«Найти в себе силы»

Найти в себе силы (fb2) - Найти в себе силы 1269K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Элла Фельдбуш

Элла Фельдбуш Найти в себе силы

Посвящается Сэму — моему безнадежно любимому другу, так рано ушедшему из жизни

Часть 1

Цыганка

Что может быть прекраснее апреля с его капелью, ласковым солнцем, чириканьем охмелевших от тепла воробьев и с необъяснимым желанием любить? Только апрель в Москве, в старинных гулких переулках, среди узеньких арок, таинственных двориков, резных решеток и аристократических особняков. Особенно когда тебе всего семнадцать. Когда на город опускается теплый вечер, а сердце переполняет ожидание чего-то неведомого. Когда возвращаешься из школы, вдыхая опьяняющий весенний воздух, и знаешь, что все у тебя всегда будет хорошо. Худенькая Лялька поправила растрепавшиеся на ветру русые волосы, закинула на плечо школьную сумку и зажмурилась от удовольствия. Она любила бродить по многочисленным улочкам, соединявшим Пречистенку с Остоженкой, и гадать о судьбе прежних обитателей старых домов. О чем они мечтали, какие книги читали, какая музыка звучала за украшенными лепниной стенами? Ляля шла и приветствовала с детства знакомые здания. Кто только не жил здесь! Купцы и государственные мужи, знаменитые академики и художники… Центр Москвы непредсказуем. Рядом с резиденциями тайных советников соседствуют построенные в тридцатые годы дома для библиотечных работников. Любуешься чудесным домиком в стиле ампир, а уже через минуту за углом наталкиваешься взглядом на гротескный модерн. Но подобное ошеломляющее разнообразие только красило Лялин родной город. В нем сочеталось несочетаемое. И хотя в сумерках царящий здесь днем пир красок и архитектурных форм был не столь заметен, вечернее освещение придавало аркам и резным воротам особую таинственность и очарование.

Бешеный ритм городской жизни словно и не касался этих стен. Безмолвные особняки лишь наблюдали свысока за тем, как вечно спешат куда-то неугомонные людишки. Сотни лет вечерние тени укрывали московские дворики и окутывали изящные балконы с кариатидами, чтобы утром отступить, давая начало новому дню. Но сейчас резко очерченные силуэты чугунных решеток и стройных деревьев дразнили воображение, навевая воспоминания о волшебных замках, драконах и прекрасных принцах. Ляле даже показалось, что она в любой момент может потеряться в этом лабиринте, среди кованых оград и извилистых закоулков и оказаться в иной, сказочной стране. Окна благородных зданий смотрели на девушку с легким неодобрением: что делает здесь молодая дама без кареты, без лакеев и даже сколько-нибудь приличного кринолина? Ей же мучительно хотелось прикоснуться к мудрости, таившейся за старинными стенами, и, несмотря на юный возраст, превратиться в настоящую аристократку, купающуюся в роскоши и благосклонно принимающую дары назойливых поклонников.

Зайдя в очередную арку, Ляля вспомнила о своей любимой игре. Манерно оттопырив мизинцы, она кончиками пальцев приподняла юбку, по форме напоминающую колокол. Лялька просто обожала балахонистые платья, и желательно, чтобы подол доставал до пола. Теперь девушка принялась изображать великосветскую даму. Плавно выступая, юная особа прошла во двор, одаривая томным взглядом несуществующего ухажера и делая жеманные па. В ее воображении оркестр в шикарной зале должен был вот-вот начать наигрывать задорный полонез или блестящий вальс. Она уже изящно протянула мнимому воздыхателю руку для поцелуя, как вдруг в арку влетела стайка орущих мальчишек. Даже не замечая девушку, они покружили по двору, постреляли из игрушечных пистолетов, захватили друг друга в плен и растворились в той же самой арке. Их минутного присутствия хватило, чтобы все богатство созданного образа слетело с Ляли, как облетает листва от дуновения осеннего ветра. Великолепное платье превратилось в серенький балахон, бриллиантовое колье — в тоненькую серебряную цепочку, высокая прическа — в длинные распущенные волосы. Часы пробили, и Золушка вновь стала служанкой. Лялька растерялась и принялась беспомощно озираться, словно вор, застуканный на месте преступления. А потом весело расхохоталась: ей казалось, что глупее еще никто и никогда не выглядел. День сегодня просто замечательный — так почему бы от души не посмеяться над собой?

Ляля медленно брела домой, наслаждаясь чистотой апрельского воздуха. В это время он наполнен горьковатым ароматом лопающихся тополиных почек; только что показавшиеся солнцу листочки и новорожденная травка радуют глаз, уставший от однообразия зимних пейзажей; еще непрогретая земля источает приятную сырость. Но яркая палитра запахов не так будила бы воображение, если бы не предвкушение перемен. Грядет конец учебного года, впереди — новая жизнь: окончание школы, Университет, манящие перспективы. Правда, для начала не мешало бы сдать выпускные и вступительные. Впереди — недели зубрежки, волнений, бесконечной подготовки. Успокаивало, что учебный процесс никогда не был сопряжен с особыми трудностями. Одна из лучших учениц, Ляля Соколова вызывала зависть у одноклассников: так ей легко все давалось. Но экзамены есть экзамены, и расстраивать папу с мамой четверками не входило в Лялькины планы. Они-то считают свою дочь по меньшей мере будущим лауреатом Нобелевской премии. Девушке никак не удавалось настроить свои мысли на деловой лад. Какие могут быть билеты, когда на улице такая весна! В эту пору хочется долгой болтовни с подругами о моде, бездумного веселья, шумных вечеринок — другими словами, приятного ничегонеделанья. И мечтать, мечтать о таинственном принце, чей образ трепетно и бережно носишь в сердце. Кажется, вот-вот прекрасный незнакомец появится на горизонте…

Задумавшись, Ляля уже почти добралась до своего подъезда, и вдруг перед ней откуда ни возьмись появилась цыганка. Как и полагается, женщина была одета в лучших традициях кочевой моды: и без того полное тело она закутала в кучу пестрых тряпок, на шее и запястьях у нее звенели медные побрякушки, а сальные черные волосы выбивались из-под цветастого, небрежно завязанного сзади платка. Уж кого-кого, а цыганку у порога собственного дома Ляля увидеть не ожидала. Вот на вокзалах или рынках их навалом — ходят с чумазыми детишками, клянчат милостыню у доверчивых прохожих, но в центре города?! Уже через несколько минут она забыла бы о цыганке, если бы та любезно не обратилась:

— Милая, подожди!

«Может, она просто заблудилась?» Как девушка отзывчивая, Ляля повернулась к той, заранее приготовившись объяснять дорогу к ближайшему метро. Женщина подошла почти вплотную, отчего Ляле пришлось отпрянуть. Вблизи лицо цыганки оказалось смуглым и изрытым морщинами. Во рту блестел десяток золотых зубов, мочки ушей оттягивали массивные серьги. За спиной болталось нечто среднее между мешком и рюкзаком, под тяжестью которого цыганка слегка горбилась.

— Ты такая красивая, такая молодая, что печалит тебя, девица? — дружелюбным тоном начала цыганка.

— С чего вы решили, что меня что-то печалит? — безучастно спросила Ляля.

— Вижу, красавица, все вижу. Потомственная я. Бабка гадала, мамка гадала, и я гадаю, — привычно затараторила цыганка. — Вижу — камень у тебя на душе, что-то не дает тебе покоя.

Ляля отвернулась и правой рукой толкнула дверь в подъезд, но проворная цыганка ухватила ее за левую, повернув кисть ладонью вверх.

— У-у-у… — протянула она. — Жизнь у тебя долгая, здоровье крепкое, правда, любви нет.

Хитрая гадалка попала в точку. Любовные грезы давно уже не покидали Лялю. Она постаралась скрыть свой интерес, но заблестевшие глаза тут же выдали девушку. «Да что это я? — спросила себя Ляля. — Цыганки все сплошь обманщицы, так и ждут каких-нибудь лопухов!» Однако на смену здравым размышлениям пришла дразнящая мысль: «А вдруг?! Вдруг правда что-нибудь увидит?!» Девушка и сама толком не понимала, что должна увидеть гадалка: неведомого жениха, дорогой подарок или на худой конец успешно сданные ею, Лялей, экзамены. Просто с каждой секундой любопытство брало верх над разумом. Заметив замешательство девушки, цыганка продолжила:

— Вижу — суженого ты ждешь, милая. Правда, мешает ему что-то. — И цыганка пристально посмотрела в Лялькины голубые глаза. В них, больших и доверчивых, без труда читалось, что колдунья на верном пути. — Как на духу скажу — порча на тебе.

Это прозвучало словно приговор. Опешившая Лялька даже не нашлась что возразить. Она никак не ожидала такого поворота событий.

— Но тебе повезло, что ты меня встретила, красавица. Меня ведь не только гадать учили, но и помогать. Есть у меня верное средство против твоей беды. Помогу прямо сейчас и даже денег не возьму.

— Порча какая-то… Что это вообще такое? Выдумки одни… — неуверенно забубнила Ляля. И в семье, и среди ее ученых знакомых такими терминами, как «сглаз», «проклятие», «порча», попросту не оперировали. Вся эта абракадабра была для Ляльки пустым звуком.

— Сними-ка сережку, — ласково попросила цыганка.

— А это еще зачем? — немедленно встала на дыбы Ляля.

— Да отдам я ее тебе, не бойся.

Вообще-то девушка уже собиралась прекратить весь этот цирк, но любопытство победило. «Интересно, чем все это закончится», — подумала она, бережно сняв сережку с левого уха и вложив ее в морщинистую цыганскую руку. Женщина начала разглядывать вещь с нескрываемым интересом. В этот момент перед Лялей стояла уже не добрая волшебница, а опытная оценщица из ломбарда. Сережка и впрямь была недешевая: золотая, необычной формы, с камешком внутри — родительский подарок.

Затем «носительница оккультных знаний» приступила к ритуалу снятия порчи, явно придуманному на ходу: она водила сережкой по левой руке Ляли, от кисти к плечу, при этом что-то нашептывая себе под нос. После чего начала «отмывать» все тело девушки, водя рукой, будто мочалкой.

— Ну вот, левую сторону отчистила, — остановилась наконец цыганка, — осталась правая.

— Да, может, и этого хватит? — несмело попросила Ляля.

— Как это? Значит, левая сторона будет чистая, а правая порченая? Нет, так не пойдет. Ты сними вторую сережку, и я доделаю, коль уж взялась.

Девушка аккуратно расстегнула правую серьгу и отдала ее цыганке. Дальше происходило примерно то же самое. Увлеченная «работой», женщина водила руками по Лялиным плечам, приговаривая, что всю порчу забирают на себя серьги и теперь ее новая знакомая девственно чиста. Лялька только ухмыльнулась, заметив про себя, что вовсе не теряла девственности до всего этого представления. Так как сеанс колдовства можно было считать оконченным, девушка протянула руку, чтобы взять серьги обратно. Но цыганка, сложив ладони вместе и держа между ними сережки, дунула в них что есть мочи и развела в разные стороны. Серьги из ее рук исчезли. Запрокинув голову, гадалка посмотрела в небо, словно следя за бабочкой, только что выпорхнувшей из ее ладоней.

— Вот твоя порча и улетела вместе с сережками, — заключила колдунья. — А теперь иди домой — там их и найдешь, но уже со счастьем. Ты мне еще спасибо, красавица, скажешь.

Ляля растерянно смотрела на ведьму, пытаясь что-то возразить, но онемела от увиденного. Возникла минутная пауза. Перед глазами пронесся ее прошлый день рождения: улыбающийся отец вручает ей замечательный подарок. Для профессорского бюджета красивые серьги стали серьезным испытанием — но чего не сделаешь для любимой дочки? Ляльку охватил ужас. «Боже, идиотка, что я наделала? Что я скажу папе? — запрыгало у нее в голове. — Их надо вернуть, но как? Они же улетели…»

И тут до Ляльки дошло: «Куда улетели, дура? Тебя же просто сделали!» От осознания обмана миловидное личико побледнело, его мягкие черты стали более жесткими. Ляля огляделась, но цыганки и след простыл! «Куда же эта сволочь могла деться?» Глаза Ляли принялись жадно искать недавнюю знакомую среди прохожих. Пожалуй, сейчас в ней трудно было узнать девочку-ангелочка, двадцать минут назад притворявшуюся светской аристократкой. В голове билась одна мысль: найти, только бы найти воровку! Она свернула за угол дома и побежала, благо, вскоре в ее поле зрения прорисовался силуэт в пестрой одежде. Ляля подскочила к цыганке и дернула ее за рукав.

— Серьги верни! — твердым как сталь голосом заявила она.

Цыганка обернулась и с удивлением посмотрела на Лялю.

На какое-то мгновение ей показалось, что перед ней вовсе не та наивная девчушка, которой она только что заговаривала зубы у подъезда. В Ляле появились непреклонность и напор, о которых цыганка даже не подозревала.

— Какие серьги, ты же видела…

— Серьги верни, чертова фокусница! А свои штучки в цирке будешь показывать, поняла? Так, быстро, а то орать начну!

— Они улетели, ты что, не веришь? — предпринимала робкие попытки сохранить улов горе-гадалка. От удивления у нее самой дух перехватило. Цыганка по опыту знала, что обычно «клиенты» приходят в себя только через полчаса — час после того, как добровольно вручают ей деньги и ценности. В ее практике то был первый случай, когда гипноз, коему ее выучила еще бабка, не сработал.

— Это ты маме будешь рассказывать про летающие сережки, — продолжала Ляля. — А меня не фига лечить. Живо отдавай!

Девушка кричала все громче, и немногочисленные прохожие начали оглядываться. Боясь излишнего внимания, цыганка торопливо начала шарить в кармане, ища то, что ей так не хотелось отдавать. Нащупав сережки, она медленно достала их. Расставаясь с драгоценной добычей, гадалка из дружелюбной и заботливой тетеньки на глазах превратилась в злобную грымзу. Оскалившись, она посмотрела на Лялю долгим, тяжелым, буравящим взглядом. Потом швырнула сережки в лицо Ляли и сквозь зубы прошипела: «Будь ты проклята, сучка. Чтоб тебя выебло сто человек!»

Цыганка ушла, а Лялька долго еще сидела на корточках на асфальте и тихо плакала. Даже зажатый в руке с таким трудом отвоеванный папин подарок больше не радовал. Казалось, злость цыганки прилипла к ней, и теперь Ляле никогда не удастся смыть эту ненависть с себя. Раздражала собственная глупость и наивность, из-за которой такой замечательный день был напрочь испорчен. Вспоминались покрасневшие белки карих глаз, скрежещущие желтые зубы и резавшее слух проклятие. С подобным проявлением агрессии она столкнулась впервые в своей жизни. Произошедшее так ее потрясло, что она никак не могла заставить себя встать и пойти домой. Прохожие посматривали на Лялю с интересом, как на полоумную. Почувствовав мягкую руку на своем плече, девушка набралась сил и поднялась.

— Вам помочь? — спросил ее пожилой мужчина, на чьем добром лице было написано сочувствие. — Что-то случилось?

— Нет-нет, ничего, спасибо. — Лялька шмыгнула носом и начала вытирать слезы. Мужчина помог ей отряхнуть длинную юбку, собравшую на себя пыль асфальта. Не спеша они подошли к поломанной лавочке на углу соседнего дома и сели.

— Тогда почему вы плачете? Кто вас обидел? — Ляля определенно понравилась незнакомцу.

— Нет, ничего, сама виновата, во всем виновата только я. — И после этих слов Ляля разрыдалась в голос. Она совершенно не стеснялась чужого человека и оборачивавшихся прохожих и не понимала толком, отчего плачет. Просто больно было, вот и все. Слезы ручьем текли по щекам в знак протеста против грубости и хамства, буквально сбивших ее с ног.

Незнакомец достал из кармана помятого пиджака платок и протянул девушке:

— Ну-ну, успокойтесь. У меня дочка вроде вас, тоже вечно льет слезы по всяким пустякам.

— Не по пустяка-ам, — всхлипывала Ляля. — Так… несправедливо… Нахами-ила мне. И… не знаю… как ее даже зову-у-ут.

Выслушав ее путаный рассказ, мужчина только усмехнулся:

— Да вы молодчина! Я недавно в «МК» читал, как у кого-то цыганка несколько тысяч долларов выманила. Так до сих пор и не поймали…

Но, возвращаясь домой, Ляля вовсе не чувствовала себя молодчиной. Припоминая все подробности происшествия, она поднималась по ступеням лестницы, и звук шагов гулко отдавался в каменных сводах. Широкие пролеты с массивными перилами, неотъемлемая принадлежность любого сталинского дома, казалось, ехидно ощеривались, хохотали над ее глупостью. Открыв дверь своим ключом, девушка тут же постаралась закрыться у себя в комнате. В другое время она непременно кинулась бы на кухню поцеловать маму с папой и рассказать о последних школьных новостях. Соколовы жили дружно и понимали друг друга с полуслова. В доме царила атмосфера любви и согласия. Скандалить было не принято, да и зачем? Самые серьезные ссоры у Ляльки с ее мамой, Аллой Николаевной, происходили исключительно по причине Лялиного нежелания «есть что положено» или небольших опозданий домой. С папой, Евгением Львовичем, Ляля вообще жила душа в душу: он и голоса на нее не повышал ни разу.

Вот и теперь, свернувшись калачиком на постели и обняв любимого плюшевого слона, девушка потихоньку начала забывать о грустных мыслях. С кухни доносились вкусные запахи — недаром мама Ляли была отменной поварихой. Мерцающие в полутьме корешки книг и картинные рамы успокаивали разгулявшиеся нервы. Левой рукой Ляля бездумно поглаживала шелковое покрывало, на котором лежала. Тонкие пальцы, еле касаясь подушечками гладкой поверхности, отслеживали прочную нить. Дубовая кровать — часть старинного гарнитура, доставшегося чуть ли не от прадедушки, — словно вытягивала из Ляли весь негатив. Прямо напротив висел пейзаж в стиле «белое на белом». Золотистый серпантин на обоях выгодно оттенял тончайшие мазки, покрывавшие холст. То была работа мастера: играя с бледными красками на белой бумаге, художник изобразил почти прозрачный снегопад, на который хотелось смотреть снова и снова. Звали художника Алексей Викторович, и он лично преподнес свое творение Лялиному отцу, его старинному другу, хотя на американском аукционе за работу давали неслыханные по российским стандартам деньги. С отцом они познакомились на приеме в американском посольстве, куда съехались художники, философы и ученые из России и США. Подобные подарки и знакомства были Евгению Львовичу не в новинку: как-никак Лялин папа давно стал в научном мире фигурой известной… и уж конечно, от души посмеялся бы над какими угодно «порчами» или «проклятиями»…

На этом месте поток мыслей Ляли прервал стук в дверь.

— Лялька, негодница, где ты ходишь? Ты знаешь, сколько времени? — крикнула мама. — Уже семь часов вечера! К нам вот-вот Александр Моисеевич придет!

— Мам, я не буду к гостям выходить, ладно?

— Не выдумывай! Марш мыть руки и помоги мне накрыть на стол!

Не обращая внимания на мамину настойчивость, Ляля продолжала лежать. Ей действительно не хотелось есть. Через минуту дверь отворилась, и появилась удивленная Алла Николаевна.

— Доченька, что случилось? Ты бы хоть с нами поздоровалась.

— Мам, прости, я плохо себя чувствую. Я просто полежу, ладно?

— Ляль, ты заболела? — Алла Николаевна подошла к дочери и положила теплую ладонь ей на лоб.

— Нет, я не больна. Просто… — Ляля уж было хотела рассказать историю, случившуюся с ней на улице, но передумала. Она нежно переложила мамину руку на свою щеку, прижавшись к ней что было сил. — Мамочка, я очень-очень тебя люблю, если бы ты только знала, как я вас с папкой люблю.

— И мы тебя любим, милая. У тебя все хорошо? — настороженным тоном переспросила мама.

— Хорошо, — успокоила ее Ляля. — Мам, может, я попозже приду.

— Конечно, ты поспи, раз устала. — И Алла Николаевна поцеловала дочь в щечку. — Я-то думала, ты нам сыграешь…

Мама ушла к отцу — сетовать на весенний авитаминоз и магнитные бури, которые так пагубно сказываются на юношеском организме. Чтобы как-то развеяться, Ляля вяло принялась наводить порядок в комнате. Прежде всего она положила обратно в шкаф огромную охапку нот, извлеченную утром. Любимую сонату Гайдна отыскать так и не удалось, о чем она, помнится, ужасно жалела. Мама, профессиональный преподаватель музыки, сумела привить дочери настоящую страсть к игре на фортепиано. Поэтому каждый день после школы Ляля неустанно упражнялась, в мечтах видя себя за великолепным роялем Московской консерватории виртуозно исполняющей Моцарта, Бетховена и Баха попеременно. Но сейчас не радовали даже ноты. Бросив убираться, Ляля сняла с полки томик Пастернака, открыв его наугад:

Хмуро тянется день непогожий. Безутешно струятся ручьи По крыльцу перед дверью прихожей И в открытые окна мои…

Вздохнув, Лялька поставила книжку на полку, которую Пастернак делил с Бёрнсом, восточными поэтами и со знанием дела подобранной библиотечкой русской классики. Девушка любила долгими зимними вечерами пролистывать уже знакомые страницы, вновь и вновь наслаждаясь понравившимися некогда отрывками. Но сейчас не зима, а весна. Так отчего так грустно? Окончательно махнув рукой на прежние благие намерения, Ляля поправила смятое покрывало и сгребла в угол несколько мягких игрушек. Кроме плюшевого слона, в ее комнате проживали разноцветный кот и покрытая бурым мехом обезьяна — друзья Лялиного детства. Расставаться с ними не хотелось — быть может, потому, что слишком рано еще было взрослеть.

Выходить к Александру Моисеевичу в запылившемся на улице платье было как-то неудобно, и Ляля подошла к гардеробу, с трудом втиснутому в ее комнатку. Он принадлежал к тому же гарнитуру, что и безразмерная кровать, и Ляля давно намекала папе, что пора бы избавить ее скромное жилище от дубового динозавра. Папа в ответ говорил, что гардероб очень удобен, надежен и даже грациозен. Затем в разговор вступала мама, замечавшая, что классический стиль очень красит Лялину комнату. «Что ж, — подумала с улыбкой Ляля, — по крайней мере все мои шмотки сюда помещаются без проблем». Сменив балахончик на легкий, но строгий костюм, Ляля направилась в гостиную, которую Соколовы торжественно называли залой. В будние дни комната эта выполняла функции кабинета и библиотеки главы семейства. Стеллажи, забитые книгами, доходили до потолка, а потолки в старом доме были метра под четыре…

Ляля могла найти здесь все, что угодно: от «Трех мушкетеров» до заумных диссертаций известных физиков-теоретиков. Смотрелось это даже эффектно: глянцевые Сервантес, Байрон, Гюго, Лермонтов и Набоков с одной стороны залы подмигивали потрепанным корешкам трудов Капицы, Вернадского и Эйнштейна у противоположной стены. Художественную литературу в дом приносили мама с Лялей, которых папа ворчливо называл книгоманками. Сам же глава семейства регулярно покупал справочники и учебники, относящиеся к всевозможным областям знаний, заявляя, что «всякий человек обязан иметь энциклопедическое образование». С годами семейная библиотека так разрослась, что и сами ее хозяева иной раз задумывались о том, какими сокровищами обладают. Ляля же регулярно устраивала охоту на еще ею не прочитанные и давно позабытые родителями книги.

Стол был накрыт, как всегда, безупречно. Для почетных гостей приготовили фамильный сервиз. И гости не замедлили явиться.

— Аллочка! Женя! Лялечка!

Обменявшись приветствиями со всеми, Александр Моисеевич принялся снимать обувь. Гости в доме Соколовых неизменно разувались, дабы сберечь всюду постеленные ковры. А из уважения к другу семьи Алла Николаевна всякий раз заранее выставляла в коридор его личные тапочки.

Невысокого роста, с круглым животиком и немного сутулившийся, Александр Моисеевич неторопливо прошаркал в гостиную. Давний коллега Лялиного отца был большим оригиналом и при этом добрейшим человеком, искренне интересовавшимся Лялиными академическими успехами. Вот и теперь, поправив ярко-синего цвета галстук, он немедленно приступил к допросу:

— Ну-с, Людмила, как проходит прокладка туннеля сквозь гранит научных знаний?

— Да никак, Александр Моисеевич. Я же в музыкальное готовлюсь. В школе одни двойки, — хихикая, стала подначивать его Ляля.

— Не слушайте вы эту дурочку! — всплеснула руками Алла Николаевна. — Как будто музыка может помешать учебе!

Тут раздался звонок в дверь.

— Ой, вот и Катерина, как кстати!

С Катериной Николаевной, тетей Катей, Ляля всегда любила поболтать. Благо, разносторонняя эрудированность обеих позволяла обсуждать широкий спектр тем. Но приоритетной, конечно же, являлась музыка. Музыкант и журналист в одном лице, Катерина Николаевна блестяще справлялась с должностью музыкального критика в одном из журналов. Она была старше родной сестры на пять лет, но никто не усмотрел бы столь существенной разницы — так хорошо ей удалось сохраниться к пятидесяти двум годам. С приличной мужниной зарплаты она одевалась только у своей портнихи, дружбу с которой завела аж в далекой молодости. Такими же давними подругами были парикмахерша, которая за годы знакомства, кажется, уже знала точное количество волос на голове любимой клиентки, и маникюрша.

При кровном родстве с Аллой Николаевной Катерина Николаевна отличалась от сестры более высоким ростом, гораздо большим размером обуви и не столь точеными формами. За отсутствие у нее Аллочкиной миниатюрности в шутку сетовали на отца, Лялиного деда. Благодаря высокому росту, широким плечам, крепкому здоровью и густой шевелюре его можно было сравнить с дубом, если, конечно, уместно сравнивать человека с деревом. Никто не сомневался, что проживет дедуля до ста лет, если бы не трагическая случайность четыре года назад.

Правда, мягкая манера разговора была присуща обеим сестрам, однако у младшей получалось более томно, а у старшей — чуть зануднее. Ляля привыкла к растянутым фразам тетушки, хотя любой новый знакомый с трудом удерживался от соблазна поторопить собеседницу. Вот и теперь у Катерины Николаевны с племянницей немедленно завязался разговор о музыке:

— Я все-таки считаю, что первый скрипичный концерт Чайковского в исполнении Венгерова и Аббадо — лучшее, что может быть. Само ощущение счастья, как точно оно передано. Но об этом тебе думать рано. Для экзаменов нужно отрабатывать этюды. Шопен или Калькбреннер — для аккордов…

— Тетя Катя, хочется для души играть, а не для экзаменов. Вот «Карнавал» Шумана…

— Не волнуйся, для души ты еще наиграешься, вундеркинд наш. И вообще. — Тетя Катя, улыбаясь, подмигнула Ляле. — В твоем возрасте в голове должен звучать сплошной марш Мендельсона…

— Конечно, — заметила Ляля, изобразив грусть в голосе. — Вот только с роялем под венец идти почему-то у нас не принято…

Александр Моисеевич улыбнулся, пощипывая бородку:

— Людмила, ты лукавишь — поклонники наверняка в штабеля готовы складываться. Просто тебя пока не разбудили… Вот придет время…

Алла Николаевна всплеснула руками:

— Что же мы за стол никак не сядем?

За едой беседа потекла по привычному руслу: общие знакомые, смешные истории, произошедшие в научных кругах и во время загранкомандировок. Ляля особенно любила слушать про путешествия. Отец регулярно летал за границу, но ничего не успевал толком рассмотреть или сфотографировать, кроме каких-то агрегатов в местных научных институтах. Правда, жене и дочери регулярно привозились миниатюрные сувениры, которыми была заставлена уже вся гостиная.

Иное дело — Александр Моисеевич. Его рассказы Ляля могла слушать часами. Сегодня он описывал свое пребывание в иранском городе Бушер, где русские строили атомную электростанцию:

— …А самое удивительное: чуть ли не каждый перс цитирует местных поэтов! Иной раз с трудом собственное имя написать может, а строфы из Хафиза знает наизусть. Вот это я понимаю — тысячелетние культурные традиции…

— Ну и что? — возразила Ляля. — Зато там и образованные люди наверняка про Пушкина слыхом не слыхивали. А я, между прочим, тоже из Хафиза могу… Ну, или хотя бы из Хайяма!

И вдруг, широко улыбнувшись, словно желая бросить вызов неудавшемуся дню и собственным тревогам, Ляля продекламировала:

Древо печали ты в сердце своем не сажай — Книгу веселья, напротив, почаще читай, Зову хотенья внимай и на зов отвечай, Миг быстротечный встречай и лозою венчай.

Александр Моисеевич принялся аплодировать, а родители переглянулись и заулыбались. Решив продолжить традиционную демонстрацию талантов дочки, Алла Николаевна предложила:

— Лялечка, сыграй нам что-нибудь, на свой вкус!

Ляля только этих слов и ждала, ее же хлебом не корми — дай сесть за фортепиано. Инструмент — добротное беккеровское пианино, прекрасно настроенное и содержавшееся в образцовом порядке, — стоял у окна. Сквозь незадернутые бархатные гардины — еще одна дань Аллы Николаевны классическому облику квартиры — в комнату пробивался свет уличных огней. По утрам, когда радостная Лялька исполняла какую-нибудь задорную польку, клавиши заливал мягкий солнечный свет — но ей это не мешало, а, наоборот, только поднимало настроение.

Вот и сейчас она решила окончательно побороть собственную грусть: пальцы коснулись клавиш, и комнату заполнили веселые звуки «Турецкого марша». Играла Ляля виртуозно, и гости наперебой просили исполнить то или иное полюбившееся произведение. Лялька улыбалась, стараясь не показывать виду, как сильно ее радует всеобщее внимание. Пускай в школе считают заумной отличницей и серой мышкой, пускай на улице пристают наглые цыганки — все равно здесь она королева!

Раздался телефонный звонок — это была Светка, давняя Лялина подруга. Извинившись, девушка вышла из комнаты, поговорить. Александр Моисеевич повернулся к Евгению Львовичу:

— Звездочка у тебя растет, Женя, поверь мне, звездочка! Ты прав — надо ее в музыкальное. Хотя, честно говоря, только такие светлые головы нашу науку и двигают, она же у тебя такая способная!

Польщенный, Евгений Львович расплылся в улыбке.

— Да и как иначе? — заметила Катерина Николаевна. — У таких-то родителей?

— Ладно тебе, Катя, — рассмеялась Алла Николаевна.

— У меня родился тост! — продолжала Катерина. — За ваш дом! За ту ауру любви, терпимости и благожелательности, которая его наполняет. И за дочурку, которой, я уверена, вы всегда будете гордиться не меньше, чем сегодня!

Когда Ляля вернулась, Александр Моисеевич как раз рассказывал, как его пытались надуть у метро ВДНХ:

— Так вот, стою я как дурак с этой сеткой, которую они всунули. А мне еще говорят — это, мол, бытовая техника вам в подарок! Сразу понял, что-то не так, но что? Думаю, главное, чтоб, пока у меня руки заняты, кошелек из кармана не вытащили. А это тип продолжает: «Вас снимает скрытая камера! А эту акцию проводит Лужков — вам дарят подарок ценой тридцать тысяч рублей, а вы выплачиваете в бюджет города три тысячи — для помощи сгоревшему детскому дому!» Видели? На жалость бьет и на то, что я постесняюсь перед этой несуществующей скрытой камерой «детям» денег не дать! Насилу отвязался!

— Ой, — вспомнила Ляля, — а вот у меня сегодня случай был…

— Простите меня за излишнюю академичность выражений, но ведь есть идиоты, которые на такое ловятся! Да, Ляля, ты что-то хотела сказать?

— Не-е-ет! — Ляля вдруг остро почувствовала, что она имеет к упомянутым идиотам самое прямое отношение. Ей стало вдвойне стыдно, стоило вспомнить, как она сегодня рыдала на глазах у совершенно незнакомого человека. Немного подумав, девушка решила больше никому не рассказывать об этой истории. А то все станут пальцем тыкать, мол, посмотрите, святая наивность, чуть цыганке серьги не отдала…

Гости просидели допоздна. Непонятно почему, но в течение всего вечера Ляля возвращалась мыслями к случившемуся вновь и вновь. Уже за мытьем посуды она сказала себе: «Хватит! Нельзя зацикливаться на неприятностях». Мысленными усилиями она начала стирать из своей памяти неприятный эпизод. Вновь и вновь вымышленная тряпка проходилась по ухмылявшейся цыганке. С каждым разом ее образ мутнел, выкрикивая что-то на задворках сознания, пока окончательно не выцвел.

Аккуратно перемыв хрустальные бокалы и тарелки из китайского сервиза, уставшая Ляля отправилась расстилать постель. Раздвинув занавески и забравшись под одеяло, она еще долго смотрела на силуэты деревьев за окном, подсвеченные мягким мерцанием изогнутого фонаря. Из кухни доносились обрывки разговора родителей. Постепенно голоса становились все тише, Ляля засыпала. Уже в полудреме в голове, как на экране телевизора, появилась колода карт. Без манипуляций чьих-либо рук карты раскинулись, собрались, выстроились в домик, потом снова сложились в колоду. Далее бессознательное родило белозубую Катю Жемчужную, потрясывающую плечами и бубном. К ее зажигательному танцу присоединился Цыган из «Неуловимых мстителей». Красавец с кудрявым чубом танцевал вприсядку, руками похлопывая по голенищам сапог. «И несмотря ни на какие проклятия, этой весной мне обязательно повезет», — тоненькой ниточкой пролетело в Лялиной головке, приобрело форму бумажного змея и взметнулось ввысь.

Аттестат

Проснувшись в половине восьмого, Ляля потянулась и сладко зевнула. Она не торопилась выбираться из-под теплого одеяла. С учетом последующих быстрых сборов время позволяло еще понежиться минут десять. Главное — не перевернуться на другой бок, иначе сон нахлынет с новой силой. Не открывая глаз, в полудреме Ляля прислушалась к голосам, доносившимся из коридора:

— Когда тебя ждать?

— Не знаю, Аллочка. Мы приступили к новым исследованиям, совсем зашиваемся.

— Женя, нельзя так много работать, у тебя сердце.

— И у тебя тоже.

— У тебя больное сердце.

— Ну, вот так-то лучше, вроде бы ровно, посмотри.

— Ты всегда уходишь от разговора, когда речь заходит о твоем здоровье. Ну ладно, не хочешь — как хочешь. Кстати, откуда у тебя этот галстук?

— Это подарок. Коллеги подарили на юбилей, наверное… Не уверен… — Евгений Львович, как обычно, не мог точно вспомнить, откуда у него появилась та или иная вещь. Иной раз казалось, будто он считает, что одежда сама собой вырастает на вешалках в его шкафу. — Ну, все, я побежал, зайка. Поцелуй за меня Ляльку.

Лялька услышала, как хлопнула дверь и как мама отправилась на кухню — готовить завтрак для дочери. Алла Николаевна была женщиной энергичной, легкой на подъем. Пролеживать выходные на диване она не любила, предпочитала турпоходы, прогулки на лыжах и бассейн. Через три года — полтинник, а осиная талия не расплылась ни на сантиметр. Алла Николаевна относилась к такому типу женщин, которым никто никогда не дает их года. В шестнадцать билетер отказывается пустить их на ночной киносеанс, а при поступлении в институт приемная комиссия ласково спрашивает: «А закончила ли ты школу, деточка?» А во время уже поздних родов заботливая нянечка причитает, что, мол, в ее времена так рано не рожали. Казалось, Алла Николаевна сошла с изящной средневековой гравюры: плавные линии, словно у хрупкой фарфоровой статуэтки, тонкие черты лица, светлые волосы с безупречной укладкой. И что самое интересное, домашние ни разу не видели Аллу Николаевну в бигуди: она словно просыпалась уже накрученная и уложенная.

Хозяйка дома считала свою семью — мужа и Лялечку — самым главным подарком в жизни. Как подлинная хранительница семейного очага, много лет назад она не заострила внимания на увлечении мужа смазливой лаборанткой. Не закончился разводом их брак и после того, как в длительной командировке Евгения Львовича «черт попутал» с «невероятно одинокой женщиной». Сама же Алла Николаевна настоящее одиночество почувствовала только один раз: Лялька-второклассница на месяц уехала в пионерлагерь, и, как назло, в это же время на важный объект вызвали супруга. Его экстренная командировка продлилась примерно столько же. Первые три дня Алла Николаевна отдыхала от домашней суеты — как же здорово, когда не нужно готовить и стирать! До конца недели она обошла всех своих незаслуженно забытых подруг. Следующая неделя началась с поверхностной уборки и завершилась тщательным протиранием каждой книги из домашней библиотеки. С пятнадцатого по двадцать первый день вынужденного одиночества Алла Николаевна пересмотрела по многу раз все домашние альбомы, оформила в рамки лучшие Лялины рисунки, разобрала неприкасаемый ворох бумаг на столе мужа и поплакала от души над семейной фотографией. Последняя неделя прошла в режиме вялотекущей депрессии: истосковавшаяся женщина уходила на работу, потому что надо; возвращалась в пустую квартиру, что-то ела и ложилась на диван. Она просто лежала и смотрела в потолок, а когда дело подходило ко сну, совершенно разбитая перемещалась в холодную кровать. Еще немного, и она, наверное, умерла бы от тоски… Спасло возвращение домашних. По приезде Ляля в полной мере ощутила на себе мамин страх остаться одной. Гиперопека дочери продолжалась около полумесяца. Да и сейчас Лялька не могла пожаловаться на недостаток родительского внимания. У Аллы Николаевны всегда находилось время для того, чтобы поговорить с дочерью, обсудить произошедшее за день, утешить или дать совет — смотря по обстоятельствам. Папа любил ее так же сильно, как и мама, да при этом еще и нещадно баловал. Хорошо, что Алла Николаевна, напротив, как опытный педагог, считала: строгость дочке не помешает. А впрочем, не естественно ли такое отношение к позднему, желанному и единственному ребенку? Алла Николаевна не смогла в свое время смириться с приговором врачей. Специалисты однозначно утверждали, что детей у нее быть не может. Но, будучи женщиной упрямой, она почти шесть лет лечилась в десятках клиник. И везде рядом с Аллой Николаевной был Евгений Львович: чтобы подбодрить в минуту отчаяния и вместе с ней порадоваться, когда появлялась надежда. Их союз был на редкость гармоничен — и взаимная любовь была вознаграждена победой над обстоятельствами. Так на свет появилась Ляля.

Вскоре мамины шаги в коридоре раздались вновь: пришло время будить Лялю. Взглянув на беспорядок в комнате — ведь вчерашняя уборка так и не была доведена до конца, — она только пожала плечами. С детства повелось, что за свои апартаменты Ляля отвечала сама. Щепетильная Алла Николаевна даже ящики стола в кабинете мужа разбирала только под его надзором. Считалось, что у каждого есть свои личное пространство, где все лежит (или валяется, или пылится, или теряется — не важно) как ему удобно. Без ведома хозяина трогать ничего нельзя. И все же Лялина мама принялась заботливо складывать вещи, кое-как развешанные на стуле. Она нечаянно встряхнула Лялину кофту, и из кармана со звоном выпали сережки.

— Мама, ничего не трогай, я все уберу сама, — сонным голосом попросила Ляля.

— Ой, доченька, ты не спишь, — вздрогнула мама. — Я зашла тебя разбудить, но здесь такой беспорядок, — сбивчиво начала оправдываться Алла Николаевна. — А, ладно, пускай все лежит как лежало. А почему ты сняла сережки?

— Что-то мочки разболелись. Я потом их надену.

— М-м-м… ну ладно. Все, проснись и пой, а то в школу опоздаешь. Живенько вставай, умывайся, пока я завтрак готовлю.

Мама ушла, и Ляля начала подниматься. Наткнувшись взглядом на знакомые серьги, она подумала, что надо бы их сегодня в водке подержать или на худой конец спиртом протереть. Ей казалось, будто цыганка осквернила их своим прикосновением. Дойдя до ванной комнаты, чья дверь соседствовала с кухней, Ляля спросила у мамы, есть ли в доме горячительное. Алла Николаевна недоверчиво посмотрела на дочь.

— Да мне головки в магнитофоне протереть надо, — поспешила оправдаться Ляля.

— Кажется, оставалось что-то. — Ее взгляд торопливо пробежался по кухонным шкафчикам. — Хотя не факт… может, уже выветрилась… — Алла Николаевна разговаривала уже сама с собой. Из ванной комнаты донесся шум воды и зубная щетка звякнула о стеклянный стаканчик.

Кухня привычно наполнялась утренними запахами. На сковородке жарилась яичница, по дому разносился аромат вареного кофе, ломтики копченой колбаски лежали поверх «Бородинского». Мама напевала себе под нос какую-то песенку. Тут раздался звонок в дверь. За Лялей по дороге в школу зашла ее лучшая подруга, живущая в соседнем доме.

— Здравствуйте, тетя Алла. А Лё уже готова?

— Привет, Света. Проходи, тебе придется подождать, потому что Лялька собирается и еще не завтракала, — строгим тоном ответила Алла Николаевна и направилась на кухню. Она недолюбливала рыжую, смешливую и озорную Светку. От таких жди неприятностей. Однако дочка имела полное право выбирать себе подруг, которые нравятся ей, а не ее маме.

В этот момент, услышав голос Светы, из ванны выглянула Ляля. Длинные волосы были гладко зачесаны назад в хвост.

— Привет, ты чего это так рано? — спросила она удивленно.

— Слушай, вчера та-а-акое было… — И Света покачала головой, закатив глаза.

— Ну хоть намекни, что стряслось?

— Помнишь Влада? Черненький такой, я с ним познакомилась на той неделе. Ну так вот, вчера… — Тут Света осеклась, словно ее одернули. Она боязливо покосилась в сторону кухни. — Слушай, у тебя там мама, давай я тебя внизу подожду и по дороге все расскажу.

— О’кей! Я выйду минут через десять.

Света открыла дверь и, уже выходя, обернулась.

— А рассказать мне есть что. — Она произнесла это загадочным полушепотом и, улыбнувшись, подмигнула Ляле. Та немедленно смекнула, что речь пойдет об очередном Светкином любовном приключении и повествование не обойдется без пикантных подробностей.

— Во дела! — усмехнулась Лялька, закрывая дверь. Не успев дойти до кухни, она услышала мамин голос:

— Дочка, что это за дурацкое прозвище «Лё»?

— Прозвище как прозвище, — пожала плечами Ляля.

— Но у тебя же есть имя!

— Какое? Ляля? — капризно переспросила Лялька.

— А чем оно тебе не нравится?

— Мама, это ж такое же прозвище, как и Лё. А зовут меня Люд-ми-ла, — продолжила она с ноткой нетерпения в голосе.

— Ну не знаю, — решила не спорить Алла Николаевна.

По дороге в школу Светка тарахтела без перерыва. Ее приключениям, пожалуй, могла бы позавидовать иная зрелая женщина. Лялька догадывалась, что подружка порой несколько преувеличивает свои подвиги, но при этом понимала — на Светлану и впрямь западает чуть не каждый встречный парень. Неотразимой ее делали рыжие кудри, собранные в эффектный причесон, заманчивые формы, которые Светка всячески подчеркивала с помощью обтягивающих кофточек и коротких юбочек, задорный характер и отменное чувство юмора. В классе трудно было найти мальчика, с которым Светка «еще не гуляла». Ее отличало полное отсутствие комплексов: девушка легко могла подойти к парню и завязать с ним непринужденную беседу, а на вечер «забить стрелку» где-нибудь в парке или клубе и тусоваться до утра. Ляля советовала подруге быть поразборчивее, но втайне завидовала. Куда уж ей, с ее платьями а-ля девятнадцатый век, сдержанностью и скромностью до бесшабашной подруги? С другой стороны, со Светой всегда было весело, и ни одни совместные выходные не обходились без похода в какой-нибудь клуб или к Светиным приятелям. Дружба девчонок началась еще в первом классе и продолжилась в средней школе, когда Ляля благородно давала подруге, за амурными делами забывавшей обо всем на свете, списывать домашние задания. Затем настал черед Светки, которая училась не так уж плохо, знакомить приятельницу с секретами флирта и современного «этикета» и даже просвещать по поводу сигарет, наркоты и спиртного. У самой Ляли в доме разговоры на эти темы считались как минимум неприличными, Светка же умела доходчиво объяснять весьма важные вещи. Но Ляля такими вещами интересовалась мало. А на молодых людей почти не заглядывалась: разве тот самый нежный, любимый и единственный принц на белом коне, который так часто являлся девушке во сне, не должен найти ее сам, без подсказки?

Ляля наконец заставила себя прислушаться к Светкиным излияниям. А та старалась вовсю:

— Ну так вот. Позвонил мне вчера этот придурок, ну, ты понимаешь, про кого я, и предложил прошвырнуться в тот бар, в котором мы зависали на Восьмое марта. Ну как его там? — И она начала щелкать пальцами, ожидая от Ляли подсказку.

— Ну да, я поняла. И чего?

— Короче, пришли мы туда, и угадай, кого я там встретила? — Света посмотрела на Лялю долгим вопросительным взглядом. — Ну, угадай, угадай.

— Откуда ж я знаю? Ну не томи, колись!

— Сяву! — Судя по Светкиному тону, Ляля должна была сделать круглые глаза и закричать на всю улицу: «Вот это да!» Однако имя Сява было для Ляльки пустым звуком, и она лишь безмятежно спросила:

— А кто это такой?

— Ну ты даешь, мать. Тебе напомнить?

— Валяй, — скучающим тоном предложила Ляля и зевнула. Девчонки уже подходили к школе, как вдруг Ляля вспомнила, что совершенно не подготовилась к алгебре. Забыла про домашнее задание из-за всех вчерашних неприятностей.

— Черт! — вырвалось у нее.

— Вспомнила? — обрадовалась Света.

— Да нет, — задумчиво протянула Ляля. — Слушай, ты решила задачи с интегралами?

— Да.

— Будь другом, дай списать.

— Да что это с тобой? Ты — и списывать? — Светка засмеялась. — Дам, конечно, держи тетрадку!

Они поднялись по ступенькам и зашли в здание. Необычная школа из красно-белого кирпича считалась элитной гуманитарной гимназией, и простых смертных сюда принимали в виде исключения, только если им посчастливится жить в этом районе. Так что Ляле со Светой повезло. Каждый раз, когда Светке приходилось корпеть над сложной работой по английскому, она вслух принималась жаловаться на то, как жизнь несправедлива. Учились бы в обычном учебном заведении и горюшка не знали. С другой стороны, она не упускала возможности «захомутать» очередного богатенького мальчика из параллельного класса, чтобы тот вечерком покатал ее на папочкином авто.

Сейчас в просторном холле было подозрительно тихо. Взглянув на большие настенные часы, Ляля тихонько охнула: звонок прозвенел несколько минут назад. Девчонки понеслись по широкой лестнице вверх, перепрыгивая через ступеньку. На цыпочках подойдя к кабинету алгебры, он же по совместительству и кабинет геометрии, они стали прислушиваться к происходящему внутри. Пожилая, с рыжей башней на голове учительница делала перекличку и отмечала отсутствующих.

— Я что-то не вижу неразлучную парочку — Соколову и Гладкову.

— Мы здесь, Градислава Юрьевна, — в один голос закричали девчонки, стоя под дверью. В классе послышалось хихиканье.

— Может быть, вы все-таки одарите меня счастьем наблюдать вас, — строгим тоном произнесла учительница. Градислава Юрьевна была, в сущности, преподавательницей неплохой и понимающей, но при этом свято старалась блюсти «гимназические традиции». Несмотря на годы (злые языки поговаривали, что сама она в школе училась еще до революции), Градислава Юрьевна сохранила прямую горделивую осанку и властный взгляд, поневоле заставлявший любого ученика, уличенного в смертном грехе, вжимать голову в плечи. К таковым относились злостные опоздания, хроническая неуспеваемость и даже отсутствие сменной обуви зимой. В настоящую ярость Градислава Юрьевна приходила, если нерадивый школьник неверно выговаривал ее имя-отчество: покраснев и надув щеки, сверкая глазами, она немедленно направлялась к классному журналу, чтобы поставить бедняге заслуженный кол. Но особый колорит ей добавляла манера говорить в нос, картавить «по-французски». Редкий ученик избежал соблазна исподтишка передразнить педагога. Хотя долг свой перед образованием эта женщина давно выполнила, уходить на пенсию она не собиралась, считая, что без нее «тут все развалится». Но годы брали свое, а потому Градиславу Юрьевну все сильнее раздражали гомонящие дети, а также их непонятливость и невежливость. Порой она взрывалась из-за сущих пустяков, и потому Лялька со Светой сейчас чувствовали себя крайне неуютно.

Вдвоем они с виноватым видом зашли в класс и начали перетаптываться с ноги на ногу.

— И в чем же причина вашего опоздания на этот раз? — спросила учительница, всматриваясь в девушек пронизывающим взглядом поверх опущенных на нос очков.

Девчонкам, как назло, ничего не приходило на ум, они лишь с глупым видом переглядывались. В классе воцарилась тишина.

— Что ж, садитесь. С вами будет отдельный разговор на перемене. А вас, Гладкова, я бы впредь попросила не являться в школу с такими яркими ногтями. Потрудитесь дома стереть это безобразие, здесь вам не публичный дом.

Свету уже давно нельзя было смутить подобным замечанием, и в ответ она только ухмыльнулась. А потом тихонько шепнула Ляльке:

— И чего Града злобится? Лак как лак… Я сегодня хотела зеленым накрасить, под цвет кофточки, только лень было искать.

Все уроки геометрии проходили по одному и тому же сценарию: проверка домашнего задания, иногда — небольшая контрольная, а затем вялое решение заданий из учебника — смельчаки мучились у доски, все остальные пытались справиться с математическими премудростями в тетрадях. Ляльке все давалось легко: она могла весь урок проболтать на задней парте и все равно к концу занятий знала новую тему лучше всех. Вот и сейчас, закончив переписывать у Светки нерешенное дома, она приготовилась слушать подругу.

— Ну, ты вспомнила Сяву? — шепотом спросила Света, прижимаясь к парте. Плечи Бориса, крупного парня, сидевшего впереди, надежно скрывали девушек от взгляда Грады.

— Не-а.

— Год назад, — Светка не выдержала и решила освежить Лялину память, — в ночном клубе в центре мы познакомились с парнями, мажорными такими. Вспоминаешь? Был этот Сява с другом. Они еще в каком-то блатном вузе учились, у Сявы тачка такая путевая — то ли «хонда», то ли «мерс». И прическа у него бабская была, кажется, каре называется. Он на меня повелся, а другу, по-моему, вообще ничего не надо было. Холеные такие, прикид, все дела… Вот уж у кого денег куры не клюют.

— A-а, что-то припоминаю, — протяжно прошептала Ляля. Вообще-то это было не первое такое знакомство в клубе: у Светки талант сходиться с людьми. Особенно если это молодые парни с деньгой в кармане.

— Сейчас ты окончательно вспомнишь. Мы выходили из клуба в тачку кокаин нюхать. Ты еще отказалась, а зря — толковый был.

— Да, вспомнила, — утвердительно кивнула Ляля. — Да я боялась, что накроют.

— Ерунда, они все кичились, что папочки отмажут.

— Ну, их-то, может, и отмажут, а мои бы не выдержали. Ну, что вчера все-таки случилось?

— Я его встретила в баре. Я там с нынешним была, с Владом. Сява меня узнал, разболтались, телефончик попросил, говорит, что тогда потерял, ну я и дала. А Влад стоит и за всей этой картиной наблюдает… Ой…

Девчонки были так увлечены разговором, что не заметили, как над ними склонилась Градислава Юрьевна.

— Девочки, можете сколько угодно обсуждать ваши приключения на уроках, но пять на экзамене за красивые глазки я вам не поставлю. Людочка, это и вас касается. Я понимаю, что вы претендуете на медаль, но у меня хорошую оценку нужно заработать. — С гордым видом победителя она развернулась и пошла к доске.

Честно говоря, Ляля немного нервничала по поводу медали. Ох уж эти экзамены, никогда не знаешь, чем все закончится. А родители считают, что аттестат с отличием у нее уже в кармане. Что делать, придется постараться…

За геометрией прошла алгебра, затем скучный урок русского языка. Продолжения Светкиного рассказа Ляля так и не услышала: Граду они старались больше не раздражать, а на русском им, как двум завзятым болтушкам, уже давно сидеть вместе не разрешали.

Пришло время идти на физкультуру, и девчонки побежали в раздевалку. Не то чтобы они считали баскетбол самым увлекательным занятием на свете, но играть в спортзале все-таки веселее, чем сидеть за партой в душном классе. Света расстегнула кофточку, и взору Ляли предстали багровевшие на шее засосы. В ответ на вопросительный взгляд подруги Светка продолжила рассказ:

— Слушай сюда! Влад так разревновался, что, пока мы домой шли, с ним говорить было невозможно. Разозлился, понимаешь, Отелло недорезанный! И в подъезде на него как что-то нашло: трясет меня за плечи, «люблю» говорит. Тоже мне любовь. Мы знакомы-то всего ничего. Набросился и давай меня целовать. Комедия. Целовались, целовались, короче, до дома не дошли, так в подъезде и пристроились.

— Даете! — улыбнулась Ляля. Светкины рассказы уже давно перестали ее шокировать, она относилась к ним с долей иронии и без тени осуждения.

Светка принялась натягивать треники, кривляясь перед чудом сохранившимся в раздевалке зеркалом. Ляля искоса наблюдала за ней. Да-а, вот у подруги бедра так бедра. И талия на месте, и грудь — третий номер. Неудивительно, что парни на нее ведутся, как мотыльки, летящие на пламя свечи. По мнению Ляли, ее собственные формы больше всего напоминали гладильную доску. Она была к себе несправедлива — но кто справедлив к своей внешности в семнадцать лет?

В баскетбол поиграть так и не удалось — физрук заявил, что предстоит сдача каких-то малопонятных «нормативов» и нужно срочно начинать к ним готовиться: приседать, отжиматься, прыгать и так далее. К концу урока задыхающаяся Лялька пришла к выводу, что, если так пойдет и дальше, от ее бедер точно ничего не останется. Хотя… может, принцу она понравится и без бедер? В ее фантазиях юноши обращали минимум внимания на формы избранницы, их интересовала только душа прекрасной дамы.

Предстоявшую старшеклассницам в конце дня химию отменили, и девушкам это было на руку: Светке, чтобы вернуть на место взлохмаченную на физре прическу и снова наложить макияж, явно требовалось значительно больше отведенных на перемену двадцати минут. Попутно она делилась с подругой последними новостями из школьной жизни:

— Помнишь Гарика? Ну того, которого выгнали, когда он в женский туалет хлопушку бросил? Маринка теперь с ним связалась. Говорит, ну и что, что урод, главное, тачка — полный улет. А Юлька из параллельного, знаешь, почему ушла? — Тут Светка понизила голос. — Потому что беременная. И рожать будет. Ну ни фига себе, вся жизнь у девки под откос! И чего аборт не сделать? Ведь этот урод ее бросит как пить дать. Ладно. — Косметичка полетела в школьную сумку, — лень глаза красить, чай, не в публичном доме. — Последнее умозаключение было произнесено басистым простуженным голосом. После Светкины губки вытянулись в трубочку, веки слегка прикрылись, а брови поднялись. Еще несколько секунд она оставалась стоять памятником Градиславе Юрьевне. Ляля расхохоталась.

Девушки не спеша отправились домой. Стоило им выйти на улицу, как Ляля неожиданно почувствовала себя нехорошо. Немного подташнивало. Она замедлила шаг. В глубине живота появилось неприятное чувство слабости. Оно поползло вверх и расплылось по грудной клетке. Волны беспричинного страха начали перекатываться по всему телу. Желудок отреагировал жжением. Нет, это не была изжога — словно очень горячий чай, который хлебнули впопыхах, обжег его стенки. Казалось, кто-то встряхнул мутный осадок внутри Лялиного тела. Через минуту все возникшие ощущения, прежде носившие диффузный и неопределенный характер, вдруг собрались в единый ком, подкативший к горлу. Во рту пересохло. Ляля сглотнула и поморщилась: слюна оказалась очень горькой. Нахлынувшее волнение ускорило сердечный ритм. Она приоткрыла рот, чтобы продышаться. Через несколько шагов в ее сознании возник образ цыганской кибитки. Но мрачным ассоциациям не дано было испортить этот теплый весенний день. Светка, тоже о чем-то задумавшаяся, неожиданно разразилась громким хохотом.

— Я тебе самый прикол не рассказала, — захлебываясь от смеха, начала она. — Вчера в подъезде, когда мы это делали, какая-то бабка вышла выносить мусор. А мы как раз на площадке у мусоропровода расположились. Она, значит, поднимается, а там такая картина маслом… Я думала, сейчас орать начнет, а бабка остолбенела, ведро поставила, приговаривает: «О Господи!» — и крестится. Мы на нее уставились, а она на нас. Такой смех! Хорошо хоть Влад не растерялся и говорит: «Бабушка, вы мусор оставьте, мы выкинем».

Лялька смеялась от души. Свете всегда удавалось развеселить подругу, когда ту охватывала грусть. Ляля завидовала ее умению не стесняясь рассказывать о собственных конфузах и весело над ними хохотать. Светка шла по жизни легко и всякую неприятность считала делом преходящем. А Ляля, напротив, способна была сделать трагедию из пустяка: за всякой мелкой неудачей ей виделась грядущая полоса невезения. Девчонки жили в двух шагах друг от друга, и Ляля уже собиралась поворачивать домой, как вдруг Света предложила:

— Слушай, не хочешь ко мне? У меня мама пироги сегодня печь собиралась, пальчики оближешь!

— Даже не знаю, — вздохнула Ляля, — надо готовиться, а то Града что-то нервничает.

— Да ладно, не загоняйся. Ты-то и не сдашь?

— Ох, уговорила, — махнула рукой Ляля, и они направились к Свете.

Светкина двухкомнатная квартира находилась в доме за углом, прямо над парикмахерским салоном, где работала ее мама, Лариса Ивановна. Ляле она казалась очень милой женщиной, но Света мамочку не жаловала. Как-то Лялька, зайдя за подругой, даже стала свидетельницей жаркой перебранки: Светлана на повышенных тонах требовала, чтобы мама «выгнала из дома очередного хахаля». Лариса Ивановна была не замужем: со Светиным отцом они развелись, когда дочка была совсем маленькой. С тех пор примерно раз в месяц он все-таки приезжал посмотреть на Светлану и оставить бывшей семье небольшую сумму денег. По словам Светки, получалось, что отец был прав, когда разводился: мол, все равно, кроме скандалов, ничего бы не вышло. Попытки Ляли усовестить ее в тот вечер окончились ничем.

— Если б тебе сорокалетний извращенец под юбку полез, ты бы тоже на дыбы встала. Седина в бороду, бес в ребро. А мама лучше бы дома почаще появлялась, — резюмировала Света.

Лариса Ивановна и впрямь свою личную жизнь считала важнее воспитания дочери, которая из-за семейных передряг оказалась предоставлена самой себе. На родительском собрании Светина мама в последний раз появилась классе в седьмом. А Светке никогда и в голову не приходило сорваться домой из компании или начать срочно разыскивать телефон, потому что «предки волноваться будут». Мама позволяла ей возвращаться за полночь, поскольку сама иной раз приходила только под утро. И Светка пользовалась таким положением вещей на все сто.

Сегодня в доме царили мир и покой. Принюхиваясь к запаху пирогов, девушки поднялись по лестнице и вошли, вернее, протиснулись в узенькую прихожую. Тут им пришлось, словно бедным родственникам, встать на коврике у входа, терпеливо ожидая, пока Лариса Ивановна вытрет мокрый пол.

— Здравствуйте, — поприветствовала Светину маму Ляля.

— Здравствуй, Лялечка. Постойте там минутку, я вытру насухо.

— А, у нас сегодня приборка? — удивилась Света.

— Не у нас, а у меня, смею тебе заметить, — уточнила мама.

— Интересно, и по какому же это поводу? — съехидничала Светка.

— А что, чтобы в квартире было чисто, обязательно нужен повод?

— Ну не зна-ю, — загадочно протянула она.

— Так, вроде бы сухой, — сменила тему Лариса Ивановна. — Проходите, но только не натопчите, я вас умоляю.

Но и без всяких генеральных уборок квартира Гладковых всегда была чистенькой. На кухне обычно побулькивал электрочайник, замаскированный под самовар. В шкафчиках стояло припасенное малиновое варенье, и Ляля со Светой не раз сидели здесь и беседовали за чашкой чая долгими зимними вечерами. Но если кухонька была просто вылизанной, то комната, принадлежавшая Ларисе Ивановне, стерильной и очень деловой. За годы работы Светина мама сумела подобрать себе не одного состоятельного клиента, приходившего стричься на дом. Поэтому по рабочим дням квартира превращалась в филиал салона красоты и выглядеть должна была соответственно. Лялька любила заходить сюда и любоваться на разложенные по полкам шиньоны, специальные щипцы и расчески, шампуни с мудреными названиями, гели, лаки и прочие орудия парикмахера, способные из Золушки сделать принцессу, а из Квазимодо — принца. Светка не раз признавалась, что от маминой аккуратности ее просто мутит, а потому свою комнату она не убирает из принципа. Закрывшись у Светы, девушки минут пять убирали с дивана шмотки, чтобы устроиться поудобнее. В конце концов Светка комом запихала одежду в шифоньер и кое-как засунула белье в ящик под кроватью, и подруги с удобством расположились на подушках. Ляля обратила внимание на новый плакат, наклеенный на зеркало в комнате подруги. Стоит сказать, что портретами голливудских знаменитостей здесь были заклеены все стены.

— Кто-то новенький?

— Не новенький, а старенький. Правда, душка? Только этот снимок сделан лет десять назад.

— Действительно симпатяга. А что ты так с мамой? Поссорились?

— Да нет, — неохотно ответила Света. — Слушай, давай я чай с пирожками сюда принесу.

— Давай, мне все равно где.

Сладкие пирожки удались на славу, и девчонки уминали их за обе щеки. На столе у Светки высилась целая кипа модных журналов вперемешку с учебниками, и теперь она выудила свежий номер «Космополитена».

— Лё, смотри, какой тут тестик интересный! «Какой мужчина сделает вас счастливой?»… Класс! Давай вместе тестироваться?

— Ладно.

— Вопрос первый. «Что лежит на вашем туалетном столике?» — Светка откусила кусок пирога и сосредоточенно его прожевала. — А. Любовный роман и кипа журналов. Б. Коробка конфет и пачка сигарет. В. Помада, пудра, лак — то есть самое необходимое.

Лялька сразу высказалась за вариант А. Света промычала что-то невнятное, что должно было означать В, бросив взгляд в сторону полочки с косметикой, забитой тушью всех цветов радуги и кремами самых разных назначений. Там же выстроилась целая батарея губных помад.

Ляля как раз потянулась за очередным пирожком, когда раздался слабый стук в дверь. Она приоткрылась, и в комнату вошла Лариса Ивановна.

— Можно? — спросила Светина мама.

— Можа-можа, — торопливо пробурчала Светка, дожевывая пирог. — Мам, а вкусные сегодня получились.

— Светочка, ко мне сегодня зайдет Виктор Палыч…

— Во сколько? — перебила ее дочь, немедленно сменив тон.

— В семь.

— Хорошо, я уйду, — отрезала Света.

— Я вовсе не это имела в виду, — сконфуженно произнесла Лариса Ивановна.

— Ма, нам с Лё поговорить надо.

— Хорошо-хорошо, не буду вам мешать. — И она закрыла дверь.

— Ну вот, так и знала, ни минуты покоя, — тихо проговорила Света. Вздохнув, она отложила журнал в сторону.

— А кто это, Виктор Палыч? — спросила Ляля.

— А, вечная история, — равнодушным тоном ответила Света.

— Хочешь, пойдем ко мне? — предложила подруга.

— Нет, я, наверное, у Влада перекантуюсь. Он приглашал. Кстати, у тебя время есть? Может, пока подтянешь меня по химии, а то я что-то совсем не в теме.

— О’кей!

Девочки начали заниматься. Ляля успевала практически по всем предметам на «отлично». Вот и теперь она легко писала на листе бумаги заумные формулы.

— Светка, это же так просто! Только запомни, что…

— Ничего себе просто! Мне это неделю учить придется. — У Светки с самого начала на химию выработалась стойкая аллергия. Она честно пыталась вникнуть в Лялины объяснения, но, запомнив самое необходимое, в конце концов сдалась. — Ляль, ты не забыла, что меня нарисовать обещала? У тебя так кла-а-асно получается.

Если Света в чем-то и завидовала Ляльке, то касалось это рисования. Ляля за свою недолгую жизнь успела поучиться даже в художественной школе — правда, потом мама настояла, чтобы дочь пошла в музыкальную школу и не тратила время на пустяки. Ради фортепиано Ляльке тогда же пришлось пожертвовать танцами: родственники звали маленькую Лялю балериной, потому что она в детстве любила разучивать сложные па. Однако кое-какие навыки у Ляльки остались, и время от времени Светка ходила к ней «рисоваться»: наброски и даже настоящие акварельные портреты оставались Лялиным хобби.

— Заходи, как сможешь, что-нибудь из тебя изобразим. Специально для Влада!

— Ага. Фотографии дарить — примета плохая. А рисунки — очень даже можно!

Уже в семь Ляля стояла на пороге родного дома. Работал телевизор, но папа, как обычно, его не смотрел, а что-то читал за письменным столом, время от времени делая пометки. Когда Евгений Львович был погружен в работу, отвлечь его не могла даже артиллерийская канонада. Именно поэтому на Лялю в детстве никогда не шикали и не выгоняли из комнаты, если «папа был занят». Сейчас она задержалась у двери и, улыбаясь, посмотрела на отца. Евгения Львовича скорее можно было принять за утонченного литератора или аристократического художника, нежели за известного в мире физика-атомщика. Изящные очки подчеркивали утонченные черты лица — Лялин папа не лишен был внешней привлекательности. При этом он неизменно витал в облаках: находясь в особом мире, состоявшем из уравнений и формул, не обращая внимания на то, что творится вокруг. Коллеги, посмеиваясь, говорили, что Евгению Львовичу стоило бы сняться в каком-нибудь фильме в роли «чокнутого профессора»: мол, из-за таких, как он, всех людей науки считают невероятно рассеянными. Лялин папа и впрямь отличался феноменальной забывчивостью. В его институте постоянно припоминали случай, когда Евгений Львович явился на международную встречу и буквально за десять минут до выступления обнаружил, что его доклад остался дома, на столе. Честь родного НИИ не пострадала — десяти минут ученому хватило, чтобы составить краткий черновик речи по памяти и затем блестяще выступить. И неудивительно — к своим разработкам Евгений Львович относился с любовью, словно к детям, и мог часами говорить о вопросах, относившихся к его исследованиям.

Ляля знала: по сравнению с семьей даже наука была для папы на втором месте. Единственную дочь он обожал безмерно. Когда маленькая Ляля болела, он ночи напролет просиживал у ее кроватки, готовый по первому зову Аллы Николаевны сорваться в аптеку на другом конце города. Успехи дочки неизменно были для Евгения Львовича лучшим подарком. Чем старше становилась Ляля, тем больше надежд он на нее возлагал. А уж как баловал! Ляле вдруг вспомнилось, как папа приволок из-за границы дорогущую куклу, которую в те времена позволить себе могла редкая семья. Он прямо с порога кинулся вручать игрушку любимой дочке. Лялька же в тот день как раз в чем-то провинилась, и Алла Николаевна справедливо посчитала, что подарки пока подождут. Так что пришлось Евгению Львовичу убрать куклу на самую дальнюю полку шкафа. Он еще несколько дней потом дулся на Аллу Николаевну и расстроился чуть ли не больше Ляльки:

— Ну неужели нельзя сделать исключение?

— Нельзя! Девочка должна расти воспитанной, а не капризулей. Нечего всем ее прихотям потакать, пусть ведет себя хорошо.

Лялька бросила сумку в своей комнате и зашла в гостиную.

— Привет, пап, — поздоровалась она и подсела к отцу за стол.

— Здравствуй, доча. — Папа отвлекся от статьи и снял очки, отложив их в сторону. — Как ты себя чувствуешь?

— Нормально, — удивленно ответила Ляля.

— У тебя вчера вроде голова болела? А тут еще гости пришли…

Только тут Ляля вспомнила, о чем идет речь.

— А, ничего страшного — легкое недомогание.

— Может, стоит врачу показаться?

— Не переживай, у женщин это случается.

Папа обрадованно улыбнулся. Он вечно переживал по пустякам, если дело касалось Ляли.

— Кстати, Ляля, у меня к тебе разговор. Что будем делать с поступлением, ты решила? Гнесинка или медицинский?

— Пап, а не рановато ли? На дворе апрель, мне еще выпускные сдавать.

— Подумать об этом, Лялечка, никогда не рано.

— Да я все решила. Для медицинского все равно репетиторов еще год назад надо было брать. Ты же знаешь, как сейчас: если «своих» в вузе нет, туда и соваться не стоит. А если в Гнесинское училище — я и без блата справлюсь. Не зря же одиннадцать лет в музыкальной школе оттрубила.

— Дочка, музыка — это замечательно. Но в наши дни…

— Па, я хочу учиться тому, что мне нравится. Может, через пять лет пианистки будут нарасхват, откуда ты знаешь? — улыбнулась Ляля.

— Что ж, талантливые пианистки всегда нужны, а из тебя другой и не получится. — Евгений Львович всегда готов был согласиться с дочкой.

— Кстати, а где мама?

— Ушла к тете Кате и сказала, чтобы ты разогрела себе ужин.

— Я поела у Светки.

Папа поморщился. Ляля знала, что, как и мама, он ее дружбу со Светланой не одобряет. И почему за немного вызывающей внешностью никто не умеет разглядеть неглупую, веселую и милую девушку? Впрочем, это мамины и папины проблемы.

Тут зазвонил телефон: коллеге Евгения Львовича срочно понадобилась какая-то консультация. Ляля встала и тихонечко отправилась в свою комнату.

Май прошел в подготовке к экзаменам. Неразлучные Ляля и Света вдвоем продолжали вгрызаться в гранит науки. Впрочем, Светка считала, что расслабиться никогда не помешает, а потому каждые выходные тащила Ляльку на какой-нибудь концерт или потусоваться в клубе. Ляля же все чаще по вечерам с головой зарывалась в тетрадки и учебники: приближающиеся выпускные вызывали у нее тихую панику. Учителя словно с цепи сорвались: если остальным ученикам приходилось несладко, то уж медалисты тем более выкладывались по полной. Контрольная следовала за контрольной, сочинение за сочинением, тест за тестом. Алла Николаевна, глядя на Лялины мучения, как-то даже во всеуслышание заявила, что пойдет и поговорит с директором школы:

— Это какой-то кошмар! Дело точно закончится нервным срывом. Ляль, ну хватит, зачем тебе эта медаль? Здоровье важнее.

Лялька промолчала: она знала, что в глубине души родители всегда мечтали, чтобы дочь была лучшей, потому столько в нее вкладывали. Да и самой ей хотелось получить награду — если не она, то кто же?

Первый экзамен, сочинение, пришелся аккурат на первое июня. Светка, с которой Ляля встретилась на улице, хохотала всю дорогу:

— Ну ничего себе, День защиты детей! Это они нас так поздравляют!

— Свет, мы ж уже не дети…

— А кто? Нет, нельзя так с нами обращаться, — продолжала дразнить подругу Света.

Едва успев сесть за парты под строгим взглядом молоденькой русички, беспрестанно поправлявшей спадавшую на глаза челку, девушки принялись выбирать тему для сочинения. Ляля с готовностью ухватилась за «Образ Наташи Ростовой в романе Толстого "Война и мир"». Она порадовалась несложной теме, но вскоре поняла, что не все так просто, как казалось. Выскочив в библиотеку, она столкнулась на лестнице со Светкой:

— Ты как?

— Зашиваюсь! Вот дура эта Валерьянка (русичка отличалась необычным отчеством — Валериановна), вместе сесть не дает. Пишу про «Мертвые души», а сама со страху чуть имена всех героев не забыла…

— Давай помогу! — Ляля в двух словах попыталась разъяснить Светке тему. Затем, прижимая к груди тяжелые тома и прихватив на всякий случай с собой орфографический словарь, Ляля вернулась в класс. Отведенные на работу часы пронеслись как одно мгновение. И хотя Ляля старалась как могла, за результат она волновалась не меньше Светки, которая, уже сдав тетрадь, обнаружила у себя по крайней мере три ошибки.

Следующим экзаменом шла алгебра — через пару дней начинались консультации, тогда же должны были объявить результаты. Ляля затаила дыхание, прежде чем взглянуть на выданную тетрадь. На обложке красовалось: «5/5». Ура! Первый выпускной сдан, и удачно! Напряжение немного спало — да, предстоит многое, но начало положено. Тут подошла Валерьянка:

— Поздравляю, Людочка. И очень вам рекомендую поступать в МГУ. На филологический или на журналистику. Знаю, что конкурс большой, но вас наверняка возьмут с удовольствием.

Рядом на судьбу жаловалась Светка, которой поставили «4/3»:

— Ну, русский ладно, сама знаю, что не блестящий. Но тема-то раскрыта. А, ладно, все равно оценку не изменишь. Пойдем погуляем после консультации? И Влад сегодня билеты в кино на премьеру достал…

Хотя кино явно интересовало Светку больше, чем консультации, алгебру она написала на пять. Лялька пару раз даже заглядывала в тетрадку подруги, дабы проверить собственный способ решения, хоть ей и было немного стыдно. Градиславу Юрьевну Ляля не разочаровала. После того как стали известны результаты, старая учительница немедленно стала пророчить любимой ученице блестящее математическое будущее.

Тест по английскому оказался куда проще, чем Лялька рассчитывала, а вот на химии пришлось попотеть и даже заглянуть в заранее заготовленные шпаргалки. На один вопрос точного ответа ей подобрать не удалось. Однако Лада Васильевна задала кучу дополнительных, благодаря блестящим ответам на которые Ляля и выехала — в итоге экзаменационную ведомость украсила очередная, но на этот раз вымученная пятерка.

Потом Ляля сетовала подруге:

— Ведь сама эту химию выбрала! И что на меня нашло! Я же прекрасно знала все способы получения кислот, и застрять на кислородсодержащих…

— Ну, мать, нет предела совершенству. Следующий у тебя еще хлеще — биология!

— Я же год назад думала в медицину идти, даже готовиться начала. Не пропадать же тому, что вызубрила.

Сама Света выбрала физкультуру и географию.

— Физруку только подмигнуть надо, он, хрыч старый, давно на меня глаз положил. А географичке наболтаю чего-нибудь, надо постараться побольше умных слов запомнить.

Биология и география сдавались в один день. Почти одновременно выскочив из классов, в которых объявлялись оценки, девушки схватились за руки и с радостными криками побежали вниз по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Уборщица, едва успевшая увернуться, с мрачным видом швырнула тряпку в ведро.

— Ишь, ненормальные…

Лялька праздновала победу: все тревоги по поводу пятерок и медали позади. Она вот-вот получит аттестат, замечательный «пятерочный» аттестат, предел мечтаний! Папа с мамой умрут от счастья.

Светку же радовала долгожданная свобода от школы.

— Ну теперь все! И никаких институтов! Может, пойду в училище, на косметолога там или парикмахера. А то и сразу работать начну. В гробу я видала эту зубрежку!

Ляля с подругой согласиться не могла. Ее манили волшебный мир музыки, гармония аккордов и созвучий. Для нее отдых после выпускных был лишь краткой остановкой. Впереди маячили вступительные, которых она почему-то почти не боялась. Хотелось просто сесть за фортепиано и играть, играть, играть…

На выпускном вечере было весело. Дискотека в школе продолжалась до полуночи, а шампанское лилось рекой. По случаю торжества Ляля заранее отправилась в салон красоты, где ей соорудили на голове нечто совершенно потрясающее, плюс сделали первый в ее жизни профессиональный макияж. Нежно-голубое обтягивающее платье с изящной длинной юбкой шло ей невероятно. Новые туфли на шпильке прибавили рост. Светка шутила, что Ляльке только крылышки шелковые пришить — и получится настоящий ангелочек. Сама она пришла в декольтированном мини, с прической, усыпанной разноцветными блестками. Макияж подбирала и наносила собственноручно с учетом, что будет темно. Она сразу продемонстрировала всем желающим Влада, явившегося отпраздновать счастливое событие с подругой. Правда, чуть позже, в женском туалете, уже изрядно навеселе, призналась Ляльке, что собирается дать Владу отставку:

— Целуется неплохо, но перспектив никаких, и в кармане пусто. Вот ребята, которые каждую ночь в клубах тусуются, — это да!

Ляля пожала плечами и отправилась танцевать. Все-таки новая жизнь начинается! После шумной вечеринки неугомонные выпускники загрузились в длинный «Икарус». Ляля вместе со всеми отправилась кататься на автобусе по Москве. Особенно бесшабашные поспешили занять последние места подальше от водителя, чтобы никто не мешал выпивать прямо из горла. Бутылка откупоренного шампанского гуляла по рукам. Краснощекие хихикающие девчонки просили мальчишек не задерживать тару.

Даже в двенадцать ночи Тверская освещалась яркими огнями, улицу заполнял свет неоновых реклам. Ребята в автобусе шумели, смеялись, потом хором принялись петь песни. Ляльке было хорошо, тепло и почему-то немного тоскливо. В последний раз собрались все вместе — теперь большую часть однокашников она будет видеть лишь во время редких вечеров встреч.

На Поклонной горе все принялись фотографироваться на фоне монумента: довольно глупая затея, если учесть нехватку освещения, но зато веселая. Светка тем временем успела разругаться с Владом. Какой-то парень из другой школы — сюда съезжались выпускники со всей Москвы — то ли по ошибке, то ли намеренно преподнес ей розу, завязался сыр-бор, и Ляле пришлось всех мирить. Потом снова погрузились в автобус и в шуме, гаме, суматохе отправились догуливать на смотровую площадку. Ляле смертельно хотелось спать, и потому она вскоре поехала домой.

В доме никто не спал. Отец читал газету, лежа на диване, в комнате беззвучно работал телевизор. Алла Николаевна сидела на кухне у окна, обняв тонкими пальцами кружку с очередной порцией кофе. Заслышав скрежет ключа в замочной скважине, она направилась в сторону двери. Уставшая Ляля даже и не подозревала, что самое большое удовольствие за весь вечер она испытает в собственной прихожей в момент снятия туфель. С непривычки ноги отекли. Много часов на каблуках стало серьезным испытанием для юных ножек. Пришлось приложить усилие, чтобы стянуть с себя словно вросшую обувь. После того как была снята вторая туфелька, веки непроизвольно закрылись и на Лялином лице появилась блаженная улыбка. Стоя у стены, мама наблюдала за этой картиной. Засыпающая на ходу Ляля поплелась в свою комнату. Маминому взору открылись свежие мозоли — почти обязательный автограф любой новой обуви. Алла Николаевна не сводила глаз с пяток дочери, молча покачивая головой. На полдороге Лялька столкнулась с обеспокоенным отцом, вышедшим встречать дочку. Он вроде бы что-то хотел сказать или спросить, но передумал.

Сил с трудом хватило, чтобы снять с себя вечернее платье и расписную ленту, перекинутую через плечо. Ляля буквально упала на кровать. Задержав надвигающийся сон, она подумала, что такой счастливый, веселый, наполненный летним теплом вечер в ее жизни больше не повторится. Но, расставаясь со старым, так хочется верить, что новое будет еще лучше…

Уже на следующий день аттестат в красной обложке красовался на столе у зеркала. Днем позже к нему присоединилась золотая медаль. Ляля получала ее вместе с другими медалистами во Дворце молодежи. Она нетерпеливо ждала своего выхода. Когда же огромный зал услышал звучное «…приглашается Соколова Людмила Евгеньевна», Ляля поднялась на сцену под громкие аплодисменты, гордо приняла похвальную грамоту и самую высшую оценку одиннадцатилетних трудов. Как только трехцветная тесьма опустилась на плечи, правая рука машинально провела по холодному золоту.

Несколько дней кряду местом сбора родителей служила Лялина комната. Они словно завороженные не могли отвести глаз от регалий дочери. Евгений Львович безустанно благодарил супругу за подаренное ему счастье в ту далекую и в то же время недавнюю зиму. Заходясь от смеха, он вспоминал свой первый день отцовства.

Тогда, морозным февральским вечером, сразу после Лялечкиного рождения Евгений Львович делился своим безмерным счастьем с коллегами. Столь знаменательное событие отмечали прямо в лаборатории, где роль стаканов выполняли колбы. Глубокой ночью, предварительно выпив по пол-литра на брата, шумная компания добралась до стен роддома. В черном окне виднелась искомая цифра «15». Особо стойкие поддерживали счастливца под руки, он же, широко расставив ноги и махая норковой шапкой над головой, выкрикивал срывающимся голосом: «Ал-лчка! Лю-дчка! Я люблю вас, девочки мои!» Сопереживающие коллеги считали необходимым повторить каждое его слово от первого лица. После минуты такого разноголосья в некоторых окнах начали показываться сонные лица. Видимо, там, в глубине палат, они спрашивали друг друга, кто та счастливица при четверых мужьях. Когда же оголтелые мужики окончательно посрывали голоса, кому-то в голову пришла мысль достучаться до нужного окна с помощью снежков. Все дружно принялись лепить комья и метать их с относительной точностью. Снежная атака до смерти напугала ночного сторожа и весь медицинский персонал. Наконец-то в окне пятнадцатой палаты показалось родное лицо. Ослабленная тяжелыми родами, Аллочка одной рукой опиралась на подоконник, а другой стискивала накинутый второпях халат. Евгений Львович пытался разобрать по беззвучно движущимся губам, как прошли роды, крепкое ли здоровье у новорожденной и хорошо ли кормят. А еще жестами спрашивал, пришло ли молоко. Глухонемой диалог был прерван угрозами сурового сторожа вызвать милицию, к чертовой матери. На прощание Алла Николаевна, не нарушая больничной тишины, что-то проговорила с особой тщательностью, при этом потрепывая халат у себя на груди. В ответ Евгений Львович поспешил застегнуть настежь распахнутую дубленку.

За двадцать три года совместной жизни многое случалось: были и ссоры, и примирения, и горькие потери, и счастливые события. Но нежная привязанность Лялиных родителей друг к другу, казалось, только крепла. А мама вечно переживала за папу: не забыл ли пообедать, тепло ли оделся, не перетрудился ли в своей лаборатории? И, надо сказать, на то были все основания: без напоминаний Евгений Львович скорее всего забыл бы не только позавтракать, но также пообедать и поужинать. Ему ничего не стоило в январе выскочить на улицу в тонкой ветровке, а уж вернуться из лаборатории в белом халате — это святое.

* * *

Жарким июльским днем окно в Лялиной комнате было открыто настежь. В углу работал вентилятор, но все равно дышать было нечем. По комнате, словно белые птицы, разлетелись ноты, их страницы шелестели, когда задувал ветерок, а Лялька что-то сосредоточенно вписывала в нотную тетрадь.

— Мама. — Она подняла голову и повернула ее в сторону открытой двери. — Мам, — позвала Ляля еще громче.

В двери появилась Алла Николаевна с пульверизатором в руке.

— Что случилось?

— Мам, я тут не могу записать одну вещь, вот послушай. — И Ляля принялась напевать какую-то современную мелодию. Алла Николаевна внимательно слушала, одновременно рукой выписывая в воздухе кренделя.

— Ага, я поняла, дай ручку. — И Лялина мама аккуратно принялась выстраивать ноты на нотной строке. — Кстати, а что это?

— Да ты не знаешь — из модных.

— Ляля, — с укором произнесла мама, — не этим сейчас заниматься нужно. В конце недели прослушивание, а у тебя еще целый отрывок не выучен. Займись делом, детка. — И она вышла.

Ляля слышала, как в комнате пшикал пульверизатор и мама то и дело начинала вслух жалеть какое-нибудь растение, засыхавшее в сухом и горячем московском воздухе. Она и сама была бы не прочь оказаться на месте цветов, на которые пульверизатор выпускал струю за струей холодной воды. Даже музыкой заниматься больше не тянуло. От ленивых размышлений Лялю отвлек телефонный звонок — это была Света.

— Ну что, Моцарт, все сочиняешь?

— Ага, — измученным голосом согласилась Ляля.

— Хорош париться, поехали в Серебряный бор, искупаемся, — бодро предложила подруга.

— Далеко.

— Да какой далеко! Зато там вода чистая и народу поменьше.

Предложение было невероятно заманчивым, и Ляля решила на часок-другой отложить занятия. Девчонки договорились встретиться внизу. Собрав пляжные принадлежности и написав маме записку, Ляля на цыпочках прошмыгнула в коридор. Боясь предательского скрипа, она открывала дверь как можно осторожнее: хотелось уйти незамеченной.

— И когда тебя ждать? — вдруг услышала она за спиной спокойный голос мамы.

Ляля застыдилась своей попытки к бегству, повернулась к матери и посмотрела на нее глазами, молящими о пощаде.

— Мамочка, так жарко. Я там записку написала, я на речку, только туда и обратно, — затараторила она.

Алла Николаевна лишь покачала головой: дочке все прощалось заранее.

Несмотря на уверения Светки, на пляже в этот день было многолюдно. Разморенные солнцем загорелые тела напомнили Ляле овощи на грядке. Песок раскалился так, что без шлепанцев не ступишь. Обгореть проще простого, но узнаешь об этом только дома: когда полночи проворочаешься в постели, не зная, на какой бок лечь.

— Ну и жара! — в один голос заключили девочки.

— А может, на нудистский? — оживилась Света.

— М-м, — отрицательно покачала головой Ляля. — Давай сегодня без экстремальщины.

— Ладно, как скажешь.

Девчонки расстелили покрывало и улеглись, подставив спины солнцу. Светка критически оглядела свое тело, которому определенно недоставало бронзового загара. По сравнению с отдыхающими они с Лялей выглядели словно европейские миссионеры среди африканского племени.

— Ох уж эти экзамены, — вздохнула она. — Времени не было на пляж выбраться, я теперь из-за них просто на белую мышь похожа. И не понимаю, чего ты не любишь нудистский, — следов на теле не остается. И мужикам нравится. Как только говоришь, что на нудистском пляже загорала, так они прямо слюной брызжут. А, Лё?

Ляля не отвечала. Глаза ее были закрыты, и она только промычала что-то. Сей звук означал, что ей лень разговаривать. Света не стала настаивать на ответе и продолжала:

— Надо загореть в этом году как следует, чтоб на всю зиму хватило. Прикинь, вокруг все белое, а я шоколадка. Да, загар зимой — это так пикантно, — сама себе подтвердила Света.

Ляля уже почти не слышала подругу: ее мысли вернулись к предстоящим экзаменам в училище.

— Кстати, — Светка повысила голос так неожиданно, что Ляля дернулась, — мне же Сява звонил, встретиться предлагал.

— А ты?

— Так ведь особо некогда было. А теперь мать все уши прожужжала, чтобы я в парикмахерское готовилась. Ладно, вот поступлю, тогда и встретимся. А он мне нравится, ничего такой. Может, вместе тусанемся? Тогда вроде весело было?

— Мне тоже сначала поступить надо…

Да, Гнесинское училище — это серьезно. Двенадцать человек на место. Но в этот момент Ляля представила себя перед экзаменационной комиссией: в красивой блузке, слепящей своей белизной, за черным фортепиано. Пальцы летают над клавишами, и вслед за сложнейшей фугой Баха следует Лунная соната, затем — игривый этюд Черни… Строгие лица экзаменаторов расцветают, их удивляет прекрасная техника исполнения, и Ляля получает высший балл. Видение вдохновляло, манило, обещало победу. Чтобы окончательно не расплавиться на солнце, разволновавшаяся Ляля предложила подруге окунуться. Обе резво вскочили и с разбега нырнули в речку. В соревновании наперегонки победила Света. В нескольких метрах от резвящихся девчонок показалась голова молоденького паренька. Для него первая стометровка брассом была уже позади. Неспешно, то на спине, то «по-собачьи», он восстанавливал силы для следующего заплыва. В тот момент, когда он сравнялся с девчонками, Светка издала улюлюкающий звук. Как оказалось, она положила на него глаз еще на берегу. Спортивный, невысокого роста, светловолосый молодой человек попал в ее поле зрения уже на первых минутах пляжного отдыха. В ответ на знак внимания парнишка застенчиво улыбнулся.

— Не про-плы-вай-те мимо, — протяжно напела Света, не сводя глаз с незнакомца. Он же, в свою очередь, расплылся белозубой улыбкой. — Я всю жизнь мечтала научиться плавать так же, как вы!

Растерявшийся от неожиданного внимания, парнишка замедлил ход, но не остановился. Он явно был заинтересован в знакомстве, однако родительская установка «Скромность украшает» сковала его язык. Слава Богу, супер-эго Светы не было захламлено подобными пережитками. На сей счет у нее существовало собственное неизменное убеждение, что если женщине больше нечем себя украсить, то пусть украшает скромностью. «Скажу больше, — звучало в наставлениях Ляле, — скромность уродует женщину!» Тут не поспоришь!

Светлана лукаво подмигнула подруге и последовала за пловцом. Ее спонтанный урок плавания продолжался минут двадцать или тридцать. Крепыш быстро освоился с ролью инструктора. Для начала он посвятил девушку в тайны дыхания во время заплыва. Далее, по настоятельной просьбе Светы, они перешли к правилам группировки тела в брассе.

С берега Ляля наблюдала за неуклюжими движениями подружки. Она двигалась так, как будто и вовсе разучилась плавать. Новоиспеченному инструктору приходилось поддерживать ученицу за живот, направлять движение ее рук, сигнализировать похлопываниями по бедрам, когда те переставали работать. Стоило Светке подловить его со слишком серьезным выражением лица, как оба заливались смехом. Их было слышно всему пляжу. Лежа на полосатом полотенце в одиночестве, Ляля еще раз сказала себе: экзамены — это страшно, но преодолимо. На девяносто девять процентов она была уверена в положительном исходе.

Вечеринка

Последние дни перед экзаменами Ляля не отходила от фортепиано. Ей очень повезло: буквально накануне поступления в училище решили немного изменить правила, и у медалистов теперь было преимущество. Так, поступающим на специальность «фортепиано» в этом случае нужно было сдать всего два экзамена: отыграть программу и ответить на вопросы профессоров во время коллоквиума. Если наберешь необходимые баллы, можно ни о чем не беспокоиться. Коллоквиума Ляля не боялась: в музыкальной терминологии и литературе она ориентировалась неплохо. Правда, предстояло еще разобрать с листа незнакомое произведение «средней сложности», на что давался всего час. И все же самое важное — исполнение программы.

Утро в доме Соколовых начиналось с гамм и арпеджио: пальцы перед серьезными занятиями необходимо разогреть. Далее следовали этюды, а уж затем Ляля принималась отыгрывать фуги. Мама постоянно находилась рядом, добиваясь от дочери идеального исполнения. Но сама Ляля считала, что техническая сторона исполнения не так уж и важна. Главное, чтобы экзаменаторы ощутили, что она искренне любит музыку и в любимые произведения вкладывает всю душу.

Наступил назначенный день. Уже в семь все были на ногах. Бледный от волнения Евгений Львович ходил из угла в угол, а Алла Николаевна давала дочери последние указания:

— Главное — сосредоточься! И нельзя, нельзя ускорять темп на том пассаже… ну, ты знаешь, о каком я говорю… И руки, руки держи…

— Мамочка, меня восемь лет учили, как надо руки держать. Не волнуйся ты так.

Но сама Ляля, застегивая перед зеркалом строгую светлую блузку, с первого раза с трудом попадала пуговкой в петельку.

Как обычно и случается в суматохе, выйти вовремя не удалось, Ляля чуть-чуть опоздала. Когда она поднялась по центральной лестнице училища и повернула в нужный коридор, увидела, что собраться с духом не успеет — вот-вот ее позовут. Для себя она решила, что думать будет исключительно об исполнении и смотреть только на клавиши, стараясь не выпускать из головы «нотного листа». Экзаменаторы с торжественным видом проверяли документы исполнителей, причем в просторный зал, где на сцене стоял белоснежный рояль, допускали сразу двоих-троих абитуриентов. Вместе с Лялей в соответствии со списком вошла симпатичная девчушка низенького роста, первой играть выпало именно ей. Она долго и деловито устраивалась за инструментом — опускала стул, чтобы легко доставать до педалей. У Ляли в этот момент по спине побежали мурашки: как же она не учла, что исполнять придется не на родном домашнем фортепиано и даже не на школьном? Получится ли? Удастся ли заставить его зазвучать так, как нужно?

Девочка за роялем начала свою программу с этюда Шопена, который Ляля знала наизусть. Вот сейчас закончится первая музыкальная фраза, а дальше… А дальше исполнительница, нажав на педаль, виртуозно сыграла сложный пассаж, завершив его мощным форте. И вдруг в аудитории раздался дикий визг! Откуда-то из-под инструмента выскочил черный котенок, чья мордочка выражала неподдельный ужас. И как только он ухитрился туда забраться и столько времени просидеть незамеченным? Хвост несчастного оказался аккурат под педалями, и неудивительно, что теперь бедолага постарался как можно быстрее покинуть зал. Оправившись от первого шока, девчушка захихикала. Заулыбались и самые суровые экзаменаторы, а кто-то даже пожалел вслух несчастного кота. Да и у Ляли стало легче на душе. Если по коридорам этого заведения свободно бегают котята, значит, и учатся тут вовсе не небожители. Она ли не поступит?

Когда настал ее черед, Ляля широко улыбнулась, поудобнее устроилась на стуле и начала отыгрывать положенные сонату с прелюдией. Далее следовал этюд Калькбреннера, прекрасно Лялей отработанный. На всякий случай она старалась не смотреть в зал: знала, что, если увидит на лицах неудовольствие, наверняка собьется. Но, взяв последний аккорд, Ляля все-таки рискнула еще раз улыбнуться преподавателям, сказавшим ей «спасибо». Теперь оставалось только надеяться на их благосклонность…

Мучительное ожидание, к счастью, было недолгим. Ляля набрала девять баллов — практически высшую оценку! Такого не ожидала даже Алла Николаевна, прочившая дочери «твердые восемь». Коллоквиум теперь казался пустой формальностью — на все вопросы Ляля отвечала легко и уверенно, и даже не очень удивилась, узнав, что «попала в десятку».

В день торжественного вручения студенческих билетов Лялю дома ждал накрытый белоснежной скатертью стол. Закончив сервировку, Алла Николаевна принялась украшать его чудесами кулинарии, которые не оставили бы равнодушным даже самого избалованного гурмана. Бокалы блестели на солнце, начищенное столовое серебро радовало глаз. Когда вся семья была наконец в сборе, Евгений Львович, по случаю торжеств надевший свой самый элегантный костюм, разлил по фужерам шампанское. Счастливая Ляля в очередной раз постаралась в красках описать родителям историю с котенком, и те хохотали от души. В доме царила атмосфера праздника. Подняв наполненный бокал, Евгений Львович взял слово:

— Милая Ляля, доченька! Мы с мамой очень в тебя верим и видим, что не напрасно. — Он утвердительно кивнул головой, посмотрев на Аллу Николаевну. Та кивнула ему в ответ, полностью соглашаясь со сказанным. — Ты нас очень радуешь своими успехами и, мы надеемся, будешь радовать дальше. Мы тут с мамой решили сделать тебе небольшой презент. Закрой глаза.

Ляля зажмурилась и расплылась в улыбке. А потом почувствовала прикосновение к шее чего-то холодного.

— Можешь открывать! — скомандовал папа.

На шее у Ляли висела золотая цепочка с кулоном: две перламутровые рыбки с жемчужинами вместо глаз, Лялин знак Зодиака. Она поднесла кулончик к лицу и выдохнула: «Вау!» Глаза ее заблестели, и она заулыбалась еще радостнее.

— Боже, как красиво! — Ляля крутила украшение в руках, любуясь, как переливается в солнечных лучах перламутр. — Папа, мама, спасибо! Я теперь его никогда не буду снимать, он всегда будет со мной. — Она нежно прижала подарок к груди.

— Ну а теперь давайте есть, а то все остынет. — Алла Николаевна начала раскладывать жаркое по тарелкам.

То был один из самых прекрасных вечеров в Лялиной жизни. Настоящая семейная идиллия: все хохотали и шутили. Папа сказал, что через пару месяцев его отправят в очередную заграницу, и пообещал на этот раз непременно захватить с собой жену и дочь — зачем пренебрегать появившейся возможностью. Такое случалось нечасто. Лялька захлопала в ладоши: столько радости в один день! Позднее в гости забрел Александр Моисеевич. Он пришел с огромным букетом роз для Ляли и большущей коробкой конфет.

— Очень рад, Лялечка, очень рад. Хотя для меня это отнюдь не сюрприз — я в твоем поступлении был уверен с самого начала. Обещаешь пригласить на свой первый концерт?

Польщенная Лялька засмущалась:

— Тоже скажете — мне еще пять лет учиться.

Но все пришли к выводу, что она чересчур скромничает, и живо принялись обсуждать ее будущее. Разговор постепенно зашел о науке и житейских проблемах, и беседа затянулась до полуночи.

Наконец счастливая Ляля расстелила постель. В душную ночь одеяло заменила цветастая простыня. Лялечка свернулась калачиком и погрузилась в царство грез. Вначале то были смутные цветные картины, веселые и приятные. Но затем ей привиделся странный, ужасный сон.

Ляля оказалась на сцене, в Большом зале Московской консерватории, ее руки парили над клавишами, не касаясь их, а все окружающее пространство заполняла прекрасная музыка. В зале не было ни единого свободного места, зрители, улыбаясь, смотрели на нее. Но она не знала этих людей, видела среди них лишь два знакомых лица — маму и папу. Заметно было, как они гордятся своей дочерью. Вдруг непонятно почему чудесная мелодия превратилась в шум, хаотичное смешение тонов и аккордов. Звуки трубы, скрипки, флейты и контрабаса слились в один безобразный поток, словно во время нестройной разминки огромного симфонического оркестра. Эта какофония ввинчивалась в мозг, и казалось, что от нее вот-вот разорвутся барабанные перепонки.

Лялю охватил ужас, она попыталась исправить ситуацию, но, как бы сильно она ни старалась надавить на клавиши, пальцы все равно не могли их коснуться. Растерявшись, она обернулась к зрителям, но лиц близких там не увидела. Мало того, зал совершенно опустел. Внезапно ей стало жутко одиноко и холодно. Ищущим взглядом Ляля пробежала по пустым креслам в надежде увидеть хоть кого-нибудь — родного и знакомого. И вдруг в проходе появился симпатичный юноша. Теперь Ляля точно знала, чувствовала всем сердцем, что этот молодой человек с букетом алых роз ее возлюбленный. Никого ближе и роднее для нее в этот момент не было. Парень направился в сторону сцены, и Ляля вздохнула с облегчением: ей просто приснился кошмар, а сейчас он закончился, и все будет хорошо. Она улыбнулась и протянула руки, чтобы принять цветы, но парень с презрением бросил их ей под ноги.

От невыносимой обиды Лялины глаза наполнились слезами: ей жаль было себя, жаль и цветы, которые оставались мерзнуть на холодном полу. Ляля подняла розы, но их неблагодарные шипы впились ей в кожу. Словно острые лезвия, они резали ей пальцы. Она с ужасом отшвырнула цветы и взглянула на свои руки: из глубоких ран сочилась кровь. «Господи, что же это? Я же не смогу больше играть!» — закричала Ляля. Но ни звука не нарушило тишину зала: крик остался внутри ее.

Проснувшись в холодном поту, Ляля села на кровати. Схватившись руками за лицо, глубоко вздыхая, она пыталась понять: кончился этот кошмар или нет. Казалось, сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Лишь через несколько минут, отдышавшись, Ляля осмелилась открыть глаза. Она осторожно осмотрела руки и, не увидев порезов, с облегчением выдохнула. Постепенно она успокоилась. «Фу, приснится же такое!» — подумала Ляля, нащупала под кроватью уютные тапочки, встала и включила свет. Ей хотелось как-то отвлечься от кошмара. Ляля взяла с полки первую попавшуюся книгу и попыталась читать, но никак не могла сосредоточиться. Перед глазами все время возникал злополучный букет, ехидный оскал на лице парня, бросающего его на пол, и пустые кресла в зале. Ее клонило в сон, но о том, чтобы снова задремать, страшно было и подумать.

Тогда Ляля решила применить радикальное средство: поставив что-то ритмичное из репертуара «Роксетт», принялась лихо отплясывать под дробь ударных. Резкие движения, по ее замыслу, должны были помочь выбросить дурные мысли из головы. Услышав громкую музыку в комнате дочери, к ней зашла мама.

— Доченька, ты что это? — испуганно спросила Алла Николаевна.

— Танцую, не видишь? — прерывистым голосом ответила Ляля.

— А-а… — Мама поняла, что дальнейший разговор не имеет смысла, и вышла.

На следующий день, с утра пораньше, Лялю разбудила визжащая от восторга Светка:

— Лялька-а-а! Я экзамен в универ сдала, на экологическое, представляешь! Спасибо Владу, это он меня на курсы запихнул. Сама от себя не ожидала! Больше в парикмахерскую или в салон ни ногой — ну ее, косметику эту. Выучусь, по всему миру буду мотаться. Я так счастлива! А ты как? Когда экзамены?

— Ну ты даешь! Совсем заучилась, — усмехнулась Ляля. — Я уже студенческий получила!

— Класс!! Значит, и тебя есть с чем поздравить. Расскажешь, как все было? И вообще это дело надо отметить.

— Где будем отмечать?

— Меня Сява на этой неделе заколебал просто! Раза три звонил, и приятель его тоже. Ну чего, может, посидим с ними? Там, глядишь, и «снежку напорошит».

— Сегодня вечером?

— Ага. Он опять звонить будет, так что я с ним на девять забьюсь у какого-нибудь клуба. Давай тогда в восемь у твоего дома, о’кей? Ну все, тчк.

— Тчк.

До вечеринки Ляля намеревалась вдоволь полениться: когда отдыхать, если не сейчас? Но долго сидеть без дела она не привыкла и с радостью ухватилась за мамино предложение пробежаться по магазинам.

Июльское солнце жарило вовсю. В другое время Лялю наверняка раздражал бы раскаленный асфальт, горы тополиного пуха, по традиции укрывавшего Москву летом вместо снега, и автомобили, поднимавшие тучи пыли. Сегодня она ничего этого просто не замечала. Как здорово, когда ярко светит солнышко! Как здорово, что можно вприпрыжку пробежаться по тротуару, размахивая авоськой для хлеба! А еще — прогуляться где-нибудь поближе к Тверской, пройтись по московским бульварам, отдохнуть в каком-нибудь парке. И обязательно, обязательно полюбоваться на многочисленные фонтаны, весело подставляя лицо и руки свежим брызгам!

Но это — завтра. А сегодня все-таки пришлось зайти в душную булочную. Спертый воздух наполняли ароматы свежего хлеба, ванили и развесных шоколадных конфет. Пробивая в кассе буханку «Бородинского», как обычно, Ляля обратила внимание на дряхлую старушку, вошедшую в магазин. Продавщицы в белых халатах не замедлили выказать на своем лице недовольство и презрение. Бабушка тащила два здоровенных грязных пакета, от которых страшно смердело. На ней было надето не меньше шести замусоленных кофт, пара юбок, драные ботинки не по размеру, да и не по сезону, и изрядно потрепанный платок. Короче говоря, внешность старушки выдавала типичного бомжа. Недовольство продавцов сразу стала понятно: бомжиха начала шнырять между покупателями и громким голосом клянчить «два рубля на хлеб». Люди хмурились, отворачивались: определенно такая наглость пришлась им не по вкусу. Попрошайкам полагается тихо мерзнуть у какой-нибудь церкви или речитативом рассказывать свою грустную историю в вагонах метро. Но все же предприимчивая бабушка старательно давила на жалость и получала свои рубли: ведь и у бомжей в этой жизни существуют способы выигрывать конкуренцию.

Как московский житель, Ляля к нищим и бомжам привыкла давно, прекрасно зная, что большая часть подаяния, которое они собирают в городе, идет цыганам, «хозяевам» и прочей мафии. Но сегодня на душе было так хорошо, что казалось, будто в этом мире никому не должно быть плохо. По этой причине Ляля извлекла из кармана пятидесятирублевую купюру и протянула ее старушке. Та от неожиданности даже забыла произнести традиционное: «Ой, деточка, храни тебя Бог». Ляля на самом деле к деньгам относилась не так уж легкомысленно и уже через минуту принялась ругать себя за опрометчивое проявление милосердия. И все же…

Прогуливаясь потом по зеленому скверу, Ляля задумалась. Она вообще любила при случае пофилософствовать.

«Интересно, сколько этой бабушке лет? Наверное, родилась в тридцатых-сороковых годах. Может быть, девчонкой видела войну. И красивая была, наверное. Жила с любимыми родителями, сестрами, братьями. И мечты у нее были, и возлюбленный, и дело, которому отдавала все время. Может быть, она тоже мечтала стать пианисткой. Или писательницей. Или она замечательно шила. Или чудесно готовила. Как теперь узнаешь? Конечно же, старательно строила коммунизм — тогда все его строили. Побывала замужем. Интересно, есть ли дети и куда они подевались? И когда она думала о старости, то уж точно представляла ее по-другому. Думала — будет свой домик с садом, станут навещать внуки, а жить будет пусть скромно, зато не нуждаясь в самом необходимом. Думала, может быть, что заслужила все это своим трудом. А оказалось… Вот ведь как бывает: как ни старайся, жизнь преподносит такие страшные сюрпризы, что справиться с ними бывает не по силам…»

От этих мыслей радость Ляли чуть-чуть померкла. Она и не заметила, как дошла до симпатичной беседки и присела на краешек скамьи, погрузившись в размышления: «Нельзя, наверное, забывать, что и другие люди на что-то надеются или надеялись. И когда твоя мечта исполняется, стоит оглянуться на тех, кому не повезло, и быть благодарной… Вот только всегда ли будет мне везти?»

Тут Ляля вдруг сообразила, откуда в голову закрались подобные сомнения. Это все сегодняшний кошмар! А сон, в свою очередь, стал следствием перенапряжения. За последние месяцы изнурительной подготовки Лялечка и правда устала. Выпускные и вступительные лишили всяческих сил. «Ничего, уж за август-то успею прийти в себя!» Ляля ладошками выбила на коленях быстрый ритм. Взбодрившись и вновь подставив лицо солнышку, она поспешила домой, еле слышно насвистывая «Глинку». Столько всего надо сделать, а потом еще предстоит поход в клуб!

Ближе к вечеру Ляля неспешно начала собираться. Все, начинается новая жизнь, и теперь надо выглядеть хорошо, как никогда. Отныне она не школьница, а студентка. Под настроение Ляля даже перебрала содержимое старенького шифоньера. В процессе выбора вечернего туалета многочисленные кофточки, юбочки, джинсы, платья и топы были свалены в большую груду на кровати. Шмоток много, но именно сегодня надеть совершенно нечего. Стандартный вариант — джинсы и обтягивающая маечка — был немедленно забракован. Душа, как назло, требовала чего-то яркого. Наверное, в первый раз за все время ей так отчетливо захотелось быть лучше своей подруги. Но ей ли тягаться со Светкой, когда дело касается фигуры? Настоящая секс-бомба, Светлана была воплощением образа аппетитной красотки, навязываемого с экранов телевизоров и мелькающего на обложках журналов. Сбросив халатик, в котором Ляля весь день лениво прохаживалась по дому, она оценивающе посмотрела на себя в зеркало. В глубине комнаты отразилась стройная, подтянутая девушка с безупречной осанкой: Алла Николаевна терпеть не могла сутулящихся пианисток, и потому бедную Ляльку в детстве чуть не доску на спине заставляли носить. Ну да, на талии ни грамма жира. И что с того? Хорошей осанкой и отсутствием лишнего веса может похвастаться даже швабра. Вот Светкин силуэт в точности напоминает фигуру какой-нибудь Памеллы Андерсен.

Окончательно себя невзлюбив, Лялька принялась жаловаться вошедшей в комнату маме:

— Ма, ну это же кошмар чистой воды! Грудь надо с лупой искать! Не ты ли говорила — вот вырастешь, и все появится? Быть мне старой девой с такими-то достоинствами.

— Дочка, ну что ты, право, как ребенок! Любят не за пятый номер. Кто тебе Богом предназначен, влюбится в такую Лялю, какая есть. А вообще ты все преувеличиваешь, но тебе об этом все равно говорить бесполезно.

— Просто ты не хочешь признать, что у тебя не дочь выросла, а кикимора, — заявила изрядно расстроенная Ляля.

— Дурочка, на тебя все мальчишки в школе заглядываются, я больше чем уверена, — рассмеялась мама.

Но Ляля считала свои мнимые недостатки вполне реальными, и убедить ее в обратном Алле Николаевне было не под силу. А вот что касается избранника… На минутку Ляля отвлеклась от выбора нарядов и, рассеянно перебирая блузочки, задумалась: «Интересно, каким Он будет? Конечно, сильный, добрый и обязательно умный! Красивый и высокий. Может, немного меня постарше. Не то что этот ужасный парень из сна. Он будет дарить мне цветы и подарки. Нет, лучше стихи. Романтичные, искренние и красивые. А когда он придет в гости, я стану для него играть. Ах, как бы я для него играла! А по вечерам мы будем гулять в парке и целоваться. Нежно-нежно… Долго-долго… И конечно, Он предложит мне руку и сердце и все такое… «Только после свадьбы», — заговорила в Ляле ее мама. «Нет, ну почему?» — сопротивлялось ее второе «я». Если Он будет по-настоящему любить, тогда…»

Здесь Лялины мечтания обычно принимали совершенно неопределенные формы. Она была вполне образованной и современной девушкой и знала, что происходит в постели между мужчиной и женщиной. Но пока в фантазиях и даже в снах все заканчивалось теми же страстными поцелуями на скамейке. Светка понять не могла, почему подруга так «старомодна».

— С твоими, Лё, представлениями — прямая дорога в восемнадцатый век. А на дворе — двадцать первый. Что ты все киснешь? На тебя ж столько ребят заглядываются! У меня вот сегодня опять рандеву — едем на дачу к Антону и там уж замутим…

— Свет, ну как же так можно — в постель без любви?

— Что значит без любви? Я ж не путана, чтобы абы с какими уродами спать. Вот если парень симпатичный, все дела… Почему себе удовольствие не доставить?

— Какое ж это удовольствие?

— Вырастешь — узнаешь, — хихикала Светка.

Вспомнив о подруге, Ляля невольно вернулась мыслями к куче одежды, разбросанной на постели. Большинство мини-юбок и кофточек было куплено именно по указанию Светы, которая о современной молодежной моде знала решительно все. Но ни один из «прикидов» не был созвучен Лялиному торжественному настроению. Платья-балахоны казались слишком мрачными, да и жарковато в них в июле. Строгий костюм — явно не клубный вариант. Лялька примеряла одну блузку за другой, а потом швыряла их в угол, словно капризный ребенок, которому подсовывают тусклого пупса вместо роскошной Барби. Неужели нет ни одной приличной вещи? Может быть, обтягивающее нежно-розовое платье? Или легкий джинсовый костюмчик? Или… Отбросив в сторону очередную шмотку, Ляля извлекла из груды вещей черные обтягивающие брючки, слегка расширявшиеся внизу. К ним прекрасно подходила блестящая кофточка, из тех, что обычно застегивают на одну пуговку на груди. Вот так! Брюки подчеркнут аккуратные бедра, а блузка зрительно увеличит грудь. Даже Светка бы до такого не додумалась! А серьги и новый кулончик придутся сюда как нельзя кстати.

Итак, наряд подобран, макияж сделан, стрелки часов показывают ровно восемь. У подъезда закадычную подругу уже поджидала Света. Ляле оставалось только чмокнуть маму в щеку и предупредить, что придет не раньше двенадцати.

— О-ба, ты чего сегодня такая красивая? — Света была слегка ошарашена.

— Обыкновенная, — пококетничала Лялька.

— Ну все, держись, вся дискотека твоя.

Ляля, как всегда, засмущалась, не зная, как ответить на комплимент подруги. Светка набросила прозрачную кофточку на очень откровенный топ, к которому прекрасно подходили джинсовая мини-юбка и яркий макияж.

— Пойдем, Лё, нам к Сяве еще на другой конец Москвы добираться.

— А мы разве не в клуб?

— В клуб, конечно. Только сначала на минутку к нему заскочим. А оттуда на машине — в какое-нибудь крутое местечко.

— Слушай, а не стремно к ним на хату ехать?

— Мы ж ненадолго. И потом, они нормальные ребята. Если б быдло какое, то раньше приставать бы начали. Не, они ничего, и вообще я с Сявой целую неделю по телефону болтала.

Светины аргументы показались Ляле достаточно убедительными, и она успокоилась. Девчонки поймали такси и поехали на Ленинградку.

В назначенном месте они были уже через полчаса. Отыскав нужную квартиру, Света позвонила в массивную железную дверь.

— Лё, глянь, прям сейф, а не квартира. Небось папочкины денежки прячут. Где ж они? Глухо, как в танке.

В этот момент за дверью послышался шум, и она распахнулась. На пороге стоял высокий симпатичный парень с короткой стрижкой, густо залитой лаком. Модная рубашка, джинсы а-ля Версаче — в общем, со вкусом полный порядок.

— Девчонки! — Парень встретил девушек открытой и радостной улыбкой, при этом разведя руки так, будто хотел заключить их в объятия.

— Привет, а Сява здесь? — спросила его Света.

— Ну даете! Кирилл, слышь, я сегодня, наверное, на целый миллион разбогатею.

Девушки опешили.

— Сява, ты, что ли? — наконец выдавила из себя Света.

— Нет, Бенни Хилл. Ну я, а кто ж еще?

— Мы тебя не узнали. А где твои волосы?

— В парикмахерской на полу валяются. Ну, заходите, что ли, или так и будем через порог разговаривать?

Зайдя в квартиру, девушки сразу оказались в просторной комнате в стиле модерн. Заметно было, что жилье проектировал и обставлял профессиональный дизайнер. Минимум стен и максимум комфорта. Авангардный интерьер, светлые занавеси и матовые обои. Светка была, как всегда, права: у хозяев явно денег куры не клюют. При всем том жилище определенно скучало по уборке. Вещи были раскиданы как попало, посуда валялась в самых неожиданных местах, на полу блестели глянцевыми обложками журналы. Поскольку большую часть времени Ляля смотрела себе под ноги, она успела разглядеть надпись на одном из журналов — «Хастлер».

Сява жестом пригласил девушек к барной стойке — в этом доме без стен она отделяла кухню от гостиной.

— Барышни, познакомьтесь, это Кирилл. — Сява указал на парня в синей майке, в непринужденной позе развалившегося на бордовом диванчике, какие можно видеть в дорогих салонах.

Кирилла отличало скучающе-надменное выражение лица. С первой фразы становилось ясно, что этот юноша считает, что все в этом мире предназначено исключительно для него родимого. Заметно было, что он следит за своей внешностью и пользуется немалым успехом у противоположного пола. Как ни бесили Лялю эта манерность и ленивые нотки, проскальзывавшие в голосе, она должна была признать: Кирилл — парень чертовски симпатичный. Темные волосы, синие глаза, загорелые бицепсы…

— Здравствуйте, дженчины! — отозвался наконец молодой человек. Теперь он, в свою очередь, принялся рассматривать Лялю, и от его долгого, пронизывающего взгляда ей стало как-то не по себе. Покраснев, она отвела глаза и стала смотреть в окно. Да, новый знакомый определенно знал толк в обращении с девушками.

Светку, казалось, куда больше интересовала обстановка, чем присутствующие. Пробежав взглядом по развешанным на стенах абстрактным картинам, она подмигнула Сяве:

— Это что тут нарисовано? То ли кувшин, то ли лейка!

— Светла-ана, — протянул Сява, имитируя «тон знатока». — Ну нельзя же так говорить о бессмертном произведении искусства! — Он сделал вид, что поправляет на носу невидимые очки, а потом добавил, уже обычным голосом: — Ты в курсе, сколько эта мазня стоит? Последний писк моды!

Ляля, все еще чувствовавшая себя очень скованно, присела на бордовое кресло, почти утонув в мягком сиденье. Рядом блестел прозрачный журнальный столик с вывернутыми ножками, на котором валялись какой-то компакт-диск и кредитная карточка. Нижнюю полку столика занимал все тот же вездесущий «Хастлер» — похоже, тут к нему относились всерьез.

Светка тоже вдруг замолчала, и Сява попытался разрядить обстановку:

— Девчонки, вы чего совсем загрустили? А ну ударим в бубен пьянства и разврата! — пошутил он и, посмотрев на девушек, громко рассмеялся. — Да вы расслабьтесь! Что пить будем?

— А что есть? — в унисон спросили Света с Лялей.

— Бар я вам уже показал. — Сява кивнул в сторону стойки. — Выбирайте что хотите. Да, лед в холодильнике.

Девушки зашли за стойку и начали рассматривать спиртное. Ляля остановилась на мартини, а Света сделала себе джин с тоником. Вновь вернувшись к ребятам, которые поудобнее расположились на диване, они увидели на компакт-диске ровненькие дорожки белого порошка. На стеклянной поверхности журнального столика лежал маленький целлофановый пакетик, перевязанный ниткой.

— Вау! — восхитилась Светка. — Да здесь не меньше грамма!

— Два без малого, — гордо уточнил Сява. — Чистейший кокаин. Будете?

Ляля отрицательно покачала головой и глотнула мартини. Она не слыла занудой-моралисткой, просто никогда не пробовала, да и начинать ни к чему.

— А я не откажусь, — согласилась Света.

— У тебя есть сотка? — спросил Сява у друга.

— Сейчас посмотрю. — Кирилл запустил руку в задний карман и достал оттуда несколько аккуратно сложенных купюр. Выбрав из них стодолларовую, он протянул ее Сяве. Тот хорошенько расправил банкноту, положил ее на ладонь и начал скручивать в трубочку.

— А почему не сто рублей? — спросила Ляля, заметив, что среди купюр были не только «зеленые».

— Потому что так вкуснее, — констатировал Сява. — Ну что, поехали?

Он засунул трубочку в ноздрю и быстро отправил кокаин в нос. От порошка на поверхности диска остался белый след, который Сява подобрал мизинцем и втер в десны. Кирилл и Света сделали то же самое. Ляля попивала свой мартини, с интересом наблюдая за происходящим. По телу разливалось приятное тепло. Напряжение таяло. Откинувшись в мягкие пуфы дивана, она отвела глаза в сторону и наткнулась на забавный портрет: незамеченный доселе чернокожий музыкант со всей мочи дул в трубу. От прилагаемых усилий его глаза буквально вываливались из орбит. Причем с каждой минутой этот эффект усиливался.

Еще с минуту все молчали в ожидании прихода, после чего Сява встал и включил быструю музыку.

— Кажется, тыркнуло!

— Да, аптечный продукт! — похвалил порошок Кирилл. — А тебя-то как зовут? — Он перевел взгляд на Лялю.

— Ляля.

— Ляля? Это имя или кликуха? — усмехнувшись, полюбопытствовал Кирилл.

— Ляля — это сокращенное от Людмилы, — обиженно пояснила она.

— Да ты не дуйся, я просто такое смешное имя первый раз слышу. И чем ты, Ляля, занимаешься по жизни?

— Музыкой, — спокойно ответила девушка.

— Да-да, она классно играет! — вклинилась в разговор Света.

— И на чем ты играешь, если не секрет?

— Не секрет, на фортепиано.

— О-о, ты у нас Паганини в юбке? — сострил Кирилл.

Услышав такое, Ляля поперхнулась и долго не могла откашляться. Кирилл удивленно посмотрел на Светку:

— Что это с ней?

— Паганини — это скрипач, а она — на фортепиано, — снисходительно пояснила Света. — Вот было б тут у вас фоно, она бы показала класс.

— А, один хрен, — махнул рукой Кирилл. — Скажите лучше, куда отдыхать ездили?

— Нам некогда было — мы поступали, — ответила за себя и за Лялю Светка. — А вы?

— Я в Египте две недели жарился, а Сява, — в этот момент приятель Кирилла, пританцовывая, прохаживался по комнате, — в Лондон мотался английский подтягивать. Ну, с Лялей все понятно — она скрипачит… э-э-э… играет, в общем, а ты куда поступила?

— Я в универ на эколога. А вы, помнится, тоже учитесь?

— М-м… учимся. — Посмотрев друг на друга, ребята рассмеялись. — Нас преподаватели только два раза в год видят — когда мы им в зачетке деньги приносим.

— Так вы работаете? — переспросила Ляля.

На этом месте они рассмеялись еще громче.

— Не, веселая у тебя подруга! — загоготал Сява. — Ее послушать, так мы прям стахановцы!

— Джиджаз! С нашими предками, Лялечка, работать в этой жизни не обязательно! — заключил Кирилл.

Ляля умилилась, заметив, что Кириллу свойственно прибавлять букву «Д» к некоторым словам. Широкая улыбка озарила ее лицо. На протяжении недолгого разговора Сява успел сделать по комнате такое количество кругов, что у дующего в трубу негра зарябило в глазах. Мимоходом он сделал музыку еще громче, и разговаривать стало совершенно невозможно. Ляля встала и отправилась к встроенному в стену шкафчику, чтобы долить себе мартини. Света решила присоединиться к Сяве, и они слились с хаус-ритмом. Казалось, что остановить их в этот вечер уже ничто не сможет. Ляля, облокотившись на барную стойку, наблюдала за танцующими. Света соблазнительно покручивала бедрами. Время от времени она выписывала руками круг над головой и прокручивалась вокруг своей оси. Не столь пластичный Сява словно врос в синий квадрат на паласе. Хождение по квартире сменилось динамичной ходьбой на месте без отрыва носков от пола. Попеременно приподнимались только пятки. Спрятав руки в карманах джинсов, он небрежно покачивал торсом из стороны в сторону, словно стрелка хронометра. Стеклянные глаза не сводились с соратницы по кайфу и совершенно перестали моргать.

Голова у Ляльки от спиртного уже поплыла, настроение было приподнятое. Тут к Ляле подошел Кирилл и приобнял ее за талию. Наклонившись к ее уху, он спросил:

— А ты чего не танцуешь? Ну давай, присоединяйся.

Ляля почувствовала его горячее дыхание близко-близко. Сердце в груди заколотилось.

— В клубе потанцую.

— В клубе? — удивленно переспросил Кирилл.

— Ну да. Мы ж потом в клуб?! — в свою очередь удивившись, ответила Ляля.

— А чем нам здесь плохо? — спросил парень уже чуть более жестким тоном.

— Да нет, неплохо, — попыталась разуверить его Ляля, решив, что Кирилл обиделся. — Просто Света говорила…

— Ну, раз все хорошо, значит, сидим. Чего ты дергаешься? — перебил ее Кирилл.

Он резко убрал руки и снова уселся за столик. Ляле такое поведение по вкусу не пришлось, но она благоразумно промолчала, подумав только: «И чего надулся сразу? Могли бы предупредить, что никуда не собираются…»

Тем временем Кирилл, похлопав в ладоши, обратился к танцующим:

— Э, народ! Не пора ли нам подкрепиться?

Поудобнее устроившись на диване, они сделали второй заход. Все были так увлечены процессом, что о Ляле почти забыли. Дорожки становились все длиннее и толще. Ляля сама никогда ничего подобного не пробовала. Но не надо было быть докой, чтобы сообразить, что прет ребят не слабо.

— Ляль, а ты чего, «кокос» вообще не кушаешь? — крикнул Сява.

На секунду Ляля растерялась, сразу не поняв, при чем тут кокос, но, вспомнив, что так иной раз именуют кокаин, отрицательно покачала головой.

— Я больше по синьке врезаю, — с юморком ответила она. — Сяв, а где у вас туалет?

— Пойдем, зайка, покажу.

Сява отвел ее в большую ванную комнату, оборудованную душевой кабиной-сауной, джакузи и прочими «новорусскими» наворотами. Оставшись с девушкой наедине, он положил руку ей на бедро и осклабился:

— Ты ничего такая, что-то я тебя не рассмотрел тогда в клубе. — Сява окинул Лялю похотливым взглядом.

— Темно было, — оборвала его Ляля низким голосом. Она сделала шаг в сторону, дабы дать понять, что прикосновения Сявы ей неприятны.

— Да мы недотроги?!

— Недотроги.

— У-у, какая грозная! Ладно, я пошел, ты тут, думаю, сама справишься.

Растерянная Ляля осталась стоять одна посреди просторной ванной комнаты. Для собственного спокойствия она поспешила закрыть дверь на защелку. Она настороженно взглянула на свое отражение в зеркале над умывальником. Ляля долго смотрела в свои глаза, молчаливо о чем-то предупреждающие. Чтобы прервать воцарившуюся тишину, рука машинально открутила кран с горячей водой. Звук льющейся воды наполнил собой пространство. Неприветливость кафельных стен делала его неприятно звонким. Неожиданно дверная ручка истерично задергалась. Снаружи послышался Светин голос. Ляля открыла дверь. Не обращая внимания на подругу, запыхавшаяся от танцев Светлана торопливо направилась к унитазу. Движения ее были дергаными, отрывистыми, а на лице застыла пластилиновая улыбка.

— Свет, пойдем отсюда, — решительно попросила Ляля.

От неуместности такой просьбы Свете показалось, что она ослышалась. Но, увидев серьезное Лялино лицо, поняла, что это не слуховая галлюцинация.

— Да ты чего?

— Слушай, не нравится мне тут. Какие-то они странные. Я только до туалета проводить меня попросила, а Сява тут же лапать начал.

Светка расхихикалась:

— Ну подумаешь, расслабился парень. Не будь дурой, пока сама не захочешь, никто тебя не тронет.

Ляля решила гнать мрачные предчувствия. Очевидно, Сява ошибочно принял ее за вульгарную девицу.

В прихожей послышались незнакомые мужские голоса. По дороге в комнату девчонки столкнулись с двумя новенькими: откормленным блондином в ямайской рубашке и бритым парнем с короткой шеей, который большую часть времени, судя по всему, проводил в «качалке». Лялю и Свету проводили оценивающими взглядами, они услышали протяжное «У-у, какие куколки!».

Новоиспеченные гости по-свойски плюхнулись в кресла. Сява налил им выпить и присел вплотную к Ляле на диван. Та постаралась незаметно отодвинуться.

— Значит, это Федор. — Сява указал на приятеля в яркой рубашке. Накачанного, как выяснилось, звали Тимуром. Именно он и поставлял Сяве «аптечный товар».

Заметив, какими глазами Светка смотрит на остатки порошка, Тимур тут же встрял в разговор:

— Ты, если чего, обращайся. Знаешь, где у меня брательник работает? — Тимур расплылся в улыбке, от чего масленое лицо заиграло бликами. — В отделе по борьбе с наркоторговлей! Как на границе кого накроют, у меня праздник — можно сказать даром дорогой товар получаю.

Все рассмеялись, а Ляля недоверчиво покосилась на парня. Заметив это, Тимур нахмурился:

— Эй, Сява, чего это у тебя сегодня такие девчонки смурные? — Тот в ответ лениво пожал плечами. — Ладно, приступим!

И он начал со знанием дела выстраивать дорожки на диске, так аккуратно и бережно, будто опасался потерять хоть одну песчинку. В это время Федор выудил из столика эротический журнал и стал листать его с нескрываемым интересом.

— Б… какие буфера! — воскликнул он с восхищением. — И жопа классная!

— Где-где? — заинтересовался Тимур. Он даже на секунду отвлекся от любимого занятия и заглянул приятелю через плечо. — Да, смачные! — Утвердительно покачал головой и перевел похотливый взгляд на девушек, поочередно изучив и их прелести. — А у ваших-то поменьше будут!

И тут все присутствующие «мужчины» разразились диким смехом. Девчонки переглянулись. Если минуту назад Ляле было просто неуютно, то теперь ей все тут опротивело. Она мотнула Свете головой в сторону выхода и встала.

— Ку-у-уда? — рявкнул Сява, схватив ее за руку.

— Нам пора, мы уходим. — Ляля старалась, чтобы голос не дрожал, но внутри у нее все тряслось.

— Так невежливо, сядь. — И он дернул ее руку так, что Ляля, не устояв на ногах, плюхнулась обратно. — Слышь, красавица, ты в гостях, а я здесь хозяин. Сиди и не нервничай! Шалава, только кайф ломаешь, — закончил он расстроенным тоном.

Взглядом Ляля наткнулась на испуганные глаза Светы. В них читался страх. Теперь и она поняла, во что вляпалась. Девчонки долго смотрели друг на друга, словно пытаясь мысленно что-то сказать.

«Главное, их не злить, — уговаривала себя Ляля. — Если сами не отпустят, нам отсюда в жизни не выбраться. И не надо суетиться, они же как собаки: увидят, что испугались, — набросятся». Руки у Ляли все равно предательски дрожали. Светка тоже притихла — видно, лихорадочно соображала, как выпутаться.

Тем временем парни по очереди передавали друг другу кокаиновую эстафету. Федор с Кириллом обсуждали предстоящую зимой поездку на Кубу: «Там такие телки, что закачаешься! И дешево, и задницы что надо». Тимур описывал Сяве, как провел минувшие выходные:

— Короче, приходим: бар, сцена с шестом, все как полагается. Место, правда, говно — я чуть не ушел. Но тут эта цыпочка выплывает. Как она выделывалась! Я аж про кокс забыл.

— Ну и как? Или там с ними нельзя?

— По правилам нельзя, да только положил я на их правила! Сунул пятихатку, она на все плюнула — им там столько за весь месяц не собрать. Увез прямо из клуба. Братцы, как же я ее классно отымел! Не-е, профессионалки — это самое оно!

Сексуальная жизнь у приятелей Сявы определенно была небедной. Обсудив всех знакомых проституток, они принялись перемывать косточки тем, кто давал даром. Ляля пришла в тихое отчаяние — слушать этот кобелиный бред не было сил.

— Ну и как тебе Катька?

— Так себе! Вставил-вынул, а она лежит, как доска. Да ей, кроме ширева, уже ничего и не надо. Зато сиськи — супер!

— Да, вот когда я Женьку трахал…

— Женьку! — заржал Сява. — Да к ней прям очередь — за год записываться надо.

Очень скоро он потерял интерес к разговору и, подсев к Ляле, принялся делать недвусмысленные жесты. Этого девушка вынести уже не могла. Набравшись храбрости, она встала с дивана и, чтобы скрыть страх, громко объявила:

— Я налью себе мартини?

— Солнышко, ну конечно. Ты принеси бутылку сюда, чтобы тебе сто раз не ходить, — любезно предложил все тот же Сява. — А ты что будешь? — спросил он у Светы.

— А у меня есть. — Она вспомнила о джине с тоником, к которому так до сих пор и не прикоснулась. Все равно вкус коктейля не чувствовался из-за онемевшей от кокаина гортани.

Ляля вернулась за стол с бутылкой и налила себе полбокала. Вездесущий Сява был тут как тут — она определенно интересовала его больше, чем друзья.

— Э-э нет, так не годится. Не обижай хозяина, выпей за его здоровье. Полный — и до дна! — Сява собственноручно долил мартини. — Ну чего? И напрягаться перестанешь.

Ляля медленными глотками начала отпивать напиток, который ей уж опротивел. Сява рукой поддерживал бокал, не давая поставить его на стол недопитым. Народ в комнате принялся свистеть и скандировать что-то вроде «пей до дна».

— Вот это по-нашему! — похвалил Лялю Сява, когда бокал опустел. Она почувствовала, как закружилась голова. Ей ужасно хотелось уйти, убежать из этого дома, никогда больше не видеть рожу Сявы и растянутые в улыбке губы Кирилла. Только теперь, наверное, и убежать толком не получится…

— Пойдем! — твердо произнес Сява и встал, взяв ее за руку.

— Куда? — Ляля подняла на него глаза, стремясь изобразить недоумение. Внутри все сжалось.

— Кое-что покажу. — И он подмигнул ребятам. Те заулыбались.

— Я никуда не пойду, — почти закричала Ляля. Она уперлась ногами в пол, а пальцами впилась в обивку дивана.

— Эй, я сейчас боксировать начну! Ты меня не раздражай лучше! — Шутливый тон Сявы сменился на угрожающий, и парень еще сильнее потянул Лялю за руку.

Девушка лихорадочно искала предлог, чтобы остаться в гостиной. Казалось, что здесь, при всех, он не сможет, не посмеет… Ляля наткнулась взглядом на бутылку с мартини и вцепилась в нее, как утопающий хватается за соломинку.

— Я еще пить буду!

Эти слова прозвучали так комично, что в комнате стены затряслись от смеха. Не смеялась только Света. Она отодвинулась в самый дальний угол и закрыла лицо руками, будто старалась отгородиться от происходящего.

— Вот твой мартини. — Сява всунул бутылку в руки Ляли. — И пошли.

— Сява, ты что? — наконец-то открыла рот Светка.

— А ты сиди. И до тебя очередь дойдет!

Все остальные молча наблюдали за происходящим — все же лучше, чем гогот или одобрительные возгласы.

Дорога в темную спальню показалась Ляле вечностью. Сява волочил ее за собой, а она тупо смотрела на стены, цеплялась глазами за мебель, предметы интерьера, мысленно молила их о помощи, словно они способны были услышать ее. Вещи безмолвствовали, им не было дела до жестокости их хозяина.

Почти всю спальню занимала кованая кровать. Сява щелкнул ночником и толкнул Лялю на ложе. Бутылку он поставил на тумбочку рядом. Бросив на Лялю похотливый взгляд, парень провел руками по ее груди, бесцеремонно расстегнул кофточку… Ляля, до того сидевшая молча, будто загипнотизированная, дернулась, как от удара током, отпрянула назад. Она торопливо стянула рукой борта кофты и, чуть не плача, начала оглядываться по сторонам. Сява только безразлично хмыкнул. Он сам скинул рубашку и принялся с азартом разжимать Лялины пальцы. Их противостояния не хватило надолго — блузка отлетела далеко за кровать. Не в силах выносить этот кошмар, девушка закрыла глаза: хотелось умереть, прямо здесь и сейчас, потерять сознание и больше в себя не приходить.

Ляля чувствовала его влажные поцелуи, язык, силившийся проникнуть в рот, тяжелое дыхание возбужденного самца. Осознав наконец, что на взаимность рассчитывать не приходится, Сява тряхнул ее за плечи:

— А ну смотри мне в лицо! Ну!

Ляля открыла глаза.

— Ты можешь упрямиться сколько угодно, только я по-любому получу то, что мне нужно. Поэтому, детка, мой тебе совет: расслабься и получай удовольствие.

Почему-то Лялю обрадовал звук голоса Сявы: может, еще не все потеряно и можно будет договориться. Но в голову лезла всякая ерунда. Разжав губы, она с трудом проговорила:

— Понимаешь, я не могу, уже поздно, и меня ждут родители. Они волнуются.

— Ничего, я недолго, — буркнул Сява. Быстро расстегнув молнию на Лялиных брючках и легко стянув их, он занялся поясом на собственных джинсах.

Ляля чувствовала, что не может пошевелиться. Ее тело сковал страх. Впервые она ощутила себя в шкуре кролика перед пастью удава. В голове бились лихорадочные мысли: «Нет! Не-е-ет!! Только не это! Что-то надо сказать… сделать… как-то остановить».

Сява начал стаскивать с нее трусики, и Ляля взмолилась:

— Я правда не могу! Нельзя со мной!

— Почему это? — на секунду притормозил Сява, подняв глаза.

«Надо сказать, что у меня СПИД, — сообразила Ляля, — или… или хотя бы сифилис. Надо… О Боже!». И, совершенно этого от себя не ожидая, она пролепетала:

— Потому что это… это у меня в первый раз. Я еще девушка.

Почему-то ей показалось, что это откровение Сяву остановит. Но тот только расхохотался:

— Кого ты лечишь? Знаем мы ваш «первый» раз. Все вы целки после десяти абортов. — Уже не церемонясь, Сява сорвал Лялины лифчик и трусики.

По щекам Ляли текли слезы. Она вскочила с постели, вырвалась из рук парня, умоляя оставить ее в покое. Тщетно. С таким же успехом можно было разговаривать с пустотой. Разгоряченный Сява притянул ее к себе. Не зная, что делать, Ляля хватала воздух свободной рукой за спиной, и внезапно ее пальцы нащупали горлышко бутылки.

Размахнувшись, она что было сил ударила своего мучителя по голове. Раздался глухой стук. Бутылка разбилась вдребезги, по всей комнате разлетелись осколки и брызги мартини. Сява завопил и упал на колени. Он судорожно хватался за голову, пытаясь закрыть широкую рану, из которой хлестала кровь. Ляля от ужаса забилась в угол. На крик сбежалась вся честная компания. Ляля даже не подумала о том, чтобы завернуться в какую-нибудь простыню, а матерная ругань и угрозы Сявиных приятелей окончательно ее парализовали.

Друзья вывели Сяву из спальни, в комнате остался один Кирилл, а Светка с перекошенным от страха лицом прижалась к стене, наблюдая за происходящим.

— Ты чего, сука, творишь? Попутала совсем? — Кирилл склонился над дрожащей и зареванной Лялей.

Она сидела перед ним на корточках, обхватив коленки руками. Худенькие плечи подергивались от рыданий. Ляля вытянула трясущуюся руку в сторону кровати и через всхлипы попыталась что-то объяснить. Но Кирилл был полон решимости отомстить за приятеля.

— Отвечай, я сказал! — почти зарычал он и с размаху ногой ударил Лялю по голове.

Она схватилась за лицо и прижала его к коленям. Света кинулась на подмогу, но, получив удар кулаком в нос, отлетела в сторону и ударилась головой о стену. Ее тело обмякло и медленно сползло на пол. В тот вечер Ляля подругу больше не видела.

— Ну, теперь никто мешаться не будет! Ща с тобой разберемся, — осклабился Кирилл. — Вот тебе, сука, за Сяву! Б… недотрога! Шлюха поганая! — Каждая фраза сопровождалась чувствительным ударом. Кирилл подтащил Лялю к кровати и уж тут дал волю своим бойцовским навыкам: бил кулаками, локтями, коленями. Натешась вдоволь, он сделал шаг в сторону, дабы полюбоваться делом рук своих. Хрупкое девичье тело покрывали кровоподтеки. Лицо было разбито, один глаз спрятался в гематоме, губа разорвана. На рыдания у Ляли сил не осталось, она только тихонько стонала. В голове шумело, казалось, будто стены и потолок комнаты превратились в тяжелый купол, придавивший ее. Ляля уже с трудом понимала, что происходит, накатило какое-то странное безразличие. Хуже, казалось, некуда: каждая клеточка тела болела, было безумно холодно.

Кирилл внимательно посмотрел на Лялю и, видимо, пришел к выводу, что и после «обработки» она выглядит очень даже ничего. Крякнув, расстегнул ремень и подтянул к себе девушку. Ляля как сквозь сон ощутила прикосновения чужих рук, после чего низ живота вдруг пронзила ужасная боль. Она успела понять, что произошло, и тут же потеряла сознание. После Ляля несколько раз приходила в себя: ее обступали какие-то безликие фигуры. От их присутствия становилось больно, но это уже не имело значения. В последний раз, проваливаясь куда-то в холодный мрак, она искренне понадеялась, что умирает.

Часть 2

Больница

Сознание обрывками возвращалось к Ляле. Она лежала на чем-то мягком, пахло лекарствами. В ушах стоял гул, сквозь который пробивались женские голоса. Сильно тошнило. Беспорядочные мысли стремительно сменяли друг друга, мешая ей вернуться к реальности. Попытки остановить поток фраз, образов, фрагментов, возникавших в голове, одна за другой терпели фиаско. Ляля по-прежнему ничего не понимала, но что-то ей подсказывало, что нужно лежать тихо. Постепенно мозаика начала складываться в стройную картину. Мутные образы, подобно засвеченным фотографиям, по очереди возникали из глубин памяти. Последние кадры заставили вспомнить о перенесенной боли. Ляля попыталась пошевелиться, и тут же боль из воспоминаний трансформировалась в боль реальную. Но именно она вернула сознанию некое подобие ясности.

«Неужели это никогда не кончится?.. Мамочка, забери меня отсюда… Что, если эти сволочи вернутся?.. Что же мне делать?» Впрочем, Ляля уже не боялась. Казалось, изнеможение и боль лишили ее возможности чувствовать страх. На всякий случай она решила глаза не открывать: подумают, что без сознания, — не тронут. Ляля повнимательнее прислушалась к разговору.

— На следующей неделе в детское переводят. Не хочется, — произнес чей-то низкий голос.

— А по мне, лучше детское, чем травма. Таких ужасов насмотришься, что по ночам кошмары снятся. И главное, больных поменьше. А здесь, посмотри, класть некуда. — Эта женщина явно была помладше первой, и ее-то Ляля и приняла поначалу за Свету.

Ляля пока не улавливала сути диалога. Слова звучали обособленно, не связываясь смыслом в цельные предложения.

— Танюш, так там у новенькой раствор глюкозы. Не забудь, ладно.

— У той, что недавно с избиениями поступила?

— Ой, Тань, если б только с избиениями! Господи, какое варварство, это ж надо такое с девочкой сделать! Ну не хочет тебя баба, чего лезь-то?

— И как только земля такого подонка носит…

— И не одного, похоже. Их несколько было.

— А где ее нашли?

— Женя сказал, за кольцевой, в районе Ленинградки. Так на обочине и бросили. Подружка «скорую» вызвала. Говорит, сама от этих извергов еле ноги унесла. Но она-то легко отделалась! А этой бедняжке по полной досталось.

— Петрович осмотрел уже?

— Осмотрел. Стандартный набор: сотрясение, ребра сломаны, множественные ушибы, по лицу хорошенько прошлись. А уж по-женски…

Сообразив наконец, что бить ее больше не будут, Ляля приоткрыла глаза и повернула голову. Сквозь мутную пелену она различила длинный, слабо освещенный коридор. Вдоль стен стояли кровати. В углу приткнулся столик, на нем горела лампочка сестринского поста. Неподалеку на диване сидели две женщины в белых халатах: действительно, одна пожилая, другая помоложе. Ляля попыталась повернуться на бок, но тут же об этом пожалела. Боль, до поры до времени притихшая, пронзила с новой силой. К тому же оказалось, что рядом стоит капельница, от которой к Лялиной руке тянется прозрачная трубка. Девушка безучастно наблюдала, как текут по ней капли раствора. Рука была покрыта синяками. И если бы только рука… Лялю знобило, она попыталась закутаться в одеяло. И обнаружила, что сердобольные сестры натянули на ее изуродованное тело больничную рубаху. Ляля вдруг словно увидела себя со стороны: бледную, избитую, распластанную на больничной койке. Ей захотелось закрыть глаза и никогда их больше не открывать. Но лежать так дальше было невозможно…

— Из…из…ните. — Ляля наконец решилась заговорить, но пересохший язык прилип к небу. Никто, кроме нее самой, девушку не услышал. — Изви…те… где я? — Она предприняла вторую попытку.

— Очухалась! — улыбнулась пожилая медсестра и подошла к Ляле. — Как мы себя чувствуем?

— Нор… Нормально. — И Ляля попыталась улыбнуться в ответ. Лицо немедленно сковала тупая боль. Казалось, оно увеличилось в размерах, словно на Лялю надели свинцовую маску. Но говорить было уже легче. — Простите, а где Света? Она цела?

— Подруга твоя, что ли? У нее ничего серьезного, — постаралась успокоить Лялю сестра. — Так, сотрясение легкое да нос чуть-чуть подпортили. Она домой попросилась, врач и отпустил. Все равно мест мало, легких тут не держат.

— А сколько времени, не скажете?

— Скажу, милая. — Женщина посмотрела на часы. — Почти три. Тебя часа два назад привезли.

Вот тебе и «буду дома не позже двенадцати». Представив, как сейчас сходят с ума мама с папой, Ляля на секунду позабыла обо всех своих несчастьях. Она попыталась приподняться на кровати.

— Мне домой надо позвонить! Родители волнуются…

— Голубушка, тебе сейчас вставать нельзя. Света твоя им все наверняка рассказала. Приедут уже вот-вот, не бойся. Ну, если нет — завтра с утра позвонишь. Давай я тебе снотворного вколю. Ты спи. Тебе силы нужны. — Сестра уже набирала лекарство из ампулы.

После укола Ляля минут десять лежала наедине со своими мыслями. Она была уверена, что заснуть не удастся: произошедшее ярко вспыхнуло в памяти. Вот Сява ехидно улыбается, тянет ее за собой по коридору «кое-что показать». Спальня, тумбочка, бутылка в руках. Ненавистные поцелуи, жаркое дыхание, сползающая с плеч кофточка. А потом — удар, разлетевшиеся осколки, крик Сявы. И дальше — появление Кирилла и бесконечная боль, отчаяние, унижение… Но даже эти страшные мысли потихоньку ушли. Незаметно для себя Ляля уснула. Этой ночью снов она не видела.

Утром Лялю разбудили во время обхода. Пустынный коридор наполнился людьми в белых халатах. Врачи и больные шумели, суетились. Капельницы рядом не оказалось, и обрадованная Ляля попыталась сесть. Но стоило ей чуть-чуть приподняться, как острая боль отдалась в ягодицах и промежности. Она легла, решив, что ей лучше поберечь силы. «Где же папа с мамой? Знают ли они? И если не знают, как им все объяснить? Папа с ума сойдет».

— Так, что у нас здесь? — Строгая женщина, с волосами, тщательно убранными под шапочку, заглянула в медкарту. В даме с первого взгляда можно было угадать главврача. — Соколова Людмила Евгеньевна, многочисленные ушибы, так-так-так. — Дальше она стала читать про себя. — Все ясно. Родители уже знают? — Врач с серыми глазам словно читала Лялины мысли.

— Нет… Наверное… Не знаю.

— Знали бы, уже бы приехали. Так, сначала звони родителям, потом сдаешь анализы и идешь по врачам. Я с родными поговорю, решим насчет судмедэксперта. Анна Павловна объяснит, куда идти. — Врач махнула головой в сторону пожилой медсестры, стоявшей рядом. — Все понятно? — Было видно, что ее ждет еще не один десяток больных.

— Да, — кивнула Ляля.

— Ах да, и после всего зайдешь в кабинет психолога, — уже уходя, добавила врач.

Телефон находился на столе у медсестер. Ляля с трудом заставила себя сползти с кровати. Все тело ныло, идти было тяжело. Спасали длинная рубаха, явно не по размеру, и объемный халат: в такой одежде ноги можно было расставить пошире. Ляля то и дело прислонялась к стенам, чтобы отдышаться. Ее поразило количество коек. Палаты были забиты под завязку, и «лишних» больных вывозили прямо в коридор. Кто-то лежал в гипсе, кому-то ставили капельницу или делали укол. Почти у самых дверей отделения Ляля увидела лежащего на каталке подростка. Он тихонько стонал, его умоляющий взгляд зацепился за Лялю. Не выдержав, она отвернулась, а сестры куда-то повезли паренька…

Ляля подумала, что этого взгляда не забудет никогда. И тут же вспомнила о предстоящем разговоре с родителями. Сердце бешено колотилось, девушка рухнула на стул перед телефоном. Что им сказать? Как смягчить шок? И возможно ли это? Как скажешь папе, что его единственную дочь избили, а потом… Тянуть нельзя, а нужные слова никак на ум не приходят. Так ни на что и не решившись, Ляля подняла трубку и набрала номер. Чуть не сразу на другом конце провода раздался мамин голос:

— Алло?

— Мамочка, это я, — начала Ляля.

— Доченька! Боже мой! — У мамы вырвался вздох облегчения. Ляля поняла, что та дежурила у телефона всю ночь. — Где ты? Мы с отцом уже все морги обзвонили!

— Мама, я в больнице, только не волнуйся…

— Что случилось? — Голос Аллы Николаевны задрожал.

— А… А вы не знаете? Светка вам не… — Ляля оборвала себя на полуслове. Конечно, Света ничего не сказала. Не факт, что сама Ляля смогла бы рассказать о таком.

— Мы Свете обзвонились. Там трубку никто не берет. Всю ночь — ни ее нет дома, ни мамы. Так что стряслось?

Именно на этот вопрос было труднее всего ответить. Ляля несколько раз пыталась начать, но тщетно. Сказать правду было невозможно. Нельзя, и все тут. Язык не поворачивался.

— Мам, правда, не волнуйся. Меня сбила машина, — выпалила она неожиданно для самой себя. — Но ничего серьезного. Я жива и здорова.

В трубке стояла тишина.

— Але-але, мам, ты здесь?

— Я здесь, доченька. — Голос дрожал еще сильнее. Чувствовалось, что мама изо всех сил сдерживается, чтобы не разрыдаться. — В какой ты больнице?

— Я сама точно не знаю. — Ляля огляделась по сторонам и заметила уже знакомую медсестру, разбиравшую медицинские карты больных. Добрая женщина тут же согласилась помочь. Она продиктовала Алле Николаевне адрес, а затем показала девушке кабинеты врачей, где ей предстояло пройти осмотр.

После того как все анализы были сданы, Ляля оказалась перед дверью гинеколога. Раньше ей в такой кабинет приходилось попадать всего раз: во время обязательного для старшеклассниц осмотра. Теперь ей туда прямая дорога… Ляле только сейчас пришло в голову, что она вполне могла забеременеть от насильников. «Какая это будет ужасная несправедливость! Интересно, через какое время можно определить беременность?» Что ж, именно тут ей все и скажут. Немного помявшись у двери, она постучалась.

— Входите! — ответил женский голос.

Ляля робко приоткрыла дверь и зашла.

— Смелее, девушка, я не кусаюсь. Проходите, давайте карточку и ложитесь.

Ляля медленно вскарабкалась на специальное кресло и, пока врач внимательно изучала ее карточку, с легким ужасом рассматривала гинекологические инструменты, разложенные в ряд на столике. Тогда, в школе, врач объяснил, что этими жуткими приспособлениями, казалось, взятыми из арсенала инквизиторов, смотрят только женщин, уже ведущих половую жизнь. Лялька, помнится, мысленно посочувствовала Светке. Но теперь… Чем дольше девушка изучала стальные крючочки и лопаточки, тем сильнее становился ее ужас. Захотелось убежать, но было уже поздно — врач надела перчатки и подошла к креслу. Ляля сжалась в комок.

— Да не бойся ты так, расслабься, — принялась она успокаивать Лялю. — Понимаю, тебе страшно, но я больно не сделаю. — И врач начала копаться в щипцах и зеркалах.

Услышав лязганье металла, Ляля зажмурилась. Потом ощутила прикосновение чего-то холодного. Истерзанные ткани словно пронзило током. За последние часы она уже успела привыкнуть к боли и принимала ее безропотно, будто та превратилась в неотъемлемую часть жизни. На этом обследование не закончилось: странные эти гинекологи — им лишь бы покопаться там, где не надо… Но именно «там, где не надо» было больнее всего. Ляля сжала зубы, чтобы не закричать. Голос врача вернул ее к реальности:

— Ну что я могу сказать? Плева порвана, есть небольшие влагалищные и анальные разрывы, но следов спермы не вижу. Возьму мазок, а там видно будет.

— Я не забеременею? — Вопрос сам собой сорвался с языка.

— Нет, думаю, нет, хотя надо будет еще анализы посмотреть. Видимо, они о контрацепции позаботились. Хорошо, конечно, а то мало ли чем заразить могли. Но в суде тебе сложнее будет…

Ляля не желала слушать про суд и тут же задала следующий вопрос:

— А… а плева? Она может обратно срастись?

— Нет, это процесс безвозвратный. Не переживай, сейчас не девятнадцатый век. Муж любить будет — все поймет.

Когда малоприятный осмотр закончился, Ляля спустилась на кафельный пол и поспешно сунула ноги в тапочки. Спасибо Анне Павловне, которая умудрилась их где-то добыть, пусть тапки и были велики на три размера. Пока врач писала что-то в карте, Ляля подошла к зеркалу, висевшему над умывальником, — больше в больнице ей зеркал нигде не попадалось. Увидев свое отражение, она вздрогнула. Девушка, смотревшая на нее, была совершенно неузнаваема. Куда делись уверенный взгляд, озорная улыбка, гармоничные черты? Покрытое множеством ссадин и кровоподтеков лицо вздулось, переносица выпирала, веки посинели, покрасневшие белки покрылись сеточкой разорванных сосудов. Под глазами чернели два огромных синяка с фиолетовым ореолом, на нижней губе багровела царапина. Ляля закрыла лицо руками, не желая на себя смотреть, и тихо вышла из кабинета.

В коридоре заплаканная девушка наткнулась на Анну Павловну.

— Ну что разревелась? — Она погладила Лялю по спине. — Самое страшное позади.

— Да-а… — Ляля зашмыгала носом. — Я такая… стра-а-ашная…

— Ничего, синяки за неделю пройдут. Главное — руки-ноги целы, и голова на месте. Через месяц оправишься и заживешь как прежде.

В последние слова верилось с трудом. Ляля сомневалась, что когда-нибудь вернется к своему размеренному и беззаботному образу жизни. Прежняя картина мира разрушилась в одночасье. В голове царил хаос, вместо ясности и простоты — туман, темнота, неопределенность. А медсестра тем временем продолжала:

— Я сейчас пойду капельницы ставить, если хочешь, можешь со мной; — Как человек опытный, Анна Павловна знала, что в Лялином состоянии оставаться наедине со своими мыслями страшно.

Она угадала. Ляля руками и ногами ухватилась за возможность отвлечься, раствориться в больничной суете. Однако очень скоро девушка пожалела, что не осталась у кабинета. Уж больно много пришлось узнать горьких историй пациентов…

В одной из палат Ляля увидела молоденькую девчушку. Ее длинные светлые волосы разметались по подушке. Она ворочалась, что-то говорила в полубреду. Доставая очередную одноразовую иглу, Анна Павловна скорбно вздохнула:

— Смотри, миниатюрная-то какая, больше двенадцати с виду и не дашь. Отчим избил. Да как избил! У нее же позвоночник сломан. Может, теперь никогда на ноги не встанет. Неизвестно. Скоро на операцию повезут. Как только мать с таким извергом связалась?!

Тут у входа в палату раздался скрип: туда закатывали очередного пациента. Повернув голову, Ляля узнала мальчика, на которого наткнулась недавно в коридоре. Сейчас глаза у него были закрыты.

— А с ним что?

— И не спрашивай! — махнула рукой Анна Павловна. — Вряд ли выкарабкается. Отец — майор милиции. Ребята с папкиным оружием возились. И ведь не малыши уже, лбы здоровые, скоро школу оканчивать. А друг взял да на курок нажал: думал, на предохранителе стоит. Вот тебе и предохранитель. Эх… Даже если этого спасут — другу колония светит. У обоих ребят жизнь по глупости поломана.

Капельницы больше требовались в коридорах, чем в палатах. В углу из-за нехватки коек поставили маленькую, почти детскую кроватку. И на ней вполне помещался сухонький старичок. Он повернул к сестре лицо, и Ляля ахнула: кожа была покрыта уродливыми темными пятнами ожогов. Один глаз не открывался, брови сожжены. Он охнул и перевернулся на другой бок.

Не в силах вынести ужасное зрелище, Ляля сделала шаг назад и приложила руку к груди. Только тут она обнаружила, что кулончик, подаренный родителями, исчез. На шее ничего не было. Значит, рыбок она потеряла или в квартире Сявы, или по дороге в больницу. Но… если бы этот кулон был ее единственной потерей!

Анна Павловна деловито закрепила на стойке банку с лекарством.

— Ведь безобидный совсем, кому мешал…

— А… кто его так?

— Школьники.

— ???

— Да он бомжевал где-то на окраине, у железной дороги. А ребятки решили пошутить: стащили в кабинете химии кислоту и на голову спящему дедушке вылили. Хорошо, раствор несильный оказался. Завтра только в ожоговое переведут. Мест у них вечно нет. А подонкам малолетним и не грозит ничего. Милиция попугает родителей, а ребят отпустят… Лучше бы подумали: если они такое в школе творят, что делать будут, когда вырастут?

Что такие детишки творят, став постарше, Ляля увидела уже в следующей палате. Женщина лет тридцати, поступившая этим утром, из стороны в сторону покачивала головой и стонала. На появление Ляли и сестры она никак не отреагировала. Ляля заметила, что новая пациентка обладала тем типом редкой восточной красоты, о которой так любят распространяться поэты. Но теперь изящные брови уродовал глубокий шрам, пальцы тоже были изрезаны, словно она закрывалась от ударов. Анна Павловна молча вколола ей успокаивающее. И заговорила с Лялей полушепотом:

— Это ее скинхеды отделали. Хотя ей-то, считай, ничего — лицо, руки, ну и били, конечно. А мужа спасти не удалось — прямо в сердце нож воткнули, сволочи, тут сам Господь Бог не спасет.

— За… за что?

— А просто так. Шла пара вечером по парку… Вот тебе и прогулка. Следователю рассказала, что полчаса на помощь звала. И ведь рядом проспект большой, люди шли. Никто не обернулся. Еще бы, с такими верзилами связываться… Всякому своя рубашка ближе к телу.

Кивнув на дремлющего мужчину в гипсе, для которого она в этот момент набирала в шприц лекарство, Анна Павловна заговорила еще тише:

— А этот чудак себе чуть руку не отпилил! Обошлось, к счастью. Взрослый мужик, а с инструментом обращаться не умеет.

Закончив с уколами, Анна Павловна всплеснула руками:

— Совсем тебя заболтала! Беги давай. Смотри, ты уж и ожила.

И действительно, Ляля почувствовала неожиданное облегчение. Побывав у кроватей больных, она на время позабыла о своих бедах. За каждой печальной историей стояла судьба конкретного человека. Взгляд со стороны, словно она была лишь тенью, с ужасом наблюдавшей за чужими несчастьями, заставил Лялю не думать о себе. По сравнению с увиденными страданиями собственные начинали казаться не такими уж страшными. И все же девушке надо было кое-что еще выспросить у медсестры.

— Анна Павловна! Вы сказали, к той женщине милиционер приходил. Он ко всем приходит?

— Да. И когда тебя привезли, приходил. Только ты без сознания была, он с подругой разговаривал.

— А не знаете, что ему Светка сказала?

— Знаю, что ничего толком не сказала. Может, в состоянии аффекта, может, запугали. Вам еще повезло, после такого могут и убить — чтобы свидетелей не оставлять.

— Понятно…

— Иди, иди. — Пожилая медсестра настаивала на своем. — Все у тебя будет хорошо, милая. Забудется все. Надо только сильной быть.

— Спасибо, — поблагодарила Ляля, не слишком задумываясь над тем, что сказала мудрая женщина. Она была целиком поглощена мыслями о предстоящем разговоре с родителями.

Первым делом нужно было зайти к главврачу, узнать, не приехали ли мама с папой. Вопрос, говорить им правду или нет, оставался открытым. Стоит ли подвергать родителей такому испытанию? Как жить им дальше, зная, что их единственную дочь… Тем более что в последующем их сочувственные взгляды, вздохи, плохо спрятанные слезы или, чего доброго, морс в постель перед сном будут постоянно воскрешать страшные воспоминания. Но с другой стороны — если не откроешься родным, хотя бы маме, то с кем тогда поделиться своими переживаниями? Кто другой поймет тебя лучше? Ляля не в состоянии была принять решение. В этой сложной ситуации мог помочь совет знающего человека. Его-то она и собиралась спросить, подходя к дверям кабинета главврача.

Набравшись храбрости, чтобы войти в кабинет, Ляля постучала, но ее остановил женский голос по ту сторону: «Минутку!» Затем послышались приближающиеся шаги, дверь открылась. На пороге появилась доктор, а за ней — тень Аллы Николаевны. Лялина мама, бледная как смерть, замерла на пороге и начала пристально всматриваться в Лялю, будто видела ее в первый раз. Ляля улыбнулась, превозмогая боль. Она растерянно смотрела на маму, не понимая, в чем дело. Но тут же, вспомнив собственное жуткое отражение в зеркале, попыталась отвернуться. Неловкую паузу прервала врач:

— Людмила, мама все знает. Вам надо поговорить и решить вопрос о том, будете ли вы писать заявление. Если да, то прямо по коридору кабинет судмедэксперта. Я вас оставлю. — И она удалилась.

Ляля растерялась. Может быть, и к лучшему, что главврач сделала за нее самое сложное. Но… но какое право они имеют?! Зачем? Ляля только теперь почувствовала, как она устала, и тяжело опустилась на диван. Алла Николаевна молча села рядом, и несколько минут прошло в тишине: никто не решался начать разговор.

— Мам, а где папа? — начала наконец Ляля.

— Дома. Он узнал, что ты в больнице, и ему стало плохо с сердцем. Не бойся, доктор сказал, все пройдет. Но я еле уговорила его остаться.

Ляля затаила дыхание.

— Получается, он ничего не знает?

— Нет.

— Мама… мамочка… Я хочу тебя попросить. Ты папе ничего не говори. Его это убьет. Пусть все останется нашей тайной.

— А как же суд? До папы все равно дойдет.

— Суда не будет, — отрезала Ляля.

— Что ты говоришь, дочка? Мы обязательно посадим этих извергов. — Алла Николаевна даже выпрямилась в кресле. — Разве можно такое оставлять безнаказанным?

— Мама, мне решать. Суда не будет, — повторила Ляля чуть жестче. — Я больше не хочу унижений.

И тут, не в силах выдержать напряжение, девушка разрыдалась. Она не могла остановиться. Плакала от унижения, от невозможности хоть что-то исправить, от необходимости врать отцу — и не только отцу, ей эту тайну теперь от всех скрывать до конца своих дней. А больше всего от того, что понимала — той, прежней, всегда счастливой Ляли уже не существует. Ее убили в тот вечер, в спальне Сявы.

Мама обняла дочку и прижала ее к себе.

— Все будет хорошо, доченька… — Она повторяла эти слова снова и снова, пока дочь не начала успокаиваться. А когда всхлипы стихли, Алла Николаевна продолжила: — Еще есть время все хорошенько обдумать, а сейчас надо пройти врачей. Я привезла вещи, можешь переодеться. Доктор сказала, с тобой ничего страшного, выпишут через несколько дней. Папа ничего не узнает, обещаю.

— Мамочка, ты поезжай к нему. Я тут разберусь сама.

— Ляль, ну как же я тебя брошу?

— А ты завтра приедешь. Все-таки у него сердце болело, мало ли что…

Посидев вместе еще немного, они разошлись. Ляля пошла по врачам, где ей вновь и вновь приходилось терпеть боль (от обследований к концу дня ныло все тело). Алла Николаевна вышла из больницы, ссутулившись и за время своего недолгого визита постарев на несколько лет.

Уже через три дня Ляля стояла в приемном покое со справкой о выписке. В гардеробе ей выдали вещи, в которых она поступила. То, что второпях натянули на избитую девочку насильники.

Нехотя приоткрыв пакет, Лялька увидела блестящую блузку и брючки. Они были перепачканы грязью вперемешку с кровью. Воспоминания, которые она пыталась запрятать как можно глубже, вырвались наружу, будто лава из кратера вулкана. Запах Сявы, его руки, тянущиеся к груди… Лялька помнила, как он стягивал эти брючки, как расстегивал пуговку… Потом вспомнился отрывистый голос Кирилла, град ударов и… Ляля не желала больше об этом думать.

Она закрыла пакет и, бросив его на стул, направилась к выходу.

— Барахлишко-то забыла! — крикнула ей вслед старенькая гардеробщица, но Ляля не ответила и ускорила шаг.

Ах, если бы так же легко, как сумку с одеждой, можно было выбросить из жизни страшный вечер! Ляля понимала: он еще не раз вернется к ней в ночных кошмарах…

На улице ее ждали родители с грустными улыбками на лицах. Когда папа ее обнял, Ляля прижалась к нему, и в груди у нее затеплилась надежда. Быть может, возвращение в счастливое прошлое еще возможно…

Героин

Домой Ляля вернулась будто с другой планеты. Казалось бы, в уютной квартире все оставалось по-старому, однако на самом деле ее коснулись неуловимые, но оттого не менее страшные перемены. Радость, тепло, мечты покинули эти стены. Здесь было холодно и пусто. Первые дни Ляля часами ходила по комнатам, не зная, куда себя деть. Словно стала гостьей в своем доме. Собственные улыбающиеся фотографии, расставленные на комодах и тумбочках, раздражали Лялю.

Фортепиано больше не интересовало ее. О существовании инструмента Ляля вспомнила случайно, когда от нечего делать решила протереть в квартире пыль. Разумеется, врачи категорически запретили любую физическую нагрузку, но трехдневное ничегонеделание уже сводило с ума. Махнув рукой на стягивающую торс повязку, Ляля потихонечку принялась за уборку. На громоздкий инструмент она наткнулась как на давно затерянную и вот неожиданно найденную вещь. Потом долго примерялась к стулу, как новичок, водила пальцами поверх клавиш, мизинцем достала спрятавшуюся в углах пыль. Но ни в этот день, ни во многие последующие фортепиано не издало ни звука. Пытаясь сжать время, Ляля пробовала вернуться к одному из своих любимых занятий — чтению. Ее терпения хватало на несколько страниц, и книга вновь занимала свое место на полке. Стихи, повести, рассказы равно вызывали раздражение. Сдавалось, авторы совсем не знали жизни и в свое время занимались не чем иным, как бумагомарательством. Пожелтевшие странички старых томов не принесли исцеления израненной девичьей душе. И даже прежде любимые строки теперь казались пустыми и глупыми.

А пока первый день заполнился заботами об отце. Ляля увидела пузырьки и склянки с сердечными средствами на столике в спальне, и у нее самой кольнуло сердце. «Все из-за меня. Если бы только я в тот вечер осталась дома…»

— Папа, ты как себя чувствуешь? Устал?

— Да нет, Ляль, я здоров. Это твоя мама, как обычно, панику наводит. — Евгений Львович кивнул в сторону Аллы Николаевны, чьи глаза метали молнии. — Представляешь, «скорую» вызвала. А этим только дай! Чуть в больницу не закатали.

— Твой отец сумасшедший, — встряла мама. — Ведь так и до инфаркта недалеко. А не поехал никуда потому, что врачей с детства не любит. Голова седая, а он все от белых халатов бегает.

— Да ну тебя, — вздохнул Евгений Львович. — Со мной все в порядке, а вот Лялечка… — Он притянул к себе дочку, взял ее руку в свою. — Точно не помнишь номера?

— Пап, да кто ж, переходя улицу, на номера смотрит? А дальше я сознание потеряла. Следователь даже приходил, свидетелей опрашивал, так ничего и не выяснил. — Ляля сама поражалась, как это у нее получается так складно врать.

— Ничего, нич-чего, — раздраженно прошипел сквозь зубы Евгений Львович. — Бог все видит! Чтоб этому гаду в первый же столб въехать, со всей семьей! Пьяный небось был, скотина! Ему еще отольются твои слезы, дочка, вот увидишь…

«Автомобильная» версия оказалась на редкость убедительной. Именно ее сообщили соседке, с легким ужасом взглянувшей на лестнице на разбитое лицо Ляли. О том же рассказали тете Кате с Александром Моисеевичем. Те заохали и наперебой начали предлагать свою помощь. Лялина мама объяснила, что дочери нужен исключительно покой, чем спасла Лялю от визитов сочувствующих родственников и друзей.

В тот же вечер, когда отец ушел спать, Алла Николаевна вновь задала дочери сакраментальный вопрос:

— Значит, так и не написала заявление? Сейчас, конечно, уже поздновато. Но все данные осмотра есть в твоей карточке. Ляль, послушай меня, нельзя все так оставлять…

— Что оставлять?! — Ляля чуть не перешла на крик. — Что я докажу? Светку вон как запугали, даже вам не позвонила. Сама я толком ничего не помню. И кто докажет, что насиловали именно они? Да и…

— Что, дочка?

— Мам, ну не понятно, что ли? У них родители — любого адвоката купят. А мы где деньги на процесс возьмем? Даже если судья честный попадется и посадит — года не пройдет, как их выпустят. Папочки обо всем позаботятся. И вот тогда мне со Светкой точно не жить.

— Ляль, так ты боишься?

— Не боюсь я. Просто не верю. И н-и-к-о-г-д-а больше со мной, пожалуйста, на эту тему не говори…

На следующий день после возвращения Ляле позвонила Света. В больницу к подруге она так и не пришла, и обиженная Ляля постаралась выдержать разговор в прохладном тоне. Света заметила и жалобно протянула:

— Думаешь, я во всем виновата? Кто мог знать! Будь у меня хоть малейшее подозрение, разве я сама пошла бы к ним? Ляль, ну ты же видела, что я ничем не могла помочь. Да и мне, кстати говоря, досталось: нос сломали. А фингалов, знаешь, каких понаставили? Народ на улице шарахается!

— А что там дальше было, ну, после того как… как… — Ляля начала запинаться.

— Ну, я пришла в себя, Кирилл меня за шиворот схватил: мол, скажешь кому, сука, башку оторвем и тебе, и подруге. Сунул в руки твои шмотки: одевай, мол. Потом запихнули в машину, вывезли за кольцевую. Вот… Хорошо мимо дядька хороший проезжал, с мобилы «скорую» вызвал и тебя пытался в чувство привести, пока врачи не подъехали.

— А я что?

— А ты глаза откроешь — и снова проваливаешься. Неужели ничего не помнишь?

— Так, местами. А дальше что?

— Я все дежурному объяснила, он нас осмотрел, меня в травмпункт отправил с носом, а тебя оставили.

— А чего ты родителям моим не позвонила? — задала наконец Ляля самый важный для себя вопрос. Но у Светки на все имелось оправдание:

— Ляль, да они мне этот нос часа три чинили, я даже маме звонить не стала. Да ее и дома не было… Я только к утру до постели добралась. И вообще, дурочка, я для тебя старалась. Подумала: если я им объяснять буду, они решат, что тебя точно убили. А если твой голос услышат, им не так страшно будет.

На этом обсуждение происшествия закончилось. Еще немного поболтав о том о сем, девочки распрощались. Ляля не собиралась ни в чем обвинять Светлану, но, положив трубку, поняла, что подругу она потеряла. Между ними возникла незримая стена. Лялину трагедию Светка восприняла так, словно ничего особенного не произошло. Тем более что сама Лялина подружка отделалась легким испугом.

Еще две недели Ляля из дома не выходила: синяки постепенно проходили, раны зажили, ребра болеть перестали — но унять душевную боль было невозможно. Сколько ни приказывала себе Ляля забыть случившееся, ничто не помогало. В памяти всплывали сцены насилия: причем вспоминала она не столько самих парней, сколько звуки их голосов, запахи и боль. Иной раз, зажмурившись, Ляля видела перед собой Сяву. Но Кирилл — и лицо, и фигура — расплывался в какой-то дымке. Оставались лишь жестокие, хлесткие удары. Ночные кошмары не переставали преследовать Лялю. Алла Николаевна всерьез волновалась и сто раз пыталась уговорить дочь пойти к психологу. Но Ляле даже представить себе подобный визит было страшно. Она и с мамой-то категорически отказывалась обсуждать больную тему, что уж говорить про чужого человека.

Заливистого смеха дочери в этом доме не слышали с того самого злополучного вечера. Выздоровев физически, Лялька окончательно впала в апатию. Родители делали что могли: доставали билеты на любимые выставки и в театры, созывали своих и Лялиных друзей, даже разорились на недельный круиз по Волге, но это не помогало, Ляля все больше замыкалась в себе. От походов в некогда любимые места отказывалась, с гостями старалась проводить как можно меньше времени, а во время круиза сидела в каюте.

Вернувшись домой, Ляля и вовсе перестала выходить из своей комнаты. Свернувшись калачиком на кровати, она часами анализировала все, что произошло. Эта трагедия изменила, сломала всю ее жизнь. Дни размышлений привели ее к определенным выводам: «Сама и виновата! Только я, больше никто! И при чем тут Светка? Светка и не в таких компаниях бывала, что ей терять? А я… Ведь в глаза их не видела, а поехала. Дура дурой. Поделом мне, поделом». По ночам Ляля тихо плакала в подушку, чтобы не слышали родители. Ей хотелось кричать от душевной боли, но она из последних сил пыталась сдерживаться. Правда, это не всегда удавалось, и от самобичевания Ляля переходила к всплескам ненависти. Она упивалась сладкими фантазиями на тему мести. Какие только изощренные наказания не приходили ей в голову: кастрировать насильников, оставить их истекать кровью, связать и избить, унизить, уничтожить…

Время шло. Летние деньки таяли, как снег на весеннем солнце. Приближался новый учебный год, а мысль о Гнесинке, куда с таким трудом удалось поступить, внушала ужас. В последних числах августа Ляля вяло прошлась по магазинам, закупив все необходимое для учебы. Не все ли равно, где грустить: дома или на занятиях? Буквально за пару дней до окончания каникул вновь позвонила Светлана:

— Лё, меня пригласили на концерт старые знакомые, не хочешь прошвырнуться?

— А что за концерт?

— Группа такая есть — «Саграда Фарида».

— Чего-о-о?!

— Название такое прикольное. Да тебе не все равно? Главное, туса. Весело будет.

— Знаешь, что-то не хочется. И вообще учеба скоро, готовиться надо.

— Тебя все еще депрессуха долбит? Или на меня дуешься? — Не дождавшись ответа, Света продолжила: — Подружка, так нельзя! Тебе надо сменить обстановку и развеяться. Давай, не капризничай и собирайся, вечерком я за тобой зайду.

Ляля не горела желанием развлекаться, но последнее замечание Светки ее задело. Она вовсе не хотела показывать подруге, что обижена на нее. Просто настроения нет. Только будет ли у нее когда-нибудь вообще нужное настроение? В конце концов, с равным успехом можно скучать и дома, и в клубе. Светка тоже наверняка чувствует себя виноватой. Вот и пытается помочь, как может.

Ляля повздыхала и согласилась. Вечером надела скромный серенький костюмчик и к десяти часам уже входила вслед за Светой в один из центральных московских клубов.

«Саграда Фарида» уже вовсю зажигала на сцене. Играли ребята нечто среднее между русской попсой и забугорным роком — Лялины уши эту гремучую смесь выдерживали с трудом. Окружающие же от подобного смешения стилей, на которое накладывались не слишком притязательные тексты, были в полном восторге. Народ подхватывал уже полюбившиеся строчки, рвал горло в унисон музыкантам. Любительницы парней погорячее заняли выгодные позиции вблизи небольшой сцены. Остальные отрывались кто во что горазд в свете красно-сине-зелено-желтых прожекторов. Казалось, даже воздух здесь наполнен адреналином. Светка одобрительно кивнула и заорала Ляле на ухо (по-другому говорить тут было просто невозможно):

— Улетный клуб! Это все Сережкина группа — клевые ребята! Познакомлю, когда выступление закончат!

Они протиснулись поближе к музыкантам, и Светка ткнула пальцем в патлатого гитариста, с гиканьем скакавшего по сцене. Черные вихры подергивались в такт очередному заливистому аккорду. Повернувшись к публике, парень заметил в толпе Светку, послал ей воздушный поцелуй и вновь углубился в гитарные пассажи. Вокруг захлопали и засвистели, на Лялю и Свету начали бросать завистливые взгляды.

— «Саграда» сейчас одна из самых модных московских групп, — подытожила Светка, как только концерт закончился. — Ну, до эстрады им, конечно, далеко. Зато по клубам часто играют. О, какие люди!

Длинноволосый рокер оказался самим Сергеем — руководителем группы, сочинявшим и песни, и музыку. После того как Света познакомила с ним Лялю, он представил им остальных музыкантов: двух рыжих близнецов, работавших на ударных и фоно, и солиста — блондинистого красавца, на лице которого не было живого места из-за пирсинга.

Ляля уже давно не бывала в больших компаниях и потому чувствовала себя неуютно. Однако ребята из «Саграды» без конца шутили и смеялись, рядом с ними было легко и весело. Они проводили девушек за столик, купили выпить, рассказали кучу историй из нелегкой жизни музыкантов. Потом Сергей утащил Свету танцевать — правда, перед этим попытавшись пригласить ее подругу. Вежливо отклоняя его предложение, Ляля чувствовала, что не сможет заставить себя выйти под прыгающий свет и орущую музыку. Сейчас ей было легче, чем всегда, но она знала: тревога и грусть лишь затаились ненадолго. Смолкнет смех, закончатся шутки, а ее воспоминания так и останутся при ней. Светки с Сергеем все не было, и Ляля совсем не принимала участия в общей беседе: с полузнакомыми людьми всегда сложнее. В конце концов подруга, вернулась. Вальяжно потянувшись, Светка плюхнулась за стол, блаженно улыбаясь. Пить не стала, говорила медленно, как бы нараспев:

— Мы тут с Сережей вышли подышать свежим воздухом…

Поскольку обычно Светка тараторила как заводная, Ляля мигом смекнула, что дело тут нечисто. Впрочем, на кокс не похоже: это любой сразу поймет. Ляля изучающе смотрела на Свету с Сергеем, которые не спешили подключаться к беседе и, чуть прикрыв глаза, наслаждались чем-то, ведомым лишь им одним. Ей бы тоже хотелось… Только чего хотелось, было не совсем ясно.

Вечеринка продолжалась по стандартному сценарию: все танцевали, играли на бильярде, общались. Ляля наконец решилась: будь что будет, но хуже, чем есть, уже точно не станет никогда.

И, намеренно столкнувшись с Сергеем в бильярдной, девушка задала ему вопрос:

— Сереж, а у тебя есть еще?

— Что есть? — недоуменно спросил Сергей.

— То, что вы со Светой нюхали.

— Есть немного, а что?

— А ты не дашь мне?

— Ну… Ладно, пошли в гримерку, там безопаснее.

Сергей провел Лялю в служебное помещение, закрыв дверь на щеколду. Привычным движением сделал небольшую дорожку на глянцевом журнале и протянул Ляле уже скрученную в трубочку купюру. Ляля слабо представляла, как нюхают наркоту, но показаться несведущей ужасно не хотелось. Мучительно пытаясь припомнить, как вдыхала порошок Света, она наклонилась к журналу. Однако ее неуверенность немедленно бросилась в глаза: она замялась, словно не зная, с какой стороны начать.

— Ты когда-нибудь нюхала герку? — с подозрением спросил Сергей.

— Нет, в первый раз, — призналась Ляля. — Но я хочу попробовать.

— Ну… Черт! — Было видно, что Сергею стало как-то не по себе. — Ладно, пробуй, раз хочешь, взрослая уже. Только после этого ничего не ешь и пей, кроме чего-нибудь безалкогольного, да и то маленькими глоточками, иначе плохо будет.

Ляля кивнула и торопливо запустила порошок в нос — как бы Сергей не передумал. Было немного щекотно, но ничего страшного не случилось. Она сказала Сергею «спасибо», тот кивнул, быстро вернул пакетик обратно в ботинок и вместе с девушкой вернулся к веселой компании. Ляля села на диван, откинулась назад. И почувствовала, как мягкая спинка словно обнимает ее. Этот диванчик вдруг оказался самым уютным диванчиком на свете. Тело девушки стало мягким, по нему разливалось окутывающее тепло. Все вокруг заиграло яркими красками, а громкая музыка больше не давила на мозги. Ничто не раздражало, мир стал невероятно интересным, чудесным и замечательным. Разглагольствования Светки, шутки друзей и даже реплики, которыми невпопад сыпал блондин с пирсингом, вдруг наполнились глубоким смыслом. Ляля мысленно поздравила себя с тем, что ей посчастливилось оказаться рядом с такими неординарными, мудрыми, удивительными людьми. Она благосклонно им улыбалась, непринужденно отвечала на вопросы, даже вставляла кое-какие сентенции — поражаясь собственному остроумию. Впрочем, куда приятнее было слушать, чем говорить. Ляля чуть прикрыла глаза, с восторгом отдаваясь новым ощущениям.

Света тут же заметила произошедшую с подругой перемену.

— Лё, ты какая-то не такая.

— А какая?

— Не знаю, другая, что ли. — Она присмотрелась к Ляле. — Нюхнула, что ли?

— Ага, немножко.

Света посмотрела на Лялю круглыми глазами. Чего-чего, а этого она от Ляльки не ожидала. Потом, промолчав, пожала плечами и вернулась к прерванному разговору с Сергеем.

Дело близилось к закрытию, и публика начала расходиться. Шумная компания разъехалась по домам. Спать Ляля легла в еще слегка приподнятом настроении, но наутро от кайфа не осталось и следа. А действительность по-прежнему не радовала. Особенно теперь. По сравнению с испытанными ощущениями все казалось тусклым и мрачным. Легкость восприятия испарилась, все снова приходилось делать через силу. А главное: тогда, в клубе, героин совершенно изгнал из Лялиной памяти сцены страшного унижения. Сейчас они вернулись вновь. Но Ляля знала: способ избавиться от ранящих воспоминаний существует. Даже если под кайфом она и вспомнит о насилии, случившееся покажется мелким, малозначащим и нереальным…

Все же следовало заняться подготовкой. Последние дни прошли в сборах, походах по магазинам, закупке нот в соответствии с полученным в училище списком. За суетой у Ляли не было времени решить, как ей жить дальше. Но хлопоты скоро закончились. Наступило первое сентября.

По закону подлости на организационное собрание Ляля опоздала. Виной тому был то ли серенький осенний дождик, то ли пасмурное настроение новоиспеченной студентки. Гнесинка, всего три месяца назад казавшаяся пределом мечтаний, теперь превратилась в тяжелую повинность. Придется каждое утро вставать, общаться с преподавателями и однокашниками, что-то учить, записывать. Ляля практически не подходила к фортепиано после страшного происшествия. И за несколько дней до учебы ей пришлось всерьез попотеть над тренировочными этюдами: пальцы совсем отказывались слушаться. Ей тогда показалось, что изменилась даже музыка. Задорные польки, которые Ляля некогда играла с легкостью, теперь совершенно не получались. Зато прекрасно удавалось брать аккорды торжественного «Реквиема»…

Итак, Ляля постучалась в аудиторию, когда группа была уже в сборе. Пожилой преподаватель, что-то строчивший в блокноте, разрешил ей войти и вежливо спросил:

— Простите, я уже со всеми познакомился. А вас как зовут?

— Людмила. — Как странно было произносить свое полное имя. Пожалуй, так Ляля представилась впервые.

Первый учебный месяц принес много интересного: девушка знакомилась с преподавателями и новыми дисциплинами. Названия предметов сами по себе были музыкальны: гармония, полифония, музыка как вид искусства, музыкальная форма, теория музыкального содержания… Однако уже после вводных лекций стало ясно: первокурсникам придется потрудиться. За благозвучными названиями скрывались часы сложных, требующих огромного напряжения лекций. Кроме того, в плотное расписание были включены и практические занятия. Предстояло работать, работать и работать, и поначалу Ляля с готовностью окунулась в институтскую жизнь. Она заметно отличалась на общем фоне: спасибо технике, отработанной за годы занятий с мамой. Хватало Ляле и фундаментальных знаний, тем более что и новую теорию она запоминала так же легко, как некогда — химические формулы и грамматические правила.

Преподаватели одобрительно кивали, радуясь перспективной первокурснице. Но к собственным успехам Ляля оставалась равнодушной. Куда приятнее бы завести парочку подруг, чтобы было с кем поболтать на лекциях и во время перерывов. Ляля же сама сторонилась людей: общительностью она никогда не отличалась, а после страшного удара просто потеряла желание предлагать свою дружбу кому бы то ни было. Однокурсницы жили той жизнью, которая Ляле казалась теперь игрушечной. Эти малолетки обсуждали, где можно по дешевке купить симпатичную кофточку, на какой фильм пойти с приятелем или почему профессор А. не сбреет усы, которые так ему не идут. Глупые, пошлые беседы, наивные суждения и плоские шуточки Лялю раздражали. Иной раз просто хотелось кричать: «Милые девочки! Вы же совсем, совсем ничего не знаете о жизни. Не знаете, как бывает страшно. Так не выпендривайтесь, не торопитесь взрослеть…» Лялино немного покровительственное отношение нельзя было не почувствовать. Девчонки ее сторонились, считали чересчур высокомерной и даже прекратили брать конспекты. Молодых людей (на курсе их было не так уж много) она обходила за версту и даже старалась не садиться рядом.

Потихоньку Ляля привыкала к размеренному ритму учебы. Все получалось просто, без проблем, как в школе. Только рядом не было всегда готовой развеселить Светки. Закадычная подруга с восторгом кинулась в водоворот студенческой жизни, и теперь ее раньше полуночи застать дома было невозможно. Остальным друзьям звонить желания не было. В выходные Ляля коротала время, гуляя по бульварам в центре или перенося на холст осенние пейзажи. Иногда девушке не хотелось рисовать с натуры, и она обращалась к своим внутренним ощущениям: на одной из зарисовок ком сухой травы одиноко катился по знойной пустыне. От пианино Лялька уставала в училище. Любимое занятие теперь превратилось в работу и потому потеряло немалую долю своего очарования.

Одним грустным октябрьским утром Ляля встала с постели и прошлепала к окну. Город накрыл туман. Холодно, сыро и противно. А ведь сегодня воскресенье. Но на прогулке придется поставить крест. Ляля весь день промаялась дома, ходила по комнатам, не зная, чем себя занять. Перевела несколько нотных листов, лениво стараясь сделать домашнее задание, а после выкинула их в мусорное ведро. Обсудила с папой своего непутевого двоюродного брата, сына Екатерины Николаевны. Понежилась в объятиях мамочки, помогла ей с ужином. Плюхнувшись на диван, скользнула взглядом по забитыми томами полкам в гостиной, отыскала на столе пульт и включила телевизор. «Мариелену» на первом канале сменили «Убойная сила» на втором и «Космические рейнджеры» на третьем. По четвертому шли «Новости», и, чтобы сохранить хотя бы иллюзию хорошего настроения, Ляля поторопилась телевизор выключить. Без аппетита поужинав, она набрала номер Светки и — о чудо! — застала подругу дома. Разговор зашел о «Саграде Фариде», на чей концерт Света ходила на неделе. И тут Ляле в голову пришла гениальная мысль.

— Свет, не дашь мне телефончик Сергея? Если не жалко…

— Не жалко, записывай. — И Света продиктовала номер. — А тебе зачем?

— Да так, мы договорились, что я ему позвоню, а куда номер засунула, не помню, — на ходу сочинила Ляля.

— У вас что, роман назревает? — В Светином голосе послышался интерес.

— Ой, да нет, — с наигранным испугом произнесла Ляля. — Посмотрим, там видно будет.

— Знаем, знаем мы ваше «посмотрим», — поддразнила Лялю Света. А затем добавила, уже куда более серьезным тоном: — Лё, Сергей — парень неплохой. Но он плотняком сидит. Ты это учти, не говори потом, что не предупреждала.

— Разберусь.

Закончив разговор со Светланой, она набрала номер Сергея.

— Привет, это Людмила.

— Какая Людмила?

— Нас Света в клубе познакомила месяц назад. Вспомнил?

— A-а… Ляля, что ли?

— Ну да. Можно и так. Как у тебя дела? — поинтересовалась она.

— Нормально.

Судя по всему, позвонила Ляля не вовремя. Сергей куда-то торопился. И она решила сразу перейти к делу.

— Сергей, я у тебя хотела спросить: где можно купить герыча? — Ляля с трудом верила, что ей удалось сказать это так непринужденно.

— Ты с дуба рухнула? Нельзя об этом по телефону в открытую трепаться. Я сейчас сам ищу. Моего дилера накрыли, а на других точках тихорятся. Тебе сколько надо?

Ляля совершенно не была готова к такому деловому повороту беседы и потому замялась. Но Сергей сам помог ей выйти из затруднительного положения.

— Ну, чек, грамм, сколько?

— Грамм, — наугад ляпнула Ляля — все-таки это слово звучало привычнее, чем непонятный «чек».

— Да, этого тебе надолго хватит. Слушай, перезвони мне через полчасика, я что-нибудь придумаю.

Положив трубку, Ляля вспомнила, что совершенно не в курсе цен на наркоту. В ящике стола хранилась заветная коробочка, куда она регулярно откладывала деньги. Девушка пересчитала свои накопления. Сумма оказалась внушительной: добрые мама с папой регулярно подбрасывали Ляльке немного денег «на карманные расходы». С трудом заставив себя выждать полчаса, она вновь набрала номер Сергея.

— Слушай, нашел я точку, но барыга непроверенный, может набодяжить. Я по-любому поеду, а ты решай сама.

Слово «набодяжить» Лялю не испугало, и, спросив о расценках, она договорилась встретиться с Сергеем в метро. Переложив купюры в кошелек, Ляля тяжело вздохнула: денежки копились почти полгода, а хватит их только на непонятный «грамм». Но разве можно найти деньгам лучшее применение, нежели купить на них билет в земной рай, хоть и на время… Уже через десять минут Ляля, стоя в коридоре, накинула на себя плащик и задержалась у зеркала, чтобы поправить берет. Папа вышел ее проводить.

— Лялечка, ты куда это собралась так поздно?

— Па, я к подруге ненадолго. — У Ляли не было привычки врать родителям, но сказать правду было бы верхом абсурда.

— Доченька, аккуратно переходи дорогу, эти идиоты носятся как оглашенные. Будь осторожна, ладно? Тебе не холодно? Может, пальто наденешь?

— Не волнуйся, на улице тепло, — кивнула Ляля и вышла. На душе скребли кошки.

В указанном месте ее уже ждал Сергей. Парень ежился, втягивал шею в поднятый воротник джинсовой куртки. Он был дерганым и неразговорчивым, на Лялины вопросы отвечал недовольным бурчанием. Идти никуда не пришлось, потому что барыга должен был спуститься в метро. Ссутулившись, пряча руки в карманы, Сергей всматривался в проходящих мимо людей. Было заметно, что он нервничает.

— Привет, ты Сергей? — Игнорируя Лялю, к нему обратилась худенькая невысокая девушка. Волосы собраны в хвостик, под глазами темные круги, за спиной, на тонких плечиках — рюкзак.

— А, ты Катя?

— Катя. Давай отойдем. — Девушка все время оглядывалась по сторонам. Они зашли за колонну, выпав из поля зрения Ляли. Но одна она оставалась недолго. Буквально через несколько секунд Сергей вынырнул из-за колонны и пригласил присоединиться двумя звонкими щелчками.

Сделка состоялась: взамен отданной суммы денег Сергей и Ляля получили товар.

— Небодяжный? — с подозрением спросил Сергей.

— Обижаешь! Почти розовый. Все, я побежала. Звоните. — И она поспешно затерялась в переходе на Серпуховскую.

Молодые люди разъехались каждый в свою сторону. Уже через полчаса Ляля была дома. Зашла в гостиную, где уютно устроились перед телевизором родители, поставила в известность о своем возвращении и закрылась у себя в комнате. Маленький полиэтиленовый пакетик почти ничего не весил. Ляля бережно его развернула и удивилась: Катя не обманула — порошок действительно отливал розовым. Минуту Ляля смотрела на него изучающе, но, испугавшись шорохов за дверью, схватила пакетик, торопливо перевязала ниткой и сунула в самый дальний угол шкафа. Потом твердо сказала себе, что время уже позднее, а завтра рано вставать. Лучше первую самостоятельную пробу провести потом, в спокойной обстановке.

Утром ее разбудила мама, и Ляля начала собираться в училище. Погода по-прежнему не радовала: моросил дождик, небо затянули серые тучи. Хоть плачь. Внезапно Ляля вспомнила о вчерашней покупке. Она залезла в шкаф, пошарила в нем и достала плотный комочек. Ляля выглянула в коридор: мама с папой были полностью поглощены сборами на работу. Можно не торопиться. Ляля приготовила необходимые атрибуты: компакт-диск и скрученную трубочкой купюру. Первая собственноручная дорожка порошка получилась неровной — у Ляли дрожали руки. Белые крупинки на гладкой поверхности… Уже наклонившись, чтобы нюхнуть, Ляля на мгновение замерла: «Что это я делаю? В своей комнате? Пока папа с мамой не видят? Одна? Нюхаю наркотик? Это же абсурд! Но… Столько уже всего случилось. В жизни должна быть доля абсурда». Ляля вздохнула, зажмурилась: «Все так паршиво: начиная от погоды и кончая настроением. А ведь один вдох — и все станет хорошо. И вообще, деньги-то я уже отдала…» Было бы желание, а оправдание всегда найдется.

И впрямь, уже через пять минут погода волшебным образом изменилась, а от дурного настроения не осталось и следа. Казалось, за спиной выросли крылья — надо только оттолкнуться и полететь. Есть Ляле совершенно не хотелось, а потому, позабыв про завтрак, она отправилась на учебу. По дороге люди, красивые в своей задумчивости, стали непривычно приветливыми. И ничего страшного, что какой-то мужик, чертыхаясь, отдавил ногу ботинком сорок пятого размера. Суетливая толкотня в вагоне перестала быть суетливой толкотней — обтекаемая масса то засасывала в свою гущу, то оставляла сторонним наблюдателем. Там, в глубине потока, каждое лицо обладало магической притягательностью, каждое плечо внушало чувство сплоченности, обещало поддержку, а за каждой спиной как за каменной стеной. Плавный эскалатор поднял со дна метро в освежающую морось. Пятнадцать минут полного слияния с Поварской улицей, и Ляля очнулась у дверей в училище. Как в замедленном кино, она достала студенческий билет и ткнула им в очки вахтерши.

На практических занятиях в тот день Ляля словно впервые услышала музыку. Как она могла забыть, что произведения Чайковского так красивы? Уроки, даже скучные лекции, увлекали больше, чем обычно. К приятному удивлению сокурсниц, Ляля отправилась с ними в столовую, где с удовольствием включилась в веселую беседу. «Не такие уж они наивные дурочки, — размышляла Ляля. — Очень милые девочки. И чего я к ним придиралась? Кто из нас без греха?» Она и впрямь теперь ни на кого не злилась, хотя раньше дулась на приятельниц по малейшему поводу. День, благостный, неописуемо яркий и беззаботный, медленно приближался к концу. Надо сказать, что к обеду острота ощущений спала, но приятная расслабленность не исчезла. Еще долго Ляля находилась как бы на границе между кайфом и реальностью. Окончательно в себя она пришла только дома — но, так как переход был постепенным, практически не заметила никаких изменений. И никаких тебе страшных, болезненных ощущений, про которые Ляля привыкла читать в умных книжках про наркотики. Понапишут же…

Следующее утро началось с той же самой процедуры. Последующее — тоже. Вечером Ляля даже позвала в гости одну из одногруппниц: девушки радовались, что наконец-то сумели найти общий язык. Перемену ощутили все, а открытость Ляли притягивала к ней новых подружек.

Алла Николаевна хлопотала на кухне и ужасно обрадовалась гостье:

— Ой, проходите! А я пирог как раз испекла. Вы давно с Лялей дружите?

— Да мы как-то пару дней назад разговорились. У вас замечательная дочка!

Поздно вечером, поболтав и посмеявшись, девочки разошлись. Алла Николаевна улыбалась: она всерьез переживала за Лялю, но теперь видела, что глубокая рана, нанесенная дочке, начинает затягиваться. Правда, не слишком ли быстро происходят перемены? Ведь еще неделю назад Ляля говорила, что друзей в институте заводить не собирается. Но Алла Николаевна постаралась отмахнуться от внутренней тревоги: она вообще была оптимисткой и предпочитала видеть полную, а не пустую половинку стакана. И теперь расстраивалась только по той причине, что дочка почти ничего не ест дома… Ляля говорила, что питается в столовой, а иногда заходит к Светке.

В течение последующих дней без допинга у Ляли не начиналось ни одно утро. Обычно, когда кайф спадал, «догоняться» ей не требовалось: вполне хватало утренней порции. Но на четвертый день, после возвращения из училища, стало как-то не по себе. Легкость вдруг сменилась подавленностью. Вновь полезли в голову мрачные мысли, возник легкий озноб. Ляля прекрасно понимала, что ей поможет лишь одно лекарство. «Почему бы и нет?» — подумала она и сделала добавочную порцию. Постепенно размер наркотического завтрака увеличивался…

В итоге уже через неделю героин закончился. Денег, чтобы купить новый, у Ляли не было, но она по этому поводу не переживала. Она наивно предположила, что наркотик ей больше не понадобится, так как из депрессии она уже вышла и чувствует себя превосходно. Увы, она еще не поняла, что не только не справилась со своей старой проблемой, но нажила новую, куда более серьезную.

Собираясь утром, Ляля пребывала в отвратительном настроении. Как и неделю назад, ничто кругом не радовало, реальность угнетала. Позади — сплошной кошмар, впереди — никаких перспектив. На занятиях Ляля была рассеянна: сосредоточиться никак не удавалось, партитуры постоянно вылетали из головы. Плюс ко всему ее знобило, и, даже натянув на лекции куртку, она никак не могла согреться. Воспоминания о неделе, проведенной в эйфории, не грели, а лишь вызывали жуткую тоску. Да, Ляля знала, что на героин можно подсесть. Но отказывалась поверить, что это может произойти спустя всего такой короткий срок. Она старалась утешить себя тем, что завтра все пройдет. Главное — пережить эту ночь.

В надежде побыстрее покончить с неприятными ощущениями, преследовавшими ее целый день, Ляля легла чуть раньше обычного. Она ужасно устала, но заснуть никак не удавалось. Все тело ныло, а суставы выкручивало так, будто неведомая сила выжимала Лялины руки и ноги, как белье после стирки. Отключиться было невозможно, Ляля вертелась в постели, словно на раскаленной сковородке, стараясь лечь поудобнее. В конце концов оказалось, что если вытянуться по струнке, будто потягиваешься, боль ненадолго отступает, и появляется приятная дремота. Но помогало это на минуту, не больше, а потом пытка начиналась вновь. Ляля старалась как могла, но все было бесполезно: боль не давала сомкнуть глаз. Мучительно тянулись долгие часы. Наконец рассвело. Изнуренная, она решила, что стоит встать и пройтись: надо отвлечься от непрекращающегося кошмара наяву. Она отправилась на кухню и поставила чайник. В своей комнате сладко спали родители. Никогда еще Ляля не завидовала им так сильно, как сегодня. Ей, видимо, придется на сне поставить крест. Но, выпив горячего чая и побродив с полчасика по темной квартире, Ляля решилась предпринять еще одну попытку и вернулась в кровать. В голове билась одна-единственная мысль: «Только бы заснуть!» Сил уже не осталось, и Ляля наконец погрузилась в полудрему, мысли начали путаться, перед ней замелькали обрывки каких-то картин… Она вытянулась что было сил и провалилась в долгожданный сон без сновидений.

Рокеры

Ляля едва успела закрыть глаза, как послышался мамин голос:

— Лялька, вставай, а то проспишь все на свете!

— Мамочка, я еще немножко, — сквозь сон пробормотала Ляля.

— Дочка, уже половина десятого. Ты в училище опоздаешь.

Ляля приподнялась с кровати и тут же рухнула обратно. Проспала она, дай Бог, часа два и чувствовала себя совершенно разбитой.

— Доченька, ну вставай же, а то я сейчас кастрюлю с холодной водой принесу, — весело пошутила мама.

Но Ляле было отнюдь не до веселья. После такой ночки и голову от подушки было трудно поднять, не то что выползти из постели и одеться.

— Мама, мне сегодня не надо в училище. Занятия отменили, — принялась сочинять Ляля. Ох, только бы никуда не идти!

— Не выдумывай! — Обмануть Аллу Николаевну было не так-то просто. — Вчера, значит, надо было, а сегодня уже не надо. Дочка, да что с тобой, ты ведь так рано легла?

Ляле ответить было нечего. Мама продолжала настаивать, и поневоле пришлось вылезти из-под одеяла. Полусонная Ляля по пути в ванную натыкалась на стены. Окончательно проснуться ей удалось с помощью холодного душа. Но, собираясь на учебу, Ляля по-прежнему не могла отделаться от навязчивой мысли: «А если предстоящая ночь будет такой же?» По спине побежали мурашки. «Нет, я этого не вынесу! Надо что-то придумать», — заключила Ляля и пошла завтракать. Папа уже сидел за столом, как всегда, при параде. Все было на месте: костюм, рубашка, галстук и даже булавка для галстука, ведь Алла Николаевна за внешним видом мужа следила не менее ревностно, чем за своим собственным. Сама она появилась на кухне в аккуратном зеленом платье, не забыв на всякий случай повязать сверху фартук. Родители тут же принялись что-то весело обсуждать.

— Доча, тебе надо хорошенько покушать, а то что-то ты похудела, — заметил отец.

— Да, конечно, пап, — подтвердила Ляля и с деланным аппетитом принялась уплетать творожную запеканку. На самом деле на еду даже смотреть не хотелось. — Пап, мам, я вчера в магазине мерила обалденный костюмчик, я как раз именно о таком мечтала. Мне он так идет, вы себе даже не представляете! Ну… то есть я понимаю, что денег не густо. Только я себе, наверное, полгода ничего не покупала. Стыдно, честно говоря, все время в одном и том же ходить.

Родители переглянулись. Действительно, это не дело — полгода ни единой обновки для любимой дочки. И с удовольствием пошли ей навстречу.

— В принципе почему бы и нет? — согласился папа и вопросительно посмотрел на Аллу Николаевну: — Аллочка, ты как?

— Мам, пап, — встряла Ляля, стараясь придать своей импровизации побольше реализма. — Это не срочно. Правда, может не стоит? — Ляля прекрасно знала своих родителей. Теперь уж точно не откажут.

— Лялька, прекрати! Конечно, я обеими руками «за», — подтвердила мама. — А сколько костюмчик стоит?

Ляля назвала стоимость одного грамма героина.

— Да, модная, наверное, штучка! — улыбнулся Евгений Львович.

— Па, хорошие вещи всегда недешевые. Зато после первой стирки по швам не расползется. Скупой платит дважды, — принялась Ляля оправдывать немалую цену. Приведенных аргументов оказалось более чем достаточно, и перед выходом папа отсчитал любимой дочери обещанную сумму.

На душе было уже не так скверно. Ляля даже стоически высидела весь учебный день, упорно записывая лекции. А вернувшись домой, кинула сумку на диван и тут же набрала номер Сергея. Он пребывал в хорошем расположении духа и звонку обрадовался.

— Сергей, у тебя нет желания съездить со мной за Герасимом? — после непродолжительной вводной беседы предложила Ляля.

— Знаешь, мне сейчас не надо, а чтобы впрок покупать — свободного лавэ нет. Я тебе дам Катины координаты, и ты уж там сама. Ладно?

— О’кей!

Распрощавшись с Сергеем, Ляля принялась названивать Кате. Ей повезло: та оказалась дома, и они договорились в пять встретиться на прежнем месте. Все прошло как по маслу, и довольная Ляля стала счастливой обладательницей полиэтиленового комочка. Поразительно, как все на свете просто! Еще сегодня утром она была в тихом отчаянии, а сейчас, поднимаясь в квартиру, подпрыгивала и напевала. Надо только быстренько пройти к себе в комнату, закрыть дверь и…

* * *

«Какой прекрасный вид из окна! Люди все куда-то спешат. И чего они спешат? Остановились бы да посмотрели, как заходит солнце. Что может быть лучше заката? Необыкновенные, неземные краски разливаются по небу. Золотая корона сплетается с бордовой мантией, все ярче, все насыщеннее… и вот уже весь горизонт багровеет, будто залитый кровью. А деревья? Боже, какие они красивые осенью! Желтое, красное, оранжевое… Эти цвета так идут Москве. Ах, в каком же чудесном городе я живу! Вот бы всю его красу запечатлеть на картине. Он огромен, великолепен, есть тут где развернуться… Дома такие грациозные. Сколько эти окна повидали судеб? О, голубь на карниз приземлился! Такой милый, гладенький. Хорошо ему там, в небе. Головокружительный полет, виражи. Как здорово быть птицей! Полная свобода: куда хочешь, туда и летишь. Там, в облаках, наверное, тепло. Они такие мягкие, воздушные. И можно погрузиться в такое облачко и никогда уже эту обволакивающую тишину не покидать…» Ляля задернула занавеску и лениво опустилась на диван. Перед окном она простояла час, если не два. Девушка продолжала предаваться глубокомысленным размышлениям: «Вечерком надо будет прогуляться со Светкой. И чего я на нее взъелась? Она ведь действительно ни в чем не виновата. И вообще Светка — девка мировая, с Сергеем меня познакомила». Ляля еще немного повертела в руках скрученную пятидесятирублевку, а потом, отодвинув в сторону компакт-диск со следами белого порошка, набрала номер Светланы:

— Привет! Я тебя не отвлекаю?

— Не-ет, — удивленно ответила Света. — Сто лет тебя не слышала.

— Свет, не хочешь сегодня прогуляться?

— Можно. А когда?

— Мне сейчас надо позаниматься, а через часок я за тобой зайду. Тчк?

— Тчк!

Захлопав от радости в ладоши, Ляля села за фортепиано, и в комнате зазвучали пассажи «К Элизе» Бетховена. Улыбающаяся Алла Николаевна подошла послушать, как играет дочь. Ее так радовал веселый Лялин смех, дочкина радость. Потрепав Ляльку по голове, она, однако, не забыла повторить, что играть надо почаще: студенты Гнесинки репетируют день и ночь.

— Конечно, мамочка, я буду играть хоть все время, — с восторгом объявила ей Ляля. — Музыка — это так замечательно…

Во время прогулки Света и Ляля болтали без умолку. У Светки за этот месяц ничего новенького не произошло, не считая смены бойфренда.

— Правда, Ляль, Влад достал совсем! Ревнует, проходу не дает. А Мишка такой обходительный, подарки все время делает.

Ляля рассмеялась:

— Свет, ты не меняешься!

— А чего мне меняться? Лялька, я по тебе ужасно соскучилась. Не исчезай так больше, а? А то даже о парнях поболтать не с кем. А ты умная, хорошие советы даешь.

Ляля и сама жутко соскучилась и по Свете, и по тем временам, когда все их называли лучшими подругами. И потому неожиданно разоткровенничалась:

— Свет, ты меня прости, что я тебе тогда нагрубила. Я же не со зла. Просто все так страшно было… Я очень тебя люблю.

— Так ты на меня не в обиде? — обрадовалась Света.

— Нет, что ты. Я тут на досуге поразмыслила: надо друг к другу добрее быть. А мы чуть не поссорились. Правда, извини меня, хорошо?

Они как раз подошли к лавочке в стареньком сквере. Дул приятный ветерок: наступающий ноябрь был необыкновенно теплым. На город уже опустились сумерки, и фонари призывно светили сквозь редкую листву — еще неделя, и на деревьях не останется ни листка. Света удивленно взглянула на подругу. Ей-то казалось, что близки они уже никогда не будут. Света не чувствовала себя виноватой, но понимала, что у Ляли есть причины злиться. Терять дружбу жалко, но что поделаешь? С этой потерей Света примирилась так же легко, как и со всеми предыдущими. Лялино признание оказалось приятным сюрпризом.

— Ляль, да я и не думала обижаться! — воскликнула Светка. — Просто решила, что тебя теперь клубы и все такое не интересуют. Вот и не звоню, чтобы не мешать.

— Звони! Звони обязательно!

— Ага! Уж мы с тобой замутим.

Девушки разошлись, довольные друг другом. Света так и не догадалась, что послужило причиной Лялиного отличного настроения. А Лялька была просто, без затей счастлива. Все шло на лад. Скоро в училище первые зачеты — но ведь у нее великолепная память, и она все знает лучше остальных. Мама с папой тоже успокоились. К тому же она только что помирилась с лучшей подругой. И мучиться этой ночью не придется…

Действительно, на этот раз спалось Ляле превосходно. Впрочем, как и еще на протяжении недели. Жизнь казалась раем, впереди открывались сотни манящих перспектив. Выбирай — не хочу! Сокурсницы в училище уже ее не сторонились: подобралась замечательная компания, с которой она даже пару раз ходила в какое-то кафе. Проблемы рассасывались сами собой. А события трехмесячной давности не приходили на ум вообще.

Одним прекрасным утром, любуясь на выпавший за окном первый снег, Ляля извлекла заветный пакетик и с прискорбием выяснила, что, как ни соскребай и не вытряхивай оттуда порошок, хватит его еще максимум на сутки. Денег на следующую порцию не было. Вернее, были, но — у родителей. Беспроигрышный вариант с дорогой покупкой уже использован. Тем более что никакого костюмчика нет и в помине: Ляля пообещала родителям продемонстрировать его на свое совершеннолетие, а пока, мол, это сюрприз. Больше такой номер не пройдет, надо придумать что-нибудь новенькое.

Судьба благоволила к Ляле. В памяти неожиданно всплыл разговор папы и мамы — собственно, подобные разговоры происходили дома с завидной регулярностью. Евгений Львович непрестанно намекал, что в современном мире нельзя все свое внимание уделять музыке. А дочери определенно не помешала бы толика лингвистических знаний. Разумеется, в прекрасной Лялькиной гимназии ее научили бегло говорить по-английски. Однако Лялин папа считал, что «нынче по-английски говорит каждая собака, вне зависимости от страны проживания». В свое время на семейном совете решили, что вторым Лялиным иностранным станет французский. Предполагалось, что уроки дочери Евгения Львовича будет давать его старый знакомый. Ляля тогда бурно радовалась, мечтая о будущих романтичных поездках в Париж. Увы, после пары уроков папин друг скоропостижно уехал за границу. Пока искали хорошего репетитора, прошло много времени, и Ляля успела забыть даже то, что когда-то с таким удовольствием учила. Разумеется, преподаватель-профессионал мог бы быстренько поправить дело. Но как раз пришла пора поступать в вуз, и все свободное время Ляле приходилось отдавать подготовке в Гнесинку. Однако папа свою идею так и не оставил, и Лялька об этом знала.

Мама как раз позвала всю семью обедать. На кухне весело посвистывал чайник. Алла Николаевна накрыла стол уютной цветастой скатертью. Затем из шкафа был извлечен Лялин любимый, нежно-голубой сервиз. Девушка сочла это за добрый знак и тут же развернула атаку:

— Мам, пап, представляете, что я сегодня узнала! В двух шагах от института открываются курсы французского языка! Помните, как меня Филипп Соломонович мучил?

— Да неужели? — Папа приподнял брови. — Да здравствует торжество современного образования!

Мама, как раз наливавшая дочери солянку из симпатичной супницы, нахмурилась:

— Неплохо. Это курсы для начинающих?

Тут Ляля заулыбалась, как будто приготовила родителям особенно приятный сюрприз:

— Конечно! Хотя есть группа и для тех, у кого уже имеется какая-то подготовка. Но мне же это не грозит! — Она засмеялась. — Говорят, там преподаватели — французы! Здорово, верно? Правда, не все так просто. Тут одна проблема…

— Аллочка, отбивная пахнет просто дивно! — заметил папа, уже приступивший ко второму блюду. — Так какая же проблема, Ляля? Все проблемы решаемы!

— Эти занятия кучу денег стоят. — Ляля потупила глаза. — Кошмар какой-то! То есть сами курсы не такие уж дорогие. Но там просят оплачивать за три месяца вперед. Чтобы ученики серьезнее к учебе относились. — Последнее утверждение самой Ляле показалось полной чушью, но, как известно, слово не воробей…

Алла Николаевна вздохнула:

— Может, не такая уж большая сумма требуется? Женя, образование — это святое! Ляля, не волнуйся, уж на что, на что, а на учебу у нас деньги будут всегда.

Обрадованная Ляля назвала сумму, значительно больше предыдущей. Родители вздохнули, решив, что языки в наше время стоят дорого. Мама еще раз спросила дочь, хватит ли ей названной суммы, и довольная Ляля уверенно сказала «да».

Денег и впрямь хватило, чтобы запастись кайфом по меньшей мере на две следующие недели. Правда, возникла небольшая проблема: по вечерам приходилось в определенные часы уходить из дома, имитируя посещение занятий. Однако в родном городе всегда есть куда податься. О том, что когда-нибудь свое знание французского придется продемонстрировать, Ляля особенно не задумывалась. Она уже научилась жить исключительно сегодняшним днем: раз наркота есть, значит, все хорошо.

С того памятного дня, когда Ляля дрожащими руками насыпала свою первую в жизни дорожку, прошло чуть больше месяца. Дозы все росли, а кайфа становилось все меньше и меньше. Но Ляля практически не осознавала, что подсела на героин, причем плотно. «Наркотическая зависимость» по-прежнему оставалась каким-то абстрактным и малопонятным словосочетанием. И уж к ней-то оно ну никак не могло иметь ни малейшего отношения. Ляле казалось, что наркоманы — это какие-то мрачные, оборванные и опасные люди со шприцами в руках, которым решительно на все наплевать. А у нее были друзья, была музыка и приличные оценки в институте — так о чем волноваться? Девушка не думала о будущем, а время шло неумолимо.

В итоге очередной пакетик был пуст и предлоги для того, чтобы взять у родителей деньги, закончились. Ляле предстояла ночь без допинга. Но в самом страшном сне она не могла бы себе представить, что ее ожидает. Ей не удалось даже лечь, не то что уснуть. Несколько часов девушка просто ходила из угла в угол, как зверь в клетке, стараясь при этом не стонать. Не дай Бог, родители что-то услышат… Страшно подумать, что будет, если они узнают правду. Теперь Ляля понимала, как наивны были ее предположения, что, если вдруг не будет денег, она легко сможет избавиться от власти всесильного порошка. Ее трясло всерьез, даже температура полезла вверх. Все ее косточки, все суставы словно пропускали через мясорубку. Болела каждая клеточка тела, даже волосы, ногти, кожа. Ужасно ныли зубы и глаза. В какой-то момент Ляля просто рухнула на кровать, ее охватило жуткое отчаяние. Кто знает, что с ней происходит? Может, она вообще эту ночь не переживет. Боль не отступала, и Ляля вскочила и вновь принялась кружить по комнате. Отчаяние сменилось злостью: Ляля ненавидела весь мир, а в особенности тех ублюдков, которые так беспощадно над ней надругались. Если бы эти сволочи не сломали ей жизнь, разве она хоть раз прикоснулась бы к героину? Значит, и нынешние мучения тоже их рук дело. Обессиленная, Ляля упала на стул, опустила голову на руки. Зажмурившись, она представила себе рожу Сявы, искаженную мукой, страшной мукой, словно его тело выжимают, пилят, режут на мелкие кусочки. Хоть бы он почувствовал то, что она ощущает сейчас. А Кирилл… А Кирилла надо убить. Хладнокровно, ударом ножа в сердце. Нет, это слишком просто. Сначала его бы следовало четвертовать…

Горизонт начал светлеть. Ляля бросила взгляд в окно, с трудом встала. Боль с новой силой вцепилась в тело. Она всего-то просидела на стуле минут двадцать, а теперь с трудом могла разогнуться. Девушка попыталась внушить себе, что стало чуточку легче. Быть может, еще несколько часов — и она навсегда забудет об этом кошмаре. Но обмануть себя Ляле не удалось: такой ужас мог продолжаться еще дня три. Может быть, неделю. А может, всю жизнь. Что в общем-то не важно, потому что еще одну такую ночь ей точно не пережить.

Однако время вспять не повернешь. Наступает новый день, и надо что-то делать. Около девяти послышались шаги: проснулись родители. Вот-вот должна была войти мама, чтобы разбудить дочку. Ляля лихорадочно принялась стягивать с себя свитера, которые надела, чтобы хоть чуть-чуть унять озноб. Потом разобрала нетронутую постель, забралась под одеяло и притворилась спящей.

— Доченька, подъем! — буквально через минуту послышался голос Аллы Николаевны.

— Все, мам, встаю, — неестественно бодрым для этого времени суток голосом ответила Ляля. Завернувшись в халат и поеживаясь, на полусогнутых ногах она побрела в ванную. В коридоре Ляля наткнулась на отца.

— Дочка, что с тобой? — изумленно спросил Евгений Львович.

— А что со мной? — Ляля изобразила самое искреннее недоумение, на которое только была способна в таком состоянии.

— Ты себя в зеркале видела?

Ляля подошла к зеркалу и вздрогнула: лицо у нее было бледное как полотно, под глазами чернели огромные синяки, посеревшие губы тряслись. От такого зрелища ей стало совсем плохо.

— Ой, знаешь, я вчера под ливень попала. Ноги промочила. Думала, обойдется, но, видно, все-таки заболеваю, — объяснила она, глядя на свое отражение.

— М-да, не повезло, — сочувственно произнес папа. — Вчера вроде день такой был хороший.

— Ну да. — Ляля вдруг вспомнила, что вчера как раз был один из тех ясных, чуть морозных ноябрьских дней, которые часто предшествуют первому снегу. Ни о каком дожде и речи быть не могло. Она тут же затараторила: — Я вот тоже подумала, дождя не будет, даже зонтик не взяла. Он начался и тут же закончился, но ты же знаешь, я вечно опаздываю, вот и не стала пережидать…

Евгений Львович потрогал Лялин лоб и отправился звать жену, чтобы та дала дочери жаропонижающее. Девушка вздохнула с облегчением: по крайней мере теперь есть законный повод не идти в училище. Родители и впрямь никуда ее не пустили, оставив дома выздоравливать. Алла Николаевна достала пачку аспирина, капли в нос и другие необходимые средства, после чего снабдила Лялю подробными инструкциями, что как глотать и куда закапывать. Лялиной маме надо было торопиться к своим ученикам, да и Евгений Львович уже опаздывал.

Когда они ушли, Ляля кинула грустный взгляд на батарею из пузырьков. Самого подходящего для нее лекарства в домашней аптечке быть не могло. А купить чудотворный порошок было не на что. Тут Ляля вспомнила о Сергее, и впереди забрезжила слабая надежда. Набрав заветный номер, она услышала сонное «Алло».

— Сергей, привет, это Людмила.

— Ты чего так рано?

— Сереж, выручай, а то я погибаю, — взмолилась Ляля.

— А что случилось?

— У меня ломка, я на стену лезу. Займи мне денег, ну хотя бы на чек.

— Люд, я б занял, но, чес слово, нету. — Заметно было, что Сергей говорил искренне. — Если очень плохо, приезжай ко мне, я угощу.

— Слава Богу, — облегченно выдохнула Ляля. — Давай адрес.

Сергей жил в какой-то тмутаракани, в районе Выхино. Тем не менее расстояние девушку не пугало. Несмотря на слабость, на то, что тело ныло не переставая, Ляля спускалась в метро, перепрыгивая через две ступеньки. Она мысленно подталкивала неторопливые поезда, а затем так же подгоняла маршрутку, которая ползла по улицам словно черепаха. И уже через час звонила в дверь Сергеевой квартиры.

Правда, квартирой его жилище назвать было сложно. Отдельная комната скорее напоминала ночлежку. Судя по всему, хозяин не утруждал себя ни ремонтом, ни хотя бы элементарной уборкой как минимум со времен перестройки. Обшарпанный паркет, облезлые обои, мебель, которая, того гляди, развалится. Впрочем, батарея пивных бутылок на кухне и разбросанные повсюду стаканы, одеяла и прочие вещи красноречиво говорили о том, что дом этот повидал немало веселых вечеринок. При этом дым в квартире стоял коромыслом: хоть топор вешай. Видно, хозяин сигарету изо рта не выпускал.

Сергей вышел в коридор в смятых джинсах, стоптанных тапках и майке не первой свежести, окинул Лялю сочувственным взглядом, а затем широким жестом пригласил ее присесть на диван с отвалившимися ножками. По этому сооружению явно плакала городская свалка, но все же диван выглядел молодцом по сравнению с продранными стульями неизвестного происхождения, примостившимися у стены.

Но Лялю такие мелочи не волновали. Примостившись у табуретки, которая заменяла стол, она нервно следила за тем, как Сергей не спеша выстраивает драгоценную дорожку. Чуть не скинув на пол пепельницу, переполненную окурками, Ляля с наслаждением запустила порошок в нос. Конечно, на кайф ей рассчитывать не приходилось. Но ломота в суставах и озноб отступили, тело снова стало невесомым. Через минуту уже ничто не напоминало о мучительной ночи. Ляля начала с любопытством оглядываться вокруг. Ее удивило, что в жалкой комнатенке нашлось место для модного и дорогого музыкального центра. Угрожающе накренившись, он балансировал на обшарпанной больничной тумбочке. Яркая электрогитара с надписью «Саграда», которой Сергей щеголял в клубе в памятный день их знакомства, была небрежно брошена в угол рядом с двумя динамиками. Единственным украшением комнаты были плакаты с изображением отечественных и западных рок-групп.

— Ты один тут живешь? — спросила Ляля.

— Ясное дело, один. С предками уже лет пять как толком не разговариваю. А с девушками мне не везет, — усмехнулся он.

— А что такое с родителями? — Как обычно под кайфом, Ляле вдруг ужасно захотелось, чтобы все вокруг отныне и навсегда зажили хорошо и мирно.

— У нас с ними разные взгляды на музыку. Мать тогда так и сказала: мол, или бросай свою «Саграду», или вали из дома. Ну, мне «Саграда» милей мамаши.

— Ужас какой! — вздохнула Ляля. — Нельзя же так… Чтобы с родителями не разговаривать. — Лялю начало клонить в сон, и, расслабившись, она откинулась на спинку дивана.

— Да фиг с ними! Думали, я прогнусь, а я… я себе сам хозяин! — заключил Сергей и взглянул на зевавшую Лялю. — Что, спать захотелось? — заметил он.

— Ага, я ведь сегодня ни минуты не спала, вот что-то и разморило, — уже в полудреме ответила Ляля.

— Давай я диван расстелю, и ложись. Мне тоже еще поспать надо.

Услышав такое, Ляля открыла глаза и вскочила. Дремоту как рукой сняло.

— Знаешь, Сергей, я тебе за это, — и она показала рукой на табуретку, где лежал порошок, — деньгами верну или товаром. Обязательно. Но другого не проси.

Сергей удивленно взглянул на нее:

— Дура, ничего мне от тебя не надо. Я ж не сволочь какая-нибудь. Думаешь, не знаю, что такое ломка. Уж сколько я их на своем веку повидал…

— В периоды безденежья?

— В периоды бросания! — ухмыльнулся Сергей.

— И что, не бросил?

— Как видишь, не удалось.

Ляле и в самом деле не хотелось покидать квартирку, внезапно показавшуюся необыкновенно уютной. Она осталась у Сергея, крепко уснув на диванчике. Проснулась только ближе к вечеру. Прикрыв глаза, она некоторое время наблюдала за Сергеем. Тот, усевшись прямо на пол, что-то наигрывал на гитаре. Правда, инструмент не был подключен к сети и потому издавал лишь слабые, глухие звуки. Тут Ляля случайно бросила взгляд на часы и, мгновенно вскочив с дивана, принялась натягивать свитер и пальто. Время подходило к пяти. Как потом объяснить родителям, куда и зачем она ушла из дома?

— Что, воздушная тревога? — удивленно спросил ее Сергей.

— Мне домой надо успеть до прихода родителей, — второпях ответила Ляля.

— Так ты у нас мамина дочка? — с улыбочкой съязвил он. — Понятно, почему так предков любишь.

— Вроде того, — спокойно согласилась Ляля. — Сергей, слушай, ты меня не выручишь еще разочек? А то мне сегодня совершенно негде взять.

— Сейчас сделаю, да и мне тоже не мешало бы подкрепиться.

Он достал из тумбочки заветный пакетик, и на компакт-диске вновь вытянулась беленькая дорожка.

— Ты вроде себе тоже хотел, — напомнила Ляля.

— Я буду, только по-другому. — И Сергей достал шприц. Потом сходил на кухню и принес чайник. Высыпав в ложку необходимое количество порошка, налил туда воды и иглой тщательно размешал содержимое. Через полминуты жидкость была втянута в шприц.

— Ты что делаешь? — испугалась Ляля.

— По вене пущу, так кайфовей. — Сергей закатал рукав рубашки. Лялиному взору открылось чудовищное зрелище: вдоль всей руки от локтя до кисти тянулся синеватый след, оставленный многочисленными уколами. Сергей попытался было перетянуть верх руки шарфом, но у него не получилось.

— Люд, помоги! — Он протянул шарф Ляле.

Ляля сделала шаг назад и замотала головой, будто он протянул ей ядовитую змею.

— Ну, чего трясешься? Я ж не тебе колоть собираюсь, — принялся успокаивать ее Сергей. — Просто подержи, да и все.

Ляле ничего не оставалось, как помочь. В конце концов, именно Сергей ее сегодня выручил. Она крепко затянула шарф, и после долгих поисков Сергей обнаружил-таки на руке лазейку. Игла достигла заветной цели. Ляля словно завороженная смотрела, как кровь смешивается в шприце с героином. Потом отвернулась, а Сергей нажал поршень, и через секунду его тело обмякло. Пустой шприц выпал из рук. Парень облокотился на спинку дивана и закрыл глаза. На лице Сергея появилась блаженная улыбка. Ни ядерный взрыв на улице, ни извержение вулкана под окном, ни пожар в квартире в этот момент не смогли бы вывести его из сладкого забвения. Ляля тихонечко, будто боясь разбудить Сергея, нюхнула отведенную ей порцию и на цыпочках вышла в коридор.

— Люд, — услышала она, уже отпирая дверь.

— Да, я еще тут, — отозвалась Ляля.

— Если хочешь, приезжай сегодня обратно. В девять будем в клубе играть, а в полдвенадцатого уже дома буду. Приедешь? — не открывая глаз, предложил Сергей.

— Приеду, — безропотно согласилась Ляля.

Дома она едва успела скинуть пальто и сесть за свой стол, как пришла с работы мать. Алле Николаевне не терпелось проведать дочь. «Выздоровлению» Ляли она очень обрадовалась, счастлив был и Евгений Львович. Пользуясь хорошим настроением родителей, Ляля сумела отпроситься «на день рождения к подружке» и уже в двенадцать вернулась в гостеприимную квартиру Сергея. Дверь открыл здоровенный бородач с бутылкой пива в руке. Даже не спросив пароль, он широким жестом руки дал понять, что в этом доме рады всем. Стоило Ляле переступить порог, как ее окружил дымный туман. В воздухе смешивались запахи перегара, табака и сладковатого кумара. В квартире вовсю гремела музыка, свет был притушен, а из-за смога Ляля даже не сразу разобралась, где, собственно, находится хозяин дома. Патлатые и небритые молодые люди дергались в такт какофонии, доносящейся из динамиков. Девицы в мини-юбках громко смеялись и визжали. Ляля поморщилась — тяжелая музыка всегда ее утомляла. Хотелось тишины, желательно сдобренной очередной порцией героина. Но куда там! Участники вечеринки явно привыкли к подобному времяпрепровождению и потому без проблем перекрикивали орущих что-то по-английски певцов. Всем было хорошо и весело, каждый занимался тем, чем хотел.

Ляля не ожидала оказаться в центре подобной вакханалии. Собственно, со времен памятного похода в клуб у нее ни разу никуда выбраться так и не получилось — под героином ей и без того было неплохо.

Сергей, пытавшийся настроить в углу гитару, чтобы исполнить «пару песен на бис», Ляле искренне обрадовался. Бросив инструмент, он вытащил ее на середину комнаты — потанцевать. Помявшись, Ляля решила поддержать компанию. Много времени не понадобилось, чтобы в атмосфере абсолютного драйва от неловкости не осталось и следа. Постепенно сердце забилось в такт ударным, даже неудобоваримые рок-композиции больше не смущали. По всему видно, что сегодня — ее день! Сергей улыбнулся и подмигнул:

— Людка, а ты классно танцуешь! Если так же поешь — давай к нам, в «Саграду».

Ляля зарделась. Заиграла медленная музыка, народ тут же разбился на парочки. Медлячок всем предоставлял хорошую возможность вдоволь пообниматься. Сергей привлек Лялю к себе. Она почувствовала запах его тела. Странная вещь: хоть и пахло от него и табаком, и потом, и не самым ароматным парфюмом, но все это в сочетании с мягкими руками, сухими и жаркими, нежно обнимающими, складывалось в один эпитет — «настоящий». Ляля расслабилась… Какие все-таки у него огромные карие глаза. А ресницы длинные. И убранные в хвостик волосы ему очень идут.

Идиллию нарушал только приглушенный звон батареи, теперь ставший явственнее: видимо, обалдевшие от смеси попсы с роком соседи пытались выразить свое негодование. В дверь, однако, они звонить опасались: знали, что компания за себя постоять умеет. Сейчас собравшимся было не до них. Пиво лилось рекой, кто-то нестройно надрывал горло, стремясь перещеголять очередного исполнителя, а кто-то просто во всеуслышание радовался жизни.

Между двумя и тремя часами ночи Ляля устала и проголодалась. Она решила заглянуть к Сергею в холодильник, думая, что ее новый друг возражать наверняка не будет. Ей удалось оттуда выудить целый батон колбасы, а заодно и обнаружить на столе почти не зачерствевший хлеб. Пока она увлеченно нарезала бутерброды, на кухню зашла еще одна девушка, которую Ляля давно заметила, но познакомиться все не решалась. Она выделялась в толпе Сергеевых приятелей: дама определенно любила прошвырнуться по модным бутикам на Тверской. Стильные джинсы со стразами, кашемировая кофточка, серьги, которые рекламируют на первых страницах «Elle»…

— Приветик! Меня зовут Тома, — представилась незнакомка, доставая из кармана пачку сигарет и зажигалку. — А ты что, новая пассия Сергея? — обратилась она к Ляле с неожиданным вопросом.

— Не-ет. Мы просто хорошие знакомые. Кстати, зовут меня Людмилой. — Ляля постеснялась вместо имени назвать свое детское прозвище.

— Приятно познакомиться. Знаешь, а мне Сергей столько про тебя наговорил. Правда, что ли, в музыкальном учишься?

— Ну да. А ты чем занимаешься?

— А я, Люд, работаю. С утра до ночи вкалываю. В массажном салоне.

— Ясно. Ты здесь со своим парнем? — почему-то вдруг поинтересовалась Ляля.

— Ну, «с парнем» — это громко сказано, — покуривая, произнесла Тома. — Тусуемся вместе время от времени, вот и все. В «Саграде» все классные ребята и оттягиваться умеют.

В коридоре послышалась возня: народ начал расходиться по домам.

— Том, ты идешь? — окликнул новую знакомую Ляли мужской голос.

— О, мой, кажись, засобирался. Слушай, не дашь мне свой телефончик? Может, как-нибудь созвонимся, — предложила Ляле Тома.

Девушки обменялись телефонами, и Тома отправилась в прихожую одеваться.

Тусовка рассосалась довольно быстро: кто поехал домой, кто к друзьям, а кто — в клуб, до самого утра. Ляля с Сергеем остались наедине, что их даже обрадовало. Ляля поначалу предложила помочь с уборкой и даже сама принялась собирать бутылки, разбросанные по комнате. Сергей улыбнулся и махнул рукой: плюнь, мол, завтра сделаю. Они плюхнулись на разобранный диван, и разговор завязался как-то сам собой. Выяснилось, что после ссоры с родителям металлисту, которого нынче знала вся Москва, было куда податься. У Сережи рано умерла бабушка, завещавшая любимому внуку квартиру.

— Так, погоди, ты уже давно один живешь? Лет десять?

Сергей недоуменно уставился на Лялю:

— Пять. Я же говорю, в семнадцать из дома ушел.

Настал черед Ляли удивленно замолчать. Она-то решила, что Сереже хорошо под тридцать. Откуда тогда взялось это странное спокойствие? Философское отношение к жизни, которого девушка у сверстников раньше никогда не встречала? Ей порой казалось, что перед ней мужчина лет сорока, который столько всего повидал, что его уже ничто особо не трогает. А получается, Сергей всего-то на пять лет ее старше. Правда, как выяснилось, три года из этих пяти парень как раз и провел на «системе». В Сергеевой созерцательности, отстраненности, а то и откровенном пофигизме скорее виноват был героин. Если прочно сидишь на игле, ничто, кроме наркоты, уже не волнует.

Сергей поведал Ляле свою историю. В рокерской среде парень, оказавшийся талантливым музыкантом, тут же начал пользоваться популярностью. На героин его подсадила любимая девушка, она же первая солистка «Саграды». На начальном этапе перед клубными выступлениями Сергей так волновался, что не клеилось ничего: ни тексты, ни музыка. Время шло, вдохновения все не было. Вот тогда он и попробовал белый порошок. И свершилось чудо: первые же написанные под кайфом песни превратились в хиты. Нет, героин вовсе не призвал из заоблачных высот некую неведомую музу. Честно говоря, слышанные Сергеем байки о «расширении сознания» тоже оказались полной ерундой. Однако «лекарство» сняло беспокойство, позволило расслабиться, не мучить себя бесконечной самокритикой. Сергей мог вполне обойтись и без наркотика. Вот только с ним жизнь казалась куда проще… Он выбрал легкую дорогу, не зная, в какую пропасть она его заведет.

Когда пришло время сочинять что-то новенькое, Сергей уже не утруждал себя муками творчества. Нюхал, брал в руки гитару, и работу словно бы делали за него. Подобная легкость в какой-то момент его испугала. Тогда он и предпринял первую попытку завязать с героином. Но, кроме боли, плохого настроения и негодования всей группы (без героина он теперь не мог написать и строчки), никакого результата это не принесло. Сергей понял: если он бросит сочинять, от него все отвернутся. И вообще, жалко было зарывать в землю талант, о котором ему все уши прожужжали участники группы и многочисленные поклонницы.

Он продолжал нюхать, но в какой-то момент этого стало недостаточно. Тогда на помощь пришел шприц, и Сергей начал колоться. Героин под рукой был всегда: «Саграду» регулярно приглашали самые разные клубы, и услуги ансамбля неплохо оплачивались. Сергей оставался главным человеком в группе, пока был в состоянии писать песни. То есть пока употреблял героин. Где-то через год до него наконец дошло, что речь идет о жизни и смерти, а не просто о музыке и песнях. Девушка уже давно исчезла в неизвестном направлении с другим парнем. Но завязать не получалось, сколько Сережа ни старался…

Однако на этой грустной теме они с Лялей не остановились. Напротив, специально для нее Сергей тут же исполнил пару медленных, прочувствованных песен. И пояснил:

— Вот это писал для души. В клубах за такое не платят.

Ляля им любовалась. И как раньше не замечала, какой он милый? Не красавец, но симпатяга. И вежливый, не то что остальные ребята на сегодняшней тусовке. И талантливый… Раньше у нее просто глаза были закрыты: после рокового вечера она парней не видела в упор. Сергей же старался ее развеселить как мог. Пересказав все случившиеся с ним гастрольные анекдоты, он перешел к историям из своей студенческой жизни:

— Люд, я ведь год на экономическом отучился, еще до ссоры с предками. Местечко было — дай Бог! Мы там чем угодно занимались, кроме науки. А преподы были: один другого лучше. Об одном, по истории экономики, легенды ходили: мол, ему экзамен даже отличники только с третьего раза сдают. А все остальные — с шестнадцатого. Предмет был зубодробительный: учи, не учи, ничего не поможет. А староста наш где-то пронюхал, что этот самый Алексей Сергеевич любит заложить за воротник. Ну, мы собрались всей группой, решили, что его слабостью надо воспользоваться. Купили бутылку водки. Экзамен на кафедре проходил, прямо за столом, где обычно ученый совет собирается. Там еще графин с водой стоял. Ну, мы не долго думая всю водку в графинчик и перелили. Выглядит очень прилично, пока пробку не подымешь. Начался экзамен. Мы билеты разобрали, сидим, ждем и трясемся. Алексей Сергеевич как раз решил себе воды налить… Приоткрыл графин, принюхался. И вот, представь себе, со стуком графин закрывает, встает, разворачивается и, ни слова не говоря, выходит из кабинета.

— Ужас какой! — воскликнула Ляля. — Он жаловаться пошел?

— Ага, — продолжал Сергей. — И мы все так же подумали: явится сейчас с деканом и покажет нам кузькину мать. Поворачиваемся к старосте, тот только плечами пожимает: «Откуда я знаю, может, он в завязке!» Тут я, как самый смелый, заявляю, что надо избавиться от вещественного доказательства. Вскакиваю, хватаю графин — и в туалет. Водку вылил, воды из-под крана вместо нее налил. Не дыша, полетел обратно. Успел, слава Богу, препод еще не вернулся.

— Ну ты герой! — восхищенно сказала Ляля.

— Какой я герой, — улыбнулся польщенный Сергей, — ты слушай дальше. Возвращается в кабинет Алексей Сергеевич. Один, без всяких там деканов. Радостный и довольный. Достает какой-то сверток из кармана. Оказалось, у него там бутерброд. Улыбка у препода все шире и шире. Взял он, улыбаясь, графин, благостно нас оглядел, пододвинул к себе стакан… И налил в него воды этой, водопроводной. Поднес к губам, выдохнул и залпом опустошил… Ох, я еще никогда не видел, чтобы у человека выражение лица так быстро менялось. Будто жабу проглотил! Завалил в тот день всех. И пересдач у нас было даже не шестнадцать, а двадцать, наверное!

Ляля заразительно расхохоталась. С ней вместе засмеялся и Сергей. Далее последовала еще пара занимательных историй. Беседа затянулась до глубокой ночи. Когда Сергей обнял Лялю за плечи, она поймала себя на мысли, что не хочет отодвигаться, — было тепло, уютно, хорошо. Сергей приблизился вплотную, нежно поцеловал в шею. В его глазах читалось желание. Жаркие прикосновения не отталкивали, а, наоборот, сподвигли Лялю прижаться сильнее. На секунду он остановился, посмотрел в Лялины глаза, словно спрашивая, нравится ли ей, хочет ли она продолжения. «Почему бы не попробовать?» — решила для себя Ляля и сама поцеловала парня в губы. Это был первый в ее жизни настоящий поцелуй. Очень долгий, глубокий, с паузами, заполняющимися короткими поцелуями лица, ласками шеи. А потом снова смелое, глубокое проникновение. Но для Ляли это священнодействие носило характер скорее познавательный, изучающий, нежели будоражащий неземную страсть. И вообще, писателям свойственно все преувеличивать.

А Сергей тем временем гладил ее волосы, грудь, незаметно стянул кофточку. Не отрываясь от его губ, Ляля расстегнула его рубашку, провела пальцами по коже и приступила к ремню на джинсах. Вещи падали на пол одна за другой. Сергея возбуждали Лялина неопытность, несмелые движения. А она даже не понимала толком, что ей надо делать. Хотелось просто расслабиться в руках друга. Инициатива была полностью отдана Сергею, который сам удивился внезапно проснувшемуся чувству: уже очень давно девушки как таковые его не интересовали — героин гасил чувственность. Хотя Ляле, возможно, именно наркотик позволил побороть страх перед близостью с мужчиной. Или же тут сыграло роль ее собственное желание справиться наконец с воспоминаниями о прошлом и стать такой, как все. Как бы то ни было, все прошло наилучшим образом. Сергей не причинил Ляле ни малейшей боли, она ощутила лишь его нежность. Сладко засыпая в объятиях парня, с которым познакомилась всего месяц назад, Ляля подумала, что любовь — занятие приятное, но довольно скучное. Правда Сергею, кажется, понравилось…

Парочка проснулась только после обеда. Ни в какую Гнесинку Ляля, естественно, не пошла. Ближе к вечеру она засобиралась домой, и Сергей удивился, почему она не хочет остаться.

— Я сегодня никуда играть не поеду. Не убегай, а?

— Мне обязательно надо показаться родителям, а то они волнуются, — объяснила свой отъезд Ляля.

— Ну, тогда покажись и возвращайся. Можешь захватить с собой необходимые вещи.

— Ты что, предлагаешь мне жить с тобой?

— Почему бы и нет? Ты мне нравишься очень, Людка. Может, правда поживем?

Услышав такое, Ляля только усмехнулась. Да, с Сережей неплохо, но переезжать к нему…

— Давай так, — деловым тоном начала она. — Я съезжу домой, а по дороге подумаю. Мы с тобой созвонимся и решим, что делать дальше. О’кей?

— Как знаешь, — согласился Сергей.

В квартире было тихо: родители еще не вернулись с работы. Ляля от души обрадовалась холодильнику, который ломился от всяких вкусностей. У Сергея с едой явно вечная напряженка. Девушка плотно пообедала. Несмотря на то что она каждый день употребляла наркотик, к ней постепенно возвращался аппетит.

Затем пришло время серьезных размышлений. После Сережкиной халупы родительская квартира показалась Ляле настоящим дворцом. Просторная, чистая, благоустроенная. Вот только не было в ней того, в чем Ляля сейчас нуждалась больше всего: героина. И денег на героин — тоже. С Сергеем ей не придется каждое утро просыпаться с одной мыслью: «Где и на что достать?» Это весомый и, пожалуй, единственный плюс. Сергей — неплохой парень, приличный, не хамло, а главное — ее первый мужчина. Но обмануть себя Ляля не могла: принц из ее снов не играл тяжелый рок и хотя бы два раза в неделю мыл голову. О чем ей говорить с Сергеем? Они принадлежат к двум разным мирам. Это не любовь, простая симпатия.

Но героин все уже решил за Лялю. Новой порции на завтра у нее не было. Значит, придется переезжать. Вот только что сказать родителям?

В раздумьях Ляля ходила из комнаты в комнату до тех пор, пока в двери не послышался скрежет ключа — с работы вернулась Алла Николаевна. Мама обрадовалась дочери так, будто не видела ее несколько дней. Разговор, разумеется, зашел об училище и курсах французского, на которые якобы ходит Ляля. Она успокоила маму, сказав, что вечеринка у подруги не помешала ей посетить сегодня и то и другое. Постоянная ложь девушку не радовала. Но она так завралась в последнее время, что разорвать порочный круг было уже нереально. Иначе пришлось бы объявить родителям, что их дочь — наркоманка. А Ляля боялась в этом признаться даже самой себе. Тем более что, услышав такую новость, папа почти наверняка окажется в больнице с инфарктом. Лучше врать, чем собственными руками убивать любящих родителей. В силу своей жизненной неопытности Ляля просто не понимала, что из маленькой лжи неизбежно вырастает большая. Сказать правду становится все труднее и труднее, пока наконец не будет слишком поздно.

Сейчас Ляля больше думала о том, как корректнее сообщить родителям свою новость. Вскоре с работы приехал Евгений Львович, и всей семьей они сели ужинать.

— Мама, папа, я хочу вам кое-что сказать, — набралась смелости Ляля. — Я уже давно встречаюсь с одним молодым человеком. Правда, вы с ним еще не знакомы. Так вот… Вчера он предложил мне переехать к нему жить. Я согласилась.

На кухне воцарилась тишина. Родители удивленно посмотрели на дочь. Они никак не могли понять, о чем это она говорит. Необходимо было прервать затянувшуюся паузу, и Ляля решила продолжить:

— Он очень хороший парень, я обязательно вас с ним познакомлю, не волнуйтесь.

— Доченька, ну зачем так торопиться? — заволновалась Алла Николаевна. — Ты, случайно, не беременна?

— Случайно нет. — У Ляли хватило присутствия духа, чтобы пошутить.

Она знала, что родители не смогут сказать решительное «нет», хотя для них такая новость будет ударом. Алла Николаевна и Евгений Львович не уставали повторять, что дочь у них взрослый и самостоятельный человек.

— А как же твои занятия музыкой? Там же нет фортепиано! — ухватилась за соломинку Алла Николаевна.

— Мама, Сергей — музыкант, он играет в группе. Он привезет мне старенькое пианино, и у меня будет возможность заниматься дома. Да вы не расстраивайтесь, я и сюда буду часто приезжать.

— Женя, ну я не знаю, скажи что-нибудь, — обратилась мама к молчащему Евгению Львовичу.

— Ляля, это окончательное решение, или мы можем тебя уговорить остаться? — спокойным тоном спросил отец.

— Окончательное.

— В таком случае, когда ты нас с ним познакомишь? — с деланным спокойствием продолжал он.

— Скорее всего на этих выходных, — от балды ляпнула Лялька.

Потом еще около часа Ляля послушно отвечала на вопросы родителей о молодом человеке: сколько ему лет, где живет, кто его родители и так далее в этом духе. Они хотели поехать с Лялей посмотреть, где ей предстоит жить, но она наотрез отказала, объяснив, что в квартире заканчивают ремонт. Пока Ляля собирала необходимые вещи с учебниками, она прислушивалась к голосам родителей, доносящимся из кухни. Мама, чуть ли не рыдая, обращалась к папе:

— Жень, ну сделай что-нибудь! Нельзя же так, как снег на голову!

— Аллочка, она взрослая уже, не запирать же ее. — В папином голосе слышалась плохо скрываемая безнадежность.

— Да куда она едет? К кому?!

— Судя по тому, что рассказала, он парень неплохой. Тем более музыкант. — Как всегда, Евгений Львович делал упор на логику. — Ляля у нас умница, абы кто ей не понравится.

— Женя-а! Она ж на Выхино едет. К черту на кулички! Дай Бог, приезжать будет раз в неделю. Вот так, была дочка и нет дочки…

— Алла, ну зачем же Лялечку хоронить, право слово? Все дети рано или поздно уходят из родительского дома. Таков закон природы. Да, она у нас одна. Но мы еще ею гордиться будем. И внуков нянчить, — постарался развеселить маму папа.

У Ляли сжималось сердце. Такого отношения родители явно не заслуживали. Ах, если бы она покидала дом из-за большой любви, чтобы строить собственное будущее. Но нет, она бежала — к человеку, которого не слишком-то любила. В очередной раз проклиная героин, Ляля, однако, не замедлила позвонить Сергею, предупредив, что едет. В прихожей мама продолжала плакать. Отец утешал ее, в сотый раз объясняя, что они дочь не на войну провожают.

Так началась Лялина «семейная» жизнь. С Сергеем и впрямь было неплохо. За пару дней она привыкла к вечному беспорядку в комнате, друзьям, которые просиживали тут с утра до ночи, полупустому холодильнику и грязному полу. Ляля поначалу пыталась придать жилью человеческий вид, а потом махнула рукой. Рассчитывать на уют, когда большая часть обстановки вот-вот прикажет долго жить, не приходилось. Сергей почти каждый вечер приносил домой довольно крупные суммы с концертов. Но все немедленно уходило на героин: дозы у парня были немаленькие. И всякий раз Ляля не забывала пристроиться рядом.

При этом девушка исправно посещала училище: предметы становились все сложнее, но ее вновь выручила природная способность схватывать все на лету. С наркотой проблем не было, а значит, и чувствовала себя Ляля превосходно, и внимание не рассеивалось. Правда, дома на пианино времени не оставалось: каждый вечер Лялю там поджидала веселая компания. Буквально за неделю Ляля перезнакомилась со всей рок-тусовкой Москвы. Сергея в ней уважали. И потому в его халупу регулярно заглядывали довольно известные в клубных кругах личности. Они называли его «талантом», и Ляля Сергеем гордилась. Потрепав друга по плечу, эти же ребята, тут же, не стесняясь, прикладывались к «семейным» героиновым запасам. Частенько в их дом захаживала и Тома, всякий раз демонстрировавшая очередной модный прикид. Ляля с ней довольно быстро подружилась. Кстати, Тома ничего крепче пива не употребляла, говоря, что для героина она недостаточно богата. Недели две жизнь напоминала яркую дискотеку. Это затягивало: Лялю уже не волновали горы немытой посуды, черствый хлеб на столе или ненаписанные рефераты. Потихоньку она и занятия начала задвигать. Оставались только веселые танцы до упаду да героин, которого требовалось все больше и больше.

Все кончилось в одно мгновение. Одним холодным зимним вечером Ляля вернулась домой чуть раньше, чтобы, как обычно, дождаться Сергея, возвращавшегося с концерта в компании друзей. Раздался звонок, ничего не подозревающая Ляля взяла трубку.

— Людмила Соколова? — спросил незнакомый женский голос.

— Да…

— Здравствуйте. Вам звонят из отдела неотложной помощи, 5-я городская клиническая больница.

«Боже! Только бы не папа! Только не это… Хотя мама бы позвонила сама…»

Неумолимый голос в трубке продолжал:

— Сергей Добрыкин сейчас находится у нас. Состояние критическое. Приезжайте.

Ляля не помнила, как одевалась, как ловила под снегом такси, как поднималась в указанное отделение. Бледный Сергей лежал под капельницей, без сознания. Дежурный врач объяснил, что молодого человека привезли из ночного клуба.

— Сильнейшая передозировка наркотиков. К сожалению, шансов у него почти нет. — Доктор сочувственно взглянул на Лялю, которая от шока не могла вымолвить ни слова. — Вы не знали?

— Нет, — в очередной раз солгала Ляля, пряча глаза. — Не знала…

Последовали несколько бесконечных дней и ночей. От постели Сергея Ляля не отходила, но помочь ему было уже невозможно. Он умер на третий день, не приходя в сознание. На кладбище собралась вся рок-богема, и на их фоне скорбно выделялись сгорбленная пожилая женщина и седой мужчина — родители Сережи. На странных личностей, пришедших проводить Сергея, они смотрели исподлобья, с плохо скрываемой ненавистью. В смерти сына винили кого угодно, но уж никак не собственное упрямство. Ляля захотела подойти к ним, но так и не осмелилась.

После похорон друзья устроили на квартире у Сергея поминки — чуть ли не такие же шумные, как обычные вечерние сборища. Ляля тихо прошмыгнула в квартиру, залезла в тайник, известный лишь ей да Сергею, и аккуратно спрятала в сумочку остатки героина. Там уже почти ничего не было — все ушло в эти страшные дни. Ляле было грустно и тревожно. То была первая смерть, первые похороны. А еще ей стало ужасно стыдно за себя: ведь на деле она переживала не из-за гибели друга, которого и знала-то всего ничего, а из-за того, что теперь неоткуда будет брать допинг.

Дома Лялина опустошенность стала еще острее, проявилась, как фотография в специальном растворе. Прихватничек для горячего, еле уловимый аромат распустившейся фиалки на подоконнике, магнит для холодильника в форме аппетитного эскимо с маминой запиской под ним — все это и многие другие домашние мелочи составляли картину непритязательного благополучия. После месяца добровольного отлучения неброские штрихи безжалостно контрастировали со свежими мазками в памяти. Двойственность ощущений терзала Лялю. Монолитное, годами воздвигающееся здание, прочность которого не вызывала сомнений, раньше казалось единственно пригодным для жизни. Но на фоне хлипкого шалашика его фундамент дал щель. Чуждый, вызывающий брезгливость быт под протекающей кровлей наполнился магнитизмом. Так маленький бродяга видит большую притягательность в банке шпротов и ночлеге на вокзальной скамье, чем в пенной ванне и чистом махровом полотенце.

Невнятно объясняя родным что-то, то ли про смертельную болезнь Сергея, то ли про несовместимость характеров, Ляля даже не находила в себе сил убедительно врать. Совершенно разбитая, она ушла из комнаты родителей и закрыла за собой дверь. Надлежало разобрать сумку с тем необходимым, что она успела перетащить к Сергею. Или потом? Да, лучше потом… С обреченностью смертника Ляля сделала последнюю дорожку. Перед глазами проплыли бледное лицо Сергея, бескровные губы… Умирать страшно. Но и жить без героина еще страшнее.

Бороться со своей зависимостью Ляля была не готова. Деньги тоже не росли в горшках маминой оранжереи. Их по-прежнему неоткуда было взять — и пришлось терпеть. Пары бессонных ночей и кошмарных дней хватило, чтобы проверить Лялю на излом и сломать. Тем более постоянно откуда-то возникали люди из Сергеевой тусовки. В скором будущем без Сергея слава группы сойдет на нет, а пока у «Саграды» были деньги на наркотик, свою долю получала и Ляля. Так Ляля и жила: решение завязать — ломка — звонок из «Саграды» — срыв и все по новой.

Однажды звонка не было подозрительно долго. Организм каждой клеточкой требовал стимулятора. Ляля знала, что очень скоро от боли полезет на стенку. Пытаясь набрать необходимую сумму, она позвонила новой знакомой, Томе:

— Том, не займешь немного? Я, честно, отдам. Совсем сил нет. Ты же знаешь…

Именно поэтому Тома и предпочла ей тактично отказать:

— Люда, я, конечно бы, тебе заняла, но сама сейчас на мели.

— Господи, я не знаю, что мне делать! — Ляля разрыдалась в трубку. — Ты даже не представляешь, что меня ждет.

— Знаешь, Люд, я могла бы предложить тебе помощь, но не уверена, что ты ее примешь. — После небольшой паузы она продолжила: — Помнится, я тебе говорила, что работаю в массажном салоне. Ну вот… Нам сейчас как раз требуются массажистки. Хочешь, приходи, деньги можно заработать приличные.

— Но я же не умею делать массаж!

— Ну, это… не совсем классический массаж. Для него не требуется специальных знаний.

— А что требуется? — Ляля искренне не понимала, о чем идет речь.

— Приятная внешность и отсутствие комплексов, — туманно объяснила Тома.

— И как надо использовать это отсутствие комплексов? — задала язвительный вопрос Ляля. До нее наконец дошло, что подразумевалось под словом «массаж».

— Люд, ты действительно не догоняешь или прикидываешься? — не выдержала Тома. — За кругленькую сумму составлять компанию мужчинам — вот как.

Лялю безумно раздражало хождение Томы вокруг да около. Она решила достать подругу вопросами, чтобы та назвала вещи своими именами.

— Что, только поддержать компанию? — Лялин тон стал наигранно-наивным.

— Ну, не просто поддержать, за это таких денег не платят, а… — Словно боясь испачкаться, Тома не желала прямо сказать о том, чем занималась каждый день. Но в итоге не удержалась и выпалила: — Короче, с ними надо трахаться. Вкурила, наконец?

— Вкурила, — ответила довольная Ляля, услышав то, чего добивалась. — Спасибо за заботу. Если созрею, я тебе позвоню.

— Звони, — буркнула разозленная Тома. — Ничего, тебе скоро деньги понадобятся, помяни мое слово.

Бросив трубку, Ляля в отчаянии принялась ходить по комнате. Дожила! Ей уже в открытую предлагают идти на панель. Страшно и стыдно. Выхода нет: придется рассказать все родителям, пойти лечиться. Но… Тут Ляля представила наполненные слезами глаза мамы. Папу, медленно оседающего в кресло от внезапной боли в сердце. Смех бывших приятелей, намертво приклеенный ярлык «наркоманка». Разве это не страшнее ломки?

Собрать нужную сумму на наркотик Ляле так и не удалось. Благо, хватило убедительности, чтобы разжалобить Катьку и выпросить чек в кредит. Но это не решало проблем, ведь ломка не за горами. Промаявшись день, Ляля поняла, что ей на все наплевать: пусть ее хоть четвертуют, не то что трахают. От безысходности она набрала номер Томы и договорилась встретиться с той прямо в салоне…

Часть 3

Массажный салон

Как и следовало ожидать, у салона неклассического массажа не было даже вывески. Заведение представляло собой большую квартиру с множеством комнат. Обстановка в каждой была стандартная: двуспальная кровать, торшер, журнальный столик. Сами девушки с ярким макияжем, в вечерних платьях толпились на просторной кухне.

Лялю встретила хозяйка: весьма привлекательная женщина лет сорока. Маленькие глазки сутенерши с густо накрашенными ресницами блестели так, как не блестят у девчонок в шестнадцать. Только морщины на полноватом лице выдавали возраст. Волосы чуть прикрывали уши и весело вились, спадая прядями вокруг лба. Черный жакет с юбкой скрадывали легкую полноту хозяйки заведения. На лацкане жакета поблескивала брошь в виде цветка. Дама определенно не соответствовала Лялиным представлениям о содержательницах такого рода «салонов». Обворожительно улыбнувшись — сказалась многолетняя тренировка, — она с ходу приступила к делу:

— Вы, я так поняла, Людмила? — Хозяйка оглядела Лялю с головы до ног.

— Да, а Тома здесь? — насторожилась девушка, решив, что в квартире, кроме них, никого нет.

— Да, она тут, — успокоила ее хозяйка. — У нас девочки на кухне сидят, пока клиентов нет. Проходите, поговорим.

Ляля прошла по длинному коридору, миновав несколько дверей. В обезличенной комнате стояла мягкая мебель, диван и журнальный столик. На тумбочке в углу почти беззвучно работал телевизор. Стандартно. Хозяйка вежливо предложила присесть. Начался профессиональный разговор:

— Так вот, Люда. Кстати, меня зовут Татьяной. Здесь солидное заведение, нас посещают только весьма обеспеченные люди. Поэтому и девочки должны соответствовать.

Она вновь окинула Лялю оценивающим взглядом. Та невольно вжалась в спинку дивана: казалось, по ее фигуре прошлись грязной кистью. Но Татьяну реакция девушки волновала мало.

— Вы очень худенькая, честно говоря. Но и на таких спрос есть.

Ляля постаралась отодвинуться еще дальше. Даже не успев раздеться, она уже превратилась в товар. «Что я здесь делаю?! Бежать, бежать и не оглядываться!» Но куда бежать, если ларчик с чудодейственным порошком пуст? Стоило осознать собственное жалкое положение, и все немедленно встало на свои места. Да, она пришла сюда продавать себя. Так тому и быть!

Татьяна внимательно посмотрела на Лялю и неожиданно спросила:

— Людочка, вы когда-нибудь работали в этой сфере?

Сутенерша задала вопрос так, словно проводила собеседование с будущей секретаршей или продавщицей. Лялю чуть не перекосило от отвращения.

— Нет, — выдавила она из себя.

— Как же вы тогда будете работать? — изумилась Татьяна.

— Я… Я не уверена, что вообще стану этим заниматься. Пришла сюда просто посмотреть, — попыталась откреститься Ляля. — Да и потом, я же не девственница, — привела она единственный имевшийся у нее аргумент.

— Хорошо, оставайтесь, — иронично улыбнулась хозяйка. — Присматривайтесь, определяйтесь. Только, прошу вас, не тяните с решением, на ваше место есть и другие кандидатуры…

Татьяна проводила Лялю на кухню, где ее поприветствовала Тома, накрашенная втрое сильнее обычного. Ляля отметила, что ни разу не видела на подруге этого шикарного темного платья с блестками. А может, Томе было стыдно выходить в люди в рабочей «униформе»? Кроме нее, за столом и на табуретках, расставленных хаотично по просторной кухне, расположилось еще человек десять. Накурено было страшно… С непривычки и пяти минут не продержишься. Тома познакомила Лялю с приятельницами, и она на весь день застряла в салоне, наблюдая, как работают девушки, и слушая в перерывах разные байки о заведении и его содержательнице.

Едва клиент входил, как Татьяна тут же радушно встречала его, усаживала в большой комнате, и перед ним выстраивалась вереница девочек. Их оценивали, словно лошадей на рынке, разве что только в зубы не заглядывали. Кто-то молча тыкал в понравившуюся пальцем, кто-то громко и пространно распространялся о достоинствах и недостатках. При этом девушки старались выделиться, насколько позволяла им фантазия. Одна, заводная, большегрудая, сидела на кухне в халатике. Услышав команду Татьяны, она сбрасывала и эту одежку, после чего дефилировала мимо очередного желающего в одном нижнем белье, стараясь бедрами выписывать восьмерку. Другая, внешне немного холодноватая брюнетка, появившись в зале, прямо-таки расцветала. Она улыбалась так, что ослепленный ее улыбкой гость больше ничего не видел. Еще несколько девчонок-хохотушек использовали самый надежный и проверенный метод: заводили коротенький разговор с клиентом, стараясь его рассмешить.

К счастью, унизительная процедура заканчивалась довольно быстро. Клиент указывал на одну из многих, а остальные, раздосадованные своей неудачей, возвращались на кухню и в один голос спрашивали друг друга: «Что только он в ней нашел?» Но уже после скорого звонка в дверь вновь раздавалась команда Татьяны: «Девочки, в гостиную!» — и все начиналось сначала.

В день, когда пришла Ляля, особенно везло смуглой, вертлявой девчонке, которая, заразительно смеясь, неподражаемо стреляла глазками в очередного клиента. Звали ее Лолой. Тома в тот день спросом не пользовалась, а потому, в третий раз вернувшись за стол несолоно хлебавши, зло бросила одной из подруг:

— Сонь, который раз подряд Лолку взяли?

— Третий. Или четвертый.

— Ну все, с нее хватит. Пусть пару часиков здесь посидит.

Остальные девушки согласно закивали и заулыбались. Когда Лола вернулась, косые взгляды коллег объяснили ей все лучше любых слов. Усмехнувшись, она пожала плечами:

— Чего как на врага народа уставились? Ну, день сегодня удачный, подумаешь! — Она демонстративно принялась листать журнал и на следующую «линейку» не вышла.

Как в любом женском коллективе, новенькую поначалу встретили в штыки. Салон все-таки не резиновый. Но, рассмотрев Лялю получше, даже не самые популярные девушки успокоились — не факт, что из нее получится серьезная конкурентка. И после нескольких кружек чая «новобранец» был принят в их компанию. К тому же Ляля была подружкой Томы, которая здесь пользовалась уважением. За вечер она услышала огромное количество историй — веселых и грустных. Однако темы не отличались разнообразием: как правило, девушки рассказывали о постоянных клиентах-толстосумах. Обычно одна из них не могла понять, о ком идет речь. И все остальные тут же начинали описывать самые интимные подробности своей работы. На какой-нибудь пикантной детали забывчивая вспоминала и презрительно протягивала: «A-а, это что был тот…» Второй по популярности была тема чаевых: девушки обсуждали, какими способами легче выколотить из клиентов побольше денег. Каждая старалась придумать историю пожалостливее: на случай, если какой-нибудь чересчур совестливый посетитель салона поинтересуется, как она дошла до жизни такой. Пока девушки наперебой делились секретами «мастерства», Ляля украдкой следила за тем, как распределяются гонорары.

Ей и самой было непонятно, почему она постеснялась спросить Татьяну об оплате. Быть может, стыдно было так откровенно навешивать на себя ценник. Но пришла она сюда за деньгами, а потому пришлось пустить в ход всю свою наблюдательность. Ляля быстро поняла: из суммы, которая взимается с клиента, каждая девушка получает только половину. Остальное идет Татьяне. Причем хозяйка салона плату с гостей берет сама. При желании она могла попросту не выдать гонорар или же уменьшить его, хотя провинности, за которые взимались штрафы, были довольно неопределенными. С Татьяной не спорили, иначе денег не видать как своих ушей. Владелицы заведения девушки немного побаивались: она умела, когда нужно, надавить на чересчур «расшалившуюся» девочку. Могла и без объяснения причин указать на дверь. Обаятельная улыбка заботливой мамочки, намертво приклеенная на лицо Татьяны, сначала ввела Лялю в заблуждение, но Тома быстро открыла ей глаза:

— Видишь вон там, у окна, беленькую девочку?

— Ну? — Ляля обратила внимание на пышечку с круглым личиком, которая выдавливала из маленького аптечного пакетика себе в рот желеобразную жидкость.

— Это дочка Татьяны. Родная.

Ляля от удивления раскрыла рот. Приглядевшись, поняла, что Тома не шутит: разрез глаз, курносый нос, мягкие черты лица девушки неуловимо напоминали хозяйку заведения.

— Хочешь сказать, у нее родная дочь здесь работает?

— Ага. Как все. Под пятьдесят процентов, — порадовалась Тома.

Курносая запила лекарство глотком воды и прижала ладонь к подреберью. Если бы Ляля заметила ее только сейчас, то решила бы, что та проглотила что-то, что сейчас усиленно пытается выбраться наружу. Пухленькой девочке явно было не по себе.

— Сейчас ей мать всю выручку отдает, — продолжила Тома. — В смысле все, что девчонка сама заработает. У девки с желудком какие-то проблемы, операция нужна, а это денег стоит. Вот мамочка и смилостивилась.

Тома закурила тоненькую сигарку, чей аромат напомнил Ляле о запахе спелых вишен.

— Хотя охотников на нее немного. Такими темпами ее в морге оперировать будут.

После этого разговора Ляля старалась общаться с «мамочкой» как можно меньше. Фальшивая любезность Татьяны поначалу могла ввести в заблуждение кого угодно, но сутенерша есть сутенерша — девушки для нее рабочие лошади, а их проблемы ее не волнуют. Дочка тоже, между прочим, койко-место занимает…

Этой ночью Ляля не спала. Ворочаясь в постели, пыталась осмыслить увиденное и решить, как ей жить дальше. Подумать только! Всего полгода назад она о таких вещах знала исключительно по фильмам и книжкам. И никогда бы не поверила, что подобное может случиться и с ней. Изнасилование, наркотики, их с Сергеем семья, состряпанная на скорую руку, вечер в компании проституток… Какой еще сюрприз преподнесет жизнь? Думать об этом не хотелось. Оставалось сделать выбор, а для Ляли он был очевиден: на героин нужны деньги — быстро и много, и иного способа заработать их нет.

Бережно занюхав с утра жалкие остатки порошка, девушка, как обычно, поехала в училище. Родителей она предупредила, что вернется поздно. После занятий воспоминания о перенесенных ломках заставили Лялю снова прийти в квартиру, где вчера она провела почти весь день. Как и следовало ожидать, Татьяна расценила ее возвращение в качестве согласия пополнить стройные ряды работниц салона. Вскоре в квартиру явился очередной гость, и она широким жестом пригласила Лялю встать в позорную шеренгу. В строгом костюме, в котором она всегда ездила на учебу, Ляля выглядела немного странно на фоне разодетых девиц. На макияж времени тоже не осталось. Но она об этом совершенно не жалела. Наоборот, ей мучительно хотелось сжаться, спрятаться, скрыться от ищущего мужского взгляда. Улыбаться не получалось совершенно, Ляля опускала глаза, и ей казалось, что от страха сердце вот-вот выскочит из груди. Девушка тихонько умоляла: «Только не меня! Пожалуйста, только не меня!» Мольбы ее были услышаны: бритый детина, пару раз прошедшийся вдоль шеренги, выбрал хорошенькую Тому. Лялиной радости не было предела. Зайдя на кухню, она облегченно выдохнула:

— Слава Богу, пронесло!

Остальные девушки посмотрели на нее как на ненормальную. Лялина реакция показалась им настолько несуразной, что одна из них даже переспросила:

— Ты чему радуешься?

— От меня отказались!

Девушка подняла брови, пожала плечами и отвернулась. И тут Ляля вдруг поняла: радоваться в общем-то нечего. Силой ее тут никто не держит. Она пришла по собственной воле. Передумать никогда не поздно. Но… Не будет клиента, не будет и денег — то есть героина.

Суровая реальность заставила Лялю изменить свое отношение к «смотринам». В следующий раз она постаралась ослепительно улыбнуться гостю: покрытому испариной, лысеющему очкарику. Вероятно, эта улыбка его и привлекла, а Лялин подчеркнуто строгий костюм среди царивших кругом бархатных платьев подействовал возбуждающе. Как бы там ни было, клиент указал именно на новенькую. Установленная такса была ему известна. Татьяна проводила их в одну из спален. Входя в комнату, Ляля лихорадочно нащупывала в кармане презервативы, выданные заботливой Томой, параллельно припоминая советы подруги: «— Это только в первый раз противно. А вообще ничего — главное, притворись, что ты от него без ума. Он, мол, такой весь из себя супермужчина, каких мало. Дурочка, постарайся, — добавила она, видя недовольное выражение на лице Ляли. — Ведь чаевые будут, а от них Татьяна ничего отщипнуть не сможет».

Все произошло как в замедленном кино. В распоряжении Ляли был час, одну четвертую которого заняло неловкое молчание. Он что-то спросил, она что-то ответила… Закончив изучать обои на противоположной стене, Ляля сделала комплимент погоде, клиент с ней согласился. В остальное время (кроме десяти минут, украденных сексом) в ход пошли анекдоты, случаи из жизни и даже глубокомысленные рассуждения о литературе («колобок» оказался университетским преподавателем). Услышав стандартный вопрос: «Девочка, как же ты здесь оказалась?» — Ляля не меньше получаса распространялась о своих реальных и вымышленных неприятностях, стремясь выжать из клиента слезу. Он внимательно слушал, кивал, сочувствовал, и в какой-то момент Ляле даже показалось, что он искренне интересуется ее проблемами. Однако этот благородный порыв не помешал профессору сделать то, за чем он пришел в заведение. На Лялино счастье, очкарик сам захотел ее раздеть и даже попросил поменьше шевелиться. По всему было видно, что живется ему на свете нелегко: дома пилит жена, на родной кафедре не понимают, дети от рук отбились. Бедняга пыхтел и пускал слюну в подушку, стремясь доказать, что в постели он лев. Лялино молчание было воспринято им как знак покорности и, вероятно, доставило немало удовольствия.

После того как клиент повернулся на бок, Ляля с легкой брезгливостью накинула на плечи пиджачок. Честно говоря, ей казалось, что все будет куда тяжелее. Как выяснилось, это не сложнее, чем с Сергеем, только вот приятные ощущения отсутствуют напрочь. Скучно и противно, но совсем не страшно. Уставившись в затылок собиравшемуся уходить гостю, Ляля вздохнула про себя: «Ах ты, жук! Ты ж у меня первый не по любви. Хоть чуть-чуть чаевых-то отстегни!» Вдруг, к ее изумлению, очкарик полез в карман и протянул довольно крупную купюру. Потом похлопал себя по всем карманам и с чемоданчиком наперевес покинул комнату. Когда он закрыл за собой дверь, Ляля вышла в гостиную. Там ее ждала Татьяна, привычным жестом отсчитавшая положенную зарплату. Ляля посмотрела на купюры, зажатые в руке. Ее терзали угрызения совести, но вид денег успокаивал. На них можно купить кайф. Много кайфа. Остатки терзаний растворились в темноте улицы вместе с клиентом, блеснувшим на прощание лысиной.

Вечером Ляля купила заветный грамм. Все страхи и тревоги последних дней испарились, от переживаний не осталось и следа. Жизнь вновь была прекрасна, но недолго: грамма Ляле теперь хватало только на три дня. Хотя девушка и отказывалась замечать это, все ее существование с некоторых пор зависело от очень простой вещи: есть в доме героин или нет. Зависимость руководила всеми ее действиями, властно указывая, что делать и куда идти. Совершая один безрассудный поступок за другим, она добровольно ступила в заколдованный круг, разорвать который сил не хватало. И это кольцо постепенно сжималось…

Наступил декабрь, приближался Новый год. В салоне Татьяны Ляля стала частым гостем. Отец с матерью не могли понять, что происходит с их замечательной дочерью. В училище Ляля пока была на хорошем счету, но на деле училась все хуже, а дома за инструмент не садилась вообще. Мама укоризненно указывала на покрытое пылью пианино, а отец умолял ее не давить на дочку. Появилась и более серьезная проблема: Алла Николаевна не понимала, где и почему Ляля пропадает до полуночи чуть не каждый день. Сама Ляля всерьез боялась, что рано или поздно родители узнают, чем она занимается.

С помощью Томы Ляля сумела снять квартирку на окраине Москвы — ничего дороже она себе позволить не могла, так как героин съедал почти все заработанное в салоне. Теперь по утрам ей приходилось вставать часа на два раньше, зато про родительский надзор можно было забыть. Папе с мамой она прочитала длинную лекцию о своей самостоятельности, заодно сочинив историю о том, что по вечерам она преподает музыку. Алла Николаевна и Евгений Львович по-прежнему полностью доверяли дочери и, попереживав, поздравили ее с решением начать самостоятельную жизнь. Просили только почаще наведываться домой.

На этот раз Ляля твердо знала, что приложит все усилия, дабы выдержать паузу в общении с родителями, не будет с ними видеться хотя бы недели две. Каждодневное вранье было бы невыносимо, если б не героиновый оптимизм. Лгать любимым родителям тяжело, но правда их убьет, а потому Ляля избрала самый легкий путь — сбежать от проблемы, уйдя из-под родительской опеки.

Зимним вечером она с недовольным лицом сидела на осточертевшей кухне. Посетителям увеселительного заведения больше нравились девушки с пышными формами, и Лялина худоба не пользовалась особым спросом. Время от времени в работе возникал досадный застой, грозивший материальными проблемами. Вчера на нее вообще никто не обратил внимания, сегодня она упустила уже четвертого клиента. Кошелек был пуст, запасы героина таяли, а хозяева квартиры тактично намекали, что ей следует платить хотя бы раз в два месяца. Очередного заказа она ждала с нетерпением, даже собиралась сегодня в салон тщательнее обычного. Секретам «правильной» одежды и макияжа ее научила Тома: конкуренция на работе их дружбу не разрушила.

В коридоре послышалась команда Татьяны, и Ляля привычно осмотрела гостя. У нее уже имелись собственные постоянные клиенты, но этот, увы, к их числу не принадлежал. Пожилой, с бегающим взглядом и противными рыженькими усиками. Зато покрой костюма дорогой — можно рассчитывать на хорошие чаевые…

Ляля пустила в ход самую ослепительную из своих улыбок и… посетитель выбрал именно ее. Татьяна заботливо закрыла за ними скрипучую дверь. Без одежды клиент напомнил Ляле раскормленного хомяка, который к тому же возбужденно пыхтел. Но ее было не до смеха: выполняя привычные обязанности, она мысленно подсчитывала, сколько денег богатый дядя передаст ей из рук в руки. Как хорошо, что хоть эту сумму не придется делить со стервой Татьяной. Отдышавшись, удовлетворенный хомяк стал натягивать брюки и пробурчал: «Спасибо». Ляля мысленно молила: «Побольше, побольше дай! Ну пожалуйста!» Но даже она не ожидала такого щедрого подарка: раскрыв кошелек, клиент обнаружил, что мелочи у него не осталось, и вложил ей в руку тысячную купюру. Счастью Ляли не было предела: вот что значит сильно захотеть! Этот день оказался даже удачнее, чем она думала. Другой парень, одетый в «новорусском» стиле, тоже выбрал ее. Ляля увидела, как надула губки Тома: постоянный клиент уходил на сторону. Поэтому по окончании «сеанса массажа» она извинилась перед подругой и сунула в сумку чаевые. Это не укрылось от вездесущей Томы.

— Он что, тебе еще и на чай дал?!

— Да… А тебе разве не дает?

— Нет! Слушай, пятьдесят «зеленых»! Лол, гляди, Жорик-то спятил!

К ним подошла смуглая Лола:

— Ты не ври! Он ни копейки на чай не оставляет. Любую спроси! Ездит на «мерсе» за сотню тысяч баксов, а сам на спичках экономит. Какие уж чаевые!

Ляля сочла за благо замять тему. Она задумалась. Действительно, клиенты знают, что чаевые они давать не обязаны, но сама она практически ни разу еще из спальни без денег не уходила. Ляля не льстила себе: ей более-менее удавалось имитировать все необходимые звуки и движения, но хорошей проститутки из нее получиться не могло. Быть может, дело в том, что ей всегда мучительно, до боли нужны были деньги?

На следующий день после очередного сеанса Ляля решила провести эксперимент: зажмурилась и мысленно крикнула клиенту: «Дай денег!» На этот раз сумма чаевых выросла раза в три. Результат Лялю испугал, но она тут же принялась себя успокаивать: «Мне же не всегда так платят. На прошлой неделе менеджер Володька ни рубля не дал, хотя обычно щедрый». Прошедшая неделя и впрямь была удачной: наличных хватило даже на покупку дорогого подарка маме, а героином Ляля затарилась аж дней на десять вперед. Сейчас ситуация изменилась. Значит, чтобы получить желаемое, нужны серьезный настрой и мощное стремление к цели.

Лялино умение «выбивать деньгу» постепенно привлекло внимание девушек и даже вошло в легенду. Завистницы качали головой:

— Ну надо же! Опять Людка жадюгу раскрутила!

Более наблюдательные, кто в шутку, а кто всерьез, стремились понять, в чем же, собственно, секрет. И лишь сама Ляля не принимала свои способности всерьез.

Шли дни. Некоторые девушки уходили из салона, не выдержав «расписания» или поругавшись с Татьяной. Найти другую возможность подзаработать в мегаполисе было несложно. Особо глупенькие перебивались уличной проституцией, кто-то парился в банях, ну а сообразительные переходили в разряд индивидуалок. Ляля же потихоньку втянулась в ритм. Пожалуй, она и в самом деле могла бы давать уроки музыки, но зачем? Салон приносил больше, чем могло сулить самое интенсивное репетиторство. Хотя даже самых больших заработков теперь едва хватало на героин.

Места ушедших девочек не пустовали. Приходили новые — как правило, приехавшие из российской глубинки. Одна из провинциалок привлекла Лялино внимание. Высокая, эффектная блондинка лет тридцати… Ее отличали хороший вкус и интеллигентная внешность. В отличие от большинства Лялиных коллег Ксения вовсе не казалась развязной девицей, предпочитала молчать и пустые разговоры, за которыми девчонки коротали время на кухне, игнорировала. Ляля специально старалась почаще беседовать с новенькой и каждый раз поражалась ее эрудиции. Сама-то она давно поняла: все, о чем она говорит, в салоне считают «заумью» — проще говоря, интеллект девушек явно недотягивал до Лялиного. Иное дело Ксения: она легко и остроумно шутила, мудро относилась к жизни и рассказывала интересные вещи. В основном разговоры приходились на перерывы между заказами, и Ляля заметила, что старается как можно быстрее избавиться от очередного клиента, дабы поскорее вернуться к Ксюше и продолжить беседу. Постепенно девушки сдружились, и даже разница в возрасте уже не играла никакой роли. Обе выделялись на фоне хихикающих девиц, за что были сразу объявлены «белыми воронами». Пожалуй, в своей взрослой жизни Ляля впервые обзавелась подругой, с которой было так легко и приятно общаться. Ей даже становилось грустно, если во время очередного «дежурства» в салоне не было Ксении. Интуиция подсказывала Ляле, что Ксюша пришла сюда не по доброй воле. Развитой, красивой, образованной девушке здесь было попросту не место. Однако Ляля не решалась расспрашивать Ксению. В конце концов, у каждого человека могут быть свои тайны.

Историю подруги Ляля узнала чуть позже… однажды она пригласила Ксюшу домой. Посидели, выпили…

— У меня сыну десять лет. Он очень болен — ДЦП.

— ДЦП?

— Детский церебральный паралич. У нас в городишке врачи так себе, вот и переехала в Москву. Понимаешь, одни лекарства стоят столько, сколько мне на честной работе за год не получить. Была секретаршей на фирме, но деньги смешные, и сына оставить не с кем. Такого ни один детсад не возьмет. И врачи говорят: последний шанс — если не лечить, так и останется инвалидом, без всякой надежды. Бедный мой…

— Ой, Ксюха… — Ляля не знала, что сказать. — Ты держись! А отец его как же?

— Отец? — Ксения усмехнулась. — Так я ж замуж совсем девчонкой вышла, не голова — ветер! Думала, жить будем долго и счастливо. Ребенка захотела, а малыш больным родился, ну Игорь и не выдержал. Сначала просто из дома уходил, чтобы кошмара этого не видеть. Потом… Да и что ему было дома делать? Я же только Сашенькой заниматься и могла. Больной или здоровый — но мой сын! В общем, развелись мы. История вышла пренеприятная…

— Ой, Ксюш…

— Да что ты все ойкаешь? — улыбнулась Ксения. — Я и рада, что развелись. Не мужик он оказался, стоило первой трудности появиться… Только за Саню душа болит. Он умненький, хороший мальчик. Слава Богу, не умственно отсталый. Но ходить не может: колясочник… Говорит с трудом. Ложку в руку взять — целая проблема. Но ты бы видела, как он слушает, когда я ему книжки читаю. Все-то ему интересно…

Ксения говорила о сыне с такой болью, что Ляле вдруг стало стыдно за свои «проблемы». Вот уж у кого действительно положение безвыходное, так это у Ксении! В борделе мать жертвует собой ради сына, а зачем продает себя Ляля? Ради очередного грамма героина?

В последнее время в салоне большим спросом пользовались «выездные» услуги. Девочек в таком случае по указанным адресам сопровождала парочка охранников-недоумков. Они доставляли их клиентам и оставались дежурить в машине у подъезда, пока не кончится «сеанс». Поначалу Ляле было страшновато, но, оказывается, ко всему можно привыкнуть. На выезд она частенько отправлялась с Ксюшей, а на обратном пути в машине девчонки увлеченно пересчитывали деньги. У Ляли их всегда почему-то было больше. Ксюша заметила:

— Люд, видно, девочки в салоне правду говорят. У тебя дар, что ли? Ни разу не видела, чтобы тебя без чаевых отпустили.

— Ксюш, какой дар! Везет просто.

— Знаешь, я давно хочу спросить: а чего ты тут сидишь? С такими заработками уже счет в банке можно открывать! Слушай, ты бы не тратила, скопила сколько надо да и бросила салон этот ко всем чертям. Молодая, умная — ну для тебя ли это?

Ляля постаралась уйти от вопроса. Но разговор по душам на Лялиной кухне не заставил себя ждать, и Ксения завела его вновь:

— Люд, что-то я у тебя сейфа с бриллиантами не вижу. Живешь как все, одеваешься скромно. Куда деньги-то деваются?

Ляля молча потупила взгляд. О героине никто в салоне не знал: Тома, к счастью, секрета не выдала, а вскоре и вовсе уехала в другой город.

— Господи, прости меня, я лезу не в свое дело, — опомнившись, прервала неловкое молчание Ксения.

— Ничего страшного, не извиняйся, — успокоила подругу Ляля.

Но ей мучительно хотелось рассказать правду, просто выговориться и, быть может, получить совет. Если не осмелиться и не открыть свою тайну Ксении, то кому она сможет рассказать о наболевшем? Ляля набралась мужества и призналась:

— Понимаешь, Ксюш, дело в том, что я… я… наркоманка. Плотняком сижу на героине.

Ее признание оказалось такой неожиданностью для приятельницы, что та просто опешила. Она долго и внимательно смотрела на Лялю, словно не до конца понимая, о чем идет речь.

— Неужели? — еще раз попыталась уточнить Ксюша.

— Да! Не веришь?

— Я могла бы подумать про кого угодно, но чтобы ты…

— Да, мне и самой порой не верится, — не дала ей закончить Ляля.

— А родители знают? — заглянула Ляле в глаза Ксения.

— Нет, даже ни о чем не догадываются. Они так привыкли мне доверять, что подобное им и в голову не приходит.

— Так они и про панель ничего не знают?

— Боже упаси! — воскликнула Ляля. — Это их убьет.

— С ума сойти! И ты столько времени все скрываешь? А если спросят, откуда деньги на хату?

— Не спросят…

Ляля больше не могла сдерживать себя и, пользуясь удобным случаем, рассказала Ксении все: как начала нюхать героин, как проводила время с Сергеем и как потом пришла в салон. Умолчала лишь про вечер у Сявы — говорить об этом сил не было. Зато рассказала байку, которую сочинила для родных:

— Лапшу навешала про частные уроки музыки. Пусть хоть не переживают, когда меня вечерами дома нет. Только они не совсем дураки, догадываться начали, что на халупу не заработать, даже если весь день за пианино просижу. Теперь говорю им, что бойфренда богатого подцепила, который деньгами помогает и жилье мне оплачивает. Поначалу я с родичами жутко скандалила, а потом успокоились. Жаль папу с мамой. Я у них одна. Живу отдельно, приезжаю раз в год по обещанию. А все проклятый героин.

— Ты не пробовала бросить?

— Пробовала, но каждый раз срываюсь. Знаешь, Ксюш… — Ляля сделала паузу, встала и подошла к окну, чтобы не смотреть подруге в глаза. — Я даже не уверена, что хочу этого.

— Чего?

— Бросить!

Ляля чуть не расплакалась. Ксения подошла к ней и тихонько приобняла ее сзади. Вопросов она больше не задавала. Так девушки и стояли в тишине. Ксюша понимала, что такие признания даются нелегко, а Ляля просто смотрела на медленно падающий снег за окном. Снежинки сливались, их скрывала туманная пелена, но стоило Лялиной слезинке сбежать по щеке, как белые мухи снова начинали кружиться в танце, каждая — сама по себе. За трепещущим белым занавесом Ляля сумела разглядеть озябшую девушку в легком пальтишке, которая спешила куда-то, нарушая тишину вечернего двора снежным хрустом. Неизвестно, почему она так торопилась, к кому семенила тоненькими ножками, но Ляля ей позавидовала.

Когда-то Лялька сама любила сидеть на скамейке во дворе и бездумно смотреть в чужие окна. Где-то там, в случайно выбранном кухонном окошке горит свет, видны веселенькие шторки со сборкой по краю, под потолком — резной абажур. А ты здесь, по другую сторону реальности. И если тебе плохо, то обитателям незнакомой кухни обязательно хорошо. Вдруг в желтом свете появляется силуэт, застывает у окна. Кажется, что тот человек заметил твой взгляд и решил затеять с тобой игру в «гляделки». Но потом становится ясно, что он не может тебя увидеть: ты слишком далеко — за гранью его бытия. Даже непонятно, кто там стоит — мужчина или женщина, но все равно незнакомцу за стеклом лучше и легче, чем тебе. Если бы девчушка, пробежавшая мимо Лялиного дома и растаявшая в белой пелене, обратила внимание на женский силуэт у окна, она вполне могла бы позавидовать той, другой, которая сейчас наслаждается теплом уютного дома и не ведает ни забот, ни проблем. Но увы, Ляля-то знала правду. Ей было до боли обидно за свою идущую под откос жизнь. Жаль папу с мамой. Все случившееся в эти нелепые месяцы вдруг показалось гадким и несправедливым. «Почему именно я? За что?» — мысленно спрашивала себя Ляля.

Неизвестно, сколько бы длилось молчание, если бы его не прервал телефонный звонок. Звонила Алла Николаевна.

— Ляль, может, все-таки заглянешь домой в субботу? Пообедаешь, мы так по тебе соскучились. Я пирожки испеку. Твои любимые, сладкие.

Ляля слушала мамин голос как в первый раз и даже различила в нем тоскливые нотки…

— Конечно, мамочка! Приду, обязательно приду! Мам?

— Да?

— Ты не представляешь, как я соскучилась. Ужас как соскучилась! — На секунду Ляля вновь стала веселой маленькой девочкой, которая, вернувшись домой, первым делом чмокала в щеку маму и папу.

Алла Николаевна обрадовалась, тревога в голосе угасла.

— Вот и отлично! А мы-то как соскучились! Будем ждать!

После разговора на душе стало легче. Мамин голос всегда возвращал Ляле радость. Да и Ксюша, желая развеселить подругу, принялась рассказывать смешные истории. На самом деле не такими уж они были и веселыми, но Ксения обладала редким даром: рассказывать о пережитых неприятностях так, что собеседник буквально умирал со смеху.

— И вот, Людка, пришла я в мастерскую к этому художнику. Натурщицей, значит, работать. Деньги пообещали неплохие, а я, молодая и глупая, тогда была любому заработку рада. Думала, полчаса голышом перед ним постою, от меня не убудет. Захожу — холод зверский, зуб на зуб не попадает. Ничего, думаю, в детстве в проруби купалась, и сейчас, дай Бог, в статую не превращусь. Тут входит этот, понимаешь, недоделанный Леонардо да Винчи. Рожа — в дверной проем не влазит. — Для убедительности Ксюша надула щеки и стала страшно вращать глазами. — Типичный бандит. Да еще и пьяный в стельку. Как он только кисть умудрялся пальцами держать, до сих пор в толк взять не могу. Глазками поросячьими моргает, словно примеривается. Удивлялся, наверное, зачем ему вместо одной двух натурщиц прислали.

Девушки весело захихикали, и Ксюша продолжила:

— Ну, поставил холст и даже минут пять пытался на нем что-то изобразить. Я стою в позе нимфы, ни жива ни мертва. Уговор был такой, чтобы все прелести наружу. Про себя надеюсь, что в приливе вдохновения он на меня особого внимания обращать не станет. Да какой там! Видать, вдохновила я его дальше некуда, вот только не на живопись… Плюнул, кисти в сторону — и ко мне полез. Я на пол спрыгнула, а там стружка, болты какие-то — босыми-то ногами! Но мне не до того: я к двери, только успела на ходу свитер с брюками схватить. А теперь представь себе такую картину: бегу я голышом по этому «храму муз» и ору во все горло, уворачиваясь от поддатого бегемота. Этот гад все ближе, а на помощь никто не торопится. И меня будто ударило что: я к этому придурку повернулась и какую-то бабу гипсовую (в той же мастерской скульпторы работали) с полки ему на ногу толканула. Весила Афродита килограммов десять! Бегемот взвыл, я — пулей на лестницу и вниз. Хорошо, перед выходом затормозила и шмотки на себя натянула, а то бы до самого метро в костюме Евы бежала!

Ляля снова плакала, но уже от смеха.

— Кстати, Людмила, я все время хотела у тебя спросить: как ты это делаешь? — Поняв, что ее вопрос прозвучал не совсем понятно, Ксения его перефразировала: — Помнишь наш разговор на выезде? Так ты и не выяснила, как у тебя получается с мужиков чаевые снимать?

— Ксюш, сама ничего не понимаю.

— Нет, ну должен же быть какой-то секрет? Уж сколько я знаю Жорика, который лыбится вечно, ни разу не видела, чтобы он давал на чай. Колись, у тебя какой-нибудь заговор имеется? — шутливым тоном настаивала Ксения.

— Да какой заговор. Просто… просто мне достаточно очень сильно захотеть.

— И это все?

— И все! Просто говоришь про себя мужику много раз: «Ты должен дать мне чаевые». Только нельзя останавливаться, пока не даст. — И Ляля засмеялась.

— Слушай, — продолжала Ксюша. — Я тут долго над этим думала. А раньше с тобой такого не случалось?

— Нет, никогда, только в салоне началось. Да какой это к черту дар, я тебя умоляю! Вот попробуй, у тебя тоже получится.

Но Ляля говорила не совсем искренне. Чуть позже она припомнила, как легко родители соглашались давать ей деньги, которые потом шли на героин. И «костюмчик», и «курсы» стали серьезным ударом по семейному бюджету. Мама с папой, конечно, ее сильно любят, но уж слишком просто все выходило. А Сергей? Они были едва знакомы, а он тут же согласился ехать с ней за героином, а потом бесплатно делился наркотиком и даже позвал к себе жить… Всякий раз, подстегиваемая воспоминаниями о боли, которую несла ломка, она просила, умоляла людей и обстоятельства работать на нее — и ей действительно везло! Но тут Ляля вспомнила: если она на самом деле способна внушать другим нечто, то почему ей не удалось остановить Сяву? Разве желание не было достаточно сильным? И вообще, убеждать других всегда было нелегко. Ерунда!

Этим вечером девчонки еще долго болтали. Ляля рассказывала про свою семью, про страсть к музыке и о том, как поступала в Гнесинку, мечтая стать пианисткой. Вспомнила и Светку, школу, отличный аттестат. Ксения тоже описала парочку своих «приключений»: на долю этой хрупкой девушки выпало немало испытаний. Но о бесконечной борьбе за здоровье сына, о ссорах с когда-то нежно ее любившим мужем, о бесплодных поисках работы она говорила легко и непринужденно, скорее философски. Ксения не привыкла жалеть себя, и Ляля чувствовала, что ей есть чему поучиться у старшей подруги.

Субботу Ляля провела у родителей. Ей уже давно не было так хорошо, как в этот день с ними. Все трое дружно уминали вкусные пирожки, вспоминали былые радости, рассуждали о Лялином будущем. Ей ужасно захотелось вернуться домой. Ах, если бы можно было все бросить, забыть про вранье, спрятаться под родительское крыло, как когда-то! Но то была лишь минута слабости. Суровая реальность диктовала свои условия: жить вместе с родными было теперь совершенно невозможно. Круг замкнулся, и от ощущения безысходности Ляле захотелось разрыдаться. Кажется, стоит закрыть лицо руками, хорошенько зажмуриться, и все неприятности исчезнут как по мановению волшебной палочки. Но это иллюзия. На самом деле выхода нет…

Приближалась зимняя сессия. Перед Новым годом на информационной доске появился длинный список зачетов и экзаменов, ближайший из которых выпадал уже на первые числа января. За последние месяцы Ляля подходила к инструменту только во время занятий в училище. Клавиши домашнего же фортепиано покрылись толстым слоем пыли. С трудом собрав у подруг конспекты лекций, Ляля охнула. Наверстать пропущенное почти нереально. Она может просто вылететь из Гнесинки… Стоило только Ляле представить, в какой ужас придут родители, как тут же на лбу выступал холодный пот. Начнут докапываться, что произошло. Этого она допустить не могла.

Пополнив запасы очередным граммом, Ляля несколько дней практически не выходила из дома и не появлялась в салоне. Выяснилось: то, что удавалось запомнить под героином, вспоминалось опять-таки только после очередной дозы. Без наркотика память становилась никакой. Значит, перед сессией нужно будет капитально запастись порошком… А пока ей приходилось подолгу сидеть за фортепиано, разучивая пропущенное на уроках. На третий день позвонила Ксения:

— Ты куда пропала, красавица?

— Учусь. Да и деньги пока не очень нужны.

— Слушай, хочешь прикол? Думала при встрече рассказать, но, если не занята, скажу сейчас, прям не терпится!

— А что такое? Рассказывай! — заинтересовалась Ляля.

— Помнишь, ты мне объясняла, как мужиков на бабки раскручиваешь?

— Ну!

— Так вот. Я тогда сидела, на ус мотала. Вчера пришла в салон, ну, меня клиент и выбрал. И я думаю: «Что там Людка говорила? Дай-ка я тоже попробую». Весь заказ, короче, его гипнотизировала, только, видно, жадина редкая попалась, ни фига на него не подействовало. Время уже заканчивается, а он чаевых все не дает. Вот я и подумала: гипнотизеры обычно жертвам в глаза смотрят. И давай ему в глаза пялиться! Он, бедолага, обалдел, назад пятится, понять не может, что это со мной. А я решила давить до последнего. Глаза уже слезятся, а я все колдую. И что ты думаешь? Он мне протягивает кучу денег и говорит, что, мол, сдачи не надо. На всех парах из комнаты вылетел, аж мобильный телефон забыл! Татьяна за ним вдогонку кинулась, чтобы отдать. Вернулась, спрашивает: «Чего это он от тебя как ошпаренный выскочил?» Я, понятное дело, отпираюсь: «Он вообще какой-то странный. Может, с головой непорядок?» А сама думаю: «Это у меня с гипнозом получилось, или он просто испугался?»

От смеха Ляля чуть трубку не уронила…

— Алло, Люда, ты здесь?

— Здесь я, здесь. — Ляля попыталась справиться с собой, но стоило представить глаза перепуганного клиента, как ее начинал душить смех. Отсмеявшись, она все-таки решила ответить на заданный вопрос. — Знаешь, Ксюша, может, у тебя все и получилось. Только ты, пожалуйста, больше не ставь таких экспериментов, а то всю клиентуру разгонишь.

Тут у нее снова началась тихая истерика. Ксения, услышав смех подруги, наверное, увидела ситуацию в новом свете и тоже начала нервно подхихикивать. Потом засмеялась громче, и вскоре девчонки заливались уже в два голоса.

Клизма

Первая в жизни Ляли сессия оказалась не из легких. Даже отличницы-однокурсницы ночами не спали, а уж с Лялиными-то прогулами нужно было сидеть, как говорится, от зари до зари. Нервы сдавали, пальцы срывались с клавиш, и простейшие упражнения не получались. Напряжение нарастало, а непройденных билетов не убывало. Экзамен по нотной грамоте Ляля с трудом вытянула на «удовлетворительно». Помогли письменные работы, сданные несколько месяцев назад, когда она еще и не думала о салоне. Преподаватель горестно поджала губы:

— А так хорошо начинали, Соколова. В следующем семестре советую подтянуться — с такими результатами, боюсь, вы здесь долго не продержитесь.

Взглянув на первую оценку в своей зачетке, Ляля пришла в отчаяние. В школе четверка была для нее трагедией, а пятерки девушка принимала как должное. Теперь ей стало ясно: отличницей в Гнесинке ей не быть. Нотную грамоту она считала легким экзаменом. Что же будет, когда придется сдавать куда более трудные предметы?

Чтобы успокоить расшалившиеся нервы, Ляля стала прибегать к испытанному средству — увеличивать дозы героина и частоту приема. Под кайфом еще можно было заставить себя зубрить билеты, а главное, удавалось уверенно смотреть в глаза экзаменаторам и добиваться нужной троечки.

На истории музыки ей повезло: ночные бдения не пропали даром, так как из трех вопросов Ляля сумела вспомнить ответ на два, а даты жизни композитора удалось украдкой списать из учебника. На теоретических экзаменах было еще легче: Ляля втихаря вытаскивала шпаргалки, надеясь, что преподу лень будет задавать дополнительные вопросы.

Шагая домой, Ляля с наслаждением вдыхала морозный воздух. Не все потеряно! Все-таки удалось ей получить в Гнесинке свое первое «отлично». Дома ее ждал неприятный сюрприз. Ляля залезла в тайник за заветным пакетиком и поняла, что при всем желании порошка хватит максимум на один прием. Деньги еще были — но их можно растянуть дня на три, не больше. Кайф теперь вылетал из головы за несколько часов, а организм требовал все большую дозу. Понятно, что во время экзаменов нечего и думать о вечерней «подработке». Не в перерывах же на кухне за нотами сидеть?

Ляля пришла к выводу: брать надо не количеством, а качеством. Запаслась в ближайшей аптеке шприцами и дома аккуратно развела немного порошка в воде. Она не раз видела, как это делал покойный Сергей, приговаривая, что «так кайфовей». Да и «лекарства» у него таким образом уходило меньше.

Оставалось только перетянуть дрожащую руку ремнем и ввести иглу в вену. Ляля с детства уколы терпеть не могла, да и колоть себя оказалось не так-то просто. Разумеется, с первого раза вену найти не удалось. Закусив губу, Ляля постаралась не обращать внимания на боль и пробовала снова и снова. Сдалась она только тогда, когда вся рука была в крови, а перетянутый локоть ныл, словно у нее уже началась ломка. Однако через час последовала еще одна попытка — на этот раз куда более удачная. Только тут Ляля поняла, что имел в виду Сережа: все тело охватила давно забытая теплота, вернулось то самое острое наслаждение, с которого некогда началось ее пристрастие к героину. Нюхая порошок, она уже давно ничего особенного не ощущала, Просто чувствовала: нужна добавка, а то через пару часов станет очень плохо. Про приятные ощущения давно пришлось забыть. Но тут… Это стоило израненной руки, ради такого можно было тыкать в себя иглой хоть целый день.

После еще двух-трех инъекций Ляля научилась находить вены мастерски. Сессия закончилась, появились деньги, но от шприца она отказываться и не думала. Девушка перешла на последнюю ступень зависимости, откуда героиновая «лестница» прямиком ведет на тот свет.

В конце февраля отмечали Лялин день рождения. Совершеннолетие — это не шутка. Мысли о том, что она может запросто завалить сессию, праздник не испортили. Главное, удалось остаться в институте, а до следующих экзаменов еще полгода. Отмечали на полную катушку: сначала дома, с папой и мамой, потом в баре — с подругами. Ляля пригласила самых близких: пару школьных приятельниц, трех девчонок из Гнесинки и, разумеется, Свету с Ксюшей. Им она продемонстрировала родительский подарок: изящный золотой браслет, звеньями которого служили крошечные сердечки. Расходились под утро: пьяные, довольные встречей и влюбленные друг в друга.

На следующий день праздник продолжился на кухне массажного салона, Ляля угощала девочек. Ксюша не пришла: видно, отходила дома после вчерашнего. Ляля обратила внимание на очередную партию новеньких «массажисток». Взгляд привлекла смешливая девушка чуть старше Ляли с иссиня-черными вьющимися волосами. Немосковский выговор и простоватое платьице выдавали провинциалку. Как потом выяснилось, приехала она в Москву с Украины в поисках лучшей жизни. Москвички тихонько посмеивались над ней, однако было в этой девочке что-то непередаваемо естественное, ненаигранное. Лялю покорили простота ее поведения без тени жеманства, открытость, дружелюбие, и она подошла познакомиться с новенькой:

— Привет, я Людмила! А тебя как?

— Даша… — Новая девочка протянула ей руку. Рукопожатия у женщин как-то не приняты, поэтому Ляля на мгновение растерялась, но в конце концов сообразила, что от нее требуется, и крепко пожала руку девушки. — У вас сегодня день рождения? Поздравляю!

— Вообще-то он вчера был, сегодня просто догуливаем, — уточнила Ляля.

— М-гм, будем водку пить и безобразие нарушать. — И Даша неожиданно захохотала, так громко и заразительно, что Ляля присоединилась к ней.

Именно Дашино умение все обращать в шутку быстро сделало ее душой компании. Обычно симпатичных конкуренток здесь не жаловали, но для Даши сделали исключение. Девушки говорили, что Дарье надо было в театральный поступать. Мол, даже если из нее спортивного комментатора сделают, зрители от смеха животы надорвут. А уж если идти на эстраду, то комиком… Даша и правда знала сотни анекдотов и не просто рассказывала, а показывала их в лицах.

В ту ночь Ляля осталась в салоне. Проснулась раньше всех и наблюдала не самую интересную картину: девчонки с жуткого похмелья выползали из спален и трясущимися руками нащупывали пакеты сока — по закону подлости в них не осталось ни капли жидкости. Потом, как на водопой, тащились в ванную, вслух жалуясь на свою несчастную судьбу. Кто-то даже проклинал день, когда появился на свет. Подобные сцены давно стали привычной частью всех больших и малых праздников: большинство девушек лихо закладывало за воротник. Главное — с утра до прихода хозяйки привести себя и салон в порядок. Но быть к десяти утра как огурчик, при том что лечь посчастливилось лишь в пятом часу, удавалось только особо одаренным. Тех, кого Татьяна заставала в «разобранном» виде, она обещала выгнать ко всем чертям.

Одной из последних появилась Даша. Проходя мимо зеркала, она посмотрела на себя и произнесла сакраментальную фразу, надолго вошедшую в историю салона:

— Б… рожа як у клизмы!

С этого момента к ней надолго прилипла кличка Клизма. Саму Дарью такое прозвище, естественно, не вдохновляло. Но сколько она ни просила девушек его не употреблять, словечко нет-нет да и проскакивало в разговорах. Уж очень хорошо оно соответствовало насмешливой Дашке.

Воскресный день в салоне выдался на удивление тихим. Хорошо хоть, что с появлением Дарьи ожидание не было таким скучным и монотонным. За все утро зашла еще пара клиентов, а выездов и вовсе не намечалось. Девчонки занимались кто чем. Темненькая Лола сосредоточенно делала себе какой-то необыкновенный маникюр. Две девчонки-белоруски ходили из спальни в спальню просто от нечего делать. Остальные сидели на кухне, курили и сетовали на отсутствие денег. Татьяна нервно вышагивала по комнате. Разумеется, она прекрасно знала, что и в ее деле, как в любом бизнесе, бывают спады и подъемы, но даже небольшой застой ее раздражал. Девочки хихикали на безопасном расстоянии:

— Посмотрите на нашу жадину! Подсчитывает, сколько копеечек потеряет… за каждую секунду.

Ляля вышла в коридор, откуда с неприязнью наблюдала за сутенершей. Тут на кухне раздался взрыв смеха — это Дарья начала травить анекдоты:

— Приходит парень в аптеку и сдает презервативы, которые там же и купил. «Они у вас рвутся!» — говорит он продавщице. И тут же старичок из очереди, возмущенно: «Да, да, напишите им жалобу! И отметьте — они не только рвутся, но и гнутся!»

Отсмеявшись, девушки стали требовать еще. Даша продолжила:

— Один старый еврей очень любил смотреть порнофильмы от конца к началу. Как-то его спросили, что в этом хорошего. Он ответил: «Приятно, когда после всего произошедшего женщина еще сама и деньги отдает».

Ляля присоединилась к веселой компании. Чуть погодя, когда Дарья уже устала от всеобщего внимания, они с Лялей уединились в дальней комнате и принялись болтать обо всем подряд.

— Даш, ты, наверное, в Москве недавно? — поинтересовалась Ляля.

— Что, так заметно? Никак не привыкну, а ведь скоро год будет. Как институт у себя на Украине окончила, так и махнула сюда с подружкой. Думала, уж Москве без моих знаний ну никак не обойтись. Стала на работу устраиваться. Оказалось, мое высшее только барыгам на вещевом рынке нужно. И все равно деньги там мизерные…

— Домой не хочешь вернуться?

— He-а. Что ж я, как балда последняя приеду, мол, никому не нужна оказалась? Да и вообще, после Москвы, хоть и трудно тут, на Украину не больно тянет.

— А подружка твоя тоже здесь?

— Галка-то? Она баба не промах! Подцепила себе богатого кавказца, запутала так, что через пару месяцев поженились. Теперь живет в его доме, за городом. Сама понимаешь, не бедствуют. Хотя она о салонах таких не понаслышке знает, вместе когда-то начинали. Он ее прям из такого местечка и вынул. Правда, старше ее в два раза, но ничего, уж полгода живут, она не жалуется. Кстати, сегодня меня в гости звала. Поехали? Все равно глушняк!

Ляля кивнула. Вот уж точно: в салоне сегодня тихо, как в березовой роще, а за городом она не была целую вечность. Не долго думая девушки добрались до ближайшего вокзала и на электричке отправились в Подмосковье. Там их уже ждали накрытый стол и бурный прием. Даша с Галей не виделись целую вечность и теперь с визгом кинулись обниматься и целоваться. Ляля скромно пристроилась в уголке, не желая смущать подруг. Только когда они наговорились вдоволь, за столом потекла более-менее спокойная беседа.

— Ну как жизнь? — в двадцатый раз спросила Галина у подруги.

— Как в сказке — чем дальше, тем страшнее! — шутя отмахнулась Даша. — Кстати, я забыла вас познакомить — это Людмила. — И она указала на Лялю. — А это Галина и Серго.

Серго был невысоким пожилым кавказцем, выглядевшим аккурат на свой честно прожитый полтинник. Обходительный, внимательный к гостям, он то и дело вскакивал из-за стола, вспоминая, что забыл достать из холодильника какое-то яство. В течение вечера Серго суетился больше жены. Казалось, это к нему, а не к Галине приехали лучшие друзья. Супруга же постоянно капризничала, громко выражая свое неудовольствие:

— Серго, ну что же ты! Мясо остыло совсем. И где ты такое жуткое вино купил…

— Галочка, сейчас все заменим…

В мгновение ока на столе появлялась новая бутылка вина, на этот раз красного, а к ней — сыр, виноград и многое другое. На язвительные замечания жены Серго реагировал с умилением. Галино волнение и желание продемонстрировать свое образцовое хозяйство даже немного его забавляло. А еще было видно, что этот человек абсолютно счастлив: он смеялся, перебрасывался шуточками с женой и ни минуты не сидел на месте, стараясь ей помочь. Они постоянно подкалывали друг друга, и Галина шутливо верещала: «Я с тобой разведусь!» — но было видно, что в семье царят мир и благодать. Серго любил Галю так, как любят лишь в последний раз. Ляля заметила, что Галина это чувствует и порой играет на слабости мужа. Во время краткого перекура, когда девушки вышли на балкон, Ляля подошла к ней:

— Да вы же счастливая женщина!

— Да, — кивнула Галя. — Все есть: дом, деньги… Даст Бог, дети будут. Я Серго жуть как благодарна. Уж ты-то понимаешь, откуда он меня вытащил.

— А ты… — Ляле неудобно было задавать вопрос, но Галина угадала, о чем она собиралась спросить.

— А я его не очень-то люблю. То есть люблю, конечно. Как друга хорошего скорее. Ну и ладно, главное — он с ума сходит. — Галя довольно улыбнулась.

По телевизору началась детская сказка, а когда Галя с Лялей вернулись, хозяин расставлял на столе чайные чашки. Даша взглянула на экран и закатилась от хохота.

— Что с тобой? — обернулись девчонки.

— Галь, ты помнишь, как у нас на местном телевидении в такой же передаче дед Панас сказки детишкам рассказывал?

— Да, было дело. А что?

— Не знаю, видела ты этот прикол или нет, но как-то раз он бухой был. А ему из каждой сказки, как из басни, нужно было извлечь какую-то мораль. Ну так вот, он свою сказку рассказал, а потом с умным видом и говорит: «Ось така х… малятки, трэба спатки!»

От смеха присутствующих стол заходил ходуном. Ляля утирала слезы, да и Галина с мужем, представив все в красках, никак не могли остановиться. Немного успокоившись, Серго поинтересовался, что было дальше.

— А было то, что больше никто деда Панаса на телевидении не видел, — заключила Даша.

Она любила рассказывать смешные истории из жизни Украины. При этом она обычно переходила на «родную мову», что придавало шуткам особую остроту.

Вино текло рекой, и в конце вечера все уже стали лучшими друзьями. Галя потащила Дашу на второй этаж, чтобы продемонстрировать свою новую мебель, а Ляля осталась с Серго внизу. Чтобы поддержать беседу, Серго принялся расспрашивать Лялю про ее жизнь.

— А вы давно с Дарьей знакомы?

— Нет, недавно познакомились в са… — И Ляля уж было открыла рот, чтобы пояснить, где состоялось знакомство, но осеклась. Она смутилась и покраснела, внезапно сообразив, что едва не проболталась.

— Ничего страшного, не смущайся. Я все прекрасно понимаю.

— Что именно? — Ляля делала вид, будто не знает, о чем речь.

— Людочка, в жизни случается всякое, как хорошее, так и плохое.

Ляля поняла, что дальше отпираться смысла нет.

— И что, вас это не… вы к этому так спокойно относитесь?

— А как иначе относиться? Москва — город дорогой. И роскошный. Каждую минуту соблазняет молодых девчонок красивой жизнью. В столице выжить не просто, каждый крутится как может.

— Знаете, Серго, — удивилась Ляля, — я еще не встречала мужчин, которые думают так, как вы.

— Вас только те могут осуждать, кто жизни не видел. Скажу больше. — Серго наклонился к Ляле, будто собираясь сказать ей что-то на ушко. — Из вас получаются самые верные жены.

— Вы правда так думаете?

— Абсолютно. Люди, побывавшие в Ленинградской блокаде, до конца своей жизни знают цену хлеба.

Наверху послышались веселые голоса, Галя с Дашей, хохоча, спустились по лестнице.

— Чего приуныли? Дашка, а на гитаре нам не сыграешь?

Пока Серго ходил за гитарой, Ляля вновь и вновь прокручивала в голове короткий разговор. Потом она часто вспоминала ту недолгую беседу. После слов Серго девушке стало легче, они были словно глоток свежего воздуха. Не все так плохо, как кажется, и, быть может, надежда еще есть. Ляля вдруг с радостью подумала: ставить на себе крест пока рано. Слушая голос Дарьи, которая напевала протяжный, трогательный романс, девушка приняла решение: «Хватит себя изводить. Надо принимать жизнь такой, какая она есть. Другой у меня все равно не будет».

Серго с Галей зааплодировали, Ляля присоединилась. Они пели до полуночи: печальные песни сменялись веселыми, и на душе становилось тепло. Впервые за долгое время Ляля почувствовала, как хорошо быть с друзьями, людьми, способными тебя понять.

На следующий день после училища девушка заехала в салон в надежде застать там Ксению. К счастью, подруга оказалась на месте.

— Где ты вчера пропадала? Я уже волноваться начала.

— Работала. Приятельница иностранца подогнала. Так этот швейцарец поначалу на час хотел, а потом на всю ночь развелся. Чаевых немерено оставил, телефончик записал.

— Без гипноза? — пошутила Ляля.

— Не, — усмехнулась Ксения. — Гипноз твой — слишком мощное оружие. Я уж как-нибудь своими силами. А ты, говорят, куда-то с новенькой уезжала? — В Ксюшином голосе промелькнула ревность.

— Там не работа была, просто отдыхали.

Наступила весна. Лялина жизнь шла по накатанной колее: укол — училище — салон — укол. Как выяснилось, худо-бедно, но учиться на героине можно, даже зачеты сдавать и к летней сессии готовиться. В выходные Ляля выбиралась к родителям, правда, не так часто, как те хотели. Каждая встреча с ними рождала новую ложь, поэтому Ляля нашла простой выход: реже встречи — реже врешь. Чаще свободное время она проводила в компании Даши или Ксюши, хотя с последней ей удавалось видеться все меньше и меньше. Как-то Ляля спросила подругу:

— И куда ты пропадаешь? Тебя и в салоне-то не видно.

— Ну, на этих выходных с Марком за город поедем. Не знаю… может быть, я ошибаюсь, но, кажется, он в меня втюрился. Прикинь, бывает, за весь день заплатит, а мы с ним только целуемся. Или просто болтаем. Вот чудак!

Ксения стала регулярно менять наряды. Девочки в салоне дивились, когда видели на обычно скромно одетой Ксюше дорогие украшения. Ляле Ксения призналась по секрету:

— А я ведь очень наряжаться люблю. Но раньше все на сына уходило. А теперь Марк то духи подарит, то сумочку, то в магазин какой-нибудь на Охотном заведет: мол, выбирай, что по душе… Странный он.

Где-то через месяц Ксения объявила Татьяне, что на время салон покидает. Та только плечами пожала:

— Все так говорите, а потом назад приходите. Только имей в виду, красотка, мест свободных тут немного.

Ляля порадовалась за подругу, хоть и завидовала в душе. Ксюша сказала, что Марк пообещал оплачивать все ее расходы, только бы она больше сюда не приходила.

— Он ведь мне о любви говорит. Серьезный такой. По-моему, руку и сердце хочет предложить.

— А ты — не хочешь?

— Не то чтобы не хочу… нет… он мне очень нравится. Но я столько в жизни этих признаний слышала. Боюсь, наиграется и уедет в свою Швейцарию. Потому и попросила Татьяну место за мной оставить.

— Знаешь, Ксю, мне твоя апатия непонятна. Такие мужики, как Маркуша, на дороге не валяются. Давно бы уже захомутала, — негодовала Ляля. — Неужели тебе обратно в салон хочется?

— Люда, милая, пойми: как только он узнает о болезни моего сына, его как ветром сдует.

— А когда ты думаешь ему все рассказать?

— Каждый день собираюсь. Но вот он войдет с цветами, счастливый такой… Просто сил нет сказать правду. И я все откладываю да откладываю. — Тут Ксюша взглянула на часы и вскочила. — Ой, опаздываю уже! Мы с ним поужинать в ресторане собирались.

— Вот сегодня и расскажи. Нечего больше тянуть, — предложила Ляля.

— Что, прямо в ресторане? — растерялась Ксюша.

— Не важно где. Главное — хватит скрывать! Ведь рано или поздно придется это сделать.

— Да… ты права, — нерешительно согласилась Ксения.

Пару дней Ляля Ксюшу не видела. И вдруг та позвонила Ляле домой и радостным голосом сообщила, что приедет. Уже через час раздался звонок в дверь. На пороге стояла счастливая Ксения. Она просто светилась! С порога кинулась обнимать Ляльку, на ходу доставая из пакета торт. И хотя подруга ничего не говорила, уже по одному ее смеющемуся и немного загадочному взгляду Ляля поняла, что сказочная мечта осуществилась.

Пока Ляля готовила чай, Ксюша по-прежнему молчала: в такие моменты трудно бывает подобрать слова. Она тянула паузу, словно фокусник перед тем, как достать кролика из цилиндра.

— Господи, Людка, как же я тебя люблю! — проговорила она наконец.

— Слава Богу! — облегченно выдохнула Ляля. — А то я уж подумала, что ты по дороге онемела. Давай сядем, и все расскажешь.

— Ты садись, а я не могу, такое надо стоя говорить. — Ксения сосредоточилась. — Я выхожу замуж!

Ляля, разумеется, нисколько не удивилась.

— Ты что, разве не в шоке? — возмутилась Ксюша, видя такую реакцию.

— Да ты только взгляни на себя в зеркало, у тебя все на лице написано, — улыбнулась Ляля.

Пока девчонки пили чай, Ксения во всех подробностях рассказала подруге о вечере, в корне изменившем ее жизнь.

Марк ждал ее за столиком в уютном ресторанчике, где подавали изумительное фондю. Он заранее позаботился о том, чтобы на столе горели свечи. Когда Ксения присоединилась к нему, начал болтать без умолку. Рассказал о прошедшем рабочем дне, о хамстве на московских дорогах (хоть сам обычно и ездит с водителем) и о том, что звонил младший брат, которому, как выяснилось, он, пятнадцатилетний озорник, сделал когда-то татуировку на чердаке родного дома. Неслыханное дело для благополучной швейцарской семьи! Однако Ксюша по-прежнему была печальна: знала, что объяснение необходимо, но не представляла, с чего начать. Марк, заметив, что она не в настроении, тоже замолчал. А потом стал расспрашивать, что стряслось и почему это его любимая сегодня так грустна. Ксюша отнекивалась, но потом все-таки призналась, что ей нужно ему сообщить нечто важное. А он просто взял ее руки в свои и, глядя милой в глаза, произнес: «Что бы это ни было, помни, что мои к тебе чувства не изменятся и измениться не могут. Никогда». Это откровение придало Ксении немного смелости. Не в силах отвести глаза от дрожащего пламени свечи, она принялась рассказывать свою историю: про первый брак и про больного сына. Рассказала и про то, как и зачем пришла в салон. Она говорила, говорила и боялась поднять глаза. Но наконец решилась. Марк смотрел на нее — и в его взгляде читались понимание, сочувствие и любовь, которая с каждым ее словом, казалось, только росла.

— Как же так? — удивился он. — У тебя есть сын, а я ничего не знаю? Ты обязательно должна нас познакомить!

Такого поворота Ксюша не ожидала. И знакомство состоялось уже на следующий день. Марк принес мальчику стопку книжек и даже сам стал читать ему вслух. Было видно, что и сын Ксении к нему потянулся. Марк же потом долго ходил по Ксюшиной кухне, возмущенно жестикулируя:

— Как же так? Умненький, развитой мальчик! Я видел детей с ДЦП, действительно безнадежных, они вообще не понимали, что вокруг происходит. А тут! Куда русские медики смотрят! И еще хвастаются, что ваша медицина — одна из лучших в мире! Значит, так. Завтра идем в посольство оформлять документы, и ты с сыном едешь со мной в Швейцарию… — Тут он осекся и умоляюще посмотрел на Ксюшу. — Если хочешь, конечно. Знаешь, полностью его не вылечить, но ему станет куда лучше. Мы обратимся к самым лучшим врачам.

Ксения не могла вымолвить ни слова. Только кивала, а по ее щекам текли слезы. Марк подошел и нежно ее обнял. Все оказалось так просто и так ясно…

Выслушав рассказ подруги, Ляля вновь начала верить в чудеса. Да, все это больше походило на красивую историю из книги сказок. С одной только разницей: роман Марка и Ксюши разворачивался у нее на глазах. И Ляля знала: подруга непременно будет счастлива в далекой Швейцарии. Вот он — живой пример того, что на земле всегда есть место волшебству.

— И когда вы уезжаете? — спросила она Ксению.

— Ну, в посольстве мы уже были. Пока Марк занимается всеми этими бумагами. Как только паспорта будут готовы, сразу дернем.

От этих слов Лялю охватила щемящая тоска. О, она безумно радовалась счастью Ксении. Но как же тяжело будет расставаться с любимой подругой… Девчонки были знакомы всего несколько месяцев, но собственные непростые судьбы сблизили их, будто они стали сестрами. Ляля знала, что дней, проведенных с Ксенией, не забудет никогда.

— Ты-то Марка любишь? — с какой-то обреченностью в голосе спросила Ляля.

— Главное, что он меня любит, — ушла от прямого ответа Ксения. — Людочка, милая, пойми, мне очень тяжело расставаться с Москвой, с родителями, с друзьями, но второго такого шанса не будет. Сколько лет можно провести на панели? Я устала. И что я видела в жизни? Одни больницы и глаза сына, спрашивающие меня, почему он не такой, как все. Кстати… Я рассказывала тебе, почему он заболел?

— Нет, никогда, — ответила Ляля. — Я думала, это что-нибудь наследственное. Или родовая травма.

— Тот-то и оно, что травма, только не родовая. В долбаном роддоме, где я рожала, медперсонал отмечал Восьмое марта, а акушерка пьяной оказалась. Уронила малыша на кафельный пол… Думаешь, ее под суд отдали? Ничего подобного, уволили и все. А я осталась с больным ребенком на руках и постоянно чувствую себя перед ним виноватой.

— Ты же ничего не могла сделать! — удивленно воскликнула Ляля. — При чем тут ты?

— Да, тогда не могла. Зато теперь могу, — произнесла Ксения и замолчала.

Ляля первой нарушила молчание:

— Прости, что задаю такие глупые вопросы, просто я не представляю, как буду дальше одна.

— Не глупи, ты не одна. У тебя есть любящие родители, занятия музыкой и твой гипнотический дар. Кстати, последнее стоило бы принимать всерьез.

— Нет у меня никакого дара, не выдумывай. Так может каждый.

— Интересно, у меня вот почему-то не получилось. Главное — возьми себя в руки и завязывай с наркотой. Люд, ну я же вижу, как ты маешься! Ты в тысячу раз лучше всех этих девиц тупоголовых. И из-за этого порошка все свои таланты губишь! Да что там таланты — жизнь!

— Ксю, давай об этом не будем. Я пыталась слезть, ничего не вышло. И не выйдет. Жить надо как живется…

— Людочка. — Ксюша наклонилась к Ляле поближе и заговорила доверительным тоном: — Я не знаю, почему ты на героин подсела. Может, были тому серьезные причины. Но только не дай им себя сломать. Ты — человек сильный. Стоит захотеть по-настоящему, и у тебя все получится. Не мне тебя учить, твои же слова повторяю. Перечеркни старые обиды и начни жить сначала.

На получение необходимых виз и разрешений ушли почти два месяца. Ксения ужасно переживала, волновалась и ругалась на русских и швейцарских бюрократов. Когда Марк был на работе, она нередко приезжала к Ляле поделиться последними новостями и рассказать о приготовлениях к отъезду. Ляля понимала нетерпение подруги, но втайне надеялась, что волокита с документами будет длиться бесконечно. Мало того, она подозревала, что и Ксюша на самом деле переживает из-за предстоящего прощания с Москвой. В редкие моменты, когда не надо было паковать чемоданы, заниматься с сыном или ехать с Марком на очередное собеседование, она старалась встречаться со старыми друзьями, а иногда уезжала побродить по центру Москвы — по милым сердцу улочкам. Она ведь так любит родной город, его музеи, и парки, и скверы. Вот уедет и… прости-прощай!

Чтобы Ксении проще было въехать в Швейцарию, свадьбу сыграли в России. Все прошло очень скромно: маленький кортеж, обмен кольцами в загсе, посиделки в ресторане. Именно Лялю Ксения попросила быть своей свидетельницей. Идея сделать торжество негромким принадлежала Марку: решили, что на широкую ногу гульнут в его родной Лозанне. Небольшое свадебное застолье как-то незаметно превратилось в проводы: все знали, что Ксения уедет уже через месяц и в следующий раз на родине окажется только через год-два. Радость смешивалась с грустью, и Ляля вместе со всеми кричала «Горько!», посматривая в сторону подруги с печальной улыбкой.

* * *

В Шереметьеве, как обычно, было многолюдно. Марк расплатился с носильщиком, который должен был дотащить чемоданы до таможенного контроля. Ксения просила подруг ее не провожать, но Ляля не выдержала и примчалась в аэропорт. Ксюшиной радости не было предела, когда она увидела знакомое лицо в просторном холле. Самолет вылетал через час, пришло время прощаться.

— Вот, Ксю, ты и нашла сказочного принца. Улетаешь в тридесятое царство. И Сашку там наверняка вылечат, я больше чем уверена. Не вешай нос!

— Да и ты не грусти. — Ксения и впрямь украдкой вытирала потекшую тушь. — Будем каждую неделю созваниваться. Приглашение пришлю, в гости приедешь. Людка, я в тебя верю!

Марк деликатно указал на часы. Уже подавая билет улыбчивой таможеннице, Ксения снова обернулась и помахала рукой. И Ляля долго еще стояла и махала ей вслед. Все-таки здорово, когда у тебя на глазах сказка становится явью.

Ксения действительно часто звонила. И первые недели взахлеб рассказывала о швейцарских чудесах. Конечно, чуть позже все перестало казаться таким замечательным. Ксюша не знала французского — а в кантоне Марка именно французский был основным языком. Кроме языка, ей вплотную пришлось заняться и обустройством быта. И разумеется, в первые же дни Марк повез Сашу на консультацию в одну из лучших швейцарских клиник. Врачи сразу сказали, что полностью вылечить Ксюшиного сына не смогут. Однако появилась надежда на частичное выздоровление: мальчик сможет нормально говорить, сможет ходить — пусть и с палочкой, научится держать в руках карандаш. Всего этого оказалось достаточно, чтобы сделать Ксюшу совершенно счастливой.

Но несмотря на массу положительных эмоций, она продолжала безумно тосковать по России и названивать Ляле.

— Люд, мне тут даже поговорить не с кем! Марк работает постоянно — тут ведь тоже крутиться надо. Правда, обещал меня в горы отвезти, медовый месяц устроить. Но пока у него сделки всякие, контракты. А я дома сижу с Сашей целыми днями, фамилии соседей заучиваю. Если бы я с ними хоть поговорить могла. Ну ничего, я еще язык подучу и…

— А зачем ты их фамилии учишь? — удивленно перебила Ляля.

— Что ты, здесь ко всем по именам надо обращаться. Это тебе не Москва, где не знаешь, как соседку по лестничной площадке зовут. Мой недавно полчаса у дверей мялся, не мог выйти. Я подумала, что с замком что-то случилось, а как оказалось, он просто имя дворника забыл, которого черт дернул в эту минуту именно у нашей калитки подметать.

Представив себе эту ситуацию, совершенно в России нереальную, Лялька разразилась диким хохотом. Ксюша охотно поддержала.

— Ладно, а то мы с тобой сейчас на сто баксов насмеемся! — попыталась остановиться Ляля. — Ты слушай сюда: все у тебя будет хо-ро-шо. И у Сашки тоже. Главное — себя не изводи.

Ксения старалась. Но адаптироваться к новой обстановке было не просто. Иногда она все-таки срывалась. А как-то устроила Марку истерику. Хорошо, что он с сочувствием отнесся к жене. Все-таки женщина… И потом, столько событий сразу…

Ксения улыбалась, рассказывая Ляльке по телефону, как Марк вежлив и терпелив.

— Знаешь, Люд, кажется, я его все-таки люблю. Тогда, в Москве, я и не представляла, что он с таким пониманием себя вести будет. Не верила, что Сашку полюбит. А он ему ближе отца родного оказался. Ой, а на следующей неделе мы в Альпы едем отдыхать. Марк говорит, мне надо расслабиться немножко. Думаю, все-таки приживусь я тут…

Повесив трубку, Ляля задумалась. Даже с больным ребенком на руках у ее подруги получилось вырваться из, казалось бы, замкнутого круга. Быть может, и ей пришла пора попробовать хоть что-то изменить в своей жизни? Но Ляля все медлила и медлила…

Первое сентября

С летней сессией удалось справиться удачнее, чем с зимней. И настрой был другой, и мастерством списывания Ляля уже владела в полной мере. Так что в июле можно было забыть про зачетку, в которой в основном стояли тройки, и с чистой совестью начать еще более регулярные посещения Татьяниного салона. Благодаря Ксюшиным увещеваниям у Ляли теперь появилась цель: откладывать хоть немного денег на лечение в наркологической клинике. Всерьез с собой бороться пока не получалось, но немного погодя можно будет попробовать. Правда, Ляля и себе-то признаться боялась: если дела пойдут плохо, она опять все спустит на порошок. Пока же были силы, несмотря на неуклонно растущую дозу. Папа с мамой уехали на дачу, поправлять здоровье и отдохнуть от душной Москвы. Ляля любила приезжать в маленький домик с участком в шесть соток. Ну и что, что двери скрипят, чердак завален досками, а на кухне расходятся половицы? Здесь прошло все детство, с этими местами связано столько воспоминаний… Как было бы хорошо навсегда позабыть про свою работу, приехать сюда и просто валяться на солнышке и читать книжку! Не прятать от родителей шприцы, не разводить наркоту украдкой в чашке и не носить в жаркую погоду платья с длинными рукавами, чтобы никто не увидел исколотые вены.

Без Ксюши было грустно, и, стремясь заполнить образовавшуюся пустоту, Ляля сблизилась с Дарьей. На работе они почти не пересекались, зато частенько ходили друг к другу в гости — Даша сняла квартиру в том же районе. Однажды теплым летним вечером подруги отправились погулять в центр города. Когда совсем стемнело, зашли в уютный бар выпить пива. Местечко ничем не напоминало привычные московские забегаловки. Народу мало, музыка спокойная, по стенам развешаны охотничьи трофеи — головы оленей, кабанов, волков. Сама атмосфера в прохладном кабачке располагала к отдыху. Даша частенько проводила тут время. По ее словам, пиво здесь варили отменное. И действительно, холодный пенный напиток после жаркого летнего дня показался Ляле удивительно вкусным. Девушки заказали к пиву креветок и окончательно впали в экстаз. Скоро пивко дало о себе знать. Расслабившись, Ляля с Дарьей принялись разговаривать за жизнь, наслаждаясь полумраком и покоем.

— Люд, тебе не кажется, что мы как-то быстро захмелели? — мягким протяжным голосом спросила Даша.

— Летом всегда быстрее пьянеешь. — И Ляля обратилась к проходящему официанту с просьбой принести им еще по бокальчику. На языке вертелся вопрос, который раньше как-то не получалось задать подруге. — Даш, я давно хотела у тебя узнать одну вещь: ты ведь не просто так в Москву приехала?

— Конечно. Знаешь, городок у нас небольшой. Но классные, дорогие места и там есть. Так вот, у меня еще в институте мечта была: барчик открыть в хорошем районе вроде этого. Только где такие деньги взять? Зато тут я уже кучу бабок заработала. Целый год пашу как лошадь. Ну ничего, еще пару месяцев помучаюсь и с кругленькой суммой домой поеду. Честное слово, в моем заведении все как у людей будет. Разбогатею…

— Дашка, ты молодец! — воскликнула Ляля. — А уверена, что денег хватит? По-моему, на свой ресторан надо лет десять зарабатывать, а не год…

— Ну, милочка, у нас же там не Москва. Все расходы аккурат в десять раз и будут меньше. Правда, и доходы не те. Но мне много не надо. Там все дешево, на «красиво пожить» хватит.

— А в Москве остаться не хочешь?

— Хотела сначала, теперь не хочу. Сама видишь, хохлушек тут не любят. Менты, суки, уже просто достали. Только на прописку в паспорте глянут, так улыбка сразу в харю не вмещается. У них от мысли, что щас денег наварят, аж в штанах встает.

Официант принес свежее пиво, и Даша подняла бокал, чтобы сказать тост:

— Ну, будьмо!

Ляля кивнула и звякнула своим бокалом о бокал подруги. На этот раз пиво показалось еще вкуснее, и половины бокала не стало сразу.

— Даш, ты извини за любопытство. А у тебя родители живы?

— Живы, что с ними будет? — Было заметно, что Дарью эта тема не слишком вдохновляет. — С матерью у меня вообще отношения никакие. Пока деньги домой отсылала, все нормально было. А сейчас копить начала, так она на меня волком смотрит.

— Так они у тебя нуждающиеся? — посочувствовала Ляля.

— Зажравшиеся они у меня, а не нуждающиеся. Отец — подкаблучник, вот и помалкивает. А мать хозяйство большое ведет, ей постоянно бабки нужны: то на удобрения, то на трактор. Я затрахалась уже ее фермерство спонсировать. Если бы хоть какой результат был! А то все деньги — как в прорву. Сколько не даешь, все мало. Кожу с себя сниму и продам — и то ей не хватит!

Тут Ляле пришел в голову самый простой и естественный вопрос:

— Она думает, ты работу хорошую нашла? Или мужика богатого?

— Да нет, она в курсе, что в Москве не встречают с табличкой «Одинокий миллионер предлагает руку и сердце».

— Так как же ты объясняешь, откуда у тебя деньги?

— А чего объяснять? — Даша посмотрела в глаза Ляле. — Она и так все знает.

Ляля свое удивление скрыть не смогла:

— Знает? Как же так?

— Да, знает. — Даша одним махом допила оставшееся пиво и заказала еще.

Ляля смутилась:

— Клизма… ой, то есть Даша, ты извини, что я об этом заговорила. Если хочешь, сменим тему.

— Да ничего страшного. Понимаю, тебе такое и представить сложно. Хочешь, расскажу, как дело было? Надо же кому-нибудь хоть раз в жизни душу излить…

Благодаря пиву язык у Даши развязался. И вскоре она поведала Ляле о том, как оказалась в Москве. Пока у себя на Украине Дарья оканчивала университет, семья не вылезала из долгов. Даша надеялась, что, получив диплом, легко найдет работу. И станет помогать семье. Действительно, молодую специалистку тут же пригласили на киевскую ткацкую фабрику. Зарплата там была смешная: в Москве месячный проездной стоит дороже. В Киеве жизнь дешевле ненамного. В итоге, чтобы хоть как-то перебиваться в украинской столице, Даше пришлось просить денег у матери с отцом. Те отказали: мол, ты у нас взрослая, самостоятельная, хватит на шее сидеть. Какие уж тут научные изыскания, когда кусок хлеба купить не на что? Пришлось Даше на фабрику плюнуть и с позором вернуться домой. Мать ее встретила неласково, в глаза и за глаза называла обузой. Отец время от времени ездил в Москву на заработки, жил на квартире у дальних родственников. Как-то привез домой столичные газеты: купил, чтобы в поезде не скучать. Дарьина мамаша с интересом их прочитала, пометив карандашиком места на странице объявлений. В графе «Досуг».

— А потом, значит, маманя мне эту страничку подсунула. Я, дура, и не сообразила сразу, что к чему, — горько усмехнулась Дарья. — А вечерком папка спать ушел, она и давай мне на мозги капать аккуратненько: мол, дочка, тут работу не найти, так попробуй в столице счастья попытать. Я ей объясняю: «Мам, что, в Москве заводов текстильных много? И вообще, кому там хохлушки нужны?» А она мне пальчиком в газетку тычет и тихонечко на ушко шепчет: «Как хохлушки, может, и не нужны, а как женщины — везде сгодимся…»

Ляля слушала Дашу очень внимательно. Ей ли не знать, как важно хоть кому-то рассказать о том, что так мучает. Но самой почему-то делиться наболевшим не хотелось. От исповеди Даши ее трясло: это ж в кошмарном сне не привидится, чтобы мать родную дочь на панель выставила.

Тем временем Даша продолжила свой рассказ:

— Я походила, подумала и решила поехать в Москву. Надеялась с хорошими людьми познакомиться, устроиться куда-нибудь. Да какой! — махнула рукой Ляля. — Помню, стою на вокзале, осень, ветер продувной. Денег при московских ценах хватит максимум на неделю, а идти-то некуда… Взяла газету, которую мамочка в сумку положить не забыла, начала обзванивать подряд все конторы. В одной сказали подъезжать. Там и стала работать, потом приглядела места послаще. Хотя поначалу где только не работала, вспомнить страшно… К каким-то сантехникам в подвалы лазила, а однажды, смех и грех, в морг, к работникам тамошним нас возили.

— Так ты на рынке не торговала? — робко спросила Ляля.

— He-а. Это я всем так начесываю, потому что правду скажешь — никто не поверит. Да и кому она нужна, правда хренова? Моя дежурная версия: история большинства девчонок с Украины, приехавших Москву покорять.

Пока они болтали, официант вновь принес пиво, но Даша заметила бокалы только сейчас.

— Люд, давай-ка лучше выпьем, а то я тебя совсем загрузила. — Дарья взглянула на приунывшую Лялю и улыбнулась. — Ты, главное, не загоняйся, и не такое бывает.

— Верно, Даш… Только… Как же так, ведь мать родная? — Слова невольно сорвались у Ляли с языка, и она тут же о них пожалела — ей ли судить других. — Извини, извини…

— Ну, — рассудительно заметила Даша, — не такая уж у меня маманя сволочь. Уж сколько я баб с изломанными судьбами знаю! Такие матери бывают, что и матерями-то язык назвать не повернется. Была у нас в городе одна история, не поверишь ни за что. Только лучше я в другой раз расскажу, а то совсем вечер испорчу.

Чтобы поднять сникнувшей Ляле настроение, Даша, как обычно, принялась в лицах рассказывать свеженькие анекдоты. Не захочешь — расхохочешься! Потихоньку мрачные мысли отступили, и вечер завершился так же весело, как и начался.

Ляля немного отошла от шокирующего рассказа подруги, но ее признание забыть не могла. Лежа в постели, она никак не могла уснуть и в итоге пришла к выводу, что ей, как никому, повезло с родителями. Она корила себя за то, что не ценила их доброе к себе отношение, принимая все как должное. Увы, она прекрасно понимала, что недодает им любви, что мама с папой заслуживают большего. Но… продолжала им лгать.

У Ляли вдруг возникло непреодолимое желание позвонить домой, сказать папе с мамой, что дороже них у нее нет никого на свете. Хотелось кричать о своей любви и просить прощения за всю причиненную им боль. Смогли бы они когда-нибудь поверить, что вырастили такую непутевую дочь? Мамина забота, папина любовь ограждали ее когда-то от всех превратностей судьбы, но стоило ей остаться с жизнью один на один — все пошло наперекосяк. В конце концов Ляля не выдержала и, несмотря на поздний час, набрала домашний номер. Секунд десять она грустно прислушивалась к длинным гудкам в трубке: видимо, родители еще были на даче. Но небольшая добавка героина, как всегда, помогла справиться с тоской.

Раньше Ляля любила лето. Лето означало каникулы, дачу, поездки, новые знакомства, новые книги, новые приключения. Но все это осталось позади, в беззаботном детстве. Теперь лето — это изматывающая жара, пыль, висящая в воздухе, и тягучие дни. Время тянулось долго и монотонно: июль был похож на июнь, а август на июль. Ляля поймала себя на том, что считает дни до начала нового учебного года. Гнесинка вносила хоть какое-то разнообразие в бесконечные рабочие будни в салоне. Трудясь у Татьяны по вечерам, утро Ляля обычно проводила за пианино: пока было время, стоило хотя бы попытаться нагнать институтскую программу. Раз в неделю следовала неизменная встреча с Катей или другим знакомым дилером — всякий раз на новом месте, чтобы менты не засекли. Сумма, предназначенная на лечение, потихоньку увеличивалась, однако такими темпами, что на скорый отказ от наркозависимости Ляле рассчитывать не приходилось.

От скуки Ляля пару раз звонила Светке, и они вместе, как в старые добрые времена, ходили на какие-то концерты.

Но с бывшей лучшей подругой теперь было практически не о чем говорить. У Светланы была своя жизнь: мальчики с курса, дискотеки, попытки написать курсовую или найти на лето работу. О своей тайне Ляля не могла ей поведать ничего. Да Светка и не стремилась узнать. Она вдруг стала какой-то чужой и непонятной. Хотя нет, скорее просто изменился Лялин взгляд на жизнь. Если раньше Ляля считала Свету девушкой зрелой и опытной, то теперь она сама успела повидать то, чего подруге и в страшном сне бы не приснилось. Светкины интересы казались Ляле смешными, детскими, и дружба потихоньку увядала. Правда, девчонки виделись. Все же, как ни крути, подруга была единственной ниточкой, связывавшей ее с беззаботным и радостным детством. О том, что именно Света привела ее к Сяве, Ляля предпочитала не вспоминать.

Да и с кем ей было видеться? Согруппницы по училищу разъехались кто куда. С Дашей после того памятного вечера они больше не виделись, лишь изредка разговаривали по телефону. Дарья теперь была «массажисткой» в другом салоне. Заработки возросли, и она даже взяла себе билет на поезд на середину сентября. Памятуя о том, что подруга скоро собирается уезжать, Ляля буквально за пару дней до начала учебного года забежала к ней в гости.

— Привет! Как у тебя дела? — крикнула она с порога, обрадовавшись, что застала Дарью дома.

— По уши в маргарине, — мрачно ответила Даша.

— А что случилось? Если кого ждешь, сейчас уйду.

— Да нет, что ты! Просто клиенты такие пошли, хоть вешайся. Один сегодня полчаса требовал, чтобы я ему петлю на шею накинула и затянула. Другой чуть ли не на гвоздях любовью захотел заниматься. Я ж не йог ему! Ой, да ты не стой, проходи.

Гостиная у Даши была очень симпатичная. Даже на съемной квартире девушка сумела создать уют: приятные занавески, картинки в рамочках, ваза с цветами. Стояла тут и Дашина гордость: декоративный фонтанчик, в котором вода текла среди разноцветных камешков по множеству желобков. Смотришь и поневоле успокаиваешься.

Даша зажгла торшер и жестом пригласила Лялю сесть в кресло. На колени девушке тут же прыгнула Марфа — пушистая и ленивая персидская кошка, белая с темными пятнами. Точно ее породу установить было проблематично ввиду отсутствия родословной. Будучи еще хилым и ободранным котенком, Марфа сама неведомым путем попала на Дашин балкон (четвертый этаж как-никак!). Настоящие хозяева квартиры сказали, что кошек в жизни не держали, и Даша решила Марфу «удочерить». С тех пор кошка получала лучшие куски с Дашиного стола, пользовалась полной свободой передвижения и делала в квартире что хотела. Вот и сейчас, чувствуя себя законной хозяйкой жилплощади, кошка с довольным урчанием свернулась у Ляли на руках. Даша тем временем продолжала:

— И вообще страшно! Приходил ко мне недавно постоянник один. Я ему рассказала, что скоро домой уезжаю. Он меня просто так спросил: «Учиться будешь?» — а я возьми да ляпни, что бизнесом еду заниматься. Ты же знаешь, какая я балаболка! Он же не идиот, смекнет, что с пустыми руками дела не делают. Теперь вот от собственной тени шарахаюсь. И кто меня за язык тянул?

— Не переживай так, деньги-то в банке хранишь.

— Ага, в банке. Под кроватью, — усмехнулась Дарья.

— Ты что, это же рискованно! — удивилась Ляля беспечности подруги.

— Ну не страшнее, чем на счет положить! Тут сама знаешь, если не дефолт, так революция. Тем более мне неделя всего осталась. Доработаю, со всеми делами разберусь и свалю.

— Даш, ты перед отъездом звякни!

— Базаришь, подружка! Мы с тобой такой пир закатим, что Москва дрогнет. Ну, Марфуша, мы сейчас чай пить пойдем, слезай, а то Людку раздавишь. — И Даша взяла кошку с Лялиных колен. — Она нежно пощекотала Марфу за ухом. — Ведь все понимает, хитрюга! Знаешь, Люд, иногда тут одной так одиноко, все далеко: семья, подруги. И никому я не нужна… А вот ей нужна! Она мне и впрямь как дочка стала. Смешная, верно? Пойдем на кухню, уже чайник закипел.

Наконец-то наступило первое сентября. Еще никогда Ляля так не радовалась началу учебы. Одногруппницы, встретившись на первой лекции, наперебой рассказывали друг другу, кто, где и как провел лето, вертели в руках альбомы с фотографиями. После занятий все дружно решили, что начало учебного года стоит отметить, и отправились в ближайшее кафе. Ляля с удовольствием присоединилась к веселой компании, а потом заехала к родителям на праздничный ужин. Светка тоже забежала, и они, смеясь, поздравили друг друга с «началом ежегодной каторги». Ляля решила провести эту ночь дома, в своей комнате.

Утром ее разбудил мамин голос:

— Доченька, вставай!

— Мам, я еще немножко. — Ляле ужасно хотелось понежиться в постели.

— Я тебя и так долго не будила. Вставай, а то проспишь учебу, — ласково предупредила Алла Николаевна.

Ляля встала с постели и пошла умываться. Квартиру наполнял свежий аромат кофе, на кухне жарилась яичница. На секунду Ляле показалось, что она перенеслась на год-два назад. Она снова превратилась в веселую, немного ленивую школьницу, которую мама всегда с трудом поднимала по утрам. Поцеловав, как бывало, папу, она села за стол и принялась уплетать за обе щеки. Здесь царили благополучие, спокойствие, умиротворенность. Родители, улыбаясь, смотрели на Лялю. Вот бы вернуться сюда вечером и никуда не уходить… Но тут Ляля вспомнила, что ей еще придется заехать на свою квартиру и сделать ежеутренний укол. Хорошо, что папа с мамой не задавали вопросов, им было достаточно ее присутствия.

Учебный день пролетел незаметно, и, вернувшись домой, Ляля позвонила Даше. Трубку никто не поднимал. Она звонила подруге до часу ночи, но на том конце линии раздавались лишь длинные гудки. «Неужели уехала и даже на попрощалась? — расстроилась Ляля. — Ну вот, и она меня бросила…» Она старалась гнать мрачные мысли и рано утром, услышав звонок, радостно подскочила к телефону. Наверняка звонит Дарья, кто ж еще?

В трубке раздался мужской голос.

— Простите, я могу поговорить с Людмилой? — учтиво спросил незнакомец.

— Да, я вас слушаю.

— Вас беспокоят из районного отделения милиции. Вы не могли бы подъехать? Нам нужно задать вам пару вопросов.

— А что случилось? — К горлу у Ляли подступил ком, сердце бешено колотилось. Она лихорадочно вспоминала, где и при каких обстоятельствах покупала наркотик в последний раз. Не может быть, чтобы ее поймали! Она всегда была так осторожна.

— Первого сентября на квартире в нашем районе была убита девушка. — Мужчина замялся и в трубке послышался шелест бумаг. — Простите, я уточню фамилию…

«Боже! Нет, только не это!» Неясное предчувствие заставило Лялю похолодеть. Она тряслась как в лихорадке. Неужели?! Ляля молила Бога, чтобы не услышать знакомое имя.

— Ткаченко Дарья Константиновна. Ваш телефон мы нашли в ее записной книжке и надеемся с вашей помощью прояснить кое-какие детали.

Голос мужчины долетал до Ляли словно через толстый слой ваты. Невозможно было поверить, что Дашки больше нет…

Не поехать в отделение она не могла. Может, им удастся найти этого негодяя? Через тридцать минут Ляля уже сидела в кабинете районного следователя. Тот порылся в кипе бумаг, перебирая листы, и наконец взглянул на нее.

— Здравствуйте, я Соколова Людмила, по поводу убийства Даши.

— Да-да, — не отрываясь от документов, произнес следователь. — Подождите минутку, я тут кое-что закончу. Столько дел, просто зашиваюсь.

Голос звучал так просто, по-будничному… Ляле ничего не оставалось, как сидеть на стуле и рассматривать кабинет. Все здесь было очень просто: кактус на подоконнике; шкафы с полками, на которых помещались десятки папок; с левой стороны от следователя, ближе к окну, небольшой сейф с приоткрытой дверцей. На полу — металлический электрочайник, по всей видимости, купленный еще первым хозяином кабинета и трепетно передаваемый из поколения в поколение. Стена за спиной нынешнего владельца помещения представляла собой целую выставку профессиональных регалий и наград: красные вымпелы, похвальные грамоты и прочая дребедень. Компанию портрету Дзержинского составлял плакат с изображением знойной красотки в бикини.

Ляля нервничала. Ей не хватало воздуха — волнение давало о себе знать, да еще и в комнате стояла невыносимая духота. Время шло, и минутка постепенно превращалась в полчаса. Дел же у следователя, по-видимому, не убавлялось. К тому же время от времени раздавались телефонные звонки, на которые молодой человек отвечал коротко и резко.

— Извините, а у вас форточка открывается? — не выдержала Ляля.

— Да, конечно. — Следователь отложил в сторону бумаги и встал, чтобы приоткрыть раму. — Что, жарко?

— Воздух у вас какой-то спертый, дышать нечем, — пожаловалась Ляля.

— Никогда не замечал. Ладно, вижу, и так вас задержал, давайте приступим к делу. — Следователь взял с подоконника папку раза в четыре меньше остальных. — Можно узнать ваше полное имя, адрес, род занятий?

Этого-то Ляля и боялась. Однако, вспомнив о подруге, она устыдилась собственной трусости. В конце концов, на все вопросы у нее имелись вполне правдоподобные ответы. О ее секретах родная мама не догадывается, откуда же узнает милиция?

Следователя и впрямь сама Ляля интересовала мало. Закончив с формальностями, он перешел к сути дела:

— Вы давно познакомились с Дарьей Константиновной?

— Всего несколько месяцев назад. Встретились в… то есть на дискотеке, недалеко отсюда. Телефончиками обменялись, только и всего.

— Так вы не подруги?

— Нет, просто знакомые, я ее плохо знала, — соврала Ляля. Она понимала, что помочь расследованию ничем не сможет. А самой светиться нельзя ни в коем случае. Наверняка следствие уже разобралось, каким способом Даша зарабатывала на жизнь. — А если можно… что… как именно это случилось?

— Мертвую девушку обнаружили соседи, дверь была приоткрыта. Они же у подъезда столкнулись с незнакомым мужчиной, который так спешил, что чуть не сбил их с ног. Мы полагаем, что именно он и является убийцей, есть даже примерный портрет. Думаю, у него серьезные проблемы с психикой. Не стоит вдаваться в детали, скажу только, что здоровый человек не выбрал бы такой способ убийства. Тем более что мотив неясен. В квартире мы нашли крупную сумму денег, и спрятаны они были не слишком хорошо. Но убийца к ним даже не прикоснулся. Кстати, вы не знаете, чем Дарья Константиновна занималась?

— Нет, — помотала головой ошарашенная Ляля.

— Следствие пришло к выводу, что ваша подруга была проституткой или во всяком случае, имела к этому бизнесу непосредственное отношение. Об этом вам тоже ничего не известно? — Молодой человек посмотрел на Лялю неприятным, пронизывающим взглядом. Ей стало не по себе. В один момент симпатичный следователь превратился в малоприятного работника милиции. Ляля тут же постаралась взять себя в руки.

— Мы практически не общались, — стояла она на своем. — Наверное, она бы не стала ничего такого мне рассказывать. А я ничего не замечала. Извините, толку от меня чуть. — Ляля изобразила смущенную улыбку. Как оказалось, врать милиции не так сложно, как она думала.

— Хорошо, хорошо. У меня к вам последний вопрос. У Дарьи Константиновны были домашние животные?

— Нет… То есть да, конечно. Марфа была, ее кошка. Даша ее любила очень. Ой! — Ляля только сейчас сообразила, что, кроме, пожалуй, Галины, близких друзей в Москве у Даши нет. — Кто же все это время кормил Марфу? И где она?

— Кошка? Боюсь, кошку уже кормить не надо… А я вижу, что вам не так уж мало известно. Давайте все обсудим чуть-чуть поподробнее. — В голосе следователя послышался живой интерес.

Ляля не могла понять, зачем ему потребовалось спрашивать про Марфу. Такой поворот дела ее совсем не радовал, но страх в душе боролся с болезненным любопытством: она просто не могла уйти отсюда, не узнав, как погибла подруга. Вопросы и пояснения следователя помогли ей нарисовать для себя вероятную картину произошедшего. По-видимому, Даша сама пустила убийцу в квартиру. Скорее всего то был очередной клиент. Обычно девочки старались не работать в одиночку с незнакомцами — «домашняя работа» приберегалась для «постоянников». Но Даша торопилась набрать нужную сумму к отъезду, и постоянно ездить в салон у нее времени не было — иначе как такой риск объяснишь?

После положенного часа клиент не пожелал уходить. Девушка могла ему пригрозить или по-другому попытаться выставить за дверь. Тогда он бросился на Дашу, оглушил ее и связал, но убивать пока не стал. Быть может, он заметил нежное отношение Дарьи к Марфе или кошка сама вцепилась ему в руку, защищая хозяйку. Как бы то ни было, когда девушка пришла в себя, маньяк достал нож и на ее глазах буквально распотрошил животное. Даже шкуру снял — такого, по словам следователя, эксперты давно не видели.

Потом убийца вошел во вкус. Как ни кричала, ни плакала, ни умоляла его Даша, он воткнул ей нож прямо в сердце, после чего страшно надругался над телом.

— Не стану вас больше задерживать. Если вам вдруг что-нибудь будет известно, позвоните по этому телефону. — Завершая разговор, следователь протянул девушке визитную карточку.

— Обязательно позвоню. — Ошарашенная Ляля взяла визитку и направилась к выходу. У дверей она вдруг вспомнила, что не спросила о самом главном. — Извините, а когда состоятся похороны?

— Сегодня утром тело забрали родители Дарьи Константиновны. Думаю, уже увезли его на кремацию. Похоронят ее дома, на Украине.

Ляля вышла на улицу и вдохнула полной грудью. После полутемного и душного кабинета осенний воздух показался как никогда свежим и прохладным. В голове и душе царила пустота. Куда теперь идти, что делать? Ляля так до конца и не могла поверить в то, что произошло. Она медленно побрела по улице, не обращая внимания на окружающих. В памяти всплыл образ хохочущей Дашки: черные кудри, улыбка до ушей, хитринка в глазах. Ляля зажмурилась и прошептала:

— Боже, как глупо… Как бессмысленно…

Какой-то маньяк, сумасшедший, которого, даже если и поймают, вряд ли станут судить по всей строгости закона. Нелепое стечение обстоятельств — он же мог прийти к любой девушке по вызову. А попал именно к Дарье. И какая же страшная смерть… Если убивать, то зачем так жестоко? Плакать Ляля не могла, не получалось. Захлестывали горечь, злость и обида на несправедливость судьбы. Она шла и не узнавала знакомых улиц. Пару раз зачем-то садилась на автобусы, которые везли ее туда, не знаю куда.

Она сама не заметила, как спустилась в метро. Серые стены с ржавыми подтеками, заляпанный пол, обезличенные пассажиры. Наступал послеобеденный час пик. Ляля с трудом протиснулась в стеклянные двери и, выпустив из виду кассу, прямиком направилась к турникетам. Недовольный автомат сомкнул перед ее ногами свои железные щупальца. Из стеклянной кабинки тут же раздался визгливый голос: «Ишь какая шустрая! Забыла, что ли, правила пользования метрополитеном?!» В ответ Лялины руки пошарили в кармане плаща и выудили оттуда просроченный проездной. Им Ляля утолила интерес хранительницы порядка. Тщедушная контролерша с крысиной мордочкой цапнула маленькими глазками слово «август» и повела острым носом в глубь метро. Лялю окружил холодный мрамор «Таганки», уши заложило от гула сразу двух поездов, подъезжавших к платформе. Остекленелым взглядом она окинула обе электрички, потом сделала шаг в сторону, села в левую. Там людей было поменьше, и ей удалось ухватиться за скользкий металлический поручень, закрыть глаза, чтобы ни о чем не думать. «Осторожно, двери закрываются, следующая станция "Павелецкая"… Следующая станция "Добрынинская"… Следующая станция "Октябрьская"»… В черной пустоте за окном бежали серые тени пыльных труб и проводов. На каждой станции чрево состава разверзалось, чтобы выпустить на свет Божий счастливчиков, добравшихся до места назначения, и поглотить очередную партию пленников подземелья. На «Киевской» толпа сама толкнула Лялю на освободившееся прямо перед ней место. Мрачные пассажиры постоянно вступали друг с другом в перебранки то из-за отдавленной ноги, то из-за неподеленного места. А потом еще долго огрызались. Но Ляля оставалась безразличной к их ругани: ее уши на время перестали слышать опостылевшие никчемные разговоры, шуршание пакетов, нескончаемый гул электропоезда. В вагон часто заходили девушки — блондинки, шатенки, брюнетки, одетые модно и не очень. Но у каждой из них было лицо Даши, такое, каким Ляля его видела в последний раз. Поезд кружил по кольцу, менялись остановки, снова и снова повторялись знакомые названия. А может быть, на самом деле состав все время стоял на месте? И сменявшиеся платформы были лишь иллюзией, театральными декорациями? Время тоже остановилось и, казалось, не собирается вновь продолжать свой бег.

В Лялины коленки кто-то уперся плотно набитой сумкой. Ляля приоткрыла глаза и увидела перед собой старушку с авоськой — хороший повод покинуть нагретое место и в конце концов выйти из вагона. На автомате были сделаны все необходимые пересадки и, пройдя сквозь длинный ряд застекленных лотков, Ляля поднялась наверх. Солнце плотно укуталось серым пледом из облаков. Накрапывал мелкий дождик.

Неожиданно Ляля оказалась возле своего дома. Взглянула на часы — оказывается, она каталась на метро чуть не полдня. Девушка поднялась в квартиру и, не снимая обуви, уселась на табуретку в кухне. Вспомнилось, как они коротали здесь немало скучных вечеров. Потупив взгляд, Ляля тихонько покачивалась, пытаясь понять, как же ей теперь жить дальше. Из шока ее могло вывести лишь одно, проверенное средство. Лялька сняла телефонную трубку, не спеша набрала знакомый номер и стала ждать ответа. Услышав женский голос, облегченно вздохнула:

— Кать, привет, это Людмила. У тебя есть что продать?

— Да, есть, очень хороший. Тебе сколько?

— Два. Встретимся в метро?

— Нет, не могу сейчас выходить. Давай приезжай ко мне.

Ляля записала адрес. Мир как-то сразу стал проще и яснее. Она достала заначку, пересчитала купюры и заперла за собой дверь квартиры. Через час она разыскала Катин дом, нащупала кнопку звонка. Дверь открыла Катя и поднесла палец к губам, дав понять, чтобы гостья говорила тише. Потом сделала Ляле знак, чтобы та подождала в прихожей. С момента их первой встречи чуть меньше года назад Катя похудела ровно в два раза, хотя и без того никогда особой полнотой не отличалась. Бледное лицо, синяки под глазами, протяжная речь…

— Ты не одна? — шепотом спросила Ляля.

— Я с сестрой, и у нас приход. Извини, не могу больше в метро спускаться. Сил нет совсем. Мне от кровати к двери пройти тяжко, не то что на улицу выйти. Подожди, я сейчас товар принесу. — И Катя медленно направилась в комнату.

Ляля беглым взглядом окинула коридор. Похоже, девчонки куда-то переезжают: повсюду громоздятся тюки, сумки, коробки. Ляля поежилась: как ни занята она была мыслью о Даше, про героин помнила постоянно. Если Катя куда-нибудь уедет, доставать порошок будет значительно сложнее. В этот момент в комнате послышались женские голоса, раздалось шуршание пакетов. Вскоре появилась Катя с двумя крошечными целлофановыми сверточками в руках, на ее лице проступила испарина.

— А вы съезжаете? — поинтересовалась Ляля.

— Нет, с чего ты взяла?

— Просто у тебя тут столько всего наставлено.

— А-а, — медленно махнула рукой Катя. — В коробках техника в основном. Ее в залог приносят. А сумки мои уже сто лет стоят, все никак разобрать не могу. Ладно, держи, герыч — чище не бывает, аж сама удивилась. А теперь пойду полежу, а то что-то я совсем притомилась.

Ляля отдала деньги и аккуратно убрала в сумку остро необходимые граммы. Непонятный страх не давал ей вернуться домой. В конце концов она решила заехать в салон, который уже очень давно не навещала. Там всегда полно народу, среди людей неясная тревога отступит. По дороге Ляля, разумеется, не забыла заскочить в аптечный киоск.

Наступил вечер, но в салоне было немноголюдно: не больше трех-четырех девушек, да и те бегали по комнатам, лихорадочно приводя себя в порядок. Татьяна обрадовалась:

— Самое время! Вот-вот клиент подъедет, а у нас тут тихо, как на кладбище!

Ляля прошла на кухню и, не снимая плаща, уселась на диван. Малейшая мысль о «работе» отзывалась вполне реальной тошнотой. Необходимо было где-нибудь уединиться, скрыться от посторонних глаз, чтобы сделать инъекцию. Вот только сейчас одной остаться ей не дадут. Пока Ляля искала выход из положения, в дверь позвонили. Как обычно, девчонки всей гурьбой влетели на кухню и закрылись там. Судя по голосам, доносившимся из коридора, в салон заехала компания из нескольких мужиков. Татьяна, воркуя, отворила кухонную дверь. Традиционную команду «на выход» она сопроводила взмахом руки: быстрее, мол, гости ждут. Девушки вереницей направились в гостиную. Ляля знаками показала, что она еще не готова отрабатывать заказ. Но Татьяна, озабоченная тем, какой небогатый выбор был нынче в ее салоне, злобно сверкнула на нее глазами:

— И слушать ничего не хочу! Вас тут и так мало. А ну, быстренько собралась!

Ляле ничего не оставалось, как послушно присоединиться к подругам. Клиентов было столько же, сколько и «массажисток», — ровно пять. Пересчитав мужчин, Ляля была вынуждена расстаться с последней надеждой: работы хватит на всех. Девчонки расселись кто куда, и завязалась непринужденная беседа. Ляля нехотя разглядывала пришедших. Они шумели, гоготали и живо обсуждали достоинства девушек. Как выяснилось, среди гостей был именинник и сегодня предстояла бурная гулянка. Поздравления принимал здоровый детина лет тридцати с короткой светлой стрижкой, явно пользовавшийся в компании авторитетом. Над туповатыми шутками товарищей он не смеялся, а девчонкам иронически подмигивал, предлагая присоединиться к общему веселью. Улыбнулся он и Ляле, но та его ответной любезностью не пожаловала. Она уже давно привыкла не видеть в клиентах людей. Ее куда больше волновали покрой их пиджаков, дороговизна галстуков и модели сотовых телефонов: по всем этим признакам легко было угадать размер будущих чаевых.

Но сейчас ее даже деньги особо не волновали. Пока довольная Татьяна накрывала на стол, девочки заигрывали с гостями. Одна обменивалась остротами с молодым парнем, другая пристроилась к его пожилому соседу, поглаживая по щеке. Те, что были поопытнее и посмелее, расположились у своих «объектов» на коленях, а Ляля не знала, куда приткнуться: все мысли занимал спрятанный в кармане брюк пакетик с порошком. Будь народу побольше, она бы давно улизнула в ванную, чтобы там быстренько снять напряжение. Конечно, если никто ею не заинтересуется, Татьяна возражать не посмеет. Ляля намеренно стерла с лица улыбку, стараясь выглядеть как можно более угрюмой и неприступной. Глаза она опустила в пол, руки сложила на груди, крест-накрест. Опыт подсказывал, что к ней так никто не приблизится. Но не тут-то было. Ляля заставила себя оглядеться по сторонам и увидела, что на нее внимательно смотрит один из гостей.

— Падай рядом, красавица. — Он похлопал ладонью по кожаному дивану.

Ляле ничего не оставалось, как подсесть к гостю. Это был тот самый высокий, полноватый мужчина лет тридцати с бандитской внешностью. Именинник обнял Лялю за плечи:

— Ты что такая напряженная?

— Нормальная, — пробурчала Ляля.

— Сколько в час берешь? — спокойно продолжил «бандит».

— Сколько все. — Ляля немного смутилась. О цене она говорить не привыкла, этим обычно занималась Татьяна. К тому же хозяйке такие разговорчики явно по вкусу не придутся. Финансы для нее — святое.

— Ну ты четко говори, сколько, а то я не знаю. Тут такое дело: у меня день рождения сегодня. И ребята решили сделать мне подарок.

Ляля и так давно разобралась, в чем дело. Она лениво поздравила клиента с праздником и объявила цену.

— Да-а, на грамм ты зарабатываешь!

— Что-что?! — Ляля решила, что ей послышалось.

— Ничего, проехали. — Мужчина отпустил Лялю и обратился к присутствующим: — Так, народ, мы пить сюда пришли или трахаться?! Хорош терки тереть, разливать пора.

Рюмки наполнились французским коньяком, фужеры для девушек — шампанским, и пошли тосты в честь именинника. Ляля пригубила, извинилась и вышла якобы в туалет. Она захватила с собой сумочку и бокал, делая вид, что пьет. Оставаться в зале было невмоготу: вмазаться хотелось мучительно. Да и клиент с медвежьей внешностью не слишком-то радовал: с такими в постели проблем больше всего.

Наконец Ляля закрыла дверь на щеколду. В ванной она быстро произвела все необходимые приготовления: вылила шампанское, налила в бокал воду, затем всыпала туда половину содержимого целлофанового пакетика, что вдвое превышало ее суточную дозу. «В самый раз, чтобы унять расшалившиеся нервы! После сегодняшнего стресса добавка не повредит», — оправдывалась Ляля перед своим отражением в зеркале. Катя не обманула: розоватый цвет порошка и впрямь обещал неземное наслаждение. Перемешав раствор указательным пальцем, Ляля достала из сумочки шприц и втянула в него жидкость. Она боялась, что в дверь вот-вот постучат, сердце бешено колотилось, рука дрожала. Из комнаты донеслось некое подобие пения, и ей показалось, что голоса слышны все ближе. Надо поторопиться. Ляля расстегнула пояс на брюках и попыталась им перевязать руку, но пальцы соскальзывали. Получалось плохо, да и вены попрятались. После нескольких неудачных попыток Ляля с раздражением развязала поясок и перевела дыхание. Как же быть? Может, уколоться в вену на ноге? Правда, такого ей еще делать не приходилось. А, будь что будет! Спасибо брючкам: достаточно снять носки, поставить ногу на край ванны, и можно легко отыскать синюю жилку. Дело и впрямь пошло куда быстрее. Обе руки были свободны, и уже с первого раза Ляля уверенно нашла вену, спустила поршень шприца и… почувствовала сильнейший «приход». Она села на пол и закрыла глаза: кайф нарастал с каждой секундой. Неожиданный взрыв удовольствия Ляля приписала увеличенной дозе. Все тело пронизали радость, тепло, восторг. Вначале она с наслаждением отдалась новым ощущениям, на время позабыв обо всем. Внутренний голос шептал, что надо бы подняться и выйти к гостям, иначе Татьяна устроит скандал. Но тело обмякло, руки и ноги перестали слушаться. В тягучем, как карамель, сознании появились скорбные лица папы и мамы. Ляле захотелось протянуть к ним руку, обнять, сказать, что с ней все в порядке, но почему-то сделать это никак не получалось. Чуть погодя вдалеке послышался заразительный смех Даши. Лялька обрадовалась: подруга-то, оказывается, жива! Наверное, следователь ошибся, а может, все произошедшее было дурным сном. Сейчас она проснется и увидит Дашку, а потом они вместе посмеются над нелепым происшествием. Ляля попыталась открыть глаза, но веки налились свинцом, и поднять их не было сил. Она увидела перед собой Ксюшу и ужасно удивилась: почему она тут? Не поссорилась ли с Марком? Ксюша что-то говорила… Внезапно Ляля вспомнила те давние слова подруги: «Люд, ты сильный человек и сможешь со всем справиться». В ответ Ляля лишь тихонечко, еле шевеля губами, прошептала:

— Ксюшенька, ты даже не представляешь, какая я слабая.

Где-то далеко-далеко раздался стук в дверь. С каждым ударом он становился все сильнее и сильнее. Слышались голоса людей, они звали Людмилу, но все это уже не имело никакого значения: она все глубже проваливалась в темную, туманную бездну, зная, что возврата оттуда нет…

Часть 4

Андрей

Тишина и темнота сменились светом. Он раздражал, бил в глаза, от него никуда нельзя было деться. Ляля поморщилась и наконец разлепила веки. Взгляд уперся в белый потолок, скользнул по серым разводам и трещинам. Опять этот белый потолок, словно наваждение… Голова раскалывалась. Обрывки мыслей никак не удавалось связать в единое целое. Даша… Ее убили. Потом был салон. Гости. Не удавалось попасть в вену. Да, еще голоса, стук в дверь — и… разверзшаяся бездна.

Постепенно глаза привыкли к яркому дневному свету. Чуть приподнявшись, Ляля постаралась осмотреться. Она лежала в больничной палате, прямо у окна. Рядом стояла капельница, по трубочке в вену вливался раствор. До боли знакомая картина! Тут же стояли еще три койки, на одной из них лежала женщина. Она не двигалась, неясно было даже, жива ли. Одиночество и холодная белизна стен пугали, и Ляля обрадовалась голосам, доносившимся из коридора. Совсем рядом раздалось звяканье посуды, дверь открылась, и в палату вошла незнакомая парочка.

— Быстрее бы уже выписали! Не могу я больше эту баланду хлебать. — Девушка присела на соседнюю кровать с перекошенным от недовольства лицом.

— Да, в армии и то лучше кормят, — подтвердил ее приятель. — Я сегодня просился домой под расписку. Не дали: тебе, мол, с твоим отравлением еще тут куковать не перекуковать.

Забрав что-то у девушки, он отправился к себе, в мужскую палату. Его собеседница, сладко потянувшись, залезла на кровать и достала из тумбочки книжку. Тогда Ляля решила подать голос: пусть знают, что она пришла в себя. И вообще, неплохо бы узнать, который сейчас час…

— Извините! — обратилась она к незнакомке.

— О, новенькая оклемалась! — отреагировала девушка.

— Вы не скажете, какое это отделение?

Девушка ответила с ироничной улыбкой:

— Токсикология. Ты сюда вчера с передозом поступила.

— А сколько времени?

— Обед. Да ты отдыхай, придет доктор — все, что надо, скажет.

Лялина собеседница разговорчивостью не отличалась, так что пришлось и в самом деле дожидаться доктора. Тот заглянул только под вечер, когда Лялину руку освободили от капельницы. Беседа вышла не из приятных. Старый врач время зря тратить не любил. И в красках расписал Ляле все «радости», которые героин ей принесет в скором будущем. А в конце разговора как отрубил:

— С нас взятки гладки: организм твой очищен, если сюрпризов не будет, через три дня палату освободишь. Хотя скоро опять тут появишься, уж поверь. А жить тебе, девица, осталось еще года три-четыре такими темпами…

Далее он, к ужасу Ляли, заметил, что по ней тюрьма плачет, и вообще он бы таких, не спрашивая, посылал на принудительное лечение. Ляля слушала его не слишком внимательно, но уловила главное: силой ее в клинику положить никто права не имеет, поскольку преступлений за ней не числится. Эта новость придала Ляле сил. По окончании разговора она даже сумела заставить себя подняться и выйти позвонить. Маме с папой она не задумываясь наплела что-то про поездку с подругами в Питер. Те, как обычно, поохали по поводу учебы, на что она резонно заметила, что за несколько дней слишком много пропустить не успеет.

Положив трубку и вернувшись в палату, Ляля всерьез задумалась: только сейчас она по-настоящему поняла, что, собственно, произошло. Ведь она была на волосок от гибели. Не подоспей помощь, вот уж точно сейчас бы на небесах ей архангелы песни пели… И что тогда было бы с родителями? Игра с героином стала смертельной. Ляля вроде как и осознавала это, но одновременно лихорадочно размышляла, как поскорее покинуть больницу или хотя бы получить назад свою сумку с заветным порошком.

Пришло время ужинать. Кормили в больничной столовой и впрямь не по-королевски: овсянка на воде, отварная курятина и ни грамма соли. Ляля со вздохом отодвинула тарелку. Ну и слава Богу, что аппетита нет, еще неизвестно, как желудок на эти кулинарные изыски отреагирует. Лялиной неразговорчивой соседки по палате рядом не было: она смотрела телевизор в холле. Зато на Лялю внимательно смотрела женщина, попавшая в больницу чуть позже нее. Как выяснилось, она отравилась выхлопными газами от собственной машины, по неопытности закрыв двери в гараже. Вот уж точно редкий здесь случай: большинство-то пациентов наркоманы.

Седой доктор, так поначалу напугавший Лялю, в последующие дни приходил к ней еще пару раз. Вероятно, его приятно поразило Лялино безропотное поведение. Больные ему обычно попадались неспокойные. К кому-то, едва вышедшему из комы, приезжали разбираться сотрудники милиции. Кто-то умудрялся «закапывать» себе наркотик, незаметно добавляя его в раствор в капельнице. Вот тебе и «очищение организма»… Побеседовав с Лялей еще раз для пущей убедительности, старенький доктор ворчливо выдал:

— Молодая, красивая, вся жизнь впереди! Что ж ты с собой делаешь? Завязывай немедленно!

Ляля согласно кивала и обещала непременно завязать, как только выйдет из больницы, но сама прекрасно понимала, что это легче сказать, чем сделать. Организм вроде и сумел справиться с передозировкой, но Ляля чувствовала себя все хуже и хуже. Трех дней хватило, чтобы вновь с головой погрузиться в депрессию. Нежелание принимать действительность в чистом виде мучило сильнее, чем боль или озноб. Кто знает, может, уже следующий укол станет для нее последним? Ведь доза растет неуклонно. А денег на клинику слишком мало. Как выбраться из этого бесконечного лабиринта, да еще чтобы родители ничего не узнали? А может, и выбираться не стоит? Пусть будет что будет…

Наконец мучительное пребывание в больнице закончилось. Распрощавшись с новой знакомой, которую выписывали в тот же день, и посоветовав ей быть впредь в гараже поосторожнее, Ляля получила свои вещи. Героин был надежно упрятан в подкладку сумки — даже если бы там все перетряхнули, порошок остался бы в целости и сохранности. В ближайшем подъезде маленькая дорожка помогла девушке взглянуть на мир по-новому. Жизнь продолжалась! Хорошее расположение духа помогло Ляле принять решение: прежде всего следует извиниться перед Татьяной. Девушка старалась не думать о том, что случится, если хозяйка «откажет от дома».

Когда Лялька оказалась перед знакомой дверью, вся ее смелость куда-то испарилась. Она никак не решалась нажать на звонок, с мучительным стыдом раз за разом безрезультатно поднося палец к выпуклой кнопке. Все же набралась храбрости и позвонила.

Открыв дверь, хозяйка посмотрела на нее круглыми от изумления глазами:

— Ах ты, б… паршивая! Еще смеешь тут появляться? Чего тебе?

У Ляли от такого приветствия пропал дар речи. Все же она сумела пролепетать что-то вроде:

— Извините… просто пришла попросить прощения.

Она уже собралась произнести заготовленную речь, но Татьяна ее выслушивать была не намерена.

— Это все? Проваливай отсюда подобру-поздорову, — гаркнула сутенерша.

Испарившийся, словно утренняя роса, светский лоск и налитые злобой глаза лишили Татьяну всяческого сходства с той дружелюбной хозяйкой, которая некогда терпеливо объясняла Ляле «устав» своего заведения. Куда только девалась добрая и заботливая «мамочка»? Еще раз рявкнув на Лялю, она захлопнула дверь. После такого приема незваной гостье ничего не оставалось, как развернуться и вызвать лифт. Впрочем, Татьяна так и не успокоилась. Из квартиры доносился трехэтажный мат, адресованный, как легко было догадаться, Ляле. Такой реакции девушка не ожидала, но, в конце концов, Татьяна — стерва редкая. Другой вопрос, где теперь искать «работу»…

Ляля уже была готова зайти в кабину лифта, как дверь резко отворилась.

— И хватило ведь совести прийти, — продолжала кричать хозяйка, чье самолюбие было уязвлено. — Ты хоть представляешь, что натворила?

— Представляю, — тихо ответила Ляля, повернувшись к собеседнице лицом.

— Ни хрена ты не представляешь! — еще сильнее заорала Татьяна. За ближайшей дверью послышались шаги: видимо, крик услышали соседи. Пришлось Татьяне понизить голос и немного успокоиться. Она махнула рукой, предлагая Ляле войти: — Ну давай, а то сейчас весь дом сбежится.

Ляля прошла в квартиру, зная, что скоро пожалеет об этом. На нее немедленно обрушился поток ругани. Девушка спокойно выслушала все нелестные выражения в свой адрес. Минут через десять хозяйка наконец выдохлась, затихла и вопросительно посмотрела на Лялю: она ждала извинений и оправданий, но Ляля молчала. А что говорить? Она вдруг поняла: в салон больше не придет, а лишний раз потакать Татьяне не хотелось.

— Так и будешь молчать? — язвительно спросила хозяйка.

— Мне остается лишь извиниться за причиненные вам неудобства, — сквозь зубы процедила Ляля.

— За причиненные мне неудобства! — передразнила ее Татьяна. — Я из-за тебя кучу денег потеряла, клиентов хороших. Пришлось тебя в больницу тащить. Не «скорую» же на дом вызывать, чтоб нас всех накрыли! Лучше б ты сразу сдохла, идиотка! Скажи Андрею спасибо, сам тебя к врачам отвез. Что б я без него с тобой полумертвой делала?

— Андрей? Это кто? — удивилась Ляля.

— Помнишь, толстый такой, здоровый? На тебя, дуру, еще глаз положил.

Ляля напряглась и с большим трудом припомнила мужчину, заговорившего с ней в тот вечер. Она слегка поежилась — симпатичным его точно назвать было нельзя. Довольно угрожающая фигура. Странно, что он стал помогать какой-то незнакомой наркоманке из борделя. Ей вдруг ужасно захотелось никогда больше не видеть Татьяну и не появляться в этой квартире. Да и «похвал» она уже наслушалась на всю оставшуюся жизнь.

— Ладно, спасибо вам за все, я, пожалуй, поеду домой. — Ляля направилась к выходу.

— Кстати, он тобой интересовался, — крикнула ей вслед Татьяна.

— Кто? — снова не поняла Ляля.

— Кто-кто? Андрей. Я ему твой домашний телефон дала, а ты уж сама разбирайся, чего он хочет.

Телефон! Домашний! По которому вычислить адрес ничего не стоит. Ляля вышла из салона на негнущихся ногах. Она и так не могла отделаться от мыслей о Дашиной смерти. Что ожидать от этого Андрея? Может, это была своеобразная месть хозяйки? Хотя нет, та легко могла подставить Лялю по полной программе. «Если здраво поразмыслить, я еще хорошо отделалась, — решила Ляля. — Жива, относительно здорова, и никто на меня не заявил. Новый салон найти несложно, их сотни по Москве. А Андрей этот… В крайнем случае другую квартиру сниму».

На следующий день с утра Ляля поехала в Гнесинку, потом заскочила проведать родителей, но долго засиживаться дома не стала, сославшись на то, что ей надо наверстывать упущенное в институте. На самом деле сидеть и врать про свою замечательную поездку в Петербург просто не было сил. За год тонкая поначалу перегородка, которую воздвиг между Лялей и ее семьей героин, превратилась в высоченную крепостную стену. Что бы она теперь ни говорила маме с папой, отчасти было ложью. А те ничего не замечали и свято ей верили. Ведь их Лялечка всегда была самая умная и замечательная. Ляле от этой их уверенности становилось особенно тяжело. Но правила уже давно устанавливала не она. Затеянная игра требовала мастерства блефа при «плохой руке». Приходилось делать вид, что в ее жизни все обстоит лучше некуда.

С другой стороны, на втором курсе появилась масса новых предметов и преподавателей, а Ляле оказаться вне училища совсем не хотелось. Так что этот и последующий вечер она действительно провела в своей съемной квартире, мучая старенькое фортепиано, по случаю купленное у знакомой. Наверстывать упущенное становилось все сложнее, тем более что занятия музыкой уже давно не доставляли ей прежнего удовольствия. Героин уничтожил все волшебство, которое раньше открывали Ляле сонаты и фуги. Без кайфа музыка превращалась в нудное и тяжелое упражнение, после которого она чувствовала себя опустошенной. Под кайфом все становилось на свои места, но ненадолго. Когда-то Ляля мечтала, что станет знаменитым композитором или хотя бы известной исполнительницей. Теперь ей хотелось как можно скорее покончить с выжимавшей все силы Гнесинкой. Казалось бы, бросить учебу было проще простого, но родители тогда точно поймут, что с их любимой доченькой творится что-то не то. Для поддержания приятной иллюзии нормального существования следует появляться на занятиях и сдавать экзамены хотя бы на «удовлетворительно». А ведь без героина ей теперь даже зачета не сдать. Нужны деньги…

Лялины размышления, приведшие ее в уже закономерный тупик, прервал телефонный звонок. Услышав мужской голос, она напряглась — и не зря. Звонил тот самый Андрей, из салона. К Лялиному удивлению, он вполне приветливым басом пригласил ее сходить куда-нибудь поужинать. Перепуганная Ляля категорически отказалась:

— Нет, я не могу, мне заниматься надо.

— Давай тогда я к тебе приеду, — предложил Андрей.

— Ко мне нельзя, у меня… — Ляля замялась. Почему-то никак не получалось придумать правдоподобный повод для отказа. — У меня родители дома.

— Да хорош мне воду лить. Я же знаю, ты одна живешь. — Андрей добродушно прервал девушку, прежде чем та успела завраться окончательно. — Люда, я тебе ничего плохого не сделаю. Хотя за обломанный вечер тебя следовало бы отлупить. — В голосе Лялиного собеседника послышалась усмешка. — Мне просто хочется тебя увидеть, вот и все.

— Просто увидеть? — недоверчиво переспросила Ляля.

— Я к тебе не как клиент собираюсь, а как гость. Как сама захочешь, так и будет. Никто тебя не тронет.

Побороть Лялино недоверие было не так-то просто.

— Знаешь, нет у меня сейчас времени на гостей. И вообще…

— Опять врешь, Людочка. У тебя в апартаментах сто лет ни одна живая душа не появлялась. Ладно, не хочешь — не надо, я тебя насиловать не буду. Только я завтра опять позвоню. И послезавтра. Пока не согласишься.

Почему-то настойчивость нового знакомого Лялю не напугала, а, наоборот, даже подкупала. А может быть, дело было в голосе: низком, уверенном, с приятной хрипотцой. Проговорив с Андреем почти час, она справилась со своей подозрительностью и продиктовала адрес.

Правда, через минуту пожалела о принятом решении и принялась названивать Антонине. С простоватой жительницей Одинцова, чье рабочее имя звучало ни больше ни меньше как Стелла, Ляля познакомилась все в том же салоне. Иногда она рекомендовала Стеллу своим постоянным клиентам, конечно же, если прежде по каким-либо причинам отказывалась Даша. А еще у девчонок сложилась добрая традиция страховать друг друга на «мутных» заказах.

— Тонь, это Люда. Ты дома сегодня вечером?

— Наверно, а что?

— Ты меня не прикроешь? Понимаешь, ко мне какой-то тип сегодня на дом придет. Голос вроде ничего по телефону, но кто знает? А я слышала: по району маньяк гуляет, девушек по вызову режет…

— Спасибо, что сказала, я тоже осторожнее буду.

— Ты мне тогда позвони пару раз вечером, о’кей? Если глухо будет — бей тревогу.

— Ладно, договорились.

Ляля понимала, что такая страховка слабовата, но все лучше, чем ничего. Тут только она сообразила, что и Тоньке сказала неправду. Ведь не клиента ждет, а гостя. До прихода Андрея оставался всего час, и Ляля немедленно занялась наведением порядка. Ее поразило, во что успело превратиться ее жилье за прошедшую неделю. Ляле передалась от мамы привычка к аккуратности, и первое время съемная квартира сияла чистотой. Однако очень скоро героин решил проблему с уборкой, попросту позволяя не замечать беспорядка. В углах копилась пыль, смятая одежда висела на спинках стульев, над кухонной раковиной высилась гора немытой посуды. Работы было на неделю, а не на час. Поэтому пришлось прибегнуть к экспресс-методу. Вещи, разбросанные по всей квартире, Ляля кое-как распихала по шкафам. Тарелки с чашками были перемыты в рекордно короткий срок. Далее Ляля в два приема прошлась шваброй по полу в прихожей и кухне. И у нее даже осталось пятнадцать минут, чтобы переодеться в неброское длинное платье и аккуратно уложить волосы. Макияж Ляля сделала едва заметный — хотелось еще раз подчеркнуть, что Андрей придет сюда как гость, и не более того.

Сам приглашенный появился на пороге минута в минуту — с пакетом продуктов и небрежно засунутым в него букетом цветов. Почему-то теперь он показался Ляле еще выше и шире, чем в салоне. Чуть пристальнее взглянув ему в лицо, она невольно сделала шаг назад. Дело было не только в стрижке почти под нуль и какой-то нахрапистости Андрея. В правую щеку гостя, ближе к подбородку, врезался изогнутый шрам в виде запятой, левая бровь была рассечена, а на нижней, слегка оттопыренной губе выпирала застарелая гематомка. Мужчина вразвалочку прошел в квартиру: следы прошлых «боевых ранений» как нельзя лучше гармонировали с его манерами. Типичный «браток» из телесериала… или из богатой «салонной» практики Ляли. Но тут гость улыбнулся, и лицо его преобразилось: откуда только взялась доброта в глазах и смешная неуклюжесть?! Вручая Ляле пакет и стараясь изобразить галантный поклон, он напомнил ей большого и уютного плюшевого мишку. Андрей принялся развязывать шнурки на ботинках, но поскольку был человеком упитанным, немало провозился и весь вспотел. В процессе он нарочито постанывал и плаксиво причитал: «Ну, твою мать, никогда больше не куплю обувь со шнурками».

Смахнув со лба пот и пренебрежительно откинув второй ботинок прямо в центр прихожей, Андрей прошел в гостиную и критически осмотрел небогатую Лялину обстановку. Собственно, мебель досталась Ляле от прежних хозяев, что ее вполне устраивало. Сама она здесь поставила только фортепиано. На него и указал гость:

— Музыкой увлекаешься?

— Да, я в Гнесинском училище учусь, на фортепианном. А ты чем занимаешься?

— А я деньги зарабатываю.

— И много заработал? — ухмыльнулась Ляля.

— Не знаю, не считал. Я ведь их под жопой не держу, я их трачу, — ответил Андрей и направился в сторону кухни, не дожидаясь Лялиного приглашения. По всему было видно, что он везде чувствует себя как дома. Ляля спокойно наблюдала за гостем, чья развязность ее почему-то не раздражала. Куда-то подевалась нервозность, исчез тремор рук. Она даже охотно отвечала на вопросы о себе, об учебе и о многом другом: «Ну что ты, у меня очень милые хозяева… Совсем недорого… Нет-нет, участковый не достает… Уже на втором курсе, да-а… Может быть, чая?» Ляля последовала за приглашенным на кухню, где они вдвоем стали разбирать пакет с продуктами. Она отметила, что вкус у Андрея неплохой да и денег в самом деле куры не клюют. Среди цветов и аппетитных деликатесов лежала коробка с дорогим французским коньяком.

— Что, коньячок попиваешь? — полюбопытствовала Ляля.

— Да, но только хороший, а то дерьмовый не запрыгивает. А ты конинку пьешь?

Ляля неуверенно мотнула головой. Ей больше был по вкусу другой допинг, и алкоголь она не жаловала. А потому и сама толком не знала, что пьет, а что — нет.

Непринужденная беседа продолжалась за кухонным столом. «Как хорошо, что успела вымыть посуду, — подумала Ляля, — а то сейчас было бы неловко». В дополнение к принесенным гостинцам хозяюшка не преминула разогреть щи, сделать бутерброды по-польски (при этом поясняя, что их обожает ее папа) и выставить к чаю сладкие пирожки, накануне испеченные мамой. Андрей оказался большим ценителем домашней стряпни. На протяжении всей встречи он лихо острил, заразительно смеялся над Лялиными шутками и прекрасно умел рассказывать анекдоты, по большей части пошлые. Зато какие смешные! Лялька хохотала до слез и сама себе удивлялась. По непонятным причинам грубые шуточки не вызывали у нее обычного отвращения или неприязни. Искренность и непосредственность Андрея, напротив, к нему располагали. Он производил впечатление человека уверенного. Однако его уверенность не перерастала в откровенную наглость. Андрею просто незачем было «понты кидать» или выпендриваться. Сразу бросалось в глаза, что на мнение окружающих этому мужчине наплевать, он сам себе хозяин. Ляля вдруг подумала, как несправедливо было его причислять к привычному кругу «клиентов». Зачем такому бордель? С ним любая будет рада оказаться рядом… Поймав себя на этой мысли, девушка невольно смутилась.

Тут раздался телефонный звонок. Тоня, как и договорились, проверяла, все ли в порядке. Ляля быстренько сообщила подруге, что все о’кей, и повесила трубку. Андрей тут же сообразил, в чем дело:

— Ну ты предусмотрительная! Ты б еще наряд на дом вызвала. Не съел ведь я тебя, нет?

— Не-ет, — протянула Ляля.

Ей прежние страхи уже казались смешными. Внушительные размеры Андрея только делали его привлекательнее. Полный — значит, всего в жизни хватает. Небрежно одевается? Значит, человек независимый, без предрассудков. А шрамы? Ну, шрамы только придают особый шарм.

Время пролетело незаметно, настенные часы пробили полночь. Андрей аккуратно поставил пустую бутылку из-под коньяка под стол. Ляля по привычке к спиртному почти не прикасалась, да ей и без него было хорошо, как никогда раньше. Не думала она, что когда-нибудь сможет вот так, сидя за столом, разговаривать с мужчиной «за жизнь». В салоне всех мужиков считали козлами — и Ляля очень быстро поняла, что девочки знают, что говорят. Впервые теперь ей показалось, что из общего правила бывают исключения.

Пока Андрей опустошал рюмку за рюмкой, Ляля наблюдала за ним с легким опасением. Уж сколько она повидала приличных с виду клиентов, которые после выпитого начинали распускать руки, не позаботившись о предварительной оплате. Один даже как-то захрапел у Ляли в спальне, так и не успев сделать то, зачем пришел. Андрей же пил коньяк как воду — и не пьянел: не заговаривался, не шатался, не принимался глупо хохотать. Лялю уже саму начинало клонить в сон, она все чаще посматривала на часы. Интересно, гость останется у нее или поедет домой? Честно говоря, она была бы не против, если бы он остался…

Однако Андрей лениво поднялся и хлопнул в ладоши:

— Ну, посидели, пора и честь знать. Пойдем, проводишь. — Он направился в сторону прихожей и стал неторопливо одеваться. При этом еще раз бросил оценивающий взгляд на Лялину квартиру. Заметно было, что жилище ему не очень-то по вкусу.

— Видно, что хата съемная, — вынес он вердикт. — А почему все-таки с родителями не живешь?

Вместо ответа Ляля пристально посмотрела на нового знакомого. В глазах читалось: «Ты издеваешься или как?» Уж кому-кому, а Андрею без слов должно было быть ясно: в ее положении жить в одном доме с мамой и папой было совершенно невозможно.

— Да, глупый вопрос, — согласился Андрей, словно читая Лялины мысли. — Но ничего, я думаю, все поправимо.

— В каком смысле? — не поняла Ляля.

— В прямом. Вот что, давай-ка собирай вещи и перебирайся ко мне.

Ляля запнулась на полуслове, настолько неожиданно прозвучало предложение Андрея. Он же старательно делал вид, что не замечает ее изумления. Насвистывая что-то себе под нос, достал флакон с туалетной водой из бокового кармана ветровки и тщательно подушился. Она молча наблюдала за Андреевыми сборами, втайне надеясь, что он еще раз повторит свое предложение. Или хотя бы скажет еще хоть слово. Андрей одно и то же дважды повторять не любил. А вел он себя так спокойно и уверенно, что Ляля в конце концов опустила голову: «Мне послышалось». Ляле стыдно было даже самой себе признаться, как ей хотелось услышать нечто подобное. И тут, уже открывая дверь, Андрей снова заговорил:

— Завтра за тобой заеду, часа в три. Соберись и рассчитайся с хозяевами.

Почему-то эти слова ее не обрадовали, а разозлили. Лялю взбесила непоколебимая уверенность Андрея в том, что она заранее на все согласна. Подумать только! Она его впервые увидела неделю назад, да еще при каких обстоятельствах. Более-менее познакомились они только сегодня. И этот бандит теперь считает, что стоит ему поманить пальцем, и она тут же за ним побежит!

— А с чего ты взял, что я согласна? — дерзко возразила Ляля. — Думаешь, если я в салоне работала…

— Значит, так. Где ты работала и чем раньше занималась, меня мало волнует. Что было, то прошло. И вообще, никто тебя не спрашивает, — обескуражил Лялю Андрей. Говорил он спокойно, не повышая голоса, но так, что становилось ясно — последнее слово все равно останется за ним. — Кстати, скажи однокурсницам, что неделю-две тебя в училище не будет.

— А это еще что за новость? — Ляля даже не успела ничего сказать по поводу переезда.

— Завтра ты ложишься в наркологическую клинику. Я у себя дома эту гадость не потерплю. Поняла? И не возражай. Одна тут возражала, возражала, а потом ее откачать не смогли. — Тон Андрея стал куда жестче, видимо, Лялин знакомый увлекся, задумавшись о чем-то своем. Но потом, встретившись с растерянным Лялькиным взглядом, заговорил мягче: — Не боись, там профессионалы работают, никто больно делать не будет. Сама разве лечиться не хочешь?

— Хочу, — безропотно согласилась она, опустив глаза. — Андрей, ты мне только одно объясни: на кой я тебе сдалась?

— Эх, Людка, Людка… Ты ж не вещь, которую в метро забыли, чтоб так о себе говорить.

Ляля не нашлась что ответить, только глупо пожала плечами. Андрей вышел не прощаясь, оставив Лялю в недоумении. В ту ночь она никак не могла заснуть. Андрей предложил ей самый ценный из подарков: жизнь. Нормальную жизнь, без героина, без салона, без лжи. Девушка сотню раз прокручивала в голове минувший вечер, вновь и вновь припоминая, о чем они с Андреем говорили. Ответа на главный вопрос все равно не было: зачем она ему нужна? Мало ли он повидал проституток, наркоманок да и просто чокнутых девиц! Во время беседы ничего особенного не произошло, они лишь узнали друг друга чуть лучше. Да, Ляля рассказывала о себе больше, чем Андрей, но все-таки… У него нет причин с ней оставаться. А вот у нее были, и еще какие.

Только теперь Ляля нашла в себе силы оценить, кем она была всего год назад и в кого превратилась сейчас. Как можно было скатиться на самое дно за такой короткий срок? И как незаметно это случилось… Год назад у нее были мечты, были перспективы, были любимая музыка и множество друзей. Она жила с лучшими в мире родителями, ни в чем не нуждалась и никогда никому не врала. А в больнице в последний раз лежала лет в пять, когда ей гланды вырезали. Теперь же… Волосы дыбом встают. Жизнь превратилась в сплошную ложь, музыка, которую Ляля считала своим будущим, не интересует совершенно. От родителей она уехала, а работает в борделе. И каждую неделю покупает все больше и больше героина. А значит, если все так и останется, койка в токсикологии ждет ее еще не раз. Вывод прост: так жить нельзя. Хватит! Ляля вновь и вновь повторяла эту фразу — сначала про себя, а потом вслух, до крика. Она точно знала, что ее решение было верным. Впервые за долгое время девушка была абсолютно счастлива — без помощи порошка. Спала она сладко и проснулась рано поутру улыбаясь.

Однако утром оптимизм Ляли несколько иссяк. Клиника означала ломку, а ломка — адские муки. Правда, с врачами все-таки не так страшно. Но все равно… Ляля с трудом справилась с подступавшей тревогой и отправилась в училище. Хотя она с равным успехом могла бы остаться дома. Мысли ее как никогда были далеки от нотной грамоты. Подруги в аудитории хихикали, старались заговорить, но Ляля их не замечала. Стараясь не думать об ожидавшей ее боли, она принялась размышлять об Андрее. В свете предстоящей ломки его твердость в принятии решений показалась признаком будущей тирании; способность пить и не слишком пьянеть наводила на мысль о хроническом алкоголизме. И вообще больно прыток! Каждый второй Лялин клиент «проникался» ее печальной историей и немедленно обещал руку и сердце, а к ним и золотые горы в придачу. А чуть погодя, протрезвев, уходил, оставляя три копейки чаевых. Бывали и «мыльные пузыри» посерьезнее. Пару раз у Ляли уже появлялись «поклонники» — в нелегком «салонном» бизнесе без этого никак. Дарили подарки, изводили звонками по телефону, давали кучу пустых обещаний. Самый настойчивый даже обещал жениться, после чего его и след простыл. Вытирая заплаканные глаза, Ляля тогда решила больше никому не верить. Горький опыт тоже мог оказаться полезным. Но на этот раз… На этот раз все было так… по-настоящему. Разочарование обернулось бы катастрофой, и потому Ляля старательно гнала прочь предательскую тревогу.

Из училища девушка понеслась домой, где быстро побросала в два чемодана весь свой нехитрый скарб. До приезда Андрея оставалось еще часа полтора, а Лялю просто трясло от нетерпения. Мучительный страх сменялся надеждой, потом приходила злость и тревога, затем вновь появлялась вера… Несколько раз Ляля снимала телефонную трубку и вновь клала ее на место. Как просто было бы набрать знакомый номер, встретиться с Катей, уколоться и ни о чем больше не думать. Но тогда путь к спасению будет закрыт. Оставалось лишь ждать. И молиться. Ляля разговаривала с Богом редко, но сейчас, повторяя непривычные слова молитвы, она просила его не отнимать последний шанс. Пусть Андрей придет или позвонит, и все будет так, как он вчера сказал…

Ляля так глубоко ушла в себя, что подскочила на стуле, когда телефонный звонок разорвал тишину. Дрожащей рукой она схватила трубку.

— Ну что, готова? — бодрым голосом спросил Андрей.

— Всегда готова! — с юмором, по-пионерски ответила Лялька. На самом деле она дрожала так, словно ей предстояло сдать самый важный в жизни экзамен. Но показывать Андрею свое волнение не собиралась.

— Я буду у тебя через сорок минут. Кстати, ты родителей предупредила, что уедешь ненадолго?

— Я пока никому не звонила, — призналась Ляля.

— Вот те раз, я ж тебе еще вчера сказал!

— Ну, мало ли что сказал. По пьяни чего только не предлагают. А потом или обещанного не помнят, или помнить не хотят. Я боялась, ты больше никогда не появишься…

— Людмила-джан, у меня нет такой пагубной привычки лить порожняк, даже если нажрусь в полный ноль. Что обещано, всегда выполню. А чего сделать не могу — обещать не стану.

Ляля только что получила весомое доказательство, подтверждавшее слова Андрея. Она лишь промолчала в знак согласия. Оставалось позвонить девчонкам из Гнесинки и наврать им что-то про внезапно возникшую ангину. Родителям Ляля звонить не стала, хоть Андрей и настаивал. Ей просто не удалось придумать правдоподобного объяснения предстоящему исчезновению.

Клиника

Наркологическая клиника располагалась рядом с одной из городских больниц. Она же представляла собой и реабилитационный центр: простой «чисткой» наркомана не вылечишь. Нужны психологи, специалисты, способные исцелить не только тело, но и душу.

Ляле за последний год поневоле не раз приходилось бывать в медицинских учреждениях. Мысленно она принялась сравнивать частную и государственную медицину. Даже обстановка клиники отличалась от больничной как небо от земли. Улыбчивые медсестры, кружевные занавески в уютных палатах, вкусная еда в столовой… Была в этой бочке меда лишь одна ложка дегтя. Андрей и словом не обмолвился о стоимости лечения, но Ляля понимала, что сама никогда бы не смогла достать нужную сумму. Такое «удовольствие» стоит недешево, но ей повезло. В отличие от многих других девушек в ее положении. Эта мысль заставила ее покраснеть и опустить голову. Андрей истолковал этот жест по-своему.

— Помни, Люда-джан, тебе стыдиться нечего! Это тем, кто от этой гадости отказаться не хочет, стыдно быть должно. А ты сможешь, я уверен!

При входе молодых людей встретила одна из сестер и проводила в кабинет главного врача. Ляле казалось, что здесь не лечатся, а отдыхают, — комнаты и коридор неуловимо напоминали приятную маленькую гостиницу. Стены не пугали больничной белизной, наоборот, их нежно-абрикосовый оттенок успокаивал. Стенды с плакатами и бюллетенями удачно сочетались с небольшими картинами, написанными в необычном, абстрактном стиле. Позднее Ляля узнала, что их подарил клинике один известный художник в благодарность за освобождение из плена наркотиков.

Повсюду стояли высокие подставки с живыми цветами. Молоденькая девушка, одна из пациенток центра, заботливо обрывала с них засохшие листочки и поливала из маленькой лейки. Ляля немедленно вспомнила родительское гнездышко, как папа шутил, что они с мамой «превратили квартиру в оранжерею». Ах, как давно это было! Но теперь у нее наконец-то появился шанс вернуться домой. Даже если после выписки Андрей решит больше с ней не встречаться, к прежнему возврата нет и быть не может.

Именно эти слова она произнесла во время долгого и серьезного разговора в кабинете врача. Доктор подчеркнул, что добровольный приход Ляли в клинику — уже очень хороший знак. Невозможно вылечить наркомана, который сам не желает избавиться от болезни. Ей следует помнить, что предстоит длинный и тяжелый путь. На первом этапе организм очищают от накопившегося яда. Процедура эта сложная и болезненная. Сильная ломка неизбежна, но врачи по возможности постараются погасить ее с помощью медикаментов. Уже через несколько дней Ляля почувствует себя гораздо лучше. Но психологическую зависимость снять куда сложнее, чем физическую. Необходимы будут занятия с психологом в группе. И уже после выписки Ляля будет регулярно приходить на встречи анонимных наркоманов, тщательно прорабатывая каждую ступень пошаговой программы. Иного способа вернуться к себе прежней нет. Ляля внимательно выслушала врача. Перспектива открывалась не слишком приятная: болезненная ломка, непростые беседы в терапевтической группе… К тому же всегда сохранялась опасность возвращения к старому, однако появилась надежда — и это сейчас было самым главным.

Врач быстро заполнил все необходимые бумаги, завел историю болезни и выдал Ляле направления на сдачу анализов. Учтивая медсестра провела ее в палату и показала, где можно оставить вещи. Девушка официально стала пациенткой центра. Теперь нужно было проститься с Андреем: врачи предупредили, что в первые дни лечения посетители к пациентам не допускаются. Ляле было немножко страшно: уже сейчас ей предстояло вступить в борьбу, поражение в которой означало смерть всех надежд на будущее.

Андрей (мысленно Ляля ласково называла его Андрюшей) держал ее за руку и подбадривал как мог:

— Будь молодцом! Все получится, а мы с тобой еще это отпразднуем!

— Надеюсь… — Ляля вовсе не была так уверена в своих силах, но перед Андреем хотелось казаться сильной, хотя голос дрожал и почему-то от страха бил озноб.

Андрей обнял Ляльку:

— Как только можно будет, сразу к тебе заеду! Ну, бывай!

Ляля пошла в свою палату, в левом крыле здания. Здесь ей предстояло провести неделю. Усевшись на кровать, она не спеша принялась раскладывать свои вещи на тумбочке. Одновременно девушка познакомилась с двумя своими соседками: Марией и Натальей.

Маша, роскошная шатенка, даже в клинике не забывавшая регулярно красить ногти и наводить марафет, была немногим старше Ляли. Сейчас она с увлечением листала свежий номер «VOGUE» и только махнула рукой в сторону новенькой:

— Привет!

Ляля кивнула в ответ, а потом поздоровалась с Наташей, которая была постарше и лежала на соседней койке под капельницей. Она казалась изможденной: круги под глазами, дрожащие руки, бледные щеки… Однако Лялин приход заинтересовал и ее. Ляля еще не успела убрать на место все пакеты, а обе девушки уже представились, спросили, как Лялю зовут, и продолжали засыпать ее вопросами.

Молоденькая Маша, отложив журнал в сторону, поинтересовалась:

— Люда, если не секрет, ты на чем сидишь?

— На героине, — честно ответила Ляля и с воодушевлением добавила: — Очень надеюсь спрыгнуть!

— О, родственная душа! Я тоже на нем, но, честно говоря, на успех особо не рассчитываю.

— Это еще почему? — заволновалась Ляля.

— Да ты не дергайся, — начала успокаивать ее Маша. — Кому надо, у того все получится. У меня просто ситуация другая: мне слезать неохота.

— Зачем тогда сюда пришла?

— Предки заперли. По их милости это уже вторая клиника за год. Все никак не могут смириться, что их дочь наркоманка. А Наталья у нас винтовая. — Маша указала рукой на лежащую женщину, явно стремясь сменить тему. — Не понимаю, как можно себе эту таблицу Менделеева в вену вкалывать.

Прежде молчавшая Наташа с усмешкой принялась обороняться от Машиных нападок. Было заметно, что дружеские перепалки для них дело обычное.

— Между прочим, винт себе кололи немецкие летчики во время Второй мировой! И потому быстро принимали решения в ответственный момент и становились неутомимыми. Сидели за штурвалом столько, сколько выдерживала машина, а не их организм.

— Ну и что? Зато на героине все звезды сидят. Среди героинщиков уйма гениев, — с гордым видом отстаивала свое пристрастие Маша.

Ляля от изумления открыла рот и, не в силах молчать, тут же решила вмешаться в спор:

— Конечно, и среди гениев были наркоманы. Да вот только не все наркоманы — гении.

— Точно, — согласилась Наташа. — У меня есть ребенок, я его из-за дряни этой чуть не лишилась. Муж поставил условие: или завязываю, или он со мной разводится, а сына забирает себе. Слава Богу, у нас кое-какие сбережения были. Может, и правда вылечат, за деньги-то.

Тут в палату зашла медсестра и увела Лялю для сдачи крови. Ее уже познабливало: с момента последней инъекции прошло больше суток. Врач поставил ей капельницу с физраствором, и началась наименее приятная часть лечения. На своей койке Ляля провалялась сутки. Ни есть, ни спать она не могла. Спасибо докторам, ломка протекала не так мучительно, как во время Лялиных безуспешных попыток слезть самостоятельно. И все же боль не проходила. С трудом добираясь до туалета, Ляля всякий раз с испугом бросала взгляд в зеркало в коридоре. Синяки под ввалившимися глазами становились больше и больше, двигаться было все труднее. Стоило лишь вернуться в палату, как хотелось вновь вскочить с койки. Лялька извивалась на кровати, то сворачиваясь в клубок, то вытягиваясь как струна. В самые тяжелые моменты сестра колола ей обезболивающее.

В момент кризиса Ляля ни о чем, кроме героина, и думать не могла. Но уже к вечеру ей стало куда легче. После инъекции снотворного девушка погрузилась в глубокий сон. Спала она долго и безмятежно. Проснулась на следующий день за час до обеда. Ляля была измучена, истощена, однако довольна — первый этап пройден. Как правило, раньше ее сорваться заставляла именно боль. Теперь все должно пойти по-другому. Соседки по палате проводили ее в столовую. Ляля действительно не прочь была подкрепиться. Тем более что еда тут ничем не напоминала больничную: никаких особых кулинарных изысков, при этом все очень вкусно и питательно. Лялька уже немного пришла в себя и потихоньку начала осматриваться. Несмотря на дороговизну лечения, обеденные столы не пустовали: пациентов в клинике хватало. Кого здесь только не было! И подростки лет четырнадцати-пятнадцати, и люди лет тридцати — сорока, по всей видимости, давно успевшие обзавестись семьей. Их дети вполне могли оказаться Лялиными ровесниками. Она поежилась. Ну, с ней все ясно, села на иглу по глупости. А что тут делают немолодые, вполне состоявшиеся люди? Ведь говорят, что старых наркоманов не бывает…

От размышлений ее отвлекла Маша, строившая глазки симпатичному молодому человеку за соседним столом. Заметно было, что компания обедавших неподалеку парней привлекает девушку куда больше, чем содержимое тарелки.

— У тебя косметика с собой? — обратилась она к Ляле.

— Да, кое-что захватила. А что?

— Пацаны из мужской палаты сегодня вечером к нам в гости напрашиваются. Я подумала, может быть, устроим небольшой сейшн. Ната, ты не против?

— Да ради Бога, — согласилась Наташа.

— Вот того высокого блондина, — она кивнула в сторону улыбавшегося ей парня, — я забила, так что разбирайте оставшихся. Люд, тебе кто по вкусу?

Меньше всего Ляле сейчас хотелось развлекаться. Лучше лечь, расслабиться и постараться ни о чем не думать. Она попыталась отмахнуться:

— Знаешь, я бы, конечно, составила компанию, но…

— В жизни всегда должно быть место празднику! — бодро проскандировала Маша. — К вечеру совсем оклемаешься, вот увидишь! А пока пошли в группу.

После обеда с пациентами в клинике работал психолог. Группа собиралась в просторном помещении, скорее напоминавшем уютный зал, чем больничную палату. Все уселись, кому как удобно. Симпатичная, дружелюбная женщина, которую звали Светланой Леонтьевной, ничем не напоминала привычных Ляле строгих медиков. Впрочем, и задача у нее была другой. Увидев новенькую, Светлана Леонтьевна не оставила ее без внимания:

— Я смотрю, у нас появился новый друг. Как вас зовут, милая девушка?

— Людмила.

Ляля хотела остаться незамеченной, и общее внимание ее смущало. Тогда Светлана Леонтьевна спокойно объяснила ей, что поначалу все говорить стесняются. Задача группы: выслушать проблему каждого и помочь ему. Любой может рассчитывать на понимание и поддержку. Кроме Ляли, здесь было еще несколько новеньких. После того как они представились, Светлана Леонтьевна предложила группе начать с разъяснения основных правил работы, чтобы новоприбывшим было легче адаптироваться. Девушка, сидящая рядом с Лялей, рассказала об уставе группы:

— На собраниях каждый может высказываться по обсуждаемой теме. Есть одно условие: опираться только на собственный опыт, говорить лишь о себе. Общие рассуждения не нужны. Задавать вопросы выступающему или вступать с ним в дискуссию у нас не принято. Да и между собой лучше не спорить. Все можно обсудить, когда выступающий закончит.

— Замечательно, — кивнула Светлана Леонтьевна, а затем обратилась к новеньким: — Мы работаем по «Программе 12 шагов». Многие посещают эти занятия в течение нескольких месяцев и даже лет после выписки из клиники. Советую вам отнестись к ним серьезно, это основная часть вашего лечения. А теперь я предлагаю по очереди зачитать по нескольку строчек из каждого шага «Программы». Кто хочет?

Наталья вызвалась прочитать первый шаг:

— Я признаю, что стала зависима от наркотиков и теперь они управляют моей жизнью, а не я. Я считала, что могу в любой момент взять все под контроль, бросить, но это не так. Только признав свою зависимость, я смогу от нее избавиться.

«Как же верно сказано, — подумала Ляля. — Ведь и я была уверена, что всегда смогу бросить, стоит только захотеть. Думала, что помощь мне не нужна. А потом все покатилось под откос и стало слишком поздно…»

Участники собрания продолжали зачитывать шаги. В них речь шла о пересмотре своего образа жизни, о беспристрастном взгляде на свои достоинства и недостатки, о том, как принимать себя и других такими, какие они есть, о стремлении к духовному пробуждению. Основное правило программы — честность. Кроме признания факта своей болезни, для излечения наркоману необходимо избавиться от негативного груза прошлого, рассказать о своих заблуждениях, быть готовым исправить прежние ошибки, и в первую очередь — моральный ущерб, уже нанесенный близким людям. Ляля вспомнила о родителях. Теперь у нее появился реальный шанс вернуться в семью, и упускать его нельзя.

Последние шаги программы предусматривали ежедневный самоанализ, появление привычки постоянно смотреть на себя со стороны. На последнем этапе наркоман, бросивший употреблять наркотики, помогает другим забыть о пагубной привычке.

Потом Светлана Леонтьевна предложила новым пациентам клиники рассказать свою историю. И пояснила, что подробного отчета давать не обязательно. Кто не хочет, может не рассказывать о том, что его привело к наркотикам или что и в каких количествах он принимает. Важно говорить о своих ощущениях и печальном, увы, опыте. Ляля уже не чувствовала себя так скованно, как прежде. В группе царила непринужденная атмосфера, и «старожилы» смело говорили о вещах, которые она побоялась бы и упомянуть. Ляля постепенно разговорилась и рассказала кое-что о себе:

— Я наркоманка. Уже почти год сижу на героине. Впервые попробовала на вечеринке в клубе одном. Я… Мне… Незадолго до этого случилось одно несчастье, после которого мне даже не хотелось жить. Я подумала, что от героина станет легче… и действительно стало легче, но ненадолго…

Ляля поведала присутствующим, как незаметно для себя самой оказалась в замкнутом героиновом круге. Как клянчила деньги у родителей, как потом ушла из дома, чтобы они не поняли, что происходит. Как мечтала найти выход и как теперь надеется, что клиника ей поможет. Присутствующие терпеливо и с пониманием выслушали Лялин рассказ. Вернувшись в палату, она вновь и вновь вспоминала все подробности работы в группе. У нее появилось ощущение, что все, кто участвовал в занятии, теперь ее друзья. Они ее любят и прощают…

Все дни, проведенные в клинике, Ляля, чувствовавшая себя уже гораздо лучше, усердно посещала групповую терапию. На очередном занятии свою историю рассказывали другие новички, сама же девушка была в числе благодарных слушателей. Надо сказать, что душу открывали и пациенты со стажем. Именно так Ляля услышала историю Натальи:

— Я наркоманка. Слезть пытаюсь уже второй раз. А до того чуть не год занималась «самолечением»: перешибала наркотики алкоголем. Не знаю, может, теперь я уже и алкоголичка. А как все начиналось… Замуж вышла рано, по любви. Дочь родилась. Родители подкинули мне денег на свой магазинчик: мама была пробивная, очень ничего зарабатывала. Во мне тоже, видно, гены проснулись: стала крутиться, доход получать. А куда деньги эти шальные девать — не знаю! Дочку как куклу одела, себе ни в чем не отказывала. А муж бойкот объявил. Потому что у него — зарплата, а у меня — деньги! Скандалили каждый день, Верочка моя плакала. Когда в семье все не ладится, никакие деньги не спасут. И на душе грустно. Как-то подружка предложила «сигаретку особую» с анашой. Но я на ней долго не засиделась, перешла на героин. Умной себя считала, а оказалась дура дурой. Все профукала: все деньги спустила, магазин потеряла, муж дочку к свекрови отвез… И правильно, разве можно ребенка с такой матерью оставлять? В первый раз я в клинику легла, когда подруга от передоза погибла. Но как вышла — снова за старое взялась. Теперь буду лечиться всерьез…

Ляля поежилась: она надеялась, что у нее все получится с первой попытки. История Натальи была не такой страшной, как ее собственная. Но другие участники рассказывали о жутких вещах: над одной девушкой грубо надругался любимый человек, другого парня буквально затравил отчим, еще у одного бывшего наркомана в автокатастрофе погибла вся семья. Чуть менее трагичными, но все равно тяжелыми были рассказы разорившихся бизнесменов, ребят, попавших в дурную компании, жен, брошенных мужьями. Как и Ляля, люди пытались решить свои проблемы с помощью наркотиков, не в силах строить жизнь заново. Поначалу никто из них не понимал, что спасительная «ниточка» очень скоро окажется железной цепью, которая скует их по рукам и ногам. Тот, кто впервые пробует наркотик, не знает, что сам накидывает себе на шею петлю.

Ляля так и не решилась рассказать свою предысторию. Но теперь понимала, что была не права. Как говорила Ксюша, нельзя одной беде позволить сломать тебе жизнь. И винить во всем случившемся насильников тоже не стоило. Они не заставляли Лялю нюхать или колоться, то был ее собственный, ошибочный, выбор.

В первый же день, возвращаясь в палату, Ляля заметила элегантного молодого человека. Он пришел встретить девушку, из тех, что регулярно приходили в реабилитационный центр. Маша, вышедшая в коридор вместе с Лялей, завистливо оглядела шикарный костюм и дорогой кейс вошедшего.

— Эх! Какая жалость, что занят!

— А ты его знаешь?

— Нет, зато знаю Маринку, которую он сюда привел. Прикинь, он сам на героине восемь лет сидел!

— Восемь лет?! — Ляля решила, что ослышалась. — Такое бывает? Какие же дозы?

— Ну и дозы нехилые, подружка: по три грамма в день. Маринке рассказывал, что, когда он всерьез лечиться начал, врачи от него отказались. Мы, мол, мертвых не воскрешаем. И матери парня предложили: заводите себе другого сына, этого не спасете все равно…

— Давно это было? — спросила Ляля, повнимательнее приглядываясь к парню. По идее героинщик с таким стажем должен был быть похож на обтянутый кожей скелет.

— Маринка говорит, лет восемь назад. Сейчас-то ему лет тридцать… Ну правильно, где-нибудь в шестнадцать подсел, в двадцать четыре слез… Бывают же чудеса на свете!

Ляля мысленно поблагодарила Бога за то, что узнала об этом «чуде». Даже занятие в группе не внушило ей такого оптимизма, как то, что она услышала от Маши. Если этот парень сумел выкарабкаться, то она выберется непременно!

Вечером, как и намечалось, к девушкам пожаловали гости из мужской палаты. Конечно, не было ни музыки, ни выпивки, да и персонал попросил вести себя потише. Просто сидеть и смотреть друг на друга было как-то непривычно, и молодежь не знала, чем себя занять. Общаться друг с другом пациентам никто не запрещал, и рассказывание наркоманских баек в список табу не входило. Ребята попались общительные, и один за другим принялись вспоминать всякие курьезные случаи.

— А кто-нибудь лежит второй раз? — поинтересовался у собравшихся высокий блондин, которого звали Костя.

— Я, — тут же заявила Маша. Она радовалась возможности лишний раз привлечь к себе внимание понравившегося парня.

— Я вот тоже лежал, правда, не в такой навороченной, а в государственном наркологическом диспансере. Там приколы еще те! Хотите, пару солдатских историй расскажу? — Костя окинул взглядом слушателей.

Все, кто был в палате, навострили уши. Как известно, нет ничего приятнее для пациента больницы, чем послушать про тех, кому еще хуже, чем ему. Народ хором одобрил Костино предложение, девчонки пододвинулись поближе, и парень начал:

— Короче, лежал я в палате, нас там человек восемь было. На соседней койке гендос валялся просто конченый. Он в этом диспансере от армии косил и заодно кайф ловил. Его друзья медсестер подкупали и наркоту прямо в палату проносили. Так, ребята, прикиньте, этот типчик герыч шприцем прямо в баллон с физраствором вгонял, потом лежал под капельницей и делал вид, что, типа, организм очищает. А сам перся со страшной силой.

Ляля чуть не ойкнула. Она вспомнила седовласого доктора из токсикологического отделения. Она-то думала, что про героин в капельнице — это шутка просто или преувеличение.

— Это еще что! — подхватила Костину эстафету Маша. — Я когда первый раз лежала, познакомилась с одним крутышом. Он бывшим корешам денег должен был немерено и от них в клинике гасился. Как-то вечерком — а там от скуки помереть можно было — подходит ко мне и спрашивает: «Маш, ты на качелях каталась?» Я не врубилась сначала. «Нет», — говорю. А парень мне: «Пойдем, прокачу». Я уж было подумала, что гонит, но в подвальчик все равно спустилась. Так вот, достает он два мешочка, небольшие, бархатные такие, и крошечную ложечку. Раскрыл сверточек, а там в одном — героин, а в другом — кокаин. В общем, мы сначала с ним медленного нюхнули, а потом — быстрого. — Машка аж глаза прикрыла, вспоминая про свои ощущения. — Я вам скажу, ребята, что простой кайф по сравнению с этим рядом не валялся. Качели, они и в Африке качели.

Ляля порадовалась про себя, что у нее не имелось такого богатого наркоманского прошлого. Она лениво слушала рассказчиков. «Анекдоты» ее не забавляли, но портить удовольствие остальным не хотелось. Поэтому она исправно кивала, поддакивала и подхихикивала в нужный момент. Но уже через час дежурный набор страшилок был исчерпан, и кто-то предложил перекинуться в картишки. Сначала хотели играть на деньги, но потом решили, что интереснее будет на раздевание.

Лялю такая перспектива не пугала. Бабушка с дедушкой, к которым она каждое лето ненадолго приезжала в деревню, могли провести за карточной игрой весь вечер. Ляля поневоле стала профессиональным игроком в дурака и прочие игры, не требовавшие особых интеллектуальных усилий. Соперники у нее были неслабые, так что мама с папой, которых она дома обыгрывала постоянно, шутили, что из Ляли «сделали профессионального шулера». Ляля обижалась: она всегда играла честно.

Действительно, ей даже часы с руки снимать не пришлось. Зато Маша, горестно восклицая, что ей сегодня не везет, скидывала с себя одежду после каждой партии. Сначала стащила с головы резинку, распустив волосы, потом скинула кофточку, оставшись в одной маечке, потом стянула носки. После очередного проигрыша она сказала, что лосины, которые носила вместо больничных штанов, только закатает: мол, перед докторами неудобно. Но по блеску в ее глазах все собравшиеся понимали, что Маша в глубине души радовалась своим картежным неудачам так, как если бы ей раз за разом выпадал «роял флэш». Ее смех, наверное, слышен был по всей больнице. Еще бы! Почти не выходя за рамки приличий, она умудрилась продемонстрировать Косте и пышную копну волос, и роскошную грудь, и тонкую талию, и стройные бедра.

За беседой вечер пролетел незаметно. Под конец посиделок Маша с Костей ненадолго покинули палату. Усилия девушки не пропали даром: вернулась она, сияя улыбкой, на ходу стараясь пригладить взъерошенные волосы. Ляля только усмехнулась: отношение к подобным вещам у нее было «профессиональным», то есть никаким.

Через несколько дней Машку выписали, и Ляля заскучала. Ей пришлось провести в клинике аж две недели, и тянулись они невыносимо медленно. С Натальей им говорить было особенно не о чем. Монотонность лечения прерывали только визиты Андрея, который регулярно навещал Лялю. Он вел себя как настоящий друг: целыми пакетами носил соки, фрукты и разные вкусности, с авторитетным видом общался с врачами и никогда не забывал лишний раз сказать Ляле, что она молодец. Андрюшина забота подкупала ее. Ни один мужчина еще не относился к ней так трепетно и заботливо. Он вел себя как отец, как брат, как… почти как любящий супруг.

Но разве мог он влюбиться в Лялю? Вновь и вновь припоминая и анализируя подробности их знакомства, Ляля старалась найти ключ к разгадке. Что могло привлечь Андрея в грустной, отрешенной от всего мира, скатившейся на самое дно проститутке?

Отчасти ответ на этот вопрос Ляле дал сам Андрей. О своей жизни рассказывать он не очень любил. Но как-то вспомнил девушку-наркоманку, бывшую школьную подругу. У них намечался роман, потом она куда-то переехала. Снова Андрей ее встретил уже через много лет, случайно, в больнице. Понял, что все эти годы ее не забывал. Но от его помощи она отказалась, обещала звонить. Уговоры не помогали, просто не могли помочь. А через несколько месяцев он узнал, что его знакомая покончила с собой во время ломки: у нее просто не было возможности достать жизненно необходимую дозу. Ничего больше узнать о той девушке Ляля так и не смогла, да и не стремилась. Она вдруг поняла, что ревнует Андрея к его воспоминаниям. И сама себе удивилась: раньше она никогда никого не ревновала.

Наконец-то наступил день выписки. Андрей встречал Лялю у центрального входа с букетом цветов, словно супруг, ждущий жену из роддома. Что ж, возможно, она еще и не родила ребенка. Зато во второй раз родилась сама — для новой жизни. Ляля знала, что еще придет в Центр, но уже приняла твердое решение — к прежнему возврата нет. Надо забыть все дурное, случившееся за этот год, и начать жизнь с чистого листа. Она уже никогда не вернется в прежнее забвение. И в будущем не будет места для бед и печалей, для жалости к себе и для слабости. Ляля составила подробный план. Прежде всего надо всерьез заняться учебой, восстановить отношения с родителями. Как здорово, что они ничего так и не узнали! Но Ляля тут же отбросила эту мысль: она должна быть готова и им признаться в своей ошибке. Именно из-за лжи она так долго не могла вырваться из героинового плена. Больше лгать нельзя, даже ради мамы с папой.

Андрей… Ляля мечтала о его дружбе. На любовь надеяться было страшно. Он подарил ей надежду, когда она больше всего в ней нуждалась. Стал подарком, за который Ляля благодарна судьбе и Богу. Сейчас ей еще предстоял долгий путь. И именно на Андрея можно было опереться, ведь он всегда поддержит, не даст свернуть на прежнюю колею. Ляля знала, что ей еще учиться и учиться жить по-настоящему и сейчас ей предстоит встретиться лицом к лицу с реальностью, увидеть ее без прикрас. Это будет непросто. Но Ляля искренне считала себя готовой к этому нелегкому испытанию.

Андрей улыбнулся Ляле, обнял за плечи:

— Ну что? Поехали, будем праздновать твое возвращение.

— Праздновать?

— Ну да! Ты бы себя со стороны видела. Светишься вся! Вот и ладно. Мы теперь с тобой заживем! Я знал, Людка, что ты справишься!

Похвала особенно обрадовала Лялю. За печальными размышлениями о том, как ей придется теперь собирать свою жизнь по кусочкам, она забыла о главном. Ей есть чем гордиться! Она сама пришла в клинику и сама приняла решение покончить с наркотиками. Теперь главное — и в дальнейшем ему следовать. С Андреем сделать это будет куда легче. А он, по-видимому, тоже хочет, чтобы она оставалась рядом…

Семья

В машине тихо играла музыка. Андрей не торопясь разворачивал джип, а Ляля молча смотрела в окно. Стояла приятная, сухая сентябрьская погода: светило теплое солнышко, его яркие лучи слепили глаза.

— Люда, в бардачке лежат очки от солнца, достань мне их, пожалуйста.

Ляля открыла бардачок. Среди всякого барахла найти оправу оказалось непросто. Она уже собиралась защелкнуть дверцу, как наткнулась на фотографию. Лялька подумала, что стоит сначала спросить разрешения у Андрея, но потом махнула рукой. Достав снимок, девушка начала его рассматривать. На фото были изображены смеющийся Андрюша, привлекательная женщина чуть помоложе его и девочка лет семи. Не надо было быть Шерлоком Холмсом, чтобы догадаться, что это жена и дочь Андрея. Неожиданная находка поразила Лялю. Улыбка исчезла с ее лица, словно и не появлялась. Сердце забилось, к горлу подступил ком. Городской пейзаж за окном вдруг показался серым и печальным, будто небо затянули тучи. Откашлявшись, Ляля решилась все-таки спросить Андрея про снимок:

— Это твоя семья?

— Да, можно и так сказать. Мы уже два года не живем вместе.

Услышав эти слова, Ляля облегченно выдохнула. Вновь расслабившись, она откинулась на спинку кожаного сиденья. Москву опять заливало солнце. Девушка удивлялась сама себе: с какой это стати она решила, что Андрей ей чем-то обязан? И откуда эта бешеная ревность? Ведь еще месяц назад они даже не были толком знакомы. Наверное, дело в том, что Андрей особенный, не похожий на других. Как не хочется его терять… Ляля запихнула фото обратно, поглубже, чтобы больше никогда не видеть, но в бардачке ее ожидал новый сюрприз. Среди путеводителей, музыкальных дисков, газет, тряпок, выдохнувшихся освежителей воздуха, жвачек и множества других милых сердцу автомобилиста вещичек лежала нераспечатанная упаковка дорогого женского парфюма. Она спряталась в глубине бардачка и потому до сих пор оставалась незамеченной. Затаив дыхание, Ляля медленно вынула туалетную воду и, улыбаясь, посмотрела на Андрея вопросительным взглядом. Тот, не отрывая глаз от дороги, одобрительно махнул головой в Лялину сторону:

— Забирай, чтоб не валялось.

— А давно валяется? — поинтересовалась Ляля, еле сдерживая смех.

— Да уж с самого утра. Не понравится — выбросишь.

Ляля была не против столь оригинально преподнесенного подарка. Радуясь приятному сюрпризу, она покрутила коробочку в руках, распечатала и густо надушилась. Ароматы лимона и арбузной корки наполнили салон автомобиля. Всю дорогу улыбка так и не сходила с Лялиного лица.

На одной из центральных улиц, где разогнаться не давали бесконечные пробки, Андрей уверенно свернул во двор.

— Куда мы едем? — поинтересовалась Ляля.

— Покажу тебе мое холостяцкое жилище.

Он припарковал машину и галантно открыл дверь перед Лялей. Та вышла и сделала реверанс. Они стояли перед большим сталинским домом, напомнившим Ляле ее родной на Пречистенке. Консьерж, охранявший огромный подъезд, кивнул Андрею, и они с Лялей поднялись по широкой мраморной лестнице на второй этаж. Просторная комната показалась Ляле необыкновенно светлой и… пустой. Мебели действительно было маловато, но это только придавало жилью Андрея дополнительное очарование. Лялька в первый момент от удивления рот открыла. Она ожидала увидеть шикарный евроремонт, модные штучки вроде домашнего кинотеатра или дорогих имитаций Пикассо на стенах. И тут же поняла, что ей куда больше по душе отсутствие современных наворотов. Усевшись на мягком диване, Ляля тут же обнаружила, что Андрей, плюнувший на шикарную обстановку, по-своему позаботился об уюте. Особенно понравился Ляле камин. Именно он делал дом теплым, семейным. Все тут было по-настоящему: и несколько поленьев, и медная подставка с висевшими на ней каминными принадлежностями. Ляля подвинулась к очагу, потрогала щипцами черные угли.

— Нравится? — спросил Андрей, подсев к ней.

Лялька зажмурилась, представив как вечером в камине играет пламя и блики отражаются в стеклах и зеркалах. Как романтично было бы просто сидеть в темной комнате и следить за таинственными превращениями огня…

— Да, Андрюш, у тебя так хорошо, душевно…

— Эту квартиру я купил совсем недавно. Поначалу хотел что-то этакое забацать, по всем правилам. Но в последний момент подумал: на кой мне это? Я ж тут жить буду, а не делегации водить. Обставил домик на свой вкус, так сказать. По-моему, получилось в самый раз. — Андрей посмотрел на Лялю, будто ожидая от нее подтверждения.

Она одобрительно покачала головой:

— Правильно сделал. Надоели уже эти стены белые с серыми шкафами. Прямо не квартиры, а офисы. То ли дело, — Ляля оглядела комнату, — мило так, уютно и с изюминкой.

Андрей рассмеялся и одной рукой обнял Ляльку, потрепал ее за плечо и прижал к себе. Она тут же с благодарностью ответила на объятие. Хотелось замереть в его руках, чтобы это мгновение никогда не кончалось. В своих попытках быть нежным Андрей был немного неуклюж, но какое это имело значение? На фоне его искренности и прямоты изысканные манеры самого галантного любовника ничего бы для Ляли не значили. Она поняла, что Андрей действительно не похож на большинство мужчин. И еще: что она влюблена в этого «плюшевого мишку» с жестким взглядом и шрамами на лице. Она теснее прижалась к Андрею, а тот прошептал:

— Сейчас за твоими вещами поедем или попозже?

— Ты… Ты правда хочешь? Уверен?

— Уверен, — твердо ответил Андрей. — Только, Люда-джан… — На секунду он выпустил хрупкую девушку из медвежьих объятий и посмотрел ей в глаза. — Если не хочешь, я настаивать не буду. Ты теперь свободный человек, по-настоящему. Чтобы я ни сделал, это тебя ни к чему не обязывает. За твое лечение платил ради собственного удовольствия. Скажи слово — отвезу тебя домой и никогда больше на твоем горизонте не появлюсь. Знаешь, я живу по принципу: «Если мы вам не нужны, то на х… вы нам сдались!»

— Андрюш, ты чего? — искренне удивилась Ляля. — Я совсем не хочу с тобой расставаться. Хоть сейчас готова за вещами ехать! И если надоем, избавиться от меня будет не так-то просто, — пошутила она.

Андрей нахмурился и велел ей прекратить, а потом оба расхохотались.

Уже вечером Лялька переехала в новую квартиру. И, собравшись с духом, позвонила папе с мамой, чтобы объявить им радостную новость.

— Доченька, милая, мы тебя совсем потеряли. Ты куда пропала? — взволнованно выпалила Алла Николаевна.

Ляле стало ужасно стыдно. Сколько можно доводить родителей? Она вполне могла придумать какой-нибудь правдоподобный предлог для двухнедельного отсутствия. Ничего, теперь она постарается загладить свою вину.

— Мамочка, прости! Дел было просто невпроворот. И учеба, и ученики… Лишний раз перекусить и то некогда. А самое главное, я познакомилась с замечательным человеком. И сегодня переехала к нему жить!

— Лялька, ты совсем сумасшедшая! Почему молчала? Мы же с отцом имеем право знать, с кем встречается наша дочь, — с укоризной в голосе начала отчитывать Лялю мама.

— Конечно, имеете, — осеклась Ляля. Тут ей в голову пришла отличная мысль. — Знаете что? Я вас с ним завтра познакомлю! Вы когда домой с работы придете?

— Ой, дочка, все так неожиданно! — засуетилась Алла Николаевна, явно обрадованная. — Сейчас соображу. — И она что-то забубнила себе под нос. — Ну в шесть мы приходим, потом надо накрыть на стол. Ляль, думаю, в восемь я буду готова.

— Договорились! Значит, в восемь мы у вас. И, мам, я тебя очень прошу, не надо королевских приемов. Хорошо?

— Хорошо, — согласилась Алла Николаевна. — Но свой фирменный пирог я испеку обязательно.

— Отлично! — одобрила предложение мамы Лялька.

Теперь все действительно было отлично. Ляля принялась осваиваться в квартире: быстро развесила в шкафу одежду, расставила в ванной косметику, аккуратно убрала в тумбочку учебники и нотные тетради. Андрей, как хозяин, тут же составил целый список вещей, которые ему для Ляли необходимо было купить. Разбирая сумки, она заметила, что, хотя в холостяцком жилище царил некоторый творческий беспорядок, хозяин явно не забывает об уборке: раз в неделю его квартиру посещала домработница. Андрей же неоднократно акцентировал Лялино внимание на том, что он не «чистоплюй какой-нибудь» и на чистоте не помешан.

Ближе к ночи Ляле удалось справиться с содержимым последнего чемодана, и она с удовольствием растянулась на диване. Но тут же вскочила, чтобы помочь Андрею приготовить немного запоздавший праздничный ужин. В этой квартире кухня была чуть ли не больше комнаты и очень напоминала столовую: огромный дубовый стол, тяжелые подсвечники, шкафы со столовыми приборами. Ляля немедленно принялась за сервировку. Она с детства любила симметрично расставлять тарелки, аккуратно складывать салфетки и любоваться делом рук своих. Папа шутил: из Ляльки, мол, отличная официантка получится. А Алла Николаевна поощряла дочкино «хобби». Вот почему уже через десять минут стол выглядел не хуже, чем в дорогом ресторане. Белоснежная скатерть, канделябры, ведерко со льдом, в котором охлаждается шампанское, стройные ножки бокалов, пламя свечей, отражающееся в хрустале…

К глубокому Лялиному удивлению, выяснилось, что Андрей прекрасно готовит. В ответ на ее похвалы он лишь пожал плечами:

— Джановна, я два года один живу. Что же мне, с голоду помирать? Не такая это сложная наука…

Поразил Лялю и хороший вкус Андрюши. В доме не было кричащих картин или аляповатых украшений. Андрей не признавал никаких «заменителей»:

— Лучше три года копить на настоящую вещь. Все равно дешевку через месяц выкинуть придется.

Посуду он явно выбирал тщательно. Здесь были дорогой фарфор, серебряные ложки и вилки. Лялин любимый не принадлежал к числу снобов, которые красивые вещи ставят на стол лишь по великим праздникам. Он вообще не понимал, что значит слово «роскошь». Столовым серебром тут пользовались каждый день, не думая о его стоимости. Точно так же обходились с хрусталем и фарфором. Причем немалая часть Андреева богатства была уже по нечаянности перебита — им самим или многочисленными гостями. Но в таких случаях Андрей только махал рукой и покупал новый набор бокалов или тарелок.

По кухне разносился вкусный запах фаршированный утки. Это чудо кулинарного искусства Ляля торжественно извлекла из духовки, и голодная парочка села за стол. Все было настолько вкусно, что первые десять минут слышен был лишь стук вилок. Дожевывая сочный кусочек, Ляля подняла палец вверх, чтобы еще раз похвалить Андрея за старания. Сам Андрей, немного утолив голод, открыл бутылку шампанского и наполнил бокалы.

— Ну что, давай выпьем за твой переезд, — предложил он. — Мне хочется верить, что это надолго.

Ляля поднесла свой бокал к бокалу Андрея, они соприкоснулись с мелодичным звоном. Сама она шампанское просто обожала и теперь с удовольствием наслаждалась приятным вкусом. Девушка всерьез увлеклась этой процедурой, и вскоре ее бокал опустел. Андрей же отпил лишь несколько глотков.

— Ты почему не пьешь? — удивилась Ляля.

— Шама — вражеский напиток, от него пучит. Я больше по конинке врезаю! — Андрей встал из-за стола и достал из бара бутылку дорогого коньяка. — Сколько раз пытался на что-то другое перейти, но ничего не запрыгивает. Вот только от коньяка наутро не токсикозит.

— Андрюш, я смотрю на тебя и на все это. — Ляля обвела рукой кухню и стол. — Что-то не стыкуется! Ты такой большой, грозный и… — Она замялась.

— Грубый? — усмехнувшись, подсказал Андрей.

— Нет-нет, просто… А мебель, вещи, посуда — все утонченное такое, миниатюрное, красивое. Честно говоря, я себе твой дом по-другому представляла.

— Понимаешь, Люда, я хоть и босяк по жизни, но говно от конфетки отличать умею. И деньгами, которые зарабатываю, свои ляжки не грею. Деньги — они на то и деньги, чтобы жить красиво. Может, некоторым слаще спится, если они в банке лежат, но это их личное дело. А я трачу бабки, пока тратятся. От жизни надо удовольствие получать!

Ляле нравилось слушать Андрея. Его словно окружала аура уверенности и спокойствия. Именно про таких людей говорят «с ним как за каменной стеной». При этом Андрей был совершенно не похож на принца, которого она обычно рисовала в своих девичьих мечтах. Ей виделся некий стройный, воздушный юноша с мечтательным взглядом, стихами на устах и тонкими, нежными пальцами пианиста. Однако в Андрее она увидела большее: силу не столько физическую, сколько душевную. Он являлся цельной личностью и никогда не стал бы никому подчиняться. В свое время у Ляли не получилось стать хозяйкой собственной судьбы. И теперь ей предстояло научиться этому у Андрея.

Они все говорили и говорили. Свечи догорели, и Андрей с Лялей решили перебраться в гостиную, на уютный диван перед камином. Как Ляля мечтала об этом моменте! Андрюша умело развел огонь, и они несколько минут просто сидели, обнявшись, в интимном полумраке и любовались на бешеную пляску пламени.

Ляля давным-давно не верила ни в какую романтику. Она слишком долго продавала себя. Нередко ей приходилось проявлять особую изобретательность в постели у требовательных клиентов: то строить из себя влюбленную школьницу, то превращаться в гетеру-соблазнительницу. Этот театр давно девушке наскучил. И потому теперь ей хотелось просто сидеть в объятиях Андрея всю ночь, и чтобы ничего такого… Пригреться в мужских руках и уснуть.

И все же… Она ждала от этого вечера чего-то особенного. Как еще отблагодарить любимого за заботу, за ласку, за готовность принять и полюбить ее такой, какая она есть? Ляля хотела, чтобы эта ночь Андрею запомнилась. Раздеваясь в ванной перед зеркалом, она еще раз критически оценила собственную фигуру. Героин свое взял: за год Лялька заметно похудела. Но эротичное белье выгодно подчеркивало тонкую талию и округлую грудь. В чулках на подтяжках ноги казались еще длиннее. Ляля была красивой девушкой — хотя в салоне в слово «красота» вкладывалось несколько иное значение.

Пока она готовилась, Андрей включил музыкальный центр, и комнату наполнила приятная, негромкая музыка. Ляля уловила какие-то восточные ритмы, плавные и красивые. Улыбаясь, она вышла в гостиную, позволила халатику соскользнуть на ковер. Девушке не хотелось устраивать пресловутое представление с соблазнением и стриптизом, она смертельно от них устала. И потому Ляля с озорным смехом просто юркнула под одеяло к Андрею, прижалась к полному телу, положила голову любимому на грудь. Так уютно… Обняв Андрюшу, Ляля стала тихонько поглаживать его руки, плечи, шею. Странно, ей казалось, что ее возлюбленный должен был быть с головы до ног покрыт татуировкой. Или хотя бы носить на шее здоровенный золотой крест. Но украшений такого рода Андрей не носил: быть может, не считал нужным демонстрировать свои деньги? Ляля удивленно спросила:

— Андрюш, у ребят твоего плана обычно от золота шея с трудом разгибается. А ты ничего не носишь?

— Все эти золотые заборы просто заячьи понты, — кратко и ясно ответил Андрей. — А мне понтоваться незачем. Я не жлоб.

Одной рукой Андрей гладил Лялины волосы, другой наливал ей шампанское. Девушка поставила прохладный бокал ему на грудь, потом, улыбнувшись, поднесла напиток к губам.

— Расскажи, как ты свободное время проводишь?

— Иногда хожу в клубы, иногда в казино, иногда просто газуем большой компанией. Короче, по-разному, как масть ляжет.

— А в казино во что играешь? — заинтересовалась Ляля.

— В основном в покер. Если хочешь, можем завтра сходить.

— Да, с удовольствием, — поддержала предложение Лялька. Однако она тут же вспомнила о намеченном на завтра визите к маме с папой. — Андрюш, я же совсем забыла! Завтра в восемь нас в гости ждут мои родители. Мы уже договорились. Как ты на это смотришь?

— Здорово, — без особого энтузиазма одобрил Андрей. — Только, знаешь… — Тон его неуловимо изменился, в голосе послышались холодные, жесткие нотки. — Я бы хотел тебя попросить больше не принимать в одиночку решений, касающихся и меня тоже.

Ляле стало не по себе, но она только помотала головой, чтобы отогнать неприятные мысли. В конце концов Андрюша согласился, так нечего эту тему мусолить. В следующий раз надо вести себя умнее. Стараясь загладить возникшее недоразумение, Ляля стала покрывать лицо, губы и шею Андрея нежными поцелуями. Тот прикрыл глаза от удовольствия, по его телу пробежала дрожь, и он еще крепче обнял Лялю. С ней же происходило нечто, чего раньше никогда не случалось. Она ощутила, как волнение Андрея передается и ей, как все внутри подчиняется сладкому желанию. Хотелось снова и снова дарить любимому свои ласки, доставлять ему удовольствие, чувствовать, как он откликается на каждое прикосновение.

Андрей привлек Лялю к себе и крепко поцеловал. Долгий, глубокий, нежный поцелуй, казалось, длился вечность. Вспыхнувшее желание с каждой минутой возрастало, чувственные прикосновения еще сильнее разжигали этот огонь. Ляля и не подозревала, какой клад она в себе таила. Оказалось вдруг, что любовь может быть сладкой и красивой, что надо всего-навсего расслабиться, растаять в руках партнера, отдаться жару страсти — и все будет замечательно. Маленькая Ляля была чрезвычайно сексуальна, но никогда раньше не знала, какое огромное счастье может подарить ей любовь. Проституция убивает чувственность. Но Андрею удалось возвратить Лялю к жизни.

В постели Лялин «плюшевый мишка» оказался необычайно проворен и неутомим. А темпераментом обладал таким же страстным, как и Ляля, которой казалось, что эта ночь в ее жизни первая. Любовникам слова были не нужны: за них говорили взгляды, прикосновения, ласки и поцелуи. Каждый старался дать как можно больше, не думая, сколько получит взамен. Такое отношение — верный путь в царство наслаждений.

Одеяло сползло на пол, и в полутьме Ляля, всматриваясь в глаза любимого, нежно целовала его в шею. Он ласкал ее грудь, и тело Ляли пронизывало острое наслаждение. Еще никогда раньше ей не было с мужчиной по-настоящему хорошо. Но сейчас каждое движение, каждое прикосновение Андрея дарило все больше чудесных, ранее невиданных ощущений. Во времена «трудовых будней» в салоне под словом «оргазм» Ляля понимала некую совокупность звуков или движений, которые необходимо изобразить в нужный момент, дабы клиент остался доволен собой. Что такое апофеоз чувственности на самом деле, она узнала только благодаря Андрею. И это было великолепно! Ночь продолжалась, и оба любовника решались на самые яркие и необычные эксперименты. Им нечего было стесняться, ведь они любили друг друга. А с тем, кого любишь, можно позволить себе воплотить в жизнь самые смелые фантазии.

Заснули Ляля с Андреем лишь под утро: столько замечательных, новых переживаний оба не испытывали, наверное, никогда.

Встала парочка только после обеда. Счастливая Лялька излучала загадочное сияние. На кончиках ее ресниц замерло томящее послевкусие. Все вокруг заиграло незаметными доселе полутонами. Но теперь девушка знала, что послужило тому причиной: она открыла для себя настоящую любовь. Даже мама с папой заметили, что что-то в дочери изменилось, когда Ляля с Андреем явились в Лялин дом в назначенное время. Алла Николаевна всплеснула руками:

— Давно тебя такой не видела, доченька! Ты просто светишься!

— Я, мам, теперь всегда такой буду, — улыбаясь, ответила Лялька.

* * *

Прием избраннику любимой дочери Соколовы устроили отменный. Честно говоря, Ляля опасалась, что внешность и манера поведения Андрея родителей шокируют. Кто знает, какой будет их реакция?

К счастью, мама с папой, как люди вежливые и воспитанные, проявили максимум такта. Конечно, Евгений Львович и Алла Николаевна всегда отличались терпимостью к окружающим и не уставали повторять: «С лица не воду пить, главное, чтобы человек был хороший». Но одно дело рассуждать, а другое — с распростертыми объятиями принять жениха дочери, который больше всего напоминает братка из телесериалов про криминальную Россию. Андрюша, в свою очередь, был отменно учтив и за весь вечер не отпустил ни одной пошлой шуточки. Мало того, Лялин любимый блистал недюжинной эрудицией и остроумием. Знания в самых различных областях помогли Андрею завоевать расположение Евгения Львовича. Маму же подкупило его трепетное отношение к Ляле. Алла Николаевна увидела, как изменились глаза дочери, которая впервые за последний год по-настоящему радовалась жизни. От материнского взора не укрылось, что с этим мужчиной Ляля счастлива. А значит, и мать, и отец могут за ее будущее не волноваться.

Вечер пролетел незаметно. Пирог Аллы Николаевны Ляля с Андреем умяли в два счета. По традиции Андрюше показали семейный альбом с Лялькиными детскими фотографиями. Вот она голенькая лежит ничком на плюшевом одеяле, улыбаясь дяде-фотографу загадочной улыбкой Моны Лизы. А здесь дородная бабулечка прижимает ненаглядную внучку к объемистой груди (мама Евгения Львовича носила бюстгальтеры шестого размера, которые вынуждена была заказывать в ателье). На одной из студийных фотографий двухлетняя Ляля брезгливо держит в руке бесполого пупса. Эта игрушка, выполнявшая роль довеска к услугам фотографа, и по сей день вызывала негодование у Евгения Львовича: «Аллочка! Ну как можно было дать ребенку такое безобразие! На каком чердаке вы откопали это довоенное счастье?!» Уязвленная Алла Николаевна в сотый раз объясняла мужу, что идея оживить кадр с помощью выцветшей куклы принадлежала не ей, а горе-фотографу. Что касается остальных фотографий, то папа Ляли взирал на них с тем же умилением, которое вызывала у него в те далекие годы подраставшая дочурка. Мама не переставая рассказывала о Ляльке смешные, а иногда и трогательные истории. Ляле оставалось только тихонько вздыхать. Господи, кажется, родители помнили каждое ее умненькое высказывание, каждый понос и простуду, первую любовь в детском саду и вторую в начальной школе. Помнили и зубастую соседскую собачонку, заставлявшую родное чадо забираться на подъездный подоконник. Все четверо до упаду хохотали над случаем пятнадцатилетней давности: Алла Николаевна пришла забирать дочь из садика, но в этот раз забыла прихватить с собой что-нибудь вкусненькое. Ляля по привычке полезла в мамину сумку, но, ничего интересного там не обнаружив, задала вопрос: «А где скуснятка?» Мама, ища себе оправдание, ответила, что пришла с любовью в сердце, хоть и без сладостей в руках. После такого невразумительного ответа маленькая Ляля повторила свой вопрос. Алла Николаевна снова погрузилась в патетику, выдав высокопарную фразу типа: «Я принесла тебе частичку своей души». На что девочка выдала: «Ну это понятно, а в сумке-то что?»

Еще много забавных историй из жизни семьи Соколовых услышал в этот вечер Андрей. Ляля поразилась: за столь короткое время он успел стать в их доме своим. И почему она всегда считала, что папа с мамой будут относиться к ее ухажерам скептически? Хотя… Андрей был первым кавалером, которого Ляля решилась познакомить с родителями. И не прогадала!

В конце концов пришла пора прощаться. Евгений Львович долго тряс руку Андрея:

— Очень, очень рад был познакомиться! Заходите почаще.

— Непременно, — отвечал Андрей.

Когда они вышли на улицу, Андрей вдруг замолчал. Ляля спросила, что с ним.

— Понимаешь, Людка, я сам из семьи ушел лет в шестнадцать. Больно хотел самостоятельным стать. Теперь вижу предков раз в год по обещанию. А у тебя смотри как. Любят они тебя.

— Любят, — согласилась Ляля. — Кстати, ты им понравился. Ума не приложу, как ты, медведь этакий, так легко с людьми сходишься.

— Секрет фирмы, — усмехнулся Андрей, выводя машину на дорогу. Они направлялись в казино.

Припарковав джип на стоянке, недалеко от подъезда, залитого разноцветной иллюминацией, Андрей положил ключи в карман и жестом пригласил Лялю войти в заведение. Тут откуда ни возьмись появился местный попрошайка, для которого дежурства около казино явно превратились в постоянный заработок. Мальчишке было на вид лет двенадцать: заляпанная курточка, взъерошенные волосы и нагловатый взгляд. Он сразу перешел к делу:

— Дя-ядь, дай пять рублей! Папы нет, мама умерла, есть нечего!

Для сироты мальчик явно был чересчур упитан. Андрей хмуро посмотрел в сторону малолетнего махинатора, продолжавшего протяжным голосом клянчить заветные рубли, и отрывисто произнес:

— Иди воруй!

От удивления попрошайка осекся, и Андрей с Лялей беспрепятственно прошли в казино.

Стоило Ляльке войти в здание, и она словно перенеслась в другой мир. Нет, к развлекательным заведениям девушка давно привыкла. Хоть у самой Ляли денег на игру не было, ее в такие места иной раз водили «кавалеры». Однако теперь Ляля не была ничьей «девочкой». С гордым видом она оперлась на руку Андрея.

Гости казино прежде всего оказывались в просторном холле с высокими потолками. Кругом матово блестел мрамор. Приветливый швейцар в фуражке, одетый по всей форме, зимой принимал одежду посетителей в гардеробе. Сейчас он открывал двери, улыбаясь, здоровался и прощался с теми, кто приходил и уходил. Довольная Ляля кивнула ему в ответ и вслед за Андреем повернула направо, к огромной двери, ведущей непосредственно в казино.

Внутри игрового зала, неподалеку от входа, на кожаном диване расположились несколько эффектных девушек. Яркий макияж и сексуальные наряды не оставляли сомнений: они здесь ловят своих «клиентов». Заметив Андрея, они заулыбались, принялись махать знакомому руками, а самая хорошенькая, длинноногая блондинка, даже привстала с диванчика и направилась к нему. Но тут же заметила Лялю и сделала шаг назад. Остальные девушки тоже как-то сразу сбавили обороты. Но все равно продолжали исподтишка подмигивать и делать незаметные приветственные жесты. Ляля нахмурилась. Она отлично знала, что все это означает. Андрей явно был на хорошем счету у местных путан.

— Вижу, ты здесь почетный гость, — с ноткой ревности в голосе заметила Ляля.

— Да, девчонки меня любят. Я их не обижаю. Бывало, сгребу всех в охапку и куражусь здесь до утра. С ними не скучно, они не грузят.

В продолжение вечера Ляля еще не раз поворачивалась в сторону злополучного диванчика, окидывая его недобрым взглядом. Однако уютный интерьер игрового зала в восточном стиле и мягкий свет, лившийся из китайских фонарей с тонкой росписью, на время заставили ее позабыть о ревности. Здесь было спокойно, все располагало к отдыху. Андрей обратил внимание спутницы на то, что в развлекательном комплексе также имеется бильярдный зал, и если у нее возникнет желание сыграть, он с удовольствием составит ей компанию.

Молодые люди прошли к покерному столу. Андрей обменял деньги на фишки и приступил к игре, заранее заказав для себя и Ляли выпить. За столом еще несколько игроков с озабоченным видом склонились над картами. Фортуна сегодня явно была не на их стороне. Ляля обратила внимание на низенького худого мужчину, засучившего рукава рубашки. Тот шевелил губами, водил пальцем по картам и смотрел на крупье полубезумным взглядом. Ляльке стало не по себе: сколько она повидала азартных игроков, которым ничего не стоило за ночь спустить целое состояние. Она старалась держаться подальше от людей легко увлекающихся, для которых игра становилась своеобразным наркотиком. Теперь Ляля тихонько скрестила пальцы: только бы Андрей был не из таких.

— А если проигрывать будешь, сможешь остановиться? — прямо спросила его Ляля.

— Не боись, у меня с этим проблем нет. Видишь кэш? — Андрей указал Ляле на столбец кругленьких фишек рядом с его рукой. — Если я его проиграю, встану и уйду.

Успокоенная, Ляля откинулась на спинку деревянного кресла, сплошь покрытого искусной резьбой. Очень скоро наблюдение за монотонной игрой Ляле наскучило, и она начала разглядывать головы драконов и китайские пагоды, украшавшие помещение. Подождав еще немного, девушка оставила Андрея и вышла в холл. Дверь напротив вела в ресторан — с восточной кухней, как и следовало ожидать. Каждый вечер на сцене в глубине зала играл живой оркестр. Ляля решила присесть за столик, чтобы посмотреть на выступление приглашенной поп-дивы. Через час, вернувшись обратно, девушка заметила, что фишек у Андрея немного прибавилось.

— Ну, как твои дела?

— Никак. Туда-сюда гоняю, надоело уже. Может, домой поедем? — предложил уставший Андрей.

— Поехали! — Лялька тоже изрядно утомилась.

Но вечер еще не кончился… Пока Ляля по просьбе Андрея меняла в кассе фишки на деньги, ее приятель подошел к диванчику и начал болтать с обрадовавшимися ему красавицами. Лялька неприязненно косилась в их сторону, стараясь держать себя в руках. Но когда девицы принялись громко хохотать над какой-то Андреевой шуточкой, она не выдержала: раздраженно взглянула на любимого, кинула наличные в сумочку и поспешно покинула зал. Андрей нагнал ее на улице.

— Ты куда убежала? — спросил он Лялю как ни в чем не бывало.

— Мне, знаешь ли, не нравится, что ты прямо на моих глазах с ними…

— Что? Разговариваю? — сразу же перебил ее Андрей. Они подошли к машине, и он открыл двери. — Люд, давай расставим все точки над i. Я некоторых тут знаю много лет. И здороваться с ними буду, даже если со мной рядом будет английская королева. Не напрягайся, ничего страшного в этом нет. — Заводя мотор, Андрей добавил: — Что поделаешь, Джановна, меня бабы любят. Так что не ревнуй — изревнуешься. И пойми главное — своими котцами ты только все испортишь. Без доверия — это не отношения, а так, театр один.

Несмотря на эти уверения, всю обратную дорогу Лялька дулась и только фыркала в ответ на попытки Андрея заговорить с ней. В глубине души она понимала, что Андрюша прав. И даже гордилась его независимостью. Но показывать этого не собиралась. «Пусть знает, что я тоже гордая, — размышляла Лялька. — Чуть-чуть поревновать будет только на пользу». И продолжала дразнить Андрея.

Уже дома на кухне, когда Ляля заваривала чай, он подошел к ней сзади и нежно обнял.

— Ну, хорош уже жопу морщить, — уговаривал Андрей. — Скажи, что мне сделать, чтобы загладить свою вину?

— Ничего не надо, — холодным тоном ответила Ляля. Игра в непреклонность ей определенно понравилась.

— Хочешь, завтра купим тебе шубу?

— Шубу? — Тут Ляля оживилась, на секунду позабыв о своем решении промучить Андрея до утра.

— А-а! — подловил он ее. — Вот чем тебя можно задобрить. Все вы, женщины, одинаковые!

Оба дружно расхохотались, и Ляля торжественно объявила о сдаче крепости. А потом повернулась к Андрею и крепко его поцеловала. Происшествие, которое привело к размолвке, больше не обсуждалось. Да и Ляля решила впредь поумерить свою ревность, понимая, что этим только унижает себя. Живой пример — ее родители — наглядно демонстрировал, что крепкий союз строится прежде всего на уважении друг к другу. Ни одна женщина не сможет вечно удерживать мужа на коротком поводке. Именно эту мудрую позицию заняла Ляля по отношению к своей второй половине. Через себя переступать не пришлось — она абсолютно доверяла Андрею.

Уже на следующий день Лялька вертелась перед зеркалом в обещанной шубе. Шикарная норка была почти невесомой и выгодно подчеркивала стройность девушки. Сколько она стоила, Ляля так и не узнала. Андрей сказал, что настоящие леди таких глупых вопросов не задают. Но не все ли равно? Главной была не стоимость подарка, а Андрюшина любовь.

Андрей любил баловать Ляльку. Дары сыпались как из рога изобилия. Он посмеивался над страстью девушки к ценным безделушкам и с легкостью выполнял любую ее прихоть. Его удивляла Лялина способность приходить в полный восторг от какой-нибудь вазочки, кофточки или юбочки. В таких случаях он лишь недоуменно пожимал плечами:

— Джановна, как же мало тебе надо для счастья!

Но главными для Ляли, конечно же, были не подарки. Дом Андрея быстро стал для нее родным. Здесь царила теплая атмосфера, и впервые с тех пор, как она ушла от родителей, Ляля почувствовала, что значит жить семьей. Каждый вечер, дожидаясь Андрюшиного возвращения, она возилась на кухне, готовила что-то вкусненькое, убирала квартиру. Делалось это исключительно для собственного удовольствия — Ляльке очень нравилось чувствовать себя хозяйкой. Андрей шутил:

— Люд, я ж тебя не в домработницы брал! Плюнь на это все.

Но сидеть дома ей приходилось нечасто. Почти каждый день они с Андреем ездили в город развлечься или пройтись по магазинам. Жизнь была прекрасна и удивительна. Разумеется, Ляля много времени отдавала учебе, но каждую свободную минутку все равно стремилась проводить с Андреем. И потихоньку перезнакомила его со всеми друзьями. Происходило это примерно следующим образом. Как-то раз Лариса, Лялькина подруга с курса, попросила у той ноты, которые сложно было достать. Ляля с готовностью согласилась помочь. Подруга жила недалеко от Андреевой квартиры, и девушки решили зайти к Ляле по дороге из Гнесинки.

Подходя с Ларисой к дому, Ляля сочла нужным ее предупредить. Она уже неплохо знала Андрея и его манеру разговаривать с новыми знакомыми. Сокурснице она сказала:

— Понимаешь, у него такой незаурядный стиль общения, поэтому тебе может показаться, что Андрей наезжает. Но это совершенно не так! Он добрый, хороший, только всех щупает… — Лариса изумленно взглянула на тараторившую подругу. Лялька похлопала глазами и поспешила исправить возникшее непонимание: — В смысле проверяет, вроде как прогнется человек или нет. Так что ты не теряйся, если ехидничать начнет, — он это не со зла. И вообще я уверена, вы друг другу понравитесь.

Андрей с легким интересом взглянул на девушку, пришедшую вместе с Лялей. Потом отложил в сторону газету и с наигранным безразличием ответил на приветствие:

— Ну привет, Лариса! Как делишки, как детишки?

— Да какие детишки? — удивленно уставилась на него собеседница. — Рановато пока.

Андрей, усмехнувшись, продолжал:

— Что ж ты так? Дети для женщины — первое дело.

— Да я не замужем даже!

— Что, никто не берет? Но не расстраивайся, наковыряешь еще. А насчет детей подумай серьезно! Время-то идет. — Было видно, что Ларисино смущение доставляет Андрею искреннее удовольствие. Ляля уже решила было вмешаться, но тут он сменил тему: — Люда говорит, ты молодец, лучше всех у вас с инструментом обращаешься. А потом куда?

— Ну, я думала потом преподавать. Частные уроки. Но конечно, хочется на ступеньку выше подняться…

— А уровень тебе позволит?

— У-у-уровень, — снова смутилась Лариса. — Нет, ну до Рахманинова мне далековато. А с другой стороны, — в свою очередь, пошла в атаку Лялина подруга, — бывает так, что не уровень все решает, а случай. Внезапное озарение, например…

— Что ж, — ехидно продолжил Андрей, — в жизни все бывает.

— Конечно, бывает, — подхватила Лариса, успевшая набраться храбрости. — Смотри, у тебя такая рожа страшная, а какую девчонку отхватил. — Она указала на Ляльку.

Андрей громко расхохотался:

— Да ты, я смотрю, не промах! И правильно, у Людки другой подруги и быть не могло. Но вот скажи… — Далее последовало очередное ироничное замечание.

Однако Лариса уже включилась в игру и без проблем отражала все словесные атаки. Под конец Андрей с дивана соскочил и пожал новой знакомой руку:

— Молодец, таких уважаю! — Было ясно: Лариса «испытание» прошла. Андрей предложил гостье выпить, и разговор принял более дружелюбный характер.

Сдавая сессию, Лялька много времени просиживала за фортепиано, перевезенным со старой квартиры. Андрей чуть ли не на цыпочках по дому ходил во время ее занятий, чем очень Лялю забавлял. Как-то он с недоверием покосился на инструмент:

— Интересно, Бетховен начинал на такой же развалине?

— Андрюш, оно нормально играет. Еще бы чуть-чуть подстроить…

— Подстроить?

— Ну, оно строй совсем не держит. Старое.

— Та-ак, ясно…

В день рождения Лялю ждал сюрприз. Вернувшись домой из Гнесинки, именинница остолбенела: половину комнаты занимал огромный белый рояль, перевязанный подарочной ленточкой. Передвигаться по квартире теперь стало сложновато. Но Андрея это не волновало — лучшей наградой для него было сияющее лицо Ляльки. Указав любимой на инструмент, он заметил:

— Вроде выбирал со специалистом. Так что этот бегемот должен звучать как надо. А насчет места не беспокойся — все уже готово, летом переедем на новую квартиру, попросторнее. Чего нам вдвоем в одной комнате толкаться?

Ляля, не говоря ни слова, подбежала к Андрею и заключила его в крепкие объятия, положив голову ему на грудь. Так и стояли, пока Лялька окончательно не спрятала от ироничных глаз сентиментальные слезы. День рождения самого Андрея был всего через три недели после ее, и тут уж Ляля решила придумать особенный подарок. Стараясь урвать каждую минуту, пока милого не было дома, она сочинила… сонату. Конечно, коротенькую и ученическую — но все-таки настоящую, неповторимую сонату, которую Ляля назвала «Андрей». Девушка исполнила ее для любимого по случаю торжества, и тот был действительно тронут. Ведь Ляля постаралась вложить в небольшое произведение всю любовь и нежность.

Ляля уже не могла представить свою жизнь без Андрея. Эта любовь была всепоглощающей и не оставляла места для переживаний или сомнений. Он был таким близким, таким дорогим, таким неповторимым… И как она раньше могла без него обходиться? А еще Ляля наконец-то поняла, как прекрасно жить на этом свете. Поняла, что можно идти по улице и напевать, любоваться закатами и рассветами, улыбаясь, мечтать о будущем, — и наркотик для этого был ей не нужен. Счастье ей дарил Андрюша. И ни разу, ни случайно, ни сгоряча, во время изредка случавшихся семейных скандалов, даже по пьяной лавочке, он не попрекнул Лялю ее прошлым. Оно ушло, исчезло, стерлось из памяти. И это был главный подарок Андрея Ляле, за что она была необыкновенно признательна.

При этом каждый день Андрей продолжал Лялю удивлять. Она понимала, что знает этого человека не так хорошо, как ей казалось поначалу. Но новые черты, которые она открывала в его характере, не пугали, а, напротив, заставляли ее еще больше любить и уважать Андрея.

— Что ты такое мучаешь? — спросил он как-то Лялю, склонившуюся над конспектами. Та нетерпеливо отмахнулась:

— Андрюш, погоди, дай закончить. Представляешь, зачет посреди семестра устроили по истории музыки! Всех классиков учить… Годы жизни — ладно, но надо же биографию каждого запомнить, все произведения. — Ляля в последнее время и впрямь выкладывалась в институте. Пусть былая любовь к музыке не вернулась, но получить диплом нужно обязательно.

— Да чего там сложного, в их биографиях? — снова принялся шутить Андрей.

— А ты у нас специалист по музыкантам? — чуть раздраженно спросила Ляля.

— Нет, — посерьезнел Андрей. — Начинал как математик, а диплом в итоге защищал по экономике. Думал второе высшее получать, да я человек занятой…

— Нет уж, назвался груздем, полезай в кузов, — улыбнулась Ляля. — Ну расскажи мне, к примеру, про Моцарта. Годы жизни, к какой школе принадлежал… гм… какие музыкальные формы модифицировал? — В Ляльке проснулась та, прежняя отличница, которая всегда все знала лучше всех.

— Расскажу. Только поздно уже, пойдем чай пить, а?

За чаем Ляля продолжала подсмеиваться над тем, как ловко Андрей ушел от разговора.

Однако на следующий день он вернулся домой позже обычного и с порога спросил:

— Ну что? Выучила своих композиторов?

Ляля тут же вспомнила про вчерашний разговор и заявила:

— Я-то выучила. А ты мне на вопрос так и не ответил.

— Тогда слушай. — Улыбаясь, как довольный, откормленный кот, Андрей принялся ходить по квартире, заложив руки за спину, словно декламировал стихотворение. — Моцарт Вольфганг Амадей, австрийский композитор, годы жизни: тысяча семьсот пятьдесят шестой — девяносто первый. Представитель венской классической школы, музыкант универсального дарования, проявившегося с раннего детства. В его музыке отразились идеи немецкого Просвещения и движения «Буря и натиск», претворен опыт различных национальных традиций. А модифицировал он традиционные оперные формы и еще индивидуализировал жанровые типы симфоний и…

Ляля тихо сползла по стенке. Андрей ей подмигнул:

— Продолжать?

— Ну, вообще и так все ясно…

— Тогда держи. — Андрей протянул ей здоровенный пакет с книгами. — По идее, пригодится для подготовки.

Пробежавшись глазами по заглавиям книг, Лялька обалдела окончательно:

— Андрюш… э-э-э… а ты давно музыкой интересуешься?

— Вчера заинтересовался. С твоей подачи.

— Но…

— А какие книжки нужны, мне знающие люди подсказали. Ну и в библиотеке пришлось покопаться…

— Так ты в библиотеку ездил?

— В Ленинку. Я вообще туда частенько наведываюсь.

Ляля представила себе внушительную фигуру Андрея в обычном его прикиде в читальном зале Ленинской библиотеки. Контраст получился такой разительный, что она не смогла удержаться и захихикала.

Андрей удивился:

— Джановна, я же с важными людьми общаюсь. Есть ребята в органах, правительстве, есть и академики. В моем положении пнем пустоголовым быть нельзя. Кстати, и тебе бы с ними не мешало познакомиться. Ты ж у меня умница!

Конечно, даже в их семье не все было гладко, случались ссоры и размолвки. Ляля так и не могла толком понять, как зарабатывает деньги Андрей, и ей очень это не нравилось. Любимый же пресекал все ее попытки прояснить данный вопрос. Ляля отдавала себе отчет в том, что Андрей занимается чем-то незаконным. Угрызений совести она по этому поводу не испытывала. Как сказал тот же Андрей:

— Ты в этой стране честным путем только горб заработаешь. И вообще, украсть у нашего государства — дело чести, доблести и достоинства.

Но Ляля боялась не за благосостояние родного отечества, а за самого Андрея: «бизнес» такого рода обычно в лучшем случае заканчивается тюрьмой, в худшем — моргом. Всякий раз, когда он по звонку вдруг срывался с места и уезжал в неизвестном направлении, Ляля не находила себе места. Андрей ничего не объяснял, и настаивать было бесполезно. А Ляля вновь и вновь вспоминала, как ей звонили по поводу Сергея и Даши. В такие моменты она боролась с искушением выдернуть аппарат из розетки, чтобы он уж точно не смог снова разбить ее жизнь.

К счастью, Андрей всегда возвращался домой, целый и невредимый. Дни пролетали незаметно. Близился к завершению второй год в Гнесинке. После сессии Андрей пообещал Ляльке сюрприз.

— Только если все сдашь на пятерки!

Ляле не очень нравилось, когда Андрей принимался строить из себя доброго папочку, напоминая об их разнице в возрасте. Однако она так была заинтригована, что даже не подала виду, что обиделась. Экзамены были нелегкими, но на этот раз Лялька старательно посещала лекции, тренировалась дома на роскошном рояле и все, ну почти все, сдала на отлично.

После последнего экзамена дома состоялся праздничный ужин. Счастливая Лялька крутила зачеткой перед носом у Андрея:

— Ну, где же обещанный сюрприз?

Пока любимый расставлял свечи и доставал из духовки традиционную утку, она не раз и не два переворачивала тонкие странички. Оценки за первый курс разительно отличались от оценок за второй. Ляля надеялась, что и ее будущее изменится столь же кардинально.

Но вот Андрей хлопнул в ладоши:

— Прошу к столу!

Ляля уселась за стол: в таинственном полумраке приготовленные Андреем деликатесы казались особенно аппетитными. Но ей было уже не до еды: Андрюша поставил перед ней странного вида коробку из-под обуви. Заинтригованная, Ляля должна была угадать, что в ней находится.

— Туфли? — Лялька выдвинула первую пришедшую ей на ум версию.

— За кого ты меня принимаешь? — обиженным тоном спросил Андрей. — Дальше гадай.

— Ну… не знаю… колье… или сережки…

— Конечно, в обувной коробке, — съехидничал Андрюша.

— Что же это может быть? — терялась в догадках Ляля. — Набор косметики?

— Думай, Люда-джан, думай.

Ляле ничего не приходило в голову, и она занервничала.

— Билеты на какое-нибудь потрясающее представление? — предприняла она последнюю попытку.

— А вот теперь горячо. Ладно, не буду тебя больше мучить. — Андрей открыл крышку. В коробке действительно лежали билеты. Только не в театр, а на самолет.

— Что это? — изумилась Ляля.

— Наш пропуск на сказочные острова под названием Гавайи.

Лялькиному счастью не было предела: она визжала, скакала по кухне, кидалась на шею Андрею и страстно его целовала. Конечно, иной раз она говорила милому, что никогда в жизни не была за границей и давно мечтает отдохнуть на каком-нибудь, пусть не самом шикарном, забугорном курорте. Но такой поворот событий ей и во сне бы не приснился!

— Ну хватит, хватит! — смеясь, старался утихомирить Лялю Андрей. — Подумаешь, Гавайи! На будущий год поедем в Европу.

Наконец Лялька немного успокоилась и решила уточнить:

— Когда мы едем?

— Через месяц, а то у меня здесь еще дела.

— Не важно! А как же паспорта, визы?

— Фирма веников не вяжет. Съездишь к ним, распишешься в своем загранпаспорте, а с посольством проблем не будет.

— И отель уже есть, и все?

— Отель у нас, как хороший коньяк, — пятизвездочный.

— Ой, Андрюш… Там же море…

— Вообще-то, Люд, там целый океан. — Андрей не смог сдержать улыбку.

— А акулы там есть? — неуверенно спросила Ляля.

— Конечно, — с напускной серьезностью ответил Андрей, — и они регулярно завтракают хорошенькими русскими туристками! — Он несильно шлепнул Ляльку по лбу.

Этот ужин прошел душевно, как никогда. Ляля то и дело принималась звонко хохотать, Андрей ей вторил. Ляля просто не могла позволить билетам лежать спокойно. Она вертела их в руках, вглядывалась в числа, задавала любимому миллион вопросов. В конце концов Андрей у нее билеты отобрал, заметив, что иначе он за их сохранность не ручается. Он положил их на шкаф, и Лялька, заложив руки за спину, время от времени туда подходила, чтобы украдкой полюбоваться на свое сокровище.

Чудесный вечер плавно перешел в волшебную ночь, наполненную безудержной страстью. Ляле и Андрею всегда было хорошо друг с другом. Но на этот раз в постели у них словно открылось второе дыхание. Ляле казалось, что она впервые прикасается к Андрюше, и она с наслаждением растворялась в его ласках и поцелуях. Любовная феерия подарила обоим яркие ощущения и незабываемые переживания.

Выстрел

Утром счастливую парочку разбудил телефонный звонок. После короткого разговора, как это часто случалось, Андрей поспешно начал собираться. Ляля, словно заботливая жена, пошла на кухню ставить кофе, спросив на ходу:

— Может быть, позавтракаешь?

— Спасибо, лапуля, но мне некогда — отказался Андрей.

Ляле очень хотелось узнать, куда он так торопится, но она понимала, что в лучшем случае получит крайне неопределенный ответ. После чудесной ночи не хотелось ссориться. На тему Андрюшиных отлучек у них состоялся всего один серьезный разговор, и тот очень короткий. Андрей тогда Ляле пояснил, что за него волноваться нечего, но и вникать в его «бизнес» ей не стоит, мол, не бабье это дело.

— С законом я дружу, не боись. Не сидел и сидеть не собираюсь. Хотя мне и за решеткой будет неплохо, вот только с каторжанами поговорить не о чем. Недалекие они люди в большинстве своем.

Андрей в совершенстве владел воровским жаргоном и «понятиями». Но всегда избегал компаний, в которых собирались матерые члены криминального сообщества. Уж больно скучно ему было с теми, кто только и делал, что горделиво рассказывал о годах, проведенных в неволе. «Авторитетов» признавал постольку-поскольку, но по большому счету не было для Андрея никаких авторитетов. Воровскую романтику «украл — сел — вышел — снова украл и так далее» он искренне не понимал в силу своего свободолюбивого нрава. Хотя и никогда не осуждал. «Каждый дрочит как хочет» — именно так объяснял Андрей свою жизненную философию.

Стоя в коридоре перед зеркалом, Андрей торопливо, вместо расчески пробежался пальцами по коротенькой стрижке, обильно подушился и смахнул с тумбочки связку ключей. Лялин взгляд, наполненный тревогой, не отпустил его без лаконичного объяснения:

— Не дергайся, к обеду вернусь. Может, в продуктовый заехать, купить чего?

— Нет, — все есть вроде, только… — Лялька засмущалась. — Не заскочишь в аптеку? Мне тампоны нужны.

— Да без проблем! Только тебе скоро это средство от поноса будет ненужно.

— В смысле? — не поняла Ляля.

— А в том смысле, — продолжал Андрей, уже отпирая дверь, — что этой ночью я решил: нам нужен ребенок. — Делая вид, что не замечает Лялиного изумления, он продолжал: — Все будет как надо. Свадьба, свой дом, нуждаться ни в чем не будешь.

— Но, но… — Ляле все не удавалось сформулировать свою мысль. — Ты же меня даже не спросил!

— Ты разве против? Или мне не веришь? — разыграл детскую наивность Андрей.

— Андрюш… Понимаешь, я как-то не рассчитывала. Мне еще учиться три года. Нет, я, конечно, хочу от тебя маленького. Только давай чуть позже, а? — постаралась сгладить возникшее непонимание Ляля.

Андрей в ответ промолчал. Конечно, к этому решению он пришел задолго до прошедшей ночи. И по всему видно, был уверен, что милая будет в восторге. Ляля мучительно искала возможность хоть как-то вернуть ему хорошее настроение. В конце концов, любимый практически предложил ей руку и сердце — пусть и в своей, ни на что не похожей манере. Ей не хотелось, чтобы Андрюша уезжал раздосадованный.

— Дорогой! — игриво обратилась она к насупившемуся Андрею. — У нас обязательно будут и свадьба, и ребенок. Может быть, и не один. Рожу тебе пару сыновей и дочку. Просто это не делается в одночасье. Мне надо подумать. Ты же знаешь, как я тебя люблю. А сегодня, — Лялька искусно перевела разговор на другую тему, — пожалуйста, возвращайся пораньше. Нам предстоит мировой поход по магазинам. Ты же не хочешь, чтобы твоя невеста ударила в грязь лицом перед гавайскими красотками? Готовь свои миллионы, будем поднимать мой гардероб на мировой уровень.

Лялина скороговорка возымела должное действие. Андрей улыбнулся и еще раз пообещал, что вернется к обеду. Лялька принялась наводить дома порядок. Особое внимание она уделила своему шкафу. Нужно было посмотреть, каких летних вещей не хватает. У нее ведь даже купальника нет! Перебирая кофточки, платья, брюки и блузки, Ляля предавалась своим мечтам. Гавайи — царство сладких грез и обещание счастья — неодолимо влекли ее к себе. Вот она в почти незаметном бикини прохаживается по пляжу — с ее фигурой можно себе это позволить! А вот она, загорелая, как шоколадка, нежится на белом песочке. А вот Андрей мажет ей спину ароматным маслом и шепчет на ушко слова любви. Бросив на берегу полотенце, она грациозно заходит в воду, и знойные мулаты не могут отвести от нее взоры. Но Ляля лишь очаровательно улыбается и даже не смотрит в их сторону. Ведь рядом с ней пусть и не победитель конкурса красоты, но зато самый любимый и самый желанный мужчина на свете.

Лялька и не заметила, как пролетело время. Она едва успела сложить все обратно в шкаф, как уже подъехал Андрей. Парочка отправилась в бутики на Кутузовском, не забыв заглянуть и в магазины «Охотного ряда». Обычно Ляля, которая старалась доказать Андрею, что она борется за каждую копейку, предпочитала магазины подальше от центра Москвы. И сегодняшняя экскурсия была скорее исключением, чем правилом.

Везде уже висели шикарные летние коллекции, а услужливые продавщицы наперебой предлагали товар. Ляля уединялась в примерочной, прихватив десяток вещичек, из которых потом покупалась минимум половина. Андрей хладнокровно выносил мучительную процедуру выбора одежды и примерки, которая вполне могла растянуться на несколько часов. Но стоило Ляле как бы невзначай продемонстрировать любимому ценник надетой на нее кофточки, как глаза у него лезли на лоб.

— Джановна, да за такие деньги можно автомобиль подержанный купить! Тут что, пуговицы, что ли, золотые?

— Андрюш, это же Версаче!

— Да хоть Хреначе! Ума не приложу, что в этой штуке такого особенного!

Андрюшино ворчание Ляльку не раздражало. Она была уверена, что всегда сумеет его уговорить. И правда, минут через десять вещь занимала свое место в многочисленных пакетах, почетная обязанность носить которые была возложена на Андрея. Уже на обратном пути он начал рассуждать о том, как легко Ляле удается его подвигнуть на любые траты:

— Люд, не поверишь! Ни одна баба меня так легко раскрутить не могла. Я не жадюга, но деньгам тоже цену знаю. А для тебя — на все готов. Знаю, что у тебя этих юбок миллион, а все равно миллион первую беру!

— Не преувеличивай, — засмеялась Ляля.

— А я не преувеличиваю. Просто волшебство какое-то, — улыбнувшись в ответ, заключил Андрей.

— Милый, я мысленно тебя гипнотизирую, — пошутила довольная Ляля.

— Так у меня подружка, оказывается, графиня Калиостро! Мамочки, плакали теперь мои денежки! — во весь голос рассмеялся Андрюша.

Лялька немного обиделась и решила доказать, что тоже не лыком шита. Она заговорила серьезно:

— Между прочим, у меня правда есть способности к гипнозу. Я еще и не такое могу. В салоне от меня ни один жадюга, не заплатив чаевых, не уходил. Исключений почти не было. Учти, стоит мне очень сильно чего-то захотеть, как задуманное тут же исполняется.

— Так, может, ты меня приворожила? — Андрей, прищурившись, посмотрел на Ляльку и усмехнулся. Он принял ее рассказ за вымысел.

Она обиженно надула губки:

— Еще чего! Честно говоря, ты мне сразу страшно не понравился. Вот, думаю, очередной Крутенко явился развлекаться. — По Лялиной интонации сразу чувствовалось, что она подкалывает Андрея шутя. — И вообще, если помнишь, в момент нашего знакомства мне было совсем не до приворотов. Можешь не верить, но у меня даже кличка в салоне была — Гипнотизерша.

— Интересно, — чуть серьезнее сказал Андрей. — Что ж, у тебя эта способность только с мужиками проявляться начала?

Ляля задумалась. В словах Андрея была доля истины. Активно использовать свой «гипноз» она начала лишь в последний год. И никогда раньше не замечала за собой ничего подобного. Но ведь и жизнь раньше была у нее совсем другой — тихой, безмятежной и спокойной. В доме родителей не надо было никого ни в чем убеждать, все и так полностью соответствовало Лялиным желаниям.

Ляля попыталась припомнить, как ей впервые удалось «загипнотизировать» родителей, как потом способности начали проявляться в салоне. По дороге домой она подробно рассказала обо всем Андрею, и он очень заинтересовался.

— Люд, если все так и было, то почему ты свои способности не развиваешь?

— Знаешь, Ксюша то же самое говорила. Только я же никакой не экстрасенс. Не так уж это необычно. Ну, мало ли кто что умеет?

Они уже въехали в знакомый двор, и Андрей выключил зажигание. Он повернулся к Ляле, внимательно посмотрел на нее:

— Глупо, Люда-джан, глупо. Своим талантом надо пользоваться, а не зарывать его в землю. Я знал гипнотизеров, которые лечили людей. Помогали там со всякими непонятными страхами, маниями, фобиями и прочей хренотенью. Говорят, иногда гипноз — лучшее лекарство.

— Возможно, — покачала головой Ляля.

Над Андрюшиными словами она размышляла весь вечер, но так и не смогла прийти к определенному решению. Однако Андрей вовсе не собирался закрывать тему. Уже на следующий день, когда Ляля в сотый раз принялась увлеченно перебирать покупки, Андрей сказал, что у него появилась идея по поводу ее способности гипнотизировать. Лялька даже слушать его не пожелала. Она прохаживалась перед зеркалом в новеньком бикини, строила любимому глазки и покручивала бедрами в такт музыке. В конце концов она уселась Андрею на колени, обвила его шею руками и прибегла к самому соблазнительному из своих взглядов. Андрей не мог устоять и принялся ее целовать. И тем не менее взволновавшую его тему он все же поднял ночью, в постели, пока Лялька нежилась в его объятиях.

— Ну что, когда ты пойдешь учиться?

— Куда?

— В школу гипноза.

— Даже и не знаю. А надо?

— Конечно, надо, — кивнул Андрей. — Все, решено! Приезжаем из отпуска, и ты идешь в школу гипноза.

— О’кей, — согласилась Ляля. Она знала, что любимый принимает решения быстро и всегда настаивает на их выполнении. Честно говоря, ей не хотелось получать вдобавок к Гнесинке дополнительную нагрузку. Но с другой стороны, было интересно, чему же в этой школе учат. Может, она сможет одним взглядом лечить различные болезни, как заправская целительница? Или продавцы будут ей бесплатно товар отдавать? Лялька улыбнулась собственным мыслям. В любом случае по просьбе Андрея она готова была пойти хоть на курсы начинающих парашютистов. Тем более что до учебы еще далеко. Сначала ей предстоит сказочный отдых на Гавайях.

Услышав о ее согласии, Андрей поцеловал любимую в щечку. Она еще сильнее прижалась к нему. Вдруг Андрюша словно о чем-то вспомнил:

— Люд, вот ты на днях упоминала о салоне. Понимаю, не стоит говорить на эту тему. Но можно я все-таки задам вопрос?

— Валяй, Андрюш, у меня от тебя тайн нет.

— Если бы… если бы мы тогда не столкнулись, когда ты сама собиралась завязывать со всем этим дерьмом?

— Не знаю… Не так тяжело в такой салон прийти, как из него уйти и никогда больше не возвращаться. Самое ужасное то, что не так тяжело начать заниматься проституцией, как закончить. — Ляля сама задумалась над словами Андрея, припоминая свои дни и ночи в салоне.

Конечно, у многих девушек, как, например, у Ксюши, были веские основания для занятия проституцией. Но были в Лялином салоне и девочки, приехавшие в Москву из других городов в поисках «самостоятельности». Поначалу все они честно пытались куда-нибудь поступить и как-нибудь заработать. Но наступал момент, когда оказывалось, что на улицу невозможно выйти в прохудившихся сапогах, платить за квартиру нечем, а питаться остается только хлебом и картошкой. Одна из таких, помнится, сразу заявила, что больше пары раз в салоне не появится: на новую обувь заработает и поминай как звали. Ляля тогда еще удивилась, почему Татьяна вообще взяла ее к себе. Но уже через пару недель стало ясно, что опытная сутенерша была права. Скопив деньги на сапоги, девушка решила, что ей нужно новое пальто: старое немодное, «в приличном обществе не покажешься». Потом эта несчастная стала собирать на телевизор… Ляля была уверена, что та и сейчас регулярно приходит в салон: ведь желаний у нас всегда больше, чем возможностей.

Прикосновение Андрея вывело Лялю из задумчивости, и она продолжила:

— Понимаешь, панель засасывает похлеще любой трясины. Я всегда себе говорила: «Все, этот клиент последний». Но появлялся следующий, а за ним еще один… Правда, я понимала, что меня героин на привязи держит. А для большинства девушек сама проституция становилась наркотиком. Они думали, что все под контролем, бросят, когда захотят. Наивные, только зря себе врали. Проститутке деньги даются легко. Стоит один раз переступить черту, и тебе уже все равно: хоть пятый клиент, хоть сто пятый. Как на конвейере, все на одно лицо. Думаешь, проститутка помнит имя хоть одного своего клиента? Все они «лапули» и «кисули», и смотришь им не в лицо, а в карман. Они ж тебе своим кошельком интересны, а вовсе не «достоинством»!

— Ну-ну, успокойся. — Андрей гладил Лялю по лицу, и та только теперь поняла, что почти сорвалась на крик. — Странно… Получается, любая баба может на панель пойти? Без исключения?

— Ну не-е-ет, ни в коем случае, — протянула Лялька. — Чтоб в такой салон прийти, надо, чтобы тебя жизнь хорошенько потрепала. Если есть под боком теплая квартирка и папа с мамой, которые накормят, напоят и по головке погладят, то кто ж на такой отчаянный шаг решится? А теперь представь себе девушку, которая стоит одна, голодная, на холодной улице, в незнакомом городе и не знает, куда податься. Тут волей-неволей плюнешь на все и станешь себя продавать. Тем более когда видишь, что все на твои ноги пялятся и любой мужик рад-радешенек под юбку залезть.

— Так ведь мозгами надо заранее шевелить! — логично заметил Андрей. — Почему женщины позволяют себе оказаться в такой жопе?

— Но ведь не все в жизни по полочкам разложишь. Я знала многих баб, которые раньше в роскоши купались. Им только птичьего молока не хватало для полного счастья. А бордели они лишь в кино видели. А вот на тебе! Какая-нибудь случайность нелепая — и все рушится. Вчера еще была королевой, а сегодня… — Ляля снова замолчала.

Она припомнила Анастасию, хрупкую женщину лет тридцати, появившуюся в салоне незадолго до того, как сама Ляля его покинула. Анастасия ужасно боялась заразиться СПИДом, а девушки довольно жестоко подшучивали над ней, делясь «секретной информацией» — мол, тот и вон тот точно болен, две резинки на него надо надеть на всякий случай. Ляля сразу почувствовала, что Насте находиться здесь еще противнее, чем ей. Ее историю она узнала случайно, по обычному для таких заведений «бабьему телеграфу». Настя удачно вышла замуж — у мужа был доходный бизнес, родила ребенка. Ни в чем не нуждалась, ездила по заграницам, жила в свое удовольствие. Потом фирма мужа залезла в долги. Настя убеждала его свернуть дело, пока не поздно: денег хватило бы, чтобы поискать счастья в другом месте. Но он никак не мог расстаться с любимым детищем. В отчаянии поставил все на свой последний проект, деньги на его осуществление брал у бандитов. Но грянул дефолт, и все обрушилось. Однажды к Насте в дом заявились три типа. Покрутили перед лицом нагретым утюгом и пригрозили, что, если через неделю муж не начнет отдавать деньги, порешат всю семью. Они продали все, что было, но долг покрыть не удалось. Тогда Настя решилась прийти в салон. Иного пути быстро получить нужную сумму просто не было. Страх за свою жизнь и жизнь сына привел ее в Татьянин бордель.

Но Андрею Ляля рассказала другое:

— У меня там была подруга, Даша. Так вот, она приехала в Москву с Украины. И мне рассказывала, как живут люди в этом райском уголке. В ее городе, кроме завода по выпуску маргарина, больше вообще ничто не работает. А как один завод может прокормить тысячи людей? И куда молодым деваться?

Андрей только пожал плечами: ответить на вопрос действительно было нелегко.

— Ведь девчонки не знают, куда себя приткнуть. Им же хочется в модных шмотках пофорсить. Но куда там, если на эту зарплату кошку и то не прокормишь. Вот самые отчаянные и отправляются в столицу искать красивой жизни.

— Джановна, ты меня не путай, — гнул свою линию Андрей. — Наверняка есть женщины, которые умирать будут, а лица не потеряют. Что бы ни случилось…

— Ты, как всегда, прав, — пожала плечами Ляля. — Есть девушки, у которых с самооценкой порядок. Они этого сраного клиента к себе на пушечный выстрел не подпустят. Они сильные, способны победить и своего добиться без всякой панели. Есть и те, кто послабее, но им моральные установки оступиться не дают. Хотя знаешь, — медленно продолжала Ляля, — чтобы стать проституткой, не обязательно быть девкой распущенной. Если дома ребенок плачет и кушать просит, черту душу продашь, не то что в постель с первым встречным ляжешь. Я думала, что как дело дойдет до первого клиента — вскочу с кровати и убегу. А оказалось, все проще простого. У меня ведь уже был до этого мужчина. И другие девочки в салоне до начала «карьеры» успевали переспать с десятками парней. И далеко не всегда по любви. Это ведь так просто — притвориться и получить новую шубку или сережки. Большинство баб так и делает. Только в этом случае говорят не «клиент», а «спонсор». Но вся разница — в терминах.

Андрей продолжал упорствовать в своем несогласии и решил расставить все точки над i:

— Можно ведь заняться чем-нибудь другим? Зачем кидаться в такие крайности? Что, нет денег, и сразу бежать продаваться?

— Каждый человек что-то продает. Кто-то — свой ум, кто-то — свои руки, кто-то — чужой ум и чужие руки, а кому-то, кроме своего тела, и продать-то нечего. Конечно, никому это не нравится. Но для ума и рук нужно какое-никакое образование. И чтобы твои знания были востребованы. К тому же иногда человек владеет ценной профессией, но, чтобы в жизни устроиться, ему не хватает изворотливости.

Поглядывая на своего собеседника, Ляля не понимала, согласен он с ней или нет, — Андрей просто слушал, никак не выражая своих эмоций. Ответа с его стороны не последовало, в разговоре возникла пауза. Ляля решила, что Андрей обдумывает ее слова, но он просто не знал, как потактичнее задать вопрос, который волнует его с первого дня их знакомства.

— Люд, я знаю, тебе об этом вспоминать неприятно. И все-таки, почему ты стала этим заниматься?

— Ну ты же знаешь, из-за героина и…

— Про наркоту я в курсе. Только и на иглу так с ходу не садятся. Что-то еще случилось, только ты никогда не говорила мне что.

Ляле нелегко было ответить Андрею. Но он предоставлял ей шанс наконец-то рассказать о себе правду. Ту правду, о которой она не смогла бы поведать больше никому. Хотя Андрей был теперь для нее самым близким человеком, он тоже никогда раньше не слышал эту историю. И Ляля наконец решилась:

— До того, как все случилось, я была наивной и чистой девочкой, такой воздушной и трепетной. Музыка, стихи, родительское крылышко. Только однажды все в одночасье исчезло. По глупости пошла с подругой в гости к почти незнакомым парням. — Лялин голос задрожал. — И там меня изнасиловали. Я даже не знаю, сколько… сколько раз это было. Помню четверых парней. Один подонок избил меня до полусмерти. Он же первый меня и… — Ляля остановилась, перевела дыхание, потом продолжила: — Нас выбросили за кольцевой дорогой, подруга вызвала «скорую». Понимаешь, после той злополучной квартиры во мне что-то надломилось. Начала всего бояться, от всех запиралась. Думала, что в жизни нет больше смысла. Знала, что самой собой больше не стану никогда. Ну а дальше — обычная история. Нашла утешение в героине. С ним все сделалось проще, воспоминания не мучили. Втянулась, научилась под разными предлогами клянчить деньги у родителей. Но они очень быстро кончились. Думаю, я бы даже смогла воровать у папы с мамой, но с их зарплатами воровать было особо нечего. — Ляля усмехнулась. — Мне понадобилась работа, и я оказалась в салоне. Вот, собственно, и вся история.

Андрей внимательно слушал Лялину исповедь, время от времени ободряюще кивая и поглаживая руку девушки. Когда Ляля начала говорить о том, что произошло у Сявы, Андрей нахмурился и стиснул зубы, но ничего не сказал. Девушка закончила свою грустную историю, и на минуту в комнате воцарилась тишина. Лялька взглянула в глаза Андрея, наполненные состраданием, и улыбнулась:

— Ты только не переживай. Я это все, говоря твоими словами, уже схавала и высрала. У меня теперь новая жизнь началась. — Она потрепала Андрюшины волосы, пытаясь отвлечь любимого от неприятных мыслей.

— А что с ублюдками?

— Ничего, — ухмыльнулась Ляля. — Это были детки каких-то крутышей, их бы все равно отмазали. К тому же они следов не оставили.

— Все равно надо было попробовать. Глядишь, сейчас бы на зоне кукарекали.

— Может, и надо было, — со вздохом кивнула Ляля. — Но когда я себе представила, как следователь все подробности станет смаковать… А потом суд этот унизительный. Я тогда испугалась, думала, честь дороже, да и спокойнее так. Зря, конечно, но это сейчас говорить легко.

На самом деле говорить ей было совсем непросто. И все же теперь, когда она выговорилась, ей почему-то стало легче, спокойнее. Обнявшись, Ляля с Андреем молча лежали и думали каждый о своем. В конце концов оба уснули, а наутро никто уже не вспоминал о печальной истории. Лялька бегала по квартире и напевала. Впервые после тех злосчастных событий она вновь почувствовала, что у нее словно крылья за спиной выросли. Казалось, она в любой момент может оторваться от земли и полететь. Исповедь помогла Ляля избавиться от тяготившего душу груза переживаний.

Сессия закончилась, но Ляле было чем занять себя перед долгожданной поездкой. Однажды Андрея опять куда-то вызвали, и Лялька встала голышом перед зеркалом, чтобы оценить все мнимые и настоящие недостатки собственной фигуры. Результат осмотра ей не понравился. Конечно, худоба ее не красила, но теперь, когда она прекратила травить свой организм днем и ночью, Ляля несколько прибавила в весе. Для бикини даже, пожалуй, чересчур. Девушка тут же отправилась на поиски подходящего тренажерного зала, куда потом приходила не менее четырех раз в неделю. К тому же Андрей стал появляться дома еще реже обычного, и все сборы легли на плечи Ляли. Последняя неделя выдалась особенно сумасшедшей. Нужно было утрясти внезапно возникшую проблему с документами, уложить чемоданы, привести квартиру в порядок перед отъездом и сделать еще тысячу и одно неотложное дело.

Наконец до отъезда осталась всего пара дней. Андрей ходил вокруг горы сумок и пакетов и шутил, что на самолет с таким количеством багажа пассажиров не берут. Лялька только хихикала, довольная, что все успела сделать вовремя. Ближе к вечеру Андрей предложил съездить куда-нибудь поразвлечься.

— Джановна, мы с тобой сто лет никуда не выходили. Сегодня в казино обещали какую-то крутую программу. Нет желания прошвырнуться?

— Почему бы и нет! — не возражала Ляля. Честно говоря, ей не терпелось примерить приобретенное специально для поездки вечернее платье. Очаровательный поясок элегантно подчеркивал ее постройневшую за последний месяц талию.

В любимом казино Андрея все оставалось по-прежнему, даже путаны сидели на своем привычном месте. Но теперь Ляля на них внимания не обращала: она считала, что в ее положении можно быть выше ревности. Андрей, впрочем, тоже не захотел тратить время на разговоры и сразу прошел к столам, за которыми шла оживленная игра. Он, как обычно, обменял небольшую сумму денег и приступил к любимому занятию. На этот раз Лялька решила вникнуть в тонкости покера и потому уселась рядом, чтобы понаблюдать за увлекательным процессом. Дела у Андрея шли неплохо, столбец фишек перед ним рос с каждой раздачей. Он только усмехался:

— Смотри-ка, Люд, ты прям для меня как талисман! Может, ты и крупье гипнотизировать умеешь?

Рядом с Андреем играл молодой человек: невзрачный такой, щупленький, в черных джинсах и серой водолазке. Непонятно почему Ляля старалась на него не смотреть. Что-то неясное в выражении его лица, в движениях, в фигуре ее отталкивало. Наконец девушка пересилила себя и присмотрелась к подозрительному игроку получше. Тот был каким-то дерганым: постоянно чесался, нервно постукивал пальцами по столу. Но говорил при этом медленно, как бы нараспев, а глаза у него были полуприкрыты. Тут Лялю осенило: парень наверняка сидит на героине! Все признаки налицо, кому, как не ей, знать… Девушка вздрогнула, захотелось встать и немедленно покинуть казино. Но потом сама посмеялась над своей тревогой. Конечно, Андрюша ее страхов не поймет…

На следующей раздаче игрок в серой водолазке попросил у Андрея фишку для подтверждения ставки, но его карты не сыграли, и крупье отправил фишки в банк.

— Да что ты будешь делать! — Парень ударил ладонью по столу. — Слушай, братан, займи пару фишек отыграться, — фамильярно обратился он к Андрею.

Андрей только нахмурился: он терпеть не мог, когда у него что-нибудь клянчили. А потом молча бросил соседу еще несколько фишек. Бесконечные просьбы уже начали его раздражать. Парень снова сделал ставку и, разумеется, снова все спустил. Видимо, постигшая неудача окончательно вывела его из себя, и он вскочил со стула.

— Кто тебя сюда поставил, придурок? Ты что, играть не умеешь? — заорал нервный игрок на крупье. Тут же подоспел охранник, усмиривший скандалиста одним взглядом. Парню ничего не оставалось, как тихо сесть на место, но его глаза продолжали гневно буравить ни в чем не повинного дилера. Он снова попросил у Андрея денег.

— Я дам, но в последний раз, — предупредил Андрей. — Друг, тебе лучше уйти из-за стола, а то совсем без штанов останешься.

— Я отыграю, я чувствую, — взмолился неудачник. Он схватил данные ему фишки так, словно то была его последняя надежда, и сделал ставку. — Раздавай как следует, осел, — прошипел он крупье.

Раздача была сделана, и парень трясущимися руками поднял с холста карты. Он долго и тщательно изучал их, после чего сделал подтверждение. Крупье вскрыл свои карты, которые показывали стрит. После этого он аккуратно начал открывать карты игроков. Выяснилось, что у молодого человека была всего лишь пара на дамах. После того как все ставки были вскрыты, крупье очистил стол и начал тасовать колоду. Он уже было приступил к раздаче, как подозрительный игрок предупредил, что тоже участвует в игре.

— Сначала сделайте ставку, — любезно заметил дилер.

Как и следовало ожидать, парень резко повернулся к Андрею и снова принялся клянчить взаймы, как заправский попрошайка. Но разжалобить Андрея у него на этот раз не получилось.

— Нет, больше не дам, — категорически отказал тот. — Ты же видишь: тебе не прет.

— Кому не прет? Мне?!

Куда только делся заискивающий тон парня? Он хлопнул ладонями по столу и попер на Андрея, нагло заорав:

— Да ты совсем попутал, толстый!

Андрей молча встал и выбросил грубияна из-за стола. Ляля испугалась, вцепилась в Андрюшину руку. Он спокойно усадил ее на место:

— Да ты не дергайся, сейчас порядок наведут…

И в самом деле, буквально через секунду у стола появилась охрана.

— Господа, что здесь происходит? — обратился к игрокам здоровенный амбал в костюме, под которым угадывалась кобура.

— Нам мешают играть, — кратко пояснил Андрей. — Выведите вон того приятеля, иначе придется мне это сделать за вас. — Он мотнул головой в сторону парня. Тот уже встал, отряхнулся и теперь злобно смотрел на Андрея.

Охранник окинул взглядом остальных игроков и крупье. Все одобрительно закивали. В результате молодого человека вывели из казино. Он ругался, упирался, однако в конце концов все-таки оказался за дверью. Ляля с Андреем переглянулись. Настроение было испорчено окончательно, и игру больше продолжать не хотелось. Ляля вздохнула:

— Андрюш, поехали домой!

— Да уж, повеселились… Пойдем.

Они вышли на улицу, и Андрей оставил Лялю у подъезда:

— Подожди здесь, я подгоню машину.

Он пошел вдоль длинного ряда припаркованных машин. Погрустневшая Лялька стояла у парадного крыльца, ругая себя за то, что не догадалась захватить никакой кофточки. Ночь выдалась прохладная, и на ветру кожа покрылась мурашками. Лялька обхватила плечи руками и нетерпеливо сбежала вниз по ступенькам. Их джип стоял метрах в двадцати, и Андрей уже открыл дверцу, чтобы сесть за руль. Вдруг Ляля замерла: она увидела недавнего игрока, который подошел к Андрею. Парень принялся размахивать руками, явно стараясь тому что-то доказать. Разговор шел на повышенных тонах, до Ляли донеслись обрывки фраз, перемежавшиеся матом. Видимо, этот ненормальный обвинял в своем проигрыше Андрея и обещал его «достать». Андрей отреагировал адекватно: спокойно наблюдал за неуравновешенным незнакомцем, а потом, не желая больше слушать бред, попытался сесть в машину. Но парень не отстал. Он схватил Андрея за рубашку и потянул его обратно. Увидев, что дело вот-вот дойдет до драки, Ляля побежала к машине, впрочем, на высоких каблуках особо не разбежишься. Тут Андрей развернулся и ударил приставалу в грудь. Хулиган отлетел на тротуар. Но тут же вскочил, вытащил что-то из ветровки… Ляля даже не успела понять, что к чему, как раздался выстрел. За ним еще один и еще. Андрей покачнулся, осел на серый асфальт, по которому медленно расплывалась лужа крови. На нападавшего Ляля больше не смотрела, а тот отскочил назад, забежал во двор и исчез. Она упала на колени рядом с Андреем, закрыла лицо руками и закричала что есть мочи. Произошедшее казалось дурным сном. Еще минуту, полминуты назад он был с ней, тут, рядом, говорил… Каким-то шестым чувством Ляля ясно ощутила, что ничего уже не поправить. На пронзительный крик сбежались охранники, немногочисленные прохожие. Все они что-то спрашивали, говорили, но Ляля их не понимала и на вопросы отвечать была не способна. Только сидела на асфальте, качая головой, будто отказывалась верить, что перед ней — любимый.

Их обступил круг зевак, но девушка никого не замечала. Тишину разорвали сирены «скорой» и милиции, но она и их не услышала. Ляля взяла Андрея за руку, стала тихонько раскачиваться из стороны в сторону. При виде людей в белых халатах у нее началась истерика. Понадобилась помощь крепкого секьюрити, чтобы оттащить рыдавшую Ляльку в сторону. Врачи положили тяжелое тело Андрея на носилки, быстро загрузили в машину, обмениваясь фразами на профессиональном жаргоне. Когда Ляля кинулась за ними, никто ее останавливать не стал. Машина неслась по темным московским улицам, а Ляля со слезами на глазах гладила и целовала Андрея, трепала его за рубашку, твердя одно и то же:

— Пожалуйста, пожалуйста, только не умирай! Ты же сильный, не умирай, умоляю…

Медики молча выполняли необходимые манипуляции. В какой-то момент Лялю снова оттеснили в сторону. Один из санитаров принялся делать Андрею искусственное дыхание. Ляле его движения казались медленными-медленными, и, вытирая рукой глаза, она недоумевала: почему, ну почему все они не могут двигаться быстрее?

Андрея не успели даже довезти до клиники. Врач в приемном покое констатировал смерть после того, как реанимационные процедуры результатов не принесли.

— Проникающее пулевое ранение в живот. Мне очень жаль, мы сделали, что могли. Но шансы с самого начала были мизерные.

И вдруг замедлившееся было время вновь понеслось вперед на полной скорости. Простреленное тело Андрея увезли в морг. Подъехавшие сотрудники милиции пояснили Ляле, что забрать его можно будет только завтра, после окончания следственных мероприятий, после чего принялись подробно расспрашивать, что и как произошло. Но толку было мало: Ляля отвечала односложно и лишь с огромным трудом припомнила, как выглядел парень, которого она столь тщательно рассматривала в казино. Слезы катились градом, случившееся казалось чьей-то злой шуткой. Вот сейчас придет Андрей и заберет ее отсюда… Но Андрей не приходил, да и милиционерам стало ясно, что опрос свидетельницы лучше отложить до утра.

Ляля не помнила, как она добралась домой. Она тупо ходила по комнатам, постоянно натыкаясь на собранные пакеты и чемоданы. Слез уже не было, не было слов, не было сил кричать. Остался лишь один беспощадный вопрос: «Что дальше?» С трудом отыскав записную книжку Андрея, Ляля позвонила его друзьям и срывающимся голосом рассказала о несчастье. Уже через полчаса к ней приехали несколько крепких парней. Они утешали Лялю, но вопросов при этом задали раз в десять больше, чем следователи. Девушка старалась вспомнить все подробности, но каждый момент случившегося отдавался в сердце болью. В голове все смешалось, лицо нападавшего виделось как в тумане. Связного рассказа не получалось, и Ляля опять не смогла ничего объяснить. Только повторяла:

— Такой был дерганый… наркоман обгашенный… и пистолет, откуда же у него пистолет был?

Тут она снова принималась рыдать. В конце концов ребята отправились на место преступления, в надежде выяснить что-то поконкретнее. Оставшись одна, Ляля уселась на диван и уставилась в одну точку. Ничего ей так не хотелось, как остаться наедине со своим горем. И только теперь она поняла, что может не выдержать тяжести обрушившегося на нее несчастья. Девушка перевела взгляд на камин и заметила билеты, оставленные утром на каминной полке. Лялька взяла их в руки и, улыбнувшись, стала перелистывать странички. Незаметно для себя она погрузилась в счастливые воспоминания. Вот Андрей ни с того ни сего предлагает ей переехать к себе. Вот он встречает ее из клиники, словно жену из роддома, с букетом цветов. Вот она вертится перед зеркалом в магазине, а Андрей, улыбаясь, расплачивается у кассы и подшучивает над ней. Ляля вспомнила и романтичные ужины при свечах, и жаркие ночи, страстные объятия и поцелуи. Как счастлива она была, как весело они с Андреем тогда хохотали…

На глазах вновь появились слезы. Они текли по щекам на замусоленные листочки, которые Ляля все еще сжимала в руках. Она терла глаза, но соленая жидкость продолжала впитываться в бумагу. Девушка попыталась смахнуть капли с билетов, от чего получилось только хуже: Ляля рвала разбухшие листы, и казалось, с ними вместе рвется на части ее душа.

Сдерживаться больше не было сил. Эмоции рвались наружу, и несчастная Ляля разрыдалась в голос. Она кричала, чтобы не захлебнуться в слезах, стонала, скулила как щенок. Потом принялась колотить себя по щекам, бить по рукам… Как?! Почему не смогла она предотвратить смерть Андрея? Как мог он погибнуть так нелепо? Отчего она просто стояла и смотрела, почему не подняла крик, пока не стало слишком поздно? Шум испугал бы этого придурка, она знала по себе… По себе?! Уж не запоздалое ли это наказание за ее собственный порок?

Ляля остановилась только тогда, когда у нее из носа пошла кровь. Истерика продолжалась всю ночь, и за окном уже светало. Она начала постепенно успокаиваться, теперь тишину нарушали только тихие всхлипы. Постепенно она погрузилась в забытье. Изнуренный организм жаждал отдыха перед предстоявшими тяжелыми испытаниями.

Проснулась Ляля на следующий день с какой-то неясной мыслью: «Вот и новый день… Ах да, вчера что-то случилось? Что? И где Андрей?» И тут же на нее навалились воспоминания. Но Ляля даже не успела разреветься. Зазвонил телефон. Это был один из Андреевых друзей. Убийцу поймали.

Какими бы ни были путаными Лялины показания, их оказалось достаточно. Многие в казино помнили о случившейся ссоре. Да и парень был совершенно невменяем, видимо, поэтому профессионалам легко удалось его обнаружить. От наркомании до убийства нередко один шаг.

Как ни странно, новость Лялю не обрадовала. Предстоял долгий и нудный судебный процесс, на котором именно она будет главным свидетелем. Но Ляля не в силах была видеть человека, разрушившего ей жизнь. По крайней мере не сейчас. Или… Пойти и самой убить его, не дожидаясь решения судей? Со злорадством Ляля вспомнила о том, что в тюремную камеру героин не пронесешь. А ломка — хуже смерти…

Все заботы о похоронах Андрюшины друзья взяли на себя. Они сами забрали тело из морга и все организовали. Проводить Андрея в последний путь пришло какое-то безумное количество людей: родственники, близкие и просто знакомые. На кладбище Ляля увидела и его жену с дочерью. Лялю поддерживали папа с мамой, искренне скорбевшие об Андрее. За последние дни ее глаза превратились в щелочки, сквозь которые бедняжка отрешенно наблюдала за похоронной процессией: люди несли венки, говорили теплые слова о навсегда потерянном друге, подходили, чтобы выразить свои соболезнования. Ляля уже не плакала: слезы впитали в себя те несчастные билеты. Оказалось, что, если не смотреть в сторону гроба, можно даже грустно улыбаться. Мужественно выдержав всю церемонию, она нашла в себе силы успокоить бывшую жену Андрея. Та рыдала, прижимая к себе дочь.

Из ресторана, где потом проходили поминки, Ляля сбежала. Снова, снова и снова слушать об Андрее было бы невыносимо. До похорон она каждую ночь проводила у родителей — не могла оставаться одна в пустом доме. Сейчас надо было собрать свои вещи и навсегда оттуда уйти. С имуществом разберутся юристы и Андрюшина семья, для которой Ляля чужая.

Прощаясь с их уютной квартиркой, Ляля опустилась на пол у камина. Когда-то здесь было так тепло. Теперь остались только одиночество и холод. Каждая вещь пронизывающей сердце болью напоминала о хозяине. Вновь расплакавшись, Ляля принялась бродить по комнатам, но у нее все валилось из рук. Сосредоточиться никак не удавалось, она даже не понимала, с чего начинать. По десятому кругу хлопая дверцами шкафчиков, она наткнулась на бутылку любимого Андреева коньяка. Не долго думая налила себе полную стопку и выпила одним махом. Но спиртное сразу не подействовало, слишком велико было напряжение. Ляля с такой же легкостью опустошила вторую рюмку. Через полчаса коньяка в бутылке заметно поубавилось, а изрядно опьяневшая Лялька кое-как пыталась упаковать свое скромное имущество. При этом она не переставала прикладываться к рюмке и в итоге незаметно для себя самой отключилась.

Очнулась девушка только на следующее утро. Лялька подняла тяжелую голову и осмотрелась. Она лежала на диване, недопитый коньяк стоял на полу. К несчастью, пришлось вернуться к безжалостной, давящей реальности, от которой нигде нельзя было скрыться. Ляля отчетливо осознала, что не хочет жить и с радостью готова вернуть свою душу Богу. Ничто, даже мысль о любящих близких, не остановила бы ее в ту минуту от самоубийства, если бы в дверь не раздался звонок: за дочерью приехали родители, так вчера и не дождавшиеся ее приезда домой. Они заметили, что Ляля пила, но ни слова не сказали. Алла Николаевна помогла дочке собрать разбросанные повсюду вещи, а Евгений Львович отвез семью домой. Из окна отъезжавшего автомобиля Ляля долго и внимательно смотрела на дом, где когда-то была так счастлива. Она вспомнила, как Андрей привез ее сюда прямо из клиники и тут же предложил остаться, прибавив, что она ничем ему не обязана. Как часто они поздней ночью въезжали в этот двор после шумных вечеринок… Ляльке вдруг захотелось сейчас же на ходу выпрыгнуть из машины, подняться на второй этаж, открыть знакомую дверь и упасть в объятия Андрея. Она не могла представить себе, что он мертв. Такой сильный, большой, с ироничной улыбкой… Он просто не мог погибнуть!

От нахлынувших воспоминаний по щекам снова потекли горячие слезы. Мама прижала дочь к себе и стала успокаивать. Но уговоры на Лялю не действовали, она начала плакать навзрыд, повторяя одну лишь фразу: «Не ве-рю!» В конце концов Лялька успокоилась и даже сумела попросить папу по дороге заехать к Андреевой жене. Евгений Львович поднялся в квартиру и отдал ей ключи. Все было кончено.

— А как же рояль? — опомнилась уже в машине Ляля.

— Доченька, это твой рояль, ты имеешь полное право его забрать, но… — Алла Николаевна замялась, потом продолжила, стараясь говорить мягче: — Он такой огромный! Ума не приложу, куда нам его ставить…

— Да, ты права. Его совершенно некуда ставить, — равнодушно повторила мамины слова Ляля. Зачем ей рояль, зачем музыка без Андрея? Ляля вздохнула и стала смотреть на дорогу.

На девять дней Ляля не захотела видеться с друзьями Андрея. Вместо этого она с утра одна приехала на кладбище. За это время произошло многое. Связи Андреевых приятелей помогли колесикам судебной машины вращаться быстрее. Расследование и подготовка к суду шли полным ходом. Лялю уже водили на опознание подозреваемого, и ей хватило одного взгляда, чтобы сказать, что следователь не ошибся. Но чего ей стоил этот взгляд… Без развязных манер, наглого выражения лица и гонора, сквозившего в каждом движении, парень казался маленьким, бледным и замученным. И это никчемное существо убило Андрея. Ее Андрея… Девушка ушла в слезах, хотя знала, что это еще не конец. Придется снова и снова давать показания, говорить в суде.

На могиле любимого Ляля увидела свежие цветы и полную рюмку коньяка.

Она долго сидела в одиночестве, погруженная в свою грусть, и вдруг услышала за спиной женский голос:

— Я вижу, вы его тоже любили.

Ляля обернулась и увидела жену Андрея. Та тихонько плакала. Она смотрела на Лялю не как на соперницу, а как на скорбящую женщину, способную разделить с ней тяжесть потери. Ведь их объединило общее горе. И ревности здесь места не было.

— Да, очень, — кивнула Ляля. — Я не знаю, как мне жить без него.

— Вы молоденькая, у вас все впереди.

— Да, но вы… Вам повезло. Вы счастливее меня.

— Это почему же?

— Потому что у вас есть его ребенок. Напоминание об Андрее всегда будет рядом с вами. А у меня, кроме фотографий и подарков, ничего не осталось. Думала, еще успею родить, а теперь так жалею. Сейчас бегал бы рядом малыш и… — Лялин голос сорвался, — и я бы никакому наркоману не позволила его у меня отнять.

Еще немного поговорив, женщины разошлись. Лялька отправилась домой. Она знала: родители на работе. Да и будь они дома, кроме сочувственных взглядов, ее бы ничего не ждало. Ляля зашла в гастроном и купила коньяк. Той марки, которую любил Андрей, в простеньком магазинчике не нашлось, поэтому она наугад ткнула пальцем в первую попавшуюся бутылку в коньячном ряду. И дома первым делом налила себе рюмочку. Вскоре бутылка наполовину была опустошена. Пьяная Ляля сидела на кровати и что-то напевала себе под нос. Она глотала спиртное прямо из горлышка, уставившись в одну точку. И вдруг улыбнулась: вспомнила, как однажды глупо приревновала Андрея к путанам в казино. А это милое прозвище Джановна — ведь уже никто ее так не назовет. Никто и никогда не подарит белый рояль, перевязанный алой ленточкой. Алой ленточкой… Перед глазами встало безумное лицо убийцы. Ляльке показалось, что он над ней смеется. Да и не насмешка ли это судьбы: разве сама она не просидела на героине целый год? И если бы не Андрей… Ее взгляд упал на бутылку в руках. И что же делается теперь? Она встала на ту же дорожку, вновь катится вниз. Даже сквозь туман опьянения и горя Ляля прекрасно понимала: очень скоро алкоголя ей станет недостаточно, она опять вернется к тому же кайфу, к белому порошку. От этой мысли у нее на лбу выступил холодный пот. Со всей силой она швырнула бутылку в противоположную стену, от чего та разбилась и мелкие осколки разлетелись по всей комнате. Вязкая жидкость струйкой потекла по обоям, оставляя мокрый коричневатый след. Лялька закрыла лицо руками и разрыдалась.

— Миленький, прости меня, дуру, прости! — причитала она сквозь слезы. — Я сама не ведаю, что творю. Больше никаких ошибок. Я никогда, слышишь, никогда снова не упаду в ту яму, из которой ты меня вытащил…

Основательно выплакавшись, уже слегка протрезвевшая Ляля вытерла слезы и принялась осторожно собирать осколки.

Часть 5

Школа гипноза

Спустя три месяца после трагической гибели Андрея Ляля, памятуя о данном ему обещании, стояла на пороге одной из московских школ гипноза. Поначалу она и вовсе не была уверена, что придет сюда. Мысль о том, чтобы куда-то идти, с кем-то разговаривать, что-то учить, казалась абсурдной. Первые дни даже с дивана встать было сложно. Требовались неимоверные усилия, чтобы заставить себя почистить зубы, вымыть голову, подняться к обеденному столу. Если бы не родители, которые буквально силой заставляли дочь есть, она бы точно умерла с голоду. Этот август в Москве называли особенно солнечным, а Ляля недоумевала — ей все дни казались одинаково серыми. Одно время она ради утешения листала фотоальбомы, глядя на улыбавшегося Андрея. Но скоро поняла, что так только сильнее бередит свое горе. Тогда Лялька стала просто гулять по Москве, бездумно глядя на прохожих. В каждом втором ей чудился Андрей. Один раз она даже побежала вслед за незнакомцем, который габаритами и походкой напомнил ей любимого. Ляля окликнула его, ударила по плечу, он остановился, обернулся… Конечно же, то был не Андрей. А Ляле не было даже стыдно за то, что она ни с того ни с сего накинулась на совершенно незнакомого ей человека. Она вообще не замечала ничего вокруг. На одной из улиц, где автомобильное движение не останавливается ни на минуту даже ночью, Ляля ступила на пешеходную дорожку, не обращая внимания на красный сигнал светофора, — такого махрового мата в свой адрес ей еще никогда не приходилось слышать. Разъяренный водитель, чья машина чудом успела затормозить в полуметре от нее, выскочил из автомобиля, видимо, намереваясь объяснить зеваке правила пешеходов. Но, наткнувшись на Лялин взгляд, пустой и растерянный, он только махнул рукой, сплюнул и еще раз хорошенько выругался. А Ляля осталась стоять на тротуаре, опечаленная счастливым исходом несостоявшегося ДТП.

Каждый вечер, возвратившись домой после многочасового бродяжничества, она садилась у окна, клала руки на подоконник и просто смотрела вдаль.

Но время лечит любые раны. Конечно, за несколько месяцев боль лишь немного приутихла. И все же Ляля заставила себя вернуться в Гнесинку, хотя бы время от времени показываться на семинарах. В конце концов, это было ничуть не хуже, чем просто слоняться по старым переулкам. Через несколько недель Ляля заметила, что какие-никакие занятия отвлекают ее от щемящих душу воспоминаний. И вновь мысленно вернулась к своему обещанию…

На поиски подходящих курсов ушло довольно много времени. Лялю не слишком вдохновляли многочисленные объявления, обещавшие в десять дней сделать из нее профессионального гипнотизера. Но с чего-то надо было начинать. Ляля выяснила: для обучения лечебному гипнозу медицинское образование не требуется. Оказывается, специалисты по внушению работают в тесной связке с психологами и терапевтами. Нередко гипноз становится настоящим спасением для людей с серьезными недугами: таких пациентов лечат как традиционными, так и нетрадиционными методами. Все это Ляля узнала из книг и специальных пособий, которые ей удалось раздобыть. Вот только где найти самых лучших учителей?

Хорошая знакомая Аллы Николаевны рассказала как-то об оздоровительном центре, куда она приводила сына на сеансы от заикания. Ляля решила отправиться по указанному адресу и сразу поняла, что не ошиблась. Здесь было светло и уютно, центр занимал целый этаж в одной дорогой клинике. Девушка шла мимо кабинетов с надписями «Йога», «Иглоукалывание», «Массаж»… Она по-прежнему не знала, с какой целью пришла сюда и будет ли на самом деле учиться, но в глубине души была убеждена, что учиться просто должна! Обязана! Ей вспомнился разговор с Андреем: «Вот вернемся с Гавайев, и я сразу пойду, проверю, на что способна. Если понравится — останусь в школе гипноза». Ляля взглянула в зеркало в коридоре, лишний раз поправила аккуратный костюмчик, провела рукой по волосам, собранным в пучок. А затем вошла в приемную и обратилась к седоватому доктору, который, по всей видимости, был необыкновенно красив в молодости:

— Здравствуйте! У меня назначена встреча с Анатолием Ивановичем…

— Да, это я. А вы, я так понимаю, Людмила?

Ляля кивнула, и мужчина провел ее в отдельный кабинет. С Анатолием Ивановичем Ляля познакомилась по телефону, и ей сразу понравился приятный тембр его голоса. Казалось, именно так, негромко и тепло, должны звучать слова гипнотизера-профессионала. Кабинет гипноза представлял собой небольшую затемненную комнату. Дневной свет с трудом пробивался в помещение сквозь тяжелые бархатные гардины.

В комнате стояли стол и специальное кресло-кушетка для процедуры гипноза, конструкция которого Лялю поразила. Неподалеку расположился торшер — единственный в кабинете источник искусственного света.

— Присаживайтесь, — любезно предложил доктор, указав на один из стульев. — Итак, насколько я понял, вы хотели бы обучиться практическому гипнозу. Но обычные курсы вас не устраивают, да?

— Совершенно верно. То есть… Не важно, какими будут курсы, главное, чтобы там действительно чему-нибудь учили. Видите ли… Хочу вас предупредить, что всерьез гипнозом я никогда не занималась…

Услышав эти слова, Анатолий Иванович улыбнулся, лукаво посмотрев на Лялю:

— Могу предположить, что гипнозом вы все-таки занимались. Только «несерьезно». Не так уж это страшно — большинство моих учеников до прихода сюда даже не пробовали кого-либо гипнотизировать.

— Да и я гипнотизировала совсем чуть-чуть, — покаялась Ляля. — Ну… даже не знаю, можно ли это назвать гипнозом.

— Что именно вы делали? — поинтересовался Анатолий Иванович.

Ляля уж было открыла рот, чтобы рассказать, как «вышибала» из клиентов чаевые, но вовремя остановилась. Немного поразмышляв, она решила придать своей истории более пристойный вид.

— Как правило, если я чего-нибудь очень сильно хочу от человека и даю ему мысленный приказ, то получаю желаемое. Деньги, например. Или он мне делает одолжение какое-нибудь… — Ляля лихорадочно принялась искать логическое основание для такой уверенности. — Не думайте, что я ненормальная. За мной даже знакомые это замечали, все время о секрете допытывались.

— Хорошо. Давайте проверим, правильно ли я вас понял. Определим ваши способности так: вы умеете невербально внушать людям свои желания, и при этом они принимают их за свои собственные, — предположил Анатолий Иванович.

— Ой, да, точно. Именно так! Я ведь ни у кого ничего не прошу, они сами все отдают… — Ляля снова осеклась. — Правда, это не всегда получается и не со всеми, — скромно продолжила она.

— Ваше умение имеет много сходного с телепатией, то есть передачей мыслей на расстояние, — сделал свое заключение мастер. — На самом деле телепаты встречаются не только в фантастическом кино. Другое дело, что в нашем обществе в телепатию не верят. И все же вы и дальше хотели бы развивать свои способности?!

— Не совсем так. Я хотела бы помогать людям избавляться от их недугов. И думаю, в этом деле от гипноза будет больше толку, чем от этой… телепатии.

Перед беседой с Анатолием Ивановичем Лялька очень боялась, что он примется ее экзаменовать. Ей ужасно не хотелось демонстрировать свое невежество. За последние недели она прочла не меньше десятка книг о гипнозе, но все равно знания ее оставались далеко не полными. К счастью, в ходе разговора в памяти начали всплывать неожиданные для нее самой, пусть скудные, но важные подробности. Видимо, подсознательно девушка давно уже выхватывала необходимые ей факты из общего потока информации. И вот мастер принялся задавать вопросы:

— Скажите, Людмила, что вы знаете о гипнозе?

— Я всегда думала, что человеку, которого загипнотизировали, кажется, что он уснул. Но не потому, что устал. Может быть, это состояние похоже на потерю сознания. Только сознание отключается не полностью, а частично, — высказала свое предположение Ляля.

— Вы правы, — согласился с собеседницей Анатолий Иванович. — За одним небольшим исключением: гипноз и сон — не одно и то же. Гипноз позволяет телу расслабиться, а разум заставляет сконцентрироваться, при этом сознание полностью открыто и восприимчиво к внушениям извне.

— То есть человек в трансе реагирует на любые команды, от кого бы они ни исходили?

— Нет, только на голос гипнотизера. Причем его указаниям пациент будет следовать беспрекословно. А все остальные раздражители в таком состоянии полностью игнорируются. Хоть из пушки рядом стреляй, загипнотизированный ничего не услышит. Зато если о выстреле «сообщит» гипнотизер, человек испугается, вздрогнет. Разумеется, все сказанное мной относится к глубокому гипнозу. Разновидностей транса множество.

— Какие, например?

— Иногда пациентов выводят на стадию сомнамбулизма, при которой возможна полная амнезия. В некоторых случаях происходит возврат к детским формам поведения, или, наоборот, возникает движение мыслей в сторону будущих событий.

— Получается, под гипнозом можно даже заглянуть в будущее? — обрадовалась услышанному Ляля.

— В принципе да. Но я очень скептически отношусь к подобным путешествиям, потому что человек склонен принимать желаемое за действительное. Куда проще дело обстоит с возвратом к уже свершившимся событиям. Человеческий мозг — самое совершенное, что создано матушкой-природой. Он хранит в себе воспоминания обо всем, с чем мы сталкивались в жизни, пусть даже мимолетно. Гипнотизер легко может вернуть пациента к детским или юношеским годам. И таким образом помочь ему справиться с множеством проблем: заиканием, фобиями и тому подобным.

— Интере-есно, — протянула Ляля. — И у гипноза ведь нет никаких побочных эффектов?

— Знаете, с помощью гипноза можно вылечить фактически любое заболевание, вплоть до раковых опухолей. Это очень серьезное лекарство. И, как любое лечебное средство, в руках шарлатана оно легко может превратиться в смертельный яд. Наше сознание, по сути, очень хрупко. Порой одно неосторожное слово может разрушить связи, формировавшиеся годами. Тем более в момент транса. Но если вы, Людмила, все-таки решитесь постичь это нелегкое ремесло, ничего страшного не произойдет. Мы учим избегать подобных ошибок. Дело врача — лечить, а не калечить.

По окончании беседы Ляля была зачислена в группу новичков. К занятиям приступили уже на следующий день. Стоили уроки недешево, но пока они жили с Андреем, у Ляли уже появились кое-какие сбережения. Как всегда, она схватывала новую информацию на лету и быстро оказалась в числе самых способных учеников.

Познакомив группу с основными принципами работы гипнотизеров, Анатолий Иванович перешел к тонкостям, стал демонстрировать различные техники и объяснять, какая из них для чего предназначена. Кроме теории, ученики занимались и практикой, по очереди друг друга гипнотизируя. Мастер объяснял, как с помощью гипноза можно избавлять людей от алкогольной и табачной зависимости (говорил и про наркотики, но всегда подчеркивал, что эта проблема слишком сложна и одним гипнозом тут не обойдешься). Оказалось, что гипноз также помогает справляться с импотенцией и самыми разнообразными фобиями.

Шли дни, и с каждым уроком Ляля чувствовала, что в ней словно просыпаются скрытые силы. Техники, на которые у других уходили часы, ей давались в полминуты. Она действительно и не догадывалась раньше, какой мощный потенциал находится в ее распоряжении. Зернышко таланта попало на благодатную почву, Ляля росла и развивалась внутренне, каждый день ей открывались все новые секреты мастерства. Сокурсники из школы гипноза завидовали:

— Людмила, к вам все техники просто «липнут». Тут сидишь, учишь, а в нужный момент все из головы вылетает. А вы будто не первый год этим занимаетесь!

Ляля и в самом деле жадно впитывала информацию, которую получала на занятиях, а все свободное время отдавала изучению научной литературы. Ей казалось, что практики в школе недостаточно. Поэтому она совершенствовала технику погружения в транс на своих знакомых. Конечно, лечить она пока никого не пробовала, считая себя не готовой к такому ответственному шагу. Но все «домашние задания» выполняла на «отлично» и по праву гордилась своими успехами. Родители, ожидавшие, что после смерти Андрея дочери сложно будет вернуться к нормальной жизни, воспрянули духом. Действительно, погружение в учебный процесс помогло Ляле избежать затяжной депрессии. Кроме того, Ляля была уверена: обучаясь гипнозу, она исполняет последнюю волю Андрея. И даже один-единственный пациент, которому она сумеет помочь, будет исцелен во имя Андрюши. А значит, каждый день любимый незримо присутствовал рядом с ней. И девушка старалась, как могла. Учеба помогала отвлечься от мыслей о гибели друга, а раздумья о том, что у нее есть особая миссия, помогали ослабить гнетущее чувство вины. Пока Ляля искала подходящие курсы и нехотя почитывала книжки про гипноз, на языке у нее постоянно вертелись одни и те же слова: «Я виновата, я не уберегла Андрюшу. И если уж ему суждено было умереть, лучше бы этот псих застрелил нас обоих». К счастью для Ляли, новое увлечение не оставляло ей времени на самобичевание. К тому же занятия в Гнесинке становились все серьезнее — хочешь не хочешь, а на семинарах появляться приходилось регулярно. Из училища Ляля прямиком ехала на курсы, потом до вечера читала, а на следующий день все повторялось вновь.

Иногда на курсах происходили занятные вещи. Анатолий Иванович обращал особое внимание учеников на постгипнотическое внушение.

— Это не так просто, как кажется. Самое удивительное: команда, отданная человеку, пока он пребывал в трансе, остается в его памяти и тогда, когда он уже пришел в себя. Он уверен, что полностью контролирует свое сознание, а на самом деле у него в голове тикает бомба замедленного действия. Мало того, он будет выполнять все, что от него требуется, автоматически, не осознавая, что делает. И, «очнувшись», не будет помнить решительно ничего.

Доктор предложил провести эксперимент и вызвал «на кушетку» добровольца. Петя, парень, чьи шуточки вечно заставляли группу хохотать, смело уселся в кресло, немедленно принявшее удобное для гипноза положение, и постарался устроиться в нем покомфортнее. После чего Анатолий Иванович мастерски провел процедуру погружения молодого человека в транс и произнес всем известное «Даю установку».

— Петр! Через двадцать минут ты встанешь со своего места, подойдешь к… ну, к Людмиле. — Доктор иронически подмигнул Ляле. — И признаешься ей в любви. Все!

Он быстро привел испытуемого в обычное состояние, и тот радостно заулыбался: мол, я же говорил, что на меня не подействует. Анатолий Иванович улыбнулся в ответ и как ни в чем не бывало продолжил занятие. Лялька не отрываясь смотрела на часы. И точно! Через двадцать минут Петя вскочил, неловко протиснулся к Ляле, встал на колени и прошептал: «Людмила, я вас люблю!»

После того как он объяснился в несуществующих чувствах, все в группе от смеха чуть со стульев не попадали.

Петя пришел в себя и принялся недоуменно оглядываться по сторонам. Он не мог взять в толк, почему стоит перед Лялей на коленях и отчего все так громко хохочут. Но добродушный Петька редко на кого обижался и потому, как только сообразил, что произошло, начал смеяться громче остальных. В перерыве стайка любознательных ребят окружила смельчака и подробно расспрашивала о его ощущениях. До Ляли, стоявшей поодаль, донеслось: «…думал, просто подойду и сяду рядом… А потом — будто черт за язык потянул. Все само собой получилось! Нет, что ни говори, а гипноз — штука мощная!»

Позднее мастер рекомендовал группе не злоупотреблять этим фокусом: кому понравятся такие розыгрыши? Но Лялька, как всегда, прекрасно запомнила технику. И как-то раз даже помогла подруге из училища — довольно странным образом. Та давно мечтала пригласить в кино парня, который ей нравился. Однако у девчонки никак не хватало духу это сделать. Однажды она даже призналась Ляле:

— Знаешь, я на все готова! Ведь если не сделаю первый шаг, его точно другая уведет. Но стоит мне подойти ближе, как дар речи пропадает. Иногда хочется, чтобы кто-нибудь сделал это за меня…

Тут Ляля и сообразила:

— Хочешь, я тебя загипнотизирую и ты ему все скажешь без проблем? Только помнить даже не будешь, как оказалась рядом. Главное, ничему не удивляйся, делай вид, что все так и должно быть…

— Слушай, а потом-то я вспомню, кто я и что делаю?

— Да не волнуйся! Я все проконтролирую.

На следующий день за час до занятий Лялька загипнотизировала подругу. Все прошло лучше некуда. Перед лекцией в коридоре девушка столкнулась с объектом тайного обожания и, даже не сказав «здравствуй», позвала его в кино. Он от такого напора немного оторопел — и слава Богу, поскольку Лялиной подруге тоже нужно было несколько секунд, чтобы прийти в себя. Парень поначалу слегка растерялся, но потом взял себя в руки и произнес: «Да, конечно, пойду, с удовольствием».

Ляля нагнала подругу у дверей. Та ошарашенно на нее уставилась:

— Лялька, я поверить не могу! Как все просто оказалось! Минуту назад была уверена, что ни за что не решусь спросить, а потом — на тебе!

Ляля только улыбнулась:

— Надеюсь, перед фильмом тебе внушение делать не придется?

— Нет, что ты! — засмеялась та. — Я уж как-нибудь сама. Урр-рра! Ты — гений!

Ляля только скромно опустила глаза, хотя похвала подруги была ей очень приятна. Она так надеялась, что когда-нибудь так же искренне ее будут хвалить и благодарные пациенты…

Однако для Пети эксперимент с постгипнотическим внушением бесследно не прошел. По крайней мере так казалось ему самому. По истечении нескольких дней юноша поймал себя на том, что все чаще думает о Ляле. На занятиях Петя стал рассеян: украдкой наблюдать за Лялей ему было куда интереснее, чем слушать гипнолога. Зная, что девушка всегда уходит из школы одной из последних, он частенько поджидал ее в коридоре, и, весело о чем-то болтая, они вместе шли до метро. Однажды под предлогом того, что у Ляли с собой чересчур тяжелые сумки, он даже донес их до порога Лялиной квартиры. Зайти отказался, сам толком не понимая, чем вызвана такая его робость.

Петя был одним из тех «солнечных» мальчиков, которые постоянно улыбаются и легко идут по жизни. Он (небывалый случай!) с первой попытки поступил в театральный, где пока отучился всего год. В школу гипноза пришел за компанию с приятелем. Сам всегда интересовался психологией и всякими новомодными течениями, считая, что, «если научно не подкован, характерной роли не сыграть!». Гипноз, таким образом, был для него скорее интересным хобби и приятным времяпрепровождением. Ляле ее новый приятель пришелся по душе: заводной, веселый, вечно что-нибудь выдумывает. И к тому же симпатичный — карие глаза с хитринкой, притягивающая взгляд родинка над верхней губой, темные волосы. Образ мачо не давала завершить сутулость. Долговязый паренек покорял женские сердца другими качествами: в нем не было ничего напускного. Никаких вам заученных острот, естественность, импровизация как стиль общения. Ляля давно заметила, что парень к ней неравнодушен, и при иных обстоятельствах непременно бы ответила взаимностью, но пока ее сердце не было готово открыться новой любви — слишком мало прошло времени после гибели Андрея. Все, что она могла предложить, — это дружба.

Заметив Лялину сдержанность, Петя решил, что девушка начала его избегать. Он и сам понимал, что ей уже становятся в тягость его попытки всякий раз навязаться в провожатые. Вот только поделать с собой ничего не мог. Хорошенько проанализировав ситуацию, Петя и влюбленность свою приписал гипнозу. Правда, Анатолий Иванович гарантировал, что после завершения «программы» внушение уже никак себя не проявляет. Но человеческий мозг еще до конца не изучен. В любом случае Петя решил, что перестраховаться не помешает, не то Ляля и впрямь начнет от него шарахаться.

Со своей просьбой он обратился к тому самому другу, который некогда привел его в группу.

— Лень, помоги! Что, если наш маг и волшебник меня так заколдовал, что теперь не расколдуешь? Сними внушение!

— Все шутишь? Лучше бы слушал внимательнее! Не действует уже давно ничего.

— Ну, на всякий пожарный, а? — настаивал Петя. — Что тебе стоит? Введешь меня в транс и скажешь: мол, Людмила — хороший друг, товарищ, чудесная девушка. — Петя остановился, догадываясь, что слишком разошелся. — Но не более, понимаешь?

— Понимаю, — лениво протянул приятель. — Ладно, садись, у меня времени мало.

Отправившись на следующий день на занятия, Петя что-то насвистывал себе под нос. Все отлично! Теперь он без проблем сумеет понять все объяснения Анатолия Ивановича, а в сторону Ляли и головы не повернет. В этот момент в комнату как раз вошла Ляля. По обыкновению вежливо со всеми поздоровавшись (Петя исключением не был), она грациозно уселась на стул, облокотилась на столик рядом… Этот урок тоже пошел насмарку: Петя так увлекся, что позднее не мог даже вспомнить тему лекции.

Сообразив, что дело вовсе не в гипнозе, Петя вновь принялся активно ухаживать за Лялей, стараясь при этом не быть слишком навязчивым. Увы, уже через неделю курсы заканчивались, нужно было срочно принимать меры. Но Петя все-таки нашел выход. Почти каждый месяц в студенческом театре при его вузе давались «тренировочные» спектакли. Сцена притягивала Петю как магнит, и он принимал самое деятельное участие в постановках. Поэтому, после того как Анатолий Иванович на последнем занятии распрощался с учениками, выразив пожелание, чтобы они продолжали свое «гипнотическое образование», он, улучив минутку, поймал Лялю в коридоре и вручил ей билеты на студенческий спектакль.

— Представляешь, мне дали главную роль. «Ромео и Джульетта», классика! Придешь?

— Приду, — удивленно согласилась Ляля.

Спектакль состоялся в следующие выходные. Маленький зал был переполнен, студенты перешептывались за кулисами. Петя заметил Лялю, стал знаками подзывать ее зайти за сцену, но она застеснялась, решила не мешать. Тем более что занавес вот-вот должен был подняться.

Бессмертное произведение Шекспира юные постановщики интерпретировали весьма вольно, но сохранено было главное — безграничная любовь. Да и актеры в грязь лицом не ударили. Ляля с восторгом аплодировала юному Ромео. А в антракте не удержалась и все-таки тихонько зашла в гримерку. Петя был счастлив и бесконечно извинялся, что сейчас даже поговорить толком не может.

— Понимаешь, мне ведь еще травиться надо будет художественно! — шутил он, как обычно.

— Ох, Петя, сразу видно, что ты не романтик! — тем же тоном ответила Ляля.

— А почему ты так думаешь? — уже серьезнее спросил он.

Объявили об окончании антракта. Петя крикнул Ляле:

— Пожалуйста, если сможешь, подожди меня после спектакля! — И куда-то убежал. Она вернулась в зал.

Прохладным ноябрьским вечером Петя провожал Лялю до дома. В воздухе пахло морозной свежестью, кружились редкие снежинки. Вообще-то такое «сопровождение» уже давно не было Ляле в новинку: Петя прилагал все усилия, чтобы проводить с ней как можно больше времени. По дороге они беседовали о музыке, искусстве, театре. Набравшись храбрости, Петя спросил, понравилось ли Ляле его выступление, и та рассыпалась в комплиментах. Щедрая похвала являлась абсолютной правдой: проникновенная игра начинающего актера не оставила равнодушным ни одного человека в зрительном зале. Столь точно переданное любовное чувство было не только признаком таланта, но и показателем актуальности эмоций. В ответ Петя пообещал через месяц достать билеты на другой спектакль.

— Опять Шекспир планируется! — с серьезным видом заявил он.

Они вновь оказались у подъезда, и по традиции, не поднимаясь в квартиру, Петя принялся с Лялей прощаться. Но прежде чем сказать «до свидания», он легонько притянул Лялю к себе и попытался ее поцеловать. Ляля ожидала чего-то подобного, но пока осторожно отстранилась, отвела Петины руки в сторону.

— Дружок, а ты не слишком торопишься? Мы же совсем друг друга не знаем.

Стремясь смягчить свой отказ, она пообещала Пете обязательно прийти на упомянутый спектакль и намекнула, что в следующий раз они могли бы прогуляться в каком-нибудь парке или сходить в кино. На самом деле ей просто не хотелось расстраивать хорошего друга. Петя… он такой милый, с ним бывает весело, а ей иногда так необходимо просто улыбнуться.

Учеба у Анатолия Ивановича продолжалась до середины ноября. Однако, даже пройдя полный курс, Ляля не успокоилась. Пусть занятия в Гнесинке по-прежнему занимают много времени, на любимое дело оно всегда найдется. Она твердо решила, что занятия музыкой не повредят новому увлечению. По совету бывшего учителя она побывала еще в нескольких «гипнотических» школах, всякий раз узнавая массу интересного и полезного. С каждым новым преподавателем круг ее познаний расширялся. Родители сначала смотрели на Лялино увлечение «гипнотической наукой» скептически. Но не возражали: понимали, как важно их девочке вновь обрести себя после гибели близкого человека. Мама, правда, настаивала, чтобы дочь ни в коем случае не бросала училище. Ляля понимала, что высшее образование наверняка сослужит ей неплохую службу в будущем. Но музыка как таковая ее теперь мало интересовала. А гипноз… Ляля знала, что уже не свернет с этого пути. В мечтах она видела себя целительницей, врачующей тела и души. Сердце говорило ей, что ее место именно тут, в полутемном кабинете гипнотизера. Однако ей предстоит еще учиться и учиться…

Пациент

Ляля принимала поздравления на выпускном вечере в Гнесинке. Счастливые девчонки в красивых платьях собрались в одном из московских ресторанов. Ректор прочитал прочувствованную речь о музыкальном будущем России, а потом уже смело можно было пить, есть и танцевать.

Позади остались нелегкая борьба за получение диплома, каверзные вопросы экзаменаторов и бессонные ночи. Ляля поймала себя на том, что даже тему работы, которую защищала всего месяц назад, вспоминает с большим трудом. Навыки игры на фортепиано и исчерпывающие музыкальные знания уже давно не казались ей такими необходимыми. Столько всего произошло за последние три года! После длительного обучения и годичной практики ей удалось стать профессиональным гипнотерапевтом. Анатолий Иванович сразу обратил внимание на способную девушку. После очередных «курсов гипноза» Ляля вернулась в его школу и больше уже оттуда не уходила. Сначала неустанно практиковалась, потом стала лечить пациентов самостоятельно. Позже начала вести группы, преподавать гипноз всем желающим. Ляля втайне гордилась своими способностями. Ей уже было под силу излечение самых разных, причем достаточно серьезных, заболеваний. А фортепиано… Музыка красива, но уже совершенно неинтересна. Алла Николаевна переживала — Ляля видела это, хоть ее мама и делала все возможное, чтобы скрыть от дочери свое разочарование. Она-то мечтала о продолжении семейного дела… А тут — какой-то непонятный «гипноз», которому не учат в институтах. Но раз Ляля что-то задумала, значит, так тому и быть. В этом вопросе с мамой соглашался и папа, который не очень-то верил в истории о «чудесных исцелениях». Главное, что у Ляли глаза горят и что она с таким энтузиазмом говорит о любимом деле.

За полгода до защиты в Гнесинке Ляля сдала несколько экзаменов и получила почетную должность ассистента гипнотерапевта. Теперь она постоянно вела прием вместе с Анатолием Ивановичем. Нередко в центр приходили люди, перепробовавшие все возможные методики лечения. Кто-то годами пил таблетки, решался на сложные операции. Кто-то обошел множество народных целителей, ездил в Тибет, готовил особые отвары из трав или прибегал к методу иглоукалывания. Ничто не помогало, и тогда гипнолог становился последней надеждой. Когда такие пациенты, пройдя курс из нескольких сеансов, забывали о боли и страхе, Ляля ликовала. Подобный успех волновал ее куда больше, чем самое виртуозное исполнение сложнейшего этюда.

Лялиной практикой все это время руководил сам Анатолий Иванович. Он заслуженно считался одним из лучших специалистов в своей области. Ляля была польщена, когда он именно ее выбрал себе в помощницы: работать бок о бок с профессионалом такого класса — это же несбыточная мечта. Да и для будущей карьеры работа в оздоровительном центре давала неплохие перспективы. С другой стороны, и требования к Ляле предъявлялись высокие. Гипноз — дело тонкое. Бывает, пациент не желает верить врачу или просто боится сесть в специальное кресло и расслабиться. Ляле, как ассистентке, всякий раз требовалось немало такта и убедительности, чтобы разъяснить, что к чему. Она помогала врачу во время сеансов, а позднее сама стала работать с несложными случаями — под зорким надзором Анатолия Ивановича. Тот часто ее хвалил:

— Людочка, вы подаете большие надежды! Вы у меня не первая практикантка. Но выделяетесь на общем фоне, причем заметно. Конечно, вам еще учиться и учиться. Но начало неплохое.

— Вы думаете, доктор?

— Я в этом уверен. Вы постоянно находитесь в поиске. Иногда такое придумываете, чего и я не соображу. А нестандартные решения — это очень важно.

Ляля скромно улыбалась. Она надеялась, что после защиты всерьез займется медициной. Пусть диплом медика для гипнолога необязателен, все равно азы знать необходимо. А пока ей оставалась практика: лечение табакокурения, ожирения, разбор несложных психологических проблем.

Весело отпраздновав успешное окончание училища, Ляля надолго спрятала ноты в тумбочку. Она вспомнила, как на выпускном подруги обменивались новостями: кого на какой конкурс пригласили, кто где будет выступать и преподавать. Планов громадье! И все-таки ей повезло больше всех. Теперь уже можно с чистой совестью заниматься делом, которое ей действительно по душе. Но, чувствуя себя немного виноватой, Ляля взяла тряпку и аккуратно протерла и без того чистое пианино. Затем пробежалась по клавишам… И тут же взглянула на часы: пора выходить, Анатолий Иванович просил сегодня зайти пораньше. Взяв в руки аккуратную сумочку, Ляля сбежала вниз по лестнице, цокая каблучками. На улице она постаралась вести себя посерьезнее: соответственно дорогому платью, неброским, но недешевым украшениям и прическе, которую регулярно обновляла в салоне красоты.

Как выяснилось, Лялин шеф собирался уезжать за границу, на конкурс, участники которого демонстрировали свои паранормальные способности. Это мероприятие, которое традиционно перерастало в яркое и красочное шоу, ежегодно проводилось в Японии. Анатолия Ивановича, как известного гипнолога, туда обычно приглашали в качестве российского члена жюри. Чтобы ни на день не прерывать работу клиники, гипнотерапевт всегда находил себе на это время замену. Теперь Анатолий Иванович решил, что Ляля уже достаточно подготовлена и легко сумеет справиться с обязанностями его заместителя.

— Людочка, я на тебя рассчитываю. Не заменишь меня? Это совсем несложно. Я уезжаю на неделю, так что у тебя будет три приемных дня.

Ляля обрадовалась и испугалась одновременно. Приятно, когда тебе доверяют такую серьезную работу. Но как же велика ответственность! Сердце колотилось как бешеное. Когда к тому же выяснилось, что доктор уезжает чуть не на следующий день, Ляля решила поделиться с ним своими сомнениями:

— Анатолий Иванович, вы даже не представляете, как я боюсь.

— Дорогуша, тебе ли бояться? Ты ж у меня лучшая. Сама знаешь, кроме тебя, с этой работой здесь не справится никто! — успокаивал ее учитель.

— А если у меня не получится?

Анатолий Иванович усмехнулся:

— Во-первых, если будешь себя так настраивать, то провал неизбежен. Не забудь, что гипнотизеру многие вещи внушать приходится не пациентам, а самому себе. Поэтому каждый раз повторяй: «Я смогу! Я всех их вылечу! Все будет хорошо!» Э-эх, зеленые вы еще все… А во-вторых, давай посмотрим, что именно у тебя может не получиться. — Анатолий Иванович указал рукой на лежавший на столе толстый ежедневник: — Подай-ка мне мой склерозник.

Ляля послушно принесла мастеру журнал с краткой информацией обо всех клиентах, записанных на прием к гипнологу. Здесь же делались краткие отметки: минусы и плюсы, в зависимости от того, как влиял гипноз на течение болезни, помогал ли ее остановить. Плюсов было заметно больше. Анатолий Иванович открыл журнал на нужной странице и принялся читать:

— Значит, так! На пятнадцатое записана парочка курящих — я уверен, с ними проблем не возникнет, ты это делала сто раз. Шестнадцатого подойдут толстушка, варикозница и язвенник. Тоже справишься с гарантией. А вот семнадцатого будет молодой человек, постеснявшийся по телефону объяснить, в чем его проблема. Скорее всего там импотенция, иначе зачем скрывать? Но может, что-то другое. Сама разберешься.

— Ох, я же раньше импотентов не лечила.

— Ну и что? Теорию знаешь превосходно, я про это не раз объяснял. Если совсем ничего не подействует — запишешь его на следующую неделю, когда я вернусь. Или сама разберешься? Во всяком случае, о борьбе с этой напастью говорилось не меньше, чем обо всем остальном.

— А если там что-то другое? — Ляля не на шутку испугалась таинственного клиента.

— Еще раз повторяю: если поймешь, что не справишься, просто перезапиши его. Приеду и посмотрю.

Анатолий Иванович умел быть убедительным. Лялька более-менее успокоилась. Честно говоря, она была уверена в своих знаниях. Но одно дело — тренироваться в присутствии опытного специалиста, который всегда готов взять ситуацию под контроль. И совсем другое — самостоятельно работать с пациентами, убеждая их и принимая верные решения. Впервые Ляле предстояло применить на деле все знания и умения, накопленные во время наблюдения за работой настоящего профессионала.

Первая пара «самостоятельных» дней прошла без эксцессов. Правда, стоило клиентам увидеть в кабинете молодую девушку, как в их глазах появлялось легкое разочарование. Но Ляля была к этому готова. Стараясь придать себе как можно более серьезный вид, она проводила вступительную беседу. Очередной клиент недоверчиво спрашивал:

— Вы, что ли, и есть гипнотерапевт? Будете меня гипнотизировать?

Ляля не упоминала, что является только заместителем. Во время сеанса гипноза доверие клиента должно быть абсолютным. Вместо этого она говорила:

— Я не только введу вас в состояние транса, но и помогу избавиться от проблемы, которая вас мучает. Уверяю, гипноз — это чрезвычайно эффективная методика.

В первый день на прием явились муж с женой — оба решили одновременно бросить курить, но вскоре поняли, что сделать это не так-то просто. Ляля собралась, сделала вид, что гипнотерапевтом самостоятельно работает по меньшей мере лет десять, и объяснила супругам, которые немного нервничали, что они приняли самое верное решение. Табак отравляет организм, а отказаться от курения, когда твоя половина дымит день и ночь, практически невозможно. Оба согласно закивали, заявив, что давно решили бороться с этим злом. Тогда Ляля кратко рассказала, в чем будет состоять лечение.

Метод снятия табачной зависимости был достаточно прост: в состоянии глубокого гипноза клиенту внушалось отвращение к сигаретам. Кроме того, в его подсознание гипнотерапевт «закладывал» уверенность в благополучном исходе лечения (ведь многие курильщики со стажем, осознав, как непросто им расстаться с вредной привычкой, нередко приходят в отчаяние и продолжают курить дальше). Как правило, для достижения положительного и устойчивого результата требовалось несколько сеансов. Между ними выдерживалась трехдневная пауза. В большинстве случаев лечение оказывалось эффективным: клиенты центра забывали о пагубной тяге. В редких случаях, когда метод давал осечку, гипнотерапевты искали скрытую причину, из-за которой обычное лечение не срабатывало. Но Ляля надеялась, что ее первым «настоящим» пациентам повезет.

Примерно таким же образом с помощью гипноза лечились алкоголизм, чрезмерный аппетит, а в редких, не слишком запущенных случаях — и наркомания. С язвенной болезнью и варикозным расширением вен дело обстояло сложнее. Гипноз здесь скорее являлся помощником традиционной медицине. Ляля должна была мобилизовать у пациента скрытые резервы, подстегнуть иммунитет организма, а также стабилизировать эмоциональный фон. Существовало также множество других профессиональных хитростей, позволявших резко усилить воздействие обычных методов лечения.

Дело спорилось. Проблем с пациентами у Ляли не возникало, и ее уверенность в собственных силах росла. На третий день с утра Ляля принялась названивать Светке, но дома никого не застала и забеспокоилась. Две недели назад Светлану должны были увезти в роддом, на плановое кесарево. Надо сказать, что само известие о беременности подруги в свое время свалилось на Лялю как снег на голову. Встречались они лишь время от времени, и Светка в основном рассказывала о своих институтских приключениях. В ее вузе было немало студентов-иностранцев, и она успевала гулять чуть не с десятью парнями за семестр. Все изменилось в одночасье. Светлана сбивчиво рассказала по телефону что-то о «мужчине своей мечты», который, правда, уехал пока домой, за границу, но через полгода вернется, чтобы быть рядом с женой, когда та будет рожать. При словах «жена» и «рожать» Лялька чуть не выронила трубку. Подумать только, ее подруга собирается стать примерной матерью и женой. Она тогда искренне поздравила Светку, а после регулярно заходила ее навещать. И, честно говоря, очень хотела хоть одним глазком взглянуть на таинственного иностранца, затмившего всех прежних Светиных ухажеров. Но случая все не представлялось. После назначенного для операции дня Ляля постоянно звонила домой Свете, но слышала лишь длинные гудки. Оставалось только гадать, куда все уехали, и надеяться, что роды прошли без проблем.

Расстроившись, Лялька решила, что пора принимать кардинальные меры и сегодня же вечером обзвонить всех общих знакомых. А пока надо было торопиться в центр: по предварительной записи должен был прийти пациент с «таинственным» недугом. Он появился на пороге кабинета чуть позже назначенного срока. Крепкий темноволосый юноша лет на пять старше самой Ляли. Легкость манер и некоторая доля высокомерия во взгляде подсказывали, что он привык считать себя хозяином жизни. Аромат дорогого парфюма шлейфом стелился за ним в узких коридорах клиники, а золотые швейцарские часы лишний раз подчеркивали, что в деньгах этот молодой человек не нуждается. Ляля таких самодовольных типов терпеть не могла, но сказала себе, что прежде всего перед ней пациент. Он пришел к ней за помощью, и личная симпатия-антипатия тут совершенно неуместна.

Особой вежливостью посетитель не отличался. И, увидев перед собой женщину, лишь иронично улыбнулся и заявил без всяких «здравствуйте»:

— Нет, мы так не договаривались. С бабой я свои проблемы обсуждать не стану.

— Вы для начала присядьте, — немного раздраженно ответила Ляля. — Может быть, после беседы со мной вы не будете так категоричны.

Уверенным жестом она указала на кожаное кресло, стоявшее в метре от стола, за которым сидела.

Молодого человека удивила Лялина «наглость». Любопытство заставило его задержаться в кабинете, который он совсем было вознамерился покинуть. Он не спеша прошел к креслу и занял предложенное ему место. Ляля расслабилась. У нее в запасе имелось немало приемов для убеждения скептически настроенных клиентов. Она давно научилась внушать пациентам доверие и с помощью веских аргументов разбивать в пух и прах всякую критику в свой адрес.

Однако на этот раз у нее почему-то никак не получалось начать разговор. В незнакомце было что-то отталкивающее, причем Ляля никак не могла определить, что именно. Судя по всему, он удачливый бизнесмен. Такие люди и впрямь часто относятся к окружающим с легким пренебрежением. В конце концов, это можно считать особой разновидностью психологической защиты. Но было нечто иное, что внушало Ляле особое отвращение. Что-то неуловимое — то ли во взгляде, то ли во внешности, то ли в голосе. Быть может, они встречались раньше? Ляля мысленно стала перебирать всех знакомых и полузнакомых людей. Но круг общения у нее был велик, прошлое — более чем бурным. Быть может, они действительно сталкивались при каких-то не очень приятных для Ляли обстоятельствах. Они могли встретиться где угодно… Кто же этот парень? Клиент из Татьяниного салона, заведения, которое Ляля всеми силами старалась забыть? Посетитель ночных клубов, где играла «Саграда»? Гость на одной из многочисленных вечеринок, куда она ходила со Светкой? Просто случайный прохожий, увиденный на улице или в метро?

Никакие усилия не помогали воскресить исчезнувший из памяти образ, и Ляля решила, что напрягаться бесполезно. Надо приступать к работе, а то пауза и так слишком затянулась. От ее пристального взгляда пациент даже немного покраснел и начал ерзать в кресле.

— Так почему же вы не доверяете гипнотизерам женского пола? — Ляля попыталась шуткой разрядить напряжение, сгустившееся в кабинете.

— У меня довольно деликатная проблема. Было бы проще, если бы на вашем месте оказался мужчина.

— За время своей практики я занималась множеством деликатных проблем. Слава Богу, с большинством из них удавалось справиться. Помните, что перед вами не женщина или мужчина, а прежде всего врач. Может быть, все-таки расскажете, в чем дело? — Пациент уже начинал действовать Ляле на нервы.

— Рассказать-то я могу, да только сомневаюсь, что вы мне поможете, — с сарказмом в голосе заметил молодой человек. Он явно не собирался помогать девушке налаживать с ним контакт. Лениво поднявшись с кресла, он уже было направился к двери. Однако так скоро сдаваться Ляля не хотела. Молниеносно подлетев к парню, она положила руку ему на плечо и мягко, но с силой толкнула. От неожиданности пациент потерял равновесие и вынужден был вернуться на прежнее место. Он поднял удивленный взгляд на Лялю. В глазах читалось: «Ух ты! А она вовсе не такая слабачка, как я думал!»

Воспользовавшись подходящим моментом, Ляля перехватила инициативу. И интригующе предложила:

— Если хотите, я продемонстрирую свои способности.

Не дожидаясь ответа, она вернулась на свое место, выдвинула один из ящиков стола и достала обыкновенный спичечный коробок. Затем показала парню, что внутри коробка ничего нет. Повернув ладонь вниз, Ляля положила маленькую коробочку на кисть руки.

— Теперь смотрите внимательно! Используя свою энергетику, я сейчас поставлю этот коробок торцом!

Далее Ляля призвала на помощь все свои актерские способности. Она поднесла к коробку свободную руку и принялась делать ею магические пассы в лучших традициях восточных чародеев, словно пытаясь поднять коробочку на незримой нити. При этом она пристально смотрела на объект своего «колдовства», то прищуриваясь, то округляя глаза. Лялин посетитель замер в ожидании чуда, даже позабыв отпустить очередной едкий комментарий. И удивительное свершилось! Через полминуты коробок начал медленно-медленно приподниматься. Еще несколько секунд — и он завис под каким-то странным углом. Еще чуть-чуть — и вот он уже почти стоит на меньшем торце. Лялька притворилась, что вот-вот окончательно заставит коробок принять вертикальное положение. А потом резко выдохнула, словно от напряжения, и коробочка вернулась в прежнее положение.

Молодой человек на секунду потерял от увиденного дар речи. Он лишь завороженно смотрел на женские руки. Правда, чуть погодя пришел в себя, потребовал коробок и тщательно его осмотрел на предмет какого-нибудь подвоха. Однако тот ничем не отличался от любого другого спичечного коробка. Разумеется, Лялино представление и в самом деле было не более чем фокусом. Но раскрывать его секрет девушка не торопилась. То был ее излюбленный прием — противоядие против скептиков. Этот невинный обман Ляля не считала жульничеством или еще чем-то зазорным. Чтобы излечить пациента, всегда необходимо его сотрудничество. А значит, излишний скептицизм непременно будет мешать процессу выздоровления. Ее дело как врача — помочь пациентам преодолеть их недоверие.

— Да-а, — выдохнул наконец молодой человек. — Не скрою, я удивлен. Только голову на отсечение даю, что все это — ловкость рук и никакого мошенничества! — Он помотал указательным пальцем в воздухе. — Вот если… если бы вы прям на мне что-то такое показали… тогда остаюсь и лечусь, без базара!

Ляле не слишком нравилось, когда пациенты ставят ей условия. Ну уж если попался такой фрукт… На этот случай у нее имелось немало других фокусов. В конце концов она остановилась на несложном гипнотическом приеме. Она извлекла из стола одноразовую иголку, встала и подошла к пациенту. Тот невольно вжался в кресло. И чуть испуганно спросил:

— Что вы собираетесь делать?

— Не бойтесь, — улыбнулась Ляля. — Сейчас воткну иглу вам в руку. — Девушка выдержала небольшую паузу, чтобы ее слова произвели на пациента должное впечатление. — Но вы не почувствуете ни малейшей боли. Иголка, сами видите, одноразовая. И разумеется, я протру вашу кисть спиртом.

Лицо парня побледнело. Сейчас ему хотелось оказаться где угодно, только не в этом кабинете. Но показать свой испуг он стыдился. Ляля знала, что делает: таких людей легко взять на «слабо». И теперь в глазах пациента читался азарт, смешанный со страхом.

— Если хотите взять меня на понт, то ничего у вас не получится. — Любопытство наконец побороло страх. — Я согласен!

Он сам подставил Ляле свою руку. Гипнотизерша приступила к делу.

— Встаньте, пожалуйста. — Она уверенно потянула пациента к себе.

Парень храбрился, но рука у него все-таки дрожала. Ляля поначалу была абсолютно спокойна. Он добровольно согласился на эксперимент, разве нет? Сейчас, когда они стояли так близко друг к другу, ей почему-то захотелось сделать шаг назад, а лучше — просто убежать. Причина беспокойства ускользала от Ляли. Тогда она еще раз пристально посмотрела в лицо молодому человеку, стараясь сделать свой взгляд как можно более холодным и уверенным. Внутри что-то дернулось. Теперь Ляля не сомневалась — они знают друг друга. Отделаться от наваждения было невозможно. Она вновь зажмурилась, изо всех сил напрягая память. Парень лишь следил за ней в легком недоумении — возможно, он воспринимал это как подготовку к обещанному сеансу. Но вторая попытка оживить воспоминания также окончилась полнейшей неудачей. Видно, в глубине сознания и впрямь таился какой-то негатив, иначе почему голова так упорно отказывалась работать?

Пора было переходить к эксперименту. Ляля открыла глаза, смело посмотрела в лицо пациенту и отрывисто приказала ему сосредоточить взгляд на точке между ее бровей. Девушка потрясла кисть молодого человека, заставляя его расслабиться. А потом принялась рукой, держащей иголку, водить по воздуху — от плеча к пальцам пациента. Разумеется, парень то и дело переводил взгляд на иглу, съеживаясь в ожидании неизбежного укола. Тогда Ляля говорила, с каждым разом все жестче:

— Смотреть мне в лоб! Между бровей! Не отвлекаться!

Через минуту непрерывных пассов молодой человек сидел не шелохнувшись, как приклеенный, не в силах отвести взгляд от Лялиного лица. Улучив момент, Ляля резко (но аккуратно) воткнула иглу ему в руку. Парень понял, что произошло, только когда Ляля указала ему на пластмассовое основание, торчавшее из онемевшей плоти. Иглы даже видно не было, настолько глубоко она вошла.

— Ox! — воскликнул он удивленно. Ляля тем временем столь же стремительно и безболезненно иголку извлекла. На коже не осталось ни капли крови.

Разумеется, для подобного трюка требовалось скорее хорошее знание психологии, нежели сила гипноза. Здесь присутствовало множество хитрых нюансов, обойти которые было невозможно. Но сейчас это не имело значения. Как и следовало ожидать, фокус поразил заядлого скептика, сидевшего перед ней. Это был уже не высокомерный тип с хмурым взглядом, а покорный пациент, готовый во всем подчиняться гипнологу.

Ляля порой думала, что «беспрекословное подчинение» — это все-таки перебор. Однако такое абсолютное доверие пациента врачу было необходимо. Все дело в специфике метода. Чересчур «самостоятельный» пациент неизбежно станет спорить с гипнологом. И часто — не вслух, а про себя, мысленно. И тогда, какие бы методики ни применялись, сеанс обречен на провал. Не так сложен гипноз как таковой, как борьба со скептицизмом и внутренним сопротивлением пациентов. И без хитрых маневров тут не обойтись, девушка прекрасно отдавала себе в этом отчет.

Однако столь упрямые пациенты, как этот знакомый незнакомец, ей, к счастью, попадались редко.

Ляля прошла на свое место, а довольный молодой человек плюхнулся в кресло. Она выдержала минутную паузу, чтобы дать ему прийти в себя, а затем деловито спросила:

— Теперь вы готовы рассказать мне о том, что вас сюда привело?

— Знаете… — Парень замялся. — У меня… сексуальные проблемы. Трудности с дженщинами.

Земля ушла из-под Лялиных ног. Хорошо, что рядом оказался стул и она смогла тяжело рухнуть на него. Комнату словно окутал густой туман. Ляльке казалось, что ее только что ударило током силой в несколько тысяч вольт и ей никогда-никогда уже не прийти в себя. Разумеется, дело было не в признании пациента. А в том, как он произнес слово «дженщины». Небольшой дефект речи мгновенно расставил все по своим местам. Сегодня к ней в кабинет явился вовсе не молодой бизнесмен с проблемами в интимной жизни. Не могло быть и тени сомнения: в кресле напротив расположился Кирилл — подонок, некогда безжалостно избивший и изнасиловавший юную, чистую девушку. Разумеется, он изменился: грубоватые манеры скрывал внешний лоск, Кирилл пополнел, сменил прическу. Но забыть эти глаза, улыбочку было просто невозможно. Как жестоко он бил, как зло ругался, как хладнокровно лишал ее девственности… Ляля почувствовала, что еще немного — и контролировать себя уже не сможет. Нет! Нельзя выдавать своей тайны, нужно спрятать эмоции под маской доброго доктора, так, чтобы ни один мускул не дрогнул… Ведь теперь эта сволочь в ее руках. Усилием воли Ляля заставила себя успокоиться и говорить с пациентом, не меняя тона. Кто знает, может ей просто почудилось? Мало ли на свете людей с дефектами речи?

— Простите, я совсем забыла спросить, как ваше имя. — Ляля старалась говорить спокойно.

— Кирилл Витальевич Марков, — ответил ни о чем не догадывающийся парень. — Вам нужны паспортные данные?

Итак, память Лялю не подвела. Всякая вероятность ошибки исключается. Конечно, фамилию и отчество Кирилла Ляля так и не узнала. Но ей достаточно было имени…

— Нет, Кирилл, спасибо. Я поняла, что у вас возникли проблемы с потенцией. Расскажите поподробнее, это важно для точной постановки диагноза.

— Ну… Это продолжается уже около года. Не каждый раз, но через раз. В моменты половой близости я… в общем, оказываюсь не на высоте. Пробовал разные лекарства. Сначала некоторые из них помогали. Но теперь уже и от них толку чуть. Вот наткнулся на джурнальчик. — Ляля непроизвольно дернулась, а парень продолжил: — Пишут, что гипноз от этого дела хорошо помогает. Это правда? — Он с надеждой посмотрел на Лялю.

— Совершенно верно! — подтвердила та. — Я погружу вас в гипнотический транс. Затем дам вашему мозгу особую команду. И все силы вашего организма будут направлены на борьбу с недугом. — Ляля произносила привычную формулу, уже представляя, как она будет гипнотизировать Кирилла.

— И сколько процедур потребуется для полного восстановления… э-э-э… потенции?

— После первого сеанса мы сделаем недельный перерыв. Посмотрим, как дело пойдет. Будете наблюдать за собой, расскажете мне, какие изменения произошли. А я потом решу, как часто надо будет встречаться. Возможно, сегодняшний ваш визит станет последним…

Ляля лишь через секунду сообразила, что она сказала. Но именно роковая фраза, которую девушка обычно произносила без всякой задней мысли, и предопределила ее дальнейшие действия. Сколько раз бессонными ночами она представляла себе, как именно расправится с Кириллом, и засыпала в слезах, прекрасно понимая, что судьба никогда не предоставит ей шанс поквитаться с обидчиком. Но видимо, повороты судьбы угадать не дано никому. Ее случай уникален, один на миллион, если не на миллиард. Разве можно им не воспользоваться?! И все-таки конкретного плана мести у Ляли не было. Она знала лишь, что заставит насильника по полной заплатить за свою боль — физическую и душевную.

— Если вы готовы, мы могли бы начать, — спокойно продолжила Ляля. В ее голосе проскальзывали ледяные нотки. Когда молодой человек покорно кивнул, Ляля позволила себе слегка улыбнуться. В остальном ее лицо не выражало ни единой эмоции, оно было бледным и сосредоточенным. — Кирилл, пожалуйста, пересядьте вон туда и постарайтесь максимально расслабиться.

Он переместился в специальное «гипнотическое» кресло, спинка которого была сильно опрокинута назад. По сути дела, пациенты в таком «шезлонге» скорее лежали, чем сидели: так им было легче расслабиться. Ляля действовала по всем правилам науки: подошла сбоку и поднесла к лицу Кирилла небольшой кристалл с переливающимися гранями. Казалось, что внутри камня сходится множество линий. Ляля доброжелательно, но властно попросила Кирилла не отрывать взгляда от точки их пересечения. Параллельно Ляля приказывала:

— Смотреть в кристалл. Ни о чем не думать. Не думать ни о чем…

Подготовительная процедура длилась всего десять минут, причем свою монотонную речь Ляля не обрывала ни на секунду. Разумеется, полностью загипнотизированным Кирилла считать было нельзя. То была лишь первая стадия погружения в транс. Веки молодого человека, старательно смотревшего в центр кристалла, налились свинцом, и он с благодарностью подчинился Лялиному приказу закрыть глаза. После этого, опять-таки по ее указанию, он постарался полностью расслабиться и сосредоточился на приятном, медленном погружении в сон. Ляля положила два пальца на опущенные веки Кирилла и слегка надавила на глаза. Нажатие длилось ровно одну минуту, после чего Ляля плавным движением убрала от глаз подушечки пальцев. Настало время приступать непосредственно к гипнозу.

— Я начинаю медленно считать: от одного до двадцати. С каждой новой цифрой вы все сильнее расслабляетесь, все глубже погружаетесь в транс, подобный сну… Один. — Ляля выдержала небольшую паузу. — Два: вы лежите в удобном кресле, отдыхаете, расслабляетесь. Кругом — тишина. Вас ничто не волнует и не тревожит. Вы слышите только мой голос. Три: вы полностью расслаблены. Ваше дыхание становится ровным и глубоким. Четыре: ваши руки лежат свободно, вам удобно. Каждый палец расслаблен и тяжел. Приятная тяжесть распространяется на кисти. Тепло поднимается вверх по рукам, заполняет шею, грудь. Вот уже и локти, и плечи полностью расслаблены. — Ляля продолжала считать по отработанной схеме: — Пять: ваши ноги наливаются тяжестью. Тепло поднимается от пяток к коленям, бедра расслаблены…

К концу отсчета Кирилл полностью расслабился. Легкая судорога, возникшая уже на «десятке», показала, что все идет точно по плану. Ляля говорила медленно, внятно и настойчиво: наступил самый важный момент — погружение в глубокий гипноз. Внушение Ляля закончила резким, отрывистым приказом, чуть повысив голос:

— Двадцать: ваш мозг затуманен, тело погружается в состояние полного покоя. Сейчас вы находитесь в состоянии глубокого гипнотического транса.

Выдержав паузу в тридцать секунд, Лялька подошла к загипнотизированному Кириллу. Она не могла поверить, что все получилось так легко и просто. Может, на всякий пожарный провести несколько дополнительных упражнений? Поэтому для начала она стала проверять мышечные реакции пациента.

Ляля подняла вверх руку молодого человека и отдала команду, чтобы та стала негибкой и жесткой, словно металлический брусок. Потом Ляля предприняла попытку положить руку обратно, но не тут-то было! Казалось, скорее у Кирилла порвется сухожилие, чем рука вернется на подлокотник. Довольная, Ляля отошла к столу и заулыбалась. Сомнений нет: самый страшный ее враг полностью погружен в транс. Она облегченно выдохнула, только сейчас осознав, в каком страшном напряжении находилась все это время. Зато теперь можно было не торопиться и дать волю нахлынувшим эмоциям. От злости Ляля сжала губы и медленно выдохнула через нос. Безжалостный насильник был теперь совершенно беззащитен и полностью ей покорен. Она может избить его до крови, зарезать — и он не проронит ни звука, не сделает даже попытки убежать. Над ним можно издеваться как угодно. Но почему-то такая легкая месть уже не казалась сладкой. И все же беспомощность жертвы вызывала у Ляли лишь отвращение и брезгливость, а уж никак не жалость. Ляля жаждала мести! В памяти вновь возникли яркие картины, которые она (всегда тщетно!) мысленно стремилась вычеркнуть из своего прошлого. Ляля с силой стиснула зубы: все надо хорошенько обдумать, нельзя поддаваться первому же порыву. С другой стороны, у нее в запасе не так уж много времени. Не слыша голоса гипнотизера, пациент скоро придет в себя. Ляля принялась ходить из угла в угол. Изощренные кары, которые она столько раз прокручивала в голове давно минувшими бессонными ночами, никак не подходили к случаю. Ляля перебрала все возможные способы мести, но так ни на одном и не остановилась. В самом деле, может ли даже самое страшное наказание искупить подобное преступление? Как заставить Кирилла почувствовать ее боль, страх, унижение? Как сделать, чтобы он вспомнил, с какой мольбой она молила о пощаде? А в ином случае есть ли вообще смысл мстить?

И все-таки она не могла позволить этой мрази вот так запросто покинуть этот кабинет. Кирилл в одночасье сломал ту, другую, счастливую жизнь. Тот страшный вечер стал первым звеном в цепочке событий, из-за которых она несколько лет провела в забытьи, в беспамятстве, на краю гибели. И она позволит извергу и дальше жить спокойно?

Умом Ляля прекрасно понимала, что Кирилл и компания не сажали ее на иглу и не заставляли превращаться в проститутку. Но именно они выкинули в ту ночь за кольцевую слабую девушку, избитую и изнасилованную. И не ее вина, что страшную рану она попыталась залечить скверным лекарством под названием «героин», которое затем и привело ее на панель. Если Кирилл разрушил ее мир, почему она не имеет права его уничтожить? Ляля стала подыскивать другие логические доводы в пользу своей мести. Возможно, она была не первой и не последней жертвой. Кто знает, как часто дружки развлекались подобным образом? Благодаря богатым родителям и молчанию девочек им все сходило с рук…

Теперь Ляля уже считала себя мстительницей, борющейся за правое дело.

План беспощадного наказания возник в голове мгновенно. Кроме всего прочего, он гарантировал безопасность самой Ляле. Если все получится, никто и никогда не догадается, что произошло на самом деле и кто нанес Кириллу смертельный удар. Она собиралась воспользоваться постгипнотическим внушением.

Уверенным шагом она подошла к пациенту и начала вести с ним беседу:

— Кирилл, где ты живешь?

Нет ответа — видимо, от волнения она задала вопрос тише, чем следует. Ляля заговорила громче и настойчивее. Наконец Кирилл отреагировал на ее голос и, еле шевеля губами, назвал свой полный адрес.

— Сколько этажей в твоем доме?

— Двадцать.

— Ты завтра будешь выходить из своей квартиры на улицу?

— Да, я пойду на работу, в офис.

— В какое время ты возвращаешься с работы домой?

— Около семи часов вечера.

— Хорошо. Даю установку. — На несколько секунд Ляля замолчала, тщательно обдумывая содержание смертного приговора. — Завтра, когда ты будешь возвращаться с работы домой, в своем подъезде ты зайдешь в лифт. Поднимешься на двадцатый этаж. Выйдешь. Тебе захочется подышать свежим воздухом. Ты подойдешь к окну на лестничной клетке. Откроешь его и встанешь на подоконник. У тебя возникнет непреодолимое желание взмахнуть руками и взлететь. Ты почувствуешь, как за спиной выросли крылья, как тебя наполняет восторг. Потом прыгнешь с карниза вниз и полетишь, легко и непринужденно, как птица.

Ляля повторила приказ несколько раз. Затем продолжила:

— Когда сеанс окончится и ты откроешь глаза, ты забудешь обо всем, что здесь слышал. Твое сознание не будет помнить ничего о произошедшем.

Подсознания, разумеется, этот приказ не касался. Оно не «забудет» об услышанном и в нужный момент приведет заложенную «бомбу» в действие.

Держать Кирилла в гипнотическом состоянии больше не имело смысла, и Ляля осторожно вывела его из транса:

— Через несколько минут сеанс гипноза будет окончен. Вы будете чувствовать себя так, словно проспали несколько часов, отдохнувшим и бодрым. Я начинаю обратный отсчет. Когда я скажу «один», вы проснетесь и откроете глаза.

Ляля сказала «три», «два», «один» и хлопнула в ладоши. Кирилл открыл глаза и, моргая, приподнялся со спинки кресла. Постепенно его мутный взгляд стал четче, а мышцы напряглись.

— Как вы себя чувствуете? — как ни в чем не бывало поинтересовалась Ляля.

— Хорошо, — ответил Кирилл, хотя голос у него слегка срывался. — Я так понимаю, у нас все получилось?

— Да, вы очень послушный пациент. Вы помните, о чем мы говорили?

Кирилл начал морщить лоб, пытаясь вспомнить содержание сеанса, но тщетно. Ляля поспешила его успокоить:

— Иногда после первого сеанса случается легкая амнезия, абсолютно безопасная для здоровья. И все же работа была проведена, и в скором будущем мы увидим результат. Я запишу вас на прием через неделю, и думаю, очень скоро вас ожидают новые любовные победы. — Она подмигнула пациенту, который так и не сумел уловить скрытое ехидство в словах гипнолога.

Получив еще несколько общих рекомендаций, Кирилл со спокойной душой покинул кабинет. Напряжение было столь велико, что Ляля, сказавшись больной, отменила в этот день прием. Ей хотелось уединиться, спрятаться от всего мира, чтобы никто ее не беспокоил. Совершенно разбитая, она вернулась домой и закрылась в своей комнате. Родители обратили внимание на печаль дочери. Но в ответ на все расспросы она лишь отмахивалась. Наткнувшись на стену молчания, папа с мамой отступились и решили подождать до завтра. Ляля знала, что справиться с мрачными мыслями ей будет легче в одиночестве. Долгожданный акт отмщения свершился, извергу осталось жить меньше суток. Казалось бы, надо радоваться, торжествовать! Но оценить свой поступок Ляля была не в состоянии. В голове царил полный хаос. Она то утешала себя тем, что избавляет мир от грязи, выполняет благородную миссию, то начинала себя укорять: кто дал ей право распоряжаться человеческими судьбами? Как странно: только что она, по сути дела, совершила хладнокровное убийство, пусть и немного отсроченное. Нет, это было не убийство! Это было заслуженное наказание. Словно судья, она вынесла приговор, и ей ли не знать, насколько он справедлив?! Тогда почему она не чувствует ни ненависти, ни радости? Только грусть, непонятная тоска, боль… Почему было так легко расправляться с насильниками в своих фантазиях, а сейчас, когда представился реальный шанс, душу разрывают на части сомнения? Как же странно мы, люди, устроены…

Ляля была не способна стать убийцей, но в тот момент еще не полностью понимала это. Не в силах заснуть из-за тягостных размышлений, она приняла таблетку снотворного и проспала до обеда следующего дня.

Прощение

После крепкого сна сумбур в Лялиной голове немного улегся. Первая мысль, пришедшая ей в голову утром, ее ужаснула. Она вскочила с постели и вскрикнула:

— Господи, что я наделала?!

Наверное, вчера на нее нашло какое-то помрачение. Кем она себя возомнила, чтобы творить возмездие? Ляля взглянула на часы: к счастью, время еще есть. Сосредоточившись, она вспомнила адрес Кирилла. Оставалось лишь торопливо собраться, поймать такси, найти нужный дом и предотвратить катастрофу, которую она сама и навлекла.

Уже в пять часов вечера Лялька сидела на скамейке у нужного подъезда, делая вид, что читает журнал. Она даже пробовала позвонить в квартиру Кирилла по домофону, чтобы лишний убедиться: его нет дома. Значит, все идет по плану: он вернется лишь к семи. Ляля снова и снова спрашивала себя, верное ли она приняла решение. После мучительных размышлений пришло ясное осознание главного: воспользовавшись слабостью Кирилла, она уподобилась таким же подонкам, как он.

Ведь и эти ребята тогда не посмели бы сотворить подобное, не будь она так беспомощна. Нет, обвинение надо было бросить открыто ему в лицо! А наказание… Как бы ни были тяжелы испытания, выпавшие на долю девушки, она все равно не способна на душегубство. Убив Кирилла, мстительница не снимет тяжесть со своего сердца. Напротив, собственное преступление станет тогда пожизненным крестом. Разве Бог уже не наказал изверга? Что может быть страшнее для похотливого самца, чем отсутствие мужской силы? Он так и будет мучиться, пробуя всевозможные лекарства, а потом и вовсе станет скрываться от женщин. Предвкушение наслаждения превратится в страх провала. Про любовь и интимную близость Кириллу придется забыть навсегда.

Время незаметно приближалось к семи, когда из подъезда вышла пожилая дама с маленькой пушистой болонкой на руках. Она выпустила собачку побегать во дворе, а сама присела рядом с Лялей на скамейку.

— Чудесная погода! Не правда ли? — заговорила дама. Она повернулась к Ляле и мило улыбнулась.

— Да, действительно замечательная, — вежливо подтвердила Ляля.

Ей было не до разговоров. Она боялась, что пропустит нужного человека, а потому стала еще тщательнее следить за теми, кто входил во двор.

— А что вы читаете? — продолжала, видимо, соскучившаяся по общению бабушка.

— Да так, ничего особенного… — Ляля не могла даже вспомнить название журнала, который купила для маскировки.

Она взглянула на обложку, чтобы ответить собеседнице, и услышала, как к подъезду подъехала иномарка. Пока машина парковалась на обочине, Ляля сумела сквозь полутемное стекло различить лицо водителя. Это был ее недавний пациент.

Чтобы прервать действие внушения, достаточно было просто подойти поближе и громко сказать: «Стоп!» Но ей не хотелось делать это на крыльце, при свидетелях, поэтому Ляля решила подождать, пока Кирилл зайдет в подъезд. Тогда ей останется только прошмыгнуть вслед за ним.

Чтобы он не узнал ее раньше времени, Ляля спряталась за спиной старушки, опустив голову и сделав вид, что всецело поглощена чтением. Проходя мимо, Кирилл не обратил внимания на сидящих женщин. Он неторопливо открыл дверь магнитным ключом и уже переступил порог подъезда. Медлить было нельзя. Ляля быстрыми шагами направилась к двери.

— Милая девушка! — послышалось ей вслед. Ляля обернулась. — Вы забыли! — Старушка с улыбкой на лице протянула ей брошенный второпях журнал.

Девушка поспешно выхватила его из рук заботливой женщины и в этот миг услышала, как за ее спиной захлопнулась тяжелая дверь. Она резко обернулась. Кирилл уже прошел в подъезд — она опоздала. Не веря своим глазам, Ляля подскочила к подъезду и что было сил потянула на себя металлическую дверь. Бесполезно. Без домофонного ключа внутрь не попасть.

— Черт! — сорвалось с Лялиных губ. Руки тряслись. Испуганным взглядом она оглядела двор и наткнулась на растерянную старушку. — Будьте добры, пожалуйста, откройте дверь! — со слезами на глазах начала умолять Ляля.

— Что случилось? — недоумевала бабушка.

— Я вам потом все расскажу, честное слово, только откройте эту долбаную дверь.

Бабушка, напуганная Лялиной истерикой, торопливо принялась искать ключ. Но пока пожилая дама со старческой медлительностью рылась в кармане платья, уходили драгоценные секунды.

Наконец дверь отворилась, Ляля влетела в подъезд. И тут же увидела мужской силуэт, исчезнувший в плавно закрывшемся лифте. Кабина поднималась вверх. Ляля с ужасом понимала, что может не успеть. Она судорожно стала нажимать на кнопку вызова соседнего лифта. Глянула на табло: тот был далеко вверху. Ей ничего не оставалось, как попытаться нагнать Кирилла по лестнице. Перепрыгивая через ступеньку, она кинулась на самый верхний этаж. «Только бы успеть! Только, только, только бы успеть!» — пульсом билось в голове. Силы иссякали, дышать становилось вся тяжелее. Этажу к четырнадцатому мышцы от непрерывного бега стало сводить. Обогнать лифт не удалось. Задыхающаяся Ляля ухватилась за перила и, собрав остатки сил, сделала последний рывок. В этот момент раздался звук открывающихся дверей: лифт прибыл на последний этаж. Теперь она не сможет даже закричать — Кирилл ее не услышит. Остается надеяться на чудо.

Последние этажи Ляля преодолевала чуть ли не на четвереньках. Каждая ступенька давалась с боем: воздуха не хватало, сердце колотилось так, словно вот-вот выскочит из груди, а стекающий ручьями пот слепил глаза.

Но девушка сумела добраться до цели. К счастью, вовремя: Кирилл как раз забирался на подоконник настежь открытого окна.

— Стой! — крикнула Ляля. Горло пересохло окончательно, и получился лишь какой-то сдавленный, невнятный шепот. — Кирилл, стоп! Ты не должен это делать.

Молодой человек обернулся и изумленно посмотрел на стоящую перед ним девушку.

— Вы? — прищурился Кирилл, будто стараясь получше разглядеть Лялю. — Вы же вчерашний гипнотизер, Людмила?

— Да, — кивнула Ляля. Она села на ступеньки, согнувшись в три погибели, и попыталась отдышаться.

Кирилл слез с подоконника и осмотрелся. Вид у него был жалкий, и это почему-то тронуло Лялю. Он все еще не мог понять, что происходит. Чуть-чуть придя в себя, Ляля встала, подняла голову, в упор посмотрела на Кирилла.

— Так ты меня не узнаешь? — прерывисто спросила она.

— Нет, — помотал парень головой.

— Хорошо, я освежу твою память. Пять лет назад, летом, мы познакомились с тобой на квартире твоего друга, Сявы. На веселой такой вечеринке. Сява утащил меня в спальню и стал домогаться. Я, защищаясь, разбила о его голову бутылку. А ты, видимо, желая заступиться за обиженного дружка, отмутузил меня до потери сознания и изнасиловал. Вспомнил теперь?

Взгляд молодого человека начал проясняться. Оглядев Лялю с ног до головы, он отшатнулся. Ему нечего было сказать. Лицо Кирилла словно окаменело, только изредка нервно подергивались скулы. Когда молчание стало невыносимым, он смог лишь выдохнуть:

— Но я был не один, нас было несколько…

Он снова замолчал и только смотрел на Лялю с каким-то странным, умоляющим выражением лица. Перед ним и впрямь стоял грозный судья, способный в любой момент лишить жизни.

А Ляля… Ляля теперь ясно поняла, что Кирилл не заслуживает ни суда, ни наказания. Настолько он жалок и малодушен.

— Да-а, — почти неслышно протянула девушка. Ей просто не о чем было говорить с человеком, который собственное зверство пытается оправдать стадным инстинктом. В душе не было больше ни гнева, ни ненависти. Она простила Кирилла, как прощают идиотов и сумасшедших, бешеную собаку, которая все равно не знает, что творит. Ляля точно знала: прежние кошмары уже не вернутся. И теперь она действительно начнет жизнь с чистого листа.

Лялька молча зашла в кабину лифта, еще стоявшего на этаже, и поехала вниз. На лестничной клетке остался стоять маленький человечек, который не заслуживал даже ненависти. Его внутренний мир, тесный, будто школьный пенал, больше не волновал Лялю. Злоба ушла, сменившись чувством облегчения. Выйдя на крыльцо, Ляля широко улыбнулась и стала искать старушку с пушистой болонкой, чтобы извиниться за невольную грубость. Однако бабушки уже и след простыл.

К вечеру жара спала, было даже немного прохладно, а от распаренного за день асфальта поднималось приятное тепло. В такую прекрасную погоду, в таком отличном настроении хотелось прогуляться по милым сердцу улочкам. Ляля поехала к дому, где они когда-то жили с Андрюшей. Задумавшись, она шла знакомыми дворами. На душе было хорошо и спокойно. Ей пришла в голову очень простая мысль: если бы не свалившиеся на нее испытания, она бы наверняка никогда не познакомилась с Андреем. Ляля была благодарна судьбе за встречу с этим человеком, подарившим ей много светлых, счастливых моментов. Благодаря Андрюше она узнала, что такое настоящая любовь и верность. И когда в ее жизни появится мужчина, с которым хотелось бы связать себя узами брака, он непременно будет таким же умным, добрым и сильным, как Андрей. Пройдя нелегкую школу жизни, Ляля закалилась, стала мудрее и серьезнее. Да, порой уроки оказывались чересчур тяжелыми. Но все, что произошло с ней, не важно. Важно то, что ей удалось справиться со всеми своими бедами. Каждый может упасть. Но не каждый способен встать и продолжить свой путь. А значит, лучшее у нее еще впереди!

Снова поймав такси, довольная Лялька отправилась домой. Но остановилась не у своего дома, а чуть подальше, чтобы растянуть приятную прогулку. Солнечные блики слепили глаза, зеленая листва трепетала на ветру. Ляля вдруг поймала себя на том, что думает о Пете. За эти три года они очень сдружились и знали друг о друге все. По окончании школы-студии Петьку сразу же зачислили в труппу театра. Молодой, подающий огромные надежды актер уже был задействован в постановках. Даже будучи студентом, он выезжал на гастроли вместе с труппой, исполняя небольшие роли. И никогда не забывал позвонить из чужого города Ляльке. По-настоящему влюбленного, Петю не покидала надежда стать не просто хорошим приятелем. Ему ничего не оставалось, как принять Лялину дружбу, но он знал и верил, что рано или поздно льдинка в ее сердце растает. Лялю такое положение вещей устраивало. Но проходили месяцы, и она начала понимать, что жизнь все-таки продолжается. Даже без Андрея она сможет быть счастлива, и он сам наверняка хотел бы видеть ее радостной и влюбленной. И теперь Петя не шел у Ляли из головы. Пожалуй, сейчас, если бы они вновь оказались на полутемной улице, у дверей подъезда, она бы с радостью ответила на поцелуй друга. А почему бы и нет? Почему бы снова не предложить ему проводить ее до дома, как бывало? Она знала: он ждет, терпеливо ждет одного благосклонного взгляда, и так давно…

Улыбаясь, Ляля шла по тенистому скверу. Только сейчас она вспомнила, что еще вчера собиралась начать серьезные розыски Светки, и свернула к дому подруги. Не успела зайти во двор, как ее ждал сюрприз. Навстречу шла Светлана собственной персоной, катившая перед собой коляску. Заметно располневшая за время беременности, она выглядела уставшей, но счастливой. Ее глаза, слегка покрасневшие от недосыпания, как и раньше, излучали блеск. Но теперь это было не то свечение, на которое слетались, словно мотыльки, мальчишки. Она сияла изнутри, как будто проглотила звездочку. Так может светиться только женщина, недавно познавшая радость материнства. Солнечный, теплый взгляд коснулся и Ляли, которая чуть в ладоши не захлопала при виде подруги. Она запрыгала, замахала руками, Светка ответила тем же. Ляля побежала к ней, но ближе к колясочке сбавила шаг: надо бы поумерить восторги, что, если ребенок спит?

Действительно, Светка приставила палец к губам и поманила подругу ближе: мол, подойди, покажу тебе свое сокровище. Так, даже толком с подругой не поздоровавшись, любопытная Лялька заглянула в коляску. И оторопела. На беленькой подушечке под голубым одеяльцем сладко сопел шоколадный негритеночек. Хоть ему и было всего две недели от роду, на голове уже вились курчавые волосенки. Но Лялька заметила, что малыш унаследовал Светины нос и линию подбородка. Зато брови и пухлые губы определенно были папины.

Услышав шум, негритенок открыл глаза и изумленно уставился на Лялю.

— Смотри, — с любовью сказала Света. — А глазки уже темнеть начинают, будут совсем карие. Родился-то с голубыми.

— А зовут как?

— Миша, Михаил. Мы решили, раз уж в России жить собираемся, пусть у ребенка русское имя будет.

— Ой, Свет, я тебя поздравляю! Я же не знала ничего, каждый день звонила, а все куда-то растворились, — принялась оправдываться Ляля.

— После кесарева пришлось поваляться в больнице. Ну а маман от меня не отходила ни на шаг, благо, одноместная палата позволяла. Да и Жерар целыми днями в роддоме проводил. Волновался так, будто не меня кесарили, а его! — На Светином лице вспыхнула довольная улыбка.

— Сколько новостей у вас! А я ведь твоего мужа даже не видела!

— Ужас, подруга! Ты извини, регистрировались в такой спешке, ему к себе в ЮАР ехать надо было срочно. Даже свадьбы толком не устроили. Но не волнуйся, сейчас познакомишься! — ободряюще покивала головой Светлана.

— Сейчас?

— Ну да. — Светка махнула рукой в сторону подъезда. — Пойдем? А то Мишку уже кормить пора и спать укладывать.

В так хорошо некогда знакомой Ляле квартире произошли большие перемены. Может быть, стало просторнее? Тут явно не так давно сделали ремонт, вынесли лишнюю мебель. Но внешние перемены не главное. Кажется, изменилась сама атмосфера. Здесь было спокойно и уютно. И, как когда-то давным-давно, из кухни доносился запах сладких пирожков.

У порога их встретила Лариса Ивановна. Она очень обрадовалась Ляле и принялась хлопотать над внуком: вытащила его из коляски и, приговаривая, пошла менять подгузник. Из комнаты доносились восторженные реплики:

— Как мы пописали!.. Да?.. Да!.. Сейчас будем кушать… Послышалось детское кряхтение. — Что случилось, а?

Света подмигнула Ляле:

— У меня мать — главный помощник. Для нее Миша — свет в окошке. Только и слышишь: «Мишенька, Мишенька». Когда работать не надо, целый день дома сидит, с внуком возится. Ты представляешь?! Вот никогда бы не подумала, что из нее получится хорошая бабушка!

Ляля была совершенно согласна с подругой и уже собиралась ей об этом сказать, как раздался звонок в дверь. Вернулся Светин муж.

— Лё, знакомься, это Жерар!

Лялька пожала руку высокому негру в белоснежной безрукавке и со стильной стрижкой на голове. Его кипенно-белая рубашка потускнела в тот момент, когда он улыбнулся.

За чаепитием Света пояснила подруге, что французские имена в ЮАР до недавнего времени были очень распространены. Правда, сейчас их считают пережитком апартеида. Но Жерар домой не собирается возвращаться — как эколог-профессионал, он еще год назад сумел устроиться на одну английскую фирму в Москве.

Русским языком Жерар владел не столь совершенно, как английским или французским. Он мялся, когда не мог подыскать нужное слово, и постоянно обращался за помощью к Светке. А та хихикала и говорила: «Думай сам!» Жерар произвел на Лялю прекрасное впечатление. Видно было, что он от Светки без ума: это подтверждал каждый его взгляд и жест, обращенный к жене. Да и она, хоть и кокетничала, на самом деле очень дорожила мужем. Семья у маленького Миши была что надо. Уходя и обещая Светке непременно навещать ее как можно чаще, Ляля искренне радовалась за подругу.

Ляля уже хотела направиться к дороге, как неожиданно ее окликнул женский голос. Она повернулась и увидела цыганку в пестрой одежде. Лялька усмехнулась. Это она уже когда-то проходила. Волноваться нечего, но связываться тоже не стоит.

— Подожди, красавица, подожди, хорошая, — затараторила цыганка ласковым голосом, заметив, что девушка остановилась. Она подбежала к незнакомке и заискивающе заглянула ей в глаза. — Как тебя зовут, родная?

— Ляля. — Детское прозвище прозвучало так необычно, что ее сердце наполнилось нежностью. Как давно уже она не произносила это чудное имя!

Цыганка, уверенная, что ей досталась легкая добыча, взяла девушку за руку, повернула ладонь вверх:

— Вижу, все вижу.

— И что же вы видите? — улыбнулась Ляля.

— Вижу, камень у тебя на душе, родная…

Лялька во весь голос рассмеялась. Она отдернула руку и осторожно отодвинула цыганку в сторону, чтобы пройти дальше:

— Уже нет! У меня все просто за-ме-ча-тель-но!

В прекрасном настроении она шла по улице, наслаждаясь чудесными ароматами лета, а легкий ветерок трепал ее русые волосы.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

Оглавление

Часть 1

  Цыганка

  Аттестат

  Вечеринка

Часть 2

  Больница

  Героин

  Рокеры

Часть 3

  Массажный салон

  Клизма

  Первое сентября

Часть 4

  Андрей

  Клиника

  Семья

  Выстрел

Часть 5

  Школа гипноза

  Пациент

  Прощение Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg