«Play»

Play (fb2) - Play [calibre 1.40.0] 2123K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Александра Витальевна Соколова

Александра Соколова

PLAY

Скоро закончится день.

Разбегутся по небу твои и мои самолеты.

И сомкнется в единый замок

Всё то, что было когда-то прожито.

Эпилог.

Тонкий вечер укутал город шалью из ярких огоньков и неслучайных встреч. Черный «Мерседес» остановился на светофоре. Загремел по мусоропроводу белый матовый пакет, полный бутылок из-под пива. Лёг на стол приказ об отчислении. Заиграла у соседей развеселая песня. Вырвался изо рта и размазался по асфальту плевок.

Все участники заняли свои места. Все статисты напружинили ноги. Они пока еще только серые фигуры, застывшие в ожидании. Для того чтобы они ожили, нужна только малость.

Нужно нажать на кнопку

PLAY

Повсюду были разбросаны сумки и чемоданы. Казалось, что никуда от них не деться – только сделай шаг, и обязательно наткнешься на еще один – красный, огромный, с колесами, или изящный черный, с длинной серой ручкой, или оранжевый, сверкающий пластиковым боком.

Собрана была даже маленькая сумка с провизией – в дорогу. Она стояла на стуле в прихожей, ненавистно-раздутая, синяя. А рядом с ней – простой черный плащ, небрежно кинутый на столик.

И стучало в висках, и холодило ладони, и в голове звучало речтативом: «Несмейрыдатьнесмейрыдатьнесмейрыдать». Впрочем, и слез-то не было. Они острыми льдинками застыли в глазах, делая их из зеленых почти изумрудными.

-Присядем на дорожку?

-Присядем.

Сели прямо на чемоданы. И мелькнула мысль – может быть, просто не вставать с этого огромного куска пластика? Может быть, вцепиться в него руками и ногами, лечь животом, и тогда, тогда, может быть, все станет по-другому?

-Я…

-Я…

Они заговорили одновременно, и одновременно же замолчали. Поднялись на ноги. Неловко обнялись.

-Позвони мне, когда… доберешься.

-Конечно.

Звонок в дверь прозвучал набатом, от которого некуда было спрятаться. Как же она не догадалась выкрутить этот звонок к чертовой матери? Водитель вошел, и деловито подхватил все чемоданы разом.

Они остановились на пороге.

-Позвони мне, когда…

-Конечно.

А потом дверь захлопнулась. И этот звук – о господи, она точно знала, что этот звук будет теперь преследовать ее всю оставшуюся жизнь, но не ожидала, что именно он растопит лед в глазах, и из них потоком хлынет все то, что она так и не смогла сказать, и так и не смогла сделать.

Она кинулась в ванную, кулем свалилась там прямо на кафельный пол, и зарыдала, уткнувшись в белый махровый халат.

В кармане халата что-то хрустело. Она сунула руку в карман и вынула конверт. Простой конверт, белый конверт, конверт без марки и без подписи.

И долго-долго она крутила его в руках, поливая слезами, и думала о том, нужно ли, стоит ли, имеет ли значение, откроет она его, или нет…

STOP

BACK

Длинные пальцы сомкнулись вокруг серебристой выпуклости бокала. Сжались так тесно, что еще немного – и на пол посыпались бы осколки. И было чувство, словно это не бокал напрягся в тесном объятии, а сердце, и что именно его сжали вдруг неожиданно вспотевшими пальцами.

От яркого солнца слезились глаза. Лучи проникали в номер гостиницы незваными бесцеремонными гостями, выхватывая из серости желтые обои, белесый ночник и разбросанные по полу летние вещи. Пора.

Ни единое слово на свете не несет собою столько противоречий, как короткое и емкое «пора». «Пора домой» – и вот из ног к голове поднимается радость и предвкушение. «Пора домой» - и сердце бухает в пятки, стыдливо ноя и пряча в уголках глаз боль. «Пора домой» - и возвращается надежда. «Пора домой» - и разбивается мечта. Мечта, длинною в целую жизнь.

Ксения поставила пустой бокал на столик, подошла к окну, прищурилась и отдернула занавеску, отдавая номер целиком во власть яркого южного солнца. Вдалеке виднелся огромный песочный ковер, сплошь уставленный белыми шезлонгами и украшенный разноцветными зонтиками. Она опустила голову и посмотрела на подоконник. Солнечные блики переместились с лица на темноволосую макушку.

-Ну что ты маешься?

Ася подошла сзади, незаметная и неслышимая. Протянув руку поверх плеча, задернула шторы. Ксения возражать не стала.

-Домой не хочется, - коротко ответила она, разворачиваясь и забираясь с ногами на подоконник. Теперь для солнца осталась всего лишь маленькая щель между двумя портьерами, но и этого было достаточно для того, чтобы жить, а не считать минуты утекающего в никуда счастья.

Ася улыбнулась и опустила руки на Ксюшины колени. Под её ладонями мышцы сжались, напряглись и тут же расслабились. Ксения судорожно сглотнула и заставила себя улыбнуться.

-Давай останемся здесь навсегда? Купим квартиру в Южном Гоа, будем каждое утро купаться в море и ездить на работу на мотороллере. Или построим маленький отель где-нибудь недалеко от Нану Бич Резорт. С бассейном, шейками и аювердическими процедурами.

Немного поколебавшись, Ася качнула головой:

-Мне кажется, тебе не этого хочется, Ксюш.

Печальным, грустным взглядом, в котором перемешались и растерянность, и бессилие, и чувство вины, посмотрела Ксения на Асю и смахнула её руки со своих колен.

-Сейчас мне хочется пообедать и выпить еще шампанского. Что скажешь? Как раз успеем до отъезда.

Скрестив руки на груди, Ася задумчиво пожала плечами.

-Хорошо, - сказала она, - иди вниз, я спущусь через несколько минут.

Ксения послушно слезла с подоконника, взяла небрежно свисающую со стула сумку, и вышла из номера. Вестибюль гостиницы встретил её всё тем же ярким солнечным светом. Большая часть отдыхающих в этот час была уже на пляже, и коридоры оказались пустынными и гулкими. Ксюша медленно ступала по коврам, шаг за шагом приближаясь к ступенькам. Шел две тысячи одиннадцатый год. До отъезда в Москву оставалось менее пяти часов.

BACK

Во дворе дома снова началась стройка. Бывшую детскую площадку огородили забором, повесили плакат с извинениями, и набросали огромные кучи мусора. От подъездов к забору потянулись толстые черные провода, мешающие проходу пешеходов. Единственный проезд ко двору оказался намертво перекрыт огромной бетономешалкой.

И всё это можно было бы пережить, смириться и не обращать внимания, если бы не огромные клубы пыли, заполонившие собой всё пространство, бывшее когда-то не особенно чистым и не слишком свежим, но всё же воздухом.

Ксения быстрым шагом проскочила мимо бетономешалки, оглушительно чихнула и, чертыхаясь, забежала в подъезд. Здесь было слегка прохладнее и можно было дышать без риска умереть от загазованности легких. Верная своим привычкам, она не стала подниматься на лифте, а легко преодолела четыре лестничных пролета. Дверь в квартиру была открыта.

-Привет, - радостно улыбнулась стоящая на пороге Ася. – А я тебя из окна увидела.

Ксения фыркнула и вошла в дом. Тоже мне, удивила. Как будто это не было ежедневным ритуалом – высматривание в окно, открывание дверей и ожидание на пороге. Еще одна привычка, которая то умиляла, то раздражала – в зависимости от настроения.

Ася забрала из Ксениных рук портфель, унесла его в комнату и скрылась на кухне. Ксения осталась раздеваться. После долгого рабочего дня она с особым удовольствием избавилась от туфель на высоком каблуке, повесила на вешалку легкий шарф и расстегнула пиджак.

-Ась, - крикнула, проходя по коридору в спальню, - где мои шорты синие?

-Слева на нижней полке, - откликнулась из кухни Ася. Вместе с её голосом до Ксении донеслись звуки, а следом и запахи готовящегося ужина.

В спальне, как и во всей квартире, царил идеальный порядок. Большая двуспальная кровать утопала в пушистом покрывале, зеркала встроенных шкафов были надраены до блеска, и даже книги на прикроватных тумбочках располагались аккуратной стопкой, точно по размеру – от большего к меньшему.

Ксения добыла из шкафа шорты и футболку, повесила на плечики до неприличия дорогой, но очень красивый костюм, и упала на кровать, раскинув в стороны сильные руки. Впереди были несколько упоительных минут, которые она особенно любила – минут, когда тело уже дома, а голова по-прежнему занята мыслями о работе.

Скоро, совсем скоро ей предстоит принять очень важное решение. И от результатов этого решения будет во многом зависеть их дальнейшая жизнь. Сможет ли она справиться с новым жизненным поворотом? Или нужно успокоить себя банальностью о синице в руках и остановиться на том, что уже достигнуто? Ведь достигнуто немало.

Немало, совсем немало, однако поговорка о синице успокоит лишь разум, а какие аргументы сможет она предложить неугомонности, то и дело зудящей под ложечкой? Эту неутомимую тварь не заставишь исчезнуть лишь угрозой потерять то, что имеешь. Ей потребуются аргументы куда более серьезные.

Из коридора в спальню заглянула Ася. Она окинула взглядом смотрящую в потолок Ксению, вздохнула и вернулась на кухню. На плите медленно булькала кастрюля с бурым рисом – на пороге тридцатилетия Ксения вдруг решила заняться своим здоровьем и единым махом прекратила употреблять в пищу все вредные продукты, заменив их на несъедобные.

Ася старалась, как могла – готовила невесомые овощные соусы без капли масла, запекала в фольге куриные грудки без крупинки соли, заквашивала домашний свежий йогурт с минимальным содержанием жира, готовила жуткие гречневые каши, запаренные на воде и обильно посыпанные специями. И продолжала считать, что здоровая пища – это та, что приготовлена из свежих продуктов. А всё остальное – всего лишь издевательство над желудком.

Сегодня на ужин был плов из бурого риса с овощами. Сочтя, что он отбулькал достаточное количество времени, Ася выключила плиту и, накрыв кастрюлю крышкой, принялась накрывать на стол. Две тарелки, две вилки, два ножа. Бокалы для воды. Блюдце с сухариками «Фрин крисп». Огромное блюдо овощной нарезки. Подумав, Ася добавила к ансамблю маленький соусник с оливковым маслом. Ксюша будет ругаться, конечно, но вдруг захочет хоть немного улучшить вкус огурцов и перцев.

Ася поставила в центр стола стакан с салфетками и критически осмотрела получившийся пейзаж. Всё было идеально – не хватало лишь блюда с пловом на специальной подставке и Ксении на стуле. И если первая проблема решилась за несколько секунд, то со второй пришлось повозиться.

Ксения спала, разметавшись по кровати и неудобно закинув голову. Ася присела рядом и осторожно погладила её по щеке.

-Ксюшка, вставай, - сказала тихонько, чтобы не спугнуть сновидение, - ужинать пора.

В ответ Ксения что-то пробормотала во сне, изогнулась, повернулась на бок и прижалась щекой к Асиному бедру.

-Плов остынет, - Ася сделала еще одну попытку, уже понимая, что об ужине придется забыть и радуясь этому. Её пальцы откинули несколько прядок волос с сонной щеки и пощекотали за ушком.

-Давай поспим, - Ксюшин голос был хриплым ото сна и приглушенным. Она перекатилась по кровати, ухватила Асю за талию и притянула к себе. Обняла сзади, прижалась всем телом и сладко засопела в шею.

Никто даже не подумал о том, чтобы выключить свет. Через несколько минут обе крепко спали.

FORVARD

-Спасибо, было очень вкусно, - Ксения вытерла губы салфеткой и откинулась на спинку стула.

-Будешь чай? – спросила Ася, не оборачиваясь. Она возилась у мойки, оттирая с неё пенные разводы.

-Если ты будешь, то и я попью. Кстати, ты написала список покупок? Я завтра собираюсь заехать в «АШАН» после бассейна.

-Мы же хотели поехать вместе, - Ася на мгновение замолчала, расстроившись, - но если ты хочешь одна, то я напишу…

-Ась, если я меняю намеченные ранее планы, то на это есть причины. Завтра в девять приезжает Кирилл.

Ксения посмотрела на напрягшуюся Асину спину и вздохнула. Опять начинается. Выходные придется провести вне дома, это очевидно. Хорошо бы еще обойтись без скандала.

-Откуда ты знаешь? И почему мне не сказала?

-Он оставил сообщение на автоответчике. Я думала, ты в курсе.

Ася поставила на стол чашки с чаем и присела напротив Ксении.

-Что еще он сказал? – спросила она. – На сколько дней приедет? Почему именно завтра?

-Понятия не имею.

Ксения молча принялась пить чай. Как же поступить? Взяться за новую задачу означает миллионы бессонных ночей, несколько новых седых волос и колоссальный опыт. Отказаться – значит, забыть о перспективах и на много лет сохранить за собой пост руководителя проекта. Хороший пост, интересный и хлебный, но успевший за последние годы несколько надоесть.

И что делать с коллегами? Уйди она сейчас на повышение, и конец старой команде – большинство разбегутся сами, а на место остальных новый руководитель наверняка приведет своих людей. Пожалуй, в этом нет ничего страшного, вполне естественный процесс развития, но всё же жалко оставлять то, что с таким трудом было построено.

Зазвонил телефон. Ксения торопливо отставила чашку и ответила на звонок.

-Мсье Егоров, - чопорно проговорила она в трубку, - моё почтение.

-Мадам Ковальская, - не менее официально прозвучало в ответ, - разрешите пожелать вам доброго вечера и поинтересоваться, какого черта происходит в вашей жизни, и почему я не в курсе грядущих перемен?

Ксения засмеялась, довольная.

-Иди в задницу, - посоветовала она радостно. – Интересно, как ты умудряешься узнавать о том, что происходит в моей жизни даже раньше, чем я сама?

-Большой брат наблюдает за тобой, детка. Разве ты забыла?

-Нет. Конечно, нет.

Настроение поднималось вверх с астрономической скоростью. Ксения коротко пересказала в трубку все последние события, обрисовала ситуацию и, заключая, добавила:

-Так что я снова на перепутье, Жень. И ты позвонил очень вовремя для того, чтобы дать совет.

Некоторое время из трубки не доносилось ни звука. Потом эфир снова взорвался ехидно-серьезным тенором:

-Какой совет тебе нужен, детка? Поступай так, как велит совесть и да прибудет с тобой сила.

-Пошел ты, - расхохоталась Ксения, - Я же серьезно спрашиваю.

-Ну а если серьезно, то не трать свое и мое время. Тебе не нужен совет, и решение ты уже приняла, так что не забивай эфир. Как твое семейство? Мамочка, сыночек, и всё такое?

Прижимая трубку плечом, Ксения встала со стула и принялась собирать в мойку чашки.

-Семейство в порядке. Когда ты появишься? Мой блокнотик пухнет от тем, которые хотелось бы с тобой обсудить.

-Не знаю, детка, - голос в трубке ощутимо погрустнел. – Я в Алабаме, охочусь на медведей, и черт его знает, когда удастся освободиться.

-Да пошел ты.

Ксения, улыбаясь, вытерла со стола и переждала, когда из трубки перестанут доноситься раскаты смеха.

-В общем, подумай. Нам и впрямь есть что обсудить, Жень.

-Идет, детка. Привет семейству.

Из трубки донеслись долгие гудки. Ксения положила телефон на стол и подошла к окну.

Если бы ты знал, как мне тебя не хватает, то вмиг бросил бы всех медведей вместе с Алабамой и понесся бы в Москву. Но ты не знаешь.

И не узнаешь никогда.

FORVARD

Ася вернулась в кухню, прослушав автоответчик. Итак, Кирилл приезжает. Из его сообщения никак не понять, будет ли это плановый приезд или же что-то снова случилось. Господи, только бы всё было хорошо. Только бы он не вляпался больше ни в какую беду.

Повздыхав, Ася взяла тряпку и начала натирать стол. Ксюшка никогда не может оставить кухню в порядке – пройдется для вида губкой, сполоснет чашки и бегом к своему любимому компьютеру. То, что на столешнице остались разводы, а на чашках – коричневые потеки, её ничуть не волнует. Жила бы одна – вообще, наверное, одноразовой посудой пользовалась бы. Быстро, удобно и мыть не надо.

После стола пришла очередь полов – Ася быстро протерла паркет влажной тряпкой и повесила её на специальную полочку. Вот теперь всё было в порядке.

Она последний раз осмотрела кухню, повернула выключатель и скрылась в ванной. Пришло время ежедневного вечернего ритуала.

Перед огромным зеркалом Ася сняла брюки, рубашку, носки и повесила каждый предмет туалета на специальную вешалку. После этого в корзину для грязного белья полетели трусы и бюстгальтер, а на полочку мягко опустилась заколка для волос.

Эх, годы-годы… Никого не щадят эти мрачные вестники старости, даже самых стойких. Как ни старайся, а морщины не спрячешь, и кожа давно не так упруга, как в юности. О волосах же вообще лучше не вспоминать – каждый день расческа напоминает о том, что уже совсем скоро в моду войдут шиньоны и кокетливые парики.

Повздыхав, Ася достала с полки пакетик с маской и старательно нанесла её на волосы. Вязкая масса жутко воняла, заставляла постоянно чесаться, но зато благодаря ей перспектива париков и шиньонов несколько отодвигалась во времени. Что ни говори, а даже день можно принять за вечность, если этот день лишний раз позволит пройтись по улице с рассыпавшимися по плечам роскошными прядями волос.

Замотав голову пластиковым пакетом, Ася встала под душ и с удовольствием закрыла глаза. Завтра Ксюшка съездит в магазин и привезет продуктов. Значит, на ужин можно будет приготовить желе из свежих фруктов и запеченные баклажаны. Для Кирилла она, пожалуй, сварит плов – настоящий, узбекский, с жирными кусочками баранины и острыми овощами. Если бы знать, в каком настроении он приедет, можно было бы рискнуть и позвать в гости Баташовых – Максим давно напрашивался на ужин, да и с Еленой было бы приятно повидаться. Но кто ж знает… Если Кирилл будет мрачен и зол, то никакого ужина не получится – он снова напьется, будет скандал, Ксюша не удержится от ответа, и вечер будет полностью испорчен.

-Ась, ты там жива? – послышался из-за занавески Ксенин голос. – Или наконец-то задохнулась от своей жуткой маски?

Ася чуть-чуть отодвинула шторку душа, выключила воду и высунула наружу голову. Ксения в пижаме чистила зубы, поминутно отплевываясь и критически осматривая в зеркале свои ноги.

-Я завтра уеду рано, так что если ты не успела написать список, то мы останемся без продуктов.

-Список у тебя в сумке. А маска вовсе не жуткая, она помогает мне сохранить остатки волос.

Ксения лишь хмыкнула, услышав снова шум воды и сдавленное ворчание. Ладно, черт с ней. Пусть мучается, если ей это так нравится. Лишь бы не расстраивалась и не огорчалась.

-Женька звонил, - сообщила она, прополоскав рот и достав с полки ночной крем. – Сказал, что охотится на медведей в Алабаме. Думаю, на самом деле он где-то в Томске, снимает девок, и договаривается о поставках снега в Москву. Знаешь, Ась, я сегодня поняла, что очень по нему соскучилась.

-Что? – Ася снова выключила воду и вытянула из-за шторки руку. – Я не расслышала.

-Ничего, забудь. Ворчу про себя.

Ксения подала полотенце, вернула на место крем и стремительно вышла из ванной. Не время раскисать. Завтра сложный день, и нужно быть к нему готовой на все сто.

BACK. BACK. NOISE.

-Я прошу тебя! Ты должен это сделать!

-Ни за что.

NOISE.

-Она же красивая! Гораздо красивее, чем все твои бабы. Она обязательно понравится тебе, и, может, вы даже потом поженитесь.

-Прекрати немедленно! Ты в конец помешалась. Какое право ты имеешь распоряжаться вот так чужой жизнью? Может, этот мужик – её шанс стать счастливой! Ты не можешь мешать им, ты не Господь Бог.

-Он увезет её от меня! А он, что, Бог? Он имеет право лезть и забирать её у меня?

-Да она никогда не была у тебя. И твоей никогда не была и не будет. Как ты не понимаешь?

FORVARD. FORVARD.

Кирилл не приехал ни в девять, ни в двенадцать, ни в два.

Ксения привезла сумки с продуктами, бросила в ванной спортивные принадлежности и уехала к Левицким, оставив Асю в одиночестве ходить по квартире и нервно оглядываться на малейший посторонний шум.

Насколько же это в его характере – заставлять других нервничать и переживать! Как же он любит дать слово, не сдержать его, а после лишь ехидно ухмыляться, ничего не объясняя и всем своим видом изображая оскорбленную невинность.

Зазвонил телефон.

-Мсье изволит задерживаться? – поинтересовался из мембраны Ксюшин голос.

-Ксень… - укоризненно прошептала Ася, потирая ушибленную в прыжке за телефоном ногу. – Зачем ты издеваешься?

-Даже не думала. Послушай, бросай всё и приезжай к нам. Ирка проигрывает мне в нарды и ей необходима моральная поддержка.

-Нет, я еще подожду. Он обязательно приедет, раз обещал.

-Ладно, как знаешь. Тебе привет от всех Левицких, приглашение будет актуально как минимум до девяти вечера, так что подумай.

-Ксюш…

В Асином голосе зазвенели слезы. Как бы ей хотелось сейчас быть там, с Ксюшкой, валяться на большом диване, наблюдать за игрой в нарды и нянчить маленького Славика!

-Ась, не валяй дурака, - Ксения слегка растерялась. – Хочешь, я вернусь домой и будем ждать его вместе?

-Нет, нет, не нужно. Развлекайся. Я позвоню тебе, когда он приедет.

-Ладно. Звони.

До восьми вечера Ася бродила по квартире, не зная чем себя занять и сходя с ума от беспокойства. За это время Ксюша позвонила еще трижды, и во время последнего звонка была далеко не так любезна, как после первого.

-Я выезжаю домой, - холодно заявила она, - и если этот… Кирилл явится позже меня, то ночевать будет на улице. Учитывай это, пожалуйста, когда будешь планировать сегодняшний вечер.

Дожидаться ответа Ксения не стала: раздраженно захлопнула крышку мобильного и вернулась в гостиную. Ира и Неля убирали со стола нарды, Славик на диване играл с плюшевым медведем, и в доме царил аромат тишины и покоя.

-Девчонки, я поехала. Спасибо за приют и отличный вечер.

-Ковальская – дезертир, - заявила в ответ Ирина. – Обыграла меня подчистую и теперь смывается.

-Левицкие не сдаются, - тихо заметила Неля. – Отыграешься в следующий раз. Ксюш, я для Аси тут кое-что собрала – пирожки и салат, ты передай ей обязательно, хорошо?

Ксения кивнула, принимая в руки объемный пакет, поцеловала Иру, кинула равнодушный взгляд на Славу и сказала:

-В следующее воскресенье у нас, договорились? Съездим на дачу, пожарим шашлык.

-Отлично, - обрадовалась Ирина, - Обожаю дачу, баню, и шашлыки. И тебя, Ковальская.

-Тише. Насколько я помню, у вас отличная слышимость, а Неля ушла на кухню, а не в соседний подъезд.

-Как будто она не знает.

Ирина весело рассмеялась, поцеловала удивленную Ксению в щеку и открыла входную дверь.

-Пока, зайка. Пиши-звони.

На улице после наполненного кондиционированной прохладой воздуха квартиры было особенно жарко. Машина прогрелась так, что от кожаных кресел почти шел пар, а приборная панель мигала вскипевшими огоньками.

Ксения бросила на заднее сиденье пакет, завела мотор, поставила климат-контроль на максимально возможный «минус» и отошла под раскидистый клен покурить. «Курением» у неё называлось долговременное посасывание обычной спички, неторопливые мысли и стряхивание несуществующего пепла.

STOP

FORVARD

PLAY

В офисе компании с самого утра царила паника и нездоровый ажиотаж: вести о грядущих изменениях в структуре и штатном расписании распространились вопреки суровому заявлению руководства о том, что никаких перемен в ближайшее время не ожидается.

Ксения не успела дойти до центрального коридора, как к ней подскочили двое из техотдела с вопросом, что же теперь будет.

-А что должно быть? Какие-то новости?

На её лице не дрогнула ни единая черточка, глаза смотрели по обыкновению мягко и равнодушно.

-Говорят, нас скоро расформируют, - сказал Паша, руководитель службы поддержки. – Как будто руководство больше не устраивает работа технического отдела.

-А разве у руководства есть основания так считать? – удивилась Ксения.

Паша замялся, переглянулся с Сергеем – ведущим программистом – и потупил глаза.

-Нет, оснований нет, но…

-Значит, всё это слухи и провокация. Странно, что вы способствуете их распространению.

Ответить или как-то отреагировать на это не успел никто: Ксения волшебным образом пропорхнула мимо стойки Инги и скрылась в своем кабинете. Едва захлопнулась тяжелая дверь, как телефон на столе замигал всем разноцветьем кнопок и сигналов.

Ксения кинула на кресло сумку, положила на полку очки, и открыла крышку ноутбука. В дверь постучали.

-Заходи.

-Ксения Егоровна, вас с самого утра пытается вызвонить Хемуров, что я должна ему сказать?

Инга стояла в дверном проеме, едва просунув в него голову, по обыкновению красивая и напуганная. Вцепилась в блокнот, дурочка, словно кто-то через мгновение отнимет его и всё полетит к черту: намеченные встречи не состоятся, совещания провалятся, а абонемент в фитнес-клуб останется бесполезным не продленным кусочком пластика.

-Скажи ему, что наших юристов не устроил тот вариант договора, что он прислал. Правки были ему высланы еще в пятницу, и я готова обсудить только содержание, а не сам факт их существования. Что еще?

-Совещание у Николая Александровича состоится сегодня в два, вы просили предоставить отчетность по пиар-мероприятиям, но пиар-отдел не успел выслать всё необходимое...

-В жопу пиар-отдел. – Ксения проверяла почту, не поднимая глаз на Ингу, но знала, что та старательно записывает каждое слово в блокнот. – Если отчета не будет у меня на столе через тридцать минут, то пиар-отдел перестанет существовать как экономическая и географическая единица в принципе. Что еще?

-Стенд на конференцию в Париже выкуплен, нужно решить вопрос, кто из сотрудников едет.

Кто едет – кто едет… Черт его знает, кто едет, в нынешней-то ситуации… Хоть никого не отправляй, честное слово.

-Захарова, Райский, Илющенко.

Инга только глазами зыркнула в ответ на это заявление, и продолжила строчить в блокноте. Ничего, девочка. Поверь мне, в сложившемся положении, это самый верный выход. Другого и быть не может.

В почте не было ничего интересного – обычная деловая переписка, пара открыток с пожеланиями благополучия и письмо от Аси с указаниями, что нужно привезти вечером домой.

-Что-то еще? – Поинтересовалась Ксения, удаляя последнее письмо со спамом.

-График встреч у вас на столе, новое кресло привезут в среду, вас хотел видеть Баташов, я передала, что вы перезвоните.

-Прекрасно. На сегодня никого не назначай, в пятницу в 17-00 я обедаю с Асей, после этого в офисе уже не появлюсь, так что если что-то намечено – отмени. Закажи букет белых тюльпанов моему психологу, в карточке напиши: «Спасибо», подписывать не нужно. Остальное в текущем порядке.

Ручка еще пару секунд поскрипела по бумаге, после этого раздался звук захлопнувшегося блокнота и скрип двери.

-Спасибо, Инга.

Ну что тут скажешь? Прав был Женька, в сто тысяч миллионный раз прав – решение уже давно было принято. И ничего здесь не попишешь.

FORVARD

Компьютер шумел уже просто невыносимо. Каждый оборот вентилятора впивался в затылок назойливым скрипом и пробуривал дырку во лбу. Как Ксюша умудряется проводить с этим чудовищем десять часов в сутки?

Ася с чувством облегчения нажала на кнопку «отправить» и перевела компьютер в режим ожидания. Вот так-то лучше. Честное слово, гораздо спокойнее было бы позвонить по мобильному и передать всю информацию в двух словах. Но Ксюша страх как не любит звонков посреди рабочего дня, а писать эсэмэс еще сложнее, чем слушать постоянное гудение.

В квартире царил порядок и свежий воздух: с самого утра Ася вымыла окна и оставила их открытыми для просушки. Какая замечательная пора – лето! Ветерок, проникающий в окна, ласково овевает всё, что встречается на его пути, солнышко светит мягко и весело. Даже тучи на небе кажутся не мрачными вестниками дождя, а незаметными кулинарами, изобретающими то воздушное мороженое, то белое-белое суфле.

Ася вооружилась тряпкой и принялась протирать полки в гостиной. Среди книг о приключениях, путешествиях, и любви, целый стенд занимала литература о маркетинге, философии, психологии и, конечно же, истории. Интересно, настанет ли снова то благословенное время, когда у Ксюшки будет минутка, чтобы погладить ладошкой корешки, выбрать книжку с самым неблагозвучным названием, и перелистать её ласково, с любовью – как старому другу улыбнуться, как кошку за ухом почесать?

Сумасшедший она ребенок. Всё бежит, торопится куда-то, боясь опоздать, и не понимает, что радость и счастье в другом – в тишине, покое, волшебном запахе старых книг.

Кирилла так и нет… Ксюше всё равно, конечно, но вдруг с ним что-то случилось? Господи, только бы не беда, пожалуйста, Господи… Только бы всё у него было хорошо – загулял с девушкой, например, или совсем заработался. Хоть бы приехал прямо сегодня же, довольный, радостный, трезвый. Хоть бы улыбался и рассказывал о своих делах – так же, как это было несколько лет назад. Хоть бы…

Звонок в дверь заставил Асю выронить тряпку и метнуться к прихожей. Только бы это был он, только бы был здоров и улыбался, только бы был трезв и счастлив…

Лязгнула щеколда, повернулся в замке ключ, и на пороге предстал – кто бы мог подумать! – Кирилл.

-Привет, мам, - сказал он, подмигивая заплывшим глазом и скидывая на пол потрепанный рюкзак. – Твоя сучка дома?

BACK

-Ты скучаешь по маме? - спросила Окси.

Кирилл немного помедлил с ответом. Ему не хотелось говорить. Хотелось гладить мягкие, сладко пахнущие волосы и накручивать на палец длинный локон.

-Немного, - недовольно сказал он, когда пауза уже чересчур затянулась. - Соскучился по пирогу с мясом и борщу со сметаной. Та хреновая еда, которую нам подсовывают в училище, очень помогает в тоске по дому.

-А я не скучаю. Если бы у меня была возможность остаться в Питере на каникулы, я бы так и сделала.

Она не лгала, и Кирилл это знал, но знал он и еще кое-что: она ждала приглашения. "Детка, хочешь познакомиться с моей мамой?" - кажется, так это делается. Или "Милая, поехали к чертовой матушке".

Кирилл немного резче, чем стоило бы, убрал руку Окси со своего живота и сел на кровати. Черты его лица, и без того жестковатые, заострились еще сильнее.

Он думал о теплых маминых руках, пахнущих детским кремом. Этими руками она гладила его по спине, укладывая спать. И этот долбанный запах преследовал его всю жизнь. Он думал о старом скрипящем диване в хрущевской "двушке" на улице Горького. Думал о диснеевских мультфильмах по выходным, о рыбалке на рассвете, о хлестком ремне, щелкающем по джинсам. И еще о том, что уже никогда всё не будет как раньше.

-Мне надо ехать, - сказал Кирилл, поднимаясь на ноги и застегивая пуговицы на форменных брюках. - Поезд в девять, надо успеть забрать вещи.

-Хочешь, я тебя провожу? - в интонациях Окси и следа не осталось от былой расслабленности. Теперь это был собранный, полуделовой тон лучшей подруги. Она одернула задравшуюся юбку, подошла к подоконнику и закурила коричневую сигариллку.

-Хочу. Аяновские предки обещали дать ему машину, а он обещал меня отвезти.

Натянув майку, Кирилл одной рукой сунул в рот сигарету, а другой обнял Окси за талию.

-Я бы хотел, чтобы ты поехала со мной, но мне некуда тебя пригласить, - сказал он.

-Почему? - удивилась Окси. На её лице расплылась невольная улыбка. Всё-таки он хотел бы! Хотел бы!

-У меня нет дома. И у матери тоже.

-Как это? Она что, живет на вокзале?

-Хуже, - Кирилл с силой задавил в пепельнице едва прикуренную сигарету, - ты будешь собираться, или из-за тебя я должен опоздать на поезд?

Это было грубо. Но когда человек грубит тебе довольно часто, ты постепенно начинаешь к этому привыкать. Вернее, кто-то привыкает, кто-то - нет. Вот Окси привыкла. Почти привыкла.

Она ничего не ответила, быстро собралась и под руку с Кириллом вышла вначале в подъезд, а потом - на улицу Ленина. В ноздри тут же шибанул запах того, что приличные люди называют экскрементами, а неприличные - попросту дерьмом.

Источником запаха оказалась огромная зеленая бочка, стоящая посреди двора. На её шершавом боку был изображен знак "токсичные отходы", крышка была сорвана, она валялась здесь же, неподалеку, прижатая к асфальту подошвой ботинка затянутого в камуфляж парня.

-Что еще за хрень? - скорее сказал, чем спросил, Кирилл. Он остановился и обвел взглядом собравшуюся вокруг бочки компанию.

Это были парни, на вид не старше двадцати-двадцати двух лет, и было в них нечто отталкивающее. Сложно сказать, что именно - может быть, немытые волосы, паклями спадающие на лбы. Может быть, высокие армейские ботинки, натянутые на фирменные джинсы. А может, агрессивность поведения - всё, что они делали - курили, разговаривали, смеялись - выглядело до жути пугающе.

-Кир, пойдем, - тихо попросила сжавшаяся у Кирилловой руки Окси. - На поезд опоздаешь.

-Подожди. Я хочу знать, зачем они притащили сюда это дерьмо.

Наверное, это было сказано слишком громко: крепыш, стоящий на крышке, услышал Кирилла и обернулся в его сторону.

-Эй, солдатик, - засмеялся он, делая вихляющее движение бедрами, - ты еще не видел дерьма. Иди сюда, сейчас его доставят.

-Кир, пошли, - Окси схватила двинувшегося вперед Кирилла за руку, - мы правда опоздаем.

-Я хочу посмотреть.

Спорить с ним всегда было бесполезно. Более упертого человека нужно было еще поискать.

-А вот и дерьмо. С доставкой на дом, пацаны!

Компания загоготала, оборачивая головы в сторону второго подъезда. Следом за ними туда же посмотрел и Кирилл. То, что он увидел, заставило его плохое настроение превратиться в по-настоящему отстойное.

Двое гопников (а в том, что вся эта компания гопники, он не сомневался с самого начала) под руки волокли к бочке молодого парнишку - на вид лет семнадцати, не больше. На лице парнишки всеми цветами радуги расплывались синяки и ссадины, ноги его безвольно шаркали по асфальту, а глаза закатились глубоко вверх.

Окси почувствовала, как под её ладонями напряглись Кирилловы бицепсы. Всем уже стало понятно, что будет дальше, но при этом все старательно делали вид, что ничего такого не происходит. Гопники гоготали, парнишка закатывал глаза, Кирилл сжимал зубы и старался сделать так, чтобы кадык заходил вверх-вниз по горлу.

-Кир, идем, - вяло, играя свою роль, прошептала Окси.

Он даже не ответил. Мягко отвел её руки, сжал ладони в кулаки и шагнул вперед. Наконец-то представилась возможность отомстить. Отомстить за этот поганый день, за эту поганую мать, и за всё остальное тоже. Наконец-то.

FORVARD

-Я не знаю, что делать. - Ася была расстроена, но всё еще старалась это скрыть. - Он со мной не разговаривает. Улегся на кровать и смотрит в потолок. И молчит.

-Вот и оставь его в покое. - Перед Ксенией на кухонном столе лежала папка с листами формата А4. Рядом стояла тарелка, полная тыквенных нежареных семечек, и еще одна - для шкорлупок. Обычно на пять страниц уходило две горсти. А то и три - если страницы попадались сложные, или Ксения отвлекалась.

Ася достала из холодильника тарелку с размороженным мясом и начала готовить ужин.

-Ты бы оставила в покое собственного сына, если бы он приехал домой с опозданием на два дня и весь в ссадинах?

-Оставила бы, - Ксения по-прежнему не поднимала головы от папки, но семечки есть прекратила. - Он большой мальчик, и имеет право сам решать, что ему делать и как.

-А если его убьют? - возмутилась Ася, роняя на стол нож. - Мы же не знаем, с кем он дрался и почему!

Оторваться от чтения всё-таки пришлось. Этот разговор возникал между ними как минимум два раза в месяц на протяжении многих лет. Кирилл то связывался с нехорошей компанией, то начинал курить, то заявлял, что его девушка беременна, и они собираются пожениться. Поначалу Ксения еще пыталась принимать участие в решении его проблем, но со временем ей стало скучно. Она понимала, зачем он всё это делает, и не хотела мешать. Какой смысл? Каждый человек сам несет ответственность за собственные комплексы. Как бы жестоко это ни звучало.

-Оставь его в покое, - повторила Ксения, закрывая папку и залезая в холодильник в поисках апельсинов. - Чем больше ты будешь вокруг него бегать, тем чаще будут повторяться такие ситуации. И потом, он всё равно не расскажет, с кем дрался. Тебе не расскажет, а мне и подавно.

-Почему он так себя ведет, Ксень? Мне иногда очень хочется его просто отшлепать.

Это прозвучало очень грустно. Так грустно, что Ксения даже забыла об апельсинах, подошла к Асе и крепко обняла. Так хотелось ей помочь, так хотелось утешить! Ася прижалась головой к Ксюшиному плечу и тихонько вздохнула.

-Я боюсь, что он может окончательно от меня отдалиться.

-Всё будет хорошо.

Не то чтобы Ксения была в этом так уж уверена, но что еще скажешь в такой ситуации?

-Я бы съездила к нему в училище, но боюсь, что он и говорить со мной не захочет. Или захочет? Может быть, нам с ним нужно поговорить там, где ничего не будет напоминать о тебе?

Даже не успев закончить фразу, Ася уже поняла, что совершила ошибку. Ксения сразу замолчала. Она дежурным движением погладила Асину голову, отстранилась и вернулась за стол, к папке.

-Если кого-то что-то не устраивает, он смело может уезжать куда хочет.

И всё. Ася помедлила немного, но решила не продолжать разговор. Ксюша явно разозлилась, а раз так - зачем подбрасывать поленья в костер? Пусть лучше он сам собой погаснет.

Следующие два часа они молчали: Ксения читала документы, Ася жарила мясо, готовила овощной мусс и сглатывала непрошенные слезы. Кирилл так и не вышел из своей комнаты, более того, выходить, похоже, не собирался.

Ася поставила на стол блюдо с мясом, рядом пристроила овощной салат, и глубоко вздохнула.

-Ну что? – рявкнула Ксения, захлопывая папку и вскочив на ноги. – Чего ты от меня хочешь? Что еще я должна сделать, чтобы твой сын был счастлив?

-Ксюшка, перестань, - испугалась Ася.

-Что. Мне. Сделать? Скажи. Я сделаю, правда. Всё, что хочешь. Поцеловать его в задницу? Не поможет, ты знаешь – мы это уже пробовали. Дать по морде? Тоже не поможет. Скажи, что мне сделать, Ась?

Ася закусила губы, глядя на красное, раздраженное Ксюшино лицо. У неё не было ответа, и предложений не было тоже. Только одна непреходящая тоска и боль.

-Что еще я могу ему предложить, кроме того, что уже есть? Я не могу стать его другом – он меня ненавидит! Не могу стать его врагом – потому что люблю тебя! Хочешь, чтобы я с ним поговорила? Хорошо, я это сделаю. Прямо сейчас. Пойду и поговорю с ним.

Ксения вылетела из кухни, захлопнула за собой дверь и не успела заметить, как на Асином лице расплывается улыбка – счастливая и растерянная. И очень грустная.

FORVARD

Кирилл лежал на кровати, закинув руки за голову и задумчиво покачивая ногой. Всё его тело ныло от боли, как будто по нему совсем недавно проехали катком. В этом было даже извращенное удовольствие – ощущать каждую болезненную мышцу, каждый порванный кусочек кожи.

Валяющийся на полу телефон напомнил о себе тихим писком. За сегодня это была уже сорок вторая смска от Окси. Что ей надо, интересно? Наверняка обычные сопли и слюни. Мол, куда ты пропал, почему не пишешь, я по тебе скучаю и остальная каша из глупостей.

Черт с ней. Надо подумать, как убедить мамину сучку дать ему на вечер свой компьютер. Всего через два часа у него назначена встреча в чате, которую никак не хотелось бы пропустить. Московская телочка обещала сделать минет – пока виртуальный, а там кто знает…

В дверь постучали. «Сыночка, иди ужинать» - сейчас скажет мать, улыбаясь своей тупой извиняющейся гримасой. И придется идти, сидеть за столом с этой сучкой, слышать её мерзкий голос и не отвечать на колкости. Иначе о компьютере придется забыть.

-Сейчас приду, - громко сказал Кирилл, поднимаясь с кровати. Неожиданно дверь распахнулась, и на пороге появилась та, о которой он только что думал. Тупой взгляд, безразличие на лице, тщательно уложенные волосы – Господи, как же он ненавидел эту лощеную тварь!

-Что ж ты делаешь, ублюдок? - тихо и где-то даже ласково спросила Ксения.

Кирилл опешил, замер, но взгляда не отвел. Остался сидеть на кровати, не делая ни единого движения.

-Не твое дело, сучка, - сказал он в ответ.

-Мразеныш. Трусливая девка.

-Лесбиянка.

Ксения расхохоталась. Неужели он думает, что это слово - оскорбление? Если так, то он многого не понимает в жизни.

-Тварь, - продолжал сыпать оскорблениями Кирилл, - ублюдочная крыса. Ебаная сука.

-Ты начинаешь повторяться, - улыбнулась Ксения. Из одной из соседних комнат доносилась музыкальная композиция, бывшая когда-то популярной. Годах в восьмидесятых, что ли.

-Коза драная. Стерва. Шмара.

А вот это уже было не убедительно. Кирилл раскраснелся, на его щеках выступила испарина. Аргументов не хватало, и очень хотелось врезать как следует по этой мерзкой роже, разбить в кровь, так, чтобы повылетали все передние зубы.

-Слушай сюда, мразеныш, - Ксения снова заговорила тихо, но это уже были другие интонации. Нынешние были похожи на те, с которыми она отчитывала подчиненных и ругалась с руководством. - Ты ненавидишь меня, я тебя. В этом плане у нас полный консенсус. Но не смей, никогда не смей делать больно своей матери. Начиная с сего момента будем считать, что свое "я" ты всем показал, и все дружно тебя зауважали и полюбили. Дальше будем жить иначе. Свои комплексы и желания можешь засунуть глубоко в задницу, потому что прямо сейчас ты навесишь на морду улыбку, вспомнишь, что такое вежливость, и будешь каждую секунду выражать любовь к собственной матери.

Хочешь меня избить? Рискни, милый. Было бы интересно посмотреть, как у тебя это получится. Это наши с тобой дела, понял, мразеныш? К твоей матери они ни имеют никакого отношения. А сейчас иди, поцелуй её, съешь этот ебаный ужин, и будь любезен на все сто. Она тебя любит. Думаю, только тебя она и любила в этой жизни. Поэтому, раз уж ты не можешь быть человеком, оставайся мразью. Но мразью, которую она сможет любить, и которая сможет сделать её счастливой.

Лицо Кирилла было похоже на красную боксерскую перчатку - раздутое и покрытое жилами. Он сжимал кулаки, стискивал зубы, но ничего не мог сделать.

-Значит, мы договорились. - Заключила Ксения, блеснув напоследок ярким ненавистным взглядом. - И не смей со мной играть, сучонок. Всё равно ничего не получится.

Она улыбнулась так, что у Кирилла задрожали коленки. И захлопнула за собой дверь. 1-0, малыш. Вот так-то.

FORVARD

Ася закончила мыть посуду только к полуночи. Её не покидало ощущение случившегося переворота, тем более что все признаки подтверждали эту теорию.

Сегодня они действительно ужинали втроем – за одним столом, в тишине, но без скандалов, битья посуды и взаимных оскорблений. Кирилл казался притихшим, молча отрезал кусочки от мяса и отправлял их в рот. Ксения – по обыкновению невозмутимая – жевала помидор и то и дело посматривала на стопку документов, лежащих на холодильнике.

-Спасибо, было очень вкусно, - выпалил Кирилл, когда с ужином было покончено, и резко встал на ноги. Ася испугалась этого движения, но за ним, как ни странно, ничего не последовало – сын просто вышел из кухни и скрылся в ванной.

-Что ты ему сказала?

Наконец-то прозвучал вопрос, который мучил Асю весь вечер и не давал ей покоя. Ксения ничего не ответила – только заправила за ухо прядь волос и продолжила пить чай.

-Ксюшка, что?...

-Мам!

Ася дернулась как от удара током и почти побежала на зов. Кирилл стоял в ванной перед зеркалом и выглядел слегка смущенным.

-Мам, мне нужен компьютер, - хрипло сказал он, - можно я заберу его к себе в комнату?

-Я не знаю…

Зачем ему компьютер? Что опять придумал её любимый сумасшедший сын? Это какая-то новая шутка, или преддверие скандала, или что?

-Мам, я должен отправить несколько писем друзьям. Пожалуйста, можно я возьму компьютер?

Кирилл смотрел куда-то в сторону, а уши его постепенно принимали красноватый оттенок.

-Я спрошу у Ксюши, - спохватилась Ася. Господи, её ребенок сказал «пожалуйста»!

-Ладно.

Ася выскочила из ванны, ошарашенная. Кирилл с силой и ненавистью провел ладонью по лицу и сморщился в гримасе.

Никакого решения не может принять без своей сучки. Подумаешь, компьютер! Но надо терпеть. Надо стараться. Иначе придется провести тупой скучный вечер, пялясь в телек и слушая, как они за стенкой…

-Сына, компьютер в гостиной, Ксюша разрешила, забирай, - на материном лице была такая радость, что Кирилла едва не стошнило.

-Спасибо, - процедил он сквозь зубы и вышел из ванной.

Так-то, киска. Еще посмотрим, кто кого.

BACK

-Ты мне обещал.

-Послушай, детка, я помню о своем обещании, но я ненавижу этого придурка не меньше, чем ты. О чем мне с ним разговаривать?

-Ты мне обещал.

-Я знаю, но где я буду его искать?

-Ты мне обещал.

-Да, но что я ему скажу? Я могу поговорить с ним о телках, сексе и авто, но поможет ли тебе это?

-Ты мне обещал.

-Ладно, детка. Я обещал, всё так. Я сделаю. Только скажи, зачем тебе это нужно?

-Потому что она должна быть счастлива. И ради этого я готова на всё.

FORVARD

-Ну и я её трахнул. Под ней чуть подоконник не сломался, прикинь? - Кирилл так торопился набрать текст, что даже несколько ошибок допустил. Например, вместо "трахнул" написал "трпхнул".

-Так трахнул или пыхнул? - тут же появилось на экране.

Кирилл засмеялся, отхлебнул еще кофе и снова застучал по клавиатуре.

-Пох. Кайф можно словить и от бабы, и от косяка.

-От бабы лучше, от шмали чаще, - ответил Кличка, - ты опоздал. Всех телок уже разобрали.

-Круто. Я не в настроении. Натрахался.

Кирилл нажал "отправить" и замер в ожидании ответа. Тот не заставил себя ждать.

-Я тоже.

Отпустило. Дышать стало легче.

-Натрахался и набегался. Может, дунем?

-У меня нет, - с сожалением написал Кирилл. - Только кофе.

-Я кофе не курю. Френды привезли шмаль с Кералы. Подваливай, пиццу закажем.

Желудок Кирилла совершил прыжок с переворотом, потом двойное сальто, и подвалил к горлу. Глаза обманывают, да? На хрен взрослому мужику встречаться в реале с сопливым пацаном, даже если этот пацан прибавил себе пару лет для солидности? А, может...

-Я не педик, - слова появились на экране монитора раньше, чем Кирилл понял, что делает.

-Значит, трахаться не будем? - тут же появился ответ.

Желудок успокоился и застыл на своем законном месте. Значит, всё правда. Нет ни хрена хорошего в этой хреновой жизни. Чувак, который тебя понимает и с которым ты можешь поговорить обо всем обязательно оказывается пидором. "Не родись красивой", бля. А лучше не родись вообще.

Кирилл допил кофе, вытер губы и с усилием скосил глаза на монитор. Нет, он не пацан сопливый. Он мужчина. А мужчина не должен распускать сопли и убегать от мудака, даже если этот мудак ударил в спину.

Пальцы забегали по клавишам клавиатуры так быстро, что расплылись в глазах.

-Пошел на хуй, пидор.

Отправить.

-Если хочешь, чтобы я тебя выеб, приезжай сам.

Отправить.

-Я оттрахаю твою сраную жопу по самые гланды.

Отправить.

На этом словарный запас Кирилла кончился. Он откинулся на спинку стула и задышал тяжело.

Кличка долго не отвечал. Минуты две, или три. Кирилл уже почти решил закрыть чат, как на экране, наконец, появилась красная строчка.

-Сорри, дружище, я просто слег от смеха.

Отправить.

-Хер ты доберешься до моей задницы.

Отправить.

-И вряд ли ты сосешь лучше, чем мои телки. Не парься за свои гланды.

Все фразы Клички были без смайликов, но за каждой из них Кирилл услышал громовой хохот. Ему стало стыдно.

-Сорри, - написал он, - я гребаный параноик.

-Нет проблем, - ответил Кличка. - Я тоже старательно берегу свою задницу.

Кирилл откинулся на стуле и потер ладонями затылок. Только сейчас он понял, как волновался – даже вспотел от напряжения. Выходит, всё нормально. И от этого мужика не приходится ждать подставы.

Было уже без малого три часа ночи. Возня за стенкой давно прекратилась, в доме все спали. И хотелось говорить еще – именно так, не вслух, а старательно напечатывая всё новые и новые строки.

-Пойду налью еще кофе, - написал Кирилл и рванул на кухню. Пока Кличка набирает ответ, надо успеть включить кофеварку, сполоснуть кружку и плеснуть в неё бодрящего напитка.

Свет зажигать он не стал – по мерцающим лампочкам обнаружил кофеварку, нажал пару кнопок и заодно умылся перед раковиной.

Может, рассказать Кличке о матери? Он поймет, точно. И можно будет хоть с кем-то об этом поговорить и, может, даже получить совет.

Кирилл грохнул чашкой о стол, залез в холодильник, вынул оттуда бутылку текилы, и сделал пару могучих глотков. Вот так-то лучше. Да, надо ему сказать. Он обязательно поймет.

Подхватив чашку с кофе, он быстро прошел в комнату, запер её на ключ, и присел к компьютеру. На экране от Клички ничего не было – только тупые и бесполезные сообщения общего чата.

-Моя мать.

Кирилл не смог закончить предложение, но кнопку "отправить" уже нажал, и теперь лихорадочно обдумывал, как продолжить.

-Ты ругнулся? Напутал с падежами, дружище, - Кличка поставил пару смайликов, и это совсем не помогло.

-Моя мать живет с лесбиянкой.

Кирилл лихорадочно нажал "ентер", чтобы не успеть передумать, и изобразил ухмылку. Спроси его кто-нибудь, какого ответа он боялся - и вместо ответа получил бы в морду.

Кличка долго молчал. Кирилл уже триста раз успел пожалеть о свершенном поступке, когда на экране наконец появились строчки:

-Да тебе повезло, чувак. Две мамки – это лучше, чем одна.

Отпустило. Стало легче дышать.

-Слышал о таком? – спросил Кирилл. – Бразильский сериал прямо.

-Я не смотрю сериалы. Чем же эта лесбиянка зацепила твою мать?

- Баблом. Она богатая сучка, а матери негде жить.

Это была неправда, но рассказывать всё как есть было бы еще сложнее. Кирилл крутанулся на стуле и задумался. Очень хотелось еще выпить, но своего бухла у него не было, а если вернуться к холодильнику – завтра сучка или мать могут заметить.

- Она красивая? – тем временем спросил Кличка. – Обожаю красивых лесбияночек.

Много ты понимаешь, чувак… Красивая ли она? Смазливенькая, конечно, и фигурка ничего, но ведь дело-то совсем не в этом! Совсем!

- Я её ненавижу, - написал Кирилл, - она запудрила матери мозги и тащится от собственного эго. Кроме того, она пытается меня воспитывать – прикинь? И мать туда же.

На экране появился ряд смайликов.

- Мать бы воспитывала тебя в любом случае. Какая разница?

Ответ на это был давно готов, продуман и выстрадан.

- Разница только в том, - помедлив для приличия, написал Кирилл, - что в мать имеет право тебя воспитывать только пока ты от неё зависишь.

- Нет, - тут же появился ответ, - разница в том, что в детстве мать позволяет себе воспитывать тебя, а когда ты становишься взрослым - уже ты позволяешь ей себя воспитывать.

Кирилл не понял, что хотел сказать ему Кличка. Позволить матери воспитывать себя? Зачем? Чтобы она могла еще раз убедиться в том, что она самая умная, взрослая и мудрая? Но это же не так. Гораздо честнее сказать правду. А правда в том, что она уже старая и ничего не понимает. Да и эта мозги ей задурила.

- Фигня. – Написал он. – Взрослые мужики не нуждаются в воспитании.

- За это и выпьем, - ответил Кличка.

И впрямь. Ну да, завтра мать или сучка обнаружат отсутствие бухла, ну и что? Пусть скажут спасибо, что он вообще приехал.

- Сейчас приду. Налью себе текилы. – написал Кирилл и прямиком отправился на кухню.

STOP

FORVARD

Ксения вылезла из автомобиля, пискнула брелком сигнализации и в несколько скачков достигла подъезда. Всякий раз, приходя сюда, она ощущала нервозность – словно пятиклашка перед кабинетом стоматолога. Сердце оставалось спокойным, но начинали дрожать руки, хотелось закурить, причесаться, одернуть юбку и сделать еще что-нибудь такое же бессмысленное и способное потянуть время.

Покопавшись в сумке, она нашла жевательную резинку, закинула её в рот, и, не давая себе времени задуматься, нажала несколько кнопок на домофоне.

Каждая нота из зазвучавшей мелодии резала, будто бритвой по фарфору.

- Да, слушаю.

- Здравствуйте, это Ксения.

- Поднимайтесь.

Щелкнул, запищав, замок, дверь приоткрылась, и Ксения нырнула в спасительный холодок подъезда. У неё оставалось только несколько секунд, чтобы собраться с мыслями – именно столько времени понадобилось на то, чтобы преодолеть один лестничный проем и нажать на кнопку звонка.

Вадим открыл дверь сразу, как будто только и дожидался, когда же зазвучит бравурная мелодия.

- Здравствуйте, - улыбнулся он в ответ на Ксюшин испуганный взгляд, - прошу.

Скинув туфли и пройдя в комнату, Ксения вдруг вспомнила, как пришла сюда в первый раз – тогда она оказалась разочарована отсутствием кушетки, книжных шкафов и письменного стола. Простые два стула в абсолютно пустом помещении произвели такое впечатление, что захотелось тут же развернуться и уйти. Сегодня она была рада, что так не сделала.

Вадим плотно закрыл дверь в комнату, сел на стул и ожидающе посмотрел на Ксению. Она глубоко вздохнула и выдавила:

- Всё стало еще хуже.

Вадим молчал. Ксения снова сделала вдох и собралась, словно перед прыжком в воду.

-Асин сын, Кирилл, приехал к нам на каникулы, и я ему нагрубила. Теперь он уже несколько дней ведет себя паинькой, но каждую ночь напивается и сидит за компьютером. Днем преимущественно спит. Ася нервничает, переживает, и у меня снова проснулось чувство вины.

- Что вы чувствуете по отношению к Кириллу? – спросил Вадим и положил ногу на ногу.

- Ненависть. – Ксения сверкнула глазами, сложила руки на коленках и сделала еще один вдох. – Нет, вру. Не только ненависть – скорее даже презрение и жалость. Когда я его вижу, мне хочется его ударить. Когда не вижу – хочется погладить по голове.

- Получается, очно и заочно он вызывает у вас совершенно разные эмоции?

- Да. Понимаете, я боюсь, что не смогу сдержаться однажды. Я вам уже рассказывала, как-то раз он попытался меня ударить, и мне бы очень не хотелось сделать то же самое в ответ.

Вадим помолчал немного, пристально глядя на Ксению.

- Сдерживать свой гнев – это не всегда верное решение. - Сказал он, подумав. – Если что-то вызывает в вас агрессию, сразу реагировать, конечно, не стоит. Но если, поразмыслив, вы решили, что выход у агрессии в каком-либо действии – нужно это действие совершить.

- Ну, конечно, - радостно согласилась Ксения, - я, поразмыслив, дам ему по лицу, Ася, поразмыслив, меня бросит, и всё будет хорошо и прекрасно.

-Это единственный вариант развития событий после вашей реакции?

Теперь задумалась Ксения. И впрямь, а единственный ли? Самый логичный – да. Самый эмоциональный – безусловно. Но не единственный.

- Нет, могут быть еще и другие, конечно. Например, Ася может понять меня и поддержать. Или осудить, проговорить это вслух и забыть через какое-то время.

- Давайте остановимся на варианте, где она понимает вас и поддерживает. Что бы было в таком случае?

Ксения прикрыла глаза и попыталась представить себе, как в ответ на очередное заявление Кирилла… Какое? Да какое угодно! Например, он говорит Асе: «Иди к черту», Ася пугается, глаза её наполняются слезами, Кирилл торжествующе разворачивается, чтобы уйти в свою комнату, и тут Ксюша хватает его за шиворот, поворачивает к себе и бьет кулаком по щеке. От удара он отшатывается назад, а она хватает его за рубашку и бьет еще раз – в подбородок. Асины глаза вспыхивают от ужаса, она закрывает руками рот, Кирилл, взбешенный, кидается вперед, натыкается на ледяной взгляд, и с ругательствами убегает куда-то вглубь квартиры.

- Нет, так нельзя, - заключила вслух Ксения, снова открывая глаза, - бить сына при матери – это такая мерзость, что она даже не поддается прощению.

- Хорошо, - оживленно согласился Вадим. На его лице отразилось удовлетворение и радость, - но давайте просто представим, что было бы дальше?

Дальше. Ксюша смотрит на Асю, в ужасе от содеянного. И понимает, что на этот раз уж точно перегнула палку. Ася, продолжая зажимать ладонью рот, медленно качает головой в отрицающем движении, разворачивается и уходит в спальню.

- Что бы вы при этом почувствовали?

Она бы почувствовала огромное, грандиозное чувство вины и страх. Страх, заставивший её кинуться следом за Асей, бормотать ненужные слова в попытках объясниться, и с ужасом смотреть, как Ася ложится на кровать и плачет, спрятав лицо в одеяло.

- А дальше?

Дальше она бы стала извиняться. Упала бы на колени, расплакалась и принялась молить о прощении. И умирала бы, понимая, что прощения не будет, что на этот раз грань пройдена.

- Вы не раз упоминаете о некоей грани, - сказал Вадим, по-прежнему не отрывая взгляда от Ксении, - расскажите мне о ней.

- Эта грань – ярко серая, - тихо ответила Ксюша, - очень нечеткая, но я хорошо её вижу. Она делила мою жизнь раньше на две части, и делит до сих пор. Всё, что было до этой грани – было преимущественно плохо. Всё, что было после – хорошо. Если я снова её перешагну, опять будет плохо.

- То есть это очень похоже на грань между прошлым и настоящим?

- Да. Я боюсь, что если перешагну её, то снова окажусь в прошлом.

- А что нужно сделать, чтобы её перешагнуть?

Ошибку. Нужно совершить ошибку, которая заставит правую ногу подняться, преодолеет её сопротивление, и понудит переступить черту, за которой уже больше ничего не останется.

- Как же не останется? – удивился Вадим. – Ведь вы говорите, что грань делит вашу жизнь на две части. И в обеих частях что-то было, что-то происходило.

- Да, конечно. – Ответила Ксюша. – Только всё, что было до грани, мне не нужно. А, значит, ничего и не будет. Понимаете, самый большой страх в жизни – её потерять. Я теряла её уже столько раз, что еще одного просто не вынесу.

- А если представить, что потеряли, - Вадим пошатнулся на стуле, двинувшись навстречу Ксении, - что бы было?

- Я бы умерла, - коротко ответила она.

- В духовном смысле или физическом?

- Во всех. Я бы перестала существовать. Вены вскрывать или делать подобные глупости не стала бы – не моё это, но жить бы перестала.

- Что бы вы чувствовали при этом?

- Ничего.

Ксения говорила резкими, отрывистыми фразами. Взгляд её устремился мимо Вадима, в стену, но даже её она не видела. Сердце колотилось глухими ударами под горлом, руки непроизвольно впились в колени.

- Я бы выжгла в себе все чувства, потому что боль была бы такова, что её невозможно было бы терпеть.

- Расскажите мне об этой боли, - попросил Вадим.

- Зачем вам это? – Ксения вскочила на ноги, обеими руками растрепала прическу, и обвиняющее уставилась на Вадима. – Вы снова пытаетесь привести меня к тому, что я чувствую к ней не любовь, а зависимость? Это не получится, я же вам говорила! Я люблю её, она – самое главное, что есть в моей жизни.

- Мне гораздо интереснее знать, что вы чувствуете сейчас, - мягко ответил Вадим. Он оставался абсолютно спокойным среди урагана Ксюшиных эмоций.

- Агрессию. – Ксения снова упала на стул и отвернулась. – Сейчас я ощущаю, что ненавижу вас. Чувствую, что мне необходимо защитить от вас свою любовь.

- Так, словно я пытаюсь у вас её отнять?

- Нет, не так. Словно вы пытаетесь сделать её менее значимой, чем она есть.

- А кто определяет значимость любви?

Ксения удивилась и задумалась. А ведь и впрямь, кто?

- Я, наверное, - неуверенно ответила она, - ведь это я её чувствую. Да, пожалуй, вы правы. Убедить меня в том, что моя любовь малоценна вы не смогли бы в любом случае – потому что откуда вам знать? И вы не говорили ничего, что могло бы навести меня на эту мысль. Похоже, что у меня в подсознании просто сидит желание защищать свою любовь ото всех на свете.

Шарик сдулся. Ксения словно растеклась по стулу – размякшая и растерянная.

- А что вы чувствуете сейчас?

- Какую-то пустоту. Впрочем, это временное явление. Помните, я вам говорила, что как только озвучиваю то, что ощущаю прямо сейчас, чувство пропадает.

Вадим засмеялся. Ксения радостно подхватила его смех, её настроение вдруг повысилось, и она с удовольствием смотрела, как он выкатывает из кладовой маленький столик с разбросанными по нему игрушками, и ставит его между двумя стульями.

- Давайте попробуем вот из этих фигурок выбрать вас, Асю и Кирилла, - предложил он, усаживаясь, - и расставить эти фигурки так, чтобы это отражало ту ситуацию, что происходит с вами в данный промежуток времени. Я имею ввиду эмоциональную ситуацию, конечно.

- Хорошо, - ответила Ксения и придвинула к себе столик.

FORVARD

Ремонт в новостройке напоминал собой обстановку типовой квартиры времен Советского союза. От вида голубой краски, в которую был выкрашен каждый метр стен и потолка, Иру затошнило в первый же момент. От заглушек на месте ванны и раковины - на второй. А увидев новый, но измазаный всё той же краской унитаз, Ира достала из потайного отделения сумочки сбережения и отправилась звонить друзьям.

Миша ждал Иру возле Речного вокзала. Курил, стряхивая пепел в урну, и кутался в курточку из тонкой кожи.

- Опаздываешь, - улыбаясь, сказал он, делая шаг навстречу подруге.

- Замерз? - Ира отобрала сигарету, затянулась, выбросила окурок и поцеловала Мишу в щеку. - Поедем в "Лагуну"? Я с радостью угощу тебя пивом.

- Я не пью пиво. Может, виски?

- Пошел ты, Кабанчик! То, о чем я хочу тебя попросить, не стоит полутора тысяч за стакан.

- Не забудь, с тебя еще компенсация за мои насмерть замерзшие конечности.

- Договорились! - перебрасываясь словами, они успели подойти к дороге, и Ира подняла руку, приветствуя проезжающих водителей. - Значит, с меня пиво и набор протезов.

"Лагуной" назывался большой боулинг-бар, расположенный аккурат между Водным стадионом и Речным вокзалом. Даже в будние дни там было многолюдно, а уж чтобы попасть туда в выходные, столик приходилось заказывать еще в среду.

- Предусмотрительная киса, - хохотнул Миша, пробуя на прочность металлический стул и присаживаясь за столик, - попасть сюда в пятницу - дело не простое.

Он всегда так выражался - порой по-книжному, порой по-киношному, а порой вообще театрально, играя каждой мимической мышцей некрасивого круглого лица.

- У меня блат, - засмеялась в ответ Ира, - здесь работает моя подруга. Оленька!

К столику подошла официантка - и без того высокая, она казалась еще выше из-за огромных каблуков и пышной прически. Девушки обнялись. Ира, при своих метр-семьдесят-пять макушкой едва доставала подруге до подбородка.

- Давно не заходила, - посетовала Оля, любуясь Ириной, - небось, замуж вышла?

- А как же, - согласилась та, - видишь, какого мужика себе отхватила. Знакомься, мой муж Михаил.

Миша даже не удивился. Сердечно пожал руку, разулыбался, пригласил присесть.

- Я на работе, - коротко и даже с обидой сказала Оля, - что принести вам?

- Два пива и фисташек, - Ирина не дала Мише ответить, захлопнула меню и похлопала густо накрашенными рестницами.

- Хорошо.

Оля скрылась в толпе танцующих, Миша проводил её взглядом и заодно посмотрел на дорожки. Как и следовало ожидать, все они были заняты - на некоторых играло до десяти человек.

- Может, очередь займем, побросаем шары?

- Я пас, - откликнулась Ира. Она набирала смс на телефоне, и на Мишу не смотрела, - через час надо быть на Новокузнецкой.

- Свидание?

- Ага. С Нелькой и Славкой. Слушай, муж мой, у меня к тебе просьба.

- Серьезно? - удивился Миша. - А я-то думал, ты просто соскучилась и потому возжелала меня увидеть.

- В другой раз, - серьезно ответила Ира, - мне нужна твоя помощь. В новой квартире не ремонт, а какой-то Советский союз во втором его пришествии. Надо хотя бы поменять сантехнику и обои поклеить. Возьмешься?

- За бесплатно не могу, - Михаил опустил глаза и покраснел. Он не любил разговоров о деньгах, - чтобы тебе сделать, придется от других заказов отказаться, а мы с Машкой рожаем в конце лета, нужно к этому времени накопить.

- За бесплатно я и не прошу. У меня есть заначка, хочу её на ремонт потратить.

- Сколько? - быстро спросил Миша. Краснота с его лица сползла на шею.

- Пять.

Они молчали, пока Оля не принесла пиво и фисташки. И только после того, как стаканы были расставлены, салфетки разложены, а пиво открыто, Миша озвучил свое решение:

- Возьмусь. Но чудес не обещаю, сама понимаешь. Я же тебе говорил еще два года назад: не бери новостройку, потом много вкладываться придется.

- Как будто жить среди чужого барахла лучше, - проворчала Ира.

Миша молча глотнул «Туборга» и отправил в рот пару фисташек.

- Как жизнь-то, подруга дней моих суровых?

- Бьет ключом, и всё по голове. - Ира тоже сделала глоток. – Нелька работу меняет, Славка растет, Ковальская приезжала на этой неделе.

- О! – оживился Миша. – Как она? Сто лет не созванивались.

- Да она нынче важная мадам, бизнес-леди, и всё такое. Всё бегом-бегом, а нос задирать так и не научилась. Кстати, она звала на шашлыки завтра. Может, вы с нами?

- Я бы с радостью! Но захочет ли она меня видеть…

- Эй! – расхохоталась Ира, обнимая Мишу за плечи и теребя его за редкие волосы на голове. – Не пристало другу детства их величества задавать такие вопросы!

- Так то детство… Ты же знаешь – после того, как я в вашем конфликте стал на твою сторону, она не слишком охотно со мной общается.

Миша расстроился, Ира сразу это поняла. Вот дурачок! За столько лет так и не смог понять, что для Ксюши все события, не связанные с её драгоценной Асей – это только мимолетный ветер, пошевеливший полы пиджака, и ничего более.

- Да у неё просто времени нет! Кабанчик, ну хочешь, я сама ей позвоню! Вот прямо сейчас, хочешь?

Не обращая внимания на Мишины протестующие возгласы, Ира набрала номер на мобильном и, улыбаясь, принялась слушать гудки.

- Алло! – радостно сказала она, услышав в трубке Ксюшин голос. – Ковальская, у меня к тебе дело. Как ты сморишь на то, чтобы завтра к нам присоединился Кабанчик с женой? Положительно? О, это хорошо, а то он переживает, что ты на него дуешься и не звонишь. Да? Хорошо, сейчас дам.

Продолжая улыбаться, Ира передала телефон покрасневшему как помидор Мише и продолжила пить пиво, прислушиваясь к разговору.

- Привет, Ксюх. Да врет она всё, вовсе я не… Да, понял. Ага. Да я не… Сама дура… Ладно. Ксюх, ну прекрати. Хорошо. Пока.

Пунцовый как закат, Миша выключил телефон и вернул его Ире.

- Ну что? – Облизывая губы, спросила та. – Порядок?

- Да, завтра встречаемся у них на даче. Лемешева, я тебе когда-нибудь говорил, что люблю тебя?

- Говори это почаще, мой сладкий.

Ира снова рассмеялась, поцеловала Мишу в лоб и принялась собираться: покидала в сумочку сигареты, зажигалку, посмотрела на себя в зеркальце и поднялась со стула.

- Мне пора, муж мой. Целую ручки, завтра увидимся.

Миша сделал ответный прощальный жест, проводил взглядом удаляющуюся стройную фигурку, помотал головой и залпом допил пиво.

Эх, всё же большую ошибку совершила Ксюха в свое время. Как бы она не оказалась роковой.

FORVARD

Короткие выходные всегда навевали на Ксению тоску. Не то, чтобы она не любила свою работу – скорее наоборот, но неотвратимость понедельника неизменно заставляла задумываться о несправедливости бытия.

Будь её воля, Ксения давно бы выбрала себе работу с графиком «4 через 3» и с радостью распределяла бы получившиеся выходные, практически ни в чем себе не отказывая. Вот, к примеру, дача. Провести выходные на природе, поедая шашлык и копаясь на грядках с цветами – чем не праздник? Начинается он в пятницу вечером, когда отработавшая неделю Москва непрерывными партиями выплевывает на шоссе усталых клерков, стремящихся соединиться с природой. Продолжается поздно ночью, когда еще более уставшие клерки добираются-таки до своих пяти соток, ставят мариноваться шашлык, достают ящик с водкой, и ударяются в разгульный здоровый отдых. До обеда субботы праздник обычно прекращается – все спят, периодически просыпаясь от похмелья и поглощая воду громадными глотками. После двух часов дня снова приходит веселье – помятые дачники выползают на участки и начинают усиленно вскапывать землю, сажать картошку, выпалывать сорняки и жечь мусор, распространяя в округе тленный костровой запах. Наступает вечер и история повторяется. Шашлык, водка, споры, «Суки-соседи опять наш забор передвинули», «Левакова из отдела логистики – крыса», «В отпуск в этом году поедем в Египет, Турция надоела», «Спать не пойду, иди детей уложи!», и дальше, дальше, дальше… В воскресенье снова грядки, вечером – по пробкам домой, а в понедельник утром снова на работу – радостными, отдохнувшими, расслабившимися.

Ксения фыркнула, выбралась из кресла, и с наслаждением потянулась. Всё, о чем она только что думала, было, конечно, не её сценарием.

- Ксюшка, одевайся! – послышалось из глубины квартиры. – Выезжаем через полчаса.

Через распахнутое окно спальню пронизывал холодный ветерок – лето в этом году было не слишком жарким. Поэтому Ксения сначала надела джинсы и майку без рукавов, затем подумала, и натянула сверху легкий джемпер. Конечно, на даче есть пара старых свитеров, но вид у них благодаря возрасту не слишком товарный. А ведь сегодня приедут Левицкие, и Ксюше позарез нужно быть на высоте.

- Я никуда не поеду! – снова раздался голос, на этот раз мужской. – Я же сказал, не нужна мне ваша дача.

Ксения захлопнула дверцу шкафа и ощутила в себе сильное желание разбить кулаком зеркало. Опять этот придурок начал чудить. Еще вчера заявил, что останется в Москве – видите ли, ему нужно готовиться к какому-то мифическому зачету, а для этого обязательно нужен компьютер. Она пошла даже на то, чтобы предложить ему взять с собой её ноутбук, но и это его не устроило: либо компьютер с интернетом, либо никак. В ответ на это заявление она, конечно, разозлилась и заявила, что, значит «никак». На том и порешили.

Широким шагом она вышла из спальни, ногой пнула дверь в Кириллову комнату, и замерла на пороге. Боевые отметины на теле Кирилла впечатляли: грудь и живот были усыпаны синяками, нога в двух местах рассечена шрамами, а на бедре, около паха, располагался синеющий кровоподтек.

- Чего уставилась? – спросил Кирилл, продолжая надевать брюки. Ксения отметила, что привычную приставку «сучка» он проглотил. Что ж, несомненный успех в воспитании.

- Даже не буду спрашивать, кто тебя так отделал. – Улыбнулась она. – Твоя милая манера общения наверняка пришлась по душе немалому количеству людей.

Кирилл промолчал, застегнул брюки и прикрыл синяки майкой.

- Я никуда не поеду, - через минуту сказал он.

- Я поняла, - не двигаясь, кивнула Ксения.

Она по-прежнему стояла в дверном проеме, загораживая собой выход, и с любопытством смотрела на Кирилла. Он медленно рылся в сумке, потом перелистал пару книг, затем подошел к окну и сунул в рот сигарету.

- Только попробуй, и я засуну её тебе в одно интересное место, - равнодушно произнесла Ксения.

И тут Кирилла прорвало. Он смял сигарету в руке, обернулся и взмахнул руками.

- Послушай, - заговорил он быстро и пряча глаза, - мне правда нужно готовиться к зачету. Вся информация в интернете. Я не сделаю ничего с твоей хатой, обещаю – даже пить не буду. Пожалуйста.

Ксения помолчала немного, размышляя. Ничего себе поворот! Видимо, для него это и впрямь важно.

- Ладно, - сказала она, наконец, - предлагаю компромисс: ты едешь с нами на дачу и ведешь себя как хороший мальчик, а я разрешаю тебе взять мой ноутбук и подключаю к нему интернет. Идет?

В глазах Кирилла отразилась вся внутренняя борьба, которая только возможна в мире. Он явно оценивал плюсы и минусы предложения. И за секунду до того, как был дан ответ, Ксения поняла, что победила.

- Идет.

Воспитание. Черт бы побрал этих великовозрастных детей…

FORVARD

Ира и Неля приехали, когда субботний день был уже в самом разгаре. Еще через забор они различили громкий хохот, запах жарящегося шашлыка, и странные скрипящие звуки.

- Ковальская развлекается, - коротко прокомментировала Ира, подъезжая к высоким воротам и паркуя автомобиль прямо на не забетонированной площадке.

- Думаешь? Судя по звукам, там кого-то бьют.

- Одно другому не мешает.

Они вылезли из машины, достали из багажника сумки с провизией, и через калитку вошли на участок. Едва достигнув летней беседки, Неля ахнула. Ира довольно расхохоталась и, бросив сумку, двинулась вперед.

Рядом с беседкой, на выложенной плиткой площадке, располагались мангал и барбекюшница. Рядом ярко цвел зеленый кустарник, украшенный красными и розовыми лепестками. Чуть в глубине участка, обильно засаженного деревьями, собралась группа людей, каждый из которых заливисто хохотал, глядя на импровизированные акробатические этюды.

Ксения не обратила внимания на вновь прибывших: она сосредоточенно прыгала вокруг боксерской груши, по очертаниям весьма напоминавшей человека, и наносила один удар за другим. Майка на ней давно промокла, открывая зрителям все изгибы тренированного тела. Груша сотрясалась от точных выпадов и пинков.

- Давай, Ксюха! – орал обнимающий жену за плечи Миша. – С прыжками давай!

Ксения послушно сделала шаг назад, взвилась в воздух, и носком правой ноги ударила грушу в район «глаз». Однако, она не рассчитала сил и в следующее мгновение шлепнулась на землю.

Ася ахнула, остальные, включая Ксению, снова расхохотались.

- Привет, Баффи. - Ира кинулась к подруге, помогла ей подняться и крепко обняла. – Как идет процесс истребления?

- Как минимум парой вампиров сегодня точно стало меньше, - вмешался Миша, радостно улыбаясь.

- Друзья, а кто следит за шашлыком? – Поинтересовалась Неля. – По-моему, начинает пахнуть горелым…

Следующие полчаса все дружно суетились, бегали по участку, выясняли, кто виноват, очищали ножами горелые кусочки мяса, и прилаживали на шампуры новые. В этой суматохе Ира успела занести вещи в уютную комнату на втором этаже, переодеться в шорты и накинуть на плечи легкую ветровку.

Когда она спустилась, все уже сидели за столом в беседке и спорили, можно ли пить до двух часов дня, или же это неминуемо ведет к алкоголизму.

- Когда мы жили в общаге, то пили и до двух, и после, и никто не спился, - заметила Ира, присаживаясь между Нелей и Мишей.

- Не сравнивай, - возразила Ксения, - тогда мы были счастливыми обладателями молодости и железной печени. А теперь пора начать заботиться о своем здоровье.

- За-ну-да, - одними губами сказал Миша.

- Эй, я всё видела! В конце концов, те, кто хочет выпить, может это сделать. А кто не хочет – подождать, до двух осталось всего полчаса.

Это решение удовлетворило всех, кроме Кирилла: он вообще не принимал участия во всеобщем веселье, а мрачно сидел на стуле, уткнувшись в тарелку и ни на кого не глядя.

Миша разлил по бокалам красное вино, плеснул для Ксении и Маши сока в стакан, и сказал:

- За нас, друзья.

Все выпили. Ира положила Неле шашлыка на тарелку и кинула взгляд на Ксению. Та сидела на скамейке, тесно прижавшись к Асе, и что-то шептала ей на ухо. Почему-то на это было неприятно смотреть: их волосы перемешались, на лицах застыло выражение безграничной нежности и счастья, а руки – Ира была в этом уверена! – тесно сжались под столом. И было в этой позе что-то отталкивающее, вынесенное напоказ – словно всё наиграно, нечестно, неправда.

- Ты чего? – тихо спросила Неля.

- Ничего.

Ира стряхнула с себя неприязнь, глотнула еще вина и мысленно решила обязательно сегодня напиться. Хорошо бы в компании с Ковальской. А если не получится – так и без неё.

- Давайте выпьем за будущего человечка, который скоро появится в нашей компании, - громко предложила она, - за михайловича или михайловну.

- Михайловича, - улыбнулась Маша, - Степана.

Все оживились. Ксения отстранилась от Аси и с интересом посмотрела на другой конец стола.

- Так вы уже и имя выбрали? – спросила она. – Быстро вы.

- Какое там быстро. Через два месяца роды, самое время определяться, чтобы не ходил ребенок по свету неназванным.

Над столом снова зазвенел смех. Ася сказала сквозь хохот:

- Когда родился Кирилл, мы с мужем сразу с именем определились, но пришлось две недели отбиваться от атак бабушек, которые хотели принять участие в выборе имени для внука.

Бабах. Чашка с оглушительным звоном упала на землю, покатилась, дребезжа, и остановилась у ножки стола. Кирилл резко встал со стула и, процедив: «Извините», пошел к дому.

Настроение у компании испортилось. Никто не понял, что произошло, но каждый ощутил себя вдруг виноватым.

FORVARD

Вечером они действительно напились.

Ксения даже не поняла, как Ире удалось её уговорить: ведь всё шло так хорошо.… Сначала они все вместе поиграли в бадминтон, потом долго собирали новый стол для настольного тенниса, затем Ася с Нелей готовили ужин, а Ксюша сбежала вглубь участка и долго лежала с книгой в гамаке. Там её обнаружил Миша, заставил шлепнуться на землю и заявил, что картошка стынет, водка стала теплой, и если она немедленно не придет, то они начнут без неё.

Ужин накрыли на террасе, и там тоже всё было так хорошо, так чудесно! Все смеялись, рассказывали друг другу веселые истории, пили водку, закусывали её курицей, и дружески пинали друг друга в бока.

Потом Миша развел костер, и все переместились к нему. Ася принесла гитару, спела несколько песен про «солнышко лесное», поглядывала на Ксению и казалась совершенно счастливой.

А после этого, когда все стали расходиться спать, к Ксюше подошла Ира и предложила тихо:

- Ковальская, пошли напьемся.

И они пошли. Взяли с собой две бутылки водки, пару пледов, пакет с закуской, и устроились на балконе второго этажа, с которого открывался прекрасный вид на темнеющее в ночи озеро. Балкон не был застеклен, и Ира зябко поежилась, усаживаясь в шезлонг и кутаясь в плед.

- Наливай, - скомандовала она, разложив на столе колбасные и сырные нарезки, соленые огурцы и открыв банку с оливками.

Ксения в очередной раз удивилась собственной сговорчивости, но водку всё-таки разлила. И удивилась, когда Ира достала третий стакан.

- К нам еще кто-то присоединится? – спросила она, смутно ощущая недовольство.

- Нет. И не говори, что ты не помнишь, какой сегодня день. Наливай.

А какой сегодня день? Нет, Ксения решительно не помнила ничего особенного, с этим связанного. И только увидев, как Ира накрывает стакан с водкой кусочком черного хлеба, опешила от накатившего воспоминания.

- Сегодня? – хрипло спросила она. – Мне казалось, что через неделю…

Ира отвечать не стала. В молчании они сделали по глотку водки и закусили кусочками огурца. Ксения ощутила слезы в глазах и удивилась – неужто она настолько разучилась пить водку?

- Почему мы не позвали Мишку? – спросила она, отдышавшись. Ира смотрела куда-то в сторону и молчала.

- Он тоже забыл… - догадалась Ксения. – Ир, это было давно. И люди склонны забывать то, что причиняет им боль.

- Понимаю. Я не в претензии, Ковальская. Давай до дна, а то что ж мы как девочки-институтки…

Ксюша в несколько глотков осушила стакан и, поперхнувшись, закашлялась. Она не знала, что говорить, да говорить и не хотелось. Ира начала первой.

- Как ты, Ксюх? – она смотрела на Ксению с легким укором, теплая, домашняя, родная, и чуточку напряженная.

- Нормально. Даже странно, с чего вдруг такой вопрос?

- Не виляй, милая, - Ира улыбнулась понимающе. – Не стоит. Мы с тобой столько лет провели вместе, что обмануть тебе меня никак не удастся.

Ох уж это людское величие. «Тебе не удастся меня обмануть». Так говорят все, кто хочет чувствовать себя хоть сколько-нибудь значимым. Говорят, не понимая, что это всего лишь иллюзия.

- Ой, только не включай анализ, я тебя умоляю, - попросила Ира и сама разлила водку по стаканам. – Можешь сколько угодно продумывать свои схемы и построения, но хотя бы сегодня, один вечер, побудь собой. Я же вижу, что тебе плохо. Всё в тебе кричит от жалости к себе, но ты прячешь это так глубоко, что даже сама не замечаешь.

- Эй, мой психоаналитик говорит иначе, - улыбнулась Ксюша, с удивлением ощущая в себе желание выпить еще, - и ты – не он.

- И слава Богу, что я не он. Будь я твоим психоаналитиком, придушила бы тебя еще год назад. Представляю, как тяжело ему приходится.

- Давай выпьем, - предложила Ксюша, - за нас.

- Давай за них, давай за нас, и за десант, и за спецназ… Пошла ты в задницу, Ковальская. За дружбу пьем. За нас всегда успеем.

Они соединили стаканы, выпили, ухватили по куску сыра.

- Ладно, не хочешь рассказывать – не надо, - сказала Ира. – Тогда я тебе расскажу.

- Интересно послушать.

- Тогда не перебивай. Знаешь, что с тобой сейчас происходит? Исполнение мечты. Пятнадцать лет назад ты решила, что есть нечто, благодаря которому ты можешь стать счастливой. Решила, что дай тебе это – и всё будет настолько хорошо, что другого и желать нельзя. И поставив себе цель, принялась её добиваться. День за днем, месяц за месяцем, год за годом. И добилась. Только счастья это не принесло. Знаешь, почему? Потому что ты взрослела, а мечта оставалась всё той же. Ты получила всё, что хотела тогда – в пятнадцать лет. А то, чего ты хочешь сейчас – это же совсем другое. Но ты же у нас упертая девочка, и никогда не признаешь, что старые иллюзии давно превратились в пыль. Ты хватаешься за них, убеждаешь себя, что это и есть счастье, и тем самым закрываешь себе пути к развитию.

Ира залпом допила водку и положила свою руку на Ксюшину ладонь.

- Я знаю тебя лучше, чем кто бы то ни было в этом мире. Ты пустила меня туда, куда не пускала больше никого. И, поверь, то, что сейчас с тобой происходит – это реальность. А то, что ты себе придумала – миф, иллюзия. И ничего больше.

Ксюша молча смотрела на подругу. Величие… Откуда ты знаешь, кого и куда я пускала в своей жизни?

- Лемешева, - хрипло сказала она, отнимая руку. Упоминание старой фамилии заставило Иру вздрогнуть. – Чего ты хочешь?

- Тебя. Я хочу вернуть себе тебя, Ксюшку Ковальскую, близкую и родную, а не распальцованную тетку, насмерть запутавшуюся в собственном психоанализе и отдалившую от себя всех на свете.

Ксения засмеялась, откинулась в шезлонге и укутала ноги пледом. Она прекрасно поняла, что имела ввиду Ира, но ответить ей было нечего. Разве докажешь старому другу, что с годами дружба становится иной, и зачастую просто ненужной.

- У меня есть Ася. У тебя Неля. Ничего другого не будет и быть не должно.

- Ой, Ковальская, перестань! – Ира разозлилась, это было видно по её загоревшимся глазам, по жестам, по интонациям голоса. – Ты прекрасно знаешь, о чем я, но снова пытаешься спрятаться! Хочешь перевести разговор на то, почему мы никогда не будем вместе? Валяй. Только слушать этого я не хочу.

Действительно, что это она? Рядом сидит старая подруга, близкий человек, по которой она очень соскучилась. И всё же пытается перевести всё на выяснение отношений, на ссору, может, даже скандал. Зачем?

- Лемешева, иди сюда, - тихо попросила Ксюша, хлопая себя по коленкам.

Ира опешила. Разлила водку по стаканам, скинула плед и послушно уселась между раздвинутых Ксюшиных ног, прижавшись спиной к её животу.

- Я тебя убью когда-нибудь, - сказала она, чувствуя на затылке горячее дыхание, а на талии – обвившие её руки.

- Обязательно, - хмыкнула Ксюша её в ухо, - а теперь давай выпьем и поговорим, ладно? Я очень рада, что ты здесь, со мной. Я скучала.

Она почувствовала, как обмякает в её руках напряженное Ирино тело, ощутила, как успокаивается её учащенное дыхание, как расслабляются мышцы живота.

И ты будешь говорить мне, что это – не счастье? Ох, милая, если так, что ты ничего не понимаешь в счастье.

FORVARD

- А помнишь, как Кот приходил к тебе клянчить картошку, нарвался на Юльку, и трахнул её, пока мы были на лекции?

FORVARD

- Если бы не ты, меня бы точно избили, честно тебе говорю!

- Конечно! Красивой жизни ей захотелось!

FORVARD

-Давай еще выпьем… С тобой так хорошо, что не хочется никуда уходить, даже спать не хочется.

FORVARD

-Что ты понимаешь! Приход к власти националистов был обусловлен вовсе не кризисом! И Сталин тут ни при чем!

FORVARD

-Ксюшка, что с тобой? Тебе плохо, Ксюшка?

STOP

PLAY

-Кровать качается… Дай мне воды…

STOP

PLAY

STOP

PLAY

STOP

PLAY

Ксения проснулась рано, вокруг стояла утренняя дачная тишина, в окно постукивали ветки деревьев, а рядом сонно сопела Ася. Придерживая обеими руками голову, чтоб не отвалилась, Ксения сползла с кровати, и обнаружила, что стоит в луже: рядом валялась полупустая бутылка минералки, основная часть её содержимого оказалась разлита по полу.

Черт возьми… Она подобрала бутылку, сделала несколько глотков, и вдруг начала пить жадно, задыхаясь, словно не видела воды несколько дней. Это помогло: жар в желудке потихоньку успокоился, но голова по-прежнему грозила отвалиться и покатиться по полу.

Идти куда-либо было бессмысленно: Ксения знала, что не сможет. Поэтому она осторожно поставила бутылку на пол и снова забралась в постель. Может, разбудить Асю? Пусть принесет аспирин или что-то другое. Выпить таблетку, чтобы боль прошла, а потом пойти и убить Лемешеву. Нет, убить – это слишком мягкое наказание. Нужно вначале оторвать ей руки, потом ноги, а уже потом убить.

Ася заворочалась рядом, будто услышав эти кровожадные мысли. Она повернулась на подушке, зевнула и открыла глаза. Ксения поразилась, глядя, как сонный покой в этих глазах сменяется тревогой.

-Ксюшка, как ты себя чувствуешь? – голова взметнулась над подушкой, а холодная рука опустилась на Ксюшин горячий лоб.

Ответа не требовалось: всё и так было понятно.

-Лежи, я принесу лекарство.

Ася сделала попытку перелезть через Ксению, но та не дала – обхватила руками за талию, повалила на кровать и прижала к себе.

-Не уходи, - прохрипела, - пожалуйста.

Сейчас ей казалось, что никакое лекарство не нужно – только бы ладонь оставалась на своем месте, холодя раскаленный лоб и освежая сознание нежностью.

Ася послушно перевернулась, улеглась с Ксюшей лицом к лицу и поцеловала её в горячую щеку.

-Глупыш ты мой, - прошептала она, гладя лоб, шею, затылок и легонько подула на глаза, - ну разве ж можно так напиваться…

-Это всё Лемешева… - пробормотала Ксения, жмурясь от удовольствия и мечтая, чтобы Ася не останавливалась.

-Конечно, Лемешева. Своей головы на плечах ни у одной нет, ни у второй…

Ася снова коснулась губами Ксюшиной щеки, бабочкой поцелуй порхнул на переносицу, на лоб, подбородок… Губы, распахнувшиеся в ожидании, ответили на первое мимолетное прикосновение, вжались, требуя большего, лаская, терзая и заставляя откликнуться. Обе они не заметили, как сжались в тесном объятии, как коснулось прохладное тело раскаленного, принимая от него жар и трепет. Ксенины ладони на Асиной спине сжали ткань ночной рубашки в тесные складки, а губы всё молили, требовали и получали желаемое. Она задыхалась. Больше не было боли в голове, сухости внутри, одна любовь – осязаемая и восхитительная – разливалась по телу. Ксения почувствовала, как Ася переворачивает её на спину, как её губы с новой силой впиваются в жаркий рот, как руки ласкают обнажившиеся бедра, и вдруг открыла глаза.

Секунду они смотрели друг на друга в упор, между ними и книжка не протиснулась бы, а потом отпрянули, падая, убегая с кровати, и разбежались по разным сторонам комнаты.

Ася сжимала на груди ночную рубашку, и в её взгляде Ксения видела страх, страх, черт бы побрал всё на свете! Она готова была откусить свои губы, оторвать к чертовой матери руки, снять живьем ту кожу, которая еще недавно ластилась и покрывалась мурашками!

-Ась, прости, я не…

-Нет, это я не… - Асин взгляд заметался по комнате в поисках халата, и это лишь усилило Ксюшино желание немедленно совершить над собой жестокую расправу.

-Послушай, я не…

Халат был найден очень быстро, Ася закуталась в него отчаянно, словно пытаясь спрятаться поглубже, и выскочила из комнаты.

Ксения упала на кровать.

Похмелья как не бывало.

FORVARD

Когда она спустилась вниз, солнца уже было так много, что оно не помещалось наверху, и проливалось золотом во все уголки участка. Даже в затененной беседке нашлось место теплому ласковому свету.

-Всем привет, - поздоровалась Ксения, в порыве озорства перепрыгивая через беседочный бортик, и приземляясь прямо на стул. – Как спалось?

-Убейте её кто-нибудь, - раздался из угла мрачный голос и, обернувшись, Ксюша увидела бледную Иру, дрожащими руками держащую чашку с кофе. Рядом с ней сидела встревоженная Неля. Дальше – улыбающиеся Миша с Машей. Около большой кастрюли хлопотала Ася.

-Эй, - возмутилась Ксения, подавив в себе новый всплеск страха и чувства вины, - Левицкая, это ты меня напоила. Так что если кого и стоит убивать…

-Перестаньте, - улыбнулась Ася, раскладывая по тарелкам кашу. – Кто пил, тот и отвечает за последствия. В данном случае – вы обе.

От этих слов по Ксюшиной спине пробежал холодок. Однако она послушно приняла тарелку, взяла ложку и принялась есть, стараясь не поднимать глаз.

Остальные не заметили странного Ксениного настроения – они шутили, общались и дружно решали, достаточно ли прогрелся воздух для того, чтобы идти купаться.

Когда каша была съедена, а кофе выпит, Миша первым вышел из-за стола и потянулся, обнажая под майкой пухлый живот.

-Вы как хотите, девочки, а я иду купаться.

-Плавки в маленькой сумке, - сказала Маша, по опыту знавшая, что в мелочах с мужем лучше не спорить.

-Может, возьмешь с собой Кирилла? – предложила Ася. – Он тоже любит плавать.

-А где он? – Миша комично помотал головой и скривил лицо в удивленной гримасе.

-Не тронь ты его, - посоветовала Ксения, - он к зачету готовится, и едва ли захочет оторваться.

Она почувствовала на себе Асин взгляд и осеклась. Куда ты лезешь, дура? Она его мать, пусть сами разбираются.

-Ладно, ребятишки, я пошла с цветами разберусь, - сказала она, дружески похлопывая Иру по плечу. – Левицкая, а ты не борец. Кто вчера рассказывал про железную печень?

Ира пробормотала в ответ что-то, в чем отчетливо послышалось слово «задница», и, поддерживаемая под руку Нелей, скрылась в доме. Миша и Маша последовали за ними. Только через секунду Ксения поняла, что они с Асей остались одни.

-Ась, я… - начала она, пряча глаза.

-Ксюшка, что ты хочешь на обед? – перебила Ася. – Давай я сделаю для тебя овощи гриль без масла?

Помолчав, Ксения подняла голову. Асино лицо было спокойным и абсолютно обычным. Вот, значит, как… ты снова не хочешь об этом разговаривать. Предпочитаешь делать вид, что ничего не произошло. Ладно. Ладно! Наверное, так и впрямь проще. А если уж это твой выбор – то, тем более, какие могут быть сомнения?

-Отлично. Овощи гриль – это именно то, о чем я мечтала сегодня.

Не оглядываясь, Ксюша ушла в дом, переоделась в спортивный костюм, выбежала на участок, и согнулась в поклоне, приветствуя боксерскую грушу.

Здравствуй, неведомый противник. Ну, держись…

BACK

BACK

Ксюша сверкнула глазами, но осталась на месте. Внутри неё всё кипело и клокотало.

-Фе-фе-фе, - тем временем продолжал резвиться Семен, поднимая с асфальта по листику и раскидывая их по двору. - И что ты мне сделаешь? Фе-фе-фе!

Листья кружились вокруг детских приплясывающих ног, холодный ветер враз налетел и растрепал Ксюшину куртку.

-Фе-фе-фе! Листопад!

Чуйский подошел к груде сложенных в брезент листьев, подхватил мешок за края и начал трясти. Когда на землю упал первый лепесток, Ксюша не выдержала.

Она налетела на Сему словно коршун, и ударила крепко, не жалея сил. От второго удара на кулаке остались капли крови. Они размазывались по руке от всё новых и новых ударов, рассыпались по асфальту, и увеличивались в диаметре. Одноклассники смотрели на драку молча, не пытаясь разнять, подбодрить или как-то повлиять на происходящее. Ксюша и Семен катались по асфальту, ожесточенно работая кулаками, размазывая повсюду кровь, и не произнося ни слова.

Было нечто страшное в этой драке - возможно, именно звенящая тишина, нарушаемая только шумом ветра и звуками падения листьев на землю.

Ксюше было неважно, победит она Сему или нет - эта драка оказалась чем-то большим, чем соревнование, и даже чем борьба за авторитет. Ей очень хотелось сделать ему больно. Разорвать надвое этот искажающийся в ухмылке рот, проколоть насквозь мерзкие нахальные глаза и сбить небрежность с тщательно уложенной прически. А еще сильнее хотелось отомстить. Ксюша била, не чувствуя собственной боли, но очень хорошо чувствуя чужую, и в глазах её проносились картины дуэлей, где благородные мушкетеры бились за честь своих дам. И ей казалось, что сейчас она не катается по грязному асфальту заднего двора школы, а с изяществом д-Артаньяна летит по богато украшенному тронному залу, на ходу отражая шпагой вероломные удары подлецов.

Она не видела, как стоят вокруг обалдевшие одноклассники, как бегут от школы, что-то громко крича, завуч и классная. Зато шторы на огромных окнах, паркет под каблуками сапог, перчатка на раненой в бою руке и, конечно, глаза - потрясающие карие глаза прекрасной дамы - были вполне реальны...

FORVARD

Она нашла Асю на кухне – та колдовала сразу над тремя сковородками и одной кастрюлькой. Запах стоял упоительный, но взмокшая Ксения не обратила на него никакого внимания.

-Ась, - сказала она, остановившись на пороге, - нам нужно поговорить.

Это решение созрело не быстро, и не просто, но созрело, а приняв решение, Ксения Ковальская обычно шла напролом. Она знала, что разговор будет трудным, и вполне может закончиться так, что она еще пожалеет, что затеяла его, но так же ей было хорошо понятно, что поговорить нужно. Необходимо.

Она посмотрела, как шевельнулись под летней майкой Асины лопатки – она вздохнула, наверное, но к Ксении не поворачивалась.

-О чем? – Еле расслышала Ксения ее тихий голос.

-Ты знаешь, о чем.

Ксения сделала глубокий вдох, и вдруг подошла к Асе и зарылась носом в волосы на ее затылке. Стояла так – руки по швам, словно солдат, и вдыхала глубоко в себя ее запах. Ася тоже не шевелилась – даже лопатка в ее руке замерла и перестала помешивать.

-Ксюшка, - сказала она еще тише, - давай не будем об этом разговаривать? Я не хочу.

Ксения тяжело вдохнула и выдохнула.

-Нет, Ась. Прости, но – нет.

И отошла. Оглянулась по сторонам, зачем-то переставила с места на место табуретку, сунула в рот очередную зубочистку, и рывком просунув обе руки Асе подмышки, выключила все комфорки.

-Я устала от напряжения, которое поселилось в нашем доме, - заявила она, - и замалчивать его можно бесконечно, но это не даст ровным счетом ничего. Можно всеми силами делать вид, что проблемы не существует, но от этого она не исчезнет!

Ася испуганно смотрела на Ксению, и этот взгляд, напуганный, затравленный взгляд, серпом прошелся по сердцу и оставил след вины и отчаяния.

-Я целовала тебя и раньше, - продолжила Ксения, отмечая, как вспыхнули при слове «целовала» Асины щеки, - но раньше мы не бегали друг от друга как стадо испуганных гиппопотамов. Я хочу знать, что изменилось сейчас?

-Ксюша…

Ася осела на стул и закрыла руками глаза. Голос ее зазвучал глухо и отстраненно.

-Ты заставляешь меня сейчас, понимаешь ли ты это? Заставляешь говорить о том, о чем я говорить не хочу. Ради чего?

-Ради того, чтобы стало легче, - Ксения упала на колени перед Асиными ногами, взяла ее ладони в свои и посмотрела снизу вверх, - ради того, чтобы мы снова стали «мы». Стали теми, кто может говорить обо всем на свете, даже если это и тяжелая тема, и неприятная. Понимаешь?

-Пытаюсь, - Ася вытянула ладони из Ксениных рук и погладила ее по щеке, - только все как раньше, Ксюш. Я пытаюсь тебя понять. А ты меня – нет.

Лучше бы она дала ей пощечину. Да что там пощечину, пусть бы ударила в лицо ногой, в живот кулаком, да что угодно – только не это!

Ксения почувствовала, как лед разливается по ее лицу, скатываясь в горло, пищевод, желудок, дальше, дальше, растекаясь по всему телу. Когда она встала на ноги, то ни единого чувства снова не осталось – одна собранность и ледяное спокойствие.

-Извини, - сказала она холодно, - ты права, я слишком давлю.

И вышла из кухни.

Надо же было такому случиться, что через мгновение ей на глаза попался Кирилл – полураздетый, в одних шортах, и с наполовину полной бутылкой коньяка.

-Ты, кажется, обещал не пить, - сказала Ксения, преграждая ему путь и с удовольствием наблюдая, как самодовольство капля по капле стекает с этого породистого молодого лица, так сильно похожего на ее лицо.

-Я и не пил, - огрызнулся он, делая попытку просочиться мимо.

-Ну конечно, - согласилась Ксения, подставляя ногу, - а в бутылке у тебя яблочный сок.

Кирилл посмотрел на бутылку, будто проверяя, что в ней на самом деле, и поднял злые глаза на Ксению.

-Слушай, - сказал он, - ну какого черта ты ко мне привязалась? Я тебе что, мешаю?

-Ты обещал. И не сдержал обещание. Впрочем, чего еще от тебя можно было ожидать… Маленький мальчик. Пацан. Недоносок. И больше ничего.

Она выплюнула ему в лицо все эти слова, выплюнула так, что от каждого он качнулся, словно ноги перестали держать его на земле. На какую-то секунду ей даже стало его жаль. А потом прошло, как не бывало.

-Ковальская! – Услышала она, едва выйдя во двор. – Иди к нам, мы на качелях!

Но ей не хотелось на качели. Ей вообще никуда не хотелось, разве что сдохнуть – желательно безболезненно и прямо сейчас. Лечь и сдохнуть. И чтоб никого никогда больше не видеть и не разговаривать.

Она отправилась в гамак. Там, слава богу, никого не было, и можно было лечь, скрючившись в комок, и, качаясь, потихоньку успокаивать сосущую боль в межреберье. Эта боль, такая знакомая и такая понятная, была словно старым другом – являлась, когда было совсем плохо, и оставалась рядом.

-Ничего, - шептала Ксения сквозь прикушенную губу, - ничего. Это пройдет. Все это пройдет. Надо только немножко потерпеть, и все. И все пройдет.

Она лежала так несколько часов, ни о чем не думая, успокаивая боль, и залечивая ее однообразными увещеваниями. Пока не пришел Мишка и не сказал, что Кирилл пропал.

-Что значит «пропал»? – Спросила Ксения, залетая в беседку и оглядывая хаотично двигающихся туда-сюда друзей. Выцепила из них взглядом Асю, и подошла. – Ася? Что произошло?

-Я не знаю, - вопреки ожиданиям, она не рыдала, и выглядела скорее удивленной, чем расстроенной. А это означало, что она по-настоящему волнуется, - я пошла позвать его ужинать, а в комнате его не оказалось. И вещей его нет. И компьютера твоего нет тоже.

-На участке посмотрели? – Ксения обратилась почему-то к Мише, и угадала – он ответил, что да, посмотрели, обегали даже соседние дачи, но его нигде нет.

Ксения посмотрела на часы. Десять. Последняя электричка ушла в Москву полчаса назад, а новая будет теперь только в шесть утра. Успел ли на нее этот придурок, или шляется теперь вокруг станции в поисках ночлега?

Она вдруг заметила, что все смотрят на нее. Ну правильно, на кого же еще им смотреть. Кто еще будет организовывать процесс, раздавать указания и вообще решать, что делать. На секунду ей пришла в голову мысль не делать ничего. Вернуться в гамак и проваляться в нем до утра под старым пледом и с наушниками, а потом завтракать и пить вкусный чай, и даже успеть искупаться в реке…

-Так. Мишка, мы с тобой на станцию, Ася с Машей остаются здесь на случай если он вернется, Левицкие обходят окрестности. Ась, позвони домой на городской – может быть, он уже там. Мобильный его, я так понимаю, не отвечает?

-Правильно понимаешь, - ответил Миша. Он весь подтянулся, собрался, словно прямо сейчас был готов к подвигам и приключениям.

-Ладно. Тогда по коням, и держим связь – мобильные не забывать.

Она задержалась еще на несколько минут – сбегала в дом, чтобы сменить спортивные штаны на удобные джинсы, натянуть чистую рубашку и схватить ключи от машины. На кровать, где еще утром произошел этот злосчастный поцелуй, она старалась не смотреть, но взгляд все равно зацепился, и в животе тут же стало горячо и влажно.

-Ковальская, - строго сказала Ксения, глядя в зеркало воспаленными глазами, - возьми себя в руки. Вначале найти ублюдка, потом все остальное. Соберись, тряпка.

К машине она подошла уже полная ледяного спокойствия. Мишка, приземлившийся рядом, являл собой полную противоположность – нервничал так откровенно, что хотелось немедленно погладить его по голове и немного успокоить.

Ксения вырулила с подъездной дороги на основную и медленно поехала к станции, поглядывая по сторонам и ругаясь сквозь зубы – в темноте не разглядеть было бы даже стадо слонов, а не то что одного малолетнего ублюдка.

На станции его не оказалось. Бросив машину, они с Мишей обошли перрон, заглянули за забор закрытого рынка, и даже зашли в жуткое заведение «Чашка», служившее сборищем местных алкашей. Убедившись в отсутствии Кирилла, Ксения позвонила Асе.

-Что у вас? – Спросила она, опустив приветствия.

-Ничего, - ответила Ася, - Ира с Нелей его не нашли, и назад он тоже не возвращался. Ксюш…

-Тихо, - перебила Ксения, - я все поняла. Мы возвращаемся назад, и я подключаю тяжелую артиллерию.

Послушала тяжелое дыхание в трубку, и добавила, смягчаясь:

-Асенька, я тебя очень прошу, успокойся. Найдем. Не в первый раз же.

-Обещаешь? – Спросила Ася дрогнувшим голосом.

-Обещаю, - твердо ответила Ксения, и нажала отбой.

Она была сейчас словно пантера, сжавшаяся перед прыжком – собранная, крепкая, без капли сомнений и сожалений. Сунув в рот зубочистку и заведя мотор, она по памяти набрала номер, которого не было в ее телефонной книге.

-Привет, - сказала секунду спустя, - мне нужна твоя помощь.

Выслушав ответ, продолжила.

-Ты очень догадлив. Да, он опять пропал. С нашей дачи, сегодня, около восьми-девяти часов вечера. На станции его нет, в окрестностях вроде тоже, но уже темно, и мы могли его не заметить.

И снова послушала.

-Знаю. Но у меня нет выбора.

Черты ее лица заострились, глаза сузились, а руки крепко сжали руль. Краем глаза она увидела, как испуганно смотрит на нее Мишка. Черт бы побрал вас всех вместе взятых! Боитесь меня? Ну и черт с вами – бойтесь! Хотя бы этого я точно заслуживаю.

-Мы теряем время. Просто назови свои условия, и я скорее всего их приму.

Глаз ее все же дернулся, когда собеседник озвучил цену услуги. Лучше бы это были деньги, честное слово. Пусть даже много денег.

-Я согласна, - сказала она, зажимая трубку плечом и едва вписываясь в резкий поворот, - мне не нравится то, о чем ты просишь, но я согласна. Звони как только будет информация.

Трубка, больше не придерживаемая ничем, упала на пол машины, а Ксения с хрустом раздавила зубочистку на две части.

-Ксюх… Ты что, связана с мафией? – Осторожно спросил Миша.

Она посмотрела на него молча, так, как смотрела обычно на подчиненных, задающих идиотские вопросы. И он все понял – вздохнул, спрятал глаза, и, дождавшись, пока машина остановится, пулей вылетел наружу и побежал на участок.

Ася встречала их у ворот.

-Что? – Безмолвно спросила она, бросаясь навстречу Ксении.

-Его ищут, - тихо и по возможности ласково ответила та, беря Асю за руку, - успокойся. Ничего с ним не случится.

-Господи, а если его убили?.. – Начала, было, Ася, но осеклась. – Ксюша. Кто его ищет?

-Какая разница, Ась?

Но спрятаться на этот раз не удалось – Ася сжала Ксенину ладонь и встревоженно заглянула в ее глаза.

-Ксюшка… Кто?

-Ты знаешь, кто, - сквозь зубы процедила Ксения, вырывая руку, - и больше мы это обсуждать не будем.

BACK

-Сидеть! – рявкнула Ксения, и добавила помягче. – Мне вас связать, что ли?

-Но как же… Он же…

-Там без вас разберутся, ясно? Вы только мешать будете.

-Кто разберется? Ты ведь мне ничего не говоришь.

-Вам не надо ничего знать, - Ксения вздохнула и характерным жестом вытерла губы, - Вы же не полезете тушить пожар, если рядом есть пожарные. И чинить сломавшийся утюг тоже, поди, сами не возьметесь.

-Но там мой сын!

-Да ничего не будет вашему сыну! Короче. Сидите здесь, комнату я запру, а как будет какая-нибудь информация – сразу приду. Ясно?

FORVARD

-Ясно, - вздохнула Ася, провожая Ксенину спину внимательным взглядом, - все ясно…

Следующие несколько часов прошли как во сне. Они то пили кофе, то что-то ели, то просто слонялись туда-сюда по темному участку. Ксения то и дело пыталась заставить всех лечь спать, но послушалась только Маша. Остальные остались сидеть.

-И часто он откалывает такие фокусы? – Спросила Ира уже под утро, когда верхушки деревьев стали покрываться малиновым цветом, и можно уже было разглядеть дома на соседних участках.

Ксения, задремавшая в шезлонге, только хмыкнула, а Ася ответила:

-Чаще, чем хотелось бы. Иногда он ведет себя словно четырнадцатилетний подросток.

Ксения снова хмыкнула, и в этом звуке можно было расчетливо расслышать вопрос: «иногда?»

-Страшно представить, что через несколько лет наш Славка тоже может начать так себя вести, - тихо сказала Неля, - не знаю, что мы будем делать. Наверное, именно для таких случаев и нужен отец – чтобы сильной рукой воспитывать мальчика.

-У Кирилла был отец, - пожала плечами Ася.

-Не помогло, - снова хмыкнула Ксения.

-Девчонки, если что – зовите меня, - предложил Миша, оседлавший стул напротив Ксении, - я могу приехать с ремнем и заняться воспитанием.

-Дело не в ремне, - не открывая глаз, возразила Ксения, - и мужчина здесь ни при чем, по большому счету. Я думаю, что причина в том, что ему слишком многое позволялось с самого начала. Он забыл о границах, о рамках, о нормах. Творит что хочет, а мы потом исправляем то, что он натворил. И если хотите знать мое мнение – если бы мы прекратили исправлять, возможно, тогда он бы чему-то и научился.

Она договорила, и осеклась. Асин взгляд чувствовался даже через закрытые глаза, и взгляд этот был отнюдь не любящим.

-Ты правда так думаешь? – Спросила она холодно.

Ксения открыла глаза и посмотрела.

-Да, - коротко сказала она, - я правда так думаю.

Ася глубоко вдохнула воздуха. Губы ее дрожали.

-Пойду в дом. Если будут новости – позовите.

Новости появились только когда окончательно рассвело. Ксенин телефон разразился знакомыми трелями, и мужской голос сообщил, что Кирилл в Москве, в их городской квартире.

Конечно, все тут же собрались ехать обратно – покидали вещи в машины, и отчалили, почти не разговаривая друг с другом. Ася молчала всю дорогу. Ксения сделала несколько попыток заговорить, но, наткнувшись на ледяную стену, прекратила.

Ну и ладно. Злится – и пусть. Должна же я была наконец сказать ей правду!

Войдя в квартиру, Ксения бросила сумку с вещами посреди прихожей, и решительно вошла в Кириллову комнату. Он лежал на диване с ноутбуком на животе, и в наушниках. Она остановилась на пороге и стояла так, пока он ее не заметил. А, заметив, взметнулся, сел на диване, и стянул наушники.

Несколько секунд они смотрели друг на друга, и Ксения представляла себе, что сейчас они скажут. Она скажет, что он ублюдок, он скажет, что она дура. И понесется, понесется… А сил не было. Совсем не было сил повторять то, что и так было понятно, что было сказано миллион раз.

Она закусила губу, вздохнула и вышла из комнаты. А потом взяла сумку и уехала к Левицким. Домой в этот день она так и не вернулась.

FORVARD

Машина сегодня чудила - едва Ксения выехала на шоссе, как загорелись на приборной панели сразу две лампочки, и зазвучало противное попискивание. Плюнув на правила безопасности, она стиснула зубы и с трудом, но все же доехала до Москва-Сити, бросив машину на самом въезде на парковку и, чертыхаясь, пешком проделала оставшуюся часть пути.

В офис влетела злая, растрепанная, на ходу бросила ключи от машины на Ингин стол, и скрылась в кабинете. Там она подошла к зеркалу, поправила прическу, одернула полы светло-серого пиджака, расправила на юбке пояс, и сделала глубокий вдох и выдох.

-Ксения Егоровна, - черт побери, Инга снова проделала этот фокус! Только нос торчал в щели между дверью и дверным проемом.

Ксения вдохнула, сделала несколько шагов, и за нос втянула упирающуюся Ингу в кабинет.

-Впредь я буду затаскивать тебя сюда ровно за ту часть тела, которую ты просунешь в дверь. Рекомендую начать наконец заходить полностью.

Бледная Инга, держась двумя пальцами за покрасневший нос, испуганно кивнула, а Ксения продолжила:

-Вызови авто сервис для моей машины, чтоб к вечеру была готова. И давай расписание.

С этими словами она расстегнула пуговицу на пиджаке, и села за стол, ласково оглядев привычный порядок. При взгляде на Асину фотографию, взгляд ее помрачнел, и она силой заставила себя переключиться на Ингу.

-На сегодня у вас совещание с техотделом, потом обед с Игорем Александровичем, а на вторую половину дня вы просили расписание не забивать, потому что оно будет очень зависеть от результатов обеда.

В последней части фразы Инга точно процитировала собственные Ксенины слова, сказанные ей перед выходными.

-Ладно, - махнула она рукой, - готовь кофе и конференц-зал, я подойду через десять минут.

Стоило Инге скрыться, а Ксении потянуться в ожидании начала рабочего дня, как зазвонил мобильный.

-Ксюшка, - тихо и нежно послышалось из трубки, - прости меня.

И тут же растаял комок льда в сердце, и кровь снова потекла по жилам.

-Ась, - так же тихо ответила она, - ты же понимаешь, что однажды нам придется что-то с этим сделать?

-Понимаю, - донесся вздох, - но пока я к этому не готова.

-Прости, Ась, - помолчав, сказала Ксения, - у меня вторая линия. Поговорим вечером, хорошо?

И нажала на кнопку переключения.

-Ну что, детка? - Услышала она, и чуть не расплакалась. - Говорил я тебе, что это была плохая идея?

Она кинула взгляд на часы. Восемь минут до начала совещания.

-Джон, что мне с ним делать? - Спросила обреченно. - Я не справляюсь, это ясно.

-Детка, если ты хочешь знать мое мнение, то его нужно просто выпороть.

-Однажды я его ударила. Ты прекрасно помнишь, чем это закончилось.

-Значит, плохо ударила, - хохотнул Женя, - с такими придурками как он нельзя драться на равных, их нужно пороть мокрой хворостиной.

Ксения на секунду представила себе этот процесс, и улыбнулась.

-Когда ты приедешь? - Спросила она.

-А я тебе сильно нужен?

-Очень.

И замерла в ожидании ответа.

Женя думал недолго. В трубке что-то хрустнуло, заскрипело, и, перекрикивая шум, он сказал:

-Приезжай ко мне в московскую квартиру, вечером. Я буду там.

И отключился.

Ксения сунула в рот зубочистку и снова посмотрела на часы. Пора.

В конференц-зале ее уже ждали - технический директор, арт-директор, начальник верстальщиков (Ксения никак не могла запомнить, как он правильно называется), и двое креаторов. Они сидели вокруг длинного овального стола, и громко смеялись. Впрочем, стоило Ксении зайти в кабинет, как хохот тут же прекратился.

Совещание потекло обычным ходом. Отпивая кофе из большой чашки, Ксения выслушала отчет о текущем состоянии дел по проекту, покивала на имеющиеся проблемы, и перешла к главному.

-Как вы уже, наверное, слышали, руководством нашего медиа-холдинга было принято решение открыть новое направление бизнеса.

Она замолчала на мгновение, посмотрев каждому из присутствующих в глаза.

-Мне предложили возглавить это направление.

Снова пауза. Пять пар настороженно смотрящих глаз.

-И я согласилась.

Никто ничего не говорил, но по залу словно пронесся легкий ветерок шума и тихих вопросов.

-Мы будем заниматься созданием стартапов, и развитием их в полноценные интернет-проекты. Я говорю "мы", потому что предлагаю вам заняться этим вместе со мной.

Вот теперь шум был вполне реальным - все заговорили разом, и громко. Виталия - техдира - интересовало, какие конкретно проекты нужно будет развивать, Арт-директор Тимур спрашивал, как изменятся условия труда. Что хотели креаторы - Ксения не смогла разобрать, потому что они говорили как всегда громче всех и одновременно.

-Я отвечу на все ваши вопросы позже, - сказала она, - сейчас даю только информацию к размышлению. В любом случае, вы можете остаться на своих текущих местах, учитывая только, что на мое место придет новый человек, и, вполне возможно, приведет свою команду.

Под новый всплеск шума она, больше не слушая, закончила совещание, и, стуча каблуками по мраморному полу, отправилась в свой кабинет. Все ее мысли были вовсе не здесь, а в маленькой квартирке в Южном Бутово, где уже совсем скоро будет ее ждать Женя. Она не думала о том, сколько километров ему придется преодолеть ради этой встречи - может быть, десять, а, может, не одну тысячу. В голове вертелась одна картинка: как славно будет обнять его, услышать насмешливый голос, и долгих несколько часов ни о чем не думать.

BACK

Ксюша билась в рыданиях, проходящих резкими волнами от живота к горлу. Она захлебывалась слезами, тщетно пытаясь выдавить из себя хоть слово. Женя крепко держал ее за плечи, и прижимал к себе, не давая вырваться ни на секунду.

-Дыши, - говорил он строго, - детка, слышишь? Ни о чем не думай, ничего не говори, только дыши.

Она цеплялась за его голос, как за последнее спасение, и, дрожа всем телом, содрогаясь от боли, пыталась дышать.

-Это все пройдет, - слышала она, - все это обязательно пройдет. Просто пока так. Пока больно. Но мы пройдем и через это, слышишь? Просто дыши и все.

Они сидели на полу, у батареи, и ее горячие ребра обжигали Ксюшин бок. В паузе между рыданиями она подняла голову и посмотрела во внимательные, ярко-голубые, Женины глаза.

-Что мне делать? - Прохрипела отчаянно. - Джон, что же мне теперь делать?

-Не нужно ничего делать, детка, - он лишь крепче обнял ее, - успеешь еще с делами. Сейчас просто дыши, и чувствуй все, что чувствуешь, не давай этому спрятаться внутри себя, вышвыривай к чертям наружу.

-Мне хочется кричать.

-Кричи. Любой каприз, малыш. Хочешь кричать - кричи, хочешь драться - дерись. Все, что захочешь.

И тогда она начала кричать...

FORVARD. PLAY.

-Ксения Егоровна, вы помните про обед?

Умница Инга, в этот раз, наконец-то, просунулась в кабинет почти целиком, только ноги оставила снаружи. Ну хоть так.

-Помню, - кивнула Ксения, не поднимая головы от бумаг, - что там с моей машиной?

-Они сказали, что в ней полетел...

-Когда она будет готова?

-К вечеру починят, - словно солдат, отрапортовала Инга, - Ксения Егоровна, разрешите вам напомнить, что обед будет в ресторане "Стейк-хаус", а до него идти отсюда минут двадцать...

-Вот и иди, - пробурчала Ксения.

-Куда идти? - испугалась Инга.

-Отсюда иди!

Дверь захлопнулась, и Ксения, спешно дочитав страницу, откинулась в кресле. Интересно, зачем генеральному понадобилась эта встреча? Ведь все уже решено, и все участники дали свое согласие, осталось решить формальности, для которых гораздо больше подошла бы короткая беседа в официальной обстановке, а не за обедом в ресторане. Но у Александровича как всегда свои резоны, и ничего тут не поделаешь.

Он уже ждал, когда она степенно вошла в зал ресторана, на ходу расстегивая пиджак и поправляя прическу. Неожиданностью стало то, что он был не один - рядом с ним сидела девушка - нет, скорее все же молодая женщина с удивительно прямой спиной и ухоженными пальцами. Всего остального Ксения как-то не заметила, а вот на спину и маникюр обратила внимание.

-Добрый день, - поздоровалась она сразу с обоими и, дождавшись, пока Игорь Александрович встанет, присела на предложенный стул. После чего удостоила взглядом его спутницу и представилась, - Ксения Егоровна Ковальская.

-Ольга Яковлевна Будина, - в тон ей откликнулась женщина, - очень приятно.

Видно было, что вовсе ей неприятно, и не только познакомиться, а вообще весь этот обед, и парадно накрытый стол, и улыбающийся довольно Игорь. Неприятно, но таковы правила игры, а уж что-что - это Ксения определила сразу - играть Ольга Будина умела.

Принесли меню. Ксения, не заглядывая в него, попросила минеральной воды и салат. Она ждала начала.

-Думаю, вы обе хотите знать, почему я вас здесь собрал, - начал Игорь, едва официант отошел от их столика, - скажу коротко: Ксения возглавит новое направление деятельности нашего холдинга, Ольга же выступит независимым консультантом-аудитором.

Ни одна черточка не дрогнула на Ксенином лице, ни единым мускулом она не пошевелила, хотя - надо признать - в душе ее мигом всколыхнулся ураган.

Какой еще, к чертовой матери, консультант? Какой аудитор? Что это - недоверие к ней как к руководителю? Или попытка контролировать процесс изнутри?

-В моем штате не предусмотрена ставка консультанта, - холодно сказала она, и достала из деревянной коробочки зубочистку.

-Ольга будет работать в штате руководства холдинга, - улыбнулся Игорь, - и подчиняться напрямую мне.

Вот так уже было понятнее. Значит, все-таки контроль изнутри.

-Я ни в коем случае не собираюсь влезать в оперативную работу, - заговорила Ольга, - моей задачей будет соотносить стратегические цели направления с общими целями и миссией холдинга.

Да черт с тобой, соотноси хоть до посинения. Ведь ясно же - сидишь ты тут, вся такая дорогая и красивая, а вот что ты сделала, чтобы сюда попасть - ежу понятно, и мне понятно, и тебе понятно, что мне понятно.

Ксения кинула взгляд на Игоря. Он сидел, развалившись на стуле, довольный, словно кот. Видимо, боялся, что она будет спорить, а теперь - когда стало ясно, что не будет - расслабился. И зря.

-Хорошо, - сказала Ксения, похрустывая зубочисткой, - только один важный момент: я хочу, чтобы в должностной Ольги Яковлевны было четко указано, что голос ее - максимум совещательный, и что в отдельные сферы нашей деятельности допуска она иметь не будет.

Это было словно удар, и Ольга покраснела от этого удара. Ксения ухмыльнулась про себя, глядя, как краска разлилась по ее щекам и шее.

-Вполне разумно, - поспешил отреагировать Игорь, - но это уже формальности, мы решим их завтра на совете директоров, а пока предлагаю пообедать и познакомиться.

Обед длился два часа, и все это время Ксения почти не отрываясь смотрела на Будину. Пустышка. Красивая, но совершенно пустая. Строит из себя бизнес-леди, и не понимает даже, как смешно это выглядит. Замужем - вон на пальце кольцо, и кольцо недешевое. И, конечно же, стерва. Проблем с ней будет немного, но все они будут мелкими и противными, как и она сама.

Наконец, официант принес счет. Игорь поднялся первым.

-Было очень приятно провести с вами время, дамы, - сказал он, пожимая Ксении руку и кивая Будиной. - Надеюсь, мы сработаемся.

И ушел, оставив их вдвоем.

Несколько секунд они молчали, глядя друг другу в глаза. Ксения усмехалась про себя, сохраняя на лице вежливую улыбку, Ольга же выглядела растерянной и подавленной.

-Я хочу, чтобы вы понимали, - сказала она наконец, - я совершенно не собираюсь вам мешать.

-А вам этого никто и не позволит, - пожала плечами Ксения, - всего доброго.

И ушла, оставив окончательно побежденную Ольгу стоять у столика.

Остаток дня она провела, заканчивая дела по проекту и готовя их к сдаче преемнику. Что ни говори, а жалко были оставлять проект, в который было вложено так много сил и бессонных ночей. Но ничего не поделаешь - прав был Джон: решение принято, а раз так - и сожалеть тут нечего.

К шести часам Инга постучала в дверь и сообщила, что машина готова. В семь Ксения позвонила Асе и сказала, что задержится. А в восемь она уже ехала по Варшавскому шоссе, грызя зубочистку и нетерпеливо постукивая по рулю.

Каким он будет сегодня, ее единственный и любимый друг? Иронично-ласковым? Или злым? Или усталым? Будет ли ругать ее за ошибки, или хвалить за достижения? И смогут ли они вместе найти ответы на вопросы, которые так давно мучают и не дают покоя.

Стоило машине припарковаться у обшарпанной пятиэтажки, как позвонила Ира.

-Ковальская! - Без предисловий начала она. - Можешь меня поздравить - меня выгнали с работы.

-Поздравляю, - послушно откликнулась Ксения, выбираясь из машины.

-Скажи, а в вашей богадельне не найдется для меня местечка? А то - сама знаешь - ремонт только начался, и жить еще на что-то надо.

Ксения подумала секунду. Велик был соблазн отказать - она никогда не брала на работу по принципу дружбы. Однако, после сегодняшнего вертелась в голове одна мысль, которая требовала немедленного воплощения.

-Вполне возможно, - ответила она дующей в трубку Ире, - позвони мне завтра, я скажу точно.

Выслушала "люблю тебя, Ковальская" и повесила трубку.

Квартира находилась на последнем этаже и Ксения, чертыхаясь, преодолела весь путь пешком. Сморщившись от подъездного запаха, открыла дверь своим ключом и вошла. Свет нигде не горел. Не было ни раскрытого чемодана, ни - хотя бы - свистящего чайника. Зато в единственной комнате, на разложенном диване, мирно спал он. Любимый и единственный. Загорелый, небритый и голый.

Ксения скинула пиджак на стул, сняла туфли и тихонько улеглась рядом. Через мгновение она почувствовала, как сильная рука обнимает ее плечо и услышала тихое:

-Привет, детка.

И как будто разом отпустило ее все это ужасное напряжение последних месяцев, мышцы расслабились, а из глаз потекли слезы.

-Джоник, - прошептала она нежно, - Джоник...

Они лежали так долго - молча обнимаясь, прижимаясь друг к другу. Джон гладил ее по голове, и от прикосновений его большой сильной ладони с каждой минутой становилось все легче и легче на душе.

-Ну что, детка, - сказал он, когда Ксенины слезы закончились и дыхание стало ровным, - рассказывай.

И она рассказала: об Асе, о Кирилле, о работе. О том, как тяжело тащить на себе весь этот груз и о том, что совершенно непонятно, куда двигаться дальше. И о самом главном - о том, что все эти месяцы не давало покоя.

-Мое время выходит, Джон, - говорила она, прижимаясь спиной к его животу и глядя на покачивающуюся туда-сюда старую люстру, - никогда еще я не чувствовала его так остро. Осталось всего полгода. И я просто не знаю, что мне делать дальше.

-А ты говорила об этом с ней? - Спросил он.

-Нет. Конечно, нет. Мы никогда не говорим об этом, это совершенно невозможно - с ней об этом говорить. Но я вижу, что она тоже об этом думает.

-И что она думает, по-твоему?

-Не знаю, - Ксения закрыла глаза, - наверное, о том, что скоро освободится. Давно я не чувствовала себя ее тюремщиком, Джон. А теперь снова чувствую.

-Но мне казалось, вы обо всем договорились?

-Да, - она повернулась и посмотрела ему в лицо, - только от этого не легче.

-Детка... - Джон улыбнулся уголком рта. - Вся эта история тяжело далась вам обеим, но, мне кажется, теперь - спустя столько лет - она с тобой не из-за вашего договора, а потому что любит.

-Не знаю. Возможно. Но я все время вспоминаю твои слова... Помнишь?

BACK

-Да кто ты такая, чтобы вот так управлять чужими жизнями? Ты что - Бог?

-Я не управляю! Я хочу, чтобы она была счастлива!

-Счастлива? А откуда ты знаешь, что она будет счастлива с тобой? Может быть, ее счастье - это вон тот мужик в красной тачке, или вон тот - с сигаретой? Кто ты такая, чтобы это решать?!

-Я люблю ее!

-Черта с два! Похоже, ты очень мало знаешь о любви, детка...

FORVARD. PLAY.

-Такое, пожалуй, забудешь... - задумчиво протянул Джон и перевернулся на живот. - Только знаешь, что я тебе скажу, детка? Всю жизнь ты поступала так, как считала нужным. Тебе было плевать на то, что и кто думает, что и кто чувствует. Что же изменилось теперь?

-Наверное, то, что теперь мне больше не плевать, - ответила она.

-Это очень быстрый ответ. Подумай еще.

Ксения задумалась. А правда - что изменилось? Почему теперь стало по-другому? Не потому ли, что их отношения подошли к очень опасной грани, и ей просто стало страшно?

-Похоже, что я тороплюсь от нее избавиться, - сказала она дрогнувшим голосом, - потому что знаю: с каждым прожитым вместе днем растет количество боли, которую я испытаю, когда она уйдет.

-Похоже на то, - кивнул Джон, - ну а дальше, как всегда...

-Выбор, - хором сказали они, и рассмеялись - он весело, она - грустно.

Джон вылез из кровати, потянулся и натянул на голое тело джинсы.

-Закажем пиццу? - Предложил он.

Ксения сморщилась, но он, не обратив на это никакого внимания, отправился за телефоном. Вернулся через пять минут и снова плюхнулся на диван.

-Ну а что там с этим мелким ублюдком? - Спросил он. - Что он опять вытворил?

-Мы были на даче, и все было неплохо, пока он не нажрался как свинья и не отправился пешком в Москву. Мы искали его всю ночь, Ася чуть с ума не сошла, а с него как с гуся вода.

-Не надо было искать, - пожал плечами Джон, - история стара как мир. Пока ты играешь в его игры, он будет продолжать играть.

-Я не могу не искать, - сердито сказала Ксения, - и ты прекрасно это знаешь.

-Застарелое чувство вины? - Засмеялся Джон. - Детка, это даже уже не смешно.

-А я и не смеюсь. Все бы ничего, если бы Асю это так не дергало. Но ведь дергает же! Я иногда слышу, как она плачет ночами - уверена, что из-за него.

-Ну и что? Ты собираешься снова водить вокруг него хороводы?

-Нет. Теперь водить хороводы будешь ты.

BACK

-Ты обещал.

-Детка, ну пожалуйста, о чем я буду с ним говорить?

-Ты обещал.

-Черт возьми, я понятия не имею, как воспитывать этих дурацких детей!

-Ты обещал.

-Ладно! Ладно, черт. Хоть мне и не хочется. Скинь мне ссылку этого его дурацкого чата, я попробую.

FORVARD

Привезли пиццу. Джон уселся с ней на полу на кухне, рядом пристроилась Ксения.

-Я пытался, - сказал он, продолжая разговор, - ты прекрасно знаешь, чем это кончилось. Ну узнали мы, что он тебя ненавидит - так это и так было понятно. Вроде как узнали, по какой причине - но, мне кажется, главную причину он так и не назвал.

-Я хочу, чтобы ты продолжал, - сказала Ксения, - чтобы стал ему другом. Может быть, тогда...

Джон расхохотался, держа в одной руке кусок пиццы и болтая в воздухе ногами.

-И снова на арене Ксения Ковальская в роли бога. Ксюх, ну когда ты уже оставишь людей в покое и дашь им возможность жить как они хотят?

-Когда он перестанет трепать нервы Асе, - жестко ответила она, - я знаю, что тебе все это не нравится, но помни - ты обещал.

-Ладно, - он откинулся на спину и задумался, глядя в потолок.

Ксения тоже притихла. Она слушала, как где-то в сумке разливается виброзвонком мобильный, но ей было все равно.

-А ведь ты из-за него так не любишь детей, - сказал вдруг Джон, - не будь в ее жизни этого мелкого придурка, тебе было бы гораздо легче.

-Не знаю, - лениво пожала плечами Ксения, - может и так. Но он есть, и с этим приходится считаться.

Она потерлась носом о Женино голое плечо и продолжила:

-Беда в том, что я совершенно точно понимаю, что все делаю не так. Что бы я ни попробовала - это не работает. Но что еще ему нужно - я просто не понимаю.

-Может, проблема в том, что ты изначально смотришь на него как на врага? Ну не на врага, ладно, но на помеху, которая мешает тебе жить.

-Черта с два! - Вскинулась Ксения. - Ты прекрасно знаешь, что я пыталась с ним подружиться, пыталась понять, чего он хочет, чего ему, черт возьми, надо. Но не вышло. Он не пускает меня, Джон.

-Я бы тоже не пустил, - его слова словно ушат холодной воды окатили Ксению с головы до пят. Она заглянула ему в лицо.

-Что?!

Джон был сама невозмутимость. Подхватил еще кусок пиццы, сжевал, и сыто погладил живот.

-Ты - враг для него. С самого детства, - лениво пояснил он, - и на твоем месте я бы поискал причины именно там.

-Господи, я тебя умоляю, - нервно рассмеялась Ксения, - давай не будем играть в психоанализ. Я не готова стать его психотерапевтом.

-А кем готова?

Вот это был хороший вопрос. Ксения надолго задумалась, закусив губу и уставившись в рисунок обоев на стене. Кем я готова ему стать? Матерью? Избави боже. Другом? Пожалуй, тоже нет - едва ли этот мальчик умеет дружить, а если даже и умеет - зачем он мне в качестве друга? Но кем же тогда? Кем?

Получалось, что никем. Получалось, что Джон прав, и Кирилл - всего лишь досадная помеха, даже не враг, а так - грязь под ногами, которая пачкает сапоги и заставляет то морщиться от досады, а то и ненавидеть.

-Какое же я дерьмо, Джон, - тихо и безысходно сказала она.

Он в ответ кивнул и ничего не сказал.

Далеко за полночь Ксения последний раз обняла его - любимого и единственного друга, и с грустью покачала головой.

-До скорого?

Он стоял в дверном проеме - высокий, красивый, со своими русыми, падающими на лоб волосами и голубыми глазами, с атлетичным торсом и ухмыляющимся взглядом.

-Детка, - сказал он, полностью проигнорировав ее вопрос, - помни, что это ты. Это твоя жизнь. И твой выбор - всегда, каждую секунду, выбор. И каким бы дерьмом ты ни была, я все равно очень тебя люблю.

Поцеловал ее в лоб и скрылся в квартире. Ксения по стояла немного, заперла дверь своим ключом, и поехала домой.

Она вела машину автоматически, почти не глядя на дорогу, и мысли ее все еще оставались там, в маленькой бутовской квартире. А когда она приехала домой, и увидела в окнах свет, сразу поняла: что-то не так.

Забежала в подъезд, с колотящимся сердцем открыла дверь и подхватила рыдающую Асю в свои объятия.

-Что? - Жестко спросила она, держа в руках бьющееся тело. - Ася, что?

-Где ты была? – Закричала Ася в ее лицо, отпихивая руки. – Где ты была, и почему не брала трубку? Я чуть не умерла от беспокойства!

Нельзя было смеяться, Ксения точно знала – смех был самой плохой идеей в этой ситуации, но она ничего не смогла с собой поделать. Прижала Асю крепче к себе и захохотала – громко, с наслаждением, выпуская из себя все напряжение прошедшего дня.

-Ась, - говорила она сквозь смех, - ну что ты, в самом деле? Асенька…

Она видела, что Ася злится, понимала, что она и правда беспокоилась, но это было так неважно по сравнению с тем, что она сейчас чувствовала.

-Ась…

Последний удар кулаком пришелся прямо по ее ключице, и Ксения задохнулась от боли.

-Быстро в ванную! – Сердито велела Ася. – И спать! Даже слушать ничего не хочу! Еще раз так сделаешь – и я тебя брошу!

И ушла на кухню, оставив Ксению стоять с глупой улыбкой на уставшем лице.

FORVARD

Ася вошла в спальню на цыпочках, чутко прислушиваясь – спит Ксюша или, по обыкновению, ждет её в постели? Ксения не спала. Она сидела на краю кровати, разминая пальцы и похрустывая суставами. Белоснежная ночная рубашка облепила её ноги и собралась складками на спине. Ася заулыбалась, глядя на это чудо текстильного производства – рубашка была очень длинной, очень прозрачной и очень неудобной, но Ксюша неизменно укладывалась спать в ней.

-Ась…

-Уже поздно, - прервала ее Ася, сбрасывая халат и выключая верхний свет, - Давай спать.

Ксения молча хрустнула еще раз пальцами, подвигала бедрами, забираясь глубже в кровать, и откинулась на подушку прямо поверх одеяла. Ася осталась стоять у двери, близоруко щурясь. Очки она сняла еще в ванной, спальня тонула в полумраке, и отсвета ночной луны в окне не хватало, чтобы найти кровать.

-Включи верхний свет, запомни направление, и потом выключай и иди, - со смешком посоветовала Ксюша, и по этому смешку Ася точно поняла – злится. Да и не просто злится, а сердится уже не первый день, и почти готова взорваться, но сдерживается из самых-самых последних сил.

Но почему? Ведь это именно она приехала сегодня поздно, именно она не отвечала на звонки. Где она была? С кем? И почему так ведет себя? Неужто начинается то, чего она подсознательно ждала и боялась все эти годы?

Ася вздрогнула, вытянула вперед обе руки, и пошла в ту сторону, где угадывалось туманное очертание чего-то большого и массивного. Она не ошиблась – через мгновение обе голени ударились о бортик кровати, а через второе она оказалась под одеялом, надежно укутанная и не знающая, как быть дальше.

Ксения по-прежнему лежала поверх одеяла, скрестив под затылком ладони, и молча уставившись в потолок. Ася закрыла один глаз, а другим аккуратно посматривала на Ксюшины ноги, живот, плечи – всё это прекрасно было видно под огромной ночной рубашкой.

Какая она молодая и красивая… Безвозвратно ушло то время, когда молодой была Ася. Теперь Ксюшин черед. Для неё наступили те недолгие годы, когда морщинки только появляются и лишь придают внешности пикантность; когда трагедией становятся три десятка выпавших волосинок, а не три сотни; когда внимание тридцатилетних мальчиков воспринимаются как нечто само собой разумеющееся, а не как комплимент.

-Рубашку снять? – Ася снова вздрогнула от неожиданности и не сразу нашлась с ответом.

-Зачем? – спросила после короткой паузы.

-Чтобы тебе было удобнее меня рассматривать.

Смешка не последовало, а, значит, гроза миновала. На Асю вдруг накатило ощущение безудержного веселья.

-Снимай, - велела она, приподнимаясь над подушкой и дергая за подол рубашки, - Посмотрим на твои комплексы.

-С чего ты взяла, что они у меня есть?

Ксения выглядела удивленной. Её лицо порозовело – а, может, и покраснело – в темноте было плохо видно.

-Снимай-снимай, - веселилась Ася, с удовольствием касаясь ладонью Ксюшиных бедер и наслаждаясь ощущением пушка на них, - Не хочешь добровольно – сниму силой.

-Хотела бы я посмотреть, как это у тебя получится…

В шутливой фразе прозвучало вдруг такое явное желание, что обе замерли. Ася испугано отдернула руку, Ксения покраснела еще сильнее, сверкнула глазами и быстро полезла под одеяло. Однако, спрятаться оказалось не так просто: одеяло было плотно придавлено телом Аси, которая уже оправилась от удивления и не собиралась отдавать инициативу.

-Снимай, - прошептала она едва слышно, возвращая руку на бедро – теперь уже смелее, не скрывая, поглаживая его, приподнимая подол сорочки.

-Ложась спать, принц Ал-Аддин положил меч между собой и принцессой Бужур, - пробормотала Ксения сбившимся шепотом.

Ася не обратила на эти слова никакого внимания. Очарование момента захлестнуло её с головой – настолько приятен был этот пушок на бедрах, и эти белые пальцы, сжимающие подол рубашки.

-Я хочу снова поцеловать тебя, - шепнула она, подвигаясь ближе и дыша в ухо Ксении, - Позволь мне это сделать, а потом можешь забыть – будто этого не было.

Ксения судорожно проглотила застывший в горле комок, рывком одернула рубашку и скатилась с кровати, оставляя на ней всю свою страсть, все свои желания и мечты.

-Я буду спать в зале, - сказала она, наощупь пробираясь к двери и спотыкаясь на каждом шагу. – Спокойной ночи.

Когда хлопнула дверь, Ася со вздохом откинулась на подушку и в сердцах сжала угол одеяла.

FORVARD

В казарме их койки стояли рядом - его, и Аяновская. Всю ночь Кирилл провертелся на постели, борясь с желанием разбудить друга. Койка под ним скрипела металлическим противным звуком, но никто почему-то не просыпался. Хотя чего уж там "почему-то"... Обычно после дня, наполненного строевой, марш-бросками и теоретическими занятиями, курсанты едва доползали до кроватей. Но только не Кирилл, и только не сегодня.

Он гнал от себя эти мысли, но то и дело в глазах вспыхивало распухшее от слез лицо матери, искаженный гневом взгляд ее сучки, и все обидные и горькие слова, которыми она в него швырялась.

Мальчишка, значит? Сосунок? Ничего, стерва, мы еще посмотрим, кто из нас чего стоит...

Он заснул перед самым подъемом - казалось, только прикрыл глаза, как по казарме раздался громоподобный бас дежурного по роте:

-Рота, подъем!

Вскочил, быстро оделся, поглядывая на Аяна, и вместе со всеми выбежал на зарядку.

Поговорить им удалось только в умывалке - когда основная масса курсантов уже схлынула, и они остались вдвоем - с бритвами и зубными щетками. Правда, за соседней раковиной умывался какой-то тощий парень, но он был не в счет.

-Как провел отпуск? - Спросил Аян, намыливая рыжеватые щеки пеной. - Был у матери?

-Был, - Кирилл не стал бриться, а просто облокотился на раковину, - ее сучка опять выставила меня идиотом.

Аян был единственным из всех, кто знал. Кирилл рассказал ему, когда понял, что больше не может держать это в себе, и когда убедился, что он не растреплет. Наверное, с тех пор они и стали друзьями. Настоящими, почти братьями.

-Надо с этим что-то делать, - сказал Аян, - она выигрывает раз за разом, а ты только сопли на кулак мотаешь.

-Что делать? - Кирилл так рявкнул, что тощего парня как ветром сдуло. - Мать зависит от нее по самые помидоры, и я вместе с ней. Я не могу порвать совсем.

-Ты что, живешь на ее бабки?

В голосе Аяна Кирилл различил презрение, и его чуть не стошнило.

-Ты прекрасно знаешь, что да. Она дает деньги матери, мать дает их мне.

-Понятно, - нет, похоже, что с презрением он погорячился. Аян просто принял информацию как факт и задумался, водя бритвой по щекам.

-Слушай, - сказал он, наконец, - а давай в отпуск поедем к тебе вместе?

-Что? – Кирилл вытаращил глаза.

-Что слышал. Поехали вместе, и там посмотрим, что делать с этой твоей сучкой, и как ее приструнить. Я должен познакомиться с ней, иначе я вряд ли смогу тебе помочь.

Кирилл задумался, глядя на друга.

Нет?

А почему бы и нет?

FORVARD

Идея Аяна была неплоха, но до следующего отпуска ждать придется еще не один месяц, а на это Кирилл не был готов. И через несколько дней на занятиях его вдруг осенило: Кличка. Вот с кем можно посоветоваться. Он классный мужик, и наверняка придумает, как уесть эту сучку, как поставить ее на место.

В очередное увольнение он не пошел с друзьями в бар, а отправился в интернет-кафе на Невском, занял угловой компьютер и зашел в чат. К счастью, Кличка оказался на месте.

-Привет, мужик, - написал Кирилл, игнорируя посыпавшиеся сообщения от знакомых девушек, - рад, что застал тебя.

Кличка не отвечал долго. Так долго, что Кирилл уже готов был бросить всю эту затею, и пойти догонять парней. Он уже потянулся к кнопке выхода из чата, как на экране наконец появилось:

-Здорово, чувак. Как поживает твоя задница?

Кирилл рассмеялся, довольный.

-Задница в порядке. Слушай, мне нужен твой совет. Мамина сучка вконец оборзела, опустила меня ниже плинтуса. Надо с этим что-то делать.

-Никто не может опустить тебя ниже того, где ты стоишь сам, - глубокомысленно ответил Кличка, - почему ты ей позволил?

-Я от нее завишу, - быстро напечатал Кирилл, - и послать ее к черту не могу. Нужен способ, как отомстить, но не потерять при этом все.

Кличка нарисовал целую толпу смайликов.

-Чувак, - написал он, - похоже, что ты хочешь и рыбку съесть, и костями не подавиться. Даже не знаю, чем тебе помочь.

-Я думал, может, найти матери мужика? – Спросил Кирилл. – Тогда бы она бросила свою сучку, и все бы наладилось.

-А мать у тебя симпотная?

-Да.

-Тогда у тебя ничего не выйдет.

Кирилл оглянулся по сторонам, убедился, что все заняты своими делами, и набрал:

-Почему это?

-Потому что если она не страшна как смертный грех, и за это время сама не нашла себе мужика, значит, ее это не интересует.

Кличка был прав. Но его правоту тяжело было признавать. Она лишала его последнего – самого последнего! – шанса.

-Что же мне делать? – С отчаянием спросил он.

-А ты не пробовал с ней подружиться? – Ответил Кличка вопросом.

-С кем? – Несколько удивленных смайликов. – С матерью?

-С ее сучкой.

Предложение было так себе. Кирилл даже размахнулся, чтобы ударить кулаком по клавиатуре, но вовремя сдержал себя. Подружиться с этой мразью? С тварью, которая ни в грош его не ставит? Которая разве что только ноги еще об него не вытерла?

-Ты спятил, мужик? – Напечатал он. – Я ее ненавижу.

-А за что? – Поинтересовался Кличка. – Только за то, что твоя мать ее любит?

Нет. Он ненавидел ее не за это. Вернее, не только за это, но говорить об истинной причине, о том, что свербило в душе и выливалось горечью, он не был готов даже с Кличкой.

-А что, этого мало? – Спросил он. – Мать была нормальной теткой до нее, это она ее такой сделала.

Кличка снова надолго замолчал. А потом прислал сразу большое сообщение.

-Я все еще думаю, что подружиться – единственный выход, чувак. Если ты находишься в неподходящих условиях, надо или менять их, или выжать из них максимум. Менять их ты пока не можешь, значит, остается второй вариант. Расслабься, прекрати с ней воевать, и посмотри, что будет. Во всяком случае, если после этого ты захочешь ей вмазать – это будет сделать проще, когда она расслабится. Боюсь, что больше мне тебе посоветовать нечего.

Кирилл все еще думал над словами Клички, а тот уже быстро попрощался и ушел в оффлайн.

Значит, подружиться? А что, может, это и выход – затаиться, чтобы она успокоилась, перестала ждать от него подставы, и тогда ударить, да так, чтобы она уже никогда не поднялась с колен.

Но подружиться… Это значит – улыбаться. Это значит – выполнять ее идиотские правила, подчиняться, прогибаться. Сможет ли он? Хватит ли сил спрятать ту ненависть, что заливает глаза всякий раз, когда она попадается на его пути?

-В конце концов, мужик я или нет? – Вслух сказал Кирилл, цыкнул на обернувшегося на звук пацана, и пошел расплачиваться.

Надо еще заехать к Окси. А там посмотрим.

PAUSE

PLAY

Первые недели в новой должности принесли миллион забот, и ровно четырнадцать бессонных ночей. Ксения проводила в офисе по пятнадцать часов, и все равно этого было недостаточно. Ее компании выделили отдельное помещение на Кузнецком мосту, из которого одна комната ушла под ее кабинет, еще одна – под кабинет бухгалтерии, самая большая стала конференц-залом, а остальное пространство оборудовали как модный в этом сезоне «опен спэйс», когда сотрудники сидели, отгороженные друг от друга только тонкими, не достигающими потолка, перегородками.

Штат был набран почти полностью, должностные инструкции написаны, и только после этого началась главная работа – составление планов реализации, технических описаний проектов, и прочей документации.

У Инги теперь была новая шикарная стойка прямо у входа в офис, и за этой стойкой она живо навела уют – расставила свои телефоны, компьютер, фотографии в красивых рамочках и стойки с папками для документов.

Такой же порядок она навела и у Ксении – та бы ни в жизнь не стала этим заниматься, но усилия Инги оценила по достоинству.

На первое совещание вдруг явилась Будина. Заняла место в самом конце стола, и молча слушала, не пытаясь вставить ни слова. С тех пор так и повелось – она приходила на утренние оперативки, на пятничные совещания, и даже на те, что Ксения назначала вне графика, приходила тоже. Ксения злорадно думала о том, что никакого отдельного кабинета ей не дали, и сидит она, представительница начальства, вместе со всеми, в маленькой клетушке и на небольшом кресле.

Сегодня Ксения сама пригласила к себе Будину, и отдавая Инге распоряжение, улыбалась про себя, готовясь к представлению.

Ольга вошла в кабинет без стука, демонстрируя близость начальству, и красиво покачивая бедрами. Ксения оценила все – и короткую юбку, обтягивающую стройные бедра, и высокие каблуки, и строгий пиджак, в вырезе которого была явно видна ложбинка грудей.

-Присаживайтесь, - сказала она, кивая на кресло, - есть разговор.

-Слушаю, - очаровательно улыбнулась Будина, изящно устраиваясь в кресле и закидывая ногу на ногу, демонстрируя безупречные голени и лодыжки.

Ксения хохотнула про себя, и продолжила:

-Знакомьтесь. Ира, это Ольга – независимый консультант-аудитор. Ольга, это Ирина – зависимый аудитор-консультант.

Она чуть не засмеялась в голос, глядя, как Ольга на глазах бледнеет, заметив, наконец, в соседнем кресле улыбающуюся Ирку.

-И что это значит? – Спросила Будина срывающимся от раздражения голосом.

Ксения пожала плечами.

-Это значит только то, что я сказала. Как я уже говорила, я против вашего вмешательства в оперативную деятельность компании, и потому ввела ставку консультанта, который будет курировать процесс с нашей стороны и отчитываться непосредственно перед вами.

Будина посмотрела на свои ноги, видимо, пытаясь успокоиться. Ксения веселилась вовсю.

-Ира, согласуйте с госпожой Будиной график отчетности, и договоритесь о схеме взаимодействия, - сказала она, хамя радостно и виртуозно, - пожалуй, у меня все.

Ольга – надо отдать ей должное – быстро взяла себя в руки, и выглядела практически нормально.

-Не волнуйтесь, госпожа Ковальская, - сказала она, - думаю, мы с Ириной найдем общий язык, и вместе построим такую схему, которая устроит всех.

Она поднялась с кресла, и повела подбородком в сторону Иры.

-Ирина, после того, как закончите с Ксенией, зайдите, пожалуйста, ко мне.

И вышла, постукивая каблучками.

Стоило двери за ней закрыться, как Ира выбралась из кресла, и пересела на край Ксениного стола.

-Ковальская, - задумчиво начала она, - а что все это было?

-Если бы мы были мужиками, я бы сказала, что это было мерянье яйцами, - хмыкнула Ксения, - но поскольку мы в некотором роде женщины, то будем считать, что мерялись сиськами.

-Ого, - восхитилась Ира, - Ковальская, ты ругаешься? Значит, дело серьезное. Я начинаю сомневаться, что идея пойти на тебя работать была такой уж хорошей.

Ксения рукой спихнула ее со стола и засмеялась.

-Не переживай, твоей задачей будет всего лишь контролировать объем информации, который будет поступать к Будиной. Я не хочу, чтобы она вмешивалась в процесс, а ты мне в этом поможешь.

С этого дня так и повелось. Ксения выстраивала процесс, ежедневно выдавая Ире очередную порцию документов, а Ира в свою очередь делала из этих документов отчет и относила их Будиной. И ясно было, что это лишь временное затишье, но все участники старательно делали вид, что совершенно довольны друг другом.

Ксения теперь приезжала домой заполночь – бросала одежду на пол, шла в душ, а оттуда – в кровать, к Асе. Та не спала – ждала, когда Ксения влезет под одеяло, обнимала, целовала уставший лоб, и, шепча успокаивающие слова, гладила по спине, пока Ксения не проваливалась в беспокойный сон.

Они почти не разговаривали – у Ксении не было сил, а Ася боялась, что разговор вернется к обсуждению того, что случилось на даче. Пока однажды не приехал Кирилл.

Это было субботнее утро, Ксения еще спала, утомленная рабочей неделей, а Ася возилась на кухне, когда прозвенел звонок. Вытирая руки полотенцем, она вышла в коридор и открыла дверь. На пороге стоял ее сын, но – удивительное дело! – он был трезвым, чисто одетым, держал в руках букет цветов и, кажется, даже улыбался.

-Привет, мам, - сказал он, и Ася сжалась в ожидании продолжения, - прости, что без предупреждения. Ничего, что я с другом?

Она уронила полотенце и посмотрела на стоящего рядом с Антоном невысокого крепкого парня.

-Здравствуйте, - сказал тот, - меня зовут Ян, но все называют меня Аяном. Простите, что мы вот так, как снег на голову.

Ася, наконец, отмерла, и посторонилась.

-Проходите, ребята, конечно, проходите. Кирилл, а цветы, они…

-Ксении, - перебил сын, - она дома?

Ася испугалась, что сейчас упадет в обморок – ее вдруг качнуло, стены поплыли перед глазами. Это ее сын? Или это какая-то идиотская шутка, после которой все станет еще хуже?

-Ксюша спит, - сказала она, - она очень устала, и отсыпается. А что ты от нее хочешь?

Следующие слова Кирилла снова заставили ее качнуться.

-Я хочу перед ней извиниться.

Невероятно, но факт – это был правда ее сын, но какой-то совершенно новый. Он кинул вещи в комнату, и вышел вместе с Аяном на кухню пить чай. И сидел, и отщипывал кусочки от кекса, и рассказывал об учебе в училище. А когда из ванной выползла растрепанная, сонная Ксения, он встал навытяжку, поздоровался, и протянул свой букет.

-Я хочу извиниться, - повторил он, - я вел себя как придурок, и нарочно трепал тебе нервы. Прости.

Ксения улыбнулась и кивнула, принимая букет. И весело попросила:

-Ась, а сделай нам сырники, что ли, к завтраку?

Ксения. Сырники. Кирилл. Цветы. Ася окончательно перестала понимать происходящее. Пока она готовила завтрак, ребята активно знакомились.

-Зови меня на «ты», - велела Ксения Аяну, - и расскажи, почему у тебя такое странное имя.

-Я расскажу, - влез Кирилл, - когда мы поступали, все перезнакомились, ну и как обычно – я Петр, я Василий… А он всем одно и тоже: «А я Ян». Так и стал Аяном.

Ксения рассмеялась. Ася поставила на стол чайник, тарелку с сырниками и положила руки ей на плечи. Она все еще не могла поверить.

-На сколько вы приехали? – Спросила она.

-На неделю, - ответил Аян, - если можно.

-Конечно, можно, - сказала Ксения, - правда, Ась? Съездим на выходные на дачу, устроим шашлыки. Можно еще поехать в пэйнтбол поиграть, хотя вам, бойцам, это, наверное, не слишком интересно.

-Я бы лучше в бильярд поиграл, - признался Кирилл, откусывая от сырника, - но это как решите…

Когда завтрак был закончен, и ребята ушли в комнату, Ася поймала Ксению за руку, обняла, и, заглядывая в глаза, спросила:

-Как тебе это удалось?

-Что? – Ксения была сама невинность. Смотрела глубокими зелеными глазами, и улыбалась.

-Ксюшка, я же знаю, что это ты. Как?

Она засмеялась, и поцеловала Асю в висок.

-Не забивай себе голову. Лучше приготовь нам на обед что-нибудь вкусное.

FORVARD

-Ненавижу ее! Ненавижу ее! Ненавижу! Гадина! Гадина!

-Да успокойся ты! Мне показалось, она очень милая.

-Ненавижу! Сука! Пэйнтбол! Шашлыки! Взять бы ее за волосы и расшибить об эти шашлыки до кровавых соплей!

-Слушай, остынь, она услышит.

-Господи, ну какая сука, а… Ну какая сука…

PLAY

Ира ехала на работу со смешанными чувствами. С одной стороны, ее нынешняя зарплата оказалась хорошим подспорьем семейному бюджету и продолжающемуся ремонту, а с другой… С другой было все остальное.

На парковке ее поймала Ольга – она только что вылезла из красного миникупера, и курила, едва заметно качая бедрами.

-Опаздываем? – Улыбнулась она Ире навстречу.

-Немножко, - Ира вся расцвела в ответ, - обещай, что не сдашь меня начальству.

-При одном условии, - Ольга дождалась, когда Ира подойдет поближе, и кончиком идеально ухоженного пальца провела по манжету ее блузки, - если мы немедленно отправимся куда-нибудь обсуждать твой последний отчет.

-За кофе?

-Ммм, - протянула Ольга, - с какими догадливыми сотрудниками приходится работать. Конечно, за кофе.

Но суровая реальность ворвалась в их планы звонком злой до крайности Ксении.

-Через пятнадцать минут в конференц-зале, - скомандовала она в трубку, - обе!

Ира нажала «отбой» и удивленно посмотрела на Ольгу.

-Велено явиться в конференц-зал, - сказала она, - не знаешь, зачем?

-Понятия не имею, - пожала плечами Ольга, - значит, кофе срывается?

-Надеюсь, все же переносится, а не срывается. Но сейчас нам точно лучше поторопиться – Ковальская, похоже, в ярости.

Ира оказалась права. Когда они прошли в конференц-зал, Ксения уже была там: мерила шагами пол, от одной стены к другой, и обратно. И снова. И снова.

-Садитесь, - рявкнула она, поддергивая вверх брюки и падая в кресло во главе стола, - я жду объяснений.

Ира проводила взглядом Ольгу – она была воплощенное спокойствие, мило улыбалась, устраиваясь на стуле. Она села так, что они с Ирой оказались друг напротив друга, перпендикулярно к Ксении.

-Каких объяснений, Ковальская? – Спросила Ира, с трудом уводя взгляд от Ольгиных рук и плеч.

-Элементарных, - Ксения рявкнула, бросая на середину стола папку с какими-то документами, - объяснений, откуда взялось вот это.

Ира и Ольга потянулись к папке одновременно. Пальцы их соприкоснулись, и отдернулись как от удара.

-Да возьмите кто-нибудь уже эту чертову папку! – Сквозь зубы велела Ксения. – Хватит в детский сад играть!

Ира посмотрела на Ольгу, поймала кивок, и взяла папку. От того, что она там увидела, волосы ее встали дыбом. Уже на первой странице было подробное описание схемы перераспределения бюджета, придуманной Ксенией, и проведенной без утверждения генеральным.

-Что это? – Спросила Ира, дрогнув.

-Это я хочу знать, что ЭТО, - холодно сказала Ксения, поднимаясь и опираясь ладонями о столешницу, - собственно говоря, у меня два вопроса: откуда ЭТО взялось в природе, и как ЭТО попало к Игорю Александровичу.

У Иры даже голова закружилась. Она знала: когда Ксения говорит так, что слова словно сосульками осыпаются с губ, это значит, что она не просто в ярости. Она в бешенстве. И – самое главное – Ира понятия не имела, откуда взялся этот документ, и почему Ксения спрашивает о нем именно их, да еще в таком тоне.

Ольга забрала из ее рук папку и перелистнула.

-Я тут ни при чем, - сказала она спокойно, - у нас был договор, и я его соблюдаю.

-Если бы я думала, что это кто-то из вас, я не стала бы спрашивать, - Ксения снова села в кресло, - но вопроса это не снимает. Кто-то из нашей компании стучит. Я хочу знать, кто.

-И как, по-твоему, мы должны это выяснить? – Поинтересовалась Ольга, а Ира почувствовала прикосновение ее ноги под столом и дернулась. Нога продолжила свое движение, лодыжка через колготки коснулась голени и погладила.

-Понятия не имею, - заявила Ксения, забрав папку обратно, - но больше это сделать некому, поэтому задача ложится на вас.

-И еще, - добавила она, подумав, - я хочу, чтобы это было первый и последний раз. Ничего из того, что мы делаем, не идет в разрез с общей политикой холдинга. Но я решительно против вмешательства во внутренние дела компании. Запомните это, пожалуйста.

Она встала из-за стола и пошла к выходу. Нога прекратила свои поглаживания.

-Ира, зайди ко мне, - скомандовала Ксения уже у дверей, - когда освободишься.

И вышла.

Ира перевела взгляд на Ольгу, и покраснела. Та сидела, откинувшись на стуле, ладонями поглаживала поверхность стола, и губы ее были разомкнуты. Красивые, красные, влажные губы.

-И что это было, интересно? – Спросила Ира, запинаясь.

Губы скривились в улыбке. Самой сексуальной улыбке на свете.

-Думаю, это была шоу-программа «Я начальник, ты дурак», - сказала Ольга и вдруг рассмеялась, - иди, Ирочка. Думаю, она тебя ждет.

Ира, красная как рак, вылетела из конференц-зала, и, пролетев мимо Инги, ворвалась в Ксенин кабинет.

-Это не я! – Воскликнула она прямо с порога. – Клянусь, не я!

-Успокойся и сядь, - скомандовала Ксения, дождалась, пока Ира упадет в кресло, и продолжила, - я прекрасно знаю, кто это.

-Кто? – Вытаращилась Ира.

Ксения усмехнулась.

-Ольга, конечно, кто еще. Кстати, ты уже с ней спишь, или еще только собираешься?

Это было сравнимо по силе воздействия с упавшим на голову потолком. Ира захлопала глазами.

-Ковальская, о чем ты? Ты же только что сказала…

-Я сказала это ей. Я точно знаю, что это она, и мне осталось только понять, с чьей помощью ей удалось это сделать.

-И ты думаешь, что это…

-Лемешева! – Ксения повысила голос, и Ира вжалась в кресло. – Прекрати изображать дурочку. К этой информации имели доступ всего четверо, и ты в этот список, извини, не входишь. Поэтому весь вопрос в том, получила ли она ее от одного из этих четверых, вернее троих, поскольку я ей ничего не говорила, или…

-Или?

Ксения перегнулась через стол, и внимательно посмотрела на Иру.

-Или эту информацию у кого-то из них получила ты, и слила ей.

Ирин мозг лихорадочно работал. Она вспоминала все, о чем за эти месяцы они говорили с Ольгой, но никакой информации из папки в этих разговорах места не было. Сексуальность была, намеки были, флирт, притяжение – все, кроме информации из папки.

-Я не сливала, - сказала она, - я даже была не в курсе, что вы это делаете.

Ксения еще секунду внимательно смотрела на Иру, а потом вздохнула и отвела взгляд.

-Верю. Тогда возвращаемся ко второму вопросу. Ты уже с ней спишь, или только собираешься?

-А с чего ты взя…

-Лемешева! – Иру снова вжало в кресло. – Не делай из меня дуру. У меня есть глаза, и я умею ими пользоваться. Так что будем считать, что благородную невинность ты уже изобразила, я тебе не поверила, и убедила сказать правду. Так что отвечай по существу.

-Я с ней не сплю, - буркнула Ира.

-Значит, собираешься, - Ксения кивнула, и, взяв со стола ручку, принялась задумчиво вертеть ее пальцами, - зря, конечно, но это твое дело в общем-то… Я только хочу предупредить: будь осторожнее. Вполне возможно, они собираются тебя использовать.

И тут Ира разозлилась. Да что она о себе думает?

-Ковальская, а ты не охренела? – Возмутилась она. – Может, ты, конечно, и столп мира, и серый кардинал, и еще кто хочешь, но ты не забывай, что в мире есть люди, которые могут просто нравиться друг другу, вот и все!

-Ты правда думаешь, что нравишься ей? – Грустно спросила Ксения.

-Да! – Заорала Ира. – Да, черт возьми! Я думаю, что я ей нравлюсь! Просто нравлюсь, как симпатичная сексуальная тетка, а не как объект интриг на работе! И я прямо сейчас, слышишь, прямо сейчас пойду и трахну ее! Просто так! Просто трахну, без всяких бумажек и всякой информации! Поняла?

Она выскочила из кабинета, чувствуя, как пузырьки злости раздирают каждую из ее вен изнутри, и побежала по офису, провожаемая удивленными взглядами сотрудников. Мысли крутились как заведенные.

Трахнуть Ольгу. Прекрасно. Отличная идея! Замечательная! Только где это сделать? Не доставлять же коллегам удовольствие, устроив порно на рабочем месте. Где же, где? В машине! Нет, там тоже полно народу. Туалет! Эврика! Пусть это будет в туалете!

Она почти добежала до Ольгиного закутка, как в кармане зазвонил телефон. Ира вынула его на ходу, глянула на экран, и затормозила. На нее будто ушат холодной воды вылили.

Неля.

-Привет, - сказала Ира, задыхаясь, и останавливаясь совсем.

-Привет, малыш, - услышала нежное из трубки, - я забрала Славку из сада, и мы решили позвонить тебе и сказать, что соскучились. Как ты там?

-Я… Я нормально, Нель, - Ира сглотнула, - тоже соскучилась. Слушай, а давайте сегодня сходим вечером в парк? Погуляем, букетов из листьев наделаем?

Неля, конечно, согласилась. И Ира, попрощавшись, повесила трубку. Вздохнула глубоко и пошла на свое рабочее место.

STOP

BACK

Едва захлопнулась дверь, как Ксения схватилась за телефон. Секунда ушла чтобы найти в контакт-листе нужный номер, еще три – чтобы набрать смс.

-Позвони Ирке. Прямо сейчас. Не говори, что это я попросила.

Отправить.

PLAY

Значит, не Ирка.

Ксения откинулась в кресле и задумчиво покачалась вперед-назад. Значит, кто-то другой.

Кто?

Анна Леонтьевна из бухгалтерии, директор по маркетингу Алексей, юрист Лена.

Кто?

В принципе, для Будиной не составило бы труда очаровать любого из вышеназванных, но Анну Леонтьевну можно смело вычеркивать – вряд ли пятидесятилетняя женщина с тремя внуками повелась бы на ее чары. Остаются Леша и Лена. И если следовать логике задуманной Ксенией игры, в ближайшие дни кого-то из них Будина сольет. Осталось только подождать, чтобы посмотреть, кого.

Она скривила губы.

А Ирка все-таки идиотка. Как была дурой, так и осталась – ничего с годами не изменилось. Лезет в самый огонь, не понимая, как легко в нем остаться не только без крыльев, но и без жизни вовсе. Ольге она, конечно, не нужна, и бросит она ее сразу же, как только получит все, что хочет. А разбитую семью уже будет не склеить. Лишь бы Ирке хватило ума не говорить ни о чем Неле…

Ей вдруг очень захотелось поговорить с Асей. Она набрала домашний номер, и удивилась, услышав мужской голос.

-Кирилл? Позови маму, пожалуйста.

-Ладно.

Звук удаляющихся шагов, и молодецкий вопль: «Мам, Ксюха звонит».

Вот она уже и Ксюха… Как мило.

-Ксюшка? Что случилось? – А вот и она, родная, любимая, хорошая.

-Ничего не случилось, просто соскучилась. Что ты там делаешь?

-Ребята помогают мне готовить ужин, - Ксения улыбнулась Асиному хорошему настроению, - а ты постарайся приехать пораньше, ладно? Мне так хорошо, что очень хочется разделить это с тобой.

-Я постараюсь, Ась. До вечера, да?

-До вечера, - откликнулась Ася, - я люблю тебя. И жду.

Ксения положила трубку, широко улыбаясь, счастливая и радостная. По сердцу влажными потоками разлилось тепло. Она потянулась за мобильным и набрала номер.

-Привет, покоритель галактик, - сказала она в ответ на сонное «алло», - спишь?

-Спал, - мрачно ответила трубка, - чего надо?

-Звоню сказать, что фокус сработал, - продолжая улыбаться, сказала Ксения, - ты молодец. Мальчишка ведет себя идеально.

-Ну что ж, твоя идея – мое воплощение, - хмыкнул в трубку Женя, - у тебя все?

-Пожалуй.

-Тогда счастливо оставаться. И учти – это всего лишь временное перемирие. Я не стал бы на твоем месте рассчитывать, что это продлится долго. Учитывай это в своих дальнейших планах на жизнь.

Ксения повесила трубку. Улыбки как не бывало.

FORVARD

Они заканчивали праздничный ужин, посвященный возвращению в Питер Аяна и Кирилла. Удивительно, как же быстро пролетело время – словно не неделю назад приехали они в Москву, а всего два-три дня.

Ася сегодня постаралась на славу – стол ломился от закусок, напитков и судочков с горячим. Кирилл и Аян налегали на еду, Ксения потягивала свежевыжатый сок. Говорить не хотелось – она едва слушала, о чем щебечет Ася с сыном, мысли ее были заняты положением дел на работе, но и об этом не хотелось думать тоже.

Делая еще глоток, Ксения вдруг подумала, как давно она не была в отпуске, и как хочется на целую огромную неделю уехать из Москвы куда-нибудь к морю, валяться на шезлонге, читать книжку, держать Асю за руку и ни о чем, черт бы его побрал, не думать.

-…показательные стрельбы, - донесся вдруг до нее обрывок фразы, - если хотите – приезжайте.

Она вопросительно посмотрела на Асю.

-Мальчики говорят, что у них завтра в училище показательные стрельбы, соревнования, на которые можно пригласить родных. Они предлагаю нам приехать.

Ксения только зубами щелкнула. Кирилл, наверное, слишком заигрался, раз даже в Питер их приглашает – даже на присягу не приглашал, а тут смотри ж ты… А с другой стороны – она же только что думала об отпуске. Пусть не на неделю, пусть всего на пару дней, и не к морю, а к Финскому заливу, но все же, все же…

И Асе хочется поехать – вон как умоляюще смотрит, только что руки в молитвенном жесте не сложила. И ее можно понять – начала сбываться наконец мечта о нормальной семье, и она спешит выжать из этой мечты максимум.

Ксения сунула руку в карман брюк и вынула мобильный телефон.

-Инга, привет, - сказала через секунду, - посмотри, что там у меня на завтра-послезавтра в расписании.

Пока Инга искала компьютер, и перечисляла встречи, Ксения смотрела на Асю. Ту было просто не узнать – вся расцвела на глазах, радостно заулыбалась.

Еще не выслушав до конца расписание, Ксения уже приняла решение.

-Отмени все. Встречу с Илюхиным перенеси на среду, остальное всунь куда-нибудь, а если не всунется – то и черт бы с ним. Закажи мне и Асе два билета на самолет до Санкт-Петербурга на завтра…

Она поймала глазами Асин жест, и поправилась:

-Не на самолет, а на поезд. И не на завтра, а на сегодня. Обратно чтобы мы вернулись в среду утром. И посмотри, что там у меня в Питере – может, есть что-то срочное.

Подумала еще немного и добавила:

-Позвони Лемешевой, предупреди, что я уеду. Больше никого предупреждать не надо. Если что – звони.

Выключила телефон и, облокотившись на стол руками, весело сказала:

-Ну что, молодежь? До встречи в северной столице?

FORVARD

PLAY

-На хрена? Ну на хрена ты это сделал?

Кирилл наступал на Аяна в тесном тамбуре плацкартного вагона, и махал руками перед его лицом.

-Слушай, ну я же не знал, что она согласится! – Отбивался Аян. – Я думал, она такая занятая, что на тебя, дурака, точно времени не найдет! И потом, что тут такого? Ну приедет она, посмотрит, как хреново ты стреляешь, и уедет.

-Да ты не понимаешь ничего!

Кирилл изо всех сил стукнул кулаком по железной стене, и завыл, дуя на ушибленные пальцы.

-Слушай, - Аян закурил еще одну сигарету и посмотрел на друга снизу вверх, - объясни мне, наконец, что происходит? По твоим рассказам, я думал, что встречу мерзкую зажравшуюся бабу, а реально увидел молодую приятную тетку, которая к тому же вполне неплохо к тебе относится. Объясни мне, почему ты ее так ненавидишь?

Кирилл оскалился в ответ и тоже сунул в рот сигарету.

-Потому что это из-за нее у меня больше нет дома, нет семьи и нет матери.

-А чем тебя не устраивает тот дом, где мы с тобой были? – Удивился Аян. – У тебя там своя комната, и мать твоя, похоже, вполне счастлива. Кир, я правда не понимаю, что не так?

Кирилл весь скорчился, скрутился, присаживаясь на корточки. Его ломало на кусочки, но он не мог. Не мог же он в самом деле рассказать Аяну про Куприна, утренние пробежки и игру в «Тысячу». Тот бы только посмеялся над ним, а ведь именно в этом, только в этом, и ни в чем другом, было дело.

-Я там чужой, - вслух сказал он, - и она…

-Кир, перестань, - Аян положил ему руку на плечо и заставил посмотреть в глаза, - ты совершенно свой там. Она приняла и тебя, и меня, хотя меня вообще видела первый раз в жизни. У тебя там есть своя комната, которая ждет тебя, когда бы ты ни приехал. И эта тетка, которую ты так ненавидишь, то и дело вытаскивает тебя из дерьма, куда ты умудряешься вляпаться. Какой же ты, нахрен, чужой?

-Да как ты не понимаешь? – Заорал Кирилл, вскакивая на ноги и отталкивая Аяновы руки. – Она все это делает не ради меня, понял? А ради нее!

-Ради кого?

-Да ради матери, как ты не поймешь! Если б не было матери – она бы даже в сторону мою не посмотрела! И так всегда было – всегда, во всем, постоянно, только мать, и больше никто! Если бы не мать – она бы даже имени моего не знала. Понимаешь?

Аян внимательно посмотрел на Кирилла и присвистнул.

-Вот оно как… А я-то думал, ты мать к ней ревнуешь. А оказывается, ее к матери.

Кирилл только рукой махнул. Ему хотелось плакать – как в детстве, от бессилия и тоски, от невозможности что-либо изменить и печали об ушедшем в никуда времени.

-Все равно я ей отомщу, - сказал он, прогнав непрошенные слезы, - начало плана сработало на все сто: сучка поверила, что я теперь хорошо к ней отношусь. Потом, когда я ударю, она узнает, наконец, кто из нас чего стоит.

Аяну явно не пришлась по вкусу эта идея.

-Как хочешь, мужик. Но мне кажется, это бред – пытаться уничтожить ту, чьего внимания ты так активно добиваешься. Уничтожишь – и добиваться будет нечего.

Он затушил сигарету и отправился обратно в вагон, а Кирилл еще долго стоял и смотрел в окно на пролетающие мимо дома и фонарные столбы.

Уничтожишь ее – и добиваться будет нечего…

FORVARD

Они уезжали из Питера вечером вторника – загодя приехали на Московский вокзал, и стояли на перроне в ожидании отправления поезда. Два дня пролетели как один миг – они нагулялись по центру, прокатились по всевозможным маршрутам речного трамвая, сходили на стрельбы к Кириллу, и до тахикардии напились кофе в маленьких уютных кафешках. Приятным сюрпризом стало то, что Кириллу разрешили их проводить – он стоял рядом, такой стройный и красивый в своей форме, курил и улыбался.

Ася улыбалась ему в ответ, гордо поглядывая на Ксению: вот мой сын. Наконец-то это мой сын. Такой, каким я всегда хотела его видеть. Такой, каким видела.

На поезд, стоящий на соседних путях, заканчивалась посадка. И вдруг от группы отъезжающих отделилась невысокого роста кудрявая женщина, и, присматриваясь, двинулась в их сторону.

-Ксюха? – Неуверенно сказала она, и Ася физически ощутила, как напряглась Ксения, как сжались ее мышцы и напружинились ноги.

-Привет, Женька, - сквозь зубы сказала она.

А Кирилл, похоже, тоже что-то почувствовал – встал между ними и этой женщиной, готовый защищать, а то и напасть первым. Теперь Ася была отделена от Жени двумя телами, и лишилась возможности ее рассмотреть.

Она все тараторила что-то о прошлом, о будущем, о номере телефона, который Ксения должна немедленно ей дать, о сюрпризах судьбы, о том, куда едет и зачем… А Ася стояла и смотрела, и ощущала только, как больно и крепко сжимает Ксенина ладонь ее руку.

Наконец, поток слов иссяк, и Ксения получила возможность ответить:

-У меня все отлично, Ковалева. А сюда мы приехали отдохнуть на выходные.

И снова понесся поток слов, в котором тяжело было что-либо разобрать, да Асе и не хотелось разбирать – она считала секунды, а после начала считать мгновения, и они, наконец, закончились, и Ксения протянула руку и сказала:

-Твой поезд отходит.

Женя всплеснула руками, пометалась туда-сюда между вагонами, и в последний момент все же успела запрыгнуть в тамбур, на ходу еще успевая что-то кричать.

-Кто это был? – Спросил Кирилл, глядя Ксении прямо в глаза, требовательно и властно.

Ксения в ответ только плечами пожала.

-Нам пора, - сказала она холодно, - прощайтесь.

И первая ушла в вагон.

Ася обняла сына за плечи и поцеловала в лоб.

-Не обижайся на нее. Наверное, это кто-то не из приятных знакомых. Не обижайся.

-Я и не думал. Пока, мать.

И ушел вдаль по перрону.

Когда Ася вошла в купе, Ксения уже сидела у окна, упираясь лбом в сомкнутые ладони, и закрыв глаза. Ася присела рядом, обняла, и тихонько подула на горячую макушку.

-Это была она, - глухо сказала Ксения, не поднимая головы. Она вздрогнула, как от удара, почуяв, что поезд начала движение.

-Кто она? – Не поняла Ася.

-Кошмар всей моей юности. Человек, которого я ненавидела больше всего на свете.

Удивительно было, что Ксения способна кого-то ненавидеть! Она могла не замечать, относиться с презрением, но ненавидеть…

-За что, Ксюшка?

Тело под ее руками вздрогнуло еще раз и напряглось еще больше, хотя больше, казалось, было просто некуда. Ксения подняла голову, и Ася увидела, что глаза у нее красные – как после тяжелой болезни, а уголки губ, острые и резкие, опущены вниз.

-Она увела у меня моего парня, - слова слетали с губ словно сами по себе, губы совсем не шевелились, - потом к ней ушла моя девушка. Потом она забрала всех моих друзей. У нее было все, чего я всегда хотела для себя. Но стоило у меня чему-то появиться – как она забирала это себе.

Грудь Ксении заходила вверх-вниз от быстрого дыхания, кулаки сжались, а на лбу появилась складка.

-И самое главное было в том, что всем всегда было наплевать на меня, но не наплевать на нее. Ее чувства имели значение. Мои – нет. Она была всем нужна и важна. Я – нет. Ты не знала меня в то время, и слава богу, что не знала, потому что мне было очень одиноко, Ась… Страшно одиноко.

BACK

-Но как же так? Как? Ты же говорил, что ты… со мной. А оказывается, все это время ты был… с ней?

-А ты нарочно прямо сейчас решила об этом поговорить?

-А когда? Когда? Ты же у нас неуловимый Джо, то есть ты, то нет тебя.

NOISE

-Он меня бросил. Он ушел к Женьке, и теперь он с ней.

-Ксюш, но они такая клевая пара… Я тебе сочувствую, конечно, но ведь у них же любовь.

NOISE

-Почему? Ну почему, господи? Ну почему опять? Почему?

FORVARD

PLAY

-Это самое ужасное чувство в мире – ощущать, что ты просто никому не нужен.

Ася вся сжалась от простоты и правды этих слов. Она смотрела на Ксению, сильную, уверенную, в уголках глаз которой появились капли слез, а видела маленькую Ксюшку, так сильно нуждающуюся в любви и заботе. Как там читала она недавно в какой-то книжке? Люди, которых труднее всего любить, больше всех нуждаются в любви. В случае с Ксюшей это было правдой на сто процентов.

-Ты нужна мне, - тихо сказала Ася, но Ксения даже глаз не открыла.

-Пока да, - кивнула она и продолжила, - но уже совсем скоро я стану тебе не нужна. И все закончится.

Асе нечего было на это сказать. И долго-долго она просто молча сидела рядом, гладила Ксенину руку и вслушивалась в ее дыхание.

Ксения заговорила, когда поезд уже проезжал Бологое, и за окном сгустилась самая настоящая темная осенняя ночь.

-Помнишь, мы были в Питере в прошлом году? – Спросила она. Ася, почти успевшая задремать рядом, встрепенулась и кивнула. – Я тогда ушла вечером встретиться со старой подругой. Эта подруга и была той самой бывшей девушкой.

-Лека? – Удивилась Ася. – Она была твоей девушкой?

-Ты помнишь ее имя? – В свою очередь удивилась Ксения. – Да, это была она. Я была влюблена в нее как кошка, а она просто спала со мной, и только. Но не это было самым грустным. Самым грустным было то, как она меня бросила – как вещь, легко, словно ничего и не было, словно погуляли и разошлись…

BACK

-Но… Но я не понимаю… Почему?

-Почему что?

-Почему ты уходишь? Ведь мы же были…

-Боже, Ксюх, я тебя умоляю! Ты что, всерьез это восприняла? Поиграли – и ладно, пора идти дальше, каждой в свою жизнь. Ну не кисни! Все будет хорошо, правда.

FORVARD

-Зачем тогда ты пошла с ней встречаться? – Спросила Ася, обнимая Ксению за плечи и привлекая к себе. Та послушно привалилась к ней, безвольная и вялая.

-Потому что все это уже давно не имеет значения, Ась. Было, и забыло… Быльем поросло. Лека немало дерьма принесла в мою жизнь, но было и что-то хорошее между нами. И кроме того, я чувствую себя в некоторой степени виноватой перед ней за то, что тогда ее бросила одну.

-Когда ты ее бросила?

Ксения вздохнула и откинулась назад на полке.

-В Сочи мы с ней вместе занимались бизнесом. Уже после института, несколькими годами позже. И она подсела на наркотики. А когда у нее случился передоз, я не осталась с ней, а уехала.

-Почему? – Мягко и ласково спросила Ася, и в этой мягкости Ксения четко услышала: «Я на твоей стороне. Я готова искать оправдания любому твоему поступку».

-Потому что я очень устала от ее фокусов, и еще потому что моя жизнь тогда резко изменила направление, и я решила, что хватит с меня.

Ксения слезла с полки, убрала с плеча Асину руку, и принялась переодеваться. Стянула брюки, пиджак, достала из стильной дорожной сумки спортивный костюм.

-Как ты думаешь, Кирилл теперь надолго останется… таким? – Спросила ее Ася, аккуратно складывая снятые вещи.

-Не знаю, - пожала плечами Ксения, - а как бы тебе хотелось?

-Ох, Ксюшка, - Ася вздохнула, и начала расстилать постель. Вынула белье из запечатанного пакета, достала с верхней полки матрас, - я всего лишь хочу, чтобы он был счастлив, мой бестолковый сын. Станет ли он счастливым сейчас, или счастье его в другом – для меня не так важно. Я же вижу, как он метался все эти годы, и продолжает метаться. Вы странным образом похожи с ним, знаешь? Только ты уже успокоилась, а он никак не может.

Ну конечно, подумала Ксения, похожи мы, как же. Ничего общего. Это просто материнские глаза смотрят так своеобразно в надежде, что если сейчас похожи, то и дальше его судьба сложится так же, как и ее. Как жаль, и одновременно как хорошо, что этого никогда не будет.

Они замолчали, погасили свет и начали укладываться. Ксения легла к стене и раскрыла Асе свои объятия – ни одной, ни другой даже в голову не пришло воспользоваться второй полкой в купе. Они поворочались немного, устраиваясь удобнее, и наконец Ксения расслабилась, чувствуя на шее Асино теплое дыхание.

Много лет назад я отдала бы полжизни за то, чтобы лежать вот так, и обнимать ее, - подумала она, - впрочем, я и отдала…

FORVARD

PLAY

Незапланированные выходные обернулись для Ксении кошмаром на работе. Сидя в среду в офисе и потирая уставшие глаза, она думала о том, как вообще такое возможно, чтобы всего за пару дней произошло столько событий.

Стоило ей приехать, как ее тут же вызвал к себе Игорь Александрович с вопросом о том, какого черта она поменяла штатное расписание без согласования с советом директоров. Ксения в ответ холодно объяснила, что ее должность вполне позволяет не утверждать оперативные мероприятия, а принимать такие решения самостоятельно. Игоря Александровича это объяснение удовлетворило, но уходила Ксения от него расстроенная и задумчивая более чем обычно.

Уже подходя к своему кабинету, обернулась вдруг, и увидела, как Будина сидит на краю стола в Ирином закутке и кокетливо качает ногой, обтянутой выглядывающим из-под короткой юбки чулком.

-Лемешева, ну ты и дура, - сквозь зубы прошептала Ксения, глянув на полные обожания Ирины глаза, - наплачешься же потом.

Печали на этом не закончились – в кабинете Ксению ждал руководитель пиар-отдела, с сообщением, что медиа-план нужно переделывать полностью, так как он совершенно не соответствует реалиям рынка. Потом пришел техдир и рассказал, что запуск первого проекта придется переносить на две недели. Затем завхоз с новостью о закончившейся бумаге для принтера. Словом, когда Ксения наконец разгребла все эти накопившиеся дела, за окном уже стояла смурная осенняя ночь, а глаза резало от усталости и безысходности.

-Инга, дай кофе, - попросила она через селектор, и не сразу поняла, что Инга уже давно дома, и кофе придется делать самой.

Чертыхнулась, вышла из кабинета и побрела к кухне, на ходу прикидывая, успеет ли сегодня еще поработать с документами от юристов, или придется это переносить на завтра. Не глядя, распахнула дверь и остановилась, глядя на открывшуюся перед ней картину.

BACK

Ксюха уехала, и в офисе сразу стало легче дышать. Без ее неусыпного контроля все расслабились, и практически сразу прекратили работать. Ира то и дело пропадала на кухне, распивая кофе и из-под челки поглядывая на Ольгу. Каждый раз, когда та появлялась в поле зрения, у Иры в животе что-то переворачивалось и принималось танцевать лезгинку. Что-то было в ней одновременно манящее и отталкивающее, сексуальное и мягкое, жесткое и многообещающее.

-Ты просто хочешь ее трахнуть, - говорила себе Ира, сидя за очередной чашкой кофе с коллегами, и мысленно надеясь, что Ольга решит присоединиться к их веселой компании, - ты просто хочешь ее трахнуть…

Она захохотала погромче в ответ на дурацкую Ингину шутку, и захлебнулась смехом – мечты сегодня сбывались с катастрофической скоростью: изящно постукивая каблучками, в кухню вошла Ольга.

-Кот из дома, мыши в пляс? – Поинтересовалась она, усаживаясь за стол и расстегивая строгий обтягивающий пиджак.

Ирин взгляд немедленно обшарил все, что открывалось под этим пиджаком, и сердце снова тревожно и сладко заныло.

-Вовсе нет, - хрипло сказала она, - просто перерыв.

-Да ладно, - улыбнулась Ольга, забирая себе ее чашку и делая из нее аккуратный глоток, - все равно дел особых нет, так что вполне можно позволить себе расслабиться.

Это «расслабиться» было таким тягучим, таким сладким, таким растекающимся и нежным, что Ире пришлось сделать над собой усилие, чтобы не стечь вниз по стулу.

-Господи, - подумала она, - ну как в одном человеке может быть столько секса?

Инга одним глотком допила кофе, и ушла на свое место. Ира тоже сделала движение, чтобы встать, но Ольга остановила ее взглядом.

-Посиди со мной, - сказала она тихо, - не убегай.

Ира послушно вернулась на стул. Сердце ее колотилось как сумасшедшее, а в голову не лезло ни одной внятной мысли. А тут еще Ольга, возвращая ей кружку, словно невзначай коснулась пальцами ее ладони.

-Куда делась твоя подруга? – Спросила она, улыбаясь.

-А? – Не поняла Ира. – Какая подруга?

Ольга засмеялась красивым, грудным смехом.

-Обычная подруга, она же великий и злобный начальник.

-А, Ксюха, - с облегчением вздохнула Ира, - она уехала в Питер на пару дней. Скоро вернется.

-Жаль, - Ольгины губы снова растянулись в улыбке.

-Чего жаль? – Не поняла Ира, и ахнула, когда Ольга через стол наклонилась к ней и заглянула прямо в глаза.

-Жаль, что скоро, - сказала она, - без нее ты гораздо смелее.

Ира опустила взгляд, чувствуя, как растекается румянец по щекам и пожаром спускается в живот и межреберье.

-А ты не боишься того, что однажды я могу чересчур осмелеть? – Хрипло спросила она.

-Напротив, - ласкающим тенорком ответила Ольга, - я бы хотела на это посмотреть.

Сто тысяч «почему» пронеслось в голове у Иры за этот день. Почему нельзя, почему не стоит, почему забудь, почему не смей. Уходя из офиса и закрывая за собой дверь, она чувствовала себя предательницей дважды – один раз перед Нелей, а другой – перед самой собой.

И все было понятно, и логично, и правильно, и она хорошо понимала, как нужно поступить, но пойди объясни этому горящему чувству в груди, что ему придется заткнуться, пережить, погаснуть бесследно, не натворив при этом никаких глупостей.

Перед подъездом Ира присела на лавочку и набрала на мобильном Мишин номер.

-Муж мой, - сказала она через секунду, - мне нужен твой совет.

-Всегда к твоим услугам, - донеслось из трубки.

-Я… - Ира замялась, осознав вдруг, что Мишка – не лучший советчик в таком деликатном вопросе, но решила все же продолжить, - мне нравится одна коллега по работе. И я ей нравлюсь тоже. Во всяком случае, она активно меня соблазняет.

Она оглянулась по сторонам, воровато, пристыженно.

-И? – Спросил Миша.

-И я не знаю, что мне делать.

Миша немного попыхтел в трубку, а потом сказал:

-Ир, ты бы для начала вспомнила, как уже была в похожей ситуации, и чем это кончилось. А потом уже принимала решения.

-Я знаю, но…

-Ты сейчас скажешь, что это другое, - перебил Миша, - и будешь отчасти права. Но тогда, из-за порыва, разбилось много судеб. И даже одна жизнь. Забывая об этом, ты только обесценишь эту смерть, только и всего.

-Я поняла, - прошептала обреченно Ира, и повесила трубку.

Она сидела на скамейке, прижав к груди телефон, и тяжело дышала. И только через несколько минут поняла, что плачет.

BACK

Глаза были серыми. По-настоящему серыми, пепельного оттенка. И пустые-пустые, совсем, абсолютно пустые.

Ира равнодушно посмотрела на гору одежды, разбросанной по кровати, и вытянула из нее что-то темное. Надела. Сняла. Вытянула что-то другое. Надела. Сняла.

Только через полчаса ей удалось наконец одеться и выйти из комнаты. Взгляд равнодушно скользнул по завешенному полотенцем зеркалу в коридоре. Мать совсем с ума сошла – настояла на православном отпевании, и на поминках, и еще на какой-то хрени. Слава богу, хоть Славика дед к себе забрал, и он не видит всего этого кошмара.

Мысль промелькнула в голове, и ушла, растворившись в пустоте.

Ира аккуратно обулась, надела плащ, и вышла из квартиры.

Дорога до кладбища заняла час. Она сидела в такси, прижавшись губами к стеклу, и смотрела на отблески собственного отражения в нем. Пустые глаза. Совсем серые. Совсем пустые.

-Приехали, - сказал таксист, и в окне стали видны ворота. Большие, кованные, наверное чугунные. Ира сунула в протянутую руку какие-то купюры, подумала, сунула еще несколько, и вышла из машины.

Она брела по дорожке, рассматривая фото на памятниках, краску на оградках и звездочки на старых-старых обелисках. Где-то впереди завиднелась группа людей, они стояли полукругом, сгорбленные и тоже почему-то серые.

Ира почувствовала на щеках соленые капли, и поняла, что пошел дождь.

Очнулась она около гроба. Посмотрела на закрытые глаза, на белую полоску на таком, еще молодом, лбу, и прикоснулась к этой полоске губами.

-Прости меня, - прошептала одними губами, беззвучно, - прости.

И отступила назад. Она равнодушно смотрела, как закрывают крышку, как заколачивают ее гвоздями и на полотенцах опускают гроб в глубокую яму. И вдруг ощутила чью-то руку на своем плече.

Оглянулась и посмотрела в зеленые, очень знакомые глаза.

-Мне жаль, - услышала она, и вторая рука тоже легла на плечо, - Ирка, мне так жаль.

Она кивнула только, и сделала шаг назад, тем самым сбрасывая руки с плеч. Не хотелось, чтобы Ксюха сейчас прикасалась. Не должно ее было быть здесь, не нужна она тут, неправильно, что она пришла.

Он налетел как ветер, как ураган, Ира не успела заметить его движения, увидела только, как валится на землю Ксюха, и как он падает сверху, что-то крича, брызгая слюной и слезами.

Он бил ее по лицу, страшно, сильно, расплескивая повсюду брызги крови, а Ира стояла, и смотрела на это, сверху вниз.

Его оттащили, а Ксюха осталась лежать. Она даже не пыталась защищаться – только провела ладонью по губам, стирая кровь. Поднялась - вся в грязи, мокрая, серая, и, покачиваясь, пошла прочь.

Все было кончено. Раз и навсегда кончено.

FORVARD

PLAY

-Что ты здесь делаешь как поздно? – Спросила Ксения, остановившись на пороге.

Будина сидела за столом в темноте и медленно, по глотку, пила кофе.

-Думаю, - пожала плечами она, - а что? Я тебе мешаю?

-Нет.

Ксения достала чашку, включила кофемашину, и прислонилась спиной к стойке бара. Интересно, почему она сидит тут одна, да еще в темноте, да еще без бумаг или хотя бы компьютера? И вид такой, словно в ее жизни произошло какое-то несчастье, и теперь она не знает, как это несчастье пережить.

Что-то теплое шевельнулось вдруг в душе, и, повинуясь порыву, Ксения вдруг протянула руку и погладила Будину по голове. Та дернулась, отстраняясь, но через мгновение подвинулась поближе и закрыла глаза.

-Погладь еще, - попросила она коротко.

Ксения послушно погладила. Было приятно касаться этих мягких темных волос, чувствовать под ними прохладную кожу. Приятно и бездумно.

Щелкнула, отключаясь, кофемашина, и коричневая жидкость полилась в кружку.

-Спасибо, - сказала Будина, - достаточно.

Ксения только хмыкнула в ответ. Дурочка. Прошли те времена, когда бы она повелась на такую провокацию, давно прошли. Она взяла кружку, и присела напротив Ольги, подумала, не включить ли свет, и не стала.

-Почему ты меня ненавидишь? – Спросила Ольга, буравя в темноте взглядом Ксенино лицо.

-Я тебя не ненавижу, - пожала плечами Ксения, - мою ненависть надо очень постараться заслужить. Ты пока не заслужила.

-Пока? А если когда-нибудь заслужу?

В ее вопросе звучала тревога, настоящая, неподдельная. И Ксения решила ответить честно.

-Не думаю, что так случится, - сказала она, - думаю, я избавлюсь от тебя раньше.

Они помолчали, в тишине был слышен только звук глотков и стукающихся о зубы кружек.

-Оставь Ирку в покое, - попросила Ксения неожиданно для себя самой, - все равно ты через нее ничего не добьешься. Не ломай ей жизнь.

-Она так важна для тебя? – Удивилась Будина.

-Да.

Ольга только плечами пожала. Ксения не поняла этого жеста, но переспрашивать не стала. Она предупредила, дальше – не ее проблемы.

Одним глотком допила кофе, и встала из-за стола.

-Счастливо, - махнула рукой.

-Подожди, - попросила вдруг Ольга и, стремительно поднявшись, подошла близко-близко. Заглянула в глаза. Моргнула.

-Спасибо.

Еще раз моргнула, и ушла. Ксения осталась стоять.

FORVARD

-Я очень устала.

Вадим сочуственно посмотрел на Ксению и задумчиво кивнул, ожидая продолжения. Ксения сидела на стуле, сгорбившись, уткнувшись локтями в колени, и смотрела в пол.

-Ужасно устала, совсем никаких сил нет, а столько всего еще нужно переделать – оторопь берет от одной мысли.

Она ладонями закрыла лицо и потерла кончиками пальцев глаза.

-Скажите, Ксения, - начал Вадим, - а за всеми этими делами, когда вы успеваете жить?

-О чем вы? – Подняла голову, посмотрела на него – сидящего вальяжно, растекшегося по стулу. – Это и есть моя жизнь.

-Да? А расскажите мне о своей жизни.

Ксения вздохнула и выпрямила спину.

-Моя жизнь – это Ася, это моя работа, это моя…

Она запнулась. Ася. Работа. Ася. Работа. А что еще есть в ее жизни? Друзья? Да, Джон – пожалуй. Но и только. Но он так редко и так случайно появляется, что его можно вообще не учитывать. А что же еще?

-Почему вы постоянно задаете мне вопросы, от которых мне хочется немедленно сдохнуть? – Спросила Ксения. – Вы правы. Моя жизнь сводится к Асе и работе. Больше ничего в моей жизни нет.

-А как же родители, друзья, увлечения?

Родители… Мама с папой. Мама, которая никогда не имела значения, и отец, который в решающий момент не смог понять, и, сам того не замечая, разрушил ту тесную связь, что была между ними с детства.

-Увлечения? У меня нет увлечений. Работа – мое увлечение.

Вадим кивнул и пристально посмотрел на сжавшуюся на стуле Ксению.

-Вы ответили только на треть вопроса. Я бы вернулся к остальным двум третям.

-Каким? – Вскинула голову Ксения.

-Родители. Что с ними?

-Ничего, - быстро сказала она, - ровным счетом ничего. Они не имеют никакого значения. Им плевать на мою жизнь, мне плевать на их. Полный консенсус.

-Такое ощущение, что вы бы хотели, чтобы было по-другому, - заметил Вадим.

-Ну да, - рассмеялась Ксения, - а еще я хочу миллион долларов и виллу на Канарах. И что с того?

Смех толчками вырывался из ее груди, и она вдруг поняла, как болезненны для нее эти толчки.

-Вы злитесь всякий раз, когда речь заходит о ваших родителях, - сказал Вадим, - не хотите обсуждать эту тему?

-А вы хотите обсудить? – Парировала Ксения. – Расскажете мне, что большая часть моих проблем – из-за отношений с ними? Или что мой отец так повлиял на меня, что я стала лесбиянкой? Или…

-Остановитесь, - Вадим поднял руку, словно защищаясь, - что сейчас с вами происходит?

-Я злюсь, - выкрикнула Ксения в сердцах, - очень злюсь на вас! Почему вы снова и снова задаете мне эти идиотские вопросы? Почему мы не обсуждаем то, что действительно для меня важно, а говорим о моих родителях?

-Это похоже на то, как складываются ваши отношения с отцом?

Ксения вздрогнула и замерла, удивленная. Похоже? Да, черт возьми, это было похоже.

-Отец такой же дуболом как вы, - сказала она, - я ему про одно, он мне про другое, я про другое, он про третье. И никогда про то, что правда для меня важно. У него в голове – армейский оркестр с барабанами и трубами, а мне хочется просто…

Она запнулась.

-Просто что? – Вадим весь подался вперед.

-Просто чтобы он меня обнял.

Ксения проглотила непрошенные слезы. Черт, насколько же правдой это было! Все эти годы, все эти долгие годы, только одно, одно маленькое действие – не советы, не нотации, а просто обнять, и погладить по голове как маленькую глупую девочку.

-Мне очень хочется сейчас вас обнять, - сказал Вадим мягко, - можно?

Она вскинулась на стуле и замотала головой. Нет. Конечно, нет. Она и так позволила себе слишком много. Слабость с ног до головы завладела ею, и несла, несла, несла. Это слишком больно. А потом будет еще больнее.

-Нет, я не хочу.

-А кому бы вы позволили? – Спросил Вадим. – Есть человек, который мог бы вас обнять в такую минуту, как эта?

-Есть, - кивнула Ксения, радуясь, что он не стал настаивать, - это Джон. Мой лучший, и единственный друг.

-А как же Ася?

Ася… Ася бы обняла, и утешала бы, и по голове бы погладила. Но…

-Нельзя. С ней нельзя. С ней я не могу позволить себе быть слабой. Это все разрушит, раз и навсегда.

-Насколько я помню ваши договоренности, все разрушится скоро само собой?

-Да, - затыкая рукой боль в межреберье, кивнула Ксения, - но, клянусь, я буду бороться за каждую секунду, которая нам осталась.

BACK

Ксюша с Мишкой и Николой стояли за углом школы и курили, пряча сигареты в дрожащих кулаках. Шел дождь, и, несмотря на ранний час (было всего пять), казалось, что уже почти ночь. Ксюшины джинсы внизу намокли, в кроссовках хлюпала вода, но она не обращала на это никакого внимания.

-Как думаете, что будет? – прервал молчание Мишка. – Может, она не осмелится?

-Осмелится, - уверенно и мрачно ответила Ксюша. - Она уже всё решила, я это точно знаю. Самое фиговое, что всё это будет происходить при всех.

-Может, стекло разбить в кабинете? Я бы камнем попал, – предложил Никола. Из всех ребят он нервничал сильнее всех – постоянно разминал пальцы, перекладывал из одного кармана в другой всякую мелочевку, и смешно раздувал ноздри.

-Хочешь тоже попасть под раздачу? – спросила Ксюша, выбрасывая бычок. – Не вздумай. Я сама виновата, мне и отвечать.

-В чём ты виновата? – возмутился Мишка, хватая подружку за руки. – Это Сотникова – крыса. Растрепала на всю школу.

-Хорош болтать, - Ксюша дернула рукой и вытерла нос, - короче, не вздумайте ничего сделать. Я сама буду отвечать за всё. Если вас вызовут – молчите, и не лезьте. Ясно?

-Что за фигня? – скривился Никола. – Какая ты благородная. А мы с Михой типа ни при чём, да?

-Да. – Сказала, как припечатала. – Ник, вы выполняли мою просьбу. Лично у вас к этому козлу претензий не было. Так что хорош ругаться, я так решила, и так будет.

-А нашего мнения ты не хочешь спросить? – поинтересовался Миша. – Или мы друзья только пока дело делать надо. А как отвечать – так уже не друзья?

-Не надо, пацаны, - вздохнула Ксюша и протянула руку ладонью вверх, - поверьте, так будет лучше.

Никола и Мишка посмотрели на протянутую ладонь, переглянулись и засунули руки в карманы.

-Иди ты, знаешь куда… - сказал Коля. – А мы тоже… Куда хотим – туда и пойдем. И сделаем то, что захотим.

-Ребят, смотрите, директор приехал, - вмешался Миша, - пора.

-Ладно, - резюмировала Ксюша, - делайте как знаете. Только учтите – я скажу, что всё сделала сама. И скажу это так, что мне поверят.

Больше говорить было не о чем. Ребята спрятали пачку сигарет в щель между кирпичами и потихоньку побрели к школе.

FORVARD

В последние недели Ира начала понимать Ксюху в ее нелюбви к выходным и каникулам. Осенним субботним утром она проснулась как всегда в восемь от воплей Славика, который требовал немедленно играть, есть, и идти гулять. Рядом сонно ворочалась Неля.

-Мама, играть!

Ира застонала и поглубже зарылась головой в подушку. Ей снился такой яркий, сочный, эротический сон, из которого совершенно не хотелось выныривать и погружаться в обычные дела и заботы.

-Мама!

Слава залез на их кровать, и теперь прыгал на Ирининых ногах.

-Ты не собираешься вставать? – Хриплым со сна голосом спросила Неля.

-Встаю уже.

Ира слезла с кровати, схватила восторженно вопящего Славу на руки, и вынесла его из спальни в гостиную. От детского запаха и воплей ей стало немножко легче.

Утро потянулось своим чередом – вылезла из спальни сонная Неля, раздернула шторы, сходила в душ. Ира приготовила завтрак, поиграла со Славиком в шашки, накрасила глаза.

Все это было таким привычным и спокойным, что, казалось бы, живи и радуйся, вот только то и дело она бросала взгляд на телефон, который, как назло, хранил торжественное молчание.

-Ты ждешь звонка? – Спросила Неля, когда с завтраком было покончено и они стали одеваться для прогулки.

-Нет.

Ира сосредоточенно одевала на Славика куртку, и ограничилась коротким ответом. Но Неля им не удовлетворилась.

-Что с тобой происходит в последнее время? – Спросила она. – Ты сама не своя.

-Это новая работа, малыш. Не обращай внимания.

Они вышли из дома, держась за руки, и побрели в сторону парка. Славик то и дело поднимал ноги, покачиваясь, и Ира в конце концов не выдержала и рявкнула на него.

-Зачем ты срываешься на ребенке? – Возмутилась Неля. – Он не виноват, что у тебя сложности на работе.

Раздражение, так долго копившееся в душе, вдруг стало совершенно невозможно сдерживать.

-Это мой сын, - сказала Ира в сердцах, - я лучше знаю, как его воспитывать.

-Это НАШ сын, - пока еще мягко ответила Неля, - милая, да что ж с тобой такое?

-Я устала. У меня была тяжелая рабочая неделя, а тут еще вы треплете мне нервы. Оставьте меня в покое.

Заканчивали они прогулку в полном молчании. Ира то и дело ловила на себе сочувствующий Нелин взгляд, и от этого чувствовала себя последней свиньей, но ничего не могла с собой поделать.

Вернувшись домой, она закрылась в ванной с телефоном и набрала смс:

-Привет! Как проводишь выходные?

Ответа не было долго. Она успела выкупаться, простирать Славино белье, замочить новое, и даже вымыть большое, во всю стену, зеркало. Наконец, телефон запиликал.

-Лежу в постели, пью шампанское и наслаждаюсь жизнью, - прочитала Ира на экране.

Она так ясно представила себе эту картину, что внизу живота немедленно загорелся огонь. Ах, как бы я тебя сейчас в этой постели, да с этим шампанским…

-Хочешь встретиться, погулять? – Снова написала она.

На этот раз Ольга ответила быстро.

-Нет, зайка, не сегодня.

Ира проглотила разочарование. Что ж, возможно, у нее дела, и она не может, или не хочет, или…

-Ты там утонула? – Неля с силой застучала в дверь, и Ира взорвалась.

-Я что, не могу в собственном доме спокойно искупаться? – Возмутилась она, открывая дверь и выходя из ванной. – Не можете без меня пяти минут обойтись?

-Ты там уже полтора часа, - возразила Неля. Взгляд ее упал на телефон в Ириных руках, - да еще и с мобильным. Зачем?

-Не твое дело.

Ира скрылась в спальне, и захлопнула за собой дверь. Тяжело дыша, села на кровать. Все это было нечестно и неправильно, но ее несло, и она никак не могла остановиться.

-Малыш, что случилось? – Неля остановилась в дверях, расстроенная. – Почему ты на меня орешь?

-Потому что меня все это задолбало, - огрызнулась Ира, - никакой спокойной жизни не даете. То одно, то второе, то третье… Могу я, в конце концов, просто отдохнуть в свой выходной?

Она вскочила с кровати и принялась судорожно одеваться под пристальным Нелиным взглядом. Натянула джинсы, свитер, выскочила в коридор и сунула ноги в кроссовки.

-Куда ты? – Спросила Неля уже не встревоженно, а грустно.

-Заеду к Ковальской и вернусь, - бросила Ира, и захлопнула за собой дверь.

На улице она не останавливаясь прошла пешком два квартала и, слегка остывшая, уставилась на телефон в руке. А что если и правда съездить к Ксюхе? Она, конечно, сволочь, но, может быть, именно ее трезвый взгляд на вещи ей сейчас и нужен?

Чертыхаясь и не попадая по кнопкам, Ира набрала номер. Ответила Ася.

-Ась, Ксюха дома? – Запыхавшись от ходьбы, спросила Ира.

-Да, она на кухне с бумагами возится, - голос Аси звучал тихо и расстроено, - позвать?

-Не надо, просто скажи ей, что я сейчас приеду.

Выключила телефон и махнула рукой проезжающей мимо машине.

Через полчаса она была на месте. Дверь ей открыла Ася, и по ее лицу Ира сразу поняла: что-то у них опять произошло – слишком красными были глаза, и слишком натянутой улыбка.

Поздоровавшись, Ира скинула обувь и прошагала прямо на кухню, где за большим столом, обложенная бумагами, сидела Ксения.

-Что у вас опять? – Спросила Ира, усаживаясь на край стола.

Ксения сняла очки, потерла глаза и потянулась.

-И тебе привет, - сказала, улыбнувшись, - какими судьбами?

По этому ответу стало понятно, что если они что и будут обсуждать сегодня, то уж точно не Ксению, и ее отношения с Асей.

-Поставь мне мозг на место, - серьезно попросила Ира, - я, по-моему, совсем сошла с ума.

-Так и есть, - кивнула Ксения, - и что ты хочешь от меня?

В кухню вошла Ася.

-Девочки, вам, может, чаю сделать? – Спросила она.

-Нет, спасибо, Ась, - откликнулась Ира, - лучше посиди с нами.

Ася улыбнулась и присела рядом с Ксенией, привычным жестом обняв ее за плечи.

-Что у тебя произошло, Ириш? – Спросила она.

-Она собралась трахнуть коллегу по работе, - хмыкнула Ксения, щекой прижимаясь к Асиной руке, - и ждет благословения.

Ксюхины формулировки всегда заслуживали того, чтобы дать их автору ногой по мягкому месту, но это уж было слишком.

-Я не собралась ее трахнуть, - возмутилась Ира, - я пришла за советом, что мне сделать, чтобы этого избежать!

-А почему нельзя просто этого не делать? – Спросила Ася.

-Потому что она ко мне клеится! Ась, ты не представляешь, какой это ходячий комок секса. Она касается меня рукой – и все, у меня башню сносит к чертовой матери.

-И ты забываешь даже о Неле?

-Она о ней и не вспоминает, - снова прокомментировала Ксения. Она выглядела так, словно этот разговор ей скучен и противен. И скорее всего, так и было.

Добрая славная Ксения, любящая всю жизнь одну и ту же женщину… Как можно было рассчитывать на то, что она поймет?

-Когда мы сходились, я точно знала, что не люблю ее, - сказала Ира в сердцах, - но она мне нравилась, и со временем я начала испытывать к ней что-то, очень похожее на любовь и привязанность. Но страсти между нами не было никогда.

-Разве страсть – это все в жизни? – Спросила Ася. – А как же нежность, любовь, поддержка, понимание?

-А как же взрыв, полет, блеск в глазах, безумный секс? – Передразнивая, вмешалась Ксения. – Ась, Ирка права – без всего этого любая любовь покажется пресной.

И тут что-то произошло. Ира переводила взгляд с одной на другую, и не могла понять, что же это. Вроде и рука осталась на месте, и щека, к ней прижатая. Но в комнате вдруг повеяло холодом отчуждения.

-Ты правда так думаешь? – Спросила Ася, и в ее глазах Ира прочитала что-то, чего раньше никогда не видела.

Ксения развернулась к Асе лицом.

-Да. Только когда так происходит, все остальное становится выбором. Либо ты любишь достаточно сильно, чтобы смириться с отсутствием страсти, либо нет. И тогда ты либо остаешься, либо…

-Уходишь, - кивнула Ася, - я поняла. Простите, девочки, мне нужно идти доделывать домашние дела.

Она поцеловала Ксению в макушку, потрепала Иру по плечу, и вышла.

-Зачем ты с ней так? – Спросила Ира, когда дверь на кухню закрылась.

-Знаешь, Лемешева… Я много в своей жизни делаю плохого и даже отвратительного. Но Ася… Я никогда ей не лгу. Даже если знаю, что правда ей не понравится.

Ксения подошла к плите и поставила чайник. Она выглядела очень худой и очень уставшей, Ире на секунду даже стало ее жалко.

-Хочешь я тебя уволю? – Услышала она. – И вы не будете больше видеться.

Ира испугалась. Как это не видеться? Совсем?

-Нет, конечно.

-Тогда определись, чего ты хочешь, - Ксения снова села за стол и принялась перебирать бумаги, не глядя на Иру, - если хочешь ее трахнуть – трахай. Тогда ты потеряешь Нелю. Хочешь сохранить Нелю – тогда не сможешь ее трахнуть. Все просто.

-Да, но…

-Я знаю, - Ксения вскинула голову и зло посмотрела на Иру, - ты хочешь и того, и другого. Но так не бывает, Лемешева. Для того, чтобы что-то получить, чем-то приходится жертвовать. В твоем случае – либо хорошим сексом, либо семьей.

-Либо любовью…

-Ой, перестань, я тебя умоляю, - она смотрела не отрываясь, и в зелени ее глаз Ира легко читала презрение, - какая, к черту, любовь? Ты для нее – средство достижения цели, и только. А она для тебя – симпатичная телочка, которой можно пощекотать себе нервы и еще что-то, чуть более интимное.

-Да что ты об этом знаешь? – Возмутилась Ира. – Знаешь, каково это, из года в год жить рядом с прекрасной, но не любимой женщиной? Засыпать и просыпаться рядом с ней? Трахать ее, зная, что ничего не изменится в твоих чувствах к ней? Что ты и будешь так же хорошо к ней относиться, тепло, ласково, но не любить?

Ксения усмехнулась, и опустила глаза.

-Тебя никто не заставлял с ней жить. Не нравится – уходи.

Вот так. И захлопнулись ворота. И правда, от кого она хотела получить поддержки? От Ковальской?

-У тебя всегда все так просто, - с грустью сказала Ира, - легко и понятно. Любишь – оставайся, не любишь уходи. Никаких полутонов, только черное и белое, и больше ничего.

-А все и есть просто, Лемешева. Это мы сами любим все усложнять. На самом деле, ты все очень верно сформулировала: любишь – оставайся, не любишь – уходи. Все прочее – чушь, забивание мозга и сердца ненужной ерундой.

-А что делать, если та, кого любишь, уже занята? – Вспыхнула Ира. – Если с ней быть никак невозможно?

-Ты лучше голодай, - пробормотала Ксения, - чем что попало ешь. И лучше будь один, чем вместе с кем попало.

Ира вздохнула и поднялась на ноги.

-Было время, Ксюш, когда ты так не думала, - сказала она, - и я хорошо помню это время.

Их взгляды пересеклись.

-А я нет, - коротко ответила Ксения, и снова уткнулась в бумаги.

FORVARD

Его план работал, и даже слишком хорошо. Кирилл сам не заметил, как Ксения стала лучше к нему относиться, а когда понял, не поверил собственным глазам. В ежемесячном пособии, которое отправляла мать, и которое – он точно знал – было оплачено Ксенией, прибавилось несколько цифр, и даже на день рождения он получил не обычную пошлую открытку, а новый телефон.

И чем лучше работал план, тем противнее и тошнотворнее ему становилось.

День рождения Кирилл праздновал втроем с Окси и Аяном – они отправились в клуб, веселились всю ночь, и ввалились к Окси домой уже под утро. Аян упал спать на диван в кухне, а Кирилл включил медленную композицию на новом телефоне, и принялся стаскивать с Окси одежду.

-Кирюш, давай не сейчас, я устала, - шептала Окси, пытаясь убрать с талии и бедер его руки.

Но пьяный, шальной, злой на весь мир, и на себя в этом мире, он не хотел слушать.

Почему она не соглашается? Что за хрень происходит с этими бабами, раз они позволяют себе так себя вести с ним? Сначала мамина сучка считает, что баблом и подарками может наладить с ним отношения, а теперь собственная девушка отказывается заниматься с ним сексом в его же день рождения!

Окси пропищала что-то еще, и он, разъяренный до крайности, толкнул ее на диван. Она вскрикнула, ударяясь головой о ручку.

Кирилл дернул ее блузку, потянул джинсы, уворачиваясь от пытающихся вырваться ног. Он почувствовал, как ногти Окси впиваются в его спину, и вдруг ощутил сумасшедшее возбуждение. На секунду ему показалось, что это Ксения лежит под ним, вся открытая, вопящая, с полными слез глазами.

Он озверел. Одной рукой зажал ей рот, другой рванул ремень на собственных джинсах.

-Вот так, сучка, - шептал он упоенно, - сейчас ты за все заплатишь.

А в следующую секунду свет померк, и мир прекратил свое существование.

BACK

Аян спал и видел сон. В этом сне за ним гналась наездница в ковбойской шляпе и с лассо, которым она размахивала над головой и кричала что-то. Он бежал, спотыкаясь, падая, разбивая подбородок в кровь и снова поднимаясь на ноги. И перескакивая через очередной холм, резко развернулся, и… упал с дивана.

Секунды хватило чтобы понять, что крики-то вполне реальны, еще секунды – чтобы прямо с трусах добежать до комнаты.

Он увидел Окси, распластанную по дивану, и Кирилла с расстегнутыми штанами, на ней.

-Любовные игры, - подумал Аян, а в следующее мгновение заорал:

-Ты что делаешь? Отпусти ее!

Кириллова рука зажимала Окси рот и нос, и вытаращенные глаза девушки не оставляли сомнений: это не игры.

Кирилл не отреагировал, продолжая расстегивать штаны, и тогда Аян схватил со стола телефон и ударил его по голове.

Большое сильное тело обмякло на Окси. Теперь, когда рука Кирилла больше не зажимала ей рот, она могла кричать, но почему-то только судорожно дышала, не делая попыток выбраться из-под него.

Аян, задыхаясь, смотрел на Окси, и не знал, что делать.

-Вызови скорую, - прохрипела она.

Он автоматически потянулся за телефоном, но опустил руки. Зачем-то поправил резинку трусов, и стащил Кирилла на пол. Послушал дыхание, проверил пульс.

-Скорая не нужна, он просто вырубился, - сказал Аян, - что тут произошло?

-Я не знаю, - Окси как-то заторможенно собрала с пола ошметки блузки и принялась прилаживать их к себе, - мы целовались, он начал приставать, я отказала, и тут ему как будто крышу сорвало. Ударил меня, называл сучкой…

Какое-то понимание мелькнуло в ее глазах, и она, осев на пол, разразилась рыданиями. Аян подскочил и сел рядом, неловко обнял за плечи.

-Ничего, ничего, - приговаривал он, - он просто перепил, Ксюш. Это пройдет, слышишь? Он очухается, и ему обязательно станет стыдно.

Кирилл застонал и открыл глаза. Увидел сидящего в трусах Аяна, обнимающего полуобнаженную плачущую Окси.

-Устроим групповушку? – Мерзко захихикал он. – Я «за».

Рыдания стали громче. Окси уткнулась лицом в Аяновское плечо, а сам Аян посмотрел на друга.

-Пошел вон отсюда, - велел он властно и непререкаемо, - завтра поговорим.

-А, вы решили уединиться? Как замечательно…

Аян вскочил, схватил Кирилла за ворот футболки, и рывком вышвырнул его сначала из комнаты в коридор, а затем из коридора в кухню. Дернул задвижкой двери.

-Сиди там! – Крикнул он в ответ на яростный стук. – Если сломаешь дверь – сломаю тебе челюсть.

Вернулся в комнату, и, подняв с пола, уложил рыдающую Окси на диван. Сел рядом и начал гладить по голове.

Он понятия не имел, что же делать дальше.

FORVARD

Почему-то в этот странный день из ее кабинета исчезли все до единой ручки. Ксения обыскала все: стол, ящики, даже на полках декоративных посмотрела – тщетно: все, что угодно попадалось под руку, но только не ручка.

Чертыхаясь, она нажала на кнопку селектора и рявкнула:

-Инга, немедленно три ручки мне.

Подумала и добавила:

-Или четыре.

Упала на стул, положила ногу на ногу, и глубоко задумалась.

Все медленно, но верно выходило из-под контроля – пропажа ручек была косвенным тому подтверждением, хоть и забавным до крайности. Будина так и не созналась, как получила доступ к документам, Ирка пока держалась, но было видно – это ненадолго, до первого совместного вечера вне работы. Как быть, когда она начнет с ней спать? Сделать ход конем и настучать Александровичу о шашнях на работе? Пусть уволит обеих к чертовой матери. Нет, не выход – на место Будиной он приведет кого-то другого, а старый враг безопаснее нового. От старого, по крайней мере, знаешь, чего ждать.

На компьютере мигнула иконка «скайпа», зажглась красным огоньком. Ксения шевельнула мышкой и подняла брови. Джон. Зачем-то скопировал для нее большой кусок текста. Переписка с…

Она вся подобралась, нагнулась к монитору и стала читать, вцепившись пальцами в край стола. А когда дочитала – откинулась назад в кресле, и схватилась за телефон.

-Скажи мне, что это розыгрыш, - попросила она в трубку.

-Аж три раза, - хмыкнул в ответ мужской голос, - доигралась, детка? Перекрыла мальчику доступ к сливу агрессии – и он начал сливать ее на других. Довольна?

Сердце колотилось как бешеное, на висках выступили капли пота.

-Он что… Джон, он правда это сделал?

-Нет. Мальчишка остановил его вовремя, но девочка теперь в невменозе – плачет и плачет, видеть его не хочет, в общем, на лицо у нас суровая психологическая травма. Ну а что хочет наш мальчик – ты сама прочитала.

Взгляд Ксении снова метнулся к монитору.

«Кличка, что мне делать?!! Она не отвечает на мои звонки, Аян помогать не хочет, я в панике. Я мудак, дебил, придурок, но что мне делать?!!»

-Видала? – Засмеялся в трубку Джон. Его смех наждаком резанул по воспаленным нервам. – Он не знает, что ему делать. На его месте я бы немедленно застрелился.

-Не вздумай ему это посоветовать. Так, подожди минуту, мне нужно подумать.

Она закрыла глаза и потерла их пальцами.

-Ксения Егоровна, ваши ручки…

Инга вошла в кабинет, стесняясь, смущаясь, но целиком. Положила на стол коробку.

-Спасибо, - машинально ответила Ксения, - иди.

-Это ты мне? – Донеслось из лежащей на столе трубки.

-Да, - решительно сказала она, - иди и скажи ему, чтобы оставил девочку в покое. Пусть даст ей возможность прожить случившееся, не напоминает о себе никак. Сейчас не время для извинений.

-Прекрасно, - хохотнул Джон, - а дальше?

-А дальше ему придется придумать хорошее объяснение, почему он так поступил, потому что я за него думать не собираюсь.

В его молчании Ксения ясно услышала одобрение. И продолжила.

-Я совершила ошибку. Он ненавидел меня, а теперь начал ненавидеть ее. Пора прекращать игру, Джоник. Кажется, я проиграла.

-Да. Вот только прекратить ее сейчас – значит, сделать еще хуже.

-Почему?

-Потому что мальчишка сейчас опирается хотя бы на свое притворство. Убери притворство – и ничего не останется.

-Господи… - пробормотала Ксения себе под нос. – Если бы ты знал, как я его ненавижу.

-Ты не ненавидишь, детка, - неожиданно серьезно ответил Джон, - если бы ненавидела – ему бы было легче. Да и тебе тоже.

Трубка запищала короткими гудками, и Ксения аккуратно положила ее на стол. Черт с ними со всеми. Погрузиться в работу, и хотя бы до вечера ни о чем не думать.

-Инга, вызови мне Игната и Руслана, - велела она в селектор, - пусть зайдут в переговорную, есть разговор.

FORVARD

Вечером она лицом к лицу столкнулась с Ольгой. Та стояла у дверей кабинета, сомневаясь, постучать ли. Стояла – как и в прошлый раз – в полной темноте.

-Ты что здесь делаешь? – От неожиданности возмутилась Ксения, роняя на пол портфель. – Напугала.

-Приятно, что я вызываю у тебя хоть какие-то эмоции, - улыбнулась Ольга, - идем со мной, я тебе кое-что покажу.

И пошла, не дожидаясь согласия, вдоль по коридору, покачивая бедрами, демонстрируя точеные ноги и высокие каблуки.

Ксения мигом почувствовала себя медведем, поднимая с пола портфель, но тем не менее пошла следом. Ольга привела ее в закуток главбуха, уселась на стол и покачала туда-сюда кончиком туфли. В темноте ее лица не было видно, как и лица Ксении, с которого не сходило недоумение.

-Ну и? – Не выдержав, спросила она.

-Подойди ближе, - попросила Ольга.

Ксения шагнула вперед, теперь между ними было не более десяти сантиметров, и эта близость начала пугать.

-Ну и? – Ксения повторила вопрос.

Расстояние стремительно сократилось до нуля, и Ксения ощутила женские губы на своих губах. Растерянная, она автоматически сделала шаг назад и упала в кресло. Ольга крепко вцепилась в ее плечи, не прерывая поцелуй, и забралась к ней на колени.

Близость женского тела, терпкий запах духов, локоны волос, упавшие на лицо и плечи, - все это не давало опомниться, прийти в себя, хоть как-то отреагировать на происходящее. А Ольга уже забралась ладонями ей под блузку и гладила упрятанную в атлас белья грудь.

-Какого… - вырываясь из ее объятий, начала Ксения, но Ольга не дала ей продолжить. Зажала ладонью рот, и поцелуем прошлась от шеи до уха.

-Я хочу тебя, - прошептала она, и от этого шепота по Ксениному телу пробежали миллионы мурашек, - хочу, чтобы ты трахнула меня прямо здесь, на этом столе, а потом я трахну тебя на полу, сильно и без всяких сантиментов.

Она убрала руку и снова впилась в губы Ксении поцелуем, но ладони ее не остались без дела – пальцами она расстегивала пуговицы, обнажая, высвобождая на свободу пышущее жаром тело.

Миллионы вспышек всколыхнулись в голове Ксении, эхом отдаваясь внизу живота. Она схватила Ольгу за бедра, сжала тесно и крепко, и рванула вверх непослушную ткань юбки.

-Да, моя девочка, - услышала она сверху, - покажи, какой ты можешь быть плохой.

И она показала. Спихнула Ольгу на пол, рывками сорвала с нее одежду, и впилась губами в возбужденные, алые соски. Ласкала их, и радовалась, слушая вскрики и стоны, когда чересчур прикусывала зубами. Отстранилась вдруг, улыбнулась, и картинно положила в рот два пальца – облизывая, демонстрируя язык и исказившиеся от страсти губы.

-О да, детка, - Ольга выгибалась под ней, - возьми меня. Давай.

Ксения схватила ее за талию и перевернула, с силой поставила на колени и нагнула вниз, не слушая возбужденных всхлипов. Белья на ней не оказалось, ничто не препятствовало проникновению жадных пальцев прямо во влажную раскаленную глубину.

Она одной рукой держала Ольгу за талию, насаживая ее на свои пальцы, и отодвигая снова. Глаза ее были устремлены в одну точку на стене кабинета, и не отрывались от этой точки.

Ольга выгибалась, стонала, шептала что-то под ее руками, и выгибалась снова. А когда до оргазма оставалось совсем немного, всего несколько движений, вырвалась вдруг и повалила Ксению на пол.

Полетели к чертям тщательно выбранные утром предметы гардероба, и через несколько секунд Ксения осталась совершенно голой, распластанной на полу, с бесстыдно раздвинутыми ногами и заломлеными за спину руками.

-Хочешь меня? – Держа одной рукой ее ладони, улыбнулась Ольга. – Скажи.

Ксения только головой мотнула, и стиснула зубы, ощутив, как входят в нее и сразу начинают движения Ольгины пальцы. Она согнула колени, задвигала бедрами навстречу, и выгнулась, с ума сходя от жара, поднимающегося от низа живота к горлу.

Оргазм пришел практически сразу, а потом еще один, и еще. Как во сне, Ксения смотрела на облизывающую свои влажные пальцы Ольгу, смотрела, как она опускает руку вниз, и, изогнувшись, демонстрируя, сама доводит себя до финала, а потом падает на Ксению сверху, впиваясь зубами в ее шею, и выдыхает удовлетворенно.

Несколько секунд они лежали молча, потом Ксения пошевелилась и холодно сказала:

-Слезь с меня.

Ольга послушно скатилась в сторону, а Ксения встала на ноги и начала собирать с пола свою одежду. Сначала белье – разорванное в двух местах, затем мятые брюки и такой же мятый пиджак.

Одеваясь, она смотрела прямо перед собой, и ушла так же – кивнув на прощание, но даже не кинув взгляда на оставшуюся на полу Ольгу.

Похоже, не одному Кириллу предстояло придумать для себя оправдания сегодня.

Похоже, не один Кирилл совершил большую ошибку.

FORVARD

-Ты хотела этого?

-Нет.

-Тогда зачем ты это сделала?

-Хотела бы я знать, зачем…

Три удара сердца в одну секунду. А потом – четыре. И пять.

-Почему ты мучаешь себя? Ася никогда не запрещала тебе, и другой человек на твоем месте…

-Я не другой человек. Я – это я. И я – это то, что я сделала.

Шесть. Семь.

-И что будет теперь?

-Ничего. Все будет как раньше.

-Ты не сможешь как раньше.

-Ты прав, не смогу. Что будет теперь?

-Будет как-то по-другому.

-А как?

-Хотел бы я знать.

FORVARD

Длинные ухоженные пальцы, украшенные простым золотым кольцом, нетерпеливо затарабанили по поверхности руля. Узкие губы с едва заметной трещинкой у правого уголка рта сжались в совсем тонкую полоску. Грудь, надежно укрытая от посторонних глаз измятой белой блузкой и не менее измятым бордовым пиджаком, приподнялась и опустилась в тяжелом вздохе.

Что теперь делать? Что, черт побери все на свете, ей теперь делать? Как жить, как смотреть на себя в зеркало, как смотреть в Асины глаза? Как?

Наконец-то! Тускло-красный цвет сменился на не менее тусклый, но зеленый, и нога, обутая в пятисотдолларовый ботинок, нажала на педаль газа. Машина тронулась вперед. Она была похожа на огромного черного монстра, с трудом пробирающегося сквозь течение Амазонки. Слева и справа едва видно берега – они сливаются в глазах, превращаясь в один бесконечный поток чего-то темного. Изредка в этом потоке можно разглядеть грязные пятна курток, ветровок и раздираемых ветром зонтов.

Громкая музыка разорвала тишину в клочья, прогоняя морок странной Амазонки. Как-то не сочеталась бравурная мелодия с беспросветной серостью далеких берегов.

-Слушаю, - разомкнулись украшенные темной помадой губы, чуть-чуть увеличилась трещинка, и за белыми ровными зубами мелькнул кончик бело-розового языка, - я уже домой еду.

На лбу появилась небольшая складка. Кончик носа, напудренный, со следами, оставшимися после выведения случайного прыщика, сморщился и опустился вниз.

-Нет, просто много дел было, пришлось задержаться.

Губы задвигались быстрее, веки, украшенные тонкими серебряными полосками, прикрылись в прищуре.

-Нет, никаких планов, а что ты хотела?

Лицо засветилось. С него словно волной смыло усталость, раздражение, тоску. Широко распахнулись и заиграли бликами дождя глаза, разгладились морщинки, на щеках откуда-то появились ямочки, а губы расплылись в подобии улыбки.

-Хорошо, договорились.

Улыбка стала еще шире, голова наклонилась, зажимая телефон между плечом и ухом, а пальцы поднялись ко лбу и пригладили идеально уложенную короткую челку светло-русых волос.

-И я тебя. Всё, поговорим дома, я почти доехала до туманного поворота и не хочу играть с судьбой. Пока, Ась.

Хлопнула, закрываясь, «раскладушка» телефона. Уютно заскрипел открываемый бардачок. Вспыхнула, обжигая ярко-красным огоньком, зажигалка. Белый дым распространился по салону, а сквозь него в зеркале заднего вида зеленые глаза залихватски подмигнули кому-то невидимому.

И именно в этот момент, и ни секундой позже, взгляд вернулся к дороге, глаза расширились, а нога изо всех сил вдавила педаль тормоза.

STOP

PLAY

Она выскочила из машины сразу же, не дав себе ни секунды времени на шок и отупение. Выбежала прямо под ливень, моментально промокла до нитки и рванула на себя дверцу заляпанной грязью «девятки».

-С ума сошла, идиотка? – на то, чтобы понять, что водитель не пострадал, хватило одного мгновения, и сразу же по телу хлынула горячая волна возмущения. – Какого черта на красный прешь? Жить надоело? Чего сидишь, аварийку включай! Ты меня слышишь вообще? Твою мать… Покупают права, а ты потом мучайся с ними…

Поток автомобилей не обратил никакого внимания на аварию – только раздвинулся немного, объезжая с двух сторон сморщившиеся под дождем машины. Вокруг стремительно темнело, и многочисленные фары с большим трудом разрывали полумрак.

Когда пассажирская дверца «девятки», наконец, сдалась под натиском замерзающих пальцев, сзади раздался грохот. Машину протащило вперед, а Ксения рухнула на асфальт, раздирая в кровь коленки.

-Твою мать! – закричала она, с трудом поднимаясь на ноги. Взгляд выхватил из темноты завораживающую картину: черный Мерседес, впившийся в заднюю часть «девятки», обиженно светил всего одной оставшейся в живых фарой и поблескивал наполовину оторванным передним бампером.

Через секунду из автомобиля выбрался мужчина, выругался вполголоса и пошел к «девятке», разгребая ногами глубокую лужу.

-Женщина, вы не знаете связи между словами «авария» и «аварийка»? – спросил он, перекрикивая шум дождя и автострады. Но слова потонули в воде и остались без ответа: на пассажирском сиденье «девятки» мелькнули обутые в высокие ботинки ноги, и тьму наконец-то прорезали два красных огонька.

-Помощь нужна? – сделал еще одну попытку незадачливый хозяин «Мерседеса».

-Скорую вызови, - раздался приглушенный крик, - Она, по-моему, в шоке, и, к тому же, у неё всё лицо в крови.

Странная штука – время. Казалось бы, абсолютная величина, не подчиняющаяся никакому внешнему воздействию, самостоятельная и стабильная, ан нет – смотри ж ты! – меняется, имеет свою скорость, и капризно не починяется, когда это так необходимо. Только что спешило, торопилось, впитывало в одну секунду все триста, а теперь устало, затормозило, и затикало неспешно, дергая каждой секундой по натянутым донельзя нервам.

«Скорую помощь» ждали всего пятнадцать минут, а показалось, что не меньше часа. По очереди залезали в «девятку», пытались как-то растормошить смотрящую в одну точку девушку, хлопали её по щекам, вытирали носовыми платками лицо, переглядывались устало, и снова выходили под дождь.

Наконец, в бесконечном потоке блеснуло что-то белое, и из притормозившей «газели» выскочили двое мужчин, с чемоданчиками и какими-то приборами в руках.

И снова время заторопилось, понеслось вперед, проглатывая целые минуты. Замелькали в глазах люди в черных плащах, синие строчки на белоснежных листах бумаги, затейливый матерок и вежливое «Садитесь в машину, пожалуйста». Пронеслась мимо белым пятном «Скорая», увозящая носилки, отключился постоянно визжащий что-то в правое ухо телефон, прогремел тяжелый эвакуатор, поглотивший собой почти всё свободное пространство, замерзшее тело укуталось в тепло уютного автомобильного сиденья, и время, почувствовав, что торопиться дальше некуда, снисходительно замедлило свой бег.

-Отвезете меня домой? – спросил с пассажирского сиденья такой же промокший до нитки, уставший мужчина и помахал руками, разгоняя сигаретный дым. – Повезло вам – ни одной царапины. А мне теперь удовольствия на неделю – со страховой компанией разбираться.

-Девчонке еще меньше повезло, - повернулась вправо голова, разомкнулись синие губы, и ямочки вернулись на свое обычное место – порозовевшие щеки, - Давайте хоть познакомимся. Меня зовут Ксения Егоровна.

-Федор Михайлович, - мужчина скосил глаза на собеседницу. Зрелище было еще то: мокрые растрепанные волосы сами по себе никому не прибавляют красоты, а уж в сочетании с потекшей косметикой и подавно.

-Вас, наверное, уже замучили ассоциациями с великими русскими писателями? – спросила Ксения, передвигая регулятор печки. – Не дадите мне свой телефон на минуту? Мой не выдержал испытания водой, и захлебнулся.

-Не то чтобы очень. Дам, - Федор ответил сразу на оба вопроса, и принялся шарить в кармане своих бывших когда-то синими джинсов, - Может, мы уже поедем? Мне бы хотелось закончить этот вечер поскорее.

Ксения послушно выключила аварийку, опустила руки на руль, и уже через несколько секунд влилась в заметно поредевший поток. За то время, пока они возились с милицией, скорой и прочими благами цивилизации, вечер окончательно перерос в ночь, а ливень немного поутих.

-Куда вас везти? – Поинтересовалась Ксения, принимая маленький мобильный телефон. – Я еду на Мясницкую, так что если нам не очень по пути – то вам придется ловить такси.

-По пути, - улыбнулся Федор, тщетно пытаясь быть приветливым. - Высадите меня на бульваре, дальше сам доберусь.

Ксения ничего не ответила. Она вглядывалась в дорогу, одновременно пытаясь набрать на мизерной клавиатуре телефона номер. К счастью, ответили ей почти сразу.

-Алло. Ась, у меня телефон сломался, звоню с чужого. Всё в порядке, я уже еду домой – целая и невредимая. Наполни мне ванну, ладно? Я замерзла как собака. До встречи.

Телефон вернулся владельцу, но тот этого даже не заметил: всё ругался и ругался сквозь зубы, глядя себе на колени и не поднимая глаз.

-Послушайте – не выдержала Ксения. – Но ведь ничего особенно страшного не случилось. У вас там повреждений – на день ремонта в автосервисе.

-Не в этом дело, - отмахнулся Федор, - я торопился на важную встречу, а теперь она сорвалась, и с человеком этим я больше никогда не увижусь.

От этого «никогда» у Ксении похолодело в затылке. Она представила себе «никогда» в отношении себя и Аси, и мотнула головой.

Она никогда ни о чем не узнает. Никогда.

Ксения кивнула своему отражению в зеркале заднего вида, и надавила ногой на педаль газа.

Решение было принято.

А все прочее ее никогда не волновало.

FORVARD

Домой Ксения приехала около двенадцати часов. Ася встретила её в тускло освещенной прихожей и только всплеснула руками. Надо сказать, вид у Ксюши и вправду был неважнецкий: мокрый пиджак из бордового превратился в грязно-серый, брюки были порваны, а на месте круглых дырок запеклась кровь.

-Ты что, на коленях там ползала? – возмущалась Ася, помогая Ксении раздеться. Она присела на корточки и принялась расстегивать молнию на ботинке. – Сколько раз я тебе говорила: надевай хотя бы куртку, а если не хочешь надевать – брось её на заднее сиденье и вози с собой.

Ксения молча слушала, послушно влезая в подставленные под ноги тапочки. На неё разом навалилось всё напряжение и усталость этого бесконечного дня. По-хорошему, надо бы сейчас просто влезть в горячую ванну, а потом поужинать, выпить горячего чаю и лечь спать в теплую постель. Но не получится – из-за аварии все запланированные на вечер дела остались не выполненными, и большую часть из них даже на завтра перенести не получится.

-Идем, - скомандовала Ася, когда вся мокрая одежда оказалась на полу. - Хочешь, я тебе прямо в ванную принесу ужин?

-Не хочу. Ты забыла, я не ем на ночь.

-Не есть на ночь можно только в том случае, если есть в другое время суток. А ты не обедаешь и не ужинаешь.

Ксения молча шла по длинному коридору, не обращая внимания на привычное Асино ворчание. Она зябко ежилась, обнимая себя за обнаженные плечи. После сумрачной холодной улицы тепло квартиры казалось чем-то нереальным. И еще более нереальной оказалась яркая вспышка света, ослепившая Ксению на пороге ванной комнаты.

Она закрыла за собой дверь, влезла в ванну, полную горячей воды, и потянулась. В висках все еще стучали то ли Джоновы слова, то ли Федора – трудно было понять, но молоточки ощущались вполне отчетливо.

Ошеломленная внезапной мыслью, Ксения вскочила на ноги и рванулась к зеркалу. Так и есть. Шея сияла двумя свежими отметинами, еще две обнаружились на груди, и одна – на плече.

-Сука, - ощерилась в зеркало Ксения, - какая же ты сука…

Она провела в ванной долгих тридцать минут, пытаясь спрятать следы, и только убедившись в том, что они уже не бросаются в глаза, вылезла наружу.

Свет в спальне был приглушен, он исходил от единственной включенной лампы, стоящей на прикроватной тумбочке. Ася уже лежала в постели, из-под огромного одеяла было видно только её лицо. После горячей ванны Ксения каждой клеточкой своего тела ощущала тепло, а каждым нейроном мозга – желание забраться в кровать и немедленно заснуть. Она скинула тапки, на мгновение утонула по самые лодыжки в пушистом ковре, выключила свет, и, наконец, нырнула под одеяло.

-Согрелась? – наряду с тихим шепотом, Ксения почувствовала прикосновение ласковых рук к плечам, поворочалась, устроилась удобно в теплых объятиях, вздохнула, и только после этого ответила:

-Да. Давно не получала такого удовольствия от горячей ванны.

Она скорее почувствовала затылком, чем услышала Асин смешок:

-Ну, в следующий раз, когда захочешь получить удовольствие, будешь знать, что для этого делать.

-Просидеть два часа под дождем в сентябре, а потом залезть в ванную?

-Есть и более простые способы.

Ксения улыбнулась в темноте. Спать хотелось уже не так сильно – на смену сонливости пришла ленивая сладкая нега. Давненько она такого не ощущала! Разве что в детстве – когда устраиваешься вечером к маме под бочок, и смотришь хорошее кино по телевизору. А за окном – зима, искрится, вбивается снежинками в окна, и холодит стены даже с внутренней стороны. Лампа под потолком не горит, свет идет лишь от новенького «Горизонта», да от уличного фонаря снаружи. Мама обнимает, ерошит непослушные волосы, всматривается в экран и улыбается едва заметно. И тепло так, и хорошо, и в школу завтра не идти, а до нового года всего-навсего неделя осталась, а папа обещал смазать лыжи и намекнуть Деду Морозу, чтобы тот не забыл коньки положить под елку…

-Ксень, да ты засыпаешь уже? – Ася легонько пощекотала соблазнительно выглядывающую из-под одеяла щеку.

-Немножко, - как хорошо, как славно, балансировать между сном и реальностью – не открывая глаз, ловить едва заметные блики на внутренних сторонах век, - Ты что-то говорила?

-Неважно. Засыпай, Ксюшка. Я люблю тебя.

FORVARD

Реальность пришла неожиданно, и очень быстро. Она ворвалась в Ксенину жизнь в образе Иры, поджидающей ее рано утром в ее же собственном кабинете.

Инги еще не было на месте, и Ксения удивилась, почему дверь открыта. А зайдя внутрь, удивилась еще больше: за ее столом, на ее кресле, держа в руках ее ручку, сидела Ира.

-Значит, нельзя, да? – Начала она, вставая на ноги и надвигаясь на Ксению. – Значит, плохая идея?

-О чем ты? – Холодно спросила Ксения, поправляя ворот неудобной, но надежно скрывающей шею водолазки.

И тут же поняла, о чем.

-Ковальская, ты сволочь, - Ира успела подойти очень близко, и пылающими от ярости глазами смотрела на Ксению, - скажи мне только одно – зачем?

Ксения выдержала взгляд. Она молчала, обдумывая, что будет сейчас говорить и как объяснять, и понимала, что ей нет оправдания.

-Я не знаю, - честно сказала она вслух, - может, позже я пойму, но пока не знаю.

-Почему, Ксюха? – Ира прищурилась и сжала губы, не давая Ксении пройти дальше. – Почему ты снова так поступаешь со мной? Чем я заслужила, а?

-Думаю, я оказала тебе услугу, - вырвалось у Ксении, - по крайней мере, теперь ты знаешь, чего она стоит.

Она сказала это, и тут же пожалела, но было поздно.

-Ах так? – Прошипела Ира. – Значит, услугу? О да, Ковальская, ты оказала мне услугу. Теперь я окончательно поняла, что ТЫ из себя представляешь.

И в эту самую секунду Ксения вдруг поняла. Невообразимым, необъяснимым способом она знала теперь, зачем этот секс был нужен Ольге, и что теперь за этим последует.

-Ирка… - Предостерегающе начала она, но осеклась. Ира смотрела на нее затравленным зверем.

Широкими шагами она подошла к двери и сказала, обернувшись на пороге:

-Дрянь. Маленькая мерзкая дрянь.

И захлопнула за собой дверь.

Ксения потерла подбородок, села за стол и открыла папку с бумагами.

-Инга, принеси кофе, - велела в селектор.

-Хорошо, Ксения Егоровна, - донеслось в ответ.

Рабочий день начался.

STOP. PLAY.

Несколько недель Кирилл ходил как в воду опущенный. Аян с ним не разговаривал, Окси не отвечала на звонки, и даже Кличка перестал появляться в чате. Жизнь казалась пустой и бессмысленной, и – главное – совершенно не было понятно, что делать дальше.

Как на автопилоте он ходил на занятия, занимался строевой, но больше всего ждал момента, когда можно будет залезть под одеяло на своей курсантской койке, накрыться с головой и ни о чем не думать.

Волей-неволей у него иногда возникали мысли о том, что хорошо бы поучиться у Ксюхи выдержке: если бы он был таким же терпеливым и сдержанным как она, ничего этого бы просто не было.

Приближались выходные, а вместе с ними – увольнение. И Кирилл долгие часы проводил в раздумьях, куда на этот раз ему отправиться. К Окси нельзя – это ясно, да и Кличка ясно дал понять, что пока к ней лучше не соваться. О совместных посиделках с Аяном можно забыть – он даже «привет» по утрам перестал говорить.

Решение пришло само собой. Надо ехать. Просто уехать, и будь что будет.

Так он и сделал.

FORVARD

Ира нашла Ольгу на кухне. Та сидела, забившись в угол, и закрыв лицо ладонями. Опущенные плечи, вздрагивающие словно от холода, дрожащие губы, неловко размазанная по глазам тушь…

Сердце стучало где-то под горлом, и мешало дышать. Ира подошла, и опустилась рядом на стул.

-Это пройдет, - прошептала она тихонько, - правда, пройдет.

Ольга кивнула, но рук от лица не убрала. Каждая судорога ее тела эхом отдавалась в Ириных мышцах. Она больше ни о чем не думала – все ее существо обратилось против той, кто был виноват, и навстречу той, что дрожала сейчас совсем близко, на расстоянии вытянутой руки.

-Оль, - сбиваясь, сказала она, - я обещаю тебе – мы ее накажем. Она заплатит за то, что сделала с тобой.

Ольга всхлипнула, и вдруг обрушилась на Иру, вжимаясь в нее, цепляясь руками. Боже мой, что это были за объятия! Словно утопающий, уже потерявший надежду, она вцепилась в свою спасительницу, и сжимала, сжимала, боясь отпустить даже на секунду.

-За что она так со мной? – Сквозь всхлипы различила Ира. – Чем я заслужила?

Злость. Нет, это была даже не злость. То, что клокотало сейчас в Ирином сердце, даже яростью нельзя было назвать. Это было похоже на прорвавшуюся плотину, которую много лет подпирали огромные тонны воды, и вот теперь эти тонны больше ничего не могло сдержать.

-Посмотри на меня, - попросила Ира, хватая Ольгу за плечи, - прошу, посмотри. Мы накажем ее. Я накажу ее. Она заплатит за все, что сделала, даю слово. Я не остановлюсь ни перед чем.

-Нет, - задыхаясь от слез, помотала головой Ольга, - нет, так нельзя. Ее бог накажет.

-К черту бога! – Заорала вдруг Ира, теряя остатки выдержки. – К черту его со всеми его потрохами! Я устала ждать, когда же он посмотрит на все это, и наведет порядок. Не должно быть так. Не должны сволочи оставаться безнаказанными, а хорошие люди рыдать из-за их поступков. Неправильно это, нечестно. И если у бога нет времени, чтобы наказать подлецов, я сделаю это сама.

Она снова прижала Ольгу к себе, и, задыхаясь, принялась гладить это беззащитное тело, эту вздрагивающую спину, и холодные руки. Старой дружбы больше не существовало. Ксюха перешла последнюю границу. И будет за это наказана.

FORVARD

Все сыпалось из рук, и остановить этот процесс было совершенно невозможно. Ксении иногда начинало казаться, что в очередной раз вся ее жизнь летит ко всем чертям, и она никак не может на это повлиять.

Ира перестала с ней разговаривать. Более того, она перестала появляться на совещаниях, тщательно выполняла поручения, полученные по электронной почте, и целые дни проводила в Ольгином закутке, сидя на краю ее стола, словно верная собачонка.

Джон снова куда-то пропал. Именно сейчас, когда он был так нужен, до него невозможно стало дозвониться, и все электронные сообщения оставались без ответа.

Ася тоже вела себя как-то странно. Стала подолгу гулять одна вечерами, невпопад отвечала на вопросы, и только ночами, как раньше, прижималась тесно, утыкалась губами в шею и бормотала что-то сквозь неспокойный, но крепкий сон.

Как-то вечером неожиданно позвонила Лека. Ксения помнила, что сама дала ей свой номер, но совершенно не ожидала, что она когда-нибудь этим номером воспользуется. Тем не менее, она воспользовалась, и они поговорили, а потом поговорили еще раз, и еще, и в конечном счете оказалось, что Лека прилетает в Москву, и, конечно, Ксения предложила ее встретить.

Она чуть было не опоздала – вбежала в зал прилета, когда основная часть пассажиров уже рассосалась по зданию, и сразу же увидела ошарашенную и оглядывающуюся по сторонам Леку. Она выглядела инородным телом среди этой разношерстной толпы – загорелая, с выгоревшими волосами, в цветастых шортах и затейливых шлепанцах – стояла посреди зала, и не делала попыток сделать ни шага.

-Привет, - Ксения неожиданно для себя самой вдруг обняла Леку и крепко прижала ее к себе, - я уж боялась, что опоздаю.

Она была такая теплая и такая своя, что у Ксении перехватило на секунду дыхание.

-Я что, рада ее видеть? – Удивленно подумала она. – С чего бы это?

Лека болтала что-то, пока они шли к машине, но Ксения не слушала. Села на водительское место, включила радио, и погрузилась в себя.

-Странно, - думала она, выруливая на ленинградку и включая дворники, мигом разметавшие пушистые хлопья снега, упавшие на лобовое стекло, - она как привет из прошлого, но из какого-то другого прошлого, не моего, не настоящего, а из прошлого, в котором нет боли и отвержения, нет страха и разочарований. Из чего-то ненастоящего и глупого.

Ксения сунула в рот зубочистку и покосилась на Леку. Та пристально смотрела в окно, вслушиваясь в музыку, и покачивала головой в такт.

-Как знать – возможно, я наконец смогла ее простить? И теперь, спустя столько лет, мы сможем общаться? Или – кто знает – даже дружить?

Ее размышления прервал телефонный звонок.

-Ксюшка, - раздалось в трубке нежное, от которого Ксения мгновенно растаяла и улыбнулась, - ты там как? Успела?

-Да, Ась. Встретила, едем, все хорошо.

-Вот и славно, - проворковала Ася, - а я пасту готовлю к вашему приезду. Спроси у Лены, ест ли она лук.

Ксения усмехнулась идиотизму вопроса, но все же спросила.

-Ест, - секунду спустя сказала она.

-Может быть, Иру с Нелей на ужин позовем?

Она вздрогнула от неожиданности и коварства вопроса. Вот и что, спрашивается, ей ответить? «Извини, Ась, но я трахнула Иркину возлюбленную, и теперь она со мной не разговаривает»? Нет. Триста тысяч раз нет.

-Они на даче, - соврала Ксения быстро, - Ира с мелким. А Нели вообще нет в Москве. И потом, я бы не хотела гостей сегодня вечером.

-Как скажешь, Ксюшка. Езжай осторожно, хорошо?

-Хорошо.

Шмыгнула носом и выключила телефон.

Лека улыбалась чему-то своему, на лобовое по-прежнему падал снег, фары встречных автомобилей слепили глаза, а где-то глубоко в сердце разливалась тоска.

До дома доехали быстро. Ксения припарковалась рядом с подъездом и, кинув взгляд на окно, улыбнулась стоящей там и смотрящей вниз Асе.

-Идем, - скомандовала так весело, как только смогла, - ужин стынет.

Они поднялись по ступенькам, и Ксения наконец заполучила в свои руки теплое Асино тело. В этих объятиях ей на секунду стало хорошо и спокойно, а потом руки разжались, и холод снова ворвался внутрь.

Пока Лека устраивалась в комнате Кирилла, и принимала душ, Ксения по пятам ходила за Асей по квартире, и думала про себя: хоть бы обняла еще раз, что ли? Хоть бы один разочек? И Ася не подвела – поймала Ксению в очередном проходе из комнаты в кухню, и крепко прижала к себе, поглаживая усталый затылок и плечи. Нежность затопила их обеих от головы до пят, успокаивая дыхание и бьющееся на миллион оборотов сердце.

-Ксюшка, - Ася легонько подула на Ксенину щеку и поцеловала.

-А?

-Ничего. Просто Ксюшка.

Очень хотелось залезть ей под рубашку и прижаться к коже. А еще хотелось немедленно поцеловать прямо в грациозный изгиб губ. И еще раз поцеловать. И еще. Но было нельзя, и Ксения только обнимала крепче и крепче, втайне мечтая, чтобы эти объятия не размыкались никогда.

А потом был ужин, и за этим ужином Ксения молча смотрела на сидящую напротив нее Асю, провожала взглядом каждый кусочек еды, исчезающий между губ, гладила мысленно каждый жест, каждое движение – и волосы, откидываемые за плечи, и упавшую на глаза челку, и съехавший в сторону воротник рубашки. Ей казалось, что даже Асин запах чувствуется на расстоянии метра, разделявшего их. Такой знакомый и такой неизменившийся за все эти годы запах…

Позже, когда посуда была вымыта, чай выпит, и Лека отправилась спать в Кириллову комнату, Ксения нашла Асю на балконе, и обняла сзади, уткнувшись носом в теплую шею.

-Что с тобой происходит, Ксюшка? – Спросила Ася тихонько. – Ты сегодня ласковая такая, как котенок.

-Соскучилась, - пробурчала Ксения в ответ, - в последнее время ты как-то отдалилась от меня.

-Вовсе нет. Просто стараюсь тебе не мешать.

Ксения хмыкнула чуть слышно. Не мешать… Как будто в сложившейся ситуации это возможно – не мешать.

-Не говори глупостей, - сказала она, - ты никогда мне не мешала, и мешать не будешь.

-Неправда, - тут же откликнулась Ася, делая попытку развернуться к Ксении лицом, - мешала. И продолжаю это делать.

Это был старый разговор, разговор трудный и жесткий. Разговор, к которому Ксения совершенно не была готова.

-Ась…

-Может, мне уехать? – Ася все же развернулась, и теперь смотрела прямо в Ксенины глаза. – Ксюшка, а? Может быть, тебе так и впрямь будет легче?

Страх. Злость. Страх. Первоклассный, яростный, огромный. Он залил Ксению от макушки до дрожащих коленок и заставил занеметь ноги. Как… уехать? Сейчас?

-Нет, - вырвалось из ее губ, - я прошу тебя, нет.

Она дрожала уже вся, и не могла остановить это. Все выходило из под контроля, все улетало в тар-тарары, к чертовой матери.

-Ася, я прошу тебя, нет.

-Но тебе будет легче без нас, - удивленно возразила Ася, - ты наконец вздохнешь спокойно.

-Я не хочу, - перебила Ксения, - я не хочу вздыхать спокойно. Я хочу другого.

-Чего? – Быстро спросила Ася, и Ксения ответила, не успев подумать, ответила на автопилоте, ответила правду:

-Я хочу, чтобы ты была счастлива.

Развернулась и вошла в комнату. В этот вечер они больше не разговаривали.

FORVARD

А жизнь тем временем продолжала нестись под откос со скоростью неуправляемого автомобиля, и с каждым днем эта скорость становилась все выше и выше.

Игорь Александрович в своих телефонных звонках становился все строже.

-Ксения, - говорил он сердито, - что у тебя там происходит? Почему я то и дело слышу о какой-то самодеятельности?

-Нет никакой самодеятельности, - то и дело отвечала она, - есть оперативная работа, и больше ничего.

Он, казалось, успокаивался, но отчетность с каждым днем становилась все серьезнее, а звонки все чаще.

-Что все это значит? – Однажды спросила Ксения у Ольги, вызвав ее в свой кабинет и заперев дверь на ключ.

-А что все это значит? – Улыбнулась Ольга, с комфортом устроившись в кресле и положив ногу на ногу.

-Какого черта ты делаешь?

Не так стоило бы с ней разговаривать, ой, не так, но Ксения ничего не могла поделать – у нее окончательно и бесповоротно сдавали нервы.

-Ты ввязалась в игру, в которую не сможешь играть, - убрав улыбку с лица, ответила Ольга, - мой тебе совет: уходи, пока еще можешь.

Ксения вспыхнула взглядом ей навстречу.

-Ты для этого со мной спала? – Спросила она. – Чтобы оставить меня позади?

-По-моему, в нашем сексе сзади была как раз я. А если тебя интересует, зачем я с тобой спала, мой ответ такой: я всегда получаю то, чего хочу. Советую тебе этому поучиться.

Она встала и пошла к двери, соблазнительно покачивая бедрами. Ксения шагнула вперед и преградила ей путь.

-Я тебя еще не отпускала, - сквозь зубы прошипела она.

-Да что ты? – Расхохоталась Ольга. – Хотела бы я посмотреть, как ты меня остановишь.

И она увидела.

Ксения схватила ее за шиворот пиджака и изо всех сил оттолкнула от двери. Бросила к столу, заломила назад руку, и остановилась, тяжело дыша.

-Оо, - услышала она ехидное, - наша девочка может быть страстной?

Слезы брызнули из Ксениных глаз, но она уже не могла остановиться. Рывком разорвала на Ольге юбку, дернула вниз белье, и просунула бедро между ее раздвинутых ног. Ольга немедленно начала двигаться – выгибаясь, выпячивая ягодицы, и тихонько постанывая.

-Покажи мне, какой ты можешь быть, - прошептала она ласково и ехидно.

Слезы текли и текли по щекам, разъедая кожу и толчками боли вырываясь наружу. Ксения держала обеими руками Ольгину талию, и продолжала вжиматься в горячую и страстную влажность. Ей не было хорошо. Ей не было плохо. Ей было больно.

Она закрыла глаза, чтобы не видеть перед собой этого сексуально обнаженного тела, этой поясницы – мокрой, в капельках пота, этих растрепанных волос, которые так хотелось намотать на кулак и дернуть изо всех сил. Она закрыла глаза, чтобы видеть совсем другое – то, чего никогда увидеть не сможет, и то, за созерцание чего не пожалела бы и полжизни.

-Ох, какая ты, - услышала она сквозь боль, - Ирка тебе и в подметки не годится.

И тогда боль прошла. Слезы высохли в момент, и ледяное спокойствие заполнило Ксению от головы до пят. Она открыла глаза, нагнулась, прижимаясь грудью через ткань блузки к Ольгиной спине, и не прекращая своих движений, сказала:

-Я знаю, что ты использовала Ирку. Я знаю, что ты рассказала ей о нашем сексе. Я знаю, что теперь она сливает тебе всю информацию, какую только может добыть.

Ольга дернулась на ее бедре, пытаясь вырваться, но Ксения не дала – прижала ее всем телом к столу, и продолжила:

-Ты хотела убрать меня из руководства компанией, чтобы самой занять мое место. Это я знаю тоже. У тебя ничего не получится, детка. Я знаю, во что ты играешь.

Ольгино тело под ней затряслось – то ли от страсти, то ли от хохота, то ли от того и другого. Она с силой сжала Ксенино бедро и дернулась – раз, другой, и обмякла.

Ксения отпрянула назад. Она одернула задравшуюся блузку, и поправила брюки, глядя, как Ольга – полуобнаженная, сексуальная до умопомрачения, оборачивается и смотрит на нее смеющимся взглядом.

-Дурочка, - ласково, почти нежно сказала она, - неужели ты думаешь, что я смогла бы все это сделать одна? Неужели ты думаешь, что я собралась бы занять твое место, не заручившись ничьей поддержкой?

Ксенины глаза расширились, за шиворот словно ушат ледяной воды плеснули.

-Александрович? – Скорее сказала, чем спросила она.

-Конечно, Александрович, - засмеялась Ольга, - это он велел мне копать под тебя. Это он велел мне трахнуть Ирку, чтобы заполучить ее в союзники. Ты не нужна ему сильной. Ты нужна ему контролируемой.

Голова закружилась. Ксения схватилась за спинку кресла, чтобы не упасть.

-Тебе не нужно мое место, - ошарашенно и холодно сказала она, - тебе нужна я, но на поводке.

-Именно, - Ольга теперь полулежала на Ксенином столе, и откровенно гладила себя по животу, спускаясь все ниже и ниже, - зачем убирать того, кто умеет хорошо работать? Его нужно просто приручить. И заставить плясать под свою дудку.

Ксенин мозг работал как лихорадочный.

-Но зачем? – Спросила она. – Если все так – зачем ты мне все это рассказываешь?

Ольгина рука уже скрылась между ног, и теперь двигалась там медленно и томно.

-Потому что Александрович – старый мудак. Он мне не нравится. И я не верю ни единому из его обещаний.

-Бред. Я не давала тебе обещаний вообще. Ты не стала бы менять что-то на ничего.

-Ну что ты, девочка моя, - проворковала Ольга, наблюдая за Ксениным воспаленным взглядом, прикованным к ее лобку, - мне и не нужны от тебя никакие обещания. Просто ты мне нравишься, и мне захотелось подкинуть тебе пару козырей в руки.

Она спрыгнула со стола, и подошла к Ксении вплотную.

-Я знаю, что все эти недели ты сливала через Ирку полную фигню. Только такой дурак как Игорь мог на это повестись. Теперь, когда он захочет прижать тебя к ногтю, ты уделаешь его под орех. Но…

-Но это мне ничего не даст, - с горечью закончила Ксения.

-Именно, - улыбнулась Ольга, - они хотели слить тебя из компании, но пока ты была в структуре, это было невозможно.

-И они вывели меня в отдельный проект, чтобы закрыть его вместе со мной.

Теперь ей все стало ясно. Ольга отдавала ей козыри, когда на руках ее противника был флеш-рояль. Эти козыри больше ничего не решали. Все было кончено.

FORVARD

Это был редкий дневной час, когда в Москве практически не было пробок. Ксения гнала по бульварному кольцу, уставившись в одну точку и почти не обращая внимания на дорогу. В ее висках колотилась одна мысль: «Кончено. Кончено. Кончено».

Ей дадут поработать еще совсем немного. Ей не дадут запустить проект. Ей предложат какое-нибудь ничего не значащее место в дочерней структуре, и когда она откажется – выкинут к чертовой матери. Все, ради чего она работала все эти годы, улетит к чертовой матери.

Держа одной рукой руль, она другой достала телефон. Десять цифр. Пауза. И – металлический холодный голос: «Абонент находится вне зоны действия сети».

-Черт бы тебя побрал! – Крикнула Ксения в сердцах и бросила телефон на сиденье.

Машина сделала крутой разворот и влетела во двор, ударившись передним бампером о сугроб. Ксения рванула дверь, и вылетела наружу. В подъезде, на подоконнике, кто-то сидел, и этот кто-то показался ей очень знакомым. Она сделала еще несколько шагов и узнала Асю. Рядом с ней, опираясь локтями о перила, стоял Федор.

-Вы что, шутите? – Пронеслось у нее в голове, и понадобилось огромнейшее, бесконечное усилие, чтобы не сказать того же самого вслух.

-Здравствуйте, - сказал тем временем Федор.

-Привет, Ксюшка, - Ася. Обеспокоенная, встревоженная и… смущенная Ася, - ты чего так рано?

-Взяла отгул. А почему вы здесь, а не дома?

-Мы как раз шли домой, - быстро сказала Ася, кинув взгляд на серьезного и важного Федора, - я обещала Феде напоить его кофе.

Феде. Феде. Феде.

-Неожиданно встретить вас здесь, - Ксения теперь смотрела на Федора тоже, - как так вышло?

-Я позвонил несколько дней назад по номеру, на который вы звонили с моего телефона. Хотел сказать, что с девушкой, которую мы спасали, все в порядке.

-А трубку взяла я, - добавила Ася.

А трубку взяла она. И они побеседовали. Да так, что решили как-нибудь встретиться. И вот теперь она ведет его пить кофе. Пить кофе. В наш дом. Его.

-Так давайте поднимемся, - улыбнулась Ксения, - я не буду вам мешать – только заберу несколько вещей, и сразу уеду.

Она широкими шагами пошла вверх по ступенькам, не оборачиваясь и не слыша, что говорила ей вслед Ася.

Стоило ей зайти в квартиру, как слуха немедленно коснулся странный шум. Шум доносился из комнаты Кирилла, а в прихожей – о ужас – стояли мужские армейские ботинки.

Думать было некогда. Ксения бросила на пол сумку, схватила в одну руку оба ботинка, и побежала в Кириллову комнату. Она успела как раз вовремя, чтобы оттащить от окровавленного Кирилла не менее окровавленную Леку, и захлопнуть накрепко дверь.

-Заткнулись, оба! – Прошипела она, и что-то было в этом шипении такое, от чего в комнате немедленно стало тихо.

Она осмотрела лежащего на полу Кирилла. Здорово его Лека отделала – физиономия была исцарапана, а на подбородке наливался кровоподтек.

-Обтирайся, - она бросила ему на грудь пачку салфеток, и шагнула к Леке.

Здесь дела были похуже.

-Сильна ты, мать, - хмыкнула Ксения, осматривая распухшие пальцы на ее руке. И добавила, - значит, так. Сейчас вы оба потихоньку выходите на улицу. Тихо, как мышки. Ведете себя так, словно ничего не случилось. И ждете меня у машины. Всем ясно?

Дождалась двух кивков, и вышла из комнаты. На кухне раздавался шум – Ася готовила кофе, Федор сидел на стуле и покачивался взад-вперед.

-Ась, я сейчас уеду, буду поздно, - сказала Ксения, заглядывая внутрь, - если что – на телефоне.

-А кофе? – Жалко и растерянно спросила Ася.

-Времени нет, - Ксения мотнула головой и покосилась на Федора, - приятно было снова вас увидеть. Если куда-нибудь поедете – ведите осторожно, пожалуйста.

И вышла из дома.

Оба участника сражения ждали ее у машины – Кирилл прислонился к багажнику, Лека стояла чуть поодаль.

-Садитесь, - скомандовала Ксения, и завела мотор.

Всю дорогу до травмопункта она запрещала себе думать. Знала: стоит хотя бы одной мысли проникнуть в сознание – и будет беда.

Приехав, отправила Леку делать рентген, а сама взяла Кирилла за руку и отвела в сторону.

-Держи, - сунула в руку ключи и листок блокнота, - это квартира моего друга. Поймай машину и езжай туда. Я скоро приеду.

Он странно посмотрел на нее, но спорить не стал.

Вскоре из кабинета вышла Лека.

-Красиво, - сказала Ксения, посмотрев на ее загипсованную руку, - отвезти тебя домой?

Но прежде они заехали в кафе попить кофе. Что-то ели, о чем-то говорили – Ксения даже не понимала, о чем. Она по-прежнему дала себе установку: ни о чем не думать.

Отвезла Леку домой, и поехала на Женькину квартиру.

Кирилл встретил ее на пороге – весь в зеленке, серый какой-то и, кажется, смущенный.

-Давай потом, ладно? – Попросила Ксения из последних сил. – Мне нужно хотя бы полчаса. Хотя бы пол.

С этими словами она как была – в одежде – прошла в комнату и упала лицом вниз на кровать.

И тут пришли мысли.

FORVARD

Темнота. Темнота. Темнота.

Она окружает, со всех сторон окружает, и не дает дышать. Жизнь, на которую было потрачено так много, не стоит больше ничего.

Боль. Когда-то ей казалось, что больнее уже быть не может просто потому, что должна же быть у боли хоть какая-то грань, хоть какой-то предел? Оказалось – нет. Предела нет. И может, может быть еще больнее – больнее, чем тогда. Больнее и горче.

Поплакать бы. Разрыдаться, изо всех сил, навзрыд, вылить из себя хоть несколько капель того, что раздирает душу на тысячи осколков, и впивается, впивается, не дает дышать.

Женька… Где же ты, Женька? Где ты сейчас, когда ты так сильно нужен? Когда все катится к черту, рядом должен быть друг, иначе какой вообще во всем этом смысл?

-Ксюха.

Она дернулась, как от удара, повернулась на спину в судорожной надежде, но увидела только Кирилла.

-Уходи, - прохрипела, - прошу тебя, уходи.

Он сделал шаг назад, но остался.

-Я больше не хочу играть в эту игру, - сказала она сквозь боль, - это слишком дорого стоит. Ты ненавидишь меня. Ты стараешься сделать вид, что это не так. Но это так, и этого ничто не изменит. Хватит. Больше не нужно притворяться.

Он молча смотрел на нее сверху вниз, не делая ни единого движения.

-Все это время я должна была сделать только одно. Я должна была сказать тебе «прости». Но я не сказала. А теперь уже слишком поздно.

Его скулы сделали движение вверх-вниз.

-Все эти годы значение имела только твоя мать. Я создала вокруг нее вакуум, надеясь, что в этом вакууме она будет счастлива. И в этот вакуум я бросала все – тебя, твою жизнь, жизнь моих друзей, и свою тоже. Я не знаю, стоило ли оно того, но теперь я проиграла. Окончательно и бесповоротно. И самое малое, что я могу сейчас сделать – это отпустить тебя.

Она не поверила своим глазам, когда он сделал шаг, но не назад, а вперед. И опустился рядом с ней на кровать. Он смотрел, и в его глазах она впервые в жизни увидела ее. Ее карие глаза, ее прищур, ее силу и стойкость.

-Что у тебя произошло? – Спросил он хрипло. – Расскажи мне.

И тогда пришли слезы.

Она рыдала, уткнувшись носом в его бедро, и чувствовала, как его грубые пальцы бестолково и смущенно гладят ее волосы. Она говорила обрывочно, невпопад, сбиваясь и начиная снова. А он все слушал, и слушал, и не делал никаких попыток уйти. И эта боль, боль, разделенная с кем-то, боль, ополовиненная и разлитая в два сосуда, вдруг стала не такой непереносимой, как была раньше. Она уменьшилась, и спряталась в уголке уставшего сердца.

STOP. PLAY

Она говорила, и говорила. Кирилл даже половины из ее слов не мог разобрать, но оставшейся половины хватило для того, чтобы его коротко стриженные волосы встали дыбом и по затылку побежали мурашки.

Он не понимал, что с ним происходит. Почему он слушает ее? Почему не бежит отсюда к чертовой бабушке? Почему не посылает ее на хрен, как посылал сотни раз до этого? Почему ему вдруг появилось до нее дело?

Она плакала на его руках. Слабая, разбитая женщина. Женщина, которая когда-то так много для него значила, а теперь вдруг стала значить еще больше.

-Ксюха, - сказал он вдруг неожиданно для себя самого, - я никуда не уйду. Слышишь?

И она начала плакать снова. Она говорила что-то про работу, про мать, про предательство и невозможность жить дальше. Он едва понимал что-то в ее сбивчивых словах, но впервые в жизни чувствовал, что слова сейчас не так уж и важны. Ее волосы под его руками были мягкими, а вздрагивающие от рыданий плечи – теплыми. И этого было более чем достаточно.

Потом, когда она немного успокоилась, он сходил на кухню и сделал чай. И они пили его, сидя на полу, и хватаясь за один и тот же кусок сахара.

-Я позвоню матери, - сказал вдруг он, - она, наверное, беспокоится.

Лицо ее дернулось, как от удара, но она кивнула. И он позвонил матери.

-Почему ты не ушел? – Спросила Ксения, когда он вернулся назад в комнату и накинул на ее плечи одеяло, снятое с кровати. Она смотрела на него – заплаканная, некрасивая, и почему-то очень и очень молодая.

-А тебе не все равно? – Грубо ответил Кирилл. – Давай лучше подумаем, как разгребать все то дерьмо, в которое ты умудрилась вляпаться.

Она засмеялась, но ее смех почему-то его совсем не обидел.

-Я пацан еще, конечно, - сказал он, хмыкнув, - но, насколько я вижу, других вариантов с кем это обсудить, у тебя все равно нет.

-Дурак, - усмехнулась в ответ она, - неужели ты не понимаешь, что ты теперь единственный, с кем я вообще могу это обсуждать?

Ксения поплотнее закуталась в одеяло, и прижалась спиной к батарее.

-Ладно, - сказал Кирилл, прогоняя чувство умиления, поселившееся в его груди, - давай по порядку. Мать завела себе мужика. Я не очень понял, что тебя в этом беспокоит? Ты хочешь, чтобы она была счастлива – ну так и пусть будет счастлива, что тебе до этого?

Секунду она молча смотрела.

-А ты уверен, что с ним она будет счастлива? Уверен, что этот мужик – ее судьба?

-А какая разница? Ты все равно никак не сможешь этого проконтролировать. Судьба – так судьба, нет – так нет. Лотерея. Как повезет.

Еще договаривая, он вдруг подумал о том, что будет, если и правда судьба? Сбудется то, о чем он так давно и безнадежно мечтал – мать уедет от Ксюхи, и у него появится нормальный отчим, и хоть какое-то подобие семьи. Странно, но эта мысль его почему-то совершенно не обрадовала.

-Ты прав, - сказала Ксения тихонько, - давно пора ее отпустить.

-Погоди, - заволновался Кирилл, - что значит «отпустить»? А если он какой-нибудь мудак, вроде одного из моих папаш по детству? Мать любит выбирать себе всякое отребье, так что отпускать я бы пока погодил.

-Но ты только что сказал, что я никак не смогу этого проконтролировать!

-Да, но… - он замялся, но все же сказал. – Ты же даже не знаешь, хочет ли она быть с ним. Может, она вовсе и не хочет, чтобы ее отпускали.

-Хочет. В последнее время она постоянно говорит о том, чтобы уехать. До сих пор ее удерживала только я. Больше я не стану этого делать.

-Черт, - подумал вдруг Кирилл, и от пришедшей мысли его как холодной водой облили, - а ведь она ее правда любит. Черт. Черт. Черт!

-Слушай, - сказал он вслух, отбирая у Ксении чашку и одним глотком допивая чай, - а что с работой? Тебя подставили – это я понял. Но что ты теперь собираешься с этим делать?

-Завтра напишу заявление, - пожала плечами Ксения, - что еще мне остается…

-И сдашься? – Поразился он. – Вот так просто?

-А что мне еще остается делать? – Крикнула она ему в лицо. – Ты что, не понял, что я в проигрыше в любом случае? Они собрали все это дерьмо, чтобы держать меня на поводке. В эту минуту Ольга уже доложила им, что это дерьмо – фикция, чушь, подсунутая им через Ирку. Теперь у них остается только два выхода: либо оставить меня в покое, либо закрыть проект и меня вместе с ним. Как думаешь, что они выберут?

-А что, если сыграть в открытую? – Предложил Кирилл. – Сходить к самому большому начальству, и все ему рассказать.

-И тем самым приблизить конец? Кирюха, ты не понял. Смысл не в том, чтобы выгнать меня на улицу. Смысл в том, чтобы дискредитировать меня в этом бизнесе раз и навсегда.

-А проект-то хоть нормальный?

Она засмеялась, а он снова не обиделся.

-Проект нормальный, - сказала она, - через пару месяцев он начнет приносить деньги, а еще через три – выйдет на самоокупаемость. Это рекордные сроки для такого рода деятельности. Но это не имеет совершенно никакого значения.

-А по-моему, имеет, - Кирилл задумчиво потер затылок, - у меня есть идея. Только не называй меня придурком, ладно? Послушай.

И она послушала.

FORVARD

Ксения с ней не разговаривала. Нет, она не выглядела обиженной или отстраненной – отвечала на вопросы, даже сама иногда что-то спрашивала, но при этом больше не задерживалась рядом ни на секунду больше необходимого.

С того самого дня, как они приехали домой с Кириллом – оба задумчивые, какие-то серые и молчаливые, все стало катиться под откос со скоростью света, и как это остановить, было совершенно непонятно.

На следующий день в дом принесли цветы. Курьер приехал рано утром, и дверь ему открыла Ксения. Вошла в комнату, аккуратно положила на кровать букет и сказала, улыбнувшись: «Кажется, этот Федор за тобой ухаживает». И уехала на работу.

Ася долго сидела на кровати, глядя на покрытые прозрачными каплями розы, и по щекам ее текли похожие капли, только очень соленые. Она смотрела на букет, а вспоминала совсем другие цветы – полевые, остро пахнущие лугом и свежестью, огромная охапка, перевязанная резинкой для волос, и записка, на которой красивым почерком было написано три буквы. Три буквы, по которым она сразу поняла, от кого эти цветы, и что она значат…

-Мам, - в дверном проеме показалась голова Кирилла, - можно к тебе?

Ася кивнула и сморгнула непрошенные слезы. Кирилл вошел и присел рядом с ней на кровать.

-От кого цветы? – Голос его дрогнул немного.

-От Федора, - вздохнула Ася, - это мой… новый знакомый.

Кирилл помолчал немного, но в этом молчании больше не было ничего угрожающего, скорее некоторая неловкость и смущение.

-Мам… - начал он и запнулся.

Собрался с силами, шмыгнул носом и продолжил:

-Ты хочешь уйти от Ксюхи?

Ася дернулась как от удара. В животе все скрутилось в невообразимый клубок. Что?!

-О чем ты?

Кирилл сделал недовольное движение губами.

-О Ксюхе, мам. Ты хочешь от нее уйти?

Господи, ее сын хочет обсудить с ней… Ксюшу? Да не просто Ксюшу, а их отношения? Мир сошел с ума, перевернулся с ног на голову, и сошел с ума снова.

-С чего ты взял?

-Мам, - в голосе Кирилла прозвучало раздражение, - ну чего ты вопросом на вопрос отвечаешь?

-Потому что я в шоке, - честно сказала Ася, - не думала, что когда-нибудь буду обсуждать это с тобой.

-Так ты и не обсуждаешь пока, а только удивляешься вслух.

Они засмеялись. Ася даже рискнула протянуть руку и пригладить волосы на голове у сына.

-Это очень сложно, понимаешь?

-Что сложно? – Кирилл дернул головой, сбрасывая ее руку. – Ничего сложного не вижу. Либо хочешь уйти, либо нет.

Ох, как бы было прекрасно, если бы это и правда было так. Так легко и понятно: хочешь уйти – уходишь, не хочешь – остаешься. Как жаль, что в жизни так не бывает, а если и бывает, то с кем-то совсем другим.

-Знаешь, сын, когда-то давно мне казалось, что любовь – это желание быть рядом с человек всегда и во всем, что бы ни произошло. Потом я поняла, что любовь – это умение прощать то, что обычному человеку никогда простить не сможешь. А теперь мне кажется, что любовь – это умение жить своей жизнью, да так, чтобы не мешать любимому жить своей.

-И не быть вместе?

-Быть вместе при этом совершенно не обязательно. Любовь – это чувство, сынок. Чувство свое, направленное к другому. И бывает так, что кусочки, из которого складывается твое чувство, нужны твоему любимому не все. Нужна часть, может быть, даже большая часть, но остаются еще и те, что совсем не нужны…

-И? – Кирилл весь подался ей навстречу.

-И, осознав это, надо попытаться понять, а не будет ли лучшим продолжать отдавать любимому те кусочки, что ему нужны, и забрать себе те, что не нужны.

Он встал с кровати и нахмурился, глядя на Асю.

-Мать, - сказал он грубо, - ты сейчас вообще со мной разговаривала? Я же задал простой вопрос. Почему ты не можешь просто ответить?

И тогда она решилась. Поняла, что лгать дальше уже не сможет – ни себе, ни ему, ни ей…

-Да, - сказала она горько, - я хочу от нее уйти.

Сказала, и задохнулась от подступивших к горлу слез. А он посмотрел на нее, не моргая, и спросил мрачно:

-Уверена?

Ася кивнула, сдерживаясь из последних сил, и молясь, чтобы он поскорее ушел.

-Ладно, мать, - уже на пороге сказал Кирилл, - в конце концов, это твой выбор.

И вышел, захлопнув за собой дверь.

FORVARD

Уважаемая госпожа Лемешева! Сегодня в 15-00 в большой переговорной центрального офиса состоится совещание. Ваше присутствие обязательно. Просьба подтвердить получение письма.

Ира перечитала это еще раз, и снова посмотрела на подпись. «Генеральный директор Promo Media Group, Ксения Ковальская».

Как официально-то, черт возьми! Госпожа Лемешева! Да, госпожа Ковальская, приду я на ваше совещание, куда денусь. Но вам еще предстоит узнать, какие сюрпризы вас там ожидают. Чтоб вы сквозь землю провалились вместе со своей медиа групп!

Она распечатала письмо и разорвала его на мелкие клочки, а потом распечатала еще экземпляр и разорвала его тоже.

-Бесишься? – Раздался рядом голос, от которого все мысли тут же утекли в район лодыжек. Ира подняла глаза и улыбнулась навстречу Ольге.

-Бешусь, - честно сказала она, - а ты?

-А я готовлюсь к разборкам, - Ольга подмигнула ей и кончиками пальцев пощекотала по щеке, от чего по телу разлилась сладкая тягучая истома, - видела, кто еще в копии? Весь бомонд.

-Бомонд? – Ира не поняла ни слова.

-Руководство холдинга. Похоже, наша девочка решила пойти ва-банк.

Ольга задумчиво потрогала ежедневник на Ирином столе и снова улыбнулась.

-Впрочем, так даже интереснее.

-Но она же проиграет, правда? – Заволновалась Ира. – Это все… Оно не сойдет ей с рук?

В ответ она увидела только, как Ольга пожимает плечами.

-Послушай, - заторопилась Ира, - я хотела… поговорить.

-Говори, я слушаю.

Ира набрала воздуха, а потом набрала воздуха еще раз. Сказать, что ей было нелегко – значило ничего не сказать.

-Я ухожу от Нели, - выпалила она, решившись, - больше не могу ей лгать.

Ольга внимательно смотрела на нее, ожидая продолжения, и на какую-то секунду Ире стало по-настоящему страшно.

-Я хочу сказать… Играть на два фронта – это трудно, и нечестно. Поэтому я думаю, правильнее будет… В общем, что ты об этом думаешь?

Она ерзала на кресле, волновалась, а Ольга по-прежнему смотрела на нее сверху вниз своим чудесным, но таким холодным взглядом.

-А почему я должна об этом думать? – Спросила она, наконец. – Меня это никак не касается.

Ира почувствовала удар. Ох, еще как почувствовала. Как будто ей изо всех сил зарядили под дых, а потом зарядили еще раз.

-То есть как… не касается? Мы же с тобой…

И тут она рассмеялась. Смеялась долго, с наслаждением – под растерянным взглядом раздавленной Иры.

-Деточка, - сказала она, отсмеявшись и присев на край стола, оказавшись таким образом чуть ниже, чуть ближе, - если ты намереваешься бросить семью из-за меня – не стоит. Я не имею к этому никакого отношения. И на твоем месте я бы не стала бросать жену из-за прелестных, но одноразовых поебушек.

Это слово, это ужасное слово – даже оно в ее устах прозвучало до ужаса сексуальным. Сексуальным и рушащим все надежды разом.

-Значит, для тебя это всего лишь… - Ира не смогла этого произнести. Не смогла, и все. Ее трясло от макушки до кончиков пальцев.

Ольга вздохнула и посмотрела на нее еще холоднее, чем прежде.

-Понимаешь, в чем все дело… - начала она, но замолкла, услышав за спиной:

-Госпожа Будина, зайдите ко мне на минуту.

Никогда в жизни Ира не была так рада появлению Ксюхи. Она по-прежнему ненавидела ее, по-прежнему не хотела ее видеть, но сейчас… сейчас…

Она, замерев, смотрела, как они удаляются – обе такие красивые, такие стильные, такие ледяные. И лишь когда они скрылись за дверью Ксюхиного кабинета, она, наконец, позволила себе разрыдаться.

FORVARD

-Не смей этого делать, - сказала Ксения, запирая за собой дверь кабинета и проходя на свое место – за большой дубовый стол.

-Что делать, милая? – Ольгина улыбка была похожа на оскал кобры, и вся она сейчас была словно змея.

-Ты знаешь, что. Не смей говорить ей, что использовала ее. Она этого не переживет.

-Да что ты? – Засмеялась Ольга, устраиваясь в кресле напротив Ксениного стола. – Значит, тебе можно, а мне – нет?

-Она рассказала тебе, - не спросила, а скорее сказала Ксения, - черт… Трепло несчастное.

-О, милая, она очень многое мне рассказала. Можно сказать, теперь я знаю о тебе практически все.

Ксения откинулась на спинку кресла и улыбнулась про себя. Ну конечно, ты знаешь обо мне практически все… Как же. Ты знаешь только то, что знает Ирка. А она знает не так уж и много.

-Чего ты хочешь? – Спросила она устало через секунду. – Давай без игр сейчас, ладно? У меня на них сил нет.

Ольга все же потянула время, театрально покачивая ногой и загадочно улыбаясь.

-Ты знаешь, чего я хочу, - сказала она.

Ксения пожала плечами.

-Если ты выиграешь – ты оставишь меня в системе, - подчиняясь, добавила Ольга, - на хорошей должности и с хорошими перспективами.

Удивительно. Ксения думала, что она попросит другое.

-А если проиграю? – Хмыкнула она.

-А если проиграешь… - Ольга потянулась, как пантера, и одним движением оказалась у Ксениного стола. Нагнулась, заглядывая в глаза, и покачала головой. – Нет, милая, ты не проиграешь. Ты не можешь позволить себе проиграть.

FORVARD

Совещание началось как обычно – все заняли свои места за овальным столом, расположили перед собой папки с бумагами и мобильные, переглядывались, обменивались короткими репликами. Когда Ксения вошла в переговорную, все были уже на месте – не занятым осталось только одно место: во главе стола. Она прошла к креслу, и медленно обвела взглядом собравшихся.

Игорь Александрович. Сидит, вальяжно раскинувшись, поигрывает дорогой зажигалкой, галстук распустил – делает вид, что ничего слишком важного не происходит, и все присутствующие могут расслабиться.

Будина. Рядом с ним. Прямая спина, вытянутая ровно шея, аккуратная прическа. И взгляд – взгляд, направленный прямиком на Ксению, взгляд, полный желания и намеков.

Ирка. Сжалась вся, старается быть как можно незаметнее, и села далеко от Будиной – правильно, молодец, девочка. Ты переживешь это, и просто будешь жить дальше. Я не позволю ей причинить тебе боль.

Михаил Игнатьевич – старик уже, под семьдесят, а каким молодцом держится. Ходит – в пику всем – в джинсах и свитере, наголо бреет мощную голову, и пользуется копеечными ручками «Бик» и дешевым мобильным.

Остальные не в счет – мелкая сошка, не имеют никакого значения.

Ксения улыбнулась присутствующим, расправила полы пиджака, и присела.

-Господа и дамы, предлагаю начать.

STOP. PLAY.

-Господа и дамы, предлагаю начать.

Господи, как же Ира ненавидела ее в этот момент! Как же ей хотелось схватить ее за ровные красивые волосы, и изо всех сил припечатать ухоженным лощенным лицом прямо об стол – так, чтобы кровь брызнула, чтобы кости носа сломались, чтобы…

-Перед каждым из вас – папка с отчетом об успехах компании за прошедший, - Ксюха улыбнулась одним уголком рта, - не слишком долгий, период. Ознакомьтесь, пожалуйста.

Все послушно открыли тоненькие синие папочки и принялись читать, но только не Ира. Она во все глаза смотрела на Ксюху, и удивлялась, как, господи, ну как она могла ее любить? Как могла столько лет своей жизни потратить вот на… это? Как?

-Ксения, может быть, ты огласишь повестку дня? – Недовольно сказал Игорь Александрович, захлопывая папку. – Я не очень понимаю, в честь чего ты нас всех собрала.

-Я собрала вас здесь, чтобы представить вам нового участника проекта, нашего нового основного инвестора.

Ира ахнула – не смогла сдержаться. Ольга улыбалась, глядя на Ксению, а Игорь Александрович даже с лица спал. Был вальяжным, расслабленным, а стал вдруг похож на затаившуюся кобру.

-Какого инвестора? – Спросил он, слегка заикаясь.

Ксюха снова улыбнулась, и нажала кнопку селектора.

Подумала, и отпустила. Улыбка сползла с ее лица, превратив его снова в отстраненную маску.

-Не будем устраивать цирк, - сказала она громко, - новый инвестор Promo Media Group – это я. Вчера мы закончили оформление всех формальностей, первый транш уже отправлен на счет компании, а я с сегодняшнего дня владею опционом в размере 30%.

В переговорной воцарилась тишина. Слышно было даже, как шумит в соседнем кабинете принтер, и как скрипит под пальцами Михаила Игнатьевича ручка. Будина слегка приподняла ладони, словно собираясь зааплодировать, и опустила их на стол, но взгляд, ее взгляд, направленный на Ксюху – черт бы ее побрал! – говорил о многом.

-Какое ты имела право? – Заговорил, наконец, Игорь Александрович, приподнимаясь на стуле. – Без согласования с советом директоров, без утверждения акционерами…

В ответ Ксения достала из портфеля еще одну папку, потолще, и кинула на стол. Папка проехалась прямиком до Игоря Александровича и остановилась.

-Советую вам внимательнее ознакомиться с уставом компании, - холодно сказала она, - особенно обратите внимание на разделы семь и восемь.

Он лихорадочно принялся листать бумаги, и с каждой секундой шея его багровела и багровела. Наконец, он захлопнул папку и с силой швырнул ее в Ксению.

-Как ты посмела? – Рявкнул во весь голос, но ему не дали закончить.

-Игорь, - голос Михаила Игнатьевича прозвучал очень тихо, - охолонись.

И снова настала тишина. Ира поняла, что Ксюха победила. В очередной раз. Снова. Она получила то, что хотела.

FORVARD

-Ну, а потом? А потом?

-А потом Игнатьевич просто размазал его по стенке, я слышала, как он орал, через дверь. Конечно, они не ожидали такого поворота. Да и откуда бы им представить, что я смогу найти ТАКИЕ деньги?

-Всякое бывает в жизни. Может, ты клад нашла!

Они захохотали, совершенно не стесняясь людей вокруг и снующих поблизости официантов. Ксения протянула руку и торжественно приподняла чашку с чаем.

-За победу, - провозгласила она.

-За победу, - кивнул Кирилл и тоже поднял чашку.

Ксения сделала глоток и поковыряла вареные овощи в тарелке.

-Так что я снова на коне, - сказала, отламывая кусочек брокколи, - Александрович в трауре, Ирка в шоке, а Игнатьевич пожал мне руку и пожелал успехов.

-А Ирка почему в трауре?

-Потому что она озадачена идеей мне отомстить, - пожала плечами Ксения, - и, видимо, надеялась, что моя голова полетит с плеч сегодня…

Сказала и осеклась. Дальше будет вопрос, на который она не готова отвечать. Мозг заработал лихорадочно в поисках решения и правильного ответа.

-За что отомстить?

Этой секунды хватило. Ксения улыбнулась и пожала плечами.

-За прошлое. Я не всегда поступала хорошо по отношению к ней. Думаю, она решила, что пора платить по счетам.

Кирилла этот ответ, по-видимому, удовлетворил.

-Ладно, - сказал он, - осталось решить второй вопрос.

Ксения вздрогнула.

-Я говорил с матерью…

-Остановись, - попросила она, глядя на него исподлобья, - я не…

-Ты не готова, не хочешь, не можешь, - перебил Кирилл, - я задолбался это слушать. Короче. Я говорил с матерью. Она реально хочет уйти.

И мир содрогнулся. Ксении показалось на секунду, что прогнулись внутрь бокалы, стоящие на накрытом скатертью столе, что тарелки вывернулись наизнанку, а вилки скрутились в клубок.

-Это она тебе сказала?

-Да.

Вот так просто. Так просто и так глупо. Одно маленькое нелепое «да» и заканчивается жизнь, жизнь длинною в долгие пятнадцать лет – или больше? Больше, наверняка больше, но как же тяжело сейчас вспоминать об этом, думать, считать. Как же хочется спрятаться куда-нибудь далеко-далеко, и просто завыть – как воет собака, потерявшая в одну секунду дом, хозяина, дружбу, и смысл. Да, смысл. В этом и было все дело. В эту маленькую секунду, от этого маленького «да», Ксения потеряла смысл.

-Мне надо все узнать про этого Федора, - сказала она сквозь зубы, еле-еле выговаривая слова. Кирилл посмотрел на нее с изумлением.

-Зачем?

-Затем.

Бабахнула сумка, которую Ксения слишком быстро дернула за ремень, стаскивая со спинки стула. Сверкнули глаза – зеленые, с каким-то мистическим оттенком. И Кирилл понял, что дальше она пойдет сама. Он был рядом, пока нужен, но дальше… Дальше все будет по-старому. И ему вдруг до дрожи захотелось, чтобы по-старому не было.

-Ксюха, - сказал он, хватая ее за руку, - остановись.

Она сверкнула глазами ему навстречу.

-Остановись, я сказал.

Они стояли вплотную друг к другу, его дыхание шевелило пушок на ее щеках, а ее запах наполнял его ноздри. Он был выше, и она смотрела снизу вверх, а он… Он не мог оторваться от ее глаз, от ее губ, от тепла ее кожи зажатой в тисках руки.

-Чего хочешь ты? – Прохрипел он через силу. – Ты, а не мать. Чего ты хочешь?

Он чувствовал ее дрожь, ее трясло от макушки до пяток, и вся она была такая слабая, такая беззащитная, словно это и не она вовсе.

-Я хочу еще год, - он скорее догадался, что она сказала, чем услышал, и с ужасом увидел, как влажнеют ее глаза, - я хочу год, в котором я проведу с ней рядом каждый день, каждую минуту. А потом… Потом я отпущу ее. И больше никогда… Никогда…

Слезы лились из ее глаз, рассыпаясь потоками по пунцовым щекам, но взгляд она не отводила, и в этих зеленых, черт бы их побрал на всю оставшуюся жизнь, зеленых глазах, Кирилл видел все, что не замечал до этого – боль, ужас, смирение, страх. И любовь. Любовь, которая по капле разливалась вместе со слезами, любовь, которой всегда было слишком много, и которую всегда было некуда деть.

-Иди, - сказал он, отпуская ее руку, - иди и скажи матери, что тебе нужен год.

-Нет.

-Иди! – Заорал он, не обращая внимания на удивленные взгляды вокруг. Заорал, и понял, что плачет тоже. – Иди, и попроси у нее что-то для себя! И не смей мне говорить, что ты этого не заслужила! Ты заслужила все самое хорошее в этом мире, и она даст тебе этот год! Слышишь? Даст!

Он увидел, как дрогнула Ксения, увидел сомнение в ее глазах, и надавил еще:

-Да иди же ты!

Она дернулась всем телом, посмотрела на него молча, и побежала к выходу, волоча за собой на ремне красивую сумку. А Кирилл проводил ее взглядом, обернулся, оперся руками об стол, и закрыл глаза.

Теперь он знал, что нужно делать. Но пока еще не знал, как.

FORVARD. PLAY.

Дверь в квартиру оказалась открытой. Ксения вошла внутрь, и бросила на пол сумку, а следом за ней – пальто и сапоги. В носках прошла в кухню – шатаясь, держась за стены. Ее тошнило так, будто все внутренности разом решили изменить место жительства и вылезти наружу.

Ася была там – сидела на стуле у окна, потупив взгляд, и, кажется, плакала. Она никак не отреагировала на Ксенино появление – не заметила даже. И Ксения подошла, села на пол у ее ног, и обняла колени.

Свет в кухне был выключен, и казалось, что их обеих забрал в свои объятия теплый и тихий полумрак, в котором можно не думать, можно ничего не решать, и можно просто посидеть вот так – тихонько, вдвоем.

Ксения прижалась щекой к Асиной ноге и закрыла глаза.

-Когда-то я бы полжизни не пожалела за то, чтобы один раз посидеть так с тобой, - сказала она, и от ее слов Ася словно проснулась. Протянула руку, запустила пальцы в Ксенины волосы. Погладила легонько.

-А теперь?

Ксения усмехнулась и плотнее прижалась к ее ногам.

-И теперь.

Тикали настенные часы, доносился из-за стеклопакета шум улицы, но громче всего звучало Асино дыхание – нервное, прерывистое, жаркое.

-Я хочу… - начала Ксения, и запнулась.

Это звучало так странно, и так непривычно. «Я хочу». Нет, не я, а ты, и для тебя, и ради тебя… А тут вдруг «Я», и продолжать стало совершенно невыносимо.

Асина ладонь легла ей на подбородок и потянула наверх, заставляя запрокинуть голову и заглянуть в глаза.

-Чего ты хочешь, Ксюшка?

-Я…

У нее пересохло в горле, насмерть, до засухи, до невозможности разомкнуть непослушные губы. И где-то внутри зазвучало Женькино знакомое: «Если идешь – иди до конца». И она закончила:

-Я хочу еще год.

Ася молча смотрела на нее сверху вниз.

-Я хочу, чтобы ты осталась еще на год. Не потому что должна, а потому что…

-Потому что ты просишь меня об этом, - сказала Ася.

-Да.

И застыла в ожидании.

Карие, такие глубокие, такие любимые глаза, смотрели пристально и строго. И в этих глазах была целая вселенная, целая огромная, бесконечная жизнь. Жизнь, от которой ей достался всего лишь краешек, а все остальное достанется кому-то другому.

Ася зашевелилась, и Ксения испуганно отпрянула. Она увидела, как опускается ниже Асино лицо, как приближаются к щеке теплые губы. Ее запах окутал все вокруг, залил собой пространство, ощущение, время.

-Я люблю тебя, - услышала она тихое, и следом за ним громче, - люблю тебя.

Ее лицо исказилось гримасой, а щеки, подбородок, лоб, вся кожа горела, горела от того, как близко оказалась Ася, и ее запах, и ее цвет, и ее вкус.

Асины руки легли на ее плечи и обняли легко, едва касаясь, ладони зарылись в волосы, а губы коснулись наконец горящей кожи.

-Я люблю тебя, Ксюшка, - еще громче, еще сильнее, еще острее, хотя куда уж острее, если и так ни одной мышцы невозможно собрать, все они расплавились, расползлись куда-то, растеклись по полу.

Ксения мотала головой туда-сюда, подставляя Асиным губам то щеки, то подбородок, то еще что-то из ее ставшего вдруг единым целым лица. Она пила этот волшебный запах и не могла им напиться. Она пыталась открыть глаза, но веки словно придавило вниз сладкой истомой, и они наливались, наливались, тяжелели и тяжелели, пока даже щелочки не осталось между ними и внешним миром.

И в одну из этих бесконечных секунд Ксения поняла, что еще немного – и она просто потеряет сознание. Умрет прямо здесь, на теплом кухонном полу, не от разрыва сердца, не от избытка чувств, а просто умрет, потому что волшебнее того, что происходило с ней прямо сейчас, уже никогда ничего не будет, а раз так – зачем тогда идти дальше? Если можно просто закрыть глаза, и умереть от бесконечного, невообразимо волшебного, счастья.

-Ася!

Ксения распахнула глаза, схватила ладонями Асины щеки, и приоткрыла губы.

-Я люблю тебя. И этот год… Клянусь тебе, мы запомним его как лучшее, что было в нашей жизни. Мы уедем к океану, на месяц, на два – как захотим. Я покажу тебе закат, я покажу тебе волны и… силу. А потом… А потом я отпущу тебя. Отпущу. Навсегда.

И дрогнули Асины губы, и хлынули слезы – одни на двоих, смешивающиеся, стекающиеся в одно, и связывающие их навечно. Навсегда.

STOP

STOP

FORVARD

PLAY

Самое последнее, чего Ксении хотелось в эту неделю, был разговор с Ирой. И она откладывала его день ото дня, находила сотни причин для этого, и тихо ненавидела сама себя. Но в один из понедельников, когда Ксения сидела утром на офисной кухне, и придумывала сто первую причину, Ира пришла сама.

Молча села напротив, потерла щеки, спрятала глаза. Ксения молчала. Ей по-прежнему не хотелось начинать этот разговор, продолжать его и даже заканчивать… Ася обещала сегодня сходить вместе в театр, и все мысли Ксении были о том, как они будут добрых три часа сидеть рядом, и держаться за руки, и можно будет дышать ее запахом, и закрывать глаза от наслаждения, и…

-Ксюха.

Ксения вздрогнула и посмотрела на Иру. Та глядела на нее исподлобья, губы сжатые – вот-вот заплачет.

-Ксюха… Что мне делать?

Вздохнула. Сделала глоток чая. Снова вздохнула.

-О чем ты, Левицкая? – Ксения нарочно назвала ее по фамилии Нели, как делала всегда, когда хотела подчеркнуть серьезность их отношений.

И это сработало – в Иркиных глазах появилось хоть что-то, кроме тоски и боли.

-После этого совещания все пошло к чертовой матери, - сказала она, - Ольга со мной не разговаривает, даже не смотрит. Неля плачет ночами в ванной, думает, что я не слышу. И ты… И ты перестала быть мне другом. Что мне делать?

На секунду Ксении стало ее очень жалко.

-Ирка, - проговорила она, вздыхая, - тебе не надо ничего делать.

Вскинулась, возмущенная:

-Как?

-Так. Ольга не про тебя и не для тебя, и ты сама это знаешь. Иди домой, к жене и сыну, и восстанавливай свою почти похереную жизнь. А что касается дружбы… Я по-прежнему твой друг.

-Как так? Я же тебя…

-Ненавидела? – Перебила Ксения, с трудом пряча усмешку. – Ты и до этого меня ненавидела, и не единожды. И я тебя пару раз тоже. И что? Если ты считаешь, что злость и ненависть – преграда для дружбы, то приняла за дружбу что-то совершенно другое.

Ира опустила глаза, побарабанила пальцами по столу.

-Идеальная Ковальская, - пробормотала она, - ну конечно. А с Ольгой ты такая же идеальная? Или так и продолжаешь изменять с ней своей драгоценной Асе?

Усмешка все-таки появилась на Ксенином лице – не смогла удержать.

-Дура ты, Ирка.

-А по-моему, дура – ты. Она использовала меня, чтобы влезть в твою постель, - Ксения удивилась такой проницательности, но вида не подала, - а теперь использует тебя.

-Чтобы вернуться в твою?

Не надо было так, ой, не надо, но Ксения разозлилась уже всерьез.

-Без иллюзий, Ирка, - добавила она жестко, - Будина идет по трупам, и через твой она уже перешагнула. А вот перешагнуть через мой у нее кишка тонка, и мы обе это прекрасно знаем.

-Да? – Засмеялась Ира. – Именно поэтому ты ее повысила, сделала своим замом и посадила в отдельный кабинет? Или просто, чтобы было удобнее ее трахать?

-Трахать я ее могла бы и в своем, - парировала Ксения, - для этого второй кабинет не нужен. А объяснять тебе мотивы своих поступков я не хочу и не буду.

Помолчали, опустив глаза. Каждая по-своему тяготилась этим разговором, и каждая понимала, что несмотря на Ксенины слова о дружбе, так как было раньше – уже не будет.

-Ирка, - Ксения первая прервала молчание, - тебе же неважно, трахаю я ее, или нет. Тебе важно то, что тебя она больше не хочет.

Ира вздрогнула, по глаз не подняла.

-И ты лелеешь свои комплексы, достала их наружу все до единого, и думаешь о том, что ты сделала не так, почему ты какая-то не такая, и вся прочая чушь. Так?

Не дождалась ответа и продолжила:

-Так. Ты пришла за советом? Вот тебе мой совет: переступи и живи дальше. От того, спит ли с тобой Ольга, ты не стала лучше или хуже, ты осталась ровно такой, какой была. Можешь общаться с ней дальше – начни общаться, но без иллюзий. И прекрати опираться на тех, кто этого недостоин. Иди в семью, иди к друзьям, иди к тем, кто тебя правда любит. Там ты найдешь то, что ищешь.

-Знаешь, Ковальская, - Ира поднялась из-за стола и посмотрела на Ксению сверху вниз, - ты очень умная, конечно. Но иногда такая дура.

И молча вышла из кухни.

STOP. PLAY. STOP. PLAY.

Все стало происходить вдруг очень быстро. Не успели оглянуться, а уже наступила весна, и за ней – лето. Полгода из отпущенного целого пролетели, словно несколько дней, и с каждым новым часом Ксения все острее ощущала, что осталось всего половина. Всего.

В мае Кирилл привез в дом свою девушку – все немного смущались, но провели вместе неделю, и расстались с улыбкой.

-Ты ее любишь? – Спросила его Ксения в первый же вечер, вытащив на балкон.

-Люблю, - ответил Кирилл, - не так, как ты любишь мать, но в последнее время мне все чаще кажется, что земная любовь как-то правильнее. В ней меньше боли.

Ася выбор сына одобрила целиком и полностью – да она одобрила бы что угодно, лишь бы Кирилл подольше оставался таким – спокойным, приветливым, радостным.

Он вернулся в Питер, и они снова остались вдвоем.

Вечерами Ксения больше не задерживалась на работе, она спешила домой, чтобы взять Асю за руку и вести гулять то по чистопрудному бульвару, то по саду эрмитаж, а то и вовсе по заросшему, но немноголюдному зато Тропареву.

Они гуляли молча, изредка произнося ничего не значащие слова, смотрели друг на друга по очереди, избегая пересечься взглядами, и снова мерили шагами дорожки и тропинки.

Больно было. Конечно, как же без этого? Но в отчаянии обреченности Ксения училась искать счастье. Искала – и находила. Иногда больше, иногда меньше, но счастье же не измеришь на ложки и сантиметры – оно либо есть, либо его нет, а уж сколько его – не так важно.

Каждый понедельник, сидя на приеме у Вадима, она все больше молчала, разглядывая кончики своих ногтей, а если и говорила, то медленно, неторопливо и скучно.

-Капля за каплей уходит время. Я никогда в своей жизни не была настолько осознанной, знаете? Я чувствую каждую секунду своей жизни, я проживаю их каждую.

-Вам бы хотелось остановить время? – Интересовался Вадим, словно заразившись Ксениным настроением.

-Нет, - пожимала плечами та, - это ничего не изменило бы. Я уже ее потеряла. И этот год – он словно прощание, долгое и трудное прощание, после которого…

-Что?

Она не произносила этого слова вслух, но ответ читался в ее полных тоски и спокойствия глазах.

-Я не умею жить по-другому, - вслух говорила она, - и мне придется учиться. Но я не знаю, как. Что это такое – жить без Аси? Что это такое – быть без нее? Дышать, говорить, ходить. Как это? Я не помню. Я знала когда-то, но забыла. И скоро мне придется вспомнить.

-Почему вы не пытаетесь ее остановить?

-Остановить? – Удивленно смотрела Ксения. – Зачем?

-Чтобы не учиться без нее жить, например.

-Ценой ее свободы и счастья? – Смех ее был искренним и громким. – Вы что? Так я не умею тоже.

-Но она уходит ценой вашего.

-Пусть. Не так уж велика цена.

Не помогали эти долгие и медленные разговоры, не приносили ничего нового, но каждую неделю Ксения аккуратно приезжала на терапию, и снова молчала, и снова лениво и отстраненно отвечала на вопросы.

Только на работе иногда становилась прежней. Когда захлестывали со всех сторон дела, когда блокнот Инги разбухал от записей, когда десятки людей ждали указаний, ошибались, переделывали, ждали одобрения и надеялись на успех, Ксения словно наполнялась энергией, летала по офису, решала вопросы, и отключалась от собственных мыслей.

А потом наступал вечер, и все начиналось снова…

STOP.

PLAY.

-Мне кажется, у нее депрессия, - сказал Кирилл, поворачиваясь на кровати, чтобы видеть лицо Окси, - но она сама никогда это не признает.

Окси отреагировала живо – натянула на грудь простыню, давая понять, что готова перейти от любовных игр к серьезным разговорам, и слегка отодвинулась.

-С чего ты взял?

-Ну, ты же видела все. Ходит как мертвая, улыбается мало, вся в себе.

-А она не всегда такая?

-Нет.

Он закрыл глаза и усмехнулся.

STOP

BACK

И тогда он ее ударил. Не смог больше терпеть насмешку на гладком холеном лице. Все его существо желало вмазать по этой самоуверенной физиономии, разбить в кровь, в сопли, чтобы губы ошметками, чтобы глаз не видно.

Попал по скуле, кулаком, но она только отшатнулась и захохотала как сумасшедшая.

-Давай, ублюдок, - сверкнули зеленые глаза, - покажи мне, что ты можешь.

Он закричал и кинулся на нее уже всем телом, повалил на пол, подмял под себя, не в силах слышать больше этот смех, этот мерзкий дьявольский смех.

А в следующую секунду пришла боль.

STOP

FORVARD

-Я не понимаю, - секунду спустя сказала Окси, - ты так ее ненавидел, а теперь так беспокоишься.

Он хотел. Правда, он очень хотел бы объяснить. Но как объяснишь то, что сам до конца еще не понял? Как объяснишь про пятнадцать лет, про то, как ждал и надеялся, про то, как получил то, что хотел, но не смог ничего с этим сделать? Тогда пришлось бы объяснять про Куприна, про утренние и вечерние пробежки, про карты… А это было то место, куда он даже сам не заглядывал, не говоря уж о том, чтобы кого-то туда пустить.

-Я хочу равновесия, - сказал Кирилл вслух и поцеловал Окси в покрытый капельками пота лоб, - устал воевать. Хочу, чтобы мать была счастлива, и Ксюха… И Ксюха тоже.

Он отвернулся, уткнулся носом в подушку. И почувствовал, как Окси тихо и нежно гладит его по спине.

В эту секунду он и правда ее любил.

FORVARD

Когда совещание закончилось, Ксения зашла в свой кабинет и жестко хлопнула дверью. Она уже знала, что будет дальше. Знала с того момента, как вышла из конференц-зала. И не ошиблась.

-Переживаешь? – спросила сидящая в кресле Ольга. Она рассматривала фотографию, заключенную в симпатичную рамочку.

-Да. Оль, извини, мне нужно домой собираться, - Ксения безо всякого стеснения расстегнула и скинула на стул пиджак и рубашку. Потянулась к шкафу за футболкой.

И снова она знала, что будет дальше. И снова не ошиблась.

Ольга обняла её со спины, нежными ладонями провела по животу и выше – по груди.

-Перестань, - не справилась Ксения с голосом, дрогнул, завибрировал.

-Ксюш, хватит, - Ольгино дыхание обожгло ухо, и проклятые соски напряглись под нежными поглаживаниями её пальцев. - Ну зачем ты так? Я ведь тебя ни к чему не принуждаю…

-Он сказал, что меня нужно завербовать? – холодно спросила Ксения и мысленно похвалила себя, почуяв, что руки остановились. – Как Ирку полгода назад?

-А ты умеешь быть суровой девочкой, - промурлыкала Ольга и ноготками пощекотала пушок на Ксюшином животе. Потом её пальцы взялись за застежку джинсов.

-Он не знает, Ксюш. Есть вещи, которых не в состоянии видеть даже он.

-Он настолько доверяет тебе? – Ксения задохнулась и накрыла своими ладонями Ольгины руки. Её бедра вопреки воле качнулись назад, прижимаясь к Ольгиным.

-Не думаю. Просто есть вещи, которые люди предпочитают не видеть.

-Ты уверена, что Ира думает так же?

Вот это был верный вопрос. Ольга остановилась и, похоже, задумалась. Это дало Ксении возможность выскользнуть из её объятий и, натянув футболку, присесть на стул. Ольга медленно повернулась.

-Я не понимаю тебя, Ксюша. Ты всегда делаешь вид, что против. Я подыгрываю, потому что понимаю, что тебе так проще. Но есть же предел…

-Это я тебя не понимаю, Оль. Зачем я тебе?

-Ты снова вынула наружу свои комплексы? – Ольга демонстративно отошла к столу и присела на его краешек. Юбка немножко задралась на бедрах, Ксения задержала дыхание и в очередной раз подумала – ну что в ней такого? Что? Что заставляет меня терять от неё голову и впадать в безумие? А если… Если…

-Ты дура, - усмехнулась Ольга, - ты мне нравишься, очень. Но ты еще юная и наивная. Не умеешь отличать любовь от других чувств. Я не играю с тобой. Даже с Игорем играю, но с тобой – никогда. И прямо говорю тебе о своих желаниях. Иди домой, Ксюшенька. Иди и взрослей.

Она пошла к выходу, потом оглянулась, посмотрела на хмурую Ксению, и добавила:

-Кстати, Ирка не раз спрашивала меня, было ли у нас с тобой что-нибудь после самого первого раза. Я сказала, что нет. Спи спокойно.

Ксения осталась стоять – растерянная и злая.

FORVARD

Она очень старалась ехать спокойно, но нога то и дело против воли давила на педаль газа. Черт бы побрал эту работу, эту Ольгу, и все, что происходит между ними.

Сначала совещание, на котором стало понятно, что запуск второго прототипа снова откладывается, затем неприятные комментарии Игоря по этому поводу, а потом и Ольга с ее правдой – странной, дурацкой, но все же хоть какой-то, наверное.

А ей-то казалось, что все устаканилось, успокоилось – Ирка вернулась в семью, пьет иногда кофе с Ольгой, но без накала уже. Сама Ксения периодически с ней спит, просто так – чтобы сбросить напряжение и не тащить его домой. И все довольны, все счастливы.

Вот только счастливым никто не был.

И Федор этот… Достал уже своими звонками, цветами и приглашениями на ужин. Ася, конечно, на ужин не ходит, но на звонки отвечает и цветы в мусор не выкидывает. И складывается ощущение, словно все вокруг просто выжидают, когда же кончится этот злосчастный и одновременно счастливый год, когда же пройдут его последние месяцы, и жизнь перестанет быть искусственной, надуманной, и снова станет настоящей и свободной.

-Ты просто заигралась, - говорил ей Джон на днях по телефону, выслушав сбивчивые и непоследовательные объяснения, - этот год не был нужен ни тебе, ни ей. Вы просто понадеялись, что благодаря ему вам будет легче расстаться. Не будет.

-Почему? – Удивилась Ксения. – Ведь долгое прощание готовит к…

-К чему? Как можно подготовиться к смерти? Убедить себя, что это только врата, переход в другое состояние, и там тебе будет лучше? Окей, это можно. А как приготовиться к тому, что в твоей жизни уже не будет того, ради чего ты жила? Как подготовиться к главной потере твоей жизни? Посмотри правде в глаза, детка – ты не умеешь без нее жить. Когда-то давно умела, но за столько лет этот навык окончательно утерян.

-Когда-то я думала, что и без тебя не смогу, - тихо перебила Ксения, - смогла же.

-Да, - согласился Джон, - вот только ты знала, что когда-нибудь я вернусь, верно?

Ксения задумалась за несколько секунд и ответила – настолько честно, насколько могла:

-Нет. Тогда я была уверена, что ты ушел навсегда.

BACK

BACK

Джон орал уже второй час, делая передышку только на то, чтобы хлебнуть из стакана воды, и в очередной раз гневно посмотреть на приткнувшуюся к батарее Ксюху.

-Ты идиотка! - Кричал он, размахивая руками. - Просто идиотка! Ты собираешься сломать жизнь человеку, который заслуживает всего самого хорошего в этом мире! И зачем? Всего лишь от того, что тебя загрызло собственное одиночество? А ты подумала о том, как ты будешь жить с этим потом? Сможешь ли выносить сама себя, зная, ЧТО ты сделала?

Он снова прервался, и замолк, пытаясь отдышаться. Ксюха продолжала безучастно смотреть на него снизу вверх. Она не пыталась ответить, объяснить, или как-то оправдаться: Джон был кругом прав, и она это понимала. Но было нечто, недоступное его пониманию, нечто, чего он за все эти годы так и не разглядел в ней, и именно это нечто заставляло ее теперь поступать так, как она решила.

-Ты бьешь ее снова и снова, это будет уже третий раз. Третий раз, Ксень! Сколько же еще слез она должна пролить, прежде чем ты остановишься?

Ксюха судорожно вздохнула. Он лупил по больному, и знал это. Но в глазах его не было ни капли жалости.

-Кто знает, что будет завтра? - Выпалила она. - Возможно, мы будем жить долго и счастливо, а, может, и нет. Откуда тебе знать?

-Я знаю тебя! И знаю, что это лишь очередная передышка, которая закончится так же, как заканчивались все предыдущие. Ты никого не щадишь, идешь по трупам, и то, что себя ты не способна щадить тоже, не делает тебя лучше.

-Для тебя это новость? - Ледяным голосом спросила Ксюха, до боли упираясь локтями в ребра батареи. - Я думала, мы выяснили это еще много лет назад, и ты знаешь про меня больше, чем кто-либо еще в этом мире.

-Да, детка, все так. Но всему есть предел. И в твоем случае этот предел настал сейчас.

Джон присел на корточки, и его глаза оказались на одном уровне с Ксюхиными. Прекрасные, глубокие, холодные голубые глаза.

-Остановись, - тихо сказал он, не отпуская взгляда, и касаясь ладонью Ксюхиной руки, - я прошу тебя, остановись, пока еще можешь, пока еще не разрушила то последнее, что в тебе еще осталось живого. Пока не сотворила то, что уже невозможно будет исправить. Я прошу тебя - остановись.

Они смотрели друг на друга, и Ксюха с ног до головы покрывалась мерзким и липким отчаянием. Она знала, все знала, с самого начала знала, что будет дальше, и чем все закончится, и душа ее вопила, протестуя, оттягивая, отодвигая неизбежность.

Но настало мгновение, когда тянуть дальше стало нельзя. И тогда она просто и коротко сказала:

-Нет.

Джон отшатнулся, как от удара, и поднялся во весь рост.

-Я понял, - сказал он, - ты все решила. Но я не стану на это смотреть.

Ксюхины губы сжались в тонкую полоску, и в такие же полоски - сотни, тысячи полосок, скрутилось сердце.

-Ты... Уходишь? - Дрогнул ее голос.

-На самом деле я уже ушел, - с грустью сказал Джон, пожимая плечами, - то, что ты слышишь сейчас - всего лишь отголоски, и больше ничего. Я ушел сразу, когда ты приняла решение.

Он не стал говорить "прости", "мне жаль", и прочую чушь, которую часто говорят люди в таких случаях. Он просто взял со спинки стула ветровку, накинул ее на плечи, и вышел, тихо прикрыв за собой дверь.

Ксюха поежилась - ей вдруг стало очень-очень холодно, кожа покрылась мурашками, а пальцы скрючились в попытке согреться.

-Я плачу? - Спросила она вслух, почувствовав на губах соленые капли. И сама же ответила, переставив ударение на последнюю букву. - Я плачу. Плачу.

FORVARD

Ксения припарковалась у дома, но выходить из машины не спешила. За окном сияло солнцем ласковое лето – лето без радости, без счастья, лето такое, словно под прикрытием его зеленой листвы и асфальтной пыли пряталась самая затянувшаяся в мире зима.

Домой идти не хотелось. Не хотелось смотреть в ласковые Асины глаза, не хотелось есть горячий ужин, и смотреть кино по телевизору не хотелось тоже.

Решение пришло в одну секунду – Ксения схватилась за телефон, набрала торопливо: «Уехала в командировку, вернусь послезавтра», нажала «отправить», и, резко выкручивая руль, выехала со двора.

В динамиках рванул на полную громкость «Сплин» - давно не слушаемый призрак юности.

Голос дрожит.

Хлопнула дверь - это ветер.

Держась за края,

До размеров Вселенной

Сужая зрачки,

На рубеже этих сумрачных тысячелетий.

По горло в воде,

На дрейфующей льдине ждут рыбаки.

Где-то справа надрывался от обеспокоенных звонков телефон, позади то и дело сигналили обгоняемые машины, но Ксения залитыми слезами глазами смотрела только вперед – она летела по трассе, выжимая педаль газа, и от этой скорости ей казалось, что воздух целиком наполняет ее тело – от кончиков пальцев до макушки, делает все воздушным, резким порывистым.

Как? Как, черт возьми, можно было допустить такое? Как можно было сделать такое со своей жизнью? Когда, черт побери все на свете, все рухнуло и пошло наперекосяк? Когда?

Но ты пой мне еще

Что я могу изменить,

Направляемый собственной тенью?

Давным-давно предупрежденный о том,

Что начиная обратный отсчет

Любой, имеющий в доме ружье,

Приравнивается к Курту Кобейну.

Любой, умеющий читать между строк,

Обречен иметь в доме ружье.      

Песня крутилась по кругу, впиваясь в уши, в сердце, в оголенные от напряжения нервы. Буйный ветер влетал в открытое окно машины, и растрепывал идеальную Ксюхину прическу. Все было глупо, и все было неважно.

Она гнала, как одержимая, не останавливаясь, обгоняя по встречной на узких участках трассы, перелетая через дорожные ямы, и не заботясь ни о машине, ни о себе.

Через двенадцать часов она приглушила музыку. В эту секунду машина проносилась мимо синего дорожного знака с простым указателем «Таганрог. 10 километров».

Пой мне еще.

Я просто знаю,

Что в последний момент,

Когда тебе никто не поверит.

Прохожий на остановке возьмет,

И укроет тебя под плащом.

Дома задрожат при появлении трамвая,

И когда откроются двери –

Пой мне еще.

Пой мне еще.

FORVARD

Общага совсем не изменилась. Ксюха долго стояла на крыльце – сейчас пустующем, а во времена ее молодости вечно наполненном студентами. Здесь много лет назад она целовалась с Лекой. Здесь ей дарил цветы Виталик. В эту самую дверь она впервые вошла много лет назад еще школьницей, едва успевшей скинуть с себя неожиданно и некстати закончившееся детство.

Перед тем как войти, она поправила на лице солнечные очки. Вряд ли здесь остался кто-либо, кто ее знал, но чем черт не шутит – а быть узнанной ей не хотелось совершенно.

И в тот момент, когда она уже готова была сделать этот шаг, чья-то рука легла на ее плечо.

-Привет, - сказала она, не оборачиваясь, - спасибо, что приехал.

-За тобой не угнаться, - улыбнулся позади Джон, обнимая ее за плечи, - но я старался.

Они стояли у двери, прижавшись друг к другу, и Ксюха чувствовала, как согревается в объятиях этих крепких рук, как уходит дрожь из коленок, и мысли из уставшей головы.

-Идем, - сказала она, когда стоять дальше было уже невозможно, - покажу тебе, где я жила.

Рука об руку они прошли просторный вестибюль, обитый деревом, прошлись по первому этажу – возле бывшей Кристининой комнаты Ксению снова начало трясти. Поднялись на второй этаж, посмотрели на белую дверь двести тринадцатой, и залезли на широкий подоконник в конце коридора.

-Не так уж и страшно, правда? – Улыбнулся Джон, с трудом размещая на подоконнике свои большие ноги.

-Наверное, - Ксения равнодушно пожала плечами, глядя со второго этажа вниз, - но и легче не становится.

-Понятное дело, оно и не станет. Ты ищешь ошибки из настоящего, а они остались в прошлом. И ничего уже не исправишь.

Он был прав, он был тысячу раз прав, но как хотелось чтобы вдруг все стало снова как раньше, чтобы снова зайти в это здание сопливой девчонкой, чтобы снова лекции, семинары, пиво на лавочке, сигареты у набережной, влюбляться и страдать, но иначе, иначе – без отщипывания у сердца маленьких, а затем и больших, кусочков, без выворота наизнанку души, без ненависти к себе и другим, без отмирания чего-то доброго и теплого, без…

-Ненавижу этот город, - сказала Ксения, слезая с подоконника, - он высосал из меня душу. Ничего не осталось.

-Это не так, - Джон подошел к ней близко и кончиком пальца потрогал влажную полоску на щеке, - что-то осталось. Ты до сих пор умеешь плакать, а это – поверь мне – дорогого стоит.

Они провели этот день вдвоем. Уехали из студгородка к пляжу, долго ходили по песку туда-сюда, смачивая ноги. Пили кофе в прибрежных кафешках, и не говорили друг другу ни слова.

Зачем говорить о том, что и так понятно? Зачем складывать ненужные буквы в ненужные слова, если давным давно все уже оказалось сложено, и сказано, и даже сделано?

За этот день Ксения поняла самое главное: ничего уже не изменить, и как бы она ни пыталась понять, принять и переделать – это невозможно, а значит, нужно во что бы то ни стало попытаться сохранить себя, сохранить остатки души и истрепанного в клочья сердца. Сохранить память.

FORVARD

Вернувшись в Москву, она сразу поехала на работу. Не ответила на недоуменный Ирин взгляд, отмахнулась от Ольги, затормозила только у стойки секретарши.

-Где Инга? – Спросила у Аллочки, которая иногда выходила на замену.

-Заболела, - раздался в ответ испуганный голосок.

Ксения кивнула и захлопнула за собой дверь.

Когда зазвонил телефон, она едва успела переодеться и пригладить влажными ладонями волосы на висках.

-Ксения Михайловна, вас спрашивает Савина.

-Соединяй.

Она упала в кресло и задумчиво посмотрела на небольшую гравюру, висящую напротив. Вот так – стоит попытаться избавиться от призраков, как эти призраки тут как тут.

-Вы выиграли, - послышался в трубке знакомый взволнованный голос, - они останутся вместе. Мне нужна неделя, чтобы доснять и смонтировать новый финал.

Новый финал. Останутся вместе. О чем она, черт побери? Неужели можно вот так легко – переснять финал, перемонтировать, и Ася никуда не уезжает, и Ксюха снова счастлива, и львиный кусок сердца остается на месте?

-Лен, что случилось?

-В двух словах не расскажешь.

Ксения вздохнула и нажала кнопку селектора.

-Алла, перенестите совещание с пиар отделом на завтра, и ни с кем меня не соединяйте.

И добавила уже в трубку:

-Рассказывай.

Из Лекиного сбивчивого рассказа следовало, что судьба совершила новый виток, и неподражаемая, великолепная, чтоб-ей-сдохнуть, Женя осчастливила своим прибытием остров Бали.

-Вы что, снова сошлись? А как же Диана?

-Не знаю, - честно ответила Лека, - мы не виделись эти дни, и не разговаривали. Ксюша, скажи, как ты поняла, что Ася – единственная для тебя?

Ксению словно обожгло. Как поняла? Да никак не понимала. Это всегда было так, с самого начала, и даже когда казалось, что все изменилось, где-то в глубине души она знала: это так, и иначе не будет никогда.

-Я чувствую нечто похожее, - сказала Лека, - словно Женька – это навсегда.

-Но? – Хмыкнула Ксения.

-Но не для жизни, понимаешь? Я люблю ее, но…

-Но жить ты хочешь с Дианой, - закончила вместо нее Ксения и улыбнулась.

Слава богу. Наконец-то это маленькое чудовище начало взрослеть. Неужели закончится хотя бы это? Неужели исчезнет этот вечный замкнутый круг, в котором в Ксюхиной жизни то и дело возникает то Лека, то Женя, а то и обе вместе?

-Любить живого человека очень сложно, Лена, - сказала она, - пока твоя любовь фантазия, ты можешь страдать, радоваться, даже быть счастливой, но все это остается фантазией, которой довольно легко управлять, которую легко контролировать. Отпусти фантазию – и потеряешь контроль. Она рядом – живая, теплая, и хочет быть с тобой. Это пугает, правда?

-Да.

-У тебя сейчас есть колоссальный шанс вырасти, Лена, - добавила Ксения, - ты дошла ровно до той точки, в которой всегда сбегала. Теперь у тебя есть шанс сделать иначе. Выбрать иначе, понимаешь? Потому что это всегда выбор: найти нового человека, или остаться со старым, и пройти с ним все стадии отношений.

-Вы с Асей прошли все?

Словно кулаком под дых ударила. Соберись. Соберись, твою мать! Возьми себя в руки и убери из глаз эти горькие слезы.

-Надеюсь, еще не все, - хмыкнула она, - потому что последняя стадия – это расставание.

Сглотнула и добавила:

-А к этому я пока не готова.

-Ты боишься ее потерять?

Ксения подавила рвущийся ответ «Я уже ее потеряла».

-Я знаю, что однажды это случится. Но сейчас… Да. Боюсь.

-Не понимаю, - услышала она из трубки задумчивое, - у вас такие близкие отношения, и ты все равно боишься.

Ярость вспышкой накрыла Ксению с ног до головы. Разговор начал тяготить.

-Лен, - с трудом сохраняя спокойствие сказала она, - прости, но ты ничерта не знаешь про наши отношения. Поэтому если ты решила поговорить обо мне – давай прощаться, ибо времени и желания на это у меня нет.

Из трубки донеслось молчание. И эта боится. Да что ж такое-то!

-Скажи, тебя не беспокоит момент возвращения к Диане с точки зрения твоей измены? – Как можно теплее спросила она.

-Откуда ты знаешь, что я ей изменила?

Ксения засмеялась. Ну и Лека, ну и ну. Наивная чукотская… девочка? Да нет, уже женщина. Кое-что и правда не меняется никогда.

-Формально я не сделала ничего плохого – не лгала ни одной, ни другой. А реально меня от себя тошнит.

И правильно тошнит. А что ты думала, милая? Потрахаешься на славу со своей старой возлюбленной, а новая пока будет сидеть и ждать тебя на бережку?

-А что если просто прийти и сказать, что выбрала ее?

-Что значит «выбрала»? – Возмутилась Лека. – Она что, вещь, чтобы ее выбирать? Я сделала ей больно, и боюсь сделать еще больнее.

Да. Кое-что не меняется никогда.

-Тогда для начала тебе надо определиться, какого черта ты хочешь, - сказала Ксения, - определишься – звони.

И повесила трубку.

Выбирает она! Выбирает!

Ксения вскочила на ноги и начала ходить туда-сюда по кабинету. Ярость вырвалась наружу, и остановить ее было уже нельзя. Как можно выбирать между двумя женщинами? Как можно выбирать между любовью и не любовью? Ты же не выбираешь жизнь или смерть! Не выбираешь счастье или горе! Если есть выбор – значит, выбора нет. Значит, не любишь.

Она остановилась, пораженная пришедшим в голову открытием. Так вот в чем было дело… Не было ошибки. Не было просчета. Был один-единственный момент выбора. А все, что было после – всего лишь последствия, и ничего более.

И выбор этот сделала она сама.

FORVARD

FORVARD

Дома Ксению поджидал полнейший разгром. Никогда еще в их квартире не было так грязно и так неуютно. Ключи, которые Ксения привычно бросила на тумбочку, оставили под собой след на слое пыли, а туфли пришлось положить в кучу беспорядочно вываленной из шкафа обуви.

Поежившись, Ксения прошла на кухню и остановилась в дверном проеме. Она стояла словно изваяние, не замечая, как задрался на бедрах пиджак и сполз в сторону ремень брюк.

-Скажи мне только одно, - услышала она и вспыхнула, узнав в голосе очень знакомые, но давно забытые жесткие нотки, - я, по-твоему, вещь?

Она проводила взглядом сигарету, зажатую между Асиных пальцев, взглянула на полную пепельницу, и наконец осмелилась посмотреть в глаза. Злые глаза, темно-коричневые глаза, любимые глаза.

-Нет, я так не думаю.

-А по-моему, думаешь, - Ася затушила сигарету и осталась сидеть как сидела – вполоборота к окну, вытянув ноги вдоль холодной батареи. – Я для тебя как книжка: захотела – сняла с полки на полчаса, почитать, а потом засунула обратно, и пусть себе стоит, пока снова не понадобится.

-Если ты про то, что я уехала, не предупредив, то…

Ксения запнулась о собственные слова, увидев тоже знакомый и такой же забытый жест – Ася резко подняла вверх указательный палец, призывая ее замолчать.

-Неважно. Уехала и уехала, ты и раньше так делала, и я всегда тебя понимала. У тебя своя жизнь, работа, дела, друзья – список можешь продолжить сама, тебе виднее. Но! – Палец снова дернулся. – Когда ты попросила меня остаться еще на год, я думала, что теперь все станет хоть немного, но иначе. Не стало. И я вот уже который день задаю себе вопрос: Анастасия Викторовна, а какого черта ты вообще здесь делаешь?

Ася опустила руку и поднялась на ноги. Теперь она смотрела на Ксению в упор, суровая, каждая черта лица – как струна натянутая.

-Зачем я тебе, Ксюшка? – Голос дрогнул, но лицо осталось прежним. – Готовить обеды и прибирать квартиру? С этим прекрасно справится приходящая домработница. Не махай головой, я вижу, что тебе нечего ответить, но попробуй хотя бы задуматься об этом. Зачем я тебе… теперь?

Она сделала неуловимое движение бровями, легко отодвинула Ксению с прохода, и ушла в комнату. Ксения осталась стоять.

STOP. BACK. PLAY.

-Зачем она тебе? Ну объясни мне, попробуй объяснить, зачем?

-Я люблю ее!

-Это я понял, но это не ответ на мой вопрос. Ты так хочешь ее получить, а задумывалась ли ты о том, что ты будешь с ней делать, когда получишь? Что?

-Я не…

-Подумай об этом, подумай хорошо, прежде чем совершить еще одну фатальную ошибку. Ответь хотя бы сама себе на этот вопрос – зачем она тебе?

STOP. FORVARD. PLAY.

Сердце превратилось в огромный огнедышащий шар. Ноги налились тяжестью, и все кругом расплылось, расплылось, расплылось к чертям собачьим. Ксения схватилась за стену, чтобы не упасть, но это мало помогло, и она просто съехала по стене на пол.

Зачем она это сделала? Зачем заговорила о том, что было давным давно похоронено и предано забвению? Зачем?

Что делать? Куда бежать? Где искать спасения? Ксения не хотела, не могла об этом думать, потому что думать об этом было нельзя много-много лет, а теперь вдруг что… стало можно? Не просто можно, теперь от нее этого требовали, и требовали рьяно, приставляя нож к горлу.

Тяжело дыша, она попыталась сесть на корточки. Получилось. Так. Теперь на ноги. И – маленькими, спокойными шагами в прихожую. Остановиться и еще немного подышать.

-Сбегаешь? – Раздалось откуда-то слева не насмешливое, но тревожное. – Зачем?

Да пошли бы вы все к чертовой матери со своим мудацким «зачем»! Зачем то, зачем это, зачем, зачем… Какая разница, зачем, если по-другому все равно никак? Если по-другому все равно смерть?

-Я не могу, - прохрипела Ксения, снова пытаясь начать дышать, - не могу, понимаешь ты или нет? Ты не книжка, и никогда книжкой не была. Но я не могу!

-Что ты не можешь? – Ася вдруг оказалась очень близко, и дышать стало еще сложнее. Ее руки на плечах, ее запах, ее огромные, серьезные, встревоженные глаза… - Ксюшка, ответь, чего ты не можешь?

Ответь… если бы это было так просто. Просто открыть рот, напрячь связки, и сказать вслух все то, что много лет было спрятано за сотнями замков и запоров, покрыто пылью старых сундуков, и надежно завалено ненужными делами и мыслями. Если бы скинуть все это к черту, достать, отряхнуть от пыли, и просто рассказать.

-Ась, - Ксения наконец смогла поднять голову и положила руки Асе на плечи, - ты требуешь от меня невозможного. Просто скажи, чего ты хочешь, и я дам тебе это. Чего бы мне это ни стоило.

-Ты не понимаешь, - Асины ладони легли на Ксенины щеки и погладили их, - Ксюшка, как же ты не понимаешь?

В ее глазах стояли слезы – Ксения видела их, карие, снова теплые, влажные глаза.

-Я не хочу говорить, чего хочу я. Я хочу знать, чего хочешь ты.

Ксения дернулась, но Ася не дала ей уйти, и приблизилась еще сильнее, так сильно, что дышать стало окончательно невозможно.

-Я знаю, что для меня ты сделаешь все, что угодно. Чего бы я ни попросила, ты сделаешь это, и даже больше, всегда было больше, я помню, хорошо это помню и знаю. Но пойми и ты – невозможно жить, когда тебе постоянно только отдают и ничего не просят взамен.

-Я никогда ни у кого ни о чем не стану просить.

-Знаю! Неужели ты думаешь, что я этого не знаю? И есть то, чего мне очень не хватает, очень нужно, важно, но… Я хочу этого только если ты хочешь этого сама.

-О чем ты? – Ксения заметила вдруг, что ее зубы стучат, а тело дрожит мелкой дрожью и покрывается мурашками. – Чего ты хочешь?

-Нет, - Асины губы тоже дрожали, и воздух выходил тяжелыми толчками, - я никогда тебя об этом не попрошу. Ты и без того дала мне больше, чем один человек может дать другому. Никогда, слышишь?

Ее ладони скользнули на Ксенин затылок, запутались в волосах, и сжались крепко-крепко. Между их губами теперь не было и сантиметра, и дыхание вдруг стало одно на двоих, и сердце словно отключилось окончательно.

-Что мне сделать, Ася? Что я должна сделать? – Ксения сбилась на шепот. – Скажи мне.

И снова качание головой, снова «нет».

-Но я не могу так. Скажи, что я должна, и я сделаю, потому что то, чего я хочу, никогда не имело значения. Я уже получила однажды самое главное, самое важное, и после этого никакие «хочу» не имели смысла.

-Имели, - выдохнула Ася, - и продолжают иметь. Как ты не поймешь, глупыш мой? Твои желания все еще имеют значение, и не для одной тебя. Посмотри на меня. Посмотри, не прячь глаза, просто посмотри, и сделай то, чего хочешь именно ты.

Она продолжала дышать, господи, она просто продолжала дышать, и от этого дыхания отключались остатки сознания, подкашивались ноги, закрывались глаза. Никак не возможно было поднять взгляд, потому что Ксения знала, знала, что увидит, и знала, что уже не сможет… уже ничего не сможет.

-Мы забудем об этом, мы забудем об этих нескольких секундах, - услышала она шепот, - сколько ты хочешь этих маленьких секунд? Пускай их будет двадцать, всего двадцать маленьких секунд, в которые ты сможешь делать то, чего хочешь ты, чего хочешь, а не должна. И мы забудем о них, словно их никогда и не было.

И с этим «не было» как будто порвалась последняя пружина, и от этого обрыва Ксению качнуло вперед, и она коснулась губами Асиных губ. И стало мягко, и горько, и тепло, и холодно, и ярко. И закрутился хоровод огней, вспышками сверкающих где-то на изнанке глаз. И руки обняли за талию, и нос уткнулся во что-то теплое и нежное.

Воздуха больше не осталось, да он и не нужен был в этом бесконечном потоке, окружившем Ксению со всех сторон. Она едва касалась губами Асиных губ, но ей казалось, что она проникает глубоко-глубоко, до самых истоков, туда, где бьется облитое кровью ярко-красное сердце.

И был звон в ушах, и было солнце на кончиках пальцев, и больше ничего не было.

А потом затылку вдруг стало холодно, и все исчезло навсегда.

FORVARD

Ксения попыталась пошевелиться, но не смогла – сверху ее придавливало что-то тяжелое. Тогда она открыла глаза и увидела Асю, спящую на ее груди. Судя по свету, проникающему из-под штор, наступало утро.

-Ась, - позвала она шепотом, и, не дождавшись ответа, повторила чуть громче, - Ася…

-А? – Ася вскинулась, сонная, и замотала головой. Через секунду ее взгляд сфокусировался. – Ксюшка… Как ты себя чувствуешь?

Ксения прислушалась к себе.

-Как будто меня по затылку кувалдой ударили, - честно сказала она, - впрочем, насколько я помню, примерно так оно и было.

-Лежи, я принесу еще льда.

Ася выскочила из кровати, и как была – одетая – выбежала из комнаты. Ксения посмотрела сверху вниз, и обнаружила, что лежит в офисных брюках и рубашке.

-Интересно, как она умудрилась затащить меня на кровать?

-Это было нелегко, - улыбнулась вернувшаяся Ася, и, приподняв Ксенину голову, подсунула под нее пакет со льдом, - но я справилась. Похоже, будет шишка.

Она сидела совсем рядом, и внимательно смотрела на Ксению – та ощущала этот взгляд всем телом, но старательно прятала глаза.

-Сколько времени? – Спросила, удивившись хрипоте собственного голоса.

-Половина восьмого.

Жаль, что так. Было бы девять – можно было бы сорваться с места, объяснить коротко «опазываю», и сбежать на работу. А в половину восьмого разве что в туалет можно сорваться. Да и то ненадолго.

-Ксюш, поговори со мной, а? – Попросила Ася, словно догадавшись, о чем думает Ксения.

-Но мы…

-Просто поговори. Расскажи, о чем ты думаешь, чем живешь, про что переживаешь. Мы так давно не разговаривали…

Ксения приподнялась на кровати, одной рукой опираясь на тумбочку, а другой придерживая пакет со льдом у затылка.

-Ась, у меня… - начала она, и тут же замолчала, осознав, что говорить-то, по сути, и не о чем. О работе? Там нет сейчас ничего, о чем стоило бы сказать. О друзьях? Друзья всегда были настолько отдельной от Аси субстанцией, что обсуждать их было глупо. Оставались только их отношения, а о них Ксения не стала бы говорить сейчас даже под угрозой расстрела.

-Помнишь, как мы встретились тогда, в Архызе? – Спросила вдруг Ася, едва уловимо улыбнувшись. – Ты была с этой девочкой… Гимнасткой что ли?

-Гимнасткой, - кивнула Ксения, удивившись, что Ася об этом помнит.

-Я тогда первый раз в жизни почувствовала ревность.

ЧЕГО? Ревность? Ася. Почувствовала. Ревность?

-Вы с ней были такие молодые и красивые, и так трогательно подходили друг другу, что я на несколько минут почувствовала себя старой кошелкой, и завидовала вам изо всех сил.

Выдохнула. Успокоилась. Значит, показалось. Никакой ревности – просто зависть.

-Помнишь, как мы гуляли с тобой поздно ночью? – Продолжила Ася, не замечая, как напряжена и испуганна Ксения. – Вдвоем, в абсолютной тишине, и ты рассказывала мне о том, что в Краснодаре все честнее и проще, что Москва высасывает из тебя силы, не оставляя пространства для главного. Помнишь?

-Да.

-Тогда я тебе не поверила, а сейчас мне кажется, что я чувствую нечто похожее.

Ася повернулась, и вдруг устроилась рядом с Ксенией, положив голову ей на плечо.

-Я вижу, как ты каждый день сходишь с ума, носишься туда-сюда по своим трудным делам, и очень переживаю, потому что до сих пор уверена, что жизнь должна, обязана, состоять из чего-то другого.

-Из чего?

-Из музыки, прогулок, книг, радости, спокойствия… Но не из бесконечной беготни. И я задаюсь вопросом, кто тому причиной? Москва? Или, может быть, я?

-Ась…

-Погоди. Когда-то давно ты дала мне слово, и сдержала его, и продолжаешь сдерживать все эти годы, но, может быть, пора остановиться?

Да что ж такое-то, а? О вчерашним не будем говорить, зато новую тему нашли – не менее, а может, и более болезненную.

-Ась, какой смысл вообще это обсуждать? – Спросила Ксения. – Осталось полгода. После этого все закончится само собой.

-Да, но разве ты не хочешь прожить эти полгода по-другому?

-Да как по-другому? – Ксения дернулась, отодвигаясь на кровати подальше и не обращая внимания на упавший пакет со льдом. – Ась, что происходит, объясни мне, пожалуйста? То ты пристаешь ко мне с бесконечными «зачем», на которые у меня нет ответа. То теперь предлагаешь как-то глобально менять свою жизнь, и быстро, пока эти чертовы полгода не закончились. Ты спрашивала, что со мной такое, позволь задать тебе тот же вопрос. Что с тобой?

Ася пожала плечами и улыбнулась растерянно.

-Не знаю, Ксюшка. Может быть, вчера мне показалось, что все еще можно исправить.

-Что конкретно ты хочешь исправлять? – Ксения уже завелась, и злость клокотала в ней зарождающимся тайфуном.

-Я…

Громкий звонок, разнесшийся по квартире, испугал обеих. Ксения кинула взгляд на часы, и перевела его на Асю.

-Кирилл? – Одними губами синхронно спросили обе, и бросились в прихожую.

Ксения успела первой. Отодвинула задвижку, распахнула дверь, и увидела… Будину.

Та стояла на пороге, улыбаясь свой обычной насмешливой улыбкой, одетая в легкий белый сарафан и цветастый шарфик сверху. Пока Ксения только приоткрывала рот от изумления, Будина сделала шаг вперед, продемонстрировала два стакана кофе на подставке «Старбакс», поцеловала Ксению в губы и сказала:

-Привет, дорогая.

И это «дорогая» словно дало команду «отомри». Ксения попятилась, кинула испуганный взгляд на Асю, и увидела, как у той на глазах выступили слезы.

-Ксюшка, я не буду вам мешать… - Пробормотала она, и, повернувшись, сделала шаг к кухне.

Ксенин взгляд заметался между насмешливо глядящей Будиной, уже успевшей прикрыть за собой дверь, и удаляющейся, удаляющейся, удаляющейся Асей. Сердце жахнуло еще раз, и вдруг вернулось на свое положенное место.

-Всем стоять! – Рявкнула Ксения, разом обретая привычное спокойствие и отстраненность. – Ася, иди сюда.

Ася неуверенно обернулась, но Ксения схватила ее за руку и рывком поставила рядом с собой. Ощущение влажной ладони в руке окончательно вернуло ее в реальность.

-Еще раз так сделаешь – и я тебя убью, - холодно, сквозь зубы, сказала она, пристально глядя в Ольгины глаза, - еще раз появишься у меня дома – и я тебя убью. Разворачивайся, и пошла вон отсюда.

Насмешка сползла с Ольгиного лица, уступив место растерянности.

-Но…

-Вон, - еще раз припечатала Ксения, крепче сжимая Асину руку.

Ей пришлось пережить еще одну секунду, прежде чем Будина наконец повернулась и вышла из квартиры. В доме снова воцарилась оглушительная тишина.

-Я с ней сплю, - сказала Ксения, поворачиваясь к Асе и не отпуская ее руки, - предупреждаю тебя на случай, если эта сучка соберется мстить. Чтобы это не было сюрпризом.

-Это… - Ася с трудом выговаривала слова, но руку не отнимала. – Та самая женщина, в которую была влюблена Ирка?

-Да. Теперь она мой заместитель, и я…

-И ты с ней спишь. Я поняла.

Они стояли, по-прежнему держась за руки, и не понимая, что делать дальше.

-Она может принести тебе неприятности на работе? – Спросила вдруг Ася, уже более ровным голосом.

-Может.

-Тогда тебе нужно ее догнать и извиниться.

Словно по щелчку все вдруг изменилось. Руки разжались, Асино лицо стало спокойным и ласковым – как обычно, и только Ксения никак не могла понять, что ей теперь делать.

-Иди, Ксюшка, - Ася легонько подтолкнула ее к выходу, - ни один человек в мире не заслуживает такого обращения, и тебе обязательно нужно извиниться.

-Но она…

-Иди.

Окончательно растерявшись, Ксения достала из кучи наваленной обуви свои туфли, натянула их на босые ноги, и, последний раз оглянувшись, вышла за дверь.

И только в лифте поняла, что никогда на забудет, и никогда не сможет понять тот Асин взгляд, который успела поймать прежде чем дверь закрылась.

FORVARD

Будинская «Тойота» стояла прямо у подъезда – через стекло было видно, как Ольга сидит, положив голову на руль. Ксения обогнула машину сзади, и села рядом на пассажирское сиденье.

-Извини, - коротко сказала она, поглядывая на оставшуюся в той же позе Будину.

-Это было… унизительно. – Глухо сказала Ольга.

-Знаю. Тебе не следовало приходить ко мне домой.

-Кто ж знал…

Прошло еще несколько минут прежде чем Ольга подняла голову и повернулась к Ксении.

-Это твоя жена?

-Да.

Ольга усмехнулась и, перегнувшись через сиденье, достала стаканы с кофе.

-Наверное, уже остыл.

Обе сделали по глотку, и после этого Ксения спросила:

-Зачем ты пришла?

Ответом ей был громкий, чуть истерический смех. Приподняв брови, она ждала, пока Ольга отсмеется.

-Знаешь, - сказала вдруг та, - я почти всегда живу по принципу «сто раз подумай, потом сделай». И никогда не делаю того, что мне не выгодно. Но раз в триста дней случается, что я вдруг просто делаю что-то, не задумываясь, зачем и почему. И каждый раз огребаю, представляешь?

Она снова засмеялась и весело посмотрела на Ксению.

-Не знаешь, почему так?

Ксения улыбнулась.

-Не знаю.

-Вот и я не знаю. Иногда мне кажется, что вот я сделаю сейчас этот безумный поступок, и все станет по-другому, и жизнь изменится, и я увижу, что в детских сказках есть доля правды, но я делаю, жизнь не меняется, а «русалочка» по-прежнему остается только полурыбой, полубабой.

-Да. Знакомо.

Ксения посидела еще немного, глядя в окно, как просыпается и оживает ее дом, как выходят из подъезда бабушки, мамы с детьми. Заметила, как колышется штора у окна ее кухни.

-У меня тоже есть партнер, - сказала вдруг Ольга, - ну как партнер… Муж. Только в отличие от тебя, я давно его не люблю.

-Мне казалось, что ты…

-Лесбиянка? Нет. Я так не думаю. Просто люблю сильных людей, а в наше время, к сожалению, таковых больше среди женщин.

Ксения почувствовала, как Ольга кладет руку на ее ладонь, и вздрогнула. Они посмотрели друг на друга.

-Сейчас тебе нужно или идти домой, или поехать со мной, чтобы трахнуть меня настолько жестко, насколько ты можешь, - сказала Ольга.

-Я знаю, - ответила Ксения, и осталась сидеть.

-Она не может тебе это дать, да?

Ксения долго молчала, прежде чем ответить.

-Нет. Не может.

Она почувствовала, как Ольга убирает руку, услышала, как заводится машина, и только когда последний подъезд дома остался позади, позволила себе заплакать.

FORVARD

STOP

BACK

BACK

BACK

PLAY

И ничего уже не изменить. Все, что случилось – то должно было случиться.

Осталось только верить и хранить. И знать, что дальше что-то может измениться.

Поезд прибыл на Курский вокзал точно по времени. Ксюха вышла из вагона последней – спешить ей было некуда, на перроне ее никто не ждал. Разве что московское летнее солнце приветливо светило в глаза, да тетенька-кассир в метро неожиданно улыбнулась, отсчитывая сдачу с «двух поездок».

Адрес у нее был. Лежал, записанный на бумажке, и спрятанный во внутреннем кармашке кошелька. Адрес был, а вот уверенности не было. Ждут ли ее там? Нужна ли она там после таких событий, после стольких месяцев не вместе? Обрадуются ли ей, или она услышит что-то вроде «слишком поздно», и вынуждена будет, словно побитая собака, уползать в свою нору и зализывать теперь уже новые раны. Новые… Как будто старых недостаточно.

И Женька опять пропал… Был бы он на месте, если бы можно было ему хотя бы позвонить, может быть, все сложилось бы иначе, и ехала бы она сейчас вовсе не в Москву, а совсем в другой город и к другим людям.

Но что жалеть? Что сделано – то сделано, назад дороги нет, а впереди ставшая уже традиционной неизвестность.

Она вышла из метро на станции «Коломенская», и пошла переулками, то и дело сверяясь с огромной простыней карты. Тяжелый рюкзак больно бил по пояснице, и Ксюха очень быстро вспотела и устала. Наконец, найдя нужный дом, она присела на лавочку во дворе, поставила рядом рюкзал, и судорожно закурила.

-Ну что, Ксения Михайловна, - спросила весело и вслух, - а дальше-то что? Дом ты нашла, а подняться и позвонить кишка тонка?

Вспомнилась вдруг последняя встреча. Даже не встреча скорее, а последнее прощание – и тонны болючих слов, сказанных друг другу, и боль, и слезы – не свои, чужие, свои-то вынести было бы гораздо легче. И презрительно брошенное «не появляйся в моей жизни больше».

Она и не планировала появляться. Кто ж знал, что все сложится вот так, и станет таким дурацким и нелепым, и – что самое поразительное – станет ненужным. Как вообще может стать ненужным то, что было так важно на протяжении всех этих лет? А вот стало. И на смену огню пришло равнодушие.

Ксюха затушила сигарету, закинула рюкзак на плечо, и быстро, не давая себе опомниться, вошла в подъезд. Поднялась на второй этаж и вдавила кнопку звонка.

-Может, ее нет дома? – Мелькнула трусливая мысль, но за дверью послышались шаги, щелчок замка, и дверь отворилась, соединяя прошлое с будущим, и оставляя за бортом все, что было между ними.

Forvard

Они стояли и смотрели друг на друга. Одна – темноволосая, зеленоглазая, с собранными в «хвостик» волосами и усталым видом. Другая – одетая в шорты и майку, судорожно приглаживающая растрепанные светлые волосы.

-Мне это снится, Ковальская?

И отпустило. И стало легче дышать.

-Нет, Ирка. Тебе не снится.

Она вошла в квартиру, бросила рюкзак на пол и повернулась к Ире. За то время, что они не виделись, Ира совсем не изменилась. Все то же насмешливое выражение на лице, все те же ехидно изогнутые губы, вот только глаза почему-то стали очень грустные.

-Если ты не хочешь меня видеть, я уйду, - честно сказала Ксюха, хотя видела: хочет. И обнять хочет, и поцеловать, только не решается.

-Заходи, - пожала плечами Ира, - хочу ли я тебя видеть, будет зависеть от того, зачем ты пришла.

Прошли на кухню. Маленькую, заваленную какими-то свертками и баночками. Сели на табуретки. Ира предложила чай. Ксюха мотнула головой.

-Я пришла для того, чтобы… - запнулась, наткнувшись на ехидный Ирин взгляд. Напомнила себе, что она уже не та Ксюша, что была раньше, и продолжила, - чтобы получить тебя обратно.

Ирина приподняла бровь, но ничего не сказала.

-Ты раньше постоянно обвиняла меня в нерешительности, в том, что я не знаю, чего хочу. Теперь я знаю. Хочу, чтобы ты снова была со мной, чтобы мы снова были вместе.

-И об этом снова не должен никто знать? – Хмыкнула Ира. – А потом ты снова найдешь себе девочку, о которой знать будет можно?

-Нет. Ты не поняла. Я не предлагаю тебе просто секс. Я предлагаю тебе отношения.

Ира вдруг рассмеялась. Она смеялась долго, с удовольствием, а Ксюха испуганно смотрела на нее и молчала.

-Ковальская, ты неподражаема, - сказала Ира, наконец, - так и хочется сказать «не прошло и года», но год-то прошел, и ничего здесь не поделаешь.

-У тебя кто-то… есть?

-У меня всегда кто-то есть, и ты хорошо это знаешь. Дело не в этом. Я просто не понимаю, с чего вдруг ты вспомнила обо мне? И почему именно я, а не Лека, Виталик и так далее?

-Почему?

Ксюха вдруг ощутила, как поднимается из середины живота вверх что-то животное, сильное, яростное. Она встала, взяла Иру за руку, и притянула ее к себе – сильно, властно. Заглянула в глаза.

-Потому что я провела с Лекой много месяцев. Не спала с ней, просто была рядом. Я смотрела, как день за днем она превращается в ничто, в помойку из страхов, сомнений и желания быть любимой. Смотрела, как она ищет нечто важное, и пропускает мимо себя то, что могло бы этим важным стать. И я поняла, что не хочу так. Не хочу потратить свою жизнь на погоню за химерой, мифом, иллюзией. Я придумала себе, как должно быть, и это «должно быть» не сбылось, и никогда не сбудется. У меня были женщины все это время. Разные, много. С кем-то было получше, с кем-то было похуже, но ни об одной из них я не думала, просыпаясь по утрам. А о тебе думала. Поэтому я здесь, а не в Таганроге, Сочи, или где-либо еще. И я хорошо понимаю, что наделала очень много того, за что ты можешь меня ненавидеть. И не надеюсь, что что-то получится сразу. Скажем так. Я приехала, чтобы попытаться.

-Чтобы попытаться что?

-Чтобы попытаться начать заново. Сблизиться с тобой, узнать, какая ты стала, и чтобы ты узнала, какой стала я. И кто знает – может, мы новые понравимся друг другу не меньше, чем мы старые?

Ира усмехнулась и поджала губы.

-Интересное предложение, - сказала она, отнимая у Ксюхи свою руку, - я бы даже сказала заманчивое. Только я вынуждена отказаться.

-Почему? – У Ксюхи все похолодело внутри. Не такого ответа она ждала.

-Почему? – То ли спросила, то ли прокричала Ира. – Ты еще спрашиваешь, почему? Ты нормальная вообще, Ковальская? После всей той херни, что ты устроила в последний год наших отношений, после года, в который ты даже письма мне не написала, я уж не говорю о «позвонить», после всего этого ты являешься вдруг и заявляешь, что думала обо мне? А не пошла бы ты знаешь куда вместе со своими озарениями, прозрениями и так далее? Знаешь, что я услышала из этой твоей проникновенной тирады? Я услышала, что ты по-прежнему не знаешь, чего хочешь, и поэтому явилась сюда, чтобы чего-то там пытаться, и чего-то там пробовать. А я ничего пробовать с тобой не хочу! Напробовалась уже, хватит, спасибо большое!

Теперь она уже орала в полный голос. Размахивала руками, топала ногами и возмущенно кривила лицо. А Ксюхе почему-то вдруг стало очень весело. Она еле сдерживала улыбку.

-Слушай, - перебила она вдруг Ирку, не сдержавшись, - а тебе это ничего не напоминает?

Ирка замолчала, снова запнувшись обо что-то, посмотрела на Ксюху. В глазах ее мелькнуло понимание, и уже через секунду они вместе расхохотались.

-Кое-что не меняется никогда, - сквозь смех простонала Ксюха, - ты по-прежнему на меня орешь, а я молча жду, когда ты закончишь, чтобы перейти наконец к более приятной части.

Их взгляды снова встретились, только смешно теперь не было.

-А ты уверена, что нам стоит переходить к более приятной части? – Спросила Ира.

-Уверена, - улыбаясь, ответила Ксюха и снова притянула ее к себе, - причем теперь мне кажется, что часть про «попытаться» можно будет пропустить.

Их губы встретились. Ксюха погружалась в поцелуй быстро, с силой, словно торопясь забрать самое главное, пока Ирка не передумала. Она все крепче и крепче прижимала ее к себе, и становилось понятно: нужно дальше что-то делать, куда-то двигаться, но было почему-то неловко.

-У тебя правда кто-то есть сейчас? – Спросила Ксюха, разрывая поцелуй и глядя в Иркины глаза – такие красивые, такие влажные, такие замутненные и полные желания.

Вместо ответа, Ира снова привлекла ее к себе, и впилась поцелуем. Ее руки гладили Ксюхины волосы, бедра прижимались теснее и теснее, и вся она как будто горела огнем.

-Ирка, - Ксюха сделала еще одну попытку, - ответь.

Через секунду она почувствовала, как Ира тащит ее в комнату, толкает на узкий диван, а еще через секунду ей стало просто все равно.

FORVARD

-Ковальская…

-Мм..

-Ты спишь?

-Мм...

-Ковальская, ну проснись на секунду, мне надо что-то тебе сказать.

-Мм?

-Уж не знаю, где и с кем ты шлялась этот год, но трахаться ты определенно стала гораздо лучше.

-Мм!

-Спи, радость моя. Спи.

FORVARD

Наутро Ира просто вытолкала ее за дверь.

Ничего не объясняя, не дав даже выпить кофе или умыться – вытолкала, велев на прощание забыть этот адрес, и никогда сюда не возвращаться.

FORVARD

Первым делом она осуществила давешнюю мечту, и наконец, купила себе мобильный телефон. Симпатичную «мотороллу», уютно помещающуюся в руке, и обладающую двухцветным экраном и всеми необходимыми возможностями. Следующим шагом был поиск квартиры: от предложений странного вида людей, стоящих с табличками «Сдаю» у Курского вокзала отказалась сразу, зато небольшое агентство недвижимости на Тверской тут же подобрало ей нужный вариант – небольшую квартирку с видом на коломенский парк, и свежим ремонтом.

Деньги таяли на глазах – агентству пришлось заплатить полную стоимость аренды за месяц, да и хозяин квартиры потребовал две суммы, но Ксюха не унывала. Рассовав немногочисленные вещи по полкам, она сделала себе кофе и уселась на балконе с сигаретой и журналом «Работа и Зарплата».

Объявления, в которых упоминалось словосочетание «ночной клуб», отметала сразу: хватит, наклубилась, карьерой это не станет никогда, а тратить свое время на бесконечные наркотики и секс больше не хотелось вовсе.

От слов «преподаватель» отмахивалась так же – еще по Таганрогу помнила, что зарплаты учителя не хватит даже на оплату квартиры, не говоря уж об остальном.

Штудирование всех остальных объявлений так же ничего не дало – в интересных вакансиях требовался опыт, а опыта у Ксюхи как раз не было.

Отложив журнал, она задумчиво повертела в руках мобильный телефон. Вспомнился разговор, который состоялся несколько месяцев назад в баре с одним из постоянных посетителей их клуба. Молодой парень, выпендриваясь и рисуясь, рассказывал Ксюхе о том, как наладил поставки компьютерной техники в свой родной Новосибирск, как купил «Бмв», и построил дачу за городом. Конечно, все это был только треп, но что-то тогда зацепило, да так, что и сейчас разговор помнился до деталей.

Компьютеры сейчас есть везде. По одной Тверской Ксюха заметила несколько салонов, пока искала агентство недвижимости. Компьютеры есть везде…

Она снова посмотрела на телефон, полистав журнал, выбрала объявление «Требуются бухгалтеры», и набрала номер.

-Добрый день, - заговорила в трубку, услышав ленивое «алло», - скажите, как можно назначить встречу с вашим руководителем? По вопросу поставки программного обеспечения.

FORVARD

-Понимаете, Ксения… - сказал Никита Романович, вальяжно развалившись в кожаном кресле и с интересом поглядывая на Ксюху. – Нас, конечно, интересуют разработки, которые помогут облегчить некоторые бизнес-процессы, но я не готов заказывать их у компании, которая состоит из одного человека и не имеет успешных проектов за пазухой.

-Почему? – Улыбнулась Ксюха.

-Потому что платить деньги непонятно кому только потому, что вы каким-то образом попали ко мне на прием – согласитесь, это как минимум странно.

Ксюха повертела в руке мобильный и улыбнулась еще очаровательнее.

-Никита Романович… - задумчиво начала она. – А кто вам сказал, что я предлагаю вам за это платить?

Она уходила из офиса с визиткой, на которой был от руки дописан мобильный телефон директора, и с листиком формата А-4, испещренным списком необходимого функционала.

FORVARD

Ничего в квартире теперь не напоминало жилое помещение, кроме, разве что, узенького дивана у самой стены. Остальное место заняли четыре офисных стола, на которых разместилось по старенькому компьютеру, кресла и огромная школьная доска – темно-зеленая, шершавая, как полагается.

В день Ксюха собеседовала по два десятка программистов, но каждое собеседование не занимало и пятнадцати минут.

-Садись, - говорила она очередному лохматому парню то в косухе (несмотря на погоду), то в джинсовой жилетке, а то и просто в рваной футболке.

Парень усаживался за компьютер, а Ксюха брала мел и писала на доске: «Ввод данных, обработка запроса, вывод данных».

Если в этом месте парень начинал задавать вопросы «каких данных», «какая обработка», то собеседование на этом заканчивалось. Если же он включал компьютер и садился за работу, то Ксюха ожидала 5 минут и требовала показать результат.

Один из претендентов сделал простейшую программу подсчета задачи «2 + 2». Другой написал программу, в которой нужно было ответить на вопрос «Хотите ли вы здесь работать?». Если ответом было «Да», программа выводила «Поздравляем, вы наняты», если же нет – «Ну и идите в жопу». Третий написал простейший тест, определяющий, сколько пива пьет в день тестируемый. А четвертый просто просидел 5 минут за выключенным компьютером, после чего велел Ксюхе устно ввести данные, и устно же выдал ответ.

Эти четверо и составили команду компании «HiSoft».

FORVARD

У их первых программ не было дизайна, не было красивых кнопочек, не было даже инструкции пользования. Зато была вся нужная функциональность и простота использования.

Ксюха каждый день моталась к клиентам, на словах объясняя, как работать с программой, и по-прежнему не брала за свои услуги ни копейки.

Ребята-программисты, каждый месяц получая у нее зарплату, интересовались, что это за странная такая бизнес-схема, но Ксюха только улыбалась и советовала не учить батьку делать деньги.

Каждый вечер она в одно и то же время звонила Ире на домашний, здоровалась, выслушивала «Не звони мне больше», и прощалась до следующего вечера.

Мало спала, много работала, и почти ничего не ела.

Наконец, в конце августа, когда на заветном счете осталась всего тысяча долларов, Ксюха пригласила всех своих парней в ресторан, где они торжественно пропили всю тысячу. В этот вечер Ире она не позвонила.

FORVARD

Утро началось с привычно звонка на мобильный от Никиты Романовича.

-Ксения, не разбудил? – Скороговоркой спросил он, и, не дожидаясь ответа, продолжил. – У нас небольшая проблема с программой – объем ежедневных операций растет, и она начала подвисать. Сможете отправить к нам сегодня своего бойца?

-Боюсь, что нет, - улыбнулась Ксюха в трубку, и, выйдя на балкон, закурила.

Повисла пауза.

-Почему? – Вкрадчиво поинтересовался Никита Романович.

Ксюха засмеялась радостно.

-Советую вам перечитать договор, который мы с вами заключили.

И повесила трубку.

Он перезвонил через два часа, едва пробившись через бесконечные звонки от остальных клиентов. Каждому было что-то нужно доделать, доработать, допилить – и каждого Ксюха отсылала перечитать договор.

-А если я найду других разработчиков? – Сходу спросил Никита Романович, стоило ей поднести трубку мобильного к уху. Он старался говорить строго, но голос смеялся.

-Ищите, - пожала плечами Ксюха.

-Ну да, - согласился собеседник, - ищите, ждите, пока разработают, пока перенесут всю забитую в программу информацию, а потом еще настроят хотя бы до того уровня, что есть сейчас. А ведь вы меня сделали, Ксения Михайловна. По всем статьям. Подсадили на наркотик, а теперь отказываетесь бесплатно выдать очередную дозу.

Ксюха молча улыбалась.

-Когда подъедете-то? – Уже открыто смеясь, спросил Никита Романович.

-Зачем?

-Ну как зачем. Новый договор подписывать. На новых условиях.

FORVARD

Она сидела на балконе одна. Парни разбежались по домам праздновать перевод фирмы на коммерческие рельсы, и прибавку к зарплате. А Ксюха налила себе чаю, захватила пачку сигарет, и просто отдыхала, глядя на верхушки все еще зеленых деревьев.

-Ты же понимаешь, что тебе просто повезло? – Спросил кто-то внутри нее.

-Конечно, - улыбнулась она в ответ, - из тридцати контрактов соскочили только пять. Это ли не везение.

-Но все могло закончиться и иначе.

-Могло. Но как максимум, я потеряла бы то, что заработала, мотаясь по клубам, вот и все.

-И ты не боялась?

-Мне нечего было бояться.

Она вдруг поняла, что давно ни с кем не разговаривала. Просто так, не по работе, не по программам, а как-то… за жизнь, что ли. Ни с кем не разговаривала, ни с кем не гуляла, ни с кем не спала.

Посмотрела на телефон и набрала номер.

-Игнатик, - сказала ласково, - прости, что беспокою. Знаю, что вы там пьете, и звоню не для того, чтобы оторвать вас от этого приятного занятия. Помнишь, ты упоминал, что в Москве есть гей-клуб? Адресок не подскажешь?

FORVARD

Она его еле нашла. Огромный «Олимпийский», в котором было, наверное, две сотни разных заведений, оказался еще более огромным, чем она думала. А Игнатово «Обойдешь слева, в ста метрах увидишь» ничем не помогло, потому что непонятно было, откуда должно начинаться это «слева» в огромном и круглом стадионе.

Обойдя весь комплекс два раза, Ксюха уже готова была сдаться, но вдруг заметила двух девочек вполне определенного вида и вполне определенно куда-то спешащих.

-Чем черт не шутит? – Улыбнулась, и последовала за ними.

Девочки спустились куда-то вниз, и оказалось, что у «Олимпийского» есть еще и первый этаж, где-то на нем и располагался искомый клуб.

Ксюха прошла рамку металлоискателя, равнодушно подставила руку под печать, и окунулась в яркие огни клуба.

Впрочем, клуб как раз оказался так себе. Небольшой зал, с постаментом посередине, бар, и немного столиков. И множество, бесконечное множество девушек.

-Кто же скрасит мой сегодняшний вечер? – Подумала Ксюха, протискиваясь к бару и оглядывая публику. К сожалению, большей частью это были совсем молоденькие девочки, коротко стриженные, некоторые даже налысо. Они стреляли глазами по сторонам, но Ксюха всякий раз отводила взгляд. Совращение малолетних в ее планы на сегодня никак не входило.

Наконец, она смогла устроиться на барном стуле со своим коктейлем, и задумчиво вслушалась в песню, звучащую на танцполе. Песня была новая – она ее еще не слышала.

Рано ещё не быть, поздно уже поверить.

Я не могла любить, я не могла измерить

Месяцы за окном, солнце в закатах с тобой

И опускаясь вниз, и поднимаясь в небо

Я не могу понять, был ты или не был

В сотнях ночных дорог ты остаешься со мной

Она сама не заметила, как начала подпевать. Боль – застарелая, тяжелая, поднялась из нутра и подступила к горлу. Легко было не думать ни о чем в рабочей горячке, легко было засыпать мертвым сном и, просыпаясь, сразу браться за работу. А тут – смотри ты – стоило расслабиться, и прошлое мертвыми щупальцами охватило сердце.

Отпускаю и в небо

Улетает желтыми листьями

Наше прошлое лето

С телефонными глупыми письмами

Отпускаю и слезы

Высыхают на ресницах

Но как же синие звезды

Нам с тобой могли присниться

Тонкая и чувствительная девочка Ксюша. Откуда же ты взялась опять, мать твою? Откуда ты появилась, ты, похороненная под толщей лет и почти изжившая сама себя? И самое главное – что тебе опять нужно?

Какая-то девочка подошла вплотную и улыбнулась призывно. Кареглазая. Кареглазая, черт бы ее побрал со всеми потрохами.

Ксюха, не отрывая от нее взгляда, наощупь набрала номер, и услышав «Алло», сказала хрипло: «Либо я сейчас же еду к тебе, либо снимаю телку, которая пристально на меня смотрит, и везу ее к себе домой. Выбирай».

Выслушала ответ, улыбнулась обладательнице карих глаз, томно сказала «не сегодня», и двинулась сквозь толпу к выходу, пробивая себе путь локтями.

Спи спокойно, милая девочка Ксюша. Ты умерла. Спи спокойно.

FORVARD

Он появился как всегда неожиданно. В один из осенних выходных дней постучал в дверь, и, открывая, Ксюха точно знала, кого увидит.

Он стоял на пороге - высокий, красивый, с неожиданно-новой сединой на коротко остриженных висках, и улыбался.

-Привет, детка.

-Привет.

И затормошили друг друга, затискали, он смеялся над ее новой прической, она - над идиотским белым свитером. Потащила его на кухню.

-Идем сюда. Тут не так, как в Краснодаре, но все равно... Когда я думала о том, что ты снова появишься, я видела тебя именно здесь, на кухне.

Сварили кофе, уселись прямо на пол - у батареи - и закурили.

-Где ты взял мой адрес?

-Заехал к родителям. Они беспокоятся за тебя, детка.

Ксюха засмеялась, довольная.

-Они всегда беспокоятся. Но сейчас поводов как будто и нет.

-Поводов было бы меньше, если бы ты звонила им хотя бы раз в месяц.

-Ой, перестань, Джон. Звонить раз в месяц, чтобы выслушивать, в чем еще я облажалась и чем не оправдала их надежд? Для таких разговоров я звоню вполне достаточно.

-И ты совсем не скучаешь?

Вопрос был задан легко и свободно, но Ксюха вдруг напряглась. Она хорошо расслышала, что именно было на самом деле спрошено, и вопрос ей не понравился.

-Я нашла Ирку. Она работает распространителем какой-то идиотской косметики, снимает старую хату, и завела кота.

Джон внимательно посмотрел на нее.

-Ты скучаешь?

Ксюха поняла, что ответа не избежать. Она толчком выпустила дым из легких.

-Я стараюсь об этом не думать.

-Что произошло, пока меня не было?

Она задумалась. А и правда - что такого произошло? Ну встретились, ну провели вместе вечер, ну поговорили непонятно о чем... Почему это так сильно все изменило?

BACK

-Почему ты вернулась вдруг? Я слышала о том, что у тебя яркая, красивая жизнь, о которой можно только мечтать. Почему снова Краснодар?

Она едва расслышала вопрос. Тонула, купалась в этом мягком, красивом голосе, в тумане, застилавшем голову, в умопомрачительном запахе ночных гор и деревьев.

-Ксюша?

-Да. Да. - Она помотала головой, возвращаясь, и судорожно попыталась вспомнить, о чем ее спрашивали. - Я вернулась, потому что оказалось вдруг, что я все еще верю.

-Во что?

-Очень сложно ответить так, чтобы было честно и по существу. Мне кажется, про это можно целую книгу написать, и многое из того, что происходит со мной все равно туда не вместится.

-Попробуй все же.

-Последний год я жила очень красивой жизнью, это правда. Яркой, насыщенной, в ней было много огней и много денег. Но не так давно я вдруг подумала: а что же во всем этом я? Где Я? То самое "Я", которое про веру, про надежду, про что-то светлое и доброе? И оказалось, что никакого "Я" больше нет. Есть нечто злое, циничное, относящееся к людям как к материалу для работы. Я поняла, что ТАМ я не могу читать книги, я не могу любоваться закатом. Закаты... Ха! Я выходила к морю по утрам, когда клуб закрывался, смотрела на то, как встает солнце, и думала о том, что из-за этой суки снова придется задергивать шторы, чтобы поспать. И я поняла, что я так не хочу. Что это не я, не мое "Я". А Краснодар... Здесь я была другой. Может быть, снова смогу ею стать.

-Ксюшка... - Она засмеялась, и положила ладонь ей на плечо. И от этого прикосновения ноги будто ушли под землю, голова закружилась, и стало снова, снова, снова как раньше! - Мне кажется, ты преувеличиваешь. Просто ты позврослела, вот и все. И все, о чем ты говоришь - вера, надежда, чудеса - все осталось в детстве - там, где и должно остаться. А взрослая жизнь - она другая. Она более практичная, более циничная может быть.

В темноте почти не было видно лица, но взгляд, глаза Ксюша различила. Они смотрели на нее - карие, умопомрачительно карие, и такие близкие.

-У меня не получится, да? Я не найду здесь то, что ищу? - Хрипло спросила она.

-Как знать. Но я думаю, что нет. Не найдешь.

FORVARD

-Через несколько дней я уехала. Во мне опять как будто что-то сломалось, и на этот раз уже окончательно.

-Сколько их было, этих окончательных разов, детка?

-Много. Но, знаешь, раньше надломы как-то заживали. Надломится, поболит, а потом потихоньку зарастает новыми эмоциями, новыми мечтами, еще чем-то. А сейчас я чувствую, что этому зарасти не суждено. Она права, Джон, и она всегда была права. Я искала там то, чего уже давно нет. Да и не было никогда, наверное.

Он поднялся на ноги и подошел к окну. Посмотрел на желтеющие верхушки деревьев. На синее, безоблачное небо. Обернулся.

-То есть ты снова сделала так, как хотела она? Как тогда, с этим мальчиком? Она захотела - и ты выполнила.

-Нет. Я так не думаю. Мне кажется, я просто устала, и поняла, что правы были все, кроме меня. Прав был ты, права была она, правы были Мишка с Колей. Невозможно вернуться туда, где тебя не ждут.

-Когда-то ты собиралась...

-Я помню.

Ксюха тоже поднялась, и, обняв Джона за талию, прижалась к его спине.

-Может быть, я правда позврослела?

Он обернулся, грустный, задумчивый, и поцеловал ее в нахмуренный лоб.

-Буду рад, если это так. Но что-то мне подсказывает, детка, что история на этом не закончена. Что это только начало.

-Пусть, - она смотрела на него снизу вверх, и расплывалась на ошметки от грусти, - но я решила для себя: я вернусь туда только тогда, когда стану окончательно свободной. Когда смогу пройти мимо, и не отвести взгляд. Когда мне станет все равно.

Они долго смотрели друг на друга, и в этом взгляде было так много - и прошлого, и будущего, и печали по тому, что никогда уже не станет как прежде.

-Закажем пиццу? - Спросил наконец Джон, сморщившись и оглядывая кухню в поисках телефона. - Я несколько лет мечтал о том, как мы будем ее заказывать, а не готовить сами.

-Как в кино? - Засмеялась Ксюха.

-Как в кино, - подтвердил Джон.

И они заказали пиццу. И ели ее, сидя на полу на кухне. И разговаривали, и молчали, и докуривали одну сигарету на двоих. И Ксюхе казалось, что вот сейчас-то все снова стало как раньше. И понималось, что это только иллюзия. Один вечер. Один.

FORVARD

-Лемешева, выходи! - Заорала Ксюха в очередной - сто сорок восьмой - раз, и раздраженно стукнула ногой о бордюр. - Если ты не выйдешь немедленно, я уеду без тебя!

-И совершенно незачем так орать, - Ира появилась из ниоткуда, чмокнула Ксюху в холодную щеку и улыбнулась, - за столько лет могла бы привыкнуть.

-А ты могла бы привыкнуть, что я никогда не привыкну к твоим "через пять минут буду", выливающимся в час.

-Ха! Скажи спасибо, что я вообще согласилась с тобой пойти.

Ксюха пожала плечами и пошла к машине. Ирка была права - за это и правда стоило сказать спасибо, потому что несмотря на ставшие регулярными (если можно назвать регулярными секс в раз месяц) встречи, на сближение Ира не шла, в кино и театр вместе ходить отказывалась, и по утрам как и раньше выгоняла Ксюху едва проснувшись.

Странные это были отношения. Они почти не разговаривали, не проводили время вместе - просто иногда Ира позволяла приехать к себе, отдавалась со всем присущим ей жаром и пылкостью, и выставляла за дверь.

-И это твоя новая машина? - Она презрительно сморщилась, поглядывая на серую "Ладу", с призывно распахнутой дверью. - Не могла что-то получше выбрать?

-У нее есть колеса, руль и крыша. Этого вполне достаточно. Кроме того, я сняла наконец офис, поэтому лишних денег в ближайшем будущем не предвидится.

-Ну вот, Ковальская, - протянула Ира, залезая-таки в машину, - я только понядеялась, что ты начнешь меня спонсировать, и на тебе... Офис она сняла.

Ксюха улыбнулась, садясь за руль. Этот разговор напомнил ей их первую поездку в Москву - Ирка тогда была впечатлена открывшейся ей роскоши, немедленно принялась мечтать о шубе и ныть о том, что шубы у нее никогда не будет.

-А куда мы едем-то хоть? - Спросила Ира, когда машина выехала на варшавку и понеслась в сторону центра.

-На встречу с двумя интересными людьми.

-Да? - Она повернулась и посмотрела на Ксюхин профиль. - Офигенно информативно, Ковальская. Вопросов больше нет.

Ксюха только улыбнулась. Она возлагала на эту встречу большие надежды, но Ирке об этом знать не полагалось.

Спустя полчаса они припарковались возле украшенного деревом одноэтажного кафе, и Ксюха помогла Ире выйти из машины.

-Слушай, - Ира схватила ее за руку уже на пороге, - это что-то по твоему бизнесу, да? Может, я недостаточно шикарно оделась?

Ксюха засмеялась.

-Расслабься.

И, взяв Иру за руку, потащила ее внутрь.

В зале было темновато. Ксюха прищурилась, оглядывая немногочисленные занятые столики, и вдруг расплылась улыбкой.

-Мишка!

Двое парней поднялись ей навстречу. Один - невысокого роста, пухлый, со смешной рыжей бородкой и голубыми, узко посаженными глазами. Другой - повыше, худой и какой-то нескладный.

Они обнялись все троем. Ксюха чуть не заплакала, ощущая на плечах их руки.

-Банда, - смеялась она сквозь подступающие слезы, - банда снова в сборе.

Краем глаза она заметила растерянно стоящую в стороне Иру, и, разомкнув объятия, ухватила ее за руку.

-Знакомьтесь. Маленький и толстый - Мишка, высокий и худой - Никола. Мои лучшие друзья. А это Ира.

И без запинки продолжила:

-Моя девушка.

Миша радостно улыбался, пожимая Ире руку, Коля только кивнул - он не отрываясь смотрел на Ксюху, будто оценивая, как сильно она изменилась за прошедшее время.

Наконец, все расселись за столом, сделали заказ, и Ксюха демонстративно обняла Иру за плечи. Та выглядела смущенной, молча смотрела то на Ксюху, то на ребят, но руку не стряхивала.

-Договоримся сразу, - сказала Ксюха, - я позвала вас в гости не для того, чтобы таскать по красной площади, третьяковке и прочим провинциальным радостям. Предлагаю придумать программу поинтереснее.

-Эй, - возмутился Миша, - меня начальник отпустил на три дня только с обещанием, что я привезу кучу сувениров ему, его жене и всему офису.

-Сувениры купим в ларьке. Там этой хрени на любой вкус - и московской, и питерской, и даже турецкой. Сможешь наврать всем, что за три дня полмира объездил.

-Если хотите, я могу показать вам Москву, - сказала вдруг Ира, - у Ксюхи бизнес, дела, а я на выходных все равно бездельничаю.

Ксюха спрятала улыбку.

-Так и поступим, - резюмировала она, - третьяковкой займется Ирка, а вечерами добро пожаловать в бары, бильярды и прочие вертепы разврата.

И стало легко. Под пиво и блюда украинской кухни они смеялись, вспоминали детство, рассказывали друг другу о новой - взрослой - жизни, и радовались, что все еще чувствуют себя молодыми и полными сил.

Ира поведала о нелегких буднях распространителя косметики, Миша рассказал, как проектирует коттеджы, а Коля пожаловался на низкие зарплаты у технических специалистов в Краснодаре.

-Переезжай в Москву, - тут же предложила Ксюха, - тут сейчас твоя специальность - самая востребованная, зарплата сразу будет выше раза в три.

-Да ну, куда я поеду? - Отмахнулся Коля. - Там у меня квартира, родители, я всю жизнь там прожил...

-Брось! Тебе всего двадцать четыре года. Жизнь только начинается, и вполне можно успеть урвать от нее максимум.

Ира вдруг поддержала Ксюху.

-Тут в триста раз больше возможностей, - сказала она, - да и не на пустое место же поедешь. Друзья в новом городе - большое дело.

Коля обещал подумать, на этом и порешили.

Вчетвером они провели отличный день - гуляли по парку Горького, залезали на колесо обозрения, поедали сладкую вату и катались на электрических машинках. Ксюха то и дело обнимала Иру, целовала ее в щеку, держала за руку, и радостно видела, что та не делает попыток вырваться.

Уже ночью они отвезли ребят к Ксюхе домой, и пешком пошли к Ириному дому. Шли молча, разгребая ногами опавшие листья, и думая каждая о своем.

У подъезда Ира остановилась.

-В этом месте я должна пригласить тебя зайти? - Спросила она ехидно.

-С чего вдруг? - Удивилась Ксюха.

-Я так понимаю, весь спектакль задумывался для меня? Чтобы я оценила, какая ты стала открытая, и к каким отношениям ты готова?

Это было как плевок в лицо. Как удар в самое незащищенное место.

-Знаешь, Ирка... - Ксюха поджала губы, посмотрела себе под ноги, и, приняв решение, подняла глаза. - Есть такой закон в физике - что не надо пытаться прыгнуть выше головы. И что если ты приложил максимум сил к тому, чтобы сдвинуть стену, а она при этом все равно не сдвигается - значит, пора прекратить это бессмысленное занятие.

-Ты о чем? - Вкрадчиво спросила Ира.

-Я о том, что мне, кажется, начинает надоедать за тобой бегать. Я изменилась, и ты прекрасно это видишь. Если при всем при том ты все равно мне не веришь - что ж. Я устала доказывать, что я не верблюд.

Она пожала плечами, и начала спускаться с лестницы.

-Подожди.

Обернулась. Ира по-прежнему стояла у подъездной двери.

-Иди сюда.

Сделала несколько шагов. Посмотрела в глаза. Впервые за все последние месяцы в них не было ни капли ехидства.

-Я просто боюсь, Ксюш, - сказала Ира, и Ксюхино сердце дрогнуло от этого "Ксюш". - Вот сейчас я снова поверю, а ты опять сделаешь что-то, после чего мы уже не сможем быть рядом. И мне опять придется зализывать раны, рисовать лицо, и реветь ночами в одиночестве.

-Ты хочешь гарантий? - Просто спросила Ксюха. - У меня их нет.

-Знаю. Я просто хочу знать, что ты на самом деле ко мне чувствуешь?

Она задала этот вопрос испуганно, и Ксюха вдруг испугалась тоже. Об этом она никогда не думала - вернее, всеми силами старалась не думать. Потому что правильным ответом было бы "Я люблю тебя", а эти слова она могла сказать только одной женщине в мире. И этой женщиной была не Ира.

-Я влюблена, - ответила она, будто в омут бросаясь, - влюблена в тебя, в твое ехидство, в твою независимость, в твою красоту и тепло. Я не знаю, любовь ли это, и сможет ли когда-нибудь стать любовью, но точно знаю, что хочу попытаться. Не просто попытаться - "авось получится", а приложить усилия к тому, чтобы у нас получилось.

И застучало молоточками в висках: "Комутыврешькомутыврешь", но она отмахнулась: "Япочтиневрупочтиневру".

-Ты хочешь отношений? - Спросила Ира. - Семью?

Семью? Так далеко она никогда не думала. Да и каким образом можно создать семью с женщиной? Жить вместе - возможно, встречаться - да, трахаться - конечно, поддерживать друг друга - безусловно, но семью?

-Ирка, я чувствую себя сейчас старым холостяком, от которого требуют немедленного предложения. Я не готова сейчас встать на колено и вручить тебе кольцо. Пойми и меня тоже - я приняла это в себе совсем недавно, и так далеко мое принятие еще не зашло.

-Тогда чего ты хочешь? Конкретно?

-Хочу встречаться с тобой, проводить время вместе, любить друг друга. Потом - наверное, съехаться и жить вместе. Все. Дальше я пока не смотрю.

Ира отвернулась и побарабанила ногтями по железной двери.

-Ковальская, ты мне как будто бизнес-проект предлагаешь. Обозначаешь границы, риски, и так далее... Тебе не кажется, что отношения - это несколько про другое?

-Ирка, - Ксюха ухватила ее за руку и сжала ладонь, вынуждая посмотреть на себя, - мы с тобой по-другому уже пробовали. По-моему, ни для одной из нас это ничем хорошим не кончилось. И потом, ты все спрашиваешь о том, чего хочу я. А чего хочешь ты?

Ира долго молчала.

-Помнишь, как ты приехала с каникул после первого курса, и мы оказались практически вдвоем во всей общаге? Помнишь, как брызгались в умывалке, и бегали по коридору со сковородкой? Как ты швырялась в меня черешней и орала, что я дура? Я хочу, чтобы снова было так. А то, что ты мне предлагаешь - это какой-то кусочек тебя, скорее осознанный, чем эмоциональный, которым я, конечно, буду владеть безраздельно, но всегда буду знать, что есть еще что-то... Что-то, что принадлежит не мне.

Ксюха стояла, ошарашенная. Как она поняла? Как догадалась? Как почувствовала?

-Давай договоримся так. Я знаю, что есть нечто, о чем ты мне не рассказываешь. Если ты будешь готова этот кусочек мне хотя бы показать - тогда я подумаю. То, что ты предлагаешь мне сейчас - мне не нужно.

Она вздохнула, поцеловала молчащую Ксюху в щеку, и скрылась в подъезде.

Дверь захлопнулась с оглушительным звоном.

Как она догадалась, черт побери все на свете? Как?

Рассказать ей? Пустить туда, куда мог до сих пор входить только Женька? А если она сделает как отец тогда: удивленно поднимет брови, а потом удивление на ее лице сменится презрением? А если она поступит как мать - начнет вкрадчиво объяснять, что все это ерунда и чушь, что это не имеет никакого значения?

Ксюха выкурила полпачки сигарет прежде чем решилась. Бегом поднялась на второй этаж и, не давая себе времени думать, позвонила в дверь. Ира открыла быстро - мокрая, замотанная в полотенце. Молча посторонилась, приглашая зайти. Ксюха прошла в кухню, не разуваясь, упала на табуретку, и снизу вверх посмотрела на Иру.

Слова давались ей очень тяжело, в груди камнем сжимался страх.

-Я очень люблю одну женщину. Люблю давно и безнадежно. Между нами никогда ничего не будет, но это то чувство, которое случается одно и на всю жизнь. И это - то самое, о чем ты хотела знать.

Ира вздохнула, опустилась на корточки, и положила ладони на Ксюхины колени. Теперь уже она смотрела снизу вверх, но в глазах ее вопреки ожиданию не было осуждения.

-Это Лека? - Тихо спросила она, и от абсурдности этого предположения Ксюха вдруг истерично расхохоталась.

-Лека... - она смеялась, и не могла остановиться. - Ах, если бы это была Лека...

Она взяла себя в руки, попыталась успокоиться, и достала из внутреннего кармана маленькое фото. Сердце дрогнуло, но Ксюха сжала губы и показала фотографию Ире.

-Кто она? - Спросила Ира, аккуратно держа фотографию в руке и разглядывая темноглазую женщину, запечатленную на ней. - Я ее не знаю?

-Ты не можешь ее знать, - коротко сказала Ксюха, и, окончательно решившись, добавила, - это Анастасия Павловна. Моя школьная учительница.

FORVARD

PLAY

Она лежала на животе, уткнувшись лицом в подушку, и старательно пыталась ни о чем не думать. Прохладный ветерок легким прикосновением пробегал по голой спине к ягодицам – как будто нежные женские пальцы, едва касаясь, быстро и ярко.

-Опять страдать будешь? – Голос раздался очень близко, и горячие губы обожгли дыханием ухо. – Не надоело еще?

Ксения приподнялась на руках и села на кровати. Ольга немедленно положила руки ей на плечи. Теперь ее голос звучал около затылка.

-Тебе теперь надо придумать оправдание, куда ты уехала на полдня с женщиной, очень напоминающей по замашкам твою любовницу?

Против воли Ксения усмехнулась. Оправдание. Ну да.

-Ситуация вышла из-под контроля, - тихо сказала она, - и как ее загнать обратно – большой вопрос.

Ольга засмеялась, обняла Ксению крепче и потянула обратно на кровать.

-Как загнать тебя обратно – как раз никакого вопроса нет.

Они побарахтались немного, Ксения в попытках вырваться, а Ольга – не допустить того, чтобы она вырвалась. Наконец композиция образовалась так: Ксения лежала на спине, с раскинутыми в разные стороны руками, а Ольга сидела сверху, придавив ладонями ее плечи.

-Меня тут посетила интересная идея, милая, - сказала Ольга, пристально глядя в Ксенины глаза, - поправь меня, если я не права, но мне думается, что твоей жене совершенно все равно, где и с кем ты проводишь время.

Возмущаться не было сил. Притворяться – тоже. Поэтому Ксения только пожала плечами и осталась лежать.

-Интересно, - продолжила Ольга. – А тебе тоже все равно, где и с кем она проводит время?

Ксения снова пожала плечами, хотя внутри нее все похолодела от одной мысли.

-Еще интереснее. Знаешь, милая, я вдруг подумала, что у нас с тобой вполне могло бы что-то получиться.

А вот это было уже совсем ни к чему. Ксения одним движением смахнула Ольгу с себя, встала с кровати и оглянулась в поисках одежды. Она впервые оказалась у Ольги дома, и только сейчас наконец заметила, что стоит посередине огромной квартиры-студии, в углу которой спрятана кухня, посередине стоит диван, а кровать спрятана в нише-углублении.

-Ты знаешь, что твоя квартира похожа на бордель? – Спросила она, натягивая брюки и оглядываясь в поисках футболки.

Будина насмешливо наблюдала с кровати за ее поисками – удобно разлегшись и демонстрируя все изгибы своего совершенного тела.

-А кто тебе сказал, что это моя квартира?

Футболка нашлась, и вопрос застал Ксению в процессе натягивания ее на плечи – поэтому пожать ими в третий раз не получилось.

-Давай кофе выпьем, - сказала она, окончательно одевшись, - только не здесь.

-Почему же не здесь? – Ольга потянулась и с интересом посмотрела.

-Потому что если это не твоя квартира, то она принадлежит одному из твоих любовников – Игорю, очевидно. И может сложиться неловкая ситуация.

Ольга снова захохотала, откинувшись назад.

-Господи, как трогательно, - сказала она, отсмеявшись и встав с кровати, - милая моя, а почему же этот вопрос не волновал тебя два часа назад, когда ты в этой самой квартире трахала меня как сумасшедшая и орала как кошка?

Ксения не нашлась, что ответить, но упоминание о временной потере рассудка ей совсем не понравилось.

Они выбрались из дома только через час, в течение которого Ксении ежеминутно хотелось то придушить Ольгу, то снова затащить ее в кровать. Она долго принимала душ, затем долго наносила макияж, потом перемерила пятнадцать разных нарядов, остановившись в итоге на первом. И только когда дверной замок щелкнул, закрываясь, Ксения вдруг подумала, что Ольга права – у них правда могло бы что-то получиться. Может быть, в другой жизни.

В «Кофемании» по причине обеденного времени рабочего дня было много народа, но им удалось занять столик у окна. Ксения не глядя в меню заказала себе фруктовый салат и чай на травах, Ольга выбрала кофе и пачку сигарет, одну из которых немедленно закурила, не обращая внимания на осуждающий Ксенин взгляд.

Она делала одну затяжку за другой, а Ксения смотрела, как дым колечками выходит из ее совершенных губ, и думала: «А может, и в этом я ошиблась? Может быть, все эти ограничения, которые я себе придумала – это просто для того, чтобы не сдохнуть от такой веселой жизни? Чтобы поддерживать реноме Ксении Ковальской – совершенной, уникальной, и черт знает какой еще?»

-Тебе не надоело быть такой идеальной?

Вопрос прозвучал как гром, как отражение самых тайных мыслей, и Ксения испугалась.

-Тебе будет легче, если я закурю? – Спросила она, кивком благодаря официанта за принесенный чай.

-Мне будет легче, если ты хоть на полчаса расслабишься, и мы нормально поговорим, - парировала Будина, - если для этого надо курить, могу предложить тебе сигарету.

Полчаса. Ну да. Ася просила двадцать секунд, и то из этой затеи мало что вышло.

-Ты всегда в мешке, всегда в коконе, в каких-то чугунных доспехах. Даже когда трахаешься, их не снимаешь. Неужели самой не надоело? Идеальная Ксения Ковальская. Звучит тошнотворно, ты не находишь?

Ксения улыбнулась.

-Если это так тошнотворно, чего ты тогда ко мне привязалась?

-Я привязалась? – Будина от возмущения даже про сигарету забыла. – По-моему, я просто оказываю тебе миллион разнообразных знаков внимания, а ты клюешь почему-то только на животный секс. Почему, милая? Все остальное дает тебе она?

Это был не тот разговор, к которому Ксения была бы готова. Она даже подумала: а не бросить ли к черту чашку с недопитым чаем, и не сбежать ли отсюда самым позорным образом? Но потом вспомнила, что именно ждет ее дома, и решила остаться.

-Нам нужно договориться… - начала, было она, но Ольга перебила:

-Ну конечно! Сейчас ты и меня попытаешься засунуть в свои любимые рамки и ограничения. Не выйдет, милая. Я не стану играть по твоим правилам.

Чего-то подобного она и ожидала, начиная этот разговор. Что же, раз так – придется действовать иначе.

-Тогда я от тебя избавлюсь, - предупредила Ксения, - мне не нужна пороховая бочка в непосредственной близости. Заводит, конечно, но и рвануть может в любую секунду.

-Валяй, избавляйся. Только не забывай, что ты дала мне слово оставить меня в системе – с перспективами и всем прочим.

-И ты так доверяешь моему слову?

-Твоему-то? – Ольга вдруг стала очень серьезной. – Конечно, доверяю. Это тебе только так кажется, что я ничего про тебя не понимаю. На самом деле я понимаю больше, чем ты можешь себе представить.

-Интересно, - пожала плечами Ксения.

-Хочешь послушать?

-Нет.

Она снова принялась за свой чай, и чуть не вылила его на футболку, почувствовав под столом прикосновение Ольгиной ноги. Лодыжка тут же вспыхнула огнем, а вместе с ней – и все тело.

Будина улыбалась, не отводя от нее глаз, и продолжала гладить ногу.

-Какого черта ты делаешь? – Хрипло спросила Ксения.

-Показываю тебе, что я значу для тебя.

Она перегнулась через стол и кончиком пальца провела по Ксениной шее к вырезу футболки. Кончик языка показался между приоткрытых губ, глаза затуманились.

-Только со мной ты можешь позволить себе хоть немножко расслабиться, и забыть о том, какой ты должна быть. Больше никто не может тебе этого дать, и, возможно, никогда уже не сможет. Я вижу каждого твоего демона, каждого дьявола, и схожу от них с ума. Я вижу каждый из твоих комплексов, и не убегаю от них в ужасе, а смеюсь над ними. И ты хочешь сказать, что готова добровольно от этого отказаться? Вернуться в свой каменный мешок, из которого даже приличного окна наружу нет? Нет, милая, я так не думаю.

Она откинулась назад на кресле, и закурила новую сигарету. Ксения снова начала дышать.

-Чего ты хочешь? – Спросила она. – Допустим, у тебя есть иллюзия, что ты что-то такое про меня понимаешь. Как насчет тебя?

-Я уже говорила про себя. Ты, видимо, не слушала.

Конечно, она не слушала. В присутствие Ольги ей вообще довольно сложно было слушать, а еще сложнее – анализировать то, что она слышит. Но вопрос требовал ответа, и Ксения на многое была готова, чтобы этот ответ получить.

-Послушай меня, - сказала Ольга, не давая ей спросить снова, - давай без игр, ладно? У тебя скоро крыша поедет от той жизни, что ты себе создала, и ты прекрасно это знаешь. Нельзя двадцать четыре часа в сутки быть тем, кем ты вовсе не являешься. Ты не хорошая девочка, милая, и никогда ею не была. Я не знаю, кто тебя так переломал, и с чего ты решила, что должна стать идеальной, но это – не ты. Ты – нормальный живой человек, иногда злой, иногда добрый, иногда великодушный, а иногда и подлый. Ты можешь совершать ошибки, и можешь быть победителем.

Ксения сделала попытку ее прервать, но Ольга только отмахнулась.

-Дослушай. Я не пытаюсь сказать, что ты – великое дерьмо, хотя вполне может оказаться и так. Я пытаюсь сказать, что… Погоди-ка.

Она пристально посмотрела на Ксению, и лицо ее исказилось гримасой. Ксения отпрянула.

-Нет-нет, погоди…

Первый раз за все время Ксения увидела на Ольгином лице удивление. Нет, не удивление даже, изумление.

-Она что… может любить тебя только такую?

Ну хватит. Ксения выскочила из-за стола и пошла к выходу, не оглядываясь. Выскочила на улицу, огляделась, поняла, что находится на Маросейке, и почти бегом двинулась в сторону метро. Внутри нее все клокотало и вспыхивало.

Ольга догнала ее у поворота, схватила за плечи и развернула к себе. На ее лице против обыкновения не было насмешки, презрения – ничего такого. Только отголоски того самого изумления и… жалости?

-Ты дура! – Сказала она Ксении в лицо, пресекая все жалкие попытки вырваться. – Ты живешь жизнью совсем другого человека только потому, что решила – ей так лучше. Ты сделала из себя манекен в дорогом костюме, потому что думаешь, что она сможет тебя любить только такую. А ты ее спрашивала? Она тебя хоть раз настоящую видела? Может, именно настоящую она и смогла бы полюбить?

Это было уже слишком. Ксения резким толчком вырвала руку и ударила Ольгу по лицу, отбрасывая ее к стене дома. Посмотрела бешеным взглядом, и побежала к метро.

Она бежала, не обращая внимания на изумленных прохожих, и в висках ее билось бесконечное: «Видела. Видела. Видела».

Конечно, она видела. И не единожды. И то, что она видела, ей никогда не нравилось.

BACK. BACK. BACK.

-Девятый «А», здравствуйте.

Анастасия Павловна вошла в кабинет, едва прогремел последний звук школьного звонка. Ксюша с Мишкой переглянулись: вопреки ожиданию, учительница не выглядела взволнованной. Как обычно одета – в черные брюки и светлую блузку, волосы уложены в узел на затылке, на плече – огромная дамская сумка, которую она немедленно положила на стол и достала оттуда журнал и несколько книг.

-Садитесь.

Они снова переглянулись: голос тоже звучал как обычно. Ксюша потерла кончик носа большим пальцем и поправила съехавший с плеча черный фартук. Может, она просто еще не видела? Сразу пошла на урок, не заходя в кабинет?

-На прошлом занятии мы знакомились с еще одним творением великого русского писателя Александра Пушкина - «Евгением Онегиным». Я давала задание подготовить к этому уроку устный ответ о своих личных впечатлениях от книги. Кто готов?

Она сидела за столом, не отводя взгляда от открытого журнала, а Ксюша не отводила взгляда от нее. Не успев сообразить, что делает, она подняла руку.

Анастасия Павловна посмотрела на нее и неслышно вздохнула.

-Ковальская, прошу к доске.

Голос ее звучал устало и как-то потеряно, и Ксюше вдруг стало очень страшно. Может, не стоило ничего устраивать?

Она вышла к доске, повернулась лицом к классу и отыскала на соседних партах Мишкину и Николину физиономии. Стало легче.

-Ксения, мы слушаем.

Значит, все-таки видела. Раз «Ксения» - то точно видела. Ну и черт с ней.

-Роман «Евгений Онегин» я прочитала еще в прошлом году. Этим летом прочитала снова, но впечатление мое о нем ни капли не изменилось.

Она покосилась на Анастасию Павловну, но та снова уткнулась в журнал, и, казалось, совсем не слушала. И Ксюша разозлилась.

-Я читала его с удовольствием, потому что роман написан очень красивым языком – это как музыку слушать, без слов. Но если начать вслушиваться в слова, в смысл – то все сводится к истории о двух основных страдальцах и двух второстепенных. У меня все.

Класс замер в молчании. Ксюша снова поправила фартук и посмотрела на Анастасию Павловну. Теперь та наконец подняла взгляд.

-О чем ты говоришь, Ковальская? Поясни.

-Пожалуйста. Татьяна, начитанная французскими романами о неземной любви, встречает Онегина, за пару дней придумывает себе такую же неземную любовь, радостно погружается в страдания, пишет письмо с признаниями, ее отвергают и она снова погружается в страдания. Далее она выходит замуж непонятно за кого – в расчете еще немного пострадать, отвергает Онегина – и страдает снова. Страдалица? Еще какая.

Она говорила быстро, и сердце ее прыгало туда-сюда по грудной клетке.

-Теперь Онегин. Столичная жизнь – страдает. Приезжает в глушь – опять страдает – скучно, пусто, нет смысла. От Татьяны письмо получил – страдает. Влезает в конфликт с Ленским на пустом месте – снова страдает. Убивает Ленского – страдает. И так далее. Придумывает себе любовь к Татьяне, его отвергают – и… Он снова страдает. Одни бесконечные страдания, и больше ничего.

Класс слушал, раскрыв рты. Анастасия Павловна, кажется, тоже.

-Если говорить о моем личном отношении к прочитанному: страдальцев не переношу, и восхищаться ими не умею. Более того – я не верю в любовь, которая не испытана временем. Вчера я люблю Юру Шатунова из «Ласкового мая», сегодня – Льва Лещенко, а завтра еще кого-то. Это любовь? Нет. Всего лишь повод пострадать. А если Юру Шатунова я люблю на протяжении долгого времени – это любовь.

-Ксения, а ты не путаешь любовь и постоянство? – Прервала ее Анастасия Павловна.

-Нет, не путаю, - отмахнулась Ксюша, - когда женщина беременеет, нужно 9 месяцев, чтобы понять, какой пол будет у ребенка. Почему же на определение «любовь или не любовь» у Татьяны ушло всего несколько дней? Разве это не так же важно?

-Подожди, но ведь к концу романа прошло уже довольно много времени, и Татьяна понимает, что все еще любит Онегина – если следовать твоей логике – это та же проверка временем.

-Нет, Анастасия Павловна. Любовь приносит счастье и радость. А страдать несколько лет по объекту любви, чтобы потом послать его нафиг – это не проверка временем, а мазохизм.

-Ковальская! – Сотникова вскочила на ноги и возмущенно уставилась на Ксюшу. – Выбирай выражения!

Но Ксюше было уже все равно.

-А вот эта ерунда «Я другому отдана, и буду век ему верна»? Мало того, что сама всю жизнь страдать собирается, так и мужу планирует жизнь испортить – принесу, мол, себя в жертву – ладно, допустим, ее жизнь – пусть как знает. А мужик при чем? Может, она отнимает у него шанс встретить женщину, которая правда будет его любить и с которой он будет счастлив?

-Ковальская! – На лице Анастасии Павловны уже была не злость, а гнев. – Я сказала – выбирай выражения! Миллионы советских семей живут в браке, и это осознанный выбор. В конце концов, помимо любви существует чувство долга, ответственность и порядочность, наконец!

-Херня вся эта ваша порядочность. Хер-ня. Порядочно – это когда есть мужество признаться мужу, что ты его больше не любишь. А врать ему десятилетиями и делать вид, что все в порядке – это не порядочность, это трусость и тот самый мазохизм!

Сотникова изо всех сил стукнула книгой по столу. Класс шумел – все говорили хором, переглядывались, Мишка даже над партой привстал.

-Немедленно к директору! – Закричала Анастасия Павловна ухмыляющейся Ксении. – Это просто возмутительно!

-Вы просили мое мнение о книге, - сказала Ксюша ей в лицо, - я вам его озвучила. И кто вам сказал, что мое мнение всегда должно совпадать с вашим?

-К директору, Ковальская! Сейчас же!

Сотникова схватила ее за плечо и вытолкала из класса. Кабинет директора был на третьем этаже, но они почему-то пошли не к лестнице, а налево. Ксюша плохо соображала: от ощущения ладони Анастасии Павловны, лежащей на ее плече, все тело наливалось горячим восторгом, и этот восторг затуманивал мозг и зрение. Очнулась она только когда Сотникова втолкнула ее в свой кабинет, и захлопнула дверь.

Ксюша, не спрашивая разрешения, присела на стул. Здесь она была впервые.

Симпатично. Два стола, шесть стульев. Полки вдоль стен, плотно заставленные разными книгами. Гитара в углу – простенькая старая шестиструнка. На шкафу – пионерский горн, барабан и куча старых папье-маше.

-Оксана, обрати на меня внимание, пожалуйста, - суровым голосом приказала Анастасия Павловна, усаживаясь за стол спиной к окну. На её лице можно было прочесть целую гамму эмоций – от гнева до отвращения.

-Меня зовут Ксения, - ответила Ксюша и фалангой большого пальца почесала нос.

-Хорошо. Ксения. У меня к тебе два вопроса: первое – как ты смеешь так вести себя на уроке, и второе - объясни мне, пожалуйста, что это такое?

Значит, увидела. Черт. Если бы раньше догадаться – возможно, Ксюша и не стала бы устраивать весь этот балаган. Она вздохнула и посмотрела, как Анастасия Павловна двумя пальцами поднимает злополучный листок и трясет им в воздухе.

-Повторяю вопрос: что это такое?

-Не знаю, - пожала плечами Ксюша. - Мне отсюда не видно.

-Перестань паясничать! – возмутилась Сотникова. – Ты что, не понимаешь, что это уже не шутки?

-Что тут понимать? – хмыкнула Ксюша. – Моя фамилия – Ковальская, а не Орлиный глаз. Откуда я знаю, что у вас там за бумажка.

Анастасия Павловна сделала два глубоких вдоха и попыталась успокоиться. На её висках выступила испарина, а на щеках – румянец.

-Подойди и посмотри, - сказала она, протягивая листок. Ксюша послушно поднялась со стула, сделала несколько шагов и, глядя учительнице в глаза, застыла в молчании.

-Я снова задаю тебе вопрос. Что это? – отчеканила Анастасия Павловна, с трудом выдерживая взгляд ярко-зеленых пронзительных глаз девочки.

-Стихи, - вкрадчиво ответила Ксюша, ни на секунду не прерывая зрительный контакт, - а что? Вам не понравилось?

-Ковальская! – Учительница стукнула ладонью по столу и вскочила на ноги. – Что ты себе позволяешь? Мало того, что ты – проклятие всей нашей школы, так теперь еще и это!

-А что тут такого? – прищурилась Ксюша. Она не пошевелила ни единым мускулом – стояла расслабленная, засунув руки за пояс фартука. – Если вам не понравился стих – выкиньте и забудьте.

-То, что здесь написано – аморально! Ксения, присядь, пожалуйста. Я понимаю, что тебе всего пятнадцать, и многие вещи в силу своего возраста ты пока понять не можешь. То, о чём ты написала вот в этом… это уголовно наказуемо.

-Что уголовно наказуемо? – Ксюша вытаращила глаза и скривила лицо в ехидной гримасе.

-Вот это, - растерялась Анастасия Павловна. Листок в её руках дергался крупной дрожью. - Я хочу сказать, что ты сейчас находишься в поре полового созревания, и можешь спутать уважение к преподавателю с чем-то более…

-Дайте сюда, - перебила Ксюша. Она рывком выхватила листок, аккуратно сложила его в четыре раза и засунула за пояс фартука, - если хотите – можете вызвать моих родителей и поговорить с ними на эту тему. А я пошла на урок.

-Ковальская, стой! – повысила голос Анастасия Павловна, но девочка окрик проигнорировала. Она молча распахнула дверь и, оглянувшись, одарила учительницу презрительным взглядом. После чего вышла из кабинета.

В школе шел четвертый урок, и в коридоре никого не было. Ксюша спокойно дошла до туалета, вынула листок со стихами и медленно порвала его на клочки. На её глазах выступили слёзы, а к горлу подступил противный комок. Но тут же что-то внутри изменилось. Ксюша вспомнила, как целых семь минут находилась рядом с Анастасией Павловной, как смотрела в её глаза, как чувствовала запах, её потрясающий, удивительный запах. Только ради этих минут стоило провернуть авантюру со стихами.

С заколотившимся от нежности сердцем, Ксюша вышла из туалета и, поразмыслив, решила дождаться перемены с тем, чтобы пойти на следующий урок. Домой не хотелось – ведь в школе она могла еще хотя бы разочек, случайно, увидеть Анастасию Павловну. А это дорогого стоило.

FORVARD. PLAY.

От метро Ксения пошла пешком. Кружилась голова, в висках стучало, и ноги почему-то еле-еле плелись. Напиться бы сейчас как следует – до одури, до рвоты, до невменяемого состояния. Напиться и спать целые сутки, ни о чем не думая.

Но не думать не получалось. Ксения вспомнила, как на уроке литературы сливала свою злость на Асю в виде провокационного ответа у доски, как потом ее таскали к директору, и вызывали отца, и объявляли очередной – сто сорок пятый – строгий выговор. Но это не было самым страшным. Тогда ей еще казалось, что впереди что-то есть, что жизнь – это просто американские горки, в которых то вверх, то вниз. Позже, много позже, она поняла, что горок нет – есть одна бесконечная прямая, которая просто однажды оборвется. И больше ничего.

В кармане завибрировал телефон. Ксения посмотрела на экран: звонили из офиса, десятый раз за последние несколько часов. От Аси звонков не было.

Дома ее тоже не оказалось. Ксения никогда бы не призналась в этом вслух, но испытанное облегчение было бесконечно ярким и сильным. Она села на кухне, и просидела так несколько часов, не двигаясь и уставившись в потолок. Когда она поменяла позу и размяла затекшую шею, решение уже было принято.

-Игорь Александрович, здравствуйте, - сказала она в трубку телефона, - у меня есть к вам деловое предложение. Можем мы встретиться прямо сейчас?

Схватила ключи от машины, и выбежала из дома.

BACK. BACK. PLAY.

На полу валялись уже две пустые бутылки, а жестяная банка из-под кофе наполовину заполнилась сигаретами. Но не было конца-края этой сумасшедшей ночи – полной откровения, боли и неизведанной ранее близости.

Ксюха сидела на полу, прижавшись спиной к стене, курила очередную сигарету, а второй рукой держалась за Ирин живот. Она не видела ее лица, и была благодарна ей за это.

-Столько лет… Столько проклЯтых или прОклятых лет – уже и не понять, как будет правильнее. Понимаешь, я даже не помню того времени, когда ее бы не было. У меня все детские воспоминания начинаются с нее, все остальное – только размыто, тускло, редкими всплесками.

-Но ты пыталась?

-Я пыталась. Пыталась вырвать эту любовь из сердца, иногда – вместе сердцем, даже не передать, СКОЛЬКО раз я пыталась. Но раз за разом я снова возвращаюсь туда, где была она, где светило солнце, и где мне было четырнадцать лет. Наверное, только тогда я и умела любить.

-Неужели никого после нее?

Ксюха сжала зубы.

-А никакого «после» не было. Я влюблялась, конечно. В тебя, в Леку. Но Анастасия Павловна… Это просто другое, понимаешь? Я даже не уверена, любовь ли это – возможно, я просто сошла с ума когда-то, и тащу в себе это безумие, возводя его в ранг великого чувства. Но…

-Но сути дела это не меняет.

Ирка вдруг повернулась, и прижалась к Ксюхе.

-Бедная ты моя… - прошептала она. – И все это время ты таскала это в себе? Никто не знал?

-Ну почему никто, - Ксюхины губы скривились в ухмылке – злой, напряженной, - знал Джоник. Он знал с самого начала. Но он всегда относился к этому так, будто это детская игра, какая-то нелепица, на которую даже внимания обращать не стоит. Знал отец.

-Отец? – Ира нахмурилась. – И?

Ухмылка стала яростной.

-Он сказал, что не приемлет недостойной любви. И что разочарован во мне.

-И все?

-Да нет, он много чего говорил, но все сводилось к тому, что каждый человек имеет право выбора, даже когда дело касается чувств. И он довольно детально объяснил мне, почему мой выбор – недостойный.

Ира кивнула задумчиво.

-Теперь я многое понимаю. Если бы ты рассказала мне тогда…

-А что я могла рассказать? Думаешь, я что-то тогда понимала? Когда меня отправили в этот чертов институт, для меня это был словно конец света: я знала, что больше не смогу ее видеть, не смогу ее слышать, вообще ничего не смогу. Это было на пять лет, Ирка! На пять чертовых лет. А потом меня заслали бы куда-то работать, и пять лет превратились бы в десять, и в пятнадцать, и в пятьдесят. Я понимала тогда только одно: я никогда ее больше не увижу.

-Погоди, но ты же пыталась?...

-Что пыталась? – Ксюха недоуменно сморщила лоб и вдруг поняла. – Сказать ей? В этом не было смысла.

-Почему?

-Во-первых, она прекрасно все знала. Во-вторых, этот разговор имел бы смысл, если бы мне от нее что-то было нужно. Но мне не было! В этой любви никогда не было ничего эротического, пошлого – только восхищение, только сумасшедшее ощущение наличия смысла в этом мире.

На Ирином лице она разглядела удивление.

-Я расскажу тебе одну историю из моего детства. Мы сдавали устный зачет по физике, и толпились в коридоре в ожидании, когда нас вызовут. Это было на том же этаже, что и ее кабинет. И я не листала книжку, не волновалась – я смотрела как чокнутая на этот коридор, и ждала. И те семь секунд, которые понадобились ей, чтобы пройти мимо, были одними из самых счастливых в моей жизни. Она шла так медленно, и улыбалась чему-то своему, и у нее так забавно были сложены пальцы – мизинец и безымянный прижаты друг к другу. А потом она посмотрела на меня, и я сказала: «Здравствуйте, Анастасия Павловна». А она сказала: «Здравствуй, Ксюшка». И пошла дальше.

-И все?

-Да. И это было счастье. В ее шагах, в ее сложенных пальцах, в ее голосе. Да что там… В выходные я приезжала на велосипеде к ее дому и просто сидела на бордюре или на скамейке напротив ее подъезда. Она не вышла ни разу. Но каждую секунду этого сидения я тоже испытывала счастье.

-Но я не понимаю, - Ира положила ладонь на Ксюхину щеку, - если все это до сих пор так, почему ты не вернулась в Краснодар после института? Почему не добивалась ее?

-Добивалась? О чем ты? Я только в этом году окончательно поняла, что я лесбиянка, но она-то – точно нет. Да и потом, очень многое произошло в последние годы моей учебы в этой школе. Слишком многое для того, чтобы вернуться.

-О чем ты?

Ксюха помолчала, погруженная в себя.

-Я видела ее после школы один раз. Единственный раз. В этом году.

-Перед тем как приехать в Москву?

-Да.

Она снова замолчала, и Ира спросила:

-И что произошло?

-Короткий разговор. Она спросила, как мои дела. Я сказала, что вернулась в Краснодар. Она сказала, что я вряд ли найду там то, что ищу. И я уехала.

Сигареты кончились. Ира поковырялась в банке и достала приличный на вид окурок. Закурила, даже не обратив внимания на пепел на фильтре.

-Поразительно все это, - пробормотала она, - совсем с тобой не вяжется… В универе мне казалось, что ты всю жизнь была пай-девочкой, такой папино-маминой дочкой с бантом на волосах.

Ксюха засмеялась и отобрала у Иры окурок.

-Анастасия Павловна с тобой бы поспорила. И еще как.

-В смысле?

-Не важно. Я не была такой всю жизнь. Я такой себя сделала.

BACK. PLAY.

Ксюша шла по тропе ровно, следя за дыханием и поддерживая сзади ладонями дно рюкзака. Природа вокруг впечатляла – огромные пихты соседствовали с небольшими березками, трава была ярко-зеленой, совсем не похожей на городскую, а небо, пробивающееся сквозь кроны деревьев, не уступало синевой даже самой качественной лазурной краске.

Вот уже неделю они вместе с половиной школы жили в горном летнем лагере, но только теперь их наконец отправили в серьезный, трехдневный поход. Первый поход в Ксюшиной жизни, и она наслаждалась им всерьез.

И всё бы хорошо, вот только какое-то неосознанное беспокойство терзало Ксюшино сердце. Она чувствовала, что что-то не так. А вот что именно – никак не могла понять.

-Ксю, - раздался сзади знакомый голос. - Сотникова еле плетется. Похоже, выдохлась.

Вот оно! Ну конечно. Как же она сразу не догадалась? Ведь в последние годы её внутренний радар был направлен только на одного человека.

-Далеко она? – спросила Ксюша, внутренне собираясь и лихорадочно обдумывая свои дальнейшие действия.

-На девять человек сзади, - ответил Миша. - Помочь?

-Да. Я сейчас отставать начну, а ты держись прямо передо мной. Возьмешь её рюкзак.

С этими словами Ксюша сошла с тропы, пропуская друга вперед. Она плотно сжала губы и начала дышать носом, часто-часто, почти не давая кислороду проникать в легкие.

-А твой кто понесет? – спросил догадливый Мишка, тоже перестаиваясь и пропуская вперед сосредоточенно несущих рюкзаки школьников. – Перед Сотниковой Никола идет, давай ему посигналю?

-Давай.

Через минуту Ксюша уже шагала прямо перед Анастасией Павловной. Одного беглого взгляда, брошенного назад, оказалось достаточно, чтобы понять: женщина не просто выдохлась – она на излете своих физических сил.

Идиотка. Гордая идиотка. Ради чего, спрашивается, так себя мучить? Ради авторитета? Ну почему этой женщине никто не объяснил, что авторитет зарабатывается совершенно другим способом?

Обозленная Ксюша усилила свои дыхательные упражнения. Вскоре она ощутила головокружение и слабость в ногах. Но лицу разлилась нездоровая бледность. С тяжелым стоном девочка сделала шаг в сторону и с закрытыми глазами буквально упала на землю.

Анастасия Павловна не подвела: она тут же кинулась к девочке, с облегчением скинула рюкзак на землю и коснулась холодной ладонью Ксюшиной щеки.

-Тебе плохо? – Боже мой, сколько заботы было в её голосе! Сколько тепла! Ксюша лежала, не открывая глаз, и молилась про себя: «Только не убирай руку. Пожалуйста. Только не убирай руку. Еще секунду. Еще только несколько секундочек. Пожалуйста…»

Но нет. Чудес не бывает – и ладонь со щеки соскользнула на лоб, а потом и вовсе перестала касаться горячей кожи. Ксюша открыла глаза и приподнялась, стаскивая с плеч рюкзак.

-Я понесу, Анастасия Павловна, - подскочил Мишка и набросил на второе плечо рюкзак учительницы. - Никола, бери Ксюхин.

Вскоре колонна учеников скрылась за поворотом. Замыкающему инструктору Анастасия Павловна сказала идти дальше.

-Мы вас догоним, Володя. Не волнуйтесь.

И они остались одни. Учительница лежала на земле, тяжело дыша, и смотрела в небо. Она молчала. Ксюша же скорее отрезала бы себе левую руку, чем издала бы хоть звук.

Это такое великолепное чувство – быть рядом с любимым человеком. Слышать его дыхание. Чувствовать запах. Да просто знать, что всё это – правда, быль, не горячечный бред, навеянный высокой температурой, а самая настоящая жизнь.

-Как ты себя чувствуешь? – отдышавшись, спросила Анастасия Павловна. – Можешь идти?

-Могу, - хмыкнула Ксюша, поднимаясь на ноги. Сказочное очарование ушло, уступив место беспокойству и тревоге. - А вы сможете?

-Да, пожалуй…

Уверенности в её голосе не было ни грамма, поэтому Ксюша понимающе кивнула и протянула руку, помогая Анастасии Павловне встать с земли.

-Я сама…

-Да ладно вам, - снова хмыкнула девочка, уверенной рукой поддерживая учительницу под локоть, - пойдемте потихоньку. Я помогу.

Шли долго. И сложно. Так сложно, что даже на любование природой не осталось ни времени, ни сил – после первых двух пройденных километров Ксюша почти тащила на себе Анастасию Павловну, изо всех сил стараясь не растечься по тропе от радости и удовольствия. Впервые в жизни она обнимала любимого человека за талию – законно! с полного согласия! – и чувствовала на своем плече теплую руку.

-Как ты думаешь, они сильно нас обогнали? – спросила Сотникова, когда они, выбившись из сил, присели отдохнуть возле какого-то ручья.

-Воду не пейте! – встревожено крикнула Ксюша, увидев, как учительница тянется к ручью. – Совсем дыхалку посадите. Нет, я думаю, что еще километр-другой, и мы их нагоним.

-Ксюшка… - тихий голос и непривычно-ласковое обращение буквально выбило землю из-под ног девушки. – Зачем ты притворялась, что тебе плохо? Чтобы мне помочь?

Сердце заколотилось где-то в горле. В глаза как будто волна ударила. Ксюша замерла и, собравшись с силами, помотала головой.

-Нет, Анастасия Павловна. Я не притворялась. Мне действительно было плохо.

Помолчали. Ксюша сосредоточенно рассматривала ручей.

-Знаешь, - задумчиво сказала Анастасия Павловна, снова заставив Ксюшу вздрогнуть, - ты учишься в моем классе уже сколько? Четыре года? Четыре, да… И за все эти четыре года я так и не смогла тебя понять.

Ксюша молчала. Теперь она изучала лампасы на своих спортивных штанах и боялась поднять взгляд.

-Ты постоянно совершаешь какие-то поступки, за которые хочется немедленно дать тебе ремня или поставить в угол, а потом делаешь что-то… И я вижу перед собой совсем другого человека.

-Какого другого?

-Сложно сказать. Сильного. Мудрого. Взрослого. Отзывчивого… Какая ты, Ксюшка? Что из всего этого – ты?

Слезы подступили к Ксюшиным глазам. Она не смогла бы ответить, даже если бы захотела, но и отвечать было нечего.

Больше они не разговаривали. Шли по тропе, как и раньше – почти обнявшись, вот только теперь Ксюша старалась как можно меньше касаться тела своей учительницы. Отстранялась неосознанно. А может быть, и нет.

Группу они догнали, вопреки Ксюшиным прогнозам, только через два часа. Передав Анастасию Павловну с рук на руки инструктору, Ксюша нашла Мишку с Николой, забрала свой рюкзак, и, не отвечая на вопросы, влилась в колонну.

***

Поздно вечером Ксюша сидела у костра, разведенного в центре разбитого лагеря, и думала, думала…

К чему ведет эта странная любовь? Да, пока в ней не было ничего извращенного, но кто может быть уверен в том, что так будет и впредь? Ведь сегодня от прикосновения Анастасии Павловны она определенно почувствовала не только привычную волну в сердце, но и нечто другое. Более физическое. А значит – пошлое и грязное.

Но я же не лесбиянка, подумала Ксюша. Мне нравятся мальчишки.

-А как они тебе нравятся? – спросил внутренний голос, чем-то напоминающий Женины интонации. – Ты дружишь с ними, но разве ты была влюблена хотя бы в одного?

Нет, нет. Глупости. То, что она не влюблялась в пацанов – еще не значит, что она лесбиянка. Просто время еще не пришло, не встретился такой парень, в которого можно было бы влюбиться. А с другой стороны, Дашка, Ирка и даже Тамара уже по нескольку раз были влюблены. Дашка вообще второй год с Артёмом встречается.

-Вот-вот, - ехидно подтвердил внутренний голос, - а ты в свои шестнадцать еще даже не целовалась ни разу.

-Но мне предлагали! – мысленно возмутилась Ксюша. – Просто не хотелось…

-А с ней хотелось бы?

Краска разлилась по Ксюшиному лицу нездоровым румянцем. Она оглянулась по сторонам, в панике – а вдруг кто-нибудь смог прочитать её мысли? Но нет, всё было спокойно. Школьники сидели вокруг костра, болтали друг с другом, жарили маленькие кусочки хлеба на самодельных шампурах, и не обращали на неё никакого внимания.

Хотелось бы ей поцеловать Анастасию Павловну? Одна мысль об этом вызывала отвращение. Отвращение и… болезненное ощущение в области груди. Болезненное, но приятное. Ксюша представила, как это могло бы быть. Вот они стоят друг напротив друга, Анастасия Павловна улыбается свой восхитительной, чудесной улыбкой, медленно наклоняется… Лицо её расплывается, приоткрываются губы, закрываются глаза…

Кошмар! Ксюша вздрогнула, и вытянула ноги поближе к костру, прогоняя ощущение мерзости и грязи. Всё-таки она никакая не лесбиянка. И не нужны ей эти пошлости вроде поцелуев. Её любовь – чистая и крепкая. А остальное пусть идет лесом.

-Не боишься кроссовки подпалить? – Мишка появился как раз вовремя, чтобы отвлечь Ксюшу от печальных мыслей. Он присел рядом с ней на бревно и похлопал ладонями по коленям. – Чего сидишь? Не скучно?

-А что, есть предложения? – заинтересовалась Ксюша.

-Никола говорит, что тут в ручье форель водится. Можно встать пораньше – и пойти половить.

-На что половить-то? На палец?

-У Тузика есть с собой снасти. Стырим – и всё.

Ксюша задумалась. Перспектива вырисовывалась неплохая, но это же планы на утро. А впереди еще целый вечер и ночь.

-Ладно, Мих, подумаем, - ответила она, наконец, - сейчас-то что делать будем?

-Песни петь, - мрачно ответил Миша, глядя куда-то вдаль, - смотри, Сотникова идет.

На этот раз усилие воли не понадобилось – волна прошла совсем небольшая, так… легкая рябь. Ксюша равнодушно смотрела, как Анастасия Павловна расправляет на бревне спальник и присаживается сверху.

Какая она всё же красивая… Волосы заплетены в две небольшие косички, на ногах – спортивные брюки, сверху – свитер и теплая олимпийка. Сидит, настраивает гитару, и улыбается так нежно и мечтательно.

-Может, слиняем? – горячо зашептал Миха. – У нас в палатке хавка есть неучтенная, и сигарет полпачки.

-Отвянь, - отмахнулась Ксюша. - Пионер ты или где? Сиди и пой, раз надо.

Мишка обиженно отодвинулся, а Ксюша смотрела и не могла оторвать взгляда от Анастасии Павловны.

-Что петь будем, ребята? – тем временем спросила та, устраивая гитару на правое колено.

-Взвейтесь кострами! – предложил какой-то шестиклассник, за что был тут же сурово осмеян.

-Давайте десантников! – выкрикнул Антон Поляков.

-Лучше «Солнышко лесное»! – возразил еще кто-то.

-Парапет!

Легкая перепалка прервалась сразу же, как только раздались первые звуки гитары. Анастасия Павловна улыбнулась лукаво, снова провела пальцами по струнам и запела негромким, сильным голосом:

Изгиб гитары желтой ты обнимаешь нежно.

Струна осколком эха пронзит тугую высь.

Качнется купол неба большой и звездно-снежный.

Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались.

-Качнется купол неба, - подхватили хором ребята, - Большой и звездно-снежный. Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались.

Звучала гитара, звенели детские голоса, всё выше и выше разгорался костер, а Ксюша всё никак не могла оторвать глаз от лица Анастасии Павловны. Своим маленьким сердцем она чувствовала, что этот вечер, и этот момент станет одним из самых запоминающихся и счастливых в её жизни. Она ощущала прохладу горного воздуха, жар костра, чувствовала запах леса и привкус дыма на губах. Она смотрела на ту, что стала центром её жизни, и клялась про себя, что никогда никому не позволит отнять у неё это чувство.

Тогда она не знала, что пройдет меньше года, и на смену одному чувству придет другое, а потом третье, и четвертое… Не знала она и того, в какой жуткий день ей придется отказаться от своей любви. Не знала, что совсем скоро ей придется забыть о детстве и начать стремительно взрослеть. А значит – учиться терять.

Но всё это потом, в будущем, а сейчас Ксения Ковальская просто наслаждалась тем, что у неё было – тихой ночью, ласковым голосом, выводящим куплет и бесконечным счастьем видеть и чувствовать любимого человека.

FORVARD. PLAY.

-Значит, Миша и Коля – твои друзья с самого детства? – Спросила Ира, когда Ксюха закончила рассказ и разлила по кружкам последние капли вина.

-С семи лет. С Николой мы жутко дрались в первом классе, а потом летом как-то встретились вне школы и быстро подружились.

-А подружки у тебя были? Ты рассказывала, что во дворе дружила с какими-то девочками. А в школе?

Ксюха снова надолго замолчала. Ира спросила про ту часть, которую она много лет не поднимала со дна души, и сейчас не была уверена, стоит ли?

-Мы договаривались, что я покажу тебе кусочек, - улыбнулась она, - а ты хочешь весь набор.

-Расскажи, - тихо попросила Ира, - мне почему-то кажется, что это важно.

Ксюха вздохнула. Черт с ней. Еще только это – и все. Больше никаких рассказов.

-Как ты думаешь, удачно ли складываются отношения с одноклассниками у девочки, которая вечно погружена в себя, выглядит как пацан, дружит с пацанами, и ведет себя как пацан?

-Думаю, нет.

-Ты права. Так оно и было.

FORVARD

Поход закончился как-то очень быстро, все вернулись в лагерь, и Ксюше снова пришлось возвращаться в реальность. Там, в горах, не было никакой необходимости общаться с одноклассниками – кроме Мишки и Николы, конечно. А теперь перспектива жить в одном домике с двенадцатью девчонками снова встала перед ней в полный рост.

Нет, ее, конечно, никто не обижал. Не подкарауливал в кустах, и не насыпал в чай столовые ложки соли. Но каждый день, проведенный с этими «выдрами», был великим испытанием для Ксюшиного терпения. Пока однажды оно не лопнуло.

Утро началось как обычно – с звона гонга, оповещающего собой общую побудку. Все в домике заворочались, кто-то включил свет, от которого Ксюха немедленно спряталась под подушку – ей снился замечательный сон, и хотелось еще хоть несколько секунд побыть в этом волшебном, удивительном мире.

-Ковальская, тебе особое приглашение надо? – Кто-то бесцеремонно стащил с нее одеяло. – О, девчонки, смотрите, у Ковальской трусы с бабочками!

Ксюха сжала зубы и вылезла из-под подушки. Половина ее соседок собралась вокруг кровати и хохотала, рассматривая узор на ее трусах.

Заводилой была, конечно же, Вика – самая рослая из них, и самая авторитетная.

-Тебе сколько лет, убогая? – Спросила она, вызывая новые всплески смеха. – Попроси маму купить тебе взрослые трусы, а то несерьезно как-то.

Ксюха молча потянулась за спортивными штанами, но руки вдруг ощутили, что штаны почему-то мокрые.

-А это что у нас? – Вика отобрала штаны и посмотрела на свет. – Да она обоссалась!

Она швырнула штаны Ксюхе в лицо, и расхохоталась еще громче.

-Пошли, девочки, что тут делать с этой обоссанной?

Они шумной гурьбой выскочили из домика, оставив Ксюшу в одиночестве сидеть на кровати и глотать слезы.

За завтраком она сидела одна, словно прокаженная – все девочки сдвинулись на другой конец стола, а за стол мальчишек пересаживаться было нельзя.

-Был бы тут Женька – он бы вам показал, - думала Ксюха, глотая остывшую кашу и стараясь сдерживать слезы, - он бы вам устроил, сучки…

Но Женьки не было. После завтрака к ней подошел Мишка.

-Опять? – Спросил мрачно.

-А ты откуда знаешь? – Удивилась она.

-Как будто я не вижу. Ксю, давай их по одной переловим и ноги оторвем, а? Ну сколько можно?

-Можно еще петарду в кровать засунуть, - откуда-то появился Никола.

-Нет, пацаны. Это не ваша война. Вы помните правила.

После завтрака были занятия на свежем воздухе. Детей снова разделили по половому признаку – ребята отправились учиться разводить костры, а девочек увела библиотекарь учить плести венки из многочисленных цветов, растущих на склонах.

Плести что-то Ксюхе было неинтересно, но и ее вдруг очаровала красота и нежность полевых цветов. Она лазила одна, собирая исключительно голубые цветочки, и складывала их в букет. Сразу же возник план: пробраться после занятий к домику, где живет Сотникова с сыном, и положить цветы под дверь. И написать записку. «Самой красивой»? Да нет, ужас, ни в коем случае. «Для вас»? В стиле французских романов из ее любимого «Онегина», чтоб ему пусто было.

Конечно, если бы было можно, если бы это не было так рискованно, Ксюша написала бы строчку из своего любимого Куприна. Строчку, которая даже при мысли о ней бухала ударами сердца и была настолько точной, настолько правильной… Но было нельзя.

Она так увлеклась мыслями о записке, что не заметила, как рядом оказалась Вика и еще несколько девочек. Девочки хихикали, глядя на Ксюху, а Вика одним движением вдруг подобрала с земли почти готовый букет и принялась его рассматривать.

-Отдай, - сквозь зубы сказала Ксюха.

-О, так мы еще и жадные? – Засмеялась Вика, и принялась отделять из букета по цветку и бросать их на землю. – Весь класс, значит, плетет венки, а наша особенная опять по своей программе чешет? Кому цветочки, Ковальская? Мальчишкам их не дарят. Может, девочке? Ты у нас, возможно, не только ненормальная, но и извращенка?

Девочки смеялись, Вика продолжала бросать цветки, а Ксюха смотрела на нее с колен и кривила губы в попытке успокоиться.

-Отдай немедленно, - снова процедила она.

-А то что? – Ухмыльнулась Вика. – Побежишь жаловаться своей любимой Сотниковой? Видели мы, как ты с ней в обнимку в лагерь явилась – в любимчиках у нее ходишь?

Упереться правой подошвой в землю, оттолкнуться носком, коленом по инерции ударить в живот, а локтем – в челюсть.

Ксюха бросилась вперед, словно дикий зверь. От ее ударов Вика опрокинулась на землю, закричала – жутко, яростно, и на ее крик воплем отозвались остальные девочки.

Ксюха лежала на ней, распластавшись, ладонью прижимала лицо к земле, а пальцами приближалась к глазам.

-Еще раз, - прошипела она в Викины испуганные глаза, - еще один раз ты, мразь, откроешь свой рот в мой адрес – и я тебя убью. Выколю к чертям твои мерзкие глаза, поняла меня? Еще только один раз ты позволишь себе что-то сказать или сделать – и тебе конец.

-Тебя посадят, - прошептала Вика разбитыми губами.

Ксюха захохотала, и от этого хохота стало страшно даже ей самой. Она приблизила лицо к Викиному, нависая над ней.

-Да, сука, меня посадят. Два года в детской колонии – хорошая цена за то, чтобы такая мразь как ты, исчезла навсегда? Как считаешь?

Слюна из ее искаженных яростью губ падала на Викино лицо, пальцы впивались все сильнее и сильнее.

-Поняла меня, гадина? Еще только раз – и тебе конец.

Она перекатилась на спину и поднялась на ноги, посмотрела на стайку напуганных одноклассниц и сплюнула на землю.

-Все поняли? Еще только раз, мрази.

Подобрала букет, и ушла.

Расплата настигла ее через час – когда Сотникова во главе группы учителей обнаружила ее сидящей у речки, и по кусочкам бросающей лепестки в воду. Ксюха спиной почувствовала их появление, и удивилась, когда рядом села только Анастасия Павловна.

-Воспитывать будете? – Мрачно спросила она, потирая разбитые костяшки на правой руке.

-Для начала хотела бы разобраться, что произошло, - мягко ответила Сотникова.

-Ничего не произошло. Она нарывалась – она получила. Конец истории.

Помолчали. Анастасия Павловна смотрела, как Ксюша продолжает обдирать цветок за цветком, и думала о чем-то своем.

-Нет смысла говорить о том, чем тебе это грозит, правда? – Спросила она наконец.

-Никакого, - Ксюха пожала плечами и посмотрела на учительницу, - отправляйте домой, объявляйте выговор, делайте что хотите. Мне все равно.

-А мне нет.

Она вздрогнула. Послышалось? Показалось?

-В смысле?

-Ксюш, посмотри на меня пожалуйста, - голос был по-прежнему мягким, но теперь в нем зазвучали металлические нотки. Она дождалась, когда Ксюха послушается, и продолжила, - посуди сама: избиение одной девочки другой – это ЧП. По-хорошему, тут уже должна быть милиция, ваши с Викой родители, и прочие официальные лица.

-Ну так вызывайте их, - Ксюха смотрела Анастасии Павловне в глаза и силилась понять, - в чем проблема-то?

-Я бы не хотела, чтобы тебя отправили домой.

Это было как удар по дых. Значит, не показалось, не привиделось. Значит… Она и правда что-то значит?

-Почему? От меня же как всегда одни неприятности.

Сотникова вздохнула.

-Ксюшка… Я говорила тебе уже, что в тебе словно живут два разных человека. Один из них мне бесконечно нравится и дорог, а второй… Второй, по-моему, сам еще не понимает, зачем все это творит. Но мне кажется, ни один, ни второй, не ударил бы просто так девочку, которая явно слабее.

-Слабее? – Возмутилась Ксюша. – Она выше меня на голову!

-А ты считаешь, что сила – это только мускулы и рост? – Удивилась Анастасия Павловна. – Послушай меня, Ксюшка. Вика сложный человек, она выросла в семье, где она старшая, и все подчиняются ее указаниям. Она привыкла быть первой и главной. И тут появляешься ты – яркая, сильная, на тебя обращают внимание и готовы за тобой идти.

-Но мне это не нужно!

-Я знаю. Она – не знает. В классе вас больше, и это не так заметно, а здесь любая девочка из твоего отряда была бы рада с тобой дружить – поверь, это так. И что остается Вике? Каким-то образом утверждать свой авторитет.

-В ваших рассуждениях есть пробел, Анастасия Павловна, - мрачно сказала Ксюша, - если Вика видит, что власть мне не нужна, зачем со мной за нее бороться?

Сотникова улыбнулась.

-Потому что для нее это еще хуже. Посуди сама: есть нечто, чем она привыкла обладать, чем гордится. Ей кажется, что власть делает ее лучше. А тут ты – которая могла бы забрать эту власть одной левой, но она тебе даже не нужна! Как ты думаешь, что она будет чувствовать при этом?

Ксюха задумалась. В словах учительницы определенно был смысл.

-Я бы злилась, - сказала она.

-Верно, - Анастасия Павловна снова улыбнулась, - вот и она злится. Как умеет.

-Все это замечательно, но как мне-то быть?

-Знаешь…

Анастасия Павловна вдруг наклонилась ближе к Ксюше, и та вспыхнула ей навстречу.

-Я скажу тебе кое-что, но это останется между нами, хорошо?

Ее голос стал таким тихим, таким похожим на шепот.

-Хорошо, - тоже шепотом ответила Ксюха.

Сотникова наклонилась еще ниже и прошептала ей прямо в ухо: «Я думаю, ты все сделала правильно».

Ксюха отпрянула, не веря. Правильно? Да она, должно быть, шутит?

Наверное, Анастасия Павловна разглядела изумление на ее лице – она словно заговорщик прижала палец к губам и подмигнула ошарашенной девочке.

-Ты дала мне слово, что это останется между нами, помнишь?

-Да, но…

-Просто подумай над моими словами. И я думаю, она тебя больше не тронет. Хорошо?

У Ксюши закружилась голова, и способность думать внятно окончательно покинула ее. Мир перевернулся с ног на голову, и только какой-то знакомый голос в голове твердил: «Это она. Она. Она. Господи, как же я ее люблю…»

FORVARD

-И что? Тебе за это ничего не было? – Спросила Ира недоверчиво.

-Не было, - счастливо улыбнулась Ксюха, - на линейке Анастасия Павловна сказала, что сама меня наказала, а одноклассницы с тех пор обходили меня стороной.

-То есть отношения так и не наладились?

-Да почему же? Наладились уже в школе. С Викой мы сохраняли нейтралитет, а с остальными я общалась как раньше.

-То есть почти никак.

-Да.

-А что было дальше в вашей истории с Сотниковой?

Ксюха улыбнулась, поднялась, разминая затекшие ноги.

-Ирка. Я рассказала тебе больше, чем обещала, и больше, чем кому-либо еще в этом мире. Давай на этом остановимся? Ты обещала подумать над моим предложением. И я буду ждать ответа.

Ира тоже встала, разгоняя рукой густой табачный дым, и положила ладони на Ксюхины щеки.

-Ты хочешь быть со мной? – Срывающимся от волнения голосом спросила она. – Ты уверена, что не хочешь попытаться с ней?

-Уверена, - Ксюха шмыгнула носом и обняла Иру за талию, - никогда в жизни я не была так уверена.

Они потянулись друг к другу одновременно, и погрузились в поцелуй.

Но лаская Ирины губы, и прижимая ее к себе, Ксюха никак не могла отделаться от голоса, звучавшего в голове: «Кому ты врешь, детка… Кому ты врешь».

FORVARD. FORVARD. PLAY

Судя по недоумевающему виду, с которым Игорь встретил Ксению, он понятия не имел, о чем она хочет поговорить. Когда она вошла в ресторан, он сидел в окружении пустых тарелок и чашек, и потягивал воду из высокого стакана.

Ксения медленно кивнула ему, и присела напротив. Ей понадобилась тонна усилий, чтобы сохранять видимое спокойствие и не разбить что-нибудь об его голову.

-Хреново выглядишь, - сказал Игорь, закуривая, а Ксения проводила его сигарету взглядом, в котором не сумела скрыть зависть, - хочешь?

-Нет.

Она махнула официанту и попросила очередной травяной чай. И приступила к делу.

-Что ты готов дать мне за то, что я выйду из компании?

Он удивился, да так, что даже спрятать удивление не смог. Но за этим удивлением внимательная Ксения разглядела радость.

-А с чего ты взяла, что мне это вообще нужно?

Она засмеялась.

-Игорь, брось. Ты весь последний год работаешь над тем, чтобы выдавить меня из структуры. Мне совершенно все равно, по какой причине, но это точно факт. Поэтому ответь на вопрос, не будем ходить вокруг да около.

-Хорошо, - он прикусил губу, - только вопрос неправильный. Правильный вопрос: что ты хочешь за то, чтобы выйти из компании?

Ксения открыла рот, чтобы ответить, но ее прервал звонок мобильного.

-Извини, - кивнула она Игорю, и ответила, - слушаю.

Звонил Кирилл.

-Ксюха, что за херня у вас там происходит?

Ей вдруг стало очень страшно. Чего-то подобного она ожидала, но…

-О чем ты?

-Мне звонила мать, она едет в Питер – уже садится в самолет. Ни фига не объяснила, сказала только, что хочет поговорить. Что случилось?

Ну что тут скажешь? Твоя мать целовала меня вчерашней ночью, а сегодня познакомилась с моей любовницей, и, совершенно очевидно, сочла ситуацию несколько… унизительной для себя?

Или нет, иначе – твоя мать поняла, что я лгала ей, когда говорила, что она – единственная женщина в моей текущей жизни?

А можно совсем честно: идиотка, которую я периодически трахаю, явилась к нам домой, и твоя мать подумала все из того, что вообще могла подумать.

-Видимо, она и правда хочет поговорить, - сказала она вслух и снова покосилась на зажженную сигарету.

-Не морочь мне голову, - рявкнул Кирилл, - за последние годы вы всегда все делали вместе. С чего вдруг она решила поговорить со мной индивидуально, не предупредив тебя?

Вдох. Выдох. Полгода, говорите? Кажется, они закончились сегодня утром.

-Кирюх, мне нечего тебе сказать. Приедет – поговорите, и все узнаешь. О чем будет идти речь – я не знаю.

-Это честно?

-Да.

Он вздохнул, и связь отключилась. Ксения положила телефон на столик и посмотрела на Игоря. Сколько раз за последние недели она впадала в состояние «нечего терять»? Кажется, только что это случилось еще один раз.

-Мои условия следующие. Ты находишь Будиной теплое место в одном из наших филиалов – чем дальше от Москвы, тем лучше, но место должно быть по-настоящему теплое, с перспективами потом вернуться в Москву на лучшую должность. Это раз. Второе. Я вывожу все свои активы из компании на очень выгодных для меня условиях, получаю золотой парашют и все к нему прилагающееся. Третье. Пиар-отдел готовит красивую историю моей отставки, после которой на рынке сложится впечатление, что мы расстались лучшими друзьями. Это все.

Игорь покачал головой.

-Второй и третий пункт ты могла получить в любой момент – хоть сейчас, хоть год назад. Значит, Ольга все-таки выполнила свою часть сделки.

-Ее задачей тогда было убрать меня из компании?

-Ее задачей ВСЕГДА было убрать тебя из компании. И если ты думаешь, что вливанием активов и вашим союзом спутала мне карты, то очень ошибаешься.

Ксения кивнула. Она так и думала – уж что-что, а насчет Будиной у нее иллюзий не было никогда.

-Ты выиграл, - улыбнулась она, - я проиграла. Закончим на этом.

-Хорошо, - Игорь сделал знак официанту и принялся что-то набирать на телефоне, - на все это понадобится несколько месяцев, ты же это понимаешь? Мы не сможем провернуть все это быстро.

-Будину ты уберешь в течение недели. На все остальное у нас есть полгода. И ни днем больше.

-Договорились, - он сделал еще несколько пометок и посмотрел на Ксению, - но, между нами, зря ты все это. История могла бы закончиться и иначе.

-Знаю, - она позволила себе немного расслабиться и выдохнула, - но вопрос, как всегда, в цене. В моем случае цена слишком высока.

Кинула на столик деньги, и вышла из ресторана. На ходу набрала Ингин телефон.

-Купи мне билет на сегодняшний рейс до Петербурга, - попросила без предисловий, - рейс не раньше чем через три часа, но именно сегодня. Если не будет бизнес-класса – подойдет любой.

-А обратный на какое число? – Спросила испуганно Инга.

-Обратный пока не нужно. Я не знаю, когда вернусь.

Выключила телефон и поехала домой.

BACK. BACK. PLAY.

Ярко-красная «Тойота» припарковалась в двух метрах от парадного крыльца школы. Дети, играющие во дворе в «догонялки», не обратили никакого внимания на машину, и даже не заметили, как из неё выбрались на улицу две женщины. Они являли собой столь яркое противоречие, что было очевидно: судьба не просто так свела их вместе, а с какой-то, только ей ведомой, целью. Одна была воздушной. Изящно перекинула обе ноги через дверной бортик машины, затянула узлом сиреневый шарф на шее, скрыв тем самым острые ключицы, обозначившиеся под светлой блузкой. Выпрыгнула наружу, вкруговую разбросала по плечам пряди темных волос и улыбнулась так, словно вмиг полюбила целый мир и каждого его ребенка в отдельности. Другая же вышла из машины с трудом. Задела затылком дверь, левым плечом – дверной проем, а ногой зацепилась за бортик. «Лемешева, - сказала она недовольно и зло, - что за концерты?». Не дождавшись ответа, одернула на себе футболку, шмыгнула носом и продолжила это движение, почесав фалангой большого пальца переносицу.

Они остановились рядом.

-Пойдем?

Ответом её не удостоили. Единственным, что можно было бы принять за таковой, стал очередной жест – включение одними кончиками пальцев брелока сигнализации.

Ксения Ковальская вернулась в родную школу.

Она поднялась по ступенькам, толкнула дверь и прошла по коридору, не глядя по сторонам, но отмечая боковым зрением все изменившиеся и оставшиеся прежними детали. Мир разделился надвое – на сладкое, вкусное «тогда» и на терпкое, вяжущее «теперь». «Тогда» на первом этаже была только одна раздевалка – ряд колышков в закутке под лестницей. По утрам детвора вешала на колышки свои пальто, а те, кому колышков не хватало, сваливали вещи тут же в углу - на стулья, с которых всё так и норовило свалиться на пол. «Теперь» раздевалок стало две – на многочисленных вешалках, спрятанных за массивными решетками, покачивались детские куртки и фирменные шарфы. Наверное, нынешние ученики даже не боятся оставлять пятаки и двадцатки в карманах – вон какие замки на решетки навешаны!

Что еще? «Тогда» вот здесь, на первом этаже, висели многочисленные щиты с приклеенными кнопками ватманами. Списки отличников учебы, стенгазеты, грамоты и памятные знаки, комсомольские объявления, призывы собрать денег в помощь голодающим не то Поволжья, не то Зимбабве. «Сейчас» никаких списков. Слева – красивое панно, изображающее радугу, выгибающуюся над рекой. Справа – фотографии интерьеров школы, объявления о факультативных занятиях и напоминание «11А класс, не забудьте сдать деньги на выпускной», на котором внизу один из талантливых учеников уже подписал: «и на бензопилу Тетереву».

-Ступеньки раньше были другие, - заметила Ксения, подходя к лестнице. - Покатые такие, скользкие… Я, наверное, половину из них своими косточками пересчитала.

-Ты поэтому такая угловатая? – усмехнулась Ира.

-Конечно. В то время как нормальные дети учились падать на секциях карате и самбо, я летала по лестницам. С чего начнем?

-В то время как нормальные люди начинают снизу, мы отправимся сразу на третий этаж.

Ксения кивнула, и начала медленный подъем по ступенькам. Как хорошо, что она верно рассчитала время, и сейчас идет урок – никаких тебе учеников, можно спокойно посмотреть всё, что нужно.

BACK

-Давно пора отправить твою память о ней в страну юношеских прыщей, - сказала Ира, лёжа поперек кровати и ласково поглаживая Ксюшину спину, - ты теперь уже не сопливая девчонка, влюбленная в учительницу, а Ксения Михайловна Ковальская, серьезная крутая бизнес-леди.

-Сама ты бизнес-леди, - вяло отмахнулась Ксюша, - любите вы любой мало-мальски удачный проект бизнесом называть.

-Да, мы такие. Обещай мне, что мы съездим в эту твою школу, посмотрим там всё и забудем как страшный сон?

-Черт с тобой… Договорились.

FORWARD

Обещая Ире приехать сюда, Ксения ни в коей мере не надеялась на успех, но проще было согласиться, чем провести еще несколько недель в спорах и скандалах. Кроме того, в глубине души, она понимала, что и сама не прочь вернуться в родную школу, пройтись по знакомым коридорам и даже – кто знает! – увидеть Анастасию Павловну.

-Кисуль, скажи, а в каком из кабинетов вы с ней занимались своей платонической любовью? – спросила Ира, когда они поднялись на третий этаж и остановились у большого трюмо.

-Иди ты, - рассмеялась Ксения, заглядывая в зеркало, - я тебе покажу кабинет, в котором мы с ней занимались церебральным сексом. Хочешь?

-Кабинет или секса? – Ира игриво повела плечами.

-Лемешева!

-Молчу-молчу. Давай начнем экскурсию. Снимай.

Ксения послушно изобразила руками видеокамеру и направила ее на Иру.

-Дамы и господа, добро пожаловать на экскурсию в прошлое, - начала Ира, кокетливо склонив голову и изобразив рукой любимый Ксюшин жест. - Сегодня мы с вами посетим места боевой славы Ковальской Ксении Михайловны. Вы увидите коридоры, в которых она швырялась в одноклассников портфелями, туалеты, в которых она пила портвейн, и парту, на которой состоялся незабываемый первый секс. Мы с вами посетим медпункт, в котором Ксения Михайловна косила от физкультуры, спортзал, куда она попадала, когда откосить не удавалось и, конечно же, кабинет директора, где она бывала чаще, чем во всех остальных помещениях школы.

Ксения давно опустила руки, а Ира всё говорила и говорила, радуясь тому, что на лице её подруги расплывается всё шире и шире очаровательная улыбка, что её глаза снова блестят, а на щеках появляются милые ямочки.

-Итак, начнем экскурсию, - скомандовала она, наконец, и, схватив Ксюшу за руку, увлекла её в правую рекреацию.

Так называемая экскурсия заняла у них около двух часов. Они управились бы быстрее, если бы не натыкались то и дело на тех, кто знал и помнил Ксению. Первой на пути попалась Лариса Витальевна – завуч двенадцатой школы.

-Ковальская! – ахнула она, останавливаясь и хватаясь за сердце.

-Здравствуйте, Лариса Витальевна, - вежливо поздоровалась Ксюша.

-Как у тебя дела? Какими судьбами?

-Родила Оксана в ночь не то сына, не то дочь, - вступила в разговор Ира, - вот, пришли отпрысков в вашу школу устраивать.

-Лемешева!

Все вежливо посмеялись, Лариса Витальевна расспросила Ксению о её нынешней жизни, поохала, и поспешила откланяться.

-Крыса, - прокомментировала Ксюша, когда они отошли подальше, - пока я училась в школе, она мне крови попортила больше, чем все остальные вместе взятые.

-Да? А я думала, твою Настеньку никто не мог в этом переплюнуть.

-Лемешева!

-Молчу-молчу…

После завуча они наткнулись на математика, потом – на физичку, учительницу труда и директора. Все радостно улыбались Ксюше, называли её Ксенечкой и, чуть не плача, говорили, что ученицы лучше у них никогда не было и не будет.

-Фальшивка, - после каждой такой встречи говорила Ира, - я бы на твоем месте даже говорить с ними не стала.

-Брось, - терпеливо отвечала Ксения, - поулыбалась, послушала и забыла. Убудет от меня, что ли?

Она поражалась сама себе: ни разу не ёкнуло сердце, не появился комок в горле. Равнодушно и радостно она смотрела на убранство школы, спокойно говорила с учителями и даже не оглядывалась по сторонам в поисках…

-Ксюха! – чей-то радостный голос раздался сзади. Ксения и Ира разом обернулись. Навстречу им спешила молодая симпатичная женщина – блондинка, одетая в строгий офисный костюм, немножко неловкая и бесконечно женственная.

Ксения фалангой большого пальца вытерла нос и недоуменно сдвинула брови. А через секунду гримаса на её лице разгладилась, уступив место широкой улыбке.

-Здравствуйте, Елена Васильевна, - сказала она, и почувствовала, как Ира жестом собственницы опускает ладонь на её талию.

-Привет, Ксюш. Как дела? Давно приехала?

-Мы приехали сегодня, - ответила Ксения, - дела идут. Как у вас?

-Тоже хорошо, - улыбнулась Елена, - Я так рада тебя видеть!

Прозвенел звонок, и она заторопилась.

-Позвони мне, ладно? Хотелось бы встретиться поболтать.

Ксения вынула из сумки визитку и протянула Елене Васильевне.

-Идем в гостиницу? – Предложила Ксюша, провожая бывшую учительницу взглядом. – Что-то мне это прошлое уже в печенках сидит.

-Ах, какие мы нежные, - пропела Ира, - ах, как нас клеили… Я-то думала, Настенька – твоя единственная детская любовь, а ты у нас, оказывается, Казанова в юбке.

-Лемешева!

-Молчу-молчу…

***

В гостинице «Интурист», конечно же, был ресторан. Но Ира захотела отметить их первый день в Краснодаре чем-то особенным, и девушки решили поехать ужинать в «Император».

Собирались долго. Ксения уже давно привыкла к тому, что Ира одевается не меньше часа, но сегодня этот срок растянулся вдвое. Зато появилось время подумать. А подумать ей было о чем.

Почему? – спрашивала она себя, лежа на кровати в просторном светлом номере и глядя в покрытый лепниной потолок. – Почему я ничего не почувствовала? Мне было всё равно, встречу я её, или нет. Увижу или нет. Конечно, прошло время. Конечно, многое изменилось. Но неужели вот так кончилась эта многолетняя любовь?

За последний год ее жизнь и правда изменилась радикальным образом. Компания, основанная в удачное время и с большой долей везения, не только выжила на рынке, но и значительно расширилась – теперь в сферу ее деятельности входила не только разработка программного обеспечения, но и собственно поставка компьютеров и прочей офисной техники.

С Ирой они повстречались недолго – всего две недели, после которых Ксения заставила ее собрать вещи, расторгнуть договор с арендодателем, и переехать к ней. Потом была новая – совместно купленная – машина, и собственная квартира в Кузьминках, и новые – совместные – друзья, и даже недельный отдых в Турции, во время которого Ксения преимущественно спала, просыпаясь только для того, чтобы переместиться из номера на пляж, и обратно.

И все успокоилось, устаканилось – и секс стал из страстного регулярным, и появились традиции вроде похода по магазинам каждую субботу, и показалось вдруг, что вот, вот она – жизнь. Настоящая. Обычная.

Но Ира так и не оставила мысль о том, что в Ксюхином сердце живет другая. Она то и дело заставляла ее говорить об этом, вспоминать, проживать заново. Пока не оказалось, что кроме воспоминаний уже ничего больше и нет, что больше не екает сердце при виде знакомого лица на фото, и вся эта любовь уходит, отдаляется, становясь постепенно мороком и призраком прошлого. И тогда Ирка придумала эту поездку – чтобы окончательно с ним попрощаться.

Ксения закрыла глаза и опустила руки, сцепленные замком, на свой живот. Ей было очень грустно. Даже в девяностых, когда она при всех отказывалась от своей любви, так больно не было. Потому что – что бы она ни говорила, это чувство так осталось жить в её сердце. А теперь, похоже, умерло. И, что самое страшное, умерло не трагически, не оборвалось из-за случайности – а ушло незаметно, тихонько.

-Страдаешь? – Ира с разбега прыгнула на кровать, придавив Ксюшу, и взъерошила её волосы. – Или мечтаешь?

-Страдаю, - засмеялась Ксения. - Слезь с меня, больно же.

-Погоди страдать, мы еще даже пить не начали. Вот выпьем – тогда и начнешь изливать мне душу, жаловаться на жизнь и свою несчастную долю.

Едва оказавшись в такси, Ира достала пудреницу и принялась поправлять тон на щеках. Водитель заинтересованно поглядывал на неё в зеркало заднего вида, и Ксюша боялась, что еще немного – и он слюной испачкает руль.

-Как я? – спросила Ира, пряча пудреницу в изящную сумочку и поворачиваясь к Ксении.

-Отлично, - улыбнулась та и добавила, обращаясь к водителю, - ресторан «Император». И езжайте не быстро, пожалуйста.

После этого она взяла Иру за руку и церемонно поцеловала её в самые краешки губ – чтобы не стереть губную помаду. Ритуал этот был привычен и отработан до автоматизма. Кроме того, сегодня Ирина и впрямь выглядела потрясающе. Она уложила свои темные волосы в строгий узел на затылке, и надела длинные черные широкие брюки с черной же туникой. Из украшений на ней была только серебряная цепочка и бархатный браслет на изящной кисти.

Рядом с ней Ксения выглядела немного тускло – она по-прежнему не красилась, любым нарядам предпочитала джинсы с футболкой, и стягивала волосы на затылке в обычный «хвост».

Такси выехало на улицу Московскую, и Ксюша неожиданно оживилась.

-Смотри, - возбужденно воскликнула она, придвинувшись поближе и укладываясь грудью на Ирины колени. - Вот тут раньше был подпольный видеосалон.

-Там ты посмотрела свою первую порнушку? – недовольно спросила Ира. – Ты мне сейчас наряд помнешь, кисуль.

-Да не порнуху! – радостно ответила Ксения. Хорошее настроение в ней забулькало пузырьками. – Робокопа смотрела. Еще «Кошмар на улице Вязов».

Ира хмыкнула, обхватила Ксению за талию и пощекотала обнажившийся живот. Ксения дернулась, пытаясь подняться и снова сесть, но Ира не дала – захохотала, обняла крепче и, не боясь стереть помаду с губ, поцеловала темноволосый затылок.

-Лемешева, - раздалось снизу бурчание, - тебе повезло, что я сегодня без косметики, иначе твои брюки приобрели бы яркий полосатенький раскрас.

На то, чтобы встрепенуться, выпустить Ксению и привести себя в порядок, у Иры ушло всего секунд десять. А еще через шестьдесят машина подъехала к «Императору».

-Приезжайте за нами сюда к двенадцати, - сказала Ксения, расплачиваясь, - вот моя карточка, позвоните, когда подъедете.

Она вышла из машины и подала руку Ирине. Та любила такие жесты – ей казалось, что в них заключена особая магия ухаживания и семейственности.

Под ручку они прошествовали к ресторану и вошли в услужливо распахнутую метрдотелем дверь.

-Мило, - вынесла свой вердикт Ира, усаживаясь за столик. В её устах это была высшая похвала. Впрочем, ресторан действительно был оформлен очень неплохо: китайская символика не бросалась в глаза назойливым китчем, но мягко напоминала о специфике заведения и заставляла с предвкушением ожидать разнообразия национальных блюд.

Ксения сделала заказ за обеих: она выбрала китайский куриный бульон, запеченное мясо чай-суй, салат из побегов и манго и бутылку красного вина.

-Почему не водка? – возмутилась Ира. – Я думала, мы сегодня будем страдать.

-Ты когда-нибудь пила рисовую водку? – поинтересовалась Ксения. Дождалась отрицательного жеста и добавила. – Вот и не стоит – ты не представляешь, как противно она воняет. Если не хочешь вина – давай виски выпьем.

-Давай виски. А ты была в Китае? Откуда знаешь про водку?

-Нет, не была. Рисовой водкой меня угощал Шабалин Андрей – помнишь такого?

-Толстый, мерзкий и сказочно богатый? – сморщилась Ира.

-Точно, - засмеялась Ксения и жестом позвала официанта. - Однажды мы с ним засиделись за переговорами до поздней ночи, и он пригласил меня в ресторан «Пекин». А там, можешь себе представить, с каким размахом был сделан заказ. Мы даже трети всей этой еды не съели. Венчала же стол рисовая водка. Причём принесли её с помпезностью, словно это не банальная водка, а коллекционное вино. Сняли пробку, разлили в пиалы, и такая вонь поднялась… Если бы не Андрей, я бы точно устроила скандал на тему некачественного алкоголя в таких дорогих ресторанах.

Подошедший официант напомнил о себе тихим покашливанием, и Ксения повернула к нему голову.

-Да. Простите. Пока готовятся основные блюда, принесите нам, пожалуйста, апельсиновый сок свежий, минеральную воду без газа и бутылку виски.

Официант молча поклонился, и оставил девушек наедине. Ксения молча принялась чертить зубочисткой узоры на скатерти стола. Заряд хорошего настроения иссяк также быстро, как и появился – мысли вновь налились тяжестью и тоской.

-Кисуль, - нежно прошептала Ира и осторожно погладила Ксюшину ладонь. - Ну что с тобой, моя хорошая?

-Не знаю. Наверное, это была плохая идея – приехать сюда. Я здесь как будто чужая. Заглядываю в чужое окно. Понимаешь?

-Возможно, это к лучшему? – ладонь осторожно сжалась, лаская горячую кожу. – Теперь ты будешь знать, что не стоит больше сюда стремиться. Ведь ты не по ней скучала, Ксенечка. А по детству своему.

-И почему ты такая умная? – улыбнулась Ксения и тоже сжала руку подруги.

Вопрос не требовал ответа, и Ира это прекрасно поняла. Она лишь послала через столик воздушный поцелуй и подмигнула с усмешкой.

-Просто странно, - говорила Ксения, когда виски был разлит по стаканам, и первые глотки сделаны, - когда столько лет вся жизнь крутится вокруг одного человека, очень странно обнаружить вдруг, что теперь эта жизнь стала крутиться вокруг меня самой. Я перестала думать о ней, перестала вспоминать, и почему-то вдруг гораздо важнее стало, пригласят ли нас на день рождения Славка с Леной, чем – где она, и что с ней сейчас.

-Ты просто раньше не давала себя шанса, - пожала плечами Ира, - оглянуться по сторонам и заметить, что кроме твоей Насти в мире есть что-то еще.

-Может и так. Но все равно это глупо как-то… Этот город был моим домом, здесь я родилась, здесь я жила, здесь живут мои родители. А я приезжаю сюда словно турист, и чувствую себя туристом.

-Ты сама решила не заезжать к родителям…

Ксения вздохнула, и почесала затылок. Налила себе еще виски.

-А смысл к ним заезжать? Знакомиться с тобой они не хотят, а идти к ним одной, чтобы выслушать очередное выступление на тему «Наша дочь – извращенец» у меня нет никакого желания.

-Им нужно время.

-Ой, перестань! – Ксения залпом опрокинула в себя виски, и, сморщившись, зажевала чем-то из тарелки. – У них было полно времени. Только такая как есть, я их никогда не устраивала. У меня всю жизнь неправильные друзья, неправильная любовь, теперь – неправильная работа. Ну их к дьяволу – что ж поделать, если у них такая неправильная дочь.

Ира вздохнула и промолчала. Разговор этот был давний, грустный, и продолжать его не было никакого смысла.

-Может быть, заедем к друзьям?

-А к кому? – Удивилась Ксения. – Мишка уже полгода как в Москве, с Колей я каждый день на работе вижусь, а все остальные меня как-то мало интересуют.

-Ну а к этой? Которая тебя так мило клеила сегодня?

-Лемешева! – Ксения рассмеялась против воли. – Елена Васильевна у нас практику проходила. Мы, можно сказать, дружили.

-Да ладно, - Ира подняла брови и подмигнула, - только дружили? Я слишком хорошо тебя знаю, Ковальская, чтобы поверить в эту ерунду.

Ксения спрятала улыбку. Да. Ира и правда слишком хорошо ее знала.

BACK. PLAY.

Наверное, это было плохой идеей с самого начала. Нет, не наверное – даже наверняка. Но даже если бы можно было хотя бы предположить, чем все закончится – Ксюха вряд ли поступила бы иначе.

Все началось с Мишкиного звонка.

-Идем на дискач? – Спросил он, когда Ксюха взяла трубку.

-Зачем? – Удивилась она. На дискотеки они ходили очень редко, и практический смысл таких мероприятий понимали очень слабо.

-Никола просил – он какую-то девчонку себе присмотрел из девятого класса, собирается с ней знакомиться.

-Из девятого? – Разочарованно спросила Ксюха. – Она ж малолетка. Зачем?

-Дура, - засмеялся Миша, - она всего на год нас младше. Не всем же нравятся старушки.

Ксюха молчала.

-Извини, - покаянным голосом сказал он, - глупость сказал. Кстати, Сотникова сегодня будет дежурить, так что…

-Пошел бы ты в жопу, - сказала Ксюха, - я пойду не из-за нее. Ее я вообще больше видеть не хочу.

-Понимаю. В шесть встречаемся у школы.

Она повесила трубку и поразилась, насколько много злости вызвала одна фамилия Анастасии Павловны.

-Пап! – Крикнула она в сторону гостинной. – Можно я на дискотеку сегодня схожу?

Отец незамедлительно вышел в коридор и посмотрел на нее, облокотившись плечом о стену.

-Ты сходишь на дискотеку? Зачем?

-Никола хочет познакомиться с какой-то девочкой, и ему нужна поддержка.

Из комнаты выглянула мать.

-А после того как у Николы не получится, вы совместно напьетесь, или будете курить, или решите из расстройства пошвыряться камнями в окна директора?

Ксюха улыбнулась, поежившись.

-Нет, мам. Обещаю. Никаких фокусов.

Родители переглянулись, и отец едва заметно кивнул.

Ксюха кинулась одеваться.

Когда они встретились у школы, дискотека уже началась – звуки музыки доносились даже на улицу. Ксюха с Мишкой немедленно принялись хохотать – ради такого случая Никола нарядился в черные брюки со стрелками, белую рубашку, и даже прицепил галстук – видимо, отцовский, длинный, достающий ему до середины бедра.

-Ты выглядишь ботаном, - заявила Ксюха. Сама она пришла в традиционных джинсах и легком свитере.

-Да ладно? Так хреново?

Никола расстроился, и Ксюхе пришлось стащить с него галстук, расстегнуть рубашку на вороте, и вытащить ее из-под пояса брюк.

-Так лучше, - авторитетно заявил Миша, - вперед, навстречу любви!

Ксюха еле заметно вздохнула, и пошла за ними.

Толпа школьников танцевала в актовом зале, свет был выключен, и освещение создавал только блестящий шар свето-музыки. Никола немедленно кинулся искать нужную девочку, а Ксюха с Мишкой подошли к диджею. Лешка-диджей в этот момент как раз ставил новую кассету, и поэтому они оставились в двух шагах от его магнитофона, и Ксюха обвела глазами зал.

Ее она увидела сразу же – в этом не было ничего удивительного, она всегда замечала ее сразу, в любой толпе, но тем не менее девочка вздрогнула. Анастасия Павловна стояла у сцены, но, боже мой, такой Ксюха видела ее первый раз в жизни. На ней было платье. Нет, не платье – какой язык посмеет назвать платьем это летящее, струящееся, словно стекающее по телу волшебство? Ее волосы были рассыпаны по плечам темными волнами, сумасшедшими волнами, заставляющими сердце биться быстрее и быстрее. Ее руки были едва прикрыты рукавами платья, а пальцы – длинные пальцы – с длинными, покрытыми блестящим лаком ногтями – что-то перебирали в воздухе, словно поглаживая, трогая, лаская.

Злости больше не было. Дискотеки не было. Весь мир исчез, растворился, сузился до одной точки, в которой была она – и больше не было ничего.

Ксюха сделала шаг, споткнулась, но сделала еще один. Теперь она была совсем рядом, и ее с головой окатил запах. Это был ее запах, только ее, и этот запах невозможно было спутать ни с чьим другим. Не духи, нет – запах свежести, запах морозного утра, запах звездного неба и речных камней.

-Здравствуйте, Анастасия Павловна, - сказала Ксюха, делая еще шаг.

-Здравствуй, Ксюша, - эта улыбка и кивок головы, занявшие всего мгновение, растянулись для Ксюхи на несколько долгих часов. Она видела легкие морщинки у губ, видела чуть сузившиеся карие глаза, забавно дернувшийся кончик носа. А в следующую секунду Анастасия Павловна протянула руку и коснулась Ксюхиной щеки.

-У тебя здесь нитка, - снова улыбнулась она, но Ксюха не слышала. Она шла дальше, оглушенная, ошарашенная, щека горела огнем и этот огонь расползался в глаза, уши, горло – по всему телу, до самого сердца.

Вот он, этот момент. Вот оно, это чувство, это ощущение, ради которого можно отдать полжизни. А можно и всю.

Мишка догнал ее уже у выхода из зала.

-Ты куда собралась? – Возмутился он.

Ксюха посмотрела на него, не видя, не сумев убрать с лица глупую улыбку. Ей хотелось домой. Прийти в свою комнату, лечь на кровать, и, глядя в потолок, снова и снова перебирать в памяти это маленькое мгновение, в которое ее пальцы касались ее щеки.

-Видела Сотникову? У нее, похоже, новый мужик.

Бабах. Ксюха дернула головой, в одну секунду вернулся, обрушился на нее, окружающий мир: снова заиграла музыка – какой-то медляк, под который покачивались в темном зале счастливые пары.

Она закрыла глаза, вслушиваясь в слова.

Посмотри мне в глаза – ты поймёшь,

Что ты для меня значишь.

Загляни в своё сердце, загляни себе в душу,

А когда найдёшь меня там, больше не ищи ничего.

Не говори, что это не стоит усилий,

Не говори, что за это не стоит умирать,

Ты знаешь, что это правда –

Всё, что я делаю, я делаю для тебя

Мелодия лилась в ее уши, слова врывались в глаза подступающими слезами, и сквозь эти слезы она видела, как Анастасия Павловна гладит плечо какого-то мужчины, как смеется, и наклоняется к нему, и снова смеется.

Загляни в моё сердце, и ты увидишь,

Что мне нечего прятать.

Прими меня таким, какой я есть, возьми мою жизнь.

Я бы отдал всё, я бы пожертвовал всем.

Не говори мне, что за это не стоит бороться,

Я не могу не делать этого. Я ничего не хочу так сильно.

Ты знаешь, что это правда –

Всё, что я делаю, я делаю для тебя.

Она сморгнула слезы и посмотрела на Мишку. Достала из кармана ключ. Показала.

-Что это? – Удивился Мишка.

-Елена Васильевна дала, чтобы мы убрали кабинет истории. Сказала вернуть в понедельник с утра.

Миша вздохнул.

-Пойду Николу найду.

-Не надо. У нас что-то осталось?

Он снова вздохнул.

-Да.

Они вышли из актового зала, дошли до мальчикового туалета на втором этаже. Ксюха осталась на стреме, а Миша быстро скрылся в кабинке, вытащил из бачка завернутую в пакет бутылку водки, и, спрятав ее подмышкой, вернулся обратно.

Через минуту они были уже в кабинете истории. Открыли окно, и уселись на подоконник. Боль раздирала Ксюхино сердце на ошметки, она была такой сильной, что не давала дышать, думать, говорить.

Мишка стащил с бутылки фольгированную пробку. Сделал глоток. Ксюха отобрала, и теплая водка полилась в горло, обжигая пищевод до самого желудка. Она не знала, сколько сделала глотков, прежде чем Мишка отобрал бутылку.

Тогда Ксюха достала из кармана початую пачку «Нашей марки», и закурила.

-Может, это ее муж? – Тихо спросил Мишка, доставая сигарету для себя.

-Мужа я видела, - Ксюха сделала еще глоток. В ее ушах почему-то продолжала звучать песня, и эти чертовы английские слова, складывающиеся поневоле в смысл, не давали ей от себя отделаться. – Это не муж. Тем более, что она развелась с ним полгода назад.

-А ты откуда знаешь? – Удивился, было, Мишка, и осекся. Уж он-то знал, откуда.

Сделали еще по глотку. И еще. Через полчаса Ксюха уже плохо соображала – все расплывалось в глазах, а музыка, музыка звучала в ушах все громче и громче.

Не говори мне, что это не стоит усилий,

Я не могу не пытаться, ведь я ничего не хочу так сильно.

Я буду сражаться за тебя, я буду лгать ради тебя,

Я буду ходить над пропастью ради тебя, я умру ради тебя.

Когда открылась дверь, она как раз докуривала последнюю сигарету. Мишка почти лежал на подоконнике, прижимая к себе пустую бутылку из-под водки. Ксюха повернула голову. Она знала, кого увидит. Знала задолго до того, как дверь была открыта, задолго до того, как кто-то увидел в окнах свет и сказал об этом Сотниковой. Задолго до того, как Сотникова позвонила Елене Васильевне и попросила ее прийти в школу. Она знала с самого начала.

Они молча стояли в дверях – растерянная Елена Васильевна, и такая красивая, но такая чужая, Анастасия Павловна. Ксюха с трудом сползла с подоконника, пнула Мишку, и подошла к ним.

-Здравствуйте, Анастасия Павловна, - заплетающийся язык не дал говорить внятно.

Они молча смотрели друг на друга, а песня в голове заканчивалась, приближалась к своему логическому финалу, звучала тише и тише, и с последними звуками Ксюха вышла из кабинета и пошла прочь по коридору.

Ни одна любовь не похожа на твою,

И никто не смог бы любить так, как ты.

Нет ничего, если ты не со мной,

И так будет всегда.

Ты знаешь, что это правда.

Все, что я делаю – я делаю для тебя.

Потом ее долго рвало за школой. Водка, выпитая без закуски, выходила горечью и желчью, и вместе с ней наружу выходила боль. Ксюха не видела, но почувствовала, как чьи-то руки поддерживают ее за плечи, как ласковая ладонь убирает волосы с лица. Она плакала, и ее снова рвало, и она снова плакала. Но руки никуда не девались, они гладили, они успокаивали, и от их тепла боль как будто становилась меньше.

Наконец, рвота прекратилась, и Ксюха смогла присесть на бордюр. Она почувствовала прикосновение платка к губам – кто-то вытирал ей рот. И подняла глаза.

-Простите меня, - сказала сквозь слезы.

-Ничего, - улыбнулась Елена Васильевна, и присела рядом, обнимая Ксюху за плечи, - плохие дни случаются у всех. Даже у школьников.

-Вы мне дали ключи, чтобы я уборку сделала, а я…

-Перестань. Я же сказала: плохие дни случаются у всех.

Она погладила Ксюху по голове.

-С Анастасией Павловной я договорилась – она ничего не скажет твоим родителям.

От упоминания этого имени Ксюху снова стало тошнить, но руки, руки были здесь, наготове – прохладная ладонь легла на лоб, и стало вдруг очень тепло и спокойно.

Ксюха посмотрела на Елену Васильевну. Доброе, доброе, нежное лицо, спокойный взгляд, доверчивый, теплый. И никакой боли. Никакой больше боли.

FORVARD. PLAY.

-Просто однажды боли от этой любви стало слишком много, - сказала Ксения, пожимая плечами, - и еще случилось нечто… После чего я уже не могла ее любить. И я тогда решила, что если уж мне это так нужно и важно, то я заставлю себя полюбить другого человека. Заставлю, уговорю, изнасилую свое сердце. И у меня отчасти получилось.

-А что произошло тогда? Тебя так сбило с ног, что у нее появился новый мужик?

-Нет, - она засмеялась даже от абсурдности этой мысли, - конечно, нет. Дело было не в этом.

FORVARD. FORVARD. PLAY.

В Питере было на удивление теплее, чем в Москве – едва ступив на трап самолета, Ксения тут же захотела снять свитер. Сотрудники «Пулково» немедленно проводили ее к автомобилю, довезли до здания аэровокзала, и усадили в такси.

-Куда едем? – Спросил водитель в черной фуражке и с огромными – на треть лица – усами.

-Хотела бы я знать, - пробормотала Ксения, вынимая из сумки телефон, - езжайте пока в центр, а там посмотрим.

Она набрала на телефоне номер Кирилла.

-Ты с мамой виделся? – Спросила, забыв поздороваться.

Из трубки донеслось какое-то жужжание.

-Виделся, - перекрикивая звук, ответил Кирилл, - только недолго. Уж очень она торопилась на свое свидание.

-На какое свидание? – Спокойным голосом спросила Ксения.

-А я знаю? – Жужжание прекратилось, голос зазвучал отчетливее. – Приехала, бросила вещи, нарядилась, и заказала такси до «Реддисона» что ли.

-Подожди… Где бросила вещи? Ничего не понимаю.

-Ксюха, - Кирилл посопел в трубку, - я тебе еще не говорил просто. Я бросил учебу и устроился работать. Мы с Окси теперь снимаем квартиру вместе.

Она не нашлась что ответить.

-Я просто хотел сказать позже, когда несколько месяцев пройдет, - добавил он, - чтобы… ну… ты понимаешь.

-Чтобы убедиться, что ты справишься, - закончила про себя Ксения, а вслух сказала: «Я рада. Правда, рада».

-Ты сама-то как?

-Нормально. Позвоню позже.

Она выключила телефон и посмотрела в окно. Редиссон, значит. Свидание. Ладно.

-Значит, поедем в Редиссон.

-У вас там номер забронирован? – Спросил водитель.

-Пока нет.

-Тогда может, имеет смысл выбрать другой отель? Там ближайшие три дня какое-то мероприятие и, насколько я знаю, все номера заняты.

Ксения только хмыкнула в ответ и позвонила Инге.

-Мне нужен номер в Редиссоне, - сказала, снова опустив приветствие, - и мне все равно, как именно ты это сделаешь.

Только она успела нажать «отбой», как телефон взорвался мелодией. Звонила Будина.

-Таганрог? – Заорала она в трубку в ответ на Ксенино «слушаю». – Ты совсем умом повредилась? ТАГАНРОГ?

Ксении вдруг стало очень смешно. Она едва сдерживалась, чтобы не захохотать в полный голос.

-О чем ты? – Спросила, тщательно стараясь сохранять серьезность в голосе.

-Игорь только что мне сказал, - продолжала орать Будина, - ты заставила его перевести меня в ТАГАНРОГ?

-А что тебя не устраивает? Насколько я понимаю, он предложил тебе хорошую, перспективную должность. Все в рамках нашего договора.

-Но это же ТАГАНРОГ! Ты правда тронулась? Я не хочу ехать в провинцию! Когда мы говорили о том, что ты оставишь меня в системе, речь не шла о какой-то тьмутаракани, до которой ехать из Москвы три дня лесом-полем!

-Милая, ты утрируешь, - Ксения все-таки хмыкнула, не удержалась, - ехать туда всего-то часов 15 на машине, и по вполне приличной трассе. Более того, мы не оговаривали, в каком именно городе будет твое место. Ты хотела перспектив – ты их получишь. Что тебе еще?

-Сука, - услышала она из трубки, - какая же ты сука… Испугалась того, что я сказала, да? Тяжело слышать правду? Нужно тут же заслать этот источник правды туда, куда Макар телят не гонял?

-Смотри-ка, как ты умеешь выражаться, - рассмеялась Ксения, - я и не знала.

-Ты вообще мало обо мне знала, - крикнула Будина в ярости, - но еще узнаешь, это я тебе гарантирую! Сука!

Она бросила трубку, а Ксения продолжала улыбаться, слушая гудки. Она не могла не признать, что у Игоря есть определенное чувство юмора. При всем желании списать на случайность это назначение она не могла.

-Так куда едем? – Снова спросил водитель.

-Я уже сказала, куда, - ответила Ксения, и всю оставшуюся дорогу не проронила больше ни слова.

Она смотрела в окно, равнодушным взглядом провожая проносящиеся мимо дома, автомобили, парки. Этот город никогда не вызывал у нее особенных чувств, и связан он был в первую очередь с Кириллом. Сколько за эти годы пришлось пережить звонков отсюда, перелетов, снова звонков… Сколько седых волос было обретено в бесконечных поисках, заметании следов, разборках с милицией. Да, это был его город. Но не ее.

«Редиссон» и правда кишел людьми – Ксении стоило больших усилий подойти к стойке регистрации. Вокруг толпились группы иностранцев, среди которых выделялись громогласные русские.

Она молча протянула паспорт девушке за стойкой, расписалась на протянутом бланке, и, мотнув головой на предложение «отнести багаж в номер», забрала ключи и двинулась вверх по лестнице.

Сам номер Ксении не понравился. Она не любила ни тяжелых штор, ни кресел «под старину», ни – тем более – псевдоантикварных безделушек вроде старинных часов и картин.

Бросив сумку на большую кровать, она снова взялась за телефон, и позвонила, наконец, Асе.

-Привет, - сказала коротко, и сердце подскочило до самого горла.

-Привет, - Ася вздохнула в трубку и замолчала.

-Ты в Питере?

-Да.

-Надолго?

-Не знаю.

-Мне кажется, - Ксения запнулась, но быстро взяла себя в руки, - мне кажется, нам нужно поговорить.

-Думаешь, в этом есть смысл? – Спросила Ася. – Мы уже столько раз пытались, и безуспешно.

-Думаю, есть.

-Хорошо. Значит, поговорим.

Она повесила трубку, но это было уже все равно – за ее голосом Ксения различила знакомый музыкальный фон. Она знала, где Ася, и этого было достаточно.

Она подошла к тяжелому, в полстены, зеркалу, и посмотрела на свое лицо.

-Уверена? – Спросила тихо. – Ты знаешь, что это может сделать хуже.

И сама же ответила:

-Знаю. Но, похоже, у меня нет выбора.

Она смотрела на свое лицо – строгое, без грамма косметики. Смотрела на собранные на затылке в хвост волосы. На легкий свитер, скрывающий небольшую грудь. Смотрела – и видела себя девчонкой, юной, счастливой девчонкой, которой море по колено и вся жизнь впереди.

Ошиблась девочка. Нет никакого моря, и впереди, похоже, тоже ничего нет.

-А раз так – то и терять мне нечего, - сказала она вслух, и, смахнув с бедер, обтянутых джинсами, невидимую пыль, вышла из номера.

Шаг за шагом в тишине, и вслед за тишиной.

Все прошло, и на душе усталость и покой.

Сны разбиты. Пепел на поле битвы.

И дым струится сквозь усталые слова.

Еле слышно. Шепчет свои молитвы.

Переплетая черной тени кружева.

И все мосты горят в огне, нет выживших в моей войне.

Она спускалась по лестнице, под ногами скрипели полы, мимо проходили какие-то люди, но она не видела ни одного из них. Острое чувство натянутой веревкой протянулось от сердца к горлу, и все прочие чувства исчезли. Она вся была в этот момент – сосредоточение любви и боли, слитых воедино, соединенных миллионами тонких потоков, миллиардами вспышек и озарений.

Она не думала больше. Ни одной мысли не было в ее голове, только это ощущение – это одновременно прекрасное и жуткое ощущение связи со всем миром вокруг, со всей вселенной, связи с НЕЙ.

В ресторане играла уже новая музыка, незнакомая, но в Ксениных ушах звучала другая – своя. Она шла к их столику медленно, а может быть, и быстро – кто знает, шла и не видела никого кроме Аси, кроме ее рук, открытых под платьем плеч, ее удивленных глаз.

Прости меня за каждый миг бессмысленных побед.

Прости за то, что я жива, за то, что помню о тебе.

Прости за тот недолгий путь, пожалуйста, постой,

Прошу, не уходи, побудь еще немножечко со мной.

Она просто стояла и смотрела. Каждая клеточка тела горела огнем, каждый оттенок чувств сводил с ума. Она смотрела на Асю, а видела Анастасию Павловну Сотникову – ту, какой она была пятнадцать лет назад. Те же длинные темные волосы, спадающие на открытые плечи, тот же взгляд – строгий, сумасшедший взгляд этих карих, темно-коричневых, глаз. Те же пальцы, сжавшиеся между собой, выдающие нервозность и удивление.

Ей на секунду показалось, что сейчас она услышит и голос: «Ковальская, объясни, пожалуйста, что происходит?». Ох, как часто этим голосом звучали именно эти слова, и как давно это было.

Она хотела что-то сказать. Правда – хотела, но горло сжало спазмом, ведь Ксюха Ковальская всегда теряла дар речи при виде Анастасии Павловны. Все продуманные фразы исчезали куда-то, и оставалось только безумно бьющееся сердце и простое, вызубренное наизусть:

-Здравствуйте, Анастасия Павловна.

Песня все звучала и звучала, и слова приходили сами, из ниоткуда, и бились стаей вспуганных птиц между висками.

Ближе к краю. В пламени боль стирая.

Послушным пламенем – ведь что такое смерть?

Я не знаю. Я ничего не знаю.

Я просто вижу свет, и в нем хочу сгореть.

Пусть все мосты сгорят в огне, нет выживших в моей войне…

Она протянула руку, и Ася приняла ее. И пальцы ее коснулись холодной Ксюхиной ладони, и закутались в нее как в ледяное одеяло. Теперь они стояли друг напротив друга – близко, слишком близко, чересчур близко для того, чтобы суметь думать – но думать сегодня было не нужно. Ксюха никогда не думала. Она шла и брала то, что ей было нужно.

Прости меня за каждый миг бессмысленных побед.

Прости за то, что я жива, за то, что помню о тебе.

Прости за тот безумный путь, пожалуйста, постой.

Прошу, не уходи, побудь еще немножечко со мной.

Она почувствовала, как губы ее изгибаются, и тело не узнало этого жеста. Это тоже было из старого – из детства, упрямо оттянутая вниз нижняя губа, обнажающая зубы. Почти оскал, почти насмешка.

Ася протянула вторую руку и погладила ее по щеке. Она смотрела тепло и ласково. И терпеливо. Как будто чего-то ждала.

-Я хочу увести тебя отсюда, - слова вырвались из горла тяжело, хрипло, но вырвались, вырвались же! – Прямо сейчас. Ты готова уйти со мной?

Она смотрела в Асины глаза, и чувствовала, как смешиваются в единый поток два взгляда, две мысли, два чувства.

И Ася ответила:

-Да.

И были шаги, много-много шагов, и какие-то звуки вокруг, и серенада звезд, стучащихся ударами в сердце. И вечерний Невский, на который они словно выпали – как будто перейдя из одного мира в другой, вот так, без предупреждения, без подготовки.

Холодный вечерний воздух охладил горящие огнем щеки, и стало можно дышать.

-Куда ты меня ведешь? – Спросила Ася, ни на секунду не отпуская Ксюхиной руки.

-Понятия не имею, - счастливо рассмеялась она, - а это важно?

-Нет.

И они пошли дальше. Ксюхин взгляд упал на Асины плечи, и в следующую секунду они нырнули в магазин.

-Чем я могу помочь? – Подскочила продавщица.

-Переоденьте ее, - улыбнулась Ксюха.

-Переоденьте меня, - опустила глаза Ася.

Она выбрала первые попавшиеся джинсы, натянула протянутую продавщицей рубашку, сунула ноги в ботинки. Платье выбросили тут же, у магазина, и рассмеялись удивлению прохожих.

В «Шоколаднице» купили по огромному стакану кофе, и снова пошли куда-то, не отпуская рук друг друга.

-Я думала, ты будешь ругаться, - сказала Ксюха, когда они остановились на дворцовой площади.

-Я еще много лет назад поняла, что это бесполезно, - улыбнулась Ася, - хоть ругайся, хоть нет – ты всегда и все делаешь по-своему.

Ксюха опустила глаза. И подняла снова.

-Прости меня, - сказала горько, без улыбки, - пожалуйста, прости.

-Но ты ни в чем не виновата.

-Виновата.

Она сжала губы и потерла нос фалангой большого пальца. Поставила стакан с кофе на землю. И потерла снова.

-Это разрывало меня на куски, - проговорила она, глядя в Асины испуганные глаза, - каждый раз, когда я это делала, это разрывало меня на миллион маленьких кусков. Я ненавидела себя, и продолжаю ненавидеть до сих пор. Это было как продать душу за конфету с красивым фантиком. Вкусно, ярко, но цена…

-Ксюшка, подожди, - Ася замотала головой, и положила ладони на Ксюхины щеки, - ты не должна извиняться, не должна оправдываться, потому что ты ни в чем не виновата. Это я. Это все я.

-Что – ты?

-Я всю жизнь чувствую, что занимаю рядом с тобой чужое место. Что не могу тебе дать то, чего ты достойна. Боже мой, да ты достойна всего самого прекрасного в этом мире!

Глаза, эти карие, любимые глаза, стали вдруг влажными. Невыносимо было стоять так, невыносимо было на это смотреть.

-Ты волшебная, чудесная, ты самый добрый и самый чистый человек на свете, и я каждую секунду ненавижу себя за то, что не даю тебе быть счастливой.

-Но я счастлива! – Ксюха почти прокричала это Асе в лицо, и вдруг схватила ее, положив руки на талию. – Я не знаю, о каком таком счастье толкуют все кругом, и, может быть, у других это счастье какое-то другое, но я каждый день просыпаюсь с ощущением, что впереди еще один день, еще целый большой день, в который я смогу видеть тебя, слышать тебя, чувствовать тебя! Я сижу на работе, и чувствую себя счастливой от того, что скоро я поеду домой – туда, где ждешь меня ты! Если это не счастье – покажи мне, где оно, это чертово счастье? Покажи мне, о чем вы все пытаетесь мне рассказать?

Ася выглядела растерянной. Она смотрела на Ксюху, сдвинув брови, и силилась что-то сказать.

-Ксюшка, но ведь это еще не все…

-Что – не все? – Снова вырвалось у Ксюхи. – Что еще должно быть?

-То, что давала тебе эта женщина.

Ксюха оскалилась, отстранилась, и вдруг еще крепче прижала Асю к себе.

-Эта женщина не значит ни-че-го, - прорычала она прямо в испуганные глаза, - она никто, и никакой роли в моей жизни не играет, и играть не будет. Как ты не понимаешь, Аська? Никто из них не играет никакой роли. Никогда.

-Но это же неправильно! – Слова вырвались с рыданием, с болью. – Ты хоть сама понимаешь, что это неправильно?

-Я понимаю только одно, - покачала головой Ксюха, - есть ты. И больше никого нет. И никогда не будет. «Этой женщины», как и других, не будет тоже. Никогда. Я совершила ошибку. Я не повторю ее.

Ася плакала, уткнувшись в Ксюхино плечо, а Ксюха гладила ее по спине, и тяжело дышала.

-Я решила однажды, что для тебя я сделаю все, - сказала она, когда Ася перестала всхлипывать, и смогла посмотреть в ее глаза, - и сейчас повторю то же самое. Ася. Я все для тебя сделаю.

-Все, что угодно? – Всхлипнула Ася, обнимая Ксюху за шею.

-Все, что угодно.

Она почувствовала, как Асины пальцы распускают волосы у нее на затылке. Как зарываются в них, и гладят, впиваются, и снова гладят. Снова стало тяжело дышать, какая-то жила внутри натянулась до крайности – еще чуть-чуть, и лопнет. И запах, этот запах, большая часть которого ушла с платьем, но меньшая – и этого было достаточно – осталась на коже, этот запах сводил с ума, манил, очаровывал.

-Поцелуй меня, - услышала она, - я не прошу сейчас сделать то, чего ты хочешь, потому что знаю, что ты хочешь именно этого. Ксюшка… Поцелуй меня.

Ее губы оказались вдруг очень близко, так пугающе близко, что не осталось твоего и моего дыхания, осталось только наше, и это было невыносимо. Ксюха закрыла глаза, и погрузилась в поцелуй.

-Я люблю тебя, - шептала она в Асины губы, и целовала снова, - я так тебя люблю…

Не хватало воздуха. Не хватало сил, чтобы оторваться. Ксюха вжималась губами в Асины губы, ласкала их языком, и вжималась снова. Тело в ее руках было таким горячечно-желанным, таким близким, таким жарким. Затылок пульсировал в такт поглаживаниям Асиных пальцев, и сердце рвалось из груди к чертовой матери.

Она чувствовала ее. Чувствовала ее целиком – от кончика языка до кончиков пальцев ног. Она гладила ее бока, ее спину, впивалась пальцами в плечи. А потом вдруг выдохнула и отступила. Немного, всего на несколько миллиметров, но это дало возможность открыть глаза, и увидеть другие – на расстоянии вздоха. Темные, полные неведомого, глаза, влажные и как будто немного безумные.

-Если ты извинишься, я тебя убью, - выдохнула Ася, не отпуская Ксюху из своих холодных рук.

-Если мы немедленно не уйдем отсюда, нас отправят в тюрьму.

Они захохотали обе, и разомкнули объятия. Ксюха взяла Асю за руку.

-Давай купим вина? – Предложила она, тщетно пытаясь восстановить дыхание. – Я хочу найти какое-нибудь тихое место у реки, и пить вино.

-Вино? О боже, кто ты, и куда ты дела Ксюшу? – Засмеялась Ася.

-Более того, - хмыкнула в ответ Ксюха, - я даже хочу пить его из пластиковых стаканчиков. Что скажешь?

Ася улыбнулась, и изобразила кокетливый поклон.

-С тобой – хоть вино, хоть даже водку. Тем более, насколько я помню, опыт такой у нас уже был.

Ксюха кивнула. Был. Правда был. Давно. В прошлой жизни, от которой теперь не осталось ни следа.

И они правда пошли и купили вино. И нашли место на ступеньках у самой темной глади воды. И делали осторожные глотки, захлебываясь в ощущениях и не находя слов. Ксюха сидела сзади – Асина спина прижималась к ее груди, и шея, восхитительно пахнущая шея, была так близко, так невыносимо близко.

-Ты наверное много знаешь о Питере? – Спросила Ася, когда на дне бутылки осталось всего несколько капель.

-Наверное, - улыбнулась в темноте Ксюха.

-Я иногда думаю, что без меня у тебя была бы совсем другая судьба. Ведь у тебя была мечта.

Ксюха поставила рядом с собой стаканчик, и положила руки Асе на плечи. Наклонилась немного – так, что нос коснулся прядей волос. И прошептала:

-Моя мечта сбылась.

Кружилась голова – то ли от вина, то ли от холодного невского воздуха, то ли от опасной близости запаха. Ксюхины руки гладили Асины плечи, и это было так правильно, так прекрасно, как не было еще никогда и ничего в жизни.

-Здесь так тихо… - еле слышно шепнула Ася. – Здесь так мучительно тихо…

Ее ладони легли поверх Ксюхиных, и потянули вниз. Кончиками пальцев Ксюха ощутила ключицы, ткань выреза, и – немножко – округлость груди.

-Потрогай меня, - донесся до нее тихий шепот, - пожалуйста.

Глаза сомкнулись, и не было сил разомкнуть их снова. Все чувства и мысли переместились туда – на пальцы, которые гладили, едва касаясь, пробовали, вжимались.

Ася повернула голову и нашла губами Ксюхины губы. Они целовались снова, но в этот раз все было иначе – язык проникал между разомкнутых губ, впивался жаром, и оставлял за собой дрожь. Ладони сжимали грудь через вырез рубашки, и под ними словно плавилась, исчезая, ткань белья, ненужная, лишняя в этом танце. Ася проводила языком по Ксюхиному подбородку, касалась шеи, и снова возвращалась к губам. Она не дразнила, не играла – она как будто заявляла свое право на нежность.

Много мучительных секунд прошло прежде чем Ксюхины ладони опустились на Асины бока, и приподняли, заставляя повернуться. Теперь Ася была вся на ней – на ее коленях, тесно прижатая, бедра поверх бедер, волосы стекают сверху на лицо, и нет больше сил, совсем нет больше сил.

Ксюха заставила себя открыть глаза, и пожалела об этом. Прямо на нее, сверху, смотрели любимые глаза – глаза темные, черные, полные влаги и желания.

-Завтра мы пожалеем об этом, - сказала она, тщетно пытаясь вернуть контроль над собственным телом, и с каждой секундой убеждаясь, что это невозможно.

-Нет никакого завтра, - покачала головой Ася, и, наклонившись, коснулась кончиком языка Ксюхиных губ, - забудь о нем. Его нет. И не будет.

И «завтра» действительно исчезло. Остался только поцелуй – бесконечный, долгий, яростный поцелуй. Остались ладони, вжимающиеся в горячее тело, и тонкая нежность белья, сквозь которое пульсировало и взрывалось огнем что-то безумное, яростное, и бесконечная нежность в объятиях.

Много времени прошло прежде чем они смогли подняться на ноги, и – сжимая ладони – дойти до отеля. Много времени прошло прежде чем они сумели уснуть – лежа рядом, разделенные только тонким слоем одежды. И еще больше времени прошло прежде чем они решились проснуться.

-Доброе утро, - улыбнулась Ася, лежа на боку, подложив под щеку ладони.

-Доброе утро, - кивнула Ксения, и провела ладонью по волосам, - кажется, что-то не так с моей прической. Не нужно было вчера столько пить.

Они встретились взглядами, и долго-долго молча смотрели друг на друга.

-Ты права, Ксюшка, - сказала Ася, наконец, - не стоило столько пить.

STOP. BACK. BACK. PLAY.

-Я Женя, а ты?

У нее было столько кудряшек, что хватило бы, наверное, на десяток париков. Кудри рассыпались по плечам, прятались на затылке, и лезли в лицо. За ними едва можно было рассмотреть глаза – удивленные и приветливые.

-Меня зовут Ксюша.

Она поставила сумку на пол и огляделась. Значит, именно здесь ей предстоит провести ближайшие пять лет своей жизни? Нет, нет… О пяти годах не думать. Забыть о них как о страшном сне.

-Вот твоя кровать, - говорила тем временем Женя, показывая Ксюхе на верхний этаж странной конструкции из двух железных кроватей, - мы с Алкой первыми приехали, так что нижние места уже заняли. Или, если хочешь, можем меняться?

Меняться кроватями? Ну да, конечно – общежитие, все общее, но не до такой же степени?

-Слушай, а ты у коменды уже была? – Тараторила Женя. - Мне сказали, что нужно листок прибытия взять, а я как-то забыла.

Ксюху затошнило. Она потерла глаза, и попыталась взять себя в руки. Тебе здесь жить, детка. Тебе здесь жить, и придется как-то привыкнуть.

-Мы вечером собираемся пива попить в честь заселения, хочешь с нами? На набережную пойдем – говорят, там вечерами очень красиво.

-Погоди, - Ксюха помотала головой и жестом остановила Женю, - не так быстро, ладно? Я еще не успела сообразить, где я, а ты уже рисуешь перспективы. Давай начнем с коменды, а потом уже дальше разберемся?

-Конечно! Только тебе еще надо взять постельное белье – это на первом этаже, я покажу.

Она выскочила из комнаты, распахнув настежь деревянную дверь, окрашенную голубой краской, и махнула Ксюхе рукой – пошли, мол. Кудряшки окончательно разметались, создавая убийственный беспорядок вокруг головы.

Они спустились вниз по лестнице, прошли через два длинных коридора, и тут, наконец, Женя ее оставила:

-Получай белье, и приходи в студсовет – коменда наверняка там сидит.

И упорхнула, едва не споткнувшись о собственные спортивные брюки.

Ксюха вздохнула и прислонилась лбом к холодной стене.

-Новая жизнь, - сказала она себе шепотом, - слышишь? Новая. Бери себя в руки, и начинай, наконец, ее строить.

-Говорят, разговоры с самой собой – верный признак съехавшей крыши, - услышала она рядом, и резко обернулась. Перед дней стояла, насмешливо усмехаясь, коротко стриженная девчонка в невообразимом наряде – джинсы, казалось, состоят из одних только дырок, а на футболке вряд ли удалось бы найти более-менее целого куска ткани.

-Ты еще кто? – Поморщилась Ксюха.

-Ммм, хамить изволим? Какая прелесть! – Девушка, казалось, искренне восхитилась. – Если ты ждешь кастеляншу, то готовься просидеть здесь до вечера – она свалила пить водку со своим новым хахалем, и вернется не скоро.

-А ты откуда знаешь?

Хитрый прищур глаз стал еще хитрее.

-А я только что оттуда – она налила мне стакан, дала ключ, и велела выдавать белье всем желающим.

-Так что ж ты сразу не сказала? – Ксюха возмущенно уставилась на девушку. – У вас принято над новенькими издеваться?

-У нас принято не разговаривать с самой собой в коридоре, - парировала собеседница и вдруг совершенно по-хамски дернула Ксюху за кончик носа. – Как зовут-то тебя, несчастье?

Отвечать не хотелось. Хотелось размахнуться и залепить кулаком по этой ухмыляющейся физиономии. Но было нельзя. Ей теперь ничего было нельзя.

-Ксюшей меня зовут. Ты выдашь мне белье, или и дальше будешь морочить голову?

Девушка пожала плечами, и открыла, наконец дверь. Махнула рукой, указывая на стеллажи:

-Выбирай. Все хорошее уже давно разобрали второкурсники, так что самое главное следи, чтобы на нем дырок не было. Будешь сдавать через неделю – придется самой зашивать.

Пока Ксюха копалась в стопках белья, незнакомка уселась прямо на стол, поджала под себя скрещенные ноги, и насмешливо за ней наблюдала.

-Интересно, откуда берутся в нашем вертепе такие правильные мамины дочки? – Спросила она как будто про себя, но довольно громко.

-Слушай, - Ксюха шлепнула стопку выбранного белья рядом с ней и пристально заглянула в глаза, - что ты привязалась, а? Ты ни фига обо мне не знаешь, а уже берешься делать какие-то выводы. Кто ты вообще такая?

-Какая прелесть! Мы вспомнили о приличиях. Меня Ириной зовут, второй курс, третий этаж, бездна хамства и тонна очарования. Приятно познакомиться.

Она улыбалась прямо в Ксюхино лицо, и глаза ее сверкали.

-В этом месте вежливые девочки сказали бы «Очень приятно», - сообщила Ира после паузы, и слезла со стола, - пока, мамина дочка! Еще увидимся.

И ушла, оставив комнату открытой.

Едва Ксюха, нагруженная стопкой белья, вышла в коридор, как с другого конца донесся вопль:

-Ксюш! Иди сюда! Наша очередь!

Ох. Твою же мать. Как же тяжело ей здесь будет.

FORVARD

Вечером обустройство комнаты было закончено, вещи разложены в встроенные по бокам у входа шкафы, а свежевыданное постельное белье постелено на кровать.

Женя сходила на кухню, притащила оттуда чайник с горячей водой, и они по очереди вымыли руки над огромным эмалированным тазом.

-Это мне тетка дала с собой, - объяснила Женя недоумевающей Ксюхе, - она старый солдат, знает, что в общагу надо привозить.

-Солдат? – Хмыкнула Ксюха.

-Образно выражаясь.

На часах уже было почти восемь, и больше всего на свете Ксюхе хотелось выключить свет и забраться в постель, но планы ее прервал странный звук удара – кто-то ломился в запертую на задвижку дверь.

-Ковалева, открывай! – Раздался из-за двери низкий голос, и Ксюха вздрогнула.

-Твоя фамилия – Ковалева? – Только и успела спросить она, прежде чем Женя кинулась к двери и, распахнув ее, пропустила гостью.

Гостья внеслась в комнату ураганом, тайфуном и запахом сигаретного дыма. Она была невысокого роста, какая-то круглая, с длинными черными волосами и глазами, густо обведенными чем-то черным.

-Ну ты представляешь! – Практически басом заявила гостья, сделав глоток воды прямо из носика чайника, фыркнув, и сделав еще один глоток. – Я им говорю: ну не устраивайте дурдом в первый же день, люди вы, или кто? А они?

-Что они? – Завороженно спросила Женя.

-А они делают кукольный театр! – Гостья экспрессивно махнула руками, чуть не ударив Ксюху по щеке, и возмущенно уставилась на нее, словно предлагая разделить ее праведный гнев. – Нет, ты представляешь? Кукольный, блин, театр!

Махнула руками еще раз, и затейливо выругалась.

-Ксюш, это Кристина, - смеясь, сказала Женя, - Кристя, это моя новая соседка по комнате.

-Миленькая, - вынесла свой вердикт Кристина, оглядев Ксюху с ног до головы, и тут же снова переключилась на Женю. – Ковалева, ну ты понимаешь? Мне теперь просто нельзя туда заходить до поздней ночи. А значит – что? – Она вдруг снова посмотрела на Ксюху, обращая свой вопрос почему-то именно к ней.

-Что? – Удивленно переспросила Ксюха.

-А значит мы немедленно собираемся и идем пить пиво на набережную! – Не менее удивленно заявила Кристина – так, будто это было само собой разумеется. – Ты хотя бы пиво пьешь, Ксюша?

Ксюхе оставалось только кивнуть.

Через несколько минут – Ксюха успела только джинсы натянуть, да рубашку с кроссовками – они уже вышли из общежития, поздоровались со смущенным парнем, держащим в обнимку пакет, и двинулись по еще светлой улице.

Кристина говорила без остановки – то обращаясь к Жене, то к парню с его пакетом, а то и вовсе в никуда.

Ксюха плелась сзади, когда Женя вдруг отстала и поравнялась с ней.

-Не обращай внимания, - посоветовала тихо, - она перед новыми людьми всегда выпендривается, потом это проходит.

-То есть весь цирк ради меня?

-Не совсем, но… Потом она станет спокойнее, увидишь.

И правда – стоило им дойти до длинной каменной лестницы и спуститься по ней к набережной, Кристина притихла.

Они нашли железный «грибок» недалеко от воды, и расселись – Женя с Ксюхой, Кристина – с парнем. Из пакета были извлечены бутылки «Балтики 3», и вечеринка началась.

-Ксюш, ты уже специализацию выбрала? – Спросила Женя. – На кого учиться будешь?

-На учителя истории, - ответила Ксюха, сделав глоток теплого пива, - а ты на кого учишься?

-Я на кафедре русского языка и литературы.

Екнуло что-то в сердце, словно ворохнулось, и снова утихло.

-Кристина, а ты?

-А мы с Толиком будем географами, - заявила Кристина, - закончим институт, и поедем мир исследовать. Хочу заграницей побывать, а это, похоже, единственный способ.

-Почему? – Удивилась Ксюха.

-Ой, с такими родителями как мои, других вариантов быть не может. Гены, понимаешь ли.

-То есть?

-Ну смотри, - Кристина приосанилась, и принялась перечислять, - кто мог умудриться влипнуть во все финансовые пирамиды, которые только были в Сюзе? Мои предки. Кто в момент распада «МММ» решил, что настало время покупать акции, и потратил на них все оставшиеся деньги? Мои предки. Кто додумался продать свои ваучеры соседу за акции швейной фабрики? Они же. У нашей семьи это в крови, так что мне лучше вообще лишних денег в руки не давать – тоже вложусь в какую-нибудь хрень, и все потеряю. Поэтому единственный способ путешествовать – это иметь подходящую работу.

Ксюха посмеялась про себя. Ее мать в прошлом году тоже что-то такое говорила насчет акций, но отец на пальцах объяснил ей, чем все это кончится, и запретил разбазаривать деньги.

-Жертва талого льда, - напела вдруг Женька, и засмеялась, - еще одна.

-Ой, ну не всем же нести доброе и вечное, - парировала Кристина, - у тебя, Женька, путь прямой и ясный: будешь тянуть лямку в школе, рассказывать детишкам о прекрасном. А я и своих-то детишек не хочу, не то что чужих…

-Я тоже, - вырвалось у Ксюхи, - думаю, у меня никогда не будет детей.

-Почему? – Удивилась Женя. – Я понимаю, что сейчас рано, но потом…

-Потому что я не вижу в них смысла. Дети отнимают у родителей их жизнь, подчиняют ее себе, и становятся центром всего на свете. А я хочу жить своей жизнью.

-А мамина девочка дело говорит! – Раздался сзади ехидный голос, и Ксюха обернулась, проливая на себя пиво.

-Ирка! – Обрадовался Толик. – Ты что тут делаешь? Садись к нам!

Ксюха проследила взглядом, как Ира появляется из темноты, усаживается на корточки, и мотает головой на предложенную бутылку пива.

-А ты не думаешь, что это очень эгоистично? – Женя словно не заметила появления еще одной девушки. – Все-таки жить только ради себя – это как-то…

-Жить ради себя – это нормально, - сказала Ксюха, - в этом есть смысл. А растрачивать свою жизнь на других – вот это глупо и эгоистично.

-Объясни? – Ира вдруг подвинулась к ней поближе, и это было до ужаса неприятно, но Ксюха стерпела.

-Ну смотри, кто бы ни дал тебе эту жизнь, он совершенно точно дал ее именно тебе. И твоя задача – развиваться, расти, познавать новое, открывать в себе скрытые грани. А если ты забиваешь на свою жизнь и начинаешь жить ради кого-то – ты идешь наперекор базовому устройству мира, и говоришь ему: «Эй, чувак, ты что-то не то придумал. Дай-ка я сделаю по-своему». Поэтому и эгоистично.

Все притихли. Ксюха снова отхлебнула пива.

-Ты не права, но мысль интересная, - вынесла свой вердикт Ира.

-Пускай, - пожала плечами Ксюха, - я могу быть трижды не права, и это будет не важно. Потому что важно только то, во что я верю.

-А как же любовь? – Кинулась в спор Женька. – Разве любить – это не отдавать себя без остатка другому человеку? По твоей логики это тогда тоже эгоистично.

-Конечно, эгоистично, - кивнула Ксюха, - ты ж не от великого альтруизма себя другому отдаешь, а потому что тебе так хочется, нравится, и вообще так легче…

И умолкла, задумавшись.

-Что именно легче? – Спросила ошарашенная Кристина.

-Отдавать – легче, чем строить свою жизнь. Приходишь к любимому, выкладываешь ему все, что у тебя есть – и все, с тебя взятки гладки. А нужна ты ему такая? Может быть, ему нужно совсем другое. Меняться ради любимого – в этом есть смысл, а тупо отдавать… Не уверена.

Ира вдруг рассмеялась и захлопала в ладони.

-Мамина дочка – самый потрясающий демагог из всех, кого я знаю! Первый приз достается ей.

-Слушай, - Ксюхино терпение кончилось, и она посмотрела на веселящуюся Иру исподлобья, - давай так: еще раз назовешь меня маминой дочкой – и наше общение закончится, даже не начавшись. Идет?

Видимо, в ее голосе прозвучало что-то такое, от чего все остальные вдруг притихли и замерли. Ира пристально смотрела на нее, и насмешка не сходила с ее лица.

-Идет, - сказала она наконец, и все словно выдохнули.

В общагу возвращались поздно, с трудом отыскивая в темноте дорогу. Пели песни, декламировали стихи, делились мечтами.

-Я уже несколько месяцев безумно хочу в Питер, - говорила Женька, чуть запинаясь, - посмотреть живьем на питерское небо.

-Это на нее так «Сплин» действует, - хохотала Кристина, - спели бы они про Москву – она бы и в Москву собралась.

-Боже упаси, в Москву – никогда и ни за что. Не нравится мне этот город.

Ксюха «Сплин» не слушала, и в Питер не хотела. Она шла и думала: а о чем теперь мечтает она? И не находила ответа.

-Все закончилось, - шептал тихий голос в ее голове, - нет у меня больше ни мечты, ни надежды, ничерта. Осталось только одно. Я должна сдержать слово. Я должна стать другой. И все остальное не имеет никакого значения.

***

Начались занятия, и Ксюха потихоньку втягивалась в новый для нее – студенческий – мир. После лекций шла в общагу, готовила что-то вместе с Женей на общей кухне, обедала и отправлялась в библиотеку. Иногда пила пиво с заходящими в гости Кристиной и Толиком. Иногда просто ложилась спать и плакала, стараясь упрятать слезы в подушку.

Приучалась к Женькиным песням, к Женькиным стихам и Женькиным фильмам.

Рядом с моей кроватью стоит твоя фотография,

В твоем сердце жил маленький бесенок.

Посмотри на меня! В моих глазах растерянность и боль,

И всё, что я могу сделать сегодня, – это понять.

Вот только понять не получалось.

Притворяться – да. Стараться – да. Понять? Нет.

В один из осенних дней встретила на улице Иру. Та играла ногами с опавшими листьями, подбрасывала их носами ботинок, и заливисто смеялась. Ксюха смотрела, и чувствовала, как зависть пронизывает ее от головы до пят. Она тоже хотела бы, чтобы было так. И не могла.

-Эй, мамина дочка! – Ира вдруг заметила ее, и махнула рукой. – Иди сюда!

-Мне казалось, мы договорились, - мрачно сказала Ксюха, подходя ближе.

-Ты о своем маленьком демарше? Да брось, это же забавно! Ни у кого нет такого имени как у тебя. Мамина дочка – звучит же?

Ксюха молчала, и Ира сдалась:

-Черт с тобой. Будешь Ксюшей, раз тебе так нравятся банальности. Куда идешь?

-Не знаю, - неожиданно честно ответила Ксюха, - гулять, наверное.

-Прекрасно. Пошли вместе.

И они пошли – по улице Греческой, мимо солнечных часов, к парку. Всю дорогу Ира рассказывала, за что она так сильно любит осень, а Ксюха думала свои невеселые думы.

-Я не смогу так, - говорила она себе, не обращая на Иру никакого внимания, - я не привыкла так. Мне нужен кто-то безопасный. Кто-то, кто снова придаст смысл. Кто-то, на кого я буду смотреть и замирать сердцем. Иначе я не вынесу эти чертовы пять лет.

-Эгей! – Ира помахала у Ксюхи перед глазами. – Ты меня вообще слушаешь?

Ксюха не слушала. Она смотрела. Смотрела, как блестят на солнце короткие Ирины волосы, как искрятся светом ее глаза, как сгибаются в насмешке губы.

-Слушай, а у тебя парень есть? – Спросила вдруг она, перебивая Иру.

-Есть, - удивленно ответила та, - а что?

-Ничего, - Ксюха вдруг расплылась в улыбке, - давай на аттракционах покатаемся? Думаю, они еще работают.

FORVARD. PLAY.

Странная это получилась дружба. Женька и Аллочка недоумевали, глядя, как Ксюха и Ира целые дни проводят или в библиотеке, или за столом, полным открытых книг. Самое странное было то, что они не учились, они спорили.

О философии, о смысле жизни, об истоках и окончаниях, об устройстве мира и отношениях между людьми. Нередкой была картина, когда вернувшаяся с лекций Женька заставала их в комнате, орущими друг на друга и махающими руками.

-Кто сказал, что ценность определяется объективными обстоятельствами? – Кричала Ксюха, потрясая какой-то книгой. – Что такое вообще эта ваша «объективность»?

-Есть доллар, и его ценность – ровно доллар! – Орала в ответ Ира, потрясая другой книгой. – Это и есть объективные обстоятельства!

-Грош цена такому объективизму! Для тебя ценность доллара – это коробка спичек, а для другого человека – краюха хлеба! В этом разница. Мы сами наделяем предметы и людей ценностью, без субъективного взгляда этой ценности они не имеют.

Потом они обычно смеялись – если приходили-таки к общему знаменателю, или не разговаривали друг с другом неделями – если не приходили. Удивительно, но вся прочая Ирина жизнь – с порванными джинсами, алкоголем, какими-то компаниями, словно проходила мимо Ксюхи, она ее даже не замечала.

Теперь, просыпаясь утром, она знала, что сегодня обязательно будет встреча. Что они снова отправятся в библиотеку, засядут за книгами, и будут оглушительно спорить, пока их не выгонят на улицу, и тогда они продолжат спорить там. И будет запах поздней осени, и остатки желтых листьев под ногами, и редкие – едва заметные – прикосновения, от которых сердце вдруг снова начнется биться быстрее, самую чуточку, но все же быстрее.

И так оно и было – разговоры, споры, взгляды украдкой, и радость заново обретенного смысла. Пока в один день все не изменилось.

Они договорились встретиться у корпуса «Б» после второй пары, но Ксюха освободилась раньше, и долго ждала Иру, бродя туда-сюда по дорожкам и обдумывая пришедшие за ночь в голову идеи.

Их она увидела случайно – показалось, что за спиной кто-то назвал ее имя, и она обернулась, и там – в тени густых деревьев – стояли они. Ирка, и одетая в камуфляж девушка с коротким хвостом черных волос на затылке. Но Ксюху поразил даже не внешний вид девушки, нет. Ира прикасалась к ней. Не слишком – всего лишь гладила ее по плечу – но в этом жесте было столько интимности, столько тепла, что хотелось немедленно спрятать глаза, и бежать отсюда к чертовой матери.

-Ксюха! – Ира заметила ее и помахала рукой. – Иди сюда.

Идти не хотелось. Ксюха уже все поняла, и теперь боялась поднять глаза от носков своих ботинок. Но – как на эшафот – все же подошла ближе.

-Знакомьтесь, - велела Ира, ничуть не смущась, - Ксюха, это Лека. Лека, это Ксюха.

-Привет, - буркнула Ксюха, не поднимая глаз.

-Какая вежливая у тебя подружка, - услышала она смех, и все-таки посмотрела. Синие глаза смотрели на нее понимающее и немного насмешливо.

-Они с Иркой очень похожи, - подумала вдруг Ксюха, - очень.

-Нам пора, - сказала Ира, прервав неловкое молчание, и посмотрела на Леку, - ты зайдешь вечером?

-Посмотрим, - улыбнулась та, и подмигнула вроде бы Ире, но – казалось – им обоим, - смотрите, не убейте друг друга. Счастливо.

И ушла, ни разу не оглянувшись.

Ира еле заметно вздохнула и посмотрела на Ксюху.

-Куда пойдем?

Но Ксюха не отвечала. В ее голове рефреном билось: «Спросить или не спросить»? И она решилась.

-Это и есть твой так называемый парень, да?

-Ты что-то имеешь против? – Ира смотрела настойчиво и требовательно.

Ксюха почувствовала, что краснеет. Она даже ладони прижала к щекам, чтобы скрыть румянец, но все тщетно – Ира по-прежнему не отводила от нее взгляд.

-Мы можем обсудить это, если хочешь, - предложила она.

-Нет, - испуганно крикнула Ксюха, и добавила чуть тише, - не нужно. Это твоя жизнь. Пусть так и останется.

Но «так» это, конечно, не осталось. Впервые в жизни Ксюха почувствовала прикосновение к чему-то запретному и жуткому, от чего она всегда бежала в ужасе, и это прикосновение ей совсем не понравилось.

Ночами, лежа без сна на своем втором этаже, она то и дело принималась думать об Ире и Леке. Как вообще, черт возьми, возможны отношения между двумя девушками? Они, что же, целуются? А, может, и не только целуются?

Против воли в глазах всплывали картинки. Женские руки на плечах, тихий шепот, близость дыхания… Ксюха подпрыгивала на кровати, и мотала головой.

-Нет, господи, нет! Мне все это ненужно! Я нормальная, я не…

Она даже мысленно не могла назвать это слово – настолько грязным оно было.

Наступила зима, и однажды Ира не явилась на встречу. Ксюха долго искала ее по студгородку, и нашла уже поздно вечером – одиноко сидящую на лавочке, замерзшую, и, кажется, плачущую.

-Что случилось? – Кинулась, не успев подумать, обняла за плечи и начала укачивать. – Ирка, что?

И еще не услышав ответа, все поняла.

-Вы расстались? – Дождалась согласного кивка, и снова прижала Ирину голову к своему плечу.

Они долго сидели так – обнявшись, и Ксюха не говорила ни слова, а только гладила Иру по спине, и тихо-тихо укачивала.

-Это пройдет, - наконец, заговорила она, - слышишь, Ирка? Обязательно пройдет. Так больно будет не долго.

Ира всхлипнула, но ничего не сказала. И Ксюха продолжила.

-Ты привыкнешь, примиришься с этой болью, и она станет потихоньку отодвигаться на второй план, потом на третий, а потом исчезнет совсем.

-У тебя так было? – Спросила наконец Ира, по-прежнему утыкаясь в Ксюхино плечо.

Было? «У меня так сейчас», - хотелось ответить Ксюхе. Хотелось рассказать все, что произошло за эти семь долгих лет, все, что пришлось пережить и от чего отказаться. Хотелось распахнуть душу и показать тот ужас и боль, которые поселились внутри, и отказывались, все это время отказывались, выходить наружу.

-Было, - сказала она, - приехав в Таганрог, я потеряла самого важного человека в своей жизни.

-И тебе уже не больно? – Ира наконец заглянула ей в глаза, и Ксюха поежилась от этого взгляда.

-Нет, - соврала она в ответ, - уже практически нет.

Теперь их отношения стали совсем другими. Ирка – раздавленная, растерянная, вызывала столько жалости и нежности, что Ксюха даже забыла о своем страхе. Изо дня в день она находилась рядом, вытирала слезы, успокаивала. Лечила.

-Что там с Иркой произошло? – То и дело спрашивала Женька, но Ксюхе не хотелось говорить. Только однажды, когда они шли из института вдвоем, и навстречу им попалась Лека – на этот раз в тельняшке, с гитарой через плечо – Ксюха не выдержала.

-Видишь вот эту? – Спросила она у Женьки. – Близко к ней не подходи. Она ненормальная.

И больше не стала ничего объяснять.

В декабре, когда вся общага традиционно готовилась – кто к новому году, кто к сессии, Ира и Ксюха вдруг решили напиться.

-Мне это нужно, - объяснила Ира, и Ксюха не стала возражать.

С двумя бутылками водки, пачкой сигарет «Ростов» и немудреной закуской они заперлись в Ириной комнате, и под музыку, доносящуюся из радиоприемника, принялись напиваться.

После третьей рюмке Ксюха вдруг почувствовала себя смелее.

-Расскажи мне, как так вышло? – Первый раз за все время попросила она.

-Уверена, что хочешь послушать? – Удивилась Ира.

-Уверена.

Она не была, совсем не была уверена, но алкоголь подогрел желание приоткрыть завесу тайны над этим запретом – может быть, если тайна исчезнет, он перестанет быть таким… притягательным?

-Понимаешь, для меня не было секретом, какая она, - начала рассказывать Ира, - я знала, что девушки у нее долго не задерживаются, но почему-то верила, что именно я стану той, кто задержится. Куда там… В ней столько свободы, что это просто невозможно удержать в рамках одних отношений.

Ксюха слушала, раскрыв рот. Ира говорила об этом так, словно это… нормально. Словно это просто отношения. Обычные.

-Но это же не так! – Не сдержалась она.

-Что не так?

-Я… - смутилась. – Я имею ввиду, что ты говоришь об этом, будто это рядовые отношения в твоей жизни. Сегодня Лека, вчера Света, завтра Катя. Но она же девушка!

-Ах, вот что ты хотела узнать… - Ира налила себе еще, и выпила залпом. – Понимаешь, для меня это и правда рядовые отношения.

-Но это уголовно наказуемо… И вообще… Ненормально.

-Ой, да брось ты, - Ира закурила, и замахала рукой, - кому как тебе не знать, что «нормально» - это просто слово, ничего собой не несущее. А статью уже года два как отменили.

Об этом Ксюха не знала. То есть, получается, есть люди, для которых испытывать чувства к людям такого же пола – это… нормально?

-Но это же… это так странно! – Сказала она, вспыхивая. – Даже просто физически. Целоваться с девушкой… Это…

-Ты когда-нибудь целовалась? – Прервала ее Ира, пытливо заглядывая в глаза.

-С девушкой? Нет, конечно! – Ксюха снова почувствовала, как горят щеки.

-Тогда как ты можешь судить о том, чего не знаешь?

Ни один логичный ответ не приходил в голову. Алкоголь ли был тому причиной, или опасная Ирина близость – они сидели совсем рядом – но Ксюха вдруг всерьез подумала: «И правда, я же не пробовала. Откуда мне знать»?

Она посмотрела на Ирины губы. Тонкие, красивые губы, чуть тронутые помадой. Разомкнутые – между ними можно разглядеть кончик языка. О, господи…

Ксюха отодвинулась, и глубоко вздохнула.

-Что? – Засмеялась Ира, и в этом смехе была слышна Ирка старая – насмешливая, веселая, неунывающая. – Я тебя напугала?

-Нет, - Ксюха потянулась за бутылкой, но Ирина рука успела первой, и они вдруг дотронулись друг до друга ладонями.

Это было как вспышка, как удар током в самое сердце – Ксюха испуганно поняла, что теряет нить, теряет контроль, что больше всего ей хочется прикоснуться еще раз.

А Ира словно поняла это, и снова погладила отдернутую руку.

-Не бойся, - шепнула она, не делая ни единого движения чтобы приблизиться, - мы и раньше держались за руки, помнишь?

Да, но это было иначе! Никогда еще от их прикосновений не исходила такая энергия, такая магия, такое горячее и запретное. Ксюха сидела, вытянувшись в струну, но руку не убирала.

-Я тебе нравлюсь? – Спросила вдруг Ира, поворачиваясь к Ксюхе и заглядывая ей в глаза. – Скажи честно.

-Нравишься как… кто?

Она засмеялась.

-А если без «как кто»? Просто ответь: нравлюсь?

Она пропустила свои пальцы между Ксюхиных, и погладила там. Теперь она была слишком, слишком близко, и водка била в виски, и невозможно было дышать.

-Да.

Еще одно движение – и Ира оказалась еще ближе. Теперь их лица разделяло всего несколько сантиметров, а пальцы по-прежнему были сплетены в каком-то неведомом ранее танце.

-Хочешь попробовать? – Шепнула Ира, и Ксюхин рот обожгло ее дыхание. Горячее, свежее, желан…

-Попробовать что? – Испуганно спросила она, а голос в ее голове захохотал: «Ты знаешь, что. Еще как знаешь».

-Попробовать, каково это – целоваться девушкой, - ни капли не смутилась Ира, - хочешь?

И, не дождавшись ответа, коснулась губами Ксюхиных губ.

В первую секунду она даже не поняла, что произошло. Просто прикосновение – для пылающего огнем тела оно оказалось почти незаметным, но в следующую секунду Ирин язык раздвинул ее губы, и вторгся вглубь, лаская сверху вниз, оставляя за собой вспышки необъяснимого жара.

-Какого черта я делаю? – Заорало что-то в Ксюхиной голове, и в следующую секунду заткнулось на полуслове.

Она ответила на поцелуй. Робко, осторожно, едва заметными движениями, но этого оказалось достаточно, чтобы услышать Ирин стон и почувствовать, как ее руки обвиваются вокруг Ксюхиной талии и прижимают ее ближе.

Господи, что это было за ощущение! Женские губы оказались такими нежными, такими сладкими и упоительными. Женская грудь, прижимающаяся к Ксюхиной груди, была потрясающе упругой и теплой, а женские руки, ласкающие спину – знающими и чувственными.

Ксюхина кожа дышала жаром. Жаром прикосновений, жаром погружения в первый в жизни поцелуй с женщиной.

И ей хотелось – о да, ей хотелось больше. Она даже не понимала, чего именно больше она хочет, но ее тело, словно изголодавшееся, просило еще и еще. Она покусывала Ирины губы, осмелев, сама ласкала ее язык своим, и даже решилась вцепиться пальцами в ее плечи.

Но что делать дальше – она не знала.

-Остановись, - Ира вдруг отпрянула, оказавшись сразу далеко-далеко. Она тяжело дышала, грудь ее под драной футболкой толчками поднималась и опускалась снова, - сейчас остановись, а то потом уже я не смогу.

-Что не сможешь? – Ксюха словно пьяная снова потянулась к ее губам.

-Остановиться не смогу. Правда. Не надо.

Она не понимала, почему «не надо»? Какое тут может быть «не надо», если самое естественное и прекрасное ощущение в мире – это соприкосновение их губ?

-Ковальская, остановись, - еще более строго сказала Ира, - ты потом будешь жалеть.

-Я тебе не нравлюсь? – Спросила Ксюха, прищуриваясь. – В этом дело?

Ира смотрела на нее и молчала. Глаза были точно пьяные.

-Дура, - наконец, сказала она, - ты мне нравишься с первого дня. Ты была такая растерянная и смущенная, когда я тебя увидела.

-Тебе нравятся растерянные девочки?

-Мне нравятся чистые девочки. Чистые душой, любопытные к миру и к самим себе, умеющие быть рядом, умеющие сохранять себя.

Ира говорила, а Ксюха вдруг протянула руку, и положила ладонь на ее колено. Такое красивое, острое колено, обтянутое черными лосинами. Погладила, и удивилась, почувствовав дрожь под пальцами.

-Ты вообще понимаешь, что ты делаешь? – Теперь напугана была Ира. Она не убрала Ксюхину руку, но смотрела с испугом.

А Ксюху было не остановить. Она прикоснулась к тому, от чего всегда так стремительно бежала, и обнаружила, что за занавесом нет ничего страшного. Ей не было противно, не было жутко, ей было… хорошо. Удивительно хорошо. И она хотела еще.

Ладонь двинулась вверх, скользя с колена по бедру. Ксюха как завороженная смотрела, как под ее пальцами все сильнее и сильнее дрожат мышцы. Она довела ладошкой до Ириной талии, и подвинулась ближе.

-Ты мне тоже нравишься, - шепнула она, прежде чем прильнуть губами к ее губам.

И завертелся, закружился в танце мир, полный неведомых открытий и тайн. Ира как будто перестала сдерживаться – она целовала Ксюху яростно, напористо, прикусывая губы, впиваясь в язык. Ее рука вдруг опустилась на Ксюхину грудь, и сжала ее – тесно-тесно.

-Скажи мне, как далеко я могу зайти, - зашептала она, обдавая жаром Ксюхино ухо.

-А как далеко ты хочешь?

Еще секунду они снова смотрели друг на друга, и в этих увлажненных глазах, в расширившихся зрачках, Ксюха прочла ответ.

-Иди, - не успев подумать, сказала она, - я хочу пойти вместе с тобой.

Она почувствовала, как сползает с ее плеч рубашка, и удивилась, когда же Ира успела расстегнуть пуговицы? Она почувствовала поцелуи на шее, на плечах, и ниже, ниже.

Почувствовала, как ладони сжимают грудь, поглаживают, и сжимают снова.

Почувствовала и испугалась.

До сих пор все это было жарко, нежно и удивительно чувственно. Но ведь дальше Ира начнет снимать с нее джинсы? А под джинсами – белье, а под бельем… Ксюха знала, что происходит, когда это делает парень, но Ира же не…

Она не успела додумать – лифчик соскользнул к талии, и Ирины губы накрыли ее сосок. Новая вспышка тока, и Ксюха изогнулась дугой в Ириных губах, задохнувшись от удовольствия.

Через секунду джинсы ее валялись на полу, туда же отправилось и все остальное, и Ира наконец улеглась на нее сверху – обнаженная, горячая, мокрая.

-Не бойся, - зашептала она в Ксюхино ухо, лаская ладонями ее бока, гладя плечи и руки, - я не буду делать ничего, что бы тебе не понравилось.

И она сдержала слово. Под ее руками, губами, прикосновениями Ксюха изгибалась, стонала, порой едва сдерживая крик. Ее низ живота горел огнем, и ждал каких-то, неведомых доселе, действий. Но когда Ира опустилась вниз, развела Ксюхины колени, и поцеловала ее туда, где все так этого желало, Ксюха испугалась снова.

Она ощущала толчки языка, касание губ, чувствовала, как ладони гладят ее бедра, но никак не могла расслабиться. Удовольствие накатывало волнами – снизу вверх, но словно не находило выхода. Раз за разом, раз за разом…

Через какое-то время Ира подняла голову, и посмотрела на Ксюхино лицо. И Ксюха поняла, чего от нее ждут. Еще несколько секунд – и она застонала громче, сжимая колени, и обмякла в Ириных руках.

Она совершенно растерялась и не знала, что делать дальше, но Ира, похоже, ничего больше не ждала – легла рядом, прижала к себе, уткнулась носом в шею и притихла.

А в Ксюхиной груди колотилось, как заведенное, сердце.

-Что ты наделала? – Стучало оно все громче и громче. – Что ты наделала?

Паника росла, росла, и в одну секунду перевалила через край. Ксюха высвободилась из объятий и принялась собирать одежду. Ира наблюдала за ней с кровати.

-Уходишь? – Чуть растерянно спросила она.

-Да, я… - Ксюха одевалась, опустив глаза, и боясь их снова поднять. – Мне… нужно.

Ира только плечами пожала, и Ксюха наконец смогла одеться и выскочить в коридор. Там она прижалась лбом к холодной стене и снова задала себе вопрос, который – она знала – будет теперь очень долго ее преследовать.

-Зачем я это сделала?

STOP. FORVARD. PLAY.

-Так в чем там было дело? – Ира помахала перед ее лицом ладонью, и Ксения вздрогнула, выныривая из воспоминаний и возвращаясь в Краснодар, в полутемный ресторан, в свою настоящую жизнь.

-Где? – Глупо спросила она.

Ира закатила глаза.

-Ты сказала, что напилась тогда в школе не потому что увидела свою училку с мужиком, а по другой причине. По какой?

-Какая разница? – Она сделала глоток из бокала, и потянулась за сигаретами. – За мои школьные годы между нами слишком много всего произошло.

По Ириному лицу она поняла: не верит.

-Слушай, ну зачем тебе это знать, Ирка? Все это прошлое, просто прошлое, которое давно закончилось. И незачем его снова ворошить.

-Ты не понимаешь, - Ира покачала головой, провожая взглядом огонек Ксениной сигареты, - это не просто прошлое. Это ТВОЕ прошлое. И я хочу знать.

Что-то острое кольнуло в сердце. Ксения подумала, что уже достаточно вспомнила на сегодня, и не хотелось снова думать, не хотелось вытаскивать из закромов то, что осталось похоронено. Но Ира так настойчиво и просяще заглядывала в глаза, так доверительно гладила руку…

-Это было раньше… Весной еще, кажется. Родителей в очередной раз вызвали в школу.

STOP. BACK. BACK. PLAY.

Ксюша с Мишкой и Николой стояли за углом школы и курили, пряча сигареты в дрожащих кулаках. Шел дождь, и, несмотря на ранний час (было всего пять), казалось, что уже почти ночь. Ксюшины джинсы внизу намокли, в кроссовках хлюпала вода, но она не обращала на это никакого внимания.

-Как думаете, что будет? – прервал молчание Мишка. – Может, она не осмелится?

-Осмелится, - уверенно и мрачно ответила Ксюша. - Она уже всё решила, я это точно знаю. Самое фиговое, что всё это будет происходить при всех.

-Может, стекло разбить в кабинете? Я бы камнем попал, – предложил Никола. Из всех ребят он нервничал сильнее всех – постоянно разминал пальцы, перекладывал из одного кармана в другой всякую мелочевку, и смешно раздувал ноздри.

-Хочешь тоже попасть под раздачу? – спросила Ксюша, выбрасывая бычок. – Не вздумай. Я сама виновата, мне и отвечать.

-В чём ты виновата? – возмутился Мишка, хватая подружку за руки. – Это Сотникова – крыса. Растрепала на всю школу.

-Хорош болтать, - Ксюша дернула рукой и вытерла нос, - короче, не вздумайте ничего сделать. Я сама буду отвечать за всё. Если вас вызовут – молчите, и не лезьте. Ясно?

-Что за фигня? – скривился Никола. – Какая ты благородная. А мы с Михой типа ни при чём, да?

-Да. – Сказала, как припечатала. – Ник, вы выполняли мою просьбу. Лично у вас к этому козлу претензий не было. Так что хорош ругаться, я так решила, и так будет.

-А нашего мнения ты не хочешь спросить? – поинтересовался Миша. – Или мы друзья только пока дело делать надо. А как отвечать – так уже не друзья?

-Не надо, пацаны, - вздохнула Ксюша и протянула руку ладонью вверх, - поверьте, так будет лучше.

Никола и Мишка посмотрели на протянутую ладонь, переглянулись и засунули руки в карманы.

-Иди ты, знаешь куда… - сказал Коля. – А мы тоже… Куда хотим – туда и пойдем. И сделаем то, что захотим.

-Ребят, смотрите, директор приехал, - вмешался Миша, - пора.

-Ладно, - резюмировала Ксюша, - делайте как знаете. Только учтите – я скажу, что всё сделала сама. И скажу это так, что мне поверят.

Больше говорить было не о чем. Ребята спрятали пачку сигарет в щель между кирпичами и потихоньку побрели к школе.

Собрание началось с выступления Надежды Ивановны. Она поздравила всех родителей и учеников с окончанием учебной четверти, раздала табели с оценками и вскользь отметила хорошую успеваемость нескольких отличников.

Михаил Егорович и Елена Алексеевна на оценки дочери даже не взглянули. Они сидели на последней парте, вытянувшись в струну, и тревожно поглядывали на Ксюшу. О да, отец вполне мог бы гордиться сейчас своей дочерью: она стояла у стены за партами, спокойная, собранная и – на удивление – очень красивая. Никто бы не смог объяснить, почему – вроде бы, и одета она была как обычно: в синие американские джинсы и белый джемпер. Вроде бы, и волосы были традиционно небрежно зачесаны на косой пробор. И косметики на лице не было ни грамма. Но, несмотря на это, от Ксюшиной кожи как будто исходил блеск, глаза сияли гневом, а губы презрительно улыбались. И всё это было так красиво, так гармонично и чуточку по-бунтарски, словно Ксения Михайловна Ковальская за один час повзрослела лет на пять, и превратилась вдруг в молодую прекрасную женщину.

Анастасия Павловна на Ксюшу не смотрела. Она тихонько разговаривала с Завадской, и тихо улыбалась чему-то. Только когда к доске вышел директор, она видимо подобралась и устремила свой взгляд вперед. Взгляд, в котором не было ни капли сожаления.

-Товарищи родители. Коллеги. Переходим к следующей части нашего общего собрания. С прискорбием должен вам сообщить, что два дня назад в нашей школе произошел вопиющий случай хулиганства. Ученица девятого «А» класса совершила противоправные действия по отношению к одному из педагогов.

-Вы что, протокол задержания зачитываете? – Громкий Ксюшин голос разнесся по кабинету. Все обернулись в её сторону, а директор даже ахнул от возмущения. – Давайте тогда и приговор сразу.

-Ковальская! – рявкнула Надежда Ивановна. – Веди себя прилично!

Ксюша ухмыльнулась и кивнула, скрестив на груди руки.

-Итак, - продолжил директор, - Кто эта ученица, я полагаю, вам уже понятно. Мы не стали передавать это дело в милицию только благодаря специальной просьбе пострадавшего педагога. Но виновная должна понести наказание. И наша с вами задача – определить, какое именно. Прошу высказываться.

-Простите, Антон Евгеньевич, - подняла руку Надежда Ивановна. - Вы не могли бы объяснить конкретнее, в чём провинилась Ковальская.

-Она испортила одежду преподавателя и подстроила несчастный случай, из-за которого он лишился волос на голове, - охотно пояснил директор.

Ксюша расхохоталась так громко и заразительно, что добрая половина родителей не смогла сдержать улыбки. Все воочию представили себе, каким именно должен был быть этот несчастный случай.

-Ковальская! – на этот раз возмутился директор. Он постучал кулаком по столу и с неудовольствием посмотрел в развеселившийся зал. – Это совсем не смешно. Немедленно выйди сюда и объясни свои действия.

-Какие действия? – лениво поинтересовалась Ксюша, пробираясь через ряды парт к доске. – Смех, что ли?

-Нет. Объясни, зачем ты испортила причёску и одежду педагога.

В кабинете воцарилась тишина. Все ждали ответа. А Ксюша отвечать не торопилась – она спокойно подошла к учительскому столу, осмотрела его со всех сторон, прыжком уселась сверху, скрестила ноги, и заявила:

-Затем, что он не педагог, а козел плешивый.

Продолжение ответа потонуло во всеобщем гуле возмущения. Директор всплеснул руками, Надежда Ивановна громко возмущалась, родители принялись переговариваться, и только четыре человека оставались спокойными в этом хаосе: Ксюша, её родители, и Анастасия Павловна.

Наконец, директору удалось всех успокоить и восстановить тишину.

-Михаил Егорович, - уже спокойно попросил он, глядя поверх голов на Ксюшиного отца, - я прошу вас, успокойте вашу дочь. Иначе нам придется разговаривать по-другому.

-Я спокойна, - заявила Ксюша, не дав отцу сказать ни слова. - Вы сами спросили, зачем. Я ответила. Если не хотите слушать дальше, то я просто пойду домой, а вердикты вы и без меня вынесете.

-Антон Евгеньевич, - вмешалась завуч, - пусть она закончит. Товарищи родители, спокойнее, пожалуйста. Вы уже видите, с чем мы столкнулись. Проблема есть, и её можно решить только цивилизованно. Ковальская, мы тебя слушаем. Продолжай.

-Так вот, - улыбнулась уголком рта Ксюша. - Этот козел… то есть педагог… позволил себе ударить женщину. Я его предупредила, что если он еще раз так поступит – то очень об этом пожалеет. Он поступил. И пожалел. Вот и всё.

-Какую женщину ударил Денис Анатольевич? – среди снова поднявшегося гула спросил директор.

-Не скажу, - коротко ответила Ксюша, - это абсолютно не ваше дело.

Шум усилился. Родители уже в голос обсуждали сложившуюся ситуацию, педагоги переглядывались и понимающе качали головами. Надежда Ивановна шепотом уговаривала Ксюшу признаться, а та сидела словно изваяние, не шевеля ни единым мускулом лица и тела.

-Позвольте мне сказать, - поднялась на ноги Анастасия Павловна. - Я знаю, кого она имеет ввиду.

Тук-тук. Тук-тук. Сердце с размаха впечаталось в ребра и заколотилось там в бешеном ритме. Глаза сузились еще сильнее, чем раньше, превратившись в тонкие щелочки. Ксюша вытерла вспотевшие ладони о собственные джинсы и пристроила их на колени, чтобы не было видно, как дрожат руки.

Вот так, Ксю. Сейчас она всё расскажет. И кончится весь этот идиотизм. И мы просто будем жить дальше. Просто и спокойно.

-Под женщиной, которую избил Денис Анатольевич, Ксения подразумевала меня, - заявила Анастасия Павловна. Помолчала немного и добавила, - полагаю, она ошиблась.

На Ксюшином лице расплылась широкая улыбка. Ну что, деточка, получила? Ничего неожиданного, правда? Ты знала, что всё будет именно так. Знала. Но, чёрт возьми, почему же так больно? Стеклянное чудовище внутри завертелось юлой, разрывая внутренности на части и разбрасывая их повсюду. Перехватило дыхание. Улыбайся! Слышишь, улыбайся! Просто улыбайся, и всё!

-Дело в том, что у Ковальской очень богатая фантазия, - продолжила тем временем Анастасия Павловна. - Это не раз отмечалось и мной, и моими коллегами. Очень жаль, что на этот раз невинные фантазии завели так далеко. Денис… Анатольевич всего лишь обсуждал с другом сюжет одного из американских боевиков. Насколько я понимаю, Ксения подслушала этот разговор и решила, что речь идет обо мне. Коллеги, я предлагаю ограничиться строгим выговором Ковальской. Полагаю, сегодняшний день многому её научит.

С этими словами Анастасия Павловна вернулась на своё место. На Ксюшу она не смотрела, но не могла не почувствовать острый взгляд, впивающийся в её лоб. Директор и завуч тихо совещались о чем-то у доски, родители снова начали переговариваться, теперь уже о том, как скоро кончится собрание.

-Ковальская, тебе есть, что сказать? – спросил директор, призывая всех к порядку.

-Есть, - Ксюша кивнула и спрыгнула со стола. Улыбка сползла с её лица, растворилась в уголках рта, - я хотела сказать всё вам лично, но раз уж вы устроили этот цирк – то придется так.

Она медленно пошла между рядами. Подтянутая, с высоко поднятой головой и расправленными плечами, она делала шаг за шагом, не замечая, как несколько десятков пар глаз смотрят на неё – кто-то осуждающе, кто-то – восхищенно.

Ксюша остановилась перед партой Анастасии Павловны, опустила взгляд и снова широко улыбнулась. Ее трясло изнутри, но усилием воли она заставила свой голос звучать спокойно и четко.

-Я понимаю, зачем вы это делаете, - сказала она, - но запомните: на удар я всегда буду отвечать ударом. И мне плевать, что за этим последует. Зло – это зло, как ни назови его, в какие красивые фантики ни заверни. И даже если вы считаете, что красивое зло можно назвать добром, я так не думаю, и не буду думать никогда.

По кабинету снова прокатилась волна шума. Некоторые взрослые даже привстали от удивления. Ксюша же ничего не замечала. Она смотрела на макушку Анастасии Павловны и крепко сжимала белыми пальцами край парты.

-И если это чмо еще раз посмеет поднять на вас руку, он пожалеет об этом снова.

В полной тишине Ксюша развернулась и проговорила – надрывно, яростно:

-Все слышали? Удар за удар. Иначе это просто не работает.

И добавила, уже громче и мягче, с оскалом на обезображенном спокойствием лице:

-А теперь орите, отправляйте меня в милицию, исключайте из школы – делайте что угодно, мне все равно.

От этого спокойствия в голосе, от этой страшной улыбки, все словно отмерли. Волна поднялась от покрытого линолеумом пола до белого потолка. Директор ожесточенно кричал что-то, показывая пальцем в Ксюшину сторону, завуч дергала его за полу пиджака и хваталась за сердце, родители смотрели кто с презрением, кто по-прежнему с восхищением. И только Анастасия Павловна не отрывала взгляда от покрытой лаком крышки парты.

В этом хаосе никто не заметил, как Михаил Егорович подошел к дочери, взял её за руку и привлек к себе. Не отпуская влажной ладошки, он двинул ногой и этим движением со страшным грохотом опрокинул на пол металлический стул. Все замолчали. Директор развернулся на полкорпуса и замер с открытым ртом.

-Отставить разговоры, - тихим, но уверенным голосом скомандовал Ксюшин отец. Дождался, когда в кабинете воцарится тишина, и продолжил. - Из этого собрания я понял, что моя дочь – фантазерка, хулиганка и потенциальный шизофреник. Имею вопрос к товарищам педагогам. Вы все узнали об этом только сегодня?

Он помолчал, оглядывая вытянувшиеся лица педагогов.

-Нет. Я так и думал. В таком случае позвольте спросить, почему я узнаю об этом только сейчас? Ксения, кто-нибудь из учителей объяснял тебе, что фантазировать – это нехорошо?

Ксюша молча посмотрела на отца и покачала головой. Она боялась, что если скажет хоть слово, то её вырвет.

-Никто. Я так и думал. Могу предположить, что о жизненных принципах моей дочери вы, как классный воспитатель, - взгляд в сторону Анастасии Павловны, - тоже узнали не теперь. Итак, вопрос. Насколько я знаю, первоочередная задача педагога – научить ребенка. Чему же вы научили мою дочь? Тому, что бороться за справедливость – это плохо. Тому, что мужчина, ударивший женщину, не заслуживает наказания. Допустим. Зато с точки зрения порицания вы решили не церемониться. Следующий вопрос у меня к Антону Евгеньевичу. Скажите, что здесь делают все эти люди? Я с уважением отношусь к родителям одноклассников Ксении, но не понимаю, какое отношение они имеют к разбираемому конфликту?

-Это традиции нашей школы, - неуверенно начал директор.

-Это травля, - припечатал Михаил Егорович. - Травля ребенка. Травля осознанная и спланированная. Но это мы с вами обсудим в частном порядке. Напоследок хочу отметить, чтобы ни у кого не было сомнений: я верю своей дочери. Ксения частенько хулиганит. Она не раз находилась на грани фола около конфликта с законом. Но у неё есть одно несомненное достоинство: моя дочь никогда не лжет. И если она сказала, что пострадавший педагог получил за дело – значит, так оно и было. Антон Евгеньевич, я зайду к вам завтра в девять ноль-ноль. И мы обсудим будущее моей дочери и условия её дальнейшего пребывания в вашей школе. Остальным педагогам приношу свои извинения. Забавно, что потребовалось собрать весь педагогический коллектив, чтобы наказать пятнадцатилетнюю девочку, надругавшуюся над взрослым мужиком.

С этими словами Михаил Егорович обнял Ксюшу за плечи и повел её к выходу из кабинета. Следом за ними вышла Елена Алексеевна.

Мама и отец шли молча. Они крепко держали Ксюшины ладони и сосредоточенно спускались по скользким ступеням. Изредка Михаил Егорович поглядывал на дочь и удовлетворенно улыбался, не видя на её лице ни единого следа слёз. И только когда они вышли на крыльцо и полной грудью вдохнули влажный воздух, отец отпустил Ксюшину руку и достал из внутреннего кармана пиджака пачку сигарет.

-Лен, иди к машине, - сурово улыбнулся он, - мы с Ксенией скоро придем.

Мама поцеловала Ксюшу в щеку, погладила её по голове и послушно двинулась к дороге. А отец выбил из пачки две сигареты. Одну закурил, а вторую протянул дочери.

Струя никотина мягким облаком вошла в легкие, и напряжение постепенно стало отступать. Ксения глубоко затягивалась, боясь поднять взгляд на отца.

-Как ты умудрилась его побить? – спросил Егор Степанович, докурив до половины сигареты.

-Я не била, - тихо ответила Ксюша. Она собрала все свои оставшиеся силы в кулак и посмотрела отцу в глаза, - я подпалила волосы на его голове, только и всего.

Отец еле сдержал усмешку.

-Планируешь и дальше выяснять отношения подобным способом?

Ксюша выдержала его взгляд.

-Да, если другого способа нет.

Помолчали. Отец выбросил сигарету и еле заметно вздохнул.

-Понимаю. Ты вела себя достойно. Молодец.

У Ксюши словно камень с души упал. Она улыбнулась и тоже щелчком выбросила сигарету. Очень кстати всплыли в памяти Женькины слова: «Родители – это самое важное, что может быть сейчас в твоей жизни. Родители и друзья».

-Эй, пацаны, - словно откликаясь на мысли дочери, громко позвал Михаил Егорович, - идите сюда.

Из тени за ёлками появились две расплывчатые фигуры. Миша и Никола поднялись по ступенькам и смущенно остановились.

-Ксюх, - начал Мишка, - мы не пошли, потому что…

-Я знаю, - перебила Ксюша, - это была наша с ней война. Спасибо, что поняли.

Никола улыбнулся во все тридцать два и обнял друзей за плечи. Втроем они смешно потыкались лбами и похлопали друг друга по спинам. Где-то позади хлопнула дверь. Ксюша обернулась и увидела стайку взрослых, выходящих на улицу. Многие из них молча проходили мимо, а некоторые останавливались, чтобы переброситься с Михаилом Егоровичем парой слов.

-Я так понимаю, без вас тут тоже не обошлось. Молодцы. - Мишкин отец потрепал Ксюшу по затылку и похлопал сына по плечу. - Егорыч, я только одного не понял – почему ты раньше не вмешался?

-Ксения сама справилась. Ты же видел.

-Видел, - густые усы Тимошина затряслись от громового смеха, - ну, команда! Дал бы вам ремня как следует, но большие уже, вроде бы и неудобно.

STOP. FORVARD. PLAY.

-Ничего себе, - Ира удивленно покачала головой, - вот тебе и порядочная мамина дочка.

-Я изменилась, - пожала плечами Ксения.

-Так это из-за этого случая ты начала ее ненавидеть?

Она вздохнула. Прикурила еще одну сигарету, и вздохнула снова.

-Я не ненавидела ее, Ирка. Я простила ее в ту же минуту, как она произнесла эти свои лживые слова. Я не умела ее ненавидеть. Злиться – могла, а ненавидеть – нет. Но когда я увидела ее на дискотеке с этим ублюдком, что-то во мне перевернулось. Я поняла, что это – конец. Что дальше так нельзя. И начала менять свою жизнь.

STOP. BACK. PLAY.

-Елена Васильевна!

Ксюша бежала по школьному коридору, на ходу пытаясь перекричать звонок. Завадская не слышала: удалялась все дальше и дальше в сторону кабинета истории, и было ясно: еще несколько секунд, и она скроется за дверью.

В несколько прыжков Ксюша догнала ее и, не успев подумать, схватила за руку. Ее будто током обожгло.

-Простите, - растерянно сказала она, отступая и убирая руку, - я не…

-Привет, Ксюш, - Елена Васильевна улыбалась и ни капельки не злилась, - в честь чего пожар?

-Я… - да соображай же ты, чертова голова! – Я хотела спросить, можно я вечером приду? Ну если вы будете в школе, и я…

-Приходи, - Завадская положила конец Ксюшиным мучениям и ласково потрепала ее по плечу, - только пообедать не забудь после школы, ладно? А к пяти часам я тебя жду .

Кивнула на прощание, и скрылась в кабинете.

Звонок уже отзвенел, но Ксюша не двигалась с места. Это «я тебя жду» растекалось по телу ласковым теплом, и дышать вдруг стало можно, и думать тоже.

-Ковальская, - услышала она позади недовольный и немного смущенный голос. Очень знакомый голос.

-Здравствуйте, Анастасия Павловна, - ответила, не оборачиваясь.

-Ты почему не на уроке? Звонок не для тебя сделан?

Всю секунду перед ответом Ксюша потратила на то, чтобы прислушаться к себе. Екнуло. Екнуло, конечно, но уже меньше, уже совсем чуть-чуть, настолько чуть-чуть, что даже внимания обращать на это не стоило.

-Я договаривалась к Еленой Васильевной о факультативных занятиях, - сказала она спокойно, и, по-прежнему, не обернувшись, пошла прочь по коридору. Затылок ее сводило от сверливших его любимых, но уже больше не нужных глаз.

Ровно в пять она уже была в школе – сидела на подоконнике напротив кабинета истории с пирожками, завернутыми в бумагу, в руках, и ждала. Она вспоминала, как попросила Завадскую позаниматься с ней дополнительно – господи, каких усилий стоило выдавить из себя эту просьбу! Вспоминала, как на первых занятиях старательно смотрела на нее и выискивала черты, которые бы ей понравились. Как странно все вышло…

-Ксюша!

Завадская, улыбаясь, шла по коридору. Ксюша спрыгнула с подоконника и устремилась к ней навстречу.

-Прости, опоздала немного, - Елена Васильевна посмотрела на протянутые пирожки и покрасневшую как рак Ксюшу, - это мне?

-Да.

Она уловила улыбку, но совершенно не поняла, как так вышло, что Елена Васильевна забрала пирожки и поцеловала ее в горящую огнем щеку.

-Спасибо! Ты такая заботливая, Ксюшка. Идем, согреем чаю и будем заниматься.

И они правда согрели чай (Ксюша сбегала с литровой банкой в туалет за водой, а Завадская достала кипятильник), и пили его, заедая пирожками, и Ксюша, широко раскрыв рот, слушала, как Елена Васильевна говорит об истории Древней Греции, и смеялись, и договаривались о следующем занятии.

И было так легко, так спокойно, так просто, словно и не было позади всех этих переживаний, страхов и сомнений. Словно так и должно было быть – просто разговор, просто чай, просто ласковая улыбка и теплый взгляд. И больше ничего не было нужно.

Закончили уже когда стемнело. Попрощались у дверей школы, хотя Ксюше очень хотелось проводить, но попросить об этом она не решилась. Проводила взглядом, поправила лямки рюкзака, и побежала в общежитие.

Женя жил на втором этаже, в угловой комнате, проход к которой вечно был заставлен тазами, стиральными досками и детскими велосипедами. Ксюше повезло: он был один.

-Ну как твой заменитель Сотниковой? – Спросил он, едва открыв дверь и поздоровавшись.

Ксюша споткнулась и замерла на пороге.

-Что? – Холодно переспросила она.

-Ты знаешь, что. – Женя за лямки рюкзака втащил ее в комнату и захлопнул дверь. – Сработала твоя теория?

-Сработала.

Они вдвоем уселись на старый диван у стены и Женя вопросительно поднял брови.

-Так спокойнее, - объяснила Ксюша, - так безопаснее. Так вообще проще.

-Ну да, - согласился Женя задумчиво, - вот только Завадская твоя – не Сотникова, и ты хорошо это знаешь.

-А какая разница? – Ксюша с вызовом посмотрела на него и встретив ответный насмешливый взгляд, отвела глаза. – Мне нужно ее забыть, и я забуду. Если для этого нужно заставить себя полюбить другого человека – я это сделаю.

-Глупо как-то, но допустим. Не пойму только, почему ты не выбрала как объект мужчину? Ты вроде говорила, что не считаешь себя…

-Не говори это слово! – Ксюша вскочила с дивана и заходила туда-сюда по комнате. – Не смей его произносить!

-Ладно, не буду, - засмеялся с дивана Женя, - но все-таки – почему не мужик?

-Потому что я пыталась, и не вышло, - нехотя призналась Ксюша, - а с Еленой Васильевной, кажется, получается.

-Да что получается-то?

Ксюша снова села на диван и посмотрела на Женю.

-Я больше не плачу ночами, - тихо сказала она, - больше не грызу ногти. Больше не таскаю у отца сигареты. Разве этого недостаточно?

-Но ты же придумала себе ее…

-А какая, мать твою, разница? – Она вскочила на ноги, голос сорвался на крик. – Дело же не в ней, а во мне! Дело всегда было во мне, и ты хорошо это знаешь. Это Я не могу без нее. Это МНЕ она нужна как воздух. МНЕ, а не ЕЙ. Понимаешь?

Она даже не заметила, как начала говорить об Анастасии Павловне, а когда заметила – осеклась.

-Я просто знаю, что так дальше невозможно. Эта любовь – проклятие, и мне нужно, слышишь, нужно от нее избавиться. Любой ценой.

-Получается? – Хмыкнул Женя.

-Получается! Получается, твою мать! Я сегодня видела ее, даже говорила с ней – и ничего. Ничего! Ни подъема, ни падения – ни-чер-та!

-Успокойся, - Женя схватил Ксюшу за руку и потянул на себя. – Я не понимаю только, чем Завадская-то лучше? Что та недоступна, что эта – какая разница?

-Разница в том, что Елена Васильевна как раз доступна, - из Ксюши словно воздух выпустили. Она вдруг поняла, как сильно устала. – Я хожу к ней на дополнительные занятия. Мы разговариваем.

-Этого достаточно?

-Достаточно.

Она прислонилась спиной к дивану и закрыла глаза.

-Она меня в щеку сегодня поцеловала. – Открыла один глаз и посмотрела на Женину реакцию. – Просто так. Ни за что. И мир не рухнул, не перевернулся с ног на голову, а просто она меня в щеку поцеловала. Понимаешь?

-Пытаюсь.

-Я испытываю к Елене Васильевне примерно треть тех чувств, что были к Сотниковой. Это уже немало.

-А потом ты найдешь того, к кому будешь испытывать четверть?

-Если это понадобится – найду.

Помолчали. Женя задумчиво смотрел в потолок, а Ксюша пыталась размять затекшие плечи.

-Ты врешь себе, детка, - наконец, услышала она, - и сама это знаешь.

-В чем я себе вру?

-В том, что можно одну любовь заменить другой. В том, что любовь можно создать искусственно, по собственной воле. Ты заставила себя влюбиться в заменитель, и прячешь за этими эмоциями все остальные. Но они вернутся, и тогда будет еще больнее.

Ксюша молча обдумывала его слова. А потом встала, накинула на плечи рюкзак, и повернулась к двери.

-Пусть так, - сказала, стоя спиной, - только мне думается, что даже передышка стоит того, чтобы потом за нее заплатить.

И ушла, не дожидаясь ответа.

А передышка тем временем продолжалась, эмоции нарастали как снежный ком, уступая по скорости место лишь событиям.

Незаметно для Ксюши занятия по истории стали приносить свои плоды – вначале в журнале появились пятерки, потом были рефераты, затем школьная олимпиада, а потом и городская. Родители были счастливы: теперь вместо того, чтобы бегать по улице, Ксюша целые вечера проводила или в школе, или дома – за книгами. Доставала неведомо откуда толстые старые тома, и читала их как заведенная.

С Завадской все дошло даже до того, что Ксюша окончательно перестала бояться – она теперь спокойно провожала ее до дома, если они засиживались допоздна, иногда приносила в школу цветы, а один раз даже попросила маму научить ее печь пирог, и торжественно притащила его в школу. И каждый жест, каждый знак внимания приводил к улыбке, к теплому взгляду, иногда – к ласковому прикосновению холодных пальцев к плечу.

Ксюша больше не искала встреч с Анастасией Павловной. Канули в лету «случайные» дежурства в рекреации у ее кабинета, не стало больше поисков ее уроков в расписании, и даже на литературе Ксюша все больше молчала, не поднимала руки, и отвечала по учебнику, если ее вызывали к доске.

Была ли она счастлива? Наверное, нет. Но в ее жизни появилось нечто спокойное, твердое и очень важное. Что-то, о чем она сама иногда думала: «Так честнее», даже не понимая до конца, что именно имеет ввиду.

-Ты скучаешь? - Спрашивал ее иногда Женя, встречи с которым начали случаться все реже и реже.

-Нет, - отвечала Ксюша, и ей действительно казалось, что «нет».

FORVARD. PLAY.

-Я только одного не понимаю, - сказала Ира, дослушав до конца, - почему у тебя не вышло так же с Сотниковой? Ты же по сути хотела всего лишь дружить. Даже не дружить, а как-то…

-Просто быть в ее жизни, - улыбнулась Ксения. – Да. Я хотела только этого. Но именно этого она и не могла мне дать. А Елена Васильевна дала. Как-то так просто, спокойно, словно это само собой разумеется. Это были прекрасные месяцы, и я всю жизнь буду ей за это благодарна.

-Месяцы? – Удивилась Ира. – Я думала, на этом все и закончилось?

Ксения расхохоталась, и оглянулась по сторонам. В зале кроме них больше никого не было.

-Поехали в отель, Лемешева, - сказала она, подмигивая, - финал этой истории я рассказывать не буду, можешь даже не стараться.

-Почему?

Ксения достала бумажник, отсчитала несколько купюр, и только потом ответила:

-Потому что все прошло, потому что мы сейчас здесь, и меня ни капли не волнует, что Сотникова может быть в этом же городе. Потому что я хочу забыть об этом, а ты зачем-то заставляешь меня вспоминать. Поехали в отель. Скоро мы уберемся к черту из этого города, и прошлое, как мы и хотели, останется в прошлом.

Ира задумчиво посмотрела на Ксению, и по ее лицу расплылась улыбка.

-Прекрасно, - сказала она, - знаешь, я даже рада, что ты не хочешь этого вспоминать.

Они позвонили водителю, и вышли из ресторана. Машина оказалась на другой стороне дороги, и Ксения потащила Иру к пешеходному переходу. Несмотря на позднее время, на улице было немало людей. Какая-то женщина шла к ним наперерез. Может быть, она не рассчитала скорость, а, возможно, просто задумалась – но факт оставался фактом: едва Ксения и Ира шагнули на тротуар, женщина налетела на них и сбила с ног.

-Твою мать! – выругалась Ира, поднимаясь и оглядывая испачканные брюки. – Смотреть надо, куда идешь!

-Простите, - коротко извинилась женщина.

-Ваше «простите», конечно, поможет! – Бушевала Ира. – Всё, брюки испорчены. Ну что за люди!

-Прекрати, - срывающимся голосом попросила Ксения. Всё это время она стояла и смотрела, не отрываясь, на сбившую их женщину. Это было сродни удару по голове: мысли в ней спутались, и заметались испуганно от виска к виску. Сердце колотилось между грудью и горлом, так и норовя выскочить наружу.

-Вы… Не помните меня, - выдавила из себя Ксения, на ватных ногах подходя к женщине. Та окинула её с ног до головы равнодушным взглядом и покачала головой.

-К… Ковальская. Ксения Ковальская.

Женщина приподняла брови, и пожала плечами. Однако через мгновение она улыбнулась и кивнула.

-Здравствуй, Ксюша. Простите меня за это маленькое происшествие. Я могу оплатить услуги химчистки.

-Не стоит, - прохрипела Ксения. Она ощутила руки Иры на своей талии, и была безумно благодарна ей за эту поддержку – без неё она, скорее всего, просто рухнула бы на землю.

-В таком случае еще раз простите. До свидания.

Женщина пошла по переходу и через несколько секунд смешалась с толпой. Ксения – растрепанная, жалкая, бледная как тень, смотрела ей вслед. Ира по-прежнему держала её сзади за талию, и боялась отпустить руки.

-Идем, - попросила она мягко, - сядем в машину и уедем отсюда, хорошо? Идем.

Ксюша, шатаясь, как пьяная, послушно пошла за подругой. Она осторожно делала шаг за шагом – боялась, очень боялась упасть. Ей казалось, что если упадет – то наступит конец. Конец ей, конец Ирке, этому городу, да всему миру, наконец!

В машину она садилась тоже медленно. И только оказавшись в объятиях Ирины, наконец, почувствовала, как железная рука внутри разжимается, и на свободу вырываются долгожданные горькие слёзы.

FORVARD. PLAY.

Большой черный чемодан валялся на полу, словно персонаж из дешевой французской мелодрамы. Одежда, разбросанная вокруг него, напоминала декорации эротического спектакля. Не хватало только капель крови. Или спермы. Или слёз.

Ксения сидела на стуле у окна и курила, стряхивая пепел в цветочный горшок с красивой светло-розовой фиалкой. Она периодически поправляла ворот короткого шелкового халата и заправляла за уши лезущие в глаза волосы.

А за окном была жизнь. Там ездили машины, спешили куда-то по своим делам стайки прохожих, четверо кавказцев разгружали огромную грузовую машину. Двое парней обменивались дисками возле ларька с сигаретами. Пожилая женщина тащила в одной руке тележку, а в другой – щенка пекинеса. И всё это омывало теплом ласковое утреннее солнце.

-Ты остаешься? – коротко спросила Ира, выходя из ванной и присаживаясь на растерзанную кровать.

-Да.

Ксения прикурила новую сигарету. Она помнила каждое мгновение из прошедшей ночи, и боялась, что Ира сейчас заговорит об этом снова.

Из такси она вышла растрепанная, зареванная, но шла твердо, уверенно. Улыбнулась дежурной на этаже, дрожащими пальцами повернула ключ в замке и вошла в номер. Там последние силы оставили её, ухнули в пятки вместе с отказывающимся сопротивляться сердцем.

-Она даже не помнит меня! – билась в Ириных объятиях Ксения. – Она меня даже не помнит! Всё это время я думала, что она хотя бы иногда обо мне вспоминает. А она просто меня забыла! Я для неё – одна из учеников, и всё. Ничего больше.

-Маленькая моя, но ведь она могла притворяться, - Ира гладила подругу по голове, прижимая к себе её дрожащее тело, - ты ведь не знаешь точно. Я уверена, что она тебя помнит. Конечно, помнит.

-Не надо меня утешать! – Истерически выкрикнула Ксения. – Я видела её! Её глаза! Она забыла меня! Мы виделись всего год назад, а она забыла меня! Ей всегда было на меня плевать! Она просто меня забыла, и всё… Забыла и всё…

Слёзы застилали опухшее лицо, сжимались в кулаки ладони, раздирая ногтями кожу, Ксюша кричала так, будто у неё в один миг отняли всё самое дорогое, ради чего вообще стоило жить.

-Я думала… Я надеялась, что она поймет! Мне казалось, что я докажу ей, объясню, от чего она отказалась! Я думала, что хоть чуть-чуть, хоть на капельку отличаюсь от всех остальных её учеников… А она меня забыла! Она меня просто забыла!

Это продолжалось до утра. Ксения билась в истерике, успокаивалась ненадолго и снова начинала кричать. Ира отпаивала её валерьянкой, обнимала, укутывала одеялом и собственным телом, но только когда за окном забрезжил рассвет, Ксения забылась тревожным сном.

Она проснулась первой. Покачиваясь, вылезла из-под одеяла и села у окна. Закурила. И не было никаких чувств внутри, кроме пустоты. И не было ни одной мысли в голове, кроме банального: «прости».

-Что ты собираешься делать? – задала еще один вопрос Ира.

-Стать ей нужной, - почти не размыкая губ, ответила Ксения.

-Ясно. Тогда тебе нужно найти квартиру. Жить в отеле будет слишком дорого.

-Да.

-Я больше тебя не увижу?

-Я не знаю.

Она сделала несколько шагов, и присела на кровать рядом с Ирой. Очень хотелось обнять, поцеловать, успокоить, но она не решалась.

-Это разные вещи, - выдавила из себя Ксения, с трудом удерживая ладони на собственных коленях. - Мои чувства к тебе, и к ней – это разное. Я чувствую, что сейчас должна быть здесь. И не могу просить тебя остаться.

-Попроси! – Ира обняла подругу за плечи и вжалась лицом в её шею. – Если ты попросишь – я останусь. Я люблю тебя, Ксень. Я люблю тебя со всеми твоими истериками, паранойями и даже с этой твоей чертовой манией.

-Лемешева… - на Ксюшиных глазах выступили слёзы. Она опустила руки на Ирину талию и крепко обняла её. – Я тоже тебя люблю. Но ты пойми – если ты останешься со мной здесь, я сделаю твою жизнь невыносимой. Это снова началось. Я могу думать только о ней, я стану говорить только о ней, я буду постоянно пытаться её увидеть, узнать о ней что-нибудь… Это проклятие. Но это мое проклятие. Я не хочу, чтобы ты мучилась из-за этого тоже.

Прости.

STOP. FORVARD. PLAY.

-Ваш посадочный талон, пожалуйста.

-А?

Ася с трудом вынырнула из своих мыслей, и начала судорожно шарить в сумке. Вышколенная девочка в форме «Аэрофлота» улыбалась ей казенной улыбкой, а очередь сзади уже начинала возмущенно колыхаться.

Наконец, посадочный нашелся, и Ася, держа растрепанную сумку обеими руками, прошла вперед.

Хотелось плакать. Забиться в угол, где никто не увидит, и позволить себе разрыдаться. До сих пор в глазах стояло лицо Ксюши, когда она уходила из дома. Никогда до этого Ася не видела такого чувства вины, такого отчаяния.

-Не думай об этом, - приказала она себе, заходя в автобус. Но приказ не помог. Все равно думалось.

Ася всегда знала, что Ксюша не может жить монахиней, и у нее наверняка кто-то появляется, но это было словно фоном, в другой жизни, которая никак не касалась их мира, их дома. А теперь вот коснулось.

-Это ее право, и я не могу себе позволить… - начала про себя Ася, и снова сжала губы, чтобы не зарыдать.

Ну что, Сотникова? Всего двадцать лет – и ты научилась ее ревновать. Поздравляю.

В самолете Ася заняла свое место у окна, пристегнула ремень и закрыла глаза. Телефон в сумке засигналил пришедшей смс.

-Ты куда делась?

Ася вздохнула. Прищуриваясь в экран, набрала ответ:

-Прости, я забыла тебе сказать. Лечу в Ленинград. В самолете уже.

Через секунду пришла новая смс:

-К сыну? А Ленинград уже много лет называется Санкт-Петербургом, старая ты калоша☺

Засмеялась. Хоть какой-то просвет в этом кошмарном дне.

-Позвоню оттуда, ладно?

-Конечно.

Голос бортпроводника велел выключить электроприборы и пристегнуть ремни. Ася снова закрыла глаза.

Если бы ее спросили, она бы вряд ли смогла ответить, к чему вся эта спешка: зачем она так быстро покидала в сумку вещи, зачем неслась в аэропорт, зачем купила билет и зачем теперь сидит у окна и ждет взлета.

Она не знала. Знала только, что не могла оставаться в доме, откуда несколько часов назад назад ушла Ксюша. Невыносимо было думать о том, где она сейчас, с кем, и что делает. Но еще более невыносимо было ждать, когда она вернется, посмотрит испуганно, и молча уйдет в кабинет работать.

Поэтому пусть лучше будет Санкт-Петербург, раз уж так вышло. Она повидается с Кириллом, примет приглашение на ужин от Федора, и постарается просто не думать. Ксюша волноваться не станет: она оставила на столе записку. Может быть, даже полезно будет им несколько дней побыть вдали друг от друга. Тем более, что уже совсем скоро эти дни закончатся совсем…

Из Пулково Ася взяла такси, и поехала к Кириллу. Они с Оксаной снимали теперь квартиру на Комендантском проспекте, и были рады принять ее у себя. Но еще по дороге Ася позвонила Федору.

-Ты все-таки решилась? – Он так явно обрадовался, что заставил ее улыбнуться. – Конференция проходит в «Рэддисоне», сможешь приехать туда? Я никак не успею тебя забрать.

-Я закину вещи, переоденусь, и сразу поеду, - ответила Ася, и нажала «отбой».

Обнимая сына, она думала о Ксюше. Надевая платье и приводя волосы в порядок, она думала о Ксюше. И присаживаясь на стул, который ей услужливо подвинул Федор, она тоже думала о Ксюше.

Лишь бы та женщина не принесла ей неприятностей. По ее лицу Ася сразу поняла: женщина непростая, и недобрая, и чего от нее можно ждать – неизвестно.

-Ты сегодня в облаках витаешь, - улыбался Федор, наливая ей вина, - что-то случилось?

-С чего ты взял?

-Я не тешу себя надеждой, что ты приехала в Питер чтобы встретиться со мной, а раз так – значит, что-то произошло.

Ася вздохнула и попыталась улыбнуться в ответ.

-Сложно все, - сказала она, - иногда так сложно, что хоть волком вой.

-Поделишься?

Он так внимательно смотрел, так сочуственно блестели его глаза, что хотелось немедленно все рассказать, пожаловаться, выговориться. Может быть, тогда стало бы легче? Но было нельзя. Это личное, ее и Ксюшино. Это тайное. Это стыдно, в конце-то концов. Да еще и неизвестно, как он к этому отнесется, а к новом потрясению Ася точно никак не была готова.

Поэтому она покачала головой, и принялась расспрашивать Федора о конференции. Они разговаривали, пили вино, что-то ели, а Ася каждые несколько секунд кидала взгляд на телефон. Даже самой себе не призналась бы, что ждала звонка. Но телефон положила экраном вверх, и звук, вопреки обыкновению, не выключила.

Ксюша позвонила, когда Ася уже потеряла надежду. Голос ее звучал тихо и тускло, так тускло, что Ася испугалась даже, но все равно не смогла себя заставить говорить как обычно.

-Мне кажется, нам нужно поговорить, - услышала она.

-Думаешь, в этом есть смысл? – Спросила, а сердце сжалось в кулачок в ожидании ответа. – Мы уже столько раз пытались, и безуспешно.

-Думаю, есть.

-Хорошо. Значит, поговорим.

Она отключила телефон, и посмотрела на свои руки. Дрожали. И дыхание перехватывало немного.

-Все нормально? – Спросил Федор.

-Да. Думаю, да.

Она сделала глоток вина, и подумала:

-Какое счастье, что Ксюша в Москве, а я здесь. Какое счастье, что между нами 900 километров. Иначе, наверное, я все-таки сделала бы что-то непоправимое, не справилась бы.

И стоило ей подумать так, как она ее увидела. Нахмуренную, глядящую исподлобья прямо перед собой, прямую как натянутая струна – она шла по залу такой походкой, что никто не осмелился бы оказаться на ее пути. Асе вдруг стало очень страшно. Ей показалось, что земля уходит из-под ног, и контроля больше нет, и вообще ничего больше нет – только зеленые глаза, только собранные в хвост волосы, только изогнутая нижняя губа.

Ксюша молча протянула ей руку. Ладонью вверх – как будто на танец приглашала, и, поднимаясь на ноги, Ася вдруг подумала, что в эту секунду она не отказалась бы от этого. И плевать, что кругом много людей, и плевать, что они смотрят, и плевать, что они догадаются.

Она протянула руку и коснулась Ксюшиной щеки. А потом коснулась еще раз.

-Поцелуй меня, - кричали ее глаза. – Раз ты пришла, раз ты здесь, это значит, что я – важнее, что эта женщина ничего не значит, и если это так, то просто поцелуй меня.

Ксюша разомкнула губы.

-Я хочу увести тебя отсюда, - хрипло сказала она. – Прямо сейчас. Ты готова уйти со мной?

Она даже не посмотрела на Федора. Взяла со стола сумочку, и пошла к выходу, не отпуская Ксюшиной руки. Уже на улице вдруг поняла, что не совсем одета для прогулок, но еще через несколько минут эта проблема была решена.

В джинсах и рубашке она почувствовала совсем по-другому: моложе, смелее, счастливее. Как будто они просто встретились на Невском, и отправились гулять. Как будто идущая рядом Ксюша – ее ровесница, и сейчас они – такие молодые и свободные – будут пить кофе на лавочке и кормить голубей хлебными крошками.

-Я думала, ты будешь ругаться, - услышала Ася, когда они вышли на дворцовую площадь.

Ей хотелось смеяться. Ругаться? Да родился ли хотя бы один человек в этом мире, который смог бы добиться этим хоть чего-то от Ксении Ковальской?

-Я еще много лет назад поняла, что это бесполезно. Хоть ругайся, хоть нет – ты всегда и все делаешь по-своему.

Помолчали.

-Прости меня, - сказала вдруг Ксюша, - пожалуйста, прости.

-Но ты ни в чем не виновата.

-Виновата.

Ася смотрела на нее, и ей было страшно. Неужели она заговорит об этом открыто? Неужели рухнет это чертово напряжение, в котором они живут уже который год, и все закончится… Закончится? Нет. Пожалуйста, нет. Пусть будет напряжение, пусть будет снова тяжело, лишь бы дожить эти оставшиеся полгода. Лишь бы они не закончились раньше.

Ксюша говорила и говорила, но ее слова почему-то доносились глухо и словно издалека.

-Ксюшка, подожди, - Ася покачала головой, пытаясь расслышать, - ты не должна извиняться, не должна оправдываться, потому что ты ни в чем не виновата. Это я. Это все я.

Осторожно, Сотникова. Следи за тем, ЧТО ты говоришь, и КАК ты это говоришь.

-Что – ты? – удивилась Ксюша, и следить стало дальше невозможно.

-Я всю жизнь чувствую, что занимаю рядом с тобой чужое место, - слова вырвались раньше, чем Ася успела подумать. - Что не могу тебе дать то, чего ты достойна. Боже мой, да ты достойна всего самого прекрасного в этом мире!

Ей снова хотелось плакать. От жалости. И от ненависти к самой себе.

-Ты волшебная, чудесная, ты самый добрый и самый чистый человек на свете, и я каждую секунду ненавижу себя за то, что не даю тебе быть счастливой.

-Но я счастлива! – Закричала Ксюша, и вдруг обняла ее за талию. – Я не знаю, о каком таком счастье толкуют все кругом, и, может быть, у других это счастье какое-то другое, но я каждый день просыпаюсь с ощущением, что впереди еще один день, еще целый большой день, в который я смогу видеть тебя, слышать тебя, чувствовать тебя! Я сижу на работе, и чувствую себя счастливой от того, что скоро я поеду домой – туда, где ждешь меня ты! Если это не счастье – покажи мне, где оно, это чертово счастье? Покажи мне, о чем вы все пытаетесь мне рассказать?

Счастье? Значит, все – правда? Значит, она чувствует все это так же, как и я? До сих пор?

-Ксюшка, но ведь это еще не все… - вырвалось у Аси, и это было действительно так. Даже если для нее это так же. Даже если это правда счастье, невозможно быть счастливым в одном кусочке жизни, полностью отказавшись от другого.

-Что – не все? Что еще должно быть?

-То, что давала тебе эта женщина.

Видит бог, Асе тяжело было произнести это вслух. Это был еще один шаг к разговору, от которого обе они так долго и старательно бежали. Но выбора не было.

-Эта женщина не значит ни-че-го, - отчеканила Ксюша, - она никто, и никакой роли в моей жизни не играет, и играть не будет. Как ты не понимаешь, Аська? Никто из них не играет никакой роли. Никогда.

-Но это же неправильно! Ты хоть сама понимаешь, что это неправильно?

-Я понимаю только одно, - покачала головой Ксюша, - есть ты. И больше никого нет. И никогда не будет. «Этой женщины», как и других, не будет тоже. Никогда. Я совершила ошибку. Я не повторю ее.

Рыдание подступило к горлу и вырвалось наружу. Слезы полились по Асиным щекам, и кто знает, были ли они слезами боли, или облегчения? Но одновременно с этим пришло старое: «Господи, она и это ради меня сделает». Сколько же еще? Сколько еще эта девочка отдаст, ничего не прося взамен?

-Я решила однажды, что для тебя я сделаю все, - сказала вдруг Ксюша, - и сейчас повторю то же самое. Ася. Я все для тебя сделаю.

Верила ли она в это? Да. Хотела ли она этого? Она не знала. Смотрела на Ксюшу, словно прикасаясь взглядом к ее глазам, щекам, губам, и не знала ответа.

-Все, что угодно?

-Все, что угодно.

Ася опустила руки на Ксюшины плечи. Погладила шею. И вдруг, решившись, стянула резинку с волос и принялась массировать затылок. Кончики пальцев ее будто получали от этих прикосновений электрические заряды, проходящие по всему телу. Она смотрела в Ксюшины глаза, она чувствовала ее ладони на своих боках, и она хотела, хотела до безумия.

Да гори оно все огнем! Даже если ты не хочешь, даже если ты снова сделаешь это для меня – пусть так. Пусть будет так, раз иначе невозможно. Но я даже дышать рядом с тобой не могу спокойно, мне нужно это, мне нужны твои губы, хотя бы на секунду представить, что ты любишь меня так же, как люблю тебя я.

Она ладонями притянула голову Ксюши ближе и шепнула в ее раскрытые губы: «Поцелуй меня».

И Ксюша откликнулась. Ее губы – такие твердые, такие теплые, такие желанные. Ее руки – такие сильные и нежные. Ее тело, прижавшееся к Асиному. Все это сплелось в единый клубок ощущений, от которого подкосились ноги и закружилась голова.

Господи, дай мне сил это выдержать!

Удары тока – от языка к языку. Влажные губы, которые так близко, но хочется еще ближе. И больше. И сильнее.

Но Ксюша остановилась вдруг. Отстранилась. Заглянула в глаза.

Вины не было – Ася могла бы поклясться в этом, но было что-то другое, не менее пугающее.

-Если ты извинишься, я тебя убью, - честно предупредила Ася, опуская ладони на Ксюшину шею.

-Если мы немедленно не уйдем отсюда, нас отправят в тюрьму.

Ася засмеялась и посмотрела по сторонам. Черт знает, может быть на нее так действовал этот город? Ей было решительно все равно, отправят их в тюрьму или нет, видел ли их кто-нибудь. Ей вообще было все равно.

Она не помнила потом, как они оказались на набережной. Что-то, кажется, пили. О чем-то, кажется, разговаривали. Запомнилось только ощущение Ксюшиных рук, обнимающих ее сзади, и Ксюшиной груди, прижавшейся к ее спине.

Ася смотрела на светящуюся в ночи Петропавловскую крепость, пересчитывала башни, сбивалась и начинала снова. Она снова ощутила это: словно ей восемнадцать, и море по колено, и вся жизнь впереди.

Сердце болело адской смесью любви и горечи, и невыносимо было ощущать Ксюшу так близко, и не сметь потрогать.

Если задуматься, то, пожалуй, таких чувств она не испытывала никогда. Другие – были. И сильные, и слабее, и острые, и нежные. А вот такого – не было. Может быть из-за вина, а, может, из-за этих мифических «и вновь восемнадцать», она чувствовала себя смелой и сильной. Впервые за много лет.

-Здесь так тихо… - еле слышно шепнула Ася. – Здесь так мучительно тихо…

Ее ладони легли поверх Ксюшиных, и потянули вниз. Она касалась себя Ксюшиными руками, и как будто чувствовала это прикосновение за них двоих сразу.

-Потрогай меня, - шепнула она, - пожалуйста.

Она откинула голову назад, на Ксюшино плечо, и тяжело дышала, целиком отдаваясь новому ощущению – ощущению любимых рук на своей груди. Дыхание было слышно совсем близко, и горячий воздух обжигал щеку, и не было больше сил, и мыслей не было тоже, кроме одного, на выдохе: «Хочу…» .

Она повернула голову и наощупь нашла Ксюшины губы. Она целовала ее сама, целовала жарко, впивалась языком и отступала обратно. Она выгибалась навстречу ладоням, сжимающим грудь, и все ее тело просило, умоляло: «Только не останавливайся…»

-Завтра мы пожалеем об этом, - в какую-то секунду сказала Ксюша.

Да, Ксюшка, мы пожалеем, но это будет потом, когда-то очень потом, потому что сейчас это не имеет никакого значения. Вообще ничего не имеет никакого значения кроме твоих губ на моей шее, твоих рук на моих бедрах, и твоего сердца, которое звучит так быстро, что я верю, верю… Нет, знаю! Что пусть только сейчас, пусть только в эти секунды, ты хочешь этого не меньше, чем я.

Потом, когда они уже добрались до номера, и, словно подкошенные, рухнули в кровать, Ася долго смотрела на спящую Ксюшу. Она водила кончиком пальца по ее щекам, касалась губ, подбородка, и снова губ.

Из глаз ее текли соленые слезы.

-Мне жаль, - шептала она еле слышно. – Если бы ты знала, как мне жаль…

FORVARD. PLAY.

-Прости, что не позвонила вчера, - сказала Ася в трубку телефона, и прищурила глаз: через окно в кафе проникало яркое питерское солнце, которое будто отыгрывалось за все мрачные деньки и заявляло свое право на существование. – Я была… занята.

Она слегка покраснела, вспомнив, ЧЕМ была занята вчера – благо, собеседнику никак не удалось бы этого увидеть.

-Ксюша тоже здесь, - ответила она на заданный по ту сторону связи вопрос, - они с Кириллом ушли вдвоем на Васильевский остров. Не знаю, зачем – разве она скажет?

Она помолчала, слушая ответ, и вдруг решилась:

-Скажи мне. То есть, я… Ладно, я просто спрошу, а ты просто ответишь, да? Ты… была с ней… тогда? В Краснодаре?

Замерла в ожидании. Послушала.

-Как, черт возьми, тебе это удалось?..

STOP. PLAY.

Он смотрел, как она приближается – строгая такая, навытяжку, как оловянный солдатик, и радовался чему-то неосознаваемому. Когда утром он сказал Окси, что Ксюха хочет с ним встретиться наедине, она почему-то обрадовалась тоже.

-Привет.

Стоит над ним, возвышается, в руках какой-то бумажный сверток, и улыбка на лице – такая, что сдохнуть от нее можно.

-И тебе привет, - Кирилл все-таки поднялся со скамейки и обнял Ксюху за плечи. – Что случилось?

Она больше не улыбалась. Смотрела на него так, что ему на секунду стало очень страшно.

-Пришла отдать тебе долг, - сказала она очень серьезно, и протянула ему сверток.

-Что это?

-Открой.

Легко сказать. Кирилла почему-то затрясло, он долго не мог развернуть упаковку – обычную бумажную упаковку, а Ксюха стояла и ничем ему не помогала.

Наконец, бумага оказалась сорвана, и он увидел, что в ней, и горло сдавило спазмом подступающих слез. Нет, он не заплакал, конечно, но кадык заходил туда-сюда по горлу, и стало почему-то очень горько.

Он молча посмотрел на Ксюху, боясь увидеть насмешку на ее лице, но насмешки не было. Напротив – ее губы сжались в тонкую полоску, она будто вся собралась, ожидая, что он скажет.

-Куприн, - прочитал он вслух с обложки. – Гранатовый браслет и другие рассказы.

И тогда ее губы расслабились, и она оглушительно выдохнула, видимо справившись с собой.

-Мне жаль, - сказала она просто, - это не пустые слова. Мне правда очень жаль.

Кирилл посмотрел на книжку. На Ксюху. И снова на книжку.

-Я бы очень хотела все исправить, но уже не могу. Тот мальчишка никогда не получит от той девчонки эту книжку. И ему придется справляться с этим самому. Но та, в кого выросла эта девочка, вполне может попросить прощения у того, кем стал этот мальчик.

Он кивнул только, и ничего не сказал. Да и что было говорить? Он получил то, что хотел. Фанфар не было, и оркестр тоже не заиграл затейливыми переливами. Она просто дала ему эту книгу. Спустя каких-то пятнадцать лет.

-За тобой еще один долг, - сказал он наконец, когда молчать больше стало невозможно.

Она подняла брови.

-Ты обещала, что мы будем читать это вместе, помнишь?

Он сел и похлопал по скамейке рядом с собой.

-Садись.

И она послушалась, и взяла из его рук книгу, и открыла первую страницу. И долго-долго они сидели на лавочке, читая правдивую историю о правдивой любви. И никто не смог бы обвинить их в том, что иногда, очень редко, в каких-то деталях этой истории каждый из них узнавал себя.

BACK. BACK. PLAY.

Ксюша лежала в кровати, вцепившись зубами в подушку, и уговаривала себя не орать. Хотя орать хотелось, ох, еще как хотелось!

-Что я сделала? Господи, что я сделала?

Она старалась не косить взглядом, чтобы – не дай бог! – не увидеть собственное тело. Тело, которое предало ее так жестоко и цинично.

Ей было бесконечно противно. Так противно, что она с удовольствием отрубила бы сейчас свою несчастную голову, лишь бы отделить ее от этого жуткого, грязного тела.

-Что я наделала…

И самое главное – как теперь с этим жить? Как уже через пару часов слезть с кровати и поздороваться с девчонками? Как пойти в умывалку и смотреть в глаза тем, кого она встретит по дороге? А если она встретит… Иру?

О, господи…

Она не выдержала и все-таки спустилась с кровати вниз. Женька спала, разметавшись по постели, и Аллочка на соседней кровати спала тоже. Она кинула взгляд на часы, стоящие на столе: 5 утра. Переговорный пункт открывался в восемь.

Она тихонько оделась и тенью выскользнула из комнаты. Шла по просыпающейся улице в сторону, и тихонько плакала.

-Это то, чего ты хотела? – Звенело в ее голове. – Давай, открой глаза и увидь, наконец, правду. Это ТО, чего ты хотела.

-Нет! – Ксюша выкрикнула это, и крик разнесся во все стороны пустой улицы. – Я не хотела!

-Хотела, еще как хотела. Давай-давай, скажи это слово слух. Теперь это вполне можно сделать. Теперь оно относится к тебе напрямую.

-Нет!

Она бежала, спотыкаясь и чуть не падая на асфальт. Останавливалась, тяжело дыша, и снова бежала. Правда заключалась в том, что она понятия не имела, как ей теперь жить и что ей теперь делать.

Таганрог как будто сужался вокруг нее, сжимал в тиски, и угрожал разрушить все, что она до сих пор так тщательно строила.

В восемь дверь переговорного пункта, наконец, открылась и Ксюша проскользнула внутрь телефонной кабины.

-Ответь, - умоляла она, набрав номер, - пожалуйста, прошу тебя, ответь.

-А не пошли бы вы в жопу? – После миллиона гудков раздался в трубке сонный голос, и Ксюша разрыдалась от облегчения.

-Джон, это я.

-Что случилось?

Она как будто наяву увидела, как он резко садится на диване – всклокоченный, красный после сна.

-Случилось ужасное, - прорыдала она в трубку, - мне нужно… поговорить.

-Мне приехать? – А теперь он, наверное, потирает ладонью свой затылок, и ищет взглядом сигареты.

-Нет. Просто поговори со мной.

И она рассказала ему все. С самого начала – как встретила Иру, как приняла свое решение, как здорово и прекрасно все вышло, пока они не…

-Погоди, я не понял. Ты с ней переспала, что ли?

От этого циничного «переспала» Ксюшин живот свело спазмом.

-Можешь не отвечать, я понял. Ну и по какому поводу мировая скорбь?

Она удивленно посмотрела на трубку. По какому поводу?

-Ты меня правильно понял? Я сказала, что…

-Что у тебя случился первый секс. Ну. И?

-И это ужас же какой-то! – Крикнула Ксюша и, испуганно оглянувшись, стала говорить тише. – Я не понимаю, как мне теперь жить, и что мне делать, а ты смеешься надо мной.

-Детка, детка, погоди… - Она услышала звук льющейся воды, и поняла, что Женя протянул телефон на длинном шнуре в ванную, и теперь умывается. – Я не смеюсь, нет. Я просто не понимаю, почему ты делаешь из этого трагедию.

-Потому что она – девушка! – Ксюшин голос снова сорвался на крик.

-И что?

Как это «и что?». Что значит «и что?». Это все меняло! Это все сделало совсем другим, не таким как раньше!

-Послушай меня, - Женя прервал поток Ксюшиных слов, - ничего страшного не случилось. Молчи, слушай! – Снова рявкнул он, когда она попыталась что-то сказать. – У тебя просто случился первый секс. Это нормально, что ты дергаешься – многие после этого дергаются. Все-таки важное событие, так? Раз в жизни бывает.

-Да дело не в…

-Молчи, сказал! Слушай. Тут два момента слились в один. Во-первых, сам факт секса. С этим прояснили: просто не делай резких движений, и через пару дней успокоишься. Во-вторых, то, что этот секс случился не с парнем, а с девушкой. Давай-ка спокойно объясни мне, почему тебя это так заволновало?

-Потому что я не…

-Спорный вопрос, но допустим, - перебил он, - но даже если «ты не» - какая разница?

-Как… Какая разница? – Ксюша от удивления булькнула в трубку.

-Да так. Ты взрослый человек, не дите уже, и вправе сама решать, с кем тебе спать. Ну сложилось так, что ты захотела девушку. В чем проблема-то?

-В том, что это грязно!

-Интересно, - Женя засмеялся, - а было ли это грязным в тот момент, когда ты это делала?

-Я… - Ксюша запнулась. – Нет, но… Я была пьяная.

-И что? Ты пьяная не можешь отличить грязь от чистоты? Уверен, что можешь. А раз так – опять же, не вижу повода для паники. Ты ее хотела, ты ее получила. Конец истории.

Ксюша долго молчала, обдумывая услышанное. В такой интерпретации произошедшее не казалось таким уж страшным. Может, Джон прав? Я ее хотела, и я ее получила? И это не делает меня…

-Эй, - Женя подул в трубку и чем-то постучал по ней, - ты там еще?

-Я… Да.

-Осталась одна минута, - сообщил механический голос в трубке, и Ксюша заторопилась.

-Время заканчивается. Спасибо тебе, Джоник. Мне стало легче, правда.

-Нет проблем, детка, - хохотнул в трубке Женя, - и, кстати…

Он сделал паузу, дождался Ксюшиного «что?», и добавил:

-Поздравляю с потерей девственности.

И повесил трубку.

Ксюша вышла из переговорного пункта расстроенная, но, кажется, все-таки сумела прийти в себя. Теперь она думала так:

-В конце концов, Джон действительно прав. Мало ли что произойдет на пьяную голову. Мне было приятно, но это потому что я была пьяна, вот и все. Моя любовь - платоническая. Все это… Все это мне не нужно.

Осталось только объяснить все это Ире, и это, пожалуй, было самым сложным. Несколько дней Ксюше удавалось избегать встречи с ней: она перестала ходить на лекции, целыми днями сидела в комнате с книжкой, а в душ ходила только поздно ночью – когда вся общага давно спала.

Женька первые пару дней доставала вопросами, но, не получая ответов, отстала.

Казалось, все успокоилось – и Ксюша успокоилась тоже. Даже решилась сходить на семинар в среду – правда, шла с оглядкой, хотя даже самой себе не призналась бы, кого боится встретить.

Ира поймала ее в женском туалете во время перерыва между парами. Захлопнула за собой дверь, затолкала Ксюшу к окну и остановилась на расстоянии вытянутой руки. Стояла и смотрела – ехидно, насмешливо.

-Ты теперь всегда будешь от меня бегать?

Ксюша судорожно зарылась в сумке в поисках чего-то неведомого. В ее ушах шумело: «Лучше бы дома сидела», но время для сожалений, видимо, уже прошло.

-Я не бегаю, - ответила наконец она, и со страхом почувствовала, как начинают теплеть уши. Еще немного – и они станут ярко-малиновыми, и смущение уже будет невозможно скрыть.

-Еще как бегаешь! – Возразила Ира. – Мы же друзья, нет? Чего ты боишься? Что я тебя зажму на подоконнике и выебу?

Все. Краска проступила на ушах, разлилась по лицу и даже спустилась на плечи. Ксюша подняла глаза, увидела на Ирином лице удивление, смешанное с насмешкой, и неожиданно разозлилась.

-Иди ты знаешь куда, - сказала она, будто наливаясь яростью. – Я не лесбиянка, ясно?

Слово выскочило само по себе, и даже не покоробило – настолько Ксюша была зла.

-И что? – Ира продолжала смотреть на нее, только правая бровь неуловимо поднялась выше.

-А то, что не нужно за мной бегать! Это… Этого больше не повторится, ясно?

-Ковальская, у тебя мания величия, - бровь вернулась на свое обычное место, а в голосе появились смешки. – То, что я напилась и захотела ласки – еще ничего не значит. Ты мне нравишься, но это был просто секс. И я бы никогда не стала за тобой бегать. Боишься, что я жду продолжения? Нет, не жду.

-Почему это? – Ксюша очень хотела, чтобы это прозвучало насмешливо, но вышло обиженно.

Ира не успела ответить: хлопнула дверь, в туалет ворвалась незнакомая девочка и скрылась в кабинке. Вместе с ней в помещение проник звонок, возвещающий о продолжении занятий.

-Пошли, Ковальская. У меня сейчас матан, а Цыбуля ненавидит опоздания.

-Подожди! – Вырвалось у Ксюши. – Так почему ты бы никогда не стала за мной бегать?

Бровь снова взлетела вверх, на губах появилась легкая улыбка. Ира издала еле слышный смешок и ответила:

-Я не сплю с истеричками.

И вышла, с силой захлопнув за собой дверь.

FORVARD

В Таганрог пришла настоящая зима. В своей привычной уже тоске-печали Ксюша как-то не заметила этого факта, опомнилась лишь выйдя однажды на улицу и увидев кругом шапки из белого снега.

Ира с ней не разговаривала. Не то что не разговаривала – а скорее полностью игнорировала. Насмешливо кивала «Привет» при встрече, и уходила дальше по своим делам – иногда одна, чаще с кем-то другим.

От тоски Ксюша даже подружилась с Женькой – начала вместе с ней ходить в институт и обратно, поддерживала общение в перерывах между парами, и даже соглашалась попить пива в компании неугомонной Кристины и тихого Толика.

Вот только проходя мимо знакомой комнаты, она то и дело задерживала шаг. Несколько раз даже остановилась, но дальше этого дело не зашло. Она призналась себе в том, что скучает, но не готова была что-то с этим делать.

Однажды она вернулась в общагу и обалдела, зайдя в комнату: Женька и Кристина сидели на полу среди раскиданных книг, обрывков ткани, листов бумаги, и ожесточенно спорили, составляя какой-то список.

-Один Эру знает, как я права! – Патетически воскликнула Женя.

-Это тебе сейчас так кажется, - заявила Кристина, - а начнешь сооружать платье – пожалеешь, что не выбрала роль хоббита.

-Ну какой из мебя хоббит? – Женька вскочила на ноги и призвала Ксюшу в свидетели. – Ксюх, я похожа на маленького пухлого человечка с волосатыми ногами?

Ксюша молча смотрела на нее. Было ощущение, что она попала в дурдом: либо у Жени и Кристины массовый психоз, либо ей что-то еще предстоит узнать о студенческой жизни.

Ее с удовольствием просветили: девочки готовились к ролевой игре по произведениям Толкиена, они уже получили себе роли и обсуждали костюмы. Женя планировала быть Лютиэн – эльфийской принцессой, а Кристина – традиционно орком.

-Орком? – Удивилась Ксюша. – Они же вроде как… плохие?

-Ну не всем же быть хорошими…

Кристина не представляла, как важно было Ксюше это услышать. Впервые в жизни она подумала: «И правда… Не всем же быть хорошими».

-Поедешь? – Спросила Женька. – Если да – иди к мастеру, там уже почти все роли разобрали. Он на первом сидит, в сто пятнадцатой.

И Ксюша пошла в стопятнадцатую. Мастер – усталый лохматый пятикурсник – молча шлепнул перед ней длинный список, в котором большая часть имен уже была вычеркнута, и предложил выбирать.

Не являясь большим знатоком произведений Толкина (и это еще мягко сказано), Ксюша несколько растерялась.

-Кто из них плохой? – Спросила она.

Мастер только плечами пожал.

-Самый плохой – Саурон.

-А следующий?

-Не знаю, - он зевнул, - назгулы, наверное.

-Значит, я буду назгулом, - заявила Ксюша.

-Ладно.

Мастер порылся в стопках бумаги, вынул оттуда лист, и передал ей.

-Вот роль, иди готовься.

Ксюша ушла, недоумевающая. Еще больше ее недоумение усилилось после чтения того, что было на старенькой печатной машинке отпечатано на листе. Знакомые слова попадались через раз, а порой и не попадались вовсе. Было очевидно: предстоит серьезная подготовка, а это значит – минимум свободного времени.

И Ксюшу это полностью устраивало.

FORVARD. PLAY.

-Ангмара, - око Саурона, сделанное из свечи, засунутой в трехлитровую банку, пристально смотрело на Ксюшу, - иди в Шир и принеси мне кольцо.

-Да, мой господин, - Ксюша почтительно склонилась перед банкой, и сделала шаг назад. Она едва сдерживалась чтобы не засмеяться.

Все это было очень забавно: долгая подготовка к игре, пошив костюмов, постоянные тренировки, на которых группы студентов сходились между собой в поединках на мечах и учились стрелять из луков. И вот теперь – сама игра.

Ксюша приехала на игру вместе с Женькой – на электричке. Она посмеивалась над дачниками, открывающими весенний сезон и испуганно поглядывающими на здоровенный меч, торчащий из ее рюкзака. Что ни говори, а только игра помогла ей пережить эти месяцы. Помогла – и вытащила из отчаяния.

В лагере назгулов Ксюша переоделась в костюм – черные латы, сплетенные самостоятельно из проволоки, длинный серый плащ, серая же корона на голове и – венец всему – самодельное кольцо, с которым пришлось повозиться едва ли не дольше всего.

По сценарию ее задачей было возглавлять компанию таких же придурков в плащах, и всеми силами попытаться выполнить приказ Саурона – найти хоббита и отобрать главное кольцо. Предполагалось, что хоббита при этом было бы неплохо убить, но это оставалось на усмотрение назгулов.

-Смешная роль у Саурона, - сказала Ксюша, вернувшись в лагерь после получения приказа, - говорить за банку – занятие не из приятных.

-Не смей порочить имя Владыки! – Возмутился один из сидящих у костра назгулов.

Игра началась.

Весь первый день они добирались до Шира. Поскольку в реальности до него было всего полкилометра, добирались фактически кругами – то бегом, то шагом, а то и ползком. Ксюша включилась в игру и с удовольствием ползала под кустами, собирая на себя весеннюю грязь, общалась с коллегами-назгулами исключительно по роли, и то и дело восклицала: «Шир близко!».

На ночевку вернулись в свой лагерь, делая вид, что разбили его по дороге в Шир. Ксюше до ужаса хотелось снять с себя доспехи и прочую аммуницию – при всех своих достоинствах, она ужасно натирала, но она превозмогла себя и вызвалась сходить за дровами.

Там ее и поймали эльфы.

В первую секунду она даже не поняла, что происходит – просто и так тускловатый свет вдруг пропал совсем, а к лицу прижалась какая-то ткань. В следующую секунду она почувствовала, как ее ноги отрываются от пола, и ее куда-то тащат. О том, чтобы добыть меч нечего было и думать – во-первых, он валялся в лагере возле палатки, а во-вторых, даже если бы он был как обычно на спине, вряд ли можно было бы добыть его, вися вниз головой. Поэтому Ксюша просто покорилась судьбе.

Наконец, ее поставили на ноги, связали руки веревкой, и сняли с лица мешок. Она огляделась. Судя по всему, это была палатка эльфов – белая, вся в цветах и пахнущая духами. Мелькнула мысль о Женьке – выручит, мол, и тут же пропала. Прямо ей в глаза, насмешливо улыбаясь, смотрела Ира.

-Король Ангмара попался эльфам безоружным, - констатировала она, - какая прелесть.

Ксюша судорожно пыталась вспомнить какие-нибудь слова по роли, и, так и не сумев, решила импровизировать. Теперь – по прошествии трех месяцев – Ира пугала ее гораздо меньше, чем раньше.

-Здесь кто-то говорит? – Хмыкнула она. – Судя по белым волосам, ты из рода Финарфина. Галадриэль, видимо?

-Ну нет, это вряд ли, - покачала головой Ира, - никогда не мечтала о власти. Я Элрос, сын Эарендила, первый король Нуменора.

-Раз ты присутствуешь на этой игре, значит в свое время выбрала не жизнь смертного, а жизнь эльфа, так? Иначе твои кости уже сгнили бы триста раз. Или у эльфов кости не гниют, а превращаются в бабочек? А?

Ксюша с удовольствием наблюдала, как самодовольная улыбка сползает с Ириного лица. Кто бы мог подумать, что какая-то дурацкая реплика в стиле игры сможет так ее разозлить.

-Ну ничего, - продолжила она, - если кольцо достанется Саурону, вы, эльфы, будете побеждены и сдохнете. А если хоббит его уничтожит – вы потеряете свои силы и снова сдохнете. Как ни крути, расклад удачный, правда?

-Думаю, ты сдохнешь раньше, - рявкнула Ира и с силой толкнула Ксюшу в грудь. Она потеряла равновесие и приземлилась прямо на спальник, но тут же поднялась на колени и осталась стоять так, глядя на Иру снизу вверх.

-Выбрала себе мужскую роль, да? – Скривила губы Ксюша. – Кто бы сомневался…

-Ну ты вроде тоже не Арвен, так? – Парировала Ира. – Мало того, еще и сражаешься за зло.

Ксюша расхохоталась.

-За зло? Ну да. Смотря с какой колокольни посмотреть.

-А с какой ни смотри. Саурон – средоточение зла, а ты – его пес, а значит, еще хуже, чем зло.

Веревки жутко натирали руки, а плечи затекли, но Ксюша терпела. Ей вдруг почудилось, что она и вправду в стане врага, и разговаривает с настоящим эльфом. Так долго сдерживаемая ярость поднялась к горлу и она с удовольствием дала ей выход.

-А по мне, так зло, добро и прочая чушь – это всего лишь слова. У меня есть цель, у тебя есть цель, и каждый из нас считает ее правильной. И только цель имеет значения.

-Правда? – Ира подняла брови, продолжая возвышаться над Ксюшей. – И сколько живых существ ты готова убить ради достижения своей цели?

-Столько, сколько понадобится. А ты?

-Я буду спасать столько, сколько смогу спасти!

-Чушь!

Ксюша изловчилась и поднялась с колен на ноги. Теперь она могла кричать не снизу, а прямо в лицо – а это было гораздо приятнее.

-Сколько погибло в Войне Гнева? Сколько погибло раньше, и сколько погибнет еще?

-Мы убивали орков! А ты убиваешь эльфов!

-А чем орки хуже? Тем, что они отличаются от вас образом жизни, или манерой поведения, или чем-то еще? Они дышат, они ходят, они говорят. Они не заслуживают того, чтобы жить?

-Вопрос не в этом! – Заорала Ира. – В битве всегда есть жертвы! Вопрос в том – во имя чего сражаться!

-Правильно! Конечно! Во имя чего сражаться. Это возвращает нас к тому, что я говорила раньше: только цель имеет значение, и больше ничего. Ты хочешь уничтожить кольцо, я хочу вернуть его владельцу. И в чем разница между нами?

Ира тяжело дышала, уставившись на Ксюшу.

-Разница в том, что я не вру себе, - сказала она, - а ты врешь.

-Черта с два! Ты провела со мной несколько недель, и решила, что что-то обо мне знаешь?

-Конечно, знаю, - расхохоталась Ира издевательски, - ты – как открытая книга. И знаешь, что?

Она подошла ближе и схватила Ксюшу за подбородок.

-Ты лесбиянка, милая. И можешь не пытаться это отрицать.

Ксюша мотнула головой, а когда это не помогло, дернулась и ударила Иру лбом.

-Не смей меня трогать, - велела она яростно, - и не смей ставить мне диагнозов. Ты выдаешь желаемое за действительное, и я не буду участвовать в твоей игре.

-Да перестань! – Ира потерла щеку пальцами и вдруг схватила Ксюшу, прижимая ее к себе. – Что теперь ты скажешь? Не лесбиянка, да? Не хочешь меня?

Она открыто насмехалась, одной рукой обнимая Ксюшу за спину, а другой стискивая ее грудь через доспехи.

-Нацепила на себя все это – думаешь, это тебя защитит от самой себя? Не надейся! Я знаю, о чем говорю. Я вижу, как ты на меня смотришь.

Смех воплем вырвался из Ксюшиного горла. Она изогнулась и ногой подсекла Ирины ноги, заставив ее упасть на пол. Теперь возвышалась она.

-Девочка, - сказала она насмешливо, и не узнала собственный голос, - ты однажды сказала, что у меня мания величия. Так вот – мания величия у тебя. Если по-твоему секс по пьянке – повод раздавать диагнозы, то тебе просто надо лечиться. А смотрю я на тебя так, потому что этот секс был первым в моей жизни, а это что-то да значит. Для меня. А знаешь, почему?

Ира обалдело смотрела на нее снизу, даже не пытаясь подняться.

-Потому что для меня секс – это продолжение отношений, а если отношений нет – то это всего лишь ошибка. А для тебя, похоже, именно из секса отношения и складываются. Так вот – хочу тебя разочаровать: я уже давно ни верю ни в добро, ни в зло, ни в черта, ни в бога. Я верю только в себя, и больше ни в кого. И я точно знаю, чего я хочу. Не тебя, детка. Поверь мне – отнюдь не тебя.

С этими словами она презрительно усмехнулась, и вышла из палатки. Навстречу кинулся кто-то из эльфов – высокий, на голову выше Ксюши, парень.

-Развяжи меня, - велела она, глядя в его глаза, - и проводи до палатки.

Парень моргнул, но не посмел ослушаться. Он кинжалом разрезал веревку, и вдвоем – эльф и назгул – они углубились в лес.

-Меня зовут Виталик, - сказал парень, когда среди деревьев показался палаточный лагерь назгулов, - и дальше мне нельзя.

-Ксюша, - кивнула она в ответ, и ушла, не прощаясь.

FORVARD. PLAY.

-Слушай, а о чем вы с Иркой так поругались? – Спросила Женька. – Так орали, что на весь лагерь было слышно.

Они медленно шли по лесу в сторону станции, таща на себе огромные рюкзаки с реквизитом. Игра осталась позади, а вместе с ней остались и ночные костры, и песни под гитару, и гречневая каша в походных котелках. Ксюше было грустно – она уже начала скучать по тому, что пережила, и поэтому не сразу поняла Женькин вопрос. А, поняв, вспыхнула.

-Что конкретно было слышно?

-Да конкретно ничего, вы так орали, что не разобрать было, - Женя, не заметив, продолжила шагать рядом, - так по поводу чего поругались-то?

-Она пыталась объяснить мне преимущества добра над злом, - честно ответила Ксюша, - а я пыталась объяснить, что между ними нет никакой разницы.

Вот здесь Женька удивилась и остановилась на месте.

-Как это – нет никакой разницы?

Ксюша засмеялась.

-Жень, ты хочешь второй акт спора назгула с эльфом? Может быть, ну его нафиг?

-Нет, расскажи. Мне интересно.

Они снова двинулись по тропинке.

-Я когда-то тоже верила в то, что разница есть, - сказала Ксюша, - верила, что добро надо защищать, а со злом бороться. А потом поняла, что с тем же успехом можно защищать зло и бороться с добром. Никакой разницы. Так даже веселее.

-Почему?

-Ну представь: ты идешь по улице, и видишь, как мужик бьет ребенка. Зло?

-Зло! – Быстро ответила Женька.

-Ну правильно. Ты достаешь эльфийский лук, или чего там у вас еще есть, и идешь мочить мужика. Замочила – получила удовольствие, почувствовала себя борцом со злом. Проходит двадцать лет, и этот ребенок, который недополучил свою долю воспитания, идет и убивает пятнадцать человек. Зло?

-Ну… да…

-Правильно. Берешь эльфийский лук, и идешь мочить ребенка. Замочила, получила удовольствие, ушла. Проходит еще двадцать лет – и тот, кого этот ребенок не убил, убивает еще двадцать человек. Продолжать?

-Не надо, - засмеялась Женька, - твоя логика понятна. Но ведь могло быть и иначе. Например, ребенок вырос в хорошего человека и спас двадцать жизней. Так же тоже могло быть?

-Могло, - согласилась Ксюша, перевешивая рюкзак на другое плечо, - но правда в том, что ты этого не знаешь. В тот момент, когда ты лезешь защищать ребенка, ты не знаешь, чем это обернется, и чего в итоге ты больше принесешь в мир – добра или зла.

-Так что же теперь, ничего не делать?

Ксюша хмыкнула и посмотрела на подругу. Идет – возмущенная, кудряшками потряхивает. Смешная.

-Почему не делать? Делать. Но не оправдывать свои поступки мифическими определениями. Сказать себе честно: я замочу этого мужика, потому что я так хочу, а не потому что я борюсь со злом.

-А какая разница?

-Огромная. Вешая на себя личину борца со злом, ты как будто снимаешь с себя ответственность: есть правило борца со злом, что детей бить нельзя. Ну вот ты и не даешь их бить, защищаешь. И вроде как за последствия ответственность несет тот, кто это правило придумал. А я предлагаю честный вариант: я САМА решаю, мочить мужика или нет. И ответственность – на мне.

Помолчали. Ксюша прищуривалась на солнце, проникающее через кроны деревьев, а Женька смотрела себе под ноги.

-А зачем она тебе, эта ответственность? – Спросила она, наконец.

Ксюшу как по голове ударили. Дернулся какой-то нерв на щеке. Стукнулось сердце.

-Потому что рано или поздно каждому из нас приходится взрослеть, - сказала она, и до самого Таганрога больше не вступала ни в какие разговоры.

FORVARD

Женька и Аллочка все-таки осуществили свою давешнюю мечту и уехали в Питер. Ксюша проводила их на вокзал, вернулась в опустевшую комнату, и с удовольствием разлеглась на Аллочкиной кровати.

Ей предстояло долгих три дня одиночества.

Первым делом она провела ревизию холодильника и обнаружив, что ревизионировать там особо нечего, собралась и отправилась в магазин. Она планировала провести эти три дня лежа на кровати с новой книжкой и вкусной едой. Но жизнь распорядилась иначе.

На выходе из общаги она столкнулась с Ирой.

Та – вопреки обыкновению – выглядела смущенной и какой-то жалкой. Кивнула, и попыталась пройти мимо.

-Привет, - остановила ее Ксюша, - куда торопишься?

-Бороться со злом, очевидно, - сквозь зубы ответила Ира, - тебе чего надо-то?

Ксюша вздохнула.

-Видимо, хочу помириться, - честно сказала она.

Ира долго смотрела на нее и не двигалась, а потом пожала плечами.

-И как мириться будем?

-Ну… - Ксюша замялась. – Пива попьем?

Это прозвучало так застенчиво и с таким намеком, что обе вдруг рассмеялись.

-Ладно, - кивнула Ира, - зайду к тебе через час.

От радости Ксюша даже не стала спрашивать, почему именно к ней, и почему именно через час. Она понеслась в магазин, улыбаясь весеннему солнцу и синему таганрогскому небу.

FORVARD. FORVARD. PLAY.

На третий день Ася все-таки решилась спросить. Они с Ксюшей сидели на открытой палубе прогулочного катера и любовались строгими линиями Фонтанки. Голос экскурсовода что-то вещал через громкую связь, но, похоже, никто его не слушал.

-Ксюш, а мы тут надолго? – Спросила, как в воду бросилась. – Разве тебе не нужно на работу?

Ксюша повернула голову, опустила на нос солнцезащитные очки, и подмигнула.

-Похоже, что нет, не нужно.

Ася помолчала еще, прежде чем спросить:

-Ты уволилась?

-Скажем так… Я в процессе увольнения. Думаю, это займет какое-то количество… времени.

Ася пожала плечами, но дальше расспрашивать не стала. Ей было так хорошо в этом городе, что хотелось продлить этот неожиданный отпуск как можно дольше. А Ксюшка… Она всегда лучше знала, что делать. Раз считает, что про работу можно не беспокоиться – значит, можно не беспокоиться.

Ей хотелось поговорить об идее, которая посетила ее после последнего разговора с Леной, но на это требовалось гораздо больше решимости, чем на все, о чем она говорила с Ксюшей до этого. И, честно говоря, идея шла в некоторый разрез с Асиными жизненными принципами и установками. Но, похоже, другого выхода все равно не было.

-Когда отношения складываются годами, они становятся железобетонными, - говорила ей Лена в ответ на вопрос «как тебе это удалось». – Кроме того, не забывай, что я для Ксюши была в первую очередь другом, а ты для нее – это все на свете. Целый мир. Поэтому едва ли тебе подойдет мой способ.

-Но все-таки, - настаивала Ася, - Лен, мне жутко неловко об этом говорить, но… Скажу честно: я не хочу провести оставшиеся полгода в перманентном кошмаре нечеловеческого напряжения. Я знаю, что она относится ко мне определенным образом, и это не изменишь, но, в конце концов, я женщина, и не самая непривлекательная в этом мире, правда? Разве она не может меня… Ну…

-Насть, ты знаешь, что я думаю по этому поводу, - к счастью, договаривать не пришлось, Лена поняла сама. – Может она. Еще как может. Но в жизни принцев и прекрасных дам нет места физиологии. Помнишь, чем всегда заканчиваются такие сказки? Поцелуем. И это максимум.

Ася покраснела, вспомнив вдруг Ксюшины губы. Вчера было много поцелуев. Очень много. Но они случались и раньше. И заканчивались, едва успев начаться.

-Мне кажется, дело не в принцах и принцессах, - сказала она вслух, - думаю, мы попали в ловушку, и не знаем, как из нее выбраться. Когда один всю жизнь только отдает, а второй только и делает, что берет – это неизбежно.

-Что именно?

Ответить было очень сложно. Но пришлось.

-Она любит меня, - горько сказала Ася, - но любит как произведение искусства, как недостижимую мечту. И последнее, чего она хочет в этой жизни – это чтобы мечта сбылась.

Вот так. Она сказала. И мир не рухнул, но, кажется, покачнулся немного из стороны в сторону.

-Самое большое мое желание, - продолжать говорить было уже легче, - это отдать ей самое главное, что я могу отдать ей на прощание. Я хочу сделать так, чтобы она снова научилась хотеть чего-то для себя, жить для себя, понимаешь? Чтобы скинула с себя эти чертовы доспехи и хотя бы ненадолго научилась расслабляться. Потому что именно я однажды отняла у нее это. Я и хочу вернуть.

-Так вот с чем связан твой вопрос…

-Да. Я видела вас тогда вместе. И тебе как-то удалось быть с ней. Я не только о… Ты понимаешь. Я о том, как тебе удалось помочь ей расслабиться?

Лена долго молчала в трубку.

-Насть. А ты уверена, что остаться с ней – это без вариантов?

-Да, - горько ответила Ася, - уверена.

-Почему?

Ну как тут объяснишь… Она могла бы остаться, конечно. Могла бы плюнуть на честность, достоинство, на совесть в конце концов, остаться и жить счастливо до конца жизни. Но какой ценой? Ценой разрушеной Ксюшиной жизни? Ценой ее новой жертвы? Да сколько же можно уже этих жертв?

-Ей понадобилось невероятное усилие, чтобы попросить меня остаться на год. Она никогда не попросит остаться навсегда. А я не стану в этом идти за своими желаниями. Я пойду за желаниями ее.

Лена вздохнула.

-Тогда о чем мы вообще рассуждаем? Если через полгода так или иначе все закончится, а, зная Ксюшку, и зная ее одержимость, это правда закончится – тогда у меня только один совет. Развлекайся.

-Что? – Удивилась Ася.

-Развлекайся, Насть, - повторила Лена. – Тебе терять уже нечего по большому счету. Хоть так, хоть сяк – вы через полгода расстаетесь. Ты хочешь, чтобы она расслабилась? Расслабься сама. Ты же боишься ее временами как черт ладана – вот и перестань бояться. Делай что хочешь – и кто знает, может и она сумеет так же?

Ася молчала, и Лена добавила через паузу:

-В конце концов, ты правда ничего не теряешь. В крайнем случае она замкнется окончательно, но ты это переживешь. А если все сработает – может, хоть раз в жизни переспишь с любимой женщиной.

Услышав это, Ася тогда покраснела от макушки до шеи, и, пробормотав «Пока», выключила телефон. Да, теперь она многое понимала о своих желаниях, но говорить об этом так открыто… Теперь, когда прошло немного времени, она вспоминала этот разговор, и это слово, и от него бросало в жар. «Переспишь». Пусть так.

Она посмотрела на сидящую рядом Ксюшу, и, не успев задуматься, положила на ее ладонь свою. Ответом ей был удивленный взгляд.

-Молчи, - приказала Ася шепотом, - молчи, и все.

Ксюша только головой дернула, но руку не отняла. И пока они плыли на катере, и когда выходили на причал, и когда пошли по тротуару вдоль Мойки – рука ее оставалась в Асиной руке.

STOP. BACK. BACK. PLAY.

-Кто хочет к доске? – Спросила Анастасия Павловна, когда от урока уже осталась ровно половина, и девятый «А» класс решил, что гроза миновала, и вызывать сегодня не будут.

Ксюха Ковальская на призыв не отреагировала – она была занята тем, что рисовала на последней странице тетради схему сталинградской битвы, и предвкушала, как сегодня вечером она покажет схему Елене Васильевне, и как та удивится. Правда, сегодня в их классе планировалась дискотека, но к таким мероприятиям Ксюха давно потеряла вкус.

-Ковальская, к доске, - Сотникова как будто услышала Ксюхины мысли и не замедлила отреагировать.

Ксюха вздохнула, закрыла тетрадку, и вышла к доске, на ходу подтягивая спадающие джинсы.

-Слава богу, хоть форму эту дебильную несколько лет как отменили, - подумала она, - а то стояла бы как дура в платье и фартуке.

-Итак, - сказала Анастасия Павловна, глядя в открытый журнал. – Солженицын и его произведения. Прошу.

Ксюха помедлила. Она поймала Мишкин взгляд и прочитала в нем: «Пожалуйста, не надо».

-Александр Исаевич Солженицын – русский писатель. – Начала она. – Родился в 1918 году в Кисловодске.

Помолчала немного.

-Это все? – Спросила Сотникова, не поднимая на нее взгляд.

-Нет. Родился – женился – это ладно, ерунда, даты я помню. Важнее другое. Никакой он не русский писатель, а брехло несчастное.

Класс взорвался хохотом. Анастасия Павловна опустила голову еще ниже.

-Поясни, - попросила она обреченно.

-Если верить Солженицыну, то в лагерях системы ГУЛАГ за все время перебывало около двадцати миллионов человек. Из которых большая часть пострадали ни за что. Это чушь и ересь, и человек, который настолько искажает историю России, не может называть себя русским писателем.

Ксюха ухмыльнулась, видя, как поднялись и опустились плечи Сотниковой в тяжелом вздохе.

-Мы на уроке литературы, а не истории, Ковальская.

-А разве может существовать отдельно одно от другого? – Спросила Ксюха. – Одно дело когда писатель выдумывает из головы – тут и вопросов нет, а если он опирается на исторические факты? Тогда, выходит, брехло он, и больше ничего.

Ася встала, повернулась к Ксюхе лицом, и посмотрела ей в глаза. И от этого взгляда что-то перевернулось в ее животе.

-Знаешь, Ксюш, - услышала Ксюха, замерев. – Мне кажется, что историческая достоверность – это важно, но гораздо важнее то, что хотел донести нам писатель, о чем рассказать, чем поделиться. Даже если в лагерях системы ГУЛАГ было гораздо меньше невинно осужденных, чем написал Солженицын, разве это лишает нас права сочувствовать им, и восхищаться их стойкостью?

Ее голос звучал очень грустно. Таким Ксюха не слышала его никогда.

-Садись, - сказала Сотникова, помолчав. – Я не буду ставить тебе оценку. И, видимо, вызывать к доске тоже не буду. Хочу только сказать, что юношеский протест имеет смысл, если у него есть какая-то цель. А протест ради протеста… Прости, уже не впечатляет.

Ксюха как во сне добралась до своего места, уселась за парту и закрыла глаза. Ее трясло. Что-то произошло с ней за этот короткий разговор, и она никак не могла понять, что именно.

FORVARD

-Лен, чем ты занимаешься вечерами с Ковальской? Какие идеи ты вкладываешь ей в голову?

-А что случилось?

-Просто ответь.

-Мы занимаемся историей, конечно. И никаких идей я ей не вкладываю, выводы она делает сама. Настя, что случилось? На тебе лица нет.

-Я прошу тебя. Я ОЧЕНЬ тебя прошу. Будь осторожна. Это непростая девочка, и в ее голове и без тебя все очень непросто. Не нужно поощрять ее самоволие, это однажды может очень затруднить ей жизнь.

-Да что случилось-то?

-Я сказала. Ты слышала. Закончим на этом.

FORVARD

Елена Васильевна отменила занятие. Подошла к Ксюхе на перемене и, извинившись, объяснила, что «возникли дела». И это именно сейчас, именно в этот день, когда она была ей так нужна!

Ксюха отвечать не стала: кивнула хмуро, и ушла в класс не попрощавшись. К ней немедленно подсел Никола.

-Получила? – Хихикнул он, похлопав ее по плечу. – А Сотникова-то молодец.

-Отвали, - сквозь зубы прошипела Ксюха.

Больше до конца уроков никто не рисковал к ней подходить.

Когда все наконец закончилось, и последний на сегодня звонок отзвенел свою мелодию, Ксюха вышла из школы, укрылась за гаражами, и, присев на камень, достала сигареты.

-Ну и какого черта? – Спросила она собственное отражение, едва видное на зажигалке. – А? Какого черта, детка?

Ответа не было. Вопросов – хоть залейся, а ответов ни одного. Что произошло? Почему она почувствовала то, что почувствовала?

Любовь вернулась? Нет. Не вернулась. Ничего похожего – сердце не делало кульбитов и не рвалось к горлу. Но несмотря на это, было ощущение, что произошло что-то еще более значительное, что-то, чего еще не было раньше.

Она просидела на камне несколько часов, и только потом поняла, зачем сидела. Выбросила последний окурок, и поплелась в школу.

Дискотека в девятом «А» всегда устраивалась в кабинете литературы. Сдвигались к стенам столы, у доски ставился магнитофон, доставались запасенные печенья и соки, и веселье начиналось. К тому времени как Ксюха зашла в класс, ее одноклассники уже разбрелись кучками кто куда, и только несколько парочек танцевали в центре.

Мишка из угла приветственно махнул ей рукой, но она только обвела класс глазами, и вышла в коридор. Ее как магнитом потянуло к окну – подошла, уткнулась лбом в холодное стекло, замерла.

Она не знала, сколько времени прошло, прежде чем на ее плечо опустилась ладонь.

-Почему ты здесь стоишь одна?

-Не хочу танцевать, - тихо ответила Ксюха, не оборачиваясь.

-А чего хочешь?

Хороший вопрос. Еще бы кто-нибудь подкинул на него ответ – цены бы этому «кому-нибудь» не было. Но рука по-прежнему лежала на плече, и пальцы, кажется, начали потихоньку сжиматься.

-Я не знаю, - ответила Ксюха, - поговорить, наверное.

-Давай поговорим.

Она обернулась, сбрасывая с плеча руку. Анастасия Павловна стояла совсем близко, в нескольких сантиметрах, и духи у нее, кажется, были сегодня новые.

Ксюха боялась поднять на нее взгляд. Боялась увидеть в глазах то, что увидела сегодня днем. Боялась больше всего на свете.

-Идем пройдемся, - предложила Сотникова, и Ксюха послушно поплелась за ней.

Они вышли на улицу и пошли вокруг школы – один круг, второй, третий. И только на четвертом Анастасия Павловна заговорила.

-Что с тобой, Ксюшка? – Спросила она до того ласково, что коленки сжались. – Тебе грустно?

-Я не знаю, - честно ответила Ксюха, - мне просто кажется, я что-то делаю не так, и я не могу понять, что именно.

Она уловила еле слышный вздох Анастасии Павловны и покосилась на нее украдкой.

-В тебе сейчас борются очень серьезные силы, Ксюшка. Одна часть тебя стремится повзрослеть, а вторая старательно держится за детство. Но это пройдет, это нужно просто пережить.

-Все проходит? – Вырвалось у Ксюхи. – Совсем все?

-Да. Даже если сейчас кажется, что есть вещи, которые не пройдут никогда – поверь мне, и они пройдут тоже. Ты станешь взрослой, и все будет по-другому.

-А как? – Ксюха вдруг остановилась, глядя на туфли Анастасии Павловны. – Что я должна сделать для того, чтобы это случилось?

-Не знаю, - Сотникова засмеялась чуть слышно, - наверное, научиться брать на себя ответственность за собственные поступки. Для меня взрослость заключается именно в этом.

-Что значит «брать ответственность»?

-Это значит, что когда ты защищаешь кого-то, кто об этом тебя не просил, ты должна понимать, что человеку это может совсем не понравиться. И нести ответственность за свой поступок. Это значит, что, играя в юношеский протест, ты должна помнить, что эта игра задевает не только тебя, но и других людей тоже. В мире есть не только ты и твои желания, Ксюшка. Есть еще другие люди, и им тоже бывает… больно.

Ксюху будто по голове шарахнули. Она молчала и продолжала смотреть в пол. Эти туфли, к которым прилип ее взгляд… Ей казалось, что если она перестанет на них смотреть – мир развалится окончательно.

-Это произойдет само собой, поверь мне. Ты просто взрослеешь, и это естественный процесс. Я говорила тебе уже: иногда, глядя на тебя, я вижу прекрасную молодую женщину, которой ты однажды станешь. И от тебя зависит, какой будет эта женщина.

-Какой она должна быть? – Ксюха сделала невообразимый рывок внутри себя, и подняла глаза. Теперь она смотрела прямо в зрачки Анастасии Павловны. – Какой, по-вашему, она должна быть?

Она не спрашивала, не просила, она требовала, и Сотникова подчинилась этому требованию.

-Уверенной. Сильной. Образованной. Знающей, что за любым поступком следует ответственность. Собранной. Умеющей отделять важное от неважного. Имеющей цель.

-Разве цель – это так важно?

-Цель – это единственное, что важно, Ксюшка. Все остальное – это уже обертка. Только цель и имеет значение.

Все эти слова, много, слишком много слов – все они растекались по Ксюхиному телу изнутри, заполняя собой каждый кусочек свободного пространства.

-И ты станешь такой, - добавила вдруг Анастасия Павловна, не сводя с Ксюхи глаз. – Я верю в это. Верю в то, что однажды смогу тобой гордиться.

Она улыбнулась одним уголком накрашенных губ, сделала шаг, и вдруг обожгла Ксюхину щеку поцелуем. Кончиком пальца стерла помаду, и пошла в школу. Ксюха осталась стоять.

Прав был Джон. Сто тысяч раз прав. Любовь не вернулась, нет. Она никуда и не уходила.

FORVARD

Ксюша шла в школу. Вопреки указаниям директора, она не стала надевать костюм, и ограничилась старыми, но зато классическими, джинсами. В конце концов, за те деньги, что она подарила школе, внешний вид одного из сотрудников можно и перетерпеть.

Интересно, знает ли Анастасия Павловна о том, кто теперь станет её коллегой? Наверняка знает – слухи по школе всегда распространялись очень быстро. Забавно будет посмотреть на её реакцию.

Около крыльца Ксения остановилась, закуривая. И тут же, спохватившись, выбросила сигарету. Ай-ай-ай, Ксения Михайловна! Какой пример вы подаете ученикам? Помните, как в детстве мечтали о возможности курить открыто – где хочется, и когда хочется? Так вот, спешу вас обрадовать, время завершило очередной круг и теперь вам снова придется прятаться с сигаретой по темным углам.

-Ксюха, привет! – Елена Васильевна, улыбаясь, поднялась по ступенькам и остановилась рядом с Ксюшей. – Первый рабочий день, да? А почему так рано?

-Здравствуйте. Бессонница у меня, Елена Васильевна. Вот и решила – чем мучиться, ворочаясь в кровати, лучше пораньше на работу явиться. А вы чего рано?

-Пойдем, покурим, - решительно ухватив Ксюшу за рукав свитера, Елена Васильевна потащила её за собой. - И давай на «ты», а то мне тебя тоже придется по имени-отчеству называть.

Ксения даже опомниться не успела, как оказалась в небольшом закутке между школой и гаражами. Лена деловито достала из сумочки пачку «Вога», вытряхнула сигарету и с видимым наслаждением закурила. Ксюша последовала её примеру.

-Значит, ты теперь будешь организатором внеклассных мероприятий, - через две затяжки задумчиво произнесла Лена. - Это здорово! Директор сказал, что для тебя стол в нашей пионерской поставят.

-Всю жизнь мечтала, - хмыкнула Ксюша и почесала кончик носа. - Кроме вас… то есть, тебя там кто еще обитает?

-Половина школьников. Каждую перемену. А в остальное время – никто. Ксюш, а можно личный вопрос?

-Можно.

-Зачем тебе эта работа? Я, откровенно говоря, была в шоке, когда узнала. У тебя же бизнес, и жила ты в Москве. Зачем?

-А почему бы и нет? – Ксюша улыбнулась и, глубоко затянувшись, выбросила окурок. – Это приключение. Опыт. Новые знания. Это интересно, в конце концов.

Лена промолчала. Она прекрасно понимала, что в том, что она услышала, не было ни грамма правды, но продолжать расспросы не стала.

Возвращаясь в школу, они завели разговор об учебном процессе и грядущем педсовете. Ксения была в шоке, узнав, что ей тоже придется присутствовать на этих учительских мероприятиях. Конечно, она не сказала об этом вслух, но в глубине души почти хохотала, представляя себе реакцию своих старых педагогов.

О да, главное несчастье и трагедия педагогического коллектива школы №12, вернулось, чтобы учить детей прекрасному. Смех, да и только.

Первая неделя в школе пролетела для Ксении как один день: она вникала в свои новые обязанности, училась составлять отчеты, знакомилась со школьниками-активистами. И не переставала удивляться тому, как сильно новое поколение детей отличается от её собственного. Они носили одежду, за которую в девяностые тут же были бы исключены из пионеров. Они прокалывали все мыслимые и немыслимые поверхности своих тел. Они, не стесняясь, отстаивали свои права и не боялись высказывать собственную точку зрения.

Почти все девочки приходили в школу ярко накрашенными. А мальчики беззастенчиво демонстрировали друг другу компактные черные пейджеры.

И всё это было так ново, так интересно и необычно, что Ксюша с головой ушла в познание этого нового для неё мира. С бытовыми делами у неё тоже всё ладилось: уже во вторник она сняла симпатичную двухкомнатную квартиру, из окон которой было видно школу. В квартире было далеко не всё, что нужно для комфортной жизни, но Ксения собиралась в выходные отправиться по магазинам и решить этот вопрос покупкой всяких нужных мелочей и некоторых элементов мебели.

Ира звонила ей каждый день – вначале в отель, потом – на новый домашний номер. Она смеялась, рассказывая, как удивились все московские друзья, когда она вернулась одна, но в голосе совершенно ясно фоном прослеживалась грусть. Про Анастасию Павловну не было задано за все дни ни одного вопроса. Да если бы Ира и спросила, ответить всё равно было бы нечего – после встречи на перекрестке, Ксения больше ни разу её не увидела.

Зато она многое узнала. Оказалось, что педагогический коллектив – это рай для всевозможных сплетен, из которых можно было вычленить всю нужную информацию.

Как выяснилось, Анастасия Павловна вот уже два года живет она. Последний её ухажер – Костя (при упоминании этого имени Ксюша громко и несколько неприлично расхохоталась) был изгнан из жизни Сотниковой с позором. То ли он ей изменил, то ли она ему – но, в общем, была там какая-то неприятная история. После этого личная жизнь ее застопорилась. Сын её приезжает два раза в год – поступил в военное училище Санкт-Петербурга, собирается стать офицером. Пару раз Анастасию Павловну видели в компании мужа учительницы математики, но (по самым достоверным сведениям!) они просто общаются, и ничего больше.

У Ксюши голова шла кругом от обилия всей этой информации. Слухи были настолько противоречивы, что она не знала, кому верить. Кто-то говорил, что Анастасия Павловна ходит в любовницах у директора химзавода, кто-то – что она простила своего Костика и встречается с ним тайно, а школьная баянистка Мария Алексеевна вообще однажды заявила, что, по её мнению, Сотникова – лесбиянка.

-Ты с ума сошла! – возмутилась Ксюша, роняя на стол папку с речевками. – Какая ж она лесбиянка при двух мужьях и сыне?

-А что, по-твоему, лесбиянки не выходят замуж? – захихикала Маша, откладывая дневники учеников и мило моргая в сторону Ксюши. – Я её сама видела на улице – она за ручку с какой-то теткой шла.

-Так может, это её подруга была! Или, по-твоему, лесбиянки – это те, кто держится за руки?

-Они очень интимно держались, - возразила Мария. Она с удивлением смотрела на порозовевшую Ксюшу. - И потом, посуди сама: первого мужа она сама выгнала. Второго тоже. Это о многом говорит!

-Это говорит только о том, что она их выгнала, - улыбнулась Ксюша, тщетно пытаясь скрыть интерес за маской равнодушия. - А уж причины этого нам неведомы.

-Да ну тебя! Тебя послушать – так получается, лесбиянки – это только те, кто прилюдно целуется, что ли? Ты бы видела, как она на Катьку Ляпишеву смотрит! Аж противно.

-Почему противно? – удивилась Ксюша.

-Как почему? – поразилась Маша. – Это же извращение, да еще какое! Я после того, как догадалась, вообще стараюсь с ней наедине не оставаться. Накинется еще…

-Конечно, - в Ксюшином голосе прозвучало неприкрытое раздражение. - Накинется и изнасилует прямо в коридоре. Маш, не говори глупостей. Во-первых, она не лесбиянка. А во-вторых, если бы даже это было так – какое тебе дело?

-Самое прямое! – Мария прекрасно уловила перемену настроения Ксюши и тоже начала злиться. – Чему же она детей научит? Лизаться?

В Ксюшиных висках быстро-быстро застучали молоточки. Ковальская, спокойно! Молчи. Просто молчи. Каждый человек имеет право на свое личное мнение. Пусть она думает как хочет. Просто молчи. Мало ты гомофобов на своем пути встречала? Вот тебе еще один яркий представитель. Просто молчи.

-Один из моих друзей – гей, - не выдержала всё-таки Ксюша, вступила в полемику. - И мне абсолютно по барабану, с кем он спит и как. Потому что это очень хороший парень.

-Но ведь он же не учитель, - самодовольно отмахнулась Маша. - Пидоры вообще противные все такие. Похожи на баб с яйцами.

-Откуда тебе знать? – тише, тише, спокойнее. – Ты со многими геями знакома?

-Я по телевизору их достаточно видела. А лично с ними знакомиться мне и не надо. Как подумаю, что они с мужиками целуются – аж передергивает.

Злая до остервенения, Ксюша свернула разговор, и с этого дня старалась с Марией больше не общаться.

Общалась с Леной. В школе, до школы, после школы – это общение как будто возвращало их в старые времена, и дружба начиналась сама собой, без приложения каких-либо усилий.

-Ковальская! – Лена с хохотом заваливалась в Ксюшин кабинет после уроков и демонстрировала два билетика. – Ты знаешь, что мы с тобой прямо сейчас идем в кино?

-Завадская! – В тон ей отвечала Ксюша. – А ты знаешь, что если ты будешь так орать, то в кинотеатр я попаду уже глухой?

Встреча с Асей произошла позже, и – как всегда – неожиданно. Они просто встретились в коридоре, и остановились друг напротив друга в обтекающих их потоке школьников.

-Здравствуйте, Анастасия Павловна, - первой поздоровалась Ксюша, старательно держа голос в нужной тональности.

-Здравствуй, Ксюша.

Они смотрели друг на друга и молчали, а школьники все шли и шли куда-то мимо, и звенел над головой гул перемены, и бился где-то в истерике очередной сигнал очередного пейджера.

-Ты теперь будешь у нас работать? – Спросила Анастасия Павловна, не двигаясь.

-Я УЖЕ здесь работаю, - ответила Ксюша, не двигаясь тоже.

-Ну что ж… Я желаю тебе удачи.

Она еще раз посмотрела на Ксюшу, и этого взгляда Ксюша понять не смогла.

После работы она часто уходила гулять. Бродила по знакомым с детства улицам, с плеером на поясе. То грустила, то вдруг срывалась с места и бежала неведомо куда – то ли навстречу солнцу, то ли за убегающей все дальше мечтой.

Однажды оказалась около дома Анастасии Павловны. Замерла, глядя на подъезд, у которого когда-то провела много часов. И, словно признаваясь в чем-то самой себе, перешла дорогу и присела на лавочку – ту самую лавочку, на которой столько раз сидела еще школьницей.

Бывает и грусть у любви, и печаль.

Не может любовь только радостной быть.

Когда говорят, расставаясь, прощай,

Казалась бы, нужно скорее забыть.

А я тебя помню, а я тебя помню.

Хоть ты не звонишь, и не пишешь давно мне.

То к полночи время, то близится к полдню.

А я тебя помню. Я тебя помню.

Она не знала, как эта песня попала в ее плеер, но от прозвучавших слов слезы выступили на глазах.

А жизнь закружила свою карусель.

И снова заботы, и снова дела.

Но если меня ты не помнишь совсем –

Любовь на любовь лишь похожей была.

Ксюша выключила плеер. Она снова и снова смотрела на подъезд, в котором, возможно, Анастасия Павловна давно не живет, и думала о том, что в ее жизни, после стольких лет, кажется, снова появилась цель.

BACK. BACK. PLAY.

Ира вернулась с каникул раньше положенного, привезя с собой шикарный загар, новую прическу, две сумки вещей и три миллиона впечатлений о прошедшем лете. В общежитии она встретила только сонную вахтершу, да Лешку с третьего этажа – он помог донести до комнаты сумки, и тут же откланялся.

-Леш, из наших кто-нибудь еще приехал? – только и успела крикнуть Ира в удаляющуюся спину.

-Ксюха, Кот и Ромка Живчик, - послышалось вдалеке, за секунду до того, как быстрые шаги перестали быть слышны.

Ира вздохнула, открыла дверь и по одной затащила внутрь сумки. Комната, простоявшая почти два месяца закрытой, пахла, на удивление, хорошо. Протертым ковриком на полу, ржавыми сетками кроватей, легкой пылью встроенных шкафов, покрашенных голубой краской «от застройщиков». Сероватым тюлем на окнах, отсутствием гудения старенького холодильника, и, конечно, любимыми тапками-кроликами, выглядывающими из-под кровати.

Не раздеваясь и не разбирая вещей, Ира принялась наводить в комнате уют. Уложила на кровати по матрасу, застелила простынями, сверху бросила подушки, расправила одеяла и накрыла цветастыми покрывалами. Потом вынула из шкафа зеленую скатерку, и застелила ею обеденный (он же письменный) стол. Затем пришла очередь пыли, которой за лето здесь накопилось немало. Ира нашла на подоконнике пластиковую бутылку с проделанными в пробке дырочками, сбегала в туалет, налила побольше воды (успев посетовать, что горячую так и не дали) и, вернувшись, принялась разбрызгивать воду по комнате, следуя за ней с совком и веником.

Через час-другой комната засияла свежестью. Ира сидела за столом, чинно пила чай из кружки с носиком, вдыхала свежий воздух, врывающийся в открытое окно, и задумчиво гладила себя по коленке, обтянутой новыми спортивными брючками (летний мамин подарок).

Она думала о том, чем будет заниматься оставшиеся до начала занятий три недели, о том, как хорошо было дома, и о том, зачем она вообще сюда так рано приехала?

И было абсолютно очевидно, что ответ прост и понятен, что он родился еще раньше, чем был сформулирован вопрос, и что он никогда, ни при каких обстоятельствах, не будет озвучен вслух.

Допив чай и сложив чашку в тазик, Ира потянулась и подошла к зеркалу. Ей нравилась новая прическа, парикмахерша – папина знакомая тетя Катя – действительно оказалась мастером своего дела. Но так кардинально менять стиль… Если раньше её светлые волосы просто торчали в разные стороны, то сейчас они представляли собой колючий ежик и длинную косую челку. На затылке тетя Катя вообще их сбрила, оставив маленькую щетинку, как в мальчишеской стрижке. Сверху короткие прядки рассыпались хаотично – какая на лоб, а какая и сбоку. Всё это было очень смело, прикольно, шкодно и немножко вызывающе. А главное – это было красиво. Короткая стрижка подчеркнула каждую черточку Ириного лица, многие из которых доселе были как будто на втором плане. Открылся высокий лоб, литые скулы, и даже острый подбородок стал как будто еще острее.

В комнату постучали. Ира вздрогнула, пригладила на голове волосы, быстро пожалела, что теперь они такие короткие и под ними не спрятать лицо, отвернулась от зеркала, одернула на себе футболку, и хрипло сказала:

-Входите.

Дверь со скрипом отворилась. Ира выдохнула и чуть не сплюнула прямо на пол с досады: в комнату вошла никто иная, как комендант общежития Василиса Михайловна.

-Ты что это так рано вернулась, Лемешева? – спросила она, цепким взглядом осматривая комнату «на предмет нарушений и непорядков». – Каникулы-то еще не закончились.

-И вам доброго дня, - пробормотала себе под нос Ира, но недостаточно тихо: Василиса резко обернулась и подняла выщипанную ниточкой бровь.

-Я говорю, к учебе надо подготовиться, - громко сказала Ира, хлопая глазами и изображая святую невинность, - а дома мешают.

-Вам везде мешают, лишь бы не учиться… - Василиса заглянула под кровать, зачем-то подергала рукой занавеску и сморщила губы. – В общем, так, Лемешева. Я про Куропаткину всё знаю – что она замуж вышла и теперь у мужа живет. Так что с сентября новую соседку тебе подселю.

Это был удар под дых. За последний год Ира так привыкла жить одна, что теперь не представляла даже на секунду, как в этой комнате (её комнате!) появится чужой человек. И ведь он же (вернее, она) будет спать вот на этой кровати, ходить по Ириному коврику, залезать в Ирин холодильник.

-Василиса Михайловна…

-Ты, Лемешева, в конец совесть потеряла. Пришла бы в прошлом году, честно сказала бы: так и так, Куропаткина уезжает, я хочу жить одна. И что-нибудь придумали бы. А ты решила обмануть. И кого? Меня! Человека, который на эти пять лет тебе матерью родной должен был стать.

-Знаю я, какой матерью ты бы стала, - со злостью подумала Ира, - и «придумали бы» твои тоже знаю. Полтинник на стол, и живи одна, хоть по потолку скачи. Крыса старая.

-В общем, готовься, - заключила комендант, - приберись тут, что ли, а то развела грязь, приличному человеку и зайти сюда стыдно будет.

С этими словами Василиса Михайловна вышла из комнаты, оставив Иру стоять с открытым ртом и пылать огнем от бешенства.

-Ах, так?! – вслух сказала она, упирая руки в бока и распаляясь еще сильнее. – Ну и ладно, Васучка Михайловна! Мы еще посмотрим, кто кого!

Через секунду из шкафа были извлечены самые лучшие джинсы и самый красивый топ. Спортивные брюки вместе с майкой полетели на кровать. Из сумки выпрыгнула косметичка, по векам прошлась кисточка с тенями, ресницы задорно завились и удлинились под напором «Ленинградской», а губы заблестели от едва заметного прикосновения импортного блеска.

Надев босоножки и крутанувшись перед зеркалом, Ира сочла, что вполне готова к бою. Не медля больше ни мгновения, она вышла в коридор и заперла за собой дверь.

FORWARD

Рyки как лед.

Лед или камень.

Там за окном

Завеpтелся чyжой веpтолет.

Я не знаю, не знаю, не знаю,

Откyда пpиходит цyнами.

-Что это за песня? – спросила Ксюша, сидящая с ногами на кровати и поглощающая черешню.

-Ты что, Ковальская? – засмеялась Ира. – Это же «Сплин», новый альбом. Не слышала, что ли? Мы всё лето им заслушивались.

-Нет, я летом вообще музыку не слушаю. Не до того.

-Да? И чем же ты тогда занималась эти два месяца?

Ксюша улыбнулась, отправила в рот еще пару черешен и ответила:

-Разным.

«Скучала, - пронесся голос внутри, - скучала так, что даже наплевала на всё и приехала сюда на месяц раньше. Скучала так, как когда-то по Анастасии Павловне. Ты мне снилась, снилась часто, почти каждую ночь, и хоть я забывала эти сны сразу же после того, как просыпалась, только они помогли мне пережить это лето».

А Ира не отставала. Крутила на карандаше кассету, перематывая, и продолжала задавать вопросы:

-Чем «разным»?

-Ну… Гуляла.

«Ездила на велосипеде на другой конец города, часами караулила у дома, в надежде, что она появится, но думала не о ней, совсем не о ней. Как будто по инерции продолжала делать то, что делала и прошлым летом, и позапрошлым, и пятью годами раньше, но уже начинала понимать: что-то изменилось. И этого «что-то» уже, наверное, не вернешь»

-А еще?

-Читала.

«Писала. Стихи, песни, рассказы. Писала, сминала листки и выбрасывала на помойку, понимая, что всё это не то, что всё, что могло быть написано, уже давно написано, а плодить повторы и подражания мне абсолютно ни к чему».

-Гуляла и читала, - подытожила Ира. - Ковальская, хочу официально заявить, что у тебя было ОЧЕНЬ насыщенное лето.

«Да, именно таким оно и было: каждую неделю приезжали родственники, папа загружал в машину палатку, и мы ехали на рыбалку. Конечно, никакую рыбу никто не ловил, но зато были шашлыки, были потрясающе красивые закаты, молочно-теплая Кубань и ощущение стремительной нежности. Нежности к тебе.»

-А у тебя? – усмехнувшись, спросила Ксюша. – Наверняка еще более насыщенное, а?

«Скажи, что ты скучала обо мне. Скажи, что так же, как и я, просыпалась ночью от ветерка, случайно залетевшего через открытое окно, и не могла заснуть, потому что никак было не справиться с сердцем, что растекалось кровью по венам, мешало дышать, колотилось, требовало, умоляло».

-Ты даже не представляешь. Я ездила в Крым, купалась в море, целовалась с загорелыми мальчиками и целыми днями ела смородину.

«Какая же ты врушка. Не было никаких мальчиков, правда? А если и были – какое мне дело? Ведь этим летом я точно решила, то ничего у нас с тобой не будет. Я должна встречаться с юношами, и ты должна делать то же самое. Мы будем дружить, делиться друг с другом победами и поражениями, и ничего более. Тот поцелуй, те ласки никогда не должны повториться. Никогда».

-Почему именно смородину? – удивилась Ксюша. Она доела черешню и теперь с сожалением рассматривала пустую миску. От этого сожаления у неё даже губы надулись и на глазах слезы выступили.

-Не знаю, наверное, организму хотелось чего-нибудь кисло-сладкого… - Ира закончила перематывать кассету, вставила её в магнитофон, нажала на кнопку, и только потом повернулась к Ксюше. – Эй, Ковальская, ты что, плачешь?

А Ксюша действительно плакала. Она уже отбросила прочь пустую миску, закрыла лицо подушкой, но вздрагивающие плечи всё равно выдавали истинное положение дел. Ира ухватила со стола полотенце, села рядом с Ксюшей на кровать, неловко обняла её за плечи и отобрала подушку. Заплаканное, красное лицо, уткнулось прямо в шею, и слезы полились на парадный топик.

-Ты что? – тихонько и жалостливо спросила Ира, гладя Ксюшины плечи и спину. – Чего расстроилась? Из-за того, что я на море была, а ты всё лето гуляла и читала? Так это легко поправить – следующим летом ты поедешь на море, а я буду гулять и читать. До посинения. Хочешь?

Ира еще что-то говорила, успокаивала, утешала, а Ксюша мотала головой сквозь слезы, прижималась к горячему телу и, всхлипывая, пыталась улыбнуться. Она думала, что распрощалась с Ирой еще летом. Но оказалось, что это вовсе не так.

FORWARD

У Ирины Лемешевой всегда было много друзей. Она терпеть не могла находиться в одиночестве, не любила тет-а-теты и просто обожала многочисленные компании. Но этим летом всё изменилось. Ира была счастлива, что вернулась раньше, рада, что в общежитии почти никого нет – она начала получать удовольствие от одиночества.

Хотя, признаваясь самой себе, она понимала, что если бы не было Ксюхи, то она взвыла бы уже на второй день, а на третий собрала вещи и вернулась домой к родителям.

Впервые за всё время знакомства им было по-настоящему весело вместе. Ксюша больше не плакала, и даже не грустила – напротив, была весела и активна. Грела кипятильником воду в ведре, поджимала от холода пальцы на ледяном полу умывалки, окатывала Иру из ковшика почти кипятком и хохотала, глядя, как та отфыркивается и смахивает капли с волос.

Она была похожа на русалку – с длинными темными волосами, ручьями стекающими по плечам, с красивым изгибом талии, с ямочками чуть выше ягодиц.

-Эй, Лемешева, - смеялась она, зачерпывая еще ковшик, - не пускай слюни, всё равно не получишь!

И Ира радовалась, что они, наконец-то, получили возможность шутить над этим, а не вставать в позу и не ссориться до слез и взаимных оскорблений. Конечно, где-то ей было жаль, но выбирая между дружбой и сексом, она была уверена и честна перед собой. Перетрахать можно хоть половину города, но едва ли даже одна сотая из этой половины сможет стать твоим другом.

После купания, они обычно заворачивались в халаты и дружно курили в коридоре у окна. Это было запрещено, за это могли вызвать на студсовет и выгнать из института, но разве можно нарушать древнюю студенческую традицию? Студенты обязаны нарушать правила, а начальство обязано запугивать их исключением. Так повелось издревна, и, наверное, еще пацан-Ломоносов, добравшись пешком до Москвы, курил себе на подоконнике, игнорируя приказы коменданта и институтские правила.

-Ковальская, а ты, оказывается, обманщица, - заявила Ира, глядя в окно на трамвайные рельсы, - говорила, что только гуляла и читала, а, оказывается, еще и курить успела научиться.

-Иди в задницу, Лемешева, - рассмеялась Ксюша, - я курю с седьмого класса.

Ничего себе! У нашей нежненькой и расчудесной Ксюшеньки, оказывается, есть пороки, да еще такие застарелые! Вот уж чего-чего, а этого Ира никак не ожидала.

-А почему тогда я в прошлом году ни разу не видела тебя курящей? – спросила она.

Ксюша сделала страшные глаза, потушила сигарету, ущипнула Иру за нос и ответила:

-Это потому, что я хорошо прячусь.

Новый человек. Иначе этого Ира не могла себе объяснить. Что-то случилось за лето с замученной и закомплексованной Ксюшей, позволив родиться на свет Ксюше новой – открытой и забавной.

В среду они отправились в гости к Ириному одногруппнику – Степану – чтобы по телевизору посмотреть солнечное затмение. В маленькой однокомнатной квартирке по улице Герцена собралось двенадцать человек. Те, кому посчастливилось прийти раньше, оккупировали диван, остальные расселись на полу.

Смотрели новости, пили пиво, хохотали взахлеб и ожидали конца света.

-Подумайте, как это символично, - заявил непонятно как оказавшийся в этой компании Кот, - заканчивается тысячелетие, его закрывает от солнца тень, и новому уже не начаться.

-Напыщенный дурак, - засмеялась Ксюша, - два тысячелетия пережили, переживем и третье. И не тень закрывает землю от солнца, а вовсе даже луна.

-Это кто дурак, я дурак?

Кот юркнул поближе к дивану, и в следующую секунду Ксюша уже барахталась в его руках, визжа и возмущенно смеясь.

-Котяра, поставь меня на ноги, быстро!

Без толку. Не таким был Костик Бухарин, чтобы просто так спустить с рук упоминание о дураке.

-Затмение, - провозгласил он, пронося Ксюшу на руках мимо телевизора, вдоль хохочущей компании студентов, - Ксюха-луна закрывает собой солнце. Ксюх, не болтай ногами, а то затмение будет не полным.

-Хватит вам, - улыбаясь, присмирила ребят Ира, - так и настоящее затмение пропустим.

Кот послушно опустил красную растрепанную Ксюшу обратно на диван и, довольный, присел у её ног.

-Как затмение? – шепотом спросила Ира, склоняясь к Ксюшиному уху. – Понравилось?

-Конечно. Очень приятно почувствовать себя полной луной.

Говоря это, Ксюша повернулась к Ире, и целую секунду их губы были в опасной близости друг от друга. Так близко, что Ира чувствовала тепло дыхания и запах мятной жевательной резинки. Ей сразу захотелось отодвинуться, но было некуда – на диване их сидело семь человек, тесно прижатых друг к другу. Но если грудь Вадима, впивающаяся Ире в плечо слева, никак её не беспокоила, то вот Ксюшина, едва касающаяся её собственной, доставляла немало волнений.

Хотелось целоваться. Ох, как хотелось целоваться! Прямо при всех, ни о чем не думая, потискать это мягкое тело, погладить губами горячий рот, исправить несправедливость и наконец-то прижаться так, чтобы грудь не «едва касалась», а как следует расположилась на её собственной груди.

«А как же дружба, которая дороже секса? – Сама себе напомнила Ира, и сама же прервала. – Да иди ты! Уж и помечтать нельзя».

На экране телевизора сотни иностранцев высыпали на улицы – с фотоаппаратами, с цветным стеклышками, с видеокамерами – они как муравьи разбегались по огромным равнинам и набережным, глядя в небо, где на золотой солнечный шарик уже упала лунная тень.

Все притихли. Только шумел телевизор, и капала из плохо закрученного крана вода на кухне. Это сумасшествие длилось всего несколько минут, после чего ребята отмерли и принялись громко обмениваться впечатлениями.

-Лемешева, - горячий шепот вдруг обжег Ирину щеку. - Пошли в общагу, а? Отметим конец света.

STOP.

FORWARD. PLAY.

-Ксюнь, я тут, - Лена помахала рукой, и Ксюша наконец-то ее увидела. Подошла, ткнулась носом в щеку, и тут же отодвинулась.

-Ну? – Спросила она. - Может, уже расскажешь, зачем все эти тайны мадридского двора?

-Чтобы ты немедленно сбежала? – Спросила в свою очередь Лена и, взяв Ксюшу под руку, увлекла за собой. – Не дождешься.

Они пошли по улице Гагарина – мимо кафе «Золушка», в котором, Ксюша помнила, подавали прекрасную пиццу.

-Мы идем в Ботанический сад? – Сделала еще попытку Ксюша. – Займемся природоведением?

-О, чем-нибудь мы обязательно займемся, - засмеялась Лена, - но едва ли это будет природоведение.

От этих слов по Ксюшиной шее пробежал холодок. Она не первый раз обращала внимания на шутливые замечания подруги, но с каждым днем эти замечания почему-то все больше походили не на шутку, а на легкий, безобидный, но все же флирт.

С Гагарина они свернули на Герцена, там сели на автобус, проехали несколько остановок и вышли у входа в парк.

-Значит, все-таки природоведение? – Хмыкнула Ксюша.

-Значит, все-таки не совсем, - улыбнулась Лена, увлекая ее за собой дальше.

Даже в страшном сне Ксюша не могла представить, ЧТО она увидит, когда они доберутся до места.

На траве – два больших покрывала. На клеенке – тарелки, стаканы, что-то из еды. Шампуры с нанизанным на них мясом, лежащие поперек четырех кирпичей. И – половина учительского коллектива школы №12.

-Лен, ты охренела? – Прошипела Ксюша, пятясь назад. Бежать, бежать отсюда к чертовой матери, пока никто не заметил. – Я немедленно ухожу.

-Стоять! – Лена цепко держала ее руку и продолжала тащить за собой. – Хватит уже вести себя как девочка-пятиклассница. Пойдем. Выпьешь вина с коллегами, от тебя не убудет.

Прежде чем Ксюша успела что-то сделать, Лена все-таки вытащила ее на поляну, и теперь уже бежать было поздно. Все смотрели на них – кто-то помахал рукой, кто-то просто кивнул, кто-то не обратил внимания.

Зато Ксюша обратила. Сотникова стояла и пристально смотрела на них, не отводя взгляда. Она была в спортивных брюках с лампасами, в белой футболке и олимпийке, накинутой на плечи. Такая же, какой Ксюша ее помнила с детства. Без косметики. Без строгого костюма. Она посмотрела еще несколько секунд, и отвернулась к физкультурнику.

Лена поздоровалась со всеми вместе, и с некоторыми отдельно. Она по-прежнему не отпускала Ксюшин локоть: видимо, боялась, что та сбежит. И, надо сказать, основания на то у нее были.

Было очень странно улыбаться библиотекарше, здороваться с трудовиком и присаживаться рядом на покрывало с математичкой. Еще более странным было брать стакан из рук физика и чокаться с географом. Во всеобщем гомоне общения Ксюша как-то потерялась, стала казаться сама себе маленькой и незаметной, и тайком посматривала по сторонам, примериваясь, как бы поскорее сбежать.

-На, - Лена вдруг снова оказалась рядом и сунула в Ксюшины руки гитару, - сиди и бренчи, если уж никак в себя прийти не можешь.

Они обменялись понимающими взглядами, и Ксюша приняла гитару в свои объятия. Давно, ох, давно она не держала ее в руках. В институте гитаристов было и без нее достаточно, а после института и вовсе…

Она взяла несколько аккордов, прислушалась, и взяла еще несколько. Пальцы вспоминали все сами – будто память о многочисленных уроках музыки с детства впиталась в их кончики, и сидела там до поры до времени, ожидая, когда в них возникнет нужда.

Никто не обращал на нее никакого внимания, а она вдруг вся погрузилась в неспешные ласки пальцев и струн. Незатейливые мелодии становились все более затейливыми, а простые аккорды – все более сложными. Впрочем, кто знает, верными ли были эти аккорды? Как и в детстве, Ксюша больше доверяла ушам, чем памяти – она не просто слышала музыку, иногда ей казалось, что она даже видит ее, ощущает кожей, различает цвета.

Лестница здесь. Девять шагов до заветной двери.

А за дверями – русская печь, и гость на постой.

Двое не спят. Двое глотают колеса любви.

Им хорошо. Станем ли мы нарушать их покой.

Опять «Сплин» - неуловимый призрак юности. Женька, Лека, Виталик… И снова Лека, и снова Женька. Где каждый из них сейчас? Жива ли Лека? Смогла ли Женька найти свое счастье в Москве?

Нечего ждать. Некому верить: икона в крови.

У штаба полка в глыбу из льда вмерз часовой.

А двое не спят. Двое дымят папиросой любви.

Им хорошо. Станем ли мы нарушать их покой?

-Добавить еще слова – и будет идеально, - услышала Ксюша рядом Ленин голос, и прихлопнула струны ладонью.

-Я не умею петь, - пожала плечами.

-Ты говорила, что и играть не умеешь.

Она подняла глаза и увидела, что внимание всех собравшихся приковано к ним двоим – сидящим рядом на покрывале. Поежилась, боясь найти среди окружающих Анастасию Павловну.

-Ксюш, ну спой, - снова попросила Лена, - ты так здорово играешь.

И тогда она нашла. Посмотрела. Встретилась с коричневатой глубиной любимых глаз, и решилась.

Мелодию помнила наизусть – даже если хотела бы забыть, вряд ли бы ей это удалось. Слова тем более как будто были высечены изнутри на осколках сердца – только приглядывайся, да читай.

Она усмехнулась высокопарности собственных мыслей, и запела.

На потертых от старости джинсах не видно границ.

На морщинах усталого сердца не хватит живого.

Я живу, задыхаясь от голоса самоубийц.

Зная: каждый из них не сумеет дожить до второго.

Она ударила по струнам, ускоряя темп. Слова вырывались из горла легко, но хрипло.

До второго апреля не будет хороших вестей.

До второго июня не станет нисколечко легче.

Мы – поклонники жанра, фанаты больших скоростей.

Мы еще убиваем, а может, немножечко лечим.

Мы идем, не боясь, что за нами одна пустота.

Мы взорвали мосты, мы разрушили башни и крыши.

Под ногами – разбитые в крошку года-города.

За спиной – чей-то голос, который уже не услышишь.

Ксюша чувствовала, как сжимает ее плечо Ленина рука, и знала, что нужно, очень нужно остановиться, но уже не могла.

Мы играем в последнюю волю, играем с червей.

Наша воля священна, ведь нам не дожить до рассвета.

Мы без страха бросаем под ноги Тузов, Королей.

Наша память пуста, наши души не жаждут ответа.

Я последний фанат отзвучавших фанфар бытия.

Я последний поклонник ушедшего к дьяволу жанра.

Я – ошметок земли, я последняя капля дождя.

Я последняя нота разбитого насмерть литавра.

На потертых от старости джинсах не видно тепла.

На морщинах разбитого сердца не склеишь другого.

Жизнь была, жизнь кипела, и я эту жизнь прожила.

Мне осталось одно: просто как-то дожить до второго.

Прозвучал последний аккорд. Ксюша сидела, глядя сверху вниз на гитару, и вдруг смело подняла глаза. Нашла взгляд Сотниковой. Улыбнулась.

-Это твоя песня, да? – Спросила Лена в общем молчании.

Ксюша только плечами пожала.

-Я предупреждала, что не умею петь.

Все отмерли и наперебой стали говорить, как это было прекрасно и удивительно, какой прекрасный у Ксюши голос, и как было бы здорово, если бы она спела что-нибудь еще.

-Позже, - пообещала она, поднимаясь на ноги. – Мне… отойти надо.

Все понимающе закивали, и больше не спрашивали. Физик вернулся к шашлыку, географ принялся разливать вино по стаканам. Ксюша, оставив гитару на покрывале, скрылась среди деревьев и, выйдя на тропинку, пошла подальше от всего этого безудержного веселья.

Нашла какую-то скамейку, забралась на нее с ногами. Закрыла глаза.

-Что ты творишь, детка? – Прозвучало в голове. – Зачем ты это делаешь?

Кто б знал… Просто быть там, стоять в трех метрах, соприкасаться стаканами… Это было как сбывшаяся мечта, как осуществившаяся юношеская фантазия. Все так, так, но почему тогда она не ощущала ни радости победы, ни счастья? Честно говоря, она вообще ничего не ощущала.

Просто группа нетрезвых людей. Просто какие-то лица и какие слова. Ничего особенного.

Неужели именно так сбываются мечты? Неужели именно в это все выливается? Бежишь, бежишь за синей птицей, а она – оп – на поверку оказывается банальным воробьем.

-Можно я с тобой посижу? – Раздался рядом чей-то голос.

«Ну конечно, «чей-то», - прозвучало в голове насмешливое, - себе-то не ври, детка».

Анастасия Павловна тоже забралась на лавочку с ногами.

-Твоя песня? – Спросила она, улыбаясь.

-Моя.

-Я почему-то даже не сомневалась.

Она была совсем близко – какие уж тут три метра, от них и одного не осталось. Сидела, прикрыв глаза, и подняв лицо к пробивающемуся через кроны платанов солнцу.

-Я тоже не люблю эти сборища, - сказала она вдруг, - глупо как-то.

-Почему глупо?

-Потому что мы каждый день видимся в школе, и мне этого вполне достаточно. Зачем еще и выходные вместе проводить?

Ксюша пожала плечами.

-Ну и не ходили бы.

Ася посмотрела на нее сбоку и засмеялась.

-Твой юношеский максимализм никуда не делся, да? Хочешь – ходи, хочешь – не ходи. Все просто и понятно.

Ксюша промолчала. Ей и правда не было понятно, что тут сложного? Хочешь – ходи, хочешь – не ходи, лучше не скажешь.

-Я думала, ты будешь работать у нас историком, - сказала вдруг Анастасия Павловна. – Зачем образование, если потом становишься массовиком-затейником?

-А зачем второй историк, если один уже есть? – Парировала Ксюша.

-Наша школа не единственная в городе. Или тебе хотелось работать именно в нашей?

А вот это был уже опасный разговор. Опасный и никому не нужный. Поэтому Ксюша просто пожала в очередной раз плечами, слезла с лавочки и изобразила несколько движений руками.

-Я пойду обратно, - сказала просто.

Анастасия Павловна выглядела удивленной, но все же кивнула и осталась сидеть.

Ксюша вернулась на поляну, нашла глазами Лену, кивнула ей, и сказав вслух «Мне пора. Приятно было пообщаться», снова скрылась среди деревьев. Лена догнала ее уже у выхода из парка – она тяжело дышала, грудь поднималась и опускалась резкими толчками.

-Сбежала, да? – Засмеялась она, задыхаясь, и практически повисла на Ксюшином локте. – Быстро ты ходишь, не угнаться за тобой.

-А ты-то чего ушла? – Хмуро спросила Ксюша. – Это же твои друзья, ну и сидела бы там с ними.

-До некоторой степени я сама решаю, с кем хочу проводить время.

Они молча пошли по улице, Ленина рука по-прежнему лежала на изгибе Ксюшиного локтя.

-Интересно, - сказала вдруг Ксюша, - ты сама решаешь, с кем хочешь проводить время, а меня, получается, этого права лишаешь.

-Я хотела помочь тебе влиться в коллектив, только и всего. Никто же тебя там насильно не удерживал.

Лена остановилась, и, заставив Ксюшу сделать то же самое, заглянула ей в глаза.

-Кроме того, я прекрасно понимаю, почему ты ушла.

Сердце дрогнуло. Испуг заставил его биться сильнее и чаще.

-Я не буду спрашивать, почему, - предупредила Ксюша.

-А я и не собиралась говорить, - улыбнулась Лена, - то, что твое – пусть твоим и останется. Захочешь – поделишься.

FORWARD. PLAY.

Новая жизнь захватила Ксюшу как снежный ком. Она летела куда-то в потоках, не успевая ни остановиться, ни задуматься.

С каждым днем Завадская становилась к ней все ближе и ближе. Они вместе ходили в столовую, вместе дежурили на школьных дискотеках, и – как раньше – допоздна засиживались в кабинете истории за еще более толстыми, чем раньше, книгами.

С некоторых пор Ксюша стала замечать, как сильно ей нравится прикасаться к Лене. Все было невинно – просто взять за руку, или приобнять за плечи, или ткнуться носом в затылок. Но степень этой невинности почему-то с каждым днем становилась все острее и острее.

Теперь по вечерам сидя рядом в полутемном кабинете Лена то и дело принималась гладить Ксюшин затылок, иногда задевая пальцами шею. Эти прикосновения били током, от них сжималось что-то в животе, но Ксюша боялась и не хотела делать никаких выводов. Плыла по течению – куда кривая выведет.

А потом начались смски. Каждое утро: «Ксюнь, я проснулась и улыбаюсь. Скоро увидимся!». И каждый вечер – «Будешь спать, не храпи громко, а то весь Краснодар перебудишь☺». А между ними – километры букв и строчек.

-У меня сейчас шестой «Б». Гречко на первой парте ковыряется в носу. Спаси меня!

-Вечером по телевизору будет новый фильм, будешь смотреть?

-А ты когда-нибудь влюблялась в овощи? В помидоры, например, или огурцы?

От некоторых смс Ксюша хохотала как безумная, от других – заливалась краской. Но каждый раз, когда телефон пиликал, оповещая о новом сообщении, на ее лице появлялась счастливая улыбка.

Дошло до того, что желание прикоснуться стало просто невыносимым. И Ксюша, с решимостью, удивившей даже ее саму, легко перешла эту грань: теперь даже в столовой они словно «случайно» касались друг друга. Кончиками пальцев, сгибом локтей, коленями, бедрами.

И настал день, когда Лена написала: «Я больше не понимаю, что со мной происходит, Ксюнь».

-Вот оно, - подумала тогда Ксюша, - началось. Конец легкости, конец радости, вообще конец всему.

-О чем ты говоришь? – Написала она в ответ.

-Ты с каждым днем ближе и ближе, а мне хочется еще и еще.

Краска разлилась по Ксюшиному лицу. До сих пор она не встречала настолько откровенных и честных людей. Лена вся была – открытая книга: что в голове, то и на словах. Но не до такой же степени.

-Чего ты хочешь? – Пальцы сами набрали смс и нажали «отправить».

В этот раз Лена долго молчала. Шел последний на сегодня урок, и, наверное, отправлять смс из-под парты было не слишком удобно. Но ответ все же пришел:

-Кто б знал. Но я хочу разобраться в том, чего я хочу☺

Ксюша задумалась. Она-то прекрасно понимала, что происходит, и к чему все это ведет, но было ли это ей нужно – вот вопрос.

-И не смей задумываться, - пришла следующая смс, - после урока запремся в твоем кабинете, и поговорим.

И еще одна:

-Не смей думать!

Она засмеялась так, что уронила со стола очередные папки со сценариями. Ох, Ленка. Не просто сама открытая книга, но и ее читает с легкостью.

-Ну и пусть, - сказала вслух упрямо, - пусть читает. Пусть все идет как идет. Пусть.

Но когда прозвенел звонок, и Лена влетела в ее кабинет – красивая, немного растрепанная, сверкающая глазами – Ксюша оказалась к этому совершенно не готова.

Она, растерявшись, смотрела, как Лена запирает дверь и садится прямо на краешек ее стола. Протягивает руку, и гладит Ксюшины волосы.

-Ну? – Спросила она. – Уже начала свой мыслительный процесс?

-Ты же велела не начинать, - улыбнулась Ксюша.

-А ты, конечно, взяла и меня послушала.

Ее ладонь скользнула с головы на плечо, и начала гладить там, через тонкую футболку.

-Что такое странное я чувствую к тебе? – Спросила Лена, улыбаясь. – Мне постоянно хочется тебя трогать.

Ксюша отодвинулась вместе со стулом.

-Тебе не кажется, - начала она, тщательно подбирая слова, - что это становится опасным?

Лена в ответ ухватила ее за плечи и подвинула обратно. Теперь она была еще ближе – бедро рядом с Ксюшиной грудью.

-Девочка моя, опасно это было, когда ты училась в школе, а я была твоей учительницей, - улыбнулась она, - а теперь это скорее странно, чем опасно.

-Все шутишь? – Спросила Ксюша, больше не пытаясь отодвинуться. – В школе я была кошмаром.

-Да прям уж, - Лена кончиком пальца провела за Ксюшиным ухом, - кошмаром тебя считала Настя, а мне казалось, что ты просто слишком свободолюбивая для такой школы, как наша.

Бабах. Ксюша вспыхнула от ногтей до кончиков волос, глаза ее широко раскрылись.

-В смысле? – Холодно спросила она. – Какая… Настя считала меня кошмаром?

Лена, казалось, ничего не заметила. Она продолжала гладить Ксюшу за ухом и почти мурлыкала.

-Сотникова Настя. Она очень ругалась, когда я взялась с тобой заниматься дополнительно. Считала, что я вкладываю в твою умную голову неправильные мысли.

Она наклонилась, приблизив свое лицо к Ксюшиному.

-А ты что думаешь? Вкладываю я в твою умную голову неправильные мысли?

Это было слишком близко. Слишком близко, чтобы соображать, или что-то предпринять, или хотя бы успеть подумать. Но то, что бухало в сердце, то, что вдруг ворохнулось там из-под завалов времени, оказалось сильнее. Ксюша отшатнулась, встала со стула, и отошла к окну.

-Лен, - сказала она, глядя на улицу, - ты играешь с огнем. Остановись.

-Почему? – Услышала она сзади. – Ты боишься, что я претендую на твое сердце? Не претендую.

Она резко обернулась, пораженная.

-В смысле?

Лена подошла к ней, и обняла за плечи. Прижала к себе и принялась баюкать – словно маленького ребенка.

-Я знаю, что у тебя болит, - сказала она шепотом, - и знаю, где. Ты вся – будто рваная рана, у которой края зарубцевались, но вместе не сумели срастись. На твоем сердце живого места нет, так что претендовать на него – провальное занятие.

-Ты… Ты откуда знаешь?

Лена улыбнулась и погладила Ксюшу по щеке.

-У меня есть глаза, - сказала она, показывая на них пальцами, - и я умею ими пользоваться. А еще у меня есть вот это.

Она взяла Ксюшину руку и положила ее к себе на грудь. Ксюша охнула испуганно, но Лена сказала:

-Я не грудь имею ввиду, а то, что внутри. Оно чувствует тебя, Ксюнь, только и всего.

Она снова улыбнулась и подмигнула:

-Ну и заодно грудь тебя чувствует тоже.

И стало снова легко. Они еще немного постояли, обнявшись, и Ксюша принялась собираться домой.

-Пойдешь со мной? – Спросила. – Могу тебя проводить.

-Проводи, - кивнула Лена, - мне всегда нравилось, как ты смущалась, когда доводила меня до дома.

Их прервал стук в дверь. Ксюша вспомнила о закрытом замке, и повернула ключ. Перед ней стояла Анастасия Павловна и какой-то парень.

-Привет, Ксюш, - сказала Сотникова, и глаза ее прошлись по Ксюшиному телу вверх-вниз, - Лена у тебя?

-Лена у нее! – Сообщила Завадская из глубины кабинета. – Заходи!

Ксюше пришлось посторониться. Она пропустила мимо себя Анастасию Павловну, ее спутника, и присела на подоконник, всем своим видом показывая, что она не нужна в этой странной сцене.

-О, какого красавца привела! – Лена положила ладони на плечи молодого человека и рассмотрела его со всех сторон. – Кирюш, ты слишком быстро растешь! Пора бы остановиться.

Теперь Ксюша поняла, кто это, но ей было все равно. Она равнодушно смотрела в окно, пока Сотникова объясняла, что Кирилл уезжает вечерним поездом, и хотел увидеться, а в кабинете Завадскую они не нашли, и поэтому…

Она смотрела в окно и слушала голос. Этот голос так мелодично и переливисто звучал по каждому из ее нервов, расплывался по каждой жиле. В кабинете пахло старыми книгами и немного деревом, и от того – от этого запаха, который совсем не изменился со школьных времен – казалось, что все вернулось, что ей снова четырнадцать, и она сидит в пионерской комнате в смутной надежде, что Анастасия Павловна тоже сюда заглянет…

BACK. BACK. PLAY.

Пионерские галстуки никто не носил уже несколько лет, а пионерская комната осталась нетронутой. В ней – как раньше – стояло в углу знамя, валялись на шкафу покрытые пылью барабаны и горны.

Теперь это было царство школьников: они приходили сюда к организатору внеклассных мероприятий Артему, собирались группами, пели песни под старую шестиструнку, готовились к школьным праздникам, а то и просто прятались от шума рекреаций на переменах.

У Ксюхи же были свои причины ходить сюда. Иногда здесь можно было встретить Анастасию Павловну.

После последнего разговора с ней прошло уже достаточно времени, но в Ксюхиной душе все никак не находился покой. То ли весна своими запахами била под дых, то ли приближающееся лето, а, может, просто вырвалось на свободу то, что было сжато в тиски последние несколько месяцев.

-Ксюш, можно тебя на минуту? – Анастасия Павловна поймала ее в коридоре, после звонка, когда надежда о встрече уже, было, рухнула. – Скажи, ты в лагерь едешь в этом году?

Лагерь… Вот еще заноза в заднице. Родители категорически не хотели ее отпускать, а сама она не знала, хочет ли.

-Все-то ты знаешь, - захихикал в голове мерзкий голос, - все-то ты, милая, знаешь…

-А вы? – Выпалила Ксюха, не успев подумать.

Анастасия Павловна удивилась, но вида не подала.

-Да, еду. Просто мне показалось, что после прошлого года ты можешь сомневаться, и я подумала – стоит поговорить с тобой об этом.

-Я… Подумаю, ладно? – На прощание сказала Ксюха и, счастливая, упорхнула на биологию.

Теперь вопрос «ехать или не ехать» не стоял. Теперь стоял вопрос «Как уговорить родителей».

STOP. BACK. BACK. PLAY.

На улице Гагарина, дом 26, квартира 12, разгорался скандал. Елена Алексеевна и Михаил Егорович Ковальские пытались решить, куда пристроить на долгие летние каникулы дочь – Ковальскую Ксению Михайловну. Сама Ксения (или вернее будет сказать, Ксюша) принимала в обсуждении живейшее участие.

-Миша, ни о каком пионерском лагере не может быть и речи! – возмущенно вещала Елена Алексеевна, раздраженно помешивая булькающий в огромной кастрюле борщ.

-Ты предлагаешь отправить её к моей маме? – спокойно спрашивал Михаил Егорович. - Мы не настолько богаты, чтобы позволить себе оплачивать еще один сгоревший сарай.

-Не хочу к бабушке! – вступала Ксюша. – И в лагерь не хочу.

-Однако, эта сгоревшая развалина ничто по сравнению с тем, что твою дочь приняли в пионеры только в прошлом году! Хочешь, чтобы галстук с неё сняли этой же осенью?

-Дорогая, по сравнению со стоимостью сарая, цена галстука – дробинка слону, - заметил Михаил Егорович.

-Галстук бесценен. Это - частичка революционного знамени, - меланхолично отозвалась Ксюша. Она дожевывала яблоко, устроившись на широком подоконнике, и совсем не поняла, почему вдруг родители перестали спорить и обратили на неё живейшее внимание.

-Ксенечка, откуда ты знаешь про знамя? – вкрадчиво спросила Елена Алексеевна, забыв про борщ.

-Все знают, - Ксюша пожала плечами, шмыгнула носом и спрыгнула с подоконника, - Мам, пап, может, я просто останусь на лето дома? Это точно будет дешевле.

С этими словами девочка покинула кухню, оставив родителей недоуменно переглядываться и начать новую дискуссию – звучащую уже в другом разрезе.

В свои годы Ксения Михайловна Ковальская успела доставить своим родителям столько хлопот, сколько не доставляют порой и двадцатилетние оболтусы. Она была из тех, о ком говорят: «Для него закон не писан», но при этом умудрялась избегать любых проблем с правосудием.

В первом классе Ксюша пришла в школу без мамы, как все остальные, зато в очках – немецких, трофейных, круглых и обрамленных в тусклую серую оправу. Первый же мальчик, который обозвал девочку «очкастой» получил портфелем по голове, и коленкой в пах. Так Ксюша приобрела авторитет, а её папу впервые вызвали в школу.

К тому времени, как дочь пошла во второй класс, Михаил Егорович уже знал по именам директора, завуча, завхоза, всех пионервожатых и звеньевых. Восьмого марта и в День Учителя он приходил в школу, нагруженный разномастными букетами и коробками.

В третьем классе Ксюша с группой одноклассников сбежала с урока труда. Целую неделю девять детей жили на заброшенной даче, питаясь печеной картошкой и луком-пореем с грядки. Искали их всем городом. Когда нашли – к Ксюше пришла настоящая слава, олицетворением которой стал папин ремень и осуждающие взгляды случайных прохожих.

Четвертый класс прошел мирно – девочка начала взрослеть. Её шалости теперь переросли в невинные забавы вроде измазанного гуталином классного журнала и наполненных водой напальчников, сброшенных с третьего этажа на головы случайных прохожих.

К пятому классу вокруг Ксюши образовалась тесная компания друзей – она умудрилась собрать вокруг себя настолько разных детей, что взрослые не знали, что и думать. Двое дворовых хулиганов Паша и Юра, гордость школы – семиклассник Лёша Игнатов, соседки по подъезду Даша и Юля, главный заводила соседнего двора Макс Ершов, близнецы Толя и Боря Куравлевы – все они прекрасно общались друг с другом, несмотря на полное различие интересов и увлечений.

Этим летом из всей компании в городе оставались только Даша, Юрка и близнецы, но Ксюша скорее предпочла бы провести время с ними, чем кормить комаров в пионерском лагере.

К счастью для неё, мама и папа решили, что оставить дочь дома действительно будет безопаснее. И для Ксюши началась самая прекрасная пора детства – каникулы.

Двор дома №26 по улице Гагарина был спроектирован таким образом, чтобы было удобно всем: большая детская площадка соседствовала с бельевыми веревками и двумя беседками. По периметру двор был засажен разного возраста деревьями, а в центре его красовалась большая песочница.

Одна из беседок по праву принадлежала многочисленным дворовым бабушкам: они оккупировали её с восьми утра до двенадцати дня, и с пяти до восьми вечера. Зато вторая безраздельно принадлежала детворе.

Четвертого июня Ксюша проснулась поздно – родители уже ушли на работу, оставив на кухонном столе записку: «На завтрак – каша (в холодильнике), на обед – суп и пюре с котлетой. Не забудь выключить газ, не потеряй ключ. Веди себя хорошо. Мама».

Сквозь тюль на окне в кухню пробивалось яркое летнее солнышко, воздух вокруг как будто был наполнен праздником, и пшенная каша, комком застывшая в кастрюле, в этот праздник никак не вписывалась.

-Проснись и пой, проснись и пой, попробуй в жизни хоть раз не выпускать улыбку из открытых глаз, - напевала Ксюша, наклонившись над унитазом и ложкой выковыривая из кастрюли куски каши. - Пускай капризен успех, он выбирает из тех, кто может первым посмеяться над собой… Вот и всё. Счастливого плавания.

Таким образом, вопрос с завтраком был решен. Теперь предстояло заняться внешним видом. Ксюша зашла в ванную и критически посмотрела на себя в зеркало: рожа заспанная, но вполне симпатичная. Волосы можно не расчесывать – и так сойдет, не зря же она уговорила маму коротко подстричься к лету.

В зале девочка залезла в шкаф и вынула оттуда чистую белую футболку и светлые шорты, перешитые из старых папиных брюк. Мама запретила ей так легко одеваться в самом начале лета, но ведь они с отцом вернутся только вечером, а до этого времени прекрасно можно успеть переодеться! Выбежав в прихожую, Ксюша сунула ноги в шлепанцы, надела на шею шнурок с ключом, и наконец-то выскочила в подъезд.

Во дворе было тихо: в беседке одиноко сидела семидесятилетняя Валентина Ивановна из первого подъезда, в песочнице возился «общественный» кот Шерхан, а на веревках сохло чье-то белое постельное белье.

-Здрасте, баб Валь, - громко поздоровалась Ксюша. - Наших кого-нибудь не видели?

Бабушка демонстративно промолчала и отвернулась, а Ксюша вспомнила, что всего неделю назад они с Ёршиком пытались кастрировать её кота за то, что он нагло сожрал общественную мышь Шпунтика. Хозяйство осталось при коте только благодаря бдительной бабе Вале, которая прибежала на вопли своего питомца и надавала участникам операции подзатыльников.

Поразмыслив, Ксюша двинулась к четвертому подъезду. Остановившись под окнами, она задрала голову вверх и закричала:

-Дааашкааа!

Не дождавшись реакции, прибавила громкости:

-Дашкааааааааааа!

Ну, наконец-то. Окно на втором этаже распахнулось, и в него высунулась тетя Нина.

-Тёть Нин, Даша выйдет? – снова заорала Ксюша.

-Выйдет, выйдет. Бежит уже. Хватит орать, весь дом переполошила.

В ожидании подруги Ксюша прикинула планы на сегодняшний день. Вчера вечером мать строго-настрого запретила ей выходить за пределы двора, но ведь во дворе нет ничего интересного. Значит, запрет не считается.

-Привет, - Даша выскочила из подъезда, по инерции пробежала лишних пару метров и, наконец, затормозила. - Ты чего так поздно?

-Проспала. Пошли за Юркой. Куравлевы сегодня на дачу поехали с дедом, только после обеда вернутся.

Они, не разговаривая, вышли на дорогу и медленно побрели по улице. Ксюшины резиновые шлепанцы шаркали по горячему асфальту, то и дело норовя сползти с ног. Даша постоянно подтягивала новую юбку в желтый цветочек.

-Чего ты её дергаешь? – не выдержала Ксюша. – Велика, что ли?

-Велика, - грустно ответила Даша, - мама купила на вырост, вставила резинку и заставляет носить. А она сползает.

-Хорош ныть. Заправь в трусы, да и всё.

Всё гениальное просто! Задрав футболку и заправив край юбки за резинку трусов, Даша повеселела и ощутимо прибавила шаг. Юру они нашли в детском саду – он катался на качелях и насвистывал какую-то грустную песенку.

-Ты чего тут один? – спросила Ксюша, здороваясь с приятелем за руку.

-А что еще делать? Все разъехались, тоска зеленая. На стройке металлисты, туда не сунешься.

-С каких пор ты их боишься? – рассмеялась Даша и осеклась, увидев, как сузились Юркины глаза.

-С тех пор, как их девять, а я один, - со злостью ответил он. - Пошли хоть газировки попьем, у меня как раз на два стакана хватит. Без сиропа.

Понурые и грустные, они побрели к овощному магазину – рядом с ним располагались темно-синие автоматы с газированной водой. А возле них неожиданно обнаружились двое Ксюшиных одноклассников, отбивающих камнями железные пробки от бутылок. Из таких отбитых пробок получались отличные фишки, которые можно было использовать для игр, или просто хранить дома.

-Привет, - поздоровалась Ксюша, останавливаясь у автомата, - что делаете?

-Фишки, - с опаской отозвался Миша, невысокий белобрысый парнишка, одетый в синие шорты и белую футболку. Во время учебы он мало общался с Ксюхой, но немного её побаивался.

Юра пошмыгал носом и, сполоснув граненый стакан под бьющими вверх струями воды, кинул в автомат копейку. Прозрачная пузырчатая жидкость с шумом полилась в стакан.

-Делим честно, - предупредила Даша. Она зачарованно следила за Юркой, не обращая внимания ни на что вокруг.

-На пятерых, - добавила Ксюша, - Колян, не дрейфь, иди сюда.

Второй одноклассник – Коля – испуганно выглянул из-за Мишиного плеча и остался на месте. Его отношения с Ксюхой трудно было назвать даже нейтральными – этой весной они не раз ожесточенно выясняли отношения на школьном дворе. Причина такой вражды была очень серьезной: однажды Коля пошутил над Ксюшей, привязав лямки её портфеля к стулу. Девочка отомстила в тот же день: отпросившись на уроке физкультуры в туалет, она проникла в мужскую раздевалку и прибила ботинки одноклассника гвоздями к полу. После этого все аргументы оказались исчерпаны, и в ход пошли кулаки и грубая сила.

С тех пор как минимум раз в неделю Ксюха и Коля устраивали друг другу гадости, после чего возвращались домой с полным собранием синяков и ссадин. Со временем мальчик начал бояться одноклассницу – не последнюю роль в этом сыграло то, что в их схватках она почти всегда выходила победительницей.

-Иди сюда, - повторила Ксюша и почесала нос фалангой большого пальца, - в каникулы я тебя бить не буду.

-Я сам тебя могу побить! – возмутился Коля, но всё-таки сделал несколько шагов. – Большое дело…

-Вы пить будете? – вовремя вмешался Юра. Они с Дашей уже осушили две трети стакана и с вожделением смотрели на оставшуюся воду.

После того, как газировка была выпита, а фишки распиханы по карманам, ребята впятером двинулись к реке.

И надо же было такому случиться, что именно там, у калитки, за которой начиналась тропинка, они и встретили металлистов.

STOP. FORWARD. PLAY.

-Миша, да ты посмотри на ее лицо! Ксюша, доченька, кто тебя бил?

-Мам, да заживет, отстань…

-Миша! Господи, первый день каникул – и наша дочь приходит с разбитым носом. Ну что же это такое! С завтрашнего дня сидишь дома!

STOP. FORWARD. PLAY.

Да, уговорить маму и папу будет непросто… Но, с другой стороны, отпустили же они ее в прошлом году. Может, и в этом отпустят?

Вопреки ожиданиям, разговор с отцом много времени не занял.

-Дай слово, что будешь вести себя по-человечески, - попросил Михаил Егорович.

-А что значит «по-человечески»? – Уточнила Ксюха.

-Это значит – не хулиганить, соблюдать режим лагеря и слушаться взрослых.

Звучало очень размыто, а значит – вполне подходило. В конце концов, режим – понятие растяжимое, а под «слушаться взрослых» вообще можно подразумевать все, что угодно.

Ксюша с радостью согласилась, однако, в лагере оказалось в этот раз довольно уныло.

Во-первых, не было Мишки и Николы: они остались дома, чтобы ходить на подготовительные курсы в университет. Ксюха не понимала, зачем это нужно начинать так рано, но их родители почему-то приняли именно такое решение.

Во-вторых, одноклассницы, вспомнив прошлый год, теперь жутко ее боялись, и старались не общаться.

Ну а в-третьих, Анастасия Павловна приехала в лагерь с каким-то мужиком и сыном.

Мужик этот, по мнению Ксюхи, был ничего: симпатичный, с интеллигентным лицом, и, кажется, хорошо относился к Анастасии Павловне. Ксюха специально провела у их домика несколько вечеров, но ничего подозрительного не услышала. Однако, присутствие этого мужика делало и до того неприступную Сотникову еще более неприступной: она целые дни проводила с ним, отвлекаясь только на обязательные лагерные мероприятия.

А вот сын ее… Ксюха познакомилась с ним, оказавшись случайно в заброшенной части лагеря – он сидел на земле и выстругивал что-то из деревянной заготовки.

-Что строгаешь? – Она присела рядом и посмотрела на мальчишку. – Меня Ксюхой зовут.

-Кирилл, - пробормотал мальчик, не отвлекаясь от работы, - хочу кинжал сделать.

-Как у Майн Рида?

Слово за слово, они разговорились. Ксюха рассказала ему про «Всадник без головы», которого он еще не читал, Кирилл показал ей несколько испорченных заготовок. До самого вечера просидели они на земле, пытаясь вырезать что-то, хоть немного похожее на кинжал.

С тех пор они все дни проводили вместе.

-Ты что, бегать не умеешь? – Удивилась Ксюха, когда Кирилл упомянул о проблемах с физкультурой. – Давай научу?

Каждое утро она просыпалась раньше всех, стучала в окно домика, и заспанный Кирилл в спортивных шортах выходил на улицу. Они пробегали несколько кругов по лагерю, отдыхали, и пробегали еще несколько кругов.

Через неделю перешли к пробежкам по горам: поднимались немного вверх, спускались вниз – так, чтобы домики еще были видны. Запыхавшись, падали на землю, и смотрели в небо, иногда разговаривая, а иногда – молча.

Он рассказал ей про то, о чем не рассказывал даже маме: как сложно бывает строить отношения с одноклассниками, и как «козел из параллельного класса» периодически бьет его, подкараулив за школой.

-Он тебя бьет, а ты терпишь? – Удивилась Ксюха. – Бей в ответ?

-Он меня больше на целую тупую башку, - обиделся Кирилл.

-Да ну прям, - засмеялась Ксюха. – Рост не имеет никакого значения. Я дралась и с теми, кто выше, и с теми, кто ниже – это вообще неважно.

-А что важно?

-Важно то, что происходит при этом у тебя внутри.

Она поднялась на ноги и кивнула ему:

-Вставай. Смотри, если ты правда хочешь ударить, всем сердцем, то сила возникнет у тебя в животе, а уже потом пойдет в руки. И ты ударишь его не рукой, а всем телом.

Кирилл смотрел на нее, зачарованный.

-Перед тем как бить, подумай, что плохого он тебе сделал. Вспомни все, собери это в один комок, и тогда бей. А то, что он высокий – пофигу. Больнее падать будет.

Снова сели на землю. Кирилл задумчиво поковырял палочкой во влажной траве.

-У нас с ним соперничество. – Наконец, выпалил он.

-Вон чего… - Удивилась Ксюха. – За девочку?

Он ничего не ответил, только глаза опустил.

Ксюхе вдруг почудилось, что она его хорошо понимает. И – что еще более странно – что он понимает ее.

-Слушай, - сказала она, - я тебе книжку одну принесу, хочешь? Почитаем. Это моя любимая книжка.

-Майн Рид?

-Нет. Это… Другое. Там тоже про соперничество, и про чувства, и про то, как с этими чувствами справиться не можешь. У тебя бывает, что изнутри на куски рвет, а выразить не можешь?

-Бывает, - кивнул Кирилл.

-Вот там про это тоже. Хочешь? Можем вместе почитать.

Еще бы он не хотел! Всю обратную дорогу до лагеря он только и говорил, что об этой книжке, и уточнял, когда Ксюха ее принесет, и толстая ли книжка, и быстро ли они ее прочитают.

А на следующий день грянула гроза.

Ксюха проснулась от того, что ее кто-то тряс за плечо. Открыла глаза, и увидела рядом Сотникову. Та смотрела строго… Нет, не строго. В ее глазах блестела ярость.

-Немедленно со мной, - велела она, и Ксюха послушалась. Она быстро натянула шорты и майку, и последовала за Анастасией Павловной.

Та привела ее в то самое заброшенное место лагеря, обернулась и уставилась в глаза.

-Чему ты научила моего сына?

Такого Ксюха никак не ожидала. Она испуганно моргнула, и ничего не ответила.

-Ковальская, я спрашиваю тебя, чему ты научила моего сына? – В голосе Анастасии Павловны она услышала что-то металлически-жесткое, пугающее еще больше.

-Бегать… - Растерянно пробормотала Ксюха.

-Это так теперь называется? Бегать? Ты учила его драться! Ты вбивала в голову моему сыну свои идиотские представления про то, что нужно на удар отвечать ударом!

Ксюха отшатнулась. Анастасия Павловна кричала на нее, наступая, а Ксюха пятилась назад.

-Твоя жизнь – это твой выбор, и твое право жить как ты хочешь! Но не смей вкладывать весь этот бред в голову моего ребенка! Если ты еще раз к нему подойдешь – клянусь, я сделаю все, чтобы тебя исключили из школы навсегда. Ты меня поняла?

Ксюха кивнула. Она боролась с подступающими к горлу слезами, и почти обрадовалась, когда Анастасия Павловна, подарив ей еще один ненавидящий взгляд, развернулась и пошла в лагерь.

Все было кончено. И жизнь была кончена тоже.

На следующий день она не пошла на пробежку. Не вышла, когда Кирилл стучал в окно. И встретив его на улице днем, отвела глаза, и прошла мимо.

FORWARD. PLAY.

-Ксюш! – Лена помахала рукой перед Ксюшиным лицом. – Настя с Кириллом идут в ту же сторону, что и мы. Пойдем?

Секунда ушла на то, чтобы осмыслить вопрос. Еще секунда – на то, чтобы равнодушно посмотреть на обоих.

-Нет, не смогу. Мне нужно еще доделать сценарий, так что я, пожалуй, останусь.

Лена даже не удивилась. Клюнула на прощание в щеку и ушла, оставив в кабинете тишину. Ксюша даже с подоконника не слезла: так и осталась сидеть, прислонившись лбом к холодному стеклу.

Что-то не складывалось. Она осталась в Краснодаре, чтобы быть ближе к Анастасии Павловне, но с каждым днем отдалялась от нее все больше и больше. Казалось бы, чего проще: общайся, улыбайся, смейся – и хотя бы видимость хороших отношений не заставит себя ждать. А вот не получалось…

Ксюша подумала, что, видимо, слишком много всего произошло между ними в школьные годы для того, чтобы сейчас просто взять и оставить все это в прошлом. А, может, дело было в том, что иначе строить отношения с Сотниковой она не умела?

-Ксюшка! – Лена вломилась в кабинет как всегда неожиданно, и Ксюша от удивления едва не свалилась с подоконника. – Ответственно тебе заявляю, что ты – просто ас в неформальном общении.

-В смысле?

-В прямом, - она засмеялась, снова устраиваясь на краю стола – будто и не уходила, - не поздоровалась, не попрощалась. Таким образом друзей не заведешь.

-А может, мне и не нужны друзья? –Вкрадчиво спросила Ксюша, подходя к Лене поближе и заглядывая в ее глаза. – Может, мне тебя достаточно?

Вопрос повис в воздухе. Они молча смотрели друг на друга.

-Кстати, какого черта ты вернулась? – Спросила Ксюша. – Так быстро до твоего дома и обратно не дойдешь.

-А, - отмахнулась Лена, - я просто подумала, что мне гораздо приятнее вернуться к плану с проводами меня домой, чем всю дорогу слушать рассказы Кирилла про армию. Я не поклонник мальчишеских игрушек. Мне больше по душе девочковые.

Это прозвучало так двусмысленно, что Ксюша даже улыбнулась про себя. Было похоже, что Лена и правда не понимает, с каким играет огнем.

Они заперли кабинет, и отправились пешком.

-Что тебе не понравилось в Москве? – Спросила Лена. – Что здесь есть такого из того, чего нет там?

-Не знаю, - пожала плечами Ксюша, - наверное, все есть и там и там. Просто бизнес надоел, захотелось чего-то нового.

Она поймала Ленин недоверчивый взгляд.

-Я не знаю, как иначе ответить, Лен. Иногда мне кажется, что я зря здесь осталась. Иногда – что правильно сделала. Я не знаю.

-А от чего зависит это «зря» и «правильно»?

Вот хитрая лиса. Похоже, она и правда решила докопаться до сути. Ксюша улыбнулась, локтем сжимая Ленины пальцы.

-Давай просто спишем это на мое детское сумасбродство, ладно? Захотела – и осталась. Захочу – уеду снова.

Уже у подъезда Лена остановилась, и внимательно посмотрела на Ксюшу.

-Зайдешь? – Спросила, и в этом вопросе Ксюша четко различила смущение.

«Да боже упаси».

-Нет, мне действительно надо заняться сценарием.

По глазам она увидела, что Лена ей не поверила, но оправдываться не стала. Кивнула на прощание и повернулась, чтобы идти.

-Ксюш, - окликнула ее Лена секунду спустя.

Пришлось обернуться. Она стояла у подъезда в той же позе, но глаза были мучительно грустными.

-Я бы не хотела, чтобы ты уезжала. Имей ввиду.

FORWARD. FORWARD. PLAY.

-Ковальская, ты что, увольняешься?

Иркин голос в трубке звучал так похоже на Будинский, что Ксения против воли улыбнулась.

-А тебе какое дело? – Ласково спросила она. – Вроде бы, ты именно этого хотела.

-Да тут Ольга рвет и мечет, - хмыкнула Ира в ответ, - уже половину офиса разнесла.

-Это она попросила мне позвонить?

-Очнись, Ковальская! У тебя мания величия. Я звоню, потому что беспокоюсь. Мы же вроде еще друзья, или уже нет?

Ксения почувствовала, как расслабляются мышцы шеи и становится легче дышать. Значит, Ирка простила. Ну и то хлеб.

-Мы друзья, конечно, - ответила она, - и да, я увольняюсь.

-Почему?

Это был сложный вопрос, и отвечать на него вот так, по телефону, когда Ася сидела на соседнем кресле и медленно потягивала свой коктейль, было никак невозможно.

-Давай поговорим, когда я вернусь в Москву? – Предложила Ксения.

-А ты что, не в Москве? – Удивилась Ира. – А где?

-В Санкт-Петербурге.

-А Ася с тобой? – Подозрительности в голосе еще прибавилось.

-Со мной.

-Тогда ладно, - Ира видимо улыбалась в трубку. – Звони когда вернетесь. Будем налаживать отношения.

Хохотнула, и отключила связь.

Ксения положила телефон на скатерть, и потянулась к своей чашке с травяным чаем. Ася только посмотрела на нее, но спрашивать не стала. Она вообще вела себя странно все эти дни: улыбалась каким-то своим мыслям, постоянно держала Ксению за руку, и даже ночью не оставалась на своей половине кровати, а утыкалась носом в подмышку.

Что-то непонятное происходило между ними, и Ксения никак не могла понять, что. Если бы не было всех этих лет за плечами, и будь на месте Аси другой человек – она бы решила, что это флирт. Но какой уж тут флирт? Скорее на Асю так подействовал этот дурацкий поцелуй тогда, на набережной, и она снова решила, что что-то Ксении должна.

-Ксюшка, что с тобой? – Ася заметила, как изменилось Ксенино лицо от этой мысли. Только что было спокойное и расслабленное, а тут в секунду стало напряженным и злым.

-В Москву когда поедем? – Спросила Ксения, не отвечая. – Нас там потеряли.

Это было грубо, и она видела, как Асю это расстроило, но ничего не могла с собой поделать. Ей было больно и противно.

-А уже нужно ехать? Может быть, проведем здесь еще несколько дней, если у тебя нет важных дел?

Важных дел… Ксения чуть не расхохоталась. Какие у нее теперь важные дела? Ездить на работу, поддерживать марку, передавать активы… Всем этим можно заняться и сегодня, и через неделю, и даже через две. Правда, Инга уже который день обрывает телефон – беспокоится за свою судьбу, дурочка. Но это все можно решить потом, позже.

-Если хочешь, давай останемся, - вырвалось у нее, - съездим в Петергоф, в Царское Село, и куда там еще ездят гости Северной столицы?

Вот так-то лучше. Ася снова заулыбалась, допила свой коктейль, и со стуком поставила его на стол.

-Давай играть в студентов, - предложила. – Вид у нас соответствующий, деньги оставим в номере, и пойдем гулять ножками, без ресторанов и всего прочего?

Ксения усмехнулась.

-Хорошо, - кивнула она, - посмотрим, на сколько нас хватит.

Через несколько часов она была вынуждена признать, что недооценила и себя, и Асю. Они прошли через весь Невский, перешли Неву, миновали Петропавловскую крепость, и, пройдя по Троицкому мосту, вернулись на набережную. Ноги Ксении горели огнем, но она не сдавалась.

-Кто из нас старше? – Хохотала Ася, глядя на Ксенины гримасы. – Я готова еще такой круг сделать, а ты?

«А я готова ползти за тобой на коленях, если тебе так хочется этот круг».

-Пожалуйста, - взмолилась Ксения, - не могу больше. Разве студенты никогда не сидят? Давай куда-нибудь примостим мои бедные ноги.

Ася сжалилась над ней, и они нырнули в какой-то переулок, где в тени большого дерева стояла лавочка. Ксения упала на нее как подкошенная, стащила с ног кроссовки, носки, и счастливо пошевелила пальцами.

-Оргазм, - заявила она, не успев подумать, ЧТО говорит, - у моих ног просто оргазм.

Сказала, и испуганно посмотрела на Асю.

Та сидела совсем близко, так близко, что их бедра касались друг друга. Сидела и смотрела совсем не смущенным взглядом.

Губы ее раздвинулись, дыхание сбилось. Грудь под обтягивающей футболкой вдруг толчками заходила вверх-вниз по едва заметной амплитуде.

Ксения не успела ничего сделать. Асины ладони легли ей на щеки, притянули немного, и губы прикоснулись к губам.

Это было совсем другое, не то, что раньше: целоваться при свете дня, с риском быть обнаруженными. И что это был за поцелуй!

Ася будто поставила себе целью получить от него максимум, пока Ксения не опомнилась. Ее язык раздвинул Ксенины губы и скользнул внутрь. Ее ладони в кулаки сжали мокрую майку на спине. И вся она – такая жаркая, горячая, ошеломительная до кончиков ногтей, оказалась вдруг слишком близко.

Она прижималась к Ксении, не отпуская ее губ ни на секунду. Язык ее творил что-то невообразимое, а губы скользили, влажные и холодные.

Отказывало сердце, перехватывало дыхание, отнимались ноги.

Один бог знает, какое усилие потребовалось Ксении, чтобы отстраниться.

-Аська, - выдохнула она, еще не придя в себя, - какого дьявола ты творишь?

Вместо ответа Ася еще раз коснулась ее губ своими и прошептала прямо в них:

-Мы играем в студентов, помнишь? Я хочу целовать мою милую, уставшую, чудесную студентку. Можно?

И, не дожидаясь ответа, снова прильнула к губам.

Ксения больше не могла сопротивляться. Игра, говоришь? Ну пусть так, пусть игра, лишь бы не из благодарности, лишь бы не из идиотского чувства вины.

Теперь они целовались медленно, осторожно, пробуя друг друга на вкус. Ксения гладила Асины бока – напряженные под футболкой, разгоряченные.

-Тебе нравится? – Спрашивала Ася, на секунду отрываясь от ее губ. – Скажи мне.

Но ответа не было. Вместо него она снова и снова прижималась к любимым губам, гладила их кончиком языка, и снова принималась целовать. В ее груди что-то будто лопнуло, разливаясь по телу соленым и обжигающе-горячим. Все мысли исчезли. Все чувства тоже. Только ощущение прикосновения губ к губам – только это имело значение.

А потом пришли чувства. Это был такой ядерный компот из желания, отвращения, и чего-то еще, много чего еще, что Ксения чуть не потеряла сознание. Она отстранилась от Аси, и поднялась на ноги – как была, босиком. Но Ася не дала. Схватила, уронила обратно на скамейку, прижала к себе, обхватив руками и ногами.

-Не убегай, - зашептала она в Ксенино ухо, удерживая ее в своих объятиях, - я тебя умоляю, не убегай.

Ксения хрипела, пытаясь вырваться, но сил не хватало. Ее мысли метались туда-сюда по голове, не находя выхода, и с каждой секундой их становилось все больше и больше. Она заставила себя слушать Асю только ради одного: чтобы не сойти с ума.

-Ксюшка, девочка моя, хорошая моя, - слова проникали в уши, растекаясь вязкой жидкостью по телу, - не убегай от меня. Останься. Я же чувствую: ты тоже этого хочешь. Ты хочешь мои губы. Мои руки. Мою любовь. Я не прошу тебя отдать мне это навсегда, я прошу полгода. Девочка моя, родная, любимая, мы не сможем прожить эти полгода, бегая друг от друга. Мы сойдем с ума, обе. Пожалуйста, пусть это будет по-другому.

Ксения силилась понять, но не могла. Она расплавлялась в Асиных руках, растекалась у нее между пальцами, и никак, никак не могла…

-Мы просто поиграем, ладно? Поиграем в игру. Ты будешь моей, я буду твоей. Ты же хочешь, чтобы я стала твоей? Ненадолго, всего на несколько месяцев, ты узнаешь, что это такое – обладать мною?

ОБЛАДАТЬ?

Ксения рванулась из последних сил. Мир сошел с ума. Или она сошла с ума. Или они с Асей. Она знала только одно: нужно бежать. Вырваться из этих успокаивающих объятий, и бежать отсюда к чертовой матери, пока ноги не сотрутся в кровь, пока от них ничего не останется.

-Я твоя, - шептала Ася в ее воспаленные уши, - твоя… Только твоя…

О, ГОСПОДИ!

Ксения замотала головой. В ее животе разливалось что-то желчное, ядовитое, жуткое.

Я не могу. Я не могу этого сделать. Я не должна. Как она может? Неужели я настолько довела ее своим поведением, что она не знает, как иначе прожить эти полгода со мной? Неужели она готова на…

И мысли снова отключились. Остались ладони, крепко сжимающие плечи. Остался горячий шепот. Осталось прикосновение губ к шее, к плечу, и снова к шее.

И больше не осталось ничего.

STOP.

BACK. BACK. PLAY.

Ксюша ощутила, как Виталик расстегнул её брюки, залез ладонью под резинку трусов и погладил волосы на лобке. Он не торопился, был очень нежен, но её не покидало ощущение стремительности происходящего. Всё было слишком торопливо и странно, как и весь этот сумасшедший день.

Они встретились с Виталиком на первой паре, и полтора часа целовались, не обращая внимания на лектора. Потом переместились в коридор, где получили возможность перейти от поцелуев к ласкам и нежностям. Сходили в столовую, съели по миске пельменей, и уже к двум часам дня оказались в общежитии, на Женькиной кровати.

Матрас прогнулся под тяжестью двух тел, прижимающихся друг к другу. Не было даже намека на волшебство, праздник или хотя бы взаимную нежность. Только ощущение нереальности происходящего и мужской руки между распахнутых ног.

Из коридора доносились какие-то звуки. Ксюша механически гладила Виталикову спину, возбуждаясь и радуясь этому возбуждению. Мужчина может её завести! Значит, ни о какой ненормальности не может быть и речи. Почти взвизгнув от счастья, она забралась руками в волосы Виталика, и поцеловала его за ухом.

А через мгновение в дверь в комнату открылась.

Когда пройдет несколько часов и Ксюша обретет возможность мыслить связно, она еще признается себе, что прекрасно знала, кто войдет в комнату, как знала и то, зачем приглашает Виталика в гости, и то, что за этим последует. Она скажет себе, что сделала это нарочно, но не сумеет объяснить, почему.

-Ксюх, представляешь, мне заплатили за реферат! Давай пожарим ку…

Ира замолчала на полуслове.

BACK. PLAY. BACK. PLAY. BACK. PLAY.

Потом, снова и снова повторяя этот момент, Ксения будто заучивала его наизусть, открывая для себя новые подробности: то, как Ира смотрела на них с Виталиком, какие у неё были в этот момент глаза, как сжимали цветастый пакет её руки, как искажалось гримасой лицо, как вздымалась и опускалась под водолазкой аккуратная красивая грудь.

И перебирая в памяти эти секунды, она теряла грань между собой и Ирой, чувствовала её сердцем, видела её глазами, ощущала щеками её случайные слезы удивления.

Она видела девочку, которую считала своей, на постели с молодым парнем. Видела руку этого парня, засунутую глубоко в брюки, видела руки девочки, впившиеся в мужские плечи. У девочки возбужденный вид. Она полуобнажена, на её груди – розоватые отметины, на талии – крепкая мужская ладонь, на животе – капельки пота.

Дверь захлопнулась, закрывая комнату от случайных коридорных звуков. Из окна донесся чей-то вопль: «Только теплое не бери!», где-то вдалеке простучал по рельсам трамвай.

«Попалась, - подумала Ксюша. – Вот ты и попалась».

Она аккуратно высвободилась из объятий Виталика, и отодвинулась от него на кровати. Теперь, когда цель была достигнута, и роли сыграны, ей хотелось, чтобы он поскорее ушел. Но у него на этот счет было другое мнение.

-Это твоя соседка? – Спросил он, разрывая тишину. – Девушка, стучаться надо, когда входите.

Ира молчала. Ксюша посмотрела, как Виталик приглаживает волосы, и, не одеваясь, нашла его рубашку.

-Иди, ладно? – Жалобно сказала она. – Нам с соседкой нужно поговорить.

-Ты чего? – возмутился Виталик, но рубашку надел. – Пошли ко мне, у меня все соседи на парах.

Ксюша еще раз мимолетно глянула в Ирину сторону. Она так и не пошевелилась с момента, как вошла в комнату – сжимала пакет, молчала.

-Иди, Виталик, - Снова попросила Ксюша. - Я зайду к тебе вечером, ладно?

-Ну, смотри, обещала.

Он поцеловал её в губы и наконец, ушел.

Ксюша снова посмотрела на Иру, стоя посреди комнаты в одних брюках. На её сосках были отчетливо видны следы недавних поцелуев и легких укусов. Еще пара пятен стыдливо спряталась на шее – чуть ниже подбородка. Светлые полосатые брюки были расстегнуты, обнажая часть живота и полоску трусов.

Ира посмотрела на разбросанную по комнате одежду и облизала губы. Это было первым её движением за прошедшие минуты. Ксения дернулась, но ничего не сказала. Они снова посмотрели друг на друга – каждая старалась, чтобы взгляд был равнодушным, но если у одной это неплохо получалось, то глаза второй выдавали вину и стыд.

Ксюша знала всё, что Ира хочет ей сказать: что так нельзя, что это нечестно и подло, что душу человека надо беречь, а не прокалывать иголками как беспомощную бабочку. Что её достали сучки-бисексуалки, не понимающие, чего они хотят.

Ксюша успела первой. Стянула со стула белую рубашку, накинула её на плечи и завязала на груди узлом.

-Тебя стучаться не учили? – спросила она издевательским тоном, в котором легко можно было различить смущение.

-А тебя не ебаться со всеми подряд?

Ира откинула на Аллочкиной кровати одеяло и забралась на неё с ногами – крест-накрест икры, ладони на колени, подошвы туфель оставляют следы на белой простыни.

-Виталик – не все подряд, - хмуро сказала Ксюша, оставаясь стоять.

-Хочешь сказать, что ебаться – это не то, чем вы с ним занимались?

-А если и так – какое твое дело?

Ира не услышала вопроса – она, не отрываясь, смотрела куда-то вниз, на старый потрепанный палас. Ксюша проследила за её взглядом и вздрогнула, увидев лежащий среди вытертых узоров (интересно, сколько ног прошло здесь за последние двадцать лет?) пакетик с презервативом.

Вот это было уже слишком. Ира посерела от горя. На неё было страшно смотреть – будто, съев заколдованных ягод, она вмиг превратилась из красавицы в страшную ведьму.

-Так ты с ним трахалась, - заключила она тем тихим и спокойным голосом, который обычно предвещает скандал.

-Нет, Ир, - быстро ответила Ксюша, - не трахалась, и даже не собиралась. Послушай…

-Он прикасался к тебе, да? Он трахал тебя на этой кровати, правда?

Ира вскочила на ноги, подбежала к Ксюше и ухватила её за плечи. Их лица оказались вдруг в нескольких сантиметрах друг от друга, и со стороны можно было подумать, что девушки готовятся к поцелую, а не к вражде и ссоре.

-Ир, успокойся, - тихо попросила Ксюша, которую испугал порыв и холодные пальцы, оставляющие синяки на плечах, - мы только целовались, и всё – ничего больше не было.

-А это тогда что? – взвизгнула Ира, убирая одну руку от Ксюшиного плеча и тыкая пальцем в свежие засосы на груди. – Маленькие следы вашей любви? Они не появляются от «только целовались»!

Ксюша вскрикнула от боли и оттолкнула Иру в сторону. Теперь ей не было ни страшно, ни стыдно.

-А это не твое дело, - сказала она, поднимая с пола презерватив и пряча его в боковой карман брюк, - я тебе не невеста и не жена, чтобы перед тобой отчитываться.

Несколько секунд ей казалось, что Ира сейчас её ударит. Она видела сжимающиеся кулаки, искаженное ненавистью лицо, виски, на которых выступили капли пота, спутывая и без того растрепанные волосы.

-Пошла ты к черту, Ковальская, - устало сказала Ира, опуская руки и шмыгнув влажным носом, - могла бы просто сказать, что я тебе не пара. Так было бы честнее.

Она подобрала с пола оброненный цветастый пакет, положила его на стол и вышла из комнаты, на секунду впустив внутрь кусочек коридорного шума и суеты.

Но дверь захлопнулась, и жизнь снова осталась за порогом.

Ксюша постояла еще немножко, прислушиваясь к шуму за дверью, а после стянула с себя рубашку и достала из шкафа чистую водолазку. Ей хотелось скрыть следы, оставленные Виталиком – расспросов друзей и однокурсников она бы просто не пережила.

Сделав это важное дело и расправив на горле воротник, Ксюша прибралась в комнате – заправила кровати, подняла опрокинутый стул, составила в стопку учебники и выбросила старые ненужные тетради. После этого дел больше не осталось, и ей пришлось подойти к столу и взять в руки пакет. Осторожно, будто из него могли в любой момент поползти огромные черви, открыла и достала два окорочка, упакованные в полиэтилен, ручку с разноцветными стержнями, и маленькую (совсем крошечную!) баночку красной икры.

К горлу подступил комок. Ксюша дернулась прочь от стола, избегая касаться его взглядом, заметалась по комнате, схватила веник, принялась выметать из-под кровати несуществующую пыль, но перед её глазами неотрывно стояли немым укором ручка и простая красно-зеленая баночка.

«Она никогда меня не простит, - подумала Ксюша, останавливаясь и бросая веник на пол. – И будет абсолютно в этом права».

FORVARD. PLAY.

Ирка снова ее игнорировала. На этот раз даже здороваться перестала – проходила мимо, отвернувшись в сторону, не то что в глаза – вообще на нее не смотрела.

Ксюша старалась об этом не думать. Она встречалась с Виталиком, целовалась с ним на переменах между парами, позволяла его рукам все больше и больше, и – все больше и больше – искала в себе признаки влюбленности.

Вот они сидят на лавочке у моря, и он гладит ее грудь под блузкой. И тело ее откликается на эту ласку, становится горячим и потным. Влюбленность?

Вот они гуляют по Чеховской, обнявшись, и он, хохоча, рассказывает ей про жизнь эльфов и его роль в первой ролевке. И такой он смешной, такой трогательный, такой милый – что сердечко замирает и бьется чаще и чаще. Влюбленность?

А вот его комната, соседей нет, дверь заперта, и он тяжело дышит в Ксюшино ухо, а между ног – пожар, огонь и ураган, и Ксюша закусывает губы, и выгибается навстречу.

Если это не влюбленность – то она не знала, как еще это назвать. И тихо радовалась от того, что все встало на свои места: у нее появился парень, они встречаются, они спят вместе. И, может быть, даже когда-то поженятся.

Вот только чувство вины перед Ирой периодически поднимало свою голову и не давало покоя.

-Ну и что? – Оправдывалась сама перед собой Ксюша. – Мы просто дружили, и иногда спали вместе. Я не обещала ей ничего.

Но где-то в глубине души она знала: обещала. Молча, не говоря ни слова, жарким шепотом в ухо, мокрыми объятиями, солеными поцелуями – обещала. И не сдержала слово.

В комнату к себе Виталика больше не приглашала. Да он и не стремился – они встречались практически тайно, не проводя время в общих компаниях, а предпочитая общество друг друга.

Так и жили: дни – в институте, вечера – то с Виталиком, а то и с Женькой, а ночи – уж как сложится. Иногда во сне, иногда в слезах – как повезет. Пока однажды в их жизни не появилась Лека.

Черт знает, где Женька ее откопала и как умудрилась подружиться – но теперь это чудовище так или иначе постоянно присутствовало в их комнате. Она влетала по утрам и швырялась в спящих девчонок снежками, она сидела вечерами за чашкой чая, она приносила гитару и, усевшись на подоконнике, пела какие-то странные и грустные песни.

-Жень, - как-то Ксюша попыталась поговорить с подругой, - а ты вообще… все про нее знаешь?

-Да, - отмахнулась Женька, - она классная. И я ее очень люблю.

Ну любишь и любишь, черт с тобой, главное – чтобы потом не было как с Иркой, а Ксюша очень хорошо помнила, КАК это было с Иркой, хоть и отказывалась себе в этом признаваться.

Сама же Лека то ли ее не узнала, то ли предпочла не узнать. Кивала при встрече, и улетала куда-то с Женькой по одним им ведомым делам.

Так и дотянули до весны. А весной Виталик огорошил известием:

-Ксюх, у меня тут романчик наметился, - сказал он, лежа в кровати и поглаживая Ксюшу по голове, - но ты не переживай, это так… увлечение.

«Не переживай?»

Ксюша старательно прислушивалась к себе. Романчик. Это значит, что он встречается с кем-то еще? Что кто-то еще получает его руки, его губы и его нежность?

«Ну что, детка? И что ты чувствуешь по этому поводу?»

Странно, но она не чувствовала ничего. Ей не было больно, не было обидно – вот только страх маленькими ростками пробирался наружу к горлу. Если встречается – значит, может уйти. И тогда все рухнет, рухнет это шаткое равновесие, которое с таким трудом удалось построить.

-Ты хочешь меня бросить?

Засмеялся, затормошил, зацеловал теплыми губами.

-Нет, ты что. Мы вместе. Я же говорю: это просто увлечение. Погуляю и вернусь.

Даже в страшном сне Ксюша не могла представить, С КЕМ он собирается гулять. А когда узнала, увидев их с Женькой пьющими чай в их комнате, и держащимися за руки, не смогла сдержаться: выскочила из комнаты и долго-долго бежала куда глаза глядят, не в силах остановиться.

Теперь они встречались тайком. Целовались, когда Женька выходила из комнаты за пряниками. Прятались в комнате Виталика, прогуливая занятия. Встречались на лавочках у набережной – когда стемнеет.

И все было нормально, примирилась она, и не беспокоилась даже, не ревновала, пока в один прекрасный день не застала их с Женькой в своей комнате.

«Это расплата», - сказал голос внутри, пока она стояла у входа и смотрела на них, слившихся в объятиях. Между висками что-то медленно тикало, будто маятник. Пам-пам. Пам-пам.

-Ну что, детка? Каково это – быть на другой стороне?

Слезы сами полились из ее глаз. Если бы могла – она, наверное, закричала бы. За что? Ну господи, за что?

-Ты знаешь, за что, детка. Все-то ты знаешь.

Виталик кинулся к ней, попытался обнять, и от этого стало еще хуже. Она размахнулась и ударила его. А потом ударила еще раз. Слова сами вылетали из горла:

-Ты же говорил, что не уйдешь… Ты говорил – несерьезно…

Она рыдала, молотила кулаками по его груди, а он стоял – растерянный, полуголый, и твердил:

-Я с Женькой теперь… Ну так вышло, Ксюх….

КАК ВЫШЛО? Как, черт возьми, так могло выйти? Что она еще сделала не так? Ведь не давила же, и отпускала, и глаза закрывала, и разрешала… Что еще-то?

Она поймала недоуменный Женькин взгляд, и вдруг разозлилась. Смотришь? Смотришь, да? Увела чужого парня, а теперь недоумение изображаешь?

-Ах, ты теперь с ней? Ну тогда ей расскажу, с КЕМ она связалась!

Она отбросила Виталиковы руки, и двинулась на Женьку. Очень хотелось ударить и ее – прямо по лицу, по этому красивому полудетскому лицу.

-Он не любит тебя, - выплюнула Ксюха в это лицо, - и бросит так же, как бросил меня. Он говорил, что ты – увлечение, и он скоро от тебя избавится. А еще говорил, что как только ты ему дашь – он тут же тебя бросит.

-Уходи отсюда, - услышала она сзади, и только плечом дернула, - хватит балаган устраивать.

БАЛАГАН?

-Какой же ты говнюк, - Ксюха обернулась, и посмотрела Виталику в лицо. Простое такое, доброе лицо. Без капли раскаяния. – Как ты мог, а?

-Перестань, Ксюш, - откуда-то снова появилась Женька. Закрыла собой Виталика, дурочка – как будто Ксюха собиралась снова его бить. – Веди себя достойно.

-Пусть ОН ведет себя достойно! – Крикнула Ксюха, окончательно выходя из себя. – Лживый ублюдок. А про тебя, Женя, мне и вовсе сказать нечего. Отличная такая дружба у нас вышла – взять и увести чужого парня.

-Он не… Он не твой парень!

-Ну конечно, - Ксюха расхохоталась, глядя как Виталик пытается увести Женьку в коридор, а та сопротивляется – кудри рассыпались, глаза тащатся. – Разуй глаза, дура! Он трахал меня на этой самой кровати, он обещал жениться. Он врет тебе так же, как и мне!

-Ты что… - Женька запнулась, и отодвинулась от Виталика. – Ты что… встречался с нами одновременно?

Святая невинность! Как будто она не знала! Ксюхе снова захотелось смеяться, но Виталик уже отпихнул ее и принялся теперь ее выталкивать из комнаты. Она ударила его, попав по ноге, и снова отскочила.

-Виталь, это правда? – Закричала Женька, и Ксюха снова ей не поверила. – Скажи!

-Я выбрал тебя! – Заорал он в ответ. – Как бы ни было, я выбрал тебя!

Ксюха смотрела на них во все глаза. На секунду в ее голове шевельнулось: «Может, она правда не знала»? Мелькнула и исчезла в никуда.

-Уходи, - сказала Женя тихо, и Виталик послушался: выскочил из комнаты и захлопнул за собой дверь.

А Женька повернулась к Ксюхе и сказала:

-Он всего лишь парень.

-Много ты понимаешь… - процедила в ответ Ксюша.

Это для тебя он всего лишь парень. А для меня он был надеждой на другое будущее. Был опорой в настоящем. Слишком от многого я отказалась для того, чтобы быть с ним. И вот что получила.

Ксюше вдруг невыносимо захотелось уйти отсюда. Она полезла в шкаф за одеждой, и едва различила заданный вопрос:

-Тебе хотя бы стыдно?

-Мне? – Обернулась резко и уставилась на Женьку. – МНЕ стыдно? Ты увела моего парня, и МНЕ должно быть стыдно?

-Я думала, мы друзья, - растерянно пробормотала Женька, и кран прорвало окончательно. Ксюха взбесилась.

-Конечно, мы друзья, - она заговорила, стягивая с себя мокрую от пота одежду, - еще бы! Ты же со всеми дружишь. Вот и мне перепал кусочек. Только что толку от твоей дружбы, если она заканчивается ВОТ ТАК? Женечка то, Женечка се… Сними розовые очки, принцесса! Жизнь не такая, какой ты видишь ее из своего замка.

-Ты о чем?

Ксюха надела на себя чистую одежду и замерла на мгновение. Сказать или нет? Она знала, что если скажет – ударит очень больно. И – решилась.

-Я о тебе. Ты живешь так, будто вокруг тебя сказка. Придумала себе идеальную жизнь. А она не идеальна!

По глазам Жени она видела: не понимает.

-Не понимаешь? – Расхохоталась. – Ладно, я объясню. Тебе кажется, что Виталик тебя любит? Да он точно так же любил еще сто сорок восемь баб до тебя, и после тебя полюбит сто пятидесятую. Чем дольше не будешь давать – тем больше любить будет. Тебе кажется, что Кристина с тобой дружит, потому что ты такая клевая? Да просто кроме тебя ее никто на дух не переносит! Думаешь, Лека к тебе постоянно бегает, потому что дружить с тобой хочет? Нет.

-О чем ты? – В голосе Женьки прозвучало «не тронь», но Ксюху уже было не остановить.

-Она – лесбиянка, Жень, - сказала, и почувствовала, что из нее словно пар выпустили. Был заряд – и кончился. По Женькиным глазам она видела: удар достиг цели. – Она лесбиянка, и все это знают, кроме тебя. И твоя любимая Кристинка, и все остальные в общаге. Она просто хочет тебя трахнуть, вот и все.

Женька мотала головой, не в силах поверить в услышанное.

-Забавно, - подумала Ксюха, - из всего вышесказанного ее больше всего впечатлила новость про Леку.

-Не веришь? – Спросила она. – Сходи, и спроси ее сама.

Женька еще несколько раз мотнула головой, и вдруг оттолкнула Ксюху, и выскочила из комнаты.

Месть свершилась. Вот только легче не стало ни на грамм.

FORVARD. PLAY.

-Ленка, а ты хорошо помнишь меня школьницей? – Спросила Ксюша.

Они лежали на траве в парке и смотрели в небо. Пальцы их были переплетены, но ни одна не делала попытки пошевелиться.

-А что? Хочешь узнать, испытывала ли я тогда к тебе что-нибудь?

-Нет, - Ксюша улыбнулась абсурдности этого предположения, - просто хотела спросить: я сильно изменилась?

Лена повернулась на бок, оперлась щекой об локоть, и посмотрела на Ксюшу сверху вниз. На лице ее гуляла улыбка. Улыбалось все: светлые волосы, голубые глаза, ямочки на румяных от солнца щеках.

-Сильно, - сказала она, проводя пальцем по Ксюшиному носу, - выросла сантиметров на пятнадцать, и похудела еще сильнее.

С этими словами пальцы прищемили нос, и Ксюша, смеясь, дернула головой.

-Вообще-то я серьезно спрашиваю!

-А я тебе серьезно отвечаю, - Лена не сдавалась, хватала Ксюшу за все попадающие под руку черты лица, щипала кожу и оттягивала губы по одной. – В остальном не особенно.

Ее взгляд переместился на Ксюшину грудь под синей футболкой, а следом туда же переместилась и ладонь.

-Грудь вот выросла немного, этого не отнять.

Ксюша снова засмеялась, на этот раз от радости. Она не понимала, почему ей так легко с Леной, так свободно – и даже не пыталась понять. Ей нравилось ощущение ее ладони на груди, запах ее волос поблизости, а еще больше ей нравилось понимание: она не пойдет дальше этих невинных прикосновений. Больше ничего не будет.

-Ты так жутко мне нравишься, - тем временем Лена принялась гладить уже живот, задирая майку и щекоча кожу под ним, - ужас просто, как ты мне нравишься.

Это тоже было нечто новое. Просто нравишься. Просто так. Без боли, без надрыва, без обещаний и клятв. Просто нравишься.

-А в школе нравилась?

Лена задумалась на секунду, поглаживая уже Ксюшины бока под майкой, и оставляя под своими пальцами сантиметры и сантиметры мурашек.

-На случай если нас слушает милиция, сразу скажу: пока тебе не исполнилось восемнадцать, желания трогать тебя у меня не возникало, - сказала она, и, подождав, пока Ксюша отсмеется, продолжила. – Ты была очень классная. С одной стороны такой несчастный звереныш, который чутко реагировал на любую ласку. Очень хотелось тебя согреть и успокоить. А с другой – такой агрессивный гепард, который в порыве может сожрать и не подавиться. Быстрый, сильный, и очень-очень опасный.

-Опасный шестнадцатилетний гепард, - пробормотала Ксюша, выгибаясь под Лениными пальцами, - да перестань. В зверька гораздо больше верится.

-Нет-нет, гепард тоже был, - Лена с сожалением одернула на Ксюше футболку, и принялась гладить бедра через тонкую ткань брюк. – Ты была очень смелая. Никаких авторитетов, никаких правил – тебя можно было убедить, но не заставить. Знаешь, за что был первый тост на вашем выпускном?

-За что? – Ксюша приподняла голову, чтобы посмотреть Лене в лицо.

-За то, что Ксения Ковальская в следующем году уже не переступит порог нашего учебного заведения. А второй – пожелание мужества тем педагогам института, порог которого она все-таки переступит.

Это было не смешно. Совсем не смешно. Ксюшин голос дрогнул, когда она спросила:

-Кто предложил тост?

-Настя, кто же еще, - усмехнулась Лена, не обращая внимания на напряженный Ксюшин голос и остановившийся взгляд, - у нее-то к тебе давняя любовь, с пятого класса.

Вот так-так. Ксюша дернулась, перевернулась на живот, и спрятала лицо в ладонях. Значит, она была рада, когда я ушла. Она была рада, что я больше не приду в ее класс. Значит, она все-таки была рада…

BACK. BACK. PLAY.

Ксюша за несколько секунд взлетела вверх по ступенькам и ожесточенно заколотила кулаком в дверь. Её сердце бухало в груди как молот о наковальню, а дыхание совсем сбилось от долгого бега.

-Кто там? – наконец-то раздался из-за двери знакомый недовольный голос.

-Я, - ответила, задыхаясь, Ксюша. - Джон, открывай!

Лязгнул замок, зазвенела металлическая цепочка, и Женя, наконец, распахнул дверь. Он был полуодет – в незастегнутых брюках и с голым торсом.

-Что случилось? – спросил он, обеспокоено глядя на влетевшую в квартиру Ксюшу.

-Кто у тебя? – выдохнула она, сбрасывая туфли и вытирая глаза кулаком. Этого было достаточно, чтобы Женя принял решение.

-Никто, - сказал он. - Проходи на кухню и сиди там, я приду сейчас.

Сидя на табуретке и размазывая по лицу соленые слёзы, Ксюша слышала, как два голоса – мужской и женский – громко выясняли в комнате отношения. Наконец, входная дверь громыхнула, послышались шаги, и раскрасневшийся, растрепанный Женя, появился на кухне. Он по-прежнему был полуголый – вот только брюки застегнул.

-Что случилось? – повторил он вопрос, за плечи поднимая Ксюшу с табуретки и крепко прижимая её к себе. – Кто обидел?

-Никто, - прорыдала Ксюша. - Джон… У неё из-за меня неприятности. Она ненавидит меня. Ненавидит.

-Твою мать…

Женя вздохнул и, отпустив ее, потащил за собой на балкон. С грохотом захлопнул дверь, сел на одеяло и достал пачку «Явы».

-Держи, - он передал Ксюше прикуренную сигарету и настороженно смотрел, как она судорожно затягивается. К тому времени, как от сигареты остался только бычок, Ксюша совсем успокоилась, перестала рыдать, и присела на пол.

-Так лучше? – спросил Женя. И добавил, увидев уверенный кивок. – Вот теперь рассказывай по порядку.

-Она вызвала меня сегодня к себе в кабинет. И сказала, что из-за моего поведения у неё большие проблемы с руководством школы. Сказала, что я навязчивая маленькая девочка. Что ей не нужна моя забота. Что я делаю ей только хуже… Она меня ненавидит, Джон. Она меня просто ненавидит.

-Это тоже она сказала? – Женя примиряющее погладил Ксюшу по голове. – Или ты сама придумала?

-Нет, она не говорила, но это и так ясно. Что я наделала… Господи, что я наделала…

-Хватит ныть, - рявкнул Женя ощутимо встряхнул подругу за плечи. - Что ты такого наделала, скажи мне, пожалуйста? Ты что, в любви ей признавалась? Или одолевала анонимными письмами-звонками? Или требовала чего-нибудь? Или руки распускала?

-Нет, - всхлипнула Ксюша и вдруг замерла, подняла на Женю серьезные глаза. - Конечно, нет.

-Тогда какие у неё к тебе претензии? Из-за чего у неё проблемы с руководством?

-Не знаю… Чёрт побери, Джон! Ты прав. Я не делала ничего такого, за что её могли бы поругать. И я не навязывалась.

-Вот и я о том же, - кивнул Женя, - тогда какого черта этой дуре от тебя надо?

-Она не дура! – Ксюша вспыхнула и засверкала глазами. – Не смей так говорить! Я, кажется, знаю, зачем она так сделала. Чтобы я от неё…

-Отстала.

-Верно. И винить её тут не в чем – я должна была сделать так, чтобы она мою любовь даже не заметила. А я наоборот показывала её как только могла.

-Ксю, ни один человек не имеет права запрещать другому любить, - возразил Женя.

-Любить – не имеет. А проявлять свою любовь – очень даже имеет. Не нужна я ей, Джоник. Как пять лет назад не нужна была, так и сейчас не нужна.

Женя замер от неожиданно взрослых интонаций, прозвучавших в Ксюшином голосе. В них было всё – и тоска, и обреченность, и прощание с мечтой.

-Но у тебя же её никто не отнимает, - осторожно сказал он. - И любовь твою никто не отнимет.

-Нет, - покачала головой Ксюша. - Если любовь приносит человеку, которого ты любишь, страдания – значит, к черту такую любовь. Она хочет, чтобы этого не было. Хорошо. Она хочет, чтобы я начала вести нормальную жизнь и встречалась с мальчиками. Отлично. Пусть будет так.

***

На следующий день школа №12 Центрального района города Краснодара ахнула от удивления: главная хулиганка, отличница и наказание божье Ксюха Ковальская пришла на учебу вовремя, опрятно одетой в строгую черную юбку и белую блузку, ненакрашенной, и – самое главное! – под ручку с Тимуром Валиевым, лаборантом кафедры физики.

Все перемены ученики обсуждали только одну тему: что же такое случилось с Ковальской? В каком лесу сдох олень? И – главное – что же теперь будет?

Учителя тоже не остались в стороне. После первого урока, когда Макарская Лидия Ивановна влетела в учительскую и сообщила, что Ковальская все сорок пять минут просидела молча, никого не трогая и спокойно записывая в тетрадку материал, весь коллектив принялся обсуждать, каким ремнем отец, наконец-то, отходил эту несносную девчонку, и надолго ли хватит воспитательного эффекта.

Сама же Ксюша держалась в стороне от всех сплетен – на переменах её можно было увидеть входящей в лаборантскую, а на уроках – сидящей у окна и задумчиво глядящей в собственную тетрадь.

Миша и Никола тоже недоумевали: подруга общалась с ними вежливо-отстраненно, на половину вопросов не отвечала и вообще витала в облаках.

До Анастасии Павловны информация о преображении Ковальской дошла не сразу – на большой перемене в столовой рядом с ней присела со своим подносом заведующая кафедрой русского языка и литературы Одинцова Людмила Яковлевна. Присела, и сразу же задала вопрос:

-Слышали про чудесное превращение?

-Какое превращение? – удивилась Анастасия Павловна. Она сегодня пришла в школу попозже, задержалась в гороно, и потому была не в курсе происходящего.

-Отец Ковальской наконец-то занялся воспитанием дочери, - заговорщически зашептала Людмила Яковлевна. Ей явно не терпелось поделиться сплетней, и она не заметила, как изменилось лицо Анастасии Павловны.

-Что вы имеете ввиду? – строго спросила она, не понижая голоса.

-Побил ремнем как следует, - доверчиво хихикнула Людмила Яковлевна. - И сегодня наша красавица явилась до восьми, и за весь день – ни единого инцидента.

-За что же он её? – побледнела Анастасия Павловна. Она забыла о еде, уронила вилку на стол и испуганно уставилась на коллегу.

-Да мало ли за что, дорогая моя! Вы же прекрасно знаете, что если собрать весь список хулиганств этой особы, то никакого личного дела не хватит для записи. Ну, слава тебе, Господи. Я давно говорила Михаилу Егоровичу: дайте вы своей дочери ремня как следует, глядишь, и за ум возьмется.

Не дослушав до конца, Анастасия Павловна выскочила из-за стола и быстрым шагом направилась к выходу из столовой. Людмила Яковлевна что-то кричала ей вслед, но она не остановилась ни на секунду.

Первый этаж. Расписание. 11 «А» класс. Так… Сколько времени? Четвертый урок. Химия. Сорок второй кабинет.

Ступеньки показались сегодня особенно скользкими – добираясь до третьего этажа, Анастасия Павловна два раза чуть не упала.

-Молодой человек, - она за лямки рюкзака поймала какого-то пятиклассника. - Вы не видели Ковальскую?

-Там она, - махнул рукой в сторону правой рекреации мальчишка и побежал дальше.

Ксюшка-Ксюшка. Где же ты, девочка? Простишь ли ты меня, старую дуру?

Анастасия Павловна даже не заметила, как начала говорить вслух. Она сделала несколько стремительных шагов по коридору, вышла в рекреацию и остановилась, глядя, как Ксюша стоит у окна и разговаривает с Тимуром.

Вот она чему-то сосредоточенно кивает, медленно оборачивается, и смотрит на Анастасию Павловну. Куда? Ну, куда же пропал наивный детский взгляд, теплый и полный радости? Чье это серьезное, не по годам взрослое лицо? Почему на нём нет улыбки? Зачем она держит за руку этого парня и идет навстречу?

Боже мой… Анастасия Павловна ахнула, глядя как Ксюша остановилась в двух шагах от неё и крепко-крепко сжала руку Тимура. Отстранилась, улыбнулась ему ласково, провела ладонью по щеке, и повернулась к учительнице.

-Вы этого хотели? – спросила она жестким, металлическим голосом. – Наслаждайтесь.

Ни одного огонька не разглядела Анастасия Павловна в этих огромных зеленых глазах. Ни блеска, ни тепла – только презрение и арктический холод. Молча она смотрела, как Ксюша в обнимку с Тимуром идут по коридору к лестнице, и думала: «Ну почему? Почему? Что же я сделала не так?»

FORVARD. PLAY.

-Странно, - сказала Ксюша, - я думала, что в одиннадцатом классе я стала получше.

-А ты и стала, - Лена улеглась рядом с ней на живот, - не знаю, что у тебя там произошло, но изменения были налицо. Только я затрудняюсь сказать, были ли они к лучшему.

-О чем ты?

-То, что ты перестала устраивать безобразия и превратилась в тихого забитого ботаника могло обмануть кого угодно, только не меня. Люди не меняются за секунду так кардинально. А это значит, что это не были естественные изменения. Это была ломка. Раздербанивание себя на куски, и сбор этих кусков в какую-то новую композицию.

-Забавно, - Ксюша повернула голову и улыбнулась Лене, - я думала, этого никто не заметил.

-Про «никто» не знаю, а я заметила. Знаешь, Ксюнь, если гепарда разрезать на куски и собрать заново, кролик все равно не получится, как ни старайся.

-Да он и не получился, - хором сказали они, вспомнив про одно и то же.

И засмеялись.

-Кстати, а как было в институте? – Спросила Лена. – Ты почему-то про свои студенческие годы ничего не рассказываешь. Какой ты была тогда?

Ксюша задумчиво покачала ногами.

-Какой? Да такой же, наверное. Приехала, полная решимости соблюдать данный обет, и стать человеком. Но только я не учла, что если долго-долго сдерживать пружину, рано или поздно она разогнется. Да так, что мало никому не покажется.

BACK. PLAY.

-Ксюх…

Женька нашла ее в умывалке, закрыла за собой дверь, и обратилась тихо-тихо:

-Ксюх…

Ксюша вынула изо рта зубную щетку и посмотрела вопросительно.

-Прости меня, - услышала она, и усмехнулась.

Много же тебе времени понадобилось, чтобы созреть, милая. Уж практически два месяца не разговариваем, а ты только-только решилась.

-Правда, прости. Я дура такая была.

«Была»? Ну конечно. Ты не была дурой, ты ею и осталась. Таскаешься с Виталиком по всему студгородку, в рот ему заглядываешь. Дура и есть.

-Ладно, Жень, - сказала вслух, - забудь. Что было – то было. Проехали.

И правда – проехали. Со временем Ксюша привыкла, притерлась, перестала дергаться при появлении Виталика, даже здороваться с ним начала. Вот только ночами было тяжело – когда он оставался у Женьки, и скрипела-скрипела кровать под ними, и лились-лились слезы из уставших Ксюшиных глаз.

Правда, были и плюсы: теперь вечерами они частенько сидели все вместе в их комнате – Ксюша, Аллочка, Женька, Виталик, и Лека. Разговаривали, пили чай, смеялись даже.

Ксюша с Лекой ходили курить: прятались в умывалке, прикуривали от одной зажигалки, и молча смотрели на улетающий в приоткрытое окно дым.

Интересная она была, эта Лека, и странная. Вся такая – порыв и пламя, а в следующую секунду – отстраненная и ледяная. За Женькой ходила хвостом, на Виталика поглядывала зверем, но виду не подавала. Ксюше иногда очень хотелось спросить ее: «Как же так»? Но она молчала.

Их как будто роднила эта общая, невысказанная тайна – они вздыхали по разным людям, но вздыхали, в общем-то, вместе.

Это их и сблизило. Как-то раз, когда Виталик первый раз заговорил при всех о женитьбе, Ксюшины нервы не выдержали, и она выскочила в коридор в слезах. А утешать ее отправилась – кто бы мог подумать – Лека.

Нашла в умывалке, обняла, прижала к себе. Ксюша плакала ей в плечо, Лека гладила ее по спине.

-Ты красивая, - шептала она, прижимая Ксюшу крепче и крепче, - в твоих глазах утонуть можно. И такая мягкая, теплая…

Ее голос успокаивал, ласкал своими прикосновениями. И на секунду, прежде чем прижаться к Леке еще крепче, Ксюша подумала вдруг: «Нет? А почему бы и нет»?

FORWARD. PLAY.

-Лека, прекрати! – Ксюша с ужасом оглянулась по сторонам: не увидел бы кто.

Они сидели на лавочке, на площади рядом с общагой, и Лекины руки слишком активно забирались Ксюше под футболку.

-А если не прекращу? – Спросила она, и в синеве ее глаз Ксюша ясно различила издевку. – Что будет? Все узнают, какая ты порочная?

Засмеялась, взъерошила Лекины волосы.

-Сама ты порочная. Трахнула меня прямо в умывалке, как будто так и надо.

Лека скорчила зверскую рожу и подвинулась поближе.

-Что-то ты не слишком сопротивлялась, - заявила она, потихоньку прокрадываясь ладонью к Ксюшиному плечу. – А, Ксюх? Не слишком?

Они хохотали, борясь в объятиях друг друга, и Лека вышла победителем: скрутила Ксюшу в клубок, обхватила руками, и прижала к себе.

-Так-то, - подышала в волосы, - мала еще со мной бороться.

Ксюша проглотила возражения. Она вдруг совершенно расслабилась в Лекиных руках, и ей вдруг стало все равно, видит их кто-то, или не видит, а если видит – то что подумает.

«Я слишком долго убегала от этого. Может быть, попробовать больше не бегать?»

С ней было не так как с Ирой. Они почти не разговаривали - на любые вопросы Лека отшучивалась, попытки поспорить оставляла без внимания. И было в этом что-то яркое и неиспытанное доселе: возможность отдать первенство другому, и не претендовать на него больше.

Они ходили гулять, и Ксюша шла за Лекой. Они хохотали вечерами в комнате, и Ксюша сидела между раздвинутых Лекиных ног, чувствуя ее спиной. Они целовались, и Ксюша просто отдавала ей свои губы.

-Ты такая покорная, - шептала Лека ей на ухо, когда им удавалось остаться одним в запертой комнате, - такая моя…

Ее руки раз за разом становились все нежнее и нежнее. Она целовала каждую клеточку Ксюшиного тела, и наслаждалась ею.

-Смотри, - говорила, положив Ксюшину ладонь на свою грудь, - здесь нет ничего страшного. Это просто я. И мое тело. И неважно, мужское оно или женское – важно, что ты чувствуешь, когда трогаешь меня.

Это было так удивительно и ново! Как будто это правда легко – касаться ее, зарываться губами, гладить где захочется, и радоваться реакции.

-Я не знаю, как это делать, - честно призналась Ксюша однажды, когда простых поглаживаний Лекиного тела ей стало мало, и хотелось большего, и было страшно.

Лека улыбнулась в ответ, и в синих ее глазах заблестела нежность.

-Просто делай то, что ты хочешь, - сказала она, - здесь нет «правильно» и «неправильно», есть только то, что ты хочешь, и чего хочу я.

Она направляла Ксюшины руки, выгибалась под ними, стонала.

-Смотри, как я реагирую на тебя. Смотри, как мне нравится то, что ты со мной делаешь.

Они словно учились танцевать – одна следовала за другой, извивалась в ее объятиях, училась поддержке.

-Ты влюбилась? – Спросила как-то Женька, когда Ксюша, счастливая, пришла в комнату, и с улыбкой упала на кровать.

Влюбилась ли она? Наверное, нет. Ведь им по-прежнему было не о чем разговаривать, да и сердце ее при виде Леки оставалось спокойным. Но было в этих отношениях что-то важное и ценное, и было в Ксюшиной душе что-то теплое и нежное. Что-то, благодаря чему она смогла почти честно ответить «Да».

Постепенно дошло до того, что они даже перестали таиться. Да и невозможно было таиться с Лекой – она то и дело вспыхивала Ксюше навстречу, брала за руку, принималась целовать. Их увидели вместе раз, другой, третий… И Ксюша с удивлением поняла, что ничего не произошло. На нее не стали показывать пальцем, не стали смеяться – людям кругом было словно все равно.

Вот только Ира, однажды встретив их в коридоре, моргнула резко и, сжав губы, пошла в другую сторону.

FORWARD. FORWARD. PLAY.

-У тебя именно в институте случились первые отношения с женщиной? – Спросила Лена. Она лежала на боку, лицом к лицу с Ксюшей, и внимательно на нее смотрела.

Ксюша замерла.

-А с чего ты взяла…

Лена засмеялась, и, ухватив Ксюшину руку, положила себе на грудь.

-Помнишь? Тут кое-что имеется. И оно многое понимает.

Ксюшины губы изогнулись в усмешке. Она немного пошевелила пальцами, наслаждаясь тем, как изменилось от этого лицо Лены.

-Все еще хочешь об этом поговорить? – Спросила, подмигнув.

Пристально глядя Ксюше в глаза, Лена накрыла ее ладонь своей, и направила их сплетенные руки на вторую грудь.

-А ты?

Наверное, не стоило этого делать. Нет, не наверное – даже наверняка, но Ксюша вдруг снова ощутила давно забытое «хочу». Лена подобралась слишком близко, она даже не заметила, как это произошло, но теперь, когда теплое стало горячим, думать было уже поздно.

Она завела Ленину руку ей за спину, и только там отпустила. Обняла за талию, успев удивиться, какая же горячая у нее кожа – ее жар ощущался даже через ткань летнего платья.

-Я говорила, что ты играешь с огнем? – Спросила, проводя кончиками пальцев по позвоночнику.

Лена пошевелилась, опуская ладонь на Ксюшину щеку.

-А кто сказал, что я играю? – Улыбнулась.

Она больше ничего не делала – только касалась ладонью и смотрела, но почему-то именно от этого у Ксюши было ощущение, словно они падают, летят, глубоко в пропасть.

-Чего ты добиваешься? – Сделала она еще попытку. – Чего хочешь?

Лена убрала руку, и немного приподнялась, отодвигаясь. Она смотрела по-прежнему ласково, но за нею Ксюша различила оттенки грусти.

-Не думаю, что ты уже готова услышать, чего я хочу, - сказала она. – Может быть, когда-то позже.

-Когда позже?

-Может быть, когда ты перестанешь спрашивать.

BACK. BACK. PLAY.

-Олимпиада? – Ксюха подняла глаза на Елену Васильевну, и едва удержалась чтобы не захохотать. – Вы шутите?

-Вовсе нет.

Елена Васильевна улыбалась, глядя на Ксюху сверху вниз. Та сидела за партой и не верила своим ушам.

-Да ладно вам, - все-таки засмеялась, - где я, а где олимпиада? Вы что?

-А мне кажется, это хорошая идея, - Анастасия Павловна подошла к ним и встала рядом с Завадской. Улыбка сползла с Ксюхиного лица, будто и не было ее. – Ты прекрасно учишься, а в последнее время стала очень… усидчивой. Кто, если не ты?

Ксюха нахмурилась и принялась собирать учебники. На Анастасию Павловну она не смотрела.

-Кто угодно, - сказала наконец, когда все книжки были собраны в сумку, - но точно не я.

Вылезла из-за парты, и вышла из класса.

Завадская нагнала ее на полпути до лестницы.

-Стоять, - скомандовала, хватая за плечо, - мы еще не закончили!

-Мы закончили, - Ксюха развернулась и гневно посмотрела на нее, - я не пойду ни на какую олимпиаду. Забудьте.

-Даже ради меня?

Она с трудом проглотила комок. Елена Васильевна смотрела без улыбки, рука ее по-прежнему лежала на Ксюхином плече.

-Ладно, - кивнула она, и, снова сделав разворот, пошла дальше.

Ради вас. Ради нее. Ради того, чтобы вы отстали наконец уже все от меня, и оставили меня в покое.

FORWARD

В последние месяцы ей не часто удавалось побыть наедине с собой. Натянутый на плечи новый образ давил, сковывал движения, и – главное – отнимал кучу сил. Теперь она гладила свою одежду, выполняла домашние задания, заучивала ответы из учебника, и ненавидела каждую секунду своей жизни.

Кто знал, что это окажется так сложно? Играть роль хорошей девочки, стискивая зубы проходить мимо, заставлять себя не смотреть, не слышать, и – главное – ничего не делать.

Сегодня Ксюха решила, что ей нужна передышка. Накинула на плечи куртку, написала маме записку, и ушла на весь вечер к реке – там было ее любимое с детства место: укромный уголок, у самой воды, где никто не мог ее видеть, и откуда никого не могла видеть она.

Она села прямо на камни, достала из кармана мятую пачку сигарет, и закурила, поморщившись.

-Что дальше? – Спросила вслух у воды. – Что же будет с нами дальше?

И ответ пришел сам собой: дальше не будет ничего.

Меньше чем через год она уедет в другой город. В город, который она уже заранее ненавидела. Меньше чем через год она уедет навсегда. И тогда уже будет неважно, есть эта любовь, или нет ее больше – все просто закончится, только и всего.

Горький дым струей вошел в легкие и вырвался наружу с болью.

-Что-то я сделала не так, - подумала Ксюха, - что-то очень-очень важное я сделала не так.

Шесть лет. Шесть чертовых лет, и это чувство не прошло. Чего только она ни делала, чтобы избавиться от него – и все тщетно. Как бы она ни врала себе, всегда и во всем была только Анастасия Павловна, и никто больше.

-Почему? – Спросила она у воды. – Ну почему? Что такого есть в этой женщине, от чего я могу думать только о ней? Ну что в ней такого?

Ответа не было. Она достала из внутреннего кармана куртки фотографию, и при одном взгляде сердце снова забилось под горлом. Анастасия Павловна… Это имя так нежно перекатывается на языке, что его хочется произносить вечно. Анастасия Павловна…

Она подумала вдруг, что на самом деле все, что тревожило ее и год, и два назад, как-то вдруг перестало иметь значение. Пошлая ли это любовь? Извращенная ли? Нет. Ксюха не ощущала никакой извращенности. Только острое, сладкое, мучительное в своей горечи чувство.

«Все, что я делаю – я делаю для тебя».

И, кажется, получилось, разве нет? Несколько месяцев она ведет себя как паинька, несколько месяцев Анастасия Павловна улыбается и хвалит ее на занятиях, и несколько месяцев Ксюха медленно и тихо умирает.

-Страдать изволим? – Он появился как всегда неожиданно, приземлился позади Ксюхи, соединил ладони на ее животе. Она откинулась назад в его объятиях.

-Да нет, - ответила Ксюха, - просто думаю. Как далеко я могу зайти в своем желании сделать ее жизнь проще и легче, а, Джон?

-Не знаю, детка. Как по мне, ты и так уже слишком далеко зашла.

Может и так. Но кто считает? Кому дано отмерить, слишком это далеко, или еще не слишком? Кто может с уверенностью сказать: «Вот здесь, в этом самом месте, уже пора остановиться»?

-Ты решила с институтом? – Спросил Женя.

-Решила, - стиснула зубы Ксюха, - родители за меня все решили. Педагогический.

-Почему именно педагогический? Ты все не оставляешь надежды вернуться потом работать в свою школу?

Зубы стиснулись еще сильнее.

-Потому что они предложили альтернативу: или таганрогский педагогический, или МФТИ.

-А в Москву ты не хочешь.

-А в Москву я не хочу.

Она снова посмотрела на фотографию. Анастасия Павловна улыбалась, глядя в объектив фотокамеры. Глядя на нее – такую счастливую – Ксюха подумала, что ей уже давно не нужно смотреть: даже с закрытыми глазами она может видеть, какие у Анастасии Павловны глаза, какие руки, какие плечи, какой запах.

-Детка, - Джон за ее спиной нашел мелкий камушек и швырнул его в реку, - что с тобой все же?

-Ничего, - улыбнулась Ксюха с горечью, - со мной уже несколько месяцев как ничего. Сегодня они уговорили меня пойти на олимпиаду. Понимаешь, Джон, олимпиаду!

Она развернулась в его руках, и гневно заглянула в его лицо.

-Понимаешь, до чего дошла игра в пай-девочку? Они хотят, чтобы я участвовала в олимпиаде!

-А почему тебя это так оскорбляет?

-Да потому что это все мерзко! – Выкрикнула она. – Я и раньше училась хорошо. Я и раньше получала отличные оценки. Но никому даже в голову не могло прийти отправить меня на эту чертову олимпиаду! А теперь? Теперь – да. Теперь – можно. И знаешь, что это значит?

-Это значит, что в этой системе покорность ценится куда больше, чем знания, - Джон прижал ее к себе, трясущуюся от злости, и принялся гладить по голове. – Успокойся, детка. Ты так орешь, словно это для тебя новость.

-Нет, не новость, - всхлипнула Ксюха, - но я все больше прихожу к выводу, что это не наша школа такая. Это весь мир такой, Джоник. Чем покорнее ты – тем больше тебя ценят. И значит, знания, опыт, душевные качества не значат ничего. Веди себя хорошо – и будешь на вершине мира. И все тебя будут…

-Любить, - закончил вместо нее Женя. И продолжил. – Но давай зайдем с другой стороны. Ты стала покорной. И?

-И что? – Не поняла Ксюха.

-Стала ли ОНА любить тебя больше?

Из ее горла вырвался нервный смешок. Она спрятала лицо на Женином плече и ответила глухо:

-Нет. Но она и до этого меня не любила. Хоть в лоб, хоть по лбу – один черт.

-Тогда я не понимаю, зачем ты это делаешь? Пока целью хорошего поведения было добиться ее любви – в этом был смысл. А теперь?

-Целью никогда не было добиться ее любви! – Вспыхнула Ксюха. – Никогда.

-Тогда что?

Она выкарабкалась из его объятий, и, вынув сигареты, закурила снова.

-Ответь, - настаивал Джон, - я хочу знать.

-Я хотела… - Она затянулась глубоко, и все же решилась. – Я хотела, чтобы она мною гордилась, только и всего.

FORWARD. FORWARD. PLAY.

Ничего не вышло. Грустно было признаваться в этом самой себе, но от правды не убежишь: ничего у нее не вышло. На ту секунду, когда Ксюшка расслабилась в ее руках, Асе вдруг показалось: вот оно! Получилось. Но нет. Секунда закончилась, едва успев начаться, и Ксюша все-таки вырвалась. Посмотрела на Асю бешеными глазами, подхватила кроссовки, и ушла босиком, не оглядываясь.

А дальше все у них происходило молча. Молча встретились в отеле, молча собрали вещи, молча сели в самолет и молча улетели в Москву. Домой приехали тоже молча. Ксюша даже заходить не стала – бросила через порог сумку на пол, и, развернувшись, молча ушла.

Ася заставила себя разобрать вещи: что в шкафы, а что и в стирку. Сходила в магазин. Приготовила ужин. И только под вечер уже, уставшая, присела на стул у окна и позвонила Завадской.

-Вот так, - закончила она свой горестный рассказ, - ничего у меня не получилось, Ленка. Ксюшка куда-то убежала, и вернется ли – одному богу известно.

-Куда она денется, - протянула Лена задумчиво, - другой вопрос: какая она вернется? Насть, ты не обижайся на меня, но ты все-таки идиотка.

-Почему идиотка? – Возмутилась Ася. – Я все сделала так, как ты сказала.

-Ну конечно, - послышался в трубке смех, - ты все сделала НЕ ТАК, как я сказала. Ты же напугала ее до полусмерти, вот и все, что ты сделала. Я говорила – расслабься, а ты что сделала?

-Я и расслабилась… Делала то, что хотела, вот и все.

-Правильно. А зачем с объяснениями полезла? Неужели не понимаешь, что Ксюше эти твои объяснения – смерти подобны? Я уверена, что она уже выстроила у себя в голове картинку происходящего, и эта картинка явно не в твою пользу.

Ася покачала головой, разминая затекшую шею. Посмотрела на пачку сигарет, заложенную за батарею. И закурила.

-Ленка, приехала бы ты к нам в гости, а? – Предложила отчаянно, прекрасно зная, какой ответ услышит. – Я бы так хотела тебя увидеть.

-Я бы тоже хотела, - ответила Лена грустно, - но ты прекрасно знаешь, что мне к вам нельзя.

-Но это же глупость какая-то! Столько лет прошло, и я уверена, что она уже не так остро…

Ася оборвала себя на полуслове. Да, Сотникова? Да? Ты правда в этом так уж уверена?

-Насть, забудь об этом, - откликаясь на ее мысли сказала Лена, - в ситуации с Ксюшей «много времени» просто не работает. Если она однажды решила так, как решила – то, я уверена, это будет навсегда.

Слова ударили очень больно. Лена просто произнесла то, о чем Ася и сама знала, но это еще раз подтвердило ее тайный страх: ничего не выйдет. Как бы она ни старалась, как бы не пыталась – если Ксюша что-то решила, то она решила. И этого не изменишь.

-Ладно, - сказала она, выдыхая дым прямо в мембрану трубки, - так почему ты считаешь, что мне не нужно было объяснять?

-Насть, девочка до сих пор считает, что ее никто никогда не любил. Она уверена, что каждый из встречавшихся ей людей что-то чувствовал к ней, но поверить в то, что ты любишь ее полностью, на сто процентов, она не способна. А это значит что?

-Что? – Эхом повторила Ася.

-Что она найдет миллион объяснений твоим поступкам, лишь бы не признавать очевидного. Настя, боже мой, она любит тебя двадцать лет! Ты хоть понимаешь, что она пережила за эти годы? В школе она постоянно приползала ко мне как побитая собака после твоих выступлений на ее счет, и делала вид, что ничего не происходит, а я смотрела на нее и понимала: сегодня у этой девочки с мясом оторвался еще один кусок сердца. Ей же даже поговорить об этом было не с кем! Вспомни себя девчонкой – решилась бы ты кому-нибудь сказать о таких чувствах? И бедный ребенок таскал все это в себе, всеми силами привлекал твое внимание, а когда получал это внимание – убегал как сумасшедший, потому что это пугало еще сильнее, чем все остальное.

-Ты так хорошо ее понимала? – Спросила Ася, подавив в себе неприятное чувство. – Откуда? Я же видела то же, что и ты, но…

-Ты видела другое, - мягко улыбнулась Лена, - ты видела навязчивую хулиганку, которая портила тебе жизнь. А я видела несчастного звереныша, влюбившегося так фатально, что и врагу не пожелаешь.

-Ну и что, Лен? Я не понимаю, какая связь?

-Настя, да послушай ты меня! Она же всю жизнь одна. Она ни с кем ничем никогда не делилась. Даже наши с ней разговоры по душам были только скольжением по поверхности. Она ПРИВЫКЛА БЫТЬ ОДНА. Понимаешь?

-Да, но… - Ася окончательно растерялась.

-И тут появляешься ты. Спустя двадцать лет. И пытаешься залезть к ней в душу. Говоришь ей вещи, от которых она бежала всю свою жизнь. И что? Ты правда рассчитывала, что она растает и упадет в твои объятия?

Рассчитывала ли она? Как знать. Слишком многим были наполнены эти годы. Не одной Ксюше пришлось пережить многое в их отношениях. Как бы там ни было, Асе тоже было очень непросто.

BACK. PLAY.

Педсовет сегодня был особенно скучным. Ася задумчиво смотрела в окно, и представляла, как хорошо там, на улице. Весенний легкий ветерок, ласковое солнце, зеленые листья на деревьях. А она вынуждена слушать очередные вводные от директора вместо того, чтобы просто отправиться гулять и дышать весной во всю силу своих молодых еще легких.

Она скосила взгляд в сторону, и тут же отвернулась. С соседней парты то и дело доносилось сдавленное хихиканье: там сидели новые подруги, Ковальская и Завадская.

Они рисовали что-то на одном листке бумаги, и плечи их соприкасались, и лица были слишком близко. Нарисовали – посмеялись. Нарисовали – посмеялись.

Ася даже не могла понять, почему ее так раздражает это зрелище? Может быть, оттого, что после появления Ксюши Лена отдалилась от нее и перестала быть ей другом? Да нет, не перестала. Конечно, сейчас они гораздо меньше проводят вместе, чем раньше, но она по-прежнему откликается по первому зову, и всегда готова подставить свое плечо. Может быть, из-за подозрений, возникших у Аси после той случайной встречи на перекрестке с Ксюшей и ее спутницей? Подозрений, возникших, и со временем лишь окрепнувших.

Ася тогда узнала ее сразу. Недоумение на ее лице было вызвано не тем, что она забыла, а тем, какая картина открылась перед ней. Слишком по-хозяйски та, вторая девушка, обнимала Ксюшу за талию. Слишком много злости и ревности было в ее глазах. Было очевидно: они вместе, и вместе не как друзья.

А теперь это… Теперь Ксюша сидит рядом с Леной, и смеется, и касается ее ногами, и за руку они постоянно ходят вне школы – Ася сама не видела, но рассказывали. Это порождало слухи, к которым она сама не была готова, и это очень злило и расстраивало. Но еще больше ее расстраивало то, что Лене было на эти слухи наплевать.

Да, пожалуй, это цепляло больше всего. Когда Ася осторожно попыталась объяснить ей, что так нельзя, Лена на секунду подняла брови, а потом расхохоталась ей прямо в лицо. И популярно объяснила, что то, чем она занимается после школы – ее личное дело. А слухи, сказала она, всегда были, есть, и будут. На то это и школьный коллектив.

По сути она не сказала ни «да», ни «нет», и Асе было неясно: есть ли что-то между ними? Не хотелось об этом думать, но думалось почему-то…

Она снова скосила глаза и посмотрела на Ксюшу. Выросла девочка. Ох, как выросла, и как сбылось ее давешнее предсказание: из угловатого подростка она превратилась в прекрасную женщину. Высокая, худая – в чем только душа держится, сверкает зелеными глазами. И темные волосы свои научилась укладывать – уже не собирает в вечный хвостик на затылке, а зачесывает за уши, делая острые черты лица еще более острыми.

Сколько бы ни ругался с ней директор, как бы ни угрожал – прилично одеваться так и не научилась. Бегает как девчонка, в джинсах и жутких майках. С детьми на «ты» общается, каждого знает по имени. А они в ней души не чают – на каждой перемене целая толпа собирается в кабинете. Черт знает, чем они там занимаются, и чему она их может научить?

Ася вздохнула, отворачиваясь. Как бы тяжело ни было это признавать, но Ксюша нравилась ей. Она бы совсем не отказалась от такого друга. Но хорошо понимала – никакой дружбы между ними быть не может, просто потому что не может быть никогда.

Конечно, детская Ксюшина влюбленность давно прошла: она на нее даже внимания не обращает, а на все попытки заговорить сворачивает разговор и убегает. Но память об этой влюбленности никуда не делась, и именно это никогда не позволит им подружиться.

Педсовет закончился. Директор сложил свои записи, и вышел из класса. Ася заторопилась – может быть, еще успеет погулять, пока солнце не начнет садиться, и не станет слишком холодно?

Выходя из класса, столкнулась с Завадской. Та куда-то тянула Ксюшу за руку, и заливисто хохотала.

-Обойдутся твои сценарии без тебя один вечер, - услышала Ася, - пойдем! Потратишь на меня час своего драгоценного времени – от тебя не убудет.

-О чем спор, девочки? – Спросила Ася, подходя поближе.

-Ксюшка отказывается идти пить со мной коньяк и сидеть на парапете, - заявила Лена, - говорит, что у нее много работы. А? Нормально? Это в пять вечера-то.

-А коньяк есть? – Неожиданно для себя спросила Ася.

-Конечно, - Лена похлопала по сумке, висящей на боку и посмотрела то на одну, то на вторую, - пойдешь с нами?

-Если примете – пойду.

Она заметила, как дернулась Ксюша при ее ответе, но промолчала. Как-то само собой решилось, что идут они втроем – и больше никто возражать не стал.

Медленно дошли до Кубани. Медленно забрались на парапет. Лена достала из сумки бутылку и стаканчики, разлила каждой на два пальца. Она сидела между Асей и Ксюшей, и, разговаривая, поворачивалась то к одной, то к другой.

-Обожаю весну, - сказала она, сделав первый глоток, - во мне как будто все просыпается, тянется к солнцу. Да и учебный год заканчивается, что тоже не может не радовать.

Ася согласно промычала что-то. Коньяк обжег горло, и растекся по желудку. Ей вдруг стало очень тепло. Давно она не сидела вот так, прямо на бетоне, чтобы под ногами перекатывалась волнами река, а над головой плыло небо.

-А я всю жизнь весну ненавидела, - сказала вдруг Ксюша, - для меня она всегда была не началом, а концом.

-Почему? – Спросила Лена.

-Потому что весна – это всегда было про расставание. Что-то обязательно заканчивалось весной. Я не припомню лета, в которое мне не пришлось бы прощаться.

Ася замерла, услышав эти слова. Впервые она подумала о том, а каково было Ксюше каждое лето в школьные годы? Если для Аси эти месяцы были долгожданным отпуском, то для девочки – наверное, проклятием.

-Разве ты не находила для себя ничего приятного в лете? – Спросила вдруг она. – В нем же много всего хорошего, помимо расставания.

Ксюша перегнулась через Лену и удивленно посмотрела на нее.

-А вы считаете, что когда расстаешься, имеешь возможность думать о чем-то еще? Это только в кино мороженое перед телевизором помогает отвлечься. В жизни не так. Особенно когда знаешь, что человек, с которым ты расстался, не думает о тебе.

-Почему это так важно?

-А вы когда-нибудь ощущали себя пустым местом? – Спросила Ксюша без улыбки. – Приходилось это испытывать? Когда понимаешь, что нафиг не нужен, и что от тебя человеку одни неприятности? Сдохнуть хочется от такого понимания, вот почему.

-Девочки, давайте лучше выпьем, - вмешалась Лена, и снова разлила коньяк по стаканам. – За весну!

Ася послушно сделала глоток, но остановиться уже не могла. Ксюша разозлила ее почему-то.

-Я считаю, что с этим вполне можно справиться, - сказала она, - если ты придумываешь себе какие-то чувства, то в твоей власти с этими чувствами справляться без страданий. И тогда никакого пустого места не будет.

-Интересно, - протянула Ксюша, - а как, по-вашему, можно отличить придуманные чувства от реальных? Вы их что, разными частями тела испытываете?

Разговор накалялся. Лена смотрела то на одну, то на другую, но не вмешивалась. А Ася злилась все сильнее и сильнее, и не могла понять, почему.

-Я считаю, что невозможно испытывать реальные чувства к человеку, которого вовсе не знаешь, - заявила она, - вот и вся разница.

Ксюша засмеялась.

-Расскажите это героям литературы, которую вы преподаете. «Ее зеленые глаза заставили его сердце биться чаще». Ха-ха. Одно сплошное узнавание человека, правда?

-Ты говоришь о страсти, - парировала Ася, - я говорю о любви.

-А по-вашему, любовь – это когда ты медленно и печально узнаешь человека, и он тебе нравится, и ты начинаешь что-то к нему чувствовать? – Ксюшины волосы растрепались. Она положила ладонь Лене на колено, и даже не заметила этого. – Когда она возникает, эта любовь, в таком случае? Когда ты стираешь его семейные трусы и вешаешь их сушиться на балконе?

-Любовь возникает, когда тебе нравится это делать!

-Ну да, - засмеялась Ксюша, - всю жизнь мечтала.

-Хорошо, что тогда любовь по-твоему? – Спросила Ася.

-Любовь – это когда каждую ночь на изнанках век я вижу тебя, - сказала Ксюша, и Ася вздрогнула от силы, прозвучавшей в ее голосе. Ее зеленые глаза смотрели прямо на нее, и не было сил оторваться от этого взгляда. – Когда ты – везде и во всем. В траве, в солнце, в чужих руках, в чужих словах. Когда годы превращаются в секунды, потому что они не имеют никакого значения в сравнении с вечностью. Когда в каждом человеке, проходящем мимо, горят твои глаза, твои волосы, твой запах. Это – любовь. А то, что описываете вы – это тихая, спокойная семейная жизнь. И больше ничего.

Ася молчала, ошеломленная. Все это… Все эти слова… Они прозвучали так, будто прямо сейчас, в эту секунду, ей признались в любви. И стало почему-то очень больно.

-Я думаю, ты счастливый человек, Ксюшка, - сказала вдруг Лена, разливая остатки коньяка по стаканам.

-Почему? – Спросила Ксюша спокойно.

-Потому что человек, способный испытать такое чувство, несчастным быть не может по определению.

Все выпили. Ася сидела, притихшая. Сердце колотилось болезненными толчками.

-Я рассуждала абстрактно, - сказала вдруг Ксюша, - не забывайте об этом. Спор – на то и спор, чтобы просто рассуждать.

Этими словами она будто поставила точку. И все вдруг обнаружили, что уже стемнело, и засобирались домой. Вместе дошли до Лениного дома, попрощались, не забыв сказать, что «надо будет повторить». Лена скрылась в подъезде.

Ася повернулась к Ксюше. Она не знала, что сказать. Случившееся ошеломило ее так, как ничто не ошеломляло ранее.

-Всего доброго, - выдавила она. Ксюша кивнула, и осталась стоять.

Пройдя до поворота, Ася вдруг остановилась и оглянулась. Ксюша – спокойная, независимая, руки в карманах джинсов – следовала за ней. Поравнялась, заглянула в глаза.

-Идемте, Анастасия Павловна, - сказала глухо, - я вас провожу.

FORWARD. PLAY.

На работе ее встретили испуганные Ингины глаза и насмешливые Иркины.

-Чай, - на ходу сказала она первой.

-Садись, - уже зайдя в кабинет, предложила второй.

Ирка упала в кресло, поджала ноги, и посмотрела пристально.

-Что случилось? – Спросила.

Да вот черт бы его знал, ЧТО. Ксения сама не понимала. Уже столько часов прошло, а понимание так и не явилось. Она дождалась, пока Инга принесет чай, сделала глоток, и посмотрела на Иру.

-Мы целовались. Там, в Питере.

-С кем? – Удивилась Ира.

С кем-кем. С чертом лысым. С Асей.

Широко распахнутые глаза раскрылись еще шире. Ира помотала головой, будто отказываясь верить.

-Да ладно, - протянула она. – Не верю.

«Вот именно», - захотелось закричать Ксении. И я не верю! И ни один нормальный человек не поверит! Но должна же быть хоть какая причина!

-Она предложила мне прожить последние полгода как пара, - сказала Ксения, - сказала, что не хочет жить в напряжении, и что это напряжение нужно куда-то девать.

Иркины глаза округлились еще больше.

-Погоди, - сказала она, - она тебе секс предложила, что ли?

Еще б я знала. Может, секс, может, не секс. В любом случае все это звучало дико и странно.

-Когда мы целовались, я чувствовала ее желание, - вместо ответа сказала Ксения. – Ирка, как ты думаешь, может вообще такое быть?

Ира долго не думала.

-Не знаю. Мне кажется – нет, не может. Как так? Двадцать лет не было, а тут вдруг раз – и возникло? Так не бывает.

-Вот и мне так кажется. А значит, дело в чем-то другом…

Ксения откинулась в кресле и задумчиво покрутилась.

-Кстати, а где Будина? – Спросила она, снова оборачиваясь к Ире. – Отбыла уже?

-Да, - Ира рассмеялась, припоминая подробности. – Ты бы слышала, как она орала. Я ее такой никогда не видела. Кстати, она обещала обрушить на твою голову все кары небесные, так что будет готова.

Ксения только головой мотнула. Угрозы Ольги ее интересовали в последнюю очередь.

-Слушай, Ковальская, - сказала Ира, - а почему ты с ней не поговоришь?

-С кем? – Удивилась Ксения. – С Будиной?

-Да нет, с Асей. Я просто удивляюсь: вы уже так долго вместе, и так любите друг друга, но почему-то ни одна, ни вторая не рискует говорить откровенно. Ты спрашиваешь у меня, зачем ей это было нужно? Почему бы не спросить у нее?

Почему? Да просто потому что это невозможно, вот и все. Потому что то, что она ответит, может разрушить все окончательно. Потому что они вообще никогда не говорили о своих чувствах, и начинать уже поздно.

-Да перестань, - улыбнулась Ира, - ты и со мной не сразу начала говорить, помнишь? Сколько было этого многозначительного молчания между нами? Но научилась же. И с ней научишься. Просто иди и спроси, что все это значило.

-Я не могу.

Она растерянно посмотрела на Иру. Знала: это правда. Не может.

-А что ты теряешь? – Ира пожала плечами. – Вам осталось полгода, так?

-Откуда ты знаешь? – Вспыхнула Ксения.

-Ася сказала, - отмахнулась Ира, - в общем, раз через полгода она уедет – терять тебе все равно нечего. Что бы она тебе ни сказала – хуже не будет.

Ксения снова покрутилась на стуле. А ведь и правда – что она теряет? Еще там, в Питере, решила: терять нечего. А теперь что? Испугалась?

Ну скажет тебе Ася, что целовала из жалости – так это ты и так знаешь. Скажет «из благодарности» - это ты знаешь тоже. Не рассыплешься, услышав. И сможешь объяснить, почему тебе все это не нужно.

STOP. BACK. PLAY.

-Ладно, хорошо, ты права. Она привыкла быть одна. Но я не вижу связи.

Ася с трубкой в руках включила чайник и посмотрела в окно. Темнело. От Ксюши вестей по-прежнему не было.

-Связь самая прямая, - ответила Лена, - ты пытаешься разговаривать с ней, а разговоры – это последнее, что вам нужно.

-Да почему же?

Ася правда не понимала. Ведь это так просто: ты говоришь человеку то, как есть на самом деле. Он отвечает, как это для него. И все!

-Насть… Ну что ты как маленькая? Потому что ты скажешь ей «люблю», а она услышит «благодарна». Ты скажешь «хочу», она услышит «ладно уж». Я вообще удивляюсь, ты столько лет с ней прожила и до сих пор не поняла, что разговаривать с ней бесполезно?

Ну почему бесполезно? Иногда у них получалось. Правда, это было давно и про другое, но…

-Тогда что делать, Лен? Как донести до нее то, что я хочу?

-Так же, как в свое время это делала я.

BACK. BACK. PLAY.

В Краснодар пришел апрель. Зацвели деревья белыми цветами – заневестились. Из Ксюшиного окна теперь было видно не только школу, а целую группу таких вот – белых – деревьев. И солнце все раньше и раньше проникало в окно по утрам. И на душе почему-то было легко и радостно.

Ксюша собиралась в школу. Выпила кофе, сидя на кухне у окна, нарядилась в легкий сарафан, покидала в сумку все свои многочисленные блокноты и ручки, и вышла из дома.

У подъезда ее ждала Анастасия Павловна.

-Вы что здесь делаете? – Удивилась Ксюша, споткнувшись от удивления о порог.

-Пришла долг отдать, - улыбнулась Сотникова, - ты меня домой провожала, а я тебя до школы провожу.

Вот и что бы это значило? Как-то узнала, где я живу, пришла, и ждала видимо сидела – вон как уютно расположилась на скамейке у подъезда со своим портфелем и пакетами.

-Это лишнее, но… ладно. – Пробормотала Ксюша и, дождавшись, пока Анастасия Павловна соберет все свои вещи, двинулась к школе.

Она шла и думала о том, как глупо поступила, выбрав квартиру настолько близко к работе. Живи она в другом районе города – они могли бы идти вот так, рядом, и молчать, не менее тридцати минут. А так получилось всего восемь.

На крыльце школы остановились, посмотрели друг на друга.

-Ну… - начали хором, и рассмеялись.

-До встречи, Ксюшка.

-До встречи, Анастасия Павловна.

Все еще недоумевая, Ксюша взлетела по ступенькам и открыла кабинет. Он весь – белый, нарядный, был залит весенним солнцем. И душа радовалась вместе с ним.

Пиликнул телефон, оповещая о пришедшей смс. Ксюша глянула на экран.

-Ксюнь, ты на месте уже? Можешь кофе сделать? У меня первого урока нет, хочу с тобой посидеть.

Определенно, день сегодня обещал быть – приятнее некуда. Ксюша быстро согрела воду, насыпала в чашки кофе, и приготовилась ждать.

Ждать пришлось недолго: уже через десять минут Лена влетела в кабинет – как обычно, стремительная и очень красивая. Тряхнула светлыми волосами, изобразила пируэт подолом платья, и упала на стул.

-Я тут знаешь что подумала? – С места в карьер начала она, пока Ксюша заливала кофе горячей водой. – Давай летом куда-нибудь поедем?

-В каком смысле? – Удивилась Ксюша.

-Ну на море, или еще куда. Помнишь, ты говорила, что хорошего лета у тебя еще не было? Так пусть будет!

Она так открыто и доверчиво смотрела, в ее лице было столько тепла и столько нежности, что Ксюша не выдержала. Громыхнула чашкой, сделала несколько стремительных шагов, и, не успев сообразить, что делает, наклонилась и поцеловала Лену прямо в губы.

В этом поцелуе не было ничего сексуального – она просто изо всех сил прижалась губами к губам, и замерла так, будто пытаясь выразить этим прикосновением все, что до сих пор не научилась говорить словами.

Отпрянула. Посмотрела в Ленины спокойные глаза.

-Спасибо, - улыбнулась, и пошла за чашками.

Неловкости не было. Ксюша ожидала, что она придет, но ее правда не было. Они просто пили кофе и смотрели друг на друга, улыбаясь.

-Ну так как? – Не выдержала Лена. – Поедем?

Очень хотелось сказать «да». Просто согласиться, и взять билеты, и провести несколько часов в поезде – сидя на одной полке и играя в карты. И гулять по набережной, дыша соленым воздухом, и держаться за руки, и даже, может, что-нибудь еще.

-Лен, я не смогу, - честно призналась Ксюша, делая глоток обжигающего кофе.

-Почему?

Ну как объяснишь? Потому что Сотникова – она знала совершенно точно – будет руководить практикой у старших классов, и весь июнь проведет в школе? Потому что в июле она поедет в летний лагерь воспитательницей, и Ксюша поедет за ней? Потому что весь август Ксюша будет таскаться к ее подъезду и сидеть там в судорожной надежде – ну может быть хотя бы раз, хотя бы раз за все эти годы она все же выйдет наружу?

-Июнь я работаю, в июле поеду в лагерь, а про август ничего еще не знаю, - как могла, честно ответила Ксюша. – Но я бы очень хотела. Правда.

Лена внимательно на нее посмотрела и, кажется, даже не расстроилась. Отпила немного кофе, облизала губы.

-Тогда я с тобой, - улыбнулась.

-В смысле? – Ксюша чуть кофе на себя не опрокинула.

-Тоже буду работать июнь, в июле поеду в лагерь, а про август не буду ничего знать.

Лена смеялась над ней, а Ксюша смотрела и практически видела, как по ее груди разливается тепло и счастье. Впервые в жизни она чувствовала, что не одна. Пусть Лена не знает правды, пусть у нее свои причины, но она хочет – правда хочет быть рядом.

И снова повинуясь безотчетному желанию, Ксюша поставила на стол чашку, отобрала чашку у Лены, и, на этот раз подняв ее со стула за плечи, снова поцеловала.

И это было по-другому. Теперь ее губы не просто благодарили – они захватывали и завоевывали то, что принадлежало им по праву. Теперь они двигались, лаская, прикасаясь, и наслаждаясь этими прикосновениями.

-Закрыла ли я кабинет? – Мелькнула мысль, но в то же мгновение ей стало все равно.

Лена гладила ее затылок. Шею. И под ее пальцами расцветали огненные цветы. Лена прижималась к ее груди, и от этого подкашивались ноги. Никакой страсти. Никакого желания. Только нежность. Огромная, всепоглощающая нежность.

Они оторвались друг от друга, и улыбнулись припухшими губами.

-Когда ты говорила, что хочешь меня потрогать – ты это имела ввиду? – Неожиданно хрипло спросила Ксюша.

-Не совсем, - промурлыкала Лена в ответ, - но, пожалуй, и это тоже.

FORWARD

Вожатой в лагерь ее не взяли. Да она и рада была – устала от детей за год, проведенный в школе. Поехала просто так – в учительском коллективе, вместе с Завадской.

Пока те, кому повезло занять должности воспитателей и вожатых, всеми силами налаживали дисциплину и занимались подготовкой мероприятий, Ксюша и Лена в свое удовольствие гуляли по горным тропам, собирали цветы и наслаждались летом.

Сотникова еще не приехала – она собиралась прибыть со вторым заездом, через неделю, и Ксюша отчаянно ждала ее приезда.

Их с Леной поселили в отдельный деревянный домик – две кровати, две тумбочки, видавший виды шкаф. От деревянных стен в домике постоянно пахло лесом и свежестью, и от этого так сладко и так хорошо спалось.

Первую же ночь они провели в одной кровати. Ксюша уже засыпала, когда почувствовала, как пружины под ней натягиваются, и Лена присаживается рядом. Она просто сидела и гладила Ксюшу по голому плечу – ничего не говоря. А потом прилегла рядом и прижала к себе.

И снова ничего не было. Только поцелуи, осторожные поглаживания по спине, и – иногда – легкое прикусывание зубами кожи. Так и заснули – обнявшись, прижавшись друг к другу.

Наутро Лена вела себя как ни в чем ни бывало. Смеялась, швыряясь в Ксюшу полотенцем и приглашая пойти умыться. Плескалась водой из кранов, протянутых прямо на улице, и снова смеялась.

-Это лето будет получше, правда? – Спросила, когда они уже шли на завтрак, и Ксюша вынуждена была согласиться.

На горных лугах уже вовсю цвел клевер. Они расстилали на нем покрывало, запускали руки в россыпи зелени, и лежали так, наслаждаясь солнцем на горячей коже.

-Расскажи мне, как ты поняла? – Спросила в один из таких дней Лена.

-Что поняла? – Удивилась Ксюша, и сразу же поняла, ЧТО.

-Это было сложно, - ответила, - я все детство убеждала себя в том, что все не так, что я в порядке, что я выйду замуж и все такое. Потом случилась Ира, чувства к которой напугали меня до полусмерти. А потом – Лека. Наверное, тогда я и начала понимать.

-Расскажи, - попросила Лена, устраиваясь подбородком на Ксюшиной груди и заглядывая ей в глаза.

-Знаешь, для меня самым большим открытием стало, что дело здесь не в сексе. До Леки у меня был парень, и с ним тоже был секс, и это было ничуть не хуже, а местами и лучше, наверное. И я успокаивала себя тем, что если у него получается меня возбудить – значит, со мной, опять же, все в порядке. А потом он ушел – и я практически ничего не почувствовала.

-Так уж и ничего? – Не поверила Лена.

-Да. Я злилась, бесилась, и было больно. Но потом я поняла, что все эти чувства – не из-за того, что он ушел, а из-за того, КАК он это сделал.

Ксюша поймала удивленный взгляд и объяснила:

-Он встречался одновременно со мной и с моей соседкой по комнате. Кроме того, я слишком многое вложила в эти отношения. Наверное, от этого и было больно.

-А дальше?

-А дальше появилась Лека, и я в ту же секунду забыла про Виталика. Тогда и поняла, что дело вовсе не в сексе. Дело в том, что происходит вот тут.

Она показала пальцем на межреберье.

-Ты была в нее влюблена?

Да черт его знает. Наверное, была. Во всяком случае, когда она ушла – мне было очень, очень больно.

BACK. BACK. PLAY.

-Нам надо поговорить, - Лека поймала ее в коридоре, и утащила в пустую в ночной час умывалку. Достала сигареты. Замолчала.

Ксюша почувствовала, как от коленок и ниже разливается страх.

-Я хочу предупредить, - сказала Лека, - чтобы для тебя это сюрпризом не было. Я влюбилась.

Пам-пам. В Ксюшиной голове потоками разлилась боль, смешанная с какой-то бравурной музыкой. История повторялась. Неужели все в мире обречено на повторение? Сейчас она скажет, что это несерьезно, и что вернется, и что все будет как раньше…

И вдруг что-то хрустнуло внутри. Ксюша физически ощутила, как ломается с треском какая-то важная деталь в ее груди, и втыкается в сердце обломками. Она ничего не говорила, просто смотрела на Леку, но лицо ее – она чувствовала, знала – менялось на глазах.

«Ну, хватит, - сказал чей-то голос в ее голове, - достаточно. Это не сработало, так? Ты попыталась, и это просто не сработало. Потому что это – не ты. ТЕБЕ она не посмела бы так сказать. С ТОБОЙ она не посмела бы так поступить. Достаточно».

Сузились зрачки, оттопырилась в оскале нижняя губа. Ксюша молчала, и видела, как слой за слоем спадает с нее та обертка, которую она так старательно на себя натягивала.

-В кого? – Спросила с равнодушием, которое не обмануло бы ни одного из дворовых мальчишек. Это было то равнодушие, за которым следует удар в морду.

-Ну какая разница, Ксюх? – Лека отвела глаза, и закурила еще одну сигарету. – Все равно это было несерьезно. Поигрались – и хватит.

Уголок Ксюхиной губы поднялся вверх. А потом второй. Она сделала шаг, и оказалась вплотную к Леке. И – порадовалась ее испугу.

-Мелкое, мерзкое дерьмо, - по-прежнему улыбаясь, сказала Ксюха, не отрывая от Леки взгляда. – Усекла? Еще раз появишься рядом со мной – дам по роже. Учти на будущее.

Сжала губы в узкую полоску, и вышла из умывалки.

Коридор, коридор, выкрашенный голубой масляной краской коридор. Двери, двери – разномастные, где белые, а где и темные. Мир сужается, давит на плечи, мешает дышать.

И одежда давит – все эти аккуратные спортивные брючки, эти закрытые футболки с длинным рукавом, эти чертовы домашние тапочки, будто снятые с престарелой домохозяйки.

«Это – не я».

Выход из общаги. Вахтерша удивленно смотрит, сонная, но не делает попыток остановить. Подошвы тапочек стираются об асфальт – да пусть они хоть в аду сгорят, эти подошвы!

Каменная лестница. Ступенька, еще одна, пятидесятая, двухсотая. Тапочки остались где-то лежать, сброшенные, и босые ноги касаются холодного песка. Перед ней – море. Ладно, не море, залив, всего лишь залив, но кому какое до этого дело?

-Ну что? – Спрашивает она у моря. – Чудно все вышло, правда?

Да. Действительно чудно. Или чуднО – тут уж кому как больше нравится. Хорошая девочка, говоришь? Топчите, бейте, унижайте – все стерпит? Нет. Это вряд ли.

Перед глазами – Лекины глаза, которые то синевеют, то почему-то превращаются в карие, то снова становятся синими.

-Я – не хорошая девочка, - говорит Ксюха тихо, сквозь зубы, - я – это не она.

И плачет, и бьет кулаками о землю, упав на колени, и снова, снова плачет.

-Я – не хорошая девочка.

И эхом приходит вопрос. Вопрос, на который она пока не готова ответить.

-А кто ты тогда?

И нет ответа, нет понимания, и все растворяется в боли очередной ошибки, и становится так больно, как, наверное, не было еще никогда.

FORWARD. PLAY.

-Давай не будем об этом, ладно? – Попросила Ксюша, так и не ответив на Ленин вопрос. – Это то, о чем я не готова разговаривать.

-Конечно, - тут же согласилась Лена. Она – Ксюша давно заметила – вообще никогда не лезла туда, куда ее не готовы были пустить. Не обижалась, не расстраивалась – просто отступала.

Но Ксюша неожиданно продолжила сама.

-Вообще для меня тогда все как-то резко встало на свои места. Есть физика, и этой физикой можно заниматься с кем угодно. И есть эмоции, которые я способна испытывать только к женщинам. Я не делала далеко идущих выводов, решила пока остановиться на этом. Так что можно считать, что именно тогда я и поняла.

-У тебя их много было? – Спросила Лена.

-Женщин? – Ксюша хмыкнула и пожала плечами. – Смотря с чем сравнивать.

-Ну сколько? Примерно?

-Тех, с кем были отношения – двое. А всех прочих я не считала.

-Ого, - Лена с интересом подвинулась повыше, нависая над Ксюшей, - а все прочие были?

Еще как были. После окончания института, после окончательного разрыва с Иркой, после того, как в ее голове в очередной раз все перевернулось с ног на голову – именно тогда пружина разжалась совсем, бесповоротно.

BACK. PLAY.

Пятый курс. Последний год. Он закончится – и нужно будет что-то решать. А решать не хотелось.

Они жили теперь у Женьки в квартире – она, Женька, Кристина и Лека. Ксюха только посмеивалась, глядя, как Женя пытается Леку одомашнить и привязать к себе. Понимала: скоро это закончится. Вопрос только был, когда.

На самом деле, только этот вопрос и был теперь важен. В него все упиралось, вокруг него все крутилось. «Когда».

-Когда ты переедешь ко мне? – То и дело спрашивала Ира, когда Ксюха оставалась у нее ночевать.

-Когда ты начнешь искать работу? – Доставали по телефону родители.

-Когда ты уже успокоишься? – Хохотал Джоник.

Вернуться в Краснодар? А кому она там нужна? Анастасия Павловна, наверное, снова вышла замуж, да и мысли о ней уже не вызывали такой боли, как раньше.

Послушаться Ирку и уехать с ней в Москву? А зачем? Чтобы снова прятаться от всех, поддерживать реноме, говорить, что еще не встретила достойного мужчину?

Остаться здесь? Каждый день любоваться на Женькино-Лекину идиллию, зная, что скоро все это закончится? Зачем?

Вот именно, зачем. Как-то незаметно для себя, Ксюха потеряла смысл. И где искать его теперь – не имела ни малейшего понятия.

-Ну чего ты маешься? – Спрашивала ее Ира после очередного «сексуального буйства». – Давай уедем. Найдем в Москве работу, будем жить. Это город больших возможностей!

Ксюха только морщилась.

-Я не хочу никаких больших возможностей, - отвечала она, но на последующий вопрос «а чего же ты хочешь», у нее ответа не было.

Весной Женька и Лека расстались. Вернее, Лека просто сделала традиционный финт ушами, и отбыла в неизвестном направлении. Женька осталась страдать.

День за днем Ксюха пыталась помочь: успокаивала, отпаивала чаем, гладила по голове. И злилась, злилась, злилась. Ее мучила мысль, что когда Лека сделала то же самое с ней, рядом никого не было. А тут – смотри ты – все собрались, кудахчут, сочувствие изображают. А Женька – дура: нет бы выводы сделать и понять, что Лека – это не для семьи, не для жизни. Нет! Оправдывает ее, ищет объяснения. Дура.

Незаметно для себя, Ксюха стала меньше бывать дома. А потом и вовсе съехала – не к Ире, нет. Познакомилась с молодым человеком на улице, ответила на его ухаживания, и уже через неделю переехала к нему.

Теперь их снова было трое: она, Ира и этот глупый мальчик, влюбленный по уши и глупый как пробка. Дошло до того, что она рассказала ему об Ире – и ничего, проглотил, не подавился.

-Откуда в тебе столько злости? – Спросила ее как-то Кристина, узнав об этом новом повороте в Ксюхиной судьбе.

-Надоело быть хорошей, - ответила та. – Теперь побуду плохой.

Иногда по вечерам она приходила домой и долго смотрела на себя в зеркало. И то, что она видела, вызывало боль.

Чтобы отвлечься, принялась все-таки искать работу. При виде вакансий «требуется учитель», сминала газету и громко ругалась. Только однажды заметила короткое: «Требуется сценарист», и неожиданно для себя позвонила по указанному телефону.

FORWARD

-Скоро новый год! – от резкого крика прямо в левое ухо Ксюха проснулась, дернулась, и с трудом удержалась, чтобы не залепить пощечину.

-Обалдел? – Спросила она, потирая глаза. – Зачем орешь?

-Затем, что новый год скоро, а у нас ни сценариев, ни музыки, ни-фи-га.

Дима забрался с ногами прямо на Ксюхин стол – сел по-турецки и поглядывал сверху вниз.

-Шеф сказал, что программу надо утвердить завтра, или можем не утверждать ее вообще.

Ксюха зевнула и вылезла из-за стола. В последние дни декабря она уставала так, что с трудом соображала, где находится и как ее зовут. Вот и на рабочем месте заснула.

-Музыку мы вчера подобрали, - сказала она, доставая из россыпей бумаг на столе компакт-диск, - а сценарий смотрит Светка, добавляет туда пошлости.

-То есть я зря тебя будил? – Прищурился Дима и одним прыжком оказался рядом с Ксюхой. – Или нет?

Иногда он был милым, иногда – как сейчас – противным, но в целом Ксюха считала так: «почему бы и нет».

На этом принципе она строила свою жизнь все последние месяцы. Почему бы и не заняться сценариями стриптиз-программ? Почему бы и не превратиться из сценариста в режиссера? Почему бы и не переспать с Димой, раз уж он этого так хочет? Почему бы и не принять приглашение от Женьки встретить новый год в старой компании? Почему бы и не послать Ирку к чертовой матери с ее Москвой и грандиозными планами?

-Слушай, - вспомнила она вдруг, - меня старая подруга позвала новый год праздновать в их компании. Пойдешь?

-Смотря что мне за это будет, - Дима противно улыбнулся и полез с поцелуями. Ксюха отшатнулась.

-Не хочешь – как хочешь.

Конечно, он побежал следом за ней, и принялся извиняться, и клялся, что встреча нового года в компании ее друзей – лучшее предложение в его жизни. А Ксюха шла впереди, слушала краем уха эти словоизлияния, и умирала от скуки.

В коридоре клуба – кто бы мог подумать! – встретилась с Ирой. Та, видимо, уже давно искала нужную дверь: на лице было написано разочарование и любопытство.

-Сгинь, - скомандовала Ксюха Диме, и с Ирой под руку вернулась в кабинет. – Садись.

Сели. Поглядели друг на друга. Сказать было нечего, и не нужен был никому этот последний разговор, но Ира настояла, а Ксюха в очередной раз подумала: «почему бы и нет».

-Значит, нет? – Эхом отозвался Ирин голос.

-Значит, нет.

Ира помолчала, но было ясно – этим не кончится. Так и вышло.

-Ты можешь хотя бы объяснить, почему? – Спросила Ира напряженно. – Тебе же не нравится эта дурацкая работа. И ты не любишь этот город. Что тебя здесь держит?

-Ничего, - пожала плечами Ксюха, - но в Москву меня тоже ничего не тянет.

-Даже я?

-Даже ты.

Ира кивнула и отвернулась. «Лишь бы реветь не стала», - подумала Ксюха отстраненно.

-Пойми, - сказала она вслух, - я не знаю, чего я хочу. Пока меня устраивает то, что есть.

-Прожигать свою жизнь в выпивке и блядках? – Вырвалось у Иры.

-А почему нет? – Подняла брови Ксюха. Она пересела на край своего стола и смотрела на Иру сверху. – Я пыталась по-другому. Пыталась жить правильно. Не вышло. Теперь попробую жить так, как мне хочется.

-Вот этого тебе хочется? – Не выдержала Ирка, вскочила на ноги, демонстративно обвела рукой обстановку кабинета. – Алкоголь, голые девки, мужики? Стоило ради этого получать образование!

-Нет, наверное, не стоило, - согласилась Ксюха, - но кто ж знал тогда?

Она видела, что Ире очень хочется поругаться. Но и это ей тоже было все равно.

-Ковальская, - Ира подошла вплотную и положила ладони на Ксюхины бедра, - поехали со мной, а? Ты же по-прежнему что-то чувствуешь ко мне, и я тоже. У нас есть шанс. Шанс построить настоящие отношения.

-Что ты называешь настоящими отношениями? – Спросила Ксюха равнодушно. – Купить квартиру, завести барбоса и притворяться сестрами? У таких отношений нет будущего, и быть не может.

-Но ведь живут же как-то люди!

-Ирка, я не хочу как-то, - Ксюха с силой подалась Ире навстречу, - я не хочу скрываться и делать вид, что все это нормально. Я по-прежнему так не считаю, только и всего.

-А чего ты хочешь-то тогда? – Возмущенно спросила Ира. – Выйти замуж за одного из своих ебарей? Нарожать детишек, получить кольцо на палец? Этого?

-Нет. Этого я тоже не хочу.

Ксюха отстранила Иру, и отошла к стене. Подумала немного.

-Ты склоняешь меня идти своей дорогой, - сказала, не оборачиваясь, - я хочу выбрать свою. Только и всего.

-Но это же глупо!

-Пусть, - кивнула согласно, - но я хочу сама. И сделаю это. Пойму, что мне нужно, найду смысл, и так далее. Даже на это понадобится много времени.

-Я не стану ждать тебя так долго, - обреченно сказала Ира за ее спиной.

-Знаю. Я тебя об этом и не прошу.

Она стояла, прислонившись лбом к холодной стене. Ира подошла сзади, обняла и поцеловала в затылок.

-Тогда прощай, Ковальская, - сказала она, и по голосу Ксюха поняла: все-таки плачет.

-Прощай.

FORWARD

-Ну ничего себе, - восхищенно заявил Дима, когда Ксюха все-таки соизволила выйти из подъезда и сесть в его машину. – А почему ты всегда так не одеваешься?

Ксюха подавила улыбку. Всегда. Ну да. По десять часов в день в платье и на шпильках – врагу не пожелаешь. Но сегодня она постаралась – сама не зная, зачем. Долго выбирала наряд, долго укладывала волосы и наводила макияж. И результат не заставил себя ждать: черное платье на тонких бретельках выгодно открывало худосочную Ксюхину спину и одновременно подчеркивало небольшую грудь. Волосы собрались на затылке в затейливую композицию, приоткрывая шею. А туфли на высоком каблуке сделали длинные ноги еще длиннее.

-Ксюха! – Женька открыла дверь и тут же кинулась ей на шею. – Как я рада тебя видеть.

Затормошила, потащила внутрь, а внутри – все та же компания: мрачная Кристина, верный оруженосец Толик, Шурик – кажется, уже пьяный, Лекина новая пассия Юлька, и, конечно – она сама. Во всей красе.

Женька сегодня в новом образе: классическая учительница. Очки на носу, закрытое платье, и на лице – тоска-печаль, скрываемая за улыбками.

-Это ее муж? – Спросил Дима шепотом, указывая на Шурика.

-Нет, - улыбнулась Ксюха и показала на Леку. – Вон ее бывший муж сидит. Или жена, тут уж как тебе больше нравится.

И правда – сидит. Мрачная, смотрит из-под длинной челки. И одета черт знает во что – то ли рубашка на ней, то ли блузка – не разберешь. На Юльку посмотрит, на Женьку. И снова на Юльку.

-Ленка, давай танцевать, - Ксюхе вдруг стало очень весело. Она ухватила Леку за руку и потащила на середину комнаты. Обняла за шею, прижалась.

Следом за ними танцевать вышли и Женька с Шуриком: закружились рядом.

-Злая как обычно? – Спросила Ксюха шепотом.

-Кто этот парень? – Ответила Лека вопросом на вопрос, подбородком указывая на Диму.

-А тебе какая разница? – Ксюха пощекотала Лекин затылок и заглянула ей в глаза. – Работаем вместе.

-Работаете или спите?

Засмеялась. Скосила взгляд на Женьку. Между ней и Шуриком табуретку можно было бы засунуть – и то не удержалась бы, упала.

-А что? Хочешь присоединиться?

Ей вдруг подумалось, что это было бы забавно. Соблазнить Леку прямо здесь, при всех, утащить во вторую комнату и трахнуть там. А потом пусть смотрят: Женька – со своими слоновьими слезами, Лека – с чувством вины, и Кристинка – с осуждением.

-Поменяемся? – Женька подошла рука за руку с Шуриком, и Ксюха скрипнула зубами. Но в следующую секунду оказалась в Женькиных руках – и удивленно последовала за ней в танце.

-Чего это ты? – Спросила удивленно. – Я думала…

-Соскучилась, - улыбнулась Женька, танцуя, - ты давно не появлялась.

-Времени не было.

«Желания не было. Век вас не видела, и еще столько не видеть бы».

-Ты кое-что из вещей забыла. Я сложила в сумку, на кухне стоит. Заберешь завтра?

Господи, да что из вещей могло тут остаться? Что там может быть такого, что стоило бы забирать?

-Там какие-то фотографии.

Ксюха остановилась. Женька споткнулась об ее ногу и чуть не упала. Посмотрела со страхом в глазах.

-Ты чего?

Фотографии. Ксюха выпустила Женьку из своих рук и стремительно прошла на кухню. Где же эта сумка? Вот она, стоит, застегнутая, на табуретке. Застежка-молния. Какие-то тетрадки, старый свитер, шарф, носки. И – фотографии.

Она смотрела на них сверху вниз и боялась прикоснуться. Они лежали оборотной стороной вверх – просто белые кусочки картона, но чтобы перевернуть их понадобилось немалое мужество.

-Здравствуйте, Анастасия Павловна…

И стало больно. Опять – как давно уже не бывало. И сжались зубы, и ладони – в кулаки.

-Ксюх, ты чего тут? – Дима пришел, поняла Ксюха, и стремительно прикрыла фотографии шарфом. Обернулась.

-Я останусь тут ночевать. А ты езжай.

-Куда езжай? – Удивился он. – Я не собирался вообще-то…

Но она больше ничего не сказала. Забрала сумку, ушла в маленькую комнату, заперлась там, и только тогда решилась посмотреть. Доставала по одной, переворачивала, и смотрела.

-Ну сколько можно? – Спросила у лица на фото. – Я не видела вас пять лет. Пять лет вы были где-то далеко от меня. Каждое лето я приезжала в Краснодар и караулила с утра до ночи у вашего дома. Но не увидела ни разу. Так почему сейчас – опять? Почему я опять все это чувствую?

Она сама не заметила, как начала кричать. Отрывала от фотографии кусочек, швыряла на пол, топтала ногами, и кричала снова.

-Вы – проклятие! Мое проклятие. Чертово помешательство, которое до сих пор мешает мне жить!

И снова фото. Снова кусочки. Снова боль.

-Ну сколько можно уже, а?

Она не успокоилась, пока все фотографии не оказались порванными. И только тогда упала на пол, прислонилась спиной к кровати, и замерла так до утра. Не плакала, не спала – просто сидела.

FORWARD. PLAY.

Утром Ксюха выползла на кухню – разбитая и злая. Сварила кофе, нашла среди пустых пачек сигарету, и уселась рядом с окном. Она чувствовала себя абсолютно пустой. Никаких чувств, никаких мыслей – ничего.

Когда на кухне появилась Лека – полуодетая, с мокрыми волосами, Ксюха даже не удивилась.

-Трахаться с бывшими, которые в тебя все еще влюблены – это пошло, - сказала она сквозь зубы.

-Кто бы говорил, - так же, сквозь зубы, ответила Лека.

Достойный ответ. Ксюха не раз задавала себе вопрос «А чем ты лучше»? И ответа не находила. Получалось, что ничем.

Отдавать свое тело любому желающему – это как проституция, только вместо денег она получала что-то другое.

-Ты просто обесцениваешь его таким образом, - сказал ей как-то Джон. – Делаешь так, будто тело вообще не имеет значения. Обычный способ.

Может и так, но Ксюха чувствовала: иначе она сейчас не может. Да, любому желающему. Да, просто секс. В конце концов, почему бы и нет?

-Позвони мне, - сказала она Леке, - встретимся, поговорим о старых временах.

Лека кивнула.

Forvard. Play.

Ксения вела машину медленно, но пальцы, лежащие на руле, все равно дрожали. Она была полна решимости поговорить наконец с Асей, но не знала даже, как начать.

-Ответь мне, что ты ко мне чувствуешь?

Глупо. Она и так знает, что Ася к ней чувствует.

-Зачем ты предложила мне секс?

Еще глупее. Какая разница, зачем, если этого все равно никогда не будет?

-Как нам жить дальше?

Трижды «ха-ха». Если бы кто-то смог ответить на этот вопрос – нобелевскую премию ему, и букеровскую в придачу.

Она вдруг вспомнила, как в последний раз уезжала из Краснодара. Разбитая, раздавленная – сидела на полу в заплеванном тамбуре вагона, курила, а из глаз – не слезы, а будто цементная крошка.

Тогда тоже казалось: говорить не о чем. Все сказано. Все прожито и понято, и дальше – просто некуда. Ан нет, года не прошло – и оказалось, что разговор совсем не окончен. И, возможно, не закончится уже никогда.

-Тогда я была моложе, - сказала она вслух, обращаясь к собственному отражению в зеркале заднего вида, - а теперь мне тридцать два. И все изменилось.

А что изменилось-то, собственно? Она далеко ушла от двенадцатилетней девчонки, влюбившейся в учительницу, но где-то глубоко внутри эта девчонка все еще жила в ней, и отказывалась так просто сдавать позиции.

-Брось, - говорила она Ксении, - что лучше: двадцать лет в кошмаре, или полгода счастья? Возьми то, что она дает – и радуйся тому, что получила это. Отпусти себя, и живи на полную – ты же умела это раньше!

-Это было давно.

-Не так уж давно! Двадцать лет – подумаешь, какая глупость! Замотать себя в дорогой пиджак и навесить на лицо корпоративную улыбку – еще не значит стать старой. Ведь пиджак можно снять, а улыбку сделать искренней. Ты все еще это можешь.

-А потом? Что я буду делать с этим потом?

-А какая разница? Разве оно того не стоит?

Рука сама потянулась к магнитоле и выбрала песню. И ударили в уши звуки свободы и молодости.

Этот парень был из тех, кто просто любит жить.

Любит праздники и громкий смех, пыль дорог и ветра свист.

Он был везде и всегда своим

Влюблял в себя целый свет.

И гнал свой байк, а не лимузин.

Таких друзей больше нет.

Пальцы сжались на руле, а голос в голове звучал громче и громче, перекрикивая музыку.

-Чего ты добилась в свои тридцать два? Построила мудацкую жизнь, в которой есть только работа, обязательства и три сотни комплексов? А где счастье? Где полет? Где безумие, в конце концов?

-Но время безумия прошло.

-Кто сказал? Это ТЫ так решила, что оно должно закончиться. Да тебе твоя дурацкая тачка дороже всех друзей вместе взятых. Как же – у тебя реноме, у тебя имидж, у тебя все прочее говно, в которое ты взяла и поверила.

И в гостиной при свечах он танцевал, как бог.

Но зато менялся на глазах, только вспомнит шум дорог.

Все, что имел, тут же тратил

И за порог сделав шаг

Мой друг давал команду братьям,

Вверх поднимая кулак.

-Давай, - голос снова перекричал музыку. Двенадцатилетняя Ксюша звучала очень уверенно, и громко. – Я не хочу, чтобы все закончилось вот так. Я не об этом мечтала.

-Я осуществила все, о чем ты мечтала, не ври.

-Вот уж нет! Да, Анастасия Павловна теперь с тобой, но она с тобой ровно наполовину.

-Ой, да перестань! – Ксения рявкнула это, глядя в зеркало, как будто там и правда кто-то был. – Чего ты хочешь? Чтобы я ее трахнула? Об этом ты мечтала? Да тебя в ужас приводила мысль о поцелуе между женщинами.

-Это потому что я была маленькая. Для меня высшим проявлением любви было притащить ей букет цветов и трястись от страха, что она узнает, от кого это. Но мне этого было достаточно! А тебе – нет.

-Я изменилась.

-Знаю! Ты изменилась и стала старой скучной идиоткой, которая увлеклась построением прекрасного будущего для любимой женщины и совсем забыла о женщине самой.

Ксения сама не заметила, как педаль газа сильнее вдавилась в пол. Теперь она лавировала между редкими в ночной час автомобилями, и с каждой минутой скорость становилась выше и выше.

-Кто ты? – Спросила она у отражения в зеркале. – Кто ты?

-Вот именно! – Откликнулся голос в голове. – Кто ты? Расфуфыренная тетка? Вечный страдалец? Моя любовь приносила мне радость, а уж потом боль. А твоя?

-Моя тоже!

-Вот уж вряд ли! К твоим ногам бросают то, о чем ты мечтаешь уже чертову кучу лет, а ты воротишь морду и говоришь, что тебе это не надо. Прекрасная радость получается!

-Как ты не понимаешь, - прошипела сквозь зубы Ксения, и вдавила педаль в пол окончательно. – Если это случится… Если это произойдет. Я не знаю, как тогда я смогу жить.

Голос заткнулся, словно его и не было. Машина неслась по Садовому на предельной скорости, пролетая на красный и норовя выскочить на встречную полосу. Ксения смотрела прямо перед собой, избегая взглядом зеркал.

Двадцать лет. Двадцать чертовых лет. Она сделала невозможное. Она сделала так, что Ася смогла быть с ней. А теперь? Теперь спустить все это в унитаз ради нескольких месяцев физической близости? Или… ради того, чтобы Ася получила то, что она хочет?

«Все, что я делаю, я делаю для тебя».

Она сбросила скорость. Перестроилась в средний ряд. Губы сжались в узкую полоску, а пальцы на руле расслабились. На лицо будто снова наползла исчезнувшая было маска спокойствия и уверенности.

-Она получит то, что хочет. Потому что

«Все, что я делаю, я делаю для тебя».

FORWARD

Ася ждала. Она больше не могла ни курить, ни пить кофе, ни говорить по телефону. Надела пижаму, легла в постель, и тут же выскочила из нее как ошпаренная. Походила по квартире – из угла в угол, от стены до стены.

Подошла к окну и посмотрела на стоянку. Ксюшиной машины не было.

-Пожалуйста, пусть она просто придет домой, - попросила она, глядя на затянутое облаками небо. – Я не буду больше ее ломать. Просто пусть она придет домой.

В три часа ночи она наконец услышала, как поворачивается ключ в двери. Кинулась в коридор, наткнулась на Ксюшу, обняла ее и зарыдала, уткнувшись лицом куда-то в шею. Почувствовала прикосновение губ на своей щеке, и замерла.

Поцелуй перешел со щеки на висок, с виска – на лоб, и наконец добрался до губ.

-Ты… чего? – Спросила Ася, отстраняясь и глядя в Ксюшино лицо. То, что она увидела, напугало ее. Ксюша была словно каменная – ни одной морщинки на лице, ни движения кожи, ничего. Остановившийся взгляд, механические движения.

Она схватила Асю за руку и, не разуваясь, повела за собой в спальню. Остановилась у кровати, и принялась расстегивать пижамную куртку. Ася как зачарованная смотрела на ее пальцы, расстегивающие одну пуговицу за другой. На нее какое-то оцепенение напало – ни сказать, ни пошевелиться.

Куртка упала на пол, и Ксюшин взгляд сместился с Асиного лица на ничем более не прикрытую грудь. И снова – никакого выражения лица. Лед и камень.

-Ксюшка, - выдохнула Ася, когда Ксюшина ладонь опустилась на ее грудь и погладила: вверх-вниз, вниз-вверх. – Остановись.

И тогда она разжала наконец губы и сказала:

-Нет.

Асе стало очень страшно. Ей показалось вдруг, что Ксюша не видит перед собой ее, а видит что-то совсем другое. Может быть, прошлое?

-Девочка моя, я прошу тебя, - вырвалось у нее, - не надо.

Вторая ладонь опустилась на грудь. И снова погладила. И снова – ни единой эмоции на холодном лице.

-Это не должно быть так, - прошептала Ася, - только не так…

Она все понимала и видела. Знала: видимо, иначе Ксюша просто не может. И знала, что та не остановится, и что это правда произойдет, но все в ее душе протестовало против этого: НЕ ТАК. ТОЛЬКО НЕ ТАК.

Ксюша взялась за резинку штанов. Зацепила большими пальцами и потянула вниз. По бедрам, по коленям, до лодыжек. Разогнулась. Посмотрела на Асю.

Она молчала очень долго. Смотрела остановившимся взглядом и молчала.

-Ты делаешь это для меня? – Спросила Ася, чувствуя, как дрожат ее коленки, как сводит судорогой икры.

И снова Ксюша разомкнула губы.

-Да.

Ася стояла перед ней – обнаженная, растерянная, и не делала попыток пошевелиться. Ей по-прежнему было очень страшно.

BACK. PLAY.

Она повернула ключ в замке трижды: раз, два, три. Открыла дверь. Сделала шаг. Ася налетела на нее – она едва успела ее поймать, прижать к себе.

«Ты этого хочешь?»

Наклонилась, поцеловала Асину кожу – там, где дотянулась. Поцеловала еще.

Вкуса не было. Запаха не было. Ничего не было. Как куклу целовать. Как кусок пластика.

-Ты… чего? – Услышала она. Посмотрела на Асю, и едва узнала ее. Взяла за руку, и повела за собой.

«Остановись. Пока еще можешь. Пока не совершила главную ошибку в своей поганой жизни. Остановись. Это не то, чего она хочет. Если она поймет, что ты делаешь это для нее – это убьет ее. Остановись».

Взгляд сфокусировался на кофте от пижамы. Десяток пуговиц. Она начала с верхней. Расстегнула – посмотрела. Расстегнула – посмотрела.

Из-под кофты стало постепенно видно тело. Белая кожа. Белая кожа груди. Ярко-красные соски. Россыпь родинок вокруг одного из них.

-Остановись.

Она слышала голос будто издалека, будто источник этого голоса находился за несколько километров, за тысячи и миллионы шагов.

Ее ладонь опустилась на Асину грудь и погладила – каким-то странным, механическим движением. Ксения посмотрела даже – это была словно чужая рука, чужие пальцы, все чужое – мертвое.

Этими – чужими – пальцами она подхватила край пижамных брюк и потянула их вниз. Теперь перед ее глазами были бедра – белая кожа, белая-белая кожа. Выступающие местами синеватые дорожки вен. Родинки. Две узкие полоски шрамов. И снова – белая кожа.

«Ты не сможешь. Остановись! Это то, что убьет и тебя, и ее. Хватит давать ей то, чего она хочет по твоему мнению. Спроси, чего она хочет на самом деле».

Ксения подняла голову и снизу вверх посмотрела на Асю. Разогнулась. Посмотрела снова. Она стояла перед ней – почти голая, только пижамные брюки нелепыми складками собрались у лодыжек. И не было в этом ничего волшебного, ничего вымечтанного, ничего из прекрасных снов детства. Просто немолодая женщина. Просто слегка обвисшая грудь. Просто сжатые плотно пальцы. Пальцы…

Она смотрела, и не могла понять: что? Что было такого в этой женщине, из-за чего все эти годы она продолжала жить в ее внутренностях – в сердце, в легких, в почках, в мозгу, даже в натянутой поверх мышц коже? Что такого было в ней, из-за чего невозможно было дышать, представляя, что ее больше не будет? Не будет не рядом, не поблизости… Не будет вообще. Нигде. Никогда.

«Ничего».

Это был тот ответ, от которого она бежала всю свою жизнь. И он настиг ее, накрыл с головой, размазал прямо по покрытому ковром ламинату спальни – той спальни, которая уже давно была их общая, была на двоих.

«Ничего».

Ксения знала, что это правда. И в эту секунду – стоя на расстоянии нескольких сантиметров от той, в ком заключалась ее жизнь, в кого она эту жизнь поместила, она поняла, что не просто знала это, а знала это всегда.

И тогда она начала кричать.

Крик вырвался из живота, поднялся к горлу и забился о стенки черепа. Она разомкнула губы, чтобы выпустить его наружу, и не смогла. Она видела, что Ася что-то говорит ей, но крик заглушал все звуки, он становился громче и громче, и казалось, что еще секунда – и голова разорвется изнутри на тысячу осколков.

«Ты всегда знала это. С самого начала. Ты знала, что в ней нет ничего, что стоило бы таких усилий, таких жертв. Ты знала, что она – просто женщина, просто человек, и больше ничего. Ты знала».

В ее глазах черно-белой хроникой проносились мысли. Вот она бежит по коридору, обгоняет ее, делает вид, что ей срочно нужно назад, и бежит навстречу, чтобы в последнюю секунду затормозить и выпалить в удивленное лицо: «Здравствуйте, Анастасия Павловна».

«Тогда ты уже знала».

Вот они с Мишкой лезут по отвесной стене школы к ее окну, с бумажной гирляндой в зубах, чтобы прикрепить ее к раме, и на следующий день стоять у окна, прислушиваться, и услышать удивленное «господи, что это»?

«И тогда ты знала тоже».

Вот они на выпускном – и ее губы совсем близко, и дыхание теплое, но чувств никаких нет – одна боль, и больше ничего.

«И тогда».

-Да, - сказала вдруг Ксения вслух.

«Да. Я знала. Всегда знала. С самого начала. С самого первого дня. Но я надеялась, что это не так. Что что-то все-таки есть. И когда я найду это «что-то» - то пойму… И научусь с этим справляться».

«Но время шло – а ты не находила. И все больше и больше понимала, что ничего нет. А раз нет – то это означает только одно».

«Что я действительно люблю ее. И что это никогда не закончится».

Ксения сделала шаг назад. Крик в ее голове превратился в камень – собрался по капле, по молекуле, и осел где-то в правой части мозга.

-Ксюшка.

Слух вернулся. Она услышала Асин голос и посмотрела на нее – голую, растерянную, и, кажется, плачущую.

-Ксюшка, я не хочу так, - сказала она, - ты не должна. Мне не нужно больше, чтобы ты делала что-то для меня. Я так не хочу.

До Ксении едва дошел смысл сказанного. Она сделала еще шаг назад, наткнулась на тумбочку, обернулась, схватила ее двумя руками, подняла и изо всех сил опустила себе на ноги.

Stop. Play.

Ася бросилась вперед, запуталась в спущенных штанах, и упала на пол. Пока она выпутывала ноги из ткани, Ксюша успела нанести еще несколько ударов тумбочкой по ногам. С жутким грохотом уронила ее на пол и обвела взглядом комнату.

Ася вскочила на ноги и накинулась на нее, обхватывая со спины и пытаясь схватить за руки. За руки, которые уже тянулись к вазе с цветами, стоящей на окне. К большой стеклянной вазе.

Они боролись молча – Ксюша вырывалась из ее объятий, рвалась вперед, но Ася – откуда только силы взялись? – не давала: держала крепко за запястья, тянула к себе, впивалась локтями.

Она не успела понять, как это произошло, но в следующую секунду отлетела назад, ударилась спиной об шкаф и сползла на пол. Ксюша тут же оказалась рядом. Села на корточки, заглядывая в глаза. Подняла руку. Замахнулась.

-Ударь, - вырвалось у Аси, - пожалуйста, ударь.

Ксюша – страшная, с остановившимся взглядом, посмотрела на поднятую в замахе руку, и с силой ударила кулаком в шкаф. А потом еще раз. И еще.

-Нет, - закричала Ася, - не ее. Меня.

Она рванулась вперед, повалила Ксюшу на спину, и, прижав ее к полу, села сверху. Размахнулась, и ударила по лицу.

Ксюшина голова от удара мотнулась в сторону, но глаза по-прежнему были пустые и безжизненные. И Ася ударила снова.

-Ударь, - крикнула она, - очнись ты уже, и сделай то, чего ты хочешь на самом деле. Выпусти это из себя, выпусти, пусть оно выйдет наружу! Я не испугаюсь – клянусь, я не испугаюсь!

Не помогало. Ничего не помогало. Голова безжизненно моталась туда-сюда, и взгляд ускользал, убегал куда-то в сторону, веки наполовину закрылись.

-Я прошу тебя! Пожалуйста!

Она схватила Ксюшу за запястье, подняла безвольную руку, и, не отрывая взгляда от Ксюшиных глаз, вдавила ее ногти в свою щеку. Вдавила, и дернула вниз.

STOP. PLAY.

И пришла боль. Как будто это не в Асину щеку впились острые ногти, а в ее – Ксенину. Как будто это на ее лице остались три глубокие полосы, из которых принялась сочиться кровь.

И через эти полосы, через три кровавые дорожки, боль вышла наружу.

-Я ненавижу тебя, - сказала Ксения, и не узнала собственного голоса. Он звучал глухо, горько и страшно. – Я тебя. Ненавижу.

Она сказала это, и через мгновение ненависть затопила собой все целиком. Не осталось ни памяти, ни мыслей, ни каких-то других чувств. Одна только ненависть – разъедающая, сжигающая все на своем пути.

Ее ладонь вырвалась из захвата Асиной руки и изо всех сил впечаталась в теплую кожу лица. От удара Ася завалилась на бок, и вскрикнула. Ксения схватила ее за волосы и, подвинувшись, приблизилась к ее лицу. Посмотрела в глаза.

-Я. Тебя. Ненавижу.

Она говорила это снова и снова – будто пробуя на вкус эти незнакомые ранее слова, перекатывая их по языку и пробуя снова. Женщина, в которой сосредоточилась вся ее сознательная жизнь, женщина, которую она любила больше, чем саму себя, лежала рядом и молча смотрела на нее, не пытаясь ни убежать, ни остановить это.

-Я думала, что это пройдет, - сказала Ксения прежде чем ударить снова. – Я до последнего мгновения думала, что это пройдет.

Она поднялась и села, нависая над лежащей на боку Асей. Размахнулась, и снова ударила ее по лицу.

-Нет, - Ксения засмеялась, хватая Асю за плечи и опрокидывая ее на спину, - не пройдет. Сейчас я поняла, что нет. Все зашло слишком далеко. Так далеко, что еще один шаг – и меня больше не останется.

Она нагнулась, приблизив свое лицо к Асиному на расстояние всего нескольких миллиметров.

-Ты хочешь, чтобы я отдала тебе последнее? Я отдам. Потому что…

«Все, что я делаю – я делаю для тебя».

STOP. PLAY

Ася практически не чувствовала боли. Да нет же, чувствовала, еще как чувствовала, но эта боль была не от царапин и не от ударов – она была глубже, много глубже. Эта боль плескалась в зеленых Ксюшиных глазах, которые смотрели на нее так близко. Эта боль взрывалась в висках от услышанных слов.

На секунду ей показалось, что она ощущает все до капельки – все, что чувствует сейчас эта девочка. Да, девочка, потому что никакой взрослой женщины здесь не было, нет. Здесь была та – четырнадцатилетняя – Ксюша, для которой этой любви всегда было много. Всегда было слишком много.

И она знала, что ее много, но не могла заставить себя остановиться – год за годом она вбирала ее в себя все больше и больше, сильнее и сильнее, и год за годом ее сердце разрывалось на ошметки, от невозможности вместить это в себя, от невозможности куда-то это деть.

Ася поняла сейчас, в эту самую секунду, о чем говорила ей Лена: она никогда не поверит. Никогда не поверит, что ее чувство может быть не одиноко, что на ее чувство может найтись другое – не менее сильное. Никогда не поверит, что эту любовь, эту раздирающую на части любовь, можно отдать другому. Отдать без страха, без отчаяния – просто отдать, как огромный подарок, и радоваться, когда этот подарок будет принят.

Потому что много лет она пыталась это сделать. Но любовь не была принята. Она даже не была замечена: не зря, ох, не зря Ася столько времени делала вид, что ничего не понимает. Ксюша отдавала ей свою любовь – как могла, по-детски, по краешку, а она – взрослая, умная женщина – не просто швыряла ее назад как ненужный букет, не просто отвергала ее как нечто грязное – нет, она делала хуже. Она делала вид, что не видит этой любви.

-Ксюша, - вырвалось вдруг у нее громко и больно, - прости меня.

И от этих слов Ксюша словно сошла с ума. Она захохотала прямо в Асино лицо, и рот ее исказился то ли в усмешке, то ли в гримасе боли.

-Простить? – Закричала она, будто выплевывая слова наружу, - простить? Но вы же ни в чем не виноваты! Разве не вы говорили мне, что нужно нести ответственность за свои поступки? Что отдавая что-то человеку, который этого не просил, нужно быть готовым к тому, что он это не примет! Так какого же, к дьяволу, прощения вы сейчас просите?

Да, ей снова было четырнадцать. Эти горящие глаза, эти растрепавшиеся волосы, эта изогнутая нижняя губа – все это было оттуда, издалека, из далекого-далекого прошлого, которое вдруг пришло в их дом – вот так, просто. Пришло и заявило свои права.

«Ты сама выпустила этого дьявола, Сотникова. Ты этого хотела?»

-Я прошу прощения за то, что не могла тогда ответить на твою любовь, - прошептала Ася, - за то, что заставила тебя поверить, что эта любовь ненужная, грязная и приносящая боль. За то, что из-за меня ты решила, что твоя любовь не имеет никакой ценности, и что ее нельзя отдавать пока не попросят. За это. Я прошу прощения.

Ксюшино лицо исказилось еще больше. Казалось, она сейчас снова ее ударит – и не так, как раньше, а изо всех сил, кулаком, разбивая зубы, ломая кости.

-Вы хотите сказать… Что вы знали?

Да. Это был самый страшный вопрос. Вопрос, который Ася не единожды задавала себе бессонными ночами, и на который боялась ответить даже самой себе. Но сейчас… Сейчас эта девочка требовала ответа. И она имела право знать, наконец, правду.

-Да, - сказала Ася вслух, инстинктивно закрывая лицо, - я знала, что ты меня любишь.

STOP. PLAY.

Она знала. Знала. Говоря все эти жуткие и больные слова – знала. Отчитывая ее перед линейкой и всей школой – знала. Рассказывая о том, какой Ксюша будет в будущем – знала. И говоря отцу те страшные, те немыслимые, ужасные слова – знала тоже.

BACK. BACK. PLAY.

-Я хочу, чтобы вы понимали. Если все продолжится так же, то в будущем Ксению ждет либо игла наркомана, либо таблетки самоубийцы.

BACK. PLAY.

-То, о чем ты пишешь – это не любовь. Любовь не должна приносить человеку страдания. Она приносит счастье. Если это не так, то ты принимаешь за любовь нечто совершенно другое.

Back. Play.

-Ты придумываешь себе сказки, фантазии, и веришь в них. И это твоя ответственность – продолжать в них верить, и встречаться с последствиями. Либо вынырнуть из сказок и вернуться в реальный мир.

Forvard. Play.

-Нет, нет… - Ксения замотала головой. – Неправда. Вы не могли знать. Вы делали все это… Не потому что знали, нет. Я не верю.

-Я знала, Ксюша. Я просто пыталась… Пыталась помочь тебе.

-ПОМОЧЬ?

Она вскочила на ноги с пола, рывком добежала до окна, рванула на себя створки, и высунулась наружу, глотками вдыхая в себя воздух. Показалось: еще чуть-чуть и задохнется.

Обернулась. Посмотрела на Асю, лежащую на полу.

-Если вы хотели… Если вы правда хотели мне помочь. Почему не объяснили, что я имею право на это чувство? Почему не сказали, что видите и замечаете меня? Почему, черт бы вас побрал со всеми потрохами, вы не научили меня с этим справляться?

-Потому что мне было страшно, - Ася села, с трудом опираясь на руки, - я не знала, как говорить об этом, не знала, как объяснить тебе что-то, сохранив при этом свою уверенность в недопустимости такой любви. Я провалилась по всем фронтам, Ксюша. Я хотела помочь, и сделала только хуже.

Медленно – еле передвигая ноги – Ксения подошла к ней, и присела на корточки. По ее щекам текли слезы.

-Какого черта ты не сказала мне этого раньше? – Спросила она просто. – Какого черта тебе понадобилось на это двадцать лет?

Stop. Play.

У нее не было ответа. Нет, наверное, он был – и даже несколько, но каждый из них почему-то все более и более походил на оправдание.

Я не сказала тебе, потому что не была уверена?

Я не сказала тебе, потому что надеялась все исправить как-то иначе?

Я не сказала тебе, потому что знала, что после этого ты уйдешь навсегда, а потерять тебя стало однажды самым большим страхом в моей жизни?

-Я не сказала тебе, потому что боялась.

-Боялась чего?

-Того, что ты увидишь, какая на самом деле.

Ксения молчала несколько секунд, впуская в себя услышанное. Потом поднялась, рывком стянула с кровати покрывало и кинула его Асе.

Хромая, вышла из комнаты, прошла на кухню, достала из пачки зубочистку и присела на подоконник.

Back. Play.

-Мама купила мне платье на выпускной.

-Да? И по какому поводу мировая скорбь?

-Видел бы ты это платье…

Они сидели на кухне, у батареи, обставившись чашками с остывшим чаем и обложившись пачками «Космоса». Ксюха глубоко затягивалась, со свистом выпускала дым вверх, к потолку, и затягивалась снова.

-Что насчет экзаменов? Будешь тянуть на медаль?

-На две медали, ага. Пошли они в задницу. Настолько я не прогнусь.

Джон засмеялся и потрепал ее по плечу.

-Ты УЖЕ настолько прогнулась, детка. Родители могут тобой гордиться.

-Пошел ты.

Все было глупо и пусто. Даже ругаться не хотелось, и привычные Женины подначки не запускали больше механизм сопротивления в Ксюхином животе. Ей было все равно.

-Нет, правда. Подумай сама: все это твое хорошее поведение принесло свои плоды. Мама и папа счастливы, так?

-Не думаю. Отец понимает, что я притворяюсь. Он – один из немногих, для кого это важно.

-Что именно, детка?

-Важно, делаю ли я это от чистого сердца, или просто играю.

Джон потянулся, подняв руки вверх, и громко откашлялся. Ксюха покосилась на него с подозрением: не смеется ли? Нет, не смеялся.

-Если ты делаешь что-то хорошее – какая разница, от сердца или нет? – Спросил Джон. – Важен же результат.

-Ерунда, - возразила Ксюха, - побуждения тоже важны. Ты знаешь – я в своей жизни сделала дофига плохого, и совсем немного хорошего. Но помню только то, что делала от чистого сердца. И это важно. Правда – важно.

Back. Play.

Ксюша грустила. Она сидела на подоконнике своей маленькой комнаты, подпирала ладонью подбородок и смотрела на улицу. Гулять её не пустили: час назад вернувшийся с работы отец наскоро поужинал, посмотрел дневник дочери и строгим командным голосом велел «Сидеть в комнате, пока корни не пустишь».

Обутые в тапочки ноги корни пускать категорически не собирались, и Ксюша запоздало подумала, что радость от вида прожженного дивана не стоила пожизненной ссылки.

Одинокий вечер прервал громогласный звонок в дверь, гулко пронесшийся по всей квартире. Ксюша спрыгнула с подоконника и приникла ухом к замочной скважине.

-Дядь Миш, а Ксюха выйдет?

Мишка! Ах, Мишка, если бы ты знал, что мы никогда больше не увидимся, то обязательно отдал мне тот фантик «Турбо», который мне так нравится. Прощай, мой верный и преданный друг. Я буду любить… то есть служить… то есть дружить тебя вечно.

Бабах! Дверь в комнату распахнулась от резкого толчка, замечтавшаяся Ксюша отлетела к дивану, хватаясь за ушибленное ухо, а посередине паласа откуда ни возьмись образовался отец.

-Подслушиваем? – мягко поинтересовался он, пряча под усами усмешку.

-Не совсем, - честно призналась Ксюша. Она по-прежнему сидела на полу и по-прежнему гладила отбитое ухо.

-Там кавалер твой пришел. Просит для тебя помилования. Если извинишься – то, так и быть, можешь идти гулять.

-А извиняться только один раз или каждый день? – Ксюшины глаза во время произнесения вопроса стали настолько хитрыми, что отец не выдержал и засмеялся.

-Один, - сказал он, за руку поднимая дочь на ноги и потрепал её стриженную макушку.

-Папа, прости меня, пожалуйста, я так больше не буду, - Ксюша вывернулась из-под тяжелой руки отца, рванула к стулу, за несколько секунд натянула джинсы, скинула халат, и в наспех надетой рубашке выскочила из комнаты.

Через мгновение они с Мишей уже мчались по лестнице, перепрыгивая через ступеньки и задыхаясь от радости.

-Ну, ты красавчик! – прерывисто дыша, говорила Ксюша. – Как только придумал?

-А чё тут думать? – пыхтел в ответ Миша. – Мыжина опять на нас наорала, Шарика к велосипеду привязала и уехала. Договаривались же её проучить.

-Коза! – остальные крепкие словечки растворились в вечерней прохладе осеннего воздуха. Ксюша с Мишей выскочили из подъезда и понеслись широкими скачками к беседке, где их уже ждала вся компания.

Вопрос с Мыжиной не терпел отлагательств, и потому ребята без лишних слов приступили к обсуждению того, как «проучить живодерку».

-Надо Шарика стырить и спрятать в нашем дворе, - предложил Коля, - фиг она его найдет.

-Как ты его стыришь? – возразил непривычно мрачный и сосредоточенный Юра. – Она ж его дома держит, а не на улице.

-Можно её отвлечь – и всё. Смотрите! Мы все начнем играть в «Перенеси камень», Мыжина начнет на нас орать, а кто-нибудь один отвяжет быстро Шарика и смоется.

-А что, может сработать, - задумчиво согласилась Ксюша, - только стемнеет скоро, как играть-то будем?

-Какая разница? – возбужденно отмахнулся Коля. – В крайнем случае, в прятки сыграем.

На том и порешили. Миша сбегал к подвалам, притащил кусок мельного камня и с его помощью разделил асфальтовую площадку двора на условно ровные половины. Даша с закрытыми глазами распределила игроков на две команды. В одной оказались Ксюша, Юра, Тамара и Стас, а в другой – Миша, Коля, Даша и Толик.

Команды торжественно пожали друг другу руки, отмеряли одинаковое количество шагов от линии и положили каждый на своей стороне по камню. Игра началась.

Через десять минут ребята забыли и о Мыжиной, и о Шарике, и о возмездии. Первым на прорыв пошел Юра: пока Стас и Ксюша отвлекали соперников, он тихонько ушел влево и вдруг быстро побежал вперед. Миша и Коля рванули наперерез.

-Давай! – орали Тамара, Ксюха и Стасик. – Вперед!

Юра петлял, уходил то влево, то вправо, отрываясь от соперников, и вдруг остановился, поднял руки и громко выругался.

За Ксюшиной спиной раздался громкий смех. Пока команда поддерживала Юру, Даша тихо и спокойно пересекла линию, дошла до камня и теперь держала его в высоко поднятой руке.

-Бараны, - беззлобно откоментировал Юра, возвращаясь к своим и стараясь не смотреть на ликование на той стороне линии. - Из-за вас продули.

-Сейчас отыграемся, - пообещала Ксюша. - Иди влево и смотри на меня. Как только покажу большой палец – беги к камню, да не торопись особенно.

-Ладно.

Игра началась снова. Команда «правых» нападать не спешила – Миша, Коля и Толик бродили вдоль линии, каждый сторожил одного из противников. Ведущую роль в этом раунде снова взяла на себя Даша – она вдруг оттолкнула бродящую рядом Тамару и побежала к камню. Но удача два раза подряд не приходит – Юра в два прыжка настиг девочку и с громким воплем «осалил». В команде «правых» стало одним игроком меньше.

Напряжение нарастало. Миша то и дело выдавал ехидные шуточки, подначивая соперников идти на штурм, и, наконец, поймав момент, когда Юра остался неприкрытым, Ксюша показала большой палец.

-Давай-давай-давай-давай! – снова завопила Тамара, Коля, Миша и Толик кинулись за Юрой, а Ксюша – за их спинами – побежала к камню.

Она неслась, чувствуя шум ветра в ушах, горячую тяжесть асфальта под ногами и быстро колотящееся сердце. Все её мысли сосредоточились на камушке на другом конце двора. Скорее всего поэтому она и не заметила выросшую на её пути тень, с разбегу врезалась во что-то большое, и, отскочив, упала на землю.

Во дворе разом воцарилась тишина. Ксюша медленно осмотрела сбитые в кровь ладони, подняла глаза и замерла: над ней угрожающе возвышалась Мыжина, и её появление не предвещало ничего хорошего.

-Ах ты, негодяйка! – Старуха размахнулась пустым ведром, и Ксюша быстро отскочила назад. – Вы дети или черти? Разорались опять! Милицию вызову! Чертяки! Отдохнуть не даете старой женщине! Я на вас управу найду! Еще как найду!

-Но мы же играли, - попытался возразить подскочивший поближе Юра, за что тут же получил пустым ведром по плечу.

-Я вам поиграю! Я вам так поиграю, что на всю жизнь запомните! Что, игр других нет, что ли? Орете как сумасшедшие, отдохнуть приличным людям не даете.

-Что ж нам теперь, вообще во двор не выходить? – Мрачно спросила державшаяся на безопасном расстоянии Ксюша. Баба Нина Мыжина разошлась, и находиться с ней рядом сейчас было опасно.

-И не выходите! Дома сидите, там и орите родителям своим в уши! Вон со двора! Еще раз услышу вас – милицию вызову, и вас в тюрьму посадят, оглоедов. Сучьи дети!

С этими словами старуха Мыжина перехватила одной рукой ведро, другой взяла оставленный до поры у лавочки велосипед, и грозно прошествовала к подъезду. Следом за ней, привязанный за веревку к багажнику, жалобно потрусил Шарик.

Стайка ошарашенных детей осталась стоять на месте. Только когда деревянная подъездная дверь захлопнулась, все как будто отмерли.

-Да она офигела! – громко возмутился Юра. – Старая дура!

-Что ж вы Шарика-то не освобождали? – глядя на Колю, ехидно поинтересовалась Ксюша. – Времени недостаточно было?

Коля отвел глаза. Всем было неловко. Ребята чувствовали себя так, словно их за шкирку окунули лицами в помойное ведро. Даша намеревалась заплакать, Юра перекатывал в покрытой мозолями и царапинами руке камень, Толик и Стас рассматривали собственные шлепанцы.

-Да пошла она! – Внезапно заорал Юра, размахнулся и запустил камнем в окно на втором этаже. Все хором ахнули, увидев как в стекле образуется дырка, а от неё в разные стороны расползаются трещины.

-Так её, Юрец! – восторженно завопила Ксюха, подобрала с земли булыжник и метнула его в соседнее окно.

-Тикаем! – присоединилась к общему воплю восхищения Даша, и вся компания бросилась бежать.

Ксюха неслась как угорелая. Она перепрыгивала через все возникающие на пути препятствия, будь то скамейка или бортик песочницы, ладонью сдерживала начинающий покалывать бок и ощущала внутри удивительное чувство свободы и первобытного восторга.

Forvard

Ксюша тихонько выглянула из подъезда и с облегчением выскочила на улицу. Мыжиной нигде не было видно, зато у вишни, кажется, сидела на лавочке Дашка.

Девочка не успела дойти даже до беседки, как почувствовала, что в её плечо впиваются костлявые пальцы и тянут за собой. Сердце ухнуло в пятки и заколотилось там с противным подвывающим звуком.

-Пустите! – Заорала Ксюша, пытаясь вырваться из цепких рук старухи Мыжиной, но её вопля никто не услышал.

Мыжина молчала. Она утянула Ксюшу в третий подъезд, заставила подняться по ступенькам и втолкнула в открытую дверь своей квартиры.

Страх пропал. Осталось только любопытство и небольшое волнение. Ксюша молча рассматривала узкую прихожую, оклеенную старыми, выцветшими обоями, и заставленную какими-то коробками.

-На кухню заходи, - неожиданно спокойным голосом предложила Мыжина и как-то сгорбившись, исчезла в недрах квартиры. Ксюша опасливо и медленно пошла за ней.

Обстановка небольшой кухни очень удивила девочку: у неё дома не было ни такого страшного, сделанного из грубых досок, стола, ни приколоченных к стенам полок, да и холодильник был совсем не такой старый и страшный.

Мыжина зажгла на плите газ, плюхнула на решетку чайник и бережно достала с полки две чашки и блюдца в красный цветочек.

Заварочного чайника у неё, похоже, не было – его заменяла алюминиевая кружка, бывшая когда-то белой, а теперь потемневшая от заварки. С другой полки Мыжина вынула пакет с половинкой белого, нарезала хлеб толстыми кусками и открыла холодильник.

Съежившаяся, притихшая Ксюша смотрела, как из полупустых недр поржавевшего монстра на свет появляется пачка маргарина, аккуратно завернутая в белую бумагу.

-Намазывай, - мягко предложила старушка, выкладывая маргарин на стол. - Больше и угостить тебя нечем.

-Спасибо, - только и выдавила Ксюша. Она, не прикасаясь, к хлебу, шмыгнула носом и всей пятерней потерла щеку.

-Разговор у меня к тебе есть, - бабушка Нина бережно налила в каждую чашку немного заварки и разбавила её кипятком. Её руки – морщинистые, покрытые какими-то коричневыми пятнышками, слегка подрагивали. - Это ведь ты у наших ребят заводила. Не делайте так больше, не надо. Вы маленькие еще, вам играть хочется, я понимаю. Но и ты пойми – я после работы прихожу домой, а отдохнуть не могу – окна все во двор выходят, а там вы кричите. А вчера вот еще кто-то стекла мне побил. Теперь совсем беда.

Ксюша не поднимала глаз от стола. Она вдруг поняла, что баба Нина не допускает даже мысли о том, что это именно они швыряли камни в окна.

-А то, что орала на вас – просите уж дуру старую. Не выдержала, разозлилась, и на вас, маленьких, злость сорвала. Ты пей чай, бери хлебушек. Заварка у меня вкусная, с шиповником.

Противный комок в горле никак не хотел сглатываться. Ксюша пригубила чай, оказавшийся вдруг на удивление вкусным, и осмелилась поднять глаза на бабу Нину. Та тонким-тонким слоем намазывала желтый маргарин на хлеб и молчала.

-Баб Нин, - сказала вдруг звенящим голосом Ксюша. - Мы больше не будем. Правда.

-Оксаночка, так дело же молодое, я понимаю, - отозвалась старушка, - вы бегайте, гуляйте, только вечером не шумите, пожалуйста. Ведь у нас в доме бабушек много, а вечером же никак не поспишь. Зимой-то оно легче, вы раньше угомоняетесь. Вот я пенсию получу, стекла поменяю, и хорошо будет, ладно.

-Баб Нин… Вам тяжело живется?

-Да почему же тяжело? Нормально живется, как и всем. Работаю еще, на что-то, видишь, и бабка годится. Внучок у меня есть, Сашенька. В Сызрани живет. Вот хочу накопить, в гости съездить, перед смертью на внука полюбоваться, понянчить.

Больше Ксюша терпеть не могла. Она судорожно сглотнула, поднялась на ноги и выдавила из себя: «Я пойду».

-Куда же ты? Подожди! – захлопотала баба Нина. – Сейчас вот у меня конфетки, я тебе дам и друзей своих угости. Не держите уж зла на меня.

В Ксюшину протянутую ладонь легли три ириски, старые, с потрепанными краями фантиков.

-Больше нету, - растерялась старушка, - вы уж поделитесь там как-нибудь.

-Баб Нин, - в голосе девочки зазвенели слезы вперемешку со злостью. - А зачем вы Шарика к велосипеду привязываете? Он же лапы об асфальт обдирает.

-Что ты, что ты! Я ж его привязываю только пока по дороге еду, чтоб под машину не попал. А там отвязываю сразу же. Зачем животное мучить? Он уж и так меня любит, далеко не убегает, жалеет.

Это стало последней каплей. Ксюша рывком выдохнула из себя воздух, сунула конфеты в карман, и бегом понеслась из квартиры.

Перепрыгивая через ступеньки, она неслась на улицу и чувствовала, как закипает внутри что-то противное, едкое, яростное. Очень хотелось кого-то убить. Или избить – до кровавых соплей, до глубоких ссадин.

Яркое солнце ослепило Ксюшу после полумрака подъезда. Она добежала до беседки, и тут ей на глаза попался ухмыляющийся Юра.

-Козел! – Завопила девочка и с налета опрокинула Юру на землю.

Он ничего не понял, но инстинктивно принялся защищаться. Они катались по земле, нанося друг другу удары и царапая кожу, и Ксюша чувствовала, как ярость внутри не уходит, а становится всё сильнее и сильнее.

-Сука! Урод! – кричала она, пытаясь впиться в Юркино лицо.

Наконец, их разняли. Дядя Ренат ухватил Ксюшу за обе руки и оттащил подальше. Юру держали непонятно откуда взявшиеся Миша и Коля.

-Что не поделили? – Посмеиваясь, спросил дядя Ренат, когда все немного успокоились.

-Ничего, - Ксюша сплюнула на асфальт выбитый зуб, вытерла кровь с губы, и добавила, обращаясь к Юре. - Иди отсюда, козел.

-Еще поговорим, - оскалился мальчик, подобрал оторванный в бою кусок футболки и пошел прочь.

Друзья сразу же обступили Ксюшу. Они не знали причину драки, но за Юрой не побежал никто.

-Что случилось? – осторожно спросила Даша.

-Идите к родокам, - мрачно ответила Ксения. - Надо скинуться и бабе Нине стекла новые вставить. И никаких шумных игр по вечерам. Все поняли?

Ребята переглянулись, пожали плечами, и поочередно кивнули.

Через пять минут во дворе уже никого не было.

Forvard. Play.

-Ладно, допустим, но какая связь?

-Самая прямая. Если бы я стала хорошей девочкой естественным путем, если бы мое сердце правда этого…

Она запнулась на полуслове и посмотрела на Джона.

-Ты скотина, - выдавила сквозь зубы, - ты нарочно, да?

-Что нарочно? – А вот теперь он точно смеялся.

-Ты нарочно заговорил об этом так. Как это у вас называется? Подвести к нужной мысли?

Джон расхохотался и через секунду она оказалась в его руках – беспомощная, сжатая, и даже не думающая сопротивляться. Он крепко ухватил ее подмышки, и изо всех сил дунул в лоб.

-Детка. Ты все знаешь сама. Все ответы здесь, - он кончиком пальца постучал по месту, куда только что дул. – Эта хорошая девочка – не ты. Можешь нарядить себя в платье с рюшками, можешь ходить на олимпиады и чистить зубы по десятку раз в день, но себя не обманешь. Это – не ты.

Ксюха вздохнула и обмякла в его руках. Он был прав, конечно. Но кто же знал, что все это так далеко зайдет?

-И самое главное, чего я не понимаю, - продолжил Джон, - зачем тебе все это? Что ты получаешь за этот новый образ?

-Ну, она как минимум перестала на меня орать…

-Нет, погоди, эту ерунду ты можешь рассказывать кому-нибудь другому. Ты сказала мне однажды, что все это – для того, чтобы она тобой гордилась. И? Она гордится?

-Да черт бы ее знал, - Ксюха изогнулась, чтобы достать рукой до чашки с чаем. – Я же не могу подойти и спросить: «Анастасия Павловна, ну как там, вы уже начали мною гордиться»?

-Почему бы и нет? Ты, кажется, достаточно сделала для того, чтобы ей легче жилось? Как насчет того, чтобы она что-то сделала для тебя?

Его слова резанули нежданной болью. Ксюха возмущенно дернулась, вырываясь из Жениных рук.

-Ты обалдел? Мне ничего от нее не нужно.

Она гневно смотрела в его лицо, но он только ласково улыбался.

-Ой ли, детка? Прямо-таки совсем ничего?

-Ничего, - Ксюха отвернулась. – Остался месяц, Джон. Всего один месяц. И я уеду. А она… останется. Мне нужно потерпеть только один месяц.

-Знаешь… - Джон схватил ее за плечо и заставил посмотреть на себя. – Я в последнее время очень беспокоюсь, как бы тебе не пришлось потерпеть несколько больше, чем этот самый месяц.

-О чем ты? – Испугалась Ксюха. Он говорил слишком серьезно, куда только делся обычный ернический тон? Было похоже, что он правда беспокоится.

-То, что ты чувствуешь, - он тщательно выбирал слова, и от этого становилось еще страшнее, - это как-то слишком сильно, понимаешь, детка? Шесть лет – не многовато ли для любви к светлому образу? Месяц – допустим, год – согласен. Но шесть…

Ксюха молча слушала – ни живая, ни мертвая. Больше всего ей хотелось, чтобы Джон немедленно замолчал. Просто закрыл рот и сделал вид, что ничего не говорил.

-Я долго думал, что же подпитывает твою любовь? Ладно бы ты хоть мечтала о ней – можно было бы сказать: мечты подпитывают. Но ты не мечтаешь. Ладно бы она хотя бы знала, что ты ее любишь – можно было бы решить, что тебе нравится свою любовь дарить. Но она не знает. И получается, что ты ничего от нее не хочешь, ничего не ждешь. Что же тогда, детка?

-Я не…

-А тогда получается, что тебя питает сам факт ее существования в этом мире. И больше ничего. И если это так…

-То терпеть мне придется всю оставшуюся жизнь, - закончила за него Ксюха, с трудом борясь с подступающими слезами. – Джон. Хватит, а?

-Погоди, - он схватил ее за руку, потянул на себя, - дослушай. Если это так – то ты умудрилась обрести самое чистое и светлое чувство на свете. Детка. Если все это так… То ты действительно ее любишь.

Forvard. Play.

Ася вошла на кухню, с ног до шеи завернутая в покрывало. Посмотрела на десяток изгрызенных зубочисток, раскиданных по столу, и присела на стул. Ксюша не смотрела на нее – ее взгляд был направлен через оконное стекло куда-то на улицу – далеко-далеко.

-Хочешь, я уеду сегодня же? – Спросила Ася глухо.

-Нет.

Ксюша ответила, не поворачивая головы. Она была сейчас – словно несчастный котенок, свернувшийся в клубок и надеющийся, что это защитит его от новой беды.

-Знаешь, - сказала она вдруг тихо, - я думала, что когда я тебе сказала… О том, что люблю тебя. Я думала, что ты меня ударишь. Думала, что это для тебя что-то… новое. Что-то… не слишком приятное.

-Нет, - Ася покачала головой, и поморщилась: от этого движения царапины на лице мгновенно налились болью. – Это было удивительно. Но не потому, что я не знала. А потому что на тот момент я была уверена, что твои чувства давно прошли.

Она увидела, как дрогнуло что-то на Ксюшиных щеках – словно она на секунду втянула в себя воздух, и скулы обозначились острее чем обычно.

-Ксюшка, я не знаю, как это объяснить. Правда. Я не знаю, как это произошло, и почему, но ты стала слишком важным человеком в моей жизни. Я боялась этого до безумия, знаешь? Боялась того, что чувствовала к тебе, боялась того, что чувствовала ко мне ты. Иногда мне кажется, что все последние годы своей жизни я только и делала, что боялась.

Она крепко сжала руки в кулаки, и заставила себя снова посмотреть на Ксюшу. Та не шевелилась. Даже, кажется, не дышала.

-Я не верю тебе, - сквозь зубы сказала она. – Потому что если бы все было так, как ты говоришь, все сложилось бы совсем иначе.

Back. Play.

Она полулежала на диване, откинувшись на спинку, с согнутыми в коленях и разведенными ногами. Курила, выпуская колечки дыма в потолок. Ее платье задралось до талии, а белье валялось тут же – под ногами стоящей на коленях девушки, теплые губы которой уже несколько минут нежно ласкали Ксюху между ног.

Ее тело отзывалось на эти ласки, но голова оставалась холодной и ясной. Она думала о том, что, кажется, немного увязла в своих поездках по южному побережью – от одного клуба к другому. О том, что Лека, кажется, окончательно превратилась в наркоманку – без пакета с таблетками она теперь даже с кровати не встает. О том, что Джон уже несколько месяцев как не звонит, а она сама столько же не звонит родителям.

Глупая, никчемная жизнь. Но, возможно, это была именно та жизнь, которая ей подходила?

Ксюха посмотрела вниз и сделала еще одну затяжку. Белокурая макушка старательно шевелилась между ее ног – отрабатывала «обязательную программу». Нет, девочка не была в нее влюблена – более того, Ксюха ей даже не нравилась. И спроси ее «зачем ты это делаешь?» - ответа бы не последовало. Это был их стиль жизни – беспорядочный секс, бессмысленный, с кем попало. «Маргарита» с обязательной тонкой соломинкой. Наркотики – пока еще легкие, но – Ксюха понимала – тяжелые уже где-то очень рядом, уже поблескивают жадно глазами и подбираются ближе, обещая неведомые миры – миры, в которых, возможно, есть хоть какой-то смысл.

Она прислушалась к ощущениям собственного тела, и поняла: пора заканчивать. Оргазма все равно не будет, а еще несколько секунд – и прикосновения языка станут просто неприятными.

-Хватит, детка, - сказала Ксюха, опуская ладонь на макушку девушки.

-Почему? – Она вскинула голову и недоуменно на нее посмотрела. – Ты разве не хочешь?..

-Нет. Слишком устала.

Прежде чем девушка сказала что-то еще, кто-то снаружи с силой толкнул дверь. Это спасло от продолжения разговора – Ксюха немедленно вскочила с дивана, одернула платье и натянула белье. Девушке достаточно было застегнуть рубашку – и вуа-ля, политес соблюден, словно ничего и не было.

Стоило Ксюхе отпереть дверь, как внутрь ввалилась Лека – бледная как смерть, с торчащими в разрезе футболки ключицами, и бешеными глазами. Девушка тут же испарилась, пробормотав что-то невнятное, а Лека, оглядев Ксюху с ног до головы, сделала вывод:

-Ты с ней трахалась.

-Не совсем, - пожала плечами Ксюха, снова усаживаясь на диван и вталкивая сигарету в пепельницу, - ты чего явилась?

-Просто так, - Лека упала рядом с ней, и, потянувшись, взяла со столика бутылку с коньяком. – Выпьем?

-В два часа дня? Я тебя умоляю…

Ксюха, покосившись, смотрела, как Лека делает несколько глотков прямо из горла бутылки. Интересно, чем все это кончится для нее? Циррозом печени, или чем-нибудь еще хуже?

-Когда я спрашивала, зачем ты явилась, я имела ввиду – зачем так рано, - сказала она вслух. – Жанка опять выгнала?

-Нет, - Лека пожала плечами и сделала еще глоток, - с Жанкой, как ни странно, все нормально. Она орет, я слушаю – полный консенсус.

-Зачем она тебе тогда? Какой смысл?

Ксюха спрашивала лениво, без всякого интереса, и оказалась не готова к Лекиной реакции – так вдруг резко развернулась, схватила ее за руку, и ответила с яростью:

-Никакого. Никакого смысла. Ноль. В этом все и дело. Если бы я знала, где этот чертов смысл искать – не было бы ни Жанки, ни клубов, ни алкоголя, ни…

-Ни меня, - закончила за нее Ксюха равнодушно.

-Ни тебя. – Лека отвернулась и убрала руки. – Иногда мне кажется, что нам с тобой стоило бы стать парой, знаешь? Я имею ввиду не на сцене, а по жизни. Два уставших от жизни циника. Как думаешь?

«Да боже упаси».

-Я думаю, что ты по привычке видишь нас одинаковыми, Ленка. А это совсем не так.

-Серьезно? И в чем же между нами разница?

Ксюха долго думала, прежде чем ответить.

-Разница в том, что ты больше не ищешь смысл. А мне он до сих пор нужен.

Forvard. Play.

Огни клуба остались за спиной, и уши наполнила блаженная тишина. Ксюха засунула руки в карманы брюк и потихоньку пошла вперед – к набережной. Как всегда после выступления, она чувствовала себя опустошенной. Немного более опустошенной, чем обычно.

Налетел ночной ветер, растрепал Ксюхины волосы, но его прикосновения к лицу, к шее, были приятными и ласковыми. В такие мгновения как сейчас, она чувствовала себя очень цельной – высокая, худая, спокойное выражение лица, глаза не прожигают призраки ушедшей боли, а сердце мирно постукивает в грудной клетке. Никаких кульбитов, никаких потрясений. Просто ветер, и просто волосы, ласкающие плечи и шею.

На набережной она сняла туфли и спустилась к самой воде. Здесь было ее место – вдали от шума прибрежных кафешек с их вечным «Владимирским централом», вдали от курортников, вдали от огней веселья.

Здесь было тихо и спокойно. В ноздри врывался соленый запах моря, а голые пальцы ног с удовольствием погружались в белую пену прибоя. Она присела на камни, а потом и легла, закрыв глаза и отдаваясь ощущению покоя.

Ей вдруг захотелось, чтобы кто-то был рядом. Просто подошел, прилег и взял ее за руку. Кто-то, с кем можно было бы разделить это ощущение. Разделить его пополам, без обмана. Не говоря, не думая, не рассуждая – просто лежать и слушать море.

-Анастасия Павловна, - тихо произнесла Ксюха вслух, перекатывая губы на языке и трогая их губами. – Анастасия Павловна…

И – ничего. Не дрогнуло сердце, не заплясали мысли, не задрожали руки. Она просто произнесла это имя, только и всего.

Руки сами потянулись к карману брюк и вынули портсигар. Пришлось сесть – иначе скрутить сигарету было бы сложно. Маленький друг, маленькая самокрутка, маленький проход в другие ощущения. Да ладно в другие… Хоть в какие-то.

Она сделала затяжку, и снова легла, глядя на звезды. Мир кружился вокруг в медленном вальсе, волны плескались о берег, и маленькие слезы катились по щекам.

-Ксюха, ты уже успела, что ли?

Лекин голос ворвался в волшебство, и волшебство закончилось.

-Зараза, - пробормотала Ксюха, - такую прелесть обломала…

Они разделили сигарету на двоих, и улеглись рядом – плечо к плечу.

-Давай сегодня напьемся? – Предложила Лека.

Ксюха подавила раздражение. Опять напьемся. Потом накуримся. Потом снова напьемся. Что еще? Еще потрахаемся, видимо, а потом напьемся снова.

-По какому поводу? – Спросила она.

-Без повода, - был вполне ожидаемый ответ.

Без повода… Почему-то в их жизни теперь все было без повода. И Ксюха вдруг подумала, что когда свободы становится слишком много – в этой свободе как-то теряется смысл. Она так стремилась освободиться, так хотела жить без эмоций, что упустила этот важный момент.

-Знаешь, - сказала она вдруг, - я иногда думаю, что мы зря уехали из Таганрога.

-Почему? – Удивилась Лека.

-Потому что это ни к чему не привело. Мы живем будто в угаре – деньги, веселье, алкоголь, секс. Но ведь рано или поздно придется остановиться. Потому что у такой жизни нет никакого будущего.

-А ты хочешь будущего?

Вопрос прозвучал так просто и ясно, и еще яснее она услышала ответ внутри себя – да. Да, она хочет будущего. По-прежнему не знает, какого именно, но и отказываться от него совсем она не готова тоже.

Она поняла вдруг, что погоня за смыслом завела ее слишком далеко. Она искала не в том месте. Не в то время. Не с теми людьми. Потому что опустошив себя до дна, расплескав все, что было накоплено в душе, смысла не найдешь.

И уходя с Лекой с пляжа, сидя с ней в гримерке и заливая в себя очередной – неизвестно какой по счету – бокал спиртного, Ксюха хорошо понимала: финал близится. Она не знала, когда он наступит, но его приближение ощущала каждой клеточкой своего уставшего тела.

Forvard

А наутро пришел ад.

-Леку в больницу забрали, - Денис с шумом вломился в гримерку, и Ксюха от неожиданности как была – голая – подскочила на диване.

-Как? Почему? – Пока она судорожно искала свои вещи, пока натягивала брюки и свитер, Денис объяснил, почему и как.

Ее нашла уборщица – Лека лежала на ковре, лицом вниз, и в первый момент женщина подумала, что она просто спит – такое нередко случалось с персоналом клуба. Однако, через мгновение она увидела зажатый в ладони пузырек с таблетками, и вызвала скорую.

-В какую больницу ее увезли? – Спросила Ксюха, застыв на месте с сумкой в руках.

-Откуда я знаю? – Ответил вопросом Денис. – Ты хочешь поехать?

Он смотрел в ожидании ответа, а Ксюха вдруг ясно поняла: нет. Не хочет. С нее достаточно. Достаточно Лекиных пьяных откровений, наркотических прозрений, слез и воплей, сменяющихся признаниями в вечной дружбе. Достаточно этого неприкрытого цинизма, которым они все – и она в первую очередь! – как будто гордились, возводя его в ранг добродетели. Достаточно бестолкового секса – от которого ни удовольствия, ни удовлетворения – ничего. Достаточно.

Но оставалось еще кое-что. Какие-то кусочки человечности, какие-то части той, старой Ксюхи, которые еще продолжали жить где-то глубоко-глубоко внутри. И они не дали ей сказать «нет».

-Да, хочу. Узнай адрес больницы, вызови мне такси, и сообщи всем, что шоу сегодня не будет.

Она подумала секунду и добавила:

-Впрочем, думаю, его не будет больше вообще.

Перед тем, как ехать в больницу, она собрала свои вещи. Самое необходимое уместилось в небольшую сумку, а все прочее – техника, костюмы, километры видеопленки – она оставила тут. Прощаться не стала: просто села в машину и уехала, не оглядываясь. В больнице выяснила, что Лекино состояние не представляет угрозы для жизни, постояла минутку перед закрытой дверью палаты, и пошла прочь по коридору.

В тот же вечер она села на поезд и уехала в Краснодар.

Forvard. Play.

-И с тех пор для тебя любовь и секс – это разное? – Спросила Лена. Она молча выслушала рассказ о боевом Ксюшином прошлом – ничем не показывая своего удивления. А, может, удивления и не было?

-Для меня всю жизнь любовь и секс – это разное.

Ксюша перевернулась на живот, и легла, прижимаясь щекой к покрывалу. Говорить больше не хотелось. Хотелось лежать вот так – посреди высокой травы, вдыхать запах зелени, шевелить босыми пальцами ног и наслаждаться солнечными лучами, ласкающими спину и плечи.

Но к солнечным лучам вдруг добавились Ленины руки – она присела рядом с лежащей Ксюшей на колени, и принялась гладить ее по спине – поверх футболки. Гладила легонько, едва касаясь кончиками пальцев, и вызывала своими прикосновениями бегающие туда-сюда мурашки.

-Как это может быть разное? – Спросила она. – Разве одно не следует из другого?

Ксюша расхохоталась. Смеяться, лежа на животе, было не слишком удобно, но уж очень забавно было то, что сказала Лена. Одно следует из другого? Интересно, что следует из чего?

Лена поняла, что сказала, и засмеялась тоже.

-Ладно-ладно, я поняла, - сказала она, отсмеявшись, - судя по тому, что ты рассказала, ничего не из чего не следует. Но тебе же случалось заниматься сексом с теми, кого ты любила?

Ксюша задумалась, опустив лоб на сложенные в замок ладони. Случалось ли? С Иркой, с Лекой – на первом месте был все-таки не секс. Было яркое и острое ощущение в груди, было безудержное счастье касаться, но как только дело доходило до «ниже пояса» - любовь заканчивалась, и начиналось что-то другое.

-Я не знаю, Лен, - честно сказала она, выгибая спину навстречу продолжающим поглаживания рукам, - это было разное и с теми, кого я любила, и с теми, кого нет. Я, наверное, урод какой-то, но для меня любовь – это чувство, а секс – всего лишь физика, только и всего.

Она ощутила, как Ленины руки забираются к ней под майку, и гладят уже обнаженную кожу. От ее пальцев по телу волнами разливалась нежность. Пальцы вдруг скользнули на Ксюшины бока и коснулись груди. Ксюша замерла.

-А это? – Лена наклонилась, прижимаясь грудью к ее спине, и обожгла дыханием ухо. – Это чувство или физика?

-Я не… - Ксюша растерялась. – Я не знаю.

Она почувствовала, как горячий язык обжигает мочку ее уха, как ладони протискиваются между нею и покрывалом и обхватывают грудь. Физика ли это? Да, конечно. Но сильнее чем физические прикосновения, Ксюша ощущала разливающееся в груди теплое и воздушное ощущение – будто самое нежное в мире прикосновение, будто легкие всполохи ветра, будто маленький-маленький смерчик – предвестник либо тайфуна, либо успокоения.

-Ленка, - Ксюша вывернулась из объятий, и села, одергивая футболку. На Лену лучше было сейчас не смотреть: ее волосы растрепались, губы были приоткрыты, а в глазах горело что-то раньше невиденное, непознанное. – Я не…

Палец Лены немедленно лег на ее губы, и погладил слева направо, справа налево.

-Нет-нет, - сказала она, улыбаясь, - мы не будем это обсуждать.

-Но я не…

Лена снова покачала головой, и вдавила палец чуть сильнее. Ксюше вдруг ужасно захотелось распахнуть губы, и впустить его в себя. Погладить языком, немного прикусить, обхватить губами, и…

Она резко отпрянула, и вскочила на ноги.

-Пора возвращаться. Мы пропустим обед.

Лена смотрела на нее снизу вверх и улыбалась. Подождала мгновение, и начала собираться.

-Не знала, что ты такой большой любитель столовской кухни, - сказала она, складывая покрывало, - хотя возможно, сегодня они изобретут что-нибудь получше чем гуляш из непонятно чего.

Ксюша засмеялась, подала ей руку, и они пошли вниз по тропинке – к лагерю. На душе снова стало легко.

Forvard

Еще не доходя до лагеря, они увидели, что творится что-то странное: у ворот собралась толпа. Учителя, школьники – все смешались в кучу, и отчаянно что-то обсуждали.

-Не иначе, в столовую шашлыки завезли, - улыбнулась Ксюша, невольно ускоряя шаг.

Но причина собрания оказалась хуже. Как выяснилось, у грузовика, на котором в лагерь доставлялись продукты, на полпути лопнуло колесо и он сошел с трассы. Вернее, не сошел, а свалился, и, по выражению добравшегося до лагеря водителя, «три раза перевернулся, скотина».

Проблема усугублялась тем, что рядом с грузовиком осталась женщина, ехавшая в лагерь - идти она не могла. И по похолодевшему вмиг сердцу, Ксюша сразу поняла, что эта женщина.

Все собравшиеся галдели, перебивая друг друга.

-Надо вызывать милицию! Пусть приедут и заберут ее!

-Какой дурак из Краснодара сюда поедет? Надо найти машину и ехать самим!

-Может быть, позвоним в МЧС?

Она дала себе несколько секунд – позволила страху и ужасу целиком наполнить тело, разлиться по жилам, впитаться в кровь, а потом одним махом выключила все ощущения.

-Заткнулись все! – Гаркнула Ксюха изо всех сил. – Прекратите галдеж!

Вокруг воцарилась тишина. Все смотрели на нее – кто испуганно, кто удивленно.

-Все школьники немедленно отправляются в столовую на обед, - сказала она громко, - остается только педколлектив и администрация.

-Почему? – Возмутился кто-то из десятиклассников. – Мы, вообще-то, тоже…

Ксюха только голову повернула, и парень замолчал. Возмущаясь в полголоса, ученики вернулись в лагерь. Теперь можно было подумать о том, что делать дальше.

-Максим, сходите пожалуйста в медпункт и возьмите оттуда аптечку, - велела Ксюха трудовику. – Проверьте чтобы там были эластичные бинты, антисептик и обезболивающее.

Она повернулась к физруку.

-Саш, на вас – крепкие шесты и палатка, на случай, если ее придется нести.

-Антон, - взгляд на физика, - возьмите со склада продуктов на двое суток, на тот же случай. Мы пойдем впятером (взгляд на водителя) – при любом раскладе, этого будет достаточно.

Она не стала говорить, какие именно расклады имела ввиду: все было понятно и так.

-Так, что еще, - на секунду задумалась, - я соберу для нас крепкую обувь и головные уборы. Через пятнадцать минут выходим.

Мужчины послушно разошлись выполнять полученные задания. Следом за ними потянулись и женщины – кто-то пошел помогать собираться, кто-то – к ученикам. Остались только Ксюха и Лена.

-Я с тобой, - сказала Лена, когда все остальные разошлись.

-Нет, - Ксюха покачала головой. – Мы пойдем вчетвером. Твоя задача – связаться с городом и попросить помощи. Звони в милицию, пожарным, в ГОРОНО – требуй машину. Если удастся – предупреди, чтобы водитель на трассе был внимателен: при удачном раскладе мы можем встретиться на полдороге.

-Ксюш…

-Я сказала: нет.

Она посмотрела на Лену и нашла в себе силы улыбнуться.

-Я же не на войну иду, а всего лишь в легкий турпоход. Кроме того, я не хочу в процессе волноваться еще и за тебя.

Forvard

Они шли уже пятый час, а грузовика по-прежнему не было видно. Ксюха то и дело смотрела на экран сотового, только лишь чтобы убедиться: связь как обычно отсутствовала.

-Давайте сделаем привал, - предложил физрук.

-Через два часа стемнеет, - Ксюха даже не оглянулась, - и тогда искать этот чертов грузовик сможет разве что летучая мышь. Поэтому давайте без привалов.

-Далеко еще? – Спросил, обливаясь потом, трудовик, поворачиваясь к с трудом шагающему водителю.

-Что б я знал, - раздраженно пробормотал тот. – Горы и горы, тут кругом все одинаковое.

-Что ж ты ехать в горы вызывался, если дорогу ни фига не знаешь?

-А зачем ее тут знать? – Водитель вдруг схватил трудовика за ворот футболки и заорал на него. – Зачем, а? Трасса и трасса – узкоколейка, в одну сторону, никаких ответвлений. Что я тут знать-то должен?

Ксюха только шагу прибавила. Ей было неинтересно слушать эти разборки, и уж тем более – вникать в них. Все ее мысли занимало только одно: Анастасия Павловна где-то в горах. В одиночестве. С раненой (Сломанной? Растянутой?) ногой. И добраться до нее нужно как можно скорее.

Она не знала, удалось ли Лене дозвониться до Краснодара, удалось ли уговорить прислать машину, но точно знала: за все часы, что они шли по пыльной дороге, мимо не проехало ни одного автомобиля. Ни в одну, ни в другую сторону.

Как ни старалась Ксюха идти быстрее, солнце она обогнать не могла: через пару часов действительно начало темнеть. Темнота опускалась быстро, только что, казалось бы, солнце спряталось за верхушками гор – а вот уже и дорогу плохо видно, и попутчики стали всего лишь размытыми во тьме пятнами.

-Привал, - физик с облегчением кинул рюкзак на обочину, и упал на него сверху. – До утра мы все равно ничего не найдем.

Рядом с ним на землю попадали остальные мужчины.

-Надо развести костер, - сказал трудовик, - поедим, поспим, а с рассветом дальше двинемся.

Остальные с ним согласились. Только Ксюха, вынув из рюкзака половину уложенных в него вещей, снова затянула горловину и накинула рюкзак на плечи.

-Я пойду дальше одна, - сказала она тоном, не терпящим возражений, - как рассветет – вы меня догоните. Или нас – если я найду ее раньше.

Она посмотрела на водителя.

-Дайте хоть какой-нибудь ориентир. Камни, деревья, что-нибудь.

-Слушай, - сказал водитель, - ты ерундой не занимайся. Куда ты попрешься одна ночью? А если волки?

-Вот именно, - ответила Ксюха, и он вдруг хорошо ее понял.

-Я с тобой, - сказал, с усилием поднимаясь на ноги.

-Нет. Я из вас всех устала меньше всего. Поэтому смогу идти быстро, и скоро ее найти. Кроме того, фонарь у меня только один.

Водителю пришлось согласиться с ее аргументами. Он, как сумел, объяснил ей ориентир – узкая расщелина, вдоль которой дорога делала резкий загиб. Этот-то загиб его и подвел.

Ксюха взвесила на ладони фонарь, кивнула на прощание, и пошла дальше.

Боялась ли она идти в темноте? Нет. Она шагала по пыльной дороге, освещая себе путь узким ярким пучком света, и думала о том, как страшно, наверное, сейчас Анастасии Павловне.

Боялась ли волков? Нет. Знала: они редко выходят на трассу, а вот удалось ли Анастасии Павловне развести костер, чтобы отпугивать зверей – это был еще тот вопрос.

-Отлично, Ковальская, - сказала она вслух, отмеряя очередной километр, - классно время проводишь в лагере.

Прошло еще несколько часов, и темень окончательно поглотила собой все. За пределами света от фонаря, ничего кругом не было видно, и Ксюха то и дело обшаривала светом обочину в поисках расщелины или «резкого загиба».

Наконец, дорога действительно изогнулась, и Ксюха, сбросив рюкзак на землю, принялась осматривать окрестности. Машина нашлась в том месте, где она вообще не ожидала ее увидеть – лежала на боку, упираясь грузовой частью в дерево, метрах в пяти ниже дороги.

Не помня себя, Ксюха спрыгнула, и побежала прямо через кусты, проламывая ветки.

-Анастасия Павловна! – Заорала она, подбегая к грузовику. – Где вы?

-Я здесь, - крик раздался совсем рядом, и, направив фонарь на звук, Ксюха наконец ее увидела.

Она сидела в повернутом на бок кузове, прислонившись спиной к дну, и кутаясь в какую-то старую тряпку. Ксюха подскочила к ней, бросила фонарь и схватила за руки.

-Вы… как? – Выдохнула она, отгоняя неизвестно откуда взявшееся в голове «ты в порядке?».

Анастасия Павловна посмотрела на нее молча, и вдруг зарыдала.

Она плакала так долго и так отчаянно, что у Ксюхи сердце сжалось. Она держала ее за плечи, прижимала к себе, и гладила по спине.

-Ну ладно, ладно, - шептала она растерянно, - все нормально. Все будет хорошо. Правда. Все будет хорошо.

Нужно было посмотреть на ногу, но луч света от фонаря светил куда-то в сторону, да и поза была не слишком удобна для осмотра. А Анастасия Павловна и не думала успокаиваться.

-Давайте я схожу за мужиками, - отчаянно предложила Ксюха, и тут же поняла глупость своей идеи. Три часа туда, три часа обратно – и Анастасия Павловна еще шесть часов в одиночестве.

«Может быть, ее дотащить до них?»

Эта идея тоже была так себе: с таким весом на плечах Ксюха будет идти очень медленно. Да и сумеет ли она ее поднять – тоже вопрос…

Она окончательно растерялась, и прибегла к не раз проверенному ранее способу.

-Молчать, - рявкнула, слегка тряхнув Анастасию Павловну за плечи и отрывая ее от себя. – Мне нужно осмотреть вашу ногу.

Слезы не остановились, зато у Ксюши появилась возможность переложить фонарь поудобнее, стащить с ног Анастасии Павловны тряпку, и, наконец, увидеть, с чем они имеют дело.

Нога оказалась жутко расцарапанной, но, к счастью, не сломанной. Две из царапин были слишком глубокими – из них до сих пор потихоньку выделялась кровь. Остальные достаточно было обработать зеленкой.

-Почему вы идти-то не смогли? – Спросила Ксюха со злостью. – Водитель – здоровый кабан, помог бы.

-Я не могу на нее наступить, - прорыдала Анастасия Павловна, - растянула, наверное.

«Наверное».

Ксюха взяла фонарь и, не слушая протестующих всхлипываний, вернулась на дорогу. Похватила за лямку рюкзак, и пошла обратно. Едва луч света осветил Анастасию Павловну, как она перестала всхлипывать и уставилась на Ксюху со странной смесью надежды и страха во взгляде.

-Все будет нормально, - сквозь зубы сказала Ксюха, вынимая из рюкзака спальник и пакет с лекарствами. – Дождемся рассвета, и потихоньку пойдем в лагерь. Посидите немного, я дров соберу.

Она накрыла Анастасию Павловну спальником, забрала фонарь и принялась собирать сухие ветки. Почему-то сердце внутри стучало наббатом, и злость подступала к горлу. Она даже не могла понять, на что конкретно злится.

Через пятнадцать минут костер был разведен, раны на ноге промыты перекисью, и намазаны зеленкой. Анастасия Павловна безропотно сносила все процедуры – только морщилась иногда от боли. Наконец, дело дошло до глубоких порезов, и Ксюха наморщила лоб.

-Их надо зашить, - сказала она мрачно.

-Нет! – Анастасия Павловна дернула ногой, и вскрикнула от боли.

-Тогда шрамы останутся. Оно вам надо?

-Пускай останутся.

Ну, пускай – так пускай. Ксюха и их промыла, приложила сверху импровизированный тампон из бинта, и замотала сверху. От потери крови она явно не умрет, а остальное – ее личное дело. Не хочет – как хочет.

-Ксюша… - Анастасия Павловна замялась, и даже при свете фонаря было видно, как лицо ее залилось краской. – Ты не могла бы помочь мне… отойти.

Отойти?

В следующее мгновение Ксюха поняла, и покраснела тоже.

«Зашибись спасение прекрасной дамы» .

Она нагнулась, подхватила Анастасию Павловну подмышки, и с усилием подняла на ноги. На то, чтобы сделать несколько шагов, ушла не одна минута, и Ксюха поняла, почему водитель оставил ее здесь.

-Вы… справитесь? – Спросила она, помогая Асе зацепиться за стоящее в стороне дерево. Дождалась кивка, и, выключив фонарь, шагнула в темноту.

Из темноты доносились стоны боли и сосредоточенное сопение. Потом звук льющейся воды. И снова стоны.

Ксюха очень старалась не прислушиваться, но обостренное восприятие делало все за нее. Она понимала, что там происходит, и сердце ее почему-то затапливала нежность.

Вот она поднимается на ноги, стараясь опираться только на здоровую. Вот удобнее хватается за дерево. Вот пытается второй рукой натянуть на бедра спортивные брюки.

-Ксюш… - услышала она отчаянное. – Я не…

В этот раз она поняла сразу. Подошла, не включая фонаря, и, просунув пальцы под резинку, натянула штаны. Сразу – не мешкая – обняла Анастасию Павловну за талию, и помогла вернуться к костру.

Среди высыпавшихся из грузовика продуктов пригодными в пищу без готовки оказались только плитки шоколада. Они съели по одной, запивая водой из бутылки, и, притихшие, замерли у костра. Анастасия Павловна куталась в спальник – ее била дрожь. Ксюха старалась на нее не смотреть.

-Поспали бы вы, - сказала она вдруг, - до рассвета далеко еще.

-Мне почему-то до сих пор очень страшно, - ответила Анастасия Павловна, - знаю, что больше не одна, но все равно боюсь.

-Это стресс из вас выходит. Ничего, оклемаетесь. Может, утром удастся какую-нибудь машину остановить – тогда прямо до Краснодара поедем.

Анастасия Павловна странно на нее посмотрела, но ничего не сказала. Так они и сидели – молча, вглядываясь в костер, и думая каждая о чем-то своем.

Уже начало светать, когда Анастасия Павловна наконец заснула. Ксюха долго смотрела на нее, спящую, прежде чем сесть ближе и со вздохом обнять за плечи. Горячее дыхание обожгло ее шею.

«Ну что, детка? История повторяется, так? Только на этот раз это, кажется, не слишком платонически?».

Она вздрогнула от этой мысли. Вспомнилось, как много лет назад, в этих же горах, она практически тащила Анастасию Павловну на себе, и обнимала ее за талию. Тогда, кажется, она впервые всерьез задумалась: а нет ли в этой любви чего-то физического? Тогда – точно не было. А теперь?

Она скосила взгляд. От отблесков костра лицо Анастасии Павловны казалось очень теплым и нежным. Губы слегка шевелились – наверное, снилось что-то. И кончик носа иногда забавно подергивался.

-Нет, - одернула себя Ксюха, - ничего физического. Нет.

Но она не могла признать, что обнимать Анастасию Павловну было очень приятно. Не возбуждающе, нет, ничего такого – но от ощущения ее макушки под щекой было очень тепло и спокойно. Как будто так и должно было быть. Как будто это ощущение – самое естественное в мире.

Светало. Уже стало хорошо видно деревья, и разбросанные вокруг коробки и мешки с продуктами. И костер как-то померк и стал тусклым-тусклым. Ксюха поежилась от холода – все-таки утро в горах – не самое теплое время суток. И почувствовала, как губы Анастасии Павловны случайно, во сне, касаются ее шеи.

Это было мимолетное, едва заметное прикосновение, но оно обожгло будто огнем. И это было уже не про тепло, не про нежность. Ксюха испугалась того, что почувствовала.

-Перестань, - подумала она, - что такого? Ты лесбиянка, так? С этим мы уже определились. Неудивительно, что ты можешь и к ней чувствовать что-то… физическое.

Это было правильно, и верно, и наверное было правдой, но что-то внутри вовсю протестовало против такой правды. Это было грязно. По-прежнему грязно. Несмотря на вереницу женщин, прошедших через Ксюхину постель, несмотря на Ирку, несмотря на Леку. Это все равно было грязно.

FORWARD

Их нашли, когда солнце уже поднялось достаточно высоко, чтобы высушить утреннюю росу. Первым с дороги спустился водитель – он выглядел жутко уставшим, но тем не менее быстро проверил, как себя чувствуют женщины, и тут же кинулся осматривать кабину грузовика.

Все вместе они соорудили носилки из шестов и палатки, уложили на них Анастасию Павловну, и, соблюдая предосторожность, вытащили ее на дорогу.

Дальше дело пошло веселей – они пошли по направлению к лагерю, рассудив, что до Краснодара еще дольше. Несли по очереди: двое несут, двое отдыхают, и потому двигались достаточно быстро.

Ксюха, которую общим решением отстранили от попыток понести тоже, шла рядом с изголовьем, и держала Анастасию Павловну за руку. Это было немного театрально, и немного глупо, но Анастасия Павловна сама взяла ее за руку, и категорически отказывалась отпускать.

Так они и дошли вечером до лагеря – четверо уставших, потных мужчин, едва передвигающая ноги Ксюха, и лежащая в носилках, держащая ее за руку, Анастасия Павловна.

В лагере ее немедленно унесли в медпункт. Ксюха не протестовала: она мягко вытянула руку из захвата, и, пошатываясь, побрела к себе в домик. Все, чего ей хотелось – это лечь, заснуть и не просыпаться как минимум лет двести. Но не вышло: у домика ее перехватила встревоженная Лена. Кинулась на шею, обняла, и задышала горячо куда-то в шею.

Ксюха стояла как каменная, пока Лена обнимала ее, и опасалась, что еще секунда – и она рухнет прямо здесь, на землю, и никакие силы не заставят ее подняться.

-Идем, - Лена потянула ее за руку и повела, - мужики уступили тебе право первой помыться. Смоем с тебя всю усталость, и ляжешь спать. Идем.

Пришлось подчиниться. Она не помнила, как дошла до бани, как стягивала с себя пропитанную потом и пылью одежду, как ложилась на полку. Она и Лену-то не помнила: понимала, что та тоже разделась, что это ее руки намыливают Ксюхино тело, и поливают его из ковшика. Все понимала, но ничего не видела.

В домик Лена практически ее тащила – с трудом перебрались через порог, и вот, наконец, кровать – прохладная, чистая, с белой простыней и белым же пододеяльником. Она упала, как подкошенная, из последних сил притянула Лену к себе, и заснула в ее руках – ни о чем не думая, и ничего не чувствуя.

Проснулась Ксюша от нежных прикосновений губ. Губы касались то ее щеки, то подбородка, то кончика носа. Не хотелось даже открывать глаза – только бы это волшебство продолжалось, только бы не заканчивалось.

Не открывая глаз, она протянула руку и обняла Лену за талию. Пальцы сами собой скользнули под ткань футболки, нащупывая обнаженную горячую кожу. Она почувствовала, как Лена ложится на нее сверху, накрывая своим телом, и губы ее трогают сначала висок, а потом спускаются к уху.

-Ксюшка проснулась? – Прошептала она, прикусив на мгновение губами мочку уха. – Или не совсем еще?

Ксюша только промычала в ответ что-то неразборчивое. Она теперь вполне могла гладить все Ленино тело – от плеч до едва прикрытых краем футболки ягодиц. Гладить бока, спину, бедра – проводя ладонями снизу вверх, задирая футболку, и гладить снова.

-Кажется, тебе тоже начинает нравиться меня трогать, - Ксюша почти увидела, как улыбается Лена, шепча эти слова ей на ухо. – Правда?

Конечно, ей нравилось. Она растекалась под тяжестью Лениного тела, жмурила глаза от удовольствия, и с наслаждением ласкала ладонями разгоряченную кожу.

«Странно. Почему с Леной это не кажется грязным?»

Ксюша открыла глаза, и Лена тут же скатилась с нее в сторону и легла рядом.

-Оо, мыслительный процесс включился, - проворковала она. – Как же не вовремя он у тебя это делает.

Не отвечая, Ксюша сползла с кровати и схватила со стула джинсы.

-Сколько времени? – Спросила.

-Половина второго.

Лена с удовольствием вытянула руки и потянулась.

-Настя чувствует себя нормально, если ты хотела спросить именно это, - улыбнулась она в ответ на Ксюшины судорожные поиски чистой футболки в рюкзаке. – Ходить, правда, у нее не очень получается, но и в Краснодар она ехать не хочет.

-Как не хочет? – Ксюша наконец натянула футболку, и обернулась к Лене. – А нога?

-А что нога? Медсестра сказала – не нагружать ее, и за неделю-две само пройдет. Компрессы холодные еще велела прикладывать, но где их возьмешь по нашей-то жаре?

Она снова потянулась всем телом, и от этого движения майка на бедрах задралась, обнажая белые трусики и загорелую кожу.

-Можно вытащить из речки камни, - сказала Ксюша, застегивая на запястье ремешок от часов, - вода холодная, камни тоже будут холодные. Какое-то время.

-Хочешь, схожу с тобой? – Предложила Лена.

Она настолько все понимала, что от этого становилось просто страшно. Ксюша поежилась, представив: а вдруг она понимает и остальное? И тут же отбросила эту мысль.

-Идем, - кивнула, - только тебе придется немного одеться.

FORWARD. PLAY.

За окном вовсю трепетало утро. Оно словно взбесилось, заливая кухню яркими лучами солнечного света. А Ксения и Ася по-прежнему сидели – каждая на своем месте, и молчали.

Ксения не знала, о чем думает Ася, но сама она раз за разом прокручивала в голове каждый день из всех тех лет, проведенных ими вместе. Лет, в которых было много работы, много боли, много удерживания себя и в себе.

Жалела ли она? Это был сейчас, пожалуй, самый важный вопрос, который ей предстояло решить. Но ответа на него у Ксении не было.

Зазвонил телефон. Обе дернулись от звука – он ворвался в тишину и напряжение как cимвол тревоги, вестник новых потрясений. Ксения сползла с подоконника, вышла из кухни и взяла трубку.

-Привет, детка.

Его голос был тихим и усталым, но какая забота звучала в нем, какое тепло, какая любовь… Ксения прислонилась к стене и медленно сползла по ней вниз.

-Привет.

Он говорил что-то еще, наверное. И даже точно – ведь Ксения продолжала слышать звуки, но за звуками никак не могла разобрать смысла. Впрочем, она и не пыталась. Сидела на корточках, опираясь щекой на трубку телефона, и тихо-тихо плакала.

Она была сейчас вся – словно открытая рана, взрезанная скальпелем искусного хирурга, источающая кровь и боль. Она была сейчас вся – словно маленькая девочка, доверчиво рыдающая в ладонь отца. Она была сейчас вся – беззащитный малыш, которого постигло самое большое в жизни горе.

Он говорил, а она продолжала плакать. Он шептал что-то, и она плакала снова. А потом среди его слов она вдруг разобрала старый стишок, от которого все в ее груди перевернулось опять.

-Детка-детка, сладкая конфетка. Детка-детка, сладкая конфетка.

Он повторял это снова и снова, и это было как молитва, как медитация, как прямой провод к богу. Второй раз за целую жизнь. Всего лишь второй.

Тогда, когда это случилось в первый раз, она пришла к нему – с разбитым лицом, рыдающая то ли от боли, то ли от обиды. Выплевывала слова, терла разбитые щеки кулаками. Она говорила, что их было пятеро. Что они поймали ее за школой. Что прижали к шершавой стене и били то по очереди, то все вместе. И тогда он обнял ее – маленькую, беззащитную – она вся уместилась на его коленях. И начал петь эту песенку.

-Детка-детка, сладкая конфетка.

Он пел, наверное, долго – она не помнила, сколько точно. Просто лежала в его руках, прижавшись щекой к сильному плечу, и слушала раз за разом:

-Детка-детка, сладкая конфетка.

А потом, когда ее слезы высохли, и она перестала всхлипывать, он поставил ее на ноги, посмотрел – сверху вниз. И сказал:

-А теперь иди, и покажи им, что с тобой так нельзя.

И она пошла – в крови, с порванным воротом платья, но уже без слез. Это была ее Голгофа, ее краеугольный камень, ее война. Она шла, а в ушах звучала его песенка.

Она совсем не запомнила драки – и конечно, они снова побили ее. Но эти минуты, когда она возвращалась к школе, сжимая в детском кулачке подобранную по дороге палку – эти минуты стали одними из самых главных в ее маленькой жизни.

«Иди и покажи им, что с тобой так нельзя».

-Я люблю тебя, - тихо сказала Ксения в трубку прежде чем выключить связь и вернуть трубку на место. Это не его война. Это не его жизнь. Это – я. И я справлюсь.

Она сделала несколько шагов в сторону кухни, и остановилась, ощутив сильную боль в ногах. Посмотрела вниз: колготки, выглядывающие из-под брюк и туфель, запеклись от крови. Пришлось раздеться: она пошвыряла на пол пиджак, футболку, брюки. Отодрала от лодыжек колготочный нейлон. Прошла в спальню и, содрав с одеяла простыню, завернулась в нее. И только потом вернулась на кухню.

Вошла, села за стол напротив Аси – теперь между ними было не больше метра. Посмотрела в ее глаза.

-Я хочу знать правду, - сказала настолько спокойно, насколько смогла. – Я хочу, чтобы ты рассказала мне, как это было для тебя.

Back. Play.

Теперь они все дни проводили втроем. Анастасия Павловна категорически отказалась возвращаться в Краснодар, а поскольку кроме Ксюши и Лены все остальные были заняты делами лагеря, как-то так сложилось, что они стали единственной ее компанией.

Каждое утро Ксюша и Лена подхватывали Анастасию Павловну с двух сторон подмышки, и помогали дойти до умывальника. После завтрака тем же порядком отправлялись на полянку вблизи от лагеря. Там усаживались на расстеленное покрывало, и проводили время то за игрой в карты, а то и просто за разговорами.

Ксюша была счастлива. Она получила то, чего так хотела – человек, который всегда был центром ее жизни, оказался вдруг совсем рядом. Живой, настоящий, теплый. С ней можно было говорить, на нее можно было смотреть. И слушать – бесконечно слушать этот мягкий, с легкой хрипотцой, голос.

Ох уж этот голос… Стоило закрыть глаза, и он начинал звучать не в ушах, а где-то в далекой глубине тела, в неведомых закоулках вен и сплетениях жил. Он смешивался с кровью, и вливался вместе с ней в спокойно стучащее сердце. Он щекотал пятки, он сжимал бока, он…

-Ксюша!

Она мотнула головой и открыла глаза. Анастасия Павловна и Лена – обе смотрели на нее немного удивленно и смеялись.

-Настя такую речь тебе толкала, - объяснила Лена, - а ты прослушала.

-Простите, - по Ксюшиным щекам немедленно растеклась краска.

Анастасия Павловна заправила за ухо разметавшуюся от смеха прядь волос и повторила, не дожидаясь просьбы:

-Я говорила о том, что ты – мой ангел-хранитель. Уже второй раз оказываешься рядом в такой нужный момент.

«Ангел-хранитель. Ну конечно».

Ксюха с силой сжала губы. Она вспомнила о школе, о сожженных волосах Дениса, о родительском собрании.

-Тогда вы так не считали, - эти слова неожиданно вырвались у нее вслух, и когда она поняла это, оставалось только одно: смело посмотреть в глаза, кляня себя за взбаламутившееся вдруг сердце.

Анастасия Павловна долго молчала. Лена отвернулась, и перебирала пальцами зеленые лепестки клевера. Ксюха же просто рассматривала собственные руки.

-Послушайте, - сказала вдруг она, - давайте так: я этого не говорила, а вы этого не слышали. Ладно? Я зря об этом вспомнила – в конце концов, это всего лишь прошлое, и совершенно необязательно теребить его за нервы. Хорошо?

Она сама не поняла, как это произошло. Анастасия Павловна просто посмотрела ей в глаза. Просто немного наклонила голову. Но в этом взгляде, в этом жесте она ясно различила «спасибо».

На следующий вечер так вышло, что Лена отправилась в баню одна: Ксюха заявила, что сегодня уже купалась в реке, и потому совершенно не собирается зря переводить воду. Вместо этого она подхватила подмышку книгу, и отправилась в домик к Анастасии Павловне.

Шла по темному лагерю, обмирая от счастья и нежности: это было так прекрасно – просто идти к ней. Законно, свободно, зная, что ее ждут. Зная, что она войдет – и Анастасия Павловна улыбнется ей с кровати. И она сядет на стул, раскроет книгу, и будет долго-долго читать вслух, изредка сбиваясь, чтобы посмотреть. Заглянуть в глубокие, волшебные глаза. Увидеть любимое, прекрасное лицо.

-Привет, Ксюшка.

Она вошла, немедленно споткнулась о деревянную половицу, и фактически обрушилась на стул. Это ласковое «Ксюшка»… Оно всегда сбивало ее с ног.

-Я принесла новую книгу, - быстро пробормотала она. – То есть не совсем новую, но все остальные мы уже перечитали, поэтому…

Анастасия Павловна смотрела на нее терпеливо и ласково, и Ксюша сбилась окончательно. Она просто показала обложку. И удивилась, от чего это Анастасия Павловна вдруг вздрогнула.

«Куприн. Гранатовый браслет».

-Вы не… Не против?

Она только покачала головой, продолжая смотреть пристально и немного удивленно. И Ксюха начала читать.

Из ее губ сами собой лились слова. Она будто рассказывала Анастасии Павловне историю – настоящую, живую историю о княгине Вере Николаевне, о письмах таинственного Г. С. Ж., о медленном и по капле проникающем в тело и душу таинстве любви.

Она дошла до момента, когда муж Веры Николаевны и его брат нашли таинственного отправителя писем, и голос ее стал звучать жестче и звонче.

- Я знаю, что не в силах разлюбить ее никогда... Скажите, князь... предположим, что вам это неприятно... скажите, - что бы вы сделали для того, чтоб оборвать это чувство? Выслать меня в другой город, как сказал Николай Николаевич? Все равно и там так же я буду любить Веру Николаевну, как здесь. Заключить меня в тюрьму? Но и там я найду способ дать ей знать о моем существовании. Остается только одно - смерть... Вы хотите, я приму ее в какой угодно форме.

Ксюха подняла глаза и посмотрела на Анастасию Павловну. А та вдруг сказала:

- Почему я это предчувствовала? Именно этот трагический исход? И что это было: любовь или сумасшествие?

Это было из книги, конечно, из книги, но Ксюху вдруг охватила дрожь. Она боялась снова посмотреть на страницы, боялась опустить взгляд.

- Почем знать, может быть, твой жизненный путь пересекла настоящая, самоотверженная, истинная любовь, - сказала она.

И Анастасия Павловна продолжила:

- В эту секунду она поняла, что та любовь, о которой мечтает каждая женщина, прошла мимо нее. Она вспомнила слова генерала Аносова о вечной исключительной любви - почти пророческие слова. И, раздвинув в обе стороны волосы на лбу мертвеца, она крепко сжала руками его виски и поцеловала его в холодный, влажный лоб долгим дружеским поцелуем.

- Если случится, что я умру и придет поглядеть на меня какая-нибудь дама, то скажите ей, что у Бетховена самое лучшее произведение Son. N 2, op. 2. Largo Appassionato

Они не отрывали глаз друг от друга. Ксения всем телом подалась вперед, положив руки на все еще открытую книгу. Казалось, достаточно одного дуновения ветра, одного постороннего звука – и она сорвется с места, упадет на колени перед кроватью Анастасии Павловны, и спрячет лицо в ее ладонях.

Но ветра не было, и звуков не было тоже. Между ними скользило волнами тепло – яркое, светлое, его почти можно было осязать, его почти можно было пощупать. Это было словно полет в невесомости – когда из-под ног уходит земля, и от каждого движения ты скользишь куда-то вдаль, глубже и глубже, и никак – совсем никак – не можешь этим управлять.

Ксюша смотрела на нее. Она смотрела на Ксюшу. И Ксюша снова заговорила. Тихо, очень тихо, почти шепотом. С трудом выталкивая из груди и губ слова. Как будто произнося их каждое по отдельности.

-Вот сейчас я покажу вам в нежных звуках жизнь, которая покорно и радостно обрекла себя на мучения, страдания и смерть. Ни страха, ни упрека, ни боли самолюбия я не знал. Я перед тобою – одна молитва: “Да святится имя твое”.

Она говорила наизусть, каждое слово из тех, что много лет острыми шипами впивались в ее сердце. Она говорила не в воздух, не в пространство – она говорила это Анастасии Павловне, и от того вдруг слова наполнялись новым смыслом, новыми звуками, новыми чувствами.

-Помню каждый ваш шаг, каждый жест, каждый звук вашего голоса, и каждый оттенок запаха. Помню каждую секунду, в которую вы позволили находиться рядом. Тихой, печальной грустью овеяны мои воспоминания. Но я не причиню вам горя. Всю боль и беды этого мира я заберу себе, только бы оградить вас от них. Ты для меня – одна надежда: “Да святится имя твое”.

Слова смешались – Куприна, и ее собственные. Исчезло все кругом, растворилось в памяти времени: ни звуков, ни запахов, ни ощущений. Только она, одна она – как это было всегда, и как всегда будет.

-Ты – моя единственная и последняя любовь. И я не причиню тебе боли. Мое сердце раскрыто перед тобой как алый цветок, впитавший в себя всю свежесть летнего утра, и это сердце никогда не посмеет коснуться тебя. Я для тебя – одно заклятье: “Да святится имя твое”.

Она почувствовала, как застывают ее губы в последнем движении. Это «да святится имя твое» замерло на них, растеклось и застыло. Она смотрела на Анастасию Павловну не ожидая ответа, нет. Ответа и не могло быть – ведь на этих словах книга закончилась, и дальше ничего не было. Она смотрела просто потому, что ей бесконечно остро хотелось продлить навсегда это ощущение, это чувство – чувство бесконечной любви.

А через секунду она заметила, что Анастасия Павловна плачет.

Нет, не плачет, не совсем так – но глаза, ее глаза, они были влажными, и казалось – еще секунда, и эта влага прольется слезами. Ксюша сорвалась с места, одним немыслимым скачком оказалась возле ее кровати, и опустилась на колени.

-Я… - слова замерзли в ее горле. Застыли комком. Анастасия Павловна просто смотрела на нее – и на лбу ее собралась морщинка – такая, будто она очень удивлена. Или поражена. Или…

-Хороший рассказ, правда? – Спросила Ксюша.

-Да, - кивнула Анастасия Павловна. – Очень.

Forvard. Play.

Они вернулись в Краснодар двадцать пятого июля. И этот день стал самым черным из всех за последние годы. Прощались у школы – Анастасию Павловну забирал сын. Он стоял в сторонке, курил и ожидал, когда мать будет готова идти.

-Спасибо тебе, Ксюшка, - сказала Анастасия Павловна. Она все еще привычно опиралась на Ксюшину руку, но обе знали: еще несколько минут, и это закончится. – Спасибо тебе за все.

Ксюшино сердце колотилось под самым горлом. Ей самой впору было бы сейчас схватиться за чью-нибудь руку – потому что крепости ног она уже не очень доверяла.

Сжала губы, сглотнула. Больно было – конечно, как без этого? Так больно, что внутри все органы будто взбесились – сжимались, скручивались в клубок, и сжимались снова.

-До свидания, Анастасия Павловна, - выдавила она.

-Надеюсь, что так, Ксюшка.

Она знала, что будет поцелуй. Знала, что Анастасия Павловна качнется к ней, и коснется губами щеки. Знала, что ее обожжет ее запах, тепло ее кожи. Но она не знала, что в этот раз это будет ТАК сильно.

Анастасия Павловна отстранилась и Ксюша посмотрела на нее. Испуганно, жалко – так, что в ее глазах отразился весь ужас, весь страх перед этим новым расставанием.

Подошел Кирилл, и, отстранив Ксюшу плечом, подхватил мать подмышки.

-Оглянись, - просила про себя Ксюша, глядя вслед их удаляющимся фигурам, - просто оглянись, и я буду знать, что для тебя это тоже что-то значило. Оглянись, и я буду знать, что тебе не все равно. Пожалуйста. Оглянись.

Они скрылись за поворотом, а она все стояла и смотрела. Глотала стекающие по щекам слезы, сжимала кулаки, но не могла заставить себя сдвинуться с места.

-Идем, - чья-то рука схватила ее за предплечье и потащила за собой. – Уйдем отсюда.

Она шла за Леной послушная – будто на поводке, тащила на плече рюкзак, и плакала так горько, будто у нее в один миг отобрали самое ценное и важное, что только может быть в жизни.

Очнулась у подъезда – когда Лена уже распахнула дверь. И остановилась.

-Нет, - сказала сквозь слезы. – Не сейчас.

Лена смотрела на нее, прикусив губу. На ее лице ясно можно было прочитать целую гамму чувств, но Ксюша никак не могла разобрать, каких.

-Именно сейчас, - сказала она, будто приняв внутри себя какое-то решение. – Давай ключи, или я отберу их силой.

Волна боли снова поднялась от груди к горлу и разлилась слезами. Ксюша скривила лицо, сжала губы, но сдержать рыданий не смогла. Она позволила Лене увести ее в подъезд, отдала ей ключ, и послушно вошла в квартиру. Там Лена силой заставила ее скинуть рюкзак на пол и, не разуваясь, потащила с собой в комнату.

-Садись, - велела, надавливая на Ксюшины плечи.

Но Ксюша вывернулась из ее рук. Она смотрела пристально, красными от слез глазами, и лицо ее исказилось вдруг в гримасу отвращения.

-Уходи. – Сказала, почти не разжимая губ. – Просто уйди и все.

Лена только головой покачала.

-Я сказала – уходи! – Ксюшин голос сорвался на крик. Волосы растрепались по плечам, по лицу, по затылку. – Уходи!

-Нет.

Stop. Play.

На секунду ей показалось, что Ксюша ее ударит. Что ж – она была готова и на это, потому что знала, что уйти сейчас – это значит позволить завершиться еще одному витку боли, и завершиться не в Ксюшину пользу.

Была б она посильнее – просто скрутила бы ее сейчас, обхватила руками и ногами, и держала бы так, пока боль не пройдет. Но куда уж там… Ксюша – худая, но крепкая, моментально вышла бы победителем в этом недолгом поединке.

Поэтому Лена просто стояла и смотрела на нее – сидящую на самом краешке дивана. Смотрела, как ногти впиваются в обивку, как искажается раз за разом лицо – от боли, невыносимой боли. Как кривятся губы в попытках прекратить рыдания.

И повинуясь какому-то внезапному порыву, Лена рванулась вперед, села перед Ксюшей на корточки и положила ладони ей на колени.

-Я никуда не уйду. Слышишь, девочка моя? Ты можешь плакать, можешь кричать, можешь делать все, что угодно – я не уйду.

Stop. Play.

В Ксюшиной голове встрепанными птицами метались мысли. Она старалась, честно старалась их упорядочить, ухватить за хвост, но ничего не выходило. До нее едва дошло то, что сказала Лена, и она четко и ясно поняла: «Нет».

Не сейчас. Не Лена. Иначе… Иначе это закончится очень плохо – так, как уже было, и было не один раз.

-Ксюшка…

Она увидела, как ладони Лены скользят по ее бедрам вверх. Увидела, как они забираются под футболку, как гладят бока. И вдруг – впиваются ногтями, сильно, до крови.

-Тебе нужно куда-то это деть, - Лена одним движением оказалась вдруг очень-очень близко – нависла над Ксюшей. – Хочешь? Ты можешь выразить это хотя бы так.

Лена поцеловала ее – крепко, сильно, впиваясь и кусая губы. Ксюша не отвечала – сидела как каменная, и пыталась сдержать то, что бешеным потоком рвалось изнутри наружу.

Лена задрала на ней футболку и сжала ладонями грудь. Ксюша дернула головой.

-Давай, - услышала она, - выпусти это.

Лена встала над ней на колени, и опустилась на ее бедра. Запустила ладонь в волосы и дернула – сильно, заставляя Ксюшу откинуться назад на спинку дивана. Ее лицо не было напуганным: оно было… возбужденным?

-Давай, - снова сказала она, кусая Ксюшу за плечо через футболку, и сразу же кусая за шею. – Давай же.

Клапан прорвался, и поток вырвался на свободу. Ксюша больше не думала: она одним движением скинула Лену с себя, опрокинула на диван, и нависла сверху. Дернула вверх футболку, не обращая внимания на Ленин вскрик боли. Посмотрела на обнажившуюся грудь.

-Чего ты хочешь? – Спросила, продолжая скручивать в кулаке задранный край футболки.

-Ты знаешь, чего, - едва расслышала она.

-Плохой ответ.

Она схватила футболку двумя руками, и рывком разорвала ее на неаккуратные части. Впилась пальцами в плечо, и перевернула Лену на живот. Легла сверху, рывком впихнув бедро между раздвинутых Лениных ног.

-Чего ты хочешь? – Спросила снова.

Она сама не знала, какой ответ был ей нужен. Наверное, такой, который сразу отпустил бы ей все грехи – и те, которые она уже совершила, и те, которые собиралась добавить немедленно.

-Чего ты хочешь?

Лена промычала что-то в диванную подушку – ее голоса совершенно не было слышно. И Ксюшины пальцы сами собой вдруг скользнули от плеча по ее спине, впиваясь ногтями и оставляя кровавые дорожки.

Она услышала приглушенный крик, и отпрянула, падая с дивана на пол. Вскочила на ноги. Зажала обеими руками рот.

Ее трясло так, как никогда в жизни. Она в ужасе смотрела, как Лена поворачивается, садится на диване – обнаженная до пояса, растрепанная. А в глазах – жалость… Жалость?

-Ксюшка…

-Нет.

Она рванулась словно ошпаренная – ударилась плечом о дверь, выскочила в подъезд и побежала вниз по ступенькам.

«О, Господи».

На улице остановилась на секунду, ошарашенная ворвавшимся в легкие воздухом – оказалось, что в квартире она почти не дышала – и побежала дальше. Неслась, пока в боку не стало колоть, а ноги не начали подкашиваться от усталости. И бежала снова.

Остановилась у парапета: оказалось, что добежала до реки. Хлопнула себя по карману джинсов. Дрожащими пальцами выудила телефон. Набрала номер. Один гудок, два, три, четыре…

-Детка?

-Приходи, - прохрипела из последних сил, - пожалуйста. Приходи.

Forvard

И он пришел. Обнял, зажал обеими руками, крепко-крепко.

Ксюша билась в рыданиях, проходящих резкими волнами от живота к горлу. Она захлебывалась слезами, тщетно пытаясь выдавить из себя хоть слово. Джон крепко держал ее за плечи, и прижимал к себе, не давая вырваться ни на секунду.

-Дыши, - говорил он строго, - детка, слышишь? Ни о чем не думай, ничего не говори, только дыши.

Она цеплялась за его голос, как за последнее спасение, и, дрожа всем телом, содрогаясь от боли, пыталась дышать.

-Это все пройдет, - слышала она, - все это обязательно пройдет. Просто пока так. Пока больно. Но мы пройдем и через это, слышишь? Просто дыши и все.

В паузе между рыданиями она подняла голову и посмотрела во внимательные, ярко-голубые, Женины глаза.

-Что мне делать? - Прохрипела отчаянно. - Джон, что же мне теперь делать?

-Не нужно ничего делать, детка, - он лишь крепче обнял ее, - успеешь еще с делами. Сейчас просто дыши, и чувствуй все, что чувствуешь, не давай этому спрятаться внутри себя, вышвыривай к чертям наружу.

-Мне хочется кричать.

-Кричи. Любой каприз, малыш. Хочешь кричать - кричи, хочешь драться - дерись. Все, что захочешь.

И тогда она начала кричать...

Боль выходила изнутри с каждым звуком, по капле. Она царапала горло, застревала в связках, но все же выходила.

Ксюша билась в Жениных руках, как раненая птица – дергала ладонями, ногами, всем телом. И кричала – снова и снова.

-Я люблю тебя, - слышала она раз за разом тихое, - я все равно люблю тебя. И такую тоже.

Это превратилось в бесконечный речитатив – я люблютебяялюблютебяялюблютебя. И от каждого нового «люблю» она кричала еще сильнее. Пока не обмякла, обессиленная, в его руках, и не разрыдалась в последний раз – горче и отчаянней, чем раньше, но теперь, когда большая часть боли вышла наружу, эти слезы как будто заживляли, а не растравляли рану.

Джон дождался, пока последние слезы не размазались по грязным щекам, и только потом спросил:

-Что произошло?

Ксюша опустила голову.

-То же, что и всегда. Она ушла, я осталась. Конец истории.

Она шмыгнула носом, и запустила ладони в свои волосы, крепко сжимая. Захотелось вдруг сделать себе очень больно.

-Я чуть было опять это не совершила, - добавила она. – Ленка была рядом, и я чуть было не…

-Не что?

-Чуть было не воспользовалась этим.

Джон за ее спиной тяжело вздохнул. Она знала: он думает, как бы выразиться помягче, как снова объяснить ей, что это нормально, что в этом нет ничего страшного. Но проблема была в том, что для нее это нормальным не было.

-Да, она сама мне это предложила, - заговорила Ксюша, не давая ему сказать ни слова. – Да, она хотела этого тоже. Но это неправильно. Выливать свою боль в другого человека таким способом – это отвратительно и гадко. И я так не хочу. Понимаешь? Не с ней. Только не с ней.

-Почему нет? – Джон достал сигареты и сзади потянуло приятным дымом. – Чем она лучше других?

-Тем, что других я просто трахала, когда мне было плохо. И им нравилось это не меньше, чем мне. Но это был просто секс. А Лена…

Ксюша запнулась на полуслове, обернулась и отобрала у Джона сигарету.

-А к Лене ты что-то чувствуешь? – Усмехнулся он. – В этом проблема?

Чувствовала ли она к ней что-то? Да, наверное, и даже наверняка. Она была не просто девушкой на одну ночь – да что там на ночь! На один час. Нет, она была в первую очередь другом. И Ксюша знала: с ней этого делать нельзя.

-Я все равно не понимаю, - продолжил Джон. – Она сама предложила, она хотела этого. Почему нет? Или ты снова включила свои интеллигентские заморочки о том, что страстный, сильный секс – это плохо?

Ксюша поморщилась.

-Нет, дело не в этом. Просто этот способ… Это работает, но это подло. Я словно использую этих женщин, чтобы выразить свою ярость.

-Но им же это нравится.

-Ну и что? Стокгольмский синдром – слышал о таком? Им тоже нравится. Но менее подлым это не становится.

Джон захохотал, откидываясь назад на руках. По его лицу Ксюша поняла: он знает. Знает, почему она говорит именно так, знает, что за этими словами она прячет то важное, о чем говорить не хочет категорически. Знает – и принимает это.

-Детка, - сказал он, отсмеявшись. – Я, конечно, рискую сейчас получить от тебя по полной программе, но все же спрошу. Тебе не кажется, что ты совершила большую ошибку, оставшись здесь?

Еще бы ей не казалось. Особенно в этом состоянии – когда мир рушился на глазах, когда в нем не осталось ничего важного, кроме скрывающейся за поворотом спины. Особенно когда впереди был целый месяц, в который она не сможет ни увидеть, ни услышать, ни дотронуться. Еще как казалось!

-Я думаю, что у меня есть шанс, - сказала Ксюша, - он маленький, но раньше и его не было.

-Шанс на что?

-Шанс на то, чтобы остаться в ее жизни.

Forvard

Она шла домой медленно, едва переставляя ноги. Во-первых, совершенно не было сил – все они ушли на истерику, на жуткий бег неведомо куда, на слезы и боль. Во-вторых, и пожалуй, это было главным, она боялась, что Лена еще не ушла, и придется говорить с ней, смотреть в глаза, что-то объяснять.

Но все вышло совсем не так. Ксюша дошла до дома, толкнула открытую дверь, и почувствовала запах какой-то выпечки. Прикрыла дверь, посмотрела на номер квартиры. Все было верно, номер был правильным, но запахи – они были из какой-то другой жизни, не из ее, не из Ксюшиной.

Лена возилась на кухне, облачившись в Ксюшину адидасовскую футболку, и только плечом дернула приветственно.

-Мой руки и садись, почти все готово, - сказала она.

Ксюша задумчиво почесала затылок, и послушно отправилась в ванную. Оказалось, что Лена с пользой провела все это время: ванна сияла чистотой, кафель сверкал, а в тазу лежали замоченные полотенца и еще какие-то тряпки.

Вернувшись на кухню, Ксюша подошла к Лене и взяла ее за руку. Стоило ей открыть рот, как на губы легла ладонь.

-Нет, - улыбнулась Лена, - мы не станем это обсуждать.

Они смотрели друг на друга – одна ласково, другая удивленно, и молчали. Ксюша растерянно улыбалась. Она скользила взглядом по Лене – такой уютной, такой домашней, такой доброй и ласковой, и думала: «Господи, ну почему я не могу ее полюбить? Почему, господи?».

Stop. Forvard. Play.

-Когда ты поняла, что любишь меня? – Спросила Ася. После того как Ксюша пришла на кухню, замотанная в простыню, и села рядом, прошел уже час. За этот час они толком не поговорили ни о чем – Ксюша боялась спрашивать, Ася боялась отвечать. И вот – набралась смелости и спросила.

Она думала, что Ксюша скажет: «Не помню» или «Не знаю», но она ответила другое.

-Мне было двенадцать. Я шла в школу, кругом была весна, светило солнце и распускались листья на деревьях. И я вдруг подумала: а почему я с такой радостью иду на занятия? Почему вместо того чтобы ныть о раннем подъеме, я улыбаюсь и почти подпрыгиваю?

Ксюша опустила подбородок на ладони и улыбнулась – ласково, почти мечтательно.

-И я поняла, что это потому, что теперь там есть ты. Я вспомнила о тебе, и сердце застучало быстро-быстро. А когда я подумала о том, что целых сорок минут буду сидеть на твоем уроке, смотреть на тебя, и слушать – оно стало стучать еще быстрее.

-И тогда ты поняла, что любишь меня? – Спросила Ася.

-Тогда я почувствовала это. На то чтобы понять, ушло гораздо больше времени, и это было уже не так радостно.

Она вздохнула и потерла пальцами лоб.

-Я боялась, что это что-то извращенное, грязное. Потом стала бояться, что…

Запнулась, помолчала, посмотрела на Асю.

-Расскажи мне, - попросила просто. – Расскажи, как это было для тебя.

Как это было для нее? Ася не знала, что ответить. Не говорить же, в самом деле, о том, как смешивалось в груди несколько разных – и очень странных! – чувств. О том, как нежность к этой девочке вдруг сменялась ненавистью. Не говорить же о том, сколько сигарет было выкурено после Ксюшиных выступлений и сколько нервов истрачено навсегда, без возможности восстановления.

-Ты хочешь правды? – Спросила она, решившись. – Я боюсь, что она тебе не понравится.

-Знаю, - кивнула Ксюша. – Но я это переживу.

Ася вздохнула, и покосилась на батарею. Жутко хотелось курить, но она понимала: делать это сейчас, при Ксюше, было бы просто подло.

Она раз за разом размыкала губы, пытаясь начать говорить, и не могла. Этот внимательный взгляд зеленых глаз, этот доносящийся, еле слышный запах волос, эти руки, опирающиеся на столешницу – все это сбивало с толку, и не давало сказать ни слова.

Да и как сказать? Она знала, что не сможет объяснить, не сможет выразить в каких-то словах все те чувства, что были прожиты за долгих двадцать лет. Сказать «любила»? Это будет неправдой. Сказать «люблю»? Но Ксюша не поверит, как не верила ей никогда.

И она начала лгать.

-Ты очень раздражала меня в школе, - сказала, с трудом выталкивая слова. – Ты одна приносила столько неприятностей, сколько все остальные ученики вместе взятые.

Она увидела, как Ксюша вспыхивает глазами ей навстречу, и поняла: да. Это именно оно. То, что она так хочет услышать.

-Когда ты стала дружить с Завадской – я была счастлива, потому что она забрала на себя большую часть твоих выходок, и мне стало полегче.

Она ненавидела себя, говоря это. Ненавидела так, что, казалось, одно движение рук – и она с удовольствием вцепится сама себе в горло и сожмет руки. Но что-то внутри нее говорило: «ты все делаешь правильно». И она продолжала говорить. О том, какими ненужными и глупыми были Ксюшины чувства, о том, какой нелепицей они казались. О том, сколько крови она у нее выпила, и сколько нервов сожгла.

От каждого произнесенного слова Ксюша опускала голову все ниже и ниже. Она зажмурилась, слушая, и выглядела так, словно ее раз за разом ударяют чем-то тяжелым по голове, и все сильнее прижимают к земле.

Когда Ася закончила, она долго не открывала глаза.

-Что изменилось потом? – Спросила Ксюша вдруг. – Потом, когда мы стали работать вместе?

И Ася продолжила лгать.

-Не изменилось ничего, - сказала она, - просто ты стала старше, и детские фокусы остались в прошлом. Если ты спрашиваешь о времени, проведенном в лагере, то я просто дружила с тобой, только и всего.

Ксюша кивнула, по-прежнему не открывая глаз. Сглотнула судорожно – наверное, пыталась успокоиться.

-Поэтому потом, когда ты сказала, что любишь меня, это было странно и неожиданно. И я тогда сказала тебе правду. Я не готова была ответить на твою любовь. Кроме того, были еще ваши отношения с Леной, которые только добавляли аргументов к невозможности даже дружбы между нами.

Она ожидала, что Ксюша хоть как-то отреагирует на имя Лены, но она только плечами пожала. Словно сказала: «Это другое. И это не имеет значения».

Возможно, для нее это значения и не имело, а для Аси тогда – имело. И еще как.

Back. Play.

-Насть, ну что ты мучаешься? Хочешь спросить – так задай свой вопрос, получи ответ, и успокойся.

Лена смеялась, глядя на нее из-под светловолосой челки, и раз за разом делала маленькие глотки из большой чашки с чаем.

-Что здесь такого страшного-то, я не понимаю?

И Ася решилась. Собрала всю волю в кулак, глубоко вздохнула, и спросила:

-Что у тебя происходит с Ксюшей?

Спросила – и спрятала лицо за чашкой.

-Мы друзья, - спокойно ответила Лена, - я бы хотела большего, но, боюсь, она вряд ли способна мне это дать.

-Почему?

-Потому что для нее не существует полутонов, - Лена мечтательно посмотрела в потолок и улыбнулась. – Какие-то основные цвета – да, их она видит очень четко, но спроси у нее, что такое «светло-фиолетовый» - и она не сможет ответить. А без полутонов отношения у нас точно не получатся.

Ася молча слушала, не задавая больше вопросов. И пыталась понять.

-Она замечательная, - продолжила Лена, - эдакий маленький рыцарь, пытающийся поступать правильно, и совершенно не признающий за собой права на шалости. Даже когда срывается, и делает что-то для себя, что-то, выходящее за рамки ее представлений о честности, потом гнобит себя и грызет до самых косточек.

Она задумалась на секунду и сделала еще глоток.

-Кроме того, она даже на секунду не может поверить, что ее можно любить. Это, наверное, основная проблема.

Ася слушала и смотрела на кухонный шкафчик. Она никак не могла заставить себя отвести от него взгляд, потому что чувствовала: если отведет – назад пути уже не будет.

-А ты ее?..

Лена засмеялась – Ася слышала точно, хотя смех был очень тихим, и немного ласковым, и совсем чуть-чуть грустным.

-Конечно, я ее люблю. Она чудесная девочка, и мне очень жаль, что она никогда мне не поверит.

-Лен, но вы же никогда не смогли бы, - Ася все-таки повернула голову и гневно посмотрела в Ленины глаза. – Ну, ты понимаешь…

-Ох, Настя-Настя. – Лена встала, налила себе еще чаю, и прислонилась спиной к холодильнику. Дальше она говорила уже стоя, глядя на Асю сверху вниз. – Знаешь, я раньше все думала: почему ты не смогла в детстве объяснить ей самых простых вещей? А сейчас вижу: это потому, что ты сама их не понимаешь.

-Каких вещей?

-Очень простых, - повторила Лена, - что любовь – это не обязательно отношения. Что испытывать сильные чувства к другому человеку – это прекрасно, и не заслуживает наказания. Что чувства – не всегда призыв к действию, иногда это просто чувства, и они просто есть.

Ася покачала головой. Лена ошибалась, предположив, что она всего этого не понимает. Она понимала, конечно. Но здесь же совсем другое! Ксюша ведь… Ее чувства были не просто чувствами.

-За ее чувствами были и желания, - сказала она вслух.

-Было бы грустно, если бы их не было, - улыбнулась Лена. – И у меня они есть. Два десятка милых озорных желаний. Только знаешь, в чем разница между мною и Ксюшей?

Ася только брови подняла.

-В том, что я каждое из своих желаний нежно люблю, и при случае рада воплотить их в жизнь. А она своих боится как огня, и душит их внутри удавкой. А от этого они становятся только сильнее и сильнее. И наступают моменты, когда она больше не может с ними справляться.

Лена замолчала, потихоньку отпивая из кружки, а Ася сложила руки в замок и уперлась в них взглядом. Ей было очень трудно осознать, о чем говорила Лена. Не потому, что это было ей незнакомо и непонятно – вовсе нет! А потому, что это касалось Ксюши.

Господи, будь на ее месте хотя бы парень – она бы поняла! Все бы поняла, и еще тогда, много лет назад, сумела бы действовать иначе. Но Ксюша была девушкой. И это меняло все.

-Для тебя нормально – испытывать чувства к девушке? – Спросила Ася, когда молчание стало совсем невыносимым.

-А почему нет? – Пожала плечами Лена. – Я же не только тело в людях люблю, а скорее весь внутренний набор к телу прилагающийся. В Ксюше – огромный, бесконечный мир, который она прячет ото всех на свете. Это притягивает.

Асе показалось вдруг, что она сходит с ума. На любой вопрос у Лены был ответ, но эти ответы ни на что толком не отвечали! Она будто слушала, и тут же уводила разговор в сторону. Да так, что и возразить как будто нечего.

-Я имею ввиду, нормально ли для тебя испытывать физическое притяжение к человеку своего пола, - со злостью выпалила Ася. – Речь не о внутреннем мире.

-И снова у нас проблема, - радостно кивнула Лена, и Асе вдруг очень захотелось чем-нибудь в нее кинуть. – Ты это разделяешь, Ксюша это разделяет, я это не разделяю. Одно без другого существовать не может, понимаешь? И раз так – какая разница, парень это или…

Она оборвала свою речь на полуслове, пристально посмотрела на Асю, и та вдруг испугалась. Ленины губы остались приоткрытыми, а лоб сморщился – как будто она что-то мучительно обдумывала.

-Так вот откуда это у нее… - протянула она. – Твоя, значит, школа.

Ася вскочила, в ярости, и громыхнула чашкой об столешницу.

-Прекрати меня обвинять! – Потребовала она. – Тебя послушать, так во всех бедах Ковальской виновата только я. Если хочешь знать, мы с ней на эти темы даже не говорили никогда!

Лена смотрела на нее с любопытством, не делая попыток пошевелиться.

-Я тебя не обвиняю, - спокойно сказала она, - просто делаю выводы. Могу делать их про себя, если тебе так неприятно это слышать.

-Да уж будь любезна, пожалуйста.

Forvard. Play.

-Я долгое время не понимала, что такое происходит между тобой и Леной, - сказала Ася. – Все эти ваши совместные приходы и уходы в школу, и прочее… Это было странно, и вызывало…

-Отвращение, - подсказала Ксюша. Странно, но ее сердце даже не екнуло. Она просто сказала это слово, и все.

-Может, и отвращение, - согласилась Ася. – Пойми меня, пожалуйста, мне правда было очень сложно. Я не понимала… Не могла понять.

Конечно, она не понимала. Если Ксюша сама не очень-то могла себе объяснить, что это за отношения, куда уж Асе?

-Но ты знала, так?

-Знала что? – Ася удивленно посмотрела на нее, и по ее вдруг изменившемся взгляду стало ясно: она понимает, про что вопрос. Понимает, и не хочет отвечать.

-Пожалуйста. Я хочу знать.

Stop. Play.

Ксюша ждала ответа, а Ася не знала, что сказать. Правду? Но эта правда окончательно убедит Ксюшу, что в мире нет ничего хорошего, что все люди – сволочи, и она, Ася, сволочь в первую очередь.

-Нет, - ответила она, глядя Ксюше в глаза, - я не знала.

И тут же поняла, что она снова, в очередной раз, и на этот раз вполне оправданно, Ксюша ей не поверила.

Back. Back. Play.

Звонок раздался поздно ночью – заспанная и потирающая глаза Ксюша едва разобрала цифры «03-13» на электронном будильнике. Выругалась про себя и взяла трубку.

-Ксюха, это ты?

Нет, блин, это царица Савская.

-Миш, что тебе надо? Я сплю.

Он сопел довольно долго – Ксюша чуть было не заснула снова. И вздрогнула поэтому от его слов:

-Я звоню, чтобы предупредить тебя, что твоя Ирка встречается с Николой.

Первой мыслью было «Какая Ирка»? А потом Ксюша рывком села на кровати.

-То есть как? – Переспросила она. – В каком смысле встречается?

-В самом прямом! – Заорал в трубку Миша. – С поцелуями, сексом и прочими прелестями отношений. Ксюх, я только что узнал, правда. Я бы сказал тебе раньше, но я сам не…

-Подожди, - Ксюша обалдело помотала головой, - а откуда ты знаешь-то это? Это бред какой-то, Ирка – лесбиянка, она не может встречаться с Николой.

И в ту же секунду поняла: может. Еще как может. И Мишка не врет. И это правда произошло.

Как во сне она слушала, как Мишка рассказывает, что пил с их общим знакомым, и этот знакомый делился сплетнями с работы, а работал он вместе с Николой в Ксюхиной (Ксюхиной, черт возьми!) фирме, в фирме, все сотрудники которой уже не один месяц обсуждают роман, происходящий прямо за спиной неизвестно куда уехавшей Ковальской, и…

-Стоп, - скомандовала Ксюша, окончательно проснувшись. – Я все поняла, Миш. Спасибо, что предупредил.

Она не стала слушать дальше: просто вернула трубку на рычаг и снова легла, откинувшись на спину и уставившись в потолок.

Значит, Ирка нашла выход… Что же, этого вполне следовало ожидать. Прошел почти год с момента, как Ксюша осталась в Краснодаре, а Ира уехала в Москву. За этот год они виделись только однажды, и встреча эта не доставила удовольствия никому из них. Ирка тогда сказала на прощание много больных и тяжелых слов, но Ксюше почему-то казалось, что это несерьезно, что это просто слова – ведь они немало говорили их друг другу. Оказалось – нет. В этот раз она говорила серьезно.

Back. Play.

-Я больше не могу так! – выдохнула Ксюша. В её висках взрывами колотились мерзкие молоточки, грозящие пробить голову насквозь. – Я не понимаю её, не понимаю тебя, не понимаю себя. Устала. Не могу так больше.

-Чего ты хочешь? – Ира задала свой вопрос с оттенком презрения в голосе. Если кто и устал в этой ситуации, так это она. Устала наблюдать перед собой перманентный мазохизм, устала видеть потухшие глаза любимой женщины, устала от ревности, от разочарования, да мало ли от чего еще!

-Не знаю. Покоя хочу. Спокойствия.

-А кто тебе мешает? Бросай всё это к чертовой матери, Ковальская. Поехали в Москву – там ты скорее придешь в себя и выбросишь из мыслей эту дамочку.

-Так ведь дело же не в дамочке! – вспыхнула Ксюша. – Не только в ней. Дело в первую очередь во мне. Я уже даже не знаю, что такое есть любовь. Может быть, я её вообще не люблю. Может быть, все мои чувства – это просто желание вернуться в детство. Но сейчас она рядом со мной – на расстоянии всего лишь шага, и я не могу её бросить!

-Да ты ей не нужна! – не сдержась, закричала Ира. – Открой, наконец, глаза! Это ТЫ её любишь, ТЕБЕ она нужна, но не наоборот!

-Я знаю.

Ксения вскочила с кровати и подошла к окну. Ей не хотелось находиться рядом с Ирой, даже трех метров было недостаточно для сохранения дистанции. Задернув шторы, Ксения прикрыла лицо ладонями и потерла глаза.

-За прошедшие годы я не раз успела понять, что не нужна ей. Но если я сейчас уеду, то этот кошмар не закончится никогда. Она словно болезнь, понимаешь? Этим нужно переболеть и забыть об этом навсегда. Ведь я даже не знаю её, Ир. Я придумала себе эту любовь и полюбила её. Если я смогу узнать её, то наверняка разочаруюсь – ты же знаешь, что мечта и реальность редко бывают одинаковыми. И тогда, только тогда, я смогу стать свободной.

Ира выслушала всё это молча. На её лице не отразилось ни единой эмоции, кроме скуки и отчуждения. Когда Ксюша замолчала, она взяла валяющуюся на стуле куртку, накинула её на плечи и пригладила волосы.

-В таком случае я уезжаю сама, - сказала, глядя в Ксюшин затылок, - Ты трепала мне нервы три года, Ковальская, и собираешься трепать дальше. Но я уже не двадцатилетняя девочка и не собираюсь всю жизнь ждать, когда же ты вылечишься. Я готова бороться за твою любовь, готова бороться с соперниками, даже с временем я готова бороться. Но драться с призраками… Уволь. Это не мой сценарий.

Ксюша почувствовала, как железный кулак впивается в живот и сжимает внутренности. Ей показалось, что Ира сейчас молча уйдет, и сердце её встрепенулось от страха и предвкушения звука хлопающей двери.

И дверь хлопнула, унося с собой свет, радость и надежду на будущее.

Ксения прислонилась лбом к стеклу. Она простояла у окна четыре часа, но Иры внизу так и не увидела.

Forvard. Play.

Она долго сидела в кровати и смотрела на экран мобильного телефона. Раз за разом пальцы набирали смски, и тут же стирали их.

-Ирка, как же так?

-Почему ты не сказала? Почему я узнаю от Мишки?

-А как же твои слова о том, что ты – стопроцентная лесбиянка?

-Рада за вас с Колей.

-Прости меня за все, пожалуйста.

Когда за окном посветлело, Ксюша убрала телефон. Уже на второй смс она точно поняла, что ничего не отправит. Незачем. Ирка ушла, и этого больше не исправить. Наверное, Никола смог предложить ей больше, чем она, Ксюша. Нет, не наверное – точно больше. Но отчего тогда в груди кололо и свербило назойливое ощущение неправильности? Может быть, оттого, что Ксюша вдруг ясно поняла: Ирка ушла. И теперь ей будет не к кому возвращаться.

Она вылезла из кровати, натянула футболку и шорты, и отправилась на кухню заваривать кофе. Две недели до первого сентября. До линейки, на которой она наконец снова увидит Анастасию Павловну. Встанет поблизости, и сможет сколько угодно смотреть на нее.

Улыбнувшись, Ксюша налила в кружку с кофейным порошком кипяток, и присела на подоконник. Она вдруг вспомнила еще одно первое сентября – кажется, седьмое в ее школьной жизни.

Back. Play.

-Куда ты собралась так рано? – Мама вышла из спальни в ночнушке, потирая глаза и недовольно глядя на Ксюшу. – До линейки еще больше часа.

-Хотим с Николой и Мишкой встретиться пораньше, - объяснила Ксюша, разглаживая перед зеркалом оборки на белом фартуке.

-Зачем это? Опять будете черт знает что устраивать?

Ксюша спрятала улыбку.

-Нет, мам. Просто сбегаем к бабе Нюре за цветами.

Этот ответ маму удовлетворил. Она подошла, погладила заплетенные в маленькую косичку Ксюшины волосы и сказала:

-Помни, что ты уже взрослая, ладно? Будь умницей.

«Конечно, буду».

Ксюша выскочила из квартиры, захлопнула дверь, и, съезжая по перилам, преодолела несколько пролетов лестницы. Во дворе в столь ранний час никого не было – только две одинокие фигурки сидели на лавочке.

-Привет, пацаны.

Мишка и Никола тоже приоделись в честь начала учебного года: их форма была тщательно отглажена, а волосы на головах причесаны и даже, кажется, прилизаны.

-Конец свободе, да? – Мрачно сказал Мишка. – Еще на год в эту кабалу.

-Да ладно тебе, - улыбнулась Ксюша, - школа – не так уж плохо.

Для нее это правда было так. Всего несколько часов. Всего несколько маленьких часов, и она сможет опять увидеть Анастасию Павловну. И поздороваться с ней. И…

Втроем они припустили по пустой улице в сторону частного сектора. Ксюша на ходу раздавала указания.

-Я думаю, она еще спит, но всяко может быть, поэтому Никола стоит на стреме, а мы с Мишкой лезем.

-Почему я опять на стреме? – На бегу возмутился Никола.

-По кочану, - хмыкнула Ксюша. – Миш, берем только пионы, остальное не трогаем.

-Почему только пионы? – Удивился Мишка.

-Потому что они кусты, и их много. А если взять что-то другое – это уже будет воровство.

Ответ ребят полностью удовлетворил, и добежав до места, они приступили к реализации плана. Никола встал у калитки, заглядывая во двор, а Ксюша и Миша перелезли через забор.

Первые пять минут все шло хорошо. Они наломали по огромному букету цветов, и уже собирались двинуться к выходу, как свет в домике загорелся, и дверь потихоньку открылась.

-Шухер! – Заорал Никола, и крик его разнесся по всей тишине сонной улицы.

Ксюша и Миша, не помня себя, рванули к забору. С букетами в руках лезть было сложно, и на землю они попадали словно мешки с картошкой. Тут же вскочили на ноги, и припустили бежать. Вслед им неслись возмущенные вопли.

-Ты идиот, - задыхаясь, говорила Ксюша на бегу смущенному Николе, - кто просил так орать? Она бы нас от двери и не увидела дальше.

-Не сообразил, - оправдывался Никола, увеличивая темп, - как-то все быстро произошло.

Потные и запыханные, они добежали до школы, и остановились, пытаясь отдышаться.

-Ладно, - сказала Ксюша, восстановив дыхание. – По крайней мере, цель достигнута.

-Ага, - кивнул Мишка, - только ты на себя посмотри.

Она положила букет на пол, и посмотрела вниз.

-Ой-ей-ей.

Оказалось, что белый фартук стал совсем не белым, а вовсе даже грязным. Подол платья – даром, что коричневый – тоже оказался заляпан чем-то зеленым, а на левом рукаве окончательно оторвалась и потерялась где-то манжета.

-Вот блин, - пробормотала Ксюша, пытаясь рукавом оттереть грязь с фартука. – Вот тебе и парадный вид…

Все время до линейки они пытались привести одежду в порядок, но это не помогло. Тогда Ксюша просто прикрыла фартук букетом, и, забыв про друзей, двинулась в группу второклашек: они стояли ближе всех к учителям.

Анастасию Павловну она увидела сразу же, и больше не видела уже никого. Она стояла рядом с директором – красивая, темноволосая, одетая легкий летний костюм. Ксюша почувствовала, как глупо улыбается, но ничего не могла с собой поделать. Ее с головы до ног накрыло ощущение счастья.

Линейка шла, какие-то люди толкали речи, звучала музыка, а Ксюша просто продолжала смотреть.

Вот она наклоняет немного голову, прислушиваясь. Вот налетевший ветер треплет ее рассыпанные по плечам волосы. Вот она улыбается чему-то про себя, и пальцами заправляет прядь волос за ухо.

Когда линейка закончилась, Ксюша была готова. Она первая рванулась через строй второклашек, и, не помня себя от восторга, оказалась прямо перед Анастасией Павловной.

-Здравствуйте, Анастасия Павловна, - выпалила, задыхаясь. – Это вам.

Ответная улыбка едва не заставила Ксюшу взлететь. Она передала свой букет – огромный, переливающийся всеми оттенками красного – и закусила нижнюю губу.

-Спасибо, Ксюшка, - Анастасия Павловна забрала цветы, сделала шаг, и вдруг поцеловала ее в щеку.

Краска залила Ксюшино лицо от лба до подбородка. Она вдруг поняла, что больше не может дышать, не может ходить, вообще ничего не может.

Сердце налилось приятной тяжестью, и колени вдруг собрались подогнуться. Она заставила себя сделать разворот на сто восемьдесят градусов, и прямо через толпу рванулась вперед.

Добежала до угла школы, прислонилась к горячим кирпичам, и закрыла глаза.

Раз за разом она проигрывала в памяти эту секунду, и снова и снова ощущала совсем близко ее запах, ее кожу, легкое прикосновение ее губ к щеке.

В этот момент Ксюша Ковальская была абсолютно и полностью счастлива.

Forvard. Play.

Кофе в кружке давно закончился, но Ксюша по-прежнему сидела на подоконнике с чашкой в руках и мечтательно смотрела на виднеющееся вдалеке здание школы. Две недели. Всего две недели.

Ее вдруг охватил давно забытый восторг и радость. Захотелось сделать что-то, ранее не деланное, безумное. Поехать к ней и просто позвонить в дверь? О нет, не настолько безумное. Привезти и оставить под дверью букет цветов? Или воздушные шарики? Или что-нибудь еще?

От приятных мыслей ее отвлек звонок в дверь. Поставив кружку на стол, Ксюша вышла в прихожую и открыла.

-Привет, Ленка.

Посторонилась, пропуская Лену в квартиру, и улыбаясь ей.

-Ну? – Спросила та, проходя на кухню, и принимая демонстративную позу. – Как тебе?

-Как мне что? – Удивилась Ксюша.

-Прическа, бестолочь! – Лена щелчком стукнула ее по лбу и снова приняла ту же позу. – Разве ты не видишь, что я подстриглась?

А ведь и правда – ее светлые волосы выглядели сегодня иначе. Они как будто стали короче, и немного неровные, и спадали на лоб и щеки прядями разного размера.

-Очень красиво, - кивнула Ксюша, улыбаясь. – Тебе очень идет.

-Да ну тебя! – Лена махнула рукой, сделала шаг вперед, и обняла Ксюшу за шею. Заглянула в глаза, обожгла дыханием. – Привет, радость моя.

Ее губы коснулись Ксюшиных легким, ласкающим движением. И снова коснулись. И еще раз.

Ксюша закрыла глаза, и руки ее сомкнулись на Лениной талии. Так сладко было погружаться в этот поцелуй – чудесный, нежный, как будто дышащий подходящим к концу летом и свежестью.

Она сама не поняла, как это произошло, но через секунду ее язык толчком раздвинул Ленины губы и вошел внутрь. Дыхание участилось, сердце забилось часто-часто, и руки сжались на боках сильнее. Она почувствовала, как Лена настойчиво прижимается к ней, как проникает языком в ее рот, как ее ладонь спускается с шеи на плечо, а с плеча на грудь.

Господи, остановите ее кто-нибудь! Ксюшино тело покрылось дрожью, а руки больше не подчинялись командам. Они сами по себе гладили голую спину, обтянутые тканью бедра и ягодицы.

Ленина рука проникла под футболку, и пальцы ласково обхватили и сжали грудь, оглаживая возбужденный сосок. Она не давала Ксюше разорвать поцелуй – вжималась губами, ласкала языком, будто впитывала в себя Ксюшин запах и вкус.

Когда вторая рука проникла под футболку, и потянула ее вверх, Ксюша отпрянула.

-Что ты творишь? – Задыхаясь, спросила она, делая шаг назад.

Лена молча смотрела на нее, закусив губу. Она тяжело дышала, грудь ее под легкой тканью сарафана поднималась и опускалась снова. И это было так красиво, так возбуждающе-красиво, что Ксюша на всякий случай отступила еще.

-Я хочу заняться с тобой любовью, - сказала Лена, и Ксюшу затопило потоком эти слов. Она стояла, широко раскрыв глаза, и не двигалась с места, пока Лена подходила ближе и ближе. Она шептала что-то, и этот шепот отключал сознание, растекался по телу и превращал его во что-то безвольное, мягкое.

-Хочу попробовать языком твою кожу. Хочу ласкать тебя, пока ты не попросишь пощады. Хочу войти в тебя, и чувствовать пальцами, как ты бьешься в оргазме.

Ксюшины глаза раскрылись так широко, что казалось – еще чуть-чуть, и они просто разорвутся на части. Господи, о чем она говорит? ЧТО она говорит?

-У меня не бывает оргазмов, - пробормотала Ксюша, пытаясь сделать еще шаг назад, и упираясь спиной в стену. – Почти никогда.

-Значит, будут, - улыбнулась Лена, прежде чем облизать губы и с силой прижать Ксюшу к стене.

Разум выключился. Ксюша сама не поняла, как, но это произошло, и остались только влажные поцелуи, ладони, впивающиеся в тело в самых неожиданных местах, и колотящееся в бешенстве сердце.

Лена не давала ей остановиться ни на секунду. Она целовала ее губы, руками задирая футболку и стягивая шорты вниз, к лодыжкам. Она накрывала губами соски, прикусывала их, и зализывала языком.

Через мгновение Ксюша ощутила голой спиной прохладную свежесть пола, а еще через одно Лена через голову стянула с себя сарафан и села на нее сверху.

-Тебе нравится? – Хрипло спросила она, накрывая ладонями свою грудь, и поглаживая – так медленно, что от этой скорости окончательно сбилось дыхание.

Ксюшины губы разомкнулись. Она ощущала бедрами тяжесть Лениного тела, и оказалась совсем не готова к тому, что это тело начало двигаться.

-А так? – Лена вдруг задвигала бедрами – так же медленно, по кругу, не убирая ладоней с груди и откидывая голову назад.

Что-то рвануло в Ксюшиной голове, и стало невозможно больше сдерживаться. Она подняла корпус, прижала к себе Лену, и впилась губами в ее шею. Целовала, прикусывала, гладила языком, и как в тумане слушала возникающие где-то в глубине груди стоны. Откинула Лену назад, поддерживая руками спину, и принялась ласкать соски.

-Какая ты… - шептала Лена, выгибаясь ей навстречу. – Какая ты нежная, какая сладкая…

Еще секунда – и она уперлась ладонями в Ксюшины плечи, и снова повалила ее на спину. Ее губы были везде – целовали, впивались, прикусывали горячую кожу. Ксюшины ноги против воли обхватили Лену за талию, и это вызвало еще один горячий стон.

-Хочешь меня, правда, девочка моя? – Спросила Лена, на секунду заглянув в Ксюшины глаза. – Конечно, хочешь…

Она упала сверху, опираясь одной рукой об пол, и лаская языком Ксюшино ухо. Вторая рука скользнула между их влажными телами, и нашла место, где было особенно влажно и горячо.

-Расслабься, - прошептала она, - пожалуйста. Просто расслабься и отдайся тому, что чувствуешь. Отдайся мне.

Ее пальцы вошли внутрь, и Ксюша закричала, закидывая голову назад. Ногами она еще крепче обхватила Ленины бедра, побуждая ту двигаться быстрее и сильнее. Ее глаза ничего не видели, уши слышали только восхищенные стоны, и все тело двигалось в один такт со своими желаниями и чувствами.

-Господи, как мне нравится, - шептала Лена в ее ухо, обдавая его горячим дыханием. – Как ты насаживаешься на мои пальцы, как стекаешь в мои ладони – открытая, горячая, сладкая.

Эти слова окончательно сводили с ума и не давали дышать. Из Ксюшиного горла вырывались только хрипы, сменяющиеся криками. Она не могла думать. Не могла дышать. Она больше вообще ничего не могла.

-Давай, моя девочка, - услышала она, и движения стали быстрее и резче. – Давай, моя золотая. Отпусти себя. Просто сделай это.

Сжимающая внутренности волна прошла от низа живота к голове, и Ксюша закричала, впиваясь ногтями в Ленины плечи. Это было так сильно, так яростно-сильно, как никогда еще не было. Ее тело содрогнулось раз, другой, и содрогнулось снова. И не осталось ничего. Только пустота – блаженная пустота и отсутствие звуков.

Когда Ксюша пришла в себя, оказалось, что они по-прежнему лежат на полу: Лена прижимается к ней сверху, и улыбается, глядя в глаза.

-Я…

Кончик пальца лег на ее губы, и прижался крепко.

-Нет, - шепнула Лена, улыбаясь. – Мы снова не станем это обсуждать.

Не отрывая от нее взгляда, Ксюша разомкнула губы и пустила палец в себя. На ее лице появилось выражение восторга, когда она наконец смогла сделать то, чего так давно хотела: обхватить этот палец губами, загладить языком, будто вбирая его в себя глубже и глубже.

Лена прикрыла глаза. Ксюша чувствовала, как дрожит ее тело, как сжимаются бедра. Она выпустила палец изо рта, и руками подняла Лену выше. Теперь Лена стояла над ней на коленях, и каким же наслаждением было видеть недоумение на ее лице!

Радостно улыбнувшись, Ксюша скользнула ниже, и, обхватив ладонями Ленины бедра, опустила ее на себя. Ее язык сразу нашел то, что нужно, и задвигался, быстро и с силой вдавливаясь в горячую плоть. Она почувствовала, как Ленины пальцы впиваются в ее волосы, услышала ее крик, и задвигала языком быстрее.

Лена двигала бедрами, прижималась, и снова немного приподнималась над Ксюшей, но это было неважно, потому что Ксюша знала: еще немного, еще совсем чуть-чуть, и она закричит, прижимая к себе Ксюшину голову, и бедра сожмутся сильнее, и она закричит снова .

Они упали на пол рядом – обессиленные, потные, с раскаленной кожей и сбившимся дыханием.

-Ты сумасшедшая, - пробормотала Ксюша, глядя в потолок и бессмысленно улыбаясь. – Ты просто сумасшедшая.

-Кто бы говорил, - Лена перевернулась на живот и положила голову на Ксюшино плечо. – Как ты могла так долго меня мучить?

-Мучить? – Ксюша наклонила голову, и, увидев бесстыжий Ленин взгляд, снова закрыла глаза. – Почему мучить?

-Потому что я хочу тебя уже много месяцев, - услышала она горячий шепот, - ты бы знала, каких трудов мне стоило сдерживаться и не наброситься на тебя прямо в кабинете.

А вот это было уже опасно. Разум вернулся обратно – словно кто-то реле повернул, и Ксюша рывком вскочила на ноги и принялась собирать одежду.

-Ксюшка, - Лена тоже поднялась, и теперь стояла на расстоянии вытянутой руки – обнаженная и очень грустная. – Успокойся, пожалуйста. Я по-прежнему не претендую на твое сердце. Правда. И тебе совершенно не из-за чего волноваться.

Это было сказано так просто и так открыто, что Ксюша вдруг поверила. Она поняла: да. Правда не претендует. И не захочет большего. И не попросит.

И стало легко.

Внешне ничего не изменилось: они по-прежнему виделись в школе, по-прежнему иногда проводили вместе вечера, по-прежнему писали друг другу смс во время уроков и на ночь.

Вот только прикосновений стало гораздо больше – да что там, стало почти невозможно не касаться друг друга. Они запирались в Ксюшином кабинете, и целовались там по умопомрачения, лаская друг друга поверх одежды и сходя с ума от желания. Они смыкали ладони на педсоветах, и сплетали пальцы в обычных, но ставших вдруг такими эротичными движениях. Они доходили до Ксюшиной квартиры, вваливались внутрь, и скидывали с себя одежду, порой даже не доходя до дивана, занимаясь любовью прямо на полу – как в тот первый раз.

Иногда Ксюше даже хотелось, чтобы Лена не уходила. Но она неизменно собирала одежду, целовала ее последним – самым сладким поцелуем – и прощалась до следующего дня. Как будто чувствовала и понимала: это следующий шаг. И время для него еще не пришло.

Странно, но в эти осенние месяцы Ксюшино сознание не билось привычно на две части, эти части вдруг начали вполне мирно уживаться друг с другом. Она по-прежнему замирала от счастья, видя Анастасию Павловну, но это не мешало ей целоваться с Леной. Она по-прежнему ловила каждый ее вздох и взгляд, но это не мешало ей кричать под Лениными руками и губами. Это просто было другое. Это просто было разное.

Наступила зима, и Ксюша полностью погрузилась в подготовку новогоднего праздника в школе. Она почти перестала видеться с Леной – все дни и вечера теперь проходили в компании активистов из числа детей, с которыми они придумывали и репетировали номера выступлений, искали костюмы, и готовили музыку.

В один из таких вечеров, когда солнце давно село, и за окном было темно, Ксюша одна сидела в кабинете и дописывала последние правки к сценарию. В дверь постучали, и в кабинет вошла Анастасия Павловна.

Ксюша рванулась вверх, вставая на ноги, но Анастасия Павловна только улыбнулась.

-Привет, Ксюшка. Я просто так зашла.

Она присела на стул напротив Ксюши, облокотилась локтями о столешницу, и снова улыбнулась.

-Мы так давно с тобой не разговаривали. Я соскучилась.

Господи, она – ЧТО? Ксюша судорожно сглотнула, и закусила губу. Наверное, послышалось. Не может быть, чтобы не послышалось.

-Ты будешь петь на празднике? – Спросила Анастасия Павловна.

-Не знаю, - выдавила из себя Ксюша. – Наверное, нет.

-Почему? Ты очень хорошо поешь. И песни у тебя очень глубокие и сильные.

«Соберись, тряпка! Просто соберись и отвечай ей! Иначе она просто развернется и уйдет, и все это закончится, едва успев начаться».

-Анастасия Павловна, - кажется, получилось. И голос не дрожит, и улыбка вполне искренняя. – Я свои песни почти не пою, потому что у меня их всего две штуки. Чаще пою чужое.

-А мне споешь?

Ксюша даже рот раскрыла от удивления. Спеть ей? Зачем?

-В смысле? Сейчас?

Анастасия Павловна кивнула. Ксюша молча смотрела на нее, и силилась понять. Зачем она пришла? Зачем сидит здесь, напротив, и смотрит так пристально? Почему у нее такие грустные и печальные глаза?

Она протянула руку и взяла гитару. Прошлась пальцами по струнам, проверяя настройку. Подкрутила. И снова прошлась.

Анастасия Павловна молчала, но взгляд ее неотрывно следил за Ксюшиными пальцами, и от этого взгляда все внутри леденело, превращалось в камень. Это ощущение… Как предчувствие, Предчувствие чего-то, с чем Ксюша едва ли сможет справиться, с чем едва ли сможет совладать.

-Что вам спеть? – Спросила она, левой рукой держась за гриф, а правой обнимая корпус гитары.

-Спой то, что ты любишь, - попросила Анастасия Павловна.

Ксюша вздохнула.

-Погасите пожалуйста свет. – Она увидела удивление на лице Анастасии Павловны и объяснила. – Эту песню поют только в темноте. Так нужно.

Она смотрела, не отрываясь, как Анастасия Павловна встает, идет к выключателю, и в сумерках возвращается обратно. Теперь ее едва было видно на фоне окна – только очертания, только запах, только доносящийся до ушей еле слышный звук дыхания.

Ксюша вздохнула еще раз, и пальцы ее заскользили по струнам, по памяти играя мелодию. Лорен Кристи – исполнитель ее юности. Под ее песни десятки Ксюшиных одноклассников покачивались в медленных танцах посреди актового зала. Это было время больших надежд, и больших разочарований.

You and I moving in the dark

Bodies close but souls apart

Shadowed smiles and secrets unrevealed

I need to know the way you feel

Она пела, не видя в темноте глаз Анастасии Павловны, но точно зная, что смотрит прямо в них.

I'll give you everything I am

And everything I want to be

I'll put it in your hands

If you could open up to me oh

Can't we ever get beyond this wall

'Cause all I want is just once

To see you in the light

But you hide behind

The color of the night

Да, так и было. Все те годы было именно так. Вся ее душа плакала и просила: «Увидеть тебя. Только один раз увидеть тебя». А теперь? Теперь она сама попросила выключить свет.

I can't go on running from the past

Lave has torn away this mask

And now like clouds like rain I'm drowning and

I blame it all on you

I'm lost - God save me...

'Cause all I want is just once

To see you in the light

But you hide behind

The color of the night

Она пела, и звуки разлетались по кабинету, отталкивались от стен и растекались по плечам. Зачем она попросила выключить свет? Почему? Не потому ли, что сегодня увидела во взгляде Анастасии Павловны что-то новое? Не потому ли, что какой-то частью своего уставшего сердца она четко поняла: что-то изменилось. И испугалась этого до безумия?

God save me

everything I am and

Everything I want to be

Can’t we ever get beyond this wall

Cause all I want is just once forever and again

I’m waiting for you

I’m standing in the light

But you hide behind the color of the night.

Please, come out from the color of the night

Пальцы сыграли последние такты мелодии, и ладонь опустилась на струны. Ксюша сидела, закрыв глаза. Ее сердце билось часто-часто, и его биение отдавалось по всему телу: в висках, в губах, в коленях.

-О чем эта песня? – Тихо спросила Анастасия Павловна. – Расскажи мне.

-Мы двигаемся в темноте, - сказала Ксюша хрипло, - мы слишком далеко друг от друга. И я боюсь узнать, что ты ко мне чувствуешь. Все, что у меня есть, я опускаю в твои ладони. Препятствие между нами непреодолимо. Все, что я хочу – это еще раз тебя увидеть. Но я не посмею об этом просить.

Она сидела, оглушенная, и пыталась продолжить, но не могла. Это снова произошло: та сила, та невидимая энергия, которая летала между ними и тянула их друг к другу. Она снова пришла, и тащила, влекла вперед, побуждала встать, подойти, опуститься на колени, и просто посмотреть вверх. Просто посмотреть и сказать.

-Ксюша…

Ее голос был испуганным – таким же, как тогда, в лагере, и дрожащим, и бесконечно любимым.

-Анастасия Павловна, - еле-еле, тяжело выдавливая слова, сказала Ксюша. – Я…

И в эту секунду дверь открылась. Зажегся свет. Его ледяные лучи проникли даже через закрытые глаза, заставляя зажмуриться еще сильнее.

-Ой, простите, - улыбнулась с порога Лена. – Я думала, ты домой ушла, а дверь забыла запереть.

Через мгновение Ксюша открыла глаза. Как раз вовремя для того, чтобы увидеть, как Лена кивает Анастасии Павловне, и задает вопрос:

-Привет, Насть! А ты что тут делаешь?

Stop

Forvard. Play.

-Ты знала, что Лена ревновала тебя ко мне? – Спросила Ася, и Ксения удивленно посмотрела на нее.

Конечно, она знала. Только слепой не заметил бы – особенно в тот вечер, когда они с Асей сидели в темноте ее кабинета, и вошла Лена, и практически сразу зашла за спину Ксении и положила руки на ее плечи. Ксения тогда сидела – ни живая, ни мертвая, и пошевелиться не могла.

-Да, - сказала Ксения вслух, сильнее заворачиваясь в простыню. – Она постоянно говорила, что это не так, но… Я знала, конечно.

Ася смотрела на нее – грустно и как будто настойчиво. Словно ждала еще каких-то слов. Странно было видеть царапины на ее щеке, и сжатые поверх ткани покрывала ладони. Она вдруг встала со стула и подошла к Ксении. Одной рукой придержала покрывало, а другую положила на ее макушку. Положила – и погладила. Затем погладила щеку, подбородок. И надавила, побуждая поднять лицо вверх.

-Мне было очень трудно, Ксюшка, - сказала она замершей Ксении. – Ты хочешь спросить, нравилось ли мне, что ты спала с ней? Нет. Мне совсем это не нравилось.

Она улыбнулась жалко и растерянно, и опустилась вниз, на пол, прижимаясь щекой к Ксениному колену.

Back. Play.

Ася ходила туда-сюда по темному коридору школы, и никак не могла заставить себя отправиться домой. Делала несколько шагов к Ксюшиному кабинету, из-под двери которого выбивался свет, останавливалась, и шла обратно. Потом снова разворачивалась и шла к кабинету, и снова возвращалась назад.

-Сотникова, ну что ты как ребенок, в самом деле? – Думала она. – Просто зайди и поздоровайся. Выпей с ней чаю, раз уж тебе так хочется, и иди домой.

Но почему-то «просто» не получалось. Ася уже не раз ловила себя на мысли, что завидует Лене: как это у нее получается? Легко и свободно общаться с Ксюшей, держать ее за руку, улыбаться ей. Сама Ася так не могла.

Весь август она ощущала это: сосущее чувство под ложечкой, словно незаконченная мысль, недоговоренная фраза. Понимала: что-то произошло в их отношениях с Ксюшей, и боялась этого до безумия.

Эта девочка… Почему она вдруг стала так много думать о ней? Нет, не то чтобы она занимала все ее мысли, но отчего-то появлялась в них все чаще и чаще. Приходилось признать: Ксюша нравится ей. Очень нравится. Она совсем не отказалась бы иметь такого друга. Но дружить с девочкой, которая так откровенно и сильно в тебя влюблена? Невозможно. Немыслимо.

А с другой стороны, влюблена ли она до сих пор? Ася сходила с ума от невозможности узнать точно. Ведь в школе все было очевидно, а теперь? Теперь она все дни проводит с Леной, а, возможно, и не только дни, но и ночи. Зная Ксюшу, едва ли она стала бы это делать, не испытывая никаких чувств. Значит что? Значит, теперь она влюблена не в Асю? Значит, теперь – Лена?

Ася вздохнула и сделала очередной круг по коридору. Стук ее каблуков гулко разлетался по пустому пространству. Она начала злиться.

-Сотникова, ну прекрати ты уже этот детский сад! Какая разница, в кого там Ксюша влюблена? Это тебя вообще никак не касается. Просто зайди и поздоровайся. И иди наконец домой.

Быстро, пока не успела испариться злая решимость, Ася преодолела несколько метров, остающихся до кабинета, и постучала в дверь. Заглянула. Ксюша сидела, сгорбившись, за столом, и что-то писала, наморщив сосредоточенно лоб. В ответ на стук она подняла голову и зелень ее глаз блеснула – не то радостью, не то испугом.

-Привет, Ксюшка, - сказала Ася. И добавила вдруг абсолютно честно. – Я просто так зашла.

Она с радостью увидела, как Ксюша улыбается и кладет ручку на стол. Что ж, по крайней мере, ее не выгоняют. Уже хорошо. Вот только что делать дальше?

В кабинете было светло. Даже, пожалуй, слишком светло – ярко горела люстра на потолке, и настенные бра добавляли света. Интересно, сколько денег потратила Ксюша, чтобы сделать эту комнату пригодной к существованию? На Асиной памяти здесь были старые отваливающиеся обои и крашеный голубой краской потолок. А теперь – сплошная белизна и беж, затейливые узоры на потолке, смешные шкафчики с окантовкой. И стол – большой письменный стол, весь заваленный бумагами, блокнотами, какими-то схемами и графиками. А за столом – Ксюша. Темные волосы собраны на затылке в хвост, но несколько прядей вырвалось из-под резинки, и спадают на уши. Зеленые глаза – господи, какие глаза! – смотрят ласково и насмешливо. Острый подбородок, упирающийся в высокий ворот белого свитера. Длинные тонкие пальцы, ухоженные, но без колец, с коротко остриженными ногтями.

«Да садись же ты уже!»

Ася вздрогнула, и быстро села на стул с другой стороны стола. Коленям места уже не хватило, и пришлось сидеть в пол оборота. Ей вдруг стало очень весело.

«Старая дура. Поговори с девочкой. Ты же так этого хотела».

-Мы так давно с тобой не разговаривали, - сказала Ася, улыбаясь. – Я соскучилась.

Ксюша закусила губу. Интересно, это от того, что ей неприятно? Или почему?

«Давай, спроси у нее что-нибудь».

-Ты… Будешь петь на празднике?

«Отличный вопрос, Сотникова. Пять баллов. Ты не просто старая дура. Ты дважды старая дура».

-Не знаю, - удивленно ответила Ксюша. – Наверное, нет.

-Почему? Ты хорошо поешь, и песни у тебя красивые.

«Господи, Настя, ты явилась к ней в кабинет, чтобы сообщить, что она хорошо поет? Да ладно тебе! Очнись уже, господи».

-Анастасия Павловна, - начала Ксюша, и Ася сжалась, готовясь к тому, что ее сейчас выставят за дверь вместе с ее дурацкими вопросами. Но Ксюша сказала другое. – Я свои песни почти не пою, потому что у меня их всего две штуки. Чаще пою чужое.

-А мне споешь?

Это вырвалось само собой, и Ася испугалась того, что сказала. Ксюша, впрочем, испугалась тоже. Даже назад на стуле отпрянула. Ну и черт с ней! Раз уж зашел так разговор, то что же теперь делать?

-В смысле? – Пробормотала Ксюша. – Сейчас?

Очень хотелось сказать: «нет». Не сейчас, а когда-нибудь потом, и вообще, мне уже пора, я просто так заходила, а дома куча дел, и завтра на работу рано вставать, и…

И Ася просто кивнула. Черт бы побрал все на свете, имеет она право хотя бы на полчаса просто делать то, что хочет?

Ксюша пожала плечами, и потянулась за стоящей в углу кабинета гитарой. Ася, затаив дыхание, наблюдала, как она устраивает гитару на бедре, как аккуратно и нежно проводит пальцами по струнам. Как кончики пальцев цепляют одну из струн, отпускают и цепляют снова. Это было… завораживающе. Очень красиво. И очень нежно.

-Что вам спеть? – Услышала Ася, и увидела, как правая Ксюшина рука обнимает изгиб гитары и легонько его поглаживает.

-Что хочешь, - ответила она. – Спой то, что ты любишь.

Пальцы снова прошлись по струнам, и Ася могла бы поклясться, что услышала их вздох!

-Погасите пожалуйста свет, - попросила Ксюша. – Эту песню поют только в темноте.

Ася послушно встала и нажала на выключатель. Кабинет погрузился в мрак, разбавляемый белесыми проблесками за окном. Было так странно сидеть в темноте, в теплой комнате, ощущая, что за окном – зима, снежные сугробы, и, наверное, ветрено. И тихо. Такая тишина, что в ушах что-то позвякивает – может быть, отдаленно доносящиеся звуки падающих за окном снежинок.

Ксюшу почти не было видно в темноте – и Ася вся превратилась в слух. Но уже после первых звуков мелодии, ей показалось, что глаза вполне различают скольжение пальцев по струнам, и движения ладони, то и дело обхватывающей гриф.

А потом к мелодии добавился голос. И звуки его и музыки слились в единое целое, толчками проникая прямиком в горло и растекаясь в груди. Ася как будто пила эти звуки, впитывала их в себя, наслаждалась ими.

Ты и я блуждаем в темноте.

Наши тела так близко, но души так далеко.

Спрятанные улыбки, нераскрытые секреты.

Мне так нужно знать, что ты сейчас чувствуешь…

Она закрыла глаза, но музыка никуда не исчезла. Теперь она обволакивала тело, сжимала плечи, гладила спину. На мгновение затихла, и снова ворвалась внутрь.

Я отдаю тебе всю себя.

Я отдаю тебе все свои мечты.

Я положу это в твои руки.

Если бы ты могла раскрыться передо мной…

Неужели мы никогда не преодолеем это?

И как будто волнами. Вверх – вниз. Вниз – вверх. Словно что-то поднимается, зреет, и обрушивается сверху, сбивая с ног и дыхания. Словно все никогда уже не будет как раньше. Как откровение. Как какая-то новая, еще не придуманная, вера.

Потому что все, чего я хочу – это всего лишь раз увидеть тебя на свету.

Но ты прячешься в цвете ночи.

Я не могу отделаться от прошлого.

Любовь навсегда сорвет маски.

Я словно облака, словно дождь.

Я падаю, и ты виновата в этом.

Я потеряна. Господи, помоги мне!

Музыка оборвалась, и Асю словно выбросило на берег. Обессиленную, распластанную, задыхающуюся.

-О чем эта песня? – Спросила она, не заботясь о том, КАК это прозвучит. Услышать ответ в эту секунду было самым важным в ее жизни.

И Ксюша ответила.

-Мы двигаемся в темноте. Мы слишком далеко друг от друга. И я боюсь узнать, что ты ко мне чувствуешь. Все, что у меня есть, я опускаю в твои ладони. Препятствие между нами непреодолимо. Все, что я хочу – это еще раз тебя увидеть. Но я не посмею об этом просить.

«Нет», - хотелось крикнуть ей. В песне было совсем не так! Там было много боли, но и надежда была тоже! Надежды на то, что однажды мы сумеем выйти из-под покрова тьмы, и увидеть друг друга. Может быть не сейчас, может быть, даже в следующей жизни, или в прошлой, или просто в другой, но там была, была надежда!

Асе так сильно хотелось сказать это. Так сильно, что она вся подалась вперед, и губы разомкнула, но почему-то не могла выдавить из себя ни звука. Она знала, что Ксюша смотрит на нее сейчас, и знала, что ее сердце колотится так же быстро, как ее собственное.

-Ксюша…

-Анастасия Павловна…

И в это мгновение. В это маленькое, очень маленькое мгновение, Ася поняла. Она не смогла бы объяснить себе, как. Этому вообще не было никакого разумного объяснения. Но она поняла: Ксюшу она потеряла. Она ее больше не любит.

И в следующую секунду пришла Лена. Включила свет, прогнала мрак и темень, но Ася хорошо знала: это был не тот свет, которого так хотелось в песне. Тоже свет, да, но чей-то хужой… Не ее, не Асин.

-Насть, а что ты здесь делаешь? – Спросила Лена, заходя за Ксюшину спину и опуская руки ей на плечи. – Да еще и в темноте сидите?

Очень сложно было оторваться взглядом от этих сжимающих плечи ладоней. От выражения Ксюшиного лица, которое вдруг стало почти счастливым. От той близости, что скользила между ними и очень чувствовалась даже со стороны.

«Это было твое. А теперь – нет».

Она молча встала, и вышла из кабинета. Шла по темному коридору, плотно сжав губы, и чеканя шаг.

«Все правильно. Все верно. Так и должно быть. И это случилось бы рано или поздно, так или иначе».

Забрала в своем кабинете пальто, намотала на шею шарф, вышла на улицу,

«Все правильно и верно. Только, черт возьми, почему тогда так больно?»

Forvard. Play.

Ася сидела на полу, подогнув под себя ноги, и упираясь щекой в Ксюшино колено. Она очень устала – устала от этого кажущегося теперь бессмысленным разговора, от бессонной ночи, и, кажется, просто от жизни.

Почему нельзя просто, вот прямо сейчас, поднять голову и сказать Ксюше, честно сказать, открыто: «Я люблю тебя»? Почему Ксюша не может просто поверить в то, что это возможно, в то, что это действительно так? Почему?

-Почему тебе это не нравилось? – Спросила Ксюша. – Я думала, тебе все равно.

Ася вздохнула. Добавить к нагромождению лжи еще одну? Или сказать наполовину, но все-таки правду?

-Потому что я не понимала таких отношений, и если с тобой на тот момент мне все было уже ясно, то представить в этом Лену было слишком сложно.

Она все-таки посмотрела вверх, и увидела в Ксюшиных глазах слезы. Господи, да сколько же еще боли придется ей вынести?

-Тогда я не понимаю, - воскликнула Ксюша. – Почему тогда, потом, когда все это произошло, ты позвонила именно мне?

-Потому что мне больше некому было звонить.

Это было правдой. Чистой правдой – от первого до последнего слова, и это было одним из тех поступков, за которые иные люди винят себя потом всю оставшуюся жизнь.

-Я очень виновата перед тобой, - сказала Ася. – И самое главное в том, что позвонила тогда. Это была, наверное, самая большая ошибка в моей жизни.

-Почему? – Ксюша вдруг рванулась, и оказалось рядом, на полу. Встала на колени и схватила Асю за руки. – Почему?

-Да потому что я воспользовалась тем, что ты любила меня! – В отчаянии выкрикнула Ася, пытаясь вырвать руки назад, но Ксюша не дала: схватила еще крепче и сжала. – Я не могла, я не должна была этого делать. Я поставила тебя в ситуацию, в которой даже и выбора-то не было! И я ненавижу, ненавижу себя за это.

Слезы текли по щекам, поверх царапин, и отзывались дикой болью. Ася сжала губы, чтобы не разрыдаться еще сильнее, но это не помогало. Ксюша молча смотрела на нее и крепче и крепче стискивала ее руки.

-Тебе было так плохо эти годы, да? – Спросила она, и на ее лице Ася вновь увидела четырнадцатилетнюю школьницу, с ужасом ожидающую ответа.

-Нет, - торопливо сказала она сквозь слезы. – Нет! Мне не было плохо, Ксюшка, и из-за этого я ненавижу себя еще сильнее. Как ты не понимаешь? Если бы мне хотя бы было плохо, то я бы чувствовала, что все честно, но плохо мне не было!

Последние слова она прокричала. И в ту же секунду Ксюша рывком притянула ее к себе, обхватила руками, и принялась укачивать, словно маленького ребенка. Ася рыдала, уткнувшись носом ей в шею, и всхлипывала, и пыталась что-то говорить еще, но Ксюша только качала головой, и прижимала ее крепче и крепче.

-Я так люблю тебя, - сказала она вдруг. – Я так тебя люблю…

Потом, когда Ася успокоилась и перестала всхлипывать, они одновременно принялись подниматься с пола. Оглядели друг друга, как будто другими глазами, и, посмеявшись, принялись обрабатывать раны. Асины царапины на лице, Ксюшины кровоподтеки на лодыжках. Вытирая с пола кровавые пятна, Ася то и дело кидала взгляд на стоящую рядом Ксюшу. А Ксюша улыбалась. И казалось, что холода в ее зеленых глазах стало немного, совсем немножечко, меньше.

-Знаешь, - сказала вдруг она, и Ася замерла в ожидании продолжения. – Если бы я тогда поняла, что тебе это не нравится, я не стала бы с ней спать.

Усмехнулась каким-то своим мыслям, и ушла на кухню. Ася продолжила мыть пол.

Back. Play.

-Ковальская, выходи, долго тебя еще ждать?

Ксюша, спотыкаясь в наполовину натянутых джинсах, рванула к окну, выглянула и с трудом разглядела через зелень деревьев стоящую у подъезда Лену.

-Завадская, блин! Дай мне хоть штаны надеть! – Заорала она в ответ.

-По мне, так хоть голая, но выходи уже наконец!

Чертыхаясь, Ксюша застегнула джинсы, натянула первую попавшуюся под руки футболку, и, сунув ноги в шлепанцы, выкатилась по лестнице из подъезда. Лена ждала ее, притоптывая ногой от нетерпения.

-Ну и сколько можно собираться? – Спросила она, корча недовольную физиономию.

-Ты обалдела? – Вместо ответа спросила Ксюша. – Ты позвонила ровно 3 минуты назад. Ты действительно считаешь, что нормальный человек за это время может собраться?

-Нормальный не может, а ты – вполне, - засмеялась Лена. – Идем уже! Мы опаздываем.

-Да куда?..

Лена ухватила ее за руку и потащила за собой. Только бы не на очередной школьный сабантуй! Только бы не на какую-нибудь тусовку старых друзей. Никаких друзей в этот воскресный день Ксюше не хотелось совершенно.

-Ленка, да куда мы идем-то?

Все вопросы оставались без ответа. И только когда Лена свернула в очередной переулок, в Ксюшину голову стали закрадываться сомнения. Она знала эту дорогу. Да, она слишком хорошо ее знала.

-Ты обалдела? – Крикнула она, рывком отнимая руку, и делая шаг назад. – Куда мы идем?

-На день рождения, - Лена, казалось, даже внимания не обратила на эту вспышку. Продолжила ласково улыбаться. – Слышала о таких праздниках? Это когда нормальные люди собирают друзей, чтобы порадоваться дню, когда они появились на свет.

-На чей день рождения? – Сквозь зубы спросила Ксюша, хотя уже знала ответ.

-На Настин, чей же еще. Идем уже! Она пригласила нас обеих, если тебя волнуют эти интеллигентские заморочки.

Пригласила их обеих? Ксюша не верила своим ушам. Да как так может быть-то? Пригласила?

-Ты шутишь что ли? – Растерянно спросила она.

-Какие уж тут шутки, - Лена снова схватила ее за руку, и потащила за собой. – Мы и так опаздываем, а еще цветы надо купить. Так что давай шевелись.

Не верилось, но по всему выходило, что Лена правда не шутит. Они остановились у цветочной палатки, купили первый попавшийся букет (будь Ксюшина воля, она скупила бы все букеты, представленные в ассортименте, но Лена не дала), и побежали дальше.

А вот и знакомый подъезд, перед которым она провела очень, очень много времени в ожидании. Железная дверь, второй этаж, и – бело-черный звонок в квартиру.

-Успели, - удовлетворенно улыбнулась Лена, оглядывая Ксюшу с головы до ног и поправляя на ней футболку. – Звони.

-Сама звони, - пробормотала окончательно растерявшаяся Ксюша. Она едва почувствовала поцелуй в губы, которым наградила ее Лена, прежде чем дверь открылась.

Анастасия Павловна стояла на пороге и улыбалась им. И все сомнения исчезли, и страхи исчезли тоже. Ксюша рывком сунула ей букет и пробормотала что-то невнятное.

-У Ксенечки проблемы с вербальным выражением поздравлений, - объяснила Лена, обнимая Асю и запечатлевая на ее щеке поцелуй. – Поэтому я поздравляю тебя от нас обеих.

Не успев опомниться, Ксюша оказалась в квартире, а еще через секунду – в комнате с парадно накрытым столом, вокруг которого стояло всего пять стульев. Из кухни доносились звуки льющейся воды, из чего Ксюша сделала вывод, что часть гостей уже здесь.

-А Кира не приедет? – Спросила Лена, пересчитав стулья, и усаживаясь на один из них.

-Нет, - ответила Анастасия Павловна. – Ксюша, помоги пожалуйста достать вазу, она на самом верху стенки.

Ксюша рванулась вперед, едва не уронив по дороге несколько стульев, одним движением вскочила на табуретку, и глядя сверху вниз отдала вазу Анастасии Павловны.

Господи, какой красивой она была сегодня!

Крупно завитые локоны волос, собранные сзади лентой, длинное лиловое платье с открытыми плечами, и совершенно удивительное лицо – теплое, с отливающей мякотью кожей, с огромными, потрясающими глазами.

Теплая, да. Она была сегодня – средоточие всего тепла в этом мире. Тепло говорила, тепло двигалась, тепло пахла.

Гостей за столом и правда оказалось немного. Вскоре после Ксюши и Лены пришла какая-то подруга Анастасии Павловны, а еще через несколько минут в комнате появился мужчина.

Он вынес из кухни большое блюдо с курицей, обложенной отварным картофелем, водрузил блюдо на стол, и посмотрел на присутствующих.

-Денис, это Ксюша, - сказала Анастасия Павловна. – Ксюша, это Денис. Мой муж.

Если бы прямо сейчас весь верхний этаж вдруг решил обрушиться на них сверху, это произвело бы на Ксюшу меньшее впечатление. И дело было не в том, что «муж». А в том, что в этом стоящем рядом с ней мужчине она узнала ублюдка, которого когда-то ненавидела всей душой.

-Очень приятно, - кивнул Денис, протягивая Ксюше руку.

Она молча смотрела на него, но руки в ответ не подавала. Дождалась, пока опустит, и только потом сказала: «Симпатичная прическа. Очень вам идет».

Незаметно оказавшаяся рядом Лена дернула ее сзади за майку, и громко рассмеялась.

-Не обращай внимания, Ден, - сказала она, - Ксюша всем так говорит.

Она пинком подтолкнула Ксюшу к столу и сказала:

-Чего же мы ждем, товарищи? Пора бы начать застолье.

Странный это был праздник. Четверо женщин и один мужчина, казалось, весело проводили время: провозглашали тосты, раскладывали закуски, рассказывали веселые истории. Но одна из этих женщин молча смотрела на другую, даже не пытаясь спрятать напряженный, настороженный взгляд. Еще одна – постоянно пинала под столом эту первую, и, не добившись успеха, переходила к рассказу новой истории.

Денис ухаживал за всеми присутствующими дамами, но за Анастасией Павловной особенно: он то и дело опускал руку ей на плечо, предлагал блюдо с хлебом и поглядывал на нее собственническим взглядом.

Когда большая часть еды, вкуса которой Ксюша даже не почувствовала, была съедена, наступило время танцев, и Денис отправился за магнитофоном. Ксюша же нащупала сигареты в заднем кармане джинсов, и вышла в подъезд.

Она курила, стоя у перил, глубоко затягиваясь, и выдыхала дым – словно выплевывала. Сзади послышался треск открывающейся, а потом и закрывающейся двери.

-Ну и зачем ты меня сюда притащила? – Спросила Ксюша сквозь зубы, не оборачиваясь.

-Потому что я ее попросила.

Она дернулась, роняя сигарету на пол, и, обернувшись, попятилась.

-Анастасия Павловна…

-Протест ради протеста, да, Ксюш? – Анастасия Павловна вытащила сигарету из ее пачки, и, зажав ее двумя пальцами, замерла.

Прикрывая ладонью огонек, хоть ветра в подъезде не было и быть не могло, Ксюша дала ей прикурить. И закурила сама. Снова.

-Снова не впечатляет? – Спросила она, затягиваясь.

-Не особенно, - покачала головой Анастасия Павловна.

Тогда Ксюша согласно покивала, как будто это хоть что-то объясняло, и сделала еще затяжку.

«Заткнись. Просто заткнись. Не говори ничего».

Стиснув зубы от напряжения, она сосредоточила взгляд на руках Анастасии Павловны. На таких ухоженных, таких тонких, таких красивых руках. На одной из которых яркой синевой расцветал синяк.

-Зачем вы живете с человеком, который делает это с вами? – Спросила Ксюша, изо всех сил стараясь оставаться спокойной. – Почему не найдете кого-то получше?

Анастасия Павловна посмотрела на нее и вздохнула.

-Тебе не кажется, что это не твое дело, Ксюш?

-Кажется. И все же?

Она чувствовала: еще немного, и сорвется. Но было нельзя. Нужно было держать себя в руках, поэтому Ксюша изо всех сил стиснула кулак – так, что ногти впились в кожу.

-Я люблю его, - сказала Анастасия Павловна, - наверное, я просто его люблю.

Кулак сжался еще крепче. Дверь снова скрипнула, и на площадку вышел Денис. Очень веселый и нетрезвый Денис.

-Что вы тут?... – Начал он, и оборвал себя на полуслове. Улыбаясь, посмотрел на сигарету, зажатую между пальцами Анастасии Павловны.

Ксюша затушила окурок в железной банке, привязанной проволокой к перилам. Молча смотрела, как Денис берет Анастасию Павловну за предплечье, и крепко сжимает, заставляя выронить сигарету на пол, и продолжая улыбаться.

-Руки, - не то сказала, не то прошипела она.

-Извини? – Все так же улыбаясь, он кинул на нее любопытный взгляд.

-Руки убери.

В ее груди клокотало что-то, и взрывалось, и разлеталось на осколки. Какие-то невидимые тиски сжимали плечи и горло.

Анастасия Павловна вскрикнула еле слышно, и тиски сломались.

Она ударила его в челюсть – тем самым, сжатым до крови кулаком. И в момент, когда костяшки ее пальцев соприкоснулись с его кожей, ощутила огромное, бесконечное, вселенское счастье.

Каким-то образом они вдруг оказались на полу. Катались по нему в полной тишине, нанося друг другу удары. В какую-то секунду Ксюшины пальцы схватили его волосы и изо всех сил дернули вверх, а потом вниз.

А затем пришла боль.

Ярость никуда не делась, и, наверное, именно поэтому Ксюша не потеряла сознания. Она слышала, как хрустнула кость в носу, ощутила вспышками боль в плече, в ребрах. И все закончилось.

Звуков по-прежнему не было слышно. Она видела открытый рот Анастасии Павловны – открытый, и какой-то искаженный, словно вывернутый. Видела светло-зеленый потолок комнаты, в которую ее принесли, и Ленино лицо – испуганное, с широко распахнутыми глазами. А потом все ушло, и осталась только Анастасия Павловна. И звуки вернулись.

Она сидела рядом с ней на полу – Ксюша лежала спиной на ковре, захлебываясь бьющей из носа кровью - и пыталась приложить к этой крови платок.

-Зачем? – Шептала Анастасия Павловна, и из ее глаз, размазывая косметику, текли слезы. – Господи, ну зачем?

-Я говорила ему, что если он сделает это снова – я убью его. И я убью.

Ксюша рванулась, пытаясь подняться, но Анастасия Павловна не дала: навалилась, рукой прижала к полу.

-Ксюшка, господи, ну зачем? – Прорыдала она, и слова вдруг пришли сами собой.

-Потому я люблю вас, - сказала Ксюша просто, и Анастасия Павловна вдруг отпрянула от нее, словно отпрыгнула. Но это было уже все равно.

-Потому что я люблю вас больше, чем саму себя, - повторила она, поднимаясь на ноги. – Вот почему.

Она шла, шатаясь, будто пьяная, и поддерживала норовящие упасть к ногам ребра. Кровь из носа заливала футболку, делая ее грязно-коричневой.

Откуда-то вдруг рядом появилась Лена. Схватила Ксюшу за плечи, и повела с собой. Ксюша не понимала, куда. Теперь, когда звуки вернулись, и стали вдруг очень громкими, почему-то стала пропадать картинка. Она не видела, куда идет, не видела, куда ступает ставшими непослушными ногами.

Но слышала она очень хорошо.

-Лена, там Вадик за тобой приехал. Может, он вас в больницу отвезет? Ленка, ты слышишь? Там твой муж с машиной.

Она почувствовала, как сжалась ладонь на ее плече, и тут же исчезла – будто ее и не было. Значит, муж. Ладно.

Звуки снова пропали.

Don't you cry tonight

I still love you baby

Don't you cry tonight

Ступенька. Еще одна. Еще. Ничего не видно, кровь как будто заливает глаза, и уши.

«Не плачь сегодня. Я все еще люблю тебя, детка. Не плачь сегодня».

Don't you cry tonight

There's a heaven above you baby

And don't you cry tonight

Улица дышит весной. И Ксюша дышит вместе с ней. По ровной дороге шаги даются легче, быстрее. Никого нет кругом – ни единого человека. Только небо над головой, и серый асфальт под ногами.

«Не плачь сегодня. Небесные крылья распускаются над тобой. Не плачь сегодня».

Это так правильно и так тепло. Даже продолжающая литься кровь, даже отрывающиеся ребра. Не плачь сегодня. Потому что все было правильно, и каждый получает то, что заслуживает.

И Ксюшино сердце спокойно, потому что она знает: все правильно. Все верно. Все так, как и должно быть.

Не плачь сегодня.

Потому что.

Все, что я делаю – я делаю для тебя.

Stop. Play.

-Детка? Детка! Черт, да что же это такое? Детка, ты слышишь меня? Открой глаза! Да вызовите кто-нибудь скорую наконец!

Stop. Play.

-Она здесь? Просто скажите – она здесь?

-Справки даем только родственникам.

-Да просто скажите, здесь ли она, черт бы вас побрал совсем!

Stop. Play.

-Иди, пожалуйста! Пожалуйста, я умоляю тебя, только на сегодняшний день, не трогай меня!

Stop. Noise. Play.

Она провела в больнице почти месяц. Сначала была операция на легком – его задел осколок сломанного ребра. Потом лечили искривление носовой перегородки. Потом надели на корпус бандаж, выдали коробку анальгина, и отправили домой.

Но домой она не пошла.

В гостинице им дали тот же номер, в котором два года назад они останавливались с Ирой – чем не насмешка? Джон помог ей разуться, улечься на кровать, и присел рядом.

-Хочешь, я схожу и заберу твои вещи? – Спросил он, держа ее за руку.

-Нет.

Он кивнул, соглашаясь. Все эти двадцать с лишним дней он провел с ней рядом – никого другого пускать в палату она не разрешила. Даже когда пришли родители – не разрешила тоже.

-Тебе нужно позвонить отцу, - сказал он, опуская ладонь на ее лоб в попытке определить, есть ли температура.

-Знаю.

-Давай я схожу и попрошу кого-нибудь забрать твои вещи? А ты позвонишь ему?

-Нет.

Они говорили так же, как все эти три недели: он пытался спросить, предложить, заставить – она отделывалась короткими словами в ответ. Смотрела в потолок – днем и ночью. Прислушивалась к чему-то – как будто к еле слышной музыке где-то в глубине.

Была послушной: спокойно ела все, что ей приносили. Спокойно принимала лекарства. Спокойно ходила на перевязки. А потом ложилась, и снова смотрела в потолок.

-Детка, - тихо сказал Джон, укладываясь рядом с ней на кровать. – Ох, детка…

Stop. Play.

Мир вокруг был таким теплым и таким ясным. Ксюша понимала: впервые за долгие годы она вдруг позволила себе выдохнуть. Лежала молча на кровати, перемалывая в голове ненужные мысли, улыбалась про себя, и снова лежала.

Впервые за долгое время она не искала смысла, не задумывалась о причинах, и не размышляла о будущем. Словно давала себе передышку, время прийти в себя.

И это время пришло. На пятый день жизни в отеле она проснулась, открыла глаза и поняла, что отдых закончился. И снова началась жизнь.

-Да неужели, - хмыкнул сидящий на подоконнике и курящий какую-то немыслимо-длинную сигарету Джоник. – Решила вернуться?

-Похоже, что так.

Она с трудом сползла с кровати, держась рукой за грудь, и охнула от боли.

-Разве таким травматикам как я не положены наркотики? – Спросила, отбирая у него сигарету, и глубоко затягиваясь.

-Думаю, таким идиоткам как ты точно не стоит курить, пока ребра не срастутся, - улыбнулся Джон.

-Да, точно не стоит.

Она смотрела в окно, и раз за разом втягивала в себя горький дым. Все было так похоже и непохоже одновременно. Когда из этого номера уезжала Ирка, было синее небо, и яркое солнце. А сейчас – только тучи и мелко накрапывающий дождь.

-Что будет дальше, детка? – Спросил Джон, и она пожала плечами.

-Я еще не решила. Нужно решить сейчас?

-Нет. Наверное, нет.

О том, что произошло, они смогли поговорить еще через неделю, когда боль в ребрах стала не такой яростной, а синяки на лице окончательно сошли на нет.

Вышли на улицу, брели под руку к Кубани, вдыхали запах весенних цветов, и разговаривали.

-Все было правильно, - сказала Ксюша, отвечая на незаданный вопрос. – Самое смешное, что я абсолютно в этом уверена. Каждый получил то, что заслужил, только и всего.

-И ты?

-И я. Я не должна была лезть в ее жизнь. Не должна была вмешиваться. Но вмешалась, и это был мой выбор. Так что все честно. Она выбирает себе этого мужика, и получает побои. Я заступаюсь за нее без спроса, и получаю то же.

-Звучит как-то фатально, - заметил Джон.

-Нет.

Ксюха остановилась резко, и заглянула в его лицо.

-Не фатально, Джоник. Совсем нет. Я поняла теперь, что она пыталась мне объяснить. Есть просто выбор, и есть последствия этого выбора. И за свою жизнь каждый отвечает сам.

Это прозвучало резко и горько – Джон даже поежился.

-Что ты хочешь этим сказать?

-Я хочу сказать, что у меня теперь развязаны руки. Я пыталась поступать так, как считала нужным, как считала правильным. Пыталась заботиться о чужих чувствах. И это было глупо, потому что в нашем мире это просто не работает. Всем плевать на самом деле, вот что я знаю теперь совершенно точно. Каждый просто живет так, как он хочет, и все. А уж принимать это или нет – это дело тех, кто рядом. Хотят принимать – ладно. Их выбор. Не хотят – пускай.

-Подожди, - он схватил ее за руку и сжал испуганно. – Ты пытаешься объяснить мне, что теперь тебе все равно, как другие будут реагировать на твои поступки? И она тоже?

Ксюха опустила глаза. Улыбнулась, и подняла их снова.

-А ее больше не будет, Джон. Ее в моей жизни больше никогда не будет.

Forvard. Play.

-Мы с матерью чуть с ума не сошли, нас не пускали к тебе, потому что ты не хотела! Что это значит, Ксения?

-Я скажу тебе, что это значит, папа. Это значит, что последнее, чего я хотела в больнице – это выслушать еще одну тираду о том, в чем я оказалась недостойной твоей фамилии. Это значит, что ты можешь идти в задницу вместе со своими принципами и установками, которые ты долгие годы впихивал мне в голову. Ты научил меня драться, научил быть сильной, смелой и хрен знает какой еще. Но вот тому, что такое любящий отец, ты меня научить не сумел.

Forvard. Play.

-Господи, Ксюшка! Боже мой, я так волно…

-Мне нечего тебе сказать.

-Но ты можешь меня хотя бы выслушать? Я хочу объяснить!

-Мне не нужны твои объяснения. Все ясно и так.

-Пожалуйста… Послушай…

-Нет. Дай мне руку. Чувствуешь? Это сердце тоже многое ощущает. И понимает многое. Например, то, что ваш мир мне не подходит. Я думала, что этот мир – единственно правильный, и что я должна постараться стать его частью. Но нет. Мир, в котором женщина живет с мужчиной, который ее бьет – это не мой мир. Мир, в котором скучающая жена заводит любовницу, чтобы пощекотать нервы себе и мужу – это не мой мир.

-Откуда ты…

-Молчи. Оно многое понимает, так? Ты никогда не смогла бы проводить со мной столько времени, если бы он не знал. А теперь разворачивайся и вали отсюда ко всем чертям. Тебя никогда не было. Я не помню, кто ты. И не хочу этого помнить.

Forvard. Play.

-Значит, вот что ты решила? ЭТО – твое решение?

-Да.

-Ты идиотка! Просто идиотка! Ты собираешься сломать жизнь человеку, который заслуживает всего самого хорошего в этом мире! И зачем? Всего лишь от того, что тебя загрызло собственное одиночество? А ты подумала о том, как ты будешь жить с этим потом? Сможешь ли выносить сама себя, зная, ЧТО ты сделала? Ты бьешь ее снова и снова, это будет уже третий раз. Третий раз, Ксень! Сколько же еще слез она должна пролить, прежде чем ты остановишься?

-Кто знает, что будет завтра? Возможно, мы будем жить долго и счастливо, а, может, и нет. Откуда тебе знать?

-Я знаю тебя! И знаю, что это лишь очередная передышка, которая закончится так же, как заканчивались все предыдущие. Ты никого не щадишь, идешь по трупам, и то, что себя ты не способна щадить тоже, не делает тебя лучше.

-Для тебя это новость? Я думала, мы выяснили это еще много лет назад, и ты знаешь про меня больше, чем кто-либо еще в этом мире.

-Да, детка, все так. Но всему есть предел. И в твоем случае этот предел настал сейчас. Остановись. Я прошу тебя, остановись, пока еще можешь, пока еще не разрушила то последнее, что в тебе еще осталось живого. Пока не сотворила то, что уже невозможно будет исправить. Я прошу тебя - остановись.

-Нет.

Forvard. Play.

Она уезжала из Краснодара рано утром. Сидела на лавочке, положив рядом сумку, и торопливо писала что-то на вырванных из блокнота листках. Лицо ее то и дело кривилось от подступающих слез, но слез не было. Только боль – бесконечная боль, отдающаяся в груди тупыми ударами.

«Да святится имя твое».

Я не знаю, прочитаете ли вы это, или отправите в мусорный ящик, но почему-то прямо сейчас для меня важно скорее сказать, нежели чтобы меня услышали.

Я все поняла. И я больше не боюсь. Вы появились в моей жизни слишком давно для того, чтобы продолжать бояться. Если бы я могла, то очень многое сделала бы по-другому, но кто считает наши ошибки? И кто вправе решать, как и за какую ошибку нас наказывать?

Я получила сполна. Я так сильно хотела в ваш мир, так сильно мечтала на секунду прикоснуться к вашей жизни, что совсем забыла о том, каким мучительным и горьким может быть это прикосновение для нас обеих.

Вы для меня – это больше, чем жизнь. И больше, чем смерть. И больше, чем что-либо еще в этом мире. Эти секунды, в которые вы были рядом, я сохраню навсегда. И они были, я точно знаю: были, потому что как бы там ни было, я всегда знала, когда вы смотрите на меня, когда вы слышите меня, когда чувствуете меня.

Прошу вас, умоляю вас только об одном – будьте счастливы. Найдите то место, то время и того человека, с которым вы сможете быть счастливой – и будьте, пожалуйста, будьте счастливы! Я отдала бы целую жизнь за то, чтобы увидеть счастье в ваших глазах.

У вас все получится, и все будет хорошо. Вы справитесь с любой бедой, появившейся на горизонте. Я не хочу, чтобы вы плакали. Я не хочу, чтобы вам было больно. Я хочу, чтобы вы улыбались.

Помните этот день, первое сентября, когда на линейке я подошла к вам и подарила букет цветов? Помните выпускной, на котором цветы подарили мне вы? Эти мгновения я заберу с собой. Одно – как вершину нечеловеческого счастья. Второе – как глубину человеческого горя.

И все это – вы. Счастье и горе. Жизнь и смерть. Любовь и отчаяние. Больше чего бы то ни было в этом мире.

Я люблю вас, Анастасия Павловна.

Прощайте.

Она сложила листки вдвое. Где-то очень близко услышала гудок подходящего поезда. И торопливо написала на обороте:

«Если случится, что вы вспомните обо мне, и вам будет грустно, помните: самая лучшая песня у Guns N’Roses – это Don’t cry».

Письмо отправилось в почтовый ящик, а Ксения Ковальская по железным ступенькам забралась в поезд.

Шел две тысячи четвертый год. До прибытия поезда в Москву оставалось немногим более суток.

Stop

Back. Play.

-Насть, ты слышишь меня вообще? Я сказала, что выхожу замуж, а ты уставилась в свои сочинения, и даже голову не поднимаешь!

Ася удивленно глянула на Лену, с трудом оторвавшись от раскрытой тетради в линейку, и с еще большим трудом сдержав гримасу. Конечно, гримаса не относилась к Лениной новости – она относилась к тому, что было написано в этой тетрадке с зеленой обложкой.

-Я тебя поздравляю, - устало улыбнулась она. – Неужели Вадик все-таки тебя уговорил?

-Ой, да они меня всем колхозом уговаривали, - рассмеялась Лена, усаживаясь на краешек Асиного стола. – Две мамы, два отца, четыре бабушки и бесчисленное количество тетушек. Как же тут устоять?

Ася только плечами пожала. Ее никто никогда не уговаривал выйти замуж, поэтому она не смогла бы ответить, можно устоять в такой ситуации, или нет. Оба раза, когда она выходила замуж, это было нечто само собой разумеющееся – без предложения, без обручального кольца. Просто отношения доходили до пика «свадьба», переваливали через него, и постепенно начинали катиться с обрыва.

-Какую дату назначили? – Спросила Ася, увидев, что Лена удивленно смотрит на нее уже какое-то время и точно ждет новых вопросов. Как будто политес не соблюден до конца, ведь положено же в ответ на такие новости спрашивать, когда свадьба, где пройдет, какое платье планируется, и нет ли в скорой женитьбе каких-нибудь пикантных обстоятельств.

-Не знаю, мы еще заявление не подали, - безразлично ответила Лена, продолжая удивленно смотреть. – Скорее всего в мае будет.

-Чтобы всю жизнь маяться?

Лена захохотала, приняв Асины слова за шутку, а та говорила вполне серьезно. Первый из ее браков был заключен именно в мае, и поговорка сработала в их случае на все сто процентов. Вначале была большая любовь, потом не стало никакой, а после – осталась одна маета, когда и разойтись не получается, и вместе жить не выходит.

Ася зябко поежилась и поплотнее завернулась в длинную махеровую шаль – несмотря на март месяц, из окна дул холодный воздух, проникал внутрь через поры кожи и намерзал льдинками на сердце.

Эта зима была слишком длинной. Краснодар словно впал в спячку, притормозив свой темп и пыл почти до нулевой отметки. Бесплотные тени медленно передвигались по улицам, металлические коробки автомобилей плевались выхлопными газами и, будто встряхиваясь, скидывали с себя по утрам снег. Наверное, все дело было в том, что за лето люди успевают глубоко погрузиться в иллюзию естественности и наличия смысла. Осенью эта естественность потихоньку отпадает, по кусочку, будто стирается защитный слой, и к зиме все приходят беззащитно-обнаженными, и оттого – печальными и тоскливыми.

-Что ты читала, когда я сообщила тебе свою радостную новость? – Спросила Лена. – У тебя такое лицо было, как будто тебе очень хочется кого-нибудь убить.

-А мне и хочется, - вздохнула Ася. – Вернее, мне в данном случае, видимо, больше ничего не хочется.

Она взяла тетрадку за края, перевернула и показала Лене.

-Полюбуйся.

Поверх разлинованных листов, сразу на двух страницах, крупными синими буквами было написано: «Писать сочинение про педофила считаю ниже своего достоинства».

Лена взяла тетрадь, и рассмотрела надпись со всех сторон. Аккуратный почерк, красиво выведенные буквы, и только глубокие бороздки, оставленные при надавливании ручки, выдавали нервозность автора.

-Насть… В каком-то смысле она права.

Да конечно, права. Асе и возразить-то на это было нечего: она и сама так думала. Какой черт дернул директора включить в программу этот роман? Зачем он настоял на том, чтобы дети, пусть даже и из одиннадцатого класса, написали по нему сочинение? Это же эротика, господи, чистая эротика, и что кроме эротики смогут увидеть там дети?

-Делать-то что, Лен? – Тяжело и грустно спросила она. – Двойка? Поход к директору? Мне порой кажется, что мы бегаем по кругу вокруг Ксюши, а она лишь кнутом пощелкивает, потому что знает, всегда знает, что будет дальше, и как заставить нас продолжать.

-Не нас. Тебя.

-Меня, да. Тяжко признавать, что двадцативосьмилетнюю тетку заставляет плясать под свою волынку какая-то школьница.

Ася вытащила из стакана ручку с красной пастой, решительно сняла колпачок, и начертала под надписью в тетради: «2». Подумала, и добавила: «Выбери любое произведение из тех, что мы проходили за последний год, и напиши сочинение по нему. Оценка будет на балл ниже».

-Я думала, ты напишешь «Родителей в школу», - удивилась Лена, все это время смотрящая за движением Асиной ручки сверху вниз.

-Нет, - Ася захлопнула тетрадку и отправила ее в стопку таких же – зеленых. – Это тоже будет бег по кругу, потому что она ожидает от меня именно этого.

Она оставила шаль на стуле, надела демисезонное пальто, собрала в объемную сумку еще не проверенные тетради, и вместе с Леной вышла из школы. На углу они распрощались – Асе нужно было прямо, Лена же сворачивала влево, в сторону частного сектора, туда, где несмотря на холод уже вовсю набухали почки на молодых вишнях и абрикосах.

Цокали по асфальту каблуки туфель-лодочек, холодил шею белоснежный шелковый шарф, и трещали где-то вдалеке ветки деревьев, колышущихся от налетающего ветра.

Все эти звуки отбивали какой-то знакомый ритм, какие-то строчки, и в конце каждой неизменно забирались интонационно вверх, усиливая тоску.

Это был Бродский, конечно – любимый Асин поэт, его стихи она умела находить во всех звуках, какие только попадались ей по дороге.

Когда теряет равновесие твое сознание усталое,

Когда ступеньки этой лестницы уходят из-под ног как палуба,

Когда плюет на человечество твое ночное одиночество,

Ты можешь размышлять о вечности и сомневаться в непорочности

Идей, гипотез, восприятия произведения искусства,

И, кстати, самого зачатия Мадонной сына Иисуса.

Но лучше поклоняться данности с глубокими ее могилами,

Которые потом, за давностью, покажутся такими милыми.

Что же, Бродский, по-видимому, и правда нашел выход в том, чтобы уйти в себя и искать ответы там, отталкиваясь от сомнений, а не от уверенности. В последние годы Асе все чаще приходило в голову, что это и правда единственный выход. Ставить под сомнение все, чему учили, все, о чем говорят – ведь только из чистого нуля, из ничем незамутненного разума может родиться истина.

У двери в квартиру она долго рылась в сумке в поисках ключей, в очередной раз кляня себя за забывчивость: сколько раз по утрам она решала складывать ключи в наружный карман, и ровно столько же раз забывала это сделать и кидала второпях в огромное сумочное нутро, где ключи неизбежно терялись.

Наконец, дверь была открыта, и Ася вошла внутрь, привычно прислушиваясь. Кажется, Андрея не было дома, а вот из комнаты Кирилла доносились громкие звуки музыки. Она не разуваясь подошла к приоткрытой двери и прислушалась. Сын подпевал – его детский, звонкий голос, невпопад и не в такт пытался повторять слова песни, но то и дело сбивался на какой-то вой. От этого воя у Аси кожа похолодела.

Первые секунды она не могла разобрать, что он поет – настолько странно звучала эта какофония звуков из магнитофона и Кириллова собственного голоса. А когда догадалась – вздрогнула. Сын стащил из гостиной кассету «ДДТ» - новую кассету, совсем недавно подаренную им друзьями, и вовсю подпевал Шевчуку.

Горсть тепла после долгой зимы

Донесем. Пять минут до утра

Доживем. Наше мое вины

Поглощает время-дыра.

«Время – дыра» он спел как «времядыра» - слитно, видимо совершенно не понимая – и слава Богу! – значения этих слов, собранных вместе. Ася зажала себе рот ладонью, и отступила обратно к прихожей. Помедлив секунду, она изо всех сил хлопнула дверью, и, громко топая, сделала несколько шагов.

Музыка немедленно прекратилась – видимо, Кирилл лежал на полу вместе с магнитофоном, держа палец на кнопке, и был готов в любой момент нажать на нее.

-Кирюш, я дома! – Крикнула Ася нарочито-бодрым голосом. – Иди возьми сумку.

Он появился только через минуту – вышел из комнаты как всегда нахмуренный, молча прошаркал тапочками до прихожей, ухватил сумку за лямки, и унес ее в гостиную. Ася смотрела на него – такого маленького, такого беззащитного, и такого злого, и понять не могла, куда же делся ее нежный добрый малыш, который всегда так ласково целовал ее щеки и зарывался маленьким носиком в волосы?

Впрочем, она знала – куда. Уже почти год прошел с тех пор, как она совершила большую ошибку, взяв Кирилла с собой в горный лагерь. Год прошел, но ничего не изменилось. Отрава, впрыснутая Ксюшей, продолжала разъедать его маленькое тело и душу, и с каждым днем она все больше и больше отдаляла сына от матери, а мать от сына.

Наверное, осенью еще можно было что-то исправить, прими Ася другое решение, но теперь было уже поздно что-либо менять, и оставалось только надеяться, что все как-то наладится само собой.

Пока она переодевалась, Кирилл снова ушел в свою комнату, и закрыл дверь. Ася осторожно поскреблась по ней ногтями.

-Кирюш, есть хочешь? Давай я оладушек нажарю.

-Я читаю, - услышала она приглушенное, и, решившись, вошла внутрь.

Сын сидел на самом краешке тахты, с книжкой в руках, и со злостью смотрел на нее снизу вверх. Она решила не обращать внимания – может быть, удастся хотя бы на этот вечер сохранить иллюзию нормальных отношений?

-Что ты читаешь? – Спросила, присаживаясь рядом.

Кирилл молча закрыл книгу, и показал обложку.

«Куприн. Гранатовый браслет».

О, господи. И здесь она. Почему так вышло, что за этот год она умудрилась проникнуть так крепко и плотно в Асину семью? Эти Кирилловы пробежки по утрам, этот бесконечный Майн Рид на полках, этот взгляд исподлобья, а теперь еще и это.

-Хорошая книжка? – Спросила Ася, мысленно ругая себя за дрожащий, будто верхние ноты альтов, голос.

-Хорошая.

Он отодвинулся от нее, и продолжил читать. А она молча сидела рядом, и думала о том, что сына она, кажется, окончательно потеряла.

Forvard

-Не забудьте: сегодня после уроков собираемся в актовом зале, чтобы отрепетировать вальс выпускников, - объявила Ася, перекрикивая галдеж в классе, начавшийся одновременно с трелями звонка. – Явка обязательна для всех.

Она со стуком захлопнула журнал, и это прозвучало сигналом для школьников к тому, что можно выскочить из кабинета, на ходу запихивая учебники в сумки. Всего месяц остался до окончания учебы, и все ребята чувствовали себя уже наполовину свободными.

Одна Ксюша уходить не торопилась: спокойно собрала со стола свои школьные принадлежности, натянула поверх футболки висевшую на спинке стула жилетку, и только затем – не глядя на Асю – пошла к выходу.

Непонятно, что ее дернуло, но Ася вдруг сказала:

-Ковальская, задержись на минуту.

Ответом ей был холодный взгляд ярко-зеленых глаз. Не первый раз Ася удивленно подумала, как же меняется оттенок этих глаз в зависимости от Ксюшиного настроения. Глаза могли быть тепло-болотного цвета, могли быть цвета зеленой листвы, а могли – как сейчас – яростно блестеть штормовым морем.

-У меня есть к тебе просьба, - сказала Ася, когда Ксюша послушно подошла к ее столу и замерла в вопросительном ожидании. – В последние месяцы ты стала вести себя очень хорошо, и я прошу: давай продолжим в том же духе до самого выпуска? Мне бы очень хотелось, чтобы последний звонок, экзамены и выпускной прошли без эксцессов.

-Ладно, - безразлично кивнула Ксюша. – Как скажете.

Ася кивнула, отпуская ее, и удивилась ненависти к самой себе, затопившей вдруг сознание. Она прекрасно понимала, что сказала сейчас глупость, и что Ксюша в очередной раз, наверное, подумала: «Какая же дура эта Сотникова».

-Слишком много внимания мы уделяем воспитанию, - обреченно сказала Ася обложке учебника по литературе, лежащего на столе. – Называем послушание основой дисциплины, и даже не задумываемся, как глупо и странно это звучит, особенно сейчас – на пороге двадцать первого века.

Послушание… Она вдруг вспомнила отрывок из повести Крапивина, где старый летчик удивленно говорит мальчишке, что для него слово «послушание» никак не характеризует человека. «Послушный» - это какой? Ответственный? Смелый? Сильный?

Асе представилось вдруг само это слово – «послушный». Какая-то безжизненная сладкая вата, слипшаяся в противный комок, от которого отказались бы даже дети. Послушная Ксюша – какая она? Вялая и безликая. А послушная Ася? И может ли взрослый быть послушным? Нет, наверное, нет, но тогда с какого возраста можно перестать этого требовать у несчастных детей? И, выходит, непослушание – это привилегия? Некое право, которое словно паспорт, вручается тебе при достижении определенного возраста?

Обложка учебника отвечать Асе не стала. Поэтому пришлось закрыть ее сверху стопкой тетрадей, и, заперев кабинет на ключ, отправляться в актовый зал, готовиться к репетиции.

В этом году одиннадцатиклассников было не так много, как обычно: многие еще после девятого разошлись по техникумам, а некоторые переехали с родителями в другие районы Краснодара и поменяли школу.

Вместе с Ксюшей в ряду девочек стояло всего двенадцать человек. В линейке мальчиков было побольше – семнадцать.

-Опять придется просить десятиклассниц, - шепнула Лена в Асино ухо. – Ох и драка будет.

Ася спрятала улыбку. Драки, конечно, не будет, но крови девочки им попьют – к гадалке не ходи. Каждой хочется станцевать на выпускном с красивым юношей, сверкая красивым платьем. Она кинула взгляд на откровенно скучающую Ксюшу.

Почти каждой.

-Когда уже наймут нового затейника? – Продолжала шептать Лена. – Мы с тобой как будто двужильные: и уроки проведи, и еще танцы порепетируй.

-Директор сказал – скоро, - ответила Ася, и заметив, что школьный диджей уже настроил музыку, громко похлопала в ладони, привлекая к себе внимание школьников.

-Итак, мы начинаем. Кто из вас умеет танцевать вальс, поднимите руку.

Вверх взметнулось немало рук – около половины. Уже неплохо.

-Хорошо. Тогда разбиваемся на две линейки – тех, кто умеет и тех, кто нет.

Возникла суета, в которой школьники бродили туда-сюда, попутно выясняя, верно ли они услышали инструкции, и обмениваясь ехидными комментариями. Наконец, все выстроились в две шеренги, и Ася дала новую команду:

-Теперь разбиваемся на пары: в партнера берите того, кто стоит напротив вас, независимо от пола.

Здесь оказалось уже сложнее. Кто-то послушно сделал шаг вперед и остановился перед потенциальным партнером, а кто-то принялся бегать туда-сюда по шеренге в поисках подходящего. Только при помощи Лены удалось остановить это броуновское движение: кого улыбкой, кого легким пинком, Лена все-таки заставила всех разбиться на пары.

Ася поманила ее к себе, обняла за талию, и скомандовала:

-Все смотрим, как будем танцевать мы. Пока не повторяем, просто смотрим.

Диджей включил «Когда уйдем со школьного двора», и Ася с Леной принялись танцевать. Вела Ася – кружила Лену, мысленно подсчитывая шаги, и удивлялась, что так хорошо помнит этот танец.

-Все запомнили? – Спросила Ася, останавливаясь, и музыка тут же затихла.

Школьники покивали, одна лишь Ксюша сморщилась в гримасе. Ася не стала бы обращать на это внимание, но обратила Лена.

-Ксюш, что такое? – Спросила она.

Ася мысленно застонала.

-Мне кажется, эта песня… - Ксюша замолчала, подбирая слова. – Она несколько замыленная. Может быть, мы станцуем под что-нибудь другое?

-Почему замыленная? – Удивилась Лена.

Ася застонала снова.

-Ну Елена Васильевна, - Ксюша начала говорить громко, но сбилась и сбавила тон. – Уже сколько лет под нее выпускники танцуют? Двадцать? Из года в год – одно и то же. Тра-та-та, тра-та-та, звончей звонка капель, и все такое.

-Песня утверждена РОНО, - вмешалась Ася, снова ловя себя на какой-то изощренной ненависти. – Поэтому придется использовать ее.

«Придется» - это все, что она могла себе позволить. Хотя бы как-то примириться с ситуацией, хотя бы как-то выразить свое отношение.

-Ну подождите, - Ксюша продолжала разговаривать с Леной, будто Аси тут и не было вовсе. – Давайте возьмем майский вальс? Ну знаете, из песен военных лет – «Помнит Вена, помнят Альпы и Дунай»? И вместо этих… - она снова проглотила слово. – Платьев и галстуков нарядимся в военную форму сорок пятого года. Будет необычно и красиво! А?

Она вся раскраснелась, даже шея порозовела в вырезе футболки. И глаза сверкали, но не так, как тогда у Аси в кабинете, а иначе: они просто блестели, переливались всеми оттенками зеленого, и стали как будто немного больше чем обычно.

Ася молчала. Пусть хотя бы раз Лена оборвет этот порыв, пусть хотя бы раз Лена будет плохой.

-А мне нравится, - сказала вдруг Лена, одаривая Ксюшу улыбкой и поворачиваясь к Асе. – Анастасия Павловна, а? Давайте так и сделаем?

Не вышло. Да и никогда не выходило – однажды взятая на себя роль уже не отпустит, - поняла Ася. Она, эта роль, всю жизнь будет сковывать плечи и горло, стискивая все крепче и крепче. Сначала будет просто тяжело дышать, потом станет еще тяжелее, а потом дышать будет уже невозможно.

-Нет, девочки, - сказала Ася вслух, - ничего не выйдет. Как я уже сказала, песня утверждена РОНО.

В этот раз она даже не стала вставлять «к сожалению», или что-либо еще. Все и так было ясно, куда уж яснее?

Forvard. Play.

Из травмопункта они вышли в обнимку – одной рукой Ксения опиралась на Асю, другой пыталась удержать новенький костыль.

-Совсем ума нет, - Ася медленно переступала ногами и говорила, будто продолжая давний спор, - сутки ходить со сломанной лодыжкой, и лечить ее анальгином.

-Мне казалось, что мы это уже обсудили, - проворчала Ксения. Ступать на загипсованную ногу было очень больно, но она старалась терпеть.

-Можем еще раз обсудить! – Возмутилась Ася. – Ты что, не могла сразу сказать, что тебе не просто больно, а очень больно?

-Значит, не могла.

Они дошли до машины, и Ася с сомнением посмотрела на Ксению, на минуту даже прекратив свои причитания.

-Как, интересно, ты собираешься садиться за руль? Может быть, все-таки такси?

-Еще чего.

Морщась и постанывая, Ксения впихнула себя на водительское кресло, сунула костыль на заднее сиденье и завела мотор.

-Коробка-автомат, - объяснила она усевшейся рядом возмущенной Асе. – Две педали. Правой ноги вполне хватит.

На Проспекте Мира они вполне ожидаемо попали в пробку. Ксения наглухо закрыла окна машины и включила кондиционер. Ася хранила обиженное молчание.

-Интересно, в твоем организме вообще остались еще не ломаные кости? – Спросила вдруг она, и Ксения с интересом на нее покосилась.

Значит, не обиженное. Значит, они просто вспомнили про одно и то же.

-Остались, - улыбнулась она. – Я не так уж часто дралась, как тебе кажется.

-Только когда я появлялась на горизонте?

Это был какой-то новый тон – насмешливый и ласковый, такого Ксения от Аси еще не слышала. Поэтому решила не отвечать. Но не тут-то было.

-Я тогда звонила в больницу, чтобы узнать, как ты, - сказала Ася. – Но они сказали, что справки дают только родственникам, и…

Красная спортивная машина впереди резко затормозила, и Ксения тоже ударила по тормозам. Их качнуло вперед, и нога отозвалась болью.

-Это не важно, Ась.

-Нет, важно.

Ася протянула руку и положила ее поверх Ксениной ладони, обхватывающей кожаную оплетку руля.

-Я хочу, чтобы ты знала: хоть я и злилась на тебя тогда ужасно, мне не было все равно. Я беспокоилась.

Ксения улыбнулась.

-Я знаю.

Back. Back. Play.

-Полюбуйтесь, Анастасия Павловна.

Любоваться, откровенно говоря, было особо не на что. Ася только вздохнула. Ей предстояло сейчас заняться важным делом воспитания маленького советского человека. А заниматься не хотелось. Однако, она изобразила на лице негодование, и посмотрела на стоящую рядом с завучем девочку. Ксюшу, кажется. Да, точно Ксюшу.

Зрелище, надо сказать, было забавное. Девочка была грязной с головы до ног – и это была не метафора речи, а очень точное определение ее внешнего вида. Бывший когда-то черным, фартук стал коричневым, лицо было покрыто какой-то пылью и прилипшими желтыми листьями, а белые гольфы только местами напоминали о своем первозданном цвете.

Ася разглядела под носом девочки кровь, и ощущение забавности прошло.

-Что случилось? – Спросила она, доставая из ящика стола чистый платок. – Может быть, не ко мне, а к медсестре?

-К медсестре? – Возмутилась завуч. – Она избила мальчика! Вот он сейчас как раз у медсестры, и есть подозрение, что она сломала ему нос!

Ася поморщилась от децибел в голосе завуча, и вдруг сказала:

-Спасибо вам. Я разберусь.

Завуч долго не уходила – продолжала описывать всю глубину Ксюшиного морального падения, а Ася, не слушая, пыталась оттереть девочкино лицо от грязи, чтобы рассмотреть, насколько серьезны повреждения.

-Тебя Ксюша зовут? – Спросила она, поймав взгляд зеленых внимательных глаз. – Прости, я не успела еще всех вас запомнить, все-таки вас много, а я одна.

Девочка молча смотрела на нее, и Ася почему-то смешалась.

-Зачем ты дралась? – Убедившись, что кровь остановлена, спросила она. – Что случилось?

-Не скажу, - звонко ответила Ксюша, и снова замолчала.

Ася растерялась. Она не привыкла, чтобы дети так ей отвечали. Правда, и практики у нее было пока маловато: только второй год после института, первый опыт классного руководства.

-Почему не скажешь? - Спросила она, так и не сумев вспомнить, что советовали делать в таких ситуациях мастера педагогики.

-Потому что это не ваше дело.

Это должно было прозвучать обидно, но почему-то прозвучало иначе. Девочка явно не пыталась ее задеть, она просто констатировала факт. Но не в Асиных силах было оставить все это вот так.

-Ты должна мне рассказать, - сказала она, выбрасывая грязный платок в мусорную корзину. – Обещаю, что никому не скажу, но мне нужно знать.

-Зачем? – С интересом спросила девочка, и потерла нос фалангой большого пальца. Ася снова растерялась.

-Ну как зачем? Чтобы…

Пока она придумывала ответ, Ксюша уже успела быстрым взглядом обвести Асю с ног до головы, абсолютно ничем не заинтересоваться, и двинуться к выходу.

-Погоди, - попросила Ася, и девочка оглянулась, останавливаясь.

-Он получил за дело, - сказала она громко и четко. – Честно. Давайте вы просто поверите мне на слово?

И ушла, закрыв за собой дверь.

Forvard. Play.

Домой они добрались поздно. Несмотря на Ксюшину браваду, вести машину ей все-таки было тяжеловато, и пришлось сделать не одну остановку, чтобы размять левую (а заодно и правую) ногу.

-Что ты хочешь на ужин? – Спросила Ася, когда последний барьер в виде входной двери был преодолен, и Ксюша наконец уселась на стул в кухне, вытянув больную ногу.

-Ничего. Я не ужинаю, помнишь?

А чего еще можно было ожидать? Наивным было бы предположить, что этот разговор что-то существенно изменит в их отношениях и Ксюшиной жизни, но Ася почему-то именно так и предполагала. Но реальность пришла с коротким «ничего», и стало ясно: ничего не изменилось. И, видимо, уже не изменится.

Ася все-таки включила чайник и открыла дверцу холодильника в поисках подходящих продуктов.

-Мне кажется, имеет смысл ускорить мой отъезд в Краснодар, - сказала она, вынимая из ящиков овощи.

-Почему? – Спросила тихо сидящая на стуле Ксюша.

-Ну а какой смысл оставаться? – Она опустила овощи под струю воды, и потерла, наслаждаясь нежностью помидорной кожуры и жесткостью пупырышек огурцов. – Я раньше думала, что если мы откровенно поговорим – это поможет, но вот мы поговорили, и это не помогло.

-Поможет чему? Ась, я по-прежнему не понимаю, чего ты хочешь.

Ей хотелось любви. Не этой – неземной, воздушной и болезненной, а какой-то более простой, приземленной, может быть даже обычной. Но как можно сказать человеку: «Меня не устраивает то, как ты меня любишь. Давай ты будешь любить меня по-другому»?

-А я по-прежнему не понимаю, чего хочешь ты, - Ася выложила овощи на большую деревянную доску, взяла со специальной подставки нож, и приступила к нарезке. Она стояла спиной к Ксюше, и говорить, не видя ее, оказалось гораздо проще. – Мы с тобой как два подростка, никак не можем договориться, потому что каждый боится произнести вслух то, чего хочет, и требует этого от другого.

-Ну так скажи, чего ты хочешь, и прекратим эту игру, - предложила Ксюша.

«Да, конечно. Сказать ей, чего я хочу, а потом гоняться за ней по всей Москве, уверяя, что я имела ввиду совсем другое».

-Я уже говорила.

Ася услышала, как Ксюша встала на ноги, тяжело опираясь о стол. Громыхнул костыль, послышались шаркающие шаги. Уходит? Нет, подошла ближе, руку на плечо положила свободную, сжала.

-Это не будет сказкой, понимаешь? – Выпалила вдруг она, и в ее интонации Ася ясно различила отчаяние. – Чем бы это ни было, как бы ты себе это ни представляла, сказкой это не будет.

-А тебе так сильно нужна именно сказка?

Она продолжала нарезать овощи, шинкуя их на все более мелкие и мелкие кусочки. Ксюша держалась за ее плечо. Тикали часы. И вся обыденность обстановки сводила с ума: господи, они наконец говорят о том, что замалчивалось долгих двадцать лет, а часы продолжают тикать, и нож продолжает стучать по разделочной доске. Это как во время апокалипсиса сходить за пивом. То же самое.

-Думаю, сказка нужна тебе.

Stop. Play.

Ксения сказала это, и глубоко втянула в себя воздух. Она почувствовала, как дернулось Асино плечо, словно она захотела вырваться. А затем положила нож, и опустила ладонь поверх Ксениной – сильно, сжимая пальцы. В этом прикосновении было все, и это «все» раздваивалось в сознании на две, совершенно не связанные друг с другом, нити, имеющие разные источники и уходящие в разные стороны.

Как можно это совместить? Чудесная женщина, любимая женщина, женщина из сказок, из детских ярко-цветных снов. Женщина, для которой не жаль совершить любой подвиг, не жаль отдать жизнь. И – другая женщина. Красивая. Нежная. С белой мягкой кожей. С обворожительно пахнущими волосами.

Самое ужасное, что они были разными. Похожими, как сестры близнецы, но при этом все равно абсолютно, совершенно разными. Одна была будто небо – сизо-голубое небо, которое потоками вливается в зимнее море и переливается всеми оттенками белого, какие только бывают на свете. Другая – гроза, молния, вспышкой разделяющая черное на две части, и через мгновение исчезающая, словно и не было ее.

-Нужна же? Правда?

Stop. Play.

Ася не знала, что ответить. Сказать «нет» было бы нечестно, а сказать «да» - сделать все окончательно и бесповоротно невозможным. Смириться с тем, что этого никогда не будет. Не будет теплого ветра в их волосах, капелек соленой воды на кончике носа, жарких прикосновений к горячей коже, от которых заходится дыхание. Ничего этого просто не будет.

И Ксюша, кажется, поняла, о чем она думает. Кивнула, задевая носом Асин затылок, и отступила назад, постукивая своим костылем.

-У тебя была сказка? – Спросила Ася, оборачиваясь к ней. – С кем-нибудь из твоих женщин?

Stop. Play.

Ксения пристроила костыль в углу, и снова уместилась на стуле. Сказка… Смотря что считать сказкой. Если то, как об этом пишут в книжках – то нет, не было. Никакого волшебства, никаких «капелек пота на загорелом теле», никакого слияния душ и тел. Ничего такого.

Но, может быть, книжки врут? И такого не бывает вовсе.

-Мой первый секс был с Иркой, - сказала вдруг Ксения вслух и посмотрела на Асю. Та совсем не удивилась почему-то. – Был ли он похож на сказку? Нет, не был. Вернее, не так.

Она задумалась, вспоминая.

-Я гораздо больше чувствовала, пока секса не было.

Ася, забыв про овощи, прислонилась спиной к кухонной столешнице. Она явно была удивлена той простотой, с которой они стали обсуждать эту тему. Первый раз за двадцать лет.

А Ксения вспоминала. Она с любопытством посмотрела на свои руки, провела пальцем по ладони, зажала его в крепком захвате.

-Пока это были просто прикосновения, это было волшебно. Наверное, потому, что запретно – кто знает. А, может быть, я тогда еще не принимала в себе ничего физического, и могла наслаждаться только невинными касаниями. Но когда начался секс – я перестала что либо чувствовать вообще.

Она не поднимала головы, боясь посмотреть на Асю.

-Потом Лека… С ней тоже секс как таковой не играл особой роли, на первом месте было то, что она была нужна Женьке, а я забрала ее себе. Я так наслаждалась этой вдруг обретенной властью, что остальное становилось каким-то совсем неважным. Я как будто впервые в жизни одержала победу, понимаешь?

Горькая усмешка скривила Ксенины губы. Победу, как же. Только к чертям бы такую победу, если вспомнить, сколько за нее пришлось заплатить.

-А с Леной? – Выпалила вдруг Ася, и тут Ксения не сдержалась: посмотрела на нее – покрасневшую, смущенную.

Вот что, значит, ее интересует. Уже второй раз речь заходит о Лене. Значит, ей правда было тогда не все равно?

Ксения встала на ноги, опираясь на стол шагнула к Асе, и навалилась на нее, ухватившись за плечи. Асины руки немедленно обхватили ее за талию, то ли поддерживая, то ли прижимая к себе.

-Ты ревновала? – Спросила Ксения, глядя в Асины испуганные глаза. – Не ври мне сейчас, очень тебя прошу. Ты ревновала тогда?

-Да.

Иногда счастье бывает таким острым, и настает так внезапно, что его практически можно пощупать. В эту секунду так и было – Ксения ощутила его, влетевшее острием в грудь, ощутила его, расплывшееся по кончикам пальцев, и на губах, которые вдруг нашли Асины губы, она ощутила его тоже.

Она не закрывала глаза – не хватило на это ни сил, ни воли. Целовала, глядя как смыкаются Асины веки, как падают на горящие огнем щеки пряди темных волос, как доверчиво тянутся к ней, на секунду отпрянувшей, ярко-красные, будто искусанные в кровь, губы.

Тикали кухонные часы, в открытое окно проникал теплый ветерок, и все в этом мире было тихо и неважно, кроме яркого восторга, затопившего грудь от ребер к горлу, кроме горячих рук, вжимающихся в бока и их первого – а он ведь и правда был первым – законного поцелуя.

-Это сказка, - прошептала Ася в Ксенино ухо, обнимая ее еще крепче и гладя обеими ладонями спину. – Почему ты думаешь, что все остальное не может стать таким же?

-Потому что потом ты проснешься, - тоже шепотом ответила Ксения. Она прижималась щекой к Асиной щеке, так сильно, что они почти сливались в одно целое, и горели огнем. – И поймешь, что сказки не было, а ты всего-навсего переспала с женщиной-лесбиянкой, которая любит тебя всю свою глупую жизнь.

Ася улыбнулась – Ксения ощутила эту улыбку прижавшихся на секунду к щеке губ.

-Почему ты не веришь, что я тоже люблю тебя? – Услышала она ласковое, и попыталась отстраниться, чтобы посмотреть в глаза, но Ася не дала – впилась пальцами в спину, прижала крепче. Одной ладонью скользнула вверх, и сжала Ксенин затылок.

-Я верю, - сказала Ксения, - но любить можно по-разному. Я верю, что ты любишь меня как хорошего друга, как родного человека. Но это не та любовь, из которой рождается сказка.

Ей почему-то было очень легко говорить все это вслух. Может быть, потому, что Ася была слишком близко, и соображать что-либо было невозможно? Или потому, что ее щека по-прежнему прижималась к Ксениной? Или же все дело было в том, что они перешагнули предел молчания, и здесь, за этим пределом, слова сами по себе рождались проще и не вызывали такой боли, как раньше?

-К друзьям и родным не испытывают тех желаний, которые у меня есть к тебе, - сказала Ася. – Так что нет, это не то.

Желания… Да что она знает о своих желаниях? Прожить столько лет бок о бок – и желания появятся неизбежно. Но будет ли это тем желанием, которое появляется из чувств, или станет тем желанием, что рождается в безысходности?

-Ты спросила о Лене, - вырвалось у Ксении. – И я готова ответить. Если ты все еще хочешь услышать ответ.

-Хочу.

То, что она собиралась сказать, можно было говорить только глядя в глаза. И Ксения все-таки отодвинулась назад, оставив руки лежать на Асиных плечах.

-Секс с ней должен был сломать замок между старым миром и новым.

Она увидела недоумение в Асиных глазах, и объяснила:

-В старом мире секс с той, кто был твоей учительницей, кто изначально стоял на десять ступеней выше – это табу. Это невозможно. Это квадратный круг, понимаешь? В новом мире учителя и ученицы живут в далеком прошлом, и есть просто две женщины разного возраста, которые хотят друг друга.

Теперь Ася поняла. Она кивнула, ожидая продолжения, но продолжения не последовало. И тогда она спросила:

-Должен был сломать. Но не сломал?

Ксения покачала головой.

-Я не сразу это поняла, но со временем стало ясно: я хотела ее не только как красивую сексуальную женщину. В моих глазах она до сих пор оставалась учительницей.

На секунду ей показалось, что Ася поняла. И это значило, что есть еще кто-то в этом мире, кто может понять, кто готов услышать странные видения из ее внутреннего мира и не испугаться их. Но Ася сказала:

-Вы ведь были на тот момент уже коллегами. Равенство было соблюдено.

И морок исчез.

Она не поймет. Просто не сможет понять, потому что для этого надо знать Ксению целиком, как Джоник. Надо знать ее с самого начала и очень глубоко. А это уже невозможно.

Грусть вернулась, и ласково погладила Ксению по плечам.

-В общем, это было сказкой, - сказала Ксения, убирая руки с Асиных плеч, - но не той, которая была мне нужна.

-А какая была тебе нужна? – Спросила Ася, больше не пытаясь ее остановить.

-Ты, - улыбнулась Ксения, отворачиваясь к столу. – Мне всегда была нужна только ты.

Back. Play.

Конец лета в Москве в этом году был холодным и зябким. Пробираясь между припаркованных в беспорядке машин, Ксюха куталась в ветровку, под полой которой, прижатый к груди, жил и дышал каплями букет красных роз.

Карман оттопыривался от лежащей в нем бутылки коньяка, а другой - поменьше - от двух не начатых пачек сигарет.

Ксюха в несколько прыжков добежала до подъезда и, встряхнувшись, изучила номера квартир сверху. Пальцы ее пробежались по домофону, набирая цифры, и тяжелая дверь щелкнула, пуская ее в подъездное затхлое тепло.

Звонок у крайней двери на втором этаже был белым, с аккуратной кнопкой посередине, и Ксюха, не задумываясь, нажала на него пальцем.

-Иду! - Раздался из-за двери веселый женский голос, и через мгновение Ксюха отшатнулась, ослепленная яркой вспышкой света.

-Привет, - улыбнулась она, моргая и выставляя вперед букет, - я к тебе.

Она стояла и смотрела, как стекает улыбка с красивого лица, как становятся испуганными глаза, как начинают дрожать пальцы и губы. Но это длилось недолго - уже через несколько секунд Ира сделала шаг назад, и, натянуто улыбнувшись, жестом пригласила войти.

-Кто там? - Раздался из глубины квартиры мужской голос.

-Это ко мне, - испуганно отозвалась Ира, - подружка. Мы на кухне посидим, не мешай нам.

Она схватила Ксюху за рукав ветровки, и потащила за собой, сминая цветы и теряя по пути тапочки. Втолкнула ее в чистую светлую кухню, захлопнула дверь, и повернула ручку замка.

-Ты с ума сошла? - Прошипела она, впиваясь пальцами в Ксюхины плечи. - Он убьет тебя, если увидит.

-Пусть попробует, - плечи приподнялись, и снова опустились обратно. Ксюха улыбалась, поглаживая взглядом Ирино лицо, - твоя девочка стала взрослой. Она больше никого не боится.

Ира вспыхнула, и отступила к столу. Ее губы все еще дрожали, но голос стал спокойным и размеренным.

-Садись, - пригласила она, указывая на стул у окна, - будешь чай?

Ксюха молча сняла ветровку, и выложила на стол свои запасы - бутылку, сигареты, и - из заднего кармана джинсов - шоколадку.

-Набор старого алкоголика, - прокомментировала Ира, - потрясающе.

Она вытащила из кухонного шкафа два бокала, поставила их рядом, и открыла коньяк. Ксюха смотрела за ней, слегка прищурившись.

-Он не войдет? - Спросила она, когда коньяк был разлит, а шоколадка выложена на тарелку.

-Нет, - покачала головой Ира, понюхав свой бокал и согревая его в ладонях, - если не позову - не войдет.

Улыбка снова тронула Ксюхины губы, и оставалась там, пока она вставала, пока забирала у Иры бокал, пока притягивала ее к себе и, преодолев слабое сопротивление, обнимала за плечи. Она чувствовала, как обмякло в ее руках непослушное тело, как вжалась в плечо щека, и скорее ощутила, чем услышала, короткий тяжелый вздох.

-Я скучала, - шепнула она в светлую макушку, и согрела ее своим дыханием, - я очень по тебе скучала.

Ира молча прижалась к ней еще крепче. Ее руки соединились на Ксюхиной талии, а грудь поднялась и опустилась в еще одном вздохе.

-Если хочешь прогнать меня - сделай это сейчас. Потом я уже не уйду.

Они обнимались все крепче и крепче, словно боясь момента, когда объятия придется разомкнуть, и придется говорить, и что-то делать, и о чем-то думать. А как сладко было просто стоять вот так, в круге света от кухонной люстры, прижиматься друг к другу, и ни о чем, ни о чем не помнить.

-Моя девочка вернулась, - выдохнула вдруг Ира, и отстранилась, разрушая иллюзию. Она отпрянула от Ксюхи, словно та вдруг стала заразной, и спряталась подальше, между столом и подоконником.

-Зачем ты пришла? - Спросила она, открывая одну из Ксюхиных пачек, и быстро закуривая.

-А ты не догадываешься?

Ксюхины губы снова расплылись в улыбке. Она села за стол, отпила из своего бокала, и закурила тоже.

-Поставила бы ты цветы в вазу. Завянут - жалко будет.

Ира только отмахнулась, делая еще одну затяжку.

-Ты должна быть сейчас в Краснодаре, - сказала она, - что ты делаешь здесь?

От слова "Краснодар" Ксюхино сердце резко и неожиданно зашлось от боли, но она не показала вида.

-С Краснодаром покончено. Помнишь, как ты говорила, что однажды я все пойму? Вот я и поняла.

Ира с сомнением покачала головой. Она понимала, что Ксюха врет, но, черт возьми, как же хотелось поверить.

-И что же ты поняла?

-Я поняла, что выбор был не между тобой и ею, что выбор был между иллюзией и реальностью, жизнью и медленной смертью, мной и не мной.

Ксюхин голос дрогнул от внутреннего напряжения.

-Я поняла, что, оставаясь там, закрыла себе оба глаза, и шла наощупь, обманывая саму себя. Что выбора на самом деле не должно было быть, и только я сама сделала его возможным.

-Ты всегда умела красиво говорить, - подумав, сказала Ира, - но что все это значит практически?

Их глаза встретились, взгляды пересеклись, и Ксюха одним быстрым движением оказалась вдруг близко-близко.

-Практически это значит, что я здесь, - выдохнула она, - что без тебя моя жизнь - глупая поделка, пластилиновый домик, готовый рассыпаться от маленького прикосновения. Что самую большую ошибку в своей жизни я совершила, отпустив тебя тогда.

-О, господи, - Ира отворачивалась, старательно отворачивалась, но Ксюха все равно видела, как потекли из ее глаз соленые слезы, - я ненавижу тебя, Ковальская. Стоит мне немного наладить свою жизнь, стоит успокоиться и перестать думать о тебе каждую чертову секунду, как ты снова делаешь это - приходишь, и разрушаешь то, что с таким трудом было построено.

Она оттолкнула Ксюхины руки.

-Я не верю ни единому твоему слову. Я знаю, что ты врешь, и что все это просто еще одна пауза между твоими психозами. Я видела своими глазами, как ты за секунду меняешься, и забываешь обо всем, кроме одного, самого главного. И это главное всегда останется с тобой, Ксюха, всегда, никуда ты от него не денешься, и так и будешь калечить тех, кому не повезет в этот момент оказаться рядом.

Ира глубоко втянула в себя воздух, и сделала шаг назад, но Ксюха шагнула за ней.

-А что, если ты ошибаешься? - Хрипло спросила она. - Разве этот шанс не стоит того, чтобы попробовать?

-Он предупреждал меня, - смахивая слезы, пошептала Ира. И пояснила, увидев поднятые в недоумении Ксюхины брови, - Коля. Он говорил, что рано или поздно ты снова появишься, и тогда я не смогу остановиться, не смогу сопротивляться, не смогу тебе отказать.

Она вдруг шагнула вперед, обняла Ксюху за шею, и обожгла дыханием ее губы.

-И он был прав. Я действительно не могу.

Ксюха выдохнула, вжимаясь губами во влажное тепло, впиваясь ладонями в Ирины гладкие бока, вдыхая в себя ее упоительный запах. Они целовались, забыв обо всем на свете, проникая друг в друга каждой клеточкой своего существа, здороваясь и прощаясь одновременно.

-Собирайся, - выдохнула Ксюха, на мгновение прервав поцелуй, - я забираю тебя домой.

И хотя Ира еще не сказала ни слова, хотя ни единого жеста не сделала, Ксюха вдруг поняла: что-то изменилось. Что-то, из-за чего все не будет так легко, как она хотела.

Ира выбралась из ее объятий, и вышла из кухни. А через минуту вернулась, неся на руках маленького ребенка, завернутого в голубую пеленку и чепчик.

-Тебя не было слишком долго, - сказала она потерянно, - слишком долго.

Ксюху словно мешком по голове ударили. Она стояла, оглушенная, и смотрела на маленькую детскую мордашку, на смешные ручки с миниатюрными пальчиками, на готовый в любой момент скривиться в плаче ротик.

-Как его зовут? - Выдавила она с трудом.

-Славиком, - Ксюху затошнило от того, с какой нежностью Ира смотрела на сына, - Вячеслав Николаевичем, если быть точной.

Вячеслав Николаевич. Что ж, Колина мечта сбылась в полном объеме, но самое ужасное, что эта исполнившаяся мечта все меняла, все ставила с ног на голову, и было непонятно, что же теперь со всем этим делать.

Forvard. Play.

-Ну и что ты творишь? – Спросил Мишка, стоило Ксюхе кинуть на диванчик сумку, а на стол – сигареты и телефон.

-А ты позвал меня встретиться, чтобы обсудить именно это?

Ксюха подтянула на коленях джинсы и уселась напротив Миши, жестом сделав знак официантке.

-А что еще? – Удивленно пожал плечами Миша. – Все наши знакомые обсуждают твое триумфальное возвращение в большой бизнес и гораздо менее триумфальное возвращение к несчастной Ирке. Отсюда и вопрос – что ты творишь?

-А что я творю? – Ксюха жестом показала официантке, что ей принести, и закурила. – Ирка – моя, и всегда была моей. То, что Никола воспользовался тем, что меня не было рядом – это его проблема.

-Вот как? И тебя не смущает, что у них семья? Что он – твой друг, в конце концов?

Смущало ли ее это? Нет, наверное нет. Ей было все равно.

-Ира взрослая девочка, и сама разберется, с кем ей быть, - объяснила Ксюха. – Это ее выбор, а не мой, и не Николин.

Мишка вздохнул. На его лице читалась растерянность: никогда так не было, чтобы двое его лучших друзей были по разные стороны баррикад. Всегда было наоборот: они стояли, втроем, плечо к плечу. А теперь?

-Коля звонит мне каждый вечер, - глухо сказал он. – Пьет как скотина. Ругается с Иркой. А потом звонит мне.

Ксюха снова пожала плечами. Почему-то это ее совсем не трогало, вот ни капельки. Она спокойно встречалась днем с Ирой, заново вникала в дела фирмы, и даже не удивлялась тому, куда вдруг исчезли все чувства? Смотрела по утрам на себя в зеркало, равнодушно подкрашивала глаза, и так же равнодушно надевала на нос очки.

-Миш, что ты от меня хочешь? – Спросила она, осознав, что пауза слишком затянулась.

-Отойди в сторону, - попросил Мишка. – Дай им время разобраться между собой. Пока ты будешь рядом, Ирка не сможет соображать внятно. Она только повторяет, что ей жаль, но без тебя она жить не хочет. А Ник орет, зачем тогда было выходить за него замуж и рожать Славку. А она плачет. И так каждый день.

-Если я отойду – она останется с ним, - возразила Ксюха, отбирая у официантки принесенную чашку с кофе и делая быстрый глоток. – Ты этого хочешь?

-Честно? – Спросил Мишка, и по этому вопросу Ксюха поняла: он устал. Он очень устал, ужасно, и для него сейчас хорошим будет любой исход, но исход, а не это бесконечное бессилие и разрыв на части между двумя важными в его жизни людьми.

-Я просто хочу, чтобы из этой ситуации все вышли без потерь, - сказал он в ответ на Ксюхин кивок. – Ты с Николой мало общалась последние годы, а я – много. Он сложный стал какой-то, и жизнь у него была сложная. Ирка для него – это все. Ирка и сын. Они как Славика родили – у Коли тут же пьянки прекратились, он дачу принялся строить, душой ожил, понимаешь?

Ксюха кивнула. Да. Она понимала.

-А тебе же они нафиг не нужны, - продолжил Мишка с горечью. – Ни Ирка, ни ребенок этот несчастный. Поживете полгода, и тебя снова унесет куда-нибудь. Подумай, Ксюх. Стоит ли оно того? Три разбитые жизни за полгода твоего спокойствия.

Ксюха одним глотком допила кофе, и вылезла из-за стола.

-Я тебя услышала, Миш, - сказала она, натягивая на плечи куртку. – Но решать все равно будет Ира. И очень скоро.

Forvard. Play.

Удивительно, но часто бывает, что событие, которое мы считаем победой, в итоге оборачивается сокрушительным поражением. Возвращаясь домой, Ира вполголоса напевала веселую песню. Она была уверена, что Коля уже собрал вещи и уехал к друзьям. Как просто, оказывается, бывает решить самые сложные проблемы! Нужно только поговорить интеллигентно, спокойно, пережить несколько неприятных минут – и всё решается само собой.

-Привет, - поздоровался с Ирой сосед, когда она уже вставляла ключ в замочную скважину.

-Привет, Вась. Как дела?

-Нормально.

Ира удивленно оглянулась на соседа, скрывшегося с мусорным ведром в недрах подъезда. Странно… Обычно он бывал с ней гораздо любезнее.

Зазвонил телефон. Ира плечом прижала трубку к уху, и открыла, наконец, дверь.

-Ты уже дома? – спросила из трубки Ксюша. – Как добралась?

-Отлично, доехала минут за двадцать. Ксюнь, я только вошла, давай перезвоню тебе попозже?

Она с облегчением опустила на пол тяжелые супермаркетовские пакеты, сняла плащ и вздрогнула: в дверном проеме, закинув руку за голову, стоял муж.

-Ксюнь, значит? – тихим зловещим голосом спросил он.

-А что тебя не устраивает? – С вызовом спросила оправившаяся от испуга Ира. – Я думала, ты уже уехал.

-Нет, милая. Это моя квартира и я отсюда никуда не поеду.

Коля ушел в комнату, оставив жену в состоянии еще большего испуга, чем раньше.

Что это такое? Он передумал? Друзья отговорили? А вдруг он…

Ира скинула туфли и, вне себя от страха, побежала в детскую. Славик спал на своей кроватке, сладко посапывая и обнимая маленького плюшевого оленя.

-Ты что, думала, что я его увез? – раздался из-за спины издевательский голос.

-Нет. Я просто соскучилась.

Она осторожно погладила сына по розовой щечке и поправила сбившееся набок одеяло.

-Почему ты решил не уезжать?

Коля хмыкнул, и молча вышел из комнаты. Ира последовала за ним.

Со стороны могло бы показаться, что между ними ничего не изменилось: Коля выложил в холодильник продукты, Ира надела фартук и принялась готовить ужин. По телевизору, как и всегда в это время, шли новости.

-Коль, ты хочешь макароны или картофель? – спросила Ира, как спрашивала и месяц, и два, и три назад. Она обернулась и посмотрела на сидящего за столом мужа.

-Картошку, - ответил он, не отрываясь от экрана телевизора, - можно еще банку баклажан открыть, мама сегодня привезла.

Мама. Всё понятно. Неизвестно откуда взявшаяся нежность мигом исчезла, оставив вместо себя неприязнь. Значит, это Изабелла Вадимовна постаралась – приехала наставить сыночка на путь истинный.

-Как дела у мамы? – равнодушно спросила Ира, доставая из-под раковины банку с закрутками.

-Болеет, - коротко ответил Коля, рассматривая спину жены, - это не она меня отговорила. Я сам так решил.

-Что решил?

Ира обернулась, стиснув во влажной ладони столовую ложку. Она почувствовала, как ухает вниз сердце и душу снова наполняет страх напополам с нежностью.

Похоже, это ощутила не только она. Коля стремительно подошел к жене и уверенным движением (таким же, как раньше!) обнял её крепко и прижал к себе. Он уже понимал, что обнимает чужую женщину, что эти руки, эта спина, эти гладкие стройные бока уже не принадлежат ему, но всё равно продолжал. Слишком часто они делали это раньше, чтобы можно было вот так, по мановению пальца злого фея, вдруг всё забыть и утратить.

Они отпрянули друг от друга с тем же жаром, с которым минуту назад обнимались. Ира вернулась к плите, а Коля снова сел за стол.

-Когда ты уедешь? – Спросил он. – Постарайся сделать это как можно скорее.

-Куда… уеду? – Удивилась Ира. – Мы же договорились…

-Я передумал. Почему я должен уезжать из собственной квартиры? Это мой дом, я купил его, я делал здесь ремонт, здесь будут жить мои дети, и я тоже останусь здесь. Раз уж ты решила меня бросить – собирай вещи и иди куда хочешь.

Ира молча перевернула мясо на сковородке и посолила картошку. Вот так. Значит, Коля решил бороться за неё любой ценой.

-Ты нужна мне, но это я переживу, - словно откликаясь на её мысли, сказал муж, - о Славике можешь забыть, я тебе его не отдам.

Бабах! Ложка упала на столешницу, оросив Иру горячими брызгами.

-С ума сошел?

-Давай не будем говорить о вменяемости! – Коля повысил голос и приподнялся на стуле. – Если кто из нас и сумасшедший, то это ты! Вмешивать в твою блажь ребенка я не позволю!

-Кто ты такой, чтобы мне запрещать? – возмутилась Ира. Она тяжело дышала – грудь ходуном ходила под фартуком. – Славик уедет со мной, потому что я его мать!

-Нет! Ты что, заразилась глупостью от своей… этой…

Коля так и не смог произнести это слово. Зато Ира смогла.

-От самой лучшей женщины на свете? – Ехидно спросила она. – От твоей лучше подруги? Коль, я не отдам тебе сына. Ни за что.

-Это тебе так кажется, - Коля расслабленно развалился на диване и улыбнулся той самой улыбкой, которую так ненавидела Ира, - я женюсь на другой женщине, у меня есть работа, есть квартира, есть родители. Что сможешь предложить ты? Забрать Славика на вокзал, таскаться с ним по метро, выпрашивая милостыню?

-Ты ничего не знаешь! – закричала Ира. – Коля, о чем ты?

-Куда ты пойдешь? Куда? Ты правда думаешь, что Ксюха сделает это? Заберет тебя жить к себе? Она будет вас со Славиком обеспечивать, позволит тебе не работать? Ой ли?

-Безусловно! – Ира схватила ложку, начала яростно перемешивать мясо на сковородке, но – видит Бог – больше всего ей хотелось заехать этой ложкой мужу по лицу. – Она меня любит! И сделает всё для того, чтобы мы были счастливы!

-Тогда иди, - на Колином лице ясно выступила радость, - иди к ней прямо сейчас, позвони и скажи – я приеду через полчаса. И будь счастлива, я разве против?

-Хорошо, - снова закричала Ира, - я так и сделаю!

С грохотом ложка ударилась о сковородку, Ира метнулась в комнату и через секунду снова возникла на кухне – уверенная, сжимающая в руке трубку телефона.

-И пошел бы ты к черту, - сказала она, и тут же продолжила, - Ксюнь, это я.

Коля во все глаза смотрел на жену. Никогда еще она не выглядела настолько счастливой и спокойной. Он сжал кулаки и задышал тяжело.

-Нет, всё хорошо. Я просто хотела спросить – можешь подъехать и забрать нас со Славой отсюда?

Пауза. Коля увидел, как Ира спадает с лица и вдруг ощутил радость.

-Нет, просто это Колина квартира и я больше не хочу здесь находиться. Ксюшка, мы же любим друг друга – почему бы нам не начать быть вместе прямо сейчас?

Победа. Он почувствовал это на все сто. Она не нужна этой… Не нужна. И сейчас всё решится.

-Но, Ксюш… - растерянность на Ирином лице была лучшей наградой. – Он сказал, чтобы мы ушли…

Интересно, что говорит ей эта… ? Наверное, рассказывает про то, что любовь любовью, но жить вместе – это преждевременное решение. Что одно дело быть вместе, а совсем другое – воспитывать ребенка. О, да! Чистый мужик. Ну-ну, крошка. Еще пара фраз – и моя жена останется со мной. А ты уйдешь в пустоту, навсегда.

-Хорошо, мы ждем тебя, - Ира вдруг улыбнулась, и Коля почувствовал, как земля уходит у него из-под ног, - через час.

Ира с улыбкой выключила телефон и посмотрела на мужа. Дурак. Ты думал, что она откажется от меня? Думал, что она не захочет меня принять? Дурак. Полный дурак.

Она, ни говоря ни слова, ушла в комнату и распахнула дверцы шкафа.

Forvard. Play.

Все снова встало на свои места. Они поселились в своей старой квартире, разложили по шкафам вещи и нашли место для кроватки ребенка. Разбирая сумки, Ксюха не задумываясь выбросила все, что было связано с ее детством. Улетели в мусорное ведро детские дневники в тетрадках в клеточку, фотографии, пионерский галстук, значки. Ира только смотрела удивленно, но ничего говорить не стала.

-Новая жизнь? – Полувопросительно сказала она вечером, когда Славик уже заснул, а они с Ксюхой сидели на кухне и пили чай из икеевских чашек.

-Новая, - улыбнулась в ответ Ксюха.

И она действительно была новая. Новая, но какая-то знакомая по старым открыткам, по обветшалым фотографиям в альбоме, по едва уловимому запаху и звукам.

Ксюха целыми днями пропадала на работе. Мимо Колиного кабинета проходила легко – сердце не екало, да и появляться там он стал все реже и реже. За время ее отсутствия бизнес нисколько не расширился, но благодаря крепкой команде сохранил позиции, и даже несколько окреп.

Вечерами, закончив с делами, Ксюха позволяла себе прогуляться пятнадцать минут по бульвару, ни о чем не думая и глядя себе под ноги, а потом садилась в машину и ехала домой.

Иногда привозила полные сумки с продуктами, иногда – просто купленный у метро букетик. Целовала Иру, равнодушно смотрела на Славика, и садилась ужинать.

Ирка щебетала что-то, но Ксюха не очень вслушивалась. Она только удивлялась иногда переменам, случившимся с подругой: та стала намного мягче, растерянней, и гораздо женственней. Целыми днями возилась с ребенком, наводила в квартире уют, и – что самое поразительное – было похоже, что ее это вполне устраивает.

Ночами они обычно спали обнявшись – Ксюха лежала на правом боку, а Ира прижималась к ней сзади. В одну из таких ночей и прозвенел звонок.

-Ксюш, это твой, - сквозь сон пробормотала Ира, и отвернулась.

Ксюха потерла глаза, нащупала на тумбочке мобильный, и удивившись мимолетно, кто это звонит ей в пять утра, ответила.

-Слушаю.

-Здравствуй, Ксюшка.

Если было бы возможно ощутить в одну секунду все чувства, которые не вместились бы и в несколько месяцев, то можно было бы сказать: с Ксюхой произошло именно это. Она рывком села на кровати, пытаясь справиться с головокружением и бьющимся где-то в горле сердцем.

-Что случилось? – Прохрипела. – Что?

И в ответ на ее хрип из трубки вдруг разлились звуки плача. Такого плача, что от него волосы вставали дыбом и сердце уже не помещалось в грудной клетке.

-Анастасия Павловна, - выкрикнула Ксюха в трубку. – Что?

Она видела, как Ира села рядом на кровати. Услышала, как она приглушает вскрик. Но это было неважно. Все на свете было неважно, кроме всхлипывающих звуков в нагревшемся пластике телефона.

-Где вы? – Спросила Ксюха, спрыгивая с кровати и оглядываясь в поисках одежды. Выслушала ответ, сказала:

-Ждите, я сейчас приеду.

Выключила телефон, и повернулась к Ире.

Ира сидела на кровати, натянув одеяло до подбородка, и молча смотрела на Ксюху.

-Это ничего между нами не изменит, - хрипло сказала Ксюха, глядя в ее спокойные пустые глаза. – Веришь?

Несколько бесконечных секунд Ира не шевелилась. А потом улыбнулась жалко и покачала головой.

Через секунду Ксюха вышла из дома.

Forvard. Play.

Как-то так вышло, что дни, ранее заполненные делами и событиями, стали вдруг пустыми, и в то же время наполненными чем-то совершенно новым.

Они просыпались утром одновременно, и долго смотрели друг на друга, лежа на боку и улыбаясь. Молчали, но в перекрестье их взглядов было больше слов, чем в любых – самых насыщенных – фразах.

Потом Ася помогала Ксюше добраться на костылях до ванной – несмотря на свою обычную браваду, Ксюша так и не научилась толком пользоваться костылями, они то и дело норовили разъехаться или и вовсе остаться позади, лишая опоры.

После ванны завтракали, Ася пила кофе, а Ксюша – свой травяной чай. Иногда, примерно три раза в неделю, Ксюша после этого уезжала в офис, но уже через несколько часов возвращалась обратно – улыбающаяся и спокойная. На вопросы «как там дела» только головой мотала, и тут же предлагала почитать книгу, или посмотреть фильм, или просто посидеть у окна, считая проплывающие на синем небе облака.

Как-то раз в гости заехали Ира и Неля. Привезли с собой Славика, который немедленно забрался Асе на колени и принялся рассказывать ей свои немудреные новости. Общаясь с малышом, Ася то и дело смотрела на Ксюшу и удивлялась: куда только делось ее спокойствие и нежность? С Ирой и Нелей она в одну секунду снова стала ледяной, немного напыщенной и посматривающей на все исподлобья.

Ира сегодня решила удариться в воспоминания. То и дело срываясь на хохот, она в сотый раз рассказывала, как познакомилась с Нелей, как отвергала ее ухаживания и как та высиживала у ее подъезда целые ночи, а то и дни прихватывала.

-Помнишь, как ты оставила мне письмо? – Сказала вдруг Ксюша, обрывая Иру на полуслове, и Ася удивилась, каким холодным и отстраненным было ее лицо.

-Нет, не помню, - в голосе Иры прозвучало предупреждение.

А Ксюша кивнула, словно получив исчерпывающий ответ на все важные вопросы, и сказала:

-Я так и не попросила у тебя тогда прощения.

В одну секунду Ира вскочила с места, схватила Ксюшу за руку и вытолкала ее из комнаты. Ася посмотрела на Нелю.

-Про что они?

Неля улыбнулась.

-Похоже, что Ксюха решила отдать старый должок, - сказала она, и Ася ничего не поняла. А Неля объяснять не стала. Только добавила:

-Ты узнаешь об этом только если Ксюха сама расскажет. Мы дали слово, что не скажем.

Их не было очень долго – Ася успела накормить гостей обедом, сыграть со Славиком в домино и посмотреть серию «Смешариков», а Ксюша и Ира все сидели в спальне, плотно прикрыв за собой дверь. Из спальни не доносилось никаких звуков.

-По крайней мере, они хоть не убивают друг друга, - рассудила Ася, пытаясь перестать беспокоиться.

Позже, когда Ира и Ксюша наконец вернулись, и Ира – заплаканная, раскрасневшаяся, немедленно засобиралась домой, Ася решила подождать с расспросами. И только проводив гостей, прижала Ксюшу к стене прихожей и спросила:

-Что это было, Ксюшка?

Ксюша – куда только делась холодность! – улыбнулась ей тепло и ласково и ответила почти как Неля:

-Раздача старых долгов.

Back. Play.

Она нашла Анастасию Павловну на вокзале – та сидела на пластиковом сиденье, прижимая к груди черную сумку, и смотрела перед собой пустыми глазами.

-Поехали, - велела, едва поздоровавшись, и потащила за собой в машину.

Вела автомобиль молча и по правилам, несмотря на то, что в столь поздний час машин на дороге практически не было.

У задней части дома, припарковавшись, долго сидела, глядя на впившиеся в оплетку руля пальцы. Боялась спрашивать. Знала: этот приезд, этот ночной звонок, эти пустые глаза – все это предвестник чего-то нового, чего-то страшного, того, к чему она совершенно не была готова.

-Идемте, - сказала она, наконец, решившись, и распахнула дверь.

Поднимаясь по ступенькам подъезда, поддерживала Анастасию Павловну под локоть, и старательно отмеряла ногами шаги. Что скажет ей Ирка? А что она скажет ей?

Но Ира ничего не сказала. Стоило Ксюхе войти в квартиру, сразу стало все понятно. Ксюха вздохнула и – усталая, прислонилась плечом к опустевшему шкафу.

-Проходите, - тихо сказала она Анастасии Павловне. – Ванная вон там. Я пока сварю кофе.

На кухне все было перевернуто вверх дном: видимо, Ира собиралась в спешке, а то и просто раскидала вещи в порыве злости или отчаяния. На столе Ксюха нашла записку. Простой листок в линейку из детской ученической тетради.

Я сама во всем виновата. Так что не вини себя, и не пытайся что-то исправить. Моя беда в том, что я слишком сильно люблю тебя. Твоя беда в том, что ты слишком сильно любишь ее. Но слишком сильная любовь не способна принести счастья, и сегодня я хорошо это поняла.

Я рада, что это не успело зайти слишком далеко, что Славка еще ничего не понимает и не успел к тебе привязаться. Прошу тебя только: исчезни навсегда из моей жизни, не появляйся больше рядом, пока я сама тебя не позову.

Помнишь, ты говорила, что хочешь однажды пройти мимо своей учительницы и не узнать ее? И что тогда для тебя это будет значить, что все закончилось. Теперь этого хочу и я. Пройти однажды мимо тебя, и чтобы внутри ничего не колыхнулось.

Каждый получает по заслугам, Ксюха. Я сделала это с Колей, а ты снова сделала это со мной.

Увидимся. Но теперь – тогда, когда я буду к этому готова.

Ира.

Ксюха сжала руку в кулак, комкая листок. Смахнула слезы с ресниц. И выбросила комок бумаги в мусорное ведро.

Через час позвонил Мишка и сказал, что Коля повесился. Похороны во вторник.

Back. Play.

В мае Лена вышла замуж. Ася искренне радовалась за нее и за Вадика – они были такой красивой парой, выглядели такими счастливыми, но к этой радости примешивалась собственная грусть: отношения с Андреем окончательно зашли в тупик, и всем было ясно: еще немного протянуть – и будет развод.

-Ты пойдешь со мной на выпускной вечер? – Спросила она его в июне, даже не надеясь услышать утвердительный ответ.

-Чтобы полюбоваться на тех, кто тебе важнее мужа? – Ехидно поинтересовался Андрей, не отрываясь от экрана телевизора. – Уволь пожалуйста.

Они всегда так разговаривали: вежливо, корректно, не позволяли себе орать друг на друга и устраивать скандалов, но Асе порой казалось: лучше бы закричать, побить тарелки, высказать все накопившееся внутри за эти годы – глядишь, легче стало бы дышать и легче быть рядом.

-Андрюш, они мои ученики, и глупо ревновать к ним, - сделала она еще одну попытку.

Муж молча встал с дивана, выключил телевизор, и скрылся в другой комнате.

На выпускной Ася отправилась одна. Заставила себя надеть новое платье, накраситься, сделать прическу. Все-таки первый ее выпуск, у детей праздник, а значит и у нее должно быть хорошее настроение – несмотря ни на что.

Она заставила себя думать о хорошем, и на пороге школы обнаружила, что настроение и правда улучшилось. Тем более что на школьном крыльце к ней бросились парадно одетые, улыбающиеся ученики. Кто с цветами, кто с благодарностью, а кто и просто чтобы постоять рядом.

Только Ковальской не было видно за этими летящими светлыми платьями и старательно завязанными под воротом сорочек галстуками.

-Миша, - Ася поймала за полу пиджака одного из учеников. – А где Ксюша?

-Скоро придет, - он вырвался, шепнул несколько слов группе учеников, и скрылся в школе.

Ася, едва удерживая на руках букеты, вошла в школу и, кивая по дороге знакомым и коллегам, прошла в актовый зал. Там – в первом ряду – обнаружилась довольная и безумно красивая Лена.

-Насть! – Крикнула она. – Иди сюда, я нам место заняла.

Ася с удовольствием скинула на стул всю груду цветов и расцеловалась с подругой.

-Все готово? – Спросила, улыбаясь.

-Понятия не имею, - отмахнулась Лена, - с ребятами последние дни новая затейница занималась, так что мне все равно. Буду наслаждаться тем, что я здесь гость и ни за что не отвечаю.

Зал постепенно наполнялся родителями и учениками – по традиции, на торжественную часть выпускного вечера приходили все желающие. Кругом стоял гул, множество нарядов сливались в глазах, и Ася никак не могла найти взглядом Ксюшу.

Она хотела… Нет, не поговорить – ведь время для разговоров прошло, сегодня они видятся последний раз, после этого Ксюша упорхнет в новую, взрослую жизнь, и едва ли когда-нибудь приедет в родную школу. Извиниться? Тоже нет – ведь это глупо, и уже давно не нужно ни Ксюше, ни ей самой.

-Так чего же ты хочешь, Сотникова? – Спросила сама себя Ася, когда Дарья – новая массовик-затейник – подала со сцены сигнал и все принялись рассаживаться по стульям. И сама себе ответила. – Наверное, попрощаться. Просто попрощаться.

Зазвенела музыка, погас свет, и на сцену вышел директор. Он сказал речь – Ася не слушала, ведь эта речь была одинаковой и повторялась из года в год с небольшими изменениями. Она смотрела на тяжелые портьеры занавеса за сценой, где – судя по колыханию ткани – готовились к своему выпускному вальсу выпускники.

-Будь я посмелее, я могла бы сказать ей, как сильно она изменилась, - подумала Ася. – И дело не в послушании, ведь я хорошо видела, чего стоит для нее это послушание последние месяцы. Просто она достойно прошла через всю нашу педагогическую костность и зашоренность, и умудрилась стать прекрасной молодой девушкой. Сохранив в себе то, что было для нее важно.

Она улыбнулась казенности собственных мыслей. Да брось, Сотникова, разве это ты сказала бы ей? Ты бы сказала, что будешь скучать. Да-да, скучать, потому что – признай! – эти дурацкие месяцы твои уроки стали на удивление скучными и нудными. Она перестала привносить в них нечто новое, какой-то совершенно другой, не академический, взгляд, и ты перестала получать от уроков удовольствие.

Признай, что несмотря ни на что, все это время ты восхищалась этой девочкой – способной в одиночку противостоять всем вашим запакованным в педагогическую грамотность лицам, всей вашей насквозь изжившей себя системе, всей костности и глупости некоторых ваших постулатов.

Признай, что ее чувства к тебе были незамутненным ручейком радости, в который так приятно в оглушающую жару опустить руки. Не вспоминай плохое, не вспоминай, сколько крови она тебе выпила, просто признай, что она была, и что ты ее запомнишь.

Ася кивнула сама себе, ответила улыбкой на удивленный Ленин взгляд, и посмотрела на сцену, где потихоньку раздвигался в стороны занавес, и звучала уже мелодия вальса.

Совсем другого вальса.

Весная сорок пятого года,

Как ждал тебя синий Дунай.

Народам Европы свободу

Принес жаркий солнечный май.

На площади Вены спасенной

Собрался народ стар и млад

На старой, израненной в битвах гармони

Вальс русский играл наш солдат.

Она почувствовала, как замерли все присутствующие в зале. Ребята в военной форме плавно вели в вальсе красивых, одетых в разлетающиеся платья, девчонок, а женский голос под неотразимую в своей четкости мелодии выводил слова.

-Ты знала? – Глазами спросила Ася, поворачиваясь к Лене. Та кивнула, и Ася снова принялась взглядом искать Ксюшу. И нашла.

Ксюша стояла с краю сцены, с микрофоном в руках, и это ее голос выводил эти прекрасные, волшебные, тщательно выверенные звуки.

Помнит Вена, помнят Альпы, и Дунай

Тот цветущий и поющий яркий май.

Вихри венцев в русском вальсе сквозь года

Помнит сердце, не забудет никогда.

Военная форма удивительно шла ей: гимнастерка сидела словно влитая, бриджи обтягивали икры и прятались в черных сапогах. Пилотка со звездочкой съехала немного на бок, придавая Ксюшиному лицу несколько шкодный и залихвайстский вид.

Она пела, разводя рукой в такт музыки, постукивала по сцене носком сапога, и – казалось – еще секунда, и она сольется с кружащимися в вальсе одноклассниками, станет их частью, и полетит вместе с ними.

С последними аккордами песни, школьники плавно подошли к сцене, и остановились так – руки девушек на ладонях юношей, счастливые молодые лица, полные радости и удовлетворения.

Зал взорвался аплодисментами. Ксюша насмешливо поклонилась и скрылась в глубине сцены.

Торжественная часть вскоре закончилась. Школьники смешались с родителями и друзьями – в зале возникла сутолока, в которой Ася вдруг потеряла Лену. К ней то и дело кто-то подходил, и она улыбалась, благодарила, отвечала на вопросы и желала удачи, а глазами по-прежнему высматривала Ксюшу.

Наконец увидела: Ксюша стремительно шла к выходу из зала, раздвигая плечами толпу. Ася вытащила из своих букетов первый попавшийся цветок, и пошла следом.

Столкнулись в коридоре: Ксюша только что стащила через голову гимнастерку, и стояла в белой нижней рубашке. Волосы ее слегка растрепались, а рубашка была мокрой от пота.

-Ксюшка, - сказала Ася, останавливаясь и неловко отдавая Ксюше свой цветок. – Здравствуй.

-Здравствуйте, Анастасия Павловна.

Зеленые глаза смотрели настороженно и с опаской, а у Аси вдруг пропали все слова. Да и что сказать?

-Я… Поздравляю тебя с выпуском, - глупо проговорила она, и настороженности во взгляде стало еще больше. – Ты хорошо поработала этот год, и очень изменилась. И я… горжусь тобой, Ксюшка.

Она качнулась, чтобы поцеловать Ксюшу в щеку, но тут же отпрянула, словно обжегшись.

-Спасибо, - без улыбки кивнула Ксюша, и, закинув на плечо гимнастерку, пошла прочь по коридору.

Ася молча смотрела ей вслед.

Forvard. Play.

Ксюха припарковалась возле кладбища в Кузьминках, и долго сидела в машине, выкуривая одну сигарету за другой. Достала телефон, набрала номер.

«Абонент не отвечает или находится вне зоны действия сети».

Он, наверное, сменил номер. Или просто выбросил телефон куда-нибудь в море. Или добавил ее в черный список. Или что-нибудь еще.

-Почему тебя нет, когда ты так мне нужен? – Спросила Ксюха у зеркала заднего вида. И сама же ответила. – Ты знаешь, почему.

Прав был Джон. Сто, тысячу раз прав – как и всегда, впрочем. Она не должна была возвращаться в Москву. А если уж вернулась – то не должна была возвращаться к Ирке. Нет, не возвращаться – будем уж честными до конца. Не возвращаться, а вырывать ее снова из нормальной привычной жизни, обещать жизнь другую, и снова – который раз – не выполнить обещания.

-Очень трудно… - начала Ксюха вслух и вдруг сбилась. Затянулась горьким дымом. – Очень трудно знать, что ты – дерьмо. А еще труднее знать, что если бы это снова произошло – ты поступила бы так же.

Дерьмо дерьмом, но трусом Ксюха Ковальская не была никогда. Поэтому она затушила сигарету, вылезла из машины, плотнее запахнулась в осеннюю куртку, и пошла вперед по узкой мощеной дорожке.

-Он был твоим другом, - билась в висках назойливая мысль. – И именно ты виновата в его смерти.

Вокруг гроба стояло всего несколько человек. Ксюха, прищурившись, разглядела Иру: та была совершенно белая, будто мелом лицо измазано. Вот только на меле остались бы дорожки от слез, а на Ирином лице их как будто и не было.

Что-то сжалось в Ксюхином животе, когда она поймала Ирин взгляд. И сжалось еще сильнее, когда она подошла к гробу.

Никола был каким-то очень маленьким в этой деревянной коробке. Он словно съежился, усох. Глаза были закрыты, шея стыдливо прикрыта платком, а на лбу – белая ленточка с какими-то символами.

Ксюха смотрела на него и думала, что должна сейчас вспомнить что-то из их детства, из их дружбы. Что должна, наверное, попросить прощения. Что должна что-то еще… А в голову почему-то ничего не шло. Только горло сдавливало, а больше – ничего, совсем ничего.

Она повернулась к Ирке, но Ирка ее не видела. Она, замерев, смотрела, как гроб накрывают крышкой, как вколачивают в нее гвозди, как опускают в землю то, что еще недавно было ее мужем.

Ксюха сделала шаг, и положила руку на Ирино плечо.

-Мне жаль, - сказала она еле слышно. – Ирка, мне так жаль.

Ира кивнула, отшатнулась в сторону, и в следующую секунду Ксюху кто-то сбил с ног.

Она лежала на спине прямо на холодной мокрой земле, и с удивлением ощущала, как взрывается болью лицо, и как на места ударов падает мелкий осенний дождь.

Мишку кто-то оттащил. Он кричал что-то яростное, рвался к Ксюхе, а она лежала на земле и смотрела в небо.

Провела ладонью по губам, поднялась на ноги, кивнула Ирке, и пошла прочь.

Forvard. Play.

Она так и не рассказала Асе, за что просила прощения. Да Ася больше и не просила – ушла на кухню, принялась мыть посуду, напевала там что-то тихонько – Ксения никак не могла разобрать, что именно.

Столько лет прошло, а оказалось, она так хорошо помнит все это – и похороны, и Мишкины кулаки, и Иркин остановившийся взгляд. Помнит, как уходила с кладбища – пустая, будто взяли ее за пятки и вытрясли все, что было доброго и ценного. Ехала на машине куда-то, размазывая грязь по щекам, и все никак не могла остановиться.

А потом приехала домой. И Ася вытирала ее лицо, и смазывала раны зеленкой, и причитала что-то, и, кажется, плакала…

-Аська, - улыбнувшись, сказала вслух Ксения. – Тогда она еще была Анастасией Павловной. И еще долго ею оставалась.

Back. Play.

Она вытащила письмо из ящика вместе с газетами, и не сразу поняла, от кого оно. Адрес на конверте был написан взрослым устоявшимся почерком, а вот обратного адреса не было, и фамилию отправителя разобрать не удалось.

Дома письмо вместе с газетами отправилось на журнальный столик, а Ася ушла на кухню и принялась готовить ужин. Там ее и нашел Денис.

-Это что за чертовщина? – Спросил он, стоя в дверном проеме – огромный, небритый, и, кажется, очень злой.

Ася испуганно посмотрела на его руки. Письмо. Распечатал, и, видимо, прочитал.

-Не знаю, я еще не смотрела. От кого это?

Он улыбнулся – о, как хорошо она знала цену этой улыбке! – подошел вальяжно, неторопливо. Размахнулся и ударил ее по лицу.

-Оно от этой сучки. Оказывается, у вас все не просто так. Она-то, оказывается, еще и извращенка.

Ася смотрела на него во все глаза. Ладони прижала к щекам, сердце колотится. От Ксюши? О, Господи…

-Вы для меня – это больше чем жизнь, - ехидно прочитал Денис, и Ася вдруг рванулась к нему в жалкой попытке отобрать письмо. Ей на секунду представилось, что в его руках – не листок бумаги, а душа, маленькая чистая душа этой девочки, и именно над ней он сейчас насмехается.

Денис одним движением отбросил ее назад к плите и продолжил читать.

-Прошу вас, умоляю вас только об одном – будьте счастливы.

Он засмеялся, глядя на растрепанную, тяжело дышащую Асю.

-Что за детский сад? Плоховато ты учила в школе эту сучку, раз она так банально выражает свои мысли.

Его глаза забегали по строчкам, а потом взгляд вернулся к Асе.

-Вот, значит, как. Найдите человека, с которым вы будете счастливы, да? Жаловалась ей на меня? Жаловалась?

Он одним движением скомкал письмо в кулаке и подступился к Асе ближе. Замахнулся, но неизвестно откуда появившийся Кирилл вдруг схватил его сзади за руку и вывернул назад. Денис закричал, и Ася закричала тоже.

Она даже не пыталась из разнимать: видела – бесполезно. Денис был гораздо больше, но Кирилл – сильный, юркий, неизменно уходил из-под его удара и бил сам. Он ничего не говорил, ничего не объяснял – раз за разом выныривал из-под тяжелой руки и наносил новые и новые удары.

Когда лицо Дениса окончательно перестало быть похоже на человеческое, Кирилл пинком отшвырнул отчима в коридор, и захлопнул дверь на кухню.

Из-за двери Ася слышала короткие ругательства, звуки падающих тяжелых предметов, потом – длинные звонки в дверь, оборвавшиеся на полузвуке. А потом стало тихо.

Она сделала шаг и подобрала письмо. Разгладила бумагу, спрятала в карман халата. И вышла из кухни.

По всему коридору были разбросаны вещи. Рубашка свисала с тумбочки, на полу валялась связка галстуков и раскуроченная электрическая бритва. Из стены – там, где раньше был электрический звонок – свисала связка проводов. Кирилл стоял у входной двери и мрачно потирал разбитые костяшки пальцев.

-Дай, - сказал он Асе, едва она подошла поближе.

-Нет.

Он смотрел на нее сверху вниз – такой высокий, такой злой, такой чужой и незнакомый ее сын.

-Это от нее, да? – Полуутвердительно спросил он.

-Да.

Он кивнул, пристально глядя на мать, и вдруг сказал:

-Еще раз увижу этого козла в нашем доме – и я тебе больше не сын. Поняла?

Ася кивнула. Кирилл еще секунду посмотрел на нее, и скрылся в своей комнате.

Поздно ночью, закончив собирать разбросанные вещи и замывать кровь в кухне, Ася добралась до спальни, присела на пол, упираясь спиной в кровать, и наконец прочитала письмо.

Все это время она не плакала – в груди будто ледяной ком застыл, но при первой же строчке, попавшейся на глаза, не смогла сдержать слез.

-Ксюшка моя… - прошептала она сквозь слезы, и испугалась собственных слов.

На фоне кошмара, в который превратилась ее жизнь, слова этой девочки были будто ярким лучом света, пронизывающем бесконечную тьму. Она читала снова и снова строчки, написанные торопливой рукой, и плакала – может быть, оттого, что жизнь сложилась так по-дурацки и глупо, может быть, оттого, что впереди не было ничего хорошего. А, может, просто от того, что та, кто так искренне и честно написал для нее эти слова, была уже далеко, и – Ася знала – никогда не вернется назад.

Сколько книг и песен сложено о любви. Сколько строк выстрадано и вылито на бумагу. Но ни одна из этих строчек никогда не рассказывала о любви юной прекрасной девочки к взрослой и забитой проблемами взрослой жизни женщине.

На практически каждом педагогическом семинаре эта тема – влюбленности ученика в педагога – поднималась на секунду, только для того, чтобы сказать уверенно «Не нужно это поддерживать, и это пройдет само собой».

Пройдет… Ася улыбнулась сквозь слезы, снова и снова перечитывая письмо. Ксюше было одиннадцать или двенадцать, когда они познакомились. Теперь ей двадцать пять, и она – молодая прекрасная женщина. Тринадцать лет прошло. А она пишет все то же, что писала тогда, в школе, за что не раз была высмеяна и отругана на педсовете. Пусть другими словами – более взрослыми, но она пишет все то же, и то же.

Асины пальцы сами собой принялись гладить бумагу – осторожно, ласково, будто не листок был под ними, а Ксюшина щека.

Столько лет, а ничего не изменилось. По-прежнему, как и всегда, эта девочка думает сначала о ней, об Асе, а уж потом о себе.

Ей вспомнилось, как еще недавно – меньше двух месяцев назад – она накинулась на Дениса. Не думая о том, что он больше, сильнее, мужчина в конце концов. Ей – Ася хорошо понимала – было все равно. Смелая. Храбрая. Уверенная в том, что делает и кого хочет защитить.

Господи…

Ася испугалась пришедшей вдруг в голову мысли. Ей подумалось: а что, если… Что, если бы это был мужчина? Молодой – да, но мужчина?

Еще сильнее ее напугал ответ. Если бы это был мужчина, она бы схватила его за руку, обняла бы руками и ногами, и никогда, никуда не отпустила бы.

Письмо – разглаженное так, что на нем и следов помятости почти не осталось, отправилось в ящик прикроватной тумбочки, а Ася выключила свет, заперла на задвижку дверь, легла на кровать и вставила диск в проигрыватель.

Она лежала с закрытыми глазами, пока звучала музыка, и ждала.

«Если случится, что вы вспомните обо мне, и вам будет грустно, помните: самая лучшая песня у GUNS’N’ROSES – это Don’t cry».

Гитарные струны поддались ласковым пальцам, вступили ударные, и принялись отбивать в сердце какой-то четкий, теплый, спокойный ритм.

Поговори со мною нежно.

В твоих глазах я вижу нечто новое.

Не опускай печально голову,

И, пожалуйста, не плачь.

Я знаю, что ты чувствуешь.

Я уже была на твоем месте.

Ты меняешься.

И ты это знаешь.

Она как будто говорила с ней. Как будто появилась здесь, в комнате, со своей гитарой, со своим тихим нежным голосом. Села на подоконник, и ласково зашептала:

Не плачь сегодня.

Я все еще люблю тебя, детка.

Не плачь сегодня.

Не плачь, потому что ты знаешь: все это было, было. А значит, не все потеряно, и значит, ты еще встретишь это чувство, и эта болючая сладость затопит целиком твое сердце.

Не плачь сегодня.

Над тобою целое небо, детка.

Не плачь сегодня.

Не плачь, потому что раз тебя можно так любить, то ты – это важно, это очень, очень важно. Не плачь, потому что как бы там ни было дальше, это было с тобой. Было секундное – пусть секундное! – прикосновение одного сердца к другому, открытому, распахнутому для тебя. И это было, было…

И пожалуйста, помни, что я никогда не лгала.

И пожалуйста, помни…

Что я чувствую сейчас, милая.

Ты должна сделать все по-своему.

И у тебя все будет в порядке, сладкая.

Завтра будет легче.

И утро уже приходит рассветом, детка.

Это успокаивающее, мягкое «детка» - словно материнская ладонь, опустившаяся на щеку. Словно крепкая рука друга, взъерошившая волосы. Словно самый страстный шепот любовника, в секунду вытаскивающий из дремотной неги.

Не плачь сегодня.

Я все еще люблю тебя, детка.

Не плачь сегодня.

Не плачь сегодня.

Может быть, в следующей жизни, детка.

Не плачь сегодня.

Не плачь.

Forvard

Осенью она попросила у Лены Ксюшин телефон. Долго смущалась, репетировала, а в конечном итоге просто поймала ее в столовой на перемене и сказала, глядя в пол: «Лен, дай мне номер Ковальской, пожалуйста».

Она оказалась совсем не готова к тому, что Лена ответит:

-Ты шутишь? Думаешь, после всего, что произошло, она оставила мне свой номер?

Ася удивленно посмотрела на нее. Она была уверена, что они продолжают общаться. Что их отношения развиваются. И не ожидала, что настолько обрадуется, узнав, что это не так.

-Вы не… созваниваетесь? Ничего такого?

Лена засмеялась, но – боже мой – сколько грусти было в этом смехе!

-Я отправила ей десяток электронных писем, но, зная Ксюшу, она их удалила, не читая. Так что – нет, мы не созваниваемся. Насть… - Она посмотрела пристально и взяла Асю за локоть. – А зачем тебе ее номер?

Заготовленный заранее ответ немедленно вылетел из головы, и Ася замялась.

-Нужен, - пробормотала она, и попыталась удрать, но Лена крепко держала ее руку.

-Зачем нужен?

Да вот если бы еще знать, зачем… Говоря откровенно, Асе просто мучительно хотелось снова услышать ее голос, вот и все. Она нафантазировала за лето триста сорок восемь вариантов легкого телефонного разговора, и безжалостно разгромила каждый из них.

Лгать себе было дальше невозможно, и Ася уже признала: да. Да, черт возьми, она и правда скучает по этой девочке. А разве нельзя просто скучать по хорошему человеку? Разве если скучаешь – это обязательно что-то значит? Это ведь может быть просто тоска по теплому голосу, по зеленым глазам, по…

-Насть, очнись, - Лена помахала рукой перед ее лицом. – Я спросила, зачем тебе нужен Ксюшкин номер?

-Затем, чтобы извиниться, - выпалила Ася, и выдернула руку. – Тебе бы тоже не мешало, честно говоря.

Лена только улыбнулась в ответ.

-Десяток писем, Насть. Я пыталась. Но ломиться в закрытую дверь глупо – только голову себе расшибешь.

Она внимательно посмотрела на Асю и сказала, будто приняв про себя какое-то решение:

-Я достану тебе номер, если он тебе так нужен.

И действительно достала.

Вот только позвонить по этому номеру пришлось не так скоро, и повод выдумывать не пришлось.

Forvard. Play.

Ася с Денисом ужинали. Молча – как и всегда, работали вилками и ножами, изредка поглядывая на экран телевизора.

-Когда твой сын осчастливит нас своим присутствием? – Спросил Денис, когда тарелки опустели, а передача сменилась рекламной заставкой.

-Ты хорошо знаешь, что он не приедет, пока ты здесь, - с удивившей даже саму себя злостью ответила Ася.

Денис хмыкнул. На его лице все еще были видны следы от драки с Кириллом, хоть и уже не такие сильные как в первые дни.

-Нам нужно как-то помириться, - сказал он. – В семье должен был мир и покой.

-Конечно, - Ася кивнула и понесла посуду на кухню.

Стоя у раковины, она думала о том, как же так вышло, что она снова простила его? Она уже давно перестала понимать, было ли то, что она к нему чувствовала, любовью, или не было – само понятие «любовь» как-то не очень подходило к их странным, изматывающим отношениям.

Но и жизни без отношений Ася не могла себе представить. Как так? Возвращаться в пустую квартиру, где тебя никто не ждет? В одиночестве есть свой ужин перед телевизором, и в одиночестве ложиться спать?

Ее передернуло от одной мысли.

Так что пусть такой, пусть жестокий и слабый, но она к нему привыкла, да и не так уж плохо они жили, были и хорошие моменты, и хороших, пожалуй, бывало даже больше.

Она услышала, как в комнате звонит телефон. Улыбнулась: наверное, Кирилл. Вытерла руки, и пошла в комнату, не понимая, что отмеряет сейчас ногами последние шаги своей спокойной привычной жизни.

Forvard. Play.

Третьи сутки кошмара. Третьи сутки без сна и пищи, в которые уместилось так много всего, что, казалось, прошло не три дня, а как минимум три месяца.

Бесконечные звонки из Краснодара в Москву и обратно. Тщетные попытки разобраться, успокоиться, взять в себя в руки. А в висках – молотками: «сын в беде».

И вот – Курский вокзал. Темно на улице, и в зале ожидания многие прилегли на свои сумки и чемоданы. Только Ася сидит словно изваяние, и мучительно, тяжело, страшно думает.

Спасти сына. Спасти сына, потому что если не она – то больше никто. И он останется там один, ее маленький мальчик, выросший во взрослого парня, но такой же одинокий и беззащитный.

Сохранить достоинство. Не лезть снова в жизнь девочки, которая и так достаточно сделала для нее, которая и без того достаточно ее спасала и берегла.

Или одно, или другое.

И Ася достала телефон и набрала номер.

Forvard

Ксюша приехала очень быстро. Без слов отобрала у Аси сумку, затолкала ее в машину и повезла куда-то по ночной Москве.

Ася даже не видела того, что пролетало мимо окон автомобиля. Она приняла свое решение – возможно, самое тяжелое решение в своей жизни, и теперь думала только о Кирилле: где он сейчас, что с ним, как он…

Ее сознание рисовало страшные картины, и она пыталась отбросить их, но никак не получалось.

-Вылезайте, - велела Ксюша, остановив машину возле серой многоэтажки.

Ася пошла за ней как привязанная, не осознавая, куда идет, и зачем.

Спасти сына. Чего бы это ни стоило. Она знала, что готова будет на многое – да что там на многое, на все. И это не пугало ее. Ни в коей мере. Пугало другое: а что, если она не успеет?

В квартире оказалось вдруг очень светло: словно, уезжая, Ксюша забыла выключить свет. Она толчком отправила Асю в ванную, а сама скрылась на кухне. Кругом был полный разгром – складывалось ощущение, что Ксюша переехала сюда совсем недавно. Ася отметила это краешком сознания, и снова выключилась. И снова – сын, Кирилл, Кирюша…

Она прошла на кухню и села на стул, положив руки на колени – будто послушная гимназистка, достойная ученица. Ксюша с сигаретами примостилась на подоконнике.

-Что случилось? – Спросила она, и в ее голосе Ася услышала презрение.

Как объяснить? Как рассказать весь ужас, уместившийся в трое суток непрерывного кошмара?

-Кирилла арестовали, - сказала Ася просто. – Он с друзьями приезжал в Москву, и они что-то натворили.

Она замялась. Ксюша смотрела на нее пристально и курила.

-Они… Изнасиловали девочку. Девушку. Изнасиловали и избили.

Stop. Play.

Ксюха смотрела на Анастасию Павловну, и та плыла перед ее глазами. Черты лица расплывались, делались размытыми и норовили скрыться окончательно.

-Они были пьяные, очень пьяные, и, видимо… Не знаю. Ксюша, я не пытаюсь оправдать его, или что-то еще… Я…

Словно потолок обрушился на голову. Словно кран экскаватора развернулся и изо всех сил шарахнул по лицу, сминая череп в плоскую фигуру. Словно мир завертелся волчком, и полетели в разные стороны деревья, дома, дороги.

Анастасия Павловна подошла к ней и остановилась в полушаге.

-Помоги мне, - попросила она, и Ксюха удивилась: почему она не плачет? На ее каменном, застывшем лице не было ни единой эмоции. Вообще ничего не было видно.

Ксюха затянулась, не ощущая ни вкуса, ни запаха дыма, затушила окурок и сказала:

-Нет.

Анастасия Павловна дернулась, но осталась на месте. Она смотрела на Ксюху и больше не шевелилась. Шевелились только губы.

-Я умоляю тебя. Мне больше не к кому пойти. Он погибнет в тюрьме. Прошу тебя, Ксюша. Помоги мне.

-Нет.

Ветер колыхнул занавеску на окне. Где-то вдали завыла собака. Великий, вселенский ужас наполнил Ксюхину душу. Изнасиловали. Девочку.

А в следующую секунду Анастасия Павловна встала перед ней на колени.

Она не упала, не опустилась, не рухнула – просто в какой-то момент как будто осела на пол, и посмотрела на Ксюху снизу вверх.

-Если ты любишь меня, - прошептала она, - если ты правда меня любишь. Я умоляю тебя – помоги мне спасти сына. И я сделаю все, что ты захочешь. Останусь с тобой, дам тебе все, чего бы ты ни попросила. Я умоляю тебя, Ксюша. Помоги мне спасти сына.

Ксюха почувствовала, как наливается силой кулак. В эту секунду ей очень хотелось ударить. Разбить в крошку это ледяное, будто сделанное из мрамора, лицо. Разбить так, чтобы собрать его и склеить было уже невозможно. Это лицо… Лицо женщины, которую она любила.

Она слезла с подоконника и, обходя Анастасию Павловну стороной, переместилась к кухонной раковине. Включила воду, умылась. Постояла, упершись руками. Обернулась.

«Ну и что ты сделаешь, детка?».

«Ты знаешь, что».

«Не смей. Не смей. Ты не имеешь права».

«Я знаю».

-Вставайте, Анастасия Павловна, - сказала Ксюха, старательно избегая ее взглядом. – Пол холодный.

Ненависть. Огромная, первоклассная ненависть, затопила ее с ног до головы. Если бы можно было в этот момент схватить пистолет, приставить его к подбородку, и нажать на курок – она бы, несомненно, так и сделала.

«У меня нет выбора».

«Выбор есть всегда, и ты хорошо это знаешь».

«У меня нет выбора, потому много лет назад я его уже сделала».

Анастасия Павловна поднялась и, послушная, стояла теперь рядом со столом.

-Твой телефон звонит, - сказала она, глядя на вибрирующий аппарат.

Ксюха протянула руку, взяла телефон, и нажала кнопку вызова.

-Слушаю, - слово вырвалось с каким-то скрипом.

И услышала в ответ такой же – едва знакомый, хрипяще-скрипящий, голос.

-Мне только что звонила Ира. Коля повесился. Похороны во вторник.

-Я поняла.

Она отключила связь и положила телефон на стол. Дальше все нужно было делать очень медленно.

Медленно вытащить сигарету из пачки, медленно ухватить ее зубами, медленно зажечь спичку, медленно затянуться.

-Идите в комнату, Анастасия Павловна, - сказать так же медленно. – И ложитесь спать. Я все сделаю.

Через мгновение Ксюха осталась на кухне одна.

И тогда пришла темнота.

Forvard

Она больше не спрашивала себя, правильно поступает или нет. Не пыталась найти оправданий и оговориться, почему все именно так. Она просто выключилась, и заставила себя действовать.

С Родионом встретилась в ресторане. Быстро обрисовала ситуацию.

-Кто бы мог подумать, что когда-нибудь ты придешь за помощью именно ко мне, - улыбнулся он, когда Ксюха замолчала.

-Были бы варианты – к тебе бы пошла последнему, - честно сказала она.

-Знаю.

В страшном сне она не могла себе представить, что будет сидеть с ним – вот так, за одним столом и просить о помощи. Несколько лет назад, когда их знакомил один из клиентов, Ксюха дала себе слово никогда не встречаться с ним больше. И не сдержала его.

Родион был страшен. Нет, не внешне – незнакомый человек подумал бы даже, что это вполне приятный мужчина пятидесяти с гаком лет, одетый в дорогой красивый костюм. Страшными были глаза. Ледяные, всегда ледяные, они пронизывали взглядом насквозь и не оставляли в теле ни одного не дрогнувшего места.

Черт его знает, кем он был и где конкретно он работал – клиент тогда так и не сказал, а Родион не сказал тем более. Но проблема, с которой Ксюха пришла к нему тогда, была решена в мгновение ока. Он сказал ей тогда:

-Это мой тебе аванс. Ты ничего не должна мне за то, что я сделал. Но когда в следующий раз ты попросишь о помощи – я возьму с тебя вдвойне.

И Ксюха понимала: возьмет. Не деньги, нет. Возьмет то, что она не рада будет отдать. Возьмет то, что отдать будет сложнее всего.

«Все, что я делаю – я делаю для тебя».

-Что ты хочешь за то, чтобы решить мою проблему? – Спросила Ксюха, закуривая. На столе перед ней стояли какие-то бокалы, чашки, тарелки, но при одной мысли, что она может прикоснуться к чему-то из этого изобилия, ее затошнило.

-Какая разница, что я хочу? – Улыбнулся Родион. – Ты все равно дашь мне все, чего бы я ни попросил.

Ксюха кивнула. Достала из сумки папку с документами и положила на стол.

-Здесь все, что есть.

Родион медленно взял папку, открыл и пальцем провел по стопке бумаг.

-Я так понимаю, юридически здесь не поможешь? Иначе тебя не было бы здесь. – Он задумчиво взвесил бумаги на ладони и посмотрел на Ксюху. – Ты понимаешь, сколько денег понадобится на это? Помимо платы за мои услуги.

-Понимаю. Я продаю квартиру и бизнес. Если этого будет недостаточно…

-То что? – Он вдруг рассмеялся, неаккуратно запихивая документы обратно в папку. – Продашь почку?

Ксюха пожала плечами. Это было уже неважно. После того, что она сделала, на что она согласилась, какой-то очень важный орган в ее теле вдруг перестал работать. Замер и замерз навсегда. Наряду с этим потеря почки не выглядела такой уж страшной.

-Думаю, до этого не дойдет, - сказала она. – Я знаю расценки. Денег должно хватить.

Она хотела спросить еще раз, чего захочет он за свои услуги, и боялась. Раз за разом размыкала губы, чтобы произнести всего несколько слов, и смыкала их обратно. Никогда в жизни ей не было так страшно.

Родион смотрел на нее и, видимо, прекрасно понимал, о чем она думает. Потому что выждал немного и сказал:

-Девочка. Ты уверена, что оно того стоит?

Ксюха не думала прежде чем ответить.

-Да.

«Потому что все, что я делаю – я делаю для тебя».

Forvard. Play.

Ксюша вернулась домой мокрая и с разбитым в кровь лицом. Отстранила Асю, не отвечая на вопросы, и скрылась в ванной. Когда Ася рискнула войти туда, она уже сидела на корточках и неумело пыталась помазать чем-то ссадины.

Ася охнула, отобрала у нее пузырек, и принялась мазать сама.

-Что случилось? – Спросила она, но Ксюша в ответ только лицо скривила.

Было страшно спрашивать, страшно настаивать, в этом доме и с этой девочкой все теперь было слишком страшно.

Но Ксюша заговорила сама. Позже, вечером, когда Ася приготовила чай и, смущаясь, позвала ее на кухню. Вошла, влезла на свой любимый подоконник – худая, бледная, все лицо в зеленке, а ноги укутаны в плед. Сказала:

-Сегодня его перевели в другую камеру. Там не тронут. На следующей неделе сможете его увидеть.

Облегчение было таким острым и сильным, что у Аси подкосились ноги. Из глаз полились слезы, Ася рванулась к Ксюше в безумном порыве и тут же остановилась, наткнувшись на невидимую стену.

На Ксюше словно написано было большими красными буквами: «Не смей». И Ася понимала, хорошо понимала, почему. То, что сейчас делала для нее эта девочка… Господи, страшно представить, чего ей все это стоит. Ей – воспитанной в духе честности и правдивости, в духе обостренной справедливости. Ей – бросающейся на мужчину, который поднял руку на женщину.

-Ксюша…

-Нет.

Она мотнула головой, и скулы на ее щеках двинулись, втянулись как будто.

-Не нужно ничего говорить, Анастасия Павловна. Мы поговорим, когда все будет кончено. Когда он выйдет на свободу. Тогда я скажу.

Она не договорила, но Ася поняла: тогда она скажет, что хочет взамен.

Ася была к этому готова. Она знала, что так будет, еще когда покупала билет на вокзале, когда ехала в поезде, без сна, уткнувшись горячим лбом в оконное стекло. Уже тогда она решила: чего бы Ксюша ни попросила – она отдаст ей это. Свою душу, свою любовь, свое тело. Все, что угодно. Потому что кроме этого отдать ей будет просто нечего.

Forvard. Play.

На Маяковскую Ксюха приехала на метро. Машина сейчас уже, наверное, с радостью возит нового владельца, а на такси теперь денег не было. Все предыдущие пять дней Ксюха провела, передавая дела и подписывая миллион бумажек. Кто бы мог подумать, что продать бизнес будет в сотни раз сложнее, чем организовать его и поднять на ноги.

В офисе никто ни о чем не спрашивал – наверное, у нее было слишком красноречивое лицо, и все просто боялись подойти.

Деньги, полученные от продажи квартиры, бизнеса и автомобиля теперь лежали в банковской ячейке вместе с привезенными Асей. И дожидались своего часа. Часа, до которого уже было недалеко, но перед которым нужно было исполнить обязательства перед Родионом.

Он сказал приехать на Маяковскую, дал адрес, и предупредил, что она должна будет приезжать сюда каждый день, в течение недели. Она не знала, зачем, но догадывалась.

И догадки ее подтвердились.

Stop. Play.

-Где он? – Спросила Ксюха, судорожно одергивая на себе рубашку, хотя в этом и не было никакой необходимости.

-Во второй комнате, - мягко улыбнулся Родион. – Девочка, ты должна уяснить себе: деньги – это деньги, но все будет зависеть от того, справишься ли ты, понравишься ли ему.

О да, она вполне это понимала. Родион – Ксюха отдавала ему должное – сделал все еще гаже, еще сложнее, чем она ожидала. Вполне в его духе: зачем пачкать руки самому, если можно стоять в стороне и наслаждаться тем, как будет выламывать себя эта «девочка».

Но, будто всего это было мало, он пошел дальше. Поднял висевшие на стене жалюзи, и Ксюха увидела через стекло соседнюю комнату. Небольшой диван, и мужчину на нем. Обычного такого мужчину – немолодого, стройного, жилистого. И голого.

-Ты будешь смотреть? – Похолодев, спросила она.

Он в ответ только улыбнулся.

Forvard. Play.

-Еще, еще… Господи, какой он у тебя огромный! Сильнее, сделай мне больно! Я хочу, чтобы ты драл меня как сучку.

Stop. Play.

-Лежи, дорогой, отдыхай, я сама все сделаю. Просто расслабься.

Stop. Play.

-О боже, да! Еще!

Stop. Play. Stop. Play. Stop. Play.

Семь дней слились в один – но бесконечный. Семь раз она входила в эту дверь, и семь раз что-то в ее душе высыхало и отваливалось, словно ненужный отросток. Семь раз она выходила на улицу и стояла у дороги с пустыми, остановившимися глазами. Семь раз.

Семь раз она чувствовала внимательный взгляд на своем теле. Семь раз мысленно вцеплялась в глотку зубами и рвала, рвала на ошметки вонючую плоть. Семь раз она вежливо прощалась, и закрывала за собой дверь.

Когда случился седьмой, она не чувствовала уже ничего. Он измывался над ее телом – наверное, хотел напоследок испытать побольше. Причинял боль, трахал как безумный, а она не чувствовала ничего. Ее сознание разделилось: одна часть мысленно продолжала рвать глотку, а вторая стонала, визжала, хвалила, и начинала стонать снова.

Потом, когда все закончилось, и она последний раз закрыла за собой эту дверь, она вдруг достала из сумки зеркальце и посмотрела на свое лицо.

Обычное лицо. Немного вытянутое. Бледное. Зеленые глаза, темные брови. Впавшие щеки. Красные губы. Самое обычное лицо.

-Ксения Михайловна Ковальская, - сказала она зеркалу, и впечатала его в стену. Осколки впились в ладонь, раздирая ее до крови, до мяса, но она все вдавливала и вдавливала, сильнее и сильнее. Остановилась только, ощутив наконец боль.

Оторвала от рубашки неаккуратный кусок, замотала ладонь, и вышла на улицу.

Forvard. Play.

Оставшихся денег хватило на покупку комнаты в старой коммуналке, в двух часах езды от Москвы. Ксюха перевезла туда свои вещи, перевезла Анастасию Павловну, и начала ждать.

Она сама не совсем понимала, чего ждет – дни проходили очень однообразно: она лежала на старой железной кровати, отвернувшись лицом к стене и ждала. Она сидела на подоконнике с сигаретой – и ждала снова. Она отмахивалась от голоса Анастасии Павловны, и опять начинала ждать.

Только потом, когда он позвонил, она поняла, чего ждала.

Они встретились в Чертаново – он появился, как всегда, неожиданно, и положил ей руку на плечо. Она сбросила руку.

-Почему ты позвонил? – Спросила, сбрасывая ее снова и снова. А он молча клал ее, и клал, и настойчивости его не было никакого предела.

-Почему ты позвонил? – Спросила она опять. Его ладонь обжигала через вязку свитера, и не хотелось ее ощущать, и не моглось. – Ты сказал, что ушел. Почему ты позвонил?

Кругом не было ни души, но она все равно говорила очень тихо. Голос был слабым, как после болезни, но он хорошо ее слышал.

Когда она сбросила его руку в двадцатый – или тридцатый? – раз, он вдруг схватил ее в охапку и прижал к себе. Она попыталась вырваться, но он не дал – обнял еще крепче.

-Не тронь меня, - хрипела она. – Пожалуйста, просто не тронь.

-Это пройдет, - сказал он, и она засмеялась, продолжая вырываться.

-Нет, это не пройдет. Ты не знаешь, что произошло. А если бы знал – ушел бы снова, и уже не вернулся бы.

-Я никуда не уйду.

-Ты не знаешь, что произошло.

-Я знаю тебя, и этого мне достаточно.

Самым ужасным было то, что она не могла заплакать. Ощущений по-прежнему не было, кроме, пожалуй, гадливости. Она не могла видеть, как он обнимает ее – словно чувствовала за него, что она грязная, омерзительная тварь, к которой нельзя прикасаться чистыми руками.

Они упали на холодную землю, но он не выпустил ее из своих рук. Наоборот – продолжал сжимать крепче и крепче, до боли, до хруста в костях.

-Покричи, - шептал он ей на ухо. – Покричи, и станет легче.

И вот тогда она вырвалась. Изогнулась – откуда только силы взялись? – и откатилась от него в сторону. Посмотрела исподлобья.

-Легче, Джон, мне не будет уже никогда.

Forvard

Когда она пришла домой, Анастасия Павловна ждала ее, сидя на второй кровати. Кроме этих двух железных монстров, мебели в их комнате больше не было. Только две кровати и широкий подоконник.

Ксения подошла к ней и встала рядом, нависая сверху.

-Семь лет, - сказала она просто.

Анастасия Павловна посмотрела на нее снизу вверх – испуганно.

-Вы должны мне семь лет.

Анастасия Павловна кивнула, Ксения легла на свою кровать и отвернулась к стене.

Forvard. Play.       

-Так что вы решили? – Спросил Джон. Они с Ксенией сидели на берегу царицынского пруда и кидали уткам кусочки хлеба.

-Ничего, - пожала плечами она. – А ничего не изменилось. Весной она уедет, а я останусь. Конец истории.

-Но я думал…

-Ты думал, что мы поговорим – и мир перестанет быть таким, каков он есть? Нет, Джоник. Так не бывает. Обе стороны выполнили свой договор. Мне даже удалось получить лишний год. Больше удерживать ее я не стану.

Она плотнее закуталась в куртку. Несмотря на теплую одежду, холодный ветер пронизывал ее насквозь.

-Вы же любите друг друга.

-Да. – Ксения улыбнулась, отправляя в пруд еще один мякиш хлеба. – Мы любим друг друга. Но этого недостаточно, Джоник.

-Почему? – Удивился он. – Любовь есть, желание быть вместе – есть. Чего тебе еще?

-Я очень устала. Жизнь, выстроенная на таком нагромождении боли и принуждения, не может быть счастливой. Она не сможет быть счастлива со мной. А я хочу, чтобы она еще успела.

-Успела что?

-Успела получить свою долю счастья, радости – такой, знаешь, ничем незамутненной. Без груза прошлого, без безнадежности. Простого человеческого счастья.

Ксения улыбнулась задумчиво.

-Я знаю, что ты скажешь. Что счастье на пустом месте не возникнет, и что прежде чем ты его получишь, приходится порой проходить все круги ада. Наверное, это так. Но круги ада она уже прошла. Пусть теперь она уедет и просто будет счастлива.

-А ты? – Он повернулся и заглянул ей в лицо. – Неужели ты не сможешь быть счастлива рядом с ней?

-Нет.

Это было правдой, и именно в этом заключалось самое главное и самое страшное, в чем нужно было себе признаться. Она и правда слишком устала. Ольга Будина кричала ей тогда поток бессмыслицы, но в этом потоке она случайно зацепила краешек истины. Невозможно всю жизнь быть тем, кем тебя хотят видеть. Невозможно всю жизнь поступать так, как нужно, а не так, как хочется.

Да что там «хочется»! Ксения давно забыла, что это такое. Что такое – хотеть для себя, а не для Аси. Забыла? Или никогда не знала.

Теперь она понимала: вопрос вовсе не в том, любит Ася ее, или нет, а просто в том, что слишком многим были наполнены эти годы. Слишком много внутри нее умерло, и умерло навсегда – без надежды на воскрешение.

-Я больше не хочу ее мучить, - сказала Ксения. – И больше не хочу мучиться сама. У меня больше нет сил.

Она сказала это, и в груди как будто что-то отпустило. Стало легче дышать. Да, так и есть – у нее просто больше не осталось никаких сил.

Насколько же, оказывается, легче – просто признать это, и стать слабой. И жить так, будто от тебя совершенно ничего не зависит.

Джон кивнул, принимая Ксенины объяснения. Нащупал рядом камешек, бросил его в пруд, распугивая уток.

-Ты так и не рассказала ей?

Она рассмеялась. Весело, без истерики – это и правда было смешно.

-Нечего рассказывать. Ничего не было. Это просто мне приснилось, вот и все.

Джон покачал головой.

-Знаешь, детка. Я думаю, если бы ты смогла с кем-то об этом поговорить…

Бабах. Забрало вернулось на свое место с металлическим звуком. Ксения ощутила, как налились льдом ее глаза.

-Нет.

-Но…

-Нет.

-Но, может…

-Нет.

Он кивнул, соглашаясь. А она вдруг продолжила:

-Я ничего не забыла, и никогда не забуду. Но говорить об этом не стану. Даже с тобой.

Все это было так давно, так давно… Ксения улыбнулась. Сколько пафоса, оказывается, поселилось в ее жизни и ее мыслях. О чем ни вспомнишь – и сразу «Это было так давно».

Первые годы они жили очень сложно. Да что там «сложно» - тот, самый первый год, был очень похож на кошмар, который начался вдруг и которому нет ни конца, ни края.

Back. Play.

Она сама привезла Кирилла домой. Ничего не сказала Анастасии Павловне – впрочем, она вообще ничего ей не говорила в эти дни. Долго тряслась в электричке, потом ехала на маршрутке, потом – тем же путем – обратно.

И ему она тоже ничего не сказала. В комнату вошли молча – его лицо сверкало ссадинами и свежими кровоподтеками, а костяшки ее пальцев были разбиты в кровь.

Это было единственным обсуждением случившегося. С тех пор, и больше никогда, эта тема не поднималась.

Анастасия Павловна избитого лица сына даже не заметила. Обняла его, разрыдалась, и долго не могла уняться.

На следующий день Ксения начала искать работу. Это, в конечном счете, ее и спасло.

Forvard. Play.

-Что там у вас происходит? – Спросила Лена в ответ на Асино «слушаю». – Ты совсем пропала, на смс не отвечаешь.

-Прости, - Ася одной рукой прижимала трубку к уху, а другой вытирала накопившуюся пыль с полок. – Тяжелая выдалась неделя.

-Расскажешь?

Ася засмеялась. Если рассказать все, что произошло между ними в эти дни, получилось бы неплохое психологическое пособие о том, как не надо строить отношения. Но как рассказать?

-Мы поговорили, если коротко, - сказала она. – В результате у Ксюши сломана лодыжка, у меня поцарапано лицо, и мы все равно ни к чему не пришли.

Лена хмыкнула в трубке.

-Это у вас такие сексуальные игры?

Ася немедленно покраснела.

-Нет. На сексуальную игру это совсем не было похоже. Скорее на покаяние.

-Интересно. И кто перед кем каялся?

Ася бросила тряпку прямо на лакированную поверхность полки, и прикрыла глаза. Лена задала глупый, очень глупый вопрос.

-Конечно, я. Ксюше передо мной каяться не в чем и не за что.

Лена говорила что-то в ответ, но Ася уже не слушала. Она вдруг всей кожей ощутила, насколько соскучилась. Соскучилась по подруге, по возможности спокойно и без спешки обсудить все, глядя друг другу в глаза, а не по этому проклятому телефону.

-Ленка, - сказала она вдруг, прервав Лену на полуслове. – Давай ты все-таки приедешь в Москву, а?

И добавила в ответ на возражения:

-Ксюша не узнает. Я поселю тебя у друзей, и… И мы хотя бы сможем нормально поговорить.

Лена размышляла недолго, и через неделю и правда приехала в Москву.

Forvard

Они не виделись почти восемь лет. С того самого дня, как Ася пришла к Лене – вся в слезах, в истерике, еле-еле объяснила, что произошло, и Лена сказала: «Езжай в Москву. К ней».

Ася тогда долго сопротивлялась. Ей все казалось, что есть другие способы, что она сможет справиться сама, но вот – не справилась.

И теперь, восемь лет спустя, встречала подругу на Курском вокзале.

Лена почти не изменилась. Выскочила из вагона – маленькая, стройная, летящая. Тряхнула копной светлых волос, расцвела Асе навстречу и кинулась на шею.

-Ну здравствуй, старая калоша.

Ася смеялась сквозь слезы, обнимая ее за шею. Она даже не ожидала, что ей настолько не хватало Лениного юмора, Лениного отношения к жизни, и к ней – к Асе.

Разомкнув объятия, Лена взяла Асино лицо в ладони и внимательно посмотрела.

-А ты постарела, Насть. Но тебе даже идет, знаешь? Стала такой привлекательной дамой.

-Да брось, - отмахнулась Ася. – Моя привлекательность осталась в прошлом.

-Думаю, кое-кто так не считает.

Лена улыбалась ей тепло и ласково, и от этой улыбки теплело сердце, таяла душа.

-У тебя есть Ксюшины фотки? – Спросила вдруг она. – Я не рискнула бы смотреть живьем, но очень интересно, какая она стала.

Мимо них толпой проходили люди, спешащие к выходу из вокзала, и Ася вдруг вспомнила, что они так и стоят на перроне. Подхватила Ленин чемодан и покатила его в сторону таблички «выход в город».

-Ксюшка не любит фотографироваться, - сказала по дороге, - у меня есть несколько снимков, конечно, но они дома. Я тебе завтра покажу, ладно?

-А на словах? Сильно она изменилась?

Ася задумалась. Сильно ли? Наверное, нет, не особенно. По сравнению с тем, какие изменения произошли с ней восемь лет назад, все прочие перемены были едва заметны глазу.

А вот тогда… Тогда она и правда очень изменилась.

Back. Play.

Каждый вечер Ася с ужасом ждала расплаты. Она понимала, что Ксюша не станет ждать вечно, и каждый раз, ложась в постель, дрожала от страха, что именно сегодня это произойдет.

Ксюша очень пугала ее. В день, когда она вернулась и сказала, что освобождение Кирилла – дело нескольких недель, Ася едва ее узнала. Ее лицо – и без того худое, заострилось еще больше. Глаза из зеленых стали как будто мраморными: белыми, с едва заметными зелеными прожилками. И ладонь… Она не дала Асе обработать раны, но было видно, насколько глубоко и сильно она изрезана.

Когда она сказала «Семь лет», Ася ощутила всю полноту арктического холода, накрывшего ее с головой. Наверное, потому, что до этого момента в ней теплилась надежда – подлая, гадкая надежда – что Ксюша ничего не попросит. Или попросит другое. Но надежда рухнула, и Ася поняла: теперь ей придется многое отдать.

Какая-то часть ее была даже рада этому. Это помогало немного примирить истекающую кровью совесть. Потому что она знала: то, что сейчас делает для нее Ксюша – это не просто жертва. Это не просто самое великое в мире доказательство любви. Это конец ее жизни. Такой, какой она была до этого.

Девочки, которая писала ей стихи, которая поджидала ее в коридоре школы, которая приносила цветы к ее подъезду и смотрела исподлобья – этой девочки больше не существовало. Был кто-то другой, и с этим «кем-то» Асе предстояло прожить семь лет.

Но как прожить? Ася не знала, как это происходит между женщинами. Кто-то должен стать мужчиной? Но кто? И как? Стоило ей подумать об этом, и из глаз сами по себе начинали капать слезы.

Девушка, которую она видела с Ксюшей на перекрестке, не выглядела несчастной. И Лена в период их романа не выглядела несчастной тоже. Значит, это не так страшно? Значит, это… Дальше она не могла подумать. Представляла – и начинала плакать, утопая в отвращении. В отвращении к себе, к Ксюше, к тому, через что ей предстояло пройти.

В одну из ночей, когда она поняла, что сегодня ничего не будет, и расплакалась в подушку от облегчения, Ксюша пришла к ней в постель.

-Вот оно, - поняла Ася, сжимаясь в тугой узел. – Началось.

Она подумала, что, наверное, было бы лучше лечь спать раздетой. Тогда удалось бы избежать хотя бы унизительного процесса раздевания, и можно было бы просто закрыть глаза, и не смотреть.

Но Ксюша легла рядом, отодвигая ее к стене, обхватила рукой поверх одеяла, и просто сжала – крепко-крепко.

Ася долго лежала, не двигаясь. Она не понимала, что делать дальше. Чего она ждет? Может быть, нужно повернуться, и… Дальше снова стало противно, и ее передернуло судорогой отвращения. А Ксюша в ответ прижала ее к себе, обняла еще крепче, и… погладила ладонью по плечу.

-Все будет хорошо, Анастасия Павловна, - услышала Ася еле заметный, едва различимый то ли шепот, то ли скрип. Звучало так, будто слова давались Ксюше с большим трудом. – Не плачьте. Это все пройдет. Все будет хорошо.

И как будто яркий сноп света озарил вдруг их темную комнату, со старыми обоями в цветочек, с железными кроватями у стены, с наваленными в углу сумками и вещами поверх. Асино сердце разлетелось на миллион маленьких кусочков, и собралось обратно. Она поняла. Она все поняла. И от этого понимания зарыдала еще сильнее, еще горче.

Эта девочка не пришла требовать долг. Эта девочка пришла, чтобы ее успокоить. Чтобы поддержать. Чтобы отдать ей ту малую толику сил, которая осталась у нее самой.

Ася повернулась, и изо всех сил вжалась в Ксюшу, обхватывая ее за шею руками. Уткнулась носом в плечо – теплое, сильное плечо.

Она слышала новые и новые слова утешения, которые находила для нее эта девочка, и дышала ей в шею, и обнимала руками это теплое, ставшее вдруг родным тело.

В этот момент Ася действительно любила ее.

Forvard. Play.

-Хьюстон вызывает землю, - Лена махала руками перед Асиным лицом. – Настя, прием!

Ася засмеялась. Надо же, как сильны оказались эти воспоминания – она даже на минуту забыла, где находится, и куда идет, настолько остро все вспомнилось.

-Прости, - сказала она. – Что ты спрашивала?

Лена внимательно посмотрела на нее и ничего не ответила.

-Интересно, - сказала она только. – Похоже, я многое пропустила.

Они на метро отвезли Ленин чемодан к Ире и Неле. Те поклялись ничего не говорить Ксюше, и Ася верила их обещанию. После обязательных процедур знакомства и чаепития, они вышли на улицу и пошли к парку, пряча лица от холодного ветра и провожая взглядом редкие уже опавшие листья.

-Рассказывай, - велела Лена. – Не зря же я больше суток на поезде тряслась.

-Ох, Ленка. – Вздохнула Ася. – Знать бы еще, что рассказывать… У меня такое ощущение, что все стало еще сложнее, и что конец – сколько бы я его ни оттягивала – все-таки неизбежен. У Ксюши слишком многое накопилось за это время. Она действительно очень много сделала для меня, и это никогда не было для нее легко. Иногда мне кажется, что если ковырнуть поглубже – окажется, что она давно не любит меня, а скорее ненавидит. И что когда я уеду – для нее это станет избавлением.

-А что она говорит про это? – Спросила Лена.

-Ничего. Она не просит остаться, и не предлагает уехать. Единственное, чего она точно хочет – это ответов. Знаешь, она спросила меня о том, как это было для меня. Тогда, в школе, и после… И я ее обманула. Я снова ее обманула.

-Почему?

Ася вздохнула и подхватила Лену под руку. Ткань ее пальто так приятно было гладить пальцами.

-Да потому что не хотела делать ей еще больнее. Куда уж больше-то? Сейчас она уверена, что ничего не значила, и что все это было для меня не важно. А если я скажу, что это не так – это только добавит боли.

-Потому что дальше она спросит «Тогда какого же черта», - кивнула Лена.

-Да. И, боюсь, мне нечего будет ей ответить.

Они прошлись по длинной тропинке, свернули к пруду – осеннему, холодному, покрытому тиной и упавшими листьями. Остановились у моста, погладили пальцами шершавые шарики ограждения.

-Она очень устала, Ленка, - сказала Ася. – Я вижу это, и у меня сердце разрывается каждый день. В Ленинграде я думала, что есть что-то, что может все изменить, исправить. Думала, что если я открыто отвечу на ее любовь, то она хоть немного отпустит себя, сможет расслабиться. А она зажалась еще больше.

-Но подожди, - остановила ее Лена. – Насть, ты же сказала, что разговор был болезненным, но он был. И Ксюша не закрывалась – наоборот, даже вон по лицу тебя ударила. Может быть, именно это как раз и есть единственный способ ее расслабить?

-Да? – Ася повернулась к Лене. Она вдруг очень разозлилась. – А то, что все это выходит из нее с адской болью, ты не учитываешь? Ты бы видела ее, когда она решилась наконец закричать на меня. Ей это было невыносимо больно! И ты считаешь, что я должна продолжать? Бить ее снова и снова?

-Но это единственный способ, - Лена даже отстранилась от нее, на ее лице проступила растерянность. – Когда у человека так разломано сердце, без боли ты его обратно не соберешь никак. Проблема же не в том, что ей по жизни было часто больно, а в том, что она эту боль не проживала, а складывала в себе, глубоко. Копила, копила… И вот что вышло.

-Да, - согласилась Ася. – Вот только какое я имею право претендовать на роль человека, который ее вылечит, а? Если всю эту боль она складывала и копила из-за меня. Мне нужно оставить ее в покое, Ленка. Я уйду, а она встретит человека, который сможет залечить раны.

-Но…

-Да, это снова подло. – Ася не дала ей продолжить. – Думаешь, я этого не понимаю? Получается – я ломала ее, рушила, а кто-то другой будет собирать. Но если я останусь – будет еще хуже. Она продолжит ломаться, и рано или поздно сломается окончательно.

Холодный ветер налетел неожиданно, и ударил в лицо ледяным укусом. Ася поежилась, и встала спиной к ограждению моста. Теперь они с Леной смотрели в разные стороны, но в обеих их фигурах была какая-то общая тоска и обреченность.

-Знаешь, Насть, - сказала вдруг Лена, и в ее голосе против обыкновения не было ехидства и веселья. – Я когда-то очень тебе завидовала. Я думала, что ты абсолютно счастливый человек, потому что когда тебя ТАК любят, ты просто не можешь быть несчастной.

-А теперь? – Спросила Ася, не оборачиваясь.

-А теперь я понимаю, что огромная любовь несет с собой и огромную ответственность. И огромную боль.

Ася улыбнулась, посмотрев на затянутое тучами небо.

-Нет, Ленка, - сказала она вдруг. – Все так, да, но ты упускаешь нечто очень важное.

Она повернулась к Лене, и посмотрела на нее.

-Я была счастлива. Я была очень-очень счастлива.

Back. Play.

Дверь в коридоре громыхнула, завыл сквозняковый ветер, и Ася поняла: Кирилл. Снова пьяный, снова злой. Слава богу, хоть Ксюша еще на работе, и не скоро появится.

Он зашел в комнату и с размаху бросил сумку на кровать.

-А где сучка? – Спросил, оскалившись.

Ася молча смотрела на него. Сказать было нечего. Сколько раз она кричала на него, сколько раз пыталась объяснить – все было без толку. Почему-то главным своим врагом он считал именно ту, которая спасла его.

Может быть, он так злился от того, что Ксюша не обращала на него никакого внимания? Она работала, кажется, на трех работах сразу – уходила из дома в пять и возвращалась ближе к полуночи. Равнодушно смотрела на него и ложилась в кровать. В Асину кровать.

С той самой первой ночи они всегда спали вместе. Это были часы, в которые Асе даже начинало казаться, что жизнь не кончена, и в ней еще есть надежда на лучшее. Она обнимала Ксюшу за талию, опускала голову ей на плечо, и долго лежала без сна, слушая беспокойное дыхание и втягивая в себя ее теплый родной запах.

Утром Ася всегда вставала вместе с ней. Кирилл еще спал, и она могла спокойно покормить Ксюшу завтраком, завязать на ее шее теплый шарф, и поцеловать на прощание в щеку.

Потом она непременно подходила к окну и смотрела на Ксюшину спину, удаляющуюся между укрытых снегом деревьев, и мечтала, как когда-нибудь будет так же стоять, и ждать ее с работы – не ночью, не уставшую до безумия, а просто… с работы.

Она больше не спрашивала себя, как они будут жить эти семь лет. Ведь они жили, и у них даже получалось! Пусть даже они совсем не разговаривали, пусть даже Ксюша по-прежнему смотрела пустыми глазами, но Ася знала, верила: это пройдет. Все это обязательно пройдет.

Кирилл просыпался поздно, и каждый день уходил куда-то. Говорил, что ищет работу, но Ася со временем перестала ему верить. Ей начинало казаться, что он ищет не столько работу, сколько с кем бы выпить, и было очень похоже, что это именно так и есть.

Сама она целыми днями сидела за печатной машинкой – писала на ней курсовые и рефераты для студентов нескольких московских ВУЗов. Денег это приносило немного, но и эти деньги были хорошим подспорьем в их скудном бюджете.

-Мать, ты меня слышишь? – Голос сына вырвал ее из задумчивости. – Я просил, где твоя сучка?

Она покачала головой. Господи, как? Как из ее маленького, милого малыша умудрилось вырасти такое чудовище?

-Ладно, не хочешь – не отвечай, - великодушно разрешил Кирилл, стаскивая с ног кроссовки. – Вернется – сам у нее спрошу, где ее носит.

Он улегся на кровать, и лежал так, глядя в потолок, пока Ася готовила ужин, накрывала на стол (да, теперь у них был стол!), и снова садилась за работу, старательно прислушиваясь к звукам в коридоре.

Наконец, замок входной двери щелкнул деликатно, и Ася выскочила из-за стола. Через секунду в комнату вошла Ксюша – ее с ног до головы занесло снегом, и черное пальто казалось совсем белым.

-Привет, Ксюшка.

-Здравствуйте, Анастасия Павловна.

И вдруг произошло нечто… Что стало еще одним маячком, еще одним самым важным воспоминанием в дальнейшей Асиной жизни. Ксюша посмотрела на нее исподлобья и вдруг улыбнулась. Первый раз за много месяцев.

Ася помогала ей снять пальто, отряхнуть плечи, а сама то и дело старалась поймать ее взгляд. Сегодня зеленого в нем было гораздо больше, чем белого.

-Пришла? – Послышался с кровати ехидный голос. – Интересно, где это ты шляешься целыми днями?

Ксюша разулась, прошла к столу и присела на табуретку. И только потом ответила:

-Не твое дело.

-Ну как же, - засмеялся Кирилл, принимая сидячее положение на кровати. – Мы же теперь семья, я имею право знать. Кстати, я вот что подумал: может, мне теперь называть тебя папой, а? Папы с сиськами у меня, правда, еще не было, но я, наверное, привыкну.

Ася стояла с пальто в руках и испуганно смотрела на них. Подобные сцены не были редкостью, но почему именно сегодня? Почему?

-Анастасия Павловна, а мы ужинать будем? – Без улыбки спросила ее Ксюша, и Ася все поняла. Быстро повесила пальто на вешалку, и вышла из комнаты.

Она не слышала, что там происходило, но когда вернулась – Кирилл лежал, отвернувшись лицом к стенке, а Ксюша переставляла со стола на пол Асину пишущую машинку.

-Что случилось?

-Ничего. – Ксюша пожала плечами, и достала из своей необъятной сумки большой черный ноутбук. – Просто эту рухлядь давно пора выбросить, на компьютере удобнее.

Она подключала провода, смотрела на экран, и снова принималась возиться с проводами. А Ася смотрела на ее спину и улыбалась.

Forvard. Play.

-Счастлива? – Удивленно спросила Лена. – Покажи мне то историческое место в ваших отношениях, где было счастье? Мне кажется, вы только и делаете, что вылезаете из одной проблемы и тут же погружаетесь в новую.

-А я не говорила, что счастье было спокойным, - улыбнулась Ася. – Но если бы ты знала, каково быть рядом с ней. Чувствовать, что рядом с тобой – стена, гранит, ограждающий тебя от всего плохого в этом мире. Если бы ты знала, какое это счастье – ждать ее с работы домой, и видеть, как она выходит из машины, задирает голову, смотрит на наши окна и улыбается. Знаешь, я иногда заставляю себя подольше не засыпать, чтобы просто лежать рядом с ней и смотреть, как во сне разглаживаются ее морщинки, как она смешно надувает губы и дергает носом. Это такое чудо, Ленка… Рядом с которым меркнет все прочее.

-Ого, - протянула Лена, пристально глядя в Асины счастливые глаза. – Насть… Ты, похоже, ее и правда любишь.

Ася вздохнула. Счастье в глаза сменилось печалью и грустью.

-Очень. – Сказала она коротко. – Ты даже не представляешь, насколько.

Они не сговариваясь спустились с моста и побрели к выходу из парка.

Домой Ася приехала поздно. Улыбалась, заходя в квартиру: день, проведенный с Леной, принес в ее сердце порыв свежего ветра, и немного остудил то горячее, что с некоторых пор там поселилось. Она разделась, и пошла на свет, горящий в кухне.

Ксюша сидела за столом, обложившись бумагами. Темные волосы прядями падали на лицо, и она недовольно заправляла из за уши, но через секунду они начинали падать снова. Она выглядела очень теплой и домашней, одетая в байковую синюю пижаму, пушистые тапочки, и с очками на кончике носа.

-Привет, - улыбнулась она, наконец заметив стоящую в проходе Асю.

-Привет, - улыбнулась Ася в ответ, не отводя от нее взгляда.

Она, наверное, смотрела слишком долго и слишком пристально, потому что Ксюша вдруг засмеялась и, сняв очки, прикусила дужку зубами.

-Ты смотришь так, будто пять лет меня не видела.

Ася, продолжая улыбаться, подошла к ней и присела на корточки. Посмотрела снизу вверх.

-Сегодня я вспомнила, как сильно тебя люблю, - сказала она, и рассмеялась, увидев, как приоткрывается в ответ на эти слова Ксюшин рот.

-Не то чтобы я забывала об этом, но почему-то именно сегодня снова почувствовала это так, как в первый раз. Помнишь, я спрашивала, когда ты поняла, что любишь меня?

Ксюша кивнула.

-Хочешь расскажу, как я поняла?

Она нашла Ксюшину руку и потянула ее, побуждая слезть со стула и опуститься рядом с ней на пол. Обеими ладонями пригладила Ксюшины волосы, заправляя их за уши. Поцеловала кончик холодного носа.

-Это случилось, когда мы переехали в эту квартиру. Помнишь? Вещи были разбросаны кучами по углам, шагу нельзя было ступить чтобы на что-нибудь не наткнуться. В тот день я готовила обед, а ты в комнате пыталась собрать хоть что-то из новой мебели. Я слышала через стенку, как ты колотишь по чему-то молотком, потом услышала сдавленные ругательства, и зашла посмотреть, в чем дело.

Ксюшины глаза осветились пониманием. Она открыла рот, чтобы сказать что-то, но Ася положила ладонь ей на губы.

-У стены лежали коробки с кроватью, со шкафами, с табуретками, еще с чем-то. Но ты собирала другое. Кресло. Помнишь?

Она засмеялась, покачивая головой.

-Все пальцы себе молотком побила. Сидела на полу и дула на них – видимо, только что ударила особенно сильно. Вот тогда я и поняла.

Ксюшины глаза вспыхнули, но Ася не убрала ладонь.

-Ты собирала это кресло, потому что когда ты еще училась в моем классе, у нас был урок на свободную тему, и все вы писали сочинения о своих мечтах. Ты тогда спросила, а о чем мечтаю я. И я сказала, что мечтаю об уютном кресле-качалке, сделанном из переплетенного дерева, на котором можно сидеть у окна в зимний день, прикрыв ноги пледом, и читать книгу.

Ася улыбалась, не замечая, что по щекам ее катятся слезы. Ксюша молча слушала ее, притихшая и, кажется, немного смущенная.

-Ты не просто запомнила это, Ксюшка. Да и не в кресле, конечно же, было дело. Но в тот момент я поняла: ты всегда обо мне помнишь. На работе, вне работы, пьяная, трезвая, спящая, больная и здоровая – ты всегда помнишь обо мне. Вот тогда я и поняла. Как сильно, как остро, как глубоко я тебя люблю.

Ксюша молча смотрела на нее. Ее глаза были теплыми, а взгляд ласковым, но Асе вдруг показалось, что мыслями она где-то далеко-далеко отсюда.

Back. Play.

-Сидеть! – рявкнула Ксения, и добавила помягче. – Мне вас связать, что ли?

-Но как же… Он же…

-Там без вас разберутся, ясно? Вы только мешать будете.

-Кто разберется? – сквозь слёзы прошептала Анастасия Павловна. – Ты ведь мне ничего не говоришь.

-Вам не надо ничего знать, - Ксения вздохнула и характерным жестом вытерла губы. - Вы же не полезете тушить пожар, если рядом есть пожарные. И чинить сломавшийся утюг тоже сами не возьметесь.

-Но там мой сын! – воскликнула Анастасия Павловна.

-Да ничего не будет вашему сыну! Короче. Сидите здесь, комнату я запру, а как будет какая-нибудь информация – сразу приду. Ясно?

-Нет, подожди… Не уходи. Посиди со мной. Я ведь очень боюсь. Пожалуйста.

Ксения замерла. Она смотрела на свою любовь и ощущала только огромную, страшную грусть. И пустоту. Кто мог знать, что именно так осуществится старая, запретная мечта. Кто мог подумать, что Анастасия Павловна будет просить её остаться, а она будет думать только о том, как бы уйти отсюда и больше никогда не возвращаться. Правильно говорят, что, исполняясь, мечта частенько превращается в проклятие. Так и случилось.

-Ладно, - наконец, сказала она. - Я только чаю заварю.

На кухне было темно, но включать свет Ксения не стала. Наощупь нашла плиту и спичками зажгла газ. От маленьких огоньков стало как-то теплее на душе, спокойнее. Ничего. Всё будет хорошо. Люди Родиона скоро привезут Кирилла, Анастасия Павловна успокоится и всё это забудется как страшный сон.

-Ксюшка… - послышался сзади тихий шепот, и теплые руки сомкнулись вокруг Ксениной талии. Горячее дыхание обожгло шею сильнее, чем огонек плиты – ладони.

Мысли заметались в голове встрепанными птицами. При всём желании, Ксения сейчас не смогла бы выдавить ни слова – дыхание перехватило, в желудке сжался в кулак комок, а руки вжались в край плиты.

-Ксюшенька… - это снова был шепот, или показалось? Да, да, конечно, показалось. Это просто сон. Один из тех, что частенько посещали её сладкими летними ночами. В тех снах Анастасия Павловна в точности как сейчас обнимала её за талию, робко касалась кончиками пальцев мышц живота, и тяжело дышала в шею.

-Ася, хватит, - впервые в жизни Ксения назвала Анастасию Павловну по имени. Впервые в жизни обратилась к ней на «ты». И это разрушило иллюзию. Руки испуганно отпустили талию, раздался грохот упавшего стула и звук шагов. И тут же – словно очнувшись – засвистел закипевший чайник.

Твою мать. Что же это происходит?

Мало того, что чертов ублюдок опять устроил балаган, так теперь еще и это. Чеканя шаги, Ксения с чайником в руках вернулась в комнату.

Ася сидела на кровати, поджав под себя ноги, и смотрела в потолок.

-Кто его ищет? – Спросила она, когда Ксения громыхнула чайником об стол и достала кружки. – Я хочу знать.

-Нет.

-Ксюша, пожалуйста! – Ася подскочила к ней, схватила за руки, и сжала крепко-крепко. – Мне нужно это знать!

И что-то прорвалось в Ксюшиной душе. Неведомая ранее злость взрывом разнесла все к чертовой матери.

-Его ищет самый страшный человек в этом чертовом мире! – Выкрикнула она в Асино лицо. – И никогда, слышишь, никогда не спрашивай меня, чего мне стоят его услуги!

Она с отвращением оттолкнула Асю прочь, схватила за спинку стул и изо всех сил громыхнула его об пол.

-А сейчас садись, - голос в одно мгновение снова стал спокойным. – И жди. Он все сделает. Вернет твоего сына обратно. И сделает это столько раз, сколько будет нужно.

Forvard. Play.

-А она точно не придет? – С опаской спросила Лена у двери квартиры, пока Ася рылась в сумке и искала ключи.

-Да, у нее на работе какой-то аврал, поэтому она будет там до позднего вечера.

Ключи наконец нашлись и Ася, сделав несколько оборотов, распахнула дверь.

-Заходи, - улыбнулась. – Посмотришь, как мы живем.

Лена вошла в квартиру, бросила в Асины руки плащ, и огляделась.

Откровенно говоря, она ожидала увидеть другое – возможно, белые стены и черную мебель, или предметы современного искусства на стенах, или что-то подобное. Однако, реальность оказалась куда проще: Ксюшин дом выглядел тепло, уютно и даже немного ласково. Стены были оклеены рельефными обоями бежевых тонов, мебель вся – то ли из дуба, то ли из крашеной осины, а на стенах – только светильники с мягким светом или книжные полки. И никакого современного искусства.

-У вас очень уютно, - признала Лена вслух. – А кто занимался дизайном?

-Никто, - засмеялась в ответ Ася. – В основном было так: я приносила домой каталог, мы садились и тыкали пальцем в то, что нравилось. В итоге получилось очень неплохо, но это чистой воды случайность. Или следствие того, что у нас с Ксюшкой одинаковые вкусы.

Она показала Лене спальню, кабинет, комнату Кирилла, и, наконец, кухню.

-Кофе будешь? – Спросила, включая электрический чайник.

-Лучше чай, - Лена, по-прежнему оглядываясь по сторонам, присела за большой стол и опустила подбородок на ладони. – И вы вместе спите на этой большой кровати?

Ее что-то тревожило во всем этом, и она никак не могла понять, что именно. Как будто заглядывала в чужую жизнь незванной гостьей, и смущалась, и расстраивалась, и злилась отчего-то.

-Да, - ответила Ася. – Мы спим вместе на этой большой кровати. Просто спим. А что?

Она поставила на стол чашки, достала печенье и банку с апельсиновым джемом.

-Просто это странно, - пожала плечами Лена. – Получается, вы восемь лет спите в одной кровати, и она не сделала ни единой попытки?

Ася посмотрела на нее и вытерла ладонью вспотевший лоб.

-Хочешь сказать, что она просто не хочет меня, вот и все? – Спросила она, и Лена удивилась такой прямоте.

Не в Настином стиле, ой, совсем не в ее. В ее стиле было бы опустить глаза, смутиться, пробормотать что-то, но не так прямо, не так откровенно.

-Может, и не хочет, - сказала Лена вслух. – В случае с Ксюшей никогда не знаешь наверняка.

Она видела, что Асе не понравилось, но почему-то не могла остановиться. Удивлялась, что такое с ней происходит, и не могла понять.

-Когда у нас начинался роман, я тоже не могла понять порой ее желаний. Иногда казалось, что она хочет меня до безумия, а иногда – что не хочет совсем.

-Но в итоге же ты разобралась, - пожала плечами Ася, делая глоток. Чай был слишком горячий – она обожгла губы, и принялась тереть их пальцем.

-Разобралась, - улыбнулась Лена, беря свою чашку кончиками пальцев и аккуратно поднося к губам. – На самом деле, я просто пришла и трахнула ее, вот и все.

А вот теперь Асино лицо вспыхнуло всеми оттенками розового цвета. Покраснели даже уши, полуприкрытые прядями темных волос. Она сделала еще один быстрый глоток, и снова обожглась.

-Главное было – не дать ей опомниться, - продолжала Лена, - сделать так, чтобы ее тело реагировало быстрее разума.

Она улыбнулась мечтательно.

-У нее замечательное тело. Очень откликающееся, вспыхивающее буквально от каждого прикосновения. И такие волшебные руки…

-Которые вполне могут не только трахать, но и бить.

Лена рванулась взглядом в сторону раздавшегося голоса, и испугалась. На пороге кухни стояла улыбающаяся Ксюша, или даже не совсем Ксюша, потому что Ксюша, которую помнила Лена, выглядела все же несколько иначе.

У той Ксюши были постоянно испуганные глаза, растрепанные на затылке волосы, черные водолазки и простые джинсы. У этой глаза горели зеленью, прическа была – волосок к волоску, а строгий брючный костюм соблазнительно облегал идеально худое тело.

Та Ксюша отводила взгляд, когда ей смотрели в глаза, эта – смотрела пристально и с силой. У той Ксюши то и дело надувались губы, губы этой были тонкими и кривились в усмешке.

-Привет, Ксюш, - Лена все же не выдержала, отвела взгляд в сторону. Посмотрела на Асю, и поразилась: та, безусловно, тоже испугалась, но при этом каким счастливым стало за секунду ее лицо!

-Я думала, ты на работе допоздна, - сказала она, обнимая Ксюшу за шею.

-Я их послала, - улыбнулась Ксюша в ответ. – Вначале попыталась помочь, потом мне стало скучно, и я решила поехать домой. А почему ты не сказала, что у нас будут гости?

Лена посмотрела на Асю: интересно, что же она ответит? И снова была поражена.

-Я думала, что тебе будет неприятно, поэтому пригласила Лену в то время, когда тебя не должно было быть дома.

Морщинки в уголках Ксюшиного рта мгновенно разгладились, и усмешка переросла в улыбку.

-Перестань, - сказала она. – Столько лет прошло.

-Тогда присоединишься к нам? – Спросила Ася.

-Конечно. Только переоденусь.

Перед тем как выйти из кухни, она кинула еще один взгляд на Лену. И взгляда этого Лена понять не смогла.

Они провели прекрасный вечер втроем. Ксюша вернулась, переодетая в серые брюки и футболку, и с бутылкой вина в руках. Шутила, смеялась, подкалывала и отвечала на Ленины шутки. Обнимала Асю за плечи, держала ее за руку, и это были такие естественные жесты, что Лена диву давалась: значит, между ними все же есть физика? Просто… какая-то другая?

Самым странным было, что несмотря на перемены, произошедшие в Ксюше, а, может, и благодаря им, Лена чувствовала, что ее по-прежнему тянет к ней будто магнитом. Ей до безумия хотелось, чтобы Ася куда-нибудь делась, и они остались одни, и уж тогда бы она смогла… Ведь она хорошо помнила, как это было, и как реагировала Ксюша, и насколько чудесно им было вдвоем. Расстегнуть брюки, задрать вверх белую футболку, под которой – Лена видела – не было абсолютно ничего. Пощекотать кончиками пальцев едва заметный пушок на животе, поцеловать ямку чуть выше. Или просто скинуть всю эту ненужную одежду, и слиться в одно целое, поднимаясь выше и выше.

От этих мыслей ее бросило в жар. Взгляды, которая она кидала на Ксюшу, становились все ярче и ярче. Улучив момент, когда Ася вышла из кухни, и они остались вдвоем, Лена села ближе и положила ладонь на Ксюшины пальцы.

-Я скучала по тебе, - сказала она, улыбнувшись. – Очень.

Ксюша улыбнулась в ответ.

-Я буду в Москве еще несколько дней. Если хочешь, мы могли бы погулять вдвоем. Или придумать что-нибудь еще.

Улыбка осталась на месте, но Ксюша вздрогнула – Лена ощутила это абсолютно ясно.

-Я ничего не скажу Асе, - от тональности Ксюшиного голоса и ледяного холода в нем Лену будто отбросило назад. Она рывком убрала руку. – Но только потому, что не хочу делать ей больно.

Это было так странно: губы продолжали улыбаться, но слова, слова, которые она говорила, к улыбке не имели никакого отношения.

-И ты ничего не скажешь Асе. По той же причине.

Лене ничего не оставалось кроме как кивнуть. Когда вернулась Ася, она выждала еще несколько минут и принялась прощаться. Сама не осознавала, с какой скоростью говорит прощальные банальности, как быстро натягивает одежду и обувь. Будто какая-то неведомая сила гнала ее прочь из этого дома, дома, где ей не было места, да и быть не могло.

Она вышла на улицу, и только там, наконец, остановилась.

Ей было о чем подумать. Еще как было.

Forvard

В Ксении клокотала злость. Лена уже ушла, а она все никак не могла успокоиться. Закрылась в ванной, пустила воду на полную мощность, и, обмотав руку полотенцем, лупила кулаком по кафелю.

Сука. Сука. Чертова сука.

Да, но ведь ничего нового не произошло! Ты и раньше знала о том, что она – сука. Ты и раньше знала, что она способна на подлость. Так что же теперь?

-А теперь, - сказала Ксения вслух, ощерившись в зеркало. – А теперь это коснулось Аси. А все, что касается Аси, сразу возводится в десятеричную степень.

Она еще раз стукнула кулаком в стену, бросила на пол полотенце и вышла из ванной, забыв закрыть воду. Стремительными шагами прошла на кухню и отобрала зажженную сигарету у приткнувшейся к батарее Асе.

-На хрена? – Спросила она, заглядывая в полные слез глаза и с трудом себя контролируя. – Ну на хрена, а?

-Я… Не знаю. Правда не знаю. Я думала, что…

-Ты думала, что черное может стать белым? Думала, что человек, совершивший подлость, не сделает этого с тобой, потому что ты – это другое дело? Ася, ну что же за чертов бред, а?

Ей хотелось кричать от отчаяния. Ну как? Как можно быть такой доброй, или такой глупой, или, черт бы побрал все на свете, и то и другое вместе?

В попытке успокоиться, Ксения сделала несколько кругов по кухне, подавила в себе желание швырнуть об стену тарелкой с остатками сыра, и, вернувшись к Асе, положила руки ей на плечи.

-Что она тебе сказала?

Ася только головой помотала.

-Да перестань! – Рявкнула Ксения. – Я все поняла сразу же, как зашла и вас увидела. Про мои прекрасные руки – это был финальный аккорд, судя по твоему лицу, она наговорила еще много чего. Я хочу знать, что.

-Это не твое дело. – Ася скинула с плеч ее руки и отвернулась.

Уровень злости вырос вдвое. У Ксении даже лицо изменилось – сморщилось от сжатых губ до прищуренных глаз.

-Да черта с два это не мое дело! – Крикнула она. – Я не отстану, пока ты не скажешь. Что она тебе наговорила?

Ася повернулась к ней, и ее лицо в эту секунду мало чем отличалось от Ксениного. На нем тоже расцветали во всем своем великолепии злость и гнев.

-Ты хочешь знать? – Тихим, незнакомым голосом спросила Ася, вставая и надвигаясь на Ксению. – Ты правда хочешь знать?

Ксения отступала, делая шаг за шагом, но кивала на каждое новое: «Ты точно хочешь знать?».

Наконец, кухня кончилась и отступать стало некуда. Ксения уткнулась спиной в стену, а Асин палец ткнул ее в межреберье последний раз.

-Она рассказывала мне о том, чего у меня никогда не будет, - сказала Ася просто, глядя неотрывно в Ксенины глаза. А когда Ксения попыталась отвести взгляд, то ее лицо оказалось в тисках крепких ладоней. – Рассказывала, как спала с тобой тогда, в Краснодаре, как ты принадлежала ей целиком и полностью, как отдавалась ей до последний капли. Вот что она мне рассказывала.

Ладони сжимались все крепче и крепче, и на Асином лице расплывалось слезами все больше и больше чувств, недоступных Ксениному пониманию. Но голос… Голос звучал так, как будто она обижена, оскорблена, разочарована – все вместе, и по отдельности, и снова вместе. Чувства сплетались, скручивались в клубок, и сжимались в этом клубке сильнее и сильнее.

-Но это было совсем другое! – Сквозь зубы прошептала Ксения.

-Я знаю, знаю! – Крикнула Ася ей в лицо. – Знаю, что другое. Но это другое всегда происходит не со мной, а с кем-то другим! Ты все время говоришь о том, что я – это самое главное, что важнее меня нет, что мне принадлежит все, что есть в тебе и у тебя, но эта часть, эта часть – она не моя, никогда не была моей и никогда не будет!

Она избивала Ксению этими словами, лупила наотмашь, по лицу, в живот, в спину. И от каждого удара что-то темное и мерзкое поднималось выше и выше к горлу, растапливая все внутри в кислоту, а из кислоты превращая в ничто.

Волосы ее растрепались, глаза сверкали какими-то сумасшедшими вспышками, и Ксения не узнавала ее. Слишком откровенные слова, слишком смелый взгляд, слишком горячие ладони, сжимающие ее щеки.

И она отвела эти ладони. Положила на них свои и отвела в сторону.

Ася в ответ только руками всплеснула и отвернулась, будто говоря: «Я так и знала».

Но она ошибалась. Ксения не ушла, не закрылась, она сглотнула ненужные слова и через голову стянула свою футболку. Кожа на обнаженной груди покрылась мурашками от холодного ночного ветра, залетающего в окно.

Глядя на Асину спину, она расстегнула брюки и позволила им упасть к ногам. Перешагнула, и стянула трусы.

Теперь она стояла совершенно голая, не ощущая больше холода, безумными глазами смотрела на вздрагивающие Асины плечи и силилась проглотить ком, подступивший к горлу.

-Обернись, - ей казалось, что она сказала это сильно и властно, но на самом деле звук еле-еле вырвался из пересохшего рта.

Ася послушалась. Ее взгляд в мгновение ока скользнул по Ксениному обнаженному телу, зрачки расширились, и пальцы сжались между собой до белоты.

-Это – твое. – Сказала Ксения. – Все это – твое. Если бы я могла вывернуть себя наизнанку и показать то, что внутри, ты бы увидела, что и это – твое тоже. Но я не могу. Ты либо веришь мне, либо нет.

Она развела руки в стороны, позволяя Асе продолжать смотреть. Голова кружилась в водовороте ощущений, которым не было названия, а кожа как будто покрывалась морщинами в стремлении спрятать хоть что-то, хоть что-то оставить себе. Но Ксения не давала. Она разводила руки шире и шире, пока они не оказались подняты вверх.

Ася сделала шаг вперед и положила ладонь на ее живот. Она едва прикоснулась, но это было как будто сильный удар, пробивающий кожу и доходящий до самых костей.

-Твоя учительница или я? – Спросила она, не убирая руки.

Значит, она все-таки поняла тогда. Значит, она все-таки оказалась способна понять.

-Ты, - выдохнула Ксения, опуская руки вниз. – Всегда ты. Тогда, с Леной – это была ты. С Ирой – это была ты. С Лекой – ты. И с Ольгой – ты. Всегда – только ты.

Она не поверила своим глазам, когда Ася убрала руку с ее живота и молча стала расстегивать блузку. Через несколько секунд они стояли друг перед другом одинаково обнаженные, и Ася вдруг сделала то же, что Ксения минутой раньше – она начала поднимать руки.

«Я твоя», - говорил этот жест, открывая все больше и больше.

«Я твоя, и все во мне – твое, и все, что у меня есть – твое».

А потом она сделала шаг. И опустила ладони на Ксенины плечи.

-Если мы сделаем это, то расстаться будет еще труднее, - сказала Ксения, стоя навытяжку.

-Я знаю, - ответила Ася, и, наваливаясь всем телом, опрокинула Ксению на пол.

Она ударилась затылком, но даже не заметила этого. На себе – на обнаженном теле – на каждом сантиметре своей чертовой кожи – она ощутила Асю. Она обхватила ее руками и ногами, пытаясь обнять целиком, и зашипела от невозможности это сделать.

Это было так непохоже на все, что происходило с ней раньше, это было так иначе, так по-другому, что тело будто сошло с ума, забыло о правилах, о способах, о том, что и как нужно делать. Телу было все равно. Оно хотело, и брало то, что хотело.

Они даже не целовались. Ксения чувствовала, как тяжело дышит Ася в ее шею, и это обжигающее дыхание возбуждало сильнее чем самый умелый поцелуй. Она ощущала голенями Асины бедра, и сжимала их сильнее и сильнее.

-Я не знаю, что делать, - шепнула Ася, впиваясь ногтями в Ксенины бока.

-Я тоже.

Никаких капелек пота. Никакого страстного шепота. Без ощущения подхватившей тебя волны и без замирания сердца от каждого прикосновения.

Все было не так, и одновременно именно так, как нужно.

Желание толчками поднималось от низа живота вверх, вспышками распространяясь по телу. Выше, выше, и еще немного выше.

-Поговори со мною нежно, - сказала вдруг Ася, и Ксения замерла от звуков, сорвавшихся с ее губ. – В твоих глазах я вижу нечто новое.

Она приподнялась над Ксенией и посмотрела. Посмотрела так, что слова вдруг смешались с вспышками желания, и растворились в них, и сделали их еще сильнее.

Теперь она сидела на Ксении сверху – будто обнимая ее своими бедрами, и водила кончиками пальцев по телу: от подбородка к груди, от груди к животу, от живота – к ключицам.

-Ты и я танцуем в темноте. Наши тела так близко, а души так далеко. Спрятанные улыбки, нераскрытые секреты. И мне так важно знать, что ты сейчас чувствуешь.

Она выдыхала из себя каждое слово, и эти слова с воздухом проникали в Ксенины легкие, растекались по коже вместе с едва слышимыми прикосновениями.

Ксенины губы приоткрылись, и невозможно было их сомкнуть ни на секунду, так сильно, так остро они нуждались в этих прикосновениях, в этой открывающейся для них обеих тайне.

-Я отдаю тебе всю себя, и все свои мечты. Я опускаю это в твои руки. Если бы ты могла открыться мне полностью!

Ася сплела свои ладони с Ксениными и опустила их себе на грудь. И Ксения оказалась не готова к вспышке восторга, которая приподняла ее над полом, когда она увидела, как реагирует эта грудь на ее прикосновения.

Исчезло все. Двадцать лет? Да нет же, какие двадцать… Вечность, или одна секунда, или один маленький звук – время вдруг потеряло всю важность, потеряло свою численность и направление, и не осталось ничего.

Она гладила кончиками пальцев белую кожу, царапала ногтем родинки, разглаживала капельки пота. А Ася смотрела на нее сверху вниз. И мышцы ее живота вздрагивали, и выгибалась спина, и закрывались, закрывались глаза. Полные невысказанных тайн и какого-то совсем нового света.

А в следующее мгновение Ася крепче сжала Ксенину ладонь и опустила ее вниз. От этого прикосновения глаза ее вспыхнули, а губы искривились в протяжном вскрике. Это длилось всего секунду, всего несколько маленьких мгновений, но оказалось достаточно для того, чтобы Ксению от ног до головы пронзил страх.

Но Ася не дала ей убежать. Она только сильнее сжала ладонь и наклонилась вниз, касаясь грудью груди, укутывая лицо рассыпавшимися прядями волос. Нос к носу, губы к губам, глаза в глаза – так близко, так тесно, так невыносимо рядом.

-Смотри на меня, - прошептала она сухими, потрескавшимися губами. – Я хочу, чтобы ты смотрела на меня.

И Ксения смотрела. Она не шевелила рукой – да что там рукой, она сейчас даже кончиком пальца пошевелить не смогла бы, и чувствовала, как из одного только взгляда стекает по ее телу великолепная, острая, чувственная… Любовь? Пусть любовь, потому что этому не было названия, потому что его еще не придумали, потому что ни единое слово не подошло бы к тому, что она сейчас испытывала.

-Я не могу повернуть время вспять, - услышала она, и одновременно с этими словами ощутила, как Ася двигает ее рукой, водит ею вперед-назад, едва заметно, медленно. - Любовь сорвала все маски.

Асин голос исчез, но осталось движение губ, и вырывающиеся из них толчки воздуха – она словно продолжала говорить, рывками, с усилием, каждое слово – на невероятном по силе выдохе.

-Я сейчас словно облако. Словно дождь.

Теперь Ксения не смогла бы отвести взгляд, даже если захотела бы. Эта женщина, эта безумная женщина, она была так близко, так близко, что проникала своим дыханием под кожу, под мышцы, обвивала кости и проникала в самую их глубину. Она двигалась там, наверху, едва уловимыми движениями, и становилась с каждым из них еще ближе.

-Я тону, - задыхаясь уже, вскрикивая, шепнула она. – И это твоя вина.

Губы ее искривились, обнажая кончики зубов, и кончик языка, и крик вырвался – грудной, яростный, из самой глубины.

-Господи, помоги мне!

И больше ничего не осталось. Их самих больше не было – ни имен, ни фамилий, ни прошлого. Две женщины, сплетенные в тесных объятиях. Ладонь, двигающаяся сильнее и сильнее, крик – один на двоих, и этого звучащий вдвое громче, и безудержный вой, возникающий в глубине живота и вырывающийся наружу.

Ксения не могла больше ждать, и не хотела, и не нужно это было уже ни одной из них. Она рывком опрокинула Асю на спину, и, перевернувшись, нашла губами пальцы ее ног. Она целовала их – каждый, с таким исступлением, словно хотела заняться любовью с каждым из них. Она гладила языком лодыжки, царапала зубами выступающие косточки, и терлась об них щекой. Она гладила голени, ласкала бедра. Снизу вверх, по сантиметру, не пропуская ни единого участка раскаленной кожи.

Она не видела Асиного лица – только ноги, потрясающие, великолепные ноги, но мурашки, покрывающие кожу этих ног, и вздрагивающие колени, и сжимающиеся пальцы рассказывали ей больше, чем могли бы рассказать и глаза, и губы.

Она больше не спрашивала себя, что ей делать, и как это делать правильно – секунда, когда ее ладони развели бедра, а жадный рот опустился туда, где совсем недавно были пальцы, показалась ей самой короткой и самой длинной во всей ее жизни. Она держала вырывающиеся бедра обеими руками, она впивалась языком везде, где могла достать, и целовала, и гладила, и целовала снова.

И когда Асина ладонь обхватила ее ногу, и потянула в сторону, и заставила встать на колено – это было как будто продолжение их танца, их невыносимого танца, в котором их – первый раз в жизни – было по-настоящему двое.

Волны счастья проникали от одного языка к другому – как будто между ними не было ни сантиметра. Грудь терлась о влажный живот, и живот терся о грудь. И ногти, впивающиеся в ягодицы, тоже, тоже были одни на двоих, общие.

Сверху вниз, снизу – вверх. Они кричали что-то, прижимаясь щеками к внутренней части бедра, и снова впивались друг в друга будто безумные. Они не знали, закончится ли это когда-нибудь, и если закончится, то чем – ведь время, время так и не вернулось обратно, растворилось в соленой влаге, в сильных руках, в неистовых ласках.

А в ту секунду, когда Ксении показалось, что она сейчас потеряет сознание, Ася одним движением скинула ее с себя, встала на колени, и заставила встать перед собой.

-Смотри на меня, - сказала она, держа Ксению за руки и не давая ей больше прикасаться ни к чему, кроме горячих ладоней. – Просто смотри на меня.

Зеленое смешалось с карим, и больше не осталось ничего вокруг – ни кожи, ни жара тел, ни сжимающих друг друга ладоней. Только взгляд, только проникающий в каждый уголок тела взгляд, только вернувшиеся вдруг вспышки – вверх-вниз, вверх-вниз.

-Я жду тебя. Я стою на свету. И я хочу, чтобы ты открылась мне. Полностью.

И мир разлетелся на куски. В одно мгновение через Ксению прошла вся ее жизнь, в одно мгновение уместилась вся ее долгая любовь – все двадцать лет пронзили ее от головы до колен, и вырвались наружу безумным криком.

Она кричала, глядя в Асины глаза, и каждый звук ее крика – она видела – проникал глубже, чем что бы то ни было в этом мире. Она кричала, и с каждым звуком Асины глаза становились шире, шире, теплее, темнее, яростнее.

И когда Ася закричала в ответ, все было окончено.

Они упали на пол, рядом друг с другом, не отпуская рук. Обеих била дрожь – стучали зубы, колотились сердца, дрожали, кажется, даже пальцы на ногах.

Мир возвращался медленно. Сначала появились звуки – снова затикали стрелки часов, зажурчал холодильник, зашумел за окном ночной ветер.

Потом появился потолок, стены, разбросанная по полу одежда.

И только потом появились слова.

Но прежде Ксения повернулась на бок и опустила ладонь на Асину щеку. Посмотрела в глаза и коснулась губами искусанных в кровь губ. Лизнула их кончиком языка. И поцеловала снова.

-Это было сказкой? – С усилием, тяжело спросила Ася.

-Нет, - улыбнулась Ксения. – Но все, что было до этого… Этого просто не было. Никогда. Не было.

Forvard

К ноябрю передача дел на работе была завершена. На одном из последних совещаний встал вопрос о том, кто займет место Ксении в компании. Ксения предложила Будину.

-Съезди в Таганрог и поговори с ней сама, - предложил Игорь, и Ксения – неожиданно для самой себя – согласилась.

Попрощалась с Асей, собрала сумку, и умчалась в аэропорт.

Она сама не понимала, зачем это делает, но почему-то хотелось хотя бы на пару дней вырваться из ловушки собственных мыслей, погрузиться в нечто совсем другое – малознакомое или просто давно забытое.

Ночь, которую они провели с Асей, ничего не изменила. Стало только больнее и горче – но Ксения с самого начала понимала, что именно так все и будет.

Теперь они вдобавок ко всему избегали касаться друг друга, и все чаще и чаще Ксения оставалась спать на диване в гостиной.

С Ольгой она встретилась в «Старом замке» на Петровской улице. Откладывать не стала – позвонила, едва самолет приземлился в аэропорту Ростова, за час доехала до гостиницы, оставила там сумку, и, пригладив и без того идеально уложенные волосы, отправилась на встречу.

-Вот уж не ожидала так скоро тебя увидеть, - заявила Ольга, вставая навстречу Ксении из-за низкого столика, и оглядывая ее с головы до ног.

-Сама не ожидала, - призналась Ксения, и, преодолев мимолетное чувство неловкости, поцеловала Ольгу в щеку. – Впрочем, я прилетела по делу.

-Само собой. – Ольга вернулась в кресло, закинула ногу на ногу, демонстрируя под короткой юбкой широкую полоску чулок. – И что за дело?

Ксения смотрела на нее, и чувствовала себя бесконечно, окончательно уставшей. Слова не шли, мыслей не было тоже. Хотелось просто закрыть глаза и немедленно заснуть. И чтобы ничего этого просто не было.

-Ничего себе, - протянула Ольга, внимательно глядя на нее. – Похоже, в датском королевстве что-то произошло. Тебя допустили к телу?

-Допустили, - Ксения сделала знак официанту, и ткнула пальцем в строчку меню. – Виски. Вот этот. Двойной.

Ольгины зрачки расширились, а интереса на лице стало вдвое больше.

-Ты что, правда будешь пить? Может, тебе и сигарету дать по такому случаю?

Она только головой мотнула. Дождалась, пока перед ней поставят стакан на бумажной подставке и сделала глоток.

-Не суть, - сказала вслух, выдохнув из себя пары непривычного алкоголя. – Я приехала, чтобы предложить тебе занять мое место в компании. В общем-то, это все.

-Все? – Ольга рассмеялась, глядя, как Ксения делает еще один глоток. – Нет, милая, я так не думаю. Предложить место в компании ты могла бы мне и по телефону. Ты приехала не за этим.

Черт ее знает – может, она и была права. Может, и правда эта поездка была нужна для чего-то совсем другого. Подготовиться? Подготовиться к тому, что ждет ее через несколько месяцев? Но разве не поняла она однажды, что к этому, черт бы побрал, просто невозможно подготовиться?

-Давай так, - сказала Ольга, подвигая Ксении пачку сигарет. – О работе говорить не будем, поскольку твое предложение меня ни капли не интересует. Трахаться тоже, видимо, не будем – я вижу, что ты приехала не за этим.

Ксения отодвинула пачку и пожала плечами.

-Тогда зачем? – Продолжила Ольга. – Поговорить?

Поговорить… Да, возможно, именно для этого. Ксения посмотрела на Ольгу и вдруг поняла, что и правда хочет поговорить. Поговорить с человеком, который не любит ее, которому на ее плевать, и который видел ее такой, какой больше никто не видел.

Она сделала еще глоток, и все ей рассказала.

С самого начала – со школы, с этой безумной и пугающей любви. Рассказала про боль, про ужас потери, про все, что натворила во имя этой любви. Рассказала про то, как заставила Асю провести с ней восемь лет. И про то, что произошло между ними совсем недавно.

Ольга слушала молча. Курила одну за другой, потягивала коктейль из высокого бокала, и внимательно смотрела на Ксению.

-Да, милая, - сказала она, когда та наконец закончила. – Ты и правда то еще дерьмо. И что дальше?

Ксения улыбнулась.

-Ничего. Дальше мне нужно отпустить ее, и на этот раз отпустить окончательно. И я боюсь, что теперь не смогу этого сделать.

Она потерла ладонью лоб, и закусила фалангу большого пальца.

-Знаешь, я все чаще думаю о том, как жаль, что ее чертов сын стал пай-мальчиком, и больше ничего не творит. Потому что если бы он еще что-то сделал…

-Ты могла бы снова убедить ее остаться. – Перебила Ольга. – Но если речь об этом, то есть масса других способов.

-Нет. Никаких способов. Это подло. Это гадко. И я никогда так не сделаю. Больше – не сделаю.

Она усмехнулась.

-Забавно, что именно с тобой я могу об этом говорить.

-Ну конечно, - кивнула Ольга. – Для остальных же ты по-прежнему должна быть идеальной. Но я не очень понимаю, чего ты хочешь? И почему бы тебе просто не попросить ее остаться? Может быть, она и сама хочет этого.

-Она хочет, - горько улыбнулась Ксения. – И именно поэтому я не стану просить.

Ольга посмотрела удивленно, и Ксения продолжила.

-Пойми ты: все это, вся эта наша жизнь – она словно украденная, придуманная, построенная на боли и насилии. Конечно, Ася привязалась ко мне за эти годы. Думаю, какой-то своей частью она и правда меня любит. И она останется, если я попрошу. И мы проживем вместе остаток жизни. Но какой ценой? Какой, черт возьми, ценой?

Она с шумом втянула в себя воздух и выдохнула.

-Сейчас у нее еще есть шанс на настоящие, нормальные отношения. Я не могу забрать у нее этот шанс. Просто не могу. Но и как жить без нее – я не знаю тоже.

-Ловушка, да? – Спросила Ольга, и Ксения вновь поразилась, как точно она все понимает.

-Да. Мы начали жить вместе по принуждению, потому что так сложилось. И теперь, когда нужно просто разойтись, у каждой из нас есть миллион причин этого не делать. А теперь… А теперь добавилась еще одна.

-Это было прекрасно, да?

-Нет. – Ксения мотнула головой и скривила губы. – Нет. Это не было прекрасно. Это даже сексом не было. Мы соединились так глубоко, на таком уровне, куда ни один сексуальный акт никогда не доберется, понимаешь? Она вся была – моя, я вся была – ее. И это не метафора, это правда.

-И ты испугалась?

-Конечно, я испугалась! И она испугалась еще больше. Мы несколько дней не разговаривали после этого – ходили по квартире, избегали друг друга, и даже «привет» сказать не могли. Это было слишком открыто, понимаешь? Слишком сильно и слишком…

-Обнаженно?

-Да! – Ксения снова втянула в себя воздух. – Именно.

-Подожди, - Ольга перегнулась через стол и положила на ее ладонь свою. – Но если это так сильно, и с вами произошло это – пусть будет чудо – почему тогда?..

-Да потому что я так больше не смогу! – Выкрикнула Ксения, и, увидев, как оборачиваются на нее другие посетители кафе, приглушила голос. – Я чертовы двадцать лет ощущаю все это настолько сильно, что странно, почему у меня до сих пор сердце не разорвалось к чертям. Слишком сильная любовь, слишком сильная боль – все это всегда было слишком сильно. А теперь? Теперь я сделала это с ней. Заставила ее испытать это. Я не хочу этого для нее, понимаешь? Это пытка. И я не хочу этого для нее.

Ольга убрала руку и долго молчала, глядя как Ксения глотает виски из своего стакана. На ее лице невозможно было ничего прочитать – оно было задумчивым и каким-то несчастным.

-Я тут успела слегка влюбиться, - сказала она наконец, и Ксения удивленно посмотрела на нее. – Да-да, представляешь, оказалось, что я на это еще вполне способна. И – нет, это не стало взаимным, но…

Она снова задумалась.

-Но я задумалась, пожалуй впервые в жизни. Может быть, со мной что-то не так? Почему я все время вляпываюсь в отношения с людьми, которым абсолютно не нужны мои чувства? Почему я выбираю тех, кто изначально не может на них ответить?

На ее лице вдруг расплылась улыбка.

-И вот ты сейчас рассказывала мне свою печальную историю, а я думала о том, что, пожалуй, не смогла бы так. Любить без взаимности двадцать лет… Знать, что ничего никогда не будет – и все равно любить. Быть рядом, добиваться, набивать шишки… И любить снова.

Ольга нагнулась к Ксении и посмотрела на нее весело.

-Что ты теряешь, а? – Спросила. – Ну скажи, что ты теряешь, когда она уйдет? Ты так долго была без нее, и вполне умеешь быть сама и справляться с этим компотом своих чувств.

-Хочешь сказать…

-Да. Пусть идет. Ты не ее должна отпустить в первую очередь, а себя. Выйди из этого замкнутого круга, вздохни свободнее, поживи какое-то время для себя. Может, ничего из этого не выйдет, а может, ты удивишься, как много всего появится в твоей жизни с ее уходом. Кто знает?

-Кто знает… - Отрешенно повторила Ксения. – Кто знает…

Forvard

Ксюша задержалась в Таганроге дольше, чем планировала. Позвонила вечером второго дня и предупредила, что вернется через неделю. И всю эту неделю Ася гадала: что же произошло? Что случилось?

Какая-то ее часть радовалась одиночеству. Дни проходили очень одинаково, но в этой одинаковости было много спокойствия и опоры на привычное, знакомое. Она готовила завтрак, она сидела у окна с чашкой кофе и сигаретой, слушала музыку и мыла полы. Старательно прислушивалась к себе, но никак не могла разобрать, что же чувствует.

Даже Лене было теперь никак не позвонить. Они попрощались очень скомкано и сумбурно – каждая затаила что-то внутри, что-то, что не готова была обсуждать.

-Может быть, в следующей жизни, - подумала Ася, и поняла, что, кажется, слишком многое начала откладывать до этой самой следующей жизни.

Ксюша была права. То, что случилось между ними, то, что произошло… Это сделало все только сложнее и горче. Сблизило? Да. На какую-то секунду, на несколько минут, и только для того, чтобы после отдалить еще сильнее.

Так легко, оказывается, было думать все это время, что проблема в сексе. Так легко, оказывается, было скидывать на него всю неудовлетворенность и горечь. И вот он случился, и оказалось, что дело было вовсе не в нем.

Пустота. Она ворвалась в Асино сердце и прочно обосновалась там, изредка напоминая о себе уколами боли и сожаления. Не нужно было этого делать. Просто не нужно, и все. Нужно было в тот же вечер собрать сумку, сказать последнее «Прости меня», и уехать, уехать навсегда.

Она напомнила, что вольна уехать в любой момент, и оборвала себя. Нет, не вольна. Она обещала. И выполнит хотя бы это обещание, чего бы это ей ни стоило.

Ксюша вернулась в четверг вечером. Ася из окна увидела, как она вылезает из машины, кивает водителю, и идет к подъезду – прямая, натянутая как струна. И по этой походке, по этому вытянувшемуся телу, Ася ясно поняла: она приняла решение.

В этот раз она впервые за много лет не стала встречать Ксюшу у порога. Ждала в гостиной, сидя на диване и поджав под себя замерзшие ноги. Ксюша вошла и присела рядом. Помолчали.

-Я купила нам билеты, - сказала вдруг Ксюша, и Ася вздрогнула. Билеты? Куда? В Краснодар? Значит ли это, что…

-В Индию. Помнишь, я обещала тебе океан? Мы поедем туда, и проведем там месяц. А потом… - Она сглотнула – видимо, слова давались слишком тяжело. – А потом ты уедешь домой.

Нет, не значит. И чудес не бывает. И жизнь – ровно такая, какой и должна быть.

Ася кивнула, соглашаясь, а Ксюша вынула из кармана ключ и положила ей на ладонь. Положила и отдернула пальцы.

-Что это? – Спросила Ася, глядя на кусочек металла, обжигающий кожу.

-Твой новый дом. Я не смогла купить твою старую квартиру в Краснодаре, но… Эта практически такая же.

Так вот где она провела эту неделю. Вот почему задержалась. Асе мучительно захотелось плакать. Этот ключ, поблескивающий на ладони, он как будто сделал все окончательным и бесповоротным. До него надежда еще была, а теперь ее не стало вовсе.

Она не стала благодарить или говорить что-либо еще. Она просто обняла Ксюшу за шею и притянула ее к себе. И долго-долго они сидели на диване, обнявшись, и плакали – может быть, каждая о своем, а может, и о чем-то очень похожем.

Forvard

Длинные пальцы сомкнулись вокруг серебристой выпуклости бокала. Сжались так тесно, что еще немного – и на пол посыпались бы осколки. И было чувство, словно это не бокал напрягся в тесном объятии, а сердце, и что именно его сжали вдруг неожиданно вспотевшими пальцами.

От яркого солнца слезились глаза. Лучи проникали в номер гостиницы незваными бесцеремонными гостями, выхватывая из серости желтые обои, белесый ночник и разбросанные по полу летние вещи. Пора.

Ни единое слово на свете не несет собою столько противоречий, как короткое и емкое «пора». «Пора домой» – и вот из ног к голове поднимается радость и предвкушение. «Пора домой» - и сердце бухает в пятки, стыдливо ноя и пряча в уголках глаз боль. «Пора домой» - и возвращается надежда. «Пора домой» - и разбивается мечта. Мечта, длинною в целую жизнь.

Ксения поставила пустой бокал на столик, подошла к окну, прищурилась и отдернула занавеску, отдавая номер целиком во власть яркого южного солнца. Вдалеке виднелся огромный песочный ковер, сплошь уставленный белыми шезлонгами и украшенный разноцветными зонтиками. Она опустила голову и посмотрела на подоконник. Солнечные блики переместились с лица на темноволосую макушку.

-Ну что ты маешься?

Ася подошла сзади, незаметная и неслышимая. Протянув руку поверх плеча, задернула шторы. Ксения возражать не стала.

-Домой не хочется, - коротко ответила она, разворачиваясь и забираясь с ногами на подоконник. Теперь для солнца осталась всего лишь маленькая щель между двумя портьерами, но и этого было достаточно для того, чтобы жить, а не считать минуты утекающего в никуда счастья.

Ася улыбнулась и опустила руки на Ксюшины колени. Под её ладонями мышцы сжались, напряглись и тут же расслабились. Ксения судорожно сглотнула и заставила себя улыбнуться.

-Давай останемся здесь навсегда? Купим квартиру в Южном Гоа, будем каждое утро купаться в море и ездить на работу на мотороллере. Или построим маленький отель где-нибудь недалеко от Нану Бич Резорт. С бассейном, шейками и аювердическими процедурами.

Немного поколебавшись, Ася качнула головой:

-Мне кажется, тебе не этого хочется, Ксюш.

Печальным, грустным взглядом, в котором перемешались и растерянность, и бессилие, и чувство вины, посмотрела Ксения на Асю и смахнула её руки со своих колен.

-Сейчас мне хочется пообедать и выпить еще шампанского. Что скажешь? Как раз успеем до отъезда.

Скрестив руки на груди, Ася задумчиво пожала плечами.

-Хорошо, - сказала она, - иди вниз, я спущусь через несколько минут.

Ксения послушно слезла с подоконника, взяла небрежно свисающую со стула сумку, и вышла из номера. Вестибюль гостиницы встретил её всё тем же ярким солнечным светом. Большая часть отдыхающих в этот час была уже на пляже, и коридоры оказались пустынными и гулкими. Ксюша медленно ступала по коврам, шаг за шагом приближаясь к ступенькам. Шел две тысячи одиннадцатый год. До отъезда в Москву оставалось менее пяти часов.

Back. Play.

Ксюха сидела на полу в ванной и размазывала дорожки по голубому кафелю. Ее не заботило, что выпускное платье, в которое она была одета, помнется, или испачкается, как не заботила ни сохранность прически, ни легкий макияж.

Она тяжело дышала. Нужно было собраться, нужно было заставить себя встать с пола, но почему-то никак не получалось.

-Ксения! – Отец затарабанил в дверь, и дверь содрогнулась от его мощного кулака. – Тебе звонят, иди ответь и немедленно выходи на улицу! Мы с матерью ждем у машины.

Звонят? Ксюха, будто старая бабка, с трудом подняла себя на ноги, с отвращением посмотрела в зеркало, и вышла из ванны. Еле-еле доковыляла в прихожую и взяла трубку.

-Привет, детка.

Почему-то привычного облегчения, которое всегда приходило с этим родным голосом, в этот раз не было. Только пустота как будто стала еще масштабнее.

-Привет, Джон.

А он улыбался – она ясно представляла себе это, как он сидит на полу, прижавшись спиной к батарее, и курит, и почесывает обнаженную грудь, и морщится, когда дым случайно попадает в глаза.

-Ну что, большая девочка? Последний рывок перед взрослой жизнью?

И она не выдержала. Слезы все-таки вырвались наружу, размазывая по лицу косметику.

-Джон, - прорыдала она в трубку. – Пожалуйста… Я хочу, чтобы ты был там.

-Детка, детка, - заволновался он. – Но мы же договорились. Ты же сама сказала, что дальше пойдешь одна. Что тебе пора привыкать быть самостоятельной и самой справляться со своей жизнью. Разве нет?

-Да, - всхлипнула Ксюха, вытирая глаза рукавом платья. – Я говорила, да. А сейчас я хочу, чтобы ты был там.

Она представила себе школу, представила, как будет стоять на сцене – одна, одноклассники не в счет, как станет танцевать на дискотеке и пить шампанское, а потом – с рассветом – выйдет из здания школы, и пойдет босиком домой, сжимая пальцами ремешки туфель и захлебываясь от горя.

-Постой, - услышала она встревоженное. – А что вообще у тебя там происходит?

От этого «вообще», сказанного протяжно и быстро, она вдруг успокоилась.

-Вообще я стою у телефона в мудацком платье, у меня мудацкая прическа и мои мудацкие родители ждут меня у машины.

Он засмеялся.

-Правда? Мне казалось, ты говорила, что настолько ты не прогнешься.

-Пошел ты, - со злостью сказала она. – Ты хорошо знаешь, что я уже давно не понимаю, где хорошо, а где плохо. Как правильно и как нет. Я устала сопротивляться. Это трудно, когда на твоей стороне – только ты.

Джон помолчал немного в трубку – наверное, прикуривал очередную сигарету.

-Ну ладно, детка, - сказал он наконец. – Давай так. Ты больше не станешь себя жалеть, хорошо? Не сегодня. Сегодня – никакой жалости, никаких добра и зла, и правильно и неправильно – тоже в задницу. Это твой день. Ты шла к нему очень долго. И просто иди туда и проведи этот день так, как тебе хочется, вот и все.

Ксюха стояла, прижавшись одной щекой к холодной стене, а к другой прижимая телефон. Так, как ей хочется? А разве она до сих пор умеет чего-то хотеть?

-Ты будешь там? – Спросила она, решив что-то про себя.

-Я не знаю, - его голос вдруг стал мягким и ласковым. – Но это не должно тебя останавливать, так? Просто иди, и сделай это. Сделай так, как хочешь.

В трубке послышались частые гудки, и Ксюха аккуратно пристроила ее на рычаг телефона. Нашла взглядом зеркало. Посмотрела.

-Ксения Михайловна Ковальская, - сказала вслух. – Давай. Ты справишься.

Через секунду она была уже у окна комнаты. Распахнула створки, высунулась наружу.

-Пап! – Крикнула. – Езжайте без меня! Я пешком дойду!

Дождалась удивленного кивка, и скрылась в комнате.

Так, как мне хочется, значит? Хорошо. Пусть будет так. Потому что все это – больше не имеет значения. Нет никакого «хочется». Нет никакого «мне». Есть только шесть лет. Шесть лет, которые сегодня закончатся.

Forvard

Поезд набирал скорость, через приоткрытую дверь в тамбур проникал холодный воздух. Болели ребра, ныли костяшки пальцев, и слезы – длинные потоки слез катились по щекам.

Она уезжала в темную ночь, так же, как уезжала много лет назад – в слезах, с огромной болью в душе, и разорванном на ошметки сердце. Уезжала, понимая, что самое большое, что она может сделать – она сделала.

Отпустила. Отпустила в какую-то совсем другую жизнь, не имеющую больше к ней никакого отношения, не имеющую больше для нее никакого смысла.

-Я столько раз теряла ее, - прошептала она в запотевшее от дыхания стекло. – Я столько раз ее теряла…

Она больше не спрашивала себя, почему так. Не задавалась вопросом, почему уезжает и почему не может остаться. Что-то очень глубокое внутри говорило, что она все делает правильно. Что просто настало время. Время учиться жить без нее.

Если бы она могла все изменить… Проснуться в один миг, и понять, что она снова шестиклассница, что за окном – весеннее краснодарское солнышко, что собранный с вечера портфель стоит на стуле – упругий и раздутый от книжек. А на спинке стула – школьная форма. Если бы она могла, то взяла бы эту форму, взяла ножницы, и разрезала бы ее на миллион маленьких клочков. И выбросила бы портфель с балкона, и никогда бы больше не пошла в эту школу.

-Кому ты врешь? – Улыбнулась она сквозь слезы. – Кому ты, черт побери, врешь?

Нет, наверное форму она бы и правда порезала, и портфель выбросила, и в школу бы не пошла, но, если говорить совсем честно, разве это хоть что-то изменило бы? Достаточно было бы встретить Анастасию Павловну не в школе, а на улице, или в ДК, или где-нибудь еще – и все снова, в один момент, стало бы таким же, каким было на самом деле.

Потому что неважно, кем она была, и кем была сама Ксюша. Неважно, где они встретились, и сколько раз прощались. Потому что как бы там ни было, в глубине души Ксюша всегда знала: это не закончится. Как не может закончиться любовь, как не может закончиться мечта, как не может закончиться надежда.

Forvard

Повсюду были разбросаны сумки и чемоданы. Казалось, что никуда от них не деться – только сделай шаг, и обязательно наткнешься на еще один – красный, огромный, с колесами, или изящный черный, с длинной серой ручкой, или оранжевый, сверкающий пластиковым боком.

Собрана была даже маленькая сумка с провизией – в дорогу. Она стояла на стуле в прихожей, ненавистно-раздутая, синяя. А рядом с ней – простой черный плащ, небрежно кинутый на столик.

И стучало в висках, и холодило ладони, и в голове звучало речтативом: «Несмейрыдатьнесмейрыдатьнесмейрыдать». Впрочем, и слез-то не было. Они острыми льдинками застыли в глазах, делая их из зеленых почти изумрудными.

-Присядем на дорожку?

-Присядем.

Сели прямо на чемоданы. И мелькнула мысль – может быть, просто не вставать с этого огромного куска пластика? Может быть, вцепиться в него руками и ногами, лечь животом, и тогда, тогда, может быть, все станет по-другому?

-Я…

-Я…

Они заговорили одновременно, и одновременно же замолчали. Поднялись на ноги. Неловко обнялись.

-Позвони мне, когда… доберешься.

-Конечно.

Звонок в дверь прозвучал набатом, от которого некуда было спрятаться. Как же она не догадалась выкрутить этот звонок к чертовой матери? Водитель вошел, и деловито подхватил все чемоданы разом.

Они остановились на пороге.

-Позвони мне, когда…

-Конечно.

А потом дверь захлопнулась. И этот звук – о господи, она точно знала, что этот звук будет теперь преследовать ее всю оставшуюся жизнь, но не ожидала, что именно он растопит лед в глазах, и из них потоком хлынет все то, что она так и не смогла сказать, и так и не смогла сделать.

Она кинулась в ванную, кулем свалилась там прямо на кафельный пол, и зарыдала, уткнувшись в белый махровый халат.

В кармане халата что-то хрустело. Она сунула руку в карман и вынула конверт. Простой конверт, белый конверт, конверт без марки и без подписи.

И долго-долго она крутила его в руках, поливая слезами, и думала о том, нужно ли, стоит ли, имеет ли значение, откроет она его, или нет…

Forvard

Две тысячи двенадцатый год они встречали вдвоем. Не было никакой елки, никакого шампанского – только раскрытые коробки с пиццей, стоящие на полу кухни, батарея чашек с остывшим чаем и сигаретный дым, потихоньку утекающий в приоткрытое окно.

-Хочешь, расскажу тебе сказку? – Спросил Джон, когда с улицы послышались звуки праздничных фейерверком и донеслось многоголосое “Ура”.

-Нет, - улыбнулась Ксения, опуская голову ему на плечо. – Не хочу.

Она закрыла глаза, наслаждаясь ощущением горячей батареи, греющей спину.

-Твой телефон звонит.

-Ну и пусть.

Наверное, это Ира. Или Мишка. Или Кирилл. Каждый из них за этот день позвонил не единожды, но Ксения не хотела брать трубку. Ей не нужны были поздравления, не нужны были глупые слова, и праздник не был нужен тоже.

Хотелось сидеть вот так вечно – на полу кухни, с чаем и пиццей, и думать о том, что в такие секунды время и правда превращается в вечность.

Она так и не прочитала Асино письмо. В первые дни после ее отъезда она вообще не могла читать – перебиралась из комнаты в комнату, оседала на пол, и плакала, пока еще было чем плакать. А когда слезы заканчивались – начинала кричать.

Все ее тело, вся душа выламывались в бессмысленной попытке что-то изменить, но правда была в том, что менять было больше нечего. Она делала, что должна, и ждала, когда станет легче.

Месяц за месяцем она заставляла себя жить. Не единожды в голову приходили пьянящие мысли о том, как можно покончить со всем этим одним махом, но она гнала от себя эти мысли. Включала фильмы, читала книги. Уходила гулять по Москве – одна, с наушниками от плеера в руках, и ходила, пока не начинали подкашиваться ноги.

Самым страшным было то, что в каждом человеке, проходящем мимо, она видела Асю. И каждый раз, когда это случалось, не кидалась вслед, не стремилась разглядеть – а сжимала до предела что-то в животе, и проходила мимо.

-Знаешь, - сказала вдруг она вслух. – Это странно, но сейчас я, кажется, люблю ее даже сильнее, чем раньше.

Джон только вздохнул в ответ.

-Правда, сильнее. Я как будто наконец сумела отдать ей самое главное, что всегда было ей нужно. Отдать ей свободу. Отдать возможность распоряжаться своей жизнью так, как она хочет, а не так, как я считаю нужным. И, как ни странно, это одновременно принесло свободу и мне.

Да, так оно и было. Это была очень горькая свобода, и очень болезненная, но нельзя же научиться бегать марафоны в одну секунду. Всему нужно было учиться, и Ксения правда училась.

Училась слушать себя, училась находить в мимолетных ощущениях желания, и различать эти желания училась тоже. Училась получать удовольствие от чтения книжки в тишине комнаты, училась слушать музыку не на бегу, а вслушиваясь в каждый звук.

Ася так и не позвонила после отъезда. И Ксения была рада этому. Кто знает, смогла бы она ответить на этот звонок, или сорвалась бы на слезы, на мольбы? Кто знает…

-Мне кажется, она так и осталась для тебя учительницей, детка, - сказал вдруг Джон, и Ксения улыбнулась этим словам.

Нет. Конечно, нет. Все было совсем не так.

То, что начиналось когда-то как влюбленность ученицы в учительницу, стало с годами чем-то совсем другим. Она как будто нашла место, куда можно разместить свою любовь, и сделала это – так, как умела. И только теперь, потеряв ее окончательно, поняла самое главное.

Нельзя отдавать человеку все. Нельзя отдавать всю любовь, и всю поддержку, и всю нежность. Потому что если отдашь все – самому тебе ничего не останется.

Она посмотрела на Джона и провела ладонью по его щеке.

-Пора прощаться, - улыбнулась тепло и нежно.

-Уверена? – Улыбнулся он в ответ. – Ты уже пыталась, и не единожды, но это просто не сработало.

-Теперь сработает, - кивнула она. – Двадцать лет – достаточный срок для того, чтобы повзрослеть, как ты считаешь?

-Не знаю, это ты скажи.

-Я думаю, достаточный.

Они молча смотрели друг на друга и улыбались. Знали, что это и правда прощание, что больше не будет холодной кухни, и теплой батареи за спиной, и открытых коробок с пиццей, и «люблю тебя, детка», и «ты справишься», и даже «все было правильно».

Ксения знала это, но знала она и то, что пришло время идти дальше. Что-то очень важное и сильное выросло в ее душе за последние шесть месяцев, и это «что-то» дало возможность научиться справляться самой.

-Я не помню того времени, когда бы тебя не было рядом, - сказала она, смаргивая слезы. – Помню, что каждый раз, когда мне было плохо, и когда было хорошо, ты был. Всегда был. Но дальше я пойду сама. Думаю, я наконец к этому готова.

Она закрыла глаза, и последний раз ощутила его дыхание на своей щеке. А когда открыла – его уже не было.

-Джон… - Шепотом позвала она.

Но отвечать было некому.

Forvard

-Ксения Михайловна, ты обедать идешь?

-Нет, Кать, ты иди, я чуть позже. Нужно главу дочитать.

-Ладно, только не увлекайся, а то опять закроют тебя в школе, и будешь до утра сидеть!

Ксения засмеялась, помахала Кате рукой, и вернулась к книге. Уроков у нее сегодня больше не было, но идти домой и прерывать чтение совсем не хотелось. Может, если она дочитает сегодня, то завтра можно будет организовать для девятиклассников интересное дополнительное занятие. Например, устроить небольшую пьесу из древнегреческих комедий. Или просто собраться кружком и поговорить о разнице древних и современных культур.

Телефон пиликнул, оповещая о пришедшей смс.

-Ковальская, мы с Мишкой и Нелей напоминаем тебе, что уже послезавтра все встречаемся на даче. Не вздумай об этом забыть, старая маразматичка.

Засмеялась, перечитала, ответила:

-Иди в задницу, я все помню.

И вернулась к книге.

Forvard

-Рита, зайди ко мне после уроков, пожалуйста.

Она постаралась сказать это как можно мягче, но девочка все равно испугалась – вспыхнула голубыми глазами, сжала губы, кивнула.

Когда класс опустел, Ксения, улыбаясь, достала из сумки зеркало и подмигнула сама себе.

-Ну что, Ксения Михайловна? Каково вам ощущать себя в другой роли?

Ощущать себя в другой роли было по меньшей мере забавно. Пока Рита только смотрела на нее пристально, и присылала подарки в социальных сетях, и оставляла на столе маленькие открыточки, все было спокойно. Но сегодня, отвечая заданный урок, она разнесла в пух и прах всю версию учебника о причинах первой мировой войны, хамила, пряча глаза, и выкручивала собственные пальцы.

Ксении большого труда стоило не смеяться. Она напомнила себе, как это бывало больно и трудно в ее возрасте, но почему-то все равно было смешно.

Когда Рита постучалась в ее кабинет, она была готова к разговору. Улыбаясь, пригласила присесть, поставила на стол чашки с чаем и коробку печенья.

-Рассказывай, - весело предложила.

-Чего рассказывать? – Испугалась девочка.

-О том, что думаешь, что чувствуешь. Чего боишься.

Рита надула губы и принялась за чай. Она боялась посмотреть на Ксению, боялась поднять глаза.

-Хочешь, тогда я тебе расскажу? – Предложила Ксения, опуская руку на девочкино плечо. И продолжила, не дожидаясь ответа.

-Когда я училась в школе, со мной случилось нечто, очень сильно изменившее всю мою жизнь. Ее звали Анастасия Павловна.

Рита вспыхнула и посмотрела на Ксению.

-Да, она была учительницей литературы, и я вдруг стала замечать, как сильно нравятся мне ее уроки. А потом поняла, что нравятся мне не столько уроки, сколько она сама.

-И?..

-Я понимала, что никакие отношения между нами невозможны, да мне и не нужны были эти отношения. Мне просто было нужно, чтобы она видела меня, замечала, чтобы знала, что я есть.

Ритины глаза горели. Она забыла о чае, уставившись на Ксению, и покраснев до кончиков ушей.

-И она… знала?

Ксения улыбнулась.

-Это неважно, Рит. Важно другое. Я – знаю. Вижу. Замечаю.

Девочка вспыхнула, отодвигаясь и, кажется, собираясь сбежать.

-Подожди, - попросила Ксения, продолжая улыбаться. – Я так много всего к ней чувствовала, что это не помещалось у меня внутри. Мне хотелось хоть куда-то это деть, но я даже рассказать никому не могла. Потому что никто бы просто не понял. И мне хочется, чтобы ты знала: если захочешь поговорить об этом, то мы вполне можем это сделать.

-И это не будет… стыдно? – Спросила Рита.

-Нет, - пожала плечами Ксения. – Стыдно было бы, если бы мы молчали. Понимаешь, я не сразу это осознала, но сейчас знаю точно: какое бы чувство ты ни испытывала, это чувство имеет право на жизнь.

-Но как же нормы?

-Нормы? – Ксения засмеялась. – Пока ты просто чувствуешь, и ничего не делаешь, эти нормы вполне можно игнорировать, разве нет? И поправь меня, если я ошибаюсь, но мне кажется, что чувствовать для тебя сейчас – вполне достаточно?

Рита кивнула, снова пряча глаза. И спросила, глядя исподлобья.

-А она… Та учительница. У вас это прошло?

Ксения вздохнула, прежде чем снова улыбнуться. Тепло, ласково. Спокойно.

-Нет, это не прошло. Я все еще люблю ее. Но это больше не причиняет мне никакой боли.

Forvard

Проспала! Господи, опять проспала!

Ксения заметалась по квартире, пытаясь одновременно включить чайник и почистить зубы вилкой, опомнилась и бросилась в ванную. До начала первого урока оставалось всего двадцать минут, а нужно было еще успеть одеться и доехать до школы.

Более того – у дверей кабинета ее наверняка будет ждать Рита с новой книжкой, которую непременно захочет обсудить.

Черт! Трижды черт!

Торопливо почистив зубы и кое-как уложив волосы на голове, Ксения потянулась за полотенцем, и случайно ухватилась рукой за белый махровый халат.

Он так и висел на этом крючке все прошедшие два года. Ни разу – даже делая уборку, даже меняя полотенца, она не тронула его с места. А в кармане этого халата до сих пор лежал белый конверт.

Не успев даже подумать, что делает, Ксения выхватила его из кармана, запихала за пояс джинсов, и кинулась в прихожую.

Похоже, что господь в этот день был на ее стороне: несмотря на поздний выход из дома, ей удалось доехать до школы вовремя. То ли в этот час машин в принципе было мало, то ли просто повезло, но припарковалась она за пять минут до начала занятий.

Широкими скачками добежала до кабинета, кивнула удивленной Рите, и вошла в класс.

Пока ученики доставали учебники и тетради, Ксения присела на стул, и почувствовала, как колется в спину злополучный конверт. Достала его и положила между страниц учебника.

Урок сегодня тянулся как никогда долго. Ксения сама понимала, что рассказывает торопливо, и, наверное, скучно – но никак не могла отделаться от мыслей о письме, лежащем от нее буквально в нескольких сантиметрах.

Наконец, прозвенел звонок, и ребята бросились из класса. Ксения поймала вопросительный взгляд Риты, качнула головой: «не сейчас», заперла дверь на ключ, и наконец достала письмо.

«Здравствуй, Ксюшка».

Господи, это был ее почерк. Ее слова. Ее обращение. Ксения улыбнулась, сжавшись от невыносимого тепла, залившего сердце.

-Здравствуйте, Анастасия Павловна.

И начала читать.

Сколько лет назад это было? Наступил 1992 год, я помню это совершенно точно, потому что, зайдя в первых числах января в магазин, едва не упала в обморок, увидев вместо привычных цен космические и малореальные. Тогда я была замужем за Димой, Кириллу было восемь, и я решительно не представляла, как мы будем жить дальше.

Я преподавала литературу в нашей школе, подрабатывала в обществе знаний, вечерами писала диссертацию и пыталась выделить хотя бы час в сутки на общение с мужем и сыном. Дима старался мне помочь, но у него мало что получалось: работая фельдшером на «Скорой помощи», не разбогатеешь. А подрабатывать он не мог. Или не хотел. Кроме того, как раз в этот период разболелся папа, мама стала ухаживать за ним и больше уже не могла забирать к себе Кирилла даже на выходные.

Тогда-то ты и появилась в моей жизни.

Активная, хулиганистая, и очень своеобразная двенадцатилетняя девочка. Для тебя не существовало слова «нет», ты не обращала внимания на чужое мнение, и поступала только так, как нравилось тебе. И, конечно же, ты была влюблена.

Сейчас, когда прошло столько лет, я понимаю, как много счастливых эмоций могла бы ощутить сквозь призму твоей влюбленности. Но тогда это было недоступно. Проще говоря, мне было не до этого. Я должна была заботиться о своей семье.

И потом, дети часто влюбляются в своих учителей. Часто и ненадолго. И я была уверена, что твоя влюбленность закончится очень-очень скоро. Появится милый мальчик, который тебе понравится, и внимание твое переключится на него.

Знаю, сейчас ты улыбаешься, у тебя повысилось настроение и дальше ты начинаешь читать уже с интересом, предвкушая немало веселых воспоминаний. Давай вспомним еще одно?

Наступило лето, на время отпуска я начала заниматься репетиторством, и финансовая ситуация в моей семье немного улучшилась. Тогда и начались твои звонки. Не смейся, всё это тогда не было забавным. Мои отношения с Димой разладились, он начал пить, умер папа, и ко всему этому несколько раз в день я слышала по телефону разные вариации «Ой, я ошиблась номером». Знала ли я, что звонила ты? Думаю, нет. Не сразу. Мне долго казалось, что всё это – чья-то дурацкая шутка. И когда я поняла, что это ты…

Нет, не возненавидела. Но почувствовала себя униженной и оскорбленной. Мне показалось, что ты сделала это нарочно, чтобы побольнее задеть меня. И, конечно же, когда осенью ты пришла извиняться, я и думать о тебе забыла. Это было так нелепо: какая-то девочка просит прощения, объясняет что-то, чего-то хочет, а у меня в голове крутятся мысли о том, какой тяжелый развод мне предстоит.

Конечно, я повела себя неверно. Мне стоило поговорить с тобой, выслушать, понять, и объяснить, что любовь не должна причинять неприятностей. Я должна была растолковать тебе, что влюбленность в педагога и влюбленность в человека – совершенно разные вещи. Что ты любишь во мне внешность, уверенность взрослого человека, мудрость. Что влюбленность эта – лишь попытка получить извне то тепло, которого тебе не хватает в семье.

Ты думаешь сейчас, что это не помогло бы, и я отчасти согласна, ведь ни единый психологический или жизненный закон в твоем случае не работал, но как педагог я обязана была хотя бы попытаться. Не попыталась, что ж. Предпочла отойти в сторону и не обращать внимания на ситуацию в надежде, что она разрешится сама собой.

В ноябре мы с Димой развелись. Кирилл очень тяжело пережил наш разрыв – всё же он всегда больше любил отца, нежели меня. Ситуация осложнялась еще и тем, что Диме некуда было уходить от нас – поэтому мы продолжали жить вместе, тщетно пытаясь разменять двухкомнатную квартиру на две однокомнатные. К этому времени я уже знала о тебе очень многое: еще бы, ведь ты училась в моем классе, за две недели сентября умудрилась получить два выговора, проигнорировать все проводящиеся в школе общественные мероприятия и заслужить репутацию хулиганки и «своего парня».

Вот тогда-то я и начала испытывать к тебе чувства. Это было так странно, знаешь? С одной стороны ты очень мне нравилась, а с другой… Я относилась к тебе как к назойливой соседке по коммунальной квартире – той, которая кидает полстакана соли в твой суп, курит на кухне, зная, что у тебя аллергия на табачный дым, и доставляет мелкие, незначительные, но обидные и противные неприятности.

Едва ли ты видела это. Я очень старалась вести себя как ни в чем не бывало – разговаривала с тобой, объясняла, увещевала. А ты смеялась мне в лицо. И однажды мои нервы не выдержали.

Ксюшка, чудовище и счастье мое, помнишь ли ты те первые стихи, которые были написаны тобою для меня и случайно попали мне в руки? Наверняка, нет – те строчки давно стерлись из твоей памяти. И из моей тоже. Но осталось ощущение, которое я до сих пор бережно храню в потаенном уголке своего сердца. Ощущение невесомой нежности, доброты, способности отдавать ту малость, что есть у тебя, даже если малость – последняя.

Как близко мне это сейчас, как дорого! Как хорошо я понимаю, что в этом вся ты – любить, но не мешать. Любить ради любви, а не затем, чтобы быть рядом. Любить открыто, искренне, ничего не прося в ответ.

Но тогда… Ох, как я разозлилась тогда. Это был мой педагогический провал, крах по всем направлениям, по всем фронтам. Пять лет в педагогическом институте, семилетний опыт работы в школе – всё полетело в тартарары, когда я держала в руках эти стихи, а ты смотрела на меня издевательски, с апломбом, и иронично кривила брови.

Ты даже слушать меня не стала. Покривилась, высказала несколько ехидных замечаний, и ушла, не обращая внимания на мой приказ остаться.

Я же пошла к директору. Я просила, умоляла перевести тебя в другой класс, выгнать из школы, сделать хоть что-то, чтобы прекратить эту двусмысленную ситуацию! Педагогический провал. Это был именно он.

Ничего не вышло. Твои родители в очередной раз пришли в школу, я показала стихи твоему отцу, получила от него выволочку, и ничего не добилась. Тогда я решила просто не обращать внимания на твои выходки. Быть сугубо официальной. Контролировать дисциплину и не позволять никакого панибратства. Так что своего ты добилась, Ксюшка. Я начала думать о тебе. А что еще мне оставалось делать?

Подошел новый год. На празднике 25 декабря ты взорвала всю школу своим чудесным выступлением. Я помню, как ты стояла на сцене, оглушенная аплодисментами, а я злилась от того, что не могу порадоваться за тебя, а должна настороженно смотреть и думать, что же ты выкинешь в следующий раз?

Однако ничего не случилось. Разве что кто-то оставил букет цветов под дверью моего кабинета, но я до сих пор так и не уверена, что это была ты – ведь в меня тогда были влюблены многие ученики. Много учеников и одна ученица.

В январе 1993го мы наконец-то разменяли квартиру. Кончились каникулы и Кирилл начал огорчать меня своей успеваемостью. Он стал грубым, начал хамить, огрызаться и всё чаще и чаще просил отправить его к отцу. Дима ничем не помогал. Напротив, он словно настраивал сына против меня – не мог простить, что я его выгнала. Они оба не могли мне этого простить.

Всё стало очень сложно. С деньгами по-прежнему было тяжело, всё свободное время отнимала школа, и подрабатывать стало совсем некогда.

После нового года ты стала учиться лучше. И вообще притихла, перестала устраивать хулиганства и демонстрировать свой нрав. Ты даже начала мне нравиться. Острый ум, обаяние, стремление к лидерству – я уважала эти качества в людях. А в тебе они были очень явно выражены.

К весне Кирилл успокоился, привык, и дома всё стало хорошо. К нам переехала мама, сняла с меня часть домашних обязанностей, и освободила время для подработок. Ты же продолжала учиться. Если бы не поведение, ты обязательно стала бы отличницей. Но тебе это не было нужно. Очень часто я ловила на себе твой взгляд, и ты тут же прятала глаза. Всё чаще и чаще мы сталкивались в рекреациях, в столовой, в спортзале… Это не было преследованием – все встречи были словно случайными, но мы обе хорошо знали цену этим случайностям.

И вот наступил март. Не знаю, что произошло, но ты снова стала прежней. Ксюшка-Ксюшка, сколько же крови ты тогда у меня выпила, сколько лет жизни отняла… Ни один мой урок теперь не обходился без твоего выступления. Ты перечитала все книги по школьной программе на три года вперед. И на каждую обосновала свое собственное мнение. Что бы мы ни проходили, о каком бы произведении ни шла речь, ты всегда знала, что сказать. Ты считала Достоевского балаболом с фантазией, Набокова – педофилом, а Куприна гением. Тебя раздражала «Война и мир» потому что это произведение недоступно понимаю школьников, тебе не нравился Солженицын, потому что он всё врал, и ты обожала Жоржи Амаду за его любовь к деталям.

Противоречия, противостояние, перфекционизм – три «П», которые характеризовали тебя в то время. Ты собирала вокруг себя очень разных детей. Вы творили что-то невообразимое, а потом вдруг собирались и организовывали команду по волейболу. Побежали на городских соревнованиях, и на следующий день вас ловили с сигаретами. Стоило похвалить тебя за хорошее сочинение, как на следующий день ты получала двойку за ответ у доски.

Я не могла понять. Чего ты хочешь? Зачем тебе всё это? Ради чего ты всё это делаешь? Ответа не было. Ты разговаривала со мной всё так же ехидно-иронически, не слушала, и поступала по-своему.

В конце весны в нашем городе проводились городские олимпиады. Ты приняла участие сразу в трех: по истории, химии и литературе. По ЛИТЕРАТУРЕ, Боже мой! Это была чудесная работа, ты ответила на все вопросы олимпиады и написала прекрасный доклад. Ксюшенька, если бы ты знала, как я была рада тогда. Ты выскочила из кабинета, кинулась ко мне – юная красивая девочка, со светящимися глазами, радостная и ослепленная удачей. Кинулась, улыбаясь, почти смеясь, и крикнула: «Первое место! Увидите, это будет так!».

И я подумала, что теперь-то точно всё будет по-другому. Как же я ошибалась…

В понедельник в школу приехала комиссия. Тебя и меня вызвали посреди урока, привели в кабинет директора и начали разбор. Чего я только не наслушалась… И то, что под моим руководством у ребенка сложились неверные представления о мире, и то, что ребенок явно попал под неверное и тлетворное влияние. И то, что ребенок не мог сам нигде такого набраться – очевидно влияние учителей. И так далее, и так далее…

А ты улыбалась. Я видела, каких усилий стоило тебе сдерживать смех. Ты сидела на стуле, смотрела на наши упакованные в костюмы и профессионализм лица, и смеялась над педагогикой, над психологией, над строгими педологическими правилами и постулатами.

Мы обе получили по строгому выговору. С этого дня я начала тебя ненавидеть.

Дальше всё стало только хуже. Ты словно сбросила с плеч оковы и решила развернуться в полную силу. Весь июнь я руководила практикой у девятых классов, и вынуждена была ежедневно тебя видеть. Что ты творила! Я даже не хочу вспоминать, потому что только сейчас могу думать об этом со смехом, а не с ненавистью и неприязнью.

К середине июля, когда старшие классы нашей школы традиционно готовились к поездке в горный лагерь, я начала тесно общаться с Денисом. Это было время чудес и сказочных отношений. Денька дарил мне цветы, красиво ухаживал, он сразу понравился Кириллу и в выходные мы втроем часто ходили на баскетбольную площадку или гуляли в парке. Ты отошла на второй план. Нет, на сто сорок второй. Тем более что практика давно закончилась, и мне не нужно было тебя видеть.

В лагерь мы поехали все вместе – Денис, Кирилл и я. Первые дни я просто наслаждалась свежим воздухом, чувством любви и покоя. Мужчины мои проводили много времени вместе, эксцессов не происходило, и жизнь была чудесна.

А потом снова появилась ты. Прошло всего несколько дней с приезда в лагерь, когда я вдруг обнаружила, что Денис всё чаще остается в домике в то время как Кирилл где-то гуляет. И гулял он с тобой.

Зачем тебе это было нужно? Хотела ли ты стать ближе ко мне таким образом или хотела отомстить за что-то? Не знаю. Но я испугалась. Кира влюбился в тебя почти сразу – ты была красива, была старше, умнее, была душой любой компании и очень необычной девочкой. Со стыдом и чувством презрения к себе я вспоминаю наш тогдашний разговор. Я не просила, нет – я приказала тебе оставить моего сына в покое. Но на все жестокие и холодные тирады в ответ я получала только презрительную усмешку и пожелание не лезть в твои дела.

Что ты сделала с моим сыном? Как тебе это удалось? Он стал спокойнее, и в то же время активнее. Полюбил спорт, начал бегать с тобой по утрам, в тихий час сидел на лавочке и читал Майн Рида. Он всё время проводил с твоим отрядом и начал чувствовать себя увереннее.

Я не знала, что и думать. Мне нравилось то, что происходило с Кириллом, но я ненавидела его увлеченность тобою.

А потом Кирилл ударил Дениса. Я не знаю, до сих пор не знаю, что между ними произошло, я увидела только результат: мой сын, мой маленький сын, схватил табуретку и изо всех сил ударил взрослого мужчину.

Я пыталась с ним разговаривать, пыталась узнать, что случилось, но добилась только того, что он объяснил, кто его научил так драться.

Господи, если бы только у меня была возможность вернуться туда и сделать все иначе. Если бы ты знала, как я жалею о том, что сделала. Я кричала на тебя. Я угрожала. Я топала ногами. Всю свою ненависть и злость я вылила на одну тебя. И это не сделало лучше никому. Ни тебе, ни мне, ни Кириллу.

Теперь сын снова ненавидел меня. Но уже не за отца. Он продолжил бегать по утрам, перешел от Майн Рида к Куприну и разговаривал со мной сквозь зубы. Даже Денис ничего не мог сделать – Кира только улыбался в ответ на его попытки поговорить. И я слишком хорошо знала, чья это была улыбка!

Через неделю был поход. Денис с Кириллом остались в лагере – это была очередная попытка вернуть былое доверие, а я обязана была идти с учениками. Уже через несколько километров я поняла, что не дойду. Рюкзак давил на плечи, болел живот, и страшно хотелось упасть на травку и больше никогда не подниматься. Как я жалела, что рядом нет Дениса! Он бы забрал рюкзак, подставил плечо и помог бы преодолеть этот путь. Я знала, что должна дойти. Я не могла сдаться. Ученики равняются на учителей, и что бы было, если бы учитель опустил руки? И, кроме того, мне не хотелось снова увидеть на твоем лице презрение.

Прошел еще час, я поняла, что больше не могу. И именно в этот момент впереди появилась ты. Ты стояла рядом с тропинкой, нагнувшись – я видела только рюкзак на твоей спине и запакованные в джинсы крепкие ноги. Колонна обогнала тебя, и ты зашагала передо мной. Одного взгляда, брошенного на тебя, хватило, чтобы понять: ты чувствуешь себя еще хуже, чем я. Стыдно, как же стыдно… Но это было облегчение. Я сбросила рюкзак на землю, заставила тебя сбросить свой и прилегла рядом. Я лежала, смотрела в небо, задыхалась и чувствовала себя невероятно счастливой. В этот момент я почти любила тебя.

Прошло не менее двух часов прежде чем у меня появились силы идти. Ты подскочила с готовностью, подставила плечо и практически потащила меня вперед.

Ксюшенька… Я ведь всё поняла. Я поняла это сразу, только лгала себе, ведь приятнее было думать, что тебе и вправду плохо, чем поверить в то, что ты это сделала лишь для того, чтобы мне помочь.

Как мне хотелось поблагодарить тебя… Пригладить вихры на твоем лбу, сжать плечо, обнять и сказать «спасибо». Но стоило мне сделать шаг, как ты отступила. Сразу вернулось ехидство, ухмылка и горящий, тщательно скрываемый, взгляд. Но с этого дня я начала тебя понимать. А это немало значило. По крайней мере, для меня.

До конца лагерной смены ты успела немало потрепать мне нервы. Чего стоила одна твоя прогулка в горах на лошадях с черкесами! А шашлык, поданный вместо завтрака в столовой? А сгоревшая «случайно» баня? Ксюшка-Ксюшка… Ты была чудесным пыточным орудием. Которое убивает медленно и изощренно.

До конца лета мы не виделись. В августе Денис предложил мне выйти за него замуж, и я отказалась. Мы жили вместе, но женитьба казалась преждевременным и непродуманным решением. Кроме того, Кирилл был очевидно против.

Как он скучал по тебе! Как мучился… Впервые в жизни он ждал сентября, а не откладывал в голове его наступление. Сколько раз я была на грани того, чтобы позвонить тебе и пригласить в гости… Только понимание педагогических принципов сберегло меня от этого шага. Хотя сейчас я понимаю, какая жестокая это была ошибка. Он так и не смог нас простить. Меня – за то, что не разрешила. Тебя – за то, что не стремилась.

1 сентября был первый звонок, он же ознаменовал и начало политических преобразований в России, которые звенели всю осень и зиму. Для меня же первый звонок стал новым поворотом в судьбе. Началось с того, что Денис пришел работать в нашу школу учителем физкультуры. Мы получили возможность чаще видеться, больше времени проводить вместе и любовь наша расцвела с новой силой. Я получила мужа и потеряла сына.

Конечно, в этом была целиком и полностью моя вина. Ты принесла моего сына в жертву своей любви, а я позволила тебе это сделать. Позволила, не понимая, что жертвой – раз уж без этого было не обойтись – должна была стать я. Я, а не Кирилл.

Ксюха-Ксюха… Что же ты натворила тогда? Неужели тебе не было его жаль? Неужели всё, что тебя волновало – это твои чувства, и в угоду им ты положила на алтарь маленького мальчика?

Да, так оно и было. И это еще одна вещь, которую мне очень сложно было простить тебе. Но своего ты добилась – всё чаще и чаще в моем доме начало звучать твое имя. Кирилл возненавидел тебя. И меня. И Дениса. И всех вокруг. Он продолжал бегать по утрам, вечерами ходил в секцию волейбола, по выходным убегал из дома на весь день, и категорически отказывался со мной разговаривать.

А ты снова начала хулиганить. И степень хулиганства росла вместе с тобой – невинные шалости превращались в серьезные проступки, а забавное противостояние школьной администрации в конфронтацию с директором. Я растерялась и не знала, что мне делать. Я металась между школой и сыном, в семье повысилась напряженность, и 2 ноября Денис впервые меня ударил.

Не морщись, Ксюшка, и не сжимай кулаки – ты никогда не знала, почему он это сделал и зачем. А ударил он за дело. Я позволила себе унизить его перед друзьями. И получила за дело. Но на этом всё не прекратилось.

Денис почувствовал свою силу. Почувствовал себя главой семьи. Мужчиной с большой буквы. И вложил в это слово иной смысл. У меня не было сил бороться и оставалось только подчиниться.

Ты зря думаешь, что он бил меня. Он не бил. Он просто позволял себе чуть больше, чем может позволить мужчина его возраста. И самая его большая ошибка заключалась в том, что он позволил себе рассказывать об этом другим. В твоем присутствии.

Ксенечка. Ксенечка. Ксюшка… Я смеюсь, вспоминая об этом. Смеюсь, а перед глазами стоит лицо Дениса, лысого, с поцарапанной головой, и такого забавно-смущенного. Как он злился! Как кричал! Какими словами поносил тебя, находя при этом полное понимание у Кирилла. И с какой яростью требовал расправы…

Что ж, он получил свое. Я не хочу вспоминать, что было дальше. Не хочу помнить это родительское собрание, свое предательство, твою силу духа, свой позор, твоего прекрасного отца. Позволь мне забыть об этом и не думать никогда о том, какую боль я тогда причинила. Просто поверь, что я не хотела, чтобы так получилось… Я была слаба. А слабый человек способен ударить похуже, чем самый сильный.

Не прошло и нескольких недель, как я снова ударила тебя. Ты совершила что-то, какую-то очередную глупость, пустяк, бессмыслицу, и я не выдержала. Я рассказала тебе всё, что я о тебе думаю. Я говорила страшные вещи, стремясь обидеть тебя и задеть побольнее. С каждым словом я вбивала кулак в живое и теплое – душу ребенка. И снова педагогический провал. И снова то, чего я никогда не смогу себе простить.

И ты – не простила. С изяществом и присущим тебе стилем ты начала мстить: заулыбалась, расцвела, разрумянилась красотой молодой девушки, и начала встречаться с лаборантом кафедры физики.

Прекратились наши «случайные» встречи, Кирилл становился с каждым днем всё более хмурым и отстраненным, а ты вышла в отличники и игнорировала меня с такой грацией, что оставалось только аплодировать.

Тебе было всё равно. Ты не демонстрировала этого, не выпячивала – я верю, что тебе ДЕЙСТВИТЕЛЬНО было всё равно. Не знаю, добилась ли ты, чего хотела, но моя жизнь пошла наперекосяк.

Денис сорвался с тормозов. Теперь он был не главой семьи, а тираном и сатрапом. Кирилл начал курить. В школе все без исключения учителя поражались твоему интеллекту и возникшей вдруг ниоткуда усидчивости.

Ты блистала на школьных вечерах, на краевых олимпиадах, выигрывала соревнования по волейболу и игнорировала, игнорировала, игнорировала всю мою семью. Взгляд твой погас. Ты больше не смотрела на меня, как раньше. Не прятала глаза. Ты стала абсолютно равнодушной.

В девяносто четвертом ты начала теснее общаться с Завадской. И взглядом, который раньше принадлежал мне, теперь завладела она. Чем она привлекла тебя? Знанием истории, так я думала тогда. Хорошим отношением, так я считаю теперь.

В то время ты была очень увлечена историческими событиями нашей страны. Олимпиады, рефераты, доклады – всё катилось как снежный ком, и я следила за твоими успехами. Еще бы, ведь я была твоим классным руководителем! Что мне еще оставалось.

На выпускном ты единственная не подарила мне цветы. Стояла у сцены актового зала в своей военной форме, обменивалась шутками с друзьями, вручила огромный букет Завадской, и даже взглядом меня не удостоила.

А я была счастлива. Я радовалась, что в будущем году возьму под классное руководство пятый «б», и никогда больше тебя не увижу. Но было и что-то еще. Что-то, что настойчиво царапало мне сердце, и не давало возможности просто пройти мимо. Наверное, я уже тогда начинала понимать, как буду помнить тебя. И как буду скучать.

Поэтому я нашла тебя в коридоре. Поэтому говорила эти глупые и ненужные слова. Говорила и видела, что ты совсем меня не слышишь. Что твои глаза будто смотрят не на меня, а куда-то внутрь.

Равнодушное молчание было мне ответом.

В эту ночь ты напилась. И я тоже.

В последующие два года я ни разу о тебе не вспомнила. До меня доносились слухи, что ты поступила в институт, и что твои успехи далеко не так блестящи как в школе, но мне было всё равно.

В следующем году я забеременела и через несколько месяцев потеряла ребенка. Кирилл учился уже в девятом классе, участвовал в военно-патриотическом движении, и ненавидел Дениса всей силой юношеской неприязни. Впрочем, скоро и Дениса не стало. Он ушел от меня к другой женщине, и даже не счел нужным что-либо объяснить.

Кирилл начал готовиться к поступлению в военное училище. Он учился из рук вон плохо, но тут вдруг подналег на математику и физику. И как заведенный продолжал бегать по утрам.

Меня назначили заведующей кафедры русского языка и литературы, диссертация была забыта как страшный сон, и материальное положение семьи немного наладилось.

Наступил 2001 год. В мою жизнь пришел Марк, и это была самая грандиозная любовь, которую я когда-либо испытывала. Кирилл не принял его, ушел жить к бабушке и перестал со мной разговаривать. Марк был чудесен. Для него я была самой прекрасной, самой умной и самой лучшей. Он всегда делал то, что я говорю. Он носил меня на руках, готовил завтрак и встречал после работы. Через полгода я его прогнала.

И тогда в моей жизни вновь появилась ты.

Я хорошо помню этот день, Ксюш. Была осень, я шла на работу пешком, вдыхала запах опавших листьев, и чувствовала себя, вопреки возрасту, пятиклашкой.

Мы встретились в коридоре школы. Ты просто появилась из ниоткуда, и оказалась передо мной. Стояла, глядя зелеными блестящими глазами, смотрела своим ехидно-ироничным взглядом, улыбалась. Вот только на лице твоем впервые я увидела неуверенность и испуг.

Ты не изменилась. Ты совсем не изменилась, Ксюшка, и я даже была этому рада. Твой молодой задор, беспардонность и ненависть к правилам внесли в наш скучный коллектив свежее дыхание осеннего ветра. Первым делом ты перестроила свой кабинет. Всего за два выходных дня десяток рабочих превратили его в солнечную сказку с огромными чистыми окнами, светлыми обоями и необычной гладкой мебелью. В школе недоумевали: почему? Ну, почему девочка с высшим образованием, с прекрасным интеллектом, неплохим денежным достатком и не менее денежной работой, живущая в Москве, вдруг приехала в наш провинциальный городок работать даже не учителем, а организатором! Низшей кастой, не считая уборщиц и гардеробщика!

Даже я не могла понять. Предположить, что юношеская влюбленность переросла во взрослую, я не могла: ты не давала к этому ни малейшего повода. Кроме того, я прекрасно помнила девушку, с которой увидела тебя там, на перекрестке: она настолько собственнически положила руку на твою талию, что сомнений не оставалось: между вами были отношения.

Прости меня, Ксюша… К этому времени я не изменила своих представлений о том разврате, под которым представляла любовь между людьми одного пола. Это по-прежнему было для меня дико и неприятно, и потому я сделала всё, чтобы отгородиться от тебя и не иметь с тобой ничего общего.

А ты продолжала жить. Смеясь, подшучивая, любя и улыбаясь всем вокруг, ты плыла по школьным коридорам словно «комок позитива» - как прозвали тебя наши ученики. Ты не делала ни единого шага для того, чтобы сблизиться со мной. На педсоветах садилась за одну парту с Завадской, рисовала что-то на многочисленных листках блокнота, и ухмылялась, делая вид, что хохот соседки по парте вызван вовсе не твоими художествами. Вечерами я часто замечала свет в её кабинете, и знала, что это вы вдвоем сидите и работаете над чем-то, недоступным моему пониманию.

И мне вдруг стало завидно. Не смейся, не стоит – это ведь было действительно так. Я завидовала Ленке, у которой был муж, cемья и в дополнение к этому была чудесная и непредсказуемая ты. Я не понимала: как же так? Ведь ты встречаешься с женщинами, у тебя есть любимая (та, которую я видела вместе с тобой на перекрестке), а у Завадской есть муж… И всё равно вы всюду были вместе – ходили под руку, не стесняясь, улыбались, снова что-то писали вечерами в кабинете истории. И – самое поразительное – никто не обращал на вас никакого внимания.

Так может быть, думала я, я что-то неверно для себя поняла? Возможно, на самом деле вы просто друзья и такие как ты способны дружить с женщинами, не испытывая к ним более никаких эмоций и не пытаясь сблизиться сильнее?

На мои первые попытки сближения ты отреагировала как всегда – вежливым удивлением и иронической улыбкой на губах.

В один из вечеров вы приняли меня в свою компанию. Мы сидели втроем у реки, пили коньяк, о чем-то говорили, смеялись. А потом ты пошла меня провожать.

Шла следом, в нескольких шагах, не делая попытки приблизиться, а я почему-то вся дрожала, и никак не могла успокоиться.

Мы не смогли подружиться. Ты вежливо игнорировала меня, подмигивала Завадской и убегала куда-то в толпе обожающих тебя учеников.

Всё было так, и ничего нельзя было изменить, но почему-то изменить очень хотелось.

Через несколько месяцев я поняла, что между тобой и Леной началось нечто большее, чем дружба, и впервые в жизни я не почувствовала к этому отвращения.

Ох, Ксюшка, Ксюшка… Ты спрашивала меня однажды, ревновала ли я. Ревновала – это было не совсем то слово. Я сходила с ума, я не могла спать ночами, не могла понять, что со мной происходит, и какое, черт возьми, мне до всего этого дело.

Я хотела невозможного. Хотела получить обратно твою любовь, но получить ее так, чтобы не пришлось ничего отдавать взамен. Я хотела, чтобы ты была… И пугалась этого до полусмерти.

Ты спрашивала меня еще об одном. Спрашивала, знала ли я, что Лена замужем. И я солгала тебе. Потому что – да. Я знала. И, хоть и не признавалась в этом самой себе, все время ждала, когда об этом узнаешь и ты.

Это подло и гадко, я знаю, но мне хотелось, чтобы этот флер Лениной прекрасности был разрушен без моего участия. Чтобы ты сама увидела, как обстоят дела на самом деле. И именно поэтому я пригласила тебя на свой день рождения…

Господи, как же тяжело это вспоминать. Не знаю, помнишь ли ты, но когда Денис избивал тебя, я пыталась его оттащить. Я кричала, лупила его по спине, хватала за рубашку. Мне казалось, что еще секунда – и он убьет тебя, и это будет означать конец, конец всему хорошему, что только есть в этом мире.

Ты сказала тогда, что любишь меня. А потом повторила это в своем письме. Я плакала, читая его, знаешь? Я включила тогда песню, о которой ты говорила, и плакала. Потому что уже тогда где-то в глубине души понимала: я не должна была тебя отпускать. Просто не имела права.

Любовь… Самая прекрасная, самая чудесная в мире любовь постучалась в мои двери, а я просто отвернулась. Самое восхитительное чувство легким облаком коснулось моего сердца, а я отправила его прочь.

Я скучала по тебе. Можешь не верить, но это правда было так. Я по-прежнему не понимала, чего хочу, не понимала, зачем мне это, но скучала так, что иногда хотелось зубами скрежетать от невозможности тебя увидеть.

И когда с Кириллом случилась беда, я пришла именно к тебе. Впрочем, больше идти мне было не к кому.

Денис, после того как узнал, собрал вещи в полчаса и отбыл, не сказав ни слова. Дима молча повесил трубку и не стал со мной разговаривать. Друзья, родные – все, кому я пыталась позвонить, начинали слушать сочувственно, затем молчали, затем говорили дежурную фразу и уступали место коротким звучным гудкам. Лишь некоторые отнеслись с пониманием. Но что они могли сделать?

Поэтому я пришла к тебе.

В тот день (Господи Всевышний, как хорошо я его помню!) я готова была отдать тебе всё, чего бы ты ни попросила – себя, свою душу, свое тело, свой разум – всё, что угодно, лишь бы ты помогла спасти моего сына. Но ты ответила «нет».

НЕТ.

Я не виню тебя, конечно. Не смей даже мысли такой допускать. Наоборот, от этого ответа ты поднялась в моих глазах еще выше, чем была до этого, но я была матерью. И это решало всё.

Я плакала, умоляла, валялась у тебя в ногах, упрашивала и обещала. Ты отвечала «нет». Я целовала твои руки, впивалась в волосы, кричала. Ты отвечала «нет». И только одна фраза заставила тебя передумать. В тот момент у меня уже не осталось сил. Я упала на колени, закрыла лицо руками и тихо попросила: «Ради меня. Прошу тебя». И ты согласилась.

И я тебе поверила. Ведь ты всегда выполняла то, что обещала.

Через месяц я смогла, наконец, продать квартиру. Ты продала свою – московскую, а так же машину, бизнес и, по-моему, даже часть личных вещей. Что было дальше – я не могу вспоминать, прости, не могу, не могу…

Через полгода Кирилл вышел на свободу.

Мы втроем поселились в маленькой коммунальной комнате, где-то в Подмосковье. И начался ад.

Ты работала, кажется, на трех работах одновременно – я видела тебя только спящую или собирающуюся спать. Кирилл тоже пытался работать (ему было очень стыдно!), но получалось плохо, и со временем он бросил все попытки и начал гулять.

Спасение и счастье моё, Ксюшка… Мне больно вспоминать тебя такой, какой ты была тогда. Бледная, похожая на тень, постоянно спящая, но сохраняющая в себе всю силу, неимоверную силу воли и характера.

В то время мы спали с тобой на одной кровати. Ночами ты находила силы даже на то, чтобы обнять меня и успокоить. Гладила по голове, шептала успокаивающие речи и засыпала на полувздохе. Ни разу ты не сделала ни единого шага к большему. Как я корила себя тогда за все подозрения! Как ясно открылась мне истина! Какой дурой я поминала себя ежечасно.

Постепенно наша жизнь налаживалась. Ты стала зарабатывать больше, целиком погрузилась в новый для тебя мир с волшебным названием «пиар», стала больше есть и потихоньку превращалась из тени в человека. Вернулась твоя ироничная улыбочка, ехидные повадки и уверенность в себе и завтрашнем дне.

Через неделю после того, как мы переехали в новую квартиру, Кирилл попал в вытрезвитель. Он и до этого постоянно приходил домой пьяный, орал на тебя, на меня. Ругался матом и махал кулаками. А тут вдруг присмирел. Не знаю, о чем вы с ним говорили, что ты сказала ему, но через месяц он покорно отправился снова в Санкт-Петербург и снова в военное училище. Но на этот раз обычное, мотострелковое.

И было счастье. Я не знаю, как так вышло, и почему так получилось, но ты стала самым важным человеком в моей маленькой жизни. Я училась любить тебя медленно, потихоньку. Ты по капле проникала в мое сердце все глубже и глубже – и однажды я вдруг поняла, что ты уже так глубоко, что потеряй я тебя – и ничего не останется.

Ночами, когда ты, уставшая, крепко спала, я часто смотрела на тебя, гладила твои щеки, волосы, и даже позволяла иногда коснуться губами.

А потом мне стало хотеться большего…

Не думаю, что я стала лесбиянкой, не думаю, что что-то во мне изменилось фундаментально, но постепенно мне стало все равно, что ты женщина. Нет, не так… То, что ты женщина – стало казаться для меня самым естественным и правильным в этом мире.

Я рассматривала твое тело, и мне хотелось к нему прикасаться. Когда ты обнимала меня, я думала о том, каково это – быть любимой тобой. Любимой не в духовном смысле, не только в духовном, а во всех…

Но на все мои попытки ты замыкалась и убегала.

Тогда я не знала, почему. Сейчас, когда это наконец произошло, я, кажется, знаю.

Твое тело… Это было последнее, что ты еще не отдала мне полностью. Это было нечто твое – то, что ты хотела оставить себе. То, чем ты не хотела делиться.

Господи, прости меня, прости меня, прости меня…

Я не должна была, я не могла, я…

Но я так сильно любила тебя, я так сильно хотела, чтобы у нас появился шанс, что снова, в очередной раз, подумала не о тебе.

Знаешь, когда ты пришла ко мне и попросила еще год – это был один из счастливейших дней в моей жизни. Это было выше любого признания в любви, глубже самых красивых и важных слов. Потому что ты правда этого хотела.

Ох… Если бы ты попросила всю жизнь – я отдала бы тебе ее, не задумываясь.

Надо же… На нескольких листках бумаги уместилась вся моя жизнь. И оказалось, что большая – и самая важная часть этой жизни – так или иначе связана с тобой.

Как знать… Может быть, еще тогда, в школе, я чувствовала, что все это – не просто так. Может быть, уже тогда я должна была догадаться, что ты – самое главное, самое лучшее, самое пронзительное, что когда-либо случалось со мной.

Но кто знал…

Кто знал, что теперь, спустя столько лет, я буду сидеть на нашей кухне последнюю ночь, прислушиваться к звукам из комнаты (ты сейчас не спишь, я точно знаю), и думать о том, что завтра… Завтра мне понадобятся все мои силы, все мое мужество, чтобы выйти из нашего дома и не возвращаться в него никогда.

То, как все сложилось у нас… То, как все заканчивается… Наверное, это правильно. И иначе просто не может быть: ведь я должна, должна хотя бы раз в жизни подумать не о себе, а о тебе. Я должна дать тебе шанс быть счастливой, жить для себя, жить так, как тебе хочется.

Я люблю тебя, Ксюшка. И только поэтому отпускаю.

Я не уеду из Москвы. Не хочу быть настолько далеко от тебя, не хочу возвращаться в ту жизнь, в которой тебя не было и быть не может. Зная тебя, я уверена: ты не станешь читать это письмо, а если и станешь, то очень, очень нескоро. Поэтому пишу я его так же, как ты писала когда-то мне. Помнишь? «Сейчас мне важнее сказать, нежели чтобы меня услышали».

И еще кое-что… Я почему-то очень верю, что когда-нибудь, может быть, в следующей жизни, мы сможем найти друг друга. И тогда между нами не будет всех этих наполненных тяжестью лет. И мы наконец сможем быть вместе. Полностью. И до самого конца.

Я люблю тебя, моя Ксюшка. Я очень тебя люблю.

Она аккуратно сложила листки, разгладила их ладонью, и положила обратно в учебник.

Вот так. Значит, все было вот так. Значит, все, что ей казалось, все, на чем она строила свои предположения, оказалось совсем другим.

О, Господи…

Вытерла слезы. Посмотрела на листки, и подавила в себе желание прочитать еще раз. Не то чтобы прочитанное что-то глобально меняло, нет… Но в этих строчках, с самого начала наполненных Асей, наполненных каким-то важным и глубоким смыслом, от начала и до конца читалась любовь.

Не вынужденная любовь, не выпрошенная и не купленная, а самая настоящая – та, которая возникает из ниоткуда, растет, крепнет, наливается силами, и превращается в самое прекрасное на свете чувство.

-Аська, - прошептала Ксения сквозь слезы, улыбаясь. – Моя Аська…

Forvard

Они встретились вечером, у памятника Пушкину. Среди толпы людей, ожидающих кого-то и поглядывающих на часы, Ксения еще из машины увидела Асю.

Она не могла стоять: ходила туда-сюда, от лавочки к лавочке, то и дело поднимая голову вверх и глядя на небо. А Ксения сидела, положив руки на руль, смотрела на нее и улыбалась.

Два года прошло, а она совсем не изменилась. Все те же темные волосы, рассыпавшиеся по плечам. Все та же теплая кофта, накинутая на гладкие плечи. Все те же пальцы, нервозно прижатые друг к другу. Все те же губы, подрагивающие, и такие темные, и такие родные.

Ксения вышла из машины, поправила ремень на джинсах, зачем-то одернула футболку и пошла вперед. Ася увидела ее издалека, и ахнула, и осталась на месте.

Она стояла и смотрела, как Ксения идет к ней навстречу, и силилась улыбнуться, и смаргивала слезы, и тщетно пыталась сохранять спокойствие.

Но когда до встречи осталось всего несколько шагов, сдерживаться стало невозможно. И одним движением преодолев расстояние, они оказались очень близко друг к другу, и соединились в самом тесном объятии.

Стояли молча. Говорить было нечего, и не о чем, и не нужно. Глупо было спрашивать, появился ли кто-то у Аси, или у Ксении – потому что обе знали, что нет. Глупо было говорить «скучала», потому что и это они знали тоже. И даже «люблю тебя» было в эту секунду совершенно лишним.

Это было как возвращение домой. Возвращение туда, где тебя долго и с надеждой ждали, и наконец-то дождались.

Forvard

Они вошли в квартиру вместе, рука за руку. Ася с удивлением посмотрела на Ксюшу.

-За два года ты ничего здесь не поменяла?

Сильные руки обхватили ее, и насмешливый голос произнес:

-Зачем? Я хотела, чтобы когда ты вернешься, здесь все было по-старому.

-Ты знала, что я вернусь?

-Нет. Конечно, нет.

Она тянула Асю за собой, и улыбалась, и то и дело оборачивалась, глядя веселыми глазами.

Через секунду они оказались на диване – обнимающиеся и счастливые.

-Поцелуй меня, - попросила Ксюша, и от простоты ее слов у Аси замерло сердце.

Это была какая-то другая Ксюша. Легкая. Свободная. С блестящими глазами и готовыми расплыться в улыбке губами.

И Ася прижалась к этим губам, изо всех сил сжимая Ксюшин затылок.

Так сладко было целоваться, получая отклик на каждое движение. Как чудесно-волнительно было проникать языком между жадных губ, и встречать ответное движение языка, и гладить, и играть губами в волнующие игры.

-Подожди, - попросила вдруг Ася, отстраняясь, и стараясь не смотреть на зелень возбужденных Ксюшиных глаз. – А что, если у нас не получится?

Ксюша протянула руку и одним движением расстегнула Асину кофту. Забралась ладонью под футболку и положила ее на грудь. Погладила – молча, глядя в глаза.

-Ты настолько уверена? – С сомнением спросила Ася.

Вместо ответа, Ксюша второй рукой окончательно стянула с нее кофту, и потащила футболку вверх. Расстегнула бюстгалтер, освобождая грудь. Она все еще смотрела на Асю, и улыбалась, и такой теплой, такой родной, такой сладкой была эта улыбка, что через секунду у Аси больше не осталось сомнений.

-Ты любишь меня? – Спросила Ксюша, лаская ее грудь кончиками пальцев и приближаясь губами к губам.

Ася кивнула, выгибаясь навстречу ее ласкам.

-Ты хочешь меня? – Задала она еще один вопрос, легонько сжимая соски и едва касаясь Асиных губ.

-Да. Да, черт побери все на свете! Да!

Они занялись любовью там же, на старом диване в гостиной, то и дело сваливаясь с него на пол и упорно забираясь обратно. Смеялись, целуя друг друга в самые неожиданные места, и зарывались губами, и проникали пальцами.

А когда все закончилось, лежали, прижавшись, и целовались, и гладили насквозь промокшие волосы.

-Почему ты не спрашиваешь, как я тебя нашла? – Спросила Ксюша.

-Потому что я знаю, как ты меня нашла, - улыбнулась Ася. – Ирка позвонила мне сразу же, как только дала тебе мой номер.

-Это значит, что ты все это время продолжала с ней общаться?

-Нет. На самом деле, я была занята другим. Искала квартиру, устраивалась на работу… Просто хотела, чтобы если ты захочешь – у тебя была возможность мне позвонить.

Ксюша перевернулась на спину, увлекая за собой Асю. А та лежала сверху, смотрела на такое любимое лицо, и думала: сказать или не сказать?

-Я приезжала сюда иногда, - сказала, решившись. – Сидела на детской площадке и ждала, когда ты выйдешь из дома. Чтобы краем глаза тебя увидеть.

Ксюшины зрачки расширились.

-Серьезно?

-Да. – Ася улыбнулась, целуя ее кончик носа. – Потом я узнала, что ты теперь работаешь в школе, и стала приходить туда. Мне хотелось иногда смотреть на тебя. И когда я делала это…

-Ты словно отдавала долг.

-Да.

Она вздохнула и опустилась щекой на Ксюшино плечо.

-Я не хотела, чтобы ты видела меня, чтобы знала… Я должна была все сделать сама. Но я скучала. Господи, я так по тебе скучала.

Ксюша в ответ обняла ее крепче, и погладила спину.

-Неужели должно было пройти столько времени, чтобы мы наконец смогли быть вместе? – Спросила она задумчиво.

-Нет, - возразила Ася. – Я думаю, нет. Дело было не во времени. Мы просто должны были вырваться из этого круга, из привычных ролей, в которые попали однажды. Потому что отношения между учительницей и ученицей и правда невозможны. Потому что учитель не должен и не может хотеть быть с учеником, а ученик просто ничего на самом деле не знает о своем учителе. Я любила в тебе спасителя, а ты любила во мне придуманный образ. И из этого не могло ничего получиться.

-А теперь? – Ксюша ладонью коснулась Асиной щеки, принуждая посмотреть в глаза. – Как же теперь?

-А теперь мы просто две женщины, которые хотят быть рядом друг с другом. Женщины с общим прошлым, и, я надеюсь, с общим будущим.

Она помолчала немного, улыбаясь, и добавила:

-Между учительницей и ученицей не может быть никаких отношений. Но, возможно, у двух учительниц все же что-то получится?

Stop. Back. Play.

Ксюша шла по улице, спотыкаясь и ничего не видя из-за застилающих глаза слез. Все ее маленькое тело болело, а из носа крупными каплями текла кровь.

Кое-как добравшись до общаги, она присела на ступеньки, и подолом платья вытерла лицо.

Их было много. Тех ребят, что побили ее – их было слишком много для того, чтобы она что-то могла сделать. И от этого было в триста раз больнее и обиднее.

-Был бы у меня брат – он бы вам показал! – Пробормотала Ксюша, безуспешно пытаясь перестать плакать.

Сердечко ее дрожало от обиды, пальцы сжимались в кулаки, но что она могла поделать?

Она представила вдруг, что брат все-таки есть. Или не брат, а друг – так даже лучше, потому что брата пришлось бы делить с родителями, а друг – это только для нее. Большой, сильный, смелый. Он посадил бы ее к себе на колени, и укачивал, и успокаивал, и гладил по голове.

И откуда-то пришла мелодия. Она так ясно зазвучала в голове, что Ксюша даже оглянулась, но никого не увидела.

-Детка-детка, сладкая конфетка. Детка-детка, сладкая конфетка.

Песенка успокаивала, от нее и боль становилась меньше, и обида как будто съеживалась и уменьшалась.

-Тебя будут звать Джон, хорошо? – Прошептала девочка, вытирая слезы. – Пусть тебя нет, но я буду верить, что ты где-то есть. И ты всегда будешь жить в моей голове. Ладно?

Она прислушалась к себе, и уже через секунду почти услышала теплое, ласковое, мужское:

-Конечно, детка. Я всегда буду рядом. А теперь иди и покажи им, что с тобой так нельзя.

Stop

The END.

Посмотри мне в глаза – и ты увидишь,

Что ты для меня значишь.

Загляни в свое сердце, загляни в свою душу.

И когда ты найдешь меня там, тебе больше не придется искать.

Не говори мне, что это не стоит усилий.

Не говори, что за это не стоит умереть.

Ты знаешь, что это правда.

Все, что я делаю, я делаю для тебя,

Загляни в мое сердце – и ты увидишь,

Что мне нечего скрывать.

Бери меня такой, какая я есть – возьми мою жизнь.

Я отдам тебе все, я пожертвую всем.

Не говори мне, что за это не стоит бороться.

Я не могу ничего поделать – нет того, чего бы я хотела больше.

Ты знаешь, что это правда.

Все, что я делаю – я делаю для тебя.

Ни одна любовь не похожа на твою.

И никто не смог бы любить так сильно.

Нет ничего, если ты не со мной.

И так будет всегда.

Не говори мне, что это не стоит усилий.

Я не могу не пытаться, ведь я ничего не хочу так сильно.

Я буду бороться за тебя.

Я буду лгать ради тебя.

Я буду ходить над пропастью ради тебя.

Я умру ради тебя.

Ты знаешь, что это правда.

Все, что я делаю – я делаю для тебя.

Шри-ланка – Ростов-на-Дону, 2011-2014 гг.

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg