«Двойняшки»

Посвящается Маку и Заку, научившим меня дарить, и Лоррейн Одассо, научившей меня прощать.

Выражаю признательность всей моей семье и Роберту Уоррену за искреннюю поддержку, оказанную мне во время написания этой книги.

Отдельная благодарность Питеру Гетхерсу, моему редактору, за его терпение и помощь.

Настоящее

Грейси вздрогнула и проснулась. Она почувствовала, что простыня под ней стала влажной, сбилась в комок, и провела вспотевшими ладонями по своим длинным спутавшимся волосам. Полежав некоторое время неподвижно, она перевела взгляд на прутья решетки, закрывавшей двойную раму окна. Посмотрев чуть в сторону, с облегчением заметила старый, видавший виды стул, на котором любила сидеть ее мать, когда Грейси была еще ребенком, и индийскую шкатулку, покрытую голубым лаком, в которой та хранила все свои драгоценности. «Наверное, Керри уже приходила», — устало подумала она. И потянулась за авторучкой…

Дорогая мама!

Когда я здесь, мне все время хочется писать тебе.

Доктор Кейн не возражает, но мне не нравится выражение его глаз, которое появляется всякий раз, когда я упоминаю о тебе. Они становятся бесцветными, словно оберточная бумага. Мне хочется взять кисточку и покрасить их в оранжевый или пурпурный цвет.

Когда в предыдущий раз мне пришлось пробыть здесь довольно долго, я разрисовала все стены ванной комнаты мелками, которые мне подарила Керри на день рождения. Я уставала от монотонности этих стен, и ужасные образы представали предо мной: гоблины и вампиры злобно смотрели на меня отовсюду, драконы и циклопы скакали вокруг меня, и казалось, что все забытые страхи детства собрались в ванной комнате. Однажды я испугалась настолько, что вылетела оттуда в одном белье, сшибая все на своем пути, и пулей понеслась по коридору к медсестре, дежурившей в ту ночь.

Но, увы, найти утешение у нее было невозможно: не женщина, а настоящая улитка — бесформенная, скользкая, чужая, и к тому же от, нее пахло йодом.

На этот раз в своей убогой палате я чувствую себя почти в безопасности. Решетка на окне, кажется, ограждает меня от внешнего мира и одиночества, которое в доме папы гнетет меня до боли в сердце. Я ощущаю твое присутствие в этой комнате настолько, что мне кажется — вот-вот я потрогаю тебя рукой. Это утешает меня и придает сил. Возможно, это чувство умиротворения и спокойствия появляется у меня после приступов?

Последние три-четыре дня смешались в моем мозгу в одно мутное пятно, иногда оно пропадало, и в такие моменты я видела расстроенное лицо Керри, склоненное надо мной, если же я его не видела, то плакала навзрыд.

Мне кажется, что меня все это время держали привязанной к постели. И все это время я просила их принести тебе стул. Почему всегда получалось так, что стула не хватало именно тебе? Почему-то для отца он всегда находился — как, например, когда мы были в первом классе, а вы приходили в нашу школу в Палм-Бич на празднование Дня матери. Ты помнишь, как мы с Керри волновались в тот день? Мы не могли дождаться, когда же наконец сможем поздравить тебя, подарить наш цветочный горшок из папье-маше и прочитать стихи, написанные на открытке, тщательно прикрепленной к букету из четырех тюльпанов:

Самой лучшей маме на свете,

С поцелуями,

Керри и Грейси.

Это был первый в нашей жизни День матери без тебя. Первый с того времени, как ты развелась с папой и мы расстались. А в школу на этот праздник приглашали всех мам.

Я помню твою растерянность, когда ты вошла в класс, где за маленькими школьными партами сидели пятнадцать улыбающихся мам, а в середине, на том месте, где должна была бы сидеть ты, возвышался папа и твердым, уверенным голосом рассказывал что-то о том, какие у него способные дети.

Я бросилась искать стул для тебя, но мисс Вильяме сказала, что ни одного свободного уже не осталось. Весь праздник ты так и простояла у двери, делая вид, что не заметила той наигранно-гостеприимной атмосферы, которая наполнила комнату, когда ты вошла. Ты просто смотрела на нас и гордилась нами.

А они… Для них ты была изгоем, и они вели себя как стая волков, скаливших на тебя клыки. Я помню, как, начав читать свои стихи, я краснела и смущалась настолько, что думала — ни за что не дочитаю их до конца. Тогда впервые в жизни я испытала странное чувство — какую-то смесь страха, вины и боли. Я была тогда слишком маленькой, чтобы понять, что это такое. Только спустя много лет я осознала, что это было.

Мне было стыдно! Стыдно за собственного отца!

Когда концерт закончился, я немного повеселела, увидев, как ты заулыбалась, когда мы с Керри побежали к тебе с нашим подарком. Но папа, зааплодировав громче всех, как всегда, воспользовался ситуацией. Все поздравляли меня и Керри, мы говорили всем спасибо. А когда наконец нас оставили в покое и мы могли подарить тебе наш цветочный горшок, мы, к нашему ужасу, увидели, что отец, держа его в руках, выходит из класса.

Я никогда этого не забуду. Ты старалась, как могла, утешить нас. Ты целовала и обнимала меня и Керри.

Ты говорила, что в твоих мыслях этот горшок с тюльпанами будет всегда стоять на тумбочке именно у твоей кровати и что только таким способом эти тюльпаны можно будет сохранить навсегда. Но я так и не смогла прийти в себя после этого. Много лет подряд я попадаю в эту больницу в День матери. Видимо, я всю жизнь буду искать для тебя стул.

После вашего развода я возненавидела школу. Тогда мы были в подготовительном классе. То, как все изменили отношение к тебе, было неожиданным и вызывало чувство растерянности. Теперь тебе приходилось выпрашивать разрешения участвовать в наших школьных делах. Я помню, как однажды тебе запретили пройти в зал на спектакль, который ставил наш класс, а в следующий раз, в день открытых дверей, ты принесла с собой копию решения суда, чтобы войти внутрь и встретиться с нашим учителем. И я, и Керри видели, какое унижение тебе пришлось пережить, но мы никогда не осмеливались показывать наших чувств — мы боялись расстроить папу. Инстинктивно мы понимали, что он был в хорошем настроении лишь тогда, когда им безгранично восхищались и слепо за ним следовали. И мы держали наши чувства при себе, не нарушая правила игры, установленные им.

Я никогда не забуду слов, которые ты сказала после происшествия в День матери: «Если кто-нибудь нарисует на земле круг, а вы окажетесь вне его нужно быть умными и любить этих людей. Тогда вы выиграете. Нарисуйте круг побольше, чтобы он включал и вас, и этих людей». Я стараюсь следовать этому совету, но мне все тяжелее и тяжелее в том жестоком кругу моей любви, который я сама себе нарисовала.

Мама, мне так плохо. Пока мне нечем тебя порадовать. В моей голове бушуют такие противоречивые мысли. Может быть, они и стали причиной моих снов.

Я помню, как ты и папа ссорились ночи напролет.

Нам с Керри все было слышно. Я помню, как колотилось мое сердце. Я молила Бога, чтобы ваши крики наконец прекратились. Я хотела, чтобы появилась фея с волшебной палочкой в руке и, взмахнув ею, превратила вас в прежних папу и маму. Сейчас я бы с радостью согласилась слушать ваши крики, а не ту тишину, которая установилась в доме после вашего развода. Без тебя там стало так пусто и так гнетуще.

Папа не оставил в доме ничего, что могло бы напомнить нам о тебе, всего за одну неделю поменяли всю мебель и перекрасили стены. Я помню, как ты была расстроена, когда тебе не разрешили войти в дом после суда, но, уверяю тебя, ты была бы еще больше расстроена, увидев, во что превратился твой некогда прекрасный дом. Чувство непереносимого одиночества не оставляло нас с Керри ни на секунду. Мы старались заставить друг друга спать, мы чувствовали себя словно чайные ложки, зажатые ящиком кухонного стола, мы обе посасывали большой палец руки, чтобы успокоиться и заснуть поскорее. Временами сквозь слезы я, как мне казалось, слышала твой голос: ты умоляла разрешить тебе войти к нам. Как тебе, наверное, было тяжело сдержать боль и ярость, которые ты чувствовала в ту минуту. Хотя, с другой стороны, ты прошла через этот судебный процесс с высоко поднятой головой и чувством терпимости к людям. Даже когда тебя отправили в тюрьму в тот страшный день, ты держала голову так же высоко, а твой голос оставался таким же добрым и мягким.

Когда я думаю, что такой человек, как ты, мог оказаться за решеткой, у меня мурашки бегут по коже.

Самые возвышенные существа — такие как бабочки, ангелы и ты, — не могут находиться взаперти. Они должны нести миру добро и красоту.

Это, наверное, странно, но с тех пор, как взаперти оказалась ты, у меня появилось ощущение, что ты где-то рядом со мной. Я была еще совсем маленькой, но ясно чувствовала, как ты обнимаешь меня и что-то шепчешь на ухо… А сейчас, когда ты приходишь ко мне, я ясно вижу твое астральное тело и так же ясно слышу твой чудесный голос, чистый и звонкий, как музыка.

Мама, я так скучаю без тебя.

Люблю, целую и обнимаю тысячу раз.

Грейси.

Закончив писать, Грейси почувствовала, будто тяжкая ноша упала с ее плеч. Ее письмо матери было инстинктивным стремлением помочь себе справиться с трудной ситуацией. Сейчас она была благодарна судьбе за то, что осталась жива после последнего провала памяти. На какую-то долю секунды она забыла, что находится в больнице, что на окнах ее палаты решетка и что ее заточение не многим отличается от тюремного.

Раздался стук в дверь, и Грейси вздрогнула. Дверь распахнулась, в палату вошел доктор Кейн, главный психиатр клиники, расположенной в северной части Палм-Бич. Подходя к кровати, он привычно сказал:

— Ну-с, как мы себя сегодня чувствуем?

Грейси медленно подняла глаза. С появлением доктора у нее вновь возникло привычное ощущение.

Так, наверное, чувствует себя золотая рыбка, которая попала в аквариум и не знает, как из него выбраться.

— В холле сестра ждет разрешения пройти к вам, — сказал доктор Кейн. Она практически и не уезжала из больницы эти два дня, с тех пор как прилетела из Лос-Анджелеса.

— Как долго я здесь? — спросила Грейси.

— Ваш отец привез вас сюда три дня назад. Он попросил меня позвонить ему на конезавод в Кентукки, как только вы очнетесь. Его скакун взял приз на вчерашних скачках, поэтому…

— Пожалуйста, позовите мою сестру, — нетерпеливо перебила его Грейси.

Она никогда не питала особого интереса к скаковым лошадям своего отца. Доктор понял намек и вышел из комнаты. Минуту спустя в комнате появилась Керри. Настроение Грейси сразу поднялось.

Керри тут же скользнула к ней в кровать и обняла сестру. Они долго лежали так и молчали. Выразить переполнявшее ее чувство жалости Керри не могла.

Просто ей хотелось бы забрать себе боль и ужас, переполнявшие ее бедную сестричку.

Когда Керри разомкнула объятия, они посмотрели в глаза друг другу с тем молчаливым пониманием, которое существовало между ними всегда. Каждая любила сестру больше, чем самое себя. Эти девушки как бы опровергали теорию о том, что первый, появившийся на свет, из двойняшек всегда становится лидером, обладает более сильным характером. За двадцать три года жизни эта роль переходила от одной сестры к другой. Когда это было необходимо, одна становилась сильнее, чтобы поддержать другую. Но несколько лет назад Керри вышла замуж. В девятнадцать дет у нее появились дети — мальчики-двойняшки. Но она продолжала поддерживать отношения со старыми друзьями и была частой гостьей в самых модных и престижных ночных клубах Лос-Анджелеса. Грейси же после замужества сестры замкнулась в себе. Она проявляла все меньше интереса к друзьям, их делам и развлечениям, предпочитая уединение в доме отца в Палм-Бич.

Она старалась держаться от него подальше и большую часть времени посвящала своему хобби — фотографии или посещала различные судебные процессы, в основном те, которые касались родительских прав.

Ее фотографии отличало одно необычное свойство — мир на них представал удивительно ярко и остро.

Больше всего она любила снимать детей и животных.

Но хотя Грейси и проводила многие часы, заперевшись в бывшей фотолаборатории своей матери, она все же не хотела посвятить себя целиком карьере фотохудожника. Ночами напролет она могла читать книги, посвященные мифологии, метафизике и мистицизму.

Она избрала путь одиночества, что было в общем-то странно для такой молодой и красивой девушки.

Керри казалось, что сестре так и не удалось разорвать ту нить, которая связывала ее с детством, и вся ее поразительная работоспособность, восприимчивость к человеческим страданиям, способность проникнуть во многие тайны бытия делали Грейси особенно уязвимой и затягивали все глубже и глубже в ту яму, которую она вырыла своими собственными руками.

Определенно, в более сильной позиции сейчас находилась Керри, и она понимала, насколько нужна сейчас сестре в ее критическом состоянии. Керри жила в Беверли-Хиллз, и двери ее дома были всегда открыты для сестры, особенно когда та нуждалась в убежище от своих страданий. Только здесь она могла чувствовать себя защищенной — смеяться, общаться с людьми, играть с детьми. Она приезжала часто, всегда ненадолго и лишь в те дни, когда Майкл, муж Керри, уезжал куда-нибудь в другой город на съемки очередного фильма. Во время каждого приезда к сестре Грейси просто расцветала и снова превращалась в милую молодую женщину, оставаясь такой вплоть до возвращения в Палм-Бич, где вновь оказывалась во власти нравственных оков, словно в темнице.

— А я тебе кое-что привезла, — сказала Керри, роясь в своей дорогой дамской сумочке из крокодиловой кожи от Ральфа Лорена. Она протянула Грейси чудесный рисунок, сделанный ее сыновьями-двойняшками Кении и Кейтом. На рисунке были изображены люди, которые танцевали, взявшись за руки, а над их головами висела радуга, переливающаяся всеми мыслимыми и немыслимыми цветами. — А вот и мордашки художников. Фотография сделана в прошлом месяце на дне рождения, когда твоим племянникам исполнилось четыре года, продолжила она.

Грейси посмотрела на фотографию. Дети смеялись, их веселые личики были перепачканы мороженым голубого цвета.

Керри любила детей. И они проникались к ней симпатией сразу же, потому что она не притворялась.

Она говорила им то, что думала. Спрашивала, если хотела что-то спросить. При этом у нее не было задней мысли, и она никогда не сердилась на них.

Керри была очаровательно непредсказуема, и, по мимо искренности, которую многие считали недостатком, ей была присуща душевная щедрость.

— Только ты и я можем различать их, — сказала Керри с улыбкой, стараясь развеселить Грейси.

Ее попытка удалась, и Грейси улыбнулась. Она отложила фотографию на прикроватную тумбочку и подумала, что двойняшки выглядят точно так же, как они с сестрой в четыре года — раскованными и невинными. Она потянулась к Керри и нежно похлопала ее по руке.

Керри встала и поправила жакет своего нового костюма от Арманн. Длинные белокурые волосы красиво обрамляли ее загорелое лицо, а в кошачьих зеленых глазах пробегали искорки всякий раз, когда она смотрела на своих детей.

— Хорошо, что это случилось дома. В прошлый раз, когда ты исчезла, мы переволновались до смерти, — сказала Керри.

— А что же все-таки случилось на этот раз? — со вздохом спросила Грейси.

Керри замялась, но потом все же решила рассказать правду. Грейси всегда было лучше говорить правду.

— Это случилось вечером, накануне того дня, как тебя сюда привезли, начала она. — Папа давал прием. — Керри старалась, чтобы ее голос звучал как можно естественнее. — Я так понимаю, ты забилась в сервант. Там тебя и нашли… совершенно голой. Видимо, ты просидела в темноте довольно долго, весь прием. Только когда стали подавать десерт, один из гостей услышал, что в шкафу кто-то копошится. — Керри вздохнула. — Нечего и говорить, как расстроился папа, — продолжила она, — он чуть не подавился тортом, я уже не говорю о Зои.

При упоминании последней подружки отца Керри заморгала и, помолчав, завершила рассказ:

— Ты выкарабкалась оттуда на четвереньках в чем мать родила со своим альбомом для рисунков и ярко-красным карандашом. Конечно же, Харрингтоны сделали вид, что ничего не заметили… — Керри замялась, раздумывая, как поделикатнее изложить события, но была прервана взрывом смеха Грейси.

Сначала Керри растерянно смотрела на нее, а потом вдруг тоже начала улыбаться. Она представила себе, как голенькую Грейси вдруг находят в серванте в разгар званого ужина. А Грейси уже просто заходилась от смеха. По ее щекам текли слезы, и Керри тоже захохотала.

— А самое смешное, — выдохнула она, — что миссис Фелтон похвалила твой рисунок! Только она никак не могла понять, почему под ним ты написала «Вильгельм Завоеватель».

Грейси держалась за бока, продолжая хохотать.

— Потом, — продолжила Керри, — после многозначительной паузы ты заявила, будто твоей рукой управляют духи и ты не знаешь, что получится на рисунке, пока не выйдешь на свет.

— Бог мой! Это не правда! — выдохнула Грейси.

— Правда! А все остальные гости сидели в это время уткнув носы в тарелки, потому что всю эту тираду ты произнесла, стоя перед ними с голой попкой.

И они снова разразились хохотом, слезы текли по щекам.

В комнату вошла медсестра, держа поднос с лекарствами, и с подозрением посмотрела на девушек.

— Вам нужно уходить, — сказала она Керри, которая безуспешно пыталась подавить смех. — Мисс Портино пора отдыхать.

— Я приеду завтра, моя дорогая, — сказала Керри, вытирая глаза. На прощание она еще раз обняла сестру.

— Спасибо, что привезла мамин стул, — с нежностью ответила Грейси.

Веселье покинуло Грейси, как только Керри вышла из палаты, закрыв за собой дверь. Ею снова овладела печаль, когда комната наполнилась тишиной. Из других палат сюда не доносилось ни единого звука, и ей показалось, что она осталась одна во всем мире, словно последний человек, выживший во всей Вселенной. Она встала с постели, накинула атласный халатик, ее пальцы пробежали по спинке того самого изящного деревянного стула, и грусть стала еще глубже.

Она подошла к окну. Небо было уже совсем темным. Она услышала стук своего сердца и попыталась сосредоточиться на воспоминаниях о том, о чем они с Керри когда-то мечтали. Их фантазии всегда поддерживала мама, Энн. По вечерам они, перебивая друг Друга, рассуждали о том, что они четверо всегда будут вместе и всегда будут счастливы. Грейси старалась думать только об этом, но не могла. В мысли вторгалась жестокая реальность. Ее страшило то, через что ей неминуемо придется пройти завтра.

— Завтра приедет отец, — прошептала она в пустоте комнаты.

Прошлое

Энн наклонилась к иллюминатору, чтобы взглянуть на маленький остров Палм-Бич — всего четырнадцать миль в длину и одна миля в ширину. Она сидела в первом ряду, самолет заходил на посадку, делая последний разворот над Мар-а-Лаго, международным аэропортом Палм-Бич.

«Небольшая полоска суши, овеянная огромным количеством мифов и легенд», — подумала она. Остров, восточный берег которого омывается Атлантическим океаном, а западный — водами озера Уорт, в этот вечер казался изумрудно-зеленым — ряд ухоженных лужаек с живыми изгородями, кокосовыми пальмами и буйной растительностью, на которых голубыми пятнами выделялись бассейны и серыми — теннисные корты. Палм-Бич, очень гостеприимный, обожаемый именитыми европейцами — королями, президентами, финансовыми магнатами, прочими значительными персонами, — оставался загадкой почти для всех, кто там побывал. Человеку, впервые попавшему сюда, он представлялся чем-то вроде кинозвезды — сверкающей, большой, прекрасной и таинственной.

Вот уже в течение восьми лет Энн частенько приезжала на остров, чтобы повидаться со своей лучшей подругой Джейн Уитберн. Но за все это время она так и не научилась отличать представителей того или иного круга, которые существовали отдельно друг от друга в неукоснительном соответствии с правилами и обычаями, установленными ими же самими.

А если это некая монолитная культура, думала она, коллективно созданная жителями Палм-Бич, одинаково богатыми, немолодыми, эмоционально скудными и декадентствующими? Или они, вращаясь в высших кругах общества, делали на этом огромные состояния с помощью интриг и разного рода манипуляций людьми? Так что же это за место — остров мечтающих попасть в нувориши или земля обетованная? Или же мировая столица изобилия, бастион денег и власти? Возможно, все эти благовоспитанные люди — филантропы, старающиеся сделать этот мир чуточку лучше? А может быть, это и есть пресловутый Эдемский сад, только со своим собственным запутанным социальным механизмом, со своей историей, которой трудно найти параллели с чем бы то ни было, с присущей только этому месту бодростью духа?

Или же все вместе взятое? Впрочем, так ли это важно?

Для Энн в эту минуту остров был лишь одним из курортов, одним из мест, которых она объездила великое множество.

Окончив колледж, Энн вела гораздо более серьезную и содержательную жизнь, чем все ее сверстники.

У нее был роман с французским графом, когда она училась в Сорбонне. Правда, позже она не могла бы сказать наверняка, была ли это с ее стороны любовь к мужчине или она влюбилась в Париж, но граф ввел ее в высший свет Европы, и она вписалась в него настолько естественно, как будто всю жизнь к нему и принадлежала.

В те дни ей приходилось с мастерством циркачки успевать посещать лекции по сравнительной религии, восточной философии и другим философским предметам и в то же время ужинать в «Максиме», играть в гольф на частных полях, в поло в «Багатель», проводить ночи в «Режине» и «Кастеле». Это был головокружительный роман. В выходные дни они оказывались то в отеле «Даниэлли» в Венеции, то в «Ритце» в Мадриде, то в «Кларидже» в Лондоне, то в «Эксельсиоре» в Риме, перемещаясь из одного дворца в другой, пока их любовь с графом не стала увядать.

Позже она влюбилась в коллекционера из Парижа, который ловко покупал предметы искусства, опережая всех потенциальных покупателей, и она жила в его доме среди мебели Рульмана и канделябров Галлея. Он подарил ей скульптуру Дега, изображавшую породистую лошадь, и великолепный рисунок Милле, которым она до сих пор восхищается. С этим человеком она ходила по музеям, вернисажам, выставкам-продажам и художественным аукционам; он перезнакомил ее со многими людьми искусства. Будучи еще совсем молодой, она, таким образом, уже была знакома со всеми европейскими аристократами, завсегдатаями артистических кафе, владельцами авиазаводов, а также с художниками и скульпторами, писателями и поэтами. Последним она отдавала предпочтение.

Вокруг Энн постоянно крутились мужчины, она нередко меняла любовников, оставляя отвергнутых поклонников с чувством пустоты в душе. Те, кого она бросала, считали, что уже никогда не смогут больше полюбить, во всяком случае настолько сильно, насколько они были влюблены в Энн. Но как только она начинала терять интерес к интеллектуальным качествам какого-то мужчины, ее врожденная сексуальность тоже начинала увядать. Поэтому она и не выходила замуж ни за одного из своих поклонников.

Она была очень чувствительна к проявлениям красоты в любой форме. И она умела рассмотреть ее всюду — во время роскошного морского круиза, который она совершала со своими богатыми друзьями, или где-то на Гринвич-Виллидж, населенном опустившимися эмигрантами из России, или же в ночных клубах с пропойцами, жиголо и гомосексуалистами. У нее был дар видеть правду жизни, при этом она впитывала в себя все, что казалось ей ценным, и отметала прочь то, что ее не устраивало.

Она была искушенной в житейских делах, и ее не смущало чье-то эксцентричное поведение. Жизнь в Европе, возможно, и лишила ее детской наивности, но она все же сохранила юность души, которая была так очевидна в ее фотоэтюдах.

Едва Энн вышла из самолета и вдохнула влажный тропический воздух, размышления о светском обществе Палм-Бич перестали занимать ее. Теперь ее голова снова была занята мыслями о срочной телеграмме, полученной от Джейн, в которой она просила ее приехать в ближайшие выходные.

Энн забралась на заднее сиденье длинного лимузина кобальтового цвета, а шофер продолжал загружать в багажник ее чемоданы и сумки от Луис Вуттон, купленные ею на распродаже одного из старинных поместий.

— Южный мост сегодня закрыт. Нам придется ехать в объезд, через Средний, — сказал шофер.

— Тогда дайте мне вон ту сумку сюда, в салон, не буду терять времени, — сказала Энн и нажала на кнопку, которая опускала перегородку между водителем и пассажирским салоном.

Будучи фотожурналистом, Энн довела искусство макияжа до совершенства и самой себе, своим моделям могла наложить косметику даже в движущейся машине. Она подвела огромные зеленые глаза и освежила полные губы бледно-розовой помадой. А лимузин тем временем уже пересек мост и выехал на Ройал-Палм-Вэй. Этот бульвар шел вдоль пристани, которая в это время года была буквально забита шикарными частными яхтами. Справа промелькнуло здание Общества четырех искусств; впереди, вдоль дороги, возвышались, словно почетный караул, величественные деревья.

Энн натянула чулки на свои длинные стройные ноги, а лимузин уже сворачивал на Южноокеанский бульвар. Водная гладь океана простиралась теперь слева от нее. Роскошные особняки в окружении экзотической растительности располагались по другую сторону. Как и в первый раз, она была восхищена невероятной чистотой и ухоженностью бульвара.

Когда машина повернула налево и миновала модный частный клуб с теннисными кортами и бассейнами, направляясь в сторону «Каса Пальма» имения Уитбернов, Энн уже успела переодеться в вечернее платье из черного шелка с открытыми плечами.

Надевая изящные бриллиантовые серьги, она откинула роскошные светлые локоны на обнаженные плечи.

— Мисс Энн Грэм, — провозгласил шофер охраннику, и массивные кованые чугунные ворота, отделанные латунными украшениями, медленно распахнулись.

Подъездную дорожку, залитую ярким светом, окаймляли деревья индийской смоковницы, а перед подъездом стояли машины гостей. Имение Уитбернов простиралось от океана до озера, занимая восемь акров земли, а сам дом был построен еще в двадцатые годы. Этот роскошный особняк был гордостью Эдиссона Мицнера, архитектора, создавшего много проектов домов в период ранней застройки Палм-Бич.

Здесь явно чувствовалось влияние архитектуры стран Средиземноморья красная черепичная крыша, колоннада с арками.

Парковщик, одетый в рубашку со стоячим воротником, красный жилет и черные брюки, распахнул дверцу лимузина. Энн вышла, и запах гардений, которые цвели на клумбах вдоль ступенек в дом, на секунду вызвал у нее легкий приступ головокружения.

Она почувствовала, что ужасно голодна.

Швейцар в белоснежной форме распахнул перед ней массивные резные дубовые двери.

— Добрый вечер, мадам, — сказал дворецкий, облаченный в черный пиджак и темные брюки в тонкую полоску. — Пожалуйте за мной.

Он проводил Энн через огромных размеров холл вверх по широкой лестнице. Они прошли по сводчатому, в испанском стиле, коридору, стены которого были украшены фресками со сценами охоты.

Все коридоры и лестницы шли вдоль внешней стены дома — на открытом воздухе — и вели прямо на террасу. Арки располагались также с трех сторон от бассейна и были увиты цветущей пурпурной бугенвиллеей. Над ними находился второй этаж особняка, таким образом, часть бассейна находилась на воздухе, а часть — внутри дома. Сегодня вечером эта терраса под небом, сверкающим звездами, в обрамлении слегка покачивающихся опахал пальм, была наполнена великолепно одетыми людьми, а от изобилия сверкающих драгоценностей на дамах буквально рябило в глазах.

— Не желаете ли что-нибудь выпить, мэм? — спросил юноша-официант.

— Да, шампанского, пожалуйста, — ответила Энн, в нетерпении оглядывая гостей в поисках Джейн. Но на глаза ей попадались лишь одинаковые, сильно залаченные платиновые пряди женских причесок в стиле первой леди Жаклин Кеннеди, слегка поблескивавшие в неярком свете огней.

Стены, окружавшие внутренний дворик дома, были покрыты до самого верха желтыми цветами, а на задней стене, сложенной из обломков коралла, находились скульптурные головы, из открытых ртов которых в бассейн текли струи воды. Вообще в доме было два бассейна — один с пресной водой, другой — с морской. Последний располагался возле океана и был оборудован кабинками для переодевания.

Энн поблагодарила официанта, который принес ей шампанское, сделала глоток и отошла к цветочной клумбе в форме античной вазы, в которой росли желтые и оранжевые настурции. «Прямо как в Эдеме», — подумала она.

Семья Джейн принадлежала к богатой старой гвардии этих мест — старые деньги, старое имя представителей элитного консервативного общества голубых кровей, в которое попасть было практически невозможно. Но как только Энн услышала громкий и задорный смех своей подруги, а затем и увидела ее, одетую в шелковый саронг, с длинной ниткой иранской бирюзы, доходящей до пояса, и цветком гардении в волосах, она с облегчением рассмеялась. В ее сумасшедшей подруге явно не было ничего консервативного.

Джейн, стройная и грациозная женщина ростом около метра восьмидесяти, с пышной копной рыжих волос, с глазами, один из которых был голубым, а другой — зеленым, с гордым, четко очерченным профилем, была очень эффектна. В детстве она получила хорошее воспитание. Несколько лет ее учили частные педагоги, потом девочку устроили в привилегированную школу Фокскрофт, которую она возненавидела с первого дня. Затем по желанию матери она отправилась в Стэнфорд, где изучала русскую и китайскую философию, там она и познакомилась с Энн.

— Энн, дорогая! — воскликнула Джейн своим низким сильным контральто, увидев подругу. — Господи, как же давно я тебя не видела, — говорила она, обнимая Энн, держа ее за плечи и взволнованно глядя ей в глаза. — Спасибо, что приехала.

Джейн обычно предпочитала общаться с детьми или стариками, потому что больше всего на свете ненавидела глупость; Энн была единственным исключением из этого правила. Будучи естественной, ласковой и добросердечной, Энн обладала чистотой и свежестью восприятия ребенка, который смотрит на окружающий его мир в первый раз. От нее словно исходил какой-то внутренний свет, лучи которого помогали видеть все вокруг более полно и глубоко.

Несмотря на большой жизненный опыт, ее ум и восприимчивость оставались острыми, словно бритва. В Энн не было ничего пошлого и банального. И она всегда заражала Джейн бодростью духа. Но главным качеством Энн, пожалуй, была не ее доброта и понимание, а жажда жизни. И Джейн, и Энн имели много общего — прежде всего это тяга к знаниям, которые они ненасытно черпали из жизни с неуемной энергией и чувством юмора.

— Я соскучилась по тебе. А твоя телеграмма взволновала меня, — сказала Энн, держа подругу за руку. — Где ты пропадала? Что-нибудь случилось?

— Ничего не случилось. Я целый месяц была в Африке и снимала сафари, ответила Джейн и взяла с подноса, который держал официант в белом пиджаке, бокал мартини с водкой. — А потом я ездила в Нью-Йорк на театральные курсы.

— Я думаю, из тебя выйдет великая театральная актриса. Ты талантлива, — сказала Энн, осознавая, что ее подруга, коэффициент умственного развития которой убегал за отметку «сто», никогда не будет заниматься одним и тем же делом или находиться в одном и том же месте слишком долго. В этом смысле Энн была ее полной противоположностью — в том, что касалось дела ее жизни, она была цепка, настойчива и упряма.

— А как поживают господин доктор и его женушка? — спросила Джейн.

— Прекрасно, — ответила Энн. Ее отец, знаменитый хирург-кардиолог, невысокого роста, внешне не терпящий возражений задира, по натуре был очень добрым человеком. Мать Джейн, далекое от реальной жизни существо, пряталась от нее за баррикадами из экстравагантных платьев и умопомрачительных шляпок. — Они каждый месяц высылают мне деньги, а я отправляю их обратно. Как ты думаешь, до них когда-нибудь дойдет, что я хочу построить свою жизнь собственными руками?

— Нет. Мне кажется, они всю жизнь будут стараться сменить памперсы своей крошке, — хихикнула Джейн.

— А что ты думаешь обо всем этом? — спросила Энн, махнув рукой в сторону гостей.

Джейн поднесла к губам длинный мундштук из черного дерева, затянулась и выпустила струйку дыма.

— Ты спрашиваешь, что я делаю в городе, где каждую девушку зовут Маффи или Банни?

— Не могу поверить, что ты приехала сюда, — сказала Энн.

— Мама очень просила. Я не была дома уже целых шесть месяцев, ответила Джейн, опустив ресницы.

Единственный ребенок в семье, она была очень близка со своей матерью, хотя они были совершенно разными. Джейн терпеть не могла формальностей и жестких правил поведения, принятых в высшем обществе. В юности она жила в атмосфере этого общества, но так и не смогла стать его частицей. Она высоко ценила свою самостоятельность, а получив хорошее образование, умела скрывать ото всех свой обособленный образ жизни.

— Я должна кое-что тебе рассказать, — заговорила вдруг Джейн, и ее глаза заблестели. — Это очень личное. Я встретила его несколько дней назад в деревне. Он композитор. Он просто великолепен, а трахается так, что… Она улыбнулась, заколебавшись, стоит ли продолжать, поскольку заметила, что тщедушная, с бледной кожей и голубыми глазами пергидрольная блондинка явно пытается подслушать их. — Пожалуйста, когда вздумаете исповедоваться, будьте осмотрительны, мисс, — шутливо сказала ей Джейн, — не пользуйтесь грубыми словами, подобно мне!

Энн вспыхнула, заметив, как и без того узкое лицо женщины вытянулось еще больше. На нем выделялись только ее губы в помаде и выпученные глаза.

Джейн питала антипатию к журналистам, а эта женщина была из тех, кто передавал разного рода сплетни газетчикам. Было непонятно, как она умудрилась попасть на ужин, который давала мать Джейн своим самым близким друзьям и куда ни под каким видом не могли быть допущены представители прессы.

— Пойдем туда, — сказала Джейн, подхватила с подноса проходившего мимо официанта тарталетку и, запихнув ее в рот целиком, увлекла Энн к одному из двадцати столиков, сервированных к ужину.

На столах возвышались скульптуры изо льда, на серебряных подносах были разложены изысканные блюда. На одном — семга из Шотландии, лобстеры с острова Мэн, креветки из Флориды и клешни крабов. На другом — горячие закуски: стейки из рыбы-меч и перепелов, фаршированных зеленью, и многое другое. А во внушительном баре из красного дерева можно было найти все «Крюг», «Луи Редерер», «Боллингер».

У Энн свело желудок, но новость Джейн была более важной.

— В общем, — прошептала Джейн, — на прошлой неделе я вышла за него замуж.

— Что?! — непроизвольно воскликнула Энн. — Ты вышла замуж?!

— Тише, — сказала Джейн, сжав руку подруги. — Мама пока не знает. Я ждала твоего приезда, — продолжила она. — Мне казалось, что я могу рассчитывать на твою помощь. — Она улыбнулась. — Ведь мама так любит тебя, ты для нее само совершенство. — Джейн преданным взглядом посмотрела на Энн, которая застыла на месте от растерянности. — Увидишь, он понравится тебе больше, чем мой предыдущий.

Энн слишком хорошо помнила Фрейзера Хауэлла третьего и очень надеялась, что так оно и будет.

— Каким же невыносимым занудой он оказался, — продолжала Джейн, потягивая мартини с водкой. — Ленивая, самодовольная задница. А ведь его единственным качеством было благородное происхождение. Лучше бы его мать сделала аборт. О, а вот и мама, пошли поздороваемся. — Она схватила Энн за руку. — Да, я забыла сказать, ему всего восемнадцать лет.

— Господи! Но тебе-то уже двадцать шесть, — растерявшись, пробормотала Энн.

— Ну, значит, я еще не такая старуха, — ответила Джейн, ткнув Энн пальцем в бок.

— А он здесь?

— Ты с ума сошла! Я не могла бы устроить ему такую пытку.

Официанты разнесли высокие изящные бокалы с шампанским, за ними последовали подносы с закусками. Маргерит Уитберн сама следила за тем, как обслуживают ее гостей. Она давала указания официантам, наблюдала, чтобы опустевшие подносы были немедленно заменены полными, чтобы всем хватило столовых приборов и чистых бокалов, и официанты при ее приближении вытягивались во фрунт. Маргерит считалась образцом хорошего воспитания всегда держала себя в руках и была готова к любым неожиданностям.

От нее просто исходил дух старых денег. У нее была гибкая и тонкая фигура и белоснежная кожа, белизну которой еще больше оттеняли темные волосы, черные глаза и алые губы. Аристократически строгие линии ее персикового вечернего туалета подчеркивали стройность фигуры. Шею украшала камея, доставшаяся ей в наследство от матери. Маргерит постоянно держала ситуацию под контролем.

Так могла вести себя только женщина, сознающая свое высокое происхождение, исполненная силы, уверенности и властности и знающая цену своему высокому положению в обществе. И этим положением она была обязана своим предкам и наследству, оставшемуся от них. Она принадлежала к тому элитному кругу, который, будучи невероятно вежливым, всячески отталкивал от себя новичков. Многие старались попасть в это общество, но в результате оказывались в житейской пустыне с призрачными мечтами о том, что когда-нибудь все-таки станут членами эксклюзивных клубов Палм-Бич теннисного, плавательного, клуба «Эверглейдс» и подобных им. Маргерит была меценатом и возглавляла правления Общества четырех искусств и клуба «Гарден». Она делала большие пожертвования в пользу Красного Креста и на исследования в области сердечно-сосудистых и опухолевых заболеваний. Глядя сейчас на нее, Энн подумала: а знает ли Маргерит, что ее дочь Джейн унаследовала от матери это качество — умение делать добро? Джейн ежегодно переводила миллион долларов обществу помощи бездомным домашним животным, при этом никогда не указывая имени отправителя.

— Здравствуй, дорогая, — сказала Маргерит, задержав руку Энн в своей несколько дольше, чем требовало обычное вежливое приветствие, — какая приятная неожиданность.

— Я так рада вас видеть, миссис Уитберн, — ответила Энн. — Чудесный вечер.

— Надеюсь, ты останешься у нас на выходные, дорогая. Уже полгода ты не удостаивала нас такой чести.

— Она уже обещала, мама, — вмешалась Джейн.

— Да, да, это будет чудесно, — сказала Энн, думая о той новости, которую ей сообщила подруга.

— Завтра вечером мы играем в бридж, не хочешь ли составить нам компанию? — спросила Маргерит, ни на секунду не выпуская из виду остальных гостей. — А сейчас, пожалуйста, извините меня, мне нужно идти. Но мы можем поболтать завтра днем. — Она сжала локоть Энн и направилась в сторону дворецкого.

— Сейчас ему влетит по первое число, — прошептала Энн, продолжая потягивать из бокала шампанское.

— Потому-то я и хочу уехать послезавтра, — сказала Джейн, глядя на сливки городского общества.

Уже начались танцы на террасе под музыку Нийла Смита. — Мы решили потратить немного моих денег и поехать в круиз вокруг света. И у Пола будет возможность писать музыку.

— Она придет в ярость, — задумчиво сказала Энн, покачивая головой и продолжая думать о предстоящей беседе с Маргерит.

— Знаю, знаю. Она скажет: «Дни изобилия и роскоши могут смениться нищетой. Не расточай время понапрасну». А потом она…

— Джейн Уитберн, дорогая! Мы так давно не виделись, — прервал ее чей-то голос.

Обернувшись, Энн увидела женщину, которая приближалась к ним, изобразив на лице подобие улыбки.

— А-а, Гертруда, — отозвалась Джейн, сделав Энн знак глазами.

— Прошу прощения, — сказала Энн и встала, будто бы ей срочно потребовалось подправить макияж.

Она направилась к изящному арочному входу в гостиную. Высокие, около шести метров, белые оштукатуренные стены комнаты были украшены полотнами кисти Ренуара и Моне. Их венчал брусчатый потолок, а нижняя часть была отделана резными панелями из темного дуба, вдоль которых стояли вазы с цветущими розовыми азалиями и белыми гардениями. По гостиной сновали официанты с бокалами шампанского на подносах.

Лица гостей — и бронзовые от загара, и белокожие — с интересом обратились в сторону вошедшей Энн. На них читалось удивление внезапным появлением новенькой в их обществе.

— Если я не ошибаюсь, вы — Энн Грэм, — сказала миссис Райнлэнд, сухощавая дама в шифоновом туалете, с лицом, словно напудренным мукой.

Говоря это, она с подчеркнутым удивлением изогнула брови.

— Да.

— О-о, дорогая, я побывала на вашей персональной выставке в Музее современного искусства в прошлом году. Это было восхитительно! Вы, наверное, ужасно рады своему успеху.

— Сборник ваших фоторабот был просто превосходен, великолепен, сказала другая гостья, взмахивая кистью руки с ярко накрашенными длинными ногтями.

— Вы очень талантливый фотохудожник, мисс Грэм, — вежливо вступил в беседу сухопарый джентльмен.

Затем прозвучал чей-то мягкий голос с легким французским акцентом:

— А что заставило вас посвятить себя фотографии?

— Просто мне это очень нравится, — ответила она, и легкая улыбка тронула ее губы.

Все это началось как-то спонтанно. Отец подарил ей фотоаппарат «Брауни» в день ее двадцатилетия, и она, учась в старших классах школы и в колледже, увлеклась черно-белой фотографией. Энн с отличием окончила Стэнфорд, специализируясь в английской литературе, во время учебы она тем не менее не оставила своего увлечения. В ее снимках чувствовалось влияние таких мастеров, как Билл Брандт и Ансель Адаме. После годичного обучения в Сорбонне Энн начала работать фотокорреспондентом в журнале «Лайф» и в газете «Санди тайме», она разъезжала по всему миру по заданиям редакций, делала фотографии и брала интервью. Цепкость ее взгляда все более обострялась, и ее работы стали привлекать все больше внимания. Они начали появляться в журналах «Штерн», «Пари-матч», «Вог».

Ее страсть к приключениям родила фотоальбомы путешествий. Шли шестидесятые годы, наступало время хиппи: они стали первыми, кто высоко оценил мастерство Энн в ее первом фотоальбоме, рассказывающем о жизни буддистов на острове Цейлон.

Эта книга стала для них культовой, поскольку Энн говорила на языке любви и мира, что вызывало отклик в душах «детей-цветов». Несколько позже Энн была очарована красотой экзотических пейзажей и постаралась запечатлеть их на пленке. Фотографии печатались в сопровождении ее дорожных впечатлений, а иногда даже ее собственных стихов. Следующий сборник ее работ вызвал фурор в печатном мире, что стало большой неожиданностью в первую очередь для самой Энн. Критики бурно приветствовали ее успех, и, хотя этот успех едва ли мог помочь ей разбогатеть, он дал ей чувство самоуважения.

Читая хвалебные рецензии на свою книгу, Энн и сама не могла взять в толк, как же все это у нее получилось. Индия инстинктивно вызвала в ее душе мощный отклик, который она едва ли смогла бы передать словами. Она любила свою работу и отдавалась ей целиком. И у нее была своя профессиональная философия — предельная простота. Она не верила в искусственность, стараясь схватить действительность так, чтобы объективно передать эмоциональный заряд натуры. Мысленно она почти всегда видела, что получится из той или иной сцены, которую она собиралась фотографировать на Цейлоне. Каким-то образом ей удавалось сконцентрировать в своем сознании огромный мир до размеров одной фотографии — всего остального в своей работе она не могла объяснить.

Дальнейшее и для нее самой оставалось загадкой. Это даже не было делом техники. В технике фотографии она не чувствовала себя мастером.

Сейчас довольно неожиданно для себя Энн оказалась в роли знаменитости, дающей интервью, хотя «журналистов» было немного. Ее имя получило некоторую известность и почему-то ассоциировалось у публики с понятием «чистота».

— Я была бы ужасно признательна, если бы вы смогли поужинать у меня, сказала миссис Райнлэнд.

— Большое спасибо за приглашение, но я приехала сюда только на два дня, — ответила Энн, — у меня на следующей неделе открывается выставка в Лондоне, в Музее Виктории и Альберта.

— Кто-нибудь может представить меня этой очаровательной юной леди? — раздался чей-то голос.

— Прошу нас извинить, — ответила внезапно появившаяся откуда-то Джейн и с неприступным и безапелляционным видом увлекла подругу из гостиной.

— Бог мой, Энн! Ты что, вступила в новую полосу жизни? Какой ужас! Теперь я знаю, что если когда-нибудь и добьюсь успеха на сцене, то брошу все это в ту же секунду. Я бы не смогла выдержать такого ажиотажа вокруг своей персоны, — говорила она с округлившимися от неподдельного ужаса глазами. — Пойдем, пойдем прочь из этой крысоловки, — театрально изогнув бровь, закончила она.

— А кто эта женщина? — спросила Энн.

— Представляешь, она заставляет слугу гладить бумажные доллары, чтобы они не были мятыми и хрустели! — И они обе воззрились на миссис Райнлэнд. По своему обыкновению Джейн снова резко сменила тему разговора:

— Помнишь тот вечер, который мы провели на моей летней вилле? Мы сидим в джакузи, а гости кружатся вокруг нас, — почти простонала Джейн. — Как мне хотелось бы оказаться там снова прямо сейчас!

— Тогда на твоем плече сидела твоя любимая обезьянка, — сказала Энн.

— Джейн, как хорошо, что ты приехала, — произнес, приближаясь к ним, низким сексуальным голосом черноволосый мужчина с сигарой в руке. Представь меня своей очаровательной знакомой, — продолжил он, повернувшись к Энн.

— Боже мой, Декстер, кажется, ты здесь единственный, кто не знает, кто она, — пробормотала Джейн и поспешно представила их друг другу.

— А-а, ну конечно, — произнес Декстер, услышав полное имя Энн, и его глаза оценивающе прошлись по ней.

Он смотрел на нее неприлично долго, и Энн почувствовала себя неуютно. Нет, не совсем неуютно, пришло ей в голову. Скорее наоборот. Под его гипнотическим взглядом она почувствовала себя очень спокойной, словно его взгляд очень осторожно раздевал ее донага, до самого дальнего уголка души, она будто слышала его голос: «Не важно, что там у тебя внутри, — мне все равно нравится».

— Я восхищен вашими работами. Особенно мне нравится серия фотографий иранских женщин, — мягко промолвил он. — Вам принести шампанского?

— Спасибо, не надо, — ответила она. — Пожалуйста, извините. — С этими словами она взяла бокал розового шампанского с подноса официанта, проходившего мимо, и направилась вслед за Джейн в толпу гостей посередине террасы.

— Этот Декстер, с которым ты меня только что познакомила… Кажется, я его где-то видела, — сказала Энн.

— А-а, Декстер. Он играет в поло. У него восхитительный дар оказываться в нужное время в нужном месте и с нужными людьми. Он всегда окружен таким ореолом восхищения, за которым его и не рассмотреть. — Она немного подумала, взяла с тарелки несколько виноградных ягод, фаршированных мягким сыром, и продолжила:

— Но я слышала, что в постели он невероятен. Женщины с ним становятся просто ненасытными!

— Ну конечно. Мне сейчас только нового любовника недоставало! — рассмеялась Энн.

— Давай-ка возьмем тарелку с едой, пойдем наверх и поболтаем без посторонних. Все эти гости…

Они словно треснувшие пластинки. Все это приятно, но иногда начинает надоедать. Оригинальность, моя дорогая, как мы обе знаем, не поощряется в том мире, в котором мы живем, — продолжала Джейн своим хорошо поставленным сценическим шепотом, в то время как они направлялись к лестнице, ведущей на второй этаж, словно дети, с позором изгнанные в свою комнату с вечеринки взрослых за плохое поведение.

Декстер Портино, прислонившись к каминной полке прямо под семейным портретом Уитбернов, принял свою излюбленную позу — позу наблюдателя.

Сверкающие хрустальные бокалы и многоцветие вечерних дамских туалетов придавали всему происходящему вид феерии, брызжущей и искрящейся весельем. А может быть, дело вовсе не в этом? Может быть, дело в той девушке, с которой он только что познакомился? На его красивом лице, мягком и жестком одновременно, появилась легкая улыбка.

* * *

Утреннее солнце наконец полностью показалось из-за горизонта, осветив сквозь слабую дымку чистое, безоблачное небо.

Декстер лежал в своей огромной кровати, спинки которой были отделаны резными украшениями в виде цветов и обтянуты ситцем. Перед ним стоял большой плетеный поднос с завтраком, состоящим из английского чая, стакана свежевыжатого грейпфрутового сока, очень тонкого тоста и тарелочки со свеженарезанным лимоном. В маленькой хрустальной вазочке на подносе стоял цветок красного гибискуса. Сбоку на подносе лежала пачка газет — «Нью-Йорк тайме», «Уолл-Стрит джорнал», несколько журналов по промышленности и «Палм-Бич дейли ньюс», из которой можно было узнать обо всем, происходящем в городе. На другой стороне подноса лежали финансовые отчеты его фирм и отчет частного детектива, которому он поручил навести справки об Энн.

Декстер никак не мог забыть того ощущения, которое он испытал, когда его впервые познакомили с Энн. Это было какое-то смутное и всепоглощающее чувство, перераставшее в ясное и четкое влечение. Она взглянула на него с какой-то королевской высоты взглядом, в котором сквозили нетронутая чистота и гордость. Он был просто ошарашен, когда она медленно подняла свои зеленые глаза, затененные длинными ресницами, и посмотрела на него. В этих глазах читались безразличие и… интерес.

Декстер внимательно изучил фотографию Энн, сделанную в прошлом месяце во время посещения ею Музея современного искусства в Нью-Йорке, и фотографии с ее персональной выставки в галерее «Нортон арт», проходившей в Палм-Бич год назад.

Кажется, все известные люди города посетили эту выставку. Декстер пил чай и размышлял не без удивления. Почему? Ведь каждый, кто впервые появлялся в Палм-Бич, вызывал в обществе настороженность, был без вины в чем-нибудь да виноват. Но эту девушку приняли безоговорочно. К отчету частного детектива прилагались ее родословная, график выставок на весь следующий год, кассеты с записями всех ее интервью, список всех мероприятий, которые она в Последнее время посещала, список лиц, с которыми она беседовала на этих мероприятиях, список тем, которые она затрагивала в разговорах с подругами, имелись даже сведения, что она собирала фарфоровые статуэтки. В заключение отчета говорилось, что в настоящее время Энн находится в Париже.

Декстер еще раз всмотрелся в фотографии. В своей жизни он встречал множество красивых женщин, но это лицо, которое он увидел несколько недель назад, так и стояло у него перед глазами. Чистые и гордые черты в обрамлении светлых волос и пронзительный, уверенный взгляд ее зеленых глаз снова поразили его, когда он просматривал фотографии.

Совершенно внезапно, словно неожиданная вспышка молнии в момент уединения и размышлений, на него нахлынули давно забытые воспоминания о детстве, и он, словно отражение в зеркале, увидел самого себя в подростковом возрасте — с более темным, чем у товарищей, цветом кожи и глаз и одетым неподобающим случаю образом.

Декстер родился во Франкфурте. Его отцом был Биллем Шмидт, германский генерал, а матерью — Роза Портино — состоятельная аргентинка. В детстве он учился в привилегированной английской школе, но когда ему исполнилось тринадцать лет, началась война, отец спешно забрал его из школы и отправил вместе с матерью в Буэнос-Айрес. Он боялся, что из-за смуглой кожи и черных волос их могут принять за евреев. Они сменили фамилию на девичью фамилию матери, а Декстеру было строжайше запрещено даже упоминать о Германии. Все, что после этого он слышал об отце, было лишь то, что после поражения Германии в войне его отца судили и приговорили к смертной казни как военного преступника.

Последующие годы своей жизни Декстер жил попеременно то в огромном поместье своей матери, где на тысячах акров располагалось множество садов, полей и горных рудников, то в квартире в Вашингтоне, где он готовился к поступлению в университет. За эти годы Декстер с матерью объездил самые модные курорты и фешенебельные города Соединенных Штатов. Во время их первого визита в Палм-Бич мать Декстера с нетерпением ждала момента, когда она сможет посетить знаменитые во всем мире магазины на Уорт-авеню, той самой улице, на которой в окружении фонтанов и садов притаились особняки самых именитых кутюрье, людей искусства и коллекционеров, известных всему миру.

— Здесь так же шикарно, как на Фарбур-Сен-Оноре, так же величественно, как на Бонд-стрит, и так же стильно, как на виа Венето, — в восторге шептала ему мать.

Декстер разразился хохотом. Перед его глазами было то, чего он не видел ни разу в жизни, — так называемый собачий бар. Это была поилка в форме полукруга, отделанная разноцветными изразцами. На одной из ее стенок возвышался серебряный кран, из которого лилась свежая вода. А чей-то мопс, в ошейнике, отделанном норковым мехом и бриллиантами, пил из нее воду. Все еще продолжая смеяться, Декстер шел вприпрыжку рядом со своей матерью по этой шикарной улице в тени огромных деревьев, за которыми располагались дома, построенные в средиземноморском стиле и спрятанные от посторонних глаз зарослями бугенвиллеи и олеандра, покрытыми ярко-красными цветами. Наконец мать и сын решили перекусить в «Пти Марме». Казалось, что они простояли в очереди целую вечность, когда наконец метрдотель взглядом разрешил им войти. Декстер рано узнал, что в Палм-Бич не любили иностранцев, разумеется, кроме титулованных европейских особ. Титул здесь значил гораздо больше, чем «ролле-ройс». Декстер заметил: прежде чем усадить их, метрдотель проводил за один из самых лучших столов какого-то русского князя и только после этого вернулся к ним и предложил столик, который, казалось, находился так же далеко от входа, как Сибирь. Пока они шли по залу, какие-то две женщины громко шептались, что у его матери явно лишний вес.

— Не обращай внимания, — сказала ему мать, хотя и сама расстроилась.

— А посмотри, какое ужасное платье, — продолжала одна из женщин высоким звенящим голосом.

— Лучше посмотрите в зеркало на свое платье в этих дурацких цветочках, — дерзко ответил ей Декстер. Только много позже он узнал, что платья этих дам из ткани в ярких крупных цветах были сделаны одним из самых известных модельеров Европы.

С годами Декстер все больше ненавидел ожидание в любой очереди. Ждать казалось ему оскорбительным, и благодаря этому он позже снискал себе дурную славу среди людей, которые могли терпеливо выжидать своего часа в любой ситуации. Эта слава была того же неприятного свойства, что и мнение; однажды высказанное за его спиной каким-то официантом, прошептавшим другому:

— Еврей, наверное.

Тогда его это взбесило. Декстер ненавидел евреев так, как никому из этих людей и не снилось.

«Ну почему я не родился голубоглазым блондином? Почему у меня нет хоть завалящего титула?» — думал он. Тогда-то он и поклялся себе, что когда-нибудь ему не нужны будут ни титулы, ни голубые глаза. Он приложит все силы и станет королем всего этого острова. Желание быть членом высшего общества накалило его добела. Не остыло оно в его душе и по сей день.

Вернувшись домой, Декстер посвятил себя всемерному расширению дела. Он занимался медной рудой, упаковочной линией для мясопродуктов, добычей серебра, выращиванием сахарного тростника и зерновых, ското- и коневодством. Все делал на высшем уровне. Ему очень помогала мать, которая отполировала до блеска его и без того изысканные манеры.

Казалось, что за ним стояли целые поколения предков блестящего воспитания и происхождения. Он выучился изящно танцевать, прекрасно говорил на пяти языках. Его английский был четок и элегантен, без малейшей тени акцента. Он знал, какое вино следует пить и когда, какие дарить цветы и при каких обстоятельствах, какие места посещать и как часто.

Стремясь достичь совершенства во всем, он стал отличным теннисистом и игроком в гольф и поло. Он был прекрасным стендовым стрелком и великолепно ходил под парусом. После обучения в Гарварде он стал одержимым бизнесменом — из своих рабочих высасывал все соки, а конкурентов был способен уговорить вкладывать средства в медные рудники, у которых не было будущего.

Декстер нахмурился, спустил ноги с кровати, сунул их в тапочки. Морщинки, появившиеся на его лице от горьких воспоминаний, стали еще глубже и заметнее. Он вышел из спальни на огромную террасу, украшенную множеством цветущих гардений в вазах, вытесанных из каменных глыб. С террасы открывался прекрасный вид на окружающие дом сады с грейпфрутовыми, банановыми и лимонными деревьями, под сенью которых располагался тридцатиметровый бассейн бирюзового цвета с кромкой из желто-голубого кафеля. С задумчивым видом Декстер закурил сигару и спустился вниз по лестнице, направляясь мимо древних индийских смоковниц к своему тренажерному залу.

Декстер сделал еще десять упражнений на одном из тренажеров, но его голова по-прежнему была занята мыслями о том, сколько сил и денег он потратил на то, чтобы внедриться в это общество.

Многие годы он платил журналистам немалые деньги, чтобы его имя и фотографии регулярно появлялись в прессе, он добывал приглашения на приемы, где были нужные ему люди, он заранее договаривался о том, чтобы кто-то представил его интересующему его человеку. В зависимости от интересов этого человека он менял свое хобби — от полетов на воздушных шарах и фехтования до автогонок и охоты, при этом не забывал каждый раз приготовить хорошую фотографию для прессы. Несколько лет он отдал подобострастным поклонам и, как он говорил, «целованию задниц». Но Декстер провел в Палм-Бич столько времени и так часто появлялся на всех приемах, что с какого-то момента все стало развиваться автоматически. В прошлом году его приняли в теннисный клуб, затем последовали клубы «Эверглейдс» и «Сейлфиш», а также клуб гольфа «Семиноул» в Северном Палм-Бич.

Он успевал всюду, и, как правило, с неизменным успехом. А теперь он еще стал и членом клуба «Коконат» — эксклюзивного клуба, объединявшего холостяков, которые получали приглашения на самые изысканные приемы в канун Нового года; сами они организовывали только один прием в году, чтобы оплатить счета по своим светским обязательствам.

Тело Декстера покрылось испариной после всех упражнений, которые он заставил себя проделать в это утро. Он прошел в гардеробную, чтобы посмотреть на расписание дел на сегодняшний день, которое готовила его секретарь Милли.

Большинство обитателей Палм-Бич никогда не говорили о делах; бизнес расценивался ими как неприятная обязанность, которую нужно выполнять, но о которой не стоит рассуждать. Он усмехнулся своим мыслям. Все эти люди обречены. Огромные состояния, которые они унаследовали, оказались в своем роде пагубными для них, поскольку не давали развиться их способностям и амбициям. Трастовые компании, в которых они держали свои капиталы, платили им очень низкие проценты — если, конечно, у них не было толковых и расторопных помощников; темп же инфляции был такой, что эти баснословные состояния таяли на глазах. Многие из именитых аристократов уже были не в состоянии платить за свои великосветские развлечения. Декстер таким никогда не будет — он держал под контролем все свои деньги.

И хотя Портино вложил немного средств в гарантийную трастовую компанию Моргана, он никогда не доверял никому и делал это намеренно, пытаясь найти другие серьезные проекты для дополнительных инвестиций своих капиталов.

У Декстера Портино был очень разнообразный спектр интересов в денежных вложениях. Его деньги работали в нефтяном бизнесе и золотодобыче, биржевых операциях и долгосрочных казначейских обязательствах, на рынке недвижимости. Львиная доля его прибылей поступала в один из швейцарских банков.

Первый звонок, который он сделал в этот день, прозвучал, как обычно, у его брокера на нью-йоркской бирже. Потом он позвонил своим менеджерам в Южную Америку и беседовал с ними целых полтора часа без перерыва. Он знал, что его самого никто не побеспокоит звонками до тех пор, пока он не даст распоряжение на этот счет Милли и не перейдет в свой кабинет. Милли была очень предана боссу и охраняла его покой с верностью Цербера.

Декстер лег в ванну и нажал на кнопку внутренней телефонной связи:

— Милли, соедините меня с Карлосом. Он сейчас на заводе в Тукумене.

— Он звонил пятнадцать минут назад, мистер Портино. Там какие-то проблемы с отгрузкой. Он перезвонит вам в одиннадцать тридцать, отрапортовала Милли. — Кроме того, Франко летит в Боливию. Кажется, их правительство ужесточает контроль над консервными линиями. И еще для вас есть дополнительная информация, касающаяся мисс Грэм, — осторожно закончила она.

В ответ Декстер начал диктовать распоряжения:

— Пригласите на ужин Уолли Баркера, отмените мою поездку в Африку для охоты на тигров четырнадцатого числа — я поеду в Париж. Закажите мне номер люкс в «Ритце» на восемь дней. И вообще, отмените все мои встречи и визиты на две предстоящие недели.

После этого Декстер нажал другую кнопку, чтобы соединиться с камердинером.

— Велите Ирме принести мне материалы об Энн Грэм. Я принимаю ванну. Пусть еще соединит меня С менеджером гольф-клуба «Бернинг три» в Мэриленде. Зятя Артура почему-то не хотят туда принимать.

Тот в ответ сообщил:

— В час вы завтракаете с конгрессменом Кингстоном на предмет нефтяной компании, в три у вас партия в гольф в «Эверглейдс» с вашим адвокатом, в шесть тридцать — массаж и в восемь тридцать — ужин на яхте. Кроме того, вы не подтвердили вашего участия в танцевальном вечере у Марджори Поуст на этой неделе.

— Я еще соединюсь с вами, — ответил Декстер и взял из рук Ирмы, своего личного секретаря, папку, которую та только что принесла.

«Энн Грэм смотрит на чужие страны глазами путешественника, который попал туда впервые».

«Восхитительные и полные глубокого смысла работы Энн Грэм заставляют вспомнить, что жизнь не так уж плоха».

Он пролистал еще несколько критических статей.

«Энн Грэм знает какой-то необъяснимый секрет того, как создавать неповторимые произведения. Ее работы стоят особняком в ряду подобных — они не могут быть истолкованы до конца».

«Она видит мир по-своему, в каком-то очень ярком свете».

«Очень нестандартный подход к сюжетам снимков».

Набросив на плечи полотенце, Декстер продолжал читать. Он поражался глубокому знанию политики и уму этой девушки, но больше всего его впечатлила откровенность ее ответов на вопросы журналистов. Она высказывала свои взгляды с какой-то колоссальной духовной энергией. Среди бумаг Декстеру попалась записка от Фрэнка, в которой тот сообщал, что этим летом Энн собирается в круиз по Эгейскому морю. Да, она знает, что такое труд в поте лица, и умеет получать от него удовольствие, восхитился он. К таким людям Декстер всегда питал глубокое уважение.

Вернувшись в гардеробную, Декстер отдернул гардины, откинулся на спинку софы, инкрустированной золотом и обтянутой ситцем, и поставил видеокассету с материалами об Энн. Она была красива, талантлива, умна и не бедна. На экране перед ним она сидела в простом белом платье, полная грации и очарования. Лицо ее было живым и светилось лучезарной улыбкой. Непоседа, полная жизненной энергии и сил.

Изящные линии ее рта четки, а чуткие губы плотно сжаты.

Глаза Декстера поблескивали, как у кота в полумраке. Он давно находился в поиске новой пассии.

А, насколько он понимал, женщины, которую он мог бы полюбить, в Палм-Бич не было.

Решено. Она будет принадлежать ему. Она станет тем чистым листом бумаги, на котором Декстер напишет свою собственную историю.

После партии в гольф Декстер помчался в галерею «Нортонарт» на Олив-авеню. Небольшой музей, снискавший себе славу одного из лучших в Соединенных Штатах, вносил огромный вклад в культурную жизнь Палм-Бич. В галерее размещалась постоянная экспозиция, в которую входили полотна таких мастеров, как Матисс, Дега, Гоген; особого внимания заслуживала коллекция китайского искусства.

Декстер часто посещал новые выставки, открывающиеся в галерее, но в основном по деловым соображениям. И хотя в его собственном доме было немало шедевров, в искусстве он толком ничего не понимал.

— Мистер Портино, это все, что осталось у нас после выставки мисс Грэм, — сказал седовласый служитель музея, протягивая Декстеру три фотографии детей, сделанные на Дальнем Востоке. — Вот те книги из нашей библиотеки, которые вы просили, — о творчестве Анселя Адамса и Билла Брандта.

Вернувшись домой, Декстер бросил ключи от машины на столик, стоящий в углу его роскошной прихожей с мраморными полами и закругляющимися стенами, и направился в сторону лестницы, дубовые перила которой были отделаны великолепной резьбой ручной работы. По дороге он сбросил туфли с ног, предоставив позаботиться о них дворецкому. Войдя в свой кабинет, стены которого были заставлены стеллажами с книгами, он подобрал со стола пачку корреспонденции и, нажав кнопку внутренней связи, продиктовал повару меню сегодняшнего ужина:

— Сырное суфле, стейки из рыбы-меч, свежая спаржа, винегрет, шоколадный мусс на десерт и «Монтраше». Да, и привезите на яхту букет белых орхидей, — добавил он в конце и направился к лифту.

Пальцы массажистки были сильными и мягкими, своими плавными движениями они удаляли из тела Декстера напряжение, скопившееся за день.

Лежа на массажном столе, Декстер нажал кнопку внутренней связи:

— Милли, свяжитесь с моим бухгалтером и скажите ему, что надо начинать ту операцию с муниципальными ценными бумагами, которую мы обсуждали сегодня утром. И увольте нового помощника шеф-повара — того, который отвечает за закупку продуктов. Вчера во всем доме не нашлось кукурузных хлопьев «Келлогз», которых мне захотелось после игры в поло, — гневно закончил он.

— Но… Я думаю, что… — начала было Милли, но Декстер не дал ей закончить, отключив связь.

* * *

Декстер стоял на палубе своей яхты, опершись на перила из тикового дерева. На нем была двубортная куртка цвета морской волны, желтый шелковый галстук, темно-серые отутюженные шерстяные брюки и легкие кожаные туфли от Гуччи на босу ногу. Он подставлял свое красивое лицо соленому и свежему океанскому бризу. Яхта сорокаметровой длины делала разворот, выходя из дока в сторону озера Уорт. Он наклонился через перила, чтобы посмотреть на свою восемнадцатиметровую рыбацкую шхуну, которая слегка покачивалась на волнах на фоне чудесного вида Палм-Бич, открывавшегося отсюда.

— А почему бы нам не порыбачить завтра на моей шхуне? Вы могли бы захватить и ваших друзей, — сказал он одному из своих гостей, члену совета директоров компании, которую Декстер хотел подмять под себя.

— Спасибо, Декстер. Ловлю тебя на слове.

Мимо прошел стюард в белой униформе, предлагая гостям розовое шампанское в изящных фужерах баккара.

— Завтра утром я смогу поиграть на пятьсот тысяч долларов, — сказал Декстер, обращаясь к своему биржевому брокеру, маленькому толстому человечку, совершенно лысому, с подобострастно бегающими глазками за линзами очков. — Предвидится еще что-нибудь интересное?

— Да. Могу порекомендовать сеть предприятий быстрого питания. По моим сведениям, в этом году это может стать самым выгодным вложением, — понизив голос, ответил тот.

— Сколько я могу получить?

— В моем распоряжении шестьдесят тысяч акций, и я уже имею заказы от клиентов на сорок пять.

Возьмете оставшиеся пятнадцать?

— Я беру все шестьдесят. А своих клиентов можешь послать подальше в задницу, — ответил Декстер голосом, холодным, как декабрьская стужа, и лишенным всяких эмоций.

Хэнк отпил бурбон из своего бокала, а затем молча уставился на Декстера сквозь линзы очков в металлической оправе.

— Ты же не хочешь потерять свою работу, не так ли? — сказал Декстер, а затем, заметив, что за ними наблюдает один из гостей, весело и непринужденно рассмеялся:

— Я думаю, тебе придется потрудиться, Хэнк. Заодно прикупи акций Манхэттенского кабельного телевидения и тех шахт бурого угля, о которых мы толковали, — с этими словами Декстер похлопал его по плечу, и озадаченный брокер удалился.

— Сенатор Брекстон, можно вас побеспокоить на секунду, — сказал Декстер, обращаясь к высокому дородному человеку с пепельно-седыми волосами и ухоженными бородой и усами. С этими словами он взял сенатора под локоть и повел в конец палубы. — Сэм, кажется, ты мне кое-чем обязан? В общем, мне этим летом на месяц понадобится твоя яхта. Ты все так же держишь ее в Пирее?

— Ну, после твоего вклада в мою избирательную кампанию ты можешь пользоваться ею не один месяц, а все лето, но я прослышал, ты вроде собирался в Африку на сафари? — При этом сенатор изогнул в удивлении брови. — Что же такое происходит в Греции?

Декстер ничего не ответил на вопрос, и его лицо приняло to самое выражение, которое называется непроницаемым.

Его пассия на этот вечер сидела за столом прямо напротив него. Кроме нее и Декстера, за этим столом располагались еще четырнадцать человек. У Андреа Ворфилд было лицо с тонкими и надменными чертами, белоснежная кожа на шее, глубоко открытой груди и руках, ее густые каштановые волосы были стянуты назад заколкой с бриллиантами и рубинами. В ее глазах — то ли серых, то ли светло-коричневых — ощущались какая-то пустота, равнодушие, отчужденность и отсутствие эмоций. В Палм-Бич считалось, что такой взгляд свидетельствует об очень хорошем воспитании и образовании. Декстеру же он казался омерзительным.

Но для минета сегодня вечером она, пожалуй, сгодится. Декстеру не терпелось освободить ее от печати усталости, которая читалась на ее аристократическом лице.

Роскошный ужин протекал так же, как и все другие ему подобные, вытянутые от важности лица лишь слегка наклонялись над тарелками, над столом висел гул голосов, в котором можно было разобрать какие-то малозначащие фразы о погоде и льстивые возгласы в адрес горячего блюда и закусок.

— Уолли, я недавно приобрел несколько работ Энн Грэм. Вы, случаем, не думали провести ее выставку в вашей галерее на Уорт-авеню? — как бы невзначай спросил Декстер, слегка подвинувшись, чтобы официант мог забрать тарелку.

— Мой друг, я неоднократно пытался заполучить ее, но на нее такой спрос, что пока у меня ничего не вышло.

Декстер вспомнил обнаженные плечи Энн и ее фигуру в черном вечернем туалете. Да, эта женщина продолжала оставаться загадкой для него. Казалось, она принадлежала всем — и никому.

От десерта Декстер отказался. Он был убежден, что к ликеру можно подавать лишь контракты на подпись.

— А знаете, я видел Энн. Грэм в Белом доме, — вдруг вступил в разговор старый сенатор. — Она встречалась с сыном вице-президента. Похоже, у вице-президента появились виды на то, что она станет его невесткой. — Он затянулся своей облегченной сигареткой и продолжил:

— Кажется, он от нее без ума.

Все же ее предшественницы казались вице-президенту партией, недостойной его сына; как-никак семья великих политиков.

Декстер изобразил на своем лице подобие улыбки.

Большинство гостей продолжали сидеть и болтать так, ни о чем, что было обычным финалом любого ужина, но кое-кто, ссылаясь на, дела, уже готовился уходить. Когда яхта причалила к берегу, яркая толпа спустилась по мосткам.

Декстер проводил гостей, после чего молча взял за руку Андреа и повел ее вниз, в библиотеку. Он нажал на кнопку, скрытую за портьерами, перегородка отодвинулась, и перед ними открылась потайная комната, освещенная неярким светом. Там на стеллажах из красного дерева выстроились сотни альбомов с порнографическими фотографиями — садомазохизм, гомосексуалисты, секс с животными, секс с детьми. В ящиках лежали кучи каталогов, рекламирующих резиновые члены и влагалища. За стеклянными дверцами некоторых полок находились шпоры и кнуты, сделанные из самой качественной кожи.

Лицо Андреа оставалось все таким же высокомерным и отрешенным от действительности, но соски ее грудей напряглись, и это было заметно под ее светлой сатиновой блузкой.

Декстер грубо схватил ее за грудь, опустил на колени, высвободил из брюк свой член, сунул ей в рот и так же грубо приказал:

— Соси!

Настоящее

Грейси выдергивала один за другим бледно-желтые нарциссы, тюльпаны и ирисы из огромной охапки весенних цветов, привезенных ей утром в огромной вазе от Лалика из цветочного магазина по заказу Декстера.

Она расставляла их в маленьких вазочках по всей комнате. В голове ее звучали слова: «Все цветы — проводники солнечного света», и вдруг из коридора до нее донесся голос отца, говорившего кому-то:

— Моя дочь должна иметь все самое лучшее. Вы должны обеспечить ей надлежащий уход и внимание.

Мне можете звонить в любое время дня и ночи. — Его низкий голос становился вес громче и громче по мере того, как он приближался к двери, и Грейси видела сквозь стекло почтительно склоненные головы в белых шапочках. — Я хочу, чтобы на этот раз вы лечили ее подольше, мисс Хэтч, — добавил он, обратившись к старшей медсестре. Это было сказано с такой непреклонностью и нажимом, что по спине Грейси пробежали мурашки. — Доктору Кейну я сам об этом скажу.

Дверь распахнулась, и в палату вошел Декстер.

Грейси поразила на мгновение широкая и добрая улыбка, светившаяся на его лице. У нее даже появилось искушение сбросить панцирь, под которым она пряталась от этого человека, и раствориться, как и все, в том добродушии и приветливости, которые он, казалось, излучал. Но вместо этого она поежилась.

Его обаяние всегда оставляло ее равнодушной. Во всяком случае, после того, как он так обошелся с мамой.

— Здравствуй, моя дорогая, — сказал Декстер безмятежным голосом.

— Здравствуй, папа, — без всякого выражения ответила Грейси.

— Как у тебя дела?

Он даже не поцеловал ее. Он даже к ней не прикоснулся. Да он и не стал ждать ответа на свой вопрос.

— Как хорошо, что Керри с детьми приехала к нам, — сказал он с чувством и заходил из угла в угол. — Я думаю организовать в ее честь несколько приемов.

— Она будет прекрасной хозяйкой вечеров, не так ли? — спросила Грейси. Она внимательно следила за выражением его лица и видела, что, когда он заговорил о Керри, его обычная маска неприступности и непроницаемости исчезла.

— Может быть, пока гостит здесь, она сможет забыть об этом Майкле. Он ужасный человек. Да, она вышла замуж за ужасного человека, — сказал он тоном, полным отвращения. Легкие морщинки на его лице проступили заметнее. Но тут же он заговорил о другом, уже с явным удовольствием:

— Слава Богу, мальчики пошли не в него. Они словно мои собственные дети.

Грейси молча смотрела на него, поражаясь его эгоизму, и с удивлением заметила, что он уже начал жалеть о том, что сказал последние слова. Она подумала, наденет ли он снова свою излюбленную маску — портрет Дориана Грея — еще до ухода.

— Я договорился в теннисном клубе, что они будут посещать курсы под руководством Митча, — продолжал он. — Надеюсь, никто не будет рыться в родословной их отца. Знаешь, как в таких клубах не любят еврейских отпрысков.

Грейси мысленно приставила усы пшеничного цвета под нос отцу, а в его глазные впадины вложила по большому агату.

— Но для меня невозможного нет, — раздражаясь, проговорил Декстер. В воображении Грейси он начал усыхать и сжиматься до размеров тушканчика.

Внезапно агаты выпали из глазниц, и Грейси вернулась к реальности.

Как всегда, Декстер говорил не с ней — он говорил сам с собой. Он больше не задал ей ни единого вопроса, ни разу не присел. Ее защитный панцирь, кажется, уже не выдерживал перегрузки. Она начинала уставать и раздражаться.

Декстер повернулся и сказал:

— Ну, мне пора. Сегодня столько дел.

Он вышел из комнаты, даже не попрощавшись.

Грейси чувствовала себя выжатой как лимон. Она злилась, она была обижена. «Я должна была это предвидеть, — сказала она себе. — Ладно, не стоит кипятиться, и тогда я, может быть, смогу успокоиться».

Внезапно Грейси почувствовала присутствие мамы где-то совсем рядом. Она улыбнулась. Повернув голову к центру палаты, она ощутила, как в нее словно вливается волна спокойствия, которая становилась все больше, выше и уносила прочь все ее страхи, защищая ее.

* * *

Доктор Роб Кейн встал из-за стола, резко отодвинув стул, и, глубоко вздохнув, распахнул окно. Он словно пил свежий воздух, стараясь освободиться от того мрачного чувства подавленности, которое овладело им. Он наклонился вперед, и несколько капель дождя упали на его не по возрасту морщинистое лицо.

Как бы он хотел, чтобы дождь смыл то чувство отвращения и ненависти к себе, которое он всегда испытывал после встреч с Декстером Портино. Как было бы хорошо, если бы дождь мог растворить его слабость и вернуть к жизни — к жизни полноценного человека. Это было особенно важно сейчас, перед началом индивидуального сеанса психотерапии с Грейси. Закрыв глаза, он вытер лоб белым носовым платком. И как это Декстеру всегда удается подавить его, его — отличного профессионала, и куда при этом девались его, Кейна, самообладание и уверенность в себе? «Господи, — думал он, — если Декстер в состоянии проделать это со мной, психиатром по образованию, взрослым человеком, то что же он сделает с этой бедной девочкой?»

Доктор Кейн опустил фрамугу и пошел к стеллажу с историями болезни. «Как я смогу помочь сейчас любому пациенту, — думал он, — особенно такому чувствительному, как Грейси, которая видит все на интуитивном уровне, если сам чувствую себя бессильным и опустошенным?» Покачав головой, он выдвинул верхний ящик стеллажа.

У Роба Кейна, которому многое довелось пережить в своей жизни, были удивительно добрые глаза. Персонал клиники и пациенты очень любили его за то, что он посвящал всего себя больным. Смысл его жизни составляла работа, и, пожалуй, ничего, кроме работы. Еще голошей он уже как бы инстинктивно понимал, как надо разговаривать с людьми об их бедах и проблемах, и мечтал, что когда-нибудь у него будет собственная клиника. Он окончил медицинский факультет университета и на все свои сбережения и сбережения родителей открыл частную клинику в Северном Палм-Бич. Но, будучи мало знакомым с деловой частью подобного проекта, почти потерял ее несколько лет назад. Клинике грозило банкротство. Чувствуя себя в долгу перед своими пациентами, он обивал пороги могущественных и богатых людей, пытаясь занять денег и спасти клинику.

Он знал, что в его помощи нуждается так много людей. В этот момент он и взял значительную сумму у Декстера Портино. Соответственно сейчас Портино контролировал все финансовые дела клиники. Своей клиники.

Доктор Кейн в отчаянии закусил губу и отодвинул от себя три папки с историями болезни. Он знал, что обладает каким-то шестым чувством, которое обычно не подводит его в правильной оценке каких-то странностей в поведении, реакциях того или иного человека, но… Декстер и его поведение были таковы, что вызывали у него необъяснимое чувство отвращения, или, скорее, омерзения. Доктор всегда терялся, когда ему приходилось вести жесткий, нелицеприятный разговор. Да, Декстер крепко держал его за горло как в профессиональном, так и в личном плане. Черт бы побрал этого человека!

Получалось так, что Грейси должна была стать жертвой. Кейну приходилось продавать свою душу, чтобы иметь возможность содержать клинику, в которой, кроме Грейси, находились сотни пациентов, нуждающихся в его помощи. В течение многих лет все терапевтические меры, предпринимаемые к Грейси, находились под жестким контролем Декстера.

Самое ужасное было в том, что Грейси знала о той финансовой поддержке, которую Декстер оказал клинике. Таким образом, Грейси не могла положиться на доктора Кейна полностью как на своего лечащего врача. И он это прекрасно понимал. Так что же он мог сделать, чтобы помочь этой милой девушке? Знает ли бедняжка, что ее держат в клинике гораздо дольше, чем это необходимо, и лишь для того, чтобы ее сестра Керри подольше оставалась здесь, в доме своего отца… Эгоистичного ублюдка.

Доктор Кейн потер виски и откинулся на спинку кресла. Он вспомнил, что в прошлом году передал Грейси опытному врачу и прекрасной женщине Роузи, так как знал, что именно она поможет девушке вылечиться. Но, поскольку Декстер не мог контролировать Роузи, он возмущался, устраивал скандалы и однажды даже пригрозил «прикрыть это чертово заведение», если Роузи не уволят немедленно.

У доктора Кейна были густые брови, почти сходившиеся на переносице, но сейчас он хмурился так, что они превратились в одну горизонтальную линию.

То, что Декстер делал со своей дочерью, было преступлением. Могут ли богатые люди создавать что-то или, на худой конец, совершенствовать, вместо того чтобы разрушать?

Он еще раз взглянул на историю болезни Грейси и подумал о ее сестре, Керри. Сестры внешне были похожи друг на друга как две капли воды, но их характеры необъяснимо контрастировали.

Керри была энергичной, непредсказуемой оптимисткой, эгоистичной на подсознательном уровне, не выпускающей ничего важного для себя из рук.

Может быть, это диктовалось ее стремлением к успеху во всем. Грейси же замыкалась в себе и была сильно подвержена перепадам настроения, но вместе с тем она была смелой, сочувствующей несчастьям других людей натурой. При этом в ее поведении и мыслях чувствовалось нечто, связанное с ее отцом, что-то, чего она не могла простить ему. Грейси думала о своей матери как о святой. Так же Керри думала об их отце. Так кто же из них прав? От Дек, стера он точно ничего не добьется, подумал Кейн, взглянув при этом на очень тонкую папку с историей болезни Декстера. От Энн — тем более. Декстер никогда не соглашался участвовать в семейных консультациях с Керри и Грейси и никогда не говорил об Энн. Никогда.

Кейн попытался привести в порядок всю эту сумятицу в своих мыслях. Почему Декстер был без ума от Керри? Может быть, Энн была без ума от Грейси?

Может быть, между Декстером и Керри действительно существует какая-то «неестественная» связь, о которой несколько раз упоминала Грейси в минуты гнева? Или это просто смесь любви, ревности и восхищения — чувств, которые питают многие отцы к своим дочерям? Ему и раньше доводилось видеть огорченное лицо Грейси, когда все внимание отца доставалось Керри. Но у сестер явно не было взаимного чувства ревности по отношению к Декстеру. А какова была роль Энн? И почему Грейси испытывает такое чувство вины?

Доктор Кейн почесал свою лысеющую голову и постарался сосредоточиться на той связующей нити, которую он нашел, раздумывая над этими сложными вопросами. Не важно, что сестры по-разному относились к матери и отцу, ничто не могло разрушить их отношение друг к другу; связь между близнецами — нечто гораздо более сильное. «Связь между близнецами» — эта формулировка благотворно подействовала на его мозг, уставший решать эту проблему. «А может, — подумал он, — я пытаюсь решить задачу, у которой просто нет решения?»

По длинному тихому коридору Грейси дошла до кабинета доктора Кейна. Дверь была открыта, и она вошла и направилась к софе — к тому месту, где обычно сидела. Кабинет был отделан с большим вкусом и создавал атмосферу пустыни — на полу, покрытом мексиканской плиткой, лежал неяркий ковер из грубой верблюжьей шерсти, а по углам возвышались большие индийские вазы с огромными кактусами.

— Привет, Грейси. Как ты себя чувствуешь? — спросил Кейн мягким голосом. Он поднялся навстречу Грейси из своего кресла и взял девушку за плечи.

— Привет, — просто ответила Грейси, и на ее лице не отразилось ни удивления, ни недовольства, ни отвращения. Ей нравился доктор Кейн; а скорее, ей было жалко его. Но ее обостренные чувства указали ей на присутствие отца в кабинете. Она чувствовала его ауру, медленно распространявшуюся из-под стола и из-за портьер. Почему-то сегодня она грязно-коричневая, подумала девушка, посмотрев на толстые папки с историями болезни на столе доктора и видя, как эта коричневое облако медленно подбирается к груди Кейна и выше — к его горлу. Грейси чувствовала запах опасности. И этот запах принадлежал Декстеру, подумала она. У любого страха есть свой собственный запах и звук.

— Садись, пожалуйста, — сказал доктор, придвигая свое кресло поближе к софе.

Она недоуменно посмотрела на него. Неужели этого доброго и преданного своему делу человека также смогли купить с помощью толстого кошелька? Грейси знала, что доктор не одобрял поведения ее отца, но он подавлял в себе это чувство, правда, с большим трудом. Никто, кроме мамы, никогда не осмеливался восстать против ее отца, ни один человек, вдруг подумала Грейси.

Она налила в стакан воды и вспомнила всех «хороших врачей» из своего детства.

«Он твой друг, Грейси, — услышала она голос отца, — ты должна поговорить с ним».

Из-за спины доктора Кейна на нее смотрели угрожающие темные силуэты из прошлого. Она с интересом взглянула на них поверх края стакана. Каждый из них старался держать ее чувства и мысли под контролем и формировать их. Все они были очень умны и слащавы — наподобие тех людей, которые заманивают маленьких девочек в свои автомобили. Но у всех было сейчас лицо отца. «Почему я ни разу не велела ему убрать их прочь, — подумала она и допила остатки воды. — Будь я королевой из сказки, приказала бы отрубить им головы. Но королевы облечены огромной властью, в то время как маленьким девочкам остается только замкнуться в себе и молчать».

— Ты хочешь поговорить о чем-нибудь конкретном сегодня? — спросил доктор Кейн, внимательно наблюдая за ней и видя, что ее беспокоит нечто глубоко спрятанное в ее подсознании.

— Нет, не хочу, — ответила она полушепотом.

Доктор Кейн разглядывал лицо Грейси, пытаясь понять секрет, который она скрывает, но по выражению ее красивого лица он ничего не мог понять.

Тихо тикали часы, телефон молчал.

— А что произошло в прошлое воскресенье? — спросил доктор.

— Ничего, — ответила Грейси спокойным голосом, хотя и чувствовала, что в ней начинает закипать злость.

На несколько минут в комнате установилась напряженная тишина. Они молча смотрели друг на друга, Грейси в задумчивости накручивала на палец локон.

«Такое чувство, что в комнате вместе с нами Декстер, — подумал доктор, глядя на ее лицо без выражения и видя злобу в ее глазах. — Эта бедняжка знает, что не может полностью доверять мне». Им снова овладело чувство стыда.

— Ну а как прошла встреча с отцом? — спросил он, придвинувшись поближе.

Глаза Грейси остановились на докторе, и в них сверкнуло предупреждение.

— Отец никогда не изменится. Он прямо как в «Принце» Макиавелли. «Человек, которому предстоит стать принцем, не должен быть отягощен принципами морали или этики — он должен быть наполовину львом, наполовину лисой», — процитировала она и снова пожалела, что она не королева.

— А ты все еще уверена, что он не любит тебя? — грустно спросил Кейн.

— Способность честно выражать свои чувства и эмоции — тот редкий дар, которым отец никогда не был наделен.

Грейси задумалась о смысле слова «отец». Да, он ее отец, но для нее он был каким-то чужим, далеким и загадочным человеком. Почему же он совсем другой с Керри — любящий и нежный? Грейси обращалась к нему «папа», а Керри — «папочка».

— Отец любит только самого себя, — снова заговорила Грейси, продолжая теребить кончики своих волос. — Отец любит только себя, — повторила она механически.

Доктор Кейн продолжал внимательно изучать ее лицо — утонченные классические черты. Почему она так болезненно реагировала на все, что было связано с Декстером? Он посмотрел, как она медленно покачала головой, и вдруг Грейси совершенно неожиданно для него спросила:

— Чего вы от меня хотите? Может быть, рассказать вам о любовных похождениях моего отца после того, как закончился бракоразводный процесс? Или, может, мы обсудим, как Керри и мне приходилось спать в кровати вместе с его очередной подружкой?

— Что значит «приходилось»? — спросил Кейн.

По лицу Грейси пробежала волна боли.

— Просто у нас не было другого выбора — или спать с этими нимфетками, или оставаться в нашей детской, где мы чувствовали себя одинокими и покинутыми. Поэтому каждый вечер мы отправлялись в спальню родителей в надежде, что мама, может быть, вернулась. Ведь нам было всего по пять лет.

Доктор Кейн молча кивнул. Поколебавшись, Грейси продолжила чуть громче:

— А может быть, рассказать вам, как отец внезапно стал очень набожным за несколько месяцев до развода? Огромные Библии в белых переплетах появились вдруг во всех комнатах, а вместе с ними разные религиозные трактаты и сборники псалмов. В нашу жизнь вошла целая вереница придирчивых и чопорных нянь, которые рассуждали о праведном и греховном пути в жизни, и к нашему списку ночных кошмаров добавился еще один — что мы соскальзываем и падаем в бездонную пропасть. Закончились прогулки в парках, прекратились праздники в честь дня рождения, а взамен появились проповеди, наказания, изучение Библии и разговоры о наших грехах.

Как вам такой внезапный контраст? — Грейси подняла на доктора свои измученные глаза. — У детей в жизни должна быть стабильность, а мне и Керри досталось раскачивание на качелях эмоций — туда-сюда, туда-сюда. Мама пыталась спорить со всеми этими нянями, она ругалась с отцом, но… Она проиграла эти сражения. А как только ее выбросили из дома, сразу куда-то исчезла вся религиозность отца. — В голосе Грейси чувствовалась горечь. Однако новые няни все еще жили у нас. И, кажется, только потому, что ему были нужны свидетели на очередном судебном процессе.

Доктор Кейн поерзал в кресле и вздохнул:

— Ну а как же всепрощение, Грейси?

До сознания Грейси дошли слова доктора Кейна, какая-то напряженная мысль пронеслась в ее мозгу, и она закричала:

— Я не смогу простить его! Это невозможно! Что он сделал с мамой… когда ей пришлось уехать! Что он сделал со всеми нами… — ее голос становился все громче и громче. Казалось, стены кабинета сдвинулись и он стал маленьким и узким.

Доктор Кейн словно прирос к своему креслу. Он не произнес ни слова и продолжал внимательно слушать.

— А я… Я сама помогла… — почти шепотом сказала Грейси, но внезапно остановилась, не успев закончить фразу.

— Помогла кому? Чем? — быстро спросил доктор, и слабый огонек надежды зажегся в его груди.

Он слегка приподнялся и внимательно посмотрел ей в глаза. — Грейси, помоги самой себе. Помоги мне, — произнес он.

Ее мозг, живший в прошлом, наполнился старыми воспоминаниями, и они кружились в ее голове, словно домашние голуби, возвращающиеся в свою голубятню. В этом затуманенном мозгу непрерывно, как фотовспышки, возникали сцены из жизни ее семьи — сцены из того времени, когда все они еще были вместе и счастливы.

— Мама, — тихо позвала она, в ее глазах читались тоска и нежность, а руками она теребила пуговицы на груди.

«Грейси, перестань терзать себя. Прости себя», — услышала она нежный шепот матери.

— Грейси… Грейси… — робко окликнул ее доктор Кейн, но она уже не слышала его. Доктор понимал: его пациентка страдает от воспоминаний о том, что ей пришлось пережить в детстве. Он никак не мог убедить ее, что жизнь продолжается. Она застряла в прошлом. И, пока это не изменится, она вновь и вновь будет попадать в его клинику — если, конечно, сама не справится со своими кошмарами. Он вздохнул и задумчиво посмотрел на Грейси. Ему очень хотелось вылечить ее, избавить от жестоких приступов, когда она внезапно полностью теряла рассудок. Ее озлобленность, волнение, печаль казались ему вполне понятными. Но чувство вины, которое угнетало ее, оставалось для доктора загадкой. Это был один из самых сложных случаев депрессии, с которыми довелось работать, когда пациент из-за самобичевания теряет чувство собственного достоинства и самоуважения. Но в чем же состояла ее вина? Доктор не знал ответа на этот вопрос. Даже после всех этих лет общения, когда он был ее врачом.

В кабинете стояла такая тишина, что доктор, казалось, слышал неровное и громкое биение своего сердца.

Грейси улыбнулась какой-то грустной и тоскливой улыбкой.

— Я устала, — сказала она и встала.

А доктор Кейн смотрел и любовался ее какой-то неземной красотой, пока она не скрылась за дверью кабинета.

* * *

«Неужели все-таки есть вещи, которые не в состоянии вылечить даже время? — думал Кейн, глядя перед собой невидящими глазами. — Вполне очевидно, что воспоминания Грейси отпечатались в ее мозгу, как четкие фотоснимки, сделанные со вспышкой. Неужели эти яркие картинки никогда не превратятся в тусклые негативы для дочери Декстера?»

Доктор мысленно попросил Бога о помощи и, откинув рукой седые волосы со лба, медленно направился в сторону кабинета, где должен был начаться сеанс групповой терапии.

Настоящее

Декстер, приехав домой из больницы, сразу же спросил у Ирмы, где Керри.

— Она на террасе, что выходит к бассейну. Говорит по телефону, мистер Портино, — ответила та. — А Кении и Кейт купаются. За ними присматривает та новая няня, которую вы на время наняли.

Ирма была испанкой, хотя и высокой, но настолько толстой, что казалась больше в ширину, чем в высоту. У Декстера она работала уже двадцать пять лет.

Ирма отчитывалась только перед хозяином и всегда знала, кто и чем занят в доме. Все эти годы Ирма никогда не сходилась близко с другими слугами, смотрела на всех жен и подружек Декстера как на захватчиков, и пережила их всех. Она никогда не была замужем и постоянно жила в доме Декстера. Ему была нужна полная лояльность, и она отвечала этому требованию безусловно и безоговорочно.

— Спасибо, Ирма. Принесите мне перье. Я буду на террасе, — сказал Декстер и направился к выходу.

И сразу же увидел Керри.

Дочь выглядела роскошно в своем слитном купальнике, в руке у нее была телефонная трубка — аппарат стоял у бассейна. Она махнула ему рукой в знак приветствия и, прикрыв на секунду трубку ладонью, прошептала:

— Это Майкл.

После этого она вернулась к разговору с мужем.

Декстер секунду поколебался, затем направился обратно в дом. В окно он увидел, что Ирма идет к бассейну по дорожке, предназначенной для слуг, с подносом, на котором стоял тяжелый хрустальный бокал с перье, в котором плавали дольки лимона.

— Утром я была у Грейси, она выглядела очень подавленной, — говорила Керри мужу. — Кстати, только что папочка приехал от нее.

— А как у него дела? — спросил Майкл. В его голосе после упоминания о Декстере появились раздраженные нотки.

За те пять лет, которые они были женаты, враждебность между Майком и тестем не уменьшилась, если не увеличилась.

До самого замужества главной заботой Керри было доставлять удовольствие своему отцу. Она обожала его, и это чувство осталось в ней еще с детских времен. В ее глазах он был идеалом, совершенством. Но, когда ей исполнилось восемнадцать лет, Декстер уронил себя в ее глазах, вступив во второй брак с женщиной по имени Елена, которая внешне была очень похожа на их мать. Елена была мелочной, очень посредственной особой и, кажется, больше всего была занята тем, как потратить деньги Декстера. Его дочери ее нисколько не волновали. По мнению Керри, излюбленным занятием Елены было нюхать кокаин, танцевать ночи напролет в клубах и доводить ее, Керри, до белого каления. Елена ревновала Декстера к Керри и старалась держать его подальше от дочери. И Керри решила, что ей самой надо держаться как можно дальше от них обоих. И через месяц после свадьбы она сбежала в Лос-Анджелес с Майклом Донованом. Отец, конечно, был далеко не в восторге.

В то время Майклу было тридцать семь, и это был его первый брак. Один из самых известных актеров десятилетия, он в начале семидесятых играл детектива в популярном телесериале, затем начал сниматься в кино, и кино принесло ему ошеломляющий успех…

Разговаривая, Керри представила себе мужа — его мужественное лицо, покрытое легкими морщинками от загара, тщательно уложенные длинные волосы пшеничного цвета. Она вспомнила тот вечер, когда они познакомились. Это был прием в поло-клубе в Веллингтоне после матча на приз Картье. Она никогда не видела столь красивого мужчины, если, конечно, не считать ее отца. Загорелый, стройный и мускулистый, в его осанке, в каждом жесте сквозило чувство собственного достоинства. Его манеры, а также невероятная сексуальная энергия, исходившая от него, на какое-то мгновение заставили Керри затаить дыхание. А когда их взгляды встретились и в его голубых глазах мелькнула искорка, Керри поняла, что он должен принадлежать ей. А Керри Портино привыкла добиваться того, чего хотела.

— Что ты сказал, Майкл? — пробормотала она в трубку.

— Я спросил, как дела у Декстера, — повторил тот.

— О, у него прекрасно. Ты же знаешь папочку — все и все под контролем.

Майкла кольнуло неприятное чувство. Он знал, что в глазах жены он вряд ли сможет подняться на ту же высоту, на которой стоял для нее отец.

— Папочка дает прием в честь моего приезда в следующую пятницу, сообщила Керри. — Ты сможешь приехать? Будут абсолютно все. — Но, уже произнося эти слова, она знала, что Майкл на это не купится. Он не был похож на людей, с которыми она тут общалась. Пропустить какой-то прием это его беспокоило меньше всего. Особенно если этот прием устраивает ее отец.

— Я не смогу, Кер… Я ужасно скучаю по тебе и по мальчишкам и очень хотел бы навестить Грейси. Но мы на следующей неделе заканчиваем съемки фильма в Венеции.

Она знала, что убеждать его бесполезно. Он не поменяет ни своего мнения, ни своего расписания.

Правда, тут многое от него не зависело. Даже кинозвезды первой величины обязаны считаться с продюсером. А уж прием в Палм-Бич никак не вписывался в календарь киностудии «Парамаунг».

Декстер вошел в свой рабочий кабинет и увидел, что на телефонном аппарате все еще горит красная лампочка — значит, линия все еще занята. «Бог мой, — подумал он. — Я приехал домой сорок пять минут назад, а она все еще болтает». А Ирма сказала ему, что и до этого она говорила больше часа.

Он ругал себя за то, что когда-то установил в доме специальную телефонную станцию «Тошиба» — чтобы никто не мог подслушать его, сняв параллельную трубку.

— А когда ты вернешься? — спросил Майкл взволнованным голосом.

— Все зависит от Грейси. Обещаю, приеду сразу, как только смогу. Еще будешь говорить с детьми?

— Нет, не надо их вытаскивать из бассейна еще раз.

— Ну хорошо. Я люблю тебя, Майкл.

— Я тебя тоже люблю. Я еще позвоню. Поцелуй от меня детей.

Керри чувствовала, что ужасно скучает по мужу.

Но от этих мыслей ее отвлек Декстер, который вылетел к бассейну почти сразу, как только она повесила трубку.

— Я подумал, а не поужинать ли нам сегодня в кафе «Европа». Вдвоем только ты и я.

Керри, занятая своими мыслями, ответила не сразу.

— С тобой все в порядке? — спросил Декстер. — Он что, расстроил тебя чем-то?

— Нет, папочка, конечно, нет. Извини. — И тут же добавила извиняющимся тоном:

— А «Европа» — замечательная идея. Это будет здорово. — Она обняла отца. — А как дела у Грейси?

— У нее все в порядке, — ответил Декстер и зашагал прочь. — Я буду в тренажерном зале, если вдруг понадоблюсь тебе. — Поймав вопросительный взгляд Керри, Декстер добавил:

— С тех пор как ты была здесь в последний раз, я поменял тренажеры. Я даже установил тот тренажер-лестницу, от которого ты без ума.

Керри просияла. Она знала, что этот тренажер предназначался исключительно для нее. Папочка всегда был таким щедрым.

— На нем я тебя обойду, — сказала она, зная, что это порадует его.

— Ты еще не видела Джока, моего нового тренера.

Он тренирует меня уже несколько месяцев, — ответил Декстер и потрогал свой подтянутый живот.

— По мне, ты выглядишь лучше всех мужчин на свете, папочка, — сказала Керри, с восхищением глядя на него. Она никогда не видела отца в плохой физической форме и знала, насколько важным для него было всегда оставаться таким. Когда она жила в его доме, они вместе бегали трусцой и делали упражнения на тренажерах.

— Джок придет через несколько минут, и мы будем заниматься два часа, если ты надумаешь присоединиться. А потом мы пробежимся до озера Трейл и обратно.

— Нет, папочка, спасибо, сегодня я не могу.

— А-а, ты, наверное, думаешь, что Джок не настолько хорош, как твой супермен с «телом, как у Джейка», — улыбнулся Декстер и ущипнул ее за зад.

— Давай пробежимся завтра, а сейчас мне нужно приготовить детям обед, — продолжила она.

— Дорогая, а за что я тогда плачу няне? — спросил Декстер строгим голосом.

— Ну, Майкл считает, что, постоянно находясь с нянями, дети от родителей отдаляются. Ты же знаешь, что у Кении и Кейта никогда не было постоянной няни, — ответила Керри, собираясь уйти.

Декстер молча покачал головой. Он вытащил связку ключей из визитки, висевшей на его руке, и открыл дверь тренажерного зала. У нее сильно развито чувство ответственности перед своими детьми и мужем. В этом она так похожа на Энн. При мысли об Энн он начал раздражаться. Но тут же заставил себя улыбнуться. Он не хотел, чтобы Керри видела его раздраженным.

— Пожалуйста, будь готова без четверти девять, — сказал он ей.

— Хорошо, папочка, — ответила она.

Он посмотрел ей вслед, когда она направилась назад к бассейну, и снова подумал: она в точности как Энн. Он выставил большой вес на одном из тренажеров и начал работать. На двадцать пятом подъеме его оставили мысли о бывшей жене, и он начал думать о том, какой чудесный вечер сегодня проведет с дочерью.

* * *

Керри и Декстер вошли в кафе «Европа», и головы присутствующих, конечно, повернулись в их сторону. Керри всегда наслаждалась тем, что, когда ее отец входил куда-то, на всех лицах появлялась приветливая улыбка, кто-то делал затяжные глотки из бокала с вином, а у кого-то перехватывало дыхание.

Посетители подобных заведений не спускали с него глаз, и Керри любила в такие моменты держать его под руку. Рядом с таким человеком, как он, любая женщина могла чувствовать себя королевой.

— Здравствуйте, мистер Портино, — сказал метрдотель Брюс, человек с очень приятной внешностью. Он пожал руку Декстера, протянутую ему, и поцеловал ручку Керри. — Очень рад видеть вас, мисс Портино. — Керри вначале удивилась, но затем обрадовалась, что он назвал ее девичьей фамилией. Ей показалось, что она почувствовала себя прежней молоденькой Керри. — Вы сегодня прекрасны как никогда.

— Брюс, вы неисправимы. Спасибо, — скромно улыбнулась в ответ Керри и последовала за отцом.

Брюс был здесь метрдотелем уже много лет. Когда-то, еще подростком, Керри бегала с ним на танцы.

Они были хорошими друзьями. Но в присутствии ее отца Брюс должен был знать свое место. Декстер никогда не сближался с теми, кто его обслуживал.

— Проводить вас к вашему столу, сэр, или желаете аперитив в баре?

— Да, мы зайдем на минуту в бар.

— Мистер Портино, рад вас видеть, — сказал бармен, протянув через стойку руку, чтобы поприветствовать Декстера. — Вам как обычно?

Декстер кивнул.

— А вам, мадам?

— То же самое, благодарю вас, — ответил за нее Декстер.

Декстер поднял свой узкий высокий бокал с шампанским «Фрамбуа» и слегка коснулся им бокала Керри.

— С приездом, дорогая. За тебя.

— Спасибо, папочка. — Керри поцеловала отца в щеку, — ты неотразим.

Декстер просиял, но затем снова стал серьезен, когда к ним подошла Лидия, хозяйка кафе, и расцеловала его в обе щеки. Повернувшись затем к Керри, она сказала:

— Ты сегодня великолепно выглядишь, дорогая.

Хотя, если честно, я никогда не могла отличить тебя от Грейси. Очень рада тебя видеть. — Она протянула руку, и Керри тепло пожала ее.

— Спасибо, Лидия, — с искренней признательностью ответила Керри.

Керри никогда не подводила Декстера, и он по-настоящему ею гордился.

— Если позволите, я сама провожу вас к вашему столику, — сказала Лидия. Керри встала со стула, и Лидия отодвинула его в сторону. Шампанское оставьте здесь — официант принесет его.

Они прошли через зал, в котором стояло множество ваз с розовыми цветами, несколько обедающих кивнули Декстеру в знак приветствия, но он, по-видимому, не посчитал никого из присутствующих настолько важными персонами, чтобы останавливаться и тратить время на разговор с ними. Все его внимание было сосредоточено на Керри. Он смотрел на ее стройную фигуру в черном платье с длинными рукавами и открытыми плечами, и в его голову снова пришли мысли о ее матери. У нее такие же длинные ноги и такие же зеленые глаза. А ее исключительно красивое лицо обрамляют такие же пышные светлые волосы.

Лидия усадила их за самый почетный стол, находящийся на небольшом возвышении, с которого было видно все происходившее в зале, отделанном красным деревом и щедро украшенном зеркалами.

— Лидия, мы будем шампанское. Пожалуйста, бутылку розового «Тейттингера».

— Хорошо. Приятного аппетита. Керри, я действительно была очень рада тебя увидеть.

— А она права, — сказал Декстер, когда Лидия удалилась к другому столику. — Действительно хорошо, что ты приехала. Тебе бы следовало приезжать почаще.

— Папочка, мы, кажется, уже закрыли эту тему.

— Значит, ее придется открыть еще раз. Это же твой дом.

— Это был мой дом.

— Он и сейчас твой. И всегда будет твоим.

Керри улыбнулась. Она обвела глазами зал, замечая знакомые лица, и сказала:

— А здесь, кажется, ничего не изменилось, правда, папочка?

— Рестораны сильно изменились за последнее время. Пожалуй, это единственное место, в котором осталась приличная кухня с тех пор, как закрылся «Эпикуреан». В «Пти Марме» и в «Табу» поменялись хозяева после твоего отъезда. Даже старинная «Tecia» сейчас выставлена на продажу. Теперь у нас появились «Ренато», «Вилсон», «Лулу» и черт знает что еще, продолжал он. — Я так и не успел попасть ни в один из них — они так быстро появляются и исчезают.

— Но ты же здесь почти не живешь, папочка, — сказала Керри, тронув его за руку.

— Я жил бы здесь, — ответил Декстер, — если бы здесь жила ты.

Керри опустила глаза под пронзительным взглядом Декстера.

— А как ты себя чувствуешь сейчас, когда живешь один? — спросила она, постаравшись придать своему тону непринужденность.

— Ты, наверное, думаешь, что тот урок пошел мне на пользу, да? Но я же жил один в течение пяти лет — ответил Декстер.

Постоянство любовных чувств не было достоинством Декстера. Он мог восхищаться двумя или тремя женщинами одновременно. Ему нравились процесс охоты, обольщения и покорения женщин и то волнение, которое он испытывал в результате завоевания очередной партнерши. Но после победы он уже не питал никакой привязанности к женщине и больше не тратил на нее времени. То же относилось и к его женам. В браке его любовные связи на стороне продолжались всего одну ночь или максимум пару выходных дней — и все.

— А ты все еще живешь с Зои? — спросила Керри.

Но она знала, что ответа не услышит. Он никогда не обсуждал своих женщин с дочерьми. И сегодня был уклончив, как обычно.

— Скажи, а что новенького у Майкла? — задал он вопрос вместо ответа.

— У него много работы, очень много.

— Так много, что не остается времени на мою дочь?

Теперь наступила очередь Керри уклониться от ответа. Она подумала, что в последнее время ей становится все тяжелее и тяжелее быть женой суперзвезды. После того как в прошлом году Майкл получил Оскара за роль в фильме «И один дурак — уже чересчур», казалось, что от его поклонниц просто не будет отбоя. В Палм-Бич она была центром всеобщего внимания, впрочем, как и ее сестра; за глаза их называли «двойняшками». Сейчас она превратилась просто в миссис Донован и оказалась на вторых ролях. А приехав в Палм-Бич, поняла, что может быть и на третьих ролях.

Керри молча разглядывала шампанское в бокале, и Декстер почувствовал, что тему лучше сменить. Это было очень не похоже на Керри, которая обычно без умолку болтала о Лос-Анджелесе. Зрачки Декстера сузились, его охватило волнение, поскольку он только что сделал открытие: в семье Керри что-то не так.

И он должен выяснить, что именно.

— Мне заказать за нас обоих, дорогая?

— Да, пожалуйста. — Керри все еще оставалась в плену своих мыслей. Но увидев в зале миссис Ван Бурен, улыбнулась:

— Господи, она что, сделала еще одну подтяжку? Ее губы выглядят так, будто отлиты из фарфора!

— Да, сделала. В пятый раз, — сообщил Декстер. — И, на мой взгляд, выглядит словно маска для карнавала в День всех святых.

— Зачем они все это делают? — не веря своим ушам, спросила Керри. Вот ты, папочка, должен радоваться — ты выглядишь даже моложе, чем обычно.

Декстер автоматически коснулся пальцем уголка правого глаза. Два месяца назад он сделал подтяжку кожи вокруг глаз в Майами, у самого известного пластического хирурга в Соединенных Штатах. Керри ничего не заметила — значит, это и впрямь была безукоризненная работа. Никто ничего не замечает — нужно только выглядеть свежим и хорошо отдыхать.

Еще много лет назад Декстер решил, что не позволит своему организму стареть, а кожа вокруг глаз, по его убеждению, была в первую очередь подвержена морщинам. Операция была проведена в частной операционной, а затем в течение двух дней он оставался под медицинским наблюдением в частной гостинице, принадлежащей тому же хирургу. Потом его перевели в Лозанну, в восстановительный центр, где в течение четырех недель ему делали инъекции из сыворотки неродившихся ягнят. Всем своим знакомым Декстер сообщал, что он находится по делам в Цюрихе. Кроме Зои, его последней подружки, правду не знал никто. А уж она-то никому не проболтается.

— Не желает ли сэр сделать заказ? — обратился к Декстеру высокий русоволосый официант с вкрадчивыми манерами гомосексуалиста.

— Да. Для меня и мадам моццареллу из молока буйвола, салат из свежих помидоров с базиликом. На горячее — вырезка ягненка, несильно прожаренная.

— Это все, сэр?

— Да. Десерт закажем позже.

— Благодарю вас, сэр, — произнес официант и подлил шампанского в бокалы Декстера и Керри.

Они беззаботно болтали в течение нескольких часов — говорили о Кении и Кейте, о знакомых Керри, о мебели в их домах, о политике и путешествиях. Обо всем, кроме Грейси, о которой Декстер не хотел говорить. Керри была единственным человеком, с которым Декстер говорил свободно. И единственным человеком, с которым Декстер хотел и мог говорить обо всем на свете. Даже когда Керри была шестилетней девочкой, Декстер, взяв ее на пикник, мог делиться с ней своими деловыми планами, передавать сплетни об общих знакомых, рассказывать обо всем — кроме своих любовных связей.

И хотя он не был сторонником близких отношений между людьми вообще, Керри была близка ему как никто другой.

— Не желаете ли заказать десерт? — спросил официант, убирая со стола пустую посуду. Движения его были жеманными.

— Нет. Благодарю вас. Эспрессо для двоих, — ответил Декстер.

— А Грейси ничего не просила привезти ей завтра? — с волнением проговорила Керри.

— Керри, я уже раз пятнадцать рассказал, о чем мы с ней говорили. С ней все будет в порядке, в полном порядке. Не в первый раз. Пожалуйста, хотя бы сегодня перестань беспокоиться.

— Ноя…

— Очень тебя прошу. Пусть этот вечер принадлежит только нам двоим. Без Грейси.

— Но Грейси всегда со мной, папочка. И ты это знаешь.

— Знаю, — ответил Декстер и подумал: «И это мне совершенно не нравится».

Он дал знак официанту, чтобы тот принес счет, и бросил взгляд на черный циферблат своих часов. Он купил их себе, когда выбирал часы в подарок для Керри на День святого Валентина.

— А почему бы нам не отправиться потанцевать?

Кажется, я не делал этого с самого развода.

«Во всяком случае, в этом городе», — подумал он.

Керри, разогретой шампанским, хотелось пошалить.

— Конечно, почему бы и нет! — воскликнула она. — Спасибо за прекрасный ужин, — сказала Керри и взяла отца под руку.

— Не за что, дорогая, — произнес Декстер, глядя на Керри любящим взглядом.

В это мгновение они услышали сильный удар чего-то металлического об асфальт. Они повернулись на звук и увидели «роллс-ройс» Гектора Симпсона, оставшийся без водительской двери. Дверь валялась перед автомобилем парковщик пребывал в шоке.

Однако Гектора этот факт ничуть не обеспокоил.

Декстер разразился хохотом.

— Уже лет десять его водительская дверь висит на гвозде, — сказал он, переводя дыхание, — а Гектор пробирается к рулю через пассажирское сиденье. Кажется, он немного перебрал и забыл предупредить об этом нового парковщика. Бедный Гектор. Ведь у него осталось всего каких-нибудь жалких триста миллионов долларов, — закончил Декстер, вытирая глаза.

Они сели в «ягуар» Декстера, он убрал верх и поехал в сторону моста на Уорт-авеню.

Чудесный вечер, думал он, посматривая на дочь.

А впереди еще целая ночь.

Настоящее

Палату Грейси наполнил солнечный свет. Она лежала в постели и слушала свою любимую музыку — «Авалон» Брайана Ферри. Кассету привезла ей сестра сегодня утром. Музыка, как ничто, может переносить человеческие чувства от одного сердца к другому, подумала она и увеличила громкость в наушниках.

Ей казалось, что музыка в состоянии забрать у нее часть ее эмоциональных переживаний и обнажить те чувства, которые обычно оставались размытыми и скрытыми какой-то пеленой. Как ей хотелось оказаться в самой середине этой гармонии звуков. Там, наверное, можно было бы разгадать многие загадки жизни.

Внезапно ее размышления прервались, потому что кто-то сильно потряс ее руку. Она сняла наушники и услышала конец фразы, которую говорила медсестра:

-..групповой терапии в библиотеке уже начался.

— Иду, — ответила Грейси, вставая с кровати. Она неохотно направилась по коридору к библиотеке.

Осторожно приоткрыв дверь, она посмотрела на тех, кто находился в комнате.

— Вы живете в каком-то другом мире, Николь, — говорил усатый человек, худой как тростинка, в белых брюках и белом халате, — вы верите в такие вещи, которых я даже не понимаю.

Виктор — так звали врача — начал теребить пальцами узел своего шелкового галстука.

— Неужели вы действительно думаете, что Бог существует, а у каждого из нас есть душа?! — воскликнул он.

Виктор буквально пронзил взглядом Николь, и та растерялась, не зная, что ответить.

— А в вашей вере разве учат… не тому же самому? — несмело, запинаясь, спросила Николь. Она сидела скрестив ноги и нервно вздрагивала.

— Да, пожалуй, но я никогда не воспринимал этого всерьез, — парировал Виктор. — Знаете, если бы мы действительно верили всему этому, то просто не смогли бы жить.

Грейси вошла в комнату и села рядом с Николь.

Николь Себастиан была пухлой невысокой брюнеткой с широко открытыми глазами. Когда Грейси познакомилась с ней, в Николь бурлила, била через край жизненная энергия. Но постепенно она менялась и в конце концов оказалась в этой клинике. Впервые она попала сюда полтора года назад. И это устроила ей миссис Себастиан, но мнению Грейси, законченная стерва. Миссис Себастиан, властная, надменная особа, захлебывалась от негодования, узнав, что отец завещал все свое имущество, которое оценивалось в десять миллионов долларов, не ей, дочери, а десятилетней внучке Николь. Она рассказывала всем и вся, что Николь сошла с ума после смерти деда. Ясно, что после всего Николь возненавидела мать всей душой.

— Только подумайте, — закатывая глаза, рассуждал Виктор, — если душа бессмертна и она будет существовать вечно, какой же страшный груз воспоминаний ей предстоит нести. Даже ад покажется лучше! — от своих слов Виктор содрогнулся.

— А если эти воспоминания прекрасные и счастливые? — вмешалась в разговор Грейси.

Все присутствующие посмотрели на нее, а Николь улыбнулась.

— Такого не может быть, — ответил Виктор. — Все мы допускаем ошибки. Вспомните о первородном грехе и о том, что — как там говорится? — мы должны его искупить, — добавил он и зябко повел плечом.

Виктор жил и работал в клинике уже десять лет, считал себя ценным специалистом и полагал, что он держит в руках всех пациентов. Прошло уже много лет с того холодного ноябрьского вечера, когда он застал своего любовника в объятиях другого мужчины. Он схватил кухонный нож и бросился на них, пытаясь отрезать у обоих члены. «Черт, наверное, это было временное помешательство!» — думал он впоследствии. Виктор с упоением вновь и вновь освежал в памяти все детали этого происшествия. Как он сжимал в руке нож, как их лица окаменели от страха.

«Зато теперь они оба практически кастраты, — думал он, улыбаясь. — И это помогает мне жить».

— Вам, мисс Портино, явно не интересны мои суждения, — продолжал он. Полет вашей мысли столь высок, что мне туда не дотянуться.

Между Грейси и Виктором уже не раз происходили столкновения. Им не удавалось найти общего языка.

— Но вообще-то, — поспешил продолжить он с сарказмом, — я и не пытаюсь дотянуться. Я предпочитаю скромно и счастливо жить, а затем уйти в небытие.

Грейси с жалостью посмотрела на него. А он говорил:

— Если бы вы оперировали понятиями «знание» и «невежество», а не понятиями «грех» и «добро», вы определенно были бы более счастливы.

Грейси твердо верила, что Бог — это доброта, любовь и справедливость. Она не думала, что Бог создал любовь для того, чтобы она умирала. Он не мог ничего делать зря. Даже человеческая мысль не могла пропасть понапрасну. Ничто не свершается в этом мире безвозмездно, и плата — ответные добро или зло.

Грейси обвела взглядом присутствующих и поняла, что ей здесь нет места. Как не находилось места ее матери, когда отец встречался со своими новыми религиозными друзьями.

Однажды она и Керри услышали, как отец рассказывал собравшимся:

— Знаете, Энн очень странная. Мне кажется, она хочет присоединиться к дьяволопоклонникам.

В комнате тогда установилась гнетущая тишина, а минуту спустя, когда туда вошла мама, все смотрели на нее очень странными глазами. Грейси вспомнила, что мама приветствовала друзей Декстера своей обычной дружелюбной улыбкой. Но эта улыбка была встречена враждебной холодностью. О ее матери тут же поползли самые невероятные слухи: о ее пристрастии к наркотикам, ее сексуальной извращенности, припадках. Кто же были все эти люди, которые считали себя очень набожными? Ведь сами они присваивали себе право осуждать человека и могли поверить любой лжи, обвинить в отсутствии моральных устоев кого угодно.

После того дня ей и Керри долго снились кошмары, они спали с зажженной лампой еще несколько месяцев.

Когда наконец они спросили маму, что имел в виду Декстер, Энн мягко улыбнулась и ответила:

— Если ваши души полны любви, дьявол никогда не сможет к вам прикоснуться. Иногда между людьми возникают разногласия, но вам не стоит беспокоиться. Чем больше вы будете узнавать о жизни, тем меньше будете сталкиваться с такими разногласиями.

Несмотря на эти слова, Грейси всегда волновалась, когда дома проводились подобные встречи. Точно так же, как она волновалась и сейчас.

Виктор прервал ее размышления. Он был возбужден.

— Что ж, если ваши знания столь глубоки, — раздраженно произнес он, а ваша жизнь столь безгрешна, почему бы вам не поделиться с нами вашими сверхценными мыслями? Может быть, вы помолитесь во искупление грехов наших бедных, заблудших душ?

Грейси посмотрела на Виктора и подумала: у него такой кислый вид, что ему определенно нужна помощь свыше — кажется, он не успел позавтракать.

Николь сначала не хотела вмешиваться, но потом все-таки произнесла, повернувшись к Грейси:

— Кажется, нас здесь никто не хочет понять.

Слава Богу, доктор Кейн подал знак Виктору, и тот закончил сеанс со словами:

— Я буду в своем кабинете. Встретимся в четверг в то же время.

* * *

Джейн выпрыгнула с водительского места длинного лимузина и с ходу влетела в двери клиники Северного Палм-Бич. Ее огромные солнечные очки «Рэй Бэн» косо сидели на переносице, а на спину падала пышная грива рыжих волос.

Ее появление в холле клиники вызвало почти сенсацию. Во всем черном с ног до головы — начиная с мягких итальянских полусапожек и обтягивающих кожаных джинсов и заканчивая шелковым лифом, поверх которого был надет пиджак из шкуры пантеры от Картье, — она широкими энергичными шагами направилась к стойке регистратуры. Через руку было перекинуто серебристого цвета манто из искусственного меха. Ее наряд не совсем вязался с местным тропическим климатом, как и весь ее облик, от которого веяло буйной жизненной силой, — с духом этого учреждения. Едва выслушав слова регистратора, Джейн уже давала распоряжения озадаченного вида шоферу, который вслед за ней втащил в холл множество чемоданов от Гуччи и ворох свертков самого разного размера. Она отправила его к лифту, велев подняться на третий этаж, а сама помчалась по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, пока наконец в глубине длинного коридора не оказалась у двери комнаты Грейси.

Здесь она остановилась, взяла себя в руки и отдышалась, сбросив с себя маску, которая долгие годы помогала ей играть на публику. Она тихо и коротко постучала в дверь. Не услышав ответа, она наклонилась, расстегнула молнии своих сапожек и сбросила их. С заговорщическим видом она уже взялась за ручку двери, как вдруг в коридоре появился шофер, пыхтя и отдуваясь под грузом своей непомерной ноши. Она тревожно замахала на него руками, жестами прося быть потише, и, продолжая держать указательный палец у губ, на цыпочках вошла в комнату.

Шофер так и остался стоять столбом среди багажа. Очень странная женщина, думал он, какая-то помесь сумасшедшей лошади и ирландской лесной феи. Два часа назад он встречал ее в аэропорту Майами, и, вместо того чтобы отдыхать в пассажирском салоне автомобиля, выпивать и радоваться жизни, как обычно поступают все, кто перелетел океан, она заявила ему, что предпочитает сама сидеть за рулем, а ему не помешает оттянуться на заднем сиденье его же автомобиля.

Он, напустив на себя самый строгий вид, на который только был способен, с жаром старался убедить эту женщину, что политика компании, вопрос страхования и другие причины не позволяют… Но она прервала его, заверив, что когда-то классно водила грузовики и тракторы на ферме, а до этого несколько лет работала шофером в Красном Кресте. Затем она прибавила, что доставит себя до места назначения в доли секунды. Ему ничего другого не оставалось, как сесть в пассажирский салон, где он и просидел весь путь, прямой, словно лом проглотил. Конечно же, он и не думал прикасаться к бару и орешкам, как ему рекомендовала эта дама, и только молил Бога, чтобы шеф не узнал обо всем этом безобразии.

Джейн аккуратно присела на край кровати и посмотрела на Грейси, которая дремала с наушниками на голове. Она увидела в палате стул, на котором обычно сидела Энн в их детской комнате, и к ее горлу подступил комок. Все эти годы Джейн не нарушила слова, данного когда-то своей лучшей подруге. Она всегда оставалась очень близка со своими крестницами.

И Энн даже незачем было просить ее об этом.

Джейн любила Керри и Грейси так, словно это были ее собственные дети, которых у нее самой никогда не могло быть из-за неудачно сделанного в шестидесятые годы нелегального аборта. Ей всегда удавалось помочь девочкам укрепить чувство уверенности в себе, и после их встреч у всех оставались веселые воспоминания. Вся нерастраченная материнская энергия Джейн досталась им.

Лицо Грейси казалось в эту минуту таким умиротворенным. Когда у Энн было спокойно на душе, у нее было точно такое же лицо. Но все изменилось, когда она была лишена родительских прав. Декстер по крупицам отбирал у Энн то, ради чего она жила, и в конце концов Энн почувствовала себя улиткой, спрятавшейся в своей ракушке. Когда она потеряла надежду вновь обрести свою семью, эта ракушка стала совсем маленькой и раздавила ее. С этого момента, думала Джейн, красивое лицо ее подруги не выражало ничего, кроме глубокой боля.

Грейси проснулась, моргнула, и широкая улыбка появилась на ее лице.

— Ой, тетя Джейн, — пробормотала она сонным голосом.

— Здравствуй, моя дорогая, — сказала Джейн в ответ и, порывисто наклонившись, обняла Грейси так крепко, что у той перехватило дыхание.

— Ты привезла мне что-нибудь от мамы? — спросила Грейси, когда смогла снова дышать.

— Конечно! — воскликнула Джейн. Она выглянула за дверь и кивнула шоферу, чтобы тот принес в комнату ее чемоданы. — Я никогда не помню, что и куда положила, но, пока мы поговорим, я перерою все это барахло. — Она открывала один чемодан за другим, расшвыривая самые непредсказуемые вещи, которые Грейси доводилось когда-либо видеть в багаже путешествующей дамы.

Книги, наброски, лекарственные растения, бирманские шелковые подушки, русский самовар, древние музыкальные шкатулки, горчичный порошок «Дижон», молоток и резец, янтарные бусы, кристаллы кварца, фарфоровая лягушка династии Мин, ягоды можжевельника, тамтамы бонго, собачьи витамины, древние гончарные изделия из Колумбии и так далее, и тому подобное. Отведя глаза от того беспорядка, который наделала Джейн в ее палате, разбросав вокруг все эти вещи, Грейси подумала, удосужится ли ее сумасшедшая крестная мать упаковать хоть что-то по-человечески, не считая, разумеется, туалетов. Грейси откинулась на свою подушку и снова улыбнулась. После недолгой паузы она поинтересовалась:

— А ты уже знаешь, что произошло?

— Конечно. Керри позвонила мне в Лондон, как только приехала в Палм-Бич. Завтра мы с ней обедаем вместе, — ответила Джейн, стоя на полу на коленях и шаря руками в свертке с небольшим гобеленом. — Я так давно ее не видела. Жду не дождусь, когда мы наконец встретимся, а о твоем отце, к сожалению, не могу сказать того же.

— Знаешь, тетя Джейн, — заговорила снова Грейси с задумчивым видом, когда мама говорила с нами об отце, в ее голосе никогда не чувствовалось ни злобы, ни холодности, ни ненависти. Она говорила так, будто рассказывала сказку. Она убеждала и меня, и Керри, что его нужно любить. А я всегда терялась, потому что где-то глубоко во мне жило какое-то мрачное чувство по отношению к отцу.

Грейси отвернулась и задумчиво посмотрела на окно.

— Не может быть, чтобы мама так ошибалась в нем. Как бы я хотела знать все до конца, — пробормотала она.

Джейн знала, что Грейси никогда не удавалось окончательно разобраться в своих чувствах к Декстеру. Да и как она могла? Господи, подумать только, что он сделал с ней, что он сделал со всеми, кого она любила. Со всеми, кто любил ее. Джейн внезапно захотелось крепко обнять дочь своей лучшей подруги и заверить ее, что отныне она будет в полном порядке.

Но она не могла дать Грейси столь обнадеживающего обещания. Во всяком случае, пока та полностью в руках Декстера.

— Нашла! — радостно завопила Джейн, вскакивая с колен. — Это тебе от мамы, дорогая, с любовью и наилучшими пожеланиями. — С этими словами она протянула Грейси светло-голубой пакет от Тиффани.

В нем лежали две серебряные рамки, в которых под стеклом изгибались светлые локоны, а в нижней части были выгравированы имена Керри и Грейси.

— Как замечательно, — сказала Грейси дрогнувшим голосом.

— А это от меня для твоей коллекции. — Джейн протянула ей золотое пасхальное яйцо Фаберже, украшенное финифтью. — Я готова удавить Декстера за то, что он испортил наши весенние планы в последнюю минуту. Мне так не хватало тебя в Эспене. — Джейн раздраженно покачала головой. Ее рыжие волосы, казалось, рассыпались по всей комнате.

— Спасибо, тетя Джейн. Ты меня так балуешь, — сказала Грейси и поцеловала ее.

— А чем ты сегодня занималась? — спросила Джейн, принимаясь запихивать свои пожитки обратно в чемоданы.

— У меня был сеанс с доктором Кейном, — ответила Грейси.

— Да, кажется, ничего не изменилось, — улыбнулась Джейн.

— А потом был сеанс групповой терапии. Темой была религия, а говорили только три человека, включая меня. А когда я возвращалась назад в свою комнату, одна из девушек шепнула мне, что вчера было намного интереснее, потому что темой беседы была мастурбация.

— О-о, мне такая тема тоже понравилась бы, — расхохоталась Джейн. Когда она будет повторяться в следующий раз, сообщи мне. Я обязательно поучаствую. У меня такой интересный и разнообразный список способов и технологий, которыми пользуются во всех частях света, что твой доктор Кейн просто с ума сойдет.

Грейси обожала Джейн. В свои пятьдесят лет Джейн выглядела от силы на сорок и была известна как хороший скульптор. Она три раза побывала замужем. Ее первый муж попытался шантажировать ее, когда она собралась развестись с ним. Он потребовал несколько сотен тысяч долларов. Джейн презрительно рассмеялась ему в лицо, зная, что ее просто нечем шантажировать. Когда он попытался затеять бракоразводный процесс, она выписала ему чек на двадцать пять тысяч долларов и попросила больше не попадаться ей на глаза. Второй муж был намного богаче, чем Джейн. Проблема состояла в том, что он был на тридцать лет старше ее и имел необъяснимую привычку выпроваживать из дома гостей в пять часов утра. Ее третий муж, как позже выяснилось, не выгонял гостей, но он любил мужчин.

Теперь Джейн снова была свободной. Зная все свои достоинства и то, какие именно мужчины клюют на нее, она не видела конкуренток себе даже среди молоденьких красоток Палм-Бич и неизменно пользовалась колоссальным успехом.

«Какая у меня замечательная крестная, — подумала Грейси. — И Керри любит ее не меньше, чем я».

— Тетя Джейн, а если бы у тебя были дети, ты бы выбрала маму в качестве их крестной матери?

— Разумеется, дорогая. Кого же еще? — с чувством ответила Джейн.

— Я просто подумала, почему никто из подруг не просил ее об этом.

— Честно говоря, Энн думала, что Андреа попросит ее стать крестной матерью Чесси, но ее даже не пригласили на крестины.

— А почему?

— Все из-за того скандала. Люди боялись дружить с Энн.

Грейси покачала головой, не веря своим ушам.

— Послушай, дорогая, твоя мать была необыкновенной женщиной, она осмеливалась всегда оставаться самой собой и жила полной жизнью, невзирая ни на что и ни на кого, — начала объяснять Джейн с подъемом. — А все эти… они и в подметки ей не годились.

— Не говори о маме в прошедшем времени, тетя Джейн. Пожалуйста.

— Извини, Грейси. Я только имела в виду, что прошло много лет. — Джейн взяла ее за руку.

— Прошлой ночью я видела маму возле моей постели, — заговорила Грейси хриплым голосом. — Я смотрела на нее две, а может быть, три минуты, но потом она исчезла. Знаешь, как радуга в надвигающейся туче.

— Тебе нужно отдохнуть, Грейси, — сказала Джейн, у которой к горлу подступил комок. Она накрыла Грейси одеялом и поцеловала ее в лоб.

— Приезжай еще, тетя Джейн. Поскорее. Спасибо тебе.

Грейси закрыла глаза и вспомнила долгие бессонные ночи, полные одиночества, несмотря на то что она лежала в объятиях спящей Керри. Она лежала тогда, слушая шум океана. Сейчас ей показалось, что то же самое холодное одиночество поджидает ее за дверью палаты: «Оно снова готово охватить меня. Вот оно приближается… все ближе… ближе».

Грейси беспокойно заметалась во сне и повернулась на бок. Ей приснилось, что она подходит к огромным золотым воротам, которые раскрываются перед ней, и она входит в дворцовый зал, весь из золота, в котором находится бесчисленное множество людей, рабов и слуг, вооруженных охранников. Гвардейцы охраняли внушительный трон, на котором с высоко поднятой головой восседала женщина в короне. Ее лицо было скрыто вуалью, а в правой руке она держала золотой скипетр, украшенный сотнями драгоценных камней.

Вдруг Грейси поняла, к чему приковано всеобщее внимание, — у подножия трона, замерев, стоял на коленях израненный человек, закованный в цепи. Голова его была помещена под нож гильотины.

За ней возвышался человек в багровом плаще, лицо которого было скрыто черным капюшоном. Грейси бросилась было на помощь узнику, но чьи-то сильные руки схватили ее, заставляя оставаться на месте и смотреть на происходящее.

В этот момент женщина в вуали медленно встала с трона.

Грейси услышала свой собственный голос, и слова застревали у нее в горле.

— Не надо! Пожалуйста, не надо! — И слезы затуманили ее глаза.

Женщина величественным жестом подняла сверкающий скипетр и подала знак палачу. Лезвие гильотины мягко скользнуло с высоты и нанесло свой смертоносный удар. Грейси в ужасе отвернулась, но какая-то невидимая сила заставила ее вновь открыть глаза. Она посмотрела на казненного, на возбужденную толпу вокруг себя, на королеву.

Грейси, замерев, смотрела на женщину, когда та откинула назад свою золотую вуаль.

И увидела собственное лицо.

Рабы подняли с пола обезглавленное тело, а когда они подняли и отрубленную голову, Грейси увидела лицо казненного. Это был Декстер.

Затем наступила гробовая тишина и полная темнота. Грейси села в постели, резко выпрямившись, бисеринки холодного пота покрывали ее грудь. За окном бушевал шторм, освещаемый яркими вспышками молний.

Грейси протянула руку к той самой фотографии своей семьи, которая когда-то была счастлива вместе, и разрыдалась.

Прошлое

Ресторан на открытом воздухе «У Пираты» располагался на Берегу капитана Мартина, в нескольких милях к востоку от Монако. В этот час его наполняли веселящиеся, аплодирующие посетители, звучала мелодия фламенко.

Его владелец, Пирата, стройный, мускулистый, темноволосый и темноглазый человек, исполнял зажигательную мелодию горловым пением под собственный аккомпанемент на гитаре. Какая-то дикая страсть, с которой танцевала его молодая жена-цыганка босиком, под желтым светом луны, захватила воображение Энн. Она сидела во главе длинного стола, на котором стояли зажженные свечи. Она замолчала и, казалось, не замечала веселья, царившего вокруг, не слышала громкой оживленной болтовни за столом.

Как художник, Энн всегда высоко ценила грациозность и красоту движения, а сегодня танец, который она видела не в первый раз, был еще более захватывающим, потому что цыганка умело пользовалась кастаньетами. Их стук придавал танцу какой-то колдовской ритм, и движения черноволосой гибкой красавицы были зажигательнее, чем обычно.

Энн потягивала сангрию и смотрела на танцовщицу, не слыша, о чем говорили ее друзья.

— Энн, станцуй для нас с Пиратой, как в прошлом году. Помнишь? На столе, — громко предложил один из ее итальянских друзей, вдруг прервав ее размышления.

— Да, Энн, давай-ка, — потребовал другой. — В этом узком наряде от Гуччи ты роскошно выглядишь.

Покажи свое искусство.

Энн отрицательно покачала головой.

— Может быть, в другой раз, Филиппа. Я сегодня что-то не в настроении, — улыбнувшись, ответила она и откинула со лба светлые пряди. Сегодня она действительно чувствовала себя одиноко среди друзей и никак не могла понять причины такого настроения.

Этим летом ей чего-то недоставало, но она не могла понять, чего именно.

«Может быть, я просто устала, — подумала она, вспоминая события трех прошедших дней. — Обеды в пляжном клубе Монте-Карло, катание на лодках, водные лыжи, коктейли в баре „Отель де Пари“, игры в казино, поездка в Сен-Тропез, затянувшаяся до четырех часов утра в „Эскинаде“, потом танцы до рассвета в Маоне. А может быть, мне просто надоели такие дикие развлечения, поэтому я и чувствую себя одиноко среди друзей? Это впервые в жизни».

Сосед по столу предложил ей сигарету. Она машинально взяла ее, но не прикурила. На лицах некоторых ее спутников лежала явственная печать — они только что приняли кокаин. Неужели кто-то вчера прихватил его с собой из Милана? Ее охватило легкое раздражение: кажется, кое-кому снова гулять до рассвета, а всеобщее веселье закончится на какой-нибудь вилле с бассейном. Не в правилах Энн было осуждать поступки других. Она предпочитала сама решать, как ей жить и что делать, поэтому и другим предоставляла возможность выбирать образ жизни, никого не критикуя. Но сегодня вечером она чувствовала себя неуютно, так, наверное, чувствовала бы себя няня, у которой на руках оказался выводок шаловливых и непоседливых детей.

Внезапно она пожалела, что отказалась встретиться с Декстером, который сообщил ей, что хотел посетить церемонию закрытия музыкального фестиваля в Зальцбурге, и приглашал ее поехать туда.

Она представила себе улицы Зальцбурга, мокрые от дождя, где на каждом углу висят огромные афиши с фотографией Герберта фон Карояна, где фланируют с видом неприступных божеств люди искусства, вообразила себе зал Берлинской филармонии, наполненный волшебными звуками «Реквиема» Брамса в яркой и восхитительной интерпретации мастера, и почти проклинала себя за то, что отказалась от этой поездки.

После фламенко гитару Пираты взял Рубироза. Он начал играть «Ла вие ен росе». Дейвид Наивен вскочил с места, предложив стулья только что вошедшим сестрам Кеннеди. За соседним столом вместе с кучей молодых людей от кинобизнеса и несколькими репортерами из «Пари матч» сидела Брижит Бардо.

Интересно, поедут ли они на ее виллу в Сен-Тропезе или проведут всю ночь в Монте-Карло?

Бразильский юноша красавец в белой рубашке с расстегнутым воротом, под которым виднелось множество золотых цепочек, предложил переместиться в ночной клуб «Пирата» через дорогу от ресторана. Он танцевал ча-ча-ча и румбу как бог. Схватив Энн за руку, он увлек ее вверх по ступенькам в дискотеку.

Там звучала мелодия «В полуночный час» Вилсона Пикетта, и Энн сразу же закружилась в танце, партнеры у нее менялись, музыка тоже, и на какое-то время это избавило ее от плохого настроения.

Когда же наконец она села на банкетку и заказала мятный ликер со льдом, она поняла, что и танцы не помогли решить ее проблемы. Да, этим летом ей совершенно очевидно чего-то не хватало. Ривьера потеряла для нее свою магию. Теплый воздух был таким же благоуханным, так же громко стрекотали цикады, а великолепные мужчины все так же разгуливали в сопровождении эскортов потрясающих красавиц — самых обворожительных женщин Европы. Но на этот раз в отличие от прошлых лет на Энн не действовала романтика всего этого великолепия.

«Кажется, я начинаю стареть, — удрученно подумала Энн. — Мой энтузиазм тает. Я слишком долго бродяжничала. Что же будет со мной?»

Она много и напряженно работала в последние годы, готовя к выходу очередную книгу и три самые свои большие выставки. Она получала удовольствие от работы, при этом никогда не отказывая себе в развлечениях. Но почему же ей не было весело во время этой поездки? Она обычно меняла темп и график своей жизни с легкостью хамелеона, меняющего свой цвет. И Энн знала, что в этом заключалась одна из причин того, что она так любила путешествовать; в каждой новой культуре, в каждом новом городе звучали мотивы, под которые надо было подстроить свою душу. Так куда же пропала эта ее тяга к разнообразию жизни?

Ее мысли снова и снова возвращались к Зальцбургу. До этого мгновения Энн не позволяла себе признаться в причинах, но вдруг в ее мозгу вспыхнула словно молния и закружилась строка из романтического стихотворения Ламартина: «Когда тебе кого-то не хватает, весь мир становится пустым». Она постаралась выбросить из головы образ этого высокого стройного человека, излучавшего уверенность и жизненную силу дикого животного. Черты его лица были безупречны, будто их высек прекрасный скульптур, черные волосы зачесаны назад, а широкие плечи предлагали защиту и пристанище. Его большие красивые глаза смотрели на нее с загадочной настойчивостью, а в уголках его решительного рта играла лучезарная улыбка.

Сердце Энн заколотилось чаще, и она продолжала думать о том несостоявшемся развлечении, которое казалось опасным и непредсказуемым. Человек, образ которого она оживила сейчас в своем воображении, смотрел на нее необъяснимым, странным, очень внимательным взглядом, неизменно нежным и мягким, хотя на прочих людей он смотрел иронично.

Ей вспомнились обрывки их нескончаемых разговоров о современной архитектуре, индейцах Южной Америки, о мире кино, великих мореплавателях, о музыке эпохи барокко, о мадам Блаватской. Как ей хотелось продолжить их!

Красивая брюнетка протиснулась между стульев и уселась на свободное место справа от Энн. Задержав взгляд на декольте Энн, она как бы невзначай опустила руку под стол и положила ее на внутреннюю часть бедра Энн. Женщина с жаром заговорила, какие удивительные трактовки имеет слово «плоть». При этом ее глаза были широко открыты, а слова бессвязны. Ее речь прерывалась глупым хихиканьем, а рука продолжала поглаживать Энн.

«Нет, это не по мне», — подумала Энн. Затем она освободилась от лаек своей поклонницы, взяла сумочку и попрощалась с хозяином вечера Руби. Сев в «альфа-ромео», она по горному серпантину поехала обратно в Антиб. На панели авто высветились цифры — два часа. Если поторопиться, то можно успеть позвонить Джейн домой. Она как раз будет завтракать.

Джейн была ранней пташкой; Энн вспомнила, что, когда они жили в одной комнате в общежитии колледжа, Джейн вставала ни свет ни заря, чтобы побегать босиком по росе, и по газону перед общежитием в предрассветной дымке носилась мерцающая тень, напоминающая Айседору Дункан. Энн улыбнулась при этом воспоминании.

Вернувшись в Антиб на роскошную средиземноморскую виллу друзей своих родителей, у которых она гостила, Энн взлетела по лестнице в свою спальню и бросилась на кровать. Она набрала номер Джейн. Знакомый низкий голос тотчас ответил ей, и Энн без паузы стала делиться с подругой теми чувствами и мыслями, которые в последние дни не давали ей покоя.

— Кажется, я влюбилась, — сболтнула она, глуповато засмеявшись и машинально рисуя русалку в блокноте, лежащем перед телефоном.

— Не верю своим ушам! — в удивлении воскликнула Джейн. — Кажется, боги снова решили посетить грешную планету Земля. И кто же этот счастливчик?

Надеюсь, он сможет хотя бы ненадолго заставить тебя побыть рядом с нами, простыми смертными? — В ее словах чувствовалось искреннее волнение.

— Ты его знаешь — Декстер Портино. Помнишь?

Несколько месяцев назад ты познакомила меня с ним в Палм-Бич. — Энн вытянула телефонный шнур насколько могла и достала свой несессер от Вуттона.

В ответ последовало молчание. Энн заговорила вновь слегка капризным тоном:

— Ну ты же сама говорила, что он мечта любой женщины, или что-то в этом роде. Вспомни. В тот вечер, когда твоя мать давала прием.

— Я помню, — отозвалась Джейн, лениво вытянувшись в кровати, снимая с себя одежду, надетую до телефонного звонка. — Просто я не думала, что ты относишься к этим любым женщинам. По-моему, Декстер тебе не подходит — тебе же никогда не нравились бизнесмены. Но его темные романтические глаза… поспешила добавить Джейн, чувствуя, что подруге нужно поделиться с кем-то своими переживаниями, иначе она не позвонила бы в такую рань. — Что ж, а теперь рассказывай мне все пикантные подробности. Начнем с главного: он хорош в постели?

— Ну, я не знаю. В этом-то и проблема, — поколебавшись, начала Энн. Сама не могу понять. Мне кажется, я ему нравлюсь, во всяком случае, я чувствую, что он неравнодушен ко мне, ну, понимаешь…

А потом ничего не происходит.

— Что значит «ничего не происходит»? — засмеялась Джейн. — Что такое «ничего»? У него не встает?

Он импотент? А может, он голубой?

Она стянула с себя остатки одежды, потягиваясь и изгибаясь, словно кошка.

— Я сейчас принимаю воздушную ванну, — пояснила она Энн. — Тебе тоже советую, это очень полезно. Минимум двадцать минут каждый день. Но продолжай, расскажи об этом загадочном сеньоре Портино. Если не считать его пассивного члена, что еще? — Джейн рассмеялась своей шутке.

Энн тоже засмеялась. Ее подруга была такой шалуньей, что было просто невозможно не развеселиться. Она поправила подушки под своей спиной и продолжила:

— Вообще-то это довольно странно, но я постоянно всюду сталкиваюсь с ним. Он приехал на выставку в Институт искусств в Чикаго в прошлом январе с красивой девушкой, похожей на Одри Хепберн. Он купил две мои работы, которые мне самой казались несколько сладковатыми, и подошел посоветоваться, в какие рамы их лучше поместить и где это можно сделать. Затем через несколько недель я снова столкнулась с ним в отеле «Палас» в Гштаде, когда играла в триктрак с греческим судовладельцем. — Энн потянулась за стаканом минеральной воды и продолжила:

— Кстати, я встретила там того шаха, и он пригласил меня в Тегеран на празднование самого большого религиозного праздника, которое состоится в следующем месяце. Может быть, мне удастся отведать знаменитой золотой икры, которая подается только во дворце шаха?

— Bay, — завистливо сказала Джейн. — Подожди секунду, я умираю с голоду. Я позавтракала только стаканом сока. Я сейчас.

Она бросилась к холодильнику и, окинув взглядом его содержимое, положила на маленькую тарелку две булочки с сашими. Вернувшись к телефону, сказала:

— Продолжай.

— Я познакомила Декстера со своими друзьями в Гштаде, и на следующий день мы все вместе обедали в клубе. Правда, в тот день он больше интересовался Джеральдин, чем мной, — но мне было все равно.

Голос Энн звучал грустно, даже обреченно.

— А ты гадала об этом на Таро? — поинтересовалась Джейн. — У тебя это так здорово получается. У тебя карты рассказывают все.

— Нет, дока нет, — ответила Энн. — Я только недавно поняла, что нравлюсь Декстеру.

— Господи, я бы догадалась сразу же! — воскликнула Джейн. — Но продолжай.

— В следующий раз мы встретились через два месяца в Лондоне во время моей выставки. Он пригласил меня поужинать в «Аннабель», но я отказалась, потому что на вечер было намечено несколько встреч. А на следующий день он прислал мне цветы, поздравив с замечательными отзывами в утренней прессе. Но он начал мне по-настоящему нравиться только этим летом, когда я жила на яхте Онассиса во Франции.

— Ага, — выдохнула Джейн, — кажется, мы приближаемся к пикантным подробностям.

— Я же сказала тебе, что не было никаких пикантных подробностей, раздражаясь, ответила Энн. — Впрочем, мы замечательно гуляли с ним на Крите.

Декстер без ума от археологии, — с тоской в голосе закончила она.

— Гуляли?! — с поддельным ужасом воскликнула Джейн. — До чего ты докатилась! Ты, которая заставляла всех мужчин Европы выстраиваться в очередь, чтобы взглянуть на твой пупок… — Она осеклась. — Извини, пожалуйста. Не вешай трубку. Кто-то звонит в дверь. Кого еще принесло в такую рань? Пол все еще спит в своем кабинете. — Она понизила голос до полушепота. — Мы с ним вчера передрались.

Подожди, — попросила она еще раз и побежала к входной двери.

Вернувшись через секунду, она продолжила:

— Электрик. Я совсем о нем забыла. Обещала открыть дверь ровно через восемь минут. Он ушел злой как черт. — Говоря это, Джейн поворачивалась так и эдак перед большим зеркалом шкафа, придирчиво изучая свою фигуру. — Но я же не могла прервать из-за него воздушную ванну.

Энн улыбнулась. Она знала, что ее подругу ничто не могло сбить с режима.

— А что произошло у вас с Полом? — озабоченно спросила она. — Какие-то проблемы?

— Психотропные средства, — коротко ответила Джейн. — Терпеть этого не могу. Мне от них становится плохо. А Пол считает, их нужно принимать, чтобы вызвать вдохновение. Я не согласна. Вчера вечером я попыталась его удержать, но… Не беспокойся. Все уладится. — Джейн посмотрела в зеркало на синяки под своими глазами и подумала, что на самом деле ничего не уладится. Пол слишком пристрастился к спиртному и наркотикам. — Лучше рассказывай дальше про Декстера.

— Кажется, в следующий раз мы повстречались в Довиле, это было около трех недель назад, — продолжила Энн. — Мы ходили в казино. Декстер много выиграл в покер. А я играла в рулетку. Было очень весело. К сожалению, я остановилась у Антуана в те выходные, и у меня не было никакой возможности сбежать с Декстером и бросить его в казино. Ты ведь помнишь Антуана? Моего маленького женоподобного друга? Он собрался покупать лошадей на ежегодной продаже в Довиле и пригласил меня с собой. Я согласилась с радостью, потому что давно хотела поснимать пляжи Нормандии. А сама вместо этого утром отправилась на конную прогулку с Декстером на пляж. Я просто умирала от желания пойти куда-нибудь вдвоем с Декстером этим вечером, но он меня не пригласил!

Голос Энн зазвучал выше, почти истерично:

— Правда, вечером у него был матч в поло. Я смотрела его. Декстер очень хорошо играет.

— Сеньор Портино набирает очки, — пробормотала Джейн, но Энн не слушала ее.

— А на прошлой неделе он позвонил мне и пригласил в Зальцбург на обед с фон Карояном и на его, концерт. А у меня на этот день было запланировано несколько интервью, которые я не могла отменить.

Сюда, в Антиб, я приехала в четверг. Глупо, наверное, но Декстер не выходит у меня из головы.

Энн вздохнула, посмотрела на ногти на ногах и подумала, что лучше бы она покрасила их не в ярко-красный цвет, а в персиковый.

— Этот человек сбивает меня с толку… В тот вечер в Довиле я чувствовала, что между нами пролетают искры, как только мы случайно прикасаемся друг к другу. Бедняга Антуан был совсем некстати…

Энн на секунду замолчала, чтобы собраться с мыслями.

— Что со мной? — жалобно спросила она.

— Это гормоны, моя дорогая, — поставила диагноз Джейн. — Нам необходимо как-то решить эту проблему. — Она на минуту задумалась над идеей, которая начала формироваться в ее голове. Затем она разродилась предложением, которому было суждено навсегда изменить жизнь Энн:

— Ты должна приехать сюда, в Палм-Бич. Это совершенно очевидно. Глупо, что вы путешествуете по всему свету лишь для того, чтобы, встретившись в очередной горячей точке, вести светские беседы. В твоем случае такой точкой должен стать Палм-Бич. Здесь дом Декстера, и, кто знает, может, ему суждено стать и твоим на этом этапе твоей романтической жизни. Кто знает…

Джейн вновь надела на себя одежду в порыве какой-то яростной энергии.

— Когда закончишь дегустировать икру со своим шахом, приезжай на виллу «Ла Палма» в октябре. Я буду ждать тебя там. Мне нужно в любом случае убежать от самой себя. Давай сделаем это. А, Энн? — умоляющим голосом сказала Джейн. Это было в ее характере — принимать решения под влиянием момента. — Мама не приедет до Рождества, так что дом на несколько месяцев в нашем распоряжении. Я уверена, что это будет самый простой и быстрый способ разобраться в том, насколько серьезны твои чувства к Декстеру. Да и мне не помешало бы пожить некоторое время без Пола и его дурацких путешествий и посмотреть, смогут ли выжить наши чувства друг к другу. Давай поедем в октябре. В Палм-Бич в это время штормовой сезон. Что может быть лучше?

— Звучит заманчиво, — сонным голосом согласилась Энн. — Очень хочется сказать «да», но я должна проверить свое расписание. — А перед ее глазами стоял образ Декстера, полный магнетизма.

— К черту твои расписания! Просто лежи и мечтай о загадочном Декстере сегодня ночью и перезвони мне. А моему Полу вообще на все наплевать. Он живет в мире, в котором не существует счетов и чеков. Для него это просто красивые разноцветные бумажки, как фантики.

Энн пробормотала спасибо и зачем-то пожелала Джейн спокойной ночи. Она засыпала с приятным чувством, а в ее ушах звучали последние слова Джейн:

— Моя няня всегда говорила мне: «Никогда не говори „нет“».

* * *

Глаза Энн светились от волнения; на щеках играл яркий румянец, а золотистые волосы, каскадом падающие на обнаженные плечи и развевающиеся от дуновения океанского бриза, делали ее похожей на русалку. Она стояла в нескольких дюймах от Декстера на влажном песке и показывала ему, держа на ладони, несколько ярких ракушек, которые она подобрала у берега. Необычайно яркие, они привлекли ее внимание. Казалось, что воздух между ней и Декстером пронизан какими-то магнитными волнами. А в улыбке Энн, в ее глазах светилось такое острое желание, что Декстеру едва удавалось сдерживать себя. Кровь кипела в его жилах. Но ему хотелось большего, чем просто торопливо взять ее сейчас, здесь, на пляже у кромки воды. И он сдержался. Он молча наклонился, поднял с песка снаряжение для подводного плавания, стал надевать его на Энн, начав с маски.

Хотя на пляже и не было ни единой души, Декстер слишком долго ждал этого дня, чтобы утолить свое желание так примитивно. Кто-нибудь появится, и все его тщательно разработанные планы рухнут. В следующий раз, пообещал себе Декстер. Не теперь…

Энн такая награда, ради которой можно и потерпеть.

* * *

Женщин Декстер понимал прекрасно. Он видел, что глаза Энн светились страстью, и она была готова принять его; но ему хотелось, чтобы и для нее этот день стал незабываемым.

Декстер понял тот безмолвный диалог, который вели между собой Джейн и Энн во время легкого обеда, который состоялся незадолго до этого на вилле Уитбернов. Он расшифровал взгляды и жесты подруг. Джейн извинилась и быстро ушла, сославшись на то, что у нее встреча в Майами, и оставив Декстера и Энн допивать кофе и загорать у бассейна. Декстер понял, что она хотела оставить их наедине в доме.

Хотя он уже знал, что Энн разместилась в маленьком отдельном домике у бассейна в противоположном конце сада. У них оставалась масса свободного времени, и не было никакой нужды торопить события.

Прошлым летом, когда они встретились в Греции, Декстер рассказал Энн о красоте и очаровании подводного мира и пообещал когда-нибудь показать ей все это. И сегодня он принес с собой маску для подводного плавания, трубку и ласты ее размера. Он заметил: Энн была польщена тем, что он не забыл о своем обещании.

Декстер восхищался красотой Энн, пока она грациозно натягивала ласты на ноги. Она наклонилась, и Декстер увидел ее пышную, с мягкими изгибами большую грудь через лифчик ее розового бикини, плоский мягкий живот, стройную талию… каждая из этих частей ее тела сводила его с ума, ему хотелось немедленно и жестоко овладеть ею… Господи! Сегодня она еще более восхитительна, чем когда бы то ни было! Пытаясь подавить возбуждение, он взял руку Энн в свою, и они погрузились в воду.

Направляясь к рифу, Декстер сконцентрировался на том, что сейчас он инструктор по подводному плаванию, и они медленно плыли по поверхности воды лицом вниз, держались за руки и восхищались видами, которые им открывались. Яркие краски и красота океанского дна настолько поразили Энн, что она остро почувствовала признательность к Декстеру, который показал ей все это. И ее вдруг пронзила догадка, что она целиком принадлежит этому человеку, полагается на него и любит его, по-видимому, больше, чем ей самой кажется. Броня, которая скрывала ее от внешнего мира, постепенно исчезала, будто уносимая прочь океанскими волнами.

Рука, сжимавшая ее кисть, была сильной и мужественной, и Энн захотелось, чтобы она ласкала ее.

Встав на ноги в неглубокой воде, она сняла маску.

Солнце нещадно опалило ее мокрые волосы и плечи, а лифчик ее купальника сбился на сторону, обнажив красивую грудь. А когда Декстер вынырнул рядом с ней и, стянув с лица маску, увидел молочного цвета кожу на ее груди и напрягшиеся соски, она со счастливым смехом расстегнула лифчик и отбросила его в сторону. Губы Декстера в ту же секунду оказались у нее на груди, он целовал ее соски жадно, но с большой нежностью; его губы поднялись к ее шее, а потом переместились за ухо, затем он неторопливо поцеловал ее в губы, подвергнув сладкой муке, его рука обхватила ее талию, и он сильно прижал ее к себе. Их поцелуй стал еще глубже. Энн чувствовала силу его желания и его напрягшуюся плоть, она придвинулась к нему ближе, дразня его своим телом, лаская и маня… Ее рука скользнула в его плавки, и у нее перехватило дыхание от удовольствия, когда она взяла в руку его тугой член. Декстер продолжал целовать ее и играть языком с ее губами. Он не спускал глаз с ее лица, тем временем опустив руку сзади на ее бедра, погладил их и поднимал руку все выше и выше, пока его ладонь не оказалась у нее между ног… Она застонала, когда он через трусики коснулся пальцами ее зовущего лона. Она задрожала всем телом и захотела его так сильно, как, пожалуй, не хотела никого с подросткового возраста. Внезапно она услышала охрипший голос Декстера.

— Энн, ты так красива. Я хочу знать твой вкус… твой запах… пробормотал он, — давай вернемся в дом.

У Энн подкосились ноги. Ей так хотелось остаться здесь, в объятиях его сильных рук; чувствовать силу его страсти; она желала подчиниться его воле и двигаться в такт плещущимся волнам. Ей хотелось утонуть в его бездонных глазах. Но он сказал эти слова командным тоном, в котором чувствовалась, такая сексуальность, что вся ее женская сущность не могла не подчиниться. Она отодвинулась от него и бросилась из воды на берег, обнаженная и прекрасная. Декстер обернул ее полотенцем, и они, словно мальчик и девочка, со счастливым смехом побежали по тоннелю, который шел с пляжа к вилле под Южноокеанским бульваром.

Они остановились у бассейна, глядя на наготу друг друга, словно в трансе. Энн хотела его так, что, казалось, ее сердце билось где-то в горле. Она задрожала, когда Декстер коснулся кончиками пальцев ее шеи, погладил грудь, соски, низ живота. Его рука скользнула между ее ног. Он погладил ее по внутренней стороне бедер и прошептал:

— Мягкая… как бархат.

Во внезапном порыве страсти он поцеловал ее и прижал своим сильным телом к стене. Он схватил ее ягодицы руками и притянул ее к себе; ее грудь пылала, а между ног она ощутила влагу и сильное желание почувствовать его. Декстер приподнял ее за ягодицы, она обхватила ногами его талию, а он позволил себе слегка ввести плоть в ее влажное влагалище. Он еще немного помучил ее, пока наконец не вошел в нее со всей силой. Она закричала от удовольствия, а он глубокими и медленными движениями довел ее до такого оргазма, о котором она мечтала все последние месяцы. Затем Декстер поднял ее на руки и понес к постели. Она продолжала вздрагивать и постанывать.

Он погрузил в нее язык, пробуя на вкус ее экстаз.

Широко раскинув ноги, Энн положила голову на бедро Декстера и взяла в рот его член. Ее губы и язык знали, что ему нужно. Она нежно посасывала его плоть, а пальцы мягко поглаживали ее. Не выпуская его плоть изо рта, Энн со вздохом предвкушения повернулась и подставила себя его губам. Она видела, что он тоже на грани оргазма, и поражалась его выдержке — он не позволял себе дойти до конца. Они лежали и целовали друг друга в самые интимные места. Энн почувствовала, чего хотелось Декстеру. Ее тело вновь запылало от желания, и она забралась на него сверху и направила его в себя. Затем она резко и глубоко опустилась, выпрямив спину, ее глаза были широко раскрыты, волосы растрепаны, а глаза Декстера закрыты от наслаждения. Медленно и лениво она начала двигаться, сжимая бедра и внутренние мышцы, пока ей самой снова не захотелось добраться до вершины. Тогда она задвигалась быстрее, позволяя ему входить глубже и глубже, и наконец закричала, испытав очередной оргазм. Глядя на эту великолепную женщину, которая занималась с ним любовью с таким неистовством, на ее белую кожу, так контрастировавшую с его загорелым телом, на ее пышную грудь, которая вздрагивала под его ладонями, Декстер почувствовал, что больше не в силах сдерживать себя, и с громким стоном кончил, задрожав от наслаждения.

Энн продолжала сидеть в позе амазонки, наслаждаясь теплом, разлившимся внутри нее. Затем она соскользнула с него и устроилась в его объятиях.

Они отправились в бассейн, и их тела вновь загорелись, прикоснувшись друг к другу. Магическое, ненасытное желание вновь наполнило их, и они вновь занялись любовью, страстно и дико. Стянув трусики купальника Энн и отшвырнув их в сторону, Декстер взял кончик ее груди в рот и вошел в нее с такой силой, что у нее перехватило дыхание.

Шел час за часом, а волшебство этого дня не кончалось. Энн лежала, откинувшись в шезлонге, рядом с Декстером, загорая в лучах закатного солнца. Внезапно Декстер сказал:

— Завтра утром я уезжаю в Калифорнию.

Энн охватила паника. Неужели этот замечательный мужчина исчезнет из ее жизни? Позвонит ли он ей, когда вернется обратно? Может быть, то, что произошло сегодня между ними, всего лишь волнительное сексуальное приключение, не более того? А он уже так холоден и так контролирует свои чувства.

Декстер изучал ее лицо. Молодость и невинность, смешанные со страстностью, которую он обнаружил в ней сегодня. Женщинами так легко манипулировать, подумал он, мысленно улыбнувшись. То, что она запаниковала, он заметил в ту же секунду.

Декстер наклонился к ней, чтобы поцеловать ее на прощание. Она взяла его руку и опустила ее себе между ног.

— Невероятно, но я снова тебя хочу, — сказала она и крепко сжала его пальцы.

Декстер посмотрел на нее с видом победителя, улыбнулся и ответил:

— Так и должно быть.

Да, она попалась на крючок, подумал он. Ему больше не надо играть с ней в игры. Она вся в его власти.

Декстер уходил с виллы широкими, упругими шагами. Его голова была занята мыслями о том, когда и где лучше организовать свадьбу.

Прошлое

Лучи восходящего солнца проникали сквозь кружево полога, накрывавшего кроватку, над которой, склонившись, стояла Энн. Две спящие малышки лежали в одинаковых позах, держа друг друга за кончики маленьких пальчиков.

Радужные солнечные блики играли в их золотистых кудряшках, и Энн вновь ощутила поднимающуюся в ней волну безмерной радости и счастья, которая часто захлестывала ее после той волнующей ночи — три месяца назад. На какое-то неуловимое мгновение загадка жизни и смерти стала прозрачной для нее, как стекло. Это произошло в момент рождения детей. С их первым криком все ее существо наполнилось безграничной любовью.

Энн с неохотой выпрямилась и взглянула на вторую кроватку, которая так и оставалась пустой с того момента, как малюток привезли домой, — казалось, двойняшки не могут существовать друг без друга, они отказывались спать отдельно. Она улыбнулась, глядя на свою бессмысленную покупку, и расправила на спинке кровати две кружевные накидки, которые она в начале месяца приобрела для крестин в магазине Брауна на Уорт-авеню.

Она вздрогнула, вспомнив вдруг, что Декстер просил разбудить его в десять.

Энн направилась в спальню, по пути задержавшись на секунду, чтобы полюбоваться прекрасным видом на озеро, который открывался через стеклянные раздвижные двери, ведущие в полный цветов внутренний дворик с бассейном. По глади озера гордо скользил трехмачтовый парусник. Энн вдруг вспомнила легенду об огромном лебеде, который медленно и величественно плавал по реке времени.

Буйство тропической растительности вокруг, пальмы, бугенвиллеи, огромные цветы гибискуса, казалось, добавляли этому зрелищу нечто мистическое.

Она окинула взглядом комнату, полную роскошных букетов лилий и роз, со вкусом расставленных в ней. Они прекрасно смотрелись на фоне плетеной и ротанговой мебели. Да, Декстер не упускал из виду ни одной мелочи. В доме слышалась музыка — значит, Декстер уже встал.

Он причесывал взъерошенные после сна волосы и улыбался загадочной улыбкой своему отражению в зеркале. Склонив голову набок, он внимательно изучал свои мускулы. Его ежедневные тренировки окупались с лихвой. Он с удовольствием думал о событиях предстоящего дня: его жена и дети будут выглядеть восхитительно на снимках первых полос газет.

А после церемонии все те, кто что-то представляет собой, соберутся в его доме. Им подадут икру и шампанское. А потом он отправится в поло-клуб и продолжит празднование со своими аргентинскими друзьями. Да, сегодняшнее событие надолго растревожит этот муравейник — Палм-Бич! На его свежевыбритом лице появилось надменное выражение.

Энн вошла в просторную ванную комнату, отделанную белым и розовым мрамором, и улыбнулась, увидев, как Декстер прихорашивается. Ей нравились его движения, полные чувства собственного достоинства и мужской уверенности. А невероятная сексуальность так и сочилась из каждой клеточки его тела.

Энн сбросила с плеч пеньюар, обнажив стройное загорелое тело, спрятала длинные светлые волосы под купальной шапочкой. Почувствовав на своей груди тяжелый взгляд Декстера, она медленно погрузилась в пенящуюся ванну и медленно откинулась назад, вдыхая запах ароматических масел. Она знала, что Декстер готов забраться к ней в любую секунду.

Энн положила голову на край ванны и подумала о счастье, переполнявшем ее. Если бы пятнадцать месяцев назад ей кто-нибудь сказал, что она быстро и легко бросит свою карьеру — хотя сейчас она верила, что это только на время, — и станет матерью и страстно любящей женой, она бы просто рассмеялась этому человеку в лицо. Но сейчас ее захватил бешеный ураган чувств, и ей нравилось каждое мгновение ее новой жизни.

Ее мысли были прерваны легким всплеском воды.

Не открывая глаз, она почувствовала, как руки Декстера нежно намыливают ее тело. Она взглянула в его гипнотизирующие темные зрачки и, тихо вздохнув от удовольствия, вытянулась в сказочно приятной воде.

* * *

Декстер припарковал свой черный «астон мартин» на Кантри-роуд, и они с Энн вошли на ухоженную территорию, окружавшую церковь, и направились к толпе людей, которые стояли под арочным входом внутрь. Энн и Декстер выглядели великолепно. Чуть сзади за ними следовали одетые в одинаковую яркую униформу две няни, державшие на руках двойняшек.

К воротам церкви один за другим подъезжали караваном «роллс-ройсы», «бентли», «мерседесы». За рулем большинства авто сидели вышколенные шоферы, остановившись, они выбегали на тротуар, чтобы открыть дверцы и высадить пассажиров. Очень скоро на ступеньках церкви выстроился парад — разноцветие роскошных шелковых платьев от купюр, над которыми колыхались широкополые шляпки. Дам сопровождали кавалеры в тщательно отутюженных брюках и строгих сюртуках. Сюртуки и платья пара за парой с важным видом входили внутрь.

Декстер заметил в толпе своего секретаря и человека, который помогал ему общаться с прессой. Он поприветствовал их благосклонным кивком. Декстер был польщен: журнал «Таун энд кантри» прислал двух фоторепортеров, журналисты из «Палм-Бич шайни шит» буквально роились вокруг виновников торжества, а из нью-йоркских газет приехали именно те, на кого он рассчитывал. Завтра будет много всяких подробностей в колонках светской хроники.

Декстер с гордым видом взглянул на Энн, которая стояла у алтаря, держа на руках детей, и подумал, что это тоже будет прекрасный кадр для газет. Желтое платье от Сен-Лорана, которое он специально к крещению заказал в Париже, подчеркивало ее высокую стройную фигуру и безупречный цвет лица.

Весь прошлый год в Палм-Бич только и говорили о его красавице жене из Калифорнии. Высший свет восхищался ее умом и поражался искренности ее натуры. А Декстер хоть вначале и несколько недоумевал, но затем возгордился своим последним произведением — двойняшками Керри и Грейси.

Церемония крещения в этой церкви в присутствии стольких гостей поможет им попасть в школу для избранных детей. Его положение в городе укреплялось, он становился влиятельным человеком. Скоро все забудут о его латиноамериканском происхождении, и он станет достойным членом общества гордецов, так неохотно принимающего новичков.

Декстер слегка забеспокоился — церемония крещения явно затягивалась. Церковные псалмы звучали все громче, и он склонил голову, чтобы скрыть раздражение. Не надо волноваться, подумал он, ведь ему предстоит игра в поло, в которой он со своей командой должен победить.

Голова Энн также была занята размышлениями о своих проблемах. Она не замечала окружающей суеты, полностью сосредоточившись на детях. Когда священник окропил их головки святой водой, ее сердце забилось быстрее от волнения, а к глазам подступили слезы. Она испытывала благоговение перед этим обрядом, который сейчас близился к завершению. Ведь ее любимым святым был Иоанн Креститель. Она подумала, что с древних времен отношение людей к воде было очень символичным. Достаточно вспомнить очищающие воды реки Иордан, святой источник в Лурде, загадочные кельтские родники, священные воды Ганга. Она задумалась о Бенаресе, священном городе в Индии, затем ее мысли медленно переместились в Катманду…

Весь остаток дня она пребывала в задумчивом и мечтательном настроении. Ее мысли витали где-то далеко. Энн оставалась безучастной к болтовне и сплетням на приеме, который последовал за крещением. Несколько позже она вежливо отклонила предложение Декстера поехать с ним и его огромной свитой на матч в поло-клуб.

Джейн задержалась немного после того, как ушли последние гости. Они обе смеялись, вспоминая события сегодняшнего дня.

— Вы четверо выглядели сегодня как в сказке. Вы были просто очаровательны, — сказала Джейн.

— Ну тогда ты тоже была частью этой сказки. Восхитительная фея-крестная, — ответила Энн. Помолчав, она сказала:

— Во время церемонии я размышляла об Индии и Непале. Ты не думаешь, что это был знак свыше, указание судьбы, чтобы я повезла их туда?

Интересно, а Декстер согласится поехать с нами?

На лице Джейн появилось сомнение, но она засмеялась и сказала:

— Ох уж эти твои знаки свыше! Откуда ты знаешь, каким именно из этих знаков нужно следовать? Я бы просто заблудилась, если бы видела в своей жизни столько же знамений, как ты! — воскликнула она.

— Как Ариадна в лабиринте? — рассмеялась Энн, но затем заговорила серьезно:

— Знаешь, в этой жизни не бывает случайностей. Они просто не существуют. Это моя нить, по которой я иду по жизненному лабиринту, и эта нить очень крепкая.

Подруги пошли прогуляться к озеру Трейл, взглянуть на новую тридцатиметровую яхту Декстера.

— Не могу дождаться, когда я начну отделывать каюты. Декстер дал мне карт-бланш, — начала Энн. — Я бы с радостью сделала что-нибудь в откровенно восточном стиле. Но Декстеру, кажется, хочется чего-то более консервативного. — Немного подумав, она сказала:

— Вообще-то итальянский дизайн смотрится неплохо. Может быть, мне следует пойти эти путем.

Они весело болтали, сидя на краю причала, и смотрели на пеликанов, ныряющих в воду на фоне красного заката.

— Я удивилась, что ты не поехала на матч, — сказала Джейн и, не дождавшись ответа, продолжила:

— А как твои тренировки в поло? Когда ты наконец станешь первой женщиной — чемпионкой Америки?

— Я все время соскальзываю с седла, так что не представляю, как при этом размахнуться клюшкой, а уж тем более, как попасть по мячу, пробормотала Энн. — Мне сначала нужно побороть страх… Я хочу, чтобы Декстер гордился мной.

Подруги улыбнулись друг другу и обменялись понимающими взглядами. На прощание они поцеловались, и Энн подумала: ей повезло, что в ее жизни есть Джейн. Их дружба была очень крепка. Даже находясь друг от друга за тысячи миль, они могли бросить все, чтобы примчаться к подруге, если той это было необходимо.

Пока Джейн на своем белом «порше» выруливала задом по дорожке, ведущей к дому, Энн закрыла входную дверь, дала последние распоряжения слугам и отпустила их до утра. После этого она направилась в спальню.

Энн отбросила покрывало в голубой цветочек на спинку старинной медной кровати и взглянула на фотографию, стоявшую на ночном столике. Это была черно-белая фотография, сделанная Бетти Кухнер сразу после рождения детей. На снимке были запечатлены все четверо — на лужайке перед домом. Энн взглянула в глаза каждому, и какая-то странная мысль пришла ей в голову. Ей показалось, что она может войти в эту фотографию, потрогать руками, осязаемо ощутить судьбу каждого. Все они были связаны крепкими нитями ее любви. Она еще какое-то время стояла неподвижно, стараясь продлить, чувства, нахлынувшие на нее.

Негромко играла музыка ее любимого альбома «Раббер соул» группы «Битлз», а она ходила по комнате, зажигала свечи и небольшой кадильник для фимиама, который когда-то привезла с Цейлона.

С той стороны кровати, где спал Декстер, стояла бутылка «Дом Периньон» урожая 57 года в серебряном ведерке со льдом и тарелка с нарезанной белугой, оставшаяся после приема.

Энн вышла на балкон, и ее очаровал вид полной луны на фоне безоблачного неба и ярких звезд. Ее мысли вновь вернулись к Декстеру. Она любила его безыскусно, всей душой. Всем своим существом. Ее ноздри щекотал запах жасмина, расцветающего ночью. Какое подходящее название — «Дама ночи», подумала она. Этот запах, казалось, окутывал ее с ног до головы и заставлял предаваться романтическим воспоминаниям. Внезапно ход ее мыслей прервал шум автомашины, подъезжающей к дому, и она наклонилась вниз. Ее сердце забилось чаще, когда она услышала знакомые шаги на ступеньках лестницы, ведущей в спальню.

На балкон неторопливым шагом вошел Декстер и улыбнулся ей своей гипнотизирующей улыбкой. Его улыбка подействовала на нее сильнее, чем когда бы то ни было. Когда он входил в комнату, ей всегда хотелось обнять его и больше не отпускать. Их ночи были волшебными, полными любви и глубочайшей нежности.

— Здравствуй, дорогая, — произнес Декстер, обнимая Энн, — мне сегодня так тебя не хватало во время матча.

Они крепко обнялись — Я тоже соскучилась по тебе, но я не могла бросить девочек, — поколебавшись, ответила Энн, — а теперь мне стыдно, что я не поехала с тобой.

— Не говори глупостей, — сказал Декстер, взял ее лицо в ладони и нежно поцеловал в губы, — давай-ка лучше ляжем в постель и выпьем шампанского. Кстати, мы выиграли со счетом семь — четыре.

Энн принесла Декстеру его крем для спины и свой лосьон из лепестков розы. Декстеру нравилось, когда ему растирали тело после очередной игры в поло.

Когда она добралась до кожи лица и сменила крем, ее восхитило выражение его лица. На нем не было ни следа напряженности. Ей очень нравились морщинки от загара в уголках его глаз. А когда он открывал глаза, в них играла радуга.

Она продолжала массировать его и чувствовала, что ее бедра наливаются тяжестью желания. Она наклонилась и поцеловала его в губы, он ответил ей нежным поцелуем. Их тела горели от страсти и волнения. Энн даже не успела понять, когда это произошло, но она, уже нагая, лежала на спине, обмирая в его объятиях, и чувствовала глубоко в себе его тепло. Ей захотелось двигаться в такт с ним, но Декстер удержал ее, а она закричала от наслаждения и выгнулась в оргазме. Декстер задержал дыхание и медленно вышел из нее. Он закрыл глаза, лег на бок и положил ладонь на ее живот.

Когда они засыпали, Энн слушала дыхание Декстера, она и сама почти уснула, но вдруг услышала плач ребенка. Энн резко поднялась в постели и вдруг почувствовала, что Декстер держит ее за бедро.

— Не уходи. Няня разберется, — отчетливо прозвучали его слова в тишине комнаты, — останься со мной.

У Энн на мгновение сжалось сердце, какое-то странное чувство охватило ее, но она не могла объяснить даже себе самой, что это было. В комнате установилась тишина. Тишина, казавшаяся тяжелой и черной — словно туча, скрывающая солнце.

Настоящее

Джейн исполнила короткий, но очень сложный степ, поднимаясь по ступенькам, ведущим на веранду виллы Портино, и позвонила в дверь. После продолжительной паузы она прокашлялась и с наслаждением заорала во все горло. Ее крик утонул в тишине без ответа. Джейн наклонила голову набок, она была заинтригована. Обождав еще немного в надежде, что ей все-таки откроют, она взглянула на свое плечо. Туда, где сидел огромный попугай, который без особого успеха старался повторить ее крик. Он наклонил голову точно так же, как Джейн за секунду до этого, и тоже стал ждать ответа с напряженным вниманием.

— Друг мой, Лоренцо, кажется их светлость опять хотят поиграть в свои игры, — сказала наконец Джейн. — Кажется, нас здесь не очень ждут.

Лоренцо поднял свои бирюзово-желтые перья на затылке, втянул голову и разразился умопомрачительными криками.

Через секунду дверь распахнулась. На пороге появился Декстер и прорычал:

— Бог мой, что здесь происходит? — Он нахмурился, увидев сначала Джейн, а потом птицу на ее плече. Лоренцо с интересом посмотрел на него, а затем вытянул шею и зашипел.

— Доброе утро, — с беззаботным видом ответила Джейн, взглянув Декстеру прямо в глаза. — Можно нам войти? — Она протянула руку к Лоренцо и начала поглаживать его шею, пытаясь успокоить птицу. — Лоренцо — это сюрприз Кенни и Кейту.

Декстеру ужасно захотелось спустить Джейн с лестницы вместе с ее идиотским подарком и бесившим его самодовольством. Но семья Уитбернов была, пожалуй, единственной, с которой он опасался ссориться, поэтому он с огромным трудом взял себя в руки и выдавил улыбку.

— Конечно, конечно. Входите, Джейн, — произнес он, — рад вас видеть. Он повернулся и пошел в глубь холла. Джейн последовала за ним, разглядывая его сзади. Он был одет в потертые голубые джинсы, майку-поло цвета морской волны с короткими рукавами и крокодиловые сандалии на босу ногу. А у него все еще роскошное тело, подумала Джейн. Наверное, интенсивно занимается на тренажере, или тренажерах.

Они вошли в просторную гостиную, и Джейн не узнала интерьер. Он менялся вместе с очередной женой или подружкой хозяина. Вот и сейчас в комнате не осталось и следа пятилетнего пребывания в доме Елены, хотя бракоразводный процесс закончился всего месяц назад.

Бедная Елена. Она стала очередной жертвой Декстера. Он отправил ее учиться в школу фотомоделей за полтора месяца до свадьбы, а когда она окончила ее, диктовал ей, какую делать прическу, как накладывать макияж, и сам подбирал ей платья. Он даже не оформил для нее кредитную карточку, боясь, что она может купить то, что ему не понравится. А когда с процессом ее совершенствования было покончено, Елена выглядела, одевалась и разговаривала в точности как Энн. После этого Декстер бросил ее.

Джейн подумала: может быть, Керри помогала Декстеру с отделкой гостиной? Две стены закрывали стеллажи с книгами, у третьей возвышался большой камин, а четвертая выходила стеклянными дверями на террасу и лужайку за домом. В гостиной стояли глубокие удобные диваны, столики со стеклянным верхом и вазами с гардениями, рояль «Безендорфер» с фотографиями Декстера и близнецов на крышке. В рамках на стенах висели фотографии Декстера, пожимающего руки знаменитостям и сильным мира сего, статьи из разных журналов и обложки с его фотографиями. Цветы и растения придавали этой бледной, как овсяная мука, комнате немного живости.

Декстер подошел к каминной полке и небрежно оперся на нее. Джейн знала, что все его поведение не от натуры, естества, — это лишь хорошо заученная роль. У нее был богатый опыт общения с такими вот декстерами, которых приезжало в Палм-Бич великое множество. Этот хорошо знает, что делает, ему удалось мастерски отточить свою технику. Он не допускал ошибок — во всяком случае, до сих пор. Он не понравился ей стой минуты, когда их познакомили, он не нравился ей и сейчас, хотя с годами чувство неприязни начинало уступать место жалости. Джейн также знала, что он ее побаивается. Может быть, потому, что она для него была «неприкасаемой». Или потому, что она его слишком хорошо знала.

— Керри придет сюда через минуту, — негромко произнес Декстер. — Она на яхте, присматривает за ремонтом и отделкой… Кажется, Ирма что-то напутала по поводу ваших планов, — продолжал он ровным голосом. — Мы думали, вы не приедете, и отменили ваше приглашение на пикник. — Декстер посмотрел прямо в глаза Джейн, сохраняя непроницаемое выражение лица. Как же он ненавидел эту женщину! Но как бы ему хотелось оттрахать ее!

Она была все так же стройна и упруга. И все так же уверена в себе, что делало ее еще более сексуальной. Он смотрел на нее, и ему хотелось схватить ее и повалить на пол прямо здесь, заставить почувствовать себя беспомощной и такую иметь ее долго, медленно и жестоко.

Он мотнул головой, чтобы избавиться от наваждения. У него не было никаких шансов на секс с этой женщиной — она его ненавидела.

Когда-то давно она выступила единственной свидетельницей против него. Единственной из всех представителей «старых денег». И с тех пор она настойчиво вмешивалась в жизнь его детей, все эти годы, невзирая на все его уловки и хитрости, с помощью которых он пытался помешать им встречаться и хотел вычеркнуть ее из их жизни. Но «старые деньги» вычеркнуть нельзя, во всяком случае, не здесь, не в Палм-Бич.

Их можно только контролировать. Но контролю Джейн тоже не поддавалась.

— Декстер, ты прекрасно знаешь: я никогда не отменяла рандеву ни с Керри, ни с Грейси. Так что поди позови ее, и нам удастся избежать неприятных сцен. А по пути прикажи дворецкому принести клетку Лоренцо из моей машины. Мой маленький друг отдавил мне все плечо.

Через секунду в гостиной появился дворецкий с клеткой в руках. Попугай заходил из стороны в сторону по своей жердочке и испустил несколько душераздирающих воплей, напрягая легкие.

— Лоренцо говорит на итальянском, голландском и арабском, проинформировала Джейн, — а его английский — самый нецензурный на всем нашем побережье.

— Тетя Джейн! — закричала Керри, вбегая в комнату с террасы. — Какой сюрприз! А я уже думала, что мы никуда не поедем сегодня. — Она крепко обняла Джейн.

— Нет, как раз наоборот. У меня в машине целая корзина всякой всячины для тебя и твоих мальчишек. Я думаю, мы устроим пикник где-нибудь в тенистом местечке в зоопарке, а потом можно поехать на аэродром Лантана поучиться летать.

— Замечательная идея! — Глаза Керри сверкали, словно бриллианты. — А этот здоровяк, наверное, для Кении и Кейта? Какой красавец! — Керри подошла к клетке и погладила Лоренцо по голове. — Они будут в восторге. Но сейчас они на занятиях по теннису в «Эверглейдс». Папочка сказал, что начинать надо с детского возраста…

— Здравствуй, дорогая, — прервал их болтовню Декстер, протягивая руки к дочери.

Джейн смотрела, как они обнялись и поцеловались, и снова удивилась поведению Декстера. Он всегда очень неохотно демонстрировал свои чувства, предпочитая любовь или ненависть держать глубоко в себе. Это относилось и к его поведению с женами — не касалось это только Керри. С Керри он вел себя иначе, был неизменно мягким, заботливым, нежным.

Джейн посмотрела на свою крестную дочь взглядом, полным любви. Она была такой молодой и выглядела так свежо. Да, пожалуй, любой был бы нежным и заботливым рядом с такой женщиной.

Керри была в голубых джинсах с дырой на колене, черных туфлях-лодочках, белой футболке и белом мужском пиджаке. На шее болтался черный шелковый шнур, свисающий до живота, на концах которого висели шесть позолоченных каштанов.

— Ты готова? — спросила Джейн. — Нам пора ехать.

— А когда вы вернетесь? — спросил Декстер обеспокоенно.

— Не позже пяти. А потом мы проделаем тот курс упражнений аэробики, о котором говорили, — ответила Керри и снова поцеловала отца. — Вот увидишь, тебе понравится!

— Хорошо, но постарайся вернуться немного пораньше. Милли хотела, чтобы ты выбрала кафель для ванной комнаты, с тем чтобы закончить все сегодня вечером.

— Заткнись, ты, сраный ублюдок! — неожиданно завопил Лоренцо. Заткнись! Заткнись!

Джейн не смогла подавить улыбку, прощаясь с Декстером, стоявшим с растерянным видом от этого гвалта. Направляясь к своему джипу с открытым верхом, она обернулась и весело произнесла:

— Да, Лоренцо на прошлой неделе снес яйцо. Так что ему… ей нужно будет придумать женское имя. И нужно подумать, что делать, если это произойдет еще раз. Может быть, свить ему… ей гнездо?..

Когда машина отъезжала от дома, Керри помахала отцу рукой. По радио звучала песня Полы Абдул. Джейн протянула руку к приемнику и убавила громкость.

— Вчера я была у Грейси, — сказала она, выруливая на дорогу, ведущую в сторону озера Норт.

— Ну и что ты думаешь?

— Я рада, что ты приехала сюда, чтобы побыть с ней, — ответила Джейн.

— Я всегда с ней, — сказала Керри.

— Не знаю, что было бы с ней, если бы не ты. — После небольшой паузы Джейн продолжила:

— Ты хорошая сестра.

Керри задумалась и сказала:

— Но ты не думаешь, что я хорошая дочь?

Джейн знала: Керри имеет в виду мать. Это была опасная тема для разговора. Она всегда затрагивалась, когда Джейн говорила с Керри, но в словах Керри чувствовалось столько отголосков детских переживаний, что ее аргументы были сбивчивы и неразборчивы.

К счастью, Керри не стала ждать ответа.

— Я знаю, что ты и Грейси думаете о матери. Вы считаете, будто она дар Господний земле. Но я так не думаю. Даже близко так не считаю. — Слова молодой женщины были полны горечи.

— Я знаю это, — промолвила Джейн, как бы успокаивая крестницу. — Ты просто получила моральную травму много лет назад. Потом на ее почве сформировались уже более сильные эмоции, от которых нельзя избавиться, взмахнув волшебной палочкой.

— Да, но ты и Грейси — вы обе считаете, что мама стала жертвой развода. А я так не думаю. — Глаза Керри горели. — Это же она сама все затеяла. Она и виновата, на все сто процентов. Она разрушила нашу счастливую семью. Папочка говорил мне, что он был просто в шоке, когда все это произошло.

Джейн молча вела машину. Она знала, что Керри часто думала о поражении своей матери, и в такие моменты ее настроение могло непредсказуемо меняться от веселого восхищения ею до горького чувства одиночества.

Джейн сказала с нежностью:

— Не забывай, что тогда она столкнулась с огромными проблемами. Она же действительно любила тебя всей душой.

— Но она ведь дала слово, что всегда будет с нами.

Она обманула нас. Я помню, как мы неделями ждали телефонного звонка от нее, а телефон молчал. — Губы Керри подрагивали. — Папочка мне все рассказал.

Он объяснил, что мама занята личной жизнью, что у нее просто нет на нас времени. Сначала я не поверила папочке, я же была еще маленькой. Я так скучала по маме. Но время доказало, что папочка был прав.

Джейн нахмурилась. Глубокие шрамы, которые остались в душе Керри, все еще кровоточили, поэтому она каждый раз внутренне вздрагивала при упоминании об Энн. Джейн вспомнила, как рыдала Энн, когда Декстер просто снимал трубку с аппарата и не клал ее сутки напролет, особенно в те дни, когда Энн точно позвонила бы, — в дни рождения, в праздники.

У Энн не было возможности противопоставить что-нибудь этой жестокости. Эгоизм Декстера был всепоглощающим: ему казалось, что он владеет чем-то безраздельно, только если в состоянии разрушить это.

Неужели Керри не понимала этого? Неужели не видела лжи во всех рассказах отца? Джейн вдруг поняла, что ответ на эти вопросы прост: она и не хотела. У нее не было сил столкнуться с правдой.

— Судья Хотхорн не мог ошибиться. Папочка сказал, что он лучший судья во Флориде, — продолжала Керри. — Мама виновата во многих несчастьях. Ты только посмотри на Грейси. — В ее голосе слышалось осуждение.

— Но, дорогая моя, я должна сказать, что у каждой из вас тогда была любящая сестра… и сейчас есть. — Джейн взяла Керри за руку. Ей показалось, это лучшее, что она могла сделать в этих обстоятельствах. Вдруг она спросила:

— Ты не голодна?

Что, если мы перекусим сандвичами прямо сейчас, ведь Кенни и Кейт все равно не с нами? Исключим из программы зоопарк и поедем прямо на аэродром.

Тогда мы сможем полетать подольше. — Она кивнула на корзину, приготовленную для пикника, а потом потребовала:

— А теперь рассказывай мне все о своей жизни. Как дела у Майкла?

— О-о, у него все в порядке. Он очень занят, — уклончиво ответила Керри и резко поменяла тему. — Папочка очень рад, что мы приехали. Он в восторге от мальчиков.

— А что ты думаешь о его разводе с Еленой?

— Она мне никогда не нравилась. Холодная ледышка. Может быть, чересчур британка. Папочке это нравилось, для него это была как бы игра, но я этого никогда не понимала.

— А сейчас у него есть подружка?

— Да. Ее зовут Зои. Я ее еще не видела — она сейчас на курсах по этикету.

Джейн покачала головой, а Керри прибавила:

— Ну ты же знаешь папочку.

К сожалению, да, подумала Джейн. А эта Зои наверняка очередная двадцатилетняя куколка.

— Ты слышала, какой ужасный шторм был сегодня ночью? — спросила Керри. — Я даже подумала, что начался сезон ураганов.

Джейн кивнула, и Керри продолжила:

— Мне приснился кошмарный сон. Я видела Грейси, и мне показалось, что она не дышит. Я подумала, что она умерла, и в ужасе проснулась. И услышала только свое судорожное дыхание.

Джейн поерзала в своем кресле. Пытаясь развеселить Керри, она воскликнула:

— И ты называешь это кошмарным сном?! Вот я подумывала о том, чтобы сделать небольшую пластическую операцию. Ну знаешь, грудь становится уже не такой, как раньше, когда тебе исполняется пятьдесят, и я решила, что ее немного надо поднять. А почему бы и нет? А потом мне приснилось, что я лежу в больнице, и когда я очнулась от наркоза, то обнаружила, что хирург сделал ужасную ошибку: он притянул правый сосок к щеке, а левый — к подбородку, и все это пришил. — Говоря это, Джейн показывала пальцем на лице, куда именно все было пришито.

Керри разразилась хохотом, а Джейн, смутившись, заключила:

— Конечно, я попрощалась с этой идеей.

— Наверное, ненадолго.

— Точно, — ответила Джейн, — совсем ненадолго.

Несколько минут спустя они уже въезжали на территорию аэропорта Лантана, все еще продолжая посмеиваться.

Прошлое

Двойняшки, которым исполнилось четыре года, бежали к ней по лужайке. Их локоны развевались, а лица светились от счастья. Девчушек практически нельзя было отличить друг от друга, если не считать почти незаметной ямочки на щечке у Керри. Даже когда Энн носила их, она чувствовала, что их сердца бьются в унисон. Вот и сейчас они, запыхавшись, дышали совершенно одинаково.

Энн посмотрела еще раз на своих совершенно одинаковых дочерей, которые бежали к ней на голубом фоне Атлантического океана. Она подумала, что всегда возникает необходимость объяснить себе разницу между обычным и тем, что кажется не совсем обычным. Когда она узнала, что родила двойню, она сразу же прочитала все, что смогла найти о близнецах: «Мой близнец Джо», «Близнецы в истории и науке», «Культ божественных близнецов», «Близнецы и их интеллектуальное сходство» и еще десятка три книг на эту тему.

Она улыбнулась. Близнецы и правда вызывали чувство восхищения. Между ними существовала какая-то необъяснимая связь — мимика, жесты, привычки… все было одинаковым. Прослеживалось сходство и в том, как они общались — и в словах, и в каких-то только им понятных знаках. Но, по мнению Энн, самым главным, пожалуй, было то, что их поразительное сходство и составляло основу всей их жизни.

Близнецы постоянно связаны между собой некими узами, крепче тех, что связывают мать и дитя. И Энн понимала это.

— Мама, посмотри… — начала Грейси, сунув носок туфельки в песок.

-..какую красивую ракушку мы нашли, — закончила Керри фразу сестренки.

Это было у них обычным явлением.

— Какая красивая, — ответила им Энн. — Очень красивая.

Энн всегда могла отличить их друг от друга. Для нее они были совершенно разными благодаря каким-то неуловимым признакам.

Грейси была немного хрупкой, похожей на принцессу, которую внезапно разбудили и показали что-то, что поставило ее в тупик, а лицо Керри всегда было веселым и светилось живостью и решительностью.

Девочки побежали по мокрому песку, разбрызгивая ножками накатывающиеся волны. Энн поспешила за ними, схватила рукой соленые морские водоросли и вдохнула их аромат. Светило солнце. На ноги накатывали волны. Она подумала о том, что ее жизнь прекрасна. У нее замечательный муж, который ее любит, двое детей, но… Энн не чувствовала себя счастливой. Да, она была ослеплена любовью в первые годы их брака, но сейчас начала понимать, что Декстер не совсем тот человек, за которого она выходила замуж. Он вовсе не был так уж умен, он не был личностью, как ей тогда показалось. Живя здесь, в Палм-Бич, она чувствовала вокруг себя интеллектуальную пустоту. Ей просто не с кем было поговорить.

И муж для этих целей подходил даже меньше других.

Его не интересовала ее карьера, ее взгляды и уж совершенно не интересовали ее мысли.

Несколько месяцев назад Энн случайно натолкнулась в его кабинете на ящик, в котором лежали вырезки из газет и журналов с ее интервью, все ее книги, статьи искусствоведов о ней и подробный отчет частного детектива. Для нее это стало всего лишь очередным разочарованием, еще одним свидетельством того, что в Палм-Бич ничего не происходит случайно. Тогда она внушила себе, что Декстер просто очень хотел ее, поэтому и собрал все данные о ней. Это поначалу казалось трогательным.

Но позже даже ее сексуальное влечение к нему — все такое же сильное и страстное — не могло заставить ее продолжать закрывать глаза на очевидные вещи. Энн не могла приспособиться к этому человеку — он совершенно не понимал ее интересов. И она не могла достучаться до него сейчас — да, по-видимому, ей и раньше это не удавалось. Она интересовала его лишь как добыча, трофей, а не как жена, с которой он делил бы свою жизнь и самого себя.

А двойняшки? Как он относился к ним? Он говорил, что любит их, но внешне эта любовь никак не проявлялась. Все его участие в их жизни заключалось лишь в том, что он проводил вечером несколько минут возле их кроватки, когда девочек укладывали спать.

Выходило, что Энн всего-навсего жила с Декстером, чтобы предоставлять ему определенные услуги, в которых он нуждался, — как, например, родила ему детей. А сейчас, когда они подросли, он относился к ним не более серьезно, чем к ценному приобретению, например, к новой машине, яхте или любой драгоценной безделушке. И Энн не удавалось проникнуть в ракушку, в которой он прятался, когда дело касалось его семьи. Он был просто окутан таинственностью.

Энн ходила по влажному песку, посматривая на детей, разглядывая крабиков, бегающих по отмели, и пеликанов, кружащихся над водой. Она не смогла подавить чувства легкого беспокойства, охватившего ее, когда она в очередной раз посмотрела на детей, которые громко разговаривали на языке жестов и слов, понятных только им двоим. Да, сейчас самое главное сохранить единство их семьи.

— Мама, помоги нам! — прокричала ей Керри, повернув к Энн лицо с румяными, нежными щечками, похожими на полураскрытый бутон розы.

Они провели на пляже еще несколько часов, строя замок из песка для принцессы, которая будет жить в нем весело и счастливо.

* * *

— Ты опоздала, — сказал Декстер, слезая с лошади и передавая поводья конюху, прибежавшему вслед за ним.

— Но я все-таки пришла. Тебя это не радует? — улыбнулась Энн ему в ответ и поцеловала в губы.

Декстер посмотрел на ее профиль — тот самый чистый и гордый профиль, который заставил его охотиться за этой женщиной и жениться на ней.

— Я приму душ, и мы встретимся в ложе, — сказал он и похлопал лошадь по морде, велев конюху отвести ее в стойло. Морда, грудь и передние ноги лошади были взмылены.

— Мне что, уйти прямо сейчас? — горловым от нежности голосом спросила Энн, увлекая его за конюшню.

— Нет, вовсе необязательно, — ответил Декстер, почувствовав, что его член слегка напрягся. Энн обладала огромным женским магнетизмом, который будил его фантазии, и тогда он терял чувство равновесия.

Губы Энн были влажными от желания. Последнее время близость между ними была не очень часто, и это не удовлетворяло ее.

Она задрожала от волнения, когда он поднял ее блузку из шерстяной органзы, открыв грудь солнечным лучам. Руки Декстера очень нежно — так же, как когда-то давно — стали гладить ее шею, плечи и грудь.

Он потрогал указательными пальцами ее соски и погладил кожу вокруг них. Декстер и Энн упали на землю, слившись в поцелуе.

Глаза Энн выдавали ее — она так страстно хотела его в эту минуту. Декстер разделся и сдернул с нее блузку, гладя ее живот, бедра и нежную кожу между ног, глубоко засунув в нее свои пальцы. Он прекрасно знал, что ей сейчас нужно — гораздо лучше, чем она сама.

Сердце Энн бешено заколотилось. Он уже много месяцев не делал с ней этого. Он поцеловал ее между ног, сначала нежно, потом более страстно. Она застонала и сжала бедра, удерживая лицо Декстера. А он продолжал ласкать самые чувствительные места ее тела, пока она не кончила, бурно и сильно, выкрикивая его имя.

Когда он поцеловал ее, на его губах был ее аромат. Зарычав, он глубоко вошел в нее. И тогда она снова закричала, нарушив тишину.

* * *

Энн сидела в личной ложе Декстера, из которой открывался прекрасный вид на поле для игры в поло.

А Декстер с удовольствием рассказывал о тонкостях игры, обсуждая разные матчи и сопровождая свои объяснения рассказом о различных курьезах из жизни игроков, которые сейчас находились на поле.

— Вчера утром на свалке в Демпси нашли подружку Энрике, — сказал он. Передозировка героина;

— Какой ужас! — вымолвила Энн, пораженная этой ужасной новостью. Она машинально гладила кончиками пальцев подарок Декстера — роскошное сапфировое колье, украшенное перламутром.

— Дорогая, вы приедете на наш фамильный матч в следующем месяце? — обратилась к Энн Телма Уолкет, затянутая в темно-зеленый костюм от Шанель и все же выглядевшая на десять лет старше тех семидесяти, которые отмечала вот уже несколько лет подряд.

— Вообще-то у меня на следующий месяц запланирована деловая поездка в Египет, — ответила Энн, поворачиваясь к ней так, чтобы спрятать пятна, оставленные травой на ее блузке.

— Ерунда, вы же можете отложить свою поездку и помочь мне, командирским тоном заявила матрона.

— Да, мы, разумеется, приедем, — заверил ее Декстер.

— Очень хорошо, — высокомерно кивнула головой дама и, похлопав Энн по руке своей кистью, покрытой вздутыми голубыми венами, величественно удалилась.

— Ты не можешь пренебрегать светскими обязанностями, — сказал Декстер, указывая кончиком сигары на какого-то фотографа, снимавшего их. — Здесь расти нашим детям, и наша обязанность — поддерживать хорошие отношения с обществом, в котором мы живем, — нравоучительным тоном продолжал он.

— Но мне нужно приступать к новой книге. Я безуспешно пытаюсь начать ее уже больше года, — умоляющим голосом сказала Энн. — У меня же подписан контракт. До нашей свадьбы ты поощрял мою работу…

Хотя Энн из чувства долга и посещала вместе с Декстером игры в поло, скачки, прогулки на яхтах, охоту — то есть участвовала во всех его забавах, сам он уже не считал, что должен платить ей тем же, хотя раньше всячески подчеркивал, что разделяет интересы жены.

На территории своего поместья он даже построил замечательную студию для Энн в качестве подарка к свадьбе, а сейчас явно не хотел, чтобы она продолжала работать. Энн была так занята детьми и общественными мероприятиями Декстера, что на ее работу времени практически не оставалось.

А ей очень не хватало ее любимого дела. Ее фотографии вошли в постоянные экспозиции многих галерей и музеев мира, теперь она оторвалась от всего этого. Лишь одно в этом мире раньше не вызывало у нее сомнений ее талант. Он казался неотъемлемой частью ее души. А сейчас…

Она потеряла самое себя. И знала это. Она теряла ту часть себя, которая делала ее такой, какой она была.

Как же это могло случиться? И, конечно, она поняла.

Все произошло из-за любви. Она отказалась слишком от многого, когда влюбилась в Декстера. Но эта любовь умирала. «А если еще не умерла, — с испугом думала она, — то, во всяком случае, все шло к тому.

Почему бы мне не бросить это все? Собраться и начать все сначала?» В какой-то момент внутреннего раздумья она решала, что так и сделает. А когда думала, что это произойдет, у нее холодело внутри. И это не имело даже отношения к Декстеру. Она не сможет этого сделать. И тоже из-за любви любви к дочерям Керри и Грейси. Она не сможет уехать от них ни сейчас, ни позже. И эта любовь заставит ее навечно остаться в Палм-Бич.

До конца матча Декстер вел с ней почти светский разговор на общие темы. Пару раз на его лице появлялась какая-то странная улыбка. Но о работе Энн они больше не заговаривали.

Прошлое

Энн швырнула свой персиковый купальный халат на спинку белого плетеного стула. Она отделала спальню в белом цвете. Посередине возвышалась на витых ножках огромная антикварная кровать с коваными медными спинками, над ней висел кружевной белый балдахин, а на постели возвышалась гора пышных шелковых подушек. Ночной столик с ее стороны был завален десятками книг, которые она проглатывала, читая ночи напролет. Столик Декстера был пуст, если не считать часов и серебряного портсигара, украшенного золотой монограммой. Энн стояла перед зеркалом в своей гардеробной, примыкающей к спальне.

На ней были только шелковый бюстгальтер и трусики цвета слоновой кости. Она ждала, когда наконец из огромного шкафа вылезут Керри и Грейси.

Гардеробная была отделана тканью изумительной расцветки в пастельных тонах. На окнах висели старинные белые кружевные шторы, на стенах фотографии, а в больших горшках зеленели пальмы и кусты цветущих орхидей. Она работала несколько месяцев, чтобы создать все это, дав волю своей творческой фантазии, вкусу и энтузиазму. И у нее получился действительно яркий и интересный интерьер. В углу комнаты на полке над креслом стояли две фарфоровые статуэтки, те самые, которые подарил ей Декстер, когда они встречались в Европе.

Незадолго до этого Энн закончила разбирать свой шкаф, где в два ряда висели платья, вечерние туалеты, пиджаки, а внизу выстроились сотни пар туфель.

Она отобрала кое-какие старые вещи и разрешила девочкам поиграть с ними, а сама тем временем одевалась к благотворительному вечеру, средства от которого должны были пойти на борьбу с раковыми заболеваниями. Она слышала, как дочки смеялись в шкафу, изучая его недра. Они бурлили весельем, словно искатели кладов, которые нашли спрятанные пиратские сокровища.

— А где украшения, мама?

— Посмотрите в среднем ящике, Грейси. Под свитерами, — ответила Энн, стоя у зеркала и накладывая тушь на ресницы.

Девочки тут же, щебеча, словно две веселые птички, принялись рыться в маминых сокровищах, изредка перешептываясь о чем-то. Обычно им не нужны были слова, чтобы понимать друг друга; близнецы не нуждаются в вербальном общении — они телепатически улавливают мысли друг друга.

— А вот и мы! Ну как? — громко объявила Грейси, торжественно выходя вслед за Керри из шкафа. В ее глазах играли лукавые искорки. Они принялись расхаживать по комнате из угла в угол, демонстрируя свои туалеты. За Грейси тянулся длинный розовый хвост маминой юбки.

— Вы останетесь на чай, дамы? — спросила их Энн с напускной серьезностью.

— Спасибо, разумеется, моя дорогая, — ответила Керри, умело копируя британский акцент.

Энн рассмеялась. В прошлом месяце актрисой была Грейси, а теперь эта роль перешла к Керри.

— Энн, — раздался в дверях недовольный голос Декстера. Он вошел в комнату уже при полном параде.

— Папочка, папочка! — воскликнула Керри и, выскользнув из маминых туфель на высоких каблуках, бросилась к Декстеру.

— Моя принцесса, — гордо сказал отец и подхватил ее на руки. На его лице заиграла широкая улыбка, когда он увидел, как Керри обрадовалась его появлению.

Декстер настаивал на том, чтобы у них с Энн как можно скорее появились дети. И на то были важные причины — он хотел удержать Энн здесь, в Палм-Бич, что, во-первых, помогло бы ему в его светской жизни, а во-вторых, прекратило бы ее метания по всему свету. Он, конечно, и подумать не мог, какое успокоение смогут со временем внести в его душу зеленоглазые, белокожие, светловолосые девочки. Особенно Керри. С самого младенчества Керри была очень привязана к отцу. Когда они гуляли всей семьей, Керри обычно держала его за руку. Она всегда ждала, когда он вернется домой, чтобы забраться к нему на колени и обнять его. Его сердце таяло, когда он смотрел на Керри. Она больше, чем Грейси, помогала ему избавиться от юношеских комплексов, которые до сих пор не давали ему покоя, — смеси унижения и ненависти, когда его принимали за еврея.

— Папочка завтра возьмет тебя на пикник, Керри. Там будем только ты и я, — прошептал Декстер ей на ушко.

Да, Керри была его любимицей, папиной дочкой.

Она чем-то была похожа на него. С годами именно эта девочка становилась все более и более важной для него; он полюбил ее с такой силой, которая ему самому казалась невероятной. Иногда он даже пугался силы этой любви. Никогда он не чувствовал себя настолько зависимым от близкого человека. Но ни разу в жизни он не чувствовал и такой любви к другому существу. Он не испытывал таких чувств даже к Энн.

— Здорово! — воскликнула Керри, у которой даже, дух перехватило от того, что папочка устроит для нее пикник. Для нее одной.

— Бегите вниз, уважаемые дамы. Мама скоро зайдет к вам, чтобы пожелать спокойной ночи, — сказала Энн.

— Спокойной ночи, папочка, — в унисон проговорили двойняшки и выбежали из комнаты.

Энн нахмурилась. Ее беспокоило то, что Декстер открыто отдает предпочтение Керри. Она смотрела в зеркало на пятнадцатикаратовый комплект украшений, которые только что надела, — бриллиантовое ожерелье, серьги и браслет.

— Декстер, пожалуйста, не забывай, что близнецы очень болезненно воспринимают насильственное отделение друг от друга, — спокойно заговорила Энн. — Даже на час. На прошлой неделе ты взял одну Керри покататься на лошади. Ты, наверное, не понимаешь, какими тяжелыми могут быть последствия.

Лицо Декстера перекосилось от досады, его черты обострились.

— Пусть все происходит естественным образом, — продолжила Энн. — Они расстанутся сами, своим, здоровым способом, когда станут достаточно взрослыми.

Установилась напряженная тишина, на лице Декстера появилась его обычная маска, он заходил по комнате, внимательно рассматривая фотографии на стенах. Такое поведение свидетельствовало о том, что он вот-вот начнет спорить.

— Никогда не учи меня, как мне вести себя с собственным ребенком, жестко сказал он.

— В этом все и дело, — ответила Энн, — не с ребенком, а с детьми.

Он вышел из комнаты так быстро, что Энн показалось, будто за ним развевался на ветру черный плащ.

— Никогда, — повторил он уже из-за двери с такой силой, которая поразила Энн.

Ее мрачные предчувствия еще более усилились, и ее охватил страх. Да, страх.

* * *

Керри и Грейси услышали стук маминых каблуков по кафельным плиткам пола. Они спрятались в шкафу.

Стены и потолок детской были оклеены белым шелком. В середине с потолка свисал полог из тяжелой ткани. В комнате стояли две детские кроватки, изящный столик с табуреткой, письменный стол, легкое кресло и шифоньер — все из белого дерева, украшенного перламутровыми кольцами. Их белоснежные кроватки были накрыты покрывалами с вышитыми голубыми незабудками. Все расчески, щетки, зеркальца были украшены монограммами «КП» и «ГП».

— А-а-а, — выскочив из шкафа, грозно закричали сестры, чтобы напугать мать.

— Ой! — испуганно воскликнула она, поддержав их игру. Она знала все места, где они прятались. — Вы перепугали меня до смерти. А зубы почистили?

— Еще нет, — ответила Керри и на одной ножке поскакала в ванную.

— Грейси, дорогая, если Керри завтра уедет с папой на пикник, мы тоже займемся кое-чем интересным — устроим настоящую охоту на слонопотамов! — сказала Энн и набросила покрывало на голову дочери.

— Мама, пусть Керри поедет. Я не буду скучать, — ответила Грейси, обняв лебединую шею Энн и поцеловав ее.

Энн даже смешалась, увидев, насколько солидарны эти малышки и насколько любят друг друга.

— Мама, от меня к Керри тянется голубая ниточка, а ты ее не можешь видеть, — прошептала Грейси. — Мы всегда вместе.

Энн нежно улыбнулась дочке. Она читала о некоей символической пуповине, которая продолжает связывать близнецов после рождения. И именно этой постоянной связью можно объяснить весь комплекс одинаковых привычек, вкусов и воззрений.

— Давайте-ка вместе помолимся перед сном, — сказала Энн, выключая верхний свет, хотя она знала, что Декстер опять будет ворчать на нее за задержку.

* * *

Энн и Декстер вышли из своего «бентли» перед входом в театр «Ройал Поинсиана», где гастролировали лучшие труппы с Бродвея, приезжая на юг страны. У входа в здание стояла толпа журналистов и фотографов, без конца мелькали фотовспышки. Внимание репортеров привлекла высокая стройная фигура Энн. В блокнотах появились подробности: Энн П. была одета в кашемировый вечерний туалет голубого цвета от Фабрис с серебряными блестками и V-образным вырезом на спине. Этот наряд выгодно подчеркивал ее пышную грудь и длинные ноги.

Полицейские старались, чтобы поток автомобилей, подъезжающих к зданию, не создал пробки. Вокруг была натянута веревка, за которой толпились те, кто не получил приглашения.

Декстер довольно потер ладони. Его люди из прессы были на месте. Одному из них он подмигнул. Декстер был проницателен и дипломатичен, он заранее организовывал за соответствующее вознаграждение внимание прессы к его появлению.

Декстер бросил взгляд на Энн, идущую рядом с ним. Она улыбалась, выглядела роскошно, была полна жизненной энергии. Он обвел глазами титулованных гостей из Европы, всех известных особ, которые присутствовали на этом благотворительном вечере, и с удовольствием отметил, что фотографы кружатся вокруг Энн, как мухи вокруг меда.

В первые годы их брака Декстеру нравилось общаться с Энн. То, как она смотрела на окружающий мир, помогало ему увидеть многие вещи по-новому; жизнь снова заиграла для него яркими красками, стала более насыщенной. До появления Энн в его жизни Декстер замечал вокруг только то, что могло воскресить его давние переживания или потешить уязвленное самолюбие. Вместе с Энн он увидел многое совершенно в ином свете. Но их общий взгляд на жизнь постепенно начинал размываться. Он знал, что в отличие от Энн ему не дано уметь отключаться от внешнего мира, созерцая что-то внутри себя. И он не мог, как она, смотреть на что-то только потому, что ему нравилось смотреть. Суть многих явлений оставалась скрытой от него. А Энн могла помочь ему увидеть невидимое. И за это он постепенно начинал ее ненавидеть.

— Вы выглядите восхитительно, — сказал человек полутора метров в высоту и столько же в ширину, похожий на шар. В его речи чувствовался сильный британский акцент. Он взял Энн под руку и повел к своему столу, чтобы она поздоровалась с его гостями.

Ее появление было встречено бурными и радостными возгласами.

— Давайте все вместе… А почему бы нам не пойти потом на улицу… Давайте…

Энн оглянулась на Декстера. Когда она увидела людей, окружавших его, на ее лице на мгновение появилось печальное выражение. Лица его спутников, казалось, замерзли в натянутых улыбках.

Декстер помрачнел, направился к бару с пустым бокалом в руке и молча поставил его перед барменом, чтобы тот наполнил его. В нем начинал тлеть уголек зависти.

Декстер поправил бабочку и подумал, что Энн хорошо выполняла свои обязанности. Она была прекрасной хозяйкой на приемах, не упускала из виду ни одной мелочи. Она создала роскошный интерьер в его доме, живой и красочный, подчеркнув его букетами из сада и оранжереи. Она помогла ему в его светских обязанностях. Но кто, черт возьми, дал ей право обходить его самого? Положение выходило из-под контроля. Кажется, ее пора осадить, подумал Декстер, и его глаза засверкали стальным блеском. Пора задать ей хорошую трепку. А то ей все слишком легко дается. Все, чего она добилась в жизни, достигнуто без особых усилий с ее стороны. Она даже получала при этом удовольствие. Почему она так легко находит общий язык со всеми? И сейчас, и раньше?

Несмотря на самонадеянность и самоуверенность Декстера, он явно ревновал и испытывал чувство горечи. Он задумался, склонив голову над своим бокалом вина.

Заиграл оркестр под управлением Лестера Ланина.

— Декстер, ты выглядишь так, будто собираешься придушить кого-то, послышался голос Патриции Монтегю, еще одной вдовы, с которой нельзя было спорить, если ты пытаешься достигнуть успеха в светском обществе Палм-Бич. — Я только что вернулась из клиники Пола Пихана в Виви. Тебе тоже следует там отдохнуть, пока морщины не превратили твою физиономию в карту автомобильных дорог США!

Брови Декстера соединились в одну линию, но он выдавил из себя улыбку, извинился и направился в сторону туалета. Да кто она такая, спрашивал он себя.

Такой же мешок из кожи с костями, как и все, но считает, что вправе меня поучать. Он подумал, что все эти светские сирены, которым он всячески старался угодить в течение многих лет, были настолько слепы, что ни разу не заметили того холодного цинизма, который скрывался за его обходительностью, ни разу не почувствовали убийственного сарказма, который сквозил в его льстивых комплиментах. Впрочем, они не замечали даже глубокой ненависти, которая горела в его глазах, когда на его лицо была натянута маска уважения и почтительности.

Декстер мыл руки и разглядывал себя в зеркале. В свете яркой лампы морщины казались резче и глубже. Черт, как это отвратительно, что ему уже сорок.

А Энн… Она так уверена в себе и так независима, думал он. Она так и не послушалась его и собирается на съемки в Египет на целый месяц. Да еще и детей с собой хочет забрать. Подумывает даже о том, чтобы отправиться во Вьетнам за демаркационную линию.

Господи, это так может навредить его связям в Белом доме! Она часами просиживает в своей студии, совершенно не думая о нем и его делах. Она стала приглашать в дом каких-то художников, которые никак не могли найти общего языка с его друзьями. А еще эта Джейн с ее снисходительными интонациями, которые так бесят его. Геморрой, а не баба!

— Декстер, мне нужно поговорить с вами, — бесцеремонно прервал его размышления Харрисон Конрад. Этот красивый молодой человек — владелец сети местных ресторанов был известен тем, что в противоположных флигелях своей усадьбы содержал молоденьких мальчиков и девочек. Сам он предпочитал мальчиков, а девочек держал для своих клиентов. — Вы представляете, Линда Розенблюм старается устроить своего сына в детский бальный класс! — возмущенно заявил он.

— Можете рассчитывать на мою поддержку, Харрисон, — сказал Декстер, сразу уловив суть дела. — Ведь этот класс посещают и мои девочки.

То, что он окажет поддержку Харрисону, станет еще одним камешком той противоречивой мозаики, из которой состояла его жизнь в Палм-Бич. Он и любил, и ненавидел этот город одновременно. Ненавидел за то, что когда-то Палм-Бич отверг его. Но любил за то, что в нем терпеть не могли евреев. Теперь он мог отомстить за смерть своего отца.

— Вы же знаете, Харрисон, я сделаю все, чтобы их не было на нашем острове. — Его зрачки расширились от ненависти, когда он заметил среди гостей человека с большим еврейским носом. — Они хитры, коварны, а способ, которым они…

— Простите, — сказала Энн, — но Малколм Розенблюм — друг Грейси и Керри, хороший друг, он часто бывает у нас дома. — Ее глаза угрожающе сверкали, щеки покрыл румянец негодования. Декстер понимал, что она сдерживается из последних сил. — Бог мой, вы жестоки, как нацисты! Не хотела бы я, чтобы такие, как вы, решали судьбы людей в день Страшного суда!

— Простите уж нас, грешных, — сказал Декстер, сцепив ладони и напустив на лицо покаянный вид.

При этом его насмешливые глаза посмотрели на Энн так, словно он заглядывал в самые скрытые уголки ее души.

— Я уверен, что Малколм — замечательный мальчик, — произнес Харрисон, — но дело не в этом, Энн. — Он говорил таким лишенным эмоций голосом, словно речь шла о погоде, а не о живых людях.

В нем не чувствовалось ни тени раскаяния. Его голос вызывал у Энн глубокое отвращение.

Она знала, что Декстер терпеть не может евреев.

И не могла простить ему этого, хотя и понимала, что причиной было то, что Декстер не чувствовал себя органично своим в высшем обществе. Если ей когда-нибудь удалось бы уговорить его поехать с ней в одну из стран, в которых она работала, может быть, даже в Израиль…

— Харрисон прав, — твердо сказал Декстер, — дело не в Малколме. Дело в том, что мы не имеем права допустить, чтобы Палм-Бич стал каким-то… каким-то…

— Грязным, — подсказал Харрисон.

— Именно, — согласился Декстер.

— А мне кажется, — с чувством сказала Энн, — что он и так уже достаточно замаран.

Разговоры вокруг них стихли, гости слушали, о чем идет спор. Декстер уставился на жену. Больше всего на свете он не любил публичных скандалов. Он подумал, что, если Энн скажет еще хоть одно слово, он ударит ее. Она посмотрела на него в упор. Ее взгляд был достаточно жестким. Но, оценив ситуацию, она грациозно повернулась к гостям со словами:

— Давайте займем места, а то, кажется, мы отвлекли внимание зала от Лестера и его оркестра.

Декстер согласно кивнул, но выражение его лица говорило о том., что его разговор с Энн еще не закончен.

Все расселись по местам, поднялся занавес. Невысокая изящная девушка с копной каштановых волос, сидевшая рядом с Энн, наклонилась к ней и прошептала:

— Хочешь риталина?

Девушку звали Ингрид, выглядела она довольно потрепанной, хотя ей было всего двадцать пять. Проглотив белую пилюльку, она продолжила:

— Я так устала от этого. Как ты можешь их выносить? Одни и те же надоевшие лица каждый вечер — шампанское в «Табу», ужины в «Нандо», танцы в «Колони». Если мне еще раз придется сделать эпиляцию ног воском, я, наверное, умру.

Энн отказалась от наркотика, но вопрос Ингрид заставил ее задуматься. В самом деле, как она все это выдерживает? Может быть, ей это удается лишь потому, что усталость — это такое состояние души и тела, которое ей было мало знакомо. Она умела мечтать и фантазировать, поэтому ей удавалось мысленно отправиться куда угодно и в любой момент.

Декстер чуть повернул голову и посмотрел на Энн.

По выражению ее лица он понял: она опять находится где-то очень далеко в своих мыслях, в которых ему нет места. Это лишний раз доказывает — ей в высшей степени наплевать, что говорит и думает он или кто-то другой в этом зале. Его черные глаза угрожающе сверкнули.

А Энн на самом деле думала о Декстере — о его холодной и зловещей красоте, красоте ледяной скульптуры. Она взглянула вверх на хрустальную люстру, с которой, казалось, спускались тысячи светлячков и кружились у нее над головой.

Прошлое

Джейн лежала полностью обнаженная, если не считать белых хлопковых перчаток на руках, намазанных кремом «Пондс», на массажном столе у бассейна в ее новом доме.

Ее мать не поладила с Полом, поэтому ей пришлось купить прелестный старинный особняк, построенный еще в 1900 году в колониальном стиле. Она сделала в доме капитальный ремонт. Трехэтажный, из кипарисовых бревен, скрепленных клиньями, он был обшит деревянными панелями, на окнах — ставни, на фасаде — прочие атрибуты начала века. Красивейший ландшафт был чудесным дополнением особняка: сад с орхидеями всех цветов и оттенков, гардениями и величественными платанами под окнами. Вход на длинную кирпичную веранду был затенен зарослями цветущего жасмина и сандалового дерева.

В доме — высокие потолки, украшения в виде кружевной резьбы, желтые сосновые полы. Обставлен старинной английской мебелью в деревенском стиле, обтянутой тканью, рисунок на которой выполнен по специальному заказу. Стены украшали антикварные ковры. Интерьеру этого уникального строения был посвящен один из номеров журнала «Архитекчерал дайджест», полный восхищенных оценок стиля, названного «благородная ветхость».

Парадоксально, но ветхость дому скорее придавали не шкафы и буфеты, а собаки, которые жили в доме Джейн: три Лабрадора, две борзые, две немецкие овчарки и две таксы. Пожилые псины лениво валялись на всех креслах и диванах под вентиляторами, размещенными на потолке, — кондиционера в доме не было.

Энн сидела в одних трусиках от полосатого купальника в тени большого зонта кремового цвета и смотрела, как Керри и Грейси играют в сквош на лужайке, примыкающей к дому. Нещадно палило солнце.

— Знаешь, я обила свою спальню тканью в цветочек, включая двери и дверные ручки, — заговорила Джейн с массажного стола. — А позавчера утром с изрядного похмелья я не смогла найти дверь в ванную, представляешь? — она немного поколебалась, а потом вновь обратилась к Энн:

— Энн, спустись на землю, на нашу грешную планету, — с этими словами она махнула рукой массажистке, отпустив ее.

На лице Энн было выражение, которого Джейн раньше у нее не видела. Какая-то отрешенность, как будто она жила в другом, недосягаемом мире, и какая-то жесткость и пассивность.

С кошачьей грацией Энн повернула свое красивое лицо и через плечо взглянула на подругу.

— Декстер так изменился в последнее время. Он не хочет, чтобы я работала и путешествовала, — с горечью сказала она.

— Мне кажется, что с его стороны очень глупо и самонадеянно ожидать от тебя, ходячего урагана, желания привязать себя к Палм-Бич. Здесь живут только люди, чьи души заключены в тюремные камеры, созданные их собственными руками, — сказала Джейн, заворачиваясь в большое цветастое парео.

— Он стал каким-то показательно удачливым, — сказала Энн. — А занят он тем, чтобы убрать своих конкурентов. Для него это как скачки, как спортивное состязание. Он сначала оказывает им помощь в трудную минуту, а потом уничтожает.

Джейн налила зеленого японского чая в две чашки.

— Однажды он попросил меня дать показания в его пользу на одном из судебных процессов, — продолжала Энн. — Я, конечно, отказалась, а он пришел в ярость. Зачем ему это, Джейн? Зачем ему нужны эти низкие и постыдные способы добиться своего? — Она смотрела на Джейн взглядом, полным отчаяния. — Мой счастливый брак оказался полным обмана. Животная физическая близость — и не более того. Все красивые и глубокие чувства, которые священными нитями связывают брак, между нами оборваны, — грустно продолжала Энн. Она размешала сахар в чашке чая. — Взаимное уважение, доверие, симпатии, схожесть воззрений… их больше нет. А может, никогда и не было. Почему я не смогла разгадать его раньше? Где была моя хваленая интуиция?! — воскликнула она.

— Знаешь, единственное, чем мы все наделены при рождении, это невинность и доверчивость, — сказала Джейн, глядя на двойняшек, которые пытались незаметно подкрасться к серой белке, сидящей на банановом дереве. — Ты не могла ничего знать заранее. Нет ничего более обманчивого, чем внешность человека. Все мы стараемся выглядеть лучше, чем есть на самом деле. Наш физический облик — лишь маскировка того, что мы представляем собой внутри. Все мы просто организмы, которые не могут быть поняты ни друзьями, ни врагами, — с этими словами она потянулась к своей сумочке, сплетенной из соломки, и достала очередную пачку сигарет.

— Ну… не знаю, — пробормотала Энн. — Даже не могу объяснить, что со мной происходит. Я чувствую, что взволнована, раздражена… испугана, наконец, — продолжала она, снимая массивные солнечные очки с дымчатыми стеклами. — У меня нет больше чувства юмора. Я ощущаю себя униженной. До меня доходят слухи об оргиях в доме Харрисона…

— Это похоже на правду, — вымолвила Джейн, засовывая в рот две сигареты с золотым фильтром.

Прикурив их, она протянула одну Энн. — У Харрисона в подвале куча наркотиков… На сумму, намного превышающую все его состояние на банковских счетах. А как у вас с сексом? — спросила она и увеличила громкость приемника, чтобы дети не могли услышать их разговор. Громко зазвучала мелодия «Я не справлюсь с собой» группы «Фор Tone».

— Знаешь, в последнее время он хочет только помочиться мне на грудь, ответила Энн и почувствовала, как в ней поднимается волна усталости, которая почти осязаемо становится выше и выше.

— Как самец, который метит свою территорию, — заметила Джейн, в удивлении изогнув бровь. Она-то прекрасно знала, что именно независимость и неуправляемость Энн вызвали в Декстере дикое желание завладеть ею, захватить любой ценой то, что казалось непобедимым. — Тебе, подруга, надо быть поосторожнее. У него, похоже, появилось чувство, что он с тобой не справляется. Твои теперешние подозрения — это только цветочки… А ягодки… — Джаг, один из псов Джейн, весело прыгнул ей на ногу. Она взглянула на него и грозно продолжила:

— Почему ты с ним не разведешься?

— Вот причины. Бегут сюда, — ответила Энн, кивком головы указав на двойняшек, которые мчались по направлению к ним. — Я боюсь того, что он может сделать.

— А что он может сделать? Тебе же не нужны его деньги, верно?

— Нет, конечно. Дело не в деньгах.

— Ты боишься, что он будет бить тебя, Энн?

— Вообще-то он и это может, но я опасаюсь другого.

— Тогда я просто не понимаю…

— Я боюсь, что он отберет у меня детей. И сделает для этого все, что в его силах.

— Но это глупо, — возразила Джейн. — Он и не захочет…

В этот момент к ним подбежали двойняшки. Грейси первой забралась на колени матери, а Керри весело спросила:

— Тетя Джейн, можно мы поиграем в крикет?

— Конечно, девочки. Молотки в домике у бассейна, — ответила Джейн и проводила их взглядом, когда они унеслись прочь. — Ты только взгляни на их сандалии!

— Я купила им две пары — одну желтую и одну розовую, — начала объяснять Энн, — а они просто поменялись, и теперь у каждой разноцветная пара.

Педиатр говорит, что мне следует покупать им одежду разных цветов и фасонов, но что мне делать, если они сами хотят одеваться абсолютно одинаково? Они даже оставляют незастегнутыми одинаковое количество пуговиц, так стоит ли насильно отучать их от этого?

— Декстеру они не нужны, Энн. Во всяком случае, без тебя, — продолжила разговор Джейн.

— Но они же очаровательные дети, — сказала Энн задумчиво.

— Они прелестные дети, — подтвердила Джейн и решила, что ее подруге пора попробовать на себе новое косметическое средство. Она вытащила коробку из сумки и сказала:

— Это вулканический пепел.

Энн вытерла лицо и продолжила:

— В последнее время Декстер делает подарки только Керри. Кажется, чувства Грейси его совершенно не беспокоят. — Энн протерла кожу лица. Хорошо, что у них нет чувства ревности друг к другу.

— Это все потому, что Грейси очень похожа на тебя, — сказала Джейн и начала втирать в кожу Энн коричневую пахучую жижу.

— Они обе похожи на меня, — ответила Энн, улыбнувшись, — причем похожи совершенно одинаково.

— Нет. Грейси больше похожа на тебя. Постарайся не улыбаться, пока это не высохнет. А как ты решила проблему с фотографированием твоих детей для благотворительного показа мод? — спросила Джейн, вытирая руки.

— Декстер очень расстроился, когда я этого не разрешила.

— Да. Ему бы на театральных подмостках выступать. Я, например, не могу понять стремления выставить своих детей под камеры репортеров. Что у него творится в голове?

Джейн всмотрелась в лицо подруги. Это не было лицо замученной женщины. Скорее, лицо женщины, которая понимала, что страдает, но знала, ради чего.

— А кто не успел — тот опоздал! — крикнула Джейн Двойняшкам, бросилась к ярко-голубому океану и забралась на огромную светло-зеленую надувную лягушку.

Настоящее

Грейси проснулась на рассвете и лежала в постели, слушая пение птиц. Ей не спалось — хотелось взять ручку и бумагу и записать то, что ей снилось, пока все это было еще свежо в памяти. Мама когда-то говорила, что стоит вести дневник. Грейси так и делала, правда, она записывала впечатления о событиях, которые действительно имели место. Но со временем ее сны стали даже более яркими, чем действительность.

В прошедшие недели ей снилось так много кошмаров, а когда Грейси писала, то успокаивалась. А успокоившись, она уже могла думать о других событиях, более счастливых. Сейчас ее мысли вернулись к сестре.

Керри исправно посещала ее каждый день, переполненная впечатлениями от того, что живет у отца.

Керри была неисправимой оптимисткой, она органично не могла воспринимать всерьез любую сложную проблему, ссору или склоку. Она всегда была в приподнятом настроении и старалась внушить Грейси, что жизнь прекрасна. На лице Грейси появилось подобие улыбки, когда она вспомнила, что делала сестра, чтобы развеселить ее. Она широко заулыбалась, когда в комнату вошла Керри.

— Привет, сестренка. Чем занимаешься? — сказала та и поцеловала Грейси в губы нежно и ласково, как всегда.

— Хотела записать свой сон, — улыбнулась Грейси в ответ, мысленно отметив, что на лице Керри застыло странное выражение. Грейси хорошо знала это выражение. Хоть Керри и была очень приятной и умной женщиной, она не могла мыслить «за гранью» происходящего. Даже попытка чего-то подобного могла озадачить ее и поставить в тупик. — А как дела у моих племянников? — спросила Грейси, откладывая в сторону блокнот и ручку.

— Папочка их так балует, что я начинаю опасаться. Надо будет поговорить с ним, пока они не проболтались об этом Майклу. Он будет в бешенстве!

— Что же он сделал на этот раз? — спросила Грейси, покачав головой.

— Вчера к бассейну привезли спортивный залджунгли с трамплином. А еще рядом устанавливают водяную горку! — воскликнула Керри. — Но папочка всегда такой щедрый, тут ничего не поделаешь!

— Да, пожалуй, ничего. А с Майклом ты в последнее время общалась?

— Мы говорим по телефону почти каждый вечер.

А мальчикам его так не хватает, когда он уезжает на съемки. Они очень скучают.

В голосе Керри Грейси почувствовала дрожь и волнение. Она внимательно смотрела на сестру, когда та встала с кровати и пошла к окну.

Керри подумала о своем особняке на Кэролвуд-драйв в Беверли-Хиллз с тридцатью двумя комнатами, окруженном несколькими акрами вылизанных лужаек и газонов, с великолепными клумбами, десятками ухоженных апельсиновых и грейпфрутовых деревьев, двумя теннисными кортами и бассейном олимпийских размеров. Майкл был хорошим мужем и хорошим отцом. У нее было все. Почему же она не чувствовала себя счастливой?

— Что-то не так, Керри? — взволнованно спросила Грейси и приподнялась в постели, опершись на локоть.

Глаза Керри внезапно стали грустными.

— Я не могу справляться со всем этим. А думала, что смогу, — ответила она.

— С чем это со «всем»? — спросила Грейси.

— С тем, что окружает жизнь кинозвезды, — пробормотала Керри и повернулась лицом к сестре.

— Но вы же долго обсуждали это до вашей свадьбы, — мягко произнесла Грейси, — толковали часами напролет.

— Грейси, я ни в чем не обвиняю Майкла. Дело во мне. Когда он рассказывал мне о том, что для него значит его дело, я и подумать не могла, что буду ревновать его к работе. Он предупреждал меня, что его окружает куча фанатов, которые раздражают и с которыми нелегко справиться, что Лос-Анджелес — это город шоу-бизнеса, и прочее, и прочее, и прочее. Я не могу сказать, что меня не предупреждали. — Керри заходила по комнате из угла в угол, сцепив пальцы рук. — Мне нравятся сильные личности, Грейси. Их энергия и любовь преображают меня. Но я теряюсь.

Мне тоже нужно внимание! А я всегда остаюсь на заднем плане, меня знают только как миссис Донован!

Грейси положила ладонь на лоб. Она провела много времени с Керри и Майклом и вспоминала, что Майкл с самого начала очень волновался из-за того, что Керри, которая не имела никакого отношения к шоу-бизнесу, придется распрощаться с привычной жизнью и стать супругой кинозвезды. Он сам вел этот образ жизни уже двадцать лет и слишком хорошо знал его. Поэтому считал не до конца честным просить кого бы то ни было разделить его с ним. Он откровенно сказал тогда, что если решит на ком-нибудь жениться это должно быть навсегда. И эта «кто-то» должна понимать это.

— Керри, но ты же заверяла его, что сделаешь все ради него и его любви к тебе. Ты сказала, что справишься со всем этим. Ты убедила его, — все так же мягко проговорила Грейси.

— Я ошибалась. Я… — Керри замолчала, тихонько вздохнув.

На лице Грейси появилось удивленно-недоверчивое выражение. Керри часто рассказывала о ссорах и спорах с Майклом, но все это были обычные супружеские размолвки. Но чтобы Керри говорила, что несчастна в браке… такого Грейси не помнила.

— Тебе надо взять себя в руки, Керри. У тебя есть семья, о которой ты должна заботиться. И беречь ее.

Майкл очень любит и тебя, и мальчиков.

— Ты права, я знаю. — Керри пересекла комнату и остановилась возле бежевого кресла.

Она неожиданно вспомнила то время, когда была беременной. Ее очень беспокоило состояние ее тела, она чувствовала себя уродливой и сексуально непривлекательной. Глядя на свой огромный живот и увеличившиеся груди, она просто не знала, что делать.

Но Майклу очень нравилась ее беременность. И он находил такие слова, которые успокаивали ее. Так что же все-таки не так? Ее охватило чувство апатии и усталости. Ее конечности заныли так, будто она прошагала много миль пешком без остановки. Она упала в кресло.

— Ты права, — повторила она, — но я не могу этого объяснить. Что-то начинает разделять нас. Я не понимаю, что это, но я чувствую это, как какую-то вполне материальную вещь. Это, наверное, звучит глупо?

— Я стараюсь понять, — сказала Грейси, хотя и была озадачена. О Майкле она знала одну вещь наверняка — такого правдивого и искреннего человека, достойного всяческого уважения, еще поискать. И рядом с ним любая женщина, будь она самой одинокой или самой привлекательной, чувствовала бы себя как за каменной стеной. Как Керри могло прийти в голову нарушить свое обещание?

Грейси вздрогнула. Ей больше ничего не хотелось спрашивать. Она сидела на кровати, время от времени поднимая глаза на сестру.

— Грейси, а ты помнишь те выходные? — Голос Керри звучал спокойно и ровно. А Грейси подпрыгнула чуть ли не до потолка. Она сказала:

— Но ты же обещала ничего никому не рассказывать.

— А я и не рассказывала, — успокоила ее Керри. — Просто… ну… я не знаю. Тогда мне казалось, что это весело. А сейчас…

— Это было давно, — сказала Грейси, — и сейчас не имеет значения. Никакого.

— Наверное, — сказала Керри. — Просто недавно Майкл упомянул про те выходные дни. А ты никогда не говорила, что же все-таки тогда происходило.

— Потому что не происходило ничего, — сказала Грейси, — ничего.

В дверь постучали. Вошла медсестра-кубинка, женщина маленького роста, и спросила:

— Можно подавать вам обед, мисс Портино?

Сестры замолчали. Они обе вспомнили, что в детстве они терпеть не могли вторжений посторонних.

Да и сейчас им это не нравилось.

— Я привезла обед: с собой, — ответила Керри довольно недружелюбно, оставьте приборы для двоих. — Она повернулась к Грейси. — Холодная паста из «Се Си Бон». — Она расстелила на столе салфетки, положила на него французский батон и поставила бутылку перье. — Иди сюда, пора поесть. Я просто умираю от голода.

После того как тема беседы иссякла, они болтали еще больше часа. И снова почувствовали себя детьми, которые вдвоем, вместе, противостояли всему миру.

— За папочкой охотятся все молодые девушки острова, — заявила Керри, отламывая кусок батона. — Постоянно висят на телефоне, а сегодня позвонили в дверь, и когда я открыла, то увидела малышку в белом коротеньком топе, с грудью как цистерны, без лифчика, и в красных шортиках, обтягивающих зад.

Выглядела как дитя-переросток!

Грейси вздохнула. Она знала, что Керри считала отца глубоко уважаемым и почитаемым человеком и думала, что все эти девочки, появляющиеся в доме, были просто охотницами за его состоянием. Но Грейси знала, что это не так.

— Я сказала ей, что папочка занят, — продолжала Керри, — и тогда она попросила передать ему письмо. Видела бы ты ее ногти! Полметра длиной, покрытые ярко-красным лаком, и на каждом в середине нарисована золотая изломанная стрела.

Они рассмеялись. Грейси умела слушать. Она слушала всех, особенно Керри, с глубоким вниманием.

Она любила слушать других людей, будь они умны или глупы, интересны или навязчивы.

А Керри любила рассказывать. У нее это хорошо получалось. Она была артистична, поэтому самая заурядная история в ее устах звучала интересно, как роман.

— А видела бы ты ее походочку! — Керри вскочила и прошлась по комнате, вихляя бедрами.

Керри все говорила и говорила, и они без конца смеялись. Не прерывая рассказа, Керри потянулась через стол и взяла тарелку с едой, оставленной Грейси. Эта привычка была у нее с самого детства.

— Дом похож на зоопарк — все слоняются без дела. Я уже забыла, что такое возможно. — Керри отправила себе в рот последний кусок пасты с тарелки Грейси.

Но она даже не успела дожевать, как в комнату без стука вошел еще один непрошеный гость — доктор Кейн. Он успокаивающе похлопал Грейси по руке и прошептал ей что-то на ухо. Грейси закричала и забилась в истерике. В комнату влетели медсестры, схватили Грейси за руки и за ноги, пытаясь удержать ее. Одна из них вколола что-то в руку девушке. В эту секунду глаза Грейси на миг встретились с глазами Керри. И в это мгновение Керри увидела в них беспредельно горестное выражение. Она невольно подумала, что не сможет его забыть всю оставшуюся жизнь.

Затем взгляд Грейси помутился, и она провалилась в наркотический сон.

* * *

Только через три часа она пошевелилась.

Все это время Керри сидела в комнате в полной темноте и думала о том, почему несколько слов доктора Кейна могли вызвать такую реакцию у сестры.

Доктор сказал:

— Грейси, Кэролин умерла.

Кэролин была лучшей подругой Грейси в клинике. Она была приятной умной девушкой. Она, если Керри не ошибалась, несколько раз пыталась покончить жизнь самоубийством. Грейси постоянно о ней рассказывала.

— Она не может жить так, как хотят ее родители, — говорила Грейси, они требуют от нее слишком многого.

— Невозможно требовать от человека слишком многого, — спорила с ней Керри. — Если от него хотят большего — это для его же собственного блага.

— Не всегда, — возражала Грейси. — Иногда это не имеет ничего общего с тем, чтобы человек стал лучше. Часто это просто желание изменить его. Для собственного спокойствия, что ли.

Спокойствие не такая уж плохая вещь, подумала Керри, Грейси открыла глаза. Увидев рядом сестру, она улыбнулась, затем вспомнила о Кэролин, и по ее щекам потекли слезы.

— Она ничего не ела, — сказала Грейси сестре, — и довела себя голодом до смерти. Таким способом она все-таки совершила самоубийство.

— Господи, какой ужас, — произнесла Керри. Она опустилась на колени возле постели Грейси и обняла сестру.

— Надеюсь, ее душа наконец обрела покой, — сказала Грейси.

Керри пожала плечами:

— Мне обычно не жалко людей, которые бегут от жизни, кончая с собой.

— По-твоему, это слабость?

— По-моему, это эгоизм. Подумай только, сколько боли такой человек доставляет своим родным и близким.

— Мы не вправе судить ее, — возразила Грейси.

Керри хотела поспорить с ней, но заставила себя промолчать. Тема самоубийства была одной из немногих, где их взгляды были диаметрально противоположны.

* * *

Керри ушла. Прошло довольно много времени.

Грейси сидела у окна в свободном белом платье и шали, накинутой на плечи. Она смотрела на Красивые цветы в саду, и они представлялись ей маленькими сказочными эльфами в разноцветных колпачках.

Она молилась про себя, чтобы Керри сдержала обещание, когда-то данное Майклу, забыла о своих сомнениях и собственном эго.

Она слышала жужжание пчел, кружившихся вокруг гибискуса, пение птиц, голоса людей, гулявших по саду. Все эти звуки сливались в один шум, звучавший, казалось, далеко отсюда.

Она покрутила в руках позолоченную авторучку.

Дорогая мама,

Керри уехала, и я чувствую себя брошенной и одинокой. Такой покинутой, словно оказалась одна на необитаемом острове, расположенном в пустоте. С Керри что-то происходит, и это меня беспокоит. Я не знаю, что это такое, и боюсь осознать до конца.

Единственное время, когда я чувствую себя уютно, — это когда ты приходишь ко мне.

Керри говорит, что ты мой добрый дух, потому что я успокаиваюсь в твоем присутствии. Несколько раз она заставала меня разговаривающей вслух с тобой. Но она не до конца понимает, насколько мы с тобой близки.

Ты не поверишь, как выросли Кенни и Кейт. Она вчера приезжала с ними, они влетели ко мне в комнату и крепко, как медвежата, обнимали меня. Их объятия напомнили мне то, как ты держала меня на руках. Помнишь? Ты крепко прижимала меня к груди, словно, я была самым дорогим сокровищем на свете. Мне хочется, чтобы мальчики чувствовали то же самое в моих объятиях.

Они без конца рассказывали, как им весело в доме дедушки. Кенни сказал, что они разыскали все потайные места, где когда-то прятались мы с Керри, и теперь они играют там в капитана Пауэра.

А мои воспоминания о том, как мы бегали из комнаты в комнату, навевают на меня страх. Из-за чувства пустоты, которое появилось после того, как ты уехала. Я истерично бросалась из угла в угол, надеясь на чудо, надеясь найти тебя спрятавшейся где-нибудь.

Почему получается так, что одно и то же может радовать одних и расстраивать других?

Отец тратит кучу денег на то, чтобы подарками купить любовь и привязанность мальчиков, а Керри этого не видит. Я знаю, ты со мной не согласишься, но я не верю, что он способен на что-то просто из добрых побуждений. В душе отца нет таких струн, какие есть у тебя, мама. Иногда мне даже кажется, что он не человек. Прости меня, мама, но прошедшие годы не изменили ни моих привязанностей, ни антипатий.

Мальчики живут здесь, в Палм-Бич, уже довольно долго и очень скучают по отцу. Когда они заговаривают о Майкле, их веселые глаза тускнеют остановятся какими-то очень взрослыми. В них появляется такая мудрость, как будто в их тела вселились долго блуждавшие души. Они кажутся намного умнее, чем я и Керри в их возрасте.

Я так разволновалась, когда увидела их. Это волнение напомнило мне те чувства, которые испытывали я и Керри, когда ты должна была приехать навестить нас. И мы ждали звонка в дверь.

Но когда день с тобой близился к завершению и пора было прощаться, у меня в животе появлялся какой-то ледяной комок.

Но они-то скоро приедут опять. Кении, Кейт и я договорились, что каждый вечер будем молиться в одно и то же время, чтобы вспомнить друг о друге, как когда-то делали ты, я и Керри каждый вечер в 8.30.

Грейси отложила ручку и вздрогнула, точно в ознобе. Легкий ветерок шевелил листья растений перед окном. Она вспомнила, какое отчаяние охватывало ее всякий раз, когда отец говорил, что мама больше не приедет.

Она глубоко вздохнула и продолжила писать:

А Керри… Сегодня она испугала меня тем, что едва не проговорилась о секрете, который мы хранили долгие годы.

Об этом мы не рассказывали даже тебе, но я уверена, ты правильно поймешь причину.

Все началось еще с наших детских шалостей, когда мы с Керри, пользуясь нашим сходством, водили людей за нос. Даже отец нас иногда путал. Только тебя нам никогда не удавалось провести.

Мы развлекались таким образом довольно часто.

Когда нам исполнилось пятнадцать и мы начали встречаться с мальчиками, мы и их часто дурачили. Могли поменяться на время ухажерами, а потом поделиться своими впечатлениями. Казалось, на свете не было ничего такого, что мы не могли бы поделить.

Однажды, когда нам было семнадцать, обеим понравился один и тот же мальчик, и мы решили поделить его. Он так и не догадался, что мы по очереди встречались с ним, по очереди спали с ним в течение шести месяцев. Ни у меня, ни у Керри это не вызывало никакого беспокойства. Мы не испытывали ревности.

В тот год мы окончили колледж и вернулись в Палм-Бич. Помнишь? Тогда-то Грейси и познакомилась с Майклом. Мы всюду ходили втроем и чувствовали себя счастливыми. Мы стали хорошими друзьями, но у Керри это было первое серьезное чувство.

Мне Майкл тоже очень нравился. Он совсем не походил на предыдущих ухажеров Керри.

У него была улыбка человека, который ценит красоту и сам может ее создавать. И в этой улыбке сквозила легкая насмешка — так улыбаются люди, обладающие незаурядным умом.

А в его смехе чувствовались внутренняя сила и жизнелюбие, которые всегда поражали меня. Казалось, в его душе горело яркое пламя. Могу сознаться: с самого первого дня, когда я положила на него глаз, я чувствовала, что очень хорошо его понимаю.

Отцу же он не понравился с самого начала. Они были полными противоположностями. Майкл никогда не пользовался своим магнетизмом, чтобы манипулировать другими людьми, как всегда делал отец. Майкл казался таким непосредственным… Он просто наслаждался жизнью и старался, чтобы его радость доставляла удовольствие другим.

Керри и Майкл начали встречаться регулярно, летая в разные города, чтобы провести вечер вместе. А потом пришли те выходные дни.

Майкл и Керри запланировали романтическое рандеву в отеле «Брикерс». Они обо всем договорились, и Майкл должен был прилететь туда из Австралии. А в последний момент, в пятницу вечером, когда самолет Майкла уже приземлился, вдруг раздался телефонный звонок. Звонил папа со своей яхты из бухты кораллового рифа Кэт-Кей.

Грейси снова отложила ручку. Она прекрасно помнила тот звонок.

— Я возьму! — крикнула Грейси сестре, бросаясь к телефону.

Она опередила Керри на какое-то мгновение — первой схватила трубку и улыбнулась сестре.

— Керри, это ты? — раздался в трубке голос Декстера.

— Это Грейси, папа.

Его голос стал холоден как лед. Казалась, отец был удивлен, что Грейси вообще смеет подходить к телефону.

— Позови Керри, — процедил он.

— Ноя…

— Позови Керри немедленно.

Не сказав ни слова, она протянула трубку Керри и стала слушать, как та говорит с волнением в голосе.

— Что? Какая новость?.. О-о, папочка, а почему ты не хочешь рассказать по телефону?.. На Багамы?!

Конечно, приеду. На Багамы я поеду ради любой новости! — кричала Керри.

Повесив трубку, она сразу же выложила все Грейси. У отца для нее какая-то срочная новость. Что бы это могло быть? Ей следовало немедленно прилететь на личном самолете Декстера и встретиться с ним.

Поскорей бы оказаться там! Но…

— О-о… — сказала Керри. — А как же Майкл?

— Я уверена, он все поймет, — попыталась успокоить сестру Грейси. Ведь поехать на Багамы…

— Нет, не поймет. Я столько раз отменяла встречи с ним в последнее время. И в основном из-за папочки.

— Но ты не сможешь усидеть сразу на двух стульях, — сказала Грейси.

Последовала напряженная пауза. Затем Керри сказала:

— Нет, смогу.

И она стала умолять Грейси подменить ее на эти выходные. Ведь это так просто, убеждала Керри.

Грейси поначалу не соглашалась. Она сама не понимала почему. Возможно, потому, что чувства Керри к Майклу были слишком уж серьезными. И чувства к ней Майкла — тоже. Но, конечно, Керри убедила ее. Она могла убедить сестру в чем угодно.

* * *

Грейси почувствовала головокружение. Но поток воспоминаний уже захватил ее, и она не могла не поделиться с Энн. Грейси продолжила письмо:

Керри была так настойчива. Кажется, ей хотелось сделать обоих мужчин счастливыми. Она заявила, что я должна помочь. Я согласилась.

В тот вечер я приехала в «Брикерс». Я была уверена, что Майкл не заметит подлога.

Он расставил в номере огромные букеты белых цветов. Их чудесный аромат смешивался с едва уловимым запахом лосьона, которым Майкл пользовался после бритья.

Мы ужинали в номере и говорили, говорили и говорили. Обо всем на свете.

Мы долго обсуждали, в мельчайших подробностях, его номинацию на «Оскара» — за фильм, который он режиссировал. Мне понравилось, что он, хотя и не получил премии, вовсе не расстраивался из-за обманутых надежд. Майкл не сожалел об ошибках, никого не критиковал, ни на кого не обижался. О конкурентах он вообще не упоминал. И старался быть предельно объективным. Я слушала его затаив дыхание. Потом спросила, не прочитать ли ему последние отзывы критиков о его работе.

— Конечно, прочитай, — ответил Майкл с совершенно невозмутимым видом. Он действительно любил дело, которым занимался. — Впервые замечаю, что ты так интересуешься моей работой.

В ту ночь мы не ложились до самого рассвета — говорили, смеялись, танцевали под музыку, гуляли по пляжу.

Мы валялись на песке и смотрели на облака, лениво плывшие по звездному небу.

Мы слушали шум волн, который, казалось, накрывал нас.

Рядом с этим мужчиной я испытывала неописуемое чувство удовлетворения и умиротворенности.

Помню, как глазела на Майкла в ту ночь. Он был великолепен. Ничто не огорчало его, поэтому на лбу Майкла не было ни одной морщинки. А в мою жизнь он сумел внести такие чувства, которых я не испытывала до этой встречи.

Всходило солнце, и мы вернулись в номер. Легли в постель, обнимая друг друга. Нам казалось, что неуместно заниматься сейчас любовью. Это разорвало бы те нити, которые связывали нас.

Я проснулась от тихого стука в дверь. Стучал посыльный, который принес телеграмму от Керри. Сестра сообщала, что ей необходимо задержаться еще на день. Она просила меня продолжать, объясняя, что у нее очень важное дело.

Во мне боролись противоречивые чувства. Я понимала, что это не могло закончиться, как наша обычная шалость. Тут нечто большее…

Я отправилась обратно в спальню. Майкл встретил меня веселой улыбкой. Я ощутила необыкновенный душевный подъем. Даже сейчас, когда пишу об этом, я вновь переживаю его.

Мы забыли о том, что нужно позавтракать, выпить кофе и одеться. Мы сидели на балконе в белых гостиничных халатах, смотрели на океан и говорили, говорили…

Я хотела узнать о Майкле все, с самого рождения.

Мне было недостаточно того, что я уже знала о нем. В ту ночь он вошел в мою жизнь, словно вспышка молнии, осветившая то, что до сих пор находилось в темноте.

С каждой секундой, которую мы проводили вместе, я узнавала его все лучше и лучше. Я понимала, почему сверкают его голубые глаза, почему на его губах появляется мимолетная улыбка, которая вроде бы ничего не значит — и значит так много; я узнала, что означает его взгляд, то робкий, то требовательный; я узнала, что означает каждый его жест — казалось, я вижу свое собственное отражение в зеркале.

Майкл, напевая, направился в ванную — принять душ.

Он ужасно фальшивил, но пел с душой, и это было так трогательно, что я невольно улыбнулась.

День прошел чудесно. Даже тучи и начавшийся дождь не могли омрачить мое настроение.

Потом мы снова отправились гулять по пляжу. Мы молча наблюдали, как медленно сгущается тьма. Казалось, ночь подводила черту под днем, наполненным умиротворением.

В конце прогулки я невольно подняла голову и посмотрела в глаза Майкла. И словно увидела в них все события прошедшего дня. Я поняла: Майкл всегда будет помнить этот день. Он в задумчивости смотрел в мои глаза, и мне почудилось, что я знаю его всего. Как знает садовник, в каком именно уголке сада распустятся маргаритки с первыми лучами солнца.

Мы страстно целовались, а ночной воздух вокруг нас был насыщен любовью. Я совершенно потеряла рассудок.

Он знал, как меня обнимать, как ласкать, в какой момент поцеловать, когда прижаться ко мне. Между нами царила полная гармония.

Эта ночь с Майклом осталась во мне навсегда. В ней была свобода и вместе с тем какое-то напряжение.

Когда я наконец посмотрела на него, то увидела на его лице весьма красноречивое выражение. Он тихо проговорил:

— Я так рад, что встретил тебя. Моя душа искала твою душу многие годы.

Чувство умиротворения переполнило меня. Мне захотелось освободиться от моих обязательств, чтобы прочувствовать все как можно полнее, чтобы ничего меня не смущало. Я потеряла счет времени. Наши мысли, казалось, слились в единый поток.

Он откинул назад мои волосы и прошептал:

— Я люблю тебя.

Моя душа воспарила, и я впервые в жизни прошептала:

— Я тоже тебя люблю.

Сказать такое — все равно что обнажить душу.

Но я знала: даже с обнаженной душой я в полной безопасности в его присутствии.

Эти мгновения запомнились мне на всю жизнь. Они словно отпечатались в моем сознании.

В ту ночь свет луны играл на наших обнаженных телах, образуя светящееся пространство вокруг. Я смотрела на его профиль.

Я чувствовала, что счастье — это готовность возрадоваться, не задавая никаких вопросов. Все мое существо наполнилось этим чувством в ту ночь, которую я никогда не забуду.

Очень сложно описать словами этот необычайный экстаз. Я чувствовала яркий белый свет и невыразимое блаженство. Мне не хватает слов, чтобы рассказать о моих ощущениях.

Я была счастлива и лучезарно-невинна… Мысль, что радоваться так просто грешно, не приходила мне в голову. Наша с Майклом страсть была моим секретом.

Только моим. Секретом, не подлежащим обсуждению.

Даже с Керри.

В ту ночь я спала как ребенок, уставший от игр и развлечений.

Проснувшись, я посмотрела на Майкла, и мир вокруг показался обновленным, ярким и сверкающим.

Я не поняла сразу, что Майкл встал несколько часов назад. Он спускался в холл гостиницы, где встречался со своим другом, работавшим в магазине Картье. Потом снова поднялся.

Сейчас Майкл лежал в постели, опершись на локоть, и смотрел на меня. С его кисти свисала серебряная цепочка с бриллиантовым сердечком.

— Это тебе в знак моей любви. Носи его всегда, — сказал он и надел цепочку мне на шею.

В этот момент зазвонил телефон. Звонила Керри.

Мне показалось, что из персидского ковра, висевшего на стене спальни, выплыл черный демон.

Внезапно все рухнуло. И я не знала, как исправить положение. Нужно сказать правду, подумала я. Я полюбила Майкла и не могла делить его с Керри. Но когда я в тот вечер пришла домой и посмотрела на Керри, мне показалось, что и ее посетил тот же самый черный демон.

— Папочка женится на Елене! — закричала она. — У него будет жена! Я этого не переживу!

Ошеломленная, я молчала.

— А в пятницу, как раз перед вылетом, я поняла, что беременна, простонала Керри.

У меня на мгновение перехватило дыхание. Холод сковал мое сердце.

— Я здесь не останусь. Я не смогу! — кричала Керри. — Я выйду за Майкла. Это единственный выход из положения.

Я помню, что моя рука потянулась к бриллиантовому сердечку, висевшему на шее, а грудь наполнилась тяжестью. Меня охватила паника. Мои губы дрожали, я не могла вымолвить ни слова. Наконец пробормотала:

— Он сделал тебе предложение?

— Еще нет. Но обязательно сделает. Я добьюсь этого.

Я видела, как по ее щекам покатились слезинки, одна за другой. И каждая из них пронзала мое сердце. Ее глаза с каждой секундой становились все глубже, все темнее.

— Грейси, помоги мне, — взмолилась сестра. — Яне смогу это пережить. Я осталась совсем одна — если не считать тебя. Особенно теперь, когда папочка бросает нас.

— Ничто в мире не случается просто так, — отозвалась я.

Я чувствовала, что разрываюсь на части. Я сложила руки в молитве, но не знала толком, за кого, за что молиться.

— Ты любишь его? — спросила я.

Керри замахнулась на меня. Клянусь, мама. Я никогда раньше не видела ее в таком гневе.

— Конечно! Я безумно люблю его!

Почему я ей не поверила? До этого ни разу в жизни не было такого случая, чтобы я не поверила Керри. Но в ту ночь все вокруг казалось каким-то недостоверным.

Мне хотелось схватить ее за плечи, встряхнуть и закричать: «Нет, это я люблю его! Я! Он — мой!» Но вместо этого я впала в какой-то транс. Чужим голосом проговорила:

— Он тоже любит тебя, Керри. Он подарил тебе это колье. — Я расстегнула цепочку и надела колье на шею Керри. — Никогда не говори ему, что с ним была я.

Ваша любовь и ребенок… Я не хочу, чтобы он знал, что я обманула его, не важно, что обманула по твоей просьбе.

Мы должны смириться с этим и никогда больше не обсуждать… — В моих глазах стояли слезы.

— Обещаю, — сказала Керри и обняла меня.

Больше мы никогда не обсуждали события тех выходных. Керри пыталась выведать, что же тогда происходило у меня с Майклом. Но я не могла говорить о нем даже с Керри.

На следующий день Майкл прислал Керри цветы со стихами Роберта Бернса.

Через месяц они сбежали.

Все эти годы я никому не рассказывала об этом, но сейчас чувствую: мне необходимо поговорить с тобой, мама. Сегодня Керри сказала, что она несчастна с Майклом. Я не знаю, как и чем помочь ей.

Ты приходила ко мне прошлой ночью, но ничего не сказала. Я просто видела мерцание голубого, потом белого, а потом розового света. Он был неярким, почти незаметным в темноте. Но когда я проснулась, то не увидела ничего. Только лучи восходящего солнца пробивались сквозь шторы на окне.

Мне нужна твоя помощь. Я не знаю, что делать.

Пожалуйста, приходи поскорее.

Я люблю тебя.

Грейси.

Грейси посмотрела на небо. Собирались тучи.

Сквозь разрыв в темной пелене сияла звезда. Словно яркий глаз, она смотрела на Грейси и успокаивала ее своим сиянием. Грейси подошла к шкатулке, где хранила самые дорогие для себя вещи. Положив письмо к матери на стол, она вспомнила, как Энн гладила ее.

Так же ласкал ее Майкл.

Грейси вытащила из шкатулки томик Бернса, легла в постель и начала читать:

«Любовь моя подобна алой розе…»

Она читала, и ее глаза начинали закрываться. Книга выскользнула из ее обессилевших рук, и она погрузилась в глубокий сон.

Прошлое

Декстер въехал на стоянку. Он закурил очередную сигарету, проклиная судью Хотхорна за столь неудачно выбранное время и место встречи. Уже светало, и в ресторанчик на Дикси-хайвей стали заходить водители грузовиков. Декстер прошел к столику в глубине зала, где судья уже приканчивал свой завтрак. К его губе прилип кусочек вареного яйца: в этот момент Хотхорн походил на голодную и злобную рептилию.

Декстер подавил в себе чувство отвращения и крепко пожал судье руку.

— Доброе утро, — сказал он.

— Доброе утро, Декстер. Рад вас видеть, — ответил Хотхорн, по-южному растягивая слова.

Декстер сел за стол и заговорил:

— Я смотрел все вечерние выпуски новостей, где рассказывали о вашем последнем процессе. Это дело Сантьяго наделало много шума в последние недели, но вы мастерски держали в руках прессу и телевидение. Это огромный успех, судья. Примите мои поздравления. — Декстер улыбнулся, он знал, как польстить самолюбию этого человека.

— Я рад, что дело на стадии завершения. Вчера оно было передано в суд присяжных. — Судья протянул руку за очередным хлебцем.

Декстер перешел к делу:

— Думаю, вы уже слышали, что Энн подала на развод. Это немного нарушает наши планы. Теперь все придется закончить за несколько месяцев. Сегодня я встречаюсь с адвокатом, чтобы обсудить новое расписание.

Судья Хотхорн продолжал есть, не поднимая глаз на Декстера.

— А вам удалось позаботиться о своих «высоких моральных качествах»? спросил он с набитым ртом. — Декстер, мне потребуется множество свидетелей, которые дадут показания в вашу пользу.;

— Не беспокойтесь, у меня в доме проходило столько религиозных собраний, что я могу процитировать Библию от корки до корки. Четыре часа чтения Библии каждую неделю плюс горячее желание помочь бедным и нуждающимся уже убедили в моей добродетельности жителей этого города. Декстер ухмыльнулся. — В особенности женщин.

— Прекрасно, — улыбнулся Хотхорн. — Вы ведь понимаете, что дело непростое. Обычно права опеки над детьми переходят к матери, а не к отцу.

Декстер посмотрел прямо в карие бегающие глазки судьи:

— Никто не сможет отобрать у меня то, что принадлежит мне, — тем более мою прекрасную Керри.

— Что ж, я думаю, мы неплохо вооружены, учитывая то обстоятельство, что Энн повезла девочек в Индию в таком возрасте. Сколько Керри пролежала в больнице в Нью-Дели? — спросил судья. — Кажется, сначала дизентерия, а потом обезвоживание?

— Да, — кивнул Декстер. — И в этом забытом Богом месте она провела почти неделю, пока Энн не позвонила мне, чтобы я отправил за ними свой самолет…

— А она не просила, чтобы с ними поехал какой-нибудь местный хилер?[1]

— Просила. Он целых десять дней сидел на полу в позе лотоса в отдельной палате Керри, так что у нас есть куча свидетелей. Энн по-прежнему считает, что именно он спас девочке жизнь, — усмехнулся Декстер. — И это нам только на руку, — закончил он доверительным тоном.

— Пока вы держите под контролем всех своих сторонников и противников в городе, у нас есть все шансы выиграть процесс, — проговорил судья, вытирая салфеткой губы.

Декстер сохранял на лице непроницаемое выражение игрока в покер. Было совершенно очевидно: судья еще не знает, что Энн так внезапно подала на развод после того, как застала Декстера в постели с малолетней девочкой. Сейчас Декстер успокоился. А предыдущие два дня опасался, что судья выйдет из дела, узнав об этом.

Он посмотрел в глаза Хотхорна и проговорил:

— Я привез последнюю часть денег за то ранчо в центральной части Флориды, о котором мы договаривались.

Декстер пододвинул свой кейс от Гуччи к судье, и тот молча кивнул. Затем — по-прежнему молча — судья взял со стола счет за свой завтрак и протянул Декстеру.

Декстер подавил в себе желание улыбнуться и подумал: «Ничего, потерпи еще немного, осталось не так уж долго».

* * *

Проезжая в своем бежевом «роллс-ройсе» по мосту Ройал-Палм, соединявшему Западный Палм-Бич, район бедняков и негров, с кварталами белых и богатых, Декстер снова почувствовал себя в родной стихии и успокоился.

Он решил оставить машину парковщику у клуба «Эверглейдс» и пройтись к берегу, где находился офис юридической фирмы «Голдфарб и Дитиот». Таким образом Декстер получал несколько минут на то, чтобы собраться с мыслями и подготовиться к предстоящему разговору с адвокатом. В белое оштукатуренное здание он вошел с тем высокомерным лицом, которое обычно заставляло всех присутствующих, и особенно секретаря в приемной, тотчас же обратить на него внимание. Декстер уселся в кресло, не сказав никому ни слова.

Через несколько секунд в приемной появился Сэмюэл Голдфарб. Он молча проводил Декстера в свой кабинет с окнами, выходящими на пляж Южноокеанского бульвара. Декстер взглянул вниз — на стройных молоденьких девушек в узеньких бикини — и подумал о том, что Голдфарб, должно быть, проводит много времени у окна.

Сэмюэл Голдфарб являлся одним из самых дорогих и влиятельных адвокатов в Соединенных Штатах.

Его отец основал юридическую фирму в Палм-Бич еще в пятидесятых годах. Несколько лет назад, когда Сэмюэл Голдфарб-старший удалился на покой, дела фирмы перешли к Сэмюэлу Голдфарбу-младшему.

Сейчас под его началом работали тридцать шесть адвокатов. Сэм любил свое дело и не проиграл ни одного процесса за последние десять лет.

— Итак, Деке, почему такая срочность? — спросил адвокат, сверля Декстера взглядом.

— Эта сука застала меня в постели с девчонкой, — начал Декстер. Он поднялся и принялся расхаживать по кабинету. Казалось, его переполняла энергия, которой не находилось выхода. — С четырнадцатилетней девчонкой, после некоторого колебания добавил Декстер.

— Черт, так вот почему она первой подала на развод. Она этим, конечно, воспользуется. — Сэмюэл наморщил лоб и откинулся на спинку кресла. Почесал в затылке и ослабил узел галстука. Адвокат был в ярости. Как посмел этот богатый кретин так под ставиться? — Господи, Декстер, еще в прошлом году мы говорили тебе, что нам удастся скрыть все твои похождения. Нет свидетелей и… Но это… — Адвокат покачал головой, затем продолжил:

— Ведь это же мы должны были подать на развод, помнишь?..

— Уладь это, Сэм, — в раздражении проговорил Декстер. Он не любил, когда ему начинали выговаривать. Взглянув на прилизанные черные волнистые волосы адвоката, Декстер поморщился. — Уладь это, — с нажимом повторил он сквозь зубы.

Сэмюэл вздохнул, прикрыл глаза и, немного помолчав, сказал:

— Хорошо. Как ее зовут и где вы познакомились?

— Терри, как ее там… Не помню. Я встретил ее в доме Боба Алкори. У него, как всегда, живут три-четыре девицы. Ты же знаешь Боба — вечеринка за вечеринкой, — сказал Декстер с улыбкой.

— А его адрес? — пробормотал Сэм, делая пометки в блокноте.

— Улица Найтингейл, двадцать три.

— А те материалы, о которых я просил, ты принес?

Декстер открыл свой кейс и выложил на стол красного дерева стопку книг Энн: книга И. Чинга, книги о рунических письменах, о реинкарнации и верованиях американских индейцев.

— Еще я принес индивидуальные гороскопы Керри и Грейси, составленные местным астрологом по заказу Энн.

Сэмюэл постукивал концом авторучки по столу.

Он пытался осмыслить шокирующую новость, которую сообщил Декстер. Черт возьми, это же развращение малолетних…

— И не забывай про ту поездку, когда Энн было восемнадцать и она призналась, что пробовала наркотики. Энн не станет врать в суде. Она никогда этого не делает. Если хочешь, я могу организовать, чтобы ей подкинули ЛСД.

— Декстер, давай не будем увлекаться. Ты сам говорил мне, что она не употребляла наркотики, если не считать того единственного раза. Да и по тому эпизоду у нас нет свидетелей.

— Я смогу найти свидетеля.

Сэм Голдфарб встал, подошел к окну и взглянул вниз — на юных красавиц.

— Послушай меня, Декстер, — проговорил он. — Мы потратили целый год, готовясь к этому процессу. Я считал, тебе дорога твоя репутация. Ты же не захочешь запятнать свое имя или имя своих детей, выдвигая заведомо фальшивые обвинения. Мы остановимся на религии и на том, что у нас уже есть.

— Закон есть закон, да? — ухмыльнулся Декстер.

— Нет, — ответил Голдфарб, — но наши действия должны иметь видимость законности. А мне нравится выигрывать. Так что мы поступим так, как говорю я.

Декстер повернулся к выходу.

— Кстати, нам удалось привлечь судью Хотхорна к этому делу. Он именно тот, кто нужен, — он очень консервативен, — сказал напоследок Голдфарб, стараясь немного разрядить атмосферу.

Декстер улыбнулся и нажал на кнопку лифта.

— Не надо меня провожать, — сказал он.

— Держись подальше от своей малолетки, — предупредил Голдфарб.

Декстер вышел на залитый солнцем бульвар и вдохнул свежий океанский воздух. Да, он сделал свою жизнь сам. Господь наградил его такими качествами, которыми обладали очень немногие. Все всегда происходило именно так, как было нужно ему. А если что-то шло не так, он все исправлял с помощью денег.

Он направился к салону Элизабет Арден, где на десять утра у него был назначен массаж и маникюр.

«Да пошли они, эти адвокаты, — думал он, — им следовало назвать свою фирму не „Голдфарб и Дитиот“, а „Голдфарб и Идиот“. — На его лице появилось решительное и упрямое выражение. — А эту кошечку я все равно буду трахать, когда захочу».

Прошлое

Толпа окружила лимузин, в котором Энн подъехала к зданию суда. Несколько лиц почти прижались к боковым стеклам машины. На них было выражение, подобное выражению зрителей в цирке, которые приходят на представление лишь для того, чтобы посмотреть на трюки клоунов. Бракоразводный процесс продолжался уже четыре недели, и этот месяц стал для Энн сущим кошмаром. Над ее домом в Палм-Бич кружили вертолеты, перед воротами стояли пикеты религиозных фанатиков, папарацци преследовали на велосипедах ее и двойняшек даже на озере Трейл — казалось, что от оскорбительной навязчивости представителей прессы просто невозможно избавиться.

Энн прикоснулась кончиками пальцев к векам, проверяя, сильно ли они припухли после многих бессонных ночей. Правда, она попыталась поправить дело макияжем, но все же… Вздохнув, Энн вылезла из машины и оказалась в толпе, преградившей ей дорогу.

Рослые плечистые телохранители старались изолировать Энн от людей с микрофонами, видео- и телекамерами. Беснующиеся репортеры и фотографы заполнили тротуары по обе стороны от входа.

— Извините! — громко закричал один из них, державший в руке микрофон.

За его спиной находился оператор с телекамерой; в лицо Энн ударил яркий свет многочисленных фотовспышек.

Декстер стоял у входа, скрестив на груди руки и прислонившись спиной к мраморной колонне. Его адвокаты еще год назад начали собирать письменные показания свидетелей о том, что Энн не может воспитывать детей. А свора частных детективов и наивные люди, стремившиеся подружиться с Декстером, помогли туго затянуть узел на шее его жены.

Декстер с блеском выходил из любых неприятных ситуаций, связанных с этим процессом. Когда приходило время платить людям, свидетельствовавшим в его пользу, найти Декстера было невозможно. Когда требовалось подкупить журналистов, возникали посредники, которые ни за что не признались бы, что работали в интересах Декстера. Он понимал: репутацию Энн нужно подорвать таким образом, чтобы не навредить себе самому — ведь он являлся ее мужем.

Так что Декстер стоял как бы в стороне, делая вид, будто желает только одного: чтобы «мои дети не пострадали от того безответственного образа жизни, который ведет моя жена, от ее неестественных и странных религиозных убеждений».

И Декстер, и вся его армия адвокатов прекрасно знали, как манипулировать общественным мнением, — внимание прессы было приковано к этому бракоразводному процессу. Заголовки первых полос многих газет, освещавших ход этого процесса, пестрели словами «идолопоклонничество», «дьяволопоклонничество», «восточные культы», «извращенство». Одна нью-йоркская газета написала даже, что Энн давала своим детям наркотики, когда им едва исполнилось два года. Другая газета — из Флориды утверждала, что Энн превратила свой дом в прибежище греха, начиная с порнографических фильмов и кончая сексуальными извращениями, вплоть до садомазохизма.

Сэм Голдфарб расстарался, чтобы у публики сложилось очень благоприятное впечатление о его клиенте.

В глазах общественности Декстер выглядел человеком, который был старше своей жены, молодой обольстительницы, но не выдвигал обвинений против нее. Эта поза в сочетании с тем, что Энн приходилось лишь оправдываться, делала Декстера почти святым.

Декстер посмотрел на Энн, которая с уверенным и гордым видом вошла в холл. На ней был строгий бежевый костюм, сидевший безукоризненно. Декстер смотрел на жену так, словно она была статуей или картиной, которой даже он когда-то восхищался и которую украшал драгоценностями. Под глазами у Энн залегли темные круги, она была бледна и выглядела очень усталой, и все же он восхищался ею. Восхищался — и был готов убить ее. Она заводила его гораздо быстрее, чем любая другая женщина. Все последние месяцы Декстер думал только о том, как найти способ унизить Энн, и проклинал себя за то, что не смог раскусить ее с самого начала. Не смог проникнуть в глубины ее души. Он так и не отыскал источник невероятной силы ее характера. Просчитался и сделал ошибку.

Энн села за большой прямоугольный стол прямо напротив Декстера. Сотни зрителей и журналистов набились в зал суда заранее.

Толпа затихла, когда судья Хотхорн поднялся со своего кожаного кресла с высокой спинкой, над которым на стене было выведено: «Суд народа — суд Божий». На мгновение Энн охватил страх; она даже задрожала, пытаясь избавиться от мысли о том, что ее обволакивает черная пелена реальности, с которой она столкнулась. Она обвела взглядом помещение, в котором находилась, — большинство присутствующих были настроены против нее. Все скамейки для зрителей были заняты. Тем многим желающим, кто не попал в зал, было предложено отправиться на четвертый этаж и следить за происходившим, глядя на телевизионные мониторы.

— Тишина, тишина в зале суда! — громко прокричал распорядитель этого шоу и ударил молотком по «тарелке».

Реджинальд Пирс, адвокат Энн, сидел за столом рядом с ней. Это был высокий, худощавый, внешне привлекательный молодой человек с пепельно-серыми волосами и тонкими чертами лица. На нем был прекрасно сшитый двубортный костюм в тонкую темно-голубую полоску. Его шею украшал яркий желтый галстук. Он являлся представителем известной английской адвокатской фирмы из Палм-Бич и имел внушительный юридический опыт. В самом начале процесса Пирс потребовал, чтобы слушания были закрытыми.

Его оппонент — Сэм Голдфарб — выдвинул протест, который был принят судьей. Стиль Реджинальда Пирса несколько не соответствовал тому стилю поведения, который избрал для себя Декстер. Пирс пытался осторожно разговорить свидетелей, в то время как адвокат Декстера задавал им провокационные вопросы, сбивая свидетелей с толку. Но Пирса больше беспокоило другое. Гораздо хуже — отзывы прессы об этом процессе. Голдфарб по крупице, словно по жемчужине из ожерелья, выдавал информацию то одной, то другой газете. И его не волновало, что жемчужины оказались поддельными, то есть информация была ложью. В газетах сразу появлялись сенсационные заголовки, значительно ухудшавшие положение Энн.

Знал Пирс и историю судьи Хотхорна. Судья считал себя простым парнем с Юга, «человеком из народа». У него не было детей, хотя женат он был уже тридцать пять лет. Его жена, тихая и покорная женщина, вела замкнутый образ жизни, она все вечера проводила дома, в то время как Хотхорн отправлялся куда-нибудь, чтобы пропустить рюмочку-другую. Красота и известность Энн была для Хотхорна словно колючка в зобу. А исход этого процесса по делу об опеке целиком и полностью зависел от мнения судьи. Только он мог своим решением определить будущее дочерей Энн.

Пирс понимал, что начинает путаться в этом юридическом лабиринте — в какую сторону ни поверни, тут же натыкаешься на глухую стену, попадаешь в тупик. Больше всего ему вредило то, что свидетели, которые могли бы дать показания в пользу Энн, просто не являлись в суд. Все люди, окружавшие Энн до процесса, за исключением Джейн Уитберн, или исчезли из города, или делали вид, что не знают ровным счетом ничего. Ее так называемые «друзья» предпочли сохранить свою репутацию, нежели помочь Энн. На ее звонки не отвечали. Все приглашения на вечера и обеды немедленно прекратились. А их неявка в суд означала лишь одно: общество осуждало Энн.

Поэтому ее положение на процессе было очень непростым. Энн отказалась опровергать чудовищные обвинения Декстера против нее. Она не хотела чернить его имя, поскольку он являлся отцом Грейси и Керри. Она также не хотела, чтобы двойняшки давали показания. Энн верила, что правда восторжествует, несмотря на все ухищрения высокооплачиваемых адвокатов и манипуляции Декстера с прессой.

— Ваша честь, мы вызываем Ирму Родригес, — сказал Голдфарб. В последние несколько месяцев адвокат сопровождал Декстера повсюду — на рыбной ловле в Канаде, на охоте в Шотландии.

Ирма взобралась по боковым ступенькам на возвышение, где находилось место для свидетелей, и плюхнулась в кресло. На ее морщинистом лице не было косметики, что очень старило Ирму. На шее у нее висело золотое распятие. Ирма пришла на процесс с одной-единственной целью — не дать этой женщине получить право опеки над Керри и Грейси.

И она была готова сказать все что угодно, только бы добиться этой цели и помочь своему любимому хозяину Декстеру Портино. Двадцать пять лет она заботилась о Декстере, а в последние пять лет ей приходилось мириться с присутствием этой женщины, отодвинувшей Ирму на второй план. Но сейчас ее время пришло. Ирма положила руку, покрытую коричневыми пятнами, на Библию и высоким голосом повторила слова присяги. Говорила она нараспев, с сильным испанским акцентом.

Сэм Голдфарб с ободрением посмотрел на нее и улыбнулся. Затем тихим голосом начал задавать вопросы.

— Пожалуйста, назовите ваше имя и род занятий, — сказал он.

Ирма начала свои показания с того, что повторила все сказки о «ненормальном» образе жизни Энн. В ней говорила обида, поэтому последующие три часа она рассказывала о том, что у Энн нет ни одного положительного качества. Она понимала, что если скажет об Энн что-то хорошее, то та немедленно получит право опеки над двойняшками. Для Ирмы это была война.

Энн не слушала, о чем говорила Ирма. Она думала о дочерях. Грейси стала нервной и взвинченной, она плакала по малейшему поводу. Ее лицо осунулось, и она начала заикаться. Керри плохо ела, у нее уже торчали ребра. По ночам ее мучили кошмары.

Девочка стала бояться темноты. Прошедшей ночью Энн не ложилась спать почти до рассвета, она сидела с детьми, утешая и успокаивая их до тех пор, пока они не перестали всхлипывать и заснули, свернувшись клубочком.

Ирма продолжала давать показания.

— Девочки молились Богу, Ирма?

— Да, ваша честь, но она никогда не читала молитв вместе со своими детьми. Это я научила их всем молитвам, — сказала она и заплакала, теребя пальцами распятие. — Она никогда не водила их в церковь.

Ни разу после их крещения.

— Возражаю, ваша честь, — подал голос Пирс.

— Миссис Родригес, пожалуйста, отвечайте на вопросы, — нахмурившись, произнес Хотхорн.

— В доме миссис Портино много книг?

— Много, очень много, — ответила Ирма и сардонически улыбнулась.

— Вы могли бы сказать, что это за книги?

— Да, конечно. Все они о дьяволе. Да, о дьяволе. — Ирма перестаралась и допустила промах. — Она плохая мать.

Энн покачала головой, как бы протестуя против последнего заявления Ирмы.

— Протестую, ваша честь, — снова заявил Пирс.

— Принимается.

Энн крутила кольцо с бриллиантом на безымянном пальце левой руки.

Сэмюэл Голдфарб положил руки на массивный деревянный барьер, за которым сидела Ирма.

— Я понимаю, что вам нелегко, Ирма, — сказал он, с симпатией глядя на свидетельницу. — Скажите, вы никогда не находили чего-нибудь необычного в платяном шкафу миссис Портино? — Он злорадно усмехнулся.

— Да, да, находила. — Ирма извлекла из сумочки четки и стала быстро перебирать их своими толстыми пальцами.

— А вы могли бы сказать суду, что…

— Куклу вуду, истыканную булавками, — перебила она Голдфарба. — Куклу с волосами и ногтями мистера Портино! Она хочет извести его! — прокричала Ирма.

Энн вопросительно посмотрела на Декстера, затем на судью Хотхорна.

— Протестую, протестую! — закричал адвокат Пирс.

— Принимается, — кивнул Хотхорн.

— Она ведьма! Это черная магия! — Речь Ирмы даже стала бессвязной — ей ужасно хотелось выговориться. — Она ведьма, — повторила женщина, театрально воздев вверх руки с распятием. Ее слова звенели в воздухе.

Зал зашумел. Газетчики принялись лихорадочно строчить что-то в своих блокнотах. Судья Хотхорн поднял молоток.

Лицо Энн стало мертвенно-бледным — рассказ Ирмы казался ей абсурдом. Ирма не удержалась от улыбки, заметив, какой эффект произвело ее последнее заявление. Декстер изобразил на лице страдание.

— Тишина, тишина в зале суда! — строгим голосом прокричал судья. Затем он объявил перерыв. Энн вышла из зала вслед за Пирсом, который буквально вылетел в коридор, дрожа от негодования.

— Энн, ты просто обязана рассказать в суде об этой истории с Декстером и четырнадцатилетней девочкой, — прошипел он. Он был зол на Энн. Из-за ее нерешительности они проигрывали процесс.

— Я не могу.

— Ты должна, Энн.

— Все равно никто не поверит показаниям Ирмы.

Это же абсурд.

— Поверят, можешь не сомневаться. Они же поверили медиуму, который сказал, что готовил колдовское зелье по твоему заказу. Они поверили слуге, который рассказывал, что видел, как ты занимаешься любовью с инструктором Декстера по теннису. Они верили всем, кто давал показания в пользу Декстера.

Энн, ты совершаешь серьезную ошибку. Ты видела выражение лица судьи? Я его давно знаю. После сегодняшнего он мысленно уже смешал тебя с грязью.

И если ты не решишься облить Декстера той же грязью — считай, что мы проиграли.

— Я не буду выдвигать обвинения против отца Керри и Грейси. Это невозможно. Нужно быть честной, и все уладится. Если бы все были честными, ничего бы не случилось. Я откровенна, и этого вполне достаточно.

— Слушай, тогда хотя бы согласись, чтобы дети дали показания о том, сколько времени они проводили с тобой, и о том, каковы их религиозные взгляды.

— Нет. Я не допущу, чтобы они прошли через все это. Это разрушит их психику. Да и судья не поверит всем этим идиотским выдумкам…

Энн повернулась и направилась к выходу на улицу. Ее высокие каблуки громко стучали по мраморному полу. Декстер стоял у фонтана и смотрел на нее.

Она держалась все так же независимо. И эта независимость, как и всегда, задевала его. Но она заботилась прежде всего о детях, и в этом была ее слабость.

Декстер усмехнулся и смахнул ворсинку с лацкана пиджака.

* * *

Было одиннадцать тридцать. Судья Хотхорн вновь призвал всех присутствующих к порядку.

У Пирса не было возможности подвергнуть Ирму с ее показаниями против Энн процедуре перекрестного допроса. Шаркающей походкой он приблизился к свидетельнице и спросил:

— Как вы считаете, дети любят свою мать?

— Детям опасно жить с ней! — выпалила Ирма. — Они в большой опасности. — Казалось, слова этой женщины были пропитаны ядом. — О них заботилась только я, — продолжала она, вздрагивая всей своей тушей, — а она учила их колдовству.

— Пожалуйста, отвечайте только на заданный вопрос, — строго проговорил Пирс.

После перерыва прошло еще несколько часов судебного заседания. Наконец в качестве вещественного доказательства номер 42 перед присутствующими появилась та самая колдовская кукла. К ней прилагалось заключение экспертизы о том, что волосы и ногти действительно принадлежат Декстеру Портино. Пирс демонстративно отвернулся от свидетельницы. Он мысленно молил Бога о том, чтобы показания Ирмы звучали абсурдно, — возможно, тогда ей не поверят.

Но Пирс прекрасно понимал: все присутствующие поверят показаниям следующей свидетельницы, Инид Четсмен. Инид, крупная ширококостная еврейка, осторожно села в свидетельское кресло и оправила свою серую юбку. Ее макияж сегодня был настолько сдержанным, что Энн не сразу узнала ее. Они были знакомы. Инид пребывала на задворках светского общества Палм-Бич и горела страстным желанием стать в этом обществе своей.

Инид начала давать показания с рассказа обо всех богемных друзьях Энн:

— Все ее приятели — сомнительные люди… Художники, гомосексуалисты, приверженцы странных религиозных течений — ну, знаете, эти… с полотенцами на головах.

— С вами, — подсказал Голдфарб.

— Протестую, ваша честь, — заявил Пирс.

— Принимается, — ответил судья.

Декстера передернуло при воспоминании о той ночи, которую он провел в постели с этой красноречивой свидетельницей. Сейчас он надеялся лишь на то, что его усилия не пропали даром.

— Однажды я заглянула в мастерскую Джейн Уитберн, — продолжала Инид, Там была и Энн. Они обе рассматривали обнаженного мужчину и… обсуждали его достоинства.

— Джейн просто собиралась сделать гипсовую скульптуру, — прошептала Энн своему адвокату, в то время как по залу прокатился гул.

— Заседание переносится на завтра, на десять тридцать, — произнес Хотхорн, и журналисты бросились к своим печатным машинкам.

Судебные приставы пытались прикрыть Энн, когда она вышла на улицу и попала в гудящую толпу религиозных фанатиков.

Какая-то женщина с перекошенным от негодования лицом крепко схватила Энн за плечо и закричала прямо ей в лицо:

— Ты — дочь дьявола! В тебе нет Господа!

Энн молча посмотрела на нее. Судьба и Декстер свили ей такую толстую и липкую паутину, из которой ей уже не вырваться.

Прошлое

Энн стояла в просторной лоджии, отделанной белым мрамором, и ждала Джейн. Журчание прохладной воды в фонтане успокаивало ее.

В мыслях она находилась в белом с бежевым четырехэтажном здании суда на улице Клематис. Энн думала о том, что у этого здания какая-то особая аура — аура власти. Человеческие чувства и страдания жили и умирали там ежедневно. И некоторые люди играли там роль богов. Она надеялась, что решение суда по их делу будет вот-вот вынесено.

Ожидание становилось невыносимым.

На этом процессе Декстер смешал ее с грязью, используя все возможные средства из своего арсенала. Реджинальд Пирс, адвокат Энн, очень злился на нее за то, что она отказывалась рассказать в суде о случае с малолетней. Но она не могла сделать этого из-за Керри и Грейси. Энн была убеждена: мать не должна чернить отца в глазах детей. Во всяком случае, в глазах малолетних детей.

Словно погрузившись в сон, Энн вернулась к воспоминаниям о том ужасном вечере. Она вернулась с занятий по верховой езде немного раньше, чем обычно. Отправилась в домик для гостей, чтобы поставить там букет роз, и застала Декстера в постели с четырнадцатилетней Терри, которую несколько раз нанимали в качестве няни для девочек.

От увиденной сцены у нее перехватило дыхание, а сердце бешено заколотилось. Она раскрыла рот, но не смогла вымолвить ни слова. Что-то мешало ей говорить, а душа ее билась, словно птица, попавшая в клетку и тщетно пытающаяся прорваться сквозь металлические прутья.

Энн выскочила из комнаты и побежала к озеру Трейл. Ее глаза были полны слез. Она знала о двух других подобных грешках Декстера и молила Бога о том, чтобы Он дал ей силы пережить это. Она считала, что главное сохранить семью, а Декстер с его похождениями… Впрочем, забыть, простить ему это она не смогла бы.

Энн думала о Керри и Грейси и представляла их в четырнадцатилетнем возрасте в постели с человеком, который мог бы годиться им в отцы. Она наклонилась — ее чуть не вырвало при этой мысли.

Энн постаралась взять себя в руки и выпрямилась. Слишком много всего произошло, и слишком многое оставалось непонятным. Все было как-то не правильно, и она не знала, как это исправить.

Энн откашлялась. Она услышала шаги Джейн, которая направлялась к фонтану.

Подруги обнялись.

— Как девочки? — поинтересовалась Джейн.

— Хорошо, — ответила Энн. — Мне удалось оградить их от всего этого. Но, наверное, им будет непросто уехать из дома.

— Пойдем прогуляемся, — предложила Джейн. — У этих стен могут быть уши.

— Я хочу позвонить Декстеру, — сказала Энн, когда они спустились в сад. — Если бы мы встретились, я бы попыталась убедить его в том, что он не прав.

Почему он не хочет совместной опеки?

— Потому что он дерьмо, вот почему.

— Но ведь я любила его. Я действительно любила его. Я стольким пожертвовала ради него.

— К сожалению, это как раз и называется любовь-то. Любовь не поддается логическому объяснению и никогда ни для кого не заканчивается хорошо.

— Но он тоже любил меня. Я знаю. И от этого мне еще тяжелее. Я понимаю: любовь со временем может увянуть, но я не подозревала, что она может перерасти в такую жестокость.

— Энни, — сказала Джейн, взяв подругу за локоть, — ты, наверное, единственная женщина на свете, которая этого не знала.

— Если он отберет у меня детей, я просто-напросто умру.

— До сих пор судьба была к тебе благосклонна, — проговорила Джейн. Будем надеяться на это и впредь.

* * *

— Миссис Портино, вас к телефону. Это мистер Пирс, — сказала Ирма бесцветным, как и всегда, голосом.

— Спасибо, я поговорю из библиотеки.

Энн поцеловала девочек и вышла из комнаты.

— Алло, — сказала она с дрожью в голосе.

— Энн, я сожалею. Декстер выиграл.

Энн слушала Пирса, как подсудимый слушает суровый приговор. Ее руки тряслись, как у немощного старика.

-..раз в две недели… Прекратить заботиться о детях с восьми часов сегодняшнего вечера… Покинуть супружеский дом в течение десяти дней… Религиозное воспитание детей предоставить отцу…

Запрещается вывозить детей за границу без согласия отца…

Лицо Энн было залито слезами. Она положила трубку. Ее охватило отчаяние. Она почувствовала себя совершенно одинокой и беспомощной.

Энн отошла от телефона, едва держась на ногах.

Сейчас она понимала только одно: у нее отобрали детей.

Энн закрыла ладонями глаза, ее лицо горело.

Страшная реальность душила ее.

Она не помнила, как оказалась в гостиной. Посмотрела на дочерей, и сердце ее сжалось. Ей казалось, что они тотчас же исчезнут, стоит к ним прикоснуться.

Глаза Энн были полны отчаяния, но она знала, что ради дочерей нужно взять себя в руки.

Она же много раз повторяла им: «Мы всегда будем вместе. Я вас никогда не оставлю».

Медленно, очень медленно она проговорила:

— Я люблю вас. Люблю больше жизни.

Каждое слово доставляло ей мучительную боль.

Затем какая-то сила захватила ее и понесла в кромешную темноту, в которой не было ничего.

Прошлое

Следующие десять дней Энн помнила очень смутно.

Словно сквозь пелену она видела, что все это время с ней рядом находилась Джейн. Каждый день появлялся доктор Спиват, который давал ей успокоительное.

Но больше она ничего не помнила.

Энн спала глубоким сном, спала без сновидений.

Она понятия не имела, как долго все это продолжалось. Но когда начала приходить в себя, ее охватил ужас. Каждый нерв ее тела был словно парализован.

Она не могла пошевелиться, не могла говорить. Казалось, невидимые путы крепче стальной проволоки привязывали ее к постели. Откуда-то донесся голос Декстера:

— Ты больше никогда не увидишь своих детей.

Затем послышались жалобные голоса Керри и Грейси:

— Мамочка, мамочка, где ты?

Энн резко приподнялась. В замешательстве, точно слепая, протянула перед собой руки и громко закричала:

— Дети, я не могу к вам прийти! Я этого не вынесу!

— Энн, Энн, успокойся. Все будет хорошо.

Это был не голос Декстера. Голос был мягкий и ласковый.

— Тебе просто приснился кошмарный сон. Успокойся, все в порядке. Я здесь, — говорила Джейн.

Энн открыла глаза и посмотрела на подругу.

— Господи, это было как наяву, — выдохнула она.

— Все уже позади.

— Позади?! — закричала Энн. — Они же отобрали у меня детей! У меня больше нет детей!

Джейн крепко сжала руку подруги.

— Справедливость — пустое слово, — сказала она. — Оно постоянно на устах судей и юристов, но его нет в их сердце. Знаешь, что нужно сделать, Энн? Не опускай руки, особенно сейчас, когда ты в таком состоянии. Нужно подать на апелляцию.

Энн не ответила. Она закрыла глаза и долго лежала так, пока Джейн не вышла из комнаты. Затем она свернулась в клубочек и натянула на голову покрывало.

Сидя в соседней комнате, Джейн слышала, как Энн всхлипывала и звала Керри и Грейси. Джейн тоже заплакала. Она сделала все, что было в ее силах. И слов утешения у нее тоже не осталось.

* * *

Вечер. Пятница. Без пятнадцати шесть. Но Энн не могла вытерпеть еще пятнадцать минут. Дрожа, она подошла к двери парадного подъезда. Это были первые выходные, которые она, по решению суда, могла провести с Керри и Грейси. За прошедшие две недели она сотни раз пыталась позвонить и поговорить с ними, но Декстер отключал телефон. А встретиться с ними в школе Энн не могла — все из-за того же решения суда. Дочери оказались недосягаемы для нее.

Энн глубоко вздохнула и позвонила в дверь. Открыл Декстер. Двойняшки тотчас же выбежали из-за его спины. Чувство одиночества, угнетавшее Энн последние две недели, мгновенно покинуло ее.

— Мамочка, мамочка! — радостно закричали Керри и Грейси и принялись обнимать ее своими тонкими ручонками.

— В воскресенье, в шесть вечера, они должны быть дома, — сказал Декстер.

На его губах играла издевательская улыбка. Ни малейшего сожаления о том, что произошло. И как она могла любить этого человека?

Она взяла детей за руки и, не говоря ни слова, направилась с ними к выходу.

Энн сделала все возможное, чтобы девочкам понравились выходные, проведенные с ней. Им понравилась ее новая квартира. Они ездили в парк, на водные аттракционы. Потом они все вместе покупали мебель, белье и игрушки для детской комнаты в квартире Энн. Но воскресенье наступило так быстро, что Энн даже сразу не поняла, что все уже кончилось. По сути, они совсем не успели поговорить о том, что произошло. Впрочем, Энн хотела, чтобы эти дни стали для них совершенно обычными. Без слез, без стрессов и эмоциональных потрясений.

Но когда они все трое вновь оказались перед дверьми дома Декстера, когда стали обниматься на прощание, то Энн не выдержала, заплакала.

— Мамочка, я не хочу, чтобы ты уезжала. Останься, пожалуйста, заплакала и Керри.

Энн похолодела.

— Ну, пожалуйста, не уезжай, — просила Керри, — я хочу, чтобы ты жила с нами.

— Я знаю, знаю, — нежно обнимая дочерей, говорила Энн.

Она целовала их мордашки, и на ее губах оставался привкус их слез. Энн судорожно сглотнула.

— Ты будешь звонить нам каждый день? — вслед за сестрой расплакалась Грейси.

— Обещаю, что я буду стараться звонить вам каждый день, — ответила Энн.

— Мы же любим тебя, мамочка. Больше, чем луну, солнце и все звезды, всхлипывали двойняшки.

— И мама любит вас больше всего на свете. — В ее голосе звучала горечь, которую она не смогла скрыть, как ни старалась.

— Керри, Грейси, пора домой. Идите! — внезапно раздался голос Декстера. Он подошел к девочкам и привлек их к себе.

Они растерялись и не знали, что делать, когда отец повел их в дом. Он закрыл дверь, скрывая от них мать.

С губ Энн сорвался отчаянный крик:

— Деке, я должна видеться с ними чаще! Ну пожалуйста!

Декстер посмотрел на нее как-то странно. В его взгляде не было ни ненависти, ни злобы. Просто раздражение.

— Энн, ты же сама подала на развод. И проиграла. Ты бросила мне вызов. И ты меня знаешь.

— Декстер, ну пожалуйста. Я сделаю все, что ты хочешь. Все. — В ее глазах была мольба — так смотрит раненое животное, умоляющее сохранить ему жизнь.

— Увидимся через две недели, Энн, — ответил Декстер и повернулся к двери.

— Подожди! Пожалуйста, остановись! — Энн охватило отчаяние, ее сердце разрывалось от горя.

Дверь захлопнулась прямо перед ней.

* * *

Несколько последующих месяцев Энн тщетно старалась занять себя работой. Ее жизнь, не считая тех дней, которые она проводила с детьми, превратилась в сплошной кошмар.

С работой у нее ничего не выходило. Она не могла ни с кем общаться, хотя ей это было необходимо.

Но никто в Палм-Бич и не жаждал общения с ней.

Энн стала изгоем, монстром. Истории о ее сексуальных извращениях и дьяволопоклонничестве заставили всех бежать от нее, словно от прокаженной. Даже хуже, чем от прокаженной, думала Энн. В конце концов проказа вызывает хотя бы жалость.

По ночам, лежа в темноте, она думала: хватит ли у нее сил, чтобы жить дальше? Энн знала, что ее не будет рядом с детьми, если они, например, заболеют.

Кто накрывает их одеялом на ночь? Кто поет им колыбельные песни? Почему она потеряла их? Ее мучили сомнения. А может, она сама виновата? Но Энн не могла расстаться с ними. Если бы она уехала из Палм-Бич, то потеряла бы дочерей навсегда.

Декстер по-прежнему отключал телефон, а если ей и удавалось дозвониться, то заявлял, что девочек нет дома — в любое время. Однажды он даже сказал Энн, что дети больше не хотят с ней встречаться. Как-то раз Энн не удержалась и отправилась в школу. Но учителя и директор подвергли ее еще большему унижению. Они сказали, что Энн может быть допущена на территорию школы только после письменного разрешения Декстера.

Но хуже всего было то, что происходило с Керри и Грейси. Девочки стали достаточно большими, чтобы понимать, что происходит, но у них не было опыта, они не знали; как себя вести. Сестры начали ссориться, теперь они спорили гораздо чаще. Декстер, не скрывая этого, отдавал предпочтение Керри, что и являлось причиной ссор между сестрами. Однажды Энн слышала, как девочки спорили о том, кто из родителей виноват в разводе. Она даже боялась представить себе, какие вещи могли слышать в доме отца их маленькие ушки.

Сестры стали хуже учиться. Гораздо хуже. У них возникли проблемы с поведением. Они не слушались никого ни в школе, ни дома. Обе выдавали себя за Керри.

Энн потребовала, чтобы Декстер показал их детскому психологу, но тот лишь ухмыльнулся в ответ.

В довершение ко всему Декстер делал все возможное, чтобы апелляция Энн закончилась так же, как и судебный процесс. Он находил способы пресечь все ее попытки действовать законными методами. Это казалось войной, у которой нет конца. Поэтому Реджинальд Пирс стал проводить с Энн все меньше и меньше времени. Из человека сочувствующего и впечатлительного он превратился в холодного и надменного. Адвокат считал, что в его поражении на суде виновата Энн. И вел себя так, будто это его унизили в суде, будто это он безмерно страдал. Пирс почти не отвечал на ее звонки, а когда отвечал, то требовал еще денег. И это тоже стало паутиной, из которой она не могла выпутаться — из-за гонорара в пятьдесят тысяч долларов, который она заплатила Пирсу.

После этой траты ее банковский счет остался практически пустым. От Декстера Энн ничего не получила, поэтому начать очередной процесс она не могла даже по финансовым соображениям. Но если бы и могла, то у нее просто не осталось бы на него времени.

Проснувшись этим утром, Энн посмотрела на пачку писем на ночном столике. В последнее время она получала множество оскорбительных посланий, в которых ее называли «греховодницей».

Энн подумала о жителях Палм-Бич и о том, как они относились к ней. Кто-то неискренне улыбался, встречая ее, другие с непроницаемыми лицами просто проходили мимо. А все письма, которые она получала, были анонимными.

Энн покачала головой и выбросила письма в мусорную корзину, даже не вскрывая их. В первый раз в жизни она начала сомневаться во всем. И она не знала, как ей жить. Ответом на все ее вопросы была лишь тишина. И эта тишина пугала, ужасала.

Настоящее

Утро выдалось прохладным, но не сырым. Керри распахнула узорчатое окно, и комната наполнилась запахами сада.

Какой замечательный день для торжественного Ужина. После обеда они с папочкой отправятся делать покупки к приему, а вечер будет посвящен только ей. Ей одной.

Омрачало эту перспективу лишь то, что Грейси не будет рядом.

— Мамочка, мамочка! — прокричали Кении и Кейт; протопав по деревянному полу, они уселись у ее ног.

— Доброе утро, ангелочки, — улыбнулась Керри и погладила русоволосые головы детей. — Мама сегодня вас очень любит.

— Мы тоже любим тебя, мамочка, — ответили дети.

— В церкви сегодня карусель, — напомнил Кении; его зеленые глаза светились восторгом.

— Мама не забыла, — сказала Керри. — Утро мы проведем здесь, все вместе. Церковная ярмарка начнется не раньше одиннадцати. Мы съездим туда на несколько часов, а потом мама и дедушка поедут по магазинам. Мне нужно кое-что купить. А сейчас пойдемте поедим фруктов.

Мальчишки помчались вниз по ступенькам. Керри шла следом и смотрела на их золотистые локоны.

* * *

Керри и Декстер вошли в бутик Сен-Лорана.

— К вечеру все уже готово, — с гордостью произнес Декстер. Он взял дочь под руку. — Моя секретарша обо всем позаботилась. Джиджи приедет в шесть и сделает тебе маникюр. А в семь Дино займется твоей прической. После того, как приведет в порядок меня.

— Не могу дождаться, — с волнением в голосе ответила Керри.

Они посетили уже десяток магазинов на Уорт-авеню, а Керри все никак не могла выбрать платье, которое считала подходящим к случаю. Большая часть этих магазинов была рассчитана на состоятельных людей в возрасте. Поэтому ей оказалось непросто подобрать что-то для себя. В ее любимых магазинах на улице Мелроуз было бы легче.

Керри любила красиво одеваться, еще девочкой она обладала прекрасным вкусом. Грейси, дразнившая ее «хамелеоном», говорила: «Стоит на секунду отвернуться, как она уже в наряде другого цвета». Сама Грейси одевалась попроще. Казалось, она точно знала, что именно надеть по тому или другому поводу, в то время как Керри всегда «разрывалась» между четырьмя или пятью нарядами.

«Ладно, если мне не удастся ничего купить, — думала Керри, — у меня есть кое-что в запасе». Она приобрела четыре занятных платья для коктейля в Лос-Анджелесе от ведущих модельеров США.

Декстер влюбленными глазами смотрел на дочь и улыбался. Ему нравилось баловать ее. Ей всегда было мало.

Сегодня он покупал все, что хоть немного заинтересовало ее. Черные туфли от Мод Фризон, бюстье от Жан-Поля Готье, зеленый пиджак от Эскады. Ему самому цвет показался идиотским, но это было не важно — лишь бы Керри нравилось.

— А что вечером будут делать мальчики? — спросил Декстер.

— Они идут на день рождения к Тони Робинсону.

Декстер взглянул на дочь с укоризной:

— Дорогая, мне придется дать тебе список детей, с которыми им следует общаться. Ты должна контролировать, с кем они дружат.

— А я думала, что Робинсоны твои друзья, — ответила Керри. — Я помню, мы с Грейси в детстве часто бывали у них. — Она засмеялась. — У них вся мебель была накрыта клеенками и покрывалами, чтобы мы не могли ничего испортить или испачкать.

— Несколько лет назад Робинсон потерял все свои деньги. Вернее, все деньги своих друзей, — сказал Декстер. — Он убедил их финансировать строительство нового ресторана в Палм-Бич. Ресторан так и не построили, а Робинсон преспокойно прибрал деньги к рукам и промотал их на коралловом рифе Лайфорд.

Я слышал, что он заплатил приличную сумму, чтобы в газете «Санни шит» опубликовали его фотографию на отдыхе. Отвечать пришлось его друзьям-поручителям. — Декстер усмехнулся своим мыслям. — А сейчас он вернулся в Палм-Бич для заключения очередной грандиозной сделки. Ты представляешь?

Они безуспешно искали платье для Керри, пока в пять тридцать магазины не начали закрываться. Декстер, казалось, расстроился не меньше дочери. И, как всегда, он утешился покупкой очередного подарка для Керри. На сей раз это было роскошное сапфировое колье в пять каратов, украшенное крупными изумрудами и бриллиантами.

— Тебе нравится? — спросил Декстер у дочери, когда они уже ехали домой.

— Конечно, — ответила Керри. — Оно просто восхитительно.

— Если тебе не нравится, то могу вернуть его в магазин.

— Папочка, очень нравится.

— Ладно, не возражаю. Хотя, может, напрасно я его купил. Ты ведь не снимаешь сво…

Керри инстинктивно прикоснулась к бриллиантовому сердечку, висевшему у нее на шее — тому самому, которое когда-то подарил ей Майкл. Она дала Майклу слово никогда не снимать его.

Отец пристально смотрел на Керри. Смотрел с выражением мучительного ожидания на лице.

«А почему бы не порадовать его? — подумала Керри. — В конце концов какая мне разница?»

Она сняла медальон Майкла и надела подарок отца.

Глаза Декстера засверкали даже ярче, чем драгоценности на украшении.

* * *

Милли, секретарша Декстера, была занята последними приготовлениями к торжественному ужину.

Довольно привлекательная женщина лет шестидесяти, она вот уже двадцать пять лет называла своего шефа не иначе, как «мистер Портино».

Было начало лета — сезон отпусков, но друзья Декстера прибывали к нему из своих летних резиденций, изо всех уголков страны.

Из ста шести приглашений, которые Милли разослала собственноручно, восемьдесят два были подтверждены. Сегодня вечером в доме Декстера собирались все сливки общества.

Милли, стоявшая с высоко поднятой головой, надевшая в честь ужина шелковый голубой костюм от Шанель, осматривала столы, покрытые белыми муаровыми скатертями, и подносы с изысканными блюдами. Она прошла по комнатам. Все было в полном порядке. В комнатах стояли огромные серебряные и хрустальные вазы с чудесными белыми розами. У входа раздавались голоса прибывающих гостей.

Декстер и Керри стояли в холле под огромной ярко горящей хрустальной люстрой — имитацией стиля времен короля Георга — и встречали приглашенных.

Керри держала отца под руку. Уже сорок пять минут они встречали гостей, большинство из которых были хорошо знакомы Керри. Лишь нескольких она не знала. Керри слышала гул голосов, доносившийся из гостиной, и с волнением смотрела на гостей, пьющих шампанское на террасе, выходящей в сад.

Керри уже услышала множество комплиментов от людей, которых знала долгие годы. Это так не похоже на Голливуд, думала она. Там на нее обращали внимание лишь тогда, когда она держала под руку Майкла. Ей было приятно вновь почувствовать себя королевой Палм-Бич. Наконец, покинув холл, они направились в гостиную.

— Это Морган Уэлтон. Он приехал сюда, когда ты уже переехала, и очень быстро стал влиятельным человеком, — прошептал Декстер и сделал глоток шампанского. — Понаблюдай за ним. Был неотесанный мужлан, а сейчас считает себя утонченным англичанином. А самое грубое выражение, которое он употребляет, — это «черт возьми». Морган определенно укрепляется в Америке. Его прозвали «осьминогом» — он все опутывает своими щупальцами.

Морган пытается попасть в наш теннисный клуб, но все равно, даже если кто-нибудь из членов правления клуба и упомянет его имя, остальные моментально проголосуют против. Я слышал, что он, отправляясь спать, берет с собой в постель последние финансовые сводки, чтобы утром сразу же действовать.

— Там, где живу я, в постель берут «Вэрайети», — хихикнула Керри. — Я скоро вернусь — хочу проверить, уложили ли мальчиков спать.

Декстер обвел взглядом разодетых гостей. Посмотрел на старика Клиффорда Бордена. Тот, хоть уже и был в подпитии, принимал у официанта очередной бокал бурбона. Его семья потеряла почти все свои деньги, но Клиффорд держался уверенно, хотя и надел уже изрядно поношенный смокинг. Как-то он со смехом рассказывал Декстеру, что ему пришлось продать все фамильные драгоценности.

Декстер взял еще бокал шампанского и прошелся по гостиной. Негромко звучала музыка Питера Дучина.

— А-а, Декстер, здравствуйте, — сказала Маргерит Уитберн, протягивая ему руку и подставляя щеку для поцелуя. Выглядела она гораздо моложе своих семидесяти лет. Ее темно-каштановые волосы были аккуратно уложены. Морщины на лице казались почти незаметными.

— Добрый вечер, Маргерит. Рад, что вам удалось приехать, — улыбнулся Декстер.

Маргерит посмотрела на его губы. Как и ее дочь, она прекрасно знала: улыбка Декстера неискренняя.

— Мне ужасно хотелось увидеться с Керри, — ответила пожилая дама. Чудесный вечер.

— Благодарю вас. — Декстер с тайным раздражением смотрел на царственную осанку Маргерит.

Во время обедов в особняке Маргерит Декстер ни разу не удостоился чести сидеть в комнате, украшенной оригиналами Ван Гога, Ренуара и Мане, где сидели самые почетные гости. Декстера же усаживали в комнате с полотнами менее известных художников.

Уитберны являлись единственной семьей в Палм-Бич, относившейся к Декстеру высокомерно.

— Жаль, что Джейн нет в городе, — нахмурился Декстер.

Маргерит промолчала. Ее дочь была крестной Керри и Грейси, поэтому Маргерит вела себя с Декстером вежливо, но держалась при этом с холодным достоинством, словно пытаясь отгородиться ледяным барьером от его попыток установить с Уитбернами более теплые отношения.

Декстер несколько растерялся — не знал, как продолжить беседу. Лучше бы она вообще ничего не говорила, думал он. Маргерит одной или двумя колкими фразами могла испортить репутацию любого человека.

Пожилая дама извинилась и отошла от Декстера, когда к нему приблизились молоденькие девушки.

Среди них выделялась красивая блондинка с полными чувственными губами. Она демонстративно извлекла из пачки сигарету, желая, чтобы Декстер дал ей прикурить. Поначалу он не узнал ее, потом вспомнил, что когда-то она делала ему массаж. Декстер облизал губы кончиком языка. Он подумал о том, что сегодня вечером она сделает ему не просто общий массаж. Миссис Уитберн смотрела на Декстера с явным осуждением. Ей стало немного жаль эту девочку.

Впрочем, если она не видит, что Декстер Портино — просто лживый мерзавец, то так ей и надо, решила Маргерит. Одна лишь Энн не заслужила своей участи, бедняжку подвели собственная доброта и вера в искренность людей. Ошибка Энн заключалась в том, что она и Декстера посчитала порядочным человеком, думала миссис Уитберн.

Внезапно Маргерит почувствовала, что кто-то тронул ее за руку. Она обернулась и увидела улыбающуюся Керри.

— Тетя Маргерит, я так рада тебя видеть! — воскликнула молодая женщина; они обнялись.

Керри очень любила Маргерит. Когда она была еще ребенком, миссис Уитберн стала для нее чем-то вроде бабушки. Даже в свои семьдесят Маргерит не утратила живейшего интереса к жизни.

— Твой отец устроил для тебя чудесный вечер, — сказала Маргерит. — Ты, наверное, польщена.

Керри прикоснулась к своему новому колье.

— А в придачу я получила вот это, — похвасталась она.

— Тогда ты, должно быть, чрезвычайно польщена, — улыбнулась Маргерит. — Ты выглядишь великолепно, как и всегда. — Она по-прежнему держала руки Керри в своих.

— Вы абсолютно правы, — вмешалась в разговор подошедшая миссис Зифир; она как-то по-театральному обняла Керри.

Миссис Зифир, хотя ей было далеко за шестьдесят, обожала яркие платья и украшения. Сегодня она надела сочно-голубой костюм от Валентине, сверху в обтяжку и с пышными складками на бедрах. Миссис Зифир тут же принялась обсуждать достоинства и недостатки всех присутствующих.

— Знаете, я вчера встретила Чесси в магазине «Искренне ваш». Она покупала самые дорогие открытки приглашений для вечера в честь дня рождения своей собаки. Интересно, сможет ли она затмить тот роскошный прием, который устроил на Пасху Билли Мейвен в честь своего «роллс-ройса»? Все до сих пор только о нем и говорят.

Маргерит в раздражении передернула плечами. Она подумала о том, что вторую такую женщину, как миссис Зифир, надо еще поискать. Эта болтушка, словно пустая раковина, набита чужими высказываниями и репликами своих друзей. А ее друзья способны обсуждать пустяки до тех пор, пока голова не заболит от разговоров. Да и обсуждать-то им, собственно, нечего. Вообще-то такие люди очень опасны, заключила Маргерит.

К Керри и Маргерит направлялась Майра Уэкселл. Они ее не только увидели, но и услышали. Майра была разодета, словно жена наркобарона. Она приветливо помахивала рукой знакомым и то и дело подставляла щеку для поцелуев. Одновременно она изображала на лице широкую улыбку — это для фоторепортера из журнала мод, который неотлучно следовал за ней. Перед тем как тот сделал очередной снимок, Майра успела обмакнуть указательный палец в блюдце со сливочным маслом, которое стояло на столе, и помазать губы.

— Грейси, дорогая, как дела? — спросила Майра, разрумянившаяся от выпитого спиртного.

— Я не Грейси, я Керри, — ответила молодая женщина.

И тут Маргерит заметила, что лицо Керри омрачилось. Впрочем, омрачилось лишь на мгновение, и в следующую секунду Керри уже снова улыбалась.

— А мне казалось, что тебя все сегодня называли Грейси, — заявила Майра, одновременно с интересом разглядывая наряд миссис Уитберн. Затем она отошла.

Пожилая дама, нахмурившись, посмотрела ей вслед.

— Здесь, в Палм-Бич, нужно обладать необыкновенной силой духа, чтобы тебя любили или ненавидели, — сказала она. — Считай, Керри, что это мой тебе совет. Теперь я откланяюсь. А вы, молодые, и те, что прикидываются молодыми, веселитесь. Приятного вечера.

— Спасибо, что приехала, тетя Маргерит. — Керри на прощание поцеловала миссис Уитберн в щеку, затем отправилась искать отца. Пока она ходила среди гостей, все наперебой пытались завладеть ее вниманием. Журналисты тоже не отставали от нее ни на шаг. Керри наслаждалась этим ажиотажем вокруг своей особы. Среди гостей находились Доминик Данн и Хелмут Ньютон, которые приехали в Палм-Бич на этюды. Керри была их поклонницей и долго болтала с ними на танцевальной веранде.

Наконец она увидела отца рядом с яркой блондинкой. Девушка была худощавой, но физически крепкой: ее белые волосы волнами спускались к талии. Блондинка смотрела на Декстера с нескрываемым восхищением, а тот поглядывал на нее с лукавой улыбкой.

Керри с минуту колебалась, раздумывая, стоит ли ей подходить к ним сейчас. Ее охватила ревность. Это же был ее вечер. Вечер в ее честь. Почему отец проводит время с какими-то посторонними, а не с ней?

Почему не сопровождает ее с гордым видом, обнимая за талию?

Почему он не с ней?

— Кажется, Бетти опять мастурбировала в ванной комнате, — прошептала кому-то у нее за спиной высокая рыжеволосая женщина. — Бьюсь об заклад, сейчас она отправится прямо к очередной жертве и сунет свой палец прямо ей под нос. — Вторая дама рассмеялась, и Керри, отвернувшись от отца с блондинкой, посмотрела на сплетниц.

— Наверняка, — заметила вторая женщина, — запах влагалища — самый сильный возбудитель для мужчин.

Слушая это, Керри чуть не поперхнулась шампанским. Затем прислушалась к словам еще одной сплетницы, миссис Питтс.

— Вы смотрели последнее ток-шоу Джеральдо?

Там рассказывалось о женщине, чей бывший муж был гинекологом. После развода она легла в его клинику для незначительной операции. А тот зашил ей влагалище!

На какое-то мгновение Керри забыла об отце.

Стоявшая неподалеку от нее красавица с классическими чертами лица рассказывала группе слушательниц:

— Ему хочется только одного: мастурбировать и кончать на меня. Мне даже однажды пришлось спросить: «А ты не хочешь просто меня трахнуть?» Он посмотрел на меня озадаченно. Пришлось ему объяснить: «Просто трахнуть это когда у мужчины эрекция, когда он вводит член в женщину». Впрочем, я бы настояла на презервативе.

Ну, хорошенького понемножку, подумала Керри и вновь повернулась к отцу. Но его там уже не было.

Не было и блондинки. На их месте стоял очень красивый молодой человек с роскошной черной шевелюрой и серо-голубыми глазами. Керри уставилась на него, соображая, куда мог деться отец. Молодой человек не правильно истолковал ее взгляд и стал улыбаться ей. И только тут она заметила на его щеке тонкий белый шрам.

Какое-то мгновение Керри смотрела прямо ему в глаза.

— Мисс Портино, — раздался голос Ирмы, стоявшей у двери в кладовую. Для вас только что поступил телефакс.

Керри посмотрела на листок бумаги: «Прилетаю в Майами завтра. Встретимся в нашем люксе в отеле „Брикерс“. Извини, что не смог приехать на вечер в твою честь. Уверен, ты была неотразима. Я люблю тебя. Майкл».

— Спасибо, Ирма, — сказала Керри. — Отнесите это, пожалуйста, ко мне в комнату.

— Дорогая, что-то не так? — раздался голос Декстера, внезапно подошедшего к ней сзади. Он обнял дочь за плечи.

— Нет, папочка, все в полном порядке. Завтра прилетит Майкл.

На долю секунды лицо Декстера омрачилось, стало каким-то жестким, постарело. Черт, подумал он.

Черт бы побрал этого Майкла! Затем он снова улыбнулся, и на его лице появилась обычная приветливая маска. Декстер поцеловал дочь в щеку.

— Некоторые гости уже разъезжаются. Пойдем попрощаемся, — сказал он.

Молодой человек со шрамом подошел к Керри, и та молча протянула ему руку в знак прощания. Он осторожно взял ее и галантно поцеловал.

Гости действительно разъезжались. Парковщики без конца подгоняли к подъезду «ролле-ройсы» и «мерседесы». Керри попивала шампанское и целовала на прощание подставленные ей щеки. Наконец, когда ей показалось, что прошло уже несколько часов, они и Декстером и сами смогли отведать икры и семги.

— Ну что, дорогая, тебе понравилось?

— Это был один из самых приятных вечеров в моей жизни, папочка, ответила Керри. Она отодвинула в сторону тарелку, обняла отца за шею и поцеловала его.

Крепко прижавшись к Декстеру, Керри ощутила острое физическое влечение к нему. Это было то самое сильное чувство, которое она испытывала, когда в детстве отец держал ее на руках. Героем ее первых сексуальных фантазий всегда был он. Того чувства она не испытывала давно, и теперь оно вспыхнуло в ней с новой силой. Это чувство волновало, возбуждало и вместе с тем пугало ее.

Несколько секунд оба молчали. Молчали и сидели не шевелясь. Затем Керри прижалась к отцу еще крепче.

— Я очень устала, — прошептала она. — А завтра мне придется рано вставать… Из-за Майкла.

Она отстранилась от него. Он еще несколько секунд обнимал дочь за плечи. Затем взял за руку.

— Спокойной ночи, папочка, — сказала Керри и медленно направилась наверх, в свою спальню.

Декстер дрожал от возбуждения.

Пошатываясь, он вышел в сад. Вышел, крепко сжимая кулаки. Высокие стены особняка освещала луна. Почти четырехметровые фикусы отбрасывали смутные тени в уголках сада. Декстер глубоко вздохнул и посмотрел на луну.

— Черт бы побрал этого Майкла, — пробормотал он.

Декстер по-прежнему ощущал запах французских духов Керри.

Настоящее

Майкл Донован ехал в отель «Брикерс» на лимузине. Он сделал несколько телефонных звонков, чтобы убедиться, что все в порядке. И поговорил с менеджером отеля, который заверил его, что для него готов именно тот номер «люкс», который он пожелал, что в комнатах уже стоят персиковые розы и желтые орхидеи, а также двухлитровая бутылка самого лучшего шампанского; а крем-брюле, заказанное в «Ля Билль Мезоне», доставят в семь тридцать.

Майкл откинул голову на спинку сиденья, закрыл глаза и представил себе Керри, Кении и Кейта. Он не видел их уже больше месяца и очень соскучился. И ужасно радовался, что хоть на день ему удалось вырваться со съемок. В том, что Майкл прилетел из Лондона всего на один день, не было ничего необычного.

Он прилетел бы не только из Лондона, но даже с Луны.

Он редко находил в себе силы и желание посещать Палм-Бич. Этот остров не принадлежал к числу его излюбленных мест. Тамошние жители вызывали в нем чувство неприязни и утомляли его: они были снобами, они были расистами, они были антисемитами.

Его-то они, конечно, любили — еще бы, он знаменитость. А любили ли бы они его так же, думал Майкл, если бы узнали, что его настоящее имя Майкл Донавитц? Много лет назад он изменил его по настоянию агента. И не придавал этому большого значения.

Майкл родился циником и считал, что жизнь — это многолетняя череда обманов. И, разумеется, лучше всех жили те, кто жульничал больше всех. Во всяком случае, Майкл действительно так считал, пока не встретил Керри. Он не мог бы обмануть Керри, даже если бы и хотел. Врать ей — все равно что врать самому себе, а такого бы он никогда себе не позволил.

Майкл прекрасно понимал, что он собой представляет. И всегда принимал это в расчет.

Он был уверен: Керри чувствовала точно так же.

Ей можно было доверять. Правда, существовало одно «но» — ее отец.

Майкл испытывал отвращение к Декстеру. За все эти долгие годы Декстер ни разу не пригласил его в свой дом. Никогда не приглашал он Майкла и на семейный праздник Рождества. Иногда Декстер даже не обращался к нему по имени. А Керри по-прежнему восхищалась отцом. Она верила, что он — само совершенство. Причиной всех ссор, которые случались между Керри и Майклом, был ее отец.

Боже, как же он соскучился по жене! Подумав о своей безграничной любви к ней, Майкл невольно улыбнулся.

Лимузин свернул в пальмовую аллею, ведущую к отелю «Брикерс», к замечательной гостинице, построенной в стиле Вилла Медичи, что во Флоренции.

Майкл взял трубку и набрал номер телефона Керри.

* * *

Керри постучала в дверь под номером 200. Ее сердце забилось чаще. Она надеялась, что на ее лице не осталось следов вчерашней попойки.

Дверь распахнулась. На пороге стоял Майкл, босой, без рубашки; кожаный ремень джинсов расстегнут, волосы растрепаны, а подбородок покрыт щетиной. Выглядел он, как и всегда, очень мужественно, в чем и состояла его главная привлекательность.

Она обняла Майкла, и он уловил запах вечерней прохлады, исходивший от ее волос. Они поцеловались, и его слюна показалась Керри сладкой на вкус.

— Боже, я так соскучилась, — улыбнулась она, крепко обнимая мужа.

— Я тоже, — ответил он. — А где дети?

Керри вздрогнула:

— Не сердись, Майкл. Когда я встала, папочка уже улетел с ними в Диснейленд на весь день.

— Как так? — пробормотал он. — Они что, не знали, что я приеду?

— Вчера вечером я их больше не видела. После того как получила от тебя факс.

— Но он-то знал, правда, Кер?

Керри не ответила. Она смотрела в пол.

— У меня же всего один день, — сказал Майкл.

— А мы и используем его наилучшим образом, — улыбнулась Керри. Обещаю, завтра рано утром я привезу их сюда. А ты подумай о том, чем мы можем заняться, пока их здесь нет.

Его темно-голубые глаза внимательно смотрели в ее лицо. Словно рентгеновский луч, который просвечивал насквозь каждый уголок ее души. Она снова улыбнулась.

— Ну, что скажешь, Майкл?

— Входи, — ответил он.

Из глубины комнаты доносилась мелодия — Трейси Чепмен; когда Майкл прикоснулся к Керри, она, как ей казалось, кожей почувствовала музыкальные басы.

— Я соскучился по тебе, — сказал он, вдыхая аромат ее волос.

Бретельки ее бежевого лифчика упали с плеч, и он поцеловал ее в шею. Запустил руку за пояс ее джинсов. Он продолжал целовать ее в губы, в то время как его руки неторопливо и уверенно расстегивали ее джинсы. Майкл чувствовал, как она возбуждена, и наслаждался каждым ее движением. Кружевной лифчик упал на пол, и Майкл почувствовал, как отвердели груди Керри. Его язык проник в ее рот. Керри крепко прижалась к мужу. Не в силах более терпеть, Майкл обхватил Керри за плечи и осторожно положил на спину. Она посмотрела на него, потом принялась возбуждать себя, поглаживая пальцами свое лоно. Глаза Майкла сверкали в бликах свечей. Он застонал, склонился над Керри и уткнулся лицом между ее ног. Керри положила руку ему на голову, погладила его по волосам. И вдруг вновь вспомнила свои фантазии — вспомнила отца.

С ней не случалось такого уже четыре года. Тогда она заставила себя забыть об этом. Но сейчас, когда Майкл припал к ее лону, она вновь вспомнила про отца.

— Я хочу сзади! — неожиданно потребовала она. — Сейчас!

Майкл перевернул ее и поставил на колени. Затем положил руки ей на бедра и крепко сжал их. Керри устремилась ему навстречу. Он принялся ласкать ее грудь, целовать в затылок.

Майкл проник пальцем в лоно Керри. Она вновь устремилась ему навстречу.

Затем он убрал руку и начал медленно входить в нее. До сих пор Керри ни разу не делала этого с ним в таком положении, и на секунду ей захотелось остановиться. Майкл почувствовал это и замер.

Но Керри тут же отбросила сомнения. Ей больше не было больно, она испытывала неведомые ранее ощущения. Она тихонько застонала. Когда Майкл снова вошел в нее, она задвигала бедрами. Ему был виден каждый дюйм ее тела.

Керри закричала в восторге, и Майкл еще крепче сжал ее бедра. Потом они в изнеможении повалились на пол. Несколько минут спустя Майкл приподнялся на локте и с улыбкой сказал:

— Ну, какие еще замечательные идеи родились у тебя, пока меня не было?

* * *

— Давай уберем волосы внизу, — неожиданно сказала Керри.

До этого они долго лежали молча, слушая музыку и потягивая шампанское. Теперь же Керри вскочила и побежала в ванную.

Майкл громко рассмеялся.

— Прекрати дурачиться. Иди сюда! — крикнул он Керри, разыскивая в косметичке депилятор. — Я помню, что в прошлый раз, когда я это сделал, сначала было занятно, а потом, когда начала расти щетина, я расцарапал себе все внизу.

Керри тоже хорошо это помнила. Той ночью они легли спать только на рассвете, а наутро к ним в ванную ввалились Кенни и Кейт. Майкл и Керри принимали душ.

— Ой, а что это вы совсем лысые? — спросил Кении, с изумлением глядя на родителей. После этого они с Майклом несколько дней не могли прийти в себя.

— Ну зачем нам это? — спросил Майкл, протягивая жене высокий хрустальный бокал с шампанским.

Она наклонилась, чтобы помыть ванну. Майкл же принялся разглядывать ее. Керри была высокой, с пышной грудью, с узкими бедрами и длинными ногами. Сексуальна, игрива, свежа, но в то же время опытна. С физической точки зрения Керри обладала всем, что только мог пожелать мужчина. И все же Майкл чувствовал: с ней что-то происходило. Он не понимал что именно, но что-то изменилось в ней после приезда в Палм-Бич. Майкл чувствовал в жене какую-то дикую энергию и тягу к авантюрам. Поначалу он надеялся, что это всего лишь фантазии, вызванные тем, что она устала от жизни в Лос-Анджелесе. Но теперь его охватило беспокойство.

Майкл стоял, стараясь улыбаться, пока Керри смазывала его депилятором.

— Пахнет так, что сдохнуть можно, — проворчал он…

Керри ущипнула его.

— Поаккуратнее, — сказал он, потягивая шампанское. — Там самое ценное, чем я обладаю.

— Теперь меня, — сказала Керри, протягивая ему баллончик.

Майкл опустился на колени, а она раздвинула ноги.

Он почувствовал страстное желание, но заставил себя выполнить просьбу жены — тщательно смазал кремом у нее между ног.

— Через десять-пятнадцать минут будет готова, — сказала она, проверив температуру воды в ванне.

Они выпили еще шампанского. Потом Майкл начал рассказывать о съемках своего последнего фильма, о проблемах, которые создавала актриса, играющая главную роль. Она была любовницей режиссера, не очень хорошо говорила по-английски и третировала всю съемочную группу.

— Пора, — перебила мужа Керри; она намочила полотенце и вытерла остатки крема с Майкла. Он тут же почувствовал желание.

Керри забралась в ванну и широко раздвинула ноги. Майкл тоже смочил полотенце и принялся обтирать ее.

Когда он закончил, Керри повернулась, чуть наклонилась вперед и впустила его в себя.

При этом они смотрели на себя в зеркало и думали о том, что очень подходят друг другу.

— Тебя не было со мной так долго, — прошептала Керри, отрывая наконец взгляд от зеркала.

* * *

Майкл засыпал. Керри, доев крем-брюле и допив остатки шампанского, уже уснула.

Ее светлые волосы рассыпались по белым подушкам. Длинные шелковистые ресницы чуть подрагивали. Алые губы были немного приоткрыты.

Пеньюар Керри был распахнут, и виднелась обнаженная грудь. Майкл наконец закрыл глаза. На секунду он даже перестал дышать, увидев на шее жены колье с сапфирами и бриллиантами. Он удивился, что не заметил его раньше. Значит, она сняла бриллиантовое сердечко, которое он ей подарил. Но она же обещала… И не сдержала слова.

Новое ожерелье медленно понималось и опускалось в такт дыханию Керри.

* * *

Для Грейси выдалось прекрасное утро. Ожидая посетителей, она надела голубые джинсы, посмотрелась в зеркало и стянула волосы в «хвост», закрепив его на затылке заколкой.

Грейси ожидала увидеть в зеркале изможденное и усталое от бессонных ночей лицо. Но оказалось, что она выглядела свежо, что очень обрадовало ее. Темные круги под глазами, складки на лбу, которые углублялись день ото дня, горестные морщинки в уголках рта — все это исчезло словно по волшебству. На нее смотрело веселое лицо со смеющимися глазами. На губах играла счастливая улыбка.

Внезапно раздался резкий звонок. Он был настолько громким, что Грейси вздрогнула; ее сердце бешено заколотилось. Она взяла себя в руки и сняла трубку.

— Керри у тебя? — раздался недовольный голос Декстера.

— Нет, папа. Она еще не приезжала. Но я ожидаю их с минуты на минуту.

— Я уже несколько часов пытаюсь дозвониться в их номер в гостинице. Где они могут быть?

— Ума не приложу. Может, просто поехали куда-нибудь вместе с детьми?

Декстер, казалось, пропустил слова дочери мимо ушей. Она проговорила:

— Если я могу чем-нибудь помочь, то… — В трубке раздались гудки.

Грейси уселась на постель. Затем откинулась на подушку. Внезапно поежилась, словно в ознобе.

Ей вдруг стало страшно. И самое ужасное заключалось в том, что она не понимала, чего именно боится.

* * *

Майкл купал близнецов, когда раздался телефонный звонок.

— Намыль меня! Нет, меня! — наперебой кричали мальчики, стоя под горячим душем и раскидывая по ванной пену.

Майкл прислушался, стараясь понять, с кем говорит Керри. В ее голосе чувствовалось волнение. Но слов он не разобрал.

* * *

— Папочка, с тобой все в порядке? — говорила Керри.

На другом конце провода стонал Декстер:

— Я играл в теннис. Колено. Я разбил колено.

Мне нужно к травматологу.

— А где Ирма?

— Ее нет. Она уехала по делам. — Он снова застонал.

— А с кем ты играл? С Джоком?

— Он тоже уехал. Я думал, что ничего страшного.

Но нога распухает. Я не могу ходить.

— Папочка, — зашептала Керри, — но у меня же всего несколько часов до отъезда Майкла.

Декстер молчал.

— Папочка?

И вновь в ответ тишина. Она слышала в Трубке лишь его тяжелое дыхание.

— Я же не могу бросить его сейчас. А ты не можешь позвонить…

— Не беспокойся, — отрезал Декстер. — Я обращусь к кому-нибудь другому.

Не говоря больше ни слова, он дал отбой. Керри медленно положила трубку. Она пригладила волосы.

Прислушалась к возне, которую устроили дети в ванной. Затем снова схватила трубку и, дрожа всем телом, стала набирать номер.

* * *

Декстер лежал на диване, закинув руки за голову. На губах его играла самодовольная улыбка — он разглядывал полки своей библиотеки, на которых стояли бесценные старинные тома. Еще раз взглянув на стеллаж, где находились самые ценные издания, Декстер перевел взгляд на стену, украшенную экзотическими охотничьими трофеями со всех концов света.

Внезапно он вспомнил об Энн. Женщины как животные, подумал Декстер. Ничто не может сравниться с теми ощущениями, когда ты охотишься на них, овладеваешь ими. Или уничтожаешь их.

Он посмотрел в окно — на цветы, в которых утопало все вокруг. В том великолепном пейзаже, который он видел в окно, было что-то фантастическое.

Ему казалось, что он — театральная звезда, которая в переполненном зале срывает шквал аплодисментов, едва только приподнимается занавес. Образ жизни, который он вел, казался ему исключительным, предназначенным только для него одного. Или для людей, подобных ему.

Декстер решил, что ему лучше наложить на колено лед до того, как приедет Керри. Он медленно поднялся и пошевелил ногой. Затем подошел к бару и налил себе виски. На его красиво очерченных губах играла холодная и самоуверенная улыбка. Она перезвонит, думал он, усаживаясь в кресло. Все его существо было наполнено приятным чувством — он не мог подобрать ему название, но это чувство пропитывало все фибры его души. Декстер отпил еще немного. И тут зазвонил телефон.

* * *

Майкл смотрел на Керри, словно не мог поверить тому, что она только что сказала.

— Он что, сломал что-нибудь?

— Кажется, нет, — запинаясь ответила Керри. — Но он хочет сделать рентген, чтобы быть уверенным.

Ты с детьми поезжай к Грейси, а я присоединюсь к вам там.

— Он же не даст тебе приехать к нам. Разве ты этого не понимаешь?

В ответ Керри посмотрела на мужа так, будто получила пощечину.

— Не говори глупостей, — заявила она.

— А я и не говорю.

— Во-первых, он вовсе не контролирует меня. Я не спрашиваю у него, что мне можно делать, а что — нет. Во-вторых, он разбил колено. И это не шутки.

— Не шутки? — с горечью переспросил Майкл.

— Совсем не шутки!

— Кер, послушай меня. Каждый раз, как мы встречаемся, он выкидывает подобные фокусы.

— Какие фокусы? — В голосе Керри звучало раздражение.

— Да всякие. Несчастный случай. Поездка с детьми в Диснейленд. Банкет, наконец. Все, чтобы только мы с тобой не смогли встретиться.

— Майкл, но это же абсурд.

— Нет, не абсурд.

— Но отец любит меня!

— Я знаю, — кивнул Майкл. — Может быть, даже больше, чем следовало бы.

После долгого молчания Керри ответила:

— Пожалуй, это гораздо лучше, чем твоя любовь.

— Не правда. Как тебе такое могло прийти в голову?

— Я действительно так думаю, — отрезала она. — Отец не бросает меня на несколько месяцев. Он не проводит время с миллионами восхищенных фанатов! Отец…

— Он не является твоим мужем, Керри. Даже если бы ты этого и захотела — у тебя ничего бы не вышло.

Твой муж — я.

Ему показалось, что Керри готова ударить его. Но в этот момент зазвонил телефон. После второго звонка Керри сняла трубку. Поднесла к уху и тут же бросила трубку на рычаг.

— Консьержка, — сказала она. — Журналисты узнали, что ты здесь. Их в холле целая толпа.

— Поедем навестим Грейси, — с мольбой в голосе произнес Майкл.

— Я должна поехать к травматологу, — ответила Керри. — И давай закроем эту тему.

Из ванной выбежали дети, одетые и причесанные.

— Я приеду к Грейси, — продолжала Керри. — Это не займет много времени.

— Мне будет не хватать тебя, Керри.

— Прекрати! — закричала она. Глаза детей округлились. В комнате воцарилась тишина. — Я приеду, — снова заговорила Керри. — Обещаю.

Майкл протянул руку и, коснувшись пальцами ожерелья на ее груди, произнес:

— Мы знаем, что ты всегда держишь слово.

Он взял Кенни и Кейта за руки и направился с ними к выходу. В холле толпилась куча народа. Как только Майкл появился, защелкали камеры, раздались крики:

— Посмотрите сюда, мистер Донован!

— Сюда, Майкл, сюда!

Они протиснулись сквозь толпу. Майкл уселся в лимузин, продолжая приветливо улыбаться фотографам. Когда за ним и детьми захлопнулись дверцы, Майкл бросил взгляд на окно. Жена смотрела на них.

Но она даже не помахала им рукой.

Лимузин покатил по длинной аллее из высоких пальм. На кончиках пальцев Майкла оставался запах духов Керри.

* * *

Грейси обняла Майкла, чувствуя, что его присутствие успокаивает ее. Они обнимались молча. Словно друзья, которые давно не виделись и которым не требовались слова. Потом они улыбнулись друг другу, и непонятное чувство радости овладело Майклом, когда он взял ее за руку.

— Ну, как ты? — спросил он ласково.

— Хорошо, — тихо ответила Грейси.

— Тетя Грейси! Тетя Грейси! — завопили близнецы, вломившись в дверь.

Майкл заметил неподдельную радость на лице Грейси, когда она обнимала детей.

— Папочка, можно мы поиграем на улице? Ну, пожалуйста, — попросил Кейт.

— Давай поиграем в футбол, — поддержал брата Кении.

— Да, давайте пойдем на улицу, — сказала Грейси и взяла бейсбольную кепку с длинным широким козырьком, чтобы защитить лицо от жаркого июльского солнца.

Дети бежали впереди, играя ярко-желтым футбольным мячом. Грейси и Майкл направились следом за ними. Медленно прошли в сад, где повсюду цвели розовые и оранжевые бугенвиллеи. Они некоторое время шли в тени колышущихся пальм, шли рука об руку, не говоря ни слова. Каждый думал о своем.

Первой заговорила Грейси:

— А где она?

— Это все твой отец, — проговорил Майкл бесцветным голосом. Проговорил — и умолк.

Грейси кивнула.

Близнецы тем временем пинали мяч и ползали за ним в зарослях цветов.

— Кенни и Кейт постоянно навещают меня, — сказала Грейси, глядя на них. — Они замечательные дети.

— Я очень редко вижу их.

— Пусть будет так, как есть.

— Но мне их не хватает, — сказал Майкл.

Они немного помолчали.

— Пожалуйста, не позволяй отцу уничтожить тебя, — внезапно выпалила Грейси.

— А что, он способен на это? — спросил Майкл.

— Ваша семья. Он хочет ее разрушить, — ответила Грейси.

— Он не сможет, Грейси. Это можем сделать только мы с Керри.

— Ты не знаешь отца, — возразила Грейси. — Вернее, плохо знаешь. Он в состоянии разрушить все что угодно.

Майкл остановился и пристально посмотрел на Грейси. В ее глазах была тревога.

— Кейт, а ну-ка дай мне пас! — неожиданно закричал Майкл.

К ним приблизилась женщина в белом. Это была миссис Гриффин, няня Кейта и Кении.

— Меня прислал мистер Портино, чтобы забрать детей. Им скоро спать.

— Мы ждем, когда приедет их мама, — сказал Майкл.

— Мистер Портино сказал, что она не приедет, — сообщила няня.

Майкл медленно кивнул.

— Я скажу вам, когда они будут готовы, — сказал он.

— Но мистер Портино сказал, чтобы…

— Я позову вас, когда они будут готовы!

Миссис Гриффин не стала возражать. Развернувшись, она удалилась.

— Надеюсь, ты когда-нибудь сможешь приехать в Лос-Анджелес, — сказал Майкл, повернувшись к Грейси.

— Постараюсь, — ответила Грейси. — А ты запомни, что я тебе сказала.

— Постараюсь, — кивнул Майкл.

Они обнялись на прощание.

— До свидания, Грейси, — улыбнулся Майкл.

Грейси смотрела, как он и дети шли к машине.

Прекрасная семья, думала она. И вдруг снова вспомнила об отце. Неужели кто-то осмелится разрушить такую замечательную семью?

Настоящее

Декстер лежал с закрытыми глазами рядом с Зои.

Лежал, испытывая наслаждение. В нем бушевало пламя — такое возбуждение он переживал лишь в юности.

Зои приехала в пятницу вечером. Она вернулась из школы Клиффорда, чрезвычайно дорогого и супермодного учебного заведения, куда Декстер отправил ее на шесть недель для «самоусовершенствования».

Зои приехала совершенно изменившейся — более привлекательной и утонченной. К тому же она сбросила четыре с лишним килограмма. Не было никакого сомнения — Зои расцвела.

Декстер наслаждался видом обнаженного тела Зои, которое просвечивало сквозь неглиже, тонкое, как паутинка. Линии тела девушки были мягкими и округлыми; пышные темные волосы, обрамлявшие лицо, в беспорядке разметались по белоснежной подушке.

Декстер наклонился к ее шее. Он не разрешал ей пользоваться духами, потому что ему нравился запах детского тепла, все еще исходивший от нее. Зои недавно исполнилось восемнадцать.

Декстера всегда тянуло к молоденьким девушкам.

В течение многих лет он посещал вечеринки, куда его друзья приглашали множество безликих девочек, едва достигших брачного возраста. Для Декстера их чистота и невинность были своего рода приятным противоядием против старости.

В свои пятьдесят восемь Декстер провел много ночей со взрослыми женщинами. И эти ночи было трудно забыть. Но все эти женщины создавали вокруг себя какую-то неприятную атмосферу, и дело было вовсе не во внешности — просто на своем веку они успели пережить боль и страдания.

А вокруг Декстера постоянно была новая, молодая и красивая, плоть, и его неудержимо влекло к этой плоти. Молоденьких девушек еще не тронула жестокость жизни. Они еще не познали неразделенной любви, краха карьеры, неблагодарности детей или супружеской измены. От них исходил какой-то необузданный жар. Декстеру особенно нравилась их невинность. Она придавала сил и, казалось, помогала осуществить мечты.

Он опять ощутил теплый запах Зои. Жизнь била в ней ключом, и для Декстера это было словно обретение молодости. Зои была полна надежд на будущее; Декстером же слепо восхищалась, не осуждая его ни за что. Лишенная собственной личности, она являлась лишь тем, чем ее хотел видеть он.

Декстер сунул руку под ночную рубашку Зои и дотронулся до кончика груди. Соски девушки были маленькими и розовыми. Он погладил ее грудь. Потом осторожно сжал ее. Внезапно им овладели отцовские чувства; на лице его появилось какое-то странное выражение — то ли стыда, то ли угрызений совести.

Ему вспомнился тот давний день, когда Энн вошла в ванную комнату. Ее гневное лицо. Тот шок…

Декстер глубоко вздохнул при этом неприятном воспоминании. Он чувствовал себя тогда словно паук, который запутался в собственной паутине.

Декстер отправился в ванную и принялся разглядывать свое отражение в зеркале. Его глаза блестели, словно полированное черное дерево, а кожа теплого оливкового оттенка свидетельствовала об отменном здоровье. Декстер откинул со лба свои пышные черные волосы, и они рассыпались красивыми волнами.

Он повернулся к зеркалу боком, внимательно рассматривая свое тело. Затем повернулся другим боком, провел ладонью по бедру. Да, с этим пора что-то делать. Он вспомнил о тринадцатилетних и четырнадцатилетних девочках. Их белоснежные шеи, руки, прекрасные тела. Приступ тоски и одиночества овладел им при воспоминании о собственной юности. Он почувствовал себя опустошенным.

* * *

Зои повернулась и потрогала рукой ту сторону кровати, где до этого лежал Декстер. Улыбка тронула ее губы, когда она поняла, что он в ванной.

Она жила с Декстером уже почти год. Девять месяцев они встречались тайно, пока Декстер вел бракоразводный процесс с Еленой. Когда же процесс закончился, Зои переехала в дом Декстера.

Ей нравилось быть его подругой, более того, она действительно любила Декстера.

Девушке нравилась и роль хозяйки поместья, а теперь, после окончания курсов «самоусовершенствования», она чувствовала, что может справиться с этой ролью еще лучше. До того как Зои отправилась на обучение в школу Клиффорда, она ощущала себя в доме Декстера чужой, случайно попавшей в аристократическое общество. Сейчас она гораздо больше походила на истинную обитательницу Палм-Бич.

Когда Зои обрела эту уверенность в себе, она почувствовала себя более привлекательной и в сексуальном плане — уже не просто одной из бесчисленных протеже Декстера, которых у него и до нее было множество.

Зои все нравилось в доме Декстера. Если бы еще не вчерашний вечер… Вчера она познакомилась с Керри и почувствовала какую-то непонятную угрозу.

Соперница, подумала она. Но соперничать с дочерью Декстера? Это же абсурд.

Зои подумала о том, что Керри по характеру совершенно не похожа на Грейси. С той она без труда поладила. Грейси казалась тихой и скромной. Большую часть времени она проводила в своей комнате, предпочитая уединение общению с Зои и Декстером.

А Керри без умолку болтала о тех светских мероприятиях, которые отец устраивал в ее честь.

Конечно, Зои надеялась, что ей удастся подружиться с Керри, поскольку она знала, как та привязана к отцу.

Зои посмотрела на Декстера — тот вышел из ванной. В ее темно-фиолетовых глазах он прочел откровенное восхищение.

— Доброе утро, Деке, — сказала она и протянула к нему руки.

Девушку переполняло чувство гордости, она ликовала при мысли о том, что судьба оказалась настолько благосклонной к ней.

Внезапно в дверь спальни постучали.

— Доброе утро, папочка, — сказала Керри, влетая в комнату. — Я прождала тебя внизу несколько часов.

— Здравствуй, дорогая, — ответил Декстер, обнимая и целуя дочь.

— Доброе утро, Зо-о-ои-и, — произнесла Керри с легким присвистом, растягивая слова.

Зои схватила простыню и натянула ее до самого подбородка. Она молча смотрела на нежданную гостью, столь бесцеремонно ворвавшуюся в спальню.

— Мне абсолютно необходим твой совет, папочка. Какое из этих двух мне идет больше? — Керри отвела в сторону руку, через которую были переброшены два платья.

Затем дочь Декстера разложила платья на кровати и, к изумлению Зои, выскользнула из джинсов и стащила через голову свитер.

Она стояла перед ними совершенно голая.

Зои, побледнев, судорожно впилась пальцами в простыню. Несколько секунд Декстер смотрел то на дочь, то на Зои. Затем взгляд его остановился на умопомрачительно прекрасной Керри. Ее великолепные груди были круглыми и гладкими, словно жемчужины. Декстер смотрел на нее во все глаза, словно старался запомнить каждый сантиметр ее тела, каждое движение, каждую улыбку.

Взгляды отца и дочери встретились. Он шагнул было к ней навстречу, затем резко остановился. Заставил себя закрыть глаза. Декстер не хотел, чтобы хоть одна из женщин догадалась, какой ураган чувств бушевал в нем. Вновь открыв глаза, он заставил себя смотреть только на Зои.

Керри медленно надела одно из платьев.

Зои шевелила губами, пытаясь что-то сказать, но ей не удалось вымолвить ни слова.

— Папочка, ну как? — Керри прошлась по комнате.

— Мне очень нравится, — медленно проговорил Декстер. Он по-прежнему дышал прерывисто; слова сползали с его губ, словно змеи.

Керри сняла платье, надела второе и грациозно закружилась по комбате. Декстер снова уставился на дочь.

— Тебе идут оба, — сказал он. — Ведь ты — это ты.

Керри посмотрела на девушку, лежавшую в постели Декстера. Вчера вечером она узнала, какова истинная роль Зои в доме, и это ей чрезвычайно не понравилось. Еще один враг, очередная соперница; теперь с ней предстоит бороться за внимание отца.

Для Керри Зои являлась огромной темной тучей, нависшей над домом. Над ее домом.

В течение нескольких минут, казавшихся вечностью, никто не проронил ни слова.

— Я буду внизу, папочка, — сказала наконец Керри. — Мне нужно поговорить с тобой, — добавила она и, подобрав с пола свои вещи, поспешно вышла из комнаты.

Зои сидела в постели, ожидая, что Декстер скажет о поведении дочери. Но тот молча продолжал одеваться.

— Я буду внизу, дорогая, — произнес он. Затем поцеловал Зои в щеку и вышел из спальни, оставив девушку в полном замешательстве.

* * *

— Вчера я говорила с Майклом. Он закончил съемки.

— И что это означает?

— Он хочет, чтобы мы вернулись домой. Мальчикам пора готовиться к школе.

— Господи, а мне кажется, что ты только что приехала, — проговорил Декстер с печальной улыбкой. — Я-то надеялся, что буду побольше времени проводить с моей принцессой.

Керри теребила пальцами серьгу в ухе.

— К тому же ты нужна Грейси, — продолжал Декстер. — Она только вчера говорила мне о том, как много для нее значит твое присутствие. Ты же не можешь бросить ее, она еще не в самой лучшей форме.

Подумай о Грейси. Не обо мне — о своей сестре.

— Я подумаю, — ответила Керри.

— Хорошо, я скажу Грейси, что ты подумаешь, — произнес Декстер.

Он проводил Керри взглядом — она направилась к бассейну, — затем отправился в библиотеку и связался с секретарем.

— Мне нужен самый лучший учитель, — заявил он. — И привезите мне бланки заявлений на прием в школу в Палм-Бич. Мне нужны также видеозаписи всех демонстраций осенних коллекций одежды, чтобы Керри не приходилось самой ездить на показы. Закажите все необходимое для учебы мальчиков, а назавтра назначьте мне встречу с Сэмюэлом Голдфарбом, — отдавал распоряжения Декстер, думая при этом об Энн, однажды попытавшейся отнять у него Керри. — А теперь соедините меня с доктором Кейном.

Декстер решил, что доктор Кейн — сейчас основной элемент той комбинации, которая позволит ему удержать Керри. Ради Грейси она останется, он знал это. Так что задача была несложной. Грейси следует держать в больнице. Вне всякого сомнения.

Прошлое

Закинув руки за голову, Декстер лежал в шезлонге в серую и белую полоску. Без всякого выражения на лице он наблюдал за Керри и Грейси сестры занимались в бассейне нырянием с аквалангом со специально нанятым для этой цели инструктором по имени Джо.

Судья Хотхорн блестяще справился со своей задачей во время судебного процесса, думал Декстер. До сих пор все шло так, как он хотел. Загвоздка лишь в том, что Энн подала на апелляцию.

К горлу Декстера подкатила жаркая волна.

Купить одного судью несложно, но он даже представить не мог, что придется покупать всех четверых судей, которые будут рассматривать дело в апелляционном суде.

Хотхорн сказал, что он в хороших отношениях с этими судьями. Мол, старые собутыльники. А еще он сообщил, что во Флориде лишь в двадцати процентах случаев решения суда при апелляции пересматриваются. Но Декстер любил, чтобы все его тылы были прикрыты. А в этот раз так не выходило. Однако Декстер привык играть так, будто от исхода каждой игры зависела его жизнь, поэтому старался всегда иметь страховочный вариант. Он нанял частного детектива, чтобы собрать компромат на Реджи Пирса. Жадному до денег детективу не удалось раскопать ничего, кроме незначительных налоговых нарушений четырехлетней давности.

Декстер прикурил сигару и стал снова думать о жене. Даже мысленно он не мог называть ее «бывшая жена».

Его поражало то, с каким достоинством и уверенностью держалась Энн во время процесса. Этими ее качествами он всегда восхищался. Любая другая, окажись она на месте Энн, уже давно сбежала бы из города, думал Декстер.

Он любил Энн настолько, насколько вообще был способен любить женщину. К сожалению, она застала его с Терри в тот злополучный вечер. С Терри у него был просто животный секс. Только и всего. Ничего против Энн в этом не было, обычное физическое влечение. Ведь каждый должен удовлетворять свои сиюминутные желания и прихоти. Только так следует жить. А такой взгляд на жизнь Энн никогда не понимала и не понимает. Теперь же и вовсе не поймет.

— Может, покатаемся на роликах сегодня вечером? — спросила Адрианна, высокая, полногрудая девушка с рыжими волосами, его последняя подружка. На ней были лишь красные трусики от бикини.

— На роликах? — с отвращением в голосе переспросил Декстер. Это его последнее увлечение уже начинало его утомлять.

«Красивые женщины-бабочки очень часто утомляют тот цветок, нектар которого они пытаются пить».

Где он это прочитал? Физическое влечение — конечно, волнующая вещь, но недолговечная. Такое же влечение овладело им в тот вечер с Терри, и он поддался ему. Неужели Энн не понимает, что, приди она на час позже, все было бы уже кончено. Раз и навсегда.

Он привык следовать только своим желаниям, опрометчиво не задумываясь о последствиях. В конечном счете нужно быть самим собой, считал Декстер. И его любовные похождения заканчивались, как только все эти девочки начинали вести себя так, будто их интересы важнее, чем его, Декстера. Или когда они пытались завести эти отношения слишком далеко — до любви. Презрительная улыбка появилась в уголках его губ.

Кажется, Адрианна уже приблизилась к такой черте.

Лишь Энн никогда не утомляла его, и любовь с ней не могла стать жалкой. Возможно, сама-то она и была готова умереть ради любви — бедная дурочка.

Может, стоит снова завладеть ею, размышлял он. Ей так хотелось видеть детей, что ради этого она могла пойти на все, даже отозвать апелляцию. К тому же она была великолепна в постели; никто и никогда не удовлетворял его так, как это удавалось ей. Кроме того, она вовсе не глупа.

Прекрасная мысль, подумал он. Просто блестящая. Я заставлю ее переехать обратно ко мне и отозвать апелляцию. Заставлю ее снова полюбить меня.

Зазвонил телефон, и Грейси услышала звонок. Она всегда слышала.

— Это мама? — с волнением спросила она. Девочки выскочили из бассейна и подбежали к Декстеру.

— Нет, кто-то просто ошибся номером, мои милашки, — ласково улыбнулся Декстер, опуская трубку.

Лица девочек погрустнели. Декстер тяжело вздохнул.

— Знаете, если бы мама действительно любила нас троих, она не подала бы на развод и не уехала от нас, — медленно проговорил он. — Я вам уже об этом говорил. — Он выдержал паузу. — А может быть, у нас появится другая мама, — пробормотал Декстер, словно размышляя вслух.

Глаза Керри наполнились неподдельным ужасом.

— Мы не хотим новую маму, — заявила Грейси. — Нам нужна наша мама!

Нервы Декстера не выдержали. Когда же наконец этот ребенок перестанет стенать по своей матери? Прошло уже два месяца. Неделю назад он собирался повезти их обеих на ярмарку. Но Грейси опасалась, что они пропустят звонок матери, — та обещала позвонить в шесть. Декстер взбеленился и оставил Грейси дома — поехал с одной Керри; Керри никогда не ныла, как ее сестра. А Грейси его раздражала.

— А теперь бегите и доделывайте свои уроки, — сказал Декстер и в раздражении махнул рукой.

Он вновь подумал об Энн, и его пронзило желание. Желание снова владеть ею. И желание отомстить ей за то, что она первой подала на развод.

* * *

Энн была в замешательстве, в растерянности. Утром ей позвонил Декстер и предложил поужинать у него и встретиться с дочерьми. Она до сих пор не могла в это поверить.

Декстер проводил ее через холл в гостиную.

— Я подумал над тем, что ты говорила. Что детям будет лучше, если ты будешь встречаться с ними чаще, — сказал Декстер, повернувшись к Энн и обняв ее за талию обеими руками.

Энн глубоко вздохнула и закрыла лицо ладонями.

Между ее пальцев просочилась слеза. Декстер улыбнулся. Он знал, что это слеза признательности.

— А сейчас иди и уложи их спать. Они ждут тебя, — сказал он, вытирая ее щеку кончиком большого пальца. — Потом мы поужинаем. Я кое-кого пригласил на ужин.

Энн озадаченно посмотрела на бывшего мужа.

Посмотрела внимательно, словно пыталась разгадать его замыслы. Она попыталась взять себя в руки. Ее удивило, что будут гости. И все же это очень похоже на Декстера… Какова бы ни была его цель, он всегда добивался ее при свидетелях. На людях он просто расцветал.

Энн высвободилась из его объятий и бросилась в детскую. В дверях, однако, замерла, словно окаменела.

Энн показалось, что она смотрела на детей несколько минут, хотя прошли лишь секунды. Девочки лежали в своей кроватке, лежали, свернувшись в клубочек. Керри обнимала Грейси со спины, а Грейси сосала большой палец сестры. Они то и дело вздрагивали. Грейси тихонько плакала.

— Мои ангелочки, — прошептала Энн.

Она вошла в комнату, присела на кровать и принялась целовать обеих.

— Мама, мы так долго ждали тебя, — проговорила Керри. — Ложись с нами.

Энн прилегла возле Керри и обняла дочерей.

— А вы с папой помиритесь? — с надеждой спросила Грейси. — А что будет с нами, если он умрет?

Мы останемся одни?

— Папа не умрет, — ответила Энн. — А вы никогда не останетесь одни. Даже не думайте о таких вещах.

— Спой нам песенку, мама, — попросила Керри, закрывая глаза.

Дочки уже давно уснули, а Энн все еще пела им колыбельные. Ей не хотелось уходить, но все-таки она встала и бесшумно вышла из комнаты. Направляясь в столовую, она слышала звон бокалов и громкий смех.

Энн испытывала странное чувство, оказавшись вновь в доме Декстера. Во всем этом было что-то неестественное, абсурдное… Она чувствовала себя актрисой, игравшей какую-то роль, но совершенно не знавшей своего текста.

Декстер пригласил на ужин двенадцать человек, и Энн никогда еще не чувствовала такой неприязни к людям, как в тот вечер. Она смотрела, как они пьют, как ковыряют вилками в своих тарелках, как беззаботно сплетничают и громко смеются. Гости наслаждались вином и едой, ничуть не заботясь о том, что в это время чувствуют другие.

Энн ужасно устала. И как ей удалось пережить множество подобных вечеров в прошлом, удивлялась она. Интересно, зачем Декстер устроил весь этот спектакль? Еще более странной казалась реакция самого Декстера на события этого вечера. Он, похоже, наслаждался тем, что Энн испытывала дискомфорт и даже отвращение к его друзьям. Она никак не могла понять, в чем дело. Когда ужин закончился, Энн попыталась задержаться. Но Декстер умудрился выставить ее вместе с другими гостями. Как истинный джентльмен, он поцеловал ее в щеку и улыбнулся той самой улыбкой, из-за которой она когда-то влюбилась в него.

Внезапно ею овладело желание броситься обратно в дом, закричать: «Давай начнем все сначала, давай забудем ужасное прошлое. Давай снова совьем гнездо!» Но ее уже проводили к машине, и Энн осознала: возврата к прошлому не будет.

* * *

Джейн, сидя за рюмкой бренди, ждала подругу у нее в квартире. Постукивая своими высокими каблуками, Энн вошла в комнату и начала подробно рассказывать о событиях прошедшего вечера.

— Совершенно непредсказуемо. Как он и любит, — прокомментировала Джейн. — Пусть все ломают головы. Думает, что это дает ему власть над людьми.

— Он предложил мне приехать завтра снова, — сказала Энн, массируя ступню.

— Будь осторожна, Энн. Он что-то задумал. — Джейн принялась массировать другую ногу Энн.

— А что может быть у него на уме? — поинтересовалась Энн.

К сожалению, Джейн не знала ответа на этот вопрос.

* * *

Теперь Энн проводила в доме Декстера гораздо больше времени, чем у себя. Она была счастлива, что постоянно видит дочерей; девочки же были в восторге от того, что мама снова жила с ними. Однако счастье это омрачалось эмоциональными проблемами.

Прежде всего это были проблемы, появившиеся у девочек в результате развода родителей. Энн всячески старалась исправить положение, наладить жизнь детей. Сестры очень изменились с тех пор, как стали жить с отцом.

Энн всегда настаивала, чтобы они правильно питались, сами заправляли постель и убирали у себя в комнате. Теперь же они просили на обед бутерброды, не отрывались от телевизора и совсем забросили уборку. Энн попыталась убедить Декстера, что им требуется помощь психолога, но тот был категорически против. Поскольку все зависело от него, Энн опасалась проявлять чрезмерную настойчивость. Она и так была очень признательна Декстеру за то, что он разрешил ей проводить с детьми так много времени.

Психическая травма, полученная детьми в результате развода, повлияла и на их отношение к окружающим. Девочки больше не приглашали к себе друзей и не очень-то стремились выходить из дома. Они начали общаться между собой на «секретном» языке, известном только им одним. Теперь сестры ничего не предпринимали, не пошептавшись на своем закодированном языке. Энн не хотела вмешиваться в отношения дочерей, но Декстера их поведение раздражало.

Он всегда стремился вмешаться, считая, что это его, отцовское, право. В результате Грейси стала очень застенчивой. Она не разрешала никому входить к себе в комнату, когда принимала душ или переодевалась.

Керри, напротив, была очень открытой, особенно по отношению к отцу. Декстер всячески баловал ее. Он покупал ей гораздо больше нарядов и игрушек, чем Грейси, гораздо чаще играл с ней. Керри любила сидеть у отца на коленях, обнимать и целовать его; она танцевала для него и демонстрировала ему свои обновки.

Еще одной проблемой для Энн стали ее новые отношения с Декстером, отношения, которые больше не основывались на чувстве любви. Развод и события, последовавшие за ним, казались густой черной тучей, закрывшей последний луч солнца в их жизни, затмившей все чувства, которые Энн когда-то питала к Декстеру. Они снова спали вместе. Декстер, казалось, испытывал к ней физическое влечение. Он с удовольствием ужинал с ней и пил вино. Она же, со своей стороны, научилась имитировать оргазм. Если это дань, которую нужно платить, чтобы видеть детей, то пусть так и будет, решила Энн. Но это было нелегко. Во всяком случае, поначалу. Потом стало проще. Она знала: это не правильно, знала, что ей такая жизнь во вред, но так было лучше для детей. Поэтому, когда Декстер предложил ей переехать обратно в его дом, она согласилась.

В первый же день Энн случайно обнаружила в ящике стола в ванной фотографии обнаженной девушки и золотое сердечко с надписью: «Спасибо за прекрасное время. С любовью, Дениз». Энн ничего не хотела знать о Дениз. Она не хотела знать ничего, что напомнило бы ей о разводе и о том времени, когда она жила отдельно от детей. Она чувствовала себя точно на вулкане, который вот-вот «проснется», и очень не хотела этого «пробуждения». Энн решила, что вполне может обойтись и без любви к мужчине — этого требовали интересы детей. Образовавшийся вакуум заполняли Керри и Грейси.

* * *

Пришло Рождество, и Декстер был просто не похож на себя — очень уж старался угодить ей. Он снова стал внимательным и заботливым. И больше не приглашал своих ужасных гостей — они ужинали дома все вместе, как нормальная семья. В рождественское утро Энн нашла под елкой картину Макса Эрнста — Декстер ухаживал за бывшей женой с большим шиком.

Наступил Новый год, и они снова казались счастливой дружной семьей. Семьей без проблем. Прошлое исчезло, будто по мановению волшебной палочки.

* * *

Грейси помогала кухарке Кларе, старой доброй негритянке, печь шоколадный бисквит. Энн вошла на кухню, вернувшись с занятий йогой.

— Выглядит изумительно, — сказала она, поцеловав Грейси. — Жду не дождусь, когда можно будет попробовать.

— Еще не готово, мама. — Грейси строго погрозила ей пальчиком.

— А где твоя сестра? — поинтересовалась Энн.

— Наверху, с папой. Она перепачкалась горячим шоколадом с ног до головы. — Грейси драматично закатила глаза.

Энн направилась наверх, она чувствовала, что жизнь ее вновь обрела смысл. Она была счастлива и беззаботна — почти забытое ощущение. В комнате она не увидела ни Декстера, ни Керри. Затем услышала голоса, доносившиеся из ванной. Дверь была приоткрыта. Она взялась за дверную ручку — и вдруг замерла на месте. Во рту у нее пересохло.

— Когда ты подрастешь, моя принцесса, мальчикам будет нравиться трогать тебя везде, — послышался ласковый голос Декстера. Он, раздетый, стоял вместе с Керри под душем. Завернул кран. — Но ты не должна позволять всем трогать тебя. Это могут делать только некоторые, а не всякий желающий.

— А кому можно? — с невинным видом спросила Керри.

Декстер сглотнул и принялся намыливать ее гладкую спину. Он представлял Керри молоденькой девушкой, с жемчужно-белой грудью и светло-розовыми сосками. Декстер почувствовал, что в его жилах забурлила кровь. Энн в ужасе заметила, что он возбужден.

— Папочка, я замерзла, — сказала Керри, обнимая его за шею.

Энн стряхнула с себя оцепенение и широко распахнула дверь.

— Декстер, — сказала она, — нам нужно поговорить. — Ее глаза пылали, но она старалась держать себя в руках. — Прямо сейчас, — потребовала Энн.

Она взяла полотенце и открыла стеклянную дверцу душа. — Беги и одевайся, Керри. Я приду через минуту. — Ей вспомнилась сцена — Декстер и Терри в постели.

Керри посмотрела на мать, потом на отца. Девочка не понимала, что произошло, но чувствовала: случилось что-то страшное.

Декстер молча прислонился к стене. В нем зарождалась бешеная злоба.

— Хорошенького понемногу. Я повторю апелляцию, — заявила Энн. — И детей буду воспитывать я.

Декстера душил гнев. В эти мгновения он любил Энн — и ненавидел ее. Гордость заставила его выпрямиться и взглянуть ей прямо в глаза. Он смотрел на нее с таким презрением, словно это она обнаженной стояла в душевой кабине. Энн, почувствовав это, пришла в замешательство. У нее перехватило дыхание. Декстер понял ее состояние и мысленно усмехнулся — впервые в жизни он почувствовал превосходство над Энн. Она боялась его, а он ее — нет.

Декстер с облегчением вздохнул; на губах его заиграла холодная улыбка. Не важно, чего мне это будет стоить, но на сей раз я уничтожу ее, подумал он.

— Увидимся в суде, Энн, — сказал он.

Декстер плотно сжал губы, и лицо его теперь напоминало каменную маску.

Настоящее

На улице бушевал ветер, бросавший брызги дождя на оконные стекла. Вспышки молний прорезали небо; то и дело раздавались громовые раскаты.

Зои потянулась к сигаретам. Закурила. Она думала о том, что лучше надеть ко второму завтраку.

Последние недели были очень тяжелыми для нее.

Керри не уступала ей ни в чем, и Зои вновь начали одолевать сомнения. Она не могла наслаждаться ролью хозяйки дома — эту роль узурпировала дочь Декстера. Именно узурпировала. Зои нечем было заняться.

Поместьем управляла Керри, и делала это мастерски.

Зои попыталась поговорить об этом с Декстером, но тот молча уставился на нее, точно на идиотку.

Зои с грустью посмотрела в окно, размышляя о том, когда же наконец Керри вернется в Калифорнию.

* * *

Керри зевнула и открыла один глаз. Все тело ныло, и она боялась пошевелиться. Наконец протянула руку к звонку, чтобы вызвать слугу.

После вчерашней попойки ей оставалось лишь радоваться, что она вообще жива. Она смутно помнила, что отправилась с друзьями в ночной клуб «Банана Макс-Юпитер» — выпить и потанцевать. Было весело. Майкл с некоторых пор не разрешал ей развлекаться таким образом. Она покурила травки, побаловалась кокаином — самую малость — и, помнится, флиртовала со всеми подряд. И без конца хохотала — это Керри тоже хорошо помнила. Дальше — провал в памяти. И сейчас голова болела так, словно под черепом у нее установили буровую вышку.

В дверь негромко постучали.

— Мисс Керри, вам что-нибудь принести? — спросила Ирма.

— Закрасьте стекла черной краской и приварите к ним стальные ставни, простонала Керри.

— Хорошо. Что-нибудь еще? — с невозмутимым видом спросила Ирма — в последнее время она не раз видела Керри по утрам не в лучшем виде после обильных возлияний.

— Черный кофе и газету. Спасибо.

Дверь за Ирмой закрылась. Керри поморщилась — в ней проснулось еще одно воспоминание о вчерашней ночи.

Боже, папочкина машина! Теперь она действительно все вспомнила, и эти воспоминания вызвали тошноту.

Она разбила «тестароссу»! Это случилось при повороте на улицу Слоун, когда они с ее старой подругой Кимберли затеяли гонки. Передний бампер любимой машины отца разбит всмятку. Керри смутно помнила полицию и отца на месте аварии. Но тогда она была слишком пьяна, чтобы понять, что происходит.

Керри попыталась спустить ноги с кровати. Пошатываясь, направилась в ванную. Все тело по-прежнему ныло и болело.

Взглянув в зеркало, она вдруг вспомнила, что ночью приезжал доктор Коуп, чтобы оказать ей помощь. На верхней губе и над левой бровью Керри увидела мелкие порезы, а до шеи невозможно было дотронуться. «Наверное, я ударилась о руль, — подумала она. — Папочка будет в бешенстве. И Майкл тоже, когда позвонит вечером. Господи, может, мне и вправду пора домой? Она ополоснула лицо холодной водой. — Да и эта Зои просто сводит меня с ума… Господи, она же моложе меня. И борется со мной за его внимание, точно какая-нибудь падчерица… или что-то в этом роде. Женщины… они приходят и уходят, — размышляла Керри. — В конце концов они все исчезают, как мать. Почему папочка этого не замечает? — Она закапала в глаза визин. Почему же он этого не замечает?»

* * *

Ирма накрыла второй завтрак во внутреннем дворике. Зои посмотрела на свой салат без майонеза и два тоненьких пересушенных тоста и вздохнула: почему Декстер держит ее на голодном пайке?

Ну да ладно, подумала она, зато сегодня вечером будет здорово. Декстера пригласили на обед, который давал член семьи короля Хуана-Карлоса. Зои прежде никогда не встречалась с представителями королевских семей.

— Ирма, а где мистер Портино? — спросила она, взяв с тарелки тост.

— Он в своем кабинете, с мисс Милли. Придет через пятнадцать минут, отрапортовала Ирма.

— Хорошо. Пока я жду его, пожалуйста, принесите мне чай без сахара, со льдом.

— Хорошо, мэм.

Зои окинула взглядом окружавший ее прекрасный пейзаж, и эта картина немного успокоила нервы, хотя полностью избавиться от мыслей о «проблеме Керри» все же не удавалось.

И тут Зои почему-то вспомнила, как она впервые обратила внимание на Декстера. Было безоблачное весеннее воскресное утро. Она и ее университетские подруги прослышали, что принц Чарльз вечером собирается играть в поло в Веллингтоне. Единодушно решив, что надо посмотреть на него, девушки погрузились в «файерберд» Зои и поехали Веллингтон. Они приехали на стадион гораздо раньше начала «мероприятия», поэтому решили: пока надо взять коктейли и поглазеть на высокопоставленных гостей, направлявшихся к центральной ложе. Девушки болтали и хихикали — и тут появился черный вертолет; он на несколько секунд завис над полем, а затем приземлился. Всем присутствующим дамам пришлось придерживать свои шелковые юбки и широкополые шляпки, пока лопасти вертолета не замерли. В это мгновение солнце почти скрылось за облаком, и Зои показалось, что единственный его луч был точно направлен на человека, который спускался по трапу вертолета. Вне всякого сомнения, это был самый привлекательный мужчина, которого Зои видела в своей жизни, как загипнотизированная, направилась она вслед за ним к трибунам.

Вместо того чтобы смотреть, как играет принц Чарльз, Зои не отрывала глаз от этого человека, сидевшего в частной ложе. Она не знала, кто он такой; знала лишь, что непременно должна с ним познакомиться. После матча она очаровала молодого официанта — для нее это было плевым делом, — и тот провел ее в поло-клуб. Этот мужчина оказался там. Остальное было просто: вместе выпили вина, он попросил ее телефон, позже позвонил. Через неделю она была в Кливедене, шикарном поместье в Англии, которое переделали в гостиницу. Прислуга распаковывала ее чемоданы, лакеи в ливреях приносили на тяжелых золотых подносах чай и лепешки. Они поселились в номере леди Астор; окна номера смотрели на Темзу.

Они не выходили из номера целых пять дней. Ужины накрывали официанты в белоснежных перчатках.

И все эти ужины прерывались их почти акробатическим сексом — такого, как Декстер, с ней никто никогда в жизни не проделывал. Он был одновременно нежным и грубым, он желал ее, и в его желании были и извращенность, и само совершенство.

Он возбуждал ее тем, как хватал за волосы и бросал на постель, а потом входил в нее, раз за разом. Даже спустя многие недели он умел возбудить ее — стоило лишь провести пальцем у нее между ног и поцеловать в затылок.

— Ваш чай, мэм, — прервала ее воспоминания Ирма.

— Спасибо. — Зои вернулась к действительности.

Она поднесла руку к затылку. Намотала на палец пряди волос. Она ожидала, что вот-вот вновь испытает то самое чувство, чувство вожделения, но оно не приходило. Осознав это, Зои очень расстроилась.

* * *

— Милли, соедините меня с Бобом Хатчем из полицейского участка Палм-Бич, — прорычал Декстер, нервно постукивая концом авторучки по столу.

— «Палм-Бич моторе» доставит новый «ламборджини» для Керри к шести вечера, как раз к началу коктейля, мистер Портино, — ответила Милли, набирая номер. — Красного цвета, кабриолет, внутренняя отделка из бежевой кожи с красным. Все, как вы хотели, — продолжила она, прикрыв рукой трубку. — Начальника участка Хатча, пожалуйста.

Декстер подождал, пока за Милли закрылась дверь.

— Здравствуй, Боб. Как дела?

— Прекрасно, Деке. А у тебя?

— Спасибо, что твои парни привезли Керри домой. Особенно спасибо за то, что они не стали подавать рапорт.

— А как у нее сейчас дела? — осведомился начальник участка.

— Хорошо, спасибо. — Декстер по-прежнему постукивал по столу авторучкой. — Но я звоню не поэтому, Боб. Я хотел тебе сказать, что решил подарить городу новую машину «скорой помощи». Мой секретарь оформит все уже сегодня вечером.

— Очень щедро с твоей стороны. Спасибо. — Боб Хатч улыбнулся, удовлетворенный исходом дела.

— Это самое меньшее, что я могу сделать, — сказал Декстер. — Если смогу быть еще чем-то полезен — поставьте меня в известность. И я буду ждать приглашения на полицейскую благотворительную ярмарку. Пожалуйста, не забудьте меня.

— Не беспокойся, не забуду. — Боб посмеивался про себя. — Всего доброго, Деке.

Декстер поднялся из-за стола и вызвал Милли.

— Закажите две дюжины белых роз в комнату Керри. Приложите записку: «Надеюсь, чувствуешь себя лучше. Рад, что у тебя все в порядке. С любовью…» — ну и все такое прочее. Я приведу ее сюда, когда она проснется, чтобы обсудить наши светские планы на следующие недели.

— Хорошо, — ответила Милли, быстро делая пометки в блокноте.

— Позвоните в салон «У Марты» и попросите Линн подобрать для Зои новый гардероб, восьмой размер.

Пусть все привезут сегодня до шести, когда ее не будет. Да… И закажите цветы для нее тоже. — Удовлетворенный своим последним указанием, он вышел из кабинета.

* * *

Стоя перед зеркалом в ванной первого этажа, Декстер ощупал широкий эластичный хирургический пояс, стягивавший его талию. Приподняв ярко-розовую футболку, ослабил пояс — хотелось отдышаться. Он внимательно осмотрел результаты последней операции. Его друг, доктор Соммерс, провел на днях двухчасовую операцию в своей частной клинике в Майами-Бич. Декстер посмотрел на кусочки пластыря, закрывавшие ранки на бедрах.

Затем, осмотрев себя еще раз, он удовлетворенно кивнул. Складки на боках практически исчезли.

Никто и не догадается, подумал он. Только придется некоторое время не загорать в плавках. Никто, кроме Зои. Декстер поморщился, застегивая слишком тугой, стеснявший дыхание пояс, который ему придется носить еще четыре недели.

— Черт возьми, даже в душе! — пробормотал он, распахивая стеклянную дверь, ведущую во внутренний дворик.

Зои сидела скрестив ноги за витым металлическим столом со стеклянной поверхностью. На ней были черные колготки и черная в обтяжку футболка.

Господи, какое у нее чудесное крепкое тело, подумал восхищенный Декстер. Ему нравилось опекать ее — все было в его руках. Декстер знал, что Зои никому и никогда не обмолвится о его операциях. Не посмеет. Самодовольная улыбка заиграла на его губах.

— Дорогая, — произнес он и поцеловал ее в губы.

Зои посмотрела на него с немым восхищением, забыв на мгновение о своих проблемах, поддавшись тому странному влиянию, которое Декстер всегда оказывал на нее.

— Я соскучилась без тебя, — взволнованно проговорила она.

— Стейк с соусом «тартар» и салат, — сказал он, взглянув в тарелку, которую поставила перед ним Ирма. — Великолепно. Я просто умираю от голода.

— Я тоже, — сказала Зои, глядя голодными глазами в тарелку Декстера. Она вдруг просияла. — Не могу дождаться вечера — так хочется взглянуть на принцессу! — воскликнула она.

Декстер поперхнулся. Выпрямившись на стуле, взял девушку за руку.

— Что-то случилось? — спросила она. — Мы разве не едем?

— Я, кажется, говорил тебе, что приглашение только на двоих.

Зои не сразу поняла, что имеется в виду.

— Говорил. А что?

— А то, что Керри — старая знакомая королевской семьи. — Декстер старался говорить как можно мягче, чтобы Зои не обиделась. Однако на глаза ее навернулись слезы.

Он посмотрел на нее невинным взглядом младенца; обычно под таким взглядом она начинала таять. У Декстера промелькнула мысль о том, что неплохо бы привязать ее за руки и за ноги к спинкам старинной кровати.

— Но это же я — твоя подруга, — пробормотала Зои дрожащим голосом. Не Керри, а я!

— Кажется, здесь обсуждают мою персону? — раздался голос Керри, появившейся словно из ниоткуда.

На ней были потертые джинсы, белая майка с глубоким вырезом и теннисные туфли. — Что-то не так? — спросила она, усаживаясь на стул слева от отца.

— Вовсе нет, — с улыбкой ответил Декстер. Зои подумала о том, что ей он никогда так не улыбался.

— Я прочитала каталог путешествий в парк «Золотые ворота», — сказала Керри. — А еще хочу заказать для нас пятимильную прогулку в горах, «Золотые ворота»? — спросила Зои.

— Да, — ответила Керри. — А разве ты ей об этом не говорил, папочка?

Декстер отрицательно покачал головой. Прошло несколько секунд, прежде чем он снова решился поднять глаза на Зои.

— Я подумал, что следует свозить Керри на минеральные воды, — медленно произнес он. — Свозить до того, как она вернется в Калифорнию.

— А когда вы уедете? — спросила Зои.

— На следующей неделе, — сказал Декстер.

— Это будет семейная неделя, — улыбнулась Керри.

Зои встала, резко отодвинув стул.

— Извините, — сказала она, стараясь держать себя в руках.

Когда Зои уже входила в дом, она все же не удержалась — на ее глаза навернулись слезы.

— Что все это значит? — спросила Керри. Декстер промолчал. Он провожал взглядом Зои. Дочь заметила, что отец, положив ладонь на край стола, собирается встать. — Утром звонил Майкл, — неожиданно добавила Керри.

Декстер остался сидеть.

— Чего он хотел?

— Меня. Он хочет, чтобы я вернулась.

— Кажется, мы с тобой это уже решили. Грейси все еще…

— Я знаю, знаю. С тобой решили, а с ним — нет.

Когда я сказала ему, что останусь здесь до Рождества, с ним едва не случился сердечный приступ.

Декстер молчал.

— Папочка… — Керри улыбалась.

— У меня для тебя есть подарок, — проговорил наконец Декстер.

— Еще подарок? Папочка, не стоило, правда…

Майкл редко дарит мне подарки. Он считает, что я и без них очень избалована.

— Иди посмотри у выезда из дома, — сказал Декстер.

Керри в волнении помчалась к воротам. Вернулась с восторженным криком:

— Господи! «Ламборджини»! Наверное, мне нужно разбивать машины каждый день!

— Не слишком увлекайся, — улыбнулся отец.

— Папочка, я люблю тебя. Я думала, что ты будешь в бешенстве. А ты… Я люблю тебя.

Она уселась к нему на колени и обвила руками его шею.

— Я тоже тебя люблю, — выдохнул Декстер. — Больше всего на свете.

Воцарилось молчание — неловкое для обоих. Их лица находились всего лишь в нескольких дюймах одно от другого.

* * *

Зои смотрела на них из окна гостиной. Увидев, что Керри заметила ее, отступила на шаг. Керри же победно улыбнулась. Не отрывая глаз от Зои, она наклонилась ближе к отцу. Зои увидела, что она поцеловала его. Потом Керри, улыбаясь и все еще глядя на соперницу, обняла отца. Ее губы чуть приоткрылись. Она еще крепче прижалась к нему…

Зои отвернулась. Ей сделалось не по себе. Казалось, что эти двое вбили в ее сердце стальной клин.

Матери Зои всегда не нравился Декстер.

— Самые сильные чувства — не обязательно самые лучшие, — говорила она. — Но они часто самые недолговечные — они рождаются, а когда мы из-за них меняем свою жизнь, исчезают.

Декстер, бесспорно, изменил жизнь Зои. Неужели он теперь исчезнет? К горлу Зои подкатил горячий комок — она задыхалась.

Точно сомнамбула, Зои направилась к лестнице.

Поднялась и стала бесцельно расхаживать по кабинету Декстера.

«Я напишу письмо и положу ему под подушку», — решила она. Усевшись за стол эпохи Людовика XIV, Зои открыла верхний ящик и достала ручку. Отодвинув в сторону льняное покрывало, попыталась отыскать чистый лист бумаги — такой, на котором не было бы монограммы Декстера. В глубине левого верхнего ящичка она нашла несколько фотографий. Машинально взглянула на них. Это были фотографии Керри и Грейси, а также Декстера и очень красивой женщины, которую Зои раньше не видела. Девушка грустно улыбнулась. А Декстер выглядит все так же великолепно, поразилась она.

Укладывая фотографии на место, Зои заметила, что из-под запертой шкатулки торчат пожелтевшие газетные вырезки. Аккуратно вытащив их, она прочитала заголовки: «В Палм-Бич похищены двойняшки», «Скандально известная дама из высшего общества отправлена в тюрьму».

Зои раскрыла рот.

— Что ты здесь делаешь?! — раздался резкий окрик Декстера; его глаза метали молнии.

Зои вздрогнула от неожиданности.

— Господи, как ты меня напугал! — выдохнула она.

Декстер пристально смотрел на девушку. Зои физически ощущала нараставшее напряжение.

— Я… Я просто хотела найти чистый лист бумаги, — пробормотала она. И наткнулась на эти вырезки.

Извини. Мне просто стало интересно, о чем это…

— Впредь постарайся сдерживать свое любопытство. — В голосе Декстера звенел металл. — Это не имеет к тебе никакого отношения. — Он вырвал вырезки из рук Зои.

Девушка в испуге молчала.

— Я вижу, что ты расстроена, — сказал Декстер. — Но у тебя нет причин для огорчений.

— Нет, — кивнула она, вздрагивая всем телом. — Конечно, нет.

— Завтра мы что-нибудь придумаем вместе… Только мы вдвоем. Это будет чудесно, правда?

— Да, — согласилась она, — чудесно. — Зои не знала, почему, но ей еще ни разу в жизни не было так страшно.

Декстер неожиданно улыбнулся и коснулся плеча девушки. Затем накрутил на палец ее локоны. Голова Зои откинулась назад.

Другой рукой Декстер расстегнул свой пояс. Брюки упали на пол. Он провел пальцем по ее шее, по груди. «Господи! — подумала она. — Я хочу его. Прямо сейчас. Я хочу его!»

Декстер повалил ее на пол. И тут же улегся на нее.

Зои хотела что-то сказать, но не смогла, потому что он уже вошел в нее, и она забыла обо всем на свете; ей хотелось лишь одного — доставить ему удовольствие.

Несколько минут спустя Декстер, не говоря ни слова, оделся и вышел из кабинета.

Зои, тяжело дыша, лежала на полу.

Она думала: «Тюрьма? Похищение? Что же это за семья? Куда я попала?»

Настоящее

— Извини, сестренка, я опять опоздала. Ну правда, извини. — Волосы Керри рассыпались по плечам пышными, волнистыми прядями.

— Не говори глупости, — ответила Грейси. Но она была действительно расстроена. Она видела, что за последний месяц Керри очень изменилась — в ней появилась какая-то слишком уж очевидная безответственность, невоздержанность во всем…

— Я решила остаться здесь до Рождества, — внезапно объявила Керри. Грейси промолчала, и Керри продолжила:

— А ты не рада?

Грейси в испуге посмотрела на сестру.

— А как же Майкл? — спросила она.

— Папочка сказал, что тебе я нужна больше, чем ему. Ему лучше знать.

«Нужна, — подумала Грейси. — Папочкин безотказный трюк». Она с грустью смотрела на сестру.

— А как же твоя собственная семья?

Казалось, Керри не знает, что ответить. Позже Грейси поняла, что та не может сказать ничего ни о своих детях, ни о муже.

— С Зои я совершенно не могу поладить, — нашлась Керри. Она прижалась лбом к холодному оконному стеклу и посмотрела на живописную лужайку внизу.

Грейси молчала. Она давно привыкла к тому, что отец в затруднительных ситуациях всегда менял тему разговора — такова была его тактика. Но Керри никогда раньше так не поступала.

— Я в общем-то и не знаю ее толком, но я не оставила ей ни малейшего шанса.

Улыбка сожаления появилась на красивых губах Грейси:

— Она ни в чем не виновата. Просто молоденькая девушка, влюбившаяся в отца.

— Знаю, знаю, — с усталым видом кивнула Керри. На ее лице вдруг появилось грустное выражение. — Грейси, что со мной? — спросила она.

— А ты сама как думаешь?

Керри не ответила.

— Ты должна понять, — проговорила Грейси, — что никто и никогда не отберет у тебя любовь отца.

Она слишком велика. И безусловна. У тебя нет причин для ревности.

Керри снова отвернулась к окну. Задернула шторы, чтобы прикрыть комнату от яркого солнечного света.

— Пожалуйста, обещай мне, что поговоришь с Майклом, прежде чем принимать решение, — попросила Грейси. — Обещаешь?

— Обещаю, — ответила Керри, взяв в руки свою сумочку. — А сейчас закрой глаза — у меня для тебя сюрприз. — На губах Керри заиграла озорная улыбка, обнажившая жемчужно-белые зубы; она с гордым видом извлекла из сумочки большой черный вибратор с большим красным бантом на конце и положила его посередине кофейного столика. Вокруг она разложила массу всяких приспособлений к нему. — Готово, открывай глаза.

Грейси уставилась на все это. Потом откинулась на подушку и захохотала.

— Я подумала, что тебе что-нибудь из этого потребуется, — не сдержавшись, тоже захохотала Керри. — Может, я и себе куплю что-нибудь подобное.

Казалось, они будут смеяться бесконечно. «Так мы смеялись, когда были детьми», — подумала Керри.

Грейси думала о том же.

* * *

— Что на этот раз срочного? — спросил доктор Кейн, когда Декстер вошел в кабинет.

— Рад видеть тебя. Роб, — сказал Декстер, усаживаясь в кресло.

Доктор нахмурился, его седые брови сошлись над переносицей.

— Я знаю, что у вас в клинике все нормально, — начал Декстер. — Это неудивительно, ведь во главе стоит столь известный специалист, как вы. — Он насмешливо улыбнулся.

Кейн знал: если уж Декстер начал хамить, его не остановишь. Декстер взял персик из вазы с фруктами, стоявшей на столе.

— Я просмотрел ваш балансовый отчет в прошлом месяце. — Декстер принялся чистить персик фруктовым ножом. Это зрелище почему-то вызвало перед мысленным взором Кейна жуткую картину: с живого существа сдирали кожу. — Я хочу, чтобы вы держали Грейси здесь до особых распоряжений, — с невозмутимым видом продолжал Декстер.

Лицо доктора стало пепельно-серым. В который уже раз он пожалел о том, что связался с этим человеком.

— Я же говорил вам, Декстер, что Грейси можно выписать. Теперь все зависит только от нее…

Декстер поднес руку к губам; на его ладонь стекал ручеек персикового сока.

— Декстер, прошу вас, разрешите мне подыскать ей толкового врача, которому она полностью доверилась бы. Или позвольте мне выписать ее домой.

— Она останется здесь до особых распоряжений, — повторил Декстер. Он положил нож на стол и доел персик.

Изумленный хамским тоном Декстера, Кейн старался взять себя в руки.

— Тогда дайте мне хотя бы возможность помочь ей. Объясните, почему Грейси испытывает чувство вины перед матерью, — Как вы думаете, сколько денег потребуется, чтобы ваша клиника продолжила работать в следующем году? — Декстер усмехнулся, глядя на собеседника.

Роб Кейн отвел глаза.

— Почему же вы не хотите, чтобы я помог ей? — спросил он.

— Сначала ответьте на мой вопрос, — сказал Декстер. — Сколько?

— Вы же знаете ответ, — пробормотал Кейн.

— Да. Знаю. Ответ таков: много. Именно поэтому вы будете держать здесь мою дочь до особого распоряжения. Это понятно?

Доктор Кейн промолчал. Он едва заметно кивнул.

Затем отвернулся.

— Я еще зайду, — сказал Декстер, выходя из кабинета и закрывая за собой дверь.

— Самодовольный беспардонный ублюдок! — прорычал Кейн и ударил кулаком по столу.

Настоящее

Керри расстегнула ремень безопасности. Она сидела в кресле черного «Гольфстрима III» — самолета, принадлежавшего ее отцу. Салон был отделан бежевой кожей и полированным деревом мягких коричневых оттенков. На борту имелись две ванные комнаты, спальня, — кухня для приготовления изысканных кушаний и просторная гостиная. Обслуживали пассажиров два стюарда. Оправив белую шелковую блузку и плиссированные брюки цвета слоновой кости, Керри в задумчивости посмотрела в иллюминатор. Вчера она говорила с Майклом по телефону, и тот согласился встретиться с ней в Нью-Йорке за завтраком. Но предупредил, что в час тридцать ему придется улететь обратно в Лондон на «Конкорде», мол, другой возможности вернуться у него нет. Будто звезда его величины не может сама создать себе «другие возможности». Почему Майкл не хочет походить на ее отца — тот никогда ни от кого не зависел, всегда сам определял правила игры.

И зачем она пообещала Грейси, что поговорит с Майклом с глазу на глаз? Что она может сказать ему?

Она уже пообещала отцу остаться до Рождества, и он так расстроился вчера, когда она сообщила ему о необходимости слетать в Нью-Йорк. И все же, несмотря на это, папочка был настолько добр, что позволил ей воспользоваться его самолетом. Почему Майкл не может быть настолько же добр, почему не может позволить своей жене остаться в Палм-Бич?

Керри взглянула на пачку газет, лежавшую перед ней на столе.

Что-то не так в их браке. Может, она была слишком молодой, когда вышла замуж? И почему она так много пила и употребляла столько наркотиков в последнее время? Керри владело какое-то странное душевное оцепенение, с которым она никак не могла справиться. Интересно, это чувство когда-нибудь пройдет?

Керри вспомнила, что говорил доктор Кейн, когда они с Грейси пришли на сеанс совместной терапии. Он долго рассказывал о том, что развод родителей болезненно переносится детьми, оставляет травму на долгие годы, вызывает смятение и душевную боль вплоть до зрелого возраста. Разрушившийся брак родителей определенно являлся главной причиной болезни Грейси. Эта психологическая травма всегда ее преследовала. Однажды доктор сказал ей, что она пытается развеять темную тучу, которая затмила ее жизнь.

«Интересно, а я тоже пытаюсь это сделать?» — размышляла Керри. Грейси пыталась загнать все вопросы и сомнения в самые отдаленные уголки сознания, но доктор Кейн сказал, что не следует подавлять их, что лучше избавиться от них. А она, Керри, смогла бы?

Керри почувствовала усталость и решила, что следует выпить. Она встала и, пошатнувшись, ухватилась за спинку кресла, пытаясь удержать равновесие.

— Прошу вас, позвольте мне. — Подлетевший стюард наполнил бокал, на котором были выгравированы инициалы «Д. П.».

* * *

— Майкл, как я рада снова увидеть тебя, — сказала стройная женщина в черном платье, обтягивавшем ее, словно вторая кожа. Каштановые волосы дамы были уложены на затылке французской косой. — Когда же мы в последний раз?.. На пляже?.. В Канне?

Два года назад? — говорила она сдержанно, но достаточно громко, чтобы все окружающие могли понять, что это их с Майклом маленький секрет.

— По меньшей мере два, — ответил Майкл. Он понятия не имел, кто такая эта женщина.

— Я недавно купила роскошное шале в Сент-Моритце, — продолжала она, наклонившись и поцеловав его в обе щеки. — Приезжай в любое время!

Майкл провел ладонью по волосам, что делал всегда, если чувствовал себя неловко. Ему не терпелось увидеть Керри, к тому же его утомляли восторженные поклонники, стремившиеся искупаться в лучах чужой славы.

— Еще кофе, пожалуйста, — попросил Майкл стюардессу. Он вспоминал ночной телефонный разговор с Керри. Она говорила как-то бессвязно, при этом убеждала его приехать немедленно — мол, им нужно срочно поговорить. В то же время Керри заверяла, что с детьми все в полном порядке. Стюардесса так глазела на него, что пролила кофе из чашки. — Благодарю вас, — произнес он, даже не сознавая, что улыбнулся ей той самой своей улыбкой, от которой у миллионов женщин подкашивались ноги.

— Ой, пожалуйста, простите, мистер Донован. — Стюардесса покраснела, как провинившаяся школьница.

Майкл даже не заметил пролитого кофе. Им овладело какое-то смутное беспокойство. Он пытался взять себя в руки, пытался понять, чего именно опасается.

Лоб его покрылся испариной.

Майкл вытащил сценарий фильма. Заставляя себя читать каждую строчку текста, он постепенно успокаивался.

* * *

Керри постукивала по столу кончиками пальцев.

Она сидела в ресторане «Ле Сирк» — решила, что лучше позавтракать в общественном месте, чем в номере «люкс», который она забронировала в отеле «Мейфер». То, о чем предстоит попросить Майкла, в ресторане не будет выглядеть столь уж невыполнимым, думала она, допивая второй бокал «Кровавой Мери». Керри чувствовала себя достаточно уверенно, во всяком случае, была уверена в своей красоте и твердом положении в свете, ведь она — дочь Декстера Портино.

Майкл прошел через людный зал. Когда он посмотрел на Керри, в его глазах была печаль. Он обнял ее и поцеловал, не обращая внимания на метрдотеля, желавшего придвинуть ему стул.

— Господи, как я соскучился, — прошептал он. — А дети? С ними все в порядке? — Он наконец сел, кивнув метрдотелю.

— У них все прекрасно. Вчера я тебе об этом уже сказала, — ответила Керри. Она была рада видеть мужа. Даже сама удивилась, что так обрадовалась. Ей понравилась его прическа — с «хвостом» на спине. — Они так похожи на тебя, — продолжала Керри. — Оба…

— Может, принести вам что-нибудь из бара, мистер Донован? — спросил официант.

— Спасибо, да. Перье, — ответил Майкл.

— И еще «Кровавую Мери», — сказала Керри, подмигнув молодому официанту.

— Л ты уверена? — спросил Майкл.

— А я выпила всего две, — ответила она, беззаботно махнув рукой и загадочно улыбнувшись. — Разве кто-то считает?

Майкл глубоко вздохнул.

— Так что у тебя? К чему такая спешка? — спросил он и снова провел ладонью по волосам.

Последовала долгая тягостная пауза. Майкл пристально смотрел на Керри, покусывая губы. Он знал, в чем дело, но все же слова жены его шокировали.

— Я хочу остаться в Палм-Бич до Рождества, — сказала она, отводя глаза.

— Мы решили это еще месяц назад, — проговорил Майкл, стараясь держать себя в руках. — Ты пообещала привезти детей домой к началу занятий.

— Ну… я передумала.

Слова Керри запылали в его мозгу, точно костер.

— Ты не можешь! — воскликнул он с такой страстью, которой и сам от себя не ожидал. Майкл крепко взял жену за руку.

— Ты не можешь, — повторил он, понизив голос, так как к столу подошла какая-то девушка.

— Разрешите попросить у вас автограф? — проговорила она.

Керри с усилием выдернула свою руку из руки Майкла. Она взглянула на мужа, и глаза ее сверкнули.

— Послушай, Керри, — говорил Майкл, пока метрдотель оттеснял девушку от стола, — дети должны жить у себя в доме и учиться в своей школе. Я закончу эту картину за несколько недель. И потом мы сможем…

— Не хотите ли сделать заказ? — спросил официант, поставивший на стол коктейль для Керри.

— Нет, спасибо, — поспешно ответила она. Майкл отрицательно покачал головой, и официант ретировался.

— А после этой картины ты снимаешься на студии «Парамаунт». И я снова останусь одна.

— А мы сделаем так, чтобы ты могла поехать со мной.

— А папочка говорит, что сейчас я больше нужна Грейси, чем тебе.

— Твой папочка не всегда знает, что для тебя лучше, черт возьми! Резкость его тона усилила напряжение между ними. — Я говорил с Грейси по телефону, и она сказала, что скоро выписывается. Может быть, Уже на этой неделе. — Его голос зазвучал мягче, когда он упомянул Грейси. — А она что обо всем этом говорит?

— Ты же ее знаешь. Она сама никогда не попросит меня остаться, ответила Керри. — Она не может скоро выписаться. Ее не выпишут. Ее будут держать там.

— Может, это эгоистичные происки твоего отца? — предположил Майкл.

— Ты сам не знаешь, что говоришь! — взорвалась Керри. — Все потому, что ты никогда не любил папочку…

— Верно, я никогда его не любил. Но, во всяком случае, я знаю, что он за человек. И вижу, что он вредит тебе. Он портит тебя. Посмотри на себя. Ты счастлива? Тебе самой-то хорошо? — Она промолчала. — А хочешь, я скажу, что он за человек? — продолжил Майкл. — Он самодовольный, эгоистичный сукин сын, которому наплевать на то, что происходит с тобой и Грейси — лишь бы все было так, как хочется ему.

— Прекрати! — заорала Керри.

Весь ресторан замер, все головы повернулись в их сторону. Керри вскочила из-за стола и побежала к дамской комнате. Майкл бросился за ней и успел остановить ее, прежде чем она скрылась за дверью.

— Мы переживем это, Керри, — ласково говорил он, держа ее лицо в ладонях и вытирая ей слезы кончиками больших пальцев. — Клянусь Богом, переживем. Давай попытаемся. Хорошо? — Она молчала. — Ну, пожалуйста, Керри…

Смягчившись, она шагнула ему навстречу. Голубые глаза Майкла просияли. И вдруг он замер на месте — в зал вошел Декстер Портино.

Он стоял в дверях с таким вызывающим видом, что все присутствующие тотчас же обратили на него внимание. У Декстера было лицо человека, верившего только в самого себя и презиравшего любого, кто осмелился бы перечить ему.

Заметив Майкла, он снисходительно улыбнулся и небрежно помахал рукой.

— Я… Я и не знал, что твой отец в Нью-Йорке, — не веря своим глазам, пробормотал Майкл.

— Я… Я тоже. — Керри попыталась улыбнуться. — Майкл, клянусь тебе, я…

— Ты не рада меня видеть? — спросил Декстер, подходя к дочери.

— Конечно, рада, — ответила Керри. — Очень. — Теперь ее улыбка казалась вполне естественной.

«Черт, — подумал Майкл, — она уже была моя, а теперь я опять ее потерял».

— Знаешь, я совершенно забыл, что завтра последний день выставки Дега в Нью-Йорке, — сказал Декстер.

— Какое интересное совпадение — мы постоянно где-нибудь встречаемся, усмехнулся Майкл.; — Да, интересное, — согласился Декстер. — Пути Господни неисповедимы.

— Тогда домой мы завтра полетим вместе, — сказала Керри, стараясь успокоиться.

— Да, а то мне пришлось зафрахтовать чартерный рейс сегодня утром. Декстер с улыбкой ущипнул Керри за щеку. — Во время завтрака я поговорю с моим бухгалтером, дорогая. Затем мне надо будет вернуться в мой номер в «Карлайл». А потом, может быть, нам съездить в «Булгари» и купить что-нибудь для Грейси — чтобы порадовать ее?

— Да, конечно, — охотно согласилась Керри.

— Надеюсь, дети, вы уладили все свои проблемы? — спросил Декстер, глядя на Майкла.

— Мы еще в процессе, — проворчал Майкл.

— Может, позавтракаете со мной?

— Конечно… — заговорила Керри, но Майкл перебил ее.

— Спасибо, нет. Нам нужно еще кое-что обсудить с глазу на глаз. — Он повел Керри обратно к столу, предоставив метрдотелю позаботиться о Декстере.

— Мог бы вести себя повежливее! — выпалила Керри, усаживаясь за стол.

— Господи, Керри, разве ты не видишь, что он делает?

— Я вижу, что он заботится о своей дочери. Об обеих дочерях.

— Он пытается разрушить наш брак!

— Наш брак уже разрушен!

Воцарилось тягостное молчание. Майкл почувствовал себя беспомощным, оглушенным. Он не понимал, как они с Керри могли дожить до этого. Она была совершенно не похожа на ту женщину, которую он когда-то полюбил. И совершенно не походила на женщину, уезжавшую в Палм-Бич всего несколько месяцев назад. Более того: она была не похожа на мать детей, которых он очень любил. Это была не Керри.

— Я останусь у папочки до Рождества, — проговорила она вполголоса.

Майкл с силой ударил кулаком по столу. Бокал Керри опрокинулся. Коктейль залил скатерть и пол вокруг стола.

— Ты останешься у папочки! Ты проводишь семейную неделю с папочкой! Ты носишь украшение, подаренное папочкой! Может быть, ты и трахаешься с папочкой?!

Керри вскочила, ее глаза были широко раскрыты.

— Заткнись! — закричала она. — Да как ты смеешь? Как ты смеешь?!

— Сядь, Керри, пожалуйста.

— Украшение, подаренное папочкой? — продолжала она. — Ты хочешь знать, почему я ношу украшение, подаренное папочкой? — Она поднесла руку к колье, которое заменило подарок Майкла. — Потому что он подарил это мне, прошипела она. — Понимаешь? Не Грейси. Мне.

— Что ты имеешь в виду?

— Да думай что хочешь!

— Черт возьми, Керри! — Теперь и Майкл кричал.

Он схватил жену за руку и привлек к себе. — О чем ты говоришь?

И вновь все взгляды обратились в их сторону. Керри совершенно утратила над собой контроль.

— Мне ты никогда не дарил своего сердца! — кричала она. — В «Брикерс» была не я, а Грейси!

Так что ты не смеешь говорить мне о постели! Ты даже и не понял, что трахался не со мной, а с моей сестрой!

Майкл, ошеломленный услышанным, отпустил ее руку. Керри усмехнулась, глядя на него. Усмехнулась как победительница. Потом развернулась и направилась к выходу. Майкл, словно сквозь туман, увидел, что к ней сразу же присоединился Декстер. Он взял ее под руку, и они вышли на улицу.

Майкл опустился в кресло. Он слышал удары своего сердца и чувствовал, как кровь закипает в жилах. Какое-то время он не видел и не слышал ничего вокруг. Затем взмахом руки подозвал официанта — чтобы тот принес счет. Майкл чувствовал себя совершенно больным.

Как часто они менялись? И почему Грейси ни разу ему об этом не сказала? Потому что Керри забеременела? Именно поэтому Грейси уступила свое место Керри? И поэтому та ночь в «Брикерс» никогда по-настоящему не повторялась?

Расплатившись, Майкл сунул кредитную карточку обратно в бумажник. Затем поднялся и, пошатываясь словно пьяный, побрел к выходу.

Оказавшись на улице, он, точно в тумане, увидел толпу. Заметив его, люди начали махать руками, подталкивать друг друга локтями, приветствовать Майкла. О, как ему хотелось пройтись немного пешком, обдумать произошедшее до того, как придется ехать в аэропорт! Но это было невозможно. Поклонники плотной стеной окружали его со всех сторон.

Он с трудом прорвался к лимузину. В его ушах звучали последние слова Керри.

Машина уже мчалась по шоссе. Майкл же по-прежнему думал о том, что женился не на той сестре.

* * *

Декстер лежал в постели, лежал, очень довольный собой. В последние дни он сделал все, чтобы Майкл не смог поговорить с Керри по телефону и чтобы Керри даже не вспоминала о Майкле.

Декстер вытянулся во весь рост — ожидал прихода массажистки. Он взглянул на Зои, лежавшую рядом с ним. Сумеет ли он «найти баланс» между этими двумя женщинами? Декстер надеялся, что сумеет, что сможет оставить обеих при себе. А почему бы и нет?

А если все же придется пожертвовать Зои ради Керри, он сделает это? Да, несомненно.

Зои зевнула и лениво потянулась. В последнее время она как-то отдалилась от него — соперничала с Керри. Это его тоже возбуждало. Ему это нравилось.

Зои, как всегда, была очень красива; ее прекрасные каштановые волосы разметались по подушке. Эта девушка была сама невинность, само совершенство.

А сейчас ему требовалось именно это.

— Ольга уже ждет, — прошептал Декстер. Он взял Зои за подбородок и нежно поцеловал в губы. Затем нажал кнопку под матрасом — вызвал массажистку.

У них с Зои уже сложился определенный ритуал.

Почти каждое утро Ольга, массажистка из Швеции — женщина с высокими скулами, широко расставленными карими глазами и прекрасными пальцами, массировала Зои, смазывая ее кремами и маслами, растирая и разминая каждую клеточку ее тела, готовя Зои для Декстера. Тот же наблюдал за массажем, и это всегда возбуждало его. Иногда Ольга оставалась в спальне и смотрела, как Декстер и Зои занимаются любовью. И это его тоже возбуждало. Удовлетворив страсть, он поворачивался и смотрел на Ольгу, на ее вздымавшуюся под блузкой грудь.

Зои лежала на животе, лежала на белом покрывале на складном массажном столе. Декстер же смотрел, как Ольга массирует ее ягодицы, время от времени легонько похлопывая по ним. Тело девушки двигалось в ритм массажу, в ритм движениям Ольгиных рук. Затем массажистка надавила на ягодицы Зои и раздвинула их. Зои почувствовала тепло и влагу у себя между ног. Ольга развела в стороны ноги девушки и принялась осторожно массировать ее лоно.

Глядя на Зои, лоснящуюся от крема, Декстер почувствовал возбуждение. Ольга смазала кремом плечи и живот Декстера. Затем он улегся на спину Зои и вошел в нее… Потом еще раз и еще…

* * *

Садовник-японец, подстригавший клумбы, поклонился Зои и посмотрел на нее загадочно, когда она поднималась к дому по терракотовым ступенькам. Затем японец вернулся к своей работе, а Зои уставилась на свое отражение в стеклянной двери. Снова одна… Декстер снова уехал с Керри на очередной банкет.

Все изменилось с тех пор, как здесь поселилась Керри. Особенно Декстер. Зои вздрогнула, мысленно вернувшись в то утро. Сейчас, когда прошел уже год, она привыкла к массажистке, но сначала Ольгины штучки казались ей странными. Декстер постепенно приучил Зои к тому, что это возбуждает. А сегодня, когда Ольга уже ушла, Декстер потребовал еще. Зои подумала, что, может быть, это потому, что эрекция у него уже не та. Сегодня он потребовал, чтобы она надела платье школьницы, а потом медленно разделась. А когда она была уже нагой, он отшлепал ее, Довольно-таки больно отшлепал, после чего заставил заниматься с ним оральным сексом. Она могла бы примириться со всем этим — если честно, то ее это тоже заводило, — но лишь в том случае, если бы Декстер принадлежал ей одной. Их сексуальные игры являлись для Зои своего рода страховкой — они держали Декстера там, где, по ее мнению, он и должен был находиться. Но Декстер ей больше не принадлежал. Она в этом нисколько не сомневалась. Он принадлежал дочери.

По спине Зои пробежала дрожь. Она терпеть не могла эту Керри. Затушив сигарету в серебряной пепельнице, Зои подумала о своих подругах и их беззаботной жизни. А она устала от походов в оперу, от выставочных залов и музеев. Она ненавидела уроки французского и итальянского. Ненавидела уроки хорошего тона, на которых обучали общению с титулованными особами, — разве она сможет с ними встретиться, пока Керри здесь? И зачем ей знать, как устраивается званый вечер? Все ведь доставалось одной Керри! А она, Зои, похоже, смирилась со своей жалкой ролью.

Зои в раздражении откинула за спину свои пышные каштановые волосы. Она подумала о том, что ей очень не хватает кого-то — кого угодно, — с кем можно поговорить о фильмах, мальчиках и макияже. И тут в дверь позвонили.

Потом еще раз и еще. Сообразив, что никто не собирается открывать, Зои нервно отбросила сигарету. Открыв дверь, она застыла в изумлении. На пороге во плоти стоял самый неотразимый мужчина, которого она когда-либо видела.

— Я Майкл Донован, — сказал он. — Могу я увидеть Керри? — В жизни он показался Зои еще более привлекательным, чем на экране.

— Я узнала вас, — ответила Зои; по спине ее пробежали мурашки. — Мм… она уехала с… со своим отцом, — запинаясь проговорила она. — Входите. Они должны скоро вернуться.

Майкл кивнул и провел ладонью по волосам:

— А Кении и Кейт здесь?

Она отрицательно покачала головой:

— Они останутся ночевать у друзей. У Джейн Уитберн. — Зои не сводила с Майкла глаз. Его джинсовая рубашка была расстегнута на две верхние пуговицы, и виднелись волосы на груди. — Пожалуйста, входите, — повторила Зои.

Майкл молча проследовал за ней на террасу, украшенную множеством цветущих гардений. На столе стоял серебряный поднос с креветками, омарами, семгой и охлажденным суфле.

— Декстер обо мне заботится, — прокомментировала Зои. — Особенно когда я остаюсь одна, — добавила она с горечью.

Майкл взглянул на нее исподлобья. Она была так молода и хрупка… Будто бабочка, только что вылетевшая из кокона. Майкл окинул взглядом окрестности — с террасы открывался замечательный, просто сказочный вид. Повсюду многоцветие гераней, гибискуса и бугенвиллеи в красивых клумбах. Огромный сад, залитый лунным светом, казалось, сливался где-то вдали с океанскими водами. И здесь живет Декстер Портино? Декстер Портино, за прихоти и пороки которого всегда расплачивались другие? Подобное несовместимо с красотой…

— Может, чего-нибудь выпьете?

Майкл отрицательно покачал головой. Он не хотел, чтобы хоть что-нибудь помешало его планам.

Он подождет. Он не станет затуманивать голову алкоголем.

Долго ждать не пришлось. Вскоре тишину нарушил громкий смех Керри. На пороге появились Керри и Декстер, державшиеся за руки.

— Майкл! Ты здесь? — в изумлении выдохнула Керри. Ее глаза блестели, волосы были немного растрепаны.

Декстер вызывающе посмотрел на незваного гостя. В его глазах запылала ненависть. Майкл спокойно встретил этот взгляд.

— Я приехал за близнецами, — произнес он. — Я закончил съемки в Лондоне и аннулировал следующий контракт. Я заберу их домой и отправлю в школу — то есть верну к нормальной жизни.

— Это невозможно! — воскликнула Керри. — Ты не посмеешь!

— Не посмею? — Майкл криво усмехнулся. — А ты спроси папочку. Он-то точно не будет возражать, если я заберу детей. Тогда ты будешь принадлежать только ему.

— Ты несешь чушь, — сквозь зубы проговорил Декстер. — Как и всегда. Кейт и Кении могут оставаться здесь столько, сколько сами захотят. Столько, сколько захочет их мать, — закончил он с ударением на последней фразе.

— Мои дети не будут жить в этом доме. Они поедут со мной. И, мне кажется, тебе надо поехать с нами. Нам есть о чем поговорить, и я хочу, чтобы ты вернулась домой, Керри.

— Я не могу. И их не отпущу, — ответила Керри. — Они — мои дети!

— Я и не собираюсь отбирать их у тебя, — сказал Майкл. — Я хочу отобрать их у Декстера.

— Нет! — воскликнула Керри. — Нет, нет, нет…

— Пусть они едут, — неожиданно вмешалась Зои.

Воцарилась тишина. Зои со слезами на глазах смотрела на Декстера. — Им здесь не место. Пусть они все уезжают. Они тебе не нужны. Тебе нужна я. Я останусь с тобой. Разве ты не понимаешь, что…

Керри стремительно подошла к Зои и ударила ее по щеке. Девушка, не ожидавшая ничего подобного, в испуге отшатнулась.

Майкл потянулся к Керри — он опасался, что та снова ударит бедняжку. Но Декстер опередил его — подлетев к зятю, он нанес ему сильный удар в лицо.

Майкл рухнул на колени. Декстер попытался ударить его ногой в шею, но промахнулся и попал в грудь.

Майкл задохнулся от боли, однако успел схватить ногу Декстера и вывернуть ее. Декстер растянулся на полу.

Тяжело дыша, он отбивался руками и ногами, но Майкл уже пришел в себя. Он с силой ударил противника коленом в подбородок — голова Декстера откинулась назад, — затем, взревев от злости, сдавил его шею обеими руками. Лицо Декстера побагровело.

— Отпусти его! — закричала Керри.

Прыгнув Майклу на спину, она попыталась оттащить его от отца. Майкл, однако, не уступал. Он еще крепче сдавил шею Декстера, и тот начал слабеть. Майкл поднял руку, чтобы ударить противника в лицо, — но внезапно отпустил его. Декстер задыхался, корчась на полу. Казалось, он постарел лет на двадцать.

Майкл провел ладонью по волосам, стер кровь с лица.

— Ты никогда не получишь моих детей! — закричала Керри, приподняв голову отца. — Ты никогда не получишь моих детей и меня!

— А ты мне и не нужна, — ответил Майкл. Потом, словно стараясь заставить самого себя в это поверить, он повторил:

— Ты мне не нужна.

Майкл Донован обвел глазами террасу — и вышел через парадную дверь; он решил, что никогда больше не придет в этот дом.

Настоящее

Зои проснулась после беспокойной ночи. Завитки ее волос прилипли к щекам — слезы струились по ним до самого утра. Декстер в спальню не пришел.

Прикоснувшись к его подушке, она подумала о том, что все произошедшее, возможно, просто кошмарный сон.

* * *

Однако Декстер знал, что это не сон. И он уже начал действовать. А сделать предстояло многое.

Керри, спала в его объятиях всю ночь. Он же не сомкнул глаз — гладил дочь по волосам и шептал что-то, не сводя с нее глаз.

В шесть утра Декстер проплыл свою обычную дистанцию в бассейне и принял холодный душ. Керри все еще спала. Он решил, что она, наверное, проспит весь день.

Нажав на кнопку внутренней связи, Декстер сказал Милли, чтобы она зашла к нему с блокнотом.

— Свяжите меня с Сэмом Голдфарбом как можно скорее, — распорядился он. — Оповестите всех слуг, чтобы Майкла Донована близко не подпускали к моим владениям. Если появится — пусть немедленно вызывают полицию. На его телефонные звонки тоже не отвечать.

— Даже если он попросит подозвать детей? — робко спросила Милли.

— Не отвечать ни на какие звонки. Если он будет звонить детям — тем более.

— Хорошо, сэр, — кивнула секретарша.

— Свяжитесь с юристами — надо изменить фамилию Керри на девичью. И чтобы фамилию заменили также на ее кредитных карточках, на водительских правах — в общем, везде. — Он раскурил сигару, задумался.

— Что-нибудь еще? — спросила Милли.

— Да. Скажите Ирме, чтобы упаковала все вещи Зои.

Если Зои сама начала собираться — пусть Ирма проследит, чтобы среди ее вещей не оказалось моих. — Декстер поморщился. О Зои он сейчас думал, лишь как о досадной помехе. — Кажется, пока все, — сказал он, водружая ногу на стол.

Несколько минут спустя Милли сообщила ему по внутренней связи, что Сэм Голдфарб на проводе.

— Сэм, дружище, как дела?

— Волнуюсь. Всегда волнуюсь, когда ты такой дружелюбный.

Декстер от души расхохотался:

— У меня для тебя еще один развод — моей дочери Керри. Мне потребуется частный детектив, чтобы проверить все дела ее мужа. Я хочу, чтобы ему запретили появляться здесь. Он опасен и неуправляем, и я думаю, что Керри и ее дети подвергаются опасности. А дело должно слушаться во Флориде, а не в Калифорнии. Я покажу этому сукину сыну, кто здесь хозяин.

— А расследование? Что я должен раскопать? — спросил Голдфарб.

Когда Декстер ответил, Сэм покачал головой. На его лице появилось выражение страха и отвращения.

* * *

Грейси повернулась, почувствовав его присутствие.

Она еще не увидела его, но уже знала, что он здесь.

Увидев его, сразу же поняла, что произошло.

— Это была ты, — сказал Майкл. Лицо его осунулось, в глазах была усталость.

Грейси кивнула.

— Ты ненавидишь меня? — спросила она. — Мне кажется, я переживу все, кроме твоей ненависти.

— Ты — та, которую я полюбил, — произнес Майкл. — Как же я могу тебя ненавидеть?

Грейси стояла белая как полотно. Стояла, тяжело дыша, стараясь не смотреть в глаза Майклу.

Наконец она немного успокоилась и заговорила — заговорила, однако, с дрожью в голосе.

— Прости, я обманула тебя, Майкл. Но Керри была беременна. И… Я подумала, что это единственный выход из положения. — Она расплакалась и прижала ладони к груди.

Майкл осторожно взял ее за руки.

— Я так тебя полюбил, — сказал он.

— Я тоже тебя полюбила, — кивнула она. И неотразимая улыбка вновь появилась на ее губах.

— О Грейси! — Он взял ее лицо в свои ладони, и Грейси затрепетала.

— Я же тебе тогда сказала, что ты — моя вторая душа, — прошептала она.

— Тогда ты не имеешь права играть судьбами других людей, — сказал Майкл, глядя в сторону.

Грейси затаила дыхание. Все поплыло у нее перед глазами. Она задыхалась от любви.

— Ты прав, — выдохнула она. — Ты прав. А я ужасно жалею…

— Иди ко мне, — с мольбой проговорил Майкл, и Грейси приблизилась к нему.

— Мы поможем друг другу, — сказала она. — Поможем друг другу пройти через это.

— Поздно… уже поздно, — пробормотал он. — Нам придется сделать гораздо больше — друг для друга.

Майкл привлек ее к себе и поцеловал. Поцелуй был долгим и страстным.

Впервые за долгие годы Грейси почувствовала, что живет.

* * *

Декстер, сидевший за рулем, сильно нервничал — ему никогда не доводилось слышать о клубе Джоуи «Паблик Хелт» в Лантане. Наконец, проехав не один десяток миль, он увидел этот клуб.

Чтобы скрыть свое состояние, Декстер сделал несколько дыхательных упражнений. И лишь после этого вошел в здание с обшарпанной штукатуркой, которое с фасада походило на спортивный зал. Едва переступив порог, он осведомился, как найти Фрэнка Гвидо, частного детектива, которого время от времени нанимал для разных поручений вот уже двадцать лет.

Бледный юноша проводил его в глубь коридора — там в одной из комнат лежал на массажном столе обнаженный Гвидо. В одной руке он держал зажженную сигару, в другой — стакан джина. На его огромном животе лежал бланк ставок на собачьи бега.

Фрэнк Гвидо, кругленький коротышка лет шестидесяти с морщинистым лицом, тотчас же заметил Декстера, однако не подал виду. Гвидо привык находить пороки в своих клиентах, а в Декстере их было множество. Наверное, дело Срочное, — подумал он. Этот человек всегда хочет, чтобы все было сделано еще вчера.

Радиодинамики грохотали ритмами рок-н-ролла; массажист принимал по телефону заказ.

— Вы можете оставить нас наедине? — спросил Декстер. Массажист взглянул на Гвидо, тот кивнул, и массажист удалился. Декстер закрыл за ним дверь и протянул детективу пухлый белый конверт с наличными. — Как мы и договорились по телефону, — сказал Декстер, понизив голос. — Мне нужна красотка, которая прожила в Париже последние несколько лет. Пусть подтвердит, что являлась любовницей Майкла Донована. И подыщите еще парочку таких же — про запас.

— Они нужны срочно, насколько я понимаю.

— Завтра. Лучше сегодня.

— Ну, мистер Портино, за парочку других вам придется еще немного раскошелиться. — Фрэнк отхлебнул из своего стакана. — И кроме того: мне придется отложить срочную работу, которая приносит немалый доход. — Декстер слушал детектива, скрестив на груди руки. Он привык к его манере общения. А еще мне там потребуется переводчик, — продолжал Фрэнк…

— Я привезу тебе еще денег, ты, лживый сукин сын. Но мне надо, чтобы в газетенки просочилось что-нибудь пикантное о Доноване.

Бледный юноша из приемной вкатил в комнату баллон с кислородом и стал закреплять пластиковые трубки в ноздрях Фрэнка. Декстер вопросительно посмотрел на Гвидо. Но тот отрицательно покачал головой — ему и так все было ясно.

— Буду на связи, — бросил Декстер, выходя из комнаты.

Шагая по коридору, Портино думал об омерзительном кровопийце, которого только что нанял. Ну и сволочь, мысленно усмехнулся он.

* * *

Покинув клуб, Декстер нанес визит Сэмюэлу Голдфарбу. Кокетливая молоденькая секретарша тотчас же проводила его в кабинет шефа. Секретарша была, вне всякого сомнения, довольно привлекательной.

Окинув взглядом ее грудь, обтянутую кожаной блузкой табачного цвета, Декстер подумал о том, что перед такой непросто устоять.

На столе Голдфарба — как и на полу вокруг стола — были аккуратно разложены стопки книг и файлов. Сэм, нахмурившись, что-то быстро писал казалось, его рука не поспевает за мыслью. Декстер с порога спросил;

— Ты получил мои… — Он намеренно замолчал.

— Чаевые? — закончил за него Голдфарб. — Да, получил. Впрочем, они щедрые.

— Ну, ты много для меня сделал… А я считаю, что о друзьях нужно заботиться.

— А мы действительно друзья?

Декстер смотрел на адвоката, стараясь скрыть свое истинное к нему отношение. Он спросил:

— А разве нет?

— Может, и друзья, — ответил Голдфарб. — Но это будет моя последняя работа. Я воспользуюсь твоими чаевыми и удалюсь на пенсию. На Гавайи.

— Это решать тебе, — сказал Декстер. — Но работа должна быть сделана. И сделана хорошо.

— Она уже делается. — Сэм протянул Декстеру через стол коричневый конверт с печатью. — А ты действительно хочешь, чтобы Керри получила все права на опеку?

— Я же сказал: детям угрожает опасность со стороны отца.

— Подобное непросто доказать. Особенно если речь идет о таком человеке, как Майкл. Это тебе не то, что твоя… — Голдфарб осекся. Он пожалел, что вовремя не прикусил язык.

Декстер медленно покачал головой. Он пристально смотрел на адвоката, смотрел с угрозой во взгляде.

— Не то, что — кто? — спросил он.

— Энн, — ответил Голдфарб. — Извини. Я хотел просто сказать, что этот процесс — не то, что судиться с Энн.

Декстер, похоже, впервые в жизни испугался. Сначала он этого даже не понял — настолько непривычным для него было подобное ощущение.

Это же глупо, думал он. Ему-то чего бояться? Потери? Потери чего? Керри? Кении и Кейта? Да. Они принадлежали ему, только ему. Как его личный самолет или его яхта. Он являлся их владельцем. А от своей собственности он никогда не отказывался. Но действительно ли они ему принадлежали? Только ли ему?

Декстер вспомнил о Капри.

Господи, он не вспоминал об этой ночи много лет. Не позволял себе вспоминать о ней.

Прошло уже более пяти лет. Он тогда снял виллу на острове у побережья Италии и взял с собой Керри.

Они часто ходили на приемы, навещали друзей и казались счастливой семейной парой. Ему нравилось держать ее под руку, когда они приходили куда-нибудь, нравилось выбирать ей подобающий случаю наряд, смотреть, как она загорает в одних трусиках, натирать кремом для загара ее спину, шею, ее загорелые ноги…

— Деке, с тобой все в порядке?

Голдфарб, сообразил Декстер. Проклятый еврей!

Черт, что он имел в виду? Конечно, я в полном порядке!

Но в мыслях Декстер все еще находился на той вилле и на том острове.

Однажды вечером он поздно вышел из дома — захотелось выпить и посидеть в какой-нибудь веселой компании. Он зашел в местное кафе «У Флориан» и подцепил молоденькую семнадцатилетнюю красотку с иссиня-черными волосами. Господи, до чего она была хороша! Она предложила ему замечательный наркотик, «экстази»; наркотик подействовал на него так, как не действовал никакой другой'. Они отправились к морю, и там его охватило желание. Декстер помнил, как занимался с ней любовью на песке и как на них накатывали волны…

Но больше он ничего не помнил из событий той ночи. Зато хорошо помнил утро.

Декстер проснулся в постели Керри. Он не знал, как добрался к себе на виллу и как оказался в спальне дочери. Не знал, что между ними происходило. Но они оба были обнаженными.

Сообразив, где находится, Декстер замер, оцепенел. Керри все еще спала. Он внимательно посмотрел на нее. Господи, до чего же она была хороша!

Декстер протянул руку, чтобы погладить дочь, но тут же в ужасе отдернул ее. Приподняв одеяло, он осторожно вылез из постели. Керри по-прежнему спала.

Они с Керри никогда больше не вспоминали о той ночи. Никогда. Когда же шесть недель спустя доктор сказал Декстеру, что его дочь беременна, он поспешно женился на Елене.

— Декстер?

Он чувствовал, что по лбу его струится пот. Какого черта? Чего он боится? Он же Декстер Портино и никогда еще не допускал ошибки! Потому что Портино не способен ошибаться.

— Я хочу, чтобы мальчики жили со мной и Керри, — сказал он. — И это все!

Декстер пересек приемную, где сидела молоденькая секретарша. Проходя мимо нее, он бросил:

— Вот мой телефон, позвоните мне. — И улыбнулся ей своей очаровательной улыбкой.

— Я обязательно позвоню, — с волнением проговорила девушка.

Секретарша Голдфарба была в восторге. Декстер Портино! О нем ходили легенды. И он так красив. К тому же у него куча денег!

Настоящее

— Я должна ехать домой, — сказала Грейси. — Я нужна Керри.

Доктор Кейн выдержал долгую паузу. Потом сказал:

— Ты же знаешь, что все не так просто.

— Да, знаю. Я знаю, что мой отец приказал вам держать меня здесь.

— Грейси… ну, ну… давай не будем говорить глупости. Я здесь с тобой для того, чтобы помочь тебе.

Никто не смеет учить меня, как тебя лечить.

— Доктор Кейн, я не идиотка. Я все вижу и понимаю. Если бы адвокаты Майкла Донована услышали то, что слышала я…

Грейси не договорила. Да в этом и не было нужды. Она увидела, что доктор испугался. Ей стало жаль этого большого сильного мужчину с печальными глазами. Грейси подумала о том, что, возможно, доктор уже не понимал, где ложь, а где правда — слишком долго ему приходилось лгать. Но она решила, что в любом случае стоит попытаться раскрыть ему глаза.

— Я считаю, что вы прекрасный специалист. Несмотря ни на что, вы очень помогли мне. Мне приходится бороться со своими мыслями. Со всевозможными страхами. А сейчас, мне кажется, я готова поговорить с вами об этом. Если мы поговорим, будет лучше нам обоим. Обоим.

— Да, конечно, — кивнул Кейн. Ему вдруг захотелось усадить Грейси к себе на колени. — Наверное, так оно и есть.

— Сначала о Керри.

— Я слушаю, — снова кивнул доктор.

Грейси, собравшись в мыслями, заговорила. Прежде всего она любила свою сестру. Любила больше всего на свете. Они вместе как бы составляли одно целое.

Но в последнее время… Керри изменилась. Она перестала приезжать к ней в больницу. А если и приезжала иногда, то почти не разговаривала с ней. А ведь прежде они очень часто общались. Сейчас без этого общения Грейси чувствовала себя как бы половинкой человека. Ей нужна Керри. А Керри нужна она.

И не только она, а еще очень многое.

Грейси рассказала доктору Кейну и о Майкле. О том, что произошло в прошлом, и о том, что происходило сейчас. Она призналась, что любит Майкла.

И сейчас она могла об этом говорить, потому что Керри больше не любила его.

— А почему? — поинтересовался Кейн. — Что изменилось?

Грейси рассказала об отце. О его связи с Керри. О его чувствах к Керри. О его желании завладеть детьми. Она рассказала доктору все. Рассказала даже о том, о чем никогда никому не рассказывала, — она подозревала, что отец и Керри переспали.

— Грейси, — начал было доктор Кейн, — как ты можешь?..

— Мама предупреждала меня об отце, — перебила она.

Последовало долгое молчание.

— Это невозможно, — выдохнул доктор.

И все же, несмотря ни на что, несмотря на отсутствие всякой логики в словах Грейси, Кейн верил ей.

Она говорила чудовищные, совершенно невероятные вещи. Однако в Грейси скрывалась какая-то таинственная сила, опрокидывавшая всякую логику и делавшая невозможное возможным.

— Мама разговаривает со мной все время, доктор Кейн. Там, в комнате. Я вам об этом рассказывала.

Именно поэтому я сумасшедшая?

— Не знаю, — ответил Кейн. — Я и сам уже не знаю, что такое сумасшествие. Знаю лишь одно: ты не заслуживаешь того, что все мы с тобой сделали.

— Нет, заслуживаю, — с невозмутимым видом возразила Грейси.

— Не говори глупости. И не делай с собой… этого.

— А я ничего не делаю. Просто говорю вам правду.

— Все это связано с твоей матерью, не так ли?

— Да.

Кейн глубоко вздохнул и встал.

— Ты не могла спасти свою мать, — сказал он. — Тебе было всего семь лет. Это было ее решение. Свобода волеизъявления — наше неотъемлемое право. И у каждого своя судьба. — Кейн увидел, что глаза Грейси наполнились слезами. — Твоя мать решила сама, как ей поступить. Почему ты чувствуешь себя виноватой?

— Потому, что это я попросила ее украсть нас, — тихо проговорила Грейси. Она побледнела. — Это была моя идея. Не ее.

Доктор Кейн выглядел озадаченным. Он не верил своим ушам.

— Я попросила ее, — повторила Грейси. — Мне казалось, это замечательная идея. Я подумала, что мы снова будем счастливы. — Она вытерла рукавом слезы. — Я помню все. Помню, как мама…

Прошлое

Реджинальд Пирс занимал роскошный офис — именно такой, какой Декстер и ожидал увидеть. Мягкие ковры, дорогие картины — в общем, атмосфера процветания, свидетельство жизненного успеха.

Декстер был уверен, что Пирс уже давно подготовил речь, которую произнесет, когда будет баллотироваться в судьи. Наверняка должность судьи являлась целью этого человека. Декстер, во всяком случае, в этом не сомневался.

— Что вас ко мне привело? — спросил Пирс. Он говорил сейчас почти без акцента, держался джентльменом. И все же руку Декстеру не протянул, даже не сделал попытки подняться из-за своего антикварного стола.

— Видишь ли, Редж… — заговорил Декстер. — В общем, я хочу попросить тебя о небольшой услуге. — Декстер, не спрашивая разрешения, со своей обычной бесцеремонностью уселся на стул. — Тогда, если тебе повезет, я, возможно, тоже смогу оказать тебе услугу.

— Говорите о деле. — Пирс принялся постукивать по столу кончиками ногтей. — Или убирайтесь. Через ту же дверь, в которую вошли. — К Декстеру Портино Пирс испытывал лишь одно чувство — отвращение. Этот человек заслуживал только презрения. Об этом свидетельствовало то, что он сделал с Энн и ее детьми. А ведь он, Пирс, уже почти уговорил ее отозвать свой апелляционный иск.

Что же касается Декстера — он оказался просто злобным животным.

Декстер с совершенно невозмутимым видом бросил на стол юриста большой белый конверт. Пирс усмехнулся. Затем потянулся к конверту. Когда же он вытащил из него фотографии, у него на несколько секунд перехватило дыхание. Сердце его бешено колотилось, ему казалось, что оно вот-вот выскочит из груди.

В кабинете воцарилось тягостное молчание. Наконец Декстер заговорил заговорил снисходительно, потому что знал, что его противник повержен.

— Мне кажется, что ты прекрасно проводишь время с этим мальчиком. Декстер громко рассмеялся.

Смех его звучал точно звон колокола в морозную ночь. — А теперь, мой друг, ты будешь слушать, а не говорить, — продолжал Декстер с усмешкой. — И слушай внимательно. Возьми карандаш и записывай. — Его глаза горели торжеством. — Я сейчас скажу, что ты должен сделать.

* * *

Энн и Джейн сидели в «Пти Марме» на Уорт-авеню. Энн откусила кусочек тарталетки с куриным фаршем и с обреченным видом проговорила:

— Апелляцию так долго рассматривают. Чем дольше я вдали от девочек, тем меньше они походят на моих детей. Прошло уже больше года. Почему все так долго?

Джейн теребила пальцами нитки жемчуга, украшавшие ее шею. Она понимала, почему ее подруга так расстроена. Из-за того, что Декстер снова затянул пересмотр дела. Но она ничем не могла утешить Энн.

— Послушай, дорогая, — сказала Джейн, — в этот раз они не будут судить тебя. Они будут судить твою репутацию.

— Грейси сказала мне, что они прошлой ночью обе спали в постели с Декстером и его новой подружкой. — Энн покачала головой и принялась размазывать вилкой по тарелке зеленую пасту. — Я встречаюсь с ними только четыре раза в месяц. Как же я могу им помочь?

— Они знают, что ты их любишь, — сказала Джейн и взяла подругу за руку. — А помочь ты сейчас ничем не можешь.

— Как я могла полюбить такого человека?

К сожалению, ни одна из подруг не знала ответа на этот вопрос. И тут к их столу подошел метрдотель и сказал, что Энн просят к телефону. Все сидевшие в ресторане проводили взглядом женщину, о которой в Палм-Бич только и говорили.

— Энн, это я — Реджинальд Пирс, — раздался в трубке голос адвоката. Извини, что я прервал твой завтрак, но консьержка сказала мне, где ты.

— Что-нибудь срочное? — спросила Энн, поворачиваясь лицом к стене, чтобы хоть как-то приглушить свой голос.

— У меня есть план, — сказал Пирс; в эти мгновения он сам себя ненавидел. — Я хочу, чтобы ты приехала ко мне в офис завтра, как можно раньше. Мы все обсудим.

Лучик надежды согрел ее сердце, и Энн ответила:

— Я приеду пораньше.

* * *

— С днем рождения вас, — сказала бабушка. Глаза ее светились любовью, хотя лицо казалось немного усталым. Элис Грэм, мать Энн, была единственной бабушкой Керри и Грейси. Она выглядела очень элегантно со своим гладким пучком седых волос, с серьгами, украшенными рубинами и бриллиантами, и в красном костюме от Карла Лагерфельда.

— Бабушка приехала! — закричали Керри и Грейси; их лица сияли.

— Вообще-то, — улыбаясь, говорила Керри, — наш день рождения был три дня назад. Двадцатого февраля.

— Тогда вам очень повезло. У вас будет еще один день рождения, ответила бабушка Элис и погладила Керри по волосам.

После окончания бракоразводного процесса Декстер не разрешал матери Энн приезжать в его дом, а Энн не могла вывозить девочек из Палм-Бич. И теперь, после сердечного приступа, Элис приезжала во Флориду, лишь когда позволяло здоровье.

— Энн, тебе помочь? — спросила Элис, глядя, как ее дочь аккуратно вставляет семь свечей в ванильно-шоколадный торт. Их отношения давно стали натянутыми, хотя Элис не могла понять почему. Ей казалось, что Энн всегда требовала больше, чем она, Элис, могла ей дать. Может быть, в этом-то и заключалась проблема Энн — она от всех требовала слишком много. Элис опасалась, как бы двойняшки не «заразились» от матери.

— Спасибо, мама. Не нужно, — ответила Энн и пожалела, что осталась на кухне. Ей хотелось обдумать план Реджи Пирса. Осуществить его было так просто… И таким образом она бы окончательно решила все проблемы. Предложение Пирса взволновало Энн — и испугало до смерти.

— Энн, — сказала мать, пристально глядя на нее, — не может быть, чтобы ты всерьез думала о том, что рассказала мне…

— Именно об этом я и думаю, — ответила Энн.

— Но это же абсурд!

— Все вокруг абсурд! Реджи считает, что я проиграю повторный процесс. Это не абсурд? Я была замужем за самым отпетым негодяем на свете. Это не абсурд? Ложь становится правдой, а любовь превращается в ненависть. Что может быть абсурднее этого?

— Если ты это сделаешь, Декстер найдет тебя, куда бы ты ни уехала. Ты его знаешь.

— А какие у меня варианты? Оставить Керри и Грейси ему? — Энн не на шутку разозлилась. — И позволить ему уничтожить их? Ведь он же это сделает, мама. Сделает. Уже делает.

Элис никогда раньше не видела свою дочь такой взволнованной. Ни разу в жизни. Она не волновалась так, когда они ссорились — будь то из-за учебы, из-за ее увлечения фотографией или из-за замужества. Элис подумала даже, что, наверное, Энн всю жизнь оставалась бы невозмутимой, если бы не эта трагедия.

— Чем я могу помочь, дорогая? — спросила Элис у дочери.

— Я хочу, чтобы ты разрешила мне воспользоваться деньгами, которые положила на мое имя, — сказала Энн. — И хочу, чтобы ты помогла мне похитить моих детей.

* * *

Тем вечером Грейси — на ней была лишь белая шелковая ночная рубашка уселась на одеяле, упершись своими маленькими ножками с розовыми пальчиками в край постели. Керри чистила зубы в ванной.

— Все было чудесно, мама, — сказала она. — Мне очень понравилось. Она беспокойно ерзала на постели.

— Что с тобой, Грейси? — спросила Энн.

— Я хочу жить с тобой, — расплакалась Грейси. — Я слышала, что ты говорила бабушке. Я хочу, чтобы ты нас украла. Пожалуйста. — Она протянула руки и обняла мать за шею. Глаза Энн широко раскрылись. — Мама, ну пожалуйста. Прошу тебя. — Грейси продолжала плакать. — Я боюсь папочку.

— Посмотрим, Грейси. Посмотрим. — Энн поцеловала дочь. Вкус соленых слез Грейси остался у нее на губах, и она сглотнула.

— Мама, ну пожалуйста.

Прибежала Керри и прыгнула на кровать, усаживаясь рядом с сестрой.

Энн наклонилась и погладила девочек по волосам. Затем медленно выпрямилась.

— Спокойной ночи, ангелочки, — прошептала она. — Я люблю вас.

— Мы тоже тебя любим, — в один голос ответили малышки.

Спустя какое-то время Энн, совершенно измученная, погрузилась в огромную, отделанную мрамором ванну, наполненную горячей водой и ароматическими маслами.

«Господи, — думала она. — Что я собираюсь сделать?»

* * *

Был День матери, один из тех пяти праздников в году, когда Энн могла пригласить дочерей на обед.

Ожидая девочек, она стояла у парадного входа в дом Декстера и нервно теребила локон.

А Декстер ничего не заподозрил? Удастся ли ей справиться? Сумеет ли осуществить задуманное? Боже, это какое-то сумасшествие, подумала она. Ей вдруг вспомнилась вся ее прошлая жизнь. Она — популярная фотохудожница, беззаботно разъезжающая по всему свету. Как она умудрилась докатиться до такого?

До одиночества, до незамужней жизни теперь уже в течение года. И, говоря откровенно, выглядела она ужасно. Как все это могло произойти?

Керри и Грейси, выбежавшие из открывшейся двери, бросились в ее объятия. О, как же она любила их!

Они принадлежали ей, а она целиком принадлежала им.

Отступать уже поздно. Она обязана помочь детям вырваться из дома этого ужасного человека, их отца.

Правда на ее стороне. Она уже не размышляла — она действовала.

Энн решила, что детям лучше ничего не говорить, пока они не окажутся в самолете, то есть в безопасности. Подъехав к аэропорту, она притормозила, потом дважды объехала здание. Девочки, заметившие наконец, где они находятся, засыпали мать вопросами.

— Я подумала, что сегодня мы сможем немного полетать и поужинать в воздухе, — сказала Энн. — Это, должно быть, очень интересно, — добавила она с улыбкой.

Грейси тотчас поняла, что мама собирается выполнить ее просьбу; сердце девочки затрепетало. Керри тоже поняла: что-то происходит, но она не знала, что именно, поэтому испугалась. Может, лучше спросить у папы, подумала она. Грейси, как всегда, догадалась, о чем думает сестра, она отрицательно покачала головой — папочке не надо об этом знать. Керри кивнула — она привыкла доверять Грейси.

В конце концов Энн остановилась на самой дальней площадке, где их ожидал синий «ситейшн». Дети молчали. Энн вылезла из машины и, сжимая руки дочерей, направилась к самолету.

Дверь была открыта, трап спущен. Они пересекли взлетную полосу. Кажется, ей все удалось! Она увезет девочек от Декстера. Куда-нибудь, где он никогда не сможет их найти.

И тут она заметила неподалеку какую-то фигуру.

Энн остановилась. На взлетной площадке царила тишина. И лишь несколько звезд освещали молодую женщину с двумя детьми. Энн крепко обняла дочерей и увлекла их к самолету. Она побежала — и в это мгновение вспыхнули ослепительные прожектора, ярко осветившие все вокруг. И тут же раздался голос полицейского, усиленный мегафоном:

— Миссис Портино, вы арестованы.

Энн вскрикнула, прикрыла ладонями лицо. К ней со всех сторон бежали люди. Она почувствовала, что кто-то отобрал у нее девочек и куда-то повел.

— Мама! Мама! — Дети бились в чужих руках и рвались к матери.

Затем Энн увидела его. Он стоял в лучах прожекторов. Она вернулась к действительности, вновь обрела дар речи. Еще ни разу в жизни она не испытывала такой ненависти. И никогда еще ей не было так страшно.

— Декстер! — сорвался с ее дрожащих губ пронзительный крик.

Энн вдруг почудилось, что она стоит на вершине высокой горы, смотрит вниз и не видит ничего, кроме белой предательской пустоты.

— Мама! — закричала Грейси. Это был какой-то агонизирующий крик, и Энн в ужасе закрыла ладонями уши.

Она упала на колени и заплакала.

Настоящее

Опять это ужасное похмелье…

Налитые кровью глаза Керри были чуть приоткрыты — настолько, насколько она смогла открыть их. Во рту был такой привкус, будто она съела пачку ваты, а потом запила ее бутылкой уксуса.

Господи милосердный! Что же она вчера пила?

Керри поморщилась. Чего только она не пила!

Поначалу все выглядело вполне невинно. Она с подругами отправилась в «Чао», роскошный итальянский ресторан в Западном Палм-Бич. Папочка отказался с ней пойти, сославшись на неважное самочувствие, но настоял, чтобы она сама поехала и повеселилась. Ей было немного не по себе, не хотелось ехать без отца, но Керри все же поехала. Утром она подписала все бумаги, касающиеся ее развода и требования полной опеки над детьми. Керри сначала колебалась, но папочка показал ей отчет частного детектива. У Майкла была любовница в Париже, когда он находился там на съемках. Вернее, несколько любовниц. У одной из них даже был ребенок. Ребенок Майкла? В расстроенных чувствах Керри подписала все бумаги. В том состоянии она подписала бы все что угодно. Так что ей было совершенно необходимо вечером «проветриться». И даже хорошо, что она оказалась предоставленной самой себе. Керри стала озорной и дерзкой. И заставила себя не думать о Майкле.

Она вспомнила, что говорила Кристине по поводу цвета ее кожи.

— Выглядит сказочно. Такая гладкая. В чем твой секрет?

— Баден-Баден, — ответила Кристина. — Мама отдыхала там неделю назад. Она там каждый год лечится. У нее был роскошный номер «люкс» в отеле «Бренуар-парк», и я решила к ней присоединиться.

Они все четверо — Керри, Кристина, Никки и Алисия — дружили еще со школьных времен, когда вместе учились в школе в Палм-Бич. Они любили обсуждать все последние сплетни острова.

— Вы слышали, что сегодня утром Неда Блюм-филда нашли мертвым в его сауне? — спросила Никки, высокая красивая девушка с волосами цвета янтаря; ее портили лишь надменность и некоторая манерность.

— Я, кажется, знаю, в чем дело, — хихикнула Алисия. — У Гаррисона Кингстона имплантант в члене.

Все расхохотались.

— Правда-правда, — продолжала Алисия, — и сейчас у него постоянная эрекция, а ему уже за шестьдесят.

— Наверное, у него член, как у Кинг-Конга, — сказала Кристина. — Не могу представить, чтобы у меня было что-нибудь с человеком его возраста.

Керри покраснела. Ее отцу было почти шестьдесят. И он все еще был очень привлекательным. Очень.

— Я бы с радостью поимела что-нибудь с Майклом, — продолжала Кристина. — Керри, расскажи нам, какой он в постели?

Майкл? Керри задумалась.

Она не говорила с ним почти две недели. И он, оказывается, врал ей. Он утверждал, что звонил по несколько раз в день, а Ирма говорила, что ни Керри, ни детей нет дома. Ирма, конечно же, отрицает это, а папочка сказал, что Ирма никогда не лжет.

Значит, это Майкл лгал. А тут еще и его любовницы. Он сделал посмешище из их брака. И из нее.

Она не могла на него положиться. Не могла больше положиться ни на одного мужчину — кроме отца. Он всегда готов помочь ей. Она знала, что он любит ее.

— Ну, Керри, расскажи. Какой он?

Она не хотела говорить о Майкле. Это ее расстроило бы. Поэтому Керри просто многозначительно улыбнулась — мол, он настолько сексуален, что даже страшно рассказывать. Ее подруги с завистью вздохнули — это было даже больше, чем они могли предположить.

После «Чао» они отправились выпить в «Спикизи». Алисия решила, что нужно устроить ужин и пригласить Гаррисона Кингстона.

— Мы сделаем так, чтобы что-нибудь пролилось ему на колени, а когда он встанет, мы, может быть, сможем рассмотреть имплантант.

Они весело рассмеялись. И тут к Керри подошел какой-то молодой человек и пригласил ее танцевать.

Подруги подзадоривали ее, и Керри согласилась. Она пыталась вспомнить, где и когда могла его видеть. Он был умопомрачительно красив. С черными глазами, с пронзительным взглядом, стройный, широкоплечий, со шрамом на правой щеке. Шрам… Она вдруг вспомнила. Вечер, который отец устроил в честь ее приезда. Он там был. Она вспомнила его шрам. Этот шрам придавал ему очень сексуальный вид.

Зазвучала музыка. Как всегда, Керри целиком отдалась танцу. Ее губы приоткрылись; волосы развевались; она не просто двигалась — скользила, гордо вышагивала. Керри танцевала так, будто танец доставлял ей острейшее физическое наслаждение.

Ее партнер не уступал ей. Он чувствовал каждое ее движение. И на каждый ее пылкий взгляд отвечал таким же. Когда музыка стихла, его лицо с изящным итальянским профилем покрылось бисеринками пота.

Он облизал пересохшие губы.

— Паоло, — представился молодой человек.

Керри тоже представилась, хотя было очевидно, что он и так знал ее имя.

— Мы будем заниматься с тобой любовью, — сказал Паоло таким тоном, словно это было уже решено.

— Вы так полагаете? — спросила Керри.

— Не полагаю, а знаю. Может, прямо сегодня?

— Приятно было познакомиться с вами, Паоло.

Но я думаю, что одного танца на сегодня вполне достаточно.

Она улыбнулась и, развернувшись, направилась к своему столу.

— Вы убедитесь, что такого понятия, как «достаточно», не существует, мисс Портино, — сказал Паоло, догоняя ее. — А когда вы поймете это, может быть, вы мне позвоните?

Он улыбнулся с видом полного превосходства и протянул Керри свою визитную карточку.

Надо будет рассказать о нем папочке, подумала Керри. Она вдруг вспомнила, что уже довольно поздно и ей нужно домой, чтобы узнать, как папочка себя чувствует.

Когда она вернулась за стол, ее подруги сгорали от любопытства.

— Это тот человек, который купил поместье Губелей, — простонала Алисия. — О нем никто ничего не знает, кроме того, что он богат как Крез.

— Да? А мне он показался грубияном, — сказала Керри.

— А вот, кажется, и извинения за грубость, — сказала Кристина и кивнула на официанта, который нес к их столу четыре бутылки лучшего шампанского — по одной на каждую из подруг. От Паоло.

— Керри, ты не можешь сейчас уехать, — взмолилась Никки. — Вот это уж точно будет грубо.

И Керри осталась. Покончив с шампанским, они выпили арманьяка. Потом понюхали кокаина, который оказался в сумочке у Никки. После чего покурили травки в дамской комнате.

Она опять танцевала с Паоло. В какой-то момент он поцеловал ее. Целовал страстно и долго. Ее грудь мигом отвердела. Он отступил на шаг и поцеловал ей руку. Потом исчез в толпе.

* * *

У Керри еще никогда не было такого тяжкого похмелья. Она со стоном поднялась с постели. Все кружилось у нее перед глазами, но она все же добралась до ванной и встала под душ. Затем прошла в гардеробную и надела любимый шелковый халат. В груди у нее все еще покалывало после вчерашнего.

Керри решила, что надо проведать отца. Наверняка он уже не спит.

Но она его не нашла. Его нигде не было. Керри направилась в его спальню. Дверь оказалась закрытой. Неужели все еще спит?

Она решила разбудить его. Они собирались провести этот день вдвоем только он и она. Они уже давно планировали такой день. Для начала позавтракают в постели. Потом позанимаются на тренажерах.

После чего отправятся по магазинам. И, может быть, на этот раз она купит ему какой-нибудь подарок.

Керри открыла дверь спальни. Декстер все еще находился в постели совершенно голый, он лежал на Стеффи, одной из своих секретарш. Стеффи, наверное, не исполнилось еще восемнадцати. С ними в постели была и женщина постарше — мать Стеффи.

Декстер повернулся к двери. Он открыл было рот, чтобы что-то сказать, но не находил слов.

Впрочем, Керри его и не услышала бы. Она кричала. Все громче, громче и громче…

Настоящее

Декстер, сидевший у себя в библиотеке, откинулся на спинку зеленого кожаного кресла. Было четыре часа утра. Еще несколько часов — и уже целые сутки, как ее нет дома. Куда она могла запропаститься?

Декстер энергично помешивал лед в бокале. Он пытался привести в порядок свои мысли. После того как Энн исчезла из его жизни, Декстер долго и упорно готовил Керри к роли своей подружки. Ему нужна была ее эмоциональная поддержка. Он же, в свою очередь, давал ей все, что она желала. И относился к ней как к своей жене. Декстер невольно улыбнулся, подумав о том, что относился к дочери лучше, чем к любой из своих женщин.

Декстер по натуре был из тех мужчин, которые постоянно нуждаются в женской поддержке; лишаясь таковой, он чувствовал себя очень неуютно. И прекрасно это понимал. Именно поэтому он старался соблазнить любую попадавшуюся ему женщину.

Декстер вспомнил, как его в юном возрасте, вырвав из объятий обожаемой матери, отправили учиться в школу в Англии. И ему пришлось один на один бороться со всеми ужасами британской школы-интерната. Декстер прекрасно помнил свое единственное в жизни гомосексуальное сношение. Оно было очень коротким, но настоящим. Того мальчика звали Доминик. Декстер подумал: а любил ли он тогда Доминика? Но так и не вспомнил.

Он поднялся и потянулся, разминая мышцы. И снова вспомнил свою мать. Тогда в Англии ему было очень плохо без нее. Когда он ложился в постель и читал молитву перед сном, ему казалось, что она придет и поцелует его на ночь. Он хотел ощущать ее тепло и любовь.

Вернувшись к действительности, Декстер подумал о том, что и сейчас ему необходимы женское тепло и любовь. Поэтому он должен заполучить Керри назад.

Она являлась тем якорем, который держал его дом у пристани. В ярости отбросив ногой пуфик, он направился к бару. Налил себе еще виски и стал рассматривать свои сокровища. Он их любил — очень.

Старинные китайские вазы, яйца Фаберже, редкие книги, стоящие на полках. Декстер улыбнулся, подумав о своей бесценной коллекции эротики, спрятанной за потайной дверью его гардеробной комнаты.

Улыбка, тронувшая его губы, тотчас же увяла. Где она, его Керри?

Всходило солнце. Декстер очень устал. Вконец вымотался. Снова усевшись в кресло, он опустил голову. До сих пор он был настолько уверен в себе и точен в своих поступках, что совершал их без тени сомнения. Декстер любил Керри. Любил ее так, как никогда не любил другую женщину. Он должен заполучить ее обратно. Любой ценой.

И тут, уже засыпая, он услышал какие-то звуки.

Шаги? Вскочив на ноги, Декстер вглядывался в темноту холла. Да, шаги! Она вернулась!

Он бросился навстречу дочери — и вдруг замер на месте. Керри никогда еще так на него не смотрела, Керри просто не смогла бы так на него посмотреть, что бы ни случилось.

— Здравствуй, папа, — сказала Грейси. — Где Керри?

Декстер не мог произнести ни слова. Он невольно покосился на телефон.

— Да, позвони доктору Кейну, — сказала Грейси. — Он тоже хотел с тобой поговорить. — Он тебя выпустил? — прохрипел Декстер.

Грейси не ответила.

— Где Кении и Кейт? — спросила она.

— Они спят. А что?

— Я приехала за ними. Приехала; чтобы забрать их из этого дома. — Она ожидала взрыва. Но его не последовало. Декстер не ответил. Просто молча закрыл глаза.

— Где Керри? — снова спросила Грейси.

Глаза Декстера открылись, и Грейси увидела, что они налились кровью. Сейчас отец казался ей ужасно старым.

— Ее нет, — ответил он.

А потом отец удивил ее — он расплакался. Такое Грейси видела впервые в жизни.

* * *

Керри проснулась и, не сообразив, где находится, испугалась. Над бровью сильно болело. Где она?

Она обвела глазами комнату, наполненную букетами сирени и сотнями свечей в хрустальных подсвечниках.

Керри с трудом привстала, опершись на локоть. И увидела розовый шелковый халат, висевший на спинке кровати. Надев его, она подошла к стеклянным дверям почти четырехметровой высоты и распахнула их.

Двери выходили на веранду второго этажа; вдоль веранды тянулась белая деревянная решетка.

И тут Керри все вспомнила. Вспомнила, как только услышала его голос.

— Добрый вечер, — проговорил Паоло, лежавший внизу у бассейна. Закинув руки за голову, он расположился в шезлонге; глаза его скрывали черные очки.

Его темный загар свидетельствовал о том, что он про вел немало дней в этом шезлонге. — Прими душ.

Чистое белье и одежда в шкафу, — сказал Паоло, вставая. — Я приду к тебе, когда ты будешь готова.

Керри приняла горячую ванну. Обычно ванна давала ей ощущение свежести и чистоты. Но сейчас, даже ободрав кожу щеткой почти до крови, она не почувствовала себя чистой.

Что, черт возьми, она делала здесь с этим человеком? И что между ними произошло?

Керри закрыла воду и оделась — в его шкафу было полно роскошных женских нарядов. Когда она зашла в спальню, он уже ждал ее.

— Мне, пожалуй, пора, — сказала Керри.

Он улыбнулся, и в этой улыбке Керри почувствовала угрозу. Покосившись на Паоло, она направилась к двери, но он не пытался ее удержать.

Подергав ручку, Керри поняла, почему он так спокоен, — дверь была заперта.

— Кажется, замок заело, — пробормотала она. Его молчание уже начинало пугать ее. — Пожалуйста, скажи что-нибудь. Если это игра, то мне она не нравится. — Ее глаза широко раскрылись, когда он снял со спинки кровати шелковый шарф.

— Я не играю в игры, — произнес он. — Я тебе ночью об этом уже говорил.

— Пожалуйста, выпусти меня.

— Боюсь, не смогу.

— Чего ты хочешь?

— Собираюсь трахнуть тебя.

— Кажется, мы это уже сделали.

— Нет. Мы занимались любовью, — сказал он. — А теперь я трахну тебя.

— Открой дверь! — потребовала Керри.

Паоло улыбнулся. По-прежнему улыбаясь, он ударил ее по лицу. Ударил всего один раз, но и этого оказалось достаточно. Керри упала на пол и застонала от боли.

Паоло схватил ее за волосы и подтащил к кровати. Затем бросил на постель. Она пыталась сопротивляться, и он еще раз ударил ее. Кулаком в челюсть.

Керри потеряла сознание.

Очнувшись, она обнаружила, что лежит голая.

Привязанная за руки и за ноги ко всем стойкам кровати. Паоло расхаживал по комнате. Тоже голый.

Он заметил, что Керри приоткрыла глаза, и подошел к ней. Она сделала вид, что по-прежнему находится без сознания, но Паоло уже понял, что она очнулась. Он похлопал ее по щекам, сначала тихонько, потом так сильно, что у нее заныла челюсть. Керри вскрикнула от боли.

— Я расскажу тебе, что буду делать, Керри, — заговорил он. Лишь теперь Керри осознала весь ужас своего положения — это было хуже, чем побои, нанесенные Паоло. Она была совершенно беспомощна.

Она находилась в тюрьме. — Я, конечно, еще трахну тебя, — продолжал он. — Я могу проделать это несколько раз. — Она увидела, что его член набухает. — Но сначала я сделаю тебе больно. В случае с тобой мне очень нравится причинять боль. А знаешь почему? — Она отрицательно покачала головой. — Из-за твоего отца. Пятнадцать лет назад он отобрал у моего; отца его фирму. Украл. С помощью своих адвокатов, брокеров и прочего дерьма из Палм-Бич. Ты не знаешь, что такое страдания. Пока не знаешь. А мой отец страдал. Он был сломлен, унижен. Его смешали с грязью. А еще знаешь что? Декстер Портино, кажется, даже не знал имени моего отца! Ему просто требовалось очередное приобретение. А сейчас я собираюсь отобрать у него кое-что из того, что ему принадлежит. А потом верну. Чтобы он понял, как чувствует себя человек, когда что-то, принадлежавшее ему, уничтожили. Вот и все.

Паоло выдвинул ящик и вытащил хлыст. Глаза Керри широко раскрылись, когда он с силой ударил им по полу.

— Думаю, пора начинать.

Услышав слово «начинать», Керри снова лишилась чувств.

* * *

— Папочка? — Декстер едва узнал голос дочери.

— Керри! Где ты?

Она с трудом держала трубку. Ноги у нее были точно ватные, по спине пробегала дрожь. Паоло стоял рядом.

— Ты слышишь меня, Керри?!

«Папочка разволновался, — подумала она. — Как мило… Он любит меня. Любит меня…»

— Керри! Где ты?!

Она назвала адрес, который ей дал Паоло. И вдруг заплакала, заплакала горько, с надрывом.

— Керри, пожалуйста, говори!

Она не могла говорить. Ей было слишком больно.

Она не помнила, сколько времени прошло с тех пор, как Паоло ее связал. Но ей уже было все равно. Хотелось только одного — сесть. Лучше лечь. И уснуть.

* * *

Грейси поехала вместе с отцом. Она настаивала, а у него не было сил сопротивляться. Декстер думал лишь об одном — кто-то жестоко обошелся с его Керри. Кто-то изнасиловал ее и чуть не убил.

Одно Декстер знал наверняка — он сотрет в порошок того, кто осмелился это сделать.

Он с мрачным видом вел машину. Его руки крепко сжимали руль. Они доехали до дома, о котором говорила Керри, за пятнадцать минут.

Декстер припарковался перед парадным входом.

Затем, не говоря ни слова, направился к двери. Грейси последовала за ним.

Декстер почему-то был уверен, что дверь не заперта.

И он не ошибся — повернул ручку и вошел в дом.

В холле стоял мужчина в белом махровом халате, надетом на голое тело. Рядом на полу что-то лежало. Человек… Беспомощный и неподвижный.

Женщина…

Ее лицо было распухшим. Один глаз полностью заплыл. Она не узнала ни своего отца, ни свою сестру, когда они приблизились.

Декстер отвернулся. Он был не в силах смотреть на нее.

Он ожидал найти здесь Керри. Но эта женщина не могла быть его дочерью. Она не могла быть Керри Портино! Его дочь — красавица с королевской осанкой, чудесное создание. А эта женщина… она ужасна. Нет, это не Керри. Это какая-то незнакомая ему женщина.

Грейси с отчаянным криком бросилась к сестре и приподняла ее голову. Она что-то кричала отцу, но тщетно — тот не слышал ни звука.

— Папа! Вызови врача!

Декстер даже не взглянул на Грейси.

— Папа!

Та же реакция.

По щеке незнакомки скатилась слеза.

Паоло резко развернулся и с независимым видом направился в соседнюю комнату. И вдруг услышал два выстрела — они прозвучали, точно взрывы. В следующее мгновение его спину и грудь пронзила острая боль.

У него не хватило сил повернуться к стрелявшему.

Рухнув на колени, он несколько мгновений старался устоять. Затем уткнулся лицом в пол.

Прошлое

Декстер ни разу не навещал Энн с тех пор, как она оказалась в тюрьме. Она отсидела уже год из тех десяти — без права досрочного освобождения, — к которым ее приговорили. И вот сейчас Энн сидела напротив Декстера, сидела, отделенная от него только толстым стеклом. В этот день — в День матери бывший муж наконец-то навестил ее.

Энн оказалась женщиной без возраста. Она не постарела, думал Декстер, даже стала еще привлекательнее. Да, у нее появились морщинки в уголках глаз — как на бумаге, которую сначала скомкали, а потом разгладили. Отметины прошлых радостей и печалей, думал он. И все же ее облик поразил его.

Они молчали.

Больше всего изменились ее губы, думал Декстер, машинально потирая затылок. Кончики губ опустились вниз.

Они по-прежнему молчали.

Декстер постукивал по столу кончиками пальцев.

Он полагал, что она выплеснет на него всю злобу, которая в ней накопилась. Но этого не случилось. Энн восприняла его приезд совершенно спокойно.

Декстер поднял на нее глаза и понял: ему не надо опасаться взрыва лицо Энн по-прежнему оставалось невозмутимым.

— Где дети? — проговорила она наконец бесцветным голосом.

Декстер был готов к этому вопросу.

Он вытащил из кармана пиджака конверт. Он написал это письмо еще месяц назад и с тех пор старался убедить свою дочь подписать его.

— Ты должна это сделать для меня, — говорил он Керри, — если, конечно, меня любишь.

— Конечно, я люблю тебя, папочка! Очень люблю.

— Значит, если ты хочешь, чтобы я любил тебя, всегда-всегда, ты это подпишешь.

— Но Грейси этого не подпишет, — простонала Керри. — Никогда не подпишет.

Декстер погладил дочь по волосам.

— А ты можешь подписать и за нее, — ласково проговорил он. — Никто не догадается.

— Я так не могу, — сказала Керри и заплакала.

— Ты должна, — настаивал отец. — Если ты любишь меня.

И вот сейчас он вручил это письмо Энн. Оно погубит ее. Погубит окончательно.

Энн развернула листок и принялась читать:

Дорогая мамочка!

Папочка сказал, что мы можем навестить тебя в День матери. Он даже показал нам разрешение от судьи. Но мы не хотим. Мы проводим выходные с папочкой, и нам с ним хорошо. Ты нас бросила, как же мы можем тебя любить?

Керри и Грейси.

Декстер изумился ее самообладанию. Ни один мускул не дрогнул на лице Энн. Во всяком случае, он ничего не заметил.

— А что ты думаешь обо мне? — спросил Декстер уже перед уходом.

Она промолчала, и он решил, что Энн не слышала вопроса, — слишком тихо он говорил.

— Я спросил… — снова заговорил Декстер, но Энн пристально посмотрела ему в глаза, и он понял, что она прекрасно все слышала.

— О тебе я вообще не думаю, — последовал ответ.

Что-то холодное и темное заполнило комнату.

Декстер почувствовал себя совершенно беспомощным. А Энн улыбалась улыбка притаилась в уголках ее губ.

Декстер внезапно вскочил, отшвырнув стул. Он тяжело дышал. Даже задыхался. С силой ударив кулаком по столу, он взглянул на Энн — хотел видеть, как она отреагирует. Но реакции не последовало.

Выскочив во двор, спасаясь от ее взгляда, Декстер уселся на бордюрный камень. И долго сидел не шелохнувшись, сидел, пока не начало темнеть. Наконец поднялся, передернул плечами и направился к машине. Шел, не оглядываясь на здание тюрьмы, в которой сидела его бывшая жена.

* * *

Оказавшись в своей камере с голыми белыми стенами и тусклой лампочкой, Энн принялась думать о том, что с ней произошло.

Взгляд ее потеплел, когда она посмотрела на фотографию Керри и Грейси над своей кроватью. Она внимательно разглядывала сначала одно лицо, потом другое. Ей было очень больно. Прошло уже больше года с тех пор, как она последний раз видела их.

Джейн, как и обещала, приезжала к ней каждую неделю и рассказывала о них, привозила письма и рисунки, но этого, конечно, было недостаточно.

В чем заключалась ее ошибка? Декстер? Нет. Он был лишь орудием в руках какой-то другой силы. Энн не могла обвинять его за те ошибки, которые сама совершила в жизни. Неудачником становится тот, кто пытается пальцем указать на другого, на того, кто якобы во всем виновен. В этом Энн нисколько не сомневалась.

Она налила в стакан воды. И принялась в беспокойстве расхаживать по камере. К ней опять вернулся страх. Тот самый, который пронзал ее насквозь, вызывая озноб и дрожь. В последние месяцы этот страх посещал ее все чаще и чаще. И Энн не могла найти ему объяснение.

Она присела. Машинально поправила тесьму, которой были стянуты на затылке ее волосы. Затем раскрыла медальон, висевший на шее. В нем тоже хранилась фотография детей. По щекам Энн покатились слезы. Боже, как она за них переживала! Неужели дети от такого неудачного брака унаследуют всю его боль? Смогут ли Керри и Грейси пережить коварство и вероломство? И смогут ли испытать чувство любви, если они выросли в ненависти?

Как ответить на все вопросы? И какой урок был преподан им всем? Может, это вовсе не урок? Возможно, отсутствие урока и является причиной ее страха.

А может быть, ответ на все вопросы заключается в том, что им следует распрощаться со своим прошлым.

Энн не могла больше жить без детей. В последнее время, просыпаясь по утрам, она жалела, что проснулась, что не умерла во сне. Как же она их любила! Но для них будет лучше, если она исчезнет из их жизни.

Пока Энн жива, Декстер не даст детям жить спокойно. Это письмо окончательно раскрыло ей глаза… И вообще она устала. Ужасно устала.

Ее терзала тупая, непрерывная головная боль. Внезапно, когда боль стала невыносимой и ее охватило глубокое отчаяние, Энн почувствовала странное и удивительное спокойствие. Она направилась к шкафу и вытащила целую горсть успокоительных таблеток, которые Джейн, по одной, передавала ей все последние месяцы. Ее дорогая подруга. Как она отблагодарит ее? Взаимное уважение создало между ними такие отношения, что Джейн даже словом не обмолвилась о том, что Энн не следует делать того, что она собиралась сейчас сделать. Джейн знала, что Энн не выживет без детей.

Энн поднесла стакан к губам и сделала глоток.

Затем высыпала таблетки в рот и принялась глотать их, запивая водой.

Взяв бумагу и карандаш, она села за маленький столик. Царившая в камере тишина угнетала, подавляла. Что она могла написать своим детям? Что не справилась с требованиями жизни? Поймут ли они ее? Может, осудят? В конце концов обманула ли она их ожидания?

Сердце Энн затрепетало. Веки отяжелели.

Она уткнулась лицом в стол. И увидела яркую картину: Керри и Грейси играли и смеялись. Губы ее приоткрылись в немом крике: «Дети… Мои дети».

Мысли ее стали путаться. Вокруг нее сгущалась тьма, вскоре разросшаяся до размеров безбрежного океана — океана без единой волны на поверхности.

И тьма поглотила ее — началась агония. Энн в судорогах попыталась встать, хватаясь за стены, она задыхалась. Потом провалилась в холодную черную бездну.

Время остановилось…

Одна, один на один, Энн встретилась со смертью.

Настоящее

Прижавшись к Майклу, Грейси сидела в клинике доктора Кейна у двери палаты Керри. В палате находились близнецы Кении и Кейт. Они зашли к маме попрощаться.

За последние недели Керри очень похудела. Она перенесла сильнейшее нервное потрясение. Несколько ребер у нее были сломаны. Нижнюю часть спины покрывали ужасные синяки. Доктор Кейн сказал, что от шрамов на лице можно будет избавиться с помощью пластической хирургии. Но душевные шрамы…

На ее лице застыло какое-то болезненное выражение. После того как Керри узнала о том, что отец стрелял в Паоло, она не произносила ни слова. Молчала, когда из Лос-Анджелеса к ней прилетел Майкл.

Даже детям ничего не говорила.

— Тебе лучше поехать с нами, — сказал Майкл Грейси. — Ты должна поехать с нами.

Грейси отрицательно покачала головой.

— Я люблю тебя, — сказал Майкл. — Я любил тебя все эти годы.

— Сейчас я должна оставаться с Керри, — ответила Грейси. — Я нужна ей.

— А мне нужна ты.

Грейси взяла Майкла за руку.

— Когда-нибудь я, наверное, приеду, — проговорила она. — Да, я приеду. Мальчики будут играть на ковре, ты будешь читать очередной сценарий… а я внезапно появлюсь, и вы очень удивитесь.

— И мы снова будем вместе? — спросил Майкл.

— Я люблю тебя, — сказала Грейси. — Но Керри — моя сестра.

* * *

Декстер шел за молодым охранником будто во сне — неуверенным шагом, с невидящим взглядом.

Его сердце гулко колотилось, горло сдавили спазмы удушья.

Он шел за охранником, не произнося ни слова. Он не просил никого о сочувствии — не просил ни о чем.

Сняв связку ключей с ремня, охранник внимательно посмотрел на Декстера. Тот выглядел сломленным, уничтоженным, и охраннику стало жаль его. Он открыл замок, распахнул дверь и жестом приказал Декстеру войти. Декстер подчинился и оказался в помещении с оштукатуренными стенами, покрытыми непристойными надписями. В камере стояла узкая кровать, имелись также стол, стул и платяной шкаф.

Зеркала не было. К камере примыкала душевая.

Декстер рванулся к двери и в ярости толкнул ее.

Но охранник уже ушел — с этого момента Декстер являлся заключенным. Он стоял в растерянности, стоял затаив дыхание; его охватил страх. В конце концов он отошел от двери и принялся расхаживать по камере из угла в угол.

* * *

Ему удалось наконец связаться с Сэмом Голдфарбом. Тот находился на Гавайях. Когда Декстер сказал адвокату, что угодил в тюрьму, Сэм заявил, что ничем не может помочь своему бывшему клиенту. Зои тоже отказалась разговаривать с ним.

Декстер сел на кровать и постарался успокоиться.

Все внезапно рассыпалось. Он остался ни с чем. Даже постоянное прежде желание его покинуло. У него не было аппетита, исчезла и тяга к женщине.

Его лицо покрылось морщинами. На лбу появились глубокие складки отметины дьявола и судьбы.

Он положил голову на подушку и почувствовал холод. Прислушался, затаив дыхание, — не слышно ни звука. Он оказался в таком месте, где не было ни людей, ни человеческого тепла, и его посетило новое для него чувство чувство полного одиночества.

Декстер вспомнил об Энн. В последнее время он старался вычеркнуть ее облик из памяти — было слишком тяжело видеть перед собой ее лицо. Даже она отказалась от него. Он вспомнил их последний разговор.

— А что ты думаешь обо мне? — спросил он ее напоследок.

— О тебе я вообще не думаю, — ответила она.

Охранник стоял в конце коридора и курил. Из-за двери камеры Декстера послышались стоны. Такие звуки мог издавать раненый зверь — или проклятая душа.

Настоящее

Грейси неторопливо шагала под деревьями, шагала по дорожке, испещренной солнечными бликами.

Пахло свежескошенной травой, и она наслаждалась этим запахом, наслаждалась теплом и легким морским бризом, ласкавшим ее лицо, обдувавшим волосы, рассыпавшиеся по плечам.

Последние два месяца пролетели для нее почти незаметно — такая огромная ответственность легла на ее плечи после того, как она вернулась домой.

В последние годы ее душевный огонек почти угас, но теперь начинал разгораться. Она чувствовала любовь, излучаемую Энн, и чувствовала ее присутствие где-то рядом.

Грейси поняла, что для нее настало время перейти на другую, более высокую ступень, настало время иначе воспринимать жизнь.

Она вошла в спальню и села за стол, на котором слева от нее стояла серебряная ваза с веткой жасмина. Взглянув на мамину шкатулку для драгоценностей, Грейси улыбнулась. Ее рука потянулась к авторучке.

Дорогая мама,

Я так занята с тех пор, как вернулась домой. У меня так много всего, что я хотела бы рассказать тебе, — просто не знаю, с чего начать.

За последние месяцы мои страхи утихли, кроме тех, которые охватывают меня, когда я смотрю на Кении и Кейта и вижу, что они в своем поведении чем-то напоминают нас с Керри в их возрасте. Они убаюкивают друг друга, как мы когда-то. Они действительно невинные жертвы. Что же такого они сделали, чтобы заслужить это? Для чего дети появляются в нашей жизни? Чтобы выполнить свое жизненное предназначение или предназначение своих родителей? Может быть, они появляются для того, чтобы учить нас? А разве мы не несем полную ответственность за детей, которых произвели на свет? Как удивительно переплетаются наши судьбы.

Майкл отказался от съемок на несколько месяцев, чтобы побыть с детьми. Он снова думает не о себе, а о других, и меня это не удивляет. С момента нашей первой встречи он ничуть не изменился. Но о том, что у нас было общего в прошлом, больше рассказывать не стоит. Пусть это остается в прошлом. Во всяком случае, пока.

Керри, моя любимая сестра, все еще в больнице. Я навещаю ее каждый день, но ей не становится лучше. Я знала еще с детства, что Керри не могла смириться с тем, что ты уехала от нас. Но я не могу идти тем трудным путем, который она избрала для себя, — осуждать тебя. Это был ее выбор.

Я в конце концов простила себя и избавилась от того — бесполезного чувства вины, с которым жила долгие годы.

Я обвиняла себя в твоей смерти. Я знаю, что и ты сделала свой выбор, а я приняла на себя карму, которая была не совсем моя.

Сейчас, мне кажется, я понимаю, где нахожусь в духовном плане. Благодаря тебе я усвоила тот урок, который дался мне тяжелее всего, научилась себя прощать. Ты всегда меня этому учила, и в итоге я простила себя.

Мой мир уже больше не наполнен ненавистью. Даже ненавистью к отцу. Я еще не простила его за то, что он сделал с тобой, со мной и Керри. Но, может быть, когда-нибудь я прощу и его.

Как и всегда, мне тяжело прощаться с тобой. Я люблю тебя. И буду любить всю жизнь.

Твоя Грейси.

Грейси отложила ручку. И внезапно почувствовала разлившийся по комнате аромат чайной розы — запах духов матери.

Грейси сложила письмо и положила его туда, где ему и следовало находиться, — поближе к сердцу.

Примечания

1

Целитель.

(обратно)

Оглавление

. .