«Защитница. Гроздь винограда в теплой ладони»

Иосиф Гольман Защитница. Гроздь винограда в теплой ладони

© Гольман И., 2014

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()

Эта книга вряд ли была бы написана без предшествующих, длинных и захватывающих, бесед с Мариной Вячеславовной Кащенко и Александром Всеволодовичем Алексеевым. Тем не менее, все нижеизложенное – художественное произведение, в связи с чем претензии от якобы «опознавших себя» персонажей категорически не принимаются.

Пролог

Боренька Семенов рос мальчиком болезненным. И к тому же единственным ребенком в семье. Отсюда – явная и всепоглощающая любовь мамы, Екатерины Андреевны. И скрытая, но мощная – папы, Виктора Петровича Семенова.

Нет, ничего смертельного у мальчугана, к счастью, не обнаруживалось. Зато хроническое не проходило, поскольку реально было хроническим. Гланды, миндалины, несильная, но мигрень, слабый желудок, реагировавший на любую недиетическую пищу, и даже дискинезия желчных путей. Последнее приносило действительно тяжелые приступы, с болями, «Скорой» и капельницами.

Случалось это редко, не чаще раза в год, однако сама возможность мгновенного выплеска крепко прицепившейся напасти делала жизнь родителей окрашенной в тревожное ожидание.

Что же касается мальчика, то, несмотря на все напасти, он получился добрым, веселым и улыбчивым.

Никакими особыми талантами, техническими или гуманитарными, Борька не обладал. Тем не менее, за легкий нрав, незлобивость и нежадность был вполне любим друзьями. Правда, с подругами в старших классах как-то не складывалось: неопытные пока девочки искали героев. Борька же героем не был. Просто был своим, легким в общении, надежным в дружбе.

Отец, выбрав между Борькиными болячками момент подлиннее, попытался засунуть его к знакомому тренеру по боевым единоборствам. Не в общую группу, разумеется: в общей Борику какой-нибудь безголовый боец мог нанести повреждения. Речь шла скорее о группе здоровья, чем о воспитании бойца. Хотя на втором плане отец втайне мечтал о повышении маскулинности своего милого и улыбчивого ребенка.

С маскулинностью же как раз не складывалось.

Борька был достаточно ловок и гибок. Однако в принципе не мог понять, как можно взять и ударить человека. Ему же больно!

Тренер, Виталий Давыдович, стоял перед ним, пытаясь разозлить.

– Нюня, хлюпик! – заводил он пацана. – Ну, врежь мне! Ну, хоть в перчатку! – подставлял он тренировочную «лапу». – Ты мужик или нет?

– Мужик, – неуверенно отвечал Борька и хлопал своей перчаткой по «лапе» тренера.

– Сильней! – требовал тренер.

У мальчишки же сильней не получалось: он инстинктивно дозировал удар, чтоб не причинить человеку физическую боль.

Речь о спаррингах не шла вообще, особенно после того, как подговоренный тренером мальчик вышел подставиться под Борькины мягкие удары. Один из них попал спарринг-партнеру в нос. Мальчик, не слишком переживая – обычное дело, пошел к тренеру, тот уже намочил холодной водой вафельное полотенце.

А вот Борька разрыдался. Ни о каком продолжении поединка речи идти не могло. Он подозрительно осматривал партнера, пострадавшего по его вине, подозревая у того сотрясение мозга или что-нибудь похуже.

Короче, бойцом Борик так и не стал, хотя фильмы про Рэмбо смотрел с удовольствием. И даже в мечтах видел себя таким же: с рельефной мускулатурой и, желательно, с крупнокалиберным пулеметом в обнаженных накачанных руках.

А еще он мечтал спасти девчонку. От хулиганов, от бешеной собаки. Годилось и вытаскивание несчастной из-под колес быстро несущегося грузовика.

В принципе, он мечтал спасти любую привлекательную девушку. (Непривлекательную он бы тоже, наверное, спас, но мечтательные образы все были симпатичные.) Хотя, конечно, лучше всего было спасти Наденьку Вилейкину.

Наденька, будучи в элите класса, относилась к Борьке тепло и ровно. Но героем ее романа он уж точно не был.

При этом ярко выраженный пацифизм Борьки вовсе не сделал из него посмешище. И никакие жестокие дети над ним не измывались. Во-первых, не давал повода. А во-вторых, веселого, дружелюбного парня везде хорошо принимали. Даже в секции рукопашного боя, где до того памятного случая ни разу не видели победителя, плачущего от ужаса содеянного.

Виталий Давыдович честно сказал Борькиному отцу, что толку из парня не выйдет. Посоветовал тому ходить на бальные танцы, а еще лучше – на йогу. Пусть борется с собственным дыханием, а не со спарринг-партнерами. Виктор Петрович и так это понимал.

Тем не менее, пацаны из секции, даже после того, как Борька ушел, продолжали с ним тепло общаться. Кстати, это стало одной из причин, по которой даже самые хулиганистые сверстники опасались задевать Борьку физически. Когда же его задевали морально, он широко улыбался, нередко сам подшучивая над собой. Ну и какой смысл пытаться уязвить человека, если он не уязвляется?

После школы Борьку отправили в МВТУ имени Баумана. «Могила, Вырытая Трудами Ученых». Он не сопротивлялся. Технику никогда не любил, но хорошие мозги легко справлялись с науками. Кроме того, так просили родители.

Тут надо пару слов сказать о родителях. Главой семьи номинально был папа. А может, и не только номинально: здоровенный, брутальный, легко управлявшийся с тысячей подчиненных в одном из московских, не сильно секретных НИИ.

Мама была крепка внутренне. Нет, она и внешне была очень даже привлекательна: рост метр семьдесят, всегда стройная и аккуратно причесанная, с большими карими проницательными глазами. Она никогда не кричала и не выходила из себя, хотя управляла целым продовольственным трестом. В эпоху тотального дефицита жратвы это значило немало.

Если папа был больше ученый, чем директор, то мама была только директором. Причем с рождения.

Единственный, кто легко мог ей прекословить без каких-либо последствий для себя, – это, конечно, Борька. Но прекословил нечасто, понимая, что мама пожизненно на его стороне. А ее голова и опыт – мальчишка уже умел их оценить – многого стоили.

Имея такой социальный анамнез, семья Семеновых могла бы направить своего единственного ребенка практически в любой советский вуз. МВТУ выбрали по опять же простым соображениям: близко от дома, надежная профессия (СССР уже начинал раскачиваться, а инженер – он и в Африке инженер).

Ну и, наконец, чтобы пропихнуть сынулю в другие вузы, требовалось что-то предпринимать. Здесь же папе достаточно было снять трубку – он сам окончил Бауманку, и его однокурсники были там не последними людьми. Хотя маме, наверное, тоже хватило бы одного звонка – ей подчинялись продбазы Бауманского района, а вкусно кушать хотят практически все граждане, независимо от пола, национальности и положения в обществе.

Развал империи Борька пережил в институте. Да еще как пережил!

В это трудно поверить, но тихий Борька в одночасье стал звездой.

Никто не мог понять, как это произошло.

Да, все знали, что парень мыслит остро и неординарно. Что может классно пошутить, в том числе над собой. Но чтоб стать звездой – этого не ожидал никто.

Он сильно вырос, хотя мускулов так и не накачал. Сутулый, рано, на третьем курсе, начавший лысеть. С длинными, чуть не до колен, руками. По-прежнему непьющий и некурящий.

Звездить он начал вовсе не в учебе, там все было ровно, но ничего выдающегося. К славе его принес КВН. В Бауманке движение было развито. Первокурсник зашел по объявлению, написанному от руки и приклеенному скотчем на доску. Зашел – и остался до диплома.

Чем он брал, что происходило внутри, когда сутулый длиннорукий Борька выходил на сцену? Кто ж даст ответ, это же искусство.

Зал ржал, зал падал от смеха, зал угорал. Самое забавное, что если нужно было создать драматический образ, то Борька и это проделывал блестяще.

Мама его увлечение не воспринимала, пока однажды не оказалась на выездном концерте с кавээновскими номерами.

Она сидела, на время потеряв свой неприступный шарм, не по-дворянски раскрыв рот.

Сын полностью контролировал зал.

Он управлял эмоциями сотен зрителей, заставляя их то ржать, как безумных, то задумываться о вечном – такие миниатюры тоже имелись в репертуаре.

Екатерина Андреевна даже подумала о смене Борькиного вуза – ее влияние в Москве еще не иссякло. Театральный, конечно, – никак не гарантия куска хлеба на будущее. Но и талант был очевиден. Единственный, кстати, в любимом сынуле.

Борька выслушал маму – и отказался.

– Не хочу быть артистом, – сказал он.

– А кем же хочешь? – спросила та.

Борька на полминуты задумался.

– Я хочу путешествовать, – наконец сказал он. – С тобой, с папой. С моей женой и ребенком. По всему миру.

– Но… это же не профессия, – мягко остановила его Екатерина Андреевна.

Как и все мамы мира, она боялась за будущее свое-го ребенка. Пока в силе родители – ничего страшного. Однако рано или поздно ребенок неминуемо останется один.

– Не профессия, – согласился Борька. И продолжил: – А еще уезжать в путешествия и возвращаться из них я хочу в свой дом. Большой, на холме, с видом на океан. И чтоб, выйдя из дома, я мог срывать с лозы теплую гроздь винограда и держать ее на ладони.

– Зачем? – не поняла мама.

– Для удовольствия, – не очень понятно объяснил он.

– А как… – осторожно начала Екатерина Андреевна.

Но сын уже догадался.

– Как заработаю? – переспросил он.

– Мы вряд ли сможем купить тебе виллу, – довела мысль до конца мама. Виллы в советское время имели только классовые враги из зарубежных фильмов.

– Ты не поняла, мамуль, – мягко успокоил ее Борька. – Это я вам куплю виллу. С виноградом, винным погребом и видом на океан. Нам всем.

– Тогда ладно, – не без юмора согласилась Екатерина Андреевна.

Она все равно не понимала, как ее сынуля был намерен претворять в жизнь свои фантастические замыслы.

А у того уже зрели мысли.

Могучий внешне Союз Советских Социалистических Республик в одночасье приказал долго жить. Народ, хоть и возжаждал свободы, тосковал по империи. Главным виновником в общественном сознании был назначен коварный Запад и прочие стандартные враги, которых скучно перечислять. Отчасти, видимо, это было правдой – вряд ли Америка не радовалась, когда двуполярный мир вдруг, в историческом плане одномоментно, стал однополярным. Но только отчасти. Потому что прочный, не гнилой изнутри, дуб от ветра не падает.

Примерно то же самое происходит с нашими лифтами и подъездами. Вряд ли в них писают агенты американского госдепартамента…

Так вот, мысли у мальчика зрели не детские.

Каждый день он слышал – из радио, из телика, из чужих уст – новенькое, но очень прижившееся слово ваучер. Именно в эти бумажки молодые руководители страны вложили все накопленное добро великой державы. Теоретически ваучеры стоили миллионы. Практически – в широких пределах: от нуля до червонца и выше, в зависимости от многих причин: географической удаленности владельца, наличия мозгов, свободного времени и алкогольной зависимости.

Борька нюхом чуял, что здесь можно заработать на виллу.

Даже попробовал этим заняться на практике. Несколько раз нашел людей, которые были счастливы отдать ему свои ваучеры за бесценок.

Отдельно отметим, что Борька ни разу никого впрямую не обманул. Просто умел чутко выслушать сетования собеседника, утешить, перевести разговор на ваучер и купить его за смешные деньги. Безо всякого насилия, физического или интеллектуального – смешные деньги продавцы называли сами. Поскольку ни на грамм не верили в ценность доставшегося на халяву кусочка бумаги.

Ваучеров у Борьки собралась уже целая стопка. И он отчетливо понимал: дальше – тупик. Чтобы превратить бумажки в реальное состояние, нужны не десятки, а тысячи ваучеров. И еще открытый вход с ними на аукционы, где за копейки распродавалось государственное имущество. Ни того, ни другого у Борьки не было. Даже родительских денег и влияния не хватило бы на реализацию его смелых замыслов, что уж говорить про нищего студента? Впрочем, главное в жизни бизнесмена – не деньги. А идея и целеустремленность.

Через «шесть рукопожатий» Борька вышел на Елену Леонидовну Кочергину, бизнесвумен нового поколения, красавицу с кротким видом и львиным сердцем.

Свой бизнес она определила сразу, расположившись на стыке финансового и юридического консалтинга. Ни без того, ни без другого крупный бизнес невозможен. А поскольку деньги не любят звона, многие предпочитали все делать с Кочергиной, в одном месте и в одних руках.

Нужно отметить и личные качества Елены Леонидовны. Очевидная компетентность. Бешеная работоспособность. Несомненная акулья хватка. Но в сочетании с деловой порядочностью.

Кочергина сразу стала незаменимой для очень крупных фигур. Понятно, что гигантский пирог бывшей империи делился не среди случайных людей. Но и таких неслучайных было много, с непременными остроконкурентными, пусть и нерыночными, отношениями.

Те, кто нанимал Кочергину, твердо знали: их просьбы будут выполнены задорого (иногда очень задорого), но всегда в срок и юридически безупречно.

В чем же заключалась ее работа? Как раз в том, чем в микроскопических масштабах начинал заниматься Борька Семенов.

На деньги клиента (и с использованием его административно-финансового ресурса, о чем Борька мог только мечтать) эмиссары Кочергиной приезжали в город N на фабрику Х. Там, пользуясь всеми возможными методами, скупали ваучеры (а позже акции) у работников искомого предприятия. Получив требуемый перевес в голосах, проводили собрание и, пользуясь жаргоном того времени, «оттопыривали» объект. После чего оформляли захват документально, в рамках существующего законодательства.

Да-да, как правило, все делалось в рамках закона, потому и ценили солидные клиенты суперкомпетентную Кочергину. Когда же, в редких случаях, даже такие удобные законы приходилось переступать, такое тоже было допустимо. Главное, чтобы преступившим потом ничего за это не было. Как правило, юридическая безопасность преступивших просто стоила денег. Тем дороже, чем выше была степень проступка и стоимость «оттопыренного» объекта.

Впрочем, Кочергина, убедившись в талантах Борьки и сделав личным эмиссаром по особо важным делам, на уголовщину его никогда не подписывала. Задача у Семенова была совсем другая и всегда одна и та же: встреча с людьми, имевшими в своем распоряжении акции или ваучеры.

Далее все напоминало сеанс массового гипноза. Или сценку из Киплинга, где удав делает обезьянкам предложение, от которого те не в силах отказаться.

Елена Леонидовна однажды побывала на таком представлении и ощутила жуткое желание подарить Борьке собственный ваучер. Настолько Семенов был искренен, непоколебим и упорен в своем желании сделать добро собравшимся.

Да, несомненно, это был талант.

Борька также общался с серьезными людьми, которым надо было по-дружески объяснить, что акции лучше все-таки продать его клиентам. Здесь речь уже не шла о копейках. Владельцам крупных пакетов платили крупные деньги. Хотя, конечно, несравнимые с будущими дивидендами покупателей.

Во время одного такого общения и завязалась основа нашей истории.

Кочергина по поручению клиента готовила захват крупного речного порта. Задача могла усложниться до чрезвычайности – местный менеджмент уже аккумулировал добрую треть акций, ранее скупленных по дешевке у собственных рабочих и служащих. Однако и в этом небольшом волжском городе (так и назовем его – Волжск) Борька чувствовал себя так же уверенно, как и на остальных просторах гигантской Родины.

Прежде чем заклинать рабочий класс расстаться с оставшимися у них заветными акциями, он переговорил с ключевой фигурой, Петром Сергеевичем Незвановым, на тот момент – заместителем главного инженера порта. Над Незвановым были еще начальники, а во главе порта стоял красный директор, который, по советской привычке, надеялся с работы уехать прямо на кладбище, минуя пенсию.

Тем не менее, по данным Кочергиной, портом рулил именно молодой Незванов, получивший, кроме местного политехнического, еще и буржуйское экономическое образование.

Был он очень молод, но умен, целеустремлен и фантастически амбициозен.

Борька сделал заместителю главного инженера свое предложение, вновь абсолютно правильно расставив акценты. Он не стал пугать представителя менеджмента, не стал и льстиво его задабривать. А сказал именно то, что тот хотел услышать.

Негоже, мол, блестящему специалисту Незванову терять темп, возясь с таким некозырным объектом. Да и вообще, нужно ли большому таланту влезать в один-единственный бизнес, пусть и немалый, коли у него так славно идет политическая карьера?

Молодой парень действительно играл на двух фронтах сразу. В тот момент у него, как у активиста одной из лидирующих партий, были все шансы войти в администрацию города, причем начальником крупного отдела. Оттуда, если фишка ляжет, дорога вела в заместители мэра, а может, чем черт не шутит, и еще выше, в управление всей губернией.

Семена легли в удобренную почву.

Незванов, первоначально собиравшийся воевать с приезжими захватчиками, серьезно задумался. Деньги у него и без того были – ресурс порта позволял зарабатывать, практически не рискуя. А вот обещанная поддержка на выборах оказалась бы очень кстати.

Так и порешили.

Кроме солидных денег, Борька обязался передать Незванову контакт знакомых московских политпиарщиков. С ними уже переговорила Кочергина, и ребята, несмотря на бешеную загрузку, взялись за не столь уж значительного клиента. Платить – изрядную сумму – должен был сам Незванов. Однако в тот момент серьезные политтехнологи были нарасхват, и молодой политик был благодарен Борьке за полезный контакт и участие.

В ответ он помог Семенову обработать менедж-мент и миноритариев, в руках которых находилось в общей сложности ни много ни мало тридцать семь процентов голосов.

Собранного хватило, чтобы Кочергина с блеском одолела «врагов» – конкурирующую группу, так же активно скупающую акции и голоса.

Клиент получил порт, Кочергина – крупные (очень крупные) бабки, а их противники – утешительный приз в виде выкупа собранных ими акций, мало уже чего стоящих.

Разумеется, это не было чистым благородством. Если в порт придется вкачивать деньги путем выпуска новых акций, такой подавляющий начальный перевес окажется очень кстати.

Короче, все были счастливы. Но не до конца.

Потому что Незванов, доверяя Кочергиной и особенно Борьке, подписал все требуемые документы до получения денег за акции, получив в обмен только телефоны предупрежденных о его звонке политтехнологов.

Собственно, финансы до него не дошли. У Борьки на руках их не было, деньги же в то время принято было таскать коробками из-под ксерокса.

Когда «зелень» привезли – двести тысяч, между прочим, – Борька уже уехал на следующий объект: страна стремительно перелицовывалась, и время терять было нельзя.

Деньги получил Митяшев Андрей Юрьевич, за что и расписался у перевозчика. Именно он должен был отдать их Незванову, забрав у того Борькину расписку. Но, видимо, не передал, потому что уже через два года, стремительно взлетев по карьерной лестнице и став вице-мэром, Петр Сергеевич накропал заявление о случившемся мошенничестве. Не то чтобы ему денег не хватало – просто было обидно стать жертвой такого пошлого обмана. Подал бы и раньше, но хотел лучше закрепиться, справедливо опасаясь отпора со стороны жуликов.

Обвиняемым по-любому становился Борька. Он подписывал все документы, в том числе расписку о приеме акций. И он же обещал Незванову лично отдать деньги.

Борька, узнав о намечающемся уголовном преследовании, дико перепугался. Сам всегда был незлобным, никого не доводил до тюрьмы или сумы. Про то, что Митяшев не выполнил поручения, знать не знал. А теперь, вместо быстро приближавшегося исполнения мечты жизни, ему светил реальный срок.

Особенно его пугала перспектива попасть в СИЗО.

Вообще-то подобная перспектива пугает всех нормальных людей. Однако Борьку она пугала буквально до потери пульса. Он никогда не жил в окружении злых и жестоких парней и очень опасался стать предметом их преступных поползновений.

Семенов буквально был в панике, грозя Кочергиной мгновенным отъездом и немедленной сдачей всех клиентов, если она не закроет дело.

Она закрыла.

Правда, Елене Леонидовне и в голову не пришло сделать это законным путем, примирением сторон, например, с адвокатом и всеми сопутствующими документами. Время было такое, не способствовало правовому порядку. Более того, сильно способствовало правовому нигилизму.

А потому Кочергина испытала в деле своего нового сотрудника, бравого, только что вышедшего в отставку, еще вполне молодого генерала МВД. Он взял кучу денег – триста тысяч долларов наликом, больше, чем первоначальный долг, – и поехал улаживать дело.

И конечно, уладил.

Вернувшись, доложил красотке-начальнице об успешно проведенной работе. Сколько и с кем пили, кого он трепал по плечу из старых и новых товарищей. Кульминацией была смешная история, как верные эмвэдэшные друзья, пролистав дело, швырнули его вверх, аж страницы залетали по комнате.

Было дело, да сплыло. Точнее, улетело.

С обиженным Незвановым отставной генерал даже встречаться не стал. Не тот уровень.

«Терпила» – потерпевший на милицейском сленге – был на городском. А вопрос решался – стандартное словосочетание нового времени – на губернском и выше.

Борька успокоился, тем более что долго своим бизнесом заниматься не собирался.

Через пару лет собрал чемоданы, прихватил папу с мамой – и уехал во Францию, в большой дом на холме, с виноградником на солнечном склоне и видом на океан. Денег хватало – они с Кочергиной для своих клиентов зарабатывали миллиарды. Клиенты платили им миллионы.

Елена Леонидовна не хотела расставаться с Семеновым, она легко бы пошла ему навстречу с какими-нибудь исключительными финансовыми условиями. Но Борька никогда не был жадным. Деньги ему были нужны лишь как инструмент.

Для осуществления мечты жизни.

Он все предусмотрел, сделал не торопясь и продуманно, причем исключительно по закону. В цивилизованной европейской стране Борис Викторович Семенов собирался зажить кристально честно и законопослушно.

Он искренне считал, что если и есть у прежнего Борьки какие-то скелеты в шкафу, то все ушли в теперь уже далекое постсоветское прошлое.

Как выяснилось, иногда они возвращаются.

Адвокатская контора у Трех вокзалов. Дог по имени Кинг и «Майбах» у подъезда

Городской шум раздражает многих.

А Ольгу сейчас он радовал. Она шла по оживленной, полной машин и народа, улице, и настроение было отличным. Да, машины шумят, трамваи грохочут, между людьми приходится постоянно лавировать. Но и денек был хорош, и воздух – без московского смога: провисевшая над мегаполисом три недели жара, наконец, спала. Мало того, по городу простучал ливень, почти тропический. Вымыл улицы, смыл в канализацию всю накопившуюся неприглядность, и теперь асфальт блестел свежестью. Зато небо, уже очистившееся от туч, снова блистало синью, хотя теперь не обливало город тяжким зноем.

Шеметова легко шла вперед, обгоняя попутчиков, с удовольствием ощущая кураж, молодость и готовность к великим битвам.

Да, сегодня уже никто не усомнится в ее адвокатском призвании. За плечами – десятки дел, из них несколько таких, которые сделали ей имя среди профессионалов. В том же Архангельске – точнее, на показательном процессе в райцентре Любино[1] – они с Багровым буквально вырвали парня из-под расстрела, размотав длинную цепь взаимоотношений юного убийцы и его жертвы, местного майора-участкового. Так что теперь, бывает, столкнувшиеся с бедами люди приходят не просто в известную адвокатскую контору, а ищут именно ее, Ольгу Викторовну.

Конечно, если честно, она пока не достигла популярности своего любимого во всех смыслах Олега Багрова. Он по-прежнему поражает и оригинальной логикой, и умением придать аргументам неотразимый вид в суде. Ну да ничего. Какие наши годы!

Разумеется, Ольге никогда не стать обладательницей роскошного бархатного баритона, буквально гипнотизирующего судей и обвинителей. Однако представители процессуального противника уже и ее встречали с недовольными лицами, поняв, что именно Шеметова будет им противостоять в судебном заседании.

Да, жизнь определенно была прекрасна. Даже непонятно откуда взявшиеся восемь килограммов не омрачали счастья от такой жизни. Хотя лучше бы их все-таки не было.

Она и так не была худышкой. Сестренка – вот та просто модель, с точеной талией и стройными ножками от ушей. Ольга же с детства радовала родителей сплошными пятерками, победами в олимпиадах и округлостью форм.

Пожалуй, единственное, чем не радовала – строптивостью.

Уж как папа не хотел, чтобы дочка шла в юстицию. Это ж убийцы всякие, целые месяцы в году, проведенные в пахнущих бедой и туберкулезом следственных кабинетах СИЗО. Он объяснял, доказывал, втолковывал. Дочка слушала, никогда не перечила и делала по-своему.

Перед поступлением родителям пришлось пойти на хитрость, даже вспоминать не хочется какую – это была единственная, давно прощенная обида Ольги на любимых маму с папой. Все равно вышло так, как хотела Шеметова-младшая.

Правда, пришлось год отработать в суде ассистенткой и три первых курса отучиться в Воронеже. Лишь на четвертый круглую отличницу и победительницу многочисленных конкурсов перевели на юрфак МГУ. Там сразу жестко проверили, заставив за полтора месяца досдать или пересдать семнадцать (!) предметов. После семнадцатой – честной до последней завитушки – «пятерки» Ольга легко вошла в студенческую элиту московского вуза.

Впрочем, сеанс воспоминаний можно было заканчивать. Она добралась до любимой конторы.

Вот как можно любить казенное учреждение? Ну, не совсем казенное, даже при Сталине адвокаты были теоретически независимыми людьми. Для Шеметовой же контора и вовсе была родной.

Валентина Семеновна, их бессменная секретарша, точнее, домоправительница, встретила радостным ворчанием. Соскучилась по Ольге. Но вместо того, чтобы поцеловать, начала ругать за набранные килограммы.

– Неужели так заметно? – расхохоталась Ольга.

– Что смешного-то? – рассердилась Валентина, всегда стремившаяся правильно наладить жизнь своих подопечных, несмотря на их сопротивление. Она даже старика Гескина ограничивала в сахаре к чаю, и тот тайком бегал к Багрову.

– Я горжусь каждым своим килограммом! – пафосно заявила Шеметова.

– А кости твои тоже гордятся? А сердечная мышца? – не сдавалась секретарша. – А Олег Всеволодович что по этому поводу думает?

Раз Олег был упомянут вслух, значит, его не было на работе. Ольга расстроилась. Она не видела его два дня, после дурацкой ссоры, в которой сама же была и виновата. Точнее, умом понимала, что виновата. Но как женщина, да еще и адвокат, оправдывала себя стопроцентно.

Да, тяжело мужику с женщиной-адвокатом, вынужденно согласилась Шеметова. Про себя, конечно. Вслух – не дождется.

– Между прочим, Валентина Семеновна, я тут худела, пока вы не работали, – парировала Ольга (секретарша на полгода уходила, помочь дочке с народившимся внуком). – Ничего хорошего из этого не получилось.

– И на сколько ж похудела?

– На сто килограмм!

Это Волик Томский вылез из своего кабинета, лучший друг и Ольги, и Багрова. Вот он, женившись на математике-виолончелистке Марине (и такие водятся в пятнадцатимиллионном городе!), точно полцентнера скинул. Субтильная умничка Марина управлялась с огромным куражным Воликом, как дрессировщик со львом. А иногда и как тореадор с быком, разве что не делала из любимого котлет. Впрочем, Волику все было в счастье, лишь бы некрасавица-жена была рядом. Любовь – это всегда чудеса.

– Ну, не на сто, конечно, – парировала Шеметова. И поскольку в конторе не было Багрова, сказала правду: – На двадцать семь.

– Ох ты! – всплеснула руками Валентина. Она полностью прозевала «сбычу мечт» всего женского населения планеты. – А как тебе удалось? Что за диета?

– Лучшая диета – несчастная любовь, – объяснил Волик, бывший в курсе всех главных событий в жизни Шеметовой и Багрова.

– Так вы ж и так все время ссоритесь, – не поняла секретарша. – А ты все такая же, – неделикатно закончила она.

Впрочем, деликатность никогда не была коньком Валентины Семеновны.

– Они тогда не поссорились, – добродушно объяснил Волик. – Они расстались навсегда. Типа навечно.

– Болтун, – прокомментировала Ольга.

Хотя после той глобальной ссоры с любимым и сама так думала. Наревелась тогда вволю. И поссорились-то не из-за ревности или чего серьезного. Поспорили по конкретному делу, которое вели совместно. Обычно Шеметова всегда уступала, здесь же – войдя в силу – стояла насмерть.

В ссоре были целых три месяца, показавшиеся обоим вечностью. После чего Багров вновь переехал к ней, и они приняли совместное решение: никогда больше не входить равноправными партнерами в одно и то же судебное производство. Помогать друг другу – пожалуйста. Работать вместе – только если решат развестись.

«Хотя для того, чтобы развестись, сначала надо жениться», – мрачно подумала в тот момент Ольга.

Им было хорошо вместе, во всех отношениях хорошо. Но любимый разговора о свадьбе не заводил, а Шеметова была слишком горда, чтобы начать его первой.

– И, ничего не делая, потеряла двадцать семь кило? – не могла успокоиться Валентина Семеновна.

Как известно, дам по-настоящему мучают всего две проблемы. Обе выдуманы хитрыми маркетологами – лишний вес и целлюлит. Но выдуманы так ловко, что дамы могут говорить о них вечно.

– Ничего не делала, – подтвердила Ольга.

– Рыдала и не ела, – объяснил Томский. – Закон сохранения масс. Если из тела что-то вытекает и ничего не втекает обратно, то тело худеет.

– И было мне, худой, очень даже не по себе, – призналась Валентине Шеметова.

– Да ладно, – не поверила та. – Не рыдала от счастья, глядя в зеркало?

– По Багрову она рыдала, я ж сказал, – встрял Волик, вообще-то тоже не очень деликатный; деликатным в конторе был разве что Гескин, юрист старой закалки. Даже очень старой.

– Ладно, сейчас все объясню, – решила разом закрыть вопрос Ольга. – Я была стройной всю весну.

– И к тебе начали приставать мужчины? – навострила уши Валентина Семеновна.

– Мужчины ко мне всегда имели интерес, – гордо заявила Шеметова. – Взрослые и умные. Расширявшие мой кругозор. Но тут к худой Ольге Шеметовой начали приставать юнцы. Сопливые и дерзкие. Средний айкью пристающих упал минимум на тридцать пунктов.

– Ты проверяла каждого? – ехидно поинтересовался Волик.

– Там проверять было нечего. Айкью пропечатан у каждого в глазах. Нужно только уметь читать. А уж когда рот раскрывали…

– Не поверю, чтоб тебе не понравилось жить худой, – замотала головой секретарша.

Это нелепое предположение напрочь разрушало все ее прежние представления о женском счастье.

– Не понравилось, Валентина Семеновна, – подтвердила Ольга. – Мало того, что я похудела. Я еще и помолодела на десять лет. В итоге умные мужчины перестали обращать на меня внимание, боясь обвинения в педофилии. А потенциальные клиенты заглядывали в кабинет, извинялись и уходили.

– А еще ее из суда выгнали, – захихикал Волик. – Тут все ржали.

– Реально, – подтвердила Шеметова. – Я сидела за столом, вот-вот должно было начаться заседание. Подошел пристав и сказал: «Девочка, освободи место, сейчас адвокат придет».

– А как ты начала полнеть? – все еще не могла прийти в себя Валентина Семеновна. – Специально, что ли, жиры ела?

– Нет. Она пала на колени перед Багровым, и он вернул ей фигуру, – подсказал Волик.

– Это он передо мной падал на колени, – отпарировала Шеметова.

И тоже сказала неправду. На колени друг перед другом они, выражаясь фигурально, упали одновременно, когда поняли, что поодиночке уже невмоготу.

– А теперь кто перед кем падать будет? – поинтересовался проинформированный насчет последней ссоры Волик.

– Как получится, – честно ответила Ольга.

Едва вошла в кабинет и разобрала на столе бумаги, как зазвонил телефон.

Звонил Шамиль Гадаев. Уже второй раз за день. А до того пропал на пять лет, хотя в университете дружили.

Впрочем, это была особенная дружба, дружба-соперничество.

В каждом сильном вузе есть учет студентов по степени таланта и успехов. Где-то учитывают официально, где-то не очень, однако подобные данные всегда интересуют не только потенциальных работодателей, но и самих студентов, подогревая их честолюбие и старания.

Так вот, до перехода Шеметовой из Воронежа Шамиль был вторым на курсе. Это очень круто – быть вторым на курсе такого вуза, как Московский государственный университет. Ольга же, завершив переходный – «карантинный» – период, на это место позарилась.

Первое место даже не обсуждалось: его, всерьез и навсегда, занял длинный тощий очкарик Марк Ланцман. Впрочем, жизненный опыт говорит, что из номера один обычно получается выдающийся ученый, но никак не выдающийся практик. А вот номер два – другое дело. Это и есть мечта прокуратур, адвокатских контор и юридических отделов крупных компаний.

Короче, все три года до выпуска между Шеметовой и Гадаевым шла ожесточенная борьба за престижное место. На них даже пытались делать ставки. Впрочем, это было нелегким делом, потому что шли «спортсмены», говоря языком ипподрома, ноздря в ноздрю.

Это не мешало им, не забывая о соперничестве, дружить: оба сделали себя сами, оба пробивали себе дорогу выдающейся головой и максимальным трудолюбием.

Вторым универ окончил все-таки Гадаев. Шеметова не слишком огорчилась, поскольку уже нашла себя в специальности. Осталось лишь теплое чувство к вечному другу-сопернику, можно сказать, частице студенческой юности.

С тех пор Гадаев заматерел.

Его «выкрала» из намечавшейся аспирантуры Елена Леонидовна Кочергина, сманив безумным окладом и, главное, беспредельным простором для инициативы. Все прошедшие годы Шамиль отработал у нее – сначала юристом, потом руководителем группы и, наконец, начальником юридического департамента. Стоит ли говорить, насколько значима была эта должность в компании, которая специализировалась на переделе крупной собственности?

Когда Шамиль утром позвонил первый раз, Ольга очень обрадовалась: пахнуло уже отыгравшей юностью. Гадаев же к воспоминаниям расположен не был. Сказал лишь, что отслеживает ее успехи и что ее визитная карточка по-прежнему лежит в коридоре перед зеркалом.

Честно говоря, про карточку Ольга уже забыла.

Дело обстояло так. Лет пять назад Шамиль вдруг приехал к ней в контору. Они посидели, поболтали. Шеметова рассказала о своей работе, правда, не удивив: Шамиль многое из ее юридической жизни уже знал. Потом он рассказал о своей. Да как-то так, что Ольга толком ничего не поняла.

Цель визита оказалась странноватой. Гадаев заключил с ней договор… ни о чем. На небольшую ежемесячную сумму, которая исправно капала пятого числа на счет конторы. Делать не приходилось ровно ничего. Ей через какое-то время стало неловко, она перезвонила Шамилю и предложила расторгнуть договор.

Тот рассмеялся и ответил буквально следующее. Этот договор позволяет ему рассчитывать на мгновенное включение старинной подруги-соперницы в его вызволение из пока еще, к счастью, неведомых передряг. И жена Шамиля знает: если он не приедет домой вовремя, не отзовется на звонки и в течение трех часов не перезвонит сам, то она должна немедленно звонить Шеметовой. Для этого ее визитка и возлежит в неприкосновенности на столике в прихожей. И дай бог, чтобы она не понадобилась никогда. Но если понадобится – она лежит, так что договор с Шеметовой он разрывать не намерен.

И вот не прошло и пяти лет с прошлого разговора, как Гадаев позвонил снова. Утренний звонок в итоге оказался малоинформативным. Наговорив кучу профессиональных комплиментов, Шамиль выяснил, насколько Ольга загружена и не собирается ли она в отпуск.

Теперь он вновь был краток.

– Не возражаешь, если я к тебе пришлю клиента? – спросил Шамиль.

– Кто ж будет возражать? – удивилась Шеметова.

Она вела одновременно двенадцать дел и вовсе не была полностью загружена. В каждом деле возникали паузы, когда в сутки, а когда и в месяцы. Вообще же, устойчивая клиентура – единственное условие выживания адвоката на рынке юридических услуг. Ему ведь, в отличие от прокурора или судьи, два раза в месяц денег никто гарантированно не выдаст. Нет клиентов – нет зарплаты.

– После трех будешь на месте?

– Буду, – подтвердила Ольга.

После обеда предстояла встреча с Багровым, ему надо было посоветоваться в «собачьем», как он его называл, деле. Это уже было приятно, его желание посоветоваться. Еще приятнее – ощущение того, что дело не только в деле, пардон за каламбур. А просто мужчина соскучился и готов прервать ссору, в которой и причины-то особой не имелось.

– Тогда жди, – пообещал Шамиль и, кратко попрощавшись, повесил трубку.

Шеметова опять толком ничего не поняла. Но, поскольку от нее пока ничего не требовалось, решила ждать. Точнее, она решила пойти пообедать. Ожидание потечет автоматически, так что пусть оно будет приятным. К трем точно вернутся.

Прихватила Волика, пошли в его ресторан. Пару лет назад Томский – в основном на папины денежки – открыл с партнером заведение и, похоже, состояния не нажил. Но для Волика главное, чтобы убыток не шел. Потому что бизнес бизнесом, а пожрать он всегда любил в свое удовольствие. Здесь же сложилось два в одном.

По дороге вызвонили Багрова. Он был на подъезде и обещал прийти прямо в кафе. Заказывали на троих. Олег Всеволодович пришел – ничего даже остыть не успело.

После первого насыщения начались профессиональные разговоры. У адвокатов они всегда профессиональные. Это же не токарь – выключил станок и переключился на домашнее. Хороший адвокат бьется за своих подзащитных весь день: в суде, ведя процессуальные действия, в кабинете, работая с документами, в «поле», собирая доказательства и находя свидетельства. Обед в этом смысле – тоже рабочее время, особенно если есть возможность обсудить горячую тему с уважаемыми людьми. Да и сон тоже не исключает профессиональной адвокатской активности: несколько раз суперудачные идеи пришли Ольге именно во сне. Надо только не полениться проснуться и вбить несколько строк в электронный планшет, иначе утром все выветрится.

– Ну, чего там у тебя с «собачьим» делом? – спросила Шеметова. Она была рада, что Багров не стал разбираться в обидах, замирившись по факту.

Волик не был в курсе, поэтому пришлось рассказать с самого начала. Благо Олег Всеволодович рассказчиком был превосходным, даже Ольге, уже слышавшей преамбулу, было интересно.

– Мальчик. Виктор Александрович Немцов, – начал Олег Всеволодович, рукой поправив свою роскошную каштановую шевелюру. – Шестнадцать лет. Родители – люди состоятельные, с достатком. Крутой папа, мама – главный бухгалтер крупного банка. Женились вроде по любви. Которая слишком быстро перешла в привычку, а после и вовсе исчезла. Папа, Александр Геннадьевич, скрашивал себе жизнь многочисленными романами. Мама, Наталья Ивановна, была некрасивой и толстой. – Багров вскользь посмотрел на Шеметову, не задел ли. Нет, не задел. Ольга, конечно, не считала себя худышкой, но уж точно считала красоткой. – Так что у нее личной жизни, кроме сына, не было. Так они тянули лет десять-двенадцать, потом окончательно расстались.

Далее Олег рассказал довольно типичную, но от этого не менее трагическую историю.

Папаша, чувствуя вину, давал деньги на сына, хотя в принципе и маминых было достаточно.

В общем, непонятно почему, может, от нехватки любви в семье, мальчик связался не с теми людьми, с которыми хотелось бы родителям.

Он не был злым или криминальным. Просто безвольный, а от близких ему шли только деньги да папина отдаленная любовь и мамина здешняя, но с ноткой безумия. Никакой душевной закалки ребенок к пятнадцати годам не получил.

Далее – по печальному списку. Конопля, амфетамин, героин.

Мама платила большие деньги, мальчика лечили. Организм чистился, но когда ребенок оказывался на улице, следовал мгновенный срыв. Он же не ведал в своей жизни иного счастья, а потому тянулся к уже прочувствованному.

Папа прислал большие бабки, и после очередной больнички парнишку отправили за границу, в специальную школу, чтобы оторвать от плохой компании.

Через месяц получили письмо. Витя обещал наложить на себя руки, если его немедленно не заберут обратно. Письмо произвело впечатление, сын вернулся в Москву. Клялся и божился – больше ни-ни. Даже попросил собаку. Мама терпеть не могла собак, но психолог объяснила, что животное может помочь. Юноша впервые в жизни будет вынужден о ком-то заботиться.

Так оно и вышло.

Трехмесячный дожонок со звучным именем Кинг мгновенно вырос в огромного, чуть не метр в холке, зверюгу. Его грациозное черно-белое тело венчала огромная голова с живыми умными глазами. Гулять с ним необходимо минимум два раза в день, пацан хоть воздухом начал дышать. Кроме того, когда он был с собакой, «торчки» поначалу к нему не подходили, потому что умный Кинг начинал яростно лаять на малознакомых и плохо, с его точки зрения, пахших людей.

К несчастью, Витя гулял с собакой не двадцать четыре часа в сутки. В остальное время он продолжал те занятия, которые преждевременно состарили его маму.

В очередной раз попав в больницу, юноша вышел из нее с твердым обещанием завязать.

Наталья Ивановна хотела бы верить, да как-то не получалось: матери наркоманов все без исключения несчастны и недоверчивы. Хотя первую неделю парень вел почти нормальный образ жизни, даже устроился в школу-экстернат (ни в одну обычную его не хотели брать, а в ПТУ не хотел он сам).

Вечером, как обычно, Витя взял Кинга на поводок и ушел на улицу. Его не было час, это не напугало маму, бывало, и дольше гулял. Потом Кинг залаял в коридоре. Наталья Ивановна открыла дверь – на грудь ей кинулся обезумевший от душевного волнения пес.

Сына не было…

– А что там произошло? – спросил Волик. Ольга, уже знавшая ответ, не вмешивалась.

А произошло там убийство.

Сначала мальчики напали на милиционера, правда, без формы, сделавшего им замечание. К счастью, без летального исхода. Зато зачем-то отняли пистолет и – понятно зачем – мобильный телефон с бумажником.

Буквально через пару минут – новая ссора.

Парни гурьбой перегородили дорожку, по которой ехала недорогая иномарка. Водитель, мужчина лет тридцати, Вениамин Малинин, посигналил светом. Попросил подвинуться. В ответ услышал мат. И удар ногой по крылу. Решив проучить оборзевших щенков, Малинин выскочил из машины и двинулся на них. Завязалась драка. Слава богу, в ход не пошел пистолет, отнятый у полицейского. Веня, боксер и каратист, думал, что легко одолеет четырех малолеток. Но они были злые в ожидании дозы, а у одного еще имелся огромный, грозно лаявший пес.

В общем, была бы боевая ничья, если бы на помощь Вениамину не вылез его отец. Он успел нанести буквально пару ударов, даже не ударов, а толчков: грузный пенсионер не годился для уличных потасовок. Потом, сбитый с ног, упал и уже не поднялся.

Милиция приехала мгновенно, по вызову первой жертвы теплой компании.

Всех повязали. Кроме Кинга, к которому патрульные менты просто побоялись подойти. Он, сильно замерзнув, шерсти-то никакой, убежал к дому.

Мама проплакала весь разговор с Багровым – его ей порекомендовал общий неблизкий знакомый.

Олег, как мог, утешал несчастную женщину. Впрочем, особо утешить было нечем: групповое убийство, перед этим грабеж, нападение на представителя власти – старшим, уже совершеннолетним, грозило по максимуму. Шестнадцатилетнему Вите – максимальные по законодательству десять лет. Больше – нельзя, а меньше – вряд ли.

Все это Багров был вынужден объяснить обезумевшей от горя женщине.

– А что обвиняемый говорит? – дослушав Багрова, спросил Волик.

– Он не помнит ничего. Не мог, мол, я его убить, и все.

– Почему не мог?

– Не в состоянии объяснить. У него ломка не прошла, с ним вообще тяжко общаться.

– Понятно, – сказал Томский. – Будем думать. Что-то в истории не вяжется.

– Точно не вяжется, – сказала Шеметова.

Она вряд ли смогла бы сейчас связно объяснить, что не вяжется. Но в мозг заложена информация, процесс пошел. Когда она будет переварена, «процессор» попросит дополнительных данных или предложит промежуточное решение.

Поели – пошли в контору.

На подходе, едва свернув в переулок, увидели широкий длинный черный хвост. Автомобильный, разумеется.

Обычно перед конторой, на их законное место, умещался любой автомобиль, даже мини-вэн. Здесь же хвост торчал недвусмысленно.

– «Майбах», – сказал Волик.

Он в таких делах разбирался, его папа мог бы позволить себя пяток «Майбахов».

– К кому бы это? – удивился Багров.

– Ко мне, – гордо заявила Шеметова, связав звонки Шамиля и появление черного мастодонта.

И не ошиблась.

Елена Леонидовна Кочергина собственной персоной прибыла в заштатную адвокатскую контору, чтобы посмотреть на ту, кого ей настойчиво сватал начальник ее юридического департамента. Шамиль говорил, у его сокурсницы перпендикулярное мышление. А еще – это, возможно, даже важнее, – что она фанатка профессии и по-любому не продаст и не кинет.

На первый взгляд приехавшей в «Майбахе» красивой ухоженной женщине было лет двадцать пять. На второй – сколько угодно, от тридцати до пятидесяти.

Стройная, в скромном, безумно дорогом бирюзовом платье. И в сережках с бриллиантами, которые скромными никак не назовешь. Нескромных же колец на длинных изящных пальцах с безукоризненным маникюром – не менее трех. Не хватало лишь обручального.

Она в упор разглядывала Шеметову.

Адвокат же, не особо стесняясь, смотрела на Кочергину. Ольга, разумеется, всегда рада богатым клиентам. Но иной раз лучше отказаться от денег, чем вляпаться в историю.

– Пойдемте в кабинет? – спросил оказавшийся рядом Шамиль.

– Пожалуй, да, – сказала Кочергина.

Первый барьер пройден, поняла Ольга.

В кабинете Елена Леонидовна задала несколько малозначащих вопросов. Ее, похоже, интересовали не ответы, а само общение.

Наконец, не без колебаний, приняла решение.

– Наш бывший сотрудник попал в неприятность, – спокойно сказала она. – Готовы ли вы помочь ему?

– Если сформулируете задачу точнее, я немедленно вам отвечу, – мягко ответила Ольга.

– Он в тюрьме, в Будапеште. Зовут Борис Семенов. Работал у меня. Очень успешно. Задержан по ордеру Интерпола, запрос российский. Ожидает высылки в Россию.

– А здесь что на него?

– Мошенничество в особо крупном размере. Обещал отдать за акции речного порта двести тысяч и не отдал.

Адвоката по большому счету не интересует, виноват ли его подзащитный на самом деле. Точнее, не так. Интересует, конечно, но не меняет отношения к делу и доверителю. Зато очень сильно влияет на тактику ведения дела.

Словно прочитав Ольгину мысль, Елена Леонидовна добавила:

– Я его спросила, получил заявитель деньги или нет.

– И что он ответил?

– Что не знает. Сумму передавали уже после его отъезда. И не напрямую, а через третье лицо.

– Что говорит третье лицо?

– Ничего не говорит. Уже года четыре. Рак легких.

– Понятно, – сказала Шеметова, хотя понятного пока было мало.

Однако кураж потихоньку появлялся.

– Вы уверены, что справитесь? – спросила в лоб Кочергина.

– Нет, конечно, – спокойно ответила Ольга.

– Твоя креатура, – повернулась Елена Леонидовна к Шамилю. – Тебе и отвечать.

– Она справится, – сказал Гадаев. – Либо не справится никто.

– С чего такая уверенность? – недобро улыбнулась Кочергина.

– Я же вам рассказывал про визитку на трюмо.

– Типа последний козырь?

– Типа да, – в том же духе подтвердил Шамиль.

– Ладно, девушка, – после минутного раздумья решилась наконец Елена Леонидовна. – Я вас нанимаю.

Ольга хотела было поправить клиентку – мол, нанимают извозчиков, а врачей, артистов и адвокатов приглашают, – но, взглянув в ее сузившиеся глаза, отчего-то передумала.

– Итак… – Кочергина снова командовала парадом. – Вы наняты на два этапа работ. Первый – съездить к семье Бориса и понравиться его маме.

– Это сейчас самое важное? – удивилась Шеметова.

– Сейчас да. Если пройдем первый этап, то приступим ко второму: освобождению нашего арестанта.

– Я не могу дать гарантий… – начала было Ольга, однако клиентка ее перебила:

– Про гарантии – скучно. Но из тюрьмы его нужно вынуть. Иначе проблемы будут у всех.

– Елена Леонидовна, не пугайте девушку, – вставил слово Гадаев. – Она и так мобилизована. По жизни.

– Я сделаю все, что в моих силах, – четко выговаривая слова, сказала Шеметова. – Не меньше. Но и не больше.

– Я услышала вас, – сухо подвела итог Кочергина. – Вы наняты. По крайней мере, на первый этап.

– Вам известны наши условия? – осторожно спросила Ольга.

– Вы наняты на наших условиях, – усмехнулась Кочергина. – Они значительно благодарнее.

– Спасибо, – не стала спорить адвокатесса.

Дают ведь на вредных производствах бесплатное молоко. Почему же за вредное общение не брать деньги?

«Майбах» неслышно тронулся с места и освободил узкий переулок.

– Поздравляю, – искренне сказал Волик. – Серьезную рыбу ты отловила. Растешь, девушка.

– Спасибо, – ответила слегка ошеломленная происшедшим Шеметова. – Но, похоже, это рыба меня отловила.

Багров радости не выразил. Тут соединились и профессиональная ревность, и тревога за свою женщину, влезавшую в непростую игру сильных мира сего.

Ну, а старик Гескин совсем расстроился. Он по-отцовски любил Ольгу и менее всего хотел, чтобы та имела жизнь, полную приключений. Всей своей долгой жизнью он мог доказать, что про приключения лучше всего читать в книжках.

Бен-Гурион – Шереметьево. Паломники и хулиган

Белый, весь каменный, однако как будто невесомый в июльском струящемся мареве, Иерусалим оставался позади.

Автобус, повернувшись к священному городу спиной, начинал подъем в некрутые иудейские горы.

Пассажиры приникли к окнам – то тут, то там ржавела старая боевая техника. Ее более чем полвека назад подбили жители только что родившегося государства. Они жгли арабские танки и бронемашины из редких пушек и ПТР, но в основном – гранатами и бутылками с зажигательной смесью, как русские под Москвой в сорок первом.

На этом сходство не ограничивалось.

Не победи Россия в страшной войне – славяне и другие народы СССР надолго стали бы рабами. Здесь все было так же, кроме, пожалуй, рабства – любимой идеей одновременно, со всех сторон напавших врагов было сбросить евреев в море. И тем самым решить, наконец, проблему. Разумеется, решить не в мировом масштабе, что даже целеустремленному, бесноватому Адольфу оказалось не по зубам, а в региональном, местном. Так что рабская жизнь оборонявшимся жителям юного государства не грозила.

Короче, пушек у защитников этих гор было мало. Зато оказалось немерено ярости и гнева: большинство из воевавших на стороне Израиля прошло Вторую мировую. И почти не было среди них тех, кто не потерял бы многих – а иные и всех – своих близких в гетто и концлагерях.

Здесь, на древней, выжженной не только солнцем, Святой земле, Всевышний мог бы дать им вторую попытку на обычную человеческую жизнь. Но лишь после победы в этой короткой ожесточенной войне.

Ариэль Вейзер смотрел в окно с двойственным чувством. Разумеется, как израильский гражданин и солдат, он гордился тогдашней, дорого обошедшейся победой. Но его деды тут не дрались. Его деды вообще не воевали, во время войны они были детьми. Прадедов полегло двое – один подо Ржевом, в сорок втором, второй где-то в партизанском отряде, в белорусских болотах. Гораздо больше родственников погибло от рук немецких зондеркоманд и их местных добровольных помощников.

Вейзер хорошо помнил, как мама возила детей, маленького Арика и его сестренку, в крошечный городок Славгород, на небольшой, но полноводной реке Сож. Это уже была независимая, хоть и союзная республика Белоруссия. Раньше местечко называлось очень красноречиво – Пропойск. Значительную часть жителей составляли евреи. Именно туда уходили корни родословной самого Арика, который, впрочем, по малолетству совершенно об этом не задумывался.

Мама долго водила их по большому, давно не действующему, однако довольно хорошо сохранившемуся еврейскому кладбищу. Пыталась найти могилы предков. Задача оказалась непосильной: старые надписи были на непонятном иврите. А убитых немцами и полицаями никто на кладбище не хоронил – сжигали в больших кострах либо зарывали сотнями в специально выкопанных рвах.

Если честно, мальчик не был тогда потрясен до глубины души. Слишком отстраненными от его детского рассудка были все эти кошмары. И больше хотелось на реку Сож, мама обещала купить маленькую удочку.

Пугают ведь не цифры – шесть миллионов. Пугает конкретная судьба, к которой прикасаешься обнаженной душей. Душа же обнажилась гораздо позже, после алии – в девяностые, после развода с отцом, мама привезла детей в Израиль.

Арик трудно привыкал к стране и к Тель-Авиву, столь не похожему на родную Москву. Не сразу, в отличие от сестренки, освоил язык. Свободное время проводил только с русскими, как их теперь называли.

Однажды не пошел на веселую тусовку в «Эльфи» – молодежную дискотеку. Мама разозлилась из-за не слишком хорошего табеля, не пустила. Сестренка не пошла из солидарности с братом.

А вот рыженькая девочка Вика обиделась на Арика – тоже мне, маменькин сынок – и пошла.

Арик в свою очередь обиделся на Вику. Несмотря на нежный возраст, у него были серьезные планы. Да и у Вики тоже – не зря же строгая девочка позволила пареньку поцеловать ее – сначала в губы, а потом даже в худенькую белую шею. Юный Вейзер губами чувствовал биение ее пульса. И тогда же дал себе клятву: всю жизнь беречь свою девчонку.

Арик не сдержал клятвы.

Взрыв был слышен даже от их дома.

Куски детских тел – там собирались позажигать ребята в основном тринадцати-семнадцати лет – усыпали пол-улицы.

Взорвал их почти сверстник, некий Рантиси, ненамного старше, некоторое время назад работавший в кафе. Погиб двадцать один подросток, и более ста человек были ранены.

Арабского юношу направил на смерть его близкий родственник. Убедил, обучил, снарядил и взорвал.

Голду Меир, одну из первых премьеров Израиля, как-то спросили: когда кончится палестино-еврейский конфликт? Мудрая седая Голда ответила: когда арабские матери будут любить своих детей больше, чем ненавидеть наших. Видимо, это время еще не настало.

А то, что дядю, подготовившего племянника к взрыву, впоследствии нашли и посадили в тюрьму на двадцать два пожизненных срока – по числу погибших, – к несчастью, никого не оживило.

Арик, как чумной, бродил потом по этой улице. Непонятно, на что надеялся. И что пытался отыскать. Вика исчезла без следа.

Впрочем, в Израиле даже за покойников бьются до упора. Криминалисты надеялись по генетическим анализам определить ее останки, чтобы мама с папой могли хотя бы похоронить своего ребенка. Но за три года напряженной и дорогостоящей для государства работы это не удалось.

Когда Арик окончил школу, то выдержал конкурс из двадцати семи человек на место и стал бойцом спецподразделения. Мама поплакала, но подписала родительское разрешение – без этого в странную израильскую армию, в части с особым риском, не берут даже добровольцев.

Теперь, после терактов, Арик мог не только цепенеть и ощущать гнев. Иногда удавалось поймать в прицел исполнителей, а еще лучше – организаторов подобных мероприятий.

Это был и салют по рыженькой Вике.

После демобилизации он мог получить высшее образование. Однако юный Вейзер, в отличие от большинства своих соплеменников, не горел желанием тратить лучшие годы на грызение гранита науки.

Чтобы мама не обижалась, начал с малого. Отслужившая израильская молодежь – а она почти вся такая – обожает после армии попутешествовать. Благо по окончании службы ребята получают приличные выплаты.

Вот и объяснил маме, что поедет в Россию, немного развеется.

Мама жутко перепугалась. Еврейские мамы вообще пожизненно напуганные, но в данном случае сынуле предстояло ехать в страшную Москву, где бандиты стреляют в ресторанах и в офисах, а потом их, после уплаты дани, отпускают из тюрем. Это не говоря про скинхедов и прочие ужасы.

Арик смеялся:

– Мамуля, ты же сама москвичка! Тебе там страшно было жить?

– Это было другое время, сынок! – сердилась мама.

Но в конце концов отпустила. Все же это была другая ситуация. Ее мальчика без маминого разрешения не взяли бы в израильский спецназ. Но мальчик вырос, и мамина власть в значительной мере закончилась.

Арик поехал на свою вторую историческую родину немножко развеяться после службы. А задержался в Москве надолго.

Едва приехав, он нашел работу. Точнее, работа нашла его. Оказалось, что умный, уравновешенный и очень умелый спецназовец был весьма востребован в российской столице. Масса народу имела причины опасаться неприятностей на московских улицах. А Вейзер, с его квадратной фигурой и шрамом от виска до подбородка, внушал таким людям полное доверие. Дополнительным плюсом было сохранившееся российское гражданство, что давало возможность даже получить оружие. Впрочем, Арик многое мог и без оружия…

Второе обстоятельство было еще важнее. На третий день пребывания в Москве Арик нашел себе жену. И где! В православном храме.

Его первый клиент, человек набожный, даже в храм предпочитал заходить с охранником. Вот там-то и увидел девушку отслуживший израильский спецназовец Вейзер.

Охраняемый купил свечки, зажег их и остановился, чтобы прочесть слова молитвы. Арик машинально, заученными движениями, осматривал поле вокруг, автоматически сортируя присутствующих. Девушка в белом платке и с горящей свечкой в руках никак не ассоциировалась с силовым воздействием на охраняемого. Однако Вейзер внезапно потерял дар речи. Если бы сейчас на клиента напали, он вряд ли бы смог ему помочь. Потому что рядом, на расстоянии вытянутой руки, стояла его Вика. Рыженькая, худенькая. А в чуть приоткрывшейся под платком шейке едва заметно бился девчоночий пульс.

– Вика! – прошептал он.

Видимо, громко прошептал, потому что девушка, чуть отодвинувшись, ответила:

– Я не Вика!

И было понятно, что общаться она сейчас с молодым человеком не намерена. Да и потом, скорее всего, тоже.

Клиент не просто вошел в его положение, но даже разрешил Вейзеру на машине проследить за девушкой. Отдал сорок минут своего драгоценного времени.

Думается, не прогадал. Через год Арик спас ему жизнь, чудом и навыком вырвав их внедорожник из-под автоматного обстрела.

А Ольга столкнулась с настоящим преследованием, тихим – робким даже, – но неостановимым.

Она, как выяснилось, и не собиралась останавливать.

Парень ей сразу приглянулся. Правда, возможно, сначала из жалости: испуганный взгляд и шрам вполлица, предательски бледневший, когда щеки влюбленного спецназовца от смущения становились красными. Ведь недаром в русском языке слова «жалеть» и «любить» бывают синонимами. Потом, когда узнала поближе, интерес перешел в привязанность, а та – в любовь.

Родители обоих не были в восторге от их брака, отчего свадьба состоялась гораздо позже, чем могла бы. Однако оказались достаточно умны, чтобы не высказывать это вслух. В итоге, когда все устоялось и все смирились, два поколения не были разделены ненужными словами и поступками.

Ольга работала бухгалтером в крупном банке. Арик по-прежнему трудился высококвалифицированным (и высокооплачиваемым) охранником. Точнее, телохранителем, причем исключительно востребованным. За эти годы у Вейзера сменилось четыре клиента, а максимальный «безработный» перерыв не превысил двух недель.

Ольге никогда не нравилась профессия мужа, несмотря на более чем приличную зарплату. Однако она, как и мама Арика, тоже смирилась с текущим положением вещей.

Все было хорошо в молодой семье. Не хватало только детей.

В первый год это не волновало, даже сами хотели подольше остаться свободными, хотя и не предохранялись специально. Через три года отсутствие беременности стало беспокоить, а через пять – выросло в главную проблему жизни.

Врачи ничего неправильного в их здоровье не находили и советовали ждать, без радикальных, типа ЭКО, мер.

И оказались правы.

Хотя дело было вовсе не во врачах. Просто обе мамы посоветовали своим встревоженным детям одно и то же: поехать в святой город Иерусалим.

Дети не возражали.

Ольга должна была поклониться христианским святыням, Арик – иудейским. В Иерусалиме это было легко выполнимой задачей. Все три авраамические религии хранили здесь свои главные святыни.

За все время, проведенное в России, Арик еще ни разу не отдыхал больше недели – работа не позволяла. Теперь же его клиент улетал в Америку на целый месяц. А Вейзеры получили возможность аж трехнедельного тура – семь дней в Тель-Авиве, у мамы Арика, неделя на Красном море, в Эйлате, и еще столько же – в Святом городе.

И вот молодая пара возвращалась домой. Причем очень похоже, что втроем – Оля была в этом почти уверена.

…Иудейские горы не были серьезным препятствием для мощного автобуса.

Очень скоро паломники прибыли в аэропорт.

Бен-Гурион – так его кратко именуют в честь первого руководителя Израиля – казался оазисом прохлады в раскаленной вселенной летнего Леванта.

Все упорядоченно и точно. Однако не быстро. Служба безопасности работала скрупулезно, используя не только совершенные рентгены и газоанализаторы, но и не менее эффективные психологические технологии.

В итоге в самолет зашли умученные.

Впереди было четыре часа лета, и вот она, Москва.

К сожалению, эти четыре часа спокойными не оказались.

Все началось еще на земле, когда самолет только рулил на взлетную полосу.

Ольга очень хотела спать – последнюю ночь тура они провели на иерусалимских улицах. Но не тут-то было.

Ребята сидели на первых рядах салона эконом-класса. А в бизнес-классе дым стоял коромыслом. Казалось бы, всего-то восемь мест. Однако шесть из них были заняты крепкими, мордастыми людьми средних лет, похожими, как братья. Еще на трех сидели их женщины, расфуфыренные не по погоде.

Народ возвращался с отдыха, громко делился послеотпускными впечатлениями, причем матом разговаривали не только мужчины, но и дамы. Один из пассажиров, крепкий битюг с бритым затылком, закурил вонючую сигару прямо в салоне. Хотя по регламенту нельзя было курить нигде, даже в туалете.

«Бандюки, что ли?» – подумал Вейзер. И лет десять назад был бы прав. Сейчас же это было загадкой.

Бандюки вроде повывелись. Зато выросли их детки: уже в бизнесе, уже при деньгах в карманах и иногда знаниях в голове. Однако по-прежнему без десяти заповедей в сердце.

Хотя это, с тем же успехом, могли быть и не нагулявшиеся на курортах чиновники. Братия властной вертикали путинского набора не сильно отличалась от бандюков ни мотивацией, ни методами работы. Разве что разборки бейсбольными битами сменились разборками с помощью присланных «докторов» – в основном работников правоохранительных органов. Впрочем, иногда и биты по-прежнему прокатывали, как, например, в подмосковных Химках.

Вейзер, как и все сильные, бойцовски подготовленные люди, чрезвычайно редко применял свои умения «на улице». Ведь один из аспектов боевой подготовки как раз и заключается в победе без боя.

Пока ничто не предвещало жесткой схватки. Стюарды оценили возможную проблему, из кабины вышел второй пилот и сделал гражданам внятное замечание. Те, недовольно побурчав, сдали назад, понимая, что в противном случае самолет остановится, на борт поднимутся израильские полицейские, а им бабло не сунешь.

«Обошлось», – подумал Арик, стараясь не шевелиться: уставшая Оля все-таки прикорнула на его могучем плече.

Аэроплан, взрычав двигателями, пошел на взлет.

Весь полет пассажиры бизнес-класса пили: коньяк, водка, виски. При этом громко говорили про какие-то транзакции и блокирующие пакеты. Все-таки бизнесмены. Хотя и депутаты тоже вполне могут общаться с помощью подобных терминов.

Пили, похоже, крепко. Даже до Вейзера, сидевшего в другом салоне, долетал запах перегара, когда кто-то проходил по самолету. Ему это не мешало – бывший спецназовец знавал и гораздо более неприятные запахи. Ольга же просто спала, счастливо улыбаясь во сне.

Арик еще подумал, глядя на жену, что съездили не зря. И ночи были счастливые. И есть обоснованная надежда, что бесследно они не пройдут: о крошечном младенчике глыбоподобный Вейзер мечтал давно и трепетно.

Время прошло незаметно. Реактивный лайнер благополучно приземлился на ВПП Шереметьево и покатил на стоянку. Все были настроены радостно и благодушно, даже откровенно нажравшиеся пассажиры бизнес-класса.

Только один из них, плотный, крепко сбитый – тот, что курил сигару, – был чем-то недоволен.

Для начала он поругался с женщиной, с которой, по-видимому, был на отдыхе. Мужчина доходчиво объяснил даме, чем она отличается от законной жены. Женщина в долгу не осталась, объяснив спутнику, чем он отличается от полноценного мужчины. Друзья заржали, лишь увеличив гнев битюга. Он даже попытался ударить бывшую – а может, и будущую – подругу, но не удержался на ногах и снова плюхнулся в кресло. Дама же предусмотрительно выпорхнула из салона в крытый рукав-коридор.

«Вот же свинья», – подумал Арик о скандалисте. Тем не менее, ввязываться не собирался, это была не его война.

А мужик раскочегаривался на глазах, сменяя пьяную браваду на пьяный же гнев. Пихнул стюардессу, когда та сделала ему замечание. Она смолчала; Вейзер ее понимал: за лишний шум и проблемы девушку не похвалят.

Битюг, сочтя себя всесильным, толкнул пассажирку из экономкласса, которая, поспешив, собиралась выйти раньше его. Она больно стукнулась о поручень противоположного кресла, но тоже не стала поднимать шума.

«А ведь все боятся», – с сожалением подумал Арик.

Никто не знает, чем может кончиться любой конфликт, – даже после победы над самим дьяволом, – в стране, где полностью девальвирован закон. Точнее, законы-то есть, и неплохие. Просто правоприменители, при молчаливом содействии вертикальных властей, сделали старинную мудрость про дышло универсальной. Своим – все, чужим – закон: примерно так сегодня осуществляется правосудие в Российской Федерации.

Сам Арик не боялся. Он профессионально привык преодолевать страх. Но это по-прежнему была не его война. Пусть хулиганом полиция занимается.

Уже в коридоре, ведущем к постам пограничников, Вейзеру все-таки пришлось вмешаться.

Отставший битюг ускорил шаг, догоняя друзей, и его болтавшийся чемодан на колесиках прошел в опасной близости от Ольгиных ног.

– Поаккуратнее, уважаемый! – не выдержал Арик.

– Это ты мне? – остановился пьяный.

– Вам, – спокойно ответил Вейзер.

– Арик, не связывайся! – буквально умоляла Ольга, повиснув на могучей руке мужа.

– Ты, б…, контроль пройдешь, б…, там поговорим! – пообещал битюг, наливаясь кровью. Даже бритый затылок порозовел.

– Поговорим, – согласился Ариэль. Похоже, отсидеться в стороне не удавалось.

Пограничников было много, контроль прошли быстро.

Ольга уговаривала мужа не вмешиваться, ища глазами человека в форме. Битюг же, на минуту зайдя в туалет, догнал своих друзей, уже вставших у ленты выдачи багажа, и что-то горячо им втолковывал, показывая рукой на Арика. Те в бой не торопились, успокаивая не в меру разгоряченного товарища.

– Если надо, брат, я здесь, – спокойно сказал Вейзеру загорелый парень в футболке и шортах, тоже с их самолета. На руке у него были наколки: одна – с эмблемой российских воздушно-десантных войск, вторая – с именем, Антон.

«Как они друг друга узнают?» – удивилась Ольга.

– Спасибо, брат, – улыбнулся Арик. – Думаю, он сейчас сам остынет.

Парень кивнул в знак согласия и поспешил к выходу, видно, ехал без багажа.

Но битюг не остыл.

Более того, ему удалось уговорить еще одного, с похожей комплекцией. Они вдвоем начали пробираться к Вейзеру.

Это было нехорошо, как назло, рядом полиции не оказалось.

Но и страшного пока ничего не предвиделось. Двое пьяных хулиганов никак не пугали Ариэля. В отличие от Ольги, мертвой хваткой вцепившейся ему в руку – еле удалось освободить, не причинив ей боль.

Вот он и пришел, самолетный алкаш, бизнесмен-качок, жаждавший справедливости. Толпа, почуяв жареное, моментально расступилась, остановившись на почтительном расстоянии от мордоворотов.

– Так что ты там вякал, говнюк? – спросил битюг. Второй остановился на полшага дальше, сложив на груди раскачанные в спортзале руки.

– Ничего, – пересилил себя Вейзер, физически ощущавший, как в нем закипают не лучшие чувства.

– Уже, б…, ничего? – ухмыльнулся тот. – А если в рожу раз, так и вообще уважать начнешь?

– Лучше бы вам успокоиться, – ответил Арик.

Он умел владеть собой, это было частью его профессиональной подготовки. Не на войне худой мир всегда лучше доброй ссоры.

– Заткни пасть, когда с мужчиной разговариваешь! – вызверился тот.

– Успокойтесь, пожалуйста, – пискнула Ольга, пытаясь встать между битюгом и мужем.

Битюг махнул рукой, хрупкая Ольга отлетела в сторону.

Это он сделал зря.

Рассудок на пять секунд покинул Вейзера.

Если б не покинул – Арик бы блокировал хулигана, удержал бы болевым приемом, еще есть разные методы. Но в мозгу словно щелкнули выключателем, руки заработали на автомате. Пять ударов – и все пять в лицо, хотя гораздо эффективнее и безопаснее было бы выключить битюга одним-двумя неударными движениями. Но хотелось именно бить, бить тварь в лицо, чтоб оно расползалось под тренированными кулаками, расплескивая кровь и кусочки плоти.

Остановился, лишь когда Ольга и вернувшийся бегом бывший десантник схватили его за обе руки.

– Успокойся, пожалуйста, успокойся! – кричала и плакала Ольга. – Ради меня! Ради ребенка!

Арик и так уже успокоился. Он видел, что все сделал неправильно. Но поделать уже ничего не мог.

А тут и полиция появилась. И врач прибежал, и двое с носилками. Вокруг поверженного крутились его вмиг протрезвевшие друзья. Он стонал и тяжело ворочал головой. Лицо стало похожим на кровавую маску.

Не прошло и десяти минут – осторожно подошли два полицейских.

– Надо надеть наручники, – просительно сказал один.

Ариэль протянул вперед сложенные окровавленные руки.

Когда они оказались скованными, менты сильно повеселели. Один даже позволил себе слегка стукнуть Вейзера.

– Ты хочешь умереть? – едва слышно спросил его Арик.

Полицейский переменился в лице и больше не быковал.

– Он умрет? – спросила Ольга у мужа про пострадавшего.

– Вряд ли, – равнодушно ответил Арик жене. Повреждения, скорее всего, не были опасными. Несмотря на это, впереди маячили серьезные проблемы. – Позвони Ольге Шеметовой, – попросил он. – Помнишь, я тебе про девушку рассказывал, адвоката?

– Помню.

– Ее визитка в письменном столе, в первом ящике. Вот уж не думал, что она мне понадобится, – усмехнулся он.

– Зачем же хранил? – с внезапно вспыхнувшей ревностью спросила жена. Потом, вспомнив о текущем, снова приуныла.

– Ничего, прорвемся, – сказал Арик Ольге, когда его уводили в дежурную часть.

Десантник Антон виновато смотрел на него, считая, что сам ушел не вовремя.

– Помоги ей, пока мои не приедут, – попросил его Вейзер.

– Будь спокоен, – ответил парень.

Но спокоен Арик уж точно не был.

Москва. Квартира Шеметовой. Спаниель как участник ситуационного анализа

Прошло меньше двух суток, а у Шеметовой в загранпаспорте уже стояла шенгенская виза. Билеты тоже купили, к вечеру надо было выдвигаться в Шереметьево и лететь в Париж. В первый раз в жизни – в Париж. И в первый раз – в бизнес-классе!

Сопровождающей же у Ольги была… Елена Леонидовна Кочергина! Она лично собиралась предъявить адвоката семье арестованного. Видимо, статус дела имел максимальный уровень приоритета. Справедливости ради, у акулы бизнеса было дело и в Париже, куда они попадали ночью. Так что с утра адвокатесса будет предоставлена сама себе. Тоже неплохо: пока Кочергина примется ворочать своими миллионами, девушка прогуляется по городу.

И не просто прогуляется: аванс заказчица выплатила незамедлительно, причем непривычно большой.

Ольга уже кое-что в мыслях прикупила: пару платьев, деловой костюм для судебных заседаний, теплую куртку Олегу – его старая выглядела малопристойно, а лето уже перевалило экватор.

На всякий случай собралась в дорогу с самого утра, чтоб не пришлось ничего искать на бегу.

Багров еще не ушел, однако беседы не клеились. Похоже, любимый мужчина был слегка обижен ее отъездом. Ревность взыграла. Не обычная, Ольга поводов не давала и не даст, но тоже мужская, профессиональная. Несмотря на исключительные таланты и известность Олега Всеволодовича, он пока таких крупных клиентов не вел ни разу.

Был и другой, тоже смешной, повод дуться.

Багров сам – после той долгой ссоры – купил Шеметовой собачку, спаниеля Маркиза. Скрепив, так сказать, союз.

«Лучше б замуж позвал», – подумала тогда Ольга. Но и песик был ничего. Даже не ничего, а прекрасен. Забавный до невозможности. С мягкой, приятной на ощупь шерсткой и вислыми ушками. Совсем маленький, но с самоощущением полноценного мачо.

В итоге Маркиз стал преданным поклонником – скорее даже обожателем – Шеметовой и довольно спокойно относился к принесшему его в дом Багрову. Ну, разве не обидно?

Так вот, вчера вечером Олег Всеволодович вздумал приласкать свою женщину после долгой, трехдневной, разлуки. Ольга, разумеется, была за. Но едва Багров до нее дотронулся, как наткнулся на бешеное сопротивление Маркиза. Тот никоим образом не собирался делить хозяйку своего сердца с кем-либо еще.

Сначала это было смешно. Потом – очень смешно. Жаль, что односторонне.

Шеметова, начав со сдержанного хихиканья, теперь хохотала в голос. Олег же Всеволодович претерпел совершенно другую гамму чувств – от нежности и желания к недоумению и обиде.

Чтобы прекратить невыносимые страдания любимого, Шеметова отнесла страстного зверька во вторую комнату и закрыла дверь, предоставив Багрову вторую попытку.

Но какая могла быть любовь, если с интервалом в пять секунд в дверь ритмично колотился комок любви и ярости!

Ольгу снова пробрал смех, а Олег Всеволодович обиделся окончательно. Не помогло даже кулинарное чудо, выполненное ловкими Ольгиными руками: испекла своему мужчине шарлотку.

Точнее, не так. Шарлотка, несомненно, была съедена. Однако ожидаемая взамен индульгенция выдана не была. Как будто Шеметова лично контролировала чувства влюбленного спаниеля!

Так и лег спать, обиженный. И то поздно, засидевшись до ночи за компьютером и продумывая линию защиты для вляпавшегося в убийство юного наркомана. Сидел не зря, кстати. Высиделась пара перспективных идей.

А именно Олег предположил, что можно разделить нанесенные покойному побои и сам факт смерти. Он уже изучил, сделав адвокатский запрос, официальное заключение врачей скоропомощной больницы, куда после драки доставили тело Василия Вениаминовича Малинина. Ссадин и гематом у покойного было, конечно, много. Но во-первых, часть из них могла быть получена при падении, а во-вторых, они вряд ли носили фатальный характер. Смерть, как следовало из текста, наступила от обширного острого инфаркта. Это, разумеется, не было заключением судмедэксперта. Но давало основание ходатайствовать о таковом в выгодном для защиты ключе.

Сын погибшего, Вениамин, был, конечно, в ярости на малолетних отморозков, однако честно признал, что отец при жизни был сердечником и два года назад уже перенес инфаркт.

Более того, упертый Багров обнаружил в Сети, что инцидент произошел именно в тот день, который врачи назвали самым неприятным для больных с сердечно-сосудистыми нарушениями. Геомагнитная буря, сильнейшая за текущий год. Неугомонный, он раскопал медстатистику и обнаружил количество инфарктов чуть ли не вдвое больше обычного. Разумеется, все это не снимало вину с нападавших. Но при правильном построении защиты могло ее существенно облегчить. По крайней мере, защита непременно потребует тщательного исследования непосредственных причин смерти Малинина-старшего.

Да, конечно, Багров – молодец, признала про себя Ольга. Ни одной мелочи не упустит, если она способна облегчить участь его подзащитного.

Сама Шеметова тоже четвертый день подряд – с момента, как услышала от Олега, – раздумывала над странностями «собачьего» дела. Нет, она вовсе не бросила прочие занятия. Однако, получив от любимого исходную информацию и просьбу подумать, Ольга как будто нажала невидимую кнопочку, после чего процесс пошел. И теперь гуляет ли она по улице, или едет в троллейбусе, или принимает ванну, аналоговый суперпроцессор под названием «мозг адвоката» всеми своими миллиардами нейронов, подспудно, но неостановимо анализирует отмеченную проблему…

Впрочем, скромных бытовых забот тоже никто не отменял.

– Олежка, пойди поешь, – просительно сказала Ольга Багрову.

Так, чего доброго, уйдет в контору голодным.

– Неохота, – ответил злопамятный Олег Всеволодович.

– А чего тебе охота? – улыбнулась Шеметова.

Олег, сразу решив мириться, тоже улыбнулся, шагнул к ней и… вновь нарвался на словно ополоумевшего Маркиза. Зверек так истошно орал, что делал невозможными никакие дальнейшие попытки сближения.

Багров подозрительно посмотрел на Ольгу, ожидая опять услышать обидный хохот.

Не услышал.

Она стояла взволнованная, побледневшая даже.

– Что с тобой? – забеспокоился Олег.

– Я поняла… – почему-то шепотом ответила адвокатесса.

– Что поняла? – спросил он в недоумении… И вдруг его лицо прояснилось.

Не зря говорят, муж и жена – одна сатана. Даже если в паспорте нет печати.

– Ты тоже про собаку подумала? – наконец спросил он.

– Про собаку, – подтвердила она.

Как же они сразу не догадались? Ведь он дважды читал в протоколе. И много раз слышал от матери, явно избравшей Багрова заодно своим психоаналитиком. Огромный пес на улице был в ошейнике и с поводком. Все время гулянья лихой компашки. Домой замерзший и взволнованный Кинг тоже прибежал со всей своей «упряжью».

– Такую зверюгу даже одной рукой не удержишь! – тихо сказала Шеметова.

– А он орал так, что менты испугались, – так же тихо добавил Багров. – Причем в протоколах – ни одного упоминания о покусанных. А это значит…

– Это значит, что мальчишка все время держал его на поводке, – поставила точку Ольга.

Но не таков Багров, чтоб позволять женщине ставить точки в беседе.

– И держал Витька собаку наверняка двумя руками, – быстро продолжил он.

Все очень походило на правду: в Кинге восемьдесят девять сантиметров в холке и, на взгляд, килограмм под семьдесят живого веса. Паренек же был явно не богатырского сложения. К тому же измученный пагубными пристрастиями.

– Так что, – теперь уж точно ставил точку Олег Всеволодович, – принимать участие в драке юный Витя никак не мог.

– Минус убийство.

Последнее слово все-таки сказала женщина. Грабеж оставался, он мог, угрожая собакой, оказывать на потерпевшего психологическое воздействие.

После чего Багров, счастливый, подался в контору, документально оформлять только что сделанное открытие.

Ольга же собралась за продуктами, чтобы было чем человеку питаться в ее отсутствие. Единственное, что чуть ее напрягало, – как легко Олег Всеволодович поменял личный мужской интерес – к ней, Шеметовой – на профессиональный.

Это, конечно, было обидно. Однако Ольга прекрасно понимала, что, найди она зацепку, позволявшую перевести своего подзащитного из убийц в хулиганы, сама бы все бросила и занялась ею.

Тем более что сегодня эту зацепку по большому счету именно она и нашла, адвокат Ольга Шеметова.

Ну, не без подсказки Маркиза, конечно.

Адвокатесса взяла сумочку с документами, большой пустой пакет и направилась к лифту. Затем, вый-дя из подъезда, направилась в ближайший супермаркет. Сейчас купит любимому продукты, сварганит что-нибудь вкусненькое на время своей французской командировки.

В этот момент зазвонил телефон.

Первая мысль – Олежка что-то забыл. Или хочет продолжить военный совет.

Однако телефон был незнакомый.

– Адвокат Шеметова слушает, – доброжелательно начала она.

– Здравствуйте, – как будто запыхавшись, сбивчиво сказал девичий голос.

– Здравствуйте, – откликнулась Ольга.

– Вы меня не знаете, – продолжил голос. – Вы с мужем моим знакомы, с Вейзером.

– Простите, девушка, но, боюсь, я не знакома ни с каким Вейзером, – объяснила Шеметова.

И про себя посетовала на связь: ее смартфон без ведома хозяйки мог, например, сам набрать чьи-то номера, причем предпочитал это делать ночью. А мог за полдня уничтожить весь запас хваленой литиевой батареи или вместо звонка издавать неслышную для абонента мелкую вибрирующую дрожь – точно как Маркиз, когда тот видел привлекательную сучку.

– Как же не знаете? – чуть не заплакала девушка на том конце провода. – Вейзер, Ариэль Вейзер.

На имени «Ариэль» затмение спало.

– Охранник? – выпалила Ольга. – Конечно, вспомнила.

Еще бы не вспомнить. Если б не он, адвокатессу Шеметову вполне могли изнасиловать или даже убить на глухой заправке под Казанью[2]. – Что с ним, чем могу помочь?

Звонившая явно испытывала два чувства сразу, и Ольга отлично ее понимала. Ей сначала было страшно, что знакомый адвокат, на которого вся надежда, оказался незнакомым. Теперь же у нее зародились подозрительные мысли о степени знакомства мужа с этой женщиной.

– Он меня однажды спас от хулиганов, – успокоила Шеметова. – Так что случилось?

– Арик в тюрьме! – Вот теперь девушка заплакала.

– Стоп, стоп, милая.

Голос Ольги посуровел. Она тоже была человеком сочувствующим. Но в таких делах слезами горю точно не поможешь.

– За что? Где? Какая статья? Давайте все по порядку. Или лучше сразу езжайте ко мне. Я еще часов пять буду дома.

– А потом? – со страхом спросила собеседница.

– Потом улечу в Париж. Но помощь вам обязательно окажут, я свяжусь с необходимыми людьми, – ответила Шеметова, имея в виду коллег из своей конторы.

– Я на «Белорусской», – сказала та.

– Отлично! – обрадовалась Ольга. – Совсем рядом.

Через четверть часа они уже сидели на лавочке в более-менее тихом дворике.

– Ну, давайте по порядку, – сказала Шеметова.

– Хорошо, – ответила девушка.

Она была рыженькой, белокожей, худенькой, однако – по каким-то неуловимым признакам, понятным каждой женщине, – уже несущей в себе новую жизнь. И еще: она начала успокаиваться. Как больной, дождавшийся, наконец, прихода домашнего врача.

– Меня зовут Оля. Мы вчера вернулись из Израиля, – начала она.

– Мы с вами тезки. А Израиль – чудесная страна, – поддержала разговор Шеметова, пока ни разу там не побывавшая.

– Да, чудесная, – согласилась та. – В Шереметьево к нам пристал бандит.

– Прямо бандит? – уточнила Ольга-юрист.

– Ну, не знаю. Может, банкир. Они про транзакции разговаривали.

– Тогда точно бандит, – поддержала Шеметова.

Девушка в первый раз за их встречу чуть улыбнулась.

– Он приставал к Арику.

– Неужели кто-то из мужиков, в своем уме, захочет приставать к Арику? – удивилась адвокатесса.

– Он пьяный был. И взвинченный очень. Еще с самолета.

– Значит, история началась в самолете?

– Да.

– Давайте, дорогая, с самого начала. И максимально подробно.

Шеметова достала ручку, блокнот и приготовилась слушать.

Рассказ занял минут пять.

– Короче, так, – подытожила Ольга. – Хулиган начал совершать преступные деяния еще на борту самолета. Затем он привязался к вашему мужу. И, наконец, ударил вас.

– Толкнул, – уточнила вторая Ольга.

– Нет, ударил, – не согласилась Шеметова. – Злобно и бездуховно физически обидел беременную женщину.

– А откуда вы это знаете? – удивилась та.

– У вас на лице написано, – объяснила адвокатесса. – И глаза светятся, хоть и испуганные.

– Вытащите его, пожалуйста, – внезапно разревелась жена Ариэля. – Мне страшно.

– А вот бояться не надо, – посерьезнела Шеметова. – Опасаться нужно и предвосхищать действия злодеев – тоже. А бояться не надо.

– С вами я не боюсь, – прошептала Ольга Вейзер. – Если б вы еще не уезжали!

– Не могу, – вздохнула адвокатесса. – Но Ариэля мы вытащим. Если я правильно поняла, «Скорая» нападавшего не увозила.

– Нет, ему лицо вытерли, сделали укол, и он уехал со своими пьяницами.

– Очень хорошо, – подытожила Шеметова.

– Этот гад сказал, что Арик всю жизнь из тюрьмы не выйдет. У него связи.

– У меня тоже, – успокоила Ольгу Вейзер Ольга-юрист. Надо же было что-то сказать. Неизвестно, как страхи будущей мамаши могут отразиться на малыше. – Я думаю, сейчас нужно ехать в Шереметьево. Попытаемся вытащить Ариэля под залог.

– Это реально? – спросила девушка со страхом, а чистые, ненакрашенные глазки озарились надеждой.

«Как Бог точно подбирает пары, – подивилась Шеметова. – У такого громилы – такой цветочек».

– Реально, – вслух ответила она. – Странно, что его задержали. Два-три удара по наглой морде даже на повреждения средней тяжести вряд ли потянут.

– Это если не Арика удары, – вздохнула та. – Я думала, помрет бугай. Лицо как посмертная маска в томатном соке.

– Красиво излагаешь, – заценила адвокатесса. – Теперь давай про свидетелей. Найдутся?

– Найдутся, – ответил приятный мужской голос.

Ольга аж вздрогнула. Подняла глаза и увидела парня лет двадцати семи. Он присутствовал и раньше, но скромно стоял в отдалении, метрах в двадцати. А сейчас подошел.

Недорогая, аккуратная одежда. Смелый взгляд и открытая улыбка.

– Антон Крымов, – представился тот и протянул руку.

Шеметова пожала ее, успев заметить наколку с именем и эмблемой ВДВ.

– Ольга Шеметова, адвокат, – ответила она.

– Меня Ариэль попросил помочь, – сказал тот.

– Замечательно, Антон. Помощь в таких делах всегда нужна. Так какие свидетели могут найтись?

– Я девушку догнал, которую этот гаденыш в самолете пихнул. У нее на ноге здоровый синяк остался. Взял телефончик.

– Умница! – обрадовалась Ольга. – Может, она еще и побои сняла?

– Она не хотела, я упросил, чтоб зашла в медпункт.

– Какой же ты молодец! – Все-таки бывают в жизни адвокатов подарки судьбы. – Еще кто-нибудь есть?

– Есть. Стюардесса. А в аэропорту вылета с ними общался второй пилот.

– Прекрасно. По спискам рейса еще с десяток найдем. А пострадавших от этого урода больше нет?

– Почему нет? – улыбнулся Антон. – Вот сидит пострадавшая. Она вам не рассказала разве?

– Рассказать-то рассказала, – деловито произнесла Ольга. – Только нанесенный банкиром физический вред пока не задокументировала. Сейчас этим срочно займемся.

– Все задокументировала, – не согласился Антон. – Я ж студент юридического, выпускник почти. Мы были с Ольгой в травмпункте. Она рыдала. Я был уверен, что у нее жутко кружилась голова и болел коленный сустав. Сотрясение мозга под вопросом. Травма сустава под вопросом. Справку вам завтра передам, у них дама с печатью отсутствовала.

– Господи, Антон! – восхитилась Шеметова. – Вы же просто сокровище! В юридическом смысле, – уточнила она.

– Я в любом смысле сокровище, – ухмыльнулся тот. – И, кстати, тоже здорово пострадавший, между прочим.

– Это как? – не поняла Ольга.

– Вот, смотрите. – Он, не особо стесняясь, задрал широкую штанину: по ноге, от колена до щиколотки, тянулись два приличных, хорошо заметных кровоподтека. – Боюсь, это он мне сегодня причинит. Через пару часов. Прямо перед своим домом. Его адрес я в околотке выяснил.

– А не перебор? – усомнилась Шеметова. Она не раз видела такие синяки у парней из универа, занимавшихся кикбоксингом.

– Не-а, в самый раз, – ухмыльнулся Антон. – Я его слишком рано оставил одного, так что это и мой грех.

Ольга даже не сразу поняла, что теперь речь идет не о битюге-банкире, а об Ариэле.

– А зачем вы все-таки ввязались? – в лоб спросила она.

– Ну… – замялся тот. – Не знаю даже. Обостренное чувство социальной справедливости, если хотите. Возьмете в подмастерья?

– С удовольствием, – ответила Шеметова.

Про себя же подумала, что Антон в роли адвоката может быть очень ценным кадром. А в роли прокурора – очень опасным для общества.

В Шереметьево за Ариком ехать не пришлось.

Он сам перезвонил, сказал, что его выпустили. Не под залог, конечно, потому что в России под залог разве что многодетных цыганок отпускают, за малоопасные преступления. А в связи с хлопотами быстро подъехавшего дипломата, израильского консула.

Ольга – не юрист снова ударилась в слезы, на этот раз счастливые. Когда она выплакалась, Ольга-юрист вынуждена была ее огорчить. То, что мужа отпустили, – великолепно. Однако, к сожалению, вовсе не означает, что уголовное преследование прекратилось.

Шеметова, сама переговорив по телефону с Ариэлем, поняла, что враги примиряться не пожелали и уже успели «возбудиться». По-русски – уголовное дело по факту побоев и заявлению потерпевшего возбуждено.

Ариэль же освобожден из кутузки не по реабилитирующим обстоятельствам, а в связи с избранием меры пресечения, подпиской о невыезде. Из-за чего, возможно, не сумеет сохранить работу.

Впрочем, это были уже неприятности гораздо меньшего калибра, чем первоначально возможные.

– А что ж сразу ко мне не обратилась? – поинтересовалась адвокатесса у жены Арика.

– Не нашла визитку. Оказалось, родители перевезли мебель на дачу со всем содержимым. Если б не Антон, не знаю, что бы делала. Он меня и на дачу возил.

– Да ты точно герой, – внимательно посмотрела на него Шеметова.

Впрочем, все оказалось проще и благороднее, чем она заподозрила.

– Я обещал Ариэлю, – спокойно ответил парень. – Если еще и мы будем друг другу врать, то жить станет совсем невесело.

– Это бесспорно, – вынуждена была согласиться Ольга, отметив, тем не менее, фантастическую редкость подобного бескорыстия и самоотверженности. Может, они и чуют друг друга, но не братья же.

Впрочем, Ольга много чего необычного за свою жизнь повидала. В данном случае это было приятное необычное. И очень полезное для ее адвокатских усилий.

На прощание, как говорится, «сверили часы».

Арику предлагалось сидеть тише воды ниже травы. Будущему коллеге Антону адвокатесса посоветовала все-таки не спешить с побоями. По крайней мере, до тех пор, пока тот не выяснит наличие видеокамер в месте их потенциального нанесения. Да и вообще, подобные «улики» – вещь обоюдоострая. Ольга же должна лечь в больницу для детального обследования нанесенного ей банкиром вреда и официального подтверждения беременности.

И все вместе они обязаны отыскать еще свидетелей, которые поддержат встречные обвинения к банкиру-хулигану. Соответствующие заявления Ольга подаст после возвращения из короткой командировки.

Да, еще следовало заключить договор от имени Вейзера с Шеметовой-адвокатом, чтобы она имела официальный доступ к материалам следствия.

Ольга Вейзер молча кивнула в знак согласия.

– Задачу понял, – отрапортовал Антон.

«Хороший адвокат из него получится», – собираясь в аэропорт (за ней уже пришла черная «Ауди» от Кочергиной), подумала Шеметова. Если, конечно, способного парнишку не перехватит прокуратура. Зарплаты там поменьше. А вот соблазнов побольше.

Париж, Бордо, Сент-Эмилион. Как хорошо быть адвокатом

В аэропорт девушку везли уже поздним вечером, на прекрасной черной «Ауди». Сзади не только можно было вытянуть во всю длину ноги, но даже вздремнуть на роскошных кожаных сиденьях. Что Ольга и сделала.

Кочергина ей компанию не составила, приехала отдельно. То ли использовала полностью каждую минуту, то ли даже такая замечательная «аудюха» была не по чину – в Шереметьево ее доставил уже знакомый адвокатессе черный «Майбах».

В аэропорту практически не разговаривали. Елена Леонидовна отвела Шеметову в ВИП-зону, угостила дорогущим ужином, но не одарила общением: к ней успел подсесть кто-то из ранее назначенных.

«Вот ведь жизнь, – подумала Ольга. – И в самом деле, ни минуты покоя. И ведь второй, солидный мужик с «патек филипом» на запястье, сюда, в зал ожидания, из города приперся – значит, сильно ему надо». Вход в ВИП-зал был явно не бесплатный.

Впрочем, похоже было, что в этой жизни денег не жалели, охотно меняя их на время. Разумеется, лишь для того, чтобы затем выменять выигранное время на еще большие деньги.

Летели первым классом, примерно втрое дороже, чем обычным.

Здесь время не экономилось, зато экономились силы.

Кочергина удобно улеглась в разложенное кресло и мгновенно заснула. Ольга рассматривала ее красивое, слегка искусственное лицо, и раздумывала: хотела бы она всего это или нет. В итоге пришла к выводу, что «Ауди» хотела бы. «Майбах» – нет, парковать замучается. Денег хотела бы – в магазинах столько платьиц и колечек с сережками. А жить, все время меняя деньги на время и обратно, – нет. Скучно.

Все-таки она счастливая, Ольга Шеметова. И нет ничего лучше ее работы. Азарт, страсть, переживания – никакого казино не надо. А если хорошо отработала, да еще схватила удачу – то полное счастье от радостных глаз подзащитных и доверителей. Нет, Кочергина этого просто не поймет.

Адвокатесса думала, что утомленная бизнес-генеральша проспит до Парижа – лететь-то не так долго, – но ошиблась.

Подъем случился ровно через час, подошла вышколенная стюардесса – Елена Леонидовна, оказывается, ее предупредила заранее – и деликатно пробудила важную пассажирку.

– Ну, что, работаем, – деловито сказала Кочергина.

Единственным допингом, который она себе позволила, была маленькая рюмочка дорогущего коньяка. Ее принесла та же стюардесса, красивую, хрустальную, на маленьком серебряном подносе. Закуска была тоже: на хрустальном блюдечке – кусочек лимона.

– Тебе это все тоже положено, – сообщила Ольге спутница.

Девушка отказалась. Нечего привыкать. Когда она еще полетит в Париж первым классом? На тыканье не обиделась. Она же все-таки помоложе будет, не без удовольствия подумала Ольга.

– Значит, так, – сразу взяла быка за рога Елена Леонидовна. – Там главная – мама. Молчалива, спокойна, но без ее ведома муха не пролетит. Бореньку любит без памяти. В субботу они вылетают в Будапешт, так что до этого времени тебе надо ее очаровать.

– Еще кого нужно очаровать? – уточнила Шеметова. – Кроме мамы.

– Кого хочешь, это будет волновать только твоего мужа, – отрезала та. – Главное, чтобы мама тебя утвердила. Зовут ее Екатерина Андреевна. Дама с богатым жизненным опытом. И с характером.

– Это я уже поняла, – усмехнулась адвокатесса. – А можно нескромный вопрос?

– Для дела полезный? – осведомилась та.

– Коренной, – ответила Шеметова.

– Тогда валяй.

– Почему вокруг этого Бори такая шумиха? Он же у вас давно не работает. И второе: какими ресурсами мы располагаем, кроме моих навыков?

– Хорошие вопросы, – одобрила собеседница. – Заметно перпендикулярное мышление.

Ольга промолчала.

– Значит, так, – после паузы приняла решение Кочергина. – От тебя прятать неэффективно, поэтому докладываю. Мы перераспределяем для людей большие ресурсы. В семизначных цифрах. А то и в десятизначных. Даже если после подобных перераспределений прошли годы – люди остались. Люди очень серьезные. Борис был всем хорош, но паникер. Если он решит, что его бросили, обещает сделать всю закрытую информацию о компании открытой.

– Чем это чревато? – спросила Шеметова.

– В уголовном плане, скорее всего, ничем. В экономическом – смерть фирмы. В которой сейчас трудятся более тысячи специалистов. Я говорю только о ценнейших. Клерки и уборщицы – не в счет.

– Почему смерть? Если с точки зрения закона все чисто.

Адвокат и так понимала почему, но ей хотелось услышать версию Елены Леонидовны.

– Потому что для этих серьезных мужчин информация об их любовницах или даже любовниках менее значима, чем та, которой обладает Борис. Это экономико-политическая проблема в масштабах страны. Даже, пожалуй, стран.

– Короче, такое развитие событий неприемлемо, – поставила за нее точку Шеметова.

– Именно, – подтвердила спутница. – Про ресурсы надо?

– Пожалуй, пока не надо, – подумав, ответила Ольга. – Пусть все идет по порядку. Начиная с мамы Бориса Викторовича.

– Хорошо, – согласилась Кочергина. И, разом потеряв интерес к беседе, с головой влезла в свой ноутбук.

«Да, я бы не хотела, как она», – искоса глядя на Елену Леонидовну, думала Шеметова. Без любимой работы жизнь малосимпатична. Но с такой работой у Кочергиной жизни просто нет. Да и Олег Всеволодович бы не одобрил.

Так что ну его, «Майбах», решила она и продремала до самой посадки.

Быстро прошли контроль.

Ольга уже видела в мечтах уютный номер с полноценной кроватью – даже в первом классе спать хуже, чем на комфортной постели.

Но не тут-то было.

У железной Кочергиной еще были две встречи в аэропорту. Когда же через час она освободилась, то повезла несчастную Шеметову не в отель, а на железнодорожный вокзал. Оказывается, у них было мало времени: близкие арестованного сдвинули время вылета в Будапешт, к Борису.

Скоростной поезд TGV был красив и стремителен, как космолет. Однако спать в кресле все равно было неудобно. Зато к рассвету, преодолев семьсот с гаком километров – примерно как от Питера до Москвы, – подлетал к городу Бордо.

Ольга искренне считала, что Бордо стоит на Атлантическом океане. Выяснилось, что до него еще надо добираться. И потом маленько на юг, в сторону знаменитого Биаррица и испанской границы, но все же до них не доезжая.

Вот и дом-мечта Бориса Семенова.

На большом холме. Светло-палевый, как многие здешние дома. Теоретически многоэтажный, однако на самом деле, в любом своем вертикальном разрезе, максимум двухуровневый. Просто повторял очертания холма, потому что был огромен. Со всех уровней дома имелся выход на улицу, а в западные панорамные окна был виден океан.

Сад тоже присутствовал. Хотя в основном росла виноградная лоза – вино в Аквитании производили с незапамятных времен.

Кочергина уже рассказала Ольге о главной мечте жизни Семенова. Что ж, недавний нескладный студент Бауманки добился своего. Может выйти из большого дома и, глядя на океан, сорвать с ветки гроздь винограда. Если, конечно, будет находиться здесь, а не в тюрьме волжского города. Или в каком-нибудь мордовском лагере.

Их машину – опять «Майбах», и опять черный – вышла встретить вся оставшаяся семья.

Седой высокий отец, явно сдавший после ареста сына. И седая, высокая, с прямой спиной, кареглазая женщина, которая, по всей видимости, не сдаст никогда. Просто в момент, когда не сможет держать спину прямо, она умрет.

– Мы рады вас видеть, – сказала за всех Екатерина Андреевна.

Радости особой в голосе, однако, не чувствовалось. Она спокойно и требовательно смотрела на Кочергину, видя в той причину страданий единственного сына. Но и сцен с заламыванием рук явно не предвиделось – не тот состав участников спектакля.

– И мы вас, – ответила Кочергина.

Кроме мамы с папой, была некая темноволосая дама, представленная как русскоговорящий адвокат с местной лицензией. Уже через минуту Шеметова вычеркнула ее из списка возможных партнеров. Максимум, на что дама способна, – визу оформить пятилетнему ребенку, за которым по определению еще нет грехов.

– Я так переживаю за Бореньку, – трагически пищала она, хватаясь за крепкую ладонь Ольги, но обращаясь к Екатерине Андреевне. – Я сегодня опять всю ночь не спала.

– Невыспавшимся в драке тяжко, – невежливо ответила Шеметова и вынула ладонь из ее руки. С некоторыми союзниками лучше расставаться до боя.

– Ой, какое у вас чудесное платьице!

Это выступила еще одна присутствующая. Ольга, по рассказам Кочергиной, уже определила ее как Машу, жену Бори. Молодая, лет тридцати, с резко выступающими формами, как выше талии, так и ниже. И с удивительно глупыми глазами. Господи, как же мужики подбирают себе жен!

Шеметова не ответила про платьице, типа не расслышала. Но не тут-то было:

– А где вы его приобрели? В Москве уже открылись хорошие магазины? Сколько оно стоило, если в евро?

Ольга не выдержала, она-то как раз не выспалась реально.

– Екатерина Андреевна, – предложила она, напрочь игнорируя Машу. – У меня есть два варианта сегодняшней работы.

– Слушаю вас. – Женщина с момента встречи не сводила взгляда с адвокатессы.

– Первый – начать работать немедленно. Вам же нужно оценить мой ресурс?

– А второй вариант? – спросила собеседница.

– Дать мне два часа поспать, после чего запустить первый вариант. Без предварительного светского общения.

– Как вам лучше?

– Начать сразу, чтобы вы не мучились неопределенностью. А я чтобы потом спала с чистой совестью, – улыбнулась Шеметова.

– Хорошо, – ответила Семенова.

Расселись тем же составом на веранде.

Наверное, именно эта веранда олицетворяла простое человеческое счастье конкретно для Бориса Викторовича Семенова. Океан блестел синим горбом, открытый до горизонта. А гроздь спелого винограда можно было сорвать, не вставая с удобного плетеного кресла. Виноград же создал крышу, прикрывал от палящего солнца, цепляясь за деревянные прутья потолочной решетки.

– Как вы планируете спасать Борю? – в лоб спросила Екатерина Андреевна.

– Строго по закону, – ответила Шеметова. – Все прочие решения паллиативны.

– Вы думаете, это реально?

– Надеюсь. Он никого не убил. Ущерб нанесен частному лицу и легко может быть восполнен. Ущерб материальный.

– Вы всерьез говорите про законы в России? – засмеялась русскоговорящая адвокатесса.

Ольга отмахнулась от нее как от мухи. Грубовато, конечно, выглядело, зато эффективно: та, глубоко обидевшись, больше не мешала.

– Думаете, Незванов пойдет на контакт? – спросила Кочергина. – Там разве не вопрос принципа? Он уже вице-губернатор.

– Не знаю, – честно ответила адвокатесса. – Но в моей практике были случаи, когда вопросы принципа снимались простым «извините». Пока что ситуация выглядит так: нашего процессуального противника обокрали, пусть даже неумышленно, и не извинились.

– А не стоит пытаться доказать, что деньги все-таки были переданы? – спросила Елена Леонидовна. Она испугалась, что адвокатесса излишне напрягла маму Бориса.

– Стоит идти сразу всеми возможными законными путями. А потом выбрать один, наиболее приемлемый в данной ситуации.

– С чего собираетесь начать? – спросила Екатерина Андреевна.

– С гарантий его личной безопасности в тюрьме, – ответила Шеметова. – И с моральной поддержки. Борис – человек слишком ранимый, необходимо оградить его от чересчур тяжелых переживаний.

– У вас есть связи в УФСИН? – Для человека, живущего во Франции, она неплохо ориентировалась в российской действительности.

– Есть связи, – честно ответила Ольга. У какого практикующего адвоката их нет? – Но моя позиция предельно проста: я все собираюсь делать строго по закону. Сначала, по крайней мере.

– Разумно, – усмехнулась Екатерина Андреевна.

– И, как правило, результативно, – ответила Шеметова.

На этом смотрины кончились.

Борина мама так и сказала. Открытым текстом.

– Теперь можно про платье? – влезла Маша.

– Нельзя, – ответила Екатерина Андреевна, освободив Шеметову от очередной неделикатности – той чертовски хотелось спать.

– Трех часов вам хватит? – спросила все понимавшая хозяйка.

– Вполне, – ответила Ольга.

Екатерина Андреевна сама отвела ее в гостевую спальню, чистую, светлую и, разумеется, с океаном в окне. Сама разобрала белоснежную постель.

Она была все такая же прямая и неприступная, но, глядя ей в глаза, Ольга чувствовала, как у нее щемит сердце.

– Вы уж постарайтесь для Бореньки, – тихо попросила Семенова перед уходом.

– Я постараюсь, – мягко ответила адвокат.

Через три часа встала как новенькая.

Обратный поезд был ночью. Ольга решила прогуляться к океану, помочить ножки в Атлантике, когда еще доведется.

Но у Екатерины Андреевны оказались другие планы. Она сама села за руль и повезла гостей в деревню Сент-Эмильон, «винную столицу» региона Бордо.

Шеметова мысленно аплодировала ей: Елена Леонидовна, с трудом скрыв гримасу отвращения, садилась, подобрав платье, в беленький «Пежо-208». Похоже, Бориной маме были чужды сословные предрассудки: в гараже Ольга видела огромный, тоже весь белый, «Мерседес-GL 500». А может, то была Боренькина машина, и мама просто не хотела ее использовать, пока хозяин томится в тюрьме.

Минут через пятьдесят довольно резвой езды прибыли в деревню.

Зной начал спадать, но все равно было жарко. Впрочем, длинных пеших прогулок не предвиделось, хотя деревня оказалась большая. Вся каменная, расположенная на довольно высоком и крутом холме и мало изменившаяся за последние пятьсот лет. Основной цвет – светло-бежевый, то искрящийся на солнце, то мягкий и глубокий в тени.

Женщины поднялись на самый верх. Оттуда открывался замечательный вид на окрестности, сплошь покрытые виноградной лозой. Виноградники росли даже в пределах деревни. Свой знак, известный знатокам всего мира, мог быть у самой крошечной винодельни.

Насытившись окружающей красотой, направились в сторону, куда шел основной поток народа. Узкие, мощенные грубым серым камнем улочки то карабкались вверх, то круто падали вниз, обрамленные такими же каменными, крепкими домами. И едва ли не в каждом доме имелся свой винный магазин. Какой в десять квадратных метров, а какой и в тысячу.

На шикарной вывеске одного из них Шеметова насчитала пятьсот названий вин, от сотни евро до десяти тысяч за бутылку. Впрочем, это был крутой бутик, гарантировавший покупателям не только возврат налога на добавленную стоимость, но и доставку покупки – от бутылки до морского контейнера – в любую точку земного шара. Судя по обилию посетителей всех цветов кожи и разрезов глаз, бизнес винной деревушки шел неплохо.

Разумеется, имелись тут и гораздо более демократические заведения, вполне по карману любому посетителю. А некоторые – очень необычные – вообще потрясли романтичную Ольгу.

Случайно шагнула в сторону от спутниц и оказалась в патио старинного монастыря. Внутренний прямоугольный дворик пророс изумрудной поливной травкой. А вокруг – как и сто, и четыреста лет назад – по широким, с деревянными полами, галереям, прикрытым от палящего солнца черепичными крышами, прогуливались люди.

В одном из кабачков, спрятавшемся в крошечном внутреннем дворике, проголодавшись, присели поесть.

Вроде бы обычная курятина с жареной картошкой. Но до чего ж вкусно!

Запивали отличным недорогим вином.

Для пустых бутылок имелось специальное пристанище: толстенная, вертикально стоявшая дубовая плаха, с проделанными в ней наискось отверстиями. В них горлышками и вставлялась опустошенная стеклотара. Так что сразу было видно, какая питейная точка сегодня лучше работала.

Шеметова рассматривала витрины выходивших во двор маленьких одежных магазинчиков. Их было много меньше, чем винных, зато хозяева щедро развесили обновы прямо на свежем воздухе.

Ольга вздохнула: похоже, в этот заезд пополнить гардероб не удастся, слишком уж спрессовала время неумолимая Кочергина.

И все же она была благодарна железной женщине: и за контракт, конечно, и за океан, и за эту нескромную красоту жизни.

Перед самым отъездом Екатерина Андреевна зашла в очередной магазинчик одна, попросив спутниц подождать в теньке у входа. Вышла с тремя бутылками. Даже на взгляд очень недешевыми.

Одну отдала Кочергиной, вторую Шеметовой. Последнюю оставила себе.

– Когда Боренька окажется дома, – сказала она, – мы откроем эти бутылки и выпьем за его свободу.

– Хорошая идея, – поддержала Елена Леонидовна.

Шеметова ничего не сказала. Только посмотрела в глаза пожилой, но несогнувшейся женщине и улыбнулась.

Та с надеждой улыбнулась в ответ.

Москва. Багров. Есть ли психоаналитики у собак?

А Олег Всеволодович тем временем плотно засел в дело юного наркомана Немцова. Следствие по нему уже завершалось, и в самом скором времени ожидалась передача дела в суд. Разумеется, не по одному Виктору Немцову, а по всей преступной группе, в которую он входил.

Следователь, по настоянию адвоката, затребовал специальную медэкспертизу, окончательно и однозначно устанавливавшую причину смерти Малинина-старшего.

Багров, воспользовавшись адвокатским запросом, дополнительно получил важную информацию о покойном, также ложившуюся в версию о «самостоятельной» смерти пожилого сердечника. Оказывается, еще до инфаркта Василий Малинин трижды перенес аортокоронарное шунтирование.

– У него настоящий металлический панцирь был на сердце, – так и сказал заведующий хирургическим отделением в институте Бакулева. Именно этот доктор провел несколько операций на сердечных сосудах покойного Малинина. – Шунт на шунте. В последний раз лезть было страшно.

Несомненно, это тоже войдет в заключение эксперта и сработает на защиту.

Олег Всеволодович был удовлетворен проделанным, вместе с тем четко осознавая, что это его, так здорово разработанное, направление, по сути, тупиковое.

Да, есть все основания переквалифицировать убийство на хулиганство. И тем самым осчастливить подсудимых, но не всех, а только совершеннолетних подельников его подзащитного. Потому что, будь Немцов взрослым, это была бы полная победа. Разница в сроках за убийство и хулиганство – огромная. Однако максимально возможное наказание несовершеннолетнему не может превысить десяти лет. А по «хулиганке» в сочетании с грабежом, да еще с отнятием табельного оружия у работника правоохранительных органов, могло выйти не сильно меньше.

Вот почему их с Ольгой находка насчет собаки так взволновала и обрадовала адвоката. Речь может теперь идти не только о переквалификации состава, но даже о снятии обвинения. Нельзя же драться, если руки заняты!

Теперь следовало найти выходы на ученых-кинологов. И, учитывая нравы судейских, кинологов не из коммерческих питомников с именами, как у испанских грандов, а из родной, казенной системы МВД.

Помог старик Гескин. Куда-то позвонил, с кем-то поговорил.

И вот уже Олег едет по адресу, написанному коллегой на отрывном листке старомодного календаря – Аркадий Семенович так и не приспособился к компьютеру и смартфонам.

Под землей доехал до «1905 года», вышел из метро, двинулся по шумной улице. Недолго шел, потом свернул в переулок.

Чуть не в самом центре Москвы, рядом с «Баррикадной», – неприметная калиточка, ведущая во внутренний двор двухэтажного особнячка. Там – деревянная скрипучая дверь. А внутри скорее похоже на уголок Дурова, чем на подразделение Министерства внутренних дел.

Тем не менее, это было именно так. Серьезные, опытные офицеры с не слишком высокими, как правило, званиями осуществляли исключительно важную криминалистическую деятельность – одорологические экспертизы. Через неприметную лабораторию прошли сотни и тысячи реальных судеб, в том числе жестоких убийц, похитителей и, прежде всего, распространителей тяжелых наркотиков. Экспертизы проводили эти самые офицеры, в основном с невеликими звездами на погонах, но с большими знаниями, опытом и любовью к своему редкому и нелегкому делу.

Впрочем, они бы ничего не смогли без своих помощников и любимцев. В большинстве это были маленькие и почему-то почти все белые собачки. Животные в лаборатории трудились миролюбивые – ласковые и спокойные. Но тут уже не природа поработала, а отбор: агрессивные и неадекватные в столь сложном, деликатном деле не приветствовались.

После двух лет выверенной и размеренной дрессировки собаки становились незаменимым инструментом в руках полицейских криминалистов. Давно уже созданные совершенные газоанализаторы, компьютеризованные и роботизированные, так и не смогли заменить смешных, серьезных зверушек с блестящими глазами.

Их очень любил персонал, газоанализаторы, даже самые интеллектуальные, так никогда не полюбят. После выхода на довольно раннюю пенсию ни одну собачку не отдали на усыпление: всегда находились добрые руки и любящее сердце.

Зато во время работы жизнь животных была аскетична. Раз в день, вечером, – кормежка. Никаких посторонних запахов и лиц. С утра – сложный, ответственный труд, причем всегда в окружении внимательных глаз.

В последние годы экспертизы записывались на видео. Проходили они в большой светлой комнате. Кроме собачки, главного действующего лица, там находились еще прокурор, следователь и те, кому закон разрешает присутствовать при проведении подобной деятельности.

В восьми лунках имелось восемь запахов. Собака шла вдоль них, тщательно принюхиваясь и сравнивая запах из лунки с эталонной пробой, с которой, собственно, и начинался эксперимент. Эталонная проба бралась, как правило, с места преступления и хранилась в стерильной стеклянной банке с герметичной крышкой. Если собачка обнаруживала искомый запах в одной из лунок, она садилась рядом и негромко говорила «гав». И уличенный ею преступник получал большой срок или даже пожизненное, ведь по мелким происшествиям сложные экспертизы обычно не производят. Еще лучше, когда в результате незаметной собачьей работы оправдывался невиновный – такие случаи тоже бывали.

В общем, старинный, надежный и не подверженный коррупции инструмент практической криминалистики…

Начальник лаборатории майор Солопов выслушал Олега Всеволодовича с большим интересом. За двадцать пять лет службы Вадим Дмитриевич ни разу не пожалел о выборе профессии, находя, что собачий мир по меньшей мере не уступает человечьему. Он поразмыслил над ситуацией и предложил провести следственный эксперимент. Сначала, конечно, без следователя, чтобы самим убедиться в обоснованности гипотезы. Майор тоже считал, что раз огромный дог все время был в центре конфликта и при этом никого не укусил, то, значит, его крепко держали.

Олег, обрадованный поддержкой, хотел предложить майору компенсацию за потраченное нерабочее время, однако офицер отказался.

Решили не откладывать в долгий ящик, поработать сегодняшним вечером.

Багров вызвонил мать подзащитного, объяснил ей ситуацию. Она, разумеется, согласилась мгновенно, пообещав к двадцати ноль-ноль привезти Кинга с дачи. Сразу согласился и отец мальчика. Его сильно тяготила жизнь с сознанием того, что брошенный им ребенок находится в тюрьме по тяжкому обвинению.

Четвертым должен был стать майор Солопов, что он с самого начала и сообщил.

Собрались на том самом страшном месте, где потерпевший Малинин лишился отца, а супруги Немцовы почти лишились сына.

Народу сначала не было, лишь редкие прохожие: второстепенный и узкий внутриквартальный проезд с одной стороны был прикрыт густыми кустами, с другой – окаймлен неширокой лужайкой-газоном.

По описаниям обоих пострадавших – и первого, милиционера, и Малинина-младшего – собака гавкала как раз с лужайки. На тот момент, конечно, засыпанной снегом.

Когда Кинга, наконец, привезли, Багров невольно пожалел, что ввязался в такие эксперименты. Зверюга весила чуть не центнер, а встав на задние лапы, легко могла бы смотреть на Олега Всеволодовича свысока.

Сначала пса пыталась держать Немцова-мама, в которой точно было за центнер. Бесполезно. Пес рванул – и все сто с лишним килограммов несчастной женщины покатились за ним. К счастью, поводок успел перехватить майор Солопов.

И странное дело: мощный зверь в руках офицера-кинолога мгновенно пришел в себя, вновь став смирным и спокойным. А может, не странное вовсе – это же и была любимая профессия майора.

Немцов-папа предложил надеть на собаку строгий ошейник, предусмотрительно им захваченный. Вадим Дмитриевич счел это излишним.

Он позволил Кингу чуть отдышаться, прогулял его по газону и, решив, что собака уже в норме, предложил родителям обвиняемого встать рядом с ним, а Багрову – попытаться на них напасть.

Эта идея не была близка Олегу Всеволодовичу, но назвался груздем, полезай в кузов. В конце концов, после бывших супругов Немцовых он здесь был самым заинтересованным лицом.

– А как нападать? – спросил Олег у майора.

– Идите на нас, машите руками и громко говорите.

– А что говорить? – Адвокату не хотелось в этом сознаваться даже самому себе, но он уже был не рад возникшей идее и откровенно тянул время.

– Да что хотите. Вы ничего не бойтесь, Олег Всеволодович, – успокоил его майор. – Я Кинга чувствую.

Багров Кинга тоже чувствовал, да еще как. Неестественно высокое бело-черное тело, по белому подшерстку – черные пятна. Мощная чемоданистая башка. И огромная разверстая пасть, высовывавшийся красный язык не мог закрыть зубы. Клыки, заметно выдававшиеся из ряда, впечатляли дополнительно.

– Ну, мы работаем или нет? – деликатно спросил Солопов.

Работаем, куда ж деваться…

Эта часть адвокатской профессии нравилась Багрову гораздо меньше остальных. Он с некоторой обидой вспомнил Ольгу, выполнявшую адвокатскую миссию в Париже. Там работа явно была лучше. Хотя меняться он бы не стал – какой же нормальный мужчина станет прикрываться своей женщиной.

Олег Всеволодович вздохнул, поправил шевелюру и пошел в бой за своего доверителя. Он честно махал руками и зачем-то громко декларировал школьные стихи о буревестнике.

– Пусть сильнее грянет буря! – взывал Багров.

Хотя куда уж сильнее: Кинг чуть не разрывался от ярости, а поднакопившиеся немногочисленные прохожие остановились в отдалении, не решаясь подойти ближе к странной компании.

Александр Геннадьевич Немцов, отойдя с разрешения Солопова на пару шагов в сторону, снимал все происходившее на видеокамеру смартфона.

Сделали три попытки, причем в третьей, к облегчению Багрова, роль нападавшего добровольно взял на себя какой-то любопытный парень. Он не читал Горького, но очень достоверно изображал гопника.

Кингу же было все равно, кто перед ним – интеллектуал или фанат гоп-стопа. Он честно бухал басом и пытался всем телом налететь на хулигана.

– Перерыв, – сказал майор, успокоил собаку и дал ей какое-то лакомство.

Похоже, у Вадима Дмитриевича всегда имелось угощение для встреченных четвероногих. Они с Кингом вообще отлично понимали друг друга.

– А мы что-то еще хотим проверить? – как-то несколько жалобно спросил Багров: парень-доброволец уже покинул съемочную площадку.

– Обязательно, – дружелюбно ответил Солопов.

После отдыха диспозиция поменялась.

Кинга по-прежнему держал Вадим Дмитриевич. Просто потому, что был незаменим в этом качестве.

Экс-супруги Немцовы теперь по очереди должны были нападать один на другого. Олегу Всеволодовичу же досталась роль видеооператора, что его полностью устраивало.

Результат второй части экспериментов был примерно таким же. Пес, вообще не проявляя агрессии, все время пытался влезть между родителями багровского подзащитного и прекратить ссору.

– Спасибо вам, – искренне поблагодарил майора Олег.

– Пока не за что, – разумно ответил Вадим Дмитриевич.

Устроенный ими аттракцион пока что имел форму, неприемлемую для оглашения в суде. Но во-первых, можно было вызвать майора в качестве свидетеля защиты, а во-вторых…

Мелькнувшая мысль была уж точно перпендикулярной.

– Вадим Дмитриевич, – обратился он к Солопову. – А можно ли сделать зоопсихологическую экспертизу?

– Что-что? – крайне заинтересовался майор. – Очень интересно. – Однако тут же сам идею и отмел. – Психологическую экспертизу можно производить, но только в отношении физического лица.

– Кинг и есть физическое. Не юридическое же, – усмехнулся Багров.

– Ну, если вы убедите в этом судью… – снова задумался Солопов. – Тогда я подумаю над формой и содержанием подобной экспертизы.

– Спасибо, – обрадовался Багров: способность убеждать относилась к самым сильным сторонам его адвокатского таланта.

А майор уже занимался приятным делом: гладил разомлевшего Кинга по огромной голове и снова чем-то его угощал. Эти двое точно поладили друг с другом, причем с первого мига знакомства.

Чуть позже выяснилась пикантная подробность.

Майор, попрощавшись, уже ушел.

Александр Геннадьевич Немцов уезжал через полтора часа с Курского вокзала в командировку. Наталья же Ивановна не могла в одиночку отвезти на дачу своего мощного воспитанника. Она боялась оставаться с ним в машине, а потому с надеждой, переходившей в мольбу, взирала на Олега Всеволодовича.

«О господи, – подумал адвокат, – я же не заключал договор о кинологическом обслуживании».

Но делать было нечего, не бросать же даму одну в обществе этой баскервильской собаки.

Багров вообще уже две недели был не только адвокатом Немцовой, но и ее психологом, психоаналитиком и духовником. Она припадала к нему как к животворному источнику, а он не мог оттолкнуть реально исстрадавшуюся женщину. Слава богу, что ей было довольно морального утешения.

В этом смысле к ней даже Шеметова не ревновала. И дело не в полноте матери подзащитного, Ольга тоже не худенькая. Просто от Немцовой прямо-таки веяло завершившейся женской жизнью. Не из-за фигуры и тем более не из-за возраста. А из-за самоощущения. Она сама себя давно не ощущала женщиной. Наверное, этому не радовалась. Но ровно ничего не делала для того, чтобы изменить ситуацию.

Наталья Ивановна открыла двери машины, неловко взгромоздилась за руль – хорошей, между прочем, тачки, «аудюхи»-«четверки». Денег в семье, похоже, хватало. На все, кроме счастья. Да и семьи-то, по сути, не осталось.

Багров устроился сзади, с Кингом.

Внезапно он перестал бояться зверя. Наверное, в тот миг, когда Кинг посмотрел ему в глаза и улыбнулся. Вернее, Олегу показалось, что тот улыбнулся. Зато совершенно однозначно лизнул адвоката в щеку. Так что теперь между ними был заключен союз.

В этот момент позвонила Шеметова.

Первый звонок за сутки разлуки.

«Не так уж и переживала там, в парижах», – обиженно подумал Багров.

– Ну, как ты без меня? – весело спросила Ольга.

– Нормально. Вот с Кингом еду, на заднем сиденье.

– А что вы с ним делали? – удивилась та.

– Зоопсихологическую экспертизу, – ответил Олег Всеволодович.

– А разве такая бывает?

– Теперь бывает, – гордо пояснил Багров.

– Ну, ты монстр! – оценила девушка. – А я, между прочим, прошла смотрины.

– Круто, – неуверенно ответил Олег.

Кочергина не внушала ему никакого доверия. Хотя если бы она выбрала его, Багров был бы счастлив.

– Куртку тебе не купила, – вздохнула Шеметова.

На том и расстались.

Багров слегка обиделся.

Не из-за куртки, конечно.

А из-за Парижа. И возможно, из-за того, что Кочергина выбрала не его.

Немцова же, потолкавшись в ослабевших к вечеру выездных пробках, уверенно рулила в сторону Ногинска.

Доехали довольно быстро, однако уже в полной темноте.

Подсвеченная снаружи дача оказалась красивым, добротно и дорого построенным коттеджем. В таком легко бы уместилась большая семья. Теперь же в нем куковали только двое: Наталья Ивановна да Кинг.

Багров вывел собаку из машины, зашел во двор. Когда Немцова закрыла ворота – спустил пса с поводка. Тот радостно понесся по большому участку, смешно подбрасывая худые по сравнению с туловищем ноги. «Вот ведь как близко счастье. Людям бы так», – с некоторой завистью подумал Олег Всеволодович.

– Вам завтра во сколько на работу? – спросила Немцова.

– Я, вообще-то, сегодня собираюсь уехать.

– Так вы уже на все опоздали, – объяснила та. – Автобус час назад ушел последний. А к электричке не успеем добраться. Оставайтесь уж у меня, утром я вас подброшу до остановки.

Похоже, делать было нечего.

Единственно, что угнетало, – снова предстоял вечер демонстрации чужого горя. Багров считал единственно верным, когда адвокат принимает на себя часть беды своего доверителя. Но здесь наблюдался явный перебор. Впрочем, что теперь жалеть. Дело сделано.

Наталья Ивановна пошла ставить чайник, а Олег Всеволодович остановился около непонятного предмета, более всего напоминающего маленькую летающую тарелку. Правда, попавшую под метеоритный обстрел.

Наконец, сообразил. Это был робот-пылесос, весь увешанный датчиками и моторчиками, позволяющими ползать по комнате без помощи хозяйки, обходя препятствия. Такие даже системой геопозиционирования начали снабжать.

Да, прогресс неостановимо рвался вперед, уже и Багрова порой оставляя позади.

Впрочем, данный конкретный робот вряд ли еще куда-нибудь поползет: зубки Кинга сработали не хуже автоматной очереди.

– Он это любит, – подтвердила проходившая мимо с вазой конфет Наталья Ивановна. – Тот еще мерзавец.

И ласково потрепала подошедшего на голос пса. Других предметов приложения ее ласки в огромном доме давно не было.

Олег Всеволодович вздохнул и пошел получать неизбежное.

– Вы понимаете, дверь открываю, а там вместо сына – его собака. Все промелькнуло перед глазами. – Из глаз Немцовой по оплывшим щекам потекли слезы.

Раз десять, наверное, слышал эту историю Багров, отчего она не становилась менее печальной.

– Не в наших силах менять прошлое, – мягко ответил он.

Ответил не в первый раз, и снова подействовало.

Немцова вздохнула, вытерла салфеткой глаза и отошла на кухню за какой-то снедью.

Олег уже знал, что вечер предстоял невеселый. Что же, утешать, не обманывая при этом, своих доверителей – Багров терпеть не мог слова «клиент», – не самая приятная часть его любимой работы. Но неотъемлемая, к сожалению: счастливые люди за адвокатской помощью обращаются не часто. Впрочем, несмотря ни на какие теневые стороны, работу он никогда и ни при каких обстоятельствах не сменит на любую другую.

И все же Олег Всеволодович был рад, когда минут через сорок заявилась миловидная соседка Немцовой и попросила канистру бензина: боялась не дотянуть до заправки. Багров удивился просьбе, но, как выяснилось, рачительная Наталья Ивановна всегда хранила запасец, благо размеры гаража позволяли.

Олег Всеволодович, как джентльмен, помог даме заправиться. Попутно выяснив, что она собирается в Москву, встречать на вокзале приехавшую в гости подругу.

Вот и повод смыться.

Тепло попрощался с Немцовой, пожелал ей спокойной ночи, понимая, конечно, невыполнимость этого пожелания. Ее сын в тюрьме. И, кроме Кинга, никого у нее не имеется. Вроде и живет, а вроде – уже нет.

Наверное, это грех – отказывать людям в душевном утешении. Но ведь он и не отказывает. Он просто оставляет себе чуточку времени для личной жизни.

Подумал и внимательнее посмотрел на соседку, Софью, ловко управлявшуюся со своей «реношкой». Лет тридцати трех, миленькая и свежая. А судя по одинокой ночной поездке – явно незамужняя.

Нет, не то чтобы Багров собирался изменить Ольге. Но почему бы нестарому еще мужчине хотя бы об этом не подумать?

Москва. Шеметова ездит по делам Арика и собирается на Волгу

Едва Ольга вернулась в Москву, как проблемы завалили ее с головой. Надо было срочно ехать в Волжск, где возбуждено дело против Бориса Семенова и куда после экстрадиции из Венгрии его должны были этапировать.

Хоть процесс международной выдачи явно не обещал быть быстрым, ехать требовалось незамедлительно. Знакомиться с уже проведенными следственными действиями – а то узнаешь про самые страшные заложенные мины прямо на суде.

Да и с самим следователем стоило пообщаться, это тоже было немаловажно.

Впрочем, и в Москве наросли срочные проблемы.

Прежде всего – ситуация с Ариэлем. Он с момента выхода из линейного отдела Шереметьево находился под подпиской о невыезде. Однако Шеметова с помощью вездесущих друзей Гескина и Волика уже установила, что побитый битюг зря времени не терял, подключил некоторых довольно сильных товарищей. И изо всех сил пытается выставить Вейзера общественно опасным типом, требующим максимально жесткой меры пресечения.

Пускать такое на самотек было нельзя – законы имели слишком широкие толкования. Можно и от подписки освободить ввиду благонадежности обвиняемого, а можно водворить в тюрьму ввиду его же социальной опасности. Все менялось от угла зрения на одни и те же факты.

По мнению битюга, Вейзер был совершенной боевой машиной с испорченными предохранителями. По мнению защиты – психологически устойчивым человеком, попавшим в безвыходное положение и вынужденным защищать беременную жену от рук пьяного хулигана.

Кстати, битюга звали Александр Георгиевич Воронцов. На страничке в социальной сети он клялся в прямой родственной связи со старинным аристократическим родом. Может, и правда: за сто бездворянских лет благородная голубая кровь могла изрядно разбавиться, как в прямом, так и в переносном смысле.

Еще важная информация: потерпевший действительно был топ-менеджером крупной финансовой структуры, к счастью, не самого высокого ранга, и не являлся ее собственником, даже миноритарным. На этот счет Шеметова тоже строила определенные коварные планы.

На досудебную встречу с Воронцовым она шла в надежде добиться примирения сторон. Такой шанс имелся: повреждения истца, несмотря на все его старания, не были признаны тяжкими или средней степени тяжести.

Точнее, были признаны, в очень дорогой клинике и, видимо, за хорошие деньги. Но здесь уехавшую с Кочергиной во Францию Ольгу подстраховал Багров. Узнав об опасности (у хорошего адвоката везде глаза и уши везде), сгонял в крутую больничку и навел страху на главврача. А тот в свою очередь – на доктора, проводившего освидетельствование. Под угрозой отдельного обвинения – о воспрепятствовании правосудию путем фальсификации заключения, идущего в суд, – испуганный доктор вызвал Воронцова якобы для исправления справки и изъял ее, выдав взамен гораздо более спокойную.

Битюг пришел в ярость: он уже понял, что, как и в аэропорту, наткнулся на серьезных противников. Характер не позволял ему остановиться, однако, в отличие от первых дней, Воронцов согласился на встречу с адвокатом обвиняемого.

Ольга приехала в назначенное место за десять минут до указанного срока. Расположилась в шикарном кресле перед массивной дверью из дорогого дерева и приготовилась к жесткому разговору. Однако прежде, чем он состоялся, пришлось сорок минут тупо прождать. Если бы не интересы клиента – давно бы ушла. Но здесь стиснула зубы и сидела.

Диспозиция была ясна полностью.

Великий и ужасный Воронцов опаздывал не просто так, как и не просто так назначил ей встречу в мраморно-роскошном офисе компании, куда оказалось проникнуть немногим легче, чем в следственный изолятор.

Он наслаждался своим могуществом.

«Тем лучше», – злорадно думала Шеметова. Она уже научилась быть крайне неприятной в общении со свиньями и собиралась в самом скором времени это свое умение применить.

Наконец их сиятельство соизволило. Не поздоровавшись, прошел мимо адвоката и скрылся в кабинете.

Минут через пять секретарша позвала девушку и… ушла, не по протоколу распрощавшись с Воронцовым веселеньким «бай!».

Домой, рабочий день закончился. Странно.

А еще – табличка на кабинете не «Воронцов», а «Сериков».

Уж не поля ли маркиза Карабаса? У Шеметовой, как у хорошей охотничьей собаки, зашевелился кончик носа.

Воронцов каменно восседал за огромным столом из красного дерева – на котором, впрочем, не было бумаг, – и смотрел на вошедшую адвокатессу противника отстраненно-безжалостно. В свое время в таких случаях говорили: «Как солдат на вошь».

– Зачем пришли? – спросил он, не предложив сесть. – Я его по-любому засажу.

– Здравствуйте, – поздоровалась Ольга. – Можно я присяду?

– Можно, – буркнул Воронцов, отказываясь переходить на человеческое общение.

– Худой мир лучше доброй ссоры, – мягко начала адвокат.

– Это вы своему бандиту расскажите, – отрезал Александр Георгиевич.

– Тем не менее, любой судебный процесс – вещь обоюдоострая, – гнула свое Шеметова.

– Это чем же он грозит избитому? – наконец проявил интерес собеседник.

– Ну, прежде всего, неудовлетворением его требований, – объяснила адвокатесса.

– У-ух, – притворно выдохнул Воронцов. – А я уж испугался, что меня посадят.

– За этот эпизод – ни в коем случае, – якобы не замечая скрытой издевки, ответила Ольга. – Как же можно посадить избитого за то, что его избили? – Она с некоторым личным удовольствием произнесла слова «избитый» и «избили».

У Александра Георгиевича до сих пор вид был серо-желто-голубой и сильно помятый, хотя в итоговой справке врача достоверно констатировались лишь ушибы мягких тканей лица.

Воронцов разгневался.

– Вы поиздеваться пришли? – вызверился он. – Вызову охрану – и привет.

– Я и без охраны уйду, – пообещала Шеметова. – Но только после окончания разговора. Я не имею права не предупредить вас об опасности.

– Какой еще опасности?

Битюг пока гонорился, но тон сбавил и охраной больше не грозил. Значит, Шеметова поняла его психотип абсолютно правильно. Воронцов был бог и герой лишь тогда, когда полностью верил в свою безнаказанность.

– Ну, не только же вы подали заявление против Вейзера. Против вас тоже подадут. И не один. От трех человек, пострадавших от ваших действий.

– Я кого-то избил? – саркастически засмеялся постсоветский аристократ.

Ольга почувствовала, что наживка проглочена вместе с крючком.

– Ну, скажем так: совершить серьезное преступление вам не дали, – спокойно объяснила она. – А вообще, запротоколированы ваши противоправные действия в отношении трех пассажиров, включая беременную женщину, и члена экипажа.

– Тогда почему три заявления, а не четыре? – Он еще хорохорился, но блеск в глазах потерял. – Или я неправильно сложил?

– Правильно сложили, – успокоила его Шеметова. – Просто нам лишнего не надо, трех достаточно. А если вдруг не хватит, то все показания запротоколированы, побои сняты.

– Но вы же понимаете, что это фальсификация? – угрожающе спросил Воронцов.

– Упаси бог, – поежилась адвокат. – Как можно? Вот ваша первая медицинская справка была чистой воды фальсификация. К счастью, вам удалось вовремя от нее избавиться.

Воронцов потихоньку багровел, понимая, что над ним откровенно издеваются. Но трусливая сущность не позволяла прекратить разговор, не узнав до конца планы врагов.

– Что вы предлагаете? – взяв себя в руки, сухо спросил он.

– Забрать заявление. Дело закрыть за примирением сторон. Мы готовы взять на себя судебные издержки и оплату вашей медсправки. Вы ведь получали ее в очень дорогой клинике, – усмехнулась она.

– Заманчиво, – не улыбаясь, ответил он. – Мне разбили все лицо, зато вернут расходы на справку. Другой вариант есть?

– Конечно, – мстительно улыбнулась Шеметова. Александр Георгиевич ей действительно очень не нравился. – Другой вариант – вы пойдете к своему защитнику. – Она уже примерно знала, кто оказывает юридическую поддержку Воронцову. – Он пообещает вам порвать моего доверителя на мелкие полосы. Он же ничем не рискует, оплата почасовая, хороший гонорар. Вы, как человек азартный и гордый, согласитесь. После чего на пару лет будете накрепко привязаны к домодедовскому судебному участку[3]. Ваши работодатели будут просто счастливы.

– Это весь перечень ваших угроз? – уточнил Воронцов.

– У нас вообще нет никаких угроз, – не согласилась Шеметова. – Только обоснованные предположения. Ваше заявление и три встречных потребуют очень много судебных заседаний. Ну, и журналистам, опять же, всегда интересно, когда крупный финансист избивает беременных женщин.

– А вы знаете, что все, что вы тут наболтали, записано? – спросил собеседник с усмешкой.

– Догадываюсь, – улыбнулась она.

Конечно, попасть на запись не хотелось бы, но, в принципе, она ничего криминального не сказала. Все сказанное – правда.

– А теперь вы меня послушайте. – Воронцов, выдержав паузу, похоже, принял решение. И опять же, похоже, что его прикрытие показалось ему много серьезнее заявлений молодой девушки-адвоката. – Ваш ублюдок все равно будет сидеть. Правда, неправда, но он сядет. Мне четко обещали. И плевать, сколько это будет стоить. Меня в первый раз в жизни избили. Избил хам. Чернь. И он должен пожалеть об этом, это просто моя историческая обязанность – напомнить быдлу о его скотской сути. – Александр Георгиевич, видимо, искренне верил в то, что говорил, у него даже плечи в ширину начали раздаваться. – А теперь лично про вас. Я уже навел справки. Молодая да ранняя.

– И тоже чернь, – улыбнулась Шеметова.

– И тоже чернь, – согласился он. – Так вот. Если вы попробуете воевать со мной, это будет ваша последняя война.

– Убьете, что ли? – рассмеялась Ольга. – Фамильным мечом?

– Хорошо смеется тот… – мрачно начал Воронцов.

Но закончить ему не дали.

– Ладно, князь, – вставая, сказала Шеметова. – С вами все ясно. Вы не отдаете себе отчета в сложившейся ситуации. Вы хамили в самолете, не ожидая отпора. Вы хамили в аэропорту, считая противника слабаком. Теперь вы хамите в кабинете, да еще, похоже, в чужом. И вы не понимаете, что вы весь – виртуальный. Виртуальный дворянин. Виртуальный аристократ. Виртуальный полководец. А суд будет очень-очень земной, я вам обещаю. И очень долгий. И платить вам придется не только за судебные издержки.

Воронцов молчал.

Ольге даже показалось, что сидевший перед ней слабый человек – а агрессивные часто таким образом маскируют собственные комплексы – чуть заколебался. Но взял себя в руки: видно, обещания крышующих были максимально позитивны.

– Нам больше не о чем говорить, – сказал он.

– Значит, встретимся в суде, – оставила за собой последнее слово Шеметова.

Уже выйдя на улицу, обругала себя: нельзя давать волю чувствам. Но по-человечески о брошенных в лицо подлецу словах не жалела. Это так редко удается в нашей жизни – назвать подлеца подлецом.

Теперь предстояло заняться подготовкой визита на Волгу.

Поехала в родную контору, в который раз тепло подумав о ее обитателях.

Здесь чужих дел не было.

Гескин обещал найти знакомого старого адвоката из того самого города, куда собиралась Шеметова. А тот наверняка скажет пару честных слов о следователе, который вел дело Бориса.

В конечном счете, несмотря на юридическую отточенность и выверенность каждого слова увесистых кодексов, успех дела решают человеческие отношения и эмоции. Причем речь в данном случае не идет о взятках или телефонном праве. Речь идет о чистом состязательном процессе, в котором, тем не менее, судья обязан руководствоваться не только написанным в кодексе, но и собственными ощущениями, и голосом собственной совести. Причем это тоже прямо написано в кодексе. Ну а коль речь идет об ощущениях и совести, то не может не идти и об эмоциях. Которые, как правило, легче возникают и максимально усиливаются именно при личном общении сторон.

Разумеется, следователь – не судья. Тем не менее, от него чрезвычайно много зависит в будущем процессе. А еще – пусть это и несколько фантастично – следователь может не доводить дело до суда, закрыть. Крайне маловероятно в случае Бориса Семенова, но почему бы молодой девушке не помечтать…

– Твоя нанимательница будет разочарована, – сообщил Гескин, почему-то улыбаясь.

– Монстр? – ужаснулась Шеметова.

– С какой стороны смотреть, – уклонился старый защитник.

И рассказал все, что удалось узнать.

Уложился в десять минут, ровно столько они сидели за небольшим столиком, рядом с Валентиной Семеновной, попивая налитый ею чаек и заедая ею же испеченными пирожками с яблоками.

Портрет следователя, со слов гескинского информатора, представлялся примерно таким. Не пьет, не курит, взяток не берет. Живет вдвоем со старенькой мамашей. Детей нет. Друзей практически тоже нет. Все счастье жизни – в работе. Никуда не уезжая из города, дослужился до следака по особо важным. Раскрыл ряд тяжких преступлений. Начальство не использует его в делах, где вероятно влияние телефона. Зато охотно использует в «висяках», поисках маньяков и в таких вот странноватых, в данном случае – с международным привкусом. Остальное, как ехидно сказал гескинский информатор, «увидите сами по приезде».

– Да, Кочергина расстроится, – согласилась Шеметова.

Для Кочергиной гораздо лучше было бы, если б следак ездил на «Феррари», крышевал казино и был вась-вась с губернатором. Тогда можно было бы надеяться услышать из его уст сумму – пусть даже многозначную – и рассчитывать на скорейшее завершение дела. А оно просто необходимо, завершение.

Шеметова с Кочергиной улетели из Франции в Москву. Семеновы же в полном составе – в Будапешт. После чего Екатерина Андреевна, встретившись с Борисом в тюрьме, повторила Елене Леонидовне позицию сына.

Позиция не изменилась. Если Кочергина не вытащит его из тюрьмы, он сдаст в суде всех ее клиентов. После этого о доверительном бизнесе – коим являлась ее распухшая от заказов и денег контора – можно было бы забыть навсегда.

Шеметова же, в отличие от Кочергиной, расстраиваться пока не собиралась. Она, несмотря на юный возраст – а может, благодаря ему, – относилась к тем юристам, которые, не надевая розовых очков, тем не менее, предпочитали работать юристами, а не специалистами по «заносам». Здесь же, по ее оценке, юристу было с чем работать.

Тем не менее, к Кочергиной ехать все равно было надо. Она жестко контролировала ход Ольгиной работы, хотя, похоже, пока была ею довольна. Ольга еще потусовалась с Воликом – у них давно зрели общие планы на отпуск. Три минутки поболтала о жизни с Гескиным. И, поскольку милый друг в контору так и не пришел, собралась на выход.

Виделись они теперь с Багровым гораздо реже, чем раньше. Правда, раньше и загрузки такой у Ольги никогда не было. Но, несмотря на всю свою логику и «мужские» мозги, адвокатесса Шеметова начинала страдать чисто по-женски. И если говорить максимально откровенно, то даже по-бабски.

То она представляла Багрова очаровывающим длинноногих моделей, то – в недвусмысленных позах со знакомыми симпатичными юристками и даже почему-то с официанткой Воликиного ресторана, куда они давненько уже не хаживали коллективом.

Впрочем, с официанткой как раз все ясно.

Волик, женившись на своей мышке-укротительнице, виолончелистке-математичке Марине, разом бросил старинную привычку обласкивать половину модельной Москвы. Причем без всяких волевых усилий со своей стороны. Ольге даже казалось, что Томский, влюбившись, вообще перестал замечать иных особей противоположного пола.

Как выяснилось, это все же было не так.

Одно из мероприятий в собственном ресторане затянулось сильно за полночь. А Волик, только что закончивший победой сложное дело, позволил себе расслабиться. Вот такого-то, совсем расслабленного, и заполучила официантка Таня. Кстати, не хищница какая-нибудь. Просто целевым образом ждала момента осчастливить давно приглянувшегося ей мужчину.

Похоже, Волик в тот момент не очень понимал, что происходит. Поскольку даже не узнал заглянувшую в ресторан жену. К счастью, наиболее острые моменты Марина воочию не лицезрела. Но не девочка, смогла реконструировать события. Вспыхнула, повернулась, ушла.

На следующий день Волик осознал трагичность произошедшего.

Он названивал Марине, та не отвечала.

Тогда Томский залез в мозг Шеметовой, умоляя ее сделать что-нибудь, пока он живой. Марина и Ольгу поначалу не слушала, подозревая уже всех вокруг.

А с Томским становилось все хуже и хуже.

Он фактически перестал работать.

Чтобы парень не потерял клиентуру, и Багров, и Гескин, и Шеметова пытались поддержать его дела, благо они пока шли в пассивных стадиях. Но все равно долго так продолжаться не могло.

С Воликом разговаривал Олег Всеволодович. С ним общалась Шеметова и Гескин. Даже Валентина Семеновна, набрав жратвы, поехала к страдальцу, надеясь, что природные инстинкты возьмут верх. Однако он, похоже, и жрать перестал.

Теоретически мог бы повлиять отец – все знали, что Волик очень его уважал. Но родители не могли вмешаться в ситуацию, так как только что уплыли в круиз.

Ольга почувствовала неладное, когда в один из визитов Томский начал прятать от нее толстую книжку. Улучив момент, когда небритый и исхудавший Волик вышел в туалет, она вытащила ее из-под покрывала.

Это был самодельно переплетенный сборник интернетовских материалов. Тема одна: как уйти из жизни надежно. Чтобы и не больно, и инвалидом потом не остаться, если суицид не удастся.

Когда Волик пришел, Ольга в бешенстве врезала ему этой книгой. Наверное, непедагогично. И психиатры бы метод не поддержали. Однако эффективно: Волик как будто проснулся. Правда, от своей затеи отказываться не захотел. Так и объяснил: зачем мне жизнь без Маринки?

Выйдя от Томского, Ольга приняла окончательное, хоть и двухэтапное, решение.

Первый – Шеметова идет к Марине и просит вернуться. Не разлюбила же она, в конце концов! Обиделась, конечно, страшно. Но если он что с собой сделает, разве это не будет хуже?

Второй этап включался, если Маринка бы не простила. Тогда ни разу в жизни ни на кого не стучавшая Шеметова собиралась сделать прямой донос психиатрам и упечь Волика в психушку. Пусть потом дуется, обижается. Зато живет.

Второй этап не понадобился.

Услышав про суицид и мгновенно поверив, что это не адвокатские фокусы, Маринка понеслась спасать своего Волика. Может, и не простив еще. Но у Шеметовой гора с плеч упала. Она впервые почувствовала, что значит реально отвечать за чужую жизнь.

У Томских потихоньку наладилось, Волик был безмерно благодарен коллеге за чудесное вмешательство, и они теперь даже обсуждали совместный отпуск. На машине через Финляндию паромом в бывшие ганзейские города. Волик с Мариной и Ольга с Багровым.

Планы были реальные – впереди маячила процессуальная дыра, в которой легко выкраивались целых две недели.

Вот только с потенциальным мужем у Шеметовой была непонятка. Они не ссорились и не ругались. Просто у Ольги сложилось ощущение, что Багров ведет какую-то дополнительную, отдельную от нее жизнь.

Теперь уже Маринка, имевшая печальный опыт, утешала подругу.

– Он же тебя не бросает, – говорила она.

– Не бросает, – соглашалась печальная адвокатесса. – Но и не женится.

– Ты уж сама реши, чего тебе больше надо, – рационально излагала Томская. – Человека рядом или паспортный статус.

– И то, и то, – вздыхала честная Шеметова.

Так что предстоящий совместный отпуск все еще оставался под вопросом. В отличие от предстоящей поездки на Волгу.

Впрочем, все это были дела завтрашние и послезавтрашние. Сейчас же надо было идти к Кочергиной.

Ольга, так и не дождавшись Багрова, сопровождаемая сочувственным взглядом всевидящей Валентины Семеновны, поехала в офис аудиторско-консалтинговой группы Елены Леонидовны.

Попав в приемную, привычно охнула. Человек пять ждали прямо здесь и наверняка столько же гуляли по трем открытым этажам ее фирмы (было еще два закрытых).

Впрочем, сидеть среди страдальцев не пришлось. Секретарь, увидев адвоката, тут же что-то сказала по внутренней связи.

Через пять минут дверь кабинета открылась, оттуда вышел солидный посетитель и сама Елена Леонидовна Кочергина. Она извинилась перед собравшимися, объяснив, что отойдет на четверть часа поужинать. Ни один не ушел, всем было что-то от нее нужно.

Кочергина поманила рукой Ольгу, и они быстро покинули здание. Сели почему-то не в расположенном совсем рядом супердорогом кабаке – где не раз уже встречались раньше, – а в обычном сетевом общепитовском заведении.

«Странно как», – подумала Шеметова, но сама же и разгадала загадку. Сейчас ей сообщат что-то такое, что не должно быть подслушано ни при каких обстоятельствах.

– Оля, я приняла решение, о котором хочу тебе сообщить лично.

– Слушаю вас, Елена Леонидовна, – слегка напряглась адвокатесса.

– Ты когда едешь?

– Завтра. Сегодня билеты подберу.

– О’кей. Так вот, Борис должен выйти из тюрьмы быстро. Мне неважно, как ты это сделаешь. Мне важен результат и скорость его достижения.

Она посмотрела на Шеметову, и Ольгу вдруг пробила жалость. Красивая, умная, богатая женщина – ни семьи, ни детей, ни друзей. А теперь и само дело, ради которого всем перечисленным пожертвовано, тоже может улететь в тартарары.

– У меня есть ощущение, что все будет в порядке, – сказала адвокат.

Она действительно так считала. Даже если не удастся быстро вытащить Бориса, можно попытаться сделать терпимой его жизнь за решеткой. Он же этого больше всего боится. Когда Борис поймет, что все не страшно и жизнь не кончена, то успокоится и откажется от крайних мер – срок-то по-любому не будет огромным.

– Дай-то бог, – ответила Кочергина. И, не стесняясь показаться суеверной, трижды сплюнула через плечо. Потом лаконично добавила: – Ты можешь располагать миллионом долларов.

– Сколько долларов? – не поняла Шеметова.

– Один миллион долларов в твоем распоряжении, – тихо, но четко повторила та. – Понадобится больше – скажешь.

– У вас уже ездил товарищ с круглыми суммами, – так же тихо сказала Ольга. – Думаю, это вообще не нужно.

– Ты и Шамиль – первые и единственные юристы в моей жизни, которым я доверяю полностью, – подвела черту Елена Леонидовна. – Сумеешь справиться бесплатно – хорошо. Сумеешь за деньги – тоже хорошо. Главное, чтоб из-за скупости не проиграли все.

– Я поняла, – сказала Шеметова. – Если деньги понадобятся, я дам знать.

Аудиенция заняла пять минут.

Кочергиной надо было спешить в приемную – каждый посетитель пришел не просто так. Ольге – к Интернету, заказывать билет. И что-то ей подсказывало, что ночевать сегодня она будет в одиночестве.

Взгляд затуманился, пришлось достать платок.

Что ж, иногда слабость проявляют даже самые сильные юристы.

Волжск. Встреча со следователем. Одна, совсем одна

Улетела утром на самолете, оставив на мамино обеспечение своего вислоухого Маркиза.

Багров ночью так и не пришел. Хорошо хоть позвонил. Что-то чистил и ремонтировал в своей съемной квартире. Это, кстати, тоже неприятно напрягало Шеметову. Олег Всеволодович, конечно, никогда не был жмотом. Но зачем платить за квартиру, если есть другая, бесплатная?

Ольга подозревала, что его съемная квартира была из той же оперы, что и отсутствие штампа в паспорте.

Да, мы вдвоем. Да, нам хорошо вместе. Но никаких временных границ этого вместе не установлено. И в принципе все готово для немедленного расставания.

От грустных мыслей отвлекла посадка, летели совсем недолго. И аэропорт расположен рядом, полчаса езды – и ты уже в городе.

А вот город сразу Шеметовой понравился. Не зря Кустодиев в свое время сказал, что он похож на молодую купеческую дочку на выданье. Конечно, при Кустодиеве здесь не строили панельные и блочные дома. Но все равно осталось немало мест, красота которых не нуждалась в специальных комментариях.

А еще там была Волга. Она доминировала надо всем и даже без гранитной набережной украшала мир.

Ольга от перелета совершенно не устала, и у нее появилось время побродить по городу: следователь, Владимир Евграфович Колышкин, на работу почему-то приходил только к пяти вечера. Зато, как бодро доложил дежурный, уходил очень поздно или даже не уходил вообще.

Непонятный график работы. Ну да разберется. Затем сюда и приехала.

Отказаться от встречи с ней следователь по закону не мог, это грубейшее нарушение права обвиняемого на защиту. Правда, и выдать какую-либо ценную информацию тоже вряд ли сумеет. Разве что покажет постановление о возбуждении уголовного дела и еще пару документов.

В общем, главной целью приезда пока было личное знакомство. Если оно пройдет гладко, то в будущем можно будет выхлопотать улучшение условий содержания в СИЗО, что для Бориса исключительно важно. От следователя это тоже зависит.

И, наконец, после передачи ордера на защиту следователь будет уже по закону обязан предупреждать адвоката о всех следственных действиях, проводимых с ее подзащитным.

Однако все это – в ближайшем будущем.

А пока, устроившись в маленькой гостиничке, Ольга пошла просто бродить по улицам, благо это занятие доставляло массу удовольствия. В свое время по городу не прошелся каток войны, поэтому осталось довольно много милых вилл начала прошлого века в не особо ценном, но приятном глазу стиле неоклассицизма.

Старое здание суда тоже каким было, таким и осталось. Тут работал адвокатом Владимир Ульянов, кстати весьма успешно: не вбухай он свой огромный талант и энергию невесть во что, стал бы суперспециалистом. Тут судили бандитов и казнокрадов, революционеров и карманников. Сейчас все тоже работало в жестком ритме: с революционерами, правда, напряженка, однако прочего криминалитета вполне хватало для полной загрузки.

Вообще, город нетипичный. Чистый русский язык обитателей (ну, может, за исключением алкашей). Мировой уровень местного оперного театра, выросшего, можно сказать, на теле эвакуированной из блокадного Ленинграда Мариинки. И вообще, самодостаточность местного населения, которая для удовлетворения абсолютно всех своих потребностей – культурных, материальных, научных, образовательных – совершенно не нуждается в поездках в Москву.

Отдельный разговор об архитектуре. Даже сегодня, когда застройщики норовят разрушить все маловысотное, здесь хватало двух-, трех– и даже одноэтажных домов. Шеметова нашла вообще целую старинную улочку.

Подкрашенные фасады переносили адвокатессу в какую-то иную, непривычную страну. Страну, заботящуюся о своем прошлом. Но вошла во дворик одной такой сверкающей свежей краской постройки – и оказалась в привычном: заросшее бурьяном патио, разрисованные внутренние своды каменной арки. Причем рисовали в основном не художники, а матерщинники, тоже, кстати, знатоки языка. И, понятное дело, специфический запах. С общественными туалетами в стране плохо, так что используют и такие вот дворики, особенно после пива.

Утешила себя тем, что лучше иметь полупотемкинские деревни, чем не иметь их вовсе. Когда-то все равно дойдут до них руки реставраторов. Тогда сам факт наличия множества красивых зданий даст местной старине второй шанс.

Пробродила – без скуки – не меньше трех часов, даже устала. Зашла в небольшой ресторанчик и прекрасно отобедала за смешные по московским меркам деньги.

Впрочем, за любые деньги в Москве нельзя было бы одновременно устами осязать вкуснейший борщ, а глазами – самую главную реку России.

После сытного обеда и прогулки потянуло ко сну. Едва не проспала час свидания со следователем.

Хорошо хоть не пришлось тратить время на макияж. Ольга три года отучилась в Воронеже и точно представляла, как надо выглядеть адвокату перед местным следователем. Нет, выглядеть-то можно как угодно, хоть в мини-юбке, хоть в кожаных доспехах активной лесбиянки, ничего он за это сделать не сможет. Однако про установление уважительных и тем более дружеских отношений можно сразу забыть. А Шеметова прекрасно помнила портрет Владимира Евграфовича, вкратце, но мастерски набросанный для нее стариком Гескиным.

Нет, она не будет краситься вообще. Юбка немного закроет колени. Декольте – хорошая вещь, особенно по летнему времени. Но в следующий раз.

В итоге в следственное управление входила не совсем та женщина, которая еще несколько часов назад гуляла по городским улицам.

Колышкина нашла сразу, ее проводил смешливый молодой лейтенант юстиции. На полушутливый вопрос, какой он из себя, последовал не более серьезный ответ: «Увидите – не забудете».

Впрочем, на Шрека или Бельмондо Владимир Евграфович не походил. Зато очень даже походил на фанатика. Именно такие жгли еретиков, ощущая себя спасителями человечества. Они не испытывали зла к сжигаемым и даже им как людям сочувствовали. Но не как носителям враждебных идей. С другой стороны, именно такими же были и многие из тех, кого жгли. Оболочка, неподкупная и целеустремленная, не менялась при замене одной идеи на другую, даже противоположную.

Следователь придирчиво, скрупулезно даже, изу-чил все ее документы – от адвокатского удостоверения до пропуска и ордера на защиту. Так же внимательно оглядел ее саму, причем Шеметова не почувствовала в этом взгляде мужского интереса, даже чуть обидно стало.

Его дотошная внимательность была Ольге на руку, потому что она в это время столь же тщательно исследовала своего будущего процессуального противника. Информации было хоть отбавляй. Одна рубаха белого цвета с крупными горохами аж трех цветов и с обтрепанным от часов левым манжетом чего стоила! Нет, он не был жадным: очки немодные, но дорогие, очень удобные. Фотоаппарат сбоку на столе – тоже не из дешевых. На то, чем работает, не жалеет. А остальное – неинтересно по жизни.

Более всего поразил Шеметову его главный рабочий инструмент: огромная, прошлого века, электромеханическая машинка «Ятрань». Такая была у папы, точнее, у его секретарши. Ольга помнила мощный аппарат еще с тех давних пор, когда она, девочка-третьеклассница, ходила по выходным в трест – папа часто работал без отдыха – относить ему мамины пироги.

– Она ж гремит чудовищно, – машинально, еще не вынырнув из детских воспоминаний, ляпнула Ольга.

– Это точно, – без обид согласился Владимир Евграфович. – Зато у нее не бывает вирусов и несанкционированных удаленных доступов.

– А еще не летит винчестер, – вынуждена была согласиться московская гостья.

– Рад, что вы меня понимаете, – улыбнулся Колышкин.

Похоже, требуемые отношения налаживались, несмотря на необдуманные фразы Шеметовой.

– Я почему про шум сказала, – на всякий случай подстраховалась она. – У папы моего была такая же, у секретарши. Так из-за закрытой двери грохот стоял, словно из автомата палили.

– Из автомата – другой совсем грохот, – не согласился Колышкин, и Ольга сразу поняла, что автоматный грохот странный следователь тоже знает не понаслышке. – А у меня своя система шумоподавления, – похвастался он.

Шеметова уже оценила: машинка стояла на толстой черной резине, которая, в свою очередь, была расстелена на мягком сиденье кресла с полностью отрезанными ножками.

– Все равно жалуются, конечно, – усмехнулся Владимир Евграфович. – Вот и перешел на вечерне-ночной стиль жизни. Прихожу к пяти, ухожу как получится.

Это тоже была важная информация. Перед адвокатом сидел не просто следователь по особо важным делам. А особо ценный для местного высокого начальства сотрудник. Иначе никто бы и не пытался удовлетворять чьи-то странные бзики, ломая для этого привычный график службы.

Неожиданно Ольга почувствовала доверие и симпатию к этому человеку. Бескорыстные цепные псы закона, на взгляд Шеметовой, были не худшими людьми на планете.

Обратного тепла не почувствовала – Владимир Евграфович по-прежнему рассматривал ее настороженными глазами. «Помнит историю про генерала и кучу баксов», – поняла московская адвокатесса. Для такого издевательское подбрасывание следственного дела к потолку хуже расстрела. Потому что это издевательство не над следственным делом, а над делом всей его жизни.

Кстати, в тот памятный местным работникам приезд генерала с кочергинским баблом уголовное дело никто не закрывал. Официально оно было просто приостановлено, по распространенной формулировке «за неустановлением местонахождения подозреваемого». Потом, через пару лет, пришла очередная проверка. А может, ее инициировал сам Незванов, ставший к тому времени вице-губернатором. Тут же виноватых на ковер. Не разыскали? Уехал за границу, говорите? А в Интерпол подавали? Кто ж в такой ситуации не подаст, даже если два года назад пил-ел с московским генералом?

Так что у бедного Бориса теперь даже срок давности не шел. Он и так большой, по этому составу – пятнадцать лет. А если дело приостановлено, то и течение срока давности также приостанавливается.

– А как, по вашему опыту, выдаст его Венгрия или нет? – спросила Ольга.

– А зачем бы они его арестовывали? – вопросом ответил следователь. – Не выдают только в двух случаях.

Логично. Адвокат и сама их знала наизусть. Если в стране выдачи есть смертная казнь. И если преступление, совершенное запрашиваемым, не является преступлением в стране, где находится задержанный. Например, в Саудовской Аравии коли ты не принц, то будешь повешен за гомосексуализм. Поэтому такого туда не выдадут. Или в Иране имеется шариатский суд. Его статьи не распространяются на другие страны.

– Венгры вообще самая дисциплинированная страна в Интерполе, – все же ответил на ее вопрос Колышкин. – Так что, глядишь, месяца через три вы своего подзащитного у нас навестите.

– Да уж, обязательно, – подтвердила Шеметова.

Наконец, следователь начал посматривать на часы: рядом с его устрашающим печатным агрегатом лежали пачки документов.

Пора было прощаться.

– Так что будем дальше делать? – задала Ольга риторический вопрос.

– А вот приедет Борис Викторович Семенов – и будем думать. – После чего неожиданно спросил: – А вы-то как планируете работать? – Подтекст про пачки баксов и летающие под потолок следственные дела был очевиден.

– По профессии будем работать, – твердо ответила Шеметова. – По позиции, как положено. Никакой халтуры не будет.

Владимир Евграфович Колышкин скептически хмыкнул. Значит, не поверил. Ладно, пусть не верит. Пока.

Вечером в одиночку сходила в кино, но, переполненная сначала мыслями о деле, а потом – о своей несчастной женской доле, ничего из просмотренного не запомнила.

Потом пошла поужинать.

Ее, уже подкрашенную и модно одетую, сразу выделили и оценили. Симпатичные представители мужского пола дважды попытались завязать знакомство. Однако печальная Шеметова решительно отвергла все поползновения.

Уже из номера не выдержала – ведь собиралась первой не звонить! – и набрала номер Багрова.

Он ответил сразу. Лучше бы не отвечал: неподалеку слышался веселый женский голос, что-то настойчиво повторявший.

– Ты занят? – спросила она.

– Немножко, – ответил он. Понятное дело, не вагон же разгружает. – Я тебе перезвоню, как освобожусь, – сказал Багров.

– Как хочешь, – сказала Шеметова и положила трубку первой.

Потом она поплакала, сколько положено. Потом позвонила Галке, институтской подруге.

– Ты понимаешь, – всхлипывала Шеметова. – Он со мной разговаривает, а она рядом чего-то спрашивает. Три раза подряд.

– Выходит, дура, раз с первого не понимает, – резонно ответила Галка.

– Ну и как же Багров с ней общается? – риторически спрашивала Ольга. – Если она дура?

– А ты считаешь, мужчины с женщинами мозгом общаются? – удивилась шеметовской отсталости подруга.

Последней, чей номер она набрала, была Марина Томская. Только что пережившая нечто подобное, виолончелистка-математик была мягка и предупредительна, как профессиональный психоаналитик.

– А с чего ты вообще взяла, что он тебе изменяет? – спросила она.

– Я слышала женский голос собственными ушами.

– Ну и что? Он же обои менял. Волик рассказывал. А малярши почти все женщины. К тому же всегда в краске.

Добрая Марина пыталась всячески развеять сомнения подруги, стараясь перевести разговор на предстоящую совместную поездку в старинные ганзейские города Любек и Гамбург. Но успокоить не смогла.

Ольга часа два не спала, ожидая звонка Багрова. Так и не дождавшись, выключила свет и положила голову на мокрую от слез подушку.

Сны ей в ту ночь тоже снились плохие.

Москва. Начало суда над преступной компанией и Немцовым-младшим

Тем временем у Багрова шла к кульминации работа с малолетним наркоманом, которого обвиняли еще и в убийстве.

Много чего было сделано по профессии – Олегу Всеволодовичу было с чем идти на процесс. Не меньше времени он отдал для словесного утешения несчастной мамаши. Та совсем потеряла голову.

Как-то позвонила ночью, рыдая: кто-то ей сказал, что к несовершеннолетним наркоманам-убийцам теперь разрешают применять высшую меру наказания.

Здесь утешить было просто. Багров поклялся, что никогда и ни при каких обстоятельствах несовершеннолетний преступник, даже самый ужасный, не может быть наказан суровее, чем десятью годами заключения.

Зато гораздо чаще плачущая Немцова звонила и жаловалась на то, что опровергнуть было невозможно. Что она пахала всю жизнь, и непонятно зачем. Что любимый мальчуган, такой веселый и такой смешной в детстве, стал неадекватен, как сломавшийся робот: никаких интересов, кроме кайфа. Никаких обязательств ни перед кем.

Доминировал же рассказ про то, как она, ожидая сына, открыла дверь, а там один Кинг. А сына нет. Почему-то эта история сильнее всего давила на психику вроде бы много чего повидавшего адвоката.

Тем не менее, он не жалел времени на свою доверительницу, утишая ее душевную боль своим мягким, проникающим в душу, баритоном.

(Вообще-то доверителями и доверительницами принято называть клиентов адвоката по гражданским делам. По уголовным они именуются подзащитными. Но Немцова-мать была в полном смысле слова доверительницей Олега Всеволодовича.)

Отец подзащитного тоже несколько раз звонил. Несмотря на то что, в отличие от бывшей жены, вопросы задавал только по существу, в его голосе чувствовалась такая же тоска. Для него Витя был тем единственным, что связывало Немцова-старшего с будущим. Сейчас же его будущее померкло и скоро грозило вообще растаять в дымке.

Однако чем дольше Багров занимался этим делом, тем больше испытывал оптимизма. Хотя однажды задумался, чем займется мальчик, если его, даст бог, удастся нечеловеческими усилиями освободить. Наиболее вероятный ответ был печален. Настолько печален, что зародились мысли о тщетности любых усилий.

Впрочем, эти мысли долгими не были. Адвокат будет биться за своего подзащитного, даже если тому осталось пять минут жизни. И подвергать это сомнению нельзя. Ни малейшему. Ибо тогда ставится под сомнение сам смысл любимой профессии.

На личном фронте у Олега Всеволодовича тоже ничего не изменилось. Ольга уже вернулась из командировки, они пару раз мельком пересеклись в конторе. Но возвращаться в ее уютную квартиру он пока готов не был.

Интересно, они даже не ссорились. Она была полностью в его вкусе как женщина. Его прельщал Ольгин ум, резкий, четкий, способный к неочевидным решениям. И неприятные ассоциации, связанные с Шеметовой, тоже ни разу не возникали в голове Олега Всеволодовича. А полноценная связь не устанавливалась.

Он много думал об этом. Ее желание длительных отношений было понятным и естественным. Его же нежелание – даже сам Багров затруднялся объяснить. Наиболее правдоподобное объяснение ему признавать почему-то не хотелось.

Он гораздо охотнее рассуждал о второстепенных. О свободе, которая не так-то уж и была ему нужна. Ну чего он еще не видел в жизни к своим почти сорока? О независимости, которая уже немножко обрыдла.

Вон родители Немцовы никак не могут успокоиться, что у их сына нет перспектив. Ну так у Багрова просто нету сына.

Нет, не это мешало ему закрепить отношения с той единственной, с которой никогда не было скучно. И очень не хотелось Олегу Всеволодовичу признаваться – даже самому себе, – что мешает ему спокойно радоваться совместной жизни с Ольгой только одно обстоятельство. Даже назвать неудобно: профессиональная конкуренция.

Чтобы это понять, нужно работать в его профессии. Да еще быть в ней лучшим. И любить так, что любая другая профессия казалась бы жизненной неудачей. Короче, Багров до появления в его биографии Шеметовой был абсолютно счастлив на работе. И индифферентен ко всему прочему. С появлением Ольги он потихоньку стал привыкать к счастью после работы. Зато на работе стал все чаще испытывать… назовем это муками ревности. Но не к другому мужчине, а все к той же, единственно для него возможной адвокатской стезе.

Как любой хороший человек, он радовался успехам Шеметовой на профессиональной ниве. Она на его глазах – и не без его помощи, кстати, – становилась Мастером, чей талант начинал конкурировать с его собственным.

Багров оказался к этому не готов.

Флирт с веселушкой Софьей, дачной соседкой несчастной Немцовой, был попыткой сохранить видимость самостоятельности во всех смыслах. Попытка явно не удалась.

Софья была хорошенькая и, по закону антиподов, – дура дурой. Причем умной казаться не пыталась, зато инстинктивно, повинуясь исключительно природе, поворачивалась навстречу мужскому взгляду самыми лакомыми ракурсами. Справедливости ради, у этой молодой еще дамочки все ракурсы, как ни глянь, были лакомые.

Честно сказать, голова-то у Багрова слегка закружилась. Некая подростковая чувственность даже вспомнилась. Не хотелось думать, хотелось действовать. Но когда тебе под сорок и ты чертовски умен, то эта самая «подростковость» надолго в мозгу не задерживается.

Оковы падали, чары исчезали. Через полчаса общение с милой Софьей становилось скучным. И все чаще Багров вспоминал, что за несколько лет плотного общения с Шеметовой ему не удалось заскучать ни разу.

Короче, Багров ходил весь в раздрае, уже понимая, что курс его ошибочный. Но пока не был готов его изменить.

Волик тоже внес лепту.

Он же только что побывал в похожей истории, правда, по совершенно другим причинам. И испытал такой ужас, что все время пытался с Багровым им поделиться.

– Понимаешь, – втолковывал он другу-коллеге, крутя пуговицу на его пиджаке. – У меня было все главное, что нужно в жизни. Не всем так везет. Я вытянул счастливый билет. И вдруг из-за ерунды, чепухи полнейшей, мелочи… Вдруг оказался безо всего. Мгновение – и все пропало. Представляешь, как страшно?

Багров еще в деталях не представлял. Но, похоже, уверенно шел в сторону понимания.

– И ты больше никогда своей Маринке не изменишь? – в лоб спросил он Томского.

– Постараюсь, – честно ответил друг. – По крайней мере, так бездарно рисковать всем больше не буду.

– Ясно, – понял Багров. – Только подготовивши стопроцентное алиби.

– Лопух, – смеялся Волик. – Ты просто пока ничего в этом не понимаешь.

– Почему это? – почти обиделся Олег Всеволодович.

Вообще-то, он был на пять лет старше Томского.

– Потому что пока ничего жизненно важного не терял, – серьезно ответил тот.

Поразмыслив, Багров был вынужден согласиться с другом. Пока – не терял. Ключевым здесь было слово «пока». Потому что его Ольга тоже живая. И клятв верности на все случаи жизни Олегу не давала.

Надо было что-то делать. Но к действиям Багров еще не был готов. Получался замкнутый круг.

Впрочем, чувства чувствами, а судья Валерий Михайлович Горшков уже объявил первое заседание по делу банды наркоманов.

Багров вошел в процесс вместе с тремя другими адвокатами, у каждого из обвиняемых был свой. Три, включая Олега Всеволодовича, работали по оплаченному родственниками обвиняемых договору защиты, один был предоставлен по пятьдесят первой статье УПК. Его подзащитный – семнадцатилетний Дмитрий Вьюгин – не имел средств для найма защитника. Родителей он тоже не имел, жил с бабушкой.

Двое других, уже совершеннолетние, происходили из более благополучных семей, и защищали их довольно известные в московской адвокатуре специалисты.

Заседания проходили в небольшом зале. Но даже он был наполовину пуст. Судьбой ребят и убиенного Малинина-старшего интересовался только состав суда да близкие родственники. У наркоманов всегда так. Они добровольно извлекают себя из общества, подходя к мучительному концу, как правило, в полном одиночестве.

После ритуальных процедур начала процесса открылось судебное следствие.

До него государственный обвинитель огласил то, что инкриминировалось сидевшим в прозрачном «аквариуме» обвиняемым.

Всем – одно и то же. Грабеж по полицейскому. И соответственно, криминальные статьи по оружию.

Нападение на представителя органов власти исключили, так как потерпевший был не в форме, а оружие сейчас имеется у многих. Эта новость была хорошей, она заметно облегчала положение адвокатов и их подзащитных. Однако оставшегося хватало с лихвой на большие сроки.

Самым страшным грузом висело убийство.

Поскольку непонятно было, чей удар оказался роковым, адвокаты искали любые зацепки, чтобы доказать, что нанес его любой другой подзащитный, кроме того, которого защищает он сам. Тактика старая, но иногда приносит успех.

Пока же своих свидетелей вызывала сторона обвинения.

Первый, случайный прохожий, видел, как подростки напали на мужика с пистолетом. Он, оказывается, оружие вынул сам, пытаясь отрезвить нападавших.

Из этого ничего не вышло, так как обозленным наркоманам в тот момент море было по колено. А может, просто не поняли, что пистолет настоящий, не травмат или газовик.

Когда свидетеля опросили адвокаты потерпевших и прокурор, возможность задать вопрос получил и Багров.

– Скажите, пожалуйста, что в момент нападения делала собака? – спросил он.

– Лаяла, – ответил крепкий дядька. – Так орала, что уши затыкай. Она была страшнее хулиганов.

– Она на кого-то конкретно бросалась? – уточнил Олег Всеволодович. – Укусила кого-нибудь? Может, просто наскочила на кого-то?

– По-моему, такого не было, – подумав, сказал свидетель. – Но она так рвалась! Очень было страшно.

– Собака была привязана к дереву? – задал адвокат следующий вопрос.

– Нет, – твердо ответил тот.

– А к чему? Или ее кто-то держал?

– Не помню, – растерялся тот. – Лай помню. Страх помню. А кто держал – нет. Все внимание было на пса. Это ж прямо баскервильское привидение.

– Спасибо. У меня больше вопросов нет, – поблагодарил Багров.

Потом еще было много свидетелей.

Все помнили страшную собаку. Все помнили истошный лай. Никто не помнил, кто ее удерживал. А ведь кто-то удерживал, раз ни один человек не испытал на себе ее натиска или зубов.

Очень важными свидетелями были полицейские, производившие задержание малолетних преступников. Очередь до них дошла только на четвертом судебном заседании.

Первый мало что помнил, подъехал к самому концу событий, сказал только, как и все, про бегавшую вокруг огромную собаку.

Второй оказался гораздо более памятливым. Да и участие в событиях принимал непосредственное.

– Как вы задерживали моего подзащитного, Виктора Немцова? – задал вопрос Багров.

– Сказал ему: «Иди сюда», – ответил крепкий, немолодой уже сержант полиции.

– А что он ответил?

– Ничего. Стоял как столб и смотрел на меня.

– А собака?

– Лаяла, понятное дело.

– Что было дальше?

– Я сказал: «Иди сюда, иначе буду стрелять». И достал пистолет – собака-то огромная. Если б натравил – пришлось бы стрелять.

– Что сделал он?

– Пошел в машину. Поводок бросил в снег.

– А собака?

– За ним, с поводком в снегу. Но когда ему надели наручники и парень залез внутрь, собака отскочила в сторону.

– После этого вы собаку помните? Что она делала?

– А вы знаете, – подумав, ответил сержант, – ничего не делала. И лаять перестала. Я тогда не обратил внимания, а сейчас вы спросили, я вспомнил. Как выключатель повернули.

– Она убежала сразу?

– Нет, я ее пару раз видел. И когда только сели в машину, и потом в зеркальце заднего обзора. Она сначала бежала за нами.

– А потом?

– А потом не до собаки было, – честно ответил полицейский. – У меня дежурство кончалось, а работы еще невпроворот по оформлению задержанных. Злой был очень.

– Спасибо, – поблагодарил Багров, делая очередные понятные только ему отметки в старинного образца блокноте.

Наталья Ивановна Немцова все заседания сидела в зале – она взяла отпуск. Отец появлялся, когда мог вырваться с работы.

Витя сидел в «аквариуме», спокойный и безучастный.

На вопрос судьи, бил ли он полицейского, ответил странно: «Вряд ли». Судья хмыкнул, но переспрашивать не стал.

Очередной ключевой момент произошел во время допроса потерпевшего Малинина. Даже дважды потерпевшего. Потерял отца, был довольно сильно избит. Досталось даже его машине, которую озверевшие недоросли испинали тяжелыми ботинками.

Поэтому сейчас, в зале суда, Вениамин Васильевич Малинин не был намерен кого-то из них жалеть.

– Кто из обвиняемых нападал на вашего отца? – спросил Вениамина его собственный адвокат.

– Все, – ответил тот.

– Можно вопрос, ваша честь? – спросил Багров.

Судья Горшков кивнул.

– Они нападали вместе, все сразу? – спросил он у потерпевшего.

– Да, – уверенно ответил тот. – Вот этот – он указал на сидевшего в прозрачной «клетке» Вьюгина, – сбил меня с ног битой. Я не успел защититься. Потом, пока я поднимался, все кинулись на отца.

– Вениамин Васильевич, а собака на вас и вашего отца налетала?

– Они натравливали пса, – ответил тот. – Собака орала как бешеная.

– Так она налетала или нет? – повторил адвокат вопрос. – Кусалась или нет?

– Да, – сначала ответил Малинин. Потом сам себя поправил: – Смотря как считать. Я считаю, что налетала. Очень страшно лаяла.

– Мне бы хотелось полной ясности, Вениамин Васильевич. – Багров сейчас работал на протокол, причем на самые важные его страницы. – Мы уже поняли, что пес был большой, страшный и громко лаял. Но физически он какие-то повреждения вам или вашему отцу нанес? Укусы? Или, может быть, вас толкнул, налетев телом? Было такое или нет?

– Нет, не было, – недовольно ответил потерпевший.

– А как вы думаете, почему? Может быть, он вообще не представляет опасности?

– Такая громила! – несогласно хмыкнул тот. – Вы б там побыли!

– Тогда, может быть, его кто-то удерживал? – гнул свое адвокат.

– Ходатайствую о снятии вопроса, – запротестовал адвокат Малинина. – Навязывание мнения.

– Переформулируйте вопрос, – нехотя согласился Горшков.

– Хорошо. – Олега Всеволодовича это нисколько не смутило. – Скажите, пожалуйста, Вениамин Васильевич, большая грозная собака находилась рядом с дракой, со свалкой бьющихся тел. Он лаяла, явно находилась в сильном волнении. Но никого не тронула, не толкнула, не укусила. Как вы считаете, почему?

– Не знаю, – сначала буркнул Малинин. Потом, пересилив себя, выдал главное: – Ее держал вон тот парень. – Он показал на Виктора Немцова. – Я тогда думал, что он пса и травит, на нас с отцом.

– А сейчас вы как думаете? – спросил Багров.

– А сейчас не знаю, – недовольно ответил потерпевший. Помолчав, очистил совесть: – Наверное, хозяин пса, – Малинин-младший опять показал на обвиняемого Немцова, – все-таки не хотел, чтобы собака нас с отцом кусала.

– Спасибо большое, Вениамин Васильевич, – поблагодарил Багров. – Я понимаю ваши чувства к обвиняемым. Поэтому ваши точные ответы, даже в пользу одного из нападавших, вызывают уважение.

– Да, по мне, пусть они все сдохнут, – ответил Малинин. – Просто не хочу брать грех на душу. Папа так воспитал. – Он прикрыл глаза рукой.

В каком возрасте ни потеряй любимого отца – это всегда трагедия.

Адвокаты остальных обвиняемых с неудовольствием наблюдали медленный, но неостановимый вывод одного из четверки из-под самого тяжелого пункта обвинения. Впрочем, не в их власти было этому помешать.

Москва. Ольга Шеметова и «бесплатник» Ахмет Гараев

У Ольги, несмотря на душевную травму, связанную с Багровым, работы тоже было невпроворот. На самом деле именно благодаря такой занятости любовные проблемы переносились относительно неплохо.

Боль всплывала только перед сном, когда Ольга уже не умом, а сердцем ощущала возникшую в квартире пустоту. Но физическая усталость была такой, что длилось это недолго: сразу проваливалась в сон.

Второе плохое время наступало утром. Особенно если снилось, что они с Олегом опять вместе. Однако и утреннее время, пригодное для переживаний, было максимально коротким – загрузка шла страшная.

Подготовка к защите Ариэля требовала времени. Шеметова много раздумывала и над линией «обороны» Бориса Семенова, читала литературу, собирала информацию о потерпевшем. Идея договориться с Незвановым грела ее с момента вступления в дело. Его же действительно обокрали, даже не извинившись. Естественно, что, войдя в силу, человек захотел сатисфакции.

Единственная принципиальная засада в идее замирения состояла в том, что живем мы не в Америке, а в России.

Америка, провозгласившая себя страной свободных людей, и в самом деле предоставляет конкретным людям огромные права. Скажем, решила потерпевшая помириться с насильником – это ее право. Если, конечно, она совершеннолетняя. Если ребенок – ее права будет защищать государство. Потерпевший-американец может простить грабителя и, теоретически, даже убийцу, если при этом не были затронуты интересы других лиц или государства.

У нас же, в Российской Федерации, всего четыре состава преступлений, когда частный обвинитель может передумать и отозвать заявление: частные обвинения, легкие телесные повреждения, клевета и оскорбление. Во всех остальных случаях потерпевший подать заявление на своего обидчика может, а освободить его потом от уголовного преследования – нет.

Хотя и здесь не все однозначно: прощение потерпевшего, несомненно, облегчит жизнь обвиняемому, даже при невозможности полностью снять обвинение.

Впрочем, Ольге и без этого было о чем поразмышлять. Дело в том, что у практикующего адвоката – по крайней мере, успешного, востребованного – никогда не бывает в производстве одно или два дела. И очень часто случается, что основную загрузку и напряжение задают мелкие дела, которые тоже надо кому-то вести.

Два из них у Шеметовой были связаны с визитами в СИЗО. А вот там время утекает, как вода через дырявый кран. Причем не только у заключенных.

Один из двух подзащитных, загремевших в тюрьму, был молодой грабитель, гражданин лет двадцати пяти. Приехал в Москву из Дагестана подработать. Из дальнего села, без связей, без знакомств. Сертифицированный электрик и штукатур-плиточник.

По приезде в столицу, в надежде быстро разбогатеть, встал на «невольничий рынок», в начале Ярославского шоссе.

Сначала вроде бы повезло. Высокого крепкого парня с тремя специальностями на работу брали быстро.

Но дважды обманули свои же, дагестанские, бригадиры. Обещали одно, потом развели руками, мол, прости, брат. И дали денег втрое меньше обещанного. Весенние месяцы были потеряны, домой ничего отправить не удалось.

Пару раз, уже летом, кинули работодатели-дачники. Он отработал, они не заплатили.

И парень решил, что гораздо легче и надежнее грабить случайных прохожих.

Короче, что Ахмет грабитель, сомнений не было ни у кого. Среди бела дня напал на хрупкую девушку, вырвал из рук сумочку, захотел еще и мобильник отобрать – она как раз по нему говорила. Не учел только, что девушка десять лет занималась контактным карате, два года подряд брала призовое место на неофициальном первенстве Москвы. И теперь ее красивые стройные ножки с нереальной силой и скоростью били по бедной голове Ахмета. Девушкины ручки, кстати, тоже не прохлаждались.

Так что с доказательной базой у полицейских было все в порядке. Мало того, что потерпевшая – прямо на месте преступления – сдала тело подъехавшему патрулю, так еще историю подтвердили человек шесть свидетелей. Плюс камеры над входом рядом расположенного банка. В общем, это и есть полицейское счастье.

Однако опера не стали останавливаться на достигнутом, решив повесить на бандита-неудачника добрую половину имевшихся висяков. Благо разгромленный во всех смыслах налетчик полностью потерял способность к сопротивлению. Он был готов признать все, включая вину за глобальное потепление и убийство Кеннеди, лишь бы опера не выполнили угрозу и не выложили в Ютуб ролик, на котором его била ногами и руками стройная, очень красивая девочка.

Шеметова, разумеется, всех этих тонкостей не знала, хотя ее смутила скорость успешной работы оперов и следователя, мгновенно довесивших к очевидному эпизоду восемнадцать неочевидных.

Ольге же подзащитный достался в соответствии с все той же пятьдесят первой статьей УПК. В этот раз была не ее очередь на «бесплатника», но Гескин попросил, у него были какие-то заморочки с медицинским обследованием, и грех было отказываться.

Так что сегодня, вместо решения еще пяти неотложных проблем, Ольга едет к подзащитному в СИЗО «Матросская тишина». А вчера потеряла два часа на встречу с его ушлым следователем: сидельцы до суда числятся именно за ними, если уже не перешли к прокурору, и без визы следователя свидания не получишь.

На самом деле он и отказать не вправе, раз адвокат пришел с соглашением на защиту и ордером. Однако может сильно помешать. Уловок для этого – множество: от «нет на месте» до «отошел, куда не знаем». Как правило, препоны защитникам строят в случае, когда следствие опасается адвоката. Опять же, это один из вариантов давления на обвиняемого: мол, видишь, адвокат тебя бросил, а мы всегда рядом, всегда с тобой.

Вот и вчера, хотя следователь особых препятствий не чинил, забрал ордер и выписал разрешение, Ольга почувствовала его скрытую антипатию. А значит, придется разбираться с делом досконально.

Нет, Шеметова не сомневалась в способности Ахмета Гараева напасть на прохожую с целью грабежа, против очевидного не попрешь. И не разучилась сочувствовать жертвам своих подзащитных. Однако всем существом противилась, когда беспристрастный уголовный суд пытались превратить в машину удовлетворения чьих-то карьерных или корыстных пожеланий.

Вот и «Матроска».

Народу – то есть правоохранителей – к счастью, много быть не должно: до конца квартала, тем паче до конца года, когда служивые закрывают дела и улучшают отчетность, еще далеко. А то бы пришлось занимать очередь ранним утром. Появился даже такой странный бизнес, как продажа очереди. Им занимались совсем уж не уважающие себя, вышедшие в тираж адвокаты с давно потухшими глазами.

Первый кордон – большая железная дверь, впускают по три человека. Это служебный вход. Через него проходят следователи, опера, работники изолятора. Ну и защитники, понятное дело.

Ольга прошла быстро. Предъявила документы: копию ордера, заверенную адвокатской конторой, свое удостоверение адвоката и разрешение на свидание от следователя. Чтобы не было нежелательных ошибок, «ее» Ахмет в выданном разрешении был описан максимально подробно.

Бумаги внимательно просмотрены.

Теперь придется оставить мобильный телефон, флешки, компьютер и даже собственное удостоверение. Все это положили в шкафчик с полочками, а Шеметовой взамен выдали жетон с номером ячейки. Более крупные вещи можно сдать в камеру хранения.

Ольга относилась к процедуре ответственно и с пониманием: подавляющее большинство находящихся за крепкими стенами следственного изолятора действительно опасны для общества. А отдельные особи – опасны особо.

Кстати, несерьезно подойдя к вопросу, адвокат сам может чувствительно пострадать. Пару месяцев назад Шеметова проглядела в сумочке симку для фотоаппарата. Контролер же не проглядел.

Акт ушел, к счастью, не прямо в коллегию, а в их контору; администрация СИЗО понимала: симка просто забыта, фотоаппарата с собой у адвоката не было. Вообще же неприятности «за пронос» могут быть большие – предусмотрено не административное, а уголовное наказание.

Нельзя даже поить и кормить подследственного или давать ему лекарства.

Ольга еще раз проверила сумочку и карманы. Все чисто.

Значит, можно идти ко второму кордону.

Это уже следственная часть.

Шеметова отдала девушке разрешение на свидание и получила талон. Не торопясь, очень аккуратно, заполнила его слева и справа. За кем числится, какая статья – это действительно важно. Конвойная команда должна представлять степень опасности сопровождаемого человека. Именно конвоир оторвет одну часть заполненного талона, вторая останется у Ольги. Кстати, талон заполняют все, даже следователи. Про оперов Шеметова не знала, у них был свой путь – через оперчасть тюрьмы.

Ну вот и все, талон отдан в окошко. А адвокат заняла очередь на кабинет, в котором и произойдет ее встреча с подследственным.

Кабинетов обычно не хватает, хотя их много. В женском следственном изоляторе на Перерве – больше десяти. В «Матроске» и все тридцать наберется. Но все равно, и там и там почти всегда приходится ждать. Иногда для этого есть скамейки, иногда их не хватает, и адвокат вынужден ждать стоя. Так что те, кто считает адвокатуру делом без физических нагрузок, сильно ошибаются: ожидание может обойтись сорока минутами, а может растянуться и на шесть часов. Последнее – как раз в уже помянутые времена, в конце отчетных периодов, когда почти все кабинеты заняты следователями.

Справедливости ради нужно отметить, что далеко не всегда и далеко не все следователи портят жизнь адвокату. Наоборот, повсеместной вражды между ними, как правило, не наблюдается. Более того, грамотный и подкованный адвокат отнюдь не безоружен в соревновательном процессе. И тоже обладает кучей возможностей усложнить жизнь процессуальному противнику.

Например, при ознакомлении обвиняемого с делом следователь обязан находиться рядом с ним. Читать приходится не меньше двух томов в день. Ра-зумеется, адвокат может изучать дело отдельно от подзащитного. Но для этого он должен иметь его копию. А вот копию ему по закону предоставлять не обязаны. Равно как не обязан предоставлять следователь протоколы до окончания следствия. Но дать ознакомиться-то обязан! Если консенсус в этих юридических тонкостях не найден, злобный адвокат может терроризировать следователя тем, что сядет саморучно переписывать протоколы. Все триста штук… Обычно следователь сразу идет навстречу.

Да и не только от следователей, точнее, их загрузки зависит срок ожидания адвоката на втором кордоне. Конвоиры – тоже люди, у них бывают отпуска. Кабинет-то свободен, а некому выводить. Два конвоира на шесть этажей изолятора. Наконец, твой подзащитный может быть в бане, на допросе в оперативной части, на прогулке. Хотя с прогулкой зэка задержки долгой не предвидится, вся она укладывается в сорок минут.

В этот раз повезло. И часа не прошло, а Шеметова получила еще один жетон – с номером кабинета. После третьего кордона работа, можно сказать, началась. Потому что Ольга уже находилась в знакомом кабинете – она, наверное, во всех них перебывала за прошедшие, не столь уж длинные годы. Этот – типичный: три привинченных к полу стула, стол, тоже привинченный. Раньше, до борьбы с табакокурением, была еще привинченная к столу пепельница. Вот, собственно, и вся мебель.

Не считая подоконника, на который можно было кинуть куртку с сумкой, а можно и самой сесть, Шеметова не считала зазорным посидеть на подоконнике, если так удобнее разговаривать.

Этот кабинет считался большим. А потому в него вошло еще одно, весьма специфическое сооружение. В просторечии «клетка». Крохотная зарешеченная камера в камере. Туда сажают особо опасных преступников, в основном убийц и маньяков.

Подумала об этом Шеметова и сама себя остановила.

Конечно, адвокату не все равно, кого защищать. Хотя он обязан защищать каждого. Но если даже говорить про убийц и маньяков, достаточно вспомнить дело Чикатило. Вряд ли кто пожалел о расстреле злодея, мучившего и убивавшего детей. Однако все ли помнят, что до его поимки за те же самые убийства были пойманы и расстреляны еще несколько человек? И, скорее всего, кто-то из них сидел в этой «клетке», а на него со страхом, недоумением и презрением смотрели люди. Этих-то, расстрелянных по ошибке, хоть после смерти, но реабилитировали. А сколько осталось нереабилитированных?

Нет, Шеметова за прошедшие семь лет работы напрочь отучилась от бескомпромиссных формулировок.

Конвойный привел «ее» Ахмета.

Здоровый черный парень. И волосы как смоль. И кожа смуглая. И нос обширно простирается за пределами узкого лица. Прямо готовый портрет для плаката обиженных умом националистов.

– Я ваш адвокат, Ольга Шеметова, – улыбнулась она.

Парень, ничего не ответив, настороженно смотрел в сторону. В этих стенах он явно не ждал хорошего ни от кого.

– Вы понимаете, в чем вас обвиняют? – спросила Шеметова.

– Да, – кивнул Ахмет.

– Со всем предъявленным согласны? – Ольга уже читала первые протоколы.

– Да.

– Все девятнадцать грабежей ваши?

– Да.

– Что-то не верится. Разные районы, разные почерки. Не чужое на себя берете?

– Какая разница? – Похоже, Ахмет удивился.

Уже хорошо.

– Разница есть, – терпеливо объяснила Шеметова. – За один грабеж, и тот неудачный, вы получите, скорее всего, по нижней границе статьи. За девятнадцать – по верхней. А разницу вам придется отсиживать годами.

– У меня нет выхода, – глухо ответил тот.

– Что за ерунда? – тоном смягчила смысл Ольга. – Кто вам это сказал?

Парень замолчал.

– Вы подписывали протоколы без угроз и нажима? – спросила она.

Парень молчал.

– Ну, хорошо, – продолжила Шеметова раскачивать психику Ахмета. – Вот вы признались в девятнадцати грабежах. Но жертвы вас не опознают. У вас необычное лицо, запоминающееся. Как подтвердите свое участие?

– Там либо ночь, либо маска, – односложно ответил тот.

Ох, как лопухнулась Ольга! Даже стыдно стало.

Да, читала бегло. Но почему не заметила сама? Одно, безусловное, нападение днем, с открытым характерным лицом и в людном месте. Все остальные, – условные, скажем так, – ночью либо в маске.

Да, следаки дают жару. Улучшают показатели, как могут.

– И вы всерьез хотите подарить им звездочку в обмен на годы тюрьмы? – осторожно спросила она.

– А что мне остается? – от душевного напряжения парень повысил голос.

– Отказаться от чужого, только и всего, – спокойно сказала Ольга. – Плохо, что себя оговорили. Теперь придется потрудиться. Но наверняка все им рассыплем. Наверняка по паре случаев у вас будет алиби. Наверняка будут показания свидетелей, опровергающее ваше участие. Вон вы высокий какой. Там, в масках, все были такие высокие?

Грубо работают ребята. Можно отбиться. А может, сами сдадут назад, когда жареным запахнет. Фальсификация уголовного дела – это не шутки.

Ахмет сидел молча, закрыв голову руками.

Ольга его не торопила, время у них было, а без содействия обвиняемого ее задача становилась малоразрешимой.

Наконец он сказал:

– Моих три грабежа.

– Я вас об этом не спрашивала, – быстро сказала Шеметова.

– Моих было три, – как будто не слыша ее, повторил подследственный. – Забрал у тетки сумку с продуктами. Есть хотел очень. Мобильник у школьника, до сих пор стыдно. Девчонка, думал, будет последняя. Продам телефон, куплю билет, уеду обратно. Здесь оставаться – все равно поймают. Лучше дома бедствовать, чем в тюрьме. Не вышло.

– Послушайте, – максимально внятно сказала Ольга. – В данном случае меня больше интересует то, что вы точно не делали. Восемнадцать пришитых эпизодов. Я уверена, их реально отбить. Если не будете рассказывать про теток и школьников, может, обойдется условным. Вы же первый раз судимы.

– Ох, господи! – вместо ответа простонал Ахмет.

– Что «господи»? – упорно не понимала адвокат. – Зачем вам тюрьма за чужие преступления?

– Я не могу! – Парень, здоровенный и накачанный, чуть не плакал.

– Что не можете?

– Я ж поехал на свадьбу заработать, – наконец начал он. И… замолчал снова.

– Не заработали. Свадьбы не будет. Но и в тюрьме тоже не свадьба.

– Свадьба-то будет, – выдохнул Ахмет. – Роксана любит меня.

– Тогда я уже ничего не понимаю, – развела руками Шеметова. – Вас любят, а вы от нее – в тюрьму на долгие годы?

– У нас говорят так, – глухо ответил он. – Кого уважает жена, того уважает весь мир.

– Роксана зауважает вас за девятнадцать грабежей?

– У них видео, где эта девушка…

В мозгу Шеметовой снова как вспышка сверкнула.

– Видео с вашим избиением? – чуть не вскрикнула она.

Тот кивнул, едва не плача.

– Это позор, – прошептал он. – Лучше тюрьма, чем потерять честь.

«Ох, как все запущено», – подумала Ольга. Где-то она уже такое слышала. Про позор и про честь. Под этот рефрен отвергнутый любимой женщиной участковый в архангельской деревне превращал в кошмар жизнь ее сына. И в конце концов лишился своей[4]. Да и еще истории могла бы припомнить из своей, не такой уж богатой адвокатской практики. Высокие слова часто становятся лишь прикрытием низких дел.

– Я – женщина, – наконец сказала Ольга. – И я точно знаю, что любимый рядом – пусть избитый, пусть без денег – гораздо лучше, чем любимый в тюрьме. Женский век недолог, ты же знаешь. – Она намеренно перешла на «ты», парень был младше ее.

– У вас в Европе так, у нас по-другому, – ответил Ахмет, но ясно было, что зерно сомнения заронено.

– Везде одинаково, – заверила его Шеметова и перешла в окончательное наступление: – Ладно, давай по порядку. Ты знаешь, что девушка, которая тебя избила, – чемпионка Москвы по контактному карате?

– Нет, – сказал тот. – Какая мне разница?

– Принципиальная. Даже по Кодексу знание и применение приемов единоборств приравнивается к применению оружия. Если б она тебя ножом пырнула – это был бы не позор?

– Ножом? – задумался Ахмет. – Ну, нож – другое дело.

– А если б из «ТТ» пальнула? – докручивала парня адвокатесса.

– Но она ж не из «ТТ», – отбивался он. Однако оба понимали, что процесс пошел.

– «ТТ», нож, опасные приемы – Кодексу почти без разницы. Это все – оружие. Ты был безоружен, она – вооружена. Нет позора.

Ахмет, глубоко задумавшись, молчал.

Ольге оставалось лишь нанести последний удар.

– И еще. Видео – вещдок. За его утерю или разглашение следует серьезное наказание. Мы отдельно упомянем это в нашей жалобе. Никто из следаков не станет рисковать карьерой ради того, чтоб уязвить некоего Ахмета Гараева. Я тебе это гарантирую. И последнее. Те же видео могли остаться на сервере обслуживающих компаний. Даже если ты договоришься со следователем, возьмешь на себя все и надолго сядешь в тюрьму, нет никаких гарантий, что видео не появится в открытом доступе.

Ахмет потупил взор, напряженно размышляя.

– Короче, парень, – забила последний гвоздь Шеметова. – Тебя втянули в плохую игру. Ты им – звездочки на погоны, они тебе – тюрьму. И более ничего. Потому что ничего более они сделать не в силах, понял?

– И что мне теперь делать? – тихо спросил он.

Вот теперь пошла настоящая работа…

Москва. Антон химичит со свидетелями. Первый суд в мировом суде. Гескин заболел

С Гараевым все получилось, как в сказке. Или в фильме про суперадвоката – в жизни так бывает нечасто. Но вот случилось же с Шеметовой!

Впрочем, неверная трактовка. Это не с ней случилось. Это она, попав в соответствующую ситуацию, организовала такой случай, чем имела полное право гордиться. Даже Гескин, пришедший со своего медобследования каким-то невеселым, обрадованно улыбнулся, узнав о подробностях. И поздравил Ольгу с отличной адвокатской работой.

А дело обстояло так.

Шеметова добилась личной встречи со следователем. Он отказывался, ссылаясь на занятость, но Ольга намекнула, что ему эта встреча нужна не меньше, чем ей.

Пришла, начала спокойно рассказывать все, что узнала. Без угроз, без экспрессии. Только факты и предположения, пока не оформленные как факты.

Следователь сам ее остановил, предложил продолжить общение в ближайшем кафе. Может, опасался прослушки. А может, почуял проблему в самой Шеметовой и собирался прощупать, насколько она готова к серьезной конфронтации.

Сели в тихой полупустой кафешке, заказали по соку, причем адвокат принципиально заплатила за сок сама.

– В общем, Игорь Евгеньевич, дело ваше липовое, шито белыми нитками, я его легко развалю, – закончила она первую часть выступления.

– Все адвокаты так считают, – тянул время еще не принявший решения следователь.

– Но не все делают, – улыбнулась Шеметова. За ее спиной уже стояла какая-никакая репутация. – Вы поспрашивайте насчет меня у коллег.

– Поспрашиваю, – пообещал тот.

– Кстати, не только дело может развалиться, – сказала Ольга, собираясь заканчивать посиделки.

– А что еще? – серьезно спросил Игорь Евгеньевич.

– А то вы сами не понимаете, – спокойно ответила Шеметова. – Обвинения не просто не подтвердятся. Легко можно доказать, что обвинения сфабрикованы, а дело сфальсифицировано.

– И на девушку никто не нападал? И сумочку никто не отнимал? – улыбнулся тот. Впрочем, не очень весело, Ольга давно уже научилась разбираться в улыбках процессуальных противников.

– И нападал. И отнимал. На конкретную девушку, которая его жестоко избила.

– Будем судить девушку?

– Ни в коем случае. Я аплодирую ей обеими руками.

– Так в чем же дело? – начал раздражаться капитан юстиции. – Ваш подзащитный опасен на улицах. Следующая жертва может не владеть карате. Так что лучше, если Гараев будет сидеть в тюрьме. Всем лучше.

– Нет, капитан, – мотнула головой Шеметова. – Всем лучше будет только в том случае, если Гараев будет сидеть в тюрьме за свои преступления. А не за чужие. Иначе слишком большой простор открывается для таких, как вы.

– Вы всерьез считаете меня монстром? – скорее удивился, чем разозлился Игорь Евгеньевич.

– Нет, не считаю, – ответила она. – Пока.

– Почему пока?

– Потому что сейчас посадите Гараева. Восемнадцать из девятнадцати инкриминируемых преступлений – липовые, зато преступник настоящий. А завтра вы будете сажать, кого захотите. Прецедент – опасная штука.

– У нас не прецедентное право, – попытался отшутиться следователь.

Но Шеметова шутки не приняла.

– Вор должен сидеть в тюрьме, – жестко сказала она. – Но только за то, что он сделал. Потому что сначала фабрикуют дело вору, а потом всем, кому сочтут нужным. Невозможно быть условно порядочным, понимаете?

– Я каждый день разгребаю грязь, – обиженно сказал капитан. – Те, кого я убираю с улиц, – отребье. Если их не убрать, вы же сама и окажетесь под ударом.

– Вот и убирайте грязь, – вставая, ответила адвокатесса. – А не создавайте ее. Ложные обвинения – тоже грязь. Хоть по Библии, хоть по Уголовному кодексу. Если вы меня услышали, снимайте с парня лишнее, и готовим дело к суду. Если нет – готовим тело к драке. Только оперов своих предупредите, что они тоже в кустах не отсидятся.

– Сколько времени на подумать? – спокойно спросил следователь.

– До вечера, – ответила Шеметова.

Капитан отзвонился уже через час, видимо, посоветовался с операми, поставлявшими ему материал.

– Мы убираем из обвинительного заключения семнадцать эпизодов, – бесстрастно сообщил он.

– Почему не восемнадцать? – пошла до конца Шеметова.

– Потому что потерпевший, школьник-семиклассник, опознал налетчика.

– Что у него отобрали?

– Мобильный телефон.

– Хорошо, будем работать по профессии, – ответила Ольга. – Спасибо за понимание.

– Не за что, – ответил Игорь Евгеньевич. И, не удержавшись, добавил: – Когда освобожденный Гараев пойдет на следующее дело, постарайтесь не встретиться ему на улице.

– Даст бог, Гараев не пойдет, – улыбнулась Шеметова.

Но к следователю теперь относилась лучше, чем вначале. Похоже, он старался не только из-за звездочки.

Впрочем, когда облеченные властью люди игнорируют правду, они приносят миру страдания даже в случае самых благих помыслов.

Вот за этот эпизод и благодарил ее теперь Гескин.

А Ольга уже сломя голову неслась в мировой суд, где должно было состояться первое заседание по делу Ариэля Вейзера и побитого им А. Г. Воронцова. Пока что диспозиция выглядела неплохо, но и не гарантировала увод Вейзера от реального лишения свободы. Хотя даже условное могло стоить ему права работы.

У наказанного Вейзером хама было три свидетеля.

Странно, что не пять, компания-то состояла из шестерых. Видать, не все согласились постоять за своего обиженного коллегу.

Ольга, заметив этот момент, без особого труда выяснила, что свидетельствовать в пользу приятеля-хулигана отказался его сослуживец по финансовой компании и дама, с которой он отдыхал в Эйлате, поссорившись прямо в самолете. Не факт, что они согласятся дать показания против Воронцова. Однако если патронов в обойме будет не хватать, с ними тоже придется поработать.

Отлично помог Антон. Он оказался фантастически ловким парнем, обеспечив Шеметову материалом аж для трех встречных заявлений. Согласились поучаствовать в качестве потерпевших (кроме, ра-зумеется, жены Вейзера) девушка из самолета и стюардесса. Второй пилот согласился прийти в суд и засвидетельствовать хулиганское поведение пассажира Воронцова.

Молодец, Антон!

Мало того, он еще обаял мировую судью Инессу Алексеевну Гоголеву, получил к ней распределение на практику перед выпускным курсом и сейчас знал в стенах суда почти всех его постоянных обитателей.

Шеметова, конечно, была счастлива иметь такого помощника. Однако, сказать по правде, начали закрадываться опасения. Будущий адвокат – или прокурор? – так спокойно относился к фактам и так лихо был готов фабриковать свидетельские показания, что становилось немножко не по себе. Получалось как бы заочное продолжение спора с Игорем Евгеньевичем, следователем Гараева.

Впрочем, Ольга несколько смущенно, но готова была согласиться, что ради вытаскивания неправедно обвиненного Ариэля сама была не прочь состряпать что-нибудь не вполне, с точки зрения Библии, потребное…

Единственно, на что ее хватило, – запретить становиться потерпевшим самому Антону. Да и то не столько по нравственным соображениям, сколько по рациональным. Его синяки были, конечно, достаточно красноречивыми. Однако любая случайно не замеченная видеокамера мгновенно могла сделать будущего выпускника юрфака пойманным лжесвидетелем.

Тем более что у Воронцова было два очень хороших и дорогих адвоката. Они точно не простят грубых ошибок противной стороне. А у всех «наших» потерпевших на троих – один защитник, Ольга Шеметова.

Воронцовские адвокаты были действительно сильными специалистами, хотя, на взгляд Ольги, не очень подходящими к случаю. Известные «уголовные» юристы, они, несмотря на серьезные гонорары, относились к мировому суду заведомо неверно, считая ниже своего достоинства расшаркиваться в столь несерьезном заведении. Конечно, судебный участок – это не районный суд. И мировой судья – не федеральный судья. Однако и там обсуждаются дела, которые могут закончиться реальным тюремным сроком, пусть даже небольшим. А главное, ни один мировой судья не считает себя юристом второго сорта. И крайне болезненно реагирует на свою недооценку участниками процесса.

Ольга со скрытым злорадством наблюдала, как пыжились крутые адвокаты Воронцова и как тихо бесилась Инесса Алексеевна. Сама же Шеметова, не боясь переиграть, была с мировой судьей максимально учтива. Она, даже разговаривая с ней в каморке-офисе, все равно именовала ее «ваша честь», что было вовсе не обязательно в данной «юридической инстанции».

Вообще-то, все эти мелкие хитрости не имеют отношения к юриспруденции. Но суд – всегда состязание сторон, сравнение аргументов, позиций и, в немалой степени – обаяния тех, кто все это до судьи доносит. Тот, кого не интересует эмоциональная сторона дела, никогда не станет успешным адвокатом или прокурором в действительно свободном суде.

Итак, первое заседание началось и прошло быстро. Поскольку народу пришло до черта, да еще выдвигались встречные обвинения, успели не так много, и судья назначила второе, через два дня.

Весь «Великий Хурал», организованный Шеметовой, дружно явился и на второе заседание. Два адвоката Воронцова тоже были на месте.

А вот их доверитель не пришел.

Довольно важная фигура в своей финансовой корпорации – но не самая важная! – он не смог отказаться от срочной командировки. Мало того, Воронцов даже не предупредил адвокатов, и они тоже узнали о командировке лишь в зале суда.

Инессе Алексеевне это не понравилось. А Ольге понравилось, даже очень. Она не была уверена именно в таком продолжении процесса, но ждала чего-то подобного.

Воронцов просил отложить рассмотрение дела на два месяца.

Судья не возражала. А Шеметова еще как возражала! Ведь по закону по просьбе одной из сторон слушание может быть отложено не более чем на две недели. Можно и больше, если вторая сторона не против. Но Ольга, как та Баба-яга из мультфильма, всегда была против!

Ровно через две недели и два дня она и ее подзащитный оказывались в суде с требованием продолжения процесса.

Забегая вперед, отметим, что подобный фокус был применен шесть (!) раз. Воронцов был не в состоянии ничего сделать: он не мог отказаться от командировок, а суд не мог – при вечно возражающей Шеметовой – откладывать заседания более чем на две недели.

Еще одно заседание сорвалось не по привычному поводу. На этот раз не пришел – по совету все той же Шеметовой – Ариэль Вейзер. У него была ангина.

Мог бы, конечно, прийти. Однако узнав, что неуловимый Воронцов тоже, наконец, собирается явиться пред светлые очи Инессы Алексеевны, Шеметова оставила Вейзера дома. Официально вызвали врача районной поликлиники, и адвокат доставила в суд справку о болезни.

Адвокаты противной стороны чуть не под лупой исследовали больничный, но что толку? Больничный был настоящий. Да и болезнь тоже была почти настоящая…

Стоит ли говорить, что следующее отложение дела опять было по вине заявителя. И опять – без оправдательных документов, причем уехал снова надолго. И вновь через две недели Шеметова уже была в суде.

Короче говоря, одно из главных напутствий будущему удачливому адвокату – лениться не надо. Не только волка ноги кормят…

А вот с Гескиным все получилось не так хорошо, как поначалу решили. Он ведь, вернувшись с обследования, никому ничего не рассказал. Просто попросил внеочередной отпуск.

Валентина Семеновна выяснила в приватном разговоре с некоей Жанной Давыдовной – степенной неблизкой знакомой Гескина, – что старик ложится на операцию. И не куда-нибудь, а в онкологическую больницу. Валентина подняла тревогу, растрезвонила молодым.

Еще раз связалась с Жанной Давыдовной – та, похоже, была недовольна: отношения давно перестали быть романтическими, и теперь ей больше хотелось покоя.

Но куда Жанне Давыдовне до Валентины Семеновны! Та, вцепившись, как клещ, выведала все. Гескин уже госпитализирован и не сегодня, так завтра будет прооперирован.

Волик, Ольга и Валентина Семеновна решили ехать к нему немедленно. Багров должен был добраться сам, автобусом.

Раскидали неотложные дела, отложили отложные. Сели в большую машину Волика, нечастый в обиходе фордовский мини-вэн – именно на ней еще недавно собирались ехать в путешествие две молодые «конторские» пары, – и поехали совсем в другую сторону. И путешествие изначально не обещало быть веселым.

Больница, хоть и относилась к Москве, располагалась за городом, в Красногорске. Едва успели получить пропуск – приемные часы заканчивались. Впрочем, порывшись в памяти, Волик и тут нашел друзей, которые смогли помочь с проходом на территорию. У подъехавшего чуть позже Багрова тоже имелись знакомства в медицинском департаменте московского правительства. Ситуация была неопределенная, так что могло пригодиться все.

Они нашли коллегу в одном из хирургических отделений – больница была огромной.

Аркадию Семеновичу еще ничего не сделали радикального, а он уже был другим. То ли больничная одежда сказывалась, хоть сама клиника была отличная и на больницу-то не похожа – с мраморными полами, удобствами на палату и отсутствием специфических госпитальных запахов. То ли тень тяжелой болезни, обнаруженной столь внезапно. Впрочем, когда это тяжелые болезни обнаруживают спокойно и по плану?

В общем, Гескин сдал. Или сдался?

Он лежал в пижаме на кровати. Палата была двухместной. На второй койке в полузабытьи лежал такой же старик, только прооперированный. У его изголовья стояла мачта капельницы – не простой, привычной, а какой-то хитрой, увешанной мудреными приспособлениями.

Похоже, увидев коллег, Гескин обрадовался. Однако жизненного запаса у старика было явно мало.

– Что это вы удумали? – сказал Волик. – Мы чужие, что ли? Объяснить можно было?

– Извините, ребята, – оправдывался тот. – Не хотел грузить стариковскими делами.

Для разговора вышли в парк, это не возбранялось. Там росли вековые деревья. Нашлась и пара удобных скамеек, друг против друга.

Гескин сел с Валентиной, Багров, Ольга и Волик – напротив.

– Марина вам привет передает, – сказал Волик. – И билеты. Через три недели будет большой концерт.

– Дожить еще надо, – непроизвольно вырвалось у старика.

– А почему вы засомневались? – спросил Багров. Он уже успел выяснить состояние Аркадия Семеновича с точки зрения врачей. – Ничего фатального пока нет.

Гескин пропустил заявление, как малозначащее, мимо ушей.

А зря, все, что говорил Олег Всеволодович, он, как правило, умел обосновать.

– Здесь же все свои? – спросил он старика.

Гескин утвердительно кивнул. Это точно, других своих ближе, чем эта молодежь, у него на расстоянии в десять тысяч километров не было – сыновья давно жили в Америке.

– Ну вот, – листая виртуальные страницы смартфона, искал главное Багров. Наконец, нашел.

– Метастазов не обнаружено, – начал выборочно зачитывать он. – Сердце в норме, кровь в норме. Пациент к операции готов. Высокая вероятность ее абластического исхода.

– Чего? – не поняла Валентина.

– Все плохое уберут начисто. Удалят в пределах здоровых тканей, – пояснил подкованный Олег Всеволодович. И вдруг неожиданно добавил: – Я спросил своего дружка, хирурга, чего ждать.

– И что он ответил?

Теперь было видно, что Гескину, конечно, небезразличен исход лечения. Просто старик устал все держать в себе. А те, с кем можно поделиться, – кто далече, а кто и совсем далеко…

– Он ответил, что если не оперировать – жить останется полгода, и закончится эта жизнь больно, кишечной непроходимостью. – Гескин явно напрягся, но Багров знал, что делал. – А если оперировать, – продолжил он свою мини-лекцию, – и все пойдет стандартно, то через день вы будете свободны от опухоли: все назначено на послезавтра, на утро. Через два-три дня встанете. Через неделю начнете нормально питаться и гулять по парку.

– А через две недели – в космос? – невесело улыбнулся Аркадий Семенович.

– Про космос он ничего не говорил, – отшутился Багров.

Эстафету перенял Волик.

– Через две недели – пойдете домой, – сказал он. – Мы вас заберем. А через месяц – бегом в контору. Потому что в августе все хотят в отпуск. Вон Ольга вашего подзащитного почти выпустила на свободу. Однако всех ей одной не потянуть.

– Думаешь, я смогу мотаться по судам? – спросил Гескин.

– Первое время – вряд ли, – честно ответил Томский. – Но нам о таком помощнике только мечтать можно.

И это сказанное было правдой. Гескин пользовался всеобщим уважением и имел столько знакомых, что его ресурсом питалась вся контора без исключений. Конечно, ребята уже и своих связей поднабрали. Однако здесь был как раз тот случай, когда старый конь борозды не портит.

Закончила общую беседу Ольга.

– Вы, Аркадий Семенович, сильно ошибаетесь, – взяла она быка за рога, – если считаете, что никому не нужны. Вы нам нужны. Честное слово. Вы для нас и советчик, и друг, и главный по связям с юридической общественностью, – улыбнулась Шеметова. – Короче, вы просто обязаны вернуться.

Немудреная была речь, зато искренняя. Именно этого «лекарства» сейчас старику и не хватало. Он им нужен – вот лейтмотив выступлений ребят. И это же – лейтмотив бессонных стариковских ночей-сомнений. Мало кто умеет жить только для себя. И когда человек становится не нужным окружающим (или считает себя таковым) – он уходит.

А потом неожиданно выступила Валентина Семеновна. Она прогнала ребят и, судя по виду Гескина – слов слышно не было, – устроила показательную порку старому адвокату.

Валентина никогда особо не стеснялась в выражениях. Может, только Гескина и не трогала из уважения к сединам. Здесь же, видимо, оторвалась на полную. Когда молодая часть конторы вернулась обратно, старик еще оправдывался, попутно клянясь и божась выполнять все требования врачей и суровой секретарши-распорядительницы.

– Так-то! – всем своим видом говорила Валентина Семеновна, впрочем, уже сменив гнев на милость.

Уходили через час, порешав множество немаловажных дел.

Главное – подняли настроение Гескину. Даже больше, чем настроение. Напомнили ему, что жизнь прекрасна и нужно делать все, чтоб в ней задержаться. Напомнили, что он не один. Да, родные и любящие дети в Америке. Но и эти не совсем чужие. И тоже любящие.

Остальное было менее важно, однако не менее для старика ощутимо. Багров через друга договорился, что Аркадия Семеновича завтра переведут в одноместную палату – оплату ребята взяли на себя. Валентина Семеновна должна была купить и доставить все необходимые для больницы причиндалы – от эластичных противотромбозных чулок до спецсредств, насоветованных Багрову все тем же его приятелем. Последнее по счету, но не по важности – Гескину нашли сиделку, средних лет таджичку с веселым характером, фельдшерским образованием и хорошими рекомендациями. Это уже Волик расстарался.

Расстались, оставив старика в другом состоянии.

Но все равно уходили грустные – само название больницы оставляло не много простора для веселья.

Уже въехав в Москву, Багров неожиданно спросил Шеметову:

– Ты к себе?

– Да. А ты? – вопросом ответила она.

– Да, – неоднозначно ответил он.

Однако и Шеметовой, и Багрову, и Волику с Валентиной Семеновной все было очень даже понятно. И, главное – отвечало общим устремлениям…

Довольный Волик остановил свой дилижанс у дома Шеметовой.

Они с Багровым поднялись наверх, зашли в квартиру.

Вроде бы в жилище ничего не изменилось. Но оно перестало казаться Ольге пустым…

Москва – Хельсинки — Травемюнде – Любек. Первый отпуск за два года

Чем хороша работа? Сколько людей – столько и мнений. Упомянут интерес, зарплату, приятное общество, расширение кругозора. Хотя, несомненно, главным достоинством работы, даже любимой, является отпуск.

Уйти в него было нелегко.

Только Марине нужно было для этого лишь принять волевое решение. Волику же пришлось энергично расшвыривать дела, потому что стандартный пред-отпускной метод – скинуть их на остающихся – не представлялся возможным. Ибо в отпуск уезжали все сразу. Трое обитателей конторы плюс Марина – на вместительном «автобусе» Волика, Валентина Семеновна – почти по классику: на поезде, к детям, в Саратов.

Гескин пока находился в больнице, но он, как и обещал прогноз, уже гулял по парку, избавленный от страшной мины с часовым механизмом, которая еще недавно отсчитывала остававшиеся недолгие месяцы. Теперь мины нет, и Аркадий Семенович вновь привыкал к долгой жизни.

Эвакуировать Гескина из клиники требовалось немного позже прогноза, это Багров его слегка поддерживал перед операцией. Как раз успевали съездить и через пару дней после возвращения забрать своего старика.

Багров к поездке тоже готовился. Но ему на руку сыграл уход судьи Горшкова в отпуск, так что в деле хулиганов-наркоманов появился законный перерыв.

Да и Ольге было что раскидывать.

В деле Вейзера ей, как всегда, помог побитый финансист Воронцов. Начальство отправило его в месячную командировку, и Шеметова через две недели мягко потребовала у мирового судьи «продолжения банкета», то бишь процесса. Инесса Алексеевна, и без того злая на заявителя и его бесцеремонных адвокатов, оформила неявку, сдвинув суд еще на две недели. Этого промежутка было вполне достаточно, чтобы отдохнуть.

Визит в Волжск состоится примерно через два с половиной месяца, если брать средние сроки ожидания выдачи и этапирования арестованных по запросу Интерпола.

Остальные проблемы тоже удалось разрулить без потерь.

И вот оно, начало счастья: к дому Шеметовой подкатил белый «Форд Транзит».

Точнее, не так.

Счастье уже две недели было в ее доме, с тех пор, как вернулся Багров. Они никак не обсуждали произошедшее, просто каждый сделал для себя свои выводы. И еще один – общий: поодиночке им плохо. Когда же подъехал микроавтобус с Воликом за рулем, счастья стало еще больше.

Устроились в обширном чреве машины: изнутри та даже казалась больше, чем снаружи. Купил ее перфекционист Волик не из любви к рубленым фордовским обводам. А для поддержки обожаемой Мариночки: именно в этот «сарайчик» влезали все четыре участника их квартета, включая инструменты, концертную одежду и просто одежду. Волик уже дважды возил их выступать за тысячи километров.

Нынешний маршрут был куда длиннее.

Собирались, заехав в Питер, добраться до Хельсинки. Оттуда на пароме доплыть до Травемюнде или Ростока. После чего осмотреть ганзейские города Германии. Это планировалось успеть примерно за полторы недели. Затем Ольга с Багровым возвращались из Берлина на самолете, а Волик с Мариной – на своих четырех через Польшу, с заездом в Варшаву.

Багров тоже был не прочь покататься подольше и вернуться с друзьями, но не хотел бросать Ольгу, которая, как всегда, боялась опоздать на одно из ключевых дел и желала иметь запас времени.

Выбирались из Москвы в четыре утра. Это был единственный способ избежать пробки, особенно обидной перед дальним маршрутом.

Ни Шеметова, ни Багров никогда раньше не ездили в такую несусветную рань по мегаполису. В отличие от Волика, который еще недавно как раз в это время привычно возвращался из ночных клубов. Впрочем, когда обсуждалась эта тема, Волик благоразумно помалкивал: только-только был насовсем заглажен инцидент, едва не стоивший ему счастливой семейной жизни.

Ольгу удивило большое количество автомобилей в такой час. Это ж сколько народу не спит! Потом она подумала о пятнадцати миллионах жителей города, и все стало на свои места. Если хотя бы один из ста захочет побыть полуночником, гулять выйдет немаленький городишко.

Выехали на Ленинградку и понеслись на северо-запад. Разумеется, понеслись в данном случае было образным выражением: за городом шоссе оккупировали деревни, а в них засели фискальными агентами фотоаппараты гаишников с радарами. Но, тем не менее, даже ограниченная скорость, помноженная на часы и не деленная на пробки, в итоге давала приличное расстояние.

В салоне царило приподнятое настроение. Марина смотрела на широко разлившуюся Шошу и слышала неведомую другим музыку. Ольга думала о том, что становится, наконец-то, настоящим адвокатом и профессия нравится ей все больше и больше. Мужчины же радовались не только заоконным видам, но и присутствию своих женщин. А все вместе это и называется «хорошая жизнь».

Пробку поймали в Вышнем Волочке. Здесь главная федеральная трасса проходит прямо по городу, приторможенная светофорами. Багров привычно подумал, что если бы властная вертикаль на всех своих этажах крала чуть меньше – ну, хотя бы на один процент, – то главная федеральная трасса была бы минимум восьмиполосной. А над несчастным нынче Волочком можно было бы построить гигантскую эстакаду…

То ли пробкой навеяло, то ли еще чем, но путешественники решили не останавливаться в Питере. Туда легко махнуть на любые выходные, хочешь – на поезде, хочешь – на машине. Ребята же рвались на дальнюю дистанцию, и всякая остановка казалась нежелательной. В итоге решили свернуть на кольцевую и сразу двинуть на Выборг.

Смешно, но на подъезде к городу указатель каким-то образом проскочили. То есть искренне считали, что объезжают город. Однако увидев известные с детства красоты, поняли, что пересекают Питер насквозь.

Ничего страшного, постояли лишь у светофоров.

И вот уже покидают Петербург, идя на северо-запад вдоль Финского залива. Местность сменилась на характерный для севера пейзаж с соснами и гранитными валунами.

Ехали уже часов десять, а не устали совершенно. Волик не давал себя менять, потому что Багров лишь месяц назад получил права, а Шеметова не подходила по гендерному признаку.

– Ну и веди сам, – не всерьез обиделась Ольга, которой гораздо больше нравилось разглядывать окружающие красоты, чем напряженно крутить баранку фордовского мастодонта.

Выборг путешественники решили оставить в стороне: их целью был пограничный переход в Торфяновке. Однако, как и в случае с Питером, непонятно почему въехали в город.

Разумеется, не пожалели. Припарковав большого белого друга прямо на улице, пошли прогуляться в старый центр.

Брусчатка ровно ложилась под пятки, а друзья как будто погружались в средневековую европейскую архитектуру, жить с которой им предстояло следующие две недели.

В Торфяновку приехали под вечер, но еще не стемнело.

Огромный пограничный переход был практически пуст. Машину наскоро осмотрели, стукнули штампами по паспортам, и все – ребята уже катили по шенгенским просторам.

Впрочем, внешне мало что поменялось. Дороги и на российской стороне были неплохие, а валуны ровно так же валялись тут и там, делая лес каким-то дизайнерски-ландшафтным.

Любоваться дорогой оставалось недолго – надвигалась ночь. Не было смысла искать приключений – паром отходил из Хельсинки в четыре часа дня по местному времени, а оно, между прочим, на пару часов отстает от московского.

Так что свернули в первый же найденный по навигатору отель и уже через двадцать минут получили ключи от номера.

Последнее впечатление дня – нереально длинное путешествие по коридорам до своих комнат. Проходили один длинный коридор, поднимались на пару пролетов лестницы и шли дальше. И так – раза четыре. Зато, раздевшись и приняв душ, вдруг поняли, что изрядно устали. Рухнули в постели и уснули как убитые.

Утром, проснувшись, разгадали загадку длинных коридоров.

Открыли балконную дверь и вышли… на зеленую чистую лужайку – завтракать можно было и там, за предусмотрительно расставленными столами.

Оказывается, когда они гуляли по коридорам и поднимались по лестницам, гора шла параллельно с ними: здание было пристроено к ее боку, повторяя изгибы рельефа.

Подсвечиваемые солнечным светом сзади – глаза совсем не слепило, – двинулись в Хельсинки.

Добрались быстро, Волик когда-то ездил по этому маршруту со своими родителями. Собственно, поэтому он и предложил такой неочевидный путь.

Хельсинки выглядел совсем не так, как представлялся по географическому описанию: солнечный, нарядный и веселый. Жара была близка к тропической, синь неба сливалась с синью моря, а огромные океанские лайнеры органично вплетались в пеструю ткань города. Море, корабли и суденышки были повсюду, сливаясь с городским колоритом и создавая его.

Шеметова была в восторге. Если бы не жила в любимой Москве – жила бы в мгновенно ставшем любимым Хельсинки.

Остальным тоже нравилось это веселое пестрое мельтешение.

Добрались до главной площади, запарковали автобус. И сами окунулись в атмосферу праздника.

Вся главная площадь, окаймленная с одной стороны морем и прогулочными суденышками, а с другой – городскими домами, являла собой место для приятного гулянья, шопинга и вкуснейшей еды.

Кстати, там же, в гавани, приткнулись носом не только туристские катерки, но и довольно серьезные паромы, делавшие жизнь на разбросанных вдоль побережья островах вполне цивилизованной. И там же сбоку притулился рыбацкий баркасик, только что, прямо на глазах ребят, мастерски отшвартованный пожилой тетечкой в шляпе и очках. Она выключила дизель, ловко принайтовила суденышко канатом к кнехту и, достав электронные весы, начала продавать пару часов назад пойманную рыбу – к ней сразу выстроилась небольшая очередь хельсинкских домохозяек.

– Круто! – простонала Шеметова. – Ой, как мне нравится!

– Я тоже бы здесь пожила, – в ответ призналась Марина.

Они с первой встречи – Волик в свое время устроил для друзей «смотрины» невесты – понравились друг другу и потихоньку, неспешно становились хорошими, надежными подругами.

Впрочем, девушки не были бы девушками, если б не любили шопинг. По серьезным магазинам идти не хотелось – для этого нужно было бы покидать полную жизни и света площадь. Однако и здесь соблазнов хватало.

В торговых палаточных рядах продавали все – от съестного до модного. Мужчин привлек торговец самодельными финскими ножами. Удобные ручки – из дерева или клыка морского зверя, иногда обшиты кожей. Клинки – из отборной стали, они даже в мирной витрине смотрелись хищно.

А Волик тем временем уже недвусмысленно водил носом, учуяв вкуснейшие запахи.

Весь первый, примыкавший к воде ряд импровизированного базара занимали, если так можно сказать, рестораны. Ну, не рестораны, конечно – пластиковые стулья, одноразовая посуда и самообслуживание. Но и общепитом такое назвать язык не поворачивался.

Поймав умоляющий взгляд своего большого мужа, Марина сжалилась и разрешила ему выбрать еду по собственному вкусу, а не по диетсправочнику.

Друзья устроились за столиком. В пяти метрах, создавая ровный, приятный фон, плескалась морская вода. А на открытой кухне умелые повара жарили рыбу, которая несколько часов назад плескалась в этой воде.

Пахло нестерпимо вкусно. И есть было нестерпимо вкусно: дули на куски, обжигались, но ждать не могли.

Марина, волнуясь за сосуды и преддиабет супруга, все-таки не вытерпела, отодвинула от мужа часть порции – себе она заказывать предусмотрительно не стала. Но встретив скорбный взор Волика, подвинула тарелку обратно и пошла к раздаче за своей порцией.

Ольга порой поражалась тому, как эта умная и спокойная девушка управлялась с могучим и не особенно спокойным супругом. В голову почему-то приходила московская подруга, хозяйка огромного черного кане корсо. У пса лапа была толще, чем у хозяйки рука. И он ее обожал. Что позволяло хозяйке обращаться с огромным мощным зверем, как ребенок с тряпичной куклой.

Надо постричь когти – хватала лапу и стригла. Надо посмотреть, не расцарапал ли пузо, – ловко переворачивала мощную громадину на спину и беспощадно мазала зеленкой.

Здесь была примерно та же картина, только еще забавнее.

За полчаса до начала посадки поехали в порт – Волик прихватил оставшуюся с давних времен план-карту города.

Приехали и… Вокруг было пусто. Никаких паромов. Да и въезд закрыт опутанными проволокой воротами.

– Что за черт? – недоумевал Волик. Посадка вот-вот должна была начаться.

Наконец сообразили спросить у навигатора. Как только без него раньше передвигались? Ввели название порта с билета. Тот показал берег моря километрах в пятнадцати от места, где они находились.

Не очень веря, рванули туда. Оказалось, финны за эти годы построили новый порт, очевидно, разгружая центр столицы.

Встали в очередь за двумя десятками байкеров. Живописно граждане смотрелись, в коже, банданах, на огромных мотоциклах. Молодежи среди них было мало, а вот женщины-байкерши попадались.

Дежурный махнул им рукой, направляя в другие ворота. Правильно. Машины здесь сразу рассортировывали по размерам.

Минут десять движения за лидером и мельтешения по железным полам безразмерной автомобильной палубы. Наконец, двигатель выключен, чемоданы – в руки. И вот они, каюты. На седьмом этажа сине-белого красавца-парома. А всего одиннадцать этажей-палуб. Номера небольшие, двухъярусные кровати. Зато – с огромным окном, заливавшим всю каюту солнечным светом.

Не успели попить презентованной минералки, как корпус парома едва заметно задрожал, и огромная махина плавно пошла к выходу из гавани.

Друзья поднялись наверх, на открытую палубу, проститься с так понравившимся им берегом.

Гигантский паром ушел в залив, и очень скоро берега исчезли в дымке. А ветер стал такой, что на верхней палубе не всякий устоит – скорость судно развивало очень приличную.

Начинались сутки полного релакса. Ребята сидели в библиотеке, где стена была стеклянной и можно было наблюдать множество других кораблей – море в этих местах было загружено, словно шоссе. Не менее приятно посидеть в баре. Кофе становился гораздо вкуснее, когда его пьешь, одновременно разглядывая морские дали.

Разве что в сауну не пошли. В сауну и в Москве можно сходить. Но в Москве нет моря.

В общем, время пролетело незаметно. И вот уже корабль втягивается в узость бухты Травемюнде. Идет великаном среди лилипутов, так близко к прибрежным ресторанчикам, что, кажется, протяни вниз руку, и получишь там местное знаменитое пиво. Если, конечно, рука длиной с многоэтажный дом.

Узкий канал закончился небольшим расширением. В нем капитан парома мастерски развернулся и исключительно точно ошвартовался кормой у причальной стенки.

Еще немножко подождали береговые службы, после чего «Форд» ступил колесами на немецкую землю. За ними съехала степенная банда байкеров – у них, как оказалось, намечался большой сходняк.

Целью путешественников был Любек, отец знаменитых ганзейских городов. Когда-то он был самым великим из них. Зато сегодня в нем сохранилась вся центральная часть, чего не скажешь про крупные города Германии, подвергшиеся жестоким бомбардировкам во время Второй мировой.

Была тогда такая доктрина английского авиационного генерала Харриса – «тысяча бомберов». Именно столько боевых машин должны были ежедневно и еженощно утюжить Германию, выводя из строя заводы и фабрики врага.

С середины войны концепция изменилась. Заводы и фабрики фашисты восстанавливали, рассредоточивали, прятали под землю. А вот города, где жили рабочие и их семьи, рассредоточить было невозможно. И защитить от налетов, несмотря на радары и мощнейшее ПВО, – тоже.

В итоге союзники приняли решение бить по городам, тем более немцы тоже не стеснялись в этом вопросе. Их беспилотные крылатые ракеты «Фау» в другую цель, кроме как город, не могли попасть по определению. А строили «Фау» тысячами.

Да и вообще, после Освенцима-Аушвица с его комбинатом уничтожения людей (летом сорок четвертого – по десять тысяч человек в день!) говорить о каких-то правилах войны было странновато.

С момента начала войны против городов генералы начали считать результаты не по разрушенным цехам, а по выжженным квадратным километрам.

Некоторые до сих пор считают, что это было неоправданным варварством, как и атомная бомбардировка Японии. Некоторые придерживаются иного мнения. Шла жесточайшая война, самая жестокая в человеческой истории, агрессор по-прежнему мог убивать сотнями тысяч, и любой способ сокращения времени его «деятельности» был приемлем. Чья точка зрения правильная? Каждый должен решить для себя сам.

Так вот, в Любеке остался нетронутым исторический центр города. Он совсем невелик – примерно километр на полтора, окруженный кольцевым судоходным каналом, по которому можно прокатиться на туристском катере. А потом исходить вдоль и поперек эти улочки, каждый камень которых имеет собственное историческое значение.

Остановились в частном доме, нашли его по Интернету. Очень дешево, очень чистенько и в самом центре. Впрочем, на маленьком острове – все в центре. Домик узенький, зато трехэтажный. Внизу – стол и барная стойка. На втором этаже – спальня Марины и Волика, он хоть и похудел, но лестниц по-прежнему не любил. На третьем, под самой островерхой крышей – Багров и Ольга.

Хозяин, вручавший ключи, попался колоритный. Приехал на «Харлее» и предложил с утра покатать ребят на собственном аэроплане «Пайпер Кэб».

– А разве разрешение заранее не надо заказывать? – поразился Багров.

– Обязательно надо, – подтвердил пилот-мотоциклист. – Диспетчер, разреши взлет. Пока не разрешит, взлетать нельзя.

Да, похоже, россияне с немцами еще долго будут говорить на разных языках.

Договорились назавтра полетать, благо это стоило всего полсотни евро в час на всех. А сегодня, расставшись с хозяином, пошли гулять по Любеку.

Впечатляло все.

На некоторых домах имелись годы постройки, и три сотни лет для этого города был не возраст. Зашли в марципанную, которая работает с 1542 года. И все время – в качестве марципанной.

Возвращались с прогулки уже в темноте, облазив практически весь остров.

И вдруг неожиданно наткнулись на площадь, плотно заполненную народом. Там собралось несколько сотен человек. Все они дружненько потребляли алкоголь.

И пиво, и шнапс. Однако девяносто процентов собравшихся пило свежее местное вино, дешевое и вряд ли виноградное, судя по широте взращивания.

Площадь была ярко освещена, но не центральным освещением, а просто у каждого ларечка стоял свой бензогенератор. Их тарахтение ловко вписывалось в общую атмосферу праздника.

– Черт, тысяча человек пьет, и ни одной драки, – то ли восхитился, то ли посочувствовал Волик.

Да, менталитеты у наших народов, так долго соседствующих, все-таки разные.

Вернулись поздней ночью.

Мужички, продегустировавшие-таки местные вина – и не только местные, – подозрительно быстро отправились спать. А девушки остались внизу, попивая кофеек и наслаждаясь покоем так славно начавшегося отпуска.

– Чего вы с Багровым не женитесь? – наконец спросила Марина.

– Даже не знаю, – ответила Ольга. Потом, неожиданно для себя выдала страшную девичью тайну: – Он же не предлагает.

– Так придумай что-нибудь, – предложила та.

– Что, беременность? – усмехнулась Шеметова. – Неохота как-то из ребенка ошейник делать.

– Для его же счастья, – теперь уже улыбнулась Марина. – Они ж глупые. Пока их в счастье не ткнешь, ничего сами не поймут.

– Но тебе-то своего тыкать не пришлось, – не поверила Ольга. – Он за тобой сам бегает, как теленок на веревочке.

– Не с первого дня, – возразила та.

– Как не с первого? – удивилась Шеметова. – Разве он не мгновенно втюрился?

– Очень даже не мгновенно, – хитро улыбнулась математик-виолончелистка. – Пришлось приложить массу усилий.

– А он тебе сразу понравился?

– Сразу. Как только увидела. Никогда бы раньше не подумала, что мне могут нравиться огромные толстые плейбои.

– Чудны дела твои, господи, – со вздохом произнесла Шеметова.

Оказывается, и в этом классическом случае мужской любви женщине пришлось бороться за свое счастье!

– Слушай, – вдруг озарило Шеметову. – А в этой истории, с дурой в ресторане, ты что, тоже притворялась? Я была уверена, что ты его всерьез бросаешь.

– Я и бросала всерьез, – вздохнула Марина. – Умом бросала. А как вспоминала Волика или, еще хуже, когда он звонил – ум отключался. В общем, решила просто повоспитывать, все равно бросить не смогу.

– Слушай, давай потише говорить, – предложила Ольга, и девушки перешли на шепот. Такие откровения их любимые мужчины слышать не должны точно.

Утро выдалось чудесное, солнечное – а еще говорят про дождливую балтийскую погоду.

Все с удовольствием попили кофе. Не дома, конечно. Еще раз сгоняли в марципанную и съели завтрак вместе с пятисотлетней историей.

Возвращались довольные и готовые к новым приключениям.

Хозяин оказался точным, его «Харлей» уже стоял у двери. Это приятно, гораздо лучше лететь с пунктуальным пилотом, чем с разгильдяем и росомахой. Больше вероятность благополучно приземлиться.

– Ох как тут классно! – предвкушая новые удовольствия, сказала Шеметова. И достала телефон – на него пришла какая-то эсэмэска.

– Что там? – поинтересовался Багров. – Не про Гескина? – Несмотря на удачно прошедшую операцию и период восстановления, они все-таки опасались за старика.

– Нет, к счастью, – сказала Ольга. Но каким-то подозрительно мрачным тоном.

– Так что случилось? – Это уже Волик встрепенулся.

– Да ничего особенного, – усмехнулась Шеметова. – Мой подзащитный Борис Викторович Семенов прибыл в тюрьму города Волжска. Только и всего.

Минуту помолчали.

Потом Ольга сказала:

– Олежек, ты хоть оставайся.

Он отрицательно махнул рукой. Мол, вернутся вместе.

Что ж, это было приятно. Может быть, даже приятнее, чем если б отпуск не лопался. Даже намного приятнее.

Отпусков будет еще много, а Багров – один.

Волжск. Шеметова. Тюрьма, гостиница, оперный театр

В Москве Ольге не удалось побыть ни денечка. Хорошо хоть билет в Берлине купили мгновенно, чуть не у трапа. Надеялись на непришедших, поскольку в кассе не было ни одного билета, а им очень хотелось лететь вдвоем. К счастью для Шеметовой, Багрова и арестанта Бори, не явились как раз два пассажира.

Ольга очень обрадовалась, не забыв машинально попросить Всевышнего, чтобы ее радость не строилась на чужой беде. Могли же не поехать не явившиеся на регистрацию, ну, например, потому, что муж получил новое прекрасное назначение, пусть и взамен отпуска. Ерунда, конечно, однако радость Шеметовой всегда была подпорчена, если ее удача, хоть и не по ее вине, выстраивалась на неудаче другого.

Впрочем, вдвоем с милым другом Ольга провела лишь время от Берлина до Москвы.

В аэропорту ее уже ждал посланец Кочергиной с билетами, довольно крупной суммой на личные расходы и автомобилем. Даже Багрова подвезти не получилось, потому что посланцу необходимо было максимально быстро доставить Ольгу в Домодедово, чтобы успеть на самолет в Волжск.

Он гнал, не обращая внимания на радары – видимо, Кочергина все заранее включила в расходы. Поэтому успел за двадцать минут до начала регистрации.

Шеметова собиралась подкупить газет – все же три дня не была на Родине. Однако это не понадобилось. Билет у нее снова оказался в бизнес-класс, а следовательно, ожидание вылета предполагалось в спецзале, где пресса имелась в свободном доступе.

Почитать, правда, ничего не удалось, так как, кроме прессы, в бизнес-ложе ждала вылета почти вся семья Семеновых. Они, естественно, тоже летели в Волжск, поддержать павшего духом арестанта.

Мать Бориса очень обрадовалась, быстро пошла навстречу Ольге, обняла и поцеловала.

– Ох, Оленька, только на вас и надежда! – сказала она.

Несмотря на идеально прямую спину и столь же идеальную прическу, видно было, что Екатерина Андреевна сильно измучена бедой, свалившейся на единственного любимого сыночка.

– Пока все идет по плану, – как могла, успокоила ее адвокатесса. – Следователь разумный. Есть кое-какие заготовки. И вот-вот должны появиться еще.

Заготовки действительно были, Ольга приняла решение пустить в ход обе имевшиеся идеи сразу: и что долг Борис уже отдавал, и что, несмотря на это, он готов отдать деньги еще раз.

Была еще третья идея, для подстраховки.

Следовало обязательно поговорить с заявителем Незвановым, попытаться перевести его из списка врагов в список нейтральных – на дружеские отношения с обманутым акционером рассчитывать не приходилось.

Кроме мамы Бориса, в Волжск летели уже знакомые люди: отец, жена волжского арестанта Маша и вечно взволнованная местная – в смысле французская – адвокатесса.

Ольга была уверена, что Екатерина Андреевна понимала полную бесполезность этой дамы, тем более в России. Однако от безысходности использовала любые варианты, даже заведомо безнадежные. Так легче, чем просто ждать страшных новостей.

Француженка и теперь переживала, громко рассказывая, как ее буквально начало тошнить, когда Борис (с ударением на первом слоге) попал в эту ужасную русскую тюрьму.

– Милочка, надо как-то попытаться облегчить его положение! – строго указала она Шеметовой.

– Дорогая, вам есть что сказать по делу? – мягко поинтересовалась Ольга.

Адвокатесса скорчила обиженную физиономию, но от Шеметовой сразу отвязалась.

Зато ей на смену пришла Маша.

– Ольга, а вы никогда не пробовали похудеть? – спросила она, вперив в Шеметову свои глуповатые, но, надо отдать должное, красивые глаза.

«Может, Боря на глаза ее повелся?» – подумала адвокатесса, а вслух сказала:

– Машенька, давайте все неглавные вещи обсудим, когда ваш муж будет на свободе, идет?

– Идет, – легко согласилась Маша.

Она-то точно не обиделась.

«Вот и вторая причина для мужской любви появилась, – отметила про себя Шеметова, – полная незлобивость». И по-женски мстительно, тоже, ра-зумеется, про себя, добавила: «Связанная с такой же полной дураковатостью».

В самолете Екатерина Андреевна, устроив поудобнее сильно сдавшего супруга – он и постарше был лет на десять, – вернулась к Ольге.

– Ох, только вытащите его, родная, – сказала она. – Он же у нас поэт. Для него тюрьма непредставима.

– Да, чтобы это пережить, требуется мужество, – вынуждена была согласиться адвокат.

– Вытащите его – нам как родственница будете, – взяла ее за руку Борина мама. – Вы уже как родственница. Думаете, я не вижу разницы между юристами?

– Спасибо, Екатерина Андреевна, – искренне поблагодарила Шеметова. – Вам нужно постараться успокоиться, особенно перед встречей с сыном. Он же на вас тоже смотрит.

– Я постараюсь. Как вести себя со следователем?

– Да никак, честно говоря. Он гадостей со свиданиями устраивать не будет. Владимир Евграфович – неплохой человек. С учетом профессии, конечно. Я попрошу его о максимально щадящих условиях для Бориса. А еще неплохо бы притащить сюда консула. Сразу бы многое решило. Вряд ли французские консулы часто посещают здешний острог. Подумайте на эту тему, ладно?

– Хорошо, – отметила пункт на смартфоне мать Бориса. – У меня есть кое-какие контакты.

– Не сомневаюсь, – улыбнулась Ольга. – И постарайтесь настроиться на серьезную борьбу. И мужа настроить. И главное – Бориса. Чудес, конечно, не будет. Но шансы на успех у нас однозначно есть.

– Спасибо вам, Олечка, – тепло сказала Семенова.

– Пока не за что, – мягко сказала Шеметова. – Будьте спокойны, я выложусь полностью.

– Если б удалось его вытащить, – позволила себе помечтать Екатерина Андреевна. – Так всем составом и улетели бы в Бордо. И с вами, конечно.

– Я не одна, – улыбнулась Ольга.

– Так вместе с мужем! – обрадовалась собеседница дополнительной возможности сделать приятное. – Вы же видели, у нас для всех места хватит!

– Спасибо! Сделаем дело – с удовольствием съездим к вам в гости, – ответила ей Шеметова.

Перелет не был длинным, и скоро шасси лайнера стукнули о бетон взлетно-посадочной полосы.

А еще через тридцать минут пути Шеметовой и Семеновых разделились: семья с примкнувшей к ней французской болезненной адвокатессой отправилась обживать номера в лучшем отеле города, а Ольга поехала в городскую тюрьму – следователь по делу Бориса Владимир Евграфович Колышкин тоже собирался провести там целый день.

Острожные формальности здесь оказались гораздо более быстрыми, чем в столице. Краткий разговор с Владимиром Евграфовичем не дал новой информации, просто Шеметовой нужна была его виза для разрешения свидания с Семеновым.

И все же от встречи осталось хорошее впечатление. Колышкин не проявил той слегка брезгливой настороженности, которая отчетливо просматривалась при первой встрече. Может, навел об Ольге справки, мир-то тесный. А может, и сам убедился, что московская адвокатесса долларами не швырялась, следственные дела подбрасывать в воздух не собиралась. А наоборот, собиралась реально работать по профессии, по позиции, как здесь говорят. И даже если придется им столкнуться в процессе противниками – такие противники уважают друг друга.

На прощанье Ольга даже решила попросить следака о максимально возможном облегчении жизни Бориса.

– Понимаете, он поэт, – объяснила она. – Очень уж у них души ранимые.

– Здесь много поэтов сидело, – улыбнулся Колышкин. – Правда, по более тяжелым статьям.

– Я могу быть спокойна за подзащитного? – гнула свое Шеметова.

– Если вы о безопасности – то можете быть спокойны, – ответил он. – А если о завтраках из ресторана – то вряд ли.

– Да бог с ними, с завтраками, – обрадовалась адвокат. – Главное, чтобы он понял, что никто не будет покушаться на его честь и достоинство.

– У нас тут не Москва, – наконец улыбнулся и следователь. – У нас тут порядок. На нашей территории его уж точно ни чести, ни достоинства не лишат.

– Спасибо, – поблагодарила Ольга.

Слово старого следака дорогого стоило. А психологическая уязвимость поэта-миллионера Бориса была главным окном уязвимости всего предполагавшегося процесса.

Еще через полчаса Ольга Викторовна Шеметова уже занимала кабинет в следственной части, точную копию недавно посещенного московского. И тоже, к счастью, без зарешеченного «стакана» – нечего давить на и без того слабые нервы новоявленного француза.

Конвоир забрал у Шеметовой талон, привел Бориса, сразу снял с него наручники и ушел.

– Здравствуйте, Борис, – улыбнулась Ольга, но ответной улыбки не увидела.

– Здравствуйте, Борис! – повторила она, добившись, наконец, пристального внимания подследственного.

Тот, как будто выйдя из прострации, в упор смотрел на нее. Наконец вяло ответил:

– Здравствуйте.

– Меня зовут Ольга Шеметова. Я ваш адвокат. И моя задача – вытащить вас отсюда. На свободу.

– Вы думаете, это реально? – как-то безнадежно покачал он головой.

– Абсолютно, – стараясь передать ему свою убежденность, сказала адвокат. – Но одних моих усилий не хватит.

– Нужны деньги? – невесело улыбнулся он. – У моей мамы есть доверенность.

– Нужны не деньги, – пробивалась сквозь его опустошенность Шеметова. – Денег достаточно у Кочергиной. Нужна ваша готовность к сопротивлению. А ее я как раз и не вижу, – жестко закончила она.

Борис слегка встрепенулся: все же Ольга его расшевелила.

– Кочергина оплачивает расходы? – уточнил он.

– Полностью, – улыбнулась Шеметова. – Вас никто не бросил: ни семья, ни фирма. Да и Ольга Шеметова, – назвала она себя в третьем лице, – тоже не из худших спецов. Короче, есть все, кроме вашего мужества и готовности к бою.

– А что я должен делать? – после паузы спросил Семенов.

– Выйти из прострации, – жестко сказала адвокат. – Принять сегодняшнюю действительность. И вместе с нами бороться за ее изменение.

– Вы всерьез считаете это реальным? – вдруг вскипел Борис. – Вы за дурака меня держите? Не читаете газет? Незванов сейчас вице-губернатор! В России нет законов! Вон Ходорковский украл нефти больше, чем произвел. Все это знают и понимают. А сколько лет он сидит? А это ведь его е-дин-ствен-ная жизнь! Единственная, вы это понимаете?

– Понимаю, – успокаивающе сказала Шеметова. Она была рада его взрыву. С ушедшим в себя идти в драку сложно. – Но давайте по порядку.

– Давайте. – Борис успокоился так же неожиданно, как и вспылил.

– Первое. Вы не Ходорковский.

– К счастью, – подтвердил Семенов. – Не хотел бы я с ним меняться.

– Думаю, он бы с вами тоже.

Ольга уже могла себе позволить некоторую жесткость. Пусть шкурой чувствует жизнь, а не газетными представлениями о ней.

– Что второе? – сам задал вопрос явно оживший Борис. Семенов уже понял, что разговор пошел по-взрослому.

– Второе – не читайте по утрам российских газет, – объяснила Шеметова. – Они не сильно отличаются от советских, – улыбнулась она. – Вот скажите, вы опасались подвергнуться в тюрьме жестоким оскорблениям и унижениям? Я как ваш адвокат просто обязана спросить вас об этом. Есть основания для жалобы?

– Пока нет, – вновь сгорбился Борис. Похоже, была затронута самая пугающая его тема. – Что будет завтра – не знаю.

– И я не знаю, что со мной будет завтра, – жестко отрубила Ольга. – Живите сегодняшним днем. Кстати, чтобы завтра не стало хуже, мы неплохо вооружены. Я уже беседовала со следователем. Он наверняка пообщается с оперчастью. Сейчас мудрим с приездом консула. Так что не только вы заинтересованы пройти тюрьму без осложнений. Только не надо самому расслабляться. У нас игра командная.

– Я понимаю, – в первый раз за беседу согласился с ней Борис.

И вдруг вскочил с места – к стулу его никто не приковывал. Шеметова даже слегка испугалась. Но кнопку вызова, разумеется, жать не стала.

– Как там мама? – спросил он, взглядом выдав страх за любимого человека.

– Хорошо, – честно сказала Ольга. – Вот она-то как раз держится стойко.

– Да-да, – мотнул головой арестант. – А отец?

– Тоже ничего. Приемлемо для возраста.

– А Маша? – не удержался он.

– Маша в отличном настроении, – не соврала Шеметова. – Ждет, как и родители, свидания с вами.

– Вот за это я Машку и люблю, – сказал Борис. – За неизбывный оптимизм.

«Хоть одна тайна рассеялась», – подумала Ольга. А вслух сказала:

– Борис, давайте перейдем к делу. У нас не так много времени.

– А я дочку хочу родить! – Он быстро шагал по кабинету, в котором не особо и нашагаешься. – Тоже Машку.

– Еще родите, – пообещала Шеметова. – Причем чем раньше мы с вами начнем работать, тем раньше и родите. Садитесь уже.

– Извините. – Борис, словно очнувшись, сел за стол. Вот теперь он выглядел вполне работоспособным. – Что я должен рассказать?

– Как все было? Что произошло? Передали Незванову деньги или нет? Кто это контролировал? Кто может подтвердить передачу денег?

– Семь лет прошло, – обхватил руками голову Семенов. – Мы ж тогда все как в дурмане были. Вчерашний нищий студент – сегодня обтяпывает сделки на миллиарды.

– Так отдали деньги Незванову или нет?

Шеметовой требовалась предельная точность.

– Я думал, что отдали. Тогда был просто уверен. Это ж не первая операция.

– А теперь?

– Теперь не знаю. Вполне могли и не отдать. Я же раньше уехал. Как только Незванов подписал бумаги.

– Вы знаете, кто должен был непосредственно передавать денежные средства продавцу акций?

– Конечно, знаю. Наш местный сотрудник. Митяшев Андрей Юрьевич. Вот он и должен был. Неоднократно этим занимался. Мы ведь в Волжске четыре объекта оформили.

«Оттопырили», – вспомнила Шеметова смешную, но точную формулировку подобных действий. Оттопыривали все – от колхозных паев до металлургических комбинатов. А в тюрьме сидят либо случайные, либо не вписавшиеся в систему.

– Кто может подтвердить, что деньги были переданы Митяшеву? – спросила Ольга.

– Никто. Столько лет прошло.

– Это важно. Вспоминайте, – нажала адвокатесса.

– Тогда записывайте, – подумав, ответил Борис. – Городец Петр Петрович. Неунывайко Елена Дмитриевна.

– Они подтвердят факт передачи?

– Они подтвердят все, что угодно, – впервые за время встречи широко улыбнулся Борис.

Да так улыбнулся, что даже хладнокровная Шеметова подпала под внезапно включившееся обаяние. Не зря, видать, Кочергина платила Семенову такие бешеные деньги.

– Вы этого не говорили, я этого не слышала, – стряхивая наваждение, пробурчала адвокат. – Значит, их можно вызвать на допрос.

– Если они в Москве и здоровы – можно. Ручаюсь, – сказал Борис.

– Отлично, – закончила встречу Ольга. Но перед тем, как позвать конвойного, добавила: – Вот таким вы мне больше нравитесь. Если не сложите крылья, рано или поздно окажетесь на свободе. Причем я бы ставила на «рано».

– Давайте попробуем, – благодарно отозвался арестант.

Полная энергии Шеметова как будто вдохнула жизнь и в него. Собственно говоря, надежда и есть изрядная доля нашей полноценной жизни.

День заканчивался, а впереди оставалась встреча с Незвановым. Односторонне запланированная встреча, скажем так.

Шеметова еще в Москве знала, что вице-губернатор сегодня и завтра будет в Волжске.

Вот только попасть к нему оказалось нелегко. Ольга пробовала связаться по телефону, переговорить о беседе – получила вежливый, но твердый отказ.

Значит, надо будет идти на абордаж. Как говорилось в советских книжках – нет такой крепости, которую не смогли бы взять большевики. Шеметова даже не очень представляет себе, чем программно большевики отличались от меньшевиков. Но это не мешает ей относиться к встающим на ее пути крепостям по-большевистски.

Кочергина работала оперативно и четко.

Ольга уже прочитала ее последнее сообщение. В нем говорилось, что Незванов будет открывать концерт во вновь построенном – точнее, капитально отремонтированном – Дворце культуры речников. Такие дела тоже иногда случались. И оттого, что вертикаль просто физически не в состоянии была украсть все. И оттого, что в пресловутой вертикали люди были все-таки разные. Многие хотели оставить о себе не только записи в банковских книгах.

На такси едва успела к открытию.

У входа товарищ с букетом роз – так и значилось в эсэмэске – вручил ей ВИП-приглашение. Вместе с букетом, разумеется. Это значило, что Шеметова не только может послушать концерт, но и поприсутствовать потом на банкете, куда Незванов придет обязательно. По долгу службы, можно сказать. А там уж как фишка ляжет.

В итоге оказалось, что концерт получился самым красивым впечатлением дня. Не с тюремным же интерьером сравнивать? А знаменитых волжских зорь за оба своих визита в город Шеметова так и не увидела.

Короче, концерт полностью зарядил ее духовные аккумуляторы. И потому, что выступали настоящие мастера. И потому, что акустика вновь построенного зала была выдающейся. А может, потому, что Незванов весь концерт просидел в ложе для почетных гостей, причем было видно, что он слушает музыку и смотрит на сцену вовсе не из-за служебного долга. Ольге же, ввиду обстоятельств дела, отнюдь не улыбалось встречаться с вице-губернатором, пребывающим в плохом настроении. Чиновник и так относился к ее подзащитному, скажем так, не очень.

На банкете Петра Сергеевича окружила толпа друзей, чиновников и разного рода прихлебателей. Он стойко нес бремя мирской славы. Да и смотрелся неплохо: высокий, стильный, с наполовину поседевшей буйной шевелюрой.

Он скорее был симпатичен Шеметовой, нежели вызывал антипатию. И это было хорошо, легче договариваться. Вот только пролезть к телу никак не удавалось – слишком многие уцепились за открывшуюся возможность аудиенции. Больше всего бесил Ольгу толстый лысый дядька с дорогущими часами на жирной волосатой руке. Он чуть не за лацкан держал чиновника, впаривая ему что-то, судя по виду Незванова, малоинтересное.

Ольга решилась. Подошла к беседующим – хотя на самом деле там был сольный монолог. В специально привезенном бирюзовом вечернем платье («Слупить бы за него денег с Кочергиной», – подумала Шеметова, сама, впрочем, понимая, что постесняется), правильно накрашенная в туалетной комнате нового дворца и, главное, с блестящими куражными глазами.

– Будьте добры, подержите цветы, – спокойно сунула она букет охреневшему от такой наглости толстяку.

Сама же взяла вице-губернатора под руку и отвела на два слова в сторонку. Он благодарно пошел за ней – прежнее общество Незванову явно осточертело. Толстяк же так и остался стоять с роскошным букетом.

– Спасибо за избавление, – поблагодарил, улыбаясь, чиновник Шеметову. И пошутил: – Чем вам за это обязан?

– Пятью минутами делового разговора, – четко ответила адвокат.

– Считайте, что сделка акцептована, – пообещал Петр Сергеевич.

– Я по вопросу Бориса Семенова, – в лоб начала Ольга.

– Вы та самая адвокатесса? – перестал улыбаться вице-губернатор.

– Та самая, – подтвердила Шеметова.

– Боюсь, нам не о чем разговаривать, – сказал он.

– У меня еще четыре минуты двадцать семь секунд, – взглянув на часы, сказала Ольга.

– Хорошо, они ваши, – вздохнул Петр Сергеевич.

– Похоже, мой клиент действительно не отдал вам деньги.

– Похоже, – слегка удивился тот началу переговоров.

– Вот только он сам об этом не знал.

– Это как же? – улыбнулся вице-губернатор. – Акции забрал и отключился?

– Не совсем так. Акции забрал и сразу увез в Москву. А курьер доставил двести тысяч в тот же вечер или даже на следующий день. И передал их Митяшеву Андрею Юрьевичу…

– …Похороненному на местном кладбище четыре года назад, – закончил за нее собеседник. Он уже не злился, но ему явно начинало надоедать.

– Совершенно верно, – подтвердила адвокатесса.

– А мое какое дело до всего этого? – спросил он. – Я отдал акции и не получил денег.

– Я хотела бы довести до вас две принципиально важные вещи.

– Я весь внимание, – язвительно сказал Незванов.

– Вас обманули нечаянно – это первое. Борис Семенов абсолютно точно был в неведении по поводу того, что вы не получили денег.

– А приезд вашего эмиссара со взятками вписывается в эту теорию? – намекнул он на столичного генерала, который уже однажды «закрывал» дело.

– Вписывается, – кивнула головой Ольга. – К эмиссару Борис не имеет никакого отношения. Он к тому моменту уже два года как жил во Франции, писал стихи и выращивал виноград. Он полностью вышел из бизнеса. Короче, – перебила сама себя Шеметова. – С вами поступили некрасиво и нечестно. Но не Борис Семенов, вот что я именую пунктом первым.

– Переходите ко второму, – снова взглянул на часы Незванов. Впрочем, значительная часть его начальной неприязни теперь была явно погашена.

– Второе. Хотя деньги из Москвы были переданы, следы их теряются. Известно только, что Митяшев уже тогда был болен. Не исключено, решил таким образом оставить средства близким. Мертвые срама не имут. После его смерти семья вместо того, чтобы по потере кормильца впасть в нищету, приобрела хорошую квартиру каждому из трех детей покойного. Также были куплены автомобили, что легко проверить.

– Ко мне-то какое все это имеет отношение? – мягко поинтересовался Незванов.

– Прямое, – как гвоздь, вбила Шеметова. – Борис предлагает еще раз вернуть вам долг. На этот раз – лично в руки или на счет, без посредников.

– А процентов сколько я потерял?

Незванов, безусловно, был ошарашен услышанным; это в корне меняло его представление о ситуации, и слова про проценты были сказаны просто от неожиданности, вряд ли чиновника интересовали проценты. С самого начала было ясно, что его уязвила не столько потеря денег, сколько чудовищная наглость московских мошенников.

– Борис готов обсудить вопрос процентов, – спокойно ответила адвокатесса.

Петр Сергеевич задумался всерьез. Одно дело – целеустремленно сажать в тюрьму обокравшего тебя вора. Другое – допустившего ошибку человека, который к тому же готов ее немедленно исправить.

– Может, опять какая-нибудь афера? – в лоб спросил он.

– Никаких афер, – спокойно ответила Шеметова. – Сначала деньги перечисляются вам, после этого вы снимаете претензии к Семенову. Утром – деньги, вечером – стулья.

– Ладно, я-то, допустим, сниму претензии. Но обвинение же не исчезнет, – подумав, сказал чиновник.

Это было правдой. В России можно частным образом обвинить человека в мошенничестве. Но нельзя снятием обвинения закрыть возбужденное дело. Это будет уже публичное обвинение.

– Не исчезнет, – согласилась адвокатесса. – Однако общаться со следствием и судом станет много проще. Если нет ни трупов, ни ущерба, ни особого отношения властей, то строгого приговора точно не будет.

– Похоже на то, – вынужден был согласиться Незванов. Однако тут же сменил тон: – Впрочем, пока это все одни разговоры. Семь лет назад мне тоже многое обещали.

– Я же сказала, теперь все будет по-другому. Теперь уже мы будем рассчитывать на ваше слово, заранее закрыв все свои долги.

– На мое слово можно рассчитывать, – без пафоса, но с некоторой гордостью согласился собеседник. – И знаете, – вдруг добавил он, – если деньги действительно придут, то процентов не надо. Семенов меня тогда познакомил с некими московскими людьми. Оказались очень полезными. Будем считать, это и есть проценты.

– Еще проще, – благодарно глянула на него Шеметова.

В материалах дела зафиксирована определенная сумма ущерба. Введение процентов затягивало решение проблем.

Они расстались, максимально довольные общением.

Если деньги действительно будут возвращены, с души вице-губернатора будет снята серьезная обида. А Шеметова получит крупный козырь в торге со следствием и судом.

Уже отойдя на пару шагов, Незванов снова ее окликнул.

– А с букетом вы ловко придумали, – сказал он.

– Да, неплохо, – согласилась Шеметова.

Знаменитых волжских зорь она опять так и не увидела. Едва успела на самолет.

Зато дома Ольгу ждал Багров. Это было куда лучше самой красивой зари.

Москва. Багров. Зоопсихологическая экспертиза как инструмент давления на суд

Багров тоже зря времени не терял.

Федеральный судья Валерий Михайлович Горшков довольно быстро раскручивал неприглядную картину скотского поведения банды несовершеннолетних наркоманов. И делал бы это еще быстрее и еще эффективнее, если б не усилия Олега Всеволодовича.

Сначала адвокат поставил под сомнение убийство Малинина-старшего. Труп, разумеется, отрицать было бы глупо. Но и не принять во внимание показания хирурга-кардиолога судья не мог. А хирург-кардиолог объяснил собравшимся, что на сердце несчастного Василия Вениаминовича к моменту драки не было живого места. Он так и сказал: металлическое сердце. Панцирь из шунтов. Катастрофа могла случиться в любую секунду. Она и случилась.

– Вы что, хотите сказать, что мальчики не виноваты в избиении и смерти Малинина? – спросил у ушлого адвоката Горшков.

– В избиении, несомненно, виноваты, – отделил зерна от плевел Олег Всеволодович. – В смерти – вряд ли. К сожалению, Василий Вениаминович Малинин, по словам уважаемого эксперта, находился в таком состоянии, что смерть могла произойти в любой момент, с дракой или без драки.

Адвокаты остальных участников банды с большим одобрением следили за деятельностью Багрова, ведь он таким образом защищал и их подзащитных. Весьма успешно, кстати, защищал, потому что Горшков уже склонялся к тому, чтобы действительно разделить нанесенные умершему побои и смерть. Побои тянули максимум на легкие телесные повреждения и вряд ли стали бы причиной гибели здорового человека.

А вот когда речь зашла о юноше с собакой – и конкретно о собаке, – напряглись и адвокаты подсудимых, и адвокат потерпевших. Потому что, по логике Багрова, получалось вырождение «банды четырех» в «банду трех». Этого Валерий Михайлович, опытный судья, допускать не хотел и не мог. Он уже демонстрировал Багрову готовность к компромиссам, если тот не будет настаивать на исключении Виктора Немцова из гоп-компании. Однако Олег Всеволодович именно на этом и настаивал.

В ход пошли сначала фотографии дога. Они впечатляли. Даже скептически настроенный судья засомневался, как это можно: такая зверюга участвовала в драке, ее специально натравливали, а ни одной травмы или даже жалобы от пострадавших на толчки и укусы.

Впрочем, это было только начало. «Собачий» вопрос суд изучал два заседания подряд, а конца не предвиделось. Багров был весь нашпигован документами: имелось и видео, и выступления «живых» свидетелей, один из которых носил майорские погоны полицейского.

Майор Вадим Дмитриевич Солопов согласился выступить в суде сразу. Тема была интересна по всем аспектам. И как кинологу, и как полицейскому криминалисту. Он лично принес в суд практически необработанную запись, на которой могучий зверь и близко не подпускал оробевшего Олега Всеволодовича к охраняемой цели. Несмотря на все воинственные крики на тему «Песни о Буревестнике».

Судья, со всем его колоссальным опытом, не знал, как поступать с этим безобразием. Ведь получалось, что один из шайки – если верить фильму и эксперту-криминалисту – просто физически не мог участвовать в преступных деяниях. По крайней мере – в драках с полицейским и Малиниными.

Но и извлекать из дела Немцова-младшего крайне не хотелось. Мальчик был плоть от плоти компании. Ничем не лучше и не хуже других ее членов.

Вот в такой момент душевно-процессуального раздрая судьи Багров и внес свое главное зубодробильное ходатайство.

Олег стоял, выпрямившись во весь рост, потрясая своей известной в московских судах шевелюрой.

– Я ходатайствую, ваша честь, о проведении судебной экспертизы.

– Какой? – подозревая, что сейчас все усложнится, спросил Горшков.

– Зоопсихологической, – не моргнув глазом, произнес Олег Всеволодович.

Зал, конечно, не ахнул. Но только потому, что был заполнен, и то не полностью, в основном родственниками потерпевших и подсудимых. Вот если б это был зал с юристами, то ахнул бы определенно. Ибо ходатайство однозначно содержало в себе элемент абсурда. И самое неприятное – внес его не сумасшедший студент, а авторитетный опытный юрист, который вряд ли поставит под удар годами складывавшуюся репутацию.

Горшков, разумеется, чувствовал в этом ходатайстве элемент блефа. Однако никак не мог определить его «процент». И в своих опасениях был прав, потому что Солопов обещал, в случае принятия судьей ходатайства, срочно подумать о технологии подобной экспертизы.

В общем, адвокат резвился по-крупному, а судья опасался принять неправовое решение, чтобы потом не подставиться самому.

– Зачем это вам? – спросил Горшков. – Какова цель подобной экспертизы?

– Ваша честь, я хочу доказать суду, – четко ответил Олег Всеволодович, – что мой подзащитный в той ситуации физически не имел возможности принять участие в драке. Его руки были заняты огромной собакой. Вы же видели видеофильм. Ни в каком контакте с потерпевшими он не мог находиться в принципе.

– Да, да, так и было, – закивал из «аквариума» что-то, похоже, вспомнивший Немцов-младший. Лучше поздно, чем никогда.

– А можно о сути вопросов, которые вы собираетесь задать эксперту?

Валерию Михайловичу никак не улыбалось оказаться в дураках, разрешив невероятную экспертизу.

– Несомненно, можно, – с готовностью ответил адвокат. – Как поведет себя конкретное животное, будучи на поводке и с хозяином в момент, когда тот оказывается в центре столкновения физического характера, – зачитал по бумажке домашнюю заготовку Багров.

Судья задумался. Наконец твердо сказал:

– Нет такой экспертизы в судебной практике.

– Если вы разрешите, ваша честь, то будет. У меня есть предварительное согласие кинологической лаборатории Министерства внутренних дел. Серьезные специалисты-криминалисты, вы же знаете.

– А как вы себе вообще это представляете?

Горшков начинал злиться. Его вынуждали на действия, обоюдоострые и опасные для репутации, какое решение ни прими.

– А какие препятствия? – выдал «дурочку» адвокат.

– Да хотя бы такие, – судья потыкал кнопки ноутбука, – что психологическая экспертиза по определению может быть произведена лишь в отношении физического лица.

– А разве Кинг – юридическое лицо? – удивился Багров.

– Я имею в виду лицо физического лица, – слегка запутался судья, отчего еще больше разозлился.

Злить в принципе справедливого федерального судью никак не входило в намерение Олега Всеволодовича, и он красиво сдал назад, попутно усилив позиции:

– Простите меня, ваша честь, если я недостаточно ясно обрисовал суть предлагаемой экспертизы. Готов изложить еще раз.

– Не надо, – отказался чуть успокоившийся Валерий Михайлович. – У собаки нет лица вообще. У собаки есть морда.

– Позвольте не согласиться, ваша честь, – парировал Багров. Это тоже была домашняя заготовка. – Вот что говорит по этому поводу такой авторитетный источник, как словарь Даля… – И адвокат процитировал текст, в котором канонически утверждалась идентичность понятий «лицо» и «морда» для животных. – Таким образом, – закончил он, – мое ходатайство является правомочным, а проведенная экспертиза могла бы полностью гарантировать справедливость и, простите за неологизм, неопротестовываемость судебного решения.

– У вас сегодня просто день неологизмов и инноваций, – буркнул судья, но уже беззлобно.

Он был профессиональным юристом и всегда отдавал дань голосу разума.

Впрочем психологическая экспертиза по физическому, но собачьему «лицу» и для этого сильного юриста показалась слишком уж экстремальной. Горшков поступил проще – направил дело прокурору для уточнения обвинения. Что и требовалось адвокату Олегу Всеволодовичу Багрову.

Уже покидая свое место, Олег увидел сидевшего в зале старика Гескина. Тот с улыбкой во весь рот показывал ему отогнутый большой палец.

– Ваша школа, – подойдя и обняв коллегу, сказал он.

– Очень классно, Олежка, – еще раз поздравил Гескин.

– А не рано гуляете? – Багров был рад за быстрый прогресс в состоянии старика, сам же забирал его из больницы. Но спешка, как известно, полезна не всегда.

– Я под присмотром, – махнул рукой старый адвокат.

В углу на стульчике скромно сидела та самая миловидная таджичка, которую с подачи Волика командировали к старику на время его лечения.

«Ну и хорошо», – подумал Олег про свое маленькое открытие. Да и не такой уж Гескин старик, чтобы хоронить себя заживо. Сейчас, получив второй шанс на жизнь, почему бы не проживать ее полно? Женщине тоже вряд ли будет плохо. Неизвестно, каков Гескин любовник, зато точно известно, какой он специалист, рассказчик и даже повар – было у него такое увлечение. А уж насчет порядочности старика можно было не сомневаться.

Здесь мысль Багрова споткнулась. Таджичка-то по любви за московского старого адвоката пошла? И как насчет ее порядочности? Сделал было себе в мозгу заметку, однако взглянув на то, как женщина смотрела на Гескина, снял памятку. Здесь все было нормально. Любви все возрасты покорны. А любят не за красоту и фигуру, а за что-то гораздо более тяжело описываемое…

Между тем заваренная Багровым каша вокруг собачьей психики потихоньку начала расхлебываться.

Прокурор сначала чертыхнулся, получив такой подарочек от старого товарища по университету. Но затем сам заинтересовался. Вызвал к себе все того же Солопова в качестве специалиста. Официально допросил по полной программе.

Неофициально же задал только один вопрос, Солопов тоже давно был ему знаком:

– Вадим, это правда?

– Что именно, Валер?

– Ну, что парень не мог даже теоретически участвовать в нападениях?

– Стопроцентно. Лично проверил, конкретно с этим псом. Никто не укушен, не сбит с ног. Хозяин наверняка еле его удерживал. Конкретно здоровый песик. Немецкий дог, перерощенный и перекормленный.

– Ну и как мне все это отписывать? – вздохнул прокурор.

– О-о, это уже твоя работа, Валерий Михалыч, – рассмеялся майор Солопов. – Я же тебя не прошу спаниеля на кокаин оттренировать.

– Этого мне только не хватало, – улыбнулся прокурор. – Остальное все есть.

Не за час, но требуемые документы были составлены.

В соответствии с новым заключением в отношении Немцова был исключен эпизод с дракой и смертью Малинина.

Эпизод с отбором оружия у полицейского остался, причем обвиняемому инкриминировали лишь пассивное участие в драке – собака и там была с ним, у него на поводке.

В принципе Багров мог драться и за это. Но тогда вставал вопрос о реабилитации, а парень, вместе со всей компанией, сидел уже полтора года, и суду было бы чрезвычайно тяжело признать, что Немцов сидел зря. Да и если по совести: он что, случайно оказался в гоп-компании? Был бы без пса – так же махал бы руками. Да и пес использовался наркоманами как оружие запугивания встреченных жертв.

Нет, пожалуй, как по закону, так и по совести юноша свою «полторашку» тянул не зря.

Если первый суд продолжался в течение тринадцати заседаний, то второй закончили за полтора часа. Валерий Михайлович Горшков характерной судейской скороговоркой зачитал приговор.

Немцова освободили прямо в зале суда.

Наталья Ивановна была счастлива, и Багров едва увернулся, когда она хотела поцеловать ему руку. Но все равно ему пришлось четверть часа выслушивать ее похвалы и благодарности. Надо признать, это было не столь и мучительно.

Тем более что много теплых слов по поводу процесса и его исхода сказали коллеги. В том числе конторские. Гескин вообще расплылся от счастья, гордясь учеником: он пока еще не работал, однако время от времени приходил пообщаться, сопровождаемый своей Мунавар, так звали его симпатичную фельдшерицу.

Интересно, что Валентина Семеновна, весьма требовательная к людям, – особенно окружающим близких к ней людей, – сразу приняла сиделку. Уже на второй встрече она раскрыла перед ней сокровенное – секрет выпечки мясной кулебяки с чрезвычайно тонкой подрумяненной корочкой. Багров готов был поклясться, что даже под гестаповскими пытками секретарша не выдала бы своего рецепта плохим людям.

Что касается Шеметовой, то она, разумеется, поздравила Олега с выдающимся результатом – начинали с «десятки», а освободили в зале суда. Но ей почему-то было немножко обидно: Багров уже напрочь позабыл, кто именно подкинул мысль о собаке, связавшей преступные руки. Жалко кусочка славы для женщины – выделил бы хоть для спаниеля! Ан нет, во всех рассказах о «собачьем деле» присутствовал исключительно Олег Всеволодович.

Впрочем, Ольга на этом не зацикливалась.

Мужчины – они такие мужчины…

Институтская подруга Галка, услышав историю, весело похихикала.

– А тебе это надо? – спросила она.

– Что именно? – не поняла вопроса Шеметова.

– Ну, быть умнее своего парня.

– Н-не знаю, – впервые задумалась Ольга. По трезвом размышлении, получалось, что не надо.

– Вот и живи дурочкой, – снова захихикала Галка. – А он будет гордиться собой, изучая отражение себя любимого в твоих глазах.

– Круто завернула, – отметила Шеметова.

– А то! – закончила разговор Галка.

Круто заворачивать давно стало ее профессией. Она, так ни разу и не появившись после юридического факультета в суде, давно работала обозревательницей светской жизни в Новосибирске.

У Ольги же этот шутейный разговор долго не шел из головы.

Шеметова нашла фотки той «козы», которая так очаровала ее Багрова. Странные фотки, надо сказать. На фоне немецкого дога, причем он на задних лапах выше, чем она.

– Для суда делали, – объяснил Багров. – Надо было показать размер собаки.

Ладно, принято, как говорят в кинофильмах про американский суд. Но вот зачем он фотографировал эту дуру в своей квартире? И, если уж быть последовательной, зачем ее туда приглашал?

Впрочем, у Багрова на все готов ответ.

– Надо было вымыть полы перед ремонтом, – объяснил он. – А у Софьи не было на тот момент работы.

– А разве полы моют перед ремонтом? Не после? – усомнилась Шеметова.

– После она тоже вымыла, – на чистом глазу объяснил любимый.

Лучше б не спрашивала.

Большие знания – большие печали.

– Ты хоть ее любил? – как-то, в очередной раз не выдержав, спросила она. – Ну, хоть немножко?

– Ты что, она же дура! – сделал огромные глаза Багров. – Она же даже не знает, кто у нас был вторым космонавтом!

Ольга еле дотерпела до момента, когда Олег Всеволодович отойдет в другую комнату. Подбежала к компьютеру, влезла в Википедию. Слава богу, мелькнувшая в голове фамилия «Титов» оказалась правильной. Герман Степанович Титов, второй российский космонавт.

Так что никогда теперь Олег Всеволодович Багров не сможет назвать ее дурой…

Минское шоссе. 168-й километр. Пока все живы

Лето, можно сказать, кончилось. Пошли сентябрьские деньки, тоже загруженные работой по самое некуда. Единственное утешение – работа была в удовольствие, время летело стремительно-незаметно. И самое главное – результаты ощущались более чем весомые: Шеметова категорически не воспринимала поговорку про то, что главное не результат, а участие. Главное, конечно, результат. Ну а уж он, конечно, невозможен без участия.

Ольга без труда нашла персонажей, названных ей Борисом в качестве возможных свидетелей. Городец Петр Петрович примчался сразу, а Елена Дмитриевна Неунывайко – почти сразу, как только вернулась из отпуска.

Они были ненамного младше Бориса, но сумели сохранить к нему какую-то восторженную любовь. Вместе учились в Бауманке, причем Семенов поступил и, соответственно, окончил на пару лет раньше. Но самое главное – он и тогда был их кумиром, и, похоже, это чувство не пропало в младших товарищах даже сегодня.

Да, в Борисе – или Борике, как они его называли, – и вправду погиб выдающийся артист, уступив место не менее выдающемуся манипулятору.

Петр Петрович, сам уже не мальчик, высказался примерно так:

– А я был в Волжске? Так сказал Борик? Значит, точно был. Что Борька попросит, то и подтвержу.

Примерно то же самое сказала после возвращения из отпуска Елена.

Шеметова демонстративно закрыла уши и глаза: ничего не вижу, ничего не слышу. Однако внимательнейшим образом выверила письменные показания Городца и Неунывайко, прежде чем везти ключевых свидетелей в Волжск, на очный допрос у Колышкина.

Петр Петрович показывал, что лично присутствовал при передаче денег Митяшеву Андрею Юрьевичу, тот при нем пересчитывал купюры, коих в сумме оказалось ровно двести тысяч. Номиналом по сотке, в запечатанных пачках. В родной американской валюте. Петр Городец, в юности кавээнщик с буйной фантазией, сценарист, а теперь руководитель конструкторского подразделения на авиапредприятии, выдавал удивительно точные детали. Так, например, Митяшев вскрыл три или четыре пачки, пересчитав в них деньги. Остальное, убедившись в целостности упаковки, считал уже пачками.

Еще бывший сценарист вспомнил, что Борик угощал всех каким-то особым растворимым кофе, а Андрея Юрьевича убедительно просил передать деньги Незванову немедленно. Сам Борис уехал, судя по тексту сценариста, той же ночью.

Потом эти показания читала Елена Дмитриевна и писала свои, аккуратно их дополнявшие. Она при пересчете не присутствовала – да и странно было бы, если бы полгорода присутствовало при пересчете крупных сумм. Зато слышала, как Митяшев подтвердил окончательную цифру и забрал толстенькую сумку.

Договорились, что сумка была матерчатая, неопределенного цвета, скорее всего серая. Пересчет же и передача денег происходили в номере гостиницы, в которой жил Борис Семенов.

Оба свидетеля внимательно и неоднократно рассмотрели прижизненные фотографии Митяшева, чтобы уверенно его опознать, если это вдруг понадобится.

Продумано было все до мелочей, вплоть до того, что парень с девушкой приехали в гости к другу Борису на машине Петра. Это на случай, если кто-то донельзя дотошный захочет проверить архив проездных документов.

Шеметова не зря закрывала глаза и уши. Проделанная работа сильно смахивала на продуманный и тщательно выполненный подлог.

Несомненно, это ее смущало. Однако Ольга легко пошла на подобный фокус, поскольку совершенно твердо была уверена, что Митяшев деньги взял. Не от Семенова, конечно, поскольку тот уехал раньше их доставки из Москвы. От третьего лица.

Но взял точно. Иначе откуда бы у его близких родственников появились бешеные деньги на несколько квартир? Обычно при потере кормильца все происходит с точностью до наоборот.

Убедившись, что и показания, и свидетели готовы к поездке в Волжск, Шеметова – на деньги Кочергиной – заказала билеты для всех троих. Не стала мелочиться и выкупила бизнес-класс, роскошь – такая заразительная штука! К тому же Кочергина, в случае успеха, выиграет неизмеримо больше.

Багров же в это время позволил себе чуть расслабиться; он все же здорово вымотался, вытаскивая из тюрьмы юного наркомана. Сейчас у него в производстве скопилось несколько дел, но во всех наступила пауза, так часто бывает даже в крупных процессах.

Олег Всеволодович много читал, выгуливал подолгу Маркиза. Дважды звонила Софья, звала в гости, однако Багров не поехал – эпизод был завершен. Еще он много общался с Гескиным.

Аркадий Семенович высиживал теперь в конторе по три-четыре часа, что, несомненно, было достижением. А главное – к нему вернулось удовольствие от работы и от жизни. Он даже будто помолодел, хотя, по идее, после тяжелой операции на брюшной полости должен был потерять изрядно сил.

Муновар сопровождала его буквально ежеминутно. Конечно, материальный интерес у нее тоже присутствовал. А как он может отсутствовать у человека, которому в огромном городе негде приткнуться? То есть, конечно, есть где, но все обиталища за двести рублей в сутки не похожи на места, где жизнь прекрасна. Сейчас же она жила в отличной трехкомнатной квартире Гескина на Фрунзенской набережной и, как сама рассказывала, обожала пол-утра стоять у окна, рассматривая кораблики на Москве-реке.

И тем не менее, ее чувства к старому адвокату ограничивались не только отношением к его жилплощади. Аркадий Семенович был действительно интересен Муновар. Муне, как уменьшительно звучало ее имя. Она с раскрытым ртом слушала его адвокатские байки. И с огромным удовольствием воспринимала знаки уважения, оказываемые коллегами старому юристу.

Даже безукоризненное житейское чутье секретарши Валентины не напрягалось от этого очевидного мезальянса. Она дружила с Муной, тем более что та теперь появлялась в конторе практически ежедневно. И знала о семейной жизни Гескина больше, чем кто-либо. Некоторые детали передавала конторским, если, конечно, считала это необходимым.

Например, Валентина видела некую подозрительность Багрова в отношении Муновар. Вот и рассказала ему незамысловатую, но достаточно мудрую схему их материальных взаимоотношений.

Схему, как выяснилось, предложил сам Гескин. Муновар не возражала. Адвокат считал, что жить ему осталось от пяти до десяти лет. И рядом с Муной предстоящие годы казались ему вполне сносными. Разумеется, он хотел, чтобы женщина, принесшая в его жизнь тепло, после его ухода не осталась ни с чем. В то же время у него были родные дети, любящие и любимые. Вряд ли им бы понравилась история про неведомую молодую и бесквартирную тетку, оккупировавшую их отца. Вот и придумал Гескин, как разрулить щекотливую ситуацию. Сам попросил Валентину рассказать Олегу Всеволодовичу, которого хотел официально назначить своим душеприказчиком.

Вкратце это выглядело так. После смерти Гескина большую квартиру на Фрунзенской продать, деньги отослать мальчикам. Даже в Америке полтора миллиона долларов выглядят весомо. Неожиданной своей подруге адвокат хотел купить квартиру попроще, в спальном районе, деньги у старика имелись. И машину небольшую, чтобы Муновар вполне могла вписаться в самый низ, но «среднего класса». С остатка банковского счета бывшая фельдшерица должна была безбедно прожить до получения конвертируемой профессии либо устройства по прежней – диплом она получала в российском среднем специальном заведении. Его требовалось лишь «обновить» на коротких курсах со сдачей экзаменов.

Гескин обсуждал все это с самой Муной. Она отнеслась ко всему радостно-спокойно. Объяснила старику, что ей хотелось бы, чтоб он жил подольше, с ним очень интересно, ей никогда ни с кем не было так интересно жить. Вряд ли врала, коли даже Валентина Семеновна, с ее безукоризненным житейским нюхом, не почуяла фальши.

Гескин был доволен, он тоже не ждал от жизни новых взлетов и очень обрадовался нежданно привалившему тихому личному счастью.

Оставался вопрос с детьми: какая женщина не хочет ребенка? Но здесь все сложилось по поговорке. Не было бы счастья, да несчастье помогло.

Муновар была краденой невестой. Похитили прямо из школы, увезли в горы. Там жила в чужой семье. Забеременела. Когда все пошло не так, ее вынуждены были отвезти в больницу – ясно было, что женщина умирала. Умереть не дали, но дальнейшие беременности были исключены. Незваные родственники даже не стали забирать бесплодную из отделения. Она вернулась домой. Поступила в медтехникум в Оренбургской области – относительно недалеко и с общежитием – и с отличием его окончила.

Ну а дальше – работа сиделкой в Москве, где Муну передавали с рук на руки, от одного больного к другому. Пока не дошла до Гескина.

В общем, старик озадачил Багрова просьбой разобраться с недорогой квартирой для его гражданской жены – ему самому пока было сложновато мотаться по новостройкам пригородов. Олег Всеволодович, разумеется, согласился – Гескин для него самого сделал гораздо больше, в свое время вылепив из перспективного выпускника настоящего полноценного адвоката.

Вот и сейчас они собрались почти полным составом – Валентина Семеновна, Гескин, Муновар, Багров и Ольга.

Отсутствовавшие Волик и Марина были опосредованно представлены самими стенами заведения, куда зашли пообедать, все того же Воликова ресторана. Бизнес ни шаткий ни валкий, однако дающий ощутимую пользу всему личному составу адвокатской конторы. Щедрый акционер выписал им скидочные карточки на половину цены. Мог бы и больше, но друзья отказались – ведь у Волика имелся партнер, которому они были совершенно безразличны. И теперь народ мог восхитительно питаться по ценам, едва ли более высоким, чем в обычном общепите.

Каждый раз, предвкушая застолье, вспоминали Волика. И разумеется, Марину – они теперь в отрыве друг от друга не рассматривались.

Официант принес меню каждому. Все, кроме Муны, углубились в аппетитное чтение. Муновар же, как всегда, во всем полагалась на Гескина. Все-таки Восток – дело не только тонкое, но и весьма приятное для мужчины.

– Так когда Волик приезжает? – спросила Валентина Семеновна.

Наступила его очередь защищать очередного несчастного, неспособного заплатить нормальному адвокату. И надо было ответить суду, кто придет на слушания – Томский или, если он еще не вернется, кто-то из ребят.

– Должен завтра-послезавтра, – ответил Багров. – Вчера вечером они были в Минске. Если нигде по дороге не остановятся, могут и сегодня приехать.

Ровно на этой фразе прозвенел звонок его сотового.

Любому понятно, что звонок не может иметь эмоциональной окраски. И в то же время любой подтвердит, что иногда звонки пугают. Все напряглись, пока Олег Всеволодович выслушивал невидимого собеседника. Ни одного слова не прозвучало. Ни из трубки, ни от Багрова. Но предчувствие беды заполнило еще пару минут назад веселое помещение.

– Ясно, – наконец сказал он. – Сто шестьдесят восьмой километр, Гагаринский район Смоленской области. Сейчас выезжаю. – И дал отбой.

– Что случилось? – не выдержала Ольга.

– Волик с Мариной попали в аварию, – односложно ответил Багров. – Какой-то начальник выехал на встречку, обгонял пробку перед ремонтом дороги.

– Лобовое? – спросил Гескин.

– Да, – кивнул Олег.

– Состояние? – Это снова Гескин.

– Пока живы, – кусая губу, сказал Багров.

От обеда отказались.

Взяли только уже испеченные хлебцы и пирожки с яйцом и луком. Непонятно, когда им в следующий раз удастся поесть.

Им – это Багрову и Ольге. Багров – потому что адвокат и потому что есть несколько свободных дней. Не думал он тратить их таким образом, но, к несчастью, не мы выбираем. Главное, чтоб не пришлось организовывать похороны, все остальное приемлемо в той или иной степени.

Ольга поедет, потому что она единственная, кто может сейчас уверенно сесть за руль: Олег Всеволодович пока тот еще водитель. Завтра вечером ей лететь в Волжск, так что имеются сутки с лишним.

Третий член экипажа выявился самостоятельно.

– Наверное, и мне надо ехать? – спросила Муновар у Гескина. – Ты сам справишься?

– Справлюсь, – благодарно взглянув на женщину, ответил старик.

Конечно, ему было бы легче и приятнее с ней. С другой стороны, Аркадий Семенович был рад и горд, что его подруга могла внести свой вклад в спасение друзей.

– Что у вас с деньгами? – спросил он молодых коллег.

– С этим как раз порядок, – невесело усмехнулась Ольга. Кочергина выполняла все пункты их весьма лояльного к Шеметовой соглашения.

Эх, если б деньги могли решать все проблемы! Впрочем, без них проблем стало бы еще больше.

– Когда выезжаем? – спросил Багров.

– Сейчас и выезжаем, – ответила она.

Через сорок минут они уже пробивались сквозь еще не сгустившуюся пробку к выезду на Минское шоссе. За МКАДом помчались навстречу основному потоку и менее чем через два часа езды были у места аварии.

Объяснять ничего не надо.

Широченная ровная дорога. Четко нанесенная разметка. В сторону Москвы и сейчас стояла пробка, в километре от места событий шли ремонтные работы.

В правом кювете валялся вдрызг разбитый белый фордовский микроавтобус. На этой же стороне стоял, ближе к обочине, тоже изрядно искореженный «Мерседес». «Мерс» изнутри был весь опутан белыми подушками.

Багров напряженно взглянул на «Форд». Лобовые подушки сработали точно. А были ли там еще – Олег не знал.

Они с Ольгой быстро облазили все вокруг, спустились вниз, снимая на смартфоны видеопоследствия катастрофы. На белом металле микроавтобуса отчетливо выделялись темно-красные пятна. Это была кровь их товарищей.

Муновар осталась наверху, снимать выданной ей видеокамерой второго участника столкновения.

Услышав крики, Багров поднял голову. Подъехал дорогой японский седан, и какой-то тип, очевидно, вылезший из этой машины и сопровождаемый дэпээсником в форме, пытался отнять у Муновар камеру.

Не тут-то было. Муна прыгала и брыкалась, как дикая коза. Тем не менее, ей срочно была нужна помощь.

Олег прыжками помчался наверх, Ольга медленнее, но тоже неукротимо лезла по насыпи за ним.

– В чем дело? – строго спросил Багров у нападавших.

– А вы кто такой? – вместо ответа выпалил штатский.

Дэпээсник благоразумно держался в стороне.

– Я – адвокат Багров, московская городская коллегия адвокатов, – представился Олег Всеволодович и протянул визитную карточку. Это чуть сбило натиск активного товарища.

– Адвокат Шеметова, – запыхавшаяся Ольга тоже подоспела к месту действия. – А вы кто такой? Почему вмешиваетесь в процессуальные действия?

Насчет процессуальных действий опять был покерный вариант, но в данном случае прокатило. Штатский сдулся, явно не ожидая такого жесткого отпора. И такого количества московских адвокатов на сто шестьдесят восьмом километре Минского шоссе. Он что-то пробурчал, не показав удостоверения. Однако Ольга не собиралась выпускать противника из своих цепких лап.

– Вы мешаете проведению расследования. Вы можете спутать следы преступления. Это строго наказуемо. Муна, снимай товарища.

Штатский сразу закрыл лицо руками, но избежать трех ракурсов съемки одновременно невозможно.

– Все, – мстительно заявила Шеметова. – Вы у нас в картотеке. Подумайте сто раз, прежде чем выполнять преступные приказы.

Деморализованный холуй развернулся и откровенно задал деру. Причем не к машине, в которой приехал с полицейским, а в чисто поле, рассчитывая, что уж туда за ним точно не погонятся и не подслушают его разговор с боссом.

– А вы откуда? – уже спокойно спросила Шеметова у полицейского.

– Да навязался черт на мою шею, – буркнул тот.

– Будьте осторожнее, – предупредил его Багров. – Они любят нарушать закон чужими руками.

– Это точно, – недобро улыбнулся сержант.

– Слушай, а у него ведь регистратор был! – вспомнила Ольга. – Он еще издевался, когда мы уезжали из Любека. Мол, путешествовать будем по видео из регистратора.

Адвокаты снова нырнули в кювет. Регистратора или его осколков в разбитом «Форде» обнаружить не удалось.

– Сволочи, – констатировал Багров.

– Есть такое, – откликнулся кто-то сзади.

Олег обернулся и увидел сержанта. Молодой еще парень смотрел прямо ему в глаза. «Решает что-то!» – вдруг дошло до Багрова.

А тот уже решил.

– Регистратор в машине, – тихо сказал полицейский. – Мы уже подъезжали, до вас.

То ли не захотел играть в чужие игры с кровью, то ли просто был нормальным человеком, не сочувствующим подлецам.

– Берем, – мгновенно сказала Шеметова.

Решение рискованное, но на тот момент единственное – холоп в штатском удалился далеко в поле, явно не желая быть подслушанным.

Багров в три прыжка подскочил к его «Сонате».

– На заднем сиденье, – негромко подсказал сержант.

И он же предложил идеальный вариант дальнейших действий. Ехать в больницу, по пути незаметно высадив Багрова с сумкой. Даже если их будут выслеживать, непонятно, кого ловить – Ольгу с Муной или Олега. Тем более у Олега масса вариантов скрыться – попутки, поезд, автобусы.

– Спасибо, – откликнулась Шеметова, сунув в руку сержанту визитку.

Еще через пару секунд увесистый и тоже заляпанный кровью регистратор полетел в большую хозяйственную сумку Муны.

Дверцу закрыли мгновенно и без стука.

Холоп, повернувшись к шоссе спиной, ожесточенно говорил что-то в телефон, даже не глядя на врагов. Ну и хорошо. Тем интереснее будет новость.

– Если прижмут – звоните! – сказала Шеметова уже из машины полицейскому. – Мы перед ними не беззащитны! – И дала по газам.

План созрел мгновенно: Багрова высадить у станции, с портфелем. Он станет приманкой номер один.

Ольга рванет в Москву по Минке – приманка номер два, не исключено, что самая «вкусная», ведь, во-первых, на машине, а во-вторых, явно прорывается под защиту своих. Муна же, с едой, собственными шмотками и окровавленным видеорегистратором пойдет в больницу. Вряд ли враги сделают ставку на сиделку-азиатку. Кроме того, больница охраняется местным ЧОПом. И, наконец, она может легко спрятать крошечную карту памяти, соврав, что ее изъяла Ольга. А то и сумеет переслать запись по Интернету – у бывшей фельдшерицы отношения с айти-технологиями были вполне доверительные.

В следующие десять секунд Ольга уже звонила Арику. Слава богу, тот отозвался мгновенно и все понял с полуслова, сказал, что прикроет обоих – и Багрова, и ее. Пусть мчится без остановки, высматривая на правой обочине большой микроавтобус «Боксер»-«Пежо», ярко-синего цвета и с тонированными стеклами.

«Соната» догнала ее «жука» рядом с больницей. За рулем сидел белый от бешенства холоп в штатском. Сержанта он бросил на шоссе, заподозрив предательство.

У больницы «жук» на секунды остановился. Муна с хозяйственной сумкой неторопливо пошла внутрь, Багров с объемистым портфелем – в сторону станции. А Ольга, развернувшись, рванула обратно, к Минскому шоссе.

У холопа чуть мозг не взорвался.

Наконец, водитель принял решение и помчался за Ольгой.

Не угадал.

Тем не менее, плотно сел на хвост и пас ее больше ста километров, видимо, получив жесткий приказ любой ценой изъять улику – власти в последнее время не баловали народ обилием вариантов. Пару раз пытался подрезать своей «Сонатой». Но на довольно загруженном шоссе откровенно бандитствовать, видимо, не решился. Хотя Шеметова от этой не самой опасной гонки и напряжения устала вусмерть, она же не Никита какая-нибудь, а обыкновенная московская адвокатесса.

И все же Ольга боялась холопа больше, чем ДТП, а потому неслась как угорелая, не сильно опасаясь за последующие штрафы.

Спускаясь с очередного длинного и плоского холма, далеко впереди, на своей стороне дороги увидела синий здоровенный «Пежо». Побольше Воликиного «Форда», хотя тоже микроавтобус. Арик специально встал так, чтобы его было заметно максимально далеко.

Резко затормозив, остановилась перед автобусом, выбежала, не захлопнув дверцу, наружу. Разумеется, со своей вместительной сумкой, куда легко входили несложенными деловые бумаги.

Сзади засвистели тормоза преследователя, но Ольга, почти уже успокоившись, спокойно зашла в огромный «Пежо» через широкую, сдвижную, боковую дверь. Внутри был салон наподобие штабного, со столом и диванчиками. За сильно тонированными стеклами царил приятный полумрак.

В автобусе находились трое крепких парней. Она знала только Ариэля.

Впрочем, он не кинулся к ней навстречу. Потому что был занят – в машину влетел радостный холоп в штатском.

И буквально остолбенел, увидев перед собой три обнаженных ствола. «Макаров», хоть и в варианте гражданского оружия, на расстоянии в один метр действовал в прямом смысле убийственно.

– Вы преследуете нашего клиента, – сказал Ариэль, улыбаясь одной щекой. Вторая, со шрамом, оставалась неподвижной. – Создаете опасность для ее жизни и жизни третьих лиц. Это противозаконно.

Гость не успел и слова сказать, как был скручен и обыскан. К удивлению Шеметовой, вооружен он был не каким-нибудь табельным пистолетом, а… кастетом и ножом!

Господи, какие нравы!

Тем лучше, с таким можно особо не церемониться.

– Слышь, ты жить хочешь? – весело спросил его Арик.

– Да, – сглотнув, ответил холоп.

– Тогда водички попей, – добродушно посоветовал Вейзер. – А потом звякни шефу, порадуй его. Скажи, что видеорегистратор у тебя.

– Но это ж… конец! – взмолился пленный.

– Да ладно тебе! – рассмеялся Арик. – Другую работу найдешь. Если, конечно, сегодня живой останешься.

– Я-то при чем здесь? – чуть не заплакал мужик.

Ариэль же, как будто не слыша его жалобного вопля, продолжал свои рассуждения:

– Может, за бандитское нападение оформим, видишь, какой ты снаряженный. А может, в лесу закопаем. Я пока не решил, – одна сторона его лица по-прежнему улыбалась, вторая нет, отчего было еще страшнее.

Даже Ольге стало не по себе.

Как-то совсем не было похоже, что Ариэль Вейзер шутит.

– А вы, девушка, пока договорчик подпишите, – улыбнулся ей Арик.

Один из мрачной тройки сунул адвокатессе договор на двух страницах. Она, несмотря на профессию и навыки, подмахнула не читая. Эти защитят точно. А сколько будет стоить – ее не интересует, Кочергина вряд ли захочет на решающем этапе операции остаться без единственного исполнителя.

Потом Ольга с Ариком на секунду покинули салон, где опытные ребята фотографировали бандита-холопа с его арсеналом. Чуть позже они произвели видеосъемку его признания в преследовании адвоката и попытке кражи видеорегистратора с целью воспрепятствования правосудию.

Деморализованный придурок не стал скрывать имя заказчика.

Полезный фильм завершался видеорядом с тремя свидетелями и изображением договора о физической защите между ЧОПом «Броненосец» и Ольгой Викторовной Шеметовой. Оказывается, судя по дате, договор действует уже две недели.

– Спасибо, Арик! – поблагодарила девушка. – Я так тряслась, когда звонила. Там так страшно! А вы четко сработали.

– Тебе спасибо, – улыбнулся Вейзер. – Если б не ты, я бы уже сидел. Или, как минимум, потерял бы работу.

Это тоже было правдой. Процесс с Воронцовым, после пропуска истцом семи заседаний без уважительной причины, начал потихоньку двигаться к завершению.

– Подстрахуйте Олежку, ладно? – попросила Шеметова.

– Не сомневайся, – улыбнулся Вейзер.

Ольга в нем и не сомневалась.

Через пятнадцать минут Олег Всеволодович отзвонился сам.

– Меня встретили, – кратко сказал он.

В ЧОПе «Броненосец» было достаточно надежных сотрудников.

Самым же главным, несомненно, стало сообщение Муны.

– Оба живы, – весело доложила она. – Волику ногу прооперировали, репозиция прошла удачно, теперь весь в гипсе. Перелом сложный, но ходить будет. Сотрясение еще. Остальное в порядке.

– А Маринка? – затаив дыхание, спросила Шеметова.

– А Маринка живее всех живых, – ответила… сама Марина. И уже обращаясь к Муновар, добавила: – Муна, трубку повыше подними, пожалуйста.

– А почему не сама… – зажмурилась от страха Ольга.

– Не играть мне больше на виолончели, – вздохнула подруга.

– Мы тебя к лучшим врачам… – начала была Шеметова, но Марина ее перебила:

– Множественные переломы обеих рук. И пальцев тоже. Несовместимо с игрой на смычковом инструменте. Вообще пока ни с чем не совместимо, – невесело рассмеялась она, – слава богу, что вы Муну привезли.

Ольга молчала, не зная, что ответить. Да и что тут ответишь?

Так что разговор закончила сама Марина:

– Ладно, переживем. Будем играть на барабанах.

А потом – предельно искренне:

– Главное – Волик жив!

Волжск. Шеметова и свидетели. Пора возвращать долги

Ольга вылетела в Волжск почти успокоенная.

Багров вернулся в Москву, скачал с почты и просмотрел видеозапись аварии – Муна оказалась вполне продвинутой пользовательницей. И Матой Хари в придачу. После чего вновь уехал в Гагарин, с видео на флешках, твердо намеренный теперь уже законным путем ввести в перечень вещдоков видеорегистратор с «Форда».

Кстати, в этот раз он ехал с договором и адвокатским ордером на представление интересов своих доверителей – супругов Томских.

За вечер, проведенный в столице, взбешенный Олег Всеволодович успел нагнать большие волны. Коллегия адвокатов взяла дело под особый контроль, влезть в драку были готовы первые лица юридического сообщества. Потому что если еще и адвокатов беспределить, то что останется в этой стране от юриспруденции?

Не факт, что вся развязанная Багровым войнушка возымела бы действие, будь хозяин «Мерседеса», сидевший за рулем в момент аварии, действительно крупным чиновником или политиком. Сейчас же, после поднятой бучи, его, похоже, просто сливали.

По крайней мере, больше никто в официальное расследование ДТП вмешиваться не пытался, о чем Багрову поведали друзья из соответствующего ведомства.

Вообще, тема друзей в этой области не менее, а может, и более важна, чем в любой другой. Поэтому круг дружественного общения серьезного юриста весьма обширен. Да и юрфак оканчивали не только будущие адвокаты, но и будущие федеральные судьи, и прокуроры, и даже некоторые ответственные сотрудники спецслужб.

Короче, хорошо все то, что хорошо кончается.

Хотя осадок все равно остался. А если б в аварии пострадал не адвокат? Если б это был местный мужик на «Жигулях»? Чем бы тогда все кончилось, один бог знает. Может, всю жизнь чинил бы машину пьяному мелкому божку, маленькому звену нижней части выстроенной вертикали власти. А если, не дай бог, в тебя влетит пьяный представитель верхней ее части? Пожалуй, и коллегия адвокатов не поможет.

Короче, как был холопский строй, так и остался. И все тридцать вертикальных слоев так и остались холопскими: для того, кто ниже, – барин, для того, кто выше, – раб. А самый верхний – который вроде бы ни для кого не холоп – так он в свою очередь вечный заложник. Потому что при любой перетряске будет отвечать за все.

Единственная возможность для верхушки современного социума жить по-человечески – это смириться с нормальной, раз в сколько-то лет, добровольной сдачей власти. Только тогда высшие начальники смогут жить без страха и до, и после властвования. Да и во время властвования тоже. Но, видать, рефлексы не позволяют. Каждый следующий, схвативший закон и общество за горло, надеется, что уж его-то обойдет участь предыдущего.

Не обойдет…

На этот раз Ольга летела в Волжск не одна, а в компании Петра и Елены. Те откровенно наслаждались очарованием бизнес-класса: они и в обычной жизни здорово подотстали от своего бывшего кумира. Впрочем, как посмотреть – в отличие от их любимого Борика ребята не сидели в тюрьме.

Утром свидетели уже были на допросе у Владимира Евграфовича.

Опытный следователь смотрел на них с плохо скрываемой усмешкой, но старательно записывал детали: про пересчет купюр в пачках, про серенькую сумку, про «лично слышал». Думается, Колышкин знал цену этим свидетельствам. Однако – одновременно с понятным недоверием – старый волк вполне допускал, что все могло бы быть именно так, как рассказывали москвичи. Так сказать, исторически достоверная реконструкция событий.

Шеметова с интересом наблюдала за ним, испытывая безусловное уважение к Владимиру Евграфовичу как к профессионалу.

Она уже была наслышана о его подвигах.

Именно Колышкин, вместе с дружественными операми, раскрутил шайку местных черных риелторов, отправивших на тот свет более десятка одиноких пожилых людей. Это только доказанные эпизоды. А сколько осталось нераскрытых… Единственное, в чем были виноваты жертвы, – они владели враз ставшей дорогой недвижимостью. Шайка оперировала так долго, поскольку была очень хорошо прикрыта. Имелся свой нотариус, свой риелтор, два собственных киллера, водители и даже куратор из силовых структур. На суде он клялся, что ничего не знал о крышуемом бизнесе. Хотя, конечно, знал. Просто отстегиваемые нелюдями деньги напрочь закрывали алчные глаза.

Проблема в том деле была не только в его сложности и запутанности. Сразу два участника – нотариус и один из киллеров – были родственниками очень высокопоставленных людей. На следователя и оперативную группу оказывалось невероятное давление, апофеозом которого стали три выстрела из переделанного в боевой травмата. Практически в упор.

Колышкин, к счастью, особо не пострадал – только ребра снесло, – поскольку давно уже носил под своей знаменитой трехцветной рубахой тонкий кевларовый бронежилет.

Отлежал меньше недели в больнице. Не прекращая и там пасти своих мерзких клиентов. Потом вышел на работу. Спокойный.

Сутулый. Нисколько не похожий на импозантных детективов из голливудских боевиков.

Все так же бесстрастно подводил главных фигурантов дела к заслуженному ими финалу, деловито выстукивая на старинной пишущей машинке обвинительное заключение.

Приговор черным риелторам давно оглашен.

Оба киллера и глава группы, нотариус – теперь уже бывший, понятно, – уехали бессрочно на остров Огненный в Вологодскую область. Родственники не помогли, более того, сами потеряли свои посты. Ну, а вечным зэкам ходить ныне в позиции КУ до самой смерти. Хотя ходят они не так много. В основном сидят в своих камерах, по двое-трое, коротают один бессмысленный день за другим, уже не понимая, зачем им были нужны все эти квартиры, машины, деньги…

Говорят, многие из них, отсидев с десяток лет и даже избавившись от некоторых хворей – там относительно неплохое медицинское обеспечение, – слезно просят потом прекратить их муки и привести смертный приговор в исполнение.

А Владимира Евграфовича по-прежнему ценило, но не любило начальство.

Да и за что любить? Конфликтный он человек. Не от мира сего. Как сыч, охотится по ночам со своей огромной машинкой за зачумленными крысами.

Он, кстати, пристрастием к ночному образу жизни и Шеметову поверг в сильное изумление. После первого визита она успела забыть про странные привычки следователя.

Так вот, когда Ольга попросила Владимира Евграфовича выделить ей время для серьезного разговора, тот немедленно дал согласие.

В два часа ночи, перед следственным управлением. Очень походило на знаменитое «в полночь, возле амбара».

Почувствовав смущение адвоката, смутился сам, покраснел даже. Тут же вновь напомнив, мол, народ не выдерживает стука его машинки, поэтому работать Колышкин предпочитает ночами.

Впрочем, Шеметова и сама уже проявила в памяти когда-то услышанный факт. Она согласилась. И сейчас идет для решительного разговора.

– Доброй… ночи, Владимир Евграфович, – поприветствовала Ольга, слегка запнувшись вначале.

– Для меня это день, – ухмыльнулся тот.

– Тогда доброго дня, – не стала спорить она. – Ну и как вам мои свидетели?

– Никак, – коротко ответил следователь.

– Я уверена, что деньги Митяшеву были переданы, – убежденно сказала Шеметова.

– Может быть, – не стал спорить Колышкин.

– Ну, а вы сами-то как считаете? – спросила Ольга.

Вообще-то не дело адвоката допрашивать следователя. Но в два часа ночи – можно.

– Пока не знаю. Думаю, – ответил Владимир Евграфович.

– А можно вместе подумаем? – улыбнулась Шеметова.

– Давление на следствие? – осведомился Колышкин.

Но как-то не всерьез. Не видел он в адвокатессе плохого человека.

– Не давление, а помощь. Чем могу. Вот, например, справочек мне в местном реестре нарыли, – она положила на стол три бумаги.

Следователь молча взял одну, потом другую. Третью смотрел дольше всех.

– Андрей Юрьевич еще умереть не успел, а первая квартира уже куплена, – мягко сказала Ольга. – Обычно, когда глава семьи болен, не до таких покупок.

– Да, – без каких-либо эмоций ответил следователь. Ответил ли?

– Следующие две квартиры куплены наследниками покойного в течение полугода после его смерти, – продолжила гнуть свою линию девушка. – Как будто опасались, что чужие деньги отберут.

– Могли накопить, – бесцветным голосом предположил Колышкин.

– Не могли, Владимир Евграфович, не могли. Они не смогли его даже в Москву в онкоцентр отправить, хотя справки наводили. А тут три квартиры. Не считая машин.

Еще две справки легли на стол следака. Тот повертел их в руках, равнодушно положил обратно.

– Ладно, – сказал он. – Допустим, Незванову хотели вернуть бабки. Так не вернули же.

– Есть такое дело, – согласилась Шеметова.

– Значит, вы со мной согласны? – удивился тот.

– Абсолютно, – снова согласилась адвокат. – Вашего вице-губернатора, с его точки зрения, практически обокрали.

– Вот-вот, – теперь уже согласился с ней Колышкин. – Нехорошо получается.

– Но это уже не вина моего подзащитного, – упрямо гнула свое Ольга.

– Конечно, он белый и пушистый, – кивнул следователь. – Только подпись свою на договоре поставил. А Незванов остался без акций и без денег.

– Можно откровенно? – спросила Шеметова.

– Пожалуйста. – Он удобно откинулся на спинку своего старого протертого кресла.

– У меня, как защитника Бориса Семенова, есть только два пути. Первый – доказать, что Семенов не виноват в мошенничестве. Если он действительно передал деньги для Незванова Митяшеву, то виноват Андрей Юрьевич, а не Борис Викторович.

– Покойник всегда виноват, – буркнул Колышкин. – И во всем.

– Итак, первый путь, – мягко гнула свое Шеметова. – Есть два свидетеля, которые показывают, что мой подзащитный деньги отдал.

– Почему только два? – удивился следователь. – Я думал, у вас их будет больше.

– Можно найти и больше, – согласилась она. – Люди потихоньку вспоминают, может, кто-то и добавится.

– Вот-вот, – кратко прокомментировал тот.

– То есть свидетели подтверждают выдачу денег Митяшеву. Справки о покупке недвижимости и автомобилей подтверждают то же самое. В любом случае, если Борис пытался отдать деньги, пусть и через посредника, то это уже не мошенничество, так как исчезает умысел.

– Или свидетели лгут, – усмехнулся Владимир Евграфович.

– Свидетели, конечно, бывает, и лгут, – допустила Ольга. – Но справки точно не лгут. Да и Борис точно не мошенник. Они тогда такие деньги зарабатывали, что заплатить за те акции было просто финансовым чихом. Вывод однозначен: это эксцесс, а не мошенничество.

– Вы хорошая девушка, – вдруг выдал Колышкин. – Но разрешите вам не поверить. Я знал таких богатых людей! А воровали по-мелкому, вплоть до «жучков» в коттеджном электросчетчике. Вор – это, знаете ли, пожизненно.

– Согласна! – обрадовалась Шеметова. – И если не вор – тоже пожизненно!

– Мне кажется, наш разговор начинает идти по кругу, – сказал Владимир Евграфович и посмотрел на часы. За окном светало. – Вот когда ваш подзащитный с извинениями вернет деньги истцу, тогда можно говорить об эксцессе.

– Вы прямо с языка сняли, – снова обрадовалась Шеметова.

– Что снял? – не понял Колышкин.

– Борис завтра напишет ходатайство о перечислении истцу требуемой суммы.

– То есть вы заявили свидетелей, его реабилитирующих, а сами собрались отдать деньги?

– Не мы, – поправила адвокат. – У нас таких денег никогда не водилось.

Колышкин ничего не сказал, но, похоже, подумал то же самое.

– Так вы что, все двести тысяч решили перевести Незванову? – еще раз, после паузы, спросил он. Для него это были мало представимые деньги.

– Все двести тысяч, – подтвердила Ольга. – По курсу Центробанка.

– Вот это да, – удивился Владимир Евграфович. – Неожиданный поворот.

– Более того, Борис был не против и проценты отдать, лишь бы закрыть историю, – добавила адвокатесса. – Однако Незванов проценты простил. Сказал, что Семенов ему в чем-то тогда все-таки помог. Типа за проценты.

– Незванов тоже согласен снять претензии? – Редко когда старого следака удивляли дважды подряд.

– Согласен, – торопливо сказала Шеметова. – Он простил Бориса. Вернее, простит, если тот вернет деньги.

– Обещает вернуть, – поправил ее уже успокоившийся Колышкин. – Что-то мне не верится в такие порывы.

– А вы дайте мне реквизиты для платежки, – попросила Ольга. – И потом проверьте. Завтра же деньги будут.

Владимир Евграфович задумался. Право он такое имел. В целях возмещения ущерба от противоправных действий. К тому же заявитель точно не будет обжаловать решение, получив такие деньги.

– А вы понимаете, – спросил он, – что даже если я дело закрою, то это не будут реабилитирующие обстоятельства?

– К сожалению, – согласилась Шеметова. – Хотя, если не закроете, гарантирую все инстанции, включая Страсбург. Это у нас в России не очень верят свидетелям. А там очень верят в презумпцию невиновности. Не доказано, что украл, – значит, не крал.

– Мне тут надо испугаться? – улыбнулся следователь.

– Упаси бог! – запротестовала она. – У нас с вами трений нет, каждый делает свою работу. Я только хочу указать, что если и будет Семенов признан виновным, то только в России. А он – гражданин Франции. Возня продлится еще годы, в итоге его все равно оправдают. И понятно, кого сделают крайним.

– Но, к счастью, есть смелая и бескорыстная девушка, которая спасет старого следователя, – улыбнулся он.

– Ничего не спасет, – даже обиделась адвокат. – И совсем не бескорыстная, у меня договор. Просто девушка предложила вариант, который все расставит на свои места.

– Вашими бы устами… – задумался Колышкин. – Ладно, в итоге, что вы хотите?

– Вы даете реквизиты. Семья Бориса напрягается и возмещает ущерб. Пока что в долг готова дать структура, в которой он работал. Они тоже уверены, что Семенов не вор.

– Дальше?

– Дальше уголовное дело прекращается за изменением обстановки. Следователь добился возмещения ущерба. Потерпевший счастлив и всех простил. Подозреваемый навсегда уехал во Францию и, как потенциальный мошенник, стал безопасен для российских граждан. Какой результат был бы лучше?

– И Семенов не будет жаловаться? Коли он второй раз платит.

– Не будет. Я гарантирую. Я тоже люблю свое отечество и не хочу, чтобы Волжский суд штурмовали злобные иностранные журналисты.

Колышкин немножко посопел, обдумывая новую ситуацию. Потом достал чистую бумагу и загрохотал на своей «Ятрани».

Выходила Шеметова из здания следственного управления на восходе. В руках у нее были реквизиты, по которым следовало перевести двести тысяч долларов по курсу ЦБ РФ…

Впрочем, это не было концом истории.

Измученная бессонной ночью, Шеметова дошла пешком до гостиницы – до утра автобусы не ходили. Не успела толком заснуть, как получила приглашение на роскошный завтрак в лучшем ресторане города.

Семья была в сборе.

Торжественно-печальный отец. Дико переживающая за Бориса французская юридическая дама – теперь у нее от невероятного сочувствия к арестанту разыгралась мигрень. Несгибаемая, но тайком выплакавшая все глаза Екатерина Андреевна. И конечно, мощно выпиравшая с обеих сторон бесконечно веселая Маша.

– Лягушачьи лапки здесь явно хуже, чем в Будапеште! – предположила она, даже не заметив, как у матери арестанта при слове «Будапешт» вздрогнули губы.

Потом Маша пыталась выяснить Ольгины музыкальные предпочтения. Той, после бессонной ночи, очень хотелось вывалить Маше на голову вазу с фруктовым салатом, но, взяв себя в руки, политкорректная Шеметова созналась Бориной жене в любви к «Beatles».

– Вы только вытащите его, милочка, – попросила Ольгу Екатерина Андреевна.

Ольга хотела ответить, что сейчас они близки к этому, как никогда. Но, как все судейские, испугалась сглаза и лишь постучала пальцами по дереву.

Впрочем, сразу обрадованная мама и так все поняла.

Ольга улетела домой дневным рейсом, опять со своими веселыми свидетелями. Те были еще веселее обычного: видимо, щедрых командировочных от Кочергиной вполне хватило на приятный вечерок.

Завтра снова ожидались бешеные гонки.

Сначала поход в СИЗО, к бесплатному арестанту, теперь уже за отсутствовавшего Волика. Потом – в мировой суд, где они с судьей Инессой Алексеевной чуть не подругами стали, болтая в ожидании так и не являвшегося Воронцова. Потом – в город Гагарин, к Волику и Марине.

Разумеется, они под контролем. Багров профессию знает. Дело развивается, как положено. Виноватым Волика не выставят, об него, если реально смотреть на вещи и на видеозапись аварии, просто затормозили.

Муна сидит в больнице целыми днями, бегая по очереди от одного к другой и обратно. Один только начал ходить на костылях. А другая – с целиком загипсованными приподнятыми руками – вообще напоминает героиню научно-фантастического фильма.

И тем не менее, похоже, все налаживается.

А еще в городе Гагарине, рядом с ранеными друзьями, рядом с ней будет ее Багров. Наверное, это и есть самое главное ее пожелание, если смотреть из списка имеющихся.

Москва. Смерть наркомана и жалоба Немцовой. Ариэль почти на воле

Между тем время бежало. Даже не бежало, а прыгало. Огромными скачками, от одного важного события к другому.

Только что Багров, по сути, освободил члена банды наркоманов, убедительно доказав, что тот не мог лично участвовать в инкриминируемых ему деяниях.

Затем вся компания, почти в полном составе, оказалась в древнем ганзейском городе Любеке.

Потом – прыжок Ольги в Волжск и громадный кусок работы по подготовке освобождения Бориса Семенова.

И тут же – страшная авария на Минском шоссе, едва не приведшая к гибели друзей.

А еще ведь была погоня на шоссе и детективное похищение видеорегистратора. И онкологическая операция Гескина, тоже вопрос жизни и смерти, между прочим. И не менее необычная история превращения сиделки-таджички в любимую женщину известного московского адвоката.

Вот это все, между прочим, и называется обычной жизнью. И в этой обычной жизни иногда такое происходит…

Мама наркомана Немцова буквально боготворила своего защитника. Он ведь не только единственного сына от десяти лет строгого режима спас. Он и ее саму спас – у Натальи Ивановны едва ли не через день, пока сынуля был за решеткой, появлялось стойкое желание свести счеты с постылой жизнью. И каждый раз последней возможностью удержаться на плаву был звонок Олегу Всеволодовичу. Вот ведь кто всегда выслушает, поймет, что-то умное посоветует. Словно у него не было других дел, кроме оказания психологической помощи матери своего подзащитного. Даже если был чертовски занят, обязательно отзванивался позже и выслушивал накопившуюся ежедневную порцию негатива. Конечно, Багрову не улыбалось быть громоотводом и подушкой для выплакивания, однако Олег Всеволодович считал это частью своей любимой профессии. Ведь он работал защитником.

После освобождения сына, после бурной радости в зале суда, когда, казалось, плохая жизнь кончилась и вот-вот начнется хорошая, ожидаемое хорошее так и не началось.

Мамочка по привычке звонила адвокату – кто ж еще станет ее выслушивать? То сынок украл серебряный фамильный медальон. На дозу, конечно, не на учебники же. То исчез на три дня в компании себе подобных, вернулся обобранный и избитый. Потом он заболел, и у него нашли гепатит С.

Багров, как мог, успокаивал несчастную женщину, даже дважды встречался с ней: один раз – с сыном, другой – в парке, на скамейке, в приватном разговоре.

Сына, разумеется, ни в чем убедить не смог. Чувствовал полную свою беспомощность в этом вопросе. Смотрел ему в глаза и удивлялся. Вроде бы человек. Вроде бы умный.

Но уже без нутра, без какого-либо духовного стержня. Это был чистой воды зомби, управляемый теперь лишь единственным командиром – дозой.

Во время последнего разговора с Натальей Ивановной уловил новое настроение в ее размышлениях. Нет-нет, она по-прежнему была исключительно благодарна своему адвокату за все, что он для нее сделал. Но некий нюанс уже ощущался. Он как бы недостаточно умело предсказал будущее ее сыночка. И, соответственно, недостаточно точно выстроил свою деятельность по реализации этого будущего.

Может, надо было добиваться принудительного лечения, пока тот полтора года просидел в тюрьме? Может, требовать направления в больницу закрытого типа?

Это не были еще упреки в полном смысле слова. Но и они очень напрягли Олега Всеволодовича.

Нет, он не обижался. Людям свойственно забывать содеянное для них добро. И это тоже часть его профессии. Однако он снова и снова прокручивал в голове все этапы дела.

Что могло быть упущено? Как можно было помочь мальчишке и его глубоко несчастной матери?

Разумеется, Багров не был психологом, наркологом или специалистом по девиантному поведению подростков. Но он был чутким к чужой беде человеком и поэтому времени на раздумья не жалел.

Более того, посетил четыре центра борьбы с наркотиками. Один – официальный, три – волонтерских. Встретился с кучей народу, в том числе с родителями несчастных и с теми единицами из тысяч, кто сумел покинуть виртуальные, сумеречные миры счастья, вернувшись в обычный, единственный.

Единого рецепта не было. Тысячи разных имелись.

Все это так задело адвоката, что он прибился к одному из центров, управляемому очень искренними и бескорыстными людьми. Стал оказывать им юридические услуги. Разумеется, бесплатно, ибо проблем в центре было гораздо больше, чем денег.

Пытался привести в центр Витю Немцова и Наталью Ивановну. Безуспешно.

Первого не интересовало ничего, кроме очередной дозы. Вторая уже открыто не доверяла своему защитнику.

Пожалуй, несмотря на абсолютное понимание Багровым психологической подстежки происходящего, это все же было обидно. Хотя Олег не винил женщину, прошедшую довольно обычный для слабых людей путь: трансформирование своей беды в чужую вину.

И все равно, после блестящей победы в процессе это было по-настоящему обидно, несмотря ни на какие логичные объяснения.

Последний звонок от Немцовой Олег Всеволодович получил месяца через два после освобождения юноши.

– Поздравляю, – сообщил металлический голос, мало похожий на прежний, скрипуче-жалобный.

– С чем? – удивился Багров.

– Витенька умер, – сказала мама. – Отмучился. Он уже на небесах.

– Соболезную, – сказал ошарашенный адвокат.

Он ожидал чего-то подобного. Наркоманы не живут долго. Но не ждал такой скоропостижной кончины.

– Да уж, вы соболезнуете! – зло сказала Немцова. – То пугали меня десятью годами. То не организовали Витеньке лечение, пока он был в тюрьме.

– Но я же его освободил… – машинально сказал Багров, уже понимая, что зря.

– В могилу вы его освободили, – сказала женщина, заплакала и повесила трубку.

А Багров как стоял с телефоном у уха, так и остался стоять.

– Что с тобой, Олежка? – спросила вернувшаяся откуда-то Шеметова.

– Витя Немцов умер, – глухо отозвался он.

– Печально, – вздохнула Ольга. – Все наши старания – коту под хвост.

– Наталья считает, что я виноват в его смерти.

– Что за чушь? – возмутилась Шеметова. – А «Титаник» тоже ты потопил?

– Понимаешь, – вздохнул Олег. – Логика-то в ее словах есть. Если бы парень остался на зоне, получил бы естественную ремиссию. И сейчас был бы живой.

– А адвоката она зачем приглашала? – разозлилась Шеметова. – Чтобы сына на зоне оставил? Лечиться от наркомании? Что-то ты расслабился головой, Олежек. Обидно чертовски, это факт. Но твоей вины здесь нет никакой.

– Есть моя вина, – упрямо гнул свое Багров. – Не по кодексам, конечно, но есть.

А про себя решил взять на себя постоянную обязанность помогать центру. Раньше это называлось «обет». В честь Вити Немцова. Только не вчерашнего, зомбированного и бесчеловечного. А того Вити, которого помнят лишь его исстрадавшиеся мама с папой: доброго, веселого, у которого вся жизнь впереди, на счастье родителям.

Для Олега Всеволодовича не составило труда узнать причину смерти Немцова-младшего. Хотя он сам ее и предположил.

Мамаша после судебного процесса ребенка некоторое время не трогала. И он так углубился в наркотики, что Наталье Ивановне пришлось силовым путем отправить сына на диализную чистку, чтобы, выходя из «запоя», не мучился отходняком. В итоге после курса лечения Витя вышел физиологически прозрачным. Но психологически-то не измененным! Не было для него счастья слаще дозы!

Дрожащими руками развел привычную концентрацию. Введенная в очищенный организм доза стала смертельной.

Мать враз постарела, физически ослабла, потеряла работу. Рядом с ней теперь оставался только Кинг, который любил Наталью Ивановну всем своим собачьим сердцем. Он же был единственным, кроме отца, кто оплакал Витину смерть.

В прямом смысле: в ночь, когда Виктор скончался, стокилограммовый огромный пес стонал и выл, словно от боли.

Теперь жизнь в Наталье Ивановне поддерживалась только одним чувством – ненавистью к пройдохе-адвокату. Не зря же говорят, от любви до ненависти – один шаг.

Жалобы приходили в контору, в полицию, в ОБЭП, в коллегию адвокатов. Поначалу их разбирали, выделяли проверяющих, вызывали Багрова. Потом, когда в жалобах стали появляться Х-лучи и гипноз, их стали просто аккуратно складировать, не давая дальнейшего хода.

В общем, Олега Всеволодовича никто, конечно, не наказал. Кроме собственного, очень даже тяжкого осуждения. Он теперь точно знал, чего именно недодал своей доверительнице.

Собственного верного понимания ситуации. Настоятельного требования начать медицинское лечение мальчишки. Психологической заботы о подзащитном даже после завершения процесса.

Впрочем, он так же точно понимал, что трать даже все свое время на Немцова, не смог бы его уберечь. А потому еще с большей энергией занимался юридическими делами Центра борьбы с наркоманией. Вот они бы, возможно, сумели спасти парня.

Хотя какие и тут могут быть гарантии? Единственный, кто гарантирован от наркомании, – тот, кто ни разу в жизни не употреблял наркотики.

Короче, тяжелое было время после столь выдающейся судебной победы.

Ольга поддерживала друга, как могла. Однако и она понимала, что внутренние душевные проблемы извне можно лишь облегчить. Но не решить.

У самой Шеметовой тоже было дел невпроворот.

Гонка на выносливость в мировом суде – между Воронцовым и Вейзером – продолжалась. Занятой финансист раз за разом прогуливал заседания, прося отложить разбирательство дела по существу. На месяц отложить, а то и на два. Ольга продолжала дело мультипликационной Бабы-яги, то есть всегда была против. Раз за разом потомку аристократического рода ставили неявку без уважительных причин. Но закрывать дело Инесса Алексеевна Гоголева явно опасалась, сознавая мощность ресурса, используемого истцом. Да и фотографии его разбитой Вейзером физиономии тоже, откровенно говоря, впечатляли. Сделать такое за считаные секунды смог бы не всякий выдающийся боксер.

Тем не менее, в активе адвоката имелось более десяти неявок процессуального противника при двух неявках своего подзащитного. Обе были прикрыты документами. И обе были произведены сознательно, когда имелась информация о предстоящем приходе в суд неуловимого Воронцова. Она же обещала ему вечный бой! Покой этой свинье будет только сниться.

Вообще же Ольга не гнушалась никакими ненаказуемыми средствами, дабы склонить на свою сторону Фемиду в лице молодой, но амбициозной мировой судьи. Если вновь пройти по мультяшным аналогиям, то, пожалуй, можно вспомнить, как провоцировали могучего питона Каа на расправу над обезьянами-бандерлогами: «А еще он называл тебя желтой рыбой! И земляным червяком в придачу».

Смешно даже думать, что молодая да опытная Инесса Алексеевна не понимала подобных разводок. Однако дело в том, что Ольга говорила правду и только правду! Снобы ли адвокаты Воронцова? Еще какие! Ноль уважения к судье мирового суда. Они-де привыкли к гораздо более высоким юридическим инстанциям. Мерзавец ли граф или даже князь Воронцов? Несомненно. Судья Гоголева внимательно ознакомилась с показаниями. Можно, конечно, сомневаться в качестве появившихся позже свидетелей, но то, что потерпевший – трамвайный хам, совершенно очевидно. И под руку такому хаму может попасть кто угодно. Главное условие – чтоб попавший (во всех смыслах) был слабее хама. Опять же во всех смыслах.

Стюардесса отвечала этим условиям – и была оскорблена. Ольга Вейзер на первый взгляд отвечала этим условиям – и, беременная, отлетела в сторону. И Ариэль Вейзер, на тот же первый взгляд, отвечал вышеозначенным условиям. А на второй – уже выдал серию ударов в лицо подонка.

Короче, Инессе Алексеевне, как нормальному человеку и к тому же женщине, явно не хотелось судить Ариэля строго.

– Ваша честь, – горячо говорила Ольга судье, когда та, в очередной неприход Воронцова, поила ее в своей каморке-офисе чаем. – Он не только меня не уважает. И даже не только вас, ваша честь. Он сам суд не уважает. Саму систему отправления правосудия. Коли он князь, то мы все, вместе с нашим судом, получаемся смерды.

Ну, чем не «желтая рыба» и «земляной червяк»?

И тем не менее, в словах Шеметовой не было ни грамма вранья. Сплошная правда. На том, как говорится, стоим и стоять будем.

Более того, суд как общественная институция и должен быть тем механизмом, который защищал бы каждого члена общества от зарвавшихся «князей», «олигархов» и прочих нехороших кусочков взбесившейся вертикали власти.

Решительный удар Ольга нанесла, когда обстоятельства сложились полностью. А не то можно было и переходить, как беременной. Это тоже нехорошо для ребеночка.

Дело в том, что неугомонный Антон инициировал чудненькую статью в одной массовой московской газете. Как один богатый человек, да к тому же считающий себя князем, бил женщин, пихал стюардесс, пугал пассажиров. А когда, наконец, встретившийся на пути правильный мужчина разбил финансовому аристократу физиономию, тот стал преследовать его в суде. Статья вызвала большой интерес – россияне не любят ни финансистов, ни аристократов. Зато любят криминальную хронику. Дело стало приобретать рейтинговую окраску. На заседания начали приходить журналисты.

Все это имело две противоположные сути, разнонаправленной, если так можно сказать, полезности.

Общественный интерес к процессу и публичное высвечивание низменных сторон процессуального противника Шеметова всячески приветствовала. Особенно когда в итоге тот же Антон с гордостью сообщил ей, что Воронцова, похоже, увольняют с работы. Работодателям надоел некрасивый звон вокруг их топ-менеджера, деньги шума не любят.

Это тоже было бы неплохо – крутые адвокаты стоили немало, а платил им Воронцов. После потери работы и платежеспособности он почти наверняка потеряет мощных адвокатов.

С другой стороны, у «потерпевшего» могло сразу появиться много свободного времени для сидения в суде. А ярости – даже не столько к Ариэлю, сколько к его защитнице – гражданин князь накопил выше крыши.

Короче, Шеметова решила форсировать события. И официально ходатайствовала о закрытии дела по формальным основаниям. За неявкой заявителя. Неофициально тема «дождевого червяка» и «желтой рыбы» также была муссирована до упора.

И Инесса Алексеевна, наконец, решилась.

Юридическая позиция мирового судьи Гоголевой была безупречной. Формальные основания для принятия решения о закрытии дела, несомненно, имеются. Более того, данное дело уже трижды можно было бы оставить без рассмотрения.

Дополнительно Шеметову весьма радовало то обстоятельство, что даже пожелай Воронцов продолжить драку, времени для обжалования решения мирового судьи у него оставалось совсем мало.

К тому же в это малое время попадали такие месяцы, как декабрь и январь. Не лучшие месяцы для попыток возобновления процесса…

Смешнее всех отреагировал Ариэль.

Убедившись, что полностью свободен от какой-либо ответственности за случившееся, он вежливо поинтересовался у Ольги:

– Правильно ли я понял, что, если я сейчас ему еще разок врежу, мне опять ничего не будет?

– Нет, только не это! – вскричала эмоциональная Шеметова.

Терять лучшие годы своей юридической жизни на ожидание неявившегося Воронцова и на распивание чаев с мировым судьей ей точно не хотелось.

Последний визит в Волжск. И о простом человеческом счастье

Кочергина оплатила счет, пришедший из следственного управления Волжска, мгновенно.

Главбух Маргарита Сергеевна попыталась было объяснить, что проводку удобнее провести завтрашним днем, однако Елена Леонидовна потемнела лицом и стала очевидно опасной для общества.

Маргарита Сергеевна не первый год работала со своей начальницей. В принципе, они ладили. Хотя бухгалтер не раз слышала рассказы очевидцев про тяжелую руку директрисы-акционерши. Случались и двухсекундные увольнения весьма ответственных сотрудников. Вот почему она не стала ничего уточнять, а лишь попятилась задом, как раньше бояре выходили из царского зала приемов, и, поменяв все планы, немедленно отослала искомые деньги.

Оригинал платежки с банковской проводкой лично принесла под светлые очи.

Кочергина изучила документ и молча вернула его бухгалтерше.

– Умница, – сказала Елена Леонидовна. – Не зря деньги получаешь.

Это было приятно, хоть и не по делу. Впрочем, лучше, когда не по делу хвалят, чем когда по той же причине увольняют.

Через час Кочергина уже встречалась с вернувшейся Ольгой.

Они сидели в той же закусочной недалеко от роскошного гигантского офиса, но теперь Елена Леонидовна явно была более спокойна и даже, возможно, расслабленна. Если, конечно, этот организм, заведенный, видимо, в момент рождения, в принципе мог расслабляться.

– Олечка, ты всерьез рассчитываешь, что после возврата денег Борю освободят? – во второй раз спросила Кочергина, что еще раз подчеркивало серьезность обсуждаемой проблемы.

– Если бы не рассчитывала – не просила бы заплатить, – даже слегка напряглась Шеметова. – Платеж прошел – ущерб в деле более не присутствует. Кстати, у меня есть письмо Незванова, что он тоже не против закрытия дела.

– Я об этом не знала, – приятно удивилась Ольгина работодательница.

– Оно пришло двадцать минут назад. Только что распечатала.

Адвокат протянула бумагу Кочергиной. Та разве что не выхватила листок из ее рук и тут же впилась в него глазами.

«В случае полного погашения задолженности передо мной Борисом Семеновым, – писал Петр Сергеевич Незванов, – я полностью отказываюсь от обвинений в его адрес».

– Фантастика! – прошептала Елена Леонидовна. – Он выгнал нашего эмиссара с существенно большей суммой.

– Он считал Бориса вором, – ответила Ольга. – Столичным вором, ловко обокравшим наивных провинциалов. Теперь он не считает его вором. Здесь дело не только в деньгах.

– Ты умница, Олечка, – сказала Кочергина, еще раз перечитав заявление теперешнего вице-губернатора.

– Спасибо, Елена Леонидовна, – поблагодарила Шеметова. – Но я еще и суеверная умница. Так что давайте сплюнем через плечо и постучим по дереву.

Елена Леонидовна не стала ломаться и мастерски сплюнула, а постучала по собственной голове.

– А Боря в курсе, что его вот-вот выпустят? – спросила она.

– Я намекнула ему при последней встрече. Гарантии давать страшно, это же система. Пока еще шестеренки повернутся. А он человек с ранимой психикой.

– Это точно, – вздохнула Кочергина. – Особенно когда пугается. Прижал меня – так прижал, не то что наши мужики на болоте.

То, что она вспомнила старый анекдот про лягушку, попавшую под каток, выдавало жутчайшее напряжение, совсем недавно испытанное этой кремень-женщиной. Сейчас напряжение начинало, наконец, спадать, а Елена Леонидовна – приходить в нормальное состояние.

– И все же поразительно, – подумав, сказала она.

– Что именно? – поинтересовалась Ольга.

– Ну, столько народу пыталось. Столько денег возили. Все без толку. А мышка пришла, хвостиком махнула…

– Ничего себе мышка, – рассмеялась Шеметова. – В восемьдесят кило. Давненько меня так не называли.

– Это я образно, – извинилась Кочергина.

– Все равно смешно. – Упомянутая мышка здорово развеселила Ольгу.

– Ладно, – закончила аудиенцию Кочергина. – Дай бог, чтоб все у тебя получилось. В качестве бонуса выделим тебе путевку на… – задумалась она. – Куда захочешь, – наконец закончила Елена Леонидовна.

– Замечательно, – одобрила Шеметова. – Но я не одна.

– Значит, путевка будет на двоих, – подвела итог директриса.

Почти ушла, но вдруг на мгновение вернулась.

– А ты не думала у меня поработать? На постоянной основе?

– Неохота, – покачала головой Ольга. – Я с вашим Шамилем весь универ просоревновалась. Устала от этих гонок с преследованием.

– Понимаю, – согласилась Елена Леонидовна. – А по отдельным проектам?

– Почему нет? – улыбнулась Шеметова. – Мне нравится бизнес-класс. Там газеты бесплатные.

– Вот-вот, – согласилась Кочергина и на этот раз удалилась окончательно.

А Шеметова поехала в аэропорт. На большой черной машине. Она уже понемногу начинала привыкать к роскоши, и ее это пугало. Но не отказываться же.

В конце дня была в Волжске.

Позвонила Владимиру Евграфовичу. Тот непонятно почему обрадовался, услышав ее голос. И вновь предложил ночное рандеву. Почему бы и нет, коли на пользу делу?

Перед выходом на последний бой – она была уверена, что окончательное решение на за горами, – зашла к Екатерине Андреевне.

Та обрадовалась, обняла, поцеловала.

– Я сразу в тебя поверила! – сказала она.

– Ой, рано! – перебила ее Ольга. – Вот выйдет Борис, хвалите сколько влезет.

– Он выйдет, – убежденно сказала Семенова-старшая. – Не сегодня, так через неделю. И это будет твоя заслуга.

– Не хотелось бы через неделю, – сказала Шеметова. – Вот пойду сейчас с Колышкиным бодаться. Он неплохой мужик, но фантастически упертый.

Екатерина Андреевна уже знала про ночные вахты следователя.

– С богом! – сказала она и перекрестила Ольгу.

Потом все же не выдержала:

– Вот освободим Бореньку, поедем к нам, в Бордо. Мы, Борик, ты с мужем. И пару недель – ни о чем не думая. Как Боренька говорит: встань рано утром, посмотри на море, ощути гроздь винограда на ладони… Нет, обязательно все вместе съездим.

– С удовольствием, Екатерина Андреевна, – согласилась Шеметова. Сегодня у нее был прямо день туризма. В любую сторону, и все бесплатно.

Как стемнело, знакомой дорожкой пошла к Колышкину.

У него диспозиция не изменилась: кабинет, стол, пишущая машинка на выломанном сиденье от мягкого стула. Впрочем, какая же это машинка – это машинище! Еще лет десять – и рабочий инструмент Владимира Евграфовича станет дорогостоящим музейным экспонатом.

А пока он что-то долбил на ней и при этом улыбался.

– Пришли денежки, Владимир Евграфович?

– Пришли, Ольга Викторовна.

– А письмо от Незванова?

– И письмо от Незванова пришло.

– Ну так будем выпускать Бориса Семенова?

– Чего ж не выпустить? А то набегут сюда страсбургские суды. Сделают Колышкина невыездным, вот ужас будет.

Ольга невесело рассмеялась; она уже знала, что за последние двадцать пять лет упертый следователь не покидал Волжск ни разу. Бывший екатеринбуржец окал теперь неотличимо от здешних уроженцев. Отпуска проводил тут же, на маленькой дачке в низовьях.

– Так выпустите или нет?

– Конечно, выпущу, – уже всерьез сказал Колышкин. – Не видишь, постановление печатаю. Завтра утром заберешь арестанта. Ну, не с самого раннего утра, часикам к двенадцати подходи.

– А можно посмотреть? – спросила Ольга.

Колышкин внимательно на нее глянул. Однако увидел не недоверие к себе, а детскую, ничем не скрытую радость. Еще пару раз тюкнул по клавишам и вытащил лист из задребезжавшей каретки.

Ольга взяла его в руки. Руки дрожали.

Все было, как договаривались.

За изменением обстановки. Ввиду возмещения ущерба, отказа потерпевшего от преследования обвиняемого и выезда обвиняемого на ПМЖ во Францию, в связи с чем его преступная деятельность на территории России становится невозможной. Нереабилитирующие обстоятельства тоже, к сожалению, никуда не делись.

Но не это было главное. Главное было то, что завтра в полдень Борис покинет тюрьму. А что может быть главнее в жизни заключенного и его адвоката?

– Теперь вы верите, что Семенов – не вор? – не удержалась, спросила Шеметова.

– Это ж не религия, – усмехнулся следователь. – Верю – не верю. – И неожиданно добавил: – Я верю, что ты хороший адвокат.

– Спасибо, – вспыхнула Шеметова.

В устах Владимира Евграфовича это дорогого стоило.

Уходя, обернулась к Колышкину.

– А вы – хороший следователь. В суде, конечно, буду драться. Но всегда буду вас уважать.

– Спасибо на добром слове, – тепло улыбнулся он.

На памяти Ольги – в первый раз за все время их встреч.

Несмотря на поздний час, разбудила Семенову.

Рассказала про завтрашний праздник.

Та расчувствовалась. Сказала, что все равно теперь не уснет. Разбудила мужа, Машу и французскую, вечно страдающую за Бориса юристку.

Виктор Петрович мгновенно оделся, только дышал тяжеловато, разволновался сильно. Пришлось накормить его нитроглицерином. Но идею отказаться от ресторана категорически отмел. Это был и его праздник. Его сыночек вот-вот должен был выйти на свободу.

Не пошли только Маша, хотела спать сильно, и француженка, у нее снова разыгралась мигрень. Наверное, опять думала о тяготах арестантской жизни Бориса.

Сидели в роскошном кабаке, сначала в немногочисленном окружении, потом и вовсе одни.

Персонал беззаветно исповедовал принцип – до последнего клиента.

Пили за Борю. За его родителей, наконец-то возвращавшихся к жизни. И, разумеется, за Шеметову, вернувшую им Бориса.

– Вы – богиня юстиции! – галантно заявил Виктор Петрович.

«Ну вот, – подумала Шеметова. – По краям – мышка и богиня юстиции. Посередке – хороший адвокат. Так оно и есть».

Перед последним тостом Екатерина Андреевна обещала ей навечно комнату в их большом доме. Она заслужила.

Уходя, раздали всем сотрудникам ресторана замечательные чаевые.

В общем, проснулась Ольга утром с трудом. Зато в отличном настроении.

Всем составом уехали к тюрьме. Шеметова пошла оформлять бумаги и ждать подзащитного, теперь уже – бывшего. Семья разноцветной стайкой осталась прямо под корпусом тюрьмы, рядом с воротами, на каменной, темно-коричневой брусчатке.

Они слегка выступали с тротуара на проезжую часть, но нечастые автомобили объезжали группу без возмущенных гудков. Встреча выпускаемого арестанта – святое дело и в России всегда приветствуется.

А вот и они.

Ольга – веселая, крупная, активная. И Борис – держит ее под руку, сутулится, не привык еще к яркому, хотя уже и не летнему солнышку.

Увидел родных.

Подбежал к матери, поцеловал ее. Потом поцеловал отца. Потом Машу. И дежурным поцелуем – юристку.

– Все, ребята, – сказал он. – Я – с вами!

– Адвоката своего благодари, – сказала мама.

– Это точно, – подтвердил папа. – Без нее бы – хана.

Борис развернулся на сто восемьдесят. Посмотрел на Ольгу.

Что-то произошло в его мозгу и сверкнуло в глазах.

Впрочем, это уже был не Борис. Это был Гамлет. Или Отелло. Или Ромео. Или их фантастическая помесь.

Ольгу аж дрожь пробрала.

И если честно, минуты на полторы она забыла даже про Олега Всеволодовича Багрова.

Потому что Борис (Отелло, Гамлет, Ромео) подошел к ней, преклонил одно колено, прямо на пыльную брусчатку, и громко, отчетливо произнес:

– После того что вы для меня сделали, я просто обязан на вас жениться.

Шеметову обдало жаром могучей артистической натуры. Кипением скрытого темперамента большого сердца.

Не успела она ничего ответить, как Екатерина Андреевна не очень естественно засмеялась и утянула сына за собой в машину.

Ольга еще должна была остаться в СИЗО, буквально на пару минут, но ждать ее не стали – в семье такой праздник!

Надо ли объяснять, что Шеметову так и не позвали отдыхать в большой дом на атлантическом побережье волшебной Аквитании? И надо ли обвинять Машу в такой разумной предусмотрительности?

Даже ее неизбывный оптимизм не помешал ей принять единственно верное решение.

Зато Кочергина вела себя вполне по-пацански. Пацан сказал – пацан сделал. В первую же «процессуальную» дырку они с Олегом уехали на Кубу, и это были чудные десять дней!

Что касается Семеновых, то Шеметова не обиделась.

Было бы странно, если б родственники, едва-едва наладив свою спокойную жизнь, снова решили бы ею рискнуть.

Да и Ольгу, по трезвом размышлении, не тянуло на серьезные жизненные перемены. Однако она так и не смогла забыть ту внутреннюю дрожь и то внутреннее напряжение, когда Борис мгновенно сменил личину сутулого арестанта на благородный облик идальго.

Примерно через пять часов она была в Москве. Усталая, легла спать.

Чуть позже пришел Олег Всеволодович. Жизнь снова стала ощущаться красивой, светлой и полностью наполненной.

Для возвышенных и благородных идальго в ней явно не оставалось свободного пространства…

Вместо эпилога. О простом человеческом счастье

…С утра – прохладного, уже глубоко осеннего – все собрались в конторе.

Все – это Гескин, работавший ныне по четыре часа в день, а когда и больше. Багров и Шеметова, приехавшие на ее «жуке». Приковылявший на костыле Волик. Теперь на одном костыле, а не на двух, как раньше. Валентина Семеновна прибыла с различными пирожками: капустная начинка, яйцо с зеленым луком, говяжий фарш с жареным белым луком и просто с картошкой.

Чай кипятили сразу в двух чайниках, потому что список гостей на этом не исчерпывался: прибежал Антон, выбравший все-таки адвокатуру. Он очень понравился Гескину. Уже пошел процесс натаскивания, Багров даже ощущал иногда некую ревность.

Приехали Ариэль и Ольга Вейзеры. Оля – с заметным животом, Арик – с двумя огромными тортами.

Последними прибыли Марина с Муной.

Марина теперь лежала в ЦИТО, в отделении реконструктивной хирургии кисти. Разумеется, «под прикрытием» веселой таджички. Перенесла уже семь операций, на кистях рук и пальцах. Еще несколько предстояло. Зато в качестве приза впереди неясно замаячила виолончель.

Муна же, тепло улыбнувшись Гескину, сразу подсела к Валентине Семеновне – им было что обсудить в области кулинарии.

Похоже, все свои были в сборе. В хорошем настроении, добром здравии и с большими планами на будущее.

Это и есть простое человеческое счастье.

Примечания

1

См.: Гольман Иосиф. Защитница. Любовь, ненависть и белые ночи (М.: Эксмо, 2013). – Здесь и далее примеч. автора.

(обратно)

2

См.: Защитница. Любовь, ненависть и белые ночи.

(обратно)

3

Именно в судебном участке мировыми судьями слушаются дела по мелкому хулиганству.

(обратно)

4

См.: Защитница. Любовь, ненависть и белые ночи.

(обратно)

Оглавление

Пролог

Адвокатская контора у Трех вокзалов. Дог по имени Кинг и «Майбах» у подъезда

Бен-Гурион – Шереметьево. Паломники и хулиган

Москва. Квартира Шеметовой. Спаниель как участник ситуационного анализа

Париж, Бордо, Сент-Эмилион. Как хорошо быть адвокатом

Москва. Багров. Есть ли психоаналитики у собак?

Москва. Шеметова ездит по делам Арика и собирается на Волгу

Волжск. Встреча со следователем. Одна, совсем одна

Москва. Начало суда над преступной компанией и Немцовым-младшим

Москва. Ольга Шеметова и «бесплатник» Ахмет Гараев

Москва. Антон химичит со свидетелями. Первый суд в мировом суде. Гескин заболел

Москва – Хельсинки — Травемюнде – Любек. Первый отпуск за два года

Волжск. Шеметова. Тюрьма, гостиница, оперный театр

Москва. Багров. Зоопсихологическая экспертиза как инструмент давления на суд

Минское шоссе. 168-й километр. Пока все живы

Волжск. Шеметова и свидетели. Пора возвращать долги

Москва. Смерть наркомана и жалоба Немцовой. Ариэль почти на воле

Последний визит в Волжск. И о простом человеческом счастье

Вместо эпилога. О простом человеческом счастье Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg