, относящиеся ко мне плохо, и обувные распродажи.

— Можешь снять футболку, милый? — спрашивает фотограф.

Мэт бледнеет и его уверенность ослабевает. Это застаёт меня врасплох. Я видела Мэта без футболки и там реально нечего скрывать.

— Я… эм-м, — запинается Мэт. — Я так не думаю.

— Давай не будем занудами, — поспешно шутит девушка, размахивая камерой.

Мэт поднимает руку так, будто хочет упереть её в бок, но потом опускает. И тут до меня доходит — его тату, чёрные строчки, выбитые у него на рёбрах. Мэту придётся показать свою татуировку, а затем отвечать на вопросы о его маме. Мэт сам может о себе позаботиться, но мне хочется его защитить. Лиссы нет в комнате, поэтому я стараюсь уладить ситуацию самостоятельно.

— Он не может, — авторитетно заявляю я, выступая вперёд.

Фотограф оглядывает меня с ног до головы и почти удивлённо спрашивает:

— А вы…?

Я игнорирую вопрос, пытаясь сымитировать голос Лиссы.

— Фотографии без футболки или в обнажённом виде запрещены по контракту мистера Финча с «Мадди Вотер Рекордс».

Девушка поворачивается к Мэту, и тот поддерживает мою ложь:

— Так и есть.

— Ну ладно, — раздражённо произносит фотограф. — Переоденься в костюм, и мы сделаем пару совместных фотографий снаружи.

Пока команда собирается, Мэт направляется ко мне. Без каблуков я намного ниже его, и такое впечатление, будто Мэт смотрит на меня сверху вниз. Его серо-туманные глаза находят мои, но я отвожу взгляд.

— Спасибо, — произносит он тихо. — Я твой должник.

Моя память возвращается к нашему танцу прошлым вечером, но я гашу это воспоминание, словно огонь. Я делаю шаг назад, потому что даже простое нахождение рядом с Мэтом может породить нежелательные слухи, подрывающие легенду о нём и Ди. И ещё, если честно, потому что он пахнет мылом, а я слишком устала притворяться, что мне это не нравится.

— Без проблем.

— О, но это была проблема.

— Мэт! — зовёт его кто-то. — Ты готов?

Когда он скрывается из виду, я выдыхаю. Соберись, О'Нил. Ты выше этого.

Я делаю несколько глубоких вдохов, прежде чем выйти на улицу. Ди уже там, в голубом выпускном платье, которое точно раскупят в тот же день, как только журнал выйдет в продажу.

Мне хватает одного взгляда на Ди, чтобы понять, что она голодна. Ди ссутулилась с хмурым видом, и с этим нужно срочно что-то делать. Я роюсь в своей сумочке и вытаскиваю оттуда орешки, которые давали во время перелёта. Она стоит, скрестив руки, пока помощники проверяют освещение.

— Держи. — Протягиваю ей пачку.

Она громко выдыхает и высыпает половину упаковки на ладонь. Затем с полным ртом произносит:

— Спасибо, а то я собиралась откусить себе руку.

— Это платье от кутюр, — замечает стилист, прежде чем я успеваю ответить подруге.

Такое впечатление, что она видит в замедленной съёмке, как соль с орешков падает на платье.

— О нет, — саркастично отвечает Ди. — Что же, это хорошо, что я его не съела.

Я смеюсь. В редкие моменты злобная Ди сбивает всех на своём пути. Она держит орешек в руке и демонстративно съедает его.

— Я здесь уже целую вечность, а они не предложили мне ничего, кроме воды, — говорит Ди.

— Что же, старлетки должны привыкать к голоду. Наверно.

Появляется визажист, даже не пытаясь скрыть раздражения.

— Теперь мне нужно поправить твою помаду и посмотреть, не застряло ли что-нибудь в зубах.

— Для этого есть фотошоп, — говорю я, и девушка одаривает меня выразительным взглядом, прежде чем проверить зубы Ди. Прям как на собачьей выставке.

Позади нас появляется Мэт, облачённый в костюм цвета хаки и модный галстук, подобранный под цвет платья Ди. Это слишком вычурно для выпускного, но он выглядит классно. По крайней мере, он выглядит классно до тех пор, пока помощник не вешает ему на грудь ленточку с надписью «Король». А ассистент водружает ему на голову пластмассовую корону. Я не могу сдержаться. Прикрываю рот рукой, но мой смех уже не скрыть.

Мэт поднимается на трибуны, пока на Ди одевают ленту и корону.

— Эй, они над нами издеваются? — Он показывает на новые аксессуары.

Ди пожимает плечами, стряхивая с рук соль. Стилист выглядит так, будто смотрит ужастик.

— Просто забей, — советует Ди. — И мы сможем поехать домой.

Дом — это тур-автобус, который ждёт нас в Тусоне с другими автобусами группы. Мэт улыбается своей фирменной улыбкой знаменитости.

— Очаровательно, — говорю я ему.

— Эй, — отвечает Мэт, его рот растянут в неестественной улыбке. — Я сделаю всё, чтобы выбраться отсюда.

Пока мы с Пич наблюдаем за происходящим, фотографы расставляют Ди и Мэта по местам. Они стоят на трибуне с регалиями царской власти и притворяются, будто машут своим поклонникам.

— Вы можете поцеловаться? — кричит им фотограф.

— Нет! — В унисон отзываются Ди и Мэт с теми же фальшивыми улыбками на лицах.

Но всё же они держатся за руки, приоткрывая тайну, о которой весь мир только подозревает. Я точно знаю, какой снимок они опубликуют в журнале — именно этот. Сейчас связь между Мэтом и Ди настоящая. Их взгляды показывают то, как они относятся друг к другу, демонстрируют их дружбу и взаимное восхищение, как артистами. Я знаю это как никто другой. Но выражение обожания на их лицах так правдоподобно, что я вынуждена отвернуться. По той же причине, по которой папа не пойдёт на ужин с тем, кто закажет пиво. Чертовски тяжело смотреть, как кто-то получает то, что ты так хочешь заполучить.

А про себя я снова и снова повторяю слова Мэта: «Вытащите меня отсюда».

Глава 11. Из Шривпорта в Джексон

Чтобы добраться до штата Техас, где запланированы следующие концерты, мы едем через всю Аризону. После Остина, из-за постоянного недосыпа, Ди поймала ужасную простуду. Чтобы оправиться, у неё есть только два дня: сегодня и завтра, когда все будут отмечать День независимости. Лайла Монтгомери ни разу в жизни не отменяла концерт, и мысль о том, что она расстроит своих поклонников, её пугает. Она честно придерживается назначений врача, пьёт лекарства, витамины и общается только с помощью доски для записей, которую принесла Пич — чтобы не напрягать связки.

Пич, дабы не заболеть, поехала в автобусе музыкантов, но я не оставлю Ди. Она может вести себя как профессионал на деловых встречах, но всё же остаётся ребёнком, когда болеет. И я действительно имею в виду ребёнка. Но она заботилась обо мне во время моих бесчисленных похмелий — своей особенной любовью с толикой укора — поэтому я беру её на поруки. О, и ещё потому, что я ни при каких обстоятельствах не поеду в одном автобусе с Мэтом Финчем.

После поездки в Лос-Анджелес я кое-что сделала. Что-то настолько жалкое, что от одной только мысли об этом я начинаю себя ненавидеть. Я даже не знаю, что заставило меня это совершить. Но я это сделала… Нездоровый интерес, мой инстинкт конкурента или пассивно-агрессивная ревность — выбирайте сами.

Я искала в интернете фотографии бывших девушек Мэта.

Я явно не из тех, у кого не хватает смелости подойти вживую и кто будет в сети искать информацию о понравившемся парне. Я сразу же очистила историю браузера, пытаясь представить себе, что этого не было. Но теперь я знаю, что девушка, с которой он встречался во времена группы «Финч Фор», была длинноволосой брюнеткой. Я не могу отрицать того, что она симпатичная — но это непривлекательная красота. Средний рост, тощая, без выдающихся черт лица. Симпатичная, но легко забываемая. К тому же, основываясь на том факте, что она продала историю их расставания таблоидам, я полагаю, что она отвратительна как личность.

Ещё я нашла несколько фотографий с мероприятий, на которых он был с девушкой по имени Корин. Она невысокого роста, с фигурой, похожей на гитару, веснушками и доброй улыбкой — она мила, но не в голливудской манере. Она больше похожа на лучшую подругу из романтических комедий.

В общем-то, всё, что хочу сказать — я могла бы посоревноваться с этими девушками. Если бы была заинтересована в Мэте. Но это не так. С учётом моих поисков в стиле подружки-сталкерши, я признаю, что близость к Мэту делает меня жалкой. Но на этом всё, спасибо. Старая Рейган посмеивается над тем, как новая Рейган падает в кроличью нору неудачников.

Ди сидит напротив меня и сильно кашляет. Мне больно даже это слышать. Я встаю с дивана и достаю из холодильника бутылку воды.

Садясь к ней на диван, я говорю:

— Выпей. Доктор сказал тебе пить много воды.

Игнорируя меня, она начинает писать на доске. Когда Ди поднимает её, там написано: «Прекрати возмущаться и поезжай с Мэтом».

— Нет. — Я сажусь обратно на диван и сосредотачиваюсь на экране ноутбука, чтобы не смотреть на её доску.

— Рейган, я чувствую себя не очень хорошо, — говорит Ди хриплым голосом. — Если ты заболеешь, мне станет совсем паршиво.

— Не говори. А то точно станет хуже.

Ди смотрит на меня, но я не могу воспринимать это серьёзно. Её озлобленное лицо похоже на лицо десятилетнего ребёнка, чья мама не покупает ему мячик.

— Я не оставлю тебя одну в автобусе, пока ты кашляешь как девяностосемилетняя старуха, которая выкуривает по шесть пачек сигарет в день.

Автобус притормаживает на заправке, и Ди поднимается с дивана, будто планирует выбежать из автобуса и потянуть меня за собой.

— Ди, оставайся здесь. Если ты выйдешь, на улице начнётся кошмар. — Люди уже заинтересовались тур-автобусами, выстроившимися в ряд. Поместить на них фотографии Ди было не слишком удачной идеей.

С преувеличенным вздохом она шлёпается обратно на диван, но двери автобуса всё равно открываются. Заходит Мэт, как всегда с милым и весёлым видом. Конечно, ведь он не ехал в автобусе с человеческой версией Оскара Ворчуна из «Улицы Сезам».

— Привет больному. — Он улыбается Ди. — Ты как?

Она морщит нос и скрещивает руки на груди, всем видом показывая раздражение.

— Не принимай её милое выражение лица близко к сердцу, — советую я Мэту. — Она всегда невыносимо упрямая, когда болеет.

Будто доказывая мою правоту, Ди хлопает меня по руке. Мэт начинает смеяться над такой разницей, по сравнению с её обычным поведением. В ответ она что-то пишет на доске.

«Перестаньте смеяться, — гласит надпись. — Я пью много таблеток».

Это правда. Её зрачки расширены, и она выглядит немного сумасшедшей. Ди вытирает написанное ладонью и снова что-то пишет.

Она повернула доску к Мэту, но я всё равно могу прочитать, что там написано: «Забери её с собой. Она меня нервирует». И стрелка, направленная в мою сторону.

Предательница.

— Ты готова спихнуть меня любому, да?

Она закатывает глаза и выдавливает из себя:

— Она заболеет. Заставь её уйти.

— Что я говорила тебе о разговорах? — требовательно произношу я. Потом, глядя на Мэта, говорю: — Кто-то должен за ней приглядывать.

— Ты уверена, что Рейган нельзя остаться? — спрашивает Мэт. — Я надеялся побыть тут с вами, ребята, потому что мне чертовски одиноко.

Ди раздумывает, а потом пишет на доске: «Хочешь написать что-то вместе?»

— Хмм, — посмеиваясь, говорит Мэт. — Я планировал ничего не делать и просто потусить с вами. Но мы можем и поработать.

Когда автобус отъезжает от заправки, Мэт уже сидит на полу между креслами, скрестив ноги. Ди с гитарой в руках уселась на диван и наигрывает аккорды, на которых они остановились. Мэт подпевает, подглядывая в блокнот.

— О, слушай. — Мэт забирает гитару себе. — У меня есть идея для перехода.

Вместо того, чтобы бренчать, пальцы Мэта наигрывают отдельные аккорды. Ноты разносятся из гитары, как невесомые семена одуванчика. Ди с энтузиазмом кивает и показывает ему доску, а когда он соглашается, тут же строчит что-то другое. На моём телефоне срабатывает будильник.

— Время лекарств, — поднимаясь, объявляю я.

Ди встаёт на ноги и хрипит в ответ:

— Я и сама могу их принять. Я больная, а не беспомощная.

— Прекрати разговаривать. — Я смотрю на неё. — Пич оставила всё на твоём комоде.

Ди направляется в комнату, но перед этим закатывает глаза.

Мэт по-прежнему играет, и я вслушиваюсь в то, как одна нота переходит в другую. Он прав. Это отличная идея для перехода.

— Мне нравится.

— Да, — соглашается он. — Но, боюсь, это слишком похоже на эту мелодию.

Мэт начинает играть одну из своих песен с простым названием «С тобой» или «Для тебя» или что-то вроде этого. В моей голове появляется образ его бывшей, и я не могу не спросить:

— Итак, — произношу я, — для кого эта песня?

Мелодия прерывается. Мэт смотрит на меня.

— Это несправедливо.

— Что именно?

— Ты собираешься задать личные вопросы, опираясь на мои песни.

— Тебе не обязательно отвечать, если стесняешься.

— Я не стесняюсь. — Он снова начинает наигрывать. — Я просто хотел отметить, что у тебя есть несправедливое преимущество.

— Так кто она?

Он улыбается.

— Эми.

— И?

— И мы долго встречались, — говорит он, глядя на струны, когда они прогибаются под его пальцами. Наверное, это занудно красивая брюнетка с фотографий. — Потом она заболела звёздной болезнью.

— Как ты определил?

— Она больше не хотела сидеть дома, всегда желая куда-нибудь сходить. Хотела, чтобы её видели.

— И ты с ней расстался?

— Нет. — Перебирая струны, он молча качает головой. — Она сама меня бросила. Когда я вернулся в школу на выпускной год. Она не хотела встречаться с обычным парнем.

— Я бы не сказала, что ты обычный.

Мэт снова поднимает голову, будто чувствует лесть.

— Да ладно?

— Я имею в виду, ты совершеннолетний, но для тебя обычное дело поглощать клубничное молоко с тонной «Твизлерс». Однако, это не совсем обычно для меня.

— Мне ужасно нравится то, что ты милая.

Я действительно стараюсь быть милой.

— Я думаю, что ты поступил правильно, вернувшись в школу.

— Правда?

Я киваю.

— Я, конечно же, понимаю, почему Ди сдала экзамены раньше и покончила с этим. Но ты ведь никогда не сможешь повернуть время вспять и вернуться обратно в старшую школу. Это крутой опыт, даже если школа сама по себе — полная фигня.

На несколько секунд Мэт задумался.

— Наверное, без Ди там совсем паршиво.

Он даже не знает насколько. Я пытаюсь изо всех сил не думать о том, что проведу следующий год с одноклассниками. Меня всегда приглашали на вечеринки — частично потому, что я, как всем известно, шумно отрывалась, и частично потому, что я лучшая подруга Лайлы Монтгомери. Но теперь у меня нет никакого желания на них ходить. Мне нужно найти хобби на выходные. Может быть, займусь вязанием или буду смотреть документальные фильмы.

— Это действительно так.

Мне не нравится то, что теперь мы обсуждаем меня и затрагиваем больные темы.

— А «Всё равно ты впустишь меня» тоже для Эми?

— Нет. — Мэт улыбается. — Эта для Корин.

— Поклонница? Девушка на одну ночь? — спрашиваю я, хотя почти уверена, что это та милашка с фотографий. С ней он выглядел расслабленно и искренне улыбался.

— Наоборот. — Он начинает наигрывать эту песню. — Мой самый лучший друг на свете.

— Вы встречались?

— Я хотел. — Он говорит это так открыто, что мой желудок наполняется кислотой ревности. — Я знаю её всю свою жизнь — буквально соседская девчонка.

— Ты не в её вкусе?

— Наверное, — отвечает Мэт. — Кроме того, она с одиннадцатого класса встречается с одним парнем и поехала с ним в колледж в Огайо и всё такое.

— Ого, — говорю я, примеряя слова песни к полученной информации.

Я хочу быть с тобой,

Ведь ты смеяться заставляешь.

Я хочу быть с тобой,

Ведь ты меня так понимаешь.

Но раз этому не бывать,

То я буду любить тебя так,

Как ты мне это позволяешь.

— Ты всё ещё любишь её?

— Блин, — прерывается Мэт, глядя мне в глаза. — Что у тебя сегодня за вопросы?

— Я пытаюсь тебя узнать.

— Разве ты не можешь узнать меня, просто спросив, как зовут моих братьев или кого я люблю больше: кошек или собак? Тебе нужно спросить, люблю ли я девушку, которой посвятил песню?

— Именно так. — Потому что я знаю, как зовут его братьев и что он любит собак.

— Хорошо. — Он начинает играть громче, будто не хочет отвечать. — Она мой лучший друг, и, конечно же, я её люблю. Но только как друга. Она счастлива, и это всё, чего бы мне хотелось.

— Она знает, что на самом деле ты не встречаешься с Ди?

— Конечно. Сначала она думала, что это плохая идея, но Ди ей нравится.

— А кому она может не нравиться? — На мгновение я чувствую прилив благодарности к Мэту, чьё присутствие изменило наше лето. — Спасибо за то, что ты делаешь для неё.

— Для Ди?

— Да. — Я смотрю в его глаза, стараясь, чтобы он понял, насколько для меня это важно. Он освободил мою лучшую подругу из зыбучих песков слухов и сплетен, и сделал это грациозно и с юмором. — До тебя всё было совсем плохо.

Мэт улыбается в ответ, без доли его обычного озорства.

— Это не трудно. То есть я имею в виду, ездить всё лето по стране с двумя крутыми девушками и играть музыку — не слишком большая жертва.

Ди наконец возвращается к нам и садится на диван. Она поднимает доску и показывает Мэту написанное: «Уверена, ты имел в виду с крутыми и красивыми».

Волосы Ди подобраны наверх в смешной пучок, она одета в растянутый свитер и у неё красный нос от постоянного использования салфеток.

И всё же Мэт отвечает без доли сарказма:

— Да, именно это я и имел в виду.

В течение следующих нескольких часов пути до Джексона, музыкой и смехом Мэт поднимает Ди настроение. Звуки гитарных аккордов, его низкий голос и её хриплое хихиканье делают эту песню саундтреком лета, который я буду слушать, даже когда мы вернёмся, когда буду чувствовать, что счастье совсем далеко и до него не добраться. Но если у вас есть лучший друг, с которым можно посмеяться, и несколько хороших песен, то будьте уверены — до счастья не так уж и далеко.

Глава 12. Джексон

На следующий день Ди почувствовала себя лучше. Она всё ещё не может говорить и пьёт чашку за чашкой горячий чай с мёдом. Но её взгляд уже почти прояснился. Сегодня мы ничего не делали, только смотрели телевизор на отельных диванчиках. Ди лежит под одеялом, просматривая комментарии на сайте. Я развалилась на куче подушек на другом диване, читая толстый справочник по поступлению в колледж.

Сегодня День независимости — официальный выходной для всех, и Ди об этом позаботилась ещё до начала гастролей. Все, кому больше двадцати одного, включая и Пич, утром отправились в ресторан на реке. Я слышала, что там будет много напитков, и я им более чем завидую.

— Привеееет, — доносится из-за двери голос, сопровождаемый фирменным стуком Мэта.

— Я впущу его, — говорю я Ди, которая сильнее укутывается в одеяло.

Открыв дверь, я только собираюсь поздороваться, но Мэт не даёт мне сказать ни слова.

— Мне так скучно, — громко объявляет он, проходя в комнату. Я отпускаю ручку, и дверь закрывается сама. — Так скучно. Вы должны меня развлечь.

— Тогда, надеюсь, тебе нравятся реалити-шоу.

Мэт садится возле Ди, и она улыбается ему.

— Как ты себя чувствуешь, маленькая леди? — спрашивает он.

Подхватив справочник, я опускаюсь на второй диван.

— Лучше, — шепчет в ответ Ди. — Но, думаю, я всё ещё заразная.

Поняв намёк, Мэт встаёт с дивана. Я ожидала, что он сядет на стул. Но вместо этого он садится на край моего дивана, пододвинув мои ноги. До того как я успеваю отреагировать, они уже лежат на его коленях. Это ненормально. Я могу так сидеть с Ди, но не с парнем, о котором пытаюсь не думать перед сном. Подтянув колени к себе, я кладу на них книгу.

Ди берёт носовые платки и поднимается.

— Куда ты собралась? — спрашиваю я, глядя на неё.

Она краснеет, и это не из-за простуды.

— В ванную, высморкаться.

Я стараюсь сдержать смех.

— Эм… Почему?

— Я не собираюсь это делать перед Мэтом! Это так противно!

У неё заложен нос и простуженный голос. Я сидела с ней всё утро и могу сказать, что звук, который она издает, когда сморкается — не самый приятный в мире.

Мэт громко смеётся, пока Ди идёт в ванную.

— Ты шутишь, Монтгомери?

Она закрывает дверь и хрипло кричит:

— Не слушайте!

Теперь мы с Мэтом смеёмся вдвоём. Я качаю головой и говорю:

— Она такая леди.

— Она милая.

Это обычное замечание, и более того, общепринятый факт — моя лучшая подруга, Лайла Монтгомери, милая. Но всё же услышав, как он это говорит, я вздрагиваю. Мэт смотрит на меня и спрашивает:

— Что читаешь?

Я выглядываю из-за книги. Медленно приподнимаю её, чтобы он мог прочитать название: «Справляемся с поступлением в колледж: справочник по лучшим колледжам, стратегиям и требованиям».

— Это хорошая книга, — отмечает Мэт, пробегая глазами по заголовку.

Наклонив голову, я смотрю на него с любопытством.

— Ты раздумываешь над тем, чтоб поступить в колледж?

— Эм, — отвечает он, отводя глаза. — Да. Нет. Не знаю.

Я моргаю.

— Исчерпывающий ответ.

Он вздыхает, будто я застала его врасплох.

— Да, я думал об этом. Это так неожиданно?

— Вроде как. Я думала, что большинство людей идут в колледж до того, как начинают карьеру. А у тебя она уже есть, так что…

— Я знаю. — Он проводит рукой по обивке дивана. Я закрываю книгу, заинтересованная нашим разговором. — Но если я не сделаю этого сейчас, то не сделаю никогда. Я уже отстал от людей своего возраста.

— Я думаю, ты лет на десять старше своих сверстников.

— Но я не уверен, что хочу быть таким вечно.

— Правда? Мне казалось, что тебе нравится быть певцом.

— Так и есть, — признаёт он. — Но я хочу когда-нибудь завести семью. Работа исполнителя означает гастроли, ужасный график…

— Ты можешь совмещать, как и большинство музыкантов.

— Может, и так. Я просто… Ї Он отворачивается, глядя в окно позади меня. — Мне хочется попробовать всё. Все мои школьные друзья, вроде как, веселятся в колледже, и, кажется, я не хочу этого пропустить.

— Думаю, тебе стоит попробовать. По крайней мере, поговорить с лейблом. Может быть, ты сможешь учиться и работать над песнями. А летом записывать их и ездить на гастроли.

Он расплывается в улыбке.

— Не думал, что ты такая поклонница высшего образования.

Ди появляется из ванной и встревает в разговор:

— Ох, так и есть. У Рейган идеальные оценки. Если не смотреть на графу поведения.

Её голос звучит лучше, но мне бы хотелось, чтобы она молчала.

— Ди, — говорю я, бросая ей предупреждающий взгляд.

Она всегда говорит о моих оценках, как о каком-то большом достижении. Для Ди учиться в школе всегда было непросто, но она очень старалась. Для меня же старшая школа — это лёгкая игра, если выучить правила. Я давно поняла, как успешно готовиться к тестам. И почти все домашние работы делала между занятиями, так как мне было просто нечего делать, и никогда не посещала занятия повышенной сложности, хотя и была к ним готова. Да, я иногда прогуливала уроки, но только те предметы, которые хорошо знала. И да, я развлекалась по выходным, но у меня оставались воскресенья, чтобы отоспаться и сделать домашнее задание.

— Серьёзно? — Мэт смотрит на меня так, будто я какое-то экзотическое животное, которое показывают на канале «Энимал Плэнет». — Академическая успеваемость?

— Я не спортсменка и мне нужно платить за колледж.

Ди садится обратно на диван и качает головой.

— Она скромничает.

Я пожимаю плечами.

— Если я буду учиться хорошо, у меня будет больше возможностей.

— Итак, твой номер один? — Мэт внимательно смотрит на моё лицо, будто сейчас на нём должны появиться очки ботаника.

— Что за номер один?

— В списке колледжей.

— Ох. — Я обнимаю ноги. — Нью-Йоркский университет, наверное.

— Нью-Йоркский университет? — Меня задевает удивление Мэта. — А у тебя есть запасной план?

— Всё зависит от того, что я выберу — фотографию или фотожурналистику. Может быть, Бостонский университет или Пердью. Я также подумываю над Вандербильтом и, наверное, Белмонтом.

— Ничего себе, — произносит Мэт. — У тебя в самом деле хорошие оценки.

Я предпочитаю не распространяться о своих оценках, чтобы не портить свой с трудом наработанный имидж. Правда в том, что я собираюсь закончить школу в десятке лучших учеников моего выпуска. Теперь, когда я бросила пить и Блейка, то могу подвинуть Дэниел Эстраду и Молли-Энн Митчелл с их позиций. Эти заучки настолько зациклены на программе, что даже не замечают, как я их догоняю. Рейган О’Нил — девушка, имя которой так часто писали на стенах туалета — в десятке лучших учеников класса. Я утру нос всем учителям, сомневавшимся во мне. И это покажет моей сбежавшей матери, если она когда-нибудь надумает меня найти, что я чего-то добилась сама. Также я докажу Бренде, что мне не нужны серьёзные правила, чтобы быть успешной.

— Итак, чем можно заняться в этом городе? — спрашивает Мэт. — Сегодня День независимости, должны же быть какие-то развлечения.

— Давайте посмотрим. — Ди печатает что-то на компьютере. — Хм. В соседнем городе проходит какой-то фестиваль. Называется Фестиваль основателя…

— Ох, да! — Я радостно приподнимаюсь. Мне нравится Фестиваль основателя в нашем городе, там полно дешёвой фестивальной еды и крутых аттракционов. — Нам следует пойти.

Мэт кивает:

— Да, чёрт возьми, идём!

— Ребята, вам будет так весело! — произносит Ди радостно, но из-за хрипа в голосе это звучит совсем не так. Я так обрадовалась возможности пойти, что забыла, что ей нельзя выходить.

— Может, солнце тебе даже поможет… — начинаю я.

Она качает головой.

— Даже если бы мне было лучше, мне не хочется гримироваться. А если я не загримируюсь, то мне придётся целый день раздавать автографы. И нам придётся брать охрану, а у Мака выходной…

— Ты права. Мы останемся здесь.

— Нет-нет, — настаивает Ди, размахивая руками. — Вам, ребята, следует пойти. Мне всё равно нужно побыть в тишине.

Я перевожу взгляд на Мэта, смотрящего на меня в упор. Мы играем в гляделки, и никто не сдаётся.

Мэт пожимает плечами.

— Я в игре, если ты тоже.

Это будто наш собственный покерный стол, и мы стараемся не выдать себя. Он делает ставку, я повышаю.

— О, и я в игре.

Поэтому, так или иначе, я стою рядом с Мэтом Финчем на улице у отеля и разглядываю красный блестящий автомобиль с откидным верхом. Мы могли бы вызвать такси — фестиваль всего в нескольких километрах от нас, но Мэт настоял на том, чтобы взять машину напрокат. Мы забронировали её на стойке администратора примерно час назад.

— Так-так, — произношу я, глядя на машину. Мэт крутит ключи на указательном пальце. — Разве ты не самая настоящая знаменитость?

Он улыбается и, не открывая дверь, запрыгивает на водительское сидение.

— Я просто давно не водил машину. Вот и всё.

Как и я. Я сажусь в машину и пристёгиваюсь, а Мэт нажимает на газ, и мотор рычит. Позёр.

— К тому же, Ї отъезжая, добавляет он, — всё это часть опыта.

Он прав. Мои волосы развиваются, и я откидываю голову, чтобы посмотреть на бесконечное голубое небо и то, как мы обгоняем тучи. Жаль, что с нами нет Ди, потому что это напоминает мне её песню «Дорога в лето». Мы на дороге, всё верно, и мы берём от неё больше, чем когда-либо просили. Я достаю камеру и направляю её на Мэта. Его волосы и рубашка развиваются на ветру, а очки отражают белые разделительные полосы, которые мы проезжаем.

Прямо перед тем, как мы поворачиваем на парковку, перед нами разворачивается панорама всего фестиваля. Выше всех стоит колесо обозрения, вращаясь, будто королева блестящего королевства. Я уже чувствую запах еды — плотный, душный запах лета.

Мэт не теряет времени. Натянув бейсболку как можно ниже, чтобы его не узнали, он тянет меня к первому из многочисленных аттракционов. В «Отрицании гравитации» желудок поднимается к горлу, пока всё моё существо будто перемешивается. Я постоянно цепляюсь за сумку, защищая камеру. Когда мы выходим, я не могу идти ровно, а Мэт неистово смеётся, сгибаясь пополам. На качелях я вытягиваю руки и закрываю глаза, представляя, будто лечу. А посмотрев на Мэта, вижу, что он делает то же самое. Потом он настаивает на том, что нам следует прокатиться на детском аттракционе, и мы пару минут движемся по кругу на пластиковых слониках.

Солнце как раз садится, когда мы добираемся до колеса обозрения. Оно расслабляет по сравнению с остальными аттракционами. Стакан с невыносимо сладким лимонным шейком запотевает в моей руке, и капли периодически стекают мне на голую ногу.

— Скажи, тур оправдал твои надежды? — спрашиваю я.

Не горжусь этим, но, пытаясь выглядеть мило в глазах Мэта, цепляюсь губами за соломинку напитка.

— Да, — не раздумывая, кивает он. — А твои?

Я тоже киваю.

— Да. Не могу поверить, что уже июль.

Это значит, что я совсем не готова возвращаться к реальности в конце следующего месяца. Наша кабинка останавливается наверху, и мы смотрим на фестиваль под нами. Я слышу местную группу, где-то поблизости играющую каверы, плеск воды из озера и смех наших сверстников, уплетающих сладкую вату. Солнце тает на горизонте, оставляя полоски розового и оранжевого. Я вижу наш отель, который возвышается вдалеке.

— Этот аттракцион самый лучший, — не в силах придумать что-то получше, брякаю я.  В голове пусто. Мэт будоражит меня сильнее любого аттракциона, и очень тяжело делать вид, что он меня почти не интересует. — Намного страшнее, чем американские горки.

— Точно, — соглашается Мэт, делая большой глоток лимонада. — Тот, кто их устанавливал, был пьян.

Мы оба смотрим вниз на оператора аттракциона. Он курит сигару и чешет живот.

— Сексуальненько, — замечаю я, и Мэт смеётся.

Внутри меня поднимается голод, и я накрываю живот рукой.

— Ты в порядке? — спрашивает Мэт. — Тебя укачало?

— Нет. Просто после лимонада очень проголодалась.

— Что ж ты раньше не сказала?

Мэт развлекает меня разговорами о надоедливых фанатках, пока мы стоим в очереди за блинчиками.

— Она приходила на все выступления, даже в тех городах, которые в десяти часах езды от моего дома, — рассказывает Мэт. — Я был вежлив и всё такое, сфотографировался раз или два, как и с любым другим поклонником, который меня дожидался. А потом она появилась на концерте с моим именем, вытатуированным на её ноге.

— Не может быть, — выдыхаю я.

Продавец протягивает мне жирную бумажную тарелку, на которой лежит блинчик с сахарной пудрой. Я сопротивляюсь желанию сразу поднять его ко рту и съесть, как сэндвич.

— Может, — подтверждает Мэт. — Мне было всего четырнадцать. И видеть своё имя, вытатуированное на чьём-то теле — это больше, чем просто пугающе.

Он передаёт продавцу деньги, и я не возражаю. Не знаю почему. Первый кусочек горячий, но не чересчур, он сладкий и тает во рту.

— Что ж, — говорю я, следуя за Мэтом к ближайшей лавочке. Дерево мягкое, почти восковое, на нём сидели столько раз, что края стерлись. — Может быть, она встретит парня по имени Мэт. Может быть, так они разговорятся и начнут встречаться. Из-за тебя.

Подняв глаза от еды, он смотрит на меня.

— Ты веришь в подобное?

— Ха. Нет, — отвечаю я.

Он пристально смотрит на мою щеку.

— У тебя… — произносит Мэт и тянется ко мне. Я хочу его оттолкнуть, но мои руки остаются неподвижными. — Сахарная пудра. Вот здесь.

Говоря это, он большим пальцем проводит по моей щеке. Это застаёт меня врасплох, и мгновение я не могу прийти в себя. Не очень изящная реакция.

— Эм. Спасибо.

— Без проблем. Не хочу, чтобы кто-то думал, что ты милая, — говорит он, а затем подмигивает.

Я прищуриваюсь.

— Как мило, что ты думаешь, будто знаешь меня.

Он смеётся и кладёт руку на спинку скамейки. Где-то вдали звучит знакомая мелодия, и я застываю, забыв о том, насколько надоедливым может быть Мэт.

— Эй, — произношу я. — Ты слышишь?

Мэт замирает, поворачивая голову.

— Давай запишем это для неё.

Выкинув пустые тарелки в урну, мы бежим к белой палатке, где группа играет кавер на песню «В Теннеси посреди глуши». Танцпол заполнен — тут и пары среднего возраста, вспоминающие те времена, когда они познакомились, и группа очень загорелых девушек моего возраста, и мужчина с белыми усами в широкой ковбойской шляпе, танцующий со своей внучкой. Я подпеваю, полностью поглощённая плотным летним воздухом и басами кантри на гитарах. Мэт направляет телефон на меня, и я улыбаюсь и машу рукой. Отправив видео, Мэт показывает ответ Ди: «Боже мой! Мне так нравится!»

Группа начинает играть кавер на «Американскую девочку» Тома Петти. Адреналин бежит по моим венам, и я не могу остаться в стороне.

— Боже мой, я люблю эту песню!

Мэт поворачивается ко мне и протягивает руку. Я принимаю её, и мы танцуем под южный фолк. Я поднимаю руки вверх, закрывая глаза и ощущая себя полностью свободной. Мэт подпевает и танцует в своём уверенном стиле, с воображаемой гитарой.

Группа заканчивает петь, и какая-то девушка смотрит на нас, а точнее на Мэта. Она маленькая и с формами. На голове у неё кудряшки, которые можно сделать только с помощью бигуди. Наверное, цвет её волос называется «золото» или «мёд», но на самом деле это цвет жжёного масла или сухого кукурузного хлеба.

— Божечки! — выдыхает она, осматривая Мэта с ног до головы. — Ты Мэт Финч?

— Не-а! — говорит Мэт быстро, хватая меня за руку.

Смеясь, мы убегаем с танцпола. Я чувствую себя немного пьяной, хотя не пила ничего, кроме лимонада. Когда мы приближаемся к вагончикам с едой, Мэт говорит:

— Наверное, нам лучше уйти, пока нас не заметили.

Я киваю, покусывая губу. Нам следовало быть более осторожными. Одна лишь фотография Мэта со мной, и его «отношения» с Ди разрушатся. Она пройдёт через этот ад снова. Мы весь вечер вели себя бездумно, но я хочу остаться с ним здесь.

— Я не хочу возвращаться в отель, — решает Мэт. — Идём прогуляемся где-нибудь.

Я чувствую, как по моему лицу расползается улыбка.

— Хорошо.

Мы следуем за толпой, пока не доходим до доков. Лодки стоят по обеим сторонам от пирса. Все они заполнены, люди в них смеются, пьют и ждут начала фейерверка. Что-то в этой сцене заставляет меня скучать по дому, по знакомой грязной дороге нашего города. Это был бы идеальный вечер — запах свежескошенной травы, покачивающиеся лодки и парень рядом.

— Ладно, — говорит Мэт, осматривая озеро. — Давай просто обойдём озеро по периметру, поищем место, где нас никто не сможет увидеть.

Я иду рядом с Мэтом и ощущаю трепет в груди, который не чувствовала уже много месяцев. Я нервничаю. Хуже того, ловлю себя на мысли о том, что задаюсь вопросом, возьмёт ли он меня за руку. Такой простой жест, о котором обычно даже и не думаю. До этого момента я и не волновалась о таких простых вещах.

Где-то вдали по радио играет песня Брюса Спрингстина. Мы возле второго пирса, и тут достаточно темно, чтобы нас никто не увидел с другого берега озера. Я слышу смех с лодок и шум аттракционов.

Когда перевожу взгляд на Мэта, на его лице появляется глупая усмешка.

— Ты когда-нибудь купалась голышом?

— Конечно, я же из Теннеси.

— Давай искупаемся.

— Нет.

— Почему?

Я качаю головой. Нет, нет, нет. Предупреждение об опасности мигает в моей голове красным цветом, как лампочка.

— Ой, прекрати.

— Ты лже-парень моей лучшей подруги.

— Ключевое слово «лже».

Ему тяжело противостоять, и я быстро теряю уверенность. Это лучший день с конца апреля.

— Хорошо, — торгуясь, произносит он. — Тогда плавай в платье.

Говоря это, Мэт снимает кепку. Сначала я думаю, что парень блефует, но он снимает и футболку. Должна признать, это убедительно.

— Ты серьёзно?

— Ага, — говорит он, расстёгивая ремень. — Закрой глаза, если хочешь. У меня нет желания задеть твои нежные чувства.

У меня нет нежных чувств, но по какой-то причине я прикрываю глаза рукой, когда слышу, как ремень ударяется о землю. Я чувствую вину, как будто делаю это за спиной у Ди. Но всё равно подглядываю через пальцы и вижу, как он бежит к воде в одних боксёрах.

— Вода такая потрясная, — зовёт он меня. — Ты многое упускаешь.

Отнимаю руки от лица и вижу, как Мэт улыбается в лунном свете. Он машет мне, но я стою в замешательстве. Все плюсы и минусы мелькают у меня в голове, и моя осторожная сторона проигрывает. Пока не передумала, я снимаю туфли, бегу к воде и с писком запрыгиваю в неё. Это то же самое чувство, дикое и бунтарское — прям как я и помню. Моё платье тяжелеет, намокая.

Я иду к Мэту, заходя в воду по плечи, и улыбаюсь как идиотка. Подтягиваю повыше своё платье без лямок, чтобы оно не сползло.

Улыбка Мэта сходит на нет, и он выглядит задумчивым.

— Что? — спрашиваю я, опуская руки в воду.

— Кажется, я впервые вижу у тебя такую улыбку.

— Какую?

— Счастливую.

Я пожимаю плечами.

— Меня тяжело развеселить.

— Я знаю. Такую улыбку нужно заслужить.

— Типа того.

Мы оба медленно движемся в воде, кружась, но при этом держимся на расстоянии. Где-то вдали взрываются в небе первые фейерверки. Красные точки с треском спускаются вниз. Я с трудом различаю Мэта, он замер с серьёзным выражением на лице.

— Что? — спрашиваю я.

Он выглядит так, будто его оторвали от размышлений.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имела в виду твоё выражение лица. О чём ты думал?

— Я думал… о том, что, если бы я собирался тебя поцеловать, то сейчас идеальный момент. Фейерверки и всё такое. Типичный композитор, всегда ищу поэтические параллели.

Мне требуется секунда, чтобы отреагировать на его бесстыдную честность. Всё в его предыдущих словах имело подтекст, флирт, который я могу развить в нечто большее. Но я пытаюсь контролировать ситуацию. Поэтому закатываю глаза, хотя моё сердце бьётся так сильно, что способно пустить рябь по воде.

— Найди себе поклонницу, Финч.

Всё ещё улыбаясь, он качает головой.

— Не-а.

Меня тянет подойти ближе, но я не двигаюсь с места. Я не разрешаю себе подходить к нему и таю от чувства, когда хочешь кое-кого поцеловать, но нельзя. Самоубеждение одерживает победу: я знаю, что сегодня будет весело, но что будет завтра, Рейган? Неловкость, когда мы наткнёмся друг на друга возле автобуса. Неудобная тишина, которую Ди начнёт замечать. Разочарование в себе за то, что снова бросаюсь в омут с головой.

Заметив, что я молчу, он добавляет:

— Думаю, я тебе нравлюсь больше, чем ты позволяешь себе признаться.

— Думаю, я тебе нравлюсь только потому, что мы не можем быть вместе, — отвечаю я.

Может быть, он думал, что удивит меня своей честностью, но это не так. Я никогда не пасовала перед правдой.

— Что ж, есть способ узнать наверняка.

Я почти улыбаюсь в ответ, но мысленно раздумываю о том, как застать его врасплох. Наконец я произношу:

— Смотри, я не Ди. Не какая-нибудь милая девочка. Поверь, тебе не нужны мои проблемы.

— О, это неправда.

Я качаю головой, кончики моих волос касаются воды. Не хочу рисковать репутацией Ди из-за своего романа, особенно если мне станет с Мэтом скучно, и я его брошу, или, что ещё хуже, если он меня обидит. Такие парни как Мэт, которые заставляют девушек падать к их ногам, плывут без точного курса. А я не могу утонуть, если заберусь на его борт.

— Испытай меня, — предлагает Мэт, по-прежнему соблюдая между нами дистанцию. — Я тоже не святой.

— Я в курсе.

Ловлю себя на том, что улыбаюсь, потому что действительно в курсе. Даже этого — плавать в озере в незнакомом городе на День независимости — не ожидаешь от Мэта Финча. К тому же, он бы убежал от меня как от прокажённой, если бы знал, какая ужасная жизнь была у старой Рейган. Но, может, так я смогу покончить с этим притяжением, шокировав его сразу.

— Я познакомилась с бывшим парнем во время общественных работ, назначенных судом.

— За что?

— Распитие алкоголя несовершеннолетними. Но меня засудили как взрослого, так как я была за рулем.

— Ух ты.

Мэт даже не пытается скрыть удивление и разочарование. Хотя я его не виню. Некоторые обвинения бывают смешными или впечатляющими, но не моё. Больше никогда-никогда не буду пить.

— Это не то, что ты думаешь, — быстро объясняю я. — Я выпила пару коктейлей и пошла в машину за зажигалкой. Я не могла её найти, было очень холодно, поэтому я включила печку.

— Коп поймал тебя пьяной, несовершеннолетней, в машине с закрытой дверью и включённым зажиганием?

— Именно. На счастье, судья поверил, что я не хотела никуда ехать, а я и правда не собиралась. Но всё же мне присудили общественные работы и испытательный срок. — И терапию. Но ему не нужно об этом знать.

Я слышу, как он выдыхает. Видимо, до этого он задержал дыхание, думая, что я пьяная водила машину.

— А парень? — спрашивает Мэт. — За что его судили?

— Бывший парень, — поправляю я. — За хранение марихуаны.

Мэт опять шокирован.

— Эм… ты куришь травку?

Я морщу нос.

— Боже, нет. Она пахнет как грязная спортивная одежда.

— Что ж, это не так уж и плохо, — произносит он. Ещё один фейерверк взрывается в небе, на этот раз зелёный. Мэт с вызовом приподнимает бровь. — Какие ещё скелеты в твоём шкафу?

— Ха, — говорю я со смешком. — Мне можно даже и не говорить про свою семью.

Фиолетовый фейерверк отражается в озере и освещает лицо Мэта. Он молчит, и я слышу треск от фейерверка. Вдали кто-то смеётся.

— Что ж, думаю, все семьи по-своему не идеальны, — говорит он.

Пока белый фейерверк взрывается в ночном небе, я вижу его милое и грустное лицо и знаю, что он думает о маме. Образ чопорной знаменитости Мэта Финча спадает, и передо мной сейчас находится парень, которого я знаю — немного сломленный и потерянный.

Мы стоим по грудь в воде, и я делаю шаг навстречу. Я настолько близко, что решаюсь перейти свою собственную линию запрета.

— Не смей, — говорит Мэт, отступая. — Не целуй меня из жалости.

— Что? — смеюсь я, будто он ничего не понимает. — Ты же сам этого хочешь.

Нет, я этого хочу. Слава богу, он не видит, как я покраснела от смущения.

— Хотя, — произносит Мэт, возвращаясь к своему флиртующему тону, — можешь потанцевать со мной из жалости.

— Ох, какая фраза. Имеет успех с поклонницами?

— Это ты мне скажи.

Он улыбается, и мы стоим слишком близко. Настоящий Мэт — тот, который справляется с горем, тот, от которого я не могу отвести глаз — уже ушёл. И без него ситуация не очень приятная.

— Поклонница? Только в твоих мечтах.

— Действительно, — подмигивая, говорит он.

В воде я кладу руку себе на пояс и, чтобы его успокоить, говорю:

— Прекрати подмигивать. Со мной это не проканает.

Довольный собой, Мэт смеётся.

— Хорошо, хорошо, прости. Друзья?

Он протягивает руку, и я пожимаю её, хоть и сомневаюсь.

— Друзья.

Но он не отпускает мою ладонь, только сжимает её крепче. До того как я понимаю, что происходит, он ныряет под воду, таща меня с собой.

— Мэт! — кричу я, но уже слишком поздно. На несколько секунд я погружаюсь с головой под воду, после чего Мэт вытаскивает меня. Мне следует разозлиться, но с волос Мэта тоже стекает вода, и он смеётся так сильно, что я не могу устоять. Откинув голову назад, смеюсь под треск фейерверков настоящим неподдельным смехом.

Но это ещё не вершина. Ни эта сцена на озере, ни поездка домой в насквозь мокрой одежде. И не тогда, когда мы идём через лобби отеля по мраморному полу. И нет, не тогда, пока мы в тишине едем в лифте.

Двери лифта открываются на этаже Мэта. Он поворачивается ко мне, подойдя очень близко. Моё сердце начинает трястись в рёбрах, оно бьётся там, словно пойманная птица.

Наклоняясь, Мэт говорит:

— Сегодняшний день был отличным. Мне... мне он был нужен. Спасибо.

Это маленькое признание открывает настоящего Мэта — не такого бесшабашного, каким он пытается казаться. Он быстро целует меня в щёку, и в тот момент, когда я ощущаю его руку на моей талии, его щеку возле моей щеки — я вижу между нами голубые и зелёные искры. И когда я смотрю, как Мэт уходит, в мире взрываются все-все фейерверки.

Глава 13. Мобил

В Алабаме гримёрка Ди выкрашена в тёмно-голубой цвет и оснащена мягкими диванчиками. Её причёска и макияж в полном порядке, Ди сегодня собралась раньше обычного — для того, чтобы встретиться с победительницами конкурса на радио. Подобный конкурс проводят довольно часто, и Ди обычно общается с победителями за кулисами. Однако её нынешняя гримёрка, по сути, состоит из трёх больших комнат, и Ди выпроводила стилиста и визажиста, чтобы пообщаться с победительницами в приватной обстановке.

Победительницы — девочки двенадцати или тринадцати лет — смущаются в присутствии Ди. Одна выглядит так, будто вот-вот расплачется, а другая почти падает в обморок, когда Мэт её обнимает. Он так мило ведёт себя с маленькими поклонницами. Я сижу на диване и умиляюсь, а Мэт и Ди здороваются с девочками.

— Итак, — говорит Ди, садясь на диванчик и принимая расслабленную позу. — В каком вы классе?

— В седьмом, — отвечают девочки одновременно.

Даже ободряющая улыбка Ди не помогает им расслабиться.

— И как школа?

Одна говорит «хорошо», другая — «нормально». Они обе сидят идеально ровно, будто всё, чему их учили мамы, должно быть использовано в присутствии Лайлы Монтгомери.

— Правда? — Ди наклоняет голову. — Я когда-то ненавидела среднюю школу. Там все девчонки были злыми, и у меня был только один друг — Рейган.

Девочки оборачиваются ко мне, и я машу им рукой.

Одна из девочек неуверенно произносит:

— Ну, в школе есть одна девочка, которая постоянно меня задирает.

— Да уж, такие девочки есть везде, — признаёт Ди.

Девочка хочет сказать что-то ещё, но вместо этого бросает долгий взгляд на Мэта. Я понимаю. Они не хотят говорить об этом в присутствии парня. И, может быть, в моём присутствии тоже.

Я поднимаюсь и говорю Мэту:

— Пойдём выпьем колы.

Он наклоняет голову в мою сторону с шаловливой улыбкой.

— Ты приглашаешь меня на свидание?

Не стоило шутить так в присутствии поклонниц, но Ди смеётся:

— Тише, вы двое.

Сверля Мэта взглядом, я решаю ничего ему не говорить. Поднимаюсь со стула и жестом предлагаю ему присоединиться. Мэт идёт за мной к маленькой кухоньке в соседней комнате, и, когда нас становится невозможно услышать, поворачиваюсь к нему.

— Я хотела оставить их наедине.

— Или… — Он смотрит на меня. — Ты хотела остаться наедине со мной.

— Вот уж нет.

Всю прошлую неделю я вела себя очень хорошо, решительно избегая разговоров или прикосновений к Мэту. Он же, наоборот, ведёт себя ужасно, отпуская в мою сторону шуточки с подтекстом только для того, чтобы потешить себя. Это утомительно.

Я открываю дверцу холодильника, выбирая напиток. Мэт опирается на стену напротив, наблюдая за каждым моим движением. После долгой паузы, он, колеблясь, говорит:

— Эй… ты же знаешь, что я просто подшучиваю над тобой, да? Когда говорю подобное?

— Ага, — отвечаю я, беря банку кока-колы. Затем перевожу взгляд на Мэта. — Хочешь?

— Не-а.

Он проводит пальцами по волосам, и я уверена, что он покончил с флиртом. Таким Мэта мы видим редко. Я не поддаюсь на звёздные штучки Мэта Финча, но не могу противостоять парню, который сделал татуировку в честь своей мамы. Парню, который не может говорить про эту татуировку без дрожи в голосе.

Когда Мэт поднимает на меня взгляд, он выглядит мирно. Ухмылка исчезла с его лица, а голос звучит так, будто он оправдывается.

— Я хороший парень, ты же знаешь.

— И скромный.

Откручивая крышку с бутылки, я опираюсь на стойку, пытаясь выглядеть как обычно.

— Это действительно так. — Оглядывая меня, Мэт немного наклоняет голову. — Мне просто нравится щекотать тебе нервы.

— Не тешь себя понапрасну. Ничего ты не щекочешь.

Мы стоим друг напротив друга, смотря глаза в глаза, и я скрещиваю руки на груди. Это отчасти рефлекс — непроизвольное желание защититься, но отчасти я делаю это чтобы показать декольте. Ну а что? Ему можно щекотать мои нервы, а мне нельзя?

— Сегодня я буду петь новую песню. Думаю, тебе понравится.

— Новая песня?

Я вглядываюсь в его лицо и чувствую себя почти преданной, потому что он не упоминал о том, что у него снова получается писать песни. Я не знаю, почему меня это должно касаться, но мне хочется, чтобы касалось. — Уже вторая песня с тех пор, как ты присоединился к туру. Писательская порча прошла?

— На самом деле, с того момента я написал не только эти песни. Поэтому да, прошла.

— Вот и хорошо.

Я не хотела, чтобы это прозвучало неуважительно. Именно это и имела в виду: вот и хорошо. Но тон моего голоса по умолчанию отдаёт сарказмом, поэтому эта фраза звучит так, будто я умничаю.

— Эй, — снова защищаясь, говорит Мэт. — Писать песни тяжело.

— Я знаю. — Прекрасно, теперь я чувствую себя виноватой. — Я видела, как Ди работает.

— Она безумно талантлива, — произносит он.

Казанова Мэт взял перерыв и перестал за мной ухлёстывать, и сейчас мы просто друзья, которые зависают вместе. Я ощущаю тонкие изменения в настроении разговора, теперь мы говорим по-настоящему.

— Её умение превращать боль от разбитого сердца во что-то необычное и личное просто впечатляет.

Я сразу вспоминаю его песню «Человек», которую слушала до того, как мы познакомились.

— Ты тоже так умеешь. — Боже. Я не хотела это говорить.

— Правда?

Он выгибает бровь. Ему не нужно знать, что через моё сердце проходят струны, на которых он так виртуозно играет.

— Ну, я думаю, да.

Я делаю большой глоток колы, растягивая время, потому что мне нечего сказать.

Он передёргивает плечами.

— Я не понимаю, как ты это пьёшь.

Я глотаю.

— Прости?

— Кола такая тягучая, сладкая и пузыристая. Фу-у.

— Ты шутишь надо мной, да? — оглядывая его, спрашиваю я. — Потому что мне кажется, что тебя не пустят южнее линии Мэйсона-Диксона[7], если ты не любишь колу.

— Клянусь, — говорит он, смеясь над моим замечанием. — Я терпеть её не могу.

— Уфф. — Я поворачиваюсь к стойке, чтобы взять крышку от бутылки. — Ты мне нравишься намного меньше, чем я думала.

— Правда?

Он кладёт руки на стойку по обе стороны от меня. Я разворачиваюсь и оказываюсь в кольце его рук. Мэт подвигается ближе ко мне, приближая свои губы к моим. Откуда-то я знаю, что сейчас он не шутит. Нет, всё дело в нас — мы два оголённых провода, которым достаточно только соприкоснуться, чтобы полетели искры.

— Нам нельзя, — шепчу я.

Мгновение он не движется. Затем произносит охрипшим голосом:

— Это из-за того, что в соседней комнате люди или потому, что я нравлюсь тебе намного меньше, чем ты думала?

— По обеим причинам, — отвечаю я, пролезая под его рукой, чтобы не допустить продолжения.

Противясь самой себе, я оглядываюсь на него, уходя. Он по-прежнему опирается на стойку, а место, где стояла я, пустует. Когда Мэт смотрит на меня, волосы падают ему на лоб, и я жуть как хочу их поправить. По крайней мере, я хотела это сделать, но всё меняется, как он ухмыляется мне, будто точно знает, о чём я думаю.

— Перестань, — грозя ему пальцем, шикаю я.

Улыбаясь, он качает головой. Я выхожу из кухни, пытаясь скрыть своё возбуждение. Прежде чем войти в комнату к Ди, я прислушиваюсь, чтобы быть уверенной в том, что не прерываю их.

— Мэт и правда твой парень? — слышу я вопрос одной из девочек.

Я уверена, что Ди сейчас улыбается, уходя от прямого ответа.

— Знаете, парни и близко не так важны, как друзья. Парни появляются и исчезают, а друзья будут с вами всегда. Вот что важнее всего.

Сейчас как раз самое время для моего появления, и я захожу в гримёрку. Улыбаясь, говорю:

— Что, рассказываешь им о том, насколько я важнее Мэта?

Она смеётся.

— Типа того.

— Это правда, — говорю я девочкам. — Я намного лучше него.

Мэт драматически вздыхает, когда заходит в комнату вслед за мной. Я падаю на свой излюбленный диван, ставя напиток рядом. Ди вскоре завершает разговор. Девочки обнимают её, всё ещё цепляясь за VIP-пропуска, и когда за ними закрывается дверь, мы слышим, как они пищат от радости. Они на всю жизнь запомнят этот вечер — встречу с Лайлой Монтгомери. Вечер, когда Лайла Монтгомери давала им советы.

Мы слышим стук в дверь, и Ди кричит: «Входите!». Это Пич, она зовёт Мэта на сцену. Когда он идёт к двери, я бесстыдно смотрю на него. Пофигу. Ничего не могу с этим поделать. Хотя он и может быть надоедливым, но всё же он рождён для этой пары джинсов «Левис». Он оборачивается, будто чувствует мой взгляд, и ухмыляется, ловя меня с поличным.

Ди тоже ухмыляется, носком легонько касаясь моей ноги.

— Что? — спрашиваю я.

— Я думаю, мой лже-парень запал на тебя.

— Точно нет.

Её улыбка становится шире, будто моё отрицание всё доказывает.

— Тогда что это было? К тому же, я много раз видела, как он на тебя смотрит. Хотя я могла бы обидеться, ведь у нас лже-отношения.

— Это не значит, что я ему нравлюсь. Это значит, что мой бюстгальтер стоит своих денег.

Ди по-прежнему смотрит на меня. Я обдумываю, как бы мне уйти из комнаты и избежать расспросов. Такое ощущение, будто она сейчас посадит меня перед лампой для допроса.

— Тогда почему я только что видела, как ты пожирала его глазами?

Посылая ей мою самую милую улыбку, я отвечаю:

— Потому что его джинсы тоже стоят своей цены.

— Ох, — произносит Ди с сомнением. — Знаешь, я не против, если вы будете встречаться. Вообще-то, мне бы этого хотелось. Всё что угодно, лишь бы избавиться от сексуального напряжения.

Меня тяжело смутить, но Ди это почти удалось. Клянусь, я почти краснею. Это Мэт виноват в том, что ведёт себя так очевидно.

— Боже, Ди.

— Серьёзно. — Она смотрит на меня, пытаясь выглядеть серьёзно. — После Джексона между вами повисло напряжение.

Скривившись, я говорю:

— Нет, неправда. Между нами ничего нет. Он просто прикалывается надо мной, а я над ним. Это всего лишь игра. Тебе не стоит волноваться.

— А зачем мне волноваться?

— Потому что вся Америка считает, что вы встречаетесь. И люди говорят об этом вместо… ну, ты знаешь.

Всё началось из-за этого фото-скандала. Джимми. Мне не следовало об этом говорить. Команда Ди заставила крупные сайты удалить тот снимок, потому что она несовершеннолетняя, но интернет есть интернет. Однако, Ди не смущена тем, что я это упомянула.

— Я знаю, что ты будешь осторожна. Кроме того, Лисса заставит меня и Мэта «расстаться» после тура, так что сомневаюсь, что она волнуется по этому поводу.

— Это так мило с твоей стороны. — Поправочка: Лисса волнуется по этому поводу. Она выколет мне глаза. — Но мне это не интересно.

Ди хмурится, выглядя почти обижено.

— Почему нет? Что там может не нравиться? Он милый, умный, смешной...

— Знаю. — Поверь, знаю. — Но Ди, подумай, просто вспомни тех парней, с которыми я встречалась и как себя с ними вела.

Она молчит, вспоминая Венса Келли — моего первого парня, которого я бросила сразу же, как началась старшая школа, потом Итана Вайлдера, которому я изменяла несколько недель перед расставанием. Только недавно я задумалась над тем, как ужасно повела себя с Итаном. Я даже извинилась перед ним, до того как отправилась в тур. Он принял извинения и повёл себя мило, но от этого мне лучше не стало. Я бы хотела вернуть всё назад и исправить.

— Да, — наконец произносит Ди. — Я понимаю, о чём ты говоришь. Но я думаю, что...

Она замолкает, но я знаю, что она хочет сказать: сейчас всё будет по-другому, потому что я другая. Последние три месяца я обдумывала то, как моё поведение влияет на других людей. Я думала о тех, кого люблю — Ди, папу, семью Ди. Теперь я смотрю на всё с другой точки зрения.

— Я знаю, — говорю я. — Но после всего, что случилось...

Ди кладёт руку мне на колено.

— Не все парни такие же, как Блейк. Тебе нужно это понять, не так ли?

— Разумеется, я понимаю.

Взгляд Ди смягчается.

— Я просто хочу, чтобы ты была счастлива.

— Я счастлива, правда. Чаще всего. — В такие редкие моменты я признаю правду. — Но мои раны ещё свежи, Ди. И я не могу рваться в бой, пока они кровоточат.

У Ди есть и свои шрамы. По крайней мере, один. Иногда я представляю, что в её сердце есть дыра в форме подковы, куда сможет поместиться только Джимми. Она должна понимать, почему я держу с Мэтом дистанцию, почему у меня такое чувство, будто кусочки сердца скрепляет только скотч. И не нужно прилагать много усилий, чтобы оно опять сломалось — один удар, и всё начнётся сначала. И я опять буду на земле, собирать себя по крупицам.

Я ночевала у Ди всю неделю после того, как Блейк меня ударил. Мне хотелось плакать, но слёз не было. Все мои чувства будто очерствели. До этого я думала, что всё решила. Думала, что смогу ходить на вечеринки, как и любой старшеклассник. И теперь, когда буквально вылетела из той жизни, поняла, что у меня так мало того, о чём действительно нужно заботиться: один родитель, один друг, одно хобби. И я вцепилась во всё это, в Ди, в папу, в фотосъёмки. И мне нужно заполнить все эти пустые клеточки, когда я вернусь домой в августе.

Ди улыбается, касаясь пальцем кулона.

— Знаешь что? Я думаю, что самый смелый поступок на свете, который только может быть — это бежать навстречу своей любви, даже зная, что потом будет больно.

— Ничего себе, — говорю я, вытягивая руку. — Кто сказал слово «любовь»?

Смеясь, Ди отвечает:

Ї Я пишу песни. Поэтому всегда говорю «любовь».

Это часть характера Ди, каждый поцелуй, вспышка симпатии — для неё это всё любовь. Для моей подруги каждый момент имеет бесконечные возможности.

— Часть меня хочет этого, — наконец признаюсь я. — Но я не могу.

Вот так: я не могу. Не могу поставить под удар карьеру Ди, не могу опустить свои стены, не могу… подойдёт любая метафора, изображающая, что я запорола всё по-полному.

— Ладно, — вставая, произносит Ди. — Я понимаю. И больше не буду об этом говорить.

— Спасибо. — Я тоже поднимаюсь.

— Ты хочешь пойти посмотреть на выступление Мэта?

— Это так ты не будешь больше об этом говорить?

Она берёт меня за руки.

— Я всегда смотрю его выступления. Ты об этом знаешь. И тоже их смотришь. Так что хватит быть такой чувствительной.

Из моей груди вырывается смех. Я чувствительная. Мы с Ди проходим за кулисами, отыскивая место, и некоторые члены команды, пропуская нас, отодвигаются. Ди прислоняется к стене, смотря на сцену. Мне нравится наблюдать за Мэтом, когда он стоит впереди музыкантов и двигается по сцене. В такие моменты я могу смотреть на него не вызывая подозрений. Он выглядит очень уверенно и кайфует от каждого момента. Это непередаваемо.

В первом ряду стоят несколько девчонок с такими вырезами на майках, что мой кажется просто монашеским. Честно, если бы Мэт посмотрел вниз, он бы увидел их пупки. У некоторых девушек нет ни тени самоуважения, и хотя они не могут меня видеть, я кривлюсь от отвращения. Факт: если бы мы с Мэтом были вместе, я бы поставила этих девушек на место.

— Хорошо, — говорит Мэт, перекрикивая аплодисменты. — Эта песня абсолютно новая. Мировая премьера. Первыми — кроме музыкантов и водителя моего автобуса — её услышат жители Алабамы. Она называется «Дай мне шанс».

Мелодия позитивная, с вкраплениями блюзовых мотивов — это что-то новое для Мэта. По крайней мере, я никогда не слышала его песен в таком стиле. Слушаю начало.

Твой характер горяч, как и ты,

И меня ты не замечаешь,

О тебе все мои мечты,

И верю, что ты обо мне мечтаешь.

А помнишь ту ночь у озера,

Ты сказала, не может быть «нас».

Ты ошиблась, моя королева,

Я готов на всё, если ты дашь мне шанс.

Тёплая волна приливает к моим щекам. Я чувствовала себя некомфортно, когда Ди начала говорить о Мэте. Но теперь у меня такое чувство, будто я голая перед всем классом — только это не класс. Это зал на тысячу мест. Естественно, эти люди не знают, что эта песня обо мне, но теперь они знают частичку моей жизни. Частичку, которая должна быть моей.

Ты хочешь услышать мольбы?

Так послушай меня сейчас.

Я, о гордости позабыв,

Опущусь на колени тотчас.

Я прошу, уступи мне, малышка,

И весь мир я тебе отдам.

Никогда не сдамся, глупышка.

Пока ты не дашь мне шанс.

Ди наклоняется ко мне и шепчет:

— Мы будем вести себя так, будто эта песня не о тебе?

— Заткнись, — шиплю я в ответ, но чувствую, как она улыбается позади меня.

Делай вид, что тебя не волную,

Избегай встреч со мной

И хватайся за мысль любую,

Надеясь, что ночью приснится другой.

Я скрещиваю руки на груди, покачиваясь на каблуках. Он должен был это сделать. Написать песню обо мне. Это так дёшево, будто он каждой девушке, с которой был, писал в подарок песню. Мэт продолжает петь, а я тем временем закипаю. Серьёзно? И эта песня должна была мне понравиться? Из моих ушей буквально валит пар, и я почти не слышу последних слов. Когда я возвращаюсь к реальности, он поёт припев:

Пока ты не дашь мне шанс.

Ну, малыш, всего один шанс.

Только шанс.

Я готов на всё, если ты дашь мне шанс.

Толпе песня понравилась, они хлопают и кричат от восторга, пока Мэт их благодарит, а музыканты начинают играть следующую песню.

— Что ж, — говорит Ди. — Это было... что-то.

Я только фыркаю.

— Мне нужно готовиться к выступлению. — Она касается моей руки. Ди выглядит сконфуженно, будто не может меня понять. — Увидимся после концерта?

— Да, да, — отмахиваясь, отвечаю я.

Я настолько зла, что забываю пожелать ей удачи. Стою не двигаясь, пока он заканчивает последнюю песню. Мэт уходит со сцены, и толпа взрывается в овациях.

Я сдерживалась всё лето. Решила держаться подальше от него, чтобы защитить нас обоих, и это было правильным решением. Но он продолжает переходить границу между нами. Я держалась подальше от него, для его же блага, а также для моего и Ди. Я послушала всю песню, так? А теперь Мэт Финч выслушает целую тираду от меня — за свою самоуверенность и неосторожность.

Мои каблуки стучат по полу коридора, пока я несусь в гримёрку Мэта. Охранник переводит взгляд от VIP-пропуска на моё лицо и не задерживает меня. Только бы попробовал.

Без стука я поворачиваю ручку и открываю дверь. Мэт стоит возле дивана, удивлённый тем, что я так врываюсь.

— Какого чёрта ты о себе возомнил? — спрашиваю, становясь в боевую позицию.

— Ух, ты, — говорит Мэт, поднимая руки, будто сдаваясь. — Чувствую, я сделал что-то неправильно.

— Не пытайся быть милым.

— Рейган, серьёзно. Что я сделал?

Он смотрит на меня как на сумасшедшую и подходит ближе, нежно кладя руку мне на плечо.

— Думаешь, можешь использовать меня как материал для песен? — Я уворачиваюсь от его руки.

Мэт замирает в удивлении.

— Что? Нет. Конечно нет.

— Ты стоишь на сцене и подрываешь ваши «отношения» с Ди, и для чего? Потому что тебе нравится меня бесить?

— Рейган, — говорит он серьёзно. — Прекрати. Я такого не делал.

— Тогда почему?

Он пожимает плечами.

— Я без понятия! Когда чувствую что-то — я пишу об этом песню. И делаю это просто так, без заранее продуманного плана.

Я не могу поверить, что он не понимает, как может повлиять на Ди вынос наших — чего бы там ни было — на публику.

— Боже, — вздыхает Мэт. — Большинству девушек бы понравилось, напиши я о них песню.

— Ну, я не большинство, — огрызаюсь я.

— Конечно нет, блин! — Он повышает голос. — Вот поэтому я и хочу, чтобы ты успокоилась и сходила со мной куда-нибудь.

— Сходила с тобой? — повторяю я злобно, показывая на дверь. — Куда, например? Нам нельзя выходить на публику, потому что ты должен встречаться с Ди. Мы можем быть только в нашем номере или в автобусе.

— Если ты настаиваешь, — говорит Мэт, пытаясь сгладить ситуацию.

— Я серьёзно. До конца тура остался месяц, а что потом? — спрашиваю я, чувствуя, что злюсь ещё больше, и кровь разгорячённой лавой бежит по моим венам. — Я просто девушка на лето, а потом мы разбежимся?

— Ого, — отвечает Мэт, отступая назад, будто мы зашли слишком далеко. — Это несправедливо.

— И знаешь что? Мне не нравится такой Мэт Финч! — Я взмахиваю руками, будто это доказывает мою точку зрения.

— Что это должно значить?

— Мне не нравится этот напыщенный рок-герой, который подмигивает мне и пишет эти милые песенки как фальшивый способ приударить за мной. А знаешь, кто мне нравится? Мой друг Мэт, который очень хорошо относится к Ди и у которого под этой оболочкой находится живая душа. Мне не нужен Мэт-звезда. Мне это не нужно. Моя жизнь уже испорчена, и мне нужна... реальность.

Я не знала, насколько это правда, пока сама не произнесла вслух. Я сама склеила себя по кусочкам. И не могу притворяться, будто не обожглась. Ди никогда не прячет боль от меня, и это нормально — чувствовать то, что я чувствую рядом с ней, без цензуры или стыда. Не хочу окружать себя людьми, которые прячут свою боль за ухмылкой и хвастовством.

— Ладно, — произносит Мэт тихо. Он смотрит прямо мне в лицо. — Я не знаю, что сказать.

Тяжело дыша, я отвечаю:

— Скажи мне правду. Или не говори ничего. И перестань писать обо мне песни.

Он глубоко вдыхает, готовясь ответить на мой выпад.

— Да. Хорошо. Тебе нужна честность? Мне девятнадцать, и моя успешная карьера уже успела закончиться. У меня абсолютно нет представления о том, чем я хочу заниматься в жизни. Моя группа распалась, и я написал пару песен, которых едва хватило на сольный альбом. А окончив школу, узнал, что у моей мамы рак. Теперь что?

Наступает тишина. Я молчу, и это его только поддевает. Он вскидывает руки, заводясь ещё больше.

— Она умерла через восемь месяцев после того, как ей поставили диагноз, и я посвятил каждую секунду этого времени ей, чтобы она чувствовала радость, а не страх или грусть. Возил её на химиотерапию, заставлял смеяться, пел для неё. Я отдавал ей всё, что у меня было, и когда её не стало, я стал пустым. Все эти месяцы я просто жил с папой, играл с маленьким племянником и смотрел кучу дерьмовых программ по телику. Мои братья и сестра живут своей жизнью, а у меня нет ни малейшего понятия о том, что я делаю. Так что прости меня за то, что я надеваю маску вместо того, чтобы всем рассказывать свою сопливую историю.

Я открываю рот, но он прерывает меня, делая шаг вперёд:

— И ещё одно. Если ты называешь мои песни милыми песенками, то это не значит, что в них нет честности. Эти миленькие песенки — мой способ борьбы со всем, о чём ты не даёшь мне сказать. Я вынужден быть с тобой каждый день, но вынужден молчать. Если бы я не выпускал свои эмоции хоть куда-нибудь, то сошёл бы с ума в одиночестве в своём тур-автобусе, думая о тебе. И ещё...

До того, как Мэт успевает закончить фразу, я закидываю руки ему на шею и касаюсь его губ своими губами. Он отзывается моментально, будто знал, что я так поступлю. Меня побеждает моя же наивность, но меня это только подстрекает. Мне не следовало этого делать, не следовало, но я в этом нуждаюсь. Мэт подхватывает меня на руки и движется вперёд, пока я не упираюсь спиной в кирпичную стену. Опускаю свои руки за его воротник, только чтобы прижать его ближе. Чувствую каждый мускул на его спине, и Мэт обнимает меня ещё сильнее. Мои мысли сейчас — это искры, и поцелуй, подобный этому, может заставить поверить, что это мы изобрели поцелуй. Здесь и сейчас. Что мы первые люди на земле, которые узнали, каково это — чувствовать губы другого человека на своих губах.

Когда Мэт отстраняется, мы оба тяжело дышим. Он так близко ко мне, и я знаю, что не должна, но разрешаю ему поцеловать меня ещё раз. В этот раз мы целуемся медленней, он проводит рукой по моей шее. Я использую свой последний защитный механизм, пытаюсь себя отговорить: «Рейган, это в самом деле хорошая идея?» Но когда чувствую его губы на своих, я не могу отвечать или даже думать. У меня крутится лишь одна мысль: «Рейган, у тебя проблемы».

В моей голове раздаётся вой сирены, и я кладу руки ему на грудь — отчасти, чтобы быть ближе, и отчасти, чтобы оттолкнуть его. Не уверена, что это сработает.

Он, должно быть, ощущает мою борьбу, потому что задаёт вопрос:

— Что случилось?

Я качаю головой, его губы почти касаются моих.

— Это ужасная идея.

Мэт улыбается, в полной уверенности поднимая брови. Его тёплые руки гладят моё лицо, и он заставляет меня посмотреть в его глаза цвета грозовых облаков.

— Тебе понравится. Вот увидишь.

Он говорит медленно и уверенно, и я хочу ему верить. Хочу спрятаться в его руках до тех пор, пока моя жизнь не придёт в норму. Мэт заправляет мои волосы за ухо, снова наклоняясь ко мне. Меня опять наполняет предчувствие, которое я обычно отрицаю. Однако сейчас я ставлю на кон всё, что имею, надеясь только на то, что Мэт окажется прав.

Глава 14. Из Ноксвилла в Нью-Йорк

— Так-так. — Я держу журнал так, будто читаю детям сказку. И хотя моя аудитория состоит только из Мэта и Ди, я всё равно разыгрываю спектакль, пока мы едем в Нью-Йорк. — Посмотрите на эту прекрасную пару.

На глянцевой странице журнала напечатаны фотографии звёзд с премии «Дикси мьюзик эвордс», которая была две недели назад. Такое ощущение, что прошло уже очень много лет с тех пор — странная прежняя жизнь, в которой я никогда не целовалась с Мэтом. На всю левую страницу разворота поместили фотографию Мэта и Ди. Мэт легко обнимает мою подругу за талию, и они позируют на камеру, такие сияющие и шикарные. Так странно видеть их так же, как их видит весь мир — парой. Кажется, я должна чувствовать ревность, но ничего такого со мной не происходит. Для меня это два разных парня — Мэт-звезда и Мэт, которого я целовала три дня назад. И каждый день после этого.

— Уф, — произносит Ди, кривляясь мне с дивана напротив. Мы едем в Нью-Йорк на ток-шоу, а потом на концерты по Восточному побережью. — Так странно видеть эти фото сейчас, когда вы, ребята… ну пофиг.

Мэт смеётся, очевидно, довольный тем, что мы с ним «ну пофиг». Он сидит на полу возле меня, прислонившись ко мне и настраивая гитару.

— Давайте посмотрим, что у нас здесь, — продолжаю я, бросая взгляд на текст. — Они говорят, что ты «очаровательная» и «талантливая от природы» исполнительница.

— Что ж, — отвечает Ди, — это мило.

— А ты, — продолжаю я, взглянув на Мэта, — «очаровательное дополнение к сцене кантри-музыки в комплекте с мальчишеской серьёзностью, которая осталась со времён „Финч Фор“».

— Чёрт, — склоняет голову Мэт. — Уже второй журналист называет меня мальчишкой.

— А что в этом такого? — спрашивает Ди.

Он поворачивается к ней.

— Мне девятнадцать. Я не мальчишка.

— Всё дело в твоих волосах, — говорю я, даже не поднимая взгляда от журнала.

— Что не так с моими волосами? — спрашивает Мэт.

— Всё в порядке. Но ты не менял причёску со времён «Финч Фор».

Он морщится.

— Наверное, да. Я не знаю.

— Да, — продолжает Ди. — У тебя та же причёска. Почти что неаккуратная.

— Неаккуратная?

— Да. — Я показываю на его виски. — Тут волосы уже начали завиваться. Выглядишь…

Мы с Ди изучаем его лицо.

— …мальчишкой, — решает Ди.

Мы обе хихикаем, а Мэт таращит глаза, будто мы его предали.

— Ну вы и злые! Я выйду из автобуса на следующей остановке.

— Вряд ли, — замечаю я.

Он улыбается и обнимает мою ногу. Как только мы поцеловались, барьер между нами был разрушен. С тех пор Мэт без проблем находится возле меня. В любой момент, когда мы не на публике, его рука обнимает мою талию, руку, ногу, плечо, что угодно. И хотя я не хочу это признавать, у меня такое ощущение, будто мы знаем друг друга уже очень долго.

Наши глаза встречаются, и я улыбаюсь ему. Я не привыкла улыбаться, так что мне кажется это странным.

Внимание Ди возвращается к ноутбуку, она печатает ответы для интервью.

— Эмм, ох...

— Что? — спрашиваем мы с Мэтом одновременно.

— Только что написала Лисса. Она хочет поговорить по скайпу через пять минут… об этой фотографии.

Ди поворачивает компьютер к нам. На фотографии две улыбающиеся девушки, очевидно, студентки, их лица блестят от вспышки фотокамеры. Они милые, одеты повседневно, сидят в каком-то баре. И потом я замечаю. Позади них, слева, Мэт Финч разговаривает с брюнеткой, которая держит его за руку. Эта девушка — Ди в парике, в тот вечер, когда она случайно напилась.

— Это не к добру, — замечает Мэт.

— Лисса говорит, что это не так уж и плохо. Таблоиду понадобилось подтверждение, что это я. Они считают милым, что я настолько хотела посмотреть твоё выступление, что даже изменила имидж.

— Но... там ведь есть другие фото? — спрашиваю я. Ди кивает. — Ты не переживаешь об этом?

Она пожимает плечами.

— Я надеюсь, что фотографии не настолько плохи. Но тот вечер в прошлом. И я не могу его изменить.

Я не поверила её спокойствию. Мы подъезжаем к остановке, и, хотя я планировала ехать с Мэтом всю оставшуюся дорогу, решительно обращаюсь к нему:

— Дашь нам минутку?

— Конечно, — отвечает он и выходит из автобуса.

— Я поеду с тобой, — тут же сообщаю я Ди.

— Рейган. — Ди смотрит на меня поверх ноутбука. — Я в порядке. Поговорю с Терри и Лиссой, и мы всё решим. Я знала, что такое может случиться.

— Но…

— Правда, — повторяет она. — Всё хорошо.

— Ты напишешь мне, если тебе что-нибудь понадобится? — Не хочу быть той, кто бросает свою подругу, чтобы позависать с парнем. Я не такая.

— Рейган, выходи из автобуса. Немедленно, — решительно заявляет Ди, бросая в меня подушкой. — Сейчас лето. По крайней мере, одна из нас должна целоваться с симпатичным парнем.

— Хорошо, договорились. Увидимся в Нью-Йорке. Передавай Лиссе привет.

Шагая к автобусу Мэта, чувствую себя странно. Я поехала в тур, чтобы провести время с подругой, а не сбегать к парню при первой же возможности. Или, может быть, просто потрясена тем, что действительно хочу быть с Мэтом каждую секунду. Я уже почти чувствую себя на крючке.

Этот путь к автобусу Мэта смахивает на проход по «Аллее позора», с той лишь разницей, что я не покидаю чью-то кровать. А иду прямо к ней. Водитель Мэта докуривает сигарету и, заметив меня, приветственно кивает. Я хочу забрать у него сигарету и докурить самой. Но вместо этого глубоко вдыхаю сигаретный дым.

Войдя внутрь, даже не успеваю оглядеться, как одна рука Мэта обнимает меня за талию, а вторая захлопывает дверь автобуса. Когда его руки прикасаются ко мне, чувствую лёгкий разряд тока. Мэт целует меня ещё до того, как дверь захлопывается, и я обнимаю его за шею, притягивая к себе. Я бы целовалась с ним всю дорогу к Нью-Йорку, но секунду спустя он отстраняется.

— Прости, но мне это было нужно, — выдыхая, произносит Мэт. Он прислоняется к стене и делает вид, что хрустит пальцами, будто только что занимался тяжёлой работой. — Эти секретные отношения меня просто убивают.

Я поднимаю бровь.

— Мы встречаемся только четыре дня.

— Знаю. Но секреты выматывают.

— Прятаться ото всех — это разве не весело?

— Нет. — Он проводит пальцами по моим волосам, потом обнимает меня. — Я бы хотел, чтобы все знали.

— Хммм. — Я прищуриваюсь. — Мы правда встречаемся? Разве мы не должны ходить на свидания?

Он копирует выражение моего лица.

— Тебе нравится играть со мной, да?

Я пожимаю плечами. И чтобы поддеть его ещё больше, вырываюсь из кольца его рук и прохожу в салон автобуса. Мэт открывает дверь, чтобы водитель тоже смог войти внутрь.

Я уже была в автобусе Мэта, спустя всего несколько дней после того, как он присоединился к туру. Тогда весь беспорядок был сосредоточен в передней части автобуса: наполовину распакованный чемодан, DVD-диски, электрогитара.

Теперь два передних дивана выглядят так, как будто тут никто не живёт, что, думаю, логично. Этот автобус слишком огромен для одного человека, и Мэт, вероятней всего, предпочитает жить в задней части автобуса.

Когда я направляюсь в часть салона, где стоит кровать, Мэт спохватывается:

— Ох, конечно. Чувствуй себя как дома.

Я смотрю на него через плечо и ничего не говорю. Мне и не нужно. Мой «я делаю всё что хочу» взгляд невозможно не понять.

— Эй, — приветствует водителя Мэт.

Продолжая свой путь, я слышу, как водитель заводит двигатель и говорит:

— В Нью-Йорк, друзья! Прибудем часа через три.

Кровать Мэта аккуратно заправлена, что веселит меня, а его гитара лежит на одной стороне кровати так, будто ждёт, что ночью её будут обнимать. Обстановка в автобусе Мэта совсем не такая, как у Ди. Г-образный кожаный диван занимает правую сторону и половину задней части комнаты. Слева расположена раскладная кровать Мэта. Я бросаю сумку на пол и расчищаю себе место на диване. Взяв свитер и тетрадь, аккуратно складываю их и кладу на пол возле двух тяжёлых на вид гантелей.

Мэт усаживается на кровать, прямо напротив меня. Я вытягиваю ноги, но в основном только для того, чтобы не пересесть на кровать к Мэту. Замечаю несколько фотографий на стене. На первой — Мэт с красивой взрослой женщиной. Они сидят на скамейке, Мэт обнимает её за талию, а она положила голову ему на плечо. Он очень похож на неё, такие же каштановые волосы и серо-голубые глаза. Его мама. На меня вдруг накатывает сочувствие к Мэту.

На следующем фото изображён Мэт со своими братьями и сёстрами. Старший, Тайлер Финч, держит новорождённого малыша, завёрнутого в пелёнки, и все они выглядят взволнованными и уставшими. На третьем фото Мэт с симпатичной девушкой, его лучшей подругой Корин. Они чётко уместились в кадре, тесно прижавшись друг к другу. Мэт выглядит по-настоящему счастливым. У Корин много веснушек на щеках и переносице. Она выглядит… удобной. И дружелюбной. Как кукла-маппет.

Как будто чувствуя моё неодобрение по отношению к его подруге, Мэт касается своей ногой моей.

— Итак, — говорит он, — ты очень часто носишь высокие каблуки. С чем это связано?

— С ними моя задница выглядит просто чудесно.

Я не могу не умилиться ямочкам на его щеках, которые появились после моего ответа.

— Ты всегда их носишь?

Я киваю. Есть что-то такое в туфлях на каблуках, что заставляет меня чувствовать себя более уверенной. Более важной. Когда я иду по школьным коридорам, то отчётливый стук каблуков заставляет всех оборачиваться, объявляя о моём прибытии или уходе. Мэт всё ещё смотрит на меня, будто сейчас моя очередь что-то сказать.

— Я предпочитаю быть одного роста с людьми.

— Ага. — Как будто что-то в его голове щёлкнуло, и он, наконец, начал меня понимать. Хотя я уверена, что это не так. — Выравнивание игрового поля.

— Что-то вроде того.

— Но если ты всегда носить каблуки, значит, всегда ожидаешь боя.

Я показываю пальцем на ближайшее фото, пытаясь сменить тему.

— Кто это?

— Мой племянник, Ной. — Лицо Мэта выражает гордость, как будто он лично способствовал рождению ребёнка. — Родился двадцать первого апреля этого года.

Оглянувшись на фото, я рассматриваю крошечное красное лицо Ноя. Мне не особенно нравятся младенцы. Я не воркую над ними и не хочу брать их на руки, потому что нужно слишком много думать о том, как держать их шаткие маленькие головы и молиться, чтобы они не срыгнули на тебя. Возможно, это единственное, что у меня есть общего с моей мачехой. Когда в общественных местах начинает кричать ребёнок, большинство женщин оттопыривают нижнюю губу и говорят: «Ой, кто-то грустит». Бренда же крепко закрывает глаза, будто воображает себе тихое место без детей. И я вместе с ней.

Тем не менее, я говорю:

— Он милый.

Мэт выглядит так, будто его позабавили мои слова.

— Он и правда милый, но на этой фотографии он выглядит, как и любой другой новорождённый. Вот.

Он наклоняется ко мне, касаясь экрана своего телефона. Когда Мэт поворачивает его в мою сторону, я вижу фотографию ребёнка с пухлыми щёчками и большой радостной улыбкой. Должна признать, радости этого ребёнка достаточно, чтобы заставить меня улыбнуться.

— Наверное, трудно быть на гастролях, когда он только родился.

— Намного сложнее, чем я думал, — признаётся Мэт, опираясь на кровать. — Мой брат и его жена отправляют много фотографий, но ещё хуже, когда их присылает мой другой брат, Джо. Он, безусловно, лучший дядя.

— Твоя семья придёт на концерт?

— Да. В Нэшвилле и, возможно, на некоторые другие. Мой папа будет в Чикаго и, может быть, Джо с женой, и Корин. Керри проводит лето в Великобритании, так что, скорее всего, её не будет.

— Твой отец живёт в Чикаго?

Он кивает.

— Мы выросли там. Тайлер и Джо женились на девушках, с которыми познакомились, пока мы жили в Нэшвилле. И поэтому они остались там. У Кэрри есть квартира в Нью-Йорке, но она часто бывает с папой, в Чикаго.

— Я родилась в Чикаго. Жила там до восьми лет.

— Правда?

Мэт, кажется, озадачен, как будто пытается представить меня одетой в футболку «Чикаго Кабс»[8] с куском чикагской пиццы в руках, стоящей перед башней Хэнкока.

— Я знал, что ты родилась не в Теннеси.

— Конечно, не там. У меня нет южного протяжного акцента, и я уверена на сто процентов, что у меня не южная манера поведения. Где вы, ребята, жили, когда пели в «Финч Фор»?

— В Чикаго, когда могли. Но у нас была квартира в Лос-Анджелесе и одна в Нэшвилле. Я жил в Нэшвилле до… — Мэт останавливает себя на полуслове, будто забыв, что я уже знаю. — Я жил в Нэшвилле в течение нескольких месяцев, пока не переехал домой, чтобы помогать маме.

Глаза Мэта тускнеют на мгновение, словно их застилают воспоминания. Я представляю, как он долго едет домой, где следующие несколько месяцев проведёт, считая дни до прощания. Мысль об этом заставляет меня захотеть пересесть к Мэту на кровать, чтобы обнять его. Сочувствие не в моём стиле, но его боль ощущается как моя собственная.

— Ладно, — наконец говорит он. — Моя очередь.

— Твоя очередь?

— Моя очередь задать тебе вопрос.

— Это игра? Я думала, мы просто разговариваем.

— Ну, с тобой я чувствую, что это и то, и другое.

Достаточно честно.

— Как ты познакомилась с Ди?

Образ восьмилетней Ди появляется в моей голове — пышные волосы и застенчивая улыбка на полных щеках.

— Я не знаю. Я имею в виду, я не помню точно момент или день. Мы учились в одном классе. Я была новенькой, и она подружилась со мной.

Мэт улыбается.

— Хм. Она рассказывала мне другое.

— Что?

Я провожу левой рукой по свитеру, который до этого положила на пол. Он мягкий и изношенный, но я уверена, что он пахнет мылом, как и Мэт. Вдруг у меня появляется острое желание надеть его, свернуться калачиком, и пусть огромные рукава поглотят меня.

— Она говорит, что это ты подружилась с ней. Что ты была крутой новенькой, и что до тебя никто другой в классе с ней не говорил.

По какой-то причине я вздрогнула, вспомнив, что Мэт дружил с Ди задолго до того, как познакомился со мной.

— Что ещё ты знал, прежде чем встретил меня?

Он в восторге от моего любопытства.

— Что Ди любит тебя и во многом на тебя полагается. Вот и всё, на самом деле. А что ты знаешь обо мне?

Моя память возвращается в тот вечер до знакомства с Мэтом, когда я впервые услышала песню «Человек». Я почти готова сказать: «Я знала, что ты понимаешь боль так, как мало кто из наших ровесников. Знала, что Ди тебе доверяет, и тоже хотела тебе доверять. Хотя понятия не имела, что ты чертовски сексуальный, смешной и непредсказуемый».

Я сглатываю.

— Что ты был милашкой, когда я была в восьмом классе.

Он усмехается, проводя рукой по волосам.

— Перестань поправлять волосы. Они хорошо лежат. По-мальчишески мило.

— О, ты думаешь, что это смешно?

Прежде чем я могу предвидеть его движение, он хватает меня за ноги и тянет к себе. Я смеюсь, а Мэт пользуется возможностью и начинает меня щекотать.

— Хватит, — визжу я, отмахиваясь от него, но, тем не менее, смеясь.

Нет ничего хуже щекотки, я совершенно перестаю себя контролировать.

Мэт выпускает меня, и мы оба лежим на его одеяле. Я кладу голову на подушку, а он смотрит прямо на меня. Задние стёкла в автобусе затемнены, чтобы не пропускать закатное солнце. Это самое идеальное освещение для фотографий — мягкий бархатный свет. С ним можно не бояться, что засветишь снимок.

Это не первый раз, когда Мэт почти рассеянно запускает пальцы в мои волосы. Обычно я отшатываюсь от таких прикосновений, но сейчас мне это нравится. Его пальцы скользят по моим волосам, будто он прикасается к гитарным струнам, словно я что-то заветное. Смотрю на него, в его глаза цвета солёных озёр и на его мужественное лицо. Я многого ждала от этих гастролей — надеялась сбежать, проехать много километров и начать всё сначала. И до сих пор понятия не имею, как привести в порядок свою собственную жизнь. Но знаю, что Мэт Финч заставляет меня всё чувствовать. Вместо того, чтобы подавлять в себе чувства всеми возможными способами, я хочу чувствовать всё. Хочу чувствовать его прикосновения и запах, слышать звук его голоса. Хочу чувствовать это опьянение и головокружение, которые появляются, когда он скользит пальцем по моей нижней губе, а глаза застывают на моих губах.

Мэт склоняется надо мной, чтобы подарить глубокий поцелуй, который выбивает из моих лёгких весь воздух. Последние несколько лет моя жизнь неслась как бешеная. Были ночные вечеринки и красные пластиковые стаканчики, неистовые раздевания, слишком быстрые, чтобы остановиться и подумать. Я жила на максимальной скорости просто для того, чтобы чувствовать себя более живой. Потратила половину лета, чтобы оказаться здесь, в этом автобусе, на этой кровати. А теперь ощущаю руку Мэта в своих волосах и не могу поверить, что никогда раньше не задумывалась, насколько прекрасно чувствовать это ускорение.

Глава 15. Нью-Йорк

— Именно вас я и искала, — говорю я, заглядывая в коробку, в которой лежит пока что единственная моя покупка из Нью-Йорка — пара чёрных замшевых ботильонов на высоком каблуке. Достаю один из коробки и надеваю его, восхищаясь тем, как он сидит на моей ноге. Я думала, что эти ботильоны просто плод моего воображения, но нет, вот они. Точно такие, как я себе их представляла, когда они стояли в торговом ряду напротив студии, в которой Ди сегодня будет сниматься для телешоу. Я надеваю второй ботильон и ставлю ноги рядом, любуясь. — Вы даже лучше, чем я себе представляла.

Мэт поднимает на меня глаза и произносит:

— Ты сошла с ума.

— Извини. — Я щёлкаю пальцами. — Ты не видишь, что у меня тут важный разговор?

Ди смеётся, сидя в гримёрке в кресле для макияжа.

— Мэт, не переживай. Я тоже ревную. Рейган любит свою обувь больше, чем лучшую подругу.

— Это смешно. — Я поднимаю глаза на Ди. Но потом перевожу взгляд обратно на свою новенькую обувь. — Я люблю вас одинаково.

Ди снова смеётся, что невыносимо раздражает её визажиста. Совершенно не улыбаясь, он стоит как истукан, держа в руках кисть. Когда Ди перестаёт улыбаться, он покрывает блеском её губы. На Ди мини-юбка в горошек из «Джей.Крю», рубашка с воротничком-стойкой и джинсовая куртка — идеальный летний образ, который так ей идёт.

Визажист сообщает, что он закончил с макияжем и начинает собирать свою косметичку. Как только он выходит из комнаты, я сажусь на диванчик рядом с Мэтом. Мы провели в Нью-Йорке уже два дня, мотаясь между прогулками по городу и интервью. Для меня это очень изнуряюще, но Ди говорит, что это ничто по сравнению с туром после выпуска альбома «Неделя на улице» в прошлом году. Пич тоже в городе, но у неё выходной, она вместе с музыкантами пошла посмотреть на мемориал 9/11[9] и статую Свободы.

Дверь открывается, и в проёме появляется голова Лиссы.

— Нам надо поговорить.

Мэт громко вздыхает. Лисса доставала его всё утро, заставляя появиться в студии вместе с Ди. Ди с Мэтом были против этого, но их противостояние с Лиссой на этом не закончилось.

— Я туда не пойду. Ты ведь знаешь, что Зои спросит про наши отношения, а мы не хотим лгать.

Лисса качает головой.

— Я не об этом. Мне только что сообщили о… довольно неприятной статье.

Мэт замолчал, а Ди моментально побледнела. Она садится возле меня, широко распахнув глаза.

Лисса продолжает:

— Думаю, нам следует обсудить стратегию перед началом шоу. Эту страницу должны напечатать в завтрашнем выпуске журнала.

Лисса поворачивает свой планшет к нам.

«Лайла Монтгомери беременна?» Это фотография в полный рост, сделанная вчера вечером. Ди выходит из магазина «Дисней», где покупала подарки своим братьям. Её животик слегка округлён, что стало следствием нашего плотного обеда в ресторане «Русская чайная» и затем порции шоколадного мороженого в «Серендипити». Господи, это даже могло быть последствием глубокого вздоха. Я наклоняюсь к Ди, и она хватает меня за руку.

Дальше ещё хуже. В статье обсуждают трёх возможных отцов этого возможного ребёнка. Номер один? Мэт Финч, и ещё одна вчерашняя фотография. Номер два — «парень-загадка», и фотография, где Ди обнимает симпатичного парня. Это её двоюродный брат Дэн, который приезжал на шоу в Ноксвилле три недели назад. Её брат.

Возможный отец номер три — Джимми. Трудно сказать, откуда эта фотография, но Джимми стоит возле блондинки, и он выглядит очень злым. Я бы тоже разозлилась, если бы меня сфотографировали возле Алексис Хэндерсон — чирлидерши из нашей школы. Мне тяжело смотреть на Ди. Заголовок гласит: «Джимми Коллиер, бывший парень Лайлы, уже известный по июньскому скандалу, на фотографии с новой девушкой. Но возможно ли, что старая страсть вспыхнула снова?»

— Они до сих пор преследуют Джимми? — тихо спрашивает Ди.

— Не постоянно. Я думаю, они специально отправили фотографа в Нэшвилл для новой фотографии.

Ди отворачивает планшет. С неё достаточно. Лисса продолжает:

— После того как мы снимем кусочек программы, нам нужно созвониться с Терри и хотя бы с кем-то из твоих родителей. Мы всё решим максимально быстро.

Ди кивает.

— И, конечно же, я хотела, чтобы вы говорили, что вы двое встречаетесь. Но теперь — на ваше усмотрение.

Это значит: «Ди, если люди подумают, что ты беременна от Мэта или спала с ним… то родители перестанут покупать своим детям-подросткам билеты на концерты».

Я чувствую, как Мэт смотрит на Ди.

— Я пойду с тобой на сьёмку программы.

— Ладно, — отвечает Ди. — Спасибо.

Она стала такой тихой, что даже Лиссу проняло.

— Лайла, всё в порядке?

— Да. Можно мне немного времени, чтобы прийти в себя?

— Конечно. Мэт, пойдём сделаем тебе причёску и подберём наряд.

Лисса поднимается с дивана. Мэт подчиняется, но сначала подходит к Ди.

— Мы справимся, Ди.

Та механически кивает, до сих пор держась за мою руку, будто это последняя соломинка, которая удерживает её на земле. Когда Мэт с Лиссой уходят, мы сидим тихо ещё некоторое время. Потом она отпускает мою руку и бежит к зеркалу.

— Ди, это глупейший слух, который они могли только выдумать. Никто не поверит…

— Не надо.

Ди закрывает глаза. Я поджимаю губы и наблюдаю, как она делает несколько глубоких вздохов, чтобы успокоиться. Но это не помогает. Её лицо ужасно покраснело, на виске пульсирует вена. Неожиданно она делает резкий взмах и сметает рукой всё со столика. Косметика с грохотом падает на пол. Лак для волос падает с характерным металлическим стуком и закатывается под стол.

— Это так несправедливо! — Голос Ди настолько резок, что у меня звенит в ушах. Она поворачивается и опрокидывает кресло. Я никогда не видела Ди такой обозлённой. Меня трясёт, и я понимаю, что успокоить этот маленький ураган сейчас практически невозможно. — Я же делаю всё правильно! Всё!

Потом она резко снимает джинсовый пиджак и начинает расстёгивать юбку.

— Что ты…?

— Я переодеваюсь во что-нибудь облегающее, чтобы люди увидели, что я не беременна. — Ди снимает юбку и бросает её на пол. Когда она перебирает одежду в шкафу, под её решительными движениями звенят, соприкасаясь, металлические вешалки. Наконец, она находит коралловое кружевное платье. Ди выглядит такой ранимой в бюстгальтере телесного цвета и в синтетическом нижнем белье.

— Ди, — тихо начинаю я, неуверенно делая шаг ей навстречу. — Тебе не обязательно туда идти. Не обязательно сниматься в шоу.

— Конечно, обязательно, Рейган, — огрызается подруга.

Мои брови невольно ползут вверх, я в шоке от тона, каким Ди разговаривает со мной. Но она либо не замечает этого, либо ей всё равно.

— Ты не представляешь, у тебя нет ни малейшего понятия, что стоит на кону. Как я выгляжу, что я говорю, как реагирую, пойду я туда или нет… всё это важно. Есть люди, работа которых зависит от того, облажаюсь я сегодня или нет.

Я наклоняюсь, чтобы коснуться ладони Ди, но она отдёргивает руку.

— Ди, я понимаю, я просто…

— Ты не понимаешь! — кричит в ответ Ди. Она размахивает коралловым платьем и сильно жестикулирует. — Никто не понимает! Я постоянно чувствую усталость, мне не дают выходной. Всё, что я делаю, постоянно обсуждают и критикуют. Нет, ты не знаешь. Ты можешь ходить везде и делать то, что тебе хочется, целоваться со своим новым парнем, а я узнаю о том, что Джимми встречается с новой девушкой из какой-то статейки. Это не нормально.

Вот она, настоящая проблема. Ей наплевать на слухи о беременности. Вся боль исходит от Джимми, как и всегда. Когда Ди пишет песни, он становится её суперсилой, но в реальной жизни — Джимми её ахиллесова пята. Он единственный, кто может её сломать. Я вижу, как Ди одним движением надевает платье.

— Ди, если его видели с Алексис Хэндерсон, это ещё не значит…

— Фу. Алексис Хэндерсон? — Ди поправляет эластичную ткань так, чтобы платье казалось немного длиннее. — Серьёзно, Джимми? Моя замена — Алексис Хэндерсон?

Ди никогда ничего плохого не говорила об Алексис. Когда все чирлидерши унижали меня, Алексис держалась в стороне. И Ди уважала её за это. Ди говорила, что та поступает мудро и по-взрослому. Конечно, легко испытывать симпатию к кому-то не из своего окружения. Но как только девушка приближается к твоему бывшему парню, у тебя только один инстинкт: уничтожить её.

Платье плотно облегает фигуру Ди. И хотя оно немного неуместно по стилю для телевизионной передачи, оно полностью опровергнет слухи о беременности. Не глядя на меня, Ди поворачивается к зеркалу, вытирает слёзы и ещё раз оправляет платье. Затем она аккуратно поправляет волосы и выпрямляется, осматривая себя. И только потом она кладёт руку на ручку двери, останавливаясь на секунду, глубоко вдыхает и выходит, оставляя меня одну.

Я не двигаюсь как минимум минуту после её ухода. Ди никогда не вела себя со мной таким образом, и я не знаю, что делать. Стоит ли мне выпускать Ди на площадку в таком состоянии? Следует ли мне догнать её? Или позвонить Джимми? Или Пич? Может быть, они с группой гуляют где-то неподалёку, и Пич сможет прибежать сюда и разрешить сложившуюся ситуацию. Я не смогу справиться со всем этим одна.

Когда я выхожу в коридор, перед глазами всё плывёт. Утром я видела кучу фотографий с ведущей Зои и огромным количеством знаменитостей, которые посещали это шоу, но теперь едва ли их замечаю. Каким-то чудом я нахожу Мэта. Он одет в блейзер, его волосы лежат в милом беспорядке, и прямо сейчас ассистент прикрепляет микрофон к его кофте. Ди стоит рядом с камерой неподалёку и слушает инструкции режиссёра.

— Всё очень плохо, — шепчу я. — Она очень расстроена.

Мэт вздыхает, и его лицо бледнеет.

— Я знаю, но ей нужно продержаться всего три минуты, а потом, после первой рекламы, они позовут меня.

Потом Мэт подходит ближе к моей подруге. Зои начинает говорить, рассказывая обо всех талантах Лайлы Монтгомери, и все зрители в аудитории поглядывают на вход, через который она должна войти. Мэт и Ди стоят спиной ко мне и плечом к плечу. Он берёт её за руку и что-то шепчет на ухо. В этот момент Зои громко называет имя Ди, и Мэт отпускает её руку. Уверенной и ровной походкой Ди проходит мимо ликующей толпы в зал.

Мне не хватает смелости смотреть на это всё вживую, поэтому я иду в гримёрку и смотрю передачу уже там. Ди выглядит радостно, её волосы красиво сочетаются с платьем нежно-кораллового цвета. Никто и не подозревает, какие раны она прячет. Если бы эти эмоциональные раны были физическими, то платье Ди было бы насквозь пропитано кровью.

Я пытаюсь взять контроль над ситуацией. Хоть кто-то должен это сделать. Поэтому пишу Джимми: «Пресс-атташе Ди только что рассказала нам, что в журнале появится статья о том, что Ди беременна и, возможно, ты отец ребенка. А ещё там фотография тебя с Алексис Хэндерсон, твоей „новой девушкой“».

Его ответ приходит мгновенно. «Ди в порядке? (Я НЕ встречаюсь с Алексис)».

Я некоторое время просто держу телефон в руках, сомневаясь. «Не очень. Но она старается быть сильной».

Джимми пишет: «Меня бесит то, что они придумали». И я не собираюсь отвечать. Он и так знает, что я тоже так думаю.

На экране я вижу, как Мэт выходит на площадку и машет рукой. Едва он садится рядом с Ди, она сразу расслабляется. И смотрит на него с благодарностью за то, что она там не одна. Для обычного зрителя это выглядит как влечение или даже любовь. Мэт переключает свою харизму на Зои.

— Я должна задать вопрос, — начинает Зои. — Всё лето ходят слухи, что вы двое встречаетесь. Но вы усердно их опровергаете.

— И это правда, — подтверждает Мэт. — Но Лайла — одна из моих лучших друзей.

Ди выглядит довольной.

— Согласна.

Зои понимает, что с этими вопросами она зайдёт в тупик. Тогда она спрашивает о постоянном символе Ди — кулоне в форме подковы. Ди выглядит расстроенной этим вопросом. Это напрямую касается Джимми, но Зои даже не понимает этого. Мэт кладёт руку на спинку дивана, как будто потягиваясь, но на самом деле напоминая Ди, что она не одна.

Ди мгновенно восстанавливает свою уверенность и отвечает:

— Я всегда говорю, что мой кулончик — это символ на удачу, но только часть из этого правда. Мне подарили его, когда в моей жизни было всё проще, и я ношу его как напоминание о том, что всё, что мне нужно — это моя семья, мои друзья и моя гитара. И я не хочу это потерять.

Мэт мягко улыбается Ди, и это вновь заставляет Зои спросить:

— Ребят, вы уверены, что не встречаетесь?

— На все сто, — твёрдо отвечает Ди.

— Значит, вы оба свободны?

— Я — да, — говорит Ди, толкая Мэта плечом.

— Ууу, — явно радуется Зои. — Мэт, я предчувствую новую сплетню!

— Ну что же… — рассеянно протягивает Мэт, улыбаясь.

Я не ожидала этого. Моё сердце бьётся так быстро, будто сейчас выскочит. Для его карьеры не очень хорошо быть в паре, но я всё равно хочу, чтобы он сказал это.

— Я… — начинает он, и я не могу предугадать, что он скажет дальше. «Одинок»? «Встречаюсь с кем-то»? «Я не знаю»?

— Поражён в самое сердце? — подсказывает Ди.

— Ой, замолчи, — со смехом, но явно застеснявшись, отвечает Мэт. — Но да.

— И я это подтверждаю, — поддакивает моя подруга.

Зои поднимает идеальную бровь.

— Итак, я сейчас узнаю про секретные отношения?

Тон Мэта остаётся дружелюбным, но спокойным:

— Это новые отношения. Я не хочу сглазить.

— Ну надо же, — качает головой Зои. — Какая загадочная счастливица.

Несмотря на весь этот хаос со статьёй и на то, что моя лучшая подруга накричала на меня, глупая улыбка появляется на моём лице. Что же этот парень со мной делает?

Улыбка не сползает с моих губ и тогда, когда они уже уходят за кулисы. Ди заходит в гримёрку немного раньше, чем я ожидала. Она устало опирается на дверь и шумно выдыхает. Подруга потратила всю свою энергию на то, чтобы оставаться спокойной во время съёмок.

— Мне стыдно за то, что я сказала тебе ранее. — Она качает головой, закрывая глаза.

Я смаргиваю.

— Всё в порядке.

— Нет, это не так, — не соглашается Ди.

Но я не уверена, имеет ли она в виду своё поведение или же ситуацию в таблоиде.

Ди сползает вниз по двери, пока не опускается на пол. Я поднимаюсь с дивана и сажусь рядом с ней, опираясь на дверь. Ожидаю, что она заплачет, но ничего подобного. Мне почти хочется, чтобы она заплакала, потому что её молчание убивает меня. Мне кажется, будто я смотрю боксёрский поединок, где один из бойцов получает последний удар — и он уже не отбивается. Просто падает.

Она вздыхает, выпрямляя ноги.

— Я не хочу жаловаться, потому что знаю, как мне повезло. Но, клянусь богом, иногда мне так хочется бросить всё, Рейган, и отправиться домой.

Пытаясь помочь ей, я признаюсь:

— Я отправила Джимми сообщение. Он не встречается с Алексис Хэндерсон.

— Мне следовало догадаться, — печально отвечает она. — Алексис Хэндерсон, фу.

— Он только хотел узнать, в порядке ли ты.

Ди фыркает.

— Ты рассказала ему о моей истерике?

— Я сказала, что тебе не просто, но ты стараешься быть сильной.

Она смотрит на свои колени.

— Он и так об этом знает.

Да, думаю, представляет.

— И всё равно, это не только из-за Джимми. Здесь всё вместе. — Ди вздыхает. — Ты знаешь, я даже иногда не узнаю себя. Смотрюсь в зеркало — одежда, волосы, макияж — и думаю: «Кто это?» Всё случилось так быстро, что я не успела опомниться, как всё поменялось.

Ди останавливается, чтобы передохнуть, и я бросаю на неё проницательный взгляд.

— Эй, под всей этой Лайлой ты всё та же Ди.

Она поджимает губы, но ещё не улыбается.

— Хочешь узнать кое-что, за что мне стыдно? — Ди проворачивает свою подковку между пальцами. — Я правда наивно думала о том, что мы с Джимми поженимся после школы. Как и мои родители.

— Я знаю.

Ди качает головой, она не удивлена тем, что я в курсе.

— Сейчас это кажется таким наивным и жалким, и я думаю, что именно из-за этого я не могу обрести баланс. Всё это так долго сидело в моей голове — свадьба с Джимми, покупка маленького домика со специальной оградой для собак. Я хотела, чтобы мои братья приходили к нам в гости, чтобы мы смотрели фильмы и ели еду из фастфуда. Теперь же моя жизнь так быстро меняется. Я пытаюсь понять, что делать со своей жизнью дальше, но у меня ничего не получается. Ничего.

Она смотрит на свои колени.

— Иногда я подумываю о том, чтобы вернуться в Нэшвилл, явиться к нему домой и высказать то, что накопилось во мне за всё это время. Это моя мечта, и сейчас я живу ею. Я не отступлюсь.

Даже я не могу поверить в то, что Ди и Джимми расстались. В моей голове они всё ещё пара. Я будто ребёнок, который отрицает то, что её родители развелись.

— Иногда я думаю о том, что больше никто, кроме Джимми, не полюбит меня. Я беспокоюсь, что все парни, которых я встречу в своей жизни, будут со мной только из-за популярности Лайлы. Джимми полюбил меня ещё до того, как все узнали обо мне, и когда я была… — она шепчет это, будто это было тайной, — …стеснительной, неловкой и с копной бешеных волос. Это всё до сих пор часть меня, и я хочу быть с тем, кто полюбит меня настоящую. Ты думаешь, это реально?

— Конечно, милая.

Эти слова вылетают на автомате, но я действительно в это верю. Верю в то, что она найдёт кого-то, кто полюбит её настоящую: раздражённую, когда она болеет или когда голодна, ту, которая смеётся как двенадцатилетняя девочка, ту, чьё присутствие в моей жизни заменяло многих людей. Я верю, что кто-то — Джимми или же кто-нибудь другой — поймёт, что Ди намного лучше, чем Лайла на глянцевой обложке журнала.

Она передёргивает плечами, пытаясь улыбнуться.

— Если нет, я думаю, что просто куплю квартиру с видом на Нэшвилл, где мы с тобой сможем жить вместе как две чокнутые дамочки из той документалки, которые носят шарфы на голове и живут с тысячей котов.

— «Серые сады»[10]?

— Да, — улыбается Ди. — Я буду писать странные песни, а ты будешь делать странные снимки. Мы будем собирать антикварные чашечки и есть макаруны каждый день. Будем танцевать всё время и наплюём на общественное мнение.

Она смеётся, будто это далёкая и несбыточная мечта. Для своих поклонников моя подруга мечтатель, но настоящая Ди не верит в то, что может сделать всё, что захочет.

— Звучит отлично. Давай сделаем это.

Улыбка сползает с её лица.

— Я не могу, ну знаешь, купить квартиру просто так.

— Конечно можешь.

— Но мне нравится жить со своей семьёй.

— Ты сможешь навещать своих родителей, когда захочешь. Но у тебя будет квартирка в городе. Ты сможешь просыпаться там и заходить по утрам в свою любимую кофейню и антикварные магазинчики. Твои братишки будут приходить в гости, чтобы смотреть фильмы и есть еду из фастфуда. Ты никогда не думала об этом? Я мечтаю об этом каждый день своей жизни с Брендой.

— Думала раз или два. Но мне ещё нет восемнадцати. И я не хочу жить одна.

— Я буду жить с тобой.

— Но ты уедешь в колледж. — Ди прикладывает руку ко лбу. — И я буду видеть тебя так редко.

— Ну, если я пойду в Университет Нью-Йорка, то буду снимать квартиру на деньги от продажи почки, и ты сможешь приезжать ко мне, когда тебе захочется. А если я пойду в Вандербильт или Белмонт, то мы осуществим план по «Серым садам» в Нэшвилле.

— Это будет как ночёвка круглый год. — Не могу сказать, что Ди всерьёз относится к нашему плану, но, по крайней мере, её веселит эта идея. — Мой бизнес-менеджер сказал, что мне следует инвестировать деньги, а родители говорят, что недвижимость может быть хорошей инвестицией. Это ведь не странно? Ты правда хочешь жить со мной?

— Ты шутишь? Конечно же хочу.

Мне не хочется быть навязчивой, но я и правда думала об этом раньше. Девушки едут через всю страну с парнем, которого знают меньше года, и люди думают, что это нормально, потому что это романтично. Но жить со своей подругой? Или, как Ди, жить недалеко от родителей и братьев? Я не думаю, что это странно. Это нормально. Если находишь людей, которые в итоге становятся дороги твоему сердцу, то, естественно, хочешь жить рядом с ними.

Ди до сих пор выглядит потерянной. Сейчас она думает о слишком многом — о карьере, любви, семье, независимости, о будущем, — и она теряется во всём этом.

— Иногда я переживаю о том, что мои фанаты думают, будто я помешана на идее заполучить парня. Но это не так. Я просто не хочу возвращаться в пустой дом. Хочу иметь кого-то, с кем можно завтракать и с кем можно проговорить до ночи.

— Ну, у тебя есть я.

Она опирается на моё плечо.

— Ты ведь не собираешься пойти в колледж, завести кучу друзей-фотографов и забыть обо мне?

— Не-а. Что там твоя мама всегда говорит? Старый друг — лучше новых двух?

— Да. — И Ди дотрагивается своим мизинчиком до моего.

Стук в дверь заставляет нас вздрогнуть от неожиданности.

— Это я, — раздаётся голос Мэта за дверью. — Не хочу вам мешать, но откройте дверь. Доставка.

Мы отодвигаемся, чтобы Мэт смог пролезть внутрь. Перед нашим взором предстаёт Мэт с огромной коробкой мороженого.

— Открывай, — советует Мэт.

Ди заглядывает внутрь, а потом блаженно вздыхает, будто там мешочек с золотом.

— Как ты это достал?

Она достаёт из коробки полкилограмма мороженого «Дженис Айс Крим» — самого любимого мороженого Ди.

— У меня свои источники, — отвечает Мэт, протягивая две пластмассовые ложечки. — Одна для тебя и одна для тебя, Рейган.

— О боже, — протягивает Ди, открывая коробку. — Я тебя сейчас поцелую.

Я не уверена, говорит ли она это Мэту или же мороженому.

— А если серьёзно? — задаю вопрос я. — Как ты это сделал?

— Заплатил ассистенту, чтобы он сбегал в магазинчик за мороженым, — улыбается Мэт. — Или же… магия.

— Какшыужнал? — пытается спросить Ди, но у неё во рту огроменная ложка мороженого. — Как ты узнал, что мне нужно мороженое?

Он смотрит на неё взглядом «ой, да перестань».

— У меня есть сестра и лучший друг-девушка. Я в этом профи, — отвечает Мэт. — Я оставлю вас с мороженым, увидимся в Балтиморе.

Я запрокидываю голову, и он меня целует.

— Шпасибо, Мэт, — благодарит Ди.

— Мне было не трудно, — отвечает Мэт и делает шаг за дверь. Потом возвращается обратно.

— И ты, — начинает он, смотря на меня. — Не планируй ничего на завтра, хорошо?

— Хорошо… — соглашаюсь я, приподняв бровь.

— Ладно, пока.

Я пытаюсь спросить у Ди, что случилось, но подруга очень занята мороженым. Она старается есть аккуратно, но кусочек лакомства падает на её коралловое платье. Ди на мгновение выглядит шокированной, но потом начинает смеяться, как маленькая девочка. Она берёт ложечку мороженого и бросает её содержимое мне на футболку. Я полностью теряю контроль и начинаю смеяться. Мы сидим на полу, пока мороженое тает на наших коленях, и смеёмся до слёз.

— Думаю, завтра я слетаю домой на один день, — говорит Ди, когда мы успокаиваемся. — Забронирую билет на самолёт, когда мы приедем в Балтимор, даже если это будет значить, что я пробуду в Нэшвилле всего двенадцать часов.

— Тебе так и следует сделать. Уверена, Терри тебя отпустит.

Она вздыхает, сдувая с лица прядь волос.

— Мэт и правда другой, знаешь.

— Ага.

Так и есть. Сегодняшнее импровизированное появление на шоу, мороженое и то, как он без лишних слов понял, что нам с Ди следует побыть вдвоём. Мэт так легко вошёл в режим кризиса, потому что и сам прошёл через это.

Я поворачиваюсь лицом к Ди.

— А ты знала… ты знала о маме Мэта?

Она медленно кивает.

— Но я узнала об этом только после того, как всё произошло, Мэт ничего не говорил мне, пока она болела. Он был в Нэшвилле после того, как родился его племянник, и мы пошли пить кофе. Я рассказала Мэту о туре и о том, что ты тоже едешь, потому что я бы не смогла без тебя. Посмеялась над этим и сказала, что жалкая. Он же ответил, что я не жалкая, и что его мама умерла пару месяцев назад, но его лучшая подруга до сих пор летала домой на одни выходные в месяц, чтобы побыть с ним.

— Корин?

— Да. И я почувствовала себя такой засранкой, потому что у меня не было причин расстраиваться. — Ди качает головой. — Но от этого разговора мне стало лучше, потому что и Мэт опирается на своего лучшего друга — они ведь тоже ели еду из фастфуда, смотрели кино и смеялись. Как и мы с тобой делали.

— Как и мы с тобой делаем, — поправляю я.

— Как и мы с тобой делаем, — улыбается Ди.

Глава 16. Балтимор

Я до сих пор не понимаю, как мы смогли уйти так далеко, что Балтимор уже почти скрылся из виду. Перед нами просто умопомрачительный вид — золотые поля и деревянные амбары, а на дороге торгуют свежими овощами. Может быть, мы просто оказались на возвышенности, или же это влияние свежего воздуха после духоты тур-автобуса, но, клянусь, я уже давно не дышала с таким удовольствием, вдыхая сладкий воздух полной грудью. Всё здесь кажется таким нереальным — мы слишком далеко от комфортабельных отелей и гитарных усилителей. Таким вещам здесь не место.

— Напоминает Теннеси, да? — спрашивает Мэт, взглянув на меня.

Он лежит на животе, на пледе, проводя руками по траве.

Я киваю, закидывая ногу на ногу.

— Здесь хорошо, да? — Он явно всё ещё пытается вызвать меня на откровение.

— Да.

— Значит, ты забираешь свои слова обратно?

— Нет. Просто здесь тоже хорошо, — с улыбкой отвечаю я.

— Пофиг. — Он качает головой, тоже улыбаясь. — Тебе нравится.

Я сказала, что это «тупо», когда Мэт с корзинкой для пикника появился в нашем номере. А потом, кажется, пробурчала что-то такое, что порадовало Мэта ещё больше. Я знала, что мы будем гулять вместе, пока Ди на день уехала в Нэшвилл, но не подозревала, что всё будет так… спланировано. И понятия не имела, что Мэт придумал что-то такое, что займёт весь день. Он объявил, что приглашает меня на официальное свидание, и с этого момента мы начинаем встречаться. Я улыбалась, но качала головой.

Наклоняюсь, чтобы достать камеру, которой этим летом пользовалась не часто. Подняв фотоаппарат повыше, вижу, что небо заняло весь кадр. Верхнюю часть дерева видно в самом низу снимка. Я нажимаю пальцем на кнопку, чтобы запечатлеть эту красоту.

Потом поворачиваюсь к Мэту. Он до сих пор лежит на животе, с закрытыми глазами. Мы уже съели всю приготовленную для пикника еду, но просто лежать и молчать очень приятно. Я знала, что мне следовало надеть белое хлопковое платье, оно бы так шло к корзинке и бело-красному пледу в клеточку. И ещё у меня должны быть длинные блестящие волосы — невинная девочка на романтическом свидании.

Я совсем не подхожу к идеальной обстановке свидания пятидесятых годов, но думаю, что подхожу Мэту. Его футболка задралась так, что видны две последние строчки его тату. Я наклоняюсь и провожу пальцем по буквам, наслаждаясь ощущением прикосновения к тёплой коже. Мэт широко улыбается. Я поворачиваюсь на бок так, чтобы видеть его.

— Какое у тебя второе имя?

— Картер, как девичья фамилия моей мамы. — Он вопросительно смотрит на меня. — А что?

— Просто интересно. А какая у тебя машина?

— О нет. — Он зарывается лицом в плед. — Только не это!

Я улыбаюсь этой реакции и нетерпеливо требую ответа:

— Ну давай, скажи мне.

Он смотрит на меня одним глазом.

— Почему тебе нужно это знать?

— Потому что это то, что люди хотят знать, когда встречаются по-настоящему.

— Встречаются по-настоящему?

— Ну да. Не в разных концах США… в тур-автобусе… и когда ты предположительно встречаешься с моей лучшей подругой.

— Понял. — Он вздыхает, перекатываясь на бок. — У меня уморительного вида «порше». Вот что случается, когда тебе исполняется пятнадцать и у тебя уже есть деньги.

— Почему ты тогда её не продашь?

— Руки не доходят. А ты что водишь?

— «Бьюик ривьеру» семьдесят первого года выпуска.

Мэт моргает.

— Я даже не знаю, что это.

— Это старая машина, она принадлежала ещё моему дедушке. Я люблю её, хотя она темпераментная.

— Мне нравится. Тебе подходит.

Я улыбаюсь Мэту, теряя грань между реальностью и всем этим. Этими разговорами, поцелуями, тем, как он смотрит на меня и как относится ко мне и Ди.

— Эй, — говорю я тихо. — Спасибо за всё, что ты сделал для Ди вчера.

Он проводит пальцами по моим волосам.

— Это пустяки.

Мэт знает, что это не пустяк, но я не решаюсь это высказать. Вместо этого наклоняюсь и целую его. Я не очень хорошо умею выражать свои чувства, но поцелуями умею сказать многое. Когда я отстраняюсь, у Мэта на лице появляется довольная улыбка.

— Итак, — он проводит ладонью по моей руке, — ты бы встречалась со мной по-настоящему?

— Нет.

— Что? Почему?

— Из-за твоей странной машины.

Мэт смеётся.

— Ладно, в этот раз ты победила.

— А как ты узнал об этом месте?

— У меня в Балтиморе есть друг, и я написал ему.

—Ты написал: «Чувак, ты знаешь какое-нибудь укромное местечко»? Наверное, он решил, что ты маньяк-убийца.

— Кажется, я написал «романтическое и уединённое».

Мэт произнёс это с кажущимся безразличием, но мне нравится, что он приложил так много усилий для организации этого свидания. Бренда сказала бы, что его «воспитали правильно». Почему-то я сразу подумала о маме Мэта. Я нахмурилась.

— Какой была твоя мама?

Это был неожиданный вопрос, но Мэт не удивлён. Он грустно улыбается, а его взгляд затуманивается.

— Она была радостной. Доброй ко всем. Заставляла нас мыслить трезво во времена «Финч Фор».

Как и всегда, Мэт показывает пальцами кавычки в воздухе, когда говорит о «Финч Фор», будто это чужое прошлое. Я могу понять почему. Я почти никогда не думаю о нём как о том Мэте Финче, чья фотография улыбающегося пятнадцатилетнего паренька была прикреплена к шкафчику каждой девушки в восьмом классе.

— Ты раньше говорил, что во время болезни пытался её развеселить. Что ты делал?

— Я не знаю. Много чего.

— Например?

— Ладно, хм… за день до её первой химиотерапии, она сказала мне, что отдала бы многое, дабы стать сильной и не плакать. И я решил распечатать лицо королевы Елизаветы, вырезал глаза и рот и привязал к ней ленточки. Для себя я сделал маску принца Чарльза, и когда врачи начали химию, я вытащил маски. Мы сильно смеялись и громко разговаривали с британским акцентом. — Мэт грустно улыбается. Если бы я не знала его, то подумала бы, что это просто мимолётная грусть. Но я знаю правду. Это отголосок памяти, по-настоящему грустное воспоминание. — Все в больнице любили её. Там был маленький мальчик со шрамом-молнией на лбу и с красно-золотым шарфом вокруг шеи. Мы принесли любимый мамин чайный сервиз и устроили для всех чаепитие. Все пациенты, у которых не было ничего общего, кроме диагноза, сидели вокруг нас на стульях, присоединённые к капельницам.

Между нами повисло молчание, и лишь спустя минуту я вновь вспоминаю, как дышать.

— Боже, Мэт. Прости. Я тебя только расстраиваю.

— Неправда. Это не так.

Он смотрит на свои руки.

— Самое худшее — это думать о том, что она пропустит. Она не увидела своего первого внука. Не увидит, кем я стану в жизни. Никогда не увидит девушку, которую я приведу знакомить с родителями.

Он толкает мою руку, намекая, что я и есть та девушка. В ответ я фыркаю:

— Никто не пригласит меня знакомиться с мамой, разве только для того, чтобы разозлить её.

— Ты бы понравилась моей маме.

Я понимаю, почему он хочет поверить в это, но мне-то лучше знать. Я не нравлюсь мамам. Да что там, я не нравлюсь даже своей матери. Они критикуют мой макияж, каблуки и, как говорит Бренда, мой болтливый рот. Их это очень бесит.

— Нет, правда, — продолжает Мэт, будто чувствуя мои сомнения. — Мама была очень милой, но она умела стоять на своём. Ну, по-другому никак, у неё ведь было трое сыновей. Ей нравились все, кто мог их усмирить.

— Мама Ди такая же.

— Правда?

— Ага. Даже когда я попадала в разные переделки, она не вела себя так, будто её дочь слишком хороша для меня. Она действительно самая лучшая мама в мире. — Произнеся это, я вспоминаю, как миссис Монтгомери подогрела мне шоколадное молоко, пока мистер Монтгомери забирал моего папу из тюрьмы. Мне было двенадцать, и он подрался в местном баре. Это был последний раз, когда он пил. — Я всегда мечтала, чтобы папа встретил кого-нибудь вроде миссис Монтгомери.

— Ты думаешь, что твой папа женится во второй раз?

— Он уже женился.

— Правда? У тебя есть мачеха?

— Ага, Бренда.

Я закатываю глаза. Даже то, как произносится её имя, звучит смешно. Я всегда надуваю щёки на «б» и долго тяну «да».

— Она тебе не нравится?

Я пожимаю плечами.

— Я не понимаю её. А она не понимает меня.

— Но она нормальная? Я имею в виду, она любит твоего папу?

— Думаю, да. — Я замолкаю на секунду, откидывая волосы с лица. — Она заботится о нём. Она добра к нему. Но я думаю, что Бренда слишком практичная, чтобы любить.

Мэт выглядит удивлённым, как будто я сказала какую-то колкость. На самом деле я не злая. Но мне тоже необходимо защищать свою правоту. Первое, что приходит мне в голову — это лавандовое поле, которое высадила Бренда, как только переехала к нам. До этого наш сад был просто пустым двором. Она копалась в этой грязи каждый день часами. Прошло два года, и, наконец, всё зацвело — зелёные стебли с фиолетовыми соцветиями. Теперь она часами собирает урожай, который затем продаёт местным компаниям для производства мыла. Я никогда не видела, чтобы она стояла на крыльце и просто наслаждалась, как я, видом этого поля. Потому что она посвятила себя целиком и полностью уходу за ним. Но я не уверена, что могу рассказать это Мэту.

— Ей нравится садоводство, но она не радуется этому, не получает от этого наслаждение, а только стремится к выгоде. Точно так же она ведёт себя с моим папой. Она не слишком чуткая, не такая как папа, но она… преданная. Думаю, ей нравится заботиться о нём.

— И она делает твоего папу счастливым?

— Да, — вынуждена признать я. — Не знаю как, но да.

Я никогда не благодарила её за это. Может, она и не очень добра ко мне и не относится ко мне по-матерински, но на неё можно положиться, она надёжная опора для моего отца. Если бы папа не женился на Бренде, я бы ни за что не оставила его на это лето. Я бы слишком волновалась, что он будет тосковать и вновь начнёт пить.

— Расскажи мне о своей настоящей маме. Какой она была? — Мэт тревожно вглядывается в меня, ожидая мой ответ. — Ты не должна рассказывать, если не хочешь.

Конечно, не должна. Я смотрю прямо на Мэта, в его синие глаза цвета океана. Он рассказал мне о своей маме, и это значит многое. Я делаю глубокий вдох, настолько глубокий, чтобы полностью наполнить лёгкие.

— Я думала, что она была волшебной. Она забирала меня из школы, после чего мы шли в кино, и будила меня поздно ночью, чтобы посмотреть на светлячков. А ещё позволяла мне надевать в школу крылышки феи, когда мне этого хотелось.

Прочищая горло, я останавливаюсь на минуту. Удивительно, что я вспомнила это. Чаще всего в моей памяти возникают лишь какие-то смутные отрывки о ней.

— Сначала я думала, что она бросила отца, потому что он для неё недостаточно весёлый. — Я вздыхаю, проводя пальцами по краю одеяла. — Но чем старше я становлюсь, тем больше понимаю, что мама просто повела себя эгоистично и себялюбиво. Хотя я скучаю по тому чувству — как будто вот-вот наступит волшебство.

Мои мысли возвращаются к папе, к тому, как он пьяный засыпал за столом на кухне, и как я сама просыпалась в школу. Когда он, наконец, перестал пить, я ощутила, насколько мне надоело быть ответственной, насколько я устала беспокоиться о нём. Я хотела, чтобы кто-то хотя бы раз побеспокоился обо мне.

В прошлом году я подслушала разговор папы и Бренды. Из школы прислали уведомление, что я пропустила урок. Это был даже не урок — просто обеденный перерыв, но в учебной части все перевернули с ног на голову. Я не собиралась уйти из школы, чтобы продавать наркотики. Я уехала, потому что мне ужасно захотелось банановый коктейль. Поэтому я поехала в «Дейри куин» и вернулась до урока математики. Что, в принципе, не так уж и страшно.

— Ты должен быть с ней строже, — советовала Бренда моему отцу. — Эта девушка переходит все границы.

— Брен, — раздражённо ответил папа. — Все эти годы она сама о себе заботилась. Ты хочешь, чтобы я контролировал её каждую минуту?

Он до сих пор винит себя, до сих пор чувствует себя виноватым, хотя я не сержусь на него.

— До сих пор она не попадала ни в какие серьёзные неприятности, — настаивал отец. — Она не подвергает опасности ни себя, ни других. Она подросток, и она просто пропустила обед в школе.

«Ха, — подумала я в тот раз, — ха, мой папа всё понимает». Наверное, он действительно верил в то, что говорил. Он верил в это до тех пор, пока меня не арестовали.

— Ты в порядке? — спрашивает Мэт, и я переключаюсь на наш разговор.

— Ага. — Выдавливаю улыбку, пытаясь показать это на деле.

— Ты когда-нибудь думала о том, чтобы найти её? Твою маму?

Чтобы задать подобный вопрос, требуется немало смелости, и мне нравится, что Мэт задал его как бы между прочим. Покачав головой, я отвечаю:

— Нет. Раньше мне этого хотелось, но сейчас — нет. У нас есть проблемы, но мы с папой живём достаточно дружно. Если она этого не ценила, то она нас не заслуживает.

Потом рука Мэта находит мою, и он подносит её к своим губам.

— Ты отличная. Чаще всего, — говорит Мэт, целуя моё запястье.

— Ну да, ну да, — вяло соглашаюсь я.

Разговоры о матери как будто высасывают из меня все силы. Я встаю на колени и направляю камеру на Мэта.

— Здесь запретная зона для папарацци, — начинает Мэт.

Говоря это, он надевает свои авиаторы. В линзах очков я замечаю своё отражение — с фотоаппаратом и длинными тёмными волосами.

Я улыбаюсь ему.

— Скажи «сырость».

— Ох, ты думаешь, это смешно?

Я нажимаю на кнопку затвора, но Мэт быстро поднимается, хватает меня за талию и начинает щекотать. Так как я держала в руках фотоаппарат, это движение застало меня врасплох, и я не могу ни вырваться, ни перестать смеяться. Фотография вышла, наверное, ужасная — просто смесь наших размытых тел.

— Стоп! — задыхаюсь я. — Мэт, прекрати, я не хочу уронить камеру!

Я быстро отстраняюсь и поднимаюсь на ноги. И на случай, если Мэту вздумается сделать ещё что-то подобное, закрепляю ремешок от камеры на шее. Трава щекочет мои ноги, но я отхожу на пару шагов назад, чтобы сделать фотографию Мэта, сидящего на пледе.

— Я назову это «Портрет придурка».

Он качает головой, а я отворачиваюсь, чтобы запечатлеть открывающийся нам вид. Перед нами словно лежит разноцветное одеяло. Странно, но я чувствую притяжение дома. Нэшвилла. Я всегда думала о себе, как о жительнице Чикаго. Часть меня считает себя городской — считает, что я не из Теннеси. Но за последние месяцы всё изменилось. Покинув дом, я обрела его.

Развернувшись, я вижу, что Мэт направляется ко мне.

— Сейчас же опусти камеру. Перестань документировать момент — лучше сама стань его частью.

В ответ я направляю на него объектив и делаю ещё один снимок, просто чтобы сделать всё наоборот. Мэт пытается вести себя властно, но всё равно выглядит ужасно милым.

— Почему?

Подойдя ко мне, Мэт берёт моё лицо в свои ладони, и я чувствую себя как-то по-особенному. Как, например, когда Ди затащила меня в магазин с антикварными вещами. Я увидела простое помещение, забитое мусором. Но Ди привлекают чайнички, поцарапанные гитары и ржавый голубой велосипед с белой корзиной, который она подарила мне и настояла, чтобы я поехала на нём домой. У Ди появляется особенный взгляд, когда она видит что-то ценное для неё, пусть даже поцарапанное и с облепленной краской. Так же и Мэт сейчас смотрит на меня, наклоняясь к моим губам. Он целует меня серьёзно, с чувством — так целуют, когда прощаются после свидания или желают друг другу спокойной ночи. Когда он отстраняется, мы оба знаем, что нет необходимости отвечать на мой вопрос: «Вот почему».

Он явно доволен собой, обнимая меня за талию.

— Видишь? Это ты не можешь сфотографировать.

Мило. Но это правда. Я могла бы попробовать, но вряд ли фотография передаст все мои чувства к Мэту. Поэтому просто следую его смешным романтическим фантазиям, полностью очарованная ими.

Он целует меня снова, его губы раскрываются вместе с моими, и я чувствую себя полностью обнажённой. Это нечто большее, чем касание босых ног о траву, гораздо больше. Больше, чем ощущение, что я стала ниже без привычных каблуков. Я чувствую, будто каждая слабая частичка меня вылезла наружу, будто прошу, чтобы мне сделали больно. Нет, я умоляю, чтобы мне сделали больно. Но ничего не делаю.

Камера прижимается к груди Мэта, и я поправляю её так, чтобы она не давила мне в живот. Морща нос, шепчу ему:

— Ты раздавишь мой фотоаппарат.

Мэт смеётся, прикрывая лицо одной рукой, а другой обнимая меня за талию.

— Что? — удивляюсь я.

— Ничего. — Качает он головой. — Мне нравится, что ты не сентиментальна.

Если бы он только знал, что, когда он снова наклоняется ко мне, я мысленно продолжаю делать фотографии. Замораживаю каждый момент, каждое ощущение его губ. Потому что знаю, какими краткосрочными могут быть чувства, и хочу запомнить каждое прикосновение. Когда всё это закончится, я буду смотреть на этот снимок в моей памяти, вспоминая каждую секунду.

Если бы мы могли запоминать чувства, как делаем фотографии, никто бы из нас не покидал своего дома. Было бы так приятно наведываться в приятные воспоминания снова и снова. Но я не хочу быть тем, кто живёт лишь прошлым, кто запоминает моменты, но не проживает их полностью. И целую этого парня, крепко обнимающего меня, со всем чувством, которое наполняет мою душу. И помоги мне бог, и небеса вокруг нас, но я и в правду это чувствую.

Глава 17. Балтимор

Мы поужинали и приехали в отель спустя десять минут после наступления комендантского часа. Ага. Комендантский час. Пич назначила его мне, хотя сама улетела в Нэшвилл вместе с Ди. Глупо, но это было единственным условием Пич, чтобы я осталась здесь без её присмотра. Естественно, я хотела нарушить комендантский час, но Мэт настоял, чтобы мы приехали вовремя. Сложно встречаться с хорошим парнем.

Лифт поднялся на этаж Мэта — там же жили музыканты. Это смешно, что именно Грег отвечает за то, чтобы я пришла вовремя.

— Рейган, — поворачивается ко мне Мэт. На каждой стене лифта висит зеркало, и я вижу его сразу со всех сторон. — Я отлично провёл день.

— Я тоже, — соглашаюсь я, наклоняя голову к нему.

— Хорошо.

Мэт обнимает меня и почему-то мне начинает казаться, что мы стоим на крыльце моего дома. Этот поцелуй на ночь уносит меня за пределы моего сознания.

Подойдя к номеру Грега, Мэт стучится в дверь.

— Мы вернулись!

Грег открывает и оглядывает нас.

— Вы опоздали. Мне пришлось пропустить звонок Пич, чтобы дать вам немного времени.

Мы смотрим друг на друга, скрывая улыбку — нам совсем не стыдно. Грег набирает номер Пич.

— Привет. — Наш ментор на секунду останавливается. — Да, я сейчас с ними. Ага. Нет, от них не пахнет алкоголем.

Я закатываю глаза, а Мэт смеётся.

— Да, я провожу Рейган в её комнату, — продолжает Грег, выходя в коридор и показывая мне рукой следовать за ним.

— О боже, Пич, — произношу я громко, наклоняясь к телефону.

Мэт напоследок сжимает мою руку, и в следующее мгновение я уже иду с Грегом к лифту.

— Спокойной ночи! — произносит мне вслед Мэт, и я закатываю глаза.

Серьёзно. Так неловко. Я скрещиваю руки на груди, пока Грег говорит с Пич. Он придерживает лифт и ждёт, когда я дойду до своей двери.

В номере тихо и пусто. С одной стороны, мне нравится, что весь номер принадлежит только мне, и я могу спать в одиночестве, занимая всю кровать. Но в то же время это напоминает мне о том, что скоро я вернусь в Нэшвилл. И не смогу проводить каждое мгновение с Ди, и сейчас даже не представляю, как сильно я буду по ней скучать, даже по тому, как она спит, закинув на меня свои ноги.

Я беру телефон, понимая, что мне необходимо поговорить с ней.

«Странно быть здесь без тебя».

Спустя секунду мой телефон пиликает.

«Я знаю. Мне тоже странно».

«Дома всё хорошо?»

«Да. Мне намного лучше».

«Хорошо. Увидимся завтра утром».

«Спокойной ночи».

Я переодеваюсь в пижамные шорты и обуваю тапочки. Когда чищу зубы, мой телефон пикает снова. Это эсэмэс от Мэта.

«Спустишься сюда?»

Меня не следует просить дважды. Я смотрю на своё отражение в зеркале — выгляжу я довольно просто и улыбаюсь не-могу-ничего-с-этим-поделать улыбкой. Достаю кофту из чемодана и застёгиваю её. А потом немного расстёгиваю.

Я не могу поехать на лифте, потому что он останавливается прямо у двери Грега. Поэтому иду к лестнице, по пути набирая Мэту ответ:

«Уже иду».

Спустившись на этаж ниже, я замечаю Мэта, высунувшегося из-за двери, и быстро захожу за ним в комнату.

— Привет. — Он закрывает за мной дверь. — Мне нужна твоя помощь.

В этот момент я замечаю, что посередине комнаты стоит стул с накинутым на спинку полотенцем, а на полу аккуратно разложены газеты. На столе лежит небольшой предмет, уже включённый в розетку — электрическая машинка для стрижки.

— Я о стрижке, — подсказывает мне Мэт, будто я этого ещё не поняла.

Я решительно оборачиваюсь.

— Я не умею стричь волосы.

— Я не прошу постричь меня. Просто сбрей мне эти кудри.

— Ты хочешь сбрить свои волосы?

Он кивает.

— Пора. Не хочу выглядеть мальчишкой.

— Мы же просто шутили. Мне нравятся твои волосы.

— Мне тоже, но пора меняться.

— Я не умею сбривать волосы.

— Всё просто. Я бы сделал это сам, но мне не видно.

— А ты не можешь обратиться к профессионалу?

Он нетерпеливо вздыхает.

— Могу, но я хочу сделать это сегодня, пока не передумал.

— Ты сумасшедший, — отвечаю я, но всё равно встаю позади стула.

Мэт накрывает свои плечи полотенцем, а я рассматриваю машинку, взвешивая её в руке. Потом решаюсь включить её, и она начинает неприятно дребезжать.

— О боже, боже, боже. — Я подношу её всё ближе к голове Мэта.

— Это успокаивает, — смеётся Мэт. — Продолжай и дальше так говорить.

Мне страшно, и я решаю начать с макушки. Прядь волос падает на пол, и я почти выключаю машинку. Лучше уйти, пока не поздно, пусть он делает что хочет — мне слишком страшно быть ответственной за то, что в итоге получится.

Мэт чувствует мои сомнения.

— Рейган, серьёзно, тут трудно что-то сделать неправильно.

И я продолжаю. Продолжаю до тех пор, когда уже поздно возвращаться назад. Я чётко и последовательно сбриваю пряди волос с его головы и стараюсь не думать о том, что произойдёт дальше.

— Ладно. — Я останавливаюсь, чтобы оценить результат. Мне не совсем удобно держать машинку в таком положении. — Ты можешь сесть на пол?

Я присаживаюсь на краешек кровати, а Мэт садится передо мной. Коленями я упираюсь в его плечи, чтобы держать равновесие, и рассматриваю результат своих стараний, продумывая дальнейшие действия. Мэт проводит рукой по моей голой ноге, поворачивая голову, чтобы поцеловать моё колено.

— Прекрати. Ты хочешь, чтобы я всё испортила?

Мэт смеётся в ответ. Мне ужасно нравится, что желание поцеловать меня сильнее, чем иметь аккуратную стрижку.

Когда я заканчиваю свою работу, Мэт поворачивается ко мне и встаёт на колени. Теперь, без длинных волос, его глаза приковывают всё внимание. Скулы стали более выраженными, как и мышцы на шее. Стрижка выполнила свою миссию: он перестал выглядеть мальчишкой. Я не вижу Мэта Финча из «Финч Фор». Я вижу просто Мэта.

Провожу рукой по его коротким волосам.

— На ощупь похоже на гусеницу.

— Так хорошо, — отвечает он. — Легче.

— Мне нравится.

Он смотрится в зеркало.

— Мне тоже.

Потом Мэт поворачивается спиной ко мне, и я снимаю полотенце с его плеч. Хотя я пытаюсь быть аккуратной, часть волос всё равно остаётся на футболке. Кладу полотенце на застеленный газетой пол и начинаю счищать волосы с футболки Мэта. Он смотрит вниз, потом снимает футболку через голову и бросает на пол.

— У тебя осталось… — замираю я. — Вот тут.

Немного наклоняюсь, сдувая волоски с его шеи. Мэт закрывает глаза, и я решаю поцеловать его. Мне хотелось сделать это быстро, но он неожиданно отвечает на поцелуй, пока я, почти не осознавая, что делаю, провожу рукой по его голове. Через каждую клеточку моих ладоней проходят электрические разряды, поднимаясь выше по рукам, пока, наконец, я вся не становлюсь похожа на неоновый баннер. Это простое движение увлекает нас, мы всё ускоряемся, мы мчимся вперёд.

Мэт расстёгивает мою кофту и снимает её с моих плеч. Наверное, я бы позволила ему продвинуться дальше, но Мэт ничего не предпринимает. Одной рукой он прижимает меня к себе, а другой опускает на кровать. Я провожу пальцами там, где должна быть его татуировка. Пытаюсь прочитать её, будто шрифт Брайля[11].

Время летит как сумасшедшее, пока мы лежим на кровати и целуемся. Это тот момент, когда мы оба чувствуем, что готовы к следующему шагу. К этому шагу стремятся многие парни — но не Мэт Финч. Вместо этого я чувствую, как мы оба замедляемся, и меня это радует.

Конечно, меня немного удивляет его сдержанность, но я запрещаю себе думать об этом. Не хочу ни о чём жалеть и не хочу идти с ним по тому же пути, что и со всеми бывшими парнями. Я знаю, чем это заканчивается.

Наконец, мы затихаем. Кажется, прошло уже несколько часов или дней. Мы вместе лежим на одной подушке, и я не могу не смотреть на Мэта. Это так странно, но из-за этой стрижки он ещё больше похож на самого себя. Когда мы вместе, мне кажется, будто мы находимся в другом измерении, как будто я снова стала маленькой и представляю себе, как поднимаюсь над зачарованными лесами и лечу в звёздные галактики.

Мэт вытягивает руку, и я пододвигаюсь ближе, положив голову на его грудь. Его сердце тихо и ровно бьётся под моим ухом. Хочу побыть с ним рядом ещё несколько минут.

Я резко просыпаюсь. Сморгнув, осознаю, что до сих пор нахожусь в кровати Мэта. Свет пробивается сквозь занавески, но не могу понять, который сейчас час. Заглянув под одеяло, убеждаюсь, что одета всё в те же футболку и шорты, что и накануне. Значит, я проспала здесь всю ночь. Глаза Мэта до сих пор закрыты, и во время сна мы немного отодвинулись друг от друга; он больше не обнимает меня. Хорошо. Легче убежать.

Это инстинкт. Не хочу ни о чём думать. Не хочу неловкостей при разговоре с утра. Поэтому я медленно вытаскиваю одну ногу из-под одеяла, смотря на Мэта. Его глаза по-прежнему закрыты, и мне всё так же нравятся его волосы. Я поднимаю свою кофту и начинаю тихо вставать с кровати.

— Привет, — сонным голосом шепчет Мэт. Я отворачиваюсь, но он замечает мою кофту, и его глаза расширяются. — Ты пыталась сбежать!

Я откидываюсь на кровать, чтобы выглядеть не такой виноватой.

— Нет, это не так.

— Да, конечно! — Мэт старается выглядеть обиженным.

— Нет, я просто... — я замолкаю. Не могу быстро придумать оправдание, и он с рычанием притягивает меня ближе к себе.

— Нет! — взвизгиваю я, пытаясь пригладить волосы после сна. — Не смотри на мои волосы.

— Твои волосы выглядят очень мило! — писклявым голосом говорит он в ответ, передразнивая меня. — Пообещай, что не сбежишь!

— Хорошо.

Мэт садится и опирается на изголовье кровати, а я устраиваюсь на его плече. Я спала тут целую ночь, всё в порядке.

— Доброе утро, — наконец произносит он.

— Доброе утро. Мне нравятся твои волосы.

— Оу, спасибо тебе. — Рука Мэта покоится на моей ноге, и его пальцы нежно прикасаются к ней один за другим, будто он играет на пианино.

— Ты играешь на пианино? — любопытствую.

— А ты видела старые видео на «Ютубе»?

Я смеюсь.

— Нет. Но я думала, что ты иногда играл в «Финч Фор».

— Да, я играю на пианино. — Он привычным жестом поднимает руку, чтобы пригладить свои кудряшки, но вместо этого проводит рукой по коротким волосам. — Мама научила меня, когда я был маленьким. Я единственный из всех Финчей, кого удалось усадить за инструмент и научить играть. Мне долго не доводилось играть на публике, потому что… думаю, что ещё слишком рано.

— Когда-нибудь я бы хотела послушать, как ты играешь. Не сегодня и не завтра. Просто однажды.

Мэт заинтересованно приподнимает голову, и на его губах появляется загадочная улыбка.

— Когда-нибудь? Ты строишь планы? Звучит серьёзно.

Он думает, что смешной. Я морщу нос, потом молчу, рассчитывая подколоть его своим молчанием. Уверена, моё лицо выглядит задумчивым, пока подсчитываю в уме его плюсы и минусы. Конечно, не мне судить кого-то за ошибки, но я хочу, чтобы Мэт понервничал. Наконец, говорю ему правду:

— Я бы хотела общаться с тобой как можно дольше.

Я не хочу думать о подробностях — будем ли мы общаться, но жить в разных городах, будем ли мы просто друзьями или кем-нибудь ещё. Просто знаю, что хочу, чтобы он задержался в моей жизни надолго. Мэт выглядит так, будто ему вручили награду — чемпион, который заставил Рейган признать свои чувства.

— Я тоже этого хочу. Особенно мне нравятся эти милые разговоры.

Я кривляюсь, шлёпая его по ноге. В ответ он целует моё запястье, а потом переводит взгляд на меня.

— Ты сломала запястье после падения на каблуках, но всё равно их носишь?

Я не знаю, почему не сказала ему правду в самый первый раз, когда он спросил. Я могла бы просто и без эмоций сказать ему, что меня ударил мой бывший. Именно это безразличие вызывает шок у людей, и мне это почему-то нравится. Но сейчас я не хочу, чтобы Мэт узнал, какой дерьмовой была моя жизнь. Конечно, то, что Блейк меня ударил — не моя вина. Люди напоминали мне об этом тысячу раз — мой терапевт, папа, Ди, мама Ди. Но им и не надо было этого делать. Поверьте, я в курсе. У меня есть всего несколько правил в жизни, и одно из них — если парень прикоснётся ко мне со злостью, или мне покажется, что он может это сделать — всё кончено. Не до тех пор, пока он извинится, и не до тех пор, пока пообещает, что это больше не повторится. Всё кончено. Навсегда.

Но хуже всего, что я выбрала агрессивного пьяного парня с тёмным прошлым. Я знала, что он плохиш, но тогда мне нравилось всё плохое. Теперь мне это кажется таким наивным. Наверное, пора Мэту узнать ту девушку. Увидим, достаточно ли будет этого, чтобы отпугнуть его.

— Ну, там всё было немного не так.

— Правда? — Мэт ощутимо напрягается.

— Да. Но только ничего не говори. И я не хочу, чтобы ты относился ко мне по-другому.

Я отодвигаюсь от него, чтобы видеть его лицо, и обнимаю руками колени.

— Мой бывший парень изменил мне, и я его застукала, — начинаю я скороговоркой. — Мы поссорились, и он ударил меня так, что я потеряла равновесие. И упала на руку.

Глаза Мэта блеснули.

— Он сделал что?

— Я же просила, не говори.

Он замолкает, и его челюсти напрягаются.

— Всё то время, что мы встречались, он ни разу не пил. Он перестал пить после того, как ввязался в драку в баре. — Я вздыхаю. Звучит, будто я защищаю Блейка, но нет, просто объясняю. — Я понятия не имею, почему он выпил в тот вечер, но он был очень пьян и ударил меня. — Смотрю на Мэта. Злость в его глазах перешла в жалость. — Не смотри на меня так.

— Как так?

— Будто тебе меня жалко. Будто меня надо спасать. — Сама того не замечая, я раздражаюсь. — Я могу справиться с этим сама, и я это справилась. Он козёл, и этого не должно было случиться, но это не порочный круг насилия. Я не приемлю того, что случилось.

Мэт молчит, и я не могу его винить. Что тут можно ещё сказать?

— Я знала, что мне не нужно было тебе говорить.

— Нет. Я рад, что ты мне всё рассказала.

Я с недоверием смотрю на Мэта и снова чувствую себя абсолютно голой — не в хорошем смысле. Мне хочется забрать все свои слова назад и запихнуть их обратно в рот. Телефон Мэта на столике начинает дребезжать, но он выключает его, даже не взглянув на экран.

— Ты мне очень нравишься, — начинает Мэт. — Ты непредсказуемая и умная, и я хочу проводить с тобой всё своё время.

Я сильно кусаю себя за щёку.

— Теперь ты можешь понять, почему меня так расстраивает то, что какой-то придурок повёл себя с тобой так ужасно. И как сильно мне хочется найти его и убить.

— Если кто и убьёт его, так это я или же мой папа.

— Я рад, что ты рассказала мне, — ещё раз повторяет Мэт. — Мне кажется, что сейчас я ещё лучше узнал тебя.

— Ха. — Я откидываю волосы от лица. — Да, теперь ты знаешь, какая я сломленная.

— Ты не сломленная. — Мэт наклоняется вперёд, целуя меня в плечо. — Просто у тебя есть свои раны.

Он проводит рукой по моей спине, останавливаясь у лопаток. Я могу привыкнуть к этому — к его прикосновениям, к его голосу, ко всему этому. Может быть, уже привыкла. Я не знаю, что мы делаем. И не хочу об этом думать, потому что знаю, чем это может закончиться. Я спала здесь всю ночь, всю ночь возле него, и это было глупо.

Я поднимаюсь.

— Мне лучше пойти, пока Пич и Ди не вернулись.

— Хорошо. — Телефон снова звонит, Мэт хмурится и берёт его со столика.

— Ты сегодня популярен, — роняю я, поднимаясь с кровати и натягивая кофту.

— Нет… — тревожно отвечает Мэт. — Мне правда нужно ответить.

До того как я успеваю сказать, что мне всё равно, он поднимает трубку.

— Привет.

Я направляюсь к двери, но Мэт даже не смотрит на меня.

— Корин, говори медленней. Что случилось? Что он сделал?

Мэт в беспокойстве опускает ноги с кровати. Он поворачивается спиной ко мне и ставит локти на колени.

— Ладно, сделай глубокий вдох.

Теперь я чувствую, что мне не следует быть здесь, как будто я вторгаюсь в отношения Мэта с другой девушкой. Я тихо отступаю к дверям; не хочу, чтобы им помешал звук моих шагов.

— Прости, — обращается ко мне Мэт, прикрывая телефон.

Он кривится, пытаясь изобразить всю серьёзность проблемы. Может, у неё умер папа. А может, собака. Я могла бы быть более чувствительной, но мне всё равно. Мне не нравится то положение, в которое я попала. Мэт не может не понимать, насколько мне важно остаться здесь с ним, поговорить о Блейке. Но после всего, что я рассказала, его внимание украла лучшая подруга.

Наверху я нахожу Ди. Она сидит на кровати, распаковывая маленькую сумку с вещами.

— Привет! Я не думала, что ты вернёшься так рано.

— Конечно. — Она самодовольно улыбается. — Тебе так повезло, что за завтраком Пич встретила Грега до того, как пришла проверить тебя.

Я включаю дурочку.

— Ох. Да. Там я и была. На завтраке.

— Рейган О’Нил, — смеётся Ди. Я замечаю, что она выглядит отдохнувшей. Синяки под её глазами стали меньше. — На этой кровати сегодня не спали.

— Я с ним не спала. — Я мгновенно принимаю решение не отпираться. Потом останавливаюсь, продумывая своё утверждение. — То есть… я спала в его комнате, и только.

— Правда? — Ди замирает на секунду с джинсами в руках. — Интересно.

— Что? Мы же только недавно начали встречаться.

— Это не останавливало тебя раньше.

— Эй.

Я беру подушку и бью Ди по руке. Она смеётся, потому что она права, и мы обе это знаем.

Ди продолжает смотреть на меня, качая головой.

— Ты с ним не спала. Ха.

— Прекрати, как будто это что-то странное! — морщусь я под её испытующим взглядом. — Ладно. Как там дома?

— Отлично. Мне это было необходимо. Родители передавали привет. — Говоря это, Ди словно светится изнутри. — Я даже поделилась идеей покупки собственной квартиры в следующем году, чтобы посмотреть, как родители отреагируют. Они меня поддержали.

— Правда?

Признаю, меня удивило, что она сообщила о квартире так скоро. Обычно Ди долго ко всему привыкает.

— Да. Они знают, как это сложно для меня — пережить мысль о том, что я не пойду в колледж. И жизнь в отдельной квартире хоть как-то это компенсирует. — Ди наклоняет голову, внезапно застеснявшись. — И ты правда сможешь жить со мной, если хочешь. Если пойдёшь в колледж в Нэшвилле. Но, конечно же, ты не обязана. Можешь жить в общежитии. Я не обижусь.

Я смеюсь. Это типичная Ди — девочка, которая переживает обо всём на свете.

— Хорошо.

Она улыбается и снова расслабляется.

— Мне так нравится эта идея. Обставить квартиру так, как мне нравится, покупать продукты самостоятельно…

Кто-то стучит в дверь, и я резко поднимаю голову.

— Я открою.

Лучше бы это был Мэт. Любопытство съедает меня. Посмотрев в глазок, я вижу, что он уже переоделся в джинсы и футболку и выглядит странно смущённым…

— Привет, — говорю я, открыв дверь.

— Привет. Прости.

Мэт целует меня. Он делает это как будто по привычке, на автомате, без капли чувств. Мне хочется ещё сильнее укусить себя за щёку.

— Парень Корин только что бросил её, ни с того ни с сего.

Отлично. Думаю, Корин позвонила Мэту, чтобы сообщить, что она наконец-то свободна после стольких лет платонических отношений.

— Ох, мне жаль.

— Да. Она и в самом деле расстроена.

— Привет, Мэт! — Из комнаты появляется Ди. — Ух ты! Твои волосы! Когда успел?

— Вчера вечером. — Мэт непроизвольно проводит рукой по коротким волосам.

— Выглядит отлично. — Ди смотрит на нас. — Что-то случилось?

Мэт идёт к дивану, я следую за ним.

— Да. Мне позвонила лучшая подруга и сказала, что её бросил парень.

— Корин? Ты шутишь. Они же вместе тысячу лет!

Я знаю, что Ди уже знакома с Корин, но удивлена, что моя подруга в курсе подробностей её личной жизни.

Мэт мрачно улыбается:

— Да. Они уже почти что поженились.

Так же и я себя чувствовала, когда Ди и Джимми расстались. Тогда я просто не могла привыкнуть к мысли, что они не вместе. До сих пор не могу.

— Боже, — шепчет Ди. Она расстроена, потому что и сама недавно пережила разрыв. — Она в порядке?

Мэт хмурится.

— Нет. Не думаю.

— Тебе нужно обязательно пригласить Корин в тур, — предлагает Ди. — Развлеки её.

— Я и пригласил. Думаю, она приедет.

Я закрываю глаза, зажмуриваясь почти до боли. Да, бедная девочка, расставания — это всегда тяжело. Но это та девушка, которую любит Мэт. Любил. Какая разница.

— Кто знает, как обернётся? Может, они снова сойдутся. Может, они просто поссорились, — говорю я, пытаясь убедить больше саму себя. Я знаю, что все эти сантименты не идут мне, как и платья с рюшами. Слишком вычурно.

— Может быть, — нерешительно соглашается Мэт и взволнованно качает головой. — Не знаю. Но у меня плохое предчувствие.

Смешно. У меня тоже.

Глава 18. Из Цинциннати в Нэшвилл

Мы стоим в холле Цинциннати-арены, в штате Огайо, и я наслаждаюсь последними минутами с Мэтом и Ди. Я уже оплакиваю наше милое трио — через несколько мгновений нас станет четверо. Корин едет сюда из колледжа в Колумбусе. Сегодня она будет на концерте, а потом поедет с нами в Индианаполис на своей машине. И, наверное, в Чикаго, Лексингтон и Нэшвилл. Но боже, пусть она уедет побыстрее.

Я знаю, мне нужно проявить сочувствие, тем более я уже видела, как Ди проходила через расставание. Но мне всё равно. Корин будет забирать внимание Мэта, а я не та девушка, которая любит делиться чем бы то ни было — едой, чувствами, и уж тем более парнями.

Ди, Мэт и я за эти три дня веселились больше, чем за всё лето. По меткому выражению её отца, Ди «перебралась через грязь». Это когда ты пытаешься пройти по дороге после сильного дождя, и твои ботинки с каждым шагом погружаются в грязь всё сильнее. Твой вес притягивает тебя к земле, и ты не можешь ничего сделать для того, чтобы идти быстрее. Но когда выбираешься, грязь засыхает. И можно её просто счистить, будто её там никогда и не было. Так что можно сказать, что Ди вернулась из Нэшвилла с чистыми ботинками.

Теперь в нашу жизнь вмешивается лучшая подруга Мэта. Я прячу руки в карманы, всё сильнее раздражаясь.

— Это она, — кивает на дверь Мэт.

Да, это она, вот только теперь она носит милые квадратные очки, которые я не видела ни на одной фотографии. Как я и ожидала, её красота не такого рода, что заставляет парней оборачиваться вслед. В ней нет голливудского лоска. Таких девушек, как она, приводят домой, чтобы познакомить с мамой. На таких женятся и заводят с ними детей. Мэт делает шаг навстречу Корин, а она, сразу же заметив его, расслабляется, как путешественник, который наконец-то попал домой.

Мой парень заключает Корин в крепкие объятия, и я слышу её довольный писк:

— Ох, твои волосы!

Я и Ди двигаемся к ним, но мы всё ещё слишком далеко, чтобы я могла расслышать его ответ.

— Рейган, — обращается ко мне Мэт, хотя по-прежнему держит Корин за руку. — Это Корин.

— Приятно познакомиться, — роняю я, но не протягиваю руку. Я ревную.

— И мне. — Корин улыбается, но я вижу, что она оценивает меня. — Я много о тебе слышала.

— Эй, — Мэт пихает её локтем. — Не выдавай меня.

Они улыбаются друг другу, и мне неприятно от того, как комфортно им вместе. Эта мысль что-то поджигает во мне, и я чувствую, что начинаю медленно закипать. Её веснушки, которые, как я думала, будут смотреться вживую странно, на самом деле просто замечательные и, кроме того, у неё от природы румяные щёки. И ради бога, она надела кардиган.

— Привет, Корин! — радостно здоровается Ди. — Как приятно тебя видеть!

— Привет, Ди! — Корин быстро её обнимает. Перестань обнимать моих друзей, сучка. — Спасибо, что разрешила мне присоединиться.

— Перестань, — отмахивается Ди. — Мы рады, что ты здесь.

Говори за себя. Улыбаясь, Корин обнимает Мэта за талию. Отлично, она такая же милая, как и Ди. Только с Корин это не кажется милым. Дальше хуже. Мэт явно чувствует себя в своей тарелке, как будто он привык, что Корин его обнимает.

Пока мы идём к лифту, она, наконец, отпускает его, но всё внимание Мэта по-прежнему достаётся ей.

— Как доехала?

— Нормально. Я всю дорогу слушала плей-лист, который ты сделал после Происшествия.

— Ах, да. — Мэт поворачивается к нам. — Когда моя бывшая девушка вынесла наш разрыв на публику, мы с Корин назвали это Происшествием. Я был очень зол после этого.

— Мягко говоря, — лезет Корин. Мы уже поняли. Ты знаешь его. — В этом миксе есть песни Дженис Джоплин.

— Эй, — смеётся Мэт. — Если я правильно помню, микс называется «Злобные песни для расставаний». Там должна быть Дженис Джоплин.

Если Корин не прекратит рассказывать свои истории о Мэте Финче, я просто задохнусь в этом лифте. Наконец, двери открываются на нашем этаже, и мы все вместе идём в гримёрку Мэта. Зайдя в комнату, Ди садится в кресло, а я опускаюсь на краешек дивана. Корин обводит взглядом комнату, а потом выглядывает из окна и смотрит на реку.

— Отличный вид. Сильно напоминает…

— Комнату в Питтсбурге? — тут же заканчивает Мэт. — Я знаю. Я тоже так подумал, когда вошёл сюда. И сразу вспомнил того охранника.

— «Где же вы, детки, должны быть?» — Корин понижает голос, явно кого-то пародируя.

Потом она заливается смехом, и Мэт продолжает:

— «Эм, на сцене…»

Ди улыбается этой шутке, а я не могу не закатить глаза. Мэт садится возле меня и кладёт руку на спинку дивана. Корин взглядом следит за его рукой. На долю секунды у неё от удивления расширяются глаза. Но она быстро справляется с собой и садится по другую сторону от Мэта.

Ди вежливо вмешивается:

— Значит ты, Корин, уже была в туре с Мэтом?

Та кивает в ответ:

— На нескольких концертах «Финч Фор», это было летом после девятого класса.

Я долго молчала, не желая показывать своё раздражение, но тут не удержалась и всё же задаю вопрос:

— Ты тоже музыкант?

— О боже, нет, — смеётся Мэт. — У неё абсолютно нет слуха. Это физически больно слушать.

— Заткнись! — Корин берёт подушку с дивана и замахивается на Мэта. Уголком подушки она задевает и меня, но Мэт не замечает. — Он сильно преувеличивает.

Мэт берёт ещё одну подушку и бьёт Корин в ответ, а она начинает громко хохотать. Теперь я ощущаю себя на одном из школьных девичников, которые просто ненавижу.

— Когда тебе нужно на встречу с фанатами? — обращаюсь я к Ди.

Она понимает, на что я намекаю.

— Прямо сейчас. Я хотела бы побыть с вами, но долг зовёт.

Мы с Ди поднимаемся. Мне тоже нужно уйти. Если здесь не будет Ди, я не смогу сдержаться.

— Эй. — Мэт обнимает меня за талию. Боковым зрением я вижу, что улыбка Корин исчезает. — Тебе не нужно ни к чему готовиться. Останься.

Пусть я провалюсь на месте, если позволю себе остаться здесь пятым колесом в телеге. Но я и не могу показать Корин, что меня обижает их близость.

— Нет, вам нужно пообщаться. Вы так давно не виделись.

Мэту явно приятно, что я беспокоюсь о чувствах Корин.

— Осторожно, О’Нил. Корин поймёт, что под всей этой бронёй ты на самом деле милая.

— Ха-ха, — сухо отвечаю я, а Ди смеётся. Переведя взгляд на Корин, я замечаю её неискреннюю улыбку. Я тоже стараюсь улыбнуться в ответ. — Было приятно познакомиться.

— И мне.

Я делаю шаг из объятий Мэта. Хочу поцеловать его, чтобы пометить территорию, но боюсь, что это будет слишком. К счастью, он берёт меня за руку.

— Спустишься ко мне до того, как я выйду на сцену, хорошо?

— Хорошо. — Мэт хватает мою руку и подносит её к губам. Краем глаза я вижу, что Корин на долю секунды смущается. И здесь я позволяю себе улыбнуться своей победной улыбкой. — Ты смущаешь свою подругу.

— Я смущаю тебя. — Он ещё раз целует мою руку. — И это мило. Пока.

— Пока.

Ещё до того, как дверь успевает закрыться, Корин и Мэт начинают над чем-то хохотать — надо мной, как вариант. Ди берёт меня под руку, и мы идём по коридору в её гримёрку.

— Эта девушка не выглядит так, будто переживает расставание, правда?

— Она вроде как флиртовала с ним… — протягивает Ди, раздумывая. — Я уверена, что она находится на первой фазе переживания разрыва.

— Это та фаза, где ты хочешь переспать с кем-то ещё, чтобы выбесить своего бывшего?

— Нет. Та фаза, где ты притворяешься счастливой, будто от этого и правда станешь счастливой.

— Возможно, — вздыхаю я. — Но ты видела, как она смотрела на меня?

Даже Ди, самый добрый человек на этом свете, не смогла бы отрицать это.

— Согласна, она пару раз осмотрела тебя с головы до ног. Но Мэт её лучший друг. Она, наверное, защищает его.

Я понимаю это. И даже уважаю. Когда дело касается моей лучшей подруги, мои защитные рефлексы сильно обостряются. Но тут всё иначе. Хотя я не уверена почему.

— Кроме того, Мэт помешан на тебе. — Ди пытается выдавить усмешку, но у неё не получается. — Я никогда не видела, как ты ревнуешь. Он и правда тебе нравится.

Я перевожу взгляд на свою подругу.

— Я не ревную. Меня это… бесит. Я знаю таких девушек, как она. Как только Мэта не будет рядом, она снимет свою маску.

Ди открывает гримёрку, и мы заходим внутрь. Я чувствую, что в своём раздражении перестаю себя контролировать.

— Я просто не понимаю, почему она сразу прибежала к Мэту. У неё же должны быть другие друзья, правда?

— Наверное, — вздыхает Ди.

Не глядя на меня, она кладёт сумочку на столик.

Я не могу перестать говорить, хотя с каждым словом злюсь всё больше:

— Она что, не могла подождать всего неделю, чтобы встретиться с ним? И почему он подумал, что это в порядке вещей? Мэт бегал за мной как ненормальный, по-другому не скажешь, поэтому я не понимаю, почему он позволяет ей вмешиваться.

— Знаешь что, Рейган? — раздражённо прерывает меня Ди. — Я знаю, что ты обожглась. Но Мэт не Блейк, поэтому перестань их сравнивать. Мэт хороший парень. Он делает то же самое, что ты бы сделала для меня. Это то, что делают лучшие друзья. Им нужно побыть вместе. Дай ему передышку.

Я почти не замечаю, что она не соглашается со мной.

— Но Корин...

— Разбил сердце парень, с которым они очень долго встречались.

Я удивлённо умолкаю. Моя подруга роется в сумочке и по-прежнему избегает моего взгляда. Она вся раскраснелась, как и всегда, когда перечит кому-то. Понимаю, Ди сравнивает себя с Корин, её тоже бросили. Но это не оправдание тому, что она не поддержала меня. Я всегда принимаю сторону Ди.

— Ты ведь тоже знаешь, что такое разбитое сердце, Ди. Но не понимаешь, каково это, когда твоё доверие постоянно не оправдывают, когда все в твоей жизни оставляют тебя.

Теперь Ди поднимается и хмурит брови.

— Эй, я никогда не оставляла тебя.

— Ди, ты оставила меня буквально посреди учебного года в старшей школе.

Я замолкаю, потому что понимаю, что сказала ужасную несправедливость. Я не хотела говорить это, хотя иногда жалею себя. Но я не обижалась на Ди.

У неё начинают дрожать губы, но Ди по-прежнему не отводит от меня взгляд.

—Я не могу поверить, что ты сказала мне это.

Я пытаюсь сказать хоть что-нибудь — хоть слово — но не получается. Мой язык будто затвердел. Я чувствую, как меня трясёт, что бывает в двух случаях: когда у меня простуда или когда я веду себя с Ди как стерва.

— Что я должна была делать? Забыть о музыке, остаться в школе и быть тебе нянькой?

— Быть мне нянькой? — В моей груди жжёт от злости, и я понимаю, что уже не смогу остановиться. Слышу свой голос, но не могу контролировать свой язык. — Ты можешь взять свою счастливую жизнь и выбросить её, Ди. Вуу-ху, ведь так тяжело жить в счастливой семье, с мечтами, которые быстро воплощаются в реальность, и с кучей денег.

— Мне живётся не так уж легко, и ты это знаешь. — Лицо Ди почти пылает.

— Что ж, твоя жизнь становится намного легче, когда я, желая помочь, бегаю на заправку тебе за едой.

Мы обе замираем, осознав, наконец, насколько несправедливы эти взаимные упрёки. Больше так не могу, это нужно прекратить. Я должна уйти первой.

— Ладно, желаю хорошего концерта. Я поеду в Индианаполис с Мэтом.

— Ну конечно. Я так рада, что ты использовала мой тур, чтобы найти себе нового парня и всем его демонстрировать.

Я уже отвернулась от Ди, поэтому она не видит, что у меня отвисла челюсть. Не знаю, откуда у неё появилось желание оставить последнее слово за собой. Как она посмела? Я месяцами слушала её рыдания по Джимми, будто он умер. А она не может побыть моей подругой один раз, когда я решила пожаловаться на парня, с которым встречаюсь?

Дверь громко захлопывается за мной, и я борюсь с желанием немедленно побежать в комнату Мэта, зарыться лицом в его плечо и заплакать, потому что даже моя лучшая подруга думает, что я ужасный человек. Я начинаю очень быстро дышать носом, как будто у меня приступ астмы. Не хочу, чтобы Мэт и Корин знали, что я поругалась с Ди. И ещё больше не хочу, чтобы они знали, что послужило причиной.

Почти целый час я брожу по арене, теряясь между фанатами Лайлы Монтгомери. Я всё время держу телефон в руке, ожидая эсэмэс от Ди и одновременно собираясь написать ей первой. Я не могу понять, за что мне больше всего стыдно: за свои слова или за то, что она мне ответила. Мы никогда раньше не ссорились так сильно.

Мне очень хочется спрятаться где-нибудь в уголке и не появляться до конца выступления, но, в конце концов, я появляюсь в общей гримёрке. Может, мы с Ди помиримся.

— Вот ты где. — Мэт обнимает меня за талию.

Ди не появляется.

— Вот я, — механически отвечаю я.

— Мэт, две минуты! — кричит ассистент, появляясь в дверном проёме.

— Хорошо, — отвечает Мэт. Улыбнувшись, он целует меня в лоб и уходит.

Корин здесь, рядом с нами, но я о ней почти забыла. В свою очередь, она желает Мэту отжечь по полной, и потом они обнимаются, на мой взгляд, слишком долго.

То, что нам с Корин придётся остаться наедине, с самого начала было неизбежным фактом. Остатки моего терпения закончились во время ссоры с Ди. Пока Мэт был на сцене, мы обменялись всего парой фраз. Я рада, что не принесла с собой фотоаппарат — не хочу помнить выражение глаз Корин, когда она смотрела на Мэта.

Во время небольшого перерыва между песнями, когда Мэт меняет гитары, я наконец ощущаю взгляд Корин на себе.

— Я рада, что кто-то был с Мэтом этим летом.

Прошедшее время — был. Будто всё это закончилось, потому что она здесь. И фраза «кто-то был с Мэтом» прозвучала так, будто я была для Мэта просто ходячим развлечением. Умная девочка. Но я тоже отлично говорю на этом языке.

— Мне только в радость. — Вот так. Теперь пусть думает об этом. Она знает Мэта намного дольше, но зато именно я целовалась с ним.

— Ты очень красивая, — с милым очарованием ребёнка начинает Корин, но я прекрасно знаю, что она делает. Моя соперница просто само очарование, и я её не запугала. Сейчас она пытается войти ко мне в доверие. Однако этому не бывать.

— Ожидала, что я уродина?

Корин смеётся.

— Нет. Не знаю, кого я ожидала увидеть, судя по тому, что рассказывал мне Мэт.

Пожимаю плечами. Я не буду спрашивать, что он ей рассказывал, хотя меня распирает от любопытства. На сцене звучат первые аккорды новой песни, медленной и милой.

— О, вот и она. Твоя песня.

— Мэт сказал тебе?

— Конечно. — Корин произносит это таким тоном, что я ясно слышу: «Конечно, он сказал мне. Он всегда говорит мне такие вещи».

Пауза.

— Ох. — Она закусывает губу. У Корин не очень большие губы, но достаточно полные, идеальные для отпечатков. — Прости, если это неловко…

— Конечно нет. У всех есть прошлое — люди, которых мы любили. У Мэта просто… лучше задокументированное.

Корин поджимает губы на словах «мы любили». Хорошо. Я хочу, чтобы мы перестали играть в прятки. Но ещё я хочу, чтобы она перестала смотреть на Мэта так, будто он щеночек под рождественской ёлкой, будто он самый удивительный человек, которого она встречала в своей жизни. Наконец, Корин отводит взгляд от Мэта и разглядывает девушек у сцены.

— Должно быть, все эти девушки сводят тебя с ума.

— Не совсем. Я в себе уверена. — Просто люблю свою территорию.

— Конечно, так и есть.

Клянусь, я видела, как она смотрела на мою грудь. Сучка. Мне очень хочется найти Ди и доказать ей, что я была права — как только Мэт ушёл, Корин выпустила свои когти.

— И я ему доверяю, — продолжаю я, хотя никогда и не думала об этом до сегодняшнего дня. Но я доверяю Мэту настолько, насколько могу довериться человеку, которого знаю всего несколько недель.

— Это хорошо, — фальшиво улыбается мне Корин. Разница в том, что её улыбка, когда она обращена Мэту, просто сверкает. — Так вы встречаетесь? Он не говорил об этом.

Разумеется. Мэт же не просто так бегал за мной половину лета, чтобы я была просто одной из многих девушек. Но я стараюсь скрыть своё раздражение под маской удивления.

— Я не люблю выяснять отношения.

— Хм-м. — Корин даже не пытается скрыть своё осуждение. — У Мэта сейчас не самое подходящее время для новых отношений. В его жизни и так происходит слишком много всего.

— Ты про его маму. Я знаю. — Это правда; я знаю, что ему больно. И никогда бы не стала отрицать этого.

— Она была просто замечательной. Все до сих пор не могут оправиться от потери, — вздыхает Корин.

Хотя мы и разговариваем друг с другом, но обе смотрим на Мэта, стоящего на сцене со скрещёнными руками.

— Он говорил мне, что ваши мамы были лучшими подругами.

— Да. — Корин в балетках, и мои туфли на каблуках позволяют мне сравниться с ней в росте, что идеально подходит для игры в гляделки. — Семья Мэта, переехав в Чикаго, поселилась по соседству с нашей, когда мы ходили в детсад. Я не могу представить Рождество без неё. Она была мне как вторая мама.

— Да. Мэт говорил, что ты ему как сестра, и я поняла, что ваши семьи очень близки.

От этой мысли глаза Корин заволоклись мечтательной дымкой.

— Так и есть.

— Тебе, наверное, тяжело быть так далеко от дома. Почему ты решила поступать в Огайо?

— Туда поступал мой парень. Бывший парень. — Корин на мгновение закрывает глаза, сдерживая себя, чтобы не зажмуриться. — Ничего не говори, я знаю, что это глупо.

Ага.

— Совсем нет.

Она тут же начинает оправдываться, как будто чувствуя, что я говорю неискренне:

— Но мне нравится Колумбус, у меня там есть друзья. И я не буду менять колледж только из-за того, что мы расстались.

— Это хорошо. Думаешь, вы помиритесь?

— Я не знаю. — Она сжимает руки. — Не хочу, чтобы он радовался, если мы помиримся. И вообще, меня ужасно раздражала его ревность к Мэту.

Всё, хватит этих откровений.

— Парни — придурки.

В глазах Корин отражается свет со сцены.

— Но не Мэт.

Я тронута.

Ди так и не появляется, чтобы посмотреть выступление Мэта, и я почему-то начинаю переживать. Я ухожу из-за кулис до того, как Мэт заканчивает петь, и смешиваюсь с толпой, чтобы Ди не смогла меня увидеть. Даже крики фанатов не заглушают слова Ди, которые пульсом бьются в моей голове: остаться в школе и быть тебе нянькой… использовала мой тур, чтобы найти себе нового парня. Она и правда имела это в виду? Я не хотела говорить ей, что она не понимает настоящую боль, что она бросила меня и что использует меня как девочку на побегушках. Какое ничтожество сможет сказать такое своей подруге?

Когда Ди наконец выходит на сцену, мне становится по-настоящему паршиво. Девушки рядом со мной начинают прыгать и кричать в приступе какого-то безумия. Все концерты Ди длятся одинаково, но сегодняшний кажется мне бесконечным.

Когда я уже решаю, что хуже быть не может, Ди начинает петь песню «Дорога в лето». Все вокруг начинают подпевать, и я морщусь, когда они кричат моё имя.

«С Рейган под небом в кабриолете, клянусь, мы почти летим, — поёт Ди. — В сентябре вернувшись к учёбе, мы всё равно будем пом…»

Но это не то, что поёт толпа.

Она перепутала слова — с ней этого никогда раньше не происходило. На долю секунды Ди смешалась. Маска Лайлы на минуту исчезает, и я вижу настоящее лицо моей подруги — она ужасно напугана. Ди тут же исправляется, но не раньше, чем я понимаю — это я виновата.

«Солнечные очки, кантри-песни, ритм по рулю, эй, сделай погромче — это дорога в лето».

Закрываю лицо руками. Это уже слишком — я вся вспотела и мне не хватает воздуха. Я пробираюсь к выходу, захожу в ближайший туалет, опираюсь на дверь и часто дышу. Следом заходит группка девушек, и я жду, когда они выйдут, чтобы умыться. Если бы у меня был маркер, я бы написала на двери: «Рейган О`Нил — сука».

Вина побеждает обиду, и я хочу извиниться перед Ди, и как можно скорее. Вероятно, она будет сильно зла. Может быть, она имела в виду именно то, что сказала. Может быть, я до конца тура буду ехать в автобусе с Мэтом. Но я должна попробовать. Выйдя из туалета, я понимаю, что пробыла там намного дольше, чем предполагала. Я бегу наверх к гримёрке Ди, но комната уже опустела. Ди, наверное, уже пошла в автобус. И я не уверена, что мне туда можно.

Гримёрка Мэта находится в другом конце коридора, и, чтобы успокоить себя, я иду туда быстрым шагом. Я поеду с ним и извинюсь перед Ди в Индианаполисе.

— Он уже ушёл? — спрашиваю я охранника возле двери Мэта.

Он смотрит на VIP-пропуск и раздумывает.

— Ещё нет.

Я дёргаю за ручку и, когда дверь открывается, не могу поверить своим глазам.

Нет, нет, нет.

Я была права, знала, что права, но всё ещё не могу поверить в это. Мир вокруг замедляется и этот момент длится вечно.

Губы Корин соприкасаются с губами Мэта.

Я вся заледенела. Думаю, моё сердце просто перестало биться. Я отступаю назад, и в этот момент Мэт поднимает голову на звук открывающейся двери. Во мне сейчас бушуют такие разные чувства — злость, ревность, боль. Но один инстинкт доминирует — бежать.

Я выскакиваю в коридор, и дверь захлопывается за мной. Добежав до лифта, я нажимаю на кнопку снова и снова. У меня нет времени ждать. У концерт-холла только два этажа, и я лучше спрыгну с крыши, чем посмотрю Мэту в глаза. Я решаюсь бежать к лестнице, и как раз вовремя — Мэт выбегает из комнаты.

Он выкрикивает моё имя, но я уже бегу вниз. Держусь за перила, чтобы не упасть, а мои каблуки выстукивают по бетонному полу, как печатная машинка.

— Рейган! — Я слышу голос Мэта на лестнице. — Остановись, пожалуйста!

Эти слова ничего не значат. Это чужой язык, на котором говорит чужой человек, и этого человека я не знаю.

— Рейган, пожалуйста, выслушай меня! Это не то, что ты думаешь!

Ох, ну конечно. Меня бесит, что Мэт пытается убедить меня в том, что я что-то не так поняла в этой сцене. Я продолжаю бежать, увеличивая расстояние между нами. Мэт тоже не останавливается, и я слышу его шаги где-то надо мной.

— Она поцеловала меня внезапно, я не ожидал, всё произошло буквально за секунду до того, как ты открыла дверь… я даже не поцеловал её в ответ! Я бы сразу отстранился, если бы у меня было время, чтобы отреагировать, и…

Он продолжает говорить, но я его не слышу. Наплевать, что Мэт скажет мне. Я буквально лечу по ступеням, а в голове стучат слова: «я сказала ему, я сказала ему». Я не могу поверить, что рассказала ему о Блейке, о маме, обо всём. С тем же успехом я могла бы нарисовать цель у себя на спине, дать ему нож, а потом отвернуться.

Когда я добираюсь до последнего пролёта, Мэт, наконец, догоняет меня.

— Рейган, пожалуйста, это ужасная ошибка! Пожалуйста!

Точно, это ужасная ошибка — моя ужасная ошибка в том, что я ему доверилась. Я достигаю нижнего этажа и на мгновение останавливаюсь, прислонившись к стене. Последнее, что мне сейчас нужно — это ещё один перелом. Ещё один сувенир от ещё одного предательства. Когда я поворачиваюсь, то вижу, что Мэт стоит на пару ступенек выше меня.

— Не смей даже подходить ко мне. — Я указываю пальцем на него, пытаясь выглядеть угрожающе, но моя рука трясётся. — И не притворяйся, что тебе не наплевать. Я всё поняла, поэтому просто не парься и танцуй свой танец победителя.

Мэт громко выдыхает, будто я ударила его в живот.

— Это несправедливо.

Я вскидываю руку.

— Ты хочешь поговорить о справедливости?! Да пошёл ты, Мэт.

Развернувшись на каблуках, я берусь за дверную ручку, но до того, как поворачиваю её, он успевает сказать:

— Рейган, поверь мне, прошу. Это не то, что ты видела.

— Полная херня. — Моё сердце надрывается, и я хочу побольней уязвить Мэта. — Ты знаешь, я даже не удивлена. Мистер Знаменитость может делать всё, что хочет со столькими девушками, со сколькими пожелает. О, и не смотри на меня этими своими щенячьими глазками. Ты не имеешь права жаловаться после того, как ты… как ты…

Мэт открывает рот, чтобы что-то сказать, но я поднимаю руку. Потом набираю в грудь побольше воздуха и выпрямляю спину, пытаясь выглядеть значительней.

— Знаешь что? Давай будем честными — это всё ничего не значит. Это были просто отношения на лето, Мэт. Через неделю всё бы и так закончилось.

— Это неправда, — тихо говорит Мэт. Он не злится. Он знает, что проиграл. — Это неправда, и ты это знаешь. Рейган, я…

— Даже не пытайся, — обрываю его я. — Ничего больше не говори мне, потому что я знаю, как хорошо ты умеешь говорить. Твои поступки намного громче и понятнее. С меня хватит.

В глазах начинают закипать слезы, и я отворачиваюсь. На двери есть маленькое окошко, через которое я вижу парковку. Потом с силой дёргаю ручку. Наконец-то. С громким стуком дверь закрывается, и что-то внутри меня тоже закрывается.

Я делаю два шага и останавливаюсь, запрещая себе возвращаться. В детстве я ходила в церковь с семьёй Ди, и то только потому, что по субботам чаще всего была у них. Я смутно помню историю о женщине, которая, убегая из разрушенного города, обернулась назад и превратилась в соляной столб[12]. Плохой конец, но я поняла суть. Нельзя оборачиваться, когда сбегаешь от катастрофы. И нельзя надеяться, что кто-то тебя спасёт. Я давным-давно перестала верить, что кто-то меня защитит. Поэтому смотрю прямо перед собой, ускоряя шаги. Мэт расстроился только потому, что я его поймала с поличным. Он просто избалованный испорченный парень, а я, Рейган О’Нил, просто девушка, о которой пишут в туалете. Я не та, кого не стыдно привести домой. Я просто испытание, которое нужно преодолеть, и Мэт это сделал. А я так и не смогла.

Пока я бегу к автобусу, у меня всё расплывается перед глазами, и не могу понять — злость это или слёзы. Боль, сожаление, горечь — не могу их различить, но все они заполняют мои лёгкие, и кажется, что у меня разрывается сердце. Мне нужна Ди.

Я едва помню, как нашла нужный автобус и как поднималась по ступенькам к ожидающей меня наверху Ди. Слёзы сами собой текут из моих глаз, и я не могу увидеть выражение её лица. Наверное, она очень зла на меня и вполне имеет право выгнать меня из автобуса. И я бы не винила её. Но я так давно уже не плакала, что не помню, как успокоиться.

— О боже, Рейган! Мне так стыдно из-за своих слов. — Холодные руки Ди крепко обнимают меня. — Прошу тебя, не плачь.

— Нет, это мне стыдно. Но я плачу не из-за этого. Мне нужно домой, — произношу я с громким всхлипом. — Мне нужно домой. Прямо сейчас.

В аэропорту намного больше людей, чем я ожидала. В О’Харе, Лос-Анджелесе или Ла-Гуардия я бы ожидала такой хаос. Но в Нэшвилле? Я не могу понять, почему всем этим людям резко понадобилось лететь в Нэшвилл во вторник утром. Может быть, они думают то же самое и обо мне — почему я здесь? Но эти люди даже не подозревают, что мне изменил бывший подростковый сердцеед. Они не подозревают, что сегодня я плакала в первый раз за десять лет, и что моя лучшая подруга звонила в аэропорт, бронируя мне билет в самую последнюю минуту. И когда её тур-автобус высадил меня возле аэропорта, она обняла меня так сильно, что я думала, без переломов рёбер не обойдётся. Они бы никогда не угадали, что единственная сумка на моём плече заполнена только самыми нужными вещами, потому что у меня не было времени на сборы.

Мимо меня к выходу проходят толпы людей, но я никого не узнаю. Во время тура с Ди я привыкла к огромному количеству людей вокруг нас: музыканты Ди, техники, водители, ассистенты. Я скучаю по этой жизни, но моё сердце только что разбилось. И это заставило меня уехать. Нет места лучше дома. Теперь, когда я дома, мне должно быть легче. Да?

Я не смогла уснуть в самолёте, хотя безумно устала. Поэтому просто смотрела в иллюминатор, прислонившись щекой к стеклу. Сверху облака выглядят, как совершенно другой мир, и я чувствовала себя невероятно маленькой.

Когда я выхожу на улицу, меня тут же обнимает тёплый воздух Теннеси. Что делает это место таким родным — лёгкий запах речной воды? Аромат близлежащих травяных и зерновых полей? Или духи южных леди? Я не знаю почему, но эти запахи меня успокаивают. Я погружаюсь в Нэшвилл, как в большое мягкое кресло. Разглядывая машины, выстроившиеся в ряд, ищу автомобиль папы. Вот и он, в конце ряда. Как же хорошо, что рядом с ним нет Бренды.

Прошло почти два месяца с тех пор, как мы виделись. Он выглядит таким родным, но, в то же время, в его внешности что-то изменилось. Папа аккуратно подстрижен и выбрит, на нём чистая клетчатая рубашка и рабочие ботинки. И первый раз в жизни я не могу вспомнить, как он выглядел до того, как бросил пить. Это всё уже очень далеко от нас.

— Привет, пап. — Я опускаю сумку на землю.

— Привет, дорогая, — говорит он, и я обнимаю его за шею. От тихого звука папиного голоса у меня сжимается сердце.

— Ты в порядке?

Я киваю, отстраняясь от него.

— У вас с Ди всё хорошо? — Папа внимательно всматривается в моё лицо.

Я снова киваю.

— Всё хорошо. Просто пришло время вернуться.

Он поднимает мою сумку и кладёт её в машину.

— Хорошо. Брен очень ждёт концерта на следующей неделе.

Мы даже и минуты не пробыли вместе, а он уже говорит о Бренде. Я не знаю, что сказать. Поэтому повисает молчание, только слышен шум от аэропорта.

— Мы ужасно скучали по тебе, — говорит папа, поворачивая ключ зажигания.

Я сажусь на пассажирское сиденье.

— Мы?

— Было слишком тихо, — улыбается он.

— Ха.

Когда мы выезжаем на трассу, я устраиваюсь поудобнее в знакомой машине со старыми мягкими креслами и слабым запахом плесени и табака. Мои глаза закрываются сами собой, и последнее, что я помню — это тихое урчание мотора.

Глава 19. Нэшвилл

Я вылавливаю ещё одну фотографию из раствора. Немного встряхиваю снимок и аккуратно, с помощью специальной прищепки, вешаю на верёвку. На этом фото Нью-Мексико — наша первая остановка после Лос-Анджелеса, через два дня после той церемонии, где мы с Мэтом танцевали. «Нет. Нет, не думай об этом. Не думай о том, как он тебе изменил. Как ты его застукала». Эти мысли звучат в моей голове, отдаются болью в груди, угрожая разломать мне рёбра. И я заставляю себя выдержать ещё пять минут без сигареты.

Сегодня я проснулась после обеда. Первым моим инстинктивным желанием было распаковать сумку и избавиться от вещей, которые сопровождали меня в путешествии. Продолжая эту тему, я решила проявить фотографии из тура. Так я бы смогла сразу выбросить фотографии с Мэтом — словно быстро сорвать пластырь. Может, я сожгу их, а может, разорву на мелкие кусочки. Возможно, я вырежу его лицо со всех фотографий и выкину их в мусор или подброшу в воздух — этакое безголовое конфетти. Я беру следующее фото из раствора, и что-то в нём привлекает моё внимание. Подняв снимок к лампочке, я рассматриваю его.

Я сделала эту фотографию на том холме в Мэриленде. На ней улыбающееся лицо Мэта и огромное голубое небо. В его очках я вижу своё отражение. Половина моего лица скрыта камерой, но я вижу свою улыбку — широкую, искреннюю.

В ванной комнате висит зеркало, и в нём отражаюсь я — размытое, нечёткое отражение в свете красной лампы. Моё лицо как будто осунулось, и я выгляжу намного старше той девушки на фотографии. Трудно поверить, что именно я была той девушкой — счастливой и почти беззаботной. Но всё же вот она я, в отражении очков Мэта. «Перестань документировать момент — лучше сама стань его частью».

У меня уже не осталось места для фотографий в ванной, поэтому я вешаю их на вентилятор в своей комнате. Когда заканчиваю, то решаю громко включить злую и весёлую музыку, чтобы не слышать телефона. Мэт постоянно звонит мне, но я проигнорировала все вызовы и удалила все сообщения на автоответчике. Он писал мне эсэмэски. Я пыталась не читать их, пока удаляла, но несколько фраз всё-таки уловила — «прости меня» и «позвони мне», ещё «ошибка» и «поговорить об этом». Может быть, когда-нибудь я ему отвечу — «плевать», «ага» и «нет».

Ди позвонила почти сразу, как я проснулась. Думаю, мои слёзы сильно напугали её. Они напугали и меня. Я сказала Ди, что у меня всё нормально, и что я рада быть дома. Потом она помолчала немного и сказала:

— Слушай, Рейг. Я говорила с Мэтом… он правда…

— Не смей принимать его сторону, — со злостью ответила я. — Он не имел права ставить тебя между нами.

Ди откашлялась, что обычно делает, когда пытается вернуть себе хладнокровие.

— Ты права. Прости. Мне ненавистна мысль, что тебе больно.

— Я в порядке, — соврала я.

Последние полтора часа я проявляла фотографии и прикрепляла их к вентилятору. Конечно, ни одной фотографии с Мэтом не разрешалось быть рядом со мной, и поэтому они сохли в ванной, ожидая своей жестокой участи. Закончив развешивать снимки, я включила вентилятор на медленную скорость и легла на кровать. Теперь фотографии кружатся надо мной, прокручивая перед глазами моё лето: Ди в тур-автобусе, Аллея поэтов в Центральном парке, юго-западная архитектура в Санта-Фе и Далласе, фотографии гримёрок. Так моё лето выглядело бы без Мэта. «Всё хорошо», — напоминаю себе я. Всё равно всё хорошо.

Около пяти вечера я слышу стук в дверь.

— Можно войти? — звучит за дверью мягкий голос Бренды.

По крайней мере, она научилась стучать перед тем, как войти.

— Конечно.

Когда мы с папой приехали вчера вечером, Бренда уже спала, а сегодня была на работе весь день. Она входит в комнату, и я замечаю, что моя мачеха не изменилась ни на йоту — при ней всё та же безвкусная сумка и мягкие каштановые волосы.

— Хорошо, что ты вернулась. Как ты? — улыбается она.

Я пожимаю плечами.

— Хорошо, но устала.

— Хочешь чего-нибудь особенного на ужин?

После двух месяцев завтраков в номер, отельной еды и закусок с заправок у меня в животе начинает урчать от одной мысли о домашней еде.

— Я съем всё, что приготовишь.

Она кивает, выходя из комнаты.

— Я позову, когда всё будет готово. Наверное, и твой папа к тому времени вернётся.

— Спасибо, Бренда.

Я поворачиваюсь на бок. Хоть мы и обменялись всего парой фраз, это был наш самый милый разговор с тех пор, как меня арестовали. Она не заставляла меня оправдываться, а я не доставала её. Это маленькая победа для нас обеих.

Я остаюсь одна, и мои мысли возвращаются к Мэту. Я отгоняю их, заставляя себя думать о фотопроектах и о том, как оформить портфолио для подачи в колледж. Нужно собраться с силами, остался всего лишь один год.

Когда я выхожу в коридор, то сразу чувствую запах кленового сиропа. Следуя за запахом бекона и свежих оладий, попадаю на кухню и вижу Бренду со сковородкой.

— Завтрак на ужин, — делаю вывод я. — Папа готовил так каждую пятницу.

— Он рассказывал мне об этом, — улыбается Бренда.

До того как в нашей жизни появилась Бренда, завтрак на ужин был обычным делом. Яйца, бекон, оладьи — да всё что угодно. Мой папа всегда говорил, что такой ужин был празднованием того, что наконец-то наступили выходные. Но прошли годы, и я поняла, что он просто больше не умел ничего готовить. Даже после того, как мы оба научились готовить нормальную пищу, завтрак на ужин всё равно оставался в нашем меню. Когда въехала Бренда, она взяла на себя все обязательства по готовке. Мой папа был ей очень благодарен, и я, наверное, тоже. Но до сегодняшнего дня я не понимала, насколько соскучилась по нашим завтракам на ужин.

Открываются двери из гаража, и в комнату с улыбкой заходит папа.

— Пахнет просто отлично.

Он снимает сапоги, пока я сажусь за стол. Потом целует Бренду в щёку и идёт к умывальнику.

— Как хорошо, что обе мои девочки дома.

Не знаю, нравится ли мне, что мы с Брендой попадаем в одну категорию. Он знает её всего лишь несколько лет. И всё равно в моей голове звучит голос Мэта: «Разве она не делает твоего отца счастливым?» Да. Делает. Я наблюдаю за Брендой, пока она кладёт оладьи мне на тарелку. Наконец, мой папа и Бренда присаживаются к столу, и она закрывает глаза, молясь. Я в это время считаю цветы лаванды в вазе в центре стола.

Потом отламываю большой кусок от своей порции оладий. На вкус они как моя прошлая жизнь — та, где мы жили вместе с папой, уже после того, как он перестал пить и до того, как встретил Бренду. До того, как я тайком уходила из дома и до того, как мне назначили исправительные работы. На вкус как моё детство, и я чувствую, что снова могу заплакать. И правда могу. Но не буду.

Пока папа и Бренда обсуждают прошедший день, я молчу. И ни разу ни один из них не спрашивает, как прошло моё лето и почему я вернулась раньше. Сегодня я ужинаю в тишине. Конечно, они знают, что что-то случилось. Но также в курсе, что я не скажу ни слова, если сама этого не захочу. Так здорово, что ко мне никто не пристаёт с расспросами.

— Что же, — наконец произносит папа, откладывая вилку. — Я так наелся.

Я киваю.

— Было очень вкусно. Спасибо, Бренда.

Она странно улыбается в ответ, будто ожидает саркастического комментария. Но ничего такого у меня и в мыслях не было, и я просто встаю, чтобы убрать посуду со стола. Раздаётся дверной звонок, и папа поднимается, чтобы открыть.

— Рейган, милая, это к тебе, — через секунду кричит он.

Моя первая мысль — это Мэт. Может быть, он забил на концерт в Индианаполисе сегодня; может быть, он приехал сюда, чтобы извиниться. Я захлопну дверь перед его лицом миллион раз. Но когда я выхожу в коридор, мне становится совершенно ясно, что там стоит девушка. Моя злость, наверное, отражается на моём лице, потому что папа выглядит удивлённым. Я выхожу и закрываю за собой дверь.

На моём пороге стоит Корин. Это, наверное, шутка.

— Какого чёрта ты здесь делаешь?

На её лице сменяют друг друга выражения угрызений совести и страха. Наконец, она говорит:

— Слушай, мне очень жаль.

Она произносит это таким тоном, будто я держу нож у её горла, заставляя просить прощения. Мне не нужны её извинения. Я складываю руки на груди, опираясь на дверь. Наверное, ярость отражается в моём взгляде, потому что Корин не смеет поднять на меня глаз.

— Меня только что бросили, и я… я привыкла быть в жизни Мэта. Я приревновала.

— Что ж, надеюсь, вам двоим будет хорошо вместе, — я выплёвываю слова, как яд. — Уходи из моего дома.

— Всё не так. У него больше нет чувств ко мне.

Я признаю: от Корин это прозвучало более правдоподобно, чем от Мэта. Но это ничего не меняет.

— Бедняжечка.

— Слушай, — решительно говорит Корин. — Я поцеловала Мэта только для того, чтобы привлечь его внимание. С моей стороны это было неправильно, и я прошу прощения.

Она и правда выглядит так, будто ей очень стыдно. Если бы я была не так зла, то признала бы, что чувство, когда лучший друг ускользает от тебя, мне знакомо. И как иногда хочется утешения после того, как тебя бросили. Но увы! Я хладнокровная сучка, да и Корин тоже.

— Рейган, он даже не поцеловал меня в ответ. Он замер, будто был слишком напуган, а потом вошла ты. — Меня бесит, что она называет меня по имени, будто знает меня. Меня бесит, что она защищает его. — Это было так оскорбительно. Я пойму, если ты будешь ненавидеть меня. Но пожалуйста, не ненавидь Мэта.

Опустив взгляд, я пытаюсь осмыслить её слова. Я не хочу, чтобы Мэт знал, что я расстроена, поэтому снова решительно поднимаю глаза на Корин.

— Всё бы и так закончилось. Просто благодаря тебе мы расстались на неделю раньше.

Она явно удивлена.

— Я не думала, что всё так. Мэт говорил…

— В следующем году я буду учиться в колледже. Я не из тех девушек, которые слепо следуют за парнем.

Бомба падает. Она кусает свою раздражающе милую и пухлую губу. Я ненавижу эти губы за то, что они целовали Мэта. Едва я решила, что последнее слово осталось за мной, как Корин произносит:

— Этой осенью он начнёт учиться в Белмонте.

— В Нэшвилле?

Она кивает.

— Мэт переезжает через две недели. Программа по музыкальному бизнесу. Он решил поступать ещё до того, как присоединился к туру.

— Что ж, — со смешком говорю я. — Это доказывает несерьёзность наших отношений. Он даже не сказал мне об этом.

— Да, я знаю. Но он не хотел отпугнуть тебя.

— Отпугнуть меня?

— Мэт не хотел, чтобы ты подумала, что он переезжает в Нэшвилл из-за тебя. Всё могло показаться слишком серьёзным, слишком быстрым или чем-то в этом роде.

Отпугнуть меня. Будто я дикая лошадь. Слишком дикая для того, чтобы подойти поближе, не рискуя при этом получить удар копытом. Как и моя мать.

— Как хорошо для него всё сложилось. Уверена, что там будет полно девушек, которые попадут под его очарование. Но не я — это очевидно.

Корин потирает виски, закрывая глаза.

— Мне следовало попытаться.

— И как ты нашла мой дом?

— В вашем городе только двенадцать О’Нилов. Твой дом был четвёртым по счёту, в который я постучала.

Впечатляет. Корин разворачивается, чтоб уйти, делает несколько шагов и снова оборачивается ко мне.

— Тебе нужно знать… Я не видела Мэта счастливым с тех самых пор… Очень давно. Когда его мама заболела и умерла, он был просто разбит. Будто впал в кому. Но когда этим летом он присоединился к туру, его голос, который я слышала по телефону, снова ожил. И каждый раз, рассказывая о тебе, он будто… просыпался.

Эти слова вонзаются в моё сердце, как гвозди. Но я не хочу понимать их значение. Я хочу, чтобы она ушла.

— Слишком поздно.

Наконец, сдавшись, она уходит, а я подавляю в себе желание взять один из глиняных вазонов Бренды и бросить их в неё. Когда её машина отъезжает от нашего дома, я запускаю пальцы в волосы и стою так некоторое время. Что это было? Здесь, дома, моя жизнь в туре казалась мне нереальной — будто сон длиной в лето, и проснулась от него я только вчера. Но поступок Корин напомнил мне, что всё реально, и я начинаю отчаянно скучать по Ди и по нашей весёлой жизни. А как же Мэт? По нему я скучаю ещё больше.

Глава 20. Нэшвилл

Мир сегодня потускнел. Прозрачно-серое с низкими облаками небо похоже на ртуть. Даже деревья выглядят угрюмыми, прогибаясь под весом всей этой серости. Ненавижу, когда погода не может решить, какой ей быть. То солнце, то дождь.

Я ступаю прямо по лужам, и мои каблуки глухо стучат по тротуару. После неожиданного визита Корин я провела два дня за просмотром реалити-шоу. Глядя на этих придурков, я начинаю верить, что моя жизнь не так уж и плоха. Но не сегодня. Сегодня — день действий.

Я собираюсь сделать татуировку. Проснувшись с отчаянным желанием измениться, я маялась всё утро. Во мне было столько энергии, что я просто не смогла её удержать. Чаще всего девушки после сложного расставания перекрашивают волосы в другой цвет или делают короткую стрижку — но мне этого недостаточно. Поэтому я поехала в центр Нэшвилла, в тату-салон «Чернила архангела».

Ещё с улицы я увидела в окно, как Джиа крутится в кресле. Сейчас она учится в колледже и вращается в кругах, приближенных к Блейку. Я бы не сказала, что мы друзья — скорее хорошие знакомые. Она выглядит немного пугающе с руками, сплошь покрытыми татуировками, но на самом деле она милая и очень увлечена искусством. Все её татуировки выглядят, как настоящие картины — вот голубые волны, вдохновлённые японской гравюрой, а вот сакура, осыпанная нежно-розовыми соцветиями.

— Привет, Джиа. — Приоткрыв дверь, я заглядываю внутрь.

— Рейган, привет. Проходи. — Джиа тут же поднимает на меня глаза.

У неё сегодня очень яркий макияж и толстые чёрные стрелки на глазах.

— Давно тебя не видела.

— Меня не было в городе всё лето.

— Я, эм… — нерешительно начинает Джиа. — Я слышала про Блейка. Мне жаль.

— Спасибо.

Её красные губы растягиваются в доброй улыбке.

— Что я могу для тебя сделать?

— Я бы хотела татуировку, — уверенно заявляю я.

Её глаза загораются.

— Ты наконец-то решилась?

Джиа и ещё некоторые из друзей Блейка раньше уговаривали меня сделать татуировку. Люди с татуировками всегда пытаются убедить всех вокруг сделать хотя бы одну. Что я могу сказать? Мне никогда и не хотелось ничего такого. Знакомые часто удивляются, что у меня до сих пор нет татуировки. Но я просто люблю не соответствовать ожиданиям других людей.

— Ага.

— Круто! Ты уже решила, что именно хочешь?

— Вообще-то, я думала поискать у тебя какой-нибудь рисунок с птицей.

На второй день после того, как мне наложили гипс, я сидела на кухне, дома у Ди, с ней и её мамой. Положив голову на здоровую руку, я произнесла в задумчивости:

— Я просто человек-катастрофа.

Миссис Монтгомери улыбнулась.

— Чепуха, — ответила она. — Просто ты птичка с поломанными крылышками. И у тебя два варианта: сложить их и погибнуть или же исцелиться и начать всё сначала.

Я поехала в тур птицей с поломанными крыльями. И хотя у меня ныло сердце и болело запястье, не сложила крылья и не умерла. Я сделана из более крепкого материала, чем кожа и кости, я вся как сталь, сплавленная с землёй Теннеси. И эта татуировка будет мне напоминанием. Подтверждая теорию Дарвина, пусть и медленно, но я эволюционирую.

— Птицы… да. — Джиа открывает ящик, где лежат папки с эскизами и бегло просматривает их. — Вот.

Она протягивает мне открытую папку.

— Не возражаешь, если мы перейдём в дальнюю комнату, если кто-нибудь зайдёт?

— Совсем нет.

Я следую за ней в другое помещение, оборудованное мягким креслом, как в офисе у дантиста, всевозможными тату-инструментами и стулом для мастера. Думаю, эта комната для тех, кто собирается набить тату ниже пояса. И, наверное, для таких, как я, кто делает татуировку до того, как станут совершеннолетними.

Я сажусь в кресло, кладу папку на колени и открываю её. На страницах разместилась целая стая птиц. Некоторые нарисованы в мультяшном стиле, другие выглядят как настоящие. Одни из них сидят, другие изображены в полёте.

— Где ты планируешь сделать рисунок?

— На запястье. — Я вытягиваю левую руку, которая до сих пор тоньше, чем правая, и показываю на бледное место на запястье. — Здесь.

— Хорошо, я сейчас вернусь. Тебе нужно подписать бумаги.

Моё внимание привлекает самая маленькая птица. Она не похожа на остальных, так как другие или чёрно-белые, или, наоборот, слишком пёстрые. Моя же птичка нечто среднее; её тельце — это только набросок. У неё расправлены крылья, но она не летит, так как её лапки не прижаты к животу. Она кажется… готовой. Будто собирается взлететь.

Джиа возвращается, и я показываю ей картинку.

— Эта.

— Зяблик[13]?

— Что? — Моё сердце останавливается.

— Зяблик. — Джиа ещё раз смотрит на птичку. — Эта же, верно?

— Ты не шутишь? — Я закрываю лицо рукой.

— Нет. Всё хорошо?

Поднимая глаза к потолку, я вздыхаю:

— Да. Всё хорошо. Странное совпадение.

Возможно, у меня и должна быть именно эта птица. Пусть зяблик напоминает мне об этом лете. Обо всех наших моментах, от самых грустных до настолько радостных, что, мне казалось, я была готова расправить крылья и взлететь.

С другой стороны, это совпадение может значить, что я не должна менять своё тело под влиянием Мэта. Ненавижу его за то, что он пробирается обратно в мою жизнь там, где я этого меньше всего ожидала.

Джиа скрещивает руки на груди, и я замечаю, что её красные ногти выглядят слишком ярко на фоне бледной кожи.

— Это не моё дело, но могу я дать тебе совет?

— Конечно.

— Как художник я бы сказала тебе сделать эту тату, — тихо начинает Джиа, будто боясь меня обидеть. — Но как человек, который знает, что такое обида и боль, я бы предложила тебе ещё раз всё обдумать. Может, попробуешь сначала временную татуировку, чтобы понять, нужно ли тебе это?

Я с благодарностью принимаю этот совет и киваю Джии.

— Давай сделаем татуировку хной, — говорит она, открывая ящик. — Что мы тебе нарисуем?

— Что-то простое. Маленькое, — вздыхаю я, откидываясь на спинку кресла. — Всё что угодно, лишь бы не зяблика.

Я выхожу с татуировкой из хны на запястье. Джиа изучает восточное искусство, но вместо традиционного дизайна, который используют индийские женщины, она нарисовала мне небольшое созвездие — Малую Медведицу. Она называла мне звёзды, медленно соединяя маленькие точки между собой. «На самой вершине — Полярная звезда, — сказала Джиа. — Путеводная звезда».

На улице меня захлестнула атмосфера перемен. С небес льётся дождь, стуча тяжёлыми каплями по крышам прилавков. Пахнет летом — это запах горячего асфальта под дождём. Мои дворники не справляются с потоком воды, и я с трудом вижу куда еду. И когда наконец-то замечаю деревянный забор своего дома, вздыхаю с облегчением.

Припарковавшись на грязной подъездной дорожке, я выключаю зажигание. Наш дом даже сейчас выглядит таким уютным. На широком крыльце стоят горшки с цветами Бренды, после дождя они выглядят чистыми и свежими. Позади дома синеет наше лавандовое поле. Дождь, кажется, уже заканчивается, поэтому я прикрываю новую татуировку кофтой и бегу к дому.

Поднявшись к себе, я снимаю мокрую одежду, закутываюсь в халат и ложусь на кровать, разглядывая фотографии на моём вентиляторе. Они без остановки крутятся надо мной, как будто всё моё лето проносится перед глазами. Пищит телефон. Сначала я думаю, что это ещё одно сообщение от Мэта, хотя он уже два дня ничего мне не писал. Но это Ди прислала мне видео со своего концерта.

«Посмотри, как я спела! Конечно, без тебя было пусто».

Я вздыхаю. Она звонила вчера, чтобы спросить, буду ли я на финальном концерте в Нэшвилле, но я ответила отрицательно. Не желаю быть в одном помещении с Мэтом, даже если это концерт-холл. Это всё так несправедливо по отношению ко мне и Ди. Мы начали лето вместе и должны были закончить его вместе.

Нажимаю на ссылку и перехожу на видео с «Ютуба», которое называется «Лайла Монтгомери — МОЯ жизнь!» Она сделала это, спела великолепно. Запись начинается с того, что на пустой сцене появляется Ди в своём голубом платье, с ремнём от гитары через плечо. Она, как обычно, сразила всех наповал. Кажется, у неё всё хорошо.

Посмотрев до конца, я сразу хочу ответить Ди, но как будто не могу пошевелиться. У меня было целое лето, чтобы привести свою жизнь в порядок, чтобы стать лучшей версией себя. Но вместо этого я впуталась в очередную драму. Я дважды за четыре месяца позволила изменить себе. И так в себе разочарована. Я знала, что это случится, но всё равно доверилась.

Мне не хватает воздуха, и я распахиваю окно. Сейчас дождь почти закончился, но я знаю, что настоящий шторм ещё только начинается. Над моей головой сгущаются чёрные тучи, медленно закрывая собой голубое небо. И почти непонятно, тёмное или светлое небо в конце одержит победу.

Глава 21. Нэшвилл

Я превышаю скоростной лимит, выжимая педаль газа до предела.

Полученное мной сообщение гласиит: «Можешь приехать в „Раймен Аудиториум“? С Ди что-то случилось. Спасибо, Лисса Сент-Джеймс».

В этом сообщении меня шокировали два факта. Во-первых, Лисса назвала мою подругу «Ди», а не «Лайла». А она никогда не называла так Ди при мне, потому что представляет Лайлу Монтгомери — звезду кантри-музыки, а не Ди Монтгомери — обычную девушку. Во-вторых, если Ди расстроена и не позвонила мне, значит она обижена на меня. Я звонила ей уже шесть раз, но она так и не ответила. Уже повернув к концертному холлу, я не выдержала и позвонила Лиссе.

— Слушай, я не знала, что мне делать, ладно? — сразу отрезала она, будто я требовала объяснений. — Ди расстроена, и я не могу понять причины. Она молчит и лежит с отсутствующим видом, а мне нужно, чтобы она сосредоточилась перед пресс-конференцией, которая начнётся через полчаса. Ты можешь приехать и помочь?

Надеюсь, что смогу. Шины моей машины скрипят, когда я въезжаю на парковку. Я поспешно бегу к указанной Лиссой входной двери, в то время как она уже стоит там, ожидая меня.

— Спасибо, что приехала. — Лисса пропускает меня внутрь.

— Ну, вообще-то, — отвечаю ей, — я приехала не ради тебя.

Мы начинаем подниматься по лестнице служебного входа, когда я резко останавливаюсь. Лисса с удивлением оборачивается ко мне, и я понимаю, что это мой единственный шанс.

— Это ты отправила ту фотографию в прессу?

— Конечно нет.

— Тогда кто?

— Это была девочка из вашей школы. Она продала это фото таблоидам.

Я смаргиваю. Думала, это был риторический вопрос и Лисса на него не ответит. Я сжимаю руки в кулаки.

— Кто? Скажи мне её имя.

— Папу этой девочки пару месяцев назад сократили. Они чуть не потеряли свой дом.

Я задумалась. А я бы продала фотографии, чтобы спасти дом? Пошла бы на это, чтобы спасти папу? Возможно. Не хочу это признавать, но я бы смогла это сделать. Предать не Ди, конечно, но… кого-то другого? Наверное.

— Откуда ты знаешь?

— У меня есть связи в таблоидах.

— Почему ты не сказала Ди?

— Это бы ничего не изменило, — вздыхает Лисса.

Я обдумываю её последние слова, пока мы поднимаемся на второй этаж. Лисса указывает мне на дверь с именем Ди. Почему-то даже сейчас, в свете электрической лампы, Лисса не выглядит расстроенной.

Я открываю дверь и тихо проскальзываю внутрь. Полностью одетая, причёсанная и накрашенная Ди неподвижно лежит на диване с отсутствующим выражением лица. Я закрываю дверь, и Ди удивлённо поднимает голову.

— Ди, тебе нужно было позвонить мне и сказать, что ты расстроена.

— Как ты узнала? — Она хмурит брови.

— Мне написала Лисса. — Я сажусь на диван возле подруги. — Я и не думала, что ты обижаешься на меня. Мы ещё не говорили о той ссоре, но я не хотела всего этого говорить, и…

— Что? Нет. Дело не в этом. — Ди разглядывает свои колени. — Я знаю, что ты не хотела. И почти забыла о том случае.

— В чём же я виновата? Может быть, это из-за того, что отказалась прийти на сегодняшний концерт, потому что там будет…

В этот раз я обрываю себя сама. Настоящая причина была такой очевидной, что я удивилась, как я не заметила этого раньше.

На столе стоит букет из ирисов и диких ромашек. Только один человек во всём мире может подарить Ди такой букет — Джимми. И он никогда бы не отправил ей цветы без открытки.

— И что написано в открытке? — спрашиваю я.

Ди протягивает её мне. Пять букв, написанных от руки, без подписи: «ЯБЛТВ». Ди и Джимми всегда писали друг другу записки, используя акронимы, и мы с Ди на переменах пытались их расшифровать. «МТС» — мне так скучно. «ЧТБДВЭВ?» — что ты будешь делать в эти выходные? А спустя время он стал подписывать открытки, сообщения и электронные письма словами «ЯБЛТВ». Я буду любить тебя вечно. Конечно, это очень мило. Но для меня это звучало намного серьёзнее, чем фраза «я люблю тебя» или просто «люблю». Я буду любить тебя вечно. Просто, строго и навсегда.

Ди внимательно вглядывается в открытку.

— Я тебе когда-нибудь рассказывала, как он придумал это?

Качаю головой. Я часто забываю, что между Ди и Джимми есть моменты, о которых я не знаю — и никогда не знала.

— Нам было по тринадцать. Он услышал, как мы с тобой говорим друг другу о вечности и подумал, что и нам нужно что-то такое. Когда он впервые написал в записке «ЯБЛТВ», я сразу поняла, что это значит. Наверное, это звучит глупо, но я знала, что он любит меня, и что я люблю его.

— Это вовсе не глупо. — Почему Джимми прислал Ди эту открытку? Всё это выглядит немного жестоко, как будто он бросил кирпич в окно и убежал. — Но почему он решил прислать тебе цветы?

Ди опускает подбородок на руку.

— Я думаю… думаю, что это всё, что нам осталось. Я не знаю, что делать с этим. Он не знает, что делать с этим. Но мы будем любить друг друга вечно.

Другой рукой она крутит подвеску на своей шее.

— Я всё думаю о том, как Джимми хотел, чтобы у нас был свой акроним. У нас с тобой была дружеская фишка, и он хотел что-то такое для нас. Не считая тебя, он лучший друг, что когда-либо у меня был. И я чувствую, что так соскучилась по ощущению нашей с ним дружбы. Он был моим другом.

Требуется много времени, чтобы хорошо узнать кого-то. Требуется много времени, чтобы узнать человека с разных сторон — как с хороших, так и с плохих. От невыносимо сильных головных болей до завтраков на ужин, от обидных слов, что кричат друг другу в гримёрке, до крепкой связи на уровне интуиции, которую могут понять только лучшие друзья. Как только ты узнаешь человека, это навечно.

— И… это значит, что вы снова вместе?

Ди смотрит на меня, игнорируя вопрос.

— Ты помнишь, как у Джинджер появился жеребёнок, когда мы учились в средней школе?

Конечно, я помню, как мама Ди везла нас на ферму Коллиеров посреди ночи, чтобы мы могли посмотреть на маленькую новорождённую лошадку. Но не понимаю, как это относится к сегодняшней ситуации.

— Помнишь, как сначала он даже не мог стоять? Как его маленькие ножки подкашивались под собственным весом? Каким беспомощным он был?

— Помню.

— Вот как я чувствовала себя, когда Джимми оставил наши отношения позади. Мне казалось, будто я ничего не знаю о себе и мире. Мне казалось, что мне было тяжело даже просто стоять на ногах. — Ди продолжает крутить кулон в руках. — Но сейчас я стала самостоятельной и хочу посмотреть, как это изменит мою жизнь.

Я открываю рот, но не знаю, что сказать. Во всех сценариях, что мы с Ди обсуждали в этом году — куда могут завести их отношения с Джимми — никогда не было варианта, что Ди отталкивает его.

— Но…

— Я знаю. Я не могу объяснить этого, но с тех пор, как тут появились цветы, я чувствую, что не готова. Хотя правда не знаю, что это значит. Я испугана, потому что чувствую себя не так, как предполагала, и не знаю, что нужно делать…

Я решаюсь спросить Ди прямо:

— Но что ты хочешь сделать?

Она глубоко вдыхает.

— Я не знаю. Думаю, хочу жить собственной жизнью здесь, в Нэшвилле, в собственной квартире. Не хочу, чтобы он приезжал из колледжа домой на выходные, чтобы мы побыли вместе. Но я хочу иметь возможность встречаться с ним, пить кофе и болтать о делах. Хочу писать ему сообщения, когда что-то напоминает мне о нём. Я хочу оставить дверь приоткрытой, чтобы, когда будем готовы, мы могли в неё войти.

Я не хочу нарушать повисшую между нами тишину. Всё лето Ди прятала в своём сердце желания и мечты, и теперь кажется, будто вся комната враз наполнилась ими.

— Тебе нужно поговорить с ним, — начинаю я. — Я знаю, что вы не виделись со дня вашего расставания, но это же не навсегда. Вы можете быть друзьями. Не обязательно, чтобы это было всё или ничего.

— Странно слышать это от тебя, — говорит Ди, ухмыляясь, и я улыбаюсь ей в ответ. — Но ты права. Нам не нужен план.

— Именно.

Она кивает, выдыхая, а потом берёт меня за руку.

— Наверное, я и сама всё знала. Мне просто нужно было услышать это от кого-нибудь другого.

Я слышу тихий стук в дверь, и кровь леденеет в моих жилах. Если это Мэт, то я готова выпрыгнуть в окно. Но это не он. Это гримёр.

— Лисса сказала, что тебе нужно подправить макияж.

Ди издаёт смешок.

— Она права, проходи.

— Мне пора, — обращаюсь я к Ди. — Ты в порядке, правда?

— Всё будет хорошо. — Она крепко меня обнимает.

— Увидимся завтра на ужине у твоих родителей. Ни пуха, ни пера.

Ди внимательно смотрит на меня.

— Ты можешь остаться на концерт.

— Не могу, если он здесь, — усмехаюсь я.

— Да, я знаю, — вздыхает моя подруга. — Тогда тебе нужно идти. Он сейчас заканчивает саундчек. Не хочу, чтобы вы столкнулись в коридоре.

Я последний раз крепко обнимаю Ди и выхожу в коридор. Мне не хочется встретить Мэта ни здесь, ни на сцене — по крайней мере, без ящика гнилых помидоров. Я бы хотела увидеть его всего покрытого помидорами. Или лучше я возьму варёный красный картофель, потому что он очень похож на человеческое сердце. Уверена, Мэт поймёт мою метафору.

И всё-таки я немного мазохист — добровольная жертва всего, что может сделать мне больно. Ноги сами несут меня к сцене, хотя сердце отчаянно предостерегает меня. Я пытаюсь понять, от чего мне будет больнее — от того, что я взгляну на него в последний раз, или от того, что запретила себе это сделать.

Я вхожу через заднюю дверь. Мэт стоит на сцене один, лицом к лицу с морем пустых кресел. Когда мы с Мэтом обсуждали этот концерт раньше, он говорил, что не заслуживает выступать здесь. Ди чувствует то же самое — не верит в то, что она достойна.

Но вот он здесь. И почему-то сейчас я не хочу закидать его гнилыми помидорами.

— Всё хорошо, Мэт, — звучит голос звукорежиссёра. — Сегодня мы сделаем бас тише.

— Спасибо, — отвечает Мэт, прищуриваясь. — Можно ещё раз спеть последнюю песню?

— Конечно. Начинай, когда будешь готов.

На нём бейсбольная кепка, джинсы и белая футболка. Он выглядит как тот Мэт, которого, как думала, я знала. Но в то же время, в нём появилось нечто новое. Он подходит к роялю на сцене и садится на табурет. Его пальцы начинают наигрывать медленную, грустную мелодию.

Словно солдат с войны

По дороге бреду домой.

Я один на этом пути,

Стал теперь я совсем другой.

Этой битвой измотан, истерзан,

Шрам огромный в моей груди,

Но улыбки дарить обязан,

Пряча то, что скопилось внутри.

Всё отдал, чтобы выиграть битву,

Не жалею сейчас ни о чём,

Если Бог не услышит молитву,

Буду силы искать в другом.

Не могу найти я в жизни смысл,

Завладела сейчас мной тоска,

И как Дилан поёт в своей песне:

«Я не знаю, кто я без тебя».

Я принуждаю себя продолжать дышать, но мне это даётся с трудом. Правда всегда находит тебя, даже в углу концертного зала. Находит и хватает за горло. И спрашивает, сможешь ли ты быть честным. А я не хотела, чтобы меня об этом спрашивали, потому что мой ответ — нет. Мэт сделал это, он написал песню о маме.

Во время второго куплета слёзы просто текут по моим щекам, и я не вытираю их.

Я смог залечить эти раны,

И нашёл в жизни смысл другой,

Мир меня ожидать не стал бы,

Пока я искал в нём покой.

Эта битва меня возродила,

Стали шрамы частью меня.

Она многому научила,

Помогла обрести себя.

Я отдам каждый миг этой битве,

И не буду об этом жалеть,

Если будут и дальше потери,

То мне не в чем себя винить.

Я как сталь закалился в огне,

Даже смерч для меня пустяк.

И как Дилан поёт в своей песне:

«Ради тебя я стал сильнее,

и это всегда будет так».

Когда затихает последний аккорд, Мэт поднимается и берёт гитару. Он начинает наигрывать акустическую версию «Ты сделаешь меня одиноким, когда уйдёшь». Простые гитарные аккорды и хрипловатый голос Мэта разрушают меня изнутри. Прямо здесь, у заднего ряда концертного зала в бывшем здании «Гранд Ол Опри»[14]. Сколько людей пролили слёзы здесь, возле витражных стёкол? Теперь и я среди них.

Он не заслуживает меня; это стало ясно ещё на прошлой неделе. Но Мэт Финч заслуживает своё место на этой сцене. В простых джинсах и с простой гитарой в руках, он показывает каждый шрам своей души. Он рассказал самую сложную историю из своей жизни группе звукорежиссёров и осветителей. И сегодня вечером Мэт снова расскажет её сотне незнакомых людей.

Я признаю его право на эту сцену — и это большее, что могу сделать для него сейчас. А после незаметно ухожу, утирая слёзы со своих щёк.

Направляясь к машине, я принуждаю себя успокоиться и взять себя в руки. И только сев в кабину, проверяю макияж. Потом мой телефон подаёт сигнал, и моё сердце подпрыгивает. Но это не Мэт. Это Ди: «Можешь вернуться?»

Я быстро набираю ответ: «Я ещё здесь, в машине».

Она не отвечает, и я начинаю нервничать. Снова выхожу из машины и направляюсь к чёрному входу в концертный зал. Стоит мне зайти, как подбегает Ди.

— Рейган, — тяжело дыша, начинает она. — Мне нужно выбраться отсюда.

— Но… как же пресс-конференция? Лисса тебя убьёт.

Ди пожимает плечами.

— Они подождут ещё полчаса. Можно я поведу машину?

Я не нахожу слов в ответ и просто бросаю Ди ключи. Она уверено ловит их, и мы спешим к машине, взбудораженные тем, что сейчас убегаем от Лиссы.

— Ладно. — Ди заводит двигатель. — Напиши Джимми и узнай, где он.

Я оборачиваюсь к ней.

— Хорошо… что мы делаем?

Она улыбается и сильно жмёт на газ — так, что шины начинают скрипеть.

— Мне нужно увидеть его, иначе я не смогу думать. Потому что ты права. Мы с Джимми не должны выбрасывать годы дружбы из-за того, что больше не встречаемся. Мы же можем быть частью жизни друг друга. И я просто… хочу его увидеть.

— Ладно, — улыбаюсь я. — Давай найдём его.

«Привет. Где ты сейчас?» — нервно набираю я сообщение.

Ди едет очень быстро, и мне не нужно смотреть на спидометр, чтобы убедиться, что мы превышаем скорость. Я не знаю, когда подруга в последний раз была за рулём, но сегодня она явно компенсирует за все прошлые разы. Ди барабанит пальцами по рулю, ожидая ответа от Джимми. Тот приходит сразу.

«Бегаю по делам. А что случилось?»

— Он бегает по делам.

Она рычит:

— А точнее?

Мой телефон начинает звонить — это Лисса. Я сбрасываю звонок и продолжаю набирать сообщение Джимми.

«А точнее?»

«На заправке на восьмом километре. А что?»

— Он на заправке возле Белмонта. Поверни вот здесь. — Я быстро подсказываю Ди. — Это рядом, в паре улиц отсюда.

— Хорошо, попроси его не уезжать, — говорит Ди, снова набирая скорость.

Я возвращаюсь к телефону.

«Оставайся на месте, хорошо?»

И сразу же получаю ответ:

«Хорошо, но что произошло? Ты хочешь вовлечь меня в криминал?»

Ха-ха. Джимми разрешено издеваться надо мной, потому что он хорошо меня знает. К тому же, это почти правда — мы ведь сбегаем из позолоченной клетки Ди. И, вспомнив о клетке, я тут же получаю сообщение от настоящего тюремщика — Лиссы.

«Ты где? Вернись сейчас же. Рейган, я знаю, что ты читаешь это. Скажи, чтобы она мне позвонила».

— Лисса нервничает, — передаю я Ди, начиная ощущать прилив вдохновения от нашего побега.

Ди закатывает глаза.

— Да, я так и думала. Но моя карьера не закончится из-за того, что одна пресс-конференция начнётся чуть позже.

Она немного опускает стекло. В кабину врывается ветер и ерошит Ди волосы.

— Ди, знаешь, там ведь на заправке люди…

Моя подруга обгоняет машину, которая движется не так быстро, как ей хочется.

— Знаешь, сегодня мне действительно наплевать. Я не могу так жить, когда мне нельзя делать то, что хочется. И только потому, что меня могут сфотографировать.

— Хорошо. Мне тяжело об этом спрашивать, но ты пила?

— Заткнись, — смеётся Ди и смотрит на меня. — Нет. Я просто… готова.

Поведение мне-плевать-на-всё ей очень идёт, так же как мне подходят мои слишком короткие юбки: может, это и не её стиль, но выглядит она отлично. Ди дышит полной грудью, будто месяц провела взаперти. Сейчас мы находимся где-то на окраине Нэшвилла, и эти места совсем не похожи на наш город. Небо всё такое же голубое, а трава — зелёная, но вокруг сплошные рекламные щиты, выхлопные газы и асфальт.

— Что ты ему скажешь? — Мне не следует расспрашивать, но я не могу сдержаться.

— Не знаю, — признается Ди и улыбается. Одной рукой она пытается пригладить волосы, но они бешено разлетаются от ветра.

Я молчу, давая ей время подумать, а потом замечаю наш поворот.

— Поворачивай сюда.

Она слушается, и мы останавливаемся на последнем светофоре, который отделяет нас от заправки. Ди поворачивает намного резче, чем нужно, и колёса визжат по асфальту. Я тем временем непроизвольно ищу место на парковке, где нас никто не увидит.

Я вижу Джимми до того, как его замечает Ди — вот он, высокий парень у грузовика. Я не видела его всё лето, но он выглядит, как старый добрый Джимми. Вот в чём его очарование — он не меняется. У него всегда одинаковая стрижка, и он всегда носит одинаковые рубашки и джинсы фирмы «Левис». Но это не скучно, только не на нём.

Наконец, Ди замечает Джимми и резко тормозит. Она сильно хлопает дверью и чуть не падает, когда её туфли касаются земли. Её светлые волосы развеваются за спиной, пока она бежит навстречу Джимми.

Когда Джимми замечает её, на его лице отражается удивление, и он делает шаг вперёд. Ди начинает идти медленней, и я вижу, как рот Джимми приходит в движение. Я понимаю, что он говорит: «Что ты здесь делаешь?» и «Всё в порядке?» Он всё ещё что-то говорит, когда Ди подходит к нему вплотную и обнимает. Джимми обхватывает её в ответ и приподнимает над землёй. Они крепко держатся друг за друга, девочка с обложек и мальчик-ковбой из маленького городка — моя лучшая подруга и её лучший друг. Потом Джимми начинает двигаться, и Ди раскачивается из стороны в сторону, как маятник. Это выглядит как странный танец в крепких объятьях на одном месте.

Ди и Джимми, заключённые в рамку окна автомобиля, через которую я за ними наблюдаю, окружены грязным тротуаром, забросанным окурками, старыми жвачками и ржавыми мусорными контейнерами, а неподалёку от них работник заправки орёт на кого-то по телефону. Но именно здесь Ди находит своё место — возле человека, за которого стоит бороться.

Мой психолог сказал мне однажды: «Ты и только ты можешь построить между собой и миром барьер и только тебе его и разрушать. Другие люди не смогут снести построенные тобой стены, даже если они тебя очень сильно любят. Ты сама должна захотеть их разрушить, потому что с другой стороны всегда есть что увидеть».

Тогда я не понимала этого и только недоверчиво смотрела на психолога поверх кофейного столика. Но теперь я вижу доказательство своими собственными глазами.

Громкий гудок заставляет меня подпрыгнуть на месте. Я оборачиваюсь назад и вижу сердитое лицо женщины, которой моя машина загородила дорогу. Поспешно пересев на водительское место, отъезжаю в сторону. Но стоит мне выключить зажигание, как я замечаю, что Ди уже спешит ко мне. Джимми улыбается и качает головой. А Ди запрыгивает в машину и выпаливает:

— Обратно в «Раймен»!

Я выезжаю с заправки и машу Джимми на прощание.

— Что ты ему сказала?

— Ничего, ни единого слова. Ох, подожди! Стой!

Ди начинает рыться в сумке, выискивая чёрный маркер, который всегда носит с собой для автографов. Она пишет что-то на руке, потом перелазит на заднее сидение и прикладывает ладонь к окну. Мне даже не нужно смотреть в ту сторону. Я и так знаю, что она написала: «ЯБЛТВ».

Ди превращает свои чувства в песни, в концерты, в огромные заполненные до отказа залы. Но иногда всё, что тебе нужно — это набраться смелости и написать всего одну фразу. В данный момент Ди не знает, изменится ли их жизнь, будут ли они опять вместе, но сейчас это не имеет значения.

Потом моя подруга перелазит обратно на переднее сидение, а я всё набираю скорость. Ветер летает по салону, и Ди простирает руки, совсем как птица.

— Ехууу! — кричит она. Перед нами расстилается дорога, а Ди кричит, сотрясая тёплый летний воздух: — Еееееее!

Весь мир не узнает, почему Лайла Монтгомери опоздала на пресс-конференцию тура «Посреди глуши» в Нэшвилле и почему она выглядела не идеально — часто дышала, её волосы были в беспорядке, а на лице разлился румянец. Но я знаю. Я знаю секреты Ди, знаю их как карту созвездий, как дорогу домой. И знаю, почему среди стандартных ответов она дала новый и неожиданный ответ. Потом его процитировали в разделе Искусство в газете «Житель Теннесси»:

«Я не знаю, мне семнадцать! — со смехом ответила мисс Монтгомери. — Этот год был тяжёлым испытанием. Я училась смиряться и отпускать, искала свою гармонию, но так и не нашла её. Хотя, возможно, и нашла: нужно найти лучшего друга и не отпускать ни при каких обстоятельствах».

Глава 22. Нэшвилл

Меня будит тихий стук в дверь. Не до конца проснувшись, вижу, как в комнату осторожно заглядывает папа.

— Привет, пап.

— Привет, милая. Прости, не хотел тебя будить, просто переживал, в порядке ли ты.

Не совсем, просто устала после вчерашнего. Это было слишком для одного дня, особенно для того, кто настолько эмоционально изнурён.

— Как концерт?

— Ди просто шикарна. Сияла как звезда. Я даже глазам не поверил, когда увидел эту толпу, все кричали как сумасшедшие. Бренде очень понравилось.

— Это хорошо. — Я поднимаюсь на локтях и слышу, что где-то тихо играет музыка. Начинаю искать свой телефон — наверное, это будильник. Но тот молчит. Я оглядываюсь вокруг себя, разыскивая источник этого слабого звука. — Ты слышишь?

Но папа уже ушёл. Я опускаю ноги на коврик и осматриваюсь. На долю секунды решаю, что просто оставила свой айпод включённым, но звук гораздо громче. Прислушиваясь, понимаю, что это акустическая гитара. И играет она… на нашем заднем дворе?

Выглядываю на улицу, и у меня отвисает челюсть. Под моим окном стоит Мэт Финч с гитарой. Я открываю его, решив, что это похоже на сцену в старых фильмах — парень в пальто поёт о своих чувствах. Но я не узнаю песню. Я уловила только слова из последнего куплета: «Не глупи, не глупи, Рейган».

Вот идиот. Москитная сетка и два этажа между нами не спасут его от моей злости.

— Милое извинение, — кричу я ему с высоты.

— Я извинялся тринадцать раз, — кричит Мэт в ответ. — И ты мне даже не перезвонила.

Я только собираюсь сообщить ему, что мне наплевать на него, как он снова начинает петь свою песню.

Я буду стоять здесь до тех пор, пока ты не простишь меня.

Или хотя бы выслушаешь, ла-ла-ла, о-ла-ла.

Я ехал сюда всю ночь, и не уйду, пока ты не спустишься.

Мэт улетел в Чикаго после вчерашнего концерта. Он, что, сразу поехал сюда?

— Это частная собственность! — Я чувствую, что мой голос начинает хрипеть от крика. — И в песне даже нет рифмы!

Мэт продолжает играть на гитаре и петь:

— Тогда звони в полицию, в полицию, в полицию…

Я бегу на первый этаж, от злости громко топая ногами по ступенькам. Сразу за углом натыкаюсь на папу, который выглядит немного удивлённым. Заметив выражение моего лица, он утыкается в газету, словно боясь, что я его замечу.

— Ты можешь заставить его уйти? — требовательно говорю я, показывая на задний двор.

— Нет. — И папа поднимает газету ещё выше, чтобы спрятать от меня лицо. — Я не буду вмешиваться.

— Пап, пожалуйста, — почти умоляю я. — Он не даёт мне покоя. Это нарушение личного пространства!

Он пожимает плечами, и я поворачиваюсь к лестнице. Но потом кое-что осознаю и резко оборачиваюсь к отцу, прищурившись и желая прожечь в газете дыру.

— Пап, а как Мэт узнал, что это моё окно?

— Ну… — Он немного выглядывает из-за газеты. — Скорее всего, это я ему сказал.

— Ты говорил с ним? — повторяю я не своим голосом. — Боже, пап!

— Откуда я знал, что у вас тут такая драма? Он появляется у порога и собирается петь серенаду для моей дочери. Я подумал, что это нормально, даже мило.

— Но это не так! Я его ненавижу!

В этот момент открывается дверь, и в кухню заходит Бренда, держа в руках по пакету с продуктами. Папа поднимается ей навстречу, чтобы помочь, а Бренда кладёт ключи на стол.

И только потом переводит взгляд на меня.

— Мне кажется, всегда, когда я прихожу с работы, у нас дома какие-то новые персонажи. Чья это машина?

Блестящий «порше», о котором мне рассказывал Мэт, стоит в нашем дворе. Моя летняя жизнь опять вклинивается в обычную, и это очень странно. Я молча поднимаю глаза к потолку. Папа отвечает вместо меня:

— Мэта Финча.

— Того парня, который выступал вчера на концерте?

— Именно.

— Интересно. Он кажется милым, и у него прекрасный голос! — суммирует Бренда. — И где же он?

Бренда выглядит такой радостной, что это начинает меня бесить. Поэтому я поднимаюсь на второй этаж и открываю окно в комнате, которая находится прямо под моей. Теперь мы с Мэтом почти на одном уровне. Очень странно видеть его так близко к дому, где я выросла. И теперь я смущаюсь того, что не накрашена.

Но я решительно сообщаю Мэту:

— Я действительно собираюсь звонить в полицию.

Он продолжает петь:

Надеюсь, так и будет, да, так и будет.

Потому что полицейские напомнят тебе,

что ты тоже ошибалась, ты тоже ошибалась…

Разозлившись, я хлопаю створкой и сшибаю один из многочисленных горшков Бренды. Как он посмел сказать это мне; как посмел обернуть всё против меня? Я оборачиваюсь на шум позади меня и вижу, как папа пытается не засмеяться. Спасибо за поддержку, пап.

Поднявшись к себе, я беру телефон. Мне нужен план действий. Я не очень дружу с местной полицией, поэтому не смогу позвонить им и нажаловаться. Если разобью битой «порше» Мэта, то это будет правонарушением, поэтому этот вариант тоже отпадает. Наконец, у меня появляется отличная идея, и я набираю номер Бо Моргана. Он на пару лет старше меня и к тому же в нём удивительно сочетаются хороший характер и чертовски привлекательная фигура. Вот почему я пару раз целовалась с ним в девятом классе. И я сохранила на всякий случай его номер — потому что он работает в автосервисе своего отца.

— Привет, Бо, — я стараюсь говорить спокойно. — Это Рейган О’Нил. Слушай, мне нужна твоя помощь. Мой друг припарковал свою машину возле моего дома, и теперь она не заводится. Нам очень нужен эвакуатор.

К тому времени, как Бо приехал к моему дому, я успела надеть своё лучшее летнее платье и лучшие туфли, и тщательно накрасилась. Если я собираюсь одолеть Мэта, мне нужна моя броня. Наконец, у ворот появляется эвакуатор, и я машу Бо рукой. Мимо меня проплывает Бренда в соломенной шляпке с широкими полями. Мэт по-прежнему стоит с гитарой на заднем дворе и поёт свою серенаду, поэтому я уверена, что он не заметит, как увозят его машину.

Бо машет мне в ответ и улыбается. Краем глаза я замечаю, что Бренда остановилась и с удивлением смотрит на меня. Но я игнорирую её и смело подхожу к грузовику.

— Привет, и спасибо тебе, — начинаю я. — Мой друг заберёт её через несколько часов. Я сообщу ему ваш адрес. Он, конечно же, заплатит.

— Отлично, — улыбается Бо. — Рад встрече. Отлично выглядишь.

— Спасибо.

— Крутая машина. — Бо кивает в сторону «порше».

Я улыбаюсь.

— Вообще-то, просто кусок дерьма.

Я почти не слышу, что именно играет Мэт. Но не думаю, что сегодня он очень разборчив в своём репертуаре.

Я наблюдаю, как машина Мэта поднимается в воздух. Наконец, Бо выезжает на дорогу и сигналит мне на прощание. Это очень некстати — теперь Мэт наверняка услышал шум. Но всё равно уже слишком поздно — его машина едет на окраину Нэшвилла.

Конечно же, музыка тотчас замолкает, и следующее, что я вижу — это Мэт, выбегающий с нашего заднего двора с гитарой, хлопающей его по спине. Я скрещиваю руки на груди, готовясь к бою. Мы целовались почти неделю назад, но кажется, будто прошёл месяц. Мэту не место возле моего дома. Здесь он выглядит как воспоминание, как призрак человека, которым он когда-то для меня был.

— Черт побери, Рейган! Что это было?! — От того, как он произносит моё имя, у меня по спине пробегают мурашки. Но он должен понимать, насколько я сейчас зла, раз вызвала эвакуатор.

— Это либо копы, либо эвакуатор, — спокойно отвечаю я, разглядывая ногти, просто чтобы разозлить его ещё больше. И это срабатывает.

— Ты вызвала эвакуатор, — повторяет Мэт.

— Это такая метафора. Ну, представь, что это не твоя машина, а моё доверие, которое неожиданно исчезло, — говорю я. — Может быть, так ты поймёшь, насколько я зла на тебя.

Я думала, что сейчас Мэт начнёт извиняться. Но ошиблась — вместо этого он жутко разозлился.

— Мне стоит сказать тебе, — начинает Мэт, всё повышая голос, он явно зол. Отлично. — Что ты была ко мне необъективна с того самого момента, как мы встретились. Ты только и ждала, когда я облажаюсь. Но это не доказывает, что я плохой. Это доказывает, что люди ошибаются. Я хороший и просто отлично тебе подхожу.

Он показывает пальцем на меня, как бы обвиняя. Я чувствую, что мои щёки начинают алеть и всем сердцем жалею, что Бренде всё слышно.

Прежде чем я успеваю открыть рот, Мэт продолжает уже спокойнее:

— То, что случилось на прошлой неделе, было ошибкой, но я не хотел тебя обидеть, и, думаю, глубоко внутри ты это знаешь. Мне кажется, что ты специально выдумываешь оправдания, чтобы оттолкнуть меня.

Бренда до сих пор работает в саду, а я так испугана, что хочу прямо сейчас провалиться сквозь землю. Мэт подходит ближе, так близко, что я могу оттолкнуть его, стоит мне только захотеть.

— И когда я приезжаю сюда, ты вызываешь эвакуатор, пытаясь разозлить меня и оттолкнуть ещё дальше. Но я не кусаюсь, Рейган. Может быть, это все срабатывало с другими парнями, но не со мной.

Я всё ещё держу руки скрещёнными на груди и молчу. Мне нечего ему сказать.

Он выглядит полностью опустошённым и качает головой.

— Но забудь, ведь ты слишком зла, чтобы видеть меня.

Он прав. Я очень зла, и это стоит стеной между нами. Я не могу вспомнить Мэта до ситуации с Корин. Чувство, что меня предали, не покидает меня. Он напомнил мне, как сильно кто-то может ранить, когда подпускаешь его слишком близко.

— Если бы ты понимала меня, то знала бы, насколько мне жаль, — тихо произносит Мэт. — И то, что я прав.

С этими словами он поворачивается ко мне спиной и уходит. Гитара бьётся о его спину, и он выглядит как грустный бродяга-менестрель.

— Мэт, подожди! — кричу я.

Он смотрит на меня, будто готовый вернуться, если я скажу что-то стоящее. Я вздыхаю.

— По крайней мере, давай я подвезу тебя до стоянки.

Мэт на мгновение выглядит удивлённым, как будто я должна была сказать что-то другое. А потом качает головой.

— Ни в коем случае. Мне нужно пройтись и подумать. Успокоиться и не наговорить того, о чём буду жалеть.

— Отлично! — вскипела я. Я пыталась быть хорошей, но он отверг моё предложение. — Мне плевать! Отличной тебе жизни!

Услышав мой выкрик, Мэт ускоряет шаг и начинает ступать тяжелее, как будто выплёскивая свою злость. Потом он оборачивается ко мне.

— Мы не закончили!

— Как бы не так! — кричу я в ответ. — Мы закончили ещё неделю назад!

Мэт отворачивает и вскидывает руки над головой в бессильной злобе. Отлично. Если он собирается психовать, то я тоже буду. Мои щёки горят от злости. Я поворачиваюсь на каблуках и иду назад в дом, где собираюсь захлопнуть за собой каждую дверь. Бренда стоит у крыльца и наблюдает за мной. Я знаю, о чём она думает. Меня всё лето не было дома, и всё-таки я привезла с собой драмы. Всё та же Рейган, которая рушит всё, к чему прикасается.

— Вызвала эвакуатор, Рейган? — спрашивает Бренда. Она произносит это своим любимым тоном, который меня всегда доводил до белого каления. — Не думаю, что папа именно этому тебя учил.

— Откуда ты знаешь? Ты не моя… — Слова сами срываются с моих губ, и я не могу остановиться. Я не хотела говорить ей этого, но сейчас меня не стоит трогать.

— Да, чёрт побери, я не твоя мать, — повышает голос Бренда, поднимаясь на ноги. Я распахиваю рот от удивления, что она так заговорила. — Твоя мать — эгоистичный ребёнок, не способный увидеть и оценить то хорошее, что находилось прямо у неё под носом.

Бренда снимает перчатки с рук и бросает их на землю. Наверное, мне должно быть обидно за свою мать, но я ничего подобного не чувствую. Наоборот, мне впервые не хочется засмеяться от того, насколько нелепо сейчас одета Бренда.

— Я никогда не встречала твою маму, — продолжает она, подойдя ближе. Теперь она говорит чуть мягче, словно стараясь не испугать меня. — И я не должна говорить плохо о ней, но всё же…

Я смаргиваю, всматриваясь в острые черты лица Бренды.

— Она оставила маленькую милую девочку и хорошего мужчину, которые любили её, и я не буду даже притворяться, что понимаю, почему она так поступила. Я точно не твоя мать, но она последний человек, кем бы я хотела быть.

Я громко сглатываю. Бренда пристально смотрит мне в глаза, ожидая, что я пойму сказанное ею. И я понимаю.

— Я не хочу быть похожей на неё.

— Ты и не похожа на неё, — отвечает Бренда. Потом она упирает руки в боки. — И я не понимаю, почему ты всё ещё стоишь здесь.

Носком обуви я ковыряю землю.

— Всё сложно.

— Правда? А мне кажется, мы всегда усложняем то, что на самом деле просто и ясно.

Я скрещиваю руки на груди.

— Думаешь, мне стоит простить его?

— Нет, милая, — говорит Бренда, опять надевая перчатки. — Я думаю, ты уже простила.

Её слова ударяют меня прямо в сердце. Она права, так права, что я ненавижу её за это. Нет, я ненавижу себя за это. Я ненавижу Мэта за то, что он прав, и за то, что мне проще злиться, чем открыться ему.

— Вот чёрт, — бормочу я, приглаживая волосы. Я ненавижу ошибаться и ненавижу, когда меня заставляют жалеть о своих словах.

Бренда не выговаривает мне за ругань; она даже не смотрит на меня. Она снова вернулась к своей работе, вырывая последние сорняки. Может быть, она думает, что я уже ушла, но я не могу заставить себя сдвинуться с места. Я знаю, как мне следует поступить, но ноги просто не двигаются. Я всё продолжаю думать, и в моей голове всё крутятся картинки моей жизни, как фотографии на вентиляторе в моей комнате.

— Бренда? — тихо зову я.

Она садится на корточки и вытирает пот. А после поднимает взгляд на меня, и я начинаю кое-что понимать. Есть одна вещь — настолько простая, что я не понимаю, как раньше до этого не додумалась: я не хочу избегать страха. Я не моя мать и не стану убегать от проблем только потому, что испугалась.

Бренда выжидающе смотрит на меня, и я осознаю, что молчу слишком долго. Поэтому просто говорю ей:

— Спасибо.

И потом я начинаю бежать. Мои каблуки громко стучат по асфальту, но так я буду догонять Мэта до завтрашнего утра. Поэтому я снимаю туфли и бросаю их к нашему почтовому ящику. Мне непривычно быть без каблуков, и мне вообще непривычно бежать. В школе я всегда пропускала физкультуру, кода мы бегали кросс. Так что последний раз я так бежала от полиции. И это значит одно: обычно я бегу от проблем, а не навстречу им.

Впереди меня тянется грязная дорога, справа ряды кукурузы, а слева лес. Я бегу по траве, потому что земля всё ещё мягкая после дождя. Наконец, вдали я вижу Мэта.

— Мэт! — кричу я. — Мэт!

Он оборачивается, и я не могу понять выражение его лица. Он не делает ни шага мне навстречу, и этого достаточно, чтобы я засомневалась в своём решении. Мэт стоит неподвижно, и понимаю, что он ждёт, пока я подойду ближе. Теперь я смотрю на него без ярости, ещё час назад пеленой застилавшей мне глаза. Мой Мэт, мой милый смешной Мэт… выглядит злым. Мне тяжело дышать, и я понимаю, какой грязной выгляжу.

— Ты что-то хотела сказать?

Когда Мэт наклоняет голову ко мне, его лицо остаётся каменным. Ладно, признаю, мне не следовало вызывать эвакуатор, это было цинично.

Я кладу руки на талию.

— Нет. Ты хотел, чтобы я тебя выслушала. Вот я здесь.

Он набирает в лёгкие побольше воздуха и раздражённо произносит:

— Ты злая, знаешь это?

Я наблюдаю, как Мэт проводит рукой по своим коротким волосам. Неожиданно для себя, я вспоминаю тот вечер, когда подстригла его, и на сердце теплеет. Я не пишу песни и не знаю, как назвать это чувство. Это то, что навсегда будет у меня связано именно с Мэтом — чувство новизны, трепета и безрассудного увлечения. От этого чувства мгновенно пьянеешь.

— Злая, — повторяет Мэт, сильно жестикулируя. — И это не даёт мне спать по ночам. Ты ужасно сложная и постоянно носишь броню. Это просто невозможно!

Я скрещиваю руки на груди. Только сейчас я понимаю, насколько он выше меня, когда я без каблуков.

— Я бежала сюда, чтобы ты меня отругал?

— Я не могу перестать думать о тебе, — продолжает Мэт, игнорируя мой вопрос. — Мы подходим друг другу. И я знаю это. Я ехал сюда семь часов и думал об этом. Этим летом я взглянул на многие вещи по-другому, и именно ты заставила меня сделать это, потому что не видела во мне всего лишь парня из «Финч Фор». Мне не нужно прятаться, потому что ты видишь меня таким, какой я есть. И я вижу тебя насквозь, Рейган, и ты это знаешь. Мне нравится в тебе всё, даже то, что ты пытаешься скрыть.

Я опускаю голову, потому что мне стыдно, и я понимаю, о чём он говорит. До этих гастролей с нами произошли ужасные вещи. Наши отношения не исцелили Мэта от смерти мамы, как и не залечили моё запястье. Но они помогли нам пережить наши утраты. Его уверенность в себе помогает мне проще смотреть на мир, и я не могу жить без его доброй улыбки, ямочек на щеках и милых комплиментов. Но если он обидит меня снова, если он уйдёт, что тогда? Разочарование? Новая зависимость? Или как раньше — боль?

— И знаешь… — Мэт делает шаг ко мне. Теперь он говорит тише и смотрит прямо мне в глаза. — Я могу поклясться, что ты чувствуешь то же самое.

Я хотела бы сказать ему, что мне плевать. Но это огромная ложь. Это так легко сказать — мне плевать, что мама ушла, сама виновата; мне всё равно. А те девочки, которые доставали меня в школе — да плевать, они просто сучки. Хотя некоторым людям не плевать. Ди, например, переживает обо всём, и я восхищаюсь этой её способностью. И, наверное, я просто устала говорить «мне плевать» каждый раз, когда сердце ноет от несправедливости и одиночества.

Я знаю, что Мэт прав. Конечно, я чувствую то же самое. Я никогда так не злилась на человека, о котором старалась не думать. А те, о ком мы заботимся больше всего, наоборот, ранят больнее. Мэт выглядит так, будто уверен, что убедил меня.

— Я буду приходить к тебе под окно до тех пор, пока ты не сможешь сказать мне в лицо, что ты не хочешь больше меня видеть, — говорит он. — И не потому, что ты защищаешься от боли, а потому, что я тебе не нужен.

Может быть, я не хочу тебя видеть, потому что ты меня предал. Но это тоже ложь. Не хочу, чтобы Мэт уходил, и даже не верю в то, что он меня предал. Я знаю, что он был в ненужном месте, а я зашла в ненужное время. Но мне всё ещё больно.

— Это всё звучит отлично, Мэт, — выдыхаю я с сарказмом. Я вспоминаю лицо Корин и лицо той девушки в постели Блейка. — Но что случится, если ты встретишь другую девушку?

Мэт серьёзно смотрит на меня.

— А что случится, если ты найдёшь другого парня? Или устанешь от меня, или устанешь от наших отношений? Мы поговорим, поссоримся, может даже расстанемся. Но я скажу только одно — мы расстанемся как взрослые люди, без измен или обвинений.

— Зачем париться, Мэт? — Я горько усмехаюсь. — Зачем нам париться, если мы стоим сейчас здесь и обсуждаем наше будущее расставание?

Наши глаза встречаются. Я хочу, чтобы Мэт сказал что-нибудь, ради чего стоит рискнуть и дать ему шанс. Когда он, наконец, начинает говорить, его голос звучит тихо, но уверенно:

— Потому что недавно я узнал, что жизнь коротка. И я не хочу тратить своё время на того, кто не делает меня… достаточно счастливым. — Мэт останавливается и смотрит мне в глаза. — Я лучше проведу его с тем, с кем мне хорошо.

У меня в горле появляется нехороший комок, и я как всегда пытаюсь сглотнуть его. Но моя нижняя губа начинает дрожать, полностью выдавая меня.

— А ты разве нет?

— Я могу тебя ранить, — отвечаю я.

Могу быть эгоистичной и злой, могу поступать безумно. Например, вызвать эвакуатор. Могу обидеть его, точно так же, как и он меня. Инстинктивно я скрещиваю руки на груди.

— Я серьёзно.

— Я в курсе.

— А ты можешь ранить меня.

— Наверное.

Мэт по-прежнему смотрит на меня, но его рука берёт меня за запястье. Он нежно поднимает мою руку, поворачивая бледной стороной к себе, и проводит рукой по звёздочкам, которые я нарисовала.

— Но не так. Никогда.

Мне тяжело думать, когда он прикасается ко мне.

— Я знаю.

— Ты нужна мне, — продолжает Мэт. — И если это будет значить, что мы остаёмся только друзьями, и тебе нужно время подумать… я смогу подождать.

— Эй. Это у тебя большой моральный груз. Может быть, именно тебе нужно время, чтобы во всём разобраться.

Он улыбается, на этот раз неуверенно.

— Нам просто нужно обращаться друг с другом осторожнее.

Тебе придётся обращаться с ней аккуратно. Так сказал мне доктор в больнице, в день, когда мне сняли гипс. Мэт пытается напомнить мне о том, что однажды я уже впустила его в свою жизнь. И тогда мне показалось, что он был там всю жизнь.

Мэт до сих пор аккуратно держит меня за запястье, чтобы не сделать мне больно. Он может кричать на меня и раздражаться, когда я отталкиваю его. Но сейчас Мэт мягок и нежен, когда разница между прошлым и будущим заключается всего в нескольких сантиметрах между нами.

Хотя у меня и остались сомнения, хотя прошлое всё ещё покрыто чёрными пятнами, я смело переплетаю пальцы своей здоровой руки с его. Я знаю свои ошибки. Татуировка хной на моём запястье — как карта, что должна вести меня. Звезды — это просто миллионы светлячков, разбросанных на небосводе. Но этот беспорядок становится картой, если знать, как её истолковать.

Всегда кажется, что держать кого-то за руку — это просто. Но на самом деле это может быть гораздо тяжелее и важнее, чем выглядит со стороны. Я смотрю Мэту прямо в глаза и отвечаю:

— Хорошо.

— Хорошо, — повторяет Мэт, улыбаясь.

Это наша сделка, долгожданный компромисс после целого лета тяжёлых переговоров. Я знаю, что наши ссоры так быстро не закончатся. Иногда я буду отталкивать его, но он будет приходить обратно. А если он попытается закрыться от меня, я сделаю всё, чтобы это исправить. Мы будем ссориться друг с другом, я знаю это, но ещё я знаю, что нам нужно бороться друг за друга. Вот почему я стою здесь и держу Мэта за руку.

Он поправляет гитару на спине, и мы поворачиваемся в сторону дома. Мэт отпускает мою руку, но только чтобы обнять меня за плечи. Одной рукой я обнимаю его за талию, и сейчас кажется, будто мы помогаем друг другу двигаться вперёд.

— И когда ты собирался рассказать мне о своём переезде в Нэшвилл? — Я поднимаю голову, вглядываясь в его лицо.

— А, Нэшвилл, — улыбается Мэт, демонстрируя ямочки. — Я не собирался говорить тебе об этом прямо. Хотел написать об этом песню, а потом спеть на концерте.

Я закатываю глаза и легко бью его по плечу. Но Мэт только обнимает меня крепче. Мы стоим так несколько секунд и просто смотрим друг на друга. Мои глаза припухли от того, что я чуть не заплакала, а босые ноги ужасно грязные. Я ссорилась на дороге с раздражённым певцом, который носит гитару за спиной. Всё, что сейчас произошло — ужасная неразбериха, и, возможно, мы и сами такие. Но всё же это он и я. И чувство, что всё получится, которое взрывается во мне, как фейерверк, когда его губы касаются моих. И это наше начало.

Благодарности

Я благодарна своим родителям за детство, полное книг, за учёбу в колледже и за их немалую поддержку. Пожалуйста, считайте, что это публичное извинение за все мои поступки с четырнадцати до шестнадцати лет, за то происшествие с полицией и за множество других вещей, о которых вы, возможно, и не знаете. Также спасибо моему брату и всей большой семье, включая семейство Дудли, за то, что вы именно те люди, которых я люблю и уважаю.

Спасибо моим замечательным друзьям; без вас я бы никогда не смогла сделать своих героев настолько милыми, смешными, странными, но умеющими поддерживать друг друга. И моим подругам-дебютанткам 2014 года и друзьям-издателям подростковой литературы: лучших компаньонов на этом пути мне и не найти.

Я очень благодарна моему замечательному агенту, Тейлор Мартиндейл, за помощь в моей карьере и за понимание моего безумства.

Спасибо Мэри-Кейт Кастелани, чьё мастерство и интуиция помогли мне преобразить эту историю в книгу, и всей команде «Уолкер»/«Блумсбери»: спасибо вам за вашу тяжёлую работу и за то, что в вашем издательстве я чувствую себя, как дома.

И, конечно же, спасибо Джею за тысячу милых моментов, которые переросли в огромную любовь.

[1] Здесь и далее вольный перевод стихов и песен выполнен Норицыной Олесей.

[2]Blue Sky Day — вымышленная группа.

[3]J.Crew — нью-йоркский бренд одежды.

[4] Хедлайнер — самый известный участник какого-либо фестиваля, чьё имя на афишах пишут в самой верхней строке. Отсюда и значение слова: head — голова, line — строка, то есть тот, чьё имя написано в первой строке, или по-русски «гвоздь программы».

[5]Орегонская тропа (англ. TheOregonTrail) — образовательная компьютерная игра о жизни американских пионеров, широко использовавшаяся в школах Северной Америки. Название игры связано с реально существовавшей в XIX веке Орегонской тропой. Игрок управляет группой переселенцев, обладающих определённой профессией и путешествующих в конестоге. Успех игры привёл к появлению нескольких сиквелов.

[6] Группи — поклонница поп- или рок-группы, сопровождающая своих кумиров во время гастролей. Термин имеет и более широкий (как правило, иронический) смысл, однако, начиная с середины 1960-х годов, употребляется почти исключительно в отношении молодых женщин, активно стремящихся оказывать своим кумирам «различные» услуги.

[7]Линия Мэйсона-Диксона (англ. Mason-DixonLine) — граница, проведённая в 1763-1767 годах английскими землемерами и астрономами Чарльзом Мэйсоном и Джеремайей Диксоном для разрешения длящегося почти век территориального спора между британскими колониями в Америке: Пенсильванией и Мэрилендом. Линия чётко определила границы современных американских штатов Пенсильвания, Мэриленд, Делавэр и Западная Виргиния. До гражданской войны линия Мэйсона-Диксона служила символической границей между свободными штатами Севера и рабовладельческими штатами Юга.

[8] Чикаго Кабс (англ. ChicagoCubs) — профессиональный бейсбольный клуб, выступающий в Центральном дивизионе Национальной лиги Главной лиге бейсбола.

[9] Мемориал 9/11 — комплекс, расположенный на месте разрушенных 9 сентября 2001 года башен Всемирного торгового центра.

[10] «Серые сады» (англ. «GreyGardens») — американский документальный фильм 1975 года. Повествует о жизни Эдит Бувье Бил, в молодости принадлежавшей к нью-йоркскому светскому обществу, в старости — затворнице, проживающей совместно с матерью в полуразрушенном особняке «Серые сады».

[11]Шрифт Брайля (англ. Braille) — рельефно-точечный тактильный шрифт, предназначенный для письма и чтения незрячими и плохо видящими людьми.

[12] Речь идёт о библейской истории, описанной в книге Бытия. Убегая из разрушенного Содома, жена Лота нарушила запрет Бога и обернулась посмотреть на происходящее, за что была наказана.

[13] Зяблик (англ. Finch) — на английском звучит в точности, как фамилия Мэта.

[14] Гранд Ол Опри (англ. Grand Ole Opry, букв. переводится как Старинная гранд-опера) — концертный зал в Нэшвилле, занимающий важное место в индустрии музыки кантри.

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg