«Старинный орнамент везения»

Старинный орнамент везения (fb2) - Старинный орнамент везения 1195K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Татьяна Владимировна Корсакова

Татьяна Корсакова Старинный орнамент везения

– Этого не может быть, здесь какая-то ошибка, – Липа отложила документы и недоверчиво посмотрела на сидящего напротив мужчину.

– Почему вы так думаете? – ее собеседник, холеный брюнет в дорогом костюме и стильных очочках, вежливо улыбнулся. – Там, – он кивнул на документы, – нет никакой ошибки. После соблюдения необходимых формальностей вы, Мартьянова Олимпиада Витальевна, станете полноправной владелицей четырехкомнатной квартиры площадью сто пятьдесят квадратных метров. Примите мои поздравления. – Вежливо-профессиональная улыбка сделалась чуть более человечной.

Она недоверчиво покачала головой.

– Все равно остается много вопросов. Кто это вдруг решил меня облагодетельствовать? У меня нет богатых родственников. У меня вообще нет никаких родственников. Только муж. Или муж это не родственник?

– Юридически супруги не являются родственниками.

– Тогда кто?!

Адвокат виновато развел руками.

– К сожалению, Олимпиада Витальевна, это конфиденциальная информация, и я не уполномочен ее разглашать. Это просьба моего клиента.

– Я его хотя бы знаю? – спросила Липа без особой, впрочем, надежды.

Ответом ей стало вежливое молчание.

– Спрашивать, за что мне такое счастье, тоже бесполезно?

– Олимпиада Витальевна, я связан обязательствами. Единственное, что я могу сказать вам с чистой совестью, это то, что сделка абсолютно чистая. Ее законность вам может подтвердить любой юрист.

– То есть я могу спать спокойно? – Липа посмотрела на документы, только что превратившие ее в хозяйку четырехкомнатных хором почти в центре. Прощай, общага, здравствуй, новая жизнь!

– Можете, Олимпиада Витальевна. Не вижу никаких препятствий для спокойного сна.

– А что от меня за это потребуется? – Липа с детства усвоила истину про бесплатный сыр и мышеловку. В происходящее верилось с трудом, повсюду виделся подвох.

– От вас потребуется только подпись. Как говорится, получите и распишитесь.

– И все?

– И все. Да, чуть не забыл. Это вам. – На стол перед Липой легла связка ключей: два больших, один маленький, плюс стеклянный брелок в виде четырехгранной пирамидки.

– Это?..

– Это ключи от вашей квартиры. Мой клиент распорядился, чтобы я передал их вам сразу же после вступления вами в права наследования.

– То есть он умер, тот человек? – Она почему-то думала, что квартира – это подарок, а оказалось, что наследство.

– Умер. – На гладком лбу адвоката появилась скорбная морщинка. – Завещание огласили месяц назад, но вас на тот момент, к сожалению, не было в городе.

– Да, не было. Месяц назад я была на курсах. Курсы повышения квалификации, – зачем-то уточнила она. Можно подумать, адвокату интересно, на каких именно курсах она пропадала. – Я вернулась только вчера.

– Понимаю, – адвокат вежливо улыбнулся, посмотрел на наручные часы. Часы в элегантном серебристом – или серебряном? – корпусе выглядели так же стильно, как и их владелец. – Если вы не против, я покажу вам вашу квартиру.

– Квартиру?

– Ну да, вы же не откажетесь взглянуть на нее своими глазами.

До места они доехали с ветерком. Все-таки «Ауди» представительского класса – это тебе не их с Олегом престарелый «гольфик», который заводится не с первой и даже не со второй попытки, да и то только после слезных уговоров. «Ауди» – машина для успешных бизнесменов или успешных адвокатов. И уж никак не для врачей «Скорой помощи» с их копеечной зарплатой и хроническим безденежьем.

Липа украдкой погладила кожаное сидение, покосилась на адвоката. В салоне «Ауди» он смотрелся очень органично: стильная одежда, модный парфюм, запонки из неведомого Липе черного камня, перстень-печатка на среднем пальце. Именно перстень вызывал в душе Липы приступ странного благоговения, навевал мысли об Оксфорде, Кембридже или, на худой конец, Сорбонне. И этот человек возится с ней, катает на своей машине. Чудеса!

– Вот мы и приехали.

Адвокат остановил машину у кирпичного пятиэтажного дома. Из-за избытка лепнины и двухъярусной архитектуры дом был похож на свадебный торт. Вторым ярусом шел пятый, самый верхний этаж.

– Красиво, не правда ли? – Адвокат окинул строение влюбленным взглядом. – Чувствуется дыхание времени.

Никакого дыхания времени Липа не ощутила, но из вежливости кивнула. Наверное, Олег прав – у нее напрочь отсутствует чувство прекрасного, не может она по достоинству оценить истинную красоту. Олегу, конечно, виднее, он фотохудожник, человек творческой профессии. Не то что она, банальный врач «Скорой помощи».

Как бы то ни было, но на дом Липе смотреть не хотелось, намного больше ее заинтересовал двор. Удобные деревянные скамейки на тяжелых чугунных ножках, детская площадка жизнеутверждающего оранжевого цвета и много зелени. Вот что по-настоящему красиво.

– Пойдемте, Олимпиада Витальевна, – адвокат галантно распахнул перед ней тяжелую подъездную дверь. – Вас ждет еще масса удивительных вещей.

В доме не было лифта – это минус, учитывая, что ее новая квартира располагалась на последнем, пятом этаже. Зато лестница оказалась светлой и на удивление чистой, а на подоконниках стояли живые цветы в одинаковых пластиковых горшках – это, несомненно, плюс, этакая уютная буржуазность.

Площадка пятого этажа заметно отличалась от остальных. Во-первых, она была меньше по размеру, а во-вторых, на ней имелась только одна дверь, с виду очень добротная и массивная. Адвокат немного повозился с замками, и дверь бесшумно открылась.

– Прошу вас, Олимпиада Витальевна!

Как-то не так она себе представляла свое новое жилище. Умом понимала, что сто пятьдесят метров – это очень много, но на поверку квартира оказалась просто огромной и – адвокат не обманул – удивительной. Она никогда в жизни не видела мансарды, но почему-то сразу же решила, что это мансарда. Наверное, потому, что в двух комнатах из четырех внешние стены были почти полностью стеклянными. Одна из комнат, судя по широкой кровати, отводилась под спальню, вторая же, лишенная мебели, имела выход на балкон. Нет, не на балкон, а на крышу! Там, за стеклом, казалось сказочно красиво: выложенный яркой мозаикой пол, столик, плетеные кресла, цветы в кадках, очень много цветов. А у двери, ведущей в этот райский уголок, не было ручки. Как же так?! Адвокат поймал ее растерянный взгляд, снисходительно улыбнулся, нажал на какой-то невидимый Липе рычажок, и стеклянная дверь отъехала в сторону.

Еще пару часов назад, узнав про свалившееся на ее голову наследство, Липа дала себе слово, что при любом раскладе будет вести себя сдержанно и с достоинством. Не получилось. Какая уж тут сдержанность, когда вокруг столько чудес? Тут не грех всплеснуть руками и сказать: «Ой, мамочки!»

– Эту комнату изначально планировалось отвести под детскую, – сказал адвокат голосом доброй феи, – но, возможно, у вас имеются собственные планы на ее счет.

Детская? Ну, конечно, детская! Их с Олегом будущему ребенку будет здесь очень хорошо. Теперь, когда проблема с жильем таким чудесным образом решена, можно, наконец, подумать о ребенке. Ей уже двадцать семь.

– Может, пройдем в гостиную? – По голосу адвоката чувствовалось, что чудеса еще не закончились.

Липа не ошиблась, в гостиной ее ждало не одно, а сразу два чуда. Чудом номер один был камин, самый настоящий, только, как сказал бы продвинутый Олег, модерновый. Черное каминное нутро закрывалось выпуклым стеклянным экраном, наверное, из соображений пожарной безопасности.

– Он работает? – костяшками пальцев Липа постучала по экрану.

– Разумеется! Среди документов на квартиру вы найдете подробнейшую инструкцию по его эксплуатации.

– А где я найду дрова?

– Дрова не нужны, – адвокат улыбнулся, – камин электрический, но, можете быть уверены, удовольствие он вам доставит не меньшее, чем его более примитивные собратья. Кажется, тут где-то даже предусмотрено звуковое сопровождение – треск горящих поленьев. Верите?

Липа верила. И в том, что камин ее не разочарует, не сомневалась ни секунды. Надо же, у нее будет самый настоящий камин! Инга ни за что не поверит. Нужно завтра же сводить ее сюда на экскурсию.

Вообще-то, любимая подружка уже сегодня порывалась отправиться вместе с ней к адвокату в качестве группы поддержки, но Липа отказалась. Она же тогда еще не знала, что за чудеса ее ждут. Если бы знала, обязательно взяла бы Ингу с собой.

– А вот еще одна маленькая прихоть бывшего владельца, – адвокат деликатно взял Липу за плечи, повернул спиной к камину.

Мама дорогая! Как же она сразу не заметила такую красоту?! Это, наверное, оттого, что ее добровольный гид только сейчас включил подсветку.

Красота занимала почти всю стену, противоположную камину, у красоты было название – аквариум! Метр в высоту и два метра в длину светящейся изумрудно-бирюзовой сказки. Камин был сию же минуту позабыт.

– Он вас тоже поразил? – Адвокат пробежал пальцами по аквариумному стеклу, маленькие разноцветные рыбки тут же бросились врассыпную, попрятались в большом, на треть аквариума, макете затонувшего корабля. У корабля даже имелось название – «Анна-Мария».

– Никогда не видела ничего подобного, – прошептала Липа. – Скажите, а кто кормил рыбок все это время? Вы же сказали, что хозяин квартиры умер.

Адвокат улыбнулся.

– Тот же, кто поливал цветы. Ваш покорный слуга.

– Это тоже входит в круг ваших обязанностей?

– В круг моих обязанностей входит присматривать за имуществом до тех пор, пока не отыщется его законный владелец, но сегодня я складываю с себя эти не слишком обременительные полномочия.

– Но я понятия не имею, как ухаживать за аквариумом! – всполошилась Липа.

– Это несложно, в кабинете масса книг по аквариумистике, я вам потом покажу. Корма рыбкам хватит месяца на два, к тому времени вы уже во всем разберетесь.

– А как его чистить?! Тут же воды литров двести!

– Четыреста, – уточнил адвокат, – но это не ваши заботы. Во-первых, в аквариуме установлена компьютерная система поддержания микроклимата и очистки воды, а во-вторых, всегда можно вызвать специалиста. Так что все просто, справится и ребенок.

Что-то ей не слишком верилось. Аквариум с компьютерной начинкой – это ж какие высокие технологии?! Вдруг у нее ничего не получится? Загубит ни в чем не повинных рыбешек, потом будет совесть мучить. Ну нет у нее вообще никакого опыта общения с живностью. Из домашних животных в их с Олегом общаговской комнатушке водились лишь наглючие, неистребимые тараканы. Уж как она с ними только не боролась, но специальные мелки, борная кислота и широко разрекламированная отрава давали лишь временный эффект. А Олег обвинял ее в неаккуратности, неумении вести домашнее хозяйство, и он даже слушать не хотел никаких оправданий. Ну и что, что это общага? Что за стенкой у них общая кухня, на которой тараканов этих кишмя кишит? Мой дом – моя крепость! И в крепости этой нет места всяким наглым тварям! Он вообще был очень брезглив, ее муж. Однажды, еще в студенческие годы, Липа сводила его на экскурсию в анатомичку, и он бухнулся там в обморок, а потом очень долго отказывался с ней мириться, обвинял в приземленности и душевной черствости.

– Нам осталось осмотреть кабинет и кухню, – вывел Липу из задумчивости голос адвоката.

– Да, – встрепенулась она, – я готова.

Кабинет полностью соответствовал своему предназначению: массивный стол красного дерева, удобное кожаное кресло, книжный шкаф до потолка, с виду очень удобный кожаный диванчик.

Громадная кухня, ничуть не меньше, а может быть, даже больше общаговской, была нафарширована бытовой техникой, но выглядела очень мило и уютно. Да что там кухня?! Вся квартира выглядела мило и уютно, а еще очень дорого. Липа боялась даже подумать, сколько стоит эта чудесная, залитая весенним солнцем мансарда. В сердце снова закрались сомнения.

Что-то здесь не так. С какой стати неизвестному благодетелю делать такой царский подарок посторонней девице?! В душе родилась страшная и одновременно унизительная догадка. Это все не взаправду! Это розыгрыш! Она стала жертвой розыгрыша или какого-нибудь реалити-шоу под рабочим названием «Липа, а ведь ты купилась!». Небось тут кругом понатыкано видеокамер, и тысячи людей сейчас следят за тем, как она охает и ахает, и суетится как глупая курица, и верит, что с ней на самом деле может случиться чудо. А чуда никакого нет! И адвокат этот никакой не адвокат, а ловкий шоумен, привыкший дурачить доверчивых граждан. А она, дура, размечталась: детская, камин, аквариум, летний сад на крыше. Нет ничего этого! Все мираж, мистификация! Вот так! По-другому и быть не может, бесплатный сыр бывает только в мышеловке.

– Ну, вот! – лжеадвокат хлопнул в ладоши. – Остались сущие мелочи: ванная, туалет и кладовка.

Липа запрокинула голову, принялась внимательно изучать потолок. Видеокамеры должны быть где-то сверху. Сверху легче следить за всякими доверчивыми идиотками.

– Олимпиада Витальевна, – лжеадвокат деликатно кашлянул. – Вы что-то ищете?

– Ищу! – сказала Липа мрачно. – Где они?

– Что? Ванная, туалет и кладовка?

– Нет! Где ваши видеокамеры, операторы, звукорежиссеры?

– Я вас не понимаю, – мужчина выглядел растерянным. Хорошо играет, стервец! Она ему почти поверила.

– Не понимаете? – Липа вернулась в детскую, вышла на крышу, перегнулась через бортик, посмотрела вниз. Она была почти уверена, что внизу у подъезда увидит машину с надписью «Телевидение» и толпу зевак. Ничего! Только сухонькая старушка на скамейке да двое ребятишек на качелях…

– Олимпиада Витальевна, осторожно, – лжеадвокат деликатно, но довольно крепко сжал ее локоть.

– Не надо делать из меня дуру! – Липа высвободила руку, отошла от бортика. – Это все неправда!

– Что неправда?

– Все! Эта квартира, камин, аквариум. Это розыгрыш! Какое-нибудь очередное реалити-шоу!

– Олимпиада Витальевна, – мужчина примирительно поднял вверх руки, – вы заблуждаетесь, уверяю вас. Нет никакого розыгрыша, все очень серьезно. Понимаю, это несколько неожиданно, но все это правда. Вы хозяйка квартиры и всего, что в ней находится.

– Не верю.

– Вы видели документы.

– Я врач, а не юрист! Я ничего не понимаю в ваших документах. Вы могли все подделать!

– Я?! – безмерно удивился лжеадвокат. – Олимпиада Витальевна, если бы я умел подделывать такие документы, то, будьте уверены, я бы оставил эту квартиру себе.

Странно, но она ему поверила. Поверила и устыдилась.

– Простите ради бога, просто все это так неожиданно.

– Я понимаю, – он улыбнулся. – В моей практике такое впервые.

– Так, может быть, вы все-таки скажете мне…

– Нет, Олимпиада Витальевна. При всем моем к вам уважении – нет. Просто отнеситесь к случившемуся, как к приятному исключению из правил, как к выигрышу в лотерею…

Наверное, первым делом нужно было рассказать о наследстве Олегу, но Липа отправилась к лучшей подруге Инге. Чтобы осмыслить произошедшее в ее жизни чудо, нужно время и мудрый совет. Чего-чего, а советов у Инги было хоть отбавляй. Инга, в отличие от нее, выбрала профессию не банальную, а очень даже творческую. Подруга работала психотерапевтом в очень дорогой и очень престижной частной клинике.

Липа посмотрела на часы, только бы Инга была дома. Ей повезло.

– Сходила? – спросила подруга, едва открыв дверь.

– Сходила.

– Рассказывай!

– Что, прямо на пороге?

– Ну, заходи давай, не томи!

Пока Липа разувалась, искала «дежурные» тапки, подруга в нетерпении пританцовывала рядом, но вопросов не задавала.

– Анфиса Петровна дома? – шепотом спросила Липа, проходя на крошечную кухню.

– Анфиса на даче. Весна ж на дворе, маменьку на природу потянуло.

– Как она?

У Ингиной мамы, Анфисы Петровны, был порок сердца. Болезнь прогрессировала изо дня в день, и кардиодиспансер вот уже несколько лет являлся для нее вторым домом.

– Кажется, у меня кое-что получилось, – Инга постучала по дереву. – Но пока рассказывать не буду, чтоб не сглазить.

– Не рассказывай, – Липа понимающе кивнула. Когда жизнь самого близкого человека висит на волоске, поневоле станешь суеверным.

– Кофе будешь?

– Буду. И от чего-нибудь к кофе не откажусь. – Она только сейчас поняла, как сильно проголодалась из-за всех этих волнений.

– Сейчас сварганю бутерброды с колбасой. Извини, больше ничего съестного нет, Анфиса же на даче.

Когда Ингина мама уезжала или ложилась в больницу, Инга тут же садилась на диету. Говорила, что это ради модельной фигуры, но Липа знала, что из-за природной лени и хронического неумения вести домашнее хозяйство. Разве ж можно причислять к диетическим блюдам бутерброды с колбасой, шоколад и «Пепси»? В общем, диета у подруги была весьма специфической, но, что самое поразительное, на фигуре она отражалась самым благоприятным образом.

Инга была девушкой видной: рост сто семьдесят пять сантиметров, стандартные 90-60-90, плюс природная блондинистость. Она легко бы могла сделать карьеру в модельном бизнесе, но выбрала медицину. Олег не уставал сокрушаться по этому поводу, фотографировал Ингу при всяком удобном случае, спешил запечатлеть «ускользающую красоту». Липа даже немного ревновала. Ревновала бы и больше, если бы подруга давала повод, но Инга повода не давала, относилась к Олегу снисходительно-доброжелательно, не упускала удобного случая поддеть «творческую натуру» – в общем, относилась как к мужу лучшей подруги, ни больше ни меньше. Какая уж тут ревность!

О том, что изначально Олег познакомился с Ингой и даже пытался за ней ухаживать, Липа старалась не вспоминать. Ну, было и прошло. Все равно ведь теперь Олег ее муж, и любит он только ее. А что там у него в прошлом… Глупо ревновать к прошлому.

Куда это ее занесло?! Совсем от волнения самоконтроль потеряла…

– Кофе готов, – напомнила Инга. – Тебе как обычно, три ложки сахара?

Липа кивнула и, потянувшись к сахарнице, спросила ворчливо:

– А где обещанный бутерброд?

Подруга поставила перед ней тарелку с бутербродами и сказала с мольбой в голосе:

– Ну, выкладывай уже, не томи!

Липа рассказала. Она ведь затем и приехала, чтобы рассказать, поделиться радостью.

Инга слушала ее очень внимательно, задумчиво постукивала ногтем по столешнице, кивала в такт Липиным словам. Наверное, вот с таким точно видом она ежедневно выслушивает рассказы своих пациентов. Липа вдруг поймала себя на мысли, что сама бы так никогда не смогла, не хватило бы ни сил, ни терпения разбираться в чужих проблемах. Иногда реальных, но по большей части надуманных. Все-таки психиатрия – это особая наука, не каждому дано ее постичь. Куда проще и понятнее неотложная медицина. А вот Инга считает работу на «Скорой» слишком нервной и утомительной, ей легче врачевать душу, чем тело. Каждому свое.

– И что, этот поверенный так и не рассказал, кто тебя облагодетельствовал? – Инга перестала барабанить по столу, закурила.

– Нет, – Липа пожала плечами.

– У меня бы раскололся, – подруга выпустила едкое облачко, Липа чихнула, отодвинулась подальше. Она с детства не переносила запаха табачного дыма.

– Ну, так ты ж у нас – мозгоправ, а я всего лишь врач «Скорой помощи».

– Не прибедняйся, – Инга махнула рукой. – Давай-ка лучше съездим посмотрим на твою недвижимость. Ключи-то есть?

– Есть, – Липа выложила на стол связку.

Подруга ногтем подцепила железное колечко, поднесла ключи к глазам, точно они могли рассказать ей о квартире и ее бывшем владельце.

– Брелок какой интересный, – сказала задумчиво.

– Интересный, но неудобный, я его, пожалуй, сниму.

– Я бы не стала.

– Не люблю, когда на связке болтается всякая ерунда.

– Ладно, что сидеть, разговоры разговаривать, – Инга покрутила связку на пальце, – поехали!

В отличие от Липы, Инге домик, похожий на свадебный торт, понравился. Она не ахала и не охала, просто сказала прочувствованно:

– Офигеть! – «Офигеть» в ее лексиконе означало крайнюю степень волнения.

– Квартира на пятом этаже, лифта нет. Так что придется пешком. – Липа вдруг поймала себя на мысли, что оправдывается за то, что ее новая квартира находится так высоко. Ерунда какая! Это же Инга! Инга вообще по-спартански переносит любые неудобства, а тут такая мелочь – отсутствие лифта.

С замком пришлось повозиться – Липа путалась в ключах, нервничала.

– Дай-ка. – Инга забрала связку, пару секунд поизучала ключи и открыла дверь с первой же попытки. – Наблюдательность, милочка, это половина успеха, – сказала назидательно.

Со второго взгляда квартира понравилась Липе еще больше. Выяснилось, что в квартире полы с подогревом, а заявленная адвокатом кладовка – не кладовка вовсе, а полноценная гардеробная комната, размерами мало уступающая их комнатушке в общаге. Со второго взгляда оказалось, что стена дома, выходящая на крышу, почти полностью увита диким виноградом, и это навевает ощущения «загородности» и некоторой «английскости».

– Да! – подруга плюхнулась в плетеное кресло, забросила ногу за ногу. – Здорово, но меня смущает один момент.

– За какие заслуги мне такое счастье привалило? – Липа понимающе улыбнулась.

– Да бог с ним, с этим неизвестным филантропом, – отмахнулась Инга. – Вопрос чисто практического характера – сколько тут квадратов?

– Адвокат сказал, что сто пятьдесят.

– Вот, – подруга кивнула, закурила. – Теперь прикинь, какие тебе станут приходить жировки за такие-то хоромы! Вашей с Олежкой зарплаты не хватит, чтобы все это хозяйство содержать. Так что послушайся доброго совета – продай квартирку. Она потянет на очень круглую сумму, хватит, чтобы купить приличную «трешку» в хорошем районе, и еще на черный день кое-что останется.

– Нет, – Липа покачала головой.

– Нет?! – Инга, поперхнувшись дымом, закашлялась. – Мартьянова, я понимаю, такая квартирка – голова кругом. Камин и выход на персональную крышу – это, конечно, круто и романтично, но амортизацию этого добра тебе не потянуть.

– Тут такое дело, – Липа смущенно улыбнулась, – наследство не ограничивается одной только квартирой. К квартире прилагается какой-то мудреный банковский счет. Я в подробности не вникала, но со слов адвоката поняла, что это что-то вроде ренты. Всю сумму сразу я не смогу снять в течение десяти лет, но ежемесячных процентов с нее хватит на оплату всех расходов по содержанию квартиры.

– С ума сойти! Это какая же должна быть сумма, чтобы с нее капали такие проценты?

– Не знаю, – Липа пожала плечами.

– Мартьянова, твоя безалаберность меня убивает. Тебе привалили сумасшедшие деньжищи, а ты даже не удосужилась их пересчитать!

– Не удосужилась! – Липа плюхнулась в соседнее кресло, чихнула. – Не удосужилась, потому как растерялась. Ты бы тоже растерялась, если бы оказалась на моем месте.

– Хотела бы я оказаться на твоем месте! – Инга мечтательно улыбнулась. – Я бы эту хату продала, а деньги вложила бы в собственный бизнес. Открыла бы клинику и консультировала бы всяких чудиков в свое и их удовольствие. Надоело, понимаешь, горбатиться на чужого дядю. На себя, родимую, работать намного приятнее. А то давай, Мартьянова, откроем на пару частную лавочку!

– И каким боком я буду в этой лавочке?

– Будешь оказывать нашим клиентам неотложную медицинскую помощь, – Инга хитро сощурилась, а потом спросила уже совершенно серьезным тоном: – Олежка знает, что ты у нас теперь богатая наследница?

– Нет.

– А что так? Не хочешь с благоверным делиться?

– Инга! – сказала она с упреком. – Я хотела сначала с тобой посоветоваться.

– Кстати, я уже готова дать тебе мудрый совет. Я бы с благоверным не делилась. Ну, в смысле, не стала бы его сразу тут прописывать.

– Шутишь?

– Ничего я не шучу, просто здраво рассуждаю. Пусть твой ненаглядный Олежек живет здесь, а прописка у него останется общаговская.

– Почему?

– Ну, мало ли что, – Инга пожала плечами. – Сейчас время сама знаешь какое. Я просто не хочу, чтобы тебя ободрали как липку. Уж извини за каламбур.

– Инга, мы сейчас говорим о моем муже, – напомнила Липа.

– Ну и что?! У тебя мужей этих может быть еще десяток! Что ж теперь, каждого на своей жилплощади прописывать?

– А мне не нужен десяток. Мне нужен только Олег.

– А мне Бред Пит, – Инга ничуть не смутилась. – Но даже его я бы к себе не прописала. Из соображений здравомыслия.

Липа вздохнула. В этом вся ее подруга: практичная и здравомыслящая до кончиков ногтей. Ну, нельзя же быть такой расчетливой!

– Считаешь меня расчетливой стервой? – Подруга прочла ее крамольные мысли.

– «Стерву» можешь опустить, – проворчала Липа. – Мы с тобой просто мыслим разными категориями.

– Мы с тобой вообще разные, – фыркнула Инга, – но это не мешает нам дружить уже столько лет.

– Я Олега люблю, понимаешь?

– Хорошо! – подруга хлопнула ладонью по столу. – Люби, только не забудь, что я тебя предупреждала…

* * *

…Не прошло и двух месяцев, как Липа вспомнила Ингины слова. А ведь все так красиво начиналось!

Она решила устроить Олегу сюрприз. В один из дней, свободных от дежурства, прибралась в своей новой квартире, приготовила праздничный ужин, сервировала столик на крыше, для пущей романтичности, и заявилась к мужу на работу.

Олег сопротивлялся. Он хотел нормально отдохнуть после каторжного труда на студии, а не мотаться по всему городу только из-за того, что его женушке в голову пришла глупая бабья блажь. Липа на «бабью блажь» не обиделась, у Олега был тяжелый период – вдохновение ушло, и на работе постоянные дрязги. Талантливым людям всегда завидуют, не дают самовыражаться.

Все-таки ей удалось его уговорить. Всю дорогу до места Олег обиженно молчал. Липа тоже молчала, фантазировала, какой окажется его реакция на ее сюрприз. Наверное, он очень сильно удивится…

Олег удивился даже больше, чем она рассчитывала. Обошел комнаты, постоял перед зажженным камином – дня за три Липа разобралась-таки в мудреной инструкции – и только после этого заговорил:

– Ну, и что все это значит?

Липа улыбнулась, поцеловала мужа в щеку.

– Это значит, что мы больше не живем в общаге.

– Выселяют?! – Олег помрачнел еще больше. – Ты снова забыла заплатить за комнату?! Липа, ну сколько можно?! Все, мое терпение…

– Тише, – она погасила его раздражение еще одним поцелуем, потащила на крышу, усадила за стол.

– Это идея той интриганки? – Олег не собирался успокаиваться. – Это Инга тебя надоумила? – Липа покачала головой. – Ужин в чужом пентхаусе не решит наших с тобой проблем. И кто тебя сюда только пустил?!

– Это не чужой пентхаус. – Липа сделала театральную паузу. – Это мой пентхаус.

– Твой?!

– Наш с тобой.

– Олимпиада, я ничего не понимаю. Я требую объяснений!

И она объяснила, с превеликим удовольствием: и про неизвестного благодетеля, и про счет в банке. А Олег все равно не поверил. Пришлось показывать ему документы, а потом еще очень долго убеждать, что бумаги не фальшивые и что все это не розыгрыш. Липа хорошо понимала своего мужа. Она ведь и сама поверила далеко не сразу…

…Это была самая волшебная ночь в ее жизни. Свечи, зажженный камин – огонь в нем действительно потрескивал как настоящий, – джакузи и спальня, сквозь огромное окно которой видны звезды. И Олег, нежный, страстный, влюбленный…

Та ночь положила начало их медовому месяцу. У них ведь не было медового месяца. Была совсем не торжественная, а какая-то будничная роспись, вечер в кругу друзей… Комендант общежития милостиво предоставил им Ленинскую комнату: обшарпанную, неуютную, со строгими ликами вождей пролетариата на стенах. Вождей замаскировали плакатами с поздравлениями новобрачных. Красное сукно на столах заменили на белые крахмальные скатерти, комнату украсили воздушными шарами, и получилось довольно мило. Но праздник очень быстро закончился, и как-то сразу начались прозаичные будни: у Липы – выпускные экзамены, у Олега работа. В общем, медовый месяц не случился.

И вот, спустя четыре года, они взяли реванш. Липе казалось, что жизнь только начинается, что все у них теперь будет просто замечательно. И можно, наконец, подумать о ребенке. В такой огромной квартире неуютно без детей.

Это случилось ровно через сорок шесть дней. Олег вернулся домой пьяный. Не выпивший, не навеселе, а именно пьяный. Такого за ним отродясь не водилось. Липа всполошилась: если муж напился, значит, у него неприятности. Может, что-то случилось на работе? У него ведь такой придирчивый начальник…

Она ошиблась. Неприятности у Олега, как оказалось, не на работе, а в семье. Хотя, может быть, это и не неприятности вовсе, а так, досадное недоразумение. У досадного недоразумения было имя – Олимпиада Витальевна Мартьянова. Недоразумение мешало Олегу творить, прогоняло вдохновение, обрезало крылья и вообще достало его хуже пареной репы. Он терпел-терпел и не вытерпел. Он устал наступать на горло собственной песне. Рядом с ним должна находиться чуткая, тонко организованная душа, способная оценить и поддержать. А не недоразумение, приземленное, примитивное и… уродливое.

Он так и сказал – уродливое. Не пожалел, не смягчил удар. А ей ведь и без того было больно.

Дура, она еще пыталась помириться, думала, что это не он говорит такие страшные вещи, это водка. Хотела обнять, успокоить, а Олег ее оттолкнул, стряхнул с себя ее руки, как стряхивают с одежды грязь – сосредоточенно и брезгливо. А потом он сказал, что подал на развод, и жизнь остановилась…

Муж, почти бывший муж еще много чего говорил, метался по квартире, натыкался на мебель, пытался собрать свои вещи и все время что-нибудь ронял. Липа его больше не слушала. Она сидела в плетеном кресле, смотрела на звездное небо и думала, что все кончилось. Она просидела так до самого утра, продрогла до костей, все не могла найти в себе сил, вернуться в квартиру.

Она вернулась, а Олег ушел. Наверное, не смог прожить еще одну ночь с недоразумением по имени Липа Мартьянова.

Следующий раз они встретились уже в суде. Месяца хватило, чтобы Липа собрала себя по частям – спасибо Инге и ее психотерапии. Теперь она почти не плакала, почти не просыпалась по ночам, почти научилась жить и почти забыла Олега. Если бы у нее было больше времени, она бы возродилась как птица Феникс, но Олег не дал ей такой возможности.

Их развели очень быстро: никаких трех месяцев на примирение. А зачем, скажите на милость, отсрочка, если и так все ясно? Он тонко организованный и возвышенный, она расчетливая и лживая. Он хотел детей, а она считала, что дети – это обуза. Он ее любил, бросал к ее ногам весь мир, а она ему изменяла с его же приятелями…

Олег не поленился, привел свидетеля. Оказывается, она изменяла мужу с Костиком Троцким. Тем самым, который на их свадьбе громче всех кричал «Горько!», а потом, в их первую брачную ночь, спал пьяным сном на соседней кровати. Никакой первой брачной ночи тогда не получилось, потому что казенная кровать жутко скрипела при малейшем движении, и Липа боялась, что Костик проснется, а Олег сказал, что у них все впереди, и она ему поверила.

Как обидно! Месяц психотерапии насмарку…

Она не стала оправдываться и унижаться. Стерва так стерва… Изменяла так изменяла… Что уж теперь?! Главное, чтобы этот позор поскорее закончился. Она вернется домой, зажжет камин и все забудет.

Их развели и поделили пополам имущество. Из имущества у них была квартира и машина. Олегу достался «Фольксваген», детская и кабинет. Липе – гостиная с аквариумом и камином и спальня. Все почти поровну, почти честно…

Олег еще хотел, чтобы разделили и счет, но счет оказался как-то так оформлен, что разделить его не представлялось никакой возможности. Деньги остались Липе – какое счастье…

Домой ее отвезла Инга. Инга негодовала и материлась как сапожник. Наверное, для того, чтобы Липу проняло.

– Мартьянова! Ну что ты за дура такая бесхребетная?! – Смешно, всего час назад она была расчетливой сукой, а сейчас стала бесхребетной дурой. – Ты почему не защищалась?! Они же тебя оболгали, помоями облили с головы до пят! Даже я Олежика слушала и начинала верить, что моя подруга – это не Липа Мартьянова, а помесь гиены и гремучей змеи.

– Да пошли они, – Липа вяло отмахнулась. – Инга, может, напьемся?

– Напьешься еще, – проворчала подруга. – И про квартиру я тебя предупреждала! Какого хрена ты туда этого шакала прописала?!

– Тогда он еще не был шакалом, – Липа потерла виски.

– Да всегда он был шакалом, только ты, дура влюбленная, ничего не замечала. Олежек то, Олежек се! Олежек лучший на свете!

Оказывается, она не только бесхребетная, но и слепая. Стоило развестись, чтобы узнать о себе столько нового. Злость накатила внезапно, сжала горло холодными лапами.

– А что же ты меня не предупредила, что он такой?! Ты же моя лучшая подруга!

Обвинение было обидным и безосновательным. Инга ее предупреждала, еще до их с Олегом свадьбы, намекала, что он небезгрешен, что скуповат, трусоват и подловат. Может, слишком деликатно намекала? Может, нужно было сказать прямо: «Мартьянова, твой будущий муж негодяй и бабник, а «раненая душа поэта» – это всего лишь ширма». А она бы тогда поверила? Да ни за что на свете! Любовь зла…

– Я тебя…

– Я знаю, – она не дала Инге договорить. – Извини, я просто очень расстроена, вот и ищу виноватых. Но ты ни при чем, ты меня предупреждала, я помню. Только твоя правда мне тогда была не нужна. До правды еще нужно дорасти.

– Доросла? – спросила Инга, не глядя в ее сторону.

– Не знаю, – Липа пожала плечами. – Обидно очень. Инга, а как ты думаешь, он от меня просто ушел или к кому-то конкретному?

– А тебе это нужно?

– Скажи!

– К модельке одной он ушел. Делал ей портфолио и смертельно влюбился.

– Почему смертельно?

– Потому что от такой любви крышу сносит напрочь.

– А ты откуда знаешь?

– Про что? Про крышу или про модельку?

– Про то и другое.

Инга немного помолчала, а потом заговорила:

– Когда этот павлин от тебя ушел, я провела независимое расследование. Не то чтобы следила, просто навела кое-какие справки. Моделька из молодых да ранних. Приехала из Урюпинска, переспала с парой-тройкой нужных людей, попала в модельное агентство. Агентство нераскрученное и неперспективное, реклама дешевого женского белья – их потолок. А у девочки амбиции, решила, что все ее беды из-за некачественного портфолио. Кто-то порекомендовал ей Олежку, ну и девчонка не растерялась.

– Давно?

– Что – давно?

– Давно он встречается с этой… моделькой?

– Четыре месяца. И не смотри на меня так, я об этом узнала только пару недель назад, когда он тебя… когда вы решили разойтись.

Вот тебе и медовый месяц! Неужели она на самом деле слепая?! Неужели ничего не замечала?! Липа задумалась. Не замечала! Ничего не было: ни следов губной помады на его сорочках, ни запаха чужих духов, ни подозрительных телефонных звонков. Был медовый месяц…

– Ну зачем ты его прописала?! Я ж тебя предупреждала, а ты – любовь! Вот и сделала этому выродку свадебный подарок – половину квартиры. Как дальше-то жить собираешься?

– Не знаю. Наверное, нужно будет разъезжаться. Инга, мне сейчас не до того.

– Не до того ей! – подруга раздраженно хмыкнула. – А вот твоему бывшему как раз до того. Дождался, когда ты его прописала, и сделал ручкой. Эх, нужно было сразу квартиру продавать.

– Как я теперь буду жить? – Липа закрыла глаза.

– Как раньше жила, так и дальше будешь. Может даже еще лучше. Может, мужика нормального встретишь.

– А если он тоже захочет жить в моей квартире? Вместе со своей моделькой? – Липа всхлипнула. – Я же с ума сойду.

– Не сойдешь! Самое разумное решение в сложившейся ситуации – квартиру продать, деньги поделить и разбежаться по отдельным жилплощадям. Жалко, конечно, но что делать!

– Мне камин нравится, и аквариум, и крыша. Я к ним привыкла уже. К хорошему легко привыкнуть.

– Тогда второй вариант, – сказала Инга раздраженно, – живите дружной шведской семьей. Глядишь – понравится.

– Напиться хочу.

– Напьешься.

– У меня коньяк есть. Пятизвездочный, армянский. Выпьешь со мной?

– Выпью, а что ж не выпить на халяву?

И они выпили: сначала бутылку коньяка, потом бутылку шампанского. Пили за новую жизнь, новую любовь и новую жилплощадь. А потом Инга уехала, а Липе вдруг очень сильно захотелось увидеть Олега, поговорить с ним. Они же не разговаривали целый месяц. И с квартирой надо что-то решать. Квартира – замечательный и очень аргументированный повод встретиться…

…Утро началось с адской головной боли и тошноты. Желудок жаждал немедленного избавления от гремучей смеси из пятизвездочного армянского коньяка и советского шампанского. Он сначала сжимался в тугой узел, а потом выворачивался наизнанку. Раз за разом. От Липы этот процесс никак не зависел.

Облегчение наступило лишь минут через двадцать. Если, конечно, можно назвать облегчением это вязкое, муторное чувство, когда голова кружится, а тело трясется в ознобе.

Липа включила воду, подставила лицо под прохладные струи, сделала жадный глоток. Надо бы принять душ, смыть с себя липкий пот и воспоминания. Что на нее вчера нашло?..

Вместо того чтобы тихонько лечь спать, она отправилась в общежитие, поговорить с мужем. Нет, теперь уже бывшим мужем. А там эта… моделька, наглая крашеная выдра! Моделька все время вмешивалась в их с Олегом разговор, обзывала Липу хищницей, аферисткой и мокрой курицей. Терпение лопнуло на «мокрой курице»…

Модельке досталось по полной программе, даже сейчас, сквозь дурман похмельного синдрома приятно вспомнить. Олег, конечно же, бросился защищать свою пассию и тоже получил. По всему выходило, что во хмелю она буйная и неконтролируемая, полная противоположность себе трезвой. Немного стыдно перед вахтершей и бывшими соседями – дала людям пищу для разговоров. Олежка небось теперь на каждом углу раструбит про то, какая она ревнивая сука – еще один козырь в его колоде. А о квартире они так и не поговорили, спасибо модельке.

Господи, как же болит голова! Хорошо еще, что она договорилась на работе и впереди целых два свободных дня, есть время протрезветь и подумать, как жить дальше.

Липа забралась в ванну, включила горячую воду, закрыла глаза. Она полчасика полежит, придет немного в себя, а потом выпьет большую чашку кофе и начнет думать…

Расслабиться не получилось. Только-только головная боль стала затихать, как дверь в ванную с грохотом распахнулась. Липа вздрогнула, открыла глаза. Истерзанное похмельем тело даже испугаться не успело как следует…

– Ну что, сука, добилась своего?! Опозорила меня перед людьми?! – бывший муж присел на бортик ванны, больно сжал Липино плечо.

– Пусти, – прохрипела она. Разговаривать громко почему-то не получалось.

– Пустить?! – бывший потер расцарапанную щеку. Это она его так?! Какая прелесть! Будет о чем вспомнить на старости лет. – Да я тебя сейчас утоплю в этой джакузи!

А он красивый. Даже когда злится, все равно красивый. Есенин, сходство почти портретное…

– Утопишь – посадят, – она стряхнула его руку, потянулась за полотенцем.

– А ты никак похудела? – бывший ощупал взглядом ее голое тело.

Похудела – за месяц ровно на семь кило. А что ж не похудеть от такой-то радости?

– Зачем пришел? – спросила она, кутаясь в халат.

– Я здесь, между прочим, живу. Забыла?

– Забудешь тут. – Голова болела так сильно, что даже обида на этого негодяя отошла на второй план. Может, кофе поможет?

Придерживаясь за стены – голова еще и кружилась, – Липа прошлепала на кухню, включила электрочайник: готовить кофе в турке не было сил, лучше просто заварить. Она поставила на стол чашку, только одну – Олежка обойдется, – села на табурет, сжала виски руками.

– Не ожидал я от тебя, Мартьянова, такой прыти. – Бывший приволокся следом, уселся напротив. – Как же ты дошла до жизни такой? Напилась как свинья, закатила истерику! – Он брезгливо поморщился.

– Пришел мне нотации читать?

– Нет, пришел предупредить, – он подался вперед, – если ты, дрянь, Карину еще раз хоть пальцем тронешь, я тебя по стенке размажу.

Оказывается, крашеную выдру зовут Кариной. Не слишком ли вычурное имечко для девочки из Урюпинска? Или это псевдоним?

– Надо что-то делать с квартирой, – она отмахнулась от его угроз.

– А что с ней делать? – Олег недобро усмехнулся. – Мы с Кариной переедем на свои законные метры и покажем тебе Кузькину мать.

– Ты уже показал. – Закипел чайник, Липа с неохотой встала, заварила себе кофе, насыпала в чашку три ложки сахара. – И не надо меня пугать. На твою Кузькину мать у меня найдется один, но очень большой Василий. Можешь мне поверить, он не откажется пожить у меня.

Это был хороший контраргумент, Липа даже мысленно похвалила себя за находчивость. Василия Кузнецова боялись все, кто не знал его достаточно близко. Он работал водителем в бригаде Липы и отличался звероподобной внешностью – Тайсон и Валуев плачут в сторонке – и вспыльчивым характером. А еще поговаривали, что он сидел за какое-то жуткое преступление. Липа россказням и сплетням не верила и Василия не боялась, ну ни капельки. Видела, как он к людям относится: и к больным, и вообще… Другой водила, бывает, с места не сдвинется, когда надо пациента до машины дотащить, и плевать ему, что в бригаде одни женщины, Липа да фельдшер Алена, и общий вес у них килограммов сто пять максимум. А Василий не такой, его даже просить не нужно.

Что там говорить, Липе Василий откровенно симпатизировал. И ни при чем тут романтические чувства, просто он тоже вырос в детдоме и лучше других знал, что это за доля такая, сиротская. А еще он ее жалел, сам ей об этом сказал.

Однажды они напились на День медика, и Василий разговорился:

– Хорошая ты девка, Олимпиада, только дура.

– Почему? – Градус выпитого был таков, что на «дуру» обижаться совсем не хотелось.

– Потому что мужика себе выбрала гнилого. Долго небось выбирала?

– Олег не гнилой! – А вот за любимого мужа она тогда оскорбилась, никакие градусы не помогли.

– Не любит он тебя, Олимпиада. Неужели не видишь?

А она и не видела. Она тогда в самом деле была дурой, решила, что Василий просто завидует ее семейному счастью, обиделась, даже пьяную слезу пустила. Василий ее успокаивать не стал, наморщил низкий лоб, покачал головой, сказал:

– Хватит нюни распускать, Мартьянова. Пойдем, я тебя домой провожу.

И проводил, как Липа не отнекивалась. Если Василий себе что-нибудь в голову вобьет, не отвертишься. Вот тогда-то они с Олегом и познакомились.

Василий ее до самой общаги довел и уже собирался уходить, когда вышел Олег. Вышел и сразу же стал на Липу орать. Это она понимала, что муж кричит не со злости, а просто оттого, что волнуется, что она «невесть где шлялась до ночи», а вот Василий в тонкости их семейных отношений вникать не стал, сразу схватил Олега за грудки. Липа их едва разняла.

С тех пор Василий ее уму-разуму больше не учил – видно, решил, что бесполезно, а муж еще месяц изводил ее упреками и дикими подозрениями. Он почему-то решил, что у Липы и ее водителя роман, и убедить его в обратном не представлялось никакой возможности. Липа тогда страшно переживала, ночами не спала, очень долго дулась на ни в чем не повинного Василия. А сейчас оказалось, что Олежкино давнее заблуждение ей на руку. Вон как покраснел.

– Значит, это правда? – прохрипел он.

– Что?

– Крутила шашни за моей спиной и думала, что я ничего не узнаю.

– Ты тоже за моей спиной… – к горлу колючим клубком подкатила обида, – с этой своей моделькой.

– Ну, Мартьянова, ну сравнила божий дар с яичницей! – Олег расхохотался. – Я тебе изменял с прекраснейшей из женщин, а ты мне – со звероящером.

– А еще с твоим лучшим другом, – напомнила она.

– Да ладно тебе, – Олежек добродушно махнул рукой. – Костю я просто так приплел, для пущей убедительности. Решил подстраховаться на случай, если б нам испытательный срок стали предлагать.

– Подстраховался. – Липа сделала большой глоток кофе, в упор посмотрела на своего бывшего, некогда горячо любимого мужа. – Ну, так и я подстраховалась. Если ты посмеешь притащить свою лахудру в мою квартиру, я приведу Василия. А он человек сложный, сам должен помнить, если ему что-нибудь придется не по вкусу, расцарапанной мордой не отделаешься. Перелом ребер – это минимум, – она зловеще улыбнулась. – Но ты, дорогой, не переживай. Я бывшего мужа в беде не оставлю, первую медицинскую помощь окажу непременно.

– Сука! – Олежек вскочил из-за стола, табурет с грохотом рухнул на пол, Липа зажмурилась от полыхнувшей в мозгу боли. – Ты еще пожалеешь!

– Я уже пожалела, – сказала она, не открывая глаз. – Пожалела, что связалась с таким подонком, как ты.

– Зря ты так, – Олег перешел на вкрадчивый шепот, – смотри, как бы потом кровавыми слезами не умылась.

– Значит, так! – Липа открыла глаза, сделала еще один глоток кофе и улыбнулась так, что Олежку перекосило. – Еще полчаса назад я собиралась просить тебя о размене квартиры. Так вот, я передумала. Никакого размена не будет. Можешь приводить свою модельку, а я приведу Василия. Будем жить как в коммуналке, тебе понравится.

– Шутишь? – От перспективы жить под одной крышей со скорым на расправу Василием бывший изменился в лице – аристократическую бледность сменил нездоровый багрянец.

– Не шучу, – Липа отодвинула пустую чашку. – Иди домой, дорогой. Моделька, наверное, уже соскучилась.

Удивительно, но он послушался – ушел, ни слова больше не говоря, только дверью на прощание хлопнул так, что у Липы заложило уши. Все, хоть маленькая, но победа. Реванш за перенесенные унижения. Появилась надежда, что бывший не притащит сюда свою выдру. Они думали выжить безответную дуру Олимпиаду Мартьянову, а она ударила по ним их же оружием. Вот не станет она разменивать квартиру, и что тогда? Ей нравится мансарда, и камин, и аквариум. Пусть Олежек со своей моделькой теперь покрутятся…

* * *

Лето. Ну какое же это лето?! Вот в Дакаре лето – тридцать пять в тени. Даже в Париже под тридцать. А тут…

Россия – это какая-то аномальная зона. Здесь все не как у людей. Или он просто забыл, какое тут лето? Почти десять лет прошло, мог и забыть.

Тим сунул обратно в сумку солнцезащитные очки – на кой хрен тут очки, когда солнца нет?! – побрел к автомобильной стоянке. Странно, но от встречи с родиной в душе ничего не шелохнулось. А ведь когда-то, десять лет назад, она ему даже снилась: и березы, и холодное небо, и моросящий дождик. Домой хотелось до слез. Хотелось послать все к чертям: и гордость, и отца, и Африку со всеми ее хитрющими аборигенами, все время норовящими облапошить наивного белого мальчишку.

Он думал, что Африка – это приятная экзотика: пальмы, белый песочек, добродушные, отсталые люди. Дурак! На поверку Африка и оказалась экзотикой, только не такой радужной, как он себе нафантазировал. Африка его чуть не убила. Сначала палящее солнце – Тим обгорел в первый же день. Потом жара, невыносимая, доводящая до изнеможения. Тим спасался от нее ледяной водой. Он пил воду, кажется, даже не литрами, а декалитрами. Пил, а она тут же испарялась, оставляя на обгоревшей коже соленые разводы. И с каждой выпитой бутылкой ему становилось не лучше, а хуже.

Тим отключился прямо посреди улицы. Раз – и яркий солнечный день померк. В себя он пришел уже в больнице: серый потолок, облупленные стены, москитная сетка над кроватью, капельница, подключенная к вене, и улыбчивая медсестра в белом халате и крахмальной косынке, точно перекочевавшая из старых фильмов про Великую Отечественную. Это она рассказала, что Тим себя чуть не угробил. Оказалось, что он пил неправильную воду. Надо было минеральную, а он пил простую. А простая вода в тех жутких количествах, которые он в себя вливал, – это яд. Улыбчивая медсестра сказала, что в его организме произошел какой-то электролитный сбой, и едва не отказали почки. Вот оно как: в Африке даже воду нужно пить с осторожностью, особенно непривычным европейцам.

С тех пор Тим перешел на минералку, повторения «электролитных сбоев» не хотелось. Но беды на этом не кончились. В ту же самую больницу он загремел ровно через неделю. Стыдно признаться, с поносом. На сей раз была виновата местная пища, слишком острая, слишком экзотическая. Изнеженное европейское нутро Тима не сумело справиться с этой экзотикой. В больнице он пролежал еще пять дней. От поноса, слава богу, избавился, но и кошелек его заметно полегчал. А ведь он фактически еще не приступил к работе.

Работа, будь она неладна! Именно из-за работы, если не считать прочие равные обстоятельства, Тим и оказался в этом «райском уголке».

Он был высококлассным специалистом, Бауманка за плечами как-никак. Инженер по обслуживанию холодильных установок – вот как называлась его специальность. А далекий Сенегал остро нуждался в специалистах именно такого профиля. На этот счет Тима просветил Илюха Винников, институтский приятель и одногруппник. Илюха где-то узнал, что Сенегал вербует российских специалистов, потому как в этом самом Сенегале одной из профилирующих отраслей является рыболовство. А поскольку выловленную рыбу нужно где-то хранить, стране срочно необходимо холодильное оборудование вместе с инженерами, знающими, как это оборудование наладить и починить. Илюха был неистребимым романтиком и аферистом. Это он подбил Тима «махнуть в Африку». Тиму в то время было все равно: хоть в Африку, хоть на Северный полюс, лишь бы подальше от России. Он согласился, а Илюха, паразит, в самый последний момент дал задний ход. У здорового как буйвол Илюхи вдруг обнаружился порок сердца, а у хилого Тима в здоровье не нашли никаких отклонений.

Конечно, можно было плюнуть на Африку, мотануть куда-нибудь в ближнее зарубежье, все ж не так страшно. Но он поперся в богом забытый Сенегал, врагам назло. Это он тогда так думал, что врагам назло, а оказалось, что назло самому себе. Кому он нужен в этой Африке?!

Нет, кое-кому российский инженер Тимофей Чернов все же понадобился. В первый же месяц его обокрали, увели всю наличность прямо из комнаты, которую он снял по приезде. Но тут уж винить было некого. Французские коллеги, работающие на том же самом заводе, что и Тим, предупреждали, что жилье нужно снимать поближе к центру, в относительно спокойном районе. Но даже в этом случае лучше подстраховаться и нанять охранника из местных, чтобы добро целее было. Не послушался умных людей, пожалел денег, вот и поплатился – ни добра, ни денег. Почти два месяца пришлось жить на хлебе и воде, чтобы расплатиться с долгами и поднакопить денег на жилье в «хорошем районе». За это время Тим пообвыкся, свел знакомство с несколькими иностранцами и кое с кем из местных. Хоть тут не возникло особых трудностей. Все-таки знание иностранных языков – это большое подспорье. А за плечами у Тима была спецшкола с углубленным изучением французского, пять лет занятий с репетитором и полугодичная стажировка в Париже. Многие принимали его за француза и долго не верили, когда Тим говорил, что приехал из России.

Судьба дала ему пинка именно в тот день, когда Тим решил, что окончательно освоился, акклиматизировался и заматерел.

Этот бар являлся проверенным заведением, где в основном собирались иностранцы. В его интерьере не было никакого туземного колорита, все чинно, по-европейски, и, главное, мощный кондиционер, который превращал бар в благословенное место. Тиму там нравилось: комфортный климат, хорошая выпивка, телик, через спутниковую тарелку транслирующий европейские каналы. Иногда даже удавалось посмотреть новости на НТВ, поностальгировать над бокалом баварского пива, почувствовать себя почти дома. Да и публика, по большей части, собиралась приличная, хоть и разношерстная.

Из развлечений, кроме выпивки и телевизора, имелись карточные игры. Играли исключительно на деньги. Иногда ставки были чисто символическими, а иногда – чаще всего по субботам – достигали очень приличных высот.

Тим тоже поигрывал, не ради денег, а чисто из спортивного интереса. Ему везло почти всегда. Из-за этого везения его прозвали Счастливчик Тим.

Счастливчик Тим – красиво звучит, попахивает разбойничьей романтикой и флибустьерами. Кто бы мог подумать, что в далеком Сенегале ботаник Тимофей Чернов станет Счастливчиком Тимом?! Если бы Илюха узнал, умер бы от зависти. А если бы узнала она…

Она бы не поверила. Для нее Тим на всю жизнь останется этакой помесью плюшевой игрушки и домашнего любимца… А, плевать! Он уехал на край света, чтобы забыть и никогда больше не вспоминать. Он теперь совсем другой человек – Счастливчик Тим.

В тот вечер удача особенно ему благоволила, Тим утратил чувство меры. Легко утратить чувство меры, когда матерые, закаленные в горниле жизни мужики одобрительно хлопают тебя по спине и смотрят с уважением и завистью. Счастливчик Тим – любимчик Фортуны. В тот вечер он выиграл почти тысячу долларов и на выигранные деньги, по чисто русской традиции, закатил пир горой, напоил всех желающих и сам напился. Ограничиваться пивом не стал, заказал себе виски, как взрослый. Виски оказалось редкостной гадостью, похуже самогона, но Тим, не кривясь и не морщась, выпил полбутылки.

Из бара расходились далеко за полночь. Тим шел по пустынной, плохо освещенной улице и глупо улыбался. На душе было легко и радостно, в желудке плескалось виски, а в кармане джинсов лежала астрономическая сумма. Жизнь хороша! Даже тут, на краю земли, можно жить. Он – Счастливчик Тим, у него обязательно все сложится хорошо.

То, что на узкой улице он больше не один, Тим заметил не сразу. Эйфория и ощущение собственной исключительности притупили чувство осторожности.

Нападающих оказалось двое. В скудном свете уличного фонаря он не разглядел их лиц. Да и не было у него для этого времени, успеть бы увернуться от сыплющихся со всех сторон ударов.

Не успел, сдался, еще не начав сопротивляться. Смешно сказать – сопротивляться! Попробуй, помаши кулаками, когда их двое, а ты один. Когда они – разбойники с большой дороги, а ты – всего-навсего московский ботаник, возомнивший себя счастливчиком. Когда у них ножи, а у тебя только голые руки.

Наверное, его хотели ограбить и вели от самого клуба. Да черт с ним, с выигрышем, он бы и сам все отдал, жизнь-то дороже. Зачем же так бить?! Зачем ножи?..

Правый бок вдруг полоснуло дикой, обжигающей болью. Тим заорал, схватился за бок рукой, пальцы наткнулись на что-то мокрое и липкое. Все, сейчас его прирежут, как свинью… Как обидно, он ведь уже начал привыкать…

Избиение прекратилось так же внезапно, как и началось, напавшие на Тима люди исчезли, испарились, точно их и не было. Остались только тускло освещенная улочка и дергающаяся боль в боку. А потом он услышал голоса. Голоса о чем-то спорили. Тим так и не понял, о чем именно, провалился в беспамятство.

Очнулся он уже не на пыльной уличной дороге, а в больнице, той самой, в которой так славно коротал первую неделю своего пребывания в Сенегале. Тим осторожно ощупал забинтованный бок, поморщился.

– До свадьбы заживет. – На стул перед его койкой уселся грузный, наголо бритый мужик. – Уф, ненавижу больницы! – Посетитель вытер вспотевшее лицо краем ярко-желтой майки, хитро подмигнул Тиму, сказал: – А ты и вправду счастливчик! Не сбрехали лягушатники.

Тим только сейчас сообразил, что мужик разговаривает с ним по-русски. Русских в городе было наперечет, и почти всех их он уже знал в лицо, а вот этого толстого весельчака видел впервые.

– Тебе в печень целились, – мужик задумчиво почесал все три своих подбородка, – по идее, ты должен был прямо на месте коньки откинуть, а ты, видишь, извернулся, только поцарапался малость.

Ничего себе малость! Рана на боку не производила впечатление царапины. Да и болела она ощутимо. Кстати, а откуда толстяк знает, что ему целились именно в печень?

– Это вы меня спасли?

– Я, – широкое лицо расплылось в довольной улыбке, – почти километр тебя на собственном горбу до больницы пер. А Ассан, хрен чернозадый, мне совсем не помогал, предлагал бросить тебя там, где нашли.

– Спасибо, что не бросили, – сказал Тим прочувствованно.

– Ну, спасибо на хлеб не намажешь, – толстяк хитро сощурил маленькие глазки, – а вот восьмиста баксов за труды мне вполне хватит.

– Восемьсот баксов? – Тим полез в карман джинсов.

– Не суетись, Счастливчик, Коляныч уже все урегулировал, – толстяк помахал перед самым его носом пачкой долларов.

– Мои забрал?

– Забрал. Легко пришло, легко ушло, а что, жаба душит?

– Не душит. – Тим посмотрел на деньги почти с отвращением. Из-за этих проклятых зеленых бумажек он чуть богу душу не отдал. Пусть уж лучше их заберет этот толстый Коляныч.

– Значит, не жалко? – обрадовался Коляныч.

– Нет.

– Это хорошо. Знаешь, а я тебе тоже навстречу пойду, оплачу твое пребывание в больнице. Я, понимаешь ли, тоже человек нежадный.

– Спасибо.

– Да пустое! С твоих же бабок и заплачу.

– А кто на меня напал? – задал Тим самый животрепещущий вопрос.

Коляныч пожал плечами:

– Кто ж его знает, Счастливчик? Падали везде хватает. Сам-то откуда будешь?

– Из Москвы.

– Из столицы, значит, а какой леший тебя в эту дыру занес?

– Да никакой.

– По профессии кто?

– Инженер.

– Инженер, значит, а с языками ты как, в ладах?

– Французский, английский свободно, немецкий со словарем.

– Да ты что?! – непонятно чему обрадовался Коляныч.

Тим скромно пожал плечами, украдкой потрогал забинтованный бок – неужели целились в самом деле в печень? Дикая страна…

– Работа нравится? – продолжал допытываться Коляныч.

– Не разобрался еще.

– Скучно, да?

Тим задумался. Получалось, что Коляныч прав. Ведь и в самом деле скучно. Как-то не так он себе представлял африканскую романтику. А получилось, что забрался на край света только затем, чтобы узнать, что тут такая же рутина. Дом – работа – бар. Иногда, для разнообразия, разбойные нападения…

Пока Тим думал, Коляныч с кряхтением встал, сказал:

– У меня к тебе есть предложение. Денег сразу много не обещаю, но то, что будет интересно, – это сто пудов.

– А что делать нужно?

– Пока что нужно выздоравливать.

– А потом?

– А потом, – Коляныч положил на тумбочку замусоленный клочок бумаги, – придешь по этому адресу, и мы поговорим.

– Это криминал? – спросил Тим с дрожью в голосе и тайной надеждой.

Коляныч громко заржал, сказал:

– А ты мне все больше нравишься, Счастливчик Тим. Не парься, криминала в чистом виде не обещаю, а вот приключений на твою тощую задницу будет хоть отбавляй…

* * *

С квартирой творилось что-то неладное. Или что-то неладное творилось с ее головой. Началось все после того памятного разговора с Олегом. Нет, намного раньше. Еще до развода Липа замечала кое-какие странности. Например, ни с того ни с сего появлялся запах мужского одеколона. Туалетную воду мужу она выбирала сама и совершенно точно знала, что этот запах чужой. Иногда привычные предметы оказывались в совершенно необычных местах, но Липа списывала это на рассеянность Олега, хотя тот никогда не сознавался.

На «крыше» тоже случались странные вещи. Однажды утром Липа нашла на столике газету со строгим и многообещающим названием «Бизнес-новости». Между газетными страницами обнаружился цветок ириса. Липа обожала ирисы: за цвет, за изысканную простоту. Она решила, что цветок в газете – это подарок от Олега. Олег любил красивые жесты, в отличие от нее он был творческой личностью и знал толк в красоте. Липа тогда так растрогалась, что не обратила внимания на одну маленькую странность: газета была свежей, а Олег не выходил этим утром из дома. Да что там выходил?! Олег еще даже не проснулся, он любил спать допоздна. И поведение мужа ее тогда не смутило, и удивленное равнодушие в ответ на ее «спасибо, любимый» не насторожило. Творческий человек, может, стесняется?.. Главное, что он подумал о ней, сделал маленький подарок. А то, что сознаваться не хочет, это не страшно. Сюрприз и должен оставаться загадочным. В общем, когда рядом был Олег, все эти странности казались милыми и вполне невинными. Но Олег ушел к своей модельке, а необычности остались.

К запаху одеколона она почти привыкла. Это с определенной натяжкой можно было списать на дефекты вентиляции. Мало ли что? Может, кто-нибудь из соседей пользуется этим парфюмом, а благодаря каким-то архитектурно-строительным дефектам запах проникает в ее квартиру. Странно, конечно, что дефекты вентиляции такие избирательные. Ведь, кроме духов, в квартире больше ничем посторонним не пахло. Но, с другой стороны, она же совсем ничего не смыслит в строительстве, может, оно так и должно быть…

А потом кто-то выпил любимый Липин глинтвейн, всю бутылку, до самого донышка. Она пришла с дежурства, а на столе – пустая бутылка и хрустальный бокал, тоже пустой, и пахнет духами. Тогда Липа не испугалась, а скорее разозлилась. Олежек! Это его рук дело, решил не мытьем так катанием выжить ее из квартиры. Думает, она такая впечатлительная идиотка, что поведется на его примитивные трюки. Приходит, понимаешь, в ее отсутствие, квартиру духами поливает, разоряет ее алкогольные запасы. Урод! И что самое обидное, он ведь глинтвейн терпеть не может. Значит, не выпил, а просто вылил, ей назло.

Первым желанием было позвонить бывшему и, не выбирая выражений, сказать все, что она думает о нем и его идиотском плане по отвоевыванию ее жилплощади, но Липа немного подумала и решила не звонить. Ну его к черту, этого великого комбинатора! Она знает, что это он, и достаточно. Предупреждена – значит вооружена. А спиртного не так и много у нее осталось, всего-то бутылка чилийского вина – можно следующий раз подсыпать слабительного. Пусть Олежек повеселится.

Липа позвонила Инге, решила поделиться планами мести. Инга идею со слабительным одобрила, Олежку она не любила едва ли не больше, чем сама Липа. Единственное, предложила не спешить, а установить за квартирой наблюдение. На вопрос, как будет осуществляться наблюдение, сказала:

– Ну Мартьянова, ну ты ж не маленькая! Неужто шпионские боевики не смотрела? Про Джеймса Бонда там или про Борна?! Будешь уходить на работу, прицепи к двери волосок. Когда Олежек станет дверь открывать, волосок упадет.

– И что?

– То, что ты будешь совершенно точно знать, что злоумышленник проник в твою квартиру через дверь.

– Ясное дело, что через дверь, не через форточку же!

– В любом случае проверь для пущей уверенности.

– Для пущей уверенности мне нужно снять отпечатки пальцев, – усмехнулась Липа.

– Дактилоскопия – это, конечно, полезная штука, – Инга проигнорировала сарказм в ее голосе, – но нам она ничего не даст. Твой бывший успел наследить по всей квартире, так что давай лучше как Джеймс Бонд…

Липа чувствовала себя полной идиоткой, когда, уходя на дежурство, приспосабливала к входной двери волосок. Волосок, кстати, еще пришлось поискать, потому как ее собственные волосы были острижены «под мальчика» и для шпионских целей не годились. Зато сгодился волосок бывшего мужа, обнаруженный на старой массажной расческе. Волосок был подходящей длины и из-за светло-русого цвета почти незаметен. «Будем бороться с врагами их же оружием», – подумала Липа, закрепляя волосок на двери. Получилось очень даже незаметно. Ну что ж, она принимает бой!

Дежурство выдалось хлопотным и заполошным: два инфаркта, три инсульта, одни роды и так, по мелочам кое-что. Липа приползла домой полумертвая от усталости, мечтающая об одном – горячей ванне и постели. Про «шпионский волос» она вспомнила в самый последний момент, когда уже взялась за дверную ручку. Волос был на месте. Значит, Олежек не приходил. Вот и замечательно, ей сегодня не до разгадывания шарад и мелких пакостей.

…В квартире отчетливо пахло мужским одеколоном.

– Спокойствие, только спокойствие, – сказала Липа сама себе, но входную дверь, на всякий случай оставила приоткрытой. Конечно, она здравомыслящая девушка и в привидения не верит, но лишняя осторожность не повредит.

Первым делом она прошла на кухню, проверила, на месте ли вино. Бутылка оказалась в шкафу, что с ней станется? Липа облегченно вздохнула – никто в ее отсутствие по квартире не шастал, а запах… Ну и что, что запах? Она же давно решила, что это дефекты вентиляции.

На всякий случай, просто чтобы окончательно успокоиться, Липа обошла всю квартиру. Ничего необычного, никаких следов постороннего присутствия. Можно со спокойной совесть закрыть входную дверь и отправиться в ванную.

Полчаса в горячей воде вернули ее к жизни. Даже спать расхотелось. Зато захотелось есть. В холодильнике было пусто, из стратегических запасов – кусок копченой колбасы, десяток яиц да пачка пельменей. Липа остановила свой выбор на пельменях.

После плотного завтрака стало совсем хорошо. Для полного счастья и удовлетворения не хватало только чашечки кофе. Кофе Липа решила испить на свежем воздухе, сидя в удобном плетеном кресле, рассматривая крыши соседних домов и легкие перистые облака.

…Столик на крыше был сервирован на двоих. Французское шампанское в запотевшем серебряном ведерке, искрящиеся на солнце хрустальные бокалы, лиловые ирисы в вазе. Чашка выпала из рук, кофе больно обжег коленки, Липа взвыла.

Она кричала и не понимала, отчего кричит: от боли или от страха. Как же такое возможно?! Ни цветам, ни шампанскому, ни бокалам просто неоткуда здесь взяться. В квартиру никто не заходил – «шпионский волос» ведь был на месте. А попасть на крышу можно только из квартиры, потому что, строго говоря, это была не крыша, а огромный балкон, архитектурный выступ. Именно из-за этого выступа дом походил на двухъярусный торт, а ее квартира и есть второй ярус. Выше есть чердак и только потом настоящая, общественная крыша. Чтобы попасть с нее на балкон, нужно иметь альпинистское снаряжение и кошачью ловкость.

Липа перестала кричать, опасливо огляделась по сторонам, присела за столик, постучала ногтем по запотевшему ведерку. Ведерко отозвалось мелодичным звоном. Липа тут же отдернула руку и сказала шепотом:

– Ой, мамочки. – Потом тихо всхлипнула и пошла звонить Инге.

– Отдежурила? – спросила Инга, по давней своей привычке не здороваясь.

– Отдежурила.

– А как там наши шпионские игры? Приходил этот урод?

– Не приходил.

– А ты волосок клеила?

– Волосок клеила, урод не приходил, – Липа всхлипнула, – но кто-то другой, кажется, приходил.

– Что значит «кто-то другой»?

– Волосок на месте, выходит, дверь никто не открывал. Так?

– Ну, теоретически так, я не думаю, что кто-то догадается осматривать твою дверь так уж скрупулезно.

– Вот! А в квартире все равно пахнет одеколоном!

– Ерунда! Проблемы с вентиляцией.

– А на крыше сервирован столик на двоих, все чин-чином: шампанское, цветочки. Это, по-твоему, тоже проблемы с вентиляцией?! – Липа не выдержав, сорвалась на крик.

– Стоп! Успокойся! – скомандовала Инга, терпеливо выслушав ее вопли. – Всему найдется разумное объяснение.

– Да? Тогда поищи это разумное объяснение, потому что я его не нахожу.

– Шампанское реальное?

– Реальнее не бывает.

– Цветы настоящие?

– Да.

– Ну вот! – чему-то обрадовалась Инга.

– Что – ну вот?

– Значит, мистический компонент можно сразу исключить.

– А раньше ты его не исключала? – насторожилась Липа.

– Ну, в жизни всякое бывает.

– Спасибо, утешила. Может, приедешь, переночуешь у меня?

– Сегодня? – Инга замялась. – Сегодня не могу, романтическое свидание…

– У меня тоже романтическое свидание… с призраком, – Липа невесело улыбнулась.

– Нет никаких призраков! Просто кто-то пошутил.

– Кто? Волос-то был на месте!

– Да наплюй ты на этот волос. Может, его сначала отклеили, а потом снова приклеили?

– Но ты же сама говорила…

– Мало ли что я говорила! – перебила ее Инга. – Просто это единственное разумное объяснение. Слушай меня: кто-то проникает в твою квартиру, пока тебя нет, и хозяйничает там.

– Олег?

– Не думаю, что твой бывший стал бы устраивать тебе романтическое свидание на крыше. Резонно?

– Резонно. Тогда кто?

– А ты, подруга, замки меняла?

– Нет.

– Вот тебе и ответ! С чего ты взяла, что ключи от квартиры есть только у тебя с Олежкой?

– А у кого еще?

– Ну, хотя бы у адвоката. Это же он тебе ключи дал. Короче, Мартьянова, спешно меняй замки, завтра же, а еще лучше прямо сегодня.

– Сегодня не получится, да и завтра тоже.

– Почему?

– Денег нет, а зарплата только в конце недели.

– С ума сойти! – застонала в трубку Инга. – И что, на черный день совсем-совсем нет?

– Ну, – Липа замялась. Вообще-то, кое-что у нее было отложено, только не на черный день, а на осеннее пальто. – Есть, – сказала она с неохотой.

– Ну, так считай, что он уже наступил.

– Кто наступил?

– Не кто, а что. Черный день.

– Думаешь, все так серьезно? – В желудке стало холодно и щекотно.

– Думаю, что нужно срочно менять замки, пока из твоей квартиры не начали пропадать вещи.

– Пока вещей больше прибыло, чем убыло.

В трубке послышалось многозначительное хмыканье, а потом Инга сказала:

– Меняй замки, Мартьянова.

– Я с дежурства, устала как собака, – попыталась отвертеться Липа.

– Хорошо, не меняй. Только когда тебя ограбят, мне не звони. Я тебя предупредила. Ладно, Липа, мне действительно некогда. – В трубке послышались гудки отбоя.

Липа тяжко вздохнула. Конечно, подруга права, и оставлять старые замки в свете новых обстоятельств небезопасно, но как же не хочется этим заниматься!..

За весь день ей так и не удалось отдохнуть: сначала искала слесаря, потом вместе со слесарем – новые замки. Да не лишь бы какие, а самые дорогие и навороченные, потому что лишь бы какие в ее дверь не вставали. Слесарь провозился до вечера. В итоге Липа получила связку новых ключей в обмен на все деньги, отложенные на светлое будущее. Денег было жалко до слез, но душу грела мысль, что теперь-то уж точно без ее ведома в квартиру никто не войдет, даже Олег. Бывший, без сомнения, взбесится и устроит скандал. Ну и хрен с ним! Когда придет скандалить, она ему запасную связку и отдаст.

После ночного дежурства и безумного дня спать хотелось невыносимо. Сил не хватило даже на то, чтобы внести шампанское и цветы в квартиру. Липа уже почти уснула, когда позвонила Инга.

– Поменяла замки? – спросила она требовательно.

– Поменяла, – Липа зевнула.

– Завтра приеду, спи.

Она и уснула, как только голова коснулась подушки, и проспала до самого утра без сновидений. Разбудил ее настойчивый звонок. Еще не проснувшись окончательно, Липа схватилась за мобильник и только потом сообразила, что звонят в дверь. Со страдальческим стоном она выбралась из-под теплого одеяла, зябко ежась, потопала в прихожую открывать дверь.

– Мартьянова! Ты что это не спрашиваешь, кто пришел?! – набросилась на нее Инга. Несмотря на ранний час – всего-то половина девятого, – подруга была свежа, как утренняя роса. Липа всегда завидовала ее умению в любой ситуации, в любое время суток выглядеть на все сто. У нее самой так не получалось. Каждое утро она просыпалась помятой и растрепанной, а в тонус приходила только ближе к обеду. Инга объясняла это неприятное явление хроническим переутомлением из-за «дурацкой работы». Ночные дежурства, скользящий график, литры кофе, чтобы не свалиться с ног на полпути, ну и то, что она постоянно встречалась с человеческим горем. По мнению Инги, именно контакт с больными и страждущими наносил особенный урон Липиной энергетической оболочке, потому что она, в отличие от большинства своих старших и более опытных коллег, еще не научилась абстрагироваться и пропускала чужие страдания через себя. С теорией подруги Липа была частично согласна, особенно в вопросе ночных дежурств и литров кофе, но основной причиной своей непрезентабельности считала особенности собственного организма.

– … Мартьянова, ау! Ты спишь, что ли?

– Сплю, – Липа зевнула.

– Хватит спать, показывай!

– Что?

– Ну, новые замки я уже и сама увидела, показывай подарочки: шампанское, цветочки.

– На крыше, – Липа вяло мотнула головой в сторону детской.

Инга сбросила изящные босоножки, и Липа украдкой вздохнула. Ей таких никогда не носить. И даже не из-за их запредельной цены, а из-за высоченного каблука. Через мгновение из детской послышался удивленный голос подруги:

– Мартьянова, а он щедрый парень!

– Кто? – Липа влезла в тапки, набросила поверх пижамы халат.

– Да призрак твой! Шампанское за сто пятьдесят евро за бутылку – это красивый жест.

Липа вышла на крышу, забрала у подруги пузатую бутыль, повертела и так и этак.

– Сто пятьдесят евро? – переспросила недоверчиво.

– Вот те крест! Я недавно в винном магазинчике была, видела точно такое шампанское. – Инга радостно улыбнулась, скомандовала: – Замораживай!

– Зачем? – Липа поставила бутылку обратно в ведерко. Лед давно растаял, превратился в воду, и бутылка издала неприятный булькающий звук.

– Будем замачивать твои новые замки.

– Шампанским?

– Шампанским.

– В девять утра?

– А что? Ты тоже считаешь, что шампанское по утрам пьют только аристократы и дегенераты?

– Я бы его вообще выбросила, – сказала Липа задумчиво.

– Ты что, Мартьянова?! – Инга выхватила бутылку из ведерка, точно опасалась, что Липа и в самом деле осуществит свою угрозу. – Подумай – сто пятьдесят евро!

– Подумала, – Липа покладисто кивнула.

– И что?

– Может, шампанское можно сдать обратно?

– Кому – призраку?

– Нет, в магазин, сто пятьдесят евро мне бы не помешали.

– Ну, если у тебя сохранился чек, – Инга ехидно усмехнулась. – Не дури, Мартьянова. Пьем сами! – Подруга направилась на кухню. – У тебя покушать что-нибудь есть?

– Только яйца и колбаса.

– Значит яичница, – заключила Инга.

– Яичница под французское шампанское – это круто, – проворчала Липа.

– Нет, яичница отдельно, шампанское отдельно. У меня с собой шоколадка в сумочке.

Шампанское Липу не впечатлило, ну ни капельки! Кислое до оскомины. То ли дело наше «Советское». А Инга обозвала ее «деревней», сказала, что у настоящего породистого шампанского вкус именно такой, с благородной кислинкой. Они посидели еще часик-другой, поболтали, и подруга засобиралась домой.

– Сегодня Анфиса с дачи возвращается, а у меня дома бардак. Будет ругаться, нервничать, а ей нельзя.

– Как она?

На мгновение лицо Инги стало сосредоточенно-серьезным:

– Не хотела раньше рассказывать, боялась сглазить. Анфиса на днях отправляется в Германию. Мы уже с кардиологическим центром списались, – она неуверенно улыбнулась.

– А деньги? – почему-то шепотом спросила Липа. Она примерно представляла, сколько стоит операция на сердце, и знала, что у Инги и Анфисы Петровны таких денег не было.

– Нашли деньги. Я консультировала одного бизнесмена со сложной жизненной ситуацией. Сложная жизненная ситуация моими стараниями уступила место ярко выраженной филантропии, – Инга широко улыбнулась. – Он взял на себя все финансовые расходы.

– Здорово! – Липа обняла подругу. – Когда, ты говоришь, Анфиса Петровна уезжает?

– На следующей неделе, пожелай нам удачи, Мартьянова!

– Удачи! Ты тоже поедешь?

– Да, меня тоже спонсировали. Так что беру отпуск и тю-тю…

* * *

Тим провалялся на больничной койке больше недели. Толстяк Коляныч не обманул, оплатил лечение. Тим все надеялся, что он его навестит, расскажет поподробнее о своем загадочном предложении, но Коляныч не пришел, наверное, не посчитал нужным. Достаточно и того, что он спас Тиму жизнь, неважно, что небескорыстно. Восемьсот долларов в обмен на жизнь – смешная сумма.

Рана зажила, но на правом боку остался некрасивый шрам. Где-то в глубине души Тим даже радовался этому шраму. В будущем, когда он решит, что уже можно возвращаться домой, шрам будет немым, но очень красноречивым доказательством его героического прошлого. Она увидит шрам и поймет, что Тим вовсе не глупый мальчишка, а самый настоящий мужик, прошедший полмира в поисках приключений, испытавший удары судьбы на собственной шкуре. И тогда она обязательно решит, что была не права, и попросит прощения. А он снисходительно усмехнется и скажет: «Все в порядке, детка».

Это Тим так мечтал, а в реальной жизни с ним не случалось ничего героического или хотя бы интересного. Он даже в карты перестал играть. С одной стороны, боялся спугнуть удачу слишком частыми к ней обращениями, а с другой, не хотел повторения давешнего инцидента. В бар он теперь приходил только затем, чтобы посидеть за бокалом пива, послушать европейские новости да подумать. Думал теперь Тим очень часто. В основном о том, что жизнь не сложилась. Вот, казалось бы, он все сделал, чтобы самоутвердиться, доказать себе и окружающим, что он не пустое место, а тоже кое-чего стоит. Вот в Африку прилетел как настоящий авантюрист. И что? А ничего! Сидит он в своей Африке, а на душе кошки скребутся, и засаленная бумажка с адресом Коляныча не дает покоя. Тим теперь с этой бумажкой не расставался, всюду таскал за собой, перекладывал из одного кармана в другой. Он уже и адрес выучил наизусть, и даже сходил однажды к дому Коляныча, просто так, с ознакомительной целью. А вот решиться на последний шаг все никак не мог.

Коляныч обещал приключения и немного криминала. Тим хотел приключений и боялся криминала. Прав был отец, когда называл его бесхребетной тварью. Ни на что-то он, Тимофей Чернов, не годится. Можно паковать вещи и валить из Африки ко всем чертям. Он уже все себе доказал, все про себя понял. Он тварь бесхребетная, и от изменения географического положения суть не меняется.

В тот день, когда Тим, наконец, все это осознал, он решил напиться. И не пионерским пивом, а самой что ни на есть взрослой водкой, чтобы хоть на прощание, хоть под самый конец почувствовать себя настоящим мужиком. А потом можно будет начинать паковать вещи…

Он почувствовал себя мужчиной, осилив половину бутылки. Странное и новое чувство бесшабашной радости ему понравилось, а недавние душевные терзания показались вдруг надуманными и незначительными. Захотелось подвигов и приключений. Вот прямо сейчас!..

Тим шел по тихим запутанным улочкам спящего города, время от времени останавливался, чтобы сделать глоток из бутылки, прихваченной из бара, радостно улыбался и думал, что жизнь, в общем-то, не такая уж и плохая штука. Особенно если смотреть на нее через призму пустой бутылки.

Он пошел этой дорогой совершенно осознанно. По крайней мере, специально не выбирал. Просто как-то само собой получилось, что ноги принесли его к дому Коляныча. Дом был добротный, огороженный высоким каменным забором. В заборе имелась железная дверь. Тим дернул за ручку – заперто. Почему заперто?! Коляныч сказал: «Приходи, когда надумаешь». Вот, он надумал и пришел. И уходить отсюда не собирается. Ни за что!

Железная дверь противно громыхала и лязгала под ударами его ботинка. В округе проснулись и залаяли собаки, послышались возмущенные людские голоса. Тим устал барабанить в дверь и решил передохнуть. Он прислонился плечом к двери и сделал глоток из бутылки. Оказалось, что водка закончилась, и настоящий мужчина в Тимовой душе возмутился: «Водки нет, калитка заперта, что за…» Додумать он не успел – дверь внезапно подалась, и Тим стал заваливаться в открывшийся проем. Он бы упал, обязательно упал, если бы кто-то невидимый не ухватил его за шиворот и не втащил во двор.

– Что ты орешь?! – человек говорил по-русски с сильным акцентом.

– Я не ору, я за приключениями! – Тим попытался вывернуться из цепких лап незнакомца, разговаривать с пустотой ему не нравилось, захотелось заглянуть в глаза нахалу, посмевшему хватать его за шкирку, как несмышленого котенка. – Пусти!

Его отпустили. Стальные пальцы разжались, и Тим с совсем не мужественным воплем рухнул на твердую, как камень, землю.

– Ну? – над ним склонилась улыбка, такая, как у Чеширского кота из Зазеркалья. Улыбка была, а человека не было. На него напал человек-невидимка. Тим зажмурился.

– Ну? – еще раз повторил человек-невидимка. – Чего разлегся?

Тим приоткрыл один глаз и вздохнул с облегчением. Оказывается, на него напал не невидимка, а самый обыкновенный абориген. На черном, как сажа, лице отчетливо выделялись лишь белые зубы. Вот тебе и Чеширский кот. Правда, немного смущало, что абориген говорил на вполне сносном русском, но это уже мелочи.

– Я к Колянычу по делу. – Тим сел, нашарил в кармане брюк бумажку с адресом, сунул аборигену. – Вот, он меня приглашал на работу.

В темноте раздался хриплый смех. Что такого веселого он сказал?

– А ты, Тим, не только счастливчик, но еще и нахал, – над ним склонился Коляныч. – Ассан, это тот мальчишка, которого мы спасли месяц назад.

– Лучше бы не спасали, – проворчал Ассан, и Тим ужасно оскорбился – как это, «лучше бы не спасали»?! – Очень шумный мальчишка, весь район перебудил.

– Я не шумный, я настойчивый, – Тим икнул, – я на работу пришел устраиваться. Коляныч меня приглашал.

– Ты еще скажи, что уговаривал. – Толстяк с кряхтением встал, одернул безразмерные брюки.

– Не уговаривал, но работу предлагал. Вот, я согласен! – Тим тоже поднялся на ноги, как-то невежливо сидеть, когда собеседники стоят. Земля предательски качнулась, если бы не абориген Ассан, ловко ухвативший его за руку, Тим бы непременно снова упал.

– Давай-ка затащим в дом этого работничка. – Коляныч, коротко хохотнув, схватил Тима за другую руку.

* * *

Устала, черт, как же она устала! А еще ползти на пятый этаж. Липа плюхнулась на скамейку перед подъездом, вытянула перед собой ноги. Все, несколько минут отдыха перед финальным рывком.

Что-то ей последнее время не везло с дежурствами. Ночки пошли одна хуже другой, не то что подремать, присесть некогда. А еще Васька в отпуск ушел, и вместо него им дали Григорьевича, противного, ворчливого мужика, как раз из той неприятной породы людей, которые любят раздавать ценные указания, но ни за что на свете не помогут. Мало того, что Липа вдвоем с фельдшером Леночкой таскали на своих хрупких плечах «неходячих» больных, так им еще приходилось выслушивать брюзжание Григорьевича и дышать его ядреным, жесточайшим самосадом, без которого тот жизни своей не мыслил. В итоге к концу дежурства Липа, устав как собака, чувствовала себя злой и разбитой, а ее одежда и волосы провоняли сигаретным дымом. Душу грел только один-единственный факт – впереди два выходных, можно отдохнуть и отоспаться. И забыть противного Григорьевича, как страшный сон. Хотя по-хорошему надо было не забывать, а набраться наглости и высказать вредному дядьке все, что она о нем думает. Инга бы ни за что не промолчала, и она не станет, вот только немного отдохнет. Вставать с нагретой солнцем скамейки не хотелось, пришлось делать над собой усилие.

…В квартире пахло одеколоном. Уже до боли знакомый запах мгновенно перебил дурман самосада, по спине пробежал холодок.

«Я же сменила замки», – лениво, точно нехотя вползла в голову мысль. «Это всего лишь дефект вентиляции», – вторая мысль была понаглее и поэнергичнее первой. Липа сделала глубокий вдох, оттолкнулась от дверного косяка, осторожно, точно по минному полю, прошла в гостиную. Ничего, все как обычно. В кухне, кабинете, детской и на крыше тоже ничего подозрительного. Липа истерично хихикнула. Паранойя! Не спала сутки, надышалась термоядерным самосадом, вот и мерещится черт-те что.

Порог спальни она переступила с легким сердцем, а потом сердце нервно дернулось и подпрыгнуло к горлу. Чтобы не закричать, Липа зажала рот руками.

…Это лежало на кровати – жемчужно-пепельное атласное платье и венок из белых лилий. На полупрозрачных лепестках поблескивала роса.

– Мамочки, – прошептала Липа, бочком подошла к кровати, самыми кончиками пальцев прикоснулась к платью. Ткань оказалась холодной и скользкой на ощупь, как лягушачья кожа. Липа отдернула руку, всхлипнула, усилием воли подавила острое и назойливое, как зуд, желание убежать.

Что же это?! Как такое может быть? Она же сменила замки, и ключи от квартиры есть теперь только у нее одной. Липа присела на край кровати, настороженно покосилась на платье. Что теперь делать с этим странным подарочком? Это же подарок?.. Ей достался очень галантный призрак. И вкус у него неплохой, только несколько архаичный, платье кроем больше напоминало средневековый наряд какой-нибудь знатной европейской дамы, чем современный вечерний наряд. Плотный лиф, глубокий вырез, длинные рукава, расширяющиеся книзу. И венок из лилий… Нет, этот прикид ей не подойдет. Извини, призрак. Такое платье может украсить хрупкую блондинку с длинными волосами и фиалковыми глазами, но никак не смуглую брюнетку со стрижкой «под мальчика». Липа криво усмехнулась, смахнула с полупрозрачного лепестка росинку. Нет, определенно на роль Офелии она не годится, но примерить-то можно…

Она сама испугалась этой бесшабашной мысли. Какие примерки?! Она ни за что на свете не наденет средневековое платье, поразительно смахивающее на подвенечное, оставленное ей не то призраком, не то сумасшедшим. Но ведь поискать на платье бирочки и ярлычки можно? Так она сможет хоть что-нибудь узнать. Смелее!

Никаких ярлычков Липа не нашла. Значит, сшита эта средневековая вещица не на фабрике, и подарок, можно сказать, эксклюзивный. Какая прелесть…

А все-таки она платьице примерит. Хотя бы для тренировки силы воли.

Руки дрожали, а зубы клацали, но Липа, пересилив страх и легкую брезгливость, надела платье, подумала немного и примерила венок из лилий. Придерживая шуршащий подол, она подошла к зеркалу. Зеркало отразило чудесную картину – тощая девица с нелепо торчащими из-под венка короткими волосами, с лицом, бледным до синевы и перекошенным от страха. Девица нервно теребила подол роскошного атласного платья и улыбалась улыбкой олигофренки.

– Класс! – сказала Липа и хихикнула. – Ничего себе Офелия!

В общем, платье сидело идеально, но не шло Липе категорически. Да и на шекспировскую героиню она была похожа не так чтобы очень. Скорее уж на паненку из гоголевского «Вия». Вот бы еще волосы подлиннее, и можно бронировать место в гробу…

Лилии пахли болотом, Липа поморщилась, сдернула с головы венок, зашвырнула его в дальний угол спальни, пригладила растрепавшиеся волосы. А может, и не растрепавшиеся вовсе, а просто ставшие дыбом от ужаса…

Что, черт возьми, на нее нашло? Ей бы бежать без оглядки, вызывать МЧС, милицию и охотников за привидениями, а она напялила дурацкое платье и любуется своим не менее дурацким отражением.

– Кофе! – сказала Липа нарочито громко. – Всем спасибо, а я пошла пить кофе! – И, не снимая «средневекового» платья, прошлепала на кухню.

Она всегда так делала, когда ей было плохо или страшно, – литрами пила кофе, очень крепкий и обязательно сладкий. Олежек называл ее пристрастие к сладкому кофе плебейским и прогнозировал ей в самом скором времени сахарный диабет. А Инга считала, что глюкоза улучшает мыслительные процессы и в некритических дозах очень даже полезна. Липа была с ней полностью согласна, особенно сегодня. Сегодня ее мыслительные процессы нуждались в дополнительной стимуляции как никогда. Она смотрела на поднимающуюся в турке рыжую пенку и думала, думала…

В ее квартире побывал кто-то посторонний – это неоспоримый факт. Платьице, которое она так и не удосужилась снять, лучшее тому подтверждение. Попасть внутрь через дверь этот кто-то не имел возможности, потому что она сменила замки. Спуститься с крыши мог, но только чисто теоретически. Но, даже спустись он с крыши, ему бы все равно не удалось попасть внутрь – дверь, ведущая на ее «персональную» крышу, закрыта изнутри. То есть что получается? Получается, что ночной визитер – не человек…

Липа перелила готовый кофе в чашку, положила в него две чайные ложки сахара, подумала и добавила третью, для пущей стимуляции мыслительного процесса. Ну, кто же это? Призрак? Барабашка? Дух покойного хозяина квартиры? Кстати, она ведь так и не узнала, от кого и за какие заслуги ей досталась квартира. Попробовала разузнать у соседей, но соседи оказались какими-то странными, нелюдимыми и необщительными. Они знать ничего не знали и ведать не ведали и смотрели на Липу косо и настороженно. Для них, зажиточных и буржуазных, она была точно инопланетянкой.

Липа сделала глоток, обожглась, поморщилась. Чушь! Никакой это не призрак и не дух. Все его подарочки очень даже реальны. Шампанское за сто пятьдесят евро, платьице, веночек – все это дело рук человеческих. Знать бы только чьих…

А может, это какой-нибудь медвежатник, специалист по замкам? Такому, наверное, раз плюнуть вскрыть ее квартиру. Благо, пятый этаж, никаких любопытных соседей рядом, никто не помешает. Липа подула на кофе, сделала осторожный глоток.

Если это и медвежатник, то какой-то неправильный. Обычно медвежатники выносят из квартир все ценное, а этот приносит подарки. Может, влюбился?.. Эта мысль показалась такой смешной и нелепой, что Липа поперхнулась. Влюбленный медвежатник, конечно, очень романтично, но это скорее из другой оперы. Нынче за девушками таким изысканным способом ухаживать не принято. Нынче кавалеры измельчали, венка из лилий от них не дождешься. По всему получалось, что в своих рассуждениях она вернулась к тому, с чего начала. Она не знает, кто и каким образом проник в ее жилище. Не знает, что означают все эти странные подарки и что ей с ними делать. И, самое главное, ей некуда идти, негде спрятаться от чертовщины, творящейся в ее квартире. А впереди – ночь…

От мысли о наступающей ночи стало страшно до дрожи в коленках. Если для загадочного визитера ни двери, ни окна, ни стены не являются преградой, то получается, что в собственном доме она не может чувствовать себя в безопасности…

Кофе вдруг стал горьким, как осина. Липу замутило. Да, попала она в переплет! Инга в Германии, на нее рассчитывать не приходится. Васька в отпуске, где-то на Алтае. Хоть иди просись на постой к бывшему. То-то он обрадуется! Особенно после ее недавнего заявления. Нет, к бывшему никак нельзя, даже думать об этом смешно. А больше у нее никого нет. И даже денег, чтобы переночевать в гостинице, тоже нет. Хочешь не хочешь, а придется оставаться на ночь дома. Но она не так проста, она уже придумала, как защититься. Допустим, что предполагаемый злодей играючи справляется с замками, а как насчет засова? Липа выбежала в прихожую, высыпала содержимое сумочки на пол, выудила из кучи полезных и не очень вещей клочок бумаги с телефоном слесаря.

…Засов, конечно, не придавал двери изящества, зато выглядел успокаивающе и внушительно. С таким не справится ни один взломщик. Теперь можно спать спокойно и не бояться, что в любой момент в квартиру может вломиться посторонний. Плохо одно – засов закрывается только изнутри, то есть от посягательств извне он защитит, а вот квартира в отсутствие хозяйки по-прежнему остается лакомым кусочком для злоумышленника. С этим обязательно нужно будет что-то делать, но не сейчас. Пока достаточно того, что ночью ее никто не потревожит и можно будет, наконец, отоспаться. Спать Липе хотелось нестерпимо, глаза закрывались сами собой, даже две большие чашки кофе не спасали. Впрочем, ничего удивительного – вторые сутки без сна, а времени, между прочим, уже половина седьмого вечера, потому что на поиски и уговоры слесаря ушло больше трех часов, еще столько же Липа потратила на покупку подходящего засова и поощрительного приза в виде бутылки водки для слесаря. Сама же установка засова – слава тебе господи! – заняла всего тридцать минут. Все, теперь можно с более или менее легким сердцем идти спать.

…В замке было сыро и холодно – покрытые вековой плесенью каменные стены не могли удержать тепло. Даже огромный камин оказался не в силах обогреть обеденную залу. Босые ноги замерзли, жемчужно-пепельное атласное платье не грело, льнуло к продрогшему телу скользкой лягушачьей кожей. Липа сидела за обеденным столом, таким длинным, что противоположный его конец утопал в сумерках. В громоздком серебряном кубке отражались языки пламени, вино в нем было густое, как кровь, и так же, как кровь, оставляло на губах горько-соленый металлический привкус. Липу мучила жажда. Если бы не жажда, она бы ни за что не прикоснулась к кубку.

– …Я рад, что ты приняла мои дары, – человек, сидящий на противоположном конце стола, поднял свой кубок. – Это очень важно.

Липа не видела его лица – слишком мало света, – но к холоду уже давно присоединился страх. Страх ласкал босые ноги, венком из лилий стискивал виски, ручейками болотной воды стекал за ворот атласного платья.

– Ты согласна? – В голосе хозяина замка послышались требовательные нотки.

Она не знала, на что должна дать свое согласие. Ей было холодно и страшно. И очень хотелось пить – похожее на кровь вино не утоляло жажду.

– Ты согласна? – Человек медленно встал из-за стола, потянулся за кованым подсвечником.

Страх оплел шею, перекрыл кислород. Она не хотела видеть лицо незнакомца, не хотела смотреть в его глаза. Ее не должно быть здесь, в этом стылом замке с полуистлевшими гобеленами и гулким эхом. Она должна находиться в другом месте. Вспомнить бы только, в каком…

Может, если очень сильно зажмуриться, все закончится?.. Надо попытаться…

…Тяжелые шаги приближались, лицо обдало холодом. Теперь она знала, почему здесь так холодно, это из-за хозяина замка.

– Открой глаза! – Этому голосу было невозможно сопротивляться, и она подчинилась…

Вино в бокале замерзло, лилии подернулись инеем, а изо рта вырывались сизые облачка пара.

– Посмотри на меня!

Голос-хозяин, голос-магнит. У нее нет сил ослушаться… Облачко зазвенело, просыпавшись на стол ледяной пылью.

– Посмотри!!!

И она посмотрела…

Ее крик метался под сводами зала, как пойманная птица. От крика щели в вековых стенах становились все шире. Он погасил огонь в камине и смел со стола посуду. Лучше бы она не видела…

…Липа проснулась от собственного вопля, рывком села и тут же схватилась за раскалывающуюся от адской боли голову.

– Это всего лишь сон, – сказала, не открывая глаз. – Дурной сон, ничего сверхъестественного.

По ногам тянуло сыростью и холодом. Липа открыла глаза и закричала…

На ней было то самое атласное платье. Платье промокло от пота и липло к телу. Липа всхлипнула. Вчера вечером она ложилась спать в пижаме, банальной пижаме, белой в красный горошек…

Вчера в ее спальне не пахло духами…

Вчера ее кровать не была усыпана черными, как запекшаяся кровь, лепестками роз…

– Господи, господи, господи…

Липа сползла с кровати, черное облако лепестков спланировало на пол, густой воздух всколыхнулся.

– Спокойствие, только спокойствие… – Она сорвала с себя платье, отшвырнула к окну. Атлас зашуршал, точно сброшенная змеиная кожа. – Всему найдется разумное объяснение. – Она достала из шкафа первую попавшуюся под руку вещь – растянутую, вылинявшую футболку, прижалась щекой к пахнущей кондиционером для белья ткани, сделала глубокий вдох, натянула футболку. На душе сразу полегчало, точно это и не футболка вовсе, а, как минимум, бронежилет. Косясь на платье, Липа вышла из спальни.

Холодом и сыростью тянуло из детской, дверь, ведущая на крышу была распахнута настежь, снаружи моросил дождь. Она точно помнила, что перед тем, как лечь спать, проверила все замки – дверь была закрыта…

Засов! Надо проверить засов.

Засов оказался закрыт. На всякий случай Липа подергала за дверную ручку. Все надежно, все хорошо…

Хорошо… Тихо поскуливая, она сползла на пол и обхватила руками голые коленки.

Вот и приплыли! Вот и здравствуйте! На дворе двадцать первый век, а в ее квартире обитает влюбленный призрак… Он дарит ей подарки, усыпает спальню лепестками роз и рядит ее в дурацкое «средневековое» платье.

Но как же такое возможно?! Почему она не проснулась? Почему позволила чужим рукам, пусть даже и призрачным, лапать себя? Сумасшедший дом! Липа уже почти поверила в потусторонние силы. Осталось только понять, чего хочет от нее призрак, и можно спокойно жить дальше… Липа нервно хихикнула, смех болью отозвался в черепной коробке, к горлу подкатил колючий ком.

Пить! Она еще во сне хотела пить, а сейчас уже почти умирает от жажды. Два стакана холодной воды привели ее в чувство. Теперь можно попытаться разобраться в произошедшем. В ее доме творятся странные вещи. И все эти странности имеют к ней непосредственное отношение. К ней, а еще к этой квартире. Ведь до того, как она переехала сюда, ничего особенного в ее жизни не происходило, мелкие неприятности не в счет. От нее чего-то хотят. Вот только чего? Липа подняла глаза к потолку, спросила отчаянно и зло одновременно:

– Что тебе от меня нужно?

Если бы ей ответили, она бы, пожалуй, уже не удивилась, но все было тихо. Хоть маленькое, а все же утешение. Есть надежда, что это сумасшествие обратимое. Кстати, о сумасшествии – а что, если квартира, и взломщики, и призраки ни при чем? Что, если она просто тихо-мирно сходит с ума? Говорят, у шизофреников очень яркие и реалистичные сны. Ее сегодняшний сон просто апофеоз реалистичности, она даже платье из него вынесла. А может, платье тоже всего лишь плод больного воображения?..

Стоп! Шампанское было самым что ни на есть настоящим, и серебряное ведерко у нее сохранилось. К тому же шампанское видела Инга, а уж у нее-то с головой точно полный порядок. Ох, как не вовремя она уехала, как же не хватает ее расчетливо-циничного взгляда на вещи. Инга бы быстро разложила все по полочкам и любой чертовщине нашла бы разумное объяснение. Но подруги нет, и придется расхлебывать все самостоятельно. Ничего, она сильная, хоть и трусливая. Сейчас попьет кофе, примет душ и начнет расхлебывать. Нет, сначала надо проверить кое-что.

Ведерка для льда в шкафчике не было. То есть еще вчера оно стояло, а сегодня уже нет. Или это ей только казалось…

Все, с нее хватит! Кофе!

Вопреки ожиданиям, после чашки кофе не полегчало, и туман в голове не рассеялся. Зато Липу посетила одна не слишком здравая, но действенная мысль. А что, если предположить, что потусторонний мир есть на самом деле? Отбросить сарказм и здравый смысл и принять существование призраков как данность. Дом, в котором она сейчас живет, старый. Ему лет сто, а то и больше. У такого дома обязательно должна быть история. Может, если копнуть поглубже, и отыщется хоть один завалящий призрак?

Липа еще не понимала, что может дать ей такого рода информация, но уже твердо решила «копнуть поглубже». Тут, в квартале от дома, есть интернет-кафе. После завтрака можно будет прочесать Интернет, а пока нужно прибраться.

Возвращаться в спальню не хотелось, но Липа себя заставила. Привидение за собой не уберет, значит, придется самой. Платье она аккуратно сложила, а затем без малейшего сожаления выбросила в мусорное ведро. Пропылесосила пол, перестелила кровать. С чувством исполненного долга вышла на крышу подышать свежим воздухом.

На крыше было прохладно и сыро, с затянутого тяжелыми тучами неба сыпал мелкий дождик, на мокром столике что-то тускло поблескивало. Подходить к столику и смотреть, что это такое, было страшно. Из-за тумана в голове окружающие предметы двоились и плавали – наверное, у нее рухнуло давление. Так часто случалось, особенно в пасмурную погоду. Липа относила себя к категории метеочувствительных граждан и от смены погоды страдала очень жестоко. Может, сначала пойти прилечь, и ну его к черту, это блестящее?..

Идея была заманчивой, но она взяла себя в руки, сделала решительный шаг в сторону столика.

Это было колье из затейливо переплетенных серебряных змеек. Змейки казались живыми, наверное, из-за игры света и теней на лоснящихся чешуйчатых боках, может, из-за рубиново-красных глаз. Колье выглядело одновременно красиво и жутко. Надеть такое сомнительное украшение на шею Липа бы не рискнула. Его даже в руки брать было страшно. Страх этот, скорее всего, проистекал из глубинной и очень давней неприязни людей ко всякого рода ползучим тварям.

Осторожно, двумя пальцами, Липа подняла колье, вернулась с ним на кухню, положила на стол. Колье не производило впечатления дешевой безделушки, которую можно купить в любой галантерейной лавке. Наоборот, оно казалось достаточно дорогим и старым, если вообще не антикварным. Липа поискала застежку. Замком служила голова одной из змеек, при нажатии на нее колье раскрывалось с тихим щелчком.

«Точно ошейник», – подумала Липа и поднесла украшение к глазам. На брюшке одной из змеек была едва различимая гравировка. Чтобы рассмотреть ее, Липе пришлось напрячь зрение.

«Ты избрана». Слово больно кольнуло в висок, Липа отшвырнула колье.

Кто избран? Кем избран? Для чего избран?

Еще один подарочек?! Хватит уже с нее подарочков! Сыта по горло! И этот ошейник из железных змей она ни за что не наденет. Уж извини, дорогой призрак! И вообще, у нее дела, ей еще в интернет-кафе нужно…

Стараясь больше не касаться колье, Липа завернула его в полотенце, сунула в кухонный шкафчик. Выбросить, как платье, почему-то не рискнула. Торопливо оделась и, прихватив с собой мусорный пакет, выскочила из квартиры.

В кафе было малолюдно. Ничего удивительного для утра буднего дня. Липа заказала чашку кофе, углубилась в поиски.

Через полчаса стало совершенно очевидно, что время потрачено впустую. Про дом удалось узнать совсем немного. Только то, что построен он был в середине девятнадцатого века архитектором Гусевым и за архитектурные излишества в виде барельефов и лепнины был прозван в народе «пирогом». За всю свою долгую жизнь дом ничем особенным не выделялся, люди в нем обитали самые что ни на есть заурядные. Только в начале двадцатого века в мансарде – по всей вероятности, так на французский манер именовалась нынешняя Липина квартира – произошло происшествие. Царской охранкой была задержана преступная группа бомбистов во главе с хозяином квартиры студентом А.В. Цыплаковым. Бомбисты готовились к покушению, да не лишь бы на кого, а на самого московского губернатора, и если бы не бдительность слуг правопорядка, неизвестно, чем бы вся эта история закончилась. А так, злоумышленников заключили под стражу. Главаря и зачинщика А.В. Цыплакова казнили, а остальных сослали на каторгу. Вот так: грустно, поучительно и, увы, малоинформативно. В то, что ее задаривает подарками призрак студента-бомбиста, верилось с трудом. Похоже, ищет она не в том месте.

* * *

Тим проснулся от головной боли и тошноты, открыл глаза и тут же зажмурился от немилосердно яркого африканского солнца. Откуда в его комнате солнце?.. Мысли в голове толклись ленивые, неповоротливые и бессвязные. Наверное, из-за боли они были такими нежизнеспособными, точно сильно недоношенные дети. От странных ассоциаций тошнота стала нестерпимой, с мученическим стоном Тим перекатился на живот, свесил голову с кровати и с облегчением, граничащим с эйфорией, расстался с содержимым желудка.

– А ведь Ассан оказался прав, – послышался откуда-то сверху смутно знакомый зычный голос. – Сказал, что нельзя тебе в доме стелить, что ты там все изгадишь. Хочешь пить?

Пить? Да, да, конечно! Он очень хотел пить. От мыслей о колодезно-холодной воде рот тут же наполнился слюной. Тим сплюнул – что уж теперь, когда он и так уже все изгадил! – открыл глаза и предпринял безуспешную попытку придать своему телу вертикальное положение. Тело слушаться отказывалось и то и дело норовило завалиться на бок.

– Лежи уж, алкоголик-самоучка, – сказал все тот же голос. – Вот тебе вода. – На пузо Тима лег двухлитровый пластиковый баллон. От его прохладной тяжести в животе заурчало. Не без труда отвинтив крышку, Тим сделал жадный глоток. Вода была такой холодной, что свело челюсти, но он не остановился, пока не осушил половину баллона, а оставшуюся часть, не раздумывая, вылил на гудящую голову. От холода тут же встрепенулся, взбодрился, пофыркал и, наконец, окончательно разлепил глаза.

Что за черт?! Он лежал на раскладушке под рваным брезентовым навесом, в прорехи которого нагло лезли солнечные лучи. Рядом с раскладушкой растекалась несимпатичная лужа, смотреть на которую было очень неприятно. Тим и не стал смотреть, виновато-застенчиво улыбнулся и перевел взгляд на заросшие густой рыжей шерстью ноги. Где-то на уровне коленей ноги перешли в безразмерные шорты цвета хаки. Шорты плотно обтягивали массивные ляжки и удерживались на внушительном пузе полосатыми подтяжками. Выше смотреть Тим не стал. Во-первых, потому что и так уже догадался, кому принадлежат ноги, пузо и подтяжки, а во-вторых, потому что в запрокинутом состоянии голова кружилась неимоверно.

– Оклемался? – спросил Коляныч и коротко хохотнул, пузо тут же всколыхнулось и пошло волнами, полосатые подтяжки натянулись до предела. Тим испугался, что они сейчас лопнут, но подтяжки выдержали.

– Где это я? – промычал он, сжимая раскалывающуюся голову руками.

– Ты там, куда пришел, Счастливчик.

– А куда я пришел?

– Ко мне домой.

– Да?

Его искреннее удивление, похоже, очень порадовало Коляныча, необъятное пузо снова заколыхалось от смеха.

– Ты приперся ночью, пьяный в хлам, и перебудил полрайона.

– Я?!

– Ты! Требовал приключений и этих, как их, авантюр!

– А вы?

– А что мы? Ассан предлагал тебя расчленить и съесть, а я решил дождаться, когда ты проспишься.

– Съесть? – В воспаленном мозгу точно электрической лампочкой вспыхнула хищная белозубая улыбка. Улыбка была, а лица не было…

– Да, Ассан очень не любит суетливых людей. Из-за них он становится злым и неуправляемым. Так что можешь считать, что я спас тебя во второй раз, Счастливчик.

– А он кто? – Тим хотел было встать, но с жалобным стоном рухнул обратно на скрипучую раскладушку – ноги не держали.

– Ассан мой компаньон. Здесь очень полезно иметь надежного человека из местных.

– Он говорит по-русски?

– Говорит, говорит. У него за плечами институт имени Патриса Лумумбы. Попробуй, не заговори. Ну, как ты себя чувствуешь, Счастливчик?

Тим хотел сказать «нормально», но сказал «ужасно». Коляныч сочувственно закивал головой, а потом вдруг заорал во всю глотку:

– Ассан! Неси свое адское зелье, мальчишка проснулся!

Почти тут же на крыльцо дома вышел давешний негр. В отличие от своих соплеменников, он оказался довольно светлокожим и необычайно высоким, ростом не ниже Тима. А у Тима рост был без малого метр девяносто. В руках Ассан держал дымящуюся чашку.

– Пей, – он поставил чашку на землю у ног Тима.

– Пей, – Коляныч почесал пузо, – это лекарство. Не бойся, не отравим. Ты нам, Счастливчик, нужен живым.

Адское зелье на вкус оказалось довольно приятным: в меру горьким, в меру терпким. Оно тут же разлилось по телу теплой волной.

– Что это было? – спросил Тим, ставя чашку на место.

– Да так, местный аналог нашего рассола, – Коляныч небрежно махнул рукой, – немного ослиной мочи, толченые скорпионы, желчь бабуина и…

Договорить он не успел. Тим с громким стоном сложился пополам, и адское зелье, проделав обратный путь из его желудка, выплеснулось прямо на сандалии Ассана. Коляныч радостно заржал, а Тим втянул голову в плечи, ожидая неминуемой расплаты за испорченные сандалии, но Ассан лишь раздраженно поморщился и сказал:

– Коляныч, ты все испортил. Хорошо, что я сварил много. – Потом он перевел взгляд на Тима, и его жесткое лицо неожиданно расплылось в мальчишеской улыбке: – Не верь этому пройдохе. Тут, – он кивнул на чашку, – нет никаких скорпионов и желчи бабуина. Тут специальная трава.

– И ослиная моча, – ввернул Коляныч.

– Очень немного, – невозмутимо парировал Ассан, – совсем чуть-чуть. Ну что, Счастливчик, принести тебе еще?

Несмотря на головокружение, Тим энергично затряс головой – пить ослиную мочу, даже в терапевтических дозах, не хотелось.

– Ну, как знаешь, – Ассан пожал плечами, – я хотел помочь.

– Мне уже лучше.

– Вот и я вижу, что лучше, – усмехнулся Коляныч, – морда зеленая, что у того крокодила. Ладно, хлопец, – он хлопнул себя по ляжкам, – сегодня я тебя домой отвезу, а завтра приходи, побалакаем о твоей новой работе. Не передумал еще?

Тим покачал головой. Раз уж решился на приключения, так надо идти до конца.

– Ну, так вставай! Нечего рассиживаться! У меня сегодня еще дел полно.

Машина у Коляныча оказалась классная – джип, похожий на военный.

– Ты мне, главное, салон не обгадь, – предупредил он, протискиваясь за руль. – Мне эту тачку продавать на следующей неделе.

Тим пообещал, что ничего такого не случится, что ситуация под контролем, да, видать, погорячился. Если бы знал заранее, как водит Коляныч, вообще никогда бы не сел в этот чертов джип. Коляныч лихачил. И это еще мягко сказано. Коляныч вел автомобиль так, словно на дороге он был один. Тим устал пугаться и группироваться уже на пятой минуте езды, а на шестой взмолился о пощаде. Дальше ехали уже потише, хотя по раздраженному выражению лица Коляныча было ясно, что именно он думает о такой езде и о хлюпике Тимофее Чернове.

Весь день Тим провалялся с дурной головой. Хозяйка, у которой он квартировал, попыталась напоить его каким-то «чудодейственным» отваром, но, памятуя о давешнем адском зелье Ассана, Тим категорически отказался от помощи. Уж лучше попить минералочку да крепкий зеленый чай.

Утро следующего дня Тим встретил бодрым и полным сил. О недавнем конфузе напоминали лишь отголоски головной боли, но в свете грядущих перемен это казалось сущим пустяком.

На сей раз он подготовился, по случаю эпохального события переоделся в элегантный льняной костюм, а в заветную калитку постучал со сдержанным достоинством. Ему открыли почти мгновенно, точно знали, что он явится именно в эту секунду.

– Роскошно выглядишь, Счастливчик, – Ассан окинул его костюм скептическим взглядом. Сам он был одет в линялые джинсы и белую майку-безрукавку, но и в этом наряде американских заключенных выглядел невероятно стильно. Даже фальшивые «Ролексы» на его запястье сверкали очень убедительно. Тим в своем костюме вдруг почувствовал себя по-идиотски. Хотя, с другой стороны, даже в джинсах и майке ему ни за что не выглядеть таким крутым парнем, как Ассан, потому что тело у Тима худое и нетренированное, а у Ассана мышцы, как у легкоатлета. «Это все африканская конституция, – попытался утешить он себя, – местные все поджарые и мускулистые, как борзые. У них совершенно отличный от европейцев обмен веществ».

– А где Коляныч? – спросил Тим с вызовом, давая понять этому надменному негритосу с повадками английского герцога, что признавать за главного он будет только Коляныча.

– А я уже здесь! – послышался за его спиной веселый голос. – Привет, Счастливчик!

Тим обернулся, взял протянутую веснушчатую руку, чуть поморщившись от болезненно сильного рукопожатия. Вот кто не заморачивался по поводу одежды! Коляныч был все в тех же безразмерных шортах, что и вчера. Единственная деталь, претерпевшая изменение, – подтяжки. Сегодня они были ярко-оранжевого цвета.

– Не передумал, Счастливчик? – спросил Коляныч и хитро сощурился.

Тим чуть обиженно пожал плечами – с чего бы ему передумать! Он же настоящий мужик.

– А мальчишка – крепкий орешек, – Коляныч подмигнул Ассану. – Как думаешь, он справится?

– Мы это уже обсуждали, – сказал Ассан загадочно, и от этой загадочности у Тима затряслись поджилки. Отступать было поздно, он же настоящий мужик.

– Ну, Счастливчик, пойдем в дом, побалакаем. – Коляныч хлопнул его по спине, и Тим едва не присел от этого вроде бы дружеского хлопка.

Дом был роскошным. На неприхотливый вкус Тима, даже слишком роскошный. А еще его немного смущало смешение стилей: африканские маски и ритуальные барабаны смотрелись несколько странно в интерьере а-ля Людовик Четырнадцатый, но хозяина, похоже, все устраивало.

– Устраивайся, Счастливчик, – Коляныч кивнул на изящный, обтянутый шелком диванчик. – Садись, садись, не тушуйся! Сейчас кофе будет. Или, может, хочешь чего покрепче?

От одной только мысли о «чем-нибудь покрепче» Тима замутило.

– Мне кофе, – сказал он и, небрежно, по-ковбойски, закидывая ногу за ногу, поймал насмешливый взгляд Ассана, покраснел, но позу не сменил. Тоже еще нашелся наследный сенегальский принц! Да кто ему вообще дал право вот так смотреть?!

В комнату вошла миниатюрная девушка с подносом в руках, поклонилась мужчинам, быстро и ловко сервировала кофейный столик, еще раз поклонилась и исчезла за дверью.

– Красивая? – с гордостью спросил Коляныч.

Девушка и в самом деле была красивой, даже по европейским меркам. Только вот на африканских барышень она походила так же мало, как Тим на Ассана. В ней наверняка гораздо больше азиатского, чем африканского.

– Это Лилу, моя подруга, – доверительным шепотом сказал Коляныч. – Я ее в Сингапуре отбил.

У кого Коляныч отбил красавицу Лилу, Тим из вежливости уточнять не стал, хотя очень хотелось. Оказывается, толстяк и в Сингапуре побывал…

– Но ты чтобы даже не думал, – Коляныч грозно нахмурил рыжие брови.

– Я и не думаю, – кажется, он покраснел еще сильнее.

– То-то же, а то знаю я вас, молокососов.

На мгновение Тиму показалось, что Коляныч и в самом деле что-то знает о его постыдном прошлом. Он даже взмок от этой ужасной догадки.

– А что это ты вдруг побледнел? А, Счастливчик?! – взгляд толстяка вдруг сделался пронзительным и очень серьезным.

– Ничего, – Тим выдавил из себя улыбку, – я вас понял.

– Это хорошо, что понял. – Хмурое лицо Коляныча разгладилось. – Пей кофе.

Кофе был черным, как деготь, и примерно таким же по вкусу. Тим поискал глазами сахарницу, но не нашел. Придется пить эту отраву без сахара, брр…

– А теперь давай поговорим о деле, – Коляныч отставил чашку с недопитым кофе, намекая, что чайно-кофейная церемония закончена.

– Давайте.

– Тебе, наверное, любопытно знать, каким бизнесом мы занимаемся?

– Ну да.

– А бизнес у нас вполне легальный и даже весьма прибыльный. – Коляныч сделал театральную паузу. – Мы торгуем автомобилями.

Тим не сумел сдержать разочарованного вздоха. Эти двое всего лишь торговцы автомобилями. Вот тебе и приключения!

– Здесь, в Африке, очень ценятся недорогие джипы. – Если Коляныч и заметил его разочарование, то виду не подал. – С одной машинки при хорошем раскладе можно получить стопроцентный навар, а это немало, уж поверь мне, Счастливчик. У нас с Ассаном налажен рынок сбыта, мы застолбили свой участок в этом бизнесе, наладили связи с Францией, Германией и Россией.

– Россией? – удивился Тим.

– Да, Россией. А что ты так удивился? Ваши «Нивы» и «УАЗы» здесь идут на ура. Особенно у определенной категории населения.

Тим не стал уточнять, у какой именно «определенной категории», но, кажется, в воздухе запахло приключениями.

– Я ничего не смыслю ни в машинах, ни в торговле, – честно признался он. – Я специалист по холодильному оборудованию.

– Ерунда, всему этому можно научить и обезьяну, а ты, по всей видимости, парнишка смышленый, интеллигентный, да еще и со знанием иностранных языков.

– Не понимаю, при чем тут иностранные языки?

– Ты поможешь решать наши дела за границей.

– Обратно в Россию я не вернусь, – сказал Тим как можно тверже.

– А тебе и не надо в Россию, – Коляныч хитро усмехнулся. – Ты поедешь в Европу. Для начала во Францию. Ну, как тебе, Счастливчик? Хочешь побывать во Франции? Париж, Триумфальная арка, Лувр, – он мечтательно прикрыл глаза.

– Я уже бывал в Париже, – сказал Тим рассеянно.

– Бывал? – обрадовался Коляныч.

– Три месяца стажировки.

– Малыш, – толстяк заключил его в медвежьи объятья и прижал к своему необъятному пузу с такой силой, что у Тима затрещали кости, – я начинаю думать, что Счастливчик – это я, а не ты. Слыхал, Ассан? Мальчишка бывал в Париже! Жил там целых три месяца!

Ассан невозмутимо кивнул, наблюдая, как Тим не без труда освобождается из объятий Коляныча.

– Счастливчик, ты принесешь нам удачу! – басил толстяк.

– Каким образом? – Тим никак не мог взять в толк, чем может быть полезен Колянычу и компании тот факт, что он жил в Париже.

– Да все просто, Счастливчик! Я собираюсь доверить тебе очень важную миссию. Ты станешь нашим посредником во Франции. Ассан тебя немного поднатаскает, введет в курс дела, и – вперед, покорять старушку Европу с ее автомобильным рынком!

– Это я буду покорять старушку?! – изумился Тим.

– Ну не я же?! – Коляныч ободряюще похлопал его по плечу. – Я со своей уголовной рожей органично смотрюсь только на просторах бывшего СССР, а тебе сам бог велел. Рафинированный, интеллигентный, и внешность подходящая, внушающая доверие и симпатию. Даже такой аллигатор, как Ассан, не устоял. Скажу тебе по секрету, – Коляныч понизил голос до шепота, – раненых он обычно добивает, чтобы не мучились, а тебя даже помог до больницы дотащить. Во как ты ему понравился!

Тим перевел недоверчиво-испуганный взгляд на Ассана.

– Не слушай этого болтуна, – сказал тот, – я не собирался тебя добивать, я просто предлагал тебя бросить.

– Спасибо вам большое, что не добили! – Тим отвесил ему шутовской поклон.

– Не за что, – ответил тот совершенно серьезно.

– А почему вы сами не хотите отправиться во Францию? У вас же и образование соответствующее есть, и знание языков, и «Ролексы» вон, почти как настоящие, – не удержался Тим от шпильки.

– Они настоящие, – Ассан лучезарно улыбнулся, – а во Францию я бы поехал с огромным удовольствием. Меня многое связывает с этой страной, но, к сожалению, я не могу.

– С некоторых пор он невъездной, – сообщил Коляныч.

– Невъездной? – насторожился Тим.

– Он не террорист. Успокойся, Счастливчик. Просто наш общий друг занимает активную жизненную позицию, которая не очень нравится французским властям.

– Политическую позицию? – уточнил Тим и посмотрел на Ассана с нескрываемым уважением.

– А то какую?! – проворчал Коляныч. – Из-за его сраной позиции нам с некоторых пор путь во Францию заказан.

– Был заказан, – уточнил Ассан, – пока ты не появился на нашем жизненном пути.

– Как поэтично! – Коляныч закатил глаза. Чувствовалось, что наступили на его больную мозоль. – Он о жизненном пути заговорил! Раньше нужно было об этом думать, до того, как набить морду родному брату министра иностранных дел!

– Этот шакал в моем присутствии оскорбил даму, – Ассан небрежно дернул плечом.

– И за это ты сломал ему руку?! Джентльмен хренов!

– Не обращай внимания, Счастливчик, – Ассан вежливо улыбнулся, – с твоей помощью мы все урегулируем. Если, конечно, ты не испугаешься и не передумаешь.

– Я испугаюсь?! – Тим задохнулся от возмущения.

– Он не испугается, – Коляныч одобрительно усмехнулся, – я же говорил тебе, мальчишка – крепкий орешек.

Тим скромно улыбнулся, как ни крути, а приятно, когда такие вот матерые авантюристы считают тебя крепким орешком.

– Ну, ты согласен, Счастливчик? – спросил Коляныч.

– Я согласен, – отозвался Тим.

* * *

Дождь закончился, небо просветлело, и даже солнце застенчиво пыталось выглянуть из-за туч. Немного просветлело и в Липиной голове. Может, от двух чашек кофе, выпитых в интернет-кафе, может, из-за метаморфоз, произошедших с погодой. Хоть она и не узнала ничего для себя нового, зато проветрилась и обрела некое подобие душевного равновесия. Факт, что призрак – или кто там еще – относится к ней хорошо и не собирается ее обижать, был слабым аргументом, но за неимением лучшего приходилось цепляться за него. Она провела в обществе призрака целую ночь – ой, мамочки! – и ничего страшного с ней не случилось. Если, конечно, не принимать во внимание излишне реалистичный сон. Сон ей не нравился категорически. Как и колье из змей, как и «средневековое» платье, как и венок из лилий… Черт, ей вообще не нравилось происходящее! Про человека из сна она старалась забыть как можно быстрее, да и подарки были какими-то неправильными, с немилым Липе готическим колоритом.

У самого подъезда, заехав передним колесом на тротуар, стояла роскошная иномарка. Липа не удивилась: люди, обитающие в доме-пироге, были весьма состоятельными. На их фоне она чувствовала себя белой вороной или, того хуже, самозванкой, неведомо каким образом умудрившейся оккупировать самую роскошную квартиру. Она знала, что именно так ее и воспринимают соседи. Не раз видела недоуменно-брезгливое выражение на их лицах. С ней никто не заговаривал, с ней даже не здоровались. Она утешала себя тем, что в «лучших домах Москвы» так принято, но где-то в глубине души знала правду. А, плевать! Она выше всего этого: и в буквальном, и в фигуральном смысле.

Липа обходила лоснящийся бок иномарки, когда ее окликнули:

– Олимпиада Витальевна?

Она обернулась на голос.

Рядом с иномаркой стояла молодая женщина из той породы, которой особенно идет определение «роскошная». Пышные черные волосы, матовая гладкая кожа, изящная фигура, упакованная в роскошный костюм. Пахло от женщины тоже роскошно. «Французские духи, – предположила Липа, – или эксклюзивные японские. Для такой мадам французский парфюм наверняка ширпотреб».

– Олимпиада Витальевна? – повторила женщина.

– Да, это я, – Липа остановилась.

Незнакомка удовлетворенно кивнула, побарабанила изящными пальчиками по капоту машины, потом сказала:

– Мне нужно с вами поговорить.

– Со мной?!

– Да, если вы являетесь владелицей квартиры на пятом этаже. – В голосе незнакомки послышались странные нотки, точно ее страшно раздражал тот факт, что именно Липа является владелицей пентхауса на пятом этаже.

– Я вас слушаю.

– Может быть, поднимемся в квартиру?

– Зачем? – Ей не нравилась эта роскошная дама, не нравилась ее снисходительная нахрапистость и то, каким взглядом она на нее смотрит.

Незнакомка криво усмехнулась, потом сказала:

– У меня есть предложение, от которого вам будет сложно отказаться.

– Да?! – Липа вопросительно выгнула бровь.

– Да, Олимпиада Витальевна, думаю, вам стоит меня выслушать.

Непонятно, отчего Липа нервничала: долго не могла открыть замок, уронила ключи. Незнакомка стояла в сторонке, но Липа кожей чувствовала на себе изучающий взгляд. Наконец, замок щелкнул, Липа распахнула дверь, сказала не слишком приветливо:

– Прошу вас.

Женщина коротко кивнула, не разуваясь, прошла в гостиную, уселась в одно из кресел. Однако лихо! Нет бы подождать хозяйку… Липа подавила закипающую злость, сунула ноги в тапки, прошла вслед за нахалкой и, усевшись в кресло напротив, посмотрела выжидающе. Кофе незваной гостье предлагать не стала сознательно: отчасти из-за возникшей антипатии, отчасти из-за внутренней уверенности, что ее гостеприимный жест все равно проигнорируют. Как любила говаривать Инга, незачем метать бисер перед свиньями.

– Меня зовут Марина, – наконец, сочла нужным представиться дама.

Липа кивнула, лицемерить и говорить, будто ей это очень приятно, не хотелось. Гостья ничуть не смутилась, мазнула по ее лицу презрительным взглядом, переключила внимание на аквариум:

– Всегда считала увлечение подобной ерундой пустой тратой времени и средств.

– Вы пришли, чтобы поговорить со мной об аквариумистике? – Липа не удержалась от сарказма.

Женщина растянула губы в подобии улыбки, сказала, по-прежнему не глядя в ее сторону:

– Я пришла поговорить не об аквариуме, а об этой квартире. Насколько мне известно, с некоторых пор вы являетесь ее хозяйкой.

– Да, с некоторых пор, – подтвердила Липа.

– Не понимаю, – Марина покачал головой, пробежалась пальцами по длинным, иссиня-черным волосам. – Я считала, что у него нет от меня никаких тайн, а оказалось, что секретов полным полно. Сначала он врал мне, будто продал эту квартиру, а потом оказалось, что не продал, а завещал ее вам. Почему? – Ярко-синие глаза сверкнули ненавистью, в упор уставились на Липу.

– Кто – он? О ком вы говорите?

– Я говорю о своем муже, Никоненко Сергее Васильевиче. – Гостья взяла себя в руки, блеск в глазах погас. – И не надо делать вид, словно вы ничего не понимаете.

Липа и в самом деле ничего не понимала, но ей очень хотелось узнать, кто такой Никоненко Сергей Васильевич.

– Мне всегда казался подозрительным тот факт, что Серж продал эту квартиру, – продолжила женщина задумчиво. – Она же почти родовое гнездо, в ней жили еще его родители. И тут – бац! Дорогая, я продал мансарду.

– Я действительно не понимаю, о чем вы.

– Не понимаете?! – гостья криво усмехнулась. – Ой ли, дорогуша?! Вы живете в квартире моего покойного мужа, фактически в моей квартире и при этом пытаетесь убедить меня, что ничего не понимаете?!

– Да, – для пущей убедительности Липа кивнула.

– Просто неслыханная наглость! А вы далеко пойдете, как я посмотрю! – женщина вяло поаплодировала. – Вы являлись его любовницей?

– Чьей любовницей?

– Любовницей моего мужа, он всегда был охоч до молоденьких. Он и меня был старше на девятнадцать лет. – Она надолго замолчала.

Липа тоже молчала, не желала признавать себя любовницей какого-то неизвестного Сергея Васильевича.

– Мы ведь только совсем недавно узнали, что Серж на самом деле не продал мансарду, – наконец, заговорила Марина, – а отписал ее какой-то заезжей девице.

В этот момент перед Липой забрезжили вдруг ответы на кое-какие вопросы, и на «заезжую девицу» она решила не обижаться.

– Одну минуту. – Она вышла в прихожую, вернулась с визиткой и протянула ее Марине. – Вот, меня нашел этот адвокат, сообщил о наследстве, но имя моего благодетеля не назвал. Это все, что я знаю.

– Все?! – Женщина недоверчиво сощурилась.

– Все. Я не знала, кто являлся хозяином этой квартиры и за что он решил меня облагодетельствовать.

– Думаете, я вам поверю?!

Липа пожала плечами:

– А вы думаете, что я должна перед вами оправдываться за решение, принятое вашим супругом?

– Нет, дорогуша, я думаю, что вы отнюдь не такая простушка, какой хотите казаться. Остается только удивляться, почему вами до сих пор не заинтересовались следственные органы.

– А с чего бы вдруг следственным органам мною интересоваться? – спросила Липа и покрылась испариной от дурного предчувствия.

Гостья окинула ее долгим, внимательным взглядом, хищно улыбнулась и сказала:

– Мой муж был убит ударом ножа в сердце. Его тело нашли в кабинете. Он лежал в луже собственной крови. Его убийцу до сих пор не нашли. А наследницей его квартиры в самом центре Москвы оказывается никому не известная девчонка. Лично мне это кажется очень подозрительным. А вам?

Ей это казалось чудовищным. Убит человек, убит в этой самой мансарде. Его бездыханное тело лежало на полу в кабинете, она проходила по этому месту сотни раз. А в квартире творится всякая чертовщина, и неизвестный призрак закидывает ее подарками…

– А что это вы так побледнели? – Гостья, не спрашивая разрешения, закурила. По гостиной пополз терпкий дымок. Липа чихнула.

– Будьте здоровы.

– Спасибо.

– А теперь, когда мы выяснили детали, мне бы хотелось перейти к главной причине своего визита. Не возражаете?

Липа не возражала, напротив, ей очень хотелось узнать эту «главную причину».

– Мой муж мертв, его убийца гуляет на свободе – это уже само по себе прискорбно. Мало того, по вашей вине я лишилась квартиры.

– Вам негде жить?

– Мне есть где жить, – дама поморщилась, видимо, от абсурдности предположения, – но я не собираюсь отказываться от того, что принадлежит мне по закону.

– Этой квартиры? – уточнила Липа.

– Да, этой квартиры. Я заслужила! Я двенадцать лет терпела все его выверты и придирки. Я постарела за эти двенадцать лет. – Ну, насчет преждевременной старости гостья явно преувеличивала – выглядела она очень хорошо и очень молодо, немногим старше самой Липы. – И я имею полное право получить все, что мне причитается.

– Ваш муж оформил завещание на меня, – напомнила Липа.

– Да, – женщина кивнула, – и как только он это сделал, его убили.

– Вы обвиняете меня в убийстве? – отчего-то шепотом спросил Липа. – Но ведь я его даже не видела!

– Расскажешь это ментам, – бросила злобно Марина. – У тебя единственной был мотив. Уверена, если тебя хорошенько прижать, можно узнать много интересного.

– Я его не убивала! – Липа сорвалась на крик. Можно подумать, крик способен пробить броню этой холеной стервы.

– А ментам плевать! Им главное отрапортовать о раскрытии преступления. Они, не задумываясь, повесят на тебя всех собак. Ты же у нас кто? Никто! Детдомовка, лимита несчастная! Охмурила старика, задурила ему голову, а потом прихлопнула.

– Вы обо мне уже и справки навели? – Чтобы не было видно, как дрожат руки, Липа сжала кулаки.

– Навела, невелика проблема. В общем так, дорогуша, если перспектива загреметь на нары за убийство тебе не нравится, тогда пакуй по-быстрому вещички и сваливай отсюда. – С роскошной Марины как-то враз слетела вся позолота, и из-под маски светской львицы проступило ее настоящее лицо: девушки-провинциалки, лимитчицы, такой же как Липа, только более красивой и целеустремленной, с заветной целью – зацепиться в Москве, выцарапать, урвать свой кусок женского счастья. Ей повезло, она зацепилась и урвала, но кусок показался ей недостаточно большим, и теперь она хочет получить еще один.

– Куда я должна сваливать? – Липа не любила, когда ей указывали, что делать. Ценные указания она терпела только от Олежика, да и то не слишком долго. Марина права насчет детдомовки. Да, она детдомовка, и у нее есть определенная закалка. И огрызаться она умеет не хуже некоторых, и характер показывать. И если незнакомый Сергей Васильевич завещал ей свою квартиру, значит, так оно и будет, и никакие выбившиеся в свет провинциалки ей не указ.

– Да куда хочешь! Хочешь, обратно в общагу, хочешь, в свой Мухосранск! – Марина улыбалась. Она уже считала себя победительницей, она не знала, как сильно разозлилась Олимпиада Витальевна Мартьянова.

– А я не хочу обратно в общагу! И в славный город Мухосранск не хочу! Мне тут нравится!

– Тебе тут нравится?! – Марина растерянно моргнула. – Слушай, проходимка, я, наверное, недостаточно ясно описала ситуацию. Тебе тут ничего не светит. Оставаясь тут, ты стопроцентно загремишь на нары. Если я сообщу куда следует…

– Думаю, что там «где следует» не дураки сидят и уже знают о моем существовании, – холодно сказал Липа и встала. – Так что я рискну. До свидания, Марина. Не могу сказать, что было приятно с вами общаться.

– Дура! Кретинка! – прошипела гостья. – Я же тебя со свету сживу!

Липа пожала плечами. Не то чтобы угрозы оставили ее совсем уж равнодушной. Как ни крути, а врага она себе нажила. Причем врага непримиримого и, судя по всему, небедного. А деньги нынче значат очень много, и с их помощью можно что угодно сфабриковать и состряпать. Но, во-первых, она ни в чем не виновата, а во-вторых, очень зла, и с этой своей злостью ей никак не совладать. Ну хоть ты лопни…

Гостья отшвырнула недокуренную сигарету. Сигарета ударилась в стенку аквариума и рассыпалась крошечными искрами. Липа погасила окурок – только пожара ей не хватало.

– Ты еще пожалеешь!

Что-то в последнее время ей все угрожают, обещают, что она пожалеет. Сначала бывший, теперь вот Марина.

– Да вы не переживайте. Как-нибудь справлюсь, – Липа распахнула дверь.

– Ну, жди гостей, идиотка! – женщина улыбнулась так, что не осталось ни единого сомнения, что угрозу свою она выполнит. Сердце болезненно сжалось: неприятностей не хотелось.

– До свидания, – Липа изо всех сил старалась казаться невозмутимой.

Марина смерила ее удивленным взглядом – видать, не ожидала от девчонки из Мухосранска такой твердости, – покачала головой, швырнула на столик в прихожей визитку:

– Позвони, как передумаешь.

– Я не передумаю.

– Даю тебе три дня. – Гостья вышла, громко хлопнув на прощание дверью.

Липа немного постояла, послушала, как затухает сердитый перестук каблуков, с тихим вздохом задвинула засов.

– А вот хрен вам всем! – заявила в пустоту и потопала на кухню готовить обед.

Время тянулось медленно-медленно. Липа успела прибраться, постирать, выпить три чашки кофе, немного позагорать на крыше, а потом как-то внезапно, без предупреждения, наступил вечер, и вся смелость и бравада куда-то испарились. За вечером придет ночь, а ночь – это же всем известно – любимое время призраков и прочей нечисти. У нее на выбор теперь целых два призрака: дух студента-бомбиста и дух Сергея Васильевича. Интересно, кто из них ее инфернальный поклонник? Липа, нервно хихикнув, опустилась в кресло перед незажженным камином. Бомбист, наверное, помоложе, зато Сергей Васильевич наверняка импозантнее, к тому же очень щедрый…

Мысли эти были глупые и дикие одновременно. Липа ужаснулась им, но как-то не слишком активно, точно это и не ее вовсе мысли, а так, подслушанные. Стало зябко. Ей бы встать, включить камин, но какая-то вселенская лень не позволяла пошевелить даже пальцем.

…Камин зажегся сам. Раз – и в его черном нутре заплясали языки пламени. Красиво. На огонь и воду можно смотреть бесконечно. В ее новом доме есть и огонь, и вода, Сергей Васильевич знал толк в таких вещах…

На плечи легли чьи-то холодные руки, Липа закричала.

– Ты отказалась от моих подарков, – послышался за спиной до боли знакомый голос.

Она хотела обернуться, убедиться, что это именно он, но ей не дали, твердые пальцы с силой сжали виски.

– Я думал, ты особенная, а ты такая же, как все, – шептал на ухо голос.

Кожу опалило горячим дыханием, волосы начали тихо потрескивать, запахло паленым.

– Ты всегда была плохой девочкой, но я добрый, я дам тебе еще один шанс. Последний… – Пальцы соскользнули на шею, сжали в тисках…

…Воздуха не хватало, руки метнулись к горлу и наткнулись на что-то холодное и скользкое. Липа дернулась и открыла глаза…

Она сидела в кресле перед камином. Выходит, она не дошла до кровати, а уснула прямо здесь. И камин не горел, ей просто приснилось, что он зажжен. А еще ей приснился голос, она думала, что забыла этот голос. Изо всех сил старалась забыть, а он вернулся во сне.

Точно столетняя старуха, кряхтя и постанывая, Липа выбралась из кресла. Затекшую от долгого сидения спину пронзила острая боль. Девушка схватилась за поясницу, постояла немного, пережидая, когда боль стихнет, а потом направилась в спальню.

Светало. В мутных предрассветных сумерках окружающие предметы казались нереальными. Кровать была застлана, и на ней никаких подарков. Спасибо тебе, господи. И на самой Липе обычная домашняя одежда: джинсы и майка. На сей раз обошлось без переодеваний. «А может, все закончилось?» – зародилась в душе робкая надежда. Может, призрак оставил ее в покое и дело ограничится только ночными кошмарами? С кошмарами она как-нибудь разберется. У нее же лучшая подруга – психиатр, она…

Додумать мысль до конца Липа не успела. Застыв перед зеркалом, она перестала дышать от ужаса. Ее шею оплетали змеи. Мерзкие серебряные твари свились в тугой, чешуйчатый жгут и смотрели на Липу кроваво-красными рубиновыми глазами. Колье-ошейник немилосердно сдавило горло, острые чешуйки больно царапали кожу.

Липа всхлипнула. Призрак никуда не делся. Призрак приходил ночью и оставил на ней свою змеиную метку…

Она долго не могла найти замок, ломая ногти, пыталась расстегнуть ошейник. Наконец, колье поддалось, с тихим щелчком раскрылось. Змеи, точно живые, сползли с шеи, тугим клубком улеглись у босых ног. Липа отпрыгнула, провела пальцами по коже.

Что происходит?! Что происходит с этим чертовым домом и с ней самой?! Она уснула в кресле и проспала до самого утра. Она ничего не почувствовала и не проснулась, когда кто-то надевал ей на шею эту змеиную удавку. А она ведь чутко спит. Когда они еще жили с Олегом, она просыпалась всякий раз, когда он переворачивался с боку на бок. А сейчас? А сейчас такое ощущение, точно ее выключают, нажимают на невидимую кнопку, и Олимпиада Витальевна Мартьянова вырубается. Как такое объяснить и обосновать?

Липа попыталась, но у нее ничего не получилось. Обосновать это так же тяжело, как и тот факт, что в ее запертую на все замки квартиру каждую ночь проникает кто-то посторонний.

Значит, все-таки призрак?..

Все, она не железная! Ее психические и физические ресурсы исчерпаны. Больше она не останется в этой чертовой квартире на ночь. Даже если придется ночевать на вокзале, даже если придется кланяться Олежику в ножки и на коленях умолять о размене. Она будет кланяться и умолять. И плевать, что подумает о ней бывший со своей моделькой. Только бы избавиться от этого гадостного чувства, будто барахтаешься в гигантской паутине, а с минуты на минуту из своего укрытия должен выползти паук, и тогда уже точно все, барахтайся – не барахтайся. Так лучше не дожидаться. К Олежке нужно съездить прямо сегодня, потому что еще одной такой ночи ей не выдержать.

Липа приняла решение, и на душе полегчало. Все, прощайте, призраки, у нее другие планы. В эти планы не входит постоянный страх и ночные кошмары. Она купит небольшую квартирку и заживет с чистого листа.

От этих простых и приземленных мыслей Липа стала смелой, ей даже хватило смелости поднять с пола колье и засунуть его в жестяную банку из-под чая. Выбросить «подарок» она не решилась. С одной стороны, вещь хоть и мерзкая, но по-своему красивая, можно сказать, произведение искусства, а с другой, – чего уж там – страшно злить призрака. Вон он как расстроился из-за отправленного в мусорное ведро платья. Видно, рассчитывал, что она его теперь вообще снимать не станет…

Липа сунула коробку из-под чая в кухонный шкафчик, тщательно вымыла руки. Вот и все. Сейчас она попьет кофе, соберется с духом, наступит на горло собственной гордости и поедет к бывшему вымаливать разрешение на размен квартиры. Конечно, Олежек просто так не сдастся, поизмывается, потреплет нервы, но в конце концов все равно согласится, ведь размен и в его интересах. А она не гордая, она потерпит…

В дверь позвонили, когда Липа уже собиралась уходить. Минута-другая – и она бы разминулась с неизвестным визитером. По старой своей привычке она уже потянулась к замку, но, вспомнив наставления Инги, заглянула в глазок.

На площадке стоял незнакомый мужчина. Вид у него был вполне мирный, даже интеллигентный, но на всякий случай Липа спросила:

– Вы к кому?

– Мне нужна Мартьянова Олимпиада Витальевна, – послышался приглушенный дверью баритон.

– Олимпиада Витальевна нынче всем нужна, – проворчала Липа, отпирая засов. Честно говоря, после красочно обставленных визитов призрака живые люди ее пугали мало. – Олимпиада Витальевна – это я, – сказала она и смерила гостя любопытно-настороженным взглядом.

– Очень приятно, – мужчина галантно поклонился. – Позвольте представиться, Сапежко Николай Станиславович.

– Здравствуйте, – сказала Липа и посторонилась, пропуская гостя в квартиру. Подруга Инга наверняка бы ее не одобрила. Инга крайне настороженно относилась ко всяким «подозрительным типам», но гость выглядел скорее добропорядочным буржуа: серый костюм-тройка, шейный платок, повязанный со щегольской небрежностью, аккуратно зачесанные назад седые волосы, гладко выбритый подбородок, лучики-морщинки вокруг ярко-голубых глаз, приятный, ненавязчивый парфюм. Буржуа, как есть буржуа. Попробуй не проникнуться симпатией к такому обаятельному мужчине. И Липа прониклась, едва увидела его широкую, мальчишескую улыбку. Возникла непонятная, совершенно неаргументированная уверенность, что мужчина пришел ей помочь. Этакий Санта-Клаус в середине лета. Правда, вместо мешка с подарками у него был кожаный портфель для документов. Ничего страшного, иногда документы могут оказаться получше многих подарков, уж она-то знает. С некоторых пор она, можно сказать, эксперт в таких вещах. Рука помимо воли потянулась к шее, туда, где еще совсем недавно красовалось «змеиное колье».

– Вам нехорошо? – участливо спросил мужчина.

– Нет, все в порядке, – Липа отдернула руку. – О чем вы хотели со мной поговорить?

Мужчина осмотрелся, наверное, решал, куда лучше пристроить свой портфель, и Липа запоздало вспомнила о правилах гостеприимства.

– Проходите в гостиную, пожалуйста.

– Благодарю.

Они уселись в кресла напротив незажженного камина, и Липа мельком подумала, что с некоторых пор стала очень популярна. Сначала блистательная Марина, теперь этот буржуа…

– Даже не знаю, с чего начать, – мужчина нервно побарабанил музыкальными пальцами по портфелю, – наверное, мой визит покажется вам странным.

Липа улыбнулась – что ж такого странного в визите обычного буржуа? У нее бывают визитеры и позагадочнее.

Ободренный ее улыбкой, гость продолжил:

– Олимпиада Витальевна, не буду ходить вокруг да около, скажу прямо, – он на секунду замолчал, точно собираясь с духом, – я хотел бы купить вашу квартиру.

Вот те раз! Еще один…

– Только не отказывайте мне сразу, – мужчина поднял руки в умоляющем жесте, – позвольте объяснить.

Липа приготовилась слушать. А что ж не послушать интересного человека? Может, это и есть выход из кризисной ситуации?

– Я жил здесь в детстве, много лет тому назад. Это квартира моей матери.

Вот оно как! А Марина говорила, что квартира принадлежала родителям покойного Сергея Васильевича Никоненко. Интересно, кто же врет?

– Вы мне не верите? – мужчина почувствовал ее сомнение.

Липа кивнула:

– Видите ли, у меня есть несколько другая информация касательно бывших хозяев.

– Вы говорите о Серже?

– Да, о Сергее Васильевиче Никоненко, а вы были с ним знакомы?

– Знакомы? Да, мы были знакомы. Более того, мы с Сержем были братьями.

– Братьями?

– Да, и пусть вас не смущает то, что у нас разные фамилии. Мы сводные братья: одна мама, разные отцы. Так бывает, – Николай Станиславович виновато развел руками, словно оправдываясь.

Нечего ему оправдываться, уж кому, как не Липе, знать, что в жизни бывает еще и не так. Вот у нее, к примеру, отца вообще нет, даже в свидетельстве о рождении напротив графы «отец» стоит прочерк…

– С возрастом становишься сентиментальным. Трагическая кончина Сержа заставила меня многое переосмыслить. Вы, как никто другой, должны меня понимать.

– Я?!

– Простите великодушно, если вмешиваюсь не в свои дела, но было бы вполне логично предположить, что вас с Сержем что-то связывало.

– Нас ничего не связывало, – Липа покачала головой. – Мы даже не были знакомы.

– Не понимаю, – гость выглядел ошарашенным, – незнакомым людям не оставляют в наследство квартиры.

– Выходит, оставляют.

– Но должно же быть какое-то разумное объяснение.

– У меня его нет.

– Тогда, возможно, эта квартира не значит для вас так много, как для меня, и мы сможем договориться? – спросил Николай Станиславович с надеждой.

Вот он ее шанс избавиться от кошмара! И она будет дурой, если его упустит.

– Олимпиада Витальевна, я обеспеченный человек и не постою за ценой. Прошу вас, подумайте над моим предложением.

«Может, рассказать ему о призраке?» – мелькнула шальная мысль. Сказать этак небрежно: «Уважаемый Николай Станиславович, я согласна продать вам квартиру, но только в нагрузку заберите, пожалуйста, и привидение». Бред! Да после такого ей прямой путь в психушку. И вообще, а вдруг это фамильный призрак, что-то вроде Кентервильского привидения? Может, Николай Станиславович прекрасно о нем осведомлен… Нет, не станет она ничего рассказывать, пусть сам разбирается.

– По правде говоря, эта квартира для меня слишком велика, – начал Липа осторожно.

– Ну, вот видите! – оживился гость. – Вы сможете купить более уютное и не менее комфортабельное жилище. Плюс к этому у вас останется еще очень приличная сумма.

Пока буржуа расписывал прелести ее будущей жизни, Липа кивала в такт каждому его слову, точно китайский болванчик, а потом сказала:

– В принципе, я не имею ничего против. Описанные вами перспективы завораживают, но есть одно обстоятельство…

– Какое обстоятельство, Олимпиада Витальевна? – в нетерпении гость подался вперед.

– Эта квартира мне не принадлежит. Вернее, принадлежит, но не мне одной. Здесь прописан мой муж. Мой бывший муж, – добавила она и покраснела.

– Он будет против? – осторожно поинтересовался Николай Станиславович.

– Не знаю. Понимаете, мы поссорились, я разозлилась и сказала, что не дам разрешения на размен квартиры.

– Ну, мало ли что может сказать женщина в порыве гнева, – гость заметно расслабился. – Думаю, ваш э… бывший супруг не станет противиться моему предложению. Разумные люди всегда могут найти компромисс.

Честно говоря, Липа очень сильно сомневалась в разумности Олега, но на всякий случай кивнула. По всему выходило, что Николай Станиславович обладает чудесным даром убеждения. А если этот дар будет подкреплен дензнаками, то из их затеи может выйти толк.

– Решайтесь, Олимпиада Витальевна, – подбодрил гость.

И она решилась:

– Я согласна.

– Тогда, может быть, не будем откладывать дело в долгий ящик и прямо сейчас навестим вашего бывшего супруга? Где его можно найти?

Липа посмотрела на часы – половина одиннадцатого, разгар рабочего дня.

– Скорее всего Олег на работе, – сказала она и зачем-то добавила: – Он фотохудожник.

Николай Станиславович ездил на джипе. Громоздкая, угловатая машина никак не вязалась с его образом рафинированного аристократа. Такому человеку намного больше подошел бы представительный «Мерседес» или респектабельное «БМВ», но никак не джип. Впрочем, о чем это она? Не о том сейчас нужно думать…

Олежика на работе не оказалось, на двери фотоателье висел замок. Липа и Николай Станиславович переглянулись.

– Странно, – пожала плечами она.

– Может, ваш бывший супруг взял отгул? – предположил он. – А давайте поищем его дома.

Дома, то бишь в бывшей Липиной общаге, их ждал новый сюрприз: Олег со своей моделькой съехали два дня назад и координат своего нового места жительства коменданту не оставили. Или, что более вероятно, оставили, но комендант, хитрый жук, получил соответсвуюшие распоряжения насчет Липы.

Вот и приплыли! А она так надеялась! Где теперь искать этого негодяя? Ждать, когда он сам к ней приедет за ключами от квартиры? Караулить у фотоателье? Что-то подсказывало ей, что на работе Олежек больше не появится, что он решил сменить не только жену, но и все остальное: жилище, место работы, может, и саму работу. Непонятно только, зачем он прячется. Глупо предполагать, что такой человек, как ее бывший муж, откажется от своей доли на квартиру. Странно, странно…

Николай Станиславович, тоже расстроившись, смотрел на Липу вопросительно и с немым укором в ярко-голубых глазах. Будто это она виновата, что Олежка исчез.

– Олимпиада Витальевна, у вас есть хоть какие-нибудь предположения, где искать вашего бывшего мужа? Друзья, родственники?..

Липа покачала головой:

– Олег родом из Владимира. Все его родственники живут там, а друзья… – Она развела руками.

– То есть никаких зацепок?

– Он объявится, – сказала она не слишком уверенно. – Квартира в центре – это не та собственность, от которой можно просто так отказаться.

– Да, я тоже так считаю, – Николай Станиславович ободряюще улыбнулся. – Я оставлю вам визитку, на всякий случай.

Липа задумчиво повертела в руках маленький картонный прямоугольник: черный фон, серебряные тисненые буквы, все очень стильно, под стать хозяину.

– Я отвезу вас домой, – мужчина взял ее под руку.

– Николай Станиславович, мне нужно вас кое о чем спросить. – Вообще-то, вопрос нужно было задать раньше, но Липа все не решалась, а теперь вот собралась с духом. В конце концов, вопрос не праздный и ее касается непосредственно.

– Я весь внимание, Олимпиада Витальевна.

– Каким человеком он был, ваш брат? Я хочу понять, почему он сделал меня своей наследницей.

Николай Станиславович задумался, потом кивнул:

– Давайте поговорим в машине, на улице слишком жарко. Не возражаете, если я закурю? Бросил десять лет назад, а после гибели Сержа снова начал.

Несколько минут они сидели молча. Николай Станиславович курил, а Липа из последних сил старалась не расчихаться.

– Серж был тяжелым человеком, – наконец, заговорил он, – по-настоящему близко его не знал никто, даже я, родной брат.

– А жена? Она приходила ко мне вчера.

– Марина?! – Николай Станиславович удивленно приподнял бровь.

– Да, она называла меня самозванкой и грозилась натравить милицию, если я не откажусь от квартиры.

– Прытко, однако, – мужчина неодобрительно покачал головой, загасил сигарету.

Липа не выдержала-таки, громко чихнула.

– Будьте здоровы, – сказал он рассеянно. – Видите ли, Олимпиада Витальевна, Марина в нашей семье случайный человек. Ей всегда недоставало образования и чувства такта. Не обращайте на нее внимания.

– Она сказала, что Сергея Васильевича убили…

– Да, Сержа убили. Нелепая и трагическая смерть. – Николай Станиславович с силой сжал руль, по его ухоженному лицу промелькнула тень.

– Простите. – Липа почувствовала себя неловко.

– Не нужно извиняться. Серж не любил слабаков. Уверен, он бы не одобрил наши терзания по поводу его преждевременной кончины.

– А убийца? Его нашли?

– Нет, никаких следов. Следствие до сих пор не сдвинулось с мертвой точки.

– В таком случае, обвинения Марины имеют под собой почву. Она считает, что квартира в центре – это достаточно веский мотив для убийства. Вы не находите?

Николай Станиславович посмотрел на нее задумчиво, а потом неожиданно рассмеялся. Липа обиженно замолчала.

– Олимпиада Витальевна, – сказал он, отсмеявшись, – возможно, я и выгляжу э… безобидно, но я отнюдь не так прост. Давайте начистоту, да?

Липа кивнула, ей тоже хотелось «начистоту».

– Как только я узнал, что Серж отписал свою квартиру вам, я навел кое-какие справки. Обычная предусмотрительность, не подумайте ничего дурного. Олимпиада Витальевна, я совершенно твердо знаю, что вы не могли убить моего брата.

– Почему?

– Потому что в день убийства вы были на стажировке в другом городе. У вас железное алиби, так что не стоит бояться угроз Марины.

От сердца отлегло: одно дело – знать, что ты невиновна, и совсем другое – иметь убедительные доказательства этого.

– У вас есть фотография брата? – спросила Липа. – Может быть, если я увижу его, то что-нибудь пойму.

– Есть, но дома. Я привезу ее вам в следующий раз. Мы ведь еще увидимся?

– Конечно.

«Если Олежек объявится», – добавила она мысленно.

* * *

У него получилось! Во Франции все прошло как по нотам. Это уже постфактум Тим понял, как сильно все они рисковали, отправляя необстрелянного желторотого юнца на такое серьезное задание. А он справился! Сделал все просто идеально, как сказал Коляныч, навел мосты.

По большому счету его личной заслуги было не так уж и много, по проторенной дорожке идти гораздо проще, чем по бездорожью, но все же. Первое самостоятельное дело! Это тебе не холодильники налаживать. Это приключение, можно сказать, межконтинентального масштаба.

Тима готовили как какого-нибудь суперагента. Заставили выучить наизусть адреса, фамилии, номера счетов. Можно подумать, он ехал во Францию не за партией автомобилей, а за килограммом-другим героина.

Коляныч почти не вмешивался в процесс превращения «ботаника» в респектабельного бизнесмена. Зато Ассан расстарался – стилист чертов.

Перво-наперво он запретил Тиму брить волосы. «Красавчик, без волос ты похож на неудачную помесь головастика и зэка. В деловых кругах так непринято». Пришлось отращивать шевелюру, а потом невыносимо страдать от жары и завидовать лысому Колянычу.

Кстати, и гардероб Тима придирчивого Ассана не устроил – ширпотреб и верх безвкусицы. Это ковбойская клетчатая рубашка – верх безвкусицы?! И брюки с такими остроотутюженными стрелками, что об них можно порезаться?!

Теперь Тиму полагались два строгих английских костюма; ужасно неудобные, но супермодные туфли; шейные платки; кашемировое пальто, потому что в Париже сейчас глубокая осень, перчатки; зонтик и прочая, на взгляд Тима, совершенно бесполезная дребедень.

За покупками пришлось ехать в Дакар. Тим рассчитывал на приятную прогулку, но вместо этого полдня провел в магазинах, точно он не мужик, а какая-то вертихвостка. Ему приглянулись драные джинсы, такие же, как у Ассана, но на джинсы Ассан денег не дал. «Счастливчик, ты еще за это барахло расплатись». «Барахло» потянуло на такую космическую сумму, что Тим моментально забыл про джинсы. Факт, что долг можно возвращать не сразу, а по частям, не слишком обнадеживал. Из-за этого вторая половина дня, посвященная отдыху и развлечениям, оставила его совершенно равнодушным.

«Счастливчик, ты не заболел?» – время от времени вопрошал сердобольный Коляныч, а Ассан помалкивал и только ехидно улыбался.

Когда определились с имиджем и гардеробом, Тима потащили в ресторан «обучать манерам». Вот где ему наконец удалось отличиться и сразить своих учителей-мучителей наповал. Этикет для Тимофея Чернова до недавних «африканских» времен был делом привычным, если не сказать повседневным. С вилками, ножами и ножиками он разобрался легко и непринужденно. Не моргнув глазом с изяществом записного аристократа разделался с рыбой, победно посмотрел на Ассана поверх бокала с белым вином, снисходительно улыбнулся обалдевшему от такой прыти Колянычу. Коляныч светскими манерами не заморачивался, кушал по-простецки, руками. При этом бормотал что-то про рыбу, птицу и красну девицу. На наивное Тимово «а как же этикет?» отмахнулся, облизал жирные пальцы, громко рыгнул и сказал:

– Я, Счастливчик, босс. Мне этикеты без надобности.

Ассан, по всему видать, плебейских замашек компаньона не одобрял, брезгливо морщился в ответ на каждую выходку Коляныча, но молчал. Наверное, не хотел связываться. А Тима он похвалил. И похвала эта была хоть и сдержанной, но очень приятной. Хотя, казалось бы, такая мелочь…

В общем, в Париж Тимофей Чернов улетал еще чужаком. В прощальных напутствиях и во взглядах, которыми обменивались Коляныч и Ассан, чувствовалась напряженность и настороженность. «Счастливчик, ты смотри, если что, я тебя из-под земли достану», – Коляныч улыбался фальшиво-добродушной улыбкой, и от этого, несмотря на тридцатиградусную жару, в жилах стыла кровь, и уточнять, что означает «если что», не хотелось, а хотелось послать этих двоих куда подальше. Но поступить так Тим не мог. Он был ответственным и порядочным, его так воспитали. Только однажды он совершил проступок, за который ему до конца дней будет стыдно, и повторения он не допустит ни за что на свете.

И Тим не допустил, там, во Франции, сделал все в лучшем виде. Вот за это «в лучшем виде» встречали его уже как своего, как полноправного члена команды. Больше не было настороженных взглядов и фальшивых улыбок. Были по-мужски сдержанные рукопожатия и одобрительные похлопывания по спине. Была веселая попойка в неизвестном Тиму кабаке. И во время этой попойки, в промежутках между стаканами виски, Коляныч и Ассан учили его жизни. Не бизнесу и этикету, а очень простым и очень мужским фишкам. Например, как пить, не пьянея, как метать дротики, играть в кости и кадрить девчонок.

С костями и выпивкой дело шло не так хорошо, как хотелось бы, а вот в метании дротиков у Тима обнаружился явный талант. Да и девчонки – чего уж там – смотрели на него очень даже благосклонно. Девчонок не смущала ни его «ковбойская» рубашка, ни отстойные брюки со стрелками. Девчонкам нравились его отросшие волосы и чистые выразительные глаза. Они говорили, что у Тима глаза ангела, присаживались к нему на колени и подолгу всматривались в его лицо. А ему было неловко и маетно, и руки свои он не знал куда пристроить. Девчонки смеялись и называли его то ангелочком, то Счастливчиком, то Лапочкой. А Ассан и Коляныч ржали и отпускали похабные шуточки. И в атмосфере веселья и бесшабашности Тим незаметно для себя расслабился.

Виски больше не казалось ему подкрашеным самогоном. Призывные улыбки девчонок больше не смущали и не вгоняли в краску. А руки как-то сами собой пристраивались на гибких талиях и точеных бедрах соблазнительниц. И когда высокая мулатка с глазами чернее ночи и губами цвета переспелой вишни поманила Тима за собой, он не раздумывал. Он уже взрослый, он в команде, в кармане у него без малого две тысячи долларов, так Коляныч оценил его поездку во Францию, а прошлое не имеет никакого значения. Тимофей Чернов здесь, в Сенегале, переродился в Счастливчика Тима, отчаянного, удачливого, любящего веселье и женщин.

Чем-то он мулатку зацепил. Она потом еще долго не давала Тиму уснуть, гладила по влажным волосам, всматривалась в глаза, что-то шептала на непонятном, певучем языке. Он отключился под аккомпанемент этих чужих слов. Ему снились яркие сны. В этих снах были все: и Коляныч, и Ассан, и мулатка, имени которой он так и не удосужился узнать, и он сам, отчаянный, удачливый Счастливчик Тим. А утром, когда Тим проснулся, оказалось, что нет никакой мулатки с глазами чернее ночи и губами цвета переспелой вишни. Приснилось? Примерещилось?

Он уже решил было, что примерещилось, когда обнаружил на своей шее медальон – прощальный подарок девушки из ночных видений. На бронзовом диске маленьким блестящим смерчем сворачивалась спираль; медальон выглядел одновременно примитивно и завораживающе. И снимать его совсем не хотелось…

Ассан долго рассматривал сначала медальон, потом Тима.

– Это талисман, – сказал, наконец, – не снимай его, Счастливчик, он приносит удачу.

Почему-то Тим так и думал, чувствовал, что это не простая побрякушка, а что-то особенное.

– Ты веришь в такие вещи? – спросил небрежно, не хотел, чтобы Ассан понял, что сам он верит безоговорочно.

– Это очень сильный амулет. Я, честно говоря, удивлен, что она отдала его тебе.

– Не веришь в мою чертовскую привлекательность?

– Такой амулет надевают на шею человеку, который ходит по краю, – сказал Ассан без тени улыбки, – человеку, помеченному смертью.

– Я помечен смертью? – В животе вдруг стало холодно. Волосы на загривке зашевелились.

Ассан пожал плечами:

– Она так решила.

– А кто она такая, черт побери?!

– Не знаю. Это же ты провел с ней ночь, а не я.

– Я даже лица ее вспомнить не могу. – Тим взъерошил волосы. – Глаза, губы помню, а больше ничего. Она еще шептала что-то непонятное. Я уснул, а она ушла.

– Они всегда уходят.

– Кто?

Ассан снова пожал плечами.

– И что мне теперь делать с этой штуковиной? – Тим посмотрел на амулет.

– Носи его, Счастливчик.

– Думаешь, поможет?

– Не повредит – это точно.

Вот и приплыли! Тим как-то уже свыкся с мыслью, что он счастливчик, баловень судьбы, а тут оказывается, что он помечен смертью. Бред какой-то.

Бред – не бред, а после того памятного разговора медальон Тим носил, не снимая. Когда ты помечен смертью, лишняя предосторожность не помешает. И ведь что удивительно, с амулетом на шее он и чувствовал себя увереннее. Может, это было простое самовнушение, а может, и еще что. Тим над этим особо не задумывался, просто не снимал амулет, и все дела…

* * *

Осталось пережить еще одну ночь, а завтра у нее суточное дежурство и на целый день можно забыть и о квартире, и о призраке. Липа не станет ни к кому проситься на постой. Она смелая и очень самостоятельная. Она с раннего детства привыкла бороться и научилась выживать. Детдом – это очень серьезная школа выживания, там тебя либо сломают, либо заставят быть сильной. Да любой призрак по сравнению с уродом и садистом Сашкой Котовым покажется невинным младенцем. А она рискнула вступить с ним в неравный бой и даже вышла победительницей. Неприятные воспоминания нахлынули мутной волной. Липа думала, что все забыла, старалась забыть изо всех сил, а сегодня вдруг вспомнила…

Кот был расистом. Он патологически ненавидел всех, кто хоть чуть-чуть отличался от «славянского стандарта». Липа отличалась, и не чуть-чуть, а очень сильно. Смуглая, черноволосая, черноглазая, а еще верткая и боевая. Если бы она была безропотной овцой, возможно, Кот поиздевался бы над ней немножко и оставил в покое. Ну, в покое – не в покое, но цеплялся бы не так часто. Однако Липа безропотной овцой быть не желала и давала обидчику отпор. Она умела драться. Кто ж в детдоме не умеет драться? А еще она очень больно кусалась и царапалась. Так что Кот частенько ходил с расцарапанной мордой. Липе тоже доставалось: синяки, ушибы, вырванные волосы, один раз даже фингал под глазом. Но это все ерунда, настоящие мучения начались тогда, когда они вступили в славный переходный возраст.

Кот повзрослел раньше остальных. Здоровый, мускулистый, потому что в свободное от издевательств над Липой время не вылезал из «качалки», он теперь смотрел на нее иначе. Ох, как Липе не нравился его взгляд. Она даже несколько раз на полном серьезе собиралась просить у директрисы защиты, но в самый последний момент останавливалась. Во-первых, из-за того, что и сама у администрации детдома была не на хорошем счету – дикарка, бунтарка, выскочка, а во-вторых, понимала – Кота не накажут. О его зверином нраве знали все, но терпели. Кот был спортивной звездой, занимался греблей и побеждал почти во всех областных соревнованиях. Каждая его победа добавляла очки директрисе. А как же? Ведь она почти собственными руками выпестовала будущего олимпийского чемпиона. Так что Коту сходили с рук все злодеяния, а Липе оставалось стиснуть зубы и молча отбиваться.

В тот вечер ее подвела любовь к животным. Старого пса Шарика знали и любили все детдомовцы. А Шарик любил Липу, вот как-то сразу выделил ее и признал своей хозяйкой. Она чувствовала себя ответственной за простодушного, неуклюжего Шарика. Лечила его раны, полученные в боях с дворовыми собратьями, летом спасала от клещей-кровопийц. А однажды, когда Шарик сломал лапу, наложила ему шину из плотных картонок. Лапа срослась неправильно, и с тех пор Шарик хромал, но Липину доброту не забывал.

– …Липучка, там твой пес подыхает! – Васька Парамонов, один из прихвостней Кота, в нетерпении пританцовывал на пороге девчоночьей спальни и корчил страшные рожи.

– Как подыхает?! – Липа спрыгнула с кровати, всмотрелась в черноту за окном, точно могла разглядеть там Шарика.

– Его кто-то в живот пырнул, он сейчас в сарае лежит и скулит. Пойдем, что ли?

Конечно, она пошла. И не пошла даже, а побежала. Набросив поверх ночнушки халатик, вслед за Парамоновым проскользнула мимо громко храпящей воспиталки.

Сарай стоял уединенно, прятался за старыми яблонями и кустами сирени.

– Ну, что же ты, Липучка?! Не отставай! – вякнул Парамонов и толкнул скрипучую дверь.

Внутри было темно, хоть глаз выколи.

– Парамонов, ты где? – позвала Липа. Она еще не поняла, что попала в западню, но сердце забилось часто и громко. Кажется, так громко, что под ветхой крышей от его стука проснулись голуби. – Парамонов, скотина, – жалобно сказала она и попятилась.

– Ну привет, Мартьянова, – послышался совсем рядом ненавистный голос Кота, и практически сразу вспыхнул болезненно-яркий луч фонарика. Липа зажмурилась, приготовилась бежать или отбиваться, а может, и бежать, и отбиваться одновременно.

Убежать ей не дали: чьи-то руки больно схватили Липу за волосы, потащили в глубь сарая. Она сопротивлялась: и лягалась, и царапалась, и пыталась укусить своего обидчика. Ей бы заорать в голос, перебудить пол-интерната, но она так растерялась, что упустила свой последний шанс.

Ее швырнули на что-то упругое и скрипучее, сверху навалилась тяжелая туша.

– Парамон, посвети! – зарычала туша. Запястьям вдруг стало очень больно.

«Проволока, – подумала Липа, – это проволока, а скрипучее и упругое – это старые кровати, а рычащая туша – это Кот. Сейчас он меня прикрутит к кровати, и все…» Липа закричала. На рот тут же легла большая, потная ладонь.

– Заткнись, сука.

Она укусила эту ненавистную руку, сильно, до крови. Кот взвыл, затянул проволоку на запястьях так, что теперь взвыла уже Липа. Луч фонаря дернулся и погас. В темноте послышался торопливый топот удаляющихся шагов – это трусливый Парамонов дал деру, оставил Липу один на один с садистом и расистом Сашкой Котовым…

…Липа вернулась в спальню на рассвете, а до этого долго-долго сидела на скрипучей железной кровати и тупо рассматривала свои окровавленные запястья. Проволока прорезала кожу, оставила уродливые рваные раны. Кровь стекала медленно, капля за каплей, скатывалась по дрожащим пальцам, падала на грязный пол. Когда на полу образовалось маленькое красное озерцо, Липа встала…

…Она никому ничего не рассказала, и все дружно решили, что Липа Мартьянова свихнулась и порезала себе вены. Только медсестра заподозрила неладное, когда увидела ее руки, и стала допытываться, уговаривать. Липа молчала. Это останется только между ней и Котом. И никого больше это не касается, даже предателя Парамонова.

Кот тоже молчал. Никто из его дружков не отпустил в ее сторону ни единой сальной шутки, никто даже не обмолвился о произошедшем той ночью. Значит, не рассказал, не похвастался победой. Почему? Испугался последствий?

Липа молчала неделю, просто не находила в себе сил заговорить. Каждое утро проводила ревизию собственной души и не могла обнаружить там ничего такого, за что стоило бы цепляться, что стоило бы обсудить с внешним миром. На второй неделе ее забрали в психушку, как склонную к суициду и социально опасную.

В психушке было хорошо. Липа лежала в палате одна и настоящих психов видела только на прогулке. На нее не надевали смирительную рубашку, не привязывали к кровати, не уговаривали «поделиться наболевшим». Можно было часами смотреть в потолок или окошко, на котором не было никаких решеток. Два раза в день к ней заходила молоденькая доктор-стажер. Доктора звали Ингой Николаевной, она была всего на семь лет старше Липы. Она ни о чем не расспрашивала, не задавала наводящих вопросов, но как-то так само собой получилось, что броня Липиного равнодушия дала трещину, и она рассказала доктору Инге Николаевне все: и про Шарика, который, спасибо тебе, господи, цел и невредим, и про пыльный сарай, и про то, что теперь каждую ночь она слышит визг старых пружин. Липа рассказала, и ее сразу отпустило, точно боль, копившаяся внутри, нашла, наконец, выход.

Инга Николаевна, к тому моменту уже просто Инга, предлагала дать делу ход и наказать Кота по закону, но Липа отказалась. Она хотела все побыстрее забыть.

– Я бы не простила, – сказала Инга с такой убежденностью в голосе, что Липа сразу поверила – эта хрупкая девушка спуску никому не даст и отстоит свою честь при любых обстоятельствах.

А она сама чем хуже? Ничем!..

В детдоме ее встретили настороженно. Ну еще бы, Мартьянова-то в дурке побывала! А в дурку никого просто так не упекут. Значит, она теперь потенциально опасна, и держаться от нее нужно подальше. Ее не тяготило одиночество и изоляция. Она готовилась поквитаться с Сашкой Котом…

Добраться до Кота не составило труда. Это Липа умерла там, в пыльном сарае, а в его жизни ничего не изменилось. Он все так же обижал слабых и до позднего вечера таскал железо в «качалке». Ключ от «качалки» Липа стащила у физрука, а во время дежурства в столовой прихватила кухонный нож. Нож был не слишком большим, но очень острым, чтобы не порезаться, она завернула его в полотенце, сунула за пояс джинсов, загодя пробралась в «качалку», притаилась за горой спортивных матов, приготовилась к ожиданию. Ждать пришлось долго, часа полтора, не меньше. У парней «качалка» была очень популярна, этакий детдомовский вариант мужского клуба для избранных. В нее лишь бы кого не пускали, только самых-самых.

За полчаса Липа наслушалась всякого, знали бы девчонки, о чем говорят эти уроды. Слышала бы Юлька Змушко, первая красавица детдома и очередная пассия Кота, как он со смаком препарирует их личную «взрослую» жизнь. А Юлька думает, что у них с Котом самая настоящая любовь, и на остальных девчонок смотрит свысока. Дура… Интересно, этот урод и о ней вот так вот рассказывал своим дружкам-дегенератам? Горло вдруг свело судорогой, в глазах защипало, но плакать она себе запретила. Она пришла сюда не затем, она пришла, чтобы поквитаться.

Наконец, терпение было вознаграждено: парни начали расходиться, через пару минут Кот остался один. Он всегда задерживался в «качалке» дольше остальных. Он же кандидат в мастера спорта, надежда и гордость детдома. Ему нужно тренироваться, поддерживать спортивную форму.

Когда за последним из его приятелей захлопнулась дверь, Кот отложил гантели, полюбовался на свое отражение в прикрученном к стене зеркале. Принял позу поэффектнее, напряг бицепсы и удовлетворенно хмыкнул. Кот страшно нравился себе родимому. Еще бы не понравиться: рост под два метра, гора мышц, подбородок, который принято считать волевым, белые волосы, голубые глаза – истинный ариец, ни капли грязной крови. От бешенства у Липы затряслись руки, она едва не выронила нож.

Кот, вдоволь налюбовавшись своим отражением, прошел к стойке со штангой. Штанга была тяжелая, из своего укрытия Липа видела, как вздулись у Кота вены на руках, на шее, даже на висках, как покраснело лицо, а над верхней губой выступили капли пота. «Еще чуть-чуть, – уговаривала она себя, – пусть он устанет».

Она выбрала правильный момент, когда пот уже вовсю струился по лицу Кота, а руки с натянутыми как канаты жилами заметно дрожали под весом штанги. Ей не пришлось прикладывать особых усилий, достаточно было просто подойти сзади и навалиться всем весом на перекладину штанги. Что-то тихо хрустнуло, Кот взвыл. «Рука, – подумала Липа отстраненно, – я только что сломала ему руку». В душе не шевельнулось ничего: ни жалости, ни радости. Она надавила на штангу чуть сильнее, и та с грохотом рухнула на пол. Теперь садист и расист Сашка Котов оказался в западне. Он выл и корчился, но одной здоровой рукой сдвинуть штангу не мог. Между перекладиной и его шеей оставалось от силы пять сантиметров. Идеальная получилась мышеловка.

– Ну, привет, – сказала Липа и присела на корточки перед своим мучителем. – Больно, да? Мне тоже было больно…

– Ты? – прохрипел он и сильно побледнел.

– Я. – Липа развернула нож, осторожно, кончиком пальца проверила остроту лезвия.

– Мартьянова, ты что задумала, твою мать?! – Кот не спускал взгляда с ножа.

– Острый, – она удовлетворенно кивнула, – очень острый.

– Мартьянова, не дури! Брось его немедленно и позови кого-нибудь… моя рука… – Кот застонал.

– Да, я ее сломала.

– Что тебе нужно? Ты, идиотка! Что ты от меня хочешь?!

– Я не идиотка, – поправила она мягко, – я что-то вроде умалишенной. Я даже в дурке была. Или ты забыл?

Он помнил. По расширившимся от ужаса зрачкам было видно, что помнил.

– У меня теперь есть желтый билет. – Острием ножа Липа легонько провела по напрягшемуся животу Кота. – У меня теперь есть желтый билет, и если я тебя сейчас порежу, мне за это ничего не будет. А возможно, меня даже не заподозрят.

Она думала, что Сашка Котов сильный, а он оказался слабаком и трусом, он расплакался. Липа сидела и смотрела, как по идеальному «арийскому» лицу текут слезы.

– Мартьянова, не надо! Ну пожалуйста… Я больше никогда… Я даже никому не рассказывал…

– Да, ты больше никогда так не будешь, – прошептала она, перехватывая рукоять ножа поудобнее…

…На крыше что-то громыхнуло. Липа вздрогнула, отвлекаясь от страшных воспоминаний, вытерла мокрые ладони о джинсы. Надо бы посмотреть, что там такое, но ноги словно вросли в пол. «Еще день, – успокоила она сама себя, – днем призраки не шастают. Во всяком случае, раньше не шастали. Вперед, Мартьянова!»

Дверь, ведущая на крышу, была заперта, но, по большому счету, это ничего не значило. В ее доме все двери заперты, но это не помеха незваному гостю…

Крышу заливал яркий солнечный свет. Какие уж тут приведения? «Надо бы цветы полить, – рассеянно подумала Липа, – завтра уйду на работу, а они так и останутся не политыми».

На мозаичном полу лежал расколотый цветочный горшок. Вот из-за чего грохот. Кто-то свалил горшок. Кто?!

Липа медленно обошла крышу – никого. Может, горшок сбросило порывом ветра? Боковым зрением она вдруг уловила какое-то движение и резко обернулась…

…Кошка сидела у кадки с пальмой и смотрела на Липу настороженно и нагло одновременно, так, как могут смотреть только кошки. Она была очень худая и такая грязная, что определить ее окрас навскидку не представлялось возможным.

– Привет, – сказала Липа и вздохнула с облегчением.

– Мяу, – отозвалась кошка и нервно дернула облезлым хвостом.

– Как ты сюда попала?

Кошка ничего не ответила, но Липа уже и сама поняла – по зарослям дикого винограда, с общей крыши.

– Ты ко мне в гости?

– Мяу.

– Есть хочешь?

– Мяу, мяу!

По всему было видать, что от угощения неожиданная гостья не откажется.

– Ну, тогда прошу! – Липа пошире приоткрыла дверь.

Кошка немного посидела, подумала, взвесила все «за» и «против» и потрусила в квартиру.

Продуктов у Липы было не так чтобы очень много, но молоко и сосиски в холодильнике нашлись. Кошка ела торопливо: почти не жуя, заглотила сосиску, вылакала все молоко, посмотрела вопросительно сначала на Липу, потом на холодильник.

– Хочешь еще?

– Мяу, – кошка подошла к ней, потерлась о ногу облезлым боком, – мяу!

– А это не перебор? – спросила Липа, доставая вторую сосиску.

Оказалось, что «не перебор», гостья расправилась с угощением в считаные секунды. Липа погладила кошку по спине, почесала за ухом. Кухня тут же огласилась мерным урчанием.

– Поживешь у меня?

В Египте кошки считались священными животными, охраняли дома и хозяев от нечистой силы. Может, эта зверюга пришла охранять ее от призрака?

– Мяу, – кошка заурчала еще громче, наверное, выражала таким образом свое согласие пожить у Липы. А что ж не пожить, когда кормят от пуза, камнями не швыряются, за хвост не дергают, да еще и за ухом чешут?!

– Оставайся. Я сейчас схожу куплю тебе еды и еще молока. Дождешься?

– Мяу.

– Ты дождись, я скоро, тут недалеко зоомагазин.

У Липы никогда в жизни не было собственного домашнего животного. В детдоме условно домашним можно было считать пса Шарика, но это только условно. А потом, когда она повзрослела и встала на ноги, в ее жизни появился Олег. Олег домашнюю живность терпеть не мог, и Липе пришлось «правильно расставить акценты». На первом месте муж, и на втором месте муж, и на третьем тоже он, любимый. Какие уж тут домашние животные? А вот сейчас к ней в гости пришла кошка, худая, облезлая и наглая, и Липе непременно захотелось оставить кошку себе. Чтобы охраняла дом от всякой нечисти, чтобы громко мурлыкала и подставляла тощее пузо для «почесать». Возможно, кошка не захочет оставаться у нее навсегда, но даже если она будет просто захаживать в гости, это уже хорошо. А еще нужно придумать ей имя.

В зоомагазине от представленного разнообразия разбегались глаза, пришлось звать на помощь продавца. В итоге Липа купила сухой кошачий корм, витамины, шампунь от блох и щетку для шерсти.

Открывая дверь в квартиру, она боялась, что кошка могла уже уйти по своим неотложным кошачьим делам. Только бы не ушла!..

Кошка лежала на диване в гостиной. При появлении Липы зевнула, спрыгнула на пол, подошла к пакету с покупками.

– Это тебе, – Липа потрясла коробкой с сухим кормом. – Хочешь?

Конечно, кошка хотела. Она умяла все до последней подушечки и улеглась на бок у Липиных ног, красноречиво намекая, что теперь самое время почесать ей пузо. Вот где пригодилась щетка.

Через двадцать минут непрерывного чесания у Липы заболела рука, а кошка все подставляла то один бок, то другой. Пол вокруг уже был усыпан грязной шерстью.

– Может, искупаемся? – предложила Липа. – У меня и шампунь есть, антиблошиный.

Кошка лениво приоткрыла один глаз, муркнула – понимай, как хочешь. Липа расценила это как согласие.

От водных процедур гостья в восторг не пришла, но и особо не вырывалась. Складывалось ощущение, что для нее это не в новинку. Может быть, раньше, еще до полной невзгод и лишений дворовой жизни, у нее были хозяева?

– Вот и все, – сказала Липа, заворачивая кошку в полотенце, – теперь ты чистая и можешь валяться на диване сколько захочешь.

– Мяу, – ответила кошка, косясь на новую хозяйку хитрым, янтарно-желтым глазом.

Вымытая и высушенная, она оказалась очень даже симпатичной, в меру пушистой, необычной серо-голубой окраски. Ее бы еще откормить – и тогда можно сразу на кошачью выставку.

– Я буду звать тебя Вестой, – сказала Липа. – Это богиня домашнего очага. Ты согласна быть Вестой? Веста! Иди ко мне!

Увы, гостья на мифологическое имя отзываться отказывалась, зато живо реагировала на банальную кличку Машка.

«Ну, Машка так Машка!» – решила Липа.

Возня с кошкой помогла отвлечься от невеселых мыслей, почти забыть про призрака, почти поверить, что все будет хорошо. У нее теперь есть кошка Машка, а призраки боятся кошек. Только бы Машка не ушла.

Наступил вечер, и Липа поняла, что не готова быть сильной, что боится предстоящей ночи так, что сводит судорогой живот. «Я не стану спать, – решила она. – Буду литрами пить кофе и не засну. Им больше не застать меня врасплох». О том, что завтра суточное дежурство, она старалась не думать, как-нибудь продержится. Сейчас главное – пережить ночь.

Кофе не помог, в одиннадцать вечера у нее слипались глаза, а в половине двенадцатого Липа уже спала в обнимку с кошкой Машкой…

…Липе снился кошмар. Она так привыкла к ночным кошмарам, что даже испугаться как следует не смогла. Кто-то невидимый дико хохотал и выл по-волчьи, обвинял ее в предательстве и вероломстве, обещал неминуемую расплату. Кто-то касался ее холодными, как лед, пальцами и шептал об адских муках, которые ее ждут. Страшно, но терпимо…

Липа проснулась с твердой уверенностью, что это всего лишь кошмар и сон этот уже закончился. Она даже позволила себе улыбнуться и только потом открыла глаза.

…Ее руки были в крови, и простыня тоже вся пропиталась кровью, а на полу, рядом с кровавыми отпечатками босых человеческих ног виднелись кошачьи следы. Липа всхлипнула, вытерла липкие ладони о простыню и, борясь с подступающей тошнотой, выбежала из спальни. Следы вели в кабинет. Там на полу, у письменного стола черной кляксой запеклась кровь, как раз в том самом месте, где, по словам Марины, убили ее мужа.

– Мамочки! – всхлипнула Липа и попятилась. – Что же это такое творится-то, господи?!

За спиной послышался шорох, и она закричала. Это была всего лишь кошка Машка. Машка смотрела на нее с молчаливым неодобрением.

– Кто тут был? – спросила Липа, присаживаясь перед кошкой на корточки. – Здесь же кто-то был, пока я спала?..

Кошка ничего не ответила, лишь нервно дернула хвостом и потрусила на кухню. Ее ночные гости и кровавые лужи не интересовали. Ей хотелось тех вкусных хрустящих штучек, которыми ее вчера потчевала новая хозяйка. А новая хозяйка вела себя неправильно: кричала так, что уши закладывало, да еще и с глупыми вопросами приставала. Лучше бы покормила.

Липа стояла под душем и смотрела, как с рук стекают розовые ручейки. Она считала себя сильной, а на самом деле она самая обычная трусиха. У нее даже не хватило духа вытереть кровавые следы и лужу в кабинете. Время до работы еще есть, а сил нету. Едва Липа только приблизится к этой луже, у нее тут же начнется истерика. Ей даже думать об этом страшно и тошно. И от мыслей этих позвоночник становится прямым и твердым, как железный прут, таким, что невозможно повернуть голову.

Она не стала ничего убирать, просто приоткрыла дверь на крышу, на тот случай, если Машке вздумается прогуляться, сыпанула в плошку корма, налила молока и вышла из квартиры.

* * *

Свое первое боевое крещение Тим получил в конце третьего года работы на Коляныча в Казамансе, беспокойной сенегальской провинции, облюбованной сепаратистами. Беспринципный Коляныч решил «толкнуть» тамошним повстанцам парочку «УАЗов». Ассан был против, говорил, что не стоит соваться в пасть к голодному льву, но босс не послушался. И попал в заложники… Повстанцы оказались еще более предприимчивыми и беспринципными, чем он сам. Они присвоили себе «УАЗы», а за толстяка потребовали выкуп. И немалый – сто тысяч долларов.

У их дружного трио был уговор – попавших по собственной дурости в беду не вызволять, выкупы не платить, с похитителями и террористами в переговоры не вступать. Прямо как в Израиле… Между прочим, сам Коляныч на этом и настаивал. А теперь вот попался, как кур в ощип. Повстанцы на все про все сроку дали две недели, а Ассан и в ус не дует. Для него, видите ли, слово Коляныча – закон. Раз договорились друг дружку не выручать, значит, так тому и быть. А ему, Счастливчику, вместо того, чтобы всякой ерундой заниматься, лучше стоит пораскинуть мозгами, как обстряпать то дельце с япошками. Вот так прямо и сказал про ерунду. Это, выходит, жизнь Коляныча – ерунда! А еще друг называется…

Тим решил «дельце с япошками» отложить на потом и самому заняться спасением Коляныча. В одиночку, если уж Ассан такой принципиальный. Сто тысяч баксов – сумма немаленькая, такую за пару дней не соберешь. Пришлось покрутиться, поломать голову. Первым делом Тим продал свой еще новый джип – по дешевке, за полцены. Все из-за чертового лимита времени: некогда торговаться да искать покупателя посговорчивее. Машинку было жалко до слез, но он выдержал. Джип – дело наживное, а Коляныч в заложниках у гребаных сепаратистов.

Вторым делом Тим заложил дом и к полученной сумме добавил двадцать тысяч зеленых, припрятанных на черный день. Получилось шестьдесят пять кусков. Оставалось найти еще тридцать пять. Знать бы еще, где. Два дня прошли в мучительных раздумьях, но ничего более умного, чем одолжить денег у Лилу, Тим не придумал.

Лилу о беде, приключившейся с ненаглядным Колянычем, не знала. Ассан запретил ей рассказывать. Видите ли, расстраивать беременную женщину негуманно. А когда оно наступит, подходящее время? Когда Коляныча прикончат, так, что ли?

Тиму пришлось врать напропалую, чтобы получить в долг заветные денежки и ничем себя не выдать. Пришлось сказать, что деньги ему нужны для подарка любимой девушке, что в ближайшие месяцы он намерен распрощаться с холостяцкой жизнью. Лилу известие приняла с энтузиазмом, потому как давно вынашивала планы по устройству Тимового семейного счастья. А тут такая новость – Счастливчик, наконец, решил остепениться. Жалко, конечно, что жену он себе выбрал за тридевять земель, в далекой Франции, но это ничего. Если девочка Тима любит, то обязательно согласится поехать вслед за ним в Африку. Вот она, Лилу, ни минуты не раздумывала, все бросила ради любимого и не жалеет, потому что Коляныч очень хороший и очень заботливый. О лучшем муже и мечтать невозможно. А денег она даст, что ж не дать, на такое-то хорошее дело?.. Вот только тридцати пяти тысяч у нее нет, есть двадцать. Зато она знает одного процентщика из местных, который может Тиму поспособствовать…

Процентщик из местных оказался вертким мужичком неопределенного возраста, с хитрющими глазами и намертво приколоченной к черному лицу неискренней улыбкой. С этой улыбкой он выслушал просьбу Тима, сочувственно покивал и согласился поспособствовать, одолжить необходимую сумму за какие-то смешные сорок процентов и маленький залог. В качестве залога крохобор пожелал Тимов амулет. Он смотрел на побрякушку с таким вожделением, что у Тима закралось подозрение, что поторгуйся он еще немного, и этот хапуга снизил бы процент вдвое, лишь бы заполучить желаемое.

Расставаться с амулетом не хотелось, как-то свыкся Тим с мыслью, что амулет его и в самом деле защищает. Проверить этот факт на деле не доводилось, да и не особо хотелось. Возможно, все сказанное Ассаном сплошная выдумка. С Ассаном никогда не поймешь наверняка, шутит тот или говорит правду. А он, точно дите малое, поверил в красивую сказку, возомнил себя любовником смерти и носится с амулетом, как дурак с гнилушками. Да и ведь не навсегда же он отдает амулет процентщику, выручит Коляныча из вражеского плена и вернет свой талисман обратно.

Примерно так думал Тим, когда выкладывал амулет на замызганный, засиженный мухами стол. Его решимость поколебалась лишь на мгновение, когда он перехватил алчный взгляд, который процентщик бросил на медальон. А может, Ассан прав и есть в подарке прекрасной незнакомки какая-то магическая сила, может, зря он так легко расстается с амулетом?

К черту! Коляныч в беде, а медальон – это всего лишь вещь. Что такое вещь в сравнении с настоящей мужской дружбой?! Он как-нибудь переживет, ведь не просто так его называют Счастливчиком…

В общем, первая часть плана по вызволению Коляныча из вражеских застенков удалась – необходимую для выкупа сумму Тим собрал. Осталось совсем ничего: завтра он должен лететь в Париж, договариваться с япошками, а он в Париж не полетит, а поедет к чертовым повстанцам спасать Коляныча.

Действовать пришлось быстро, без особой подготовки, потому как отведенное время заканчивалось, оставалось всего три дня в запасе. Тим совершенно не знал Казаманс, в неспокойные районы его раньше никогда не отправляли, с «мутными» клиентами Коляныч и Ассан предпочитали разбираться сами, а ему оставляли скучную старую Европу.

Он нашел проводника из местных, сунул деньги в рюкзак, а пистолет в наплечную кобуру и, как есть, практически налегке, отправился навстречу приключениям…

Его план почти удался. Жаль только, что «почти» не считается. Проводник, шельма, бросил его на полпути к лагерю повстанцев и слинял. Дальше пришлось идти одному, а это для неподготовленного белого еще то испытание. Но Тим дошел – спасибо его хваленой удачливости – и дошел, и в переговоры вступил, продемонстрировав мешок с деньгами в подтверждение чистоты своих помыслов.

Оказалось, повстанцам наплевать на какие-то там помыслы, и на Тима им тоже плевать. Единственно, что их интересует, – это сто тысяч долларов, а про какие-то там уговоры они знать не знают, ведать не ведают и потому ни Тима, ни его толстого друга никуда не отпустят. Вдруг найдется еще какой-нибудь дурак, согласный заплатить за них выкуп.

От неслыханного вероломства, оттого, что весь его замечательный план по вызволению Коляныча пошел псу под хвост, Тим очень сильно обиделся и разозлился. Наверное, именно из-за этого он повел себя как последний дурак, с голыми руками – нож и пистолет у него отняли еще во время обыска – попер на того, кто у сепаратистов был за главного. И ведь достал гада, и даже успел врезать ему по морде пару раз перед тем, как кто-то из этих лживых псов прострелил ему колено…

Колено взорвалось такой адской болью, что все остальное: и повстанцы, и выкуп, и даже Коляныч – потеряло свою актуальность. Тим взвыл, рухнул на твердую, как камень, землю и отключился.

Он пришел в себя все от той же боли. Она острыми зубами вгрызалась в простреленную ногу, рвала плоть на куски. Тим застонал.

– Ну ты, блин, даешь, Счастливчик! – послышался где-то совсем рядом рассерженный голос Коляныча. – Ты какого хрена сюда приперся?

– И тебе здрасьте. – Тим завозился, поудобнее устраивая раненую ногу. Каждое движение отдавалось вспышкой боли, сначала в ране, потом почему-то в голове.

– Болит? – Голос Коляныча смягчился, но не сильно, а так, самую малость.

– Нет, это я от удовольствия стону, – огрызнулся Тим. Какой же он кретин! Это же надо было так попасться! Называется – помог другу. И амулет остался у процентщика. Вот как только отдал его, так неприятности и начались. Простреленное колено – это ведь неприятность…

– Я тебе рану перевязал. – Коляныч на его реплику не обратил никакого внимания. – Пришлось порвать на бинты рубашку, а она мне, Счастливчик, очень нравилась, так что за тобой должок – купишь новую.

– Всенепременно. – Тим пристроил, наконец, ногу и теперь старался не то что не шевелиться, даже не дышать. – Как у них тут обстоят дела с магазинами модной одежды?

– Плохо. Сам, что ли, не видишь?

Все он прекрасно видел, а от этого злился еще сильнее. Вот ведь как бывает. Не зря, видать, говорят, что благими намерениями вымощена дорога в ад. Он сам ее вымостил, благими намерениями и еще глупостью.

Их заперли в каком-то сарайчике с дырявыми стенами. Солнечный свет проникал исключительно через эти дыры. Окна в их тюрьме предусмотрены не были, только дверь, с виду хлипкая и не слишком надежная. Может, если врезать по ней как следует?..

– Даже не думай, – сказал Коляныч лениво. – Я уже пробовал. Дверь висит на соплях, но за ней сидят два урода с «калашами». Меня отделали так, что до сих пор больно дышать. – Он задрал полуоборванную рубашку, демонстрируя изрядно похудевшее пузо. Все пузо было в кровоподтеках. – Видишь? Ногами били, твари.

– А я за тебя выкуп привез, – сообщил Тим и покосился на лежащий между ним и Колянычем пластиковый баллон с водой. Вода была подозрительно мутной, но уж больно хотелось пить. Может, рискнуть?

– Да? – вяло удивился Коляныч. – Сколько?

– Сто тысяч долларов.

– Ого! – друг уважительно присвистнул, точно порадовался, что за его лысую башку запросили такие бабки. – А где взял?

Тим пожал плечами – какая теперь разница? Может, ничего с ним не случится, если он сделает пару глотков из этого баллона? Вон, Коляныч наверняка из него пьет, и ничего, с виду здоровый, если не считать отбитое пузо.

– Это можно пить? – спросил он осторожно.

– Пей, – разрешил Коляныч. – На вкус болотная жижа, а так ничего, вполне сносно.

Вода и правда пахла гнилью и затхлостью, но пить с каждой секундой хотелось все сильнее, и Тим решился: сделал сначала один осторожный глоток, потом другой.

– Ты не увлекайся, Счастливчик, – предупредил Коляныч. – Этой воды нам на сутки, больше не дадут.

Тим с неохотой оторвался от баллона, завинтил крышку, посмотрел на раненую ногу. На повязке выступила кровь.

– Дрянь твое дело, Счастливчик, – сообщил Коляныч. – Кровотечение я кое-как остановил, но без антибиотиков тебе кирдык.

Тим приуныл. Стоило ехать к повстанцам, чтобы там ему сделался «кирдык» из-за какой-то гребаной царапины. Думать о том, что это не царапина вовсе, а самый настоящий огнестрел и что даже с антибиотиками и обезболивающими его нога больше не будет прежней, Тим себе вообще запрещал.

– Ну что же ты упертый такой? – спросил Коляныч со смесью досады и уважения. – Велено ж было сидеть и не рыпаться, а ты в неуловимых мстителей решил сыграть. И куда только Ассан смотрел?

– Ассан не в курсе, что я поехал за тобой. Он был против.

– Вот ядрена вошь! – Коляныч стукнулся затылком об тонкую стену сарайчика. Сарайчик задрожал, снаружи послышались недовольные голоса. – Да пошли вы все на… обезьяны черные! – заорал он и врезал по стене еще раз.

В ту же секунду лязгнул запор, двери распахнулись, впуская внутрь двоих с автоматами. Их тюремщики не стали разбираться: один приложил прикладом Коляныча, второй носком тяжелого армейского ботинка ударил Тима по раненой ноге. В колене, а затем и в голове взорвалась бомба. Негоже настоящему мужчине орать, но как тут не заорать?!

– Прости, Счастливчик, – прохрипел Коляныч, когда охранники убрались.

Тим ничего не ответил, только кивнул – боялся, что стоит только разжать зубы, и крик снова вырвется из глотки.

– Меня бог за жадность наказывает. Захотел, старый дурень, с повстанцев бабки срубить, вот и попался. А ты за что страдаешь?

– За идею, – процедил Тим сквозь зубы.

– За идею, – грустно повторил Коляныч. – Дурак ты.

– Это ты к тому, что дуракам везет?

– Да, Счастливчик, у нас теперь надежда только на твое хваленое везение.

– Сам же сказал, нам отсюда не выбраться.

– Ну, как знать, – Коляныч задумчиво поскреб щетину. – Неисповедимы пути господни.

– С каких это пор ты стал таким набожным?

– Станешь тут…

…Прошло двое суток. И с каждым новым днем – да что там днем? – с каждым часом Тиму становилось все хреновее. Рана загноилась, нога распухла как колода, начался жар. Коляныч пытался ему помочь, изорвал на бинты остатки своей рубашки, выпросил у охранников еще два литра воды для обработки раны. Да только чем им могла помочь вода, когда нужны антибиотики?

К концу третьего дня Тиму стало совсем плохо, он впал в странное состояние, нечто среднее между сном, бодрствованием и забытьем. Наверное, это даже к лучшему, в таком состоянии не страшно умирать. Если бы еще Коляныч оставил его в покое…

Однако Коляныч не видел в этом ничего хорошего, тормошил, разговаривал, не позволял отключаться. Так жестоко, а еще друг называется… Тим вырубился, несмотря на все старания Коляныча. Вырубился и пропустил все самое интересное – их чудесное спасение.

Спасение пришло с неожиданной стороны. Архангелом с карающим мечом выступил не кто-нибудь, а принципиальный и непоколебимый Ассан. Чудеса! Ассан явился не один – он однозначно оказался поумнее Тима и привел с собой воинство, наверное, добрую половину действующей сенегальской армии. Тиму впоследствии очень хотелось узнать, на какие рычаги пришлось нажать Ассану, чтобы провернуть такую широкомасштабную операцию, но друг молчал, а собственной Тимовой фантазии не хватало. Да и, по большому счету, не так это и важно. Намного важнее, что они с Колянычем остались живы, и деньги свои им удалось вернуть. Не все, конечно, – пришлось поделиться кое с кем из армейцев, – но большую часть.

Оказалось, что хитроумный Ассан вовсе не собирался бросать Коляныча в беде, просто для реализации его плана ему требовалось время, а бестолковый Счастливчик своей очень геройской и не менее идиотской выходкой чуть было все не испортил. Хорошо, что Ассан зашел к Лилу и та по извечной женской традиции делиться с близкими важной информацией рассказала, что Тим собирается жениться и для этих целей ему понадобилось тридцать пять тысяч долларов. А уж сложить два и два, узнать про проданный по дешевке джип, заложенный дом и визит к процентщику особого труда не составило. Глупый мальчишка, вместо того чтобы переждать трудные времена за границей, рванул в Казаманс, в самое вражеское логово. Еще хорошо, что он, Ассан, забрал у процентщика амулет. Отнимать его пришлось силой, потому как расставаться с медальоном хитрый проныра ни за что не желал, даже нацеленный в его тощее пузо ствол нужный эффект оказал далеко не сразу.

Первым делом Ассан нацепил на шею мечущемуся в бреду Счастливчику медальон, вторым – врезал по морде Колянычу. Бил в полсилы, можно сказать, нежно. Помнил, что друг ослаблен пленом и достойного отпора дать не сможет. Наверное, вообще не нужно было его бить, но не удержался, приложил сразу за все: за свои волнения, за едва не погибшего Счастливчика. Хорошо еще, что успел до того, как парнишка богу душу отдал. Теперь, с амулетом, смерть ему не грозит ни при каком раскладе. Проблемы с ногой, конечно, будут. Куда ж без проблем при такой-то ране? Но вот выживет. Странный подарок. Ох, странный. Чем же это Счастливчик так зацепил ту ведьму, что она отдала ему такую вещь?! Спираль удачи – очень щедрый дар…

Тим урок усвоил. И с амулетом больше не расставался. Из-за своего геройства он едва не лишился ноги. Лечиться пришлось долго и упорно: сначала в Сенегале, потом во Франции. И не от какого-то банального огнестрела, а от полномасштабного сепсиса. С заражением крови вкупе с тем уровнем медицины, который существовал в Дакаре, умереть он должен был непременно и скоропостижно. Поэтому, когда спустя всего каких-то пару дней больной резко пошел на поправку, врачи лишь разводили руками и называли случившееся чудом. И только Ассан знал точно, как это чудо называется. «Спираль удачи» – вот как, амулет сильный, и очень древний.

Несмотря на то что чудесным образом Тим остался в живых, с коленом возникли очень серьезные проблемы. Он перенес несколько сложных операций, прошел длинный курс реабилитации, но боевая рана не прекращала о себе напоминать перманентными болями и ощутимой хромотой. Почти полгода Тим жил на обезболивающих, а потом то ли свыкся, то ли болеть стало меньше, и он, наконец, смог вернуться в дело.

Кстати, деньги, потраченные на выкуп, Коляныч ему вернул, а сверху «накинул» новенькую «Тойоту» – неслыханная щедрость для такого скупердяя. А еще через полгода Тима взяли в долю, и он окончательно стал своим.

Жизнь, можно сказать, удалась. Бизнес стремительно шел в гору, и очень скоро Тим смог почувствовать себя по-настоящему богатым человеком. Теперь у него был свой собственный дом. Он даже слугами обзавелся. Не оттого, что заделался нуворишем, а оттого, что добрую половину жизни проводил в разъездах, а за домом кто-то должен был присматривать. Помимо дома и слуг у него теперь имелся приличный счет в частном швейцарском банке и твердая уверенность, что нищенская старость ему не грозит. Если, конечно, удастся дожить до старости…

Оказалось, что Тим очень популярен, что за него ведут незримый бой две очень влиятельных дамы: вечные соперницы Удача и Смерть.

Сколько раз Тим вспоминал мулатку с губами цвета переспелой вишни, сколько раз мысленно благодарил ее за подарок. Он твердо знал, что именно из-за амулета в битве за него все еще побеждает Удача. Но и Смерть не дремлет: ходит по пятам, дышит в затылок, иногда целует, жадными, пахнущими сырой землей губами. И от поцелуев этих остается хромота, простреленное колено, рубцы и шрамы.

Вот и последний шрам на левом бицепсе – отражение точно такого же шрама на его сердце. Но тут уж некого винить, сам виноват. Надо было слушать Коляныча, который говорил, что все беды из-за баб.

Бабы, женщины, девушки – многие любили Счастливчика Тима. За годы, прожитые в Африке, Тим возмужал и заматерел. Теперь он мог позволить себе любую одежду. Даже драные джинсы и майки цвета хаки смотрелись на его загорелом, жилистом теле ничуть не хуже, чем на мускулистом Ассане. Некоторые дамы считали, что даже лучше. А изрядно отросшие волосы он стягивал в конский хвост, и Коляныч обзывал его Волосатиком, но Тим знал – лысый друг ему просто завидует.

В общем, женщины Тима любили. Их не останавливала ни его хромота, ни репутация завзятого сердцееда. Может, это тоже являлось частью его хваленой удачи? Тим не знал, просто брал то, что само плыло в руки.

Та девочка тоже «приплыла ему в руки». Она была хорошенькой: стройная фигурка, длинные волосы, светлые, как беленый лен, молочная кожа и веснушки. Они познакомились в ночном клубе, где девочка подрабатывала официанткой. Кажется, ее звали Анной, кажется, она приехала из Дании – девочка что-то такое говорила, но он не запомнил. В космополитичном Дакаре длинноногие блондинки – не такая уж большая редкость, но эта была хороша особенной северной красотой. Экзотика. Тиму вдруг захотелось экзотики. Он предложил девочке проводить ее до дома. Она не отказалась. Наверное, ей тоже хотелось экзотики.

Девочка жила в опасном квартале, белым здесь не место, а она жила – отчаянная. Тиму понравилась эта отчаянность, и жадные поцелуи тоже понравились, и гибкое тело, и руки в веснушках. У него никогда не было постоянной девушки, в его жизненный ритм не вписывалось ничего постоянного, а вот эту девочку захотелось вдруг вписать…

На него напали сзади, ударили по голове. Бледное лицо девочки начало расплываться и двоиться. Он хотел ее успокоить, сказать, что все будет хорошо, но не успел, от удара в висок потерял сознание…

Его поймали на живца, завлекли в сети стройной фигурой и волосами цвета беленого льна, обвели вокруг пальца как последнего лоха. Девчонку подослали конкуренты – вот и вся любовь. Конкурентам не нравилось, что трио, где работал Тим, удачливее и оборотистее. Конкурентам хотелось монополии, и Тим должен был им в этом поспособствовать.

Как? Ну, для начала сообщить номер своего счета в швейцарском банке, потом отказаться от «нажитого неправедным путем имущества» в пользу некой благотворительной организации с безмятежным названием «Дети солнца», а напоследок свалить из страны. Короче, требования оказались слишком уж категоричными, и Тим помогать «детям солнца» отказался наотрез. Годы жизни в Африке выжгли из него юношеский оптимизм и наивность. Стоит только подписать бумаги – и ему конец. Из страны его никто не выпустит. Пуля в лоб или нож под ребро – вот что его ждет. И это при самом благоприятном раскладе. Но есть и другие варианты. К примеру, можно заживо сгнить на каком-нибудь нелегальном руднике. А если он будет молчать и тянуть время, есть надежда, что Коляныч и Ассан его отыщут, рано или поздно. Лучше бы, конечно, рано…

Они понимали, что он задумал. Те люди тоже не были дураками и решили ускорить процесс…

Тим продержался сутки. Суток хватило, чтобы он почувствовал себя полутрупом. Истерзанное тело молило о пощаде. Ногтям на больших пальцах ног придется теперь очень долго отрастать. Если ему удастся вырваться… А шансы на благоприятный исход стремятся к нулю, еще сутки ему не продержаться. Его и сейчас оставили в покое только потому, что сами устали. А завтра они отдохнут… Завтра он сломается, и «дети солнца» станут богаче на пару сотен тысяч зеленых, а Ассану и Колянычу придется искать нового компаньона. Интересно, этот хваленый амулет, эта «Спираль удачи» еще работает? Пытали его со знанием дела, как заправские гестаповцы, а Тим даже сознания не потерял. Лучше бы, наверное, потерял, было бы не так стыдно за свои вопли. Может быть, боль амулет и ослаблял, но силы воли и уверенности в завтрашнем дне не прибавлял – это точно.

…Она пришла под утро, проскользнула в гараж, где его держали, предрассветным туманом.

– Счастливчик, ты меня слышишь? – Волосы цвета беленого льна пощекотали шею. – Очнись же!

Тим открыл глаз. Один, второй заплыл и ничего не видел.

– Ты?

Она не ответила, пробежалась тонкими пальцами по его шее, подцепила ногтем кожаный ремешок амулета, замерла, точно силясь что-то понять или что-то расслышать. Тим не мешал. Хорошо, что она пришла. Пусть и предательница, но красивая. Лучше уж она, чем те… гестаповцы.

– Тебе нужно уходить, – она вздохнула, дернула головой, словно стряхивая оцепенение.

– Передумала? – Тим попытался улыбнуться, из разбитых губ брызнула кровь.

– Дурак, – сказала девочка со смесью злости и нежности. – Ты не знаешь, с кем связался.

– Ты о себе или о них?

– Я о нас. Если ты сейчас не уйдешь, тебя убьют. Завтра… нет, уже сегодня.

Перерезанная веревка окровавленной змеей скользнула на бетонный пол. Тим потер затекшие запястья.

– Пойдем со мной.

Она снова ничего не ответила, обвила руками его шею, впилась в разбитые губы жадным поцелуем, оттолкнула, а потом прошептала, задыхаясь:

– Я не хотела… не думала, что так выйдет…

Он тоже не хотел и не думал. И у него было мало времени, чертовски мало.

– Спасибо.

– Не надо, – она закрыла лицо руками. – Торопись.

Сил хватило, чтобы доползти до дома Ассана, и только там он потерял сознание. Удача снова победила. Жаль только, что это не финальная битва…

Раны и увечья, полученные в том гараже, Тим зализывал больше месяца. Ногти на ногах отрастали почти год, и очень долго он не мог надеть туфли. На память о «детях солнца» остался уродливый шрам на правой руке. Тиму шрам не нравился, и он сделал на его месте татуировку. Мудрствовать не стал, просто перенес на кожу рисунок с медальона, продублировал удачу.

А девочку с волосами цвета беленого льна нашли мертвой. Свой человек в полиции сказал, что случилось это из-за передозировки героина. Кажется, Тим не видел на веснушчатых руках девушки героиновых «дорожек». Или просто плохо смотрел? В любом случае, смерть взяла реванш… Тим оказался ей не по зубам, и она выторговала себе другую жертву. Взамен… Теперь он знал, что просто так удача не дается, за все нужно платить, если не своей, то чужой жизнью. Вот такая она – спираль его удачи…

Тим прожил в Африке одиннадцать лет. Этого времени хватило, чтобы уже безо всякой ностальгии смотреть российские новости, чтобы березы и прохладный апрельский дождь не снились каждую ночь, а так, изредка – один раз в год. И чувство вины за проступок, совершенный в молодости, больше не жег душу каленым железом, лишь иногда напоминал о себе приглушенной болью. У него все было хорошо. Он нашел свое место под солнцем. И себя он, кажется, тоже нашел.

Его размеренную жизнь перевернул один-единственный звонок.

Звонок, ночь без сна, тяжкие думы. Утром следующего дня Тим решился – ему нужно возвращаться. Нет, не так. Ему следует ненадолго смотаться в Россию, раздать долги, а потом обратно в Дакар. На сей раз уже точно навсегда…

* * *

– …Липа, очнись! Да что ты сегодня такая вареная?! – фельдшер Лена трясла ее за плечо и заглядывала в лицо. – Дежурство ж хорошее. Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить. Тебе нездоровится, что ли?

Липа тряхнула головой и, выдавив из себя вымученную улыбку, сказала:

– Лен, все нормально. Просто слабость. Наверное, давление снова рухнуло от жары.

– Так давай померяем.

Они померили – восемьдесят на шестьдесят.

– Липа, ты ж ходячий труп! Давай-ка укольчик зафигачим, а то еще до дому не дойдешь.

Она не хотела «укольчика» и до смерти боялась идти домой, туда, где на гладком паркетном полу уродливой кляксой запеклась чья-то кровь. От мысли, что хочешь не хочешь, а возвращаться все равно придется, рот наполнялся горечью. «Ничего, – уговаривала она себя, – отыщется Олежка, и можно будет избавиться от квартиры, а пока придется немного потерпеть». И вот еще что, совсем необязательно оставаться в доме на ночь. Сегодня дали зарплату, у нее есть деньги, чтобы снять номер в гостинице или комнату у частника. Ведь чехарда с куплей-продажей не затянется надолго. Главное, чтобы побыстрее нашелся Олег. Решено! Она сходит домой, накормит кошку Машку, позавтракает, примет душ, соберет кое-какие вещи и уйдет. Да, еще нужно будет избавиться от крови. «Мужайся, Мартьянова…»

– Лен, который час?

– Половина седьмого, – фельдшер сладко зевнула. – Еще пару часиков, и можно на боковую, отсыпаться.

Липа с завистью вздохнула – ей в ближайшее время отоспаться не удастся.

Дежурство закончилось. По дороге домой Липа заскочила в хозяйственный магазин, купила резиновые перчатки и моющее средство, медленно, словно столетняя старуха, добрела до дома.

…На лестничной площадке возле ее двери маялся подозрительный тип. Высокий, дочерна загорелый, в бейсболке, надвинутой на самые глаза, и в солнцезащитных очках. Очки Липу насторожили особенно. Зачем добропорядочному гражданину носить в помещении черные очки?

При ее появлении тип оживился, нетерпеливо переступил с ноги на ногу.

– Вы ко мне? – спросила Липа и покосилась на внушительный рюкзак, прислоненный к стене, аккурат возле ее двери.

Тип смерил ее оценивающим взглядом. Она не могла видеть его глаз, но точно знала, что взгляд именно оценивающий.

– Вообще-то, я к себе, – сказал он и криво улыбнулся.

– Да? – Липа обвела недоуменным взглядом лестничную площадку. – Вы, наверное, ошиблись этажом.

– Не ошибся.

– Но здесь только одна квартира.

– Все верно, – незнакомец кивнул.

– И это моя квартира, – сказала она с нажимом.

– Не только ваша, – он холодно улыбнулся, – но и моя.

– Ваша?! – от удивления Липа выронила ключи.

– Моя, – тип покосился на валяющуюся на полу связку, – и было бы неплохо, если бы вы сделали мне дубликаты. Нет ничего приятного в том, что я караулю вас на лестничной площадке второй день подряд.

– Что вы несете? Какие дубликаты? – Липа торопливо подняла связку, руки с ключами для пущей надежности спрятала за спину. – Уходите немедленно, пока я не вызвала милицию!

– Послушайте, дамочка… – Он сделал шаг в ее сторону.

– Я вам не дамочка! – огрызнулась она и попятилась.

– Хорошо, – он покладисто кивнул и сделал еще один шаг. – Просто я пока не имел счастья узнать ваше имя. Давайте познакомимся и все спокойно обсудим.

– Не собираюсь я с вами знакомиться. – Влажной от страха и волнения спиной Липа прижалась к запертой двери. Все, дальше отступать некуда. – Что вам вообще от меня нужно?

– Ключи от квартиры. – Незнакомец сделал еще один шаг, как бы невзначай уперся рукой в стену, отсекая Липе путь к отступлению.

Приплыли! Она нарвалась на грабителя, или медвежатника, или… как там еще называют людей, которые не брезгуют чужим имуществом? И ведь наглый какой! Напал при свете дня, да еще и ключи требует.

– Я сейчас закричу, – предупредила она на всякий случай.

Незнакомец лениво дернул плечом.

– Дайте мне ключи. Пожалуйста, – добавил после небольшой паузы.

– Вы грабитель? – спросила она смело.

– Грабитель? – незнакомец поморщился, давая понять, что разговор его уже утомил. – Я не грабитель, я владелец этой квартиры.

– Не может быть! – Липа затрясла головой.

– Может, – сказал он и снял очки.

Липа всхлипнула и сжала кулаки. У незнакомца были необычные глаза: прозрачные и яркие, как незабудки. Глаза-незабудки на лице наемного убийцы… Нонсенс, ошибка природы…

– Дай сюда ключи, – он говорил очень тихо и вежливо, но Липа испугалась не на шутку.

– Это моя квартира!

– Была твоя. Ключи!

– Пошел к черту!

Незнакомец вздохнул, в глазах-незабудках появился стальной блеск. Она не поняла, как он это сделал, просто через мгновение взвыла от боли в запястье. Незнакомец вывернул ей руку, нажал посильнее, и ключи сами выпали из ослабевших пальцев.

– Извини, – сказал он и поднял ключи. – У меня не было другого выхода. Давай, наконец, прекратим препираться и войдем внутрь.

Войдем внутрь… В голове что-то щелкнуло – сейчас этот тип окажется в квартире и увидит кровавое пятно. Что он подумает? Да бог с тем, что подумает, намного важнее, что он предпримет. Она бы, например, вызвала милицию…

Незнакомец уже вставлял ключ в замок, когда Липа повисла у него на руке.

– Подожди!

– Да что же это такое? – сказал он устало и оттолкнул ее подальше от двери. Вроде и толкнул не сильно, но она все равно больно ударилась плечом о стену. – Лучше не лезь. – Теперь в его голосе слышалась угроза. – Мне не нравится выяснять отношения на лестничной площадке.

– А где их нужно выяснять? – зло спросила Липа и потерла ушибленное плечо.

– Нигде. Люди в любой ситуации должны оставаться людьми.

– Я и вижу, – она скептически хмыкнула.

– Я уже извинился.

– Послушай, – Липа решила пойти другим путем, ясно же, что этого урода силой не проймешь. – Если тебе так уж сильно хочется попасть в мою квартиру…

– В свою квартиру, – уточнил он.

– Хорошо, в свою квартиру, – Липа сделала глубокий вдох, – просто позволь мне войти первой. Я тебя потом позову, честное слово.

Тип отрицательно покачал головой.

– Мы войдем вместе.

– У меня там не прибрано. – Да, у нее не прибрано, у нее в кабинете лужа крови, и нельзя допустить, чтобы кто-нибудь ее увидел.

– Я переживу, не беспокойся. – Незнакомец повернул ключ.

– Ну, пожалуйста!

– Хватит! – Неумолимо щелкнул второй замок, тип наклонился за рюкзаком.

Действовать нужно было быстро, по максимуму использовать фактор внезапности. Липа использовала: со всей силы толкнула мужика в бок и нырнула в приоткрытую дверь. С какой это стати она должна впускать в свой дом всяких подозрительных личностей?! Может, он маньяк какой?

Засов, сейчас самое главное – успеть задвинуть засов…

Не успела. В щель сначала просунулась нога в белой кроссовке, а потом рука. Если задаться целью и навалиться на дверь всем весом, то руку можно сломать, а ногу отдавить…

Липа уже склонялась к крайним мерам, когда от мощного удара дверь распахнулась и с силой ударила ее по носу. От боли из глаз градом посыпались слезы, из носа хлынула кровь. Липа зажала нос руками, зажмурилась. Этот человек с лицом серийного убийцы и глазами-незабудками пришел ее убивать. А она, дура, беспокоится о каком-то пятне в кабинете… И боль такая, что просто кошмар. Кажется, он сломал ей нос. Кровь стекала по верхней губе и подбородку, капала на белую майку, попробуй теперь отстирай… Господи, да о чем она?! Ее сейчас убьют, а она думает о всякой ерунде.

– Черт! – послышался совсем рядом сердитый голос. – Да что же это за день такой?! Дай-ка посмотрю. – Липу оторвали от стены, перехватили за запястья, заставляя убрать руки от лица. – Черт! – повторил все тот же голос. – Больно?

Она вдруг осознала, что стоит перед незнакомым мужиком с зареванным, окровавленным лицом, разбитым, распухшим носом, и к страху добавилась болезненно острая неловкость.

Глаза-незабудки смотрели сердито и немного растерянно.

– Пусти! – Липа дернулась, зажала ладонями распухший нос.

– Надо лед приложить.

– Пошел к черту! – Майка пропиталась кровью и теперь противно липла к телу. Носовое кровотечение – зрелище еще то. Этот урод прав, лучше приложить что-нибудь холодное, чтобы остановить кровь.

Не глядя на незваного гостя, Липа прошла на кухню, умыла лицо водой из-под крана, достала из холодильника пакет с майонезом и прижала к носу. Кажется, перелома нет, но отек приличный. Наверное, пару дней придется походить уродиной с распухшей мордой. «Если у тебя будет эта пара дней, – гадко вякнул внутренний голос, – маньяк-то зашел к тебе явно не на чашечку кофе».

Маньяк стоял в прихожей, держал на руках тарахтящую, как трактор, кошку Машку, осматривался. Что ему тут – музей?!

– Ты как? – спросил он и аккуратно спустил Машку на пол. Кошка недовольно дернула облезлым хвостом, не прекращая урчать, принялась тереться об его ноги. Предательница…

Боль понемногу стихала, и Липа вспомнила о главном, о том, что в ее кабинете лужа крови. Бочком, не сводя взгляда с незваного гостя, она добралась до двери в кабинет, сделала глубокий вдох, пытаясь унять истерично трепыхающееся сердце, переступила порог…

…Не было никакой кровавой лужи, даже намека на нее не имелось. Паркет сиял первозданной чистотой. Липа всхлипнула, метнулась в спальню. И тут все чисто: кровать аккуратно застелена, на покрывале никаких следов…

Она сходит с ума – вот единственное разумное объяснение происходящему. У нее едет крыша, и от этого ей мерещится то, что не существует. Вполне вероятно, что и мужик с глазами-незабудками – это тоже всего лишь плод ее больного разума. И нос у нее не разбит, это она себе просто придумала…

Липа присела на краешек кровати, внимательно изучила свои руки: сначала одну, потом другую. На руках были следы крови, а нос болел, и дышать было тяжело. Если это и помешательство, то очень реалистичное.

– Может быть, теперь поговорим? – На пороге спальни появился ее глюк.

Глюк снял свою дурацкую бейсболку, и стало видно, что у него длинные волосы. Длинные и стянутые резинкой в хвост. Очень мужественно, Липа саркастически хмыкнула.

– Уже поговорили. – Она осторожно потрогала разбитый нос, брезгливо покосилась на окровавленную футболку.

– Сама виновата. – Он и не думал раскаиваться. – Надо было просто пустить меня внутрь.

– С какой стати я должна впускать в свою квартиру незнакомого мужика?

В спальню неторопливой походкой вошла предательница Машка, посмотрела на Липу, требовательно мяукнула.

– Голодная? – спросила Липа и встала с кровати. – Пойдем, покормлю.

Она протиснулась мимо мужика – тот даже не подумал посторониться, – прошла на кухню, насыпала в кошачью плошку сухого корма, плеснула молока, сама присела к столу. Мужик приперся следом, уселся напротив. Да что же это за наказание такое?!

– Все? – спросил он терпеливо и положил на стол между собой и Липой кожаную папку.

– Что – все? – Липа потрогала нос, болезненно поморщилась.

– Ты уже залечила отбитый нос, совершила круг почета по квартире, посидела на кровати, покормила свою облезлую подружку. Теперь мы, наконец, можем поговорить спокойно?

– Нет, – сказала она и для пущей убедительности потрясла головой. После пережитого позапрошлой ночью и этим утром у нее просто не осталось сил бояться, ни душевных, ни физических. Ей бы поспать часок…

– Почему? – мужик не собирался оставлять ее в покое.

Липа поковыряла пальцем кровавое пятно на майке, сказала:

– Мне нужно переодеться.

– Так переодевайся, черт тебя побери!

– И принять душ.

– Еще слово, и я тебя придушу. – У него был такой голос, что Липа как-то сразу поверила – придушит.

– Урод, – бросила она зло и встала из-за стола.

Он ничего не ответил, но в глазах-незабудках полыхнула ярость.

Липа провела в ванной минут двадцать, не меньше. От злости ей даже спать расхотелось, а в душе теплилась робкая надежда, что гостю надоест ее ждать и он уберется восвояси. Глупая надежда, особенно принимая во внимание те усилия, которые он приложил, чтобы проникнуть в ее квартиру. Странно, но опасности Липа больше не чувствовала. Раздражение и злость чувствовала, и усталость, и даже легкое любопытство, а страха не было совсем. Вряд ли тип, рассевшийся на ее кухне, пришел с миром, но убивать ее он не станет. Он уже сто раз мог это сделать, если бы захотел.

Липа расчесала влажные волосы, без особого оптимизма посмотрела на свое отражение. Нос распух, теперь он занимал пол-лица, и от этого физиономия выглядела ужасно, как у запойной алкоголички. Если не везет, то на всех фронтах сразу. Она вздохнула, вышла из ванной.

– Не прошло и полгода, – проворчал незваный гость и с нескрываемым злорадством посмотрел на ее лицо. Липа едва удержалась от желания прикрыть нос рукой. Пускай любуется, что уж теперь?

– Я слушаю, – девушка уселась на табурет и скрестила на груди руки. – Чего вы от меня хотите? – она нарочно перешла на «вы», чтобы дистанцироваться от этого неприятного типа.

– От вас, – он тоже перешел на «вы», – мне не нужно ровным счетом ничего. Я просто хочу получить то, что мне причитается.

– И что же вам причитается?

Незнакомец обвел задумчивым взглядом кухню.

– Половина этой квартиры.

– Опять?! – Липа задохнулась от возмущения.

– А что вы так удивляетесь? Я же вам уже говорил, что это мое жилище.

– Бред! Вы считаете меня идиоткой?

– Я пока еще не определился, – ответил он вежливо, но в глазах-незабудках заплясали недобрые огоньки.

– Эта квартира принадлежит мне по закону, – Липа не собиралась сдаваться. – У меня есть все необходимые документы.

– У меня тоже, – он придвинул к ней папку, – прошу, ознакомьтесь.

Липа ознакомилась – сначала один раз, потом второй и третий – захлопнула папку и посмотрела на мужика. Если верить документам, получалось, что этот тип не врет, потому что Олежка продал ему свою часть квартиры, и теперь Чернов Тимофей Сергеевич, так его, оказывается, зовут, законный владелец половины жилплощади.

– Убедились, – спросил Чернов Тимофей Сергеевич.

– Этого не может быть.

– Может.

– Это поддельные документы.

– Это настоящие документы, вы ведь узнаете подпись вашего мужа?

– Бывшего, – зачем-то уточнила она.

– Неважно. – Типу не было никакого дела до ее семейного положения.

– Но по закону так нельзя, без моего согласия…

Тип равнодушно пожал плечами.

– Я буду жаловаться, подам иск.

– Да ради бога, – он развел руками. – Делайте все, что считаете нужным. Это ваше право, и я не имею ничего против. Но учтите, за свою долю я заплатил очень большие деньги и просто так не отступлюсь.

Липа, сжав виски руками, сосредоточенно уставилась в стену. Вот попала так попала! Мерзавец Олежка воспринял ее угрозы буквально и принял превентивные меры – продал свою долю этому мутному типу. Как? Это уже двадцать пятый вопрос. Главное, что он нашел способ обойти закон. Теперь бывший умыл руки, а она осталась один на один с совершенно незнакомым человеком. Надо срочно найти Олега, пусть он все исправит, пусть расторгнет договор и продаст свою долю Николаю Станиславовичу.

– Где он? – спросила Липа с плохо скрываемой ненавистью.

– Вы о своем муже?

– Бывшем муже!

– Насколько мне известно, где-то в Европе, в свадебном путешествии.

– Свадебном?..

– Да, вас это смущает? Вы же сами только что сказали, что он бывший.

– А когда он вернется?

– Не знаю. Вообще-то, меня не особо занимает судьба вашего бывшего мужа.

– Мне срочно нужно с ним встретиться.

– Что ж, попытайтесь. Только позвольте, я все-таки осмотрю свое новое жилище.

– Вы купили квартиру без предварительного осмотра? – Липа так удивилась, что на мгновение забыла и про разбитый нос, и про вероломство Олежки.

– Да, а что вас смущает? Это элитный дом. Квартиры в нем априори должны быть хорошими. К тому же я видел фотографии, они мне понравились.

– А ничего, что я здесь живу? – задала она самый важный вопрос. – Вас не волнует, что вы купили квартиру прямо с жильцом?

– Меня вообще мало что волнует. Я не слишком прихотлив. Думаю, вы мне не помешаете.

– Зато вы мне уже помешали, – Липа решительно встала из-за стола.

– Ну извините, придется приспосабливаться. Живут же люди в коммуналках.

– А я не хочу приспосабливаться! – заорала она. – И это не коммуналка! Это моя квартира!

– Не только ваша. Кстати, вы так и не дали мне ключи. У вас есть запасные?

Ключи были, но Липа сказала, что нет.

Он не разозлился, лишь покивал каким-то своим мыслям, спросил как ни в чем не бывало:

– Как вас зовут?

– Не ваше дело, – огрызнулась она.

– Довольно странное имя. Может быть, есть сокращенный вариант? Например, я отзываюсь на имя Тим, а вы?

А она ни на что не отзывается! Что она, кошка какая-нибудь, чтобы отзываться на глупые клички?!

– Меня зовут Олимпиада Витальевна, – сказала она с достоинством.

– Можно просто Липа?

– Нет.

– Ясно, – Тимофей Чернов тоже встал. – Ну что же, Олимпиада Витальевна, пойдемте, посмотрим хозяйство.

Дожидаться ее мужчина не стал, вышел из кухни. Только сейчас Липа заметила, что он хромает. «Смотреть хозяйство» она не желала, но понимала, что ее присутствие на таком важном мероприятии просто необходимо. Нужно сразу, с первого же дня провести разделительную полосу, чтобы потом не возникло никаких недоразумений. В общем, пришлось топать за новым соседом. Как он там себя величает – Тимом?

Тим с задумчивым видом расхаживал по гостиной, разглядывал достопримечательности.

– Камин работает? – спросил он, не глядя на Липу.

– После суда эта комната досталась мне, – отчеканила она, отсекая все дальнейшие посягательства на гостиную, камин и аквариум.

– Да? – он посмотрел на нее с интересом.

– Да! Вам принадлежит кабинет и детская.

– Детская? – он удивленно выгнул бровь. – Не знал, что у вас есть дети.

– У меня нет детей, просто мы с Олегом так планировали… – Липа запнулась, сердито нахмурилась. Не стоит посвящать посторонних людей в свою личную жизнь. Тем более что ее и нет.

– Ясно, а где детская?

– Вы же видели план квартиры и фотографии. Ищите.

Тимофей Чернов молча пожал плечами, прошел в кабинет. Липа побрела следом.

– Я так понимаю, мебель в этой комнате принадлежит мне, – сказал он скорее утвердительно, чем вопросительно и уселся за антикварный стол красного дерева. Невоспитанный мужлан, девушка стоит, а он расселся. Да ладно, ей-то что?

– Да вы присаживайтесь, Олимпиада Витальевна, – Тимофей Чернов кивнул на удобный кожаный диван.

Липа присаживаться не стала принципиально.

– Я заберу свои книги, – она сделала ударение на слове «свои».

– Пожалуйста, мне чужого не нужно. – Он побарабанил пальцами по столешнице.

Мутный он какой-то, этот Тимофей Чернов. Мутный и противоречивый. С одной стороны, по-плебейски загорелый, точно просмоленный. Волосы сильно выгоревшие, морда, заросшая неопрятной щетиной. Волосы светлые, а щетина черная – аномалия, однако. С другой стороны, одет дорого, хоть с виду и небрежно: до дыр вытертые джинсы, парусиновая штормовка, черная футболка, кроссовки, но чувствуется, что это особенная небрежность, продуманная, подкрепленная известными брендами. Вот и получается несуразица – бомж в одежках от кутюр…

– Что-то не так? – вежливо осведомился Тимофей Чернов.

– Что?

– Вы на меня так смотрите, словно я забыл надеть штаны.

– Со штанами-то как раз полный порядок, – огрызнулась она.

– Тогда что вас смущает?

– Ваша куртка.

– А что с ней не так?

– С ней все так, просто в доме верхнюю одежду принято снимать и обувь тоже.

Тимофей Чернов скользнул по ней задумчивым взглядом, потом кивнул.

– Вы правы, Олимпиада Витальевна.

Он нырнул под стол, почти тут же вынырнул и поставил прямо на столешницу пару кроссовок. Невоспитанный дикарь…

– Так лучше?

Она покосилась на кроссовки, презрительно поморщилась.

– Ах, еще куртка! Прошу прощения. – Он снял штормовку, повесил на спинку кресла. – Все? Я вас удовлетворил?

Липа кивнула, сглотнула колючий ком. И ничего он ее не удовлетворил, но напугал ее до полусмерти. Теперь мысль о том, что ее странный сосед может оказаться маньяком, не выглядела такой уж нереальной, потому что… – она попятилась, – потому что у порядочных граждан нет уродливых шрамов, замаскированных не менее уродливой татуировкой. Потому что приличные люди не носят на поясе ножи в потертых кожаных ножнах. Потому что приличные люди не смотрят на девушек исподлобья так, что хочется бежать куда глаза глядят…

– Что? – спросил он очень вежливо и сделал шаг к Липе.

– У вас нож. – Она из последних сил старалась казаться смелой, но голос предательски дрогнул.

– Нож? – Тимофей Чернов рассеянно похлопал себя по бедру. – Ах, нож! Простите, старая привычка. – Он отстегнул ножны, положил их на стол рядом с кроссовками.

Старая привычка. Насколько старая? Где приобретаются такие экзотические привычки? Бандитская морда, шрам, татуировка, нож – все одно к одному…

Мамочки! Ей в соседи достался уголовник, зэк… Вот откуда это чувство противоречивости. Это все равно как раскрасить боевой пистолет веселенькими красками и назвать его невинной игрушкой. Краска ничего не изменит – пистолет как был, так и останется орудием убийства. И этот человек – он точно такой же – боевая машина, небрежно замаскированная под добропорядочного обывателя.

– Не бойтесь, Олимпиада Витальевна, – он ей улыбнулся, и от этой улыбки в жилах застыла кровь.

– Я не боюсь, – Липа облизнула пересохшие губы. – С чего вы взяли?

– Вы вспотели.

– Что?

– Я говорю – вы вспотели, а это верный признак волнения.

– Я вспотела оттого, что мне жарко, – сказала она храбро. – А вы, кажется, собирались осматривать квартиру.

– Да, мы несколько отвлеклись. Пойдемте, Олимпиада Витальевна, взглянем на мою детскую.

Больше всего на свете Липе хотелось оказаться как можно дальше от этой чертовой квартиры и от этого странного типа, но она себя переборола. Она ведь сильная. Она сумела разобраться с расистом и садистом Сашкой Котовым. Она целых три ночи провела под одной крышей с самым настоящим призраком. Что ей какой-то уголовник?!

Детская ему понравилась. И почти полное отсутствие мебели его ничуть не смутило. Обойдя комнату по периметру, Тимофей Чернов направился на крышу, постоял у перил, посмотрел вниз, вернулся к столику, уселся в плетеное кресло, не спрашивая разрешения, закурил. Липа чихнула.

– Будьте здоровы, Олимпиада Витальевна, – он посмотрел на нее сквозь сизое облачко дыма.

– Спасибо, – буркнула она и отошла на пару шагов.

– Снова что-то не так? – осведомился он с противной ухмылкой.

– У меня аллергия на табачный дым.

– Понятно.

В глубине души Липа надеялась, что этот невежа загасит сигарету, а он сказал «понятно» и сделал еще одну затяжку, урод… Она снова чихнула. Чих отозвался болью в разбитом носу.

– Здесь красиво, – сказал Тимофей Чернов задумчиво.

– Я подожду вас на кухне, – бросила Липа и удалилась с гордо поднятой головой. Недосуг ей выслушивать его философствования, а вот кофе хочется нестерпимо.

Ее новый сосед появился на кухне, когда вскипел кофе, принюхался, как бродячий пес, почуявший запах колбасы, плюхнулся на табурет, сказал тоном знатока:

– Некачественный у вас кофе, Олимпиада Витальевна.

Что?! Это кофе по пять долларов за сто граммов некачественный? Да что он вообще понимает, этот неотесанный мужлан?! Сначала Липа хотела сказать что-нибудь резкое, а потом передумала. Незачем спорить со всякими… уголовниками.

– Вы увидели все, что хотели? – спросила она, наливая кофе в чашку. Не станет она его ничем угощать, нечего его прикармливать. А то сначала кофе, а потом, глядишь, дело и до комплексных обедов дойдет. К тому же он ее кофе раскритиковал.

– Не совсем, – сосед с нескрываемым удивлением следил за тем, как она накладывает сахар: одна ложка, вторая, третья. – Это не слишком?

– Что?

– Три ложки сахара.

Липа ничего не ответила, лишь сердито дернула плечом, мол, не твое дело.

– Кухня у нас с вами, я так понимаю, будет общая? Как и туалет с ванной.

Что?! Делить с абсолютно чужим мужиком такие стратегические объекты, как туалет и ванную?! Это же слишком… слишком интимно.

– Вы ведь не станете возражать? А, Олимпиада Витальевна?

Она бы стала, но интуиция и врожденное здравомыслие подсказывали, что Тимофей Чернов плевать хотел на все ее возражения.

– Надо составить график, – сказала она решительно.

– Какой график?

– Уборки помещений. Будем дежурить по неделям или по месяцам?

– Я, вообще-то, всегда считал, что уборка – это чисто женское занятие. – Кажется, ей удалось-таки выбить его из седла.

– Не знаю, что вы там считали, но коль уж мы собираемся жить коммунальным хозяйством, нужно распределить обязанности.

– А давайте я вам буду платить, а вы сами займетесь уборкой.

– А давайте без «давайте»? – возмутилась Липа. – Я не собираюсь убираться за всякими… – она осеклась, – за кем бы то ни было. У меня своих забот хватает.

Да уж, что верно, то верно, у нее полно забот: не то с квартирой, не то с головой. Ей снятся кошмары, ее преследует влюбленный призрак, на полу сами собой то появляются, то исчезают кровавые лужи. А в довершение всех проблем ей приходится делить кров с уголовником. Красота!

И Николай Станиславович расстроится, потому как сразу видно, что ее новый сосед – крепкий орешек и договориться с ним о продаже его доли будет очень тяжело или, что более вероятно, вовсе невозможно. Но попробовать все равно стоит.

– На эту квартиру уже нашелся покупатель, – сказала она как бы между прочим.

– Да? – сосед лениво приподнял одну бровь.

– Да, он предлагает за нее приличные деньги.

– Ну так продайте свою долю.

– Дело в том, что ему не нужна моя доля, ему нужна вся квартира целиком.

– Ну… – Тимофей Чернов потер заросший щетиной подбородок.

– Вы сможете купить себе отдельную квартиру. – Это задумчивое «ну» Липа расценила как колебания. Может быть, ей удастся уговорить его продать свою долю? И не будет никакого коммунального хозяйства.

Сосед немного помолчал, поскреб рассеянно щетину, а потом сказал:

– Предложение заманчивое, но я вам уже говорил, что не имею ничего против совместного проживания. Там, откуда я приехал, очень ценится человеческое общение.

Все ясно. Она не ошиблась в своих предположениях насчет его уголовного прошлого. Привык, понимаешь, на зоне к «обществу»…

– Но вы все-таки подумаете? – Липа предприняла последнюю попытку.

– Да тут и думать нечего, – он развел руками. – Меня все устраивает: и квартира, и мебель, и даже вы.

Липа возмущенно фыркнула, Тимофей Чернов лучезарно улыбнулся.

Все, надежда свалить с этой чертовой квартиры накрылась медным тазом. Ни один нормальный человек не купит жилплощадь с уголовником в довесок. Липа хмуро посмотрела на мужчину. Принесла же его нелегкая!

А во всем виноват Олежек, и как она могла любить такого мерзавца?!

– Олимпиада Витальевна, вы расстроились? – вежливо поинтересовался Тимофей Чернов. Он вообще все делал вежливо: вежливо проник в ее квартиру, вежливо разбил ей нос, вежливо поставил грязные кроссовки на антикварный стол, вежливо разрушил ее быт.

– Я не расстроилась! – Липа вздернула подбородок. – Я просто очень устала.

– Устали? – Гость, нет, теперь уже сосед, выразительно посмотрел на часы.

– Суточное дежурство, – пояснила она, хотя, если разобраться, объяснять она ничего не обязана.

Она и в самом деле устала. Как-никак почти двое суток без сна. И кофе совсем не помогает. Липа зевнула. Нет, спать нельзя. Рано расслабляться, надо дождаться, когда этот тип уберется, забрать кошку Машку, запереть квартиру и найти подходящее место для ночевки. На все про все уйдет, как минимум, несколько часов. Значит, чтобы удержаться на ногах, ей нужен допинг, еще кофе.

– Когда вы планирует переехать? – спросила она, вставая из-за стола.

– Вообще-то, я уже переехал, – радостно сообщил сосед.

Липа бухнула на огонь турку, покосилась на него недоверчиво:

– Уже переехали?

– Ну да.

– А где ваши вещи?

– Все самое необходимое в рюкзаке.

– А мебель?

– Я купил квартиру вместе с мебелью, – напомнил он.

– Но в детской нет кровати.

– Зато в кабинете есть замечательный диван.

– А посуда?

– А вы свою не одолжите?

– Нет.

– Тогда придется сегодня смотаться за покупками. Тем более что мне все равно необходимо сделать дубликаты ключей.

Липа сосредоточенно уставилась на турку, спросила, не оборачиваясь:

– То есть вы планируете остаться на ночь?

– Ну разумеется! Вообще-то, я именно для того и приобрел квартиру.

Липа зажмурилась, сделала глубокий вдох: ночевать под одной крышей с незнакомым мужиком, да еще бывшим зэком, она не станет ни за что на свете. Хотя, что это она так разволновалась? Она ведь и так не собиралась оставаться на ночь в этой квартире…

Девушка ополоснула чашку с остатками кофе, перелила в нее содержимое турки, сыпанула сахара, не отмеряя, прямо из сахарницы, уселась за стол, с вызовом посмотрела на незваного гостя. Нет, теперь уже на законного соседа. Смешно: законный сосед звучит почти как законный супруг…

– Вас что-то смущает? – осведомился Тимофей Чернов.

– А вы как думаете? В сложившейся ситуации лично для меня нет ничего хорошего.

– Не волнуйтесь, Олимпиада Витальевна, вы не в моем вкусе, – вдруг заявил законный сосед и растянул губы в вежливой улыбке.

– Что? – Липа почувствовала, что краснеет.

– Вы не хотите ночевать со мной, потому что опасаетесь, что я стану к вам приставать…

– Бред!

– Но для меня вы не являетесь объектом сексуального влечения, уж извините.

Он сказал это таким тоном, точно Липа набивалась к нему в сердечные подруги, а он, понимаешь ли, морально устойчивый. А она, видите ли, не годится на роль объекта сексуального влечения. Чтобы унять поднявшуюся в душе бурю, Липа сделала большой глоток кофе, обожглась, закашлялась.

– Что-то случилось? – деликатно поинтересовался мерзкий тип.

Продолжая кашлять, Липа замахала руками – отвали. Но он и не думал отваливать, он решил добить ее окончательно:

– Вы только не обижайтесь, Олимпиада Витальевна, я просто решил сразу расставить все точки над «i», чтобы в дальнейшем, в процессе нашего сосуществования у нас не возникало недоразумений. Ведь согласитесь, хорошие добрососедские отношения намного важнее глупых инстинктов.

– Да пошли бы вы со своими инстинктами! – зло сказала Липа и смахнула выступившие от кашля слезы. – Вы мне так же малосимпатичны, как и я вам. Просто для того, чтобы смириться с мыслью, что половина твоей квартиры принадлежит другому человеку, нужно время.

– Насколько я разбираюсь в законах, она вам и раньше не принадлежала. Так что какие проблемы, Олимпиада Витальевна?

– Никаких проблем! Все в полном порядке! Может, вы, наконец, оставите меня в покое? Я же сказала, что устала.

– Конечно, конечно, – сосед поднял вверх руки и гадко усмехнулся, – только один момент.

– Что?!

– Мне нужны ключи, чтобы сделать дубликаты.

– Когда вы собираетесь их делать?

– Если не возражаете, прямо сейчас. Мне не нравится часами сидеть перед запертой дверью.

Липа возражала. Вообще-то, у нее были совсем другие планы, и ждать, пока сосед закончит с ключами, не хотелось, но он ведь не отстанет. Она нехотя положила на стол связку.

– Спасибо, – сосед, забрав ключи, встал из-за стола.

– Пожалуйста, – Липа придвинула к себе чашку с недопитым кофе.

– Я постараюсь не задерживаться.

В ответ она лишь пожала плечами. Тимофей Чернов постоял немного, поразмышлял над чем-то, а потом, наконец, вышел из кухни. Через пару минут хлопнула входная дверь. Липа одним глотком допила кофе, сосредоточенно посмотрела на свои ногти – лак облез, надо бы стереть.

Черт, о чем только она думает?! Жизнь трещит по швум, и у нее, вероятно, едет крыша, а она беспокоится о маникюре.

Липа выползла из-за стола. Спать хотелось просто невыносимо, но сначала – неотложные дела.

Рюкзак Тимофея Чернова обнаружился в кабинете. Ничего криминального, если она проведет небольшой обыск, нужно ведь знать, с кем придется иметь дело. Липа на цыпочках подошла к входной двери, посмотрела в глазок – все спокойно, можно приступать к обыску.

В рюкзаке не обнаружилось ровным счетом ничего интересного: ни документов, ни бумажника, ни билетов. Только одежда и книжка «Три товарища» Ремарка на французском языке. О как! Уголовник-интеллектуал…

А одежки добротные. Липа проверила ярлычки и убедилась, что не ошиблась насчет известных брендов. Конечно, она не спец по всяким модно-гламурным фишкам, но что означает «Данхилл» или «Армани», знает.

Так, с соседом все понятно. Вернее, понятно, что ничего не понятно. Как был мутным типом, так и остался. Липа аккуратно сложила вещи в рюкзак, потерла глаза. С человеком разобрались, пришло время разбираться с призраком. Она встала на коленки. Внимательно изучила пол. Ничего, никаких следов. Постельное белье тоже чистое, а она ведь отчетливо помнила кровавые следы от ее рук и кошачьих лап на покрывале.

Ну, и что же это такое? Галлюцинации? Только кровавая лужа в кабинете – галлюцинация или и все остальное тоже? Липа спрыгнула с кровати, бегом бросилась на кухню.

«Змеиного» колье в жестянке из-под чая не было. На всякий случай Липа обыскала все ящики – пусто… Вот и думай теперь, в чем корень проблемы: в квартире или в ее неустойчивой психике. И неважно, что раньше, до переезда, с ней ничего такого не случалось. Мало ли как разворачивается ее генетическая программа? Она же совсем ничего не знает о своих родителях. Может, у нее отягощенная наследственность? Может, в ее родне случаи шизофрении не редкость? А квартира просто послужила катализатором, ускорила, так сказать, процесс. Ведь свихнуться можно не только от плохого, но и от очень хорошего. Запросто.

Эх, где же Инга? Инга бы разложила все по полочкам, провела бы грамотный психоанализ и поставила ей диагноз. Но Инга в Германии, и придется как-нибудь самой, без психоанализа. Липа хихикнула.

А в чем, собственно говоря, проблема? Если призрак существует, то ей теперь можно не бояться. У нее появилась компания в лице Тимофея Чернова. Такого типа сам черт испугается, не то что рафинированный городской призрак. А если дело не в привидении, а в ее мозгах, так тут и вовсе бояться нечего. Пусть сосед боится, глядишь, десять раз подумает перед тем, как жить под одной крышей с сумасшедшей. Эти бредовые мысли неожиданно показались Липе очень рациональными и успокаивающими. От облегчения вдруг захотелось плакать. И она заплакала – нельзя отказывать, когда душа просит…

Сколько это безобразие продолжалось, Липа не помнила. Когда слезы закончились, она обнаружила себя сидящей на кровати в обнимку с кошкой Машкой. В голове было пусто и гулко, как в колоколе. Хотелось спать.

Липа решилась: никуда она не пойдет. С какой это стати она должна мыкаться по чужим углам, когда у нее есть собственная квартира?! Тем более что на улице божий день, а к ночи припрется Тимофей Чернов. Да она к тому времени обязательно проснется. Ей бы только пару часиков подремать…

* * *

Девчонка не понравилась ему с первого взгляда. И дело тут вовсе не в предубеждении. И не в том, что скользкий типчик, который втюхал ему квартиру, называл свою бывшую жену закомплексованной сукой и редкостной стервой. Типчику Тим не верил ни на грош, особенно принимая во внимание тот факт, что тот пытался его надуть: на документах недоставало одной подписи, принадлежащей той самой бывшей жене, закомплекосванной суке и редкостной стерве. Наверняка без подписи Тима ждали в будущем определенные трудности и судебные разбирательства. Если бы квартира не была нужна ему так сильно, он бы с типчиком церемониться не стал. А так пришлось лишь слегка надавить, чтобы скинул цену, так сказать, на предстоящие судебные издержки. Чувствовалось, что у продавца нет другого выхода, что избавиться от квартиры ему хочется так же сильно, как Тиму ее купить. Любопытно, из-за чего такая спешка? Из-за бывшей женушки или есть другие причины?

Впрочем, плевать. Дело сделано – это главное. А с несговорчивой бывшей типчиковой женушкой Тим как-нибудь справится.

Он знал, что настоящей владелицей квартиры является именно Олимпиада Витальевна Мартьянова. Он даже догадывался, за какие именно заслуги, и от этого злился невероятно. Хотя до сего момента полагал, что за десять лет жизни в Африке изжил в себе это бесполезное чувство.

Оказалось, не изжил. Пришлось признаться себе, что незнакомую бабу с дебильным именем Олимпиада он ненавидит всем сердцем.

Она его не разочаровала. В том смысле, что при виде ее смуглого цыганского лица и настороженно сощуренных черных глаз его неприязнь разгорелась еще сильнее. Впрочем, у него был и другой, куда более серьезный повод для злости. Ключи, которые ему выдал типчик, бывший муж девахи с дурацким именем Олимпиада, не подошли. То ли тот перед отъездом в свадебное путешествие – мы с Кариночкой давно хотели посмотреть Европу – решил напоследок Тима кинуть, то ли его бывшая женушка, редкостная стерва, сменила замки.

Как бы то ни было, Тим просидел перед запертой дверью до позднего вечера, а девица явилась только утром. Интересно, где шлялась всю ночь?

Это была нелюбовь с первого взгляда. Стоило только Тиму увидеть ее тщедушное тельце, коротко стриженные волосы и синие круги под глазами, как он сразу понял – урегулировать все полюбовно не получится, быть войне. Чувствовалось в этой девчонке что-то такое… упертое. С такой полюбовно не договоришься. Да и не хочется полюбовно, честно говоря. Полумеры его в любом случае не устроят, так что вы уж извиняйте, Олимпиада Витальевна.

Он ей, кстати, тоже не понравился. А еще, кажется, она испугалась. Тиму сначала показалось, что девчонка испугалась не его. Долго препиралась, не хотела впускать в квартиру, точно за дверью у нее спрятано что-то архиважное, для посторонних глаз непредназначенное. Тиму даже интересно стало. Настолько интересно, что пришлось прорываться с боем. Не обошлось даже без кровопролития. «Прорываясь на территорию», Тим не рассчитал силы и дверью расквасил девчонке нос. Пока она носилась со своим носом, умывалась, прикладывала холодное, он успел осмотреться. Заявленного беспорядка не было и в помине, наоборот, все стерильно, вылизано до зеркального блеска. Что же она тогда так нервничала? Какой такой компромат хотела скрыть от посторонних глаз? Не кошку же…

Кошка, зевая и потягиваясь, вышла из гостиной, потерлась о Тимовы ноги. Она была худой, облезлой и чем-то напоминала свою хозяйку. Нет, не грацией, а скорее уж облезлостью. Тим взял зверюгу на руки, почесал за ухом. Животное довольно заурчало. Из кухни выползла ее хозяйка, по большой дуге обошла Тима, направилась в кабинет, постояла посреди комнаты с испуганно-растерянным видом, устремилась в спальню, уселась на кровать, осмотрелась. Девчонка вела себя так, словно что-то потеряла. Тиму надоели эти бестолковые блуждания по квартире, и он решил перейти к делу.

Она долго не желала поверить очевидному, прижимала к разбитому носу пакет майонеза, сосредоточенно хмурилась, а когда до нее, наконец, дошло, вызверилась, и Тим окончательно понял, что с таким противником, как она, легкой победы не жди. Это только с виду она хлипкая, а заглянешь в глаза – кремень девка, упертая и отчаянная. И отчаяние это граничит с легким помешательством. Тим шкурой чувствовал, что с девчонкой что-то не то. Ладно, недосуг ему в чужих проблемах разбираться, дел еще полным-полно. А вот припугнуть Олимпиаду Витальевну не помешает, на запуганного человека легче повлиять.

Пригодился нож, прощальный подарок Ассана. Хорошая получилась острастка, девчонка аж взмокла от страха. Все, начало положено, неделька-другая, и он ее выживет. Да она на коленях умолять будет, чтобы он выкупил ее долю. Кстати, неплохо бы узнать, кто тот покупатель, о котором она говорила: случайный человек или такой же, как он сам, остро заинтересованный. Сама девчонка, пожалуй, ни о чем не догадывается. В противном случае, вряд ли стала бы избавляться от квартиры. Или все-таки догадывается? Ничего, у него есть время разобраться.

С ключами пришлось повозиться. Олимпиада Витальевна на замках не экономила, ключики к ним были мудреными; Тим лишь с пятой попытки нашел мастера, согласившегося изготовить дубликаты. Потом была встреча с «одним человечком» Коляныча. Беседа затянулась, знакомый Коляныча оказался человеком общительным, и разговор о делах как-то незаметно перетек в более неформальное русло: с братанием под водочку и огурчики. Тим освободился ближе к ночи, заехал в круглосуточный супермаркет, затарился самым необходимым на первое время, нащупал в кармане джинсов две связки ключей. Все, теперь можно ехать домой. Считать то место домом было непривычно. И не дом это вовсе, а так, часть плана. И девчонка тоже часть плана, и не хрен ее жалеть. Она вот его не пожалела, даже посудой отказалась поделиться, жадина.

Дверь открылась с тихим щелчком. В квартире было темно, отчетливо пахло мужским одеколоном. Вот оно что, Тим усмехнулся, теперь понятно, отчего его соседка так вызверилась. Ему бы тоже не понравилось, если бы кто-то посторонний внес коррективы в его романтические планы. Интересно, тот тип, сердечный друг Олимпиады Витальевны, уже ушел? Тим включил в прихожей свет, осмотрелся: на полочке для обуви только женские босоножки. Значит, ушел. Это хорошо, потому что встречаться с соседкиным кавалером ему не хотелось.

Из спальни, зевая и потягиваясь, вышла кошка, посмотрела на Тима с упреком – шастают тут всякие по ночам, спать не дают.

– Извини, задержался, – сказал Тим шепотом и погладил кошку по выгнутой спине. Та в ответ требовательно мяукнула, потрусила в детскую. Оттуда, из чернильной темноты мяукнула еще раз, теперь уже призывно.

Тим разулся, прошлепал в комнату. Кошка сидела перед дверью, ведущей на крышу.

– Хочешь на свежий воздух?

– Мяу!

Он открыл дверь, кошка шмыгнула на крышу. Тим вышел следом. На улице было хорошо – щербатая луна, звезды яркие, почти как в Африке. В душе шевельнулось чувство, поразительно похожее на ностальгию. Захотелось вдруг плюнуть на все и вернуться. Он был практически счастлив в той своей жизни. У него же все было: дом, деньги, хорошая работа, верные друзья. И перспективы радужные, договор с концерном «Тойота» почти на мази. Еще чуть-чуть, и можно открыть в Дакаре Тойота-центр, а это уже совсем другой уровень. Это достойный, абсолютно легальный бизнес, реальная возможность завязать с полукриминальным прошлым и выйти из тени.

А он все бросил. И ради чего? Ради фантома, смутных догадок и сомнительного удовольствия встретиться лицом к лицу с прошлым, от которого бежал десять лет назад. Захотелось курить, а еще кофе. И не то безобразие, которое пила его нынешняя соседка, а настоящий мадагаскарский кофе. Хорошо, что он прихватил с собой пачку.

Тим вернулся в квартиру, прошел в кабинет. Рюкзак стоял на прежнем месте, но Тим был на сто процентов уверен, что девчонка не преминула сунуть в его вещи свой любопытный распухший нос. Ну и бог с ней! В рюкзаке нет ничего ценного, все самое важное он хранит в другом месте, а ноутбук запаролен. Если ты не хакер, хрен вскроешь. Девочка-соседка на хакера не тянула. Интересно, кем она работает? Тот типчик, бывший муж, что-то такое говорил, но он пропустил мимо ушей. Не до того было. Да и сейчас, собственно говоря, не до того. Тим выудил из рюкзака килограммовую пачку кофе, взвесил на ладони, покачал головой – если все затянется, может и не хватить. Надо бы поискать хороший магазин, вдруг в Москве тоже можно купить приличный кофе?

За истекший день Тим так и не решил вопрос с посудой. Не велика беда, воспользуется соседкиной. Тем более что девчонка все равно спит и о его преступлении не узнает.

Пока он варил кофе, на кухню явилась кошка, потерлась о ноги, выразительно посмотрела на холодильник. Тим решился – одним преступлением больше, одним меньше – он уже и так без спросу попользовался туркой и чашкой, значит, можно и по холодильнику пошарить. Тем более что покормить он собирается не свою кошку, а ее.

В холодильнике было пусто и уныло. Чем же эта дуреха питается? Тим взял с полки пакет молока, плеснул в кошачью миску. Кошка понюхала угощение и презрительно фыркнула, пить не стала. Видать, такая же привереда, как и ее хозяйка.

– Ну и дура, – сказал Тим беззлобно, забрал чашку со свежесвареным кофе и вернулся на крышу.

А ведь и в Москве можно жить. Особенно в этой симпатичной квартирке, особенно ночью. Он вообще любил ночь, чувствовал острую потребность в тишине и уединении. Ночь давала ему ощущение самоотстраненности. Тим сделал большой глоток, удовлетворенно кивнул. Хорошо: ароматно, с благородной горчинкой, а его соседка уродует чудесный вкус сахаром. На крышу неторопливой походкой вышла кошка, запрыгнула на свободное кресло и уставилась на Тима немигающим взглядом. Он закурил, сделал еще один глоток и подумал, что, когда вернется в Дакар, обязательно заведет кошку. Вот такую же наглую, с огромными фосфоресцирующими глазищами. Он как раз представлял себе, как будет возвращаться из долгих командировок, а кошка станет его встречать и тереться о ноги упругим боком, и мурлыкать, и моститься рядышком всякий раз, когда ему захочется присесть или прилечь, когда ночную тишину вспорол женский крик. Кошка испуганно зашипела, метнулась куда-то в темноту. Тим от неожиданности пролил остатки кофе на джинсы, чертыхнулся, вскочил на ноги.

Крик, захлебнувшись на самой высокой ноте, перешел не то в причитания, не то в бормотания. Послал же господь соседку… Сходить, что ли, посмотреть, что с ней стряслось? Тим оставил в прихожей включенный свет, распахнул дверь спальни.

Девчонка сидела посреди широченной кровати, раскачивалась из стороны в сторону и жалобно поскуливала. Ее глаза были открыты, но смотрела она не на Тима, а сквозь него. Тонкие руки нервно теребили ворот футболки. Она даже раздеться не потрудилась перед тем, как лечь в постель. Даже джинсы не сняла, ненормальная…

– Эй, – Тим осторожно тронул девчонку за плечо, – эй, с тобой все в порядке?

Ничего с ней не в порядке! Надо было раньше догадаться, глядишь, обошлось бы без неприятностей…

…Его прикосновение точно привело в действие какой-то невидимый механизм. Девчонка повернула голову в его сторону, от ее взгляда волосы на загривке стали дыбом. Тим вглядывался в застывшие черты и так увлекся, что упустил момент, когда девчонка на него бросилась. Она действовала так стремительно, что он не успел увернуться, опрокинулся спиной на кровать, сверху навалилось по-змеиному гибкое тело… Девчонка дышала тяжело, как марафонец в конце дистанции, она шипела и рычала, и силилась расцарапать ему лицо. Трудно было даже вообразить в ней такую силу и такую ярость. Тиму пришлось попотеть, чтобы сбросить ее с себя, зафиксировать тонкие запястья и острые коленки. Девчонка трепыхалась еще пару минут, а потом резко обмякла, из бешенной кошки превратилась в тряпичную куклу. Тим скатился с кровати, щелкнул выключателем. Она ойкнула, пытаясь защититься от яркого света, закрыла лицо руками. Кажется, в пылу борьбы он опять съездил ей по носу, потому что на футболке снова были следы крови. Зрелище не для слабонервных: и футболка, и ее чокнутая хозяйка. Тим сбегал в ванную, намочил в холодной воде край полотенца. Вернулся обратно, швырнул полотенце на кровать.

– Вытрись, ненормальная!

Одной рукой она по-прежнему закрывала лицо, а второй нашарила полотенце, прижала к носу. Тим постоял немного, а потом вышел из спальни. Да пошла она со своими выкрутасами, дура припадочная!

Кошка, благоразумно пережидавшая бурю на крыше, при его появлении вопросительно мяукнула.

– Не повезло тебе с хозяйкой, – проворчал Тим и плюхнулся в одно из кресел. Курить хотелось так, что дрожали руки. Всего пару дней в России, а нервы уже ни к черту.

От света, льющегося из окон спальни и детской, на крыше стало совсем светло. Даже «почти африканские» звезды померкли. Тим видел свою чокнутую соседку как на ладони, легкая кисея полупрозрачной шторы не препятствовала обзору.

А девчонка ничего не стеснялась, черт бы ее побрал, стащила через ворот майку, осталась, как это принято говорить в цивилизованном мире, топлес, взъерошила и без того растрепанные волосы, распахнула дверцы шкафа, пошарила в нем, набросила на плечи рубашку, и только после этого Тим, наконец, смог выдохнуть…

Ничего себе представление! Вернее, представление так себе, на профессиональный стриптиз не тянет, но в качестве компенсации за пережитый стресс сгодится. Девчонка заправила рубашку в джинсы, вышла из спальни. Тим нервно закурил.

Она появилась на крыше через пару минут, умытая, с мокрыми волосами и раскаянием в глазах.

– Не везет вашему носу сегодня, Олимпиада Витальевна, – сказал Тим ехидно и выпустил колечко дыма. Девчонка чихнула.

– Я хотела извиниться. – Она чихнула еще раз, осторожно, двумя пальцами потрогала многострадальный нос.

– Вы очень громко кричали.

– Мне приснился кошмар.

– А потом вели себя, мягко говоря, не слишком адекватно.

– Я уже извинилась.

– И часто у вас это?

– Что – это? – Она вся подобралась, ощетинилась сотнями колючек.

– Такие приступы.

– Это не приступы, это кошмары!

– Ну хорошо, кошмары, – после небольших раздумий согласился он и сделал еще одну затяжку.

Девчонка чихнула два раза подряд, проворчала:

– Это вас не касается.

– Почему же не касается? Еще как касается! Вы, Олимпиада Витальевна, едва не порвали меня на британский флаг в своем боевом запале.

– Не надо было ко мне лезть! – огрызнулась она.

– Вы так орали, что я решил, что вам нужна моя помощь.

– Мне не нужна ваша помощь!

– Я вижу.

Ее губы и пальцы слегка подрагивали, от недавнего раскаяния не осталось и следа. Все это наводило на определенные мысли, к слову, не слишком утешительные. Тим вздохнул. Девчонка развернулась, хотела, наверное, уходить, но вдруг застыла как вкопанная. Тим, проследив за ее взглядом, ехидно усмехнулся. По подоконнику спальни прогуливалась кошка. Кошка была вся как на ладони, так же, как и ее хозяйка несколько минут назад.

– Вы подсматривали! – Темнота мешала разглядеть, но Тим мог поспорить на что угодно, что она покраснела.

– Подсматривают обычно за теми, кто что-то скрывает, а вы, Олимпиада Витальевна, ничего не скрывали. Честно говоря, я даже подумал, что вы просто очень прогрессивная барышня.

– Я не знала, что вы притаились на крыше.

– А я не таился. Просто вышел подышать свежим воздухом. Если вы такая застенчивая, могли просто выключить в спальне свет.

Она хотела что-то сказать, но передумала, в отчаянии махнула рукой и вернулась в квартиру. Через мгновение в спальне погас свет, девчонка выключила его еще до того, как вошла в комнату. Вот и будет теперь дуреха в темноте копошиться. Тим загасил сигарету, зевнул. Стар он стал, однако, для таких бурных переживаний…

* * *

Как ужасно все получилось!

Липа, перекатившись с живота на спину, забросила руки за голову. В первый же день так опозориться! Даже вспоминать стыдно. А он ведь следил за ней, вуайерист проклятый. Приличный мужчина ни за что не стал бы себя так вести, но ей в соседи, к сожалению, достался не приличный мужчина, а бывший уголовник, неотесанный мужлан. А еще этот кошмар…

На сей раз ей снились не средневековые замки и таинственные незнакомцы. Ей снился Сашка Котов. Кот пришел поквитаться…

…Она равнодушно смотрела в глаза поверженному врагу, Кот рыдал и молил о пощаде. Зря, она не остановится, доведет все до конца…

Нож скользил во влажной ладони, Липа вытерла руку о футболку.

– Мартьянова, не надо! – Кот зажмурился.

– Надо, – сказала она убежденно и опустила нож…

Разрезать резинку на спортивных трусах Кота элегантно, одним движением ножа не получилось, пришлось повозиться. Конечно, трусы можно было просто стащить, но тогда это уже не будет похоже на акт устрашения, а Кот должен прочувствовать все сполна, понять тот ужас и унижение, которые ей пришлось пережить. Она изрезала трусы на лоскутки, а Кот все продолжал молить о пощаде.

Перед тем, как уйти, Липа аккуратно собрала все лоскутки – теперь никаких следов…

Кота нашли на следующее утро, по утрам в «качалке» проходили занятия аэробикой. Выбраться из-под штанги он не смог, так и пролежал всю ночь голышом, с поломанной рукой. Девчонкам полюбоваться небывалым зрелищем не дала физкультурница, сразу, как только разобралась в ситуации, выставила их за дверь, велела звать подмогу. Сбежались воспитатели. Кота вытащили из ловушки, кое-как прикрыли срам и погрузили в прибывшую «Скорую». Во время неизбежных расспросов Кот молчал, как партизан на допросе. Липа знала, почему. Кому охота признаваться, что тебя так разделала девчонка? А по детдому тем временем ползли упорные слухи, что Кот свихнулся на почве физического самоусовершенствования и дошел до того, что стал скакать по ночам голышом. Вот и доскакался, придурок: не удержал штангу, сломал руку да еще и попал в дурацкое положение.

В общем, к тому времени, когда Кот выписался из больницы, его авторитет упал ниже плинтуса. Теперь он на собственной шкуре узнал, что значит быть чокнутым изгоем. С греблей ему тоже пришлось проститься. Сломанная рука срослась не слишком удачно. В одночасье Сашка Котов из гордости детдома превратился в аутсайдера. Администрация тут же вспомнила все его прегрешения, и не прошло и года, как Кота сплавили в интернат для трудных подростков. В заведомо неравном поединке Липе удалось одержать верх…

…А сегодня ночью Кот пришел поквитаться. Липа до сих пор чувствовала его холодные пальцы на своей шее, слышала свистящий шепот: «Потанцуем, Мартьянова?» Они кружились в бешеном вальсе, и пальцы на ее шее сжимались все сильнее. Когда в легких почти не осталось воздуха, Липа закричала…

Она боролась за свою жизнь отчаянно. Однажды она уже победила и сейчас не сдастся без боя…

Оказалось, что это всего лишь сон, ночной кошмар, и борется она не с ненавистным Котом, а со своим новым соседом, и нос ее снова закровил…

Это ужасно! Жить так больше нет сил. За каких-то пару недель она превратилась в истеричку. Еще немного, и идея о переезде в психиатрическую клинику будет казаться ей замечательным вариантом. А почему бы и нет? У нее уже есть маленький сумасшедший дом. Вернее, не дом, а квартира, но это неважно. И сосед по палате тоже нашелся, бессовестный вуайерист. От квартиры нужно срочно избавляться, если она хочет сохранить остатки разума. Завтра же. Нет, уже сегодня, она позвонит Николаю Станиславовичу и расскажет, что нашелся второй владелец. Возможно, ему удастся сделать то, что не удалось ей – убедить Тимофея Чернова продать свою долю. Может быть, у покупателя найдутся какие-нибудь особенные аргументы, неведомые ей методы убеждения.

Эта конструктивная мысль Липу успокоила. Не все так плохо в ее жизни. Вот сегодняшней ночью, к примеру, обошлось без мистики. Внутренний голос подсказывал, что это из-за нового соседа, что это именно его присутствие не дает нечисти, обитающей в квартире, развернуться на полную катушку. Впрочем, даже если это и так?! Все равно хрен редьки не слаще. Еще неизвестно, кто хуже: влюбленный призрак или сосед-уголовник…

Удивительно, но тяжкие думы не помешали Липе уснуть и проспать без сновидений до позднего утра. Впервые за многие дни она почувствовала себя отдохнувшей и бодрой.

Вставать не хотелось, но часы показывали половину одиннадцатого утра, негоже валяться в постели до обеда. И Машка не кормлена. Липа сползла с кровати, одернула измятую рубашку, пригладила волосы, вышла из спальни.

В квартире было подозрительно тихо. Одно из двух: или ее сосед такой же соня, как и она сама, либо его нет дома. В детской оказалось пусто, на крыше никого. Липа на цыпочках прокралась к кабинету, заглянула в приоткрытую дверь. Так и есть – сосед ушел. Из груди вырвался вздох облегчения. Мало приятного в том, чтобы с утра пораньше видеть на собственной кухне чужую небритую морду.

А кошку Машку он покормил: и молока налил, и сухого корма насыпал. Хоть что-то человеческое в нем еще осталось. Ладно, не до сантиментов, надо, пока сосед не вернулся, привести себя в божеский вид. Интересно, как там нос?..

Нос был на месте, и даже отек спал. Если бы не мешки под глазами, она бы сошла за красавицу. Липа показала язык своему отражению и включила воду.

Из ванной она вышла бодрой и полной сил – чудесное ощущение, почти позабытое. Сейчас самое время позавтракать. Что-то в последнее время она уделяла непозволительно мало внимания полноценному питанию. Кофе – это, конечно, хорошо, но одним кофе сыт не будешь, так и до язвы желудка недалеко.

Липа распахнула холодильник, удрученно присвистнула. Как она, оказывается, запустила домашнее хозяйство! Придется завтракать без затей, макаронами и сосиской.

Она как раз ставила кастрюльку с водой на огонь, когда в дверь позвонили, наверное, сосед приперся. Липа включила газ. Вот не пойдет она ему открывать, у него свои ключи есть, а она, между прочим, в прислуги не нанималась. Звонок повторился. Липа поморщилась, подошла к двери, заглянула в глазок. На лестничной площадке стояла Марина, принесла же нелегкая…

Первым порывом было дверь не открывать, но интуиция подсказывала, что незваная гостья просто так не сдастся. Нервная трель звонка – тому верное подтверждение. Ладно, черт с ней.

– Ты уже собрала манатки? – не здороваясь, спросила Марина. Сегодня на ней было белоснежное платье, эффектно оттеняющее загар, полученный отнюдь не в здешних широтах, на изящных запястьях позвякивали тонкие браслеты.

Липа сделала глубокий вдох. Спокойствие, только спокойствие. Как же ее бесит человеческое хамство!

– Вообще-то, я никуда не собиралась, – она лучезарно улыбнулась.

– То есть как это не собиралась? – Марина раздраженно тряхнула роскошной гривой.

Липа пожала плечами.

– Да вот так.

– Ты, наверное, плохо меня поняла.

– Я прекрасно вас поняла. Ваши угрозы…

Договорить она не успела, за их спинами хлопнула входная дверь, в квартиру ввалился Тимофей Чернов, нагруженый пластиковыми пакетами. Хозяйственный, однако, парень, провиантом озаботился. Только вот принесла его нелегкая не вовремя, посвящать посторонних в свои дела Липе не хотелось.

– Доброе утро, дамы, – вежливо поздоровался сосед и расплылся в галантной улыбке.

– Здрасьте, – буркнула Липа.

Марина окинула Чернова оценивающим взглядом, нервно дернула загорелым плечом, процедила:

– Уже и хахаля привела.

– Это не…

Сосед не дал ей договорить:

– Я не хахаль, я просто знакомый. Прекрасно выглядишь, Марина.

– Что?! Откуда вы?.. – Гостья растерянно захлопала длинными ресницами, впилась взглядом в его лицо. Рассматривала долго и сосредоточенно, потом недоверчиво покачала головой: – Тима?!

– Удивлен, что ты меня еще помнишь.

– Ты очень изменился, – Марина провела пальчиками по волосам.

Липе этот полный кокетства жест страшно не понравился. А еще ей не понравилось, что прямо на ее глазах творится что-то крайне любопытное, а она пока ничего не понимает. Получается, что сосед-уголовник и великолепная Марина знакомы…

– А ты совсем не изменилась, все такая же красавица.

Липе показалось, что улыбка Чернова стала мечтательной. С этой по-мальчишески застенчивой улыбкой он помолодел лет на десять. Или все дело в том, что он сбрил, наконец, свою ужасную щетину? И одет он сегодня был весьма прилично, даже с претензией на элегантность: в льняные брюки и белую рубаху, в вырезе которой на кожаном ремешке болтался какой-то странный медальон.

– Где ты был все это время, Тима? – Марина тоже улыбнулась.

Чернов неопределенно махнул рукой:

– Где только не был.

«Не хочет рассказывать старой знакомой о своем уголовном прошлом», – со злорадством подумала Липа. Ну конечно, он же сегодня весь из себя белый и пушистый, даже одеколоном сбрызнулся для пущей импозантности.

– А в наши края надолго?

– Как получится.

Значит, как получится. Выходит, есть шанс уговорить его отказаться от своей доли. Хоть одна хорошая новость.

– А Сергей… – Марина запнулась.

– Я знаю, – Чернов, как бы невзначай, обнял ее за плечи.

– Ты поэтому приехал?

– Не совсем, у меня кое-какие дела в Москве.

– И твои дела связаны с этой? – Марина небрежно кивнула в сторону Липы.

Липа задохнулась от возмущения, сказала с вызовом:

– А ничего, что «эта» тут стоит?

– Можете пойти прогуляться, Олимпиада Витальевна, – не оборачиваясь, бросил Чернов.

– Иди лучше вещички собирай, убогая, – хмыкнула Марина.

Липа знала, что предаваться гневу – это грех, она даже попробовала досчитать до десяти. Не помогло – ярость накрыла ее с головой.

– Значить так, – сказала она очень тихо, – пошла вон из моей квартиры!

Марина возмущенно фыркнула, перевела беспомощно-растерянный взгляд на Чернова, видать, надеялась, что он заступится за честь прекрасной дамы.

– Олимпиада Витальевна, – сказал Чернов с упреком, – разве можно…

– А ты, – она ткнула пальцем в его тощее пузо, – сам иди погуляй! И не смей больше указывать, что мне делать!

– Психопатка! – взвизгнула Марина и спряталась за спину Чернова. – Да по тебе дурдом плачет! И в ментуре уже давным-давно заждались!

– Кстати, о ментуре. – Липа попыталась обойти Чернова, чтобы заглянуть в глаза своей противнице, но он не позволил, сжал ее руку вроде бы не слишком сильно, а не шелохнешься. Ну и хрен с ним! – В обозначенный тобой день меня не было в городе. Так что пошла к черту со своими угрозами! Можешь засунуть их в свою загорелую задницу!

Все, она выпустила пар, и плавающий перед глазами розовый туман начал рассеиваться. В обрывках тумана Липа увидела удивленное лицо Чернова.

– Ну, Олимпиада Витальевна, вы и выражаетесь! – сказал он со смесью укора и восхищения.

– Отвали, – Липа безнадежно махнула рукой и с гордо поднятой головой удалилась на кухню, хлопнув дверью с такой силой, что задрожали стекла, а кошка Машка, испуганно мяукнув, метнулась за холодильник.

Какое-то время из прихожей доносились голоса: визгливо-возмущенный Марины и успокаивающий Чернова, а потом хлопнула входная дверь, и наступила тишина. Убрались, слава тебе, господи! Вода в кастрюльке почти выкипела, Липа добавила из чайника, выудила из морозильника сосиски.

– А у вас африканский темперамент. – За спиной зашуршали пластиковые пакеты, значит, любимый соседушка вернулся. Проводил свою выдру и пришел трепать ее, Липины, нервы.

Зубами она содрала с сосиски оболочку, зашвырнула сосиску в микроволновку, сказала, не оборачиваясь:

– А у вас в сердечных подругах редкостная сука.

За спиной послышалось многозначительное хмыканье, а потом Чернов спросил:

– И давно вы знакомы с Мариной?

– Не ваше дело. Я же не задаю вам никаких вопросов!

– А хочется?

Липа обернулась, сказала, глядя прямо в наглые глаза-незабудки:

– Мне хочется только одного, чтобы меня оставили в покое.

– Кто? – Он не отвел взгляд, рассматривал ее внимательно и сосредоточенно, точно силился понять что-то очень важное.

– Вы и ваша… подруга.

– Марине было что-то нужно от вас?

– Да.

– Что?

– Сущий пустяк, эта квартирка.

– Понятно. – Он вдруг потерял к ней всякий интерес, принялся разгружать пакеты. На свет божий появились такие деликатесы, что у Липы громко заурчало в животе. Из-за холодильника выбралась кошка Машка, уселась перед Черновым, заискивающе мяукнула.

– Не присоединитесь к трапезе? – он широким жестом обвел стол, заваленный продуктами.

Липа гордо вздернула подбородок.

– Спасибо, не хочу.

Предательница Машка хозяйку не поддержала, запрыгнула на табурет, деликатно потрогала лапой завернутый в целлофан кусок ветчины и преданно посмотрела на Чернова. Липа вздохнула, даже кошка против нее. Ничего, сегодня же вечером она накупит всяких вкусностей: и ветчины, и блестящих испанских маслин, и яблок, и сыра, и плитку горького шоколада, и, может быть, даже бутылку белого вина…

– Вода. – Чернов отрезал от ветчины тонкий ломтик, притянул мурлычущей от предвосхищения Машке.

– Что? – усилием воли Липа отвела взгляд от буржуйских разносолов.

– Ваша вода уже давно кипит. – Сосед разрезал вдоль хрустящий французский рожок, положил на одну половинку здоровенный ломоть ветчины, на вторую – янтарно-желтый сыр с нереально большими дырками.

Липа торопливо отвернулась, сыпанула в кастрюльку горсть макарон, накрыла крышкой.

– Как ваш нос? – Чернов смачно хрустел французской булкой, но при том не желал оставлять ее в покое.

– Все в порядке.

– Кошмары больше не снились?

– Нет.

– Вы знаете, на востоке очень внимательно относятся к сновидениям, считают, что это зашифрованные послания подсознания и, если их разгадать, можно решить много проблем.

– У меня нет проблем.

– Кошмары – уже проблема.

– Один раз не считается. И вообще, я не нуждаюсь в психоанализе, моя лучшая подруга психиатр.

– Тогда, может быть, есть смысл к ней обратиться?

– Мне?!

– Ну, это же вам снятся кошмары и мерещится всякая ерунда.

– Ничего мне не мерещится! – Желание запустить в соседа кастрюлькой с макаронами было велико, но Липа сдержалась – не хотелось готовить завтрак заново.

– Мерещится, – упрямо повторил он. – Сегодня ночью вы приняли меня за кого-то другого, называли Котом и грозили прирезать, если я от вас не отстану. Кстати, что это за персонаж такой? У вас с ним давние счеты?

– Это всего лишь кошмар, – сказала Липа и промокнула полотенцем выступившую на лбу испарину.

– Я бы на вашем месте не был таким легкомысленным.

– Вы не на моем месте. – Она выложила макароны на тарелку, плюхнула сверху сосиску и вышла из кухни. Она поест на крыше, на свежем воздухе, а главное, в одиночестве.

Не получилось. Через пару минут на крыше нарисовался сосед, уселся напротив, закурил. Липа чихнула, едва не подавившись сосиской.

– Будьте здоровы, Олимпиада Витальевна, и приятного аппетита.

– Вы меня преследуете? – в отчаянии спросила она.

– Нет, с чего вы взяли?

– Тогда, что вы делаете на моей крыше?

– На вашей крыше?! Олимпиада Витальевна, вы, наверное, запамятовали, согласно постановлению суда терраса отошла вашему бывшему супругу. Так что это не я, это вы на чужой территории.

– То есть вы хотите сказать, что выход на крышу мне теперь заказан? – Липа еще раз чихнула. – Да загасите вы, ради бога, сигарету!

Чернов равнодушно пожал плечами:

– Заметьте, не я начал раздел территории. Это вы откопали топор войны, когда лишили меня возможности наслаждаться камином и аквариумом.

– А если я верну вам такую возможность? – хорошенько подумав, спросила Липа.

– Тогда можете пользоваться моей крышей в свое удовольствие. Я человек нежадный.

Липа дожевала сосиску, к макаронам даже не притронулась: во-первых, они были недоварены, а во-вторых, она забыла их посолить.

– Договорились! – Заключать соглашение с узурпатором и самозванцем Тимофеем Черновым не хотелось, но логика и здравый смысл подсказывали, что компромисс – это самый разумный из всех имеющихся вариантов. Прежде, чем начинать активнее боевые действия, надо получше изучить противника. Может, и не стоит сейчас звонить Николаю Станиславовичу, а для начала присмотреться к господину Чернову, нащупать его слабые стороны? Вот, к примеру, факт его знакомства с женой бывшего владельца квартиры настораживает. Совпадение? Что-то не очень верится.

Пока Липа домучивала свой завтрак и ломала голову над тем, как лучше поступить, Чернов ушел, но стоило только слегка расслабиться, как на крышу вполз опьяняющий аромат свежесваренного кофе, а следом – Чернов. В руках он держал поднос с дымящимися чашками и маленькой коробкой шоколадных конфет.

– Я думаю, нам стоит отметить наше перемирие. – Он поставил поднос на столик. – Разрешите угостить вас настоящим мадагаскарским кофе?

Липа хотела было решительно отказаться, но принюхалась, как давеча предательница Машка принюхивалась к ветчине, и неожиданно для себя сказала:

– Спасибо.

– Я взял вашу посуду. – Чернов придвинул к ней чашку и коробку конфет.

– Я вижу.

– Обещаю, что сегодня куплю свою.

Липа сделала маленький глоток, блаженно зажмурилась, – а ведь Чернов оказался совершенно прав насчет кофе. Этот, мадагаскарский, не идет ни в какое сравнение с ее собственным. Был бы он еще сладким.

– Я не клал сахар, – Чернов точно читал ее мысли, – попробуйте конфеты, они очень вкусные и достаточно сладкие.

Укоряя себя за малодушие, Липа потянулась за конфетой. О-хо-хо, купилась, как кошка Машка, – на кофе и шоколадку. Это все от голода. Нужно срочно пополнить запасы провианта…

* * *

Тим наблюдал, как девчонка уплетает уже третью по счету конфету, и думал, что выбрал правильную стратегию. Кнутом такую нельзя. Такую лучше задабривать пряниками или вот – шоколадом. Не зря Коляныч любит повторять, что доброе слово и крокодилу приятно. Для начала надо девочку приручить, прикормить, если потребуется, а уж потом можно решать, как с ней поступить дальше. Время еще терпит, первый шаг он уже сделал. Может быть, получится обойтись малой кровью или вообще без крови. Потому что, несмотря на то что девчонка хорохорится, сломать ее не составит особого труда, а ломать, честно говоря, не хочется. И не потому, что она ему симпатична. Отнюдь, она вредная и сварливая и ни за что не сдастся без боя. Просто ему ее жалко. За сварливостью и вредностью прячется неприкаянность. Он знает, он научился чувствовать такие вещи, он и сам очень долго был неприкаянным.

Так, лирику в сторону. Нужно подумать о деле. Марина. Они договорились встретиться вечером, и сейчас он одновременно хотел и боялся этой встречи. Неважно, что прошло сто лет и он уже не тот отчаянно влюбленный мальчишка. Просто все эти годы он не переставал надеяться и ждать встречи с Мариной…

…Ему было двадцать, когда отец вдруг решил жениться во второй раз. Тим не возражал. Во-первых, потому, что отец еще был полон жизненных сил и планов на будущее, а во-вторых, потому, что его, Тима, мнения никто не спрашивал. Его просто поставили перед свершившимся фактом.

Мачеха оказалась почти его ровесницей, всего на три года старше. Мало того, она была потрясающе, просто нереально красива, и Тим понял, что пропал. Что может быть ужаснее, чем влюбиться в женщину своего отца, посягнуть на недозволенное?

Он влюбился отчаянно и безнадежно, настолько сильно, что, когда молодожены вернулись из свадебного путешествия, собрал вещи и ушел жить на съемную квартиру. Отец этот его поступок расценил по-своему, решил, что Тим ревнует или не может простить ему связи с молодой женщиной. Пару раз он приходил «поговорить по-мужски», объяснял, что Марина – это его лебединая песня, что ее любовь ему бесконечно дорога, но и понимание единственного сына тоже немаловажно. Он даже предлагал Тиму вернуться, но как-то не слишком настойчиво. Поэтому Тим сделал вывод, что где-то в глубине души отец рад его решению. Когда у тебя новая любовь и лебединая песня, тебе, по большому счету, никто не нужен, даже единственный сын. Особенно единственный сын. Потому, что на фоне двадцатилетнего мальчишки становятся отчетливее видны и твои морщины, и появившаяся седина, и наметившееся брюшко. А жене-красавице невольно приходится сравнивать отца и сына, и сравнение это может оказаться не в пользу отца.

Они остановились на компромиссном варианте, устраивающем обоих. Тим остался жить на съемной квартире, но пообещал навещать «родителей» как можно чаще. «Как можно чаще» измерялось одним визитом в две недели. Этого визита Тиму хватало, чтобы измучиться от осознания того, что объект обожания и близок, и недосягаем. А самое ужасное, что Марина – так звали молодую жену отца – читала Тима, как открытую книгу, и знала о его любви с той самой первой секунды, как он отважился заглянуть ей в глаза. Она знала и наслаждалась этим знанием, играла с несчастным влюбленным мальчишкой как кошка с мышкой. Взгляд, чуть более долгий и пристальный, чем следовало бы. Бретелька сарафана, случайно соскользнувшая с загорелого плеча. Тонкие пальчики по-матерински заботливо треплющие его загривок. Насмешливое и нежное «малыш Тима». Все это заставляло его сходить с ума, бежать из отцовского дома, как из преисподней, а потом две недели мучиться воспоминаниями и томительным ожиданием.

Четыре года он прожил как в бреду. Окончил институт, поступил в аспирантуру и каждые две недели с упорством закоренелого мазохиста продолжал истязать себя «семейными встречами». Он думал, что все изменится и встанет на свои места, когда Марина забеременеет, располнеет и подурнеет. Отец страстно желал еще одного наследника, а когда отец чего-то желал, оно непременно исполнялось. Время шло, а фигура Марины оставалась все такой же безупречно изящной, и во взгляде отца Тим все чаще замечал недоумение и тоску. Желание не исполнялось, Тим оставался его единственным наследником…

Чудо случилось в день его двадцатичетырехлетия. Отец и Марина настояли на том, чтобы день рождения Тима отмечался в «узком, семейном кругу», в загородном доме, недавно отстроенном и еще не до конца обжитом. Тим хотел отпраздновать с друзьями в теплой компании бывших однокурсников, а не в гулком полупустом доме в окружении немногочисленных родственников и деловых партнеров отца, но Марина попросила его лично. «Тима, я с ума сойду в компании этих скучных стариков. Тима, не бросай меня, пожалуйста». Из уст Марины это звучало, как мольба о помощи, как обещание. Прекрасная дама просит, чтобы он не оставлял ее в беде, защитил от скучных стариков. Тим не смог отказать, и в порыве признательности Марина его поцеловала. Не в щеку и мимоходом, как делала это раньше, а в губы. Поцелуй был невинным, и не поцелуй даже, а намек на поцелуй, но у Тима от счастья зашумело в ушах. Это что-то значило. Да, определенно, Марина хотела ему что-то сказать, что-то очень личное…

В день его рождения было чудовищно жарко. Воздух оплетал тело густой пеленой, был тяжелым, вязким и липким. Даже вечер не принес ожидаемой прохлады. Гости, изнывавшие от жары, почти ничего не ели. На ура уходили лишь охлажденные напитки. Мужчины давно поснимали пиджаки, расстегнули верхние пуговицы рубашек, закатали рукава. Дамы в сильно декольтированных вечерних платьях томно обмахивались льняными салфетками и не успевали поправлять «плывущий» макияж. Кондиционеры не справлялись с жарой. Гости с надеждой поглядывали в окно. На горизонте вот уже несколько часов мерцали грозовые всполохи, и погромыхивало. Если бы пришла гроза и принесла с собой долгожданную прохладу, все бы изменилось, и ужин перестал бы быть пыткой, а превратился, наконец, в праздник. Но гроза все не начиналась, и гости стали разъезжаться задолго до того, как старинные напольные часы пробили полночь. Тим вздохнул с облегчением. Официоз угнетал его не меньше, а скорее даже больше жары. Все, отмучился, исполнил сыновний долг, потешил самолюбие отца, а завтра можно будет с чистой совестью забуриться с приятелями на шашлыки.

О Марине Тим старался не думать. Весь вечер она вела себя так, словно его не существует в природе. Не поздравила, не пожелала «всего наилучшего», даже не глянула ни разу в его сторону. И это после поцелуя-обещания…

Гроза началась глубокой ночью. Воздух наполнился электричеством, от распахнутого настежь окна потянуло благословенной свежестью, по подоконнику забарабанили тяжелые капли, где-то совсем близко ударил гром. Но Тима разбудила не гроза, не гром и не дождь. Его разбудила Марина…

На фоне черного провала окна она казалась призрачной и нереальной, точно сотканной из тумана и дождя. Тим решил, что спит. Сон был волнующим и пугающим, таким же, как и породившая его гроза.

– Мне страшно, Тима, – Марина зябко поежилась, обхватила себя за плечи. – Я боюсь грозы.

Она присела на самый краешек его кровати, и Тим внезапно понял, что никакой это не сон. Вот она, Марина, настоящая, из плоти и крови. Ей холодно и страшно, и за защитой она пришла к нему…

Марина ушла, как только на горизонте появилась красная полоса рассвета. Погладила Тима по щеке, поцеловала долгим поцелуем и растворилась в утреннем полумраке. А он до самого утра пролежал без сна, глядя в потолок и счастливо улыбаясь. У его счастья был горький привкус предательства, но это ровным счетом ничего не меняло. Горькое, ворованное – только бы оно было. Они справятся, как-нибудь сумеют объяснить отцу, что с ними случилось. Может быть, он их даже когда-нибудь простит…

Наивный, он думал, что минувшая ночь все изменила, но пришел день, и стало ясно, что изменился только он, Тимофей Чернов. Мир не спешил меняться и подстраиваться под глупого влюбленного мальчишку…

Марина заглянула в его комнату, когда Тим собирал вещи. Он хотел ее поцеловать, но она отстранилась.

– Осторожно, – сказала злым шепотом.

– Я люблю тебя.

– Я тоже.

– Тогда…

Она прижала палец к его губам:

– Тише, ты погубишь нас.

– Но я…

– Ты не должен на меня так смотреть, делай вид, будто ничего не произошло.

– Но ведь произошло! – Он ничего не понимал, он хотел кричать о своей любви, а Марина говорит – нельзя.

– Для нас с тобой изменилось, но не для остальных. Нам нужно быть очень осторожными.

– Я думал, мы расскажем, – Тим привлек ее к себе, поцеловал в шею.

– Не сейчас. Дай мне время.

– На что?

– Чтобы все устроить.

– Давай расскажем все прямо сейчас.

– Нельзя, у твоего отца больное сердце. Это его убьет.

Марина была права. Она думает сразу обо всех, а он, эгоист, только о себе.

– Но ему все равно придется рассказать.

– Не сейчас, я скажу когда. Все, иди.

– Когда мы увидимся?

– Не знаю.

– Когда?! – Любовь сделала его сильным и настойчивым.

– Я приду к тебе сама. Жди.

Вот и все, точно между ними ничего и не было, точно эта сумасшедшая ночь ему всего лишь примерещилась.

Месяц Тим прожил как в аду, в душевных терзаниях и сомнениях. Марина сказала – жди, и он послушно ждал, а она все не приходила. Даже не звонила, а позвонить сам он не решался.

Марина не обманула, ровно через месяц постучалась в двери Тимовой квартиры. Он ждал ее, кажется, вечность, а когда она, наконец, пришла, растерялся, застыл в ее объятьях бездушным истуканом.

…Как-то не так он представлял себе их свидание. Торопливый секс, дежурный поцелуй, удушливо-сладкий запах духов, и по-матерински обидное – будь хорошим мальчиком, Тима…

Марина упорхнула, оставив в душе растерянность и стойкое ощущение неправильности происходящего. А где же страсть и нежность, и разговоры о самом главном, об их будущем? Зачем она приходила?..

Тим продержался три недели: ждал, что Марина придет или, на худой конец, позвонит. Ничего. И тогда он решил действовать, взять судьбу в свои руки – приехал в родительский дом без приглашения. Ничего особенного, в конце концов, это и его дом тоже. Надеялся увидеть в глазах Марины радость, а увидел страх и, кажется, досаду. Зато отец его приезду обрадовался, и Тим почувствовал себя вором и последней скотиной. Зря он приехал, ох, зря…

После семейного ужина домой его не отпустили, отец настоял, чтобы Тим остался на ночь. Ночь – это время воров и разбойников, а еще влюбленных. Тиму хотелось думать, что он несчастный влюбленный, и не хотелось, что вор. Надо поговорить с Мариной, убедить ее, что отец имеет право знать, и они не должны больше скрывать свои чувства. Только вот как это сделать, если она в его сторону даже не смотрит?..

Полночи Тим промаялся, ждал, что она придет. Не пришла, и он рискнул. У Марины с отцом были разные спальни. Тим считал это глупыми аристократическими пережитками. Муж и жена должны спать в одной комнате, на одной кровати и желательно под одним одеялом. Но на сей раз, это обстоятельство оказалось ему на руку.

Марина не спала. Ждала? Он очень надеялся, что ждала.

– Пришел, – сказала холодно.

– Пришел, – он опустился перед ней на колени, заглянул в глаза, – я соскучился.

– Это очень опасно.

– Знаю.

– Тогда зачем пришел?

– Марина, я люблю тебя.

– Тима, – она вздохнула, потрепала его по волосам. – Не сейчас, я приду к тебе сама.

– Я устал ждать. Давай все ему расскажем.

– Нет, еще не время.

Тим долго молчал, всматривался в любимые черты, пытался найти в них ответы на мучившие его вопросы. Не нашел. Решительно встал, сказал:

– Я все сделаю сам.

– Что?

– Расскажу отцу, что мы любим друг друга.

– Тима! – Марина поймала его руку, прижала к своей щеке. – Тима, только не сейчас, прошу тебя! – В ее голосе была мольба, перед которой он не смог устоять. Ладно, он поговорит с отцом позже. В конце концов, он прокрался в спальню любимой женщины не затем, чтобы ссориться.

Ее кожа пахла чем-то пьяняще-сладким, ее поцелуи были обжигающе страстными, и Тим потерял голову.

…Свет вспыхнул внезапно, полоснул по привыкшим к темноте глазам. Тим зажмурился.

– Как вы посмели?! В моем доме… – Голос был тихим, почти спокойным, но воздух в комнате вдруг завибрировал, стал густым и вязким, хоть ножом разрезай.

Тим открыл глаза. Первое, что увидел, – бледное, насмерть перепуганное лицо Марины. Медленно обернулся и встретился взглядом с отцом. Решение пришло само собой – он мужчина, он обязан отвечать за свои поступки, Марина не должна пострадать.

– У тебя красивая жена, – сказал он с наглой усмешкой. – Красивая и очень несговорчивая.

– Да как ты смеешь?! – отец часто задышал, сжал кулаки.

Главное сейчас не переиграть, спасая Марину, и не довести отца до сердечного приступа. Непосильная задача.

– Успокойся, папа, я ей ничего не сделал. У тебя чуткий сон.

Удар кулаком пришелся прямо в челюсть, Тим всхлипнул, закрыл лицо руками, упал на колени.

– Щенок, ублюдок! – отец врезал ему по уху. – Убью!

Мог бы и убить – в ярости отец был страшен, но вмешалась Марина, с криком повисла у него на шее:

– Сережа! Не надо! Это же сопляк! Глупый мальчишка! Ты посмотри на него и посмотри на себя!

Отец захрипел, попытался оттолкнуть Марину, но та вцепилась в него мертвой хваткой, прижалась всем телом, зашептала:

– Сереженька, родной, ведь ничего страшного не случилось. Это просто мальчишеская блажь, глупая влюбленность.

– Блажь?! – Отец посмотрел на Тима налитыми кровью глазами. – Она же моя жена! Ты это понимаешь, ублюдок?! Тебе мало было своих шалав?

Тим встал, вытер кровь с разбитой губы, сказал тихо:

– Прости меня, папа.

– Папа?! – Отец оттолкнул Марину, сгреб его за ворот футболки, притянул к себе. Под его тяжелым, ненавидящим взглядом Тиму захотелось зажмуриться. – С этой секунды у меня больше нет сына, – сказал отец устало и разжал пальцы. – Пошел вон из моей жизни.

Он так и сказал – пошел вон из моей жизни. И эта фраза в одночасье сделала Тима сиротой. Отец не простит, никогда.

Он собрался за пару минут, побросал свои вещи в рюкзак, аккуратно застелил постель, вышел из комнаты. В коридоре остро пахло сердечными каплями, из-под двери Марининой спальни пробивался свет, слышались возбужденные голоса. Тим потер глаза, захотелось расплакаться, как в детстве. Когда жизнь летит в тартарары, маленькая слабость позволительна, но Тим не стал делать для себя поблажек, стиснул зубы, решительно направился к выходу. Можно утешать себя тем, что он вывел из-под удара Марину, и с отцом не случилось ничего непоправимого, а остальное… с остальным он как-нибудь разберется, нужно только время…

Ничего не вышло, время не помогло. Отец не желал его больше видеть, Марина тоже. Она бежала от него как черт от ладана. А Тиму нужно было объясниться, попросить прощения, рассказать, как сильно он ее любит и как сожалеет о случившемся. Марине оказались не нужны его сожаления. Марина хотела, чтобы Тим оставил ее в покое, навсегда исчез из ее жизни. Она так и сказала во время их последней встречи:

– Тима, наши отношения были ошибкой. Из-за тебя я едва не потеряла самого дорогого мне человека. Все, я больше не желаю тебя видеть.

Вот так, сначала отец, потом и любимая женщина. В одночасье всеобщий любимчик Тимофей Чернов стал изгоем, и когда друг и бывший одногруппник Илюха завел разговор о далекой Африке, Тим принял решение. Он не станет никому мешать, его попросили исчезнуть, и он исчезнет, уедет так далеко, что его никогда не найдут. А они потом одумаются, и отец, и Марина, начнут искать, переживать. Ведь не чужой же он им человек, родная душа…

Глупый он тогда был. Глупый и наивный. Десять лет понадобилось, чтобы понять, что никто его не простит и искать не станет. Отец гордый и принципиальный, если сказал однажды «пошел вон из моей жизни», значит, так тому и быть. Отец всегда ненавидел предателей и аутсайдеров, а Тим в его понимании являлся и тем и другим. Да что там в его понимании?! Тимофею Чернову потребовались годы на то, чтобы переродиться в Счастливчика Тима и понять, что никакой он не аутсайдер. Предатель? Да, то, что он сделал, по-другому не назовешь. Что там в заповедях? Не возжелай жены ближнего своего? Вот, а он возжелал, посмел влюбиться в жену отца.

Марина. С Мариной все оказалось намного проще. И страдал Тим недолго, всего каких-то пару лет, а потом любовь прошла, выгорела под жарким африканским солнцем. Единственное, что Тим долго не мог понять, – зачем она его дразнила, играла в кошки-мышки, ведь не любила же никогда? А потом многомудрый Коляныч все ему популярно разъяснил: и про неземную любовь, и про кошки-мышки. Коляныч имел необычайный дар – он видел в людях самую суть. Вот и в Марине разглядел, пусть даже и заочно.

– Счастливчик, она тебя использовала. Неужели ты не понял?

Он не понял, но Коляныч, добрая душа, разложить все по полочкам.

– А тут и понимать особо нечего, все ясно, как божий день. Скажи-ка мне, Счастливчик, похож ли ты на своего отца?

Тим нахмурился, надолго задумался, потом сказал:

– Только внешне.

– Ну вот! – Коляныч хлопнул себя по толстым ляжкам. – Что и требовалось доказать!

– А что требовалось доказать? – Тим уже и не рад был, что начал этот разговор.

– Краля твоя откуда родом? – вопросом на вопрос ответил Коляныч.

Тим пожал плечами.

– Не знаю.

– Но не коренная москвичка?

– Нет, Марина приехала в Москву поступать в институт.

– Поступила?

– Нет.

– Почему?

– Потому, что встретила моего отца.

– И что?

– И вышла замуж.

– Вышла замуж, – Коляныч задумчиво пожевал толстыми губами. – А что с учебой?

– Ничего.

– Почему?

– Ну откуда же мне знать, почему?! – разозлился Тим. – Может, отец не захотел, а может, и сама передумала учиться. Я не понимаю, при чем тут…

Коляныч нетерпеливо махнул рукой, и он осекся.

– А при том, Счастливчик, что у крали твоей была одна-единственная цель – женить на себе богатого москвича и остаться в столице. Не могу ее за это осуждать, каждый выплывает, как умеет. Закон джунглей.

– Хорошо, – Тим кивнул, – допустим, за отца она вышла по расчету, но меня-то она на самом деле любила.

– Не любила, Счастливчик, – Коляныч грустно усмехнулся.

– Почему?! Она же очень рисковала, встречаясь со мной.

– Она рисковала исключительно ради себя. Вот смотри, неразумный, что получается. Выскочила молодица за богатого папика. Думаешь, дело сделано? А не фига! У папика таких молодиц может быть еще целый воз. Значит, нужно его чем-то зацепить. Сечешь?

Тим покачал головой, Коляныч вздохнул.

– Эх, ты! Ребенка надо родить, и как можно скорее. Родную кровиночку папик в нужде не оставит. Глядишь, и маманьке кое-что перепадет, если, не дай бог, случится развод. Твой отец хотел ребенка?

– Хотел, только у них с Мариной что-то не получалось.

– Он злился?

– Злился? С чего ему злиться? Просто немного расстраивался.

– Это он поначалу немного расстраивался, а потом стал бы расстраиваться все сильнее и, рано или поздно, высказал бы претензии молодой жене.

– Какие претензии?

– Ну, мало ли какие! А вообще, если в семье молодая баба не может родить, возникают определенные вопросы. И обвиняют в бесплодии в основном жену, а не мужа. Менталитет у нас такой, понимаешь ли. А кому нужна бесплодная баба, пустоцвет? Ты как рассказал про ваши свидания по графику, я сразу просек, что дело нечисто.

– Ты хочешь сказать, что Марина собиралась от меня забеременеть?

– Да, и убедить твоего отца, что ребенок от него. Это было бы легко, принимая во внимание ваше фамильное с ним сходство.

– Бред! – Тим витиевато выругался. Мало какому мужику приятно узнать, что его использовали как племенного быка, а со слов Коляныча выходило, что именно так оно и было. – Она бы так не поступила.

– Почему?

Да, действительно, почему он решил, что Марина не способна на подобные вещи? Что он вообще о ней знал? Ничего!

– Я бы никогда не допустил, чтобы моего ребенка воспитывал другой мужчина. – Так себе аргумент, но за неимением лучшего…

– А она бы послала тебя к черту и сказала, что ребенок не от тебя, а от твоего отца. И что бы ты сделал, Счастливчик? – Коляныч хитро сощурился. – Зная тебя прежнего, я уверен на двести процентов, что ты бы отступил.

Друг говорил правду, горькую, убийственную правду. Тим никогда бы не пошел против отца. Марине наверняка удалось бы заморочить ему голову, заставить отойти в сторонку. И он бы отошел…

А сегодня ему предстоит лицом к лицу встретиться со своим прошлым, опровергнуть догадки Коляныча или убедиться в его правоте. Сегодня у него свидание с Мариной…

* * *

Липа поймала себя на том, что ест четвертую по счету конфету, кофе уже давно выпит, а она все лопает конфетки, точно малое дитя. Хорошо хоть, что Чернов на нее не смотрит, думает о чем-то своем. Наверное, вспоминает Марину. Было бы кого вспоминать…

Липа отодвинула пустую чашку, решительно встала, сказала:

– Спасибо за кофе.

Чернов вздрогнул, поднял на нее недоуменный взгляд. В глазах-незабудках затаилась обида. С чего бы это?

– Я говорю – спасибо! – повторила Липа громко.

– Не за что, – он небрежно махнул рукой и отвернулся.

Вот урод! Сначала играет в добросердечного соседа, а потом отворачивается, словно она пустое место. Невоспитанный мужлан, уголовник…

Не говоря больше ни слова, Липа сгребла грязную посуду, вернулась на кухню. Кошка Машка потрусила следом, наверное, решила, что ей может обломиться еще что-нибудь вкусненькое, вроде ветчины.

На кухне царил идеальный порядок: пока Липа давилась на крыше недоваренными макаронами, Чернов убрал со стола покупки и даже помыл за ней кастрюльку. Надо же, какая хозяйственность! Ничего, она тоже может хозяйственность проявить, сходить в магазин, прикупить продуктов. И вообще, в квартире не мешало бы прибраться – на своей территории, разумеется, – а то заросла грязью из-за всяких «призрачных» переживаний. Да еще сосед этот…

Вообще-то, сосед особо не мусорил, даже вот кастрюльку за ней помыл, и раковину зубной пастой не заляпал, и не налил воды на пол в ванной, но обвинить его хоть в чем-нибудь хотелось невыносимо. Липа сгрузила посуду в мойку. Сейчас приберется, и можно идти в магазин.

– Я сегодня вернусь поздно, – послышалось за спиной.

Он вздрогнула, едва не выронила тарелку. Ну что за мода такая – подкрадываться?! Специально он ее пугает, что ли?

– Мне как-то все равно, – сказала, не оборачиваясь. – Просто, когда придете, не шумите.

– Возможно, я и вообще на ночь не вернусь. – В голосе Чернова послышались мечтательные нотки.

Отчего-то это окончательно вывело Липу из душевного равновесия. Поставить чистую тарелку аккуратно не получилось – она брякнулась об стол, возмущенно задребезжала.

– Что-то не так, Олимпиада Витальевна? – ехидно поинтересовался сосед. – Вы выглядите расстроенной.

Липа резко обернулась, зло посмотрела в глаза-незабудки.

– Да, что-то не так! С некоторых пор в моей жизни все не так! Мне приходится делить свою квартиру с каким-то… – она осеклась, – с посторонним человеком.

– Мы можем познакомиться поближе, если хотите, – Чернов усмехнулся, сделал шаг в ее сторону.

– Не хочу! – Липа воинственно взмахнула кухонным полотенцем. – Единственное, чего я хочу, это покоя. И чтобы в мою личную жизнь никто не вмешивался: ни вы, ни эта ваша Марина, ни… – Она чуть было не произнесла «призрак», но в самый последний момент прикусила язык. Она и так уже наговорила лишнего, потеряла самоконтроль.

– Ну, мы с Мариной постараемся досаждать вам как можно меньше, – Чернов сделал еще один шаг, с недоброй ухмылкой отобрал полотенце и спросил: – А кто третий?

– Не понимаю, о чем вы.

– Ну, вы же сами только что сказали, что спокойно жить вам мешаю я, Марина и еще кто-то. Вот я и подумал…

– Вам показалось, – отрезала она.

Глаза-незабудки потемнели, под их внимательно-насмешливым взглядом Липе стало неспокойно, сразу вернулись вчерашние сомнения и подозрения.

Кто он вообще такой, этот Тимофей Чернов? Откуда взялся на ее бедную голову? То, что квартира куплена наобум, чистая ложь. Ему что-то нужно, знать бы еще, что. А может, взять и спросить? Вот прямо сейчас!

– Что вы от меня хотите?

– Я от вас?! – Его удивление было почти искренним. Почти. Этой малости хватило, чтобы Липа еще сильнее укрепилась в своих подозрениях. – Олимпиада Витальевна, у вас паранойя или мания величия, я еще не определился. Поверьте, уважаемая, я вижу вас второй раз в жизни, и мне от вас ровным счетом ничего не нужно. Я просто пытаюсь быть вежливым, навожу мосты.

– Не надо наводить мосты! – заорала она. – Просто держитесь от меня подальше.

– Хорошо, хорошо, – Чернов примирительно поднял руки, – не стоит так волноваться!

– Я не волнуюсь! – Липа выхватила у него полотенце. – И прекратите подлизываться к моей кошке!

– Я подлизываюсь к вашей кошке?!

– Да, вы кормите ее всякой ерундой, а она потом отказывается есть нормальную пищу.

– Ветчина – это не ерунда, – Чернов опасливо покосился на полотенце, которое Липа нервно наматывала на кулак, – но если вы настаиваете…

– Я настаиваю! Это не ваша кошка, и нечего устанавливать тут свои порядки!

Липа оттолкнула соседа и, рухнув на табуретку, сжала виски рукам. Что-то неладное творилось с ее бедной головой. Еще недавно ясная и светлая, сейчас она буквально раскалывалась от боли. А во всем был виноват этот… уголовник.

– Вам нехорошо? – Ей на плечо легла тяжелая ладонь.

– Уберите руку, – сказала Липа устало, боль окончательно вытеснила остатки злости. Что на нее вообще такое нашло? Совсем нервы ни к черту.

– Что-то болит?

– Голова. – Пререкаться не было сил. Все ее силы ушли на недавнюю вспышку гнева. Вот он, синдром хронической усталости: и поволновалась самую малость, и покричала совсем ничего, а чувствует себя после этого столетней развалиной.

– Вам не стоит так нервничать, Олимпиада Витальевна. – Ладонь с плеча переместилась на затылок, через мгновение к ней присоединилась вторая. Липа дернула головой. – Спокойно, я хочу помочь.

Он хочет помочь – Липа усмехнулась, – сейчас свернет ей шею, и все дела. А у нее нет сил даже послать его к черту…

Сначала было немного больно: и затылку, и шее, и плечам, а потом сосед велел расслабиться, и она расслабилась, даже глаза закрыла…

* * *

…Девчонка отключилась, Тим удовлетворенно кивнул. Честно говоря, такого быстрого результата он не ожидал, да и не планировал, но девчонка оказалась на удивление… отзывчивой.

Этому фокусу Тима научил Ассан. Показал парочку приемов, объяснил, на какие точки нажать, чтобы уменьшить боль, остановить кровотечение, доставить женщине удовольствие. Последнее пригодилось Тиму особенно – знание нестандартных эрогенных зон дорогого стоит. Никакого конкретного названия у методики не было, но действовала она всегда безотказно. Вот и сейчас сработала, да еще как.

Тим задумчиво посмотрел на мирно спящую девчонку. Что же это за чудо такое? То бьется в истерике, то отключается на полуслове. У него было единственное разумное объяснение, и, сказать по правде, оно ему не слишком нравилось. Тим неодобрительно покачал головой, поднял девчонку на руки, отнес в спальню, сгрузил на кровать. Постоял немного в раздумьях и вернулся на кухню.

Не его это дело – выяснять, что творится с этой несчастной. Жалко ее, конечно, но тут каждый сам за себя. И вообще, она не невинная овечка. Знала, куда лезла. А что ситуация оказалась ей не по зубам, кто ж виноват?

На кухне появилась кошка, потерлась боком о Тимову ногу, требовательно мяукнула.

– Твоя полоумная хозяйка запретила мне к тебе подлизываться, – сказал Тим строго.

Кошка подошла к холодильнику, мяукнула громче.

– Хочешь продолжения банкета?

– Мяу!

Тим открыл холодильник, отрезал большой кусок ветчины, положил на блюдце. Черт с ними, с запретами! Все равно к тому моменту, когда соседка проснется, не останется никаких улик.

Тим смотрел, как кошка уплетает ветчину, и думал, что сегодня ему предстоит ответственный вечер. Может быть, если он будет достаточно изобретательным и осторожным, удастся выведать у Марины что-нибудь стоящее. У него, к сожалению, пока есть только часть головоломки. Если добавить к этому то, что знает Марина, может получиться целостная картинка, и удастся, наконец, понять, что хотел от него отец. А не удастся, так можно просто поговорить с Мариной, узнать, как отец жил последние годы, хоть на шаг приблизиться к разгадке тайны его смерти.

Сразу по возвращении в Москву Тим побывал в милиции, но ничего обнадеживающего не узнал – ведется следствие, о результатах оного будет сообщено дополнительно. Вот и все, разбирайтесь, господин Чернофф, самостоятельно.

Положа руку на сердце, не больно-то и хотелось разбираться, хотелось первым же рейсом улететь обратно в Дакар, но отец перед смертью загадал загадку, и было бы проявлением слабости и малодушия ее не разгадать. Вот именно поэтому на сегодняшний вечер Тим возлагал такие большие надежды. Впрочем, не только поэтому, интересно посмотреть на Марину другим, беспристрастным взглядом, подтвердить или опровергнуть теорию Коляныча.

Для чего? Да просто так, ради интереса…

Тим глянул на часы – до назначенной встречи осталось не так много времени, а ему еще предстоит уйма дел. Он заглянул в спальню – девчонка спала, подтянув к животу острые коленки, рядом пристроилась кошка. Картинка получалась умильная, если не сказать идиллическая. Тим нахмурился, прогоняя сантименты. Эта девица, Олимпиада, прости господи, Мартьянова, не так проста, как кажется, коль уж отец включил ее в свой хитроумный план. Не просто так он прислал Тиму ключи от квартиры, которую отписал ей. Значит, у Олимпиады Витальевны тоже есть часть головоломки. Или она сама является частью головоломки, и, похоже, весьма существенной частью. Ладно, с соседкой он разберется позже, а сейчас пора…

Тим заехал за Мариной в половине седьмого, не без внутреннего трепета переступил порог дома, из которого был изгнан десять лет назад. Странно, думал – перегорело все, превратилось в пепел, ан нет, до сих пор что-то щемит в груди.

Ему открыла сама Марина, окинула одобрительным взглядом его костюм, ослепительно улыбнулась, сказала:

– Никак не могу поверить, что ты стал таким.

– Каким?

– Таким взрослым, таким мужественным. – Она взяла его за руку. – Пойдем в дом.

Сколько лет он мечтал об этой минуте, надеялся, что Марина скажет именно эти слова, посмотрит именно таким взглядом. Она сказала и посмотрела, и прикоснулась, а Тим почувствовал лишь глухое раздражение оттого, что угробил самые лучшие годы жизни на пустые фантазии. Похоже, он действительно изменился. Настолько сильно, что объект юношеских вожделений, женщина, сломавшая его судьбу, ровным счетом ничего для него не значит.

– Что-то не так, Тима? – Марина словно почувствовала его замешательство, чуть сильнее сжала руку.

– Нет, все в порядке, – он улыбнулся, – просто так странно вернуться сюда. Все изменилось…

Дом и в самом деле стал иным и выглядел так, точно на его территории шли военные действия.

Марина поймала его удивленный взгляд, сказала с виноватой улыбкой:

– Ремонт – это самое страшное стихийное бедствие.

– Затеяла ремонт? – вежливо поинтересовался Тим.

– Да, после смерти Сережи я не знала, куда себя деть. – Она помолчала. – А дом нуждался в ремонте. Вот и решилась.

Тим кивнул. Вообще-то царящий вокруг хаос мало походил на планомерную реконструкцию. Ощущение было такое, словно кто-то очень нерадивый начал дело, разворотил внутренности дома, расковырял стены, взломал полы и остановился на полпути. Марина никогда не отличалась хозяйственностью, но даже для нее это уже слишком.

– Одной очень тяжело, – она смущенно разгладила несуществующую складку на кроваво-красном вечернем платье. – Я думала, что справлюсь…

В этом месте по закону жанра Тиму, как истинному джентльмену, следовало бы обнять даму за хрупкие плечи, заверить, что все эти ремонты – сущая ерунда, не стоящая ее волнения, что он сам обо всем позаботится. Увы, он не являлся истинным джентльменом, он был флибустьером и авантюристом, а поэтому просто сказал:

– Марина, ты сильная женщина, ты со всем справишься.

Она вздохнула, как ему показалось, разочарованно, нервно дернула обнаженным плечом, спросила:

– Куда мы едем?

– Я заказал нам столик в ресторане. Ты готова?

– Да, только возьму сумочку.

Марине понравилась его машина – новенький джип «Тойота». Даже в России Тим остался верен своим пристрастиям. Нет, он, разумеется, не купил этого красавца, связей Коляныча хватило, чтобы хозяин одного из московских автосалонов согласился сдать автомобиль в аренду.

И ресторан Марине тоже понравился. Он и здесь не ошибся, помнил ее предпочтения, десять долгих лет хранил их в памяти. Вот, пригодилось.

– Ты не просто изменился, Тима, – она посмотрела на него поверх бокала с вином, – ты изменил свою жизнь.

Он вежливо улыбнулся, пожал плечами:

– Знаешь, у меня такое чувство, что это не я ее изменил, а она меня изменила.

Марина понимающе кивнула, пригубила вино:

– Где ты сейчас живешь?

– Когда как, иногда в Париже, но большей частью в Дакаре.

– Дакар – это?.. – Она вопросительно замолчала.

– Дакар – это в Африке, – пришел он ей на помощь. – Столица Сенегала, очень необычный город.

– Я бывала в Египте.

– Египет – это не то. Это практически пригород Европы. – Тим осушил свой бокал. – Сенегал – совсем другое, там совершенно иная атмосфера.

– Ты так говоришь об этой стране, что мне захотелось там побывать.

Вот оно – ни к чему не обязывающая фраза, полунамек-полупросьба. Дама никогда не бывала в сказочном городе, дама хотела бы там побывать. Для истинного джентльмена это прямое руководство к действию. Жаль, что он не истинный джентльмен. Было бы даже интересно взять Марину с собой в Сенегал, воплотить в жизнь юношеские фантазии. Теперь, когда он знает цену себе и ей, это просто. Может быть, когда все закончится, когда он разгадает головоломку отца, он так и поступит. Марина будет очень гармонично смотреться на любом из новомодных сенегальских курортов. Ее легко представить в казино, за столиком, обтянутым зеленым сукном, и в любом из дакарских бутиков. Единственное место, где ее невозможно представить, это его дом. Он может с легкостью представить там облезлую кошку с рабоче-крестьянской кличкой Машка и даже ее чокнутую хозяйку Олимпиаду Мартьянову, а вот с Мариной не выходит.

– У тебя еще все впереди, было бы желание, – получилось нейтрально и в то же время с легким намеком на возможность дальнейшего развития их отношений.

Марина кокетливо улыбнулась, Тим мысленно похвалил себя за изворотливость. Не стоит ссориться с мачехой раньше времени. Ведь из этой светской болтовни он так и не узнал ничего важного.

– Почему ты приехал только сейчас? – вдруг спросила Марина. Оказывается, у нее тоже есть вопросы. – Тебя не было на похоронах отца.

– Я узнал о его смерти лишь недавно. Мне не сообщили.

– Я не знала, где тебя искать.

– Я тебя не виню. Я вообще не могу понять, кого следует винить в произошедшем с отцом. А ты понимаешь?

Марина посмотрела на него долгим, испытывающим взглядом и покачала головой:

– Пока тебя не было, очень многое изменилось. Твой отец изменился.

– Как именно?

Марина надолго задумалась, Тим ждал.

– Все последние годы Сережа много работал, – наконец, заговорила она. – Я забыла, когда мы отдыхали вместе, ему все время было некогда. Я сначала обижалась, а потом привыкла. Человек, в конце концов, ко всему привыкает. – С этим утверждением Тим был согласен целиком и полностью, на собственной шкуре испытал его правоту. – А потом твой отец изменился, стал вести себя очень странно. Начал перекраивать бизнес, рвать старые связи, строить какие-то невероятные прожекты. Если бы не вмешался твой дядя, он бы все развалил, пустил по ветру то, чего с таким трудом добился за все эти годы.

В сказанное Мариной было трудно поверить.

– Ты знаешь, почему он таким стал?

Марина кивнула.

– Я догадываюсь. – Тим выжидающе молчал, и она продолжила: – Думаю, все это из-за женщины.

– Женщины?!

– Да. Ты доверяешь той маленькой дряни, с которой я тебя сегодня видела?

– С какой стати я должен доверять незнакомой женщине? – Тим разлил вино по бокалам.

– Тогда что ты делал в ее квартире? – В синих глазах Марины зажегся жгучий интерес.

– Приценивался к жилплощади, – он пошел ва-банк.

– Ты собираешься купить эту квартиру?! – Она так разволновалась, что пролила вино.

– Да, а что тебя так удивляет? – Тим протянул ей салфетку. – Эта квартира долгие годы принадлежала моей семье. Так что нет ничего удивительного в том, что я хочу ее вернуть. Мне дорога любая память об отце. А поскольку я не значусь в списке наследников, – он саркастически усмехнулся, – то приходится действовать вот таким путем – покупать то, что и так должно принадлежать мне.

– Тебе понадобились годы, чтобы проникнуться семейными ценностями. – Чувствовалось, что Марина не верит ни единому его слову. Что ж, это ее право.

– Я слишком долго жил вдали от родины, думал, что не скучаю по России, а когда вернулся, во мне вдруг взыграла ностальгия.

– И ты решил купить именно эту квартиру? Ну-ну. – Марина достала из сумочки сигареты.

– Можно встречный вопрос? – Тим щелкнул зажигалкой, помог даме прикурить.

– Валяй. – Она глубоко затянулась, посмотрела на него через облако дыма.

– А зачем эта квартира тебе? У тебя же есть загородный дом.

– Загородный дом – это совсем не то. Одной за городом скучно, я планирую поселиться в Москве.

– Тогда продай дом. На вырученные деньги можно будет купить несколько квартир в Москве.

– Во-первых, – Марина презрительно сощурилась, – я не собираюсь продавать дом. А во-вторых, с какой стати я должна покупать то, что и так должно принадлежать мне?

– Нам, – мягко уточнил Тим.

Она посмотрела на него долгим взглядом, точно прикидывала, стоит ли вступать с ним в конфронтацию, потом неохотно кивнула:

– Хорошо, нам. Только это ничего не меняет. Эта тварь вцепилась в квартиру клещами. На нее не действуют даже угрозы. Ты же видел!

– Возможно, на нее подействуют деньги, – сказал Тим задумчиво.

– Ты собираешься вступать в переговоры с сукой, которая свела в могилу твоего отца?!

– А она свела?

– Уверена! Ну, подумай сам, с какой стати взрослому, опытному мужчине так радикально менять свою жизнь? Только из-за женщины! Седина в бороду, бес в ребро. Это она его таким сделала.

– Вообще-то, она не слишком подходит на роль содержанки, – заметил Тим. – В ней нет ничего эксклюзивного, ничего такого, чего бы не было в тебе, законной супруге.

– Я законная супруга, это ты верно подметил, – сказала Марина с горечью, – а жены со временем надоедают.

– Даже такие, как ты?

– Даже такие, как я. Девчонка молода – это немаловажно, особенно для шестидесятилетнего мужчины. И вообще, ты заметил, какая она странная? У нее же взгляд шальной. Может быть, она Сережу приворожила, эта чертова оборванка?!

Тим скептически хмыкнул. Если с первым утверждением он еще мог согласиться, то со вторым никак. На роковую женщину Олимпиада Витальевна Мартьянова не тянула, даже принимая во внимание шальной взгляд.

– Не веришь? – Марина поморщилась.

– Честно говоря, не очень.

– Тогда что делать с тем обстоятельством, что в моей… – она запнулась, – что в нашей квартире обитает эта проходимка?

– Я уже сказал, что собираюсь делать. Собираюсь решать проблему миром.

– Что-то мне подсказывает, что миром не получится. Она не так проста, как кажется. Кстати, ты в курсе, что на квартиру зарится еще и Николай?

– Дядюшка? – Тим удивленно нахмурился.

– Да, у него тоже, понимаешь ли, случился приступ ностальгии, – Марина саркастически улыбнулась, загасила недокуренную сигарету.

– Удивительно, – Тим поскреб подбородок.

– Вот именно, удивительно! Интересно будет посмотреть, как ты станешь решать вопрос в условиях такой конкуренции.

– Что-нибудь придумаю, – отмахнулся Тим. Рассказывать о том, что половина квартиры уже и так принадлежит ему, он не собирался. Еще не время.

– Да, ты действительно изменился, – Марина посмотрела на него с уважением, кокетливо поправила сползшую бретельку платья. – Ты стал похож на своего отца. Такой же решительный, упрямый и опасный. Мне даже становится страшно, Тима, – она погладила его по руке.

– Тебе не нужно меня бояться, – Тим сжал тонкие пальцы. Марина едва заметно поморщилась, но руку не убрала.

– Где ты остановился? – спросила, глядя прямо ему в глаза.

– В гостинице, – соврал он.

– В гостинице, наверное, неуютно.

– Это очень хорошая гостиница.

– Тебе повезло. А у меня дома так одиноко…

Тим понимал, о чем она. Они оба понимали. Одинокая женщина, неженатый мужчина. У них нет никаких обязательств, они оба свободны. Так почему бы не скрасить друг другу одиночество?

Идея была привлекательной, настолько привлекательной, что Тим едва не согласился, но в самый последний момент, когда в синих глазах Марины уже зажегся огонек триумфа, передумал. Конечно, Марина по-прежнему очень красивая женщина. Красивая и сексуальная. Но он приехал в Москву не за тем. Сначала нужно понять, что хотел сказать ему отец, а уж потом идти на поводу у собственных слабостей. Как говаривал Коляныч, нельзя смешивать бизнес и удовольствия. Приглашением Марины можно будет воспользоваться и позже, если, конечно, она захочет. Жизненный опыт подсказывал, что она согласится. Не из-за бесполезной романтики, а просто затем, чтобы посмотреть, как карта ляжет. Марина всегда принимала сторону сильнейшего, а его ставки в этой игре высоки.

– Марина, – он с сожалением покачал головой, – увы, на сегодня у меня назначена еще одна очень важная встреча.

Она понимающе улыбнулась. Все-таки приятно иметь дело с умной женщиной. Никаких тебе вопросов, никаких упреков и обид. Может быть, и в самом деле взять ее с собой в Дакар, когда все закончится?..

* * *

Липа была зла и напугана. Зла оттого, что не понимала, как отключилась, оттого, что проспала целый день и проснулась только вечером. А напугана потому, что причину своего странного состояния видела в Тимофее Чернове. Это он сделал с ней что-то… что-то неправильное. Последнее, что Липа помнила, это адская головная боль и тяжелые ладони на своем затылке. Чернов велел ей расслабиться, и она расслабилась. Да так, что провела в отключке весь день. Вон, за окнами уже темно. У нее было множество планов, и все они пошли псу под хвост из-за странного соседа…

Липа придирчиво осмотрела свою одежду, но никаких следов поползновений на свою честь не нашла. И на том спасибо, а то мало ли что может выкинуть бывший уголовник?..

На колени запрыгнула кошка Машка, принялась тереться тощим боком, выпрашивать угощение.

– Пойдем уж, обжора. – Липа взяла кошку на руки, прошлепала на кухню, насыпала в плошку сухого корма. – Вот, ешь.

Машка понюхала корм, возмущенно фыркнула, потрусила к холодильнику.

– Что? – строго спросила Липа.

Машка переступила с лапы на лапу, требовательно мяукнула. Липа распахнула холодильник, придирчиво изучила его содержимое. По всему выходило, что ничего, принадлежащего ей, в холодильнике не было. Только начатый пакет молока да огрызок сыра.

– Молока хочешь? – спросила она кошку.

Кошка молока не хотела. Кошка хотела ветчины. Той самой, которую утром приволок Чернов. Липа тяжело вздохнула, воровато покосилась на дверь, достала ветчину из холодильника.

– Сам виноват, – проворчала, отрезая от большущего куска тоненький ломтик.

Кошка Машка нетерпеливо выплясывала у ее ног и оглашала кухню громким урчанием.

Ветчина пахла одуряюще вкусно, рот моментально наполнился слюной. Она ничего не ела с самого утра, в холодильнике нет ни одного продукта, принадлежащего ей, а ближайшие магазины уже закрыты.

– Сам виноват, – повторила Липа и отрезала кусок побольше, теперь уже для себя.

В хлебнице лежали роскошные французские булки и кусок черствого хлеба. Рука сама потянулась к булке, но тут уж Липа не дала себе слабины, мужественно выбрала хлеб.

Чайник вскипел за пару минут. Все это время девушка боролась с невыносимым желанием слопать бутерброд всухомятку: так сильно хотелось есть.

Бутерброд оказался сказочно вкусным, ветчина таяла во рту. Даже факт, что она ворованная, не мог испортить Липе аппетит. Девушка съела все до последней крошки, немного походила в терзаниях вокруг холодильника, решилась – отрезала себе еще. Ничего страшного, Чернов ведь сам предлагал разделить с ним трапезу. И вообще, она не ворует, а берет в долг. Завтра же купит точно такую же ветчину и положит в холодильник. Эти благие намерения и урчание сытого желудка успокоили Липу окончательно. Она только сейчас поняла, что чувствует себя просто замечательно. И голова не болит, и спать не хочется, и мысли такие ясные и складные, и энергия бьет через край, требует выхода. Липа посмотрела на часы – десять вечера, поздновато для уборки, но в виде исключения…

В порыве энтузиазма она убрала всю квартиру, даже кабинет и детскую, в качестве компенсации за съеденную ветчину. Вряд ли сосед заметит ее старания, но на совести все равно полегчало.

После генеральной уборки захотелось и самой вымыться, да не торопливо, под душем, а полежать в ванне, понаслаждаться горячей водой и ароматной пеной. Давно она о себе не заботилась, все как-то не до того было. Липа опустилась в воду, прикрыла глаза.

Как же так получилось, что все в ее жизни вышло из-под контроля, что не осталось ни сил, ни желания на обычные женские мелочи? Это из-за развода? Раньше она всегда была в тонусе, ради Олега. Пыталась соответствовать его представлениям об идеальной женщине. Достичь этой планки было нереально, но она хотя бы старалась. А сейчас что? Маникюр не делала уже сто лет. Про педикюр вообще забыла. У парикмахера давно не была. В общем, совсем себя запустила. Инга бы не одобрила, потому что…

Додумать эту мысль до конца она не успела – дверь в ванную с грохотом распахнулась…

– Привет! – Тимофей Чернов, навалившись плечом на дверной косяк, смотрел на Липу мутным взглядом.

От неожиданности и от такой неслыханной наглости она потеряла дар речи: сидела по уши в пене и глупо хлопала ресницами.

– У тебя есть бинты? – вдруг спросил он.

– Бинты?!

– Да, бинты, и желательно спирт. Но, на худой конец, сгодится и водка.

– А зачем тебе водка?

– Лучше спроси, зачем мне бинты, – Чернов криво усмехнулся и распахнул полы пиджака. Рубашка под пиджаком, как раз на уровне сердца, вся пропиталась кровью.

Липа тихо ойкнула.

– Так есть бинты или нет? – спросил Чернов, медленно сполз на пол и закрыл глаза.

– Мамочки родные… – Липа выпрыгнула из ванны, поскользнулась, чуть не растянулась на мокром кафеле, торопливо набросила халат, потрясла соседа за плечо: – Эй, ты жив?

Глаза-незабудки распахнулись, уставились на нее в упор. Чернов ощупал грудь, сказал удивленно:

– Кажется, еще жив.

– Тогда пошли, обопрись на меня. – Липа помогла ему подняться, почти волоком дотащила до кухни, усадила на табурет. – Надо снять пиджак, дай помогу.

Он не сопротивлялся, позволил стянуть с себя сначала пиджак, потом рубашку. Липа, осмотрев рану, с облегчением вздохнула. Там, в ванной она с перепугу решила, что задето сердце или легкое, а оказалось, что рана неопасная – только кожа и мышцы. Как говорится, до свадьбы заживет. Хотя целились Чернову именно в сердце, просто что-то изменило траекторию, и удар пришелся по касательной. Да, похоже, не ошиблась она насчет его уголовного прошлого…

– Нравится смотреть на голых мужиков? – язвительно поинтересовался сосед.

– Что?!

– Ты так пристально рассматривала мой торс, что я подумал…

– Я рассматривала твою рану, – огрызнулась Липа.

– Ну, и как она?

– Могло быть и хуже. – Она достала из шкафчика бутылку с медицинским спиртом, плеснула спирт на чистое кухонное полотенце и сказала с непозволительным для врача злорадством: – Будет больно.

– Кто бы сомневался, – проворчал Чернов и зажмурился.

Да, кто бы сомневался. Особенно принимая во внимание количество шрамов на его теле. Ему, похоже, такие манипуляции не впервой.

Чернов оказался крепким орешком, пока Липа обрабатывала рану, не издал ни звука, только шипел сквозь стиснутые зубы.

– Надо зашивать, – сказала она.

– Сможешь? – сосед посмотрел на нее с явным сомнением.

– Легко.

Липа не врала, когда-то, еще в институтские годы, она мечтала стать хирургом, даже подрабатывала в хирургическом отделении. С хирургией так и не сложилось, а вот минимальный набор навыков она приобрела…

– Вот и все! – сказала Липа, любуясь плодом своих рук. – Будешь как новенький, останется маленький… – Она думала, что Чернов сидит с закрытыми глазами, страдает от пережитых мук, а он не страдал, он мечтательно улыбался и пялился в вырез ее халата…

* * *

…В окнах квартиры горел свет. Видать, Олимпиада Витальевна отоспалась днем и сейчас мается бессонницей. Тим заглушил мотор, выбрался из джипа. Может быть, ему удастся разговорить свою неприветливую соседку, вытянуть из нее хоть какую-нибудь информацию? Интересно, Марина права насчет нее и отца? Если права, то надо присмотреться к девчонке повнимательнее.

…На него напали у подъезда. Из темноты выступила черная тень. Тим подумал, что это кто-нибудь из загулявшихся соседей. Интуиция сработала в самый последний момент, когда перед глазами блеснула сталь. Он попытался уклониться, уйти от удара, но не успел – грудь обожгло огнем, рубашка мгновенно пропиталась кровью. «Все, теперь уже точно конец», – мелькнула мысль. Прощай, подружка Удача, здравствуй, подружка Смерть…

Напавшая на него тень, исчезла, растворилась в темноте. Если бы Тим не готовился умирать, он бы попытался догнать тень-убийцу, а так, что уж теперь?..

Он знал, что ранение в сердце почти всегда смертельно, но не умирать же на пороге, как бездомный пес! Надо добраться до квартиры.

Тим затащил свое ставшее вдруг непослушным тело на второй этаж и не умер. Осилил третий и четвертый, добрался до пятого и все еще оставался в рядах живых. В душе зародилась робкая надежда – может быть, действует амулет, может, его случай – исключение, и если вовремя перевязать рану…

Ключ попал в замок только с четвертой попытки, так сильно дрожали руки. Тим ввалился в квартиру, осмотрелся. На кухне и в коридоре горел свет, из ванной доносился звук льющейся воды. Значит, ему туда…

От страха перед неминуемой смертью в голове шумело. А может, это не от страха, а от кровопотери?..

Олимпиада Витальевна его возвращения не ожидала. Олимпиада Витальевна принимала ванну, из пушистого пенного сугроба торчала только ее голова.

– Привет, – Тиму не хотелось ее пугать, ему нужно быть вежливым.

Олимпиада Витальевна ничего не ответила и галантность его не оценила. А шум в голове тем временем усилился. Тим оперся о косяк, спросил:

– У тебя есть бинты?

– Бинты?!

– Да, бинты, и желательно спирт, но на худой конец сойдет и водка.

– А зачем тебе водка?

– Лучше спроси, зачем мне бинты, – Тим распахнул пиджак, девчонка ойкнула.

Ну все, сейчас она бухнется в обморок и бинты нужно будет искать самому, а время уходит, кажется, все-таки придется умирать…

– Так есть бинты или нет?! – произнес он, медленно сползая по стенке…

– …Эй, ты жив? – кто-то тряс его за плечо.

Тим открыл глаза. Девчонка за время его отключки успела выбраться из пенного сугроба и даже набросить на себя коротенький шелковый халатик. Тим секунду-другую порассматривал ее лицо, прислушался к собственным ощущениям. Странно, но организм сигнализировал, что с ним все более или менее хорошо и что умирать он передумал.

– Кажется, еще жив, – сказал Тим скорее себе, чем девчонке.

– Тогда пошли, обопрись на меня. – Она помогла ему подняться, подставила костлявое плечико в качестве опоры, затащила на кухню.

А потом начались чудеса. Зря он боялся, что она грохнется в обморок от вида крови, похоже, его соседка – извращенка. Она сорвала с него сначала пиджак, потом рубашку и принялась внимательно изучать его боевую рану. Спасибо, хоть пальцем там не стала ковыряться в порыве энтузиазма.

– Нравится смотреть на голых мужиков?! – не удержался он от остроты.

– Что?!

– Ты так пристально рассматриваешь мой торс, что я подумал…

– Я осматриваю твою рану, – фыркнула она. Ну точно извращенка, нравятся ей такие ужасы…

– Ну, и как она? – Вообще-то, он и сам понял, что ранение несерьезное, что и на сей раз обошлось, но было интересно, что скажет Олимпиада Витальевна.

– Могло быть и хуже.

Да, что верно, то верно, могло быть намного хуже. Скажем, проникающее ранение в сердце. Если бы не амулет. Тим задумчиво посмотрел на глубокую царапину, разделившую спираль надвое. По всему получалось, что амулет если и не отвратил удар, то, во всяком случае, изменил его траекторию. Тысячекратное тебе спасибо, мулатка с губами цвета переспелой вишни!

А девчонка тем временем разошлась не на шутку. Кажется, она на самом деле вознамерилась оказать ему первую медицинскую помощь. Ну-ну, это даже интересно.

Вообще-то, сейчас, когда Тим понял, что неминуемая смерть ему не грозит, он мог бы обработать рану и сам. Просто не хотелось лишать девчонку удовольствия. Он даже постонал для пущего эффекта, хотя, сказать по правде, боль была не такой уж и сильной. Знакомый дакарский врач однажды разъяснил Тиму, что у того высокий болевой порог, и из-за этой своей особенности боль он воспринимает не так, как остальные люди, и держится молодцом там, где другой бы уже давно потерял сознание. Вообще-то болевой порог тут ни при чем, болеустойчивым и живучим его делал амулет – спираль удачи. Но девчонка же этого не знала. Девчонка думала, что он простой смертный, и вознамерилась зашить ему рану, даже хирургическую иглу откуда-то приволокла. Извращенка, как пить дать извращенка. Маленькая садистка. Но до чего ж хорошенькая в этом своем желании причинить боль ближнему! Глаза горят, щеки разрумянились, и пахнет от нее чем-то вкусным, и полы халатика распахиваются так… призывно. И вырез… Тим скосил глаз в вырез и застонал. А дуреха эта снова подумала, что ему больно. А ему не больно, ему – как бы это сказать? – в общем, похоть одолела его бедное тело. Вроде и не увидел ничего особенного, а от возбуждения аж дыхание перехватило. Может, это такая парадоксальная реакция на чудесное спасение, гормональный взрыв на почве пережитого стресса?

Девчонка налепила на рану пластырь и, полюбовавшись плодами трудов своих, сказала с гордостью:

– Вот и все, будешь, как новенький…

В этот самый момент Тим понял, что стресс тут совершенно ни при чем, и парадоксальная реакция у него не на чудесное спасение, а на вот эту самую девчонку, мокрую, растрепанную, в неприлично коротком халатике.

Она проследила за его взглядом, сердито нахмурилась. Даже покраснеть не соизволила, наверное, думает, что если он раненый, то уже ни на что негодный. А он, даже в таком состоянии, парень хоть куда! До сих пор еще ни одна женщина не жаловалась. И Олимпиада Витальевна не будет жаловаться, вот только бы поймать ее…

А она, похоже, заподозрила неладное, отступила на шаг, решительным жестом запахнула поплотнее халатик. Придется пойти на хитрость, стар он стал, чтобы гоняться за объектом вожделения по всей квартире.

Тим закрыл глаза и стал медленно заваливаться на бок. Тут ни одна не устоит, бросится спасать несчастного. Вот и Липа не устояла, и в то же мгновение оказалась в его объятьях…

Вообще-то, первый раз стоило бы не торопиться, не пропускать такой важный для всякой женщины момент, как прелюдия, но уж больно барышня ему попалась строптивая и изворотливая. Настолько изворотливая, что шелковый халатик сполз с нее почти в первую же секунду. Конечно, не без Тимовой помощи, что уж там? А как только халатик сполз, Тиму как-то сразу стало не до прелюдий. И Олимпиада Витальевна это мгновенно поняла и перестала барахтаться, наверное, смирившись с неизбежным.

Заняться любовью на кухне было бы неплохо, даже как-то пикантно, но на шум явилась кошка, а при свидетелях Тиму стало неловко. Пришлось отнести девчонку в спальню и ногой захлопнуть дверь перед любопытным кошачьим носом. А дальше… а дальше Олимпиада Витальевна его удивила, спросив едва ли не в самый кульминационный момент:

– Это все из-за квартиры, да?

– Что? – он не сразу понял, о чем она, сосредоточенно потряс головой.

– Если ты делаешь это, чтобы заполучить квартиру, то не стоит, – сказала она очень серьезно.

Тим застонал, придавив ее всеми своими восьмьюдесятью килограммами.

– Я делаю это, чтобы получить тебя. Ясно?!

Она очень долго рассматривала его черными цыганскими глазами – Тим даже дышать перестал, чтобы ее не спугнуть, – а потом кивнула каким-то своим мыслям, сказала:

– Я тебе верю, Чернов.

Еще ни одна женщина не говорила ему в постели ничего подобного. Она ему верит! И что теперь прикажете делать с этим откровением?! Ладно, он подумает над этим позже, на трезвую голову, а сейчас… сейчас главное, что она согласна…

…А здорово у них получилось! Тим даже не ожидал, что будет так… феерично. Ух, какая девчонка! Кто бы мог подумать?! Практически идеал. Она была бы стопроцентным идеалом, если бы не стала задавать вопросов, а просто позволила Тиму немного поспать. Но она все испортила…

– Кто тебя так? – смуглые пальцы пробежались по повязке.

– Не знаю. – Он и в самом деле не знал. Были кое-какие мысли, но ведь это только догадки.

– Хорошо, – она покладисто кивнула, и Тим уже было вздохнул с облегчением.

Не тут-то было, Олимпиада Витальевна Мартьянова оказалась на удивление настырной девушкой.

– Тебя хотели убить, – сказала она убежденно.

– А, ерунда! Никто не собирался меня убивать, это просто какой-то отморозок.

– Он целился тебе прямо в сердце. Я знаю.

– Откуда?

– Я врач.

Вот оно что. Теперь понятно, почему она не испугалась вида крови и так ловко его заштопала. Мог бы и раньше догадаться.

– Значит, мне повезло. – Тим взъерошил ее волосы. Липа раздраженно дернула головой.

– Тебе повезло, что нож попал в медальон. Ты счастливчик.

Он улыбнулся.

– Да, именно так меня и зовут друзья – Счастливчик Тим.

– Откуда ты? Ты такой загорелый, и эти шрамы…

Тим хотел соврать, но потом решил сказать правду:

– Я много лет прожил в Дакаре. Дакар – это…

– Я знаю, – перебила она с мечтательной улыбкой. – Дакар – это столица Сенегала. Там тепло и очень много солнца.

– А еще там дуют ветра «харматан» из Сахары, приносящие тучи пыли, и по полгода длится сезон дождей, – уточнил Тим, чтобы развеять ее иллюзию о сказочном городе.

– Неважно, все равно это чудесное место. Ты и впрямь счастливчик.

А ведь странное дело, по сути, эта девчонка говорит то же самое, что и пару часов назад он слышал от Марины. Но в искренность Марины Тим не поверил, а вот ей поверил и даже с небывалой легкостью представил ее в своем доме, одетую в тот самый шелковый халатик.

Черт! Глупые мысли. Он никогда не возьмет ее с собой. Она лишь мимолетное увлечение, часть шарады, придуманной отцом. Тим подозревал, что и ценна она исключительно тем, что является составной частью сложной головоломки.

– Чернов, мне нужно тебе кое в чем признаться. – Липа села, до подбородка натянула простыню.

– В чем? – он погладил ее по спине.

– Мы с Машкой ели твою ветчину, – сказала она и покраснела.

– Ну и как? – Тим еще не понимал, куда она клонит. – Было вкусно?

– Очень, но ты не волнуйся, я все компенсирую.

– Что компенсируешь?

– Нанесенный ущерб.

До Тима, наконец, дошло и он расхохотался.

– Совесть мучает? – спросил, отсмеявшись.

Липа ничего не ответила, лишь нервно дернула плечом.

– Ну не убивайся ты так, можешь считать, что ты уже все отработала.

– Отработала? – она полоснула Тима обиженным взглядом.

– Да, ты же оказала мне первую медицинскую помощь, не дала загнуться.

Напрягшаяся было под его ладонью спина заметно расслабилась. Тим улыбнулся:

– Слушай, сегодня был тяжелый день. Давай спать, а?

Липа вздохнула:

– Не могу.

– Что ты не можешь?

– Спать не могу. Выспалась, понимаешь ли. Что ты со мной утром сделал?

– Ничего особенного, расслабляющий массаж. А давно у тебя это?

– Что – это? – насторожилась она.

– Ну, головные боли, скачки настроения?

– Нет у меня никаких скачков!

– Есть.

– Это реакция на стресс.

– На какой стресс? – осторожно поинтересовался он.

– Ну, на тебя, например. И еще на квартиру эту…

– А что не так с квартирой?

Она упрямо тряхнула головой, сказала:

– Все с ней в порядке, просто привыкнуть никак не могу.

Она врала – это было ясно, как божий день. Она что-то знает, но не хочет ему рассказывать. Ну ладно, он потерпит. Хотя, судя по недавним событиям, кому-то уже надоело ждать.

– А хочешь, я сделаю так, чтобы ты уснула? – предложил Тим.

– Так, как утром?

– Да.

– Подожди, я только включу будильник.

– Зачем?

– Завтра мне на работу. А у тебя получится? Я же и так весь день проспала.

– Ну, попробовать-то можно.

– Ладно, пробуй…

Он попробовал, и у него получилось: минут через пятнадцать Липа уже спала сном младенца. А вот его собственный сон куда-то исчез. Тим осторожно встал, прошел в кабинет, включил ноутбук. Лучшее средство от бессонницы – это работа.

* * *

Липа проснулась в половине шестого, сама, без будильника. Чудеса! Открыла глаза, огляделась. Чернова в спальне не было. Неужели встал раньше ее? Везет ему, она всегда завидовала «жаворонкам», для нее же утреннее пробуждение всякий раз являлось настоящей пыткой. Но только не сегодня.

Сегодня на душе было легко и радостно, и не осталось никаких сожалений о том, что случилось ночью – еще одно маленькое чудо. Она переспала с незнакомым мужиком и не испытывает угрызений совести.

Липа набросила халат, вышла из спальни, обошла квартиру. Чернов нашелся в кабинете – спал на диванчике. Ей вдруг стало горько и обидно, и давешнее хорошее настроение тут же улетучилось, а из далеких тайников души выползли-таки угрызения совести.

Она переспала с незнакомым мужиком, а мужик, когда все самое интересное закончилось, собрал вещички и убрался на «свою половину». Вот так все прозаично: чистый секс и никакой романтики.

Липа осторожно прикрыла дверь кабинета, прошлепала в ванную умываться. Какое счастье, что у нее сегодня дежурство! Она уйдет из дому на целый день, а к тому времени, когда вернется, даст бог, Чернов уберется по своим неотложным делам, и не придется ни разговаривать с ним, ни делать вид, что ничего особенного не произошло…

Тима разбудила кошка: запрыгнула ему на грудь, принялась громко мурлыкать. Он открыл глаза, погладил кошку. Минувшей ночью он заработался, и когда оторвался от ноутбука, за окном уже светало. Хотел было вернуться к Липе, но передумал. Зачем? Сна осталось пара часов, можно и на диванчике перекемарить.

Это ему так думалось, что пара часов, а оказалось, что на будильнике уже половина одиннадцатого. Липа, наверное, ужа давно на работе, а ведь он собирался проснуться вместе с нею, накормить ее нормальным завтраком, а не теми ужасными полуфабрикатами, которыми она, по всей видимости, привыкла питаться. Как же он так проспал?

На кухне царил идеальный порядок, только в мойке стояла чашка с недопитым кофе. Похоже, по утрам Липа вообще не ест, а это очень плохо. И кофе на голодный желудок – прямой путь к язве.

Сам Тим уже давно приучил свой организм к плотному завтраку и таких вот бестолковых девиц, как Олимпиада Мартьянова, не одобрял.

Вообще-то, положа руку на сердце, раздражало Тима не то, что он не успел блеснуть своими кулинарными талантами, а то, что Липа ушла, не разбудив его или, на худой конец, не написав записку. Что-нибудь типа: «Милый, я на работу! Не скучай, целую». Неужели так сложно?! Или: «Милый, как твоя рана?» А она свалила по-английски, точно прошлая ночь ровным счетом ничего не изменила в их отношениях.

Тим уселся на табурет, потер заросший щетиной подбородок, потрогал повязку. А может, девчонка права и не стоит придавать излишнего значения таким мелочам, как случайный секс? Особенно в свете грядущих событий. Очень скоро они с Олимпиадой Витальевной окажутся по разные стороны баррикад. И прошлые романтические отношения могут многократно все усложнить. А ему сложности не нужны. И угрызения совести тоже. Так что недавний эпизод лучше считать досадным недоразумением и подобных ошибок больше не повторять.

Не то чтобы Тиму сразу полегчало, но первый шаг в правильном направлении он сделал. Вторым шагом станет тщательный обыск квартиры. Возможно, ему повезет, и он сразу же найдет то, что ищет, и с Олимпиадой Витальевной Мартьяновой можно будет расстаться полюбовно: ему – отцовская игрушка, ей – квартира. Это был бы самый оптимальный вариант, самый человечный.

Тим достал из кармана связку ключей. Ключи эти по приезде в Россию он получил от поверенного отца. Увы, к связке не прилагалось никаких инструкций и комментариев. Вот тебе и шарада.

Всего ключей было четыре. Первые два однозначно от входной двери в эту квартиру. Так сказал поверенный, и у Тима не было оснований ему не верить.

Третий ключ – массивный, с виду старый, предназначенный скорее всего для навесного замка. Он сразу породил резонные вопросы: где тот замок и где дверь, на которой он висит?

С четвертым ключом тоже ничего не ясно. Маленький, плоский, изготовленный с помощью лазерных технологий. Скорее всего это ключ от сейфа. И снова вопрос – где тот сейф?

Помимо ключей на связке был еще и брелок. Сильно вытянутая в высоту четырехгранная стеклянная пирамида. На каждой из ее сторон выгравировано по комбинации цифр. 1/7, 2/5, 3/1, 4/0. Сначала Тим думал, что это какой-то код, но очень скоро понял, что это просто адрес вот этой вот квартиры. Семьдесят пять – номер дома. Десять – номер квартиры. А один, два, три, четыре – это последовательность, в которой цифры следует читать. Одной загадкой меньше, а толку-то?

Ну ничего, лиха беда – начало. Тем более кое-что удалось все-таки узнать. Вчера днем он побывал в домоуправлении, и за небольшую мзду в сто евро ему разрешили ознакомиться с планом дома, сделали ксерокопию, а еще сообщили, что за последнюю сотню лет дом постоянно перепланировался и, если уважаемому господину Черноффу нужен изначальный план, то лучше бы ему обратиться в архив.

Тим обратился и получил почти все, что его интересовало, на сей раз почти бесплатно, уплатив в кассу какие-то смешные деньги.

Таким образом, у него на руках было два плана, старый и новый, а в голове – кое-какие предположения. Нападение неизвестного и последовавшее за ним близкое знакомство с Олимпиадой Витальевной несколько спутали планы Тима, и ознакомление с документами пришлось отложить на глубокую ночь.

Тим изучил планы и нашел кое-что очень любопытное. Не поленился, слазил в Интернет и окончательно уверился в справедливости своих предположений. В квартире должен быть тайник, небольшая комната, размером приблизительно два на три метра. Дело за малым – найти вход. Это вряд ли будет очень сложно, особенно если знаешь, что и, главное, где искать.

Тим знал, потайная комната должна находиться за внешней стеной кабинета. У стены почти не было мебели, только старинный книжный шкаф на массивных резных ножках. Такую громадину одному человеку ни за что не сдвинуть. Тим оставил шкаф на потом, решив для начала простучать дубовые панели.

Так и есть – вместо ожидаемого глухого звука стена отзывается гулко и звонко. За панелями – вход в тайник. Осталось только найти рычаг, приводящий эту конструкцию в действие.

На поиски ушло больше часа. Рычагом оказалась одна из дальних ножек книжного шкафа. При нажатии на нее послышалось тихое жужжание, и деревянная панель отъехала в сторону. Тим тихонько присвистнул. Он ожидал увидеть комнату, но никак не рассчитывал, что за стеной окажется ведущая вверх лестница.

Прежде чем шагнуть в тайник, он подпер панели тяжелым стулом. Мало ли что, неизвестно, как срабатывает механизм, а оказаться замурованным в каменном мешке ему не хочется.

Лестницу освещала тусклая электрическая лампочка. Наверное, она включалась автоматически, как только хитрый механизм приводился в действие. Лестница заканчивалась дверью. На двери не было навесных замков, но ключ № 3 подошел.

Тим уже догадывался, что увидит с той стороны, и поэтому не слишком удивился, оказавшись на захламленном чердаке. Он обошел чердак по периметру, но ничего интересного не нашел: старая мебель, паутина, голубиный помет и дверь, ведущая на лестницу соседнего подъезда. Дверь была не заперта, только плотно прикрыта. Тим разочарованно застонал. Что он нашел? Ничего! Замаскированный черный ход да загаженный чердак. Все это, конечно, очень познавательно, но ни на шаг не приближает его к разгадке отцовской головоломки. Кажется, папа просто решил над ним поиздеваться на прощание, пустить по ложному следу.

Тим вернулся обратно в кабинет, закрыл тайник, плюхнулся на диван, потер занывшую вдруг рану. Ладно, не стоит предаваться унынию. У него есть еще один ключ, а стало быть, и еще один ход. Надо только хорошенько подумать.

…Управдом сказал, что незадолго до смерти отец устроил полную перепланировку квартиры. Возможно, именно в это время и обнаружился потайной ход, сделанный, скорее всего, еще до революции, потому что в Интернете Тим нашел интересную статейку про прежнего здешнего обитателя, студента-нигилиста и по совместительству бомбиста. В статейке было сказано, что в квартире студента несколько лет существовала тайная лаборатория по изготовлению «адских машинок». А еще там упоминалось, что тайной охранкой квартирка вышеописанного бомбиста обыскивалась не единожды, а лабораторию обнаружили лишь после того, как всю организованную преступную группировку во главе с хозяином квартиры арестовали. Отсюда очевидный вывод – в квартире имелся тайник, о существовании которого студент поведал уже во время допроса. Тим до этого додумался своими мозгами, а отец тайник просто нашел и, по всей вероятности, решил его отреставрировать. Скорее всего, просто ради забавы. А может быть, он преследовал какие-то цели. Правды уже не узнаешь.

Ладно, бог с ним, с потайным ходом. К сложившейся ситуации он не имеет никакого отношения, а вот скоропалительный ремонт, пожалуй, имеет. Тим знал, как сильно отец ненавидел перемены и ломку привычных стереотипов. А тут вдруг не просто ремонт, перепланировка и реконструкция, с действующим камином, встроенным аквариумом. Конечно, можно предположить, что он просто готовил уютное гнездышко для романтических свиданий с молодой любовницей – сердце вдруг неприятно кольнуло, – но есть и еще один, очень даже вероятный вариант. Отец сделал где-то в квартире тайник и спрятал его так хорошо, что для того, чтобы его отыскать, понадобится не один день, а может быть, даже новая перепланировка: методичный разбор стен, полов, потолка, потому что тайник может находиться где угодно.

Тогда становится понятно острое желание любимых родственников заполучить квартиру и не менее острое нежелание Липы с ней расставаться. В общем, как ни крути, а все упирается в эту чертову квартиру. И Липу…

Значит, малой кровью не обойдешься, и раз пошла такая пьянка, нужно внести в план дальнейших действий кое-какие коррективы и прикупить оружие, чтобы не чувствовать себя беспомощным ребенком, если что…

* * *

Дежурство оказалось на удивление спокойным. То есть работа наличествовала – куда ж без нее? – но обошлось без экстрима. Липа почти не устала и готова была остаться еще и на ночное дежурство, только бы не возвращаться домой и не видеть Чернова.

Ей повезло: соседа не оказалось дома, видать, снова ушел по каким-то своим неотложным делам. А может, решил провести еще один вечер с Мариной. Дурак. Не потому, что доверился этой женщине, а потому, что болтается по вечернему городу в одиночку. И это после вчерашнего нападения. Ладно, Тимофей Чернов не маленький мальчик, а она ему не нянька. Пусть живет, как знает, только бы в ее жизнь не вмешивался.

Липа выложила на кухонный стол приобретенные в ближайшем универсаме продукты. Все то, что собиралась купить уже несколько дней, и даже сверх того. Машке – кошачьи консервы, себе – плитку шоколада и двести граммов дорогущего кофе. Она очень надеялась, что кофе окажется не хуже, чем у соседа и он больше не станет упрекать ее в дурновкусии.

Впервые за несколько недель Липа приготовила себе нормальный ужин и даже отважилась на бокал белого вина. После вина в голове стало легко и пусто, и одолевавшие ее все эти дни проблемы утратили свою актуальность. Ну подумаешь – привидение?! А где оно, привидение?! Уже два дня ни слуху ни духу. Может, нового соседа испугалось? Ну подумаешь, Чернов ушел спать на диван! Ушел, и черт с ним, зато его боится ее фамильное привидение. А у нее все хорошо. Просто замечательно. У нее есть роскошная квартира в центре города, любимая работа, подруга Инга, а теперь еще и кошка Машка. Что еще нужно для счастья? А через пару минут будет готов кофе. И пахнет он так, что уже сейчас ясно: вкус у него просто изумительный.

С кофе Липа не ошиблась. Он и впрямь оказался не хуже, а может, даже лучше, чем у Чернова. Она выпила сначала одну чашку, потом вторую и третью. И еще, уже перед тем, как лечь в постель, четвертую. Выпила бы и пятую, но сахара осталось только на утреннюю порцию.

Когда Липа ложилась спать, часы показывали двенадцать. Самое опасное время. Всем ведь известно, что в полночь активизируется всякая нечисть. Ну и что?! А она не боится! У нее есть кошка Машка. Машка ее защитит…

…Ей снилось, будто чей-то голос, голос зовет ее по имени. Липа открыла глаза, прислушалась. В мерное тиканье часов вплетались странные шорохи, в темных углах комнаты что-то шуршало и потрескивало, и голос… Голос ей не почудился, он был на самом деле…

– Липа… – едва различимый шепот, не поймешь – мужской или женский. – Липа, я иду к тебе…

Сердце подпрыгнуло, бешено заколотилось где-то в горле, ночнушка мокрой тряпкой прилипла к телу.

– Липа… где же ты?

Она знала, чей это голос. Это он, он пришел отомстить. Рано или поздно он должен был прийти.

Липа спрыгнула с кровати и закричала – пол был усеян пауками. Страшные твари устилали комнату сплошным копошащимся ковром. Они шуршали и потрескивали, карабкались вверх по ногам и ночной сорочке. Когтистые лапки противно царапали кожу. А откуда-то сверху лился голос:

– Липа… Липа, я уже здесь…

Захлебываясь криком, она стряхнула с ноги жирного паука, выскочила в коридор.

В коридоре оказалось еще хуже. Там тоже копошились насекомые. А еще там был туман. Туман выползал из кабинета, стелился по полу, но с каждой секундой поднимался все выше и выше. Он был живым, Липа это точно знала. И он хотел сделать ей больно. Он и голос…

В коридоре голос стал отчетливее. Значит, ее враг и в самом деле уже здесь. Ей нужно бежать!

В три прыжка Липа оказалась в детской, захлопнула за собой дверь, обрубая щупальца тумана. Отрубленные щупальца шипели, извивались и продолжали ползти к ней. А из щели под дверью уже просачивались новые. Она защелкнула замок, попятилась к дальней стене.

– Липа! – послышалось из-за двери. – Открой дверь!

Она сжала виски руками, закричала:

– Уходи! Я не боюсь тебя! Уходи!!!

– Липа, открой! – дверь содрогнулась от мощного удара.

– Убирайся! – она выбежала на крышу. За спиной послышался грохот, вслед за ней, кутаясь в обрывки тумана, выплыла черная фигура.

– Липа, иди ко мне!

Нет! Что угодно, только не это! Больше никогда она не позволит ему прикоснуться к себе… никогда, никогда…

Бортик крыши был совсем близко. А там – пустота и спасение…

Она почти успела… ей осталось сделать всего один шаг, когда чьи-то руки поймали ее за лодыжки, дернули вниз…

Черт! Черт! Черт!!!

Он едва не опоздал! Еще мгновение – и эта обдолбанная идиотка сиганула бы с крыши…

Тим оттащил беснующуюся, орущую и царапающуюся девчонку подальше от бортика, грубо встряхнул за плечи, заорал:

– Липа! Это я, Тим! Прекрати немедленно!

Она не прекратила, извернулась, больно двинула его по некогда простреленной коленной чашечке. Тим взвыл, ухватил девчонку за шиворот, волоком поволок обратно в квартиру, швырнул на пол, навалился сверху, прижал трепыхающееся тело коленями, подумал мгновение и отвесил оплеуху. Не без удовольствия, кстати, отвесил. Девчонка всхлипнула, перестала вырываться, уставилась на него невидящим взглядом, наркоманка чертова. Шли секунды, и постепенно взгляд стал осмысленным.

– Тим?

– Я. А ты кого ожидала увидеть?

– Он гнался за мной.

– Кто?

– Кот.

– Кто такой Кот?

Она, проигнорировав вопрос, сказала шепотом:

– Там еще был голос и туман, и пауки…

– Пауки?! – О, как далеко все зашло!

– Да, очень много пауков. Куда же они подевались? – Она огляделась.

– Что ты принимала? – У Тима чесались руки отвесить этой дуре еще одну затрещину.

– Принимала?

– Да, что это? Кислота, ЛСД, кокаин?

Она упрямо затрясла головой.

– Ты что?! Я не принимаю наркотиков! Я же врач…

– Врачи тоже люди!

Она врала, огромные, на всю радужку, зрачки стопроцентное тому доказательство. Она нажралась какой-то дряни и не хочет признаваться.

– Пусти!

– Не пущу, пока ты не ответишь на мой вопрос.

– Пусти, меня тошнит! – Она позеленела так красноречиво, что Тим сразу ей поверил, подхватил под мышки, потащил в ванную.

Девчонку рвало долго и мучительно. Тим успел выкурить две сигареты, пока она, наконец, не выползла обратно. Вид у нее был несчастный: влажная от пота кожа, бледное лицо, ввалившиеся глаза. Вдобавок ко всему ее бил озноб. Не говоря ни слова, Тим затолкал ее в ванну и включил теплую воду.

– Поплавай пока, я сейчас.

По кухне металась взволнованная кошка. Кошка смотрела на Тима с немым укором и тихо подвывала. Женская солидарность, мать ее…

Тим вскипятил воду, заварил зеленого чая, вернулся в ванную.

– Ты как?

– Уже лучше, – она попыталась улыбнуться. – Я, наверное, чем-то отравилась.

– Отравилась?! Слушай, хватит держать меня за дурака! Ты не отравилась, ты нажралась какого-то наркотика!

– Я не принимаю никаких наркотиков! – заорала она, размазывая по лицу слезы.

Тим кивнул – с наркоманами бесполезно спорить.

– Выходи, я заварил тебе чай.

– Я не наркоманка, – повторила она упрямо.

– Я жду тебя на кухне. – Он вышел.

Липа появилась на кухне минут через пять. Она куталась в махровый халат и дрожала.

– Пей, – Тим придвинул к ней чашку.

Она посмотрела прямо ему в глаза, сказал очень серьезно:

– Чернов, я не принимаю наркотиков.

Он снова кивнул.

– Но это… то, что со мной случилось, действительно странно. Я видела свои зрачки, они широкие.

– Рад, что ты хоть это признаешь, – проворчал он.

– Я понимаю, что приняла наркотик, но не понимаю, когда и как. Ты мне веришь? – она сжала его ладонь холодными пальцами.

Верит ли он ей? Тим не знал, но поверить очень хотелось.

– Это все квартира, – вдруг сказал она.

– Что ты имеешь в виду? – он мгновенно насторожился.

– Если я расскажу, ты решишь, что я не только наркоманка, но и сумасшедшая.

– Ты сначала расскажи.

И она рассказала. И про неизвестного благодетеля, и про призрака, и про кровь в кабинете, и про подарки, и про страшные сны-видения. Еще день назад Тим счел бы ее сумасшедшей, но сегодня… Сегодня он видел потайной ход, и многое становилось на свои места.

Липа закончила свой рассказ, допила остатки чая, посмотрела исподлобья:

– Ты мне не веришь.

Он сжал ее пальцы, сказал:

– Это странно, но я тебе верю.

– И я не сумасшедшая?

– И ты не сумасшедшая.

– И не наркоманка?

– И не наркоманка.

Она улыбнулась так радостно, как будто с нее только что сняли обвинение в убийстве. Тиму вдруг стало не по себе оттого, что эта девочка ему доверилась, а он собирается ее обмануть.

– Это все из-за квартиры, – повторила Липа. – Квартира меня не принимает. – Она посмотрела ему в глаза, спросила задумчиво: – Тим, хочешь, я уступлю тебе свою долю?

Он не ожидал, что все окажется так просто, и от этого растерялся.

– Хочу, но ты же меня совсем не знаешь.

– Знаю, – она рассеянно пробежалась пальцами по ежику влажных волос. – Я тебе верю. И потом, сегодня ты спас мою жизнь.

Вот оно как! Олимпиада Мартьянова ему верит. Тим горько усмехнулся, встал из-за стола.

– Пойдем спать, Липа.

Разойтись по разным комнатам не получилось. Тима магнитом тянуло в ее спальню. Может быть, оттого, что она сказала, что верит ему. Может, оттого, что ему просто хотелось побыть с ней.

Липа его не прогнала. Наверное, оттого, что верила ему. Или оттого, что боялась оставаться одна. А может быть, ей тоже хотелось побыть с ним…

…Лучше бы он ушел к себе. Возможно, сейчас его не преследовало бы это горько-полынное чувство неправильности происходящего.

– Ты так и не ответила, кто такой Кот, – сказал он и погладил Липу по смуглому плечу.

…Лучше бы не спрашивал. Он спросил, и она ответила. И к чувству неправильности прибавилась злость. На незнакомого выродка по кличке Кот, на Липу, на себя…

* * *

Утро началось с головной боли. Липа открыла глаза. Тим не спал, лежал на спине, забросив руки за голову, смотрел в потолок. К головной боли прибавилось острое чувство неловкости.

Зря она вчера ему все рассказала. Ведь он ей чужой, и неважно, что при взгляде на него кончики пальцев начинает покалывать и горло сводит судорогой. Теперь она на него и смотреть-то не сможет после вчерашнего…

А ей и не придется! Скоро их дорожки разойдутся, сразу после переоформления документов на квартиру. Если он, конечно, не передумал.

– Ты не передумал? – спросила она, не глядя в его сторону.

– Насчет чего? – Тим перекатился со спины на живот, заглянул ей в лицо. Глаза-незабудки изучали ее очень пристально и очень внимательно.

– Я насчет квартиры.

– А ты не передумала ее продавать?

– Нет.

– Тогда я согласен. Когда начнем?

– Сегодня же.

– Сегодня?

– А чего тянуть? У меня как раз два дня выходных. Встаем?

– Встаем.

Пока она принимала душ, Тим приготовил завтрак. Им обоим. С ума сойти! Никогда и никто не готовил Липе завтраки. Даже муж. А тут посторонний человек, и такая трогательная забота. Ладони снова закололо иголочками…

После вчерашнего есть не хотелось, но Липа себя заставила, чтобы не обижать Тима. Оказалось, он готовит очень вкусно. Намного лучше, чем она сама. И о кошке Машке он уже позаботился. Вон она какая довольная, небось слопала полкило ветчины.

Эти легкие, незатейливые мысли отвлекали, не позволяли зацикливаться на предстоящем. Пусть об этом думает Тим. Это ему нужна квартира, а не ей…

Липа была подавлена. Бодрилась, делала вид, что все в порядке, но Тим знал – ей не по себе. Ничего, очень скоро все закончится. Он постарается не ущемлять ее интересов. На вырученные от продажи своей доли деньги она сможет купить себе очень приличное жилье, немногим хуже этого. Ей там будет спокойно. Никто не станет ее пугать и обижать.

– Липа?

Она оторвалась от тарелки, посмотрела на него очень внимательно. От этого ее взгляда Тиму стало совсем неловко.

– Я сейчас уеду, договорюсь с нотариусом, подготовлю все необходимые документы, а потом вернусь за тобой. Никуда не уходи. Хорошо?

– Хорошо, – она равнодушно кивнула.

Ох, и не нравилась ему эта апатия и безропотная покорность судьбе. Раньше боролась, трепыхалась, огрызалась, а сейчас словно перегорела. Ладно, с этим он потом разберется. Сейчас главное – нотариус.

На переговоры с нотариусом и подготовку необходимых документов ушло всего пара часов. Деньги, оказывается, очень хороший стимулятор. Еще несколько часов потребовалось, чтобы встретиться с человеком, телефончик которого ему вчера подбросил по электронной почте Коляныч. Человек приторговывал оружием. То, что нужно.

Липа ждала его, как и обещала. По случаю похода к нотариусу она сменила джинсы на деловой костюм, уложила волосы и сразу стала похожа не на девочку-подростка, а на бизнес-леди.

– Хорошо выглядишь. – Он не лукавил. Строгий стиль и в самом деле добавил ей шарма и аристократизма. Хотя, честно говоря, джинсы ей тоже шли.

Липа улыбнулась в ответ на его комплемент, взяла с полки сумочку, спросила:

– Мы уже можем ехать?

– Один момент, – Тим взял ее за руку. – Мы ведь так и не обсудили цену.

– Ты же уже купил половину квартиры. Значит, заплати мне столько же, сколько заплатил моему бывшему мужу, – и мы в расчете.

– Так просто?

– А нужно, чтобы было сложно?

– А если я тебя обману?

– А ты меня обманешь?

– Нет, черт возьми! Я тебя не обману, но нельзя же быть такой доверчивой… – Он чуть было не сказал «дурой», но вовремя прикусил язык.

Она понимающе улыбнулась. С каких это пор она умеет читать его мысли?

– Хорошо, не буду доверчивой. Договор перечитаю от корки до корки. Если хочешь, могу даже поторговаться.

– Торгуйся, – Тим тоже улыбнулся, – но имей в виду – на товарно-рыночных отношениях я собаку съел. Так что много тебе не выторговать. Ну разве что тысчонку-другую.

У нотариуса все прошло гладко. Липа, как и обещала, внимательно изучила договор, но торговаться не стала. Поставила свою подпись там, где требовалось, уже подходя к машине, спросила:

– Теперь все?

– Не совсем.

Она вопросительно выгнула бровь.

– Думаю, сделку следует отметить. Ты не возражаешь?

Тим так и не узнал, возражает Липа или нет: в ее сумочке ожил мобильник.

– Ой! – она радостно улыбнулась.

– Что – «ой»? – поинтересовался он.

– Это Инга, она вернулась! – Липа принялась перетряхивать сумочку в поисках телефона. Потом чертыхнулась и высыпала все ее содержимое на пассажирское сиденье, выудила из вороха женских безделушек мобильник, виновато улыбнулась Тиму, отошла в сторонку.

От нечего делать Тим принялся изучать добро, рассыпанное на сиденье. С ума сойти, сколько барахла таскают женщины в своих сумочках…

…Это выглядывало из-под носового платка. Четырехгранная стеклянная пирамидка, точная копия его собственной. Нет, не точная, на его пирамидке другие цифры. Тим оглянулся – Липа болтала по телефону и выглядела совершенно счастливой, – достал свой брелок, повертел обе пирамидки в руках, сопоставил основаниям, и все сразу же стало на свои места. Сопоставленные пирамидки превратились в кристалл, точную копию логотипа депозитного банка «Кристалл-банк». Он не там искал. Они все не там искали…

Тим сунул обе пирамидки в карман пиджака, уселся за руль. Через минуту вернулась Липа, сгребла свои пожитки обратно в сумочку и сказала извиняющимся тоном:

– Это моя лучшая подруга. Она только что вернулась из Германии. Хочет со мной встретиться.

– Знаешь что, – Тим побарабанил пальцами по рулю, – если хочешь, я сейчас отвезу тебя к ней. Поболтаете, развеетесь. А часиков в шесть вечера я за тобой заеду, и мы отметим нашу сделку. Идет?

Она обрадовалась, закивала головой, и Тим, уже в который раз за этот день, почувствовал себя скотиной.

Он высадил Липу у типовой панельной девятиэтажки, помахал на прощание рукой, вывел машину из узкого, неудобного двора, посмотрел на часы. Так, время еще есть, и если он поторопится, то может все успеть…

В Москве было несколько филиалов «Кристалл-банка». Тим решил попытать счастья в центральном отделении. Теперь, когда все сложилось в четкую картинку, он точно знал, как действовать дальше.

Ключ с лазерной нарезкой сто процентов от депозитной ячейки. А цифры на пирамидке – это не номер квартиры и дома, это – кто бы мог подумать?! – дата его, Тима, дня рождения и, скорее всего, код к сейфу.

В банке все прошло как по нотам. Тим просто показал ключ и свои документы. Оказалось, что отец оставил на его имя доверенность, и между ним и заветной депозитной ячейкой больше не было преград…

* * *

– Липа! – Инга с радостным визгом повисла у нее на шее, расцеловала, даже слезами оросила. С ума сойти! Ведь не виделись-то всего каких-то несколько недель. – Как ты? С тобой все в порядке?

Сложный вопрос. Честно говоря, она и сама не знала, все ли с ней в порядке. Ей мерещится призрак Кота, в ее организме резвятся непонятно каким образом попавшие туда наркотики, она спит с незнакомым мужчиной, и она, наконец, избавилась от квартиры. Это хорошо или плохо?

Вот она все расскажет Инге, и пусть подруга разбирается. В конце концов, она же психотерапевт. Но сначала надо узнать, как дела у Анфисы Петровны.

– Инга, как твоя мама?

– Мама? – подруга сначала нахмурилась, а потом расплылась в счастливой улыбке. – С Анфисой все хорошо. Операция прошла успешно. Сейчас уже все в ажуре. Она рвется на дачу! Представляешь?! Ей не нужна реабилитация, ей, видите ли, нужны грядки!

– Грядки – это тоже реабилитация.

– Вот и она так говорит, – Инга смахнула набежавшую слезу. – А я говорю, что отправлю ее на дачу только следующим летом. Теперь ты рассказывай!

– Долго рассказывать.

Подруга окинула ее внимательно-настороженным взглядом, спросила шепотом:

– Как квартира? Больше не было сюрпризов?

Липа улыбнулась:

– Ошибаешься. Моя квартира полна сюрпризов. Впрочем, она уже не моя.

– Как? – ахнула подруга.

– Вот так! Час назад я подписала документы на ее продажу.

Наверное, Липе показалось, но Инга при этих словах вздохнула с облегчением.

– Инга, я, кажется, схожу с ума, – сказала девушка тихо. – У меня очень серьезные проблемы, и я не знаю, как с ними справиться. Свари мне кофе…

…Какое же это счастье – выговориться! Рассказать все, как есть, не чужаку из далекого Сенегала, а самой близкой подруге. Липа говорила, и с каждым произнесенным словом на душе становилось все легче. Словно открыли предохранительный клапан.

Инга слушала молча, нервно курила сигарету за сигаретой, на беспрестанные Липины чихи не обращала никакого внимания. Липа тоже не обращала, вытирала слезящиеся глаза кухонным полотенцем и продолжала рассказывать.

Когда речь пошла о ее вчерашнем сумасшествии и попытке сигануть с крыши, Инга смертельно побледнела. Липа даже испугалась, что подруге стало дурно.

– Инга, не переживай. – Она чихнула, погладила подружку по сжатой в кулак руке. – Ведь все же обошлось, Тим меня спас.

Вспоминать о том, как именно Тим ее спасал, было неприятно, и она решила не углубляться в подробности, а перейти сразу к самому главному:

– А сегодня я, наконец, избавилась от квартиры.

– Кому ты ее продала? – спросила подруга.

– Ему.

– Кому – ему?! – Инга вдруг сорвалась на крик.

– Тиму, я не понимаю, почему ты… – Договорить она не успела, испуганно уставилась на подругу.

Та застонала, сжала голову руками и сказала так тихо, что Липа едва ее расслышала:

– Липа, прости меня.

– За что? – она ничего не понимала.

– За все прости.

– Хорошо, прощаю. Только сегодня вроде бы не Прощеное воскресенье.

– Мне нужно тебе кое-что рассказать. – Инга закурила новую сигарету. Липа чихнула. – Только не перебивай меня. Хорошо? Я месяц с духом собиралась, чтобы рассказать. Не перебивай.

– Не буду, – Липа тряхнула головой, прогоняя недоброе предчувствие того, что после того, как подруга закончит свой рассказ, мир необратимо изменится…

– Ты знаешь, сколько стоит операция на сердце? – вдруг спросила Инга.

– Думаю, очень много.

– Да, вот именно, очень много. Так много, что мне столько за всю жизнь не заработать. А Анфиса ждать не могла, ты же сама ее видела. Сколько бы, по-твоему, она протянула без операции?

– Инга, я не понимаю…

– Сколько?!

– Не знаю, два-три года.

– Мне сказали, не больше шести месяцев. Ты, наверное, гадаешь, к чему я все это рассказываю? – Инга всхлипнула, вытерла глаза кулаком с зажатой в нем сигаретой. – А все этот к тому, чтобы ты четко представляла, что мною двигало. – Она немного помолчала, потом снова заговорила: – Я познакомилась с ним в тот самый день, когда Анфисе вынесли смертный приговор с отсрочкой на полгода. Он пришел ко мне на консультацию. Знаешь, такой моложавый, элегантный, из тех мужчин, что привыкли следить за своей внешностью, тех, что в шестьдесят выглядят лучше многих сорокалетних. Я тогда еще подумал – какие проблемы могут быть у такого дяди? Небось мечется между старой женой и новой любовницей. А оказалось, что все гораздо сложнее. Оказалось, что мужик этот в одночасье изменился так сильно, что теперь окружающий мир кажется ему чуждым и неправильным. И этот неправильный мир хочется переделать, исправить ошибки молодости, раздать долги.

– А почему он изменился в одночасье, этот твой пациент? – не удержалась от вопроса Липа.

– Клиническая смерть, свет в конце тоннеля, ангелы с трубными голосами, переоценка ценностей. – Инга пожала плечами. – Неважно. Важно, что в своем стремлении переделать мир он оказался одинок. Никто из близких не поддерживал его устремлений. Родной брат даже попытался объявить его недееспособным.

– И ты ему помогла?

– Помогла. Я ведь и в самом деле хороший психотерапевт. Десять сеансов – и пациент обрел утраченную гармонию. И захотел меня отблагодарить. Знаешь, как? – Инга вдруг улыбнулась. – Он сказал, что оплатит лечение Анфисы. Я не знаю, откуда он узнал о маме, может, навел справки. Неважно, главное, что у него были деньги, и он обещал помочь. Он пригласил меня к себе домой, сказал, что выпишет чек. Я грешным делом подумала, что он предлагает помощь в обмен на секс. Решила, что с меня не убудет, вырядилась, лицо намазала. – Инга глубоко затянулась. – Приехала к нему на квартиру, позвонила. Никто не открыл, но дверь оказалась не заперта. Совсем как в ужастиках, – она нервно хихикнула. – Но я же смелая девушка, мне ужасы нипочем. В общем, я зашла, для приличия спросила, есть ли кто дома. Мне никто не ответил, и я решила, что это такая своеобразная прелюдия, игра в прятки. Обошла всю квартиру, хозяина нашла в кабинете… с ножом в сердце…

Липа со свистом втянула в себя воздух, спросила, глядя прямо Инге в лицо:

– Ты сейчас рассказываешь о Никоненко, да?

Подруга поперхнулась дымом.

– Уже знаешь?

– Знаю.

– Тогда будет проще. Я сразу поняла, что он мертв. Испугалась, что все мои надежды накрылись, если только Никоненко не успел выписать чек. Он был еще теплый, когда я обыскивала его карманы. – Инга загасила сигарету. – А чек оказался на столе, под пресс-папье…

– Ты забрала чек?

– Забрала! А ты бы не забрала?! Я ничего не украла, я взяла только то, что было мне обещано.

– Что потом?

Инга усмехнулась:

– Потом началось самое интересное. Ты, моя лучшая подруга, получила от неизвестного благодетеля ту самую квартиру. Странное совпадение, не находишь? И ты утверждала, что понятия не имеешь, от кого получила наследство.

– Я тебе не врала.

– Вот именно поэтому мне и стало страшно. Во-первых, из-за того, что ты оказалась втянута в эту историю, во-вторых, потому что не знала, что в квартире произошло убийство.

– Ты не выглядела напуганной, – не удержалась Липа.

– Я старалась, – горько усмехнулась подруга. – И потом, я ведь думала, что все самое плохое уже позади.

– А оказалось?.. – Липа затаила дыхание.

– А оказалось, что все только начинается. Это случилось сразу после твоего развода с Олегом. В мой почтовый ящик подбросили мини-диск. На диске была видеозапись, на которой видно, как я обыскиваю сначала мертвого Никоненко, потом кабинет.

– Ты же сказала, что в квартире никого не было.

– Не было, но там стояла камера наблюдения, и кто-то, я на сто процентов уверена, что настоящий убийца, знал о ее существовании. Он, скорее всего, прятался где-то в квартире, а после моего ухода забрал запись.

– Зачем? – спросила Липа, хотя уже понимала – зачем.

– Затем, что на этой записи я обыскиваю тело только что убитого человека. Затем, что там проставлено время, которое совпадает со временем смерти Никоненко. Понимаешь теперь, зачем?

– Тебя шантажировали.

– Вот именно. К диску предлагался электронный адрес и предложение «поговорить».

– Поговорили?

– А что мне оставалось? Если бы я отказалась, диск попал бы к следователю, а вкупе с чеком – это очень весомое доказательство моей причастности к убийству. Липа, меня бы посадили, а Анфиса умерла бы!

– Что хотел от тебя этот шантажист?

– Ему нужна была информация о тебе. Все, до мельчайших подробностей: начиная с биографии и заканчивая твоими фобиями.

– И ты дала такую информацию?..

– Прости. Он сказал, что ему не нужна лично ты. Он просто хотел, чтобы ты съехала с квартиры. Я хотела урегулировать все миром. Вспомни, я же предлагала тебе продать квартиру. Если бы ты меня тогда послушалась, ничего бы не случилось.

– Значит, все это: цветы, запах, кровь, колье – это он меня пугал. Твой шантажист?

– Да, он пообещал, что не причинит тебе вреда. Я взяла с него слово.

Она взяла с него слово – смешно. Можно подумать, люди, которые не брезгуют шантажом, держат данное слово.

– Как он попадал в квартиру?

– Я не знаю.

– Ладно, – Липа потерла виски. – Он меня пугал, подбрасывал в квартиру вещи, разливал кровь, но видения?! Откуда у меня видения и галлюцинации?

Инга очень сильно побледнела, поймала Липину руку:

– Прости меня, прости пожалуйста…

– Это ты?! – Она отказывалась верить. Кто угодно, только не Инга.

– Ты боялась недостаточно сильно, нужен был толчок, что-то такое, что заставило бы тебя воспринимать действительность искаженной. Тот человек настаивал.

– На чем? На том, чтобы ты подсунула мне наркотики?! – Липа не хотела кричать, но не смогла удержаться. – Во что ты их намешала?

– В сахар, – сказала Инга шепотом. – Это не наркотики, это психотропы, не очень сильные. Я рассчитала безопасную дозу: три чашки кофе в день, по три чайных ложки три раза. Не должно было быть никаких галлюцинаций, только рассеянность внимания и легкая тревожность.

– По две чайных ложки три раза в день, – повторила Липа с горечью. – Прямо как в аптеке. А я глушила кофе литрами! Потому что боялась до ужаса, боялась заснуть! Как тебе такая арифметика?!

– Я не думала…

– А если запить твой чудесный порошок алкоголем? Какой, по-твоему, получится коктейль?! – Она говорила, а по щекам бежали горькие слезы. – Если бы не Тим, я бы уже была трупом…

– Если бы не Тим, с тобой вообще бы ничего не случилось. – Инга резко встала, отошла к окну.

– Что ты сказала? – Она вытерла слезы кухонным полотенцем, испуганно посмотрела на подругу.

– Я сказала, что это именно он все затеял.

– Почему он?

– Потому что это именно ему в конечном счете досталась квартира, потому что это он был с тобой в последние дни. – Инга вдруг тоже разревелась.

Минут десять они выли в голос. Вернее, в два голоса. Липа просто ревела, а Инга еще и курить пыталась, захлебывалась слезами и дымом, заходилась кашлем и все равно курила.

Липа успокоилась первой. Ну, успокоиться не успокоилась, но рыдать перестала, выбралась из-за стола, умыла лицо холодной водой, сказала, не глядя на подругу:

– Хватит убиваться, все закончилось.

– Что закончилось? – спросила та испуганно.

– У меня нет квартиры, зато есть приличный счет в банке.

– А со мной что?

– Что с тобой? Где я еще найду вторую такую подругу?

– То есть ты меня прощаешь? После всего, что я тебе рассказала?

– Ты, кстати, могла бы и не рассказывать, я бы никогда ничего не узнала.

– И продолжала бы считать себя психически неуравновешенной личностью, – Инга робко улыбнулась.

– Вот только давай без психоанализа, подруга.

Они еще немного поплакали, горючими слезами скрепляя пошатнувшийся было фундамент их дружбы, а потом Инга спросила:

– Что ты теперь собираешься делать?

Липа легкомысленно пожала плечами. Вообще-то, легкомыслие это было лишь видимым, а на душе скреблась и подвывала стая бродячих кошек. Все то страшное, что с ней произошло за последние недели, организовал Чернов. Сначала и до конца срежиссировал пьесу под рабочим названием «Свести с ума Липу». Даже тот факт, что вчера он спас ей жизнь, не мог служить оправданием. Наоборот, все очень даже логично: ему не нужен труп Олимпиады Витальевны Мартьяновой, ему нужна была живая Олимпиада Витальевна, способная поставить свою подпись в купчей на квартиру. Он собирался отпраздновать сделку… Как жестоко и как коварно…

– Мне нужно домой.

– Куда?! – всполошилась подруга.

– Туда! Там мои вещи и кошка. Я же тебе рассказывала, что завела кошку.

– А если там будет он?

– Ну и что? Я его не боюсь.

– Липа, он убил Никоненко.

– Убил, – повторила она эхом. Она могла заставить себя поверить, что Тимофей Чернов мошенник и авантюрист, но верить в то, что он убийца, не получалось. – Я его не боюсь. Он ничего мне не сделает.

– Почему?

– Во-первых, потому что он не в курсе, что я уже все знаю, а во-вторых, зачем ему лишний шум?

– А в-третьих?

– А в-третьих, мне все равно нужно собрать вещи. Можно будет пожить у тебя, пока я не куплю новую квартиру?

– Живи, сколько хочешь, только давай я съезжу с тобой.

– Не надо. Это точно будет выглядеть подозрительно. Он может догадаться.

– Все-таки это опасно, – не сдавалась подруга.

– Не опасно. Не забывай, я уже жила с ним. – «И спала», – добавил внутренний голос…

* * *

Все, вот он и разгадал загадку отца!

Тим достал из сейфа небольшой железный контейнер, снял с контейнера крышку и невесело улыбнулся. Вот она, любимая игрушка отца, коллекция старинных монет. Каждая монетка в отдельности стоит целое состояние, а полная коллекция вообще бесценна.

Ее начал собирать еще прапрадед Тима. Наверное, тогда это было всего лишь невинной забавой, аристократической блажью, а сейчас вдруг стало очень серьезным, настолько, что отец поплатился жизнью за свое увлечение.

Отец. Даже после смерти он смог манипулировать людьми, загадывать шарады, сталкивать лбами домочадцев. Коллекция не была указана в завещании. Это могло означать только одно: отец ее где-то спрятал. Все знали его нелюбовь к банкам, он сам неоднократно об этом заявлял и по старинке предпочитал хранить ценные вещи в доме, в надежном тайнике. Было логично предположить, что именно в доме надо искать коллекцию. Тим вспомнил разруху, которой встретили его родные пенаты, и усмехнулся. Похоже, Марина рассуждала так же, как и он сам. Дело не в ремонте, она планомерно искала тайник. А потом, когда от загородного дома не осталось камня на камне, Марина вспомнила про московскую квартиру и про то, что отец сделал в ней перепланировку. К слову, не только Марина вспомнила, но и дядюшка.

Вспомнить-то вспомнили, да только отец и тут обвел всех вокруг пальца, отписал квартиру Липе. Теперь, когда Тим узнал Липу поближе, он был совершенно уверен, что о коллекции она ровным счетом ничего не знала. Наверное, теперь так и останется загадкой, почему своей наследницей отец выбрал именно ее. Липа не являлась его любовницей – Тим был уверен в этом на сто процентов. Может быть, очередной отцовский ход, отвлекающий маневр. Кто ж теперь скажет правду?

Но как бы то ни было, своим широким жестом он подставил девчонку под удар, потому что как только Марина и дядюшка поняли, что коллекции в доме нет, они принялись за нее.

А отец тем временем ввел нового игрока – своего некогда отвергнутого сына. И Тим справился, разгадал головоломку, нашел коллекцию. Не в квартире, как думали остальные, а в депозитном банке – еще одна прощальная шутка отца.

Тим уже собирался закрыть ячейку, когда на самом ее дне увидел конверт. Когда он распечатывал конверт, то волновался намного сильнее, чем когда открывал контейнер с монетами. Это было последнее письмо отца, адресованное именно ему, Тиму. В письме отец прощал его и просил прощения, а также изъявлял свою последнюю волю: он хотел, чтобы Тим присматривал за Липой. И ни единой строчки о том, с какой такой стати он должен это делать. Прощальная шарада отца…

Тим сунул контейнер с монетами обратно в ячейку, сложил письмо, спрятал в карман, посмотрел на часы. Если повезет, он успеет забрать свои вещи и убраться из квартиры до возвращения Липы. Праздничный ужин отменяется, ему еще нужно купить билет на самолет. Все, больше в России его ничего не держит. С коллекцией можно разобраться и позже. Главное, что он ее нашел.

В квартире никого не было, кошка Машка не в счет. Тим потрепал ее по загривку, отрезал большущий ломоть ветчины, побросал вещи в рюкзак, присел на диванчик.

Ну, вот и конец его одиссеи. Уже завтра он будет пить ледяное виски в теплой компании Коляныча и Ассана. Удивительно, но эта оптимистичная мысль совсем не грела. В душе ворочалось какое-то недоброе чувство.

Ерунда! Он все сделал правильно: разгадал загадку отца, получил свой приз, а в качестве небольшого, но весьма приятного бонуса заработал несколько ночей с Липой. Так, надо уходить, пока она не вернулась от своей подруги.

– Передавай привет своей хозяйке, – Тим на прощание погладил кошку. Она ткнулась влажным носом ему в ладонь и что-то муркнула. Решено, он заведет себе такую же, чтобы встречала и мурчала, и выпрашивала ветчину…

Тим закрыл дверь на все замки, с минуту постоял в задумчивости. Мерзостное чувство неправильности происходящего росло и набирало силу. И бороться с ним становилось все труднее. Кто бы мог подумать, что у него, флибустьера и авантюриста, есть совесть?! Он уже давно и сам забыл о ее существовании, изгнал эту строгую даму в далекую ссылку. А она вернулась… в самый неподходящий момент. Может, попробовать от нее откупиться? У него даже взятка есть подходящая – вот эта самая квартира. На кой хрен ему недвижимость в Москве?! Он не собирается больше сюда возвращаться. Решено, Тим переоформит квартиру на Липу. Девочка очень гармонично смотрится в этой мансарде, и кошке тут тоже нравится. Он переоформит квартиру и позвонит своим любимым родственникам, сообщит, что нашел отцовскую коллекцию. Вот так. Они, конечно, очень сильно расстроятся, но Липу в покое оставят. Как любил говаривать Коляныч – и крокодилы сыты, и антилопы целы.

Тим прислушался к себе – совесть не успокаивалась. Что еще?!

Он знал, что. А еще точно знал, что никогда не поступит таким образом. Счастливчик Тим годится на роль проходимца и авантюриста, но он никак не тянет на роль неуловимого мстителя. Он посоветовал совести заткнуться, бросил прощальный взгляд на дверь и ушел…

* * *

Его не было в квартире: ни его самого, ни его вещей. Тим ушел. Не прощаясь. Получил то, что хотел, и ушел. Наверное, он уже на полпути к своему сказочному городу…

Липа обошла квартиру, вышла на крышу. Ей будет не хватать всего этого: и квартиры, и крыши, и… Нет, о Чернове она больше не станет думать. Плохое нужно забыть как можно быстрее, выбросить из головы и из сердца.

Все закончилось: и плохое, и, увы, хорошее. Можно начинать жить с чистого листа…

В закатных солнечных лучах что-то тускло блеснуло. Медальон, спираль на бронзовой пластине. Кожаный шнурок перетерся. Наверное, медальон упал, когда Тим пытался снять ее с бортика крыши. А ведь он дорожил этой безделицей, говорил, что это его оберег. Как же он теперь без оберега?

Липа взяла медальон в руки, провела пальцем по глубокой царапине, следу от ножа. Взять бы его и выбросить, мелькнула шальная мысль, пусть Счастливчик Тим поживет без своей безделушки. Она сжала медальон в ладони, так крепко, что острые края больно впились в кожу. Нет, она не такая, как он. У нее есть совесть и чувство собственного достоинства.

Липа вернулась в гостиную, положила медальон на журнальный столик. Чернов вернется, рано или поздно. Ведь для чего-то же он купил эту квартиру. Он вернется и заберет свой талисман… А ей пора собираться.

У нее не получалось. Слоняться бесцельно по квартире получалось, целый час сидеть на крыше в плетеном кресле с кошкой на руках получалось, а собрать вещи – никак. Квартира ее не отпускала. Или это она сама не хотела уходить?..

Пора, уже стемнело. И Инга звонила два раза, спрашивала, когда она, наконец, вернется.

В дверь позвонили. Инга, легка на помине, переживает, что с Липой может что-нибудь случиться. А что с ней может случиться, когда ее злой гений уже на полпути к своему солнечному городу?

Липа открыла дверь, не глядя в глазок.

– …Ну здравствуй, сука!

Она не узнала его самого, только голос. В прокуренном до хрипоты голосе плескалась ненависть. С детства знакомая ненависть. Кот, ее ночной кошмар, ее галлюцинация…

Липа попятилась, пропуская кошмар в квартиру.

– Я соскучился. – Он сбросил грязную ветровку прямо на пол, потрепал Липу по щеке. Она отшатнулась.

Он изменился, от прежнего самоуверенного, крепкого парня ничего не осталось. Ужасная худоба, пергаментная кожа, сальные волосы, желтые от никотина зубы, узлы вен на руках, «героиновые дорожки» и безумный взгляд законченного наркомана.

– Любуешься? – Кот усмехнулся, больно сжал ее локоть, притянул к себе. От него пахло немытым телом и подвалом. Липу затошнило, она попыталась вырваться.

– Не рыпайся! – Не сводя с нее стеклянного взгляда, Кот задвинул засов. – Не нравится?! Это ж ты меня таким сделала, падаль, – сказал он почти ласково. – Сломала мне жизнь. Ты думала, я тебя забыл? Думала, я тебя не найду?

Липа затрясла головой. Оказывается, ее недавние кошмары – это диснеевские мультики по сравнению с Котом. Настоящий Кот пришел забрать ее в настоящий кошмар.

– Пусти, – прохрипела она.

– Не пущу, – Кот улыбнулся. – Я искал тебя, следил за тобой. Я едва в тебя не влюбился, почти простил. А ты привела в наш дом этого хромого волосатика! Как ты посмела?!

Липа пропустила момент, когда костлявый, похожий на кастет кулак обрушился на ее челюсть. Она упала, комната закружилась, заполнилась сумасшедшим хохотом Кота.

– Больно? – он присел рядом. Погладил ее по волосам. – Мне тоже было больно, когда ты сломала сначала мою руку, а потом и мою жизнь. Кому нужен однорукий спортсмен? Ты ведь именно на это и рассчитывала, да? Думала, что Коту конец? А я вот он – не совсем здоровый, но живой. Пришел поквитаться со своей сладкой девочкой, наказать за плохое поведение…

Зазвонил мобильный. Это Инга…

Кот схватил телефон, швырнул о стену. Мобильник раскололся надвое и замолчал.

– Нам никто не помешает. – Кот оторвал Липу от пола, поволок в спальню. – Твой волосатик больше не вернется. Я видел, как он свалил. Трус, слизняк… Он испугался Кота, испугался моего маленького компаньона, – в костлявой руке появился нож.

Липа закричала и тут же захлебнулась от боли – рукоятка ножа впечаталась в висок…

Наверное, она потеряла сознание, потому что несколько блаженных мгновений ей было хорошо. А потом из темноты выплыла ухмыляющаяся рожа.

– Не надо кричать, – сказала рожа. – Я так часто в мыслях убивал тебя, что если ты будешь вести себя плохо, могу и не удержаться. А ведь нам еще нужно поболтать, вспомнить молодость, развлечься напоследок.

Холодная сталь скользнула под блузку. Чтобы не закричать, Липа до крови закусила губу…

* * *

Тим был уже в аэропорту, когда обнаружил пропажу амулета. Как давно его нет? Тим не помнил. Скорее всего, шнурок порвался, когда он усмирял Липу. Хорошо, если так. Если его предположение верно, то амулет до сих пор в квартире.

Надо возвращаться! Без своей удачи он никуда не полетит.

Спираль удачи… как странно. Все в его жизни по спирали: взлеты-падения, встречи-расставания, даже с амулетом он уже расставался. Только тогда, в первый раз, он своими собственными руками отдал спираль удачи процентщику. А сейчас амулет сам решил остаться с Липой. Почему? Он, Тим, был плохим хозяином или дело не в нем, а в Липе? В груди, там, где у нормальных людей сердце, непривычно заныло.

Надо возвращать, и как можно скорее.

Липа – это не удача в чистом виде, это всего лишь женщина, не самая красивая, не самая покладистая, но амулет решил остаться с ней, а значит, с ней осталась и часть его, Тимовой, судьбы…

В окнах мансарды горел свет. Липа не ушла. Как хорошо, что она еще там.

Дверь была закрыта не просто на ключ, а на засов. Тим позвонил. Никакого ответа, никто не собирался пускать его в его собственную квартиру. Вот такая строптивая у него судьба. Он врезал в дверь ногой, заорал во весь голос:

– Липа, это я!

Тим орал минут пять, но дверь так и не открыли. Обиделась…

На чердаке было темно, хоть глаз выколи. Тим щелкнул зажигалкой. Так себе освещение, но хотя бы можно рассмотреть замочную скважину. Дверь открылась бесшумно, тот, кто облюбовал тайный ход до него, позаботился, чтобы петли не скрипели.

После кромешной чердачной тьмы электрический свет в потайной комнате показался ослепительно ярким. Тим зажмурился, постоял немного, привыкая к смене освещения, шагнул на лестницу. Перед тем как привести в действие скрытый механизм, задумался. Его чудесная материализация посреди запертой на все замки квартиры может не на шутку напугать девочку. А у нее и так нервы слабые. Значит, действовать нужно осторожно. Для начала не шуметь. Он проникнет в кабинет, а там уж будет смотреть по обстоятельствам. Тим выбрался из тайника, аккуратно задвинул панель, прислушался.

Мужской голос… Теперь понятно, почему она не открыла дверь. У нее романтическое свидание. Молодец, Олимпиада Витальевна, не растерялась, быстренько нашла ему замену. А он, дурак, еще и переживал, угрызениями совести терзался. Нафантазировал себя всякое про судьбу… Рана на груди вдруг неприятно заныла, Тим поморщился. История у них получалась как в анекдоте. Возвращается муж из командировки раньше срока…

Зря он все это затеял. Надо вернуться в машину, дождаться утра. Утром ее хахаль свалит, и они смогут поговорить без свидетелей.

Из-за стены послышался женский стон. Тим скрипнул зубами, развернулся так резко, что в темноте налетел на угол стола, зашипел от боли. Стонет она, понимаешь ли! Привела какого-то козла в его квартиру и стонет…

Он уже нажал на рычаг, когда стон перешел в приглушенный крик. Тим замер – этот крик не имел ничего общего с удовольствием. Так кричат, когда страшно и… больно.

Он обошел стол, приоткрыл дверь, прислушался, достал из-за пояса пистолет…

…В дверь позвонили.

Инга! Инга поняла, что что-то стряслось, и приехала. Липа хотела закричать, но Кот зажал ей рот рукой, зашипел:

– Тихо!

От смрада его немытого тела она начала задыхаться.

– Липа, это я! Пусти меня немедленно! – Дверь задрожала под мощными ударами.

Это не Инга, это Тим. Он вернулся, а дверь заперта…

– Что он здесь делает? – В глазах Кота появился сумасшедший блеск.

Она не знала. Она тоже думала, что Тим уехал. А он вернулся и сейчас пытается разнести ее дверь. У него ничего не выйдет. Дверь железная, к тому же с засовом. Она сама его выбирала. Господи, зачем она поставила этот чертов засов?! Теперь Кот ее убьет, а Тим так близко…

Стук оборвался, наступила тишина, такая звонкая, что Липа слышала, как стучит в висках кровь.

– Ушел, – сказал Кот и ослабил хватку.

– Он вернется, – прошептала она. Ей очень хотелось в это верить.

– Вернется и найдет труп своей подружки. – В голосе Кота послышалась грусть. – Я хотел долго, всю ночь… А ты все испортила!!! Ты всегда все портишь, сука! Ну ничего, у нас еще есть время. – Грязные, похожие на пауков руки скользнули к ремню на ее брюках. – Ты думаешь, Кот ни на что не годен? Все так думают… А я вам сейчас докажу: и тебе, и волосатику твоему…

Липа закричала. Пусть он ее ударит, пусть даже забьет до смерти. Лучше так, чем чувствовать на своем теле эти руки-пауки…

Кот замахнулся, но не ударил… В стеклянных глазах появилось сначала удивление, потом испуг, из перекошенного рта потекла тонкая струйка слюны. А через мгновение он рухнул на Липу.

Она решила, что умирает. Барахталась под тяжестью вонючего тела и не могла вздохнуть. Легкие горели огнем, под закрытыми веками мелькали яркие вспышки, а она не могла заставить себя дышать.

А потом вдруг стало легко. Так легко, что захотелось плакать от счастья.

– Липа, – кто-то гладил ее по волосам. – Липа, все хорошо…

Она сделала глубокий вдох, открыла глаза и встретилась взглядом с глазами-незабудками.

Тим вернулся! Разнес в щепки ее дверь, сломал засов. Тим успел…

– Кто это? – Тим пнул носком ботинка неподвижно лежащее на полу тело.

– Ты убил его? – она с трудом села.

– Нет, только оглушил. Кто это?

– Это он.

– Кто – он?

– Кот.

– Зачем ты его впустила?

– Я думала, это Инга.

– А в глазок посмотреть?!

Что он ее допрашивает?! Если бы он не уехал, Кот бы до нее не добрался. Или добрался бы, но позже…

– Я думала, ты уехал. – Она потрогала челюсть – больно, черт возьми.

– Я вернулся.

– Зачем? – Только сейчас она заметила пистолет в его руке. По позвоночнику пробежала нервная дрожь.

– Надо было. – Он сунул пистолет за пояс, туда, где раньше висел нож.

Нож… Никоненко убили ножом, а Инга сказала, что во всем виноват Тим…

В спальню вошла кошка Машка, понюхала валяющегося без сознания Кота и, брезгливо фыркнув, запрыгнула на колени к Липе.

Тим достал из кармана телефон, набрал номер.

– Кому ты звонишь? – Липа спихнула кошку, сползла с кровати. Голова кружилась, перед глазами плавал туман – сотрясение мозга, не иначе.

– Его нужно убрать, – Тим кивнул на Кота.

– Куда?

– Какая тебе разница?

Наверное, в трубке ответили, потому что Тим нетерпеливо отмахнулся от Липиных расспросов и сказал резко:

– Я от Коляныча. Нужна помощь. Да, я знаю. Сколько? Хорошо, записывайте адрес.

– Что ты собираешься с ним делать? – повторила свой вопрос Липа, когда Тим выключил телефон.

– Сейчас приедут люди, заберут этот мешок с дерьмом.

– И что потом? Как они с ним поступят?

– А что ты хочешь, чтобы с ним сделали? – спросил Тим очень серьезно, так серьезно, что Липа поняла, от ее ответа зависит жизнь Кота.

– Он наркоман, больной человек, – сказала она шепотом.

– Он пытался тебя убить. – Глаза-незабудки смотрели выжидающе.

– Я не такая, как он. Давай вызовем милицию.

– Обойдемся без милиции, – отрезал Тим жестко.

– Тогда что?

Он покачал головой, процедил сквозь стиснутые зубы:

– Его попридержат в укромном месте, а потом я решу.

– Не убивай его.

– Я не убийца.

Да, он не убийца, только за поясом у него пистолет, а раньше был нож…

В дверь позвонили.

– Открой, – приказал Тим, не глядя в ее сторону.

Липа попятилась, вышла в прихожую.

…Дверь была закрыта на засов. Дверь заперта, а Тим внутри…

Повторный звонок вывел ее из ступора. Липа отодвинула засов, распахнула дверь.

За дверью стояла Инга, в руке она сжимала газовый баллончик.

– Я тебе звонила, – сказала подруга, всматриваясь в ее лицо. – Почему ты…

– Уходи! – Липа вытолкнула ее на лестничную площадку. Если Чернов ее увидит, им обеим конец. – Инга, быстро уходи…

– Кто там? – Тимофей Чернов не выпускал ситуацию из-под контроля, зря она надеялась. Надежда окончательно растаяла, когда ей на плечо легла тяжелая ладонь. – Здравствуйте. – Тим вежливо улыбнулся Инге, покосившись на баллончик. – Поздновато для дружеского визита, не находите?

Инга воинственно вздернула подбородок:

– Кто вы такой?

– Это он, – произнесла Липа обреченно. – Зря ты пришла.

– Ну, почему же зря? Прошу! – свободной рукой Чернов сделал приглашающий жест.

Инга презрительно фыркнула, переступила порог. За ее спиной тут же с тяжелым лязганьем захлопнулась дверь, отсекая путь к отступлению.

– Дамы, понимаю, что ситуация несколько нестандартная, – сказал Чернов со светской улыбкой и словно невзначай погладил рукоять пистолета, – но дайте мне слово, что будете вести себя хорошо.

– Скотина! – Инга не собиралась вести себя хорошо. Она с воинственным кличем набросилась на противника.

Он увернулся, не выпуская Липу, свободной рукой скрутил брыкающуюся Ингу и продолжил все тем же светским тоном:

– Дамы, мне очень приятно ваше общество, но давайте отложим разговор на более подходящее время.

Они и пикнуть не успели, как оказались в кладовке. Щелкнул замок, послышались удаляющиеся шаги.

– Ты с ума сошла! – набросилась Липа на подругу. – У него же пистолет!

– Ну и что?! Жаль, что я этому поганому шантажисту рожу не расцарапала. А что тут вообще происходит? Он догадался?

– Ты же видела, – Липа потерла челюсть.

– Это он тебя так?

– Нет, это Кот.

– Кто?! А он-то здесь при чем?

– Он пришел отомстить. – Липа поежилась, прогоняя из памяти руки-пауки.

– А Чернов?

– И Чернов пришел отомстить.

– Ничего не понимаю. Где Кот?

– В моей спальне.

– Что он там делает, Липа?

– Он там лежит, Чернов его вырубил.

– Как?

– Господи, Инга! Да не знаю я как, я не видела!

Снаружи послышался какой-то шум, мужские голоса.

– Кто это? – шепотом спросила Инга. – Может, заорем?

– Не стоит. Это за Котом. Чернов сказал, что от него нужно избавиться.

– Избавиться… – Подруга застонала.

– Прости, – Липа обняла ее за плечи. – Тебе не нужно было приходить.

– Думаешь, он и нас убьет?

– Не знаю.

Они посидели, прислушиваясь к доносящимся снаружи голосам. Хлопнула входная дверь, и все стихло.

– Может, он тоже ушел? – спросила Инга с надеждой.

Липа не успела ответить – дверь кладовки распахнулась.

– Ну как вы, дамы? – весело поинтересовался Чернов.

– Бывало и лучше. – Инга встала, отряхнула платье, спросила с вызовом: – Ты теперь нас убьешь?

– Простите? – Он выглядел удивленным и озадаченным. – С какой стати мне вас убивать?

– Мы все знаем. – Липа тоже встала и смело посмотрела прямо в глаза-незабудки.

– И что вы знаете?

– Не говори этому гаду ничего! – Инга крепко сжала ее руку. Ладонь подруги была мокрой от страха.

– Поразительная твердость духа. – Чернов недобро усмехнулся, красноречивым жестом поправил ремень с торчащим из-за него пистолетом.

– Отпусти ее, – попросила Липа. – Она ничего не знает.

– Знаю! – Инга упрямо тряхнула головой.

– В таком случае давайте поговорим, – предложил Чернов. – Выходите, кладовка не самое подходящее место для таких милых барышень.

Инга презрительно фыркнула, Липа потерла ноющую челюсть.

– Думаю, в гостиной будет удобно, – он улыбнулся. – И прошу вас, без глупостей.

– Имей в виду, нас станут искать! – заявила Инга, плюхаясь на диван.

– Нисколько в этом не сомневаюсь. Исчезновение такой красавицы не останется незамеченным.

Инга удивленно приподняла бровь, Липа нахмурилась, присела рядом с подругой. Чернов уселся в кресло напротив так, чтобы видеть их обеих. Положил пистолет на журнальный столик перед собой и сказал:

– Ну, я вас слушаю.

– Да как ты…

– Инга, – прервала ее Липа. Нельзя злить человека, у которого в руках оружие. – Что ты хотел узнать? – она посмотрела на Чернова.

– Ну, для начала, в чем меня обвиняет твоя подружка и почему ты вдруг стала меня бояться.

– Я тебя не боюсь.

– Боишься.

– Ты мерзавец.

– Приятно слышать, а что еще?

Липа сделала глубокий вдох, успокаиваясь. Он хочет узнать, что еще?! Хорошо, она ему расскажет.

– Ты убил хозяина этой квартиры. А потом шантажировал Ингу, чтобы она рассказала всю мою подноготную и тебе было бы проще меня пугать.

– Так-так, очень интересно. – Чернов откинулся на спинку кресла, скрестил руки на груди. Липа покосилась на пистолет. – Даже не думай, – предупредил он. – При любом раскладе я тебя опережу. Ты что-то говорила про шантаж? Можно подробнее?

– Ты прислал мне диск, – вмешалась в их разговор Инга.

– И что было на диске? Неужели что-нибудь непристойное? – Чернов мерзко усмехнулся.

– Ты же прекрасно знаешь, что! Там было заснято, как я обыскивала карманы мертвого Никоненко.

– Что? – От прежней расслабленности не осталось и следа, он весь подобрался, как кот перед прыжком.

– Все! Мне надоел этот фарс! – Инга встала.

– Сядь! – рявкнул Чернов и потянулся к пистолету. – Сядь и расскажи все по порядку.

Инга рассказала. А попробуй не рассказать, когда тебе в живот направлено черное пистолетное дуло…

– Я только одного не могу понять, – закончила она свой рассказ, – зачем ты вернулся?

– Вот за этим, – Липа достала из кармана медальон.

– Где ты его нашла? – Чернов улыбнулся медальону как старому другу.

– На крыше.

– Я так и думал. Дай сюда.

Она швырнула в него медальон, целилась в лицо, но промахнулась. Чернов поймал побрякушку на лету.

– Спасибо.

– Пошел к черту.

Он устало вздохнул, а потом сказал:

– Твоя подруга рассказала очень занимательную историю. Может быть, теперь выслушаете и мою версию?

Инга скептически хмыкнула, Липа предпочла промолчать. Чернов понимающе кивнул, достал из кармана паспорт, протянул его Инге.

– Там проставлены визы. Во время описанных тобою событий меня не было в России. Посмотри сама.

Инга посмотрела и, протягивая паспорт Липе, проворчала упрямо:

– Это ничего не значит. Может быть, паспорт поддельный.

– Он не поддельный. Это во-первых.

– А во-вторых?

– Я никогда не убил бы хозяина этой квартиры.

– Почему?

– Потому что Сергей Иванович Никоненко был моим отцом, – ответил Чернов после паузы. – Веришь? – Он смотрел только на Липу.

Она поверила. Может быть, оттого, что хотела поверить. Он кивнул и продолжил:

– Мне нужна была эта квартира, не скрою. Точно так же, как она оказалась нужна моему дяде и моей мачехе, – он усмехнулся.

– Мачехе?

– Да, Марина моя мачеха. А ты что подумала?

– Ничего я не подумала! С какой стати мне вообще об этом думать?

Он ухмыльнулся, и у Липы возникло острое желание врезать ему по морде.

– А зачем вам всем вдруг понадобилась квартира? – поинтересовалась Инга.

– Это семейная история, – отмахнулся Чернов. – В ней нет ничего интересного.

– Да что ты говоришь?! – Липа поморщилась. – Только почему-то из-за этой неинтересной истории кто-то едва не довел меня до самоубийства. Кстати, ты не знаешь, кто это был?

– Не знаю, – Чернов покачал головой.

– Ну конечно, – Липа горько усмехнулась.

– Но могу узнать.

– Как? – спросили девушки в один голос.

– Это просто. Никто еще не в курсе, что квартира уже моя. Значит, я позвоню дядюшке и Марине и скажу, что ты упрямая ослица. – При этих словах Липа возмущенно фыркнула, но Чернов не обратил на ее возмущение никакого внимания. – Скажу, что ты упрямая ослица, – повторил он не без удовольствия, – и наотрез отказываешься продавать квартиру.

– И что нам это даст? – спросила Липа.

– Тот, кто устроил весь этот цирк, попробует вразумить тебя еще раз. И, если я хоть что-нибудь понимаю в людях, долго ждать нам не придется.

– Нам? – уточнила Липа.

– А ты хочешь ловить злодея в одиночку?

– Я вообще никого не собираюсь ловить. Я хочу собрать свои вещи и уехать из этой чертовой квартиры. Если, конечно, – она покосилась на пистолет, – ты мне позволишь.

– Он не заряжен, – Чернов усмехнулся, – но уйти я тебе действительно не позволю.

– Не заряжен? – переспросила Инга.

– Можешь проверить.

– Не позволишь? – переспросила Липа.

– Да.

– Тогда какого хрена ты устроил весь этот спектакль?! – возмутилась Инга.

– Ты не сможешь меня остановить! – Липа решительно встала.

– Девушки, прошу вас, давайте по очереди! – Тим примирительно поднял ладони, бросил Липе: – Сядь.

Она села и посмотрела на него со смесью ненависти и надежды.

– Значит, так. – Чернов забрал со стола пистолет. – Этот спектакль потребовался, чтобы заставить вас говорить.

– Урод, – буркнула Инга себе под нос. – Разве можно так пугать?

– Нельзя, но что-то подсказывает мне, что это был самый оптимальный способ получить ответы на интересующие меня вопросы.

– Ты их получил, теперь отпусти нас, – сказала Липа устало.

– Пусть твоя подружка уходит, я ее не держу.

– А я?

– А ты останешься.

– Почему?

– Потому что я хочу реабилитироваться и предъявить тебе настоящего злодея.

– Мне это не нужно. Для меня уже все закончилось.

– Зато для меня нет.

– Вот и разбирайся сам.

– Я-то разберусь, но ты будешь продолжать считать меня подонком.

– А ты не подонок?

Он усмехнулся, сказал очень тихо:

– Если бы я не вернулся, твой приятель порезал бы тебя на лоскутки.

Это был аргумент, с этим не поспоришь. Липа посмотрела на подругу:

– Инга, езжай домой.

– Я тебя с ним одну не оставлю.

– Со мной ничего не случится.

– Кстати, – теперь Чернов обращался к Инге, – если мы найдем настоящего убийцу, тебе не придется больше бояться разоблачения. Не волнуйся, с твоей драгоценной подружкой все будет хорошо. Я за ней присмотрю.

Инга в нерешительности посмотрела на Липу. Та ободряюще улыбнулась.

– Ладно, – подруга приняла решение, – но имей в виду, если с ней…

– Я все понял, – перебил ее Чернов, – если с ней что-нибудь случится, ты меня из-под земли достанешь.

– Достану, – пообещала Инга.

– С ней ничего не случится.

* * *

Тим проводил воинственную Липину подружку до такси. Да, веселенькая выдалась сегодня ночка, ничего не скажешь. Сначала этот обдолбаный отморозок, потом подружка-амазонка, потом разговор, такой занимательный, что Тим враз передумал улетать. Да, похоже, амулет присмотрел себе нового хозяина. А точнее, хозяйку. Не вернись Тим за ним, тот отморозок убил бы Липу, и ее смерть легла бы на его душу тяжелым камнем. Да что там камнем! Он бы себе никогда не простил. Знал ведь, что дело не доведено до конца, что, в случае чего, девочка первой попадет под удар. Знал и все равно уехал. Конечно, Кот, этот вонючий ублюдок – демон из ее прошлого, и к прошлому этому Тим не имеет никакого отношения, но… она ему доверяла, а он ее бросил. А тот, кто убил отца и затеял всю эту историю с «нехорошей» квартирой, жалости не знает. И в любой момент Липа может оказаться в беде. Несчастный случай, автомобильная авария. Да мало ли что?

А она ведь обрадовалась, когда его увидела! Это уже после испугалась и разозлилась, но сначала обрадовалась. Он очень хорошо запомнил ее взгляд. Стоило вернуться, чтобы увидеть и понять.

А может, и в самом деле забрать ее с собой в Дакар, когда все закончится? Их обеих: ее и ее кошку. Им понравится его дом, там как раз не хватает женщины и кошки…

Не сейчас. Он подумает над этим позже, когда все закончится. Кстати, надо бы позвонить, узнать, как там этот выродок, предупредить еще раз, чтобы не трогали его пока.

…Дверь снова оказалась заперта: на ключ и на засов. Тим тяжело вздохнул, деликатно постучал.

– Липа, открой.

Она отозвалась сразу – ждала:

– Заходи.

– Дверь закрыта на засов.

– Она и раньше была закрыта, но ты все равно вошел. Заходи!

Вот ведь настыра! Такая ни за что не откроет. Придется снова через чердак. Черт, не хотелось раньше времени раскрывать карты, но не ночевать же на коврике.

– Хорошо, – сказал он с угрозой, – но учти, когда я зайду, тебе мало не покажется.

Запасной путь занял пару минут. Тим вошел в потайную комнату, нажал на рычаг, выбрался в кабинет, а панель задвигать не стал.

Липа сидела на кухне с чашкой дымящегося чая в руках.

– Пришел? – спросила, не оборачиваясь.

– А ты что думала? – он сел напротив.

– Я уже и не знаю, что думать. Я даже не знаю, что делаю в твоей квартире.

– У меня для тебя новость.

– Какая? – В ее голосе не было любопытства.

– Это насчет твоего дружка.

– Он мне не друг, – она нервно дернула плечом.

– Прости, я просто хотел сказать, что он тебя больше никогда не обидит.

– Ты его?..

– Нет, – ответил он торопливо, – эта мразь уже дает показания в ближайшем отделении милиции. Оказывается, у него такой внушительный послужной список, что самое малое, что ему светит, – это пожизненное.

– Спасибо. – Она посмотрела ему прямо в глаза, и Тим смутился под ее взглядом. Впервые за многие годы он смутился под взглядом женщины. – Ты мне покажешь?

– Что?

– Как ты попал в квартиру.

– Пойдем.

Липа долго рассматривала потайную комнату, бродила по пыльному чердаку. Тим ее не торопил, понимал – чтобы осмыслить такое, нужно время. У них еще есть время. Немного, но есть…

Наступившее утро они встретили в разных комнатах, а Тиму хотелось, чтобы в одной. После того, как мысленно он поселил в своем доме Липу и кошку, все сразу стало на свои места, сделалось предельно ясным. Интересно, почувствовал ли то же самое Коляныч, когда увидел свою Лилу? Надо будет как-нибудь спросить…

Приготовление завтрака Тим взял на себя. Липа не возражала. Она вообще почти не разговаривала, только настороженно следила за ним.

– Мне нужно будет уйти, – сказал Тим, разливая по чашкам кофе.

– Мне тоже.

– Куда?

– На работу.

– А когда вернешься?

– Часам к девяти.

Он кивнул, так даже лучше. Ему придется еще кое-что предпринять. Хорошо, что в это время никого не будет дома.

* * *

День прошел как во сне. Несколько раз звонила Инга, спрашивала, все ли с ней в порядке. Липа отвечала, что все хорошо, и снова погружалась в невеселые мысли. Закончится рабочий день, и ей придется возвращаться в ту квартиру, к Тиму. Тим сказал, что если им повезет, то все закончится этой ночью. А если не повезет? Сколько им еще придется провести вместе? Один день, два, неделю, месяц?..

Лучше бы побыстрее, потому что с каждой прожитой минутой она привыкает к нему все сильнее, привязывается, прикипает… А ей нельзя прикипать, потому что, когда он решит уехать насовсем, ей придется резать по живому. А по живому – это очень больно…

Дома ее ждал ужин, что-то невообразимо вкусное и экзотическое. Тим сказал, что это не совсем правильное блюдо, потому что в Москве нельзя найти всех необходимых ингредиентов, но очень скоро он приготовит ей все по правилам…

Липа слушала и улыбалась. Так мило с его стороны. Сначала вкусным ужином накормил, теперь вот сказками развлекает.

Тим убрал со стола, сварил им по чашке кофе, немного помолчал, а потом вдруг спросил:

– Ты полетишь со мной в Дакар?

– Что? – Наверное, она ослышалась или ей просто примерещилось.

– Я спросил, согласна ли ты полететь со мной в Африку.

– Зачем?

– Ну, тебе же нравится Африка. А мне нравишься ты.

Это было так странно и одновременно так буднично. Словно он приглашал ее в кино, а не на другой континент. А если она возьмет и согласится? Что он будет делать?

– Липа, – позвал Тим. – Липа, ты слышала, что я тебе сказал?

– Слышала.

– И что?

– Я не могу.

– Почему?

– У меня кошка, я ее не брошу.

Тим расхохотался. Он смеялся, а она ничего не понимала. Что смешного в том, что у нее есть кошка?

– Мы заберем кошку с собой. Хочешь?

Она хотела. Хотела забрать Машку и полететь с Тимом в солнечный город Дакар. Она уже даже начала представлять себе его дом. Он, должно быть, большой, залитый светом… жалко, что ничего этого не будет: ни Африки, ни солнечного города, ни дома… Она взрослая женщина и кое-что понимает в жизни. В этой жизни, когда мужчина говорит «полетели со мной», – это вовсе не означает «я тебя люблю». Это говорит лишь о некоторой симпатии, которая, возможно, при благоприятном стечении обстоятельств перерастет во что-то большее. Или не перерастет…

А она не может рисковать. Она уже и так прикипела и привязалась. Ей и так придется резать по живому.

– Спасибо, – сказала Липа мягко. Она не хотела, чтобы его обидел или оскорбил ее отказ.

– Ты не пожалеешь. Я познакомлю тебя со своими друзьями, покажу сказочно красивые места.

– Тим, я не могу полететь с тобой.

– Почему?

Как ему объяснить?

– Просто не могу, и все.

Она боялась, что он обидится или оскорбится, а он ее поцеловал. И пока длился их поцелуй, Африка, солнечный город и залитый светом дом стали почти реальными. Липа смогла даже рассмотреть кошку Машку, нежащуюся на подоконнике…

– Обещай, что подумаешь, – Тим коснулся кончиками пальцев ее щеки.

– Я подумаю.

Он улыбнулся так радостно, что в душе шевельнулась робкая надежда, что все, что с ней происходит, это по-настоящему…

…Она согласится. Тим точно знал, что согласится. Просто нужно дать ей время. Она все обдумает, взвесит все «за» и «против» и решит, что лучше его ей не найти. И тогда в его жизни все изменится. В его доме появится женщина и кошка. Самая лучшая в мире женщина и самая лучшая кошка. И Коляныч с Ассаном, наконец, успокоятся, потому что сразу поймут, что у них с Липой все очень серьезно. На то и существуют лучшие друзья, чтобы сходу понимать такие вещи…

* * *

Сегодня позвонил этот хромой ублюдок, сказал, что улетает. Девчонка оказалась ему не по зубам, отказалась продать квартиру. Жадная сука…

Так даже лучше. Это все многократно облегчает. Особенно в свете нового генерального плана. Надо будет завтра же связаться с ее подружкой, договориться о личной встрече. Конечно, рискованно, но без очной встречи не обойтись. Ничего, видеозапись – достаточно сильная мотивация, подружка сделает все, что ей скажут. До сих пор ведь делала. Сейчас главное – не ошибиться. Ну и, конечно, время. Времени мало…

Черт! Как же достал этот гребаный чердак! Столько хлама, того и гляди, сломаешь ногу. Надо осторожно, на последнем этапе не должно быть осечки. А в руках еще эта банка с кровью, как бы не уронить.

Потайная дверь открылась бесшумно. Смазать петли – хорошая была идея. За деревянными панелями тишина, и уже два часа как погас свет в окнах. Контрольный звонок, если никто не снимет трубку, значит, девчонка уже в отрубе. Классную дурь дала подружка. Только вот дозу пришлось удвоить. Так, на всякий случай…

К телефону никто не подошел. Пора! Панель отъехала в сторону с тихим жужжанием. Ну ничего, уже совсем пустяки остались…

Свет! Откуда в кабинете свет?! Ведь еще секунду назад было темно, как в могиле…

– Здравствуй, Марина!

* * *

– Здравствуй, Марина! – Тим поудобнее перехватил рукоять пистолета. На сей раз пистолет был заряжен. Игра шла по-крупному, и он не собирался выпускать ситуацию из-под контроля.

Но Марина! Честно говоря, он ожидал дядюшку. А тут такой неприятный сюрприз.

– Ты?! – Марина попятилась.

– Я бы не советовал. – Тим многозначительно кивнул на пистолет, сказал: – Липа, закрой тайник.

Липа, не сводя с Марины удивленно-настороженного взгляда, нажала на рычаг. Панель заскользила, отрезая путь к отступлению.

– И она тоже? – Накрашенные ярко-алой помадой губы – надо же, она даже на дело выходила при полном параде – скривились в презрительной улыбке.

– А баночку можешь поставить. Тяжелая, наверное, баночка? – Тим тоже улыбнулся. – Что ты на сей раз придумала?

– Не твое дело! – огрызнулась Марина, но банку с чем-то подозрительно похожим на кровь все-таки поставила.

– Да ты присаживайся, – он кивнул на диванчик. – В ногах правды нет, а разговор нам предстоит долгий.

– А с чего ты решил, что я стану с тобой разговаривать?

– Станешь.

– Думаешь, напугал меня этой игрушкой? – она кивнула на пистолет. – Я же тебя знаю, Тима. Ты не сможешь выстрелить.

– Смогу, – он улыбнулся, – ты сама говорила, что я изменился.

Марина поверила и, кажется, даже испугалась, спросила с вызовом:

– Что тебе нужно? Ты, как я погляжу, и так уже со всем разобрался. – Она метнула в Липу полный ненависти взгляд. – Спелся с этой убогой.

Липа возмущенно хмыкнула, но отвечать на провокацию не стала. Умная девочка.

– Мне хотелось подробностей. Расскажи, за что ты убила моего отца?

– А я не убивала.

– Перестань, Марина.

– Это был несчастный случай, – она упрямо вздернула подбородок, сцепила пальцы в замок.

– Марина! – ствол едва заметно дернулся. – Не шути со мной.

Она поморщилась, сказала капризно:

– Курить хочу.

Тим швырнул ей сигареты и зажигалку:

– Валяй.

– Как галантно! – она саркастически усмехнулась, прикурила. По кабинету поплыл сизый дымок, Липа чихнула. Тим посмотрел на нее виновато. Она кивнула в ответ – мол, ничего страшного.

– Я говорила, что твой папашка окончательно свихнулся? Так вот, я не врала. Разве может нормальный человек ни с того ни с сего заняться меценатством? Да если бы по мелочовке, как все. Нет, он мыслил масштабно. Если жертвовал, то не сотнями, а тысячами. Церковь новую затеял строить. Точно старых мало?! Я терпела, думала – перебесится, а он знаешь что мне однажды заявил? Что собирается уходить в монастырь! В монастырь! – Марина застонала. – И ведь ушел бы! Все к тому двигалось. Со мной он уже вообще не жил, переселился вот в эту квартиру. Говорил, что ему тут удобнее дела решать. Раньше-то так оно и было. Все серьезные переговоры только здесь, только за этим столом. Ему, видите ли, тут и стены помогали! Вот эти самые, – она кивнула на дубовые панели.

– Ты сразу знала про тайник? – спросил Тим.

– Знала. Сергей мне показал. В те времена, когда он еще не спятил. В лисьей норе обязательно должен быть запасной ход, а твой отец являлся старым лисом. Пока не свихнулся, – добавила она желчно. – Я приехала поговорить по-хорошему, напомнить старому козлу, что у него есть семья и обязательства. А он сказал, что все уже решено, что он твердо намерился сеять доброе и вечное…

– И ты его убила, – Тим до боли в пальцах сжал пистолет.

Марина пожала плечами:

– Я не планировала это заранее. Просто так получилось. Ситуация вышла из-под контроля. Я не могла допустить, чтобы он пустил все по ветру, отписал какому-нибудь монастырю все наше имущество. А он бы отписал, все к этому шло.

Тим молча покачал головой.

Марина жадно затянулась сигаретой, продолжила. Похоже, убийце и в самом деле нужны слушатели.

– Я тогда чуть с ума не сошла от страха. Думала, что это конец, что меня посадят за убийство, а денежки уйдут к Николаю.

Вот, оказывается, из-за чего она волновалась! Не из-за того, что убила человека, а боялась, что деньги уйдут. Жадная тварь…

– А потом кто-то пришел, в самый неподходящий момент. Хорошо, что я вспомнила про тайник.

– Это была Инга, – подала голос Липа.

– Вот именно! – В синих глазах Марины зажглась лютая злость. – Ты в курсе, что твоя любимая подружка воровка?

– Это неправда.

– Правда! Воровка и мародерка! Стервятница! Только стервятница станет обыскивать и обворовывать труп!

– Заткнись! – Липа подалась вперед, Тим предупреждающе поднял руку.

– Липа, иди сюда!

Она бросила на него сердитый взгляд, но послушалась. Это хорошо. У него нет времени отвлекаться.

– Стервятница, – с мрачным удовольствием повторила Марина. – А еще и предательница. Как думаешь, откуда я все про тебя знаю? Даже про твоего дружка-насильника? Вот именно – она рассказала! И про детство твое сиротское, и про Кота, и про то, что с подружкой своей ты в дурке познакомилась. Что, красавчик, – она злорадно улыбнулась Тиму, – небось не в курсе, что подружка твоя порченная, да еще и сумасшедшая вдобавок?

– Заткнись! – Тим обнял Липу за плечи.

– И это знаешь?! – Марина досадливо покачала головой. – Ну прям тебя ничем не удивишь! А откуда знаешь? Наша убогая сама покаялась или подружка раскололась?

– Не твое дело!

– Ясно. – Марина вздохнула и сказала почти будничным тоном: – Как же я вас всех ненавижу. Такой хороший план сорвали.

– Да дерьмовый у тебя план, – усмехнулся Тим.

– Это почему?

– Да потому! На что ты надеялась, когда устраивала весь этот балаган? Что Липа испугается и отдаст тебе квартиру?

– Ну, приблизительно так.

– А что помешало бы ей продать квартиру кому-нибудь другому? Например, Николаю? Если ты такой великий комбинатор, то должна была просто предложить ей деньги.

– А у меня не было денег! – заорала Марина.

– Да брось ты! Можно было продать дом.

– Нельзя!

– Почему?

– Дом заложен.

Тим присвистнул.

– Не свисти, денег не будет.

– Будут, не переживай. А ты у нас, выходит, банкрот?! И куда ушло наследство?

Марина, загасив сигарету, сказала устало:

– Быть женой богатого человека нелегко. Смертельно скучно.

– И ты нашла себе хобби? Какое?

– Казино, – она пожала плечами. – Сначала мне просто сказочно везло. Говорят, новичкам всегда везет. А потом везение закончилось.

– И появились долги, – подытожил Тим. – Отец знал, что ты заложила дом?

– Нет, дом был записан на меня.

– Ладно, у тебя не было денег, чтобы купить квартиру, но ведь у тебя должен иметься элементарный здравый смысл. Зачем Липе отдавать тебе свое имущество даром, если тот же дядюшка предлагал ей весьма приличную сумму?

– Ну, вообще-то, сначала я решила запугать ее милицией, но эта маленькая тварь не испугалась.

– В тот день, когда ты убила своего мужа, меня не было в городе. Так что у меня алиби.

– Да, этого я не учла.

– Ты много чего не учла. – Тим почувствовал, как напряглась Липа, успокаивающе погладил ее по спине.

– Поначалу, – Марина улыбнулась, – но потом я откорректировала свой план, и если бы не ты… – Ее взгляд мог бы прожечь дыру в стене, но Тим лишь удивленно приподнял брови. – Ты мне не веришь? – Кажется, она обиделась.

– Попробуй меня переубедить.

– Хорошо. – Она приняла вызов, откинулась на спинку дивана, забросила ногу за ногу. – Мой новый план был намного лучше. Вы не забыли, что у меня имелась помощница? – Она подмигнула Липе. – Твоя подружка меня боялась.

– Ты ее шантажировала!

– На войне, милочка, все средства хороши. Неважно, главное, что она крепко сидела у меня на крючке.

– Ты что-то говорила про план, – напомнил Тим.

– Да, план был таков: я своими ночными вылазками довожу эту маленькую дрянь до легкого помешательства, а подружка убеждает ее, что во всех бедах виновата квартира, что она проклята, заговорена или еще что-нибудь в том же духе, и уговаривает переоформить имущество на нее, так сказать, от греха подальше, чтобы отвадить бесов. А дальше все просто! – Марина хлопнула в ладоши.

– Ты планировала, что Инга отдаст тебе квартиру? – уточнил Тим.

– Да, ведь видеозапись до сих пор у меня. Это был бы справедливый обмен.

– А что, если бы в твою игру решил вмешаться дядюшка?

Марина пожала плечами:

– В наше время никто не застрахован от несчастных случаев.

– Ты бы его убила.

– Да, уж что-нибудь бы придумала. Ну, как тебе мой план, Тима?

– В целом хорош, только есть одно существенное «но», которое свело бы его на нет.

– Любопытно, что это за «но»?

– Липа не являлась единственной владелицей квартиры.

Марина недоверчиво улыбнулась:

– Кто еще?

– Ее бывший муж. После развода половина имущества отошла к нему.

– С ума сойти! – простонала Марина. – Идиотка! Ты прописала на своей жилплощади этого козла?!

Липа молча кивнула.

– Так что извини, Мариночка, но пропадаешь ты, похоже, ни за что, – подвел черту Тим.

– А кто сказал, что я пропадаю? – поинтересовалась Марина. – У вас нет доказательств. Так что я сейчас встану и спокойно уйду.

– Иди, – он улыбнулся.

– Секунду! – Липа встала.

…Это была даже не пощечина! Это был полноценный хук справа. Марина взвизгнула от неожиданности и боли. Тим одобрительно хмыкнул. Молодец девчонка!

– Это тебе за твой гениальный план. – Липа поморщилась, потерла кулак. – За то, что пугала меня, за кровь в кабинете, за змеиное колье. Кстати, откуда оно?

– Мой покойный муж прикупил мне эту мерзкую безделушку в одной лондонской антикварной лавке. Он считал ее забавной, а меня от нее тошнило. Тебя, как я понимаю, тоже? – Марина усмехнулась. – А идея с кровью была неплоха. Не правда ли? Ты, наверное, очень удивилась, когда на следующий день кровь исчезла? Я все убрала, пока ты торчала на работе.

– Зачем?

– Чтобы тебе веселее было! Чтобы быстрее поехала крыша!

– А платье?

– Заказала в театральной мастерской. Между прочим, двести баксов на него потратила.

– А туман и голос?

– Туман и голос? – Марина раздраженно пожала плечами. – Это, видимо, милочка, уже плод твоего больного воображения.

Тим напрягся, разговор принимал очень неприятный оборот.

– Это не было галлюцинацией, я отчетливо слышала голос! – Липа упрямо тряхнула головой.

– Зачем мне тебе врать? Я только что созналась в убийстве, а тут такая мелочь… – Марина замолчала на полуслове, перевела заинтересованный взгляд на Тима. – А ведь интересная картинка вырисовывается! – она хищно улыбнулась. – Скажи-ка мне, Тима, с чего бы это такому проходимцу, как ты, помогать этой девчонке? Только не уверяй, будто просто пожалел сиротку. Не поверю.

– Тим, о чем она? – Теперь на него смотрели две пары глаз: синие – насмешливо, черные – настороженно.

– Ни о чем. Марина, пошла вон!

– А я вот не хочу! Сейчас, похоже, начнется самое интересное, – мачеха уселась поудобнее и скрестила руки на груди.

– Если ты сейчас же не уберешься, – сказал Тим с угрозой, – я вышвырну тебя сам.

– Подожди, я хочу понять, – Липа перевела взгляд с него на Марину, – на что ты намекаешь?

– А давай сначала ты ответишь на парочку моих вопросов? – Марина подмигнула Тиму, тот заскрипел зубами в бессильной ярости.

– Хорошо, что ты хочешь узнать?

– Кому на сегодняшний день принадлежит квартира?

Липа бросила быстрый взгляд на Тима.

– Ему? Я угадала? – Марина довольно кивнула.

– Он купил долю моего бывшего мужа.

– И твою долю тоже?

– Да.

– Почему ты ее продала?

– Липа, ты не обязана отвечать на ее вопросы, – Тим решил вмешаться, хотя понимал, что уже слишком поздно.

– Я отвечу, – сказала девушка, не глядя в его сторону. – Мне надоело жить в постоянном страхе, а он был рядом и помогал.

– Помогал! – Марина расхохоталась. – Слушай, милочка, я открою тебе страшную тайну. Я не устраивала никаких мистификаций с туманом и голосом. Мне больше по душе кровавые мотивы. Тима, ну с голосом все понятно – диктофонная запись. А как ты вызывал туман? Что это было? Дымовая шашка?

Тиму захотелось ее ударить, размазать эту дрянь по стенке.

– Скажи, что это не ты, – Липа смотрела на него с мольбой.

– Это он, можешь даже не сомневаться. Ты же наверняка поведала ему о своих страхах, правда? А наш парень не промах, он сопоставил факты и мигом понял, каким способом можно тебя дожать. Решил на чужом горбу в рай въехать, Тима?

– Заткнись!

– Это правда. Все, что она сказала, – Липа не спрашивала, она утверждала. В черных цыганских глазах появилась боль.

– А ведь он тебя зацепил?! – Марина наслаждалась, Марина кайфовала от чужого страдания. – Тогда я открою тебе еще одну маленькую семейную тайну…

Тим зарычал.

– Он, конечно, не рассказывал тебе, как оказался в Африке? Молчал, потому что это слишком некрасивая история.

Тим рванул с твердым намерением вышвырнуть эту суку за дверь.

– Пусть она говорит, – сказала Липа бесцветным голосом.

– Видишь, девочка просит. Девочке интересно. Ну, я продолжаю. В Африку наш герой-любовник свалил, чтобы избежать позора. Он пытался меня изнасиловать, прямо в доме своего отца.

– Это ложь! – Тим сжал рукоять пистолета. – Я тебя не насиловал.

– Ну, может, и не насиловал, но ты ведь спал со мной. Не так ли? А я была женой твоего отца. У него страсть к чужим женщинам, – она перевела торжествующий взгляд на Липу. – Уверена, он и тобой заинтересовался по большей части из-за того, что прежде ты являлась любовницей его отца.

– Я не была ничьей любовницей!

– Да неужели?! – Марина всплеснула руками. – Да ты не стесняйся! Давай, присоединяйся к нашей теплой компании подлецов и обманщиков.

– Я не была любовницей твоего отца, – наконец-то она посмотрел в его сторону. Лучше бы не смотрела. От того, что Тим прочел в ее взгляде, захотелось выть волком.

– Я тебе верю.

– Мне не нужна твоя вера, я просто хочу, чтобы ты знал.

– Простите, что вмешиваюсь в вашу беседу, – подала голос Марина, – но, милочка, позволь усомниться в твоих словах. Если ты не была любовницей моего мужа, тогда кем ты ему приходилась? Никто не станет оставлять наследство чужому человеку… – Она запнулась, а потом ее лицо вдруг исказила гримаса удивления и понимания. – Постой-ка! Ты же сирота, росла в детском доме. А что сталось с твоими родителями?

– У меня нет родителей. Никого: ни отца, ни матери.

Марина усмехнулась:

– Ну, насчет матери не стану спорить, а вот папашка у тебя, кажется, все-таки имелся.

Тим шумно вздохнул. Ощущение было такое, словно кто-то со всей силы саданул ему под дых. Это неправда! То, о чем говорит Марина, не может быть правдой!

– А ведь все сходится, ребятки! Сергей пригрел не постороннюю девчонку, а собственную незаконнорожденную дочь. Грехи молодости – это бессонные ночи в старости. Ему всегда хотелось детей, а у меня не получалось родить. Я думала, он смирился, а он вспомнил о грехах молодости и нашел тебя… Откуда ты? Где ты жила, пока не приехала в Москву?

– В Ярославле.

– В Ярославле! Тима, ты слышал?! Помнишь, куда на протяжении десяти лет ездил в командировки твой папаша?

Все сходится… В это страшно поверить, но Марина права.

– О, как оно все вышло! Ну как, приятно узнать, что ты больше не сиротка?

– Отстань от нее! – рявкнул Тим.

– А что я такого делаю? – Марина смотрела прямо ему в лицо и улыбалась. Пистолет жег ладонь, просился в дело. – Я просто пытаюсь воссоединить вас в лоне семьи. – Она сощурилась. – Или вы уже соединились?

Женщин бить нехорошо. Тим усвоил это с детства, но перед ним была не женщина, перед ним была тварь, не поддающаяся классификации. Он сдернул Марину с дивана и уже занес руку для удара.

– Не надо! – крик прозвучал как щелчок кнута. – Тим, пусть она уходит! – Липа схватила его за запястье, но тут же отдернула руку, точно обожглась.

– Убирайся! – он тряхнул Марину так, что у той клацнули зубы. – Пошла вон из моего дома!

Марина не испугалась, провела кончиком языка по кроваво-красным губам, сказала:

– Да не переживайте вы так! Инцест – это, конечно, мерзость и страшный грех, но вы же не знали…

…Он ее ударил. Он просто не смог удержаться. Вышвырнул ее за дверь, прохрипел срывающимся от бешенства голосом:

– Ты заплатишь!

– Да ну?! – Марина потерла щеку. – Как, если не секрет, ты хочешь меня наказать? Поставишь в угол?

Он посмотрел на эту тварь долгим взглядом, помолчал, собирая волю в кулак:

– Я буду действовать твоими же методами. Я нашел в кабинете видеокамеру.

Синие глаза почернели от понимания и страха.

– И когда ты рассказывала, как убивала моего отца, она работала.

– Ты блефуешь!

– Я не блефую. – Грохот захлопнувшейся двери отсек ее истошный вопль.

Марина бесновалась еще очень долго: угрожала, упрашивала, унижалась. Тим ее не слышал, он стоял, прижавшись спиной к двери, и думал, что никогда не сможет найти в себе силы, чтобы вернуться в кабинет и взглянуть в глаза Липе.

Сестра. Она его сводная сестра. Вот так все просто и сложно одновременно. Просто оттого, что теперь совершенно ясны мотивы отца, а сложно оттого, что они с Липой переступили запретную черту. Пусть по незнанию, но они это сделали. Тим в отчаянии врезал кулаком в стену, боли не почувствовал, но на костяшках пальцев выступила кровь.

Последняя прощальная шутка отца. Или месть, теперь уже неважно. Но разве можно так играть с судьбами собственных детей?! Отец просил, чтобы он присмотрел за Липой. Он присмотрит. Только издалека, из Дакара. Может быть, расстояния в пару тысяч километров хватит, чтобы заглушить боль.

Надо поговорить с ней, попросить прощения, если получится, все объяснить. Она должна его понять, ведь она его… сестра, единственный родной человек… Тим сжал зубы, чтобы не застонать.

Липа была в кабинете и, сидя на диване, смотрела перед собой пустыми глазами. Тим хотел было сесть рядом, но передумал, отошел к столу.

– Липа, нам нужно поговорить.

– Да. – Голос безжизненный, взгляд по-прежнему пустой.

Так даже лучше, что она на него не смотрит. Так проще.

– Я должен уехать.

– Да.

– Один.

– Я понимаю.

– Но я стану тебе помогать.

– Не надо.

– Буду! Днем я переоформлю квартиру на твое имя.

Она ничего не ответила, похоже, ей было все равно.

– Ты должна знать еще кое-что. У моего… – он запнулся, – у нашего отца была коллекция старинных монет. Очень ценная коллекция.

– Это из-за нее все началось? – Липа по-прежнему не смотрела в его сторону.

– Да. Коллекция не фигурирова в завещании. Все решили, что она спрятана в квартире. Я нашел ее.

– Вчера?

– Да. Мы ее поделим. Или, если захочешь, продадим и поделим деньги.

– Мне ничего не нужно.

– Липа, речь идет о миллионах.

– Мне все равно. – Наконец-то она на него посмотрела. Теперь в ее взгляде не было пустоты – только боль и обреченность, отражение его собственных чувств. – Ты знал про меня?

– Что?! Ты с ума сошла! Ты думаешь, я бы…

– Прости.

– И ты меня прости. – Если бы она не была его сестрой, он бы обнял ее за плечи, погладил бы по волосам… Но она его сестра, и им остались только слова.

– Ты не виноват. Мы не виноваты. Правда? – В ее голосе мелькнула тень надежды.

– Никто не виноват. Нужно просто постараться забыть.

– Я не смогу.

Он тоже не сможет смириться с мыслью, что в его солнечном доме не найдется места ни этой женщине, ни ее кошке. А ему самому больше нет места в ее сердце. Кровное родство, будь оно неладно…

– А это правда был ты?

Он понял, о чем она: о тумане и пленке. Да, это он. На тот момент идея казалась простой и логичной. Девочка стояла на грани, ее нужно было только чуть-чуть подтолкнуть. Не к краю крыши, господи, конечно, нет! У него даже мысли не возникло, что все может так обернуться, что его маленькая импровизация наслоится на действие наркотиков и Липа сорвется с катушек. Просто немного бутафорского тумана, едва различимый шепот…

А она оказалась на крыше, и, опоздай он хоть на пару секунд, она бы погибла.

– Да, это я. Прости.

– Это жестоко.

– Я знаю. – Глупо оправдываться и говорить, что он не хотел. Теперь это уже неважно. После того, что они узнали, все остальное блекнет и теряет смысл.

Ночь прошла без сна. Тим лежал на диване, смотрел в потолок и думал, что Липа наверняка тоже не спит.

Утром явилась Инга. Липа сказала ей что-то, и она ушла, лишь на прощание бросила на Тима вопросительный взгляд.

Два последующих дня они почти не виделись. У Липы была ее работа, у Тима дела. В прокуратуре его встретили как родного и записи обрадовались несказанно. Еще бы не обрадовались: благодаря его предусмотрительности одним «висяком» стало меньше.

Когда Тим принимал это решение, им двигала не ненависть и даже не чувство мести. Он просто боялся, что, оставь он все как есть, Марина может вернуться. Только теперь уже не с банкой крови, а с ножом или пистолетом, чтобы убрать одного из свидетелей – Липу. Тим не мог этого допустить. Теперь он в ответе за свою… в общем, теперь ему есть кого защищать.

Потом переоформляли квартиру. Если нотариус и удивился, то виду не подал, сделал все в лучшем виде. Приятно иметь дело с профессионалом.

Их прощание оказалось коротким. Торопливое «пока», взгляды украдкой. Единственное, на что Тим отважился, – это пожать ей руку, самые кончики холодных как лед пальцев, вложить в узкую ладошку свой амулет. Не нужна ему больше удача, ему больше ничего не нужно. Он сам за себя постоит, как-нибудь разберется со смертью, своей давней подружкой. А Липа – она другая, ей требуется защита. Может, с амулетом ей не будет так… так больно.

Она не хотела принимать подарок, но он силой сжал ее руку в кулачок. Все, у амулета теперь новая хозяйка…

В самолте Тим напился. Хорошо, что в Париже его встречали Коляныч и Ассан…

* * *

Жизнь продолжается. Жизнь продолжается, несмотря ни на что. Липа повторяла это как мантру, с которой она просыпалась и ложилась в постель, за которую цеплялась, как утопающий цепляется за соломинку.

У нее все хорошо. У нее есть работа, верная подружка Инга, кошка, квартира, теперь уже безо всяких призраков и ужасов, у нее есть… брат. Единственное, чего у нее нет, – это душевного покоя. Такая мелочь, сущий пустяк. Надо чуть-чуть потерпеть, и все образуется, станет на свои места.

Но ничего не образовывалось. Жизнь продолжалась, а боль не проходила. И даже амулет, прощальный подарок Тима, не помогал. Амулет тосковал по прежнему хозяину, а она все никак не решалась его снять. Наверное, потому, что с амулетом каждую ночь ей снился Тим. И в снах этих он не был ее братом…

Она никому не рассказывала про них с Тимом, даже Инге. О таком нельзя говорить вслух. Такое дается как испытание или наказание.

Нужно только потерпеть…

Это случилось в субботу, в стылый ноябрьский день. За окном шел дождь пополам со снегом. Мозаичная плитка на крыше покрылась тонкой корочкой льда. Цветы и пальмы Липа внесла внутрь еще в сентябре, а за ними кресла и столик. Теперь детская была похожа на зимний сад. Теперь Липа любила пить кофе именно здесь. Чашка кофе, плитка черного шоколада, кошка Машка на коленях – почти идиллия. За окном глубокая осень, а у нее дома маленький кусочек лета.

В дверь позвонили. Машка лениво повела ухом, посмотрела на Липу. «Не открывай, нам и так хорошо», – читалось в ее желтых глазах. Да, им хорошо, а гость пусть уходит, кто бы он ни был.

Звонок стал настойчивее. Липа вздохнула, встала, переложила кошку в кресло, сказала:

– Я только узнаю, что им нужно, и вернусь.

Она открыла дверь, не заглядывая в глазок. А зачем? С ней же теперь Тимов медальон – спираль удачи…

На лестничной площадке стояли двое. Невысокий толстяк в пуховике и лохматой лисьей шапке и рослый чернокожий мужчина в элегантном пальто и с непокрытой головой.

– Олимпиада Витальевна? – Толстяк широко улыбнулся, зачем-то ткнул в бок чернокожего.

– Да. – Липа почти не удивилась, за последние месяцы она разучилась не только бояться, но и удивляться.

– Вы позволите нам войти? – чернокожий говорил по-русски с сильным акцентом.

– Прошу, – она пошире распахнула дверь.

Гости шагнули в квартиру. Толстяк огляделся, одобрительно поцокал языком и с удивительным проворством выскользнул из пуховика. Его приятель улыбнулся Липе и сказал смущенно:

– Меня зовут Ассан. А его, – он бросил неодобрительный взгляд на толстяка, – Коляныч. Мы друзья Счастливчика, то есть Тима.

Друзья Тима. Сердце забилось быстро-быстро. Что друзьям Тима делать в ее доме?

На голоса вышла кошка Машка, окинула незнакомцев подозрительным взглядом, зевнула.

– Видишь, Ассанчик, кошка! – непонятно чему обрадовался толстяк Коляныч. – Девушка и кошка – все, как он и говорил. – Он перевел взгляд на растерявшуюся Липу, сказал с просительной улыбкой: – Девочка, согрей нам чайку, а то в этой вашей Москве отвратительная погода.

Липа кивнула.

– Вы проходите, я сейчас.

– А может, водочка есть? – послышалось ей вслед. – Водочка или спиртик?

У нее была и водочка, и спиртик, и даже – о, чудо! – готовый ужин. На то, чтобы накрыть стол, ушло пару минут. Все это время Липа собиралась с духом. Эти люди сказали, что они друзья Тима. Что они делают в России? Зачем пришли к ней? Уж точно не за тем, чтобы попить чайку. Может, с Тимом что-то случилось?.. Теперь, когда он без своего оберега…

– Ой, как вкусно пахнет! – на кухню притопал Коляныч. – Это все для нас? – Он обвел восхищенным взглядом накрытый стол, заорал во все горло: – Ассанчик! Иди сюда, дорогой! Ты только посмотри, какая девочка хозяйственная. Прямо как моя Лилу.

– Лилу – это его жена, – на кухне появился Ассан. – Липа, простите за вторжение, но у нас к вам очень серьезный разговор.

– К черту разговоры! – перебил его толстяк, плюхаясь на табурет. – Сначала ужин, а потом разговор. Да не стойте вы, присаживайтесь!

За ужином Коляныч болтал без умолку. Видать, разговаривать с набитым ртом ему не впервой. Рафинированный Ассан пытался разбавить болтовню товарища светской беседой. Липа вежливо улыбалась, отвечала на вопросы Ассана и ждала, когда же, наконец, закончится этот балаган и гости перейдут к главному.

Чай решено было пить в гостиной, неугомонному Колянычу захотелось «полюбоваться рыбками». Липа не стала возражать – в гостиной так в гостиной. Она даже камин зажгла, на сей раз для Ассана, заметила, как он смотрит на эту электрическую игрушку. Ассан с благодарностью улыбнулся, подошел поближе к огню. А Липа некстати подумала, что мужчины – это большие дети.

Толстяк рассказывал очередную байку о том, как он охотился на нильских крокодилов, когда Ассан вдруг сказал:

– Коляныч, хватит трепаться. Покажи ей.

– Но я же еще не дорассказал, – толстяк обиженно засопел.

– Коляныч, покажи!

Липа напряглась – что эти двое хотят ей показать?

– Не надо волноваться, – Ассан поймал ее испуганный взгляд. – Просто посмотрите на фотографию и скажите, знаком ли вам этот человек.

На столе перед ней появилось фото.

– Зачем вам это нужно? – спросила она.

– Милая, – Коляныч расплылся в отеческой улыбке. – Это нужно не нам, а вам с Тимом. Посмотри, ты его узнаешь?

Руки предательски дрожали, когда она брала фотографию.

Худое лицо, густые, совершенно седые волосы, ярко-синие глаза, намек на улыбку. Да, она знала этого человека…

* * *

…В тот день они впервые серьезно поссорились с Олегом. На пустом месте, в общем-то, поругались.

Нет, не так. Если честно, Липа думала, что муж будет ею гордиться после случившегося, а он набросился с упреками.

– Ты с ума сошла! О чем ты только думала?! А если бы этот мужик загнулся?! Тебя бы посадили за убийство! – У Олега даже руки дрожали от волнения.

– Он загнулся бы, если бы я не вмешалась, – в который уже раз повторила Липа. Устала она оправдываться и объяснять мужу, что клятва Гиппократа – это не пустой звук и то, что понимает она эту клятву как надо, безо всяких там «если».

Это была их годовщина – ровно два года совместной семейной жизни. Не бог весть какая знаменательная дата, но Липе непременно хотелось ее отпраздновать, не так много в ее жизни нашлось знаменательных дат: раз-два – и обчелся. Ресторан она выбирала сама. Ей хотелось, чтобы все было красиво: чтобы живая музыка, вышколенные официанты, уединенный столик и уютное мерцание свечей. Она давно присмотрела это место, и неважно, что за один ужин тут придется отдать половину ее месячного заработка. Два года, годовщина – они заслужили праздник.

А Олег был против, он считал ее решение бессмысленной тратой денег, предлагал сходить в «Макдоналдс» или просто тихо-мирно отметить годовщину дома, в общаге.

Липа хотела именно в этом ресторане, где живая музыка и свечи. И, возможно, впервые за всю их совместную с Олегом жизнь настояла на своем. Взяла взаймы у Инги роскошное вечернее платье, сделала макияж и даже попыталась уложить свои непослушные волосы в элегантную прическу. Она хотела сразить мужа наповал, доказать, что она достойна его любви.

Сразила. Олег окинул ее долгим взглядом, потер в раздумьях переносицу и сказал, что платье ее полнит, и вообще красный цвет ей не идет. Олегу было виднее, он ведь фотохудожник, у него тонкий вкус и особенное видение мира. Наверное, именно поэтому Липа если и обиделась, то не слишком сильно. Сама виновата, надо было предварительно посоветоваться с мужем, а она доверилась мнению Инги. Инга сказала: «Мартьянова, отпад!» – и Липа поверила. А оказалось, что платье ее полнит, и Олег недоволен…

Ничего, она сумеет вернуть мужу хорошее расположение духа, он ведь еще не видел ресторан.

Ресторан Олегу понравился – слава тебе, господи! – он улыбнулся и обнял Липу за плечи, хотя всегда считал «эти телячьи нежности» мещанством и дурновкусием. А в ресторане все друг другу улыбались, и многие пары держались за руки, а некоторые – наверное, самые невоспитанные – даже целовались украдкой. Липе тоже хотелось целоваться – ну что же в этом плохого, если два человека любят друг друга? Может быть, особенная атмосфера этого сказочного места растопит сердце Олега, и в их семейной жизни случится маленькое чудо под названием «поцелуй в общественном месте»? Вторая годовщина как-никак…

Сначала все шло хорошо, просто замечательно. Олег больше не дулся, смотрел на Липу благосклонно, несколько раз погладил ее по руке. Липа была счастлива. Не зря все-таки она затеяла все это. И потраченных денег совсем не жалко. А ведь есть еще подарок для Олега, потрясающе красивые серебряные запонки – Олег обожал запонки, считал их элементом стиля и особого шика, у него их собралась целая коллекция. Подарок Липа решила оставить на десерт, закончить праздничный ужин на трогательно-романтической ноте. Олег должен оценить ее старания. Тем более что запонки непростые, Липа купила их в антикварном магазине, у них имелась своя история и, если верить продавцу, очень долгая жизнь. Лет сто, как минимум.

Вот такие у нее были замечательные планы, но не зря говорят: «Хочешь насмешить господа, расскажи ему о своих планах».

Это случилось уже под занавес. Липа как раз думала, как бы так незаметно достать из сумочки коробочку с запонками, когда в дальнем конце зала началось волнение: заметались официанты, истошно закричала какая-то женщина, послышался звон бьющейся посуды. Липа судорожно вздохнула, испуганно посмотрела на мужа.

– Вот тебе и тихое место, – проворчал тот, не слишком, впрочем, раздраженно. Французское вино сделало его добрым и снисходительным.

– Что-то случилось? – Липа поймала за рукав пробегавшего мимо их столика официанта.

Тот притормозил, улыбнулся нервной улыбкой и сказал скороговоркой:

– Все в порядке, не волнуйтесь. Просто одному из гостей стало нехорошо.

– Ну, так вызовите «Скорую», – посоветовал Олег и требовательно сжал Липину руку.

Липа обернулась, присмотрелась – похоже, гостю стало не просто нехорошо, гостю было очень плохо. Он катался по полу и судорожно хватался за горло. Она решительно встала.

– Ты куда? – строго спросил Олег.

– Там человеку плохо, – сказала она шепотом.

– Ну и что? Уверен, ему уже вызвали «Скорую», сядь на место, Олимпиада!

Она дернула плечом:

– Еще неизвестно, когда приедет «Скорая». Я подойду, а?

– Зачем?

– Ну, я ведь врач.

– И что с того? У тебя с собой есть лекарства? Нет! Тогда чем, скажи на милость, ты можешь ему помочь?

У нее не было с собой лекарств, но она являлась врачом и давала клятву.

– Олег, я пошла, – она решительно высвободила руку.

– Дура, – послышалось ей вслед.

Мужчина был еще нестарый, импозантный, хорошо одетый, с благородной платиновой сединой. Несчастный задыхался – Липа поняла это сразу, как только глянула на его посиневшее лицо, на тонкие аристократические пальцы, царапающие шею. Несчастный задыхался и, кажется, собирался умереть…

– Он чем-то подавился? – Липа дернула за полу пиджака пожилого джентльмена, тщетно пытавшегося поднять мужчину с пола.

– Что? – тот посмотрел на нее испуганным взглядом.

– Я спрашиваю, ваш товарищ чем-то подавился?

– Вы врач? – спросил он с надеждой.

Липа молча кивнула.

– Нет, он не подавился. Принесли новое блюдо… какой-то паштет. Он попробовал кусочек – и это началось… Что это? Приступ?!

Это был не приступ, это был отек Квинке, разновидность аллергической реакции. Видать, в паштете нашелся аллерген, способный вызвать такую реакцию. В ответ на него начался отек гортани, следствием которого стало удушье. С лекарствами отек можно было бы снять достаточно быстро, но их не было, а мужчина умирал. И по всему видно, что «Скорая» не успеет. Оставался только один выход. Ой, мамочки!..

Когда-то, еще в студенческие годы, преподаватель топографической анатомии рассказывал им, как однажды спас человека в сходной ситуации, сделав тому трахеотомию в походных условиях. Трахеотомия – это такая операция, когда для обеспечения доступа воздуха пациенту рассекают горло. В идеале, делать ее нужно в стерильных условиях, острым скальпелем, с соответствующим обезболиванием, но, увы, подобные экстренные ситуации редко случаются в условиях стационара, а действовать нужно очень быстро.

Липа на всю ставшуюся жизнь запомнила тот случай. Мало того, преподаватель заставил каждого из них отработать операцию на муляже. Она не думала, что эти навыки когда-нибудь пригодятся, а вот, пригодились…

– Он умрет, – она старалась, чтобы голос не дрожал. – Он умрет, если срочно не дать доступ кислороду. Нужна операция.

– Операция? – Мужчина испуганно заморгал. – Но «Скорая»…

Липа посмотрела на лежащего на полу человека – он уже не шевелился…

Мужчина понял ее правильно, спросил шепотом:

– Вы сможете?

– Я попробую. – Она сказала правду, она ничего не может обещать.

– Липа, пошли домой! – послышался над головой голос Олега. – Немедленно!

Она сделала глубокий вдох:

– Мне нужна водка, острый нож и заварочный чайник. Быстро!

В экстремальных ситуациях людям необходимы четкие инструкции. Когда есть четкие инструкции, появляется надежда, что все закончится хорошо. А еще им нужен человек, готовый взять на себя ответственность…

Почти мгновенно перед Липой появилась полная бутылка водки и разделочный нож. Она плеснула водки сначала себе на руки, потом на нож. Так себе стерилизация, но за неимением лучшего…

– Вот, вы просили. – Белый как мел метрдотель протянул ей заварочный чайник.

– Отбейте ему носик и ополосните водкой, – скомандовала Липа, она уже примерялась к шее мужчины, вспоминала все, чему учили ее в институте. На шее много кровеносных сосудов, тут главное не промахнуться… Рука с ножом дрожала…

А времени не оставалось – несчастный не подавал признаков жизни… Она решилась…

…Липа вставила в тонкий разрез на шее мужчины носик от заварочного чайника. Теперь человек сможет дышать.

Это было похоже на чудо, во всяком случае, Липе так казалось. Мужчина оживал на глазах, его лицо постепенно утрачивало синюшность, дыхание стало ровным. Из носика заварочника со свистом вырывался воздух.

За спиной послышался громкий стон и звук падающего тела – кто-то, особо впечатлительный, потерял сознание. Странно, что только сейчас, когда самое страшное уже позади. Липа вытерла окровавленные руки о льняную салфетку, с тоской посмотрела на заляпанное кровью Ингино платье. Теперь никакая химчистка его не спасет. Жалко…

«Скорая» приехала минут через десять. За это время мужчина успел прийти в себя и теперь смотрел на окруживших его людей ярко-синими, по-детски удивленно распахнутыми глазами. Он пытался что-то сказать, но трубка в горле лишала его такой возможности. Ничего, это ненадолго, в больнице его приведут в порядок.

Липа огляделась в поисках мужа – Олега нигде не было видно, кажется, он ушел, бросил ее тут одну, в запачканном кровью вечернем платье. Муж обиделся. У него был повод – Липа проигнорировала его требование не высовываться: высунулась, устроила в ресторане балаган, испортила такой чудесный вечер…

Липа знала, что Олег думает именно так, считает, что она сделала это нарочно, просто из-за глупой женской блажи. Неправда, конечно, но он такой впечатлительный и ранимый, а тут она со своими «реками крови». Так грубо, так неэстетично. Ему эта кровь теперь в кошмарах приснится… Обязательно надо будет извиниться, и подарок она так и не вручила. Теперь главное – добраться до дома. Интересно, в таком виде в такси пускают?..

Ей на помощь пришел тот самый пожилой джентльмен, друг спасенного.

– Вы совершили чудо, – мягко сказал он, беря Липу под локоть.

В ответ она лишь устало отмахнулась – предстоящий разговор с Олегом волновал ее намного больше, чем любое чудо.

– Могу я хоть чем-нибудь быть вам полезен? Возможно… – Мужчина потянулся ко внутреннему карману пиджака.

Станет предлагать деньги – догадалась Липа. Конечно, деньги никогда лишними не бывают, особенно принимая во внимание, что теперь ей придется компенсировать Инге стоимость загубленного платья. По-хорошему надо бы их взять и не выпендриваться…

– У вас есть машина? – спросила она.

– Что? – Вид у джентльмена стал несколько обескураженным, кажется, он решил, что за спасение его приятеля Липа потребует в подарок автомобиль. – Вам нужна машина?

– Я в таком виде, – торопливо сказала Липа, – мне нужно как-то добраться до дома. Если вас не затруднит, – добавила с вежливой улыбкой.

Джентльмена не затруднило. Впервые в жизни Липа ехала домой в машине, видеть которую раньше ей доводилось только на экране телевизора да на страницах глянцевых журналов. Повезло, будет о чем рассказать Инге.

Джентльмен не просто высадил ее у подъезда, но еще и собственнолично проводил до двери общежития, чувствовалась старая школа. Нынче мужики далеко не такие галантные, нынче они жен в ресторанах забывают.

На прощание Липе пришлось выслушать поток благодарных речей – джентльмен оказался говорливым, – а потом, после соблюдения всех предписанных этикетом ритуалов, ее, наконец, отпустили восвояси.

Лучше бы не отпускали…

Дома ждал Олег, нет, не разъяренный – он был для этого слишком утонченным, – но смертельно обиженный. И тогда они впервые очень сильно поругались, настолько сильно, что Олег и не взглянул на подарок…

А Инга ее поступок оценила и даже не слишком ругала за загубленное платье. Может, это оттого, что Инга тоже врач и понимает такие моменты лучше остальных?

– Ну, и как ты теперь себя чувствуешь? – спросила она, наливая Липе кофе.

– А как я должна себя чувствовать? Олег до сих пор дуется, я ему праздник испортила.

– Да я не об Олежке твоем драгоценном, – отмахнулась подруга, – я об ощущениях. Каково оно, чувствовать, что вернула человека с того света?

– Не знаю, – Липа пожала плечами. – Вернула и вернула. Реаниматологи вон каждый день народ с того света возвращают.

– Так то реаниматологи, они люди привычные, а ты обыкновенный терапевт. Что чувствуешь?

– Это ты меня сейчас как психиатр допрашиваешь или просто, по-дружески? – уточнила Липа.

– И так и этак. Всегда интересно, как поведет себя конкретный индивидуум в экстремальной ситуации. Вот ты с виду тихая, спокойная, а, копни поглубже, бедовая девка, из той породы, что коня на скаку остановит.

Липа прыснула. Характеристика, конечно, лестная, но бедовая девка – это не про нее. Она самая обыкновенная, среднестатистическая. Конкретно рассматриваемый случай – скорее исключение, спонтанная реакция организма.

– Тебя хоть отблагодарили за спасение? – поинтересовалась меркантильная Инга.

– Отблагодарили, товарищ спасенного домой подвез. Кстати, машина у него шикарная.

– И это все? – возмутилась подруга.

– А что еще?

– А материальное поощрение?

– Не надо мне никакого материального поощрения, мне бы с Олегом помириться.

Подруга неодобрительно покачала головой:

– Эх, Мартьянова, нет в тебе здоровой коммерческой жилки, не умеешь пользоваться ситуацией.

– Не умею, – легко согласилась Липа.

– Думаешь, на том свете зачтется?

– Надеюсь, что еще и на этом…

– Ну-ну, как говаривала моя бабушка, дурень думкой богатеет…

Время показало, что Ингина бабушка ошибалась…

* * *

– …Липа, – вывел ее из задумчивости голос Ассана, – откуда вы знаете этого человека?

– Мы виделись однажды, – она отложила фотографию, – около года назад. У нас с бывшим мужем была годовщина свадьбы, мы решили отметить ее в ресторане.

– И там вы познакомились с этим мужчиной? – Ассан отошел от камина, присел рядом.

– Не совсем так. Ему стало плохо, отек Квинке… это долго объяснять. В общем, он задыхался, и я оказала ему первую медицинскую помощь.

Ассан и Коляныч переглянулись.

– То есть ты спасла ему жизнь? – уточнил Коляныч.

Липа пожала плечами:

– Можно и так сказать. А почему вы меня о нем расспрашиваете?

– И вы больше никогда с ним не виделись? – Ассан улыбался широко и безмятежно.

– Нет, я даже не знаю его имени. Может, вы все-таки объясните, что…

– Ну, что я тебе говорил?! – Коляныч нетерпеливо поерзал в кресле и бросил на товарища торжествующий взгляд. – Никогда ничему нельзя верить на слово! С тебя бутылка «Хеннеси», Фома неверующий!

– Рад, что твои предположения подтвердились, – Ассан сдержанно кивнул.

– А теперь, может быть, вы все-таки объясните мне, что происходит? – Липа из последних сил пыталась держать себя в руках, но боялась, что надолго ее не хватит.

– Ну, расскажи ей, разрешаю! – Коляныч сцепил на пузе толстые пальцы, приготовился слушать.

– Может, стоит еще раз проверить? – Ассан с сомнением потер подбородок.

– Мы уже все десять раз проверили. Рассказывай!

Ассан начал издалека. Из такого далека, что Липе и не снилось.

– Тим страдает, – сказал Ассан. – Счастливчик страдает и почти каждый день напивается. Он потерял душу.

Липа горько усмехнулась, она тоже потеряла душу. Возможно, даже в тот же самый момент, что и Тим.

– Знаешь, красавица, – толстяк подался вперед. – Я сам не дурак выпить, но Счастливчик меня переплюнул. Мы с Ассаном думали, что это пройдет, что парень перебесится, но с каждым днем становилось только хуже. Если он не пьет, то часами молчит. Раньше я молил бога, чтобы этот болтун заткнулся хотя бы на пару минут. Он заткнулся, а я снова надоедаю господу своими молитвами. – Коляныч горестно вздохнул. – Молчаливый Счастливчик – это так же противоестественно, как зебра без полос.

– Что вы от меня хотите? – Липа залпом допила остывший чай.

– Ты должна ему помочь.

– Как?!

– Полететь с нами в Дакар.

– Нет! – Они же ничего не знают. Хотят помочь своему другу, но не ведают, что творят. – Я не могу.

– Почему? – вежливо поинтересовался Ассан. – С визой проблем не будет.

– Виза тут ни при чем. Я просто не смогу ему ничем помочь.

– Но вы бы хотели?

– Это неважно, Тим сам не захочет.

– Тим захочет, – Коляныч самодовольно усмехнулся. – Если пирамида не идет к фараону, значит, фараон сам идет к пирамиде. Счастливчик захочет.

– Вы ничего не знаете!

– Мы все знаем, – мягко возразил Ассан.

– Все?! – она почувствовала, как заливается краской стыда. – Он вам рассказал?

– Не суди его строго, девочка, – Коляныч поскреб пузо. – Он был пьян и несчастен, он не ведал, что творит. А друзья на то и существуют, чтобы делиться с ними своим горем.

– Все, Коляныч, хватит дешевых мелодрам, – вмешался Ассан.

– Я просто хочу, чтобы она поняла, насколько все серьезно.

– Она поняла. Липа, мы должны вам кое-что рассказать. Кое-что очень важное.

Она молча кивнула. Пусть говорят, что уж теперь?

– Этот человек, – Ассан кивнул на фотографию, – отец Счастливчика.

Липа вздрогнула.

– То, что сказала вам мачеха Счастливчика, не имеет под собой никаких доказательств. Это лишь домыслы, порожденные незнанием. Все решили, что вас с господином Никоненко должно обязательно что-то связывать, коль он оставил вам часть своего состояния. Если это не романтические отношения, значит, родственные. А оказалось, что есть и еще кое-что. Вы спасли ему жизнь. Мне кажется, это достаточное основание для проявления благодарности.

Липе очень, просто безумно хотелось верить сказанному, но оставались сомнения:

– Но Марина сказала…

– Мы проверили эти сведения, – Ассан улыбнулся.

– Да, мы только что из Ярославля, – подтвердил Коляныч. – Отец Счастливчика не имеет никакого отношения к твоему рождению.

– Ну что, теперь вы согласны полететь с нами в Дакар?

– И имей в виду, девочка, – Коляныч погрозил ей толстым пальцем, – если ты откажешься, Счастливчику придется менять прозвище. А мы с Ассаном уже как-то к нему привыкли.

Липа слушала этих двоих и заставляла себя верить. С каждым сказанным ими словом ее мир наполнялся красками и звуками. И в этом мире, где-то на горизонте, замаячил солнечный город и дом, наполненный светом.

– Когда лететь?

– Как можно быстрее, – Коляныч одобрительно хмыкнул.

– У меня кошка.

– Да, Счастливчик говорил, что собирался забрать вас обеих: тебя и кошку. Мы решим этот вопрос, не волнуйся, девочка.

* * *

Тим пытался жить. Он даже завязал с выпивкой и начал работать. До открытия Тойота-центра оставались считаные недели, а он и так потерял уйму времени.

Эта командировка в Париж должна была вывести его из штопора. Во всяком случае, он очень на это надеялся. Надеялся, что сможет, наконец, примириться с судьбой.

Коляныч прилетел за день до его возвращения в Дакар. Он хитро улыбался и выглядел, как заправский Санта-Клаус.

– Привет, Счастливчик! А у меня к тебе серьезный разговор.

Тиму не хотелось никаких серьезных разговоров. И несерьезных тоже. В последнее время ему вообще ничего не хотелось. Ну, разве что напиться. Но Коляныч был настойчив, и Тим согласился.

Когда разговор зашел о Липе, Тим хотел уйти. Коляныч не дал, перекрыл своей тушей все пути к отступлению. Пришлось слушать дальше.

Когда рассказ друга был закончен, Тим почувствовал себя снова живым. Чертовски приятное ощущение! Он хотел прямо сейчас, сию же минуту, лететь в Москву, но Коляныч был против. Коляныч сказал, что в Дакаре его ждет одно неотложное дельце.

Хорошо, Тим быстренько разберется с этим дельцем, и после уже никакие силы в мире не удержат его на месте…

Как же плохо он думал об отце! А отец оказался намного добрее и мудрее. Он познакомил своего блудного сына с Липой, самой лучшей женщиной в мире. Вот он – его прощальный подарок.

Эпилог

Тим всегда любил возвращаться домой. Дома хорошо. Все так, как ему нравится, все, к чему он привык. Можно сварить себе большую чашку кофе, усесться на террасе и смотреть на море.

Терраса у него почти такая же замечательная, как Липина крыша, а вид с нее открывается еще лучше.

Тим выбрался из машины и остановился, чтобы полюбоваться своим домом. Он всегда так делал, когда возвращался из дальних поездок.

…На перилах террасы лежала кошка, как две капли воды похожая на московскую кошку Машку.

Тим зажмурился, прогоняя хоть и приятное, но все же видение, а когда снова открыл глаза, то увидел женщину. Ту самую, о которой грезилось.

– Привет, – она смущенно улыбнулась, погладила кошку. – А мы вот к тебе… в гости.

Тим покачал головой и сказал, счастливо улыбаясь:

– Нет, девочки, вы ко мне не в гости. Вы ко мне насовсем.

Оглавление

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg